Глава 1

Сессию мы с подружками с успехом сдали – и перевалили через «экватор»: два с половиной года из пяти отучились. Говорят, теперь будет легче. Правда, после первого курса тоже говорили так, но стало только труднее: нагрузка возросла и растет с каждым годом. Учимся мы в коммерческом вузе, правда, имеющем государственную аккредитацию, активно изучаем экономику, а преподаватели за немалые деньги, заплаченные нашими родителями, дерут с нас по три шкуры. Вообще-то правильно делают. И я обычно не ропщу: если уж учиться – так учиться… Иногда голова пухнет от закладываемой в нее информации. Подружки меня понимают: с ними происходит то же самое.

Теперь две недельки мы сможем отдохнуть. Съезжу за город, похожу на лыжах, отец обещал даже разрешить мне погонять на недавно купленном снегоходе. Люблю скорость! Алена, моя ближайшая подруга, тоже об этом мечтает. Приглашу ее. Вдвоем веселее.

Ритка со Светкой, две наши другие подруги, собираются на десять дней в Таиланд. Послезавтра улетают. В Таиланде я была уже дважды, там, конечно, хорошо, но на этот раз воздержусь. Лень опять лететь через пол земного шара. К тому же страшно захотелось на лыжах и на снегоходе покататься. И Алене будет обидно, если мы все в разные стороны разлетимся. Ее-то отец давно живет с другой женщиной, только обучение дочери оплачивает. А мать – простой врач в больнице «Скорой помощи». На ее деньги по курортам не поездишь.

Сегодня мы отмечаем успешную сдачу сессии – в одном из ночных клубов, в котором мой отец имеет долю. Я точно не знаю, сколько у него тут процентов, никогда таких вопросов не задавала, но меня воспринимают как дочь хозяина. Риткин папа с моим имеет общие дела: он – директор хлебозавода, поставляющего всякие элитные хлеба и выпечку в ночные клубы, так что ее тоже привечают. Алена – моя ближайшая подруга, с ней мы даже в одном классе учились, мой папа ее с детства знает, ну и Светка из нашей компании, хотя у ее отца совсем другая специальность – он врач-гинеколог в какой-то элитной клинике. Алена со своей матерью часто ругается, что та не ту специализацию выбрала или не туда устроилась. Наглядный пример того, как может зарабатывать врач, у Алены перед глазами. Но ее мать, хирург, говорит, что пошла в медицину по призванию – и оперирует то бомжей, то бабулек, упавших с лестницы. И денег с них не имеет. Не то что Светкин папа со своих клиенток.

В общем, наши папы сказали, чтобы мы отмечали успешную сдачу сессии в «Сфинксе», заказывали, что хотели, нам будет забронирован столик. Ну а потом развлекались хоть до закрытия. Риткин папа обещал, что пришлет одного из своих шоферов (их на хлебозаводе много – и в частности тех, кто хочет подзаработать), чтобы развез нас по домам. Шофер будет нас ждать у входа в личных «Жигулях». Нам сказали номер.

Мой отец настаивал именно на «Сфинксе». Честно говоря, не совсем понимаю почему. И вообще не понимаю, что в последнее время происходит с нашей семьей.

Две недели назад папа сказал, что поживет отдельно. Для меня это заявление прозвучало как гром среди ясного неба. Мне ничего не объясняли. И он и мама уходили от ответов на мои вопросы. После сдачи сессии я попросила отца организовать нам с девчонками вечер в одном из его клубов. Он не отказал, но, честно говоря, я всегда предпочитала «Всадник», папа знал об этом, однако безапелляционно заявил: пойдете в «Сфинкс». Потом быстро смягчил тон и пригласил пожить на даче во время каникул.

Что произошло между ним и мамой? Я все-таки не ребенок, могли бы и открыть тайну мадридского двора. А папа вторит: «Ксения, мне нужно решить кое-какие дела, утрясти кое-какие проблемы. Увидимся с тобой через пару неделек и все обсудим». Но пара неделек уже прошла, а папа, когда я ему звонила, чтобы договориться о вечере в клубе, заявил, чтобы я сама связалась с дядей Леней и решала этот вопрос с ним. Мол, дядя Леня все устроит в наилучшем виде. Папа, видите ли, не хочет меня смущать. Да когда он меня смущал-то?

Дядя Леня – давний партнер моего отца, я его знаю с рождения. Они вместе создали эту сеть ночных клубов. Не знаю, есть там еще какие-то акционеры, но папа и дядя Леня – два главных совладельца.

К трапезе мы приступили в восемь вечера, насытились, поплясали, выпили кофейку, а затем стали чередовать потягивание коктейлей с танцами. Мужиков в клубе собралось не так уж и много – все-таки среда, завтра рабочий день, но нам хватало. Подолгу мы за столиком не сидели. Вообще с народом в «Сфинксе» было негусто, дядя Леня специально попросил нас выбрать день в середине недели. Подозреваю, что причин было несколько, и главная – ему спокойнее, когда за нами присматривают, все на виду и невозможно раствориться в толпе дрыгающихся тел.

«Ночные бабочки», обретающиеся тут постоянно, явно были предупреждены, кто мы такие, и взглядов-молний не кидали, да мы и не собирались составлять им конкуренцию, отбивая клиентов. Мы с девчонками все мечтали встретить своих принцев и отдаться им только по любви. В свои девятнадцать я считала, что любви за деньги быть не может. Я много чего считала в то безоблачное для меня время. Правда, моим взглядам на жизнь было суждено резко измениться, причем в самое ближайшее время.

В начале двенадцатого в баре появились двое холеных мужчин лет тридцати пяти, в строгих темных костюмах и при галстуках, на которых при попадании лучей света поблескивали булавки с бриллиантовыми шляпками. Господа как-то сразу выделились среди тусующейся публики. В общем-то, «Сфинкс» считался молодежным, более старшее поколение сюда захаживало редко. Для них имеется достаточно других заведений. С другой стороны, «Сфинкс» не был и наркоманской тусовкой (мой отец и дядя Леня подобного никогда не допустили бы), хотя при желании таблетки и коку можно было прикупить и здесь, о чем нам с подружками было хорошо известно. Но это никогда не делалось в открытую.

Ритка со Светкой периодически баловались экстази. Я, откровенно говоря, боялась: папа с мамой проводили со мной соответствующую работу чуть ли не ежедневно. Мне, конечно, очень не нравилось, что мою сумочку время от времени проверяют, я устраивала скандалы, но в глубине души все-таки понимала, что родители пекутся о единственной дочери – и правильно делают. А папа, как совладелец сети ночных клубов, точно знал, что такое наркотики и какое распространение в городе они имеют. Алена не рисковала из-за матери: та, как врач, сразу же заметила бы, что с дочерью что-то не то. А у Светки с Риткой родители не замечали. Один раз только у Светки мама спросила: «Доченька, что у тебя с глазками?» – «Просто устала», – ответила дочь, и мама этим удовлетворилась. Ни у меня, ни у Алены такой ответ не прошел бы.

Появившиеся в «Сфинксе» мужчины заказали какое-то спиртное (вскоре им подали что-то красноватое в высоких бокалах), взгромоздились на круглые высокие табуреты у стойки, развернувшись лицом к залу, и, лениво потягивая спиртное из бокалов, обводили взглядом танцующих.

Вскоре в их поле зрения оказалась наша компания – мы сидели у противоположной стены, чуть правее.

Новых посетителей заметила не только я, но и мои подружки.

– Я этих двоих где-то видела, – заявила Ритка и стала усиленно вспоминать, где именно, правда ей это не удавалось.

Мне показалось, что я узнала только одного – блондина, но и я тоже не могла сказать, где мы пересекались. Но ведь точно видела. Зрительная память у меня великолепная. Шатена, по-моему, не доводилось – или я не обращала на него внимания. Я предпочитаю прибалтийский тип. Может, это гены говорят – бабушка по матери у меня литовка.

Мужчины задержали на нас взгляды, потом продолжили осмотр. «Ночные бабочки» в супермини и боевом раскрасе их нисколько не заинтересовали. К ним подошла леди в длинном вечернем платье, произнесла пару слов и покинула зал. Тоже из отряда «ночных бабочек», только повыше классом? А вообще какое мне дело?! Господа продолжали лениво переговариваться, потягивая коктейли. Бармен, дядя Жора, сновал за стойкой туда-сюда, протирая бокалы и демонстрируя бурную деятельность. Вот бы как-нибудь к нему подобраться, так, чтобы эти двое не слышали, и спросить, кто они… Дядя Жора всех и все знает.

Мои подружки тем временем начали обсуждение новых мужиков. Все согласились, что они – истинные самцы (как говаривали в нашей компании). Маменькины сынки и хлюпики нашего внимания обычно не удостаивались. Лучшей характеристикой парня была именно эта: самец, истинный самец. Худшей – полный козел.

– Девки, вы взгляните, какие у них литые плечи, – вздохнула Светка. – Но вид не бандитский. Приличный.

– Да, таких можно и маме представить, – заметила Алена, которую всегда волновал вопрос, как мама посмотрит на ее нового друга. Или подругу. Кстати, тетя Вика из Алениных подружек принимала только меня, Ритка со Светкой ей не нравились, о чем мне Алена рассказала по секрету – не скажешь же девчонкам? О том, чтобы завести прихехешника (как мы их называли) костоломного вида, для Алены не могло быть и речи. А мне говорили: главное, чтобы человек был хороший. Правда, как я предполагала, хороший человек должен подойти в партнеры папе, а следовательно, его задача – обладать определенными деловыми качествами, вращаться в деловых кругах, иметь кое-какие связи. Но я пока о семье не думала. Ритка со Светкой по этому поводу ничего не говорили. Замуж в обозримом будущем они тоже как-то не собирались. Нам всем хотелось еще погулять.

– Девки, я больше не могу, – застонала Ритка. – Хочу кому-нибудь отдаться.

– Ну так в чем же дело? – спросила я. – Отдавайся.

Но нас было четверо, мужиков – двое, мы были уже достаточно пьяны и хотели приключений, только не знали, как нам поделить этих двоих, пока даже не догадывающихся о наших намерениях. Но мы в тот вечер гуляли… Алкоголь ударил в голову, и мы придумали новое развлечение: делить последних прибывших в клуб мужчин. Из тех, с кем мы танцевали весь вечер, мы ни на кого не запали. Да и нам, откровенно говоря, никаких конкретных предложений не поступало. Возможно, все мужчины или знали, или были предупреждены, чья я дочь и что за родители у моих подружек. Дядей Жорой, например. Или «ночными бабочками». Чтобы мы у них клиентов не отбили.

– Нет, где я все-таки их видела?! – вопрошала Ритка. – Пойти спросить, что ли?

– Дура! – прошипела Алена. – Что они о тебе подумают?

– А плевать я хотела! Я не хочу уезжать отсюда одна. Или с папиным шофером.

Ритка уже растягивала слова и смотрела осоловевшим взглядом. Подозреваю, что сама была в близком состоянии, но все-таки трезвее, и самой идти к мужчинам мне не позволяло мамино воспитание, гордость, а главное, мысль: что они обо мне подумают? Это всегда было сдерживающим моментом для нас с Аленой. Но не для Светки с Риткой.

Светка засомневалась вслух, не примут ли нас за проституток, если мы сами проявим инициативу. Ритка заявила, что эти самцы уж точно имеют большой опыт общения с женщинами (всякими и разными) и в состоянии отличать приличных девушек (нас) от ночных леди.

Внезапно из двери, ведущей во внутренние помещения клуба, где располагались кабинеты персонала, выглянул дядя Леня. Как я поняла, он сегодня за старшего (они с папой обычно появлялись в клубах по очереди, хотя в каждом и имелся старший менеджер). А папа, значит, не желает со мной встречаться? Но почему?! Даже если они решили разойтись с мамой (хотя я очень надеялась, что сойдутся опять), я-то тут при чем? Я в чем виновата?

Заметив двух мужчин у стойки бара, Леонид Тарасович сразу же затрусил к ним, поздоровался за руку, о чем-то спросил. Ему ответили. Хозяин широко улыбался, проявляя высшую степень радушия. Ценные клиенты? Почетные гости?

– Ксюха, дуй к дяде Лене, – прошипели девчонки почти хором. – Выясни, кто такие. А мы тут пока оборону держать будем.

– Какую оборону? – мне стало смешно. – На нас кто-то нападает?

– Лучше бы напали, – заявила Светка.

– Я сдамся без боя, – добавила Ритка.

– Вот он от них отщепится, и пойду, – пообещала я. – Лучше даже, когда вернется к себе. А может, он додумается к нам подойти?

Мы снова уставились на мужчин жадными взорами, облизывая пересохшие губы. По большому счету, больше смотреть было не на кого. Наши танцевальные партнеры (которые, как я уже говорила, рассматривались только как раки на полном безрыбье) уже или покинули заведение (все-таки завтра – рабочий день), или переместились к ночным феям договариваться о цене. Нам было скучно, а продолжения хотелось. Поэтому каждая уже настроила в голове воздушных замков… О существовании которых двое мужчин явно даже не подозревали.

Дядя Леня поговорил с заинтересовавшими нас господами минут пять, потом перекинулся парой слов с барменом, глянул в нашу сторону и направился к двери во внутренние помещения.

Заиграла быстрая музыка.

– Так, Ксюха, мы пойдем спляшем, задницами покрутим, а ты дуй на разведку. Выполняй партийное задание, – хохотнула самая пьяная из нас Ритка и первой встала из-за стола, чуть его не перевернув.

Мы все последовали ее примеру (не в плане опрокидывания столов, хотя этот клуб видал и такое), девчонки вышли на центр круга (там пока никого не было), а я рванула к нужной двери. Мой вояж никого особо не заинтересовал. В спину не свистели, не кричали, топота ног не последовало. Я никому не нужна?

С дядей Леней мы, можно сказать, дружили с детства (моего). Своих детей у него не было, хотя он теперь и имел уже третью по счету официальную жену. Возможно, поэтому он и привязался ко мне, дочери давнего компаньона. Дядя Леня частенько заглядывал к нам домой, всегда мною интересовался, мы с ним, случалось, вели доверительные беседы, причем на темы, которые я не могла обсуждать с родителями. Так что я могла задать ему все интересующие меня вопросы о новоприбывших (и вообще о ком угодно) и не опасаться, что он заложит меня маме с папой. Кстати, поговорю-ка я с ним и о папе: хотя сейчас, возможно, не время и «Сфинкс» – не место, но ждать я больше не могу. А дядя Леня явно в курсе наших семейных дел.

Дверь открывалась в коридор, в котором дяди Лени уже не было. Глаза слепил яркий свет – после полутьмы зала. Где располагается кабинет Леонида Тарасовича, я знала только примерно, но не сомневалась, что быстро его разыщу, а если встречу кого-то из персонала, так мне помогут.

Я пробежала в конец коридора, миновав лестницу, идущую вверх и вниз. В конце коридора располагался кабинет моего отца. Я предполагала, что дяди-Ленин где-то рядом, и стала дергать там все двери. Они оказались заперты. Что за чертовщина? Хотя правильно, наверное, – мало ли кого сюда занесет.

Тогда я решила попробовать вообще все двери – открытыми оказались две, но комнаты за ними были пусты. Куда делся Леонид Тарасович? Спустился или поднялся по лестнице? Вполне вероятно. Наверное, стоит прогуляться до кухни – уж там-то явно кто-то есть. Да и дядя Леня скорее всего пошел или перекусить (он большой любитель много и вкусно покушать), или проверить, как там идет работа.

Я вышла из комнаты, чтобы двинуться вниз по лестнице, и услышала, как открывается дверь из основного зала.

В коридор вошел блондин – из двух заинтересовавших нас мужчин, прищурился на мгновение от яркого света и встретился взглядом со мной. Нас разделяли метров семь.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, меня разглядывая.

Как меня учил папа, лучшая оборона – это нападение, и я сделала ответный ход:

– А вы? – посмотрела я на блондина суровым взглядом.

Он усмехнулся и заметил, что посетителям в помещения персонала заходить не только не рекомендуется, но и воспрещается. Разве я не умею читать? На двери же четко написано кое-что для посторонних.

– Я – дочь хозяина, – как ни в чем не бывало ответила я и чуть-чуть повела вперед бедро, мелькнула мысль провести кончиком язычка по губкам, но пока я решила воздержаться: а вдруг это маньяк? Но в глубине души порадовалась: у меня больше, чем у девчонок, шансов захомутать этого мужчину. Я с ним уже разговариваю. Утру им нос. Вот такая я стерва. Но ведь каждая за себя, не так ли? В любви не бывает подруг, как поют популярные сейчас девочки. Хотя какая любовь? Похоть. Я вижу этого мужика… нет, не первый раз в жизни. Но когда и где мы встречались?

– М-м-м… – как-то неопределенно протянул мужчина.

– Владислава Николаевича, – добавила я и прижалась левым плечиком к стеночке, еще разок пустив правое бедро вперед и легонько колыхнув грудью.

Внезапно блондин широко улыбнулся, приблизился ко мне и положил обе руки на мои плечи. Я приподняла голову – мой лоб находился на уровне его подбородка – и уставилась в серые смеющиеся глаза.

– А где сегодня папа? – спросил блондин.

– У него выходной.

– А ты, значит, развлекаешься с подружками в его отсутствие?

Я сообщила, что папа специально сегодня не появляется в клубе, чтобы нас не смущать (он же сам мне так сказал, правда?), ну и добавила про успешную сдачу сессии. По-моему, все это прозвучало как объяснение, зачем я здесь в это время, хотя с какой стати я оправдываюсь перед каким-то типом? Он что, имеет право меня допрашивать? И вообще заходить во внутренние помещения клуба? Я решила, что выбрала неправильный тон, и хотела возмутиться тем, что он меня расспрашивает, но не успела.

– А ты красивая, – сказал блондин и улыбнулся еще шире. Мне показалось, что из его глаз струится какой-то неземной свет… Или я в самом деле сегодня слишком много выпила?

Я растерялась. Блондин – нет. Он наклонился к моим губам и легко поцеловал. Я стояла, как столб, совершенно не представляя, что делать. Но ведь, кажется, еще пять минут назад я хотела именно этого? Да девчонки бы умерли, только бы оказаться на моем месте.

– Ты что, еще не целовалась? – спросил блондин.

– Целовалась, – прошептала я и густо покраснела.

Блондин опять улыбнулся, снова прикоснулся к моим губам и сообщил, что я ему понравилась еще при нашей первой встрече.

– Помнишь, как мы первый раз встретились? – спросил он.

Я честно призналась, что никак не могу заставить свою память подсказать мне, когда именно это произошло.

– Ну вот, так всегда, – вроде бы обиделся блондин. – Женщина даже не помнит, когда мы с ней познакомились.

– А мы знакомились? – тут же уточнила я.

– Ну не совсем, – вынужден был признать блондин. – Просто ты была с отцом на презентации… Ну помнишь, в сентябре? А потом еще раз в октябре, нет, перед ноябрьскими. И мы…

Я вспомнила. Какое там знакомство… Мой отец позеленел после разговора с этим типом… И прилагал немалые усилия, чтобы не сорваться и, пожалуй, не дать ему в морду. И затем с трудом улыбался тем, с кем ему еще приходилось говорить в оставшуюся часть вечера…

Да, в первый раз они отошли в сторонку, вернее, вышли из зала, папа еще сказал мне, чтобы пообщалась со знакомыми, пока он быстренько не обсудит одно дело. Но я не могла не проследить. Такая уж у меня натура. И я видела, как они с этим типом шипели друг на друга. А потом папа снова надел на себя маску добропорядочного бизнесмена. Да что я такое говорю? Папа ведь и есть такой. Он ведь у меня самый лучший.

А во второй раз, да, этот тип прав – перед самыми ноябрьскими – я опять сопровождала отца на какую-то тусовку. Мама-то их терпеть не может, да и, признаться, всех или почти всех папиных друзей и знакомых сопровождают… дочки. Не всегда в прямом смысле. Мы с подружками называем их «доченьками». В основном вербуются в среде манекенщиц-фотомоделей. Слава богу, папа у меня не такой. Он берет с собой меня, раз уж мама не хочет и ему надо появляться с молодой леди. А я люблю это дело. Но что будет теперь?!

Этот тип окликнул папу, когда мы уже собирались домой. Отец велел мне идти в машину, а сам минут десять разговаривал с блондином. И как я его сразу не вспомнила? С другой стороны – мужчин-то вокруг… Не могу же я всех тут же узнавать?

– Ну, вспомнила? – улыбнулся блондин, читая изменения выражений на моем лице.

Я кивнула.

– Но… – промямлила я. – А вы с моим папой?..

– Конкуренты в некотором роде. Но ведь здоровая конкуренция только помогает двигать бизнес вперед. Ты так не считаешь?

Я не знала, что сказать, а блондин продолжал вешать лапшу мне на уши, которые я услужливо подставляла. И еще была готова сказать за это «спасибо».

– И ведь то, что мы с твоим отцом в некотором роде конкурируем, не мешает нам с тобой познакомиться поближе, не так ли?

«В каком роде?» – хотелось спросить мне, но я опять ничего не сказала, утопая в его серых лучистых глазах… Теперь мне почему-то казалось, что в них есть и зеленоватый отлив. Или он меня гипнотизирует? Нет, я где-то читала, что гипнотизеры, как правило, с карими глазами. А вдруг он – исключение?

А он тем временем легко провел ладонью у меня по щеке… Прикосновения напоминали касание крыльев бабочки… И эти глаза… Из них словно идет какой-то свет…

– Значит, отмечаешь сегодня успешную сдачу сессии? – уточнил соблазнитель.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Во рту пересохло.

– Может, продолжим вечер вместе? – продолжал натиск змей, поглощая своим взглядом меня – бедного кролика. – Расскажешь, где учишься, чем занимаешься.

Его ладонь снова коснулась моей щеки, потом губы накрыли мои… Я – идиотка, пыталась сказать я себе, но разум, казалось, оставил меня, побежденный другими чувствами. Зачем я сегодня столько выпила? И что от меня надо этому искусителю? Что он хочет? И ведь он знал, чья я дочь, но тем не менее что-то говорил про посторонних… Или издевался? Потом на мгновение (и не одно) все мысли меня оставили, и я перенеслась как бы в другую реальность…

Пришла в чувство, только когда его губы оторвались от моих. Он взял мою руку в свою и сказал:

– Пойдем. Моя машина стоит перед входом.

– Я должна предупредить девочек, – пролепетала я.

– Предупреди, – кивнул он и потащил меня к двери, открывающейся в зал.

Внезапно за нашими спинами послышался шум.

– Ксения! – крикнул дядя Леня. – Что ты здесь делаешь? Саша, ты…

– Я провожу Ксению до дому, – проворковал Саша, оборачиваясь на Леонида Тарасовича и обнимая меня за талию. Я тут же привалилась к его плечу. – Не волнуйся, Леня. Все будет хорошо.

– Ксения, куда ты собралась?! – закричал дядя Леня, не слушая моего соблазнителя. – Я сейчас же позвоню Владиславу Николаевичу!

– Зачем беспокоить папу, Леня? – Искуситель тащил меня к двери. – Ксения уже взрослая девушка и прекрасно знает, что делает.

– Она ничего не знает! – Дядя Леня подскочил к нам и ухватил меня за свободную руку. – А ты воспользовался доверчивостью девчонки! – Затем дядя Леня серьезно посмотрел на меня. – Тебе давно пора домой. Ты сегодня сколько выпила? Если мать узнает, она тебе…

– Она не узнает, дядя Леня, – прощебетала я, доверчиво глядя на дядю Леню, которого любила… ну совсем чуть-чуть меньше, чем отца. – И вы ведь меня не продадите, правда?

Леонид Тарасович хотел еще что-то возразить, но Саша его остановил:

– А ты не звони ни маме, ни папе, Леня. Ты ничего не видел. Ты ведь думаешь, что Колобок тебе голову оторвет за то, что она ушла со мной? Клянусь здоровьем, все будет как раз наоборот. Он тебе памятник поставит. За свой счет.

И Саша хохотнул. Тогда я даже не могла предположить, что означали его слова… И только подивилась черному юмору. Но в этот момент обнимавшая меня Сашина рука поднялась чуть выше и добралась до моей груди. Нет, он не накрыл ее ею, но прикоснулся к нижней части и стал перебирать пальцами. Ощущения были очень приятными.

Саша бросил взгляд на часы, сказал, что нам пора, резко распахнул дверь в зал, оставив стоявшего истуканом дядю Леню в коридоре, и потащил меня за собой – вначале к стойке бара, где на высоком табурете продолжал сидеть его друг.

– Бери куртки и дуй к машине, – бросил Саша ему и вместе со мной направился к нашему с девчонками столику.

Мои глаза не сразу привыкли к темноте на этот раз, но на Сашу, казалось, смена освещения никак не повлияла.

– Так, девочки, ваша подружка на сегодня с вами прощается, – объявил он девчонкам, дружно репетировавшим финальную сцену «Ревизора». И повернулся ко мне: – Сумочка была?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова и отводя взгляд от глаз подруг. Они уже немного пришли в себя. Ритка со Светкой смотрели волками (или волчицами?), готовые растерзать меня и впиться ногтями в Сашу, Алена – с укором. Именно она и протянула мне мою сумочку.

– Номерок в ней? – посмотрел на меня Саша.

Я опять кивнула, как китайский божок.

– Пока, – сказал Саша. – Счастливо оставаться.

И потянул меня за собой. Я издала какое-то мычание, желая что-то сказать девчонкам на прощание, но, так и не выдав ни одного членораздельного звука, решила, что отдуваться буду завтра… Или когда начнется следующий семестр. Тем более Ритка со Светкой послезавтра улетают, в Таиланде, надеюсь, подцепят хахалей, так что сцены ревности в начале семестра закатывать мне не будут. Не должны. Уже успокоятся. Как раз мне заткнут рот рассказами о своих приключениях. Подозреваю, что по большей части придуманных, но тем не менее. Я сама подобным грешу. Нельзя же признать, что на курорт съездила зря? А Алена… С Аленой мы как-нибудь разберемся. Она поймет. Или не поймет?…

Сашиного друга в холле уже не было, только на диванчике лежал мужской пуховик.

– Это ваш друг взял для вас, – кивнул на него охранник, обращаясь к Саше.

– Спасибо, – буркнул ему Саша и глянул на меня: – Номерок где?

Поскольку я была еще не в состоянии что-либо вразумительно отвечать (темп событий оказался для меня слишком быстрым, обычно моя жизнь протекала гораздо медленнее), мужчина сам раскрыл сумочку, нашел номерок в боковом карманчике, взял мою шубку, помог одеться, быстро накинул свой пуховик, и мы вылетели на свежий воздух.

– Давай по-быстрому, – велел Саша, опять взглянул на часы и потянул меня за собой к джипу «Гранд Чероки», стоявшему в парковочной зоне клуба.

Двигатель уже работал. Саша рванул заднюю дверцу, чуть ли не впихнул меня внутрь, дернул переднюю у водительского места, рявкнул другу, чтобы перемещался на соседнее сиденье, затем сам прыгнул за руль.

– Побыстрее, что ли, не мог? – недовольным тоном буркнул тот, когда машина уже сорвалась с места.

– Не мог, – огрызнулся Саша.

Каждая фраза включала по крайней мере одно словечко из русского народного фольклора, по понятным причинам я их опускаю. Я вообще девушка приличная и была соответствующим образом воспитана. В обществе матом не ругаюсь. И не в обществе тоже. Речь мужчин меня, откровенно говоря, шокировала. Так в моем присутствии раньше никто себе выражаться не позволял.

Сегодня на тротуаре вдоль места парковки никто из персонала клуба не дежурил, да, в общем, в этом и не было необходимости: кроме джипа стояли еще три машины отечественного производства, не то что в пятницу и субботу, когда, насколько мне известно, тут не то что яблоку, а огрызку упасть негде. Но сегодня была среда, вот-вот должен был наступить четверг. Две машины, по идее, принадлежали «ночным бабочкам», приезжающим на работу на собственных авто. В третьей дремал за рулем какой-то человек. Ах да, это, наверное, шофер Риткиного отца, который ждет нас, чтобы развезти по домам. Сотрудники клуба ставили своих железных коней во внутреннем дворе.

– Высадишь меня на моем углу, – тем временем сказал Сашин друг.

Блондин молча кивнул, казалось, совершенно забыв о моем существовании. Или не хочет проявлять чувства?

Внезапно зазвонил телефон.

– Да? – рявкнул в трубку Саша, послушал, что там говорили, хмыкнул, сказал, что они с Андрюхой не вдвоем и что он потом перезвонит. – Пока, Петр, – завершил он разговор и отключил связь.

Мы уже отъехали от клуба на приличное расстояние. Я не представляла, куда меня везут, и теперь, трезвея, задумывалась, все ли я сделала правильно. Зачем я согласилась поехать с ним? Куда? Я ведь вела себя, как полная идиотка… Что он обо мне думает? И если это конкурент моего отца… И если папа узнает… Если ему еще на меня не наплевать…

Вспомнив папу, я также вспомнила и один из его жизненных принципов: в любой, самой отвратительной ситуации обязательно найдется что-то положительное. Ну, типа ложки дегтя наоборот. В бочке дегтя ищи ложку меда.

А что мы имеем положительного?

Во-первых, утерла нос Ритке со Светкой, всегда меня ругавшим, что я слишком скромная и закомплексованная, в отличие от них. И не соглашаюсь ни на травку, ни на экстази, ни на коку.

– Ты не умеешь расслабляться! – любимая Риткина фраза.

А Светка вечно меня учила, как клеить парней. Ну вот я вам и показала, подружки, что оказалась достойной ученицей. Смотрите и завидуйте. Интересно, что-то они там сейчас про меня говорят? Не стану ли заикой в ближайшее время? Вечерок я им, пожалуй, испортила. И что они теперь предпримут? Хватит в девках подлости, чтобы позвонить моей маме? Или мне лучше самой ей позвонить и предупредить? О чем, кстати? Что я сегодня не приду ночевать? Так с этим вопросом еще надо бы разобраться. Послушать, что скажет Саша.

Вот только Алену жалко… Она, наверное, просто обиделась. Но ведь не навсегда же? Я ей завтра обязательно позвоню и все объясню. И попрошу прощения. Скажу, что ничего не могла с собой поделать.

И ведь правда не могла. Наваждение какое-то на меня нашло в этом коридоре… А сейчас спало.

Я посмотрела в затылок Саше. Да нет, пожалуй… Со своего места я видела его правую руку на руле и вспоминала, как она гладила меня по щеке… Как обнимала на талию, а затем поднялась выше… Я поняла, что вся мокрая. Очень захотелось в туалет, но попросить остановить машину не могла. Да и где тут останавливать? Мы же пока едем по центральной части города. И куда везет меня милый друг?

– По-моему, «хвост», – внезапно сказал Сашин друг.

– Чего? – рявкнул Саша, которого, как и меня, оторвали от размышлений.

– Вон та светлая «шестерка». – Парень кивнул на зеркальце заднего вида. – Покрути-ка.

Саша только ухмыльнулся. И тут началось такое…

Не знаю, где он обучался вождению, но мог бы спокойно участвовать в каскадерских трюках или в гонках «Формулы-1». Михаэль Шумахер с Микой Хаккиненом казались мальчишками по сравнению с моим новым знакомым. Меня бросало по сиденью из стороны в сторону, и я очень пожалела, что пристегнуться нечем.

В пылу гонки (мы кружили по старой части Питера) я услышала какой-то странный звук (что-то глухо ухнуло), но в первое мгновение не обратила на это внимания, только парни впереди одновременно взглянули на часы, и Саша сказал:

– Полночь.

А я подумала: у нас что, теперь еще и в полночь пушка стреляет?

Для непитерцев рассказываю: каждый божий день в двенадцать в Петропавловской крепости раздается выстрел, возвещающий о полудне. Изначально, в петровские времена, пушка стреляла три раза, возвещая о начале рабочего дня, его конце и обеденном перерыве (правда, это было в одиннадцать), а до наших времен дошел лишь один выстрел как дань традициям. Выстрел слышен практически во всех частях города или его отзвук, а вот если лежишь и загораешь на пляже у Петропавловки… Земля под тобой содрогается.

А ведь сейчас тоже прогремел пушечный выстрел – дошло до меня. Так же ухнуло. Нет, не совсем так… Громче. И сильнее. Земля даже чуток содрогнулась. Мы это особо не прочувствовали, потому что несемся как сумасшедшие. Ничего, я завтра, то есть уже сегодня, спрошу у мамы, что теперь у нас бухает в честь полуночи.

– Кажется, скинули, – заявил Саша, обращаясь к другу.

– Да вроде нет больше.

Саша снизил скорость и вскоре выехал на Московский проспект. Там он притормозил, миновав метро «Фрунзенская», на углу какой-то небольшой улочки, названия которой я не знала. Они пожали друг другу руки, и Андрей машину покинул, даже ни разу на меня не взглянув.

Теперь Саша, казалось, вспомнил о моем существовании, обернулся, улыбнулся так же, как в коридоре, и предложил перебираться на переднее место.

– Давай, тут пролезешь, – сказал он.

Не выходя из салона, я оказалась рядом с ним. Саша тронулся с места. Я наконец решилась поинтересоваться, куда мы едем.

– Ко мне, – как само собой разумеющееся, сказал Саша.

Уточнить я ничего не успела, потому что у него снова зазвонила трубка.

– Петрович, я же сказал тебе, что не один! – говорил Саша. – Нет, не знаю… Слушай, мне сейчас некогда… Да, я уверен. В себе я всегда уверен. Пока, Петр.

Мы завернули на Кузнецовской и въехали во двор «сталинского» дома, где Саша и оставил машину. Он помог мне выйти, мы поднялись на пятый этаж и оказались в роскошной трехкомнатной квартире, отделанной под евростандарт.

Пока Саша мешал коктейли, я удалилась для осмотра удобств (терпеть уже просто было невозможно), увидела в коридоре телефонный аппарат, но подумала, что надо все-таки спросить разрешения.

Когда вернулась в гостиную, Саша сидел в одном из кожаных кресел, потягивая джин с тоником. Молча указал мне на диванчик напротив, отделенный от кресел низким столиком, на котором стоял второй бокал.

– Ты, конечно, сегодня уже достаточно выпила, но можно еще, – улыбнулся он.

Я сказала, что должна позвонить родителям.

Саша в очередной раз глянул на часы (у него что, привычка такая?) и заявил, что я смогу это сделать ровно в час ночи.

– Они лягут спать, – сказала я.

– Не лягут, – уверенно возразил Саша. – Папа не ляжет.

– Откуда ты можешь это знать? – взорвалась я. – Ты уже взрослый. Ты мужчина. И живешь один. – Я обвела рукой квартиру. – А обо мне волнуются. В особенности если девчонки позвонили, – добавила я. – Или дядя Леня.

– Не думаю, – с невозмутимым видом сказал Саша, отхлебывая джин.

Мне надоела его самоуверенность. Да и глаза его теперь были чисто серыми, причем напоминали цвет голого холодного асфальта, не лучились, не грели, а как раз наоборот… У меня холодок пробежал по спине… Почему-то мелькнула мысль, что с такими глазами убивают…

Я застыла, где стояла, но опять была не в силах оторвать от него взгляд.

– Сядь, – приказал он, кивая на диванчик.

Я повиновалась.

– Пей.

Я взяла бокал в руку, но тут мозг прорезала мысль: а если он хочет меня отравить? Или усыпить? И воспользоваться моей немощностью?

Сжав волю в кулак, я поставила бокал на стол, не отхлебнув ни капли, и посмотрела на хозяина квартиры.

– В чем дело? – спросил он.

– Не хочу.

– Врешь, – сказал он. – Боишься, что отравлю?

Я в очередной раз застыла на месте. Он что, и мысли читать умеет? Господи, кому в лапы я попала? Почему не послушалась дядю Леню?

Саша тем временем взял мой бокал и спокойно отхлебнул из него. Поставил на место. Посмотрел на меня с ухмылкой. Только глаза оставались совершенно холодными…

– Ну?

– Я в самом деле не хочу, – промямлила я. Пить расхотелось. Хотелось только домой. Стало страшно. В квартире стояла тишина. Соседей не слышно. Да вообще-то тут толстые стены… Но иногда какие-то звуки все равно доносятся. У Ритки ведь поблизости квартира. И у Светки похожая. Но тут не было слышно ни соседей, ни звуков с улицы. Тихий двор, середина недели, зима…

– Можно, я позвоню папе? – голосом маленькой девочки вновь попросила я. – Ну, пожалуйста?

– Погоди немного. Успеешь.

Саша достал пачку «Мальборо», предложил мне, я покачала головой, он закурил, пуская дым кольцами, и сидел в задумчивости.

Я не могла дольше оставаться в неведении и решилась задать мучивший меня вопрос:

– Что ты от меня хочешь?

– А как ты думаешь? – перевел он на меня взгляд с потолка, который усиленно рассматривал.

Теперь он глядел на меня изучающе – как ученый рассматривает под микроскопом какую-нибудь амебу или инфузорию туфельку, которая, как оказалось, еще умеет говорить. Причем по-русски.

Не знаю почему, но я ляпнула:

– Тебе что-то нужно от моего отца.

Как оказалось, попала в точку.

Саша на мгновение выразил удивление, потом хихикнул, глянул на меня заинтересованно (теперь уже как на человека), расхохотался, покачал головой и уточнил:

– А что я могу хотеть от твоего отца?

– Этого я не знаю. – Я помолчала и добавила: – Я не в курсе его дел.

– Ну и правильно, что в них не вникаешь. Это не для женского ума. Такую красивую головку не надо забивать мыслями о мужских проблемах.

И он потянулся через стол, чтобы снова погладить меня по щеке. Но ситуация изменилась… И я теперь смотрела на него совсем не так, как смотрела в коридоре.

В общем, я дала ему по руке. Он снова хохотнул, но не обиделся.

– Мальчик-то есть? – спросил у меня.

Хотя я никогда в жизни не ругалась матом, в этот раз мне очень захотелось послать Сашу далеко и надолго. Я ограничилась тем, что заявила, что это не его собачье дело.

– Жаль, такая красота пропадает, – сказал Саша.

– Что?! – не поняла я.

Он приподнял одну бровь, усмехнулся, прищурился. В этот момент он напоминал хитрого лиса – и глаза его, то ли в отсветах лампы с красным абажуром, то ли по какой-то другой причине, сделались рыжеватыми. Да что ж это такое, в самом-то деле?! Что за хамелеон?

– Папа тебя блюдет? – тем временем говорил Саша. – На презентации с собой таскает. С подружками разрешает бывать только в его клубе и под зорким оком его подчиненных. Отдыхать ты в последний раз тоже с ним ездила?

– А твое какое дело? – огрызнулась я.

– Жаль просто, что такая красота пропадает, – на бис повторил Саша. – Но раз папа тебя так дорого ценит… Что ж не воспользоваться?

– Что тебе от него нужно?! – крикнула я, доведенная до белого каления, сдержаться не смогла, схватила бокал с джином и выплеснула в Сашину ухмыляющуюся физиономию. Это развеселило его еще больше.

Я быстро огляделась, схватила две подушечки, лежащие в углах дивана, и по очереди запустила в Сашу. Он хохотал, не переставая. А он случаем, не псих? – пронеслась мысль.

Теперь в его глазах плясали черти…

– Иди ко мне на колени, – пригласил он, прекращая гогот, но улыбаясь и раскрывая объятия. – Поцелуемся. Целуешься ты неплохо.

– Пошел вон, – процедила я.

– Куда? Это ж моя квартира!

Я не знала, что ответить. Саша тем временем переместился на диванчик, приобнял меня, я попыталась вывернуться, но не тут-то было, хватка у него железная…

Правда, сопротивлялась я недолго… Его губы накрыли мои, я сделала еще одну попытку вырваться, но больше мне этого делать не хотелось… Не знаю уж, как целуюсь я, но он это делал так, как ни один парень, с которыми доводилось встречаться мне… Как и час назад в коридоре, я на несколько мгновений отрешилась от реальности.

Оторвавшись, Саша глянул мне в глаза, потом крепко прижал меня к себе, снова поднял мое лицо к своему и опять поцеловал. Я млела… И готова была на все, что он только захочет… Только бы захотел, правда.

После того, как он остановился во второй раз, я прочитала в его глазах сожаление, но не успела спросить, чем оно вызвано. Саша опять посмотрел на часы и сказал:

– Пора. Звони отцу.

Я врезала кулаком ему по груди. Я не знала, как мне себя с ним вести. За кого он меня принимает? Как он меня воспринимает? И я, идиотка, позволила ему… себе… Он же издевается надо мной!

Саша тем временем встал, сходил в прихожую и вернулся с аппаратом на длинном шнуре, поставил его передо мной и кивнул. Сам опустился в кресло напротив.

– На мобильный, – подсказал только.

– Обойдусь без твоих подсказок.

Правда, я не стала объяснять, что нового домашнего номера отца не знаю – только сотовый и рабочие.

– Кстати, а что я должна ему сказать? – уточнила я, в глубине души надеясь, что Саша предложит мне сегодня остаться у него.

– Что ты у меня в гостях.

– И?

– Просто скажешь, что ты у меня в гостях. Думаю, этого будет достаточно. – Саша издал смешок.

Ну и что тут веселого?

В общем, я позвонила.

– Что еще, Ксения? – рявкнул папа. Он был явно недоволен и не рад меня слышать. – Мне сейчас очень некогда. Перезвони завтра. Лучше послезавтра.

Может, лучше вообще больше никогда не звонить? – хотелось спросить мне, но тут подал голос Саша:

– Она у меня, Владик.

На другом конце повисло молчание.

– Ты не ошибся, Колобок, – невозмутимо продолжал Саша. – В гости заедешь? Приглашаю. – А потом другим тоном добавил: – Давай быстро ноги в руки и ко мне. А то дочка тебя уже заждалась.

И продиктовал адрес. Я на всякий случай запомнила.

Папа приехал через двадцать минут, на протяжении которых мы с Сашей перекинулись лишь парой слов. Я не знала, чего ждать от появления отца. И как он воспримет то, что я оказалась здесь… Ведь дядя Леня, наверное, завтра, то есть уже сегодня, ему все расскажет. Надо бы поговорить с ним, мелькнула мысль. И предупредить. Хотя о чем? Нет, дядю Леню я вообще упоминать не буду. Не хочется его подставлять – сама дура, что поддалась этому змею-искусителю.

И что, в самом деле, меня ждет? Ну, наорет папа. Так поорет и перестанет. Я уже совершеннолетняя. Мне девятнадцать. Могу ехать к кому угодно и разрешения у родителей не спрашивать. Они вообще радоваться должны, что я такая положительная, о них беспокоюсь и предупреждаю, если задерживаюсь.

Я приободрилась.

Но что от отца хочет Саша? Что-то ужасное? Но ведь он не сможет удержать меня здесь силой? Папа у меня не промах. И, кстати, у него есть разрешение на ношение оружия. И пистолет всегда при себе. А у Саши пистолета нет. По крайней мере, на нем. Я бы почувствовала. Так ведь и я не буду сидеть, сложа руки. Мы с папой вырвемся, решила я и окончательно успокоилась. Ну, не совсем окончательно, но успокоилась.

Наконец раздался долгожданный звонок в дверь, Саша пошел открывать, я осталась на диванчике.

– Где она? – послышался из прихожей папин крик, и он ринулся в гостиную.

Застыл при виде меня, невозмутимо сидящей на диване. Потом почему-то посмотрел на лужу на ковре рядом с креслом, на котором сидел Саша.

– Что это? – спросил папа.

– Твоя дочь поливала меня джином, – хохотнул Саша. – Может, хотела, чтобы я подрос, как гриб? А вот этими подушками, – Саша кивнул на валявшиеся на ковре подушки, – она в меня кидалась. Плохо воспитываешь дочку, Владик. Как она ведет себя в гостях?

Папино лицо изменилось. Он сжал кулаки и повернулся к Саше:

– Да я тебя…

– Я спас ей жизнь, – невозмутимо ответил Саша. – Она сегодня была в клубе. Садись, – кивнул он на диванчик, на котором сидела я с отвисшей челюстью. – Не пора ли нам обсудить размеры моего вознаграждения?

Глава 2

Папа посмотрел на меня. С той же яростью, с которой только что смотрел на Сашу. И заорал. Я никогда не могла предположить, что мой папа, мой любимый папа, будет так на меня кричать…

Я сжалась, вообще страшно хотелось превратиться в какую-нибудь букашечку и заползти под диван. Чтобы не видеть его глаз, его искаженного лица… Я не понимала, почему именно сегодня я не должна была идти в клуб. Папа меня что, предупреждал? Он просто сказал, чтобы я договаривалась с дядей Леней. Я и договорилась.

– Почему ты вечно оказываешься не там, где надо?! Почему самая неприятная новость в моей жизни тоже связана с тобой?!

«Какая новость?» – успела подумать я, но тут его крик был прерван звонким шлепком. Вначале я не осознала, что произошло, потом, при виде краснеющей папиной щеки, я поняла, что Саша дал ему пощечину…

– Постыдись, – сказал Саша ровным холодным тоном. – Это твоя дочь.

Отец хотел схватить его за грудки, но хозяин квартиры ловко увернулся и каким-то неуловимым образом врезал моему отцу. По-моему, пяткой по груди. Я движения не отследила. Только увидела, словно в замедленной съемке, как папа отлетает через полкомнаты и врезается спиной в комод, сползает по нему…

Саша с самым невозмутимым видом сделал шаг к своему любимому креслу, опустился в него, взял со столика так и не допитый бокал, отхлебнул из него и перевел взгляд на моего отца, с трудом поднимающегося на ноги. Весь задор из него улетучился.

Я сидела ни жива ни мертва.

– Знаешь один из моих жизненных принципов, Ксения? – обратился ко мне хозяин квартиры.

Откуда ж я могла их знать?

– Ну так вот. Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую, затем уйди под локоть и врежь противнику снизу в челюсть.

– Папа тебя не ударял, – с хмурым видом заметила я. – Как раз наоборот…

– Пытался. И я же тебе сказал в общем… А это – частности. Вариации одного и того же принципа. Чтобы те, кто раз имел со мной дело, больше не пытались на меня даже замахиваться. Я ясно излагаю? Кстати, вон там бар, – и Саша кивнул на одно из отделений «стенки». – Достань коньяк и рюмки.

Я молча встала и выполнила приказ. Руки у меня дрожали.

Папа молча, не глядя ни на меня, ни на Сашу, проследовал к дивану и сел на изначально предложенное Сашей место.

Я поставила бутылку «Наполеона» и три рюмки на стол.

– Садись, – кивнул Саша, а сам разлил коньяк.

Отец сидел, зажав ладони коленями. Я искоса на него посматривала. Саша был абсолютно невозмутим.

– Давай, Владик, выпьем, – обратился он к моему отцу. – Помянем усопших.

Я вопросительно посмотрела на него. Другого тоста не мог предложить? Саша хмыкнул, поймав мой взгляд, вновь посмотрел на отца и заметил, что тому неплохо было бы ввести меня в курс дела.

– Она ничего не знает, – сообщил он доверительно.

Отец посмотрел на меня пустым взглядом.

– Вообще ничего, – тихим голосом добавил змей-искуситель, откинулся в кресле, залпом выпил коньяк, потом опять обратился ко мне с просьбой – достать из бара коробку конфет. Я достала. Отец тем временем хлопнул рюмку, сам тут же налил себе вторую и тоже хлопнул. Посмотрел на мою и выпил еще и ее. Конфеты пока никому не понадобились.

– Когда ты уехала из клуба? – наконец обратился ко мне отец.

Я взглянула на Сашу.

– Ответь папе, – велел хозяин квартиры.

– Ты что, не можешь говорить без его разрешения?! – закричал отец. – Зачем тебя вообще понесло сегодня в клуб?!

Я вылупилась на папу большими круглыми глазами. Он что, забыл? Или он не помнит, что я сдала сессию, мы с девчонками хотели это отметить, он разрешил, сам велел мне договориться с дядей Леней…

– Успокойся, Владик, – миролюбиво сказал Саша. – Девочка не понимает, о чем речь.

– Ты что, полная идиотка? – рявкнул на меня отец.

– Нет, она очень умненькая девочка, – заметил Саша, подливая себе коньяку. – И неплохо соображает. Только для того, чтобы соображать, нужно иметь хоть какие-то факты. А у нее их нет.

Нашу милую беседу прервал звонок сотового телефона.

Звонили моему отцу. Риткин отец. Он дико орал в трубку, и я не могла разобрать слов, хотя прислушивалась. Мой отвечал односложно. Сути этих коротких фраз я не понимала.

– Ксения сидит рядом со мной, – сказал он, отвечая на какой-то вопрос. – Да, передаю.

– Где Рита?! – оглушил меня своим криком Аркадий Михайлович. – Где она? Когда вы уехали из клуба?!

– Я не знаю, где сейчас Рита, – промямлила я. – Когда я уезжала, она была еще там…

– Во сколько ты уехала? – рявкнул Аркадий Михайлович, добавив к фразе еще одну – про мою мать. Таким тоном он со мной никогда не разговаривал.

– Где-то без четверти двенадцать, – сказала я.

В ответ послышался такой мат… Я в ужасе посмотрела на отца. Он вырвал у меня из рук трубку. Они с Аркадием Михайловичем принялись орать друг на друга. Саша тем временем налил мне рюмку коньяку, подмигнул украдкой от папы, а вслух сказал, чтобы я все-таки его выпила. Я так и сделала. Папа отключил связь, вытер лоб платком и посмотрел на меня.

– Ты в самом деле ничего еще не знаешь? – спросил он усталым голосом.

– Что я должна знать?! – заорала теперь я, не в силах больше сдерживаться.

Папа глянул на невозмутимого Сашу, закуривающего очередную сигарету, потом снова на меня.

– Клуб взорвался, – сообщил отец.

До меня не сразу дошел смысл сказанных слов.

Потом…

Я открыла рот, резко вдохнула воздух, попыталась что-то сказать, но не смогла, из горла вырвался какой-то хрип. Саша снова услужливо наполнил коньяком мою рюмку, папа вставил мне ее в руку и помог залить в рот. На этот раз коньяк обжег мне горло, я закашлялась, папа постучал меня по спине.

– Она в самом деле не знала? – зачем-то уточнил он у Саши.

Тот покачал головой.

– А девчонки? – наконец смогла выдавить я из себя, но произнесла слова шепотом.

Папа неопределенно передернул плечами.

– Папа! – схватила я его за рукав. – Ты был там?!

Он молча кивнул, не глядя на меня.

– Ты сейчас оттуда?! Там… Папа!!!

– Клуба больше нет, – сказал отец. – Вообще нет.

– Как? – как полная идиотка уточнила я.

– Так. Его сровняли с землей. А дядя Саша тебя спас, только не из благородства, которое ему вообще неведомо, а из вполне определенных меркантильных соображений.

– Ну зачем ты так, Владик? – растягивая слова, произнес Саша, невозмутимо пуская дым кольцами. – Что ты такое говоришь обо мне в присутствии своей очаровательной дочери?

Папа опять перешел на нецензурную лексику. Но на Сашу никакие слова не действовали. Этого человека, по-моему, было невозможно вывести из себя.

Снова зазвонил папин сотовый. Мама. Она спрашивала, что отец сделал со мной, причем так кричала, что даже до меня долетали обрывки фраз. Папа ее немного успокоил, потом дал трубку мне. Я тоже что-то проворковала. Мама поперхнулась, меня услышав. Потом заплакала – от радости. Я заверила ее в том, что у меня все хорошо. От мамы узнала, что ей уже дважды звонил Риткин папа, второй раз только что. И такого наговорил… Трубку у меня выхватил папа и велел маме никого не слушать, выпить валерианки, отключить телефон и ложиться спать. Опять сунул трубку мне. Я в очередной раз сказала, что я в полном порядке (зачем маму лишний раз расстраивать?), когда вернусь – не знаю, нахожусь у приятеля (искоса глянула на невозмутимо покуривающего Сашу) и повторила папино предложение относительно валерианки и телефона. На том мы и распрощались.

Папа с Сашей тем временем еще немного поругались, только я никак не могла понять, что они делят.

– Зачем было губить ни в чем не повинных людей? – тихим голосом спросила я, глядя прямо в Сашины серые холодные глаза и, как и он, не обращая внимания на льющийся из папы поток ругательств.

За Сашу попробовал ответить папа – опять используя лишь ненормативную лексику, – но хозяин квартиры резким тоном приказал ему замолчать и уставился на меня.

– Эти люди на совести твоего отца, Ксения, – спокойно сказал хозяин квартиры.

– Да ты!.. – рявкнул папа. – Да как ты можешь?..

– И ты мне еще должен сказать спасибо, – закончил свою речь Саша. – За Ксению. За то, что я решил заглянуть на огонек и увез ее оттуда. Как ты понимаешь, всех посетителей я вывезти не смог бы. Но вернемся к Ксении и к ее чудесному спасению.

– Что ты хочешь? – ровным, ничего не выражающим голосом спросил отец.

– Твои проценты. Как я понимаю, теперь-то ты уж точно примешь предложение Петра? – Саша хохотнул. – Но то, что он обещал тебе, перейдет ко мне. Неужели твоя дочь их не стоит?

– Нет, – прошептал отец.

– Да, – сказал Саша и в очередной раз рекомендовал папе посмотреть на свою дочь, то есть на меня.

Папа посмотрел и крикнул в сердцах, со всей силы грохнув кулаком по столику, за которым мы сидели:

– Да лучше б ты взорвалась вместе с клубом!

– Что?! – шепотом переспросила я, не веря своим ушам.

Но отец, кажется, уже принял решение…

– Вот он, – папа указал пальцем на Сашу, вскочив с места и пробежавшись по комнате, – тебя спас. Ты, надеюсь, теперь поняла, что обязана ему жизнью? Расплачивайся. Сама расплачивайся. Все! Я умываю руки! Мне надоело с тобой цацкаться! Детство кончилось, Ксюшенька. Кон-чи-лось! Ты остаешься здесь.

После этих слов отец повернулся к Саше и заявил ему, что он может использовать меня по своему усмотрению и до полного удовлетворения. Спасать меня его никто не просил. А если я ему не нужна – ну тогда пусть просто считает, что сделал доброе дело. На Страшном суде зачтется.

– Папа! – пролепетала я. – Как ты… Как ты можешь?! Что с тобой случилось? Ты…

Отец молча посмотрел на меня и двинулся к выходу. Саша продолжал сидеть. Его глаза превратились в кусочки льда… Я опять сжалась в комочек.

Нарушил тишину очередной звонок сотового телефона. Взяв себя в руки, отец разговаривал очень вежливо, поясняя, что был вынужден проверить, все ли в порядке с его дочерью, и теперь выезжает на место происшествия. Незамедлительно выезжает.

Отключив связь, отец посмотрел на Сашу и сказал, чтобы тот проинструктировал меня насчет общения с родной милицией, а то мне этого делать еще никогда не приходилось.

– Могу подтвердить, что вы давно знакомы, – добавил папа, теперь полностью себя контролировавший.

– С сентября, – кивнул Саша.

– Хорошо, – сказал папа и глянул на меня. – Поняла? Ты знакома с дядей Сашей с сентября. Если не хочешь сесть в тюрьму.

– За что?!

– Был бы человек, статья всегда найдется, – заметил папа, которого я не узнавала. – Дядя Саша тебе все объяснит. Пока, доченька. Когда-нибудь, может, и увидимся.

– Что с тобой случилось? – прошептала я. – В чем я виновата?

Папа не ответил, вместо этого попросил Сашу закрыть за ним дверь. Хозяин квартиры встал и отправился вслед за гостем в прихожую. Послышался щелчок замка и лязг задвижки.

Саша вернулся в комнату, опустился в кресло напротив меня, снова разлил коньяк, а затем наконец встретился со мной взглядом.

В нем читалась жалость…

Меня вдруг пробрала дрожь. Зубы стали стучать, и челюсть на место было не вернуть… А из глаз полились слезы. О стекающей по щекам туши в этот момент совсем не думала. Мне было так плохо, как никогда в жизни. И очень жалко себя. Но я еще не понимала всех проблем, с которыми мне предстояло столкнуться в ближайшее время, я не могла предвидеть и сотой их части.

Саша перегнулся через стол и взял мои руки в свои. Его ладони были горячими, мои – холодными, как лед.

– Это не конец света, Ксения, – мягко сказал мужчина.

– А девчонки правда?.. – спросила я.

Саша молча кивнул.

– А ты знал?.. – задала я идиотский вопрос.

Он промолчал, но взгляда не отвел.

Потом он пересел ко мне, долго гладил меня по волосам, целовал, медленно и нежно раздел, отнес в спальню.

Желая забыться, я отдалась ему вся, без остатка. Я знала, что он мерзавец, но в эту ночь мне было не к кому пойти… Кроме него, у меня никого не было. Один из самых близких мне людей – отец, который всегда был мне другом, защитой, опорой, советчиком, – меня предал. Продал за какие-то проценты, предпочтя деньги мне.

Все-таки я была благодарна Саше. За тепло и сочувствие. За ласку. За то, что он спас мне жизнь…

Он казался спасительной соломинкой – и я хваталась за нее, как хватается утопающий, потому что больше не за что.

Глава 3

Когда я проснулась утром, не сразу поняла, где нахожусь. Затем вспомнила… Посмотрела на ту часть кровати, где спал Саша. Его уже не было. В квартире не раздавалось никаких звуков. Я даже не услышала, как он ушел, – настолько глубоко погрузилась в сон. После шока, любви, слез, коньяка, валерианки…

Я села на кровати, потом опустила ноги на пол, встала, прошлась босиком по пушистому ковру, вышла в коридор. На полу перед входом в спальню лежала записка.

Саша велел мне никуда не выходить из дома, никому не звонить, на телефонные звонки не отвечать. Еда – в холодильнике. Он постарается вернуться побыстрее.

Я приняла душ, затем отправилась на кухню, сварила кофе, выпила две чашки, потом долго сидела, уставившись в одну точку. Я до сих пор не могла поверить… Мне нужно было взглянуть на клуб своими глазами. Не может быть, чтобы такое мощное здание… Но ведь вчера ночью, когда мы на джипе уходили от погони, что-то ухнуло вдали. И земля дрогнула. А мы тогда находились уже на приличном расстоянии от «Сфинкса». Но все равно почувствовали…

И неужели девчонки?.. И дядя Леня?! И бармен дядя Жора? И все остальные, кто там был… Этого просто не может быть!

Затем я вспомнила отца. И его слова прошлой ночью… Про девчонок и дядю Леню я еще не знала точно, шанс оставался (по крайней мере, мне хотелось в это верить), но папа… Как он орал вчера… Каким он был… Господи, ну почему, почему?!

Я поревела, сходила умылась холодной водой, еще выпила кофе. Есть совсем не хотелось. Побаливала голова. Может, коньячку? Но я тут же приказала себе остановиться. Только не хватало, чтобы я была пьяной. Откуда мне знать, что придумает Саша? Ведь он наверняка сегодня будет заниматься делом прошлой ночи. И неужели этот человек, который вчера был так ласков со мной, мог устроить страшный взрыв с человеческими жертвами? Ведь он же знал, что в клубе будут люди! Ну взрывал бы под утро, что ли, когда весь персонал его покинет. Нет, охрана оставалась круглосуточно. Но два (или три?) охранника, которые в принципе знали, на какую работу идут, – это не весь персонал, посетители, «ночные бабочки»… И мои подружки…

Слезы опять навернулись на глаза.

Затем я бесцельно шлялась по квартире. От нечего делать пропылесосила, вытерла пыль, постирала брошенные в бельевую корзину рубашки и майки, осмотрев содержимое холодильника, потушила мясо, накидав в латку всяких специй. Затем поняла, что больше в этой квартире мне делать нечего. В принципе она содержалась в порядке. Домработница? Женских вещей в доме не имелось, как я выяснила, обследовав все шкафы.

Страшно хотелось воспользоваться телефоном – но я боялась, только несколько раз к нему подходила, стояла, глядя на аппарат, и вздыхала. Надо дождаться Сашу. Наверное, он точно скажет, кто погиб… Я не могла решиться позвонить родителям моих подруг. Нашим сокурсникам. Даже маме… Отца я больше не хотела слышать. Или он это вчера под горячую руку? И я его зря виню? Узнав про взрыв клуба, про то, что на его совести столько смертей… Хотя на чьей они совести-то? И сегодня он может попросить у меня прощения. И как-то договориться с Сашей. Ведь папа у меня очень умный. Он придумает, как выкрутиться. Ведь я всегда могла обратиться к нему с любой проблемой, и он ее успешно решал, с завидной легкостью разбирался в любой запутанной ситуации. Может, он вчера просто пудрил Саше мозги? Дядя Леня успел ему позвонить и рассказать, что я растаяла под взглядом блондина, как полная идиотка? Папа и решил, что я должна… ну хотя бы удовлетворить свою похоть. И успокоиться. Он очень хорошо знает меня, знает, что я после совершения любого поступка долго копаюсь в себе, рассуждаю, правильно ли поступила или нет. И он ведь никогда не навязывал мне свое мнение. Я должна сама решить, нужен мне Саша или нет. А ведь если бы папа сказал: нет, я не разрешаю тебе с ним встречаться, то я обязательно бы нашла способ улизнуть. А так…

Но я не против остаться…

Только после того, как все уладится. Если это, конечно, возможно.

Потом мелькнула мысль включить телевизор – ведь в программе городских новостей должны что-то сказать? Я бросилась в гостиную, где стоял огромный «Панасоник», включила, дождалась нужной программы…

После репортажа с места событий мне стало плохо. Может, наши телевизионщики просто сгущают краски?

Пока никого живого… Акцент делался на работе спасателей, что-то подробно рассказывали про кран-телескоп с раздвижной «шеей», который подбирается близко к любым завалам и поднимает плиты весом до ста тонн. Только тут плит практически не было – все разлетелось на мелкие кусочки…

Показали ночные кадры, в которых промелькнул и мой отец, выступивший с заявлением. Сказали, что эти кадры показывают уже не в первый раз.

Отец не выдвигал никаких версий, только что-то обтекаемо говорил про возможный чеченский след, каких-то террористов… Нет, ему никто не угрожал. Никаких звонков не поступало. Ничего не знает. Даже не представляет. Надеется на правоохранительные органы. Выражает соболезнования родственникам погибших.

Вот только пока не было точно известно, кто погиб…

Выключив телевизор, я опять разревелась.

* * *

Ключ в двери повернулся около шести. К великому сожалению, я не могла навести полный марафет – с собой были лишь тушь и помада. Но я очень старалась. Волосы распустила по плечам, долго расчесывала их перед зеркалом… Пару часов я уже не плакала, чтобы не представать перед Сашей с красными глазами. Его предстоящее появление было стимулом, чтобы сдерживаться. Иначе, наверное, не смогла бы.

Он внимательно меня оглядел, сказал, что хорошо выгляжу, но не поцеловал. Результатов уборки не заметил, войдя в ванную, обратил внимание, что сушится белье, усмехнулся, отправился на кухню, где уже был накрыт стол на двоих. Я активно выполняла роль хозяйки и ждала, когда он заговорит…

Начал он только за кофе.

– В общем, так, Ксения, нам для начала нужно съездить к тебе домой. Поговорим с твоей мамой.

– Но…

– Без но, – перебил Саша. – Я поговорю. В твоем присутствии. А там посмотрим, стоит ли встречаться с твоим папой или обойдемся.

Я кивнула, полностью полагаясь на него, а потом робко спросила про клуб.

– Ты же все вчера слышала, – заметил он.

– Но… – опять пролепетала я и призналась, что смотрела новости, в которых, правда, были только ночные кадры. А что там сейчас?

– Значит, так, девочка, – сказал Саша совсем другим тоном и, не ответив прямо, стал меня инструктировать относительно того, как я должна разговаривать с органами правопорядка, родственниками погибших и всеми своими знакомыми. Он мурыжил меня часа два, заставляя повторять ответы на вопросы.

– Это для твоего же блага, идиотка! – орал хозяин квартиры. – Ты что, хочешь, чтобы тебя затаскали по ментовкам?

Я не хотела, чтобы меня вообще куда-то таскали, но, репетируя с Сашей, я про себя задавала себе вопрос: а он что, полностью исключает, что я могу его продать? Ладно, это папа исключает, папа – это папа, и он имеет все основания считать, что для него я буду врать кому угодно и что угодно. Но Саша? Которого я знаю-то всего один день?

Он словно прочитал мои мысли. Или он в самом деле умеет их читать?

– Возможно, ты думаешь, что все это хаханьки? – самым серьезным тоном спросил Саша. – Не знаю, как тебя воспитывали, но ты, милая девочка, никогда не имела дел с нашей милицией. Тебя затаскают, если найдут слабину и поймут, что что-то можно свалить на тебя. Ты знаешь, что у нас, когда арестовывают человека, стараются навесить на него все статьи, которые только возможно? Потом снимают, адвокаты стараются. Но все равно остается – если ты сидел в СИЗО, пока шло следствие, – что-то тянет на тот срок, который ты провел за решеткой. И выпускают тебя в зале суда. Потому что нельзя признать, что тебя продержали неправильно – тогда ведь тебе надо выплачивать крупную компенсацию. Денег у государства, естественно, нет. На это нет. А человек зря провел в заключении год, два, а то и больше. Они выкинуты из жизни! А человек-то был невиновен. Про то, как избивают в милиции, хотя бы слышала? Или в газетах читала? Слава богу, теперь про это пишут в открытую. А ты – девочка красивая. Догадываешься, что тебя ждет? Бить, наверное, не будут. Пожалеют. Придется по-другому отрабатывать. Подумай, киска.

Я была уверена, что Саша сгущает краски. А он тем временем продолжал гневную речь в адрес правоохранительных органов. Как я догадывалась, он всегда был на другой стороне баррикад. Как и мой папа – пришло мне в голову.

В конце концов я пришла к выводу, что и Саша, и отец правы. Кто поверит, что я не знала о готовящемся взрыве? Почему ушла с почти незнакомым мужчиной за пятнадцать минут до того, как клуб взлетел в воздух?

С другой стороны… Пошла бы я в клуб, зная, что на тот вечер запланирован взрыв? Ведь это ж надо быть полной идиоткой. А если раньше сработает? И ведь клуб принадлежит моему отцу, в его строительство и оборудование были вбуханы немалые деньги. Так зачем? Вообще зачем было его взрывать?!

Но объяснять все это кому-либо… Хотелось, чтобы меня никто не трогал. И вариант, предлагаемый Сашей, казался наиболее подходящим, чтобы достичь этой цели.

Я встретила знакомого, который мне давно нравился. Я выпила, хотелось приключений. Мне предложили продолжить вечер в милой компании, я согласилась. Мне просто повезло.

Я кивнула Саше. Он встал.

– Поехали к тебе, – сказал, направляясь в прихожую.

* * *

Я попросила Сашу проехать мимо клуба, вернее, того, что от него осталось. Вначале он не хотел этого делать, но я настаивала. Я должна была убедиться. Я должна была побывать на месте.

– Но ведь там сейчас, наверное, много зевак! – выдала я последний аргумент. – Мы не привлечем внимания! И будет странно, если я не появлюсь, узнав про взрыв!

Саша махнул рукой и все-таки повез меня к «Сфинксу».

Машин на подъездах в самом деле было много, но оцепление сняли, как сообщили нам вездесущие пенсионеры, снующие по округе и рассказывающие всем желающим о происшествии.

Саша столкнулся с несколькими знакомыми (далеко не пенсионного возраста), обменялся с ними парой фраз, но не задерживался. Мужчины бросали на меня косые взгляды, но кто я такая, не уточняли. К моей великой радости, я никого из знакомых не увидела. Но живые цветы на обломках камней… На глаза снова навернулись слезы.

Мы подошли к тому, что когда-то было клубом…

К счастью, он стоял на набережной, и главная дверь открывалась в сторону воды. С правой стороны проходила улица (здание было угловым), два тротуара и проезжая часть которой насчитывали метров двадцать. Угловое здание с другой стороны было офисным. В нем на нескольких этажах вылетели стекла, часть их за сегодняшний день уже вставили, как сообщил нам дедок, исследовавший груду камней. Здание, расположенное с другой стороны клуба, прилегало к нему (но не вплотную) глухой стеной. Она не рухнула – весь район был старым, возведенным в те времена, когда еще строили надежно. С задней стороны было то, что мы называли двором клуба, где парковали машины сотрудники и – в отсутствие мест на набережной – особо ценные клиенты. Там же стояли огромные помоечные контейнеры, регулярно посещаемые местными бомжами, за контейнерами шел забор из металлических прутьев, отделяющий небольшой скверик, выходящий на улицу, параллельную набережной. Скверик остался в первозданном виде. Мусорные контейнеры были разворочены, содержимое вперемешку с кусками железа от машин валялось одной огромной кучей, осаждаемой бомжами, пытающимися поживиться в последний раз…

Завал – то, что осталось от клуба, – был разобран.

Все тот же дедок, интересующийся какой-то грудой, сообщил нам с Сашей, что спасатели работали часов до трех дня, правда, с самого начала говорили, что никого живого тут быть не должно. Потом уехали – вроде сегодня еще что-то где-то взорвалось.

Я вопросительно посмотрела на Сашу. Он пожал плечами.

Я поинтересовалась, почему место взрыва не огорожено щитами, не установлена хоть какая-то охрана…

Не успела договорить – дедок хмыкнул.

– Ты в какой стране живешь, девка? Людей живых поискали – и то молодцы. В самом деле молодцы. Работали-то оперативно. Мы смотрели. Технику нагнали… И что тут теперь охранять? Камни? Трупы, вернее, то, что от них осталось, уже вывезли. На опознание, наверное. А это все… Ну, может, завтра и огородят. Говорят, памятник тут ставить будут. А кто? Хозяин, что ли? Но вообще-то сюда люди богатые ходили. Все на машинах на своих. Может, и в самом деле поставят… А может, и опять какой-то ресторан построят…

– А вы не знаете, никто не спасся? – с надеждой в голосе спросила я у дедка.

– Не-а… – протянул он. – Ну как тут спасешься? – и показал своей палкой на груду камней, еще вчера бывшую ночным клубом.

Я молча кивнула, Саша взял меня под локоток и потащил к машине.

– Удовлетворена? – спросил он.

Я пожала плечами и спросила как бы в воздух:

– Но почему это место не обнесут забором?!

– Скоро обнесут, – сказал мой новый знакомый. – Только не власти. Новые хозяева. Которые на этом месте возведут новый клуб.

Саша говорил уверенно, словно точно знал, что тут появится в самое ближайшее время.

– Но…

– Спасатели сделали свою работу, Ксения. Это не жилой дом. Не станция метро. Ну, в общем, я не знаю всех правил и постановлений, которыми руководствуется МЧС, но больше они здесь не появятся.

После чего Саша завел мотор и поехал в сторону моего дома.

* * *

Он поставил «Гранд Чероки» во дворе, как раз на том месте, где обычно ставил машину отец. Моя «Ока» сиротливо мерзла рядом. Мы поднялись на лифте на пятый этаж, где располагалась наша квартира, и столкнулись на площадке с двумя незнакомыми мне мужчинами. Они как раз звонили в дверь квартиры, где я жила. Я удивленно на них уставилась. Мужчины глянули на меня, на Сашу, и один из них уточнил:

– Колобова Ксения Владиславовна?

Я кивнула. Саша крепко сжал мою руку, которую придерживал под локоток.

Перед нашими носами раскрылись ксивы.

– А вы, простите? – очень вежливо поинтересовались у Саши.

– Разнатовский Александр Викторович, друг Ксении, – представился мой новый знакомый.

Один из служителей правопорядка предложил пройти ко мне в квартиру, а то на лестнице разговаривать как-то неудобно.

– Да, конечно, – сказала я, по инструкции Саши стараясь для виду показать готовность сотрудничать с органами и проявляя радушие.

Я открыла дверь своим ключом (честно говоря, была удивлена, что мамы нет дома, но в связи с последними событиями можно было ожидать всего чего угодно), мы все зашли, я предложила господам раздеться, они сунули ноги в предложенные тапочки. Я отметила, что маминых тапочек под вешалкой почему-то нет.

– В гостиную проходите, пожалуйста, – пригласила я.

У нас была четырехкомнатная квартира. В одной – спальня родителей, во второй – кабинет отца, где он иногда ложится, чтобы не будить маму, если приходит очень поздно или когда они ругаются и не разговаривают друг с другом (а он еще когда-нибудь будет здесь ночевать?), третья – моя, ну и общая, где стоит большой телевизор и мы принимаем гостей.

– Сейчас я чайник поставлю, – сказала я, оставляя мужчин одних и удаляясь в кухню. Пусть Саша принимает огонь на себя.

На середине кухонного стола мне бросилась в глаза большая пластиковая коробка из-под шведского торта-мороженого, в которой мы держали всякие таблетки. Что она здесь делает? Я заглянула внутрь, увидела, что содержимое значительно уменьшилось, пожала плечами и поставила коробку в выдвижной ящик пенала, где она всегда хранилась.

После того, как я зажгла газ под чайником, я быстро отнесла в гостиную чашки, выставила на стол печенье и конфеты, представители милиции для вежливости посопротивлялись, но быстро сдались под нашим с Сашей натиском. Саша, как я успела услышать, уже вешал им лапшу на уши. Они как раз говорили про взрыв. Я сновала из кухни в гостиную.

Затем на мгновение решила заглянуть к себе и чуть-чуть подправить макияж. Саша с гостями еще занят, чайник не вскипел, у меня есть время.

На моем письменном столе лежал длинный белый конверт, на котором маминым почерком было написано: «Ксении».

Что такое? Мама писала мне письма только в молодежный лагерь, а чтобы дома… Записки она всегда оставляла без всяких конвертов, просто на столе или на кровати.

Конверт был запечатан. Я удивилась еще больше.

Обычно я разрезаю конверты ножницами, но тут их искать я просто не могла – и разорвала его.

В него был вложен стандартный лист бумаги, явно из пачки, лежавшей у моего лазерного принтера.

«Ксюшенька, прости меня, – писала мама. – Я ухожу. Я больше не могу. Я все годы терпела измены твоего отца. Я…»

Не дочитав до конца, я с письмом в руке рванула к закрытой двери в спальню родителей, расположенную в дальнем конце коридора, и со всей силы дернула дверь на себя.

Мама лежала на кровати, сложив руки на груди, в своем свадебном платье, которое хранила все годы и обещала подарить мне, когда я соберусь выходить замуж…

Я бросилась к ней…

И издала звериный, нечеловеческий крик… Из гостиной послышался топот. Мужчины, расталкивая друг друга, ворвались в комнату.

– Мама… – пролепетала я – и грохнулась в обморок. Меня даже не успели подхватить.

Очнулась на диване в гостиной. Рядом сидел Саша, надо мной склонился мужчина в белом халате, в комнате суетились еще какие-то незнакомые мне люди. Их было довольно много. Из коридора слышались голоса.

– Ну слава богу, – тихо произнес Саша.

Врач стал давать ему указания насчет того, что со мной делать.

К дивану приблизился мужчина, лицо которого показалось мне знакомым. Где же я его видела?

– А вы кто? – спросила я.

– Э… капитан Николаев. Я…

И тут я его вспомнила. Это он вместе с напарником (или как там это у них называется?) ждал меня сегодня у двери… Когда это было? Я посмотрела на часы. Сколько ж времени я оставалась без сознания?

– Мама? – спросила я, переводя взгляд с одного мужчины на другого и на третьего.

Все они отвели глаза. Потом капитан глянул на Сашу.

– Ксения, – начал Саша, – ты должна понимать…

– Она правда?.. – прошептала я.

– Правда, – вздохнул Саша.

Капитан тем временем взял стул и поставил его рядом с диванчиком.

– Не надо бы сейчас, – сказал врач.

– Пара вопросов. Мне необходимо кое-что уточнить. Мои соболезнования, Ксения… Владиславовна. Но я прошу вас ответить на несколько моих вопросов.

А ведь прав был Саша, предупреждая меня, что представители органов правопорядка плевать хотели на твои чувства… Ведь этот капитан знает, что я только что потеряла мать. Но и его, конечно, можно понять. У него работа. Я не должна делать поспешных выводов, сказала я себе.

– А где письмо? – внезапно вспомнила я. – Где мамино письмо? – почти крикнула я и резко села. – Где оно?

– Успокойтесь, пожалуйста, – хором сказали врач и капитан.

Но успокоиться я не могла.

– Сейчас, – встал Николаев, куда-то ушел, вернулся и протянул его мне. – Но пока оно останется у нас.

– Но почему?! Это мое письмо! Мне! Его мама…

– Ксения, это процедура такая, – сказал Саша. – Его тебе потом отдадут.

И посмотрел на капитана. Тот кивнул.

В этот момент врача куда-то позвали. Он нас оставил.

Заливаясь слезами, я читала последнее мамино послание.

Из него я узнала, что отец от нее ушел… Что между ними уже давно ничего не было… Они продолжали жить вместе и сохранять видимость семьи только из-за меня, а теперь необходимость отпала. Вчера папа сказал ей, что я буду жить у мужчины… Мама надеялась, что у меня все сложится хорошо и я не потеряю свою любовь и не буду любить украдкой, как приходилось ей. Мама желала мне счастья и говорила, что за него надо бороться и ни в коем случае не сдаваться. А папа ушел к другой – более молодой, более красивой, которая в ближайшее время должна снова сделать его отцом. И мама решила, что больше никому не нужна. Подруг своих она растеряла, когда отец пошел в гору и в семье появились деньги. Большие деньги, которые вызывали зависть у ее подруг, чьи мужья оказались неудачниками. Она не смогла больше с ними общаться. Они не смогли с нею. Мама называла отца негодяем и предупреждала, чтобы я на него не рассчитывала.

Меня поразил последний абзац. Мама просила прощения за то, что предала меня, причем дважды – еще до рождения и совсем недавно, сказав то, что не следовало говорить. («Что она такое говорила?» – попыталась вспомнить я, но на ум ничего не пришло.) «Я теперь не смогла бы смотреть тебе в глаза, Ксюшенька», – писала мама. Но почему? «Прости, прости за все».

Я опустила руку с письмом, которое капитан Николаев тут же аккуратно вынул и убрал в какую-то папочку.

И начал задавать вопросы, записывая мои ответы. Саша молча сидел рядом.

Капитана интересовали отношения моих родителей. Но я в самом деле ничего не знала. И не замечала. Или не хотела замечать? Или они так умело все скрывали, чтобы меня не травмировать? Да, случалось, что ругались, но какие муж и жена не ругаются? Бывало, отец спал у себя в кабинете, но потом они всегда мирились.

Я даже не представляла, к кому мог уйти мой отец.

Затем капитан перешел к ночному клубу и вчерашнему взрыву.

Я не отрицала, что была на месте. Да, уехала с Александром Викторовичем. К нему. О взрыве узнала вчера, то есть уже сегодня. Папа примчался к Саше домой узнать, жива ли я. Не могла поверить в случившееся. Да, мы только что (ну не совсем только что) ездили на место.

Нет, я не заметила в клубе ничего странного. Никаких странных посетителей. Да я и не знаю завсегдатаев. Я бывала там всего несколько раз.

Кто там оставался, когда мы уехали? Я назвала подруг, дядю Леню, дядю Жору, описала двоих официантов, имен которых не знала.

– Ксения Владиславовна, вы нам, наверное, еще понадобитесь, – заявил капитан, закрывая папку, встал, кивнул Саше и вышел из гостиной.

– Ну как ты? – спросил Саша.

Я опять невольно заревела. Не могла сдержать слез. Саша утешал меня. Потом кто-то заглянул в дверь и позвал его.

– Полежи немного, – сказал он мне. – Может, попросить врача вколоть тебе снотворное?

– Не надо, – покачала головой я и закрыла глаза.

Саша вышел.

По-моему, я находилась в каком-то полуобморочном состоянии. По крайней мере, не совсем адекватно воспринимала происходящее вокруг меня.

Приехал отец. Что-то орал. Ко мне кто-то подходил, отходил. Наконец все звуки стихли. А я погрузилась в забытье…

Когда очнулась, взглянула на часы. Три. Кругом тишина.

Встала. Пошатываясь, вышла в коридор. Добралась до ванной, плеснула в лицо холодной воды. Посмотрела на себя в зеркало. Ужаснулась. Сходила в кухню. Выпила воды.

– Саша! – позвала тихим голосом. Никто не ответил.

Заглянула в свою комнату. Потом в кабинет отца. Перед спальней родителей замерла. Но потом все равно решилась открыть дверь. Кровать была пуста… Только примята… Здесь, как и во всей квартире, был бардак. Сколько ж людей тут побывало?

Но теперь все ушли, оставив меня одну. Не было ни Саши, ни отца. Никого.

Я осталась одна.

Меня все бросили. Мама, папа… И Саша тоже… У меня никого нет. Совсем никого. Я совершенно одна.

Но что это такое, я поняла чуть позже…

Глава 4

Похороны мамы прошли, как в тумане. Помню только, как я рыдала. Народу было немного. Казалось, что я никого не знаю. Может, и в самом деле не знала. Отец тоже был, но мы стояли с ним по разные стороны гроба. Он не проронил ни слезинки.

На следующий день хоронили подруг. Вернее, не подруг… Какие-то останки, которые удалось опознать… Три закрытых гроба.

На этих похоронах все – или почти все – были мне знакомы. Но лучше бы я там не появлялась. На меня смотрели, как на прокаженную. И не только смотрели… Меня ненавидели, презирали, проклинали. Их родители, наши сокурсники, преподаватели. Все. Словно я была виновата в гибели Алены, Риты и Светы. Каких только гадостей в свой адрес я не наслушалась… Такого количества дерьма на большинство людей, наверное, не выливают за всю жизнь.

Но я терпела. Я сама чувствовала себя виноватой.

И ушла до окончания грустной процедуры.

– Пошла вон отсюда! – орала на меня бьющаяся в истерике Светкина мать. – Убирайся! Тварь!

Затем последовали еще несколько эпитетов. К Светкиной матери подключился Риткин отец. Риткина мать. Светкин отец. Отец Алены. И только тетя Вика, мать Алены, молчала. Но ее глаза говорили без слов.

– Тебе в самом деле лучше уйти, Ксения, – тихо сказала одна наша преподавательница, всегда хорошо ко мне относившаяся. – Так будет лучше и для тебя, и для всех.

Я повернулась и пошла прочь.

Вернувшись домой, я в бессилии рухнула на кровать. Почему никто не пожалеет меня? Почему все считают меня виноватой? Потому что нужно найти козла отпущения и я прекрасно подошла на эту роль?

Но с какой стати? – тут же спросила я себя. Я виновата в том, что осталась жива? Почему? Разве это вина?

Все равно это будет висеть надо мной до конца жизни. Если я не разберусь в случившемся, не пойму весь расклад. Если я не представлю достаточных доказательств своей непричастности. И чьей-то вины.

Кому я должна их представить? – тут же спросила я себя. Милиции? Так это они должны искать виновных, это их прямая обязанность. Мало ли что там говорили Саша с отцом…

Но милиция не станет оправдывать меня в глазах всех моих знакомых… Больно им надо. Я должна представить родителям моих подруг и нашим сокурсникам убедительные доказательства… Как я это сделаю – другой вопрос.

Итак, чего я все-таки хочу? И что я намерена делать дальше?

Я однозначно не могу вернуться в институт. Там я для всех – прокаженная. Не знаю, будут ли в меня плевать, но исключать этого не следует. По крайней мере, общаться никто не станет. Это мне ясно показали на похоронах подруг. То есть путь туда заказан.

Перевестись в другой вуз? Но ведь слухами земля полнится… Дойдет и туда… То есть с учебой я закончила.

Пойти работать? Пожалуй. Но куда? Что я умею делать? Два с половиной года проучилась на экономиста. Английский. Компьютер. Что-то можно найти. Но приходить с улицы? Я с детства была научена папой, что в наше время все решают связи. И деньги. Сейчас в фирму скорее возьмут своего знакомого (или знакомого знакомых, за которого кто-то поручится), пусть и не обладающего нужной специальностью, чем человека с улицы с как раз требуемой квалификацией. Везде криминал – в большей или меньшей степени, поэтому и берут своих. Зачем посвящать чужих в дела? Это я, конечно, про те места, где хорошо платят. Но я же не пойду вахтером на триста рублей?

А значит, мне нужна помощь отца. Чтобы он помог мне хотя бы в этом. Но отец…

Не обмолвился со мной ни одним словом после памятной встречи у Саши дома. Я даже не знаю его новый номер телефона. Конечно, есть сотовый. Я надеюсь, что его хотя бы он не поменял?

Но хочу ли я слышать отца? Хочу ли я его еще когда-либо видеть?

Нет, сказала я себе. Я должна попытаться обойтись без его помощи. Я должна научиться жить одна. И рассчитывать только на себя. Больше не будет никого, кто станет решать за меня мои проблемы и давать советы.

А для начала… надо посмотреть, сколько у меня денег.

Я провела ревизию. Отец всегда был щедр и считал, что у меня должно быть достаточно на карманные расходы.

Я нашла тысячу и стодолларовую купюру. В холодильнике уже не осталось продуктов: я так ни разу не сходила в магазин. Это нужно сделать сегодня. И наконец убрать квартиру. Как раз отвлекусь немного от грустных мыслей.

Я вышла из дома, потратила практически все российские деньги, потом занялась уборкой. Провозилась до вечера, но привела квартиру в божеский вид. В вещах матери нашла около четырех тысяч российских рублей. Взяла. Опять рыдала, глядя на висящие в шкафу ее платья, вдыхая запах ее духов. Шкатулку с ее драгоценностями переставила к себе в комнату. Я с детства помнила ее кольца, вот эту брошь – рубинового жучка, с которым мне всегда хотелось поиграть. Как я поняла, мама все сняла с себя перед тем, как наглотаться таблеток.

А я ведь виновата и в ее смерти… Если бы мы с Сашей приехали чуть раньше. Если бы я не осталась у него ночевать… Ее можно было бы спасти…

А Саша мне так больше ни разу не позвонил. Ему я тоже оказалась не нужна.

Я никому не нужна. Господи, за что мне такое наказание?

Вечером, когда я ужинала бутербродами с колбасой, в двери повернулся ключ и щелкнул замок. Я выскочила в коридор.

В прихожей стоял отец.

– Здравствуй, Ксения, – сказал он ничего не выражающим, ровным тоном. – Нам надо поговорить.

Я молча пожала плечами: при виде отца впала в какую-то апатию. Еще недавно я думала, что при следующей встрече не смогу себя сдержать и хотя бы выскажу все, что о нем думаю, – в соответствующих выражениях. Но теперь мне только хотелось, чтобы он поскорее ушел. А значит, я должна выслушать, что он собирается сказать. Вытерпеть его присутствие. И тогда он закроет за собой дверь. Если бы год, даже месяц назад мне кто-то сказал, что наши с папой отношения так изменятся, я бы не поверила. Обычно он обнимал и целовал меня при встрече, мы шутили друг с другом или, по крайней мере, улыбались.

Он разделся и прошел на кухню. Я налила ему чаю, опустилась на табуретку напротив и молча уставилась на еще совсем недавно близкого мне человека. Он отвел взгляд, затем закурил, посмотрел в окно, за которым уже стояла ночь.

– Надо быть оптимисткой, Ксения, – наконец сказал он.

– Да уж, – хмыкнула я. – Смотрю я вот в будущее с огромным оптимизмом, только не вижу ничего хорошего.

Пропустив мои слова мимо ушей, отец спросил:

– Что ты думаешь делать дальше?

– Устраиваться на работу, – ответила я.

На мгновение в глазах отца промелькнуло удивление, потом он поинтересовался куда.

– Еще не знаю, – ответила я. – Но ты же понимаешь, что я не могу вернуться в институт.

Отец кивнул и пообещал что-то для меня подыскать. Я вежливо поблагодарила. От помощи не отказалась, но про себя подумала, что надо будет и самой подсуетиться немного. Хотя бы попробовать. Все-таки лучше больше не быть ему ничем обязанной.

– Я купил тебе квартиру, – внезапно сказал отец.

– Что?! – вылупилась я.

– Ты понимаешь, Ксения, – быстро заговорил он, – что мы не сможем вместе жить здесь? – Он сделал рукой круговое движение. – Это будет тяжело и для тебя, и для меня, и для…

– Твоей новой бабы? – прошипела я. – Ты хочешь привести свою шлюху сюда?

– Ну, в общем…

В эту минуту у меня было желание его убить. Схватить нож из ряда висевших на стене и воткнуть ему в сердце. С трудом сдержалась – только потому, что не хотелось садиться в тюрьму из-за этого негодяя. И ведь тогда я не смогу провести свое расследование.

А он продолжал говорить. Роскошная однокомнатная квартира уже была оформлена на мое имя. И обставлена. Отец поможет мне перевезти туда мои личные вещи, компьютер, посуду – если я захочу что-то взять из этой квартиры.

– Я возьму все мамины вещи, – сказала я.

– Где ты собираешься их хранить? – рявкнул отец.

– Не твое дело. Найду уж где-нибудь. Твоей шлюхе я их оставлять не собираюсь.

Отец пожал плечами, пробурчав что-то типа «Ну как знаешь», потом поинтересовался, не звонил ли Саша и на чем мы расстались в последний раз. Очень расстроился, узнав, что мы больше не встречались.

– А тебе-то что? – огрызнулась я, а потом до меня стало кое-что доходить… Я вспомнила разговор в Сашиной квартире… Отец предпочел отдать ему меня вместо каких-то процентов. А если Саша меня не взял, то, не исключено, потребует с отца новую плату. И папочка переживает по этому поводу. Вот гад. Пусть понервничает. Ему полезно.

Папа тем временем рассказывал мне, какая Саша сволочь, бабник, развратник, негодяй и так далее в том же духе. В общем, из папиной речи следовало, что хуже человека нет на всем белом свете. Невольно напрашивался вопрос: а как же тогда мой отец мог оставить меня, свою единственную дочь, с этим негодяем? Кто тогда он сам? Я спросила его об этом.

Отец понес какую-то ахинею. Я перебила, решив выяснить, из-за чего все-таки разгорелся весь сыр-бор.

– Ты не считаешь, что я имею на это право? – заорала я. – Из-за чего взорвали клуб? Из-за чего погибло столько людей? Куда ты вляпался?

– Я никуда не вляпался, – спокойно ответил мне отец. – Виновные, кстати, уже арестованы. И находятся под следствием. Милиция сработала очень оперативно.

– Что?! – не могла поверить я. – И кто?..

– Ксения, я повторяю, что не имею никакого отношения к взрыву. Это были разборки… В одном из кабинетов – ну тех, что с другой стороны, ты ведь туда как-то заходила? Или не заходила? – в общем, в одном из кабинетов сидели несколько астраханских. Ну, знаешь, это… В общем, из бандитов. У них разборки с багаевскими. Петр Петрович Багаев… Ну, в общем… Ты понимаешь, о чем я говорю? Я, конечно, все упрощаю, но… Они вечно что-то делят между собой. Вот и… Я считаю, что багаевские грохнули астраханских. В глубину не лезу. Кстати, наши правоохранительные органы придерживаются такой же версии.

– И что? – тихо спросила я.

– Виновных уже арестовали. Я же сказал тебе.

– Кого?

– Двух подозреваемых. То есть они уже обвиняемые. Они во всем признались. Ну, что подложили взрывное устройство. За деньги. Они не спрашивали нанимателя, кто он. Просто выполняли свою работу. Выполнили.

Меня, конечно, интересовало, как их нашли. Бомжи подробно описали, ответил мой отец. Местные исследователи помоек, как и обычно, копались в контейнерах, стоявших за «Сфинксом», и случайно обратили внимание на двух подозрительных лиц, покидавших клуб с черного хода. Их выпускал официант. Тот официант не погиб во время взрыва, но успел броситься в бега. Его ищут, чтобы допросить. Главное, милиция больше не роет носом землю: есть признание, есть лица, признавшиеся в содеянном, дело раскрыто.

А не врет ли мне отец? – мелькнула мысль. Не в том смысле, что кто-то там арестован – это-то скорее всего так и есть, – а в смысле причин взрыва. И если я правильно поняла то, что говорилось в квартире у Саши… А я думаю, что правильно. У меня сложилось такое впечатление, что и Саша, и отец знали, что взрыв должен произойти. Или отец заранее не знал, но тут же все понял. Ожидал чего-то подобного. Или взрыв стал предупреждением?

Но тогда почему кто-то признался? И как их так быстро нашли? По описанию бомжей? Может, конечно, те люди в самом деле подкладывали взрывчатку, но ведь виновен-то заказчик, а не исполнитель?

Кто заказчик? С какого боку тут отец? Почему он, если знал о готовящемся взрыве, его не предотвратил? Ведь это его клуб. Он вбухал в него немало денег, предприятие приносило доход. Значит, все-таки не знал? А герой-любовник Саша откуда взялся? Он-то, кстати, чем зарабатывает на жизнь и многочисленные удовольствия? Они с отцом конкуренты, как говорил Саша? Что у них на самом деле за отношения? И какие цели преследовали оба? В этом деле они вместе или по отдельности? И зачем все-таки взорвали клуб?!

– Чем ты теперь намерен заниматься? – спросила я у отца.

– Тем же самым, – пожал он плечами.

– То есть?

– Ну ведь у меня есть еще два клуба, насколько тебе известно. Как работал, так и буду работать. И «Сфинкс» будет отстроен заново.

Я уточнила про дядю Леню. Он тоже погиб? Отец кивнул.

– Значит, ты остаешься единственным директором?

– Ну не совсем… Клубами будет управлять совет директоров. Хотя реально… В общем, директором буду я. Или управляющим. Ксения, должность не имеет никакого значения! Я буду работать так, как работал раньше. Это – самое главное.

Насчет самого главного у меня были другие мысли, но я решила попридержать их при себе.

– Чем занимается Саша? – уточнила я.

– Забудь о нем, – ответил отец. – Оставил тебя в покое – ты радоваться должна.

Я не очень радовалась. Отец вспомнил о своих родительских функциях и опять стал меня увещевать, что этот мужчина – не для меня, он меня не стоит, он вообще такой-сякой-разэтакий. Это мне уже говорилось сегодня.

Выслушав отца, я повторила свой вопрос. Для себя я решила, что должна встретиться с господином Разнатовским и уточнить у него пару моментов. Ведь он явно многое знает… Да, он мне понравился, но теперь не это было главным и мне стало не до устройства личной жизни. Я хотела разобраться в случившемся, вернее, в причинах случившегося, но объяснять все это отцу я не собиралась.

– Ксения, мне очень жаль, что он… и тебя охмурил, – заговорил папа. – Возможно, тебе будет неприятно это слышать… но он меняет женщин, как перчатки. Как презервативы, если быть абсолютно точным. В городе даже есть нечто типа клуба… – папа хохотнул. – «БПР» – бывшие подруги Разнатовского. Или брошенные.

– Хочешь поздравить меня со вступлением в члены? – съехидничала я.

Отец хотел, чтобы я выбросила Сашу из головы. Окончательно и бесповоротно. Он обещал помочь мне с переездом, с поиском работы и собирался давать деньги и после того, как я на нее устроюсь. Чтобы мне на все хватало. Он не хочет, чтобы я хоть в чем-то нуждалась. Я вообще могу не работать, а заняться поисками мужа – что, наверное, было бы идеальным вариантом.

Отец достал бумажник, раскрыл и отсчитал десять стодолларовых бумажек.

– Это на первое время, Ксения, – сказал он, пододвигая их ко мне. – Я помогу тебе во всем. Сделаю все что угодно. Но у меня будет одно условие.

Я напряглась.

– Ты больше не суешь нос в это дело. И в мои дела вообще. Ты ничего не видела и не слышала. Ты меняешь круг знакомых – а ты меняешь, как я понимаю? Ты просто стараешься как можно скорее забыть о случившемся. Это было для тебя очень неприятным моментом…

Тоже мне выраженьице нашел, пронеслась мысль, но я продолжала слушать дальше.

– Ксения, у милиции есть официальная версия. Следствие закончено. Виновные найдены. Тебя больше никто не станет ни о чем спрашивать. Все! Только никуда не лезь. Забудь обо всем, что ты слышала в квартире у Саши. Прости меня за излишнюю резкость. Я тогда был на взводе. Когда я узнал, что ты тоже была в клубе в ту ночь… Ну ты сама должна понимать. Сашу, как я думаю, ты никогда больше не увидишь. Выкинь его из головы. Выкинь все из головы. Живи дальше. Начни жизнь с чистого листа. Тогда я помогу тебе во всем.

– Хорошо, папа, – сказала я, как покорная дочь, а про себя подумала: «А вот фиг тебе».

Я уже точно знала, что не успокоюсь, пока не докопаюсь до истины. Я должна была понять, почему погибло столько ни в чем не повинных людей, в чьей смерти – пусть опосредованно – обвиняют меня. Почему произошел взрыв, так круто изменивший мою жизнь? Почему я должна страдать, лишившись всех друзей? Почему я должна бросать институт? Почему все пошло наперекосяк? За что страдаю я?!

Я дала себе слово, что разберусь. Только буду действовать хитро и постараюсь не привлекать к себе внимания. И использовать всех, кого удастся. Отца, Сашку, может, еще каких-то людей…

– Вот и отлично, – повеселел папа.

Он выпил еще чашку чая и заявил:

– Ну мне пора. Я хотел тебя как-нибудь познакомить…

– Не сейчас, – оборвала я его.

– Ты должна понять меня, Ксения… Ты же уже взрослая. Мы с мамой старались…

– Я все понимаю. Не надо об этом.

– Хорошо. – Он все понял.

Я закрыла за ним дверь и долго сидела, уставившись в одну точку. Потом я решительно встала, собрала свои и мамины вещи, которые я ни в коем случае не хотела оставлять другой женщине. Отцовской шлюхе, как я ее назвала.

Еще одной причиной, побуждавшей меня браться за собственное расследование, было желание наказать отца, как я считала, виновного в смерти мамы. И как он смеет даже желать привести в нашу квартиру другую женщину, когда на маминой могиле еще не успели завянуть венки?! Пусть даже в последние годы они только сохраняли видимость брака…

И раз он требует, чтобы я забыла обо всем случившемся, значит, у него рыльце в пушку…

Кстати, а почему мама решила покончить с собой именно в ту ночь?

Глава 5

В самое ближайшее время я переехала в новую квартиру. Она, правда, была не совсем новой: в ней раньше кто-то жил, но только что был сделан ремонт и она оказалась в прекрасном состоянии. Восемнадцатиметровая комната, девятиметровая кухня, огромный холл – в общем, жить можно. Я переставила мебель, разложила вещи, подключила компьютер. Один шкаф отвела под мамины вещи, которые собиралась хранить… Отец разрешил мне взять все, что мне хотелось, включая посуду, кастрюли, постельное белье. Я взяла. Не из жадности и не потому, что собиралась в ближайшем будущем экономить деньги, не представляя свои возможные источники дохода, а потому, что ничего не хотелось оставлять его шлюхе. Я бы лучше все это раздала бедным. Вообще все из нашей старой квартиры, оставив там лишь голые стены, и даже их… Я с ужасом думала о том, как в той квартире, где хозяйничала мама, станет жить новая женщина. Как только отец… Думать о нем совсем не хотелось. Я не представляла, как могла в нем так ошибаться. Его шлюху я пока ни разу не видела и желания такого не испытывала. Хотя бы это он понимал.

Переехав, я попросила отца никому не давать мой новый номер телефона и передать эту просьбу его сожительнице. У меня имелись для этого основания: мало того, что во время похорон подруг на меня смотрели, как на прокаженную, несколько человек еще посчитали своим долгом мне позвонить и наговорить гадостей. Те, кто мне когда-то завидовал или просто не любил по какой-то причине, дали волю словам. Я никогда не думала, что люди такие злые… Никого из старых знакомых больше не хотелось ни видеть, ни слышать. Я начинала жизнь с чистого листа.

Обустроившись на новом месте, стала внимательно изучать рекламные объявления с предложением работы, но пока ничего не находила. Отец сказал, что будет выдавать мне по пятьсот долларов в месяц, пока не устроюсь. Вроде как отступные. Или он все-таки меня любит? Не мог же он разом вычеркнуть меня из жизни?! Я не отказывалась от денег. Пусть платит: его шлюхе меньше достанется. Я ее заочно ненавидела.

Каждый вечер я сидела в одиночестве, вспоминала прошлое, с ужасом думала о будущем. Я не представляла, что меня ждет дальше, и не понимала, с чего начать запланированное расследование. Но в один прекрасный день сказала себе: с самого начала. Или с кульминационного пункта. В любом случае, под лежачий камень вода не течет. Надо съездить на место, осмотреться там, возможно, найти окрестных бомжей, побеседовать с ними. Мало ли что они говорили милиции… Да и не все, наверное, имели желание общаться с нашими органами правопорядка. А со мной, может, и поговорят? В общем, попытка – не пытка. Хотя жизнь моя в последнее время ею стала…

Я села в «Оку» и порулила в центр города, к тому месту, где еще совсем недавно стоял «Сфинкс».

Специально припарковалась на соседней улице, чтобы не привлекать ничьего внимания, и пешком направилась в сторону набережной. Хотя уже стемнело и обычный рабочий день закончился, по мере приближения к месту звуки строительных работ становились все громче.

Наконец я вышла на набережную. Ограждение было восстановлено, а место взрыва обнесено забором, нагнана всевозможная строительная техника. Площадка освещалась мощными юпитерами, кругом сновали рабочие. В общем, можно было ожидать, что в обозримом будущем здесь возведут новый клуб.

Я остановилась на некотором удалении и уставилась на «муравейник»: суета на строительной площадке напоминала мне именно его.

Внезапно за моей спиной послышался стук палки о холодный, обледенелый асфальт. Я резко обернулась. Ко мне подходил дедок, которого мне довелось видеть на этом месте, когда мы приезжали сюда с Сашей.

Дедок остановился рядом со мной. Он меня, конечно, не вспомнил. Мы молча стояли рядом, наблюдая за активной работой.

– Нет в них ничего святого, – наконец тихо произнес дедок, тряся головой. – Кощунство это! На таком месте стройку начинать… Говорил я с рабочими – опять, говорят, клуб будет. Веселиться тут собираются… На чужих костях.

И дедок горестно покачал головой.

Я поинтересовалась, когда началось строительство.

– А почти сразу, – ответил дедок. – Дня через два… Нехристи! Еще про памятник говорили… Какой памятник… Все на костях. Весь Питер. И раньше на них строили, и теперь вот…

И он снова покачал головой. Потом посмотрел на меня и спросил, кто из моих знакомых там погиб.

– А почему вы решили, что там был кто-то из моих знакомых?

– Так стояла бы ты тут? – удивился дедок. – Зеваки только в первый день были.

– Подруги, – тихо сказала я.

– Ну вот видишь…

Я сказала, что слышала об аресте виновных. Дедок только усмехнулся.

– Эх, девка, девка… Не всему верь, что слышишь…

– Так арестовали кого-то или нет? – ухватилась я за дедка.

– Кого-то, конечно, арестовали, – произнес он, растягивая слова, затем снова очень внимательно на меня посмотрел. Я не отводила взгляда. И дедок не отводил, потом опять в очередной раз покачал головой и добавил: – А ты лучше здесь не появляйся. И не лезь в это дело. Не лезь! – повторил он, развернулся, сделал два шага в ту сторону, откуда пришел, оглянулся и сказал: – Уезжай. Плохое место.

И пошел своей дорогой, стуча палкой по асфальту. А я осталась стоять в недоумении.

Он что-то знает? Что-то видел? Или кого-то? Может, мне следовало с ним поговорить поподробнее? Зачем я сюда приехала? Я же хотела что-то узнать! Вот он – шанс! А я его упускаю. Что же я стою-то, как истукан?

Я развернулась и бросилась вслед за дедком, уже заворачивавшим в какую-то арку, выходящую на набережную. Но догнать не успела: я увидела Викторию Александровну, мать Алены, показавшуюся из-за угла.

Я резко остановилась. Тетя Вика тоже замерла, конечно, сразу же меня узнав. Я не могла решить, бежать ли мне от нее или попробовать поговорить… Конечно, она меня проклинает. И ей больно видеть меня, живую и здоровую, в то время как ее дочь лежит в земле. Вернее, то, что осталось от дочери…

Тетя Вика сама сделала первый шаг. Перешла улицу и вплотную подошла ко мне, застывшей на набережной.

Выглядела она откровенно плохо: синяки под глазами, морщины, которых раньше не было, казалось, со времени нашей последней встречи она постарела лет на десять. Ни следа косметики, черный платок…

– Здравствуй, Ксения, – тихо сказала она.

– Здравствуйте, тетя Вика.

Я встретилась с ней взглядом и выдержала его, хотя, признаться откровенно, мне это было тяжело. В ее глазах, как мне показалось, горел какой-то нехороший огонь… Безумия? – пронеслась мысль.

– Я тебе звонила, – внезапно сказала тетя Вика, – и просила дать твой новый номер телефона.

– Чтобы высказать какую-нибудь гадость? – Я не смогла сдержаться.

Тетя Вика вскинула на меня удивленные глаза. Огонь потух.

– Почему? – вырвалось у нее. – А… Тебе звонили и оскорбляли? – внезапно дошло до нее.

Я лишь горестно усмехнулась.

– Негодяи, – сказала она.

Теперь настал мой черед удивляться.

– Нет, Ксения, я хотела перед тобой извиниться…

– За что?!

– За похороны… За то, как мой муж, то есть бывший муж… и остальные… Значит, до сих пор не оставили тебя в покое?

Я покачала головой.

– Вы поменялись? – поинтересовалась тетя Вика.

Я сообщила, что отец купил мне квартиру и я теперь живу в другом месте.

– А твои родители? Ведь к телефону подходила не твоя мама. Мы же с Анной Петровной…

Она говорила что-то еще, а я тем временем поняла, что ведь тетя Вика ничего не знает про маму. Никто не знает. Всем моим знакомым было наплевать на то, что происходило со мной. Я никому ничего не сказала, не оправдывалась, а никто и не интересовался.

– Ксения, что с тобой?! – словно издалека донесся голос тети Вики, явно заметившей мое выражение лица. – Ксения? – робко спросила тетя Вика. – Что-то?.. Ксения, я же вижу, что у тебя что-то случилось! Не только тут… – Она кивнула назад, в сторону строительной площадки, на которой продолжала бурлить деятельность.

– Мамы больше нет, – тихо произнесла я, утирая рукавичкой катившиеся по щекам слезы. – Она… наглоталась таблеток. Как раз в ту ночь… Ну, когда Алена… И все… А отец…

И тут из меня полился поток – слов, не слез. Слезы больше не текли. Наверное, мне нужно было кому-то высказаться. Может быть, даже накричать. За то, что меня никто не пожалел. За то, что меня все бросили. За то, что всем было плевать на мои чувства. Я говорила и об отце, и о тех, кого еще недавно считала своими приятелями, о наших преподавателях и так называемых друзьях семьи. О том, что мне пришлось пережить за последние дни…

Тетя Вика очень внимательно меня слушала, ни разу не перебив. Потом обняла и прижала к себе.

– Бедная девочка, – тихо произнесла она. – Бедная девочка. Прости меня. Прости, если можешь… Прости, что я…

Теперь мы ревели уже вместе.

– Поедем ко мне, – предложила тетя Вика. – Поедем, Ксюша. Наверное, вдвоем будет легче.

Я сказала, что моя машина стоит на соседней улице. Тетя Вика засомневалась, смогу ли я в таком состоянии сесть за руль. Сяду, сказала я, за рулем я всегда мобилизуюсь.

В общем, мы, поливая асфальт слезами, добрались до моей «Оки», и я порулила к тети-Викиному – и еще недавно Алениному – дому.

Аленина мать заварила крепкого чаю, потом достала бутылку водки (которую я раньше никогда не пила), мы с ней выпили, не чокаясь, потом еще выпили, еще поревели друг у друга на плечах, а затем тетя Вика отодвинула бутылку в сторону и заявила:

– Я намерена найти убийц своей дочери. И наказать их, – и со всей силы грохнула кулаком по столу – так, что подпрыгнули бутылка, рюмки и чашки. В ее глазах снова загорелся огонь. – Пусть я потом сяду в тюрьму, пусть меня расстреляют. Мне плевать. Мне эта жизнь опостылела. Я ведь жила только ради Алены… Я должна отомстить, Ксения. Понимаешь? Отомстить! Чего бы мне это ни стоило. Это теперь смысл моей жизни.

Я кивнула. И призналась тете Вике в том, что планировала делать сама. А потом рассказала ей все… Про тот вечер в «Сфинксе», про Сашу, отца и даже дедка, которого видела два раза и за которым хотела сегодня бежать.

Тетя Вика опять меня очень внимательно выслушала, а потом заявила, что теперь, по крайней мере, у нас есть информация, с которой можно начинать (у нее-то самой ничего не было), и спросила, что я знаю о бизнесе своего отца. К сожалению, я им раньше никогда не интересовалась…

– Давай уточним один момент, Ксения, – заявила тетя Вика, подливая мне чаю. – Насчет твоего отца. И твоего к нему отношения. Я ведь – признаюсь тебе честно – его пристрелю, если узнаю, что это он постарался…

– Стреляйте. Я вам помогу контрольный в голову сделать.

Мы с пониманием встретились взглядами и улыбнулись друг другу. Не знаю, как там насчет огня в моих глазах, но в тети-Викиных он разгорался все сильнее и сильнее с каждой минутой.

– Только из чего стрелять будем? – Мне стало весело, заодно я порадовалась, что могу теперь даже смеяться: после того, как я всем поделилась с тетей Викой, мне стало легче. Я нашла родственную душу. Только я хотела оправдаться в глазах всех знакомых (хотя зачем мне это надо? – думала я теперь), а тетя Вика намерена мстить за дочь. У нее благая цель, считала я. Если преступников не наказывает закон, то родственникам приходится самим брать на себя возмездие. А как же иначе? Око за око, зуб за зуб… Теперь я прекрасно понимала смысл народной мудрости. И тетю Вику, которой должна помочь. И наказать виновных. Просто потому, что они должны быть наказаны. Справедливость на нашей стороне.

Тетя Вика полностью разделяла ход моих мыслей, заявила мне, что все наши с Аленой бывшие сокурсницы, их родители и наши преподаватели – редкостные сволочи, к тому же мнящие из себя неизвестно что. Виктория Александровна призналась, что ей очень не нравилось, что Алена училась в нашем коммерческом вузе и мечтала стать такой, как основная масса его учениц, выйти замуж не по любви, а за деньги, разбогатеть любой ценой. Чувства отошли у нее на другой план.

– Я ненавижу этот выпендреж, Ксения! Этих ваших стерв, носы воротящих… И подружек ваших с Аленой… Ненавижу! Всегда мне хотелось их убить! За то, что все им досталось, а не мне! Чем моя Аленка была хуже? Ну скажи: чем? Чтоб они все сдохли! Чтоб еще взорвались в каком-нибудь клубе! Да я бы сама тому киллеру заплатила! Только Аленку мою за что? Скажи мне: за что?

Виктория Александровна вдруг выскочила из-за стола, резко выдвинула один из ящиков, схватила нож для разделки мяса и, крепко сжимая его в руках, с горящими глазами и пеной у рта поклялась собственноручно зарезать убийц своей дочери. Глядя на тетю Вику в таком состоянии, я вся сжалась внутри – мне стало страшно. Но приступ вскоре прошел, тетя Вика бросила нож в раковину, разрыдалась, потом высморкалась и разлила нам еще водки, мы снова выпили. Вот эта рюмка была мне очень нужна.

Мы еще немного поговорили про несправедливость в мире, про дерьмо, вылезшее в последнее время из всех щелей, а затем тетя Вика перешла к конкретному плану действий.

– Итак, – сказала она (в эту минуту она казалась совершенно нормальной), – мы должны выяснить, почему «Сфинкс» взорвали, кто – и с ним разобраться. Как – придумаем после, когда будем знать конкретного виновника. Ох, как я хочу его убить… – и тетя Вика заулыбалась нехорошей улыбкой. Видимо, представляла, как будет это делать.

– У вас пистолет есть? – уточнила я. – Или хоть какое-то оружие?

– Яд достану, – заявила она. – Я же медик как-никак. Хотя и клятву давала… Но подонков надо сживать со света. Любыми способами и средствами. Уничтожать, как паразитов. Хотя почему «как». Паразиты они и есть.

Я считала точно так же.

У тети Вики в доме также имелись всевозможные медицинские инструменты, которыми она (или я) сможем воспользоваться. Виктория Александровна мне их с гордостью продемонстрировала, объясняя предназначение каждого. Хирургические перчатки помогут нам не оставлять отпечатки пальцев. Мы, конечно, были дилетантами, но детективы читали, фильмы смотрели, отечественную криминальную хронику тоже, кое про что слышали, да и рассчитывали на собственные головы.

– Так с кого мы начинаем? – посмотрела я на старшую сообщницу. – С дедка?

– Дедок никуда не денется, – заявила тетя Вика. – И к бомжам мы тоже всегда успеем. Я думаю, что мы должны проехать к твоему Саше. Он ведь в любом случае знает больше всех.

– Вы уверены, что он нам что-то скажет?

– А я, Ксения, не намерена с ним цацкаться. Как и со всеми остальными.

И, бросив взгляд в раковину, где так и лежал нож, тетя Вика рассказала мне, что намерена предпринять. По ходу дела я предложила кое-что изменить…

– Ну вот видишь, – улыбнулась тетя Вика. – Одна голова – хорошо, а две – лучше. Итак, когда мы к нему?

Мы взглянули на часы: уже перевалило за полночь, да и мы сегодня изрядно выпили, за руль я сесть не могла. И кое-что следовало подготовить.

Завтра поближе к вечеру, решили мы. В глазах тети Вики разгорелся настоящий костер. Я же очень сильно опьянела, меня клонило в сон, и я рухнула на Аленин диван, даже не подумав, что с тетей Викой желательно не оставаться на ночь в одной квартире. Но, слава богу, все обошлось.

Глава 6

После смерти дочери Виктория Александровна брала две недели за свой счет, теперь она уже вышла на работу, но в больнице скользящий график, и она работала сутки через трое. Я пока оставалась абсолютно свободна и решила до окончания нашего расследования никуда не устраиваться. Про пятьсот долларов, которые обещал мне выдавать каждый месяц отец, тете Вике я рассказала, так что кое на какие средства мы рассчитывать могли, хотя Виктория Александровна и планировала бесплатно прихватить большую часть необходимого арсенала у себя в больнице и договориться с друзьями, на которых могла положиться.

– Вы уверены, что они нас не выдадут? – уточнила я.

– Васька с Колей? Никогда. Они хоть и алкаши, но мужики надежные. Порядочные. По-своему. А про Алену они знают… И «новых русских» ненавидят лютой ненавистью. За радость посчитают нам помочь. А если еще и бутылку поставим… Они навеки наши.

С утра пораньше мы выскочили в ближайший магазин, купили пару бутылок «Русской» и на моей «Оке» поехали в больницу, где работала тетя Вика, только не в ее отделение хирургии, а к совсем другому входу – в морг.

Я, конечно, была непривычна к тамошнему запаху. Когда я нашла маму, она еще… Нет, об этом не буду.

– Ничего, Ксения, придется потерпеть, – глянула на меня через плечо тетя Вика, устремляясь в дальний конец помещения, к почти незаметной двери.

Я пошла за ней, зажимая нос, и вскоре мы уже здоровались с двумя личностями непонятного возраста, дня три небритыми. Тетя Вика хлопнула на стол одну из бутылок и заявила, что в скором времени Вася с Колей получат еще. Те расплылись в широчайших улыбках. А тетя Вика стала давать им указания: выпить сейчас, но к вечеру быть трезвыми. Работать будем.

– Как скажешь, Александровна. Для тебя – что угодно, любовь моя. – Вася осклабился, во рту недоставало нескольких зубов.

– Ждите нас часов в десять, – сказала тетя Вика. – И чтоб были в форме. Иначе больше никогда не поставлю.

Вася с Колей изобразили некое подобие стойки «смирно», только несколько кривоватой, потому что стоять прямо они были не в состоянии.

Когда мы вышли из маленькой комнатки, то практически лицом к лицу столкнулись с чисто выбритым мужчиной, из-под ворота белого халата которого выглядывали белоснежная рубашка с галстуком и свитер. Они с тетей Викой отошли в сторону и заговорили на какие-то медицинские темы, в которых я ничего не смыслила. Мне, конечно, хотелось поскорее покинуть морг, но я не могла уйти без тети Вики, а поэтому осматривала сотрудников (мною абсолютно не интересовавшихся), орудующих в двух помещениях, открывавшихся мне с того места, где я стояла. Честно говоря, я ожидала, что все тут будут выглядеть примерно так, как Вася с Колей. Но ошиблась. В одном зале покойников одевали женщины вполне приличного вида, некоторым из них я вообще не дала бы больше двадцати пяти. В другом, где стояли холодильные камеры, двое молодых мужчин – лет по тридцать, в данный момент абсолютно трезвые, – то выдвигали носилки с трупами и куда-то отвозили, то привозили новые и задвигали в пустые дыры свободных камер. Движение было довольно активным – по крайней мере, мужчины без дела не стояли. Неужели у нас столько покойников только в одном морге? Хотя больница-то большая…

Тетя Вика вскоре освободилась. Я поинтересовалась у нее сотрудниками данного заведения. Она пояснила, что Вася с Колей постоянно проживают в подсобке, где мы с ними встречались. В общем-то, держат их из жалости. Но и работу они кое-какую выполняют. Самую грязную и неблагодарную. Моют полы и столы, можно сказать, несут охрану, ну и выполняют еще ряд функций, которые другие работники с радостью перекладывают на их кривые плечи. Мне обо всех деталях знать не следует, так как нормальному человеку, не связанному с этой стороной жизни (жизни?), говорить на подобные темы неприятно. Я согласилась с тетей Викой.

В девять мы позвонили Саше, выяснив номер телефона по адресу, чтобы проверить, дома ли он. В противном случае все теряло смысл. Говорила тетя Вика, спрашивая Лену. Естественно, Саша ответил, что она не туда попала. Голос Саши я узнала.

– Только бы не умотал никуда, – заметила тетя Вика.

– По-моему, он немного навеселе, – заметила я.

Тетя Вика кивнула и сказала, что мы должны молиться, чтобы он был в квартире один. Хотя…

Затем мы приступили к процедуре преображения нашей внешности. Я очень порадовалась познаниям тети Вики и через полчаса, глядя на себя в зеркало, узнать себя не могла: казалось, что мне теперь лет тридцать пять и о красоте я всегда могла только мечтать. Себя тетя Вика тоже изменила до неузнаваемости.

В десять вечера мы на «Оке» снова приехали к моргу. Во второй раз мне внутрь было заходить гораздо легче, и я поняла, почему тетя Вика настояла на моем утреннем визите, хотя тогда это было необязательно.

Вася с Колей были почти трезвы и побрились. Тетя Вика их внимательно оглядела, кивнула, и мы вчетвером покинули морг. Вася запер дверь на ключ. Казалось, он не замечает никаких перемен в Виктории Александровне. По крайней мере, он ничуть не удивился, увидев ее преображенной, и сразу же узнал. Она что, часто занимается подобным? Или Васе с Колей уже все равно?

Я поразилась, что в морге не остается дежурных: ночью что, трупы не привозят?

– А тут никто?.. – шепотом спросила я тетю Вику.

– Отсюда, Ксения, уже не сбежишь, – хохотнула та. В ее глазах опять горел огонь.

– Но никому не понадобится?..

– Уже нет, не беспокойся. Я знаю, что делаю.

Мы вчетвером загрузились в спецмашину, припаркованную недалеко от входа, Вася сел за руль, Коля – рядом с ним. Мы с тетей Викой надели грязно-белые халаты, поверх накинули пальто: тетя Вика – свое, а я – старомодное мамино, которое она уже не носила много лет. Я порадовалась, что перевезла к себе в квартиру старые вещи. Не в моей же «норке» выполнять роль медсестры?

Следуя моим указаниям, Вася в скором времени добрался до нужного нам двора. При виде спецмашины гаишники как-то сразу отворачивались, что бросалось в глаза. Я поинтересовалась, останавливают ли Васю когда-нибудь стражи правопорядка.

В ответ рассмеялись все, собравшиеся в машине.

– Как ты думаешь, почему я захотела на этой ехать? – спросила у меня тетя Вика. – Да кто ж тут внутрь полезет? Менты наши точно знают, что тут возят. А те, кто не знает, тому и не положено.

Я, честно говоря, раньше если и видела такие машины в городе, то внимания на них не обращала. А вон ведь даже внутри пришлось прокатиться.

– А на скольких покойников она рассчитана? – поинтересовалась я, оглядывая заднюю часть.

– Сколько надо – столько и уместим, – ответил Коля.

Вася припарковал машину рядом с Сашиным джипом, мы выгрузились, Коля прихватил носилки и мы втроем сели в лифт, поднялись на нужный этаж и позвонили в знакомую мне дверь.

– Вы кто? – послышался из-за двери Сашин голос. Он явно увидел в глазок двух женщин в белых халатах, торчащих из-под пальто. Коля стоял чуть поодаль, спустившись на две ступеньки.

– Спецтранспорт вызывали? – спросила равнодушным голосом тетя Вика.

– Какой еще спецтранспорт? – рявкнул из-за двери Саша.

– Ну то есть как какой? Вон у меня путевка, – и тетя Вика извлекла из кармана какой-то исписанный бланк и приложила к глазку.

Саша дверь распахнул. И это было его ошибкой. Тетя Вика тут же направила ему в лицо струю газа, мы все трое мгновенно натянули на лица противогазы, прихваченные с собой из больницы (там они, к моему удивлению, хранились в большом количестве, причем в комнатке рядом с моргом) и влетели в квартиру, прикрыв за собой дверь.

Саша уже лежал на полу. Он был в спортивных штанах и футболке.

Я рванула в спальню к комоду (расположение квартиры и мебели в ней знала лучше других), вытащила оттуда простыню, по ходу схватила свитер и вернулась в прихожую, где тетя Вика с Колей уже загрузили Сашу на носилки.

– Свитер на него наденьте, – сказала я. – А то еще простудится.

– Где ты видела покойников в свитерах? – поднял на меня глаза Коля.

– Ну… – промычала я.

– Возьми, возьми свитер, – кивнула тетя Вика. – А то в самом деле еще окочурится. Кидай его ему на брюхо. Так. И ключи не забудь. А то как он потом сюда попадет? Газ проверь. Имущество ему мы портить не будем. Пока.

Через пару минут мы покинули квартиру с «трупом» на носилках. Сашино лицо было накрыто простыней.

Поскольку Вася сидел в машине, не выключая двигателя, а я была крупнее и сильнее тети Вики, носилки пришлось нести нам с Колей. К сожалению, в лифт не поместились, так что рванули вниз по лестнице.

– Он не свалится? – уточнила я, когда носилки резко накренились вправо.

– Пристегнут, – бросил через плечо Коля, возглавлявший шествие. Тетя Вика его замыкала.

При виде нас Вася открыл заднюю дверцу. В этот момент во двор въехало такси и притормозило прямо перед Сашиным парадным. Из такси выпорхнула юная леди (правда, меня она была постарше года на два), благоухающая «Опиумом». При виде нашей компании с соответствующими носилками таксист сразу же дал по газам и двор покинул. А девица застыла с открытым ртом.

– Чего глядишь? Покойников, что ли, никогда не видела? – осклабился Коля беззубым ртом.

Тут как раз дунул ветерок и простыню с Сашиного лица скинул. Девица глянула – и стала оседать на обледенелый асфальт. Тетя Вика с трудом успела ее подхватить.

– Быстро все в машину! – прошипела на нас.

Сама оттащила девицу в парадное и посадила там между дверьми, быстро выскочила, заняла место рядом со мной, и мы рванули с места.

– Очень некстати, – заметила Виктория Александровна.

– А может, наоборот? – посмотрела на нее я. – Всем расскажет, что он мертв, – и я кивнула назад. – А там они пусть сами разбираются.

Кто такие «они», я не уточняла. Но хотелось бы взглянуть на лица Сашиных друзей, когда они его снова увидят. Я хихикнула, представив картину. Мы с тетей Викой переглянулись и друг другу подмигнули.

Вскоре Вася уже тормозил у морга, они с Колей перетащили еще не очухавшегося Сашу на стол в комнате с холодильниками и тут же стали открывать камеры, вытаскивая имевшихся в наличии покойников, которых при помощи тети Вики разложили по всем соседним столам. Для психологического эффекта, пояснила Виктория Александровна. Чтобы клиент созрел сразу, и мы не теряли времени зря.

Первые пять минут у меня было желание грохнуться в обморок, но сообщники меня подбадривали, тетя Вика напоминала, зачем мы все это делаем, а также давила на то, что негодяй не только мог спасти множество людей, погибших в «Сфинксе», но и бросил меня, как использованный презерватив.

– Я точно вижу – «новый русский», – тем временем говорил Вася, уже Сашу раздевший. – Эх, его бы скальпелем…

– Успеется, – сказала тетя Вика, сама тем временем прошла к шкафчику с инструментами, вынула несколько, протянула каждому из нас, остановилась у ближайшего к Саше трупа, вонзила скальпель в ямочку на шее между ключицами и рванула его вниз, распоров тело. Меня вытошнило. На голого Сашу.

– А ты, Ксения, подумай, как девчонки на воздух взлетали, – тем временем говорила тетя Вика, и в глазах у нее опять горел огонь безумия.

Глядя на Викторию Александровну, склонившуюся над разрезанным трупом с окровавленным скальпелем в руках, мне стало страшно. Я же связалась с буйной сумасшедшей! И что она может сделать со мной? И что она сделает с Сашей? Ведь он…

Я глянула на него, еще не пришедшего в себя и обнаженным лежащего на голом столе… Я увидела его руки и вспомнила, как они обнимали меня. Я посмотрела на его губы и вспомнила, как они целовали меня. Зачем я ввязалась в эту авантюру? Да, тетя Вика хочет мстить, причем не знает пощады. Но я мстить не хочу, я хочу просто разобраться в том, что случилось. И узнать правду. Я хочу, чтобы у меня снова были друзья, чтобы я смогла вернуться к старому, привычному образу жизни. Хотя, пожалуй, к прошлому не удастся вернуться никогда…

Можно, наверное, было бы просто сходить к Саше и спросить у него. Но вот пустил бы он меня на порог? Нужна ли я ему? Но если я его спасу… – вдруг подумала я. Он будет мне благодарен. И мы будем в расчете. И тогда, не исключено, он мне поможет. Или хотя бы ответит на мои вопросы. Кому мне их еще задавать? Отец не желает отвечать… Да, Саша, конечно, не ангел с крылышками, а, скорее всего, даже редкостный мерзавец, но подвергать его тому, что намерены сделать тетя Вика и компания… А мне становиться соучастницей убийства… Ведь до этого же вполне может дойти! Я должна спасти Сашу!

Я снова глянула на мужчину и увидела, как у него задрожали ресницы. Это увидела и тетя Вика.

– Очухивается, – сказала она с горящими глазами. – Приготовились.

И даже причмокнула от предвкушаемого удовольствия. У меня же снова подступила к горлу тошнота. Как мне хотелось отсюда сбежать… И больше никогда не видеть ни санитаров, ни Викторию Александровну, ни трупы. Нужно было спасать Сашу, который, в общем-то, оказался здесь по моей милости. Зачем, зачем я согласилась помогать тете Вике? Или я не осознавала, что она задумала? Что она не совсем в себе? Да мне самой отсюда бежать надо быстро-быстро, пока меня не уложили на один из столов… С этой троицы, пожалуй, станется… Да их же лечить надо!

Коля тем временем отошел к только что вспоротому тетей Викой трупу. Я удалилась к тому столу, что стоял у Саши в головах. На нем лежал какой-то дед. Тетя Вика с Васей со скальпелем в руках склонились с двух сторон над Сашей.

– Ну чего? Режем? – хриплым голосом спросил Вася после того, как тетя Вика ему подмигнула.

В этот момент Саша открыл глаза.

– Здорово, мужик, – ухмыльнулся Вася, поигрывая скальпелем. К столу также придвинулся и Коля. И тоже подкинул вверх скальпель, а потом поймал.

Сашина челюсть поползла вниз. Потом он глянул на свое обнаженное тело. Мы все были одеты. Тетя Вика сказала, что голый в окружении одетых чувствует себя очень некомфортно и это помогает его сломить. Опять психологическое воздействие на врага.

Саша принял сидячее положение, но Вася быстро опустил его на место волосатой грязной лапищей. Я обратила внимание на то, что Разнатовский не привязан ремнями к столу – таковые тут не были предусмотрены. Покойники при вскрытии обычно не дергаются, а живых тут как-то не ждали. Но что Саша может сделать против Васи с Колей и тети Вики? Тем более он должен быть раздавлен морально и не совсем адекватно соображать после порции газа, как говорила тетя Вика. Да еще испачкан моей блевотиной.

Как я смогу ему помочь? Я ведь должна ему помочь! Господи, куда я опять вляпалась?! Прав был отец, когда говорил, что я имею склонность появляться не в нужном месте не в тот час. Вот опять. Наверное, придется сюда за ним возвращаться и освобождать (его планировали оставить тут в одной из камер, вколов какой-то препарат, чтобы крепко спал и не дергался, – не все холодильники были подключены, так что не замерзнет, как пояснила Виктория Александровна). Или мне стоит позвонить в милицию после того, как мы покинем это заведение? Эх, знать бы телефоны Сашиных друзей…

– Что вам нужно? – спросил Саша, оглядевшись.

– Не спрашиваешь, где ты? – хохотнул Вася.

– Что нужно? – повторил Саша ровным и спокойным тоном. Голос его не дрожал.

Откровенно говоря, я им восхитилась. Сразу же просек ситуацию? И не выказывает страха?

– А ты как думаешь? – подала голос тетя Вика, облизывая губы и поигрывая окровавленным скальпелем.

– Я никак не думаю, поэтому и спрашиваю.

– Ну ты и хам! – сказал Коля.

– Он – деловой человек, – заметила тетя Вика. – Но это и к лучшему.

Я увидела, что Саша внимательно смотрит на нее, потом он направил взгляд в мою сторону. Но меня в таком маскарадном костюме и с таким «макияжем» мать родная не узнала бы.

– Кто взорвал «Сфинкс»? – прямо спросила тетя Вика, приставляя скальпель к ямочке между Сашиными ключицами.

На его лице промелькнуло удивление.

– Так вы… – начал он.

Скальпель слегка царапнул кожу. Тетя Вика смотрела холодно и зло. Я глянула в сторону только что вспоротого ею трупа. Она там точно так же втыкала скальпель в ямочку… Я не могу допустить, чтобы Саша погиб! А ведь она готова его убить… Готова… И убьет после того, как он ей все расскажет… Несмотря на всю ее заботу о его квартире и разговорах о том, что его оставят тут в одной из камер. Оставят – только в таком же состоянии, как и остальных клиентов данного заведения.

Я погрузилась в размышления и в первую долю секунды не поняла, что произошло.

Словно в замедленной съемке я увидела, как тетя Вика взлетает над полом, взмахнув ногами, и сталкивается лбом с Васей, точно так же взмахнувшим ногами с другой стороны стола – они склонялись над Сашей, стоя по обе его стороны. Затем Саша мгновенно вскочил на ноги и каким-то неуловимым образом врезал Коле, застывшему с открытым ртом. Послышался хруст костей. В следующую секунду кости хрустнули вновь – это были Васины шейные позвонки. Затем настал черед тети Вики…

Я открыла рот, чтобы закричать, но звука не вырвалось, а Саша уже повернулся ко мне. Его серые глаза превратились в щелочки, и из них, словно из печи, вылетали искры ненависти. Я поняла, что буду следующей, если что-то не предприму. Причем немедленно.

Руки сами по себе сжали скальпель – и я бросила его в начавшего прыжок Сашу… Сработал инстинкт самосохранения.

Скальпель вошел ему в бедро, Саша неловко дернулся, поскользнулся и повалился на пол с диким грохотом, ударившись о край стола.

И затих.

Я опять открыла рот, чтобы закричать. Опять не смогла. Пару минут я вообще не могла сдвинуться с места. Глаза словно застлала пелена. Я стала медленно оседать на пол.

Потом пришла в чувство. Глянула вокруг себя. Увидела одни трупы… Кругом. Четыре еще теплых.

Затем я заметила, как белый пол окрашивается красной кровью, вытекающей из Сашиного бедра. Он застонал… Он жив! Я просто его ранила, а он, падая, ударился головой и потерял сознание. Я должна ему помочь!

Я рванула к шкафчику с хирургическими инструментами, нашла там жгут, вспомнила школу, где нас худо-бедно обучили каким-то азам первой помощи, перетянула ему ногу, обработала рану тем, что нашла в том же шкафу (как могла). Саша стонал, но в себя так пока и не приходил. Я поливала его обнаженное тело слезами. И только радовалась, что кровь из бедра прекратила идти. Слава богу, я его только царапнула.

Я ломала голову над тем, что теперь делать.

Смотреть вокруг себя совсем не хотелось. Я решила поискать нашатырь. Нашла и его. Усадила Сашу, прислонив к ножке стола, на котором он только что лежал, и дала понюхать. Наконец он открыл глаза, сфокусировал взгляд на мне. Я опять заревела.

– Прости меня, – рыдала я. – Сашенька, прости. Я не хотела. Честное слово, не хотела.

По-моему, услышав мои причитания, Саша снова чуть не грохнулся в обморок.

– Ты кто? – тихо спросил он через минуту, которую полностью посвятил разглядыванию моей особы.

– Ксения, – шмыгнула носом я. – Ты меня что, не помнишь?

Он-то меня, может, и помнил, но в нормальном обличье. Я же в этот момент забыла о том, насколько преобразилась внешне за сегодняшний вечер.

– Ксе-ни-я? – повторил Саша по слогам.

– Ну да. Колобова. Дочь Владислава Николаевича.

– Если ты Ксения, то я – Билл Клинтон, – сказал Саша, правда, внимательно приглядываясь ко мне: слезы понемногу смывали с лица грим.

Саша не нашел лучшего способа проверить, я это или не я, как меня раздеть. Я не сопротивлялась, тем более он сам был голый.

Когда я оказалась в костюме Евы, Саша разразился диким хохотом. Мне было не до смеха: я помнила, где и в каком окружении мы находимся. Но по сторонам не смотрела, только на Сашу.

– А с лицом что? – спросил Саша, отсмеявшись.

– Грим, – сказала я.

Саша кивнул, осмотрел свою рану, жгут снял (кровь не потекла), встал, порылся в шкафчике с инструментами и медикаментами, довел начатое мною дело по обработке раны до конца, ее заклеив, потом огляделся по сторонам, нашел свои тренировочные, футболку, свитер, надел их, потом снял ботинки с Васи. Я сидела без движения.

– Ты чего ждешь? – глянул он на меня. – Тут оставаться намерена? – Он кивнул по сторонам.

– Э… Я…

– Одевайся!

– Я…

Саша подошел и хорошо заехал мне по физиономии.

– Да как ты смеешь?! – взревела я.

– Очухалась? Вот и прекрасно! Быстро одевайся.

Я оделась (оставив на полу только белый халат), наблюдая за Сашей, тем временем протиравшим все поверхности вокруг какой-то тряпкой.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Отпечатки пальцев убираю, дура! – рявкнул он. – До чего еще дотрагивалась? Куда ты тут ходила?

Я показала в дальний угол на комнату, занимаемую Васей и Колей. Саша схватил меня за руку и потащил туда. Пожалуй, я дотрагивалась только до дверной ручки. Саша протер и ее, затем мы вернулись к холодильным камерам, Саша прихватил сумку тети Вики, увидел там противогазы, рванул к шкафчику с инструментом, покидал в сумку скальпели и еще что-то (я не видела, да и названий не знала) и повернулся ко мне.

– Что стоишь как истукан? – рявкнул на меня. – Рвем когти.

Мы побежали к выходу, выскочили на мороз, я показала на свою «Оку», Саша прыгнул за руль и спросил мой адрес. Я назвала. Мы поехали ко мне.

У меня в новой квартире Саша тут же отправился в ванную, а я тем временем на кухне избавилась от остатков грима, переоделась, успела чуть-чуть подвести глаза и поставила чайник.

Вскоре на кухне появился Саша, оглядел меня, улыбнулся, сказал, что в своем нормальном обличье я нравлюсь ему гораздо больше, и заявил, что голоден.

Накрывая на стол, я спросила, как у него нога.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Даже жгут был излишним. Скальпель неглубоко вошел. Я просто поскользнулся. И башкой ударился. Шишка вырастет. – Он дотронулся до ушибленного места. – Но бывало хуже. – Он улыбнулся.

Мы перекусили, а затем он потребовал, чтобы я честно ему все рассказала. Что мне оставалось делать? Умолчала только про дедка, чтобы его не подставлять. С дедком я планировала еще поговорить сама. Рассказ перемежала слезами и извинениями.

– Ну ты и дура, – покачал головой Саша. – Ну и дура. Я же тебя убить мог.

– Саша, – пролепетала я, – а они… ну то есть тетя Вика, Вася, Коля…

Саша внимательно на меня посмотрел:

– Ты в самом деле такая идиотка или только притворяешься?

– Они мертвы?

Саша долго сидел молча, а потом сказал:

– Ксения, тебе еще рано играть во взрослые игры. В третий раз может не повезти. Ты хотя бы понимаешь это?

Я кивнула. И опять заревела. Для себя я решила, что буду представляться Саше слабой и беззащитной дурой, причем желательно сексапильной: так скорее можно рассчитывать на его помощь. Как нормальный здоровый самец может принести вред молодой красивой самочке? По идее, все должно выйти как раз наоборот.

Я оказалась права. Саша передвинулся ко мне, обнял, поцеловал и потащил в постель, где мы и провели следующие два часа. Я демонстрировала полную покорность и желание угодить сильному самцу, в то же время прикидывая, как бы заставить его разговориться на интересующие меня темы.

Лежа на спине и изучая потолок теперь в моей квартире (что за тайные письмена он там читает? От черта? От домового?), Саша вдруг спросил, где мы взяли такой великолепный грим. Я пояснила, что все это хранится в квартире тети Вики.

– Ключи у тебя случайно не сохранились?

– Нет, у меня только твои.

– Что?! – взревел Саша.

Я пояснила, что, беспокоясь о нем, взяла свитер и ключи. Я очень хотела, чтобы он меня похвалил. Но ему было не до похвал. Тут я вспомнила девушку, которая потеряла сознание у его парадного. Саша задумался, явно что-то прикидывая.

– Отлично, – сказал он наконец. – Отлично. Спасибо, Ксюха, – и поцеловал меня. Я прижалась покрепче.

А Саша предложил одеться и составить ему компанию в одном деле. Я была готова на все (естественно, ни на секунду не забывая о своих целях). Внешне демонстрировала готовность пойти за милым на край света и почему-то в самом деле не думала больше о мертвых, оставшихся в морге. Я то и дело спрашивала Сашу, останется ли он у меня, не бросит ли он меня, и демонстрировала ревность к девушке, потерявшей у парадного сознание, и ко всем остальным женщинам.

Саша заверил меня в вечной любви (врал, наверное, но я ведь тоже была не совсем искренней) и велел поторапливаться.

Вначале мы поехали к его дому. Повернули на Кузнецовскую, но проехали чуть дальше Сашиного двора. Там он завернул направо, немного покрутил между домами, остановился у торца какого-то здания. Я совершенно не знала место, полностью полагаясь на милого.

– Если через полчаса не вернусь, уезжай, – сказал он, чмокнул меня в губы и вышел.

Саша быстро скрылся за углом дома, а я осталась ждать его возвращения, очень надеясь, что он управится поскорее.

Во дворе было тихо, кругом – ни души, только слегка запорошенные снегом машины, между двумя из которых Саша и припарковал «Оку». Я пригляделась к железным коням: старье, наверное, давно тут гниют, позабытые хозяевами и по нескольку раз перепроданные по доверенности и теперь уже годящиеся лишь в металлолом. Фонари нигде поблизости не горели, окна в домах – тоже. Я посмотрела на часы: неудивительно – дело близится к трем ночи. Мне стало страшно. А если вдруг кто-то меня заметит? Что я смогу сделать? У меня нет никакого оружия, приемами я не владею. Скорее бы вернулся Саша! Только бы вернулся!

У меня застучали зубы – не от холода, печка-то у меня хорошая, да и я сама была в теплой шубке. А если Саша не вернется? Как я буду отсюда выбираться?

Выберусь, тут же сказала я себе. Я же не ребенок. Я вполне самостоятельная молодая женщина, причем начавшая собственное расследование. Я им всем еще покажу! Саше, отцу, другим…

Я так глубоко погрузилась в собственные не очень веселые думы и так сильно себя жалела (не могла не жалеть), что резко подпрыгнула на сиденье от легкого стука в окно.

В первое мгновение Сашу не узнала: он накинул пуховик.

Я с огромной радостью открыла ему дверцу, он закинул назад вместительную сумку, в которой позвякивал металл, и плюхнулся на место пассажира.

– Ты поведешь, – сказал он. – Лучше, когда ночью женщина за рулем.

Не произнеся ни звука, я припала к его груди.

– Ты чего? – удивился он, потом заворковал: – Да ладно, маленькая, ладно. Видишь: я вернулся.

Саша погладил меня по голове, правда, не особо увлекаясь, а затем напомнил, что пора бы и ехать. Чем раньше тронемся с места, тем быстрее справимся.

– А нам еще куда-то надо? – поразилась я.

– А как же? К твоей тете Вике.

– Куда?! К тете Вике?!

– Дорогу к ее дому помнишь? – вместо ответа спросил меня Саша.

Я кивнула.

– Вот и давай туда.

Я молча тронулась с места. По ночному городу до тети-Викиного и Алениного дома доехали быстро. Саша велел припарковаться у соседнего парадного, что-то вытащил из своей вместительной сумки (я не заметила в темноте, что именно), потом мы оба вышли.

– Показывай дорогу, – велел Саша шепотом.

– Но ключей же нет… – промямлила я.

– Вперед! – прошипел Саша.

Как только мы остановились перед дверью квартиры, в которой я сегодня днем (то есть уже вчера) пила чай и жаловалась на судьбу, Саша извлек из глубокого кармана набор отмычек и принялся за работу. Я стояла с открытым ртом, но еще не успела прийти в себя, когда меня уже затолкнули внутрь. Саша справился с двумя тети-Викиными замками меньше чем за минуту. Чувствовался немалый опыт в подобных делах.

– Рукавицы не снимай, – предупредил Саша, уже натянувший на пальцы тонкие перчатки.

Пока я, как истукан, стояла в коридоре «двушки», Саша пробежался по всем помещениям. Тетя Вика не убиралась после нашего с ней изменения внешности, так что все используемые в работе составы, инструменты и причиндалы так и лежали на видных местах.

– Иди сюда! – быстро позвал Саша, извлек из кармана складную сумку, раскрыл, велел мне держать ее на весу, а сам принялся в нее складывать всякие баночки-скляночки, предварительно проверяя, хорошо ли закручены крышки и плотно ли заткнуты пробки. Потом он еще забрал хирургический инструмент, также хранившийся у тети Вики дома. Зачем он ему? И ведь в морге он же тоже скальпели брал? Но спросить я не решалась.

Вскоре Саша сказал, что на сегодня хватит (на сегодня?!), подхватил меня под локоток, развернул – и мы покинули тети-Викину квартиру.

Опять поехали ко мне. Саша остался. И вообще сказал, что пока поживет у меня. Свою вместительную сумку он пока не распаковывал, достав только зубную щетку и бритву, и небрежно бросил ее в шкаф. Там опять что-то звякнуло. А вот тети-Викины препараты разобрал, составив в закрывающейся части серванта.

Лишних вопросов я не задавала. Пока.

Глава 7

На следующее утро мы с Сашей встали около двенадцати, он быстро позавтракал и куда-то уехал, сказав, что вернется к вечеру, и строго-настрого запретил кому-либо говорить, что он поселился у меня, а также приказал обеспечить отсутствие посетителей после девятнадцати часов. Я кивнула: это обеспечить было совсем несложно, да и звонков ничьих я не ждала.

Я вышла в магазин, поставила тушиться мясо и вариться борщ, а сама принялась за уборку. Меня также мучило любопытство. Конечно, нехорошо лазать по чужим сумкам, но меня тянуло к Сашиной, как осу на мед. Я покружила около шкафа, то и дело вздыхая, а потом все-таки решилась. Я же не успокоюсь иначе.

В общем, сумку я открыла.

Под парой рубашек, носками и еще каким-то бельем лежало то, чему не следовало находиться в моей квартире – оружие. Всякое и разное. Я не знала точно, сколько лет (за колючей проволокой) положено за его хранение, но под статью (никакую) идти совсем не хотелось. Тем более я была в достаточной мере проинструктирована самим Сашей и отцом, как со мной будут обходиться правоохранительные органы в случае попадания им в лапы. Правда, с их представителями мне в последнее время довелось немного пообщаться, и они меня никак не тронули: наверное, видя, в каком я состоянии, ничего из меня вытянуть не пытались. Но тогда на меня реально навесить было нечего. А вот сейчас… Оружие в своей квартире иметь не хотелось. Сашу – наоборот (откровенно говоря, не только ради получения от него информации – любовником он оказался классным). Так что, если возможно иметь у себя Сашу только с оружием, придется смириться и с его сумкой. Я вздохнула. И смирилась.

Внезапно тишину квартиры прорезал телефонный звонок. Я резко дернулась. Кто это может мне звонить? Саша? Отец? Пожалуй, больше некому.

Я быстро застегнула сумку, закрыла шкаф и не торопясь подошла к аппарату, все-таки надеясь, что он звонить перестанет.

– Алло! – робко сказала в трубку.

– Ксюша? – послышался старческий голос. – Ксюшенька, что так долго не подходишь? Я звоню, звоню… Это тетя Люся из сто двадцать восьмой квартиры.

– О, господи! – простонала я про себя. Тетя или баба Люся была нашей соседкой в доме, где я жила до недавнего времени со своими родителями. Ее дверь располагалась как раз напротив нашей. Тетя Люся была известной сплетницей и, как я предполагала, уже разнесла все новости, касающиеся нашей семьи, по всем окрестным дворам. И ведь поди ж ты – смогла и этот телефон разузнать! Хочет еще что-нибудь вызнать? Или сообщить о новой пассии отца? Так я про нее и сама знаю. А на детали мне плевать.

– Здравствуйте, тетя Люся, – вежливо сказала я. На всякий случай портить с ней отношения не хотелось. А мало ли что мне узнать понадобится? Опять же про отца и его новую пассию. К кому я еще смогу обратиться по этому поводу? Тетя Люся всегда рада удовлетворить любопытство.

Соседка минуты три ворковала, как она рада, что наконец до меня дозвонилась. Я молча слушала. От тети Люси вообще всегда было очень сложно отвязаться, и я искренне жалела свою мать, которую та регулярно доставала.

Но бывшая соседка меня на этот раз удивила. Она не стала полчаса рассказывать мне дворовые новости и не спросила меня о моих, вместо этого прямо предложив мне к ней подъехать.

– Вы понимаете, тетя Люся… – начала я.

– Ксения, я очень прошу тебя приехать, – несвойственным ей тоном сказала тетя Люся. – Пожалуйста. Мне нужна твоя помощь.

– Но чем я могу вам помочь?! – не понимала я.

– Мне не хотелось бы говорить об этом по телефону. Когда ты сможешь?

Откровенно признаться, бывшая соседка меня заинтриговала. Я прикинула, сколько времени мне потребуется, чтобы доварить борщ, и назвала время, через которое смогу появиться в родном доме.

– Жду тебя, Ксюшенька, – снова замурлыкала тетя Люся. – Только, пожалуйста, ничего не привози. У меня все есть. Чайком тебя напою с вареньем. И насчет этой не волнуйся. Ну… я не знаю, как ты ее называешь.

– Я поняла, – перебила я.

– Уехала куда-то минут десять назад. Машина у нее большая иностранная. А сама на вид так просто шалава. Размалеванная, шуба короткая, а юбки из-под нее даже и не видно. Не знаю, что там у нее юбка прикрывает. И что твой отец в ней нашел? После твоей-то матушки, царствие небесное Анне Петровне! Святая была женщина, просто святая!

Что-то при ее жизни ты совсем другое говорила, хотелось заметить мне, но я сдержалась, распрощалась с тетей Люсей и стала наводить марафет.

В назначенное время я звонила в соседскую дверь, с ностальгической грустью бросив взгляд на родную квартиру. Удастся ли мне туда зайти хоть еще разок? Ключи-то остались и лежали в сумочке. Я вздохнула и отвернулась.

– Проходи, Ксюшенька, проходи, лапушка моя! – заворковала тетя Люся, открывая мне дверь. – Замерзла небось? Мороз на улице, да? Я не выходила сегодня. Ну ничего, ничего, раздевайся, сейчас чайку попьем.

Я скинула шубу и сапожки, прошла на кухню и выложила на стол купленный в ларьке датский кекс. Тетя Люся стала мне выговаривать за то, что я его купила, но тем не менее тут же спрятала в стол.

Под первую чашку чая я прослушала все сплетни про новую пассию отца, про него самого, осуждаемого всем двором, про соседей из следующего подъезда. В отношении новой жены отца у меня имелся один вопрос, на который тетя Люся пока не ответила.

– Она на большом сроке? – уточнила я.

Бывшая соседка тут же осеклась, на меня вылупилась, так рот и не закрыв. Я поняла, что об этом она не знала.

– Пока не заметно? – уточнила я.

– Я ее только в шубе видела, – призналась тетя Люся, но тут же пообещала все выяснить: она как-нибудь заглянет к «этой проститутке» в квартиру.

«Помыть кости мне?» – хотелось поинтересоваться, но я опять сдержалась.

К цели моего визита тетя Люся перешла только после третьей чашки чая. Долго вздыхала, очень много говорила про всех и вся, опять вздыхала, потом посмотрела на меня и заявила:

– Ксения, я должна с тобой посоветоваться.

– Если я могу вам чем-нибудь помочь…

– Можешь, – с самым серьезным видом кивнула тетя Люся. – Пожалуй, только ты. Я больше и не знаю, кому могу довериться в таком деле.

Я вскинула на нее удивленные глаза.

– Ксения, я, наверное, поступила неправильно…

Тетя Люся делала долгие паузы, что было ей совсем не свойственно, и никак не могла перейти к сути. Я же не представляла, как ее подбодрить, правда, считала, что раз уж она решилась меня пригласить, то до конца доскажет, иначе просто не сможет.

– Я боюсь, Ксения! – внезапно прошептала она.

– Чего?

– Не чего, а кого, – поправила меня тетя Люся и все-таки начала свой рассказ.

Наша соседка обладала просто удивительным слухом, как, впрочем, и зрением, и нюхом, на всякие сплетни и происшествия. Она знала, кто из нашего двора чем занимается, кто с кем встречается, кто из гостей к кому приходит – память у нее тоже была отменная. Делать ей было нечего (жила одна, с дочерью практически не общалась), так что дворовые сплетни были ее основным занятием. Летом она сидела на скамеечке перед парадным практически с утра до вечера, зимой по большей части глядела в окно.

В ту злополучную ночь, когда на воздух взлетел «Сфинкс», тете Люсе, как обычно, не спалось. Она, по ее словам, решила на пятнадцать минут выйти на улицу, глотнуть свежего воздуха, думая, что это поможет ей заснуть. Стоило ей оказаться на лестничной площадке, как она услышала, что моя мама дико на кого-то кричит. По всей вероятности, она разговаривала по телефону, так как в квартире ей никто не отвечал.

– Что она говорила? – уточнила я.

– «Ты убил их обоих. Ты – убийца». Ну и много всяких нехороших слов. Ксения, я даже не могу их повторить. Главное, она кого-то обвиняла в убийстве.

«Не кого-то, а моего отца», – подумала я. Но почему обоих? Или она еще кого-то имела в виду?

Так, надо точно вспомнить, что происходило в ту ночь. Мы с Сашей позвонили папе, он принесся. Потом позвонил Риткин отец. Затем моя мама. А Риткин отец уже звонил ей. Но почему обоих?! Ведь если считать девчонок, нас было четверо. Если она, конечно, орала на отца. А она орала. Я точно помню. Но я не слышала всего, что она ему говорила. Обрывки какие-то до меня долетали, но я особо не вникала. Мне она ничего такого не сказала…

– А больше она никому не звонила?

– Звонила, – кивнула тетя Люся. – Может, еще и раньше, только я не слышала. А после того, как покричала, расплакалась. Долго плакала. Я уж думала к вам зайти, да не решилась…

«Лучше бы вы решились, тетя Люся. Я бы вам всю жизнь благодарна была. Ну почему, почему вы не зашли?!»

– В общем, так, Ксения. Она потом еще кому-то позвонила и сказала, что с тобой все в порядке и что она с тобой разговаривала. Она с тобой в ту ночь разговаривала?

Я кивнула.

– Но ведь она не тебя в убийстве обвиняла?

Я судорожно замотала головой.

– Да она и говорила с мужчиной… Называла его… Не буду повторять. Но женщин не так называют. Да, и вот, значит, она опять кому-то позвонила. И сказала: «Но ты все равно приезжай. Ксении сегодня не будет».

– Когда она разговаривала по телефону в первый раз? – уточнила я.

– Без двадцати два, – без запинки ответила тетя Люся.

«И ты без двадцати два собиралась идти подышать воздухом?!» Как я предполагала, тетя Люся видела, что я вечером куда-то уехала на такси, оставив «Оку» во дворе. Соседке, конечно, было любопытно, куда я отправилась, когда и с кем вернусь, поэтому она и заступила на вахту у окна. Но поскольку тетя Люся всегда пила много чаю, ей приходилось периодически отлучаться с поста для посещения определенного заведения. Поэтому она, наверное, время от времени выскакивала на лестничную площадку и прикладывала ухо к нашей двери.

В свое время в такой позе ее застал еще один сосед, почему-то решивший на ночь глядя вынести мусор. Его дверь открывалась тихо, а бабка, по всей вероятности, так увлеклась скандалом моих родителей (происходившим в мое отсутствие), что пропустила момент, когда он появился за ее спиной. Разразился новый скандал: сосед не преминул тут же позвонить к моим и сообщить о проделках старушки, которую он терпеть не мог. Мне потом об этом рассказал отец, советуя быть поосторожнее в летнее время, когда меня на выходные оставляли одну – родители уезжали на дачу, а мне предоставляли возможность пожить без их опеки. Я предупреждение учла.

Но сейчас мне не хотелось залавливать тетю Люсю. Мне было важно знать, ч т о она слышала и видела.

Итак, бабулька в очередной раз заступила на пост у окна и стала ждать дальнейшего развития событий.

Примерно через полчаса перед нашим парадным притормозила огромная черная машина.

– Джип? – уточнила я.

– Не знаю я, как они называются, – отмахнулась тетя Люся.

Я выглянула в ее окно и увидела у соседнего парадного припаркованный «Ниссан Патрол».

– Такой? – показала я.

– Похож, – кивнула тетя Люся. – Но не совсем. Правда, я номер записала, – добавила она.

Я с трудом сдержала удивление, но тут же попросила мне его сказать. Тетя Люся отправилась в комнату и вернулась с клочком бумажки (она его случайно не перепутала с каким-то другим? – пронеслась мысль, но я ее тут же отмела: в таких делах на тетю Люсю можно положиться). Я аккуратно переписала номер на последнюю страницу своей записной книжки.

Из огромного черного джипа вышли трое – двое молодцев с литыми плечами и мужчина лет пятидесяти пяти, по черепу которого были старательно распределены остатки волос. Шапка отсутствовала, несмотря на морозную ночь.

– Мерзкая рожа, – скривилась тетя Люся. – Сразу видно, что негодяй.

Двое телохранителей, по словам тети Люси, обладали типичной внешностью героев криминальной хроники, которую соседка никогда не пропускала. Как она мне призналась, недавно смотрела передачу, где давались советы потенциальным свидетелям – ну на тот случай, если, например, перед вашими глазами происходит ДТП, кто-то вырывает на улице сумку у старушки или даже стреляют, а киллер без маски убегает с места происшествия. Поскольку тетя Люся на свое зрение могла рассчитывать, она, по ее собственному признанию, решила потренироваться на приезжающих к нам во двор людях – в смысле смогла бы она назвать достаточное количество примет для составления фоторобота.

– Ну так вот, Ксюша, по этим двум лицам никакой фоторобот не составишь. И словесное описание подойдет еще десятку таких же.

– Почему? – не поняла я.

Тетя Люся пояснила: у нее сложилось впечатление, что старший словно подбирал сотрудников по определенным признакам. Забегая вперед, соседка сообщила, что он потом приезжал еще раз, но с двумя другими. На мой вопрос, как она могла определить, что те – другие (раз они так похожи), старушка сказала, что новые были одеты в другие куртки. В общем, у всех четверых телохранителей хозяина черного джипа были короткие, несколько деформированные носы, квадратные подбородки, небольшие рты со сжатыми губами, толстенные шеи и маленькие глазки. Все так же глубоко надвигали на глаза черные вязаные шапки, носили свободные штаны темных тонов и кожаные куртки, правда, фасон различался. Но разве кто-нибудь, кроме тети Люси, обратил бы на это внимание? Я бы, например, не стала.

Выйдя из джипа, троица подняла глаза на окна.

– Вас не заметили? – с беспокойством спросила я.

– Ну как меня могли заметить, если у меня выключен свет? Что ты такое говоришь, Ксения? При включенном свете не очень-то рассмотришь, что делается на улице – отсвечивает. Поэтому и не включаю. А меня в темном окне, да еще на пятом этаже, кто увидит? И эти трое смотрели по другую сторону лестницы, где ваши окна.

На тетю Люсю и в этом деле можно было положиться, так что я поверила ей на слово.

Мужчина средних лет в сопровождении молодцев вошел в парадное и поднялся на наш этаж. Тетя Люся припала к дверному глазку. Они позвонили в нашу дверь – и моя мама им открыла.

– И что дальше?

Троица провела у нас в квартире где-то часа полтора, может, чуть меньше, потом они ее покинули.

– Мама закрывала за ними дверь? – спросила я.

– Не знаю… – посмотрела на меня тетя Люся. – Ты понимаешь, Ксения, я в тот момент… ну я же не могла ждать их у двери… Меня не было… Ну то есть я была, но не у двери…

В общем, когда тетя Люся подскочила к глазку, услышав грохот (дверь у нас железная и всегда закрывается с грохотом), те трое уже спускались к лифту – он между этажами. Они сели в машину и уехали.

– Во сколько?

– Полчетвертого утра, – без запинки ответила соседка.

Время смерти моей матери патологоанатом определил между тремя и шестью часами утра.

* * *

Я закрыла глаза. Неужели мою маму убили? За что? Кто этот лысеющий мужчина? Что ему было нужно? У меня, конечно, есть номер его машины… Но этого просто не может быть… Или они сказали маме что-то такое, что и заставило ее наглотаться таблеток? Я ведь думала, что она навряд ли стала бы кончать с собой из-за ухода отца к другой… В особенности если, как утверждал отец, знала про все его прошлые измены. Она могла считать, что он и на этот раз погуляет и вернется. И почему она тогда выбрала эту ночь? Отец ведь ушел две недели назад. И она не могла не думать обо мне… Она просила у меня прощения… За то, что оставляет меня? Но почему? Почему она решила меня оставить? Или ее заставили?! Для самоубийства ведь должна была быть очень веская причина. Измена отца на нее явно не тянула. После взрыва клуба я осталась жива. Ну ладно если бы погибла, то мама, в шоке… Но она ведь со мной поговорила, удостоверилась, что все в порядке… Значит, это было не самоубийство? И ей просто позволили написать мне записку…

– Ксенечка! – робко позвала меня тетя Люся, накрывая мою руку своею.

Я открыла глаза и посмотрела на нее невидящим взором.

– Почему вы не сказали о них милиции? Вы ведь не сказали?

– Они явились еще… – ответила тетя Люся. – Потом…

Я молча уставилась на нее. Она кивнула.

– Да, Ксения. И этот, лысый, ну почти лысый, лысеющий, и его чудовища.

– Сколько раз? К кому?

Вначале приходили из милиции – когда тетя Люся еще не знала про смерть моей матери. Про взрыв «Сфинкса» она слышала из телевизионных новостей, но тогда не знала, что мой отец являлся совладельцем клуба, да и оперативник интересовался лишь отношениями в нашей семье. Тетя Люся их еще несколько раз спросила, не случилось ли чего со мной. Но милиционер умело уходил от ответов. Такой обмен информацией соседке был не по душе, она предпочитала, чтобы все было наоборот. Правда, обманывать милицию не хотела, несколько побаивалась и не особо верила в ее компетентность.

– Из милиции сколько раз приходили? – уточнила я.

Бабка задумалась, а потом сообщила, что первые приходили после взрыва ночного клуба, где-то часов в одиннадцать утра, вначале звонили к нам, никого не застали, стали звонить по квартирам, на лестничной площадке оказалась одна тетя Люся и сказала, что моя мама, по всей вероятности, вышла в магазин, про отца сказала, что последние две недели его не видела (правда, про уход из семьи промолчала), а я вроде бы так и не появлялась со вчерашнего дня. Но больше всего они тогда интересовались отцом.

Во второй раз милиция набежала ближе к вечеру. Опять заходили к тете Люсе. Тут уже очень подробно спрашивали про нашу семью.

– Почему вы не сказали про лысеющего? – в очередной раз уточнила я. – Не хотели предавать мою маму? Вы решили, что мама с ним?..

– Испугалась, – честно призналась тетя Люся.

– Но почему?!

Я считала, что пожилой человек типа тети Люси обязательно должен был бы доверять стражам порядка и выполнять свой гражданский долг – как их учили. Мама-то моя (хотя и была гораздо младше тети Люси) свято верила в закон и с отцом ругалась по поводу его нарушений.

– Он тоже приехал, – тихо произнесла тетя Люся.

– Кто? – не поняла я.

– Ну этот, лысеющий, – пояснила мне тетя Люся.

Я широко раскрыла рот и уточнила, вместе с милицией или нет. Нет, сказала тетя Люся, со своими бугаями, с другими, но одетыми точно так же. Вот только у одного на куртке теперь были пуговицы, а у двух предыдущих – «молнии» и кнопки, хотя и цвет, и фактура те же самые. А у второго карман один чуть оторван. У ночных этого не было.

– И куда они направились? – уточнила я.

– К вам, – тетя Люся кивнула в сторону нашей квартиры.

– К нам?!

Тетя Люся не видела, как они выходили из джипа – в тот момент как раз разговаривала с молоденьким оперативником, а когда его выпускала, то из нашей квартиры вышли четверо – лысеющий со своими чудовищами и тот, который привез меня на малиновом джипе (это тетя Люся не пропустила и номер также записала). И лысеющий встретился глазами с тетей Люсей. Ей стало страшно, как никогда раньше.

– Знаешь, Ксения, мне показалось, что это дьявол, принявший человеческий облик. Такой взгляд неприятный… И это еще мягко сказано… У меня мурашки по коже побежали… Я так и застыла на месте. А он со мной поздоровался. Я тоже поздоровалась. А милиционер-то уже ушел. Ну то есть он пошел назад в вашу квартиру, а эти – к лифту. Я не могла милиционеру в спину кричать. И при этом не хотелось. И при его бугаях.

– Но почему вы потом ничего не сказали?! Ведь они же уехали? Или во дворе остались?

Они-то уехали, но тут из квартиры вынесли мою маму… Оперативник ведь не сказал тете Люсе, что на самом деле произошло. Она в догадках терялась – я вроде бы нашлась, а тут милиции сколько набежало. Непонятно. Изначально тетя Люся почему-то решила, что лысеющий – любовник моей мамы, которого она вызвала после того, как узнала, что я не приду ночевать.

– Мамочка-то твоя порядочная женщина была. При тебе никогда не стала бы мужчину в дом приводить.

Тетя Люся знала про отцовские хождения налево – ей, как она сама призналась, приходилось видеть его с другими женщинами (вот ведь какая бабка – и все, что не надо, ей обязательно на глаза попадается), так что она только одобряла появление любовника у моей мамы. Но выдавать ее милиции не хотела (а вдруг с отцом еще помирятся, да и меня раньше времени травмировать не стоит), поэтому и не упомянула лысеющего изначально.

– Вообще-то у твоей мамы был другой мужчина… – медленно произнесла тетя Люся. – Не хотела я тебе говорить, Ксения, но теперь, наверное, уже можно…

– Что?! Кто? Вы его знали?

– Он часто заезжал к вам домой. И когда отец твой был, и без него – когда тот уезжал или отдыхать, или на охоту… Я его часто видела.

И тетя Люся довольно точно описала дядю Леню, компаньона моего отца, взлетевшего на воздух вместе со «Сфинксом».

– Ну что вы! – махнула рукой я и улыбнулась. – Дядя Леня просто приезжал проведать маму. Или нас с ней на пару. Отец его сам просил. Нет, тетя Люся, между ним и мамой ничего не было. Я же его знаю с детства. Он – друг семьи. Они вместе работали с папой.

Я прекрасно помнила, как дядя Леня заглядывал к нам. С мамой он всегда говорил в моем присутствии. Да, целовал в щечку, но он точно так же делал и при отце. Ну, может, в отсутствие папы он уделял мне больше внимания, чем обычно. Я любила сидеть у дяди Лени на коленях, разговаривать с ним, потому что он всегда обращался ко мне, как ко взрослой, и я интуитивно чувствовала, что смогу на него положиться в трудную минуту. Могла. Ведь дяди Лени больше нет…

Тетя Люся внимательно выслушала мои объяснения, покачала головой, признала, что «ну, может быть, ты, Ксения, и права», и вернулась к своему рассказу о дне гибели моей мамы.

При виде тела тетя Люся бросилась с вопросами к кому-то из следственной бригады, ее довольно невежливо попросили не соваться. Она обиделась. И стала ждать, когда к ней сами придут.

Пришли. Один из чудовищ. Правда, с милицейским удостоверением.

– Да такого к органам близко не подпустят! И я ведь его ночью в окно видела! Ну один из этих, что того лысеющего сопровождают. А тут представился капитаном. Я запомнила, что в удостоверении написано… Долго ему открывать не хотела, а он удостоверение к глазку совал и говорил, чтобы я прочитала, что там написано. А я все не открывала. Ему надоело, и он к соседям позвонил.

Позвонил фальшивый милиционер как раз к тому соседу, с которым тетя Люся активно ругалась и который в свое время застал ее подслушивающей под нашей дверью. Наверное, она подслушивала и что делается у него, тем более у них общая стена. Сосед, естественно, взял сторону «милиционера» и даже предложил тому помочь взломать тети-Люсину дверь. Она открыла сама, не преминув высказать соседу все, что о нем думает.

«Милиционера» пришлось принимать.

– Ты понимаешь, Ксения, говорил он не так…

– Как «не так»?

– Ну не так, как милиционеры. Я-то уж знаю, ты мне поверь. Те-то, что точно из милиции, совсем по-другому вопросы мне задавали. Более официально, что ли. Ну фразы у них другие. И словечек нет, как у этого. Нет, матом он не ругался, но я пару раз не поняла, что он сказал. Я таких слов не знаю.

Я поинтересовалась, о чем допрашивал ее «милиционер». Как и следовало ожидать – о том, что она видела и чего не видела ночью. Для него она спала и ничего даже не слышала. От этого же парня она и узнала, что взорванный «Сфинкс» принадлежал моему отцу. У тети Люси отвисла челюсть.

А затем тетя Люся заметила, что за ней следят.

– Вам это случайно не показалось? – спросила я как можно мягче.

– Ксения! – сурово посмотрела на меня тетя Люся. – Я знаю, что говорю. Поэтому я и попросила тебя приехать. Я сама бы с радостью посмотрела, как ты устроилась на новом месте, но боюсь привести к тебе этих. Они у дома дежурят. И идут по следу, когда я куда-нибудь выхожу.

В это как-то не очень верилось. Неужели следят, чтобы старуха не пошла в милицию? Так тогда, по-моему, и следить бы не стали. Что им (я еще не знала, кого имею в виду под этим местоимением) какая-то старушка-соседка? Если убили (или довели до самоубийства) мою мать, то с тетей Люсей и подавно не стали бы считаться. У моей-то матери, по крайней мере, был влиятельный муж (они же не развелись), а у соседки-то вообще, можно считать, никого нет…

– Больше никто не приходил? – спросила я.

В квартиру к тете Люсе не приходил и не звонил никто – ни из милиции, ни из чудовищ. Но чудовища за ней следят. За каждым шагом. Вернее, не сами, но из той же компании – тетя Люся была в этом уверена.

– Я боюсь, что меня убьют, Ксения, – шепотом заявила мне тетя Люся. – И я хочу, чтобы кто-то знал, кто убийца. Я позвонила тебе. Потому что и тебя могут убить. Как твою маму. Царствие небесное Анне Петровне! – Тетя Люся перекрестилась. – Ты должна быть очень осторожной. Может, тебе уехать из города?

Тетя Люся подумала и заявила, что даст мне адрес дачи своей дочери. Там, правда, летний домик, но небольшая печка есть – на крайний случай сойдет. Мало ли, вдруг мне придется скрываться? Тетя Люся написала мне на бумажке адрес своим старческим почерком и пояснила, в какой щели под крыльцом спрятан ключ.

– Мало ли что, Ксения. Ты мне ведь как родная, – и тетя Люся пустила слезу. – Я, наверное, тоже туда переберусь. Постараюсь обмануть чертей этих. Но ты знай, и если меня убьют – сообщи в органы номер машины этого лысого дьявола.

Я от разговоров на такие темы шмыгнула носом, тетя Люся меня облобызала, я в очередной раз вспомнила про все несчастья, свалившиеся на мою голову в последнее время, почему-то еще и тетю Вику, и подумала о том, что сейчас творится в больнице – если вообще творится. Внезапно мелькнула мысль о том, что я ведь вчера днем появлялась в морге с Алениной мамой и кто-то мог меня запомнить. У меня перехватило дыхание. А если опять будут допрашивать? Не слишком ли часто я попадаюсь в поле зрения органов?

Но, с другой стороны, кто мог меня запомнить? Тот молодой врач, с которым говорила тетя Вика после того, как мы уже обсудили планы на вечер с Васей и Колей? Навряд ли. Да ведь и была я не в своей обычной норковой шубе, а в мамином пальто. И на голове у меня была древняя вязаная шапочка – Аленина мать сама говорила, что нечего привлекать к себе внимание ее коллег моим обычным внешним видом. Я была без косметики, рта не открывала, да и в морг не один посторонний за день заходит… Будем надеяться, что меня никто не запомнил. Да и кто ожидает, что я вместе с санитарами и хирургом занималась ночью расчленением трупов? Скажи кому из моих знакомых – на смех поднимут. И Саша вчера стер все отпечатки пальцев. Нет, пожалуй, насчет убийства тети Вики и двух санитаров я могу быть спокойна.

Но вот могу ли я быть спокойна насчет Саши? Который убивает не задумываясь? Ведь он же хладнокровно сломал троим людям шейные позвонки. На моих глазах… И к взрыву «Сфинкса» явно имеет какое-то отношение. По крайней мере, он про него знал. В этом я не сомневалась. И уехал вместе с тем лысеющим типом, который приезжал к маме ночью… С кем я связалась? И как мне все-таки получить от него информацию, а самой не пострадать? Кстати, а что Саше надо от меня теперь? Ему просто удобно временно пожить у меня? А во мне его интересует только молодое женское тело? Хотелось бы надеяться на такой вариант, правда, не очень верилось, что он не вынашивает и в отношении меня каких-то коварных планов – хотя бы судя по тому, что я уже знала об этом типе.

Пока я сидела в задумчивости, тетя Люся уставилась в окно.

– Вон она! – прервала она поток моих размышлений. – Ксенечка, взгляни на шалаву!

Я мгновенно поняла, что речь идет о новой пассии отца, и припала к стеклу. Девушка лет двадцати пяти в коротком «песце», ботфортах и с раскрытой головой выскочила из черной «БМВ», щелкнула пультом сигнализации и, поигрывая ключами, направилась в парадное. Тетя Люся награждала ее совсем не лестными эпитетами.

Я сжала кулаки, лицо мое исказилось. Как мне хотелось сейчас выскочить на лестничную площадку, встретить эту стерву у лифта и выдать ей все, что я о ней думаю! Или занять у тети Люси молоток (который, как я предполагаю, она бы с радостью мне предоставила и сама бы вышла с метлой). Сдержалась с большим трудом. Но лицо девицы запомнила. Если вдруг случайно с ней встречусь… Не знаю, что сделаю. За мою мать. За себя. У, гадина!

– Поеду я, тетя Люся, – посмотрела я на бывшую соседку. – А то муж скоро с работы вернется. – Я глянула на часы.

Тетя Люся в своем стиле тут же стала меня про него расспрашивать. Я навешала ей какой-то лапши на уши, а перед уходом спросила:

– Может, вы все-таки позвоните в милицию?

– Так эти тогда точно меня убьют, – вздохнула тетя Люся. – Нет, Ксения, я лучше пережду. Вот тебе рассказала – и мне спокойнее. В случае моей смерти ты будешь знать, кто виноват. Тогда все и расскажешь органам. Обещаешь?

Я обещала.

Перед расставанием мы расцеловались. Такой любви ко мне тетя Люся никогда не проявляла.

Глава 8

Направляясь к своей новой квартире, я внезапно обратила внимание на видавшую виды «БМВ», явно купленную на какой-то немецкой свалке, неотступно следующую за моей «Окой». «БМВ» держалась таким образом, чтобы между нами все время оставались две-три машины, но повторяла все мои маневры. Я не хотела им показывать, что заметила слежку, но решила провериться. Саша подождет. Суп сварен, мясо потушено, тем более у меня есть уважительная причина – за мной прицепился «хвост».

В общем, я припарковала «Оку» у Московского универмага и двинулась по всем отделам, задержавшись подольше в косметике и женском белье. В многочисленных зеркалах, на мое счастье украшающих универмаг, я все время могла наблюдать за скучающим молодым человеком, рассматривавшим что-то неподалеку от меня. Я понимаю, что ему было совсем невесело, но раз уж выбрал такую работу – мучайся, милок. Я купила бюстгальтер с китовым усом, симпатичное мыльце, потом перемерила пол-отдела женского платья, поизучала ковры. В общем, провела в универмаге часа два. Парень мужественно терпел. Затем я решила остановиться еще и у универсама и затовариться на ближайшие дни. Затоварилась. В универсаме меня сопровождал уже другой молодой человек. Я их запомнила, хотя внешность оба имели совершенно обычную. Надеюсь, они не поняли, что я знаю об их существовании. Честно признаться, возможно, я и не обратила бы внимания на старенькую «БМВ», если бы не предупреждение бдительной тети Люси, которую я теперь не считала старой маразматичкой с манией преследования. Бабка еще ого-го.

Болтаться больше было негде, да и не хотелось, откровенно говоря, так что я поехала домой, к своему великому сожалению понимая, что «хвост» мне не сбросить. Может, попросить Сашу обучить меня этому? Ведь в ту злополучную ночь, когда взорвался «Сфинкс», он же кого-то сбросил? Я так и не знала, кто нас тогда преследовал. И, кстати, почему эти двое следят за мной? Надо будет сказать Саше.

В общем, я припарковалась напротив своего нового парадного, заперла машину и поднялась на нужный этаж. Там выглянула из окна на лестнице: «БМВ» в ряду других машин не стояла. Сашин «Гранд Чероки», кстати, тоже, но я не знала, на какой машине он ездит теперь – ведь он же оставил джип в своем дворе?

Я открыла дверь своим ключом. В кухне и комнате горел свет, на вешалке висел пуховик, перед входной дверью стояли Сашины ботинки.

– Саша? – позвала я.

Ответом мне была тишина.

Не раздеваясь, я рванула в кухню – никого. Потом в комнату – с тем же успехом. Я застыла посередине своей единственной комнаты. Где он? Куда он мог уйти без одежды? С ним что-то случилось? И с ним тоже?!

Я медленно и понуро вернулась в прихожую, разделась, прошла в кухню. Я видела, что Саша пообедал: количество борща, мяса и макарон уменьшилось, причем значительно. Самой мне есть уже не хотелось. Хотелось реветь. Я поревела. В основном от жалости к себе. Несмотря на то что я считала Сашу последним негодяем, я успела к нему привязаться. Да, он был мне нужен для ответов на волновавшие меня вопросы (ну почему я их до сих пор не задала?!), но и он также… был нужен мне, как мужчина женщине. Я признавала это. Ведь у меня никого не осталось… В некотором роде я смотрела на него, как на спасительную соломинку.

Затем вспомнила, что собиралась посмотреть «Телеслужбу безопасности»: мало ли что скажут про тетю Вику и санитаров морга? Рванула к телевизору. Включила. Села напротив и тупо уставилась в экран.

Начали с другого сообщения. Сегодня из гранатомета был расстрелян джип «Шевроле Блейзер», принадлежащий Багаеву Петру Петровичу. Номер машины, из которой стреляли, как и обычно в таких случаях, был заляпан грязью. Погибли два телохранителя: один скончался на месте, второй умер в больнице от полученных ран, сам Багаев остался жив, получив ранение в плечо. Показали джип, стоящий на какой-то набережной. Я вылупилась, не поняв в первое мгновение, что приковало меня к экрану. Потом вскочила, рванула к своей сумочке, брошенной в прихожей, вернулась, достала записную книжку, открыла на последней странице.

Ночью к моей матери приезжал джип именно с таким номером, как показали в криминальной хронике. Неплохо было бы еще и лично взглянуть на Багаева, но его светлый лик средствами массовой информации продемонстрирован не был. Правда, больницу, в которую его отвезли, назвали. Я отложила ее в памяти, подумав, не съездить ли мне туда для личного знакомства с Петром Петровичем. Например, после наложения соответствующего грима. Жаль только, белого халата не осталось, но это дело наживное.

Про ночные события в морге больницы «Скорой помощи» ничего не сказали: наверное, покушение на Багаева, оказавшегося очень уважаемым в нашем городе (и в среде своих друзей) человеком, затмило собой такую «мелочь».

А мне пришла в голову мысль позвонить папе, чтобы уточнить, что за тип этот Петр Петрович. Повод великолепный: только что видела его по телевизору и никак не могу вспомнить, где мы пересекались.

Набрала домашний номер, подошла его новая пассия, я с трудом сдержалась, чтобы не нагрубить ей, в особенности когда она поинтересовалась, кто спрашивает Владислава Николаевича. Я представилась.

– Минуточку, – пропела девица и крикнула: – Зая, твоя дочь.

Тоже мне, нашла зайчика, хотелось огрызнуться мне, но я опять с трудом сдержалась.

– Что случилось, Ксения? – с места в карьер взял отец, причем довольно грубым тоном.

Я тоже не стала терять время даром, раз уж меня не особо рады слышать, и прямо спросила, кто такой Багаев.

– Зачем тебе?

– Ты можешь ответить или это какая-то тайна мадридского двора?

– Он тебе звонил?

– Я не уверена, отошел он уже от наркоза или нет, – ответила я.

– От чего?! – рявкнул в трубку отец.

Я поведала родителю про последние городские события, о которых он пока не слышал. В трубке повисло долгое молчание.

Я повторила свой вопрос.

– Мыслит себя бизнесменом, – сообщил отец, – и теперь подает себя так, будто ни разу в жизни финки в руках не держал. А вообще… Хозяин сети ночных клубов. Ну всех тех, что с «ночами» в названии. «Египетские ночи», «Бразильские ночи», «Карибские ночи» и всех остальных. И моих теперь тоже…

– Он и твои клубы к рукам прибрал? – удивилась я, но ответ отца не услышала: поняла, что кто-то пытается вскрыть мою дверь…

– Ксения, что с тобой? – закричал в трубку папа. – Ксения!

Я завопила в ответ, что ко мне кто-то ломится и чтобы папа немедленно приезжал. Это не мог быть Саша: он бы позвонил. Наверное, это те, что следили за мной. Я попыталась сказать про них папе, но он уже бросил трубку, заорав, что выезжает. Сама я после истерики в первый момент вспомнила про Сашину сумку, рванула к шкафу, открыла ее и увидела, что она опустела больше чем наполовину. Не страшно – многое осталось. Я схватила первый попавшийся пистолет и приготовилась отражать нападение.

Специалисты по взлому были менее талантливыми, чем Саша, или имели меньший опыт, так что пока не справились. Я же решила прыгнуть к двери и спросить твердым голосом:

– Что надо?

С другой стороны всякие действия прекратились. Кто-то застыл на месте.

– Убирайтесь, или я сейчас вызову милицию, – сказала я.

С другой стороны послышался топот ног. Я не решилась открыть дверь, чтобы посмотреть, кто это был. Глазок тут отсутствовал. Еще минут пять я постояла у двери с взведенным пистолетом, потом, опустив плечи, вернулась в комнату. Сил не осталось ни на что. Пистолет положила на журнальный столик. Вытерла лоб и решила отправиться в душ. По пути закрыла шкаф с Сашиной сумкой.

Накинув халат после водных процедур, села в кухне, чтобы хорошо подумать. Но долго посидеть не успела: в дверь стали одновременно звонить и барабанить по ней. Я подскочила к потолку, рванула за пистолетом в комнату, но по пути остановилась, поняв, что орет мой отец.

Он приехал в сопровождении двух гоблинов. При виде меня в запахнутом халате замолк, потом заорал, гоблины молчали, я тоже.

– Отпусти их, – кивнула я на сопровождавших, – а сам проходи.

– Подождите в машине, – бросил отец.

Они кивнули и удалились, а отец прошел в комнату. И застыл в дверном проеме при виде пистолета.

– Откуда он у тебя? – прошипел он, поворачиваясь, и схватил меня за грудки. – Куда ты еще влезла?! Ксения, ты успокоишься или нет?! Или тебе в самом деле жить надоело?

Затем он заметил Сашин пуховик, по-моему, не понял, что это именно Сашин, только что мужской, увидел ботинки и снова заорал. Чего только не говорил… Я молчала, теперь желая лишь, чтобы он побыстрее уехал. Зачем я его вызвала? И что с ним все-таки произошло? Или он это из-за клуба? Клубов? Если они перешли к тому самому Петру Петровичу, как отец успел сказать по телефону…

– Пап, у тебя на работе большие неприятности? – мягко спросила я.

В ответ он заорал еще громче, так что я в первое мгновение не поняла, что моим замком снова кто-то занялся.

– Папа! – попыталась я остановить отца, не слышавшего, что ко мне кто-то ломится, но не тут-то было. Он хорошенько тряханул меня.

В этот момент дверь распахнулась, и в прихожую ворвались четверо здоровенных типов в масках, нас с отцом окружили, сграбастали, рты заткнули, потащили в комнату, а там уложили на пол. У них нашлись и наручники, и веревка, которые и были к нам применены. Рты заткнули кляпами, после чего помогли принять сидячее положение, но тоже на полу.

Лежавший на журнальном столике пистолет заинтересовал и молодцев, они его осмотрели, и один незваный гость сунул себе в карман.

Лиц нападавших я не видела, только глаза, а их взгляды не предвещали нам с отцом ничего хорошего, причем я отметила для себя, что молодцев совершенно не заинтересовало мое тело, в настоящий момент выставленное на общий обзор (кушак халата развязался).

– Говорить будем добровольно или как? – спросил один из типов, обращаясь к моему отцу.

Папа промычал что-то нечленораздельное. У него изо рта вырвали кляп.

– Вы чьи? – рявкнул отец.

– Не догадываешься? – ухмыльнулся говоривший, а затем повернулся ко мне, вытащил кляп и из моего рта и спросил, почему меня заинтересовал Багаев.

Я ответила то же, что говорила отцу: увидела его в «Телеслужбе безопасности», дядя показался мне знакомым, только я никак не могла вспомнить, где с ним пересекалась, вот и уточнила у папы, который знает лично всех людей, которых в нашем городе убивают на заказ, ну или, по крайней мере, пытаются.

– Ксения, заткнись! – рявкнул папа.

– Вы не могли бы завязать мой халатик? – обратилась я к допрашивавшему нас типу.

– С удовольствием, – сказал он и признался, что предпочитает их развязывать. Правда, просьбу мою выполнил.

Затем господин заметил, что Петру Петровичу Багаеву меня лично видеть не доводилось, хотя о моем существовании он наслышан. Где же тогда его могла видеть я?

– Вполне могло случиться так, что я его видела, а он меня – нет, – вполне резонно заметила я с обворожительной улыбкой. – Или он меня просто не помнит.

– Такую девушку забыть невозможно, – сказал старший. Остальные ухмыльнулись. Я снова одарила всех улыбкой.

Я избрала такую тактику, решив во что бы то ни стало выяснить, зачем приперлись эти четверо и что им от меня (или отца) надо. Если бы нас хотели убить – убили бы сразу. Если бы хотели куда-то увезти, то тоже бы уже вытащили из квартиры или вообще брали бы не здесь. Скорее всего, им нужно просто поговорить. Вот и поговорим. Хоть они, может, объяснят, что происходит вокруг.

Я же временно перестала интересовать молодцев, и они переключили все свое внимание на отца. Из задушевной беседы, состоявшейся после обещания поработать над моим телом в присутствии родителя, я узнала, что молодцы присланы лично Багаевым, который считает, что его заказал мой отец. Папа рьяно уверял их в том, что это мнение ошибочно. Он вообще только от меня узнал, что в Петра Петровича стреляли.

– Тогда почему ты вчера несколько раз звонил Разнатовскому? И сегодня встречался с его ближайшим дружком? – елейным тоном поинтересовался старший.

Папа хотел уйти от прямого ответа, но это у него не очень хорошо получилось, и он получил по ребрам кованым носком ботинка. Папа взвыл.

– И ты, наверное, еще не в курсе, что Разнатовского больше нет с нами? – продолжал старший.

– Как нет? – прошептал папа.

Старший пояснил, что Александр Викторович этот свет покинули, но это – отдельная история и винить в этом нехорошем деянии, пожалуй, следует людей Равиля Байрамгалина, у которого с Сашкой свои счеты имелись. Отец кивнул в задумчивости, явно соглашаясь с говорившим, только поинтересовался, каким образом Сашку отправили на тот свет. Старший его любопытство удовлетворил, сообщив о вчерашнем выносе тела из его квартиры. Я с трудом сдержала смешок: представляю, сколько раз эта история пересказывалась, да и девушка, нас видевшая, воспринимала происходящее не совсем адекватно. Она вообще почему-то увидела четырех мужчин. Или мы с тетей Викой так выглядели? По ее словам, тело Саши было со следами пыток (можно подумать, она все видела). Но это не мои проблемы.

В общем, Сашу считали безвременно погибшим и винили в этом некого Равиля, с которым мне пока не посчастливилось познакомиться. Или я радоваться должна, что мы не знакомы лично?

Но где на самом деле находится Саша в настоящий момент? Не взяли ли его люди этого самого Равиля? Уже в моей квартире? Куда-то же он делся? Причем без зимней одежды и в домашних тапочках. И половины оружия нет. Значит, мне в ближайшее время следует выяснить, кто такой Равиль. И, возможно, выйти на него лично. Спрошу у папы. Он, как я поняла, его знает.

А папа, как я выяснила из вопросов и ответов, звучавших в комнате, не найдя Сашу, позвонил его ближайшему дружку Андрею (по-моему, в ночь нашего знакомства с Разнатовским был Андрей?) и с ним встретился. Отец клятвенно заверял, что с Андреем общался исключительно с целью поиска Саши.

Но теперь Андрей тоже как сквозь землю провалился, пояснили налетчики. А в Багаева стреляли.

– Такие покушения долго готовятся! – рявкнул отец. – Ты что, вчера родился? Во сколько стреляли в Багаева? Я с Андреем в одиннадцать встречался. Во сколько, спрашиваю? – затем отец повернулся ко мне: – Ксения!

– А откуда об этом может знать Ксения? – удивился старший.

– Так я же криминальную хронику смотрела, – как ни в чем не бывало ответила я. – Там о времени не говорили. Но светло еще было. Кстати, а вот вы откуда знаете, что я интересовалась Багаевым?

Старший глянул на меня внимательно, прищурив глаза в прорези маски, а тишину нарушил отец.

– Значит, мой телефон на прослушке, – спросил он, ни к кому не обращаясь. – Когда вы успели? – и глянул на старшего.

Тот только хохотнул.

А затем вернулся к своим вопросам.

Правда, задать все, интересующие его, ему не удалось.

Мою дверь выбили с треском – и в несчастную однокомнатную квартиру ворвался табун гоблинов (не знаю точно, сколько их прибежало, сосчитать была не в состоянии, молилась только, чтобы не растоптали), скрутили четверых, сорвав с них маски (старший оказался очень даже ничего), немного покрушили мою новую мебель, налетчиков подхватили, куда-то повели, а двое тех, что приехали с отцом, с нами остались, наручники открыли какими-то проволочками, веревки разрезали, потом занялись вставлением выбитых замков, отец, быстро пришедший в себя, засел за телефон, а я снова отправилась в душ. Страшно хотелось смыть с себя несуществующую грязь.

Для меня развитие событий было слишком бурным.

Когда вышла из душа, папа уже пил кофе на кухне. Позвал меня. Я составила ему компанию.

Мы некоторое время молчали, потом отец очень внимательно на меня посмотрел и заявил, что уже неоднократно просил меня не совать нос, куда не следует. Я же никак не могу умерить свое любопытство.

– Чего ты добиваешься, Ксения?! Скажи мне: чего? Куда ты лезешь? Успокойся! Зачем тебе понадобился Багаев?!

Я ответила, что не исключаю, что он убил мою мать.

Челюсть у отца поползла вниз, но он быстро вернул ее на место и заорал, что у меня съехала крыша, я же прекрасно знаю, что мама отравилась. Потом усилием воли отец взял себя в руки и заворковал, что я, наверное, очень устала в последнее время, нервишки у меня немного расшатались (а у тебя, папа? – хотелось спросить мне. Отца-то, честно признаться, было немножко жаль), да это и неудивительно: столько переживаний на бедную головку маленькой девочки.

– Ксения, может, тебе отдохнуть съездить, а? В Таиланд? На Карибы куда-нибудь? Или на лыжах покататься? Скажи, куда бы хотелось? Тебе надо отдохнуть.

– Я подумаю, – сказала я, чтобы притупить бдительность отца. Уезжать из города в ближайшее время я не собиралась. И он даже не уточнил, почему у меня возникла мысль относительно убийства матери! Неужели он совсем ее не любил?!

А отец уже строил наполеоновские планы, выдавая мне достоинства и недостатки всяких курортов. Я кивала. Потом прервала лившийся из родителя поток, попросив денег на новую мебель – для замены той, что сломали его гоблины. Папа незамедлительно вынул бумажник, отсчитал две тысячи баксов и положил на кухонный стол. Он хочет меня купить? Готов заплатить за то, чтобы я не узнала правды? О взрыве клуба и гибели мамы?

– Значит, договорились, Ксения? Ты мне завтра скажешь, куда хочешь поехать?

Я кивнула.

Внезапно прозвучал телефонный звонок. Я резко дернулась. Кто может мне сюда звонить? Или это Саша?

Я рванула в комнату к аппарату.

Звонила женщина, спрашивала Владислава Николаевича. По голосу я узнала его новую пассию, не посчитавшую нужным представляться.

Я протянула трубку отцу, последовавшему за мной в комнату.

– Да, Ира. Да, сейчас выезжаю. Кстати, к нам сегодня днем никто не приходил? Ты уезжала? Что ты заметила? Красная «Ока»? Понял.

Отец повесил трубку и посмотрел на меня.

– Ты была сегодня у нас дома? – спросил он.

– Нет, – ответила я.

– Но Ира говорит, что видела у нашего подъезда твою «Оку»!

– Из этого не следует, что я заходила домой, – заметила я. – И, кстати, нормальная женщина всегда знает, был ли у нее кто-нибудь в ее отсутствие или нет, – не могла не съехидничать я.

– Тогда что ты там делала? – заорал отец.

– А твое какое дело? – рявкнула я.

Мы еще немного поорали друг на друга. Я сдерживаться больше не могла: нужно было на ком-то сорваться, отец для этой цели подходил прекрасно. Повод-то, конечно, был ерундовый, но все равно повод.

В дверь комнаты заглянул один из гоблинов, чтобы сообщить, что дверь поставлена на место, а замки врезаны, но отец так на него рявкнул, что гоблин посчитал нужным побыстрее удалиться. Отец крикнул ему вдогонку, чтобы они подождали его в машине. Я услышала, как хлопнула входная дверь.

А отец схватил меня за грудки и стал трясти со всей силы. И орать. И называть всякими именами…

А я была в таком состоянии, что мне было уже все равно… Хотелось только, чтобы он ушел поскорее и оставил меня в покое. И больше никогда в жизни его не видеть. Неужели он мог так сильно измениться за какой-то месяц? Ведь это же совсем другой человек.

– Ты убийца! – рявкнула я на него. – Убийца моей матери! И моих подруг! Ты, ты убил всех, кто был тогда в «Сфинксе»!

Отец со всей силы заехал мне по физиономии. Я отлетела на другой конец комнаты и приземлилась на пятую точку.

А затем произошло невероятное…

Прозвучал хлопок. Отец вскрикнул и стал оседать на пол, держась за левое плечо. Из-под правой ладони, сжимавшей рану, струилась кровь.

Затем откуда-то сверху (я вначале не поняла, откуда именно) появился Саша… Словно с потолка спрыгнул… Я пребывала в полуобморочном состоянии, что неудивительно: катающийся по полу воющий отец с простреленным плечом, стоящий над ним Саша с пистолетом… Они что-то орут друг на друга…

По-моему, я на несколько минут потеряла сознание, потому что следующая картинка, возникшая у меня перед глазами, была уже другой: Саша занимался раной, причем работал ловко и умело. Чувствовался опыт.

– Очухалась? – Он бросил на меня взгляд. – Коньячку выпей. Вон там в баре. Я сегодня купил. И бате своему налей. Да и мне не помешает. Давай, Ксения, поднимайся.

Отец что-то прохрипел, меча на меня взгляды-молнии, но так и не смог выдать ни одного членораздельного звука. У него что, гортань повреждена? Или охрип от крика?

Я встала, открыла коньяк, отхлебнула прямо из горлышка. Мужчины последовали моему примеру. Саша уже обработал рану – пуля прошла навылет.

– Ты же его убить мог, – заметила я.

– Я что, стрелять не умею, что ли? – вроде как обиделся он. – Как хотел, так и попал. Специально в левую, кость не задета. А входное и выходное отверстия заживут быстро. Ну относительно, конечно. А батяне твоему только на пользу. Правда, Колобок?

И он пнул отца под бок. Тот взвыл. Но мне его было не жалко.

А милый друг, значит, все это время сидел на антресолях и был вынужден слушать и ждать, подавляя в себе страстное желание использовать свои способности киллера. Бедненький.

Саша тем временем пододвинул отца к телефону и велел позвонить своим гоблинам, чтобы не ждали, потому что он остается ночевать у меня, после чего папа позвонил еще и Ире, которой сообщил, что сегодня ночевать не придет. Она что-то заорала в трубку, но Саша уже нажал на рычаг, а я позлорадствовала.

– Ты же понимаешь, что она уйдет! – рявкнул папа на Сашу.

– Так тебе и надо, – ответила я вместо Разнатовского.

– Да ты…

– Прострелю вторую руку, если посмеешь еще раз оскорбить свою дочь, – с невозмутимым видом заметил Разнатовский и обратился ко мне: – Пойдем на кухню, Ксения. Я еще борща поем. Ты отлично готовишь. А папа тут пока полежит и подумает о смысле жизни.

Мы пошли на кухню. Я тоже проголодалась. Свет в комнате Саша выключил.

Только за кофе я решилась сказать, что почувствовала, не обнаружив Сашу в квартире.

– Испугалась? – хмыкнул он.

– Да ты… Да я когда пришла… И твой пуховик, ботинки… Свет горит…

– Видел я, как ты тут носилась, – признался Саша.

– Да как ты мог?.. Как тебе не стыдно! – Я грохнула кулачком по столу, потом разревелась, вспомнив о выбранной для себя роли слабовольной дуры. Теперь я жутко злилась. Правильно я решила, что нужно его использовать в своих целях. Он, сволочь, меня не защитил от ворвавшихся налетчиков, хотя мог бы – с его-то умением стрелять. Мерзавец. Ну что ж. Будем играть роль, тем более если мне это временами очень даже приятно.

Саша тем временем обнял меня, поцеловал и стал шептать мне в ухо милую ерунду, попутно объясняя, что ему нужно было проверить место укрытия. Он прятался на антресолях, которые у меня оставались пустыми. Антресоли в этой квартире отличались от всех, которые мне доводилось видеть раньше – они открывались в комнату. Придя сегодня гораздо раньше, чем собирался, и не обнаружив меня, Саша занялся обследованием квартиры, затем сгонял к себе в гараж за инструментом (у меня в квартире даже молотка не было), должным образом наладил дверцу, закрывающую антресоли – а именно приделал изнутри задвижку, чтобы там закрываться, также просверлил дырочку в стене, выходящей в прихожую, чтобы видеть, что происходит там, перетащил наверх часть оружия. А когда услышал, что я открываю дверь, сиганул наверх, чтобы проверить, найду я его или нет. Затем стал наблюдать за развитием событий…

– Но почему ты не спас меня, когда ворвались те четверо в масках? – крикнула я. – Ты же их видел! Если ты так хорошо стреляешь, почему ты не застрелил их?

– Ксения, ты думаешь, что говоришь? – серьезно посмотрел на меня Саша. – И что бы мы делали с четырьмя трупами в квартире? Твоей квартире? Куда бы мы их дели? И ведь здесь тоже гнить не оставишь. Убийство – это крайняя мера, девочка. Я всегда стараюсь не доводить до него.

– Но вчера в морге! Ты там…

– Там не было другого выхода. И нас с ними никто не свяжет. А если бы в твоей квартире погибли люди Багаева… Кстати, ты в самом деле не знала, кто он?

Я покачала головой. Сашу, в противоположность моему отцу, очень заинтересовало, почему я решила, что Петр Петрович виновен в смерти моей матери. Я замолчала, как рыба, еще не решив, открывать ему все, что мне известно, или нет. Я думала, Саша молчал. Потом заговорил:

– Скажи мне: чего ты добиваешься? Ты хоть сама для себя это решила?

– Ты взорвал «Сфинкс»? – ответила я вопросом на вопрос.

Саша удивленно вскинул брови:

– Я не занимаюсь подобными делами.

– Чем ты занимаешься? – спросила я.

– Много будешь знать – не доживешь до старости, – заметил Саша. – Не дадут состариться, как теперь говорят.

– Ты – киллер? – спросила я.

У Саши началась истерика. Смеялся он так заразительно, что я тоже изобразила подобие улыбки. Из комнаты что-то прокричал отец, но слов мы не разобрали, потому что двери в комнату и кухню были закрыты. Саша встал, сходил в комнату, что-то гаркнул, потом вернулся, сел на свое место, посмотрел на меня. В его глазах плясали чертенята.

– Нет, Ксения, я не киллер. Нельзя же назвать каждого человека, умеющего стрелять, киллером.

– Но у тебя же столько оружия!

– Нехорошо лазать по чужим сумкам. Разве тебя родители не учили… Ах да, – тут же осекся Саша, – чего можно ждать от такого родителя. – И опять хохотнул.

– Чем ты занимаешься? – упрямо повторила я свой вопрос.

– Много чем, – ответил Саша.

И вернулся ко мне. И к моим целям. Но я упрямая. Раз он мне даже не хочет ничего сказать о роде своей деятельности, то и от меня ничего не дождется.

– Но ты знал, что «Сфинкс» взлетит на воздух? – вернулась я к интересовавшей меня теме.

Саша посмотрел в окно.

– Ксения, ты многого не знаешь… – медленно произнес Саша. – И я не уверен, что тебе нужно это знать.

Я молча ждала продолжения.

– Чтобы отделаться от Равиля Байрамгалина, твой отец вступил в соглашение с Петром Петровичем Багаевым. А теперь, насколько я понимаю, хочет и от него отделаться и прибрать к рукам все эти «ночи». Скорее всего, именно он организовал сегодняшнее покушение. Когда ты включила «Телеслужбу безопасности», я так и подумал. Что это твоего отца рук дело. Видишь: и Багаев точно так же подумал. Не зря же его ребята сегодня сюда приезжали.

– Кстати, а их кто забрал? – уточнила я.

– Парни твоего отца, – пояснил Саша. – Неужели не поняла? Ведь двое остались ждать в машине. Наверное, увидели, как та компания приехала. Ну и прикинули… Решили проверить.

Но меня больше всего интересовал взрыв «Сфинкса», и я попросила Сашу вернуться к нему. Скорее всего, отец не знал, что клуб взорвут именно в ту ночь, сказал Саша, но с его стороны большой глупостью было вообще отправлять меня туда – в любой из дней. Если он, конечно, не хотел от меня избавиться. Саша посмотрел мне в глаза.

– Ты полностью исключаешь такой вариант?

Месяц назад я плюнула бы в глаза любому, кто посмел бы высказать подобную мысль, но теперь задумалась. А что, если отец в самом деле решил начать жизнь сначала? И убрать нас с мамой? Обеих? Я не очень в это верила (до сих пор), но все-таки… Сомнение закралось. И мама кричала отцу: «Ты убил их обоих»… Кого она имела в виду?

– Вспомни ту ночь, – продолжал Саша тихим голосом. – Почему он так орал тогда? У меня дома. По идее, он бы плясать должен был и прыгать до потолка от радости, что дочь осталась жива. Подумай хорошенько, Ксения.

Я подумала. Мне очень не хотелось признавать (даже в глубине души), что Саша, скорее всего, прав… Но почему? Что произошло такого, что заставило отца предпринять подобные шаги? Но, пожалуй, он не хотел моей смерти. Он же спрашивал, зачем меня понесло в «Сфинкс» именно в ту ночь. Может, он со всеми делами забыл, что велел мне самой договариваться с дядей Леней? Мне хотелось оправдать его. Пусть он взорвал клуб из-за каких-то своих дел, которых я не знаю. Но он не хотел взрывать меня! Он не знал, что я буду там. Конечно, он завелся, когда выяснил, что я появлялась в «Сфинксе», подумал, что могло бы стрястись… Но потом он оставил меня у Саши. Саша-то увел меня из клуба не из рыцарского благородства. Он хотел какие-то проценты. А отец решил не платить. Папа понял, что я сама поехала к Саше. Вот и расплатись своим телом, доченька, раз ты хотела отдаться Саше просто так. И тогда в чем я обвиняю папу? Это Саша – негодяй. И пока неизвестный мне Багаев. А с папой нам надо было сразу же сесть и поговорить. Я сама виновата… Но как можно было взрывать заведение с живыми людьми?!

Тем временем Саша усадил меня к себе на колени. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я не сопротивлялась: он был мне еще нужен.

Глава 9

Из кухни мы с Сашей переместились в душ, в комнату по понятным причинам не могли. Меня так и подмывало спросить, надолго ли тут останется мой отец, но я сдерживалась. Саша сам все понимает. Отец нам здесь не нужен. Хотя мне бы задать ему несколько вопросов… Но я это потом сделаю, без Саши.

После того как мы снова попили кофе, Саша заявил, что сейчас отвезет отца в «одно место», а сам вернется только завтра (то есть уже сегодня), скорее всего к вечеру, и попросил не волноваться. И лучше из дома не выходить. Продуктов я накупила, новую мебель закупать не горит, что-то и сам Саша починить сможет. Так что сиди, Ксения, смотри телевизор и не рыпайся.

Я кивнула.

Затем мы с Сашей отправились в комнату, где лежащий на полу отец уже задремал. Саша пнул его ногой в бок, отец взвыл, выматерился, явно хотел заорать на меня, но, поймав на себе Сашин взгляд, предпочел промолчать. А я все-таки задала мучивший меня вопрос:

– Ты знал, что «Сфинкс» взлетит на воздух?

– Это он тебе сказал? – завопил отец, кивая на Сашу. – И ты ему веришь? Он тебя е…т – и ты веришь всему, что он говорит? Все вы, бабы…

– Выбирай выражения, Колобок, – спокойным тоном рекомендовал Саша.

Но отец не мог. И Саше, и мне не хотелось слушать поток мата, льющийся из моего родителя, – и Разнатовский снова врезал ему в бок. До отца наконец дошло, что следует заткнуться.

– Так знал или нет? – повторила я свой вопрос, без боязни встречаясь с горящими гневом глазами родителя.

Он ничего не ответил.

Я подождала с минуту. Папа все молчал, отвернувшись, а мое сердце обливалось кровью… Нет, не оттого, что я, можно сказать, потеряла отца. Оттого, что утратила всех остальных… И виновен в этом тот человек, которого я совсем недавно считала самым близким…

Тогда я тоже решила сделать ему больно. Или хотя бы… Я не знала точно, какую цель преследовала: мне просто хотелось сделать какую-нибудь гадость.

– А ты знаешь, что Багаев убил мою мать? И твою жену? Неважно, любил ты ее или нет. Собирался уходить или нет. Но она погибла из-за твоих дел. В общем, ни за что. Ты – подонок! Я тебя ненавижу!

– Багаев был ее любовником! – заорал отец. На его губах выступила пена. А Саша застыл на месте и очень внимательно нас слушал. – Багаев ухлестывал за ней еще с тех пор, когда тебя на свете не было! Но она выбрала меня! А он все равно не оставил ее в покое!

Я замерла на мгновение. Мысли пролетали в голове на фантастической скорости.

– Но тогда зачем было ее убивать? – спросила я.

– Это ты сказала, Ксения, не я, – заорал отец. – Откуда у тебя эта бредовая мысль? С чего ты взяла, что ее убил Багаев? – Отец перевел взгляд на Сашку. – Это тоже твоя идея? Это ты ей в башку вбил? Это полный бред! Анна – единственная женщина, которую Багаев когда-либо любил. Уж кого-кого, а ее он никогда не стал бы убивать!

– Я вспомнила, где его видела, – сказала я, не слушая отца с Сашей. – Он был на ее похоронах.

– Был, – подтвердил отец. – Только ты тогда ничего не соображала. Или все-таки соображала, раз Багаева запомнила? Он ведь тебе еще соболезнования выражал. Тебе, не мне.

– Тебе-то с чего? – хмыкнула я.

– Ксения! – рявкнул отец.

Но теперь в разговор вступил Саша. Он явно решил докопаться до истины и причины появления у меня высказанной вслух идеи. Саша впился пальцами мне в предплечье – довольно больно – и сказал, что просто так не отстанет. Отец сидел на полу и смотрел на нас снизу вверх.

В данном случае он поддерживал Сашу.

– Ксения, твоя идея с убийством матери – полный бред, – устало повторил отец.

– Но откуда-то она у Ксении появилась, – заметил Саша. – Ведь явно не на пустом месте. Ну?

– Он приезжал к ней ночью, – выдала я только для того, чтобы эти двое от меня отстали.

Саша с отцом вылупились на меня в четыре глаза.

– Откуда ты знаешь? – первым пришел в себя Разнатовский. – Ты же ночевала у меня.

Я молчала.

Но отец догадался:

– Тетя Люся?

– Какая еще тетя Люся? – спросил Саша.

Отец пояснил.

– Ты ведь к ней сегодня ездила? Правильно: ты заходила не домой, а к тете Люсе.

– Но бабка могла ошибиться! – закричал Саша.

– Эта бабка никогда не ошибается, – усмехнулся папа. – Значит, Багаев в самом деле приезжал. И не я довел твою мать до самоубийства, Ксения. Зачем мне лишний грех на душу? И так хватает, – отец снова усмехнулся. – Так что можешь меня не винить. Хватит на меня дуться. Все вопросы – к Петру Петровичу. Спасибо за информацию, Ксения. Как жаль, что я не знал этого раньше. Избежал бы неприятных минут общения с органами. К тете Люсе обязательно зайду. Вот бабка, всегда меня терпеть не могла и тут ничего милиции не сказала.

– Не тронь тетю Люсю! – прошипела я. – Оставь ее в покое!

– А вот не оставлю, – заявил отец.

– Не волнуйся, Ксения, оставит, – подал голос Саша. – Он уезжает со мной. И домой вернется не скоро. Пошли одеваться, Колобок. Подъем!

У меня на глазах отец сжался под Сашиным взглядом, потом посмотрел на меня. Я хотела вначале спросить у Саши, куда он собирается его везти, а потом поняла, что мне уже все равно. Пусть везет, куда хочет. Пусть разбираются между собой. Маму-то уже не вернешь. И людей, погибших в «Сфинксе», тоже. А виновные должны быть наказаны…

Я сама молча направилась к дивану и стала его раздвигать.

– Ксения! – робко позвал отец.

– До свидания, папа, – бросила я через плечо.

Из комнаты я слышала, как мужчины одеваются, потом Саша крикнул, чтобы я закрыла за ними дверь.

Я вышла в прихожую, Саша меня поцеловал, велел никому не открывать, отец не произнес ни слова. Я закрыла дверь на все замки, глотнула еще коньяку из горлышка и завалилась спать. Перед тем как заснуть, обильно полила подушку слезами.

Глава 10

Меня разбудил телефонный звонок. Я протянула руку и сняла трубку.

– Где он? – орала в трубку женщина. – Дай мне его немедленно!

– Вы ошиблись номером, – пробурчала я, положила трубку на рычаг и перевернулась на другой бок.

Но заснуть снова мне не удалось: телефон сразу же зазвонил опять. Я чертыхнулась, села на диване, потрясла головой и взяла трубку.

– Ксения! – послышался тот же голос.

– Ну, – промычала я.

– Ксения, это Ира, – сказали на другом конце провода.

– Какая Ира? – не врубилась я.

– Ну то есть как? – опешили на другом конце. – Э… Жена твоего отца.

Слава богу, еще не сказала, что моя мачеха. Я молчала, ожидая, что последует дальше.

– Где он? – уже без крика спросила Ира.

– А я почем знаю? – ответила я.

– Так он не у тебя?

– Что ему у меня делать?

– Но он же вчера поехал к тебе!

– Был. Потом уехал.

Ира спросила куда. Я ответила, что понятия не имею – что соответствовало действительности.

– Но он отпустил ребят. С машиной. И звонил тогда от тебя…

– И что? – сказала я. – Может, не хотел, чтобы они знали, куда он поехал.

Пока я думала, какую гадость еще сказать Ире, она быстро попрощалась и повесила трубку. Не нравится, что тебя оставили ночевать одну? Так тебе и надо. А если свалишь от папочки, то так ему и надо. В общем, разбирайтесь сами.

Я поняла, что больше не засну, отправилась в душ, потом выпила кофе, съела яичницу, еще выпила кофе и задумалась, чем бы мне заняться. Несмотря на Сашины наставления, целый день сидеть дома не хотелось. Тем более если он придет вечером, то не узнает, выезжала я в первой половине дня или нет.

Пока я думала, снова зазвонил телефон. Это был один из вчерашних гоблинов, постоянно сопровождавших моего отца. Он хотел выяснить, когда папа уехал и куда. Примерное время я назвала, скинув часик, а куда – извольте, вам лучше знать его любовниц. Гоблин на другом конце крякнул, потом попросил с ним связаться, если папа прорежется, и продиктовал номер сотового. Я на всякий случай записала.

Потом у меня мелькнула мысль снова съездить к тому месту, где стоял «Сфинкс», и попытаться найти всезнающего дедка. Я же все равно собиралась с ним поговорить? Вот и поговорю. Ведь это же не опасно? И откуда Саша узнает?

В общем, я собралась и поехала.

По пути долго проверялась, глядя в зеркальце заднего вида. Но за мной никакого «хвоста» не было – или был настолько профессиональный, что я его не заметила. Припарковалась там, где и в предыдущий раз, когда встретила Аленину мать. Вспомнила тетю Вику. Подумала, что у нее ведь съехала крыша после смерти Алены… Может, и лучше, что все так вышло в морге… Хотя что я такое говорю?

Прогулялась до строительной площадки, никого не увидела – ни дедка, ни зевак, ни просто праздно шатающихся граждан с собаками, ни местных бомжей. Обошла ограждение со всех сторон – с тем же результатом. Вернулась на набережную. Посмотрела в ту сторону, в которую удалялся дед. Вон та арка. Та или следующая. Надо идти. И спрашивать на месте. Звонить по квартирам. Ведь дедка же кто-то должен знать?

Я двинулась по набережной. Зашла в арку. Оказалась во дворе-колодце. Дома, его составлявшие, были шестиэтажными, довольно обшарпанными. Если фасады, выходящие на набережную, красили время от времени, то на дворы всем было наплевать. Хотя помойки и убрали, запустив мусоросборочную машину, к которой надо выходить к определенному часу, но те, кто не успел или поленился, оставляют мусор под аркой, из-под которой воняет. Воняло также мочой – людской и кошачьей. На кирпичах разросся грибок. Ни дерева, ни кусточка. И вообще, как мне показалось, во дворе не хватало свежего воздуха. То ли гнилью какой-то пахло, то ли еще чем… Честно говоря, не поняла, только порадовалась, что живу и всегда жила в новостройке.

Я огляделась, считая парадные. Шесть. Многовато для исследования. И как назло – ни тебе скамейки с всезнающими бабульками, ни мамаш с колясками (да кто будет гулять в таком дворе?), ни резвящихся деток. Внезапно у меня за спиной послышались шаги. Я обернулась – в арку входила женщина средних лет с двумя хозяйственными сумками в руках. Ее каблуки стучали по обледенелой дороге. Я подумала вначале, кто же ходит на каблуках по скользкому асфальту, потом повнимательнее пригляделась и поняла, что сапоги старомодные. Мама носила нечто подобное, когда я шла в первый класс или примерно в те годы.

В этих домах явно еще остались коммуналки, и их уже навряд ли скупят «новые русские» – все, кто мог, жильем давно обзавелись, а чтобы привести весь этот двор (и дом) в более или менее пригодный для нормального проживания вид, пришлось бы вложить немало средств. Кому ж охота? Теперь пошла мода на жилье новой, улучшенной планировки в только что построенных домах, часто по индивидуальному проекту.

Похвалив себя за то, что на этот раз сама сообразила (без подсказок тети Вики) облачиться в кожаную куртку, а не в «норку» (в целях конспирации), двинулась к тетке.

– Добрый день! – пропела я.

Тетка хмуро на меня глянула и пробурчала что-то себе под нос. Возраст ее определить точно не представлялось возможным: между тридцатью пятью и пятьюдесятью. Хотя вполне могло оказаться и меньше. Жизнь ее, видно, здорово била…

– Скажите, пожалуйста, вы случайно не знаете, в какой квартире живет дедушка… Я, к сожалению, не знаю, как его зовут…

Тетка ухмыльнулась, не дав мне досказать.

– Ванька Жуков на деревню дедушке?

– Что? – не поняла я.

– Да чему вас только в школе учат? Неужели про Ваньку Жукова не слышала? Вот она – новая система образования. Нас-то учили так учили. Самый последний алкаш у пивного ларька всех русских классиков читал, а у вас теперь – лицеи и гимназии, а толку? Всю систему образования развалили, годами отработанную. Как раньше дети в школу шли? Да единицы читать-писать умели! И всех научили! А теперь им уже подавай наученного ребенка. А школа тогда зачем?

Тетка говорила что-то еще про систему нынешнего образования и ее недостатки по сравнению со старым. Больной вопрос для нее, что ли? Учительница, почему-либо уволенная из школы (хотя вроде бы учителей не хватает и берут кого угодно)? Или ушла сама, потому что на зарплату теперь невозможно жить? И вот теперь высказывает мне все, что наболело? Хотя мне-то до этого какое дело? Я школу закончила. И с образованием, как мне кажется. Про Ваньку Жукова я вспомнила. Мы его проходили, только давно. И мама меня дома заставляла русскую классику читать, хотя мне по большей части хотелось американских женских романов. Но мама романы убирала и подкладывала то, что считала обязательным «для каждого культурного человека».

При воспоминании о маме на глаза стали наворачиваться слезы. Тетка их заметила и приняла на свой счет.

– Да ты не обижайся, девушка, – тут же прекратила она свою речь о школьном образовании, – ты тут ни при чем. Говори, кого ищешь. Я тут с рождения живу. И помру. На очереди стоим уже тридцать лет. Так и умрем в очереди.

Я боялась, что теперь она станет говорить о жилищных проблемах, бездельниках из ЖЭКа (или как там его теперь?), но тетка уже вникала в мои проблемы.

Я пустила слезу (что было нетрудно), сообщила, что несколько моих знакомых погибли во время взрыва, тетка тут же посокрушалась, правда, заявив, что пристанища «новых русских» вообще-то надо взрывать, но без людей – в особенности тех, кто там работает по найму.

– Вон из двенадцатой квартиры Люба там полы мыла, – сообщила словоохотливая тетка. – Теперь без работы сидит. Правда, говорят, что скоро опять отстроят. Только хозяин будет новый. Но, может, возьмет? Люба-то ведь на многое не претендует. Она уже на стройплощадку ходила, предлагала. Сказали: позовут, когда мусор надо выносить будет. А Любу очень устраивало, что только рано утром надо приходить, ну как они закроются. Люди уже встают, а они только закрываются. Вот ведь жизнь у кого-то, а? Люба и мыла там, пока у нее муж на работу не ходил. Потом назад. У нее ведь двое ребятишек. Один в школу сам дойдет, а маленький дома. И в садик его не отдашь – все время болеет. Куда ж ей еще на работу идти?

Я напомнила про дедушку.

– Ах, да, дедушка твой. А он что-то видел?

Я пожала плечами.

– Ты знаешь, девонька, он вообще-то не в себе… Ну как тебе сказать… Ты с ним когда разговаривала?

– На следующий день после взрыва. Мы со знакомым на место приехали. Ну, когда по телевизору услышали…

– Девонька, я тебе вот что скажу… Если чего узнать хочешь, ну там был точно кто-то, не был, сходи к Любаше. Ты ей заплатить можешь? – Тетка окинула меня внимательным взором. – Ну, раз твои знакомые ходили в «Сфинкс»… Сама там бывала?

Я кивнула.

– А сейчас у тебя как дела? – Тетка все еще оглядывала мой внешний вид: наверное, ей доводилось видеть леди, что выпархивали из дорогих иномарок перед входом ночного клуба, и я в данный момент как-то не очень на них походила: обычная кожанка, черные джинсы, вязаная шапочка, отсутствие косметики. Я смотрелась на свои девятнадцать лет.

– Любимого убили, – всхлипнула я, решив, что это – ложь во спасение. – Пока жив был, водил. А теперь… Живу одна. Мама умерла. – И я опять всхлипнула. – А там девчонки были. Я даже звонить им домой боюсь. Не знаю, кому можно, кому нет. И вообще хотела знать, спасся кто-то или нет. Я в милицию ходила, но мне там ничего не сказали, только вопросами замучили. А где спросить, как не у окрестных жителей?

– Кто-то спасся, – сказала мне тетка. – Это точно. Кто – не знаю. Но у нас такие разговоры ходили. Мы же несколько дней только про это и говорили. Жаль, что ты сразу не пришла. Тогда бы проще было. Пока свежо в памяти.

Я неопределенно пожала плечами и попросила тетку проводить меня к Любе. Перед этим поинтересовалась, сколько ей надо заплатить. Тетка задумалась. Потом спросила, сколько я могу.

– Тысячи хватит? – уточнила я.

– Ей в этом «Сфинксе» три тысячи рублей платили, – сообщила тетка. – За то, что она там каждое утро горбатилась. А за один разговор тысячу? Да она тебе все что хочешь расскажет.

* * *

Люба оказалась женщиной лет тридцати с усталым лицом и грубыми руками. Тетка (Светлана Николаевна) сказала, что я хотела бы с ней о чем-то поговорить. Не забесплатно. После чего Светлана Николаевна удалилась.

Я прошла в комнату, где все пахло нищетой. Квартира оказалась трехкомнатной, но коммунальной: две занимали Люба с мужем и детьми, одну – какая-то бабка, с которой Люба постоянно ругалась. В Любиных комнатах висела застиранная одежда – бабка не давала протянуть веревки в коридоре и в ванной, тут же вызывала участкового, ходила даже жаловаться в районную администрацию. В общем, бабке было нечего делать, и она нашла себе развлечение, да и нервы у нее были покрепче, чем расшатанные Любины, у которой не было ни сил, ни времени, ни желания лишний раз спорить с воинственной старой каргой. Все это Люба мне выдала на одном дыхании. Я выслушала, кивая. Потом выложила на стол тысячу рублей и сказала, что она получит еще столько же, если скажет мне что-нибудь ценное. Не исключено, что я обращусь к ней еще раз, но при одном условии: о нашем разговоре никто не должен знать.

– Так Светлана Николаевна вас уже видела.

– Скажете, что я интересовалась, кто остался жив. Все.

Я назвалась Леной.

Люба не могла отвести взгляда от купюры и была теперь на все согласна. Сказала только, что сейчас попробует уложить младшего спать (рановато, конечно, но чтобы не мешал разговаривать), удалилась и вскоре вернулась.

– Спрашивайте, что хотите. Часика полтора поспит.

– Кто остался жив?

– Эти, ну бандиты, которые там все время болтались, почти все. Я их потом видела. Но и ихних несколько на воздух взлетело, – добавила Люба.

– В смысле охрана?

– Да нет, – отмахнулась рукой Люба. – Они – такие же наемные работники, как и мы. Жалко ребят-то. Матери тут приходили, плакали. Охрана вся погибла, что в ту ночь дежурила. Хорошо хоть, не усиленная смена была, не то что в пятницу-субботу.

И Люба подробно рассказала мне о как бы второй жизни клуба, закрытой для обычных посетителей. В общем, он состоял из двух зон: для обычных посетителей и для элитных. В первую пускали всех желающих, рекомендации никакие не спрашивали. Во второй обычно сидели молодцы вполне определенной внешности, когда одни, когда с дамами, тоже вполне определенными.

– Бывает, утром прихожу убирать, а там пьяные спят. И девки, и парни. Или трахаются еще. И наблевано. А еда-то какая оставлена! Я вам честно скажу: собирала со столов в мешочек. Зачем такое добро выбрасывать? И ведь если я не соберу, они ведь все равно в мусорные баки выкинут, ну то есть бомжам. А мне детей кормить надо, мужика. Ох, скорее бы новый клуб отстроили! На коленях приползу, просить буду меня взять! Такой работы лишилась! Такой работы!

Вторая зона состояла из четырех отдельных помещений со съемными стенками. Как правило, стены не снимали, только в случае крупных празднеств устраивали общий стол.

Меня, конечно, интересовало, был ли там кто-то в ту злополучную ночь.

Люба кивнула.

Ночью она сквозь сон слышала, как что-то ухнуло, даже вроде бы дом содрогнулся, но не проснулась: она так выматывалась за день, что вскакивать ночью не из-за пожара в собственной квартире не стала бы. Утром проснулась, как обычно, и побежала на работу. Но места работы уже не было… Там трудились спасатели.

Вокруг толкалось много всякого народу в дорогих пальто и с сотовыми телефонами. Все подъезды к набережной были заполнены дорогими иномарками. Люба попыталась найти кого-то из сотрудников клуба.

Но ее заметил один из частых посетителей элитной категории. Люба, к ее великому сожалению, не знала, как его зовут, но он всегда был с ней вежлив и замечал ее, простую уборщицу, в отличие от большинства других, для которых она была пустым местом.

– Что случилось? – спросила Люба.

– Разве не видите? – с грустным видом ответил мужчина. – Вы ничего не слышали ночью?

Люба вспомнила, как что-то ухнуло.

– Я по чистой случайности не оказался там, – Мужчина кивнул в сторону развалин. – По чистой случайности. Попал в аварию, представляете? Вот, сбежал из больницы.

И он притронулся ко лбу. Люба увидела огромный синяк, на который до этого не обратила внимания, да и с фонарями вокруг было туговато (все разбились во время взрыва), лишь отсвет юпитеров, освещавших место работы спасателей, и фары автомобилей.

– Врачи не хотели отпускать. Но я не мог не приехать.

– Там были ваши друзья? – ужаснулась Люба.

– Да, – грустно кивнул мужчина.

– Много человек погибло? – уточнила Люба.

– Моих – семь.

Люба даже прикрыла рот рукой, чтобы не закричать.

– А всего?

Мужчина пожал плечами и сообщил, что по идее погибли все, кто находился внутри. Кто там был, сейчас уточняется. Весь персонал… Любе повезло, что она приходит только утром…

И мужчина стал задавать конкретные вопросы относительно неизвестных личностей, может, появлявшихся в клубе в последнее время, или странных пакетов, которые она могла бы найти. Но Люба отрицательно мотала головой. Не было никаких пакетов. Да ведь она уже в девять утра покидает здание. А взрыв произошел в полночь. Полно времени для того, чтобы подложить взрывчатку. Да и Люба бывала не во всех помещениях – она ведь не единственная уборщица.

Мужчина очень внимательно слушал. Потом задавал еще какие-то вопросы – в основном относительно персонала, который должен был дежурить в эту смену. Люба не очень хорошо знала сотрудников, только охранников, да пару официантов, ну и руководство. Во время их разговора к Любиному собеседнику все время подходили какие-то парни – вполне определенной наружности, что-то уточняли, он отвечал, причем далеко не всегда на русском языке, постоянно звонил сотовый телефон, мужчина давал указания, причем в ста процентах случаев властным голосом. Люба решила, что он – большой начальник.

Мужчина попросил Любу оставить ему ее телефон – на всякий случай. Она так и сделала, хотя и не понимала, зачем может ему понадобиться. А он вручил ей свою визитку, где было что-то написано золотом на черном фоне.

– Я еще обратила внимание, что имя не наше, – призналась Люба. – А раньше как-то даже не предполагала, что он – нерусский. Но и лицом кавказской национальности его не назовешь… Я вообще о нем не задумывалась…

В глазах Любы появилось мечтательное выражение. Бедная женщина с несбывшимися мечтами. Даже самым робким, пожалуй, осуществиться не дано никогда. А моим? – тут же спросила я себя. Да и вообще какие теперь у меня мечты? Все так круто изменилось месяц назад…

– У вас сохранилась та визитка? – спросила я с замиранием сердца.

– Ох, искать надо, – вздохнула Люба. – Ну зачем мне ему звонить? О работе просить? Нужна я ему.

– Если найдете визитку, вторая тысяча – ваша, – сказала я.

Это подвигло Любу к действиям. Двадцать минут поисков увенчались успехом, и она протянула мне черный прямоугольник.

– Телефоны странные какие-то, – воскликнула Люба. – У нас разве на девятку в городе начинаются?

Я не стала объяснять Любе, что в Питере на девятку начинаются сотовые. У некого Исы их было целых два. Никаких других на визитке не значилось. Да и Любу ничто больше не интересовало: она страшно радовалась свалившимся с неба двум тысячам рублей.

– Ой, да, чуть не забыла, – глянула она на меня. – Меня ж потом бухгалтерша наша вызывала. Расчет получить. Я к ней домой ездила.

– И что? – с замиранием сердца спросила я.

– Она рассказала, что не все погибли… Мы с ней ревели долго. Леонида Тарасовича очень жалко. Ну, это второй директор. Вообще мне бухгалтерша сказала, что хозяева разделиться решили. Или даже уже разделились. Два клуба – Колобову, а «Сфинкс» – Леониду Тарасовичу. Я точно не знаю, правда… Но лучше бы уж другой директор погиб. Ну то есть первый. Колобов. Нехорошо, конечно, так о человеке говорить. Но ведь про живого можно? Ну вот. Его в ту ночь не было. Леонид Тарасович был. Он мне очень нравился. Всем нашим нравился. И погиб…

– А кто спасся?

– Татьяна Игоревна сказала, что официант какой-то. И что его сейчас все ищут. То ли он бомбу подложил, то ли знал, кто… Она еще сказала, что милиция арестовала двух каких-то наркоманов и дело закрыла. Милиции бы только закрыть. А может, им за это заплатили? Колобов этот? Зачем ему расследование? Ведь сейчас все покупается и продается. Так? Если у тебя есть деньги – все можно. А если нет…

Люба взяла со стола две купюры и спрятала по разным книгам, стоявшим на полках. Я на всякий случай попросила еще и телефон бухгалтерши. Люба дала.

Я поблагодарила ее и встала.

– Спасибо вам, – в свою очередь, искренне поблагодарила меня Люба. – Приходите еще. Правда, я навряд ли еще чего вспомню. Вроде бы все вам рассказала. – И она вздохнула, добавив, что погибших людей очень жалко, даже «новых русских».

Когда я уже надела куртку, из своей комнаты выскочила бабка-соседка – сухая сморщенная старушка, – бросила на меня и на Любу полный ненависти взгляд и прошмыгнула в кухню. Из второй Любиной комнаты закричал ребенок.

– Проснулся! – поняла Люба. – Вы уж простите: бежать надо. Спасибо вам еще раз. Приходите если что.

Я кивнула, быстро попрощалась и квартиру покинула.

Почти бегом миновав пустой глухой двор, я вышла на набережную, вдохнула воздуха полной грудью. Мне захотелось побыстрее оказаться где-то на окраине города, на просторе, а не в старом центре, с глухими дворами и домами с общими стенами, между которыми даже нет проемов. Я быстрым шагом пошла по направлению к улице, на которой припарковала свою машину. Тут по пути попадались люди, у тротуаров были припаркованы автомобили.

Когда я отъехала от места парковки метров на пятьсот, поняла, что за мной опять прицепился «хвост», только на этот раз на «шестерке». Те или не те в ней сидят ребята, я не знала, да это и не имело значения. «Хвост» имел место. И следовал за мной до самого дома.

Саша пока не вернулся.

Глава 11

Не вернулся он ни вечером, ни ночью. Я даже на всякий случай проверила на антресолях, заодно потренировавшись туда забираться. Укрытие мне понравилось: кто меня тут найдет? Может, бутылку с водой на всякий случай поставить? Я поставила. Как и баночку. Например, чтобы посмешить Сашу.

В квартиру тоже никто больше не ломился.

Если «хвост» багаевский, то зачем я ему? Возможно, Петр Петрович хотел знать, где я теперь живу. Узнал в первый раз. Зачем еще следить? Узнать, чем занимаюсь? Опять же, зачем? Интересуется, как проводит время единственная дочь его любимой женщины? Но тогда зачем он послал своих четырех молодцев сюда? В масках? Зачем они тут допрос учиняли? Надо отдать им должное, насилия в отношении ко мне не применяли, если не считать наручников и веревок. Но не лапали, старший даже халатик завязал. Или Багаев хотел разыскать моего отца? Вдруг тот не появлялся дома, или Петр Петрович предполагал, что не появится в обозримом будущем? Поэтому послал парочку ребят проследить за моей скромной персоной. И тут как раз папочка в гости пожаловал.

Но тогда зачем следили сегодня?

Я все не ложилась спать: ждала Сашу, поглядывая на часы. Ни телевизор смотреть, ни читать не могла. Время от времени посещала кухню, что-то пихала в рот, варила кофе. Но милый не звонил и не возвращался. Может, случилось что-то? А я даже не представляю, как и где его искать. И ведь я так и не разобралась пока с ситуацией, наоборот, добавились новые вопросы. Теперь меня волновал не только и не столько взрыв, но и смерть моей матери. Она, конечно, и раньше не давала мне покоя, но сейчас я ставила перед собой задачу выяснить, убийство это или самоубийство. И почему?!

В половине второго ночи тишину квартиры прорезал телефонный звонок. Хотя я и ждала его, первые несколько секунд глядела на аппарат как завороженная, только потом решилась снять трубку и робко ответить.

– Ксения? – спросил на другом конце провода знакомый мужской голос, только я не сразу сообразила, кто это может быть. Но точно не Саша. И не отец.

– Да… – пробормотала я.

– Спишь?

– Нет.

– Ты одна?

– Да.

– Ксения, ты меня узнаешь?

– Нет…

– А ты попробуй, котенок!

– Дядя Ле… Но… Дядя Леня?! Вы? Дя…

– Я, Ксюха. Я могу к тебе сейчас приехать? Мы можем поговорить?

– Конечно, приезжайте! – закричала я, не в силах сдержать радость. – Что же вы раньше не позвонили?

– Ксения, – серьезно сказал Леонид Тарасович, каким-то чудом спасшийся в ту злополучную ночь, – у меня к тебе очень большая просьба. Такая просьба, какой никогда не было. Никто, слышишь, никто не должен знать, что я остался жив. Обещаешь, что никому не скажешь?

– Обещаю, – сказала я. – Только приезжайте поскорее, дядя Леня! Я так рада, что вы живы!

Теперь мне уже хотелось, чтобы Саша подождал с возвращением. Но если… Придумаю что-нибудь. Я не могла отказать дяде Лене во встрече. Эта радостная новость, казалось, перевешивала теперь все горе, которое мне пришлось пережить в последнее время.

* * *

– Вас кормить? – спросила я после того, как мы с Леонидом Тарасовичем от души расцеловались.

– Покушать я всегда любил, – улыбнулся пухленький дядя Леня. Правда, теперь его щеки не лоснились, как обычно. Он заметно осунулся, хотя физиономия до сих пор напоминала блин.

Я разогрела борщ и с удовольствием смотрела, как он ест.

– Для кого стараешься-то? – хитро посмотрел на меня дядя Леня. – Не поверю, что баба для себя так готовит.

– Для милого, – скромно потупилась я и предупредила дядю Леню, что милый может в любую минуту нагрянуть.

Леонид Тарасович тут же уточнил, знаком ли он с героем моего романа. Я кивнула.

– Ну вы тогда меня сами от него предостерегали…

– От кого? Не помню что-то.

– Ну в тот вечер… когда…

– Тогда Сашка Каратист был, но ведь его ж убили, – заметил дядя Леня.

– Как и вас.

Дядя Леня отложил ложку в сторону и внимательно на меня уставился. Потом попросил рассказать про чудодейственное спасение Каратиста (оказывается, Сашу и так величали), труп которого по городу и окрестностям вот уже несколько дней ищут все друзья, чтобы похоронить как положено. Глядя в глаза дяде Лене честным взором, я ответила, что деталей спасения не знаю, знаю только, что он сейчас живет у меня в этой квартире, а лишних вопросов я не задаю.

– Разумно, – согласился дядя Леня. – За лишние вопросы он ребром ладони может и черепушку пробить.

Леонид Тарасович подумал немного, а потом заявил, что в случае внезапного появления моего милого прятаться от него не будет, они, скорее всего, договорятся, раз уж оба живые покойники. Ему как раз напарник требуется, а коли уж Сашка организовал собственную смерть, то сделал это явно из каких-то хитрых соображений. И почему-то Леониду Тарасовичу кажется, что сейчас они с Каратистом вполне могут оказаться по одну сторону баррикады, по крайней мере, временное соглашение заключить должны.

– Ты только его предупреди, чтобы он меня сразу не убивал, – усмехнулся дядя Леня и попросил добавки. Я налила.

Меня, естественно, интересовало чудодейственное спасение дяди Лени.

К моему великому удивлению, в ту злополучную ночь, когда взорвался «Сфинкс», Сашка на «Гранд Чероки» уходил от дяди-Лениной запасной машины – «шестерки», на которой его никто не чаял увидеть. А «шестерка» всегда стояла на набережной, готовая к использованию, вид имела замызганный, но бегала исправно. Поняв, что меня не переубедить, дядя Леня решил за нами проследить, чтобы точно знать, куда меня повез Разнатовский. С какой целью он меня прихватил, для дяди Лени оставалось загадкой – вариантов могло быть несколько и самый вероятный – взятие меня в заложницы, чтобы что-то потребовать от отца. Тогда бы папа с дяди Лени башку кухонным ножом срезал. Собственноручно. В общем, дядя Леня выскочил на улицу, загрузился в «шестерку» и бросился в погоню. Но Сашка был не только великолепным каратистом и стрелком, он еще и классно умел водить машину и знал город.

Когда вдали что-то ухнуло, дяде Лене не пришло в голову, что взорвался «Сфинкс», только возвращаясь к месту работы после неудачной погони, он почувствовал неладное. Его обгоняли «Скорые», милиция, пожарные. Все неслись в одну сторону. Подъезды к клубу были перекрыты. Леонид Тарасович, словно сторонний водитель, поинтересовался у гаишника, регулировавшего движение, что случилось. Тот и сообщил ему, что произошло…

Леонид Тарасович решение принял мгновенное: надо залечь на дно. И залег. Благо было где. У него имелось много друзей в разных местах. И в окрестных домах тоже – людей дядя Леня любил, помогал всем, кому мог, и ему платили тем же. Он поселился там, где его никто не станет искать – у бедного художника, которого время от времени пускал подработать в клуб. Они иногда вместе пили, найдя друг в друге родственные души. Художник обитал в трехкомнатной жуткой коммуналке в доме, соседнем с тем, в котором мне сегодня довелось побывать. Квартира располагалась на последнем этаже, где постоянно текла крыша.

– Так я тебя и увидел, Ксения. Из окна, – признался дядя Леня. – Не узнал в первый момент. Потом узнал. Ну и поехал за тобой.

– Так это вы были?

– Заметила?

– Не вы первый.

Дядя Леня внимательно на меня посмотрел:

– Это из-за Сашкиных дел за тобой следят?

– Никто не знает, что я живу с Сашкой, – заметила я.

– Все тайное когда-то становится явным, – наставительным тоном изрек Леонид Тарасович, поднимая указательный палец вверх. – Кто-то знает, котенок. И предполагаю, что таких немало… Ты бы поосторожнее.

Потом дядя Леня сказал, что весь сегодняшний день проводил разведмероприятия. Он вообще не знал, что со мной случилось. Он был уверен, что отец отправил меня куда-то из города, а вот сегодня проследил, где я теперь живу.

– Вы про маму знаете?..

Дядя Леня кивнул.

– Про дела твоего отца я многое знаю. Но, к сожалению, не все. Весь этот месяц занимаюсь собственным расследованием. Потому что, если я не узнаю правды, – мне конец. Так тоже, конечно, скорее всего конец, но есть хотя бы шанс, что меня выслушают.

И дядя Леня поинтересовался моими взаимоотношениями с отцом. Я высказалась соответствующим образом и задала прямой вопрос: он отдал приказ взорвать клуб или нет?

– Я не знаю точно, Ксения, – посмотрел мне в глаза дядя Леня. – Возможно. Кстати, они сейчас работают в паре с Сашкой? Или нет?

– Нет, – сказала я. – тут ни о каком сотрудничестве не может быть и речи. – И усмехнулась, вспоминая вчерашнюю ночь.

– Уверена?

Я колебалась. Вспомнила ту злополучную ночь. Они оба знали про готовящийся взрыв. Или все-таки отец не знал? Но стоило ему прогреметь, как отец тут же все понял, что ему хотели этим сказать и кто. Опять же в ту ночь он примчался по первому Сашкиному зову… Тот фактически приказал ему приехать. Какие у них все-таки отношения? Что-то, пожалуй, их связывает. Или когда-то связывало.

Я вопросительно посмотрела на дядю Леню. И он наконец объяснил мне расклад сил.

Петр Петрович Багаев нацелился подмять под себя все ночные увеселительные заведения города. Программа, конечно, была грандиозной и трудноосуществимой, но большую часть он уже сумел прибрать к рукам, создав сильную и конкурентоспособную сеть «ночей», к которым и думал постепенно прибавлять все новые и новые «ночки». Багаев, надо отдать ему должное, человек честный – настолько, насколько это возможно в наше время, в нашей стране и при его виде деятельности. Петр Петрович предложил моему отцу и дяде Лене встретиться, как директорам трех ночных клубов (тоже своего рода мини-сеть), и обрисовал свои условия.

Отец с Леонидом Тарасовичем в последнее время стонали «под гнетом», если можно так выразиться (но смысл в принципе был понятен), некого Равиля Байрамгалина.

– Слышала про такого?

– Упоминали при мне, – кивнула я.

Дядя Леня обещал потом рассказать про Равиля поподробнее, но сейчас не хотел отвлекаться. В общем, Равиль прибирал себе все большую и большую часть их доходов. Как они изначально с ним связались, почему и так далее, мне тоже знать не следовало – вернее, забивать себе этим голову.

Багаев предложил взять на себя решение проблем с Равилем и оставить и дядю Леню, и отца директорами, дав каждому по одному клубу. Они становились лишь работниками Петра Петровича, а никак не владельцами и не совладельцами, хотя по реальным деньгам практически ничего не теряли.

– Но терялась власть, Ксения. Ты – женщина, девушка, возможно, тебе это не очень понятно, – задумчиво сказал дядя Леня. – Терялась собственность. В некотором роде – свобода. Ни я, ни Владислав не хотели становиться наемными работниками. Мы уже привыкли быть хозяевами.

В общем, с одной стороны был Равиль, который тоже ограничивал свободу и власть, правда, его больше интересовали деньги, скорее, даже только деньги, с другой – Багаев.

– А вы без них обойтись не могли? – уточнила я.

Дядя Леня покачал головой и пояснил, что они с отцом недостаточно сильны. Больше обращаться было не к кому.

Дядя Леня считал, что лучше оставить все как есть, самим как можно скорее рассказать Равилю про предложение Багаева, и пусть они сами между собой разбираются. Равиль же все равно узнает про багаевские намерения, если еще не знает о них. Леонид Тарасович считал, что, несмотря на все недостатки Равиля, работать с ним легче, чем с Багаевым. И Равиль не претендует на все, как Петр Петрович.

Мой отец же считал, что скорее договорится с Багаевым. И хотел использовать для этих целей мою мать.

– Ты знаешь, что Петр Петрович…

– Знаю, – кивнула я. – Папочка поведал.

Дядя Леня считал, что отец разработал план, представил его матери и изложил ее роль в нем. Трудно сказать, согласилась она или нет, но несомненно одно: даже просто такое предложение не могло не сыграть своей роли в ее решении покончить с собой. Леонид Тарасович никогда бы не стал подкладывать ни одну из своих жен и любовниц под другого мужика ради достижения каких-то целей.

– Вы считаете, что это было самоубийство?

– А ты?.. – Дядя Леня осекся на полуслове.

Я рассказала все, что слышала от тети Люси.

– Нет, Ксения, я не думаю, что Багаев ее убил. Во-первых, у него вообще… ну нечто типа кодекса в отношении женщин. Он не стал бы убивать ни твою мать, ни мою жену, ничью жену. Во-вторых, он в самом деле приударял за твоей матерью в юности. Было такое. Мне Владислав рассказывал. Хвастался в свое время, что от Багаева увел твою маму. Я не знаю, сохранил ли Петр Петрович к ней какие-то чувства или нет, но юношеская любовь не забывается никогда. Я не могу тебе сказать, зачем он приезжал к ней ночью. Если когда-то лично познакомишься с Петром Петровичем – спроси. Думаю, что ответит. Тебе ответит. Больше никому. Но твоя мама или покончила с собой, или ей в этом помог кто-то еще, но не Багаев. Я в этом не сомневаюсь ни секунды. Поверь.

Петр Петрович в моих глазах получил несколько плюсов, а желание навестить его в больнице окрепло. Может, в самом деле сходить познакомиться?

А дядя Леня тем временем продолжал свой рассказ.

Теперь он считал, что мой отец у него за спиной договорился с Багаевым. На каких условиях – остается только догадываться. Возможно, смог его уломать на директорство во всех клубах, которыми владел до взрыва «Сфинкса». Возможно, Багаев согласился оставить его совладельцем – тут как раз отец мог подключить к работе мать. И Владислава Николаевича Колобова, то бишь моего папочку, Багаев не стал бы обирать до нитки, хотя бы из-за мамы.

Дядя Леня становился лишним. И Равиль становился лишним. И кому-то – скорее всего, моему отцу – пришла идея взорвать один из клубов, чтобы избавиться от ряда людей. Нет человека – нет проблемы. Двумя проблемами были Равиль Байрамгалин и Леонид Тарасович Черевко. И в случае взрыва «Сфинкса» отец вроде как бы и не виноват – ну разве он сам стал бы взрывать собственный клуб? Никогда в жизни. Он остается вне подозрений.

– И он был готов пожертвовать мной? – прошептала я, до сих пор с трудом в это верящая.

– Ксения, тут несколько вариантов, – медленно произнес дядя Леня, накрывая мою ладонь своей рукой.

Вначале дядя Леня предполагал, что мой отец договорился с Сашкой, который меня и увезет. Я присутствовала в вечер взрыва, следовательно, для всех отец – ни ухом, ни рылом. А то, что уехала с мужиком, так это мои проблемы. И мое счастье.

Потом дядя Леня подумал, что Владислав Николаевич мог иметь в запасе какой-то вариант – ну например, вызвать меня срочно домой по телефону. Меня все в клубе знали, тут же позвали бы к аппарату и даже отвезли. Спрашивай потом у покойников, о чем я там по телефону говорила. А всем остальным говорили бы, что у матери случился приступ. Или еще что-то в этом роде.

Или, наоборот, механизм запустили в действие после того, как я уехала сама.

– Но бомба была запрограммирована на полночь! – воскликнула я.

– А ты откуда знаешь? – посмотрел на меня дядя Леня.

Я стала судорожно вспоминать. По идее, я поняла это из слов, которые слышала в «Гранд Чероки», когда Саша переговаривался с Андреем и отвечал на телефонные звонки… Петра. Багаева?

– Бомба могла быть на дистанционном управлении, – тем временем заметил дядя Леня. – И ее взорвали ровно в полночь. Это в газетах, что ли, было про часовой механизм? По ящику сказали? Им какую версию выдвинули, ту и подали. Я точно не знаю, Ксения. Могла быть любая.

Но Сашка был в курсе относительно предстоящего взрыва. Он точно знал, что дольше в клубе задерживаться нельзя. И спас мне жизнь. Чем собирался шантажировать отца. Или взять проценты в качестве платы за мое удивительное спасение. Насколько я поняла, Сашка с Андреем на всякий случай заехали в клуб незадолго до полуночи, чтобы проверить, кто там тусуется. Чтобы не погиб… кто-то ценный, например. Мало ли кто там мог быть? Увидели меня. Но в элитное помещение они точно не ходили… Сидели за стойкой в общем зале.

– И последний вариант, Ксения, – сказал дядя Леня, отводя глаза. – Прости, если обижу тебя. Но я должен это сказать.

– Говорите, – подбодрила я его. – Не обидите. Если какая-то гадость в отношении отца, то и не удивите. Я в последнее время не думаю о нем ничего хорошего.

Дядя Леня все равно колебался несколько секунд, а потом выдал:

– По какой-то причине Владислав мог хотеть твоей смерти. Я не знаю, по какой. Только не заводись. Но такой вариант исключать тоже нельзя…

Если бы Леонид Тарасович высказал эту идею до того злополучного вечера в «Сфинксе», я взорвалась бы от возмущения, но после того, что отец устроил у Саши… Здесь у меня… После всех событий этого месяца… Я не могла предположить причину, по которой он хотел бы моей смерти, хотя и поломала голову, почему отношение отца ко мне изменилось.

– Что это могло быть? – посмотрел на меня дядя Леня.

Я покачала головой.

– Даже намека?

Я опять покачала.

– Тогда не знаю…

– А вы не думаете, что «Сфинкс» решил взорвать Багаев, не ставя в известность моего отца?

– Не думаю.

– Почему?

– Ну на черта ему взрывать клуб, который он хочет прибрать к рукам?

Я пожала плечами.

– Ксения, поверь, я этот месяц не сидел без дела. Ты что думаешь, я просто так в подполье ушел? Кстати, ездил на свою надгробную плиту посмотреть, – Леонид Тарасович улыбнулся. – Хорошая плита. Баба моя средств не пожалела.

– А с какого боку тут Саша? – решила разобраться я. И честно призналась, что так и не знаю, чем он занимается.

Дядя Леня долго смеялся.

Как выяснилось, Саша был личностью довольно занятной (это я уже и так поняла). В настоящее время он имел школу восточных единоборств, где занимались мальчики и девочки от мала до велика, охранное и детективное агентство и, не исключено, какие-то другие структуры подобного профиля.

– Он – киллер? – спросила я.

Дядя Леня задумался на некоторое время, доедая кусок хлеба.

– Говорите, дядя Леня. Вы же уже решились мне столько всего открыть.

Он уныло усмехнулся:

– Киллера через Сашку тоже можно найти. Есть у него и такое агентство. Или банк данных. Или как там это назвать. Этакая фирма по ликвидации предприятий любой формы собственности, а также частных лиц в течение нескольких минут. Качество и отсутствие претензий гарантируются, – дядя Леня усмехнулся. – Ну, в общем, он сведет с нужным человеком. Думаю, что и сам в состоянии любой заказ выполнить. Он многое умеет.

– Он связан с Багаевым?

– Сашка – сам по себе. Одинокий волк. Сотрудничает с тем, с кем ему в данный момент выгодно. У него одного сил играть по-крупному никогда не было. Кстати, может напакостить по-мелкому. И отомстить по-пакостному. Я бы лично не хотел иметь с ним никаких дел. С Багаевым – да, возможно. С Равилем. Но не с Сашкой. Багаев, Равиль – это фигуры, а Сашка – мелкий пакостник. Правда, имеет он со всех своих предприятий-мероприятий ох как немало.

– Зачем ему представлять себя убитым?

Дядя Леня опять задумался на некоторое время, потом хитро на меня глянул.

– А ты у него сама спроси. Когда будет в хорошем расположении духа. – Леонид Тарасович еще помолчал и добавил: – Наверное, хочет поглядеть, что тут начнется. Что-то провернуть. У него ведь явно какие-то дела были запланированы. Это удобно, когда все считают тебя мертвым. По личному опыту говорю.

– Мой отец или Багаев – если это все-таки он – могли поручить Сашке взорвать «Сфинкс»?

– Организовать взрыв, – кивнул дядя Леня. – У Каратиста всякие спецы имеются. Подрывника экстра-класса обеспечил бы. Сам, конечно, не стал бы закладывать взрывчатку. Его никогда ни к какому делу не пришьешь. Кстати, у Сашки твоего всегда была лучшая техника – всех видов. Его разговоры несколько раз пытались записывать – и ни разу запись не получалась. Убить его много раз пытались. Потом Сашенька появлялся со скорбным видом на похоронах пытавшихся, глаза мозолил, чтобы другим стало неповадно. И стало. Сейчас все голову ломают, кто его прихлопнул и куда дел.

Меня интересовало, кто, по мнению дяди Лени, стрелял вчера в Багаева.

– Стрелять мог кто угодно, – сказал дядя Леня. – Заказывал, скорее всего, твой отец.

– Сашке?

– Не думаю… И Сашка обеспечил бы результат, если бы согласился. Фирма гарантирует, так сказать. Но я не думаю, что он согласился бы на Багаева. Сашку с Багаевым связывает… или не связывает… Ксения, я не могу четко выразиться. Сам не знаю. Но считаю, что Сашка не стал бы ничего организовывать против Багаева.

– Он его чем-то держит? Что-то у него на него есть?

– Не знаю. Но им выгодно сотрудничество друг с другом. Они часто друг друга используют, хотя, по-моему, и ненавидят.

– Ну и гадюшник, – покачала головой я. – И как я жила столько времени и ничего этого не знала?

– Тебе крупно повезло. Вернее, везло.

Но мы должны были жить настоящим. И в настоящем меня волновали такие вопросы, которые передо мной не стояли никогда раньше. Я вспомнила встречу с Любой и уточнила, не собирались ли отец с дядей Леней поделить клубы.

– Был разговор, – медленно произнес дядя Леня, а потом резко вскинул голову. По меняющемуся выражению его лица я видела, как он напряженно думает. – А мне как раз полагался «Сфинкс»… Владислав предпочитал «Всадник». Он хотел и «Клеопатру», а мне думал выплатить компенсацию. Я вообще предпочел бы работать в одном клубе, в него бабки вбухивать, усовершенствовать, ну и все такое, а не разрываться между тремя. И я хотел именно «Сфинкс». Ведь, можно сказать, я его создавал, оформлял, а не твой отец. Знаешь, Ксения, мне было очень больно, когда «Сфинкс» взорвался. Лучше бы «Всадник» или «Клеопатра». А тут я словно… потерял своего ребенка… Но до окончательного раздела не дошло.

– И что теперь с клубом? С клубами? – спросила я дядю Леню. – Что лично вы думаете делать?

Во-первых, дядя Леня должен был разобраться, кто же все-таки отдал приказ, все организовал и устроил. Со стопроцентной уверенностью. Собрать доказательства. Выяснить зачем.

– Кому вы собираетесь представлять эти доказательства? В милицию?

– Нет, одному человеку.

– Равилю?

Дядя Леня покачал головой.

– Исе? – спросила я наугад.

Леонид Тарасович дернулся так, словно его ударило током.

– Откуда ты знаешь Ису? – шепотом спросил он. – Ксения…

– Давайте для начала четко определимся, что вы хотите от меня и что намерены дать взамен, – сказала я совсем другим тоном.

– А ты изменилась, Ксения, – вымолвил Леонид Тарасович после секундного молчания. – За месяц ты повзрослела лет на десять.

– Так месяц был соответствующий, – заметила я.

Глава 12

– Ох, Ксения! – вздохнул дядя Леня, качая головой.

Я молча ждала продолжения.

– Итак? – глянула я на него с самым серьезным выражением лица, на которое только была способна.

Дядя Леня решился. Наверное, он впервые посмотрел на меня, как на самом деле взрослую. Месяц назад (и до этого) я была для него ребенком (хотя он и разговаривал со мной, как со взрослой), дочерью компаньона, котенком, как он меня называл, теперь… Слава богу, он смог посмотреть на меня именно так. Ведь большинство знакомых моих родителей так и воспринимали меня маленькой девочкой. И как, интересно, меня теперь воспринимает отец?

– Я хочу вернуть себе клубы, Ксения, – заявил дядя Леня. – Себе, не твоему отцу. И дальше работать с Исой.

– Меня возьмете в компаньоны? Я, кстати, думала устраиваться на работу. Только пока не решила куда. Чего ж не попробовать себя в этом бизнесе?

Я все-таки не могла долго выдерживать серьезный тон.

– Дядя Леня, – сказала я, как ребенок, – вы научите меня, что делать? Я же быстро обучаюсь! Вы мне поможете? А в институт мне путь теперь заказан…

– Но почему? – не понял дядя Леня.

Я пояснила про отношение бывших подруг, сокурсников, преподавателей и всех остальных – родителей погибших девчонок, вообще всех знакомых, считающих меня виноватой в том, что осталась жива.

– М-да, – только и проронил дядя Леня. – Сволочи. Радоваться надо, что хоть ты не взлетела на воздух, а они… Ладно, пусть это будет на их совести.

Дядя Леня помолчал немного, а потом сказал, что меня, конечно, возьмет и обучит, но…

– Владислава Николаевича с нами не будет.

– Я и не хочу, чтобы он с нами работал. Я вообще его не хочу видеть.

– Ты не совсем меня поняла, Ксения…

Я уставилась на дядю Леню. Он крутил в руке чашку с чаем, не решаясь продолжить. Но я поняла все и так: за последнее время стала гораздо понятливее и те вещи, которые месяц назад никогда бы не посетили мою голову, теперь прилетали в нее мгновенно.

– Вы хотели сказать, что его вообще не будет на грешной земле?

Дядя Леня кивнул с хмурым видом и стал пространно говорить на тему Исы, кровной мести, того, что Иса никогда не оставит смерть соратников неотмщенной, ну и так далее и тому подобное. В общем, дядя Леня искал себе оправдание. Я также понимала, что если Леонид Тарасович не сдаст отца, то ему не жить. Скорее всего, не жить и мне. И уж точно не работать под крышей Исы. Тут уж надо выбирать.

– Я все понимаю, дядя Леня, – перебила я лившийся из Леонида Тарасовича поток. – Не надо передо мной оправдываться… Я…

Но больше я сдерживаться не могла и разревелась. Опять было страшно жалко себя. Опять думала о том, что меня все предали, начиная с отца. Он готов был меня продать, продал мою мать, вступил в соглашение с Багаевым, потом хотел убить и его, из-за отца погибло столько людей… И дядю Леню он оставил в клубе на верную смерть…

– Не исключено, что мы дадим ему возможность уехать за границу, – робко сказал Леонид Тарасович.

– Не надо давать ему никаких возможностей, – процедила я, размазывая слезы по щекам. – Не заслуживает он их. Он – предатель!

Дядя Леня заткнулся, я сходила умылась, по пути заглянула в комнату и вынесла из нее бутылку коньяку, уже значительно мною опорожненную.

– Я вообще-то за рулем, – заметил дядя Леня.

– Куда вы поедете? На часы взгляните! Уж найду место вас уложить.

– А твой?

– Объясню. Нечего шляться до утра. Вы мне лучше скажите, какие именно доказательства нужно представить Исе.

Дядя Леня разлил нам с ним коньяк, мы молча выпили, не чокаясь и не поднимая никаких тостов, потом дядя Леня заявил, что этому самому товарищу, то есть господину, нужно точно знать, кто именно отдал приказ на взрыв клуба: Багаев или мой отец. Или оба вместе? Или это личная Сашкина инициатива (что тоже исключать нельзя)? Далее. Договоренность отца с Багаевым (если она была) – одно дело. Но то, что отец знал, что в тот вечер в клубе будет происходить важная встреча с заезжими эмиссарами, и тем не менее пошел на подобное преступление – совсем другое.

– С заезжими эмиссарами? – переспросила я.

Дядя Леня пояснил, что вторая, элитная половина «Сфинкса» (именно «Сфинкса», а не одного из других клубов) использовалась как нечто типа базы Равиля Байрамгалина. Все деловые встречи проходили там, гостей принимали там, сами веселились тоже там. На ту среду был сделан особый заказ – ждали каких-то дорогих гостей из другого города.

– И они прибыли?

Дядя Леня кивнул с хмурым видом.

– И все…

Он опять кивнул.

– Повезло только Исе, – добавил только, а потом пояснил, что именно Иса должен был в тот вечер развлекать дорогих гостей, Равиль планировал для себя нечто другое. Но Иса по пути в клуб попал в аварию (я не стала говорить дяде Лене, что уже слышала об этом – пусть рассказывает, наверное, ему известно больше подробностей, чем уборщице Любе) – и загремел в больницу, час находился без сознания. Авария была случайной, на перекрестке кто-то там в него врезался. Естественно, он не мог ехать на встречу. Водитель погиб на месте. Один из двух телохранителей, остававшийся в сознании, тут же связался с Равилем и объяснил ситуацию. Равиль бросил свои дела и поехал в «Сфинкс». Дядя Леня еще очень удивился, его увидев: его предупреждали, что будет Иса.

В общем, в ту ночь Иса, можно сказать, дважды избежал смерти.

– Дядя Леня, а он сам не мог?..

– Нет, исключено, – сказал Леонид Тарасович. – Убивать своих? Никогда. Ему и так в последнее время несладко пришлось. Это я по своим каналам выяснял. Но авария в самом деле была случайностью – доказано. Не только нашими правоохранительными органами. И Исе же теперь отдуваться и перед родственниками гостей, и перед своими людьми здесь. И он отдувается. Правда, Иса – молодец… Выбрал правильную линию. Очень жесткую. Силу всегда хорошо понимают. Он мгновенно взял руководство на себя. Поклялся отомстить и действует уже в этом направлении. И еще одну хитрую вещь придумал…

Все в городе были уверены, что Равиль остался жив. Дядя Леня поразился, узнав об этом: он-то его точно видел в клубе. Но про то, что на встречу вместо Исы едет главный, знали всего несколько человек. Все, кто сопровождал Равиля, мертвы. Тот телохранитель Исы, что звонил Равилю, попал еще в одну аварию – со смертельным исходом. Так что в настоящее время Иса управляет как бы от имени Равиля… Который вроде бы временно не хочет появляться на людях в связи с тем, что на него готовятся несколько покушений. А он из подполья руководит действиями своих людей, обязанных отомстить за смерть товарищей и гостей. Чем они сейчас активно и занимаются.

– А Багаев не мог желать взорвать Равиля? – уточнила я.

– Вполне. Но он не мог знать, что Равиль в ту ночь появится в клубе. Если только бомба, конечно, была не радиоуправляемая. Тогда после поступления определенной информации… Или после появления Равиля в клуб приехал твой милый друг Сашенька и все сделал, как требовалось. И тебя заодно спас. Такой расклад тоже вполне возможен. Вот это-то и надо выяснить. Иса дорого заплатит за точную информацию. Зачем взорвали, кого именно взрывали, кто отдавал приказ. Тогда клубы – мои. Ксения, я месяц этим занимаюсь! Думаешь, так легко дается? В особенности если самому лично в большинство мест нос казать нельзя? Я же, насколько ты помнишь, – покойник.

Меня интересовало, выходил ли Иса на моего отца. По идее, судя по тому, что я услышала, он давно бы должен взять его за определенные части тела…

Дядя Леня хмыкнул и рассказал еще более любопытные вещи. После взрыва мой отец пожелал вступить в соглашение с Исой! Сам к нему прибежал и стал лизать задницу. Но неизвестно – по собственной инициативе или так было задумано изначально совместно с Багаевым. Теперь отец вроде бы желает активно дружить с Исой и просит защитить его от Багаева.

– И что по этому поводу думает Иса?

Дядя Леня усмехнулся и заявил, что, по его мнению, Иса вообще никому не верит, русским в особенности, а моему отцу – тем более, хотя пока его не тронул, только слушает, что тот скажет.

Я задумалась. А не могли ли за мной следить люди, подосланные Исой? В тот раз, когда я впервые заметила слежку? И не могли ли они первыми пытаться вскрыть замок? А потом или увидели подъезжающих к дому людей Багаева (и поэтому бросили попытки с замком, а совсем не от моего обещания вызвать милицию), или получили какой-то приказ по рации.

Леонид Тарасович также считал, что в Багаева могли стрелять и люди Исы. Возможно, просто пугнуть хотели. Кто знает этих восточных граждан… А может, с подачи моего отца Иса так решил. Или они вместе решили – в смысле мой отец и Иса. Кто ж признается?

– Ладно, Ксения, утро вечера мудренее. Давай ложиться.

Я отправилась стелить дяде Лене на диванчике.

Глава 13

Саша не вернулся и на следующее утро, и до тех пор, пока мы с дядей Леней находились в моей квартире. Я начала беспокоиться. А вдруг его убили на самом деле? Ведь такое вполне могло случиться. Куда он повез моего отца? Следил ли кто-то, как он выводил его отсюда? А если тут поблизости находились отцовские гоблины? Ну и прихватили Сашку…

Вскочив с кровати, я развила бурную деятельность. Вытащила телефонный аппарат на кухню, чтобы не будить сладко спящего и похрапывающего дядю Леню, позвонила в свою старую квартиру, нарвалась на Ирку, мы с ней поорали друг на друга, но, несмотря на ее вопли, мне удалось выяснить, что отец так и не появлялся и ей ничего не сообщал. Она, можно сказать, сделала работу, которой я планировала заняться в ближайшее время: обзвонила все места, где мог быть отец, причем не по одному разу, а Ирка, как я догадывалась, лучше меня была осведомлена насчет этих самых мест. Никто не слышал и никто не видел. Это вселяло надежду на доброе здравие Сашки, если, конечно, его не прихватили на пару с моим родителем.

Например, Иса, пока неизвестный мне лично. Или господин Багаев, вернее, его люди. Да и еще, наверное, могли найтись желающие.

Внезапно под моей рукой резко зазвонил телефон. Я схватила трубку. Незнакомый мне мужчина вежливо извинился за беспокойство и попросил Леонида Тарасовича. Я на мгновение застыла на месте от неожиданности, потом заявила, что господин не туда попал.

Господин вежливо пояснил, что он – художник Коля, у которого Леонид Тарасович сейчас проживает. Назвал адрес. Напомнил про мое вчерашнее появление в их дворе. Сообщил, что Леонид Тарасович ему на всякий случай оставил номер.

– Ладно, сейчас позову, – сказала я и пошла в комнату будить все еще спящего дядю Леню, приговорившего на ночь весь коньяк.

Он вскочил как ужаленный и резвенько поскакал к аппарату, сотрясая брюшком, долго слушал, что говорил Коля, потом сказал, что вскоре приедет.

Повесив трубку, повернулся ко мне:

– Какие-то личности сегодня по двору шныряли. Заходили в тот подъезд, что и ты вчера. Любаша не могла никого вызвать?

– Вам виднее, – заметила я. – Вы ее лучше знаете, чем я.

Дядя Леня задумался.

– Если хотите знать мое мнение, – вновь заговорила я, – то за деньги Люба продаст кого угодно. Хотя о вас она очень хорошо отзывалась.

– Она не в курсе, что я сейчас живу в том же дворе. Но вот про тебя могла донести. Что ты задаешь ненужные вопросы.

Но вот только кому? – хотелось спросить мне. Ведь она отдала мне вчера визитку Исы, которая до сих пор лежит у меня в сумочке. Могла по ходу запомнить телефон? Да зачем он ей? Или у нее еще какие-то номера имелись? Да и как она меня охарактеризует, если кто-то и будет спрашивать? Ей я представлялась Леной, на себя в обычном одеянии не очень была похожа…

Я поинтересовалась у Леонида Тарасовича, что он собирается делать. Дядя Леня думал ехать домой (в смысле в квартиру художника), только ломал голову над тем, как бы ему загримироваться.

С этим делом я была готова помочь и имела для этого возможность, благо Саша прихватил много добра из квартиры тети Вики. Дядя Леня долго смеялся, разглядывая коллекцию. Он решил, что все это Сашкино. В общем, в скором времени Леонид Тарасович потерял свой изначальный облик, прихватил пару баночек с собой (я, естественно, сделала ему такой подарок) и обещал звонить. Телефон свой оставил, предупредив, чтобы спрашивала Колю.

Дядя Леня уехал, а я вышла в магазин, подкупила продуктов, сварила щи, сделала котлеты, затем решила вздремнуть, часа два проспала. Сашки все не было. Куда он мог деться? И я ведь даже не знаю его берлог. Или номера, по которому можно было бы его найти. Сотовый-то свой он сейчас не включает или включает, только когда звонит сам. Не может же покойник брать трубку?

Но я знала телефон его квартиры. А вдруг он решил опять вернуться в ряды здравствующих? Позвонила. Трубку снял незнакомый мне мужчина. Я спросила Сашу. Его сейчас нет, ответили мне. Что-нибудь передать? Нет, сказала я, но мне хотелось бы знать, когда он будет. Не представляю, ответили мне и, в свою очередь, поинтересовались, когда я в последний раз виделась с Сашкой. Да он все не звонит и не приезжает, всплакнула я, вот я и решила позвонить, уходила я от конкретного ответа. Я его жду, я его люблю, а он… Стоило мне начать завывания, как от меня постарались побыстрее отделаться. Значит, скорее всего, это те, кто так же, как и я, ищет Сашку. Или его тело.

Но друзья должны знать все его берлоги, так что, будем надеяться, они смогли осмотреть их все. Но, может, есть что-то еще?

Не порыться ли мне в его барахле? Хотя он и вещал, что это нехорошо.

Порылась – безрезультатно.

Опять послонялась по квартире. Затем посмотрела на часы и решила проехаться в больницу, где поправлял здоровье господин Багаев. Ну не сожрет же он меня, в самом-то деле? И у меня есть вполне веский повод: он – последний, кто видел мою маму живой.

Тщательно наложила макияж, облачилась в черные, обтягивающие джинсы, черный пуловерчик в белую крапинку, из-под которого торчал белый воротничок блузки. Волосики подколола. В общем, выглядела аккуратненько и невызывающе. Пай-девочка. Была мысль прихватить что-нибудь из Сашкиного арсенала, но эту идею оставила, предполагая, что Петра Петровича охраняют надежные ребятки, никого не пропускающие без соответствующей проверки, а меня так вообще могут не пропустить, даже голенькой.

Затем мелькнула мысль изучить тети Викины сокровища. Может, из ее богатств что-то сгодится? Как-то не хотелось идти безоружной в логово врага. После осмотра прихваченного Сашкой из ее квартиры появилась шальная мысль, и я занялась переливанием жидкостей, предварительно надев плотные резиновые перчатки, также прихваченные у тети Вики. В результате в пробной бутылочке для духов у меня теперь хранилась серная кислота, которую я и поставила в своей сумочке. Если будут подвергать досмотру – маленькая бутылочка для духов в женской сумочке вполне обоснованна. Надеюсь, нюхать не станут?

Потом занялась осмотром хирургических инструментов. Скальпель взять очень хотелось, но пришлось отложить в сторону. Единственным, что представлялось возможным, был некий крючок – это я его так называю, медицинское название мне неведомо. В общем, металлическое приспособление, с крючками разной формы по обоим концам. Я не знала его истинного предназначения, вообще не знала, будут ли по мне водить металлоискателем и заглядывать в сумочку, но подстраховаться следовало. Я опустила «крючок» в коробочку с гигиеническими тампонами. Скажу глупым мужикам, что я им тампоны вытаскиваю. Или подцепляю, потому что так удобнее. Пойди проверь.

В общем, к бою я была готова. Спустилась вниз, загрузилась в «Оку» и поехала к больнице. «Хвостов» не заметила.

* * *

Молодцы вполне определенной наружности паслись во дворе. Рожи – ни один самый дорогой визажист не исправит. Там же были припаркованы «Мерседес» и «БМВ», из которых двор оглашался звуками музыки, подходящей для молодежной дискотеки, причем такой, где все под кайфом. Но замечаний коллективу охранничков никто из персонала и посетителей больницы явно не делал, чтобы, не дай бог, не оказаться ее постояльцами.

Понимая, что мне нужно хирургическое отделение, я по плану больницы, висевшему в холле напротив главного входа, выяснила, где оно находится, разделась в гардеробе, переобула тапочки и направилась на третий этаж. Пока добиралась, в полной мере насладилась запахами отечественного учреждения здравоохранения: лекарства, хлорка, человеческие испражнения, старая половая тряпка и прочая гадость. При выходе из лифта на третьем этаже встретила симпатичного молодого врача, ухватила за рукав, мило улыбнулась и уточнила, где лежит Петр Петрович Багаев. Врач как-то странно на меня глянул.

– Да мне не он нужен, – пояснила я. – Мой жених его охраняет. Я его уже второй день не вижу.

– А, – кивнул врач и объяснил, как пройти в отсек с платными палатами. По месту дислокации крепких молодцев я определю нужную.

– Ваши там мультфильмы смотрят, – добавил врач.

– Что? – вылупилась на него я.

Врач кивнул и пояснил, что расположившаяся в холле охрана притащила в больницу видеодвойку и крутит там мультяшки вперемешку с боевиками.

Я врача поблагодарила, одарив обворожительной улыбкой, и тронулась дальше, правда, пока еще не решив, что скажу охране.

Но вопрос решился сам собой.

Завернув за нужный мне поворот, показанный врачом, и отметив про себя ослабление неприятных запахов до почти полного их исчезновения (значит, можно за деньги?), я лицом к лицу столкнулась со старшим, который учинял мне допрос в моей собственной квартире.

– Ты? – одновременно спросили мы друг друга.

– Гоблины тебя отпустили? – первой пришла в себя я.

– А ты что тут делаешь? – спросил он.

– Меня зовут Ксения, – представилась я, чтобы уйти от ответа. Не помню, довелось ли познакомиться при нашей первой встрече? Или парень и так знал мое имя?

Его звали Глебом.

Он прижал меня к стеночке (не из мужского интереса, а в рамках своих профессиональных обязанностей), ощупывая тело. У него самого под свитером чувствовался внушительный бугор металлического происхождения.

Глеб свой вопрос повторил. Относительно моих дел я честно ответила, что хотела бы поговорить с Петром Петровичем.

– О чем? – прищурился парень, все еще ощупывая мое тело, теперь, правда, не только из профессиональных обязанностей.

– Пусть это останется между твоим шефом и мною, – ответила я, пытаясь вывернуться из крепких объятий и молясь о появлении кто-то из персонала, чтобы я хотя бы могла попросить о помощи.

– Говори, а то не пропущу.

Я считала, что он и так сделает все возможное, чтобы меня не пустить к Багаеву (только бы вообще отпустил), но я уже решила идти до конца.

– Ну если ты так настаиваешь… Правда, я не уверена, что твой шеф будет рад, что я тебе это открыла…

– Хватит! – рявкнул Глеб, исследуя место чуть пониже моей спины. Не знаю уж, какое оружие он там искал.

– О моей маме, – заявила я, нагло глядя в глаза собеседнику.

– О чем? – промычал он, не веря своим ушам. Его руки даже прекратили свою работу.

Я повторила и попросила доложить обо мне именно таким образом. Глеб начал заводиться, и тут в проеме появился один из его товарищей, по всей вероятности, направившийся на поиски старшего. Охранник опешил при виде нас, прижавшихся друг к другу.

– Э… – кашлянул он. – Извините.

И повернулся, чтобы идти назад.

– Андрюха, стой! – рявкнул Глеб. И руки с моего тела убрал.

В это мгновение к нам присоединилась медсестра (непонятно откуда возникшая) и недовольным властным тоном заявила Глебу, чтобы не забывал, где находится. Глеб стал перед нею извиняться, меча на меня взгляды-молнии. Медсестра сурово его отчитывала, не обращая на меня никакого внимания. Ей было лет сорок, физиономию она имела страшную, тело мощное, а руки сильные и волосатые и молодцев с накачанными мышцами нисколько не боялась, да и вела себя, как хозяйка кабака в дебрях Дикого Запада или строгая воспитательница детского сада с нашкодившими дошколятами. Молодцы не пытались ей возражать, а переминались с ноги на ногу. Послать ее по известному адресу тоже не спешили. Мне хотелось ей поаплодировать, но я сдержалась. Еще было неизвестно, как она может прореагировать на меня.

– Так, нечего тут стоять, – закончила свою гневную речь медсестра. – Давайте на отведенное вам место. Всю больницу вы еще не купили. Прихватизируете – тогда делайте что хотите. А пока – извольте. И телевизор потише сделайте. Больным мешаете.

Затем она повернулась ко мне и сурово оглядела меня с головы до ног.

– Вы к кому пришли, девушка? – поинтересовалась.

– К Петру Петровичу, – промурлыкала я, без тени страха встречаясь взглядом с теткиными внимательными глазами. – Только меня почему-то не пускают. И кричат. И руки распускают.

Глеб хотел открыть рот, но тетка так на него зыркнула, что он предпочел замолчать.

– А вы ему кто? – слегка прищурилась тетка.

– Я лично – никто. Петр Петрович был знаком с моей мамой. Но мама… приехать не может.

Не знаю уж, что подумала тетка, но сказала мне «Пошли!» и первой двинулась по коридору в нужном направлении. Я резвенько затрусила за ней, победно глянув на двух молодцев, пристроившихся рядом. Глеб попытался что-то вякнуть, но тетка его попытку пресекла, заявив, что их компания уже всей больнице надоела. И больных с навещающими пугают. Люди опасаются, что больницу из-за одного пациента взорвать могут. И другие безвинно пострадают. Только и спрашивают у персонала, когда этого охраняемого вылечат. Просят побыстрее. Тогда всем пациентам и их родственникам сразу же спокойнее станет.

Товарищ Глеба попытался вставить, что они должны проверять всех приходящих к патрону. На наличие оружия, добавил Глеб.

– Это он меня облапать хотел, – пискнула я сзади. – И теперь оправдание придумывает.

– Что, я не понимаю, что ли, девушка? – впервые улыбнулась тетка, мне подмигивая. – Все они, кобели, одинаковые. Знаю я эти проверки на оружие. Теперь, значит, так называется? В мои-то годы по-другому говорили…

– Да у нее вы знаете, что может быть? – закричал Глеб, забегая вперед перед теткой и ее перебивая.

– Тебе уже не раз говорили: не ори. Ты лучше взгляни на девушку. Где она могла пистолет спрятать? Вот у тебя сразу видно. А у нее где?

– В сумке, – мгновенно вставил товарищ Глеба.

– На, смотри, – тут же протянула я ему сумку, заметив по ходу, что до этой минуты Глеб сумкой не интересовался, занимаясь исключительно моим телом.

– Чего ты ему даешь? – встряла тетка. – Обойдется. Судят обо всех людях по себе. Отдай сумку девушке! Отдай немедленно!

Тетка так рванула мою сумку, что я забеспокоилась. Но сумка осталась цела. Я тут же повесила ее себе назад на плечо и снова победно посмотрела на молодцев.

Наконец мы вышли в нужный холл, где перед телевизором сидел еще один молодой человек, удивленно вылупившийся на нашу компанию.

Он не нашел ничего другого, как сказать:

– Здрасьте!

Я ему улыбнулась и вежливо поздоровалась, затем вслед за теткой юркнула в палату, за нами последовали Глеб и его товарищ.

Петр Петрович возлежал на довольно широкой кровати и читал газету. Палата оказалась просторной, там, как и в холле, стояла видеодвойка, имелся свой санузел, холодильник, электрочайник, кофеварка. Тумбочка у изголовья была завалена газетами, большой подоконник – экзотическими фруктами, на той, что в ногах кровати, стояла ваза с большим букетом роз.

При нашем появлении Багаев отложил газету в сторону и глянул на честную компанию поверх очков.

– Почему ваши люди зажимают девушек в коридоре? – спросила тетка суровым голосом. – Девушка пришла вас проведать, а ваши охранники под видом досмотра ее тискают? Почему вы их должным образом не воспитываете? Мало того, что шумят в холле, так еще и сексуальными домогательствами занимаются.

– Э… – промычал Петр Петрович, переводя взгляды с охранников на меня, на тетку и обратно, при этом нервно поглаживая лысину довольно внушительных размеров.

Медсестра тем временем выговаривала Петру Петровичу дальше. В общем, ему следовало провести работу со своими сотрудниками, что он и обещал сделать. Мальчики стояли пунцовые. Наконец тетка с чувством исполненного долга удалилась. Перед уходом, правда, показала мне на кнопку вызова над кроватью Петра Петровича, чтобы я, в случае чего, нажала. Она тут же прибежит. И сверкнула глазами на молодцев.

– Брысь! – сказал Багаев Глебу и его напарнику.

– А она? – кивнул Глеб в мою сторону.

– С ней я уж как-нибудь сам разберусь, раз вы не в состоянии, – заметил Петр Петрович и посмотрел на меня. – Садись, Ксения, раз уж приехала. Что тебя привело ко мне? Чувствуй себя, как дома.

– У меня дома цветы живым людям в ноги не ставят, – заметила я, беря стульчик и усаживаясь на него по правую руку Петра Петровича.

Багаев глянул на букет у себя в ногах, и тут до него впервые дошло…

– Глеб! – рявкнул он нечеловеческим голосом.

Глеб, только что палату покинувший, влетел тут же назад в сопровождении обоих товарищей, и они незамедлительно наставили на меня три ствола. Один из товарищей заодно издал воинственный клич, звучавший, как «и-й-йя!», второй рявкнул, чтобы я не двигалась, Глеб просто назвал меня сукой.

– У вас все охранники такие придурки? – с невозмутимым видом поинтересовалась я у Петра Петровича, потерявшего дар речи.

Надо отдать должное Багаеву, он быстро пришел в себя и прошипел:

– Уберите пушки!

После недолгой перепалки с хозяином, за состояние здоровья которого молодцы беспокоились, они все-таки приказ выполнили, а потом еще получили хороший нагоняй за цветы.

– Вот Ксения сразу заметила, – шипел Петр Петрович. – Кто их сюда поставил? Кто додумался? Уволю на хрен!

– Владислав Николаевич, – выдавил из себя Глеб. – Папа Ксении.

Сообщив данную информацию, Глеб победно глянул на меня. Но я сидела невозмутимо, думая, что надо бы выяснить, когда папочка успел тут появиться. О чем и поинтересовалась вслух.

Часа три назад, сообщил Петр Петрович, правда, добавил, что папочка был какой-то потрепанный, что, в общем-то, ему несвойственно.

– Да, какой-то не такой был, – кивнул Глеб, наконец пряча «пушку» под свитер (так он ее хоть и опустил, но не прятал). Его соратники последовали его примеру. – Даже не определить с ходу, что с ним такое произошло.

– Избили? – высказала предположение я, вспоминая Сашу, про которого пока не спрашивала.

Глеб пожал плечами. Петр же Петрович решил, что нам лучше с ним остаться наедине, и в очередной раз попросил своих молодцев выйти и больше никого к нам не пускать, а также не врываться без предупреждения. Подчиненные приказ выполнили без слов и дальнейших возражений, а в мою сторону так вообще больше не смотрели. Правда, перед уходом тумбочку, стоявшую в ногах шефа, передвинули к стене.

– Так что тебя ко мне привело, Ксения? – опять спросил Багаев, когда мы остались одни.

– Давайте лучше закончим с папой, – сказала я. – Что с ним?

Теперь уже Петр Петрович пожал плечами.

– А шут его знает, – заявил в конце концов. – Такое впечатление, словно его трясли на ветру, причем вниз головой. Ну или веником отбутузили. Не могу иначе выразиться. Потрепали хорошо, но он в состоянии самостоятельно передвигаться.

И что такое с ним делал Саша?

И почему отпустил?

Я поинтересовалась, зачем папочку сюда приносило. Багаев стал что-то петь про то, что мой родитель приезжал его проведать и все в таком же духе, я же, прерывая этот поток, прямо спросила:

– Помириться хотел?

– А почему ты думаешь, что мы поругались? – вскинул брови Багаев.

– Вы же его в покушении на себя подозревали? Даже ребят своих во главе с Глебом за ним ко мне прислали. Мебель у меня покрушили.

– Ай-яй-яй! Как нехорошо получилось! – затряс головой Багаев. – В самом деле покрушили?

– Приезжайте как-нибудь в гости. Взглянете.

Багаев тут же пообещал, что даст задание Глебу обеспечить меня новой мебелью. С чего бы такая щедрость? – подумала я, но пока от данного вопроса воздержалась.

– Но Владислав Николаевич тоже нехорошо поступил, – заворковал Багаев. – Ты же, кажется, присутствовала при… встрече наших сотрудников? Она же в твоей квартире происходила? Так, Ксения? И ты же своими глазами должна была видеть, как его люди потом превосходящими силами скрутили моих.

– А потом влились дополнительные силы? Каким образом Глеб оказался сейчас под дверью?

Багаев заговорил про то, что я слишком много всего хочу знать, а я вообще, честно говоря, удивлялась, что он со мной разговаривает, причем на все эти темы. Но Петр Петрович разговаривал и пояснил, что в мою квартиру врывались не полным составом, водитель оставался в джипе, он и увидел прибытие к дому усиленного отряда отцовских гоблинов – ну и, естественно, вызвал подкрепление, которое решило не устраивать дальнейшую бойню в закрытом помещении, а освобождать своих по пути, что и было с успехом осуществлено. Выдал все это Петр Петрович на одном дыхании, я чуть не запуталась, но, приложив усилия, все-таки разобралась.

А теперь папочка приезжал восстанавливать отношения. Багаев с ним и помирился. Вот только гость отказался сообщить, где пребывал все время после инцидента.

– Ты не в курсе, Ксения?

– Понятия не имею. Сама его искала.

Затем Багаев задал мне вопрос про Сашу и про то, не знаю ли я случайно его нынешнего местонахождения. Я ответила, что, к своему великому сожалению, даже не в курсе, жив он или мертв, о чем как раз хотела поинтересоваться у Петра Петровича.

– Он тебе понравился? – со всей серьезностью спросил Багаев – ну словно как заботливый отец, пекущийся о благе единственной дочери.

– Ну, в общем, да, – признала я.

– Парень, конечно, занятный, – с чувством, с толком, с расстановкой заявил Петр Петрович (эту же характеристику дал и дядя Леня). – Но вот я только не уверен, подходит ли он такой девушке, как ты…

Этот старый пердун что, клеится ко мне? – никак не могла понять я. Только лысеющего Багаева мне и не хватало для полного счастья. Я, откровенно говоря, не понимала, что в нем могла найти мама – хотя двадцать лет назад он вполне мог выглядеть по-другому. И, думаю, выглядел. Теперь же мой отец мог дать ему большую фору. Во-первых, у отца вся голова была покрыта волосами, во-вторых, фигура оставалась подтянутой – мой родитель регулярно посещал тренажерный зал с бассейном, да и вообще не склонен к полноте. Багаевская же фигура здорово «поплыла». Он вообще немного напоминал колобок, хотя фамилию Колобов носил мой отец. Отец выглядел моложе своих лет, я не знала точного возраста Багаева, но предполагала, что тот выглядит старше.

А Петр Петрович тем временем распространялся на тему о том, какой бы парень, по его мнению, мне больше подошел. Челюсть моя была готова поползти вниз, я ее с трудом сдерживала, правда, порадовалась, что все-таки не сам он ко мне подбивается, а рекомендует кого-то надежного, типа Глеба, например. Они случайно не родственники? – хотелось спросить мне, но я опять сдержалась. С чего бы это вдруг Петр Петрович стал так беспокоиться о моем благополучии, в особенности если у них в последнее время были серьезные трения с моим отцом? Или он настолько любил мою мать?

Вот с этим как раз и требовалось разобраться, и я перешла к основной причине своего визита в больницу.

Я призналась, что мне мама про Петра Петровича никогда ничего не говорила.

– Ну разве мать стала бы рассказывать такое дочери? – удивленно посмотрел на меня Петр Петрович. – Тем более ты всегда была дружна с отцом. Вот если бы Аня развелась с Владиславом… И вы жили бы вдвоем…

Багаев вздохнул.

– Да, Ксения, я очень любил твою мать… И не терял надежды… До самого последнего дня… Ночи… Ты ведь уже знаешь, что я к ней приезжал?

Я кивнула.

– Если бы я только знал, что она наглотается таблеток… Господи, если бы я только знал!

В голосе Петра Петровича была такая боль, что я больше не сомневалась, что он не мог убить маму. Если он только не обладает природным артистическим даром. Хотя непохоже. В уголках его глаз появились слезы.

– Я и предположить не мог, Ксения! Я решил, что она просто так испереживалась в ту ночь и в предыдущие дни, что не может со мной разговаривать. И хочет побыть одна. «Я так устала!» – говорила Аня. Я решил, что она хочет отдохнуть. Просто отдохнуть. И уехал. Если бы я знал…

– Петр Петрович, а мама что-нибудь говорила? – спросила я робким голосом. – Ну там про меня, про отца… И вообще, почему вы к ней тогда поехали среди ночи?

Мама сама позвонила Петру Петровичу. О взрыве она узнала от отца моей подруги Риты и тут же связалась с Багаевым с просьбой выяснить детали. Мама билась в истерике. «Неужели все погибли? Неужели никому не удалось спастись?!» – кричала она в трубку.

Петр Петрович лично отправился на место. Пока выяснял, кто погиб, мама позвонила опять, сообщила, что я жива, она только что разговаривала со мной и с Владиславом. А потом все равно спросила: все погибли? Точно все?

– У меня создалось такое впечатление, что ее волновал кто-то еще, кроме тебя, Ксения, – вздохнул Багаев.

– Наверное, она просто была в ужасе от того, что клуб взлетел в воздух. Клуб отца! Конечно, она знала многих сотрудников…

Багаев покачал головой, А я вспомнила, что слышала тетя Люся: «Ты убил их обоих», – говорила мама.

– Ты понимаешь, Ксения, – снова открыл рот Багаев. – Я потом внимательно прослушал запись…

«Ах, да, у нас же в старой квартире установлена прослушка!» – вспомнила я. Интересно, а нас давно слушали? И зачем? Багаев хотел быть в курсе всех дел отца?

– Я хотел остаться у вас дома в ту ночь, – грустно рассказывал Петр Петрович. – Но твоя мама не позволила. Она все время плакала. Я утешал ее, как мог.

А потом мама взяла с Петра Петровича слово, что он никогда не сделает мне ничего дурного. Петр Петрович такое слово дал, да и в любом случае он не собирался мне никоим образом вредить. Теперь же та клятва приобрела двойную силу – она оказалась предсмертной. Так что я должна не волноваться, Петр Петрович не то что не сделает мне ничего плохого, наоборот, он готов меня защищать всеми своими силами и средствами.

– Ксения, а что ты собираешься делать в будущем? – спросил он меня. – Учиться дальше пойдешь? Я слышал, у тебя были неприятности в институте? Так, может, в какой другой? Или в Москву? Я помогу. Ты только скажи, что ты хочешь.

– Я хочу ночной клуб, – пошла я ва-банк.

– Что ты хочешь? – вылупился на меня Петр Петрович, по-моему, не совсем веря своим ушам.

– Работать думаю пойти, – как ни в чем не бывало продолжала я. – Например, администратором. Я, конечно, пока еще нигде не работала, но, думаю, научусь. Да и вы немножко поможете. Ведь правда поможете?

Петр Петрович челюсть на место быстро вернул и задумался. Я сидела ни жива ни мертва. А не зарвалась ли я? Не попрут ли меня сейчас отсюда? Месяц назад я бы о подобном даже не заикнулась. Но с другой стороны, а вдруг обломится? В такое, конечно, трудно поверить… И мне ведь еще нужно как-то помочь дяде Лене. Как Багаев может отреагировать на то, что Леонид Тарасович жив? Нужен ли ему Леонид Тарасович? В особенности если Багаев и мой отец скорешились. И как там у отца дела с Исой? Поинтересоваться, что ли, у Багаева? Или лучше этот вопрос с отцом прокачать? Ведь отец все-таки…

Вообще я с кем? Сама с собой, дала я себе ответ. С кем бы я предпочла работать? С дядей Леней. В чьем клубе? По идее, в багаевском, раз уж он так любил мою мать и дал ей предсмертное обещание.

Но пока пороть горячку не будем. Разберемся с ситуацией до конца. Чтобы потом уже спокойно жить и работать.

А Петр Петрович тем временем обещал подумать. Вот «Сфинкс» скоро отстроят вновь. Пойду я администратором в «Сфинкс»? Пойду, сказала я. Вот и отличненько. Да и Петру Петровичу надо восстановить здоровье. Когда он выйдет из больницы, со мной свяжется, тогда мы и обговорим условия нашей будущей совместной работы.

– Хорошо, Ксенечка? – расплылся в улыбке Багаев. – Значит, «Сфинкс»?

– У меня один вопрос, – сказала я. – А как же Иса?

Багаев посмотрел на меня внимательнейшим образом и заметил, что я слишком много знаю для симпатичной молоденькой девушки. Так жизнь заставляет, ответила я. Приходится быть в курсе развития событий, чтобы отдача потом не замучила. За последний месяц произошло больше, чем за всю мою предыдущую жизнь. И вообще о ставках в игре лучше знать перед тем, как в нее вступаешь. Да и я – не та девочка, что месяц назад жила с мамой и папой, училась в институте, мечтала о красивой любви, была ограждена любящими (как мне казалось) родителями от всех проблем, знать не знала о том гадюшнике, что существует совсем рядом, и не предполагала, что мне в самое ближайшее время придется в нем копаться.

– Я решу вопрос с Исой, – твердо сказал Петр Петрович, как отрезал. – Кстати, а почему ты не спросила про Равиля?

– А вы разве не в курсе, что он взлетел на воздух вместе со «Сфинксом»?

Петр Петрович аж закашлялся.

– Ты… ты уверена? Ксе… Ксения? Ты… Откуда ты?..

Я пожала плечами с невозмутимым видом.

– Глеб! – рявкнул Багаев.

Верный соратник тут же нарисовался. «Пушку» на всякий случай держал в руке. Вопросительно глянул на шефа, меня осмотрел, обратив особое внимание на невозмутимо висевшую на спинке стула сумку.

– Ксения говорит, что Равиль взлетел на воздух, – сообщил Багаев.

Глеб крякнул что-то неопределенное, потом заметил, что Иса ведет себя так, словно Равиль жив, хотя его никто в последнее время и не видел. После чего Глеб повернулся ко мне и стал задавать мне вопросы про злополучную ночь в «Сфинксе».

– Любопытно, ты не находишь? – спросил Багаев у соратника, и в дальнейшем какое-то время они беседовали, словно меня в палате и не было. Я не все понимала из их разговора, потому что не полностью представляла расклад сил, но очень внимательно прислушивалась.

В общем, сделала вывод, что к моему отцу веры у них нет никакой, они знают, что он путается с Исой за спиной у Петра Петровича, хотя и с Петром Петровичем заигрывает. Глеб высказал предположение, что мой отец мог вывести Равиля перед взрывом из клуба. Вызвать его под каким-то предлогом. Не смог бы Владик найти такой предлог, заметил Багаев. И не мог он знать, что Равиль приедет вместо Исы. Но Равиля охрана видела, заметил Глеб. И Ксения видела (я так сказала). Глеб все-таки склонялся к мысли, что главарь жив. Багаев – что мертв, у него уже появлялась такая мысль до моего веского слова, потому что уж больно Иса носом землю роет. И ведет себя не совсем так, как раньше. Как хозяин ведет. Почувствовал себя главным. Это заметно. И в Багаева стрелять явно решил Иса. Он – человек горячий, правда, быстро отходит. А тут как раз повод был (я навострила ушки, но про повод, появившийся в последние дни, так и не выяснила) – Иса и отдал приказ. Равиль никогда не стал бы палить среди бела дня, да еще в Петра Петровича. Равиль всегда предпочитал сесть за стол переговоров.

И что это они так откровенничают? – тем временем думала я. Почему при мне ведутся такие разговоры? Да, Петр Петрович меня очень внимательно разглядывал. Предполагаю, что искал черты матери. Они во мне не только есть, меня можно назвать ее копией. На отца я совсем не похожа, хотя я помню, что папа всегда находил во мне свое. Багаев хочет сделать доброе дело ради памяти моей матери? Мне, откровенно говоря, он не казался чудовищем, как соседке тете Люсе. И неприятным не выглядел. Да, некрасивый, непредставительный, серенький какой-то. Но взгляд у него не волчий. Взгляд как взгляд. Иногда грустный, иногда внимательный. Однако мне ни секунды не было страшно в его присутствии. Может, это зависит от его личного отношения ко мне?

После довольно длительного обсуждения ситуации в городе, которое мне порядком поднадоело, Петр Петрович снова повернулся ко мне, спросил, не заскучала ли я, и предложил, чтобы Глеб отвез меня домой. Глеб как-то странно глянул на шефа, потом на меня, но от комментариев воздержался.

– Да я вообще-то на машине, – промямлила я.

– Вот Глеб тебя на машине и проводит. А назад поймает такси.

– Я не влезу в ее машину, – подал голос парень.

Я его поддержала (в данном случае наши интересы совпадали), но Петр Петрович заявил, что Глеб постарается и что это вопрос решенный, велел Глебу проводить меня до квартиры и от меня позвонить. Только этого еще не хватало, подумала я. А если у меня Сашка? Он же Глеба может и девятью граммами свинца встретить. А Глеб ему ответить тем же самым. Ладно, на месте разберемся.

– Ну, поцелуй старика на прощание, – сказал Петр Петрович.

Глеб чуть не поперхнулся, но с большим трудом сохранил невозмутимое выражение лица. Я колебалась минутку, а потом чмокнула Багаева в пахнущую каким-то приятным мужским одеколоном щеку.

– Я рад, что мы наконец познакомились, Ксения, – сказал Багаев. – Я-то тебя и раньше видел… В общем, как договорились, я тебе позвоню, как выйду из больницы.

– Спасибо, – пропищала я. – Поправляйтесь.

Глеб подхватил меня под локоток и вывел из палаты, своим товарищам, дежурившим в холле, заявил, что скоро вернется, и мы тронулись по длинным коридорам к выходу.

– Как тебе удалось так его быстро охмурить? – поинтересовался Глеб, когда мы уже находились вне пределов слышимости его друзей. – Впервые вижу. А я у него уже шесть лет работаю.

Я пожала плечами с невинным выражением лица.

– Ты мне тут Девой Марией не прикидывайся! – внезапно зло прошипел Глеб, сжимая стальные пальцы у меня на предплечье. – Что тебе от него нужно? Кто тебя прислал? Меня-то не обведешь вокруг пальца! Не таких, как ты, видал! Кто тебя прислал, сука?!

– Я сама пришла, – рявкнула я и уже прикидывала, не воспользоваться ли мне прихваченной серной кислотой. Зря ее брала с собой, что ли?

Но Глеб не думал просто так меня отпускать, продолжая допрос. На мое счастье, нам навстречу попались две сестрички, Глеб тут же им заулыбался, я тоже изобразила нечто, напоминающее улыбку, и мы пошли дальше. По-моему, молодец решил оставить допрос до тех безрадостных для меня времен, когда мы останемся одни в машине.

Мы быстро оделись в гардеробе и вышли на улицу. К Глебу тут же подскочил один из парней из дежурившего во дворе «Мерседеса» и отчитался об отсутствии происшествий. Глеб кивнул, сказал, что скоро вернется, и показал на меня.

Он сел за руль «Оки» (влез без проблем), высказавшись непечатно в адрес моей машины.

– Так нечего ехать, если не нравится, – огрызнулась я. – Без тебя обойдусь. Чай, не первый день за рулем.

– Сядь и не рыпайся, – рявкнул Глеб, заводя мотор.

В общем, с места мы тронулись, но в скором времени Глеб припарковался в каком-то старом глухом дворе, повернулся и посмотрел на меня внимательно.

– А теперь выкладывай. Давай, птичка, спой дяде песенку. Если не хочешь, чтобы дядя свернул тебе шейку во цвете лет.

– Что ты от меня хочешь?! – завопила я, правда, в глубине души мне было уже боязно. На чью-либо помощь рассчитывать не приходилось. И кто знает этого типа? И вообще из каких соображений он меня сейчас допрашивает? Личная преданность шефу или какой-то свой корыстный интерес?

– Ты прекрасно знаешь, что мне нужно. У шефа… как бы помягче выразиться? Бес в ребро – вот такая у него болезнь. Слыхала про такую? Твой папаша ею же страдает. Правда, его болезнь делу не мешает. Пока. Шефу тоже не мешала до твоего появления на горизонте. А я с ним все время рядом. И мне до седины в бороду еще несколько далековато. Так что я все вижу.

– Вон у тебя виски уже седые, – заметила я, чтобы хоть как-то сбить Глеба с толку. – Взгляни в зеркальце.

– Не отвлекайся! – рявкнул Глеб и продолжил допрос.

Но что я могла ему сказать? Честно призналась, что отец меня не присылал и что его я вообще больше видеть не хочу. Слезу пустила, рассказывая про смерть матери, про гибель девчонок и про то, как все меня бросили. Правда, как я видела, мои слезы на Глеба не очень действовали.

Мы хорошенько поорали друг на друга, я тоже времени зря не теряла и пыталась вытащить из парня нужную мне информацию. Потом прямо задала вопрос в лоб:

– Кто отдал приказ взорвать «Сфинкс»?

– А тебе не все равно?

– Нет, мне не все равно! – завопила я. И еще раз на бис рассказала про свои несчастья, связанные с этим взрывом.

Глеб долго и внимательно на меня смотрел, потом сказал:

– Твой отец.

Я открыла рот, потом закрыла.

– Но этого не может быть, – прошептала, все еще не веря.

– Это была его идея, – кивнул Глеб, достал сигареты, предложил мне, я покачала головой, а он закурил, от меня отвернувшись и глядя в грязную серую стену старого дома.

– И день он… выбирал? – прошептала я.

– Не знаю, – сказал Глеб. – Вот этого не знаю. Идея его была, он ее шефу представил. Шеф согласился. А дальше…

Глеб пожал плечами. А я опять заревела. Ну почему, почему все так складывается? Почему отец решил пустить меня в расход? Неужели он меня совсем не любит?!

По всей вероятности, Глебу стало меня жалко. Он чуть приспустил стекло, выкинул окурок и обнял меня за плечи. На его груди я разрыдалась еще сильнее. Глеб гладил меня по волосам, я шмыгала носом и рассказывала ему о том, как мне одиноко. О Сашке в этот момент начисто забыла. Вообще-то они были чем-то похожи, вот только Глеб шатен, а Сашка – блондин. Но облик в целом, фигуры, даже одеколон, что я поняла, только прижавшись к груди Глеба. И губы…

Мы слишком увлеклись друг другом.

Придя в чувство, словно из какого-то небытия, я поняла, что машина окружена людьми, направляющими в нас автоматы. Я в ужасе оглянулась. Они стояли и сзади, и с боков… Их было много.

Щедра земля русская на многообразие патологических типов, пронеслась мысль после того, как я бегло осмотрела бандитов. Правда, как я успела заметить, здесь была представлена земля не только русская.

Но откуда они взялись, господи? И Глеб куда смотрел? Дура, тут же сказала я себе, ты прекрасно знаешь, куда он смотрел…

Но Сашка такого бы не допустил, почему-то подумала я. Сашка всегда оставался начеку.

Дверцу с моей стороны дернули с силой и открыли. То же произошло и со стороны Глеба.

– Вылазьте и без глупостей, – прозвучал приказ.

Сумочка на плече, пронеслась мысль. Сумочку не отберут, а там видно будет…

Ничего не оставалось делать, как выйти.

– Пошла! – мне автоматом показали, в какую сторону.

С Глебом поступили менее вежливо.

Не прошло и минуты, как я сидела на заднем сиденье джипа с тонированными стеклами. По обеим сторонам примостились здоровенные лбы. Конечно, никто не посчитал нужным объяснить мне, куда меня везут.

Глава 14

Ехали мы не так чтобы и долго – примерно с полчаса, и городскую черту не покинули, что, откровенно говоря, меня удивило, а с другой стороны, и порадовало. Когда вылезли из джипа, я поняла, что мы стоим во дворе, образованном огромными современными домами. Район озера Долгое? Гражданка? К сожалению, я совсем не знаю север города, потому что всегда жила на юге, да и все подружки обитали поблизости, так что определить, где именно нахожусь, не смогла.

Рядом припарковался второй джип, из которого выволокли Глеба (опять гораздо менее вежливо, чем меня). «Ока», к моему большому удивлению, проехала дальше во двор к длинному ряду гаражей и остановилась перед одним из них. Из нее вылез парень, сидевший за рулем, и пошел открывать дверь гаража. Больше я ничего не видела – меня потащили к металлической двери без каких-либо надписей, расположенной практически у стыка двух домов. Судя по внешнему виду, нижний этаж, в котором она находилась, занимали то ли складские помещения, то ли магазин (эх, взглянуть бы на дом с улицы!), жилое пространство начиналось со второго. Первый подъезд соседнего дома находился через три окна от стыка, квартира первого этажа показалась мне необитаемой: я бросила взгляд на окна и не увидела там занавесок, внутрь заглянуть было невозможно, да и времени не было. Шли мы довольно быстро.

Один из сопровождавших меня парней позвонил в небольшой звоночек, расположенный справа от металлической двери: два долгих, два коротких. Вскоре послышался лязг замков, и дверь распахнулась. Глазка на ней не имелось.

Открыл парень лет тридцати в черном свитере и черных джинсах, кивнул при виде нас, внимательно на меня посмотрел и пропустил всех внутрь. Сзади вели Глеба. Он не сопротивлялся и не кричал. Я-то понятно, а он-то что? Но, как я догадывалась, «пушку» у него отобрали, да и парни имели над нами численное преимущество. Поблизости во дворе не наблюдалось никого, кто мог бы наблюдать за нашим вояжем.

Уже заходя в помещение, я бросила последний взгляд на свободу: в этот момент джипы куда-то отъезжали. В них осталась часть сопровождавших. К нам с Глебом приставили по два охранника.

Открывший дверь парень указывал дорогу. Мы в самом деле оказались на каком-то складе, где отсутствовали окна, стены и пол были бетонными, некрашеными и не облепленными ни плакатами, ни наклейками. Из основного коридора отходило несколько рукавов, длинных или нет – не представляю. Но если это обычная девятиэтажка, на особо протяженные рассчитывать не приходилось – дома-то наши вытянуты в длину, но уж никак не в ширину.

Наконец мы завернули, сделали пару шагов по ответвлению и оказались перед еще одной металлической дверью. Указывавший дорогу ее открыл.

– Проходи, – слегка подтолкнул меня в спину охранник.

– Нет, сюда мужика, – сказал парень.

Меня резко оттянули в сторону (чуть не вывихнув руку), я взвизгнула, мне велели заткнуться, а Глеба пинком отправили в погруженное во тьму помещение, где он с треском во что-то врезался и застонал.

– Ну зачем вы так?! – заорала я.

– Заткнись, а то и ты получишь, – прошипели на меня сзади.

В спину также ткнулось дуло (чего, не знаю), которое я почувствовала сквозь шубу, что послужило очень убедительным аргументом прекратить крики.

– Пистолет уберите, – тоненьким голосочком попросила я, когда указывавший дорогу парень уже запирал дверь, – а то шубу испортите, а она у меня одна.

– Как мы тебе шубу испортим? – хохотнул один из сопровождавших. Другие уставились в удивлении.

– Маслом. Ну вы же оружие смазываете?

После секундного молчания парни разразились диким хохотом. Причины его я не понимала, но вслух попросила посмотреть пистолет, чтобы убедиться, капает с него масло или нет. Желала я, конечно, совсем другого, но парням следовало представляться полной дурой. Тогда будет проще отсюда выбраться, считала я. Охранники же продолжали ржать, словно дикие жеребцы в степи.

Внезапно из длинного коридора прозвучал резкий окрик:

– Что здесь происходит?

В нашем отсеке тут же показался мужчина с восточной внешностью. Парни (на вид славяне) мгновенно заткнулись и сурово посмотрели в мою сторону.

Мужчина к нам приблизился, осмотрел меня так, словно впервые попал в зоопарк и увидел там диковинную зверюшку, о существовании которой раньше даже не догадывался, потом повернулся к охранникам и поинтересовался, в чем дело.

– Да вот… – открыл рот один из тех, что всю дорогу сюда ехали рядом со мной.

– Я попросила не пачкать мне шубу маслом, – встряла я. – Вы же не будете мне новую покупать, если ваши подчиненные мне эту испортят?

Я почему-то не сомневалась, что восточный мужик – начальник над охранниками.

Мужчина опять на меня вылупился, словно вдруг увидел говорящего дикобраза, а его молодцы молчали.

– Или купите? – решила я продолжить интеллектуальный разговор.

Я осмелела: вроде бы меня тут бить никто не собирается, обращались довольно вежливо (в меру, конечно, но кто этих молодцев учил?), я предполагала, что меня привезли сюда поговорить. Ну, может, хотят за меня выкуп какой-то получить. Правда, на это рассчитывать не приходится, о чем придется тут же поставить господ в известность. А что буду говорить – решу по обстановке. Лапшу на уши я в последнее время научилась вешать, причем довольно успешно.

Еще я считала, что должна постараться взять инициативу в свои руки, а какой себя дальше представлять (пай-девочкой или оторвой), покажет ситуация.

– Вы, случайно, не Иса? – спросила я у восточного мужчины, так пока еще не решившего, что сказать, и что-то обдумывающего.

Он резко дернулся, парни, меня сюда доставившие, на меня вылупились.

– Простите, вы говорить умеете? – обратилась я непосредственно к восточному типу, хотя уже слышала его райский голосочек на повышенном тоне. – Вам понятны мои вопросы?

Он смотрел на меня пару секунд, потом дико расхохотался, держась за живот. Охранники последовали его примеру. Я что, попала в лапы к какому-то сумасшедшему? В филиал психбольницы?

– Не понимаю причин столь бурного веселья, – заметила я, тем временем прикидывая, хватит ли моих скромных запасов серной кислоты на шестерых мужиков, и пришла к неутешительному выводу, что у меня ее маловато. Надо подождать, когда меня оставят в сопровождении хотя бы двух, и тогда уже пытаться выбраться. Надеюсь, что выход отсюда найду. В особенности если тут основной коридор один.

Отсмеявшись, восточный мужчина глянул на меня внимательно (в его глазах оставались смешинки) и сказал:

– Пойдемте со мной.

– Куда? – спросила я.

Но он уже повернулся спиной.

– Иди, – шепотом сказал один из молодцев, легонько подталкивая меня в спину – на этот раз рукой.

Я пошла. За мной последовали двое охранников – те, что сидели по бокам в машине.

Я усиленно пыталась сориентироваться, но тут было столько коридоров, что я, честно говоря, запуталась.

– А что это такое? – поинтересовалась я, ни к кому не обращаясь.

– Что? – повернулся восточный мужчина.

– Ну это все, – я сделала круговой жест рукой. – Неужели под обычным жилым домом такие катакомбы?

– И не такие бывают, – сказал он серьезно. – Бывшие склады.

– Вы их выкупили?

– Арендуем, – сказал он.

– У вас тут магазин?

Мужчина опять глянул на меня внимательно и заметил, что я задаю слишком много вопросов. Я поведала, что любопытство – это женская черта вообще и моя в частности. Любопытство наказуемо, сказал мужчина.

– Ну вот, и спросить нельзя, – надулась я.

Ответить он ничего не успел: мы остановились перед дверью, обитой вагонкой.

Теперь мы находились в другой части склада, здесь пол был покрыт линолеумом (довольно грязным, хочу заметить), стены покрашены.

Восточный мужик постучал в дверь, перед которой мы стояли вчетвером, оттуда послышался окрик на незнакомом мне языке, мужик вошел первым, я за ним (он что, не знает, что женщин нужно пропускать вперед?), охранники следом.

Мы оказались в довольно просторном кабинете, где за большим письменным столом восседал всего один тип, тоже восточной внешности, довольно симпатичный, надо заметить, но со взглядом кобры. К письменному столу был приставлен еще один – для переговоров. В кабинете также имелась большая стенка, шкаф-купе для одежды и кожаный диван. Все в черных тонах. Окно, выходящее в пустой двор, который мы недавно покинули, закрывали фигурные решетки. Владелец кабинета был в черном костюме, белой рубашке и галстуке, судя по расцветке – от Версаче.

– Здравствуйте, – пропищала я.

Сопровождавшие меня молодцы промолчали, просто прислонились к стеночке, а проводивший нас сюда тип заговорил на языке, которого я не знала. По мере отчета владелец кабинета то и дело бросал взгляды на меня, но пока ничего не говорил и не спрашивал. Затем он кивком головы отправил молодых людей из кабинета и впервые обратился ко мне.

– Садись, – сказал он, указывая на стулья, приставленные к столу переговоров.

Я скинула шубу, бросила ее на один из стульев, на тот же стул положила сумочку, чуть-чуть ее расстегнув, чтобы можно было засунуть руку. Сопровождавший меня сюда восточный мужик опустился на стул напротив. Мы оба повернулись к хозяину кабинета, оказавшемуся слева от меня.

– Ксения, ты знаешь, зачем ты здесь? – вежливо спросил хозяин кабинета с довольно приятной улыбкой.

– Наверное, поговорить, – пожала я плечами. – А вы Иса, да?

Мужчины переглянулись, и тот, что меня сюда привел, опять заговорил на своем языке.

– Почему ты спрашиваешь? – поинтересовался хозяин кабинета, выслушав отчет своего подчиненного.

– Ну я же должна знать, с кем разговариваю? И мне надо к вам как-то обращаться. Я не могу разговаривать, не обращаясь к человеку по имени. Так невежливо.

Я попыталась придать своему лицу идиотское выражение, этакой красивой идиотки, причем сексапильной, для чего чуть-чуть повела корпусом, пуская грудь вперед. Пожалела, что одета пай-девочкой (ведь для Багаева старалась!). А может, и к лучшему? Покажем и Исе скромность. Это, кажется, украшает женщину. И для восточного мужика должно быть плюсом. В общем, будем играть роль скромной сексапильной дуры, нуждающейся в помощи и защите. Авось что-то и получится. Если мне, конечно, удастся эта роль. (Да если бы мне кто-то месяц назад сказал, как я буду себя вести, ни за что не поверила бы. Может, мне в актрисы теперь податься?)

Вообще-то с этими восточными типами надо держать ухо востро, а то будут тебе улыбаться, кивать, а в это время сзади на шею накинут удавку и затянут все с тем же выражением. Идеальный вариант (как в свое время говорил папа и что у меня почему-то отложилось в памяти) – это показать силу. Но как? Я же женщина. Значит, будем показывать слабость. Зачем Исе душить женщину? Женщина – для наслаждения. Я хлопнула ресницами.

– Нет, я – Равиль, – сказал хозяин кабинета, внимательно меня разглядывая.

– Но Равиль же взорвался, – распахнула я глазки. – Вместе со «Сфинксом».

– Ты что-то путаешь, – серьезно посмотрел на меня хозяин кабинета.

– Это вы что-то путаете. Дяденька, я вам помочь хочу! – заверила я хозяина кабинета. – Я вижу, что вы запутались.

– Э…

– Конечно, вы, может, и Равиль, но не тот. Байрамгалин взорвался. А как ваша фамилия? Или хотя бы отчество? А то мне неудобно к вам просто по имени обращаться.

Меня спросили, абсолютно ли я уверена в том, что утверждаю. Ведь насколько господа поняли, я даже не знала, как Байрамгалин выглядел.

– Ну вот вы сами говорите в прошедшем времени, – подловила я их.

– Это тебе папа сказал? – уточнил хозяин кабинета.

– Я папу несколько дней не видела и не испытываю такого желания, – надулась я, не отвечая на заданный вопрос. – Разговаривать с ним мне не о чем.

У меня поинтересовались почему. Я выдала все, что думаю о папе, не скупясь на эпитеты. Даже краски немного сгустила. Мужчины слушали очень внимательно, потом хозяин кабинета спросил, почему, как я считаю, папа вдруг так изменился в отношении ко мне.

– Хотела бы я это знать, – вздохнула я и утерла слезу. – Из-за денег, наверное. Деньги для него оказались дороже. А может, решил, что эта его новая стерва ему сына родит.

– Кто родит? – не понял хозяин кабинета.

Теперь я не пожалела красок на Ирочку и еще сгустила их в описании отца-подлеца. Эта информация, пожалуй, оказалась для захвативших меня мужчин наиболее интересной. Хозяин кабинета что-то сказал подчиненному на родном языке, тот кивнул, встал и нас покинул. Мы остались вдвоем. Внимательно посмотрели друг на друга.

– Может, вы все-таки представитесь? – попросила я.

– А зачем? – спросил он.

– Ну, если вы – Иса, то я сама вам звонить собиралась. И позвоню, когда домой вернусь. Так зачем же зря тратить время на еще одну встречу? Вы – человек занятой, мне не хочется вас лишний раз отвлекать, я сама тоже скоро работать пойду. И я же по голосу пойму, что это вы.

Мужчина уточнил, по какому телефону я собиралась звонить. Я открыла сумочку полностью, достала оттуда черную визитку, но зачитывать телефоны вслух надобности не было.

– Да, я – Иса, – сказал он. – Откуда у тебя эта визитка?

– Давайте считать, что я ее нашла.

Иса заявил, что так мы считать не будем, и рекомендовал мне не выпендриваться. Сказано все было вежливым тоном, но взгляд у него стал еще более жестким. Кобра, гадюка и анаконда в одном лице. Я задумалась на секунду, закладывать ли Любашу или нет, а потом решила что, по возможности, надо говорить правду, а врать только в случае крайней необходимости. Тем более, дядя Леня хочет дальше работать с Исой. И что Иса может сделать бедной женщине? Да и что такого и она, и я натворили?

Я сказала про Любашу, про ее бедственное положение и про то, как мне ее жалко. Иса кивнул.

– Ты сама чего добиваешься? – прямо спросил у меня.

– Хочу точно знать, кто отдал приказ взорвать «Сфинкс» и с какой целью, – на этот раз честно призналась я.

– А тебе зачем это надо?! – заорал Иса с искаженным лицом. – У тебя что, друзья погибли? Родственники? Тебе что, доброе имя свое отмывать от грязи надо?

– Погибли! – закричала я в ответ. – И надо!

Я вскочила на ноги и, бегая по кабинету, в очередной раз выдала про гибель подруг, про изменившееся ко мне отношение, про то, как меня, бедную-несчастную, все обвиняют в том, что осталась жива. Добавила, что ходила к Любаше как раз потому, что пытаюсь разобраться в случившемся.

– А она-то что может знать?! – рявкнул Иса.

– Вот я и ищу того, кто может. Вот вас нашла. То есть вы сами меня нашли, – продолжала вопить я.

Поорав в достатке (Иса тоже вопил, пытаясь меня перекричать и периодически сбиваясь на родной язык, но у него не очень получалось с громкостью – в сравнении со мной), я плюхнулась на стул и разревелась в голос, поливая полированный черный стол слезами и сотрясаясь всем телом.

Разогнавшийся Иса еще чуть-чуть поорал, потом увидел, что я рыдаю (пожалуй, он не сразу обратил на это внимание, распалившись), вякнул что-то, посидел тихо, я прибавила громкости, он встал, подошел ко мне и сел рядом. Погладил меня по голове. Я вспомнила маму, еше немного добавила про папу, размазала слезы по физиономии и поинтересовалась, где мне можно умыться.

– Я тебя провожу, – сказал Иса и вместе со мной покинул кабинет, обнимая меня за плечики. Я к нему нежно привалилась.

В коридоре под удивленными взорами молодцев, подпиравших стены теперь там, мы проследовали в конец отсека, Иса открыл передо мной дверь, я заскочила в туалет, быстро огляделась. Окна и даже маленькие форточки, в которые можно было бы выкинуть письмо с просьбой к людям о спасении, отсутствовали.

Но я нашла очень любопытную информацию.

Господа пожалели средств на закупку туалетной бумаги, вместо нее в ящичке на боковой стене у унитаза лежали небольшие, отпечатанные на не очень качественной бумаге рекламки мебельной фирмы. Указывался адрес магазина-склада – в северной части Петербурга. Не здесь ли я сейчас нахожусь? Я еще порылась в ящичке и нашла расширенную рекламку (правда, разрезанную на две части) все той же фирмы с крохотным планчиком месторасположения магазина. Этот планчик я тут же сунула себе в карман джинсов. Затем быстро сполоснула лицо холодной водой и заведение покинула. Иса под дверью уже не ждал, вместо него томился один из провожатых, который и доставил меня назад в кабинет, где Иса разговаривал по телефону.

Я пристроилась на том же стуле рядом со своими сумочкой и шубой.

Закончив разговор, Иса на меня посмотрел и сказал, что мне придется ненадолго задержаться у него в гостях.

– Зачем? – невинно посмотрела я на него, хлопнув ресничками. – Вы что, не знаете мой новый адрес? Так я вам скажу. Если понадоблюсь, звоните и приезжайте.

– Нет, Ксения, все-таки придется немного пожить у меня. Вот решатся кое-какие вопросы, тогда мы тебя и отвезем домой. Ну или куда ты захочешь.

Я опять шмыгнула носом. Иса стал меня уговаривать, как маленькую девочку. Или как полную идиотку, за которую он меня, пожалуй, принимал. Ну что ж, прекрасно. Цели своей я достигла (одной из). И мы еще укрепим его во мнении.

– Я вам понравилась, да? – перебила я лившийся из него поток.

– Э… да, Ксения. Поэтому я прошу тебя немного подзадержаться. За тобой потом приедет папа.

– Не надо папы! – завопила я, вновь вскакивая со стула и уже собираясь в очередной раз припустить по кабинету кругами.

Иса мгновенно сказал, что оговорился и что приедет Саша.

– Так он мертв, – сказала я, опускаясь на стул, и снова заревела горючими слезами.

На этот раз Иса с места не вскакивал и меня умываться не водил, только протянул свой платок, потому что мой уже слезы впитывать не мог. Я поревела, но поняв, что пока действий со стороны Исы не намечается, поток остановила и глянула на хозяина кабинета зареванными глазами. Ресничками хлопнула и грудь вперед пустила.

– Ты уверена, что Саша мертв? – уточнил Иса.

Я закивала.

– Ты видела его мертвым?

Я покачала головой.

– Тогда откуда ты можешь это знать?

– Так папа приезжал к дяде Пете, – как само собой разумеющееся заявила я.

Иса заявил, что не понял, и попросил объяснить поподробнее. Я понесла очередную ахинею:

– Ну, вы понимаете, дядя Иса, – при «дяде» он дернулся, но сдержался, – что папе не очень понравилось, что я люблю Сашу, а Саша знает, как со мной поступил папа. В общем, они решили устроить… ну нечто типа дуэли. Хотя дуэль устраивают из-за женщины, но это нечто похожее. Вы меня понимаете, да?

Иса кивнул, стараясь вникнуть в смысл произносимых мною фраз.

– А раз папа принес цветы дяде Пете, то, значит, победил папа, ведь правда? А теперь папа хочет убить дядю Петю.

– А это ты откуда взяла? – процедил Иса.

– Ну как же? Папа поставил цветы в ногах у дяди Пети. Это как знак. Что дядя Петя следующий. Разве непонятно?

Иса потер лицо руками и уточнил, кто сказал мне про гибель Равиля. Ишь какой настырный! Я ему в первый раз не ответила, так он снова возвращается к интересующей его теме.

– Папа, – ни секунды не колеблясь, заявила я, не выдавая дядю Леню.

– Точно папа, не Саша?

– Саша со мной о делах не говорил.

Иса пробурчал себе что-то под нос на своем языке.

– Дядя Иса, а вы дальше с папой работать будете? – посмотрела я на хозяина кабинета глазами преданного щенка.

– Я не говорю с женщинами о делах, – процедил он.

– Но я же должна знать…

– Хватит! – рявкнул Иса и крикнул какого-то Толю.

В кабинете незамедлительно нарисовались молодцы, дежурившие в коридоре. Им было приказано отвести меня в «гостевую».

– Я есть хочу, – пискнула я.

– Накормите, – сказал Иса, потом посмотрел на меня. – Только без глупостей, девочка.

Толя уже брал меня под локоток. Я подхватила свои сумочку и шубу, потом вручила шубу Толику, и мы тронулись в путь по длинному коридору.

* * *

Разместили меня довольно прилично, в оборудованной для ночлега комнате. В ней стояли две кровати, телевизор, обеденный стол с двумя стульями, имелся и туалет в крохотном отсеке. К моему великому сожалению, не было ни раковины, ни тем более душа. Окно отсутствовало. Дверь заперли снаружи. Я тут же на цыпочках поскакала к замку и оглядела его. Ерунда, решила я, пилочкой для ногтей и моим «крючком» открою. Вот только надо дождаться ночи.

После того как у меня забрали тарелку (подавали плов, кстати, очень вкусный) и чашку из-под чая, я приложила ухо к двери: по-моему, под ней никто не остался. Они абсолютно уверены в себе? И в моей беспомощности? Ну так я вас проучу, голубчики.

Поскольку пока мне было совершенно нечего делать, а телевизор смотреть не хотелось, я решила немного вздремнуть: неизвестно, удастся ли поспать сегодня ночью, да и нужно быть к вечеру отдохнувшей и начеку. Простыни мне выдали свежие, я постель застелила и улеглась, раздевшись догола. Одежду сложила на стульчике.

Меня разбудил звук открываемой двери и яркий свет. Я натянула одеяло на себя и заспанными глазами посмотрела на вошедших.

– Устраивайся, – сказал Толик какой-то молодой девице, показавшейся мне чем-то знакомой, – чувствуй себя как дома.

И хохотнул. Я ему крикнула, чтобы подождал пять минут и проводил меня к умывальнику. Девица вылупилась на меня удивленно, а я завернулась в простыню, сунула голые ноги в сапожки и проследовала за Толиком, заодно посматривая по сторонам. Его напарник остался с девицей.

Туалет с умывальником располагался на расстоянии метров пятидесяти от камеры нашего заключения. По пути мы миновали два отсека, совершенно пустых. Никаких голосов я не слышала. Нет, отсюда обязательно надо попробовать сбежать. Хотя бы назло Исе, который себе слишком много позволяет. Лишать свободы человека! Меня! Точно вступлю в соглашение с Багаевым. Иса мне не понравился.

Когда я вернулась, девица молча сидела на кровати, ее норковая шуба лежала на моей. Мужчины нас покинули и дверь заперли.

– Тебя как звать-то? – спросила я, одеваясь в цивилизованную одежду.

– Ира. Здравствуй, Ксения. Вот мы и познакомились лично.

Я резко обернулась и уставилась на сокамерницу. Это та Ира? Отцовская?

– А «песец» где? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Какой песец? – не поняла Ира.

– Ну шуба…

– А, у меня несколько шуб, – махнула рукой Ира с хмурым видом.

Вот дрянь, а? Мне хотелось сказать ей какую-нибудь гадость, но я сдержалась. Вместо этого я посмотрела на ее немного округлившийся живот. Значит, это мой братик или сестричка на подходе, то есть мы с ней в некотором роде теперь родственницы, хотя я бы век не видела таких родственниц.

Но, с другой стороны, она-то тут при чем? Нет, конечно, еще как при чем, но тем не менее. Была бы не она, была бы другая. Сколько девок путаются с женатыми мужиками? Эта просто спуталась с моим отцом.

Затем я вспомнила свой разговор с Исой и поняла, что послужила причиной Ириного появления здесь. Ведь это я рассказала ему про Иру и про ее беременность. А он сразу же послал куда-то соратника. Мне стало стыдно. Беременной бабе нельзя волноваться, а я тут, как последняя дрянь…

Что я могу сделать для Ирки? Только помочь ей спастись. И ведь Глеба тут еще где-то держат. Его тоже надо бы вызволить. Но как?

– Тебе чего сказали? – посмотрела я на Ирку.

– Что с Владика, ну то есть твоего отца, потребуют выкуп, – сказала она пустым голосом. – Они ведь клубы хотят себе. Осталось-то ведь два. Вот по одному за каждую из нас.

Я, откровенно говоря, не думала, что отец за меня отдаст клуб, и уж никак на это не рассчитывала, в очередной раз убедившись, что надеяться нужно только на себя. Никакой Саша меня отсюда не вытащит. Да и Багаев не представляет, где я. Его люди, конечно, могли хватиться Глеба, но как они могут догадаться, что мы с ним сейчас у Исы? А если и догадались, то вполне могут решить, что это моих рук дело и что меня к Багаеву подослал Иса.

– И что ты думаешь делать? – спросила я у Иры.

Она тупо посмотрела на меня.

– А что можно сделать? – спросила. – Ждать Владислава.

Я хмыкнула. Сейчас Ира совсем была не похожа на ту уверенную даму, которую я видела выходящей из «БМВ» в песцовой шубе, или на ту бабу, что орала на меня в трубку. Ее сломали? Но каким образом? И когда?

Выяснением этого я как раз и решила заняться, вытягивая из Иры процедуру ее встречи с людьми Исы.

Ей, в отличие от меня, пустили в лицо газ из баллона, затолкали в машину. Она пришла в себя уже в этом распрекрасном заведении в кабинете Исы, где ей конкретно пояснили, что от нее хотят. Она тут же позвонила Владиславу Николаевичу, то есть моему дражайшему папочке.

– Они сказали, что убьют ребенка, – Ира схватилась за живот, – если Владик не поторопится с оформлением документов.

– Значит, и нам надо поторопиться, – заявила я.

Ира тупо посмотрела на меня.

– Ты что, намерена тут сидеть и ждать, пока нас добренький дядя отсюда вызволит? На папочку не надейся. Он еще тот мерзавец. Возможно, ты его еще слишком плохо знаешь, поэтому и рассчитываешь.

Ира оживилась и попыталась мне что-то возразить, я рекомендовала сбавить громкость и лучше послушать меня. И еще раз рассказала про события последнего месяца (в соответствующей интерпретации). Я теперь так насобачилась говорить на эту тему, что могла бы уже выступать на сцене, а если учесть, сколько я придумала вариаций за последнее время…

В общем, Ира задумалась.

– Я тебе помогу, – заявила я ей. – Хотя бы ради твоего неродившегося ребенка. Но и ты не должна сидеть без дела. Давай-ка лучше немного поспи. Я тебя разбужу, когда придет время.

– А что ты собираешься делать? – посмотрела она на меня. В глазах – слава богу! – появилась заинтересованность.

– Будем действовать по обстановке, – заявила я.

Глава 15

Ира быстро заснула, я тоже вздремнула, но на этот раз не раздевалась.

Нас разбудили в девять вечера, доставив ужин – по куску вполне приличной говядины с картошкой, а также по кружке чаю.

– Как вас вызвать, если нам что-нибудь понадобится? – спросила я у Толика, когда он забирал тарелки.

– До утра вам ничего не понадобится. Вон туалет тут у вас есть, – он кивнул в сторону отсека.

– Ты что, не видишь, что девушка беременная? – рявкнула я, кивая на Иру. – А если ей плохо станет? После всех-то переживаний. Если я стучать в дверь начну, вы услышите?

Толик задумался. А у меня уже пело внутри – значит, охрана спит далеко отсюда.

– Ну, в общем, стучи, – сказал он. – Может, и услышим. – Помолчал и добавил: – А во всем вы должны Колобка винить. Он виноват. И если ей плохо станет – тоже.

С этими словами Толик удалился, а Ира разревелась. Я попыталась ее утешить. Теперь мне было ее жалко.

Действовать я решила после полуночи.

– Может, до часу подождем? – спросила Ира. – Чтоб надежнее.

Я согласилась. Все это время мы болтали. Ира рассказала, как познакомилась с моим отцом.

Она честно призналась, что вначале ее привлекли деньги и блеск, окружавший жизнь отца. Ей нравилось то, что он ей дарил, места, куда он ее водил. А потом она влюбилась… и поняла, что готова пойти за моим отцом в огонь и воду, что готова ради него на все и ей неважно, осыпает он ее подарками или нет. И она страшно захотела от него ребенка. К счастью, смогла забеременеть. Мой родитель тоже врубился, что Ира с ним не просто так встречается, ну а потом решил жить вместе с ней…

Новость для меня была лишь одна: отец сказал Ире, что я сама изъявила желание съехать со старой квартиры и попросила его купить мне новую, так как я стала встречаться с мужчиной, ну и, в общем, захотела жить самостоятельно. Да, я не горела желанием жить с мачехой, пусть молодой и красивой, но не предполагала, что отец так быстро перетащит ее в ту спальню, где спал с мамой. Я не стала открывать Ире истинное положение вещей. Все равно это ни к чему не приведет. Хотя как она сама перебралась в квартиру только что покончившей с собой женщины? Я не смогла бы.

Я ходила вокруг да около интересующих меня вопросов (в последнее время в этом хорошо натренировалась) и вскоре с удивлением для себя выяснила, что Ира считает мою мать давно умершей. По версии отца, он не хотел оставлять меня одну и планировал дождаться, пока я не устрою свою личную жизнь. Новая жена считала, что ее Владик до нее жил вдвоем с великовозрастной дочерью.

– Он так тебя любит! – воскликнула Ира. – И я так хочу его ребенка еще и поэтому. Владислав – прекрасный отец. Да что я тебе рассказываю? Ты сама прекрасно знаешь об этом.

«Я знаю, каким он был прекрасным отцом».

О недавней смерти матери отец не обмолвился ни словом! А с «доброжелателями» Ира пока не общалась. Куда смотрит тетя Люся?! Да, молодую женщину впереди ждут не совсем приятные новости. Но пусть не я открою ей ее красивые карие глазки. Я ничего не сказала про последние события в нашей семье.

– Я должна ему помочь, Ксения! – тем временем с чувством говорила мне Ира. – Чего бы мне это ни стоило. Нет, ребенком, конечно, рисковать не хочется, но ради Владислава я готова на все… Я и так виню себя, что попала этим в лапы…

Я ответила, что мы отсюда выберемся, в чем я не сомневалась, и попросила Иру только не церемониться с врагами, если они попадутся нам на пути.

– Не бойся, – твердо сказала Ира. – Здесь я тебе окажу любое содействие. Я не хочу, чтобы твой отец лишился дела своей жизни.

Я глянула на часы и решила, что нам пора. До часу оставалось пять минут.

Мы оделись (не оставлять же шубы, да и на улице не лето), правда, не застегивались. Я извлекла из сумочки пилку для ногтей и из коробочки «Тампакса» крючок, чем вызвала Ирино удивление.

– Что это? – уточнила она.

– Какой-то медицинский инструмент. Понятия не имею, для чего предназначен. Замок же не пальцем открывать будем?

Ира кивнула и стала следить за моими манипуляциями. До Сашиного опыта мне, конечно, было далековато, но я справилась за шесть минут – по Ириным часам.

– Ну ты даешь, Ксения! – с восхищением воскликнула она и попросила вручить крючок ей: она им при случае воспользуется.

Я подумала, что у меня на крайний случай имеется серная кислота, так что отдала инструмент Ире, которая тут же сжала его в руке, готовая к бою. Мы накинули на плечи сумки и тронулись в путь. Свет в комнате предварительно выключили и дверь закрыли.

В коридоре было темно, не горела ни одна лампочка, только на расстоянии метров ста (в противоположную от туалета сторону) на пол падал какой-то отсвет из отсека.

– Нам нужна дверь, через которую нас сюда заводили, – прошептала Ира. – Тебя в углу заводили? Ну, в смысле, у стыка двух домов?

Я ответила утвердительно, но прошептала, что нам следует заглянуть еще в один отсек (эх, найду ли я его?!) по пути.

– Зачем? Ты хочешь что-то отсюда прихватить?

– Может, и прихватим, – уклончиво ответила я и первой тронулась в сторону, где горел какой-то свет.

Ступали мы тихо (слава богу, обе были на низких каблуках, потому что на высоких неудобно водить машину), у меня вообще хороший протектор на подошве, так что никакого цоканья наши сапожки не создавали. Мы шли, держась за левую стену руками. Внезапно я чуть не грохнулась (рука свалилась в пустоту), потому что мы оказались у очередного проема. В нем было хоть глаз выколи. Я прикинула, сюда ли заводили Глеба или нет, и решила, что все-таки нам требуется следующий.

В следующий, также погруженный в темноту, повернула. Эх, фонарик бы! Но где его взять?

Внезапно Ира пискнула.

– Тсс! – зашипела я.

– Кто-то коснулся моей ноги! – прошептала она. – Слушай, а тут крысы могут быть или мыши?

– Это ты сквозь ботинок почувствовала?

Ира вякнула что-то неопределенное, но затем мы услышали тихое кошачье пение. И успокоились. Кот теперь терся о мои ноги. А раз есть кот, то мыши должны были бы разбежаться.

Я остановилась у двери, за которой, как мне казалось, оставили Глеба, и приложила к ней ухо. Тишина. Ни шороха, только кот мурлычет под ногами.

– Глеб! – тихо позвала я и поскреблась ноготками в дверь.

– Тут кто-то должен быть? – прошептала мне в ухо Ира.

– Угу, – ответила я и снова позвала Глеба.

Но мне все-таки казалось, что дверь эта. Или тут много похожих в разных отсеках?

Ире пришла в голову такая же мысль, и она предложила проверить следующий отсек. Мы тронулись дальше.

Но в следующем отсеке дверь располагалась гораздо дальше от поворота, чем я помнила.

– Давай все равно послушаем, – предложила Ира и первой приложила к ней ухо.

В этот момент за дверью тихо застонали. Ира схватила меня за руку и сжала ее.

– Давай крючок, – прошептала я, ощупывая замок. Сама тем временем достала пилку. Но здесь, в отличие от нашей комнаты заточения, мне пришлось действовать без света.

Я то попадала в замок, то у меня все срывалось. Эх, отмычечку бы еще, как у Саши… Но я справилась. Не знаю, сколько возилась, главное – открыла. Мы заскочили внутрь, правда, дверь не захлопывали. Ира вообще сказала, что ее подержит, чтобы не закрылась. Я стала шарить по стене в поисках выключателя. Нашла. Щелкнула. Лучше бы я этого не делала.

Мы обе с трудом сдержались, чтобы не заорать, выдав какие-то клокочущие звуки. Я мгновенно сообразила закрыть Ире рот, она, правда, от меня тут же вырвалась, и последний ужин покинул ее желудок.

В комнате лежало трое избитых до полусмерти людей. Создавалось такое впечатление, что их лица пошинковали топором… Черт было не разобрать. Судя по одежде, это были мужчины. В помещении также стоял запах мочи, крови и еще какой-то мерзости, дать определение которой я не могла. У меня тоже к горлу подступила тошнота.

– Отвернись! – прошептала я Ирке.

Но мои указания не требовались. Она вообще, шатаясь, вышла в коридор, сказав, что постоит на шухере. Замок я на свету смогла оглядеть и поняла, что теперь он не закроется. Сама бросилась к лежавшим на полу мужчинам.

Свет, падавший на них, заставил одного очнуться.

– Ты… кто? – прошамкал он разбитыми губами, за которыми не было зубов.

– Неважно, – отмахнулась я. – Пленница, как и вы. Вы – кто?

– Позвони…

Я мгновенно раскрыла сумочку, вытащила записную книжку и ручку и протянула мужику. Руки у него действовали лучше, чем губы, хотя и тряслись, и он записал мне номер сотового телефона.

– Если выберусь, – пообещала я. – Я «Скорую» вызову.

Но парень уже меня не слышал. Он потерял сознание. Я быстро осмотрела двух других. Пульс продолжал биться лишь у одного…

В общем, свет я выключила и комнату покинула, замок не закрыв. Брать с собой самого крепкого из трех смысла не было – нам с Иркой его все равно не дотащить, а он идти не мог.

И куда теперь? Глеба-то среди троицы не было. Может, вернуться в тот отсек, в который мы заходили изначально? Он же вполне может быть без сознания…

– Ксения, поедем отсюда скорее! Пожалуйста! – прорыдала Ира. – Мне очень плохо. Давай лучше попробуем выбраться сами, а потом позвоним твоему отцу…

Я кивнула, вручила Ире крючок, и мы тронулись в конец длинного коридора, где по нашим прикидкам должна была быть та дверь, через которую мы сюда попали.

Внезапно тишину разрезал дикий крик. Ира резко дернулась, опять с трудом сдержалась, чтобы не заорать, а я… узнала голос Глеба. Потом он закричал еще раз, но уже тише.

Нет, я не могу уйти отсюда прямо сейчас. Я не могу оставить Глеба на растерзание этим тварям. Я не могу допустить, чтобы из него тоже сделали кусок окровавленного мяса… А на скорую подмогу рассчитывать не приходится. Тем более никто не знает, что мы здесь.

О том, что может статься со мной и Иркой, я почему-то в ту минуту не подумала. Проснулся звериный инстинкт. Защита своего. А Глеба я сейчас считала своим. Ису – врагом. А неожиданность нападения – половина успеха. Вот только бы серной кислоты хватило… А там, я надеюсь, и Глеб подключится…

– Нам туда, – безапелляционно сказала я Ире, показывая налево, в отсек, тускло освещенный одной лампочкой.

– Нет, Ксения, нет, пожалуйста! – залепетала Ира.

– Заткнись! – рявкнула я. – И отдай мне крючок, если не можешь сама. Я Глеба тут не оставлю.

– Могу, – сказала Ира после секундного колебания. Она даже не спросила, кто такой Глеб.

В общем, мы тронулись в ту сторону, откуда раздавался крик. Шли в неизвестность. Мы вообще не представляли, сколько у нас врагов, но были готовы сражаться до последнего. Ира сжимала в руках крючок, я, надев кожаные перчатки, приготовила пузырек с серной кислотой. И как только эти идиоты нас не обыскали?

Никаких звуков пока больше не слышалось. Но у нас обеих до сих пор в ушах стоял крик боли и отчаяния…

Отсек вывел нас еще в один длинный коридор, как мы поняли, параллельный тому, что шел у задней стены здания. Часть коридора была освещена. По правой и по левой сторонам шли двери. Интересно, мы выйдем там в магазин? Если, конечно, в туалете лежала реклама той фирмы, в помещении которой мы находимся.

– Стой тут! – приказала я Ире, и она пока осталась в отсеке, а я дернула дверь практически напротив выхода из него. Она открылась в затененный огромный зал, заставленный мебелью.

Я поманила Иру рукой, она быстро преодолела расстояние, отделяющее ее от этой двери, и мы обе оказались в торговом зале, освещаемом уличными фонарями и белым снегом, которым была припорошена земля.

– Сигнализация не сработает? – спросила Ира.

– Не думаю. Наверное, сигнализация только на внешних дверях. – Я кивнула в сторону огромных стеклянных окон. – Если она вообще тут есть.

Торговый зал (фактически он состоял из четырех залов, разделенных лишь выступами в стенах) был заставлен всевозможной мебелью – стенками, диванами, креслами, кухнями, столами… Все, что угодно для души.

Пока мы осматривались, в коридоре, который мы только что покинули, послышались голоса…

– Быстро! – схватила я за руку Иру и потянула к ряду диванов, составленных у одной из стен во втором отсеке.

Мы заскочили за них (слава богу, они не плотно прилегали к стене) и присели, затаив дыхание, и сделали это как раз вовремя: дверь в торговый зал отворилась.

– Нет, послушай, Толян, лучше перепроверить, чем недопроверить, – говорил мужской голос. – Показалось мне, что тут кто-то ходит.

– Мыши, – хохотнул Толян. – А вон и Васька. Васька, кто тут ходит? Или это ты тут топаешь? А Шурику враги мерещатся.

– Толян! – вдруг взревел Шурик на весь торговый зал.

Мы с Иркой дрожали, как осиновые листы на ветру.

– Толян! Иди сюда! Живо! Ты посмотри!

Нам тоже страшно хотелось взглянуть, что там нашел Шурик. Я не представляла, могли ли мы оставить какие-то следы. Ботинки у нас сухие, выронить вроде тоже ничего не должны были: сумочки закрыты. Я проверила карман: платок на месте.

А парни нашли как раз носовой платок, о чем возвестили их речи, пересыпаемые весьма колоритными эпитетами. Платок в блевотине, причем еще не успевшей высохнуть… Шурик еще высказал мысль насчет свежих соплей. Но Толян точно определил по запаху…

Я глянула на Иру. Выражение ее лица изменилось… Она пошарила по карманам, потом еще раз и в ужасе посмотрела на меня. Мне хотелось высказать ей все, что я о ней думаю, но толку-то?

– Помни: или они – или мы, – прошептала я одними губами.

Ира только крепче сжала крючок.

А парни уже нажали на выключатель, зажглись лампы дневного света, осветившие первый зал. Толян с Шуриком стали рыскать по залу в поисках еще каких-то следов. Мы притаились при входе во второй, у стены, но ведь могут и до нас добраться…

И если бы еще точно знать, сколько тут народу оставлено на ночь…

Стараясь даже не дышать, мы слушали, что делают и что говорят охранники. Больше они пока ничего найти не смогли и вновь обсуждали, откуда тут мог взяться платок.

– Если бы его оставили днем, блевотина уже бы высохла.

– Откуда ты знаешь? Здесь по ногам несет. Ветер. Первый этаж. Может, и не высохла.

– А сегодня кто-нибудь из покупателей блевал? С чего бы? У нас же не закусочная. И не водка в розлив. А мне точно слышались шаги.

Послышался щелчок: как я догадалась, кто-то из двоих передернул затвор. Это оказался Толян. Шурик думал вслух, сходить за автоматом или не сходить. Толян предложил сделать это вместе, чтобы еще как раз взглянуть, «как он». Судя по тону, ребяткам было страшновато. Прекрасно.

Не погасив свет, они вышли из торгового зала, прикрыв за собой дверь.

А я приняла решение.

– Вылезаем, – сказала я Ире.

– И… что?

Я показала ей на пузырек с серной кислотой, пояснив, что это наш единственный шанс. Ира смотрела на меня расширенными от ужаса глазами, ее била дрожь. Мне тоже было страшно, но я прекрасно понимала, что с нами сделают, если найдут здесь. И ведь вполне могут вначале выстрелить, а потом задавать вопросы. На вопросы мне отвечать не хотелось – ни Толяна с Шуриком, ни апостола Петра, если, конечно, отправлюсь с отчетом к нему, а не в противоположном направлении.

Слушая разговоры парней, я решила, что охранников тут больше нет. А эти двое издеваются над Глебом. То ли им дано такое задание, то ли они просто отрабатывают на нем удары.

– Если хочешь, сиди тут, – прошипела я на Иру, – но тогда уж на меня не рассчитывай.

– Нет… нет… я с тобой.

– Учти: мне нужна твоя помощь, – напомнила я, оттягивая Иру к входу.

Сама я встала за дверью с уже открытым пузырьком серной кислоты, Ира, сжимавшая в руках крючок, села на корточки за письменным столом, стоявшим у выхода в коридор справа. По-моему, за ним в дневное время должен был сидеть кто-то из сотрудников.

Мне тоже было страшно, но я загоняла страх внутрь, повторяя, что расправа с этими двумя головорезами – мой единственный шанс на спасение. И не только собственное. Также Ирино и моего еще не родившегося брата (сестры), это шанс поскорее вызвать «Скорую» и подмогу для тех избитых парней. Помочь Глебу. А вдруг тут еще кто-то есть? Мы же не обследовали все отсеки. Если мы не нейтрализуем Толяна с Шуриком, нам отсюда, возможно, и не выйти. И никому из пленников. А это осиное гнездо нужно разгонять.

Вскоре в коридоре послышались шаги. Приближались они с правой стороны коридора. Парни остановились за дверью.

– Ты свет выключил или оставил? – прошептал один другому.

– Да вроде оставил…

Первый говоривший предложил выключить свет в коридоре, чтобы посмотреть, будет ли освещена щель под дверью или как. Я услышала щелчок выключателя.

– Да, горит, – сказал Толян со вздохом облегчения.

Эх, ребятки, вам ведь тоже страшно. А подмогу вы случайно не вызвали? – мелькнула мысль, но я тут же ее отмела: ребятки не захотят ни перед кем позориться.

– Ну давай, что ли, – сказал Шурик.

– Ты – первый, – ответил Толян. – У тебя же автомат.

– Слушай, а может, очередь сразу пустить?

– Обалдел, что ли? – рявкнул на него напарник. – Мебель же попортишь. Как расплачиваться будешь? Ну ладно бы налет, тогда спишут, да и то неизвестно.

Они еще немного постояли, переминаясь с ноги на ногу и явно не решаясь зайти, мне же их нерешительность наоборот придала сил. Я натянулась как струна.

И вот дверь медленно открылась…

– Слышь, никого не видно, – прошептал Шурик.

– Да заходи ты быстрее, – толкнул его приятель, и они одновременно протиснулись в дверь, мешая друг другу.

Это было мне как раз на руку.

– Добрый вечер, – сказала я, выплескивая на них содержимое пузырька.

Последовавшие в мой адрес эпитеты опускаю. Да и ребятам скоро стало не до меня.

Сама я рванула на себя автомат из рук Шурика, который он выпустил, не сопротивляясь: не до автомата ему сейчас было… Толян бросил пистолет на пол.

Оба парня превратились в зверей: они издавали нечеловеческий вой и носились по залу, сбивая по пути мебель. В зале стоял такой грохот…

Ира выскочила из-за письменного стола и крикнула мне:

– Бежим!

Мой взгляд упал на карниз, вернее, на ряд карнизов, выставленных за письменным столом. В мебельном магазине продают карнизы? Сейчас об этом думать было некогда.

– Палку возьми! – крикнула я Ире, показывая пальцем.

Она меня поняла и прихватила два карниза, предварительно засунув крючок в карман шубы.

Мы выскочили в коридор, я тут же вставила один карниз в ручку, чтобы молодцы в ближайшее время не выбрались – пусть побегают по торговому залу, а мы сами с Ирой припустили по коридору в том направлении, откуда только что пришли парни. Ира держала в руках карниз, как копье.

Я уже не стеснялась.

– Глеб! – заорала. – Глеб, где ты?

– Сюда, – послышался полустон-полувскрик.

Ориентируясь по голосу, мы влетели в комнату без окон, без дверей и замерли на пороге.

Глеб сидел, привязанный к стулу. Лицо было разбито в кровь, ею же заляпан свитер, один глаз оплыл.

– Ксения?! – вымолвил Глеб разбитыми губами, потом уставился на автомат у меня в руках и на карниз в Ириных.

Его разбитые губы исказила гримаса, которая, видимо, планировалась как улыбка.

– Нож вон там, – с трудом кивнул головой Глеб.

Я открыла ящик стола, нашла там несколько ножей, протянула один Ире, и мы вдвоем быстро разрезали веревки на Глебе.

Встав (возможно, слишком резко), он застонал, но, надо заметить, в себя пришел быстро и заявил, что времени терять нельзя.

– Твоя куртка?

– К черту куртку!

Однако его взгляд упал на какой-то пуховик, висевший в той же комнате, Глеб облачился в него и взял из моих рук автомат.

– Быстро! – теперь уже нами командовал мужчина.

Мы выскочили назад в коридор, он услышал вопли Толяна и Шурика в торговом зале и грохот все еще падающей мебели, вопросительно глянул на меня, я только промолвила «серная кислота», Глеб опять криво ухмыльнулся, и мы полетели к железной двери, через которую нас заводили в эти катакомбы.

Дверь нашли быстро, она оказалась закрытой изнутри, открыли мгновенно и оказались на свежем воздухе, который вдохнули полной грудью. Господи, хорошо-то как!

– Мою машину ставили вон в тот гараж, – показала пальцем я.

– Уверена? – спросил Глеб.

– Да. Я специально посмотрела. Лучше не ловить тачку. В таком виде, – я помолчала секунду и добавила: – как у тебя. Да и с автоматом.

Ира карниз так и не выпустила.

Мы захлопнули дверь (она не закрылась) и припустили к гаражу. Хотя у меня дрожали руки и им было холодно (работать-то приходилось без перчаток и на морозе), но с замком справилась минуты за три (квалификация растет!). «Ока» в самом деле оказалась внутри, как и джип «Судзуки» темно-малинового цвета.

– Так, разбегаемся, – сказал Глеб. – Девки, вы… Ксения, ты куда планировала?

– По ходу дела разберемся, – сказала я, распахивая дверцу своей машины, в которой были любезно оставлены ключи.

– Спасибо, девки! – крикнул Глеб, прыгая за руль «Судзуки», где тоже были оставлены ключи. Хоть за что-то можно поблагодарить негодяев!

Друг за другом мы вылетели из гаража, оставив дверь открытой. Глеб забрал автомат с собой, Ирка бросила карниз на пол в гараже.

При выезде из двора я бросила взгляд на освещенный мебельный салон: по нему так и носились две фигуры. Это сколько ж они бегать собираются?

Я постаралась вначале держаться за Глебом, но он быстро оторвался, а я не очень представляла, где нахожусь. Вспомнила про план, вытащила из кармана джинсов, но все равно этот район не знала. Ира тем временем приспустила стекло у места пассажира и вдыхала ночной морозный воздух. Лицо у нее стало землистого цвета.

– Ира, – позвала я ее, – район знаешь? Как отсюда выбираться?

– А? Что? Да, Ксения.

И Ира стала давать мне указания. Вскоре я поняла, что у меня кончается бензин, и мы остановились на заправке. Так, какая у нас сегодня будет сказочка от «Оле Лукойе»? Цены на бензин не скакнули в очередной раз? Куда там Андерсену до наших сказочников!

Расплатившись, я вспомнила, что должна вызвать «Скорую» – или позвонить по тому телефону, который вписал мне в записную книжку раненый. На какое-то время я о нем забыла, думая лишь о собственном спасении. Попроситься на заправке? Или уже доедем до дома? Не хотелось бы, чтобы на заправке слышали мои разговоры. А карточки у меня отродясь не водилось… Но парням срочно нужна помощь!

Я плюхнулась за руль.

– Тут без тебя телефон звонил, – сообщила Ира. – Я не взяла.

– Какой телефон? – не поняла я.

– Твой, наверное.

– Что?

Я притормозила у края тротуара, еще раз уточнила у Иры, где она видела сотовый, Ира просунула руку между сиденьями и вынула небольшой «Эрикссон». Глеб, что ли, уронил? Или тот человек Исы, что перегонял мою машину? Очень кстати.

Я извлекла из сумочки записную книжку, раскрыла на нужной странице и набрала номер.

– Да? – ответил голос, показавшийся мне знакомым.

– Здравствуйте, – начала я, не зная, с чего начать. – Меня просил позвонить… Я не знаю кто…

– Девушка, что с вами? – знакомо хихикнули на другом конце, только я в первый момент не поняла, кто это.

– Ваш друг и еще двое ранены. Избиты. То есть один уже мертв. Они у Исы. У Равиля. Ну, в общем, там. В мебельном магазине. То есть складе. – Я назвала точный адрес по рекламке. – Вход со двора, у стыка домов. Металлическая дверь открыта. Они в одном из отсеков. Если от входа по коридору, то второй. Или третий. – Повернулась к Ире: – Ира, какой отсек? – Она промычала что-то нечленораздельное и пожала плечами. – Ну, в общем, второй или третий. Там первая дверь. Она тоже открыта. Нужна «Скорая». Срочно. Приезжайте. Им нужна помощь. Срочно! Они, он просил позвонить. Вам. Они избиты. Они умирают! Мне вызвать «Скорую»?

– Ксения, ты, что ли? – спросили меня, перебивая лившийся из меня бессвязный поток.

– Я…

«Кто же это?»

– Это Саша. Где ты сама?

Я спросила у Иры, где мы. Она сказала примерное месторасположение.

– Ксения, немедленно поезжай ко мне. Ко мне домой. Помнишь куда? Я сейчас предупрежу ребят. Тебя встретят. Все, мне больше некогда разговаривать. Ксения, ты обещаешь мне, что прямо сейчас едешь туда?

– Да, Саша, – пискнула я.

В этот момент он отключил связь. Я не успела больше ничего спросить.

Глава 16

– Ксения, отвези меня домой, – попросила Ира, когда я отключила связь. – Мне очень плохо…

– Может, к врачу? – с беспокойством спросила я, трогаясь с места. Ира в самом деле выглядела отвратно.

Моя пассажирка покачала головой и заявила, что дома ей сразу же станет лучше. Ну, а если уж будет совсем плохо, Владислав Николаевич позвонит врачу. По пути нам пришлось один раз остановиться: Иру тошнило. Я видела, что у нее трясутся руки и дрожат губы. Запоздалая реакция? Всю дорогу она сидела, прикрыв глаза и жадно вдыхая воздух из щелочки. К сожалению, я ничем реально не могла ей помочь.

Наконец я въехала в родной двор, помогла Ире выйти из машины: теперь она как-то совсем обмякла и тяжело опиралась на мою руку. Я бросила взгляд на окна: в моей родной квартире не светилось ни одно. Спит папочка, что ли? А вот тетя Люся наверняка на дежурстве, хоть у нее свет тоже выключен. Я помахала рукой – пусть старушка знает, что я о ней никогда не забываю.

Машину я закрыла, и мы с Ирой медленно тронулись к парадному.

На лестничной площадке нас уже ждала тетя Люся в накинутом на халат стареньком пальто (значит, как обычно, дежурила). Я вежливо поздоровалась, Ира не могла вымолвить ни слова.

– Тетя Люся, сюда никто не приезжал? – Я кивнула на нашу квартиру.

– Ой, народу столько было! – защебетала соседка. – Целая демонстрация. Но того, что в ту ночь, Ксенечка… ну ты меня поняла, – тетя Люся бросила недовольный взгляд на Иру, держащуюся рукой за стену. – Вот кого не было, того не было. И чудовищ его тоже. Других хватило.

– Таких же? – уточнила я.

– Похожих, – кивнула тетя Люся и предложила мне заглянуть к ней выпить чайку.

Я ответила, что сейчас, так сказать, сдам Иру с рук на руки отцу, а затем загляну.

– Заходи, заходи, Ксенечка. Я тебя ждать буду. Тебе я всегда рада.

Последняя фраза явно предназначалась для ушей Иры, на которую тетя Люся то и дело бросала недовольные взгляды. Не знаю, что уж она подумала, возможно, что Ира пьяна.

Я позвонила, потом еще раз. Никто не открывал. Спит отец, что ли? Или…

– У тебя ключи есть? – спросила я у Иры, не желая показывать, что у меня осталась связка. Не дожидаясь ответа, полезла к ней в сумочку, вытащила ключи и открыла дверь.

Квартира была погружена во мрак. Папочка-то куда делся? Или его тоже прихватили добрые молодцы?

– Ира, посиди-ка тут, – велела я, опуская ее на табуретку в прихожей, на которой мы обычно надевали обувь, а сама быстренько выскочила к тете Люсе, чтобы уточнить, покидал отец пределы квартиры или нет. Вообще-то его «Мерседес» стоял под окнами, но это еще ни о чем не говорило: Ирина «БМВ» тоже была там.

Тетя Люся сказала, что Владислав Николаевич как приехал часов в девять вечера, так больше и не выходил, только гостей принимал.

Я вернулась в квартиру.

И застыла на месте.

Отец уже помогал Ире раздеться.

– Где ты был? – резким тоном спросила я. – И почему не открывал?

– Ксения, черт тебя дери, ну откуда я мог догадаться, что это вы?! – рявкнул на меня отец.

Ира в этот момент застонала. Она для папы оказалась солнышком и лапушкой. Тон с ней был выбран совсем другой. Как раньше со мной… В смысле еще месяц назад…

Во мне проснулась злость и пропало всякое желание оставаться в этой квартире даже одну лишнюю секунду. Я развернулась.

– Ксения, – с трудом произнесла мне в спину Ира.

– Ирочка, тебя нельзя разговаривать, – заворковал отец. – Ксения, куда ты ее таскала? Куда ты опять вляпалась? Сколько раз тебе можно говорить одно и то же?! Куда ты вечно суешь свой нос?!

Не знаю, с каким трудом сдержалась, но сдержалась – только из-за Иры, потому что ей лишний скандал был не нужен. Я просто послала отца по известному адресу, процедив фразу сквозь зубы.

– Ксения, да как ты смеешь?! – взревел отец.

– Спасибо тебе, Ксения, – простонала Ира. – Ты спасла мне жизнь.

– Береги ее, – сказала я отцу и, не попрощавшись, покинула квартиру.

Позвонила к тете Люсе и сказала ей, что заеду завтра, то есть уже сегодня: сейчас глубокая ночь, и я, откровенно говоря, страшно устала.

– Да, да, конечно, Ксенечка. Когда ты приедешь?

– Вот высплюсь… Я позвоню предварительно. А вы тут следите, ладно? – И я подмигнула тете Люсе.

Она обещала выполнить партийное задание.

Я быстро сбежала по лестнице, не дожидаясь лифта, открыла машину и рванула с места. Мне не хотелось задерживаться в нашем дворе, даже в квартире тети Люси, потому что еще неизвестно, кому сейчас позвонит отец. А ведь, наверное, позвонит кому-то (кроме врачей, естественно). И как эти люди отреагируют на меня? Багаев говорил, что отец уже лижет задницу Исе. Петр Петрович, правда, использовал не это выражение, но смысл был примерно тот же. А зачем мне сейчас и здесь люди Исы? Мне вообще лучше бы с ним никогда больше не встречаться. Хотя ведь это мой отец… И жалко его. Ведь сколько всего у него в жизни произошло за последнее время… Мне бы до причин докопаться. Тогда мне все станет понятно в его поведении. Наверное…

Итак, куда я еду? – спросила я себя, медленно продвигаясь по улицам ночного города. Саша сказал ехать к нему. Хочу я сейчас видеть Сашу? В принципе да. Но его точно нет дома. Кто меня там ждет? Саша сказал, что меня встретят. Но мне это не надо. Я лучше потом встречусь лично с Сашей и обговорю все вопросы. Без свидетелей.

Например, что произошло между ним и отцом? Что он делал с отцом? Почему отца после встречи с Сашей понесло к Багаеву в больницу? Почему мне некие личности говорили, что Саша мертв? Почему Саша не позвонил мне? Почему не приехал? Почему столько времени держал в неведении? Мог бы, между прочим, после расставания с отцом со мной каким-то образом связаться. Догадывался, наверное, что волнуюсь. Он тоже хочет меня каким-то образом использовать? Ведь явно хочет. А я не хочу, чтобы кто-то меня использовал. И что за игру ведет Саша? Какие отсюда делаем выводы? Пока воздержимся от личных встреч.

Поехать к Багаеву? В больницу, что ли? Даже если меня к нему и пропустят, что я ему скажу? Там, надеюсь, Глеб все расскажет. Но ведь и Багаеву от меня что-то надо.

В свою квартиру я тоже предпочла не соваться. Там вообще может быть устроена засада.

Оставался один возможный вариант – дядя Леня.

У меня были и адрес, и телефон. Я могла бы позвонить по телефону, валявшемуся на «торпеде», но решила воздержаться. Сотовый, насколько я знала, можно «пробить», а я не хотела, чтобы Саша и компания знали дяди-Ленин телефон, да и адрес тоже. Надо будет вообще осмотреть подъезды к дому, где сейчас скрывается Леонид Тарасович. Его ведь тоже уже мог кто-то засечь и пасти.

В общем, я поехала по направлению к набережной, на которой в свое время стоял «Сфинкс».

Асфальт напротив «Сфинкса» всегда содержался в образцовом состоянии (с тех пор, как там устроили ночной клуб), но другие наши набережные, по которым я решила ехать, оставляли желать лучшего. Если бы им присваивали инвалидность, то, по-моему, основная масса претендовала бы на первую или вторую группу. Я порадовалась, что машин сейчас мало, а также тому, что фонари не все выбиты и ямки с колдобинами видны. Только и успевала ямочки объезжать, чтобы, не дай бог, в них не заночевать вместе с машиной. Недавно читала, как какой-то идиот рассуждал о том, как приятно думать за рулем. Но только не на наших отечественных дорогах. Тут глаз да глаз нужен и максимальная концентрация внимания. Вообще мне машину бы неплохо сменить, а то слишком много народу знают мою «Оку».

Наконец все препятствия я объехала, поняла, что на ремонт подвески тратиться не придется, чему порадовалась, припарковала машину в одном из дворов (третьем от нужного мне), а затем пешочком, вздрагивая от каждого шороха, припустила в нужном мне направлении. Сотовый телефон бросила в сумку.

По пути не попалось ни души. Еще бы: ночь, зима, мороз, гололед, кто будет по улицам шляться без крайней необходимости? Ни одно окно не светилось.

В подъезде, в котором обосновался дядя Леня, кое-где даже горели лампочки, высвечивая наскальные рисунки и надписи любителей изящной русской словесности. Я пошла пешком, не доверяя старым лифтам, так что в полной мере насладилась результатами народного творчества, присутствовавшими буквально на всех этажах. Создавалось такое впечатление, что я перенеслась в эпоху раннего палеолита. Правда, с письменностью тогда было не очень, но уровень развития неандертальцев, по-моему, совпадает с тем, на котором находятся наши граждане.

Я долго давила на кнопку звонка. Наконец из-за двери послышался хриплый спросонья голос, вопрошавший, кто здесь.

– Ксения, – ответила я.

Замки тут же щелкнули (я, предварительно их осмотрев, знала, что вскрою без проблем, но из уважения к дяде Лене звонила).

В коридоре стоял дядя Леня в пижаме, рядом с дверью – некое длинноволосое существо, еще раз убедившее меня в мысли, что я попала не в свою эпоху. Челюсть явно была неандертальская. Как, впрочем, и лоб.

Квартира же, с одной стороны, напоминала пещеру, с другой – культовое сооружение бога Бахуса, которому тут активно поклонялись.

По всему коридору стояли тазы и ведра. Бросив взгляд на потолок (это был последний этаж), я поняла, что крыша тут активно протекает. Тазы перемежались сетками с пустыми бутылками, рассортированными по видам, по всей вероятности, приготовленными к сдаче завтра. Сегодня вечерком кто-то занимался собирательством (как в эпоху палеолита, только тогда ели то, что находили, но в принципе местный дедок ведь и по помойкам шастает?), завтра бутылки будут сданы и получена денежка. В «мастерской», служившей художнику Коле также и местом обитания (и временным пристанищем дяде Лене), стоял просиженный диван, на котором в данный момент валялась подушка в грязной наволочке и одеяло, откинутое в сторону. Простыня с пододеяльником отсутствовали. Посереди комнаты была выставлена раскладушка, также тут имелись обветшалый сервант с остатками посуды, шкаф, стол и пара стульев. Комната была довольно просторной – метров тридцать, вся мебель располагалась ближе к двери, остальную же часть (рядом с двумя довольно большими окнами) составляла, так сказать, мастерская. Пахло красками.

Я не успела осмотреться, как в коридоре послышалось шарканье и появился знакомый мне дедок, в свое время осматривавший развалины «Сфинкса». И он тут же?

– Что, раньше баб не могли позвать? – прохрипел он. – Будят тут среди ночи. Или до утра не потерпеть?

Бурча что-то себе под нос, дедок проследовал в туалет, о чем я могла судить по звукам сливаемой воды.

Леонид Тарасович быстро прикрыл дверь Колиной комнаты и предложил раздеваться.

– Да, чувствуйте себя как дома, Ксения, – добавил Коля. – Очень рад познакомиться. Николай. – И облобызал мою ручку.

Я скинула шубу, Николай тут же извлек из шкафа вешалку и повесил на нее мою «норку», которая смотрелась несколько странно в этом помещении, стремящемся к званию притона, но пока его еще не достигнувшему.

В общем, мы расселись: дядя Леня – на диван, Коля – на раскладушку, а я – на стул.

– Что случилось? – взял быка за рога дядя Леня, уже полностью проснувшийся.

Я рассказала про Ису, опустив свой визит к Багаеву. Леонид Тарасович слушал очень внимательно, периодически задавая наводящие вопросы.

После завершения моего повествования художник встал с раскладушки, прошел к окну, к какой-то там папке, и извлек из нее рисунки.

– Взгляните-ка, Ксения, – предложил.

– Ах, да! – воскликнул дядя Леня, хлопая себя по лбу. – Совсем забыл. Не сообразил спросонья. Да, взгляни.

Мне предложили посмотреть на карандашные рисунки – портреты нескольких мужчин.

Хозяин кабинета на самом деле был Исой, а тот мужчина, что провожал нас в кабинет и присутствовал во время части разговора, напоминал Равиля Байрамгалина, хотя им и не являлся.

– Так, кто это может быть? – думал вслух дядя Леня, Николай тем временем уже взялся за карандаш. А я говорила ему, как исправить нос и прическу.

После того, как работа была завершена, дядя Леня долго смотрел на портрет, что-то прикидывая.

– Явно какой-то родственник Равиля, – наконец сказал он. – А в кабинете теперь, значит, Иса сидит? Все понятно. Все понятно. Этого и следовало ожидать. Так, а насчет тех ребят-то ты кому-то позвонила? Ну что избиты были? «Скорую» вызвала? Милицию? Или побоялась?

– Сашке звонила, – была вынуждена признаться я. – Мне его телефон продиктовали. Только когда звонила, не знала, что ему.

Леонид Тарасович в первую минуту удивился, потом задумался, затем сказал:

– Ладно, завтра, то есть уже сегодня, выясним, чем там дело закончилось.

– Дядя Леня, а при чем там Сашка? И его люди?

– Твой Сашка всегда при чем, – заметил дядя Леня. – Он в любую дырку без масла влезет. Если, конечно, в этой дырке хранятся бабки. Желательно крупные суммы и в иностранной валюте. А тут пахнет очень большими деньгами, Ксения. Сашок своего никогда не упустит. И ничего не делает просто так. Ладно, утро вечера мудренее. Давайте спать.

Коля предложил зайти в соседнюю комнату к Ромке (алкоголику в третьем поколении, по выражению Николая), чтобы взять у него еще одну раскладушку. Я изъявила желание составить Коле компанию, чтобы хотя бы взглянуть, из какой пещеры мне ее достают – очень не хотелось стать местом обитания каких-нибудь насекомых.

Когда мы зашли к соседу и Николай включил свет, Ромка даже не проснулся, пребывая в пьяном ступоре, только десантный отряд тараканов, собравшийся для переговоров посреди комнаты, бросился врассыпную. Я опять задумалась, в какой общественный строй попала: у художника Николая в комнате все-таки создавалось ощущение неолита, когда произошел переход от присваивающего хозяйства (собирательство и охота) к производящему, здесь же, как на лестнице и в коридоре, я подумала, что нахожусь в палеолите.

Но рассуждать на эту тему уже просто не было сил: я сама хотела спать. Николай забрал раскладушку, стоявшую у его соседа прислоненной к столу, перенес в свою комнату и поставил рядом со своей.

– Вот только постельного белья, Ксения, извольте… – развел руками хозяин.

– Ничего страшного, – сказала я.

Какую-то древнюю подушку мне нашли, прикрылась я своей шубой, и мы втроем отошли ко сну.

Глава 17

Встали поздно. Дядя Леня поинтересовался моими планами. Я задумалась. Вообще-то неплохо было бы заехать домой и собрать хоть какие-то вещички, однако было страшновато. Вот если взять с собой охрану… Но кого?

Кроме багаевских, никого на эту роль предложить не могла, но как позвонить Багаеву, не представляла. Он ведь сам обещал со мной связаться, я, дура, телефон не записала. Может, папочке звякнуть, поинтересоваться? В противном случае придется опять ехать в больницу.

– Все-таки думаешь дальше с Багаевым сотрудничать? – уточнил дядя Леня.

Я кивнула. Не с Исой же?

– Но вот примет ли меня Багаев? – рассуждал вслух дядя Леня.

– Почему бы и нет? Только вам придется быть нанятым директором. Или администратором. Или кем-то там еще. И почему вы, кстати, решили, что Иса вам что-то оставит в собственность? – Я внимательно посмотрела на дядю Леню. – Есть что-то, чего я не знаю?

Он вздохнул и признался, что Багаев точно знает, что Леонид Тарасович был категорически против сотрудничества с ним.

– Ну и что? – спросила я. – Были против. Теперь осознали свою ошибку.

– За ошибки в этой жизни надо платить. Причем часто слишком дорогой ценой.

Леонид Тарасович потер лицо руками.

– Ты знаешь, Ксения, когда мужчины становятся врагами? – спросил и ответил сам: – Когда делят власть и женщин. Мы с Петром делили.

Эх, если бы я в ту минуту знала, что имел в виду дядя Леня…

Затем он честно признался, что ему его нелегальное положение порядком надоело. Хочется нормально жить и работать. Да и деньги ведь могут закончиться, если только брать и не добавлять. Но вот как превратиться из покойничка в живого человека? С минимальными потерями для себя?

– А документы сменить? – предложила я.

– И что? Питер – город маленький. Должна бы уже знать, Ксения. Сколько у нас пенсионеров? Где-то около шестидесяти процентов. Дети, женщины, ну те, что не деловые. Алкаши, бомжи. Так что работающее население в принципе все друг друга знает. Или друг о друге. Я всю жизнь в общепите. Столовая, ресторан, потом ночной клуб. Я эту сферу знаю. И менять не хочу. И меня там все знают. Ох, влип! Матерь божья!

– Он тут мне вчера заявил, что лучше бы взорвался вместе с клубом, – вставил Николай. – В депрессии пребывал. Мы, конечно, хандру его немного разогнали… Ксения, ты уж образумь своего дядю Леню.

Я заорала (нервы в последнее время стали ни к черту), убеждая дядю Леню в том, что нет ничего дороже жизни.

– Это смотря какой, – устало сказал Леонид Тарасович. – Знала бы ты, как мне все надоело!

Наш разговор был прерван звонком сотового телефона, доносившимся из моей сумки.

– Чей это? – не врубился вначале дядя Леня. – Мой же давно выключен.

Не отвечая, я рванула к сумке, быстро ее открыла и нажала на нужную кнопочку.

– Алло! – сказали мне. – С кем я говорю?

– А кто вам нужен? – ответила я.

– Ксения, ты? – спросили с облегчением в голосе.

– Ну, – ответила я, прикидывая, можно ли каким-то образом определить местонахождение трубки в городе.

– Это Глеб. Слава богу, он у тебя.

Я уточнила, его ли это телефон. Да, ответил собеседник, но это неважно. Он мне готов презентовать. Важно, что со мной все в порядке. Затем Глеб поинтересовался, где я и что планирую делать в дальнейшем. Я на мгновение задумалась, а затем попросила Глеба сопроводить меня на мою квартиру, желательно в компании еще парочки ребят.

– Без проблем, – сказал он и снова спросил, где я.

Прикинув расстояние от дома, в котором я находилась, до больницы, где лежал Багаев, я решила, что в случае отсутствия пробок доеду туда минут за двадцать, так что обещалась быть на месте через полчаса. Надеюсь, что в центре Питера среди бела дня со мной ничего не случится? В общем, понадеялась на русский авось. О своем местонахождении Глебу так и не сказала.

Дядя Леня вышел проводить меня до машины и просил держать его в курсе событий. Перед расставанием поцеловал в щеку. А я задала мучивший меня в последнее время вопрос: почему, по мнению дяди Лени, изменилось отношение отца ко мне? Не сейчас, а до начала всех событий. Ведь не просто же так, не с бухты-барахты. Что-то должно было произойти… И почему он ушел от матери? Почему решился на этот раз? Если он ей всю жизнь изменял? Но ведь из семьи не уходил. А тут ушел. Из-за Иры? Это она настроила отца против меня?

Леонид Тарасович пожал плечами.

– Но у вас же должны быть хоть какие-то идеи!

– Не кричи, – одернул он меня. – Не надо привлекать лишнего внимания. Но я бы на твоем месте… поинтересовался этой Ирой. Откуда она взялась. Кто такая. Честно говоря, я сам ее ни разу не видел. Отец твой не показывал, хотя всех своих предыдущих баб демонстрировал. Любил похвастаться. Позвони знакомым. Ну прикинь, в общем, сама, кому можно. Странная какая-то история. Твой отец никогда не думал уйти из семьи. А тут вдруг раз – и вещички собрал. Я, честно говоря, удивился.

Я задумалась на мгновение.

– А вы сами не можете ничего про нее узнать?

– Фотографию раздобудь, тогда попробуем. Зрительная память-то у меня хорошая. Взгляну. Кое-кому покажу.

– Поняла, – ответила я, садясь за руль.

* * *

До Глеба и молодцев в «Мерседесе», так и пасшихся в больничном дворе, доехала без приключений. Глеб уже носился вокруг «Опеля Фронтьеры», как изголодавшийся волк вокруг капкана с приманкой, размышляющий о том, как бы ее похитрее оттуда выхватить.

Первым делом меня проводили к Петру Петровичу (что меня, откровенно говоря, удивило), чтобы болящий удостоверился в моем добром здравии. Зачем ему это? Или я ему так понравилась? Я спросила телефончик, и Петр Петрович мне его любезно предоставил, предлагая звонить в любое время.

В джипе Глеба сзади сидели два чудовища, подходившие под тети-Люсины описания. Интересно, это те, что сопровождали Багаева в ту злополучную ночь к нам домой или как? Я поинтересовалась.

– Все вопросы – к Петру Петровичу, – ответили мне кратко.

До моего дома тоже доехали без приключений.

– Кстати, а где ты теперь жить собираешься? – уточнил Глеб.

Я неопределенно пожала плечами.

Глеб предложил дачу Багаева. С согласия шефа, как пояснил мой новый друг. Я глазки округлила, затем немножко подумала и согласилась. Чем не место временного обитания? Ведь меня же там не как пленницу держать будут? А если что – сбегу, опыт у меня есть. Как раз нужно прихватить что-нибудь из Сашкиного арсенала – если он, конечно, уже не вывез все сам. Ну и мысли у меня – усмехнулась про себя. Куда исчезла та девочка, что жила за спинами мамы и папы еще месяц назад, огражденная ими от реалий современной жизни? Девочка выросла, с грустью ответила я себе. Была вынуждена вырасти.

К квартире поднялись вчетвером, Глеб замок осмотрел, но следов взлома не обнаружил. Я открыла дверь своим ключом. Квартира находилась в том же состоянии, в котором я ее оставила. Глеб сказал чудовищам, чтобы подождали в машине, и они нас покинули. А я, не торопясь, стала собирать вещи. Бери на недельку-другую, сказал Глеб.

Сам он осмотрелся, потом двинул к окну и стал наблюдать за пейзажем.

– Слушай, – сказал внезапно, – ты соседей тут всех знаешь?

– Никого не знаю, – ответила я. – Живу-то всего ничего, да и то бываю не каждый день.

– «Гранд Чероки» у вас здесь есть?

– Если кроваво-красный, то это Сашкин. В смысле Каратиста, – ответила я, застегивая сумку. – Он вполне мог приехать. И у него ключ есть.

Глеб как-то странно на меня глянул и сообщил, что цвет-то тот, но из машины вышли два каких-то неизвестных ему типа, а Каратиста он уж как-нибудь узнал бы.

– Ксения, вот что я думаю…

Но я его перебила, заявив, что он или я вполне можем спрятаться на антресолях, и показала место. А можем и вдвоем. И вообще мало ли к кому могли приехать ребята из джипа?

– Давай-ка ты на антресоли, – сказал Глеб и быстро меня подсадил.

Я изнутри закрыла крышку (или как ее правильно назвать?) и притаилась. Как раз вовремя. Кто-то стал возиться с дверным замком…

Я услышала, как Глеб взвел курок, я тоже нащупала пистолет, любезно оставленный Сашкой (на антресолях имелся довольно большой выбор готового к бою оружия: Сашка, похоже, собирался держать долгую оборону. Я остановилась на некой штуковине с глушителем (глушитель опознала по виденному в фильмах и криминальной хронике).

Входная дверь открылась практически неслышно – насколько это позволял металл. Я припала глазом к специально просверленной Сашкой дырочке. Предусмотрительный вы товарищ, господин Разнатовский!

Эту парочку незваных гостей я видела вчера: они сопровождали Глеба в гости к Исе. Мои же охраннички, Толян с Шуриком, сегодня явно не в состоянии ходить к кому-либо в гости.

– Стоять! – рявкнул Глеб. Его я не видела (он находился под антресолями), но предполагала, что он направил на гостей ствол.

Тут же прозвучал хлопок… Я увидела, как парень у двери опускает пистолет с таким же глушителем, как и у меня. Глеб матерился… Парни мгновенно закрыли за собой дверь и заперли на все замки изнутри, потом рванули к Глебу.

Все трое оказались большими знатоками великого и могучего.

Но убивать Глеба явно не входило в планы незваных гостей. Его перетащили в мою единственную комнату, я тоже развернулась на антресолях, чтобы наблюдать за происходящим.

Ранили Глеба в плечо, свитер уже набух от крови. Налетчики явно прошли где-то курсы первой помощи, поскольку действовали слаженно и быстро. Свитер разрезали, футболку разорвали, затем быстро провели ревизию моих шкафов, были удивлены содержимым, но пока не стали исследовать его с дотошностью, лишь прихватили необходимое, включая хирургические инструменты и какие-то медикаменты, после чего поволокли Глеба в ванную. Он уже потерял сознание.

К сожалению, я со своего боевого поста не могла видеть, что происходит в ванной, но очень надеялась, что Глеба там не убивают (зачем тогда было тащить туда бинты?), а как раз наоборот, оказывают ему помощь. Именно так и было. Через некоторое время, когда у меня на антресолях уже затекла нога, моего приятеля из ванны выволокли и отнесли в комнату, там положили на мой диван, на всякий случай диван пододвинули к окну и пристегнули Глеба наручниками за здоровую руку к батарее. Он застонал, но пока глаз не открыл.

Затем незваные гости снова занялись обыском, теперь уже тщательно. На них большое впечатление произвел Сашкин арсенал, они выложили все на пол, то и дело выдавая восторженные возгласы и обсуждая, откуда у «девчонки» такое богатство. Затем стали думать вслух, кто его может у меня держать. То и дело бросали взгляды на Глеба, но пришли к выводу, что у того такого набора быть не могло. Моего папочку вспомнили и отмели. Багаев опять же фигурировал, но тоже не прошел как кандидат. Сашку почему-то не вспомнили. Или они не в курсе про нашу любовь?

Их вывод меня несколько удивил. Парни решили, что это арсенал высококлассного киллера.

– Надо шефу звонить, – переглянулись они.

Правда, предварительно еще изучили все, что было прихвачено нами с Сашкой из тети-Викиной квартиры. Языками причмокивали, удивленные возгласы издавали, головами качали, опять не понимая, откуда все это взялось и кто за мной стоит. Одна мысль, высказанная вслух, мне очень понравилось: а стоит ли вообще связываться с девчонкой? Не замучает ли отдача?

– Пусть шеф решает, – сказал один из парней.

– Но ему надо обязательно ввернуть, что девчонка очень непроста… – заметил второй.

Неуверенность в голосах пришлась мне по душе.

Первый вытащил сотовый из кармана и связался с Исой, перед которым и отчитался о проделанных мероприятиях: в квартиру попали, Глеб ранен, меня нет. И тут такой арсенал… Оружие было описано довольно подробно. Я как раз просветилась. Вот если бы еще пальцами тыкали в каждый предмет и дали мне возможность записать на бумажку… Но ничего, попрошу или Сашку, или Глеба. Подобный ликбез не помешает. А то я явно недоучилась. Кто бы меня сейчас слышал…

– Когда очухается, проведем работу, – посматривая на диванчик, сказал звонивший перед тем, как отключить связь.

– А чего ждать? – обратился к нему второй и двинулся к Глебу.

Они его что, пытать собираются?! Выяснять, где я? Что за арсенал? Кстати, а что думают чудовища, выделенные нам в нагрузку? Так и собираются сидеть внизу? Неужели они не видели, как приехал «Гранд Чероки»? Между прочим, могли бы проверить, к кому мальчики направились. Эх, сообразили бы поскорее заявиться! Мне же одной с этими двумя не справиться. Хотя… Я глянула на приготовленный мною пистолет. Или это револьвер? Но очень не хочется… Страшно. Чудовища, возможно, думают, что мы тут занимаемся с Глебом любовью, и не хотят мешать. То есть рассчитывать можно только на себя.

А эти двое тем временем занялись Глебом… Мне хотелось завыть в голос от жалости…

Ему заклеили рот, потом… Но не буду описывать всякие ужасы. Хотя, наверное, бывает и хуже. Я вообще удивилась, увидев на теле Глеба огромные синяки. Или их ему вчера ночью наставили? Со мной-то довольно вежливо обращались, но не с ним… Я же слышала его крики. Но, с другой стороны, эти двое ему оказали первую помощь… Странно как-то. Или в их планы не входит пока его убивать и они не хотели, чтобы он истек кровью? Или они убьют его, вытянув всю нужную им информацию?

А парни тем временем стали снимать с Глеба повязку… Довольно бесцеремонно… Его стоны прорывались сквозь заклеенный скотчем рот.

Больше я не могла терпеть эти издевательства. Не могла, и все. Почему одни люди (или нелюди?) позволяют себе так издеваться над другим человеком? Мне было страшно жалко Глеба. Ведь он же за меня страдает. Парней-то как раз интересовало мое местонахождение.

В общем, я чуть-чуть отодвинула крышку, закрывающую проход на антресоль. Двигалась она бесшумно: тут Саша постарался. Я вытянула руку таким образом, что высунулся только пистолет с глушителем, – и нажала на курок, целясь посередине спины того, что склонился над Глебом. Издав нечто типа «Ой!» парень рухнул на Глеба, издавшего новый стон.

– Серега, ты чего? – не понял его приятель и в ужасе уставился на кровавое пятно, расплывающееся по Серегиной спине.

Ждать было некогда. Я нажала на курок еще раз, но Серегин приятель в этот момент как раз разворачивался, и я попала ему в левую руку. Он взвыл, но быстро схватил со стула свой пистолет и снова развернулся, явно сообразив, с какой стороны стреляют. Я успела нажать на курок первой… Послышался грохот падающего на пол тела. И хлопок выстрела – пуля вошла в косяк двери.

А я… Я отбросила пистолет в сторону. Меня пробрала дрожь. Потом к горлу подступила тошнота, в особенности когда в ушах снова прозвучал этот мерзкий звук вхождения пули в живое тело, который я в течение часа слышала трижды, нет, четырежды.

Едва успела отодвинуть створку – и все содержимое желудка (слава богу, там немного было) фонтанчиком вылетело из меня на пол.

Глеб опять застонал. Он был в сознании и пытался столкнуть с себя тушу своего мучителя. Глазами вращал. Наконец встретился взглядом со мной, выглядывающей с антресолей. Взглядом показал на тушу.

Я самостоятельно спрыгнула, качаясь, направилась к трем телам. Попыталась стащить с Глеба того, в которого стреляла первым. Сил не хватало. Или они меня оставили? Руки дрожали, вообще меня всю била дрожь. Внезапно туша застонала. Я с криком бросила его опять на Глеба. Взвыл Глеб.

Я наконец сообразила, что надо бы сорвать скотч с его губ. Сорвала вместе с кожей, но Глеб на такие мелочи уже не очень обращал внимание. Для начала выматерился, как сапожник, потом молвил:

– Спасибо, Ксюха. Спасибо, родная. Жизнь мне спасла. Молодец. Ты не переживай особо. С этими гнидами только так и надо.

У меня зуб на зуб не попадал.

– Выпей коньячку, – с трудом произнес Глеб. – И мне дай. И найди… ключ от наручников. В кармане… у одного из этих должен быть.

Мой взгляд упал на его плечо. Повязка набухла кровью. Я поняла, что должна действовать поскорее, иначе… ему может стать еще хуже.

– Это тебя вчера так… – Я кивнула на огромный синяк, проглядывавший из-под туши.

Глеб кивнул. Я поняла, что ему очень тяжело говорить.

– Ксения, помоги… И позвони…

– Да, да, конечно! – сказала я и снова со всей силы рванула тушу на себя.

Мне удалось его перевернуть, и парень с грохотом свалился на пол. Застонал. И открыл глаза. Сейчас он лежал на спине и смотрел на меня. И силился что-то сказать…

Мне стало жутко от этого взгляда.

Второй признаков жизни не подавал. Я как раз к нему подскочила и попробовала пульс на шее. Мертв. Господи, неужели я убила человека? Двух людей?! Да меня же посадят!

У меня началась истерика. Рядом не было никого, кто мог бы врезать мне по физиономии. Глеб опять отключился, раненый налетчик тоже… Нужно было еще отстегнуть Глеба от батареи.

Качаясь, я продвинулась к бару, где у меня еще оставалась непочатая бутылка коньяку, открыла ее, хлебнула из горлышка, по которому у меня стучали зубы. Закашлялась. Опять хлебнула. Вытерла выступившие на глазах слезы. Еще глоток.

Потом подумала: а как же я сяду за руль? С другой стороны, за какой руль мне садиться? «Ока» осталась у больницы, где лежит Багаев, сюда мы приехали на «Опеле Фронтьера». Кстати, надо бы вниз спуститься, к бугаям. Чтобы они взяли дело в свои руки. Наверное, знают, как от трупов избавляться. Что я им скажу? Ну, например, что налетчики устроили перестрелку с Глебом. Глеб их положил. И ему плюс (рейтинг поднимется в его кругах), и мне спокойнее. Не хочется, чтобы кто-то знал… А я Глеба перевязала, как могла. Я прыгнула к нему, потом обшарила карманы у валявшихся на полу мужиков, с третьей попытки нашла ключи, с четвертой смогла расстегнуть наручники, наложила новую повязку. Руки дрожали. Рана была жуткой… Да и синяков у него в достатке… Ну и поработали же вчера над ним, а я даже не догадывалась, сегодня с ним общаясь. У него же, наверное, все тело болело. Бедный…

Никто из валявшихся на полу признаков жизни больше не подавал. Я бросила взгляд на Глеба. Он так пока и оставался без сознания. Могу его оставить тут на пару минут, пока вниз сбегаю?

Я выскочила в прихожую, удивилась, что незваные гости не тронули две мои сумки, собранные для того, чтобы взять с собой, надела сапожки, шубу, накинула на голову платок и отправилась вниз.

«Опель Фронтьера» стоял там, где мы его и оставили – под сенью ряда деревьев, ныне покрытых инеем. Рядом стояли запорошенные «Жигули», на некотором удалении – еще пара машин отечественного производства. «Гранд Чероки» был припаркован прямо напротив парадного. Сквозь тонированные стекла джипа, на котором мы сюда приехали, виднелись две фигуры на передних местах. Я подошла к машине и постучала по боковому стеклу у места пассажира.

Парни не то что не отозвались, а даже не повернули голов.

Странно, подумала я. Да что же это они, в самом-то деле? Я дернула дверцу у переднего места пассажира на себя, и сидевший там охранник чуть на меня не вывалился. Я с трудом успела его подхватить. Неизвестно откуда взялись силы, и я быстренько водрузила его на место. Его товарищ сидел, опустив голову на руль. Волосы сзади были закрашены кровью.

Машину я быстро закрыла, вытащила из кармана шубы носовой платок и протерла те места на дверце, до которых дотрагивалась, затем вспомнила, что я же ехала в этом джипе… С другой стороны, мало ли в каких машинах я ездила… И кто тут еще катался?

Я быстро огляделась. Мороз стоял знатный – ниже двадцати, так что праздно шатающейся публики вокруг не наблюдалось. Вдоль домов какие-то люди передвигались, но рядом со мной, под этими деревьями, куда владельцы автомашин ставили своих железных коней, никого не было. Вдоль дома прошла какая-то женщина с авоськами, дедок с палочкой, бабуля с внуком… Сюда даже голов не поворачивают. Что им тут рассматривать? Все домой, в тепло спешат. Мне тоже очень хотелось куда-то побыстрее свалить от этой машины… Правда, не домой. Там у меня два трупа и один раненый. Или полтора трупа. Неважно. Все равно туда возвращаться не хочется. Но надо. Надо. Ради Глеба.

Так, пожалуй, я прогуляюсь немного в сторону, чтобы домой возвращаться не от ряда этих машин, а вон, например, с дорожки, выводящей на основное шоссе. Словно я откуда-то приехала на тачке, только тачка не подъехала к парадному. Или с автобуса иду. Автобусы же по основному шоссе ходят? Вот и я с автобуса. Когда я последний раз на общественном транспорте ездила? И не помню уже. Но кто знает-то? Главное, чтобы меня никто с этим джипом не связал. Так и сделала. Дала кругаля, но подошла к родному парадному, откуда хотела, по пешеходно-проезжей дорожке, идущей вдоль моей девятиэтажки.

Бросила взгляд в направлении джипа. Он так и стоял на месте. Куда денется-то? Ни у кого интереса не вызывал. Сколько пройдет времени, пока им заинтересуются? Бабки-дедки, собачники и мамаши, гуляющие с детьми, навряд ли станут задавать вопросы сидящим там парням. Себе дороже. Сидят и сидят. И пусть дальше сидят. То есть на скорый приезд милиции можно не рассчитывать. Но все равно мне нужно срочно позвонить Багаеву. Как хорошо, что я взяла у него телефон!

Уже открывая дверь парадного, услышала шум приближающейся машины. Оглянулась. И чуть не грохнулась в обморок.

Это был очередной «Гранд Чероки». Опять кроваво-красный. При виде меня фафакнул.

Саша припарковался рядом с близнецом своего джипа, выскочил из машины, осмотрел стоявший рядом «Гранд Чероки», хмыкнул, щелкнул пультом сигнализации и направился ко мне с широчайшей улыбкой. В руке он держал сумку, в которой позвякивали бутылки и из которой торчала большая коробка конфет.

– Привет! – сказал он, наклонился и поцеловал меня в холодную щеку. – Откуда путь держим?

– Да так… – промямлила я. – Выходила подышать свежим воздухом.

– Свежий воздух – это хорошо. Полезно для здоровья, – сказал Саша, открывая передо мной дверь парадного и пропуская вперед. – Нечего дома постоянно сидеть. Надо нам будет куда-нибудь проехаться. Кстати, что это от тебя коньячком попахивает? С кем пила?

И крепко ухватил меня под локоток, таким образом направляя к лифтам.

– Так с кем пила-то? – продолжал допрос Саша, пока мы ехали наверх.

– Одна, – буркнула я.

– Чего? Чего?

В этот момент дверцы лифта открылись, мы оказались на нашем этаже и застали тетку в халате, звонящую в дверь моей квартиры.

– Здравствуйте! – расплылся в улыбке Саша, подходя к тетке сзади. – Вы к нам в гости?

Она резко дернулась и даже слегка подпрыгнула.

– К нам познакомиться решили зайти?

– Э… Это ваша квартира? – пришла в себя тетка. – Что у вас все время падает?

Саша вопросительно глянул на меня. Я тоже изобразила некоторое недоумение, но тихонечко толкнула Сашу локтем в бок, а также коленом его колено: наступать на ногу не решилась, чтобы тетка не заметила, но Саша, по-моему, и так все понял.

– Может, чего свалилось? – размышлял вслух Саша, заговаривая тетке зубы. – Мы вот только домой идем. Сами понимаете, переехали недавно, все переставляем, никак пока не можем найти оптимальный вариант для обстановки. Еще ничего стационарно не укрепляли. Может, и грохнулось что. А может, у нас домовой? Как ты считаешь, дорогая? Мог у нас остаться домовой от предыдущих хозяев?

И Саша пустился в рассуждения о том, что «дедушке» нужно обязательно оставлять на ночь хлебца за плитой (чтобы любил и защищал хозяев), а мы по переезде даже не поставили ему чарку водки. Надо исправить. Тетку разговор про домовых исключительно заинтересовал, и они с Сашей увлеклись беседой, начисто забыв обо мне. Я поражалась Сашиным познаниям в данном вопросе. Или он такой великолепный психолог, что сразу же определил тему, которой можно увлечь тетку и отвлечь от ненужных нам вопросов?

Внезапно на лестнице запахло горелым.

– Ой, это же у меня! – взвизгнула тетка, подпрыгнув и бросаясь вниз по лестнице.

Саша вдогонку пригласил ее как-нибудь заходить и обещал зайти сам.

Я тем временем извлекла ключи из кармана, быстро открыла дверь, и мы влетели в квартиру.

– Ну, что тут у нас? – прошипел Саша.

Я привалилась к стене, сил уже не оставалось ни на что, и вяло махнула рукой в сторону комнаты, дверь в которую предусмотрительно закрыла перед уходом.

Не раздеваясь Саша рванул туда.

Как и предыдущие гости, он тоже оказался большим знатоком великого и могучего.

Он быстро оценил обстановку и вернулся в прихожую, где схватил меня за шкирятник (шубы) и потащил в комнату, осыпая лестными эпитетами.

– Так, как я должен это понимать? – вопрошал Саша, кивая на три тела и на выложенный на полу арсенал.

Честно говоря, я не совсем поняла, что его больше разозлило: трупы или то, что кто-то сунул нос в его запасы.

В этот момент Глеб открыл глаза.

– Ксе… Ксения, – пробормотал он.

– А, тут один живой? – взревел Саша. – Так мы это сейчас исправим.

– Сашка, – простонал Глеб. – Я…

Каратист отшвырнул меня в сторону и подошел поближе к кровати. Да, Глеба в этот момент было узнать, наверное, сложно. Мертвенно-бледное лицо, оплывший глаз, да и Сашка, как я предполагаю, не ожидал его увидеть лежащим на моем диване, где Разнатовский совсем недавно предавался вместе со мной любовным утехам.

– Ты? Здесь? – наконец дошло до Сашки, кого он видит.

Разнатовский тут же повернулся ко мне, в бессилии опустившейся в кресло все еще в шубе.

– Как я должен это понимать?

– Что? – устало спросила я и попросила его дать мне коньяку.

Сашка поорал пару минут, потом заткнулся, еще раз посмотрел на Глеба, на меня, взял бутылку, сам из нее отхлебнул, затем дал Глебу, после чего вручил мне. Сам наконец скинул пуховик, я тоже сняла шубу.

Как я видела, Сашка полностью взял себя в руки и теперь уже был в состоянии контролировать ситуацию. Предполагаю, что для него трупы в комнате не были ничем необычным.

– Рассказывай, – заявил он, усаживаясь на стул посреди комнаты – таким образом, чтобы держать в поле зрения нас всех.

– Саша, – простонал Глеб. – Багаеву позвони.

– Успеется, – невозмутимо заявил Каратист.

– Глебу нужен врач, – встряла я. – И еще вот этот, может быть, живой. – Я показала пальцем.

Сашка тут же нагнулся, пощупал пульс на шее у одного из валявшихся на полу и заметил, что его уже можно не считать.

– Так, Ксения, я жду, – сказал Сашка ледяным тоном. – Поехали.

Неужели он не понимает, что мне плохо? Тошно. Страшно в конце-то концов. Почему он не пожалеет меня? Почему не обнимет, не приласкает? Ну и сволочь же вы, господин Разнатовский… Наплевать тебе, Сашенька, и на меня, и на мои чувства.

Я глянула на Глеба, потом сказала, что мне нужен был кто-то, кто бы вместе со мной съездил в эту квартиру за вещами. Собранные сумки стоят у входной двери. Саша может убедиться. Глеб вызвался меня проводить.

– Ты решила, что его одного достаточно? – кивнул Саша на раненого. – Ты хоть понимаешь, куда ты влезла? – заорал он. – Тебе роты бойцов спецназа недостаточно!

– Ксения, – подал голос Глеб, – сходи к ребятам.

– К каким ребятам? – тут же оживился Сашка. – И куда ты ходила, когда я тебя встретил?

Теперь оживился и Глеб, а я раздумывала, что сказать этим двум мужчинам.

– Ну? – спросили они одновременно.

– Они мертвы, – пропищала я.

– Кто? – спросил Сашка.

– Как? – спросил Глеб.

– Им кто-то выстрелил в затылок. В затылки. В машине. Они сидят в машине. Ну то есть мертвецы сидят. Один на меня чуть не вывалился. Я не знаю, как его удержала.

Я закрыла лицо руками и заревела белугой. Сашка с Глебом пытались задавать мне какие-то вопросы, но я была не в состоянии отвечать. Потом Сашка подошел к окну, высмотрел джип, порылся в одном из шкафов, достал подзорную трубу (как сказал: с сорокакратным увеличением) и стал разглядывать сидевших в «Опеле Фронтьера». Не знаю, что высмотрел, но на улицу проверять не пошел. Вместо этого они тихими голосами стали обсуждать дальнейший план действий. Обо мне временно забыли. А у меня слезы так и лились ручьем из глаз…

Затем Сашка встал, подошел ко мне, опустился на ручку кресла, обнял меня и стал говорить ласковые слова и гладить по голове. Перемена в его обращении после недавних криков была разительной. Но он несколько припозднился. Я точно знала, что ему на меня – меня саму – глубоко плевать. Он использует меня, пока ему это выгодно.

– Ну почему ты вчера ночью не поехала ко мне? – вопрошал Сашка и смотрел на меня лучистыми глазами. – А, маленькая? Почему? Я же так волновался! Сегодня тебя весь день искал. Девочка моя, что с тобой? Почему ты вчера меня не послушалась? Где ты ночевала?

Я молчала.

А Сашка тем временем бросил взгляд через комнату на Глеба и заявил ему, что не посмотрит, что он раненый. Руки прочь от моей бабы – вот смысл Сашкиной речи. Глеб сделал какое-то неопределенное движение плечами, но тут же застонал.

А Сашка продолжал гладить меня по волосам и говорить, как я нехорошо поступила, заставив его поволноваться. Затем он помог мне встать и потащил на кухню. Я пошла не упираясь. Там Сашка уже вплотную занялся моим телом. Я очнулась.

– Да ты что, сдурел, что ли? Там же мертвые!

– Я соскучился, – как ни в чем не бывало ответил Сашка. – Подумаешь, покойники. Я на них столько насмотрелся. И тебе пора привыкать. Со мной тебе придется…

Я вылупилась на него большими круглыми глазами.

– А ты как думала? – в изумлении глянул на меня Сашка. – Очень хорошо, что ты вещички собрала. Сейчас ко мне поедем. Поживешь у меня. Может, навсегда останешься.

Что за странный переход? – пронеслась мысль. При нашей последней встрече такого давления на меня не было. А сейчас идет именно давление. Зачем я понадобилась Сашке?

Еще месяц назад я бы растаяла и тут же ухватилась за предложение. Но теперь я стала другой. Я никому не верила. И Сашке в том числе. Ему в особенности. А каждая его «заинька» и «лапушка» звучали очередным колокольчиком: надо остерегаться, надо быть начеку. Что ему от меня надо? Какие свои проблемы он думает решить через меня?

– Ксенечка, я решу все эти проблемы, – тем временем говорил Сашка, кивая в сторону комнаты и расстегивая на мне блузку. – В следующий раз сюда приедешь – и все будет чистенько. Ты ни о чем не беспокойся. Такие красивые девушки не должны ни о чем беспокоиться. За них все должны решать мужчины. Достойные мужчины.

Сашка уже целовал мою грудь. А я как бы одновременно существовала в двух плоскостях: мое тело не могло не отвечать на его ласки, в мозгу же прокручивались различные варианты развития событий и выстраивались версии.

– Подожди, – резко оборвала я лившийся из Сашки поток сладких речей.

– Я не могу ждать, – ответил он.

– Ты хочешь на мне жениться? – прямо спросила я.

– Да, конечно, – сказал он, уже стягивая с меня трусики.

Я знала, что Сашка никогда не жил постоянно ни с одной женщиной, меняя моих сестер (по несчастью?), как презервативы. Он никогда не женится, говорил мне дядя Леня, рассказывая про милого друга. Это одинокий волк. Он привык быть один. Но истинный самец, как еще совсем недавно говорили про некоторых мужчин мы с моими погибшими подружками. Самец с большой буквы. И мое предательское тело не может не отвечать на его ласки.

Однако с чего же это вдруг в нем проснулась такая любовь ко мне?

– Вначале ЗАГС, потом я, – твердо заявила я, отталкивая от себя Сашку.

Он был несколько недоволен, но сдержался, расплылся в улыбке, нежно обнял меня, поцеловал и уточнил:

– Значит, хочешь быть моей женой?

«Из меня такая же жена, как из тебя – законопослушный гражданин», – подумала я, но от высказываний вслух воздержалась.

А Сашка в очередной раз стал заверять меня в вечной любви. Что-то мне это очень не нравилось.

Я опять легонько отодвинула Сашку от себя, быстро оделась и заявила, что вначале мы должны доставить Глеба к врачу. Сашка попытался что-то возразить. Не слушая его, я вернулась в комнату. Глеб лежал, закрыв глаза. Я подошла и потрогала его лоб. У него поднялась температура.

Я достала из сумочки записную книжку и уже собралась звонить Багаеву.

Сашка нажал на рычаг телефона.

– Ксения, – строго сказал он. – Не лезь, куда тебя не просят.

– Ты понимаешь, что это моя квартира?! – взвилась я. – И что здесь лежат два трупа и раненый? И твой арсенал, между прочим.

– Ксения, трупы я вывезу, когда наступит ночь. Ты что, их среди бела дня думаешь отсюда тащить? А вначале тебе самой нужно отсюда уехать, причем побыстрее. Ты все собрала? Кстати, где твоя машина?

Я ответила. Сашка застонал, но от комментариев воздержался, наоборот, снова взял увещевательный тон, через предложение пропуская слова о своей вечной ко мне любви. Насколько же он фальшив!

– Но Глеба нужно доставить к врачу сейчас. Как можно скорее, – перебила я лившийся из милого поток.

– Что тебе сдался этот Глеб? – завопил Сашка. – Ты и с ним уже спала?

– Не спала, – подал голос Глеб, пришедший в себя. – Дай мне трубку, Саша.

– Ты что, хочешь, чтобы за тобой сюда приезжали? – взвыл Разнатовский. – Врачи? Из «Скорой»? А этих ты им как объяснять думаешь? Ты тут стрелять вздумал, а мне потом разбирайся? Ты бы хоть о Ксении подумал, мать твою. Какого черта вы им дверь открывали?

– Мы не открывали, – встряла я. – Они сами открыли.

– Неважно! Но мог бы просто по ногам пальнуть. Или в руку. Отключить. Связать потом. Пасть заклеить. Своих вызвать. И вывезти отсюда. Нет, обязательно нужно было наповал! О чем ты думал, мать твою?!

– Стреляла я.

Сашка заткнулся на полуслове, резко повернулся и вылупился на меня.

– Чего? – спросил он.

– Я стрелял, – подал голос с кровати Глеб.

– Не понял, – сказал Сашка, переводя взгляд с Глеба на меня. – Вы оба идиоты, – наконец заявил он.

– Давайте все-таки позвоним Петру Петровичу, – вставила я.

Сашка еще немного поорал, но согласился.

Я под диктовку Глеба набрала нужный номер и сказала Багаеву, что Глеб ранен и находится у меня в квартире. Петр Петрович тут же попросил передать трубку своему человеку – если он может говорить. Глеб говорил, но с трудом, сообщил, что чудовища (он их назвал по именам) мертвы, и указал их местонахождение, потом снова протянул трубку мне.

Петр Петрович сказал, что сейчас пришлет верных людей, которые все уладят.

– У нас еще два трупа, – сказала я.

– Глеб мне про них сказал.

– Нет, еще два, люди Исы.

Петр Петрович сказал нечто нецензурное, но обещал разобраться и с этим вопросом.

В этот момент трубку у меня вырвал Сашка и заявил Петру Петровичу, что меня забирает. Багаев явно удивился, что и Каратист оказался на месте. Но больше всего меня поразило то, что Сашка сообщил Багаеву о том, что намерен на мне жениться. Слыша это, Глеб вопросительно на меня посмотрел. Я за спиной у Сашки скорчила рожу. Багаев же, как я слышала (микрофон работал хорошо), настаивал, чтобы я ехала к нему на дачу, где он предлагал пожить и Сашке.

– Поедем на дачу к Петру Петровичу, – встряла я.

Багаев со своей стороны, а Глеб со своей эту идею активно развивали. Сашка был вынужден согласиться.

– Да, может, тебе там будет безопаснее в настоящий момент, – вынужден был признать он, затем сказал Багаеву, чтобы тот позвонил Ивану. Петр Петрович сразу же понял, о ком речь. И о чем. Как и Глеб, кивнувший на кровати. Одна я не представляла, зачем им всем понадобился неизвестный мне Иван.

– Все сделаю. Ждите, – сказал Петр Петрович и отключил связь.

Мы стали ждать очередную партию гостей.

Глава 18

Ждать пришлось недолго: звонок в дверь прозвучал примерно минут через двадцать. Вошли двое парней, поздоровались за руку с Сашей, обнимавшим меня за плечи. Он меня случайно не как заложницу держит? – хотелось спросить мне, но я пока сдерживалась, решив посмотреть, как события будут развиваться дальше. Ни одному слову Разнатовского о любви я не верила. И не о любви, кстати, тоже.

Вновь прибывшие ситуацию оценили мгновенно. Саша только сказал, что «все в комнате». Один подсел к Глебу и попробовал привести его в чувство, затем достал одноразовый шприц, заполненный какой-то жидкостью, снял с него колпачок и сделал Глебу укол.

– Что вы ему вкололи? – крикнула я.

Парень не удостоил меня ответом, взяв Глеба за запястье и считая его пульс.

Второй тем временем беседовал с нами с Сашей и при виде моей реакции на действия, производимые напарником, предложил Саше отвести меня на кухню, а также вколоть мне успокоительное. Саша был с ним согласен и потащил меня туда, несмотря на то что я упиралась. Про успокоительное заявила, что выброшусь в окно, если только попробуют ко мне прикоснуться. Решили не пробовать.

В комнате продолжалась какая-то возня. Я рвалась из Сашиных рук, но он держал крепко, периодически вещая, как он меня любит, и строя планы на совместное будущее.

– Саша! – крикнули из прихожей.

– Сиди здесь, – рявкнул на меня Каратист и рванул на голос.

Я, конечно, вылетела в прихожую.

Тот молодой человек, что велел мне сидеть на кухне, вел уже одетого Глеба, находящегося в сознании, но смотрящего каким-то мутным взором.

– Что вы с ним сделали?!

– С ним все будет в порядке, – ответил поддерживавший Глеба парень. – Где его куртка?

Саша тут же протянул Глебову кожанку (новую) и помог натянуть ее на него. Глеб застонал.

– Глеб! – позвала я.

Он вроде бы очнулся, глянул на меня мутным взором, но вроде как не узнал.

– С ним все будет в порядке, – повторил поддерживавший его парень. – Не волнуйтесь. Но нам нужно довезти его в надежное место.

Затем парень повернулся к Саше и попросил помочь ему спустить Глеба к машине. Саша кивнул, накинул пуховик и строго-настрого приказал мне не рыпаться.

– Ксения, пожалуйста, верьте нам, – улыбнулся поддерживавший Глеба парень. – Все будет хорошо. Через пару дней Глеб позвонит вам и скажет, что чувствует себя великолепно.

– А если не позвонит? – спросила я, не найдя ничего лучше.

– Я позвоню, – процедил сквозь зубы Саша. – Сиди здесь! Делай, что тебе сказано! Правильно твой отец говорит…

– Оставь моего отца в покое! – рявкнула я.

Саша махнул рукой и открыл дверь на площадку. Они вместе вывели Глеба и загрузились в лифт. Я не закрывала дверь, пока они не уехали, потом бросилась к кухонному окну, чтобы следить за происходящим оттуда.

К моему великому удивлению, джипа «Опель Фронтьера», в котором я совсем недавно лицезрела два тела, под деревьями уже не было. Ну ничего себе работают ребятки! Вот это скорость!

Я проследила, как Глеба усаживают в обычные «Жигули» на заднее сиденье. За руль сел тащивший его парень, а Саша двинул назад в парадное. Я отошла от окна и предусмотрительно открыла ему дверь.

Саша был сама нежность, извинился за грубость, ласково погладил меня по голове, воркуя о том, что я в последнее время очень устала и мне обязательно надо отдохнуть и подправить нервишки. Предложил слетать куда-нибудь в тепло. Я сказала, что подумаю. Правда, думать я собиралась о том, что Саше от меня надо.

– Саш! – тем временем крикнул из комнаты второй гость.

Мы оба проследовали туда.

Парень извлек из сумки, с которой пришел, какие-то довольно вместительные бутылочки и скляночки и выставил их на журнальном столике у окна. Один из трупов был уже раздет. Полностью.

– Вот этот жив, – кивнул гость на валявшегося на полу одетого человека Исы.

– Мне он ни к чему, – пожал плечами Саша. – Свяжись с Багаевым. Если ему нужен… – Саша опять пожал плечами.

Гость позвонил Петру Петровичу, отчитался о проделанной пока работе, выслушал указания, затем глянул на Сашу и уточнил, знает ли он, где находится дача Багаева. Саша знал.

– Ты отвезешь туда Ксению? Петр Петрович завтра выписывается из больницы. Поедет туда же. Можешь сегодня там переночевать?

Саша кивнул. Парень распрощался с Багаевым, передававшим мне привет, и заявил:

– Тогда давайте прямо сейчас. Я тут закончу, квартиру закрою и завезу ключи поближе к вечеру.

Саша сказал, что должен собрать свой арсенал, чем и занялся, сложив все на антресоли. Гостя его занятие нисколько не интересовало и не удивляло, словно подобное количество всевозможных стволов в квартире было чем-то вполне нормальным. Я стояла как истукан. А гость тем временем раздевал второго человека Исы, издававшего какие-то хрипы, но глаз не открывавшего.

– Одежонку их по пути выкинете? – спросил гость у Саши.

– Да, конечно, без проблем, – кивнул он.

– А с ними вы что собираетесь делать? – подала голос я.

Ответом меня не удостоили ни Саша, ни гость. Даже не посмотрели в мою сторону, продолжая заниматься своими делами.

– Кровь тут подотрешь? – обратился Саша к парню.

– Да, конечно, никаких следов не останется.

– Что вы намерены тут делать?! – завопила я.

– Ксения, заткнись, пока я тебе не врезал хорошенько, – рявкнул Саша.

Я продолжала что-то верещать про то, что это моя квартира, а Саша слишком много на себя берет, но в скором времени схлопотала по физиономии, причем довольно сильно, что заставило меня заткнуться. Он врезал мне еще разок, на этот раз послабее, затем вытащил в прихожую, фактически натянул на меня шубу, повязал платок, подхватил обе мои сумки, открыл дверь, вывел меня к своему джипу, в который мы загрузились, и тут же тронулся с места.

Я смотрела в окно и не произносила ни слова.

Саша пообщался с Багаевым, благодаря хорошему микрофону я слышала и реплики Петра Петровича. Судя по разговору, двое последних прибывших парней все-таки подчинялись Саше, а не Петру Петровичу. Или я что-то путаю? С другой стороны, зачем я ломаю по этому поводу голову? Какое мне дело, кто кому подчиняется? Как мне все надоело! Я попала в какой-то водоворот. Зачем? Зачем я вообще полезла в это дерьмо?! Хотела узнать, кто взорвал клуб и моих подруг? Ну и что мне дает эта информация? Что меняет в моей жизни? Да все, что могло измениться, уже изменилось!

Вот сейчас, например, я еду в Сашкиной машине на дачу к Петру Петровичу. И, между прочим, планирую у него работать. Но жить-то мне как-то надо, тут же сказала я себе. И привыкла я к вполне определенному уровню. И еще надо помочь дяде Лене выйти из подполья. Из нескольких зол приходится выбирать меньшее. Но я так отвратно себя чувствовала. Все эти драки, убийства, взрывы… Как хочется покоя. Нормальной человеческой жизни. Если я только смогу теперь когда-нибудь жить нормальной человеческой жизнью… После всего того, что я узнала в последнее время, после всего, свидетелем чего стала. И сама тоже хороша.

Саша остановился на мосту над какой-то узкой речкой, названия которой я не знала. Под мостом была незамерзающая полынья, в которой плавали утки, зимующие в Питере. Саша взял сверток, вышел из машины и сбросил его в полынью. Я так и продолжала сидеть в джипе.

– Ну что ты злишься? – сказал милый друг, когда мы отъехали от речки. – Ксения, ты слишком во многое суешь свой любопытный носик. Поумерь пыл. Живи спокойно и наслаждайся жизнью.

Каратист притормозил у обочины (мы были уже на одном из загородных шоссе), обнял меня и долго целовал. Я отвечала, не могла не отвечать, но в голове все равно крутились разные мысли.

А потом я спросила его про своего отца. Куда он его увозил, зачем, о чем беседовали, почему отпустил. Папина судьба меня все равно волновала – несмотря ни на что.

После последнего вопроса Сашка расхохотался.

– А не надо было отпускать? – хитро посмотрел он на меня. – Экая ты кровожадная, Ксения. – Затем Сашка стал серьезным. – Я получил от него всю информацию, что хотел. Поработал над ним чуток. Папаня твой – человек слабый. В общем-то, и работать как следует не пришлось. И зачем он мне потом?

– А с какой стати он потом отправился к Багаеву в больницу? Да еще с цветами?

– Проведать, – ухмыльнулся Сашка, трогаясь с места. – Задницу полизать. Он большой мастер в этом деле. Все никак не может определиться, с кем ему будет лучше жить. А жить твоему папочке хочется хорошо.

Интересно, а есть такие, кому не хочется?

Я спросила про прошлую ночь и про базу Исы и Равиля. Сашка пожал плечами.

– Твои друзья остались живы?

– Один точно выживет, – ответил Сашка, глядя на обледенелое шоссе. – Тот, что тебе телефон дал. Второй под вопросом. Сейчас за его жизнь борются. Третий мертв. Спасибо, что позвонила.

– А Иса… – открыла рот я.

– Ксения, не лезь, куда тебя не просят! – взорвался Сашка. – Сколько раз можно говорить одно и то же? Забудь про Ису. Сейчас поживешь на даче у Петра Петровича. И мы тебя оттуда не выпустим, пока тут все не утрясется. Хватит уже! Мне надоело тебя вытаскивать из пекла!

Я хмыкнула и заметила, что Саша вытаскивал меня только один раз, да и то по собственной инициативе – из «Сфинкса», а так, по-моему, я сама отовсюду выбиралась.

– Ксения! – процедил Сашка. – Еще одно слово…

Я все-таки предпочла заткнуться.

Глава 19

При виде дачи (особняка, правильнее будет сказать) мне невольно вспомнились Барселона и причудливые постройки архитектора Гауди. Зодчий, проектировавший это чудо (не знаю, отечественный или выписанный из-за рубежа), тоже явно добивался впечатления каких-то фантастических и словно вылепленных от руки форм.

Нас уже ждали. Как я поняла, там постоянно жила дама бальзаковского возраста, служившая экономкой, и парень лет двадцати пяти, выполнявший различные функции, включая охранные. Из ближайшей деревни в помощь экономке иногда приходила женщина, которая помогала убираться.

Зимой был открыт только первый этаж, на котором мне и отвели комнату. Нас с Сашкой накормили, после чего он пошел кому-то звонить, плотно закрыв за собой дверь. Вскоре вышел и сообщил мне, что должен уехать, обещая вернуться к вечеру. Я кивнула.

После его отъезда я, честно говоря, не представляла, чем бы заняться. Что вообще мне делать на этой даче? Телевизор смотреть? Книжки читать? Да я же помру со скуки.

Внезапно в дверь моей комнаты легко постучали.

– Да? – сказала я.

– Анечка, – открыла дверь экономка, которую звали Еленой Ивановной.

– Я – Ксения, – сказала я.

– Ой, простите! – молвила Елена Ивановна, опуская ладонь на грудь. – Я что-то напутала…

Вообще-то Анной звали мою маму…

Я вопросительно посмотрела на Елену Ивановну, предложила заходить и садиться, она, в свою очередь, предложила мне испить кофе. Как только мы расселись в уютной просторной кухне, я взяла быка за рога.

Но Елена Ивановна только извинялась… Она что-то напутала… Она почему-то решила, что меня зовут Анечкой…

– Не почему-то, а потому, что я похожа на свою мать, – твердо сказала я, глядя в глаза экономке. – Она бывала тут?

– Нет, – покачала головой Елена Ивановна. – Ксения, простите меня… И только не говорите Петру Петровичу, что я так вас назвала…

Елена Ивановна, как мне показалось, не только смутилась, но и немножко боялась. С другой стороны, ее, похоже, разбирало любопытство. Еще бы: наверное, тут очень скучно…

Я постаралась разрядить обстановку и расположить Елену Ивановну к себе, помочь ей расслабиться. Конечно, я преследовала корыстные цели: меня интересовали отношения моей матери и Багаева.

– Вы не выдадите никаких тайн, – сказала я. – Мама умерла. Чуть больше месяца назад.

– Ох! – опять дотронулась Елена Ивановна до пышной груди.

У меня на глаза навернулись слезы, Елена Ивановна тут же вскочила и извлекла из одного из кухонных шкафов бутыль (литра на три) с наливкой собственного изготовления. Мы помянули маму, потом выпили за знакомство, Елена Ивановна рассказала мне чуть ли не всю историю своей жизни. Оказалось, что она – жена (вернее, вдова) военного, который погиб восемнадцать лет назад. После смерти мужа вернулась в родной город, а как-то летом, когда гостила у родственников в соседней деревне, услышала, что для недавно возведенного особняка ищут экономку, которая постоянно проживала бы за городом. Елена Ивановна решила сходить и познакомиться с хозяином. Петр Петрович ее тут же принял на работу. С тех пор она здесь.

– Вам не скучно? – спросила я.

– Я привыкла, Ксения. Вы понимаете, у моих подруг юности – уже взрослые дети, внуки. А у меня… Детей, к сожалению, не было. Мне тяжело общаться с подругами. Хотя я иногда и езжу в гости. Но редко. А тут – я хозяйка. Петр Петрович бывает где-то раз в неделю. Приезжает, я ему баньку топлю, или Сережа топит. Когда с друзьями, когда один. Ну то есть с мальчиками со своими. А так… Я телевизор смотрю, читаю много. Раз в две недели езжу в город книги покупать. Мне же одна книжка на вечер. Летом за грибами хожу, за ягодами. Соленьями-вареньями занимаюсь. Мне не нужна другая жизнь. Я не представляю, как теперь пошла бы на работу с девяти до шести.

Но меня, естественно, интересовало, откуда Елена Ивановна могла знать про мою мать – если, по ее утверждению, она в этом доме никогда не была.

– Ксенечка, только не говорите Петру Петровичу…

– Ну что вы, Елена Ивановна! – заверила я ее. – Зачем мне ему вообще что-либо говорить? Я даже не знаю, будет ли он со мной разговаривать…

– Простите, а вы тут… в какой роли?

Я задумалась. Хотелось бы мне самой это знать.

– Вы… ну как бы это сказать… подруга Петра Петровича?

Подобная идея вызвала у меня приступ смеха. Мы еще выпили наливочки, и я сообщила Елене Ивановне, что я – подруга Саши, того мужчины, что сегодня меня сюда доставил и собирается приехать вечером и тут заночевать.

– А…

Елена Ивановна глубоко задумалась. Потом внезапно резко подняла на меня голову и сказала:

– Пойдемте!

Сгорая от любопытства, я тут же последовала за женщиной.

Мы оказались в комнате, которую я назвала бы кабинетом. Правда, в современном кабинете, по моим понятиям, должен был бы быть компьютер, но Петр Петрович все-таки – человек старой формации.

Елена Ивановна открыла низ секретера (мебель здесь была не новомодная, а, я бы сказала, годов семидесятых) и извлекла оттуда огромный альбом. Мы проследовали назад в кухню, где, усевшись рядом на стульях, стали рассматривать черно-белые фотографии. Ни у нас дома, ни у кого из моих подруг они не были так любовно разложены по альбомам и подписаны. Новые, «кодаковские» – да, старые же обычно или хранились в коробках, или грудой лежали в альбоме. По крайней мере, такой тематической подборки черно-белых снимков мне видеть не доводилось.

В основном на них фигурировал Петр Петрович, только с пышной шевелюрой и без животика. Надо отдать ему должное, в молодости он был очень ничего, я сама остановила бы на нем взгляд (и не один раз), если бы встретила лет этак двадцать – двадцать пять назад. Как раз тогда, когда с ним познакомилась моя мама.

Она тоже тут была. И у меня в очередной раз потекли слезы, даже пришлось на какое-то время отложить альбом в сторону, чтобы не закапать фотографии. Елена Ивановна тут же разлила нам еще по наливочке, мы опять с ней выпили. Она тоже пустила слезу. Я порыдала на ее пышной груди.

Под каждым снимком моей мамы (или одной, или на пару с Багаевым) были подписи: «Анечка в Сочи», «Мы с Анечкой в Комарово», «Анечка…», «Мы с Анечкой…».

Таких у нас дома не было.

Глядя на них, я видела, что сейчас являюсь просто маминой копией. Ведь ей здесь было примерно столько, сколько мне сейчас.

Как я поняла, Елена Ивановна, убирая дом, конечно, обследовала тут все, что хранилось. Набрела на альбомы, которые Петр Петрович по каким-то своим причинам решил держать за городом, а не в квартире в Питере. Елена Ивановна, наверное, задумывалась, почему Петр Петрович так и не женился, но не решалась спросить, что случилось с «Анечкой», фигурировавшей на стольких снимках. Других женщин в этом альбоме не было. Нет, имелись, конечно, какие-то общие фотографии, но, просмотрев все, становилось ясно, что женщина у Петра Петровича была одна. Моя мама.

Увидев меня, Елена Ивановна не сделала скидки на годы. Она просто узнала знакомое лицо. И автоматически назвала меня Анечкой…

– А еще есть фотографии? – спросила я.

– Да, много, – кивнула женщина.

Мы вернулись в кабинет, Елена Ивановна убрала на место альбом и показала мне на стопку других – в основном, правда, современных, «кодаковских».

– А вот в этой коробочке – старинные, – сообщила она. – Я так понимаю, что это мама и бабушка Петра Петровича. Дореволюционные снимки очень интересно смотреть. Какие тогда были платья, как фотограф людей сажал. Я очень люблю их. Вообще фотографии люблю смотреть. Ксенечка, вы пока тут поглядите, а мне нужно ужин готовить. В особенности если этот ваш Саша приедет.

Я предложила свою помощь. Елена Ивановна махнула рукой, сказала, что справится, ей как раз занятие и она понимает, что мне интересно посмотреть снимки. В особенности если завтра Петр Петрович приедет на дачу. Возможности-то тогда не будет. Так что надо заняться этим делом сейчас.

Я поблагодарила Елену Ивановну, она меня покинула, а я углубилась в изучение фотографий. Правда, меня гораздо больше интересовала современность, а не прародители Багаева.

Современных было много. Петр Петрович, судя по имеющимся кадрам, активно путешествовал по Европам и снимался чуть ли не у каждого памятника. Достопримечательностей как таковых не было вообще. Если уж памятник – то как фон Петра Петровича (а не наоборот), занимающего основную часть кадра.

Статуя Христа в Рио-де-Жанейро позади Багаева, точно так же разводящего руки в стороны и заслоняющего собой монумент. Какой-то египетский фараон, опять же не попавший целиком в кадр, вид на Иерусалим за спиной того же господина Багаева. Петр Петрович также фигурировал на фоне Акрополя, храма Парижской Богоматери, собора Святого Петра. М-да, любознательный хозяин у этого особнячка.

Но Петр Петрович не только путешествовал, а вел и активную жизнь в родном городе, где регулярно снимался в обществе каких-то юных леди, причем всегда разных. Если в молодые годы он фотографировался исключительно с моей мамой, то теперь, казалось, взял обязательство наверстать упущенное. Все девицы были длинноногими, худыми и в большинстве случаев блондинками. Петр Петрович не мог бы соревноваться с ними в росте даже с вытянутой антенной своего сотового телефона. Но, пожалуй, это его нисколько не смущало.

Я видела Багаева то с бокалом шампанского, то перерезающим какую-то ленточку, то поглощающим деликатесы на презентации, то жмущим руку представителям властных структур. На фотографиях появлялись и отцы города, и даже лица, известные не только по всей стране, но и за рубежом, актеры театра и кино, а также политики с прекрасными сценическими способностями (по-моему, очень необходимыми рвущимся во власть). Петр Петрович, судя по снимкам, был знаком со многими. Попадались и эстрадные певицы, с одной относительно известной дивой (крашеной блондинкой и дочерью другой дивы) господин Багаев был запечатлен в долгом поцелуе. Имелись и другие: Багаев на сцене целует ручку, жмет руку, дарит цветочки. Да, моему папочке далеко до Петра Петровича по количеству связей.

Один альбом был полностью посвящен клубам, которыми владел Багаев. Они были сфотографированы как снаружи, так и изнутри. Пожалуй, это единственные снимки, запечатлевшие интерьер. Правда, имелось достаточно случаев, когда на фоне этого интерьера находились знаменитости, посещавшие принадлежащие Петру Петровичу заведения и там выступавшие.

Была и еще одна тематическая подборка. Я назвала бы ее «Петр Петрович в бане». Голым он нигде не фигурировал, как, впрочем, и остальные мужчины, попадавшие в кадр. Было заметно, что простынями пытались прикрыть дряблую и отвисшую кожу, огромные животы и просто жировые складки, но не всегда удавалось. Все мужчины были немолоды – в противоположность женщинам, юным, отборным и холеным, компании которых на каждом из снимков напоминали выездную сессию агентства фотомоделей. Наверное, они ими и были. Ну или дорогими проститутками, решившими, что на этом поприще заработают больше, чем на подиуме.

Я быстро перелистывала страницы альбомов, решив, что уже не найду для себя ничего интересного. Уже собираясь закрыть последний, застыла на месте. Какая-то мысль билась в мозгу. Я только что увидела что-то… Кого-то знакомого…

Я снова открыла «банный» цикл и стала внимательно просматривать фотографии. Одну за одной, вглядываясь в лица.

На предпоследней странице, внизу, я увидела обнаженную Иру, нынешнюю жену моего отца, сидевшую на коленях у Петра Петровича Багаева.

Я очень внимательно вгляделась в ее лицо. Нет, ошибки быть не может. Это она. Более вульгарная, чем та, которую я знаю. Раскрасневшаяся и смеющаяся.

Я снова перелистала альбом. Иру больше не нашла. Быстро просмотрела кадры, что были посвящены всяким тусовкам в клубах. Опять ничего. Вернулась к снимку в бане. Ира. На коленях у Багаева.

Моего отца не было ни на одном снимке.

– Ксенечка! – послышался голос Елены Ивановны из коридора, и она показалась в дверном проеме. – Ну как вам?

– Очень интересно, – сказала я. – Даже подумать не могла, сколько у Петра Петровича знакомых!

– Да, Ксенечка, да. Бывает, видишь человека по телевизору, а потом он к нам сюда на дачу приезжает! Представляете? – Елена Ивановна перешла на шепот. – Только меня Петр Петрович предупреждал, чтобы я ни с кем об этом не говорила, но с вами-то, наверное, можно? Вы же у нас – почетный гость.

– Меня так Петр Петрович назвал? – уточнила я.

– Ну, он сказал… как бы это выразиться… чтобы мы с Сережей исполняли все ваши желания.

На моем лице изобразилось удивление. Но Елена Ивановна щебетала дальше, рассказывая про других почетных гостей особняка. Мы положили альбомы на место (я не просмотрела только родственников Петра Петровича, но они меня, откровенно говоря, нисколько не интересовали) и опять переместились на кухню.

– Когда приедет ваш Саша? – уточнила Елена Ивановна.

Я сказала, что сейчас позвоню и уточню. Сашин сотовый оказался выключен или находился вне зоны обслуживания. Я на всякий случай набрала его домашний – там тоже никто не ответил. Затем позвонила в свою квартиру – мало ли кто там у меня дежурит. Но трубку не сняли.

Я подумала и позвонила Петру Петровичу на сотовый. Багаев был рад меня слышать, спросил, как устроилась, я его очень вежливо за все поблагодарила, еще раз уточнила, когда он приедет, а потом поинтересовалась, не давал ли Саша ему о себе знать.

– Ксения, – медленно сказал Багаев, – он, наверное, сегодня не сможет подъехать.

– Он жив?! – закричала я, в гостиную вбежала Елена Ивановна, уставилась на меня в ужасе и опять схватилась за пышную грудь.

– Да, конечно, – тут же ответил Багаев, потом усмехнулся и добавил, что Сашку ни пуля, ни граната, ни тротил, ни ракета с ядерной боеголовкой не возьмут. Багаев также сообщил, что, когда в городе прошла информация о Сашкиной якобы смерти, Петр Петрович в нее не поверил, ни секунды не сомневаясь в том, что Сашок задумал очередную аферу. Так и оказалось: в самое ближайшее время Каратист воскрес из мертвых. Живой покойничек. А сегодня он занят.

Я поинтересовалась, когда смогу вернуться в свою квартиру. В ближайшее время нельзя, ответил Багаев, так как квартиру нужно долго проветривать.

– Зачем? – не отставала я.

– Ты помнишь, Ксения, что ты там оставила? – строго спросил Петр Петрович.

– Ну… – протянула я.

– Вот поэтому и надо проветривать.

Я все равно не понимала. Трупный запах же появляется не в первый час после смерти? А ночью, как я понимаю, его люди собирались вывезти тела. Или Сашка лично собирался. Не так ли?

Багаев немного разозлился, но мне было плевать, я должна была узнать, что произошло в моей квартире после того, как я оттуда уехала.

– Сашка что, сейчас убитых оттуда вывозит? – прямо спросила я.

– Их никто не будет вывозить, – ответил Багаев.

– То есть как?..

– Их спустят в канализацию! – рявкнул Багаев.

У меня отвисла челюсть, а Петр Петрович уже спокойным тоном сообщил, что Иван, один из двух последних гостей, – химик, причем очень способный. Зачем таланту пропадать в каком-то НИИ за нищенскую зарплату? Вот Иван и трудится на благо определенных людей за достойную оплату.

– Только после его опытов всегда химикатами разит, – невозмутимо продолжал Петр Петрович. – Квартире надо проветриться, как я уже сказал. Ключи тебе потом вернут. Не волнуйся. Ничего не пропадет. Ты поняла, девочка?

Я спросила про машину. Петр Петрович сказал, что ее пригонят завтра, но очень меня попросил пока пределы его дачи не покидать: для моего же блага. Теперь он ворковал, называл меня «девочкой», говорил, что скоро все проблемы решатся и все будет хорошо. Я пожелала ему скорейшего выздоровления, он попросил к телефону Елену Ивановну, и я их оставила, чтобы не смущать экономку. Мало ли какие ей дадут указания?

Но сидеть затворницей на даче мне не хотелось. Хотя бы из чувства противоречия. Дорогу я примерно помнила, хотя и сидела, погрузившись в себя, пока Саша меня сюда вез.

И мне требовалось обязательно встретиться с Ирой.

Что там про нее говорил дядя Леня? Он советовал мне ею поинтересоваться… Возможно, он что-то знал, но не хотел говорить прямо в лоб. Что это может быть за информация? Раз Ира до моего отца веселилась в баньке с Петром Петровичем…

Надо будет ее навестить, решила я. После того, как мне перегонят сюда «Оку». Навру что-нибудь и Петру Петровичу и тем более Елене Ивановне. А еще месяц назад я была такая честная девочка… Но жизнь заставила измениться.

– Ксения, пошли ужинать! – оторвала меня от размышлений Елена Ивановна.

Глава 20

На следующий день я встала поздно: сказались свежий воздух, тишина и количество выпитой вчера домашней наливки.

Петр Петрович в сопровождении свиты прибыли около часу дня. Сразу стало шумно и многолюдно. Места в доме хватило для всех. Елена Ивановна суетилась, размещая добрых молодцев, Петр Петрович проявлял активность на телефоне, закрывшись в гостиной с одним из своих людей – очкастым типом в мятом пиджаке. Периодически оттуда раздавался громовой голос хозяина.

Вышел он из гостиной часа в три, чтобы дать возможность Елене Ивановне накрыть на стол. Я ей помогала. За обедом сидели практически все, прибывшие с Петром Петровичем, за исключением одного парня, оставшегося дежурить у ворот на пару с Сергеем. Различий по рангам Багаев не делал. Говорили в принципе ни о чем.

Для кофе с коньяком мы с Петром Петровичем удалились к нему в кабинет, уже мне известный как место хранения альбомов.

Не дав Багаеву сказать ни слова, я поинтересовалась, во-первых, здоровьем Глеба, во-вторых, местонахождением Саши.

– А кто тебе из них больше нравится, Ксения? – с самым серьезным видом спросил Петр Петрович, после чего заметил, что, по его мнению, мне лучше подошел бы Глеб. Затем последовало перечисление положительных характеристик молодого человека. Саше была дана гораздо менее лестная рекомендация.

Я слушала, раскрыв рот. Нет, не потому, что узнала что-то новое. Петр Петрович говорил со мной, словно отец, помогающий выбрать для себя будущего зятя. В общем и целом повторялась наша беседа в больнице, куда я ездила навещать Багаева. Кстати, а что он от меня хочет? Но выяснить это я не успела, так как в дверь просунулась голова одного из подчиненных, сообщившая, что Петра Петровича срочно просят к телефону.

Багаев меня покинул и до вечера не смог уделить мне внимания, решая какие-то вопросы.

На следующее утро он уехал.

Я вздохнула с облегчением, во-первых, потому что мне не хотелось вести с Петром Петровичем долгие беседы о моем будущем и слушать его ценные советы. Ну и что, ну дал он моей матери слово обо мне позаботиться! По-моему, уж слишком рьяно взялся выполнять возложенные на себя обязанности. Меня также очень порадовало, что вместе с Петром Петровичем отбыли все сопровождавшие его молодцы.

А я взялась за выполнение запланированных мною мероприятий.

В первую очередь позвонила в нашу старую квартиру. Справлюсь у Иры об ее самочувствии и напрошусь в гости. А там посмотрим по ходу делу.

Но дома у отца никто не снимал трубку.

Уехала по магазинам? К врачу?

Я вспомнила о соседке тете Люсе, о том, что давно обещала позвонить ей и приехать в гости, и набрала ее номер. Как раз заеду к ней, узнаю последние сплетни, а когда вернется Ира – перебазируюсь в соседнюю квартиру.

– Ксенечка, дорогая, а я уж не знаю, где тебя искать! – запричитала тетя Люся. – Куда ты пропала, милая?

Я наплела какую-то ахинею, но тетя Люся не очень и слушала, выдавая свои новости.

К моему величайшему удивлению, она была вчера у Иры в больнице.

В общем, ту положили на сохранение, потому что возникла серьезная угроза выкидыша. Тетя Люся, видевшая, как новую молодую соседку выносили на носилках и загружали в «Скорую», зашла к моему отцу, выяснила ситуацию и сама предложила свои услуги. Как я догадываюсь, не потому, что она такая добрая самаритянка. Тете Люсе нужны были новые сплетни.

Но отец был рад помощнице, выдал тете Люсе некую сумму на закупку Ире фруктов, и вчера соседка посетила ее в больнице. Завтра намерена повторить процедуру. Отец заезжает к жене по вечерам, но он в последнее время так закручен, что, в общем, это у него получается не каждый день. А Ира переживает из-за неприятностей мужа, хотя нервничать-то ей особо нельзя.

Я попросила адрес больницы и номер палаты. Тетя Люся мне их с готовностью продиктовала.

– Навестишь ее?

– Думаю, сегодня, раз вы поедете завтра.

– Давай, давай, Ксенечка, а то ей, бедняжке, так одиноко. Она сказала, что у нее и подруг-то нет. Она ведь в Питер приехала откуда-то из Сибири, назвала городок, да я не запомнила. Поступала в медицинский, не поступила, но так и осталась в городе. Не захотелось назад ехать. Но так ни с кем и не сдружилась. Она мне все вчера рассказала.

«Ну, положим, не все», – подумала я, но смолчала.

– Ты ей обязательно от меня привет передай, – продолжала тетя Люся. – Такая девочка хорошая. Как это я с ней только раньше не познакомилась?

Распрощавшись с бывшей соседкой и пообещав заехать к ней при первой же возможности, я повесила трубку и отправилась к Елене Ивановне, чтобы предупредить, что я еду в больницу к подруге.

– Ой, надо бы у Петра Петровича спросить… – протянула Елена Ивановна.

– Я здесь что, пленница?! – взорвалась я.

– Нет, Ксения, что вы! Что вы! – испугалась Елена Ивановна, как обычно хватаясь за грудь. – Но Петр Петрович говорил, что вам бы не следовало отсюда уезжать… Может, вы лучше на лыжах покатаетесь? У нас лыжи есть. И ботинки. И курточка на вас найдется. Ксения, может, подумаете?

– Елена Ивановна, – твердым голосом сказала я, – моя подруга лежит в больнице на сохранении. Я только что об этом узнала. Ее ночью увезли на «Скорой». Я не могу ее не навестить. Если хотите – поедем вместе. Вы давно не были в городе? Пока я буду в больнице, вы по магазинам походите. Как вы на это смотрите?

Елена Ивановна на мгновение задумалась, потом кивнула и стала одеваться.

На моей «Оке» мы, конечно, добирались гораздо дольше, чем на Сашкином «Гранд Чероки», да я и не гоняю никогда на такой скорости, как милый друг. Где-то он сейчас, интересно?

Для начала мы заехали на рынок, где я купила фруктов для Иры, а Елена Ивановна – чтобы взять на дачу, затем я высадила свою пассажирку на одном из перекрестков при подъезде к больнице, и мы договорились, что я буду ждать ее на этом же месте через полтора часа.

– Ксения, если я немного задержусь?.. – вопросительно посмотрела на меня пассажирка.

– Ничего страшного. Я ведь тоже могу задержаться.

Я огляделась по сторонам, заметила небольшое кафе и сказала Елене Ивановне, чтобы, если она придет раньше, посидела внутри, не стояла на морозе, а если увидит мою припаркованную машину пустой, ей тоже следует искать меня в кафе. На том и договорились.

* * *

Как и следовало ожидать, Ира лежала в платном отделении, в одноместной палате с телевизором, телефоном и холодильником.

Она была очень рада меня видеть.

– Как ты узнала, что я здесь?

– Тетя Люся, – сообщила я и предупредила, чтобы Ира не болтала лишнего: соседка разнесет по всему двору, кому надо и кому не надо.

– Я уже догадалась, – улыбнулась Ира, – но все равно рада, что она приходила. Так скучно здесь… Лучше бы меня в общую палату положили! Или хотя бы двухместную. Но твой отец, конечно, взял самую дорогую.

Я кивнула.

Ира немного рассказала про то, как ее лечат, потом грустно улыбнулась и заметила, что мне это, наверное, неинтересно, поскольку я пока еще не планирую стать матерью.

– Я, кажется, уже свихнулась на ребенке, – призналась она. – А что будет, когда родится… Буду сумасшедшей матерью.

– Так это же хорошо, – заметила я.

Я не знала, как подвести разговор к интересующей меня теме. Ира же продолжала болтать о своем здоровье и будущем малыше. Я слушала вполуха, но одна фраза вдруг вернула меня к действительности.

– Что? – переспросила я.

– Тетя Люся сказала, что ты – недоношенная, вроде даже семимесячная, – повторила Ира. – Я вчера ей призналась, что очень боюсь не доносить ребенка, или родится раньше времени, станет медленнее развиваться, отсталым будет, а тетя Люся говорит: вон на Ксению взгляни.

Я сидела, раскрыв рот.

– Ты не знала?

– В первый раз слышу.

– Возможно, тебе этого не говорили. Я могу, конечно, спросить у твоего отца…

– Не надо. Не все ли равно?

– В общем, да…

Затем Ира уточнила, может ли она мне иногда звонить, чтобы хотя бы поболтать, и попросила оставить номер. Телефон-то в палате есть, а записную книжку она оставила дома. Я поняла, что это шанс задать тот вопрос, ради которого я сюда приехала.

– Сейчас я живу на даче у Петра Петровича Багаева, – сообщила я, внимательно следя за Ириной реакцией.

Ее лицо тут же изменило выражение. Она закрыла рукой рот, потом в ужасе посмотрела на меня, попыталась что-то сказать, но не смогла.

Я понимала, что поступаю подло, но иначе не могла. С одной стороны, мне было жалко Иру, с другой – я должна была разобраться в том, что происходит вокруг меня. И если именно из-за нее отец бросил мою мать, изменился в своем отношении ко мне… Я себя оправдывала.

Я достала из сумочки фотографию, которую предусмотрительно вынула из альбома сегодня утром, и продемонстрировала Ире. Ее глаза наполнились слезами.

– Это он ее тебе дал?

– «Он» – в смысле Багаев? Нет, не Петр Петрович. Не прямо, правильнее будет сказать. Но у него имеется один весьма любопытный альбомчик. То есть у него их несколько. С тематическими подборками. Ты фигурируешь в «банном».

Ира закрыла лицо руками и разревелась. Я встала, налила из графина стакан воды и протянула ей. Она выпила до дна, стуча зубами о край стакана.

– От тети Люси я знаю, что ты – иногородняя и что у тебя здесь нет подруг. Почему? Это странно.

– У тебя ведь их тоже нет, – заметила Ира, вытирая слезы.

– У меня их не стало в последний месяц. И на то есть очень веская причина. Три ближайшие взлетели на воздух вместе со «Сфинксом». Я случайно осталась жива. Остальные от меня отвернулись. Все объяснимо.

Ира посмотрела на меня тяжелым взглядом и медленно произнесла:

– У меня тоже все объяснимо. Все всегда объяснимо, Ксения. Если уж тебе так интересно – слушай. Да и мне, наверное, надо выговориться.

Ира в самом деле приехала в Петербург из маленького сибирского городка, название которого я, как и тетя Люся, услышала впервые. У нее здесь были дальние родственники, поэтому выбор и пал на Петербург. Но можно считать, что на самом деле в Питере никого не оказалось: родственники не горели желанием видеть Иру у себя. Она не поступила в Первый медицинский, как хотела, прошла в медучилище и поселилась в общежитии. Денег катастрофически не хватало. Пошла работать в поликлинику – вечерами бегала по адресам, делала уколы. Платили мало, но хоть что-то.

Девчонки из общежития тоже крутились как могли. Потом Ира стала замечать, что у некоторых (а все были из бедных семей) стали появляться хорошие шмотки, украшения, кто-то съехал на съемные квартиры.

В комнате их жило четверо. Две стали подрабатывать своим телом, устроившись в одно из многочисленных агентств, рекламируемых в «Рекламе-Шанс». Пойти на это Ира не могла, она тогда вообще еще была невинна, да и дома получила соответствующее воспитание. Она продолжала делать уколы, стаптывая ноги, бегая из дома в дом, как и ближайшая ее подруга, Светка. Когда две их соседки пропадали на ночной работе, Ира со Светой плакались друг другу или рыдали в подушку.

Затем Света познакомилась с парнем. Случайно, на улице. Через некоторое время узнала, что он наркоман. Чисто из жалости, видя его ломки, она несколько раз сама вколола ему наркосодержащие препараты, заменив ампулами с обычными анальгином или димедролом те, которые должна была вводить пациентам. Откуда еще она могла взять наркотики? Парень, по всей вероятности, рассказал об этом друзьям. К подружкам стали то и дело приходить наркоманы, умоляя продать ампулы. Вначале девчонки держались. Но затем один молодой человек принес такое красивое золотое колечко с несколькими крохотными бриллиантиками, что Ира не смогла удержаться. Тем более парень отдавал колечко за ампулу. Она тогда не подумала, что то колечко – ворованное, они со Светкой вообще не хотели ни о чем думать. Все сходило с рук, а девчонкам так хотелось шмоток, сладостей, просто денег. И тут не надо было торговать своим телом.

В один прекрасный (вернее, черный) день, правильнее будет сказать – вечер, Ира возвращалась в общежитие из поликлиники. Шла усталая, еле передвигая ноги. Правда, в сумочке лежало несколько «сэкономленных» ампул. К краю тротуара приблизилась какая-то иностранная машина (тогда Ира еще не разбиралась в марках), стекло у переднего места пассажира поползло вниз.

– Вас подвезти, девушка? – заплетающимся языком спросил тип вполне определенной внешности.

Ира вежливо отказалась. Ее стали уламывать. Как назло, на улице не оказалось прохожих, да и кто заступится в теперешние времена? Тем более против бритоголовых молодцев на «жирной» иномарке?

В общем, парни хотели развлечений. Из салона вылетали алкогольные пары, гремела музыка. Водитель остановил машину, тот, что сидел на переднем месте, и еще один с заднего сиденья выскочили и затолкали Иру в машину. Она отчаянно сопротивлялась, но что могла поделать против здоровенных бугаев?

Ее отвезли на какую-то квартиру, изнасиловали всем колхозом и оставили одну в комнате, закрыв дверь. Ира уже не пыталась никуда идти.

Как выяснилось утром, парни исследовали содержимое сумочки. Ее оставили в той квартире под наблюдением одного из бугаев, остальные куда-то отбыли, прихватив с собой ампулы.

К следующему утру они уже знали про Иру все…

Они провели свое расследование, кое до чего додумались сами, потом выбили из Иры все детали.

Ире пришлось заняться тем, от чего она хотела откреститься всю сознательную жизнь. Ее вынудили стать проституткой, объяснив, что ее ждет в случае, если ампулы с ее отпечатками пальцев попадут в следственные органы. Более того, когда Ира выдавала все детали своего «бизнеса», крутилась магнитофонная пленка.

Часть зарабатываемых ею денег, правда, шли ей – и это было больше, чем она когда-либо получала ранее. Ее подруге Свете пришлось заняться тем же самым. Но Света долго не выдержала – однажды ее нашли мертвой на съемной квартире. Рядом лежали шприц и пустая ампула – девчонка использовала свои познания, полученные в училище, на практике. В Светкиной смерти Ира винила себя. Порой ей становилось уже все равно, она существовала как бы в двух плоскостях, отстраненно от своего тела. Ира совершенно не представляла, как вырваться из порочного круга, но покончить с собой не могла, думая о матери. Она писала родным, что после училища поступила в институт, и даже летом ездила домой, и в ее работе полагался отпуск, правда, каждый раз ее предупреждали, что все равно найдут, если не вернется. Она возвращалась. И не только из страха. Она видела, в какой нищете живут мать и семья брата. Возвращаться навсегда не хотелось. И Ира помогала семье деньгами, естественно, не сообщая, каким образом их зарабатывает.

Мужчин она возненавидела. Она никогда не получала удовольствия в постели. Если в юности мечтала о принце, то теперь – о том, чтобы все мужчины в один прекрасный день пропали с лица Земли. Или хотя бы те, что ее окружают.

Как-то она с подругами оказалась по вызову в бане у Петра Петровича Багаева.

– Ты была дорогой проституткой? – уточнила я.

– Да, – кивнула Ира. – Я считаю, что уж если быть – так лучшей. Неважно, в каком деле. В любом, которым занимаешься или вынуждена заниматься.

Ире помогало то, что выросла она все-таки не на питерском болоте, а в сибирском городке, на натуральных продуктах, какую-никакую, а закалку в детстве получила. После трех лет работы она не выглядела потасканной, наоборот, тратила получаемые деньги на посещение косметических салонов.

Ира понравилась Багаеву, он вызвал ее еще пару раз, затем предложил поработать в одном из его клубов. Она честно рассказала, чем ее держат. Петр Петрович заявил, что вопрос этот решит. Решить-то он решил, но теперь она стала рабой Багаева.

В один прекрасный день Петр Петрович вызвал Иру к себе в кабинет и обрисовал новую задачу: охмурить моего отца таким образом, чтобы он развелся с женой и женился на Ире.

– Делай, что хочешь, но из семьи он должен уйти, – сказал Петр Петрович, а потом добавил: – Тогда ты свободна.

И напомнил про злосчастные ампулы и кассету с записью Ириного признания, хранящиеся, как он сказал, у него в сейфе.

Услышав Ирино признание, я с огромным трудом сдержалась, чтобы не наорать на нее, не вскочить со своего места и не впиться ей в физиономию. Но она сама увидела мое выражение лица…

– Прости, Ксения. Я тогда… ну, на базе Исы, обманула тебя. Я знала, что твоя мать жива, и знала, на что иду. И… я хотела представить себя… в выгодном свете в твоих глазах. Да, конечно, я чувствую себя виноватой… Но я никак не могла подумать, что твоя мама… Ксения, согласись: это ненормально! Ты бы сама стала глотать таблетки, если бы мужик ушел к другой? Ну поревела бы, но травиться?! Тем более оставалась ты. Но все равно прости меня! Пожалуйста! Пойми: мне так хочется счастья, не быть одной… Я хочу, чтобы ты стала моим другом.

Я поднялась со стула, подошла к окну, долго молчала. Ира считает, что моя мама покончила с собой из-за нее? Из-за ухода отца? Я была уверена, что тут какая-то другая причина. Я вновь опустилась на свое место и перешла (вернее, опять вернулась) к менее болезненной для меня (но не для Иры) теме ампул и кассеты.

– Послушай, а ты не узнавала насчет давности лет? – посмотрела я на Иру. – Ты с адвокатом ни с каким не консультировалась?

– Я боюсь, Ксения. – Она посмотрела на меня заплаканными глазами, но, как я видела, была рада говорить об этом, а не о смерти моей матери, в которой себя винила. – А если адвокат продаст? Я никому не верю. Понимаешь, никому! Меня так жизнь научила! Да, адвокат обязан хранить тайну клиента. Но я не знаю точно, должен он или не должен сообщать о преступлении, о котором ему стало известно? За «зелень», конечно, никто ничего сообщать не станет. Например, про своих постоянных клиентов, от которых регулярно идут большие бабки. А если адвокат, к которому я пойду, как-то связан с Багаевым? Или с твоим отцом? Я смогу в нашем городе найти юриста, с которым ни один из них не знаком? То есть наоборот.

– Отец ничего не знает? – уточнила я.

– Нет, конечно. Ксения, и я тебя умоляю…

– Не беспокойся, я все понимаю.

В общем, Ира познакомилась с моим отцом. Такую возможность им предоставил Багаев. Отец до сих пор не имел ни малейшего представления, что Ира столько лет зарабатывала себе на хлеб своим телом. Багаев устроил ее в одну из элитных медицинских клиник нашего города (у Петра Петровича везде были связи), куда, как он выяснил, захаживал мой родитель. Ира не стала уточнять, от чего он лечился, но я могла догадаться. Именно она стала той медсестрой, которая делала уколы Владиславу Николаевичу. Используя весь свой шарм и «производственные навыки», Ира охмурила моего отца.

А потом она в него по-настоящему влюбилась…

– Я не врала тебе тогда, в том подвале… Честно, Ксения. Про это не врала. Твой отец оказался таким добрым и ласковым. Он… не такой, как все остальные мужчины. Как те, что попадались мне.

Ира долго пела дифирамбы моему папочке, а я вспоминала того отца, которого знала еще месяц назад. Ко мне он относился точно так же, как к Ире. Ну не совсем так, я все-таки дочь, а не любовница, но я знала его с той же стороны, что и эта женщина…

Но в его отношении ко мне месяц назад что-то изменилось. Именно это я хотела узнать у Иры. В чем причина?

– Я думала об этом, – посмотрела на меня Ира. – Не знаю, Ксения. Я точно знаю, что он тебя очень любил. Я даже ревновала. Он всегда с такой любовью говорил о тебе. С другой стороны, я радовалась, что он тебя таскает по всяким презентациям, я-то не хотела с ним появляться на людях, среди которых могли оказаться мои бывшие клиенты. Я и сейчас сижу затворницей, чтобы ему кто-нибудь чего-нибудь не ляпнул. Живу в постоянном страхе…

Я напомнила про интересовавший меня вопрос.

– А потом в один прекрасный день взял и приехал с вещами на мою съемную квартиру. Правда, был в отвратительном настроении, напился в тот вечер. Я его таким никогда не видела. Но вопросов не задавала, а сам он ничего не сказал. Я, конечно, была страшно рада. И я ведь ему уже сказала, что беременна. Это такое счастье, Ксения! – Ира дотронулась до своего живота. – Он орал, что ненавидит твою мать и тебя… Я, честно, не понимала, почему тебя. Так и не поняла.

Ира помолчала, потом продолжила рассказ:

– А недели через две его дико взбесило, что ты поехала к Сашке Каратисту. Вот это я могу понять.

– Ты его знаешь? – уточнила я.

– Еще бы, – скривилась Ира. – Большой любитель женского пола. И большой выдумщик. Меня ведь его дружки держали на крючке столько лет. А потом продали Багаеву. Но сейчас давай закончим с Владиславом. В общем, отцу (не только твоему), как я понимаю, часто очень тяжело осознавать, что дочь выросла. Любимая и единственная. Он не может, не хочет представлять дочь с другим мужчиной. Ревнует. Страдает. И тут ты позвонила из Сашкиной квартиры. Он же с Сашкой не первый день знаком. Если бы ты к кому-то другому поехала… Вот он и встал на уши. А потом пошло-понеслось. Одно на другое наложилось. Твоя мама… Проблемы с Равилем, с Багаевым…

Ира махнула рукой, а затем добавила, что мне, по ее мнению, надо немного подождать. Все вернется на круги своя, и я буду так же близка с отцом, как раньше. И она мне в этом посодействует. К тому же мой папа, как и все нормальные мужчины, сейчас думает о том, как станет отцом.

– Для него это очень важно, Ксения. Ведь когда родилась ты, он был молод. Наверное, он воспринимал тебя не совсем так, как нашего с ним ребенка. И это важно ему для самоутверждения. Как и всем мужикам в возрасте. Постарайся его понять. Подожди немного. Потерпи. Попробуй его простить. Пожалуйста. Ради твоего брата.

Я задумалась, потом спросила, связывался ли Багаев с Ирой. Ведь она же выполнила его поручение. Пока нет, ответила Ира. А она не решалась ему звонить, узнав, что он попал в больницу после неудачного покушения. Да ведь он же и не в больнице хранит компромат?

Я сообщила, что Петр Петрович вчера выписался.

– Тогда прямо сегодня позвоню. Хотя… меня ведь отсюда не выпустят. Надо подождать, пока не выйду.

– А ты не боишься, что он снова как-то использует материалы против тебя?

Ира пожала плечами. Я уточнила, объяснял ли Багаев причину своего желания разбить семью моего отца. Нет, покачала головой Ира, но она и не спрашивала. Потом от моего отца узнала, что Багаев положил глаз на его клубы. Наверное, все как-то связано, решила она. Багаев хочет уничтожить конкурента.

– Но ты же не хочешь уничтожения отца! – закричала я. – Или хочешь?

– Нет, конечно, – сказала Ира. – На каком-то этапе наши с Багаевым интересы совпадали. Да, я хотела увести твоего отца из семьи. Увела. Но отнимать у него клубы? Лишать его всего? Зачем мне это надо? Хотя… он мне нужен любой, Ксения. С деньгами и без. Я останусь с ним при любом раскладе. Мне все равно, жить с ним во дворце или шалаше. Только бы с ним. Но деньги всегда кстати, – добавила она с улыбкой.

Я подумала, что моему отцу очень повезло в жизни. Может, когда-нибудь в его душе снова найдется место и для меня…

– Но ведь Багаев может никогда не отдать тебе тот компромат, – заметила я.

Ира вся сжалась.

– Подумай: это вполне реально. Он снова может захотеть использовать тебя против отца.

– Но как? Как теперь?

– Например, качать из тебя информацию.

– Качать ничего не придется, Ксения, – устало вздохнула Ира, откидываясь на подушки и закрывая глаза. – Все клубы теперь принадлежат Багаеву. Твой отец, как ему и предлагалось вначале, остается там лишь наемным директором. Или администратором. Я не знаю точно. Название должности значения не имеет. Он сам сказал мне вчера вечером. Из двух зол выбирают меньшее. Или третье. Я думаю, что твой отец принял правильное решение в данной ситуации. Так спокойнее. И теперь Багаеву от него ничего не нужно.

Надо надеяться.

Я посидела у Иры еще минут пять, поняла, что она страшно устала и ей нужно отдохнуть.

– Приезжай ко мне, Ксения. Пожалуйста! – Ира взяла мою руку в свою. – Теперь ты понимаешь, почему у меня нет подруг? Светка покончила с собой. А остальные, те, с кем я работала… Познакомившись с твоим отцом, я не захотела брать их с собой в новую жизнь… Ты приедешь еще?

– Да, конечно, – пообещала я, целуя Иру в холодную мокрую щеку.

Глава 21

Елена Ивановна уже ждала меня в условленном месте. На тротуаре рядом с ней стояла вместительная сумка.

– Что же вы не пошли в кафе? – воскликнула я, открывая перед ней дверцу машины.

– Ой, Ксенечка, не хотела, да и подошла я только пять минут назад, а с этой сумкой тащиться…

Елена Ивановна накупила себе книг на месяц (по книжке в день за исключением тех дней, когда приезжал Петр Петрович). Сумка с фруктами уже стояла в машине после нашего посещения рынка.

По пути на дачу я кратко рассказала Елене Ивановне о «подруге», не вдаваясь в детали, экономка же подробно просветила меня в плане книжных новинок и модных ныне авторов.

Вечером приехал Саша, был исключительно вежлив с Еленой Ивановной, ласков и нежен со мной, спал со мной в одной постели, проявлял чудеса любовного искусства. Но теперь он казался мне насквозь фальшивым.

Утром я заявила, что хочу проехаться в свою квартиру, попросила вернуть ключи.

– Ах, да, Иван же мне их отдал, – вспомнил Саша и достал связку.

Мне хотелось забрать у него и ту, что я какое-то время тому назад вручила ему, но решила все-таки воздержаться.

– Ксения, тебе пока не надо появляться там, – заявил Саша.

– Мне нужно кое-что забрать.

– Скажи что, и я тебе привезу.

Но я настаивала. Почему меня не пускают в мою квартиру? Саша завелся и заявил, что сейчас пойдет звонить Петру Петровичу. С какой стати? – поинтересовалась я. Кто мне Петр Петрович? Почему я должна его слушать? Квартира – моя собственность. Хочу – и поеду.

Саша буркнул себе под нос нечто невразумительное, стрельнул на меня глазами, но тем не менее в джип свой пустил. От меня не так-то просто отвязаться, если уж я на что-то нацелилась.

По дороге по большей части молчали. Саша гнал на впечатляющей скорости, не обращая внимания на гололед. При подъезде к моему дому заметил, что потом мне придется посидеть у него, пока он не переделает кое-какие дела в городе, так как он сможет отвезти меня назад на дачу только вечером.

– У меня тоже есть дела в городе, – заметила я.

– Какие? – взорвался Саша. – Знаю я, чем твои дела заканчиваются! Черт побери, когда ты научишься делать то, что тебе сказано?!

– Давай договоримся о месте и времени встречи, – невозмутимо предложила я.

Саша еще немного поорал, но в конце концов вынужден был согласиться с моим предложением. Я же заявила (после чего милый друг чуть не врезал мне), что намерена съездить навестить Иру, жену отца, и сказала, на каком перекрестке меня забрать.

– Чтобы в шесть стояла там, как штык, – прошипел Саша, заканчивая обсуждение.

В моей квартире в самом деле пахло какими-то химикатами. Как только мы вошли, Саша открыл оба окна – в комнате и на кухне, так что мы не снимали верхнюю одежду.

Во-первых, мне было любопытно. Я не могла поверить, что два здоровенных тела могут просто быть уничтожены какими-то химикатами. Как оказалось, могут. Только в ванне я нашла несколько волосков… Ее вымыли, сказал Саша, а потом показал мне на банку с каким-то раствором, стоявшую внизу. Этой банки у меня раньше не было. Когда вернешься, обязательно снова обработай ванну этим раствором, велел Саша. Хотя ее уже обрабатывали дважды, но лучше перестраховаться. А потом пару раз тщательно вымой горячей водой с мылом.

Вообще у меня появилось желание поменять место жительства. Воображение у меня работает неплохо, так что я могла представить жуткую картину… Не уверена, что сама смогу еще раз влезть в эту ванну. Но сейчас мне, конечно, не до обменов квартир.

Затем я попросила Сашу оставить меня в комнате одну. Он вначале не хотел, даже пришлось топнуть ножкой, после чего он опять буркнул что-то себе под нос, но меня покинул. А я восстановила запасы серной кислоты у себя в сумочке. Надо всегда иметь при себе, как показывает жизненный опыт.

Крикнув Саше, что он может заходить, я поинтересовалась, почему пока не могу тут жить. Из-за отравляющих паров, витающих в воздухе?

– Ты что, дура? – посмотрел он на меня, как на умалишенную.

Я удивленно на него вылупилась.

– Тут же к тебе нужно охрану приставлять на двадцать четыре часа в сутки.

– А на даче у Петра Петровича не нужно?

Саша хохотнул и заметил, что к Багаеву может сунуться только полный идиот, Иса же таковым не является. Я сказала, что охраны там – один Сережа. Это ничего не значит, рявкнул Саша и в очередной раз заметил, что я сую свой нос куда мне не следует и вообще пора научиться выполнять то, что говорят.

– Ладно, поехали, – сказала я.

В машине Саша снова стал само очарование и спросил, что я думаю насчет нашего официального бракосочетания. Я сказала, что размышляю над этим вопросом. Саша пел песню о том, как ему хочется обо мне заботиться, а также рассказывал, что каждый день самолично приезжает в мою квартиру и ее проветривает, чем намерен заниматься и в ближайшие дни. Хотя мне эта жилплощадь не должна понадобиться в обозримом будущем: мы же будем жить у него, не так ли? Я подумаю, опять сказала я.

И что это он воспылал ко мне такой любовью? Где тут собака зарыта? Или целый слон?

Я попросила высадить меня у рынка (чтобы сбить Сашку со следа), заявив, что поймаю тачку к Ириной больнице. Ему же по делам надо ехать? Милый страстно меня поцеловал, сказал, что любит всей душой, и отъехал. Я для виду зашла внутрь рынка, покрутилась там минут пять, вышла и поймала машину, чтобы ехать к дому, где жила до недавнего времени.

Я хотела взглянуть на свое свидетельство о рождении, которое осталось в квартире родителей, как и их свидетельство о браке. Съезжая, я забрала те документы, которые хранились в моей комнате – паспорт, студенческий билет, свидетельство о среднем образовании, а про свидетельство о рождении забыла. Почему-то меня не оставляла мысль о недоношенности. Я думала выяснить, во-первых, через сколько месяцев после свадьбы родителей появилась на свет, а если срок превышает девять месяцев – то, через ЗАГС в котором меня регистрировали, уже искать роддом. Или, по крайней мере, хотела спросить в ЗАГСе, где могу точно выяснить интересующий меня вопрос – может, в архиве, а может, еще где-то. Но начинать я решила с информации, которая есть дома.

Расплатившись с частником у парадного, столкнулась в дверях с соседкой с первого этажа, выводившей на прогулку трехгодовалого мальчика.

– Ой, Ксения, что-то тебя давно не видно! – воскликнула та.

Я сказала, что переехала.

– Ой, а мы все ищем, ищем обмен, но на первый этаж никто не хочет ехать! Ведь у меня Вадик постоянно болеет. И ничего не сделать! Мы же уже линолеум снимали, пол накатывали, но все равно такой холод снизу идет. И какой урод эти дома проектировал? Сама бы собственноручно за ноги вниз головой подвесила. И топят-то теперь отвратительно. Никакие обогреватели не помогают. Чиновников бы этих зажравшихся в мою квартиру запереть этак на месяцок, чтобы подумали, на что средства расходовать!

Соседка ругала чиновников, периодически переключаясь на болезни своего Вадика и регулярные посещения поликлиники, а у меня тем временем в голове зрел новый план действий.

Схожу-ка я в поликлинику. Интересно, вспомнит ли меня Алла Аркадьевна, если она вообще еще осталась нашим детским участковым. Я как раз уточнила у соседки. Работает, сказала она.

Не заходя в квартиру и с трудом улизнув от говорливой дамочки, я пешком направилась в детскую поликлинику, в которой уже не была… не помню точно, сколько лет. Но меня сюда водила мама…

Я разделась в гардеробе и по памяти нашла кабинет Аллы Аркадьевны. Только бы сейчас были часы приема! Перед дверью никто не сидел, и у меня в душе все опустилось. Неужели зря пришла? Ничего, тут же успокоила я себя, выясню, когда Алла Аркадьевна бывает, и приду вовремя. Дура, не сообразила даже конфет купить. Может, и лучше, если ее сейчас нет. Неудобно получается.

Пока я раздумывала, дверь в кабинет отворилась и из него вышла пожилая женщина со взбитыми седыми волосами, вставила ключ в замок и стала поворачивать. И только в этот момент я поняла, что передо мной именно тот человек, которого я ищу. Я не узнала Аллу Аркадьевну в первый момент, я помнила ее моложавой статной женщиной, теперь плечи опустились, она стала меньше ростом (или я воспринимала ее по-другому?), а как постарела…

– Алла Аркадьевна! – окликнула я ее, когда она уже шла по коридору в другую сторону.

Женщина остановилась и обернулась. Прищурилась подслеповатыми глазами.

– Простите?

– Я – Ксения Колобова, – подошла я поближе. – Может, вы меня помните?

– Ксенечка? – Алла Аркадьевна разглядывала меня внимательно. – Да тебя не узнать! Так выросла! Такая красавица! Так хорошо одета!

У меня чуть не вырвалось, что это Аллу Аркадьевну не узнать, да и на мне не было надето ничего особенного. Но ведь недаром столько говорят о плачевном состоянии нашей государственной медицины. Мне-то хотя и довелось на днях побывать в двух больницах, но в платных отделениях, врач же государственной детской поликлиники явно получает немного.

– Алла Аркадьевна, могу я… с вами поговорить?

– Да, конечно, Ксенечка. – Женщина продолжала меня рассматривать. – О чем?

– Простите, но мы не могли бы пройти в кабинет? – предложила я, заметив в другом конце коридора двух женщин в белых халатах, приближающихся к нам.

Алла Аркадьевна кивнула, снова достала ключ, слегка дрожащей рукой вставила в замок, повернула и пропустила меня вперед. В кабинете было прохладно – как и всегда, насколько я помнила. Только в те годы, что я бывала здесь, воздух казался свежим, теперь же – холодным.

Алла Аркадьевна опустилась за свой стол, я села напротив, где всегда сидела моя мама. Врач достала из сумочки очки в старушечьей оправе и нацепила на нос. В моих глазах явно промелькнуло удивление, поэтому Алла Аркадьевна посчитала нужным взяться за объяснения:

– Все еще стесняюсь носить на улице, – грустно улыбнулась она. – А на работе обязана. Дай я на тебя еще посмотрю… Да, изменилась… Современная деловая женщина, как теперь в газетах пишут.

– Я не деловая женщина, – заметила я.

– Ну… тогда уверенная в себе девушка, которая знает, чего хочет.

Я могла бы подписаться только под последним утверждением, но не стала больше ни поправлять, ни комментировать высказывания врача. А вообще Алла Аркадьевна права: я очень сильно изменилась.

– Как мама? – поинтересовалась Алла Аркадьевна.

– Мама умерла, – сообщила я. – Месяц назад.

– Прости, Ксения. Я не знала. Мои соболезнования. А что такое? Я помню ее такой свежей, румяной, пышущей здоровьем. Сердце? Она долго болела?

Я не решалась сказать правду. Алла Аркадьевна заметила мое замешательство и спросила тихим голосом:

– Она умерла не своей смертью?

– Она покончила с собой, – посмотрела я в глаза пожилой женщине. – И я пытаюсь узнать почему. Думаю, что вы можете мне помочь.

– Да, конечно, конечно. Но как? – словно очнулась Алла Аркадьевна. – Я не представляю…

Я задала мучивший меня вопрос. Один из многих.

– Ты – недоношенная? Первый раз слышу. Хотя я, конечно, могла что-то запамятовать… Столько детей. И столько лет…

– Это записывается в карточке?

– Если твоя карточка сохранилась. Подожди здесь. Я сейчас спущусь в регистратуру. Шансов, конечно, мало… Тебе это очень важно? Но, прости, какое это имеет значение?

Я задумалась. Что я могла сказать? Почему у меня вдруг засела в мозгу эта мысль? Интуиция? Какая разница – доношенная я или недоношенная? И что там помнит тетя Люся, сообщившая это Ире? Да, может, она просто так сказала, чтобы ту успокоить. Надо было вначале с тетей Люсей поговорить, а я понеслась в поликлинику, отрываю человека от дел. Но мысль свербила…

Алла Аркадьевна ждала объяснений.

– Вы знаете нашу семью с… моего рождения. Вы много раз бывали у нас дома. Вы можете мне рассказать, что бросалось в глаза? Может, что-то казалось странным? Возможно, я несу чушь… Или вам так кажется… Пожалуйста, Алла Аркадьевна, вспомните хоть что-то!

Алла Аркадьевна сняла очки и долго протирала, потом посмотрела на меня подслеповатыми глазами.

– Твоя мама… оставила предсмертную записку?

– Да, она в милиции. Мне ее так и не вернули. Сказали, что подшили в дело.

– Записка была обращена к тебе?

– Да… Мама просила прощения. Я… подумала, что за то, что оставила меня. Теперь… Я не знаю, за что она просила прощения. И точный текст я не помню. Я тогда… грохнулась в обморок. Это я нашла ее. Маму. И записку.

Я уставилась в одну точку. Перед глазами опять стояла картина: мама в белом свадебном платье, в котором ее и похоронили… Она как раз просила об этом в записке. Я подумала, что мне нужно сходить в милицию. Или прокуратуру. Или куда там еще. Чтобы снова прочесть текст. Или попросить хотя бы сделать ксерокс. Заплатить. Должны же мне пойти навстречу?

Я тут же подумала о том, что должна дать денег Алле Аркадьевне. Только как это сделать, чтобы ее не обидеть? Сказать спасибо за все хорошее, что она для меня сделала? За то, что была внимательной и обходительной? Такой, каким и должен быть врач?

– Подожди меня здесь, Ксения, – сказала пожилая женщина, вставая.

Она тихо закрыла за собой дверь.

Я вытерла слезы, подправила макияж. Когда Алла Аркадьевна вернулась, я, можно сказать, уже более или менее пришла в норму. Я вопросительно посмотрела на врача. В руках у нее была толстая карточка.

Алла Аркадьевна опустилась на свое место и стала молча перелистывать странички, читая какие-то записи, по большей части, сделанные ее рукой. Минут через двадцать она отложила карту в сторону, опять долго протирала очки в жуткой оправе, затем нацепила их на нос. Как они ее уродуют! – подумала я.

– Ну что? – спросила я с замиранием сердца.

– Ксения, ты понимаешь, наверное, это врачебная тайна… Или…

Алла Аркадьевна снова сняла очки и опять долго их протирала.

– Алла Аркадьевна, мамы больше нет. Вы ее никак не предадите. Вы никого не предадите. Вы только поможете мне.

Я открыла сумочку и вынула пятидесятидолларовую купюру.

– Ксения! Что ты! Как ты…

– Только не сердитесь, пожалуйста. Прошу вас! Я делаю это от чистого сердца! Причем независимо от того, скажете вы мне сейчас что-то или нет! Я хочу сделать вам подарок… И не знаю, что вам купить… – Я не удержалась и посмотрела на ее оправу. – Не обижайтесь! Но раз вы стесняетесь ходить в очках, сделайте себе линзы! Вы не можете выделить из своего бюджета средства на них, так давайте я их вам подарю, раз могу!

Алла Аркадьевна расплакалась. Я не знала, куда деться, и опять стала просить прощения. Алла Аркадьевна тоже стала извиняться и говорить о своем бедственном положении. Купюра лежала на столе между нами. Я пододвинула ее поближе к врачу.

– Раньше… раньше я никогда бы не взяла, Ксения. Прости, что так… У тебя все хорошо? Ах да, что я говорю? Прости.

Алла Аркадьевна взяла пятидесятидолларовую бумажку дрожащими руками и убрала, прижав сумочку к груди, словно боялась, что ее у нее кто-нибудь отнимет.

Я же ждала, скажет она мне что-то или нет. Считала, что да, и оказалась права.

– Ксенечка, для тебя это, наверное, будет шоком… но я думаю… Повторяю: думаю, только думаю, что твой отец – это не твой отец…

Я молчала, ожидая продолжения.

– Я сейчас вспомнила. Просмотрела твою карточку и вспомнила. У тебя были проблемы с кровью.

– Да, я знаю, – кивнула я.

– Я не буду вдаваться в детали. Тебе они ни к чему. У тебя очень редкая группа. И если она наблюдается у ребенка, то такая же должна быть или у матери, или у отца. У твоих родителей…

– Ясно. Можете не продолжать.

Но Алла Аркадьевна продолжала. Она помнила тот разговор с моей мамой, когда докторша после того, как мама сообщила ей свою и отца группы крови, заявила, что такого не может быть, с анализами, наверное, что-то напутали. Мама изменилась в лице. Наверное, она сама поняла только тогда… А я ведь была маминой копией, о чем свидетельствовали фотографии в альбоме Петра Петровича.

Я попросила Аллу Аркадьевну написать мне на бумажке мою группу – чтобы, по крайней мере, я знала, как она обозначается в медицинских документах. Врач выполнила мою просьбу.

Я поблагодарила ее и встала.

– Прости меня, Ксения, – сказала мне в спину Алла Аркадьевна.

– Это вы меня простите, – сглотнула я.

* * *

Выйдя на улицу, я вдохнула морозный воздух полной грудью.

Куда теперь? До встречи с Сашей еще масса времени. Может, все-таки зайти домой? Там ведь сейчас все равно никого нет. Взгляну, что сделала с нашей квартирой Ира, если она вообще там что-либо меняла.

Медленным шагом я прогулялась до дома, в котором родилась и выросла, своим ключом, все еще лежавшим в сумке, открыла дверь. Судя по тому, что не загрохотали тети Люсины замки, соседки дома не было. Она, наверное, у Иры. Если успею, тоже к ней заеду. Или завтра.

Я повесила шубу на ту же вешалку, сняла сапожки, сунула ноги не в свои тапочки, которые теперь «жили» в моей однокомнатной квартире, а в гостевые, затем заглянула в кухню, в гостиную, в спальню, в кабинет отца и в свою комнату… Моя комната и кабинет отца не претерпели вообще никаких изменений (если не считать вывезенные мною вещи), в спальне родителей на широкой кровати было другое покрывало, в шкафах висели теперь Ирины вещи и пахло ее духами. Мамины полностью выветрились. В гостиной все тоже было практически без изменений, на кухне появились новые полотенца, солонка, но в общем и целом все осталось практически таким же (минус то, что прихватила я). Мне это казалось странным. Наверное, на месте Иры я постаралась бы внести побольше изменений, если бы вообще не переделала все. Но я не на месте Иры, напомнила я себе.

Прогулявшись по комнатам, направилась в кабинет отца, где, насколько мне было известно, хранились все документы. Открыла нужный ящик. Стала перебирать все, что там лежало. Забрала свое свидетельство о рождении, пусть лучше хранится у меня, потом заглянула в свидетельство о браке родителей. Судя по документам, я родилась через полтора года после их регистрации.

Если я не дочь своего отца, то чья же?!

Да, у меня в голове уже вертелась версия, что мама забеременела до брака, потом по каким-то причинам вышла за отца и, чтобы не вызывать подозрений, всем говорила, что я – недоношенная. Но я была зачата и родилась в законном браке! Значит, с недоношенностью тетя Люся что-то напутала. Или я в самом деле недоношенная, но какое это теперь имеет значение?!

Хорошо бы еще выяснить, почему мама вышла за отца. Но у кого спросить? У нее-то теперь не поинтересуешься… Дядя Леня говорил, что отец отбил маму в свое время у Багаева, и отец этим хвастался. Но так ли было дело? Что тогда произошло? Отец, пожалуй, мне правду не скажет. Скажет ли Багаев?

Попытка – не пытка, решила я. Спрошу.

Я также хотела еще раз прочитать последнее мамино письмо. Так сказать, в здравом уме. В день маминой гибели я ведь не очень соображала. И где оно теперь? У кого искать?

Я решила начать с районного отделения милиции. Они должны хотя бы знать, куда письмо положили. В какую папку. Или дело давно закрыто и сдано в архив? Какая там у них процедура?

Потратив полтора часа, я все-таки получила на руки ксерокопию маминого послания. Конечно, предпочла бы оригинал, но все равно спасибо тому сотруднику, который пошел мне навстречу. Что бы там Сашка с отцом (отцом?) ни говорили о милиции, ко мне отнеслись по-человечески и помогли.

Я опустилась на скамейку под запорошенным снегом деревцом, предварительно очистив рукавичкой себе место. Я не стала читать письмо в милиции, хотела сделать это одна, без свидетелей.

Теперь стал понятен весь его смысл – и не только потому, что я сейчас не падала в обморок. Я просто многое узнала.

Мама писала, что предала меня дважды – до моего рождения и совсем недавно, сказав то, что не следовало говорить.

Я поняла, почему отношение отца ко мне изменилось. И почему он ушел от мамы к Ире, беременной его ребенком.

Хотя я-то в чем виновата?

И чья я все-таки дочь?

И кто и зачем взорвал «Сфинкс»?

Глава 22

Поскольку до вечера все равно было еще далеко, я решила навестить дядю Леню. Снова поймала машину, попросила высадить меня на улице, идущей параллельно набережной, где обычно ставила свою «Оку», а оттуда отправилась пешком.

После того, как я позвонила несколько раз, в коридоре послышались нетвердые шаги, щелкнул замок, и я увидела художника Колю, которого с трудом узнала. Челюсть моя поползла вниз.

Колю били долго и упорно, лицо его изменило цвет на синий с какими-то разводами из других красок, опухло и как-то сместилось в сторону. Одна рука висела плетью, вообще он весь стоял какой-то перекошенный, словно я видела его в кривом зеркале.

– Лени нет. Забрали его. Черные. Уходи. И больше не приходи сюда. Сиди в норе какой-нибудь. И не показывайся. Все.

Коля захлопнул перед моим носом дверь.

Пошатываясь, я спустилась пешком на первый этаж, вышла в старый двор, потом на набережную и медленно побрела в сторону «Сфинкса», вернее, стройплощадки, на которой уже было почти полностью воздвигнуто новое здание. Я долго стояла и смотрела, как по верху снуют рабочие в ярких касках, а также разглядывала забор, окружавший стройплощадку, который оказался бесплатным холстом для новых отечественных импрессионистов, ну и знатоков великого и могучего, конечно. Каждый самовыражается по-своему.

– Здравствуй, Ксения, – оторвал меня от раздумий тихий голос, прозвучавший за спиной.

Я резко обернулась.

На меня смотрел Иса.

– Здравствуйте, – ответила я безразличным тоном, встречаясь с ним взглядом, потом отвернулась и снова уставилась на площадку.

Мужчина встал рядом и долго молчал.

– Что вы хотите от меня? – спросила я наконец.

Он еще помолчал какое-то время, потом сказал, что там (кивок на стройплощадку) погибли его друзья – как и мои подруги. В некотором роде мы – товарищи по несчастью. Он, конечно, совсем недоволен тем, как я поступила с его сотрудниками. Они заслужили такое обращение, заявила я. Да, возможно, кивнул мужчина. (Пусть думает, что приставали, я не стану его в этом разубеждать.) В особенности если не смогли совладать с женщиной. Но тем не менее ряд вопросов остался невыясненным.

– Ты – девушка упрямая и настойчивая, – сказал мужчина. – Ты роешь носом землю, несмотря на все препятствия. Тебе говорят – остановись, ты продолжаешь. Ты можешь сказать мне точно, что ты выяснила?

– Я могу сказать, что я думаю. При условии…

Мужчина хитро глянул на меня и усмехнулся.

– Ну ладно, говори свое условие.

– Отпустите дядю Леню.

Иса вскинул брови, хотел что-то спросить, но сдержался.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Кстати, ты случайно не знаешь, куда делись двое моих парней, которых я послал к тебе в квартиру?

Я сделала удивленное лицо. Не говорить же Исе, что их спустили в канализацию? Что тогда станет со мной?

– Ладно. Ты можешь о них и не знать. Вдруг не доехали. Тебя же столько всяких людей охраняет. – Иса улыбнулся. – Как же ты вырвалась из-под надзора?

– Не люблю, когда меня опекают, – сказала я.

Иса хмыкнул. И предложил вернуться к нашим баранам.

Я высказала свою версию.

Я предполагала, что отец каким-то образом хотел использовать мать в построении своих отношений с Петром Петровичем Багаевым, который, как он знал, горячо любил ее в юности и так никогда и не женился. Мама, скорее всего, не хотела, чтобы ее использовали, и в гневе сказала отцу, что я – не его дочь. Возможно, все было как-то по-другому. Например, ей надоели измены отца, она узнала о существовании Иры, даже ее беременности, и ей захотелось сделать отцу больно.

Иначе я не могу объяснить изменившееся отношение отца ко мне. И уход отца от нас с мамой.

И самоубийство мамы, которая, возможно, очень страдала, сорвавшись. И считала себя виноватой и перед отцом, и передо мной, хотя я ни о чем не знала. Теперь я полностью уверилась в мысли, что это было все-таки самоубийство и мама совершила его из любви ко мне. «Я теперь не смогла бы смотреть тебе в глаза, Ксюшенька», – писала она. Она явно не знала, во что все это выльется, но точно знала, что отец не сдержится. А потом «Сфинкс» взлетел на воздух – как раз в ту ночь, когда там должна была быть я. Мама решила, что это дело рук отца и что его любовь ко мне перешла в ненависть. Возможно, он не захотел меня больше видеть. Ему стало тяжело на меня смотреть. И он решил убить сразу нескольких зайцев.

Он взрывал клуб в определенный день. Именно тогда, когда я вместе с подружками отмечала там успешную сдачу сессии.

Я считала теперь, что клуб взорвал именно отец, то есть Владислав Николаевич Колобов – чтобы он не достался Багаеву, чтобы убить Ису с Равилем, которые тоже должны были там быть (по крайней мере, один из них), и меня… А мама не могла все это больше выдерживать, она дошла до предела. Она взяла клятву с Багаева, что он позаботится обо мне. К тому же в ту ночь она узнала, что я остаюсь у какого-то мужчины… То есть, можно считать, устроена, у меня своя жизнь.

Я винила себя в том, что после ухода отца к Ире жалела в основном себя, а не мать. Ей-то поддержка требовалась гораздо больше. Я даже не представляла, что, наверное, творилось в ее душе, как она себя проклинала за то, что сорвалась. А потом взрыв, известие о моей гибели, затем – известие о том, что я жива… Кто ж тут выдержит?

Вот и все…

– А кто твой настоящий отец, Ксения? – взглянул на меня Иса. – Багаев?

Я пожала плечами.

Иса спросил про дату моего рождения, что-то прикинул, потом достал трубку сотового телефона и сделал несколько звонков, отойдя немного в сторону, чтобы я не слышала, что он говорит. Но я и не хотела слушать, мне все стало все равно.

Иса подошел ко мне и взял под локоток.

– Багаев не может быть твоим отцом, девочка, – сказал мужчина. – В то время он был на зоне. И твой отец, ну в смысле Колобов, не отбивал твою мать у Багаева. Багаев сел. Твоя мать вышла замуж за Колобова.

– Но тогда кто?..

– А я-то откуда знаю? Наверное, теперь тебе этого никто не скажет. Если, конечно, твоя мать не назвала Колобову имя.

Я подошла к ограждению набережной и уставилась на замерзшую воду. Иса последовал за мной. Мы опять долго молчали.

– Вы отпустите дядю Леню? – вскинула я на него глаза.

– Леня правда в ту ночь поехал за тобой с Каратистом?

– Правда, – кивнула я. – Он спасся случайно. Отец, ну то есть Колобов, – сволочь, хотел погубить стольких людей… Гад!

Иса молча кивнул, затем сказал: «Едем!» и повел меня к своему джипу. За рулем сидел накачанный парень славянской внешности, за всю дорогу не издавший ни звука.

Остановились мы у знакомого мне мебельного салона, на этот раз вошли через магазин, где в это время наблюдалось некоторое количество покупателей и продавцов в строгой форме, расхваливавших достоинства того или другого предмета.

По внутренним лабиринтам, в которых Иса ориентировался великолепно, прогулялись до его кабинета.

– Кстати, нельзя ли осмотреть содержимое твоей сумочки? – усмехнулся он, закрывая дверь. – На всякий случай.

– Дядю Леню приведите, – процедила я, теперь думая, не зря ли я сюда приехала.

Иса тут же взял со стола рацию и отдал кому-то приказание. Дядя Леня появился в кабинете минут через пять, выглядел он немногим лучше, чем художник Коля. Лицо было раскрашено разноцветными полосами и подтеками, словно у индейца, выходящего на тропу войны. Или с нее вернувшегося не по своей воле? Я резко вдохнула воздух. Сопровождавшие дядю Леню парни вопросительно посмотрели на Ису.

– Свободны, – сказал он, кивая на дверь, затем перевел взгляд на Леонида Тарасовича. – Садись.

Дядя Леня сел. Я не могла оторвать от него взгляда. Леонид Тарасович попытался мне подмигнуть, правда, это у него не очень хорошо получилось.

– Кстати, Ксения, – обратился ко мне Иса, – зачем тебя сегодня понесло к Лене?

– Тебя взяли у меня? У Коли?

– За домом следили мои люди, – вставил Иса. – Но Ксения не таилась.

– Я же предупреждал тебя! Зачем я тебе сегодня понадобился? – закричал дядя Леня, но закашлялся.

Иса тем временем усмехнулся и заявил, что я провела свое расследование лучше Лени и лучше самого Исы, что он вынужден признать. Леня ему больше не нужен. Более того, в качестве компенсации, так сказать, физического и морального ущерба Иса не станет возражать, чтобы Леня возглавил два оставшихся клуба.

– С Ксенией в помощницах, – вставил дядя Леня.

– С Ксенией в помощницах, – кивнул Иса. – На тех же условиях, что и раньше, Леня.

– А как же Багаев? – вставила я.

– А его мы поручаем тебе, красавица. У тебя хорошо получается заговаривать зубы.

Для дяди Лени мне пришлось повторить то, что я сказала Исе на набережной. Он молча кивал.

– Вполне, вполне могло быть и так, – кивнул Леонид Тарасович. – Сволочь твой отец. То есть Владислав Николаевич.

Затем дядя Леня снова спросил, с какой целью я его искала. Я достала из сумочки фотографию обнаженной Иры на коленях у Багаева и протянула Леониду Тарасовичу. Иса мгновенно вскочил из-за стола и тоже изучил снимок. Иру он узнал первой.

– То есть? – глянул на меня Иса. – Как?

– Так. Она была подослана Багаевым к моему отцу, чтобы разбить семью. Чтобы мама вернулась к Багаеву. А теперь… она беременна ребенком моего отца, ну то есть Колобова. И она в самом деле его любит…

– Бразильский сериал какой-то, – пробурчал дядя Леня.

Иса кивнул.

А дядя Леня тем временем спросил у Исы, нет ли у него плюсовых очков, чтобы получше рассмотреть снимок.

– Найдем, – пожал плечами Иса и оставил нас вдвоем в кабинете.

– Ну как ты, Ксения? – устало спросил меня дядя Леня.

– Я-то что, вот вы…

– Поправлюсь. Я живучий. Кстати, ты сейчас где живешь?

Я сказала.

– Вот и поживи пока там. Не надо никуда спешить.

Я открыла сумочку и протянула дяде Лене ключи от своей однокомнатной квартиры.

– Вам ведь некуда идти?

– Ну почему же? Вернусь домой. Воскресший из мертвых. Интересно будет на жену посмотреть. Как раз узнаю, как она там меня оплакивает.

Дядя Леня улыбнулся, но ключи все равно взял. Вернулся Иса, протянул ему очки с одним треснутым стеклом, дядя Леня нацепил их на нос, сказал, что пойдут, и уставился на снимок.

На пару с Исой мы видели, как менялось выражение его лица.

– Ты ее знаешь? – выкрикнул Иса.

Дядя Леня снял очки, посмотрел вдаль сквозь зарешеченное окно, потом на меня, затем на Ису.

– Она впервые появилась в «Сфинксе» за неделю… или дней за пять до… взрыва, – сообщил дядя Леня. – Мне наши сразу показали новенькую…

– Путанила? – уточнил Иса.

– Я не разобрался. Честно. Она, как бы это сказать… раскручивала мужчин на выпивку. В некоторых клубах это уже практикуется. На западе – так вовсю, вот и к нам постепенно переходит. Колобов в первый же вечер появления дамочки уединился с ней в своем кабинете. Потом позвал меня и сказал, что новая девушка предложила совместный бизнес. Ну в смысле, что она будет раскручивать мужчин, сама вообще предпочтет безалкогольные напитки, даже с Жориком, барменом, договорились, что условным сигналом будет «Анжелика» – это значило, что девушке подавать безалкогольный коктейль, а выставлять за него максимальный тариф. Ей – тридцать процентов.

– Но ведь отец с ней уже давно знаком! – закричала я.

– Прости, Ксения, вот этого я сказать не могу. Это нужно уточнять у Колобова и этой…

– Иры, – подсказала я.

Возможно, как высказал предположение дядя Леня, Владислав Николаевич хотел, чтобы Ира всегда была у него на виду. А может…

– Вы хотите сказать, что он хотел взорвать и ее? – прошептала я.

– Нет, другое. Он мог предложить ей пронести взрывчатку, – сказал дядя Леня. – Или пронес сам, а она положила… Ну, например, в женском туалете. Я же понятия не имею, где лежала бомба. И что это была за бомба. Я в них как-то не очень разбираюсь.

– Вот что, – вскочил с места Иса. – Давайте-ка навестим эту Иру.

– Но она же на сохранении! – попыталась возразить я, хотя и не очень настаивала.

И Иса, и дядя Леня сурово посмотрели на меня.

– Поехали, – сказала я. – Только боюсь, что вас, дядя Леня, э… с таким лицом…

Дядя Леня попытался усмехнуться, а затем заявил, что будет ждать нашего с Исой возвращения. Лучше в моей квартире, добавила я. Иса даже согласился выделить Леониду Тарасовичу транспорт – как свидетельство своей доброй воли. Мы же поехали в больницу.

Глава 23

Посмотрев на часы, я поняла, что Сашка уже может ждать меня на перекрестке, о чем поставила в известность Ису.

– Объедешь как-нибудь, – приказал он водителю. – Сашка знает мою машину. А он нам пока не нужен.

– Я могу с вами посоветоваться? – вдруг решила я спросить у Исы.

Он вылупился на меня, потом кивнул, сказав: «Да, конечно».

– Почему Сашка воспылал ко мне такой любовью?

Я объяснила про свои подозрения.

Иса усмехнулся, выдал парочку комплиментов в мой адрес, потом стал серьезным.

– А ты сама что думаешь? – спросил.

– Думаю, решил, что я – дочь Багаева. Ну и соответственно…

– Вполне возможно, – кивнул Иса. – На Сашку похоже.

Значит, так считает мой отец, подумала я. То есть Владислав Николаевич Колобов, которого я до недавнего времени считала своим отцом. Именно после того, как Колобов побывал в руках у Сашки, Каратист и стал проявлять ко мне неземную любовь, даже о женитьбе заговаривал. Надо будет проверить, решила я. Сообщу-ка я милому другу кое-какую любопытную информацию. Интересно, как отреагирует?

И надо бы навестить Глеба. Спрошу сегодня вечером у Петра Петровича, в какой больнице он лежит.

Мы притормозили у больницы, водитель остался в машине, а мы с Исой направились в платное отделение.

– Вы знаете, она спит, – сказала дежурная медсестра, постоянно сидевшая за столом перед входом и записывавшая посетителей. – Сегодня у нее было столько посетителей! Такая милая, такая общительная девушка!

– Давай подождем, – посмотрел на меня Иса, обнимая меня за талию, явно разыгрывая спектакль перед сестричкой.

– Ой, не знаю, не знаю, сколько вам придется ждать. У нас Наташа, процедурная сестра, заглядывала к ней с полчасика назад и мне сказала, что подождет с уколом. Не хочется будить. Так сладко спит. Днем-то не спала. Может, завтра приедете?

Я посмотрела на Ису. Пока мы решали, за нашими спинами послышался шум, и появился Владислав Николаевич Колобов собственной персоной. С цветами и пакетом, полным всякой снеди.

При виде нас с Исой в одиночку изобразил финальную сцену «Ревизора».

– Ой, наверное, все-таки придется разбудить, – пропела сестричка. – Раз любящий муж приехал, надо вставать. Я сейчас.

И упорхнула, оставив нас втроем.

– Что вы здесь делаете? – прошипел Колобов. – Ксения, тебе место только в борделе!

– А тебе – в тюрьме, – невозмутимо заметила я.

– Или на виселице, – поддакнул Иса.

Нашу перепалку прервал истошный женский крик, который повторился снова и снова. Из разных дверей появились люди в белых халатах, женщины – в домашних, а кто-то продолжал орать и орать.

Наверное, у Исы, Колобова и у меня одновременно промелькнули одинаковые (или подобные) мысли, и мы рванули к палате, в которую хотели попасть.

Ира была мертва.

Медсестра стояла рядом, прижимая кулачки к груди, и кричала истошным голосом. В палату уже набилось большое количество народа. Колобов растолкал всех и бросился к лежащей. Ему никто не стал мешать.

Я наблюдала за происходящим, словно в замедленной съемке. Отец, ну то есть Владислав Николаевич, рухнул на Иру, целовал ей лицо, руки – и рыдал. Я впервые видела его в таком состоянии. Он не рыдал на похоронах моей мамы, когда я сама была в полубреду. По-моему, там он не проронил ни слезинки. Иру же он любил…

Мне было жалко и отца, и Иру, главное – не родившегося ребенка, пусть и не моего брата или сестру.

Затем мозг пронзила мысль: кто? Кто это сделал?

Я не успела ее додумать: Иса взял меня под локоток и вывел в коридор, за нами последовала часть медицинских работников, уже разводивших женщин по палатам. К нам обратился пожилой мужчина с седой бородкой, уточнил, кто мы такие, кто рыдает на теле мертвой девушки, кивал, слушая наши ответы, и предложил подождать у него в кабинете – он уже вызвал милицию. Нас наверняка захотят допросить.

– А мы-то что можем сказать? – удивился Иса, явно не горящий желанием общаться со следственными органами. Как и я.

Мужчина с седой бородкой пожал плечами, но все равно вежливо и настойчиво снова попросил задержаться: так ему сказали в милиции, куда он позвонил, узнав о несчастье. Я понимала, что врач боится – во-первых, за репутацию клиники. Ведь если другим клиенткам и их родственникам станет известно, что произошло, клиника может не досчитаться многих пациентов. И ведь узнают.

– А что с ней?.. – открыла рот я. – В смысле… как она?..

– Пока я ничего сказать не могу, – ответил врач.

Мы с Исой разместились в довольно просторном кабинете на кожаном диванчике и тихо переговаривались.

– Черт меня сюда сегодня принес, – бурчал себе под нос Иса. – Зачем поехал с тобой?

– Сам же захотел, – напомнила я.

– Захотел, – вынужден был признать Иса. – Хорошо, Леню не взяли. Представь: он бы еще тут со своей физиономией появился.

Я улыбнулась, но тут же стала серьезной: ситуация того требовала.

Мы с Исой пришли к общему мнению, что Ира умерла в результате передозировки какого-то препарата. На простынях не было ни капли крови, лицо и голова тоже были чистыми.

Вскоре в кабинете появился представитель правоохранительных органов, физиономия которого показалась мне знакомой, вот только я никак не могла вспомнить, где его видела. Но он меня вспомнил – еще и благодаря тому, что вспомнил моего отца.

– Опять вы? – посмотрел на меня капитан, представившийся дежурным по городу. Как и в день самоубийства моей мамы.

– И опять вы? – ответила я вопросом на вопрос.

Я честно ответила капитану, кем мне приходилась Ира (не посвящая его в отсутствие моего родства с Владиславом Николаевичем Колобовым, о котором мне стало известно), сообщила, что приезжала навестить ее вчера (ведь это записано в журнале), сегодня заехала со своим… другом.

– У вас в прошлый раз был другой мужчина, – заметил капитан, поглядывая на Ису.

Иса в очередной раз отвалил мне комплиментов на тему «такая девушка никогда не бывает одна», я вякнула, что с предыдущим рассталась, а с Исой мы совсем недавно познакомились. «Друг» нежно обнял меня за плечи.

– А как она… умерла? – поинтересовалась я теперь у капитана. Но он тоже пока не мог дать точного ответа на этот вопрос. Более того, сотрудникам правоохранительных органов предстояло опросить немало свидетелей: как оказалось, к Ире сегодня заезжало несколько человек, и ведь они вполне могли назвать вымышленные имена и фамилии, паспорта же дежурная медсестра не спрашивала, просто записывала в журнал то, что ей говорили. И кто тут сегодня был?

Минут через пятнадцать нас с Исой отпустили, записав наши координаты. Я дала номер телефона и адрес своей однокомнатной квартиры: раз там сейчас будет обитать дядя Леня, он мне передаст, что со мной еще кто-то хочет побеседовать.

Напоследок капитан поинтересовался моим мнением: если Иру убили, то сделали это, чтобы отомстить господину Колобову? Или предупредить его? Конечно, ответил вместо меня Иса. Кто стал бы убивать женщину просто так?

Я правда придерживалась другого мнения. Как, впрочем, и сам Иса. Но зачем посвящать в это правоохранительные органы? Это – дело семейное, мне не хотелось выносить сор из избы. Но Иру было жалко.

Глава 24

– Я отвезу тебя к Петру Петровичу, – заявил Иса, когда мы сели в его джип. – И сам как раз с ним кое о чем побеседую.

Я бросила удивленный взгляд на Ису, но ничего не сказала.

В общем, мы поехали на дачу. На перекрестке, где меня должен был ждать Саша, уже, конечно, никого не было. Я опоздала на встречу на три часа. Владислав Николаевич остался в больнице.

На даче Петра Петровича были и сам Багаев, и Сашка, тут же начавший на меня орать. Петр Петрович от комментариев воздержался, но при виде меня в сопровождении Исы в его глазах промелькнуло удивление. Я попросила Сашку заткнуться, но он продолжал вопить о своем беспокойстве за мою жизнь и здоровье. Иса молчал. В конце концов Багаев взял дело в свои руки и предложил им троим уединиться в гостиной, а мне отправиться на кухню к Елене Ивановне, которая меня накормит.

Я проследовала, куда было указано.

– Ксенечка, как мы тут все переволновались! – всплеснула руками Елена Ивановна. – Саша ваш приехал, тут всех на ноги поднял. Но мне кажется… Петр Петрович решил, что вы от Саши сами сбежали? – и Елена Ивановна хитро на меня посмотрела.

– В некотором роде – так, – кивнула я.

– Ваш Саша очень не нравится Петру Петровичу, – продолжала болтать Елена Ивановна (правда, громким шепотом). – Он мне сам говорил. Мне он тоже как-то не очень… По-моему…

Елена Ивановна глянула на меня с некоторой робостью.

– Да-да? – подбодрила я ее. Мне было очень интересно, что она скажет.

– По-моему, Ксенечка, Петр Петрович хотел бы, чтобы вы уделяли больше внимания… или как мне выразиться получше?

– Я все поняла. Кому же?

– Его сыну, – сказала Елена Ивановна.

– Кому?! – вырвалось у меня, по-моему, даже слишком громко.

– Ну как же? Вы же с ним знакомы? Вы же даже про него спрашивали. Я сама слышала.

Я в ситуацию не въезжала. Вроде бы я со всех сторон слышала, что Петр Петрович после несчастной любви к моей матери так ни на ком и не женился.

– Так он раньше был женат, – как само собой разумеющееся сообщила мне Елена Ивановна. – До вашей мамы. Это он потом не женился. Вам сколько лет? Девятнадцать? А Глебу-то в этом году тридцать будет.

Я открыла рот, потом закрыла. Так вот почему Петр Петрович сватал его мне! Хотел поженить своего сына и дочь своей любимой. Тоже мне сват нашелся. Хотя… Но, значит, я не могу быть его дочерью! Он никогда бы не стал расписывать мне все достоинства Глеба, если бы сам был нашим общим папой.

А может, все-таки в те старые анализы, что мама приносила Алле Аркадьевне, закралась ошибка? Могло быть такое? Но Алла Аркадьевна утверждает, что помнит изменившееся мамино лицо. Значит, мама с кем-то… все-таки… Она не исключала… Но кто восстановит события двадцатилетней давности? Ведь у мамы не осталось подруг после того, как отец, ну то есть Владислав Николаевич, пошел вверх и мы, так сказать, стали «новыми русскими». Подруги не могли это выдержать. А если мне все-таки с кем-то из них связаться? Но вообще-то мама была довольно скрытной. Стала бы она с кем-то из них делиться? Такой информацией?

Или Алла Аркадьевна что-то напутала?

Но как бы мне убедить отца снова сдать кровь? Не пошлет ли он меня подальше? Тем более мама могла бросить ему в лицо…

Что? Что я – дочь Багаева? Могла со злости, чтобы, например, позлить отца. Отомстить ему за все его измены. Или она все-таки назвала ему вполне конкретное имя?

Или мама каким-то образом все-таки встречалась с Багаевым? В смысле в тюрьме, на зоне? Могла она поехать к нему на свидание? Выплакать встречу? Подкупить кого-то? И Багаев не знает, что я – его дочь. Мама сказала отцу, но не сказала Багаеву. О господи!

Елена Ивановна накормила меня, я поведала ей про смерть Иры (все равно узнает, а было бы странно, если бы я умолчала), она, в свою очередь, расспросила меня про Ису, которого никогда раньше на этой даче не видела.

Где-то в половине двенадцатого мы услышали шум отъезжающих машин. Двух. Мы с Еленой Ивановной припали к стеклу, но в темноте ничего разобрать не смогли.

Через несколько минут в кухне появился Багаев.

– Ксения, пойдем ко мне в кабинет.

Я послушно встала и последовала за хозяином дома.

В кабинете Багаев налил себе и мне коньяку, сел напротив меня и долго на меня смотрел.

– Ты совсем не похожа на свою маму, – наконец сказал он.

– Но почему? – воскликнула я. – Все наоборот говорят, что я – ее копия.

Но Багаев имел в виду не внешность. Мама никогда не полезла бы в гущу событий. Она была покорной и абсолютно безынициативной. Если ей говорили: нельзя, она воспринимала это буквально. Точно так же и «не лезь», «не суй свой нос в мужские игры», «не высовывайся». Во мне же очень силен дух противоречия. Любопытство. Желание добиться цели, которую я перед собой поставила. Если мне сказать «нельзя», это как раз послужит сигналом к действию. Я хотела сказать, что такой я стала лишь в последнее время, но сдержалась. Если бы жизнь так круто не изменилась, я, не исключено, тоже всегда была бы такой, как мама. Но она изменилась… И мне пришлось стать сильной, чтобы выжить. А может, я всегда была сильной, просто не знала этого? Просто раньше мне не представлялось возможности себя показать.

– Ты прости, Ксения, но я изучил содержимое твоей сумочки, – заявил Петр Петрович.

Багаев встал и извлек из-за тумбы стоявшую на полу сумку, которую я бросила при входе в дом.

– Ой, простите! – закрыла я рукой рот, вспомнив о лежащей там фотографии Иры и почти обнаженного Багаева.

– Твоя мама никогда не стала бы делать ничего подобного. И я не имею в виду брать фотографию без спроса. Затевать расследование, как ты. И, кстати, успешно его провела. Должен признать. А кислота в пузырьке для духов? Это серная? А отмычка? Кем ты стала, Ксения? – Багаев вскинул на меня глаза (так он глядел в рюмку) и прямо спросил: – Какие у тебя есть вопросы?

– Я – ваша дочь? – тут же спросила я.

– К сожалению, нет. Я очень хотел бы, чтобы ты была ею. Так похожая на свою маму – и такая, как есть. Нет, Ксения, ты не моя дочь.

Я ждала продолжения. Скажет мне сам или нет? Что ему поведала в ту злополучную ночь моя мама?

Багаев понял, что я хочу спросить.

Но, как он уже мне говорил, тогда мама взяла с него лишь обещание, что он никогда не сделает мне ничего плохого.

– Я считаю своим долгом позаботиться о тебе, Ксения. И сделаю все, что в моих силах. Ты можешь обращаться ко мне по любому поводу.

– Глеб – ваш сын?

На лице Багаева изобразилось полнейшее удивление.

– Ты и это успела выяснить? Он же не говорил тебе! И фотографий его тут нет! – Он кивнул на секретер.

Я таинственно улыбнулась.

– Мой, – кивнул Багаев. – Он – хороший парень, Ксения. Я говорю это не только потому, что это мой сын. Да, я признаю, что хотел бы видеть тебя и его вместе… Ты подумай, а? Съезди к нему в больницу. Познакомься поближе. Попробуй. Ради… светлой памяти твоей мамы. Хотя бы ради того, что было между нею и мной.

Я кивнула.

Но масса вопросов остались еще нерешенными.

Во-первых, меня все-таки интересовало, кто же на самом деле мой отец. Багаев считал, что это все-таки скорее всего Владислав Николаевич. Я должна встретиться с ним и прямо задать ему этот вопрос. Что сказала ему мама? Может, неправду в приливе ненависти? Раз я родилась в законном браке, через полтора года после свадьбы, то, скорее всего, от законного мужа моей мамы.

– Твоя мама была порядочной женщиной. Я не представляю, чтобы она одновременно спала с двумя мужчинами. Она приняла предложение Колобова только после того, как я сел в тюрьму. Надолго сел. Ее родители, твои бабушка с дедушкой, конечно, надавили. А Владислав Николаевич всегда был глубоко положительным товарищем – на поверхности. – Багаев скривился.

Я молча кивнула. Значит, предстоит пренеприятнейший разговор с отцом, но я именно так думала о нем до сих пор. Когда он отойдет? И будет ли в состоянии со мной разговаривать? Но я подожду. Если столько лет ничего не знала, потерплю еще немного. Если, конечно, он сможет сказать мне что-то конкретное.

А Багаев продолжал говорить со мной о событиях последнего времени и заодно промывать мне мозги.

– Сашку, скорее всего, больше не увидишь, – сообщил Петр Петрович.

– Это после того, как он выяснил, что мы с вами – не родственники? – ухмыльнулась я.

– Все-то ты знаешь, – покачал головой Багаев. – Да, Сашенька – подарок еще тот. Ты бы, кстати, его арсенальчик из своей квартиры выбросила. Так, на всякий случай.

Я кивнула, сообщив, что отдала ключи «воскресшему» дяде Лене. Про Леонида Тарасовича Багаеву сегодня рассказал Иса. Меня, конечно, интересовало, что будет дальше с ночными клубами.

– Не забивай себе голову, Ксения, – резко ответил Багаев, потом немного смягчил тон. – Ты будешь работать на пару со своим дядей Леней. Учиться под его руководством. «Сфинкс» будет готов недели через две. Вот и начнешь. Готовься и настраивайся. Пока отдыхай. Эту тему закрыли.

Я поняла, что лучше мне больше не лезть в вопросы распределения власти и собственности, разберутся без моего участия, я просто буду работать и осваивать этот вид бизнеса. Чего я и хотела.

Но меня интересовал еще один вопрос.

И я спросила Багаева про Иру.

Он долго вертел в руках ее фотографию, потом уточнил, что мне известно. Я честно рассказала, не беспокоясь сейчас о том, что я ее предаю. Сказала и о том, что узнала от дяди Лени о появлении Иры в «Сфинксе».

Багаев налил нам еще коньяка, опять долго смотрел в рюмку.

– Вы знаете, кто ее убил? – тихо спросила я.

– Зачем тебе это?

– Но почему? За что?

– Она слишком много знала, Ксения, – вздохнул Багаев. – И лучше бы, если бы ты знала поменьше.

Я замолчала, прокручивая в голове возможные варианты развития событий. Ира. Колобов. Петр Петрович. Сашка. В ту ночь в клуб пришел Сашка с каким-то приятелем. Проверить, кто там отдыхает. Увез меня. Из машины звонил Петру Петровичу. Или Петр Петрович ему. Пожалуй, Петр Петрович Сашке. А Сашка сказал, что ему некогда разговаривать. И что он не один.

– «Сфинкс» взорвала Ира? – ударило мне в голову.

– Я сказал бы… что она принимала в этом участие, – Петр Петрович помолчал и добавил: – Клуб взорвал Сашка. Неужели ты этого до сих пор не поняла? Со всем остальным-то ты разобралась.

Я смотрела на Багаева широко раскрытыми глазами. Теперь мне казалось, что я не разобралась ни с чем. Хотя я ведь с самого начала думала, что это дело рук милого друга… А потом я стала узнавать все новую и новую информацию. В результате заподозрила отца, Багаева, даже Иру.

Мой собеседник тем временем пустился в объяснения.

Петр Петрович договорился с Владиславом Николаевичем. Но еще Петр Петрович попросил Сашку кое в чем помочь – как и много раз раньше.

– С Равилем Байрамгалиным? – уточнила я.

На лице Багаева появилась недовольная мина, но он тем не менее кивнул. Сашка помог. И взорвал не только Равиля, но и себе решил отхватить проценты, оставленные Багаевым Колобову. Условия уничтожения Равиля не оговаривались – все оставлялось на усмотрение Сашки. А ему всегда было плевать, сколько невинных людей отправится на тот свет вместе с «клиентом». Главное, чтобы заказ был выполнен. Каратист своей репутацией дорожит. Взорвать Равиля с клубом было проще всего. Ну и заодно напакостить Петру Петровичу, сделав невинные глаза: а я-то откуда знаю, что клуб вам переходит? В особенности если Равиль туда регулярно заезжает.

Бомбу в клуб пронесла Ира, компромат на которую так и оставался у Сашки. Багаев не забрал его в свое время, а потом махнул рукой. Ира-то сама не знала, у кого он. Именно с Сашкиной подачи Ира «загорелась идеей» поработать у любимого, хотя, наверное, и сама этого хотела, чтобы не дать ему погибнуть. Ира должна была сообщить Сашке, когда появится Равиль. Сообщила. Сашка принесся в «Сфинкс» и увидел меня. Я для него оказалась просто подарком судьбы. Он прихватил меня и отвез к себе.

– Так Ира что, каждый день эту бомбу с собой носила? – спросила я. – И Сашка ее каждый день перенастраивал на нужное время? Или как там этот процесс называется?

Багаев считал, что устройство постоянно лежало в «Сфинксе» уже несколько дней и было радиоуправляемым. Бомбы с часовым механизмом – вчерашний день, теперь в основном в ходу как раз такие, какой воспользовался Разнатовский. Прогресс науки и техники, так сказать. А Сашка всегда шел в ногу с техническим прогрессом. Ну и модой, конечно.

– На пульт нажимала Ира, – вздохнул Багаев. – Сашка велел ей сделать это ровно в двенадцать ночи. Она уехала из клуба первой, но, наверное, находилась где-то поблизости. Предполагаю, что под наблюдением Сашкиных людей. Не исключаю, что с фотоаппаратами или видеокамерами…

– И вы знали обо всем этом?

– Узнал после того, как все произошло. А я ведь ему еще звонил на сотовый чуть ли не во время взрыва! Не понял, почему Сашка меня так быстро отфутболил. Обычно-то он со мной исключительно вежлив. А там ему явно не до разговоров было. – Багаев хохотнул.

– Он тогда меня к себе вез, – сообщила я.

– А… Не хотел, значит, при тебе ничего говорить. Правильно. – Багаев помолчал немного и продолжил свой рассказ: – Я против лишних жертв, Ксения. Всегда был против. А Сашке, как я уже сказал, всегда было плевать на людей, страдающих заодно с теми, от кого решил отделаться он. А как я узнал… От Сашки и узнал. Любит он хвастануть.

Пожалуй, Петру Петровичу хотелось грязно выругаться, но при мне он сдержался.

– И что будет теперь? – все-таки вернулась я к той теме, в которую полчаса назад решила больше не лезть после резкого ответа Багаева.

– А теперь мы будем сотрудничать с Исой. Дела мы, в общем, поделили… Все будет хорошо, Ксения! Все будет хорошо!

Петр Петрович накрыл мою ладонь своею, а я подумала, что как Багаев, так и Иса наверняка понимают под деловым сотрудничеством пожирание партнера и только стремятся к увеличению скорости процесса.

Хотя какое мне до них дело?

Следовало еще узнать, кто же отправил на тот свет Иру, чтобы больше уже никогда не возвращаться к этой теме. Сашка?

– Больше некому, – заявил Багаев. – Я, по крайней мере, такого приказа не отдал бы… Ты должна понимать, что Ира в последнее время узнала слишком многое, что ей знать не следовало. И никому. Плюс увлеклась Колобовым, что Сашке явно не понравилось. Не потому что он имел на нее виды – не имел никогда, просто… – Багаев махнул рукой, потом встретился со мной взглядом: – Но такого конца и следовало ожидать. Я думаю, Ира это понимала. Наверное, поэтому так и ухватилась за Колобова. Как утопающий за соломинку.

«Бедная», – подумала я. Несмотря ни на что, мне было ее жаль.

Эпилог

Прошло два месяца. Весна была в самом разгаре, как и моя работа во вновь отстроенном «Сфинксе». Я крутилась, как белка в колесе, но мне это нравилось, я нашла себя. Работали мы на пару с дядей Леней, полностью восстановившим здоровье. Теперь я не очень представляла, что кому принадлежит – в смысле из клубов той сети, которой раньше владели Владислав Николаевич Колобов и Леонид Тарасович Черевко. Сама я работала за фиксированную зарплату, которой мне вполне хватало на жизнь и на мои маленькие женские радости. Вопросов лишних не задавала, с кем общался дядя Леня, не знаю. Изредка видела как Багаева, так и Ису, мило с ними беседовала на отвлеченные темы, не интересуясь их прибылью и ее распределением.

С Глебом у меня ничего не получилось. Какое-то время мы встречались, но наши отношения ни во что серьезное не выросли. Расстались мирно и без претензий друг к другу. Честно признаюсь, мечтала о Сашке, который больше не появлялся. Думала: гад, сволочь, но мое предательское тело время от времени вспоминало его руки и губы… И снова желало его.

Я проживала все в той же однокомнатной квартире, раз десять вымыв в ней ванну.

Отец, то есть Колобов, пил по-черному. Я многократно ему звонила, несколько раз заезжала в нашу старую квартиру, но всегда заставала его в пьяном ступоре. Ни о каких разговорах не могло быть и речи. Кажется, он даже не всегда меня узнавал. Мне было его чисто по-человечески жаль. Я хотела ему помочь. Я все поняла – и простила.

– Погоди немного, – говорил мне дядя Леня. – Отойдет. Или деньги все пропьет и очухается.

– А сюда он сможет вернуться? – я обвела рукой «Сфинкс».

– Попробуем. Поговорим, – пожал плечами дядя Леня.

И вот в один теплый майский вечер я, к своему великому удивлению, увидела за одним из столиков Владислава Николаевича, перед которым стояла литровая бутылка водки и рюмка.

Я пересекла зал и опустилась напротив отца.

– Здравствуй, Ксения! – вскинул он на меня глаза. – Прекрасно выглядишь. Как работается?

– Нормально, – пожала я плечами. – А ты когда собираешься на работу выходить?

– А куда выходить-то? – пьяно рассмеялся отец. – Некуда выходить, Ксенечка. Некуда, красавица. Ты постаралась.

– Что значит – я постаралась? – не понимала я.

– А вот то и значит.

Я хотела уточнить, что он имел в виду, но ко мне подскочил один из наших сотрудников службы безопасности и, нагнувшись к уху, прошептал:

– Вас там просят. Выйдите, пожалуйста.

– Прости, папа. Я сейчас вернусь.

Не обращая на меня внимания, отец налил себе еще водки.

Я пошла вслед за охранником.

– Вон там у джипа, вас ждет мужчина. Очень просил вас подойти. Сказал, что у него есть для вас важная информация.

Я посмотрела влево по набережной, куда указывал охранник. Хотя уже, можно считать, начались белые ночи, небо заволокли тучи, и я не смогла разобрать, кто стоит у машины. Честно говоря, мне показалось, что это Иса.

– Да не волнуйтесь, Ксения Владиславовна, – пропел охранник. – Мы же тут неподалеку. Из поля зрения вас не выпустим.

Я пошла в сторону припаркованной машины.

Около нее пасся Саша.

– Что ты хочешь? – довольно грубо спросила я.

– Разговор есть.

– Я на работе. Ты не мог выбрать другое время?

– Не мог. Дело срочное. Сядь в машину.

– Зачем?

– Звуки тут далеко разносятся. Не хочу, чтобы нас еще кто-то слышал.

Я все равно настаивала, чтобы он хотя бы намекнул, зачем вытащил меня из клуба.

– Хочешь узнать, кто твой отец?

Я без слов взялась за ручку дверцы.

– Псам своим махни, – пробурчал Саша у меня над ухом. – А то уже сюда двинулись.

Я обернулась и крикнула двоим парням у входа, что все в порядке. Саша занял водительское место и тут же завел мотор.

– Мы куда-то едем?

– Да, сейчас заглянем в одно место.

Я пожала плечами, а сама подумала, что он опять оказывает на меня чуть ли не гипнотическое воздействие. Или в самом деле владеет гипнозом и иногда его применяет? Куда мы едем? Почему я согласилась? Или он просто нашел самую лакомую для меня приманку?

Сашка молчал, сидя за рулем. Я ждала, когда он снова заговорит или куда-нибудь меня привезет.

Внезапно где-то вдали, за нашими спинами, что-то ухнуло. Когда-то я уже слышала такой звук.

– Саша! – вцепилась я в его руку, а он тем временем увеличил скорость. – Саша, что это? – прошептала я.

– «Сфинкс», – пожал он плечами.

– Как? Что?…

Взглянув на дорогу, я поняла, что мы приближаемся к моему дому.

– Сейчас быстренько соберешь вещички, прихватишь документы – и на самолет, – заявил Саша. – Билеты у меня в кармане. На тебя и на меня. Как насчет того, чтобы начать со мной новую жизнь? – и глянул на меня своим хитрым серым глазом.

Но я не могла ничего говорить, только открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба.

Сашка фактически затащил меня в мою квартиру, которую открыл своим ключом (он так и не отдал мне его в свое время), рявкнул, спрашивая, где документы, я вяло махнула рукой, потом пальцем показывала, что брать, он быстро покидал какие-то вещи в сумку, схватил ее, меня в охапку, и мы рванули в аэропорт. Честно говоря, я пребывала в состоянии шока.

Отошла только на следующий день к вечеру. На Кипре, где мы временно обосновались. Но все равно была еще как сомнамбула.

– Саша, – спросила я, лежа на кровати в каком-то особняке, – что вчера произошло?

– Владислав Николаевич взорвал «Сфинкс», – сообщил мне Саша новость, как нечто само собой разумеющееся.

– Но он же сам…

– С собой, – кивнул Каратист.

– Но как же?

– Он хотел взорвать тебя, Леонида Тарасовича и себя. Он почти достиг своих целей. А если бы не я, то и ты бы сейчас общалась с ангелами. Или с чертями?

Серые Сашкины глаза прищурились и хитро на меня поглядывали. Вот в них как раз плясали чертенята.

– Но почему?

– Как почему? Он возненавидел вас обоих.

– За то, что мы работали в клубе? А он сидел дома? Но кто заставлял его пить? – орала я. – Я столько раз к нему ездила. Я…

– Ксения, – перебил меня Саша, – он возненавидел вас, потому что Леонид Тарасович – твой отец. И твоя мать много лет изменяла Колобову с ним. Они крутили любовь у него под носом, а он ничего не видел.

– Что? – переспросила я и грохнулась в обморок.

Когда пришла в сознание, Каратист рассказал о том, что Владислав Николаевич пришел в нему и был готов заплатить любую цену, отдать все, что у него есть, за претворение в жизнь задуманного им плана. Обязательно «Сфинкс» и обязательно, когда там будем мы с дядей Леней. Сашенька, конечно, взял, что предлагалось.

«Ты убил их обоих», – вспомнилась мамина фраза, услышанная тетей Люсей. Мама не захотела больше жить, потому что ее любимого не стало?..

– Но неужели он тебе сказал, что дядя Леня?..

– Колобов выдал мне все, что знал. Я, конечно, ему в этом немного помог, – Сашка хохотнул. – Если я хочу получить от человека какую-то информацию, то я ее получаю. Твоя мать сказала Колобову, от кого тебя родила. И что все эти годы любила Леню, а до него – Багаева. Колобова не любила никогда.

– А дядя Леня? – прошептала я, не называя пока его своим отцом. – Он знал?

– Думаю, да, – кивнул Сашка. – С чего бы он понесся за нами в ту ночь, когда «Сфинкс» взорвался в первый раз? С чего бы он потом взял тебя в компаньоны? Обучал ведению дел?

Я задумалась и была вынуждена признать, что Сашка скорее всего прав. Я заревела.

– А дядя Леня, то есть папа… точно?..

Сашка кивнул.

Слезы по моим щекам потекли с новой силой. Я узнала, кто мой отец, только после того, как потеряла его навсегда…

Но один вопрос оставался еще не выясненным.

– Но почему ты спас меня на этот раз? – посмотрела я на Сашку. – С кого ты на этот раз хочешь получить выкуп? Или проценты? Или что-то там еще?

– Для начала могу тебе сказать, что моих денег нам с тобой хватит на всю оставшуюся жизнь. Можем открыть сеть клубов по всей Европе. Сменим паспорта. Если хочешь – пластическую операцию можно сделать. Но в Россию нам обоим сейчас путь закрыт. И тебе, и мне. Багаев объединился с Исой – насколько тебе известно. Надо переждать, пока не останется кто-то один. Мне в одиночку с ними не тягаться. Ну а ты… будешь моей страховочкой. На всякий случай. Тебя ведь не тронули ни Багаев, ни Иса, а это что-то да значит.

«Жди больше, останусь я с тобой, убийца», – подумала я, вешая на лицо улыбку. Пока следовало изображать из себя недалекую самку и подыгрывать этому негодяю, чтобы он утратил бдительность и решил, что я влюблена в него до беспамятства. Сашкина самоуверенность сейчас пойдет мне на пользу.

* * *

Через две недели я притормозила перед дачей Багаева, пристроившись в ряд многочисленных иномарок. И что тут за общий сбор?

Не успела я открыть дверцу, как рядом с ней материализовались два типа, род деятельности которых сомнений не вызывал.

– Ты кто такая? – спросил первый.

– Э… – промычал второй. – Ксения?

Я кивнула с обворожительной улыбкой.

– Но ты же это… того… – парень никак не мог подобрать нужное выражение. – Мы же вроде… ну там… поминки и все такое.

Я изобразила на лице удивление, потом ласково проворковала:

– Вы проводите меня к Петру Петровичу?

– Да, конечно, пошли, – кивнули парни.

Второй все никак не мог прийти в себя и косил на меня уголком глаза, потом даже дотронулся до руки и чуть приобнял за талию, направляя в нужную сторону. Наверное, желал убедиться в моей материальности. «Да не привидение я, не привидение», – хотелось сказать мне, чтобы успокоить беднягу, но я все-таки решила сдержаться. Женщина всегда должна оставаться не до конца раскрытой тайной.

По территории дачи прогуливались многочисленные крепко накачанные молодцы как славянской, так и восточной наружности. Стоило мне с сопровождающими войти в ворота, как все парни отвалили челюсти и вылупились на меня большими круглыми глазами, правда, от комментариев воздержались.

Меня проводили в комнату, где за столом сидели Петр Петрович, Глеб и Иса.

Глеб часто заморгал, Иса пробормотал что-то на родном языке, наверное, обращаясь за советом к Аллаху.

– Ты откуда? – шепотом спросил Багаев.

– Из преисподней, – небрежно бросила я. – Там вас ждут. Просили передать, что котлы готовы. Но ведь у нас пока и на грешной земле остались дела? Надо ими заняться. Вы, я надеюсь, не против принять меня в свою мужскую компанию?