* * *

– Слишком низкий вырез, – сказала я, глядя на Кейт, которая стояла, приложив к себе желтое платье. Анна тоже высказала свое мнение, сидя на полу магазина:

– Ты похожа на банан.

Мы выбирали платье для бала уже несколько часов. У Кейт осталось только два дня на подготовку к событию, и это превратилось в навязчивую идею: что она наденет, как она накрасится, сыграют ли музыканты хоть что-то приличное. Прическа, конечно же, не обсуждалась. После химиотерапии волос совсем не было. Парики она терпеть не может. Говорит, что от них голова чешется, как у собаки. Но ходить с непокрытой головой она все же стеснялась. Сегодня она повязала голову шелковым шарфом и стала похожа на гордую африканскую королеву.

Это событие в реальности было не совсем таким, каким она его себе представляла. Платья, которые девушки обычно надевали на выпускной бал, открывали спину или плечи, а у Кейт кожа там была покрыта пятнами и шрамами. Эти платья открывали совсем не то, что нужно. Они были сшиты, чтобы подчеркивать крепкое здоровое тело, а не его отсутствие.

Продавщица, носившаяся вокруг нас, как пчелка, взяла у Кейт платье.

– Оно достаточно закрытое, – настаивала она. – Оно закрывает почти все проблемные места.

– А это оно закроет? – резко спросила Кейт, расстегивая пуговицы на широкой рубашке. В вырезе показался недавно установленный катетер, который торчал прямо посреди груди.

Продавщице не удалось сразу взять себя в руки, и она вскрикнула.

– Кейт, – пристыдила я дочь, покачав головой.

– Пошли отсюда.

Как только мы оказались на улице, я набросилась на Кейт.

– То, что ты злишься, еще не значит, что нужно срываться на других.

– Она дура, – ответила Кейт. – Ты видела, как она смотрела на мой шарф?

– Возможно, ей просто понравился рисунок на нем, – сухо сказала я.

– Как же, а я завтра проснусь здоровой. – Слова, словно каменные глыбы, падали между нами, раскалывая асфальт. – Я не буду больше искать это дурацкое платье. Я не понимаю, зачем вообще согласилась пойти с Тейлором!

– Неужели ты думаешь, что у других девочек, которые пойдут на этот бал, ситуация лучше? Они ведь тоже пытаются найти наряд, который спрячет трубки, синяки, провода и Бог знает что еще.

– Мне нет дела до остальных, – отрезала Кейт. – Я хочу хорошо выглядеть. По-настоящему хорошо, понимаешь? Хоть один раз в жизни.

– Тейлор и так считает тебя красивой.

– А я нет! – закричала Кейт. – Я так не считаю, мама. А мне так хочется быть красивой хоть на один вечер.

Было тепло, и казалось, что земля дышит под ногами. Солнце нагревало мне макушку и шею. Что мне на это ответить? Я никогда не была на месте Кейт. Я просила, молила, желала заболеть вместо нее, я продала бы за это свою душу, но так не бывает.

– Давай что-то сошьем, – предложила я. – Ты можешь сама придумать фасон.

– Ты ведь не умеешь шить, – вздохнула Кейт.

– Я научусь.

– За один день? – Она покачала головой. – Ты не можешь всегда все исправлять. Почему я это понимаю, а ты нет?

Она повернулась и быстро пошла по тротуару. Анна побежала за ней, схватила за локоть и потащила к двери рядом с магазином, а я поспешила за ними.

Мы оказались в салоне с широко улыбающимися парикмахершами. Кейт пыталась вырваться, но Анна могла быть очень сильной, когда хотела.

– Здравствуйте, – сказала Анна, пытаясь привлечь внимание администратора. – Вы здесь работаете?

– Приходится.

– А вы делаете прически для выпускного вечера?

– Конечно. Вы хотите укладку?

– Да, только не я, а моя сестра. – Анна посмотрела на Кейт, которая перестала сопротивляться. Вдруг на ее лице расцвела широкая улыбка.

– Да, для меня. – У Кейт появились озорные огоньки в глазах, и она сняла шарф с лысой головы.

В салоне стало очень тихо. Кейт стояла, выпрямив спину и подняв подбородок, как королева.

– Мы думали, что можно заплести негритянские косички, – продолжала Анна.

– Или сделать завивку, – добавила Кейт.

– Или начес, – хихикнула Анна.

Стилистка сглотнула, испытывая одновременно шок и сочувствие и стараясь соблюсти политкорректность.

– Э-э, вероятно, мы сможем кое-что для вас сделать. – Она прокашлялась. – Может, наращивание.

– Наращивание, – повторила Анна, и Кейт расхохоталась. Стилистка начала шарить глазами по стене за спинами девочек.

– Это что, «Скрытая камера»?

Теперь мои дочери бились в истерике. Они смеялись. Пока не стали задыхаться. Они смеялись до слез.

На балу в больнице я присматривала за детьми и отвечала за пунш. Как и вся еда на этом празднике, он был специально обеззаражен, чтобы не занести инфекцию больным с подавленным иммунитетом. Медсестры, крестные феи этой ночи, превратили конференц-зал в диско-клуб со светомузыкой и зеркальными шарами.

Кейт, как лоза, обвилась вокруг Тейлора. Они двигались в ритме, который не совпадал со звучащей музыкой. На Кейт была обязательная голубая маска. Тейлор подарил ей бутоньерку из искусственных цветов, потому что на живых могли быть микробы, а пациенты с подавленным иммунитетом не могли с ними бороться. Мне все же не пришлось шить платье, я нашла подходящее в Интернете: золотистое платье-футляр с V-образным вырезом, чтобы не мешал катетер. Поверх платья на Кейт была накидка, которая переливалась, когда она танцевала. Тот, кто замечал катетер, не понимал, была ли это трубка или просто игра света.

Перед выходом из дома мы сделали тысячу снимков. Когда Кейт и Тейлор наконец вырвались и пошли к машине, я вернулась в дом, чтобы оставить фотоаппарат. Брайан стоял на кухне спиной ко мне.

– Эй, – позвала я. – Ты нас проводишь? Бросишь горсть риса вслед?

Только когда он повернулся, я поняла, что Брайан пришел сюда поплакать.

– Я не думал, что когда-нибудь это увижу, – сказал он. – Я не думал, что у меня останутся эти воспоминания.

Я уже была рядом и прижалась к нему так крепко, словно мы были вырезаны из одного куска камня.

– Дождись нас, – прошептала я и ушла.

Сейчас же я подавала чашку пунша парню, у которого недавно начали отрастать редкие волосы. Они падали на темную ткань его смокинга.

– Спасибо, – поблагодарил парень, и я увидела, какие красивые у него глаза, темные и настороженные, как у пантеры. Я посмотрела в зал и увидела, что Кейт и Тейлор пропали.

Что, если ей стало плохо? Что, если стало плохо ему? Я обещала себе, что не буду их чрезмерно опекать, но здесь было слишком много детей, и медперсонал не мог уследить за всеми. Я попросила еще одну маму присмотреть за пуншем и пошла проверить женский туалет. Проверила подсобную комнату, прошлась по безлюдным коридорам и темным холлам. Даже заглянула в церковь, которая была при больнице.

Наконец я услышала голос Кейт из приоткрытой двери. Они с Тейлором стояли с лунном свете, держась за руки. Внутренний дворик, где я их нашла, был любимым местом врачей в дневное время. Для многих из них обед здесь был единственным шансом увидеть дневной свет.

Я уже хотела спросить, все ли в порядке, когда услышала голос Кейт.

– Ты боишься умереть?

Тейлор покачал головой.

– Не очень. Хотя иногда я представляю свои похороны. Скажут ли люди обо мне что-то хорошее? Будет ли кто-нибудь плакать? – Он поколебался. – И придет ли кто-нибудь вообще.

– Я приду, – пообещала Кейт.

Тейлор наклонился к ней, и она придвинулась ближе. Я поняла, что именно поэтому их искала. Я знала, что именно увижу. Как и Брайану, мне хотелось иметь еще одно воспоминание о своей дочери, которым я смогу любоваться, как кусочком цветного стекла. Тейлор поднял ее гигиеническую маску. Я знала, что должна его остановить. Я знала, что должна, но ничего не делала. Я хотела, чтобы она это ощутила.

Когда они целовались, это было прекрасно. Две гладкие, как у статуй, алебастровые головы склонились друг к другу, словно отражение в зеркале.

Когда Кейт положили в больницу для переливания стволовых кровяных клеток, она впала в депрессию. Ее не интересовала жидкость, которая вливалась в нее через катетер. Ее беспокоило только то, что Тейлор не звонил уже три дня. На ее звонки он тоже не отвечал.

– Вы поссорились? – спросила я, и она покачала головой. – Он не говорил, что уедет куда-нибудь? Может, что-то случилось? Что-то, совсем не связанное с тобой.

– Или как раз наоборот, – возразила Кейт.

– Тогда, чтобы ему отомстить, нужно поправиться и высказать все, что ты о нем думаешь, – заметила я. – Я сейчас вернусь.

В коридоре я подошла к Стэф, медсестре, которая только что заступила на дежурство и знала Кейт много лет. Честно говоря, молчание Тейлора удивило меня так же, как и Кейт. Он знал, что ее положат в больницу.

– Тейлор Амбрози, – спросила я Стэф, – он приходил сегодня?

Она странно посмотрела на меня.

– Такой высокий парень, который цеплялся к моей дочери, – пошутила я.

– О Сара… я была уверена, что вам уже сказали, – проговорила Стэф. – Он умер сегодня утром.

Я молчала целый месяц. До того дня, пока доктор Шанс не сказал, что Кейт достаточно окрепла и ее можно забирать домой. Пока Кейт не убедила себя, что проживет и без Тейлора. Я не могу повторить то, что я говорила Кейт. Словами эту боль нельзя передать. Я рассказала, как ходила к маме Тейлора и разговаривала с ней, как я обняла ее, и она расплакалась. Как она сказала, что хотела нам позвонить, но какая-то частичка ее так завидовала мне, что трудно было вымолвить хоть слово. Она рассказала мне, как Тейлор после вечерней прогулки пришел к ней среди ночи с высокой температурой. Может, это был вирус, а может, грибок. Но у него остановилось дыхание, а потом сердце. Доктора пытались вернуть его к жизни в течение тридцати минут, а потом сдались.

Я не передала Кейт некоторых слов Дженны Амбрози. Она сказала, что, когда все закончилось, она вернулась в дом и посмотрела на своего сына, который уже не был ее сыном. Она просидела так пять часов, уверенная, что он проснется. Что даже сейчас она слышит наверху его голос и ей кажется, будто Тейлор ходит по комнате. Что на какое-то счастливое мгновение она забывает правду и только поэтому еще живет.

– Кейт, – выдавила я, – мне очень жаль.

Лицо Кейт исказилось от боли.

– Но я же любила его, – ответила она, будто этого было достаточно.

– Я знаю.

– А ты мне не сказала.

– Я не могла. Я боялась, что ты перестанешь бороться за свою жизнь.

Она закрыла глаза, повернулась на бок и зарыдала. Мониторы, к которым она все еще была подключена, начали пищать, и в палату сбежались медсестры.

Я наклонилась к ней.

– Кейт, солнышко, я считала, так будет лучше для тебя.

Она не желала смотреть на меня.

– Не разговаривай со мной, – тихо произнесла она. – У тебя это хорошо получается.

Кейт не разговаривала со мной семь дней и одиннадцать часов. Мы приехали из больницы и навели в доме стерильную чистоту. Это было несложно, потому что мы делали это не в первый раз. А ночью я лежала в постели рядом с Брайаном и удивлялась, как он может спать. Я смотрела в потолок и думала, что потеряла дочь еще до ее смерти.

Однажды я вошла в ее комнату и увидела Кейт на полу среди разложенных фотографий. Как я и предполагала, это были фотографии Кейт с Тейлором перед выпускным балом.

Наряженная Кейт с предательской маской на лице. Тейлор нарисовал ей на маске помадой улыбку, чтобы, как он сказал, не портить фотографию.

Тогда это рассмешило Кейт. Не верилось, что этого парня, такого жизнерадостного, такого живого, уже нет. Мое сердце сжалось от боли, и в голове пронеслось одно слово: «Привыкай».

Были и другие фотографии, где Кейт младше. Одна, где Кейт и Анна склонились, разглядывая краба. Одна, где Кейт была в костюме арахиса на Хеллоуин. Одна, где все лицо Кейт измазано плавленым сыром, а в руках она держит бублики, как очки.

В другой пачке были ее детские фотографии, сделанные в три года и раньше. Беззубая, улыбающаяся в ярком свете солнца, она еще не знала, что ее ждет.

– Я не помню, когда была ею, – тихо сказала Кейт, и эти первые слова проложили стеклянный мост, который пошатнулся под моими ногами, когда я сделала первый шаг в комнату.

Я положила руку рядом с ее рукой на край одной из фотографий. На немного помятом снимке была полуторагодовалая Кейт, которую Брайан подбросил в воздух. Ее волосы развевались, руки и ноги раскинулись звездочкой, а на лице не было ни тени сомнения, что, падая обратно на землю, она все равно будет в безопасности.

– Она была прекрасна, – сказала Кейт, поглаживая мизинцем румяные щеки девочки, которую никто из нас уже не узнает.