XIX. Звезда из голубого золота

Пока он разминался, оттягивая к земле то одно, то другое крыло, точно засидевшаяся на насесте курица, две пары глаз и два дула десинторов неотрывно следили за его упражнениями. Было совершенно очевидно, что если он надумает обмануть своих слушателей, то далеко ему не уйти.

— Ты была совсем рядом со своим сыном, — бросил он наконец так небрежно, словно снисходил до разговора с существами низшего порядка. — Он в подземелье старой полуразрушенной башни, что на окраине Орешника. Поторопитесь.

И он прикрыл глаза, давая им понять, что Анделисова Пустынь — его вотчина и им следует покинуть ее первыми.

Юрг вопросительно поглядел на жену.

— Он не обманывает, — сказала мона Сэниа. — Он не способен нарушить данное слово.

Ее сильные пальцы обхватили руку мужа, и она ринулась вперед так стремительно, что, исчезая, слышала за собой хруст ломающихся перилец.

У подножия древней башни было тихо и пустынно — жители Орешника, покидая город, не склонны были разгуливать по его окрестностям. В каменной осыпи чернели остатки недавнего костра, размытые мелким дождиком. Издалека, из-за городской стены, слышалось натужное ржание перегруженных рогатов.

— Обойдем вокруг? — спросил Юрг, с сомнением оглядывая слежавшиеся груды щебня, под которыми вряд ли мог существовать какой-то вход.

— Не думаю, что это необходимо, — лаз, вероятно, наверху.

Она примерилась, выбирая участок парапета поустойчивее, и в новом прыжке через ничто оказалась на краю верхней площадки.

Похоже, что когда-то это было перекрытием между первым и вторым этажами; сейчас остаток стен был подровнен и превращен в парапет, в котором то там, то здесь зияли образованные осыпью бреши. Но этот бастион вряд ли когда-нибудь использовался для обороны города: повсюду были навалены кучи каменных обломков, а в центре чернела дыра провала.

— Туда! — скомандовала мона Сэниа, бросаясь к нему.

— Нет, — остановил ее Юрг. — Я спущусь первым. Кадьян, может быть, уже там, а нас предупредили, что он гениален…

Держа десинтор в одной руке и наматывая на другую сеть, которую он успел подхватить в последнюю минуту, он начал бесшумно спускаться по крутой лесенке. Мона Сэниа последовала за ним, настороженно прислушиваясь к звукам, доносившимся извне. Почудилось ей — или действительно она различила шорох камней, осыпающихся под легкими шагами? Нет, она не ошиблась: кто-то или приближался к подножию башни со стороны города, или уже карабкался вверх по груде обломков, образующих не запланированный строителями контрфорс.

— Скорее, — шепнула она, направляя свой голос вниз. — Сюда идут.

Юрг спрыгнул на пол и подал руку жене. Они огляделись. Небольшое помещение, перерезанное по диагонали лестницей; на чисто выметенном полу лужа от недавнего дождя. Два солнечных прямоугольника на каменных плитах подоконники косые, выступающие наружу, так что снизу, от подножия, окон и не заметить. Узкий проем, ведущий в соседнюю камеру.

Юрг, прижимаясь к стене, подобрался к двери и заглянул внутрь: там окон не было и в полумраке виднелась единственная скамья, на которой мирно похрапывал, подогнув громадные ноги, грузный стражник. Не теряя времени на обсуждение столь незначительной проблемы, Юрг влепил ему одиночный заряд парализатора, благо в режиме этого калибра десинтор бил беззвучно.

Стражник дернулся, пытаясь выпрямить ноги, и замер. — Прибавь, — шепнула мона Сэниа. — С одного он способен закричать.

Юрг не без удовольствия повторил операцию. Предчувствие удачи и простота, с которой ему все давалось в этом варварском мире (прав был этот венценосный стервец, четырежды прав!), создавали ощущение легкого боевого опьянения. И оно вступало в явное противоречие с несколько озадачивающим фактом: никого, кроме оцепеневшего стражника, здесь не было и никакого хода вниз, в подземелье, на ровных плитах не прослеживалось.

Между тем наверху послышались цокающие шаги, и на верхней ступеньке лестницы показалась нога в башмаке на роговой подошве; затем другая, не очень уверенно нащупывающая следующую ступеньку. Красные шелковые шаровары прямо-таки затопили узкий ход наверх, но дожидаться, чем увенчается поток этих алых шелков, было небезопасно, поэтому Юрг быстрым движением увлек за собой жену, прячась в каморке стражника. Башмаки процокали до самого низа лестницы, и теперь можно было осторожно выглянуть — вошедший должен был находиться к ним спиной.

Фигура, высившаяся напротив одного из окошек, была и для этого мира более чем странной. Пышные бедра и тонкая талия, перехваченная черным поясом, а также причудливый жемчужный убор, скрывавший всю голову, выдавал несомненно женщину, но короткие обнаженные руки непроизвольно поигрывали превосходно развитыми неженскими мускулами. Внимательно оглядев небо сквозь прорезь узкого щелястого окна, гость — или гостья — начал медленно оборачиваться. Обнаженная грудь, полновесные формы которой и тем паче сияющие драгоценные каменья, венчавшие каждую округлость, привели бы в неописуемый восторг любого почитателя Лакшми, если бы не их отливающий графитом оттенок; жемчужная диадема и свисающая с нее серебряная сетка наподобие древнерусской бармицы, а также массивный ошейник заключали лицо пришедшей как бы в драгоценную раму; но нельзя сказать, что от этого оно приобрело хоть какую-то привлекательность. Первым делом бросалась в глаза его неестественная" гладкость, каковая наблюдается у свежевыбритой головы. Огромный прямоугольный безбровый лоб с забранными под диадему волосами что-то напоминал — Юргу пришел на ум экранчик портативного компьютера. В следующий миг он разглядел нарисованные серебряной краской дуги бровей, в третий миг раздался каркающий — не мужской, но и не женский — голос:

— Мейрю! Ты готова?

Башмак нащупал какую-то точку на полу; последовал удар каблуком, и тонкая плита у подножия лестницы приподнялась и отъехала в сторону. Снизу блеснул луч яркого света, и драгоценные камни, обрамлявшие лицо, заиграли зловещими огоньками.

— Да, мой господин, — донеслось снизу — юный голосок, в котором теплилась беззащитность раннего материнства.

— Давай его сюда!

— Да, мой господин.

Господин… Так вот почему это лицо показалось моне Сэниа таким знакомым!

— Кадьян! — вскрикнула она. — Сибилло Кадьян!

И первых же звуков ее голоса было достаточно, чтобы Юрг нажал на спуск. Жемчужные подвески зазвенели, груди всколыхнулись, теряя розетки из драгоценных камней, и сибилло рухнул на пол, прикрывая собой дорогу вниз.

Мона Сэниа подбежала первой и резким ударом сапога отбросила сведенное судорогой тело в сторону; с трудом удержалась, чтобы не добавить еще. Кадьян остановившимися глазами глядел на нее, и в них не промелькнуло ни тени удивления тому, что она жива. Скорее всего, одурманенный слабой дозой парализатора, он вообще ее не узнал. Рассыпавшиеся при падении жемчужины его убора жалобно тенькали, скатываясь в дыру и прыгая по ступенькам невидимой отсюда лестницы.

— Свяжи-ка его на всякий случай, — кинула через плечо мона Сэниа, бросаясь следом за жемчужным потоком. — Мне еще нужно будет на прощание задать ему пару вопросов.

— Я смотрю, на него не очень-то подействовало, — заметил Юрг с развернутой сетью, наклоняясь над лежащим. — Хотя так и должно быть высокий интеллект противостоит…

Холодный черный взгляд перехватил его глаза и приковал к себе. Юрг почувствовал, что его мозг стискивают цепкие когти захвата. Неподвижное лицо колдуна светлело на глазах — ни один мускул на нем не шевельнулся, и тем не менее было видно, каких чудовищных усилий стоит ему обретение способности говорить.

— Ос-та-но-ви… — донеслось из полураскрытых, но недвигающихся губ.

— Сэнни! — крикнул Юрг, поднимая предостерегающе руку. — Постой, он хочет о чем-то предупредить!

Мона Сэниа, уже спустившаяся на несколько ступенек, замерла, потом повернула голову на эти странные, шелестящие звуки. Теперь их лица были примерно на одном уровне, но Кадьян, не в силах обернуться к ней, продолжал говорить, медленно, почти по слогам, и каждое его слово подымалось к сумрачному своду внезапно потемневшей каменной каморы, как призрачная маленькая летучая мышь:

— Ты… жива. Интересно. Что ж, поторгуемся…

— Мне незачем торговаться с тобой, княжеский сибилло. Я и так знаю, что мой сын там, в подземелье.

— А ты… уверена… что узнаешь его?

Мона Сэниа оперлась пальцами о каменную плиту, готовая в любой момент выпрыгнуть обратно:

— Я — своего сына?!

— Вот именно… На мое счастье… я хорошо запомнил твоего… сосунка…

— Зачем? — невольно вырвалось у нее.

— Я предвидел… что-то подобное. Сними с меня чары, чтобы я мог… исчезнуть. Взамен я укажу тебе на твоего сына. Всех ты не сможешь… унести… Но поторопись — ты не сделаешь и дважды по восемь вздохов… как здесь будет… огненная голова…

Долгий взгляд в окно, за которым собрались злобные свинцовые тучи.

— Юрг! Скорее наверх, поставь веерную защиту — он вызвал шаровую молнию! — Она уже летела по ступенькам вниз, навстречу сыну, которого она просто не могла не узнать!..

Уютная светелка, озаренная теплым пламенем бесчисленных золотых светильников. Юная темнокожая кормилица, в полуобморочном оцепенении прижимающая к груди узелок с пожитками.

И на полу, устланном тусклыми коврами, не менее полусотни совершенно одинаковых ползающих, барахтающихся, сосущих свои пальцы младенцев.

Со ступенек скатилась еще одна жемчужина, ударилась о ковер и начала стремительно расти, приобретая теплую розоватость младенческого тельца. Через секунду еще один малыш повернулся на бочок, открывая ей улыбающееся личико ее Юхани.

«Ты не сделаешь и дважды…»

С трудом преодолевая отвращение, она наклонилась и дотронулась до крошечного оборотня, заранее содрогаясь от неминуемого ракушечного холода, которого ждала ее ладонь. Нет. Ничего подобного — рука ощутила влажную теплоту. Кадьян был гениален. В отчаянье она обернулась к пребывающей в полубеспамятстве кормилице, но было совершенно очевидно, что она перестала понимать, что происходит, и помощи от нее ждать было бесполезно.

— Беги! — крикнула ей мона Сэниа.

Девушка вздрогнула и выронила узелок.

— Беги же!

Кормилица, не отрывая глаз от нежданной гостьи, наклонилась и принялась шарить под ногами, словно пытаясь нащупать оброненный узелок.

— Брось все и беги, сейчас сюда придет смерть!

Девушка, как зачарованная, покачала головой и продолжала что-то искать. И вдруг мона Сэниа поняла: в этой массе розовых шевелящихся человеческих детенышей был один, которого эта темнокожая малышка кормила своей грудью все эти дни, и она не могла повернуться к нему спиной, когда на подлете была неощутимая, но и неминуемая смерть.

И вдруг… Померещилось? Нет. В копошении розовато-молочных телец промелькнуло что-то смуглое — загорелая спинка.

— Юхани! — крикнула она, бросаясь к самым ногам кормилицы и выхватывая из общей кучи того единственного, чья кожа с нежным кофейным оттенком заставила ее вспомнить странную картину с двумя крэгами — там был нарисован Юхани, но он был и не белым, и не черным. Оцмар все-таки оказался ясновидцем и без пророчеств Кадьяна!

Прижимая к себе сына, она взлетела по лесенке, как-то совершенно позабыв о своем природном даре перемещения. Сейчас она даже не жаждала расправы над виновником своих бед — пусть просто увидит… И он увидел.

— Интересно… — пробормотал он.

— Солнце Тихри было милостиво к моему сыну, — сказала она так гордо, словно речь шла о каком-то божественном даре. — Солнце и Оцмар…

Сейчас в ее душе не было ни уголка, доступного мстительным чувствам.

— Бесполезно, — прошептал Кальян. — Еще несколько мгновений…

Она вдруг почувствовала жужжащий гул в висках; копчики пальцев на руках и ногах свела покалывающая боль. Она еще крепче прижала к себе Юхани, не делая ни малейшей попытки уйти из-под надвигающегося грозового удара, — сейчас, когда они были наконец вместе, она уже не соглашалась на новую разлуку. Жить или умереть — но втроем.

И в тот же миг за окном полыхнула зеленовато-белая вспышка, пол качнулся, и известковая крошка посыпалась с темного свода. Но что бы там ни было, башня устояла, как это бывает с очень древними руинами.

Юрг, вне себя от беспокойства, скатился вниз по лестнице, едва не сбив с ног незаметную, как мышка, кормилицу, надумавшую таки выбраться отсюда вон.

— Вы еще здесь? — заорал он не своим голосом. — Что ты его держишь голышом, гроза ведь!..

— Гроза… — Сэнни прикрыла глаза и вдруг начала смеяться. — Гроза, гроза…

Действительно, после всего, что произошло, бояться простуды было по меньшей мере забавно.

— Нашла время забавляться, — ворчливо проговорил он, отбирая у нее сына. — Конечно — нос холодный! Портки спустить с этого, что ли, — на пеленки?

Он задумчиво поглядел на притихшего колдуна — тот дышал ровно, постепенно приходя в себя и, не дай бог, обретая прежнюю боевую форму. Вопрос о применении кумачовых шаровар повис в воздухе, по в эту минуту, к счастью, на голову счастливого отца шлепнулся наспех связанный узелок, тут же рассыпавшийся ворохом тряпочек самого разного калибра и назначения.

— Помочь? — спросила мона Сэниа, искоса поглядывая на то, с каким удовольствием ее супруг управляется с пеленками.

— Уж как-нибудь… Это, сама понимаешь, не веерную защиту против направленного разряда поставить… вот и все. Ну, что будем делать с пленным гадом?

— У меня к нему только один вопрос, — деловито проговорила мона Сэниа, присаживаясь на корточки и поигрывая десинтором. — Я хочу знать: чего в конечном счете добиваются анделисы здесь на Тихри?

Кадьян высокомерно повел нарисованной серебряной бровью и скривил губы. Наступило молчание.

— Ты не очень-то задавайся, сукин… — Юрг перевел взгляд на непотребно обнаженную грудь и поправился:

— Сукино чадо. Не так уж ты и талантлив, как расписывал тебя твой венценосный покровитель. Скопировать ребенка не смог в точности.

Взгляд лежащего пленника остановился где-то между склонившимися над ним людьми и впал в некоторую бессмысленность. Темное лицо залоснилось, словно на нем выступил пот.

— Продал… — прошептал он еле слышно. — Прокуратор меня продал… Вот почему вы здесь…

— А ты думал! Таких, как ты, всегда в конце концов продают, больше с ними просто делать нечего.

Взгляд колдуна приобрел горестную влажность и, скользнув по потолку, остановился на брыкающемся в своих пеленках (кому же приятно потерять свободу!) маленьком Юхани.

— Я хотел вырастить из него будущего князя нашей дороги, — чуть ли не с нежностью вздохнул он. — У сибилл не бывает детей… И это не солнце, продолжал он, лаская ведовским взором смуглое личико. — Его кормила темнокожая женщина нашего племени, так что он навсегда останется наполовину принцем Тихри и лишь наполовину…

— Тебя не об этом спрашивают, — резко оборвала его Сэнни, которую не привели в восторг отеческие вожделения колдуна.

— Да, — отозвался он почти смиренно. — Я помню, анделисы меня продали так почему я не могу отплатить им тем же?.. Вы бы меня развязали…

— Потерпишь, — жестко отрезал Юрг. Тон наивного христопродавца его отнюдь не разжалобил.

— Так спинке холодно, — проскулил сибилло.

Юрг передал притихшего карапуза жене, направился в соседнюю каморку и, покряхтывая от натуги, приволок бесчувственное тело стражника, которому в силу удвоенности дозы предстояло провести в полном параличе еще несколько часов. Приподняв сибиллу за плечи, он прислонил его к этой импровизированной диванной подушке.

— Так теплее? — спросил он не без лицемерной участливости.

Колдун не ответил и полуприкрыл глаза.

— Сравнительный анализ развития цивилизаций средне-галактического расселения показал, что все они остановились, не достигнув ноодоминантной фазы. — Голос, заполнивший сумеречную башню, поражал не только своей академической сдержанностью, но и удивительно знакомой басовой бархатистостью. — Чисто механически овладев такими планетами — или их коалициями, — мы не выходим за рамки горизонтального порога этой фазы.

Юрг и Сэнни потрясение переглянулись.

— Тем не менее все без исключения цивилизации предоставляют нам примеры спонтанного проникновения в эту надпороговую область с установлением обратной связи. Интенсивность такого взаимодействия прямо пропорциональна однородности ментальной конкреции наблюдаемой ноосферы.

— Бред какой-то, — прошептал Юрг.

— Не бред, а паршивый подстрочник — транслейтору не хватает гибкости, приложила палец к губам его жена, — тс-с-с, слушай…

— Совершенно очевидно, что, таким образом, исходной задачей становится поиск или создание цивилизации с абсолютно гомогенной и строго поляризованной ментальной подсистемой; нельзя исключить и искусственного воздействия для достижения требуемого результата. Представляется несущественным тот факт, что пока остается проблемой сама структура той ноосферной надсистемы, которая на различных языках носит название «случай», «бог», «судьба» или «движущие силы природы». Главное — прослежен механизм управления и овладения этой надсистемой путем воздействия на нее единого ментального потока. Таким образом, становится очевидным, что необходимым и достаточным условием покорения Вселенной в целом является подчинение себе на каждой отдельной планете той имманентно присущей ей ноосферной надсистемы, которая…

Мона Сэниа вскинула руки к вискам, похолодевшим от нарастающего пчелиного жужжания. Мелкий дождичек серебристых иголок коснулся ладоней. Сибилло беззвучно шевелил губами… Она, не позволяя себе ни единого мига на осмысление происходящего, рванулась к мужу и, обхватив его за плечи, бросилась в спасительное ничто…

И очутилась на крыше храмового здания, возвышавшегося в самом центре Орешника. Когда она успела подумать именно об этом месте своего выхода из подпространства, она не смогла бы сказать; но совершенно очевидно, что ею двигал не только инстинкт, опознавший приближающуюся опасность, но и изрядная доля природного любопытства.

А опасность была прямо перед ними — гигантский конус надвигающегося торнадо, сопровождаемый ослепительным эскортом молний. Бешено вращающийся столб изогнулся вопросительным знаком, стряхивая со своей верхушки огненный шар невиданной супермолнии, стремительно падающей куда-то за городскую стену. Раздался оглушительный взрыв, пронизывающий пелену дождя столбом каменных обломков, и крыша под ногами зашаталась.

— Последний полет над Тихри! — весело крикнула мона Сэниа, увлекая за собой тех двоих, которые были для нее самыми дорогими существами во всей Вселенной.

— Не сглазь… — начал Юрг. — Что, уже?

— Уже, уже. Почти дома.

Воины славной дружины бежали к ним со всех концов поляны. Юрг выпрямился, расставив ноги, и высоко поднял над головой отчаянно верещавшего Юхани. Впрочем, визг был веселым — приветливая зелень рощи еще не дала ему ощутить привкуса недальнего пожарища. Мона Сэниа сияющими глазами обвела столпившихся вокруг них собратьев по оружию. С удивлением отметила, что оружие-то было расчехлено и взято наизготовку. И лица, освещенные на какое-то мгновение столь естественной радостью, сразу же стали настороженными и в какой-то степени даже виноватыми.

— В чем дело? — быстро спросила она. — И где девочка?

— Мы ее не нашли, — коротко ответил за всех Эрм, словно взял на себя большую часть вины.

— Как не нашли? Лронг!..

— Эти ушли. Все втроем.

— Куда? — Мона Сэниа поняла, что вопрос был бессмысленным.

— Надо полагать, — пожал плечами Флейж, — к своим.

— Прилетел Кадьян, — с привычной для него сухостью доложил Сорк. — Они проговорили чуть более минуты. Потом Кадьян передал Лронгу какой-то сверточек и вернулся к своему летательному аппарату. Тихриане, не сказав нам ни слова, поднялись и ушли. Мы сочли себя не вправе их задерживать. Вскоре взлетел и Гротун. Мы возобновили поиски Таиры, по безрезультатно. Вот и все.

— Ну нет, не все, — сказал Юрг, передавая ребенка Эрму. — Сэнни, это был не последний полет над Тихри.

— Да, — сказала она, указывая на вершину башни, — сначала — туда.

У Юрга, никогда не боявшегося высоты, слегка захватило дух — они стояли на самом краю верхней площадки покрытой копотью пирамиды, и где-то очень далеко внизу в рваных плывущих прорехах дымной пелены просматривалась земля. Справа, огибая догорающий город, пестрым широким потоком текла заполненная людской массой дорога, к ней со всех сторон крошечными муравьиными пятнышками двигались запоздалые путники, чтобы влиться в общее русло беглецов.

— Гляди! — крикнула мона Сэниа, указывая на пожелтевшее выкошенное поле, простиравшееся между дорогой и рощей. — Видишь? Это белый плащ Рахихорда! Скорее!

Спешить, собственно говоря, было некуда — старый рыцарь едва переставлял ноги, поддерживаемый с одной стороны мощными руками сына, а с другой бесплотной на вид, но на деле жесткой и, когда надо, уверенной дланью шамана. Но взять себя на руки он Лронгу так и не позволил. Две человеческие фигуры, внезапно появившиеся перед ними на жесткой стерне, заставили их замереть на месте, но не удивиться.

— Достойный Рахихорд, добрейший Лронг, мудрый сибилло! — начала мона Сэниа, склоняясь перед ними. — Я не могла покинуть Тихри, не попрощавшись с вами и не принеся вам самую глубокую благодарность. Я нашла своего сына и возвращаюсь домой.

Она сделала паузу, в которой повис невысказанный вопрос.

— Благодарю тебя и радуюсь вместе с тобой, повелительница чужедальних воинов, — проговорил Лронг с несвойственной ему величавостью. — Может быть, счастье обретения сына поможет тебе забыть о нашей общей утрате.

— Какой… утрате? — липкий ледяной язык лизнул по спине, под сердцем задрожала тоненькая колючка. Неминучесть.

— Светлячок, — сказал Рахихорд и заплакал.

Юрг шагнул вперед, опустился перед ним на колени и взял его немощные руки в свои:

— Расскажи… Расскажи мне все, как было; расскажи так, словно ты говоришь с ее отцом!

— Вы улетели, обретя друг друга и исполненные жажды новых свершений… А она осталась одна. И тогда она обратилась к Кадьяну.

Юрг заскрипел зубами, но промолчал.

— Вас же там не было! — невольно воскликнула мона Сэниа. — Откуда…

— Я велел Кадьяну рассказать правду, — продолжил за отца Лронг, — а он верный слуга. И он рассказал. Наша светлая властительница пришла к нему, и слова ее были словами последнего повеления. «Еще день назад я вернулась бы на Землю самой счастливой девчонкой, — сказала она. — А теперь я не хочу возвращаться совсем. Но и здесь мне делать нечего. Я потеряла того, кто любил меня больше света белого, больше солнца красного…»

Юрг почувствовал, как у него перехватило горло, — вот такого Кадьян просто не способен был выдумать. Так могла сказать только девочка с далекой Земли…

— И еще, сказала она, не стало одного человека, — Кадьян не спросил какого. И тогда она повелела ему открыть ей… — Он замолк, не решаясь или не находя сил продолжать.

— Говори, — прошептала мона Сэниа, видя, что у Травяного Рыцаря просто не поворачивается язык.

— Она велела ему сказать, какую смерть он выбрал бы для себя… И он засмеялся.

— Да, — хрипло проговорил Юрг. — Эта тварь считала себя бессмертной.

— И все-таки он ответил: говорят, что самая сладкая смерть — это заснуть и замерзнуть во сне. Ибо эти предсмертные сны обязательно сказочны и ведут в мир, где исполняются самые заветные желания. И тогда она сказала, что хочет заснуть таким сном. И чтобы он перенес ее в ледяную пещеру, где ее не найдет ни один человек — ни с Земли, ни с Тихри, ни с Джаспера.

— И он это сделал… — прошептала мона Сэниа.

— Да. Он служил верно.

Стылый туман, неотделимый от дымных полос, полз по жнивью, затопляя благодатную Дорогу Оцмара горечью утраты.

— Да черт побери! — закричал Юрг. — Мы здесь распускаем сопли, а она, может быть, еще жива!

— Нет, — едва слышно проговорил Лронг. — Кадьян передал мне вот это. — И он протянул на широкой, как сковорода, черной ладони нечто завернутое в детский носовой платок.

— Что это? — с ужасом проговорила мона Сэниа.

— Знак власти. — Он достал из перепачканной чем-то ткани ослепительно сияющую на чудом прорвавшемся лучике солнца уже знакомую принцессе голубую звезду. — Если этот знак попадет в чужие руки, он холоден, как горное стекло. Таким он и был, когда княжий слуга передал его мне. Это значило, что настоящий владелец звезды еще жив. Но потом он вдруг засиял и согрелся верный признак того, что я стал его законным хозяином. И глаза бы мои на него не глядели… — добавил он, пытаясь упрятать всесильный амулет обратно.

— А это что? — спросил Юрг, не решаясь дотронуться руками до платка.

— Это — маленькое знамя, на котором изображен Неоплаканный зверь и начертаны магические знаки.

Он развернул платок, на уголке которого был изображен крошечный бессмертный Микки-Маус и тонким угольком были приписаны слова: «Лронг, позаботься о Чернавке».

— Юрг, — неожиданно спросила мона Сэниа, — а сколько ей лет?

И он ответил:

— Пятнадцать.

И это было самым коротким и самым горестным надгробным словом, когда-либо прозвучавшим на Земле, на Тихри и на Джаспере.

— Все на корабль, — скомандовала принцесса. — Мы возвращаемся на зеленый Джаспер.

И эти слова, которых они ожидали с такой жадностью и надеждой, никого не сдвинули с места. Дружинники, сурово глядя на своего командора, молчали, потому что улететь — это значило бросить здесь своего. Пусть даже мертвого.

— Останусь я, — сказал Юрг. — Иначе я не смогу поглядеть в глаза Стамену. И я найду ее.

— Ты не знаешь Тихри, — возразила мона Сэниа. — Наложено заклятие, и ни один человек…

— Я это слышал, — оборвал ее Юрг. — Я остаюсь.

— Нет. Если ты в одиночку погибнешь в этих самых Стеклянных горах, то уж точно не сможешь посмотреть в глаза ее отцу. Я сказала: мы возвращаемся. Думаю, найдется доброволец, который доставит тебя на Землю, где вы со Стаменом соберете все, чтобы ваша экспедиция была успешной. Ты рассказывал мне о чудесах техники своей планеты. Надеюсь, твои соотечественники на них не поскупятся, а у моих достанет мужества, чтобы еще раз прилететь сюда. Или нет?

Все смотрели на нее молча, но теперь это было молчанием согласия. Она опустила голову и вздохнула:

— Мы летим на Джаспер…

И это прозвучало так странно, что Эрм позволил себе осторожно спросить:

— Что-то не так? Мы можем опять очутиться на неведомой планете?

— Нет, теперь нам это не угрожает. Но мы опустимся не на причале Звездной Гавани. И не на камнях ущелья Медового Тумана. Наш путь — на Лютые острова.

Последние слова были произнесены с такой жесткостью, что никто не решился расспрашивать о столь странном выборе точки завершения их маршрута. Тем более что на этих каменистых клочках суши после Черных Времен не селился ни один джасперянин, и, пожалуй, это было лучшим местом, где можно было бы без опаски выгрузить коробки с драгоценными офитами. Но не остаться там долее ни на минуту.

Мона Сэниа обвела взглядом поблекшую под сероватым налетом рощу. Обернулась к догорающему городу-дворцу Оцмаровой мечты. В это время глухой огонь, выедающий подвалы, добрался наконец до подземной реки и серебряное облако пара, смешавшегося с пеплом, выметнулось из окружья городских стен и скрыло из глаз и догорающие останки теремов, и нетленную пирамиду, хранилище княжеских сокровищ.

— Все, — сказала мона Сэниа. — На корабль.

В этой огромной каменной чаше, устланной бирюзовым ковром почему-то поголубевшего здесь бесцветника, не чувствовалось ни ветерка, хотя свое прозвание Лютых эти острова получили именно за сокрушительные ураганы, бушующие здесь каждую зиму. Но сейчас была поздняя весна, и буйная зелень свешивалась с краев неглубокого котлована — по всей видимости, кратера древнего вулкана. Корабль, опустившийся точно в центр этой естественной выемки, уже не был девятиглавым — только что они совершили обряд погребения, подняв малый кораблик с прахом Скюза над безбрежностью джасперианского океана и проводив его падение до самой поверхности воды.

Сейчас они все вместе стояли под весенним солнцем, оставляющим веселые серебристые пятнышки соли на их одежде, увлажненной морскими брызгами.

— Простимся, — сказала мона Сэниа. — Вы свободны и вольны рассказывать обо всем, что пережили, — правду и одну только правду. Это — единственное условие вашей безопасности, которое гарантировано мне… существами, которые до сих пор правят нашим Джаспером. Но войны не будет. Каждый человек волен выбрать, оставаться ли ему под сенью крэговых крыльев или обрести зрение благодаря чудодейственным офитам, которые носите вы.

Она немного помолчала, шевеля носком сапога крошечные голубые соцветья. Сейчас ей предстояло признаться в своем поражении.

— Возвращайтесь домой. Ни к одному из вас я больше не обращусь ни как ваш командор, ни как принцесса Джаспера. Но если кто-нибудь захочет разделить со мной изгнание, он знает, где я теперь нахожусь. Потому что я дала слово, что моя нога не ступит на землю Равнины Паладинов, пока… Там будет видно, до какой поры.

— А твой замок? — спросил Эрм. — Он будет принадлежать… этим?

— Нет, он останется за мной, и мне понадобится управляющий.

Эрм низко поклонился, как бы говоря: почту за честь.

— Благодарю тебя, Эрромиорг из рода Оргов. После того как ты увидишься со своими родными и приведешь в порядок личные дела, отправляйся в замок Асмура и пришли нам немного еды и одежды.

— Я сделаю это незамедлительно, моя принцесса.

— И еще. Понадобится доброволец, чтобы перенести моего мужа, эрла Юргена, на его планету. Когда кто-нибудь из вас решит…

— Я готов это сделать хоть сейчас! — Разумеется, это был Флейж.

Пылкий Флейж, друг Скюза. Он сделает все возможное и невозможное, чтобы найти возлюбленную своего собрата… Вот только истинной причины его гибели он так и не узнает. Никогда.

Она твердо посмотрела прямо в глаза своего супруга:

— Да, сейчас. Ты помнишь берег Заповедного острова? — это уже Флейжу. Тот кивнул.

— В путь! — приказала она, поднимая руку в прощальном приветствии.

Теперь перед нею остались только шестеро. Надо приказать им… О древние боги, как же непросто перестать чувствовать себя командором!

— Пожалуйста, — тихо проговорила она, — я хочу остаться одна…

Вот и эти шестеро сделали шаг назад — и растаяли в весенней голубизне воздуха.

Она прижала к плечу смуглую головку сына, покрытую такими неожиданными для его цвета кожи золотистыми завитками. Малыш, усыпленный кристально чистым воздухом родной планеты, дышал ровно и бесшумно. Зато теперь отчетливо слышался гул океанских волн, разбивающихся о невидимые отсюда прибрежные скалы. Сколько же ей придется провести лет на этих камнях?

Позади остались бесконечные дороги убогой и волшебной Тихри, трое так не похожих друг на друга существ, обратившихся в одинаковый серый прах, Оцмар, Скюз и Кадьян. И ледяная пещера, недоступная людям Земли, Тихри и Джаспера.

Что же она получила взамен?

Право, которое она не уступила бы и ценой жизни, — право борьбы. Вот только бы знать, как это сделать, не нарушая данного слова… Юхани, пригревшийся под солнышком, причмокнул и засопел во сне. Вот и еще забота как уберечь его в этой борьбе, которая будет беспощадной?

Она баюкала его в извечной и тщетной надежде всех матерей мира заслонить свое дитя от сполохов грядущих невзгод Она никогда не щадила себя, самозабвенно бросаясь в гущу смертельных битв. Но сейчас она была готова с тем же неистовством возвести самые неприступные стены вокруг этого острова, чтобы оградить своего сына от подобных сражений.

Может быть, это ей и удалось бы.

Если бы ее малышу, так уютно устроившемуся у нее на руках, не предстояло в самом недалеком будущем стать тем, кого будут называть Принцем Трех Планет.