ГЛАВА 10
«Туранские» иллюзии Энвер-паши. Несостоявшийся поход на Терек
Первая мировая война стала с первых же дней Великой для всех ее участников. Величие мирового военного пожара крылось прежде всего в стратегических планах Берлина и Санкт-Петербурга, Парижа и Вены, Лондона и Стамбула, Токио и Софии... Война повергла в прах многие претензиционные планы, в том числе и создания «Туранского государства». Его автор и исполнитель военный министр султанской Турции Энвер-паша «споткнулся» о железнодорожную станцию Сарыкамыш и волю русского генерала Николая Николаевича Юденича.
Турецкие армии в 1914-1918 годах так и не прорвались через Кавказ, недошли победоносным маршем до Казани и Самарканда, как то задумывалось в Стамбуле под «сенью» советов высокопоставленных германских инструкторов. Энвер-паша верил в возможность создания великого «Туранского государства» до последних своих дней, будучи уже не военным министром султана Решала Мехмеда V, а всего лишь басмаческим курбаши в звании мушнра, то есть маршала Турции...
Для русской армии мировая война на Кавказе началась с того, что ее высочайшим приказом императора Николая II обескровили. Верховное командование России, мотивируя тем, что Турция еще не вступила в войну, приказало Тифлису перебросить на Русский фронт два из трех Кавказских корпусов — 2-й и 3-й с частями усиления. На прикрытии государственной границы оставались только один первоочередной 1-й Кавказский корпус, 1-я и 2-я Кубанские пластунские бригады, казачья конница и прочие части.
Однако Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич-младший не мог серьезно обескровить приграничный округ на вот-вот образующемся турецком фронте. Из Средней Азии на Кавказ после мобилизации был переброшен 2-й Туркестанский корпус, состоявший из двух бригад неполного состава. Его стрелковые полки имели не по четыре батальона, а по три.
С вступлением в войну Турции Кавказский военный округ (в соответствии с планом мобилизации) был развернут в Отдельную Кавказскую армию, действовавшую на самостоятельном стратегическом направлении. По силе она оказалась намного слабее тех русских армий, которые были созданы с началом войны на европейском Восточном (Русском) фронте. В Петрограде (Санкт-Петербург в патриотическом порыве государя Николая II был переименован) резонно считали, что Кавказ не будет играть первостепенной роли, поэтому русским войскам ставились задачи только прикрытия границы, а не проведения стратегических наступательных операций.
Планы кавказского командования строились на основе четырех возможных политических вариантов участия Турции в европейской войне. Она началась по третьему варианту: Турция, решившая вначале соблюдать нейтралитет, в тяжелый для России начальный период войны на Западе изменила планы и напала на Закавказье. Задача русской армии в этом случае заключалась в том, что в то время, когда на Западе будет решаться судьба России, войска, остающиеся на Кавказе, станут охранять две главные коммуникации, соединяющие Закавказье с европейской частью страны, то есть железные дороги Баку — Владикавказ и Военно-Грузинскую дорогу, а также промышленный Баку.
Вместе с тем для Отдельной Кавказской армии дополнительно ставилась задача предотвращения появления турецких сил на территории Кавказа. Эта задача была выполнена в самом начале войны переходом русских войск линии государственной границы и вторжением собственно в Турцию. В дальнейшем намечалось вести активную оборону на занятых рубежах.
Но в эти намерения кавказского командования сразу же «вмешался» султанский военный министр Энвер-паша, автор плана создания силой оружия великого исламского «Туранского государства». Он самым серьезным образом предрекал турецкой военной силе прорыв через Кавказ, победы на Кубане и Тереке, победоносные походы по Волге до Казани, а в Средней Азии — до древнего Самарканда.
Однако совсем иначе относился к противной стороне начальник штаба Кавказского округа, а с началом войны — армейского штаба генерал-лейтенант Н.Н. Юденич. Лично он много сделал для повышения боевой готовности кавказских войн. Но как он относился к оценке готовности русской армии в целом к Великой войне? Известно, что этот вопрос им ни публично, ни в частных беседах, будучи в эмиграции, не обсуждался. По всей видимости, это была больная тема для полководца, и поэтому он старался всячески избегать ее.
В отличие от Юденича многие известные участники событий Первой мировой войны, оказавшиеся кто в Белом, кто в Красном стане, делились в своих мемуарах и исследовательских трудах мнениями на сей счет. Отказать в правдивости их суждений трудно: они были не только очевидцами военных потрясений, но и людьми, которые стояли во главе сражающихся русских войск.
Во мнениях большинства таких лиц, оставивших после себя мемуарное наследие, сквозит мысль о неготовности русской армии к Великой войне. Один из вождей Белого движения на Юге России генерал-лейтенант А.И. Деникин в своих воспоминаниях «Путь русского офицера» высказывается достаточно резко:
«Россия не была готова к войне, не желала ее и употребляла все усилия, чтобы ее предотвратить».
Известный военный специалист Красной армии А.А. Брусилов, бывший царский генерал от кавалерии, Верховный главнокомандующий Временного правительства в 1917 году в своих мемуарах замечал следующее:
«Мы вступили в войну с удовлетворительно подготовленной армией.
Состав кадровых офицеров был недурен и знал свое дело хорошо, что и доказал на деле.
Хуже у нас была подготовка умов народа к войне. Она была вполне отрицательная.
Моральную подготовку народа к неизбежной европейской войне не то что упустили, а скорее не допустили».
Это авторитетные свидетельства двух командующих Юго-Западным фронтом. Есть мнения участников и исследователей Великой войны иного, более категоричного тона. Так, военный историк A.M. Зайончковский в своем фундаментальном труде «Мировая война 1914-1918 гг.» дает действительно исчерпывающую картину готовности Российской империи, ее армии и флота к тяжким испытаниям, сокрушившим державу династии Романовых:
«Россия успела залечить свои раны (после русско-японской войны. — А.Ш.) и сделать большой шаг вперед в смысле укрепления своего вое иною могущества. Мобилизованная русская армия достигла в 1914 г. грандиозной цифры — 1816 батальонов, 1110 эскадронов (и казачьих сотен. — А.Ш.) и 7088 орудий, 85% которых могло быть двинуто на Западный театр военных действий.
В русской армии усовершенствовалось обучение, расширились боевые порядки, начата приводиться в жизнь эластичность их, было обращено внимание на значение огня, роль пулеметов, связь артиллерии с пехотой, индивидуальное обучение отдельного бойца, на подготовку младшего командного состава и на воспитание войск в духе активных и решительных действий.
Но с другой стороны, оставлено было без внимания выдвинутое японской войной значение в полевом бою тяжелой артиллерии, что, впрочем, следует отнести и к погрешности всех остальных армий, кроме германской. Не были достаточно учтены ни громадный расход боеприпасов, ни значение техники в будущей войне.
Однообразного понимания военных явлений и однообразного подхода к ним ни в русской армии, ни в ее Генеральном штабе достигнуто не было, — отмечал далее A.M. Зайончковский. — В то время, когда офицерский состав вышел на мировую войну обученным тактике согласно новому полковому уставу (1912 года. — А.Ш.), у высшего командного состава, за редким исключением, наблюдалось отсутствие твердых определенных взглядов, а нередко и совершенно устаревшие воззрения.
Генеральный штаб, начиная с 1905 года, получил автономное положение. Он сделал очень мало для приведения в жизнь армии единого взгляда на современное военное искусство. Успев разрушить старые устои, он не смог дать ничего цельного. С таким разнобоем в понимании военного искусства русский Генеральный штаб вступил в мировую войну.
Более того, русская армия начала войну весьма слабо снабженной всеми техническими средствами и огнеприпасами, имея у себя в тылу неподготовленную для ведения большой войны страну и ее военное управление и совершенно неподготовленную к переходу для работ на военные нужды промышленность.
В общем, русская армия выступила на войну с хорошими полками, с посредственными дивизиями и корпусами и с плохими армиями и фронтами».
Военный историк A.M. Зайончковский относится к числу серьезных исследователей Первой мировой войны. Его суждения о готовности русской армии к большой европейской войне явно не относятся к кавказским войскам и к личности полководца Н.Н. Юденича. Если бы у него в ранге командующего отдельной армией и самостоятельного фронта не имелось твердых воззрений на современное ему военное искусство, тогда бы и не было на Кавказе громких, убедительных побед русс ко го оружия. А они следовали на горном театре войны одна за другой, сокрушая все «туранские» планы мушира Энвер-паши и его германских советников.
То есть реалии Великой войны свидетельствуют со всей убедительностью, что действовавшие под предводительством генерала от инфантерии Н.Н. Юденича Отдельная Кавказская армия и Кавказский фронт «плохими» назвать никак нельзя. Даже с тех исторических позиций, когда все при царизме называлось «плохим».
...Война на Кавказе началась так. 27 сентября Турция закрыла черноморские проливы для торговых кораблей стран Антанты и прежде всего для России. Этот шаг стал как бы актом неофициального объявления Стамбулом войны противникам Германии и Австро-Венгрии. Теперь в Европе знали, на чьей стороне и против кого будет сражаться турецкая армия, приведенная в «соответствие» германской военной миссией генерал-лейтенанта и мушира Лимана фон Сандерса.
Стамбул выжидал до середины октября 1914 года. Успехи немцев на Французском фронте создавали видимость скорого разгрома Антанты, и 16 октября соединенная турецко-германская эскадра под командованием немецкого контр-адмирала Вильгельма Сушона внезапно бомбардировала города Севастополь, Феодосию, Новороссийск, не принеся каких-либо серьезных разрушений. В состав эскадры входили германские линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау». которые вошли в состав военно-морского флота Турции под ее флагом, будучи переименованы (соответственно) в «Явуз султан Селим» и «Мидилли».
Теперь практически всеми турецкими кораблями командовали немецкие офицеры. Контр-адмирал Сушон приказал офицерам и матросам «Гебена» и «Бреслау» сменить фуражки и бескозырки на красные фески. Сушон пользовался такими широкими полномочиями, что часто отдавал приказы союзному флоту через голову султанского военного министра Джемаля-паши. Флотом Турции фактически командовал он, а не адмиралы султана Решала Мехмеда V.
К слову сказать, отдельные современные исследователи высказывают мысль, что именно контр-адмирал Вильгельм Сушон своими бомбардировками российских черноморских городов спровоцировал вступление Оттоманской империи в Первую мировую войну на стороне держав Центрального блока. Но это мнение во многом спорное, поскольку Турция готовилась к большой войне в Европе основательно и заблаговременно, подписав к тому же 2 августа союзный договор с Берлином.
У Сушона был хороший послужной список в командовании немецкими флотскими силами за пределами Европы. Его канонерская лодка «Адлер» участвовала в захвате островов Самоа в Тихом океане. После окончания Морской академии в Киле он служил в Главном командовании ВМФ и Адмирал-штабе. Во время Русско-японской войны был начальником штаба крейсерской эскадры в Восточной Азии. С 1913 года — командующим эскадрой Средиземного моря в составе линейного крейсера «Гебен» и легкого крейсера «Бреслау». В момент объявления войны находился в итальянском порту Бридизи.Получив приказ идти в Турцию, обстрелял алжирские порты Филиппивиль и Бон. В Стамбуле был назначен командующим германо-турецким ВМФ (впоследствии также и болгарским флотом).
Союзная эскадра под флагом Сушона после бомбардировки Севастополя, Феодосии и Новороссийска совершила нападение на Одессу. В ее гавани турецкими миноносцами была потоплена русская канонерская лодка «Донец». В Тифлисе эти сообщения восприняли однозначно: как начало войны Турции против России на Кавказе.
Российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов секретной телеграммой известил царского наместника на Кавказе графа И. И. Воронцова-Дашкова о случившемся:
«Турки открыли военные действия против незащищенного порта Феодосии и канонерки, стоявшей в одесском порту».
В ответ на откровенно враждебные акции со стороны Турции 2 ноября 1914 года Россия после некоторого «дипломатического» промедления объявила ей войну. 5 ноября такое же решение приняла Великобритания, а на следующий день — Франция.
Французский посол в Санкт-Петербурге (и Петрограде) Морис Палеолог в своих мемуарах «Царская Россия вовремя мировой войны» так описал события, связанные с началом военных действий Турции против России:
«Четверг, 29 октября (по новому стилю) 1914 г.
Сегодня, в три часа утра, два турецких миноносца ворвались в одесский порт, потопили русскую канонерку и обстреляли французский пароход "Португалия", причинив ему некоторые повреждения. После этого они удалились полным ходом, преследуемые русским миноносцем.
Сазонов принял известие с полным хладнокровием. Тотчас приняв распоряжения от императора, он сказал мне:
— Его Величество решил не отвлекать ни одного человека с германского фронта. Прежде всего нам нужно победить Германию. Поражение Германии неизбежно повлечет за собой гибель Турции. Итак, мы ограничимся возможно меньшей завесой против нападений турецких армий и флота.
Впечатление в обществе очень велико.
Пятница, 30 октября.
Русскому послу в Константинополе, Михаилу Гирсу, поведено требовать паспорта.
По просьбе Сазонова, три союзных правительства пытаются, тем не менее, вернуть Турцию к нейтралитету, настаивая на немедленном удалении всех германских офицеров, состоящих на службе в оттоманской армии и флоте. Попытка, впрочем, не имеет никаких шансов на успех, так как турецкие крейсера бомбардировали только что Новороссийск и Феодосию. Эти нападения без объявления войны, без предупреждения, этот ряд вызовов и оскорблений возбуждают до высочайшей степени гнев всего русского народа
Воскресенье, 1 ноября.
Так как Турция не пожелала отделиться от германских государств, послы России, Франции и Англии покинули Константинополь.
К западу от Вислы русские войска продолжают победоносно наступать по всему фронту.
Понедельник, 2 ноября.
Император Николай обратился с манифестом к своему народу:
"Предводимый германцами турецкий флот осмелился вероломно напасть на наше Черноморское побережье. Вместе со всем народом русским мы непреклонно верим, что нынешнее безрассудное вмешательство Турции в военные действия только ускорят роковой для нее ход событий и откроет России путь к разрешению завешанных ей предками исторических задач на берегах Черного моря".
Я спрашиваю Сазонова, что значит эта последняя фраза, как будто извлеченная изсивиллиных книг.
— Мы будем принуждены, — отвечает он, — заставить Турцию дорого заплатить за ее теперешнее затмение. Нам нужно получить твердые гарантии по отношению к Босфору. Что касается Константинополя, то я лично не желал бы изгнания из него турок. Я бы ограничился тем, что оставил бы им старый византийский город с большим огородом вокруг. Но не более.
Вторник, 10 ноября.
Нападение турок нашло отклик в самых глубинах русского сознания.
Естественно, что взрыв изумления и негодования нигде не был сильнее, чем в Москве, священной метрополии славянского национализма. В опьяняющей атмосфере Кремля вдруг пробудились вновь все романтические утопии славянофильства».
...События, как на всякой войне после ее официального объявления, в 1914 году развивались стремительно. Уже 1 ноября высочайшим императорским указом на базе Кавказского военного округа, утратившего два корпуса из трех, начала разворачиваться Отдельная Кавказская армия.
В силу занимаемой должности царского наместника ее командующим назначается престарелый генерал-адъютант граф И. И. Воронцов-Дашков, давно утративший многие качества большого военачальника. Начальником армейского штаба автоматически становится генерал-лейтенант Н.Н. Юденич. Помощником командующего становится генерал от инфантерии А.З. Мышлаевский: именно в его руках в первые дни войны с Турцией сосредотачивается все оперативное руководство русскими войсками на горном пограничном рубеже.
Отдельная Кавказская армия с первого дня своего существования стала отдельным, вполне самостоятельным фронтом Первой мировой войны. Она разворачивалась для ведения боевых действий на огромной приграничной полосе протяженностью, пока, в 720 километров от берега Черного моря до озера Урмия.
Из триумвирата, поставленного во главе русских войск на Кавказе, под ранг подлинного полководца подходил только один Юденич. Он обладал действительно богатым опытом Японской войны и организации боевой учебы в Кавказском и Казанском военных округах. Мышлаевский, номинально стоявший над ним в первые дни войны, являлся почетным профессором Николаевской академии Генерального штаба, не имевшим ни военного опыта, ни организаторских способностей. К слову сказать, дружба с этим человеком будет связывать Юденича до последних дней жизни в белой эмиграции.
Царский наместник Воронцов-Дашков был в таком преклонном возрасте, что «видеть» его во главе армии просто не приходилось, хотя в свое время, будучи офицером, он являл собой пример личной храбрости. Следует заметить, что, к чести наместника, он не претендовал на реальное командование кавказскими войсками и с началом войны передал все бразды правления в руки своего начальника штаба. Об этом знали и в далеком Петрограде, и в более близком Стамбуле.
В Тифлисе имелись достоверные данные о силе неприятеля. На начало войны султанская армия насчитывала 40 дивизий низама, то есть кадровых войск. Их дополняли 53 дивизии редифа — резервных войск. Ополчение — мустафиз, могло насчитывать до 100 тысяч человек. Кавалерия состояла из более чем 60 полков, примерно треть которых формировалась из ополчений курдских племен.
Против русских на Кавказе султанское командование выставило свою сильнейшую армию — 3-ю. Она состояла из трех армейских корпусов: 9-го, 10-го и 11-го. Каждый из них состоял из трех пехотных дивизий со штатной артиллерией. Кавалерия состояла из 2-й кавалерийской дивизии и иррегулярной курдской конницы, численность которой оценивалась штабом Юденича в 4-5 дивизий.
Основные силы 3-й армии были развернуты в районе Эрзерумской крепости. 10-й армейский корпус стоял у Самсуна. На прикрытие государственной границы турки больших сил не выдвинули. Но было известно, что по приказу военного министра Энвер-паши из состава войск, действовавших против англичан в Месопотамии южнее Багдада, перебрасывалась на усиление 3-й армии одна из дивизий 13-го корпуса. Одновременно решался вопрос о переброске с иракского юга еше одной дивизии.
По уточненным данным, на начало боевых действий сила 3-й армии состояла из около 130 пехотных батальонов низама и редифа, примерно 160 кавалерийских эскадронов и конных курдских сотен, 270—300 орудий различных артиллерийских систем. Командовал 150-тысячной армией с ноября 1914 года генерал-лейтенант Гасан-Иззет-паша. Начальником его штаба был немецкий полковник (в скором времени генерал) Бронзартфон Щеллендорф, прибывший в Турцию в составе германской военной миссии Лимана фон Сандерса. Имя этого человека Юденич знал еше с Маньчжурии: тот состоял наблюдателем от Германии при японской армии.
На начало войны (по состоянию на 2 ноября 1914 года) русская Отдельная Кавказская армия имела 120 батальонов пехоты, 127 сотен кубанских и терских казаков и 304 артиллерийских орудия. Серьезных резервов армия не имела, как и ближайших перспектив на их получение.
Кавказские войска, по плану мобилизации, были развернуты на трех направлениях. На приморском Батумском направлении находились отдельные части 66-й пехотной дивизии, 5-й Туркестанской стрелковой и 1-й Кубанской пластунской бригад, 25-я бригада пограничной стражи.
Южнее, на Ольтинском направлении, находилась 1 -я бригада 20-й пехотной дивизии генерала Н.М. Истомина. Бригада, составлявшая основу Ольтинского отряда, была усилена 26-й бригадой пограничной стражи, 3-м Горе ко-Моздокским полком Терского казачьего войска и саперной ротой.
Главным направлением на горном театре войны являлось Сарыкамышское. Здесь были сосредоточены главные силы русских войск: 1-й Кавказский армейский корпус генерала Г.Э. Берхмана в составе двух пехотных дивизий, 1-я Кавказская казачья дивизия, недавно прибывший 2-й Туркестанский армейский корпус (две стрелковые бригады) генерала В.А. Слюсаренко, 1-я Кубанская пластунская бригада генерала Пржевальского, 2-я Кубанская пластунская бригада генерала Гулыги и другие войска.
В состав I -го Кавказского армейского корпуса входили 39-я пехотная дивизия генерала де Витта и 20-я пехотная дивизия. Первая дивизия состояла из бригад генералов Воробьева и Дубисского (пехотные полки: 153-й Бакинский и 154-й Дербентский, 155-й Кубинский и 156-й Елисаветпольский). Вторая дивизия — из двух бригад тоже двухполкового состава (пехотные полки: 77-й Тснгинский и 78-й Навагинский, 79-й Куринский и 80-й Кабардинский). Каждая дивизия имела однономерные артиллерийские бригады по два дивизиона. Из четырех дивизионов один был горный.
2-й Туркестанский армейский корпус состоял из двух стрелковых бригад: 4-й Туркестанской полковника Азарьева (13-й, 14-й. 15-й и 16-й Туркестанские стрелковые полки, артиллерийский дивизион) и 5-й Туркестанской генерала Чаплыгина (17-й и 18-й Туркестанские стрелковые полки, артиллерийский дивизион, саперный батальон и 26-я бригада пограничной стражи).
1-я Кавказская казачья дивизия, начальником которой был генерал Н.Н. Баратов, состояла из четырех полков: кубанских — 1-го Запорожского, 1-го У майского и 1-го Кубанского и терского — 1-го Горско-Моздокского. Дивизия имела свою огневую поддержку: 1 -й Кавказский казачий артиллерийский дивизион из двух батарей — кубанской и терской.
Тыловой армейской базой становилась крепость Каре, которую русские войска в предыдущих войнах с Оттоманской Портой брали штурмом четыре раза, прежде чем она стала достоянием Российской империи. В Карее заканчивала формирование 3-я Кавказская стрелковая бригада генерала Габаева. Там же квартировал- ся 263-й пехотный Гунибский полк.
Армейские резервы пока состояли из прибывающей в Тифлис своим ходом Сибирской казачьей бригады генерала П.П. Калитина. Она была сформирована из 1-го и 2-го Сибирских казачьих полков и 2-й Оренбургской казачьей батареи.
Калитин, казак станицы Ессентукской Терского казачьего войска, Первую мировую войну закончит командиром корпуса в звании генерала от кавалерии. Затем окажется в белой эмиграции, будет работать чернорабочим на автомобильном заводе в Париже. До конца своей жизни останется председателем Союза Георгиевских кавалеров. Последние годы жизни проведет в госпитале княгини Мешерской.
...Силы русской и турецкой армий оказались примерно равными, если не считать того, что обеспечение резервами у Гасан-Иззет-паши обстояло намного лучше. В то время русские на скорое усиление надеяться не могли, так как все подготовленные пополнения направлялись против австро-венгров и германцев. Если на Сарыкамышском направлении силы кавказцев превосходили турок, то на Ольтинском направлении формируемый отряд генерала Истомина уступал им в пехоте в шесть раз, в артиллерии — в три. Можно было предположить, что именно здесь может разыграться приграничное сражение.
Великая война на Кавказе «открылась» так. Первыми начали активные действия русские. Это делало честь армейскому штабу, сумевшему быстро отмобилизовать войска приграничного военного округа и выдвинуть их к линии государственной границы. Штабная культура генерала Юденича и его подчиненных, особенно оперативного отделения, оказалась на высоте.
Для неприятеля полной неожиданностью стало то. что уже 15 ноября разведывательные отряды 1-го Кавказского корпуса, с ходу заняв приграничные горные рубежи и перевалы, еще не покрытые снегом, начали выдвижение в направлении Эрзерума. Турецкая пограничная жандармерия почти всюду отступала без стрельбы, поспешно сжигая караульные помещения, конюшни и запасы фуража. Жандармы все делали в спешке, опасаясь, что казаки и русские пограничные стражники будут стараться пленить их.
После таких первых событий войны на горных дорогах начались столкновения с боевым прикрытием главных сил 3-й турецкой армии. Это были скоротечные, но достаточно упорные бои силами казачьих сотен и отдельных авангардных батальонов пехоты. Речи о вступлении в дело главных сил сторон пока не шло.
О первых днях мировой войны на Кавказе сохранилось немного достоверных свидетельств. Пожалуй, наиболее интересные воспоминания оставил после себя Ф.И. Елисеев, начавший войну в чине хорунжего кубанского 1 -го Кавказского полка. Затем последовало участие в Гражданской войне, которую он начал подъесаулом. Командовал Корниловским конным полком, а в 1920 году — 2-й Кубанской казачьей дивизией. В белой эмиграции написал мемуары «Казаки на Кавказском фронте 1914—1917». Елисеев так описал свой первый бой:
«Получен боевой приказ по бригаде — как двигаться полкам. Наш полк назначен головным, а от Таманского полка назначена разведывательная сотня.
Разведывательная сотня таманцев прошла мимо нас. В темноте по силуэту дивного коня командира сотни я узнал 2-ю есаула Закрепы. Мой друг и однокашник по военному училищу хорунжий Николай Семеняка — младший офицер этой сотни, значит, он первым и раньше меня вступит в бой с турками, констатирую я и желаю ему отличиться. Он твердый, "натурный" человек и с дороги не свернет. Я только жалел, что в ночной тьме не вижу его и не могу пожелать ему полного и обеспеченного успеха в первом же бою.
Во всех сотнях стояла напряженно-серьезная тишина в ожидании выступления. Сотни стояли спешенными. Казаки и офицеры говорили между собой тихо, словно боясь, как бы турки не подслушали их. Чувствовалось, что каждый из них думал о войне и переживал — что даст нам утро?
Выступили. Шли шагом, не торопясь. Дорога извилистая. Расчеттаков, чтобы к рассвету подойти к турецкой границе. Мы были в верстах трех от нее, как услышали впереди и вправо от себя выстрелы. Мы поняли, что разведывательная сотня таманцев натолкнулась на турок.
Уже светало. Справа скачет к нам казак-таманец и докладывает полковнику Мигузову, что "разъезд хорунжего Семеняки напоролся на турок, турки открыли огонь и пэрэбили казаков, хорунжий тоже ранитый и лыжить промиж вбитых и послали мэнэ просыты поддэржку, мий конь тож ранитый". И показал на круп своего коня. Позади седла зияла рана. Потный рыже-золотистый конь тяжело дышал. Мигузов направил его в главные силы к генералу Николаеву. То был младший урядник Краснобай.
"Семеняка ранен. Какое счастье быть раненным в первом же бою!" — думал я. Ведь это же геройство! И я был рад за своего друга.
Где была разведывательная сотня таманцев, мы не знали, но Мигузов сразу же выбросил своих две сотни — 1-подъесаула Алферова прямо по дороге на персидское пограничное село Базыргян, а 4-ю есаула Калугина на сильный турецкий пост Гюрджи-Булах, что у Малого Арарата. Алферов выскочил с сотней наметом, а Калугин широкой рысью. Скоро сотни скрылись от нас в неровностях местности. Остальные четыре сотни полка, сосредоточившись за одним из отрогов гор, спешились.
Скоро впереди нас затрещали очень частые выстрелы. То 1-я сотня вступила в бой с турками, в первый бой нашего полка.
Пост Гюрджи-Булах отстоял от нас на север версты на три. Скоро мы услышали выстрелы и оттуда. То вступила в бой и 4-я сотня.
Мы стояли под горой и ждали. Все офицеры направили свои бинокли в стороны ведущих бой сотен, но ничего не увидели из-за скал. Доносилась ожесточенная стрельба. Командир полка волновался и усиленно всматривался в свой старый бинокль (трубчатый), чтобы узнать: что же делается в его сотнях? Но гребень отрога скрывал от нас поле боя. Так и стояли мы в неведении час, другой. Наконец от Алферова рысью скачет казак. Все наши взоры перенеслись на него. Нервный полковник Мигузов не выдержал и закричал:
Да ско-рей же! Дав-вай сюда донесение! — и вырвал из рук бумажку.
"Занял гребни гор. Веду перестрелку с турками. Прошу дать поддержку!", — писал подъесаул Алферов, и мы все слушали это остро, сосредоточенно.
— Э-э, подъесаул Маневский! Пошлите в помощь Алферову одну свою полусотню, — обратился полковник к нашему командиру сотни уже более спокойно.
Мы с хорунжим Леурдой переглянулись, как бы молча спросили друг друга: кого из нас пошлет Маневский? И кто из нас будет счастливчик?
— Хорунжий Елисеев! Возьмите свою первую полусотню и скачите в район 1-й сотни, — официально бросил командир Маневский, впервые обращаясь ко мне "по чину".
Коротко козырнув и не рассуждая, командую спешенной сотне:
— Первая полусотня — садись!.. За мной!
Маневский перекрестил нас. Широким наметом, обогнув кряж, бросились в направлении 1 -й сотни. Подскочив к подошве второго гребня, мы увидели вправо 1-ю сотню в цепи по самому гребню, ведущую перестрелку. Алферов позади цепи прогуливался во весь рост. За спиною у него белый башлык.
— К пешему строю. Слезай! — кричу-командую почти на карьере, и казаки, мигом скатившись с седел, выхватили из-за плеч винтовки и побежали ко мне.
— В цепь!.. Вперед! — командую, и казаки по булыжникам и каменьям, спотыкаясь и скользя по сухому каменисто-глинистому крутому подъему горы, карабкаются вперед и вперед, держа относительное равнение боевого строя. Ни у кого из нас не ощущалось чувство страха, а была одна цель — как можно скорее добраться до гребня и как можно скорее вступить в бой. Но как только казачьи папахи показались на гребне, рой пуль пронесся над ними, и мелкие камушки рикошетом осыпали нас.
— Ложитесь, ложитесь, ваше благородие»! — крикнули ближайшие казаки, но вправо от нас подъесаул Алферов ходит позади своих казаков во весь рост — как же мне ложиться, прятаться от пуль? И отскочив чуть назад, я стал, как и Алферов, прогуливаться, следя за огнем казаков, которые открыли его немедленно же с казачьим запалом.
Турецкий гребень был чуть ниже нашего. За ним — первое турецкое село, над которым развевался их флаг на высоком древке.
Перестрелка затянулась. Было уже за полдень. Солнце слепило казаков, так как смотрело им в глаза. Результата боя не было видно. Но вот мы услышали какие-то крики слева, южнее нас, и тут же увидели казачьи папахи на каменистом турецком завале, командовавшем над всей местностью. То храбрый подъесаул Домарацкий по личному почину со взводом казаков выбил оттуда турок.
Он кричал с высоты командиру сотни подъесаулу Алферову:
— Ка-зак Су-хи-нин уби-ит, приш-ли-те но-сил-ки.
С занятием Домарацким "ключа позиции" турки зашевелились. Из села, что перед нами, группами они стали отходить на запад. Мы поняли, что исход боя предрешен. Огонь турок уменьшился. Быстрыми перебежками казаки перемахнули ложбину и заняли их позицию. Кучи гильз валялись везде. На участке 1-й сотни убегали турки и курды в белых штанах. На самом правом фланге, у поста Гюрджи-Булах, 4-я сотня есаула Калугина наконец сломила сопротивление турок. Они побежали. И с нашего высокого участка видно, как один из взводов сотни под командованием сотника Дьячевского ровно на закате ясного осеннего дня лавой, стремительным аллюром неизъезженных казачьих коней атакован уходящих турок. Они бегут, но мы видим, как заметно уменьшается расстояние, и вот турки остановились, побросали винтовки и подняли руки вверх. Их быстро окружили казаки.
Вся наша цепь первой и третьей сотен вскочила и побежала к селу, над которым еще развевался турецкий красный флаг с белым полумесяцем и звездою. Флаг сорван. Он высился над таможней. У входа стоит перепуганный старик-таможник. Казаки его не тронули, и лишь гурт белых гусей стал их добычей. Мы не ели и не пили со вчерашнего дня.
Я смотрю на казаков. Все веселы. В поту, в пыли. Папахи круто сдвинуты на затылки. Полы черкесок отвернуты за пояса. Все держат винтовки в правой руке горизонтально, готовые ежесекундно вскинуть их, если того потребует случай. И ничего в них не было от регулярной армии.
После боя, после первого боя в их жизни, они излучали какое- то молодечество, безграничную удаль, братскую дружественность и. словно после "кулачек" в своей станице, полную удовлетворенность боем, воспринятым как привычная забава».
Тот бой в летописи кубанского 1-го Кавказского полка примечателен тем, что в его рядах появился первый фронтовой Георгиевский кавалер. Начальник армейского штаба генерал-лейтенант Н.Н. Юденич утвердил представление на героя боя за Гюрджи- Булах казака Подымова — серебряный Георгиевский крест 4-й степени.
После первого победного боя в полку несколько переделали знаменитую и любимую «Ермоловскую». Теперь она звучала несколько иначе, но по-прежнему браво и заразительно:
И Алферов будет с нами,
Нам с ним весело идти!
Без патронов, мы на шашки,
Каждый против десяти.
Наша грудь всегда готова
Встретить вражескую рать!
Полк Кавказский наш удалый
Не умеет отступать.
Подобные схватки шли на линии государственной границы весь первый день войны. Только на следующее утро границу перешли главные силы 1-го Кавказского армейского корпуса: заслоны турецкой пограничной жандармерии были сбиты почти повсеместно, так как неприятель не упорствовал, поспешно оставляя свои посты.
Корпусной командир генерал Г.Э. Берхман действовал решительно. 39-я пехотная дивизия с ходу завладела Зевинской позицией и двинулась в Пассинскую долину. Вскоре войска 1-го Кавказского корпуса заняли важную в тактическом отношении Кепри-Кейскую позицию, но сразу за ней столкнулись со значительными неприятельскими силами.
Не менее успешно начал наступление по сопредельной территории и Эриванский отряд. Он двинулся на Чингильские высоты, овладел древней крепостью Баязет (с которой не раз была связана слава русского оружия, воспетая писателем Валентином Пикулем) и Караклисом. Была занята Алашкергская долина. Так, уже в самые первые дни войны левый фланг Кавказского фронта получил надежное обеспечение.
Но на большой войне, как говорится не зря, дураков бывает мало. Неприятель оказался готов к такому ходу событий при развертывании боевых событий, то есть к первым шагам русских. Гасан-Иззет-паша и Бронзартфон Шеллендорф, многочисленные немецкие советники в 3-й турецкой армии быстро парировали наступательный выпад Отдельной Кавказской армии.
Уже через два дня после начала войны на Кавказе русские авангардные отряды были атакованы передовыми частями 9-го и 11 -го турецких корпусов. Им, ввиду опасности обхода своего правого фланга, пришлось отойти к государственной границе. Более того, четырехдневные бои при Кепри-Кее закончились не в пользу кавказцев, которым пришлось оставить и Зевинскую позицию. Генерал Берхман смог остановить на линии границы контратаковавших турок только с подходом полков туркестанских стрелков.
Первая «пристрелка» сторон показала, что ни той, ни другой стороне на легкий успех надеяться не следовало. Только в пограничном Кепри-Кейском сражении потери русских составили около 10 тысяч убитыми, ранеными и обмороженными. Турки понесли потери несколько меньше.
Юденич внимательно следил за развитием событий, стараясь не потерять инициативу в войне. Его оперативники вовремя «заметили» появление на правом фланге сперва наступавшего, а потом отступавшего 1-го Кавказского корпуса крупных неприятельских сил. Чтобы не допустить прорыва ими линии государственной границы, к селению Караурган спешно, по железной дороге, стал перебрасываться недавно прибывший на Кавказ 2-й Туркестанский корпус.
Однако стрелков-туркестанцев опередила 1-я Кубанская пластунская бригада генерала М.А. Пржевальского. Это был человек, который лично прекрасно знал театр военных действий: выпускник Михайловской артиллерийской академии и Академии Генерального штаба, девять лет пробыл на посту секретаря российского генерального консульства в Эрзеруме, занимаясь сбором разведывательных сведений и изучая этот регион. Его казачья пехота вовремя прикрыла угрожаемый участок границы и сделала фронт на правом фланге Отдельной армии устойчивым и надежно обеспеченным.
Генерал Е.В. Масловский, один из авторитетных отечественных исследователей Первой мировой войны на Кавказе, не раз по достоинству отзывался о героизме кубанских пластунов. О действиях бойцов генерала Пржевальского он писал:
«Вернувшись в Кагызман, бригада двинулась форсированным маршем.
Бывшие в голове три батальона уже 2 ноября перешли в наступление против 33-й турецкой дивизии.
Энергичным движением пластуны к вечеру отбросили турок.
На следующий день вся бригада (всего пять батальонов, так как 1-й, полковника Расторгуева, был на приморском направлении) решительно атаковала турок и отбросила их, обеспечив левый фланг корпуса.
В ночь на 4 ноября по соглашению с генералом Баратовым, как только наступила темнота, оставив к югу от Аракса один батальон, с остальными четырьмя быстро перешла вброд через быстрый и широкий Араке и атаковала с фланга и тыла турок.
При этом, ввиду трудности переправы через широкую реку с быстрым течением, ночью, в холодные ноябрьские дни, когда уже выпал снег, генерал Пржевальский первый с разведчиками переправился вброд, приказав всем переправляться вслед, не раздеваясь и держась группами за руки. Переправа была осуществлена быстро и неожиданно для турок.
Внезапным ударом пластуны опрокинули турок и внесли в их ряды смятение. Затем, выполнив блестяще задачу, пластуны перед рассветом таким же порядком вернулись на правый берег Аракса.
А с утра 5 ноября уже вступили в бой с турками, пытавшимися снова продвинуться вперед...»
На крайнем правом фланге Отдельной Кавказской армии случилось то, чего опасались в штабе Юденича: неприятель поспешил перенести боевые действия в Батумскую область. Вернее, в ее горную часть, изобиловавшую лесами. В Стамбуле не зря делали ставку на ту часть аджарцев, которая исповедовала мусульманство. Положение русского Приморского отряда генерала А.Я. Ельшина, коменданта Михайловской крепости, сразу осложнилось. В тыловом Батуме началась паника: в юрах стали действовать протурецкие отряды местных мусульман, в рядах которых, как потом стало известно, оказалось много турецких жандармов. Из Тифлиса же от Ельшина требовали удерживать занимаемые позиции.
В одной из лекций по военной географии, которая читалась в 1925 году в Военной академии Рабочее-Крестьянской Красной Армии, об этом уголке Кавказа говорилось следующее:
«Значение Батума вообще велико и состоит в следующем:
1. Батумская бухта совмещает в себе все удобства для высадки десанта значительной силы и для якорной стоянки флота, и в го же время представляет собой вполне удобную базу для ведения операций вовнутрь страны.
2. Батум — значительный узел путей, которые расходятся, как по радиусам от центра, к г.г. Кутаис, Ахалцих и Артвин.
3. Батум имеет большое торговое и экономическое значение для всего Закавказья, которое усиливается неудобством Потийского порта.
4. В Батуме мы имеем пункт первостепенной стратегической важности не только по отношению к обороне Батумского участка, но и всего Причерноморского театра.
При указании выгод и недостатков операционных направлений в собственно Рионском ущелье было выяснено, какое важное преимущество получает противник, избрав исходным пунктом для своих операций внутрь страны устье р. Рион и г. Поти и далее долиной р. Рион на Кутаис. Но широкое развитие военных действий в этом направлении возможно только при условии обладания г. Ба- тум. До захвата же его никакие серьезные операции на Черноморском побережье Кавказа немыслимы, так как Потийский порт слишком неудобен и мал, чтобы служить главной базой для крупного десанта, а таковой может быть только Батумская бухта, которая в первую очередь может сделаться главным объектом совокупных усилий неприятельского флота и его десанта.
5. Наконец, Батум, как показал опыт войны 1914—18 гг., может являться базой для десантных операций на турецком побережье, с целью оказания содействия правому флангу нашей армии при ее наступлении на Армянском театре. Особое значение в этом отношении получит г. Трапезонд (так в тексте. — А.Ш.)».
Положение на границах Аджарии после начала войны сразу же осложнилось. Русский Приморский отряд состоял из 264-го пехотного Георгиевского полка, батальона кубанских казаков-пластунов и нескольких сотен пограничных стражников, артиллерия почти вся была крепостная. Этим силам противостояла переброшенная из Стамбула 3-я турецкая пехотная дивизия со своей штатной артиллерией. Она была усилена отрядами местной жандармерии и несколькими тысячами иррегулярных ополченцев. Они больше всего походили на разбойников-башибузуков из прошлых русско-турецких войн.
Турки стремились прорваться в Батумскую область по узкой полосе черноморского побережья. Но это им не удалось, и они были остановлены на дальних подступах к Батуму. С получением в поддержку 19-го Туркестанского стрелкового полка генерал Ель- шин отбил повсюду вражеский натиск.
Однако действия против протурецких отрядов аджарцев-мусульман водном из горных районов Аджарии — в Шевшетии несколько затянулись. Здесь местных повстанцев-четников (их набираюсь около трех тысяч) поддерживало несколько батальонов турецкой пограничной жандармерии под общим командованием немецкого советника майора Штанге.
В итоге неприятельского наступления вдоль берега Черного моря русские портовый Батум удержали. Но Южный Аджаристан с Артивином и Арданучем был уже занят турками. По планам Стамбула через эту область должны были двигаться на город Ардаган части 1-го Константинопольского корпуса, которые перебрасывались на театр войны морем.
...Юденич, с согласия Ставки Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича-младшего, провел реорганизацию Эриванского отряда. Он был переименован в 4-й Кавказский армейский корпус. К тому времени эриванцы выдержали несколько сильных боев с турками в Алашкертской долине. Неприятелю удалось потеснить русских с перевала Клыч-Гядук и захватить две пушки. Однако подоспевший пехотный Ахульгинский полк смелой атакой восстановил положение на перевале и отбил у врага два полевых орудия.
Новая война России против Турции всколыхнула местное армянское население. И.И. Вороннов-Даш ов одобрил идею формирования семи армянских добровольческих дружин, которым было выделено стрелковое оружие и боеприпасы. Первоначально дружины получили название «Араратской группы», пройдя боевое крещение в Баязетском отряде генерала Николаева.
Однако на берегах Невы к вооружению армян отнеслись неоднозначно — Министерство внутренних дел высказано свою озабоченность происходящим. Правительству была представлена ведомственная докладная записка, в которой отмечалось, что для многонационального Кавказского края вооружение для ведения войны какой-то части населения в последующем может быть чревато осложнениями. Министр внутренних дел, среди прочего, писал в докладной записке следующее:
«Над этим думать некому. Этот обширный край, представляющий собой хотя второстепенный, но все же самый серьезный, в смысле вопросов будущего, театр военных действий, остается без власти, без руководителя. Нынешний наместник на Кавказе, генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков — человек совершенно больной и дряхлый, фактически уже не способный к трудовой жизни.
В самые тревожные дни, переживавшиеся Кавказом, во время наступления турок на Сарыкамыш, он никого не принимал, но тем не менее никому не передавал своей власти. Поэтому в результате на Кавказе царило и сейчас царит полное безвластие. Всякий делает что и как ему угодно, а народная молва упорно твердит, что Кавказом управляет графиня Воронцова-Дашкова».
Спустя некоторое время армянские добровольческие дружины получили свою организацию. Первоначально они назывались по именам своих выборных командиров — Андраника Сасунского, Амазапса, Дро, Кери, Бехамбека. Однако по настоянию Юденича дружины были переформированы в армянские стрелковые батальоны, то есть приобрели армейскую организацию. Так, 1 -я дружина одного из героев сопротивления османскому игу Андраника Сасунского стала именоваться 1- м армянским стрелковым батальоном.
Формировались и грузинские добровольческие дружины — Кутаисская и Тифлисская. Затем они были сведены в Грузинский стрелковый батальон, который затем развернули в одноименный полк.
...После первых наступательных действий и контрударов вблизи государственной границы лицо войны несколько изменилось. Стороны действовали уже меньшими силами, но тоже проводили атаки, получая от противника ответные. Юденич маневрировал на линии фронта войсками в ожидании ответной наступательной операции Гасан-Иззет-паши. В том, что она скоро последует, оперативники армейского штаба не сомневались.
На оперативной карте приграничья было заметно, что первые дни войны дали русским некоторый тактический перевес. Эрзерумский отряд, сформированный из подходивших к границе частей 1-го Кавказского армейского корпуса, углубился на 20—30 километров на турецкую территорию. Эрзерумцы решительной ночной атакой заняли командные высоты в окрестностях города Алашкерт. Особенно трудной оказалась схватка за «Рыжую гору».
После этих начальных событий Кавказский фронт замер. В конце ноября пришла зима с ее снежными бурями и обильными снегопадами, отчего дороги и тропы в горах сделались почти непроходимыми. О каких-то наступательных операциях с задействованием многих тысяч людей и десятков артиллерийских орудий сторонам не приходилось и думать. Но, как показали последующие события, только до поры до времени.
Стороны не дремали, проявляя похвальную бдительность. На линии соприкосновения каждодневно проходили яростные стычки разведывательных партий. Но они редко превышали числом одну-две сотни человек. Это свидетельствовало о том, что генерал Юденич и Гасан-Иззет-паша стерегли друг друга, стараясь разобраться в замыслах противной стороны.
Думается, что в Стамбуле доподлинно знали, что русская армия на Кавказе еще долго не получит значительного усиления: на фронтах России против немцев и австро-венгров шли тяжелые бои. Поэтому германская военная миссия стала настойчиво подталкивать султанский генералитет активизировать свои действия на Кавказе с тем, чтобы туда с Восточного фронта русское командован ие перебросило часть сил.
После таких усилий Берлина события на Кавказе стали разворачиваться стремительно. 3 декабря 1914 года в командование 3-й турецкой армии вступает сам военный министр султана Мех- меда Решала V — мушир Энвер-паша. Гасан-Иззет-паша за свою осторожность был отстранен от командования, номинально оставаясь во главе армии.
О том, что сменилось высшее командование вражеской армией, русские узнали от пленных. Затем пришло официальное подтверждение из города Могилева, где располагалась Ставка Верховного главнокомандующего. Появление в Эрзерумской крепости энергичного, смелого в планах и самоуверенного Энвер-паши насторожило Юденича: он понял, что в неприятельском стане готовится что-то действительно серьезное.
Юденич, отдававший приказы от имени командующего кавказскими войсками генерала от кавалерии Воронцова-Дашкова, потребовал от всех воинских начальников активизировать разведку, усилить дежурство в штабах и на линиях связи, боевое охранение на передовой и привести в готовность имеющиеся резервы. Среди прочего приказывалось оборудовать в фортификационном отношении занимаемые в горах позиции.
Появление военного министра султана на Кавказе, а не на Месопотамском или, скажем, Палестинском фронтах против англичан, говорило о многом. И в первую очередь о том, что мушир Энвер-паша в самом скором времени возглавит крупную наступательную операцию. Другин причин появления его в Эрзерумской крепости не виделось.
Энвер-паша был достаточно хорошо известным в военных кругах человеком, имевшим опыт Первой и Второй Балканских войн: именно в них выдвинулся как большой военачальник. Имел в рядах султанской армии, особенно среди ее офицерства, личный авторитет. Солдатам он импонировал прежде всего тем, что происходил родом из простой, бедной семьи. Популярность давало ему и то, что в 1911 году руководил народным восстанием против итальянских войск в ливийской провинции Триполитании.
Мушир отличался не просто решительным, а еще и деятельным характером. Ему было всего 33 года, а он, выпускник константинопольской Академии Генерального штаба, был членом руководства партии младотурок и, вместе с Махмуд-Шевкет-пашой и Ниазим-беем, организатором заговора 1909 года против «кровавого» султана Абдул Гамида II. Это дало Энвер-паше известность уже в политических кругах страны.
В январе 1913 года Энвер-паша произвел военный переворот в Стамбуле и сверг правительство Киамиля-паши, которое в ходе двух Балканских войн было настроено на мирное решение спорных вопросов, прежде всего территориальных, с европейскими соседями Турции. В основе политических взглядов Энвер-паши лежали идеи панисламизма, получившие тогда распространение из стран мусульманского мира не в арабских землях, а в султанской Турции.
Мушир Энвер-паша не первый год вынашивал планы создания великого «Туранского государства». Оно должно было вобрать в себя огромные территории от Суэцкого канала до Казани, от Самарканда до балканского города Адрианополя. При этом автора такого замысла совсем не смущало то, что здесь проживали многие миллионы людей, ислам не исповедовавших. Энвер-паша не скрывал своего желания захватить российский Кавказ и поднять там исламское зеленое знамя.
К посту военного министра он пришел не только благодаря своей доблести и личной популярности. Два года он был военным атгаше в Германии, произведя в Берлине самое благоприятное впечатление. Побывал на посту начальника Генерального штаба. В январе 1914 года женился на племяннице султана и уже в феврале был назначен военным министром.
Германские военные советники, сам Лиман фон Зандерс, хорошо знавшие лично Энвер-пашу многие годы, следующим образом характеризовали султанского военного министра:
«38 ле г, очень заботившийся о своей внешности, лично очень храбрый, хладнокровный в минуты опасности, упрямый, самоуверенный. энергичный. Несмотря на несколько лет, проведенных в Германии, его хорошие военные способности не получили всестороннего развития, как того требовало бы его положение вице-генералиссимуса и военного министра. Логичность же и последовательность изменяли ему в тех случаях, когда ему казалось, что он может приобрести славу завоевателя, как это было в период Сары- камыша».
Действительно, именно безвестный до того в военной истории Сарыкамыш стал, как говорится, камнем преткновения в планах панисламиста Энвер-паши по созданию великого «Туранского государства». Его «возведение» начиналось с российских земель — Закавказья и Северного Кавказа...
Тот же генерал Лиман фон Зандерс, много беседовавший с Энвер-пашой, обращал внимание на то, что военный министр султанской Турции не скрывал перед иностранцами своих планов создания в самые короткие исторические сроки огромной по территории «державы Туран». Фон Зандерс писал:
«Он мне высказывал идеи фантастические и курьезные. Он имел желание достичь позднее Афганистана и Индии».
Советский историк комбриг Н. Корсун, преподававший в !930-х годах в Военной академии имени М.В. Фрунзе и исследовавший ход Первой мировой войны на Кавказском фронте, так характеризовал Энвер-пашу:
«Он был большой интриган и типичный кондотьер, способный на любую авантюру. Однако он не всегда соглашался с мнениями и советами своих друзей германцев. Последних он стремился допускать, главным образом, лишь на технические должности...
...Вскоре в штаб Отдельной Кавказской армии стали поступать сведения о том, что мушир Энвер-паша готовит широкомасштабную наступательную операцию, направление же удара было неясным. Но речь велась о захвате всего Закавказья. В горных селениях Аджарии усилилась агитация против "неверных". С гор снова стали угрожать портовому Батуму. В случае его утраты Севастопольская оперативная эскадра лишалась передового пункта базирования».
Наиболее важная разведывательная информация поступала оперативникам Юденича от перебежчиков, преимущественно армян-христиан. Информация суммировалась, и вскоре картина неприятельских приготовлений стала проясняться. Стало известно, что 11 -му турецкому армейскому корпусу предписано совместно со 2-й кавалерийской дивизией и курдским конным корпусом сковать активность русского Сарыкамышского отряда, то есть главные силы 1-го Кавказского корпуса, основы Отдельной армии. Сковать так, чтобы из него нельзя было взять ни одной части для усиления фронта в других местах.
Планы наступательной операции у панисламиста Энвер-паши были действительно более чем обширные. Он намеревался одним ударом на Сарыкамыш наголову разбить главные силы русских, после чего двинуться на Кавказ, занять город Баку с его нефтепромыслами и поднять среди кавказских народов восстание против России под зеленым знаменем ислама. Такой план султанского полководца получил полное одобрение со стороны его германских военных советников.
Если в штабе Юденича примерно знали о задачах 11-го турецкого корпуса, то о приказах Энвер-паши 9-му и 10-му корпусам не было известно ничего. А им приказывалось в ходе наступления уничтожить в считанные дни малочисленный Ольтинский отряд русских и обходным маневром в горах, двигаясь через селение Бардус, отрезать передовую тыловую базу противника в селении Сарыкамыш, где находились большие артиллерийские склады. Таким образом, главные силы Отдельной Кавказской армии, находившиеся на переднем крае, оказывались в окружении и подлежали истреблению (или пленению).
Той турецкой группировке, нацеленной на Аджарию с ее батумской бухтой, предписывалось занять важный перекресток горных путей — город Ардаган — и тем самым обеспечить безопасность с севера действий 9-го и 10-го корпусов. С захватом Батума боевые действия переносились на землю Грузии, прежде всего в соседнюю область — Гурию.
Юденич не зря обладал, по мнению современников, стратегическим мышлением. Из той «разнокалиберной» информации, которая каждодневно ложилась ему на рабочий стол, он понял главное в ожидаемых событиях: Энвер-паша задумал одним решительным ударом выйти к Главному Кавказскому хребту, чтобы сперва оказаться на Тереке, а потом и на Кубани.
Армейская разведка перешла наусиленный режим работы, что стало давать неплохие результаты. Уже 5 декабря стало известно о движении одной из пехотных дивизий 9-го вражеского корпуса в район селений Пертанус и Кош, отстоявших от селения Бардус на расстоянии всего 55 километров. Захваченный пленный показал, что его 31-я дивизия 10-го корпуса выдвигается к Иту. Юденич приказал впредь все указания армейского штаба войскам передавать по радио (по искровым станциям).
Через несколько дней казачья конная и воздушная разведка, независимо друг от друга, обнаружили выдвижение к линии фронта еще двух дивизий турецкой пехоты. Как потом оказалось, это были 30-я и 32-я дивизии из того же 10-го корпуса. Они двигались в направлении селения Ольты по дороге из Тортума. От позиций русского Ольти некого отряда их отделяло в горах всего около сотни верст трудного пути.
Начальник армейского штаба приказал, по возможности, выдвинуть как можно дальше вперед конные казачьи дозоры. В них предписывалось включать пограничных стражников, которые по долгу службы хорошо ориентировались в горах и знали местные языки.
Одновременно, даже в сложных метеоусловиях, стали вести активную воздушную разведку экипажи летательных аппаратов авиационного отряда (первоначально звена) армии, размещавшегося в крепости Каре. Каждый такой экипаж состоял из двух человек: пилота и наблюдателя. В дальнюю разведку теперь посылались только наиболее подготовленные летчики, выпускники Гатчинской и Севастопольской авиационных школ.
Показания взятых в разных местах пленных удивляли: военный министр Энвер-паша старался лично посетить как можно больше воинских частей. Он интересовался всем: готовностью к наступлению, состоянием дорог в горах, а самое главное — боевым духом своих войск. Мушир издал специальный приказ по 3-й султанской армии, который волей случая вскоре оказался в штабе Юденича. В приказе говорилось:
«Солдаты, я всех вас посетил. Видел, что и ноги ваши босы, и на плечах ваших нет шинелей. Но враг, стоящий против вас, боится вас. В скором времени вы будете наступать и вступите на Кавказ. Там вы найдете продовольствие и богатства. Весь мусульманский мир с надеждой смотрит на ваши усилия».
Окончательный план наступательной операции, задуманной Энвер-пашой, был изложен в приказе, который разработал опытный оперативник немецкий майор Фельдман. Приказ был разослан в войска 3-й армии за подписью начальника армейского штаба генерала Бронзартафон Шеллендорфа. В нем говорилось следующее:
«Кепри-кей, 6 декабря 1914 г.
Приказ на 9 декабря 1914 г.
1) Главные силы противника на старом месте.
2) Все силы 3-й армии с Ольтинского направления двигаются прямо в тыл правого фланга противника с целью отрезать его главные силы от Карского направления и сбросить их прямо на юг — в ущелье реки Араке.
3) 2-я кавалерийская дивизия, усиленная пехотой и артиллерией, наступая на фланг противника к югу от р. Араке, отвлекает его внимание на этот фланг (согласно отдельно данным указаниям).
4) 11-й корпус, оставаясь на своих позициях для отвлечения внимания противника, навеем фронте производит демонстрационное наступление. В случае наступления всех сил противника, он останавливает его (11 -му корпусу даны специальные указания).
5) 9-й корпус двигается, по крайней мере, двумя колоннами (левая колонна дорогой Эмрек— Ени-кей) и достигает дороги Кизил-килиса — Ид. Он будет всемерно препятствовать соединению неприятельского отряда в районе Ида с главными силами, расположенными восточнее.
6) 10-й корпус одной дивизией достигает Ида, двумя другими дивизиями — Ардоса. Оба корпуса атакуют встречного противника. По выполнении этого движения вероятно наступление 10 декабря: 9-й корпус — на линию Чатах— Петкир, а 10-й корпус — прямо в сторону Ольты; 11 декабря: 9-й корпус — в направлении на Кетек, а 10-й корпус — в направлении на Бардус.
7) Граница между зонами разведки 2-й дивизии и 11 -го корпуса — р. Араке.
Граница между зонами 9-го и 11 -го — линия, проходящая через Кара-быих, Сичан-Кала, Кюлли-даг. Граница между зонами 9-го и 10-го корпусов — хребет Карга-базар, Ольты, Ид.
8) Относительно способа доставки донесений последует особое приказание.
9) Штаб армии — в Кепри-кее».
План Энвер-паши, с внесенными в него германскими советниками поправками, теоретически был правилен. Слишком выдвинутое вперед положение русского Сарыкамышского отряда указывало на выгоды обхода его справа. Вне всякого сомнения, это понимал и Н.Н. Юденич, опытный штабной работник оперативного звена.
О том, что 3-я турецкая армия перешла в наступление, генерал-лейтенанту Юденичу доложили ранним утром 9 декабря. К вечеру того же дня картина прояснилась: неприятель крупными силами стремился охватить Ольтинский отряд генерала Истомина, состоявший из одной пехотной бригады, 3-го Горско-Моздокского полка терских казаков, одной армянской добровольческой дружины, нескольких других подразделений и 24 артиллерийских орудий. То есть у русских не набиралось здесь сил даже на одну сводную дивизию.
Но, начав наступление на возможно более широком фронте, 3-я турецкая армия сразу же лишилась главного своего преимущества — внезапности главного удара. Это был просчет Энвер-паши и его немецких советников. Русские своевременно узнали о готовящемся неприятельском наступлении. Вопрос дня них заключался лишь втом, куда нацеливались султанский мушир и генерал Бронзартфон Шеллендорф. И тому и другому тактического искусства было не занимать.
Последующие события показали, что планирование наступательной операции оказалось не на высоте. Вражеское командование не смогло согласовать действия наступающих корпусов и дивизий ни по времени, ни по месту. Такие непростительные просчеты привели к самым плачевным, вернее — трагическим для турок результатам.
Уже на второй день наступления, то есть 10 декабря, две турецкие дивизии, выдвигавшиеся соответственно из селений Из и Тортум, соприкоснулись на горных дорогах и приняли друг друга за русских. На дальних дистанциях завязался жаркий огневой бой, в котором стороны не жалели ни снарядов, ни патронов. Когда о неожиданном появлении противника за линией фронта доложили Энвер-паше, то тот, оправившись от изумления, приказал выяснить, откуда взялись крупные силы русской пехоты. Однако наступления на этом участке отменять он не стал, решив не считаться с потерями.
Когда вспучившемся разобрались, военный министр султана пришел в неописуемую ярость. И было отчего: две столкнувшиеся в горах турецкие дивизии за день огневого боя потеряли в обшей сложности до двух тысяч убитыми и ранеными, расстреляв при этом немалую часть имевшегося при себе боезапаса.
Не встревожило в тот день Энвер-пашу, думавшего только о блистательной Сарыкамышской победе, и более серьезное обстоятельство: в войсках, которые шли по заснеженным горным дорогам налегке, появились первые обмороженные. Число их все увеличивалось.
Сначала все шло так, как и задумывалось в штабе 3-й армии. Слабые заслоны русских не могли остановить продвижение вперед турок. 17-я и 29-я их дивизии, подошедшие вечером 11 декабря к селению Бардус, стоявшему на пересечении горных дорог, заняли его и без отдыха двинулись в направлении на Сарыкамыш.
Однако вскоре наступавшие турки натолкнулись на крепкий заслон русских. Стоявшие в Бардусе передовой заставой две сотни пограничной стражи — конная и пешая, отошли на заснеженный Бардусский перевал и там заняли оборону, бесстрашно изготовившись встретить подходившего врага огнем из двух с половиной сотен винтовок. Уж чего-чего, а такого турки никак не ожидали.
События показывали, что мушир Энвер-паша и его штаб из немецких военных специалистов владели быстро менявшейся обстановкой из рук вон плохо. Еше не зная, что 10-й корпус вместо запланированного поворота от Ольты на восток увлекся преследованием русского Ольти не кого отряда, командующий 3-й армией направил к Сарыкамышу еще и 32 пехотную дивизию. Однако та из-за сильных морозов в горах и снежных заносов на дорогах туда дойти не смогла и остановилась «на отогрев» в Бардусе.
Затем в планы Энвер-паши неожиданно вмешался один-единственный полк русской пехоты — славный делами в Великой войне 18-й туркестанский стрелковый. Он нанес атакующий удар со стороны селения Ени-Кей, и турецким 32-й дивизии совместное 28-й дивизией 9-го корпуса пришлось разворачиваться для прикрытия путей сообщения. Появившиеся перед ними туркестанские стрелки, которые выдвинулись через Ханский перевал, были приняты за крупные силы начавшего контрнаступление противника.
Естественно, что один полк отважных стрелков не мог остановить продвижение двух турецких армейских корпусов — 9-го и 10-го. Они вышли на рубеж селений Арсенян — Косор. Именно в это время 11-й корпус, выполняя предписание Энвер паши, повел наступление на русский Сарыкамышский отряд и завязал упорные бои на линии селений Маслагит — Арди.
Муширу Энвер-паше и генералу фон Шеллендорфу казалось, что все идет по намеченному ими плану, если не считать «маленьких сбоев и недоразумений». Наступавшим среди гор турецким войскам удалось достичь немалого тактического успеха. После кровопролитного боя был захвачен город Ардаган. Турки устроили там массовую резню христианского армянского населения. Когда русские отобьют Ардаган, то увидят страшную картину — вырезанные до последнего человека армянские семьи, дома, подвалы, колодцы, заваленные безжалостно убитыми мирными людьми.
Переданное по радио сообщение о потере Ардагана серьезно встревожило начальника штаба кавказских войск. Из этого города шел прямой путь в Боржомское ущелье, выход из которого у Боржоми стерегла лишь одна дружина ополчения. Юденич сумел парировать такой выпад Энвер-паши в ближайшие же дни. ИзТиф- лиса к месту событий сперва по железной дороге, а потом походным порядком была срочно переброшена Сибирская казачья бригада с конно-пулеметной командой и оренбургской казачьей батареей. Они своевременно закрыли туркам путь в Боржомское ущелье.
В эти дни на Кавказ прибыл император Николай II, который совершал поездку по фронтам для поднятия боевого духа русских войск. Император побывал в крепости Каре и селении Сарыка- мыш. Государя сопровождали начальствующие лица Отдельной Кавказской армии, в том числе и генерал-лейтенант Н.Н. Юденич.
Свидетельницей посещения кавказских войск монархом оказалась Христина Семина, медицинская сестра одного из карских госпиталей, жена полкового врача Ивана Семина. Оказавшись после Гражданской войны в белой эмиграции, рядовая участница Великой войны писала в своих воспоминаниях о том памятном для нее дне:
«— Барыня! Сейчас приходил казак из штаба, спрашивал барина, я сказал, что их нету — уехал на позицию за ранеными. Император приезжает сегодня в три часа! Государь будет ехать по нашей улице. Так чтобы на заборе не висело солдатское белье, сказал казак.
Бедный мой Ваня. Только несколько часов не дождался, чтобы посмотреть на Государя! Мне хотелось плакать от обиды, что его здесь нет. Такая великая радость увидеть живого, не на портрете, вот здесь, в глуши, на краю великой России, нашего Государя!.. Мне хотелось с кем-нибудь поделиться с таким великим событием, говорить о Нем! Я пошла и постучала в дверь к Штровманам.
— Мадам Штровман, Государь приезжает в три часа.
Она открыла дверь и сейчас же спросила:
— Вы думаете, что я могу стоять на улице?..
— Я не знаю!
— Дайте мне вашу форму, чтобы я могла стоять поближе к Нему!
— Вон, посмотрите, солдаты пришли. Идемте, я дам вам косынку.
Потом я надела шубу и пошла на улицу. Она была полна солдат. Они становились по два в ряд вдоль всей улицы от поворота с главной и до самого госпиталя.
Никогда еще, кажется, у меня не было такого чувства радости и каких-то сладких слез!.. Я радуюсь такому счастливому дню. Может быть, единственному дню моей жизни? И почему-то хочется плакать! Слезы сами катятся из глаз. В носу мурашки, губы дрожат, не могу слова выговорить.
Солдаты стоят веселые, здороваются со мною, а я плачу.
— Здравствуйте, сестрица! Радость-то какая — сам Государь приезжает к нам!
— Да! Большая радость! — еле выговариваю я, а слезы ручьем льются из моих глаз.
Солдаты тоже как-то присмирели.
— Да! Это не каждому доводится видеть-то Государя Императора, — говорит солдат.
— Погодка-то какая стоит! Только для парада Государева! — говорит другой.
Они поближе придвинулись ко мне, чтобы вести общий разговор.
— Прямо, значит, с поезда и в церковь, а оттедова, по этой самой улице, в штаб и госпиталь. Поздоровается с ранеными, поздравит! Кому Егория повесит. Ну. потом, конечно, и по другим, прочим делам поедет.
— Я так думаю, что Государь по другим улицам обратно поедет, чтобы, значит, все могли его видеть, — сказал бородатый солдат.
— А вы весь день будете стоять, пока Государь не уедет?
— Нет, сменят. Как обратно проедет — так и уйдем! Мороз сегодня шибко крепкий, — говорит солдат, постукивая нога об ногу.
Я только сейчас обратила внимание на их шапки, на которых вместо кокарды были крестики. Да и сами-то они какие-то бородатые и совсем не молодые!
— Почему у вас на шапках крестики?
— Мы второочередники! Здесь фронт спокойный, как раз для таких, как мы — старики. А вы, сестрица, из каких краев будете? — спросил солдат.
— Я здешняя, кавказская, — из Баку.
Вышла мадам Штровман, в моей белой косынке.
Все сразу обернулись.
— Впереди стоять нельзя! Но тут стойте, нам не помешаете! Места хватит, только долго не простоите на таком морозе! Еше рано! Поди, в церкви сейчас!
Я пошла в комнату, чтобы согреться, замерзла стоять, но в комнате еше тоскливее стало.
— Барыня! Едет, едет! — кричит Гайдамакин.
Я выбежала на улицу и сразу точно горячей волной обдаю меня! — Ура! Ура! Урааа! — неслось снизу улицы. Солдат узнать нельзя было: лица строго-суровые. Стоят как по ниточке, по два в ряд, держа ружья перед собой. Офицеры чуть впереди солдат, вытянув шеи туда, откуда несется все громче и громче урааа! Вдруг снизу волна словно поднимается: ширится в громком ура!.. И дошло до нас. Я хотела гоже кричать ура, — раскрыла рот, но спазма сжала мне горло и вместо ура вырвались рыдания.
И ура неслось все громче и громче! Показались какие-то автомобили — один, другой. Я протираю глаза, хочу лучше видеть, а слезы снова ручьями бегу г. А солдаты так радостно, так могуче кричали приветствие своему Государю!
Вот! Вот он! Кланяемся на обе стороны. — Какое грустное лицо! Почему так Ему грустно?..
Вот и приехал! Скрылось светлое видение.
Я оглянулась. Мадам Штровман сидела на дощатом заборе и счастливо улыбалась.
— Слава Тебе, Господи! Удостоился увидеть Государя! Теперь и умирать не страшно! — оборачиваясь ко мне, говорит солдат, утирая рукой слезы.
— И не один он плакал. Плакали и другие; вытирали глаза кулаком.
— Не поедет больше по этой улице Государь, — говорит солдат, сморкаясь прямо рукой и сбрасывая на снег.
— Ну вот, теперь пойдем обедать. Прощайте, сестрица.С Богом! — говорю я и тоже иду домой.
Сейчас же тоже пришла Штровман.
— Знаете, что я думала. Он — что-нибудь совсем особенное! А Он такой же, как и все офицеры.
— Мне все равно, что вы думали, но это Россия, это моя родина, это все, все, чем мы, русские люди, живем. — Я ушла в свою спальню и долго еше там плакала. О чем? И сама не знаю».
Посетив крепость Каре и Сарыкамыш, император Николай II посетил полки на передовой, на виду у конных пикетов турок, стоявших дозорами на ближайших вершинах. Монарх всюду щедрой рукой раздавал Георгиевские кресты — солдатские «Егории», посещал раненых в госпиталях и полковых лазаретах, обедал среди воинов.
Николай II покинул горный край, крайне довольный состоянием и боевым настроем Отдельной Кавказской армии...
Битва за Сарыкамыш — главное событие Первой мировой войны на Кавказе в кампании 1914 года — началась уже после отъезда императора. Именно это приграничное селение стало целью наступательной операции, задуманной Энвер-пашой для 3-й султанской армии. Военный министр Турции, решивший лично возглавить ее, уповал только на победу. Но сражение прославило не панисламиста-мушира, а русского полководца Николая Николаевича Юденича.
Исследователи, военные специалисты отмечают, что план, разработанный немецкими военными советниками Энвер-паши, был действительно хорош. Будь он исполнен так, как задумывался, русской Отдельной Кавказской армии грозил если не полный разгром, то тяжелое поражение в приграничье, на своей же территории. И, как следствие понесенного поражения, появление турецких войск в Закавказье. Но этого не случилось во многом благодаря полководческому дарованию Юден ича.
Почему атакующий удар 3-й турецкой армии планировался именно на Сарыкамыш? А не, скажем, подругой тыловой базе русских, Карской крепости? Крепость имела сильный гарнизон и немало артиллерии. На конечной же станции фронтовой узкоколейной дороги русский гарнизон разительно отличался своей немногочисленностью. На этот счет разведывательные данные штаб Энвер-паши имел самые достоверные.
Тыловой Сарыкамышский гарнизон состоял из двух дружин государственного ополчения, охранявших пристанционные армейские склады. Такие дружины состояли из призываемых по случаю войны военнообязанных старших возрастов. Офицерский состав тоже составляли запасники. И те и другие отвыкли от воинской службы и давно не держали в руках оружие. Вооружали таких ратников зачастую устаревшим оружием — берданками, которые бережливо хранились в арсеналах для такого случая.
На конечной станции узкоколейки были расквартированы еще и два железнодорожных эксплуатационных батальона. Люди в них были годны к воинской службе еше меньше, чем ратники ополчения. Они были вооружены теми же берданками, имея по пятнадцать патронов на человека. В местном военном госпитале имелось небольшое число вооруженных санитаров-нестроевиков. Это было все, из чего состоял Сарыкамышский гарнизон.
Но по совершенной случайности в тот день на железнодорожной станции оказалось несколько стрелковых взводов. Они отправлялись в тыл из разных частей для формирования нового 23-го Туркестанского стрелкового полка. Стрелков набиралось на две неполные роты. По подобному случаю в Сарыкамыше оказались и два орудийных расчета с трехдюймовыми пушками. Также случайно оказались втот день на станции прибывшие с последним поездом и более сотни (по ряду сведений — две сотни) досрочных выпускников-прапорщиков Тифлисского военного училища, ехавшие на фронт и имевшие личное оружие.
Из старших офицеров проездом на станции оказался полковник Николай Адрианович Букретов. С началом войны выпускник Николаевской академии Генерального штаба занимал должность старшего адъютанта в армейском штабе, после чего был назначен офицером для поручений в штаб 2-й Кубанской пластунской бригады. Он ехал к месту новой службы и в тот день задержался в Сарыкамыше.
...Когда авангарды походных колонн двух турецких армейских корпусов обнаружились на дальних подступах к Сарыкамышу, штаб Отдельной Кавказской армии находился в Тифлисе. Юденич стал горячо настаивать на том, чтобы штаб немедленно переехал в Сарыкамыш, которому грозила участь стать эпицентром ожидавшегося приграничного сражения. Старший по положению генерал от инфантерии А.З. Мышлаевский колебался. Бывший ординарный профессор Николаевской академии Генерального штаба, бывший в 1909 году начальником Генерального штаба русской армии, фактически исполнял обязанности командующего Отдельной армии.
Только 10 декабря Мышлаевский согласился с доводами Юденича, и армейский штаб экстренным поездом выехал в селение Меджингерту границы, которое находилось всего в 20 километрах от Сарыкамыша. Там стоял штаб 1 -го Кавказского корпуса генерала от инфантерии Берхмана.
Когда по прибытии в Меджингертстали выяснять сложившуюся на фронте обстановку, то оказалось, что во 2-м Туркестанском корпусе нет ни командира, ни начальника штаба. Первый (генерал Слюсаренко) серьезно заболел, второй отбыл по приказу свыше. Тогда Юденич и его генерал-квартирмейстер Л.М. Болховитинов настояли на том, чтобы Мышлаевский принял на себя командование всеми войсками на Сарыкамышско-Эрзерумском направлении.
Одним из своих первых приказов генерал от инфантерии А.З. Мышлаевский назначил Юденича временным командующим 2-м Туркестанским корпусом с сохранением обязанностей по должности начальника армейского штаба.
Когда поступили сведения о движении колонн турецкой пехоты в горах по направлению к Сарыкамышу и фронтальных атаках 11-го неприятельского корпуса со стороны Эрзерума. Мышлаевскому и Юденичу стал ясен замысел Энвер-паши. Он явно намеревался устроить русским кавказские Канны. Или, проще говоря, собирался «загнать» их в «мешок».
...Руководство Сарыкамышской операцией, начинавшейся как оборонительная, Н.Н. Юденич начал с принятия командования 2-м Туркестанским корпусом. Корпусной штаб-офицер Б.А. Штейфон, ставший впоследствии генералом, вспоминал:
«11 декабря 1914 г. Сталосовсем темно, когда прибыл Юденич в сопровождении своих доблестных помощников — полковника Масловского и подполковника Драненко. Засыпанные снегом, сильно промерзшие, они спустились в саклю-штаб. Непослушными от мороза руками Юденич сейчас же придвинул к огню каргу, сел и, не развязывая даже башлыка, коротко приказал:
— Доложите обстановку.
Его фигура, голос, лицо — все свидетельствовало об огромной внутренней силе. Бодрые, светящиеся боевым азартом липа Масловского и Драценко дополняли картину. Одобрив наше решение не отходить, Юденич немедленно отдал директивы продолжать сопротивление на фронте и организовать в тылу оборону Сарыкамыша».
С вокзалом станции Сарыкамыш (там полковник Букретов устроил свой импровизированный штаб) была налажена постоянная связь. Юденич сообщил ему, что на помощь уже послан полк туркестанских стрелков. Один из его батальонов, для ускорения движения, был посажен на обозные телеги. Возничим приказывалось спешить.
Мышласвский с Юденичем пошли на немалый риск, решив снять с передовой часть войск 1 -го Кавказского армейского корпуса и перебросить их в тыл, к Сарыкамышу. Речь пока шла о 20 батальонах пехоты, 6 сотнях казаков и 20 орудиях. Но оба генерала понимали, что этих сил будет скорее всего мало, когда турецкая пехота силой в несколько дивизий начнет массированные атаки позиций защитников Сарыкамыша.
Задень 12 декабря, незаметно для атакующего врага снявшись с фронта, в дальний тыл, двинулись пять батальонов 1-й Кубанской пластунской бригады, 80-й пехотный Кабардинский, 155-й пехотный Кубинский, 15-й Туркестанский стрелковый и 1-й Запорожский кубанских казаков полки, 20 орудийных расчетов 20-й Кавказской артиллерийской бригады, отдельная Терская казачья батарея и Кавказский мортирный дивизион.
Силы с фронта для помощи снимались немалые. Но этим войскам предстояло проделать по зимним горным дорогам марш-бросок в 70-100 верст труднейшего пути, да еще в морозные дни.
Турки взяли в полукольцо селение Сарыкамыш и железнодорожную станцию 13 декабря. Выход неприятеля на ближайшие подступы гладким не получился: две сотни пограничных стражников держали оборону на перевале до последнего. И только тогда, когда перед ними скопились до нескольких батальонов вражеской пехоты, начавшей обтекать перевал по заснеженным лесам на склонах гор, пограничники, унося всех раненых (часть из них замерзла в снегу), отошли к железнодорожной станции.
Помощь с передовой подоспела к Сарыкамышу за одни сутки. Именно столько времени хватило кубанскому 1-му Запорожскому казачьему полку и батальону стрелков, посаженному на обозные телеги, чтобы прибыть на место. Казаки спешились и сразу же вступили в бой. Теперь полковник Н.А. Букретов мог вздохнуть свободно: обещанную поддержку, пусть только ее малую часть, он уже получил.
Казачий полковник оказался подлинным героем сарыкамышской эпопеи. Приняв командование гарнизоном на себя, он разбил линию обороны на секторы. Из взводов стрелков-туркестан- цев создал две сводные роты. Для начала они были направлены на усиление пограничных стражников, которые вели упорный бой на вершине горного хребта. Молодые прапорщики пошли на усиление дружин ополченцев и железнодорожников-эксплуатационников. Для всех на станционных складах нашлись трехлинейные винтовки вместо берданок. Букретов приказал свезти к вокзалу артиллерийские боеприпасы с дальних складов, которые защищать он не мог из-за неимения людей.
Уже в самом начале организации обороны полковнику повезло. На одном из складов нашлось 16 станковых пулеметов системы «Максим». Так Букретов в трудные дни стал обладателем оружия огромной огневой силы: в первый год Мировой войны станковые пулеметы еще не стали оружием пехотных рот, их было во фронтовых войсках немного.
Пока защитники железнодорожной станции, торопясь, устраивали оборонительные позиции, неприятель показался у них на виду. Тысячи турок-пехотинце в, обессиленных дальним и трудным маршем в зимних горах, где снег лежал по колено, продвигались вперед крайне медленно. Полки и дивизии растянулись по горным дорогам на многие версты, управление ими сильно затруднялось.
Случилось то, чего мушир Энвер-паша и генерал фон Шеллендорф меньше всего ожидали: внезапного удара, на силе которого строились все их расчеты, по Сарыкамышу у них не получилось. Когда турецкие колонны начали спускаться с гор в узкую долину, русские дозоры обнаружили их еще издалека.
Испросив разрешение по телеграфу у начальника армейского штаба, полковник Букретов выслал навстречу туркам на санях оба железнодорожных эксплуатационных батальона, успевших перевооружиться винтовками. Железнодорожники стрелковому делу не обучались, и неприятель к исходу 12 декабря сбил этот слабый заслон, высланный на 8 километров от станции.
Авангардные турецкие пехотные дивизии — 17-я и 29-я за ночь сумели сосредоточиться перед Сарыкамышем. На рассвете 13 декабря они спустились с гор в долину и повели атаки крупными силами. Букретов был вынужден организовать круговую оборону. Русские защищались умело, используя главным образом огоньстан- ковых пулеметов «Максим» и пальбу в упор из имевшихся двух полевых орудий.
Подкрепление с передовой подоспело в самый критический эпизод боя того дня: турки овладели селением Северный Сарыкамыш. Под вечер 13 декабря пехотинцы 80-го Кабардинского полка провели результативный контрудар. Рота за ротой пошли с шоссе на горы. Турки в частых рукопашных схватках были отброшены от дороги, по которой с фронта подходили подкрепления.
На исходе 13-го числа в бою за Сарыкамыш с русской стороны уже участвовало до девяти батальонов пехоты и семь казачьих сотен, которые сражались в пешем строю. Но и неприятель час от часа увеличивал свои силы. Русским в тот день просто чудом удалось отстоять вокзал, селение и большинство тыловых складов. Вокзал был удержан благодаря вводу вдело последнего резерва обороняющихся — двух сотен кубанцев-пластунов.
На следующий день, 14 декабря, число турецких пехотных батальонов заметно увеличилось. Они спускались с гор один за другим в поредевшем составе: немало турок отстало или замерзло в снегах лесистых гор по пути. Турки тешили себя надеждой найти в Сарыкамыше тепло и кров, провиант и теплую одежду на русских складах, поэтому замерзшие люди так яростно бросались в атаки.
Для Энвер-паши, если только он владел полной информацией о ходе боев, картина выглядела откровенно удручающей. 29-я пехотная дивизия потеряла замерзшими на привалах по пути и сильно обмороженными солдатами до половины своего списочного состава! И это не считая боевых потерь убитыми и ранеными. В соседней 17-й дивизии ситуация была несколько лучше. Но и здесь число замерзших и обмороженных исчислялось не на сотни, а на тысячи людей.
Трагизм положения наступающих турок выражался в том, что помочь обмороженным людям было некому и нечем. Разведенные в лесах костры от мороза солдат, лишенных теплого зимнего обмундирования, не спасали. Русские после боев в горах нашли немало кострищ, вокруг которых кольцом лежали замерзшие.
Один из участников той операции, начальник штаба 9-го турецкого корпуса, в своих послевоенных мемуарах так оценивал бесславные для него сарыкамышские события:
«Драма, порожденная Энвер-пашой, завершалась».
Для 3-й турецкой армии драматические события, действительно, начались уже с первого дня марш-броска через зимние горы. Планы мушира Энвер-паши на осуществление «кавказских Канн» рушились безвозвратно. Но несмотря ни на что, турки весь день 14 декабря раз за разом пробовали крепость русской обороны с трех сторон. С четвертой стороны но защитникам станции постреливали местные жители-мусульмане, которые не остались в стороне от происходящих событий.
К полудню 15 декабря весь 10-й турецкий армейский корпус сосредоточился перед Сары камышем. Кольцо окружения, не бездеятельной помощи местных жителей-курдов, почти сомкнулось вокруг селения и железнодорожной станции. Узкоколейка, уходящая к крепости Каре, оказалась перерезанной неприятелем. В довершение всех бед неприятельским снарядом была выведена из строя единственная радиостанции на железнодорожном вокзале. Так защитники Сарыкамыша, третьи сутки проводившие без горячей нищи и почти без сна, лишились связи со штабом Кавказской армии.
В тот же день, утром, авангард турецкого 9-го армейского корпуса вышел к селению Ново-Селиму, что окончательно отрезало Сарыкамыш от главных сил Кавказской армии. Исполнявший обязанности армейского командующего генерал Мышлаевский отдал приказ через командира 1 -го Кавказского корпуса Берхмана об общем отступлении по последней оставшейся свободной дороге вдоль государственной границы.
Отдав такой приказ, генерал от инфантерии Мышлаевский по этой дороге убыл в Тифлис с тем, чтобы там собрать оставшиеся войска для обороны столицы Кавказского наместничества. В Тифлисе среди его жителей началась паника, многие стали, бросая все, покидать город. Ходили слухи, что турки-османы уже наступают на столицу Грузии. Фаэтоншики брали по тысяче рублей до Владикавказа. Тех, кто ехал по Военно-Грузинской дороге, часто грабили местные разбойники, и многие беженцы приезжали во Владикавказ обобранными дочиста.
Считая себя за старшего, генерал от инфантерии Берхман начал было отводить войска, выполняя приказ Мышлаевского. Тогда Юденич 17 декабря послал к нему полковника Драценко, чтобы убедить в необходимости прекратить начавшееся отступление корпусных войск и продолжить борьбу за Сарыкамыш.
Ссылаясь на «Положение о полевом управлении войск», генерал-лейтенант Н.Н. Юденич, как начальник армейского штаба, взял на себя главное командование. 1-й Кавказский и 2-й Туркестанский корпуса прекратили отход и заняли сильные для обороны позиции. Они не сдвигались с них, несмотря на яростные атаки 11 -го турецкого корпуса генерала Абдул-Керим-паши.
Решение Мышлаевскогооб отступлении могло повлечь за собой самые трагические последствия. Характеристикой настроения в тыловых частях, создавшегося после начала выполнения генералом Берхманом указания старшего начальника, может послужить следующий случай. При отходе с позиций близ Сонамера начальник армейского штаба при переезде в Караурган стал свидетелем такой картины: какой-то интендантский чиновник уничтожал свой склад, высыпая муку в реку. Юденич приказал немедленно прекратить истребление нужных запасов провианта. Чиновник стал оправдываться тем, что приказано отступать, а он не хотел оставлять врагу запасы вверенного ему продовольствия.
Юденич ответил ему, что он не собирается никуда отступать со своим 2-м Туркестанским корпусом и поэтому приказывает ему тщательно хранить запасы муки, отвечая за них головой. Вскоре эта самая мука, спасенная от поспешного уничтожения, очень пригодилась, поскольку генерал Берхман откровенно поторопился отправить обозы 1 -го Кавказского корпуса в глубокий тыл.
Вечером 15 декабря в Сарыкамыш прибыли новые подкрепления: пехотные 154-й Дербентский и 155-й Кубинские полки из 39-й пехотной дивизии, последние батальоны 1-й Кубанской пластунской бригады генерал-майора М.А. Пржевальского. Они помогли защитникам Сарыкамыша с большим трудом отразить мощный натиск уже двух турецких армейских корпусов.
Досамой ночи в тот день то там, то здесь завязывались штыковые схватки. Бой за местный железнодорожный вокзал носил самый бескомпромиссный характер. В итоге туркам пришлось откатиться на исходные позиции в окрестные леса в свои прежние окопы — снежные ямы. Еще одну ночь им пришлось провести под открытым небом.
Бои, не менее тяжелые, шли и в последующие дни. Со стороны казалось, что весь Сарыкамыш завален трупами убитых и замерзших турок и русских. После очередных взаимных атак сражавшихся порой разделяло расстояние в несколько десятков шагов. С наступлением темноты на склонах гор, окружавших железнодорожную станцию, турки разводили сотни костров, пытаясь хоть так спастись от сильных морозов.
Турки чувствовали по всё возрастающей силе сопротивления русских, что сил у них тоже становится больше. К вечеру 15-го числа оборону держало уже более 22 батальонов пехоты, 8 спешенных казачьих сотен при почти 80 пулеметах и около 30 различных артиллерийских орудий.
В тот день «заявил» о себе царский наместник, он же по должности командующий Отдельной Кавказской армией. На имя Юденича из Тифлиса пришел телеграфной строкой приказ, который круто менял его фронтовую судьбу. Телеграмма гласила следующее:
«Генералу Юденичу. Срочно.
Ввиду прорыва турок, предлагаю вам вступить в командование войсками 1-го Кавказского и 2-го Туркестанского корпусов.
Вы должны разбить турок у Сарыкамыша и открыть себе выход на Каре вдоль железной дороги, а при невозможности — на Каракурт и даже по обходным путям в направлении к Карсу, уничтожая турок, которые перебрались с Ольтинского направления на пути между Сарыкамышем и Карсом.
Для обеспечения вашего движения можно уничтожить часть ваших обозов и бросить излишние тяжести. В случае недостатка продовольствия широко пользуйтесь местными средствами.
Сам я переезжаю в Александрополь, чтобы принять дальнейшие меры. Необходимо, чтобы связь ваша с Тифлисом и Александрополем не прерывалась, организуйте ее на Кагызман, оттуда до Каракурта есть летучая почта.
Генерал от кавалерии Воронцов-Дашков.
15 декабря 1914 г.
Тифлис».
Телеграмма была продублирована в Ставку Верховного главнокомандующего. Царский наместник расписывался в ней о полной своей несостоятельности командовать кавказскими войсками. Более того, он давал своему начальнику штаба право отступить с Сарыкамышской позиции к крепости Каре, то есть отступать по территории России вглубь от государственной границы, бросая при этом «излишние тяжести» русской армии и реквизируя провиант и фураж у местного населения.
В не менее удручающем состоянии в день 15 декабря, чем Воронцов-Дашков, находился мушир Энвер-паша: замысел приступить в 1914 году к созданию великого «Туранского государства» рушился среди заснеженных лесов вокруг небольшой конечной станции русской узкоколейки. Настроение у военного министра султана было испорчено в тот день в силу трех удручающих случаев.
Во-первых, командир 9-го корпуса, откровенно сгущая краски, донес, что в 29-й пехотной дивизии осталось всего около 300 активных штыков, 11 горных орудий и 8 пулеметов.
Во-вторых, доставленный в штаб 3-й армии пленный русский солдат показал, что противник в районе Сарыкамыша располагает пятью полками, «стремящимися окружить турок», и что роты у русских имеют по 160 винтовок. Это надломило Энвер-пашу, поскольку он воочию видел печальное состояние своих 9-го и 10-го корпусов.
И, наконец, в-третьих, в тот день, как писал турецкий мемуарист, Энвер-паша «сам остался голодным со всем штабом в диких ущельях и лесах Сарыкамыша и ему пришлось разделить кусок хлеба убитого поручика 29-го артиллерийского полка».
Оборонять Сарыкамыш становилось все тяжелее. К вечеру 16 декабря в лесу севернее железнодорожного вокзала было замечено скопление больших сил вражеской пехоты, — она хорошо просматривалась на снегу боевыми дозорами русских. К тому же промерзшие солдаты, несмотря на угрозы своих начальников, разжигали среди деревьев костры. Над привокзальным лесом стелилась дымная пелена.
Когда уже почти стемнело, сторожевая застава 80-го пехотного Кабардинского полка, углубившись в лес. сумела перехватить вражеского посыльного с приказом дивизионного начальника. Документ адресовался командиру 10-го корпуса. Среди прочих сведений в нем говорилось о подготовке к обшей ночной атаке позиции русских.
Было высказано предположение, что это дезинформация, подброшенная неприятелем. Но около 22 часов вечера 3-й батальон кубанцев-пластунов, занимавший высоту Орлиное гнездо, вокзал и мост на шоссе, был атакован колоннами вражеской пехоты. Турки знали, куда нанести удар: здесь располагались основные склады провианта и боеприпасов.
Дело быстро дошло до ближнего боя — бились штыками, прикладами, кинжалами, кулаками. При всей ярости рукопашных схваток стало сказываться заметное превосходство числом атакующих. Пластуны, ведя бой, стали шаг за шагом отступать к селению Сарыкамыш, чтобы там «зацепиться» за его каменные дома. Начальник вокзального участка обороны командир 1-го Запорожского казачьего полка полковник И.С. Кравченко попытался остановить отступавших, но был убит.
Турецкая пехота, захватив вокзал, с ходу ворвалась в центральную часть селения Сарыкамыш и заняла расположенные там казармы 156-го Елисаветпольского пехотного полка, стоявшего здесь в мирное время. Неприятель стал спешно закрепляться в каменных казарменных зданиях, пытаясь при этом продвинуться еще дальше, но безуспешно. Бой затих только под утро, когда турки окончательно утратили атакующий пыл.
В тех событиях туркам впервые пришлось столкнуться под Сарыкамышем с огнем гаубичной артиллерии. К 16 часам сюда прибыла 1 -я батарея (шесть гаубиц) 2-го мортирного дивизиона с прожекторной ротой 1-го Кавказского саперного батальона. Батарея сделала суточный переход около 50 километров. На большом привале в районе Менджигерта упряжные лошади батареи от усталости легли и с большим трудом были подняты для дальнейшего движения. Батарея была направлена в Сарыкамыш с приказом:
«Потерять конский состав, но к вечеру 16 декабря обязательно прибыть в назначенный пункт».
17 декабря части, подчиненные полковнику Букретову, получили приказ выдвинуться в сторону Бардусского перевала и подойти на тысячу шагов к окопавшейся там вражеской пехоте. Турки, укрывшиеся в лесу и в складках гор, стали поражаться огнем гаубичных батарей, которых у русских уже было две.
Против турок силой до батальона, засевших в «красных каменных саклях» селения курдов-мусульман Восточный Сарыкамыш, действовали две роты 80-го пехотного Кабардинского полка. Выбить неприятеля из горного селения не удавалось на протяжении трех суток, так как все подступы к саклям простреливались турками с окружающих высот. Юденич приказал очистить селение, поскольку в противном случае нарушалась система обороны железнодорожной станции.
Только под воздействием огня прибывших гаубиц, местами подвезенных на огневые позиции на быках, так как лошади оказались бессильны вташить эти орудия на высоты, турки очистили часть селения. К вечеру охотники-саперы подползли к ближайшей сакле и взорвали ее мощным зарядом пироксилиновых шашек, положенных на крышу сакли.Каменное строение рухнуло, и все оборонявшиеся, засевшие в сакле, погибли под ее обломками.
Взрыв деморализуюше подействовал на остальных турок, засевших в других саклях. Большая часть их сдалась в плен: 11 офицеров и три сотни солдат из различных полков во главе с командиром одного из пехотных полков. Эти пленные показали, что Сарыкамышской операцией руководит лично Энвер-паша, при котором находились два немецких генерала и один штаб-офицер из германской военной миссии.
В день 17 декабря турки в районе вокзала предприняли несколько сильных атак, которые были встречены контрударами. Русские захватили здесь свыше 200 человек пленных. Вражеские атаки тут прекратились только с наступлением темноты благодаря установленному на ближайшей высоте мощному прожектору, который высвечивал окрестности вокзала.
К исходу этого дня в результате продолжительных боев в Сарыкамыше скопилось пленных свыше двух десятков турецких офицеров и около полутора тысяч солдат. Они крайне стесняли русских, так как им были нужны конвой, помещения, пища, а многие раненые, кроме того, требовали медицинского ухода и перевязок. Между тем во всем этом защитники Сарыкамыша испытывал! крайнюю нужду.
В далеком Могилеве, в Ставке Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича-младшего с трудом разобрались в происходящих на Кавказе событиях. В полдень 17 декабря оперативный дежурный по штабу Отдельной Кавказской армии в Тифлисе получил срочную телеграмму из Ставки. В ней предписывалось генерал-лейтенанту Н.Н. Юденичу вступить в командование армией. В телеграмме сообщалось, что высочайший приказ на него императором Николаем II будет подписан в самое ближайшее время (24 декабря).
В той же телеграмме новому командующему Отдельной Кавказской армией настоятельно предписывалось «локализовать прорыв противника и восстановить положение».
Вскоре в Тифлис телеграфной строкой пришли новые указания. Бывший командующий армией генерал-адъютант граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков, в силу своего преклонного возраста и неспособности начальствовать над войсками, отзывался в резерв Верховного главнокомандующего.
Но император Николай II не мог так просто «отставить» бывшего друга своего отца и заслуженного сановника. Государь специально для него учредил должность — «"состоять" при особе Его Величества». Более того, неизвестно, за какие военные заслуги граф Воронцов-Дашков в 1915 году был награжден императорским Военным орденом Святого Победоносца и Георгия 3-й степени.
Новую должность Н.Н. Юденич принимал в пылающем пожарами Сарыкамыше. Он прекрасно осознавал критичность ситуации: для контрудара требовались свежие силы, а резервы были на исходе. С передовой снимать войска было больше нельзя. Донесения командиров частей, сражавшихся у Сарыкамыша, говорили о том, что люди измотаны до предела, что их все труднее стало поднимать в атаки, что много раненых и погибших, что приходится уже беречь патроны. Многие просили поддержки из резерва.
Больше всего Юденича поразило донесение за прошедшие сутки полковника Букретова, подлинного героя сарыкамышской эпопеи. Тот в донесении, датированном 19 декабря, докладывал на имя генерала-майора Пржевальского, у которого находился в оперативном подчинении, следующее:
«...Вчерашний день, 18 декабря, гнал людей в бой, а сегодня не желаем, пока не подойдут подкрепления. В ротах осталось по 70-80 человек, офицеры командуют 3-4 ротами; был случай, когда командир полка командовал ротой. Пока подкрепление не подойдет и не будут присланы боеприпасы, до тех пор в наступление переходить не буду. Люди изнурены, голодны.
Как прикажете действовать дальше? Я сделал все возможное. Обстановка неизвестна. Страшные потери в людях; в особенности много пошло сопровождать раненых, не возвращаются больше назад. Пулеметов нет, орудия не стреляют якобы за отсутствием целей. Держаться на позиции не в состоянии...»
День 19 декабря был одним из самых тяжелых во время сарыкамышских боев. Мушир Энвер-паша приказал в очередной раз штурмовать район железнодорожной станции и само селение. С рассветом огневой бой возобновился, турки яростно обстрел и вал и позиции противника из винтовок, пулеметов и орудий. Они особенно стремились удержать за собой Бардусский перевал. В 14 часов дня на землю внезапно опустился густой туман, различить цели можно было лишь в 4—5 шагах.
Огневой бой усилился. Юденичу со всех сторон стали поступать доклады о том, что неприятель готовится к сильной атаке. Действительно, по условному сигналу, с криками «Алла!», раздававшимися по всему фронту, турки в очередной раз бросились с гор в узенькую долину. Однако их общая атака повсюду была отражена.
К 16 часам командир центрального участка обороны Сарыкамыша доложил в армейский штаб, что уже отбиты три вражеские атаки, а четвертая вот-вот начнется, а в его резерве остался только один взвод. Но и четвертая атака турок, ставшая в тот день последней, закончилась полной неудачей и с большими потерями.
Именно вдень 18 декабря, как свидетельствуют очевидцы, Энвер-паша окончательно понял, что его план наступательной Сарыкамышской операции не осуществится. Командующий 3-й армией приказал своим войскам под Сарыкамышем перейти к обороне, и он порекомендовал командирам корпусов отправить в Эрзерум знамена. Впервые с начала операции в приказе военного министра Турции появилась такая фраза:
«Я надеюсь, что мы завтра сумеем удержаться на наших позициях».
Так как Энвер-паша предвидел, что неизбежное отступление будет по уже знакомым дорогам в заснеженных горах тяжелым, то знамена в турецких частях были, согласно его требованию, сняты с древков. Они были отправлены в Эрзерумскую крепость с несколькими офицерами и унтер-офицерами. Для большей сохранности знамен сопровождающие должны были обмотать полотнища вокруг тела.
...Юденич в такой тяжелой обстановке стал готовить контрнаступление. Он начал с того, что наладил надежную связь, которая обеспечила ему нормальное управление. Связь теперь осуществлялась через три десятка радиостанций. Только благодаря этому командующий армией смог получить всю картину последних дней и на передовой, и в тыловом Тифлисе.
Картина вырисовывалась из оперативных данных такая: 3-я турецкая армия, усиленная за счет резервов (в том числе и из столицы) и других султанских армий, во главе с военным министром муширом Энвер-пашой повела наступление на российское Закавказье. Ближайшей задачей наступающих виделось окружение, то есть взятие главных сил русской Отдельной армии в «мешок». Неприятель нацеливался прежде всего на Грузию. Пока.
В тех событиях и проявился впервые полководческий дар Н.Н. Юденича. Он решил в такой, самой неблагоприятной для кавказских войск ситуации, нанести ответный удар по вражеской 3-й армии. Он понимал, что ее командование держало в своих руках стратегическую инициативу в войне. Эту инициативу и требовалось вырвать из рук Энвер-паши и его германских советников.
Юденич стал наращивать силы под Сарыкамышем. К вечеру 20 декабря туда подошла 1 -я Кавказская казачья дивизия и 2-я Кубанская казачья бригада. Командующий лично направил в тыл туркам на Бардусский перевал уже отличившийся в боях 17-й Туркестанский стрелковый полк. По его приказанию комендант Карса отправил части 3-й Кавказской стрелковой бригады в Ново-Селим: благодаря такому расчетливому ходу движение по узкоколейной железной дороге полностью восстановилось. Неприятеля оттеснили от узкоколейки в окрестные горы.
План контрнаступления русских вырисовывался следующим образом. Движение вперед начиналось одновременно с трех сходящихся направлений: главными силами из района Сарыкамыша с фронта, из города Ардаган и селения Ольты. На Ардаганском горном плато Сибирская казачья бригада уже нанесла туркам жестокое поражение. Одновременно в движение приходили сильные обходные отряды, которым ставилась задача создать во вражеском тылу угрозу полного окружения сил Энвер-паши.
За счет перегруппировки полков 39-й пехотной дивизии, 1-й и 2-й Кубанских пластунских бригад, а также двух артиллерийских бригад, подходивших из Карской крепости, предполагалось достичь оперативного успеха. То есть был задуман широкий маневр силами на горном театре войны. Но все, как говорится, гладко бывает только на бумаге.
Приходилось опасаться вражеских лазутчиков, которых среди местного мусульманского населения было хоть отбавляй. Поэтому встал вопрос маскировки на маршрутах передвижения войск и согласованности их действий. (Именно это и не удалось Энвер-паше и начальнику его штаба генералу Бронзарту фон Шеллендорфу).
Штаб Отдельной Кавказской армии сумел решить все эти вопросы на должном, похвальном уровне. Результаты декабрьского наступления 1914 года русских на Кавказе продемонстрировали качество штабной культуры ближайших помощников Юденича.
Самые срочные меры были предприняты в отношении организации надежной связи, без которой оперативность управления армейскими силами резко снижалась. Да еще в условиях зимнего высокогорья. Командующий армией приказал в войсках, действовавших на главных направлениях контрудара, оборудовать несколько радиолиний. Конечные искровые станции размешались в армейском штабе, а также в штабах дивизий и отдельных отрядов. Приказы Юденича передавались действующим войскам теперь не телеграфом и не конными вестниками, а по радио. При этом больших помех не возникало.
На линии огромной протяженности — от Батума на черноморском побережье и до Товиза в горах Турецкой Армении работаю одновременно до 30 полевых радиостанций. Они обеспечивали днем и ночью надежное управление дивизиями, бригадами и отрядами. У представителей государств Антанты, аккредитованных при Ставке Верховного главнокомандующего России, такая организация связи в условиях горной войны вызвала немалое удивление и откровенный восторг.
Подобная схема организации радиосвязи в Первой мировой войне применялась впервые. И вообще, организация такого масштабного контрнаступления на горном театре аналогов в военной истории еще не знала.
Юденич владел ситуацией, удачно выбрав время для ответной наступательной операции. К началу ее подготовки атакующие усилия 3-й турецкой армии находились уже на исходе. Это чувствовалось по оперативным донесениям с мест боев. Теперь было исключительно важно не упустить драгоценное время.
Во время сарыкамышских событий Н.Н. Юденич спустя более столетия вновь применил основы суворовской тактики по «Науке побеждать», которые заключались в трех принципах русского военного гения: глазомер, быстрота, натиск. Генералиссимус Александр Васильевич Суворов-Рымникский оставил для будущих поколений воинства России и такое правило:
«Деньги дороги, жизнь человеческая еше дороже, а время дороже всего».
21 декабря перешли в контрнаступление все войска Сарыка- мышского района, вынудив турок к отходу по обледенелым горам через дальние перевалы. Наследующий день пришли в движение остальные силы Кавказской армии. Она наступала в горах на гораздо более широком фронте, чем перед этим наступал ее противник. Контрудар по 3-й турецкой армии всюду венчался успехом.
Особенно упорными оказались наступательные бои вокруг Бардусского перевала. Позиция оборонявшихся здесь турок атаковывалась с двух сторон. В туманную погоду, по глубокому снегу бойцы шли в гору вяло, выбиваясь из сил. Выстрелы гулко раздавались в морозном воздухе. Кубанские пластуны овладели перевалом к 14 часам дня, взяв при этом батарею из шести орудий с поразительно большим запасом снарядов.
Пластуны, ободренные успехом, стали теснить турок дальше вдоль горного хребта Турнагель. Но на опушке Турнагельского леса они натолкнулись на «батарею из 16 пулеметов» и окопавшуюся в большом числе вражескую пехоту. Тогда в поддержку атакующим был послан 17-й Туркестанский стрелковый полк. Только к исходу дня от турок были очищены все рощи близ Бардусского перевала.
Надо отдать должное муширу Энвер-паше и его немецким военным советникам: они попытались спасти от разгрома свою армию и увезти ее от Сарыкамыша. Был огдан поспешный приказ об отступлении. Но он опоздал: турки не смогли «оторваться» от наступающих русских войск.
Суть заключалась в том, что кавказский командующий тактически «чисто» переиграл военного министра Турции. Генерал-лейтенант Н.Н. Юденич оказался прекрасным тактиком войны в горах. Он грамотно организовал атаки и преследование 9-го и 10-го вражеских корпусов колоннами войск, которыми командовали генералы и полковники Пржевальский, Букретов, Масленников, Баратов, Попов, Габаев, Чаплыгин, Барковский, Воронов. Каждый такой отряд имел четко поставленную боевую задачу, схему взаимодействия с соседями справа и слева.
Как и предполагалось, первоначально главные события разыгрались под Сарыкамышем. Там в горно-лесном районе в полном окружении оказался почти весь неприятельский 9-й армейский корпус. Уже в первый день контрнаступления кавказских войск там случилось настоящее чудо для военной истории.
14-я рота 154-го пехотного Дербентского полка под командованием капитана Вашакидзе смелым ударом в штыки прорвалась в самую глубину обороны турок. Результат такой поистине лихой атаки превзошел все мыслимые и немыслимые ожидания командира этого полка: рота захватила 8 орудий, корпусной штаб во главе с командиром 9-го корпуса Исхан-пашой и всех трех командиров его дивизий — 17-й, 28-й и 29-й с их штабами. Интересно и то, что вражеские штабы сдались бойцам-дербентцам, которых насчитывалось всего 40 (!) человек. От роты капитана Вашакидзе в ходе сарыкамышских боев осталось в строю чуть больше одного взвода.
Вместе с Исхан-пашой сложили оружие 107 султанских офицеров и немногим более двух тыся солдат. К слову сказать, Исхан-паше в плену создали хорошие условия. В 1916 году он удачно бежал из плена (из Баку) и через Афганистан и Персию пробрался в Турцию, и в конце Первой мировой войны уже с отличием сражался против англичан. За свой смелый побег из русского плена историки порой величали его «вторым генералом Корниловым».
В одной из своих работ по истории Первой мировой войны, вышедшей в 1930-х годах, комбриг Н. Корсун писал о том удивительном эпизоде сарыкамышских боев:
«Русские с утра 22 декабря усилили артиллерийский, ружейный и пулеметный огонь и сжимали остатки 9-готурецкого корпуса. 80-й пехотный Кабардинский полк наступал в стык 9-го и 10-го турецких корпусов, стремясь овладеть районом Ягбасан и охватывая левый фланг 17-йтурецкой пехотной дивизии. 154-й пехотный Дербентский полк наступал на центр 9-го корпуса. В то время колонна Масленникова, имея в главных силах 155-й пехотный Кубинский полк и шесть рот 15-го Туркестанского стрелкового полка, продвигаясь с Бардусского перевала, охватывала правый фланг 9-го корпуса.
Давление наступающих усиливалось. Со всех сторон турки просили о помощи.
2-й эшелон штаба 9-го корпуса и его оперативные документы турки успели заблаговременно отправить через Бардус вЭрзерум. Прибывший в 14 часов командир 10-го корпуса с улыбкой заявил командиру 9-го корпуса Исхан-паше по-французски: «Все кончилось», и отдал приказ о начале обшего отступления, указав, что в районе Кизил-килиса — Чермук имелась горная дорога, связывавшая оба корпуса, по которой командир 10-го корпуса и рекомендовал Исхан-паше начать отход, гак как русские вряд ли могли понять на пересеченной местности этот маневр турок.
Около 16 часов штаб 9-го корпуса оказался под обстрелом русских, стрелковая цепь которых показалась на просеке в стыке между 17-й пехотной дивизией и 10-го корпуса.
В то время как прибывший из 28-й пехотной дивизии ординарец доложил, что последняя окружена и взята в плен и чины штаба начали сжигать оперативные документы, вблизи раздался окрик по-русски: «Не двигайтесь, сдавайтесь!» С этими словами обращайся к туркам русский офицер с револьвером в руке, шедший впереди пехоты.
Командир корпуса и его штаб сдались этому офицеру, который принял этих пленников за пост сторожевого охранения, так как в людях, проживших 11 дней в Сарыкамышских лесах, закопченных дымом костров, нельзя было узнать командиров...»
Разгром корпусного и дивизионных штабов лишил войска 9-го корпуса управления. Его части были уничтожены в горах, а остатки взяты в плен. Армейский корпус «таял на глазах»: к 19 декабря в плену оказались уже более пяти тысяч его солдат и офицеров. Трофеями стали вся артиллерия и обоз. Отличился пехотный Бакинский полк, который в одной из атак захватил девять вражеских орудий. О тех боях полковник Е.В. Масловский, занимавший должность генерал-квартирмейстера в полевом штабе Юденича, один из крупнейших историков-белоэмигрантов, писал:
«Турки оказывали упорное сопротивление. Полузамерзшие, с черными отмороженными ногами, они тем не менее принимали наш удар в штыки и выпускали последнюю пулю, когда наши части врывались в окопы».
Понеся большие потери, 30-я и 3-я турецкие дивизии начат отступать от Сарыкамыша в великом беспорядке через горный перевал к Бардусу, надеясь там закрепиться на выгодной позиции. В это селение прибыл и Энвер-паша со своим штабом и немецкими советниками. Он сумел так счастливо покинуть штаб 9-го корпуса, который за восемь дней сарыкамышских боев фактически перестал существовать.
Показательно, что в Бардусе султанский военный министр уверял всех, что его 3-я армия сражается доблестно и успешно. Но словам мушира уже мало кто верил и на Кавказе, и в Стамбуле.
Под натиском контратакующих русских войск не удалось устоять и 10-му турецкому корпусу, хотя он оказался в более выгодных условиях, чем силы Исхан-паши. Дивизии 10-го корпуса отходили с большими потерями повсеместно, по пути теряя свою прежнюю организованность. Их выручало то обстоятельство, что противник не сумел по горным заснеженным дорогам вовремя выйти на ближние подступы к Бардусу.
У этого селения турки попытались дать организованный отпор преследователям. Сильно потрепанная 32-я пехотная дивизия нанесла удар во фланг и тыл русского Сарыкамышского отряда, который в это время вел упорные бои с 11-м неприятельским корпусом на укрепленном пограничном рубеже. Положение там спас отряд генерала Н.Н. Баратова, командира 1-й Кавказской казачьей дивизии. Левая колонна контрнаступаюшего баратовского отряда захватила в плен остатки 32-й вражеской дивизии — более двух тысяч человек. Дело облегчалось тем, что турки уже не хотели сражаться, отчаявшись найти спасение среди снегов окрестных гор.
Тактический успех казачьего генерала Баратова разрешил назревший кризис на правом крыле передового Сарыкамышского отряда. В ходе приграничной битвы он устоял перед всеми атаками действовавшего против него 11-го турецкого корпуса. После разгрома 32-й пехотной дивизии, наносившей удар от Бардуса, натиск войск армии мушира Энвер-паши повсеместно ослаб.
В ходе контрудара, задуманного и осуществленного генерал- лейтенантом Н.Н. Юденичем, серьезный бой состоялся у Ардагана. Близ этого приграничного города боевое крешение приняла только что сформированная 5-я Кавказская стрелковая дивизия, полки которой поддержали славу старых кавказских гренадер. Один из ее полков — 10-й во главе с князем Цулукидзе захватил штаб 30-й турецкой дивизии вместе с ее начальником и 4-орудийную артиллерийскую батарею.
Повторное взятие Ардагана овеяло славой Сибирскую казачью бригаду генерал-майора П.П. Калитина. Бригада прибыла в Тифлис из Туркестана походным порядком. Свой основной резерв командующий Отдельной Кавказской армией был вынужден перебросить на правое крыло растянутого по горам фронта.
25-верстный конный переход к Ардагану бригада проделала без потерь обмороженными людьми. В одну из темных и морозных ночей по глубокому снегу калитинцы подошли к городу. На подступах к нему были встречены кубанские пластуны, которые после жаркого боя оставили Ардаган под натиском превосходящих сил турецкой пехоты.
Тогда генерал-майор Калитин решил, беря инициативу в свои руки, отбить Ардаган в ту же ночь. Турки еще не знали о появлении перед городом русской конницы. Дав коням и людям немного отдохнуть, Калитин двинул бригаду к городу, до которого, судя по карте, оставалось идти еще три-четыре версты. Шел густой снег, темнота стояла полная.
1-й Сибирский казачий полк имени Ермака Тимофеевича должен был сойти с шоссе и обойти Ардаган, вновь выйти на шоссе уже за городом. Второму полку приказывалось идти по шоссе до первых домов и там остановиться. Бой должны были начать ермаковцы: шум начавшихся схваток должен был быть услышан на другом конце Ардагана, поскольку город тянулся вдоль дороги версты полторы: горы не давали разрастаться вширь.
Турки проявили полнейшую беспечность: устроив в армянской части города пожар и увлекшись грабежом домов, они не выставили на ночь ни боевого охранения, ни даже часовых. Шесть сотен казачьей конницы без шума обошли город по его окраине и оказались в ближнем тылу у неприятеля.
Дальше ардаганские события разворачивались так. Первой в город молчаливо вошла четвертая сотня 1-го Сибирского полка есаула Волкова. Уже через несколько минут она натолкнулась на густую толпу турок (это оказался целый батальон пехоты), шедших по шоссе. Была л и подана команда для атаки — никто после боя не мог сказать с уверенностью. После нескольких беспорядочных выстрелов казаки уже рубили направо и налево вражеских пехотинцев, с которыми они перемешались в толпе.
Дело было кончено в считанные минуты: пехотный батальон оказался частью вырублен, а частью сдался в плен вместе с полковым знаменем. Вслед за четвертой сотней полка ермаковцев в город влетели и остальные пять сотен: таиться в ночи теперь уже не было смысла. Услышав на противоположном конце Ардагана ружейную пальбу, в атаку пошел и 2-й Сибирский казачий полк.
Разгром турок в Ардагане оказался полный и впечатляющий. Среди прочих трофеев 1-го Сибирского казачьего полка имени Ермака Тимофеевича оказалось знамя 8-го Константинопольского пехотного полка, одного из самых привилегированных в султанской армии. По решению Юденича оно было выставлено в Тифлисе, в музее Кавказского военного округа как один из самых почетных экспонатов.
Казаки изрубили на ардаганских улицах около 500 вражеских пехотинцев, взяв в плен около 900 человек. Только небольшой части турок удалось ускользнуть из города под покровом ночи. Потери сибирских казаков составили 16 убитых и 36 раненых, они лишились около семи десятков лошадей.
Арданское дело сибирских казаков разрушило план мушира Энвер-паши ворваться в Грузию через Боржомское ущелье. Подходившая к городу свежая турецкая пехотная дивизия, встретив случайных беглецов, остановилась и затем отошла к селению Ольты, заняв там оборону, ожидая наступления русских со стороны Ардагана.
...Главным армейским силам — Передовому Сарыкамышскому отряду, оборонявшемуся на рубеже селений Ени-Кей, Баш-Кей, генерал-лейтенант Юденич приказал наступать повсеместно, в едином порыве. Но продвижение вперед здесь шло медленно из-за глубокого снега и отчаянного сопротивления турок, которые еще только вчера сами настойчиво атаковали русских. Дело часто доходило до штыковых схваток, после которых появлялось много раненых, которых с санитарными обозами сотнями отправляли в тыл.
Поняв, что войска 11 -го турецкого корпуса будут и дальше стойко обороняться, Юденич решил сломить их сопротивление обходом левого неприятельского фланга у селения Кегек. Приказ на этот нелегкий фланговый маневр получил командир 18-го Туркестанского стрелкового полка полковник Довгирт. Полк усилили четырьмя орудиями. Турки, не имея дальних дозоров, просмотрели выход русских во фланг их позиции.
В двадцатиградусную стужу туркестанские стрелки, с трудом прокладывая себе дорогу в снегу, нередко перенося орудия и боеприпасы на руках, упорно продвигались вперед. В ущельях и распадках снег местами превышал человеческий рост. Обходной путь полк проделал за пить суток; при этом люди, не получая горячей пиши, питались почти одними сухарями.
Неожиданно появившись во вражеском тылу, стрелки развернулись в боевой порядок и перешли в атаку. На фланге 11-го турецкого корпуса началась паника. Его полки стали один за другим поспешно отступать из-за явной угрозы окружения: силы зашедших во фланг русских были неизвестны. Солдаты перестали подчиняться офицерам, а те не могли выполнять распоряжения Абдул-Керим-паши.
Под Караурганом в ходе скоротечного боя в плен был захвачен начальник 34-й турецкой пехотной дивизии со своим штабом и дивизионным знаменем.
Внезапный удар силой в один 18-Й Туркестанский стрелковый полк и переход в наступление всего Сарыкамышского отряда имели полный успех. Отступление неприятельских войск вскоре стало напоминать повальное бегство. В ночь на 29 декабря турки начали скрытный отход и от селения Ольты. На горных высотах к северо-западу от Сегдасора они заняли арьергардную позицию по обе стороны от шоссе, кое-как смогли окопаться, устроить завалы на горных дорогах и тропах.
Русские обнаружили отход неприятеля только на рассвете следующего дня и сразу же двинулись в преследование. Пройдя всего восемь километров, они были встречены сильным артиллерийским огнем с закрытых позиций. Своя же полевая артиллерия находилась еще на подходе. Положение выправила вовремя подоспевшая 2-я Оренбургская казачья батарея: ее орудийные расчеты быстро развернулись и открыли огонь, который оказался на удивление всем метким и губительным.
Под прикрытием огня казачьих пушек стрелки смогли развернуться вдоль шоссе. Это напугало турок угрозой обхода их позиции с флангов. Они отступили еще дальше, заняв новую выгодную позицию. Ночью на разведку ушли четыре сотни сибирских казаков с конно-пулеметной командой. Успешно выполнив поставленную им задачу, казаки без потерь возвратились к своим. Местоположение вражеских заслонов оказалось точно установленным.
На рассвете русские вновь начали атаку вдоль шоссе. Удача сопутствовала 263-му пехотному Гунибскому полку. Его роты, попав под перекрестный огонь, все же сбили турок с позиции и обратили их в бегство. Те теперь думал и только о спасении, рассеявшись по окрестным горным лесам. Бежать по шоссе оказалось опасно из-за казачьей конницы...
Контрнаступление русских, начатое под Сарыкамышем, имело полный успех и в тактическом, и в стратегическом плане. У панисламиста Энвер-паши «кавказских Канн» не получилось. Теперь уже не он «диктовал» ход событий, полностью лишившись инициативы в начавшейся войне.
Новый, 1915 год Отдельная Кавказская армия встречала в наступательном порыве. К 5 января она вышла, перейдя повсеместно линию государственной границы, на рубеж селений Ит, Арди, Даяр. С этой линии открывались благоприятные возможности для развития наступления в глубь Турецкой Армении. Но, углубившись на вражескую территорию на 30—40 верст, Юденич приказал прекратить преследование отступающих турок.
Преследовать оказалось некого: 3-я турецкая армия была наголову разгромлена. Из ее 90-тысячного состава у мушира Энвер-паши уцелела едва седьмая часть — 12 400 полностью деморализованных людей. Продолжавшаяся почти месяц на фронте более чем вето километров Сарыкамышская операция завершилась убедительной победой русского оружия. Ее противник понес урон в 78 тысяч человек, из которых 15 тысяч попали в плен, а остальные или были убиты и ранены, или замерзли в горах.
Теперь перед военной администрацией встала сложная по исполнению задача: в самый кратчайший срок произвести захоронение павших под Сарыкамышем турок, чтобы избежать опасности возникновения эпидемии чумы или другой заразы. Юденич приказал использовать для этой цели военнопленных; только после этого они отправлялись в глубокий тыл.
В марте 1915 года Карский окружной начальник доложил командующему армией о захоронении в братских могилах только в окрестностях селения Сарыкамыш 23 тысяч убитых турок, и что осталось предать земле еще несколько тысяч трупов.
Всего к весне 1915 года в ходе работ по очищению окрестностей Сарыкамыша было захоронено 28 тысяч человек и 13 тысяч животных (лошадей, обозных верблюдов и быков). То, чего так боялось армейское командование — эпидемии чумы, удалось избежать.
Победителям достались богатые трофеи: около 70 горных и полевых орудий (вся артиллерия 9-го и 10-го корпусов), многочисленные обозы с вьючными верблюдами и лошадьми. Количество трофейного оружия и военного имущества подсчету не поддавалось. Но запасов провианта было взято немного.
3-я турецкая армия до 1918 года, до самого окончания Первой мировой войны, пребывала на Кавказском фронте против России. Но, несмотря на все значительные пополнения в людях и вооружении, она больше никогда не достигал а той численности, которую имела перед началом наступательной операции на российский Сарыкамыш «с последующим выходом на берега Терека и Кубани». Стамбул оказался не в состоянии укомплектовать ее до прежней численности.
Блистательная победа для русских кавказских войск далась дорогой ценой, хотя и с меньшими людскими потерями. Отдельная армия лишилась около 26 тысяч своих бойцов убитыми, ранеными и обмороженными. Последних набиралось 6 тысяч человек. Число погибших могло быть значительно больше, но многие тяжелораненые воины были спасены в полевых госпиталях, некоторые из них героически работали под вражеским огнем в почти окруженном Сары камыше.
Всего же в Сарыкамышской наступательной операции участвовало около 45 тысяч русских войск. Неприятель имел в людях почти двойное превосходство.
Военный министр Турции, сложивший с себя обязанности командующего разгромленной 3-й султанской армии, 25 декабря прибыл в Эрзерум. По словам турецкого мемуариста отставного полковника Шериф-бея Кепрюлю, бывшего начальника штаба 9-го турецкого корпуса, Энвер-паша вскоре отбыл из Эрзерумской крепости в Сивас, «проклинаемый бывшими соратниками как наемник германского императора, похоронивший в снегах Анатолийскую армию и обвинявший всех командиров в трусости.
Чтобы оправдать себя в Константинополе перед лицом партии "Единение и прогресс", он, искажая события и факты, распространял ложные версии и клеветал на тех, кто доблестно сложил свои головы под его водительством.
Такова была цена попытки Энвера овладеть районом Каре и Ардаган, пропагандировать панисламизм и реализовать мечты пан- тура ни зм а».
Общепризнанным в мировой военной истории является то, что Сарыкамышская победа русского оружия имела сильный резонанс в начавшейся полгода назад Великой войне. О победе русской армии на Кавказе много писалось в газетах, прежде всего стран Антанты.
Император Николай II, высшее командование не поскупились на награды героям-победителям. Более тысячи солдат, казаков, ополченцев и офицеров было представлено к Георгиевским наградам — Георгиевским крестам и Золотому оружию с надписью «За храбрость».
Командующий Отдельной Кавказской армией Николай Николаевич Юденич, принявший бразды правления в критические «сарыкамышские» дни, сумел продемонстрировать истинное полководческое искусство. Его заслуги были оценены высоко: званием генерала от инфантерии и орденом Святого Георгия 4-й степени «за Сарыкамыш». В наградном листе говорилось:
«Вступая 12 минувшего декабря в командование 2-м Туркестанским корпусом и получив весьма трудную и сложную задачу — удержать во чтобы то ни стало напор превосходных турецких сил, действовавших в направлении Сонамер — Зивин — Караурган, и выделив достаточные силы для наступления от Сарбасана на Бардус, с целью сдержать возраставший натиск турок, наступавших от Бардуса на Сарыкамыш, выполнил эту задачу блестяще, проявив твердую решимость, личное мужество, спокойствие, хладнокровие и искусство вождения войск, причем в результате всех распоряжений и мероприятий названного генерала была обеспечена полная победа под г. Сарыкамышем».
За Сарыкамыш последовали не только награждения, но и наказания. От своих командных должностей были отстранены генералы Мышлаевский и Берхман. В прошедших событиях они продемонстрировали явную несостоятельность командования вверенными им войсками. Первый — армией, второй — 1-м Кавказским армейским корпусом. Было указано на то, что оба они в сложной обстановке утратили боевой дух и твердость в принимаемых решениях, проявив в критические минуты известные колебания. Именно они хотели отступить от Сарыкамыша и отдать его неприятелю.
Союзники России по Антанте не остались в стороне от событий на Кавказе. В Великобритании и особенно во Франции отметили блестящую победу русского оружия. 6 января 1915 года посол Французской Республики в Петрограде М. Палеолог с известной долей восторга записал в своем дневнике, который проливал свет на многие события Первой мировой войны, следующие слова:
«Русские нанесли поражение туркам вблизи Сарыкамыша, по дороге из Карса в Эрзерум. Этот успех тем более похвален, что наступление наших союзников началось в гористой стране, такой же возвышенной, как Альпы, изрезанной пропастями и перевалами. Там ужасный холод, постоянные снежные бури. К тому же — никаких дорог и весь край опустошен. Кавказская армия русских совершает там каждый день изумительные подвиги...»
В самом начале Великой войны на Кавказе полководец Н.Н. Юденич показал себя мастером ведения горной войны, гораздо более многосложной, чем боевые действия в чистом поле, на равнине. Вне всякого сомнения, ему была известна мысль императора французов Наполеона Бонапарта о горной войне:
«Где может пройти козел, там может пройти человек, где пройдет человек, пройдет батальон, а где батальон, там и армия».
Еще учась в московском 3-м Александровском училище, Юденич юнкером познакомился с трудами такого видного военного теоретика прошлого, как Клаузевиц, который в эпоху наполеоновских войн успел послужить и в рядах русской армии. Уже тогда он понял, что война в горах имеет свои законы, знание которых дает военачальнику известное преимущество над. любым, даже более сильным противником. С трудами Клаузевича Н.Н. Юденич более основательно и вдумчиво познакомился еще раз в стенах Николаевской академии Генерального штаба. И тогда, и теперь на него впечатление произвел трактат «О войне».
Ему, ставшему во время Сарыкамышских боев общепризнанным тактиком ведения горной войны, например, запомнились из этого военно-теоретического труда выражения автора о том, что «ничтожный отряд, прикрытый с фронта крутым скатом, а справа и слева ущельями», приобретает большую силу. Развивая эту мысль, Клаузевиц отмечал:
«Не подлежит сомнению, что небольшой отряд, удачно выбравший позицию в горах, приобретает необычную силу. Небольшая часть, которую на равнине легко прогнали бы несколько эскадронов кавалерии и которая сочла бы для себя счастливой, если поспешным отступлением ей удалось спастись бы от разгрома и плена, в горах имеет с известной, мы сказали бы с тактической наглостью выступить на глазах целой неприятельской армии и потребовать от последней, чтоб ей, небольшой кучке, был оказан почет по-военному — методическим наступлением, обходом и прочим».
В противостоянии панисламисту муширу Энвер-паше и его советникам из германской военной миссии кавказский полководец продемонстрировал собственную школу ведения горной войны. Она тогда блеснула Сарыкамышской эпопеей, действиями Ольтинского отряда генерала Истомина, Ардаганским делом. Но пока это было еще только началом Первой мировой войны, когда ее волнующие мир события не развернулись в глубине Турецкой Армении, на берегах Евфрата и горной Персии.
По мнению исследователей Первой мировой войны, значение Сарыкамышской наступательной операции, так умело проведенной Н.Н. Юденичем, состояло в том, что теперь государственная граница России на Кавказе была надежно защищена. После провала плана Энвер-паши о «кавказских Каннах» союзник Германии и Австро-Венгрии султанская Турция больше не помышляла о вторжении в Закавказье и дальше за Большой Кавказский хребет. Она теперь была вынуждена защищать собственную территорию от русской армии. Только октябрь 1917 года резко изменил военно-политическую ситуацию на Кавказском фронте. Изменил определенно в пользу... проигрывавшей стороны.
После Сарыкамыша полководцу Н.Н. Юденичу больше не довелось на поле брани встретиться с муширом Энвер-пашой. Тот, после провала операции по окружению главных сил русской армии на Кавказе в духе «Канн», бесславно отбыл в Стамбул. Ярый поклонник взглядов видного германского военного теоретика генерал-фельдмаршала Альфреда фон Шлиффена так и не смог стать его великим учеником. Энвер-паше пришлось навсегда забыть о планах достижения больших побед на Кавказе.
В Стамбуле Энвер-паше больше не доверяли, в том числе и в германской военной миссии, престиж его заметно упал: настолько жестоким оказалось поражение 3-й султанский армии, самой сильной из других, под Сарыкамышем. Однако мушир и не думал расставаться с мечтой создания великого «Туранского государства», хотя сторонников у него в том после известных событий заметно поубавилось.
Панисламисты все также считали, что в новую исламскую державу должны были войти значительные территории России, часть населения которой составляли мусульманские народы: Закавказье, Северный Кавказ с Тереком и Кубанью, Повольжье до Казани и немалая часть Туркестана (Средней Азии). Это, не считая собственно Турции. арабских земель в Азии до Суэцкого канала, Ирана, Афганистана и прочих территорий. Таковы были мечты Энвер- паши и его единомышленников по идеям пантуранизма.
После поражения султанской Турции в Первой мировой войне и свержения младотурецкого правительства Энвер-паша бежал за границу. Также, как и членов правящего триумвирата, Джамаль-пашу и Талаат-пашу, бывшего военного министра под давлением победителей — стран Антанты заочно приговорили к смертной казни.
Однако для истории Востока деятельный и энергичный мечтатель о великом Туране мушир Энвер-паша не потерялся. После недолгого пребывания в побежденной Германии, где у него имелись хорошие связи среди бывших военных, он в 1919 году... переехал на временное жительство в Советскую Россию, в которой еще не завершилась Гражданская война. По приглашению Карла Радека, члена Исполкома Коминтерна, известный панисламист посетил Москву.
Осенью 1920 года Энвер-паша участвовал в конференции мусульманских деятелей в городе Баку, организованной по линии Коминтерна. Однако попытка проникнуть в Турцию из советского Закавказья и организовать там борьбу против Мустафы Кемаль-паши (Ататюрка) закончилась для него неудачей.
Тогда мушир Энвер-паша осенью 1920 года уехал в Советский Туркестан, где Красной армией велась настоящая война с басмачами. Там бывший военный министр Турции создал подпольный «Комитет национального объединения», основанный на идеях панисламизма. Он становится одним из признанных лидеров басмаческого движения.
Перебравшись в Восточную Бухару (современный Таджикистан), Энвер-паша стал «прорабатывать» идею сближения на религиозной основе Турции, Афганистана, Персии и... России, имея целью создание некоего союза против Великобритании. В этом деле сторонников у него нашлось намного меньше, чем в декабрьской попытке 1914 года начать создавать великое «Туранское государство» из завоеванного российского Кавказа.
Россия все же стала местом гибели воинственного панисламиста. Только случилось это не на Кавказе, когда мушир вместе со своими германскими советниками так счастливо избежал пленения в лесах под Сарыкамышем и у Бардусского перевала. Его деятельность завершилась тем, что в 1922 году Энвер-паша возглавил банды басмачей, действовавших при поддержке англичан, и организовал поход на Бухару, которая была взята Красной армией и эмир которой бежал в Афганистан. В одной из небольших стычек близ Бальджуана бывший военный министр Турции был убит, а его отряд разбит.
...Бывший командующий Кавказским фронтом, а затем командующий белой добровольческой Северо-Западной армией, штурмовавшей красный Петроград, генерал от инфантерии Н.Н. Юденич по газетным публикациям был знаком со многими событиями на Кавказе и в Средней Азии. Имя мушира Энвер-паши в начале 1920-х годов часто мелькало в прессе.
Юденич, оказавшись после Гражданской войны на положении эмигранта во Франции, внимательно следил по французским и эмигрантами газетам за военными событиями, которые происходили в Советской России после официального завершения в ней Гражданской войны. В том числе ему была знакома и информация о басмаческом движении в Средней Азии, одним из лидеров которого являлся так хорошо знакомый ему мушир Энвер-паша, мечтавший водрузить зеленое знамя ислама на Тереке и Кубани, в Казани и Самарканде.
Но этого не случилось, потому что просто не могло случиться. Планы Энвер-паши по созданию великого «Туранского государства» стали достоянием мировой и отечественной истории, хотя сторонники их имеются на Востоке и в наши дни. Только сегодня «открытая» вооруженная рука для реализации этого панисламистского проекта годится мало. В ход идут иные приемы из арсеналов тайной дипломатии и возбуждения крайних религиозных настроений. И при этом как-то стараются не вспоминать ход и финалы кавказских войн России.