Глава двадцать первая, в которой герои, в конце концов, женятся
— Мандаринка, ты дома?
— Нет, — откликается он с кухни. Люба заглядывает туда.
— Как — нет?
— Вот так, — он отправляет в рот остаток бутерброда, допивает кофе. — Убегаю.
— Ах, да, — Люба приваливается к косяку, складывает руки под грудью. — У вас же сегодня мальчишник. Со стриптизершами. Ах, бесстыжий…
— Люба! Ты же знаешь, это идея Дэна! И я тебя просил — позвони ему. И скажи, что ты меня не отпускаешь!
Люба не может сдержаться и смеется.
— Не отпускаю?! Коля, ты хочешь, чтобы друзья считали тебя подкаблучником?
— Лучше подкаблучником, чем в стриптиз-бар!
— Ну-ну. Соберись! Ты же мужик! Сцепи зубы и сделай это!
— Веселись-веселись…
— А что мне еще делать? Но учти, Коленька, — Люба подходит к своему ненаглядному, поправляет ворот рубашки, туго застегивает верхнюю пуговицу, — не смей там шалить, понял меня? Помни: там будет и Вик тоже, а он, если что — сдаст вас с потрохами, Надя из него умеет правду-матку добывать.
— Напугала. А вы что будете делать?
— А мы с девочками тихо-скромно попьем мартини.
— Не увлекайтесь.
— Да что там пить — всего три бутылки.
— Вы позорите меня! Самойлов, что у тебя с лицом? Баженов, оторвись от телефона — это не принято в стриптиз-баре!
— Здесь бесплатный Wi-Fi. А у Вани режется зуб. Очень болезненно. Десна набухла…
— Без подробностей! Ну, хоть Басу интересно.
— Угу, — Литвинский поверх бокала с «Куба Либре» действительно заинтересовано смотрит на подиум. — Слушай, она такая гибкая. Я так и представляю… как она делает двойной бэк-флип прогнувшись.
— Голая на лыжах? — поддерживает тему Ник.
— Ага, — ухмыляется Бас, подмигивая Нику.
— Извращенцы, — стонет Батя. — Среди вас есть хоть один нормальный мужик? Вас не возбуждают красивые полуобнаженные девушки?!
— У меня жена красивее, — Вик не отрывает взгляд от экрана телефона.
— Только придурок в стриптиз-баре будет общаться с женой по WhatsApp!
— Не с женой, а с мамой. Она с Ваней сидит.
— А, ну с мамой — это же в корне меняет все дело! Так, этот безнадежен. Самойлов! А ну смотри на девушку, я кому говорю! Ради тебя же старался! Ну!
— Смотрю.
— И что?
— По-моему, у нее сколиоз, — меланхолично. — Как минимум, второй степени. Или лордоз? Она так крутится, что не разберешь. Отец бы точнее диагноз поставил.
— Вот только Глеба Николаевича нам тут не хватало! Какой позор, а? Я так понимаю, и приватный танец я заказал тоже зря?
— Чего?!
Танцовщица решила для разогрева обратить сначала внимание на симпатичного блондина. Уж очень он ей понравился. И это стало роковой ошибкой, повлекшей за собой целую череду неожиданных событий.
— Девушка… — глаза Вика полны ужаса. — По-моему, вы ошиблись…
Но она его не слушает, страстно извиваясь у него на коленях. Вик отводит назад руки — от греха подальше. Отклоняется назад на стуле. Далеко. Слишком далеко. И они опрокидываются назад оба. Визжит стриптизерша. Вскакивают на ноги Бас, Ник и Дэн. Тут же подбегает охрана. В полутьме, не особо разобравшись…
— Ну, колитесь, что вы, как девственницы? Стесняетесь, что ли? — Надя отпивает из бокала с мартини. — Машка, давай, ты самая старшая.
— Ой, а Надька-то набралась у нас.
— Ничего подобного! Я трезв как стеклышко!
— Да у нее с непривычки это, — смеется Люба. — Столько не употребляла, а тут развязалась, раз уж грудью больше не кормит.
— Так, мартышки, тему не переводим. Ну, Мария Дмитриевна, рассказывайте.
— Не отстанешь?
— Не отстану! Ну, какая у вас с Басом любимая поза?
— На боку. Он сзади.
— Оригинально.
— Ничего оригинального. Но мне нравится. Я в этой позе в первый раз… ну… вы поняли. И Басу нравится — он… хм… до всех стратегических мест достает.
— Затейники. Надя, ты давай теперь — если по старшинству.
— Хорошо. Я люблю быть сверху. Да, тут с доступностью стратегических мест тоже все в порядке. И… это редкая возможность быть сверху, потому что Баженов — домашний тиран!
— Странно… Он то же самое говорит про тебя.
— Я поняла! — Маша отправляет в рот оливку. — У них семья, состоящая из двух тиранов. Двойная тирания. Бедный Ванечка.
— Угу. Бедный Ванечка у них там главный тиран.
— Так, сестрица, не увиливай. Твоя очередь.
— Ну… Старая добрая миссионерская.
— Фу! Скучно.
— Нам нравится, — пожимает плечами Люба.
— Слушай, ну Колька же огромный. Наверняка тяжелый. Как тебе… под ним?
— Мне под ним отлично, — с мечтательным выражением лица.
— Что-то ты рано?
— Да вы, я смотрю, тоже не засиделись, — Ник проходит на кухню. — Ого… Девочки хорошо время провели. Я не думал, что вы все три осилите.
— Мы тоже не думали. Ну а вы как?
— Нормально. Устал только.
— Устал? Ты что там — работал? Деньги в трусы засовывал?
— До этого дело не дошло, — Ник разминает плечо, морщится. — Сначала мы приняли неравный бой. Потом позорно отступали.
— Чего?!
— Знаешь, — он падает на табуретку, приваливается затылком к стене, вытягивает ноги. — Вот физуха у Баса, конечно, конская — тренер же, и спортсмен бывший. Но удар у него ни черта не поставлен. Поэтому толку от него не было. Дэн хорошо стоял, спину прикрывал.
— Коля?! Что ты несешь?!
— Но самый молодец, конечно, Витька — не разучился с ноги пробивать, — словно не слушая ее. — А Басу все-таки раз в челюсть хорошо пришло — кровищи много было, губу разбил. Но глубокого рассечения нет — Машке так и скажи, я посмотрел.
— Коленька… Что случилось?! Вы где были?!
— Главное — это где мы НЕ были. Успели смыться до приезда полиции. Благодаря Витьке — он отступление прикрывал и бился как лев.
— Вы устроили драку в стриптиз-баре?!
— Мы ее не устроили. Мы ее, — со вздохом, — спровоцировали.
— Так! Я звоню Наде!
— Только Дэну не звони — а то он только матом в состоянии разговаривать. Сказал, что мы его опозорили.
Но Люба все-таки позвонила всем, включая Дэна. А потом сползла по стене и долго смеялась, до изнеможения просто.
— Боже, как негодовал Дэн, — Люба, наконец-то успокоилась. — С Васькой все в порядке, уже дрыхнет, с перевязанной головой аки герой. В общем, отличились… Пустили добрых молодцев в стриптиз-бар… — она снова начинает хихикать. А потом резко перестает. — Так, а что ты там плечо трогал? Больно?
— Пропустил слева.
— Покажи! — она поднимается с пола.
— Люба, да все в порядке, поверь врачу. В худшем случае, ушиб мягких тканей.
— Снимай рубашку, кому сказали!
Он со вздохом подчиняется. На левом плече — кровоподтек. Люба трогает осторожно.
— Очень больно?
— Ерунда. Пройдет за неделю.
— Только ты, Самойлов, можешь прийти из стриптиз-бара с синяками.
— Ты Баса не видела. А я еще и голодный после драки. Покормишь?
Люба снова начинает смеяться.
— Я в шоке! Просто в шоке! Что это было?! Что за дела вообще?! Сначала заказали приватный танец, потом драку начали! Какие-то странные парни. Этот блондинчик шарахался от меня как я не знаю кто.
— Наверное, гей.
— Чего ему делать на женском стриптизе?!
— Мало ли… Может, в гей-барах симпатичных мужиков не осталось. И теперь наших клиентов отбивать начинают.
— Как-то они не похожи на геев…
— Карина, какой нормальный парень будет шарахаться от стриптизерши? И к тому же он слишком хорошенький.
— Ну точняяяк… А остальные?
— Я видела, как рыжие перемигивались.
— Вот же… А жаль — прикольные пацаны.
На благополучие их мужского самолюбия те, о ком говорили две девицы в гримерке стриптиз-клуба «Зажигалка», никогда не узнали об этом разговоре.
«Гей»-блондин спал рядом с наконец-то успокоившимся и пригревшимся между родителями домашним тираном Ванечкой. По другую сторону от Ванечки спала его мама — спала особенно крепким после мартини сном.
Конопатый «гей» с нашлепками пластыря на лице спал, широко раскинувшись на кровати и обнимая одной рукой порядком поволновавшуюся супругу.
Рыжий «гей» мирно сопел в обнимку со своей ненаглядной, и даже во сне держал ее крепко-крепко. На голом плече красовался боевой «трофей».
И лишь Денис Валентинович Батюшко долго не мог заснуть в ту ночь. И даже достал оставленные кем-то из друзей сигареты и задумчиво выкурил парочку на балконе — почти не затягиваюсь. Он казался грустным, но узкие губы иногда трогала усмешка.
— Коля, прекрати себя вести как ребенок!
— Я не понимаю, зачем…
— Только не начинай! Обсуждали уже на сто раз. Коля, у меня завтра с утра — визажист, парикмахер, знаешь, у невесты в день свадьбы куча дел. Мне удобнее переночевать у родителей.
— И все равно…
— Не занудствуй! Коля, я всю жизнь буду спать с тобой в одной постели. На одну ночь ты можешь меня отпустить?!
— Не понимаю, зачем.
— Господи, какой ты упрямый, — Люба закатывает глаза к потолку. — Потому что жених не должен видеть невесту в свадебном платье до свадьбы!
— Я отвернусь.
— Коля!
— Ну и ладно, — он хмур. — Но мне это не нравится, так и знай.
— Ничего, один раз потерпишь. Переночуешь у своих, там Юлия Юрьевна с Варькой проследят за тобой — чтобы ты носки одинаковые надел, и галстук тебе завяжут.
— Я сам в состоянии справиться. Люб, ну, может…
— Не начинай!!!
— Витенька, что с твоим лучшим другом и моим будущим мужем по совместительству? — невеста в платье из вышитой органзы, главным украшением которого является роскошный шлейф, подобрав этот самый шлейф, допрашивает, отведя в сторонку, свидетеля — высокого стройного блондина в темно-синем костюме с бутоньеркой.
— Судя по моим наблюдениям — он в предобморочном состоянии.
— Это и я вижу! В чем причина?
— Нашла, у кого спросить! Может, он жениться не хочет? А ты его заставляешь?
— Витяяя… — угрожающе.
— Люба, я не знаю!
— Ну, так узнай! Со мной он говорить не хочет, утверждает, что все в порядке. Все, иди, и без информации не возвращайся, — толкает свидетеля в спину.
— Ну?
— Да как бы тебе сказать…
— Как есть говори!
— Ну, он мне тоже заявлял, что все в порядке. Но по некоторым фразам я так понял, что наш новобрачный в кратчайшие сроки обзавелся новой фобией.
— Что?! Какая еще фобия?!
— Он боится, что напортачит на свадьбе. Испортит… церемонию.
— Как это? Как это можно сделать в принципе?!
— Наступит тебе на этот, — кивнул ей за спину, — шлейф. Скажет не те слова в ЗАГСе.
— Там одно слово надо сказать — «Да»!
— Я ему то же самое сказал. А он весь в себе, и, по-моему, никого не слышит. Боится, что что-то не то сделает, в общем. Кольцо не на тот палец наденет. Или не той девушке.
— Витя!
— Люб, я его таким в первый раз вижу. Будто и не Колька это. Он же всю жизнь железобетонный и спокойный как удав. Знаешь, что нужно сделать? Ему надо тяпнуть.
— Кого тяпнуть?!
— Не кого, а чего. Эх ты, женщина… Выпить. Немножко. Чтобы его отпустило.
— Это… это… — Люба качает указательным пальцем, — это отличная идея! Светлая у тебя голова, Баженов, даром что блондинка! Я даже знаю… — прищурившись, оглядывается, — кто мне нужен.
— Как ты, мое солнце? — Люба берет своего жениха под руку.
— Все хорошо, — врет и не краснеет!
— Сейчас станет еще лучше.
— Ты о чем?
— Вот об этом, — Люба достает из-за спины серебряную фляжку с гравировкой. — Выпей, прошу. Пару глотков.
— Что это? — с видом профессионального параноика.
— Коньяк. Хороший — дядь Дима сказал.
— Нет, — Ник мотает головой. — Не буду пить. Только хуже будет.
— Коля, пожалуйста.
— Нет. Я в порядке.
Упрямее мужчины свет не видывал!
Они сидят вдвоем на сиденье свадебного лимузина. Люба приподнимает подол из вышитой органзы, обнажая ногу в прозрачном белом чулке.
— Ты что делаешь? — у Ника свистящий голос и такие глаза, будто она ему нож под сердце всадила.
— Смотри, что у меня есть, — платье поднимается еще выше.
— Что за кружевная кошмарная хрень?
— Это подвязка, и она не твоя забота. Смотри, — из-за резинки чулка добывается все та же фляжка. — Коленька, родненький, ну выпей, пожалуйста. Тебе полегчает.
Он упрямо мотает головой.
— Нет.
— Коля, у тебя такой вид, будто ты не жених на свадьбе, а пациент в кресле стоматолога. И тебе сейчас зуб будут выдирать!
— Да лучше бы пары зубов лишиться, — произносит он вдруг тихо.
— Самойлов! — у невесты лопается терпение. — Не хочешь жениться — время передумать еще есть!
— Я хочу! Но почему это нельзя делать под наркозом?… — совсем жалобно.
— Я тебе предлагаю наркоз!
— Нет, — снова это упрямое мотание головой. — Для меня это не наркоз. Все, Люб, я справлюсь, правда. — Целует ее руку. — Я же люблю тебя.
— Ну-ну… А то я уже сомневаться начала.
Зря только себя накручивал. Все прошло просто отлично. Изящная улыбчивая невеста в простом по покрою платье со скромным вырезом и небольшими спущенными с плеч рукавчиками, которое прекрасно оттеняло ее хрупкую красоту. Серьезный представительный жених в темно-сером. Веселые и нарядные гости. Погода чудесная — яркий летний день. И даже широкое обручальное кольцо из платины и золота было без помех надето на нужный пальчик именно той самой девушке.
— Ну, теперь-то ты выпьешь? А то чудо-трава тебя что-то не отпускает, как я погляжу, — за окнами летняя субботняя Москва, они едут в ресторан.
— Нет.
— Что еще не так, дорогой муженек?
— Нам еще танцевать. Я тебе оттопчу все ноги, если выпью.
— Да и шут с ним, с этим танцем новобрачных.
— Нет. Я хочу, чтобы у тебя… у нас… все было, как положено.
— Господи, Самойлов, если бы я знала, что ты НАСТОЛЬКО занудный, я бы не вышла за тебя замуж!
— Ты же шутишь?
— Нда… И чувство юмора нам отказало. Караул. Конечно же шучу, радость моя.
Начинает фортепиано, за ним вступают скрипки. По неземному красивая музыка Евгения Доги. Очень хочется вдохнуть поглубже, чтобы унять волнение, но она себе этого не позволяет. Потому что тот, кто сейчас обнимает ее, волнуется еще больше.
— Давай, Люб, на счет три. Раз, два, три…
И ее закружили по залу. Опомнилась Люба через пару минут.
— Коленька… Ты танцуешь? Вальс?
— Да, — практически сквозь зубы.
— Но… как?
— Варька.
— Варя тебя научила? Как? Когда?
— Три месяца. Понемногу. Не отвлекай. Я считаю. Черт!
Он спотыкается, останавливается.
— Черт. Прости. Я сбился.
В этот момент она понимает — невозможно его любить больше, чем она его уже любит. Но за этот вальс, за это его «Прости. Я сбился»… Кажется, что она стала его любить еще самую чуточку сильнее.
Улыбается ему, сжимает крепче надежные пальцы.
— Давай считать вместе. И — раз, два, три…
— Любава, тебе эта штука сзади не мешает? — они идут рука об руку к своему месту.
— Ты про шлейф?
— Это называется шлейф?
— Вообще-то, на самом деле, — заговорщически шепчет она ему на ухо, притянув к себе за шею, — это у твоей самочки Звероящера вырос… хвост!
И впервые за сегодняшний сумасшедший день она слышит его смех. Искренний смех.
— Ну, — протягивает ему бокал с шампанским. — Теперь-то ты выпьешь уже, неврастеник мой?
— Выпью, — кивает он. — Но не это. Доставай фляжку.
— По твоей милости, Самойлов, я выходила замуж с коньяком под юбкой.
— Он от этого, наверное, особенно вкусный, — отвинчивает крышку, салютует ей. — Ваше здоровье, госпожа Самойлова.
И только получив назад фляжку и ощутив ее звонкую легкость, Люба осознает весь масштаб катастрофы. Вглядывается в цифры в нижней части фляжки.
— Двести тридцать миллилитров! Коля, это же стакан! Закусывай, закусывай немедленно!
— Ну что, дочь, наверное, пришло время рассказать тебе о том, что должна знать каждая женщина о первой брачной ночи.
— Я знаю, мам, — вздыхает Люба. — Разуть, галстук и пиджак снять. Остальное можно не снимать — слишком сложно. Уложить в кровать. И оставить до утра.
— Все верно, — усмехается Вера Владимировна. — Слушай, я совсем не поняла, когда Коля успел…
— Он у меня талантливый.
— На самом деле, он очень мил. Но, по-моему, ничегошеньки не соображает.
— На месте разберемся.
Пиджак висит на спинке стула, поверх него — галстук. Молодой новобрачный в брюках и белой рубашке нежно обнимает подушку с лицом абсолютно счастливым и безмятежным. Сейчас ему хорошо. Остается надеяться, что завтра будет не слишком плохо. Люба предусмотрительно ставит на пол рядом с кроватью бутылку минералки.
Раздевается, аккуратно вешает платье на плечики, убирает в шкаф. Чуть-чуть грустно, самую малость — сказка кончилась. Но самый важный человек в ее жизни с ней — это главное. Однако засыпать Любе пришлось в наушниках — под второй концерт Рахманинова. Иначе не получалось.
Утро после свадьбы случилось чудесным — поздним, солнечным. И полным самых разнообразных приятностей — тишина квартиры, свежий ветерок с балкона и умопомрачительные запахи с кухни. Завтрак? Коля готовит завтрак?
Коля готовит завтрак. Стоит у плиты, в шортах и футболке, аккуратно, словно на операции, переворачивает что-то на сковороде. Люба бросает взгляд на стол. На тарелке горк уже пожаренных… сырников?
— Коля, ты умеешь готовить сырники?!
Он обернулся. Не поймешь, что за выражение лица.
— Угу. Я же их могу трескать безостановочно. Вот и заставили мои… самому научиться. А то я их… заколебал.
— Сейчас оценим, — Люба подцепила с тарелки теплый сырник, надкусила. И заснула целиком в рот.
— Вкуснятина! — прожевав первый и тут же потянувшись за вторым. — У тебя получается лучше, чем у меня!
— Спасибо, — Ник выключил плиту, убрал сковороду с огня. И шагнул к ней.
— Послушай, а… а что вчера было?
Любе едва удалось сдержать улыбку.
— Да как тебе сказать-то… Ты крепко на ногах стоишь?
— Вроде да, — настороженно.
— Ну, тогда слушай. Ты вчера… — тут ее голос упал до драматического шепота. Люба выдержала паузу. — Женился! На мне. Кстати, позволь представиться — Любовь Самойлова. Твоя жена.
— Любава, прекрати!
— Ты сам спросил, — пожала она плечами. Начал облизывать пальцы, но решила употребить еще один сырник — ну вкуснющие же до невозможности! И вообще — жизнь прекрасна.
— Я… — Ник вздохнул. — Я вчера, похоже, выпил… лишнего. И мало что помню. Если честно.
— Кстати, как голова, мой юный друг-алкоголик?
— Как ни странно, почти цела. Сушняк с утра был, конечно, жуткий. Спасибо за минералку.
— Пожалуйста.
— Люб, — он, наконец-то, решился. — Я вчера… все испортил, да?
— Почему же… Ты был главным украшением торжества, я бы сказала.
— Издеваешься?
— Отнюдь. Ты был необыкновенно мил. Поучаствовал практически во всех конкурсах. По просьбе Машки принимал дивной красоты фотогеничные позы и был ее любимой фотомоделью. Пел в караоке-баре, набрал сто баллов, между прочим.
— Я?! Пел?!
— Лишь позавчера нас судьба свела, — хорошо поставленным голосом промурлыкала Люба, — а до этих пор где же ты была…
— Что это за песня?!
— Это ты меня спрашиваешь? Ты ее вчера дважды пел на бис. Точно попадая в ноты. У тебя неплохой голос, кстати. По крайней мере, громкий, — с усмешкой добавила Люба.
— Любава… скажи, что ты шутишь.
— Какие могут быть шутки в таком серьезном деле? Вот фото и видео нам сольют — сам увидишь. А как ты вальсировал с моей мамой…
— Что?! — с ужасом выдохнул Ник. — Я… я ее уронил, да?
— Даже на ноги ни разу не наступил. В тебе после стакана коньяка на голодный желудок такая грациозность просыпается.
— О, Господи, нееет…
— А папе моему ты пообещал, что мы родим ему пятерых внуков. Папа был в легком… шоке. Я, впрочем, тоже.
— Это не может быть правдой!
— Ты главного не знаешь, — Люба устроилась на табурете за столом, вытерла пальцы салфеткой. — Про нашу… первую брачную ночь.
— Что? — он едва выдохнул это короткое слово.
— Что ты творил, Боже мой… — Люба закрыла лицо руками. И оттуда, глухо: — Я даже предположить не могла, что ты на такое способен…
Сквозь неплотно сомкнутые пальцы она увидела, как он присел на корточки перед ней. Почувствовала, как его пальцы коснулись ее рук.
— Люба… — голос его совсем тих. — Что я сделал? Я… обидел тебя? Я был груб? Сделал тебе больно? Взял силой? Господи, Люба, скажи мне! Не молчи!
Он потянул ее ладонь, она убрала руки от лица. И Ник увидел смеющиеся глаза.
— Ты храпел! Всю ночь! Рокотал как трактор! Удивляюсь, как нам не стучали в стену соседи.
Ник со стоном уткнулся в ее колени, не в силах ничего сказать в ответ. А потом резко поднял голову. Уголки губ опущены, и такой безжизненный голос.
— Ты теперь со мной разведешься?
Судя по всему, чувство юмора на место так и не вернулось. Хотелось верить, что это явление временное.
— Знаешь, разводиться на следующий день после свадьбы — страшный моветон.
— Мове… что?
— Дурной тон. Так что… я разведусь с тобой… позже. Или не разведусь. В общем, ты, Самойлов, на испытательном сроке. На два месяца. Нет, на три.
Его губы трогает робкая улыбка.
— Да? И… каковы будут условия?
— Во-первых, — Люба указывает пальчиком на тарелку на столе, — ты спалился, поэтому готовишь завтраки.
— Хорошо, — покорно кивает Ник.
— Во-вторых, во-вторых… — Люба почесала кончик носа. — Думаю, ежедневный куннилингус — это справедливо.
Ник едва не поперхнулся.
— А ты сама-то выдержишь? Каждый день?
— Ой. Твоя правда. Снимаю предложение. Тогда — массаж. Каждый вечер перед сном! У тебя такие ручки волшебные.
— Договорились.
— Массаж по желанию заказчика может быть дополнен куни!
— Заметано.
— Ну, тогда, — Люба встала. — Пожалуй, по рукам?
— По рукам, — он встал вслед аз ней.
А потом Ник обнял, наконец-то, свою жену. Уткнулся лицом в волосы.
— Любка, тебе достался никудышный муж.
— Да ладно тебе. Сырники отлично готовишь.
— Любава, — он прижался губами к ее пальцу с обручальным кольцом. — Знаешь, несмотря на то, что я практически не помню, как прошла значительная часть нашей свадьбы… Сейчас я счастлив. Мы наконец-то вместе. По-настоящему. Навсегда. Я люблю тебя. Ты лучшее, что случилось в моей жизни. Моя Любава. Моя любовь.
— Коля, женатым звероящерам не положено говорить такие красивые и проникновенные слова.
— А это твое облагораживающее влияние.
— И не поспоришь. Ну, — поднимая к нему лицо: — где мой супружеский поцелуй?