20

Пейзаж вокруг их «206-го» смахивал на апокалиптический, да и обстановка напоминала о конце света. Пока они ехали по узеньким горным дорогам, небо стало чернее черного, а снежные хлопья закружились в бешеном танце – словно пурга из романов Стивена Кинга. Дворники метались по лобовому стеклу с такой скоростью, что было страшно за двигатель: вдруг не выдержит и сломается? Что до фар, то их свет можно было бы назвать в лучшем случае условным. Судя по навигатору, до места оставалось еще двенадцать километров, и уже полчаса, как им не встретилось ни одной машины.

– Эти двенадцать километров – самые долгие в моей жизни, – вздохнул Франк. – Теперь ты понимаешь, что без цепей мы бы ни за что тут не проехали?

Цепи противоскольжения они купили, как только покинули больницу, и, собираясь в путь, надевали их минут тридцать, не меньше. А сейчас Люси сидела, уставившись на распечатанный директором прачечной листок, и старалась хоть что-то там прочесть: света лампочки явно не хватало.

– Сведений кот наплакал, зато говорят они о многом… Два года юноша числился на медицинском факультете в Гренобле, потом перешел на химический и еще два года провел на психологическом. Шесть лет учился, но так и не получил никакого диплома. Если верить этой бумаге, в двадцать три года Агонла поступил на работу в психиатрическую больницу Рюмийи, это опять-таки Рона—Альпы. Должность его называлась просто «сотрудник». Ну и что он там, по-твоему, делал?

– Мыл сортиры и пол в кухне.

Люси сощурилась: свет лампочки все слабел. Шарко ехал со скоростью самое большее двадцать километров в час.

– Понятно… Стало быть, занимался он этим опять-таки два года, в прачечную пришел в две тысячи втором и пробыл там до две тысячи четвертого. Между…

Ее с силой бросило в сторону, и она замолчала. Франк одной рукой резко крутанул руль, другой до предела выжал клаксон. Прямо перед ними в снежной пыли растаяли два красных огонька.

– Этот кретин чуть меня не подрезал! Я не видел, что он собирается нас обгонять, и… – Комиссар выдохнул и остановился посреди дороги.

– Ты совсем вымотался. Хочешь, я поведу? – предложила Люси.

– Ничего, все будет нормально. Ну, испугался, что ж, бывает… Только эти горные козлы и могут ездить здесь с такой скоростью!

Шарко медленно-медленно тронулся с места. Люси видела, как бьется жилка на его шее. Сейчас они вполне могли бы лежать на дне пропасти…

Убедившись, что все в порядке, она снова взялась за листки с данными на Филиппа Агонла:

– Хм… С того дня, как он ушел из психиатрической больницы Рюмийи, и до того, когда его взяли в прачечную, прошло примерно полтора года, о которых здесь ни слова. Вот и все! Больше мы ничегошеньки о нем не знаем, единственное – что в две тысячи четвертом был из «Солнечных склонов» уволен…

– Биография этого персонажа просто-таки цепь неудач, – отозвался Шарко. – С кем мы имеем дело? С внешне непривлекательным парнем, кидавшимся с факультета на факультет. Образование у него, значит, самое что ни на есть хаотичное, вроде как хотел стать врачом или ученым, да так никем и не стал… Может, он и умный, но явно неуравновешенный и непоследовательный.

– Думаю, Агонла завидовал тем, кому удалось кем-то стать. Психологам, врачам, хирургам медицинского центра… Таская баки с грязным бельем по коридорам больницы, он наверняка замирал у стеклянной стены оперблока.

– При этом у него была возможность заходить в палаты пациентов в любое время. То есть он запросто мог рыться в их личных вещах и делать слепки их ключей от дома – на будущее.

Люси выключила лампочку и уставилась в окно. Парапет справа, за ним непроглядная тьма… От вида гор и сосен, тянувшихся в небо, подобно рядам копий, ей стало страшно.

– Франк, может, зря мы намылились туда только вдвоем? Мы же, по сути, ничего о нем не знаем.

– Хочешь повернуть обратно?

– Нет-нет! Ты ведь надел тот самый костюм! – Она откинулась на спинку сиденья и вздохнула. – Мы возьмем убийцу. Ему от нас не уйти.

Им больше не хотелось разговаривать, и они замолчали, прислушиваясь к тому, как растет внутри напряжение. После стольких лет работы в полиции, после стольких запутанных дел они так и не избавились от этого удушливого, сводящего кишки страха. Но он, страх, был необходим, чтобы выжить, он был необходим, чтобы оставаться начеку. Комиссар отлично знал: бесстрашный полицейский – мертвый полицейский.

Дорога виляла, становясь с каждым из бесчисленных поворотов все более скользкой и опасной. Шарко снова затормозил:

– Больше не могу вести машину по этому катку. Садись за руль.

Они поменялись местами. Люси держалась слева, ближе к горам, виражи становились все круче. Ее спутник вцепился в сиденье:

– Слушай, ты водишь еще хуже меня!

– Хорошо кому-то критиковать!

Рельеф изменился, дорога пошла вниз, им чудилось, что машина движется в черную дыру. Но вот наконец показались первые признаки цивилизации – огоньки. Время было послеобеденное, но эти отрезанные от мира люди сидели по домам, включив свет.

«Отшельники, туземцы, живущие вдали от всех и всего», – подумал комиссар.

«Пежо» двигался по вымершим улицам на самой низкой скорости. Ни одного прохожего – разве что две-три тени у скромных лавчонок. Ни малейшего сходства с модными лыжными станциями. Полицейские миновали мост и почти сразу же очутились за чертой города. Навигатор вел их вдоль потока, в котором бушевала ледяная зимняя вода. Минуты через три GPS сообщил, что они на месте. Но можно ли прибору верить? Вокруг ничего, кроме сосен, снега и гор… И тут Шарко заметил между деревьями дорогу, как ему показалось, достаточно широкую для того, чтобы мог проехать автомобиль.

– Нам туда.

– Ну и хорошо. Сыграем втихую.

Люси погасила фары и поставила «206-й» на обочине. Ее спутник надел шапку, достал оружие и вышел из машины. Люси перегородила ему дорогу, не пуская дальше:

– Нам сегодня вечером еще любить друг друга, потому давай без глупостей, идет?

– Больше не дуешься?

– На тебя дуюсь, а на твоих зверюшек – нет.

Она первой двинулась по тропе. Кромешная тьма. Ничего, кроме поскрипывания снега у них под ногами и завывания ветра. И вдруг прямо перед ними – в свете из окон стоявшего чуть подальше дома – обрисовался силуэт машины.

Синий «рено-меган». Шарко подошел, положил ладонь на капот:

– Еще теплый. Думаю, это он только что обогнал меня на дороге.

Люси, как и Франк, не надевала перчаток, ей хотелось кожей чувствовать холод рукоятки «ЗИГ-Зауэра», не терять контакта со смертью, но пальцы отчаянно мерзли. От «мегана» к дому вроде бы тянулась цепочка следов. Да, точно. Это следы ботинок, больших, огромных… У нее перехватило горло. Строение позади машины оказалось довольно высоким, сложенным из дерева и старого камня. Крыша напоминала шляпку гриба. Ставни были закрыты, но сквозь щели просачивался яркий свет.

Шарко пригнулся и направился к дому, стискивая зубы всякий раз, как скрипнет снег под ногами.

Внезапно входная дверь открылась.

Полицейские присели на корточки в снегу за толстым стволом.

В проеме двери показалась тень, которая – столь же резко, сколь неожиданно – спрыгнула с крыльца в сторону и устремилась к лесу. Парижане ринулись следом, но лодыжку Люси из-за неудачно взятого старта пронзила острая боль, потому, проковыляв несколько шагов, она вынуждена была остановиться.

Шарко обогнал спутницу, и не прошло и десяти секунд, как исчез. Снег заметал его следы…