Кошмарный сон

Всё это напоминает тягостный, вязкий сон. Слабый свет, вокруг чернота. Зыбкие слова, падающие в никуда. Ускользающий взгляд. Блеск черного лака, в котором отражаются огоньки. Бессмысленный белый фон с нелепыми, грубо намалеванными цветами.

Болезненное состояние Шаховой было заразно. Прапорщик чувствовал себя как в дурном сне. Бежишь по тяжелому песку, а с места не движешься. Разговор глухого со слепым! И это чертово освещение! А еще иррациональное чувство, будто кто-то пялится на тебя из пустоты.

Он механически покосился вправо и скривился.

Это лакированный череп, стоящий на пианино, таращился на прапорщика своими черными дырьями да скалил зубы, словно издевался.

А дальше случилось то, что может произойти только в кошмаре.

С оглушительным, ужасающим треском череп вдруг полетел — нет, ринулся на Романова. Ударил обомлевшего прапорщика крутым лбом в переносицу. Это было больно и очень страшно. Не устояв на ногах, Алексей рухнул на пол — аккурат на лежащую колонну, то есть туда, куда уже имел неудовольствие падать несколько минут назад.

Грохнуло еще раз. Или, возможно, это было эхо.

В ушах у Романова звенело, из носа текла кровь, ресницы сами собой ошеломленно хлопали.

Что за фантасмагория?

В кабаре кричали и визжали. Верхняя часть ширмы за пианино почему-то покачивалась. Резко пахло порохом.

Первая мысль у Алексея была дикая: декадентствующая девица уволокла-таки ряженого эпатиста в свой кривозеркальный мир, где возможны любые химеры.

Череп, боднувший молодого человека в голову, валялся здесь же, на полу, щерил свои белые зубы. Агрессивности больше не проявлял. Романов схватил зловещую штуковину в руки, повертел. Увидел, что на затылке лак растрескан, там зияет дырка.

И туман в мозгу, следствие контузии и потрясения, рассеялся.

Кто-то выстрелил в череп с той стороны ширмы. Деревянный кругляш, сбитый пулей, угодил Алеше в голову. Отсюда и грохот, и запах пороха.

Но зачем кому-то понадобилось палить в череп?

И потом, выстрелов, кажется, было два?

Прапорщик окончательно пришел в себя. Встряхнулся, как вылезшая из воды собака. Огляделся.

Алина Шахова лежала на полу, выпростав из задравшегося рукава болезненно худую руку. Лицо закрывала шляпа.

Не поднимаясь, прямо на четвереньках, Романов подполз и боязливо сдернул ее.

На него смотрели открытые неподвижные глаза. Лиловые губы были раздвинуты в полуулыбке. На виске вздулся и лопнул багряный пузырь.

— А-а-а-а! — то ли всхлипнул, то ли задохнулся Романов.

Рванул из кармана револьвер и перекатился по полу подальше из освещенного круга, к кулисной портьере.

Невидимый стрелок среагировал на шум — темнота возле ящиков озарилась двумя короткими вспышками. Первая пуля выщербила царапину в полу. Вторая отрикошетила от кирпичной стены в полуметре над прапорщиком.

Даже во мраке, на звук, убийца стрелял превосходно.

Можно было выстрелить в ответ, причем с неплохими шансами на результат — враг обозначил вспышками свое местоположение. Романов и пальнул, тоже дважды, но целил нарочно выше нужного.

Невидимку требовалось взять живым. Иначе всё зря.

Всё в любом случае зря, мелькнуло в голове у Алексея. Если иметь в виду погибшую Алину. Нет такой цены, которой можно было бы оправдать…

Пзззз! Стена над самой головой, противно взвизгнув, брызнула кирпичной крошкой. Теперь стреляли из другого места. Кажется, враг переместился в крайний правый проход между ящиками.

Обежав стороной освещенную ширму, Романов спрятался за здоровенным кубом. В таком должен был таиться как минимум огромный концертный рояль.

Еще выстрел — и басистый, благородный рокот перебитых струн подтвердил это предположение. Пуля прошила и ящик, и инструмент навылет.

На курсах обучали распознавать модель огнестрельного оружия по звуку. Судя по сухому, лающему тембру, убийца был вооружен 9-миллиметровым «маузером К-06/08». Серьезная штука.

Шуршащий звук шагов.

Кто-то бежал вдоль стены, удаляясь. В лабиринт между ящиками противник нырять не стал. Торопится поскорей унести ноги. И правильно.

Выстрелы наверняка слышны и в клубе, и на улице. Странно, что Козловский и остальные еще не здесь.

Хотя что ж странного? Должно быть, это только Алеше показалось, будто череп полетел в него целую вечность назад, на самом же деле не прошло и минуты…

Он перебрался к крайнему ящику, высунул руку и наугад послал еще две пули.

Тьма огрызнулась один раз и поперхнулась.

Естественно. В магазине «К-06/08» шесть патронов.

Романов выскочил из укрытия, переложил револьвер в левую руку, правой дотронулся до стены и быстро пошел вперед.

Он напряженно прислушивался — не раздастся ли щелчок, с которым встает на место запасная обойма. В этом случае придется упасть на пол и начинать отсчет выстрелов сызнова. А там, глядишь, прибудет подкрепление.

Мрак безмолвствовал. Ни щелчков, ни даже шагов. Противник затаился. Что он задумал?

Рассчитывает отсидеться? Маловероятно. Скорее, Собирается наброситься из засады.

Рисковать было глупо. Тем более что время сейчас работало на Алексея.

Козловский, несомненно, уже в кабаре и выясняет, откуда прогремели выстрелы. Какой бы переполох ни царил в зале, кто-нибудь непременно укажет в сторону кулис. А тем временем подоспеют филеры. Еще минута, и окажутся на складе.

— Выходите! — крикнул Романов, останавливаясь. — У вас кончились патроны, а запасного магазина нет. Иначе вы бы его вставили!

То, что ответа не последовало, неожиданностью не было. Другое дело — внезапно очнувшееся электричество.

Под высоким потолком зажглись лампы. Они светили не так уж ярко, но после абсолютной темноты стало больно глазам.

И все же прапорщик разглядел самое важное. В выемке стены, за пожарным щитом, кто-то прятался — в каком-нибудь десятке шагов.

— Руки вверх, два шага вперед! — торжествующе выкрикнул Романов.

И подлое электричество, будто насмехаясь, опять погасло.

Кто-то легкий, проворный бежал к запасному выходу. Алексей шел сзади неспешно, теперь уже уверенный в успехе.

Загрохотала, заскрипела дверь.

Давай, давай, потыкайся в нее, мысленно подзадорил Романов угодившего в ловушку шпиона.

Спасибо дону Хулио и его верному слуге. Иногда встретишь какого-нибудь отъявленного мерзавца и поражаешься, зачем только живет этакая гнусь? А гнусь, может, появилась на свет и коптила небо ради одного-единственного благого деяния: чтоб в нужном месте и в нужный момент запереть некий засов, тем самым отрезав путь к бегству гадине во сто крат более опасной.

Лампы снова загорелись, но это было уже и не нужно. Мышь так или иначе попала в мышеловку. Однако все равно мерси.

Алексей стоял перед запертым выходом и держал на мушке человека в красном облегающем костюме и глухом капюшоне, закрывающем лицо.

Палач, вот кто это был. Тот самый, что вчера и сегодня постоянно крутился неподалеку от стола, за которым сидел прапорщик…

Ряженый прижимался спиной к закрытой двери. Глаза в прорезях матерчатого колпака горели яростью, как у затравленного волка.

— Ни с места! — тряхнул револьвером прапорщик, видя, что Палач делает шаг вперед. — Застрелю!

— Не застрелишь, — прошептал тот. — Живьем взять захочешь.

Что правда, то правда.

Подняв руку, Алексей высадил остаток барабана в потолок — чтоб Козловский понял, куда бежать. Потом бросил разряженное оружие на пол, слегка присел и выставил вперед руки, заняв оборонительную позицию джиуджитсу.

Противник задержался подле наполовину распакованного ящика, в котором поблескивала крышка пианолы. Отодрал рейку с торчащими гвоздями и кинулся на Алексея.

Удар был не силен и не размашист, с расчетом не оглушить, не сбить с ног, а разодрать лицо. Этот враг был вдвое меньше Мефистофеля, но вдвое опасней. Подобной быстроты прапорщик не ожидал и сплоховал — не успел уклониться. Пришлось закрываться рукой.

Предплечье пронзила боль. Палач с вывертом рванул рейку на себя, отпрыгнул и, не теряя темпа, нанес еще один удар, боковой. Теперь Романов был наготове, но все равно еле увернулся. По разодранной руке струилась кровь.

Неугомонный молчаливый противник все налетал и налетал, нанося короткие, кошачьи удары своим нелепым, но опасным оружием.

И Алексей совершил еще одну грубую ошибку, от которой неоднократно предостерегал своих учеников инструктор Гржембский, любитель иностранных слов. Он говорил: «Не центрируйте внимание на чем-то одном. Оно должно работать автономно, само по себе. Кто центрирует внимание, ослабляет периферию».

А Романов, испугавшись ржавых гвоздей, слишком уж следил за когтистой деревяшкой. Потому и пропустил неожиданный маневр Палача — тот внезапно обернулся вокруг собственной оси и подсек прапорщика ногой под коленку. Алексей потерял равновесие и третий раз подряд оказался повержен на пол. Только теперь настырный враг не дал ему подняться, а прыгнул сверху, перехватил рейку обеими руками с концов и попытался пробить упавшему горло гвоздями. Романов едва-едва успел вцепиться в палку, тоже в две руки. Ее отделяло от подбородка всего несколько дюймов.

— Алеша! Ты здесь? — раздался издалека крик Козловского. Загремели шаги сразу нескольких людей. — Отзовись!

Но отозваться было невозможно. Все силы хрипящего от натуги прапорщика уходили на то, чтобы удерживать палку с гвоздями на безопасном расстоянии.

Изобретательный враг физически был несколько слабее Алексея, но зато использовал всю тяжесть своего тела, давя сверху вниз. Дистанция между горлом и хищно поблескивающими гвоздями (их было шесть, теперь прапорщик явственно это видел) неуклонно сокращалась. Глаза убийцы торжествующе горели в отверстиях маски. Пальцы потянули рейку чуть влево, должно быть, метя одним из гвоздей в артерию.

Романов понял: ему не продержаться. Еще секунда-другая, и всё кончится.

А коли так, нечего и упорствовать. К черту инстинкт самосохранения.

Авось не в артерию!

На всякий случай он вывернул голову и выпустил палку.

Два гвоздя из шести вонзились ему в шею, деревяшка с хрустом надавила на кадык. Но зато руки были свободны. Мыча от боли, прапорщик исполнил жестокий, но эффективный прием под названием «Двойной рожок»: одновременно воткнул большие пальцы Палачу в оба уха. Даже при небольшом замахе болевой шок временно парализует противника.

Так и произошло.

— Ы-ы!

И давление на горло ослабело. Глаза в прорезях маски зажмурились.

Дальше было просто.

Снова вцепившись в деревяшку, Алексей выдрал ее из тела. Поднатужившись, опрокинул Палача на пол и сам уселся сверху.

Из проколотой шеи в двух местах текла кровь, но, слава богу, не толчками, а умеренно. Значит, артерия не задета.

— Я здесь! — прохрипел Романов. Голос застревал в полураздавленном горле. — Лавр, я взял его!

Топот ног стал приближаться.

— Кто это? Каин, да? Каин? — нетерпеливо кричал князь, очевидно, опять отставший от филеров.

— Сейчас погляжу…

Прапорщик рванул с лица Палача маску. Затрещала ткань.

— Вы?! — пролепетал Алексей.

Лицо убийцы было искажено гримасой боли, глаза закатились, так что виднелись одни белки, но остроконечная седоватая бородка, высокий лоб, нос с породистой горбинкой!

Под Романовым, прижатый к полу и оглушенный, лежал благородный отец, несчастный король Лир, жертва родительской любви — подполковник Шахов.

Сон. Кошмарный сон…