Закрытые двери

Долгое путешествие подходило к концу. Им потребовался целый месяц, чтобы пересечь фламандские равнины. Последний этап пути пришелся на жаркий июль, наполненный ароматом черники и жужжанием пчел. Но до последнего шага было еще далеко!

Они следовали по старой римской дороге, узкой и неровной, сплошь усаженной каштанами. При мысли о том, что ее ожидает в Монсальви, сердце Катрин начинало сильнее биться от надежды и страха: надежды вновь обрести родной очаг, смех малышей, горячие объятия Сары, теплую встречу любивших ее слуг, страха за то, каким будет первый жест Арно, его первое слово. Прогонит ли он ее, как поклялся?

А может быть, мягкое и настойчивое влияние аббата Бернара наконец-то открыло ему глаза, и он понял, что супруга не заслужила то зло, которое он ей причинил.

А если его нет дома? По правде говоря, ей улыбалась мысль встретить в Монсальви не его хозяина, а аббата Бернара. Это позволило бы ей поговорить с аббатом, послушать то, что ей скажут слуги о поведении Арно, подготовиться к встрече с ним. Так приятно было бы обрести домашний покой и избежать бурного объяснения с Арно. Одна спокойная ночь была бы для нее уже неоценимым благом…

Беранже, шедший во главе небольшого кортежа, опустив поводья, по-прежнему напевал. Вдруг он остановился и, поднявшись в стремени, сказал:

– Госпожа Катрин, посмотрите, вон большой дуб! Мы подъезжаем.

У Катрин замерло сердце. Паж был прав: еще несколько шагов по лесу, и за широким поворотом появятся не слишком элегантные, но надежные башни и стены Монсальви.

– Вы увидите, Готье, – сказала Катрин своему пажу, завороженно смотревшему вокруг, – вам понравится наша Овернь и ее жители. Здесь умеют сохранять верность и не стать рабом, служить и не умалять своего достоинства. А как красивы наши девушки!

Как только они обогнули лесную опушку, послышалась меланхолическая музыка. Беранже задрожал от радости:

– Госпожа Катрин, вы слышите? Эта мелодия звучит в честь нашего возвращения.

Сгорая от нетерпения, он пришпорил коня. Катрин, увлекая за собой Готье, устремилась за ним. За поворотом они увидели пажа, который остановился рядом с горбатым, взъерошенным, небольшого роста крестьянином и с жаром обнимал его.

– Госпожа Катрин, посмотрите! – воскликнул он, заметив хозяйку. – Это наш юродивый Этьен, это он исполнил приветственную серенаду. Тут еще Жако! Послушай, что с тобой? – Он повернулся к юноше в крестьянской одежде. Катрин прекрасно знала этого старшего из сыновей Антуана Мальзевена, торговца свечами. Вместо того чтобы с улыбкой пойти ей навстречу, он с ужасом посмотрел на нее, и на его глазах выступили слезы.

– Госпожа Катрин! – пробормотал он. – Госпожа Катрин! Не может быть! Надо же, чтобы это был именно я!

Беранже встряхнул его, словно желая пробудить от мучившего его кошмара.

– Ну же, Жако, в чем дело? Конечно же, это госпожа Катрин! А это я, Беранже де Рокморель. Мы ведь до отъезда были друзьями.

– О! Я вас сразу узнал, – простонал юноша. – Но почему именно я оказался здесь и должен…

Поведение Жако было столь необычно, что Катрин соскочила с лошади и хотела подойти к нему, но, как только она сделала первый шаг, юноша отступил назад и заплакал еще сильнее.

– Жако! – нетерпеливо воскликнула она. – Подойдите сюда! Что это за комедия? Вы смотрите на меня, словно на дьявола!

– Нет! О! Нет, госпожа Катрин! Не говорите так! Боже мой! Я должен идти.

– Куда?

По-прежнему пятясь, не переставая глядеть на Катрин и плакать, юный Мальзевен собирался убежать в город.

Готье, заметив это, схватил его за ворот рубахи и силой притащил к Катрин.

– Я люблю, мой мальчик, чтобы отвечали на вопросы моей хозяйки. Ты объяснишь все по порядку или отведаешь моей шпаги. Что все это значит?

Жако посмотрел на Катрин. Его полный отчаяния испуганный взгляд поразил ее. Он снова расплакался и наконец проронил:

– Я должен предупредить стражу о вашем приезде.

– Это вполне естественно, – заметил Готье. – Было бы из-за чего так сокрушаться.

– О! Если бы… Я должен сделать это, чтобы они закрыли для госпожи Катрин городские ворота.

Воцарилась мертвая тишина.

– Что? – наконец выдавила Катрин. – Закрыть передо мной ворота?

– Так хочет мессир Арно! – как под пыткой признался несчастный. – О! Госпожа Катрин, не сердитесь на меня, я не могу поступить иначе. Каждый день мессир Арно посылает кого-то охранять дорогу с приказом сразу же предупредить его о вашем возвращении. Тот, кто пропустит вас, будет в тот же час казнен – он и вся его семья.

Катрин в ужасе воскликнула:

– Казнен? И вся семья? Этого не может быть! Он сошел с ума!

– Я тоже так думаю, но я не виноват… Я должен это сделать. Нас, должно быть, заметили внизу.

– Хорошо! – воскликнул Готье. – Я сам отвезу тебя в Монсальви, и ты сможешь выполнить данное тебе поручение. Я выскажу мессиру Арно все, что я о нем думаю!

– Нет, Готье! Я вам запрещаю это! Оставьте его, это приказ, – твердо заявила она, и конюху пришлось повиноваться. И уже мягче: – Я не хочу, чтобы из-за меня пролилась кровь. Я вам уже говорила, что люблю этих людей.

– Так вот их знаменитая храбрость! Им приказывают гнать вас, и они безропотно подчиняются. Я начинаю верить, что ваш супруг не может расстаться с образом капитана Грома. Что же нам делать? Остаться здесь, под этими стенами, у закрытых перед вами ворот, словно у вас чума! Взгляните на вашего Жако. Он убегает, как заяц.

Юный Мальзевен уже добежал до домишек и приближался к подъемному мосту.

Расстроенная Катрин взяла лошадь за поводья и укрылась под сенью деревьев. Этот жестокий удар лишил ее мужества. Неужели Арно, отдавший такой беспощадный приказ, возненавидел ее?

Убить всю семью того, кто пропустит ее! Убить кого-то из обитателей Монсальви, которых он так любил и всегда защищал, тех, кто родился на его глазах? Что произошло? Где были ее друзья Жосс и Мари Роллар, старые товарищи по приключениям? Аббат Бернар? А Сатурнен Гарруст, старый бальи, Гоберта Кэру, самая известная сплетница в городе и давняя подруга Катрин? А Сара? Одному Богу известно, не преследовал ли Арно ее друзей…

Отчаяние, сжавшее ее сердце, было столь велико, что она без сил опустилась на землю рядом с юродивым, который принялся наигрывать как ни в чем не бывало на своей волынке. Готье хотел было вырвать у него из рук волынку, как вдруг тот, не переставая играть, вытащил из кармана клочок бумаги и ловко бросил его на колени Катрин.

– Он ушел! Никто не увидит! Госпожа Катрин, читайте… Этьен уходит!

Он действительно поднялся и, не обращая ни на кого внимания, побрел прочь, не переставая наигрывать заунывную мелодию.

В записке отвратительным почерком с множеством ошибок было написано несколько слов:

«ПРЕХАДИТЕ К ПРУДУ. БЫССТРА! Я ПРЕДУ». И подпись: «ГОБЭРРЭТА».

Готье, ничего не понимая, смотрел на это немыслимое послание. Оно неожиданно придало Катрин сил.

То, что Гоберта умеет писать, само по себе было неожиданностью.

– Сарай у пруда, – перевела она для своих спутников. – Это недалеко. Пошли. Гоберта пишет, что придет. Беранже, шевелитесь! Поехали быстрее!

Юноша замер словно статуя. Стоя посреди дороги, он смотрел на город глазами, полными ужаса и возмущения.

– Этого не может быть! – повторял он. – Не может быть!

– Сейчас не время спать, – одернул его Готье. – Вперед! Госпожа Катрин, указывайте нам дорогу.

Трое путешественников в полном молчании тронулись в путь, каждый углубился в свои мысли. Когда с высоты плато стали видны стены Монсальви, Катрин даже не смотрела в их сторону. Сердце ее ныло и было полно такой горечи, что один вид замка мог разбить его…

Сарай, принадлежащий Кэру, был небольшим и находился в тени деревьев недалеко от пруда. Катрин хорошо знала это место, она раньше гуляла здесь с Мишелем.

Ребенок обожал воду и целыми часами мог любоваться отражением облаков в тихой воде или играть на флейтах из тростника, которые ему делал Жосс, раскаявшийся бродяга. Гоберта тоже сюда изредка приходила, если у нее выпадала свободная минута или нужно было что-либо взять. Обычно она являлась со своей многочисленной детворой, и начинались нескончаемые игры. Маленький сеньор становился тогда красным и взлохмаченным. Глаза его сверкали как звезды. Гоберта показала Катрин, где она держала ключ, чтобы та могла укрыться в случае дождя. Подъехав к сараю, Катрин без труда обнаружила ключ на прежнем месте. Внутри было жарко как в печке. Но при этом приятно пахло сеном, занимающим большую часть сарая. Беранже зарылся в сене как ребенок, а Катрин и Готье сели рядом, привязав перед этим лошадей в тени деревьев и сняв с них сбрую.

– Солнце садится, – сказал конюх. – Нам надо двигаться дальше.

– Дальше? Почему это мы должны идти дальше? – резко возразила Катрин. – Здесь моя земля, мой дом. Здесь живут мои дети. Я не могу отсюда уйти…

С усталым вздохом Готье сбросил на землю вещевые мешки.

– Может быть, придется это сделать хотя бы для того, чтобы подготовить ваше возвращение. Вы же не можете оставаться здесь…

– Здесь – нет, но, может быть, у дверей Монсальви. Я буду кричать и требовать до тех пор, пока меня наконец услышат и откроют эти проклятые ворота.

– …Или убьют вас! Ваш супруг, как и большинство мужчин, не прав, от этого он лишь только еще больше злится на вас. Должен признаться, госпожа Катрин, я все больше и больше жалею, что выходил его у стен Шатовиллена. Лучше бы я оставил его подыхать!

– Нет! – вырвалось у Катрин. Она любила этого человека, несмотря ни на что. И добавила уже тише: – Нет, я бы этого не вынесла. Я бы тогда тоже умерла.

– Ничего подобного! Да, вы бы страдали, но вы бы выжили, помня о детях. В этот час вы были бы возле них, и, несмотря на траур, который вы, может быть, хранили бы до конца дней, душа ваша обрела бы покой и вы жили бы будущим вашего сына, не прекращая молиться за упокой души покойного супруга. Вы могли бы тогда наградить его достоинствами, которых у него никогда не было, – мертвые всегда превращаются в ангелов!

Она не ответила. Готье в гневе высказал правду, в которой она себе не решалась признаться.

– Не надо ни о чем жалеть, – прошептала она наконец. – Если я не останусь здесь, я не знаю, куда идти.

Беранже прервал свое молчание.

– К нам! – сказал он. – В Рокморель! Госпожа Катрин, моя мать и братья будут счастливы принять вас. Как вы сразу об этом не подумали!

Она улыбнулась ему. Правда, она об этом не подумала, но лишь час тому назад она узнала, что двери Монсальви для нее закрыты.

– Вы думаете? Дитя мое, вы сами видели, как все может измениться.

Он вскочил, кипя от возмущения, в его волосах торчали соломинки.

– Госпожа Катрин, только не надо сомневаться. Если вы согласны, мы завтра же вернемся домой.

– А Рокморель далеко? – спросил Готье.

– Четыре или пять лье. Это быстро. У нас есть что-нибудь поесть? Я голоден.

К счастью, Готье прихватил с собой кусок ветчины, ржаной хлеб и корзинку вишни для Катрин, которую они с наслаждением съели по дороге. Юноши с жаром набросились на ветчину и хлеб. Они сказали, что без нее не притронутся к пище, и Катрин пришлось взять свою часть.

– Есть надо всегда, особенно тогда, когда горько на душе, – сказал ей Готье. – Пустой желудок – пустая голова.

Потом они устроились на соломе отдохнуть. Незадолго до полуночи снаружи послышались осторожные шаги. Со скрипом отворилась дверь, и луч фонаря стал в темноте шарить по соломе.

– Госпожа Катрин, вы здесь?

Уже через минуту графиня де Монсальви и жена Ноэля Кэру, торговца полотном, обнимались словно сестры, рыдая, как две Магдалины.

– Наша бедная госпожа! – не переставая, повторяла Гоберта, прижимая к своей широкой груди хозяйку. – Наша бедная госпожа! Не горько ли видеть все это?

– Но что все это значит? – воскликнула Катрин, когда первая волна радости немного схлынула. – Что здесь произошло?

– Здесь? Ничего особенного. Что-то произошло скорее в голове мессира Арно. В деревне его больше не узнают. Он стал страшнее волка.

Издав вздох, способный разрушить деревянные стены, Гоберта упала на сено, разбудив при этом Беранже.

– Смотри-ка, паж! Он по-прежнему предан вам? Это уже неплохо.

Катрин нетерпеливым жестом остановила юношу, приготовившегося к пространной речи.

– Гоберта, расскажите мне все без утайки.

– Не бойтесь! Я ничего не забуду. Когда мессир Арно вернулся, его сначала узнали, вернее сказать, узнали с одной стороны, с другой стороны лица у него огромный шрам. Но с трудом узнали не только его лицо. Он не такой, госпожа Катрин, он совсем не такой! Мне кажется, я всегда буду видеть его таким, как в тот день: он проехал через ворота к площади, никого не замечая, спустился по главной улице. В эту ночь выпало много снега, и все выскочили на улицу расчищать его. И вдруг мы его увидели. Он был, как обычно, в черной одежде, с непокрытой головой, его длинный плащ лежал на крупе коня.

Все тогда побросали метлы и поспешили к нему навстречу, но он отстранил нас и произнес только: «Здравствуйте, здравствуйте». Ни одной улыбки, ни одного взгляда! Люди, окружавшие его, нас тотчас же оттолкнули.

Он был холоден и мрачен, и мы решили, что с вами случилось несчастье. Кто-то крикнул: «А госпожа Катрин? Где наша госпожа Катрин?» Тогда он остановился, выхватил свою шпагу и крикнул, простите меня, госпожа, я должна все сказать! Он крикнул: «Первому, кто осмелится при мне произнести имя этой шлюхи, я вспорю кишки!» И продолжил путь, уводя за собой незнакомцев. Тогда только мы увидели женщину…

У Катрин сердце замерло в груди.

– Женщину? Какую женщину?

– Сперва мы ее не разглядели. Она молча ехала на лошади, капюшон до подбородка скрывал ее лицо.

Потом всадники скрылись за воротами замка, которые захлопнулись за ними, словно ловушка. Через час наших мужчин вызвали в большой зал, как раньше, вы помните?

Они отправились туда, прихватив с собой нашего бальи Сатурнена Гарруста. Выйдя оттуда, они почти все плакали, кроме кузнеца Антуана Кудерка, который яростно вращал глазами и плевал на землю, будто бы он выпил яду. Мессир Арно дал им приказ перед бандой отвратительных распутников: тот, кто пропустит вас в Монсальви, будь это женщина или ребенок, будет немедленно повешен. Отныне каждый день после открытия ворот посылали мальчика сторожить дорогу, чтобы в случае вашего появления оповестить вашего супруга. Тогда ворота закроются, и вам будет оказан достойный прием вашим милым супругом. Тот, кто не прибежит предупредить…

– Я знаю, – прервала ее Катрин. – Жако Мальзевен мне сказал…

– Тогда я подумала, что нельзя допустить, чтобы вы попали в пасть льву, и передала для вас записку юродивому, который вовсе не такой дурачок, как о нем думают. Он чтит вас как Святую Деву с тех пор, как вы чуть не погибли из-за него. Он все время проводит на улице. Я оказалась права… вы хорошо сделали, что послушались моего совета и сразу же пришли сюда. Как только мессир Арно узнал о вашем появлении, он вместе со своими людьми и той женщиной вскочил на лошадь и выехал из замка, чтобы посмеяться над вами и прогнать вас.

– Кто эта женщина? – спросила Катрин уставшим голосом. – Вы знаете ее?

– Знаю ли я! Это ведь шлюха Азалаис, кружевница, вы помните? Он по дороге подобрал эту безбожницу… Госпожа Катрин, Боже мой! Вам плохо?

Она действительно побледнела и повалилась назад. Готье поймал ее.

– Вы думаете, приятно слушать ваши рассказы? – яростно прошипел он. – Поройтесь в ее сумочке, там должен быть уксус и укрепляющее. Кто эта Азалаис?

– Ничего особенного! Отъявленная потаскуха с пылающей задницей. Она спала с мужем своей матери и сбежала с Беро д'Апшье, жеводанским волком, устроившим здесь осаду. Эта негодяйка помогала ему в заговоре против мессира Арно; а теперь этот упрямый осел привез ее нам. Он наверняка решил, что так он еще больше ударит по своей несчастной святой жене! Посмотрите-ка, кажется, она приходит в себя.

После того как Готье, дав Катрин несколько пощечин, влил ей в рот укрепляющее лекарство, она открыла глаза, и краска вернулась на ее лицо. Ее блуждающий взгляд остановился наконец на Гоберте, лицо которой было едва освещено тусклым светом фонаря.

– Простите меня! – прошептала она. – Я этого не ожидала! Боже мой! Азалаис! Почему Азалаис?

– Я уже сказала юноше: вероятно, чтобы сделать вам как можно больнее. Я же говорю вам, он сошел с ума!

– Но аббат Бернар? Он позволил привезти эту женщину в Монсальви после всего, что она сделала? Он разрешил ей жить у меня?

– Этого бы не случилось, если бы он был здесь. Поэтому-то она и приехала, укрывшись, словно смертный грех. Когда мессир Арно вернулся, наш аббат уже три дня как уехал в Ширак, к постели умирающей матери. Брат Антим, казначей, который заменяет его на время отсутствия, узнал, что на обратном пути на него напали бандиты и чуть не убили. Успокойтесь, – живо добавила она, – он жив! Его нашли и привезли в замок Сен-Лоран д'О, за ним там ухаживают. К счастью, Бог великодушен, ведь это наша последняя надежда… если бы ему удалось вернуться домой, несмотря на свору собак, охраняющих мессира Арно!

Сжав руки с такой силой, что они побелели, Катрин в отчаянии простонала:

– Он сошел с ума! Он совершенно обезумел! А мои дети, Сара? Что он с ними сделал? Посметь привезти это существо в их дом, вынудить их жить под одной крышей…

Гоберта неожиданно расхохоталась:

– Он не успел! В ночь приезда мессир Мишель, мадемуазель Изабелла, Сара, Жосс и Мари исчезли из замка. Он и не подозревал, что Сара и Жосс знают замок лучше его самого, особенно Сара – она ведь видела, как он строился. Она знает все его подземные ходы и те, что для вас открыл аббат Бернар. В то время, пока он был аббатом, он соединил их. Утром, когда наш сир обнаружил пустую клетку, он пришел в ярость и бросился за ними в погоню, но, выбрав неверный путь, никого не нашел. Он решил, что Сара отправилась в Карлат, где она скрывалась после вашего бегства. Он пошел к мадам де Пардяк, но та никого ему не вернула, поскольку, конечно, никого не видела…

– Но где они?

– Об этом никто ничего не знает, и это к лучшему! Жоссу и Саре можно доверять, они все сделают как надо. Известно только, что мессир Арно ищет их повсюду, но никто их не видел. Вот, госпожа Катрин, – тяжело вздохнув, добавила она, – теперь, я думаю, вы знаете все или почти все.

Наконец-то хорошая новость! С души Катрин упал тяжкий груз: самые дорогие ее сердцу люди были недосягаемы для когтей Арно де Монсальви, претерпевшего дьявольское превращение в недруга своей собственной семьи.

– Еще один вопрос, моя добрая Гоберта. Вы сказали, что мой… мессир Арно, думая, что он имеет на это право, решил отомстить мне. Так он ищет меня?

– Вас искали, но недолго. Юродивый сказал, что видел, как вы во весь опор поскакали в направлении к Карлату, что вы были сильно разгневаны и громко крикнули, что найдете пристанище и помощь у графини Элеоноры. Он сильно от вас отстал и поэтому не стал вас дальше преследовать. К тому же ему не слишком хочется объясняться с графиней. У него в последнее время не появилось новых друзей. Не ошибусь, если скажу, что, привезя с собой эту шлюху, он настроил против себя всю округу. Когда все узнают о вашем возвращении, у него появятся серьезные неприятности.

– Я не собираюсь совершать здесь революцию, Гоберта. Я приехала, чтобы занять по праву принадлежащее мне место, и я, уж поверьте, займу его.

– Вам в этом помогут, не сомневайтесь! Теперь, когда вы здесь, найдутся смельчаки. Но где вы остановитесь на первое время? Сатурнен Гарруст готов предоставить вам свою ферму, но это означало бы бросить вас в волчье логово, ведь это совсем рядом. А этот сарай…

– Поедем к нам в Рокморель, – резко прервал ее Беранже. – Мне надо сказать пару слов братьям, позволившим сиру Арно вести себя подобным образом.

Гоберта поднялась с сеновала, встряхнула нижние юбки и достала привязанный к поясу мешочек.

– Я решила, что вы голодны, и принесла сыр и хлеб. Теперь я вернусь домой и засну с легким сердцем, так как я не спала со дня возвращения мессира Арно.

Как и при встрече, Катрин расцеловала храбрую женщину в обе пухлые щеки.

– Гоберта, я всегда знала, что могу рассчитывать на вас, но на этот раз вы можете быть уверены, что я никогда не забуду то, что вы для меня сделали. Скажите там всем, кто наверху, что я их не забыла, ни их, ни мои обязанности, как считает мой сеньор. Я хочу сохранить их дружбу и доверие…

– Бедняжка, они всегда это знали! Если бы ваш супруг не окружил себя бандой негодяев, он бы недолго правил в Монсальви. Что же до его потаскушки, ее бы вразумили как следует, надрав задницу крапивой. Но все утрясется, я думаю. Доброй ночи, наша госпожа, и до скорой встречи!

– До встречи, Гоберта. Но как вы вышли и как собираетесь вернуться? Разве ворота не закрывают на ночь?

– Разумеется, да, но в тот день, когда кто-то помешает мне выехать или въехать, когда мне будет нужно встретиться с вами, он горько пожалеет, что появился на свет.

Сказав это, она исчезла с такой легкостью и быстротой, какие невозможно было в ней предположить. Готье тщательно закрыл за ней двери сарая.

Свернувшись калачиком на соломе, Катрин решила дать отдых своему уставшему телу. Гоберта принесла успокоение ее истерзанному сердцу. Рядом с человеком, так жестоко публично оскорблявшим ее, не было детей, и от этого удар был менее болезненным.

Гнев заглушал печаль, и она знала, что уже завтра, когда она немного отдохнет, ей придется сдерживать себя от яростного желания поднять сеньоров из соседних владений на осаду ее собственного замка. Не пришло ли время расстаться с ролью слишком нежной супруги и хоть раз заставить заплатить ее супруга за все то, что она вынесла за шесть лет замужества. От этой мысли она приободрилась и уснула.

Когда рассвело и снова стали видны очертания Монсальви, Катрин и ее спутники покинули свое благоухающее пристанище и, наскоро умывшись холодной озерной водой, через поля направились к дороге, ведущей к долине Лота, над которой возвышались античные башни Рокмореля.

Никогда еще деревня не казалась Катрин такой приветливой и прекрасной. Буйная растительность росла на обрывистых склонах. Покатые вершины заросли розовым вереском. В небольших речушках, сбегающих со скал, сверкала форель, а в лесах в хорошую погоду появлялись грибы. Молодая женщина вглядывалась в горизонт, задерживая взгляд на кольцах дыма, клубящихся над крышами, на шпиле каменной караулки. Она пыталась угадать, где Жосс Роллар спрятал ее детей. Так велико было искушение остановиться и расспросить хозяев, но Беранже отговорил ее от этого.

– Я бы удивился, если бы моя мать ничего об этом не знала. А если это и так, мы отправим на поиски моих братьев. Да и потом… может быть, они у нас.

Действительно, почему бы и нет! Трое Рокморелей: мать Матильда и юноши Рено и Амори были, наверное, единственными в округе, кто славился еще более дикими нравами, чем Монсальви. Их не пугали ни его могущество, ни заслуги воина… Им бы могла понравиться мысль приютить его детей вопреки его воле. Они прошли по каменистой тропе, ведущей в Рокморель. Дальше гора превращалась в отвесную скалу, а дорога заканчивалась пропастью.

Старый замок с рыжеватыми стенами, возникший перед ними в полуденный зной, видел еще первые крестовые походы. Его внушающие страх башни и огромный донжон, которые, несмотря на несколько разрушенные от времени края, сохранили гордую осанку под лазурно-золотым знаменем его хозяина с изображенными козочкой и тремя скалами. Внизу на лужайке небольшая группа прачек, задрав юбки, раскладывала на траве свежевыстиранное белье. На тропинке с пустой корзиной на голове, подбоченясь, стояла высокая смуглая женщина в белой рубашке и синей холщовой юбке. Услышав, как под копытами лошадей по дороге покатились камни, она повернула голову и, прикрыв глаза рукой, пыталась разглядеть, откуда доносился шум.

– Кто к нам там едет?

Вдруг из ее горла вырвался крик в ответ на возглас: «Сара!» Она узнала Катрин. Молодая женщина соскочила с лошади и бросилась в объятия той, кого она всегда считала своей второй матерью.

Не двигаясь с места, Готье и Беранже долго смотрели, как обе женщины обнимались и целовались. Их связывала такая глубокая нежность, которая, казалось, никогда больше не позволит им расстаться.

Вспомнив об обязанностях хозяина, паж обвел старый город и его окрестности взглядом, полным гордости, и спросил:

– Как тебе Рокморель? Не правда ли, здесь не так уж плохо?