Звездный час

В девятом классе одной из московских школ в 1939 году произошел скандал. Ученики писали сочинение на тему «Мой герой». Задание заключалось в том, чтобы описать, какую историческую личность любит ученик и почему. Половина класса избрала в качестве такой личности, естественно, Сталина. На втором месте по выбору учеников шел Ленин. Один ученик выбрал героя Гражданской войны Чапаева, один — Дзержинского, один — Маркса. О дна ученица выбрала Розу Люксембург, одна — Долорес Ибаррури. Все это было в порядке вещей. То, что не все ученики выбрали Сталина, было допустимо и заранее согласовано с соответствующими ответственными лицами и инстанциями. Но общую гармонию нарушил Мирон Кротов. Он избрал в качестве любимых исторических персонажей целую группу революционеров-террористов, включая Халтурина, Желябова, Каракозова, Перовскую, Сазонова и Александра Ульянова. Против самих этих личностей вроде бы возразить ничего нельзя было. Они почитались как герои. Их именами названы улицы городов. Но почему Кротов выбрал именно их, если известно, что большевики во главе с Лениным осудили индивидуальный террор?! А самое скандальное заключалось в том, что именно Кротов написал о них и о своем отношении к ним. Он написал, что с этих революционеров началась настоящая борьба против самодержавия, и если бы он, Кротов, жил в то время, то он был бы вместе с Александром Ульяновым, даже заранее зная, что индивидуальный террор не пригоден как метод социальной борьбы. Почему с Александром, а не с Владимиром Ульяновым?!

Собрали комсомольское собрание класса, затем — классное собрание. Но они только запутали дело. Кротов аргументирование отвергал всякую критику в свой адрес. Если он любит народовольцев, из этого не следует, что он не любит других. Это всего лишь сочинение. И речь идет лишь об эмоциях, а не о рациональном мировоззрении. Нельзя же все писать одно и то же. Вон Чурбаков выбрал Чапаева. Это не значит, что он не любит Ворошилова, Буденного и тем более Сталина. А взгляды Чапаева были ничуть не лучше, чем взгляды народовольцев. Но соученики Кротова, комсомольские вожаки, учителя и дирекция школы чувствовали, что тут что-то не так. Выбор Чапаева вполне объясним детской увлеченностью романтикой Гражданской войны. Но выбор террористов!.. Партия, воздав им должное, вовсе не стремится прививать молодежи романтику индивидуального террора. Она его осуждает!

Дело передали в районные организации. Там посоветовали его замять, ограничившись разъяснением установки партии в отношении к народовольцам и к индивидуальному террору вообще. Кротову поставили плохую отметку за сочинение, а по комсомольской линии указали на его идейно-политическую незрелость. Комсомольцам класса поручили обратить на него особое внимание. Это означало, что за ним теперь должны смотреть в оба и обо всех его словах и поступках доносить куда следует. Он попал под подозрение, и оно теперь будет следовать за ним до тех пор, пока он каким-либо признанным образом не убедит окружающих в том, что он такой же, как все, и что тот его поступок был случайным срывом.

Но Кротов уже не был внутренне таким, как все. И тот незначительный на первый взгляд его поступок был непроизвольным проявлением его как личности исключительной, как отклонения от норм среднего индивида коммунистического общества. Его окружение почувствовало это сразу и стало принимать меры к тому, чтобы помещать ему развиться в нечто из ряда вон выходящее. Оно лишь не подозревало о том, какого типа исключение и отклонение от норм зрело в нем. Если бы оно это могло предвидеть, то Кротова раздавили бы в самом начале его эволюции. Но, к счастью, чужая душа — потемки, как утверждает народная мудрость.

Таких людей, как Кротов, уже в тридцатые годы стали называть отщепенцами. В массе граждан они стали появляться как редкое исключение. Но появление их было столь же закономерным, как и требуемое осреднение граждан. В семье не без урода, гласит та же народная мудрость. Невозможно проследить, как именно происходит формирование физического и нравственного урода. Можно лишь констатировать это как факт, когда признаки уродства уже нельзя скрыть. А в случае с идейным уродством этот процесс еще более глубоко спрятан, уродство вообще может не проявиться внешне или проявиться лишь однажды, породив недоумение окружающих: откуда, мол, взялось такое чудовище?! И окружение урода выносит приговор самому себе: проглядели!

Взять хотя бы случай Кротова. Он родился и вырос в семье, каких миллионы. Жизнь была тяжелой. Но она была такой для миллионов других. Он ел ту же пищу, что и другие дети. Играл в те же игры. Читал те же книги. Ходил в ту же школу. Учился тому же, что и другие. Но уже с детства где-то в глубинах его души наметился сдвиг, который потом превратился в пропасть, отделяющую его от прочих. Почему? Может быть чуть повышенное чувство справедливости и сострадание к несчастьям других. Может быть повышенное чувство собственного достоинства, повышенная нетерпимость к насилию, стремление к независимости. По отдельности ничто не дает объяснения. Лишь совокупность бесчисленного множества Факторов незаметно делала свое дело. В школе учеников учили тому, что во всех обществах прошлого имело место неравенство, насилие, эксплуатация одних люд ей другими. В нашем замечательном обществе, говорили им, этого уже нет. А так ли это на самом деле? Он своими глазами видел бесчисленные факты именно того, что приписывали прошлому. Другие видели тоже. Но они относились к виденному иначе, чем он. Они принимали это к сведению и думали о том, как бы получше устроиться в этом реальном мире. А он был поражен этим. И это его недоумение и возмущение вошло в его пока еще незримую натуру. В школе их учили тому, что лучшие представители рода человеческого боролись против несправедливостей, насилия, неравенства, эксплуатации. Все относили это к прошлому. Никто не помышлял, чтобы стать такой личностью в новом обществе. А он постепенно начал воображать себя таким революционером и борцом в своем обществе, революционером нового типа, борцом против язв нового общества.

Однажды он сделал для себя величайшее открытие своей жизни: советское общество обладает всеми теми недостатками, какие приписывают классовым обществам прошлого и в странах капитализма, значит, и он, Кротов, имеет возможность стать таким же революционером, как и его любимые исторические и литературные герои, в числе которых оказались и русские народовольцы. Это открытие стало самой сокровенной тайной для него. Он буквально упивался им. Оно придало ему самосознание исключительной личности, предназначением которой должно стать совершение каких-то выдающихся подвигов и гибель в борьбе против зла. Он перечитал десятки книжек о героях Народной воли. Эти люди оказались настолько близкими ему по духу, что он стал чувствовать себя одним из них.

Его семья жила в маленькой комнатушке в старом, полуразвалившемся доме. Так жили почти все его знакомые. Учить уроки дома было негде, и он стал заниматься в библиотеке-читальне. Там всегда можно было найти место за столом. Было много книг, и ему разрешали выбирать все, что его привлекало. А главное — на площадке около туалета всегда собиралось множество ребят и девочек. Говорили обо всем на свете. О фильмах. О книгах. О событиях в мире. Читали стихи своего сочинения. Кротов тоже сочинял и тоже читал. Его стихи казались странными и непонятными слушателям. Никто ими не восторгался. Лишь тогда, когда он свои стихи выдавал за произведения известных поэтов, слушатели говорили, что стихи замечательные, но что Кротов читает их плохо. Кротов на это не обижался. Стихи он сочинял потому, что это ему легко давалось. Поэтом быть он не собирался. У него было другое жизненное призвание.

Однажды в этом около-туалетном литературном клубе появился мальчик по имени Борис Зыкин. Он сочинял стихи, вызывавшие всеобщие восторги. Восхищался его стихами и Кротов. Они подружились. Встречались почти каждый день. Бродили по улицам.

— Я знаю поэзию, — сказал как-то Борис. — Сам могу сочинять, и не плохо. Но все, что сочиняю я и другие, есть чепуха. Это не поэзия, а стихоплетство. Я такие стихи могу сочинять километрами и часами без остановки. Это значит, что они плохие. Среди нас есть один настоящий поэт, прирожденный поэт, поэт от Бога. Это ты. Я такие стихи, какие делаешь ты, не смогу сочинять никогда. И ты обладаешь еще одним качеством настоящего поэта: ты сам не знаешь, что именно ты поэт. Но с твоим талантом в литературу не пустят. Скорее всего оклевещут и посадят в тюрьму как врага народа, если ты сам не перестанешь сочинять.

Узнав друг друга лучше и убедившись в том, что они могут доверять друг другу полностью, они стали разговаривать на темы запретные. Мозги Зыкина оказались повернутыми в том же направлении, что и Кротова. В условиях тех лет это была неповторимая удача. В своих разговорах они проявляли все то смутное, что накопилось в их головах, находили четкие словесные формулировки для своих крамольных идей. За несколько месяцев дружбы они продвинулись в своем идейном формировании настолько, насколько не смогли бы продвинуться за многие годы одиночества.

Говорили они и о Сталине, и о врагах народа, и о репрессиях, и о колхозах. Культ Сталина к тому времени достиг расцвета. Кротов не разделял общих восторгов. Но он и не ощущал протеста против этого. Его и его окружение это не затрагивало непосредственно. Его волновали проблемы более общие, касающиеся самого нового общественного устройства. Ненависть лично к Сталину он перенял от Зыкина. Семья Зыкина жила раньше в деревне. Когда началась коллективизация, родители Бориса отдали местным начальникам все, что имели, чтобы получить паспорта и бежать из деревни. Отцу удалось устроиться на завод в Москве, где уже работали его родственники. Жили в бараке. Наконец, отцу за хорошую работу дали комнатушку в старом доме вроде того, в котором жили Кротовы. В семье Зыкина и в среде их родственников главным виновником всех бед считали Сталина.

В читальне Борис и Мирон познакомились с девочкой примерно их возраста. Звали ее Иной. Ее отец был инженером, был арестован вместе с другими специалистами как вредитель, но оставлен на работе под Москвой в конструкторском бюро, все сотрудники которого были заключенными. У семьи Ины отобрали квартиру и дачу, но не выслали из Москвы. Им дали комнату в коммунальной квартире. Уже после нескольких встреч Ина прочно вошла в компанию Бориса и Мирона. Стоит ли говорить о том, что оба они влюбились в Ину.

Мирон рассказал друзьям об истории с сочинением. Они осудили его. Думай, что угодно, но зачем же перед свиньями бисер метать?! Глупо рисковать жизнью из-за таких пустяков. Если уж жертвовать жизнью, то ради чего-то значительного. Но ради чего? И как?

— Кто мы в конце концов такие, — говорил Мирон своим друзьям. — Рабы? Вспомните нашу историю! Сколько в ней было молодых Людей, не захотевших быть рабами и пожертвовавших своей жизнью ради протеста против мерзостей своего времени! Дмитрий Каракозов в двадцать шесть лет повешен за покушение на царя. Семнадцать его соучастников осуждены на каторгу. Большинству из них не было двадцати лет. Софья Перовская казнена за покушение на царя в двадцать семь лет. Евгению Сазонову было двадцать пять, когда он был осужден на вечную каторгу за покушение на министра внутренних дел. Степану Халтурину было двадцать три года, когда он организовал взрыв в Зимнем дворце и был в последствии повешен. Александру Ульянову было двадцать лет, когда его повесили за попытку покушения на царя. Татьяне Леонтьевой было восемнадцать лет, когда она предприняла попытку покушения на царя. Она была богата, красива, здорова, имела доступ к царскому двору, должна была стать фрейлиной царицы. Ее заключили в одиночку в Петропавловской крепости, где ее довели до сумасшествия. Леонид Андреев в рассказе о Семи повешенных описывает реальных бунтарей, которые все были мальчишки и девчонки. Они шли на казнь без сожаления, без просьб, без признаков слабости, с улыбкой. И таких героев в России были тысячи. Так неужели русский народ уже больше не способен на такое?!

Борис заболел в конце учебного года и остался на второй год. После больницы он перевелся в школу Мирона и попал в тот же класс. Снесли здание школы, где училась Ина, — оно мешало движению. Школу Ины слили со школой Мирона, и Ина тоже оказалась в его классе. Теперь триумвират проводил время вместе почти весь день. Молодые люди все больше замыкались в своем маленьком секретном мирке. Их за это ругали на всех собраниях как отщепенцев, противопоставлявших себя коллективу, писали разоблачительные заметки в стенной газете с намеками на вражеское гнездо. Но придраться было не к чему. Борис и Мирон аккуратно посещали собрания и выполняли комсомольские поручения. Ина оформляла стенную газету школы и писала лозунги. Учились все хорошо. Им умышленно занижали оценки, но, несмотря на это, они были в числе лучших.

Трудно сказать, к чему привели бы их крамольные разговоры, если бы не произошла встреча с парнем по имени Алексей. Фамилию свою он им не назвал по конспиративным, как он сказал, соображениям. Встреча произошла около Рижского вокзала. Парень на вид был немногим старше их. Он стоял в нерешительности у края тротуара. Одет он был в демисезонное (как тогда говорили, семисезонное) поношенное пальто и кепку. У его ног стоял потрепанный чемоданчик. Увидев наших друзей, он обратился к ним с просьбой выручить его. Он попал в неприятную историю, знакомых в Москве у него нет, ночевать негде. Так уж получилось, пришлось срочно смываться. А они, судя по всему, ребята надежные, не выдадут. Борис предложил парню переночевать у них в сарае для дров. Дома у них просто негде прилечь, а на кухне соседи не разрешат. Или сразу в милицию пожалуются. В сарае у Бориса есть старый матрац. Он найдет какое-нибудь тряпье укрыться, чтобы не замерзнуть совсем.

Алексей прожил в сарае у Бориса целую неделю.

Утром он куда-то исчезал и возвращался вечером. Ребята потихоньку пробирались к нему и просиживали в разговорах до поздней ночи. Быстро пришло взаимное доверие. Алексей рассказал, что он учился в институте, у них образовалась нелегальная группа, в группе нашелся доносчик, всех членов группы арестовали, кроме него, ему удалось скрыться. В прошлом году в газетах писали о суде над Молодежной террористической организацией. Это и была их группа. Арестованных расстреляли за подготовку покушения на Сталина и других вождей. Это, конечно, вранье. Ни о каком покушении они не думали. Может быть болтали лишнее. А жаль, что не подумали о покушении. Семь бед один ответ, как говорится. Какой-то поэт сказал: чем грешным слыть, им лучше быть, напраслина страшнее обличенья. Несколько месяцев Алексей бродяжничал по стране. Пришел к выводу, что лучше всего скрываться под носом у органов, а именно — в Москве.

Алексей оказался знатоком истории революционного движения в России. По его словам, основателем организованного и целенаправленного революционного движения в России, приведшего в конце концов к революции, был Сергей Нечаев. Его предали анафеме. От него открещивались все последующие революционеры. Из него общими усилиями властей, интеллектуалов и революционеров сделали своего рода революционное чудовище. Достоевский сочинил целый роман Бесы, в котором изобразил Нечаева и нечаевцев в карикатурно искаженном виде. А между тем Нечаев — самая трагическая фигура в русском революционном движении. Он сформулировал все основные принципы, которые у него позаимствовали, оплевав и осудив его. Впрочем, такова судьба многих первооткрывателей и новаторов.

Нечаев написал Революционный катехизис, который, к сожалению, не сохранился. О его содержании можно судить лишь по отдельным фрагментам, сохранившимся в пересказе сторонников и противников Нечаева, а также по воспоминаниям современников. Но в свое время Катехизис был широко известен и произвел сильное впечатление. Согласно Нечаеву, нужно начинать с создания тайной организации революционеров, посвятивших жизнь делу революции. Потом Ленин перескажет идею Нечаева как свою, поставив целью создание организации профессиональных революционеров. А между тем уже нечаевцы на вопрос властей о роде их занятий отвечали: служение делу революции. Организация революционеров, согласно Нечаеву, должна состоять из небольших ячеек. Последние должны быть автономны в целях конспирации. Лишь руководители должны знать о различных ячейках и координировать их деятельность. В организации должна иметь место строгая дисциплина, беспрекословное подчинение членов ячеек руководителям и ячеек в целом руководителям более высокого уровня. Высший комитет должен руководить всей организацией.

Человек, вступающий в организацию революционеров, как требовал Катехизис, должен отречься от карьеры, от успеха, от семьи, от любви и дружбы, от имущества и благополучия. Его всепоглощающим делом должно стать служение целям организации. Он должен беспрекословно подчиняться дисциплине организации революционеров, без колебаний и сомнений выполнять ее волю. В целях самосохранения не следует допускать в своих рядах предателей и осведомителей охранки. Их нужно беспощадно уничтожать. Именно случай убийства нечаевцами такого потенциального или реального предателя послужил предлогом для дискредитации Нечаева и расправы с ним. Потом такого рода акции совершались в большом количестве. Но на это уже не реагировали как на нечто чудовищное. Нечаева же, который первым попытался ввести это правило в жизнь, осудили!

По мысли Нечаева, революционная работа должна была вестись по двум линиям: по линии пропаганды в массе населения с целью пробуждения недовольства существующими условиями жизни и по линии террора в отношении властей с целью дезорганизации их. Революционные ячейки должны были готовить и осуществлять покушения на царя, царских министров, важных чиновников, жандармских и полицейских чинов. Сея страх и панику в правящих верхах общества и возбуждая народ на бунты, революционеры будут вынуждать власти на преобразования в интересах народа.

Последующие революционеры-народовольцы пошли фактически путем, предвосхищенным Нечаевым. Алексей рассказывал ребятам о Желябове, Каракозове, Перовской, Михайлове, Халтурине, Кравчинском, Кибальчиче и других народовольцах, имена которых были уже известны ребятам. Но в рассказе Алексея они принимали совсем иной, не книжный вид. Они оживали и становились как бы участниками их кружка. Алексей говорил, что начинается новый цикл истории, что нужно опять начинать осе с нуля. Нужен новый Нечаев. Нужно новое поколение самоотверженных людей, готовых пожертвовать всем ради возбуждения нового процесса борьбы против тирании. Алексей намекал ребятам на то, что они не одиноки, что есть уже другие ячейки вроде их группки, что и другие молодые люди думают и что-то делают в том же направлении.

— Хотим мы этого или нет, — говорил Алексей, — но власти сами вынуждают нас на борьбу против них. И сами же они подсказывают нам форму борьбы: терроризм. Нелегальная революционная деятельность в тех формах, в каких она велась до революции, в наших условиях невозможна. Нелегальная организация на длительное время немыслима по условиям жизни и работы. И наверняка появятся доносчики и провокаторы. Беспощадная расправа последует незамедлительно. Единственное, что нам остается, это террористический акт совершаемый индивидуально или очень маленькой группой, спаянной в единое целое так, как будто она есть один человек. Причем, такая группа должна сложиться только для одной операции. Собственно говоря, больше одной операции и не получится, — террористы либо погибнут во время операции, либо будут схвачены и уничтожены. Операция должна быть подготовлена и проведена стремительно, иначе ослабнут связи в группе и потухнет намерение совершить намеченное дело.

Мирон пробовал возражать, ссылаясь на эсеров (социалистов-революционеров), у которых была большая организация террористов, совершавших покушения регулярно. Алексей сказал, что такое было возможно только в дореволюционной России. Власти были уже неспособны бороться против революционеров. Террористы свободно разъезжали по стране. Даже за границу ездили. Там они и планировали свои операции. Общество поддерживало их. Им помогали даже богатые и влиятельные лица. Главарь террористической организации Азеф был агентом полиции. Возможно ли нечто подобное теперь?! Конечно, органы сами изобретают террористические группы. Но кому из участников этих групп удалось обмануть органы и осуществить террористическую операцию, используя их? Никому!

— Повторяю и подчеркиваю, — говорил Алексей, — минимум посвященных, минимум времени на подготовку операции, стремительность и решительность, расчет лишь на одну операцию, жертвенность.

Обсудили всевозможные варианты покушения и сошлись на одном. Колонна района, где находилась школа, во время демонстрации проходит недалеко от Мавзолея — во втором или третьем ряду. Мирон и Борис должны внезапно броситься к Мавзолею, обстрелять стоящих на нем вождей из пистолетов и забросать гранатами. Сами они должны начинить себя взрывчаткой и взорваться около Мавзолея. Мало вероятно, что такой прорыв удастся полностью. Но что-то все-таки удастся. Попытку покушения скрыть не смогут. Демонстрацию смотрят сотни иностранцев. Они заметят стрельбу и взрывы гранат. И всему миру станет известно о покушении. Надо подготовить листовки с объяснением мотивов покушения. Ина разбросает их по площади. В суматохе кое-что может уцелеть и попасть в западную печать. Кроме того, листовки заранее можно распространить по городу, но так, чтобы их обнаружили после покушения. Ина и Алексей должны после покушения сделать все от них зависящее, чтобы сведения об операции и о ее участниках стали широко известны. Алексей должен скрыться от органов и посвятить этому все свои силы. Его, конечно, схватят рано или поздно. Но за несколько недель или даже месяцев он может сделать очень много. Остается лишь достать оружие и научиться пользоваться им. Эту задачу Алексей брал на себя. У него уже завелись знакомые солдаты, которые за водку могут украсть для него даже пушку или броневик. Группу свою они назвали Вольная Россия.

Через неделю Алексей нашел работу не то сторожем, не то истопником, не то чернорабочим где-то под Москвой. Поселился в общежитии. Как это ему удалось, он не рассказывал. А ребята не спрашивали. Они целиком отдались игре в заговор и секретность. Все то, о чем они читали в книгах, что видели в кино и о чем мечтали, сбывалось наяву для них самих. Жизнь приобрела огромный смысл. Они почувствовали себя приобщенными к ходу великой истории.

Встречались они теперь реже. Но разговоры становились серьезнее и практичнее. На первый план вышла идея организации покушения на Сталина и его соратников. Они жили теперь какой-то нереальной, бредовой жизнью, как группка смертников, обреченных на какое-то великое и страшное дело. Соученики и учителя замечали, что с ними происходило что-то странное. Они искали различные объяснения. Но никто даже подумать не смел о том грандиозном замысле, который вызревал в душах этих невзрачных человечков.

Когда план покушения оформился, Мирон написал воззвание группы. Писал его ночью. Писал залпом, как говорится — одним дыханием. Эта ночь была звездным часом его жизни. Такие моменты в жизни человека, которые называют словами звездный час, суть явление удивительное и совсем еще не изученное. В 1792 году ничем не выдающийся военный инженер Руже де Лиль за одну ночь создал Марсельезу, ставшую гимном Великой Французской революции и до сих пор являющуюся гимном Франции. В 1832 году двадцатилетний Галуа в ночь перед дуэлью, на которой он был убит, создал основы новой отрасли математики теории групп, заложив вообще основы современной алгебры. В 1881 году народоволец Кибальчич в ночь перед казнью создал проект летательного аппарата с реактивным двигателем. История человечества полна таких случаев. Но лишь немногие из них вошли в ее анналы. Остался без последствий и звездный час семнадцатилетнего русского мальчика Мирона Кротова, в который он написал свое воззвание. Сейчас уже невозможно восстановить его оригинальный вид. Можно лишь восстановить некоторые его идеи, да и то лишь в той мере, в какой они запомнились одному из членов группы Вольная Россия Борису Зыкину.

Написав воззвание, Мирон прочитал его друзьям и отдал Алексею, чтобы тот сохранил его и предал гласности после гибели заговорщиков. Все это время Мирон и его товарищи жили с сознанием предстоящего подвига и их неминуемой гибели. Никакого страха они не испытывали. Наоборот, именно сознание жертвы возвысило их в их собственных глазах на уровень высочайшей мировой трагедии.

Но покушение не состоялось. Алексей на очередное свидание не явился. И больше его члены группы Вольная Россия не видали. Оружие достать они не смогли. Их страсть пошла на спад и заглохла совсем. Мирон после окончания школы в 1939 году был призван в армию. Он погиб в первые же дни войны. Ина вышла замуж за военного инженера и уехала из Москвы. Что с ней стало потом, неизвестно. Борис избежал призыва в армию из-за плохого зрения и поступил в институт. В 1942 году он ушел добровольцем на фронт. Был ранен, награжден орденами и медалями, демобилизовался из армии в 1946 году и вновь стал студентом. Впоследствии он вспоминал об увлечении юности, но без особой гордости. К тому же он боялся, что ему не поверят.

Дальше я приведу Манифест терроризма, сочиненный Мироном Кротовым, в том виде, как о нем рассказывал Борис Зыкин.