45
Александра Ивановича Смирнова привез в Москву на своей «волге» Роман Суренович Казарян. Не торопились они, не суетились. Пенсионер вез пенсионера. Немного повертелись в московских улицах от Ярославского шоссе до Чистых прудов и прибыли к громадному доходному дому в одном из переулков между Мясницкой и Маросейкой. Любил этот дом старый мент Смирнов, любил за то, что в нем можно было уйти от кого угодно и куда угодно. Угодно ему, Смирнову, и только ему. Любил и поэтому пользовался им крайне редко. В последний раз, дай Бог памяти, в девяносто первом вместе с Витенькой Кузьминским. Вероятность того, что среди нынешних их преследователей есть кто-то из тогдашних хвостов, безусловно нулевая. И очень надо сиротку Жору повидать, очень.
Стуча по тротуару своей роскошной камышовой палкой, заметно хромающий старикан вошел в первый подъезд, а другой старикан, помоложе малость, остался за рулем. Остался, чтобы с удовольствием понаблюдать, как будут действовать те, кому поручено не спускать глаз с отставного полковника.
Вторая смена на юрком «ситроене» (первая на «ниве» передала им казаряновскую «волгу» на путепроводе у «Северянина») прокатила мимо Казаряна и скрылась за углом. Черный ход, скорее всего, решили перекрыть. А взамен в переулке объявился «москвич» и скромненько встал неподалеку от «волги».
В этом доме, пожалуй, единственном в Москве, существовал длинный-длинный коридор, соединявший черные лестницы от первого подъезда до последнего. Архитектор изобрел или заказчику он понадобился — неизвестно было Казаряну. А известно ему было, что сейчас Александр Иванович Смирнов уже в последнем подъезде ждал назначенного срока.
Пора. Роман Суренович Казарян вышел из «волги» и, сильно — будто выстрел прозвучал в тихом переулке — хлопнув дверцей, вальяжно направился к стоявшему у него в хвосте «москвичу». Рядом, совсем рядом, метрах в десяти трое в «москвиче» поспешно прятали лица: водитель что-то искал на полу, его сосед, отвернувшись, изучал фасад особнячка по другую сторону переулка, а третий на заднем сиденье будто бы спал, уткнув морду в мягкий угол.
В переулок въезжал «вольво» Кузьминского. Казарян склонился над открытым оконцем «москвича» и поинтересовался с интонацией артиста Вицина в фильме «Операция „Ы“», который спрашивал у бабули-одуванчика тоже самое:
— Вы не скажете, который час?
Водила, не прерывая поисков и не поднимая головы, быстренько (поскорее бы отвязался непонятливый фраер) ответил:
— Без десяти час.
— Спасибо, — тоненько поблагодарил Казарян и поднял голову. «Вольво» в переулке не было. Он вернулся в своей кабриолет и, заслуженно расслабляясь, откинулся на подголовник. Отдыхал, наблюдая за маневрами экипажа «москвича» в зеркало заднего обзора. Маневры были просты и до слез понятны: беспрерывно и по очереди члены экипажа обеспокоенно шептали в радиотелефон. Отдохнув, Казарян покинул переулок.
Место встречи изменить нельзя. Да и зачем его менять, когда напрочь отрубились от хвоста? Кузьминский, как всегда с похмелья, в подавленно-взвинченном настроении вел «вольво» нервно и жестко. Не любил такие игры Смирнов, за свое здоровье опасался. На проспекте Мира решил:
— Я поведу.
Кузьминский покорно тормознул, обошел радиатор и уселся на пассажирское место. Не наказание это для него, а облегчение. И, освободясь от забот, живо заговорил:
— Иваныч, что мы медлим?
Иваныч, цепко держась за рулевое колесо и глядя строго перед собой, содержательно и по-советски ответил:
— Так надо, Витек.
— Да иди ты! — разозлился Кузьминский. — Где гарантия того, что если не сегодня, то завтра Жорка пулю не схлопочет? Какое право ты имеешь рисковать им? Ты, как всегда, намерен весь преступный мир раком поставить, забывая, что у нас одна задача — отмазать и спасти Жорку.
— А для того, чтобы отмазать и спасти Жорку, надо весь преступный мир поставить раком.
— Ты — демагог, — решил Кузьминский.
— Я — не демагог, я — демократ. Потому что с тобой, дураком, как с равным беседую.
За гордым рабочим и энергичной крестьянкой, с трудом пробившись на поворот, вильнули налево и, миновав студию Горького и ВГИК, прибыли на стоянку гостиницы «Турист».