Глава 15

В которой генерал Ковалев боится чумы и темноты, но пытается использовать их в качестве союзников.

Наконец грузовики с солдатами скрылись в направлении гарнизона, оставив в воздухе запах солярки и клубы пыли. Когда она рассеялась, Ковалев осмотрел через бинокль вход в бункер. К счастью, часовых там не было видно, а значит, и вообще не было.

«Хорошо, меньше работы, – бесстрастно подумал Ковалев. – Меньше убийств, меньше следов».

Оставив машину, он достал из багажника ОЗК и противогаз, надел и легкой трусцой отправился к долгожданной цели.

«Сегодня мой день, – думал он, перебирая ногами. – Словно сами боги сложили все воедино. Евдокимова и Лемех сами себя насадили на кукан. Прекрасно. Единственный человек с установленным АКСОНом сейчас валяется в каком-нибудь подвале у Лемеха, восстанавливается после ранения. Зверев восстанавливался пять часов. А это – дохлая бабенка. Ну, не дохлая, но у нее резервов организма значительно меньше, чем у здоровенного десантника. Значит, она помешать не сможет. А тут еще чума. Как на заказ. Карантин, ОЗК, противогазы, полное непонимание руководства, поиск решений, хаос. Лучше не придумаешь. Определенно мой день. День «Ч», да будет он благословенен».

Бутафорская дверь в «кочегарку», обычная, деревянная, оказалась заперта на небольшой навесной замок. Так и подмывало, как в кино, прострелить дужку из пистолета, но это шум, а шуметь нельзя. Нужно сделать все тихо и покинуть гарнизон раньше, чем помощник дежурного вынужден будет доложить о пропаже Витухина. Пришлось напрячься и потратить несколько минут, вышибая дверь плечом.

«Не порвать бы ОЗК», – запоздало подумал Ковалев.

Чумы он боялся. Тут у любого фантазия разыграется, даже у человека с очень крепкими нервами. Невидимая смерть. Брр.

Когда дверь отворилась, Ковалев, пользуясь светом фонаря, осмотрел плечо костюма. Она выглядело чуть потертым, но критических повреждений не наблюдалось.

Внутренняя, уже не бутафорская, дверь оказалась опечатана. Усмехнувшись, Ковалев повернул тугой штурвал замка, толкнул тяжелую дверь люка и переступил высокий стальной порог. Внутри царила кромешная тьма, но Ковалев не спешил зажигать фонарь, боясь выдать себя мелькнувшим лучом света. Ночью в гарнизоне безлюдно, тем более на полигоне, а не в жилой зоне, но при таких ставках лучше перебдеть.

Лишь закрыв дверь на ощупь, повернув штурвал замка, Ковалев зажег фонарь. Мелькнула мысль, что замок не заблокировали только потому, что не позволяет конструкция. Но пока он будет возиться с сервером, приедут умелые ребята и попросту заварят люк, заперев его, как крысу в норе. Мороз пробежал по коже. Ковалев вдруг вспомнил сцену из романа Джека Лондона «Сердца трех», когда главный злодей умер в похожей ситуации, будучи заточенным в подземелье и не имея возможности покинуть его. Сердце забилось чаще, но генерал взял себя в руки. Надо спешить!

– Сегодня мой день! – для убедительности произнес он вслух, хрюкнув мембраной противогаза. – Мой день «Ч». Не хрен думать о всяких глупостях.

Пробивая себе фонарем тоннель света во тьме, он двинулся вперед. Шорох ног, обутых в бахилы поверх обуви, эхом отражался от массивных бетонных сводов. Такой бункер, без преувеличения, мог бы выдержать прямое попадание тактического ядерного фугаса. Впрочем, стратегического тоже, если мощность в пределах разумного.

Первым делом Ковалев проверил свою закладку с дезраствором. Она была на месте, не нашли. Мысль о чуме, заразившей все помещения, не выходила из головы, так что надо было заранее продумать меры предосторожности, ведь потом костюм придется как-то снимать, а бактерии на нем неизбежно останутся. На полу валялось несколько пустых пластиковых канистр. Генерал пнул одну из них, только ради того, чтобы хоть на миг распугать окружающую ватную тишину, зацементированную давящей темнотой.

Ковалев никогда не любил подземелий. И темноты в детстве боялся. Он не думал, что в темноте могут водиться чудовища, но его детское воображение родило пугающую теорию о том, что темнота сама по себе может становиться чудовищем. Что если она полная-полная, то лучше закрыть глаза. А если не закрыть, тьма может принять настолько пугающие формы, что любой человек умрет от разрыва сердца.

Несмотря на очевидную абсурдность таких построений, детские страхи начали словно выползать из спинного мозга, запертые до того в костях позвоночника. В спину словно подуло сквозняком, ощутимым даже через прорезиненную ткань ОЗК. Ковалев невольно обернулся, метнув назад луч фонаря.

– Еще обосраться мне тут не хватало, – произнес он. – А ну, соберись!

Впрочем, такой приказ самому себе подействовал слабо. Видимо, развитый в той или иной мере у разных людей страх темноты и замкнутого пространства заложен генетически. Он остался с тех давних времен, наверное, когда из густой тени в пещере запросто мог выпрыгнуть хищник. Поэтому и хлещет в кровь адреналин. На всякий случай.

Продышавшись, Ковалев двинулся по коридорам в серверный зал. Но вместо этого он чуть не рухнул в заполненный застоявшейся водой бассейн охладительной системы.

«Заблудился!» – мелькнула мысль.

Но заблудиться было особенно негде, просто проскочил нужный поворот. В бассейне тоже плавала пустая канистра от дезраствора. Вода была черной, как разведенный керосином гудрон, и Ковалев понял, что ни при каких обстоятельствах не смог бы сунуть туда руку. Просто не смог бы себя заставить, и все. Казалось, что там, в непроницаемой темноте, сидит выжившая древняя рептилия, готовая отхватить оказавшийся под водой кусок плоти.

«С такой фантазией мне надо было ужастики писать, – подумал Ковалев. – Интересно, если бы ради диска или АКСОНа надо было нырнуть под воду, нырнул бы?»

Ответа он не нашел. Шурша бахилами, генерал двинулся дальше, искать нужное ответвление коридора. И вдруг, совершенно неожиданно, погас фонарь. Тьма тут же бросилась со всех сторон, и Ковалев зажмурился, почти до боли сжав веки. Ему показалось, что он падает в бездну – не имея больше никакой опоры на зрение, вестибулярный аппарат начал шалить, выдавая в мозг хаотичные сигналы, которые тому приходилось судорожно обрабатывать. Резко, судорожно подступила тошнота. Приступ был таким острым, что на губах появился привкус желчи.

– Только не это! – прохрипел Ковалев.

Он понял, что если сейчас из его рта вырвутся рвотные массы, они заполнят противогаз, и, чтобы не задохнуться, его придется снять, впустив тем самым в легкие зараженный бациллами воздух. Чтобы справиться с приступом, побороть головокружение, он сел на корточки и нащупал лбом стену. Стало легче, но ненамного. Теперь ему казалось, что он заключен в бетонном кубе, который, по воле гравитационных полей, несется в дальнем космосе, вдали от звезд и планет.

«Дышать, дышать!» – приказал себе Ковалев.

Мелькнула мысль, что фонарь погас не просто так, и не в случайном месте. Что, если это расплата? Что, если вся жизнь Ковалева только к этому и вела? Чтобы один раз загнать его в эту ловушку и утопить в собственной рвоте.

«Нет уж, не дождетесь! Если бы существовали какие-то высшие силы, они бы меня остановили еще пятнадцать лет назад. Нет! Никто не управляет судьбой человека, кроме его собственных действий».

Глубокое дыхание помогло. В голове от него шумело, но зато тошнота отступила, а это главное.

«Ни фига я не умру, – подумал Ковалев, придавая себе еще больше уверенности. – Не здесь и не сегодня».

Надо было понять, что с фонарем. На прикидку имелось несколько вариантов. Самый плохой, это если сгорел светодиод. В этом случае фонарь починить не получится. Что тогда делать дальше? Двигаясь по стенам, в теории можно добраться до выхода. Но сколько это займет времени? Уже рассветет, на полигон приедет начальство разбираться в ситуации, Ковалева непременно задержат, и тогда уже придется либо отстреливаться и уходить огородами, в самом прямом смысле слова, либо сдаваться и придумывать отговорки. Но в данном случае выкрутиться, как с АКСОНом, вряд ли получится.

Ковалев на ощупь раскрутил фонарь, в надежде, что где-то нарушился контакт. Вынул батареи, осторожно потер их торцами о бетон. Сесть они не могли. Когда садятся батареи, это не происходит моментально, сначала падает яркость.

Установив батареи на место, Ковалев с надеждой надавил на кнопку включения, но чуда не произошло. Фонарь не зажегся.

– Проклятые китайцы! – выругался он. – Черт бы забрал это треклятое общество потребления! Говно из говна лепят и говном склеивают!

Злость закипала внутри, и от этого становилось все лучше. Злость для него была намного привычнее страха. Он еще раз нажал кнопку, и фонарь замерцал прерывистым светом – включился режим сигнального маяка. Еще нажатие – свет пропал. Еще два – снова режим маяка.

Ковалев сообразил, что из строя вышел не светодиод, а микросхема контроллера. Фонарь имел три режима, один полной яркости, один половинной яркости и третий – режим сигнального маяка, мигающий. Два первых перестали работать, а третий продолжал функционировать.

Конечно, частое мерцание резало глаза, но это было намного, намного лучше полной темноты.

– Хрен вам, а не Ковалев на закуску! – пробурчал генерал в адрес сил высшей справедливости и уверенно направился в серверный зал.

По нескольку шагов приходилось преодолевать с закрытыми глазами, чтобы уберечь их от стробоскопического мигания, но зато, открыв их снова, можно было увидеть окружающую обстановку.

Добравшись до серверного зала, Ковалев нашел стойку с нужным диском. Но тут его ждала еще одна проблема. Рубчатое покрытие винтов крепления диска в стойке позволяло отвернуть их только голыми руками. Грубые перчатки ОЗК соскальзывали, не давая как следует ухватить головки винтов.

– Долбаная хренотень! – выругался Ковалев. – Все предусмотрел, кроме плоскогубцев. И кто ты после этого?

Но куда важнее было понять, что делать дальше. Снимать перчатки было страшно. Но если не снять, вся замечательная идея летела коту под хвост.

– Вот тебе и день «Ч», – пробормотал Ковалев. – От слова «чертов».

Но и отступать он не собирался. Он попробовал несколько разных хватов, пытался в качестве подручного средства использовать два куска акрила, выбитых ногой из планшета в планшетном зале. Ничего не помогало. Ковалев взбесился не на шутку.

– Ладно, хорошо. А если все же снять? Какие шансы?

По здравому размышлению, шансов не заразиться было довольно много. Во-первых, группа дезактивации уже провела очистку и вылила всюду десятки литров дезраствора. Во-вторых, можно сначала омыть в дезрастворе перчатки, потом их снять и тут же омыть в нем руку. Затем быстро, не мешкая, отвернуть винты. Затем надеть перчатку и уже в ней вытащить диск.

Не тратя времени, Ковалев устремился за припрятанной канистрой с обеззараживающей жидкостью. Но все же с мигающим светом быстро двигаться не получалось, приходилось жмуриться, давать глазам отдохнуть, а это сбивало темп. Лишь провозившись минут десять, Ковалев наконец допер двадцатилитровую канистру до серверного зала. Передохнув, он, экономя раствор, промыл сначала перчатки, а затем снял их и тщательно промыл руки. Чем жидкость пахнет, невозможно было понять в изолирующем противогазе.

Выдохнув, Ковалев протянул пальцы к винтам крепления. Биение сердца ощущалось на уровне кадыка, кровь шумела в висках, мерцающий свет давил на психику. Мелькнула мысль, что винты завернуты не руками, а специальным инструментом и их не получится отвернуть голыми пальцами. Отогнав ее, Ковалев взялся за рубчатую головку болта и попробовал ее провернуть.

Винт поддался легко, но радоваться было рано, со вторым мог быть сюрприз. Нервы у Ковалева были напряжены до предела. Но и вторая головка провернулась без проблем. Ковалев был готов молиться, но не знал кому.

Еще раз обмыв руки раствором, он натянул перчатки и уже в них осторожно потянул скобу диска. Тот вышел из гнезда в стойке и лег на ладонь. Ковалев ликовал. Его уже не раздражало мигание фонаря, и он не думал ни о бактериях, ни об окружающей темноте. По жилам вместе с насыщенной адреналином кровью разливался восторг успеха. Можно было уходить, но это было не так просто, как хотелось бы. Сначала Ковалев отнес к выходу диск, боясь, что уронит его, если будет тащить вместе с тяжелой канистрой. Затем уже отволок и емкость с раствором.

От выхода он, наоборот, сначала донес до ближайших кустов канистру, затем уже перенес туда диск. Аккуратно обмыв металлическую коробку корпуса, он отложил диск в траву и принялся осторожно, деталь за деталью, снимать ОЗК, промывая каждую часть. Покончив с этим, он посмотрел на восток. Там по небу уже расползались серые разводы приближающегося рассвета. Надо было как можно скорее покидать гарнизон.

Добравшись до машины, Ковалев хотел было позвонить Кириллу, но не стал искушать судьбу. Разговор мог затянуться, а время шло. Больше всего Ковалев боялся, что на КПП могут досмотреть багажник. На въезде это не обязательно, а на выезде иногда практикуют. И что тогда? Отстреливаться? Нет, отстреливаться было нельзя, потому что до отлета из России нужно было сделать еще одно важное дело – навестить Лемеха и как следует порыться в его закромах. Поэтому уехать нужно тихо, по возможности не оставляя запоминающихся впечатлений от визита в гарнизон. Приехал – уехал. А вот Лемеха обязательно надо навестить в его логове! Старый лис наверняка припрятал несколько образцов АКСОНа, раз уж удалось ему выжить во время взрыва. Что он мог делать тогда в НИИ? Только искать тайник Зверева. Нашел, шельмец, нашел! Иначе быть не может.

Чтобы не рисковать, Ковалев решил избавиться от трупа до КПП. Он прямо там, где оставил машину, выволок тело Витухина из багажника и кое-как укрыл в зарослях. Его все равно найдут, это неизбежно. Но поиски не начнут до утра, а утром Ковалев уже надеялся оказаться в недосягаемости. Просто действовать надо быстро.

На КПП вежливо попросили открыть багажник.

«Да уж, лучше перебдеть», – заключил Ковалев, открывая крышку.

ОЗК он бросил у бункера, тело в кустах у дороги. Машина была девственно чистой, лишь под пассажирским сиденьем лежала металлическая коробка диска.

– Счастливой дороги, товарищ генерал! – Дежурный по КПП козырнул, нажимая кнопку открывания ворот.

Их запирали только на ночь, в светлое время достаточно было шлагбаума. Инструкции, черт бы их побрал. Ковалева угнетало, что он, как ни крути, оставил очень много следов, много где представлялся и много где показывал удостоверение. Это неизбежное дело, конечно, но если что-то сорвется и не получится улететь, эту ниточку можно будет без труда размотать, и тогда уже возмездия точно не избежать.

Выехав на трассу, Ковалев прижался к обочине, включил аварийную сигнализацию и набрал номер Кирилла. Оператор сообщил что аппарат абонента выключен. Тут же нехорошее предчувствие словно скалой надавило на плечи.

– Чушь! – Ковалев отогнал дурные мысли. – В крайнем случае, хрен с ним, с АКСОНом. Если Стежнев обосрался…

Ковалев умолк. Нет, дело было не в промашке Кирилла. Он бы не выключил телефон. Если бы что-то со Стежневым было не так, если бы Наталья, оснащенная АКСОНом, вывернула ему задницу наизнанку, то в трубке бы просто тянулись длинные гудки. Нет, дело в другом. В чем, пока непонятно. Но Кирилл, как сможет, непременно позвонит и доложит. Возможно, и скорее всего, он выключил телефон, чтобы тот случайно не зазвонил и не демаскировал его звуком. Почти наверняка. Но если нет, если что-то не так…

Ковалев прикинул, что, пока доберется до Москвы, все должно проясниться. Если от Стежнева не будет известий, надо просто улетать с диском. Этого хватит на прикрытие ЦРУ и безбедную старость. Если же до выезда на МКАД окажется, что Лемех и Наталья устранены, то можно будет уже без спешки навестить логово почтенного старца и выпотрошить все, что у него есть.