Глава 4

Громкий стук в соседней комнате, разбудив Хеллер, заставил ее вновь почувствовать боль в груди, и она застонала. Вставать ужасно не хотелось. Рано или поздно она должна будет подняться, встретиться с Абигайль, а также с новым днем независимо от того, что он принесет, но сейчас ей хотелось побыть одной.

Она перевернулась на другой бок и чуть не вскрикнула — каждое движение сопровождалось весьма ощутимой болью и воспоминаниями о минувших событиях. Господи, и как ей удалось попытку спасти Абигайль превратить в самый оскорбительный опыт в своей жизни? В ее голове один за другим всплывали навязчивые образы: падение Абигайль, блеск стального лезвия, а затем блеск дьявольски черных глаз, сверкающих над ней. Слова дона Рикардо эхом отражались в ее сознании: «глупое женское тщеславие», и «вы, моя прекрасная ирландская девушка, никакая не леди».

Хеллер отбросила покрывало в сторону и прижала колени к груди, а затем, повернув голову, уставилась в потолок, вспоминая самые впечатляющие моменты своей жизни, случившиеся до ее прибытия в Сан-Франциско. У нее были такие грандиозные планы — стать незаменимым секретарем Торговой палаты, чтобы потом потчевать Элизабет Пенниуорт рассказами о важных людях, которых она встретила, и о достопримечательностях, которые видела, заодно доказать себе раз и навсегда, что она действительно стала леди.

Какой же она была тщеславной гусыней! В первом же испытании все, что ей когда-либо говорили о пристойности и осмотрительности, было забыто. Хуже того, к ней вернулся ее ирландский акцент! Это было единственное, о чем Хеллер хотела забыть навсегда!

Внезапно почувствовав отвращение к себе, она наклонился голову, и ее подбородок опустился ниже колен, Господи, сделай так, чтобы она больше никогда не столкнулась с доном Рикардо и с этой язвительной сеньоритой Вальдес! Сколько дней, месяцев, лет должно пройти, чтобы стереть все случившееся из ее памяти? Увы, она была не тем человеком, который мог легко отделаться от подобных мыслей. Абигайль называла это недостатком характера, но ей-то отлично известно, что некоторые вещи невозможно преодолеть, как ни старайся.

Хеллер скомкала подушку и швырнула ее через комнату.

— Ох! — вскрикнула Абигайль, входя, — подушка угодила ей прямо в лицо.

Хеллер спрыгнула с кровати и босиком побежала к двери, чтобы помочь тете, которая посреди комнаты пыталась стряхнуть перья, высыпавшиеся из подушки.

— Что все это значит? — Абигайль все еще не могла прийти в себя. — Откуда такое ребячество?

Раздраженно сопротивляясь неуклюжим попыткам племянницы помочь ей, она направилась к креслу.

— Ах, тетушка, мне так жаль. Прости, я не видела тебя, потому что… потому что думала об этом происшествии. Господи, какая же я дура! Я сделала тебе больно? — Хеллер принялась стряхивать перья с шиньона Абигайль.

— Не лебези как ребенок, — ворчала старушка, отмахиваясь от нее, как от назойливой мухи. Со мной все в полном порядке. — Я хотела взглянуть на твою рану и подумала, что это лучше сделать, прежде чем ты начнешь одеваться. — Абигайль подошла к Хеллер и подняла ее сорочку. — Сильно болит, дорогая? — спросила она, взяв ножницы и разрезая повязку.

Хеллер наклонилась, пытаясь заглянуть под повязку.

— Осторожнее, пожалуйста. Надеюсь, ты не разозлилась на меня за то, что я уснула, не дожидаясь, пока ты меня перевяжешь. Просто я очень устала.

— Нисколько, дорогая. Кажется, все очень неплохо заживает, но тебе придется не надевать корсет, пока ты окончательно не поправишься.

Хеллер на этот раз решила, что ей лучше не спорить.

— Я думаю, ты права. — Она повернулась к тетушке, которая ожидала ее с бальзамом и свежей повязкой.

Абигайль одобрительно кивнула и наложила повязку.

— Теперь ты готова сообщить мне, почему я получила подушкой по лицу вместо приветствия?

— Я уже сказала: мне стало немного не по себе. — Хеллер надеялась, что ее обтекаемый ответ удовлетворит Абигайль.

— Немного? Но ты чуть не свалила меня с ног! Полагаю, мисс Пенниуорт недостаточно хорошо учила тебя держать в узде твой ирландский темперамент.

— Это моя неудача, не ее, — уныло сказала Хеллер. — Я все забыла — все, что учила когда-то, поэтому и вела себя словно дикарка, какой была прежде. После всего, что вы сделали для меня, я чувствую себя настоящей свиньей.

Абигайль презрительно фыркнула:

— О, ради Бога, племянница, к чему это самоуничижение! Тебе только что нанесли опасный удар, во всяком случае, ты так думала, потом ты очнулась в чужой комнате, с чужими людьми, суетившимися вокруг тебя. Ты была испугана и смущена; немногие сумели бы сохранить спокойствие на твоем месте, на самом деле, молодая леди, я горжусь вами. Очень сомневаюсь, что я действовала бы так же решительно в подобной ситуации. — Старушка понизила голос и добавила с любовью: — Ради меня ты рисковала своей жизнью! — Она взяла руку Хеллер и пожала ее.

Девушка робко улыбнулась и покачала головой:

— Тетушка, я так хочу, чтобы ты гордилась мной! А еще хочу, чтобы Александр Райс почувствовал, что он сделал правильный выбор и я достойна его доверия. Он был так добр, назначив меня секретарем. — Она опустила сорочку. — И вот теперь этот человек — сеньор Монтаньос. Он говорил мне такие вещи… он унизил, оскорбил меня и наслаждался этим!

Хеллер отошла от тетушки, сев на край кровати, задумалась.

— Он очень странный и не похож ни на одного человека из тех, которых я встречала прежде. Монтаньос заставил меня почувствовать себя беззащитной и уязвимой. Это доставляет мне неудобство, и все же… — Она медленно провела пальцем по нижней губе, затем, взглянув на Абигайль и убедившись, что та ровным счетом ничего не понимает, улыбнулась и махнула рукой.

— В любом случае это было неприятно. Он был неприятен. Надеюсь, я больше никогда не столкнусь с ним снова!

Удивленно взглянув на Хеллер, Абигайль решила высказать свой собственный взгляд на дона Рикардо Монтаньоса.

— Я согласна, дорогая, этот человек поступил не лучшим образом, но как только он объяснил причину, все встало на свои места. — Она слегка усмехнулась. — Ты знаешь, он очень напоминает мне твоего отца — то же упрямство, высокомерие, та же самоуверенность. И красивый, очень красивый — опасные качества с точки зрения женщины. — В глазах Абигайль появились лукавые искорки.

Хеллер проглотила ком в горле. Да, все верно. Он был действительно красив, зловеще красив, плутовато красив — одного прилагательного было явно недостаточно, чтобы закончить его полное описание. Она вспомнила, как, подойдя к ней, Монтаньос схватил ее и прижал к себе. У нее сразу возникло ощущение чего-то необыкновенного. От него исходила энергия не только физическая, но и духовная.

Хеллер не знала своего отца, и поэтому не могла сравнивать, зато сеньор Монтаньос напомнил ей Эль Сида, храброго испанского воина одиннадцатого века, чьи героические дела стали легендой. Портрет Сида, висел в одном из бостонских музеев, в который она ходила с Элизабет Пенниуорт три года назад. С тех пор она не переставала мечтать о нем.

Хеллер спрыгнула с кровати и, усевшись перед зеркалом, начала яростно расчесывать волосы.

— Я признаю, что этот человек имеет некоторую мужскую привлекательность, которую многие женщины нашли бы непреодолимой. — В ее голосе зазвучали решительные нотки. — Но мне он показался слишком высокомерным и чрезвычайно грубым… Он определенно не джентльмен! — Последние слова были сказаны с явным намерением убедить тетушку.

Абигайль вгляделась в лицо Хеллер, и ей на миг показалось, что в нем угадывается омерзительное выражение Элизабет Пенниуорт, которое племянница переняла у нее; однако на сей раз это не разозлило ее, как раньше. Слава Богу, теперь она могла не сомневаться, что это только внешняя сторона. Настоящая Хеллер — оживленная, страстная, — пройдя ханжеское обучение, Элизабет Пенниуорт осталась сама собой, и горячность, с которой она только что произнесла свою отповедь, являлась лучшим тому свидетельством.

Переводя взгляд на часы, Абигайль всплеснула руками:

— Тебе следует поторопиться, дорогая, у нас впереди богатый событиями день. Надеюсь, мы не потеряем времени зря и сможем найти в этом городе немало достопримечательностей.

— Леди и джентльмены, прошу внимания.

Услышав голос Александра Райса, люди, собравшиеся в украшенном цветами холле гостиницы, разом замолчали.

— Я хочу напомнить вам, что все мы встречаемся здесь завтра утром в это же самое время; те же из вас, кто собрался на осмотр парохода «Япония», пожалуйста, следуйте за мистером Элдриджем. Ну а для тех, кто едет осматривать город, Коммерческий совет Сан-Франциско предоставил экипажи, а также гидов из числа своих сотрудников.

Прослушав столь заманчивое объявление, Абигайль нахмурилась: перед тем как выйти из комнаты, старушка выразила желание предпринять собственную экскурсию, причем именно туда, куда они сами захотят поехать.

— Уважаемые леди! — Голос, раздавшийся у них за спиной, показался Хеллер довольно приятным. — Позвольте представиться: я — Гордон Пирс. Меня попросили быть вашим гидом, и я с удовольствием готов выполнить столь почетную обязанность. — Под шляпой человека, которому принадлежал голос, скрывались тщательно уложенные светлые волосы — они слегка мерцали в солнечном свете, струившемся через высокие окна, расположенные по обе стороны от входа в гостиницу.

Абигайль с королевским высокомерием кивнула мистеру Пирсу, а когда он подошел и пожал ей руку, ее лицо выразило крайнее удивление.

— Ого, как вы настойчивы! — Она отдернула руку и прижала ее к груди. — Я — Абигайль Пейтон, а это — моя племянница, мисс Хеллер Пейтон. Вы должны извинить мое удивление; мы узнали, что нам будет назначен гид всего лишь несколько секунд назад. — Пожилая леди выжидательно посмотрела на неожиданного помощника. — Тем не менее вы и в самом деле можете оказаться полезным. Полагаю, вам хорошо известны места наиболее популярных развлечений в этом городе. — Ее неукоснительно правильная речь звучала немного устрашающе — уловка, которой Абигайль пользовалась, чтобы производить впечатление на незнакомых людей.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Гордона Пирса, и он натянуто поклонился:

— Я здесь, чтобы служить вам, мадам. — Его беззаботный вид исчез вслед за улыбкой. — Я — или, скорее, мы, члены совета, хотим сделать все возможное, чтобы вам запомнился наш город с самой лучшей стороны. Сегодня у меня счастливый день: не часто выпадает возможность сопровождать двух столь прекрасных леди.

Карие глаза под густыми ресницами, задержавшись на лице Хеллер, некоторое время пристально изучали его; затем ресницы дрогнули, а на губах мистера Пирса появилась чуть заметная улыбка.

— Итак, с чего начнем, леди? — Казалось, к Гордону Пирсу вновь вернулся его прежний энтузиазм. — Китайский квартал? Деловой район? А может быть, наши сады — я не был там с тех пор, как туда завезли черных лебедей и посадили ивы…

«Пусть тетя сама решает», — подумала Хеллер и с показным безразличием принялась натягивать накрахмаленные белые перчатки.

Между тем Абигайль тоже молчала — казалось, она обдумывала предложенные варианты; но прежде чем она смогла ответить, Гордон Пирс решительно подошел к ней и предложил ей руку. Хеллер ничего не оставалось, как только взять его под руку с другой стороны, после чего они, выйдя из отеля, направились к новенькому, блестящему лаком экипажу, запряженному парой холеных гнедых лошадей.

Весь день ветер трепал перо на шляпке Хеллер, и поэтому, как только они вернулись в гостиницу, она поклялась больше не носить эту шляпку, по крайней мере во время пребывания в Сан-Франциско. Она также вынуждена была признаться себе, что ее плохое настроение — это, вероятно, результат утреннего происшествия. Лишь по прошествии часа с начала осмотра достопримечательностей ей удалось умерить свою обиду и, сделав над собой усилие, начать более внимательно прислушиваться к пояснениям приставленного к ним гида. В конце концов Гордон Пирс даже стал казаться ей весьма привлекательным мужчиной, хотя она все же не назвала бы его красавцем; тем не менее со светлыми волосами, глубоко посаженными карими глазами и темными усами, которые придавали ему неповторимую индивидуальность, он выглядел очень неплохо. Судя по всему, ему было чуть-чуть за тридцать. Коренной калифорниец, он, по его словам, занимался импортом товаров со всего мира и даже имел собственный дом на Ринкон-Хилл.

После восхитительной прогулки по окрестностям Хеллер решила, что, несмотря на некоторые причуды, мистер Пирс был не только хорошим гидом, но и очаровательным сопровождающим. Возможно, все складывалось не так уж плохо.

Зайдя в кафе, чтобы выпить чашку чаю перед возвращением в гостиницу, Хеллер сделала первую запись в дневнике, который она предоставит Александру Райсу как отчет об их экскурсии. «Для такого молодого города, — написала она, — Сан-Франциско заметно выделяется в архитектурном отношении и экономически развит. Весьма показательный пример — недавно построенный „Гранд-отель“, в котором, кроме подобранной со вкусом обстановки, предусмотрены все удобства, включая внутреннюю систему связи, обеспечивающую общение между комнатами и вызов обслуживающего персонала гостиницы».

Абигайль улыбнулась, наблюдая за тем, как сосредоточенна Хеллер, — она не сомневалась, что ее племяннице Сан-Франциско понравился ничуть не меньше, чем ей самой. Вот только их неожиданный гид немного смущал ее; более того, она вынуждена была признаться себе, что Гордон Пирс вызвал в ней подозрения. Он определенно очарователен; возможно, даже слишком, думала Абигайль, краем глаза поглядывая на него из-под полей своей шляпы. Все в нем было особенным — и то, как он пожал ее руку, и его слишком самоуверенная манера разглядывать окружающих. Даже при том, что правила поведения в бостонском обществе могли отличаться от правил, принятых в Сан-Франциско, существовали некоторые универсальные основы, которые мистер Пирс трактовал довольно необычно.

Тем не менее несправедливо осуждать этого человека, пока она не узнает его получше, решила почтенная леди. Слава Богу, она не настолько испорчена, чтобы судить о человеке по знатности фамилии или по размеру его банковского счета.

Обратно к гостинице Гордон вез-их по Монтгомери-стрит, по обеим сторонам которой было расположено множество двух — и трехэтажных зданий. Он гордился городом и с энтузиазмом рассказывал о нем все, что знал сам. Несмотря на ее подозрения, это несколько смягчило Абигайль; к тому же Хеллер явно наслаждалась поездкой, что случалось с ней крайне редко с того момента, как она окончила академию Пенниуорт для молодых леди.

Зеркальный холл театра «Фоксхолл», самого нового и самого посещаемого в Сан-Франциско, был построен в этом году. Сегодня вечером он был до отказа заполнен празднично одетой публикой. Наряды дам украшали меха и разноцветные перья, на шеях и запястьях сверкали драгоценности. Чтобы не отставать от других, Хеллер надела изящное вечернее платье цвета розового коралла, а с ее шеи к самому лифу спускалось жемчужное ожерелье с коралловым медальоном.

Гордон Пирс явился в изящном черном фраке и накрахмаленной белой рубашке; его галстук был заколот роскошной бриллиантовой булавкой. Он тут же любезно представил Хеллер и Абигайль нескольким своим друзьям — членам Коммерческого совета и их женам.

Тем временем Хеллер не забывала делать наблюдения для своего дневника: манеры поведения, мода, наиболее примечательные темы бесед, которые могут быть важны для членов правления, приехавших в Сан-Франциско.

Наибольшей популярностью в этот вечер пользовался франко-прусский конфликт. Гордон рассказывал Абигайль об отношениях короля Пруссии и Бисмарка; Роберт Суэйн рассуждал по поводу того, действительно ли Наполеон III и его армия смогут одержать верх, если начнется война.

У Хеллер защекотало в носу, и она огляделась в поисках источника своего бедствия. Огромные корзины с розами, подвешенные к куполообразному потолку холла, навели ее на мысль о легендарных висячих садах Вавилона. Из-за того, что розы всегда вызывали у нее насморк, они не были самыми любимыми ее цветами, и теперь она могла только надеяться, что не задержится здесь слишком долго в ожидании начала представления.

Неожиданно Абигайль отошла от кружка увлеченных беседой дам и джентльменов и коснулась руки Хеллер.

— Взгляни, дорогая, это, случайно, не сеньор Монтаньос?

Хеллер оторвалась от поисков носового платка в сумочке, медленно подняла глаза, и тут же тревожные волны побежали по ее телу. Носовой платок был напрочь забыт, когда она увидела, что он направляется к ней. На Монтаньосе была черная накидка с красной атласной подкладкой, развевавшаяся при ходьбе; под ней виднелись великолепно скроенный фрак, белая шелковая рубашка и плотно облегающие черные брюки. Он шел широкой уверенной поступью; его глаза вспыхивали озорными искорками, как будто он читал ее мысли — те самые мысли, которые ни одна леди не позволила бы себе в подобных обстоятельствах.

Он был уже в нескольких метрах от нее, когда она, не выдержав, чихнула. Ее ленточки и блестки на платье подпрыгнули, словно все происходило в карете, наехавшей на кочку. В результате Хеллер снова пришлось продолжить поиски, как вдруг белый носовой платок взметнулся перед ней. Она приняла его без колебания и очень вовремя, так как тут же снова чихнула.

— Рад услужить вам, сеньорита.

Прошло несколько мгновений, прежде чем к Хеллер вернулась способность говорить.

— Спасибо. — Она изо всех сил старалась восстановить самообладание. — Какой сюрприз. Не думала, что увижу вас снова. — Она протянула руку в перчатке, но Монтаньос неожиданно повернулся и, нагнувшись, коснулся губами руки Абигайль.

— Сеньора Пейтон, позвольте спросить, как вам нравится пребывание в Сан-Франциско?

Хеллер осторожно опустила руку и спрятала ее в складках платья, в то время как Абигайль, сделав вид, что не заметила замешательства племянницы, ответила:

— Очень нравится, и, должна сказать, этот город отличается от моих прежних представлений о нем. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Да, отлично понимаю. Я сам приехал в Сан-Франциско после многих лет отсутствия. Здесь изменилось почти все — когда-то Фриско, как его называют местные жители, был немногим больше деревни…

— Мисс Пейтон, вы не представите меня вашему другу? — прервав беседу с Робертом Суэйном, обратился к девушке Гордон Пирс.

— Другу? — Хеллер смутилась. С какой стати Гордон предположил, что дон Рикардо ее друг? — Вы ошибаетесь, мы вовсе не друзья; просто мы встретились случайно в толпе, когда… — Она почувствовала, как Абигайль наступила ей на ногу, и тут же постаралась сгладить неловкость: — Прошу прощения. Пожалуйста, познакомьтесь: сеньор Монтаньос, а это мистер Гордон Пирс, член Коммерческого совета Сан-Франциско. Мистер Пирс был назначен нашим сопровождающим по городу.

Именно в этот момент пристальный взгляд Хоакина встретился со взглядом его заклятого врага, Лютера Мейд-жера. Он почувствовал, как кровь зашумела у него в висках, однако сумел сохранить спокойствие и даже довольно вежливо кивнул сопровождающему Хеллер, а затем, наклонив голову, прошептал:

— Я рад, что вы уже оправились от того происшествия…

Хеллер поджала губы, собираясь произнести з ответ какую-нибудь колкость, но, почувствовав на себе осуждающий взгляд Абигайль, решила промолчать; однако ей это не удалось. Явно заинтригованный, Пирс придвинулся ближе к ней.

— Если можно, пожалуйста, расскажите, что за происшествие? Наверняка это что-то очень интересное!

В душе Хеллер проклинала испанца за то, что он заставил ее давать пояснения, а заодно и Гордона Пирса, который оказался на удивление бестактен, выспрашивая о том, что, собственно, не было предназначено для его ушей. Черт бы побрал этих мужчин!

— Сеньор Монтаньос преувеличивает. Когда мы приехали, он помог нам пройти в отель сквозь толпу, только и всего. Разумеется, это было нелегко, но, к счастью, наше маленькое приключение закончилось благополучно. — Ее приподнятые брови должны были предупредить дона Рикардо, чтобы он хранил молчание.

— Мне очень жаль, — сочувственно произнес Пирс, — как и другие члены совета, я не думал, что соберется столько народу. Полагаю, нам нужно было вызвать дополнительные наряды полиции. — Он махнул рукой. — С другой стороны, сам тот факт, что пришло достаточно много людей, говорит о большой популярности вашего визита.

Лино был прав, думал Хоакин, стараясь сделать вид, что ничего необычного в их беседе не было. Лютер Мейджер не тот человек, который способен затеряться среди других, стать рядовым членом общества. Теперь он не кто иной, как Гордон Пирс, представитель Коммерческого совета Сан-Франциско, зажиточный бизнесмен, уважаемый член общества. И еще Гордон Пирс сопровождает Хеллер и Абигайль Пейтон.

Возможно, Хоакин и смог бы поверить в перерождение Лютера, если бы он не следил за ним в Китайском квартале и не видел собственными глазами, как тот купил большую коробку опиума и яростно торговался при покупке китайской девушки-рабыни.

Они с Лино следовали за ним до самого его шикарного дома на Ринкон-Хилл, а затем потратили несколько часов, составляя план дальнейших действий.

Скулы Хоакина напряглись, во рту пересохло. Скоро, очень скоро, пообещал он себе, придет день, когда его месть осуществится. Тогда он сделает все, чтобы полностью уничтожить ныне процветающего Мейджера.

— Мы раньше не встречались, сеньор Пирс? — произнес он между тем совершенно спокойным тоном. — Отчего-то ваше лицо кажется мне знакомым.

Хоакин чувствовал, как ледяной холод пробирается в его грудь, но он не мог поступить иначе: ему было необходимо выяснить, узнал ли его Мейджер. Только после этого у него не останется сомнений в том, как вести себя дальше.

Гордон Пирс прищурился, казалось, он тщательно обдумывает ответ.

— Да, я что-то припоминаю… Вы, случайно, не присутствовали на празднике Фернандес в прошлом году?

Хоакин вздохнул с облегчением.

— Нет, — покачал он головой, — я провожу много времени в Сан-Диего, работая на своем ранчо, и уделяю большое внимание семье, поэтому редко приезжаю в Сан-Франциско. Но возможно, я видел вас в Энджелз-Кэмпе или в Мерфи-Диггинз…

— Это начинает походить на расследование, — ответил Мейджер, улыбаясь. — Увы, я никогда не был ни в одном из упомянутых вами мест.

Хоакин скрестил руки на груди. Отчасти ему было даже приятно, что он сумел поставить Мейджера в неловкое положение.

— А как насчет аукциона рогатого скота? Мое семейство занимается разведением коров, и именно поэтому я здесь: хочу продать несколько своих племенных быков.

Гордон Пирс никак не отреагировал, и Хеллер поспешила ему на помощь:

— Я уверена, что на аукционе у вас купят все, что вы продаете, сеньор Монтаньос.

Абигайль отпустила ремешок сумочки, и та с шумом упала на пол.

— О Господи! Какая я неловкая!

Гордон Пирс тут же поднял сумочку и любезно протянул ее хозяйке. На его счастье, в этот момент к ним подошел еще один член совета, чтобы поприветствовать коллегу крепким рукопожатием, и он наконец-то смог сменить тему беседы.

Хоакин слушал каждое слово, произнесенное Мейджером, следил за каждым его движением. Без сомнения, этот человек обладал прекрасными актерскими способностями: никому, даже Абигайль Пейтон, при всей ее проницательности, в голову не могло прийти, что Гордон Пирс вовсе не был тем очаровательным добропорядочным джентльменом, за которого себя выдавал. К тому же Хоакин отметил, что Мейджер смотрит на Хеллер так, словно она была одной из его вещей, он хотел ее.

Исподтишка поглядывая на девушку, Хоакин изучал ее реакцию, пытаясь понять, какие чувства она испытывает к своему сопровождающему, и, только убедившись в ее полном безразличии, вздохнул с облегчением. Мейджер явно не годился в герои ее романа. Он сомневался в том, что ей вообще известно, кто ее герой, — несмотря на возраст и необходимость думать о замужестве, она казалась невероятно наивной, что делало общение с ней еще более привлекательным. Если когда-либо Хеллер Пейтон была помолвлена и потом мужчина бросил ее, то он поступил как абсолютный дурак. В своем розовом платье она казалась еще более красивой, чем тогда, когда он ее встретил. Никогда в своей жизни Хоакин так страстно не хотел протянуть руку и прикоснуться к женщине.

А вдруг Мейджер сделает с Хеллер то, что сделал с Роситой? Хоакин почувствовал, как его рука сама собой медленно потянулась под накидкой к резной рукоятке ножа. Он не мог представить себе, что будет чувствовать, вонзая нож в сердце своего врага, но лишь знал одно: после всех этих лет у него наконец появилась возможность сдержать обещание и отомстить.

К тому времени, когда Мейджер поймет, что в него вонзили нож, он будет уже далеко.

Хоакин никогда не думал о том, что случится с ним после того, как ему удастся найти и убить Мейджера. В конце концов, это не имело для него никакого значения — не было такой цены, которую он с радостью не заплатил бы за то, чтобы возмездие свершилось именно так, как оно было им задумано.

Под прикрытием накидки нож медленно выскользнул из чехла.

«Убей его! Убей!» — шептал внутренний голос. И все же Хоакин колебался, пытаясь привести мысли в порядок. Как только он нанесет удар, все будет кончено: ожидание, поиск, ненависть. Логика подсказывала ему, что человек после такого удара может умереть только один раз; сам же он умирал множество раз за все эти годы.

Он думал о планах, которые они с Лино строили, чтобы найти и уничтожить Лютера Мейджера. Сколько раз Мейджер умер бы, если бы они были выполнены? Хоакин аккуратно убрал нож. На этот раз он будет терпеливым — как Лино — и сумеет дождаться нужного момента.

Над их головой замерцала люстра: пришло время занять свои места.

Почувствовав, что теперь он может рассуждать здраво и полностью контролирует себя, Хоакин отступил и поклонился.

— Надеюсь, вы получите большое удовольствие от спектакля, сеньорита. — Его голова медленно склонилась, однако глаза не отрывались от нее ни на мгновение.

— Я в этом абсолютно уверена, — произнесла Хеллер ледяным тоном.

Абигайль взяла Гордона Пирса под руку и направилась с ним в зал.

— Нам лучше поспешить, если мы не хотим пропустить начало…

Хеллер попыталась повернуться, чтобы присоединиться к ним, но Хоакин удержал ее за руку.

— Я надеялся, что вы простили меня, и, кажется, ошибся…

Хеллер хотела освободиться, но у нее ничего не получилось.

— Немедленно отпустите меня, или я…

— Закричите? Затопаете ногами? Я так не думаю: это совсем не подходит для леди, которая не желает, чтобы все подумали, будто у нее истеричный характер. — Уголком глаза Хоакин продолжал наблюдать за Абигайль и Лютером Мейджером, которые медленно продвигались к залу в общем потоке гостей.

— Что вам нужно, сеньор? Прощение? Хорошо, я прощаю вас, потому что прощение — это благостная вещь; но я никогда не забуду, как вы оскорбили меня!

— Оскорбил вас? Как, каким образом? Вызволяя вас из толпы, после того как вы упали в обморок? Обрабатывая вашу рану и заботясь о том, чтобы вы не умерли от потери крови? А может быть, выражая свое отвращение к корсету? Слава Богу, вам хватило здравого смысла не надеть его сегодня вечером. — Хоакин осторожно провел рукой по ее спине и улыбнулся. — Скорее всего обижаетесь на меня за то, что я разгадал ваш секрет: вы не та, кем пытаетесь казаться…

— Я? — Глаза Хеллер сверкнули негодованием. — Да что вы знаете обо мне!

Хоакин перехватил ее руку и притянул к себе так, что их тела соприкоснулись.

— Послушайте меня, мисс Бостон, должен предупредить вас: вам не следует слепо доверять людям и всему, что они говорят. — Он осторожно убрал золотой локон с ее щеки. — Гордон Пирс, например. Что вы знаете об этом человеке, о том, кем он был прежде и… — Поймав удивленный взгляд Хеллер, Хоакин мгновенно замолчал. Сказать ей правду о ее сопровождающем означало уничтожить собственные планы; но если он не сделает этого… не станет ли она жертвой обмана, как Росита? Господи, он никогда не простит себе, если это случится!

Хоакин почувствовал, что сам загнал себя в угол; с этого момента Хеллер Пейтон будет стоять между ним и Лютером Мейджером, а уж тот непременно сумеет использовать подобное положение к собственной выгоде.

У него не было намерения целовать ее, но стоило ему посмотреть на ее губы, и он уже не мог противиться желанию. Она была чертовски красива: ее лицо розовело столь же невинно, как и платье, а волосы сияли подобно золоту Эльдорадо, тогда как ее аромат напоминал запах свежего лимона. Он притянул девушку ближе и прикоснулся к ее волосам, с удивлением отмечая, что ее макушка находится на уровне его подбородка. Так вот она какая — маленькая, хрупкая, мягкая…

Она не боролась с ним, разве что слегка сопротивлялась.

Хоакин смотрел на нее сверху вниз, чувствуя теплое дыхание на своей шее. Черт побери, у него просто не оставалось другого выхода.

Он наклонил голову и, прикоснувшись губами к ее губам, почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь, затем оно расслабилось, стало послушным… Тогда Хоакин прижал ее так сильно, что почувствовал, как набухла упругая грудь. Ее губы манили, а сладкий аромат возбуждал желание. В этот миг она была для него всем, о чем он мечтал, — полудевочкой-полуженщиной, а сам он ощущал себя похотливым юнцом, целующимся в первый раз. Хоакин представил, как его руки грубо хватают ее, затем они вместе скрываются… но тут же понял нелепость такой мысли. На дворе 1870 год, и Америка — это далеко не средневековая Англия. К тому же он вовсе не был варваром.

С трудом оторвавшись от губ Хеллер, Хоакин отступил на шаг.

— Простите, я не должен был этого делать. — Он протянул ей руку, но она продолжала стоять неподвижно, Наконец ее ресницы медленно поднялись.

— Вы — язычник, дон Рикардо, дикарь с манерами козла! — Бросив ему в лицо столь обидные, по ее мнению, слова, Хеллер направилась вслед за остальной публикой в зал.

Некоторое время Хоакин следил за ней глазами, затем вскинул голову и рассмеялся. Все же она чертовски привлекательная особа, даже несмотря на ее ирландский акцент!

Хеллер неуклюже пробралась в богато отделанную центральную ложу и заняла свое место, стараясь не смотреть в сторону Абигайль, у которой наверняка было что сказать по поводу ее непростительного поведения. За те несколько минут, которые она потратила на поиски ложи Гордона, чувство вины еще больше усилилось и теперь заполняло всю ее. Она сжала руки так сильно, что хрустнули суставы. Мужчины — красивые, богатые — целовали ее и раньше, но так не посмел бы никто и никогда.

Бусинка пота соскользнула с ее виска; она достала носовой платок… и вздрогнула. Его платок! Хеллер уронила его и машинально наблюдала, как он падает на пол, затем быстро подтолкнула платок под стул носком туфли. Если бы только можно было так же легко избавиться от мыслей о доне Рикардо! Интересно, поцелуй он ее в другом месте, а не в холле театра, поощрила бы она его? Несмотря на то что это была только их вторая встреча, для Хеллер казалось очевидным, что дон Рикардо имел странную способность обнаруживать в ней лишь самое худшее. Он также заставил ее понять: все эти годы она обманывалась, убеждая себя, что мужчина ей не нужен. Разумеется, она не хотела иметь мужа, который бы управлял ее жизнью, указывал ей, что она должна и чего не должна делать. Что касается желания заняться любовью… Хеллер задрожала от нахлынувших на нее ощущений, реальность возникавших перед ее глазами образов была подобна пощечине.

Пока же ей предстояло провести следующие два часа, притворяясь, что она наслаждается спектаклем; ну а дальше… Дальше она вернется в гостиницу, а из нее сразу домой, в Бостон! Все шло совсем не так, как было запланировано, и этому должен быть положен конец!

Хеллер взяла программку с маленького круглого столика и быстро прочитала ее. В глаза ей бросилось имя Елены Вальдес, напечатанное жирным шрифтом наверху страницы, и сердце заныло, но тут люстры над головами зрителей погасли, и театр погрузился в темноту.

Из оркестровой ямы донеслись звонкие, кристально чистые звуки испанской гитары. К ним постепенно присоединилось звучание других инструментов, но гитара продолжала доминировать. Хеллер попыталась сосредоточиться на игре оркестра, тем более что ее глаза еще не полностью привыкли к темноте.

Наконец вспыхнувшая рампа осветила сцену, зеленый бархатный занавес открылся, и Елена Вальдес, одетая в костюм мексиканской крестьянки, вышла на авансцену. Ее появление было встречено бурными овациями всего зала.

Хеллер наблюдала за танцовщицей со странным, не до конца понятным ей самой чувством. Какая досада, подумала ока, что из всех развлечений, которые Гордон Пирс мог предложить ей, он выбрал знаменитую Елену Вальдес! В конце концов ее взгляд, оторвавшись от сцены, начал рассеянно блуждать по залу. Хеллер смотрела на море голов, выискивая знакомых по Торговой палате, как вдруг заметила мерцание красного атласа в ложе возле сцены.

— Тетушка, дайте ваш бинокль быстрее! — Хеллер схватила бинокль из рук Абигайль и принялась крутить колесико настройки. Ошибки быть не могло: разумеется, это он и никто другой! Она с трепетом наблюдала за доном Рикардо. Вот он снимает накидку, бросает ее на стул, садится, наливает себе бренди из бутылки, стоящей на столике рядом с ним, а затем делает небольшой глоток.

Хеллер обернулась и с удивлением посмотрела на столик, стоявший рядом с Гордоном Пирсом, а также на столики в смежных ложах, но ни у кого не обнаружила спиртных напитков. Почему же это позволено дону Рикардо? Кем был этот человек, что давало ему право пользоваться индивидуальным обслуживанием? Судя по всему, Гордон Пирс и дон Рикардо прежде никогда не встречались, хотя, казалось, Гордон знал здесь каждого мало-мальски значительного человека.

Не обращая внимания на тихий шепот Абигайль, напоминавшей ей о недопустимости столь вульгарных манер, Хеллер продолжала, почти не скрываясь, разглядывать сеньора Монтаньоса. Она воспринимала это как своего рода компенсацию за оскорбления, которые он ей нанес. Да и в конце концов, какая в этом беда, если человек, за которым наблюдают, ничего про это не знает?

Монтаньос развалился в глубоком уютном кресле, как большой черный кот; его нога лежала на бархатном табурете, рука покоилась на бедре; он держал рюмку с бренди. Казалось, его внимание было всецело поглощено действием, разворачивающимся на сцене. Когда он потягивал бренди, его губы едва касались стенок рюмки. Похоже на поцелуй, подумала Хеллер и тут же выругала себя за столь неподобающие мысли.

Убрав бинокль в серебряный футляр, она возвратила его Абигайль и, по-прежнему делая вид, что не слышит ее нравоучений, уставилась на сцену. Когда первый акт закончился и в зале зажегся свет, Абигайль начала восторженно расхваливать многогранный талант сеньориты Вальдес, которая напомнила ей знаменитую Лолу Монтес. В этот момент Хеллер поняла, что не слышала ни одного слова и не видела ни одного танца: она прислушивалась только к голосу, звучавшему внутри ее, — тому самому, с явным ирландским акцентом, проклинавшему ее за то, что она позволила дону Рикардо поцеловать себя. «Ты всего лишь слабовольная глупая девчонка, — с явным удовольствием продолжал свой разнос внутренний критик, — тебе следовало оттолкнуть его, а затем дать ему пощечину за его наглость. Ты же поступила как дочь своей матери, Хеллер О'Шей! Впредь тебе не следует допускать что-либо подобное, не забывай об этом».

Хеллер закрыла глаза и приказала голосу замолчать, но тут же почувствовала, что ее глаза начали наполняться слезами. Не зная, что еще предпринять, чтобы наконец взять себя в руки, она положила программку на колени и приготовилась оставшееся время не отрывать взгляда от сцены.

Люстры снова погасли, сцена осветилась, и Хеллер увидела Елену. Теперь она была одета в ярко-красное платье, отделанное черными испанскими кружевами: оно облегало ее пышное тело от груди до бедер так плотно, что, казалось, швы вот-вот разойдутся.

В зале не раздавалось ни звука. Обольстительно медленно Елена опустила руку за лиф платья и достала пару кастаньет. Она улыбалась зрителям, флиртовала с ними, притворяясь неопытной танцовщицей. Кастаньеты щелкнули раз, другой, затем она громко засмеялась и крикнула: «Оле!».

Точно рассчитывая движения, Елена начала постукивать правой ногой по деревянному полу: пятка, носок, пятка, носок. Ее волосы упали роскошными волнами на шею и плечи. Подняв руки, она взмахнула кастаньетами над головой, ускоряя ритм.

— Для тебя, любовь моя! — выкрикнула она и закружилась подобно живому пламени по сцене.

Возвратившись в центр сцены, Елена остановилась, посмотрела в зал, затем нагнулась, подобрала подол платья и начала медленно приподнимать его, оголяя лодыжку, икру, колено, бедро…

Хеллер на секунду задержала дыхание. Прежде ей никогда не доводилось видеть такой вдохновенный танец… и такое откровенное выражение страсти. Взгляд Елены был устремлен в зал, ее алые губы вытянулись, как при поцелуе. Хеллер проследила за направлением этого взгляда — он летел прямиком к ложе дона Рикардо.

Сердце Хеллер остановилось, потом снова начало биться с бешеной силой. Не в силах более терпеть, она закрыла глаза, умоляя провидение поскорее закончить все это.