* * *

На закате часового сменил Шагата. Питер Марлоу пытался заговорить с ним, но тот молча загнал его штыком в комнатушку.

– Я не могу говорить с тобой. Ты был пойман с радио, которое запрещено. Я пристрелю даже тебя, если один из вас попытается сбежать. Я не хочу стрелять в тебя. – И он повернулся спиной к двери.

– Честное слово, – сказал Ларкин. – Я хотел, чтобы они нас кончили прямо сразу.

Мак поглядел на Шагату.

– Сэр, – сказал он, показывая на свою кровать, – я прошу тебя сделать мне одолжение. Можно мне отдохнуть, пожалуйста? Я мало спал ночью.

– Конечно. Отдыхай, пока у тебя есть время, старик.

– Благодарю тебя. Да будет мир с тобой.

– И с тобой тоже.

Мак подошел к кровати и лег. Он положил голову на подушку.

– Радио все еще подключено к сети, – сообщил он, стараясь говорить спокойно. – Это музыкальная передача. Я хорошо слышу.

Ларкин увидел наушник около головы Мака и неожиданно рассмеялся. Они все начали смеяться. Шагата направил на них винтовку.

– Хватит, – закричал он, напуганный смехом.

– Извини, – попросил Питер Марлоу. – Это нервное, ведь мы стоим на краю вечности.

– Вы действительно стоите на краю могилы. Нужно быть полным дураком, чтобы пойти на нарушение закона. Но я надеюсь, что у меня хватит мужества смеяться, когда придет мое время. – Он бросил в комнату пачку сигарет.

– Держи! Мне жаль, что тебя поймали.

– Я огорчен этим не меньше, – ответил Питер Марлоу.

Он поделил сигареты и взглянул на Мака.

– Что за концерт?

– Бах, паренек, – Мак с трудом боролся с приступом истерического смеха. Он ближе пододвинулся к наушнику. – Заткнитесь сейчас же. Мне хочется послушать музыку.

– Может быть, нам стоит меняться, – предложил Ларкин. – Хотя мне совсем не хочется слушать Баха.

Питер Марлоу докурил сигарету и вежливо поблагодарил Шагату.

Над ведром с неплотной крышкой роились мухи. В полдень прошел дождь. Потом снова вышло солнце, и за несколько минут опять стало жарко.

Кинг прошел вдоль ряда бараков, чувствуя на себе взгляды. Напротив барака обреченных он остановился.

– Табе, Шагата-сан, – окликнул он. – Ичи-бон день, нет? Могу я поговорить со своим ичи-бон, другом?

Шагата непонимающе уставился на него.

– Он просит разрешения поговорить со мной, – перевел Питер Марлоу.

Шагата секунду подумал, потом кивнул.

– Из-за денег, которые я заработал на продаже, я позволю тебе говорить. – Он обратился к Питеру Марлоу. – Если ты дашь мне слово, что не попытаешься бежать.

– Обещаю.

– Быстрей. Я буду следить. – Шагата встал так, чтобы ему была видна дорога.

– Ходят слухи, что охранники собираются в караулке, – начал Кинг нервно. – Будь я проклят, если засну сегодня ночью. Эти сволочи могут перебить нас ночью. – Его губы пересохли, он весь день всматривался в джунгли за проволокой, надеясь, что партизаны подадут знак, после которого можно бежать. Но знака не было.

– Послушайте. – Он понизил голос и рассказал им о своем плане. – Когда начнется бойня, кончайте часового и прорывайтесь поближе к нашей хижине. Я постараюсь обеспечить отход для вас троих, но не очень-то надейтесь.

Потом встал, кивнул Шагате и ушел. В хижине американцев был собран военный совет. Он рассказал о своем плане, но промолчал, конечно, что уйти могут только десять человек. Они обсудили план и решили ждать.

– Делать нечего, – подытожил Браф их общие страхи. – Если попытаемся прорваться сейчас, нас просто перестреляют.

В эту ночь спали только очень больные. Или те, кто решил отдать себя в руки Господа или судьбы. Дейв Девен спал.

– Они сегодня привезли Дейва обратно из Утрам Роуд, – прошептал Грей арестованным, когда принес ужин.

– Как он? – спросил Питер Марлоу.

– Весит всего семьдесят фунтов.

Девен проспал эту ночь и весь следующий переполненный страхом день. Он умер в коме, когда Мак слушал голос комментатора новостей:

«Вторая атомная бомба уничтожила Нагасаки. Президент Трумэн предъявил последний ультиматум Японии – безоговорочная капитуляция или полное уничтожение».

Рабочие команды вышли на следующий день на работу, но вскоре вернулись. Лагерь продолжал получать продовольствие. Семсен публично отвешивал продукты и выкраивал лишние нормы для тех, кто поставил его отвечать за склад. На складе и кухнях по-прежнему был двухдневный запас продуктов, и по-прежнему готовилась еда, и по-прежнему роились мухи, и ничего не менялось.

Клопы кусались, москиты жалили, крысы вскармливали свое потомство. Умерло несколько человек. В палату номер шесть поступило несколько новых пациентов.

Еще день, еще ночь и еще день. Потом Мак услышал святые слова:

«Говорит Калькутта. Радио Токио только что объявило о безоговорочной капитуляции японского правительства. Через три года и двести пятьдесят дней с тех пор, как японцы напали на Перл-Харбор, война кончилась. Боже, храни короля».

Скоро об этом узнали все в Чанги. И эти слова стали частью земли, неба, стен и камер Чанги.

И все же в течение еще двух дней и двух ночей ничего не менялось. На третий день комендант лагеря прошел вдоль бараков с Аватой, японским сержантом.

Питер Марлоу, Мак и Ларкин увидели приближающихся японцев. Они умирали с каждым их шагом. Они сразу поняли, что пришло их время.