7. ИЗ ЯДРА

Была важная причина, почему мне сразу захотелось услышать рассказ Оди о его полете к ядру Галактики.

Может быть, с линейной точки зрения плотского человека, это просто еще одно отступление. С линейной точки зрения, может быть. Но я не линеен. У меня процессы развиваются параллельно, в среднем за миллисекунду я проделываю десяток дел, а сейчас осуществлялась очень важная параллель.

Я уверен, Оди знал об этой параллели, когда добровольно согласился лететь на корабле хичи в ядро Галактики. Вероятно, обо всем он не подумал. Он мог лишь приблизительно представлять себе, во что ввязывается. Но вот эта параллелью что бы ни произошло, Оди считал, что это лучше, чем пытаться разобраться в собственной жизни. Жизнь Оди вся спуталась, почти как у меня, потому что у него тоже оказалось две возлюбленных.

И поэтому Оди рискнул и улетел. Прихватил с собой нашу подругу Джейни Джи-Ксинг, одну из своих возлюбленных. Но это, как вы увидите, продолжалось недолго.

Оди по профессии пилот. Хороший пилот. Он водил воздушные корабли на Венере, сверхзвуковые самолеты на Земле, шаттлы к астероиду Врата, частные чартерные ракеты на планету Пегги и космические корабли по другим маршрутам Галактики. С точки зрения Оди, один корабль хичи похож на другой, и он не сомневался, что сможет летать на любом.

— Можно мне проложить курс? — спросил он у хичи Капитана, потому что с самого начала хотел создать о себе впечатление как о добросовестном работнике.

Капитан тоже хотел установить с самого начала нормальные отношения, поэтому он знаком приказал корабельному пилоту отойти, и Оди занял его место.

Сидения хичи предназначены для тех, у кого между ног капсула. У людей капсул обычно не бывает, так что на кораблях хичи, используемых людьми, сидения покрываются специальной сеткой. На этом, конечно, сетки не было.

Но Оди не желал начинать с жалоб. Постарался устроиться получше. Опустил зад на Y-образное сидение, прочел показания приборов и с привычным усилием принялся поворачивать контрольное колесо. На это требовалось немало силы. Довольно давно Оди уже так не делал: новые земные корабли устроены так, что пилоту легче управлять ими. Чтобы не молчать, он выдохнул:

— В старину много гадали об этих колесах.

— Да? — вежливо сказал Капитан. — А что с ними такое?

— Ну, почему их так трудно поворачивать?

Капитан удивленно взглянул на остальных членов экипажа, потом снова на Оди. Небрежно коснулся пальцем колеса. Оно легко повернулось.

— Неужели это трудно? — спросил он со свистом, который у хичи выражает раздражение или озабоченность.

Оди молча смотрел на тонкую легкую фигуру хичи. Потом снова занялся колесом, совместил линии, так что экран вспыхнул розовым. Как всегда, это потребовало больших усилий.

Протянув руку к вымени-стартеру, Оди подумал, что путешествие принесет с собой много сюрпризов.

Корабль слегка вздрогнул, и экран затянуло серой пленкой, которая появляется на скорости больше световой. Какое-то время больше от пилота никаких действий не требуется, но Оди не хотелось вставать: пока сидит на месте пилота, у него сохраняется ощущение, что он хоть немного контролирует происходящее. И он попытался поговорить.

— Мы всегда удивлялись этим приборам, — начал он. — Знаете почему? Потому что их пять. Некоторые большеголовые решили, что хичи верят в пятимерное пространство.

Капитан громко засвистел, и сухожилия на его плоской груди задергались. Он пытался понять. Он уже неплохо говорил по-английски, но оттенки значения иногда от него ускользали.

— "Верят", Оди Уолтерс? Но это не вопрос веры. Не требуется вера, как в концепции вашей религии.

— Ну, конечно, — мрачно ответил Оди. — Но вы верите в это?

— Конечно, нет, — удивленно ответил Капитан. — У пространства нет пяти измерений.

Оди улыбнулся.

— Какое облегчение! Мне трудно было себе представить…

— Их девять, — объяснил Капитан.

Они ненадолго остановились в своем полете к ядру, потому что Капитан оставил некий корабль хичи на нестабильной орбите. Так не годится, объяснил он. За годы их пребывания в ядре машина погибнет, а хичи не любят, когда уничтожаются полезные вещи. Но Оди его не слушал.

— За годы? — спросил он. — Я думал, полет займет только несколько месяцев! Сколько лет?

— Немного, я думаю, — сказал Капитан. — Для нас это будут месяцы. Но Дом, понимаете, в черной дыре. И поэтому, когда Капитан решил оставить одного из членов экипажа на брошенном на орбите корабле, этим членом экипажа решила быть Джейни Джи-Ксинг. Она сказала, что полетит на нем на Землю, если Капитан не возражает: она ведь не собиралась улетать на годы.

Капитан не возражал. Как ни странно, не возражал и Оди. Он совсем запутался, не зная, кого на самом деле любит, и приветствовал несколько месяцев (или лет), когда об этом не нужно будет думать.

Ситуация, знакомая мне.

Для Оди, должно быть, путешествие казалось странным и удивительным. Он неожиданно попал в корабль хичи с экипажем из хичи. Кстати, хичи тоже приходилось нелегко, но они по крайней мере и раньше встречали двуногих, очень толстых и волосатых, в то время как Оди никогда не делил корабль с живыми скелетами.

Но такие проблемы не уникальны для Оди и его хозяев. У нас они у всех, мы сталкивались с ними много раз, и история эта старая. Нет смысла перечислять трудности Оди с девятимерным пространством (они не хуже, чем у меня с Альбертом Эйнштейном) и с попытками понять смысл арифметики хичи. Естественно, на корабле все казалось ему странным и причудливым — «сидения», предназначенные для капсул хичи, «кровать», представляющая собой мешок, набитый сухим шелестящим веществом, в него полагается зарываться… не стану даже упоминать туалеты.

Стало полегче, когда спустя какое-то время он стал думать о своих спутниках по полету как об отдельных «личностях», а не просто о пяти экземплярах категории «хичи».

Капитана узнать легче всего. Он самый темный, тот, у кого на черепе пушок, напоминающий волосы. Он лучше других говорит по-английски. Белый Шум — маленькая самка, по цвету почти светло-золотистая, она приближается к половой зрелости, и это ее тревожит. У Дворняжки большие трудности с теми немногими английскими словами, которые он знает. У Взрыва хорошее чувство юмора; он любит обмениваться с другими непристойными шутками — иногда даже с Оди, с Капитаном в качестве переводчика.

Еще легче стало, когда Капитану пришла в голову хорошая идея — дать Оди капсулу хичи, разумеется, модифицированную. Как объяснил Капитан Оди, одна часть капсулы ему бесполезна, если даже не опасна для его здоровья. Из-за крошечного генератора микроволнового излучения. Народ хичи вырос на приятной планете, звезда которой располагалась вблизи большого и активного газового облака; излучение Бремсстралунга на микроволновых частотах заливало планету с добиологических времен, и хичи привыкли переносить его; больше того, они нуждались в нем, как человек нуждается в солнце. Так что когда они устремились в места, куда радиация не могла идти за ними, они прихватывали с собой источник микроизлучения.

Немного позже в своей истории они научились сохранять сущность мертвых хичи и нашли еще одно использование для своих капсул. В каждой капсуле находилась запись одного из Древних Предков.

Оди дали собственного Древнего Предка.

К удивлению Оди, Предок оказался совсем не древним. Это была женщина, умершая несколько недель назад. Возлюбленная самого Капитана. Звали ее Дважды.

Это был последний шаг на пути ассимиляции Оди в экипаж и признания хичи «людьми».

Какая маленькая у нас вселенная, верно?

Оди привыкал к Капитану, а Капитан к Оди — настолько, чтобы начать обсуждение вопроса, сильно его занимавшего. Он получил такую возможность, когда Оди спросил о Враге.

В конце концов это главная проблема, которую вселенная поставила и перед хичи, и перед людьми. Враг. Убийцы. Те самые приносящие смерть создания, само существование которых заставило хичи собраться и сбежать в безопасное убежище в галактическом ядре.

Оди заставлял Капитана все снова и снова рассказывать эту историю, часто с помощью других членов экипажа; но ему по-прежнему нелегко было понять.

— Я понял все об экспедиции Касательной, — сказал он, — и о том, что вы встретили немало признаков уничтоженных цивилизаций, но как отсюда перейти к Идее сжимающейся вселенной?

Хичи переглянулись.

— Я думаю, все началось с величины замедления, — сказал Башмак.

Мышцы Капитана согласно заизвивались.

— Да, величина замедления. Конечно, вначале это был всего лишь вопрос теоретической астрофизики.

— Я понял бы лучше, если бы знал, что такое величина замедления, — простонал Оди.

— Ее можно также назвать аномальным тормозящим эффектом, — сказала со своей стороны помещения Белый Шум.

Капитан согласно дернул своими узловатыми мышцами. Он продолжал:

— Это означает только, что, по наблюдениям астрономов, вселенная расширяется медленнее — на порядок, — чем должна была бы. Что-то замедляет ее расширение.

— И вы считаете, что это делает Враг?

Капитан серьезно ответил:

— В сочетании с другими данными и после того, как были отметены все другие возможности, стало очевидно, что здесь может быть только сознательное вмешательство в космических масштабах. А других кандидатов просто нет.

— Я понимаю, это может обескуражить, — сказал Оди.

— Обескуражить? — прохрипел Капитан. — Это меняет все. — Он задумчиво посмотрел на Оди своими розовыми глазами с черным зрачком посредине. Потом быстро оглянулся на других хичи, произвол фыркающий звук, который у хичи аналогичен откашливанию, что означает переход к серьезной теме. — Еще не поздно, — заявил Капитан.

Оди помигал.

— Не поздно для чего?

— Не поздно твоему народу присоединиться к нам в ядре, — отчетливо сказал Капитан. Он говорил медленно, чтобы быть уверенным, что Оди понял. — Человечеству в ядре было бы очень удобно.

— Но кажется, там немного тесновато, — ответил Оди, стараясь перевести разговор на более легкий тон.

— Тесновато? Почему тесновато? — переспросил Капитан, дергая мышцами щеки — эквивалент нахмуривания. — Мы очень тщательно картографировали Галактику и, когда уходили, прихватили с собой лучшие планеты. Снаружи таких удобных для вас — и для нас — планет осталось немного.

Оди увидел возможность чуть похвастать достижениями человечества.

— О, но мы делаем их удобными, — гордо провозгласил он. — Мы, например, обнаружили и исследовали целых шесть планет, которые вполне пригодны для человека, если не считать слишком низкой температуры. Это мы можем поправить. Мы насыщаем атмосферы этих планет хлорфлуорокарбонами. Они улавливают тепло — как двуокись углерода, — что вызывает тепличный эффект, который, в свою очередь, сможет…

— Я понимаю, как действует двуокись углерода, — скрипнул Капитан. — Я также понимаю все о хлорфлуорокарбонах. Действительно, эти составляющие, будучи помещенными в атмосферу, могут находиться в ней сотни лет. Я согласен, что в некоторых случаях это на несколько градусов поднимет среднюю температуру планеты.

— Ну, на этих планетах нам и нужно только несколько градусов, — рассудительно сказал Оди. — А еще Венера. Она слишком жаркая. Но вскоре мы, вероятно, рассеем в ее верхней атмосфере отражающие частицы. Это сократит излучение и сделает Венеру пригодной для обитания. То же самое мы можем сделать и на других планетах — две или три подходящих уже найдены. Мы можем поместить жизнь на планеты, где она не существовала, чтобы создать эффект Ген. Если понадобится, мы передвинем планеты на лучшие орбиты…

Капитан начинал нервничать.

— Но мы все это уже сделали в ядре, — уговаривал он.

— Знаешь ли ты, сколько у нас там пригодных к обитанию планет? Более восьмисот пятидесяти, и на большинстве нет даже исследовательских отрядов. Как видишь, мы планировали долгое пребывание.

— Да, — безучастно сказал Оди, — вижу.

Капитан еле слышно засвистел в изумлении. Он чувствовал что-то в тоне Оди, но не мог определить, что именно. Снова фыркнул и продолжал:

— Вы можете присоединиться к нам! Некоторые планеты лучше других, конечно, и я уверен, что вам предоставят самые хорошие. Все человечество поместится на одну из них. Если понадобится, на две или три, — поправился он, подумав.

— И что там делать? — спросил Оди.

Капитан замигал.

— Как что? Ждать, конечно, — ответил он. — Вероятно, там мы в безопасности, Оди Уолтерс. Особенно если немедленно прекратим все передачи и начнем перемещать людей и энергоиспользующее оборудование в ядро как можно быстрее.

— Энергоиспользующее оборудование?

— Которое излучает энергию. Оно способно выдать наше присутствие, — объяснил Капитан.

— Ага, — сказал Оди, заметив промах. — Но вы ведь сами поставили автоматические сенсоры, — указал он. — Почему Враг не сделал то же самое?

— Может, и сделал, — мрачно ответил Капитан. — Я не сказал, что мы обязательно будем в безопасности. Я сказал только, что это возможно. И если Убийцы нас не заметят, мы сможем оставаться в ядре миллионы и миллиарды лет, если понадобится, и ждать.

— Но чего ждать, Капитан?

— Как чего? Ждать, пока не возникнет новая раса, которая сможет бросить Врагу вызов!

Оди внимательно и с удивлением разглядывал хичи. Совершенно очевидно, что между ними не только языковые трудности.

— Такая раса уже возникла, — мягко сказал он. — Мы.

Еще некоторое время Оди беспокоился, что обидел Капитана. Ведь он в конце концов весь народ хичи обвинил в трусости. Но Оди не знал, что Капитан воспринял это как комплимент.

Больше всего в путешествии Оди я завидую ему в той части, когда происходило проникновение в саму черную дыру. Оди оно не понравилось. Да и никому не понравилось бы: слишком страшно.

Когда корабль приблизился к сверкающей, кипящей, яростно излучающей печи, в которую втягивались газы, — это первое приближение к убежищу хичи, — Капитан приказал всем привязаться ремнями к гамакам. Белый Шум пустила энергию в спираль, которую хичи называют «нарушителем порядка». Спираль ослепительно ярко вспыхнула. Температура начала подниматься. Корабль задрожал.

Капитан к этому времени научился понимать человеческий язык телодвижений так же хорошо, как Оди понимал жесты хичи, — то есть не очень хорошо, тем не менее он не упустил бледности Оди.

— Ты, кажется, испугался, — заметил он.

По стандартам хичи, это нельзя считать невежливым замечанием. Оди не обиделся.

— Да, — ответил он, глядя на поражающую взгляд поверхность потока всасываемых газов. — Я ужасно, ужасно боюсь входить в черную дыру.

— Это интересно, — задумчиво заметил Капитан. — Мы проделывали это много раз, и никакой опасности для корабля нет. Скажи мне, чего ты боишься больше: проникновения или Врага?

Оди задумался. Эти два типа страха совсем не одинаковы.

— Вероятно, Врага, — медленно сказал он.

Мышцы щек Капитана одобрительно дернулись.

— Это разумно, — согласился он. — Это мудро. А теперь мы входим.

Бриллиантовый штопор взорвался потоками звезд; тысячи их обрушились на Оди и на всех остальных на борту, но экипаж не сгорел. Вообще ничего не произошло. Корабль словно погрузился в звезды и благополучно вышел по ту сторону. Толчки бросали Оди на ремни безопасности; защитный кокон построен с расчетом массы хичи, а не гораздо более массивного человеческого тела, и потому угрожающе поскрипывал.

Процесс продолжался долго. Оди не в состоянии был измерить его продолжительность. По крайней мере много минут; может, час или даже больше. И толчки не становились слабее. Оди слышал реплики хичи, приказы и смутно удивлялся, как они еще в состоянии действовать, когда все внутренности спутались… и гадал, есть ли у хичи внутренности… и думал, что ему предстоит умереть…

И вдруг, без всякого предупреждения, все кончилось.

Хичи начали отстегивать ремни. Капитан с любопытством взглянул на Оди и сказал:

— Хочешь взглянуть на наше ядро? — Он махнул костлявой рукой в сторону экрана… ядро было на нем.

Экран был залит ослепительно ярким светом.

Ядро хичи плотно упаковано солнцами — их больше, чем в радиусе тысячи световых лет от Земли, и все они втиснуты в пространство диаметром всего в двадцать световых лет. Здесь есть золотые звезды и тускло-алые, есть ослепительно-белые. Вся радуга звезд диаграммы Герцшпрунга-Рассела освещает по ночам небо планет в ядре. Там слово «ночь» превращается в экзотическую абстракцию, потому что в ядре нет мест, где становилось бы темно.

Хотел бы я увидеть это.

Я мало чему завидую, но услышав, что повидал Оди Уолтерс, я ему позавидовал. Плотное нагромождение звезд, плотнее, чем в любом скоплении. Ну, оно должно быть очень плотным, верно? Иначе любое шаровое скопление превращалось бы в черную дыру. И созвездия, подобные рождественской елке! Я имею в виду цвета. Даже с Земли звезды имеют разный цвет, все это знают, но вряд ли кто-нибудь видел эти естественные цвета. Звезды так далеки и так слабы, что цвета теряются, и по большей части мы видим размытые белые пятнышки. Но в ядре…

В ядре красное — это рубин, зеленое — изумруд, голубое — сапфир, желтое — сверкающее золото, а белое, клянусь Богом, ослепляет. И нет градации от звезд первой величины до почти полной невидимости. Яркие звезды гораздо ярче первой величины. И нет звезд на пороге видимости, потому что вообще нет далеких звезд.

Я завидую тому, что увидел Оди…

Но на самом деле он видел только экран на корабле хичи. Он так и не ступил на поверхность планеты хичи. У него на это не было времени.

Время, проведенное Оди в ядре, примерно равно продолжительности нормального ночного сна. Разумеется, он не спал. На это у него не было времени. У него едва хватало времени, чтобы дышать, потому что слишком многое нужно было сделать.

Если бы не Древние Предки, все совершалось бы так медленно, что неважно, добрался бы Оди до ядра или нет. Но сообщение Капитана было получено — совсем недавно, по стандартам хичи. Их связь действует в машинном времени, и Древние Предки тоже.

Имея всего несколько минут, хичи могли только блеять и трястись, но они приходят в себя быстро. Именно для такой ситуации у них всегда стояла наготове флотилия с полными экипажами. И она немедленно вылетела. И за те четыре часа, что Оди провел в ядре, он видел старт шести больших кораблей хичи с торопливо собравшимися экипажами из механиков, историков, наблюдателей кушеток для сновидений и дипломатов — во всяком случае у хичи они служили аналогом дипломатов. (Хичи никогда не заботились о взаимоотношениях с иностранными государствами, поскольку им так и не удалось обнаружить иностранные государства, с которыми можно было бы установить взаимоотношения).

Эти первые группы специалистов хичи в готовности ожидали именно такого вызова.

Вероятно, ни один из них не думал, что именно ему придется вылететь. «Не в мою смену!» — мог молиться каждый из них, если хичи молятся или во всяком случае обращаются к совокупности сознаний предков. Эти экипажи находились в готовности уже давно — сотни тысяч лет, по галактическому времени. Даже по часам в самом Ядре прошли десятилетия.

Ни один экипаж не дежурил так подолгу. Через промежутки они менялись — продолжительность вахты в местном времени составляла от восьми до девяти месяцев. Затем возвращались домой к обычной жизни и привычкам. Как национальная гвардия в старину в Соединенных Штатах. И, подобно гвардейцам, каким было их удивление, когда тревога оказалась настоящей и нужно было действовать немедленно.

Половина хичи были семейными. Им позволено было прихватить с собой свою пару и потомство, как в мирное время американские солдаты переезжали вместе с женами и детьми. Но сходство здесь кончается. Солдаты, когда начинались военные действия, обычно успевали отослать семьи. Хичи этого не делали. Они жили в кораблях и вылетали в них, так что в экипажах первых шести кораблей были и беременные, и малыши, и немало детей хичи школьного возраста. Большинство из них пришли в ужас. Мало кто хотел принимать участие в этой загадочной экскурсии в неизвестное… но это в основном было справедливо и по отношению ко всем экипажам.

Ничего этого Оди не видел собственными глазами, только на коммуникационных экранах корабля Капитана. Он прибыл в этом корабле и в нем остался.

К началу пятого часа его пребывания в ядре к ним присоединился другой корабль хичи.

Два корабля состыковались. Второй был гораздо больше корабля Капитана. В нем находилось почти тридцать членов экипажа, и все они, как только представилась возможность, прошли в соединенные шлюзы, чтобы своими глазами взглянуть на странное животное — «человека».

Прежде всего трое новых хичи осторожно и мягко отобрали у него капсулу. И он сразу лишился успокаивающего присутствия Дважды. Оди понимал Необходимость этого: никто из новых хичи не говорил по-английски, да к тому же от нее они могли получить всю ту информацию, что она тщательно извлекала из него неделями, гораздо быстрее, чем от него самого. Это объяснение не делало ощущение потери менее острым.

Во-вторых, знакомые хичи тут же растворились в непрерывном потоке новых; новые толпами окружили каждого хичи с корабля, говоря и жестикулируя и, да, издавая запахи. Типичный для хичи слабый запах аммиака стал подавляющим, когда их так много набилось в корабль. Оди, привыкнув, почти забыл о существовании этого запаха; к тому же производившие его хичи были друзьями. А новые — незнакомцами.

В-третьих, с полдесятка новых хичи собрались вокруг него, они щебетали и скрипели так быстро, что он не мог разобрать ни слова. Наконец он понял, что они просят его стоять неподвижно. Он, насколько мог, извивался предплечьями — эквивалент пожатия плечами, в то же время думая, зачем ему быть неподвижным.

Оказалось, его ждет полный физический осмотр. Через мгновение он лишился одежды, и они начали заглядывать, подсматривать, проникать. Брали микрообразцы из ушей, ноздрей и ануса. Срезали незаметные кусочки кожи, волос, ногтей, выделений из глаз. Никакой боли он не испытывал, но все это было чертовски унизительно.

И к тому же Оди знал, что на Земле проходит очень много времени. Часы здесь, в ядре, идут медленно, а снаружи, в Галактике, непрерывно отсчитывают дни и месяцы.

Последнее — или почти последнее, — что с ним случилось, оказалось самым загадочным.

Закончив самый тщательный осмотр, какому когда-либо подвергался человек за такое короткое время, они позволили ему одеться. Потом низкорослая светлокожая самка хичи успокоительно коснулась его плеча. Говоря медленно и тщательно, словно с кошкой, она сказала:

— Мы закончили с твоим Древним Предком. Можешь получить его назад.

— Спасибо, — обрадовался Оди и выхватил у нее капсулу.

— Дважды скажет, что ты должен делать дальше. — Самка хичи улыбнулась — у нее задергались мышцы щек, конечно, что у хичи является аналогом улыбки.

— Еще бы, — горько сказал Оди, пристегивая капсулу и наклоняясь к ней.

Дважды говорила возбужденно. Из нее извлекли всю информацию, и для нее это было тяжелое испытание; затем ее снабдили инструкциями — это тоже было нелегко.

— Ты должен произнести речь, — сразу объявила она. — Не пытайся говорить на нашем языке: ты еще им не владеешь достаточно…

— Но почему? — удивился Оди. Он считал, что сейчас у него уже очень хороший акцент — для человека.

— Ты знаешь только язык Дела, но не язык Чувств, — объяснила Дважды, — а с этим вопросом у всех нас связаны сильные эмоции. Поэтому говори по-английски; я переведу для аудитории.

Оди нахмурился.

— Для какой аудитории?

— Ну, для всех хичи, конечно. Ты должен сказать им собственными словами, что люди согласны помочь в решении проблемы Врага.

— О, дьявольщина! — взорвался Оди, проклиная свою унизительную позу: он согнулся вдвое, проклиная Врага, но прежде всего проклиная глупый порыв, который заставил его добровольно улететь. — Терпеть не могу Говорить речи! Да и что я могу сказать им такого, чего они еще не знают?

— Ничего, конечно, — согласилась Дважды. — Но они хотят услышать именно от тебя.

И вот примерно за следующие десять минут (а снаружи тем временем пролетели месяцы) Оди приготовил свою речь.

По-своему это было облегчение, потому что все хичи отошли от него, расчистив место; он видел, как некоторые нацелили на него предметы, и решил, что это какие-то камеры. С другой стороны, это было худшее время, потому что он сообразил, что хичи всегда все понимают буквально, и, когда Дважды сказала «все хичи», она несомненно имела в виду всех хичи. Миллиарды хичи! Все с ужасом зачарованно смотрят на этого пугающего чужака и делают решающее заключение о его роде!

Все действительно смотрели на него. Все они. Все миллиарды и миллиарды их в ядре. Дети в школах и детских садах, рабочие, прекратившие работу, старики, молодежь — мертвые тоже, все сознания Древних Предков не могли пропустить такое происшествие. На покрытых куполами планетах, в поселках в космосе, на кораблях, летящих к щиту Шварцшильда… все смотрели на него.

Оди испытал невероятный страх сцены.

И все же он произнес речь. Он сказал:

— Я… хм… я… — Потом перевел дыхание и начал снова. — Я… хм… вот что… Я всего лишь один человек и не могу говорить обо всех. Но я знаю, каковы люди… человечество, хочу я сказать. И мы не собираемся убегать и прятаться, как вы, парни. Конечно, я не хочу вас обидеть. Я знаю, вы в этом не виноваты…

Он пожал плечами и покачал головой.

— Простите, если все-таки я задеваю ваши чувства, — сказал он, забыв о камерах, забыв о миллиардах и миллиардах слушателей. — Я только вот что хочу сказать. Понимаете. Мы привыкли к борьбе. Мы расцветаем в борьбе. Мы быстро схватываем — посмотрите, мы уже научились всему, что умеете вы, и даже лучше. Может, мы не справимся с Врагом, но собираемся попробовать. Не хочу сказать, что я что-то обещаю — не имею право ничего обещать, только от своего имени. Но я хочу сказать, что знаю это. Вот и все, — закончил он, — и спасибо за внимание.

Он стоял, упрямо улыбаясь в тишине, пока хичи с камерами не принялись неохотно убирать их.

Послышался гул голосов; Оди не мог понять, что говорят, потому что никто не обращался к нему. Но тут самка, которая вернула ему Дважды, наклонилась на мгновение к своей капсуле и подошла к нему. Она сказала:

— Вот что я должна сказать тебе, Оди Уолтерс Третий. Я посоветовалась с Древними Предками о переводе. Они подтвердили его правильность, поэтому я скажу по-английски.

Она перевела дыхание, пошевелила тонкими, как лезвия, губами, готовясь, и потом, тряся запястьями, сказала:

— Храбрость — это не мудрость.

Мудрость — это соответствующее поведение.

Храбрость иногда равносильна самоубийству.

Вот что велели мне сказать Древние Предки и что хотела сказать я сама.

Оди немного подождал, но продолжения не последовало. Тогда он ответил:

— Спасибо. А теперь, если разрешите, я должен пройти в ванную.

Оди не торопился. Мало того, что к нему заглядывали во все отверстия. У него переполнился мочевой пузырь, но больше всего ему хотелось побыть одному. Он снял капсулу и оставил ее за дверью, потому что не хотел даже присутствия Дважды.

Заполняя мочой тюльпанообразный приемник в туалете, моя потом руки, глядя на свое отражение во вращающемся зеркале, он думал. В голове его все время звучал какой-то ритм. Ему потребовалось десять секунд, чтобы зайти внутрь и закрыть за собой дверь — снаружи тем временем прошло почти полмиллиона секунд — в соотношении примерно сорок тысяч к одному. Пять секунд на то, чтобы расстегнуть ширинку. Примерно минута на то, чтобы помочиться. Еще две минуты на мытье рук и разглядывание лица в зеркале.

Он пытался подсчитать: сколько это всего времени? Сумма ускользала от него. Несколько недель он пытался привыкнуть к арифметике хичи и так и не смог. Но все же он сообразил, что снаружи прошло восемь-девять месяцев, пока он просто пописал.

Странно выглядело его действие вот в каком свете: пока он облегчал мочевой пузырь, во внешнем мире мог быть зачат и рожден ребенок.

Оди открыл дверь и провозгласил:

— Я хочу домой.

Капитан пробился к нему сквозь толпу.

— Да, Оди? — спросил он, отрицательно покачивая запястьями; в данном случае это означало, что он не понимает, но Оди принял это за отказ.

— Нет, я серьезно, — твердо сказал Оди. — Я хочу вернуться, прежде чем все мои знакомые переселятся в дома для престарелых.

— Да, Оди? — снова сказал Капитан. Потом задумался.

— О, понимаю, — сказал он. — Ты думаешь, мы хотим, чтобы ты остался здесь надолго. В этом нет необходимости. Тебя видели. Информация распространилась. Вскоре придут другие люди, они смогут задержаться подальше.

— Значит, я могу улететь? — спросил Оди.

— Конечно, можешь. Корабль готов к отлету. Даже целая флотилия, с припасами, персоналом и Древними Предками. Они вот-вот улетят наружу. Можешь лететь с ними. К тому времени как они преодолеют эргосферу, в наружной Галактике пройдет… — он склонил голову, совещаясь со своим Древним Предком… — в терминах обращения вашей планеты вокруг центральной звезды сорок четыре с половиной года.