на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить





Непросто продать патент, непросто и должность купить


/Хлопоты по продаже патента Лейтенанта гвардейцев./ Капитан де Рамбюр, с кем я сговорился, уже прибыл сюда более трех недель назад. Он приготовил для меня деньги и немедленно мне об этом сообщил. Мы дали друг другу слово пойти повидать Месье Кардинала в ближайший четверг. У нас еще было три дня до этого срока, и мы рассудили, кстати, не особенно торопиться, дабы у этого Капитана было время упросить действовать своих друзей. Один из них пользовался подле Месье Кардинала большим влиянием; это был Маршал де Клерамбо, человек прямой и обладавший как находчивостью, так и способностями к своему ремеслу — считалось, что скорее благодаря первому качеству, чем второму, он сделался Маршалом Франции; а так как мы жили во времена, когда пускались в ход всякого сорта уловки, никто не нашел этому ни малейшего возражения, настолько все с этим свыклись. В то же время, когда он был удостоен этой чести, были сделаны Маршалами еще двое, и так как они еще меньше заслуживали такого достоинства, чем он, все ополчились с критикой исключительно на них. Как бы там ни было, мой Капитан де Рамбюр просил его соизволить замолвить словечко Его Преосвященству в его пользу, Маршал ответил, что он раздосадован, почему тот не попросил его о более значительной вещи, чем эта, дабы показать ему, насколько он был бы рад найти повод оказать ему услугу. Он и взялся за это дело с большой прямотой и теплотой. Он не поступил подобно другим Куртизанам, раздающим обещания во всякий час и во всякий момент, не имея ни малейшего намерения их исполнять. Он в тот же день поговорил с этим Министром, сказав ему, что каким бы добрым подданным ни был тот, чье место он забирал, Король наверняка ничего не потеряет от замены, он в этом ручается, и он хочет, чтобы спрашивали только с него, если окажется, что он не сказал ему всей правды.

/Сожаления Солдата./ Месье Кардинал принял его просьбу не только с милостивым видом, но еще и с такими знаками доброжелательности, что Маршал был совершенно удовлетворен. Этот Министр дал ему ответ, в точности подобный тому, что Маршал дал Капитану — а именно, он был недоволен, что тот не представил чего-то гораздо более важного для оказания ему услуги, дабы он мог засвидетельствовать ему то уважение, какое он к нему испытывал; ему стоило лишь подать памятную записку Месье Ле Телье и представить ему от его имени ту особу, какую он ему рекомендовал, он тотчас распорядится его делом, а так как он знал о его уважении к нему, то мог быть уверен, что тот сделает это с удовольствием. Маршал удалился, крайне довольный его добрыми словами, и, объявив Капитану, что Месье Кардинал дал ему свое согласие, он назначил ему час, когда поведет его к Месье Ле Телье. Капитан известил меня об этом, уверенный, что весьма развеселит меня этой новостью. Он видел, как я спешил выйти в отставку, и не думал, что с тех пор я изменил свое решение. Я ничуть не больше верил в это сам, столько, по моему мнению, у меня было поводов жаловаться на дурное обращение по отношению ко мне; но узнав, что теперь это стало решенным делом, а Месье Кардинал не выразил ни малейшего сожаления обо мне, я почувствовал себя совсем иначе, чем предполагал встретить эту новость. Я постарался, тем не менее, скрыть мое смятение от этого Офицера. Я не хотел давать ему возможность однажды расписать мою слабость Его Преосвященству и предоставить тому еще и этот новый повод для торжества после стольких снесенных мной от него унижений. Итак, я притворился, будто нахожусь в прежнем настроении, а он поторопил меня с получением моих денег. Он оставил их у Ле Ка, нотариуса, и спросив у меня, не желаю ли я, чтобы он распорядился доставить их мне через час или два, сказал мне в то же время, что не верит, будто ему придется долго ждать его патента; лишь бы я вовремя отдал ему свою отставку, а там уж он рассчитывал, что его дело не может больше затянуться. Я ответил, что он может принести мне свои деньги, когда пожелает, а что до моей отставки, то она ни от чего не зависит — я после обеда зайду к нотариусу и захвачу ее с собой; итак, если ему будет угодно навестить меня в семь часов вечера или на следующее утро, с этим делом будет покончено, и о нем можно больше не думать; пусть же он устраивается, как ему удобно, и он найдет меня дома в тот час, какой я ему назначил.

Действительно, как только он от меня вышел, я отправился к знакомому нотариусу, чтобы сделать там все, о чем я и говорил. Я счел, поскольку мне все-таки предстояло испить эту чашу, уж лучше стоило сделать это грациозно, чем с нахмуренной физиономией. Я был слишком честолюбив и слишком горд, чтобы поступать иначе, да и, кроме того, неудобно мне было теперь пятиться назад, поскольку я сам попросил о моей отставке.

/Тысяча экю долга./ Мой Капитан не преминул заглянуть ко мне вечером, хотя он еще не был у Месье Ле Телье. Неожиданные дела Маршала де Клерамбо помешали ему пойти туда вместе с ним. Он отложил посещение на следующее утро, и они должны были направиться туда вдвоем. Он принес с собой двенадцать тысяч экю, что представляли оговоренную между нами цену, и, заперев их в шкатулку, что стояла в кабинете, находившемся рядом с моей кроватью, я передал ему в руки мою отставку. На следующее утро я взял из шкатулки тысячу экю, чтобы пойти расплатиться с моими долгами, дабы, как только это будет сделано, я смог бы уехать из Парижа и увезти остальное в Беарн. Это было исполнено в утренние часы, и, отправившись после обеда попрощаться с моими друзьями, я не забыл и Месье де Навайя. Он был совершенно изумлен моим комплиментом, сказав мне с дружеским видом, что я совершил великое безумие, и если бы я еще раз послушал его совета, он бы меня от этого отговорил. Я ему ответил, что это было дело решенное и не следовало о нем больше говорить — к тому же, и Месье Кардинал недостаточно ценил меня, чтобы выразить хоть какое-то сожаление по поводу того, что я его покидал. Совсем иное, однако, он обещал мне прежде, но стоило ли больше полагаться на обещание Вельможи, чем на зимнее солнце; как то, так и другое очень быстро скрываются за тучами, чему я сам могу служить печальным подтверждением, не прибегая к свидетельствам других.

Когда мы расстались таким образом, он, уверенный, что никогда больше меня не увидит, и я, уверенный в том же самом с моей стороны, я направился завершать мои визиты. Я употребил на это все остальное послеобеденное время, потом один из моих друзей уговорил меня отужинать с ним, и я вернулся к себе лишь к одиннадцати часам вечера. Домохозяин, у кого я проживал, сказал по моем прибытии, что Месье де Навай дважды посылал меня искать, и его лакей не нашел меня ни в первый, ни во второй раз, тогда он сам вошел в дом, чтобы передать мне — ожидать его завтра утром, у него было что-то важное мне сказать, и он очень рекомендовал хозяину меня об этом предупредить. Я не был, признаюсь в этом, безразличен к такой новости; я уезжал с большим сожалением; итак, теша себя мыслью, что нечто важное, о чем он собирался мне сказать, было приказом остаться, я приятно наслаждался этим воображением. Я верил, что Месье Кардинал сделает что-нибудь для меня, и, должно быть, он об этом ему сказал. Ночь длилась для меня бесконечно, поскольку ничто не досаждает так, как невозможность заснуть, когда уляжешься. Однако не было еще и шести часов, как мне доложили о приходе Месье де Навайя. Я растянулся на моей постели, и, усевшись в кресло у моего изголовья, он сказал, что Месье Кардинал ни в коем случае не желал, чтобы я уехал, он никогда не был столь изумлен, чем когда узнал, что я продал свою должность; он никак не думал, что это именно о моей Маршал де Клерамбо просил его согласия; потому он немедленно послал к Месье Ле Телье, дабы запретить ему распоряжаться патентом; все будет очень хорошо для меня, или же он слишком сильно ошибается; вот почему я должен был оказаться при утреннем туалете Его Преосвященства, чтобы поблагодарить его за тот интерес, какой он засвидетельствовал ко всему, что меня касалось; он являлся меня искать накануне, лишь бы объявить мне эту добрую новость, и еще и вернулся сюда сегодня утром ради той же цели, и хотя еще никто не встает в подобный час, он счел, что когда бы явился даже еще раньше, я не нашел бы в этом ничего дурного, потому что просто невозможно прийти в слишком ранний час с новостью вроде этой.

/Отказ Кардинала./ Я поблагодарил его наилучшим образом, каким для меня было только возможно, за ту теплоту, с какой он постоянно продолжал проявлять ко мне свою дружбу. Он отправился затем по своим делам, и едва он вышел, как вошел мой Капитан де Рамбюр с искаженным лицом, на каком легко было прочитать его горе. Он мне сказал, что принес мне обратно мою отставку, потому что Месье Ле Телье послал сказать Маршалу де Клерамбо, что Кардинал запретил ему распоряжаться патентом; сам же он был поражен этим до последней степени, поскольку не только Его Преосвященство дал слово этому Маршалу, когда тот говорил с ним в его пользу, но еще и Месье Ле Телье совершенно подобно дал им свое, когда они вместе были у него; правда, этот последний показался ему удивленным, когда Маршал сказал ему, что хлопотал он именно о моей должности. Но, наконец, он не преминул оказать ему всю возможную любезность, так же, как и пообещать ему самому тысячу прекрасных вещей из уважения к Маршалу; он не мог догадаться, откуда исходила такая перемена, но, по всей видимости, я ему об этом поведаю, если пожелаю дать себе этот труд, поскольку совершенно невозможно, чтобы я об этом ничего не знал. Я ему чистосердечно ответил — все, что я мог бы ему об этом сказать, так это то, что мне доложили, якобы Месье Кардинал не пожелал, чтобы я оставлял мою должность; я совсем недавно узнал об этом от Месье де Навайя, только что вышедшего от меня; подобная перемена поразила меня ничуть не меньше, чем его самого, потому как мне казалось, что этот Министр не должен был так скоро изменить свое отношение ко мне после того малого значения, какое он мне демонстрировал в тысяче обстоятельств. Маршал де Клерамбо должен был ему сказать, что он хлопотал именно о моей должности, когда он просил Его Преосвященство о согласии для него; итак, после того, как он одобрил мою отставку, было довольно поразительно и даже достаточно необъяснимо, почему он не желал ее больше в настоящее время. Капитан мне ответил, что когда Маршал с ним говорил, он никого не называл; он просто просил для него согласия на Лейтенантство в Гвардейцах, не уточняя, у кого он его покупал; здесь, видимо, он допустил ошибку, а она уже послужила причиной отмены его слова; надо бы, однако, утешиться, поскольку, если этот Министр не пожелал меня терять, как это и было на самом деле, он, быть может, не отнесется с такой же заботой ко всем остальным; со временем найдется кто-нибудь из моих товарищей, кто захочет отделаться от своего Лейтенантства, и поскольку он теперь знал, как надо за это браться, чтобы не встретить препятствий в другой раз, когда он захочет покупать, он не преминет сделать все, что необходимо. В то же время он попросил у меня назад свои деньги, так как было справедливо их ему вернуть; но имея на одну тысячу меньше, я ответил — все, что я могу для него сделать, это возвратить ему одиннадцать тысяч экю в настоящее время, потому как, уверившись, будто у меня осталось менее двадцати четырех часов, я воспользовался остальным и заплатил мои долги; я был весьма огорчен этим теперь, но так как невозможно было предвидеть, что случится сегодня, ему придется дать мне немного времени для того, чтобы мне сориентироваться.

/Очень невоспитанный Капитан./ Этот Капитан был немного грубоват, потому он не захотел вежливо принять мое извинение; он довольно резко ответил мне, что не понимает, как я это себе представляю; никогда не следовало распоряжаться деньгами, тебе не принадлежащими; его деньги не принадлежали мне до тех пор, пока он не вступил бы в мою должность, именно так положено поступать в свете, и никому не позволено преступать эти границы. Я ему возразил, не заносясь, но и не унижаясь, поскольку, если бы я повысил тон, ему могло бы показаться, будто я ищу с ним ссоры, потому как я должен ему деньги; я с ним совершенно согласился, что так поступают по отношению к закладу, но его деньги показались мне моими, и, следовательно, я мог воспользоваться ими, как я и сделал, не нарушив самых строгих правил честности; однако я был весьма раздосадован этим сегодня, поскольку все обернулось иначе — это все, что я мог предложить ему в свое оправдание, предположив, во всяком случае, что я допустил ошибку, за какую мне необходимо было бы извиниться; я, тем не менее, так не полагаю, и он сам, без сомнения, не будет так полагать, если соизволит над этим немножечко поразмыслить.

Он был настолько невоспитан, или, лучше сказать, так груб, что не обратил никакого внимания на мой ответ. Он начал ужасно мне хамить. Я не особенно сдержан сам по себе, а тут я почувствовал, как он неоднократно доводил меня до бешенства. Однако я все еще держал себя в узде и ничего ему не говорил, поскольку речь шла о деньгах, и я боялся, какие бы резоны ни были на моей стороне, все равно, может быть, для меня не пожелают сделать никакого исключения из поговорки «кто должен, тот и виноват», но, казалось, мое терпение делало его еще более наглым. Наконец, когда я уже несколько раз закусывал губы, лишь бы помешать себе ответить ему всем тем, что мое возмущение вкладывало мне в уста, один из моих друзей вошел в комнату, совершенно ничего не зная о том, что там происходило. Он только узнал, в какой манере мое дело обернулось при Дворе, и зашел меня с этим поздравить. Он счел себя тем более обязанным это сделать, что я всегда питал особое уважение к нему, и он никогда, ничуть не больше, чем Месье де Навай, не одобрял моего решения, какое я намеревался исполнить. Я был необычайно рад его увидеть, потому что нуждался в свидетеле, кто мог бы дать отчет о моем поведении, особенно если Капитан вынудит меня на деле дать отпор его наглости. Итак, когда я без всяких затруднений объяснил ему, что происходило между нами, он взял слово и сказал этому Капитану, что, кажется, он был совсем неправ; не сбегу же я ради тысячи экю, и когда бы даже я растратил все его деньги, никто бы не смог меня за это порицать, поскольку, как я уже очень хорошо ему об этом сказал, я имел все основания считать их своими.

/Вызов в трибунал Маршалов./ Капитан, кто был намного более заинтересован, чем рассудителен, ответил, что он был слишком близким моим другом для того, чтобы пожелать встать на его место. Наконец, слыша, как он продолжал меня оскорблять по-прежнему, мой друг не нашел в себе столько же терпения, сколько его оказалось у меня. Он сказал, что ему надо заплатить, не откладывая ни на один момент, поскольку такой человек не даст нам передышки; он сам раздобудет ему тысячу экю, но пусть он позаботится, пока сам он будет их искать, обеспечить себе одного друга, кто помог бы ему показать нам, как ему, так и мне, что у него такая же добрая шпага, как и задиристый язык. Капитан ему ответил, что если дело стало только за этим, чтобы ему получить назад его деньги, то очень скоро все разрешится; ему стоит лишь за ним сходить, а тот со своей стороны пусть сделает то, о чем он ему сказал. Мы чистосердечно поверили, и мой друг, и я, что он говорил естественно, и то же самое, что и мы оба могли бы сказать, если бы оказались на его месте. Но вместо того, чтобы поступить, как он нам говорил, он отправился прямо к Маршалу де Клерамбо и понарассказал ему все, что захотел. Он ему доложил, что вместо того, чтобы вернуть ему его деньги, я ему будто бы заявил, что уже истратил большую часть. Маршал ему поверил, поскольку не знал, что это был бесчестный человек. Итак, один момент спустя ко мне явился Стражник с приказом предстать перед Сеньорами Маршалами Франции, дабы отдать им отчет в моих действиях. Никогда человек не был более удивлен, чем я, когда увидел этого Стражника. Я заподозрил в то же время, от чьего имени он был ко мне послан, и он признался мне в этом сам.

Тем временем мой друг вернулся с тысячей экю, как и обещал. Он продал всю свою серебряную посуду, лишь бы вытащить меня из этого дела. Он был почти так же удивлен, как я, когда увидел Стражника, и никак не хотел поверить, будто тот явился от его имени, пока я ему не сказал, что Стражник первый это подтвердил. Но, когда бы даже он не пожелал этого подтвердить, нам оставалось совсем недолго, чтобы самим об этом узнать, так как Капитан вовсе не возвратился, как он нам пообещал, и показался перед нами только в ассамблее Маршалов Франции. Маршал де Клерамбо собрал эту ассамблею в тот же день собственной властью, и когда он предупредил меня, что мне следует там появиться, я предварительно отвел моего Стражника к Месье де Навайю, кому я хотел сказать, что не сумею прийти поблагодарить Месье Кардинала при его утреннем туалете, как он мне рекомендовал, из-за приключившейся со мной досадной неприятности. Я уже не застал его дома и написал ему записку с подробным объяснением, но мой лакей так и не смог ему ее передать, хотя я специально направил его к Месье Кардиналу, где, как я прекрасно знал, он непременно будет. Разумеется, он там был, но один Гвардеец, кто меня не любил и, как назло, стоял в этот день у дверей, ехидно отказал лакею в доступе, а у того не хватило соображения пожаловаться Бемо или какому-нибудь другому Офицеру этой Роты, дабы сделать тому убедительное внушение. Так как все они были моими друзьями или, по меньшей мере, моими знакомыми, они бы не преминули дать ему поговорить с тем, кого он искал. Итак, его дурость явилась причиной этого недоразумения, и Месье Кардинал пришел в совершенное возмущение, не увидев меня в числе посетителей. Это по его приказу Навай являлся ко мне, хотя он и сделал из этого для меня тайну; итак, поверив, что я, может быть, вскочил в почтовый экипаж и уехал, поскольку ему отрапортовали, что я получил свои деньги, он сказал Навайю, если я совершил проступок вроде этого, после всего, что тот сказал мне от его имени, я могу рассчитывать, что он прикажет меня арестовать повсюду, где бы я ни находился. Навай ответил, что Его Преосвященство прекрасно это сделает, но он не верил, чтобы ему пришлось взять на себя этот труд; он слишком хорошо меня знал, чтобы решиться обвинить меня в подобной выходке; по правде, я не изменял своей Нации в том, что касается гордости, но каким бы гордецом я ни был, я всегда сумею усмирить это чувство разумом; если ему будет угодно, он в тот же час отправится разузнать, что помешало мне исполнить мой долг, и он немедленно явится к нему с ответом.

/Бемо все так же лицемерен./ Кардинал был слишком большим политиком, чтобы стерпеть выходку вроде этой. Он боялся, как бы я не извлек из всего этого чересчур большого преимущества против него, и как бы я не вообразил, что он не может больше без меня обойтись, — потому он рекомендовал Навайю не говорить мне, когда он явится ко мне с визитом, будто это было от его имени. Впрочем, не пожелав отступать от этого решения, он сказал, что не ему следовало бы туда пойти, пусть это будет лучше Бемо, поскольку он выглядел бы гораздо более значительно, чем тот, другой; он сделает вид, якобы узнал, что я хотел уехать, и явится повеселиться вместе со мной по поводу, что теперь нет такой надобности. Навай нашел, что он был прав; впрочем, он нашел бы то же самое и в противоположном случае, настолько он привык угождать любым его желаниям. Он отправился сказать Бемо, кто находился в зале Гвардейцев, что от него угодно Его Преосвященству. Бемо тотчас же направился меня навестить, и так как я уже больше часа назад вернулся от Навайа, он нашел меня наедине с моим Стражником. Мой друг отсюда ушел; он всеми силами хотел заставить меня сохранить его тысячу экю, хотя я старался обязать его ее забрать.

Бемо сделал мне свой комплимент с еще более сердечным видом, чем когда-либо ко мне обращался Навай. Так как это был человек, как я, помнится, уже говорил, не признававший никаких друзей, когда шла речь о его собственных выгодах, он даже не намекнул мне каким-нибудь двусмысленным словом о том, что происходило, как это обычно водится между соотечественниками, всегда сохраняющими друг с другом какую-то связь; он ни в светлых, ни в темных тонах не говорил со мной о Кардинале. Я тоже вовсе не хотел с ним говорить ни о нем, ни даже о том, по какой причине подле меня оказался Стражник. Он не мог, однако, ни с кем его спутать, потому что этот Стражник был в форме. Он носил на спине знаки его ремесла, какие обычно носят ему подобные. Бемо был достаточно любопытен, однако, и спросил, что за дело могло со мной приключиться и из-за чего я оказался в такой компании. Но так как я хотел, чтобы только Навай отдал в этом отчет Месье Кардиналу, я отделался ответом, что из-за долга я поссорился с одной особой, и, не сумев примириться дружелюбно, нам пришлось прибегнуть к суду Сеньоров Маршалов Франции. Я не сказал ему ничего, кроме правды, разговаривая с ним в такой манере, потому, приняв это за чистую монету, он покинул меня через один момент, дабы пойти отдать отчет Его Преосвященству обо всем, что он сам увидел, и о том, что я ему сказал.

Я поручил ему, прежде чем позволить ему уйти, письмо, что я написал Навайю, и какое мой лакей принес обратно. Оно несколько умерило гнев Месье Кардинала, когда Навай его ему показал, сказав при этом, что не было никакой моей вины, если даже я и не явился к его утреннему туалету. Навай сказал ему в то же время, что я был просто неудачлив, поскольку на меня сваливаются беды, когда я меньше всего об этом думаю. Кардинал перевел разговор на другую тему, испугавшись, как бы он не сделал ему этот комплимент только для того, дабы убедить его, что, в ожидании от него для меня какой-нибудь милости, он бы должен заплатить за меня еще и этот долг. Навай явился повидать меня по этому делу и посетовал, что не прихватил с собой наличных денег, чтобы предложить мне их на этот случай. Я его поблагодарил, правда, не за его добрую волю, но за его комплимент. Я действительно знал, что он мог бы дать мне взаймы не только эту сумму, если бы захотел, но еще и в тридцать раз больше, если бы ему это было нужно. Не было никого из всех Куртизанов Его Преосвященства, у кого бы дела были в таком порядке, как у него самого. Он вытягивал бесконечное число благодеяний из этого Министра; таким образом, можно сказать, каким бы скупым он ни был с другими, он нашел средство изменить свою натуру в отношении Навайя. Однако, так как надо принимать своих друзей со всеми их добрыми и дурными качествами, я поостерегся замечать ему, что его комплимент мне не понравился. Напротив, я вознаградил его всеми почестями, какие только способен был изобрести, так что он покинул меня вполне довольный.

Мой друг, кто одолжил мне тысячу экю, явился отобедать вместе со мной. Он сказал мне его подождать, и, отведя меня в сторонку, когда мы вышли из-за стола, он мне сказал — когда я предстану перед Сеньорами Маршалами Франции, чтобы я совсем ничего не говорил о нем, по крайней мере, если противная партия не заговорит о нем первой; если же Капитан вовсе не упомянет о нем, я смогу расплатиться с ним сполна и сказать, что нашел мою тысячу экю в кошельке одного из моих друзей, но если он о нем заговорит, я попрошу отсрочки для уплаты этих трех тысяч ливров. Он полагал, что это было нам необходимо, дабы снять всякое подозрение, будто кто-то кого-то хотел вызвать на дуэль, если тот окажется до такой степени трусом и пожалуется на это; итак, мне следует отрицать все это дело, поскольку мне ли не знать о существовании указов, грозивших строжайшими карами тем, кто вызывал других вопреки Эдиктам.

/В трибунале./ Он оставался со мной до трех часов, и так как примерно в это время должна была собраться ассамблея Маршалов Франции, я поднялся в карету вместе с тремя или четырьмя моими друзьями, пожелавшими меня туда сопроводить. Ибо установился обычай не оставлять идти совсем одних тех, кого к ним вызывали; таким образом, чем больше было у тебя друзей, тем лучше тебя туда сопровождали. Маршал де Клерамбо был там, и хотя это было, может быть, в первый раз, как он оказался Высшим судьей Дворянства, так как еще совсем недавно его удостоили Жезла Маршала Франции, он почти постоянно владел разговором, дабы показать, что мое поведение было неверно. Я его спросил со всем должным к нему почтением, и с каким бы я к нему не обратился полгода назад, поскольку он был вовсе не из лучшего дома, чем любой другой, — в какой же я мог быть обвинен злонамеренности, как он утверждал, когда я распорядился лишь теми деньгами, какие считал принадлежащими мне по закону. Он был весьма изумлен моей твердостью, и еще более тем, что мое рассуждение было столь же справедливо, как и его собственное. Так как он говорил много и говорил даже совсем недурно, он был уверен сначала, будто подавит меня своим кудахтаньем. Другие Маршалы слушали меня и не могли не одобрить ту свободу, какую я взял на себя ему противоречить. Однако, так как не существует судей, что не стояли бы один за другого, а главное, когда они слышали, как обвиняют кого-то из них прямо здесь же, в их собственном Трибунале, Маршал д'Эстре, прославленный тем, что обругивал всех на свете, спросил меня, к чему я намереваюсь свести все мои резоны, и уж не поверил ли я, будто они смогут избавить меня от уплаты.

Я был обрадован, хотя он мне сказал это достаточно бесцеремонно, что от меня не требуют ничего другого, как заплатить. Я боялся, как бы нам не устроили дела из вызова на дуэль, сделанного Капитану моим другом, и как бы нас не отправили в тюрьму, как одного, так и другого. Он присутствовал при всем, что происходило, и я старался его задеть, дабы он выблевал все то, что было у него на сердце. Я намеревался после этого принять манеру поведения, следуя совету моего друга; но едва я увидел, как он по-прежнему сохраняет молчание и ведет себя достаточно скромно, не обвиняя других, из страха, как бы самому не погубить себе репутацию, как я сказал Маршалу д'Эстре в ответ на его грубость, с какой он обратился ко мне, что он бы не увидел меня перед собой в настоящее время, точно так же, как и перед Сеньорами другими Маршалами Франции, если бы я имел дело с человеком, кто захотел бы дать себе труд потерпеть меня, подождав всего лишь двадцать четыре часа; я действительно уже нашел недостававшую мне тысячу экю и возвращу ему его сумму полностью, стоит ему только зайти за ней ко мне хоть сейчас. Я, конечно же, затаил некое коварство, говоря ему это. Я хотел нагнать на него страха, зная по опыту, что он не слишком в себе уверен. Потому этот Капитан, взяв в то же время слово, ответил мне, что не было никакой необходимости заходить за деньгами ему самому; ведь он же принес их ко мне домой, и я должен доставить их обратно к нему или, по меньшей мере, к его нотариусу, жившему на полдороге. Этот нотариус обитал совсем рядом с Сент-Эсташем, сам он подле Сент-Мари, а я напротив Пале-Рояля. Маршал де Клерамбо взял слово по этому поводу и сказал, что после того, как этот дворянин вынудил меня явиться к ним, он не считал, что было бы слишком кстати заставлять нас встречаться с глазу на глаз перед тем, как наше дело полностью не завершится; итак, если с ним согласятся, я отнесу эти деньги к нотариусу, а тот вернет мне мою отставку.


Маленькая война с Его Преосвященством | Мемуары | Часть 6