Глава 1. Час мертвых

Город Краснооктябрьск, лето 1965 года…

— Послушай, Галка, ты хоть чуть-чуть скучать по мне будешь? — спросил Виталик, украдкой взглянув на свою спутницу.

Девушка потупилась. Ее свежие щечки мягко порозовели, она явно была смущена, и как же она была восхитительна в своем смущении! Виталику безумно захотелось обнять ее, страстно поцеловать, но — нельзя. Они на улице, и — люди ведь кругом! Но это даже не главное: главное в том, что Галка подобных вольностей не потерпит, может взять и убежать! Ищи ее потом, прощения проси…

— Скучать буду… — тихо произнесла она.

— А не врешь?.. — Виталик как бы невзначай приобнял ее сзади за талию. Галка остановилась. Повернувшись, она посмотрела парню в глаза.

— Руку только убери, ладно? — сказала она миролюбиво, но твердо. Виталик руку убрал, но вот взгляда ее не выдержал и опустил глаза.

— Врешь ты, Галка! — сказал он с легкой горечью. — Вы, девчонки, всегда врете, на вас положиться нельзя. Говорите одно, делаете другое…

— А ты не полагайся! — весело отвечала девушка. — Я тебе не кровать, чтобы на меня ложиться…

— Ну причем тут кровать! — с досадой воскликнул Виталик. — Какая там кровать, ты даже поцеловать себя не разрешаешь! А я между прочим, через три дня в Москву уезжаю! Мне экзамены вступительные сдавать, и не куда-нибудь, а на физмат. Это тебе не хухры-мухры!

— Ты сдашь, — улыбнулась Галя. — Ты умный и способный, я в тебя верю.

— Если не сдам, в армию пойду, — вздохнул юноша, — а сдам, так буду ведь учиться! И так, и этак не представляю, как мы с тобой видеться-то будем…

— Очень просто, — спокойно заметила Галка. — Во-первых, ты поступишь, я уверена! И нечего себе запасные варианты заранее забивать! Поступишь! — произнесла она так, будто приказала. — После вступительных вернешься домой, ведь занятия начнутся не раньше сентября! А может, и в октябре даже. И у нас с тобой получится неделя, а то и больше здесь, дома! Ты про это что же, забыл?

— Ой, Галка, ты такая прелесть! — Виталик взглянул на нее с восхищением. — Я и правда, как-то не подумал… Все боюсь, вдруг завалюсь или по конкурсу не пройду… Ни о чем больше не думаю.

— Пройдешь, я сказала! — строго заявила Галя. — Пройдешь, запомни это… — Она снова взглянула ему в глаза и добавила мечтательно: — Я так тебе завидую… Ты счастливчик, Виталька… В университет поступишь, в Москве учиться будешь…

— Да ладно тебе, Галочка! — Виталий склонился к ее очаровательному ушку с простенькой сережкой в мочке. — Не грусти, милая… Еще год поучишься, школу закончишь, и сама в Москву поедешь, тоже в институт поступишь… — Он незаметно коснулся губами мочки ее ушка, как бы невзначай.

— Москва не Краснооктябрьск, там можно всю жизнь прожить и ни разу не встретиться, — грустно заметила она.

— Ну, это если друг о друге не знать… — возразил Виталий. — А мы-то друг про друга знаем! Я после поступления сообщу тебе, где жить буду, чтобы ты могла в гости приехать…

— Ты сумасшедший, Виталька: какие гости, ты ведь в общежитии жить будешь, там народу полно! — рассмеялась Галя, — и как же я к тебе в гости-то приеду?

— Ну и что? Народ-то там какой? Все студенты, такие же как я… — он осекся и мечтательно добавил: — Эх, вот только бы студентом стать! А остальное приложится.

Галя повернулась к парню и ласково провела кончиками пальцев по его щеке. Он заглянул в ее большие, серо-голубые глаза, и сердце его сладко сжалось: такая в этих глазах светилась любовь…

— Станешь, — тихо сказала Галя. — Непременно станешь, Виталик.

Они стояли посреди улицы, смотрели друг другу в глаза, и казалось, забыли обо всем на свете. Прохожие косились на них, кто с одобрительной улыбкой, кто с родительской лаской, а кто и с завистью…

— Не хочу расставаться с тобой, — тихо сказал Виталий.

— И я не хочу… — словно эхо, отозвалась девушка. — Но ведь надо… Виталик… милый…

— А я все равно не хочу…

Галя вдруг встрепенулась.

— А знаешь что? — вдруг воскликнула она весело. — Хочешь, я сфотографируюсь, и, когда ты поедешь в Москву, у тебя будет моя фотография?

Она так искренне радовалась посетившей ее идее, как будто внезапно нашла какое-то оригинальное и простое решение, и Виталий невольно улыбнулся ей в ответ.

— Фотографию твою будут делать дня три, — сказал он. — Ты не успеешь мне ее отдать.

— А не успею, так подарю ее тебе потом, когда ты после вступительных экзаменов домой вернешься! Поедешь осенью учиться, тогда и возьмешь ее с собой. И получится, что мы и не расстались с тобой вовсе…А если сделать снимок прямо сейчас, то наверняка можно успеть получить его и до твоего отъезда! Хочешь, я сделаю?..

— Прямо сейчас? — недоверчиво пробурчал он.

— Прямо сейчас! — задорно воскликнула Галя. — У меня ведь все в порядке, правда? — и она критично оглядела себя.

— Все у тебя в порядке, Галк, да вот только никакого фотоателье я поблизости не наблюдаю, — заметил молодой человек, — а ближайшее из них, по-моему, далеко отсюда, в центре, около памятника Ленину. Пока мы туда дойдем, оно как раз закроется, сейчас ведь почти семь часов уже…

— Да перестань! — Галя беззаботно махнула рукой. — Наверняка где-нибудь неподалеку есть и другое фотоателье. Не может такого быть, чтобы на всей улице Свободы, которая через весь город проходит, работало только одно фотоателье в центре! Давай вот кого-нибудь спросим…

Мимо молодой парочки как раз проходил седой старичок с палочкой и хозяйственной сумкой в руках, одетый в старый, но аккуратный пиджак с орденскими планками на груди.

— Простите, дедушка, — обратилась к нему Галя, — вы не подскажете, нет ли поблизости фотоателье?

Старичок остановился и взглянул на девушку живыми и очень молодыми глазами.

— Фотоателье? — переспросил он с интересом. — Ой, внученька… давно я не снимался-то, могу и соврать ненароком, — он озабоченно огляделся по сторонам. — Хотя постой… помню! Есть тут совсем рядом старенькое фотоателье…Вернее сказать, было!

Старичок обошел вокруг высокой и стройненькой Гали и замер, устремив взгляд вдоль улицы Свободы, словно вождь, указующий путь.

— Вон там видишь, перекресток? — спросил он, показывая вперед своей палкой. — Это улица Коммуны. А сразу за ним — старый двухэтажный дом… Вот в нем-то и есть фотоателье, только находится оно во внутреннем дворике: надо на улицу Коммуны свернуть и войти в арку, что ведет во двор. Там еще вывеска висит, увидишь! Вот только не знаю, девонька, работает ли оно — сам я там давным-давно фотографировался, еще когда с войны пришел. Так что прости старика, если что не так.

— Ну что вы, дедушка, спасибо, что подсказали, — тепло улыбнулась Галя. — здоровья вам!

— Храни тебя Господь, милая, — отвечал дедок и деловито заспешил дальше по своим делам.

Галя повернулась к Виталику.

— Ну, слышал? — спросила она. — Совсем рядом есть фотоателье… Давай сходим!

— Да слышал, — довольно кисло отозвался парень, — только сто раз я тут проходил и проезжал, и ни какого ателье здесь не видел. Напутал что-то старина! Может, и было оно там когда-то, но теперь уж давно нет. Этот дед, вишь, аж после войны там снимался… Лет этак двадцать назад.

— Да тут пройти десять шагов, сходим, да посмотрим! — не унималась Галя.

— Знаешь, Галк, не хочется мне, — буркнул Виталик. — голову даю на отсечение, если и было там фотоателье, то давно его уже нет. Не веришь мне, ну сходи… а я лучше вот на лавочке посижу, физику почитаю. Первый экзамен-то у меня — физика устная! Почитаю, да тебя подожду…

Виталий отправился на сегодняшнюю прогулку прямо из-за стола, за которым готовился к вступительным экзаменам. Галя позвала его на улицу, чтобы немного «проветрить мозги», но он все-таки прихватил с собой учебник физики…

— Ну как хочешь, — Галя пожала плечами. — Можешь и посидеть, а я схожу и посмотрю, что там за фотоателье. Если оно работает — сфотографируюсь для тебя, а нет — значит, сразу вернусь. Хорошо?

— Хорошо! — отозвался Виталик беззаботно, усаживаясь на лавочку, стоявшую у входа в небольшой зеленый скверик, и раскрывая учебник. — Только давай там не очень долго…

— Уж постараюсь! — бодро отвечала Галя, направляясь по тротуару в сторону перекрестка.

Ей понадобилось несколько минут, чтобы дойти до указанного старичком места. Галя остановилась на перекрестке: улица Коммуны уходила вниз, в сторону реки, и была вся застроена старыми одно-и двухэтажными домами. А на углу, прямо перед Галей, возвышался двухэтажный дом, сложенный из красного кирпича и покрытый железной крышей с давно облезшей краской. Прямо по углу здания сверху свисала ржавая водосточная труба, уже вся покореженная временем и давними дождями. Каждое окно старого дома было обрамлено кирпичным выступом, выкрашенным в белый цвет и тянущимся по периметру своего окна. От дедушки Галя узнала в раннем детстве, что так строили давно, еще до революции. И дом этот явно был возведен в прошлом веке, когда еще Краснооктябрьск носил совсем другое название… И его уже мало кто помнил.

Галя постояла немного, созерцая старинное здание — почему-то дом произвел на нее какое-то необъяснимо угнетающее впечатление. И действительно, со стороны улицы Коммуны в стене виднелась приземистая темная арка, уводящая во двор, как и сказал старичок… Только Гале почему-то вдруг захотелось повернуться и уйти туда, где при входе в скверик ожидал ее друг. Она так бы и сделала, поддавшись вдруг навалившемуся какому-то подспутному страху, только как раз открылась дверь магазинчика, располагавшегося по соседству с аркой, и на крыльцо вышли две бойкие тетки, груженые тяжелыми сумками. Они трещали без умолку, шумно обсуждая свои дела, в курс которых мог войти любой желающий, ибо их голоса далеко разносились по улице. Галя немного успокоилась при виде их, и взгляд ее скользнул по вывеске над входом: «Продукты». А чуть дальше, прямо у входа в арку, висела старая потрескавшаяся табличка с надписью «Фотография»…

Между тем тетки, переваливаясь по-утиному, слезли с крыльца и направились к улице Свободы.

Гале они показались забавными, и она улыбнулась. А когда на крыльцо магазина поднялся и вошел в помещение молодой мужчина, все непонятные Галины страхи растаяли как дым. Ничего особенного, а тем более страшного. Магазин как магазин. Дом как дом. И фотоателье, наверное, такое же.

Галя перешла улицу, поравнялась со входом в продуктовый магазин и остановилась перед аркой. Табличка с надписью «Фотография» явно висела тут много лет, но чтобы никто не сомневался в достоверности предлагаемой ею информации, под табличкой кто-то намалевал стрелку, указывающую как раз под арку. Галя робко заглянула в проход: он был низок и узок настолько, что лишь какой-нибудь «Запорожец» и то с трудом мог бы въехать в этот злосчастный двор. А еще там было мрачно и сыро, и как будто несло пронизывающим холодом, словно со старого заброшенного кладбища.

Девушка несмело вступила под темный и холодный каменный свод и пошла по проходу, вымощенному старой, местами повыщербленной брусчаткой. Ее каблучки неуверенно скользили по влажным камням, пронизывающий холод забирался под легкую ткань девичьей блузки. Она испытала явное облегчение, когда миновала этот внушающий оторопь переход и очутилась в небольшом квадратном дворике, напоминающем колодец.

Здесь царило какое-то мрачное и печальное запустение. Ни единый звук с улицы не долетал сюда, и Галя стояла посреди безмолвной и зловещей тишины. Даже лучи вечернего солнца не проникали в это угрюмое место, и у девушки возникло впечатление, будто она находится на дне глубокого сырого колодца, хотя ее окружали стены высотой всего-то в два этажа.

Она подняла взгляд на окна, безмолвно смотревшие во двор — ни в одном окне не было ни малейшего движения, ни на одном стекле не мелькнул солнечный отблеск. Все окна оставались плотно закрытыми, хотя вечер стоял по-летнему теплый. Весь двор был засажен старыми липами, которые обрамляли его по периметру и поднимали свои кроны выше домовой крыши. Может, это из-за их густой листвы было так сумрачно и прохладно здесь? Галя опустила взгляд и прямо перед собой увидела деревянное, покосившееся от старости крыльцо, ведущее ко входу, наглухо закрытому массивной облезлой дверью. Над нею висели неровно прибитые буквы, образующие слово «Фотография». Еще выше к стене дома крепился почерневший деревянный козырек, защищавший крыльцо и дверь от дождя. Никакой другой таблички, как-то обозначавшей время работы этого заведения, или же уведомляющей посетителей о его закрытии, Галя не увидела.

«Да тут, наверное, и нет никого! — подумала Галя с некоторой досадой. — Эта шарага, судя по всему, давным-давно закрыта…»

Чтобы не оставалось никаких сомнений, Галя поднялась на крыльцо и решительно постучала в дверь. Как она и ожидала, в ответ не последовало ни звука. Постояв под дверью с минуту и безуспешно постучав еще, девушка убедилась в бесполезности своих попыток и повернулась, чтобы спуститься с крыльца и отправиться восвояси. И вдруг в этот самый момент тяжелая дверь совершенно неожиданно с легким скрипом приоткрылась.

Галя уже стояла одной ногой на нижней ступеньке, а другой на земле, когда услышала за спиной этот слабый скрип. Она резко повернулась: из раскрывшегося черного проема двери на нее хмуро смотрел седой, слегка сгорбленный старик, и взгляд его холодных и цепких глаз был пронзителен и насторожен. Последовала пауза: Галя попросту онемела от неожиданности, она уже решила, что помещение старого фотоателье необитаемо, и внезапное появление похожего на призрак старика привело ее в состояние легкого оцепенения.

— Что вам угодно? — с легкой хрипотцой произнес старый человек как-то уж совсем по-старомодному.

— Да вот… — смущенно ответила Галя, — сфотографироваться хотела… стучала, стучала, и подумала уже, что тут нет никого…

— Сфотографироваться хотели? — спросил старик, оценивающе разглядывая девушку. Ей подумалось вдруг, что несмотря на преклонный возраст, глаза у этого старца видят отлично, впору молодым позавидовать. — Ну что ж… это можно. Пожалуйста, заходите…

Он подался назад и пропал, оставив приоткрытой дверь. Гале сделалось немного не по себе при виде этого черного провала: из приоткрытой двери ей в лицо несло каким-то замогильным холодом. Она даже невольно поежилась в своей летней блузке, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Девушка заглянула в дверной проем, но увидела в полумраке лишь неопределенные очертания стен и потолка узкой и тесной прихожей.

— Ну что же вы? — донесся откуда-то из глубины помещения слегка дребезжащий голос. — Я же сказал: заходите! Чего вы там топчетесь на пороге: боитесь, что ли? Здесь вас никто не съест.

Галя робко вошла и скорее машинально, нежели осознанно прикрыла за собой входную дверь.

Она очутилась сразу в темноте, и ей пришлось подождать, пока глаза привыкнут к мраку. Откуда-то издалека пробивался слабый свет. Галя увидела впереди себя темный коридор, уводящий куда-то в недра старого дома: именно оттуда доносился голос старика. Она пошла вперед, передвигаясь почти наощупь, при этом девушка ощутила, как опасно прогибаются старые половицы под ее ногами.

«Ну и берлога! — подумала она с недоумением. — ремонта тут сто лет, наверно, не было… Того и гляди, провалишься в подвал или какую-нибудь яму…»

Темный коридор привел ее в еще более темную квадратную комнату, в которой старик хлопотал вокруг аппарата, установленного на высокой треноге. За спиной у него слабо угадывались в темноте очертания шкафов с полками, заставленными какими-то ванночками, реактивами, мешочками…

Сбоку на стене висела старая лампа — она была включена, и поэтому Галя могла хоть что-то видеть вокруг себя. В свете этой лампы бледное сморщенное лицо старого фотографа казалось совершенно бескровной восковой маской; скулы и лицевые кости выпирали из-под кожи, а глаза выглядели двумя черными провалами, так что все лицо старика казалось похожим на череп. Гале на какие-то секунды сделалось жутко, и снова неудержимо захотелось уйти прочь, однако фотограф как-то очень буднично и незатейливо спросил:

— Как вы желаете сфотографироваться, барышня? На паспорт, на другой документ, или хотите сделать домашнее фото?

— Домашнее, — просто ответила Галя и добавила: — хочу парню своему подарить. Он уезжает…

— А, понимаю… — старик-фотограф покачал своей лысовато-седой головой. — Ваш молодой человек, вероятно, отправляется на воинскую службу…

— Нет, — поспешно возразила девушка. — Он едет поступать в университет… В Москву!

— Ну что ж, это дело тоже хорошее, — одобрительно произнес старый фотограф, — нашей стране нужны образованные люди, с университетским образованием… Все вполне понятно.

Последнюю фразу, высказанную стариком, Галя нередко слышала в старых кинофильмах. Она невольно улыбнулась столь забавному совпадению. И при этом подумала: «И чего я вдруг задрейфила? Фотограф как фотограф, только старенький совсем. Вот помрет он, бедненький, в этой своей норе темной, так даже и знать никто не будет…»

Ей стало внезапно жаль старика, усердно копающегося в своей допотопной аппаратуре. Неожиданно для себя, она вдруг спросила:

— А вы что… один здесь совсем?

— Один, милая барышня, — скрипнул в ответ старик. — А кто мне нужен? Да никто… Я давно уже один. Вот разве что зайдет кто снимок сделать, все небольшое развлечение… Вот вы взяли и зашли, и уже хорошо…

Старик говорил тихо, устало и даже как-то смиренно, и юной девушке вновь сделалось его жалко.

— И не скучно вам здесь одному? — несмело спросила она.

— Нет, не скучно… Это вам, молодым, нужна компания, танцульки там всякие, шлягеры модные. А мне, старику, что?.. мне покой только нужен.

Слово «покой» в его устах прозвучал как-то двусмысленно, даже зловеще. Гале вновь сделалось немного не по себе. И она вновь ощутила этакий леденящий холод, как будто по комнате время от времени прокатывались слабые, но ощутимые порывы зимнего ветра. Девушка невольно поежилась.

— Вы озябли? — предупредительно заметил фотограф. — Да, к сожалению, у нас здесь не жарко… Дом, видите ли, старый, везде щели, сквозняки гуляют. Но что-то заболтался я сегодня! Давайте мы с вами немного ускорим наш фотографический процесс… Как будем сниматься — во весь рост или крупным планом?

— Ой, даже не знаю, — смутилась Галя. — Я как-то не думала…

— Так давайте подумаем, — отозвался старик. — Вот станьте пожалуйста перед аппаратом, — и он поправил лампу, озарившую Галю снопом неяркого света.

Галя повернулась вокруг своей оси, глядя при этом в черный глаз объектива. Высокая, гибкая, с сильными стройными ногами, покатыми бедрами и мягко очерченной грудью, она была удивительно хороша в своей простенькой легкой блузочке и черной юбке до колен. Озорно блеснув глазами, девушка тряхнула головой, и ее густые длинные волосы — светлые, с пепельным оттенком, хлынули по ее плечам и спине, вьющимися кольцами устремились вниз, закрывая приоткрывшуюся грудь…

— Красавица… — одобрительно заметил старик. — Просто чудо! Знаете, барышня, вашему молодому человеку несказанно повезло, что такая девушка будет его ждать дома. А простите, сколько вам лет?

— Шестнадцать, — ответила Галя, опуская взгляд.

— Шестнадцать! — мечтательно произнес старый фотограф. — Какой чудесный возраст…

Снимок получится неплохой, но… видите ли, я бы сказал, парадный слишком, что ли. Не на выставку же мы его делаем. Хотелось бы создать фото более личное, чтобы ваш возлюбленный глядел на него и представлял вас рядом с собой, видел бы только вас и себя… Правда?

— Правда, — согласилась Галя, слегка смутившись, услышав из уст чужого человека это манящее, и такое сладко-пугающее слово «возлюбленный».

— Давайте попробуем крупный план, — деловито предложил мастер. — Не возражаете?

— Нет, — ответила девушка, которая стала уже ощущать себя будто на фотосессии. Ей сделалось очень интересно, что из всего этого выйдет.

— Присядьте вон туда, — старик показал костлявым пальцем на старый обшарпанный стул возле противоположной стены.

Стена оказалась завешанной плотной тканью — видимо, для создания фона. Когда Галя приблизилась к стулу, тканевой занавес неожиданно качнулся, создавая стойкое впечатление, будто за ним кто-то прячется. Галя испугалась этого движения, но уже в следующую секунду взялась рукой за край занавеса и резко приподняла его. Ее пытливому взору открылась вполне обычная темная стена, в которой имелся дверной проем с плотно закрытым и видимо заколоченным дверным полотном. Одного лишь взгляда было достаточно, чтобы понять: этой дверью не пользовались уже много лет.

Старик встревоженно приподнял голову от фотоаппарата. В свете лампы его черные глаза неожиданно ярко блеснули — злобно и подозрительно.

— Что вы делаете? — довольно резко спросил он.

Галя аккуратно опустила ткань. Она явно растерялась.

— Мне показалось, — нерешительно ответила она. — Мне почудилось, будто там, за тканью, кто-то есть… Извините.

Фотограф улыбнулся вымученной и слегка насмешливой улыбкой, но глаза его оставались холодными, словно зимняя ночь.

— Барышня… Я, кажется, сказал вам, что я здесь совершенно один! Это просто сквозняк…

Похоже, в детстве вы весьма боялись темноты? А впрочем, вы и сейчас еще совсем ребенок…

Пожалуйста, успокойтесь: мы с вами заняты очень важным делом. Нам надо сделать ваш фотопортрет для вашего друга. А как, кстати, его зовут?

— Виталик… — пролепетала в ответ Галя.

— О-о! — фотограф уважительно поднял взгляд к потолку. — Весьма символично! Вы знаете, что это имя означает?

— Нет… — призналась девушка.

— А я вам скажу. Оно происходит от латинского «Вита», что означает — Жизнь! Замечательное имя…

Галя захотела было спросить, а что означает ее имя, но почему-то промолчала. Этот старый фотомастер, который, казалось, знал все на свете, снова начал внушать ей неопределенный страх. И страх этот словно окружал ее со всех сторон, будто бы наползал из всех углов старого темного дома.

— Но не будем отвлекаться, — сказал решительно старик. — Пожалуйста, присаживайтесь!

Галя несмело присела на стул, словно опасалась, что он под ней может подломиться. Чуть склонив голову, она внимательно наблюдала за стариком. Тот еще немного повозился у аппарата, потом прильнул к нему, как боец к пулемету.

— Смотрите в объектив пожалуйста! Голову чуть влево… вот так… внимание! Снимаю!

Мелькнула ослепительная вспышка, и Галя невольно вздрогнула. Фотограф распрямился и поднял голову от аппарата.

— Послушайте, барышня… — прозвучал его скрипучий голос. — Вы, похоже, не только темноты боитесь, но и света! Придется повторить — вы мигнули! Выйдете на снимке с закрытыми глазами.

Галя не помнила, действительно она мигнула или нет. Но раз мастер говорит, значит, так оно и есть.

— Давайте повторим, — сказала она охотно, с легким недоумением пожав плечами. Насколько она знала, фотомастер всегда делает несколько снимков, чтобы потом выбрать наиболее удачный. Старик снова прильнул к аппарату с таким видом, будто ложился в засаду в ожидании приближающеегося противника. Гале неожиданно стало смешно.

— Не надо улыбаться, ведь вы в разлуке с любимым! — назидательно заметил старик из полумрака. — Мне кажется, более уместна будет легкая печаль и грустинка в глазах. Вы согласны?

— Да, — ответила Галя, едва сдерживая совершенно неуместный смех. Она сама не могла понять, что ее так забавляло. Возможно то, что фотомастер казался ей слишком уж серьезным — он вел себя словно художник, собирающийся запечатлеть на холсте первую светскую красавицу.

— Голову слегка опустите… взгляд на меня… вот так… Хорошо! Внимание…

Галя неожиданно хихикнула именно в ту секунду, когда произошла вспышка и щелкнул аппарат. Старик шумно вздохнул и приподнял голову, устремив на девушку укоризненный взор.

— Не понимаю, что смешного, — сурово заметил он. — Вы что же, рады предстоящей разлуке?

— Нет, конечно, нет… — смущенно ответила Галя.

«Господи, я выгляжу полной дурой», — с тревогой подумала она.

— Тогда чему вы смеетесь? Нельзя ли вести себя посерьезнее? — спросил мастер чуть ли не с угрозой.

— Я постараюсь. Пожалуйста, извините меня… — произнесла она виновато.

— Что ж, повторим попытку еще раз, — сказал старик. — Садитесь в ту же позу, голову немного опустите… Вот так, хорошо… Смотреть в объектив не нужно, чуть прикройте веки…

Вот, замечательно! Теперь пойдет… А чтобы не было смешно, возьмите-ка в руки вот это…

Фотограф вынул из ящика стола какую-то фотографию и сунул ее прямо в руки девушке.

— Держите фото перед собой на коленях и смотрите на него! — крикнул он от аппарата, будто командовал на поле боя. — Вот так, очень хорошо!..Снимаю!..

На этот раз Галя не видела вспышки и не слышала щелчка. Он не отрываясь смотрела на фотографию. И на какой-то миг совершенно зыбыла, где она и зачем она здесь.

Действительно, фотография, врученная ей мастером, никак не способствовала смешливому настроению. На ней была запечатлена покойница, лежавшая в гробу, при этом фото было выполнено крупным планом, и лицо умершей очень хорошо просматривалось. Оно выделялось на фоне мрачных окружающих тонов контрастным светлым пятном. Даже на фото было заметно, что женщина была очень красива при жизни — этого факта не могли скрыть и заметные признаки смерти: запавшие глаза, заострившийся нос, мертвенная бледность …Голову покойной покрывал черный плат, из-под которого сбоку выбивалась прядь густых волос. Тело тоже было облачено в черное, и на этом фоне резко выделялись кисти белых рук, сложенные на груди. Между необычайно длинными пальцами с короткими и плоскими ногтями торчала вставленная кем-то горящая тонкая свеча…

Галя смотрела и не могла отвести глаз: мрачное, ужасающее фото не отталкивало ее, а наоборот как-то странно притягивало, завораживало, влекло туда, в тот неведомый и страшный мир, в котором была эта незнакомая умершая женщина. Порой Гале казалось, что пройдет секунда, другая, и покойница медленно повернет голову, откроет глаза и встретится взглядом с ней…

Из состояния оцепенения ее вывел старый фотомастер, резко выхвативший фотографию из ее пальцев.

— Ну довольно, — сухо заметил он, бросив беглый взгляд на мрачную фотографию. — Давайте ее сюда…

Галя даже не шевельнулась, молча проводив глазами гробовой снимок, который старик небрежно бросил в приоткрытый ящик старого покосившегося стола.

— А…простите… кто это? — пролепетала девушка чуть слышно, даже не подумав, насколько неуместен и бестактен ее вопрос.

Старый фотограф молча задвинул скрипнувший ящик. Затем медленно повернулся к Гале.

— Это женщина, которая… — произнес он как бы в полузабытьи, но вдруг словно испугавшись чего-то, прервал сам себя и раздраженно воскликнул: — А впрочем, какая разница! Это не имеет сейчас никакого значения… Вы чрезмерно любопытны, барышня…

Старик отошел от треноги, увенчанной фотоаппаратом, и вплотную приблизился к старому шкафу, почти что слившись с его очертаниями во мраке темной комнаты. Если бы не знать, что он там есть, то его легко было не заметить вообще.

— Извините, пожалуйста, — тихо сказала Галя, как бы медленно выходя из полуобморочного состояния и постепенно вновь обретая способность мыслить. — Я не хотела… не подумала…

— Кажется, ваш снимок вышел вполне удачно, — раздался голос фотомастера из темноты, — мы добились-таки нужного эффекта. Так что теперь можете идти…

— Да, да, конечно… — пролепетала Галя в ответ. — Спасибо вам большое…А когда можно за снимком прийти?

— Ну… через два дня приходите, — отозвался старик. — Будет готово. Устроит?

— Ну конечно, ведь Виталик уезжает через три дня… Устроит, — бодро ответила Галя. — А квитанцию дадите?

— Квитанцию? — старик сухо и как-то недобро хихикнул, словно Галя задала совершенно идиотский вопрос. — А зачем вам квитанция?..Ко мне сейчас народ почти не ходит — так, раз в год если заглянет кто… А потому не нужна никакая квитанция: что, без квитанции я вас не узнаю разве?

— Раз в год… — растерянно пробормотала девушка, но тут же решила, что это не более, чем метафора: просто старик хотел сказать, что народ нечасто к нему заглядывает. Это неудивительно — многие даже и не подозревают, что на главной улице, в тесном довоенном дворике все еще действует старое фотоателье, где по-прежнему работает еще более старый фотомастер…

— А заплатить? — спросила недоуменно Галя. — Сколько я должна вам за снимок? Или деньги вы берете потом, когда выдаете готовые фотографии?..

В темной комнате повисло тягостное молчание. Несмотря на мрак, царивший в помещении (старик выключил лампу, когда убрал в ящик стола фото покойницы), девушка увидела, что мастер стоит возле стола, повернувшись к ней спиной, словно не хотел, чтобы она и дальше видела его лицо.

— Ничего ты мне не должна, — скрипучим голосом произнес старик, не оборачиваясь, и Галя заметила, что впервые за все время общения он сказал ей «ты». — А заплатишь потом, милая барышня… Сполна заплатишь…

И снова наступило молчание. Гале внезапно сделалось жутко.

«Нет, у этого деда точно не все дома! — подумала она с невольным состраданием. — И неудивительно: годами сидеть в этой холодной темной норе, света белого не видеть, и все один… Да тут любой на его месте свихнулся бы! Пойду-ка я, пожалуй, отсюда…»

— Спасибо вам, — робко сказала она. — До свидания…

Мастер не ответил и даже не шелохнулся в ответ. Галя поспешила к выходу: ей вдруг стало по-настоящему страшно. Она стремительно вышла из комнаты и направилась по темному коридору к выходу. Распахнув наружную дверь, Галя вышла на крыльцо и с невыразимым наслаждением вдохнула теплый и мягкий вечерний воздух.

Торопливо сбежав по ступеням крыльца, девушка, не помня себя, пересекла дворик и, провожаемая редкими огнями, светившимися в окнах, вошла под мрачную, сыроватую арку. Почти бегом Галя миновала ее, стремясь на улицу, к свету. И вот арка позади. Сердце Гали учащенно колотилось, ей хотелось дышать и дышать, наслаждаться этим чудесным, свежим, теплым воздухом, словно это было дыхание самой жизни…

Выйдя из арки, она остановилась на улице Коммуны и огляделась по сторонам, словно попала в место, где давно уже не была. Неприятный озноб скоро перестал донимать ее — она быстро согрелась, успокоилась, сердечко снова стало биться спокойно и ровно, как и подобает биться сердцу здоровой юной девушки…

«Все равно, как из могильного склепа вышла!» — мысленно сказала Галя самой себе.

Она снова огляделась. Что-то вокруг показалось ей необычным. По улицам Коммуны и Свободы спешили с работы люди, их поток был заметно гуще, нежели в тот момент, когда она входила в фотоателье. На улице Свободы появилось больше машин… и прямо перед ней вдруг быстро пробежала лошадь, запряженная в гремящую по асфальту телегу; мужик в кепке, сидя боком и свесив ноги, лихо управлялся с вожжами — такой транспорт еще можно было встретить на улицах Краснооктябрьска, особенно вечером. Галя подняла к небу лицо и увидела, что высоко-высоко на темно-синем небосводе мерцают далекие звездочки. Вдоль улицы Свободы горели фонари на столбах уличного освещения…

«Боже мой… — с тревожным недоумением подумала Галя. — Что такое происходит?»

Она, непонимающе озираясь, вышла на улицу Свободы и остановилась на тротуаре. Мимо нее проходил мужчина средних лет, по виду — рабочий, похоже, спешащий на смену.

— Простите, — робко обратилась к нему Галя, — вы не скажете, который час?

— Как не сказать? — охотно отозвался мужик, остановившись и подняв к глазам левую руку с часами. — Девять двадцать пять! — лихо доложил он, не преминув окинуть высокую красивую девушку многозначительным и любопытствующим взглядом.

— Девять?.. — растерянно пролепетала Галя.

— …Двадцать пять! — демонстративно показал ей часы мужик. — Поздновато, красавица! Домой уже пора, а не то мамка заругает…

— Спасибо, — только и смогла пролепетать Галя и вдруг с ужасом подумала о Виталике. Где он?..

Она вспомнила, как оставила его на улице Свободы, в ближайшем к перекрестку скверике, он собирался подождать ее там и почитать учебник физики…Он там сейчас? Ведь читать уже невозможно, настолько вокруг стемнело!

Галя, будто очнувшись, опрометью бросилась в сторону скверика, туда, где она оставила своего друга. Через несколько минут она уже стояла возле той самой скамеечки, где рассталась с Виталиком. Скамеечка была пуста, и вообще, скверик уже покидали последние гуляющие парочки.

Девушка застыла на месте в полном недоумении, ее серо-голубые глаза постепенно наполнялись слезами. Она только озиралась по сторонам в растерянности, кусая губы от охватившей ее обиды. Галя уже собралась отправляться домой в одиночестве, как вдруг издалека донесся громкий окрик:

— Галя!..Галка!..

Девушка встрепенулась и пристально вгляделась в мелькающие мимо лица спешащих по тротуару людей. А чуть погодя увидела, что со стороны, противоположной перекрестку, к ней бежит молодой парень, озаряемый светом уличных фонарей. В этом парне она сразу узнала Виталия.

— Виталик! Милый… — задыхаясь, крикнула Галя.

Молодой человек подбежал к ней, и остановился как вкопанный, приблизившись к девушке почти вплотную. Глаза его безумно блуждали, волосы были взъерошены, губы нервно тряслись.

— Галка… — прохрипел он, едва переводя дух. — Послушай! Ты что, с ума сошла? Ты… Ты…

— Что?.. — отозвалась Галя в полнейшем замешательстве. — Я ничего не понимаю, Виталик!

Что случилось?

— Ничего не понимаешь? — зловеще прошипел юноша. — Что случилось? Тебя не было два с половиной часа — вот что случилось! Я с ног сбился, разыскивая тебя! Где ты была?

— Ты что, забыл? В фотоателье я была! Я пошла фотографироваться, а ты захотел подождать меня здесь, на скамейке, учебник полистать…

— Я ничего не забыл, — озлобленно ответил Виталий. — Я ждал здесь тебя, как проклятый…

Прошел час, пошел второй… Я отправился за тобой. Увидел вывеску — «Фотография», зашел в эту чертову арку… А там во дворе… — он едва перевел дух. — Нет там никакого фотоателье!

— Виталий, опомнись: что ты несешь? — вскричала Галя. — А где же я была, по-твоему?

— Я не знаю, где ты была! Я облазил этот пустой двор, и ничего, кроме старой перекошенной двери и продавленного крыльца, не увидел…

— Так это и было фотоателье, Виталик! — воскликнула Галя. — Там и вывеска висит, между прочим. Надо было просто постучать, и тебе открыли бы…

— Кто открыл бы?! — молодой человек почти кричал. — Там и так видно, что никого в этом фотоателье лет сто уже не было!

— Там фотограф есть, один-одинешенек, очень старенький! — с обидой воскликнула девушка. — Я тоже сперва подумала, что никого нет, постучала, он и мне-то открыл не сразу… Он такой старенький, что еле-еле ходит.

— Не строй из меня дурака, — холодно заметил Виталик. — Я видел своими глазами, что фотоателье это давным-давно закрыто. Я носился, как идиот, всю эту улицу Коммуны пробежал, не знал уже, куда обращаться — в милицию, что ли? До реки дошел, по набережной бегал туда-сюда… Всюду спрашивал, не видел ли кто девушку такую высокую, симпатичную, в голубой блузочке… На меня глазели как на придурка! А она — на тебе, выходит из подворотни, здра-а-сьте! Как ни в чем не бывало…

Он кричал, говорил обиженным тоном, нервно размахивал руками… Галя ничего не понимала.

— Ты дошел до реки? — оторопело переспросила она. — До какой реки?..

— До великой русской реки, что через наш городок протекает! — исступленно заорал Виталий. — Совсем сдурела, что ли?…

Прохожие начали оборачиваться на них — кто недоуменно, кто укоризненно. Галя ощутила себя так, будто ей публично отвешивают пощечину за пощечиной.

— Я не знаю, зачем ты бегал к реке, — холодно сказала она, глядя в глаза своему парню, — и нечего на меня орать! Я ни в чем не виновата перед тобой. И ты сам виноват, что не пожелал постучать в дверь фотоателье: если бы постучал, то нашел бы меня в два счета!

Ее серо-голубые глаза словно полыхнули пламенем. Виталик слегка растерялся и как-то сник…

Однако замешательство молодого человека длилось недолго.

— Значит, ты была в этом фотоателье? — вкрадчиво спросил он. — Ну и как, сфотографировалась?

— Да, сфотографировалась! — с вызовом ответила Галя.

— Отлично! — воскликнул Виталик. — А квитанцию покажи-ка!

— Квитанцию? — растерянно протянула девушка. — Нет квитанции…

— Да что ты говоришь! Это почему же?

— Не дал мне старик квитанцию… Сказал, посетителей у него очень мало, и так снимок мне потом отдаст… Без квитанции.

— Вот оно что? Это значит, два с половиной часа он с тобой возился, и даже бумажку не выписал? Два с половиной часа он делал твой один-единственный снимок?! — Виталий снова вышел из себя и снова начал кричать. Но Галя ничего не могла ему объяснить при всем желании. Она чувствовала только, что произошло действительно нечто совершенно непонятное.

— Виталик, — виновато и растерянно пролепетала она. — Я сама не понимаю… Не знаю, как так получилось… Вроде я и была-то там недолго…

— Ну хватит! — резко оборвал ее парень. — Довольно из меня дурня-то лепить! Завралась совсем, а теперь мне еще и хрень всякую порешь, ждешь, поди, что я и уши развешу? не знаю я, где ты болталась, с кем и где ты обжималась, да и знать не хочу! Не хочешь говорить, ну и пес с тобой… Счастливо оставаться! А я пошел!

Он резко развернулся и торопливо зашагал прочь. Галя с ужасом смотрела, как он уходит.

— Виталик!.. — отчаянно крикнула она. — Как ты мог подумать…

Но он только рукой нетерпеливо махнул и даже не обернулся. Горячий ком обиды перехватил горло девушки, из глаз полились слезы… Ну за что он ее так? Чем она перед ним провинилась? Ведь она говорила правду!..

Ей даже подумалось, а не вернуться ли к фотомастеру и не потребовать ли у него квитанцию? Но потом решила — поздно! Надо было сразу настаивать, чтобы квитанция была выписана как положено. Да и зачем она теперь ей? Если любимый парень способен вот так — взять и обругать ее, не поверив ни единому ее слову, чем может помочь жалкий клочок казенной бумаги? И должна же у нее быть девичья гордость, в конце концов? Об этом она столько слышала от старших, более опытных подруг, да и мать не раз ей говорила…

Вспомнив о матери, Галя совсем расстроилась. Надо скорее идти домой, ведь уже почти темно, и от матери ей точно влетит! Она ведь требовала, чтобы дочь возвращалась домой не позднее девяти. Как будто она еще ребенок совсем…

Галя тяжко вздохнула и вытерла выступившие слезы. Как все мерзко и до обидного глупо получилось! Странно, конечно: неужели она и вправду провела столько времени в фотоателье? Она помнила, как старик усаживал ее, пересаживал, просил голову повернуть и все такое… Но не могло все это длиться два с половиной часа! Никак не могло! Несколько минут от силы… И почему Виталик не догадался постучать в дверь? Сам виноват, а на нее все свалил без зазрения совести! Какая муха его укусила? Понятное дело — перед экзаменами волнуется, но она-то здесь при чем? Зачем же на ней зло срывать — ведь она и так за него переживает. А если он не поступит, ну — скажем, по конкурсу не пройдет? Что тогда — ей вообще нельзя будет на глаза ему показаться?

«Ну и ладно!» — подумала Галя. Если Виталик думает, что она сама придет к нему, станет бегать за ним, как собачонка, то он заблуждается. Никогда такого не будет… гордости у нее хватит.

Одолеваемая всеми этими невеселыми мыслями, Галя и не заметила, как дошла до своей улицы.

Эта улица, на которой находился ее дом, носила название — Пролетарская… Вообще, в Краснооктябрьске все улицы носили сугубо революционные названия: либо именовались в честь революционеров, в свое время устанавливавших здесь власть Советов, либо запечатлевали революционные понятия — Свобода, Коммуна, Пролетарская… это не мешало однако Пролетарской улице быть зеленой и вполне ухоженной, хотя по одной ее стороне тянулись фабричные общежития для молодых рабочих, а по другой стороне — частные домики об одном, редко — о двух этажах.

Галин дом располагался в самом конце улицы Пролетарской, имевшей некое подобие изогнутого хвоста, отсекаемого от нее пересекающей Пролетарскую улицей Восстания. Там, где стояло Галино жилище, не было асфальтированной дороги — только грунтовая. Да и не был нужен здесь асфальт, ибо машины сюда наезжали редко, разве что если к кому-то из жильцов пяти расположенных здесь домов наведывались гости. Чтобы грунтовую дорогу не слишком разбивали и не поднималось чересчур много пыли, ее периодически устилали шлаком, вывозимым из ближайшей котельной.

Галя жила в добротном двухэтажном деревянном доме со сложной крышей, устланной железом, и имевшей четыре конька, смотревшие в разные стороны с четырех фасадов. Квадратный в плане, дом имел восемь квартир — четыре на первом этаже и четыре на втором. Пару лет назад сюда подвели бытовой газ, и всем жильцам установили двухкомфорочные газовые плиты, заменившие громоздкие печи. Это был праздник, потому что теперь не надо было заниматься заготовкой дров. Однако горячий водопровод в эти дома, расположенные в самом хвосте Пролетарской, так и не провели, несмотря на ежегодные обещания городских властей.

…Девушка пересекла пустынную в этот час улицу Восстания и сразу же оказалась посреди ночного мрака: уже совсем стемнело, но этот участок Пролетарской, как всегда, освещен не был: единственный фонарь ночного освещения горел на столбе, расположенном через дорогу как раз напротив Галиного дома. Сноп света озарял некоторое пространство вокруг столба и пару старых тополей, соседствующих с ним с обеих сторон. Главный поток света приходился на долю стола, сколоченного местными умельцами и врытого в землю под столбом. За этим столом пенсионеры летними вечерами увлеченно «забивали козла», и расположение уличного фонаря как раз над ними позволяло им засиживаться за этим увлекательным занятием до глубокой ночи. Но для освещения темной, засаженной старыми деревьями улицы одного столба было явно недостаточно.

Галя прошла мимо одинокого источника света, громко стуча каблучками по видавшей виды асфальтовой дорожке, и торопливо вошла в подъезд. Здесь из небольшого тамбура вела деревянная лестница — сначала на площадку первого этажа, куда выходили двери нижних квартир, а затем и дальше наверх, на второй этаж. Лестницу эту Галя помнила с детства — она была прочная, массивная, с гладкими перилами, установленными на резные фигурные опоры, напоминавшие девочке каких-то сказочных рыцарей в боевом строю. Казалось, что они надежно охраняют каждого, кто передвигается по этой лестнице… Но — не сейчас. Сейчас на лестнице было темно — опять соседские мальчишки побили лампочки, — а Гале было надо подняться на второй этаж, преодолев два крутых пролета с промежуточной площадкой.

С детства в ней жил страх перед этой лестницей, когда на ней бывало темно. Хорошо еще — уличный фонарь приходил на помощь: свет его падал прямиком в лестничное окно, и можно было хотя бы видеть ступени, что давало возможность бежать наверх, не слишком рискуя расколотить себе лоб.

Постояв несколько секунд у тамбурной двери, девушка набрала полную грудь воздуха, а потом опрометью бросилась вперед. До первой площадки она добралась в два прыжка, но впереди предстоял еще долгий путь наверх! Пугаясь звука своих же шагов, Галя помчалась дальше, громко стуча каблуками по деревянному полу. Ей казалось, вся улица слышит этот шум. Мгновенно преодолев два пролета, она очутилась наверху. Еще прыжок, и она перед дверью своей квартиры. Она ударила в дверь вытянутыми руками и, распахнув ее, ввалилась в прихожую — к счастью, мать не имела привычки запираться вечерами — соседи частенько заглядывали друг к другу по всякой мелкой надобности, или же — просто поболтать. Но сейчас, похоже, гостей не было, и Галя тут же плотно заперла за собой входную дверь.

Едва она успела скинуть туфли, как из комнаты донесся зловещий голос:

— Ну и где же ты шлялась столько времени, зараза этакая?..

Галя распрямилась и недобро взглянула на мать. Женщина в домашнем халате и стоптанных тапочках стояла перед ней, расставив голые ноги и озирая ее с головы до ног злобными глазами.

— Мама… — примирительно отвечала Галя, избегая встречаться с матерью взглядом. — Во-первых, никакая я не зараза. А во-вторых, я гуляла с Виталиком. Кажется, я тебе говорила…

— Да плевала я на то, что ты там говорила! — в голос закричала мать. — Время-то одиннадцать почти!..Я тебе не наказывала разве, когда ты должна домой приходить?! А что это ты дух-то никак не переведешь? — вдруг спросила она уже другим тоном. — Черти за тобою гнались, что ли?

— Там, на лестнице света нет, — потупилась девушка. — Темно очень… я бежала…

— Ах, темноты, значит, ты боишься, а вот шляться с мужиками допоздна не боишься! — вскричала женщина. — Я все глаза в окна проглядела, а ее все нет и нет! Где ж тебя, проклятущую, черти-то носили?!

— Мама! — напористо возразила Галя. — Я не шлялась с мужиками. Я гуляла с Виталиком, а с ним я давно дружу! И ты его знаешь. Он, между прочим, уезжает в Москву в университет поступать…

— А что, твой Виталик, не мужик, что ли? — насмешливо отозвалась мать. — Виталик не Виталик, у них у всех одно лишь на уме… Я тебе сто раз, дуре этакой, говорила: мужику одно только надо — в койку тебя заволочь! А потом, когда окажется, что тебя обрюхатили — ищи его, свищи!…Но ты не слушаешь матери. Ждешь, когда гром грянет…Смотри, Галька: мое слово твердое — принесешь домой в подоле — на порог не пущу! Как придешь, так и уйдешь.

— Мама, ну что ты такое говоришь? — негодующе вскричала девушка. Подобные речи она слышала от матери не раз, особенно если случалось действительно поздно вернуться домой. — Ничего я тебе в подоле не принесу… и вообще, Виталик не такой…

— Все вы, дуры, так говорите: ах, мой не такой, ах он добрый, благородный, нежный…

А потом остаются с носом, да с детьми-ублюдками, и остается только, что реветь белугами, да уже поздно! И твой Виталик ничем не лучше… Такой же кобель, как и все остальные!

Галя ничего не ответила, только закусила губу. Сегодня, между прочим, Виталик обошелся с нею далеко не лучшим образом: наорал на нее, обвинил черт знает в чем, да еще сбежал, бросив ее посреди улицы, а ей, между прочим, пешком добираться оттуда до дому — целый час! Автобусы даже на эту Пролетарскую улицу не ходят по вечерам… Такого поведения от своего друга Галя совсем не ожидала! Неужели же мать не так уж и неправа?..

— Мама… — робко заметила она, проходя в комнату и стягивая с себя блузку через голову. — Я уже не маленькая… Мне шестнадцать лет!

— Ишь, не маленькая она! — едко отозвалась мать, правда, уже скорее ворчливо, нежели озлобленно. — Толку-то, что тебе шестнадцать! Да, действительно, не маленькая: смотришь, чуть не под самый потолок вымахала, а мозгов у тебя — как у курицы! Жизни не знаете, старших не слушаете… Хоть школу-то закончи, работать устройся, да первую зарплату получи хотя бы — вот тогда и скажешь, что ты уже не маленькая! А пока ты на моей шее сидишь, ноги свесивши, меня слушаться будешь… поняла?!

В раздраженной реплике матери снова зазвучала угроза, и Галя не стала больше возражать — что проку! Спорить с нею бесполезно — она только еще больше разозлится, начнет оскорблять…

— Поняла, — хмуро буркнула Галя в ответ.

— Вот и хорошо! — сурово заметила мать. — Ужинать будешь? Там на плите сковорода стоит, в ней пара котлет тебе. Картошку возьми в холодильнике — сама разогреешь. А я спать иду ложиться — мне вставать завтра рано. Это тебе сутки напролет взлягивать можно, а мне вот некогда — я нас обе их кормить должна…

— Спасибо, мама, — отвечала Галя, застегивая на груди домашний халат.

Мать, что-то недовольно продолжая ворчать себе под нос, направилась в спальню, а дочка — на кухню. Гале было очень обидно — мать всегда говорит с нею так, что Галя постоянно испытывала чувство вины. Вины абсолютно за все: за то, что ей уже 16 лет и ей пора уже хоть иногда встречаться с мальчиками; за то, что она еще не закончила школу, и матери приходится ее кормить и одевать; за то, что в доме мало денег, и они с матерью постоянно нуждаются; за то, что она вообще родилась на свет! Ну что она может? На работу ее пока не примут, кто возьмет малолетку, за которой нужен глаз да глаз? А случись с нею что — кто будет отвечать? Надо достичь хотя бы совершеннолетия… Галя не хотела, чтобы детство ее быстро заканчивалось, но постоянные упреки матери делали ее жизнь порой просто невыносимой. Галя и так старалась уже и есть поменьше, и одеваться попроще, но все равно мать постоянно попрекала ее, что она «съедает» слишком много денег.

Галя пришла на кухню, открыла холодильник, выложила на сковороду жареную картошку, поставила на огонь разогревать вместе с остывшими котлетами. Пока разогревался ужин, Галя открыла окно кухни, впуская теплый и свежий ночной воздух. Она оперлась локтями на подоконник и высунулась наружу. Окно выходило в сад, расположенный между ее домом и другим точно таким же, находившимся по соседству. Из сада поднимался целый букет древесных и цветочных ароматов, который Галя с наслаждением вдыхала на высоте второго этажа; а улица в этот поздний час была совершенно пустынна — ни души, лишь одиноко горит ночной фонарь… Галя поежилась от сладкого ощущения, что в этот поздний час она уже дома, в тепле, а не там, на пустынной темной улице, где за каждым углом, за каждым кустом может поджидать неведомая опасность… И сразу на душе стало теплее и лучше, хоть немного поднялось настроение.

Ужин призывно заскворчал на плите, и Галя с сожалением отошла от окна. Так хорошо было дышать ночным воздухом! Однако и голод давал о себе знать. Галя подсела к столу, взяла тарелку.

А хорошо все-таки, что мать оставила ее одну. Можно спокойно поесть, не выслушивая упреков, что ее не прокормишь, и что она только и знает, что ездить на матери; и так далее, и тому подобное… И вообще, можно в тишине обдумать впечатления минувшего дня.

Как ни обидно было Гале за сегодняшнее поведение ее молодого человека, обсуждать это с матерью она не стала бы ни за что. Было слишком предсказуемо, во что вылилась бы такая попытка. Виталий вел себя просто безобразно, с ее точки зрения. Но что же явилось причиной его такого поведения? Ведь Галя сама убедилась, что он действительно ждал ее невероятно долго, и разумно объяснить факт своего столь долгого отсутствия Галя не могла — ни Виталику, ни себе самой. Да и рассказать об этом крайне странном случае было некому — не матери же! Ничего хорошего из этого уж точно не получится… Вот если бы у нее был отец! У всех Галиных подружек были отцы: у кого хорошие, работящие и любящие; у кого — похуже, способные доставлять неприятности своим семьям, главным образом, своим пристрастием к зеленому змию, но тем не менее — были! Отцы, которые любили своих детей, и с которыми можно было поговорить, которым можно было рассказать, у которых можно было спросить совета. Но вот у Галки отца не было…

При мысли об отце голубые глаза Гали сами собой наполнились слезами. Она всхлипнула, рассеянно ковыряя вилкой не до нутра разогревшуюся котлету.

Своего отца Галка помнила плохо, а мать никогда не рассказывала ей о нем. Даже когда Галка просила ее об этом, мать только отмахивалась. Если девочка становилась слишком настойчивой, мать начинала кричать на нее, и Галка сконфуженно умолкала. Но про отца все равно думала часто. Только от дедушки, которого уже не было на свете, и от некоторых не слишком близких родственников подросшая Галка кое-что узнала… и не столько об отце, сколько о прошлом своей матери. Мать вышла замуж перед самой войной, вышла за высокого, красивого парня по имени Леонид. Многие девушки сгорали от зависти — какого славного парня себе отхватила Тонька! Сама Антонина тоже была не из последних в городе: высокая, гибкая, голубые глаза, темно-русые волосы, брови вразлет… Очень хороша собой была будущая Галкина мать… Родные, знакомые считали их прекрасной парой, искренне желали им счастья, хотя и завистников с завистницами тоже хватало. Но счастье длилось недолго: не прошло и месяца, как июньским утром все репродукторы объявили о всеобщей беде, постигшей всех и каждого. Леонид простился с молодой плачущей женой и ушел на войну. С войны он не вернулся…

В 45-ом краснооктябрьские мужики, кому довелось остаться живыми, пришли с фронтов к родным семьям. Антонина осталась одна, как и сотни других молодых вдов. Но молодой красивой женщине разве можно век вековать в одиночестве? Через пару лет она снова вышла замуж, и в 49-ом родилась Галка…

Мать с отцом жили тогда в рабочем общежитии при местной фабрике. Первые годы Галкиной жизни прошли там, среди таких же рабочих семей. Но вот беда: Галке не исполнилось и года, как ее отец серьезно заболел, и никто не мог даже толком поставить диагноз. На него временами что-то находило, и он становился буйным и опасным. Порой выгонял мать из дому, даже зимой, на мороз.

Приступы бешенства накатывали неожиданно, могли случиться в любой момент. Потом отец впадал в полнейшую апатию и валился с ног, проваливаясь в бессознательное состояние. Его возили в областной центр, и там какой-то известный профессор сказал матери, что это — последствия контузии, полученной на фронте. И ничего тут поделать нельзя, надо с этим жить… или разводиться.

Однако разводиться Антонина не спешила. Несмотря на болезнь, муж на фабрике был одним из первых. За свой труд получал грамоты всякие, вымпелы, его фото висело на доске почета.

Конечно, практичной Антонине вся эта макулатура и мишура на дух была не нужна, она терпеливо ждала, когда мужу выделят квартиру вне общей очереди. По болезни ему были положены дополнительные метры… И — дождалась-таки! Галке исполнилось четыре года, когда семья отпраздновала новоселье. Так появилась двушка на Пролетарской улице.

Конечно, дом был деревянный (но при этом очень добротный!), без горячей воды, с печью для готовки, но газа тогда вообще не было нигде, а в сравнении с конурой в общежитии и общей кухней на полдюжины хозяек отдельная квартира, пусть и со смежными комнатами, представлялась хоромами! В этой самой квартире Галка и выросла — сама не заметила как! Но только росла уже без отца: он во время очередного приступа куда-то ушел и пропал.

Его искали долго, искали всем домом, и со двора многие мужики искать помогали, но — безуспешно. И только спустя неделю Антонину вызвали в милицию, а оттуда — в морг на опознание. Труп ее мужа выловили в реке уже за городской чертой — никто так и не узнал, что же с ним случилось. Было ли то самоубийство, или несчастный случай, или же спихнули лихие люди в реку контуженного на войне мужика — так и осталось мрачной тайной. Антонина убивалась страшно, рыдала в голос, выла по-волчьи, и соседки толпами приходили утешать ее, обнимали, целовали, плакали вместе с ней, но безутешная вдова не слышала их…

Маленькая Галка, о которой все, казалось, попросту забыли, забивалась в угол и только смотрела на происходящее непонимающими голубыми глазками-пуговками, ибо она впервые видела такое отчаяние. Она не понимала, зачем в их доме столько этих полузнакомых и незнакомых бабок и теток, а больше всего ее поражало и пугало безудержное отчаяние матери. Галка была уже достаточно большой, чтобы сопоставить в своем детском уме две вещи: отношение матери к отцу, в котором она не замечала ни любви, ни сочувствия, ни ласки; и вот это безбрежное проявление горя, в котором маленькая Галка безотчетно ощущала что-то неестественное, показное…

«В мой дом горе, горе лютое пришло-о-о! — дурным голосом завывала Антонина. – Володенька-а! На кого же ты меня, горемычную, остави-и-л!»

И все тетки вокруг нее тоже начинали плакать и стенать, а маленькой Галке при этом казалось, что мать убивается не столько по ушедшему мужу, сколько по себе самой. Галке было очень жаль отца, а кроме того, его смерть была первой потерей близкого человека в ее едва начавшейся жизни. Тогда она впервые узнала, что близкие не вечны, и в любой день и час они могут уйти. Только вот куда? Этого она, конечно, не знала…

Впоследствии Галка нередко вспоминала ушедшего отца, особенно те памятные мгновения, когда они вместе гуляли, или когда отец водил ее в лес и показывал, как растут грибы, и как надо наблюдать за лесными обитателями; особенно Галке запомнилось, как шустрая белочка спустилась с дерева и брала орешки прямо с его ладони — кто-то из взрослых потом сказал ей, что к недоброму человеку белочка не подойдет. Значит, отец был добрый… Галке с ним было хорошо и интересно, только длилось это счастье так недолго…

И особенно остро вспоминала она отца потом, когда видела, как та или иная дворовая подружка прямо посреди игры вдруг бросается к идущему по улице мужчине, хватает его за натруженную, крупную руку и идет дальше уже бок о бок с ним, гордо сообщая всем вокруг:

«Это мой папа!» Галка такого счастья была отныне лишена…

С тех пор и жили они с матерью вдвоем в двухкомнатной квартирке на Пролетарской улице, и Галка, подрастая, практически не слышала от матери ни ласковых слов, ни доброго материнского совета; никогда между матерью и дочерью не было душевных отношений, и Галка все время ощущала себя одинокой, никому не нужной. И она была уверена — если бы жил отец, все было бы по-другому. А теперь, когда она становилась взрослой, все чаще появлялось у нее желание — закончить школу и уехать в Москву, поступить в хороший вуз (а в школе Галка училась хорошо!), а там самой строить свою жизнь — строить самостоятельно, без материного занудства, незаслуженных упреков и хронического нытья вперемешку с жалобами на ее загубленную жизнь.

…Галя доела свой незатейливый ужин, поставила разогреть немного воды для мытья за собой посуды. Ну что же, как-никак, а жить надо. Вообще она сильно расстроилась из-за этой тупой ссоры с Виталиком. Этот молодой человек был фактически ее единственным другом. Ей всегда было с ним хорошо. Его отъезд в Москву одновременно и радовал и удручал ее. Ей было приятно, что Виталик будет учиться в университете, но с другой стороны — ей предстояла разлука с ним на неопределенное время! И это означало, что заканчивать школу ей придется без Виталика, то есть целый год она его не увидит, разве что он приедет на каникулы…В таких условиях следовало беречь каждый час, проведенный вместе, а у них вышло черт знает что… Надо бы помириться с ним! Только как?

Галка не знала. Решив, что утро вечера мудренее, она постаралась не думать об этом. Помыла посуду, убрала за собой на кухонном столе, умылась разогретой водой, как всегда делала на ночь, и отправилась спать.

…Среди ночи Галя внезапно пробудилась: смутное беспокойство донимало ее. Она открыла глаза, устремив в потолок встревоженный и неподвижный взгляд. Оставаясь лежать под одеялом, девушка пыталась понять, что именно разбудило ее. За окном была кромешная тьма, в комнате — немного светлее оттого, что через оконное стекло падал свет одинокого фонаря на уличном столбе. Ничто не нарушало тишины…

Галка резко поднялась, отбросила одеяло, свесила ноги с кровати.

Неподвижно посидела так, склонив взлохмаченную голову. Громко тикали настенные часы-ходики. Черной громадой возвышался в изножье кровати старый, довоенный еще платяной шкаф. На стуле возле окна висел небрежно брошенный ею домашний халат, скинутый перед сном. Все вроде в порядке, все как всегда… Отчего же вдруг ей сделалось так страшно?

В соседней комнате, где спала мать, вдруг раздалось шипение, от которого Галка невольно вздрогнула. Потом — щелчок, а за ним последовали два протяжных печальных перезвона: то были настенные часы с боем, которые Галка помнила с раннего детства.

В ночи этот бой раздавался всегда куда отчетливее, нежели днем; он всегда действовал на нее успокаивающе, успокоил и сейчас — ей сразу подумалось — все хорошо, она дома, ей ничто не угрожает, и надо просто спать! Часы пробили два раза, что означало два часа ночи. Галя решительно улеглась на правый бок и натянула на себя одеяло. Смежив веки, она мысленно сказала себе: «Спать… надо спать…»

Постепенно девушка впала в блаженно-дремотное состояние, стало хорошо и покойно. Она как будто бы спала, и в то же время каким-то непонятным образом осознавала все происходящее вокруг. Хотя, собственно, ничего вокруг и не происходило… внезапно Галка ощутила присутствие рядом с ней кого-то или чего-то: густая тень пала ей на лицо, и она пробудилась в одно мгновение.

— Мама?.. — испуганно и удивленно спросила она. — Это ты?

Девушка открыла глаза и приподнялась в постели, опершись локтем на подушку. Она испуганно уставилась в окружающую тьму: никого нет в комнате, не ощущается никакого движения. Все тихо, спокойно, безмолвно. Однако девушка чувствовала, как бьется ее сердце — бьется так трепетно, так неистово, как будто ощущает рядом присутствие чего-то неотвратимого и страшного. Неожиданно Галя ощутила леденящий холод, словно от порыва зимнего ветра, хотя ночь была теплой и безветреной, да и окно было закрыто, только форточка оставалась распахнутой, но даже легкая тюль, свисавшая до полу, совершенно не колыхалась. Откуда же этот холод, от которого, кажется, мерзнут кости и кровь стынет в жилах? Она снова улеглась, свернувшись в комок и поджав под себя ноги. Несмотря на плотное одеяло, накрывающее ее всю целиком, Галка никак не могла согреться — ее зубы стучали, все тело тряслось мелкой дрожью.

Девушка промучилась до предрассветного часа, когда серые сумерки за окном постепенно сменили непроглядную ночную тьму. Около четырех утра она услышала, как снаружи посреди полной тишины громко хохотали и орали на всю улицу женщины-ткачихи, идущие на фабрику к первой смене. «Бабы пошли на зачин»,, — говорила обычно на это мать. Этот бабий визг, пронзительный хохот, напоминающий мяуканье спаривающихся кошек, оглушительные окрики типа «Машка! Ты идешь или нет?» постоянно будили Галку под утро (тетки словно не понимали, что час очень ранний, и вся улица еще крепко спит), но сегодня она восприняла эти звуки с облегчением: они как будто свидетельствовали, что ночные кошмары улетучились, и за окном снова началась обычная повседневная жизнь. Эта мысль подействовала на нее успокаивающе, и Галка наконец буквально провалилась в глубокий и беспробудный сон.

Проснулась Галка поздно: за окном давно уже стояло солнечное утро. Девушка быстро соскочила с кровати и вышла в смежную комнату — матери уже не было, и ее кровать стояла аккуратно застеленной. Галя находилась в квартире одна — мать, судя по всему, давно ушла на работу, и девушка этого даже не услышала. И не мудрено: эту ночь она спала крайне скверно. Вероятно, сказались неприятные и пугающие впечатления вчерашнего дня, и конечно же — пустая и нелепая ссора с Виталиком.

На столе Галя увидела смятый листок бумаги, на котором прыгающими крупными буквами было начертано материнское поручение: «Сходи на рынок!..» Далее следовал перечень продуктов, которые ей надлежало купить, состоявший не менее, чем из дюжины пунктов. Рядом с листком валялась сложенная вдвое замусоленная десятка.

Галка сокрушенно вздохнула: на рынок идти вовсе не хотелось. Ее гораздо больше занимал вопрос — как ей помириться с Виталиком. Увидит ли она его до того, как он отправится в Москву? ее сердце рвалось к нему, она готова была забыть и простить своему другу вчерашнюю грубость, лишь бы увидеть его, поговорить с ним… Она понимала, что Виталик сейчас должен быть очень занят — ведь он едет на экзамены! Наверняка в этот самый момент штудирует учебники, свои конспекты, и ему теперь просто не до нее. И как бы ни хотелось Галке увидеть своего парня, услышать его голос, но делать этого было нельзя… И больше всего Галка боялась, что она придет к нему домой, чтобы мириться, а вместо этого нарвется на грубость. Да и гордость девичью забывать тоже не стоит — он мужчина, он первым должен к ней подойти и сказать:

«Галка, давай помиримся — я не хочу уезжать, когда мы поссорились. Я был неправ, я погорячился… Просто очень испугался, что тебя нет».

Такие слова он произнесет или не совсем такие — Галке было неважно: главное, чтобы слова эти были произнесены! Однако сейчас она их не дождется — ни сегодня, ни завтра. Эти дни ее друг занят, и он вряд ли о ней вспомнит. Разве что потом…

Галя тяжело вздохнула и взяла в руки материну записку. Не забыть бы завтра ближе к вечеру сходить в «Фотографию», к этому странному старику и забрать у него ее фотопортрет.

Вдруг Виталик зайдет к ней все-таки, чтобы попрощаться перед отъездом? А старик обещал готовое фото через два дня! И если Виталик придет, она подарит ему свой портрет, и все образуется — воспоминание о ссоре исчезнет без следа… да и какая это ссора!

Так, недоразумение какое-то, основанное на дикой нелепице.

Галка умылась холодной водой, наскоро позавтракала на кухне и надела свое любимое летнее платье, которое шила сама всю зиму. На платьице имелся кармашек, почти незаметный, куда она и сунула оставленную матерью денежку. Взявши хозяйственную сумку, девушка забрала из ящика стола свои ключи и вышла на лестницу, захлопнув входную дверь.

До рынка идти надо было довольно далеко — сначала по улице Восстания, потом свернуть на грунтовую дорожку, ведущую вдоль частных стареньких домов и огородов, потом вдоль железной дороги по усыпанной шлаком стежке, которая и приводила на городскую площадь, большую часть которой занимал колхозный рынок. Будучи маленькой, Галка каждую неделю ходила сюда с матерью за продуктами. Ей всегда было здесь интересно — ведь Красноооктябрьск был городок тихий и сонный, а здесь всегда было столько людей!

Многолюдно на рынке было и сейчас. Торговые ряды ломились от товаров. В одном на столах возвышались груды овошей, фруктов, ягод — заканчивался август, а урожай выдался хороший. В другом предлагалось к продаже мясо: говядина, свинина, баранина, а продавцы все как на подбор ходили в белых фартуках. На толстой колоде здоровенный мужик разделывал топором туши. Галя встала в небольшую очередь — мать наказала ей купить два кило свинины. Она молча смотрела, как мясник раскладывал куски на прилавке, мельком поглядывая на покупателей. Галка вдруг ощутила никогда ранее не испытываемое странное волнение при виде этих свеженарубленных кусков, из которых еще сочился красноватый сок. Внезапно захотелось попробовать…

— Ну, что смотришь, красавица, будем выбирать? — весело обратился к ней торговец.

Девушка вздрогнула: она и не заметила, как подошла ее очередь! словно очнувшись, она рассеянно оглядела разложенные перед ней куски.

— Мне два кило, пожалуйста… И посочнее, — смущенно произнесла она.

— Они у нас все тут сочные, — заметил мужик, деловито перебирая один красный шмоток за другим. — Вот этот подойдет?..Как раз на два кило и будет!

Мясник поднял слабо сочащийся кусок и поднес почти к лицу девушки. Галя взглянула и… обомлела. Ей показалось, будто она видит каждую клеточку этого сочного шмотка, ощущает, как еще живая кровь продолжает медленно перетекать по густой сетке тоненьких сосудов…

Аромат при этом был таким пьянящим и небывало острым, что девушка испытала легкое головокружение…

— Девушка! — окликнула Галю стоявшая за нею тетка в синей кофте. — Ты заснула, что ли? Чай, не одна здесь, очередь ведь ждет! И вот стоит, вылупила глазищи-то!..Прямо как неживая.

Галя бросила на тетку досадливый взгляд сверху вниз, ибо тетка — полная и приземистая — была ниже ее на целую голову. Она сразу же замолчала, когда Галя взглянула ей в глаза — будто чего-то испугалась. Галя снова повернулась к торговцу.

— Подойдет… — почти шепотом сказала она.

— Вот и ладненько! — бодро отозвался мужик, бросая шмоть на весы.

Галя расплатилась, положила завернутое в целлофан мясо в сумку и отошла от прилавка. Она медленно двинулась дальше вдоль торговых рядов, рассеянно глядя по сторонам и чувствуя, как страстно-неистово бьется ее сердце. Пройдя с десяток-другой шагов, девушка успокоилась и занялась поисками других продуктов, обозначенных в ее списке. Когда обход прилавков близился к концу и Галя уже с нагруженной сумкой засобиралась домой, внимание ее привлекли три торговки, расположившиеся у прилавка возле выхода и на разные голоса зазывающие покупателей. Делали они это весьма примечательно.

— Пирожки — и — и!.. — напевно призывала одна высоким голосом.

— Пирожки-и! — тонко подпевала другая.

— Горячие, печеные, домашние!.. — пронзительно вставляла между их напевами третья.

Затем певуньи делали резко паузу, после которой на разные голоса выкрикивали одна за другой:

— С мясом!..С капустой!..С яйцом и луком!..

— С курятиной!..С картошкой!.. С сыром и латуком!

Выпалив скороговоркой данные о начинках, тетки вновь умолкали на пару-тройку секунд, и вся песнь начиналось заново:

— Пирожки-и-и… Пирожки-и-и!..

Галя остановилась и невольно улыбнулась, глядя на них. Торговки так старались, а из их огромных утепленных бидонов шел такой аппетитный аромат свежей выпечки, что девушке непреодолимо захотелось отведать такого пирожка… и непременно с мясом! Едва она подумала о мясе, как внутри нее словно все напряглось, она судорожно сглотнула. Галя и не подозревала даже, что так голодна… Она купила один пирожок и, не успев даже толком отойти от торгующих женщин, жадно впилась в него зубами. Откусывая большие куски, она принялась с аппетитом поедать пирожок, наслаждаясь его изысканным вкусом и одновременно испытывая легкую досаду от того, что начинка все же была не совсем такой, как ей хотелось… Хорошо прожаренная и — без кровяного сока…

«Что, любишь пирожки?..А знала бы ты, какие я пирожки, бывало, пекла! Настоящее объедение.»

Галя ошеломленно перестала жевать и замерла прямо возле прилавка. Кто это сказал? Она непонимающе огляделась: кругом сновал туда-сюда народ, мужики в пиджаках и кепках, бабульки в кофтах и платочках, но никому из них услышанная ею фраза принадлежать не могла. Голос, ее произнесший, принадлежал какой-то женщине — явно молодой и сильной…

Галя перестала озираться и затаилась. Может, почудилось ей? Ничего странного вокруг нее не происходило, никто подозрительный рядом с ней не находился. Однако таинственный женский голос она слышала совершенно отчетливо!

Галя продолжила доедать пирожок, жевала осторожно, словно опасаясь, что ей в любую секунду могут помешать. Но все было спокойно, и девушка заработала челюстями быстрее. Когда она доедала последний кусок, то вдруг отчетливо услышала:

«Не бойся… Скоро мы с тобой будем вместе.»

Девушка вновь содрогнулась от испуга и неожиданности: на сей раз ей показалось, будто голос прозвучал прямо у нее в голове! Но ведь такого не могло быть, ну — так не бывает! И кто это может вот таким образом разговаривать с ней?

Галка взглянула прямо перед собой, и вдруг внимание ее привлекла странная женщина, стоявшая напротив нее возле рыночных ворот. Женщина была высокая, худощавая и слегка сутулилась, как показалось Галке. Она была одета в длинное, до самых пят, черное платье, а голову ее укрывал черный платок. Издали ее можно было принять за монахиню, но Галя разглядела, что это сплошь черное одеяние ничего общего не имеет с монашеской рясой. Женщина неподвижно стояла у ворот и внимательно смотрела на Галку. Вокруг нее, ростом своим превышающей всех окружающих, сновали люди, но она ни на кого не обращала внимания, и у Гали создалось странное впечатление, будто бы и саму эту женщину никто из толпы не замечал…

Галя нахмурилась и пристально пригляделась к этой очень странной женщине. Она была весьма красива лицом — черты правильные, словно точеные… большие темные глаза, брови вразлет, округлый подбородок. Лицо было очень бледным, выделяясь белым пятном на фоне черного одеяния.

Галя не могла глаз отвести от этого лица и от этих темных глаз, похожих на бездонные черные озера. Как завороженная смотрела она на стоявшую у ворот рынка женщину, и в ее правильных, будто отточенных чертах угадывалось нечто неуловимо знакомое…

Галю не покидало ощущение, что это прекрасное и бледное лицо она видит не впервые.

— Отойди, дочка, а то ведь зашибу ненароком! — вдруг раздался над ее плечом грубый и хрипловатый голос, прозвучавший на удивление ласково.

Галя вздрогнула и поспешно посторонилась. Оказалось, что она стоит прямо возле входа в овощную палатку, и два дюжих грузчика попеременно заносили в помещение мешки с картошкой и свеклой.

— Ой, простите… — ошеломленно прошептала девушка.

Когда же Галя вновь поглядела в сторону рыночных ворот, то странной женщины в черной одежде там уже не было. По-прежнему у входа на рынок бурлила оживленная толпа, суетливо проходили люди, но высокая красивая женщина в черном как сквозь землю провалилась. Вышла за ворота, пока Галю отвлекали грузчики?..Девушка недоуменно пожала плечами. Ей-то что за дело! Мало ли тут по городу странных людей шатается! Непонятно только, с чего это незнакомка так внимательно и пристально на нее смотрела? И этот голос… Что за голос звучал у нее в голове?

Постояв немного и подумавши, Галя решила, что скорее всего, она слишком долго пробыла на рынке среди гомонящей толпы, да еще и ночью спала очень беспокойно. Вот и чудятся ей сегодня всякие чужие голоса — бывает от недосыпа, да еще если на солнышке немного перегреться. А день сегодня выдался жаркий на удивление, будто и не конец августа стоит, а конец июля! Устала просто… пора домой идти! Еще ведь до дому-то тащиться сколько, да еще сумку здоровенную на себе волочить!

Галка вздохнула и двинулась в сторону местной железной дороги, которую надо было пересечь прежде, чем выйдешь на тропинку, ведущую мимо огородов в самый конец Пролетарской улицы.

По дороге она еще несколько раз оглянулась на рыночные ворота, словно опасаясь вновь увидеть там эту женщину, от которой веяло чем-то зловещим… Она рассеянно переступила через стальные рельсы, прошла немного по шпалам и свернула на тропу, ведущую к дому. Сделала несколько шагов и вдруг стала, как вкопанная, охваченная смятением.

Галка внезапно отчетливо вспомнила, почему лицо неведомой женщины показалось ей странно знакомым. Это было лицо с фотографии, которую ей вчера сунул в руки старый мастер в фотоателье. Лицо запечатленной на снимке покойницы!..

* * *

Оставшуюся часть дня Галка провела сама не своя — все валилось из рук, ничего не хотелось, ею овладела полная апатия. Мать ругалась на нее, но этим Галку уже давно было не удивить, и не пронять. Бесполезно было что-то рассказывать матери — ничего, кроме ругани и попреков, она от нее все равно бы не услышала. Вот если бы ей удалось поговорить с Виталиком… Но Виталик наверняка занят, ему же уезжать в Москву, и у него остался всего один день! А еще он на нее сердит, и разговаривать с ней не станет.

Подумаешь, ерунда какая — мало ли что ей могло почудиться! Сама Галка отлично понимала, что он скажет именно это или что-то в этом роде; она пыталась сама все свалить на свое разыгравшееся воображение. А что еще это могло быть? Уже десятый год в школе ей вдалбливали в голову, что ничего сверхъестественного не бывает, все необычное имеет свое объяснение и никаких там призраков, оборотней, упырей и оживающих покойников не существует — все россказни о них есть не более, как былички либо суеверия. Но как Галка ни пыталась успокоить себя, все ее доводы казались неубедительными, а самое главное состояло в том, что ей было очень страшно… Лицо этой зловещей женщины каждый раз вновь вставало перед ней, стоило ей только закрыть глаза.

Ночь она спала как убитая, однако поутру убедилась, что сон ее, казалось бы, крепкий, не принес желанного отдыха. Когда глянула на себя в зеркало, ужаснулась: как будто ночь вообще не спала! Потом Галка вспомнила, что ночью ей снилась какая-то чертовщина, но что именно — она не могла восстановить в своей воспаленной памяти.

Ну, и слава Богу…

Матери уже не было: Антонина ушла на работу, оставив Галке на столе очередную записку с перечнем поручений на день. Галя равнодушно пробежала его глазами и отбросила обратно на стол.

Она поймала себя на мысли, что ей решительно не хочется делать ничего, о чем писала мать. Более того: хотелось назло ей ничего не делать, а потом вечером с удовольствием понаблюдать, как мать будет беситься и орать на нее… Она представила себе эту сцену и злорадно усмехнулась: неожиданно для нее самой такое развитие событий показалось ей забавным! Никогда такого не было.

Однако потом в ней заговорила совесть: конечно, мать — женщина сложная, неласковая, даже недобрая, но все же в главном она права. Она работает, а Галка учится и, нравится это Галке или не нравится, но она — иждивенка. Мать ее кормит и одевает, и ей как дочери следует ей всячески помогать. А чем она может помочь? Естественно, делая домашние дела, особенно сейчас, когда у нее большие каникулы, от которых, правда, остались считанные дни… Поэтому Галка, поразмыслив, со вздохом отправилась выполнять материны задания.

К вечеру она управилась со всеми делами и чувствовала себя весьма утомленной. Между тем потребность увидеть Виталика многократно усилилась. Ей казалось, что только он способен развеять это постоянное гнетущее ощущение страха, навалившееся на нее со вчерашнего дня, когда она увидела на рынке женщину-покойницу, разгуливающую в толпе живых людей как ни в чем не бывало. А ведь завтра Виталику уезжать! Причем рано-рано утром, как он ей говорил.

И тут ей вспомнилось, что у нее есть прекрасный повод навестить Виталика сегодня вечером. И плевать на их дурацкую ссору, и к черту эту девичью гордость!..Надо только пойти и получить у старого фотографа свой фотопортрет. Ведь сегодня как раз два дня и прошло! Снимок наверняка уже готов, надо только пойти и получить его. А потом с этим снимком она сама сходит к Виталику. Тогда от их ссоры не останется и следа — ведь он поймет, что она его не обманывала. А заодно она обсудит с ним этот странный и зловещий случай на городском рынке…

Задумано — сделано. Уже подходя к улице Коммуны, Галя подумала о том, что хорошо бы спросить старого фотомастера, почему после того, как он всунул ей в руки эту проклятую фотографию с покойницей, ей стали чудиться голоса и та самая покойница является ей прямо средь бела дня! Пусть ответит старый хрыч, что это он такого сделал? наколдовал, что ли?

Каким-то шестым чувством она ощущала, что в жизни ее произошло нечто, от чего ничего хорошего ждать не приходится. Но что именно, Галка не понимала, и от этого ей было очень страшно. Уже два дня состояние необъяснимой тревоги упорно не покидало ее.

…Когда она вошла в уже знакомый арочный проем — сырой и холодный — состояние беспричинного страха резко усилилось. Галка осторожно ступала по сырым камням, вздрагивая от звука собственных шагов. Ей чудилось, что кто-то незримый пристально наблюдает за ней — то ли с улицы Коммуны, то ли с внутреннего двора старого дома. Она даже остановилась и с испугом огляделась по сторонам, словно ожидая кого-то увидеть. Однако все было тихо, но страх ее только усиливался. Хотелось повернуться и убежать, но девушка все же переборола себя — надо было забирать снимок, и не время предаваться необъяснимой тихой панике.

Дворик поразил ее какой-то неестественной тишиной и странно промозглым воздухом, хотя вечер стоял теплый: сюда, в этот внутренний замкнутый дворик как будто пришла осень. И еще Галю не покидало ощушение, будто она находится на старом кладбище.

В дворике словно что-то неуловимо изменилось за прошедшие два дня. Галка не могла понять, в чем состояли эти изменения. Так же, как и два дня назад, по всему периметру стояли старые липы и так же были плотно закрыты все окна, выходящие во двор. Так же висела над обшарпанной входной дверью скособоченная вывеска и нелепо возвышалось над травой просевшее крыльцо… Вот разве что трава вокруг крыльца стала вроде погуще! Хотя — с какой это стати? Ей просто кажется, наверное… А вот откуда этот зеленоватый мох на двери, выбивающийся из щели между полотном и косяком? Он совсем нетронут, как будто дверь эту давным- давно не открывали…

Решив не обращать внимания на эти мелочи, Галка поднялась на заскрипевшее крыльцо и решительно постучалась в ателье. В ответ — ни звука. Да и стук получался какой-то приглушенный, будто Галя колотила в давно забитую и отсыревшую дверь. Она постучала сильнее, но результат был тот же. Что там старик — уснул, что ли? Девушка начала раздражаться и, повернувшись к двери спиной, настойчиво заколотила в нее пяткой…

Ответа и на сей раз не последовало, зато теперь хлопнуло окно на первом этаже и наружу высунулась толстая физиономия какой-то тетки в белом платке на голове.

Галя поняла, что это продавщица из продмага, что располагался в этом доме и имел вход с улицы Коммуны.

— Ты чего стучишь?! — дурным голосом заорала тетка. — Тебе какого черта здесь надо? Ишь, гром и треск подняла какой — хоть святых выноси! По голове лучше сама себе постучи!

Трескучий голос вздорной бабы разлетался по всему дворику и, многократно усиливаясь, словно уносился невидимым вихрем куда-то вверх. От его раскатов Галке сделалось не по себе.

— Извините, — робко отозвалась она, — но я пришла в фотоателье. Мне надо…

— Нет здесь никакого фотоателье! — обрубила тетка. — Дверь заколочена: сама не видишь, что ли?

— Как заколочена? — удивилась Галка. — Я тут фотографировалась… я за снимком пришла!

Маленькие глазки продавщицы округлились от изумления.

— Эй, девка, ты что за брехню несешь-то? — воскликнула она уже помягче. — Ты здесь фотографировалась, говоришь? И когда же?

— Два дня назад, — удивленно пролепетала Галя.

— Ну вот что, — сурово сказала продавщица. — Нечего мне голову морочить! Ступай-ка отсюда подобру-поздорову! Два дня назад — ишь чего удумала! Да это фотоателье уже три года как закрыто!

Тетка помолчала немного, наблюдая, как девушка в крайнем изумлении уставилась на нее.

— Какие три года?.. — очумело воскликнула Галя. — Меня здесь два дня тому назад фотографировали! Старенький такой мастер, сгорбленный…и сегодня за снимком прийти велел.

— Да что ж это такое! — возмутилась тетка. — Ты издеваешься надо мной, что ли, шалава малолетняя? Было тут фотоателье много лет назад, и работал в нем старенький мастер такой, помнится, Прохор Михайлович его звали… да только умер он три года как уже! Ты русский язык-то понимаешь, девка: У- МЕР! Что ж ты мне тут брешешь про какие-то два дня, оторва ты бессовестная, а?..

От изумления и шока Галка лишилась дара речи. Она только хлопала глазами и растерянно взирала на грубиянку из магазина, не понимая — то ли тетка эта все на свете перепутала, то ли это она сама спятила… Между тем продавщица решительно свернула разговор:

— Ну чего глазищи-то вылупила?! Простых слов не разумеешь? А ну, вали отсюда к черту, я сказала! А не то милицию позову, они разберутся, чего ради ты тут по дворам шныряешь и чего на самом-то деле ищешь!.. Пошла вон, говорю! У-у, рожа твоя бесстыжая!

Встреча с милицией Галке была совсем ни к чему.

Она поспешно спустилась с покосившегося крыльца и не оглядываясь, быстро пошла к темному и сырому арочному проходу. За спиной у себя она услышала стук закрываемого окна, и сразу наступила тишина.

Галка не помнила, как она миновала полутемную арку, как вышла на улицу Коммуны. Потом медленно пошла по улице Свободы — сама не зная куда. Услышанное от вздорной продавщицы совершенно ошеломило ее. Как все это можно объяснить? Во что она вляпалась? Что же получается: и женщина на фотографии, которую она увидела живехонькой на рынке, и старый мастер, что так кропотливо ее фотографировал… оба они на самом деле — мертвые?..

Но ведь такого не бывает, такого не может быть! И что же получается — эти покойники ходят себе среди живых, а их никто не видит? Кроме нее — одной? Бред какой-то, просто сумасшедший вздор!

Но — откуда тогда эти ее видения? Она что — реально сошла с ума?

Галя вдруг отчетливо вспомнила, как сказал ей Виталик во время их объяснений два дня назад по поводу ее более, чем двухчасового отсутствия:

«Я отлично видел, что это фотоателье давным-давно закрыто!»

Тогда она не обратила внимания на эти его слова, а сейчас очень ярко вспомнила…

Выходит, прав был Виталик? А что же тогда увидела она, и вообще — где же она побывала два дня назад?

Голова у Галки шла кругом, она совершенно не знала, как объяснить это странное происшествие, случившееся с ней. Дойдя до тихого скверика, девушка присела на скамеечку, чтобы хоть немного прийти в себя.

Кругом кипела жизнь: спешили домой задержавшиеся на работе горожане, тихо и молча прогуливались молодые парочки, мирно обсуждали свои дела на лавочках старушки из близлежащих домов. И никому не было дела до Галкиных страстей. Хуже того: расскажи она сейчас кому-нибудь о том, что с ней случилось, никто и не поверит! В лучшем случае поднимут на смех, а в худшем — в психушку заберут…

Заканчивался август — незаметно подкрадывалась прохлада, темнело быстро. Галку начал донимать озноб: она зябко поежилась. Пора домой идти! Но ей так не хотелось сейчас домой — там наверняка пришла с работы мать, снова будет ругаться… Вот если бы ей можно было увидеть Виталика! Если бы она могла рассказать ему… Нет, она вовсе не думала, что он ей что-то растолкует, объяснит; нет, скорее всего он только посмеялся бы над ней, сказал бы, что она просто «глючит», что ей отдохнуть надо, что она сама себе вообразила невесть что! Но все равно бы ей стало легче: кроме Виталика у нее не было никого, с кем бы она могла поделиться своими мыслями, надеждами, желаниями, страхами…

Галка сидела на скамье, зябко съежившись и уставившись взглядом в землю, как вдруг ощутила невероятно плотную волну воздуха, стремительно приближающуюся к ней. Она в испуге приподняла голову, и в тот же миг ее как будто накрыл порыв необычайно холодного воздуха, словно среди августа внезапно дохнула зима! От холода у Галки перехватило дыхание, все ее тело сразу же оцепенело. В ту же секунду девушка заметила, как мимо нее стремительно прошла высокая фигура, облаченная в черное одеяние… Она мелькнула совершенно бесшумно, как бесплотная тень. Вне себя от ужаса, Галка вскочила со скамьи и опрометью бросилась к выходу из сквера.

— Господи, да куда ж это тебя несет, оглашенная!.. — раздался в ушах у нее визгливый женский голос.

Галка не сразу сообразила, что с разбегу налетела на прохожую — пожилую женщину в вязаной кофточке, с холщевой сумкой в руке. Девушка в испуге отшатнулась от нее.

— Извините меня, пожалуйста, — пролепетала она виновато.

— Извините… — недовольно повторила за ней обиженная прохожая. — Вымахала такая кобыла, а ведет себя, как малое дитя! С ног ведь чуть не сшибла! Смотреть же надо, куда летишь-то! Ненормальная…

Галка попробовала улыбнуться напуганной ею женщине, но вышла какая-то жалкая гримаса.

Прохожая обиженно фыркнула что-то себе под нос и пошла прочь.

Галя проводила ее безразличным взглядом, а затем посмотрела на скамеечку, с которой только что опрометью сорвалась. Скамейка как скамейка, и вокруг нее все тихо-мирно: листик ближайших кустов не шелохнется, и на дорожке следов никаких, кроме Галкиных…

Чудится ей? Девушка постояла с минуту, не сводя глаз со скамьи, словно ожидала что-то увидеть либо на ней, либо рядом с ней… Ничего. Но возвращаться ей не хотелось, да и поздно уже. Хочешь не хочешь, а надо идти домой, а то мать будет волноваться.

Вечер стоял необычно теплый, а потому, несмотря на то, что уже стемнело, во внутреннем дворе за Галкиным домом, возле пары врытых в землю столов, собрался народ; там играла музыка, несколько парочек танцевали в сиянии уличного фонаря. Еще с раннего детства Галка помнила эту добрую традицию — теплыми летними вечерами во дворе собирались люди из близлежащих домов, заводили патефон, ставили старые добрые пластинки. Кто-то танцевал под любимую музыку, кто-то просто слушал, посиживая на деревянных скамеечках — места здесь хватало всем, и молодежи, и пенсионерам!..И такие вот танцы с посиделками продолжались ежевечерне до наступления холодов, если только позволяла погода. Особенно многолюдно в тихом уютном дворике становилось в выходные.

Сейчас, когда Галка подходила к дому, и мысли ее витали вокруг Виталика и их нелепой ссоры, старенький патефон наигрывал трогательную мелодию о ссоре двух любящих молодых людей, и приятный голос известной певицы мягко расплывался по полутемному дворику:

Галка невольно замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась — так исполняемая песенка отвечала ее мыслям и душевным порывам. Ей снова неудержимо захотелось к Виталику…

Она скажет ему, что их ссора была зряшной, что он был прав, а с ней случилось нечто совсем непонятное и нелепое.

Вот только — что? И как она объяснит ему это несуразное происшествие? А вдруг Виталик начнет над нею смеяться? И потом — она ведь не врала ему! все так и было! Ей снова придется это подтвердить, и при этом у нее и фотографии-то нет… Галка только вздохнула сокрушенно в ответ своим мыслям — она сама себе не в состоянии объяснить случившуюся с ней нелепицу, где уж рассказывать Виталику! Ладно, надо идти домой… Господи! Мать поди извелась уже вся — ох, сейчас начнется!..Галка медленно пошла к своему подъезду, провожаемая душевным напевом, льющимся из старенького патефона:

Она вошла в подъезд, где к ее удивлению горели сегодня целых две лампочки, и поднялась по лестнице, медленно переставляя тяжелеющие ноги, будто шла на эшафот. Едва она открыла дверь, как мать, хлопотавшая на кухне, сразу же обернулась к ней.

— А! — злобно вскричала она. — Явилась!..Снова шлялась где-то допоздна! Тебе ремня, что ли всыпать надо?!

— Мама, — Галка постаралась говорить кротко, хотя в груди у нее все кипело. — Я нигде не шлялась. Я ходила по делам…

— Ах, по делам! — закричала мать в ярости. — Теперь это так называется… По делам, значит, ходила?!

— Мама, — произнесла девушка, набирая полную грудь воздуха, — пожалуйста, не кричи на меня. Я ведь сделала все, что ты мне на листке написала… Что еще ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты домой вовремя приходила, а не шаталась по ночам! — заполошно закричала мать. Галке показалось, что от ее крика вот-вот посыплется посуда с полок, а оконные стекла повылетают из рам. — Я не хочу, чтобы тебя обрюхатили или на распыл пустили и в реку бросили! Хватит с меня твоего отца, которого…

Упоминание об отце неожиданно вызвало у Галки приступ бешенства. В голосе Антонины звучала неприкрытая фальшь, и девушка мгновенно ее ощутила. Не о ней заботится мать, как никогда не заботилась и об отце: нет! Антонина печется лишь о себе самой, о своем покое — больше ее ничто не волнует! Зловеще сверкнув своими серыми глазами, Галка мрачно заметила:

— Отца лучше не трогай, тебе до него как до Луны! Был бы жив отец, все у нас сейчас было бы по-другому…

— Что?! — воскликнула Антонина в ужасе. — Что ты сказала… дрянь! Как ты со мной разговариваешь, мерзавка!..

— Я сказала, чтобы ты отца не вмешивала сюда, поняла? — угрожающе отозвалась Галя. — И вообще — заткнись уже! Я давно устала от твоих истерик…

Антонина ошеломленно замолчала. Широко растаращив глаза, она только судорожно открывала рот и вновь закрывала его, словно выловленная из воды рыба. Затем опрометью метнулась в комнату, рывком выдвинула ящик комода и выхватила оттуда узкий длинный ремень, которым потчевала Галку в детстве, когда дочка приносила из школы плохие отметки.

— Ну, я тебе сейчас устрою… — злобно зашипела Антонина, кидаясь обратно к дочери.

Подлетев к Галке, презрительно смотревшей на нее, Антонина с размаху хлестнула ее ремнем, вложив в удар всю свою необузданную злость. Галя попыталась увернуться от взбешенной матери, и удар ремня пришелся по ее голым стройным ногам, оставив на их гладкой коже длинный красноватый след. Обжигающая боль привела Галку в ярость. Она протянула руку и схватила мать за плечо — да так сжала его своими длинными сильными пальцами, что Антонина невольно взвыла от боли. Одновременно другой рукой Галка ухватилась за ремень и без особых усилий вырвала его из руки пораженной матери.

— Ну что… кажется, мы стареем, да? — издевательски бросила Галка в лицо Антонине. — Не справиться тебе со мною… И не смей больше поднимать на меня руку, слышишь? Никогда! А не то… — Галка помолчала, смерив Антонину взглядом, полным лютой злобы, — я сама тебя избивать стану. Да по-настоящему, смертным боем, поняла? Мало не покажется… так-то… мамаша!

С этими словами она отшвырнула мать в комнату, да так, что Антонина завалилась спиной на застеленную кровать. Антонина, потрясенная всем случившимся, не могла вымолвить ни слова. Такой она свою дочь никогда не видела! Галка всегда была с ней тихой, кроткой, никогда не дерзила, покорно выслушивала все ее упреки, молча сносила материны грубости…

И вдруг — такое! А больше всего Антонину поразили два момента: Галкины глаза, полные настоящей ненависти, и непомерная сила в ее руках. Дочь действительно выросла и стала крепкой девушкой, но такой невероятной силы мать от нее не ожидала. Антонину внезапно охватил ужас при одной только мысли о том, что с нею станет, если вымахавшая под потолок дочь выполнит свою угрозу и всерьез наложит на нее руки!

…Среди ночи Галина вдруг пробудилась от всхлипывания за стеной. Мать плакала, лежа в своей постели в соседней комнате. Острая жалость как иглой пронзила доброе сердце Галки, она ощутила себя безмерно виноватой. Конечно, мамаша у нее далеко не подарок, но ведь — мать! Несмотря на свой вздорный нрав, она не заслужила того отношения к себе со стороны единственной дочери, которое Галка продемонстрировала вчера в ответ на упреки за позднее возвращение.

Галя полежала еще немного, вслушиваясь в наступившую тишину, и уже собралась снова погрузиться в сон, как опять услышала громкий всхлип.

«Надо пойти успокоить ее, — мысленно сказала себе Галка. — Заодно и прощения попросить. А то ведь как переживает, бедненькая…»

Галка уже приподнялась было в постели, чтобы отправиться в комнату матери, как внезапно в голове ее отчетливо прозвучал строгий и холодный голос:

«Не ходи! Она того не стоит.»

Девушка застыла неподвижно, даже не успев свесить ноги на прикроватный коврик. Что опять происходит с ней? Это ей мерещится?..

«Кто вы?..» — мысленно она задала вопрос, ожидая, что ответом будет лишь молчание, и она сможет быть уверенной, что все это лишь слуховые глюки… Однако ответ пришел к ней мгновенно:

«Скоро узнаешь, когда придет время. А пока будешь делать все, что я тебе прикажу…

За непослушание буду тебя карать. И очень жестоко.»

Голос принадлежал женщине и был на удивление чистым и даже вкрадчивым, хотя звучал весьма зловеще. Галке сделалось нестерпимо страшно. Одновременно со страхом ее вдруг охватил лютый холод, который мгновенно пронизал ее до костей. Галка порывисто вновь накинула на себя сброшенное было одеяло. Она свернулась в клубок всем телом, закуталась в одеяло, как в кокон, но все равно — никак не могла согреться: ее колотил озноб, зубы стучали, и она отчетливо слышала этот стук. Страх продолжал душить ее, и сердце билось в совершенно безумном ритме — Галка боялась даже пошевельнуться.

Но время шло, и ничего больше не происходило. Постепенно Галка успокоилась: дыхание ее сделалось ровным и глубоким, ноги перестали леденеть. Ей неудержимо захотелось спать… Всхлипывания за стеной тоже прекратились. Галке вдруг сделалось покойно и хорошо.

«Я сплю, — мысленно сказала она себе, — я уже сплю… крепко! Надо просто спать…

Надо спать…»

Чьи-то очень длинные прохладные пальцы мягко коснулись своими кончиками ее лица, словно ночная бабочка задела ее нежные щечки легкими бархатными крыльями.

Галка улыбнулась во сне.

— Мама… ты пришла ко мне? Так хорошо, — прошептала она в полузабытьи. — Прости меня…

Пожалуйста, прости…мама.

Но это была совсем не ее мама…

Глава 2. Отведай моей кровушки

Город Краснооктябрьск. Осень 1965 года.

Первое сентября в Галкиной школе ознаменовалось не только началом учебного года, но также и еще весьма радостным и примечательным событием: в вестибюле организовали выставку художественного творчества учащихся. Здесь, в обширном помещении, между раздевалкой и стеной актового зала, теперь разместились разноформатные листы бумаги, развешанные в нарочитом беспорядке — они занимали и стены вестибюля, и массивные квадратные колонны по центру помещения, и поверхность стены, отделяющей актовый зал от гардероба: по этому случаю с нее даже временно сняли массивный плакат с моральным кодексом строителя коммунизма, и теперь место плаката занимали игривые детские рисунки. Любой желающий, вошедший в школу, мог пройтись по вестибюлю и поглазеть на плоды школьного изобразительного творчества, среди которых были представлены работы авторов, обучающихся как в первом, так и в десятом классах. Неудивительно, что в первый день занятий после торжественной линейки, едва только группа оборотистых восьмиклассников успела развесить все картинки, вестибюль заполнился шумной толпой, состоявшей не только из учащихся разных классов, но и учителей, и членов пионерской школьной дружины, и даже представителей технического персонала. Все собравшиеся шумно и весело обменивались впечатлениями. Из разных концов вестибюля, напоминавшего в этот день веселую пародию на художественную выставку, доносились то азартные споры, то искрометные взрывы смеха…

— Глядите, глядите, а у Петьки-то груша на дирижабль похожа!

— Не на дирижабль вовсе, а на подводный батискаф!

— Много вы понимаете! Разве бывает батискаф желтый?..

— Зато смотрите, как он здорово ракету нарисовал!

— Ракета? А я думал — это акула!

— Ну ты даешь! Акула в космосе, среди звезд?

— Ну и что? Ракеты, как и корабли, должны иметь названия. А Петькина ракета пусть называется «Акула»!

Раздался взрыв оглушительного хохота.

— Пиратский межзвездный корабль «Акула»! — выкрикнул кто-то.

— Да вы что, мальчики! Вам бы все пираты да разбойники… Когда люди будут строить межзвездные корабли, на Земле давно победит коммунизм, и не будет никаких пиратов — ни морских, ни космических! Думайте хоть немного, когда о таких вещах говорите…

Стройная учительница, сделавшая это замечание расшалившимся пятиклассникам, ласково положила руку на плечо Петьки, раскрасневшегося от обиды на товарищей, и тепло заметила:

— Не обращай внимания, Петя. У тебя прекрасные рисунки… А они так нарисовать не могут, вот и смеются! У них только и на уме — акулы, дирижабли… Ишь, негодники!..

…Галка стояла молча в сторонке, возле гардеробной стойки. Она тоже принесла сегодня несколько своих рисунков. С раннего детства она обожала рисовать, и занималась этим при каждом удобном и не слишком удобном случае. Минувшее лето также не составило исключения, и Галка много рисовала — особенно в дождливые и прохладные дни, когда из дома выходить не слишком хотелось. И когда в пробный день 30 августа им на общешкольном собрании сказали, что 1 сентября следует принести свои рисунки для школьной выставки, Галя очень живо откликнулась на это предложение. Накануне она долго и тщательно подбирала, какие работы ей следует взять в школу. Галка прекрасно владела разными способами рисования, свободно действуя карандашом, тушью, сангиной и даже темперой, которую однажды раздобыла в областном центре, ибо в Краснооктябрьских магазинах о такой диковине и не слышали. Однако рисовала Галка исключительно в стол, потому что никому ее работы не были интересны. Мать никогда не обращала внимания на талант дочери, а когда однажды Антонина ворчливо заметила, что Галка занимается ерундой, и лучше бы об учебе больше думала, а то деньги только зря переводит на альбомы, карандаши, ластики там разные(а теперь, вишь, краски ей подавай!), девочка вообще перестала с ней заговаривать о рисовании, а показывать ей свои рисунки зареклась напрочь!

И вдруг — такое: в школе сказали, рисунки принести! Неудивительно, что Галя отнеслась к этой акции со всей серьезностью.

И вот теперь она скромно держалась в стороне, с бьющимся сердцем наблюдая, как школьники, учителя и родители прохаживаются среди разномастных картинок, шумно и весело обсуждая увиденное. Сначала ей казалось, что ее работы вообще не вызывают никакого интереса. Однако стоило ей присмотреться и прислушаться к происходящему, как оказалось, что это не так…

— Ой, посмотрите только, какая прелесть! — воскликнула чья-то мама, — какие чудные краски…

— Рисунок называется «Закат на реке»! Да, неплохо…

— Да не неплохо, а талантливо! — вмешалась в беседу родителей учительница географии. — Это не рисунок даже, а настоящая картина! Вот видите, дорогие товарищи, какие одаренные дети учатся в нашей школе! Наши с вами дети…

— А кто автор этого «Заката…»?

— А вот читайте: Санкина Галя, 10-ый «В», — заметила учительница. — Вот вам и автор…

— Десятый класс! Ну, это уже большая девочка. Считай, взрослая…

— Да, взрослая. А вот ты давно уж взрослый, а так не нарисуешь!

— Да, это серьезная девочка, и учится хорошо. Кстати, она где-то здесь, я ее недавно видела. Высокая такая, сероглазая… Стеснительная только очень…

Услышав такое, Галя поспешно спряталась за колонну: ей не хотелось объяснять незнакомым людям, почему она изобразила закат на реке так, а не иначе. Ее больше интересовало, как люди вообще отнесутся к ее работам. Позже она несколько раз подходила к той же колонне и смотрела украдкой, какое впечатление производят ее рисунки.

— Гляньте-ка, карандашом ведь нарисовано, а как замечательно! Настоящий портрет!

— А это и есть портрет: вот написано: «Портрет подруги»…

— И кого же он изображает?

— Девушку какую-то, класса из девятого-десятого… Вы ее случайно не знаете?

— Я знаю! Это Светка Петракова из 9-го «В»…пардон, теперь уже из 10-го!

— Надо же, как ее чудесно нарисовали! Просто чудо… На оригинал-то похожа?

— Еще как похожа! Один к одному!

— Автор кто?…

— Санкина Галя… А, Галка! — воскликнул всеведущий шустрый мальчуган. — Ее я тоже знаю. Длинная такая, нескладная… Но вот рисует и вправду здорово!

Стоя за колонной, Галка с обидой закусила губу. «Убью!» — ожесточенно подумала она. Галя знала этого парня — Васька Яценко из параллельного класса. Это почему же она нескладная?..Надо бы разобраться с ним! А впрочем, Васька — известный насмешник: вечно над всеми смеется, прозвища ребятам выдумывает всякие… Однако делал он это всегда настолько беззлобно и легко, что Галка вообще не помнила, чтобы кто-то на него обижался. Что же касается портрета… Света была ей не подругой, а попросту одноклассницей, доброй знакомой. Иногда они давали друг другу списывать, иногда в кино после школы хаживали вместе. Могли наведаться друг к другу домой — за домашним заданием. Вот, собственно, и все. А однажды в конце 9-го класса, когда на дворе стоял солнечный и теплый май, в классе во время какого-то скучного урока, Галка вдруг «увидела» Свету. Та сидела от нее через парту, и Галя четко видела ее в профиль. В снопе лучей весеннего солнца Света показалась Галке по-волшебному красивой.

Так трогательно смотрелся ее чуть вздернутый носик, так нежна и невинна была линия мягких губ и точеного подбородка, и такие дивные разноцветные искорки мерцали в ее густых светло-каштановых волосах, озаряемых майским солнышком, что Галка, забыв об уроке и обо всем на свете, почти машинально взяла лист бумаги и тут же сделала набросок, на что потратила всего несколько минут. Потом уже, дома, Галя тщательно перенесла набросок на плотный белый лист из альбома и несколько вечеров трудилась над ним.

Вышел настоящий портрет, хотя и выполненный обыкновенным карандашом. Галка убрала его в альбом и никому не показывала, доставая иногда только вечером перед сном, чтобы еще и еще полюбоваться своей работой. Порой она даже шепотом разговаривала с портретом: «А я и не знала, что ты такая красивая…» А потом сама себе задавала вопрос: «Неужели это я нарисовала?»

А когда было объявлено о выставке рисунков, приуроченной к началу учебного года, Галка ни секунды не сомневалась, что непременно выставит портрет Светы на всеобщее обозрение. Надо было каждой картинке дать название, и Галя тщательно вывела в низу листа крупными буквами: «Портрет подруги». И ей действительно искренне хотелось, чтобы Света стала ее подругой… Поэтому на выставке Галка особенно ревностно вслушивалась в замечания зрителей по поводу именно этой ее работы. И портрет действительно оказался замечен если не всеми, то многими.

Первый день учебного года, насыщенный и богатый событиями, пронесся шумно, весело и быстро. Уже на второй день сентября наступили школьные будни, а на третий день классный руководитель Нина Семеновна, преподававшая русский и литературу, объявила, что после уроков состоится классный час, где будут подведены итоги школьной выставки рисунков.

Вроде бы и не слишком примечательное событие, но Галка почему-то ждала окончания уроков с бьющимся сердцем. Несколько раз в течение дня она ловила на себе загадочные взгляды Светы, но при этом девушки не обменялись ни словом. Галя даже не спросила подружку, понравился ли ей портрет… молчала и Света.

Когда же наступило время классного часа, Нина Семеновна торжественно обратилась к притихшему классу:

— А теперь, ребята, я рада сообщить вам, что сегодня подведены итоги нашей художественной выставки. Определены победители — те учащиеся, чьи работы заслужили самую высокую оценку зрителей! И вот — в категории старших классов, то есть от восьмых до десятых, общепризнанной победительницей стала наша одноклассница Галя Санкина!

Все радостно закричали, неистово захлопали. Галка сильно смутилась — она не привыкла к таким проявлениям всеобщего внимания. Ее искренне удивило это шквальное неподдельное ликование по поводу ее успеха, который она сама считала вполне скромным. Даже те ребята, которых Галя числила в своих тайных недоброжелателях, радовались ее победе, как своей собственной. Или это было проявление некоего коллективизма, этакое выражение принципа «один за всех — все за одного», в который склонная к уединению и необщительная Галка слабо верила?

— Галочка, пожалуйста, выйди к доске, — ласково обратилась к ней учительница. Галя поднялась из-за парты и направилась к учительскому столу. Все взгляды были обращены на нее, и девушка ужасно стеснялась — стеснялась своего высокого роста, своей длинноногой и длиннорукой фигуры (ведь назвал Васька ее нескладной!), этого румянца, так некстати залившего ее нежные щечки, стеснялась самой себя. Она стала между классной доской и столом, чувствуя, как предательски дрожат ее колени; а непомерное смущение она пыталась безуспешно скрыть за вымученной улыбкой, совсем не сочетающейся с ее испуганными глазами…

Не обращая внимания на испытываемую Галкой неловкость, Нина Семеновна сказала:

— Первое место нашей Гале присуждено за две работы, имевшие наибольший успех на выставке. Это «Закат на реке», выполненный темперой, и «Портрет подруги», сделанный простым карандашом, но при этом так талантливо, что все были просто поражены. И очень похоже… правда, Света?

Света Петракова радостно кивнула в ответ на обращение классной. Между тем Нина Семеновна продолжала:

— А теперь давайте поздравим нашу победительницу.

Все вновь захлопали, радостно закричали: «Ура!» Некоторые ребята наперебой выкликали:

— Молодец, Галка! Так держать! Ты у нас талант!..

— Нос только не задирай… — донесся до нее чей-то возглас, словно бы выпавший из всеобщего восторженного хора. Но Галка не обратила внимания. Подумаешь! Пусть завидуют…

Нина Семеновна взяла со стола довольно толстую увесистую книгу в суперобложке и торжественно вручила ее Галине со словами:

— От имени педсовета школы передаю тебе приз за первое место! Читай, обучайся и совершенствуй свой талант! А мы всем классом от души желаем тебе успехов — и в учебе, и в творчестве.

— Спасибо, — чуть слышно пролепетала Галка, принимая подарок дрогнувшими руками. Ее неуверенный голосок потонул в громе аплодисментов ее одноклассников.

— Ребята, может, у кого-то будут вопросы к победительнице? — обратилась учительница к классу.

— Пусть расскажет, кто ее рисовать учил! — выкрикнул Мишка Птицын.

Нина Семеновна ободряюще улыбнулась Гале:

— Расскажешь, Галочка? — спросила она по-матерински тепло.

Не успела Галка и рот приоткрыть, как за нее уже ответили.

— Дурачок, это талант, а он от Бога дается! — сказала Вера Брагина.

— Ну, не от Бога, разумеется, — назидательно заметила Нина Семеновна, — все вы прекрасно знаете, что никакого Бога нет… Талант дается человеку от природы — кому талант создавать картины, кому писать романы или поэмы, кому — строить корабли или спутники…

— А кому — шиш, а не талант! — воскликнул Пашка Алексеев, известный на всю школу оболтус. Многие удивлялись, зачем он пошел в 9-ый класс, когда можно было вполне ограничиться восьмилеткой. На его реплику все засмеялись, однако учительница не смутилась, а тут же ответила:

— Правильно, Алексеев: кому-то действительно шиш… к сожалению. И все же вам, ребята, следует помнить: каким бы талантом ни наделила человека Природа, талант этот так и останется в зародыше и никогда не разовьется, если сам человек не будет над ним упорно трудиться. И очень хорошо, если при этом рядом окажется взрослый близкий человек, наделенный помимо таланта, еще и жизненным опытом; такой человек мог бы существенно вам помочь… А у тебя, Галя, был такой взрослый? — повернулась Нина Семеновна к победительнице выставки.

— Был! — не колеблясь, отвечала Галка. — Это папа. Когда я была маленькой, он меня рисовать учил.

— Ах, папа… — слегка растерянно произнесла учительница. И в классе повисла тягостная и неловкая тишина. Все Галкины одноклассники помнили трагическую историю с ее отцом: и о его странной болезни помнили, и о загадочной гибели. Нина Семеновна тоже, разумеется, помнила, но сегодня она слишком увлеклась темой классного часа и…забыла!

Учительница быстренько посадила Галку на место, еще раз выразив радость по поводу ее победы, а сама обратилась к представлению и награждению других участников. А Галка села на место и ничего уже не слышала. Сердце ее радостно билось, душа ликовала. Даже неуместное воспоминание об отце не смогло испортить ей ощущение праздника…

А еще Галке было радостно от того, что она заметила, как смотрела на нее Света: в ее глазах светилась искренняя благодарность, восторг… а возможно, и еще нечто неразгаданное. Когда классный час закончился, и ребята шумно засобирались домой, Света оказалась с нею рядом и шепнула Галке чуть слышно:

— Понимаешь, я даже не знаю, как благодарить тебя… Это волшебно! Но мне кажется, ты меня изобразила лучше, чем я есть.

— Я так не думаю, — полушепотом отвечала Галя. — Разве может быть рисунок лучше натуры?

— Может, — отвечала Света. — У тебя именно так получилось.

— А тебе это…не нравится? — спросила Галка дрогнувшим голосом.

— Девушке такое не может не нравиться, — улыбнулась Света. — Но все же на твоем портрете — не я… То есть, нет, это все-таки я, только сильно улучшенная, идеализированная что ли…

— А я так надеялась, что тебе понравилось… — Галка осеклась, ощутив, как горькая обида сдавила горло. Она судорожно подхватила в одну руку сумку, а в другую подаренную ей книгу и стремительно направилась к выходу из класса. Света растерянно смотрела ей вслед.

— Галя! ты меня не так поняла… — крикнула она запоздало. — Подожди, Галя!..

Но Галка уже вышла из классной комнаты и почти бежала по школьному коридору.

Дома она сидела одна, переживая события уходящего дня, а потом взяла наконец в руки подаренную ей книгу. Это было чудесное издание, и можно было только удивляться, где могли найти такой великолепный подарок, чтобы вручить… ей! Книга называлась «В мире прекрасного», была отпечатана на меловой бумаге, богато иллюстрирована и облачена в суперобложку. Правда, цветными были лишь некоторые репродукции, отпечатанные на отдельных листах, а непосредственно в тексте присутствовали исключительно черно-белые картинки. Но и у них качество печати было восхитительным, и Галка поймала себя на мысли, что никогда в жизни не листала такой книги.

Она сидела в комнате на стареньком диванчике, помнившем Галку совсем малышкой — как она сиживала на нем вместе с отцом, и тот читал ей вслух стихи и сказки. Теперь Галка, уже взрослая и большая, сидела на этом диване одна, уносясь мыслями в далекую и загадочную эпоху Возрождения. Картины старинных мастеров, творивших четыреста-пятьсот лет назад, теперь вставали перед ней во всем своем великолепии. Галка рассматривала чудные картины, видела лица людей, живших в давние времена, такие разные лица — молодые и старые, веселые и хмурые, добродушные и злобные, но все — удивительно живые; разглядывала их диковинную одежду — длинные складчатые платья, странные головные уборы, сверкающие сталью оружие и доспехи…

И вдруг Галка невольно застыла, тотчас позабыв обо всем на свете: перед ней была картина, выполненная в необычной манере — формат был вытянут сверху донизу, во всю страницу, а в горизонтали намеренно заужен, отчего у Галки возникло ощущение, будто она смотрит на происходящее через высокое узкое окошко вроде бойницы. Прямо перед ней за столом восседала красивая и царственная женщина: на голове ее возвышалась массивная прическа, сужающаяся кверху вроде конической пирамиды и украшенная множеством жемчужных нитей. Голова женщины была чуть наклонена, веки полуприкрыты, взгляд направлен вниз, на губах замерла странная и загадочная полуулыбка… На столе перед этой величественной дамой стояло большое блюдо, ободок которого отливал металлическим блеском, а на блюде лежала отрубленная мужская голова, обрамленная густым ореолом черных волос и бороды.

Галку поразило, с какой тщательностью было выписано бледно-восковое лицо мертвой головы: эти запавшие глаза, прикрытые веками; заострившийся нос, сведенные предсмертной судорогой губы, едва заметно раздвинутые, будто в немом крике… Имелась и еще деталь, поразившая девушку до глубины души: в бледный выпуклый лоб головы было воткнуто лезвие ножа, рукоять которого держала эта царственная женщина — держала легко и непринужденно, зажав ее меж своих изящных пальцев, унизанных перстнями. То ли эта роскошная дама собиралась разрезать голову ножом на части, то ли таким образом просто глумилась над ней, для Галки оставалось загадкой…

Галя взирала на открывшуюся ей картину как завороженная. Картина завладела всем ее существом, пугала и одновременно притягивала и не отпускала…

Разительный контраст между живым и прекрасным лицом торжествующей женщины и бледно-неподвижнымым ликом мертвой головы был столь ошеломителен, что Галя ощутила, как на глаза навернулись слезы — слезы странного, неведомого прежде восторга, и сердце ее сжалось в сладостно-зловещем томлении… Ее поразило, что всего лишь в одном небольшом и сильно зауженном поле старинной картины гениальный художник столь потрясающе изобразил, как порой встречаются лицом к лицу Жизнь и Смерть…

Ей страстно захотелось узнать, какое событие изображено здесь, кто эта прекрасная и волнующе жестокая женщина, и чья голова преподнесена ей на блюде в качестве предмета для унизительных издевательств. Тут же под репродукцией Галка прочитала имя автора и название его картины:

«Квентин Массейс. Пир у Ирода. Створка триптиха.»

Так вот почему картина такого узкого формата! Створка триптиха… Что такое триптих, Галка представляла. Имела она и некоторое понятие, кто такой Ирод: еще в детстве ей приходилось слышать от знакомых бабушек или теток такое слово, высказанное в адрес какого-нибудь незадачливого мужика: «У-у, Ирод!..». Сначала она думала, что это просто ругательство, обозначавшее дурного человека, этакого злодея… Но позже уже в школе, Галка с удивлением узнала из уроков истории, что, оказывается, существовал такой царь Ирод, которому приписывали избиение младенцев, отчего, собственно, имя его и сделалось нарицательным. Еще позже Галке стало известно, что Иродов было даже два: один царь, а второй носил какой-то странный титул, пожалованный ему римским императором. Какой титул — Галка не помнила, а художественных книг на эту тему не существовало. Да и не интересовал ее никакой Ирод до сей минуты, когда она увидела эту картину, совершенно ошеломившую ее. Зато теперь Галя просто должна была узнать об этом пире у Ирода хоть что-нибудь!

Она принялась лихорадочно листать книгу — ведь в книгах по искусству нередко пишут кое-что о сюжетах картин, чьи репродукции представлены в издании. И вот — нашла: но до чего же скупо освещалось в книге это зловеще-притягательное событие, представленное на картине!..

«Эта загадочная и щемящая пленительность женских персонажей заметна даже в картинах с трагическим сюжетом, как например в антверпенском полотне «Пир у Ирода», изображающем юную красавицу Саломею, подающую своей матери Иродиаде блюдо с отрубленной головой Иоанна Крестителя, обличавшего пороки царя и царицы…»

И это было все! Больше ни слова…

Получив эту минимальную информацию, девушка снова взглянула на репродукцию. Теперь она увидела и других персонажей, упомянутых в тексте: справа от роскошной Иродиады за столом восседал несомненно сам Ирод, не поместившийся целиком — художник изобразил лишь половину его лица, плечо и руку, согнутую в локте. Ирод подался вперед, сладострастно наблюдая, как Иродиада вонзает лезвие в мертвую голову… Глаза его алчно пылали, а лицо почему-то было очень темным — видимо, так художник хотел подчеркнуть его дьявольскую сущность. Внизу были изображены еще две фигуры — юная девушка в длинном шелковом платье, державшая блюдо со страшным подношением за днище (художник не владел еще секретом построения перспективы, и потому казалось, что блюдо стоит на столе!), и юный паж, в ужасе шарахающийся от стола, над которым происходила эта сцена… Девушка, как легко поняла Галка, звалась Саломеей.

Об Иоанне Крестителе Галя слышала что-то краем уха, он вроде бы являлся предшественником Христа, но больше о нем она ничего не знала. А имена Иродиады и Саломеи не говорили ей вообще ничего. Она поняла одно: раз Иоанн Креститель, значит картина изображает евангельский сюжет и, стало быть, искать каких-то объяснений в литературе бессмысленно — вся евангельская тематика строжайше табуирована. Разве что в энциклопедическом словаре посмотреть… но такой книги в доме не было.

В последующие дни Галка ходила в школу как во сне. Увиденная в книге картина не выходила у нее из головы. Даже когда она смотрела на классную доску и вроде бы слушала объяснения учителя, перед глазами у нее стояла картина, словно наблюдаемая ею в узкое вытянутое окошко: прекрасная женщина, вонзающая лезвие ножа в мертвую голову, и юная девушка в длинном расшитом затейливыми узорами платье, так непринужденно держащая на полусогнутой руке блюдо со зловещей ношей… Иродиада… Саломея… Имена, такие непривычные, звучные, таинственные — они завораживали Галку, манили ее, внушали доселе незнакомый трепет…

И в эти же дни Галина вдруг начала замечать странные и неприятные вещи. Ей стало казаться, что отношение к ней одноклассников странным образом изменилось, и далеко не в лучшую сторону. Внешне казалось — все было как и раньше. Однако стоило присмотреться, и многое начинало бросаться в глаза. Галка замечала, например, такое: вот стоит группа ребят, что-то оживленно обсуждают, но стоит ей подойти — все они умолкают, как по команде. Если Галя что-нибудь скажет, они никак не реагируют, но стоит ей повернуться и направиться своей дорогой, как за спиной у нее раздается дружный взрыв смеха… Галина не понимала, что происходит. Любой из одноклассников, к кому она обращалась по какому-либо делу, старался ее избегать, всячески уклоняясь от общения. Нередко она замечала также, что два-три человека(неважно — юноши или девушки) шушукались при виде ее, но как только ловили ее недоуменный или настороженный взгляд, сразу же умолкали и расходились.

В чем дело? Чем она вызвала подобное отношение к своей персоне? Ответа Галка не находила, однако с каждым днем нарастало ее недоумение, а вместе с ним тревога: ей все явственнее казалось, что над ней смеются, перешептываются за ее спиной, обсуждают ее слова и поведение, злословят, издеваются… Галка замкнулась в себе, стала нелюдимой, ощущение непробиваемого одиночества давило ее; все чаще смотрела она на окружающих исподлобья, и взгляд ее прекрасных серых глаз становился подозрительным и затравленным…

Но особенно тяжко восприняла Галка замеченную ею Свету, находившуюся в компании ребят и веселившуюся вместе с ними, при этом Галке было очевидно, что одноклассники потешаются над ней, и в этом глумливом заочном издевательстве Света принимала самое активное участие… Галка была шокирована, унижена, раздавлена: она сорвалась с места, выбежала из класса(дело происходило сразу после последнего урока), пробежала по коридору и разрыдалась прямо в полупустом вестибюле. Как она могла?..И за что? такое поведение Светки Галина восприняла как предательство, хотя умом она понимала, что Света не была ей подругой и, следовательно, предавать ей было некого… Однако сердце ее говорило другое, оно изнывало от боли и тоски. Кое-как успокоившись, Галка отправилась домой.

Мать еще не вернулась с работы, и Галина оказалась наедине с собой, в полной тишине. Даже обедать ей не хотелось… Она вспомнила о Виталике. Он ведь обещал появиться в Краснооктябрьске, едва закончатся экзамены, но — так и не появился. Только от его матери Галка узнала, что в университет он поступил, но остался в Москве дожидаться начала занятий. Сейчас он учится на 1-ом курсе и, наверное, не вспоминает о ней. Галя радовалась за своего друга, она всей душой желала ему успеха, но… ей так не хватало его именно сейчас! хотя она вполне могла понять его — Виталик увидел Москву, ему предстоит там учиться шесть лет, ну и зачем теперь ему этот богом забытый Краснооктябрьск? И все же, как ни крути, а он обманул ее. Письмо хотя бы мог ей написать…

Когда вернулась Антонина, Галка почти не разговаривала с матерью. Так, перекинулись парой-тройкой фраз, поужинали, посмотрели старенький «Рекорд», купленный еще отцом, и легли спать.

А ночью Галка в полудреме услышала голос. Она знала уже, кому он принадлежит…

«Тебе надо наказать Светку, — вкрадчиво и злобно сказала женщина. — Сурово и немедленно…»

«Наказать? — изумилась Галя. — Что значит наказать? Кто я такая, чтобы ее наказывать?»

«Кто ты такая? — покойница усмехнулась. — Пока я тебе не скажу… Ты сама ответишь на свой вопрос. И уже скоро…»

«И за что я должна ее наказать? — мысленно спросила Галя.

«За то, что она смеется над тобой… Издевается… Ты что — сама не видишь?»

«Нет… — Галка заметалась в постели, ей было нехорошо, грудь неимоверно сдавило, будто на нее властно и свободно уселся кто-то тяжелый… — Нет! — выдохнула она. — Вы все врете! Я не буду…»

«Будешь… — прошипел голос, словно удаляясь. — Я тебе приказываю… и не тебе мне перечить.»

«Нет… Нет!» — снова в отчаянии произнесла про себя Галка и стремительно провалилась в беспробудный тяжкий сон…

Утром Галя поднялась с тяжелой головой, и почти ничего не помнила.

В черепе стоял гул, словно там проезжал товарняк, груженый лесом… Она попросила у матери, собирающейся на работу, таблетки от головной боли. Антонина велела ей самой поискать в домашней аптечке и ушла. Галка разыскала цитрамон, проглотила его и отправилась в школу.

На уроках она сидела, почти не слушая, и время от времени поглядывала на Свету. Та несколько раз за день оборачивалась на Галку, с робким удивлением встречая ее тяжелый и пристальный взгляд. Когда закончились уроки, Галка, избегая встречи со Светой, быстро собралась и поспешила домой. И снова ей казалось, что некоторые из одноклассников все шушукаются и пересмеиваются у нее за спиной… И при этом глаза у них у всех хитрые, злобные…

Дома голова у Галки разболелась так жестоко, что она не могла заставить себя делать домашнее задание. Приняла еще таблетки, но эффект вышел нулевой. Прилегла на диван, и вроде как чуть задремала… «Хорошо себя чувствуешь?» — издевательски спросил вкрадчивый голос. «Опять вы… — с трудом отвечала Галя. — пошла прочь!» «Ну что ж… сделать тебе еще больнее?» «Что вам от меня нужно?..» «Я тебе уже говорила… Поднимайся! Иди к Светке!» «Нет!» «Ну, тогда пеняй на себя…»

К вечеру Галка уже совершенно одурела от головной боли. Словно длинные стальные захваты обхватили ее голову и сдавливали ее как в тисках. И когда эти «захваты» сжимали ее лоб и затылок, девушке хотелось криком кричать от невыносимой боли. В конце концов, Галка сдалась…

Она накинула плащ и выбежала из дома. Света жила от нее через двор — тот самый, где летними и осенними теплыми вечерами играл патефон и лились задушевные мелодии. Но сегодня моросил дождь, и двор был удручающе пуст. Галке хотелось, чтобы кто-нибудь ей встретился, чтобы кто-то остановил ее. Но ни единой души не попалось ей навстречу. Только в голове, в промежутках между накатывающими волнами одуряющей боли, звучал голос: «Не тяни… Бей сразу… Ты очень сильная, она перед тобой ничто. Но не убивай… пока! Пусть поживет еще, но знает свое место! Она — твоя рабыня, ты одна будешь решать, сколько ей жить, и когда ей умереть. Уложи ее в больницу… а потом сама решишь, что тебе с ней делать… решишь сама… ты одна…»

Галка уже выла от головной боли, все плыло у нее перед глазами. Только когда она осознала, что стоит возле двери Светиной квартиры, изнуряющая боль немного притупилась.

Галина нажала пальцем кнопку звонка и долго не отпускала. Дверь открыла Света и, увидев на пороге одноклассницу, округлила глаза от изумления.

— Галя?..Ты?..Что случилось?

— Света, — прерывисто прохрипела Галя. — ты дома одна?..

— Одна… Да ты заходи! Плащ вешай на вешалку и проходи в комнату.

Света отступила на пару шагов, пропуская подружку в тесную прихожую. В ее взгляде, жестах, голосе было столько доверия и гостеприимства, что Галка совершенно растерялась. Она застыла в прихожей, как столб, растерянно хлопая глазами. А Света между тем ушла на кухню.

«Чего ждешь? — прозвучал голос. — Запирай дверь, чтобы никого не принесло, и действуй!»

«Пошла ты к черту! — мысленно ответила Галка. — Не будет по-твоему…»

Едва она подумала так, боль в голове усилилась так резко и внезапно, что девушка вскрикнула.

«Делай, что велено, — произнес голос, — если не хочешь, чтобы тебе стало совсем плохо…»

— Галь, ты кушать будешь? — донесся из кухни голос Светы. — Я тут обедать собралась, давай садись к столу со мной!..

— Не хочу, Света… спасибо… не до еды мне… А что так поздно обедаешь?

— Да вот так получилось! Мамины поручения выполняла, — Света вышла в прихожую, где Галка, повесив на крючок усыпанный дождевыми бусинками плащ, неловко топталась на коврике. — Ты еще здесь? я же сказала — в комнату проходи.

— Да ладно, пойду я… Тебе обедать надо, — виновато сказала Галка и сразу же скривилась от накатившей волны невыносимой боли.

— Господи, да что с тобой? — озабоченно воскликнула Света.

— А что?.. — исподлобья глянула на нее Галина.

— Да на тебе лица нет! Ты не заболела?..

— Голова раскалывается! Не могу больше… Никакого терпения нет уже.

— Так погоди, я таблеток сейчас тебе дам! У меня анальгин есть…

— Не надо, Свет! Не помогут таблетки… Ты прости…Ты лучше обедай, а я пойду себе…

Галка повернулась к двери, стиснув зубы, чтобы не заорать от нового приступа боли…

— Так зачем приходила-то, Галь? — с искренним удивлением спросила Света. — Ты чего хотела-то?

— Чего хотела? — Галка полуобернулась и пристально посмотрела на одноклассницу. От боли в голове удивленное и встревоженное лицо подружки расплывалось перед ее взором мутноватым пятном. Она ощутила слабую, но заметную дрожь в пальцах — вдруг возникло мучительное желание схватить Светку за горло, ударить головой о стену… увидеть брызги ее крови, разлетевшиеся по цветастым обоям, заглянуть в ее закатывающиеся глаза… и самое жуткое было в том, что Галка откуда-то знала, что проделай она это — и боль как рукой снимет, а ей станет удивительно хорошо и умиротворенно. Но… нет, она не сделает этого. Ни за что!..

— Я хотела спросить… — чуть слышно прошептала она. — Ты знаешь, кто такая Иродиада?..

Лицо Светы вытянулось от удивления.

— Иро…диада? — произнесла она так, что Галка сразу поняла — Света никогда не слыхала такого имени. Она лишь недоуменно и чуть виновато покачала головой.

— А Саломея?.. — спросила Галина.

— Саломея?.. — Света наморщила лоб. — А вот это что-то знакомое… А, помню! Блок!

— Какой еще блок? — опешила Галя.

— Господи… да не блок, а поэт Александр Блок! — воскликнула Света очень воодушевленно. — У него есть стихи про Саломею! Я сейчас…

Девушка выпорхнула из прихожей, а Галка, морщась от боли, принялась надевать еще не просохший плащ. Голова трещала так, что она боялась грохнуться в обморок прямо здесь, в Светкиной прихожей.

«Дрянь… ты еще пожалеешь…» — прошипел голос очень спокойно, но с такой запредельной злобой, что Галке сделалось по-настоящему страшно… Между тем Света вернулась с томиком Блока в руках.

— Галочка… вот послушай! — она стала посреди прихожей и раскрыла книгу на заложенной странице. — Вот что есть у Блока про Саломею…

Закончив читать, Света виновато взглянула на Галку.

— Это стихотворение называется «Венеция». Ты уж извини, но больше я про Саломею ничего не знаю…

Галя посмотрела на нее с грустной задумчивостью.

— Ладно, Светик… Спасибо тебе, — она попыталась улыбнуться, несмотря на боль, разламывающую голову. — Пойду я… А тебе приятного аппетита.

Света смотрела на нее серьезно и настороженно.

- Галь… скажи честно, у тебя ничего не случилось? может, помощь какая нужна?

- Нет, Света, ничего не нужно, — ответила Галка. — Вот скажи только: ты ведь надо мной не смеялась, правда?..

- Я? Над тобой? — Света опешила. — Не упомню, чтобы в тебе я видела что-то смешное… Нет, конечно, Галя… бог с тобой! Я никогда над тобой не смеялась.

- Честное слово?

- Честное слово…

…Потом Света смотрела в окно, как Галкина фигурка пересекает пустынный двор, затянутый серой сеткой нудного осеннего дождя. Смотрела долго, и сердце ее сжималось от смутной давящей тревоги… Что с ней такое творится? Непонятно…

Когда Галка дошла до дому, боль в голове, как ни странно, немного поутихла. Она еще подумала — может, стоит более решительно сопротивляться велениям голоса?..Галя поднялась по лестнице и вошла в квартиру.

— Привет, мам! — крикнула она из прихожей, снимая плащ.

Ответа не последовало, хотя Галка поняла, что мать дома.

— Мама! — повторила она, проходя по коридору на кухню.

Она увидела Антонину, сидевшую в комнате на диване и внимательно разглядывающую Галкину книгу. Само по себе это удивляло, ибо Галка не помнила, чтобы мать что-либо читала: если выдавалось свободное время, она пялилась в телевизор, либо чесала язык с соседками. Возможно, однако, что ее просто привлекли красивые картинки.

- И что это такое? — сурово спросила мать, окидывая взглядом Галку, остановившуюся в коридоре перед входом в комнату.

— Как что?.. — растерянно спросила дочь. — Книга…

— Вижу, что книга, не слепая! — резко заметила Антонина. — Разве я разрешала покупать книжки? А тем более такие — вот написано: два рубля десять копеек! Ты что, с ума сошла? дорогущая какая!

— Успокойся, я не покупала ее: книгу мне подарили, — со злостью отвечала Галка.

— Да-а? И кто же делает тебе такие щедрые подарки? Твой Виталик, что ли?..

— В школе мне ее подарили первого сентября, ясно? — выкрикнула Галка, стремительно проходя мимо матери в малую комнату. Антонина проводила ее мрачным взглядом, но снова обратила взгляд в раскрытую книгу. Тон дочери ей не понравился, но ответ ее вполне удовлетворил. Подарок — это можно. И она продолжила листать подаренную дочери книгу. На одной странице задержалась.

— Ишь, жуть какую рисуют! — воскликнула она. — А еще назвали «В мире прекрасного»… Что ж тут прекрасного — кошмар, да и только!

— Ты это о чем, мама? — Галка выглянула из смежной комнаты.

— Да вот! — мать повернула к ней развернутую книгу на странице с картиной Массейса. — Смотри, голову притащили прямо на стол! Да еще на блюде… Ужас!

— Мама, — с обидой заметила Галка, — эту картину написали пятьсот лет назад… Да, сюжет страшный. Но ведь как мастерски нарисовано! Даже на черно-белой репродукции это заметно. А представляешь, как бы это смотрелось в цвете?

— Все равно, когда она написана. Баба эта — идиотка, ясно?

— Это почему? — Галка опешила от такого неожиданного суждения.

— А как же? — напористо сказала Антонина. — Вот, приказала отрубить бедному мужику голову… Отрубили, принесли. Ну, и зачем она ей?

— Историю знать надо, — хмуро заметила Галка. — Тогда все понятно будет.

- А я вот не знаю и знать не хочу твою историю, — заявила Антонина, небрежно бросая книгу на стол. — зато знаю другое: вредные книжки дарят у вас в школе! Что за безобразие? Я вот с Ниной Семеновной поговорю! Куда только она смотрит?

Галка только пожала плечами. Ну, и что ты ей скажешь?

Просто продемонстрируешь свое дремучее невежество учительнице… Выбрось лучше из головы этот вздор. Не ходи, не позорься! И дочку свою не позорь…

Все это Галя хотела высказать матери. Однако не стала. Зачем нарываться на скандал? Все равно никуда она не пойдет, и ни с кем говорить не станет. Так, болтовня одна.

Мать сказала ей, что неважно чувствует себя, а потому посмотрит телевизор немного и ляжет спать. Если дочь хочет есть, пусть идет на кухню и приготовит себе что-нибудь. Галка есть не хотела, ибо головная боль хоть и утихла вроде, но аппетит отшибла напрочь. Но на кухню Галя пошла — для того лишь, чтобы побыть одной и не слышать материных нотаций. Однако насладиться одиночеством ей не удалось…

«Так ты, девонька, похоже, вздумала побороться со мной? — вкрадчиво спросил голос. — Думаешь вот так взять и победить меня?»

«Что тебе от меня нужно? — мысленно отвечала Галя. — Оставь меня в покое…»

«Что мне нужно, тебе знать не обязательно, — отозвался в голове ее голос. — Просто делай то, что я тебе приказываю…»

«Ты не можешь мне приказывать… Не можешь!»

«Могу! — мерзко хихикнул голос. — еще как могу…»

И в ту же секунду словно могучие стальные пальцы сдавили ее голову так, что девушка вскрикнула. Она чуть не потеряла сознание…

«Что я должна сделать? — простонала Галя, с трудом обретя дар речи.

«Вот это другое дело… Ты у меня станешь шелковой, а будешь и дальше дурить, как со Светкой, так я просто возьму и сломаю тебя…»

Между тем боль нарастала, она словно стрелами пронзала Галке мозг, выматывала душу… Девушка без сил рухнула на заскрипевший стул. Глаза закрывались сами собой, перед взором расплывались огненные круги. Она едва не теряла сознание.

«Что нужно от меня — говори!» — мысленно простонала она, и ей казалось, что она готова на что угодно, лишь бы эта сумасшедшая боль прекратилась.

«Поднимайся, — приказал голос.

«Не могу… — отвечала Галя.

«Поднимайся!!»- яростно заорала нежить, и Галка вскочила на ноги, будто подброшенная пружиной. Ей показалось, что дикий вопль покойницы слышен на весь дом, и вот-вот сбегутся люди. Однако слышала страшный голос только она.

«Вперед, — приказал голос. — В комнату!»

Галка пошла вперед по коридору. Голова разрывалась, казалось, она готова взорваться изнутри и разлететься во все стороны мелкими брызгами.

«Пусти…» — простонала Галя, едва шевеля губами.

«Сейчас… Смотри в комнату. Что видишь?»

Галка увидела мать, сидевшую перед телевизором и опирающуюся локтем на стол. Ко входу в комнату Антонина была обращена спиной.

«Подойдешь сзади, — зловеще прошептал голос, — схватишь ее за волосы и ударишь лицом об стол! Ударишь со всей силы… Да не о поверхность стола, а о его край, чтобы рассечь ей лоб и всю морду, чтобы хлынула кровь потоком, чтобы кровь была везде — на столе, на полу, на стенах… Поняла?! Ну, вперед!..»

«Я не могу… — отозвалась Галка. — Это моя мать…»

«Ну и что?..Плевать на нее!..Иди!»

«Нет… Нет!»

«Я уничтожу тебя… Упрямая дрянь… Делай, что говорю!»

Галка вдруг с изумлением почувствовала, что воздух у нее за спиной сделался плотным настолько, что напоминал невидимую упругую стену, не позволявшую ей сделать хотя бы шаг назад. Кто-то невидимый как будто закрыл дверь за ее спиной — столь же невидимую…

«Пошла на х…!» — исступленно закричала Галя все также мысленно, хоть и не была уверена, что не кричит в голос. Ей вдруг вспомнились слова одной знакомой бабульки о том, что если хочешь прогнать нежить, следует от всей души на нее выматериться… А еще она задергалась всем телом, упершись обеими руками в стойки дверной рамы и отчаянно сопротивляясь той неодолимой силе, что упорно и неудержимо впихивала ее в комнату, где сидела перед телевизором ни о чем не подозревавшая мать. — Б…дь издохшая, не боюсь я тебя!..Пропади пропадом, х…соска гнутая!»

Галка и не подозревала, что способна так забористо материться. Она и слов-то матерных толком не знала: слышала, как порой во дворе ругаются матом подвыпившие мужики, и в школе доводилось краем уха услыхать сквернословящих мальчиков (случайно, ибо при девушках молодые люди не позволяли себе такого), но о том, чтобы самой употреблять подобные выражения, она не могла и помыслить. Но тут матерная брань полилась сама собой… Неожиданно плотная воздушная завеса за спиной ее исчезла, и Галка со всего маху грохнулась задом на пол, при этом больно ударившись локтем о дверной косяк входа в туалет, отчего туалетная дверь распахнулась настежь.

Перепуганная грохотом Антонина вскочила со стула и бросилась в коридор.

— Что такое? Галка, ты чего?.. — вскричала она.

— Ой, упала… — Галина беспомощно ворочалась на полу, комкая и сминая ковровую дорожку.

— Да что ж это такое, а? — причитала мать, хватая Галку одной рукой за запястье, а другой приобнимая ее за спину, чтобы помочь ей подняться. — Ты что же, бабка столетняя, чего ж тебя ноги-то совсем не держат?..

— Мама, плохо мне… — простонала поднявшаяся с полу дочь, потирая ладонью ушибленный локоть. — Голова так жутко болит, что все перед глазами раздваивается… Помоги мне!

— Ну и как я тебе помогу, дочь? — с досадой отвечала Антонина. — эка невидаль: голова у нее болит. Я в твои-то годы знать не знала, что это такое — головная боль! А теперь вот у меня голова-то каждый божий день болит. Таблетку выпей, вон цитрамон в аптечке возьми.

— Да не поможет цитрамон, у меня уж который день голова раскалывается, — упавшим голосом сказала Галка.

— Анальгин прими! — был ответ.

…Ночь Галка спала плохо, чередуя бессонные ночные часы с короткими периодами полуобморочного сна. Боль стала не такой острой, как раньше, однако тупой и ноющей, изнуряющей, и от этой боли у Галки в глазах стояли слезы. А поутру ее поднял с постели испуганный крик матери:

— Галя! Галка! скорей иди сюда…

Девушка вскочила и, прямо как была в ночнушке, бросилась на кухню. Было еще очень рано, и сентябрьский рассвет далеко не наступил. Антонина стояла посреди кухни и показывала куда-то наверх, в потолочный угол. Галина взглянула туда и обомлела: весь угол на потолке был черным, и с него ручьями лилась на пол зеленовато-бурая вода, источавшая омерзительный запах. Совершенно растерявшаяся мать ошеломленно взирала на этот ужас.

— Ну что смотришь, дубина? — закричала она на Галку так, словно та была прямой виновницей происходящего. — беги живо на чердак, оттуда ведь говно это льется нам на головы! Посмотри, что там такое случилось!

Галка опрометью бросилась к двери, по пути набросив на плечи пальто и схватив старый фонарь.

Лестница на чердак вела с лестничной площадки и висела на стене как раз напротив Галкиной квартиры. Высокая и сильная, Галка мгновенно взлетела по лестнице и, упершись обеими руками в тяжелый, обитый железом люк, одним рывком отбросила его. Затем поднялась на чердак и зажгла свет.

Тусклая лампочка осветила широкую поверхность перекрытия, аккуратно усыпанную ровным слоем серого шлака. Косыми тенями девушку со всех сторон окружали мощные стропила. Галя пригнулась, зажгла фонарь и, крадучись, прошла в ту сторону чердака, под которой находилась их квартира. Здесь было чисто и сухо.

Она постояла, недоуменно озираясь по сторонам, полазила еще вдоль периметра чердачного перекрытия, однако нигде не обнаружила даже мокрого пятна! Только ровный серый, совершенно сухой шлак. Ни сырости, ни вони… Она спустилась по лестнице на площадку и вернулась в квартиру.

На кухне мать собирала тряпкой с пола зловонную жидкость и, отжимая тряпку, сливала ее в ведро. А с потолка в углу продолжала литься дурнопахнущая вода.

— Мама, там наверху все чисто и сухо! — доложила Галя. Мать хмуро обернулась.

— Ничего не понимаю… Откуда же тогда льется?

— Не знаю! — отвечала дочь. — И если бы даже лилось, вода не могла бы так вонять и быть такой грязной! Но на чердаке течи вообще никакой нет!

- Что за чудеса, — пробормотала мать, устало вытирая пот со лба выпачканной рукой. — Ладно, давай иди в школу… Я все равно уже опоздала, мастер теперь выволочку мне устроит. Объяснительную писать придется… Иди быстрее, хоть ты не опоздай!

В школе Галка сидела с головой, будто налитой свинцом, ничего не воспринимала, толком не соображала, урока не слушала. На перемене к ней подошла Света.

— Галь, что с тобой? — спросила она встревожено. — Ты не заболела?

— Да нет, просто плохо спала ночь, — отвечала Галка.

Она не стала рассказывать Свете о жутком и непонятном утреннем происшествии у нее дома, объяснение которому лежало где-то за пределами любых ее представлений о действующих физических законах.

— Галочка, — проникновенно заметила Света, — если тебе нужна какая-то помощь, ты только скажи, и я… — она вдруг смутилась и замолчала. Галка взглянула на нее с удивлением.

— Спасибо тебе, Света… Однако не нужно мне никакой помощи. Вот если только…

— Что? — встрепенулась Света, заглянув Галке в глаза.

— Когда я приходила к тебе, ты стихи мне читала. Блока… Дай мне эту книжку домой почитать, можно?

— Конечно, можно, Галя! Спрашиваешь еще! Завтра принесу! Или нет… Хочешь, сегодня после школы зайдем ко мне домой, и я тебе ее дам! Читай, пожалуйста…

— Хорошо, давай к тебе зайдем, — улыбнулась Галка.

Света смотрела на нее во все глаза, и эти глаза так и светились от счастья… Галя весьма этому удивилась.

Вечером мать задержалась на работе, и Галка коротала вечер с книгой Блока в руках. Она медленно перелистывала ее, наслаждалась романтическими образами, созданными гением поэта, а когда нашла «Венецию», с настоящим вдохновением перечитала ее еще раз… А потом еще. И вдруг почувствовала, что головная боль, изнурявшая ее все последние дни, вдруг исчезла. Боль ушла!

Галка была потрясена. Она и не думала, что поэзия способна вылечивать от подобных недугов.

Она бережно и благоговейно листала Светкину книгу, и вдруг перед ее глазами вновь мелькнуло уже знакомое имя… Что же это была за женщина, которой Блок посвятил даже не одно стихотворение? Саломея… Новое для Галки стихотворение, в котором вновь упоминалось это имя, носило название «Антверпен». И в нем Галка нашла такие строчки:

Здесь уже не упоминалась «моя кровавая голова», зато говорилось о платье. Роскошное, богатое, расшитое золотыми узорами платье Саломеи…

Галка вдруг подумала о том, что у нее-то нет не только платья с золотыми узорами, а и вообще сколько-нибудь приличной одежды. Любые ее попытки приобрести себе что-нибудь модное или просто симпатичное натыкались на жесткое противодействие матери. У Антонины на подобные запросы выросшей дочки был всегда готов ответ: «Это дорого» или «У нас сейчас нет денег». Денег не было никогда, а не только «сейчас». В результате Галка шила себе сама. Делала она это весьма недурно, однако сравнивать ее работу с произведениями модельеров-профессионалов, естественно, было нельзя.

А на картине Массейса, которую Галка при каждом удобном случае рассматривала с потаенным сладко-томительным восторгом, Саломея тоже была облачена в роскошное шитое золотом платье, очень похожее на то, про которое она сейчас вычитала у Блока! И Галке мучительно захотелось себе такое же… захотелось до слез! Хотелось быть такой же, как эта таинственная Саломея, так вдохновлявшая Александра Блока. И ее рука сама потянулась к цветным карандашам: если ей не дано быть Саломеей в жизни, что ж, она создаст свой мир, пусть на бумаге, но свой, где она будет властвовать, как Саломея, и где у нее будет и роскошное платье, и мертвая мужская голова…

…Она так увлеклась процессом рисования, сидя в малой комнате за своим столом, что совершенно забыла про уроки, и про поручения, которые, как обычно, накануне вечером оставляла ей мать. И когда Антонина вернулась с работы позднее обычного, Галя едва успела торопливо спрятать в ящик стола свои едва начатые рисунки… А затем разразился жуткий скандал по поводу невыполненных материных заданий…

…Томик Блока Галка «проглотила» за три вечера — ей не хотелось долго задерживать Светкину книгу. Два стихотворения — «Венеция» и «Антверпен» — она тщательно и любовно переписала в свой личный альбом для рисования. А потом с чистой душой вернула книгу Свете.

В субботу рано утром Галку разбудил испуганный крик матери и звон разбиваемой посуды. Девушка мгновенно прибежала на кухню, где раздавался визг Антонины, от которого, казалось, дребезжали стекла в оконной раме. На кухне она застала мать, бледную как смерть, стояшую спиной к кухонному столу: глаза ее были выпучены, зубы стучали… Из ее сбивчивых слов Галка узнала следующее: у матери сегодня выходной, но она по привычке встала рано и пришла на кухню завтракать. Когда накрывала на стол, вдруг услыхала стук на посудной полке, доносившийся из-за плотно закрытых дверец. Перепугалась: подумала, никак мышь забралась в посуду и теперь наружу рвется? Только к полке повернулась, а дверцы как распахнутся, и оттуда тарелка вылетает сама по себе, перемещается по воздуху и зависает прямо перед лицом ошеломленной Антонины! Висит так несколько секунд, после чего падает на пол, как ей и положено, и разбивается вдребезги. Антонина хотела бежать с кухни, а тут и вторая тарелка вылетает. Эта посудина описала вокруг нее петлю по воздуху, тоже зависла на одном месте, повисела, покачиваясь, и тоже упала на пол, разлетевшись на осколки. Вот тогда Антонина с перепугу и закричала дурным криком…

Мать колотила истерика, и Галка уложила ее в постель, пытаясь всячески успокоить. Потом накормила ее завтраком, согрела молока, дала успокоительного. Когда Антонина мало-мальски успокоилась и заснула, Галя отправилась в школу, опоздав к первому уроку напрочь! Классной она объяснила, что у нее внезапно заболела мать.

Придя со школы, Галка сбегала в магазин, приготовила обед… Мать весь день провела в постели, хотя, как показалось Гале, вполне оправилась от утреннего потрясения. Но… мать есть мать. Плохо ей, пусть отдыхает. В конце концов, она работает всю неделю, и в субботу имеет право не вставать с кровати вообще. И весь остаток дня Галка провела в хлопотах, самоотверженно ухаживая за Антониной и всячески пытаясь ей угодить.

Уже был глубокий вечер, когда Галя заметила на себе странный взгляд матери — взгляд тяжелый, недобрый. Галка спросила, почему она так странно на нее смотрит.

— Да вот хочу понять, как ты все это делаешь? — вопросом на вопрос отвечала Антонина.

— Что я делаю? — не поняла Галина.

— Ну вот это все… тарелки, сами по себе слетающие с полок; гнилая вода, что с потолка на голову льется… Как ты все это сделала? А главное — зачем?

Галка просто растерялась от таких безумных обвинений. Она, конечно, слышала от матери всякое, но такого!…

— Мама! — воскликнула она в ужасе, — что ты такое говоришь? Ты сама-то поняла, о чем меня спросила?

— Галь! — сказала мать тоном всезнайки. — Ну ты из меня дуру-то не делай: мы с тобой тут одни. Я такими фокусами не занимаюсь. В домовых и всякую там нечистую силу я не верю. И что получается? Только ты и можешь маяться такой дурью! Вот я и спрашиваю: как ты это делаешь? Ты же меня напугала до смерти. И на работе у меня из-за этой чертовой воды скандал был… Ты что же, в гроб меня хочешь загнать?..Ты чего творишь-то? Сама головой-то хоть немного думаешь?

— Мама! — в ужасе вскричала Галка, и тут же ощутила, как горло перехватило от накатившей нестерпимой обиды. — За кого ты меня держишь, мама? Я тебе враг, что ли? Или я настолько дура, чтобы вот так тебя разыгрывать?

— Я уже сказала: кроме тебя некому!..Рассказывай лучше честно — как ты все это вытворяешь?..

Слово за слово — мать с дочерью крепко поругались. Скандал завершился, когда Галина в сердцах воскликнула сквозь слезы:

— Господи, как же хорошо, что в школе я последний год! Закончу школу, и больше ты меня не увидишь! И никогда не попрекнешь, что я на шее твоей сижу…

— Ой, напугала-то ежа голой жопой! — отвечала мать. — Не увижу я ее… Да куда ты денешься!

— В Москву поеду. В институт поступлю… Своей жизнью жить буду.

— Как Виталик твой, что ли? Я говорила тебе — кобель он, как и все! Обещал потом приехать, да адрес свой оставить, а сам хвостом вильнул, и был таков! Нужна ты ему, как коню пятая нога… У него там в Москве таких, как ты, теперь навалом! Он и думать про тебя забыл! Уедет она…

Галка вдруг разрыдалась. Мало того, что мать в самой грубой форме обвинила ее черт знает в чем, в таких вещах, которых Галя сама совершенно не понимала, так она еще и задела самую больную рану в ее душе, ведь дня не проходило, чтобы Галка не вспоминала о Виталике, не задавала себе вопросов: где он? почему не приезжает, не пишет? все ли у него в порядке? Порой чувствовала себя покинутой, даже плакала по ночам в подушку. Матери, конечно же, ничего не говорила. А тут она сама ей и сказала. Да как сказала — будто ножом по живому… И сделала так нарочно, чтобы дочке было как можно больнее.

Почему так? за что? Чем она такое отношение заслужила?

Плачущая Галка опрометью бросилась в малую комнату и упала на кровать, обильно орошая подушку горючими слезами. Антонина даже не посмотрела вслед дочери, откинувшись спиной на свои подушки, заботливо взбитые Галиной. Через некоторое время лениво позвала:

— Галк, хватит там сопли распускать! лучше чаю мне принеси — я чаю попью и спать буду. А то самой вставать уже ни сил, ни охоты нет… Слышь, что ли?..

…Той ночью Галке долго не спалось. Душа болела, изнывая от горькой незаслуженной обиды. Один раз ей показалось, что мать тоже не спит, что стоит только подойти к ней, как Антонина позовет ее к себе, протянет к ней теплые материнские руки, обнимет нежно, скажет: «Ну прости меня, прости… Я не хотела тебя обижать, не хотела делать тебе больно… Прости!» И она, конечно же, непременно простит — все простит, самую горькую обиду. Галка даже подошла в полной ночной темноте к дверному проему, соединяющему две их смежные комнаты, и тщательно прислушалась. Но до ее напряженного слуха донеслось только ровное сопение и глубокое дыхание матери. Антонина спала сном невинного младенца. Галка постояла немного в дверях, потом тихо вернулась в свою кровать.

Через какое-то время она заснула, и спала как-то странно: понимала, что спит, и в то же время осознавала происходящее вокруг. Слышала, как ритмично тикают настенные ходики над ее столом. Непонятным образом «видела», как в окно падает сноп желтого света от одинокого уличного фонаря…

Тишина, ночное безмолвие.

Галке тоже сделалось очень покойно и умиротворенно: обида на мать, тревога за Виталика, тяжесть на сердце — все ушло куда-то вглубь и далеко.

Галка словно бы парила в черном и мягком мраке, похожем на ласковый бархат, и просыпаться совсем не хотелось. Сквозь дрему ей вспомнилось, что сегодня уже воскресенье, и в школу не идти, а потому не надо вставать затемно. И это хорошо… Воскресенье… Она каждый выходной ждала, что из Москвы приедет Виталик и непременно навестит ее, чтобы узнать, как у ней дела. Он непременно приедет! Она ведь так ждет…

Вдруг Галка заметила, что возле дверного косяка напротив окна, скрываемая мраком, возвышается высокая черная фигура. Это была женщина… Сперва Галине подумалось даже, что это мать все же проснулась и пришла к ней в комнату, чтобы приласкать ее… Но она тут же поняла, что это не так: слишком высока для матери была эта женщина. А в следующую секунду Галка вдруг «увидела», что женщина в черной и длинной одежде уже сидит на ее кровати, прямо подле нее. Ошеломленная Галка вскочила, словно подброшенная пружиной, ей сделалось нестерпимо страшно…

«Тихо, тихо, — успокаивающе зашептала женщина, — не бойся, милая… Меня не надо бояться…»

На ее голову был наброшен черный платок, сейчас он распахнулся, и прямо перед Галкой предстало ее лицо — иссиня-бледное, но такое красивое, будто выточенное из белого мрамора. Глаза — большие, чуть запавшие, были почти черными и смотрели на Галку нелюдским взглядом — пристальным, немигающим, страшным…

Конечно же, Галина мгновенно узнала ее. Все та же покойница с проклятой фотографии, втиснутой ей в руки покойником-фотомастером. Никогда еще она не видела ее так близко…

Галке мучительно захотелось проснуться. Надо было, чтобы кошмар кончился, а для этого необходимо прервать этот тяжкий мучительный сон — немедленно и решительно. Девушка билась, дергалась, извивалась всем телом, глухо стонала… Однако сон не уходил, не прерывался, и она все глубже погружалась в леденящий душу кошмар. А между тем в ушах продолжал звучать вкрадчивый, мягкий и такой сладостный шепот:

«Ну что ты, лапушка… Что ж ты бьешься-то, горлица моя нежная… Не бойся же меня, не страшная я и не злая… Ну, иди ко мне… приласкаю, пригрею тебя.»

Женщина длинными тонкими руками мягко обняла Галку за плечи, ласково притянула ее к своей груди. Галка вдруг ощутила столь неодолимую силу в этих руках, что сопротивляться им она совершено не могла, даже если бы захотела. А она и не хотела… возникло страстное желание отдаться во власть этих рук, раствориться в их теплой уютной силе, предоставить этим рукам делать с собой все, что им будет угодно. Галя ощутила себя маленьким человечком, этаким младенцем, только что явившимся на свет. Она доверчиво прильнула к упругой груди этой высокой и сильной женщины, совершенно не замечая, что от ее тела веет пронизывающим холодом. Ей только смутно подумалось, что подобным образом чувствовал себя арденсеновский Кай, оказавшись в убаюкивающих объятиях Снежной Королевы…

«Иди же ко мне… Милая… славная… я ведь не такая, как все они… Я никогда не брошу… никогда не предам тебя… Тебе ведь хорошо, правда?..милая…»

«Мне… хорошо… — мысленно отвечала Галка. — Мне так хорошо!..»

Она прижималась головой к телу женщины, наслаждаясь упругостью ее крепких грудей, ей было так блаженно и удобно! Прижимая голову Галки ладонью одной руки к себе, пальцами другой руки она нежно перебирала ее волосы. И девушке казалось, будто она устроилась на руках доброй и ласковой матери… И что никто никогда так сильно ее не любил.

Только однажды мелькнула у нее странная мысль — а почему она не слышит, как бьется сердце этой такой сильной и такой ласковой женщины? Ведь она прильнула к самой ее груди! Но — мысль эта мгновенно куда-то исчезла, ушла, где-то затерялась… Галке было хорошо. И страха никакого она больше испытывала…

«Ты… будешь мне мамой?.. — спросила Галка. — Будешь?»

«Ну конечно, Галочка! Конечно, мой птенчик… Я буду с тобой. Я буду твоей мамой. Ты только слушайся меня, ладно? А я стану тебя любить и оберегать…»

Галка сладостно улыбнулась в блаженной полудреме. Ее будут любить и оберегать! Счастье какое… такого в ее жизни и не было никогда.

«А как тебя зовут?.. — спросила она. — Ты будешь мне мамой, а ведь я даже имени твоего не знаю. Или это твой секрет?..»

«Ну почему же, горлинка моя… Нет у меня от тебя секретов… Августой меня зовут…»

«Августа… имя какое странное…»

«Что же в нем странного? Есть ведь имя — Юлия! От него прозывается июль месяц… А от Августы — август месяц. Есть даже и такое имя — Октябрина…»

«Ну, такое имя придумали давно! — радостно сообщила Галя. — После Октябрьской революции.»

«Правильно! После революции, — женщина улыбнулась ей, и ее черные глаза лукаво блеснули. — А вот Августа — это придумали еще раньше! Намного раньше! Когда люди в древних богов верили. Августа — означает божественная…»

«Ты — Августа… Божественная… — счастливо улыбнулась Галка. — Ты только не уходи, ладно?»

«Ладно, милая… Но мы с тобой должны сейчас одну вещь сделать. Ты только не бойся, хорошо?..»

«Хорошо, Августа… Мне с тобой ничего не страшно! Ты ведь любишь меня…»

«Конечно, люблю… — Августа снова провела ладонью по ее волосам и нежно поцеловала ее. — Я тебя безумно люблю… Мы с тобой похожи… Иногда я смотрю на тебя и думаю, что ты — это я. Только такой я была очень давно — до войны еще…»

«Неужели правда? — совсем по-детски восхитилась Галя.

«Правда… А сейчас полностью доверься мне. Я ведь твоя мама! настоящая мама…»

Августа вдруг извлекла откуда-то из складок своего черного одеяния короткую блестящую трубочку, один конец которой был срезан наискось и остро заточен. Затем женщина непринужденно взяла Галкину руку в свою узкую ладонь с очень длинными пальцами. Галя почувствовала, как эти точеные красивые пальцы ласково сжали ее запястье, но ласка эта была такой, что девушке сделалось очевидно — ей ни за что не вырваться из их мощных тисков. При этом страха она по-прежнему не испытывала.

Женщина вытянула Галину руку перед собой и поднесла к ней отточенную трубочку.

«Будет немного больно, — сказала она, ласково взглянув на Галку. — Совсем немножечко… придется потерпеть.»

«Я потерплю… — блаженно отвечала Галя. — Я очень терпеливая…»

«Это я знаю, — ответила Августа и резко воткнула острый конец трубки в Галкину руку. Сделала она это одним движением, без малейшего колебания, словно вонзала металл в неживую плоть… на долю секунды Галке вспомнилась картина Массейса и нож Иродиады. Иродиада таким же движением вонзала нож в мертвую голову… Острая боль мгновенно пронзила все Галкино тело, но она даже не ойкнула, с интересом наблюдая за тем, что будет дальше. Только вздрогнула и поморщилась. А потом ей стало снова покойно и хорошо…

«Ты молодец,» — прошептала Августа и припала к другому концу трубочки своими бледными губами. Галка с некоторым недоумением смотрела на женщину-покойницу, которая сошла непостижимым образом со страшного фотоснимка, и теперь вот пребывала рядом с ней, склонившись над ее вытянутой рукой. Так невероятно и захватывающе… Галке постепенно делалось томительно и сладостно, хотелось лечь и расслабиться, вытянувшись во весь рост…

«Что ты делаешь, Августа?..» — невольно спросила она.

«Пью твою кровь, — отвечала женщина так естественно, будто пила вишневый сок. — Так надо, Галочка… поверь мне, милая — так надо.»

Галя ощутила, как ее начало покачивать, словно она плыла по мягким и теплым волнам куда-то в неведомые и манящие дали. У нее закружилась голова…Неудержимо захотелось в сон, беспробудный и сладкий сон.

«Я хочу спать… Августа!»

«Тебе плохо?..» — с мягкой озабоченностью спросила женщина.

«Нет, мне хорошо… Но я очень… очень устала…»

«Сейчас, милая… сейчас мы с тобой закончим, и ты будешь отдыхать.»

Августа отпустила Галкину руку и теперь подняла свою руку, обнажившуюся по локоть. Отогнув длиннопалую кисть, она поднесла свою руку прямо к лицу девушки. Затем острым концом трубки решительно разрезала иссиня-белую кожу вблизи собственного запястья. Галка, будто завороженная, наблюдала, как по ее поднятой руке от запястья вниз медленно потекла полоса черной крови… Августа приставила к ней свою трубочку, направляя ее кончик к Галкиному рту.

«Теперь твоя очередь, — сказала она торжественно. — Пей, милая… Пей, не бойся..»

Галя, немного поколебавшись, прильнула к трубке. Черные глаза Августы смотрели на нее спокойно и властно, не мигая, словно заглядывали в самую душу, и Галка чувствовала, что у нее нет сил противиться ее воле. Она сделала глоток… и в горло стремительно полилась холодная солоноватая кровь — такая опьяняющая и живительная…

«Пей… пей… — звучал у нее в голове чарующий полушепот Августы. — Отведай моей кровушки. Пей, милая… Это для тебя, моя горлинка…»

И Галка пила — жадно, с хищным наслаждением, пила взахлеб. И ей стало даже чуть досадно, когда Августа с мягкой властностью отстранила ее голову от своего запястья.

«А теперь спи… — раздался ее ласковый шепот. — Спи, милая… Тебе отдохнуть надо…»

Галя блаженно вытянулась на постели всем своим гибким и длинным телом, сладостно вздохнула.

Длинные гибкие пальцы Августы коснулись ее лица своими прохладными, чуть подрагивающими кончиками.

«Спи, мой птенчик… Спокойной ночи тебе…»

Галка улыбнулась, не поднимая век.

«А ты ведь не уйдешь от меня, правда?..»

«Не уйду… Я всегда буду с тобой, моя милая…»

«А ты не обманешь? Меня всегда все обманывают…»

«Да ну? А ты, глупенькая, всем и веришь?..Кто ж обманул-то тебя?»

«Вот Виталик… Виталик меня обманул… Уехал в Москву, не пишет, не едет…»

Ответа не последовало. Наступила долгая пауза. Галка испуганно спросила:

«Августа!..Ты здесь?..»

«Я здесь, милая, здесь… Забудь ты про своего Виталика. Не будет его…»

«Как не будет? — испугалась Галя. — Он ко мне больше не приедет?»

«Приедет, приедет… только не будет он у тебя…»

«Почему?! Другую девушку найдет — там, в Москве?..»

«Ну почему другую… Все куда проще. Ты убьешь этого Виталика, вот и все…»

«Я убью Виталика?..Августа… Как такое может быть! Я… люблю его…»

«Ну и что? — голос Августы звучал леденяще холодно. — Это ничего не меняет… ты убьешь его».

«Но почему?..За что?..А если я не захочу?»

«Захочешь… Очень захочешь. Он — всего лишь твоя жертва, и не больше. Большего он не стоит. Потому-то ты и убьешь его… И очень жестоко».

…Галка постепенно проваливалась в тягучий, обволакивающий сон. Слова Августы почему-то не произвели на нее сколько-нибудь пугающего впечатления. Она убьет Виталика? Ну и что? Странно, конечно, очень необычно… но разве в последнее время она сама не предавалась каким-то непрошенным мыслям об этом? И не просто предавалась — она наслаждалась ими! Особенно, когда садилась рисовать… или когда поздно вечером ложилась в постель. Эти мысли сперва пугали ее, но с течением времени обрели некую сладострастную направленность, завораживали ее, томили… Она носила их в себе, лелеяла их, переживала — и вдруг кто-то другой взял и так просто, так буднично заговорил с ней об этом, как о деле давно решенном! Удивительно… И этим другим была она — Августа! Как хорошо, что она теперь знает ее имя! Августа не бросит, не оставит ее… И не предаст.

Галина улыбалась во сне, и была при этом потрясающе красивой! А в окно ее комнаты грустно смотрела выглянувшая из-за туч луна…

Глава 3. Превращение

Утро воскресенья выдалось не по-осеннему теплым и солнечным. Галка, поднявшись с постели, подошла к окну и залюбовалась прекрасным видом, открывшимся ей. Небо поражало нежнейшей голубизной, а деревья… Несмотря на последнюю декаду сентября, желтизна совсем еще робко коснулась ярко-зеленых крон, и при утреннем безветрии все они замерли в особо чарующей сонной неподвижности.

Галка ласково улыбнулась ясному осеннему утру.

Мать уже встала, и до слуха Гали доносилось уютное звяканье посуды. Девушка сразу вспомнила вчерашнюю острую обиду и нахмурила брови. Однако, стоило ей только взглянуть снова за оконное стекло, как настроение сразу улучшилось. Знакомый с раннего детства фонарный столб с покрытым трещинами стволом, так же, как и одинокий дощатый столик под ним, где пенсионеры любили забить вечернего «козла», еще по-летнему густо-зеленые старые липы, стоящие вдоль дороги аккуратным рядком — вся эта картина вызвала у нее приступ умиления.

Она прошла на кухню. Антонина уже сидела за столом в домашнем халате, и приготовилась чаевничать — перед нею стояли чашка, заварной чайник на блюдце, плетеная корзинка с овсяным печеньем…

— О! — оживленно воскликнула она при виде входящей дочери. — Картина называется «Явление Христа народу»! Ты вовремя, доча: чайник как раз вскипел…

Галка с удовольствием вдохнула аппетитный аромат горячей заварки и свежего печенья. Она вдруг очень остро ощутила, что голодна, хотя при этом не могла сообразить — чего именно ей хочется. Наверное, еще не пробудилась как следует. Но ничего — крепкий чай ее взбодрит.

— Давай садись! — доверительно сказала мать, прихлебнув из чашки. — Чай заварен, как раз настоялся! И хороший чай, индийский, черный и мягкий, а не этот грузинский, который наполовину с палками да сучьями…

Галка взяла с полки чашку, неторопливо присела на стул, расположившись напротив матери. Она внимательно взглянула на Антонину, ожидая заметить хоть бы тень какой-либо неловкости или сожаления… Почему-то Галка надеялась, что, отдохнув и выспавшись, мать осознает, что была груба и несправедлива к ней, а потому если и прощения не попросит, так хотя бы скажет ей что-нибудь ласковое. Однако Антонина лишь сосредоточенно пила горячий золотистый чай маленькими глотками, заедая печеньем — ее ничто не беспокоило, и ощущала она себя вполне комфортно.

— Я смотрю, ты чувствуешь себя неплохо? — спросила Галя, наливая чай себе в чашку.

— Да слава Богу, — отозвалась Антонина. — А ты, поди, думала, что своими фокусами с говенной водой и ожившей посудой надолго меня уложишь, что ли? Ничего, я баба крепкая. Всякого повидала.

Заварной чайник едва не выскользнул из Галкиных пальцев. Она устремила отчаянный взгляд своих прекрасных серо-голубых глаз на мать. Антонина спокойно встретила ее обжигающий взор, продолжая попивать свой чай, и смотрела на дочь совершенно безмятежно, даже с некоторым любопытством. Галка едва перевела дыхание…Господи, какая же непрошибаемая дура! И вот эта вздорная и непроходимо тупая баба, что сидит напротив — ее родная мать?!

Галке совершенно нестерпимо захотелось ударить ее. И не просто ударить, а врезать ей со всей силы, наотмашь — так, чтобы у нее изо рта вылетели зубы и рассыпались по кухне во все стороны! Желание неожиданно оказалось настолько сильным, ярким и страстным, что Галка ощутила дрожь в пальцах и мучительное томление в сердце. Ей стоило невероятных усилий справиться с нахлынувшей на нее необычайно сильной эмоцией.

Она наклонила голову, уставившись взглядом в стол и внимательно разглядывая узор на клеенке.

— Мама, — произнесла девушка как могла спокойнее. — Допустим, ты вбила себе в голову что-то несуразное и не желаешь меня слышать. Но у тебя самой есть мозги — должны быть, во всяком случае. Ну, и как, по-твоему, я могла бы устроить, чтобы с потолка ниоткуда вдруг полилась вонючая вода? Как я могла бы заставить тарелки самих летать по кухне, зависать в воздухе, а потом падать и разбиваться? За ниточки тянула, что ли? Так ведь я в это время в своей комнате была! Или я, по-твоему, колдунья? Или фокусница?..

Антонина подозрительно уставилась на дочь, а потом опустила-таки взгляд.

— Значит, точно не ты? — спросила она нерешительно.

— Точно не я, — сердито отвечала Галина.

— Но тогда кто же?

— Не знаю… Откуда я знаю?! — Галка уже не могла перебороть закипающий гнев.

— Ну вот и я не знаю, что с этим делать, — хмуро сказала мать. — Специалиста какого-нить позвать?

— Какого еще специалиста? — недобро усмехнулась Галка. — Ну какого?

— Сантехника, наверно, для начала… Вода-то ведь с потолка лилась!

— Мама! — Галина уже потеряла терпение. — Вода была зловонная, гнилая, будто из болота! Ни в каком водопроводе такой воды не бывает! Да и трубы-то все целы! А тарелки, которые по воздуху летают? Чем тебе поможет сантехник?..А на пол-литра ему дашь, коли позовешь…

— Это уж точно, — согласилась мать с досадой.

Вдруг кто-то требовательно постучал в дверь, и раздался пронзительный голос:

- Антонина, ты дома?

- Ой, Маруська пришла! — всполошилась мать. — Дома я, дома, давай заходи…

Дверь распахнулась, и в коридор влетела тетя Маруся, соседка по лестничной площадке, — разбитная толстенькая тетка лет сорока пяти. Галка по-соседски знала ее с детства. В руках у нее был большой сверток, заботливо завернутый в газету. Прямо с порога она ломанулась на кухню, словно завершала стометровую пробежку.

- Привет, — сказала Антонина.

- Здорово! — весело отозвалась соседка. — О, да ты с дочурой… Красавица-то какая Галка у тебя выросла! Всем парням на загляденье! Вот тебе и Галчонок…

Галя только в смущении опустила глаза — она не привыкла, чтобы ее хвалили.

- А чего ей красавицей-то не быть, — отозвалась Антонина. — Плохо живется, что ли? Мать работает, кормит-поит-одевает, забот нет никаких…

- Ладно, не ворчи! — оборвала Маруся начавшееся было занудство. — А ты как хотела? Детей так и надо — поить, кормить, одевать… Пока не вырастут!

- Садись с нами чай пить! — пригласила Антонина.

- Ой, спасибо, Тонь, да некогда мне! Ты вот что…свининка свежая нужна? Мой-то в ночную смену работал, с комбината притащил, да много оказалось, в холодильник не влезло! Вот я и подумала — а Тоньке с Галкой снесу! Где такое мясо купишь? Не в магазине же? Там кроме жил, да костей с хрящами и нет ни хрена: продают отбросы какие-то; собака — и та жрать не станет…

- Ну как же не нужна, Маруся! — отвечала Антонина, покосившись на сверток. — Еще как нужна! Не духом же святым мы с дочкой питаемся…Вот только денег у меня сейчас не…

- Ой, да перестань! — Маруся шлепнула сверток на кухонный стол. — Деньги-то, когда они бывают? С получки и отдашь, чай, я не помру от этого… Здесь аккурат три кило, я взвешивала…

- Ой, спасибо тебе, Марусенька! — воскликнула Антонина. — Ты меня так выручила! Правда, потерпишь до получки?

— Потерплю, — сказала тетя Маруся, — ты вон лучше дочку корми как следует. — Она улыбнулась потупившейся Галке. — Жениха присматривать уже пора, чтобы умен был, хорош да пригож! Уже есть небось на примете кто?

Антонина рукой только махнула. А Галка вымученно улыбнулась соседке, но та уже понеслась к выходу. У нее и вправду, видно, имелись срочные дела.

- Ой, как хорошо-то! — удовлетворенно воскликнула Антонина. — Повезло нам с тобой, дочь! А вот Маруське еще больше повезло! мужик у нее на мясокомбинате работает, домой жратву приносит, и сам-то почитай непьющий… Так что с голоду Маруська не помрет!

Галка невольно поежилась на эти слова: мать всегда всем завидовала по всякому поводу и без повода, и если существует вообще зависть белая, как ее называют, то Антонине она уж точно была неизвестна. Ее реплика прозвучала так, будто бы сам факт, что Маруська с голоду не помрет, вызывал у Антонины досаду.

— Ну да ладно, — довольно продолжала мать. — Давай-ка мы это мясцо прямо сейчас и приготовим, чтобы не замораживать… Ты этот кусок порежь как для гуляша, а я схожу на рынок — куплю там морковки, салатику, приправ всяких — укропу, петрушечки. А вернусь — мы мясо и потушим…

— Хорошо, мама, — согласилась Галка.

Антонина принялась готовить хозяйственную сумку, а Галина вытащила из ящика стола большой хозяйственный нож и подступила к лежащему на столе мясу. Сначала она собралась его вымыть и отложила нож в сторону. Но едва Галя развернула промокшую от мясного сока газету и увидела сочный мягкий шмоть красноватой плоти, как у нее мгновенно голова пошла кругом и сердце стремительно заколотилось…

Галка вдруг отчетливо увидела множество прожилок внутри куска, и в них еще оставались кровяные шарики. Они слабо перемещались по крошечным трубочкам, некоторые зависали на месте — как будто они еще хранили в своей неугасшей памяти те минуты, когда мощный бесперебойный насос резво разгонял их по венам и артериям. А в ноздри Галке ударил такой опьяняющий аромат, что девушка невольно отшатнулась. Похожие ощущения она испытала месяц назад, когда покупала мясо на рынке, только тогда эти переживания были неизмеримо слабее и уже успели почти забыться. Галка зажмурилась, чтобы как-то унять головокружение.

— Что с тобой? — встревоженно спросила мать. — Тебе дурно, что ли?

Нет, Галке не было дурно. Ей напротив, было как-то необычайно хорошо. Вот только нестерпимо хотелось большего. Сначала она не могла сообразить, чего именно, однако очень скоро поняла: ей хочется взять остро отточенный нож, отрезать от шмотка тонкий, сочащийся кусок, положить его в рот и съесть, тщательно пережевывая. Галка понимала, конечно, что проделай она такое, как Антонину тут же «кондрат» хватит — прямиком и сходу, но чувствовала, что бороться с этим нет сил.

Ей так мучительно и страстно возжелалось сочного сырого мяса, что у нее затряслись руки, когда кончики ее пальцев лишь слегка прикоснулись к упруго-мягкой, словно бы еще живой плоти…

— Мама… — хрипло отозвалась Галка, — знаешь, я не могу…

— Чего не можешь-то? — недовольно крикнула Антонина.

Девушка с трудом перевела дух. Но сказать матери о том, что с нею происходит, она, конечно, не могла, да и сама этого совершенно не понимала.

— Мам… только ты не сердись, ладно? — нерешительно попросила Галка. — Мне и вправду не по себе… Голова кружится. Давай так сделаем: ты займись этим куском, а на рынок я сама сбегаю… У меня быстрее ведь получится — одна нога здесь, другая там!

Последний довод прозвучал вполне убедительно, но мать все равно осталась недовольна.

— Вот еще нежности! — проворчала она. — И что это вы, молодые, все какие-то дохлые! Голова у нее кружится…Ну ладно, — сказала она, как будто делала дочке великое одолжение. — Вот тебе сумка, и ступай. Кошелек — там, на дне, да смотри — деньги на ерунду всякую не трать!..

Галка отправилась на рынок с легким сердцем. Погода была слишком хороша, чтобы такой день провести дома, и странная реакция на кусок мяса почти сразу же стала забываться. Но когда Галка вышла на грунтовую дорожку, что вела мимо частных домиков и дворов на станцию, а оттуда прямиком на рынок, она внезапно почувствовала, что происходит нечто странное.

Этой дорогой Галка ходила множество раз, и она всегда казалась ей самым тихим и спокойным местом в округе. А сейчас… Девушка остановилась посреди тропы, недоуменно оглядываясь по сторонам. Со всех сторон ее окружали звуки — целое море звуков! И это при том, что лето кончилось давно уже, а растительный мир погрузился в сонное предзимнее молчание. Галка же слышала сейчас, казалось — все. Она каким-то образом замечала, как под большим лопухом возле ближайшего дома из земляной норки высунул нос крот, и как он забавно шевельнул усами. По опавшим листьям, не убранным с тропинки, пробежал большой жук(каким-то непонятным чувством она его заметила, и даже услышала, как шуршат его лапки!). А из-под крыльца вылезла мышь, посмотрела на Галку бусинками глаз, а потом кинулась прочь, шустро вспрыгнула на фундамент дома и скоро исчезла в какой-то щели. Галка больше не могла ее видеть, но точно ощущала, что зверек засел там и внимательно наблюдает за нею…

«Что происходит? — подумала Галина в смятении. — Что это со мною творится?»

Впечатление было таким, как будто Галка вдруг стала видеть и слышать гораздо лучше, больше и намного ярче, чем раньше. Сначала это испугало ее, но постепенно она стала успокаиваться. Вроде бы хуже-то ей не стало! Чего же бояться? Стало только лучше…

До рынка Галка добралась вдвое быстрее, чем делала это раньше, причем не заметила, чтобы она как-то особенно торопилась. Ноги сами несли ее, работая слаженно и быстро. За это время девушка проходила обычно с половину пути.

Рынок оглушил ее гулом голосов и своим обычным многолюдьем. Но сейчас Галка заметила, что ощущений у нее заметно прибавилось. Она чувствовала настроение окружающих и их сиеминутное отношение к себе… Это было так чудно! Вот прошедший мимо мужчина скользнул по ней взглядом и прошел дальше, унося с собою какие-то добрые мысли. Он подумал: «какая красивая девушка… Эх, сбросить бы годов двадцать, уж я бы…» Дальше Галка не «услышала» — мужчина ушел слишком далеко. Задержавшись у прилавка, она так же прочла мысли оказавшейся рядом низенькой полноватой девушки, которая вроде бы и не смотрела на нее, но при этом думала: «Какие у нее длинные и сильные ноги…(«это она про меня!» — с неподдельной радостью подумала Галка.) — Будь у меня такие, Петя на эту гадкую Верку и не взглянул бы…» Девушка исчезла в толпе, оставив после себя словно повисшую в воздухе тоску, которую Галка мгновенно уловила, но тотчас отбросила как вредную и ненужную ей чужую грязь. Сделала она это непонятным самой себе образом, но совершенно легко и непринужденно. А вот этот парень за прилавком, похожий на грузчика, старается не смотреть на нее, но… следит за каждым ее движением! Галка пристально взглянула прямо ему в лицо… Глаза парня мгновенно зашмыгали туда-сюда, потом он резко повернулся и чуть не бегом кинулся к груженой машине, с которой его товарищи начали уже стаскивать тюки…

«Так-то лучше, — удовлетворенно подумала Галка. — Займись делом и мешки поворочай, пока без глаз не остался, козел блудливый…»

Она вдруг ярко представила себе, как глаза этого парня, вырванные ее пальцами из его глазниц, валяются на земле, в дорожной пыли, и она легко наступает на них ногой — сначала на один, потом на второй, и они лопаются под ее стопой, как белые пузырьки… Сам парень с лицом, залитым кровью, судорожно корчится, опрокинувшись спиной на прилавок, потом мешком сваливается на землю, а кругом — смятение, крики, беготня… Галке вся эта картина явилась так ясно, что захватило дух… Она даже сделала несколько стремительных шагов вслед удаляющемуся молодому человеку, столь неосторожно взглянувшему на нее — шагов бесшумных и упругих, как у хищника, выслеживающего добычу. Но тут же опомнилась и остановилась: эка ее захватило! И откуда вдруг появился столь странный, но такой волнующий и зловещий инстинкт?..

Она еще побродила между прилавками — присматриваясь и прислушиваясь. Галка поняла, что непостижимым образом улавливает все — кто как пахнет, кто о чем думает, кто что говорит. Даже если окружающие говорили друг с другом очень тихо, Галина все прекрасно слышала. А еще временами сквозь эту лавину информации до нее доносились какие-то непонятные звуки — то редкие глухие удары, то некий гул, похожий на нестройный рокот далеких барабанов… Никакого ладу в этих звуках не было и в помине — полный разнобой! Сперва Галка не обратила и внимания на эти звуки — они ничуть ей не досаждали, не более, чем скажем стрекотанье холодильника… Но потом все же заинтересовалась — что это такое? И вдруг отчетливо поняла: это сердца! Она «слышит», как стучат сердца толпящихся вокруг нее людей!

Галина остановилась — смятенная и растерянная. Что все это значит? Что еще за напасть на нее свалилась? Будет теперь так всегда или же в какой-то момент она «отключится» и вернется в свое обычное состояние?..Одновременно Галка заметила, что и видит она теперь значительно лучше — не в том смысле, что зрение стало острее (зрение у нее и раньше было прекрасное), а в том, что она стала замечать вокруг себя неизмеримо больше, чем раньше, словно мир вокруг нее вдруг сделался разнообразнее, богаче, заиграл новыми, доселе неведомыми ей красками и оттенками… Это одно временно пугало Галку и приятно завораживало…

В какой-то момент Галка испытала нечто сродни эйфории, откуда-то пришло ярчайшее ощущение бесспорного и безграничного превосходства ее над всеми людьми, что сейчас оказались в непомерно расширившемся поле ее зрения. Решительно над всеми! Она чувствовала себя совершеннее всех окружающих: она была сильнее, быстрее, выносливее, хитрее…Словно кто-то неведомый и благой вот так взял и возвысил ее над прочими людьми. Видела она ярче и больше, слышала лучше, обоняла тоньше… и даже могла «прочесть» их мысли! Она только не могла себе уяснить — что же происходит, откуда столь сногсшибательные изменения? И еще — хорошо это или плохо?

Никто не мог ей ничего подсказать, а сама она не понимала. Оставалось ждать, что будет с нею дальше. Быстро купив на рынке все необходимое, она собралась уже в обратный путь, но тут внимание ее привлек большой магазин одежды, стоявший через дорогу. Раньше Галка только бросала на него алчные взгляды — она знала, что в этом магазине отовариваются некоторые ее одноклассницы из более-менее состоятельных семей, а самой Галке вход туда был заказан. Мать вообще ее туда не водила, считая продаваемые там шмотки слишком дорогими. Но теперь Галка вдруг ощутила непреодолимое желание туда сходить, хотя денег у нее, как обычно, не было. И все же она пошла.

Поднявшись на второй этаж, Галина вошла в салон женской одежды и принялась ходить между рядами с висящими на плечиках женскими платьями. Одно из них пришлось ей сильно по душе, и Галке страстно захотелось примерить его. Да, она не в состоянии купить его, ну и что? Примерять ей не возбраняется, и никто ведь не знает, сколько у нее денег.

Снимая платье с длинной металлической трубы, Галка заметила двух продавщиц, что украдкой наблюдали за нею. Обе женщины находились у нее за спиной и при этом — в дальнем конце торгового зала, но Галка каким-то образом видела обеих хорошо, даже не оборачиваясь. Одной из них было около сорока, вторая молоденькая, наверняка недавно закончившая школу. Они стояли рядышком и посматривали на Галку с момента ее появления; при этом если старшая продавщица поглядывала с добрым сожалением, то молодая пялилась на нее с нескрываемым презрением.

— Смотри, смотри, — сказала она старшей подружке, — вот чего она сюда приперлась? И вот бродит тут, вот блуждает! все равно ведь в кошельке ветер свистит…

— Откуда ты знаешь, — усмехнулась старшая. — А может, у нее в этой сумке аккурат пара-тройка сотенных как раз припасена.

— Ой, тетя Фима, скажете тоже! В такой сумке-то только сотенные таскать! Я бы такую сумку и в лес по грибы не взяла, а она — вишь, в универмаг притащилась… Надо приглядеть за нею, а то как бы не стащила чего ненароком! Ходят тут всякие! лучше б на паперть пошла, благо церковь неподалеку!

— Пригляди, Клава, пригляди, — со вздохом отвечала тетя Фима. — У тебя глаз наметанный…

Женщины переговаривались почти шепотом и находились за дюжину шагов от нее, но Галка слышала их совершенно отчетливо — как будто они шептались прямо у нее за спиной. Естественно, обе болтушки и не подозревали об этом…

Галина помедлила несколько секунд, прижав платье к груди, будто боялась, что его отнимут. За тем резко повернулась и направилась к примерочной. По дороге бросила косой взгляд на доброжелательных тружениц советской торговли — Фима отвлеклась на беседу с другой покупательницей, но Клава продолжала следить за ней с почти нескрываемым злорадством. До Галки донеслись обрывки ее мыслей — гадких, злобных и черных. Ее даже передернуло, словно ей в спину выплеснули целый горшок испражнений.

Стараясь не обращать внимания, Галка резко отдернула занавеску и вошла в крохотную каморку с висящим на стене зеркалом и облезлым, истоптанным ковриком на полу. Став перед зеркалом, она быстро сбросила с себя старенькое, видавшее виды платье, и аккуратно облачилась в новое.

…Она долго и самозабвенно разглядывала себя в зеркало, поворачиваясь и так и этак; поглаживала себя по талии, по крутым и сильным бедрам… платье действительно было сшито на славу, и сидело так, как будто мастера шили на нее! Галка поражалась самой себе — до чего же она красива!

И сколько же стоит такое чудо? Господи, лучше вообще не спрашивать.

Когда Галка подумала о том, что ей необходимо всю эту красоту с себя снять и вновь обрядиться в свое старенькое, вышедшее из моды платье, она едва не разрыдалась от горькой обиды. Но — делать было нечего: волшебная сказка длилась всего несколько минут. Платье пришлось снимать. Окинув себя напоследок еще раз восторженным взглядом, бедная девушка постаралась по возможности быстро снять с себя платье. При этом Галя пыталась не глядеть на свое отражение, но когда платье было-таки снято, взгляд ее невольно упал на зеркало, и она внезапно поняла, что с ее отражением что-то не так.

Сначала Галина просто не поверила своим глазам. Потом она решила, что ей показалось: ну, расстроилась ужасно, испытывая эти Танталовы муки, чуть не расплакалась, слезы глаза застилают, вот и мерещится всякая чертовщина…

А потом ей сделалось страшно. Да так страшно, что захотелось сломя голову выбежать из магазина и бежать, бежать прочь — куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда…

Она попыталась перебороть свой запредельный страх и снова взглянула на свое отражение в зеркале. Сейчас она стояла в одной комбинашке и растерянно смотрела перед собой. Потом набрала полную грудь воздуха и медленно подняла руку, а подняв ее, задержала навесу, не сводя глаз с зеркала. Ее отражение помедлило секунду-другую, и только потом тоже подняло руку и задержало ее в том же положении. Теперь Галка и ее зеркальный двойник снова были неотличимы. Девушка так же медленно опустила руку, и она повисла вдоль тела. Отражение чуть подождало, затем также опустило руку, и она также повисла вдоль его бедра — расслабленно и свободно.

Галина решила, что она сходит с ума. Отражение в зеркале, как ему и было положено, копировало все ее движения, но при этом запаздывало на две-три секунды!

— Девушка! — послышался из-за полога требовательный голос Клавы. — Вы там ночевать собрались, что ли? Вы ведь не одна здесь…

— Одну минутку… — растерянно отвечала Галя.

Стараясь не смотреть в зеркало, она торопливо повесила недоступное ей платье на плечики, и быстро облачилась в свое обычное одеяние. Потом резко отбросила занавеску, оказавшись нос к носу с молодой продавщицей, с явным нетерпением дожидавшейся ее выхода.

— Ну что? — насмешливо бросила Клава. — Берете или как?..

— Н…нет, — Галка с трудом произнесла это слово. — Мне очень жаль, но…

— Ах, не подходит! — заметила продавщица с нескрываемой издевкой. — Ну что же, давайте его сюда! На такое платье охотников много…

Галка отдала ей платье, и краем глаза увидела, что в зеркале, к которому она сейчас была повернута в профиль, ее отражение видно в анфас. К счастью, Клава этого ужаса попросту не заметила. Галка со вздохом отдала ей платье и поспешно вышла из примерочной.

— Заходите еще, девушка! — гадко улыбнулась Клава. — Видите ли, это платье югославского производства, а мы ожидаем скоро партию платьев французского пошива… Так что, милости просим…

Галка взглянула на насмешницу тяжело и хмуро. До ее слуха вдруг донесся странный звук: ритмичные глухие удары, слышимость которых быстро нарастала…

Внезапно Галина поняла: это бьется сердце Клавы… Ей показалось, что она каким-то странным образом увидела его — небольшой комочек красной плоти, разгоняющий кровь по артериям этой злобной девки… Галине страшно и мучительно захотелось вырвать из груди Клавы это сердце: она как бы увидела со стороны, как она резко выбрасывает вперед руку, пробивает Клавину грудную клетку, хватает сердце всей пятерней и, плотно сжав пальцами, выдергивает его наружу. Она видела себя с зажатым в руке Клавиным сердцем, видела перед собой изумленное застывшее лицо Клавы, которая продолжала еще стоять перед ней несколько секунд, пока не подогнулись колени; потом она рухнула на пол, как разорванная тряпичная кукла… повсюду была кровь — на занавеси, на висящих поблизости платьях, на лицах и одежде покупателей… а потом поднялся всеобщий многоголосый вопль, люди ударились в бегство, в то время как Галину охватило безудержное ликование: она ощутила в себе невиданную силу, невероятную мощь…

И — сколько свежей ароматной крови! Можно упиться ею… Досыта!

…Только сейчас Галка заметила, какими глазами смотрит на нее продавщица — в них застыл животный испуг. Она что-то почувствовала?

— Спасибо за приглашение, — холодно сказала Галя, не отводя взгляда от Клавиных глаз. — Возможно, я зайду… в ближайшее время.

Клава вздрогнула, будто бы очнувшись от странного оцепенения. Огляделась по сторонам, как человек, которого резко разбудили. Медленно опустила голову перед Галкой, как провинившаяся ученица перед учительницей. Галина еще «подержала» ее возле себя несколько секунд.

«Ступай прочь, ничтожество… — мысленно приказала она. — Живи… пока!»

Клава тотчас повернулась и стремительно направилась к Фиме, беседовавшей с покупательницей.

А Галка заторопилась к выходу. Возле дверей она чуть задержалась, услышав за спиной разговор продавщиц, находившихся шагов за двадцать от нее.

— Ну что, не берет? — спросила старшая.

— А то! тетя Фима… шутите? Как она возьмет, коли щебенки-то нет?

— Щебенки? — Фима хихикнула. — Тут не щебенка, тут бумажки нужны.

— Бумажек нет тем более, — презрительно бросила Клава. — Обещала на днях еще зайти, нищебродка чертова… я сказала ей про платья из Франции, так она даже не поняла, что я попросту издеваюсь.

— Это ты зря, Клава, — заметила старшая продавщица неодобрительно. — Издеваться нехорошо. Что у нас, бедных мало, что ли? А эта девчонка и школу поди не закончила, так за что над ней издеваться? У нее и радости-то всего — хоть зайти сюда, да платье заморское на себя прикинуть…

- Ну и нечего! — злобно прошипела Клава. — Нечего сюда шляться и время у нас отнимать попусту! Пускай знает свое место…

Их диалог заглушился посторонним шумом — в магазин ввалилась целая толпа молодых людей и девчат. Галка улыбнулась своим мыслям: ей было ясно, отчего бесится продавщица — Клава сильно проигрывала Галке во внешности, росте… а уж ноги-то ее в сравнении с ногами Галки! Вообще… Галя прямо-таки читала эти Клавины мысли, когда та всячески пыталась досадить ей. А главное было в том, чего эта несчастная продавщица и не заметила: несколько минут Галина держала ее в полной своей власти! Без ее позволения Клава не могла и пальцем шевельнуть! И отойти от нее она смогла лишь после того, как Галка отпустила…

Это было так странно и удивительно! Так захватывающе… Галка даже почти забыла про собственный испуг, связанный с ее отражением в зеркале! Было так сладко наблюдать жуткий страх в Клавиных глазах, видеть, как сползает с нее спесь, как уходит почва у нее из-под ног! Это жалкое создание незаметно для себя оказалось на волосок от своей лютой смерти и… даже не подозревало об этом! А Галка ощушала себя так, словно парила в облаках — высоко-высоко…

* * *

Виталий шагал к Пролетарской улице в прекрасном настроении. Предвкушая предстоящую встречу с Галей, он несколько раз прикидывал в своем воображении сценарий этого события. Интересно, как она себя поведет? Обрадуется? А может, надуется? Виталий понимал, что виноват перед нею: ведь отпускала она его тяжело, и было видно, что в его отсутствие она будет жить только ожиданием их встречи. Он видел это, он обещал, что после поступления непременно навестит ее еще до начала семестра! И — не навестил! Не приехал… Обманул! И что теперь? Виталий знал, насколько Галка добра и бесхитростна, как она склонна к пониманию и прощению… и грешным делом, порой он злоупотреблял этими ее качествами, за что потом испытывал угрызения совести, но всякий раз успокаивал себя: мол, подумаешь! мелочи какие… А теперь, сподобившись наконец навестить давнюю подругу в их родном городе, Виталий наряду с радостью по поводу свидания с нею, испытывал и смутную тревогу: при всей своей доброте Галка могла порой быть жесткой и непреклонной, причем повод к такой ее жесткости мог оказаться весьма незначительный. А потому, вернувшись в Краснооктябрьск через сорок с лишним дней после обещанного, новоиспеченный студент при всем своем желании увидеть Галю ощущал еще и не слишком приятное чувство неуверенности, не представляя себе четко — как следует ему себя вести с нею…

И вот теперь Виталий нес с собой большую коробку шоколадных конфет, купленную в Москве. В Краснооктябрьске такое лакомство не купишь! Можно облазить все городские магазины и магазинчики — на большее, нежели «Ласточка», «Буревестник», «Ромашка» или в лучшем случае, «Ну ка, отними!» — рассчитывать не стоит. Ассортимент шоколадных конфет на красноооктябрьских прилавках, мягко говоря, небогат и незатейлив… А тут — «Ассорти»! Фабрика «Красный Октябрь». Каждая конфетка в своей ячеечке, и форма у них разная: есть и круглые, и овальные, и кубические! Начинки тоже у всех разные: есть шоколадная начинка, есть сливочно-помадная, есть пралиновая… На любой вкус! Даже коробка — большая, прямоугольная — поражала своим дизайном: вечерняя панорама Кремля, набережной Москвы-реки, Василия блаженного… Красота! Галка всегда лакомкой была — наверняка такому подарку обрадуется…

Полный радужных надежд, Виталий зашел во двор Галиного дома со стороны улицы Восстания.

Первая декада октября выдалась на удивление комфортной и теплой; и хотя уже на городок спустился вечер, не ощущалось сколько-нибудь заметного похолодания. А потому в соответствии с давней и доброй традицией во дворе, как летними теплыми вечерами, играл старенький патефон, а вокруг стола и скамеечек собрались жители из окрестных домов. Виталик задержался на несколько секунд, вглядываясь в присутствующих здесь девушек — а нет ли и Галки среди них? Может, нашла себе дружка в его отсутствие, и теперь танцульки дворовые посещает… Однако, к своему облегчению, он воочию убедился, что Гали здесь не было. А с крутящейся пластинки лилась задушевная, немного грустная песня, и нежная мелодия, как бы зовущая присутствующих к плавному и спокойному танцу:

Виталик невольно замедлил шаг: сердце сладко защемило, и он сполна ощутил, что вернулся домой, вернулся на свою маленькую, невзрачную, но такую уютную и добрую родину… Ведь он хорошо помнил, как летними вечерами сам посещал такие дворовые танцы; здесь встречались, знакомились, назначали свидания! да и с Галкой прошедшим летом они сюда ходили. Вроде бы недавно совсем, а почему-то кажется, что так давно! Словно бы в какой-то другой жизни…

Виталий медленно пересек двор, затем обогнул по старенькой асфальтовой дорожке прилегающий к Галкиному дому сад, и вышел на Пролетарскую улицу. Здесь он увидел, что в Галиной квартире горит свет на кухне.

«А вдруг ее дома нет? — внезапно подумалось юноше. Каким-то образом эта мысль до сих пор не приходила ему в голову. — А может, мамаша там на кухне трется, а Галка ей помогает или занята чем?..Ну и ладно! Если ее нет, хоть спрошу тогда у матери — где она и когда будет, да уйду… Не укусит же она меня. в конце концов.»

Галкину мать Антонину Васильевну Виталик видел мельком пару раз, и она ему не понравилась.

Не то, чтобы она показалась ему некрасивой там или еще что: нет, женщина была вполне приятная и весьма симпатичная даже, но смотрела она на молодого человека, мягко говоря, крайне нелюбезно. Говорила с ним сквозь зубы — как будто он ей должен был денег, а отдавать не торопился. Виталик еще тогда спросил у Гали:

— Чего это она?.. Вроде я ей ничего такого…

— А, не обращай внимания! — Галка только махнула рукой. — Она всегда такая…

И теперь перспектива повстречаться с Галкиной мамашей, что называется, нос к носу и наедине его совершенно не радовала. Поэтому по лестнице на второй этаж он поднимался со смешанным чувством. Но когда решительно постучал в дверь (звонков дверных на площадке не было вообще, и в двери не звонили, а стучали), из квартиры донесся звонкий голос:

— Входите, не заперто!

Голос явно принадлежал Галке! Виталик с радостно бьющимся сердцем распахнул входную дверь и ступил в полутемный коридор.

— Добрый вечер! — нарочито серьезно сказал он. — К вам можно?..

— Можно… — слегка растерянно отозвалась Галка из кухни. Мужской голос явно смутил ее. Но, увидев вошедшего, так и застыла возле кухонной мойки с тарелкой и полотенцем в руках.

— Ой! — воскликнула она, махнув на Виталия полотенцем, словно хотела отогнать наваждение.

— Ну… я это! — в тон ей отозвался Виталик.

Отбросив вытираемую после мытья посуду, девушка стремглав бросилась к молодому человеку и совсем по-детски кинулась ему на шею.

— Галка… задушишь! — прохрипел Виталий, мимоходом отметив про себя, что его подружка вроде как сделалась крупнее и крепче телом… И это за полтора месяца! А может, это он сам отощал за время их разлуки?..

Галя принялась неистово целовать его щеки, губы, шею… Заглядывая ему в глаза, она мечтательно шептала:

— Ты все-таки приехал… А я так ждала тебя! Сразу, после поступления! А тебя не было… Но ты все же приехал…

И она вновь и вновь осыпала его раскрасневшееся лицо жаркими поцелуями.

— Почему ты не приехал сразу? Я думала, что умру без тебя… Ты же обещал! и не приехал… — тихо, но горячо говорила Галя.

— Не мог я, Галчонок! — виновато произнес Виталик, совершенно ошеломленный ее столь бурным проявлением радости. Он помнил ее стеснительность, даже холодность и вдруг… столько страсти! Настоящий ураган! Галя всегда была щепетильна в вопросах личных отношений, и даже позволения поцеловать от нее было не добиться! А тут… неужели даже недолгая разлука способна так изменить человека? Юную девушку… — Понимаешь, не мог, честное слово! Как экзамены сдал, так и понеслось… Туда надо, сюда надо! А потом семестр начался! ты уж прости, Галчонок: не виноват я. Вот только сейчас и вырвался!..Повидался со своими — и сразу к тебе! Ты уж не сердись, ладно?..

— Я не сержусь, — просто ответила Галина, не сводя с него восторженно сияющих глаз. — Иди сюда, милый… Дай мне хоть посмотреть на тебя поближе.

Она схватила его за руку и резко потянула в комнату. Виталий слегка растерялся, ощутив ее недюженную силу, ранее ему незнакомую… Только сейчас он вспомнил о своем приготовленном подарке…

— Это вот тебе, — неловко заметил он, протягивая ей коробку с конфетами.

Галя схватила коробку одной рукой, но при этом продолжала держать Виталика другой рукой за запястье… да так крепко, что молодому человеку показалось, будто на руку ему надели стальной браслет.

— Какая прелесть! — воскликнула Галя, восторженным взглядом окидывая цветную коробку. — Спасибо, Виталик!

— Пожалуйста… — пробормотал он. Его смутили Галкины глаза… Он хорошо помнил ее глаза, их небесно-бирюзовую синеву, когда светило солнце, и серо-стальной оттенок, если погода была пасмурной… Но сейчас ее глаза отливали странной чернотой — а может, это оттого лишь, что в коридоре тускло горела одна лампочка, а в комнате, куда она втолкнула его, свет был выключен вообще?

— Как же я соскучилась по тебе…Виталик! — страстно прошептала она. Голос ее был слегка приглушен и на удивление эротичен. — У меня уже сил не осталось ждать тебя! просто уже не было сил…

— Как же ты будешь меня получше рассматривать? — немножко нервно усмехнулся молодой человек. — Здесь же темно! Может, свет включим?

— Не надо свет… — почти шепотом произнесла Галка. — Не надо… Я и так хорошо тебя вижу.

Последняя фраза прозвучала как-то двусмысленно и даже зловеще. У Виталия внезапно появилось ощущение, будто он попал в какую-то ловушку.

Галка отбросила подаренную ей коробку конфет на стол таким небрежным жестом, как будто эта коробка была ей совершенно не нужна и только мешала. Это тоже поразило Виталия — он знал свою подругу как самую неисправимую сластену.

Она положила ладони ему на плечи и пристально заглянула в глаза. В ее же глазах, смотревших на него из полумрака, мелькнули отблески пламени. Впрочем, возможно, ему это только показалось с перепугу. Виталий чувствовал, что он и вправду испугался. Галина вела себя очень неожиданно и совершенно непредсказуемо.

— Послушай, Галя, — сказал он осторожно, — а мы с тобою здесь одни?..

— Нет, не одни, — простодушно отвечала девушка, — мать еще дома… Но она к соседке ушла, а это надолго… Виталик…

Это прозвучало весьма двусмысленно, но Виталию показалось, что она чего-то ждет от него. Но чего?..Ему безумно захотелось поцеловать ее, но что могло последовать за этим, он весьма ярко себе представил. В ответ Галка набросится на него, повалит на диван… Начнет сама срывать с себя платье…

А затем откроется входная дверь и припрется мамаша, возможно, что и вместе с соседкой. Ему это все надо?

Он попытался взять себя в руки. Похоже, надо как-то охладить пыл подружки, ей совершенно не свойственный. Направляясь в гости к Галке, он был готов к чему угодно, только не к этому. Похоже на то, что Галка и вправду его несколько «переждала»…

Такой Виталик ее никогда не знал. Этой метаморфозе можно было бы только порадоваться, но проблема состояла в том, что Галина попросту не контролировала своих эмоций и, соответственно, своего поведения. Виталик был бы совсем непрочь, но не сейчас и, естественно, не здесь… Он решил попытаться отвлечь ее от опасных и неуместных мыслей и намерений.

— Ну ладно, Галчонок, — сказал Виталий как можно спокойнее. — Я вижу, ты и вправду без меня скучала. Ну, а чем ты все это время занималась? Что у тебя произошло новенького?..

Галка немного поскучнела, странный и волнующий огонь в ее глазах померк.

— Что новенького? — переспросила она. — Да что тут может быть новенького! Вот в школу хожу, учусь… И жду с нетерпением, когда учебный год закончится, чтобы собраться и уехать отсюда. Навсегда…

— Серьезное намерение! — отозвался Виталий. — Ты, я помню, хотела ведь тоже в Москву поехать? В институт поступить?

— Да, хотела.

— А институт выбрала?

— Пока нет еще, — Галя слегка смутилась.

— Галчонок, а выбрать уже пора! Если, конечно, ты твердо решила… Я и раньше замечал, что тебе с твоей мамашей очень нелегко. Скажу прямо — плохо тебе с ней. Ну, и валить надо отсюда, в этом ты права. Такой девушке, как ты, в этой дыре делать нечего. Только имей в виду: в Москве придется трудно — Москва город большой и суровый. Там надо быть с кулаками и локтями, иначе — пропадешь, у разбитого корыта останешься, и придется тогда опять сюда возвращаться.

Виталий говорил покровительственно и важно — он ведь уже преодолел первый барьер, самый серьезный! и теперь имел право поучать младшую подружку. Пусть слушает его, опытного и умного, и сама набирается уму-разуму…

— Виталик, — робко сказала Галя, вновь кладя ладошку ему на плечо. — Скажи… а ты мне поможешь? Ну, там… в Москве?

— Я? — Виталик слегка растерялся. Вопрос был задан ему с обезоруживающей трогательностью. — Галь, а чем я тебе помогу? да и ведь учиться мы в разных местах будем…

— Ну и что? — трепетно возразила Галя. — Разве это помешает нам встречаться?..Видеться… Я не стану тебе мешать, честное слово! Да и у самой у меня будет полно всяких дел. Но… мне будет так приятно знать, что в этом большом и чужом городе, в этой шумной и суровой Москве, я все-таки не одна… что где-то там же есть и ты! И что ты не забываешь про меня… думаешь обо мне… хоть иногда…

Виталик повернул к ней лицо. Галка была сейчас так трогательна и до того беззащитна, что ему на глаза внезапно навернулись слезы. Он порывисто обнял ее и притянул к себе. Так было приятно вдохнуть аромат ее густых, светлых с пепельным отливом волос, как бы невзначай коснуться губами ее нежной, гладкой кожи… Чуть бархатистой, словно только что снятый с ветки персик! Она не отстранялась, не противилась его порыву — наоборот, прильнула к его груди, будто это было самое уютное и безопасное место на земле…

— Галка, милая! — растроганно прошептал Виталий, нежно обнимая ее сильное, теплое и упругое тело. — Галчонок… Ну конечно, мы будем с тобой видеться! И я буду тебе помогать… Ты, главное, поступи в институт, а там мы определимся…

— Правда? — Галка взглянула ему в глаза с недоверием и одновременно с надеждой.

— Правда! Клянусь тебе… — он и впрямь был искренне уверен в правдивости своего обещания. — Разве я могу оставить тебя одну? Галочка…

Они постояли в полумраке комнаты, крепко и нежно обнимая друг друга. Виталию показалось, что подруга вообще не желает его отпускать.

— Ну, Галчонок… — тихо сказал он. — Хватит, наверное, а то вдруг мамаша твоя войдет, а мы тут с тобой обнимаемся в темноте…

— Ну и что? — напористо спросила Галя, откинув голову.

— Ну как что? Ругаться станет…

— Не станет, — решительно отвечала Галка, — что я ее, спрашивать должна, кого и когда мне обнимать? Перебьется… Ну что, — продолжила она, выпуская все же друга из своих жарких объятий, — будем с тобой чай пить? Ты ведь такие классные конфеты принес…

— Галчонок, конфеты эти тебе, ты же у нас главная лакомка! — нежно возразил Виталик. — А я, если мне захочется, себе еще куплю — в Москве всяких конфет навалом… Так что, чаи я распивать не буду, я ведь к тебе ненадолго забежал — мать просила не задерживаться. Ты лучше про себя расскажи.

— А что тебе рассказать-то? — немного смущенно улыбнулась Галя. — Жизнь тут у нас скучная, сам знаешь… школа — дом, уроки — домашние дела, а наутро все по новой… и так каждый день.

— Да ладно… — заметил Виталик, — ты не из тех, кто скукой мается. Всегда ведь что-нибудь придумаешь, правда?

— Ну, в кино иногда ходила… Книжек пару прочла. Рисовала еще… А вообще, Виталик, я все тебя ждала. Каждый день ждала — все мне казалось, что ты где-то уже близко. Все думала — ты непременно придешь ко мне… но тебя так долго не было!

— Ну ладно, Галка, не начинай… Я ведь пришел все-таки, хоть и не так быстро, как обещал, но ведь пришел! Уж как получилось… Так ты говоришь, рисовала еще? Я помню, как ты рисуешь! Это у тебя и вправду талант! А что рисовала-то?

— Природу… — уклончиво отвечала девушка. Раньше она не очень спешила показывать Виталику свои работы — он всегда с чисто мужской придирчивостью норовил найти в них изъяны, а ей это было неприятно, ибо в каждый рисунок она вкладывала частичку своей души, и тот, кто выискивал в ее работе недостатки, тем самым как бы лез к ней в душу. С ревизией! Но сейчас Галка поймала себя на мысли, что ей страстно хочется показать Виталику свои последние работы. Показать и услышать его отзыв… увидеть его изумленно-восторженное лицо…

- Природу рисовала, — повторила она. — А еще портреты разные…

- Да ну? — поразился Виталий. — Портреты? И чьи же?..

- Школьных подруг, — отвечала Галя. — Ты знаешь, у нас в сентябре выставка была в школе, и я тоже свои работы туда принесла! Заняла первое место!

- Ну ты молодец! — воскликнул Виталик с искренней радостью. — Вот видишь, а говоришь, жизнь у тебя скучная!..

— Мне даже приз вручили! — гордо сообщила Галка. — Книгу такую шикарную… Показать?

— Ну конечно, — улыбнулся Виталик. — Конечно, покажи…

Галя зажгла наконец свет и отправилась в свою спальную комнату, оставив своего друга сидеть за круглым столом в гостиной(если так можно было назвать эту комнатушку, из двух немногим большую). Через минуту она вернулась с увесистой книгой и бережно положила ее на стол перед Виталиком.

— О-о! — уважительно протянул он. — Вот это да!«В мире прекрасного»!Классная книга! И где только достали такую…

Он начал бережно листать плотные белые страницы, с интересом разглядывая репродукции, а Галка стояла над ним, время от времени давая краткие пояснения:

— Это вот итальянские мастера… А это немецкие…

— Шикарная гравюра! — заметил Виталик. — «Рыцарь, Смерть и Дьявол»…

— Да… это Альбрехт Дюрер, — отозвалась Галя. — Смотри, как четко все выписано, правда?

— Ну да, у рыцаря на доспехах каждая заклепка видна! Законно…

— А Дьявол какой! — воскликнула Галка. — Каждую шерстинку видно! А страшный до ужаса…

— Галчонок, ну как же ты хотела, — улыбнулся Виталий. — Что это за Дьявол, если он не страшный? Дьявол должен быть таким страшным, чтоб кровь стыла в жилах!

— А как нарисовано! Я вот смотрю, и мне кажется, что художник сам его видел! — сказала Галка.

— Видел кого? — удивился Виталик.

— Дьявола!

— Ну, Галк… Это все твои богатые фантазии. Дьявола нет, так же, как нет и Бога… И Дюрер видеть его, естественно, никак не мог.

— А как же он сумел так подробно его изобразить? — не сдавалась Галя.

— Знаешь, Галчонок… Есть такое понятие — воображение. Тебе, как способному начинающему художнику это должно быть известно! Включи воображение — и тогда кого угодно увидишь, хоть Дьявола, хоть Бога…

— Скажешь тоже! — воскликнула Галка, игриво кладя свою ладошку с широко расставленными пальцами Виталию на голову. — Ты способен вообразить себе Бога?

— Ну причем тут я? — невинно отозвался Виталик из-под ее руки, возлежавшей у него на голове. — Я-то ведь не художник… — ему не хотелось, чтобы она убирала руку, но она ее все-таки убрала, чтобы самой перевернуть еще страницу.

— Ого! — воскликнул Виталик. — А это что? Квентин Массейс… «Пир у Ирода»…

— Тебе нравится? — невинно спросила Галя.

— Нарисовано здорово, только вот сюжет уж очень мрачный. Не повезло мужику… А народ-то кругом и в ус не дует! Как будто им каждый день на тарелках отрезанные головы подносят…

— Виталик, а ты эту историю знаешь? — спросила Галка.

— Не-а… Вижу только, что произошло это давно. Да, времена были суровые, жестокие…

— Хочу себе такое платье! — сказала Галя, уперев палец в изображение Саломеи.

— Ну ты даешь! Да таких платьев давно уже никто не носит! сейчас все совсем по-другому…

— А я все равно хочу! Знаешь, а я сама себя нарисовала в таком платье! — воскликнула Галка.

— Правда? — искренне заинтересовался Виталий. — А покажешь?..

— Прямо сейчас? — улыбнулась Галка.

— А почему нет? Когда же еще…

— Хорошо. Только пошли в другую комнату, а то вдруг мать вернется, а я ей никогда свои рисунки не показываю…

Виталий почувствовал, как неосознанный страх шевельнулся в его груди. Как-то не очень ему хотелось удаляться в другую комнату. Чем здесь плохо — он сидел за столом, под старенькой люстрой, и было бы вполне удобно посмотреть здесь же Галкины работы. Но — Галя была у себя дома, и следовало ее слушаться: хозяйке виднее! Да и не скажет ведь он ей, что ему страшновато идти за ней в другую комнату!

Впрочем, комната была и не комната даже, а так — комнатушка! Прямо перед дверью размещался стол, противоположным краем упиравшийся в стену; слева от стола находилось окно, справа — Галкина кровать, в ногах которой стоял платяной шкаф. Вот и все нехитрое убранство этой так называемой комнаты, которое дополняло два стула — один возле стола, другой у кровати.

Галка усадила своего гостя за стол, включила настольную лампу, а потом вытащила из шкафа(явно прятала — от мамаши, что ли?) большую чертежную папку. Эта папка предназначалась именно для черчения, а не рисования, и бумага в ней была высочайшего качества — гладкая и белая. Положив папку перед Виталием, Галка открыла ее, и молодой человек сразу же увидел цветное изображение девушки в длинном расшитом золотом платье, на котором и рисунок, и россыпи драгоценностей весьма были схожи с теми, что он только что видел в книге.

С первого же взгляда легко было заметить, что Галя изобразила саму себя: портретное сходство с оригиналом угадывалось без сомнений, хотя очевидным являлось и то, что юная художница главное внимание уделила не своему портрету, а роскошному платью, каждая складка которого была выписана с особой тщательностью. Оно и получилось весьма ярким и красочным, оставив позади черно-белую репродукцию картины, с которой была списана. Галка нарисовала себя в виде Саломеи: об этом напоминала и словно бы танцующая поза изображенной на листе девушки, и большое блюдо в ее руке, на котором лежал некий округлый предмет, показанный весьма приблизительно; однако нетрудно было догадаться — что это такое.

— Ну и как? — заинтересованно спросила Галя, наклоняясь над сидящим Виталием.

— Классно! — с неподдельным восхищением воскликнул молодой человек. — Слушай, Галк, я и раньше знал, что у тебя талант рисовальщика, но теперь вижу, что это очень серьезно! А не пойти ли тебе в художественное училище?..Такие в Москве тоже есть.

— Нет, в училище я не пойду, — слегка насупилась Галя.

— А почему? Из тебя сделали бы настоящего профессионала!

— Понимаешь, Виталик, для меня важно не только — как рисовать, но и что рисовать! Я рисую то, что хочу сама… А в училище меня заставят изображать всякие там горшки, натюрморты, архитектурные детали и прочую дребедень. Я такого не выдержу…

— Ну и что? — горячо возразил Виталик. — Потерпишь! Настоящий художник должен и горшки рисовать уметь. Зато потом, когда выучишься, диплом получишь, у тебя будут персональные выставки… Будешь ездить по всей стране, выступать по телевизору, прославишься, денег заработаешь. Может, и за границу поедешь! Плохо разве? Ты подумай, Галчонок…

— Виталик, я давно уже подумала! — оборвала его Галка с явным нетерпением. — Ну о чем ты говоришь! Какие выставки, какие деньги, какая заграница! Если будет у меня диплом, мне придется работать на заказ: рисовать портреты партийных деятелей, ветеранов труда, изображать колхозные поля с комбайнами, рабочих в их спецовках — понимаешь? Это если я захочу открыть хоть самую дохленькую выставку… А мне это неинтересно, понимаешь?

— Ну… книжки можно иллюстрировать всякие, — неуверенно заметил Виталик.

— Какие книжки? Ты когда последний раз в книжный заходил? Ты видел, какими книжками там полки завалены? Их никто не покупает! Продавцы подыхают со скуки за прилавками! А хорошую книгу и днем с огнем не сыщешь…

— Ну ладно, — сдался Виталик. — А что же тебе интересно?

— Вот это! — Галка указала на лист, что лежал перед Виталиком. — Хочу видеть себя в таком платье… Пусть это зовут мещанством или еще как угодно, мне наплевать! Я хочу…

— Послушай, — спросил Виталий, — я вот смотрю, у тебя тут на блюде голова нарисована… Это просто подражание той картине из книги, или же голова эта чья-то конкретно…

— Конкретно! — резко бросила Галка, не дав ему закончить фразы.

— Неужели? — удивился Виталий. — Тогда чья же она?

Галка с милой улыбкой на устах наклонилась к его лицу и шепотом сказала ему на ухо:

— Твоя…

Виталий ошеломленно помолчал несколько секунд, после чего нервно заерзал на стуле и мрачно хмыкнул:

— Ну знаешь… Не смешно!

— А разве кто-то смеется? — Галина непринужденно положила руку ему на темечко, длинными пальцами слегка сдавила лоб… — Это ТВОЯ отрубленная голова. Просто я не дорисовала ее. Фотку твою никак не могла найти. А по памяти твое лицо рисовать оказалось очень трудно. Вот и получился только набросок…

— Слушай, Галка, ну что ты несешь! — возмущенно воскликнул Виталик. — Фантазии у тебя какие-то дикие… Понимаешь, ненормальные фантазии!

— Жаль… — разочарованно вздохнула Галина. — А я думала, тебе понравится…

— Я уже сказал, что нарисовано отлично, великолепно! — сказал назидательно Виталик. — Но вот такие мотивы… — он кивнул на лист, лежавший перед ним, — никуда не годятся. Ты уж извини… И хорошо, что ты фотку мою не нашла…

— А я нашла, — вкрадчиво улыбнувшись, тихо заметила Галя, — ты мне в новогодние каникулы подарил… не помнишь разве?

— Что подарил? — опешил Виталик.

— Ну как что? Фотографию свою! И я ею дальше очень удачно воспользовалась…

С этими словами Галка, так и не убрав руки с головы своего ошеломленного друга, своей свободной рукой вытащила из папки следующий лист. Виталий взглянул и обомлел. Здесь сюжет рисунка был уже куда серьезнее! Галка изобразила себя тоже в длинном платье, но теперь она была не одна — здесь же присутствовал и еще один персонаж, в котором Виталий легко узнал себя. Он сидел у Галиных ног и смотрел на нее снизу вверх, задрав голову. У Галки в руке был огромный нож с широченным лезвием, с острия которого стекала кровь. Галка же смотрела на Виталика с высоты своего роста, держа его за волосы другой рукой. Похоже было, что она собиралась отрезать ему голову.

Это впечатление усиливалось еще и такой существенной деталью: на рисунке у Виталия были по локоть отрублены руки, и обрубки валялись тут же, на полу, возле Галиных ступней.

Картину дополняли лужи крови, разлитые вокруг сидящего Виталия и тщательно раскрашенные…

— Что это?.. — сдавленно произнес Виталий.

— Не узнаешь разве? — отвечала Галина, нимало не смущаясь. — Это вот я… А это — ты! По-моему, очень даже удачно получился…

— Откуда… — Виталий от негодования не находил слов. — Ну вообще!..Откуда у тебя в голове такой бред?..Ты это в приступе горячки рисовала?..

— Да не было у меня никакой горячки, — серьезно отвечала Галя. — Просто я очень много думала о тебе…

— Ты думала? — вскричал Виталий, все более распаляясь гневом. — Думала обо мне? А что думала? Вот это?!

Он схватил со стола рисунок и потряс им перед Галкиным лицом. Но Галина и глазом не моргнула.

— Послушай… — сказала она спокойно. — Я очень долго ждала тебя. Ты не приезжал, не писал… Ты обманул меня! И я начала сердиться… Очень сильно сердиться, настолько сильно, что мне хотелось убить тебя. И я стала рисовать… а потом, когда начала, уже не могла остановиться. Знаешь, было так безумно приятно… Мне еще никогда не было так хорошо… Словами не передашь.

Несколько секунд Виталий ошалело смотрел на нее, потом пролепетал в смятении:

- Так ты хотела меня убить?..

Взгляд его упал на папку с рисунками, лежащую на столе. Он ведь посмотрел только лишь два рисунка!

А в папке было много листов, и даже если не все они использованы, все равно дальше может быть прямое развитие сюжета… Виталий порывисто выхватил из папки еще один лист и… чуть не выронил его из рук! Мысль его работала в правильном направлении — перед ним было продолжение…

Теперь Виталий увидел посреди листа свою девушку все в том же длинном платье, но на сей раз вооруженную топором с длинной рукоятью… нечто вроде средневекового бердыша, виденного им еще в детстве в местном краеведческом музее. Широкое лезвие было все в крови, а он сам теперь лежал у ног Галки, только не он лежал, а его расчлененный труп. Прямо перед нею на боку валялось тело без рук и без ног, причем кисти рук и ступни ног были разбросаны по всему полю листа, что создавало сильнейший эффект правдоподобия. Была отрублена и голова — она валялась возле Галкиных ступней, обращенная лицом к зрителю. Вполне узнаваемым лицом! И повсюду была кровь — вверху, внизу, на мертвом застывшем лице Виталия, на подоле Галкиного платья — большой, крупного формата лист прямо-таки изливался потоками нарисованной крови! Виталий с отвращением отбросил лист от себя.

— Ну довольно! — закричал он в ярости, — с меня хватит! Не знаю — с чего бы это, но ты явно рехнулась! Видите ли, сердилась она… Да это же клиника, черт тебя побери! Шизофрения! Ты к врачу обращаться не пробовала?..

— К врачу? — Галина в недоумении вытаращила свои большие серые с тьмой глаза. — К какому еще врачу? Разве я…

— К психиатру! — в бешенстве заорал Виталик. — Тебе обследоваться надо! Ты — ненормальная…

— Что ты, Виталик! Я совершенно здорова…

— Вот это ты ему и скажешь! Только не забудь захватить свою мазню, чтобы показать ему, а то еще не поверит… Все, я пошел!

На лице Галки отразился неподдельный испуг.

— Виталик! Ну что ты так рассердился, милый!..Это всего лишь рисунки! Карандаши и краски…

— Вот и пошла ты к черту со всеми своими рисунками! Психопатка хренова…

Виталий решительно прошел в гостиную, а из нее в коридор, сорвал с вешалки свою куртку, кое-как натянул ее на плечи и вышел из квартиры, оглушительно хлопнув входной дверью. Галка осталась стоять посреди большой комнаты — ошеломленная и растерянная.

— Виталик!.. — отчаянно и беспомощно крикнула она.

Сорвавшись с места, Галка кинулась в прихожую, распахнула дверь…

— Виталик!.. — крикнула она на лестнице.

В ответ снизу только донесся шум сбегающих по деревянным ступеням шагов и удар подъездной двери. Затем наступила тишина.

Галка со слезами на глазах вернулась в квартиру, прошла на кухню, распахнула окно. В кухню ворвался холодный воздух ясного октябрьского вечера. На улице было уже совсем темно, и Галка успела только мельком увидеть смутную во мраке фигуру, стремительно удаляющуюся по асфальтовой дорожке.

— Виталик… — горестно прошептала она, и крупные слезы, сами собой хлынувшие из ее прекрасных глаз, часто-часто закапали на подоконник.

А со стороны двора, где еще продолжались вечерние танцы, величаво и плавно струились звуки очередного шлягера, издаваемые неутомимым, хоть и стареньким патефоном:

Галка всхлипнула и пальцами вытерла свои горючие слезы…

— Ф…фу, ну и сквознячище ты устроила! — воскликнула Антонина, входя в квартиру. — Окно закрой, поди — не май месяц! Тараканов вымораживаешь, что ли?

— Сейчас закрою, — отозвалась Галка, не оборачиваясь. Она не хотела, чтобы мать увидела ее заплаканные глаза. — Душно у нас, проветрить вот решила…

— Проветрила и хватит! — крикнула мать, проходя в комнату. — Ого! — донесся оттуда ее удивленный возглас. — Ничего себе! Это откуда же конфеты такие диковинные?..

Галке не хотелось слышать Антонину так же, как и объяснять ей что-либо. Куда приятнее было слушать сочный, сильный голос известного певца, плавно и мягко растекающийся по дворовой округе. Прекрасная и лиричная мелодия действовала на нее весьма умиротворяющее…

— Закрывай окно, черт тебя побери-то! — закричала мать, входя на кухню с коробкой конфет в руке. — Квартиру выстудишь совсем, безмозглая! Раз сказала, два сказала — нет, не понимает! Хоть кол на голове теши!..

— Да закрываю, — с досадой воскликнула Галина, — вот на шпингалет заперла, успокойся уже!

Она повернулась к матери, оказавшись к ней лицом к лицу. Сразу наступила мертвая тишина, и звуки мелодии со двора больше не проникали в помещение. И мгновенно навалилась лютая тоска…

- Я спросила, конфеты откуда? — сурово спросила Антонина. — Сколько они стоят?..

- Не знаю я, сколько они стоят. Это Виталик из Москвы привез…

- Виталик привез?.. — туповато переспросила мать. — А-а…

Тут Галка заметила, что мать, побывав в гостях у соседки часа три, домой вернулась слегка навеселе — ну, не пьяная, конечно, однако явно раздавила там рюмашку-другую, и это очевидно. Галя даже обрадовалась — будучи под хмельком, Антонина не заметит, что дочь плакала, и не надо будет ей отвечать на ненужные вопросы. Так оно и вышло: Антонина интересовалась прежде всего дармовыми конфетами, а не душевными переживаниями дочери.

— Значит, Виталик?..Это тот самый Виталик… ну, который твой, да?

— У меня один Виталик, — сказала Галина. — Который мой…

И ей вдруг подумалось: «Сколько бы ни бегал от меня, все равно он мой… Виталик принадлежит мне, и я сделаю с ним все, что мне вздумается… хоть из-под земли достану его!»

Мысль о Виталике как-то пришла сама собой, совершенно бесспорная и абсолютно ясная. Галку сразу охватило приятное возбуждение, и настроение у нее сразу же улучшилось.

— Ишь, какой молодец, — удовлетворенно заметила Антонина. — А я-то думала, что он…

— Мама! Не начинай пожалуйста, ладно?..

— Ладно, не буду! — Антонина благодушно взглянула на дочь. — А где же он сам-то?

— Ушел, — сухо сказала Галя. — Некогда ему… забежал на часок, и все.

— Да? Ну и черт с ним… — Антонина грузно плюхнулась на стул. — Давай с тобой чай пить… С конфетами!

— Мама… Ты пей, а я не хочу, — отозвалась Галка.

— Как не хочешь? Это с такими конфетами — и не хочешь? Зажралась совсем, что ли?

«Как же — зажрешься тут с тобою! — беззлобно подумала Галка. — У тебя и снегу-то зимой не вы просишь… никогда никому ничего не дарила, только брала.»

— Да, не хочу! — сказала она с легким раздражением. — А ты ешь себе эти конфеты на здоровье. Если хочешь, можешь их все съесть…

— Иди ты! — Антонина вытаращила глаза от изумления. — Да ты никак на диету села? ну-ну… как говорят, укрепи тебя Господи…

И мать принялась с удовольствием пить чай, заедая его конфетами. А Галка ушла в малую комнату, где так и оставались валяться на столе листы с рисунками и сиротливо стоял стул, в гневе отодвинутый убегавшим Виталиком так далеко, что очутился прямо в дверях. В полумраке комнаты Галка долго еще перебирала свои кроваво-цветные рисунки, мрачно раздумывая о чем-то сугубо своем… Она даже свет не зажигала: Галка еще не успела осознать, что с некоторых пор она стала весьма неплохо видеть и в темноте.

Мать распивала чаи допоздна, смолотив половину конфетной коробки, что называется, и не поперхнувшись. Затем, когда уже соседкино угощение и Виталиковы конфеты наполнили ее желудок чуть ли не до глотки, Антонина, сытно и довольно отрыгивая, отправилась спать. Затаившись в комнате, Галка тихо ждала, когда она уляжется. Вскоре раздался мерный негромкий храп с присвистом — сытный ужин и выпитое спиртное быстро сделали свое дело.

Тогда Галка бесшумно вышла из маленькой комнатушки, черной тенью проследовала мимо материной кровати и безмолвно прошла на кухню. Там она, все так же не зажигая света, открыла ящик стола и вытащила оттуда большой, остро отточенный нож.

Несколько секунд Галина стояла посреди кухни молча и неподвижно, и лунный свет, падающий в окно, тускло серебрился на длинном стальном лезвии ее ножа. Затем она подошла к холодильнику, присела на корточки и рывком открыла дверцу.

Там на решетчатой полочке на широком подносе лежал шмоток сырого сочного мяса, который соседка тетя Маруся занесла матери сегодня утром. Антонина не стала прятать его в морозилку, а оставила на нижней полке, намереваясь заняться им вечером; однако не получилось — сходила в гости. И мясо так и осталось лежать на подносе в холодильнике.

Некоторое время Галина вожделенно смотрела на сочащийся кровяницей кусок, потом, не вынимая подноса, протянула руку с ножом и отрезала тонкую длинную полоску. Захлопнув дверцу, она поднялась на ноги и, запрокинув голову, положила красноватую полоску себе в рот. Стоя возле окна и глядя сквозь стекло на ясную осеннюю луну, Галина тщательно пережевывала сочный кусочек, время от времени закрывая глаза от наслаждения.

* * *

Галя со Светой молча шли по усыпанной павшими листьями дорожке городского сквера. Совсем недавно закончились уроки, и когда Галина засобиралась домой, Светлана сама подошла к ней, предложив пойти вместе. Галка сперва вроде бы призадумалась, а потом согласилась, даже с радостью. Как раз в эту минуту она вдруг ясно поняла, что ей и поговорить-то совершенно не с кем — разве что со Светой.

— Погода сегодня хорошая, — сказала Света, озираясь по сторонам и щурясь от непривычно яркого октябрьского солнца.

— Да… — отозвалась Галка довольно рассеянно.

— Галь, а можно я тебя спрошу? — с некоторой робостью поинтересовалась Светлана.

— Спрашивай, — разрешила Галя.

— Знаешь, с тобой что-то происходит, — уверенно заявила Света. — У меня такое впечатление, что тебе очень трудно сейчас. Галя… понимаешь, я, конечно, мало что могу, но… — Света смутилась и задумчиво посмотрела в землю. — Может, ты мне расскажешь, что с тобой не так? Вдруг я помогу чем? Можешь быть уверена, я никому…

— Я знаю, Светик, — Галя грустно улыбнулась, склонив голову и прислушиваясь, как шуршат палые желтые листья под ногами. — Ты никому не расскажешь. Только помочь ты мне вряд ли чем-то сможешь, только себе сделаешь хуже — будешь маяться, что не в силах что-то изменить…

— А давай попробуем? — Света задорно заглянула подруге в глаза. — Вдруг да что-нибудь и получится? Что мы с тобой теряем-то? Ничего…

От этих ее слов «мы с тобой» Галке вдруг сделалось на душе очень уютно. И она подумала: «Может, и вправду рассказать? Действительно, ну с кем я еще могу этим поделиться?»

— Ну хорошо, Света… Я расскажу тебе, только ты не смейся, ладно?

— Га-а-ль! — протянула Света с укоризной. — Ну ты опять! Да когда же это я над тобою смеялась? В жизни такого не было… Между прочим, ты не впервые спрашиваешь меня об этом.

— Ну да… Я не то сказала, прости. Давай присядем, что ли… вон скамеечка свободная.

Девушки присели на скамью, слегка усыпанную кленовыми листьями, рядом с собою положили школьные сумки. Света выжидательно молчала.

Галка вздохнула, набрала полную грудь воздуха и, собравшись с духом, произнесла:

— Знаешь, Света… Тут ко мне с некоторых пор покойница приходит…

Глаза Светланы заметно округлились, он даже всем корпусом слегка подалась назад.

— Прости, я не поняла. Кто к тебе приходит?..

Галина повторила как можно более твердым и спокойным тоном:

— Женщина, которая умерла… Покойница.

Светлана молча обдумывала услышанное, на лице ее отразилась полная растерянность. Молчание длилось долго, и Галка уже подумала, что следует прекратить на этом едва начавшийся разговор, но подруга мягко положила свою теплую ладошку ей на руку.

— Подожди, Галя… А кто она? ты ее знала раньше? ну, при жизни?

— Да не знала я ее никогда! — с досадой сказала Галка. — И умерла она, по-моему, давно… Но знаю совершенно точно: это — страшная женщина! настоящее чудовище.

— И что ей от тебя нужно? — осторожно спросила Света.

— Я не знаю, Светик… Ей-богу, не знаю. — Галя вдруг как-то сникла, словно прямо сейчас, здесь, ее охватил неодолимый ужас. — Она не говорит прямо, все как-то вокруг да около… Сперва она хотела заставить меня ей подчиняться… чтобы я выполняла все ее приказания… я сопротивлялась ей, и тогда она устраивала мне дикие головные боли… просто адские! Я на стенку лезла, но все равно — не покорялась ей. Боролась изо всех сил! А потом она стала по-другому… с лаской, с любовью. Так ты не поверишь, Светик — я стала радоваться, когда она приходила! Я ждала ее… а потом мне становилось так страшно, что порой хотелось убить себя…

— Галочка… — Светлана несколько виновато посмотрела на подругу. — Ты только не сердись, ладно? Я спрошу… Ты сказала про жуткие головные боли. А ты не думала, что ты заболела? Вдруг у тебя что-то с головой… Я слыхала, при некоторых болезнях мозга человек испытывает ужасные головные боли, и тогда, возможно, твоя покойница — всего лишь галлюцинация, вызванная болезнью? Может, тебе ко врачу надо?..

Галка молча уставилась на Светлану пристальным и недобрым взглядом.

- Света… — сказала она холодно. — Я похожа на помешанную? Я плохо соображаю?.. у меня путаются мысли? Нет, Светик… Все не так. Скажу тебе больше, я никому этого не говорила… Я стала какой-то другой. Я стала лучше видеть и слышать. Вот сейчас я слышала, как за моей спиной с ветки упал сухой лист. У меня за спиной! Я не могла его видеть… Но он упал, и я это слышала.

— А лист и вправду упал… — пролепетала ошеломленная Света. — Только мне казалось, это было совершенно бесшумно…

— Да, бесшумно! — горько усмехнулась Галя. — Для тебя… для других людей.

А я слышала его шуршание, и вполне отчетливо. У меня стало другое зрение, другое обоняние… Это так удивительно, так интересно! Но — это меня пугает… Откуда, почему? Я не знаю. Я стала намного сильнее, чем была. Вот мы с тобой сидим и разговариваем, а ты знаешь, что я легко могла бы прямо сейчас взять и задушить тебя? Одной рукой… В несколько секунд…

При этих словах у Галины заметно изменился голос, она стала говорить глуше и с какой-то чарующей хрипотцой. Света слушала ее, не перебивая, и не могла отвести глаз от подружки — словно прочные незримые нити притягивали ее к ней! Неожиданно Галка улыбнулась:

— А хочешь… я скажу, о чем ты подумала только что? Хочешь?

— Скажи… — как-то безвольно прошептала Света.

— Ты подумала: «Если тебе от этого станет легче, задуши. Я все равно люблю тебя. И я — готова.»

— Галя!.. — испуганно вскрикнула Светлана и отшатнулась.

— Тихо, тихо, тихо… — Галина обняла ее за плечи и притянула к себе с силой, которой невозможно было сопротивляться. — Тихо, милая… Я ведь угадала, верно?

Света не ответила, она только взволнованно дышала в воротник Галкиной куртки.

— Знаю, угадала… — прошептала Галка. — Вернее, не угадала, а услышала твои мысли. Прости меня, Светик, я не хотела… Это останется между нами, ты не бойся! Спасибо тебе, милая… только об этом не сейчас, ладно? Сейчас мы с тобой о другом… Вот видишь, какая я стала? А теперь сама скажи — похоже все это на болезнь мозга? Или вообще на какую-нибудь болезнь?

— Нет… — покачала головой Светлана. — не похоже.

Она смотрела на Галку со смешанным чувством восторга и страха. Глаза ее при этом были полны слез.

— И головных болей у меня давно уже нет, — продолжала Галина, — с тех пор, как покойница эта перестала меня мучить, а начала ко мне ласкаться. И меня это пугает — значит, я все не так делаю, если она довольна, понимаешь? А что до этих, как ты сказала, галлюцинаций… — Галя закатала рукав куртки и показала обнажившуюся руку. Света увидела на белой гладкой коже подруги короткий, но хорошо заметный шрам. — Видишь? это она мне сделала. Только не надо говорить, что я сама где-то поцарапалась. Я и сама так думала, вернее, пыталась так думать. А это она мне руку порезала, и крови моей напилась! Я пыталась себя убедить, что мне это приснилось, а шрам-то вот он! И не проходит, хотя и не беспокоит особо — так, только немного чешется иногда…

Подруги немного посидели молча, думая каждая о своем. Людей в скверике становилось все меньше, незаметно опускался тихий и сумрачный октябрьский вечер. Наступали сумерки…

— Знаешь, Светик… — снова заговорила Галя, — мне часто бывает так страшно, что сердце чуть ли не останавливается. И мне все время кажется, что она за мною наблюдает… Ни на секунду не отпускает от себя! Все, что со мной происходит, — это она! Ее работа. Я не знаю, зачем это ей, знаю только, что все это очень плохо, и добром не кончится. Она или убьет меня, или… — Галя прервала сама себя и опустила голову. Немного помолчав, заговорила снова: — Только бороться с нею я больше не могу! Сил никаких нет, и я уже смирилась — будь что будет… И за что такое проклятье на мою голову? За что — если бы знать! Но — я не знаю. А ты говоришь — помочь! Разве кто-нибудь может здесь помочь? Ко врачу пойти… — Галина горько усмехнулась. — Да только заикнись я про все это, как меня тут же в психушку запрут! До конца жизни.

— Ну почему в психушку? — нерешительно возразила Света. — У тебя такие способности проявляются… Такими способностями крупные ученые заинтересуются…

— Ага, и будут изучать меня, как лабораторную крысу, — злобно ответила Галка. — Все в той же психушке! Я такие вещи не раз по телевизору видела, и в газетах читала… Будут про меня спорить — одни скажут, что я феномен, другие станут утверждать — мошенница! Шизофрения, истерия — и все такое… Знаю, знаю! Нет уж, лучше пусть все так остается — это будет лучше.

— Лучше для кого, Галя? — спросила Света, вновь приникая к подруге. — Для тебя? Для других? Для твоей мамы, может быть?

Галка в ответ лишь горько усмехнулась.

— Моей маме на меня решительно наплевать. Она живет своей жизнью, я ей только мешаю. Про меня она вспомнит потом, когда ей от меня что-нибудь понадобится… Света, — вдруг сказала Галина озабоченно, — я тебе тут как на духу много чего рассказала… Сама не заметила как. Скажи, ты ведь про это никому не …

— Галочка, да ты что! — воскликнула Света, и в глазах ее блеснули слезы обиды. — Чего уж там скрывать, ты ведь меня как раскрытую книжку читаешь!..Я ведь люблю тебя, Галя… Мне плевать, что это неправильно, что мы с тобой девушки… я люблю тебя, понимаешь? И мне от тебя ничего не надо, лишь бы тебе было хорошо… Как же я расскажу кому-то хоть слово из того, что ты сама мне доверила! Я скорее умру…

Галина мягко положила свою ладонь Светлане на щеку и провела по ней — задумчиво и нежно.

— Понимаешь, Светик… Стоит только кому-то сказать, сразу начнутся пересуды, домыслы… И кончится это тем, что меня и впрямь заберут в психушку, и без моего согласия. Ты не обижайся, но я скажу тебе прямо: если что-то из того, что мы сейчас с тобой говорили, я услышу со стороны… то я тебя убью. Я сделаю это легко, и ты от меня не скроешься…

Она говорила, медленно гладя подругу по щеке, и Света порывисто поцеловала ее руку.

- Не беспокойся, Галочка… Я никому ничего не скажу! Ни слова… А так — я вся твоя, я полностью в твоей власти… только не прогоняй меня, ладно?

- Ладно, Светик… — Галка ободряюще улыбнулась ей, будто у нее самой и не было никаких проблем, и решительно поднялась со скамейки. — Ну пойдем, что ли? А то боюсь, ты замерзнешь ненароком. Холодно становится.

— Подожди, Галя… — Света бережно взяла ее за руку. — Присядь, пожалуйста… Я знаю, куда тебе нужно.

— Неужели? — Галка недоверчиво пожала плечами, но на скамеечку присела. — И куда же?

— Галя… — серьезно сказала Светлана. — Тебе в церковь идти надо…

— Светка, да ты с ума сошла, что ли? какая еще церковь, я сроду в церкви не была, и в Бога никогда не верила… и что я там буду делать?

— Как что? Молиться!

— Глупости это все, Света! — безнадежно заметила Галка. — Молитвы всякие, обряды…

— Глупости? Прости, но это ты говоришь глупости! — запальчиво возразила Светлана. — Ты сама-то подумай, люди веками в церковь ходят, молятся, и что же, по-твоему, это не более, чем глупости? Так не бывает. А потом скажи — если сходишь в церковь, ты на этом что-то потеряешь?

— Да нет, конечно, — ответила Галка слегка рассеянно. — Хуже вряд ли будет. Только ведь не положено мне… А вдруг в школе узнают, что я в церковь ходила?

- Ну и что? Тебе на это должно быть наплевать, тебе надо свою проблему решить.

- Да ведь я в комсомол вступала! — не сдавалась Галя. — Меня исключить могут! Сраму тогда не оберешься…

Света посмотрела на нее, как на ненормальную, горько вздохнула.

— Ну ты даешь… Что ж, попробуй сходить со своей проблемой в комитет комсомола! Придешь и скажешь: так, мол, и так — ко мне покойница приходит, житья мне не дает. Может, на бюро твой вопрос вынесут…

Галка невольно представила себе эту картину и втянула голову в плечи. Сейчас она стала похожа на затравленную серую мышку.

— Света… Да ведь я вообще не знаю, как там себя вести! И молитв никаких не знаю. Вдруг меня в церковь попросту не пустят?

— Да что ты, Галочка! — Света даже руками всплеснула. — В церковь ее не пустят — вот еще выдумала! Хватит отговариваться. Моя бабушка, знаешь, как говорит? Дом Божий открыт для всех! А она у меня бабуля заслуженная, в войну партизанкой была! Так что верить ей можно и нужно! А то, что молитв не знаешь — не беда! Я тебе молитвенник дам. И сама с тобой пойду… Хочешь?

— Спрашиваешь тоже! — совсем по-детски отозвалась Галка. — Конечно, хочу!

— Вот и хорошо. Завтра у нас суббота, да? Вот завтра с тобой и пойдем. После школы…

И Галка согласилась. В самом деле, что она теряет?..

На следующий день после занятий в школе подружки собрались в церковь. Сначала они пошли домой, переоделись по-простому… В эту субботу Антонина работала, поэтому Галке не пришлось отвечать на всякие ненужные вопросы. Встретились возле подъезда Галкиного дома, как договаривались.

— Платок взяла? — спросила Света, критически оглядывая Галкин нарочито скромный прикид.

— Нет, — растерянно ответила Галя, — а зачем?

— Как зачем? Женщинам в храм не положено с непокрытой головой входить, ясно? Это мужикам надо шапки и кепки снимать. А нам, наоборот, голову покрывать нужно. Так что вернись домой и платок возьми…

Галке пришлось исполнить требование Светланы, которая вела себя уверенно и деловито, будто осознавала свою особую ответственность за подругу. А вот Галя — напротив, чувствовала непривычную робость, как всякий человек, столкнувшийся в своей жизни с чем-то весьма сложным и неведомым.

Когда пришли к церкви, Светлана остановила Галку на входе, заставила перекреститься на икону, установленную над стрельчатым входом. Галя неуверенно и неумело осенила себя неким подобием креста.

— Господи, да не так! — испуганно прошептала Света. — Посмотри на меня — вот как надо…

Галка внимательно проследила, как делала крестное знамение Света, потом тщательно повторила ее движения.

— Хорошо, — сказала подруга. — Теперь пошли…

Они вошли в храм. Здесь Светлана велела Галке взять одну из свечей, которые она купила при входе за несколько копеек, и показала — как ее зажечь, куда поставить, какую молитву при этом прочитать. Текст она ей прочла тут же три раза, чтобы подруга запомнила. Галка взирала на Светлану с неподдельным изумлением.

— И откуда ты сама-то все это знаешь? — шепотом спросила она Свету.

— Какая разница? — отозвалась та. — Бабушка меня научила…

— Это партизанка?..

— Ну да… партизанка. Мою бабушку молитва и заступничество Матери Божьей на войне дважды от смерти спасли и один раз от плена! Вот она меня и учила. А ты, похоже, вообще ничего не знаешь.

— Не знаю, Светик… Меня никто не учил и в храм не водил, — сказала Галка, чувствуя себя до крайности неуверенно и неуютно.

— Тогда меня слушай. Я сама многого не знаю, но как о помощи попросить, смогу подсказать…

В храме Света вручила Галке прихваченный с собой молитвенник и велела ей подойти к иконе, которая ей больше всего приглянется.

— Смотри, вот Николай Угодник, а вон там Богоматерь с младенцем, а это вот святой Пантелеймон… К кому пойдешь?

— К Пантелеймону, наверное…

— Это почему? Пантелеймон целитель, а ты не от телесных недугов страдаешь, а от душевных. К Богоматери лучше иди…

— Хорошо, — покорно отвечала Галка, чувствуя мелкую дрожь в коленях.

— Стань перед ней, осени себя крестом, и прочти перед ней вот эту молитву, — и Света раскрыла перед Галей молитвенник.

Галка сделала все, как ей сказала подруга. Читать молитву перед иконой было непривычно и трудно, она часто сбивалась и то и дело поднимала глаза на икону, словно желая убедиться, как Богородица реагирует на ее обращение…

У Богоматери были очень ясные и добрые глаза, но смотрели они не на Галку, а вроде бы сквозь нее. Младенец Иисус, сидя на руках у Матери, тоже взирал на девушку с совсем не детской серьезностью.

Витиеватый язык молитвы утомил Галю, и она неожиданно для себя обратилась к Божьей Матери по-своему…

— Матерь Божья… Царица Небесная… умоляю Тебя, спаси меня от демонов… укрой меня, святая Заступница… помоги мне, дай силы и терпения…

В какой-то миг она подняла глаза на икону и обомлела: Богородица теперь смотрела так, будто заглядывала ей прямо в душу. А глаза ее при этом выражали такую доброту и такое глубокое сопереживание, что у Галки сами собой потекли из глаз слезы. Она страшно перепугалась — а вдруг кто увидит? Этот липкий и навязчивый страх мгновенно овладел ею, и она, не дочитав молитвы, быстро отошла в сторону, незаметно утирая глаза краешком головного платка. Ее место перед иконой сразу же заняли другие…

Некоторое время Галка стояла в стороне, пытаясь справиться с охватившим ее смятением. Светлана подошла к ней так неожиданно, что Галя вздрогнула, когда подруга коснулась ее руки.

— Теперь к батюшке пойдем, — тихо шепнула она.

К священнику пришлось стоять очередь. За это время Светлана давала Галке подробные наставления — как следует себя вести и что говорить. Галя слышала еее плохо: силы с каждой минутой оста вляли ее. Безумно хотелось на воздух…

Когда же она наконец подошла к священнику, и тот накинул епитрахиль ей на голову, Галке сделалось дурно. Невероятным усилием воли она сдержалась, чтобы тут же не грохнуться в обморок! Все плыло перед глазами, разум помутился, колени подкашивались, голова пошла кругом… Едва священник отчитал ее, как Галя чуть ли не бегом бросилась вон из храма. Ошеломленная Света кинулась за нею и догнала ее уже на улице, возле ближайшего к церкви старого деревянного дома…

— Галя! — отчаянно крикнула она. — Ты куда?

— Ой, Светка… плохо мне, плохо! Я не знаю, что…

И Галку тут же начало выворачивать наизнанку. Светлана обхватила подругу за плечи и потащила ее в глубь старого заросшего бурьяном двора, подальше от людной улицы. К счастью, дом оказался заброшенным, с заколоченными окнами, а замусоренный двор давно облюбовали местные алкаши и бродячие собаки — так что места здесь хватало…

Уткнувшись головой в заросли борщевика, Галка отдавала наружу содержимое желудка, как водосточный желоб во время грозы. Ее неудержимо рвало какой-то темной слизью, при этом из горла вырывался хриплый прерывистый стон, а глаза едва не вываливались из орбит. Перепуганная Света крутилась рядом, не зная, куда бежать и что делать — она могла только мучиться сознанием своей беспомощности. Народ, проходя по улице, косился на происходящее — кто с испугом, кто с недоброй усмешкой, а иные смеялись и показывали друг другу пальцами… Две тетки деревенского вида в теплых платках и стареньких пальто даже остановились, чтобы обменяться впечатлениями, и до Светланы отчетливо доносился их разговор:

— Фрось, а, Фрось! Ты глянь-ка, девку-то как нечистый ломает… А, ба-а-тюшки!

— Какой там нечистый — нажралась до одури, стерва, вот теперь и мается… Стыдобища-то какая, ведь молодая совсем, школу, поди, только вчерась закончила…

— Да знаем мы нынешних молодых, ни стыда, ни совести! Водку, что грузчики, ведрами хлещут, в пятнадцать лет рожают, по пять абортов делают! Ни Бога, ни черта не боятся… Вот одна как раз такая и есть — хошь, так полюбуйся на нее!

— Чего уж любоваться-то…Нечего пить, коли не умеешь! Гляди, как ее скрутило!

Света чуть не расплакалась от обиды.

— Как же вам не стыдно! — крикнула она сквозь подступающие слезы. — Взрослые люди, а такую чушь несете! Моей подруге плохо, ей помощь нужна, а вы только грязью поливать и можете! Это у вас и нет ни стыда, ни совести…

— А нам-то чего стыдиться, голубушка? — усмехнулись бабы. — Это вам стыдиться надо, да только весь стыд вы давно уж порастеряли — срам один, да и только! Войну бы на вас, проклятущих, надо, а то ведь глаза б на вас не глядели, бесстыжих…

— А чтоб глаза не глядели, так и ступайте, куда шли! — яростно крикнула Света.

— И впрямь, пойдем, Фрося, а то, неровен час, швырнет в нас с тобой какой-нибудь железякой, с них-то, проб…дей подзаборных, станется…

И тетки ушли в сторону церкви, по пути то и дело оглядываясь.

Когда Галку перестало наконец выкручивать, она едва держалась на ногах от ужасающей слабости. Вся она сделалась бледной до синевы, руки стали холодны, как лед, на лбу высыпала испарина. Света больше всего боялась, что с подругой случится обморок, ибо тащить потерявшую сознание Галку у нее просто не хватило бы сил, а рассчитывать на людскую помощь явно не приходилось.

Телефон-автомат, чтобы вызвать скорую, надо было еще найти, да и найдешь — он как пить дать, раскурочен и вывернут наизнанку.

Поэтому Света бережно подхватила Галку и закинула одну ее руку себе на шею — она не раз видела в фильмах про войну, что так выносили в войну раненых с поля боя.

— Галочка, миленькая, ну ты как? — спросила она сквозь слезы.

— Ох, Светик… Сил нет совсем, — отвечала Галя, еле ворочая языком.

— Ты только держись, я тебя вытащу… Держись, милая…

С горем пополам добрались до Пролетарской улицы — благо, церковь была недалеко. Здесь Галке стало немного лучше, и она смогла идти сама. Поэтому во дворе она предложила Свете оставить ее.

— Светик, ты иди домой, я в порядке, — сказала она со слабой улыбкой.

— Какой уж тут порядок, — возразила Света, — ты себя бы видела!

— А что?…

— А ничего! Краше в гроб кладут… Тебе врача вызывать надо!

— Да не надо никакого врача… Ну, таблеток выпишут, вот и все…

— Не надо врача? А что это с тобой было-то, знаешь?

— Знаю… это все она.

— Кто?

— Августа… — глядя куда-то в пустоту, обреченно сказала Галя.

— Кто?..Какая еще Августа? — ошеломленно спросила Светлана.

— Светик, милая… Я тебя умоляю, иди домой! Ты и так со мною намучилась. Спасибо тебе…

Галка говорила слабым голосом, как будто бы умирала. Но в ее словах ощущалась такая нежная забота о подруге и такая мольба, что Света невольно уступила и действительно отправилась домой. Она пообещала только заскочить к ней завтра.

— Не стоит, — вымученно улыбнулась Галя. — Ты иди отдыхай, в понедельник в школе увидимся. Все будет хорошо… Вот увидишь, Светик! Иди себе с Богом…

Шатаясь, как пьяная, Галина добралась до своего подъезда, цепляясь за перила, поднялась к две ри своей квартиры. Войдя, разделась в прихожей, переоделась в домашнее платье, потом кое-как умылась и без сил рухнула на диван. Через несколько минут она забылась тяжелым сном, больше похожим на обморок.

Пробудилась она только вечером. Мать уже вернулась с работы и ожесточенно громыхала на кухне посудой. Галка приподнялась, посидела немного неподвижно, потом поднялась и пошла на кухню. Сон немного придал ей сил — по крайней мере, теперь ее не шатало из стороны в сторону.

Войдя на кухню, Галка тихо и робко сказала:

— Мама, ты прости… мне было очень плохо, я поэтому ничего не приготовила.

Не глядя на нее, мать угрюмо спросила:

— Плохо тебе было? Никак переработала сегодня?

— Не знаю… Рвало меня так, что думала наизнанку вывернет. И сейчас еле живая.

— Ужинать будешь? — отрывисто спросила Антонина, и не подумав спросить, с чего это дочку так нещадно рвало… может, отравилась чем? Или заболела? Но ей это было, похоже, неинтересно.

— Одна морока с тобой, черт тебя подери-то! Такая оглобля выросла, а проку с тебя — ноль! И за что мне наказание такое…

— Ужинать не буду… — тихо сказала Галя, прерывая начинающиеся материны излияния, слушать которые у нее не было ни сил, ни терпения. — Сейчас пойду, разденусь и спать лягу. Может, полегчает к утру…

— Полегчает! — крикнула мать. — Тебе-то полегчает, это я могу въе…вать каждый день, без выходных и проходных! А она — вишь, развалилась! Полегчает ей…

Галя взглянула на мать исподлобья тяжелым пристальным взглядом. Антонине повезло, что она этого не заметила, углубленная, как обычно, в свои собственные переживания. Галка резко повернулась уже, чтобы идти в комнату, как вдруг Антонина остановила ее:

— Постой-ка, ты мне вот что скажи. Мне сегодня сказали, будто бы тебя видели в церкви… ну, той, что у нас недалече от рынка стоит… Ты действительно там была?

— Ну была… — отвечала Галка равнодушно.

— Ах, значит, была? И какого черта ты там делала?

— Молилась…

— Молилась?! — заполошно закричала Антонина. — Ты, дура безмозглая, понимаешь, что делаешь? Какое ты имела право туда ходить? Ты в комсомоле не состоишь разве?! Разве комсомольцам разрешено ходить в церковь и молиться?

— Дом Божий открыт для всех… — тихо сказала Галина.

— Что? Что ты сказала, идиотка? Ты совсем сдурела, дубина стоеросовая?! Ну хорошо, тебя, дуру, бабки наши дворовые там увидели, а если бы увидал кто-то из нашего фабричного партийного комитета, как ты из церкви выползаешь, змеюка ты подколодная? Да ведь меня с работы попереть могут — это ты понимаешь или не понимаешь?! На партком вызовут, жопу мне за тебя надерут — скажут, что я дочь богомолкой темной вырастила — значит, сама политически отсталая, незрелая… Ты что же такое творишь-то? Хочешь, чтобы я с волчьим билетом без работы сидеть осталась? И что мы с тобою делать-то будем тогда — об этом ты подумала?!

Распаляясь все больше и больше, мать почти уже перешла на визг, и у Галки аж зазвенело в ушах. Сначала она даже испугалась материнского крика, но очень скоро испуг сменился поистине звериной ненавистью. Галка смотрела на мать в упор, и в глазах ее полыхал огонь. Антонине бы остановиться и замолчать, но она слышала только себя, упиваясь собственным возмущением. Между тем, Галку начало мелко трясти, руки ее словно налились свинцом, длинные пальцы скрючились, как когти хищной птицы, а волосы странно приподнялись на голове, будто сделались вдруг наэлектризованными.

Из горла девушки вырвался странный звук, напоминающий глухой звериный рев…

«Убей эту мра-а-зь!!!» — исступленно и страшно закричала в ее голове Августа.

В следующую секунду Галина без колебаний бросилась на мать.

Одной рукой она схватила Антонину за горло, а вытянутые пальцы другой руки вогнала ей в живот, достав до самых ребер. Могучим, нечеловеческой силы рывком Галина взметнула мать вверх и припечатала ее спиной к потолку, а затем со всего маху швырнула ее тело на пол.

От сокрушительного удара кухня сотряслась, как при подземном толчке. Дверцы настенного шкафа распахнулись, и на стол посыпались чашки и блюдца. Из щелей между досками пола вверх вынырнули струйки полупрозрачной застарелой пыли.

В квартире на первом этаже соседка тетя Даша расположилась на кухне пить вечерний чай. Страшный удар, раздавшийся сверху, казалось, расколол потолок надвое. Дарья вскинула голову: с потолка посыпалась побелка, замигавшая люстра раскачивалась, как взбесившийся маятник. Перепуганная соседка выскочила из-за стола и бросилась к входной двери.

«Господи, да что творится? Дом рушится, что ли?..»

Дарья выбежала из квартиры и сломя голову помчалась вверх по лестнице. Поднявшись на площадку второго этажа, она нос к носу столкнулась с Марусей, также перепуганную страшным грохотом и выскочившую на шум из своей квартиры.

— Что такое? Что стряслось? — испуганно закричала Дарья.

— Ой, не знаю, Даш!.. — в смятении отвечала Маруся. — Это у Антонины…

Обе женщины бросились к двери квартиры Санкиных и попытались ее распахнуть, но дверь не поддавалась ни на миллиметр, как будто изнутри ее заварили стальными скобами. Маруся и Даша принялись отчаянно колотить в дермантиновую поверхность.

— Антонина! Галка! Откройте, откройте!..Что там у вас?..Откройте!

В этот самый момент на кухне Галка стояла над распростертой на полу Антониной и, крепко сжимая ее голову своими длинными и сильными пальцами, собиралась свернуть матери шею. Еще секунда-другая, и она сделала бы это, но ее остановил неистовый стук в дверь и громкие крики перепуганных женщин.

Галина остановилась, не выпуская из рук голову матери, и уставилась неподвижным взглядом в дверь. Она сообразила, что впустить соседок все равно придется, и предстать перед ними с трупом матери у своих ног было бы совсем некстати.

Галя отпустила голову Антонины и перешагнув через нее, направилась к двери. Подойдя, она спокойно открыла ее, и обе соседки ввалились в прихожую, едва удержавшись на ногах.

— Галка! — вскричала Маруся. — Что тут у вас творится?

— Тетя Маруся, — ответила Галя спокойно, глядя на приземистую соседку с высоты своего приличного роста. — Извините: мама у нас тут упала с табуретки…

Ее вид был на редкость успокаивающим и даже умиротворяющим. Так, легкая тревога на лице, и не более того. Дарья с Марусей в замешательстве остановились в коридоре, не решаясь пройти на кухню, всю засыпанную осколками блюдец и чашек. Дарья с опаской оглядела стены, потом перевела взгляд на Антонину.

— Тонь! — отрывисто воскликнула она. — Ты чего валяешься-то?..

Антонина в ответ лишь промычала нечто нечленораздельное и попыталась только слабо покрутить затекшей шеей, едва не свернутую железными руками ее собственной дочурки.

— Мама! — с легкой укоризной сказала Галина. — Подай голос-то, видишь, как женщины испуганы!

— Ой, упала я… — хрипло отозвалась Антонина. — На шкаф полезла сдуру, голова закружилась, да как шмякнулась на пол!..Уж простите меня, милые…

— Да чего уж там — простите! — воскликнула Дарья, — так ведь и убиться можно! Кости-то целы?

— Целы, целы… — отвечала Антонина сдавленно.

— С ней все в порядке, — сказала Галка, подходя к матери и помогая ей подняться. — Видите, стоит на ногах нормально. А ушибами ее я сейчас сама займусь…

Соседки убедились, что Антонина и впрямь сносно держится на ногах и засобирались на выход, по-бабьи охая и качая сокрушенно головами.

- Я уж думала, у меня потолок сейчас рухнет прямо мне на голову! — поделилась впечатлением Дарья. — Ужас, как испугалась!

Антонина провожала соседок с вытаращенными от испуга глазами, но не могла сказать ни слова. Женщины же приняли такой ее вид за проявление шока от случившегося. К тому же Галя так мило им улыбалась и прямо-таки излучала спокойствие и трогательную заботу, что соседкам и в голову не пришло, что от нее может исходить какая-то опасность. Да и обе они знали Галку с детства, обе любили ее за кроткий нрав и покладистый характер, ее всегдашнюю готовность помочь… Да и что может быть естественней, нежели оставить мать наедине с заботливой, повзрослевшей дочерью?

Когда дверь за Дарьей и Марусей закрылась, Галина подошла вплотную к Антонине и, глядя ей прямо в глаза, тихо сказала:

— Я все равно тебя прикончу, проклятая сука… ты меня давно уже достала. Больше тебе не придется изводить меня, будешь сидеть тихо, как мышка в норке. Я непременно тебя убью, только еще не придумала, когда… Сейчас отправляйся в постель и хорошо подумай над тем, сделаю ли я это уже сегодня или же завтра, а может быть, когда-нибудь потом… Так что — спокойной ночи…

Говоря это, Галина игриво хихикнула, совсем, как в детстве. И нежно погладила остолбеневшую от ужаса Антонину по подбородку мягкими подушечками своих длинных точеных пальцев…

…В понедельник Антонина отправилась на работу с перевязанной шеей. На вопросы коллег она сдержанно отвечала, что простудилась и у нее болит горло. На самом же деле ей было нужно спрятать от посторонних глаз следы, оставленные на ее горле стальной хваткой Галкиных пальцев.

* * *

Виталий приехал на станцию во вторник рано утром. Он купил билет в кассе и отправился на перрон ждать электрички. Пришло время возвращаться в Москву; поезд из захолустного Краснооктябрьска ходил редко, а потому Виталий решил прибыть на станцию заранее. Попрощавшись с родителями, отправлявшимися на работу, он покинул родной дом одновременно с ними, пообещав не забывать их, писать письма — ну и постараться навестить родных в ближайшие ноябрьские праздники…

Погода для октября стояла прекрасная: ярко светило октябрьское солнце, деревья вокруг маленькой станции были одеты золотом осенних листьев, однако дыхание приближающейся зимы уже ощущалось в холодных порывах налетающего ветра, хотя в голубом небе не было ни облачка. Виталий задумчиво разгуливал по перрону, щурясь в солнечных лучах, и предавался приятным воспоминаниям о нескольких днях, проведенных дома… Все эти дни мать пекла ему пироги — любимые Виталиком с детства пироги с грибами. Ну, и в дорогу, конечно, тоже снабдила его нормальным количеством пирогов, тем более, что путь в столицу предстоял неблизкий: из Краснооктябрьска местная электричка примерно минут сорок ехала через густые леса до узловой станции в Зеленогорске, а там уже Виталия ждала пересадка на поезд дальнего следования, делающий в районном центре получасовую остановку. Этот поезд и должен был доставить Виталия в Москву спустя примерно семь часов…

А пока студент пребывал в ожидании, любуясь красотами осени. Опершись на ограждение перрона, Виталий с любовью разглядывал знакомый с детства пейзаж: тропинка, уводящая в лес, — по ней всегда отправлялись на промысел грибники; автобусная площадка, откуда автобусы отъезжали в город и привозили будущих пассажиров из города; небольшой магазинчик перед станцией, где всегда можно было купить нехитрый припас на дорожку… Именно в этом уютном и милом магазинчике всегда продавались маленькие бисквитные рулетики с джемом, которые Виталик обожал еще с раннего детства.

И сейчас он не отказал себе в удовольствии приобрести парочку таких рулетиков, несмотря на наличие материнских пирогов; просто эти нехитрые лакомства так трогательно напоминали ему годы счастливого детства…

— Виталик, — вдруг прозвучал у него за спиной тихий, с чуть заметным придыханием голос.

От неожиданности студент вздрогнул и резко обернулся. Перед ним стояла Галя…

Первой мыслью его почему-то было некое робкое признание того факта, что его подруга стала совсем уже взрослой. Высокая, стройная, статная… даже надетая на нее старомодная куртка не могла скрыть этих ее достоинств. Распущенные волосы так эротично разметались по воротнику и плечам… А глаза… Эти чудесные, серо-голубые глаза, так часто в разлуке посещавшие его в снах! Сейчас в них не было той загадочно-зловещей тьмы, что так смутила его в их последнюю встречу; это были именно они, незабываемые Галкины глаза…

Слегка оправившись от непрошенной робости, Виталик задал довольно-таки нелепый вопрос:

— А ты разве не в школе?..

— Меня отпустили, Виталик, — ответила Галя, улыбнувшись краешком губ. — Я сказала, что мне надо проводить моего друга, отъезжающего в Москву на учебу… и представь себе, меня сразу же отпустили!

— Вот как? — Виталий недоверчиво надул губы. — Весьма сомнительно, надо признать. Кроме того, не припомню, чтобы я говорил тебе, когда уезжаю. Откуда ты узнала день и час моего отъезда?

— Хочешь это знать? — улыбнулась Галя.

— Было бы желательно, — усмехнулся он.

— Я почувствовала.

— Почувствовала что?

— День и час твоего отъезда…

Виталий взглянул на девушку осуждающе. Она стояла перед ним и смотрела на него со странной улыбкой на устах. Виталия охватило не слишком приятное ощущение — перед ним будто была прежняя Галка, и в то же время вроде бы и не она… В ней явно что-то изменилось, и он никак не мог уловить — что же именно.

— Послушай, — сказал он, избегая смотреть ей в глаза, ибо они затягивали его, как в омут, — я уже по горло сыт твоими странностями, загадкими и прочими закидонами. Я устал от них… И мне пора. Вон уже моя электричка подходит.

И действительно, из тупика показался электропоезд, медленно подползающий к перрону. Народ на платформе засуетился, подбираясь ближе к местам посадки в вагоны. Виталий тоже подхватил со скамьи свою увесистую сумку.

— Прости, Галка… но я полагаю, нам не стоит больше видеться. Мы друг другу не подходим — ни характерами, ни интересами. Так что спасибо тебе за все, спасибо, что пришла… в общем, прощай. Между нами все кончено, и думаю, это будет правильно.

Он ожидал, что Галина станет возражать, упрашивать или даже заплачет, но она спокойно и ласково смотрела на него и загадочно улыбалась. Между тем, поезд уже подобрался к перрону и медленно тормозил, готовясь принимать пассажиров.

Виталий перекинул ремень сумки через плечо и шагнул к краю платформы.

— Счастливо! — сказал он, не глядя на Галку.

— Ты даже не поцелуешь меня на прощание? — спросила она.

Виталий внимательно посмотрел в ее дивные серо-голубые глаза.

— Думаю, не следует этого делать, — сказал он сухо.

— Ладно, — согласилась Галина. — Тогда я тебя поцелую…

Прежде, чем он успел возразить или отстраниться, она протянула руки и властно взяла его за голову. Виталий ощутил на своих щеках и скулах ее прохладные ладони, а на затылке — ее длинные сильные пальцы… В ее руках оказалась такая невероятная мощь, что у него и мысли не возникло ей противиться: любое сопротивление было бесполезно… Губами она приникла к нему, только целовала она его не в уста, а почему-то в шею, под подбородком, при этом непринужденно запрокинув его голову. Виталий не успел удивиться, но ощутил такое наслаждение, что на какой-то миг забыл обо всем. Удивительное тепло захлестнуло его, и волна приятного возбуждения разлилась по всему телу. Ему захотелось, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался… Еще!..еще… потом стало отчего-то больно, однако боль была не острой, а словно отдаленной, и не вызывала неприятие, а напротив, порождала ранее неведомое ему сладостное томление.

Галя отстранилась от него, слегка оттолкнув от себя его голову.

— Ну все, — сказала она просто. — Теперь иди…

Он смотрел на нее растерянным, слегка ошеломленным взглядом, будто разом забыл, зачем он здесь и куда вообще собирается.

— Ну, иди же! — воскликнула она с шутливой строгостью. — Тебе надо ехать…

Виталий словно очнулся от забытья и поспешил ко входу в ближайший вагон. Галка молча наблюдала, как он загружался в тамбур…

— Говоришь, между нами все кончено, Виталик? — мягко и лукаво улыбнулась она. — Ты неправ, милый. Между нами все только начинается…

Виталий уселся на сиденье, предварительно забросив сумку на верхнюю полку. Он старался не смотреть в окно, ибо там на перроне оставалась она. Но когда поезд тронулся, Виталий не утерпел и бросил-таки взгляд сквозь оконное стекло…

На платформе суетился народ, провожающие какое-то время еще шли за медленно движущейся электричкой. Виталий увидел Галю, она неподвижно стояла у лесенки, ведущей вниз с платформы, и не отводя глаз, смотрела на него. Виталию пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы отвернуться.

Электричка быстро набирала ход, и вот уже за окном замелькали деревья и кустарники густого осеннего леса. Вот теперь около сорока минут этот величественный златолиственный лес будет сопровождать поезд до самого Зеленогорска. По дороге будет только два-три маленьких полустанка…

Виталий огляделся по сторонам. Это на платформе казалось, что народу много: на самом деле свободных мест было полно. Виталий еще с детства помнил, что поезд Краснооктябрьск-Зеленогорск всегда ходил практически полупустым, исключая разве что лишь дачный сезон.

Ему почему-то стало душно, захотелось на воздух. Виталий встал и направился в тамбур, насквозь продуваемый свежим встречным ветром. Остановившись у оконца в двери, он с наслаждением вдохнул холодный воздух, наполненный лесными ароматами. Прислушиваясь к ритмичному перестуку вагонных колес, он вернулся мыслями к оставшейся на платформе Гале.

«А может, я все же погорячился? — подумалось ему. — Смогу ли я вот так просто забыть ее? Наверное, мне не стоило быть столь категоричным…»

И сразу на сердце ему легла беспросветная тоска. Он уже пожалел о том, как вел себя всего несколько минут назад… Действительно, он вел себя излишне категорично, если не сказать- грубо. И с кем? С ней, Галкой… Из-за чего? Сам не знает… началось все из-за каких-то несчастных рисунков. Кому сказать — умрут со смеху. Мало ли что люди порой рисуют! Ну не понравилось ему, и что? Есть масса способов выразить свое неприятие, а он — сразу устроил истерику, хлопнул дверью… Придурок — вот и жалей теперь, когда уже поздно! А какой же сказочный был поцелуй!..Никогда ничего похожего не случалось…

Остекленные двери раздвинулись, и в тамбур вышел крепкий мужчина предпенсионного возраста с портфелем в руке; бросив беглый взгляд на Виталия, он молча встал напртив него, только с противоположной стороны тамбура.

Не смущаясь надписью на стальной стенке «Не курить», мужчина вытащил из кармана пиджака сигарету и, ловко чиркнув спичкой, закурил. Впрочем, оконца в дверях не имели стекол, и воздуха в тамбуре было полно, так как весь дым уносился в оконный проем наружу. Смерив курильщика недружелюбным взглядом, Виталий отвернулся и вновь погрузился в свои невеселые мысли.

Тоска и запоздалое раскаяние донимали его.

Несколько минут ехали молча, и вдруг курящий мужчина нарушил это обоюдное молчание.

— Молодой человек, — вдруг сказал он, — извините… но у вас кровь на горле!

Виталий вздрогнул и чуть наклонил голову, инстинктивно подняв руку к собственной шее.

— Осторожней! — крикнул мужчина. — Вы сейчас заляпаете кровью всю свою новую рубашку. Одну минутку…Я вам сейчас помогу. Постойте немного, не двигаясь. Голову запрокиньте…

Он говорил вежливо, но весьма решительно, невольно хотелось его слушаться. Мужчина выбросил недокуренную сигарету в окно, а из портфеля извлек белоснежный пластырь и какой-то пузырек с кусочком ваты. Став против Виталия, он умело и деловито смочил ватку влагой из пузырька и аккуратно протер кожу на шее парня, и Виталий тут же увидел, как вата насквозь пропиталась кровью. Мужчина выбросил ее в окно.

— Вам повезло — вы нарвались на врача, — улыбнулся он, — и у меня кое-что есть с собой. Сейчас мы приложим вам вот это… — но тут он умолк, и брови его сурово сдвинулись.

— Что там такое? — сдавленно спросил студент, вытягивая шею еще больше.

— Юноша, да у вас здесь укус! Интересно… кто же это вас так?

— Укус? — опешил Виталий. — Может быть, какое-то насекомое?

— Насекомое? — доктор усмехнулся, будто услышал несусветную глупость. — Ну, если вам известно насекомое, обладающее челюстями размером с человеческие и вдобавок снабженные крепкими здоровыми зубами… то я, возможно, соглашусь, что это было всего лишь насекомое.

Он оторвал от пластыря прозрачную пленку и осторожно приложил белую полоску к шее нежданного пациента.

— Придержите рукой, но не давите сильно, — сказал врач, разглаживая пластырь. — Вот так…

— Но послушайте, — недоуменно сказал Виталий, — меня никто не кусал! Разве что… моя девушка поцеловала меня на платформе… перед посадкой в поезд…

— Вот как? — доктор оживленно поднял брови. — У вашей девушки странный способ целоваться. И я еще не забыл, что девушки обычно целуют молодых людей в губы… А вас поцеловали в горло?

— Да, — пролепетал Виталий, — именно… в горло.

Мужчина пожал плечами.

— Ну что ж, нынешние молодые люди бывают весьма изобретательны. Вы все же скажите своей девушке, чтобы она в следующий раз как-то умеряла свою экзотическую страсть… подобные игры могут иметь печальные последствия. Вы поняли?

— Да, — отвечал Виталий, ощущая легкое головокружение. — Скажите, я могу идти? Мне хочется присесть…

— Конечно, конечно! — живо отозвался доктор. — Все необходимое мы сделали. Только мой вам совет — по приезде покажитесь врачу, пусть посмотрит ваши ранки, а то — мало ли что…

— Спасибо вам, — сказал парень, отодвигая дверь в вагон.

— Не стоит. Всего хорошего.

Виталий прошел к своему месту и тяжело плюхнулся на скамью. Вот чудеса! Что это было? Галка его укусила? Бред какой-то… А если и так, почему он ничего не почувствовал? Так разве бывает?

Поезд достиг первого полустанка, затерянного в лесу, и резко затормозил, замедляя ход. На платформе замелькали проносящиеся человеческие фигуры, проплыла толстенькая тетка с лотком и в белом халате. Электричка остановилась, несколько человек вошли в вагон. Через пару минут поезд вновь тронулся. Набирая ход, он постепенно оставлял полустанок, и все быстрее бежала за окном платформа. Вдруг Виталий вздрогнул: на краю перрона, возле лестницы, ведущей вниз, к тропинке, стояла… Галя!

Он ошеломленно смотрел на нее, и она была точно такой, как в Краснооктябрьске — так же одета, в такой же позе… и точно так же зачарованно смотрела на него через оконное стекло! У Виталика не оставалось никаких сомнений: это была она!

Он тряхнул головой, потом вновь поднял голову и глянул за окно. Поезд уже миновал станцию и стремительно бежал дальше, однако платформа еще не пропала из виду. Виталий вгляделся — на перроне никого не было…

«Я что — схожу с ума?» — смятенно подумал он.

Поезд все так же стремительно летел сквозь осенний лес, ритмично стучали колеса, а в голове Виталия под этот стук перекликались и повторялись странные слова:

— Все только начинается, милый… Все только у нас начинается…

Глава 4. Отзвуки прошлого

Ближнее Подмосковье. Осень, 1971 год.

В самом конце августа молодой человек по имени Влад, успешно сдавший вступительные экзамены и зачисленный на первый курс архитектурно-строительного факультета, впервые появился здесь. Весь комплекс студенческого городка состоял из нескольких зданий, два из которых представляли собой очень старинные строения, построенные в этих местах еще до нашествия Наполеона. Видом своим они напоминали фамильные усадьбы: одно было о четырех этажах, второе о двух. У обоих имелись пристроенные к ним портики с колоннами и широкими крыльцами; когда Влад приехал сюда с направлением из института, в котором администрации предписывалось предоставить новоиспеченному студенту соответствующее место в одной из комнат данного общежития, ему показалось, что он стоит перед входом в храм или как минимум, в музей. И действительно, так величественны были белые колонны портиков, и так широки и длинны ступени, что невольно казалось, как вот-вот из распахнутых дверей, скрывающихся за колоннами, на крыльцо выйдет процессия священников в причудливых парадных одеяниях. На самом же деле, конечно, никаких священнослужителей Влад не увидел: вместо них из дверей здания то и дело выскакивали молодые ребята и девушки в спортивной одежде, бодрые и веселые; либо выходили иные обитатели общежития, чопорные и серьезные, направлявшиеся в Москву по своим серьезным студенческим делам… Внутри сооружения, именовавшегося первым корпусом, оказался просторный полутемный холл с довольно обшарпанными стенами, давно не видевшими ремонта; из холла на более высокий уровень первого этажа вела еще одна лестница — значительно меньше наружной, но похожей архитектурной формы. Здесь было сумрачно и прохладно.

Едва Влад появился в дверях, как на него сурово взглянул старый вахтер, сидевший за колченогим столом, обтянутым потертым кожезаменителем. Сам же старик был одет в видавший виды пиджак с орденскими планками на груди. Несмотря на почтенный возраст, страж ворот, видимо, обладал зорким глазом и цепкой памятью, ибо молодой парень, нерешительно просочившийся в приоткрытую массивную дверь, мгновенно вызвал у него подозрение… Не успел Влад и глазом моргнуть, как его тут же настиг короткий вопрос, заданный скрипучим голосом:

— Ваш пропуск?

— Пропуск?.. — слегка опешил Влад, по своей наивности искренне полагавший, что после зачисления все институтские двери для него всегда и везде открыты. — А… нет у меня пропуска.

— Нет пропуска? — скрипнул в ответ старик без всякого дружелюбия. — Ну, тогда прошу на выход, молодой человек! Вы не имеете права находиться здесь.

— Но погодите, — несмело возразил Влад, — я же первый день сегодня… я вселяться приехал!

— Вселяться? — старик усмехнулся, будто Влад просил о какой-то невероятной милости. — Но тогда у вас направление должно быть…

— Есть направление! Вот…

Вахтер долго и внимательно разглядывал протянутую ему бумажку, изучая ее сквозь очки, извлеченные им из нагрудного кармана. Видимо, убедившись в ее подлинности, он вернул направление Владу и сказал озабоченно:

— Что ж… тогда вам к коменданту надо. Вон по коридору вторая дверь направо…

Влад отправился в указанном направлении и постучал в нужную дверь с табличкой «Комендант». В комнате оказалась женщина средних лет, темноволосая, с усталым и недовольным лицом. Влад вообще не представлял, как должен выглядеть комендант студенческого общежития, но наверное все-таки не так. Перед ним была самая заурядная тетка, одетая в простое темное платье и в сиреневую кофточку поверх него. Таких женщин Влад встречал во множестве в очередях продмагов и на колхозном рынке своего родного города.

Комендант сидела за столом перед кучей бумаг и бланков; она что-то торопливо писала, время от времени щелкая костяшками бухгалтерских счетов, лежавших у нее под рукой. На углу стола стоял массивный арифмометр, но женщина не удостаивала вниманием этот неуклюжий и сложный прибор.

Влад несмело поздоровался и остановился у двери, ожидая, пока комендант, и не подумавшая ответить на его приветствие, соблаговолит поднять на него взгляд. Наконец она подняла глаза от своей писанины и уставилась на него.

— Ну чего тебе? — небрежно спросила комендант, как будто они расстались минут пять назад.

— Мне?.. — Влад повертел во вспотевших руках направление. — Да мне бы место надо. Вот направление… из института.

Женщина- комендант вперила в него красноречивый взгляд, сам собой говоривший — ну вот, еще один бездомный олух на мою голову! Неприязненно мотнув головой, она глухо буркнула:

— Давай сюда…

Сделав пару шагов к столу, Влад протянул ей направление. Комендантша взяла его с таким видом, как будто бумажка могла быть заражена опасным вирусом.

— Вот черт! — ругнулась она, пробежав глазами направление. — Ну что они, в самом деле! Дуры безмозглые, сидят там в Москве, чаи гоняют, трусы протирают, и не знают ни хрена! Архитектор… — она окинула Влада злобным взглядом и отбросила направление от себя. — У меня этаж с архитекторами давно уже забит под завязку! Друг на друге и так сидят! Что они там, совсем охренели, обленились вконец, позвонить-спросить, и то ума не хватает! Сучки чертовы…

Она орала уже в голос, как будто стоявший перед ней парень был виноват в том, что ему дали направление именно сюда. А Влад только растерянно хлопал глазами — до него дошло лишь то, что своим появлением он создал комендантше некие проблемы, и решать их, скорее всего, придется ему же.

Яростный монолог комендантши был прерван внезапным появлением молодой стройной девушки, приоткрывшей дверь снаружи и заглянувшей в комнату.

Влад заметил, что она даже не постучалась.

— Зоя Алексеевна, — крикнула с порога вошедшая, — я сделала, что вы просили. Мне в институт пора собираться, а бумаги вам Татьяна занесет…

— Спасибо! — нелюбезно огрызнулась комендант, — только не надо Татьяны, дура она, всегда что-нибудь не так сделает. Сама лучше занеси… вечером сегодня, или утром завтра. Мне не к спеху…

— Ладно! Как скажете, — бодро отозвалась девушка. — Могу и сама, коли не срочно… — тут она заметила Влада, нелепо торчавшего в углу кабинета и доселе скрываемого от нее дверным полотном. — Оп-па! А это у нас новенький, да?

— Новенький, да! — усмехнулась комендантша. — Эти дуры из институтской АХЧ опять прислали парня, которого селить некуда. Ни звонка, ни письма… Направление ему всучили, и все! И ни одна б…дь не спросила, а место для него хоть есть?! А места ведь как раз и нет!

Влад нервно вздрогнул, услышав матерщину из женских уст — к такому он еще не привык.

— Как так места нет? — задорно спросила девушка.

— А вот так! Нету места! Вот куда я его дену? Куда?..На четвертом этаже и так живут по четверо в комнате… Теснотища страшная! В коридор, что ли, койку ему выставлять?

— Ну так давайте заселим его на другой этаж, — сказала девушка. — Вот на нашем этаже есть еще места…

— Да что ты говоришь? — воскликнула комендантша. — Это откуда же?

— Ну как же, Зоя Алексеевна! У меня Пашка Ратнев один в комнате живет! Комнатка, правда, тесновата, но… для двоих-то в самый раз! А он там один как король! Непорядок!

— Как один, Валь, ты что? — спросила комендантша. — Они вдвоем с Фетисовым живут…

— От жизни отстаете, товарищ комендант! — весело воскликнула Валя. — Фетисова Сашку уже неделю как отчислили!

— Правда, что ль? С третьего-то курса? А он белье-то постельное разве сдавал?

— Не ко мне вопрос — кастеляншу спрашивайте…

— Ну дела! — комендантша была изумлена. — Ну почему я всегда узнаю все последней! Хренота какая… Ты вот что, — повернулась она к стоящему столбом Владу, — давай-ка иди вот с Валей, — она кивнула на девушку, — она тебя отведет. Место забьешь, придешь ко мне зарегистрироваться, карточку заполнишь. Поживешь пока с водопроводчиками… архитектор! А там видно будет.

— Ну пошли… страждущий! — весело обратилась к нему Валя.

Влад смущенно опустил глаза — уж очень откровенно она улыбнулась ему. Да и сама она была какая-то открытая, что ли: белобрысая прическа в виде двух коротких косичек, перетянутых ленточками, светло-голубые, даже прозрачные глаза, задорно вздернутый аккуратный носик. И улыбалась она очень ясно и тепло, показывая ровные крепкие зубы, а глаза при этом светились добротой.

Такая улыбка будто говорила: я добрая и пушистая, но будь осторожен…Одета Валя была в спортивный тренировочный костюм, волнующе облегающий ее крепкую и стройную фигуру и при этом не стесняющий ее движений — энергичных, быстрых и порывистых..

Валя с Владом вышли из кабинета в коридор, и она, полуобернувшись, ободряюще сказала ему:

— Ну давай за мной!..

Словно собиралась бежать с ним наперегонки! Она так стремительно шла по длинному коридору, что Влад, будучи значительно выше ростом и обладавший более длинным ногами, с трудом поспевал за нею. Навстречу попадались молодые люди, девушки, некоторые с интересом косились на него, угадывая в нем новенького, а он даже не успевал их толком разглядеть, так как боялся потерять свою провожатую. Валя же успевала здороваться, улыбаться и даже перебрасываться репликами на ходу — если не на бегу. Впереди открылась широкая и крутая лестница, ведущая наверх и обрамленная вычурным каменным ограждением. Поверх пузатых столбиков, сработанных явно в давние времена, тянулся вполне современный деревянный поручень, истертый до блеска сотнями рук. Валя единым духом промчалась по первому маршу, затем по второму… Влад торопился следом, стараясь не отстать от нее, и моля Бога, чтобы марш скорее кончился. Он считал себя вполне тренированным парнем, но тут понял, что до Вали ему далеко…

Поднявшись в заданном ею темпе до третьего этажа, он почувствовал, что задыхается.

И вот они очутились на площадке третьего этажа этого огромного старинного здания. Высокая остекленная дверь вела в коридор, оказавшийся сумрачным и довольно широким. Коридор был почти пуст, и шаги Вали и Влада гулко раздавались в нем, как будто отскакивая от стен, незатейливо выкрашенных масляной краской в темновато-бежевый цвет. Изредка попадались навстречу молодые люди и девушки, здоровавшиеся с Валей подчеркнуто уважительно, как это показалось Владу. Они миновали множество комнат, чьи двери тянулись по обе стороны коридора; наконец коридор резко сузился, и Влад понял, что они пришли в боковое крыло здания. Еще несколько десятков шагов, три ступеньки, спускающие идущего на более низкий уровень пола, и вот наконец Валя остановилась перед обычной, слегка обшарпанной дверью в стене. По глухому шуму воды, доносящемуся из помещения, следующего далее по коридору, Влад догадался, что здесь самый конец всего этого мрачного строения, и далее в его торце располагаются умывальник и туалет.

Валя требовательно постучала в дверь.

— Да! — недовольно ответили из комнаты.

Валя толкнула дверь и вошла. Влад нерешительно задержался на пороге, заглядывая в помещение. За столом, установленным по середине комнаты, сидел крепкий белобрысый парень в темных очках, одетый в несвежую футболку и спортивные штаны. При виде Вали он поднял голову от толстого учебника, лежавшего перед ним.

— Привет! — бодро воскликнула Валя, подходя к столу.

— Привет, — отвечал постоялец, с любопытством взглянув на гостей поверх темных очков.

- А ты чего не в институте? — спросила она, останавливаясь перед ним.

- Некогда мне, — сурово ответил парень, кивнув на учебник. — Вот к зачету готовлюсь.

- К зачету? трепло! Еще и занятия не начались, а у тебя зачет? Врать даже толком не умеешь! Или с прошлого семестра хвост остался? Смотри, вылетишь вслед за Фетисовым! Вы ведь вместе с ним дурака валяли вместо учебы — и это на третьем-то курсе!

- Валь, — с легкой досадой заметил парень, — ты мне помогать пришла? Нет? Тогда не мешай.

- Ладно, деятель, — усмехнулась Валя. — Работай себе. Я только отвлеку тебя на минутку: вот, соседа тебе привела! А то слишком хорошо тебе тут одному, как бы морда-то не треснула!

- И ты решила сделать хуже… да? — парень повернул ко входу светловолосую голову. — Кого привела-то?

- Первокурсника привела! — вызывающе отвечала Валя. — Архитектор, между прочим, не то, что ты — водопроводчик! — И повернувшись к двери, позвала: — Ну, входи уже!..

Влад несмело вошел — суровый бывалый третьекурсник внушал ему невольное почтение.

- Фу ты, — буркнул «водопроводчик», — мало того, что зелень, так еще и архитектор! Временный, стало быть. У меня тут что, перевалочный пункт, что ли?..

- Ишь ты! — воскликнула Валя. — У меня! Ты комнату общажную купил разве? Она тебе временно предоставлена, чтобы ты учился и крышу над головой имел! Кого подселят, с тем и будешь жить, понял?

— Понял, понял… — пробурчал парень, морщась, как от зубной боли. — Кончай занудствовать, а?

— Вот и ладно! — бодро отозвалась Валя. — Ну, некогда мне тут с вами, побежала я! Давайте, мальчики, знакомьтесь, устраивайтесь… ты, Паш, помоги товарищу-то! Новенький ведь, и он не виноват, что на четвертом этаже мест нет! Освободится место — переселим! А ты, — обратилась она к Владу, — не забудь к коменданту зайти, там карточку заполнишь, пропуск получишь — временный пока! Ну все, я пошла…

Эта девушка внушала Владу все больше уважения: она искренне заботилась о постояльцах. И судя по всему, Валя просто выполняла некие общественные обязанности — ведь она тоже была всего лишь студенткой. Когда дверь за нею закрылась, хозяин комнаты встал из-за стола и протянул новоселу руку:

— Павел, — представился он. — Фамилия Ратнев.

— Влад, — отозвался Влад, — а фамилия Силин.

— Влад? — улыбнулся Павел. — Это Владислав, значит?

— Нет, — смутился молодой человек. — Владилен… Только не называй меня так, ладно? Пусть будет Влад.

— А почему? — удивился Павел. — Это же твое имя…

— Мне оно не нравится.

— Не нравится? — Павел усмехнулся. — Ну так поменяй его к чертовой матери! Раз не нравится.

— А разве можно? — настороженно спросил Влад.

— Можно, дружок… как только ты выпорхнул из домашнего гнездышка, все стало можно…

Павел оказался вполне обязательным парнем. К своей роли наставника молодых он отнесся со всей серьезностью. От него Влад узнал многое уже в самые первые дни своего пребывания в студенческом городке.

Паша рассказал ему и об особенностях распорядка в городке, дал характеристику коменданту Зое Алексеевне, а также кастелянше и другим сотрудникам. Это были весьма полезные сведения. Также от своего нового соседа Влад узнал, что Валя Портнова, приведшая его сюда — старшая по этажу, и что ее требования следует неукоснительно выполнять. Павел объяснил молодому парню, что здесь можно делать, а что нельзя; и как уберечь себя от всяческих недоразумений, и какие вещи можно делать тайно, если нужно очень, а какие делать нельзя ни в коем случае…

Когда Влад получил у коменданта временный пропуск(а это случилось лишь на третий день его пребывания в общежитии) и показал Павлу картонный квадратик со своей маленькой фотографией, бывалый третьекурсник сурово заметил:

— Ты смотри, карточку эту пуще глаза береги. Потеряешь — хлопот не оберешься. Лучше всего — положи ее в нагрудный карман и при себе носи; без нее Харон тебя в корпус ни за что не пустит.

— Кто не пустит? — не понял Влад.

— Ну, старика видел, что на первом этаже у входа сидит, пропуска проверяет?

— Видел, конечно…

— Так вот у него кликуха такая — Харон, — пояснил Павел. — Греческую мифологию помнишь? Там был такой перевозчик через реку в страну мертвых — Харон. Он перевозил только души умерших, а если приходил кто живой — гнал в шею! Только Орфея он перевез, когда тот очаровал его своей игрой на лире.

Но нашего Харона никакой игрой не прошибешь: не будет у тебя пропуска — не пустит, хоть ты тресни! Даже если ты выскочил из корпуса просто на минуту, обратно не попадешь. Поэтому всегда носи при себе пропуск, даже когда выходишь в столовую или в киоск за газетой, или там сигарет купить, или в буфете пива попить… И никогда его не забывай.

Владу сделалось смешно: это же надо — до чего веселый народ студенты! Придумают же такое — Харон! Он спросил:

— А по-настоящему этого привратника как зовут?

— Да не знаю я, — отмахнулся Павел. — Оно мне надо?..Я с ним в кабак не хожу.

…Институт был очень большой, и в Москве его факультеты размещались в трех корпусах, расположенных в разных краях мегаполиса. Поэтому в институте Влад с Павлом практически не пересекались. В институте Влад общался либо с ребятами-москвичами со своего факультета, либо с теми из общежития, кто обитал на заветном четвертом этаже, куда незадачливый Влад не попал. И хотя Павел его как сосед по комнате и как товарищ весьма устраивал, все же в своей группе Влад ощущал себя как бы отщепенцем. Ему хотелось и жить и учиться с ребятами своего факультета.

Тем не менее, встречи соседей по комнатушке в шумных и заполненных разноголосой толпой коридорах институтских корпусов время от времени происходили. Такое случалось, если занятия двух разных факультетов согласно расписанию назначались в аудиториях одного и того же корпуса. Видя Павла в толпе, Влад испытывал искреннюю радость, и тут же начинал окликать его, махать руками, а Павел в ответ всегда приветливо улыбался, и тоже махал рукой — только более сдержанно. Третий курс все-таки — Павлу подобало вести себя более солидно.

В один из солнечных октябрьских дней такая встреча пришлась на обеденное время: соседи-товарищи столкнулись на институтской лестнице, что называется, нос к носу. После теплого рукопожатия Павел предложил первокурснику сходить вместе в буфет перекусить.

В институтском буфете можно было не просто перекусить, а нормально отобедать при желании. Ребята взяли по супу, две порции шницелей с гарниром, ну, и как водится, по компоту из сухофруктов. Не роскошь, конечно, но для студента — вполне приличный обед!

Когда сидели за столом посреди буфетного небольшого, но уютного зала, Влад обратил внимание на двух девушек, сидевших за таким же столиком возле окна. Они также обедали, судя по стоявшими перед ними тарелочкам с капустным салатом и блюдами с горячим. Вместо компота девушки пили минеральную воду из бутылочки, наливая из нее в свои стаканы поочередно.

Влад не мог бы сказать, чем именно привлекли они его внимание — девушки сидели тихо, неторопливо обедая и негромко беседуя. Возможно, его привлекла их внешность: обе были высокие, симпатичные, а одну Влад смело назвал бы красавицей — овальное лицо с большими серо-голубыми глазами, аккуратный носик и полноватые губы весьма гармонично смотрелись со слегка взбитыми на голове густыми с пепельным отливом волосами, каскадом спадавшими ей на плечи и спину… Правда, Владу она показалась несколько излишне бледной… а может быть, впечатление это создавалось мерцанием потолочных ламп дневного освещения, а также одеждой девушки: на ней была белоснежная сорочка с длинными рукавами, с накрахмаленными воротником и манжетами. Поверх сорочки она носила темный костюм, состоявший из жилетки и облегающей бедра юбки, спускающейся ниже колен. Такой строгий костюм, представляющий контраст в стиле «белое и черное», вполне мог усиливать общее впечатление о чрезмерной белизне кожи его обладательницы.

Вторая девушка смотрелась не так броско и контрастно: тоже высокая, с каштановыми волосами, с живыми и темными глазами, она что-то увлеченно рассказывала подруге, которая с вниманием слушала, временами вставляя в беседу одно-два слова. Влад смотрел на красавицу в черно-белом как завороженный, пока девушка не начала замечать на себе чей-то взгляд. Она непринужденно повернула голову и мимолетно взглянула на него; Влад тотчас отвернулся, едва не поперхнувшись.

— Ты чего? — усмехнулся Павел, ловко разделываясь со шницелем, — на девушек красивых начал заглядываться, так и обед не идет впрок? Между прочим, это твои будущие коллеги — с твоего факультета! Скажу больше — обе живут в нашем студгородке… На четвертом этаже, прямо у тебя над головой! Так-то, дружок… Это я сказал тебе плюсы, однако есть и большой жирный минус!

— Какой?.. — сдавленно спросил Влад, чувствуя что ворот рубашки становится ему тесным.

— Видишь ли… Ты у нас на первом курсе, а они на четвертом! Через год им диплом писать, а там защита, распределение, ну и далее по списку. А ты останешься здесь и будешь прилежно дальше учиться. Не обижайся, приятель, но — салажонок ты у нас, и двух месяцев еще не учишься, а такие девушки салажат не очень привечают! Так что шансы твои стремятся к нулю! Лучше пошарь глазами в своей группе, или на своем курсе… Больше проку будет. Только аккуратно: а то увлечешься, нахватаешь хвостов, да и неровен час, вылетишь после первой сессии в компании с дубами, которые случайно сюда попали, и с бездельниками, которые с зачетами зашиваются. Такое, знаешь ли, с вашим братом частенько бывает.

— Да ладно, Паш, я ничего… — пробурчал Влад неловко, — я так…

— Что ничего? — заметил Павел, отставляя пустую тарелку и берясь за компот. — Вижу, как ничего: вон, пунцовый весь сделался! Да ты не стесняйся, Владик: что естественно, то не стыдно. Просто по-дружески тебя предостерегаю, чтобы сердце себе не разбивал, и время попусту не тратил. Ты вон ешь лучше, да сил набирайся, и по сторонам меньше зыркай!

Пока Павел вразумлял своего молодого товарища, девушки закончили трапезу и ушли, по пути поставив на специальный стол подносы с использованной посудой.

Пару недель спустя Владу повезло: проходя по коридору уже другого институтского корпуса в компании товарищей по группе, он неожиданно встретил этих двух девушек, идущих навстречу. Его спутник Виктор, парень оборотистый и бывалый(он был старше Влада на пять лет), поздорвался и заговорил с ними как со старыми знакомыми. Вот что значит жить на одном этаже даже с теми девушками, которые учатся на другом курсе! Растерявшийся Влад смущенно отошел в сторону, мучительно завидуя Виктору, с которым, улыбаясь, любезничали две высокие красавицы… Он чувствовал себя обиженным и покинутым: девушка, так поразившая его в институтском буфете, здесь не взглянула на него ни разу! Она целиком была поглощена беседой с Виктором. А тот и не подумал представить его — тоже мне, друг называется… Наверное, Виктор, подобно Павлу, считает его салажонком! Да-а, похоже, большая разница в годах между двумя даже добрыми товарищами ничего хорошего в себе не несет! Когда Виктор и девушки наконец расстались, он вспомнил-таки про оставленного наедине с собой сокурсника.

— Ты извини, — заметил Виктор, — я отвлекся: это девчонки с нашего этажа… Так что мы с тобой обсуждали?..

— Познакомил бы, что ли! — с досадой отозвался Влад.

— А зачем тебе? — искренне удивился Виктор. — Они с четвертого курса! Тебе-то подружку помоложе, наверное, надо! В группе-то у нас никого не приглядел еще?

Влад обиженно надул губы. Сговорились они, что ли? Разве это не его личное дело — кого именно себе приглядывать? Заладили уже: помоложе, постарше… Умники хреновы!

— Ладно, ты не дуйся, — миролюбиво заметил Виктор. — Переберешься на наш этаж, будешь видеться с обеими. Тебе какая больше нравится?

— Та, что посветлее… — слегка стесняясь, ответил Влад.

— С серо-голубыми глазами? — улыбнулся Виктор. — Та, что повыше? Это Галя… Да, девушка очень симпатичная, красивая даже. А подружку ее зовут Света. Тоже ничего. Девчонки хорошие вообще-то, только немного странные…

— Чем странные? — насторожился Влад.

— Поживешь, увидишь… — сразу посерьезнев, отвечал Виктор.

Спустя еще несколько дней Владу довелось познакомиться с Галей, хоть и при несколько необычных обстоятельствах. Случилось то, от чего предостерегал его Павел: Влад забыл в комнате пропуск. Пропуск был новенький, красивый с тиснеными буквами, только что выданный взамен серенькой картонки. И Влад его забыл! Утром спешил на лабораторную, выскочил из корпуса, побежал на автобус…

А пропуск остался в комнате. При выходе из общежития его не спрашивали.

Он вспомнил о своей оплошности, когда возвращался с занятий и сошел с автобуса на остановке.

Влад утешал себя тем, что привратник по прозвищу Харон не так уж, наверное, непробиваем: ведь Влад уже два месяца живет здесь, он не может его не помнить! Объяснит, в чем дело, и тот его пропустит. С такими мыслями он подошел к дверям корпуса и, вежливо поздоровавшись с суровым стариком, попытался пройти в холл, но — не тут-то было!

— Ваш пропуск! — грозно воскликнул страж ворот, выходя из-за стола и заступая ему дорогу.

— Понимаете, — с глупейшей улыбкой отвечал молодой человек, — я сегодня забыл пропуск там, наверху… В институт торопился и забыл. Вы уж так пропустите меня, пожалуйста…

— Не положено! — Харон упрямо мотнул головой. — Будьте добры на выход.

— Но поймите! Есть пропуск, только он в комнате! Хотите, я поднимусь наверх, возьму его, спущусь обратно и вам покажу?

— Молодой человек, я ничего от вас не хочу. У вас нет пропуска. Вы не имеете права входить в это здание. Что тут непонятного?

— Но вы же наверняка меня помните! — в отчаянии воскликнул Влад. — Я каждый день прохожу мимо вас, и показываю свой пропуск! А сегодня забыл, понимаете, но ведь он у меня есть!

— Не имеет значения. Выходите… Прошу на улицу! Вы меня что, не слышите?

В голосе привратника явственно прозвучала угроза. Влад чувствовал себя прескверно: но не драться же ему с этим упертым стариком! Вот уж действительно — Харон чертов!

На улице заканчивался хмурый октябрьский день, было темно, сыпал мелкий дождь. Дул холодный резкий ветер. Выходить обратно на улицу, конечно же, не хотелось, однако больше всего Влада шокировала вопиющая нелепость сложившейся ситуации. В нем закипало раздражение. Всякой же тупости должен быть предел! И все же он собрал последние остатки терпения.

— Но послушайте, — сделал он очередной заход, — можно же как-то решить этот вопрос? Мне на улице теперь ночевать, что ли?

— Не знаю, — бесстрастно ответил старик. — Вы можете пройти только с разрешения коменданта.

— Ну так позовите ее!

— Я никого звать не буду. Это не моя обязанность…

Тут подошли несколько студентов — три девушки и два парня. Все они были незнакомы Владу. Компания предъявила Харону пропуска и была благополучно пропущена в холл. Влад с завистью смотрел им вслед, чувствуя себя последним идиотом. Молодому парню было в диковину, что на свете, оказывается, бывают столь непрошибаемые люди. А ведь Паша его дружески предупреждал!..

Раскрасневшийся от досады и ярости, Влад вышел на крыльцо. На улице совсем стемнело, а холодный дождь усилился. Мимо него проходили молодые ребята, девушки… они вынимали прямо на крыльце пропуска и, пересмеиваясь, проходили в корпус. Как же все было просто! А вот он…

Оставалось ждать Павла. Только он мог пройти на третий этаж в их комнатушку и вынести ему пропуск. Кажется, Влад оставил его на застеленной кровати…

Вдруг он увидел в мерцающем свете уличного фонаря быстро приближающуюся высокую фигуру, идущую под зонтом. Это была девушка в плотном сером пальто с поднятым воротником. И хотя Влад в полумраке не мог разглядеть ее лица, каким-то иным чувством он сразу понял: это Она! Влад не мог отвести взгляда от идущей прямо к нему красавицы… мозг лихорадочно искал повод заговорить с ней. На какой-то миг он даже забыл и про свое дурацкое положение и про свой оставленный в комнате пропуск. Она подошла к ступенькам крыльца, опустила зонт, встряхнула и сложила его. Затем поднялась на крыльцо и уже собиралась было войти в двери, как Влад неожиданно для самого себя вдруг выдохнул, страшно волнуясь:

— Здравствуйте… Галя!

Девушка бросила на него слегка удивленный взгляд. На секунду он увидел прямо над собой ее прекрасные серые глаза, казавшиеся сейчас совсем темными, но овладевшее им напряжение сразу же было снято ее легкой и дружелюбной улыбкой.

— Привет! — ответила она непринужденно. Видимо, девушка его все-таки узнала, хоть и видела в институте всего несколько раз, и то мимоходом. — А ты здесь свежим воздухом дышишь, что ли?

В ее вопросе проскользнула явная насмешка, и Влад снова смутился.

— Да нет, — ответил он, чувствуя, что краснеет. — Вот… пропуск забыл. Теперь не пускают.

— А-а, вот оно что! — взгляд Галиных глаз стал сразу сочувственным и серьезным. — Да, это плохо. Харон свое дело туго знает…

В корпус прошли еще несколько человек, и Галя отступила от двери, пропуская их. При этом она невольно приблизилась к Владу, и тот как-то сразу растерялся: она была повыше его ростом и смотрела на него, чуть наклоняя голову, что его сильно смущало.

— Да уж… — тоскливо сказал он, мучительно сожалея, что она сию же минуту уйдет. — Дед такой упертый попался, настоящий придурок. Просто не знаю, что и делать.

— А ты ведь не на нашем этаже живешь, да? — поинтересовалась Галя. — Я тебя что-то ни разу там не видела.

— Не на нашем, — ответил Влад, — места не хватило мне на четвертом этаже, вот и поселили на третий.

— Хочешь, я сейчас зайду на третий этаж и скажу твоим соседям, что ты здесь прохлаждаешься? они вынесут тебе твой пропуск… Говори номер комнаты.

- Понимаете, — жутко стесняясь, заметил Влад, — мы живем вдвоем, и моего соседа, скорее всего, еще нет. Он всегда приходит поздно. Так что мне придется тут его ждать, — ее предложение настолько ошеломило Влада, что он даже не сообразил поблагодарить ее за любезность.

— Вот как? — слегка нахмурилась Галя. — Нет, торчать здесь, на холоде — это не дело! Ты простынешь. Сделаем по-другому. Иди за мной!

— Что?.. — ошеломленно переспросил Влад.

— Я смотрю, уже и уши у тебя заложило! — усмехнулась Галя. — Иди за мной, говорю!

И она решительно распахнула дверь, одновременно переступая через порог. Владу не оставалось ничего иного, как последовать за ней. Харон тотчас поднялся ей навстречу, как солдат, встающий из окопа при сигнале боевой трубы.

— Пропуск ваш! — обратился он к девушке.

— Пожалуйста… — Галя раскрыла свой пропуск и сунула его привратнику едва ли не к носу. Тот даже слегка отшатнулся.

— Проходите, — буркнул он.

— Спасибо! — отвечала Галя. — Только вот со мной пройдет еще этот молодой человек. Свой пропуск он забыл в комнате, но вы его все равно пропустите.

Влад между тем заметил, что она пристально глядела Харону прямо в глаза, ни на секунду не отводя взгляда.

— Как? — воскликнул старик негодующе. — На каком основании? Нет, без пропуска нельзя…

Галя немного подалась вперед, оперлась руками на стол. Харон как-то неловко выпрямился, словно собирался принять строевую стойку. Глядя в его застывшее лицо, Галя повторила, четко выговаривая каждое слово:

— Вы его пропустите… Прямо сейчас, вместе со мной.

Старик медленно опустил голову. Воцарилось тяжелое молчание. Растерявшийся Влад неуклюже переминался с ноги на ногу — он чувствовал себя весьма неловко. Прошло несколько томительных секунд…

— Ну хорошо, — вдруг произнес Харон глухо, будто говорил против воли. — Раз уж вы так настаиваете… Пусть проходит без пропуска… С вами.

— Вот и замечательно, — сказала Галя. И, не оборачиваясь, бросила Владу через плечо: — Проходи…

Влад моментально проскочил в холл. Старик даже не взглянул на него, продолжая стоять, виновато опустив голову. Галя продолжала опираться ладонями на стол и смотреть на Харона. Влад остановился посреди холла, поджидая ее.

— Вы присядьте, — просто сказала Галя. — У вас же стул сзади…

Харон безропотно сел. Галя выпрямилась и спокойно пошла вслед за Владом, ожидавшим ее. Ему все казалось, что бдительный страж вот-вот вскинется и громко закричит, но привратник продолжал сидеть за столом, уставившись глазами в одну точку, будто о чем-то напряженно думал…

— Как вы это сделали? — изумленно спросил Влад у подошедшей Гали.

— Ерунда, — улыбнулась она в ответ, хотя Владу она показалась немного бледной. — Детская игра.

- Спасибо вам огромное! — восхищенно воскликнул он. — Не знаю, чтобы я без вас…

- Не стоит, — сухо заметила она. — Пойдем-ка лучше наверх.

Влад восторженно зашагал рядом с ней. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Они начали подниматься по широкой лестнице.

— Вы владеете гипнозом, да? — спросил он, страстно желая говорить с ней, и неважно, о чем, лишь бы говорить. — Галя…

— Ты что-то знаешь о гипнозе? — отозвалась она довольно хмуро.

— Честно сказать, практически ничего!

— Тогда, пожалуйста, не суй свой нос в те вещи, в которых совершенно не разбираешься. Хорошо?

— Хорошо… — пробормотал он в ответ совершенно машинально.

В ее реплике не было и тени грубости; скорее — мягкая, хоть и строгая забота старшего о младшем, желание предупредить, от чего-то предостеречь. Влад не ощутил никакой обиды… он лишь досадовал на то, что они уже дошли до третьего этажа, и у него нет видимых причин сопровождать Галю дальше…

— Ну, вот я и пришел, — беспомощно заметил он, останавливаясь перед дверями, ведущими в коридор. Как бы он хотел, чтобы она задержалась хоть на минуту, сказала бы ему хоть пару слов!

Но, похоже, у нее не было подобного рода желаний.

— Вот и хорошо, — мягко улыбнулась она, — счастливо тебе!

— Спасибо вам преогромное! — снова сказал он с восторженной теплотой, но Галя лишь рассеянно кивнула в ответ.

- Больше пропуск не забывай! — бросила она ему, поднимаясь дальше по лестнице.

- Ладно…

И Влад остался на площадке один. Весь остаток дня он был под впечатлением этой встречи, а когда поздно вечером вернулся Павел, Влад не стал ничего ему рассказывать. И ночью долго не мог заснуть. Он вспоминал ее глаза, ее улыбку, ее голос — то мягкий и чарующий, а то вдруг такой властный и повелительный, не терпящий возражений…

И всякий раз, когда теперь Владу доводилось встречать Галю в институте, он тепло и сердечно здоровался с нею, как с доброй знакомой.

И, к его сумасшедшей радости, она отвечала ему всегда ласковой улыбкой и долгим, странно задумчивым взглядом. От этого взгляда на душе его становилось удивительно хорошо и одновременно сладостно-тревожно…

Незадолго до ноябрьских праздников в жизни Влада произошли важные изменения: на четвертом этаже освободилось место в одной из комнат, и ему было предложено перебраться к своим собратьям по факультету. Влад чрезвычайно обрадовался, хотя расставаться с Павлом ему было грустновато. Но… ведь там была Галя!

И у него появилась надежда видеть ее чаще, а чем больше проходило времени, тем больше он осознавал, как желание видеться с нею постепенно перерастало в насущную потребность. Пусть между ними и не будет ничего никогда — их разница в возрасте составляла почти пять лет, — но ему это было неважно: главное — видеть ее хоть иногда, восхищаться и любоваться ею! А кроме того, он избавлялся от этого крайне неприятного ощущения — осознавать себя среди своих сокурсников этаким отщепенцем, изгоем, что ли…

Он поселился в комнате, расположенной почти над той комнатушкой, где они обитали с Павлом. Только новая комната была побольше, и в ней жили не два, а три парня. Помимо Влада здесь располагались еще два студента с первого курса, их звали Евгений и Валерий. Евгений был ровесником Владу и представлял собой высокого худого парня, создававшего впечатление человека, углубленного в себя.

Он мало говорил, мало улыбался, все время о чем-то думал, однако компаний отнюдь не сторонился. Валерий же был старше своих товарищей на шесть лет: у него за плечами был еще какой-то институт, название которого Влад запомнить был не в силах; Валерий не закончил его, бросил и поступил вот сюда… Этот парень чем-то напоминал Владу Петю Трофимова из чеховского «Вишневого сада» — такой же вечный студент. Валерий был чудаковат, из тех, про которых говорят «не от мира сего», его поведение порой поражало нелогичностью и легкомыслием; он часто попадал в дурацкие ситуации, мог на лекции задать вопрос, вызывающий шок у преподавателя… при этом был искренне уверен, что превосходно знает любой предмет. Для этого были некоторые основания, ибо Валерий великолепно разбирался в математике и мог в два счета решить любую математическую задачу. Влад в этом не раз убеждался, когда обращался к нему за помощью…Только Валерий не объяснял ему решение, а просто читал условие и тут же погружался в размышления, забросив все другие дела. Поиски решения могли занимать от получаса до нескольких часов, после чего он протягивал Владу листок, испещренный труднопонимаемыми знаками и символами, и сообщал, что это и есть правильный ответ. И как потом убеждался Влад, найденное чудаковатым гением решение оказывалось действительно правильным!

Эти два таких разных парня были одновременно и очень похожи: Валерий тоже был высок и худ, как и Евгений, только он носил очки, а Евгений нет. Даже фамилии их были созвучны. Они учились в той же группе, что и Влад; и оба порой вели себя весьма странно. Так, не раз бывало, что они вставали ни свет ни заря, хотя первая пара занятий начиналась в тот день в половине одиннадцатого. При этом Евгений отчаянно торопил своего товарища, а Влад мирно спал, хотя лихорадочные сборы соседей, конечно же, будили его. Он лежал с закрытыми глазами и ждал, когда же черти их напрочь унесут. После того, как за ними наконец закрывалась дверь, он кое-как досыпал оставшийся час. А самое удивительное было в том, что в такие дни Влад не заставал на лекциях и семинарах ни того, ни другого, и куда они исчезали, оставалось тайной, раскрывать которую у Влада не было, впрочем, никакого желания.

Оба появлялись вечером и о своих похождениях не говорили. Видимо, это были важные дела, ибо Валерий в другие дни мог запросто проспать первые занятия. Как-то раз Влад не услышал будильника и вскочил с опозданием; в то утро они с Валерием были вдвоем, а Евгений ночевал в Москве.

— Валер, вставай! — в ужасе закричал Влад. — Мы проспали!

— Да?.. — равнодушно поднял голову от подушки его товарищ. — Как же это…

До института предстоял долгий путь — сначала на автобусе, потом на электричке, а потом еще на другом автобусе…

— Вставай, вставай! — вскричал Влад, торопливо натягивая брюки.

— Я не поеду… — устало протянул Валерий, смежив веки. Ну прямо как в кино: «Брось меня, комиссар…»

— Ты с ума спятил? Лабораторная ведь по физике! Отчет кто будет потом писать?..

— Все равно опоздали… — вздохнул Валерий, уткнувшись в подушку.

— Не дури, Валерка: можно еще успеть! Ну, опоздаем минут на десять. Вставай же!

— Нас не пустят… Опоздавших не пускают.

— Пустят! — не отставал Влад. — Вставай!

— Да ну… торопиться, спешить… голодный… Я лучше высплюсь. Езжай один.

Влад плюнул и действительно поехал один. А Валерий появился в институте лишь потом, когда хорошо выспался. А что лабораторная? Да ничего… И ему, и Женьке все как-то сходило с рук.

С этими двумя чудаками Влад теперь делил стол и кров. И хоть с Павлом ему было много спокойнее, эти двое были-таки славными ребятами, и жаловаться Владу было не на что.

Самым мучительным для Влада было выполнять проекты, связанные с черчением, а таких было большинство. В общежитии не было никаких условий, чтобы студенты могли выполнять качественные чертежи. А одни работы по начертательной геометрии чего только стоили! И делать их надо было весьма качественно.

Со временем Влад приспособился действовать следующим образом. Он брал чертежную доску, кнопками крепил к ней ватманский лист; затем придвигал стол к своей кровати и клал доску на стол. Садился на кровать, затем сдвигал доску так, что нижний край ее располагался у него на коленях, а верхний зависал в воздухе. Получалось нечто вроде кульмана. Затем он брал в руки рейсшину, клал возле себя ластики, карандаши, кучу линеек и лекал… и чертил! Так его научили старшие товарищи, с годами приспособившиеся в таких жутких условиях создавать столь качественные чертежи, что у неискушенного Влада захватывало дух от восхищения при одном только взгляде на них.

— Ты тоже научишься! — напутствовали его старшие ребята. — Наберешься опыта, и все получится.

Однако на первых порах у Влада, естественно, получалось немногое. Но он очень старался и трудился весьма упорно.

Как-то в конце ноября Влад сидел в комнате один и корпел над очередным чертежом, и тут вдруг раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите! — отозвался он не слишком приветливо.

Дверь в ту же секунду открылась и вдруг вошла…

— Галя?.. — воскликнул ошеломленный Влад.

Она была в длинном, до самых пят домашнем халате, разукрашенном яркими цветами. Это одеяние облегало ее стройный стан весьма элегантно, при этом совершенно не стесняя движений.

Влад почувствовал необходимость встать ей навстречу, но быстро выбраться из-под сооруженной им же конструкции было совершенно немыслимо.

— Привет, — улыбнулась ему гостья. — Ты меня извини, пожалуйста… но мы со Светкой забыли купить хлеба. Я тут обошла всех, но как назло ни у кого нет, либо остался последний кусок. А у вас здесь не будет немного хлеба? Не в ущерб себе, конечно…

Хлеб в комнате был — Влад сегодня только купил два батона. Так, на всякий случай, взял про запас, ибо Валерий вечно забывал покупать хлеб.

— Конечно, будет! — загорячился Влад, порываясь встать, но Галя тут же остановила его:

— Ой, да ты сиди… Просто скажи, где взять, и я сама отрежу.

— Вон там… Справа от входа — закуток между стеной и шкафом. Там занавеска, а за ней полка с посудой. На одной полочке лежит хлеб в целлофановом пакете. Можете взять целый батон…

Он говорил, торопясь и волнуясь, и вдруг заметил, что Галя, стоя возле стола, вроде бы не слушает его, а внимательно смотрит на его работу.

— Ясно… — рассеянно сказала она, когда Влад замолчал. — Интересно, а что это ты делаешь?

— Да вот… черчение…

— Вижу, что черчение, а вот это что такое? — и ее длинный палец небрежно скользнул по гладкой поверхности листа.

— Это… надписи, — смущенно ответил Влад. — Я делаю надписи.

Красивое, немного бледное лицо Гали оставалось холодным и бесстрастным. Серьезные серые глаза пристально и задумчиво изучали лист.

- Это ты называешь надписи? — спросила она небрежно. — Вот это… твои надписи?

- Ну да… а что? — Влад совершенно растерялся.

- Ужас! Вот что! — Галя скривила свои мягкие губки. — Курица лапой нацарапала бы и то лучше.

— Ну как же, — опешил первокурсник. — Вроде бы ничего… Мне кажется.

— Когда сдавать? — перебила Галя, даже не глядя на незадачливого чертежника.

— Завтра вечером или в крайнем случае послезавтра утром…

— Ужас… ужас! — Галя скорбно покачала головой, окидывая взглядом лист. — Да… пара тебе обеспечена, дружок… Обидно так стараться, а надписи наскрести на двойку. И времени у тебя уже совсем не остается. А ну-ка, клади доску на стол, а сам вылезай оттуда. Попробуем что-нибудь сделать.

Она говорила мягко и доброжелательно, однако тон ее не допускал возражений. Влад покорно вылез из-под доски, а саму ее положил горизонтально поверх стола.

Галя взялась за края доски, без видимых усилий повернула ее к себе нижней частью чертежа и присела к столу. На Влада она не обращала внимания, а он беспомощно стоял рядом и смотрел, что она станет делать. Он не верил своим глазам: эта потрясающая девушка, на которую он и взгляд едва смел поднять, и вдруг — у него в гостях, в его комнате! Да еще над его чертежом!..

Между тем Галя взяла ластик и безжалостно стерла с ватмана весь нанесенный им текст, а заодно и всю его разметку, которую он готовил под будущие буквы. У Влада пресеклось дыхание: как же теперь писать? Но Галя взялась за рейсфедер и неторопливо заправила его черной тушью. Затем спросила:

— Текст у тебя есть? Давай его сюда…

Он протянул ей листок с написанным техническим текстом, и Галя положила его перед собой. Затем она принялась сноровисто и быстро заполнять словами оставленные для надписи места. Влад был просто потрясен, как уверенно и четко она это делала: буквы получались ровные, одинаковых размеров и четкие; они выстраивались на листе одна за другой, как солдатики на игрушечном параде…

Галя работала сосредоточенно и старательно. Чуть наклонив голову над листом, она стремительно выводила на ватмане строчку за строчкой. Влад стоял рядом и не мог отвести от нее глаз… Он смотрел на ее светлые, с пепельным отливом густые волосы, и ему хотелось припасть к ним губами; он взирал с благоговением на ее левую руку, лежащую на белой поверхности листа — крупную округлую ладонь с длинными белыми пальцами, и ему безумно хотелось целовать эту руку — целовать эти пальцы и эти длинные, отточенные ногти, похожие на маленькие лезвия алого цвета; он мучительно хотел сказать ей что-нибудь страстное, нежное, восхитительное… но боялся это делать, чтобы ненароком не рассердить ее! Он только стоял рядом, глядя на нее — такую прекрасную, сильную и недоступную ему, и на глаза его невольно наворачивались непрошенные слезы.

Галя добралась до чертежного штампа, где надо было указать данные автора.

— Как твоя фамилия и инициалы? — спросила она небрежно.

Влад робко назвал их, при этом с горечью подумав, что за все время их знакомства, пусть даже и шапочного, она и не подумала поинтересоваться, как его зовут.

Галя тут же вписала его фамилию в штамп. Его охватил какой-то смутный восторг, когда он увидел, как она старательно и четко выводит тушью его фамилию…

— А… вообще, меня Влад зовут, — сказал он как бы между прочим.

— Владислав, значит? — спросила Галя, не поднимая головы от листа.

— Да нет… Владилен, — сказал он смущенно. — Но я не люблю, когда меня так называют. Пусть будет лучше Влад…

— А Владик — можно? — вдруг спросила Галя.

Владик? У него даже дух захватило! Владик — это как-то совсем по-свойски, даже интимно!

— Конечно, можно! — радостно воскликнул он.

Галя не ответила. Она дописала последние буквы, и поднялась из-за стола, критично взглянув на свою работу.

— Ну вот, — сказала она удовлетворенно, — не ахти, конечно, но… сдавать можно! Вполне прилично…

Влад был поражен до глубины души. Не ахти? Он в жизни не смог бы написать столь аккуратно и красиво… А время? За какие-то тридцать — сорок минут она сделала работу, которую он не осилил бы и за полдня! Не говоря уже о качестве. Просто ошеломляюще…

— Спасибо… Галя! — воскликнул он в порыве благодарности. — Не знаю, как вас и благодарить…

— Прежде всего, перестань мне выкать, хорошо? — строго заметила она. — Я не доцент и не профессор, а такая же студентка, как и ты, только постарше. Ну, и все мы здесь свои, и у нас принято друг другу помогать… Понял меня, Владик?

— Понял! — воскликнул он вне себя от восторга.

— Так что там… насчет хлеба?

— Ой, Галя… Простите, то есть прости… я совсем забыл. Сейчас.

Влад метнулся за шкаф и вынес батон свежего хлеба, который и протянул ей.

— Ну куда мне столько? — очаровательно улыбнулась Галя. — Мы не съедим, а вам самим пригодится. Нож у тебя есть?

Влад снова кинулся за занавеску и вернулся с ножом.

Галя взяла нож и, положив батон на стол, аккуратно отрезала чуть меньше его половины. Сделала она это как-то по-особенному, этаким царственным движением — так, что Влад невольно залюбовался… Ее вид — в облегающем халате, с ножом в руке — привел его в трепет.

Ему показалось, что более прекрасного и завораживающего зрелища он никогда не видел. Забрав себе отрезанный кусок, Галя вернула ему нож.

— Я завтра принесу вам хлеб, — сказала она.

— Ну что ты, Галя! — горячо возразил он. — Ты же сама сказала — все друг другу помогают… — он вдруг прикусил себе язык: ведь она сама обозначила повод прийти к нему еще раз, а он сам же этот повод взял и устранил! Глупец…

— Ну хорошо, — отозвалась Галя, — большое спасибо, Владик. Ты нас выручил.

И она шагнула к двери. Влад запоздало сказал ей вслед:

— Будет у нас нужда, так и мы к вам заглянем… за хлебом.

Галя уже приоткрыла дверь, но остановилась на пороге и улыбнулась.

— Конечно, — просто ответила она. — Заходи… Комната четыреста вторая.

Влад машинально отметил: это в противоположном конце коридора. Но сам факт, что она назвала ему номер комнаты, уже говорил кое о чем… Или — ни о чем не говорил, а он слышит лишь то, что хочет слышать? И все же, когда дверь за нею закрылась, он вдруг почувствовал, что счастлив!..

С того самого дня Влад практически постоянно думал о Гале. Где бы он ни находился, чем бы ни занимался, его мысли всякий раз возвращались к ней. К его большому сожалению, он не имел возможности видеть ее так часто, как ему хотелось. И дело было не только в том, что они учились на разных курсах — его не покидало ощущение, будто Галя попросту не воспринимает его сколько-нибудь всерьез, не видит в нем мужчину. Для нее он был младший товарищ по факультету, и не более. Умом Влад понимал, что такое снисходительное отношение к нему с ее стороны было вполне естественным; однако сердцем принять такое положение вещей никак не мог. И это его сильно удручало.

И тем не менее, всякий раз, когда он встречал ее в институтском коридоре или на шумной толкучей лестнице, и он видел ее задумчивые серо-голубые глаза и завораживающую, загадочную улыбку, его охватывала волна ликования, он испытывал настоящую эйфорию, и ему хотелось смеяться и петь. Но стоило ему расстаться с нею до следующей такой же мимолетной встречи, как он впадал в тяжкую и беспросветную тоску.

Обнаружилась и еще одна странная особенность: Влад заметил, что всякие попытки его хоть что-нибудь узнать о ней — ее пристрастия, привязанности, какие-то привычки, знание которых было ему интересно не только само по себе, но и могло быть полезно в его попытках сближения, неизменно наталкивались как на невидимую стену: он ничего не мог разузнать о ней. Долгое время даже ее фамилия была ему неизвестна… но не мог же он прямо задать ей вопрос: «А как твоя фамилия?» Такая прямота неизменно вызвала бы и реакцию соответствующую:

«А зачем тебе это знать, такой ты и разэтакий?» Спрашивать же товарищей Влад тоже не хотел во избежание насмешек в свой адрес и непрошенных советов уже знакомого ему содержания.

И все же фамилию ее он-таки узнал, причем от человека, на которого никогда и не рассчитывал, от Валерия, своего соседа по комнате.

При этом Влад наслушался вдоволь гадостей от своего доброго товарища.

Валерий однажды вечером сказал за скромным ужином, что видел на днях чертежную работу Влада и случайно услышал, как ее хвалил преподаватель. Особенно ему понравились надписи.

— Ну и что? — отозвался Евгений. — Радоваться надо за товарища, а ты вроде как с издевкой говоришь об его успехе…

— А чего радоваться? — хохотнул Валерий. — Ты думаешь, это он надписи делал?

— А кто? — спросил Женя.

— Спроси его, может, он скажет…

Влад почувствовал себя прескверно: его будто бы вынуждали раскрывать сокровенное. Не хватало еще, чтобы его вынудили обсуждать Галю с комнатными соседями. Но в этом вопросе отпираться он не видел смысла: все равно правда выплывет наружу.

— Девушка со старшего курса зашла к нам… я один тут был, — проговорил он, отводя глаза, — ну и увидела, как я надписи выцарапывал… вот и помогла мне. Что тут такого?

— Вот видишь? — хихикнул Валерка.

— Девушку-то как зовут? — добродушно спросил Евгений.

— Галя…

— А, знаю! — воскликнул Валерий примерно так же, как Архимед выкрикнул когда-то «Эврика!» — Знаю, знаю… Это Санкина надписи ему сделала. Она очень красиво рисует и пишет…

— Ты-то откуда знаешь? — сдержанно спросил Женя.

Валерий в ответ лишь пожал худыми плечами, как бы говоря: «А вот знаю! Это вы ни черта не знаете… Бестолочи!»

— А кто это — Санкина? — снова спросил Евгений, недоуменно вылупив свои любопытные глаза.

— Не знаешь? — Валерий явно разохотился. — Ну, Галка Санкина, с третьего курса, кажется… а может, с четвертого. Да видел ты ее сто раз — длинная такая!

— А, видел, видел, — закивал Евгений, — и вправду, высокая очень. Волосы у нее еще такие вроде как блондинистые, но с таким сероватым оттенком, да? Ничего, симпатичная девушка… А чего она у нас-то забыла? — он повернулся к Владу. — Ты ее позвал, что ли?

— Да нет, — буркнул Влад, которому этот разговор становился все более неприятен. Они обсуждали женщину, перед которой он благоговел, и обсуждали так непринужденно, будто речь шла о скаковой лошади. — Она сама заглянула. Случайно.

— Случайно? — усмехнулся Евгений. — Ну-ну… Бывает.

Валерий прыснул в кулак. Влад начал не на шутку злиться.

— Что смешного?

— А? — Валерий хитро взглянул на него сквозь стекла очков. — Да ничего, ничего… Ты не злись только, ладно? Я же не в насмешку, я по-дружески. Послушай, Влад, эта девчонка не для тебя. Ты как-нибудь стань рядом с нею и посмотри на нее и на себя. Только критически…

— А в чем дело? — набычился Влад. — Я что, какой-то уродец или, может быть, карлик?

— Ну не карлик, конечно, — снисходительно улыбнулся Валерий, — но рядом с такой девчонкой ты совсем не смотришься… уж поверь мне.

— Может быть, ты смотришься?! — угрожающе прошипел Влад.

— Э! — предостерегающе крикнул Евгений. — А ну, перестаньте! вы тут поссорьтесь еще из-за девчонки, которой наверняка на вас обоих наплевать! А то — ишь, как ерши все равно…

— Да при чем тут я? — отмахнулся Валерий. — Рядом с Галкой я тоже не смотрелся бы… Но ведь это не я ее в комнату в отсутствие соседей приглашаю, а ты!

— Ты глухой? Или дурак? Я же русским языком сказал — она сама заглянула! Мимо шла и…

— Мимо шла, — передразнил Валерий. — В мужской туалет, наверное?

— Придурок, — злобно процедил Влад сквозь зубы.

— Валер, оставь его в покое, — снова вмешался Евгений. — Влад большой мальчик, и сам разберется. А если наше мнение ему понадобится, вот тогда он нас и спросит. А то разговор у вас пошел нехороший… Дурацкий какой-то разговор.

Валерий в ответ лишь пожал плечами и замолчал. А Влад еще раз убедился, что о Гале лучше ни с кем не заговаривать вообще. Даже с друзьями. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Получив столь лестный отзыв о себе в сравнении с Галиной Санкиной, Влад спустя всего несколько дней случайно раздобыл еще одну весьма странную информацию об этой девушке. Источником оной выступил не кто-нибудь, а Толя Ликин, студент 4-го курса и старший по этажу, знающий Галю уже несколько лет.

С Анатолием Влад случайно встретился в электричке, когда вечером ехал из института в общежитие. Поздоровались, присели у окна, разговорились… Была суббота, и народу в вагоне собралось немного. Разговор пошел сперва ни о чем, а потом как-то непринужденно съехал на обитателей 4-го этажа. И прекрасную половину их вспомнили, естественно, в первую очередь. Про жительниц 402-ой комнаты Анатолий рассказал немного, но занимательно.

— Они вдвоем живут: Галка и Светка. Галка, конечно, посимпатичнее будет, хотя впрочем, кому как. Только вот с Галей что-то, похоже, нехорошо…

— Ты это о чем? — спросил Влад, тщательно пытаясь скрыть от собеседника свой явно завышенный интерес.

— По-моему, болеет она чем-то. И серьезно.

Влада такое известие словно огнем обожгло. Этого только не хватало! Что значит — болеет?..

— Да я никогда бы не подумал, — пробормотал он как можно безразличнее. — Красивая, высокая…

— Ну вот видишь, внешность бывает обманчива, братец, — заметил Толя. — Красивая, высокая, а с ней что-то не в порядке. Года полтора назад мы пикник как-то устроили по весне. У нас тут лес ведь замечательный, многие там гулять любят. Пошли веселой гурьбой, человек пятнадцать… Май месяц, солнышко светило вовсю, и очень тепло! Прямо по-летнему. Так вот Галка наша там взяла и в обморок грохнулась! То ли тепловой удар был, то ли еще чего… Может, на солнце перегрелась? Ну не знаю, я не врач. Мы тогда ее до корпуса чуть не на руках несли. От врача отказалась, только Светка ее потом несколько дней выхаживала. Вот тебе и на! Красивая, высокая… А здоровье-то, похоже, слабенькое! Здоровые девчонки в обморок не шмякаются, да еще при такой-то погоде…

Влад был весьма озадачен такой новостью. Он вспоминал, что когда он находился близко около Гали, он будто бы чувствовал, как от нее исходят волны могучей и теплой силы. И вдруг — обморок! Перегрелась на солнце… Несуразица какая-то. Неприятно, конечно.

— Да и вообще они со Светкой странные, — продолжал Анатолий, а Влад вспомнил, что уже слышал точно такое же суждение от своего сокурсника Виктора. — Будто не от мира сего.

— Чем же они странные? — осторожно спросил Влад, и Толя охотно пояснил:

— Ну чем… Учатся обе хорошо, но вот впечатление такое, что кроме друг друга и знать никого не хотят. Всегда они вместе и всегда вдвоем… Ну ладно там, подруги не разлей вода и все такое… Но парней-то уж могли бы себе завести! А я вот не упомню, чтобы… (Влад отметил про себя, что вот это сообщение его нисколько не огорчило. Скорее, наоборот…). В стройотряды не ездят, а ездят куда-то там к себе домой. Они-то из одного города вроде бы… У нас все тут в стройотрядах побывали, а многие и не один раз! А эти — ни в какую. Ну сам посуди, как же можно учиться в институте, и при этом в стройотряд студенческий ни разу не съездить? И страну посмотреть, и деньги заработать нехилые!

Их обеих несколько раз звали! Нет, не едут!

— А может, просто работать не хотят? — предположил Влад. — В стройотряде ведь пахать и вкалывать надо…

— Да нет, тут что-то не то… — ответил Толя. — У нас, знаешь ли, субботники иногда устраиваются здесь, воскресники… Праздники труда, в общем. Так тут они обе — пожалуйста! Впереди всех… что Галка, что Светка! Нет, лентяйками их не назовешь… Тут другая причина, а какая именно — так черт ее знает!

За разговором оба товарища доехали до нужной станции и отправились на автобусную остановку. Беседа незаметно перешла в другое русло… Но полученную информацию Влад намотал на ус: действительно, странно, что красивая и вполне здоровая с виду девушка падает в обмороки от прогулок по весеннему лесу. Возможно, он когда-нибудь узнает причину этого… Все, что так или иначе имело отношение к Гале, вызывало у него живейший, даже какой-то болезненный интерес. А вдруг и вправду эта потрясающая девушка страдает какой-нибудь незаметной с первого взгляда болезнью? Но ведь ее саму об этом не спросишь… Подружка-то наверняка знает, конечно, но ведь она тем более не скажет! А он так хотел бы знать правду! Вдруг он чем-нибудь может помочь? Хотя если действительно имеет место некая болезнь, от него-то какой может быть прок? Не кудесник же он и не чудотворец… И не врачеватель даже.

А с Галиной подружкой Влад неожиданно встретился через пару дней и получил от нее нечто вроде отповеди — тем более странной, что он ее явно не заслуживал! И загадок в результате стало только больше.

В холле, перед лестницей на второй этаж, висел на стене большой ящик, разделенный на множество ячеек по буквам алфавита. В этот заветный ящик сотруд- ники почтового отделения городка складывали письма, получаемые студентами. Причем тем, кто имел фамилию на букву «А», их корреспонденцию клали в ячейку, обозначенную буквой «А»; кто носил фамилию на букву «Б», должен был искать свои письма в ячейке с буквой «Б»… ну, и так далее. Влад имел фамилию на букву «С» — соответственно, адресуемые ему конверты прямиком попадали в ячейку с буквой «С».

Возвращаясь декабрьским вечером из института, Влад подошел к ящику и принялся перебирать конверты в своей ячейке: он ждал письма от родителей, которое, по его представлениям, несколько задерживалось, вызывая у него смутное беспокойство. На сей раз в ячейке оказалось немало писем, и Влад вынул целую пачку, чтобы быстренько просмотреть адреса…

Семенову… Самохвалову… Силкиной… Струковой… Неужели опять ничего? — подумал он с нара стающей тревогой. Мать всегда писала аккуратно и вовремя, а тут молчание… Уж не случилось ли чего? Может, заболели, и мама не пишет, чтобы его не огорчать и не беспокоить?..Неужто придется идти на телефонную станцию и заказывать междугородний разговор? Он с мрачным видом перебирал конверты дальше.

Селиванову… Стадневой… Сарычеву… И вдруг Влад застыл без движения. В руке он держал конверт, от взгляда на который мгновенно испытал трепетное волнение.

«Санкиной Галине Владимировне…» — гласила надпись на конверте в строчке «Кому».

Влад ощутил легкую и сладостную дрожь в пальцах. Он нерешительно переместил конверт в общую пачку, которую держал в другой руке, а затем продолжил перебирать те, что еще оставались в ячейке. Симакову… Солдатовой… О! Силуяну! Это ему… Наконец-то… И надо же, самое последнее лежит! На донышке… Ну, слава Богу! Дождался все-таки письма из дома.

Влад бережно положил вожделенный конверт в сумку, а затем взгляд его вновь обратился к письму, адресованному Гале. Галине Владимировне… Он засунул обратно в ячейку пачку чужих писем и, бережно взяв Галин конверт в правую руку, еще раз перечитал ф.и.о. адресата, словно заучивал стихи: Санкиной Галине Владимировне… И тут его осенило: адрес! Ведь он может просто так, случайно узнать ее домашний адрес! Конечно, это ему абсолютно ничего не дает, но все же… Это же так прекрасно: знать ее адрес… письмо отправлено явно из ее дома, ведь в графе «Адрес отправителя» значится «Санкина А. В.» Мать, наверное, или, может быть, сестра?.. Влад несмело, но в то же время жадно взглянул на обратный адрес: «город Краснооктябрьск N- ской области, улица Пролетарская, дом…»

— А ну-ка, дай сюда, — вдруг раздался приглушенный голос у него за плечом, и в ту же секунду письмо было ловко выхвачено из его пальцев.

Влад вздрогнул от неожиданности и быстро обернулся. Перед ним стояла Светлана — подруга и соседка Гали.

— Чего уставился? — спросила она неприязненно. — Не тебе ведь письмо!

Влад страшно смутился и мгновенно покраснел. Действительно, вышло как-то не очень красиво.

— Да я вот тут письмо получил… — попытался он объяснить Светлане, — от родителей… а потом смотрю, вот и Галино письмо лежит… Ну, я взял — думаю, может, передать ей…

— Не заморачивайся, — холодно посоветовала Света. — Я сама и передам, — и она ловко убрала письмо в свою сумку с конспектами. Затем повернулась и направилась в сторону лестницы. Владу оставалось только растерянно смотреть ей вслед, хлопая глазами и ушами заодно.

Воображение вмиг нарисовало ему неприглядную картину: Света передаст подружке письмо, а при этом не преминет ей сказать, что застала его, Влада, возле почтового сборного ящика с ее письмом в руках! Ишь, он, видите ли, передавать ей собрался… Его кто-нибудь об этом просил?

Нет, этого допустить было нельзя! Кто знает, как отреагирует Галя на подобную вольность с его стороны? Вдруг здороваться с ним перестанет?

И Влад кинулся догонять Светлану.

— Света, постой! — воскликнул он в крайнем смущении. — Честное слово, я ничего такого…

— Я понимаю, что ничего такого, — примирительно ответила Света, — только я думаю, что ты уже большой мальчик, и тебя мама учила, что чужие письма трогать неприлично.

— Это произошло случайно. Я давно ждал письма из дома, а когда перебирал конверты, попалось в руки Галино письмо.

— Послушай, — Света оставалась строга и непреклонна. — Я же прекрасно видела, как ты стоял и внимательно читал обратный адрес на Галкином конверте… И зачем это тебе?

За разговором они незаметно дошли до четвертого этажа, и Влад галантно пропустил Свету вперед, открыв ей дверь в коридор. Здесь их пути расходились в прямо противоположные стороны.

- Да ни зачем, — спокойно ответил он. — Просто посмотрел, и все! Городок этот Краснооктябрьск — не слыхал такого названия… Стало интересно, где это.

- Болтун, — беззлобно заметила Света, но при этом улыбнулась, хоть и весьма скупо. — Никогда так больше не делай. Это нехорошо…

- Я не буду… Только, пожалуйста, не говори Гале, ладно? Вдруг ей это… не понравится.

Света внимательно взглянула на него.

- Ладно, не скажу, — просто сказала она. — Расслабься и успокойся. И вот еще что… Постарайся позабыть про Галю, а вообще лучше тебе ее видеть как можно меньше… так, мимоходом разве.

Влад уже сделал пару шагов по коридору, но слова Светы заставили его остановиться. Он вновь повернулся к ней.

— Не понял… Это лучше для кого? — спросил он не слишком любезно.

— Для тебя, — сурово отвечала Света, и взгляд ее вдруг сделался таким пронзительным, что Владу сделалось как-то нехорошо. Он ничего не ответил, опустил глаза, потом резко повернулся и зашагал в сторону своей комнаты.

Краснооктябрьский район, село Подгорное. Декабрь, 1971 год.

В селе Подгорное этот большой и вполне богатый с виду дом знали все… Впрочем, не только в Подгорном. Его хорошо знали во всех окрестных селах, и в ближайших городах, включая Краснооктябрьск и Зеленогорск. В этом доме жила местная колдунья по прозванию Самсониха.

Самсониха была известна тем, что гадала, врачевала, предсказывала будущее. За свои труды брала как-то нерегулярно и бессистемно: могла взять деньгами, причем цен никаких не назначала, а брала сколько давали; не отказывалась от подношений в виде продуктов — яичек, масла или домашней сметаны, доброго куска говядинки или свининки; а могла и вообще ничего не взять с посетителя, отработав с ним задарма несколько часов кряду, и чем она руководствовалась при столь разном подходе к своим подопечным, что порой собирались возле ее дома в длинные очереди, не ведал никто, кроме разве что Господа Бога и самой Самсонихи…

Колдунья занималась своим ремеслом давно уже, лет двадцать пять, если не более. За это время кто у нее только не перебывал — наверняка вся округа, а бывало, наезжали и из дальних районов области, а то и из других областей даже. Наведывалась к ней и милиция: на каком, мол, основании тут мракобесие разводите, да еще деньги за это берете? Но Самсониха никого не боялась, дело свое знала туго, а нрава она была крутого: не понравившийся ей посетитель легко мог вылететь со двора, как пробка из бутылки! Все помнили историю с одним участковым, который все ходил к ней и грозил ее «привлечь» за незаконную деятельность, от которой за версту разило махровой антисоветчиной; а у самого участкового дома лежала больная жена, и болезнь ее длилась много лет, и все врачи давно от нее отказались, выписав ее из всех больниц «под домашний уход», то есть — медленно умирать. Кто-то убедил милиционера не грозить колдунье попусту, а просить ее жену исцелить лучше. Отчаявшийся мужик отбросил свою гордость и неверие, попросил Самсониху…Р езультат ошеломил всю округу: жена милиционера стала поправляться, ходить начала, и даже — к хозяйству вернулась! И с тех пор участковый этот не то что грозить Самсонихе перестал — пожелай она только, так сам во дворе бы ее дежурил, покой ее охранял бы пуще самого верного пса!

Неудивительно, что Самсониха жила в достатке и в почете, окруженная всеобщим благоговением и молчаливой признательностью, и хотя злых дел за нею никто и не помнил вроде, тем не менее многие Самсонихи побаивались… Почему? Видно, были люди, которым она беспричинный страх внушала, хотя, по правде сказать, без причины не происходит ничего…

Стоял декабрь, снегу намело до самых крыш, и несмотря на это, во дворе колдуньи собрался народ. День выдался хмурый и для зимы теплый — градуса два-три с минусом. А потому люди ожидали прямо во дворе — благо мороз особо не донимал. И когда Антонина вошла в высокую калитку, она сразу увидела несколько человек, сидевших на лавочке у входа в сени, да еще один мужик пристроился возле поленицы дров, подставив себе в качестве сиденья толстый чурбан. Антонина окинула взглядом посетителей, поздоровалась смиренно, спросила — кто последний будет.

— Я последний! — отозвался мужик на чурбане.

— Так я за вами буду… — робко сказала Антонина. — А много ли времени ждать, никто не знает?

Никто не ответил, одна женщина в ответ лишь неприветливо хмыкнула. Пожилой мужик, сидевший ближе ко входу, покачал седой головой, ответил добродушно:

— Так кому то ведомо, голубушка! С одним она за десять минут управляется, а с иным и час, и два может просидеть! Пришла, так уж жди себе, а озябнешь — ножками потопай, ручками похлопай, или в другой раз приходи! Тут все со своими нуждами сидят, праздных-то никого здесь нет.

— Новый год скоро, так потому и народ подобрался, — участливо заметила Антонине благообразная старушка. — А то в церкву сходи, там отстоишь, потом к батюшке подойдешь либо без очереди, либо с малой очередью… Авось поможет батюшка-то…

— За совет добрый спасибо, — холодно отозвалась Антонина, — да только была я в церкви, и не раз. Не помогло мне… Видать, Бога прогневала я сильно. Или попы такие — ничего сделать не могут.

— Так тут собираются как раз те, кому попы помочь не могут! — сказал мужик на чурбане. — Может, оно и грешно к ворожее-то обращаться, так что делать, коли священник не помогает, только даром денежку берет!

— Сиди уж! — осадила мужика старушка. — Грешно ему! Коли грешно, так и нечего торчать здесь, только время у добрых людей отнимать! Матушка Самсониха все делает с Божьей помощью. А не от лукавого, ясно? Если веры в силу ее нет, так и нечего тут сиднем сидеть, дьявола тешить…

— А по мне неважно, с чьей там помощью, лишь бы помогла! — вызывающе крикнул мужик с чурбана.

Антонина молча слушала эти незатейливые споры, и лицо ее, и без того хмурое, становилось еще мрачнее. Она только плотнее застегивала у горла телогрейку, да то и дело поправляла на голове пуховый платок…

Ждать пришлось долго, однако и ее долгому ожиданию пришел-таки конец. Мужик с чурбана времени занял хоть и немало, но ушел довольный, подмигнув Антонине: мол, не боись, сестренка! Антонине сразу сделалось даже как-то повеселей… Однако, едва она вступила в теплые сени, как ее сразу же одолела привычная уже робость.

Осторожно постучала в дверь, несмело вошла… Оказалась в чисто убранной горнице, устланной мягкими дорожками. В двух шагах впереди нее стоял стул для посетителей. Напротив за столом, убранным белой скатертью, восседала хозяйка. На окнах — чистые светленькие занавески, в красном углу несколько икон. И все… Никаких тебе там черепов, перевернутых крестов, черных котов, черных свечей и прочих колдовских штучек. И невольно думалось — почему же Самсониху называют колдуньей? В слове-то этом изначально заложен явно негативный смысл!

Однако ничего этого Антонина подумать просто не успела, ибо вниманием ее всецело овладела хозяйка… И хотя Самсониху она видела не впервые, бедную женщину мгновенно охватил страх. Господи, ну до чего же она огромна! Перед Антониной восседала женщина громадного роста, которая даже сидя, производила впечатление этакого колосса — большая голова с тяжкой темно-русою косой, переброшенной за спину; плечи словно бревна… а руки! Антонине показалось, что кулаки у Самсонихи величиной едва ли не с ее, Антонинину голову каждый! Пальцы длинные, могучие, с квадратными плоскими ногтями. Казалось, Самсонихе ничего не стоит взять голову Антонины в одну только руку, да сдавить этими пальцами, и голова ее тут же треснет и расколется, как гнилой орех.

Самсониха молча смотрела на вошедшую тяжким, немигающим взглядом, и глаза ее будто прожигали огнем — да так, что все заранее заготовленные слова вмиг вылетели из головы Антонины прочь, не оставив и следа! Испуганная женщина ощутила себя жалкой, никчемной букашкой, не способной даже слова вымолвить, пока ей того не позволят! Она так и замерла под взором этой великанши, смиренно ожидая, пока та первая скажет ей свое слово…

— Зачем пришла? — грозно спросила Самсониха без какого-либо намека на вежливость. Голос ее был под стать ее облику: будто гром небесный рокотал вдалеке. Она не предложила Антонине даже раздеться, хотя в горнице было очень тепло, и сама она сидела в домотканном платье. Сесть на стул для гостей тоже не предложила.

— За помощью… пришла! — задыхаясь, вымолвила Антонина, чувствуя, как душа ее уходит в пятки. Дабы обрести хоть какую-то уверенность, она торопливо развязала платок, расстегнула пуговицы на телогрейке. Самсониха не обращала на ее суетность никакого внимания.

— За помощью? — спросила она с недоброй усмешкой. — Так ведь ты уже, милая, приходила ко мне за помощью… В шестьдесят седьмом, тоже зимой это было. Али запамятовала? Приходила ко мне, дочку приводила… пригожую такую. Галкой ее звали, — голос Самсонихи неожиданно потеплел, но тут же снова сделался грозным и холодным. — Ты может, и забыла, а я вот помню! Ты тогда ответ от меня получила! Ну, и чего опять приперлась? Зачем время отнимаешь? Или что другое услышать от меня хочешь? Не будет тебе ничего другого…

Глаза Антонины забегали по углам горницы, как встревоженные мыши. Она совсем растерялась. Не думала она, что Самсониха запомнит первую их встречу, ведь она была четыре года назад! За это время столько народу у нее перебывало, и на тебе — помнит! И дочку помнит, даже имя не забыла! Вот уж действительно, ведьма — она и есть ведьма! Спаси Господи…

— Матушка… — слезливо простонала Антонина, — не погуби! Не к кому мне больше идти-то, кроме тебя! Ну что мне делать-то, горемычной, научи, подскажи! Ты ведь если поможешь, так поможешь! Что же такое творится с моей дочурочкой, с моей кровиночкой… Ведь взнуздал ее нечистый, сил никаких нет, как взнуздал! Страшно мне жутко как… И за нее, и за себя страшно! Сейчас она в Москве у меня… в институт поступила, на инженера-архитектора учится… уже годок учиться осталось, и закончит. А я ее боюсь, как чумы… Коли порча на ней, так помоги, защити, отведи беду неминучую… я никаких денег не пожалею, что хошь для тебя, родимой, сделаю, служанкой-рабыней твоей стану, только помоги, матушка!..На коленях тебя молю… Не погуби отказом-то, не оставь меня, горемычную…

Антонина тут же рухнула на колени и поползла по ковровой дорожке, норовя припасть к Самсонихиной ноге, приложиться к ней, будто к иконе. Но великанша не дала ей дотянуться до себя.

— Довольно! — рявкнула Самсониха громовым голосом, да так хватила кулаком по столу, что старое дерево загудело-застонало от удара. — Встань! Нечего мне тут коленками по полу елозить, у меня и без того чисто… Подымайся, говорю!

Антонина, перепуганная ее громовым криком, торопливо вскочила на ноги. По щекам женщины обильно бежали слезы. Она не сводила с колдуньи полных ужаса и неподдельного отчаяния глаз, и Самсониха, кажется, немного смягчилась.

— Вон стул стоит, видишь? — сказала она хмуро. — Присядь, не торчи перед глазами, как бельмо.

Это был уже добрый знак. Антонина робко присела на краешек. Не сводя глаз с хмурого, как декабрьский день, лица колдуньи, заискивающе прошептала:

— Я ведь не с пустыми руками-то пришла… Вот денежку принесла тебе, матушка… — Антонина залезла рукой в карман кофты, прыгающими пальцами достала несколько десятирублевок, сложила их вместе, аккуратно положила на середину стола. — Это задаток пока… Все, что дома у меня было…

— Заткнись! — прозвучал короткий ответ, будто кнутом щелкнули.

Антонина испуганно умолкла.

Пока Самсониха угрюмо и сосредоточенно молчала, уставившись глазами в стол, Антонина немного успокоилась. Она вдруг погрузилась в воспоминания о своем первом визите в этот дом…

Мытарства Антонины начались еще в 1965 году, после того, как Галка чуть не убила ее, так шмякнув о кухонный пол, что сбежались соседи. После этого она стала панически бояться дочери. Поведения Галки теперь никак нельзя было предсказать: то она вела себя кротко и покорно, как это всегда было раньше, а то вдруг становилась грубой и жесткой; да ладно бы только это! Она всерьез говорила матери, что хочет ее убить. При этом не вызывало сомнений, что сделать это ей — раз плюнуть! И откуда только у Галки сила бралась такая нечеловеческая… Антонина знала, что стоит Галке только пожелать — и она ее, Антонину, в бараний рог скрутит, веревку из нее совьет! Антонина жила в вечном страхе, ночами не спала с перепугу. Часто ночью просыпалась и видела дочку, сидевшую рядом с ее постелью и смотрящую на нее… молча! Да смотрящую такими страшными глазами, что у Антонины сердце останавливалось; и даже если Галя утром была ласкова и терпелива, ее жуткие глаза, увиденные ночью, преследовали Антонину весь день. Антонина и задабривала дочку, и по душам говорить с нею пыталась, и так вокруг нее вертелась, и этак… Галя не спорила, не возражала, даже утешала ее! Но спокойнее Антонине не становилось. В Галке будто уживалось две души — одна была Галкина, добрая и чуткая, совершенно незлобивая, а другая… Антонина и представить себе не могла, кто эта другая… И тогда Антонина чувствовала себя на грани жизни и смерти, будто ходила над пропастью.

Мать с дочерью стали ходить по врачам. Все без толку, врачи ничего не находили — Галка была совершенно здорова! Один профессор высказал подозрение на шизофрению… но дальше дело не пошло. Если Галку положат в психбольницу, кто ее потом в институт-то примет? Ее попросту к экзаменам не допустят, и останется она дома, на шее у матери… и чем это для Антонины закончится, не ведает никто. От больницы отказались, стали ходить по бабкам, да знахаркам…

Те и воду какую-то пить ей давали, и заговаривали девушку, и снадобьями всякими-то ее пичкали — все было бесполезно! Становилось даже хуже: припадки у девушки участились, и как-то зимним утром она едва не выкинула Антонину из окна. Стекло разбили, и этим все кончилось: Галка вовремя успокоилась — так же внезапно, как и внезапно вышла из себя.

Потом пришел черед церкви. Антонина в Бога никогда не верила, смеялась-издевалась над верующими, и мысли не допускала, что сама пойдет когда-либо молиться; но — вот пришла беда, и стала она ревностной богомолкой.

И на исповедь ходила, и земные поклоны в церкви била, и службы долгие стояла… все окрестные храмы объездила, что в округе сохранились еще после давних большевистских погромов, и что же? А ничего. То ли священники попадались ей бесталанные, знающие только, как деньги с просящих брать, то ли Господь не желал слышать ее — бывшую атеистку воинствующую. Никакого проку.

Антонина осунулась, похудела, стала пугливой, как робкая лань, боялась даже собственной тени! Стала нервной, вспыльчивой… то плакала тихо в углу, то срывалась на крик без видимой причины.

Тогда-то кто-то и рассказал ей про Самсониху, которая, оказывается, живет недалеко совсем, тут же, в их районе, в селе Подгорное! Рукой подать до нее. Галка закончила школу в 1966 году, и еще год жила дома — в институт побоялись соваться, ибо приступы следовали один за другим. Открылась у Галины и еще одна особенность: неутолимая жажда крови, да не просто крови, а живой, настоящей, человеческой! Особенно она жаждала крови молодых мужчин, в чем как-то легко и призналась ошеломленной матери… В общем, вскоре после встречи нового, 1967 года, поехали мать и дочь в Подгорное к Самсонихе…

И тут Антонину ожидал еще один кошмар.

Приехали, отстояли длиннющую очередь. Правда, времени даром не теряли, много чего наслышались про Самсониху: и там она помогла, и тут она исцелила, и от порчи избавила, и будущее кому-то предсказала, от кого-то беду отвратила… Все делала, разве что мертвых из могил не поднимала. И тогда Антонина поняла: не поможет Самсониха, стало быть — никто уже не поможет.

Колдунья приняла их приветливо, и хоть напугала она Антонину своим громадным ростом и суровым видом, но Галка ей понравилась. Угостила ее Самсониха яблочным пирогом и сказала ей ласково:

— Ты, милая девонька, выйди-ка в сени… а я с мамашей твоей одной поработаю.

Галка послушно вышла, стояла в сенях, кушала пирог. Самсониха же усадила Антонину перед собой, сняла с ее головы платок, расстелила на столе. Долго-долго смотрела то на платок, то на Антонину… А потом вдруг как закричит:

— Вон! Вон пошла!! Прочь уходи, и не оскверняй моего дома! Пошла вон!

Перепуганная Антонина пулей вылетела из горницы. За нею выбежала из сеней не менее испуганная Галка: гнев такой огромной тетки, способной, наверное, убить человека одним ударом, мог привести в трепет кого угодно.

— Пошла вон! — орала с крыльца Самсониха. — И никогда больше не приходи! Тварь! Мразь… Как же тебя земля до сей поры носит? Во-о-н!..

Люди в очереди шарахались от Антонины, как от зачумленной. Бывало, что Самсониха отказывала кому-то в помощи, и по разным причинам, но такого шумного изгнания просящего здесь не видели никогда…

Недоумевающая Антонина вместе с насупившейся Галкой вернулись домой. Всю дорогу ехали молча. Вечером за ужином Галка сказала Антонине ни с того, ни с сего:

— Мать, ты успокойся… Я тебя убью, и не просто убью, а стану мучить долго и страшно. Рассказать тебе, как я это сделаю? Ты умрешь, и Господь за муки твои лютые примет тебя к себе. Мученицей станешь! И все кончится, тебе будет хорошо…

И запила свое высказывание горячим чаем, заела свежим печеньем… Как будто рассказала, какие таблетки от головной боли матери купит! А Антонина уже тогда едва не умерла от одних этих слов своей милой и доброй дочурки.

Однако потом — странное дело! Вроде бы все стало налаживаться… Припадки у Гали как будто прекратились, она снова стала внимательной и доброй. К лету она сделалась такой, как была раньше! Антонина думала — как же так? А может, то, как повела себя Самсониха, не что иное, как особый ритуал, которым нечисть из человека изгоняют? И ее слова адресованы были не ей, Антонине, а бесу, что в ее дочери сидел?… Антонина не знала, что и думать.

Но факт оставался фактом: Галка шла на поправку, причем быстро! В конце лета она поехала в Москву вместе с подружкой Светланой; обе успешно сдали экзамены, поступили на первый курс. Антонина была счастлива, летала как на крыльях, будто вновь обрела жизнь… Хотела поехать к Самсонихе, отвезти ей в благодарность продуктов, да гостинцев, да денег дать; тогда-то она ей ничем не заплатила!..Собиралась, да все никак. А следующим летом Галка со Светкой домой приехали. Антонина не могла на дочь налюбоваться: какой же она стала красавицей — рослая, пригожая, статная… Всем на загляденье! И в эти каникулы Галка вдруг ей сказала, что приехала не навестить ее, а убить. И по ее глазам поняла Антонина, что дочь — или кто там в ней «сидел» — не шутит! Ей пришлось валяться у Галины в ногах, умолять ее о пощаде, выпрашивать себе жизнь, как великую милость, хотя бы до следующего раза… Галка все-таки вняла ее мольбам. Сказала:

— Ну ладно, уговорила… Умеешь уговаривать. Поживи еще… пока.

На другой день Антонина попала в больницу с нервным расстройством. Галка уехала в Москву как ни в чем не бывало… а мать отвалялась в больнице три месяца, и домой вернулась уже полной развалиной.

И снова жизнь Антонины превратилась в сплошной ад. Спасало лишь то, что дочь жила вдалеке… Но Антонина с ужасом ждала дня, когда Галина приедет. Каждый ее приезд мог означать для Антонины конец жизни. Она не могла понять, откуда у дочери такое навязчивое желание — убить ее. Да, она была не самой лучшей матерью, но ведь бывают и куда хуже! Их-то не убивают! А может, все-таки "эта" Галка ей и не дочь вовсе, а вместо нее к ней приезжает кто-то неведомый в Галкином образе? Антонина хотела кричать от ужаса, хотела спасаться, но куда бежать, где прятаться — она не знала.

Она писала Галке письма, полные слезных признаний в материнской любви, пыталась разжалобить ее, пыталась в письмах вспоминать какие-то волнительные эпизоды из их прошлой жизни, из Галкиного детства… и приходила в еще больший ужас, осознавая, что вспомнить-то было особо и нечего…

Она промучилась еще три долгих года, за это время Галина приезжала три раза, и всякий раз у Антонины добавлялись седые волосы… Она ждала Галку не как дочь, а как судью и палача в одном лице… Антонина усыхала после приезда дочери даже, если ее визит проходил вполне благополучно. Но ожидание лютой расправы со стороны дочери, ожидание — вечное, мучительное, изнурительное совершенно уничтожало ее. Порой она желала, чтобы Галина ее наконец-то убила… и все бы закончилось. Может, тогда наступил бы наконец покой…

В конце концов Антонина не выдержала: Галке оставалось учиться чуть больше года, и как повернется все дальше, не знал никто. Антонина все же решилась вновь поехать в село Подгорное…

…Самсониха словно бы очнулась. Приподняла голову, устремила на Антонину немигающий и пронизывающий взгляд. Женщина почувствовала, как пересыхает в горле, и страх сжимает сердце. Теперь она ждала слов колдуньи, как подсудимый ждет своего приговора.

- Ну вот зачем ты пришла? — тихо спросила Самсониха. — Разве я тогда не сказала тебе — больше не приходи? Разве не сказала? Не могу я помочь тебе! Даже если бы и хотела.

- Господи! — вскричала Антонина тяжким стоном. — Ну кто ж тогда мне поможет? Кто меня от смерти лютой защитит? Что ж мне теперь делать-то?..

- Не знаю я, что тебе делать, — пожала Самсониха могучими плечами. — Видит Бог, не знаю. Грех на тебе страшный… неискупаемый грех. Никто тебя от него не избавит. До конца его и неси.

- Да неужто?..Да что за грех-то такой? Кому я худо сделала-то?

- А ты… не помнишь? — Самсониха даже откинулась на стуле, и он жалобно скрипнул под ее могучим телом. — Не знаешь, кому? Так может — тебе напомнить?

- Не знаю… не знаю я, какой за мной грех! — рыдая и мотая головой, стенала Антонина. — видит Бог, не знаю, не ведаю…

- Ну так давай вспоминать, — зловеще сказала Самсониха. — У тебя дочка Галя есть… которую ты нынче боишься пуще смерти. А отцом ее кто был?

- Владимир… — прошептала Антонина.

- А до Владимира… был у тебя муж?

- А-а? — протянула Антонина, кинув на Самсониху взгляд, полный смятения.

- Был, спрашиваю?! — закричала Самсониха в голос.

- Был… — проскулила Антонина.

- Где он? — жестко спросила великанша.

Антонина завыла по-звериному, зарыдала, переходя на истошный бабий вой.

— Матушка-а! Это было так давно-о! Так неужто мне погибать теперь через то-о…

— Ну вот… Вижу, что вспомнила, — сухо сказала Самсониха. — Могу и дальше сказать-напомнить то, что в первый твой приход ко мне узрела… Сорок седьмой год… Зеленогорск… вокзал… оркестр военный… Дальше говорить надо?

— Не надо!не надо… — Антонина корчилась на столе, будто ее пытали каленым железом. — Ой, матушка!..Не погуби!..Помоги!..Спаси меня… До самой смерти грех тот замаливать буду-у!..Только спаси меня, от демона в дочкином образе только спаси-и!..Христом богом…

— Что? — воскликнула Самсониха, наклоняясь над ней. — Замаливать будешь? Грех замаливать будешь? Да перед кем же?..

— Перед Богом… Он милостив, Он простит, только спаси-и!..

— Да с чего ты взяла, дура безмозглая, что Он тебя простит-то? — гневно усмехнулась Самсониха. — Бог, Он тебе кто, добрый дедушка, что ли? Ты сопли распустишь, помолишься, да попросишь хорошенько, а там, глядишь, Он тебя и простит? И дальше грешить можно — так что ли? Это вас попы, видно, так учат… Не-е-т, моя милая! Все не так! Кто есть Господь? Порядок вселенский, вот кто! И у порядка этого законы есть непреложные! И если законы эти нарушить, то и жизнь твоя порушится, ясно? Ты закон тяготения знаешь? Из дому выходя, не в окно вылетаешь, а в дверь выходишь, ибо ведаешь: в окно полезешь, шею себе свернешь! По закону тяготения… И ты этот закон свято соблюдаешь! А есть еще законы Божеские! И если их не соблюдать — тоже шею себе свернешь! И никто не поможет… Так что не Господь тебя, сама же себя и наказываешь! Попрала закон Божеский, грех совершила тягчайший, все плоды греха твои! По воле своей поступала, никто не неволил! И неча на Бога теперь вину свою возлагать. Сама нарушила — вот тебе последствие! Дочкой твоей демоница завладела…! Вот и неси теперь грех свой до самого конца… А теперь уходи! Довольно я с тобой тут рас- сусоливала, а там люди добрые от меня помощи ждут …

— Матушка-а!.. — вновь завыла Антонина. — Родимая, милая!..Помоги, спаси-и!..

— Вон пошла! — закричала Самсониха так страшно, что Антонина с перепугу опрометью метнулась к двери, ибо ей показалось, что великанша хочет ее ударить, да так ударить, что только мокрое место останется.

— Больше не приходи! — крикнула Самсониха вслед. — А ну, стой! — Самсониха махнула ладонью по столу, и четыре красные купюры замелькали в воздухе, кружась и плавно опускаясь на пол горницы. — Деньги свои забирай! Не надо мне твоих поганых денег…

…Антонина выскочила на крыльцо, сбежала по ступеням, воя, как раненый зверь, бросилась к высокой калитке. Люди, ожидающие в очереди, смотрели ей вслед испуганно и недоуменно…

Ближнее Подмосковье. Декабрь, 1971 год.

Стремительно и незаметно приближался Новый год, а у Влада еще не хватало одного зачета по черчению. Его надо было во что бы то ни стало получить до праздников, ибо первый экзамен был назначен уже на четвертое января. А без зачета по черчению Влад не мог заиметь заветного штампа в зачетной книжке с надписью «Допущен к сессии»…

Он привычно корпел над последним чертежом в своей комнате, работая все тем же ужасающим способом — сидя на кровати за чертежной доской, полулежащей на столе. Чертеж надо было сдавать завтра! И еще надо было сделать надписи… а он вообще не приступал к ним!

И дело не в том, что необходимо было провести за доской предстоящую ночь. К этому Влад уже был привычен, хотя и не любил практику ночных бдений.

Но что поделаешь! Еще в школе мама частенько замечала ему, что он страдает неорганизованностью. Нечто подобное говаривала ему и классный руководитель… Он мог бы проработать всю ночь и сегодня, но надписи оставались его слабым местом до сих пор, и даже потратив на них ночь, он не смог бы их сделать качественными. А стрелки часов неумолимо приближались к полуночи…

И вдруг его осенило: Галя! Вот кто мог ему действительно помочь!

Конечно, было одно «но» — позднее время. Правда, Влад уже давно усвоил, что полночь в студенческом общежитии негласно считалась детским временем, так что можно было особо и не стесняться. Но есть еще и закон подлости, который никто не отменял, а по этому закону девушки вполне могли лечь спать пораньше именно сегодня… И тогда — пиши пропало!

После некоторых колебаний и взвесив все «за» и «против», Влад все же решился. Он вылез из-под доски, откнопил от нее почти готовый чертеж и, бережно свернув его в рулон, направился в противоположный конец длиннющего коридора. Подойдя к двери 402-ой комнаты, Влад с облегчением заметил, что из-под дверного полотна пробивается свет(в коридоре царил полумрак, и полоска света отлично и четко просматривалась). Постояв немного возле двери, молодой человек прислушался: из комнаты доносился негромкий говор. Тогда Влад совсем уже успокоился. Он вполне уверенно постучал.

— Да-да, входите! — ответили изнутри. Голос принадлежал Свете.

— Девушки, добрый вечер! — Влад толкнул дверь. — Вы, я вижу, еще не спите…

Он вошел в комнату. Галя сидела за столом ко входу спиной, а Света стояла перед ней и наливала подруге в чашку янтарный чай. У старшекурсниц в комнате было так тепло и уютно, что Влад невольно мысленно сравнил этот уют с вечным беспорядком в его комнате, который регулировался лишь регулярно инспектирующими этаж санитарными тройками. И сравнение это было явно не в пользу мужской комнаты. У девушек была даже наряжена маленькая елочка с гирляндой.

— Вообще-то ночь уже, — довольно хмуро заметила в ответ Света. — Надеюсь, у тебя есть серьезная причина беспокоить нас в такое время?

Влад покорно выслушал эту маленькую отповедь.

— Прошу прощения, милые дамы, — смиренно ответил он, — но причина и вправду серьезная.

Галя повернула голову к двери и приветливо улыбнулась.

— Ну, входи, раз серьезная, — сказала она. Света при этом бросила на подругу предупреждающий взгляд, но тут же пожала плечами, будто говоря, что ей все равно.

— Давай к столу, — пригласила Галя. — Чаю с нами выпьешь.

Влад бросил мимолетный взгляд на накрытый стол — чашки, заварной чайник, ложечки, плетеное блюдо с печеньем, простенькие, но вкусные конфеты… «Василек», кажется. Чистая голубая скатерка… Уютный стол так и манил к себе, но Влад был вынужден лишь сокрушенно покачать головой.

— Я бы не отказался, да вот… в общем, беда у меня.

— Да ладно! — беспечно бросила Галя. — Что еще за беда?

— Зачет последний завтра сдать надо, — пояснил Влад виновато. — Черчение… А у меня с надписями полный абзац… А если черчение завтра не сдам, так меня к сессии не допустят… А если к сессии не допустят, так…в общем, понятно. Об этом ни думать, ни говорить не хочется.

— Подумаешь, — фыркнула Света. — Отчислят, ну так поедешь домой, только и всего…

Влад метнул на Светлану раздраженный взгляд. Она явно мешала разговору и, судя по выражению ее темных глаз и многозначительным паузам, делала это намеренно. Владу было только непонятно, с какой целью… Понятно было одно: с ее стороны это было продолжение их недавнего разговора на лестнице и в коридоре.

— Да погоди ты, Светка! — одернула ее Галя. — У парня и впрямь проблемы, а ты тут со своими замечаниями… Это мы с тобой можем отчисляться и еще поступать снова аж до 35-ти лет, а у него такой возможности не будет. Вылетит пробкой из института, так его в армию тут же и заберут…

— Галочка, забирают в милицию! — отозвалась Светлана с издевкой, — а в армию у нас призывают! Ему это только на пользу пойдет, хоть дисциплине научится, ответственности…

Влад раздражался все больше и больше — он уже с трудом сдерживал себя. Однако он явился сам, его никто сюда не звал. Так что придется терпеть… Он ограничился только злобным взглядом, но от Светланы получил ответный взгляд, который будто бы говорил ему: «Идиот… я для тебя стараюсь! Какого черта ты пришел?..»

Влад понял это по-своему.

«Ну чего она бесится? — подумал он. — Что за язва такая… Ревнует она Галю ко мне, что ли? Это можно было бы понять, если Светка была бы парнем. А так… ну чего она?..»

И ему вдруг вспомнилось, как еще в школе он слышал, что бывают такие девушки, которые… ну в общем, испытывают к другим девушкам чувства, которые подобает испытывать мужчине к женщине или женщине к мужчине…Такие девушки даже именуются как-то мудрено, кажется, по названию какого-то острова… греческого вроде… Лемнос… или Лесбос… точно он не помнил. Зато помнил, что девушки эти крайне нетерпимы к лицам мужского пола, если те начинают оказывать внимание их возлюбленным. Даже убить иногда могут! А может быть, Галя со Светой как раз и есть такие вот… как их там… ну, в общем, такие девушки? При этой мысли Владу сделалось как-то нехорошо. Надо бы поаккуратнее с этой Светланой, а то неровен час, подстережет где-нибудь за углом, да и вломит по башке чем-нибудь тяжелым… Черт знает, какие там тараканы у нее в голове!

Галя-то всегда любезна, улыбчива, снисходительна, а эта — бука какая-то, смотрит исподлобья, неприветливо, настороженно… Можно подумать, она охранницей при Галине состоит…

А вслух он сказал:

— Галь… я подумал, может, поможешь надписи на листе сделать, а?..Я могу конечно и ночь просидеть, но ведь все равно у меня надписи-то вкривь и вкось получатся…

— Помогу, — просто сказала Галя. — Ясно, дело-то не шуточное, как же не помочь! Только мы со Светкой чаю сперва выпьем, ладно? А то у нас уже налито, не оставлять же…

— Конечно, конечно! — поспешно согласился молодой человек. — Я подожду…

— Свой лист можешь положить вон туда в закуток, — и указательный палец Гали с длинным ярко-красным ногтем указал Владу на цветастую занавеску. — Там у нас чертежный уголок…

Влад сунулся, куда ему было указано. В закутке и вправду оказалось все для удобного черчения: стоял еще один столик, на нем была закреплена чертежная доска и кульманское приспособление с рейсшиной. На стене висело большое зеркало, так что Влад увидел себя в нем почти целиком. Зачем тут зеркало, ему было не очень понятно, однако… женщины есть женщины! Но чертить было весьма удобно: можно было делать это стоя, как в бюро, только немного наклонившись вперед, и присесть можно было тоже; оставалось только гадать — кто это все так удобно устроил? Неужели они сами?

— Может, выпьешь все-таки чаю? — донесся до него голос Гали. — Все равно ведь сидишь там, томишься в ожидании, так лучше иди к нам уже!

Влад согласился не без колебаний. Присутствие Светы с ее взглядами, полными молчаливого упрека, сильно стесняло его. Он подошел к столу, присел с краешку… Света по знаку Гали тотчас налила ему чаю, при этом лицо ее выражало только кроткое смирение. Он взял конфету и выпил чашку крепкого ароматного чаю без сахара.

— Ну вот! — удовлетворенно заметила Галя, довольно потирая свои красивые белые ладошки. — Чаю попили, теперь можно и делом заняться! Света, ты, пожалуйста, убери здесь все… а я помогу нашему гостю.

— Хорошо, — смиренно отозвалась Света. Владу показалось даже, что она всегда готова выполнить любое распоряжение Гали, в чем бы оно ни состояло. Однако он тут же подумал, что это всего лишь мимолетное впечатление.

— Ну что ж, — сказала Галя, поднимаясь из-за стола. — Пойдем… студент!

Она прошла за занавеску, Влад последовал за нею.

— Садись, — Галя указала рукой на табуретку перед доской.

— Мне садиться? — слегка удивился Влад.

— Да, тебе, — отвечала Галя. — Ты думал, я сама сделаю тебе надписи, голубчик? Нет, дружок… если я и делаю такое для кого-то, то лишь один раз. Я буду тебе только помогать, а писать будешь сам.

Влад был немного разочарован: по его мнению, ситуация была слишком серьезна, чтобы устраивать подобного рода эксперименты. Он надеялся, что Галя сама быстренько напишет все, что нужно, и останется только провести кое-какие линии. Но Галя, видно, решила по-другому, и у него не было ни желания, ни воли возражать ей. Ведь это он пришел к ней за помощью, а не она к нему.

Она стояла над ним, почти к нему вплотную — такая высокая, статная, прекрасная… Занавеска была плотно задернута, и в этом крошечном закутке они были только вдвоем. В какой-то момент Владу показалось, что сейчас она наклонится к нему, возьмет его голову обеими ладонями, сдавит ее и вопьется в его губы долгим, упоительным поцелуем… От этой безумной фантазии все вдруг поплыло перед его глазами, на лбу выступила испарина.

— Вот тебе рейсфедер, — донесся до него голос Гали. — Я его заправила…

Только сейчас он заметил, что принесенный им лист уже прикноплен к доске… Когда Галя успела это сделать, он не представлял. Или он отключился на несколько секунд?

Галя пристроилась позади него и склонилась над ним. Она была одета в спортивные брюки и видавшую виды темно-синюю футболку. Когда Галя наклонилась над его головой и плечами, ее упругие груди подались вперед и коснулись его затылка… Она накрыла его сверху своим телом, и у него плавно закружилась голова. Во рту тотчас пересохло, как в пустыне.

Галя положила перед ним листок с текстом.

— Ну же… начинай! — сказала она. А вернее — приказала!

— Галя, да ты что? — попробовал он возразить Влад. — Я боюсь… Я же испорчу лист с уже готовым чертежом!

— Не испортишь, — сказала она, как отрезала. — Начинай писать! Я кому сказала?

Влад неуверенно провел тонкую линию первой буквы. Она получилась неровной и дрожащей.

— Что у тебя руки-то трясутся? — возмутилась Галя. — Кур воровал, что ли?

Она склонилась над ним еще ниже и положила правую ладонь на его руку, в которой был зажат рейсфедер. Сжав своими пальцами его кулак, она завладела его рукой и принялась водить ею по поверхности листа — медленно, методично и равномерно. При этом Галя не сжимала его руку, а просто держала ее; однако Влад всей спиной ощущал идущую от нее такую волну теплой и грозной силы, что от этого сердце его задрожало; ее грудь по-прежнему касалась то его затылка, то его шеи… и тут его мужской орган, что доныне мирно пребывал в положенном ему месте, вдруг резко ожил, воспрянул и начал неистово рваться наружу, словно хотел пробить плотную ткань тренировочных штанов. Влад перепугался до смерти: а вдруг Галя это заметит — как она отреагирует? Отвесит ему мощную пощечину и выпроводит вон? К счастью, видно, от испуга хозяина "приятель" Влада несколько поубавил пыл, остановился в своем росте и вроде как малость успокоился, при этом оставаясь, впрочем, в полной боевой готовности.

«Вот черт! — подумал Влад, чувствуя, как по шее катится капля пота. — Очень-очень вовремя…»

Похоже, Галя ничего не заметила. Она сосредоточенно водила рукой Влада по листу ватмана, тихонько приговаривая ему в ухо:

— Вот так… хорошо… молодец… видишь, как у нас хорошо получается? А говорил — не можешь…

Ее мягкий теплый голос завораживал, вводил в некое подобие транса и сильно возбуждал одновременно. Влад ощущал себя так, словно его несли ласковые волны, несли в какие-то неведомые дали, и он как бы растворялся в этих волнах. Казалось, никогда ему не было так хорошо… И буквы получались на удивление ровные, одинакового размера, с одинаковым наклоном — все одна к одной!

И трудно было понять, кто же их все-таки выводит: он или она?..

Работа над чертежом продолжалась не менее двух часов. Когда была закончена последняя буква, Влад чувствовал себя совершенно вымотанным, но невероятно довольным.

— Ну вот, — удовлетворенно заметила Галя, кладя рейсфедер на подставку. — А говоришь, не можешь! Смотри, как хорошо получилось!

— Галя, но ведь это ты водила моей рукой! — воскликнул Влад. — Сам я никогда бы так не написал!

— Но ведь писал ты! — с улыбкой возразила Галя. — Я только направляла и поддерживала… У-у, безобразник… — она, будто играючи, положила ладонь ему на голову, слегка сдавив при этом его лоб своими длинными белыми пальцами…

Влада мгновенно охватило непередаваемое ощущение восторга и сладкого томления; но когда взгляд его случайно упал на висевшее перед ним зеркало, он вдруг увидел в отражении совершенно ошеломляющую и жуткую картину…

Сначала он увидел Галю, возвышающуюся над ним и держащую руку на его голове: при этом ее пальцы обхватывали его лоб. Потом увидел самого себя… и вот тут-то возникло нечто ужасающее…

Он увидел свое лицо, но не такое, каким оно было. Перед его взором маячило неподвижное лицо, принадлежавшее, несомненно ему, но бледное и застывшее, как посмертная маска; веки были скорбно опущены, четко обозначены складки, а из-под Галиных пальцев, чьи длинные ногти, как ножи, немилосердно впивались в его бледный лоб, вниз стекали длинные полоски темной крови, похожие на гигантских дождевых червей… Они пересекали лоб, тянулись по щекам, достигали скул и подбородка; в какой-то миг он испугался, что кровь накапает на лист и неминуемо испортит его, но он не смог наклонить голову — он совершенно не владел ею! И кровавые полосы ползли по его лицу очень медленно, как будто это была… мертвая кровь!

Влад издал горлом некий странный звук, и Галя тотчас склонилась над ним, убрав руку с его темени и опершись ладонью на стол.

- Что с тобой, Влад? — спросила она с легкой озабоченностью. — Тебе нехорошо?

- Н-не знаю! — отвечал он, с трудом ворочая онемевшим языком. — А что?..

- Да ничего… — ответила Галя. — Только ты вдруг побледнел, как полотно, хрипеть начал. А я всего лишь положила руку тебе на голову. Это было… неприятно?

— Господи… да что ты, Галя! — горячо возразил он. — Мне еще никогда не было так приятно…

— Правда? — спросила Галя с чуть лукавой улыбкой. — Значит, все в порядке?

— Да, конечно… Все в порядке… Спасибо тебе, Галя! Но я пойду. Похоже, я немного перенапрягся.

— Бедненький… — и Галя слегка погладила его по голове, причем Влад мелко задрожал всем телом, едва только ее пальцы коснулись его волос.

Она не заметила этой нервной дрожи, или сделала вид, что не заметила.

— Вообще-то тебе и вправду пора: уже два часа ночи. Но мы не зря потратили время. Надеюсь, завтра твоя сдача пройдет успешно… Вернее, уже сегодня.

— И я надеюсь…

Галя отдернула занавеску и пропустила Влада вперед. Со свернутым рулоном под мышкой он направился к выходу.

В комнате был полумрак, горел только маленький ночник, и Влад налетел на стул, отозвавшийся резким грохотом.

— Осторожно! — шепотом воскликнула Галя. — Светка давно спит.

— Извини… — прошептал в ответ Влад, выходя в коридор.

— Доброй ночи, — мягко улыбнулась Галя, закрывая за ним дверь. Ее глаза необычно влажно и даже будто призывно блеснули в темноте.

Влад остался один в громадном длиннющем коридоре, где тускло мерцал дежурный свет. Он постоял несколько минут, приходя в себя, и ощутил, как мелко-мелко трясутся его колени. На лбу высыпали мелкие капли пота.

«Господи… — смятенно подумалось ему. — Что это было?..»

А еще он был совершенно уверен, что Галина этой ночью спать не будет.

И — мучительно захотелось назад, за эту невзрачную, старенькую дверь. И ему стоило невероятных усилий побороть в себе это безумное, дикое, сумасшедшее желание… Влад медленно побрел к себе в другой конец коридора, и этот коридор никак не кончался — он был поистине бесконечен…

Глава 5. Кровный раб

Ближнее Подмосковье. Зима — лето,1972 год.

Новый год Влад встретил в студенческом общежитии, в компании своих соседей по комнате и присоединившихся к ним друзей и однокурсников из двух соседних комнат. Стол накрыли в комнате этих друзей, а для увеличения площадей под снедь и выпивку на столы примостили две чертежные доски, которые вместо скатерти накрыли старыми, когда-то запоротыми чертежами. Так как компания подобралась исключительно мужская, то всякие там изыски полностью отсутствовали: ядром праздничного угощения служила жареная картошка, приготовленная сразу на двух глубоких сковородах; Шурик Волков, один из членов компании и обучавшийся в параллельной Владу группе, был известен на всем этаже своим особым умением жарить картошку — он-то и играл главную скрипку в процессе приготовления этого сугубо студенческого блюда.

Шурик как никто умел порезать сырую картошечку так ловко и рационально, что она никогда не подгорала и всегда хорошо прожаривалась; в ходе жарки Шурик ее подсаливал, периодически заправляя блюдо маслом и сдабривая заранее порезанным лучком и приправами. К новогоднему столу Шурик от души расстарался, и его фирменная картошка оказалась выше всяких похвал — Владу показалось, что такой вкусной жареной картошки он не едал даже дома. К Шуриковой стряпне подавались вполне обычные вареные сосиски под названием «молочные». Других сосисок — немолочных — в ближайших гастрономах не было, как впрочем, и не в ближайших тоже… Хорошо хоть, их вообще удалось достать! Из холодных закусок студенческо — мужской стол украсили присланные кому-то из дома соленые огурчики, маринованные помидорчики, палочки черемши… ну, и конечно, традиционные шпроты в масле, несколько баночек сайры тоже в масле и кильки в томатном соусе. Порезали даже немного варено-копченой колбаски и кусок отхваченного где-то по нечастому везению голландского сыру. Один из ребят принес на общий праздничный стол присланную из дома — зауральского северного города — копченую рыбу.

Все это роскошество пошло «на ура», ибо для обычного советского студента вся эта нехитрая снедь представляла собой истинно праздничное угощение, да если еще под водочку… Водку, кстати, пили не все, и для таких «неженок» были закуплены три литровые бутылки первоклассного вермута. Ну, и конечно, «Советское Шампанское» — так, символически — одна бутылка. Исключительно для того, чтобы достойно проводить год минувший и как следует встретить год наступающий.

За столом посидели хмельно, шумно, весело. Однако Влад все больше пребывал в некотором унынии. К счастью, захмелевшие сотрапезники не слишком обращали внимание на его настроение. Сам же он вряд ли мог вразумительно объяснить свое подавленное состояние, даже если бы его об этом спросили. Возможно, причин было несколько. Прежде всего, Влада совершенно не устраивала погода — она была совершенно не новогодней. Выпадавший в конце декабря снег неизменно таял, образуя во дворе и перед крыльцом обширные лужи; и вот сейчас, прямо в новогоднюю ночь, за окном с черного неба сыплет отвратительный холодный дождь. Совсем не так представлял себе Влад столичную зиму. Где метели, где сугробы?..Как пелось в известной песне:

И что же? нет ни троек, ни морозной пыли…Одна только слякоть, раскисший грязный снег, пронизывающий ветер. Ну и Новый год! Ну что ж — погода есть погода! Ничего тут не поделаешь.

Да и расслабляться особенно было нельзя… Через три дня зкзамен! Первый в жизни Влада экзамен в институте. А он едва-едва успел перед праздником получить зачет и соответственно — допуск к сессии. Галя помогла… А если бы не ее помощь — что тогда? Эта мысль также угнетала Влада.

А уж она, эта самая мысль, выводила его на совсем не веселые размышления о Гале. Вот он сидит сейчас в тесной, шумной дружеской компании. Ребята все такие расчудесные, милые, открытые… Друзья, одним словом. Но — грустно ему среди этих друзей. Кажется, он отдал бы все, чтобы встретить этот промозглый и сырой Новый год не с ними, а с Галей. Вдвоем… Да что там — вдвоем! Ради такой возможности он был готов терпеть и ее подругу Светку — эту вредину, которая смотрит на него косо и постоянно дуется на него, как мышь на крупу. Будто это только у нее одной есть такое исключительное право — быть рядом с Галей. Всегда! Влад не раз ловил себя на мысли, что он мучительно и безнадежно завидует Светлане. Ему не было дела — какие там у них отношения, подруги они, или любовницы, а может — еще кто; он хотел лишь одного — видеть Галю чаще, любоваться ею, слышать ее неповторимый чарующий голос… И вот он лишен такой возможности, зато у Светки она не просто есть, а как говорится — ее выше крыши! Разве это справедливо? И вот сегодня, среди шумной компании, особенно остро он ощутил свое одиночество и собственную беспомощность что-либо изменить. Ведь Гале он был вполне безразличен — так, младший товарищ по учебе, и не более. На этот счет Влад старался не обольщаться.

К нему подсел Евгений.

— Ну, что закис, Владька? Да, погодка дрянь, но… Новый год все-таки! Давай лучше выпьем…

— Давай… — безразлично ответил Влад.

И, опрокидывая в себя стакан водки, подумал с тоской: «Где она сегодня? С кем отмечает?..Я так давно не видел ее…»

Еще вечером, когда шла полным ходом подготовка к застолью, он улучил момент и сходил в противоположный конец коридора — вроде как поздравить двух неразлучных подружек, а на самом деле лишь бы увидеть ее. Но — ее дверь оказалась наглухо запертой… Где гуляли девушки, осталось для него нераскрытой тайной.

После веселой, сугубо мужской встречи Нового года быстро наступило отрезвление: надо было спешно готовиться к экзаменам. За время сессии Влад ни разу не встретил ни Гали, ни Светы. Ничего удивительного в этом не было: разные курсы сдавали экзамены на разных этажах, в разное время, а то и в разных корпусах. А в общежитии приходилось много заниматься — между экзаменами по разным предметам времени давалось три дня. Порой не было возможности даже поесть как следует, не то чтобы заниматься посторонними делами. А после последнего экзамена Влад спешно уехал, ибо предстоящие каникулы были до обидного коротки и конечно же, пролетели стремительно, как один день. Возвращаться в столицу из уютного дома, из родного города, от заботливых родителей было трудно и тяжело… но Влада согревала одна только мысль: он вернется в студенческий городок, в этот огромный старинный корпус, чем-то похожий на позднесредневековый замок, а там он снова увидит Ее! И он старался не вспоминать о том, что ей оставалось учиться полтора года, а ему — еще четыре с половиной…

С февраля жизнь в студенческом городке вошла в обычное русло. Все вернулись с каникул отдохнувшие и посвежевшие. Влад по возвращении в общежитие не пытался искать встреч с Галей, он предпочитал подождать, пока удобный случай представится сам. А вдруг она и сама заглянет по какой-либо надобности?

Но однажды вечером он-таки встретил ее в коридоре корпуса, когда сам ожидал этого меньше всего.

Влад возвращался после занятий в институте и приехал в общежитие довольно поздно. Он деловито шел по полутемному коридору, направляясь к своей комнате, как вдруг впереди открылась дверь одной из мужской комнат, сноп света упал на пол и стену коридора, а затем из комнаты вышла Галя! За нею выглянул Виктор, сокурсник Влада — тот самый, что был старше его на пять лет… Галя с Виктором весело пересмеивались, и Владу издали показалось, будто бы они смотрят прямо в глаза друг другу. Видеть такое ему было крайне тяжело…

Влад невольно замедлил шаг; благо в коридоре было так сумрачно, что разглядеть и узнать его было вряд ли возможно. Между тем, он видел очень хорошо Галю — видел ее во весь рост, ибо она стояла в полосе света, и частично Виктора, который оставался в комнате, высунув нос в коридор, но переступать порог, судя по всему, не собирался. Они мило поболтали еще с минуту, причем слов их Влад различить не мог( дорого он дал бы, чтобы слышать, о чем они так весело болтают!).

Галя была одета в клетчатый брючный костюм светло-серого оттенка… выглядела она потрясающе! Владу пришлось все же идти вперед, ибо, остановившись, он только привлек бы к себе излишнее внимание. К счастью, беседа закончилась, и Галя пошла по коридору в сторону женских комнат, а Виктор закрыл дверь. Коридор погрузился в темноту.

Галя с Владом двигались навстречу друг другу, и Влад видел только ее высокую, стремительно приближающуюся тень.

Когда они поравнялись друг с другом, Галя бросила на него мимолетный взгляд, в котором не было ничего, кроме вполне естественной заинтересованности — кто это идет ей навстречу. Однако Владу на какую-то секунду показалось, что ее глаза при этом как-то странно сверкнули в темноте.

Неподалеку в коридоре висела потолочная лампа, тускло освещавшая проход, и Владу подумалось, что этот отблеск в ее глазах не более, чем игра света в темном коридоре…

— Здравствуй…Галя! — сказал он, с волнением произнося ее имя.

— Привет! — отозвалась девушка, открыто и радостно улыбнувшись Владу.

Секунда, другая… Галя стремительно прошла мимо него, и он даже ощутил тугую волну воздуха, невидимо катящуюся по коридору вместе с нею и ласково коснувшуюся его. Пройдя несколько шагов вперед, он остановился и медленно обернулся, чтобы хотя бы проводить глазами ее высокую статную фигуру. Она быстро удалялась, постепенно сливаясь с окружающей темнотой, и через несколько мгновений вообще исчезла из виду. Влад тоскливо смотрел в пустой черный коридор, из которого больше не доносилось ни звука…

Он медленно пошел дальше, и ему страстно хотелось добрести до кровати, раздеться и завалиться спать. Галя промелькнула мимо него как молния — стремительная, прекрасная и недосягаемая для него, оставив после себя только ощущение воздушной ласки, слегка коснувшейся его лица, и очаровательную, загадочную улыбку. Эта улыбка потом возникала перед его мысленным взором всякий раз, когда он поздно вечером ложился в кровать, чтобы отойти ко сну.

А потом снова потянулись один за другим серые и скучные будни — без Гали.

Он снова перестал встречать ее и в институте, и в студенческом городке. Неприятные и тревожные мысли донимали его. А вдруг она уехала куда-нибудь? А вдруг — заболела? Светки тоже что-то не было видно — Влад не собирался с нею общаться, однако сам факт ее присутствия означал бы, что и Галя где-то здесь. Но он изо дня в день нигде не встречал обеих, а кого-либо спросить о них не решался.

Тревога и тоска росли и ширились, постепенно полностью охватывая его: Влада все раздражало, на всех ему было наплевать. Может быть, так проявлялась зимняя депрессия — Влад не знал. Но когда в один из выходных дней, когда уже проглядывало солнышко, и в его лучах даже начиналась первая предвесенняя капель, Влад неожиданно увидел в столовой городка их обеих — и Галю, и Свету, его охватило ощущение истинного счастья. Тогда он окончательно понял, что для него главное — видеть ее хотя бы иногда, и знать, что у нее все в порядке.

И тревога отступила.

А потом, уже в первых числах марта, с Владом произошел некий странный и даже — в некотором роде зловещий случай…

Он внезапно пробудился среди ночи, как будто от толчка. Некоторое время полежал в постели с открытыми глазами, прислушиваясь к мерному сопению соседей по комнате. Возникло непреодолимое желание подняться; оставаться в кровати, лежа под одеялом, попросту не было сил. Влад отбросил одеяло, сел, потом резко поднялся на ноги… и подошел к окну.

Дворик был совершенно пустынным, все окна в корпусе напротив были без огней и зияли черными проемами. Одиноко и тускло горел уличный фонарь, освещая некоторую часть дворовой площадки, укрытой мягким и пушистым снежным ковром. Тишина и покой… И — ни души.

Влад ощутил новое очень отчетливое желание — непременно выйти из комнаты и отправиться… куда? Такой вопрос вроде бы невзначай возникал в его мозгу, но тут же куда-то улетучивался, словно был совершенно не важным. В глубине души он осознавал, что стоит все-таки определиться — куда и зачем он пойдет среди ночи, но стоило ему попытаться сосредоточиться на этом, как все мысли плавно ускользали от него, оставляя после себя хаос и лишь одно желание — непременно идти! Ему не надо думать, достаточно следовать своему порыву…

Он и сам не заметил, как уже покинул комнату и размеренно зашагал по полутемному пустынному коридору. Горело несколько дежурных ламп, свет от них падал на линолеумный пол колеблющимися желтыми эллипсами, а он шел медленно и ритмично, как-то механически переставляя негнущиеся ноги и — то появляясь в световом поле светильников, то вновь пропадая во мраке. Влад передвигался вдоль закрытых комнатных дверей, голова его была повернута влево, неподвижный взор устремлен на верхнюю часть дверных полотен. Именно там висели таблички с номерами. 432… 430… 428… 426… Он шел и шел, как заведенный механизм, отсчитывая четные номера комнат, расположенных по левой стороне. Если бы кто-то спросил его, какую комнату он ищет, едва ли он смог бы ответить. Это было ему не нужно, он поймет, когда в тусклом свете лампы проявится нужный номер. 410… 408… 406… 404… 402… Вот он, нужный ему номер! Четыреста второй.

Влад остановился перед дверью, постоял немного, опустив голову. Прошла секунда, другая… Его взгляд скользнул по дверному полотну вверх-вниз, и Влад заметил, что дверь прикрыта неплотно.

Дверь была не заперта, а это значит, что его здесь ждут.

Но Влад не двинулся с места, он все также стоял неподвижно, опустив голову, будто ожидал команды. И вдруг в ночной тиши ему послышалось зовущее:

«Влад?..»

Это был шепот — нежный и призывный, заставивший дрогнуть его сердце. Но он не ответил, он ждал. И снова тот же голос, но теперь уже без вопроса, трепетный и тягучий, как талая вода, скопившаяся на кончике висящей сосульки и под собственной тяжестью внезапно соскользнувшая вниз:

«Вла-а-а-ад…»

Тот же голос! Незабываемый, завораживающий, неповторимый… Он забыл обо всем на свете, протянул перед собой руку и переступил порог, сразу очутившиясь в полнейшей темноте. Но он знал — Она здесь! И Она ждет его, одного только его…

…Влад очнулся от сна и в испуге отпрянул, увидев над собой сразу две физиономии, внимательно и тревожно разглядывавшие его. Одна из физиономий была в очках, и он узнал в ней Валерия. Вторая физиономия имела сверху куст взъерошенных волос — это был Евгений. Глаза у обоих были испуганные. Впрочем, Влад испугался ничуть не меньше, когда увидел себя не лежащим на кровати, а сидящим на полу и привалившимся к раме кроватной сетки спиной. Его ноги были вытянуты по полу, одеяло съехало, подушка скомкана… Руки Влада беспомощно свисали вдоль тела, и ему показалось даже, будто они вовсе и не принадлежат ему.

— Что за черт? — воскликнул он в полнейшем недоумении. — Что случилось?

— Да вообще-то мы у тебя хотели спросить, что случилось, — отвечал Валерий. — Ты нас разбудил, да еще перепугал спросонья…

— Я не понимаю, — растерянно пробормотал Влад.

— Похоже на то, что ты упал с кровати, — озабоченно заметил Женя. — Надеюсь, ничего не сломал?

— Да нет вроде, — Влад ощупал руки и ноги, почувствовав при этом, что рука плохо слушается его, а пальцы сковывает странная немощь. — А… который час? — спросил он первое, что пришло ему в голову.

— Начало пятого, — ответил Евгений. — Еще можно спать и спать…

— Ну да, — нелюбезно отозвался Валерий, — вот только некоторые тут вместо сна под кроватями чего-то ищут и на полу валяются! Сами не спят и другим не дают!

Он улегся в свою кровать и демонстративно накрылся одеялом. Влад продолжал ошеломленно сидеть на полу. Женя сочувственно взглянул на него.

— Владик, ты, может, с полу-то встанешь, да ляжешь в постель? — спросил он.

— Да, да, конечно… — торопливо отвечал Влад. — Ребята, простите меня! Кажется, мне что-то приснилось.

— Возможно, — сухо заметил Евгений. — И похоже, сон у тебя был очень яркий и бурный, коли ты досматривал его лежа на полу!

— Может, хватит п…деть? — озлобленно выкрикнул Валерий из-под одеяла. — Ночь все-таки! Ложитесь уже! И погасите свет!

— Сейчас ляжем, не возникай! — сердито отвечал Женя. — Помочь надо Владику, а не дрыхнуть, как бревно!

— Помочь? — Валерий выпростал из-под одеяла взлохмаченную голову. — Ему меньше о бабах думать надо и больше об учебе, вот тогда и спать будет нормально, и с кровати падать перестанет! А то вишь, здоровый мужик вымахал, а подростковые сны до сих пор видит!

— Валерка, не гундось! — отозвался Евгений. — Спи уж лучше…

— Заснешь тут с вами!..

Между тем, Влад попробовал подняться на ноги и лечь в постель, но вдруг с ужасом обнаружил, что ноги не слушаются его. Из них будто выкачали всю силу — они только беспомощно шаркали пятками по полу, но были не в состоянии даже приподнять его тело. Влад попробовал помочь себе, ухватившись руками за спинку кровати, но и руки тоже висели как плети, а пальцы вообще не слушались…

— Ну ты чего? — спросил Евгений, наблюдая за его беспомощными попытками занять вертикальное положение. — Совсем ослаб, что ли?

— Не пойму… что за чертовщина творится со мной? — растерянно отозвался Влад. — Руки-ноги как ватные… И голова кружится…

— Эй, да у тебя на лбу испарина! — заметил Женя озабоченно. — Влад, ты не заболел ли часом?

Он потрогал лоб своего товарища.

— Холодный вроде… Температуры точно нет.

— У него вся сила в половой орган ушла, — серьезно заметил Валерий профессорским тоном. — Не видишь разве? Влад увидел эротический сон, его напрягшийся член уперся в кроватную сетку, она спружинила и откинула его вверх, в результате чего наш приятель оказался на полу! Ну, там удар об пол, легкий шок от падения, но заметь — он даже не проснулся! Небось напускал в кровать целое ведро, Жень, ты глянь там — поллюции у него были сегодня?

— Экий ты злобный, Валерка! — воскликнул Женя с досадой, но все же откинул одеяло и посмотрел в кровать. — Чисто у него тут все. А тебя за язык надо бы подвесить! Парень в шоковом состоянии, ни жив ни мертв, а ты над ним издеваешься! Ну, чего зубы-то скалишь? Встань лучше, помоги…

— Не буду, — буркнул Валерий. — Не ребенок, пусть сам поднимается. Не хватало еще в постель его укладывать! Может еще, манной кашки ему сварить, соску в рот засунуть?

— Ну и черт с тобой, — недовольно сказал Евгений. — И без тебя управлюсь.

Он наклонился над Владом и попытался приподнять его, обхватив его за спину и просунув руку ему под мышку. Однако Влад провисал всем телом, как набитый мешок, лишь беспомощно шаркая по полу ногами. Валерий, приподняв голову, неодобрительно следил за возней своих товарищей.

— Владик, ты помогай мне поднять-то тебя, я все-таки не Геракл, а ты парень не мелкий! — покраснев от натуги, прокряхтел Женя.

— Извини, Жень… не могу! — отвечал Влад в испуганном недоумении. — Тело все как не мое…

— Ну не на полу же тебе валяться! — отозвался Женя. — На четвереньки встань, что ли…

— Ты скажи ему: стань раком, тогда он поймет! — хихикнул Валерий.

— Заткнись! — огрызнулся Евгений. — Не хочешь помогать, так не мешай хотя бы…

Он сделал еще одну безуспешную попытку поднять товарища и уложить в постель. Ничего не получалось: Влад валился на пол, как сноп. Тогда Валерий все-таки вмешался. Слезши с кровати и что-то бурча под нос о детишках, которых набирают в институты вместо детского сада, он пришел на помощь Евгению. Вдвоем они с трудом приподняли крупного и тяжелого Влада и уложили в кровать. Затем Евгений заботливо укрыл его одеялом.

Влад удивленно глянул на друзей сквозь полуприкрытые веки, пару раз всхрапнул и… мирно засопел. Соседи по комнате в растерянности стоя ли над ним.

— Что это за хрень с ним приключилась? — недоуменно спросил Евгений.

— А черт его знает… — отозвался Валерий. — Послушай, а не пьян ли он?

— Так не пахнет от него совсем! И потом, вечером он был как стеклышко. Что он, среди ночи налакался? Никогда за ним такого не замечал…

— Все когда-то бывает впервые, — философски заметил Валерий. — Мы спать будем, в конце концов? Или ты собираешься весь остаток ночи над ним стоять?

— Будем, будем! — спохватился Женя. — Ложись. А я уже в постели…

— Свет погаси! — крикнул Валерий, укладываясь в кровать и накрываясь с головой одеялом. — Ишь, в постели он… совсем оборзели, сопляки несчастные…

— Это я сопляк?! Я?..

— Заткнись, наконец! Затрахал уже со своим чертовым лунатиком, а теперь болтать еще вздумал! Перевозбудился, что ли — так пойди подрочи!

Евгений обиженно засопел и, протянув руку, выключил свет.

Комната погрузилась в темноту…

Когда Влад пробудился, было совсем светло. Он приподнял голову и глянул в окно: сквозь серую пелену пробивалось скупое мартовское солнце. Он окинул комнату беспокойным взглядом и убедился, что в помещении он один. Кровати его соседей стояли аккуратно застеленные.

«Что за черт… — подумал он в замешательстве. — И сколько же сейчас времени?

Дотянувшись до будильника, стоявшего на столе, он посмотрел на циферблат, и мгновенно вскочил, как ошпаренный.

«Какого черта они меня не разбудили? — смятенно подумал он. — Что еще за идиотизм?..»

Влад стоял перед столом и разобранной постелью, недоуменно и тупо уставившись на бесстрастно тикающий будильник, неумолимо свидетельствующий, что он проспал все мыслимые сроки пробуждения.

Вдруг Влад пошатнулся: он с изумлением почувствовал, как у него кругом идет голова, а колени мелко-мелко трясутся. Лоб его был влажным, а дыхание прерывистым, будто он не встал с постели, а только что пробежал стометровку. Легкая тошнота подкатила к горлу, неудержимо за хотелось обратно в постель.

На столе валялся оторванный листок бумаги с начертанными на нем письменами. Влад взял его влажными и трясущимися пальцами, с недоумением прочитал:

«Влад, мы с Валерием так и не смогли тебя добудиться, как ни старались…

И трясли тебя, и водой брызгали, ничего не помогало — ты только мычал, тряс головой и снова засыпал. Нам пришлось уехать в институт без тебя. Ты подумай — не пойти ли тебе ко врачу? С тобой что-то не так, все это ненормально. Женя…»

Влад раздраженно бросил записку обратно на стол.

«Вот придурки!» — подумал он в ярости. «Ненормально»! Если тут что и ненормально, так это уехать и оставить непробудившегося товарища дрыхнуть дальше, когда надо мчаться на занятия. Он себе с ними подобного не позволял, даже если они орали на него и тапками швырялись… Влад с тоской вспомнил, что он пропустил серьезную лабораторную по строймату, которую теперь придется отрабатывать, лекцию по термеху(в этой науке он ни черта не понимал, и этот факт беспокоил его все больше), и на десерт — семинар по английскому.

С английским у него было все в порядке, более того, преподавательница всегда выделяла его среди прочих, и его отсутствие будет ею непременно замечено; а вот спуску она не давала никому, пропусков своих уроков не терпела принципиально, и теперь ему предстояла выволочка… Это стопроцентно, можно и не сомневаться! Теперь ему придется униженно просить англичанку о прощении и выдумать какой-нибудь бред, хоть как-то оправдывающий его разгильдяйство, иначе в следующий раз она просто выставит его за дверь, и придется идти в деканат, ну а там… понятно, что его ожидает! И все из-за этих двух ослов — видите ли, не добудились они его! Ну, и кому он поведает такую бездарную лажу?

Крайне раздосадованный, Влад отправился было в туалет. Однако едва он сделал пару шагов, как его шатнуло в сторону так, что он чуть не упал. С трудом вписавшись в дверь, он на трясущихся ногах кое-как добрел до туалета, и там ему стало дурно настолько, что он едва не упал головой в унитаз. К счастью, время было таким, что все соседи по комнатам были в институте, и Влад никого не встретил, иначе его приняли бы за мертвецки пьяного. Случалось, конечно, что ребята выпивали, однако не до такого же состояния, чтобы не держаться на ногах! И кому он будет потом объяснять, что он в рот не брал ни капли, а ему просто сделалось очень плохо…

В умывальнике Влада ждало еще одно открытие. Умываясь, он заметил, как дрожат от слабости руки. Но это было бы еще ничего…Когда Влад принялся утирать полотенцем умытое лицо и шею, он с недоумением заметил кровяные пятна на белой «вафельной» ткани. Он посмотрел на себя в зеркало и сразу застыл от изумления: на верхней части его шеи, прямо под нижней челюстью с левой стороны неведомо как появилась короткая и глубокая царапина, из которой и сочилась кровь.

«Этого только не хватало! — с досадой подумал Влад. — Откуда такое?..»

Он приблизился к зеркалу почти вплотную и внимательно рассмотрел царапину. Это была и не царапина даже, а самый настоящий шрам, как будто сделанный острым ножом или лезвием. Причем впечатление было таким, будто сначала ему аккуратно сделали надрез, а затем попытались расширить его, и теперь шрам приобрел некое подобие приоткрытого безгубого рта, что действовало особенно пугающе. Кто это сделал и зачем — он не имел ни малейшего представления. Одно он мог сказать с полной уверенностью: когда он вчера поздно вечером ложился спать, ничего похожего на это безобразие у него на шее не было! Кровь, заполняя царапину изнутри, свернулась, образовав характерную корочку, но он по неведению содрал ее во время умывания, и кровь выступила снова. Не случись этого, Влад мог бы и вообще не заметить наличия неведомо как образовавшейся раны.

Он даже посмотрел на свои руки, чтобы убедиться, не мог ли он сам пораниться своими же ногтями: однако ногти его были коротко острижены, а кроме того, чтобы нанести себе похожий шрам ногтями, ему следовало крепко схватить самого себя за горло, чего он, естественно, не делал.

Ошеломленный и недоумевающий, Влад вернулся в пустую комнату. Он попробовал одеться, но очень скоро убедился, что даже на одевание у него совершенно нет сил. О том, чтобы ехать в институт, дорога в который представляла собой настоящее многоборье (автобус, электричка, троллейбус), не могло быть и речи. Он с ужасом представил себе, что могло бы с ним произойти в дороге, решись он на такое безумие.

Помыкавшись туда-сюда, Влад решил, что лучшее из всего, что он мог бы сделать, это лечь в постель. Найдя в своих запасах лейкопластырь, он заклеил шрам на горле, который упорно продолжал кровоточить, и улегся в кровать. Полежал немного, устремив взор в потолок и раздумывая над всем случившимся. Однако мысли его блуждали, разбегались, наслаивались друг на друга, и он никак не мог собрать их воедино. В конце концов, он впал в дрему и вроде бы заснул.

Спал он плохо, беспокойно, пребывая в неком полусне — когда человек вроде бы спит, и при этом осознает окружающую обстановку. Потом он все-таки отрубился — как будто провалился в омут!

В себя он пришел поздно вечером, когда Валерий с Евгением вернулись из института и включили свет. Сноп света ударил ему под прикрытые веки, и он, вздрогнув, мгновенно пробудился. Приподняв голову, он увидал обоих друзей, вешавших в платяной шкаф верхнюю одежду.

— Ну как ты? — спросил Евгений, бросив на него озабоченный взгляд.

— Ничего, — произнес Влад, заметив попутно, что голос его дрожит от слабости.

— Записку мою читал?

— Читал…

— Ты на нас не сердись, но мы просто не знали уже, что и делать! Не железом же каленым тебе пятки прижигать!

— Да все нормально, ребята… Я все равно бы никуда не поехал, — сказал Влад, слабо улыбаясь. — У меня совершенно нет сил. Как там… институт?

— А что ему станется! — Евгений опустился на стул перед кроватью Влада, в то время, как Валерий переодевался в трико и футболку. — Стоит наш институт!

— А как… англичанка? — озабоченно спросил Влад.

— Англичанка-то? — Женя усмехнулся. — Сразу заметила, что тебя нет. «А где, — говорит, — Силуян?» Я ответил, что ты приболел… Так веришь ли, она расстроилась! Силуяна нет, говорит, так и спрашивать некого. Представляешь, ты у нее лучший! А мы — так, мусор всякий… Чего нас спрашивать!

Валерий, услышав это, рассмеялся. Сказанное его не касалось, ибо он изучал французский.

— В общем, ты не переживай, — заверил Евгений, — она на тебя не сердится. Придешь, она только об радуется… Главное тебе — выздороветь скорее! Ты хоть определился, что с тобой случилось-то?

— А черт его знает, — тоскливо ответил Влад. — Ума не приложу. Вчера вроде все было нормально, а вот сегодня утром меня будто выпили! всю энергию словно выкачали. Никогда раньше такого не было.

— Может, съел что-нибудь не то? — предположил Валерий. — В здешней столовке травануться можно так, что лапти запросто сплетешь! Туда лучше вообще не ходить…

— Да не ел я в здешней столовке! Обедал накануне в институте, там все нормально. Не знаю, ребята… Но вот — весь день провалялся, так мне сейчас намного лучше!

— Да? — улыбнулся Женя. — А пластырь на шее под челюстью откуда взялся?

— Порезался… когда брился, — ответил Влад. — А вот сейчас… ребятки, я с удовольствием съел бы что-нибудь! И завтра буду уже на ногах. Что-нибудь поесть дадите?..

— Вот это другой разговор! — обрадовался Женя. — Мы с Валеркой как раз тут на ужин прикупили кой-чего: и колбасы, и сыру, и рыбных консервов! Вот… кильки в томате… сайры две банки… Сейчас макароны сварим, макароны хорошие, яичные… — Евгений извлек из сумки ярко-красную пачку. — И будет у нас добрый ужин! Валер, будь добр, сходи на кухню, воду в кастрюле на газ поставь! А я буду макароны варить, когда вода закипит…

- Эка вы потратились-то! — воскликнул Влад, чувствуя, как во рту скапливается слюна при виде таких яств.

— Да ерунда! — буркнул Женя. — Мы ведь знали, что у нас теперь дома больной…

— Ребята, спасибо! я вот встану на ноги, деньги отдам! Стипендия скоро…

— Да перестань! От болезни никто не застрахован, так что ж теперь…

Хорошо поужинав — с аппетитом, что называется, от души — Влад захотел спать и заснул быстро. Спал как убитый, без просыпу и сновидений. Утром Влад ощущал телесную слабость, однако не настолько, чтобы проводить новый день в постели. Вместе с товарищами он поехал в институт.

В течение дня Влад «разгулялся» и чувствовал себя вполне прилично.

В перерывах между лекциями он внезапно встретил на одной из лестниц Галю, которая шла ему навстречу, как всегда в сопровождении Светы. Галя спускалась по ступеням, а он поднимался, но так как старинная лестница была весьма крута, ему пришлось смотреть на приближавшуюся девушку не просто снизу вверх, но и еще задравши голову… При этом Влад испытал наряду с привычным уже восхищением какой-то странный и томительный восторг…

— Здравствуй… Галя! — дрогнувшим голосом сказал он.

— Привет! — Галина как всегда была не только неотразима, но и весьма приветлива.

Они разошлись на лестнице, и он испытал досаду от того, что встреча их была столь мимолетной. И вдруг Галя, спустившись на площадку, чуть отстранилась к стене, сделав ему знак — приблизиться. Не веря своему счастью, Влад мгновенно вернулся на несколько шагов назад и очутился прямо перед ней. Краем глаза он заметил, как неодобрительно наблюдала за ним Света — будто он был виноват в том, что попался им на лестнице. У-у, бука несчастная… Ну и черт с ней!

— Ты что-то неважно выглядишь, — произнесла Галя с заботливой улыбкой.

— Да? — настороженно ответил Влад. Ему совсем не хотелось, чтобы обожаемая им девушка заметила его недомогание. — А что такое?

— Да так… ты чересчур бледен.

— Да вот… вчера приболел немного.

— А сегодня как? — поинтересовалась Галя. Ее серо-голубые глаза оказались неожиданно близко к нему, и Влад невольно заглянул в их бездонную глубину… ему показалось, что его затягивает в эти глаза как в омут.

— Сегодня… нормально, — пролепетал он.

— Ну смотри, — Галя вновь улыбнулась. — О здоровье забывать нельзя! А если что — обращайся… У меня есть разные лекарства… — она скользнула взглядом по его шее, серо-голубые глаза задержались на пластыре, но она ничего не сказала, только вновь пристально взглянула на него. Неожиданно Влад ощутил чуть заметное головокружение. Но в этот миг Галина улыбка сделалась лучезарной, а глаза заискрились, как солнышки. И Влад совершенно ясно понял, что разговор закончен, и он может быть свободен.

— Спасибо, Галя… — прошептал он будто в полусне.

Некоторое время Влад еще оставался на площадке, провожая глазами высокую Галину фигуру, продолжавшую спуск по крутой лестнице; за нею неизменно следовала Света… Они на ходу переговаривались, и Влад не сомневался, что Галя уже забыла об их встрече. Последняя фраза Гали о лекарствах прозвучала для ушей Влада как-то двусмысленно, однако он не стал фиксировать внимание на этом, а с радостью подумал о том, что она поинтересовалась его состоянием! Значит, он Ей все- таки небезразличен, и от этого открытия ему делалось удивительно хорошо на душе…

И только немного позже, когда эйфория от мимолетной встречи и краткого разговора уже улетучилась, он вдруг вспомнил, что его вчерашнему приступу невероятной слабости предшествовало некое странное состояние, в котором он вроде бы куда-то шел по коридору…

Влад смутно помнил, как он переставлял слегка одеревеневшие ноги, будто повинуясь посторонней силе; он также помнил, как искал на коридорных дверях номер комнаты… Ее комнаты! но вот что произошло дальше, Влад сказать не мог. Дальше следовал черный провал в памяти, какие-то смутные образы, невероятная смесь эмоций — от восторженного состояния до настоящего страха… Как ни пытался он восстановить в памяти ход событий или хотя бы вспомнить — что же произошло после того, как он дошел до Галиной комнаты — все оставалось покрыто как туманом. Он мог сказать лишь одно — состояние, пережитое им в ту ночь, было непосредственно связано с Галей…

В конце концов Влад решил, что он увидел сон, главным персонажем которого была Она. Некий сумбурный, нелогичный и весьма яркий сон, поутру полностью улетучившийся из его памяти. Досада жестоко терзала душу Влада: как же он мог напрочь забыть сон, в котором была Она! Вот, бывало, приснится какая-нибудь галиматья, и отлично помнится после пробуждения, совершенно при этом ненужная! А тут — Она явилась ему во сне, а он ни черта не помнит!..

Правда, такая версия о виденном сне никак не объясняла вопиющих побочных эффектов, как-то: изнуряющей слабости после пробуждения, а также появления загадочного шрама на шее под нижней челюстью. Ну что тут поделаешь! бывают порой в жизни вещи необъяснимые…

Шли дни, Влад чувствовал себя все лучше, и странная история с непонятным сном, имевшим столь неприятные последствия, стала постепенно им забываться.

Но вот недели через две после случившегося у Влада состоялся разговор, снова вернувший его блуждающие мысли к этому загадочному происшествию…

На одном этаже с ним жил некто Лешка Барковский, учившийся на втором курсе. Парень был вполне безобидный и толковый, однако из тех, про кого говорят — «без царя в голове». Он слыл к тому же большим шутником и любителем розыгрышей. Солнечным мартовским днем, когда уже весеннее солнышко начинало впервые подтапливать набирающий влагу снег, Владу довелось обедать вместе с Лешкой за одним столом в институтском буфете. Они усердно принимали пищу, порой перекидываясь ничего не значащими фразами, как вдруг Лешка с усмешкой заметил:

— Слышь, Влад, я вот все собирался тебя спросить — у тебя с головою все в порядке?..

Влад совершенно опешил от такого вопроса. Впрочем, Барковский был известен своей прямотой и полнейшим пренебрежением к любым формам дипломатии. Вот как сейчас.

— Не понял… Это ты о чем? — спросил Влад.

— Да знаешь ли, я тут видел тебя как-то ночью в коридоре! — хихикнул Лешка. — Это было… ну как тебе сказать… короче, это было нечто! Вообще…

— Что было-то? — угрюмо поинтересовался Влад, чувствуя подступающее к горлу раздражение.

— Что было-то? — заговорщически произнес Лешка и тут же прыснул.

Влад перестал даже есть и сумрачно глядел на него, ожидая, пока Барковский отсмеется.

— Да вот я и хотел у тебя узнать, что это было! — сказал он наконец. — Ты, может быть, у нас лунатик, а, Влад?

— Толком можешь сказать, что увидел? — сердито спросил Влад.

— А ты сам-то не помнишь?

— Как я могу помнить, если не знаю, о чем речь?

— Ладно, — сказал Алексей, — будет тебе толком… Ну в общем, вышел я ночью в коридор — в туалет приспичило, знаешь ли. Вдруг слышу — из темного коридора звук доносится. «Шарк… шарк» — тапками по линолеуму, как будто дед тащится столетний! «Что за хреновина? — думаю, — кого это по ночам тут носит?» Остановился и жду — кто сейчас ко мне из темноты навстречу выйдет? И вышел!

Угадай с трех раз, кто это был…

Лешка глубокомысленно глотнул из стакана вишневый компот.

- Это был… я? — ошеломленно спросил Влад.

- Точно! — воскликнул Барковский, ставя стакан перед собой. — Представь себе… Ты, Владик, собственной персоной! Только был ты очень странный, ну чисто ненормальный …

- Чем это я был странный? — отозвался Влад, постаравшись добавить в свой тон беспечности, хотя внутри у него все напряглось.

- Чем странный?.. — Лешка чуть помедлил, размышляя, как бы точнее ответить. — Ошалелый какой-то, что ли!глаза вытаращены, волосы взъерошены, будто бы тебя только что за них таскали, и брел ты не просто еле-еле, а так, будто кто-то шел за тобой и толкал тебя в спину! Одежды на тебе никакой — только майка и трусы! Даже штаны не надел. Ну ладно бы, в туалет вышел, но брел ведь ты совсем с другой стороны! С женской половины коридора! Или — от выхода на лестницу…

В общем, удивил ты меня изрядно. Даже напугал… Такое не каждую ночь увидишь.

Влад насупился и мрачным взглядом уставился на собеседника.

- Выходит, ты испугался? А заговорить со мной ты не пробовал? Обратно в щель свою зашмыгнул, как мышь, да?..

— Я тебя умоляю… — Лешка флегматично допил компот и принялся вилочкой выковыривать из стакана ягодки. — Заговаривал я с тобой… Окликал… А ты на меня — ноль внимания. Доковылял до своей комнаты, дверь толкнул и как провалился. Впечатление было такое, что ты ничего не видишь и не слышишь, спишь на ходу. Вот я и подумал, что ты лунатик. Так ведь называются эти типы, которые спят и при этом блуждают по ночам?..Будто бы по крышам даже бродят…

Эта новость вновь взбудоражила Влада, к тому времени почти успокоившегося и начинавшего забывать об этом происшествии. Конечно, Барковского нельзя было назвать надежным источником информации, однако в сочетании с его собственными обрывками смутных впечатлений сведения Лешки давали вполне цельную картинку. Выходит, что ночное хождение ему не снилось. Он действительно ходил во вполне конкретное место, оставшееся в его памяти — комнату 402.

Но вот дальше что было? Заходил он туда или все ограничилось тем, что он лишь постоял под дверью, а потом вернулся — Влад не помнил напрочь. Не помнил также, что происходило в комнате и вообще — виделся ли он тогда с Галей. Откуда появился шрам на шее, откуда эта изнуряющая неестественная слабость, заставившая его сутки проваляться в постели? Таким образом, получалось, что он вдруг начал впадать в состояние, в котором полностью утрачивал контроль и над самим собой, и над окружающей ситуацией… Причины такого явления оставались вне его понимания. Этот факт был чреват самыми непредсказуемыми последствиями, и это обстоятельство пугало Влада больше всего…

* * *

Студенческий городок (он же бывший когда-то загородный замок какого-то столичного нувориша) располагался вблизи местного шоссе, по которому студенты на автобусе добирались до узловой станции большого подмосковного города; на другой стороне этой дороги была небольшая деревенька дворов в пять-семь. Через эту деревеньку пролегала неширокая тропа, начинавшаяся на остановке автобуса и уводящая путника прямиком в большой и казавшийся бесконечным лес.

Ребята нередко в хорошую погоду ходили по этой тропинке через деревеньку в этот самый лес — как летом, так и снежной зимой. Тропу, естественно, никто никогда от снега не чистил, и местные лыжники из тех же студентов прокладывали по ней лыжню. Лыжи можно было взять напрокат в пункте, размещавшемся здесь же, в городке — на первом этаже первого корпуса. Однако и без лыж любители зимних прогулок вполне могли позволить себе погулять в лесу среди заснеженных елей и кустов, одетых в белые покровы — надо было только запастись валенками или на худой конец, прочными зимними ботинками с высокой шнуровкой. Что же касается поздней весны и лета… В этот сезон лесные прогулки становились просто незабываемыми, являя собой настоящую терапию и от столичного шума, и от каждодневных стрессов.

Влад обожал такие прогулки. Едва сошел снег, как он стал регулярно бывать в лесу — каждый выходной. Тропа уводила его в таинственные лесные дебри, и он медленно шагал по ней, пока время не вынуждало его в конце концов поворачивать назад. И хоть всякий раз ему приходилось подавлять сожаление по поводу необходимости возвращения, одно-двухчасовой прогулки хватало вполне для того, чтобы прочистить мозги и впрок надышаться волшебным лесным воздухом, наполненным ароматами наступившей уже весны…

…Быстро пролетел март, в трудах и заботах промчался звонкий апрель, наступил бурный, зеленеющий, богатый солнечным теплом май. После майских праздников резко наступила напряженная пора — надо было готовиться к летней сессии, уже второй в студенческой практике Влада. Но, не смотря на занятость, Влад не упускал случая еще и еще погулять в лесу, не пропуская ни одного выходного дня. А немного позже, когда подобные лесные прогулки стали для него насущной потребностью, Влад стал их совершать теплыми майскими вечерами после возвращения из института — благо, что световой день становился все длиннее…

Не стал исключением и прекрасный солнечный будний день в середине месяца. Еще в институте Влад затосковал по лесному воздуху — ароматному, чистому и прозрачному. Отправляясь на очередной зачет, Влад дал себе обещание — сегодня вечером он непременно побывает в лесу! Как бы поздно ни приехал…

Однако все прошло на отлично — зачет был сдан, он отправился «домой» в прекрасном настроении, и даже путь на электричке показался ему короче, чем обычно. Придя в свой корпус, он быстренько сбросил с себя все «городское» и чуть ли не бегом отправился в свой любимый лес.

Стоял чудесный, теплый, прямо-таки летний вечер! Влад скоро миновал маленькую деревеньку, отделяющую шоссе от лесных массивов, и наконец очутился среди своих любимых елей, сосен, лиственниц, кустарников… Тропа приятно пружинила под его шагами, вокруг буйно зеленели молодые листья.

Тишина и покой…

Ни тебе городского шума, ни смрада с дорожных трасс. Он остановился на тропе, вслушиваясь в ритмичное пение какой-то вечерней птички. До чего же хорошо здесь! Хочется дышать, наслаждаться, всматриваться… Вообще у Влада еще со школы были проблемы со зрением: еще тогда оно начало портиться, и в восьмом классе врач предписал ему очки. Правда, носил их Влад только в институте — на занятиях, снимая даже на переменах, когда надо было всего лишь перейти из одной аудитории в другую. Очков Влад стеснялся. Он понимал, что это по-ребячьи, скорее, даже — по-девчоночьи. И все же — стеснялся. Не хотел, чтобы его видели в очках — особенно девушки. Особенно — Галя…

Но на очередную прогулку он отправился один — Влад всегда ходил в лес один, в такие минуты уединения с природой ему никто не был нужен; единственная, кого он желал бы видеть рядом с собой, вроде бы не проявляла интереса к лесным хождениям, а пригласить ее составить ему компанию Влад не решался. Да и занятия у них были построены так, что Галя приезжала обычно в студгородок куда позже, нежели он… Ну что поделаешь! Четвертый курс!.. Поэтому Влад без всякого стеснения взял с собой очки, и оказавшись в лесу, водрузил их на нос, чтобы лучше видеть, что происходит вокруг него, тем более, что начинался майский вечер, и среди деревьев и кустов постепенно скапливался сумрак, хотя до темноты оставалось еще немало времени.

Все дальше и дальше уходил Влад по грунтовой тропинке, вслушиваясь в пение птиц и всматриваясь в густые зеленеющие заросли.

«А вот интересно — эта тропинка куда-нибудь выводит? — подумал он с улыбкой. — Должна же она где-нибудь кончаться…»

Шло время, и возвращаться Владу не хотелось совершенно; между тем уже начинало постепенно темнеть. Да и время, что называется, поджимало! Завтра ведь снова в институт, снова предстоит нелегкий день… Дай Бог, чтобы он оказался не менее удачным, нежели день уходящий. А сейчас пора назад, домой! Перед сном еще предстоит почитать кое-что к завтрашнему зачету.

Влад со вздохом сожаления развернулся на 180 градусов и неторопливо зашагал в противоположном направлении. По-прежнему кругом царила торжественная тишина, воздух сделался более прохладным и каким-то тягучим. Солнышко садилось за вершины леса, и небо над головой постепенно становилось темно-синим. Мысль о предстоящем обратном пути приятно грела душу — еще оставалась возможность немного насладиться лесной прогулкой до наступления темноты.

Вдруг впереди на тропинке появилась высокая темная фигура.

«Вот тебе и на! — весело подумал Влад. — Еще кто-то здесь прогуливается на ночь глядя. Наверное, кто-нибудь из городка тоже…»

Человек неторопливо шел ему навстречу, явно прогуливаясь. Влад продолжал идти вперед, внимательно вглядываясь в контуры фигуры, которые словно бы чуть расплывались перед его взором, несмотря на то, что он был в очках. И тем не менее, чем меньше становилось расстояние между Владом и загадочной одинокой фигурой, тем больше охватывало Влада смятение. Это невероятно! Неужели…

Еще через несколько шагов он окончательно убедился, что навстречу ему шла Она!..Галя…

— Привет, Влад! — воскликнула она еще издали, одарив его ошеломляющей улыбкой.

— Здравствуй… Галя! — ответил он с обычной робостью, которая овладевала им всякий раз, когда она заговаривала с ним. И зачем-то добавил: — Добрый вечер…

— Добрый вечер, — она снисходительно усмехнулась, явно довольная тем впечатлением, что она производила на него. — Не ожидала встретить тебя здесь.

Галя была одета в темно-синюю футболку с длинными рукавами, спортивные брюки, на ногах у нее были видавшие виды полукеды… Обычный студенческий прикид для лесной прогулки.

— Я, признаться, тоже не ожидал, — смущенно проговорил Влад, — что увижу тебя на этой тропинке… да еще одну, без Светланы. Или Светлана где-то здесь?

— Ну конечно! — Галя рассмеялась — просто и от души. — Щщас!..Вон в кустах прячется. Как выскочит!

Влад тоже улыбнулся.

- Просто я никогда еще не видел тебя без нее, — сказал он, будто оправдываясь. — Вы неразлучны.

— Ну, в этом я не вижу ничего плохого, — заметила Галя. — Мы из одного города, учились в одной школе и вообще — дружим с детства. Это во-первых. А во-вторых, ты сказал неправду. Помнишь, в прошлом году ты забыл пропуск и мок под дождем на улице? Я тогда тебя провела, заморочив голову Харону… Тогда я тоже была одна, если помнишь.

— Конечно, помню… — тихо сказал Влад. Звуки ее певучего голоса завораживали его. Ему хотелось слушать и слушать ее голос бесконечно… Как дивную небесную мелодию.

Они стояли на тропинке друг против друга и смотрели друг другу в глаза. За Галиной спиной садилось солнце, и ее светло-пепельные волосы искрились золотом перед восхищенным взором Влада.

— Никогда не видела тебя в очках, — улыбнулась Галя.

— Ах, да… — растерялся он. — Совсем забыл… Снять?

И Влад взялся дрогнувшими пальцами за дужку очков.

— Зачем? — с легким удивлением спросила Галя, останавливая его руку. — Не надо. Ты ведь носишь их не по пустой прихоти, правда? кроме того — очки тебе к лицу. Становишься солиднее.

Влад смутился и опустил руку. До него дошло, что он выглядит просто глупо. Но тут Галя пришла к нему на помощь сама.

— Я так понимаю, ты уже погулял и возвращаешься? — заинтересованно спросила она.

— Вообще-то… да. Время уже, а мне еще к зачету подготовиться бы не мешало…

— Понятно, — сказала Галя. — Ну, а я вот пока только туда иду… В лес.

— Темнеет уже! — предупредительно заметил Влад. — не страшно одной?

Быстрый обмен взглядами, затем улыбками…

— Я темноты не боюсь, — просто сказала Галя. — Тем более вечером в лесу. Чего здесь бояться, Владик? Но… — она сделала многозначительную паузу, — если ты пожелаешь составить мне компанию, возражений от меня не последует.

От радости Влад едва не подпрыгнул. Ему показалось, что он счастлив!

Дальше они пошли по тропе вдвоем. Влад с восторгом чувствовал рядом с собой приятное тепло ее упругого тела, вызывающее в его душе волнующее томление…

Как бы он хотел, чтобы эта их совместная прогулка никогда не кончалась!

Надо было что-то говорить, и Влад тихо спросил:

— Галя… а ты из города Краснооктябрьска, да?

— Да! — охотно отозвалась Галя. — А ты откуда знаешь?

— Видел как-то конверт с твоим домашним адресом… У нас с тобой письма в один и тот же ящик попадают с буквой «С». Вот и смотрю — конверт, тебе адресованный, из Краснооктябрьска… А где это?

— Ну знаешь ли, — улыбнулась девушка, — думаю, по всей России наберется не меньше полусотни Краснооктябрьсков, а если по Союзу взять — так вообще… Но мой Краснооктябрьск — это на Вятке. Симпатичный такой городок, тихий, зеленый…

— А тебе он нравится? — спросил Влад.

— А тебе твоя родина нравится? — в тон ему спросила Галя.

Влад смутился. Он хотел бы сказать ей, что к ее родному городу уже сейчас испытывает некие особые чувства, хоть никогда в нем не бывал… но не сказал. А она даже не спросила, откуда он сам родом — похоже, ей это было совсем неинтересно…

Вдруг он заметил, что тропка, по которой они теперь шли, ему явно незнакома.

— Где это мы идем? — спросил он с легкой тревогой.

— Мы просто свернули с главной тропы, — ответила Галя. — А ты не заметил?

— Нет!

— Ты не слишком внимателен… — сказала Галя, задумчиво взглянув на него. — Боишься заблудиться? Ну так не бойся — я знаю эту тропинку! всегда здесь гуляю…

— Одна?.. — невольно вырвалось у Влада.

— Вообще-то, иногда со Светкой — Галя улыбнулась с лукавинкой в глазах. — А чаще — одна. Одной гулять хорошо: идешь куда хочешь, ни с кем не считаешься…

— Со мной ты тоже можешь идти куда хочешь, — сказал Влад чересчур поспешно.

— Неужели? И ты будешь безропотно следовать за мной, как верный пес, да?..

— Буду… Галя! — неожиданно для самого себя ответил Влад и тут же густо покраснел.

— Ну, тогда не задавай вопросов, Владик, а шагай за мной! — с шутливой строгостью сказала Галя. — Молча!

Они прошли еще несколько шагов. Влада все больше охватывало страстное возбуждение. Еще никогда он не оставался с Галей вот так, наедине, да еще — в густом лесу! Он испытывал некоторую растерянность и молчаливый, потаенный восторг… Не сделать бы только ненароком какую-нибудь глупость, которую потом он сам себе не простит.

— Здесь есть небольшое лесное озерцо, — доверительно сообщила Галя. — Очень красивое… Мы с тобой на него посмотрим, полюбуемся — и тут же пойдем назад.

А то и вправду скоро стемнеет. Хорошо?

— Хорошо, — восторженно ответил Влад. Она говорила с ним так открыто, так любезно, будто они знали друг друга целую жизнь! Одно это вызывало у него ощущение эйфории…

Еще через несколько минут ходу деревья и кусты раздались в стороны, и Влад действительно увидел идеально ровную гладь небольшого лесного озерца, в котором, как в зеркальной поверхности, отражались верхушки красавиц-елей. Галя остановилась, уперев ладони в свои крутые сильные бедра. Влад настолько был восхищен ее высокой стройной фигурой, что на глаза ему неожиданно навернулись слезы.

«Как же она прекрасна…невероятно просто!» — смятенно подумал он.

— Хорошо здесь, правда? — сказала Галя, полуобернувшись к нему. — Смотри, Влад: какая тишина! Безветрие… безмолвие… просто чудо! И даже птичек не слыхать, как будто они затаились! Будто и не под самой Москвой, а где-то далеко-далеко… ну, скажем, в заволжских лесах… А ты что же, не знал про это озеро?

- Не знал, — признался Влад смущенно. — Я ходил дальше по главной тропе, никуда не сворачивая.

- Вот видишь… Не встретил бы ты меня сегодня здесь, и не знал бы, что тут, прямо под боком у нас, такая красота!

— И даже никем не загаженная, — заметил Влад. — Смотри, Галь: ни тебе пустых бутылок, ни рваной бумаги! Удивительно просто. Это, наверное, оттого, что сюда на машине не подъедешь, а пешком идти далековато! Да и мало кто знает про это озеро… Разве только местные из той занюханной деревеньки.

- Нет, Владик… Это оттого, что я не хочу, чтобы сюда приходили. Это мое озеро…

Влад взглянул на нее с удивлением, но Галя оставалась совершенно серьезной. Он не знал, что ответить. Но Галя и не ждала ответа. Она позвала его немного пройтись по берегу, густо поросшему молодой травой.

Он смотрел на нее украдкой, с обожанием, бережно и робко поддерживая ее на сложных участках их пути, делая это так, будто хотел оградить ее от малейших неудобств, которыми изобилует весенняя непроторенная дорога в лесу… В одном месте они остановились перед странными на вид, не знакомыми Владу цветами.

— Странно, что здесь растут цветы. — заметил Влад. — Я думал, что цветочки будут позднее…

— Так ведь уже середина мая! — засмеялась Галя. — уже почти лето! Ты, вероятно, не заметил… А впрочем, видишь, они еще только набухают… Правда, они очень похожи на заостренные ногти?

— Правда, — шепнул он ей прямо в ее округлое очаровательное ушко. — Только твои ногти куда длиннее и… красивее!

Галя вытянула руку и, раздвинув пальцы, критично осмотрела свои длинные, тщательно заточенные ногти, покрытые нежно-красным лаком.

— Да, — улыбнулась она, — и не только красивее, но несравненно тверже и острей.

Владу страстно захотелось поцеловать эту прекрасную, белую и такую красивую ладонь, маячившую прямо перед его глазами, словно бы дразнящую его; и эти такие великолепные, блестящие ногти… и он уже потянулся к ним губами, как вдруг Галя спросила:

— Хочешь сам в этом убедиться?..

Он не успел ответить, как она внезапно и резко взмахнула рукой перед его лицом… Он даже не понял, что произошло! В первый миг ощущение было таково, будто прямо в лицо ему ударила струя пламени. Его очки, мгновенно сделавшись ненужными, отлетели прочь, блеснув стеклами в мягком сиянии заходящего весеннего солнца. На его лбу и щеках проявились тонкие красные царапины, которые мгновенно начали набухать, приобретая темно-сиреневый цвет, а затем все в одно мгновение прорвались, заливая его лицо темно-красными кровавыми ручейками… Ошалевший от боли и неожиданности Влад невольно подался вперед, чтобы не забрызгать кровью одежду. Рвущийся из его груди крик застрял в его враз пересохшем горле. Он просто не ожидал от нее столь неожиданного и стремительного броска — броска свирепой хищницы, коварной и невероятно жестокой пантеры…

— Ну, как тебе? — раздался над ним бесстрастный Галин голос. — А хочешь, я сниму с твоей головы скальп? И мне совсем не понадобится нож…

— Не думаю, — сдавленно произнес Влад.

— Ты сомневаешься?..

Она спросила это таким тоном, что его охватил настоящий ужас. Господи, что это она творит?..

— Нет, нет! — воскликнул он умоляюще. — Ты не так поняла!..

Но Галя уже не слушала ни его криков, ни его мольбы. Она просто схватила его за лицо левой рукой, и теперь ее острейшие ногти вонзились ему в щеки, скулы и под нижнюю челюсть, оставляя на коже глубокие борозды.

Он не представлял себе, что это может быть так больно!

Она мгновенно закогтила его голову одной рукой, как орлица, вонзающая когти в бегущего зайца! Он не мог ни отстраниться, ни даже шевельнуться. От болевого шока Влад всем телом обмяк, колени его подогнулись, и он беспомощно сполз к ее ногам.

Склонившись над ним, Галя сдавила его голову в своих ладонях с невероятной силой — так, что он едва не потерял сознание. Она сжимала, сдавливала его голову в руках, словно это был спелый плод, из которого выжимают сок… Ему казалось, что в любую секунду она раздавит его череп в мощных прессах своих гладких и на удивление сильных ладоней. Кровь же из порезов на его лице лилась все обильнее.

Мягко, но решительно повергнув его на траву, она уселась на него верхом и крепко зажала его слабо подрагивающее тело между своими твердыми, как гранит, коленями. Затем склонилась над ним, уперевшись руками в его прижатые к земле плечи. Приблизив свое лицо к его лицу, Галя жадно вдыхала терпкий аромат его свежей крови трепещущими ноздрями, то припадая грудью к его груди, то пружинисто приподнимая свое гибкое тело над его распростертым телом… при этом глаза ее вспыхивали каким-то странным мрачным огнем.

— Ты… убьешь меня… — прошептал Влад одними губами.

— Потом… — коротко ответила она и улыбнулась ему обещающей улыбкой.

Угасающим сознанием он еще ловил последние мгновения ускользающей реальности; он слышал, как уходит из тела энергия, как замирает во всех членах жизнь, и он уже перестает ими владеть…

И ему внезапно сделалось совершенно ясно, что не будет уже никакого «потом»; он чувствовал, как его уносит в страшное и сладостное небытие стремительный и сумасшедший вихрь, противостоять которому у него не было ни сил, ни воли!

И этим вихрем была — Она! Галя…

Он еще чувствовал, как она держит его голову в своих ладонях, как пристально и нежно смотрит в его гаснущие глаза, словно желая запечатлеть в своей памяти его последние мысли, умирающие эмоции. Она целовала его залитое кровью лицо, подолгу и трепетно припадая губами к тем кровавым ранам, что сама же ему и нанесла — так жестоко и беспощадно.

— Мне было так больно… — прошептал он ей. — Было так больно… Галя…

— Но ведь сейчас тебе хорошо? — ласково спросила она. — Тебе хорошо?..

— Да… мне хорошо, Галя… никогда еще мне не было так… хорошо…

Невидимые ласковые волны — мягкие, как шелк, баюкая и покачивая, уносили его в туманные и неведомые дали, навевая волшебный сон.

А в глубинах призрачного тумана сияли чарующие серо-голубые глаза, зовущие к себе и втягивающие его в себя, как в бездонный синий омут…

* * *

— Ну что… никак? — спросил Евгений.

— Никак! — Валерий безнадежно махнул рукой. — только бормочет что-то нечленораздельное. Вроде пробурчал «хорошо… мне так хорошо», а может и нет. Не поймешь! Совсем парень спятил…

Женя с явным сожалением посмотрел на спящего Влада, которого они никак не могли добудиться.

- Слушай… его реально врачу показать надо, — сказал он неуверенно.

- Ну, и кто его будет показывать? — едко спросил Валерий. — Ты, что ли?

- А хоть бы и я! Мы же с ним вместе живем! Подумай, Валер: с Владькой что-то не так. А ну как что с ним случится, нам же потом скажут: а вы-то, бараны, куда смотрели? Вы же с ним в одной комнате жили! Где ваша комсомольская совесть? ну, и так далее и тому подобное! Да и просто по-людски если рассуждать — помочь надо Владику! Ты со мною не согласен, что ли?

- Согласен, — бесстрастно кивнул Валерий, щуря на него свои глаза сквозь стекла очков. — Надо помочь. У нас остается один только пустяковый вопрос: как? Может, скажешь?

— Не знаю! — выкрикнул Женя. — Откуда я знаю…

— Ну, раз не знаешь… тогда поехали, а он пусть дрыхнет. Пока он спит, ничего с ним не случится.

А вечером потолкуем с ним… О! — вдруг воскликнул он совсем другим тоном. — Ты смотри-ка! глаза открыл!..

— И впрямь… — изумленно протянул Евгений. — Смотрит…

Влад действительно — совершенно внезапно открыл глаза и уставился на товарищей непонимающим взглядом.

— Ребят… а вы чего? — пролепетал он непонимающе.

— Нет… ты только посмотри! — Валерий взглянул на Женю. — Как вам это понравится, а? Влад, мы тебе тут не слишком мешаем?

— А что? Вставать пора?.. — Влад резко поднялся и сел на кровати.

— Скажите пожалуйста! прямо младенец! вставать пора было час назад!

— Влад, мы уже битый час пытаемся тебя разбудить! — строго заметил Евгений. — Повторяется та же история, что была в марте. Но слава Богу, сегодня ты очухался. Собирайся, и вперед быстро! Мы уже опаздываем…

— А ты что, ждать его собрался? — возмутился Валерий. — Ну уж нет! Мне еще перекусить надо, я и так с ним кучу времени потерял.

— Езжай, перекусывай, — обреченно отозвался Женя.

Влад посидел немного на кровати, отходя от обморочного сна. Он чувствовал неприятную слабость по всему телу, и от резкого перехода от лежачего положения к сидячему у него слегка кружилась голова.

— Нет, Женя… Валерий прав. Езжайте, езжайте… — торопливо сказал он. — Не надо из-за меня опаздывать. Я за вами… я и сам доеду. Один!

— Ты уверен? — пытливо спросил Женя.

— Конечно! А что?

— Да ничего… Выглядишь неважно.

— Жень, не волнуйся, я в порядке. Езжайте себе.

Ребята быстро собрались и ушли. Влад посидел еще немного, собираясь с силами. Наконец он поднялся на ноги, и хотя колени его мелко подрагивали, все же состояние его было не в пример лучше, чем тогда, в марте. Во всяком случае, мысли о том, чтобы не ехать на занятия, у Влада не возникло.

Конечно, ехать! И немедленно…

Влад решительно взял полотенце, туалетные принадлежности и направился в общий санузел. Там все умывальники были свободны — час пик закончился. Влад включил воду и принялся умываться.

Вдруг он в нерешительности остановился, тупо уставившись на воду, льющуюся из крана. А что это было с ним вчера?.. Кажется, он гулял в лесу… Потом появилась Галя!..Потом озеро… А далее? Дальше что было?

Все события вчерашнего вечера вдруг восстановились перед его мысленным взором одно за другим! Галя… ее роскошное, упругое тело… Оно как живое вновь стояло перед его глазами, и он вспомнил то пугающе неземное блаженство, что он испытал вчера! Неужели это… случилось? А что потом? Дальше был черный провал, и он ничего не помнил. Не помнил, как все закончилось, как он добрался домой, как вообще оказался в своей постели! Не Галя же приволокла его на себе!

А может, это был всего лишь… сон?

Влад ошалело смотрел на себя в настенное зеркало и чувствовал, что голова у него идет кругом. Что это было? Происходила ли ошеломляющая история на озере в реальности, или это все-таки сон, а может, его вконец расстроенное воображение, грезы молодого человека, свихнувшегося от любви?

Пораженный внезапной мыслью, он поднял голову и придирчиво осмотрел свое горло. Ничего…

Зато на лице — на щеках под глазами, на подбородке и скулах он вдруг заметил несколько мелких царапин. Влад вспомнил, как там, на берегу озера, Галя впилась ногтями ему в лицо, и он чуть не заорал от боли. Не это ли были следы ее длинных ногтей?..

Он рассмотрел их внимательнее, приблизив лицо к зеркалу: царапин было немало, но все короткие и глубокие, будто от маленьких лезвий… Точно — это ее ногти! Однако сейчас они были почти незаметны, словно находились в стадии заживания. А ведь были нанесены только вчера! Такое возможно?..Или прикосновение ее ногтей на самом деле было незначительным, хотя и очень болезненным? Ведь у Гали и вправду были очень длинные ногти… Она легко могла не слишком заглубить их кончики в его лицо, чтобы не оставлять чересчур заметных следов; но все равно, это наверняка было бы больно… Очень больно!

Так было ли вчерашнее приключение с Галей реальным событием, или это все же был не более, чем сон — пусть настолько яркий, что на коже его обозначились следы ее воздействия — воображаемого? Такое бывает, кажется, он об этом слышал или читал где-то… Называется это явление этаким мудреным словом… как же их… Влад призадумался, напрягая память… латинское слово… А, вспомнил — таки! Стигматы! Это когда у человека на руках и ногах вдруг появляются реальные раны от гвоздей распятого Христа, или там — царапины на лбу как след от тернового венца. Правда, Влад тут же вспомнил, что такое происходит не со всякими людьми, а только с фанатично верующими, которые в молитвах доходят до исступления, или же с людьми психически ненормальными. Ни к тем, ни к другим Влад вроде бы не имел отношения… или он все-таки рехнулся, только пока еще не осознает этого?

Влад заткнул за пояс полотенце, чтобы освободить обе руки, намылил ладони и принялся сноровисто мыть себе шею. Когда же он взялся смывать мыло с рук струей воды, то с ужасом увидел, что мыльная пена на ладонях имеет розоватый цвет. Кровь!.. Влад вновь тупо посмотрел на руки, потом смыл остатки мыла и пощупал свою шею. Пальцы ощутили сразу два небольших шрама, даже наощупь совсем еще свежих. Влад метнулся через коридор в комнату, взял там настольное зеркало и, вернувшись в умывальную, повернулся спиной к настенному зеркалу, а малое зеркало при этом поднес к лицу. Таким образом он узрел собственный затылок и шею. На шее у себя он легко заметил два глубоких шрамика, расположенных прямо под скобочкой его короткой прически. Эти царапины действительно были свежими! Намыливая себе шею, он задел их, содрав неокрепшую корочку, и потому потекла кровь…

Выходит, тогда, в марте у него появились странные шрамы на горле, а теперь, в мае, очень похожие шрамы на шее под затылком?

Совсем сбитый с толку, Влад наскоро закончил умывание и поспешил в комнату одеваться. Надо было поспешить, если он не хотел безнадежно опоздать на занятия.

Когда Влад выходил из корпуса, бдительный страж у двери, как обычно, взглянул на него сурово и неприветливо. Однако по выходе он не имел обыкновения спрашивать пропуск у проживающих; но один только вид его красноречиво свидетельствовал, что обратно в корпус без оного они не пройдут, даже если успеют отойти от крыльца хоть на шаг! так что если забыл пропуск в комнате, стоит тут же вернуться за ним. Влад пропуск не забывал, однако при взгляде на твердокаменного сторожа он вдруг решил разговорить его — как ни странно, Харон мог помочь разобраться со вчерашним происшествием. Вежливо поздоровавшись, Влад спросил его:

— Послушайте… Не могли бы вы мне сказать, видели вы меня вчера вечером, когда я проходил мимо вашего стола в корпус, или не видели?

— Странный вопрос! — с едкой усмешкой отвечал Харон. — А что, вы сами не помните — когда и куда вы проходили? Или вчера пьяны были изрядно?..

— Ну почему пьяны? — Влад с трудом подавил возмущение. — Может, у меня провалы в памяти случаются… и я просто хотел уточнить, пришел ли я в корпус вчера вечером с прогулки, или же я вечером вообще не выходил.

— Вы сами себя послушайте, какую чушь несете, — важно заметил Харон. — Если вы сейчас из корпуса выходите, значит, вчера вы сюда вошли и, естественно, через вход, мимо меня. Значит, предъявили пропуск, и все было в порядке. Или вы вчера вообще никуда не выходили, в своей комнате в беспамятстве лежали?

Влад почувствовал, что быстро тупеет. Впрочем, такое случалось не впервые при диалоге с Хароном, поэтому он вообще старался общаться с ним как можно меньше.

— Я только хотел уточнить, проходил ли я вчера мимо вас вечером с прогулки, а не из института! — сказал он с легким раздражением. — Я знаю, у вас отличная память, и если я проходил, да еще одетый в спортивную одежду, то вы могли это запомнить…

- А вы что же, проверить мою бдительность решили? — произнес старик угрожающе.

— Я все понял, спасибо, — поспешно бросил Влад, выходя на крыльцо.

«Твердолобый болван! — с досадой подумал он. — Надо было просто сказать: помню тебя или не помню, так нет, он бодягу развел на полчаса и так ничего и не ответил… Бдительность твою проверять — да на кой хрен ты мне сдался! Глуп, как пробка, старпер чертов!»

На улице Владу сначала сделалось нехорошо: голова закружилась, колени задрожали, на лбу выступила испарина. Он даже прислонился к фонарному столбу, чтобы унять головокружение и восстановить сбившееся дыхание. Усилием воли преодолев навалившуюся слабость, он весь собрался в кулак и решительно направился на шоссе к автобусной остановке.

В институте ему пришлось отвлечься от своих мыслей, и это, похоже, пошло ему на пользу; в обед он поел с особым аппетитом, а ближе к концу дня ему стало лучше — силы не только вернулись, но их как будто даже прибавилось.

На одной из перемен в коридоре он увидел Галю, но только издали; на несколько секунд взгляды их встретились, но Галя словно и не заметила его, и снова сердце Влада сжалось при мысли о том, что лесная прогулка и случай на озере были не более, чем сном… Он неожиданно ощутил, что несмотря на некую зловещую странность происшедшего, сам страстно желает, чтобы все это было явью.

«Я ее сам спрошу, — обещал он себе. — Спрошу непременно!»

Однако ни в этот день, ни на следующий он ее больше не встретил. Галя не попалась ему ни в институте, ни в общежитии. Он всячески продумывал, как стоит к ней обратиться — он уже понимал, что его лобовой вопрос Харону был ошибкой. С Галей следовало вести себя совершенно иначе.

Зачетная сессия, постепенно набиравшая обороты, закружила его, переключила внимание на текущие вопросы. И когда спонтанная встреча с Галей все же произошла, он оказался к ней абсолютно не готов.

Они встретились в фойе одного из корпусов института, куда Влад приехал сдавать очередной зачет, а Галя собиралась покидать здание и кого-то ожидала в фойе. Влад как раз проходил мимо и невольно остановился, пораженный ее великолепием: рослая, статная, красивая, она была облачена в белоснежную сорочку с длинными рукавами и строгий темно-синий брючный костюм…

При виде Гали у него сладостно-тревожно защемило сердце. Галя тоже заметила его и улыбнулась той своей улыбкой, которая всегда сводила его с ума: возникало такое чувство, будто она ждет здесь только его, его одного! Влад с замирающим сердцем приблизился к ней.

«Вот сейчас и спрошу…» — упрямо подумал он.

— Привет! — весело сказала Галя. — Ты как оказался здесь?

— Да вот… Техмет наша группа сдает. Сюда было велено прибыть.

— Ах, вон что! Наверно, Нелюбина принимает?

— Да… именно Нелюбина, — рассеянно ответил Влад.

— Нелюбина это серьезно, — с улыбкой заметила Галя. — Хорошо подготовился? Ну, держись… Удачи тебе!

— А ты сама-то… что здесь делаешь? — Влад несколько неуклюже попытался сменить тему. Но Галя ничуть не смутилась.

— Да вот… тоже зачет сдала, Светланку жду, — сказала она беззаботно. — Поедем с ней в главный корпус штампик заветный ставить! — и Галя развернула перед его взором зачетную книжку. Влад невольно смутился: у него самого в книжке полагалось иметь всего шесть зачетов, тогда, как у нее, четверокурсницы, обе странички были исписаны сверху донизу.

— Ну… — уважительно произнес он. — Поздравляю… — при этом он подумал, что следует поторопиться: если придет Света, то Галя тотчас уйдет с нею и поговорить не получится…

— Галь… а не сходить ли нам с тобой в лес… сегодня или завтра… скажем…

— В лес? — Галя была явно удивлена, и ее серые глаза вдруг начали быстро синеть, приобретая яркие цвета летнего неба. Влад понял, что это оттого, что солнышко заглянуло в высокое окно, возле которого они стояли…

— Ну да… мы с тобой на днях так чудесно погуляли там, — проговорил он, стараясь смотреть прямо в ее небесно-голубые глаза. — Так хорошо… и тропинка, и озеро…

— Мы с тобой погуляли?.. — искренне изумилась Галя. — А ты, оказывается, фантазер, Владик…

— Ну как же? — он начал нервничать, услышав такое. — Там, на озере… мы с тобой…

— Что «мы с тобой»? — спросила она.

— Галя… ты не помнишь?.. — Влад был совершенно сбит с толку. — Ты еще за лицо меня так резко схватила… ногтями мне в лицо впилась… — он бормотал нечто, чувствуя себя при этом последним идиотом.

— У меня вот и царапины на коже остались, посмотри сама!

Галя и вправду внимательно осмотрела его лицо. Влад не мог отвести взгляда от ее глубоких, как северные озера, синих глаз, но она не обращала внимания на его смущение: она разглядывала его лицо с таким вниманием, как строгая любящая хозяйка рассматривает морду своего пса, сунувшего нос куда не надо. Наконец Галя отстранилась от него с недоверчивой усмешкой.

— Ты меня пытаешься разыграть, что ли? — задорно спросила она. — Я впилась тебе в лицо ногтями?..Вот, посмотри, какие у меня ногти, — Галя протянула ему руку с расставленными пальцами; в солнечном луче блеснули кроваво-стальным бликом ее длинные, аккуратно и тщательно заточенные ногти, покрытые свежим ярко-розовым лаком. Они напоминали собой ножи…

— Видишь? если бы я вонзила такие ногти тебе в лицо — ты остался бы вообще без лица! Я сняла бы с твоей физиономии кожу, как чулок со ступни! Проткнула бы тебе глаза, разорвала губы… крови было бы море! А у тебя всего несколько едва заметных царапин, неведомо откуда взявшихся! Сам подумай, что говоришь-то, Влад!

Влад в ответ только судорожно сглотнул, глядя на ее белые красивые пальцы: возразить ей было нечего. Галя с улыбкой убрала руку.

— Я готова, — вдруг раздался откуда-то сбоку женский голос.

Влад полуобернулся. Незаметно к ним подошла Светлана. Она взглянула на Влада явно неодобрительно.

— Здравствуй, Света, — сказал Влад как можно более приветливо.

— Здравствуй… — отвечала девушка весьма прохладно. Впрочем, ему было все равно.

— Вот и хорошо, — откликнулась Галя, повернувшись к подруге. — Готова, так пойдем! А то я тебя тут заждалась… Пока, Влад!

Она с легкой улыбкой помахала ручкой оторопевшему Владу и в сопровождении своей подружки, с которой они были неразлучны, направилась к выходу из фойе. Влад остался один.

Так что же это было? Галя морочит ему голову? Однако непонятно — зачем? Или — он действительно спятил, и ему прямая дорога на прием к психиатру? Но ведь он вполне нормален, и его неадекватность почему-то весьма избирательна: она проявляется лишь в его отношениях с Галей… Во всем остальном он совершенно нормальный молодой человек.

Влад решительно не представлял, что ему делать и как относиться ко всему происходящему. Однако ломать голову над всем этим сейчас не было времени — его ждал серьезный зачет. И Влад, тяжко вздохнув, угрюмо побрел в нужную ему аудиторию, где собиралась его группа…

Сложный зачет Влад сдал на ура — он даже сам удивился!

Суровая дама-преподаватель даже во просов особо не задавала — молча взяла зачетку и расписалась. Влад покинул аудиторию в приподнятом настроении. Оставалось получить последнюю запись в книжке, и можно было отправляться в деканат за штампом о допуске к экзаменам…

На улице Влад отметил про себя, что чувствует себя куда лучше, нежели утром; некоторая слабость в теле еще оставалась, однако то были сущие мелочи. Сейчас он поедет в свой городок, переоденется и пойдет погулять в лес — от легкого телесного недомогания не останется и следа! Прогулки по лесу всегда действовали на него благотворно…

Вдруг Влад замедлил шаг и совсем остановился: весьма рациональная мысль пришла ему в голову. Есть прекрасная возможность найти разгадку… Галя ведет себя так, будто никакой их совместной прогулки не было, сам он прекрасно помнит, что между ними произошло, но не помнит, как он вернулся в корпус и в свою комнату. Однако ничто не мешает ему по приезде не просто погулять в лесу, а поискать то самое озеро, на котором они с Галей так неожиданно оказались. Он хорошо помнил дорогу туда. Возможно, ему даже удастся найти там следы собственной крови на траве — тогда не останется никаких сомнений в реальности его странного приключения! Приняв решение, Влад заспешил на вокзал, чтобы успеть на электричку, а то потом ждать пришлось бы полчаса.

Благополучно добравшись до городка, Влад поднялся в свою комнату (друзей не было, они после зачета собирались посидеть в какой-то кафешке), надел спортивную форму и поспешил в лес.

Сначала он бодро шел по знакомой тропинке, внимательно глядя на левую обочину, чтобы не пропустить знакомый теперь поворот. Долго ничего не попадалось, и он стал уже недоумевать — и вот наконец, под сенью кустов мелькнула грунтовая проталина. Влад шагнул в сторону и очутился на узкой полузаросшей тропе. Точно! Это она… Неудивительно, что раньше он ее просто не замечал: кусты росли здесь очень густо, и если бы Галя не открыла ему этой тропинки, он и сейчас не догадывался бы о ее существовании.

Теперь оставалось только дойти до озера. Окрыленный успехом, Влад быстро пошел вперед. Сейчас все и разъяснится. Откроется озеро, он найдет место, где они остановились с Галей, где полюбовались на странные цветы… ну, и где между ними случилось это самое… весьма необычное, о чем рассказать даже никому нельзя, но о чем вспоминать ему становилось все более и более приятно.

При этом воспоминании его охватывал настоящий восторг — очень особенный, томительный, странным образом замешанный на сладостном и необычном воспоминании о собственной беспомощности…

Но — странное дело! Влад шел и шел, а озеро и не думало показываться: напротив, лес как будто становился гуще! Тропа приобрела незнакомый вид — она то горбатилась, то петляла, хотя он отлично помнил, что когда они шли с Галей, тропинка все время была вполне прямой… Может, он свернул с дороги не в том месте? Однако он не помнил, чтобы где-то основная тропа имела еще какие-то повороты — хоть налево, хоть направо.

Когда вокруг начало смеркаться, и между деревьями протянулись полосы белесого тумана, Влад окончательно понял, что забрел не туда. Никакого озера в ближайшей округе не было и в помине.

Он в смятении повернул назад — возвращаться домой в полной темноте ему не хотелось. В лесу смеркается куда быстрее, поэтому Влад решил поторопиться. Он передвигался быстрым шагом и сохранял такой темп, пока не достиг главной тропы. Здесь он перешел на обычный шаг и немного успокоился, хотя в душе его царил полдный разлад — он снова был совершенно сбит с толку и ничего не понимал. Так существует это таинственное лесное озеро, или не существует?

Если существует, то и происшествие с Галей на его берегу имеет шанс оказаться реальностью. Если не существует, то все это не более, чем сон или, как в старину называли такое явление, — морок… наваждение. Но если оно существует, тогда почему он его не нашел? А если озера все-таки нет… тогда напрашивается единственный вывод: он на самом деле спятил с ума?

Терзаемый этими смятенными мыслями, Влад шагал по тропе, как вдруг ему показалось, что в лесу, на тропинке, он не один. Он не смог бы сам себе объяснить — откуда вдруг возникло такое ощущение. Замедлив шаг, Влад внезапно и резко обернулся… Далеко позади высокая, гибкая фигура мгновенно исчезла с тропы, скрывшись среди зарослей. В какую-то долю секунды Влад успел заметить ее. Но он разглядел, что это явно была женщина.

Он остановился, пристально вглядываясь в сгущающийся сумрак. Кто это? Почему она следует за ним в отдалении и почему не желает, чтобы он увидел ее? Может, стоить пойти обратно, встретиться с ней и выяснить, кто она и что ей нужно?

В следующую секунду внутренний голос подсказал ему, что если он пойдет ей навстречу, то непременно найдет свою смерть — лютую и безжалостную. Сама мысль об этом представлялась совершенно дикой, нереальной, неправдоподобной! Но при этом она была непреложной аксиомой, не допускающей иного исхода!

И он абсолютно точно знал — кто эта таинственная женщина…

Влад прислушался к окружающей тишине. Ни звука, ни дуновения ветерка…

Даже птицы молчали, отчего это всеобъемлющее безмолвие казалось оглушающим. И тогда он внезапно ощутил волну страха, накрывшую его с головой…

Где-то ранее он слышал или читал, что страх — не что иное, как проявление инстинкта самосохранения, он срабатывает до того, как организм начинает осознавать — откуда исходит опасность. Именно в этот момент Влад всем своим существом понял — насколько же справедливо это утверждение.

Влад попятился, потом повернулся и побежал. С каждым шагом он бежал все быстрее и быстрее, пока бег его не стал напоминать галоп. Он бежал, судорожно хватая ртом воздух, бежал, ничуть не следя за дыханием, не глядя под ноги, словно за ним гналась сама Смерть! Бежал, думая только об одном — как бы скорее оставить позади лес, выглядевший сейчас таким враждебным и мрачным.

Он задыхался, сбивался с ноги, он чувствовал, как рвется из груди его сердце, сжимаемое леденящим, беспощадным страхом… все его трепещущее от страха существо стремилось лишь к одному — скорее оказаться среди людей.

Когда впереди мелькнули редкие огни в окнах деревеньки, Влад немного успокоился: это означало близость жилья и конец мучительному изнуряющему бегу. Войдя в деревню, он сразу сбавил темп и с бега перешел на быстрый шаг; несколько раз оглянулся, будто загнанный зверек, но тропа, уводящая в сумрачный и безмолвный лес, оставалась пуста…

Из ближайшей подворотни послышалось звяканье цепи, затем озлобленный псовый лай. Влад с изумлением почувствовал, что никогда еще в жизни он не слушал с таким облегчением и с такой радостью, как лает собака…

Поднявшись на четвертый этаж, он помедлил в коридоре, раздумывая, а не заглянуть ли в 402 комнату узнать — дома ли Галя… Однако после некоторого колебания Влад отказался от этой затеи.

Если она дома, то он просто выставит себя дураком; если же ее нет — то это еще ни о чем не говорит: мало ли, где она бывает! Кроме того, в этом случае была перспектива встретиться со Светой, испытав на себе ее осуждающий, неприязненный взгляд. Оно ему надо?..Поэтому Влад решительно зашагал в сторону своей комнаты…

Ребята были дома. Валерий по своему обыкновению читал толстую книгу, Женя готовился ко сну.

— Привет спортсменам! — весело воскликнул он. По блестящим глазам друга Влад понял, что сосед немного поддавши: однако он знал заранее, что ребята были в кафе.

— Привет, — отвечал Влад, сбрасывая с себя спортивную одежду.

— В лесу был? — последовал вопрос.

— Да… вот побегал немного.

— Немного? — Валерий подал голос, оторвавшись от книги. — Если немного, то чего ж ты дышишь так, будто бы дюжина чертей за тобою гналась?..

— Видно, больше тренироваться надо, — миролюбиво отозвался Влад.

Он разделся по пояс, взял полотенце и отправился в умывальник.

— Опять ты к нему цепляешься, — укоризненно заметил Евгений, укладываясь в постель.

— А что я? Я ничего, — усмехнулся Валерий. — Мне жалко, что ли… пусть себе по лесу бегает! Лишь бы на пользу! Глядишь, и дурь-то всю из головы выветрит…

Влад вошел в умывальную, повесил полотенце на крючок, придирчиво оглядел в зеркале свое отображение, потом повернул кран и принялся умываться. Вода была холодная и освежающая(здесь была только холодное водоснабжение; горячей водичкой можно было побаловаться только на первом этаже — в душе) и принялся с наслаждением умываться. Между тем, в умывальник вошел Леша Барковский, тоже раздетый по пояс, с вафельным полотенцем в руке.

— Привет! — небрежно бросил он, пристраиваясь по соседству.

— Здравствуй, Леш… — отвечал Влад сквозь плеск льющейся воды.

— Как зачеты? — спросил Леша, открывая кран.

— Нормально… один остался. А потом — сессия.

— Сдашь, коли с зачетами порядок, — пообещал Барковский. — А что осталось?

— Физкультура!

— Прогуливал, что ли? — покосился на него Леша.

— Да нет… один пропуск всего, — ответил Влад, обмывая шею и крепкую грудь.

— Ну, тогда проблем не будет.

— Я тоже так думаю, — отозвался Влад. — Послушай. Леш… — Влад наклонился ниже над умывальником, чтобы вода не стекала с локтей на пол. — А ты в лес гулять ходишь?

— Хожу, когда время есть, — ответил Барковский, намыливая лицо и шею. — А что?..

— Да вот хотел спросить… места тут в округе знаешь?

— Ну, немного…

— А вот скажи, пожалуйста… — Влад выключил воду и взял в руки полотенце. — Тут поблизости есть в лесу озеро… небольшое такое, но вполне симпатичное?..

Задав этот вопрос, Влад весь напрягся, трепетно ожидая, что скажет бывалый товарищ. Лешка между тем продолжал намыливаться.

— Озеро? — переспросил он, размазывая мыло по щекам и шее. — Есть тут одно… и совсем неподалеку. Для купания летом вряд ли подходит, но вот на пикник мы туда ходили… Да и зимой на лыжах можно покататься, бережок там есть высокий…

У Влада отлегло от сердца: бережок высокий там и вправду имелся — аккурат напротив того берега, по которому прогуливались они с Галей. Значит, озеро все-таки есть, и он там был! И не один…

Влад вытер шею и лицо. Взгляд его случайно упал на висевшее перед ним зеркало, он увидел свое отражение и… остолбенел от ужаса.

Все его лицо было как изрезано бритвой или стальным лезвием — две незажившие до конца царапины пересекали наискось лоб от корней волос до бровей, под глазами имелись две глубокие рытвины, как от вонзившихся ножей, обе синеватого отлива — и по одной под каждым глазом, и от них вниз по щекам тянулись неровные царапины-борозды… несколько более мелких, но глубоких шрамов виднелись на скулах. Все царапины давно перестали кровоточить, однако оставались еще вполне свежими и резко выделялись на светлой и гладкой коже его лица! Влад даже отшатнулся от зеркала.

«Жуть какая… — в смятении подумал он. — Что это?..»

К счастью, Лешка только еще начал смывать со своего лица мыло, и не мог видеть этой кошмарной личины своего соседа. У Влада оставалось еще несколько секунд…

— А ты что, на озеро сходить хочешь? — беспечно спросил Барковский, освобождаясь от мыльной пены. — Ну так давай сходим! Вот в перерывах между экзаменами… я дорогу покажу! Лесной воздух хорошо мозги прочищает…

Барковский закончил умывание, вытер лицо и шею и повернулся к соседу.

— А ты что за лицо-то схватился? Потерял свое лицо? — Лешка по своему обыкновению рассмеялся. Потом спросил уже серьезнее: — Или кровь носом пошла?..Дай-ка гляну…

— Не надо!.. — взмолился перепуганный Влад.

— Ну… как хочешь… — Барковский отступил на шаг, перекинул полотенце на плечо и пошел на выход. Влад еще долго прислушивался, как его пляжные шлепанцы щелкают по коридорному линолеуму.

Затем он снова посмотрел в зеркало и… вздрогнул. Лицо было как лицо… только оставались местами белесые полоски как следы от заживших царапин, постороннему глазу незаметные. Страшное видение его исполосованной физиономии исчезло.

— Господи!.. — воскликнул Влад вслух. — Да что же такое со мною творится?!

И все-таки озеро есть… стало быть их с Галей прогулка туда имела место быть, равно как и все, что там с ним произошло. Вот только помнил он это событие как-то избирательно… Почему? Влад не знал и не понимал…

* * *

Наступил теплый и небесно-голубой июнь, а с ним — экзаменационная сессия.

Влад заметил, что после лесной прогулки, когда он чуть не обезумел от страха и бегом мчался в городок, словно спасался от смерти, характер его мыслей о Гале претерпел изменения. Раньше он даже засыпая, воссоздавал в памяти ее образ и проваливался в сон с ее именем на устах, а вот теперь… теперь он смертельно боялся случайно встретить ее в коридорах и на лестницах институтских корпусов. Любое, даже непрошенное воспоминание об обожаемой им женщине, как и прежде, приводило его в восторг, но теперь восторг этот сопровождался ужасом. И с каждым разом ужас этот становился все сильнее, Влад не мог им управлять — это ужас управлял Владом.

Однажды в институте он увидел ее в коридоре издали. Влад прервал на полуслове диалог с кем-то из сокурсников, быстро развернулся и чуть не бегом направился к лестнице, по которой поспешно спустился на два этажа ниже и, пройдя по коридору, забился в один из холлов, которыми изобиловало старое здание. Здесь он услышал, как неистово бьется его сердце, как коченеют руки. А потом пришло раскаяние — ну чего он так испугался? Разве покинула его всегдашняя мечта — хоть раз в день видеть ее? Нет, не покинула! Так откуда же этот всепоглощающий страх, с которым он совершенно не мог бороться?..

Его хороший товарищ Саша Тимофеев, живший в Москве и учившийся с ним в одной группе, неожиданно предложил ему готовиться к экзаменам вместе, и для этого пожить пока у него.

— Понимаешь, Владик… мы с тобой вдвоем дружно одолеем и термех, и начерталку… Предки мои на даче, дома только я и Пунька(Пунькой звали его домашнего песика — черного, как ночь, и очень привязавшегося к Владу, когда тот в течение года заезжал три-четыре раза в гости). Еды нам хватит, деньги есть, рядом магазин цековский! Что еще надо-то?..

Сашка даже опешил, насколько бурно Влад отреагировал на его приглашение. Он не просто согласился, а крепко обнял верного друга! О таком предложении Влад не мог и мечтать: не надо было бояться встречи с Галей в студгородке! А в институте во время сессии бывают редко — разве что на консультации накануне экзамена. Саша давал ему шанс не увидеться с нею вообще в течение всего июня, чему Влад обрадовался чрезвычайно. Да и сами экзамены были хорошим отвлекающим фактором. Поэтому в тот же вечер Влад приехал в городок, забрал кое-какие вещи и прямо с утра поехал к Тимофееву. Соседей по комнате предупредил, что на время сессии переезжает к Сашке в Москву.

У Саши Владу было хорошо — весело и уютно. Порой он ловил себя на мысли, что с удовольствием жил бы у него месяцами. Сашка был очень компанейским парнем, и при этом вполне серьезным. Вдвоем они занимались весьма усердно, всякий раз, когда была в том нужда, приходя на помощь друг другу. Всего в летнюю сессию у них было шесть экзаменов. Совместно готовясь, они успешно одолели четыре из них. Оставалось два — химия и история. Ну… история КПСС, то есть.

В студенческом городке Влад не был уже почти три недели.

Накануне экзамена по химии Влад приехал в институт на плановую консультацию. Когда она закончилась, Влад вышел из аудитории и присел на лавочку в холле подождать Сашу, который заскочил в библиотеку, чтобы взять нужные пособия. Влад полностью расслабился, прикидывая, как он будет использовать последний день перед экзаменом, как вдруг услышал прямо над ухом знакомый бархатистый голос:

— Привет…

Влад вздрогнул и вскинул голову. Над ним возвышалась Галя — такая высокая, стройная, прекрасная сегодня особой, этакой — академической красотой…

Он не предложил ей сесть — он сам вскочил на ноги и стал перед ней, как школьник, застигнутый строгой учительницей во время прогула занятий.

— Здравствуй… Галя! — сказал он как всегда робко и восторженно.

Она пристально взглянула ему в глаза, и он сразу почувствовал, как душа уходит в пятки. Неудержимо захотелось броситься бежать… Но позволить себе такого он, разумеется, не мог.

- Куда это ты пропал? — с мягкой озабоченностью спросила Галя, все также заглядывая ему в глаза. — Я тебя уже недели три не видела… Что-то случилось?

Голос ее звучал как божественная музыка. Владу сделалось нестерпимо стыдно — и за свое исчезновение из городка, и за то, что избегал ту, о которой грезил уже почти год, и за свои нелепые страхи. Одной участливой фразой, тихой музыкой прелестного голоса она разбила вдребезги все его дурацкие заморочки, мгновенно развеяла все смутные и мрачные мысли.

— Нет, ничего… — пролепетал он, — просто я сейчас живу у друга… в Москве. Так легче готовиться.

— И что тебе осталось сдать? — спросила Галя со снисходительной улыбкой.

— Завтра химию… а через четыре дня историю.

— Ты сегодня же вернешься в городок… в свою комнату, — сказала вдруг Галя. При этом губы ее улыбались, но глаза вдруг сделались из голубых свинцово-серыми. Влад ощутил колючий ледяной ком у себя в горле.

— Но… Галя, послушай, я ведь сегодня… — попытался сказать он, но не успел.

— Я так хочу, — холодно сказала она, и он сконфуженно поник головой. Она приказывала ему! И он не находил в себе сил не то, чтобы не подчиниться, но даже как-то возразить… Она все решила без него, и ему оставалось только смиренно принять любое ее решение. Галя повернулась, чтобы уйти, и тогда он робко окликнул ее.

— Галя… Завтра экзамен, у меня мало времени. Мне некогда сегодня переезжать обратно.

— Ну и что? — Галя пренебрежительно пожала великолепными плечами. — Это всего лишь химия. Ты успешно сдашь ее завтра, и она больше тебе не понадобится. Никогда!

— Я плохо ее знаю… Да и перед другом будет неудобно! как я объясню ему свой внезапный отъезд? Он решит, что я обиделся, либо обидится сам. Пожалуйста… умоляю тебя! Только не сегодня.

Галя смотрела на него исподлобья, однако взгляд ее постепенно потеплел, на уста вернулась скупая улыбка.

— Ну хорошо… — милостиво согласилась она. — Завтра после экзамена.

— Благодарю… Галя! — радостно воскликнул он.

Но она уже уходила прочь — четко печатая шаг и гордо подняв голову.

Он смотрел ей вслед, слезы застилали ему глаза… Какой же он болван, все-таки! Эта женщина… нет, не женщина… эта богиня снизошла до него, призывает его к себе, уже без намеков даже, в открытую, а он… Да как ему вообще пришла в голову эта дурацкая идея — свалить из городка, если там — Она! Просто идиотизм с его стороны, и полнейший!..

Весь остаток дня они с Сашей усердно готовились к завтрашнему экзамену по химии. А вечером непосредственно перед сном Влад начал методично собирать сумку.

— Ты чего это, Владик? — недоуменно спросил Саша.

— Да вот… завтра возвращаюсь в городок, — пожал плечами Влад. — Сколько же можно тебя стеснять — пора и честь знать уже!

— Ну ты даешь! Ни с того, ни с сего… С чего ты взял, что ты меня стесняешь? Может, обиделся за что-нибудь?

— Ну что ты, что ты, Саша! — Влад посмотрел на него даже с испугом. — Да Бог с тобой! Спасибо тебе, дружище, за прием, за уют… но сессия кончается, и завтра я прямо с экзамена поеду уж к себе. Не историю же КПСС нам с тобой вместе зубрить.

— Ну, как знаешь… — слегка разочарованно отозвался гостеприимец Саша. — Не смею задерживать! А то вон смотри… Пунька. видишь, какой грустный? Любит он тебя…

— Ничего! — улыбнулся Влад. — Я его тоже люблю… Но у нас все впереди! Едва только первый год отучились…

— Ладно, давай спать, — грустно заметил хозяин. — Решил — значит, решил. Завтра день тяжелый.

На другое утро ребята поехали в институт, и Влад захватил сумку с вещами. Экзамен прошел успешно, только Влад проявил досадную несобранность, и химичка вкатила ему в зачетку тройку. Он был несколько разочарован таким результатом, но — махнул рукой: Галя ведь правильно заметила: химия сдавалась окончательно, и больше этого предмета ни на каком курсе не предусматривалось. Трояк — значит трояк, и черт с ним… Не смертельно.

Прямо из института Влад направился в городок. Стоял прекрасный июньский день, и когда он ехал в электричке, невольно подумал, что в такую погоду просто необходимо сходить в лес. Вот только как там Галя? не зря же, наверное, она настаивала на его возвращении! Стоит подождать встречи с ней там, в городке — вдруг у нее какие-то планы, связанные с ним…

Ребята встретили его радостно, даже тепло. И Владу подумалось, что он значит для них гораздо больше, чем он это представлял. Как, впрочем и они для него…

Остаток дня он провел в комнате, выходя только пару-тройку раз — все ждал, что Галя каким-то образом даст о себе знать: позовет, пригласит… Но она так и не объявилась. И в лес Влад в тот вечер так и не пошел. Может, она просто забыла о нем? Это было странно — особенно после того, как в институте она столь категорично сообщила ему, что желает видеть его в городке. И вот — ничего!

А наутро пришлось впрягаться в работу. Последний экзамен — он, как последний бой. И расслабиться уже хочется (особенно летом), и сам факт, что последний — действует на психику очень болезненно, и усталость уже накопилась. Сама история КПСС для Влада проблемным предметом не была, ибо он вообще любил историю, и памятью обладал хорошей, но вот для Валерия, например, толстенный учебник с датами многочисленных партийных съездов и конференций, которые никак не хотели запоминаться, был сущим проклятием…

День пролетел как один час, но Галя снова никак не проявила своего присутствия. Влад недоумевал, а к вечеру недоумение переросло в тревогу. Наконец, он решился и отправился сам в 402 комнату…

«А вот будет штука, если ее там вообще нет… А еще хуже, если есть только эта занудная селедка Светка…», — размышлял он, но не идти уже не мог: не было сил больше ждать.

В ответ на его робкий стук раздался бесстрастный отзыв «Войдите»!

Влад узнал сразу голос Светланы, но, досадливо стиснув зубы, упрямо толкнул дверь. Очутившись на пороге, он с огромным облегчением обнаружил, что Галя тоже дома. Она сидела за столом, одетая в синюю футболку и домашние брюки, и что-то быстро писала. Она подняла голову, но в ее взгляде Влад не увидел ничего обнадеживающего — он понял лишь одно: сейчас на его месте мог оказаться кто угодно. Галя при виде его не обрадовалась и не удивилась. Он застенчиво поздоровался с обеими девушками. Галя скупо улыбнулась и ответила:

— Привет.

Светлана многозначительно промолчала. Так как Влад не говорил ни слова, Галя сама спросила его:

— Ты что-то хотел? Ну говори, не молчи…

— Галя… видишь ли… я… — Влад совершенно растерялся под ее ясным и слегка недоуменным взглядом.

— Так ты ко мне пришел, что ли? — воскликнула Галя с нескрываемой насмешкой, прерывая свою работу и повернувшись к нему, но не поднимаясь из-за стола. Влад только сейчас сообразил, что ведь у обеих девушек тоже экзамены, и если у него остался последний в эту сессию, то у четверокурсниц их гораздо больше. Но отступать ему было поздно.

— Вообще-то, да… к тебе… — промямлил он.

— Света, — Галя откинулась на стуле и мельком взглянула на подругу, — пожалуйста, выйди.

Влада поразило, насколько жестко и холодно прозвучал ее голос. Распоряжение было облечено в безупречно вежливую форму, но это было именно распоряжение, а отнюдь не просьба. Возражать было совершенно невозможно… и Света, которую никак нельзя было назвать робкой или застенчивой, поспешила беспрекословно выполнить команду подруги. Только позволила себе сурово поджать губы и бросить на Влада недружелюбный взгляд, когда проходила мимо него.

— Я тебя слушаю, — сказала Галя, когда они остались вдвоем.

— Галя… вот я вернулся, — тихо произнес Влад.

— Я вижу, — улыбнулась она. — И что?

— Ну как что? — Влад слегка опешил. — Ты велела мне вернуться в городок, в наш корпус! И я вернулся…

— Я что-то не пойму, — заметила Галя. — Ты вернулся, это очень хорошо… Но насколько я помню, мы ни о чем больше не договаривались. Разве не так? — ее голубые глаза выражали искреннее недоумение.

— Так… — буркнул он, а сам подумал: «Ничего себе…»

— Так чего же ты хочешь от меня, Влад? — спросила Галя с легким раздражением.

— Но ведь для чего-то ты меня вызвала сюда… Галя? — он задал этот вопрос, будучи близок к отчаянию. — Я не собирался возвращаться вплоть до последнего экзамена… Но ты сказала, чтобы я…

— Я тебя вызвала, — отозвалась Галя холодно и сурово, — для того лишь, чтобы ты всегда был у меня под рукой. Вот и все. Так что возвращайся к себе, в свою уютную комнату, и жди.

— Ждать? Но чего ждать?.. — с обидой воскликнул Влад.

— Ждать, когда я о тебе вспомню, — был ему ответ.

По тому, как была сказана эта фраза, и как Галя отвернулась от него, Влад понял, что разговор закончен. Он как во сне открыл дверь и вывалился в коридор. Ощущение было таково, будто на него вылили ушат холодной воды… Влад медленно побрел по коридору, шаркая ногами, а Света тотчас появилась из женского умывальника и злобно посмотрела ему вслед.

— Придурок, — громко прошипела она.

Влад услышал это оскорбление и мгновенно повернулся; ему неудержимо захотелось ударить эту зануду! Однако Света уже скрылась за дверью…

Владу пришлось потратить немало усилий, чтобы заставить себя не думать о Гале — хотя бы в самые ближайшие дни. В конце концов, надо было готовиться. И он остаток вечера потратил на занятия, с хмурым видом листая учебник и штудируя конспекты ленинских работ. Впереди оставалось еще два дня подготовки.

Утром следующего дня Валерий неожиданно получил телеграмму — в Москву приехал его старший брат. Он остановился у какого-то московского приятеля, и Валерий, напрочь забыв про историю и про КПСС вообще, поехал на встречу с ним. Евгения и Влада он заранее предупредил, что ночевать сегодня не приедет. Приятели остались вдвоем.

Влада удивило, как легко Валерий задвинул работу по подготовке к последнему экзамену.

— Будто ты его не знаешь, — усмехнулся Женя. — Этот парень ничего не боится! На все наплевать…

— Но как же, — недоумевал Влад, — ему история дается куда труднее геодезии, математики, термеха…

— Далась ему эта история! — беспечно заметил Евгений. — Выкрутится. Он же у нас математический гений — все ходы заранее просчитает! Ты за него, Влад, не волнуйся. Лучше поволнуйся за себя.

Влад в ответ только усмехнулся. Математический гений! Что верно, то верно! Зачем ему история…

Подошел к концу и этот день, а Галя снова никак не дала знать о себе. Влад с Евгением занимались допоздна. Вечером они хотели выйти прогуляться перед сном, однако пошел довольно сильный дождь, который к ночи перешел в проливной. Пришлось остаться дома и лечь спать.

…Ночью Влад проснулся и открыл глаза. В темноте комнаты он смутно разглядел перед собой контуры чьего-то лица. Оно было довольно близко — человек сидел на краю его кровати и как будто ждал, когда Влад проснется. По мере того, как сон покидал просыпающегося Влада, он начинал осознавать ситуацию. Ночной дождь ровно шумел за окном, отдельные капли ударяли в стекло; временами тревожно всхрапывал во сне крепко спящий Женя… Наконец Влад сообразил, что в комнате находится некто посторонний — тот, кто сейчас сидит на его постели! Осознав этот вопиющий факт, он судорожно дернулся всем телом и попытался привстать…

— Тише, тише… — раздался в полумраке успокаивающий шепот. — Не шевелись.

Влад чуть не закричал от изумления!

— Галя?.. — едва успел выдохнуть он, как Галя тотчас зажала ладонью его рот. Влад мог теперь чуть слышно мычать.

— Я же сказала — тише! — произнесла она с легким нетерпением. — Ты что, хочешь поднять на ноги весь этаж? Неужто так меня испугался…

Влад притих — ее рука оказалась не просто сильной, она была как из железа, и он прекрасно это ощутил. Он только смотрел на нее широко раскрытыми от шока глазами, недоумевая — как она очутилась здесь и — зачем? Среди ночи?

— Как… как ты вошла?.. — смятенно прошептал он.

— Взяла и вошла, — просто ответила Галя. — Это так важно?

— Но ведь дверь была заперта… — воскликнул он.

— Неужели ты думал, что меня остановит какая-то жалкая дверь? — улыбнулась Галя. За окном горел фонарь, свет его сквозь сетку дождя падал в комнату, и ее улыбка показалась Владу зловеще-торжествующей, а глаза — абсолютно черными, испускающими странное свечение. Владу сделалось страшно. Подобных действий с ее стороны он никак не мог ожидать.

— Галя… что ты хочешь делать? — спросил он дрожащим голосом.

— Овладеть тобой, — просто сказала она. — Разве это не прекрасно: ночь… шумит дождь… постукивание капель по стеклу… колеблющийся свет с улицы… И ты мой — весь, до последней клеточки! Да ты не бойся, глупыш… я все сделаю сама…

— Галя… но послушай, — попробовал возражать Влад, — здесь спит Женька. Он проснется, услышит… ты понимаешь, что будет?

— Он не услышит, — уверенно сказала Галя будто о чем-то вполне очевидном. — Он не проснется.

Было нечто пугающее в этой ее непоколебимой уверенности и в том спокойствии, с которыми она говорила это. У Влада даже мелькнула жуткая мысль — а жив ли Женя? Что значит — он не услышит? Не услышать такое может разве что мертвый…

Между тем, Галя, не поднимаясь с кровати, медленно навалилась грудью на лежавшего на спине Влада. Непринужденно взявши одну его руку в свои ладони, она вытянула ее и засунула между прутьями верхней кроватной спинки; то же самое она сделала и с его второй рукой. Теперь обе его руки оказались закинутыми за голову, уложенными крест-накрест и заблокированными железными прутьями так, что фиксировались в этом положении намертво, и любая попытка хотя бы пошевелить руками сразу причиняла резкую боль… Приподнявшись, Галя отбросила с него одеяло и, воспользовавшись ремнем от его же собственных брюк, скрутила его ноги в щиколотках, притянув их к задней кроватной спинке.

Обездвижив парня таким образом, она снова присела на кровать, только теперь уже не возле его ног, а рядом с его телом, и с очаровательной улыбкой на устах сказала:

— Лежи спокойно, Владик… веди себя смирно, и не будет больно…

— Галя! — испуганным шепотом произнес он. — Что ты делаешь… Галя…

Она приблизила к нему свое лицо, обрамленное слегка вьющимися густыми волосами. Ее глаза все также маняще светились в полумраке.

— Я сказала: тише, — шепнула она доверительно. — Не бойся ничего… и слушай, как шумит дождь.

Влад не мог отвести от нее восторженно-испуганных глаз.

Он невольно поразился, насколько Галя была прекрасна… При этом все происходящее представлялось ему совершенно нереальным, лежащим за некой гранью, обозначающей конец привычного мира и начало мира грез и фантазий. Это ощущение не покинуло его даже когда Галя резким движением распахнула на себе длинное платье и сбросила его с себя, небрежно закинув его на спинку стоящего рядом стула.

Под платьем на Гале не было абсолютно ничего… Даже белья!

Она взобралась на его кровать, став на четвереньки таким образом, что его обездвиженное тело оказалось под ней и между ее расставленных рук и ног. Стальная кроватная сетка громко тренькнула, будто сразу несколько натянутых струн; Влад испуганно вздрогнул всем телом — он услышал, как Евгений громко всхрапнул во сне и завозился на постели — ему показалось, что сосед сию минуту поднимет над кроватью взлохмаченную голову и все увидит…

— Ну что ты дергаешься, — добродушно сказала Галя. — Расслабься… он ничего не заметит.

Но Влад продолжал то и дело выворачивать шею и отчаянно бросал испуганные взгляды в сторону Женькиной кровати.

Галя снисходительно улыбнулась, покровительственно взирая на него сверху вниз.

— Знаешь, мне это уже надоело, — тихо сказала она. — Ты слишком возбужден, только не тем, чем нужно… И вот что я скажу: если не перестанешь дергаться, я сейчас встану и разорву горло твоему приятелю. Может быть, тогда ты успокоишься?

Услышав такое, Влад сразу замер без малейшего движения. Галя с улыбкой поднесла к его глазам свои вытянутые пальцы и показала ему длинные ногти, похожие на стальные лезвия. Влад как-то очень отчетливо представил себе, как она вонзает эти ногти в горло спящему Евгению, как бурным фонтаном бьет вверх кровь… Ему сделалось не по себе, и он почему-то ни секунды не сомневался, что Галя говорит серьезно. Да разве так шутят? Ничего себе шуточки…

- Так что жизнь твоего друга зависит от твоего поведения, Владик… — произнесла назидательно Галя, склоняясь над ним. — Ну, и от моей прихоти, разумеется.

— Не надо…Галя! — испуганно сказал он.

Вместо ответа она приподнялась на руках и непринужденно оседлала его таким образом, что полностью накрыла ему рот своей вакханкой, в то время, как его нос упирался в ее лобок. Голова Влада оказалась в мощных тисках, а воздух едва поступал через ноздри, вплотную прижатые к Галиному лобку. Разгоряченная солоноватая плоть обжигала ему губы, и он быстро понял, чего Галя от него ждет: раскрыв рот до боли в челюстях, Влад глубоко запустил язык в ее лоно. Галя как бы в ответ, плавно и энергично начала двигать задом, при этом своими тяжелыми и округлыми ладонями массируя свои упругие литые груди. Влад глухо взвыл от возбуждения, увидев, как она делает это; он рванулся, но зажатые промеж прутьев кровати руки тотчас дали знать об их пленении резкой стреляющей болью. Влад снова застонал — только в этот раз от бессилия и досады.

Галя перестала ласкать ладонями свои груди и наклонилась к его лицу, едва виднеющемуся меж ее мощных бедер.

- Пока я не разрешаю тебе прикасаться к моему телу, — прошептала она. — Не разрешаю! Это я беру тебя — всего, без остатка… Беру тебя так, как мне захочется…

В ответ Влад еще энергичнее заработал онемевшим языком, Галя вздрогнула и всем своим гибким и длинным телом откинулась назад, выгнув его наподобие боевого натянутого лука. Глубокий и сладостный стон вырвался из ее груди…

Ее ладони медленно провели по постели, пока пальцы не нащупали голову Влада и не вцепились ему в волосы. Влад услышал, как затрещали корни его волос, схваченных ее пальцами, он предостерегающе промычал из-под ее массивного зада, но Галя в ответ не только не ослабила хватку, но и вонзила лезвия своих ногтей ему в голову с обеих сторон и провела ими по его вискам. От нестерпимой режущей боли Влад закричал, но крик его получился сдавленный и беспомощный, словно предсмертный стон схваченного и терзаемого хищником животного…

А у Гали на лице мгновенно появилась торжествующая улыбка, глаза же на мгновение полыхнули мрачным огнем, только ничего этого Влад видеть не мог, и это было благом для него.

Через какое-то время Галя немного ослабила хватку и освободила его рот, переместившись на его теле немного ниже. Затем выгнулась всем телом, словно гигантская кошка, и низко склонилась над ним. Галины округлые налитые груди оказались прямо над его лицом. Влад понял без слов, что ему следует делать: он взял губами один из сосочков и принялся нежно и сладострастно посасывать его, временами лаская его кончиком языка. Улыбка на лице Гали послужила ему наградой, однако при этом глаза ее, совершенно темные в полумраке, оставались холодны, при этом словно бы излучая пламя; она чего-то ждала, но это ожидаемое было чем-то непостижимым для Влада, оно совершенно не зависело от его воли…

Чтобы не рассердить ее, он взялся губами за второй ее сосок, и скоро уже этот сосочек постепенно набух и затвердел, и ему не хотелось отпускать его… Когда же Галя оседлала его давно вздыбившийся фаллос, Влад едва не лишился сознания. Будучи обездвиженным, Влад тем не менее изо всех сил начал двигаться всем тазом вверх-вниз, насколько это было возможно. Его глаза закатились, ноздри раздулись, из горла вырывался прерывистый хрип. Галя двигалась всем телом в ответном порыве страсти, иногда испуская громкие сладстрастные стоны, забиравшие у Влада последние капли рассудка.

Когда он уже неудержимо приближался к оргазму, над ним прозвучал эротичный полушепот Гали:

— Будешь торопиться, оторву тебе голову и выброшу в окно… прямо под дождь…

От легкого шока, вызванного этими ее словами, Влад замер на мгновение и застыл в ступоре; волна приближающегося блаженства начала медленно спадать…

Отчего-то с удивительной ясностью перед взором его предстала эта картина: его оторванная голова вылетает из окна и по длинной дуге стремительно несется вниз, падая с четвертого этажа; ударяется о мокрый асфальт, подпрыгивая, катится по лужам и наконец замирает, лежа лицом вверх, и дождевые струи падают в приоткрытый рот, капли разбиваются об открытые в предсмертном страдании остекленевшие глаза…

Эта картина, ужасная сама по себе, наряду со страхом неожиданно подняла в его душе мощную волну мрачного Эроса! Тела их вновь переплелись в порыве безумной страсти, сопровождаемой незримым присутствием смертельной опасности — он будто убегал, а она его ловила, и ему порой казалось, что он сам готов быть ею пойманным, хотя знает, что на этом все и закончится. Хрипя и задыхаясь, оба стали кончать — вместе и одновременно. Он бился, как в агонии, его скрюченные пальцы судорожно хватали воздух, все его тело билось и содрогалось в конвульсиях. Галя склонилась над его телом так, что он мог видеть только ее макушку и сияющие плечи; в ту же секунду она вогнала свои мощные ногти в его тело, и он содрогнулся от пульсирующей боли, как будто раздирающей его изнутри; теряя сознание, он невольно спрашивал себя, откуда же идет это ошеломляющее блаженство, если боль, которую он должен испытывать, способна вызвать болевой шок?..Сладко улыбнувшись своим мыслям, он провалился в небытие, и огонек сознания, теплящийся в нем, мгновенно угас, как угасает огонек свечи под резким порывом ветра…

…Утром Влад поднялся по будильнику. Одновременно пробудился и Женя — он и заглушил отвратительный трескучий звонок, способный поднять и мертвого. Евгений сидел на кровати, водя вокруг себя мутным взглядом, постепенно освобождаясь от сна. Влад первым делом оглядел комнату — никаких заметных признаков пребывания посторонних — тем более женщины.

«Может, это мне все-таки приснилось? — подумал он тревожно. — Я ведь уже который день только о ней одной и думаю…»

— Женя! — окликнул друга Влад. — А зачем ты будильник-то завел?

— Как это зачем? — отозвался сосед. — Завтра экзамен… сегодня консультация. Забыл, что ли?

— Нет, не забыл. Только я на нее не пойду. Мне консультация не нужна, я лучше здесь позанимаюсь.

— Вольному воля, — Евгений пожал плечами. — А вот я съезжу. Может, что дельное скажут, а то ведь все равно эту книгу-буханку за три дня не осилить…

— Ну съезди, — отозвался Влад. — А если и вправду чего дельное, так может поделишься потом? По-дружески…

— Может, и поделюсь, — Евгений встал, собрал мыло, пасту, зубную щетку и потопал в умывальник. Влад остался один.

Разговаривая с товарищем, Влад внимательно приглядывался к нему и прислушивался к его ответам. Однако ни во взгляде Жени, ни в интонации его голоса он не заметил ничего странного или тревожного. И все же, когда Евгений вернулся после помывки, Влад как бы невзначай, спросил его:

— Жень… скажи, а как ты спал ночью сегодня?

— Прекрасно спал, — с легким недоумением отвечал Евгений. — А в чем дело?

— Да ни в чем… но все-таки, ничего такого не слышал?

— Чего «такого»? — подозрительно спросил Женя.

— Ну… шумы там посторонние… — неуверенно сказал Влад.

— Слышал, как дождь шумел за окном. Но спать он мне не мешал, скорее — даже убаюкивал! А больше — вроде ничего. А ты плохо спал, что ли?

— Нет, все в порядке. Так просто спросил…

— А если все в порядке, чего валяешься? Давай вставай уже — последний ведь экзамен остался!

— Да вот лежу, чтобы тебе не мешаться. Сейчас уйдешь, я и встану…

Евгений быстро собрался и ушел. Влад полежал еще немного — он ощущал общую слабость, а временами даже легкое поташнивание. Но ведь Евгений и вправду ничего не слышал — это было совершенно очевидно! И совершенно невозможно, если бы Галя действительно явилась ночью к нему в комнату для любовных утех, обычно сопровождающихся некоторым шумом…

Однако действительно — пора было вставать. Он вздохнул, сел на постели и, нашарив под кроватью тапки, отправился по утренним делам.

В умывальнике, едва он приступил к чистке зубов, ему сразу бросилось в глаза зловещее «новшество» — его руки оказались от запястий и по локоть покрыты синими полосами. Но это было еще ничего: Влад знал за собой привычку лежа на спине, закидывать руки за голову, и они попадали между прутьями кроватной спинки. А вот под грудью с правой стороны на голом теле виднелся короткий и ровный шрам, будто след от ножа. Он был совершенно свежий и даже не перестал кровоточить… Чуть ниже он увидел еще один — потоньше и подлиннее.

Влад наклонился и внимательно осмотрел рану. Это действительно была настоящая рана — к тому же еще и открытая! И она была точно такой же, как он получил неведомо как в минувшем марте, после чего лежал полумертвым целые сутки.

Влад поднял взгляд на свое отражение в зеркале и задумался. Тогда ведь он так и не выяснил происхождения подобного шрама! Да и как выяснишь-то? Непонятно было и откуда эти раны взялись сегодня — целых две! Однако Влад впервые крепко задумался о том, что всякий раз появление на его теле таких вот более чем странных следов непременно связано с Галей… В первый раз все происшедшее осталось в памяти Влада куда более похожим на сон, нежели на явь, но вот происшествие на озере в мае уже, как он смог убедиться, куда более походило на реальное событие… Теперь вот — что сейчас?

Ему приснилась Галя (или все-таки не приснилась?), и вот наутро он имеет новые кровавые следы на своем теле… Да что же все это означает, черт возьми?

Влад еще раз потрогал засыхающую кровавую корочку и, вздохнув, направился в комнату. Там разыскал пластырь и заклеил шрамы — сначала один, затем второй. Потом оделся и сел к столу заниматься.

Он просидел над книгой и конспектом около часа, когда послышался осторожный стук в дверь.

— Войдите! — откликнулся он не очень любезно: ну кому понравится, когда его отрывают от дела накануне экзамена?

Дверь приоткрылась, и вошла… Галя!

Влад даже вскочил на ноги при виде ее и тут же ощутил, как подрагивают его колени.

Она величественно вступила в комнату и остановилась перед его столом — такая высокая, стройная, одетая в длинный, расшитый золотистыми цветами халат. Галя была слегка бледна и… невероятно красива! Ее глаза имели сегодня серый оттенок, но при этом излучали странное чуть заметное сияние… словно маленькие темные солнышки!

— Галя… — выдохнул Влад восторженно, подвигая ей стул. — Садись, пожалуйста…

Его сердце быстро и трепетно заколотилось — то ли от радости, то ли от томительного страха…

— Спасибо, — Галя присела на стул и бросила взгляд на окно, за которым ярко светило летнее солнце, взошедшее после долгого ночного дождя.

— Я не очень помешала? — спросила она, чуть игриво наклонив голову набок.

— Ты? помешала? Мне? — Влад даже задохнулся от таких слов. — Хочешь, чаю или кофе налью?

— Не нужно… я не надолго. Ты сегодня один?

— Пока один…

Галя снова взглянула на окно, чуть сморщила свой аккуратный носик.

— Ты не мог бы задернуть занавеску? — попросила она. — Солнце бьет мне прямо в глаза…

Влад мгновенно бросился к окну. Он задернул занавесь, хотя про себя отметил, что утреннее солнышко отнюдь не било по глазам, а напротив — давало мягкий рассеянный свет. Но желание такой гостьи — закон! В комнате наступил полумрак, и Влад снова сел к столу.

— Ну… как ты после сегодняшней ночи? — напрямик спросила Галя.

Она совершенно открыто смотрела ему в глаза пристально, без тени смущения… и он совершенно ясно понял: это был не сон.

— Да ничего… — пробормотал он смущенно. — Вот только слабость в теле, и голова немного кружится…

— Это нестрашно, — бодро заметила Галя. — Это пройдет еще до вечера. Так я к тебе поговорить пришла… Владик! Есть у меня предложение, подкупающее своей новизной.

— Предложение? Ко мне? — Влад даже затрепетал от восторга. — И какое же?

— Помнишь, ты спросил меня о моей родине? — сказала Галя. — Краснооктябрьск?

— Как не помнить, — Влад слегка нахмурился. — Я спрашивал тебя о твоем городе, когда мы гуляли с тобой по лесу. Только потом в институте ты мне зачем-то внушала, что никакой прогулки в лесу не было… Зачем ты это делала, я так и не понял, но если ты хотела, чтобы я почувствовал себя дураком, то у тебя вполне получилось.

Галя поставила локти на стол, положила свой округлый подбородок на сплетенные длинные пальцы и чарующе улыбнулась Владу. И от этой улыбки его так и бросило в жар…

— А ты и вправду дурачок, милый Владик, — нежно сказала она. — Ты завел такой разговор в фойе института, во время экзаменов, посреди густой толпы… Как ты, вероятно, помнишь, наша прогулка завершилась не совсем обычно, правда? А при разговоре в фойе ты был так возбужден, что вот-вот мог пуститься в подробные воспоминания обо всем, что там случилось… А ты не заметил, сколько вокруг было развешано ушей? И мне волей-неволей пришлось остудить твой пыл, уж извини…

Влад задумался. Что ж, это было действительно так, он потерял тогда контроль над своими мыслями и словами. Похоже, Галя была права, его тогда занесло, а вот она поступила вполне логично.

— Так вот, — продолжала Галя, — мой дом в Краснооктябрьске. Там живет моя мать… — при этих словах голос девушки посуровел, что не ускользнуло от внимания Влада. — Однако неподалеку в лесах есть небольшая деревенька, а в ней домик, где раньше жили мои бабушка и дедушка. Славные такие старички, я их любила очень. Но вот умерли они — сперва дедушка, а через год бабушка. А домик свой мне отписали в наследство. Кроме меня, там никто не бывает. Что ты скажешь, если я приглашу тебя туда ну… скажем, на пару недель? Побудем там с тобою вдвоем — только ты и я! Нет, не так… — Галя с улыбкой поправила себя: — Я и ты…

Влад не верил своим ушам. О подобной перспективе он не мог и мечтать даже в самых смелых своих мыслях! Вдвоем с Галей… Целых две недели! Он даже боялся представить себе такое…

— Галя… — тихо спросил он, подняв на нее умоляющий взгляд. — Ты это серьезно?

— Совершенно серьезно, — Галя взглянула на него с покровительственной улыбкой. — Кстати, лес там такой, что не чета здешнему. И река есть… Ну так что? Каков твой ответ?

— Галя! — Влад почти задыхался от счастья. — И ты еще спрашиваешь? Я согласен…

— Вот и хорошо, — Галя опустила руки на стол. — Теперь конкретнее… У тебя дальше с занятиями как? Я-то уж забыла, как на первом курсе…

Влад, волнуясь и слегка запинаясь, начал объяснять:

— Завтра последний экзамен. Потом — практика две недели. Лекции на 2-ом курсе начинаются с 1-го октября… В общем, половину июля и весь август я свободен!

— Так… — деловито заметила Галя. — А у меня по-другому. Экзамены до начала июля… Потом практика — месяц. Пятый курс занимается с 1-го сентября. Я свободна весь август. Значит, август?

— Ну да! — радостно вскричал Влад. — После практики съезжу на две недели домой, к родителям… А в начале августа приеду сюда! И мы с тобой поедем…

— Хорошо, — сказала Галя. — Я жду тебя здесь, в городке, после первого августа — так?

— Так!

— Ну, и не надо объяснять, что это наша с тобой тайна… да?

— Галя!..Ну конечно!

— И когда домой поедешь, родителям не говори… Родители есть родители — еще не пустят!

— Ну что ты, Галя! Я взрослый человек.

Галя только улыбнулась на эти слова — недоверчиво и немного лукаво, а Влад чувствовал, как сладко поет у него душа! Девушка поднялась, чтобы уйти. Тут Влад вспомнил о своей ране.

— Галь, скажи пожалуйста… У меня после ночи появились шрамы на теле…

— Да? — серые глаза Гали выразили удивление. — Покажи…

— Я их пластырем заклеил… — признался Влад. — Но они как следы от ножа…

Галя укоризненно взглянула на него.

— Я приходила к тебе без ножа, — сказала она спокойно. — Это абсолютно точно.

— Я знаю, Галя… Но у тебя есть ногти… У тебя такие длинные ногти!

— Ногти у меня и вправду есть, — Галя распрямила свои гибкие пальцы, и перед глазами Влада блеснули ее ногти, похожие на отточенные лезвия. Влад судорожно сглотнул. — Вполне могут сойти за ножи… Так что вполне возможно.

Галя опустила руку и очаровательно улыбнулась ему.

— Но ведь это такие пустяки, правда? — невинно спросила она. — Может, я слишком увлеклась. Впредь обещаю быть осторожнее… Хорошо?

— Хорошо… — машинально отвечал Влад.

— Ну… тогда пока! — Галя помахала ему рукой и скрылась за дверью.

Оставшись один, Влад едва не пустился в пляс от радости. То, что произошло, казалось ему слишком невероятным, чтобы быть правдой. И тем не менее — это случилось! И сразу все недоумения, все страхи куда-то ушли, рассеялись, как дым… Глупости какие, разве стоило обращать на все это внимание! Вот и со шрамами все прояснилось. Галя просто дала понять — это она его оцарапала. А он даже не замечал, как это происходило — только в лесу, когда она в порыве какой-то сумасшедшей страсти впилась ногтями ему в лицо. Вот было больно так больно! Но — она ведь обещала быть осторожней? Значит, так оно и будет.

Окрыленный надеждой на две сказочные недели в августе, Влад с удвоенной энергией принялся за подготовку. От телесной слабости и легкого головокружения не осталось и следа уже к середине дня: Влад с аппетитом пообедал в студенческой столовой, и стал чувствовать себя прекрасно, и это заметил даже Евгений, вернувшийся после консультации, а затем и Валерий, явившийся поздно вечером, чтобы хоть немного полистать учебник. Весь остаток дня Влад ощущал себя на седьмом небе, и не было во всем студенческом городке человека счастливее его.

Назавтра он отправился в институт в прекрасном настроении; экзамен сдал на «отлично» и вышел из здания института фактически студентом 2-го курса.

Окончание сессии ребята дружно отметили в кафе; впереди было два дня выходных, а потом двухнедельная полевая практика.

Практика была хороша тем, что не надо было никуда ездить: теперь ребята, жившие в Москве, ездили сюда, в подмосковный городок. Неподалеку от студенческого комплекса находился институтский полигон, там и проводились полевые занятия. Так что ребятам оставалось встать поутру, позавтракать и пять-семь минут потратить на пешую прогулку до полигона. Там происходила встреча всей группы, подходила женщина-преподаватель и начинались занятия по геодезической практике, которые и сами по себе были интересны, а еще были хороши тем, что происходили на воздухе — в поле и частично в лесу.

Время летело быстро… миновала неделя практики, началась вторая. Влад уже подумывал о покупке билета на поездку домой, как вдруг все внезапно переменилось, и планы нарушились. А началось все с весьма незначительного эпизода.

В один из дней студенты пришли на полигон и долго ждали прибытия московской части группы.

Что-то случилось с электричками, и ребята здорово запаздывали, поэтому местные практиканты слонялись без дела возле входа на полигон. Тут к Владу подошла одна из девушек из студенческого городка и сказала ему, что его ждет девушка с четвертого курса.

«Галя?» — подумал сразу Влад. Он встревожился: что-то случилось? Изменились обстоятельства?

— Где она? — спросил он девушку.

— Там, возле проходной, — был ответ.

Влад почти бегом бросился к воротам полигона, возле которых стоял домик, через который осуществлялся пропуск на объект. Ему указали на комнату ожидания. Когда же он вбежал туда, то с изумлением увидел… Светлану!

Влад буквально остолбенел.

«Это еще что такое? — с досадой подумал он. — Зачем я понадобился этой сушеной селедке? Уж не нотации ли приперлась мне читать?»

А вслух он сдержанно сказал только:

— Здравствуй, Света!

— Здравствуй, Влад, — сухо отвечала Света. — У меня к тебе разговор, и очень серьезный. Я нарочно выбрала такое место, где бы нас никто не потревожил. Но времени у меня мало: я должна возвращаться в городок.

— Вот как? — шутливо насупился Влад. — Я заинтригован.

— Заткнись, — беззлобно ответила Света. — Заткнись и слушай. А еще — быстро отвечай на вопросы, которые я стану тебе задавать. Договорились? Иначе я просто уйду.

Влад недоуменно посмотрел на девушку. В ее глазах стоял страх, она заметно нервничала, и он почувствовал, что решение о встрече с ним далось ей нелегко. Значит, дело действительно серьезное.

— Договорились. Я слушаю, Света. Тут нам действительно никто не помешает.

— Присядем, — предложила Светлана. Они сели на скамейку, установленную возле стены.

Света глубоко вдохнула воздуха, словно боялась, что ей его не хватит.

— Ты должен знать кое-что о Гале, — взволнованно сказала она. — Я ее давняя и единственная подруга, так что можешь мне верить… У тебя действительно нечто серьезное с нею?..

Влад напряженно засопел: начало беседы не понравилось ему сходу.

— Света, — сказал он. — Хоть ты и ее лучшая подруга, не кажется ли тебе, что такие вещи я не должен обсуждать за Галиной спиной даже с тобой?

— Не должен, — сухо ответила Света, — но сейчас не тот случай. Ладно, спрошу прямо: у вас уже было?

— Было что? — спросил Влад.

— Совсем дурак, что ли? — резко отозвалась Света. — Я спрашиваю — были у тебя с ней отношения? Ты ведь ходишь вокруг нее уже целый год!

— Ну допустим! — вызывающе ответил Влад. — И что дальше?

Света сразу помрачнела и опустила голову. Некоторое время она подавленно молчала.

«Господи, — подумал Влад, — да она меня просто ревнует! Вот дура-то еще свалилась на голову! Как бы не натворила каких-нибудь гадостей мне или Гале…»

— Ну и как? — горько спросила Света. — Понравилось? Никаких странностей не замечал?

Влад хотел было ответить резко, но последняя реплика Светы заставила его воздержаться от резкостей. Уж чего-чего, а странностей было хоть отбавляй…

— Что ты имеешь в виду? — настороженно спросил он.

— Что я имею в виду? — спросила Света, приподняв брови. — Ну скажем, провалы в твоей памяти …Неведомо откуда взявшиеся следы на теле. После Галкиных ласк ты чувствуешь себя больным, разбитым, словно бы высосанным. Вот что я имею в виду, ну и тому подобные мелочи. Например, когда ты, как сумасшедший, готов на все, лишь бы увидеть ее или услышать… не способен думать ни о ком и ни о чем, кроме нее…

Влад напряженно и хмуро молчал.

— Ладно, можешь не говорить, — сказала Света. — Я все поняла. Ты знаешь, что такое месма?

— Месма? — удивленно переспросил Влад. — Впервые слышу такое слово.

— Я так и думала. Ладно, я тебе расскажу… Месма — это вампирский гипноз. Галя очень хорошо владеет этим гипнозом. И прекрасно им пользуется…

— Погоди, погоди… — Влад даже немного отпрянул от Светы. — Какой гипноз?..

Света наклонилась к самому его уху и отчетливо повторила:

— Вампирский!

— Света, — Влад внимательно оглядел ее лицо, будто видел впервые. — Ты с ума сошла? Или ты меня разыгрываешь? Это очень и очень глупо с твоей стороны, попросту неприлично!

Света еще раз глубоко-глубоко вздохнула.

— Влад… я все понимаю. Иной реакции я и не ожидала. Но у меня нет времени тебя убеждать. Честно говоря, желания тоже нет. Но… я не смогла спокойно наблюдать, как ты лезешь в пасть собственной смерти. Не смогла — и все! Я никогда бы себе не простила, если бы не предупредила тебя. Верь мне или не верь, но ты ходишь по лезвию ножа! Она уже вплотную занялась тобой. Ее месма так сильна, что во власть ее попадаешь не только ты сам, но и окружающие тебя люди. Они смотрят на тебя, и видят тебя не таким, каков ты есть, а таким, как это нужно ей…

— Света!.. — воскликнул Влад, совершенно потрясенный. — Но вампиров не бывает! Это сказки, суеверия, и еще — дешевые западные кинострашилки, которые в наших кинотеатрах даже не показывают! И ты полагаешь, что я поверю в такие глупости?

— Книжек правильных начитался, да? — с горькой улыбкой заметила Света. — Знаешь, я ведь тоже так думала. Но оказалось, что в книжках твоих только часть правды. Действительно — не бывает мертвецов, поднимающихся из могил; не бывает такого, чтобы укушенный вампиром человек сам становился вампиром — укушенный человек обычно погибает. Истинных вампиров крайне мало, они встречаются так редко, что никто попросту не верит в их существование — вот и все! Но тебе "повезло": ты попал как раз на одного из них. Вернее, на одну…

Влад только сокрушенно покачал головой. Разумеется, он не поверил ни единому слову этой сумасшедшей девицы.

— Ну хорошо, — заметил он с издевкой, — если Галя (твоя подруга, между прочим) на самом деле такой жуткий монстр, что же ты сама делаешь возле нее? Живешь с нею в одной комнате… всюду ее сопровождаешь?

Света несколько секунд пристально смотрела ему в глаза, а потом с вызовом ответила:

— А вот это не твое дело!

— Ясно, — примирительно отозвался Влад. — Ну вот ты сообщила мне такую ошеломляющую информацию, поверить в которую нормальный человек просто не в состоянии. И что ты мне предлагаешь? Как я должен поступить? И вообще — что мне угрожает? Какая опасность конкретно?..

— Влад… ты действительно не понимаешь, да? — Света обратилась к нему как к слабоумному. — Какая опасность тебе угрожает? Ты и вправду веришь, что у вас с Галей любовь или что-то в этом роде? Да ведь она убьет тебя — вот какая опасность тебе угрожает!

— Что значит «убьет»? — опешил Влад. — В каком смысле?

— В прямом смысле, придурок несчастный! — похоже было, что Света потеряла терпение. — Ты ее очередная жертва! Не первая и не последняя… Их было столько, что я давно сбилась со счета! Ей нужна лишь твоя кровь, понимаешь? И еще — сексуальная энергия… Ты для нее не друг, не любовник, ты — ходячий мешок с кровью! Она возьмет от тебя сколько ей надо, а потом убьет в любой момент, когда посчитает нужным. За ненадобностью! Это у них называется — кровное рабство. Я не знаю еще, как далеко у вас зашло, но… ты уже попался! С помощью месмы она овладевает тобой, ты думаешь только о ней, ты делаешь то, что хочет она, мыслишь так, как хочет она… Галя — вампирша, а ты — ее кровный раб! Теперь понял? Вот и думай сам, как ты должен поступать…

— Ну хорошо… я понял, — сухо ответил Влад, а сам подумал:

«Ну и бред! Уж не наглоталась ли она каких таблеток сдуру, или, может, чем-нибудь колется? Надо избавиться от нее поскорее.»

Еще немного они посидели вдвоем молча. Светлана смотрела на него выжидающе.

— Света… я все понял! — повторил он, как обычно говорят психбольному, лишь бы успокоился.

— Ладно, я пойду… — Света поднялась, однако уходить не спешила. — Я тебе советую очень настоятельно подумать над моими словами. И еще, Влад. Ты мне не поверил — я не слепая и не дура, прекрасно это вижу… Но должна предупредить тебя: не дай Бог… — она помедлила немного, словно желая убедиться, что он слушает ее, — не дай Бог, если ты скажешь ей хоть слово о нашем разговоре! Не дай Бог тебе при встрече с нею хотя бы подумать о том, что я тебе сказала! Галя прекрасно читает чужие мысли, так что тебе необходимо следить не только за языком, но и за своими мыслями. Не уследишь — скажешь ей или подумаешь при ней — все: ты исчезнешь в тот же день! И я исчезну с тобой вместе. Если нас и найдут, то закопанных в лесу или плавающих в реке, и это будет много позже, да и не нас даже найдут, а лишь наши расчлененные останки… И никто ни до чего не дознается, так было уже не раз, как например, с Виталиком…

— Это с каким-таким Виталиком? — сразу поднял голову Влад.

Света осеклась, как человек, вдруг осознавший, что сказал лишнее.

— Неважно, — отозвалась Света хмуро, — проехали… Но, ты хоть понимаешь, что с такими вещами, о которых я тебе сейчас сообщила, не шутят? Ведь получается, что я тебе жизнь свою доверила!

— В общем, да… — хмуро отозвался Влад. — Получается…

— А прежде, чем уйти, — Света понизила голос, — я все-таки скажу, как тебе надо поступить… Немедленно пиши заявление…

— Какое еще заявление? — Влад удивленно поднял на нее глаза.

— Заявление на добровольное отчисление, — сухо пояснила Света. — Пишешь заявление, отчисляешься, собираешь свои манатки и жмешь домой, и надолго… Нам с ней учиться осталось год, а там одному Богу известно, куда ее распределят и где она окажется… А еще будет лучше, если ты не домой поедешь, а куда-нибудь подальше, чтобы никто не знал — куда. Может быть, и забудет она про тебя… Но если она решит тебя найти, ты от нее и под землей не скроешься! Отыщет и убьет.

— Света… — Влад еле перевел дух от столь невероятного предложения. — Ты в своем уме? Я только что сдал сессию, и вполне успешно… Вот, прохожу практику, мне нравится учиться, у меня появились друзья… И как я объясню свой поступок? Тем, что связался с девушкой-вампиром, и теперь скрываюсь от нее? Чтобы меня закрыли в психушке и, как ты выражаешься — надолго?

— Речь идет о твоей жизни и смерти, а тебя волнует, кому и как ты объяснишь свое отчисление? — вопросила она. — Ты ничего не понял! Ты оказался куда глупей, чем я думала… Сопляк… Ничтожество, обычный самовлюбленный эгоист! У тебя одно на уме — что подумают, да как я объясню… Да как я буду выглядеть!..Чертов придурок… Я чувствую уже, что совершила роковую ошибку, затеяв этот разговор с тобой. И тебя не спасла, и себя погубила… Я тебе все сказала!

И Светлана стремительно пошла прочь. Через минуту Влад остался один, и он никак не мог прийти в себя после того, что ему поведала Светлана…

Что это было? Бред сумасшедшей, обезумевшей от ревности экзальтированной особы? Или же в ее сведениях, таких невероятных и сбивчивых, все же есть зерно правды? А он просто не готов и не желает эту правду принимать? И как ему теперь быть с этой чудовищной, просто ошеломляющей информацией?

Он вышел на улицу и огляделся. Светлана давно исчезла, словно ее и не было, зато оказалось, что московские ребята наконец-то добрались сюда, и теперь вся группа собралась у ворот полигона в ожидании тех, которые разбрелись кто куда. В том числе и его. Все шутили, смеялись, рассказывали веселые случаи из тех, что произошли на последних экзаменах. Все были такие веселые, жизнерадостные! И так беззаботно светило солнце!

А у него в ушах все еще звенел нервный, едва не плачущий Светин голос: «Я тебе все сказала!..»

Нет, все это не более, чем несусветный вздор! Ну не бывает такого! Не бывает, и все. Ведь подумать только, в каких жутких делах эта придурочная обвинила Галю — девушку, которая была для него всем, как-то незаметно стала главной в его еще такой короткой жизни! Что эта Светка наплела? Просто уму непостижимо! Горячечный бред… фантазии больного воображения. Месма какая-то…

И где она только слов таких набралась! Вампиры… Кровное рабство… Чушь невероятная! Она еще боится, как бы он Гале не передал, что за бесовщину распространяет про нее лучшая подружка! Надо бы Гале рассказать про такое, только как-то поделикатнее… Как именно — он еще подумает. А пока — надо молчать. И наплевать на всю эту ересь, которой Светка здесь ему мозги засоряла! Наплевать и забыть!..

Однако, когда прошел день, за ним вечер и подоспела ночь, Влад стал размышлять несколько по-иному. Умываясь перед сном, он снял с одной своей раны пластырь и осмотрел ее. Глубокая царапина несколько подзатянулась, но оставалась еще свежей и заметно побаливала. Что это? Случайная царапина? Или действительно рана, нанесенная ему Галей для каких-то своих целей?

Улегшись в постель, Евгений с Валерием заснули быстро — день, проведенный в активной работе и на воздухе, быстро погрузил их в безмятежный сон. И только Влад не мог заснуть. За окном ярко светила луна, ритмично и напористо тикал будильник на столе… А он ворочался с боку на бок и думал.

Разговор со Светланой никак не выходил из головы.

Сейчас, посреди ночной тишины и покоя, слова Светланы уже не казались ему сплошным абсурдом. Некоторые вещи, которые с ним происходили, и которые он не мог себе объяснить, Света обозначила на удивление точно! Возможно ли такое, если бы Света все эти россказни попросту выдумала? Вряд ли возможно… Когда она объяснила ему, что такое месма, он четко вспомнил те тайны, что долго не давали ему покоя и были связаны с Галей…

Все о чем говорила Света, действительно имело место быть!

«Ее месма так сильна, что во власть ее попадаешь не только ты сам, но и окружающие тебя люди. Они смотрят на тебя, и видят тебя не таким, каков ты есть, а таким, как это нужно ей»… Так ведь она сказала? Так не этим ли объясняется то страшное видение, что посетило его в умывальной, когда он болтал с Барковским? Он увидел в зеркале свое лицо, каким оно было- исполосованным Галиными ногтями в кровь, увидел на одно мгновение, тогда как все остальные видели его вполне обычное лицо… А эта его изнуряющая слабость после встреч с Галей? А связанные с ними же необъяснимые провалы в памяти? Ведь обо всем этом Света сказала ему! Могла бы она сама такое выдумать? И Влад сам себе отвечал — нет…

Кроме того, ему вдруг мучительно стало жаль Светлану. Влад не мог забыть ее последней фразы, в которой звучало неприкрытое отчаяние:

— Я чувствую уже, что совершила роковую ошибку, затеяв этот разговор с тобой. И тебя не спасла, и себя погубила… Я тебе все сказала!

Разве так говорят, когда заведомо лгут?

Но что же ему оставалось? Поверить в то, что любимая и боготворимая им девушка — вампир?

Невозможно! Это противоречило всему его небогатому пока опыту жизни, многому из того, чему его учили… И не мог он поверить! Он действительно любил Галю… нет, он просто обожал ее! И это была любовь, а никакая не месма!

Решение пришло неожиданно, как будто кто подсказал.

Он, кажется, собирался после практики поехать домой, к родителям? Провести дома около двух недель, а потом в начале августа приехать сюда, чтобы встретиться с Галей и отправиться с ней в Краснооктябрьск и далее, в ее деревню… Пожалуй, в этот план придется внести изменения. К родителям он съездит позже, а вот после практики поедет в Краснооктябрьск! Один! А Галя пусть думает, что он уехал домой. Остановится в гостинице, и сходит по Галиному домашнему адресу, на Пролетарскую улицу. Повидается с матерью Гали… Чтобы она не шарахалась от него, возьмет с собой несколько студенческих фотографий, которые они с ребятами тут делали во время вылазок на природу, тех снимков, где есть Галя и есть он. Он поговорит с ней — кому как не матери знать лучше всех, что происходит с Галей? Скорее всего, у его любимой какая-то диковинная и редкая болезнь, которая проявляется таким вот странно-зловещим образом. Мать самый близкий человек, и она наверняка знает, как помочь своей дочери! А уж он поможет, он все сделает, чтобы избавить Галю от ее недуга… надо только знать, что же случилось с ней! Каким расстройством она страдает, и как ей помочь…

А узнав эту ее тайну, он определится, что ему необходимо сделать.

Но в любом случае — он поможет своей любимой! Как бы ни было трудно, он вытащит ее. Он спасет Галю!..

Приняв такое решение, Влад очень быстро и спокойно заснул…

Глава 6. Ведунья

город Краснооктябрьск. Июль, 1972 год.

Неповторимо и незабываемо очарование маленьких российских городков, разбросанных по гигантским просторам нашей огромной страны! здесь совершенно другой мир, нежели в шумных, душных, прокаленных солнцем и прокопченных выхлопными газами мегаполисах.

Даже воздух здесь совершенно иной — он насыщен не ядовитыми парами, а дыханием ближайших лесов, ароматом полевых трав, свежим дуновением мягкого ветерка с большой русской реки, несущего на улицы городка приятную прохладу… Невозможно забыть этой бодрящей свежести, этого сладостного состояния, которое возникает у приезжего при каждой новой встрече со старинным русским городком, когда хочется дышать глубже, когда глаз радуется буйной летней зелени, и когда кажется, что именно в этих местах твоя измотанная душа действительно отдыхает от всех тревог и неприятностей…

В этом еще раз убедился Влад, когда шагал по выстланной теплым асфальтом зеленой улочке, где по левую руку тянулись добротные двухэтажные дома с многоскатными черепичными крышами, а по правую — росла небольшая рощица, состоявшая из ив и тополей; дальше виднелся ручеек, вдоль которого росли старые ветлы… И видно было, что здесь ничего не менялось много лет, что и пять, и десять лет назад эта улочка была такой же — ну разве что асфальтовое покрытие положили недавно, и оно выглядело совсем еще новым.

Влад с интересом оглядывался по сторонам. Принятое бессонной ночью после тяжкого разговора со Светланой решение он начал претворять в жизнь незамедлительно, сразу же после окончания летней полевой практики. Домой отправил короткое письмо, в котором уведомлял родных, что сдал сессию успешно, однако в силу изменившихся обстоятельств, о которых поведает при встрече, свой визит домой он откладывает на месяц — до середины августа, о чем сообщит дополнительно. Разумеется, он и словом не обмолвился, куда и зачем едет сейчас; ведь он давно уже взрослый и сам принимает решения.

Улица была непривычно пустынна, что особенно бросалось в глаза после столичной сутолоки и тесноты. Из ближайшего дома на улицу вышла старушка в цветастом платочке, и Влад даже обрадовался — наконец нашелся человек, которого можно спросить…

- Скажите, пожалуйста, как мне пройти на Пролетарскую? — обратился к ней Влад.

Бабуля с интересом взглянула на него удивительно синими глазами.

— На Пролетарскую? — удивленно откликнулась она. — Так ты по ней-то, милок, как раз идешь! Тебе какой дом нужен?

Влад назвал номер Галиного дома.

— Тебе надо идти до самого конца, — предупредительно сказала старушка. — Вон там, видишь — улицу другая дорога пересекает? Это улица Восстания. Как ее перейдешь, там двухэтажные деревянные дома пойдут. Вот там и найдешь этот дом… У них там во дворе в хорошую погоду музыка завсегда играет, так что блуждать не придется!..

Поблагодарив бабушку, Влад направил свои стопы в указанном ему направлении. Когда дошел до улицы Восстания, услышал, как откуда-то из ближайших дворов льется песня — явно с поставленной на патефон пластинки, которая не только ориентировала приезжего, но и по-настоящему волновала душу:

Влад решительно ускорил шаг и свернул прямиком во дворы, по которым петляли пешеходные дорожки, ведущие мимо дворовых зеленых насаждений. Ориентируясь на разливающуюся по округе песню, студент вышел на довольно обширный двор, со всех сторон окруженный двухэтажными домами. Он остановился на краю площадки и огляделся. Посреди дворика возвышался телеграфный столб, а под ним находился деревянный стол с двумя скамеечками; на столе-то и стоял старенький патефон, наигрывающий надрывающую сердце мелодию…

«Вот где росла Галя…» — с трепетным вниманием подумал Влад.

У стола на скамеечках собирались постепенно люди — подходили парочками и в одиночку. Пока еще никто не танцевал, но видно было, что за этим дело не станет — вечер только начинался. Видимо, прекрасный напев, исполняемый популярной певицей, казался собирающимся слишком грустным…

…Влад заметил на углу дома, чьи окна смотрели прямо на стол с патефоном, висевшую жестяную пластину с нужным ему номером. Вход в дом находился со стороны улицы, и ему пришлось обойти добротное жилое строение. При мысли о том, что в этом доме жила Галя, что в этом зеленом и уютном дворике прошло ее детство, на сердце у Влада становилось особенно тепло…

Влад вошел в дом и поднялся по деревянной гулкой лестнице на второй этаж. Лето в этом году стояло нестерпимо жаркое, и, несмотря на вечер, на улице было душновато, а вот здесь, на лестнице и на площадке, куда выходили двери четырех квартир, ощущалась приятная прохлада. Поравнявшись с дверью, имеющую табличку с цифрой 5, Влад хотел уже нажать кнопку старого облезлого звонка, как вдруг на него накатила внезапная робость. Он нерешительно опустил руку.

«Интересно… — с легкой растерянностью подумалось ему. — А что же я скажу ее маме?..»

Как ни странно, до сих пор он не давал себе труда обдумать этот вопрос. Главное было — доехать до места и найти нужный адрес. Влад не сомневался, что с Галиной мамой он быстро найдет общий язык, но вот теперь, когда он стоял перед дверью дома обожаемой им женщины, он вдруг совершено растерялся.

Ничего толком так и не придумав, Влад нажал-таки тугую кнопку.

Сначала за дверью было тихо, но потом послышались торопливые шаги, что-то царапнуло по двери изнутри, и Влад уже ожидал, что дверь откроется, однако вместо этого из запертой квартиры донесся нервный, с истеричными нотками, женский голос:

— Кто?!

Влад растерялся еще больше. Ему не понравился ни вопрос, ни тон, каким его задали. Похоже было, что гостей тут не слишком привечали…

— Извините… — довольно громко ответил он, — я друг вашей дочери Гали. Я приехал из Москвы… Мне нужно поговорить с вами…

Он понимал, что начало контакта было положено явно неудачное, однако ничего лучшего упорно не лезло в голову.

— Какой еще друг? — спросили из-за двери. — Как звать?

— Меня зовут Влад…

— Не знаю никакого Влада! — с необъяснимой яростью закричала невидимая женщина. — Убирайтесь к черту, пока я соседей не кликнула!

Бедный Влад, долго тащившийся из самой Москвы в этот захолустный городишко и встретивший такой неласковый прием, просто остолбенел от неожиданности. Разумеется, он не надеялся, что его будут встречать хлебом-солью, однако и того, чтобы его вот так гнали прочь с порога, тоже не ожидал.

Между тем соседи уже услышали, что на площадке появился чужак, которого не желают пускать.

Тихо приоткрылась дверь седьмой квартиры, и в образовавшуюся щель выглянула пожилая женщина с остреньким носом и пытливыми глазами. Она с настороженным любопытством смотрела на совершенно расстроенного Влада.

— Молодой человек! — требовательно спросила она. — А вы что хотели?

Влад повернулся к ней. Соседка вышла из квартиры, но приближаться к нему не спешила. Это была невысокая полная женщина, вполне добродушная на вид. Это впечатление усиливали мохеровый домашний халат и шлепанцы с белыми мягкими шариками.

— Понимаете, — сказал он растерянно, — я друг Гали Санкиной… мы учимся вместе, только на разных курсах… Мне надо с ее мамой поговорить, а вот видите… — он беспомощно кивнул на дверь.

— А в чем дело? Или с Галочкой что-то случилось? — тревожно спросила женщина.

— Нет, не беспокойтесь, — поспешно заверил ее Влад, — ничего с ней не случилось… но есть обстоятельства, которые мне надо обсудить с ее мамой…

— Так это Галя вас прислала?

— Нет, Галя меня не присылала, — смущенно ответил Влад. — Я сам приехал. Галя об этом не знает.

Соседка смотрела на столичного студента весьма подозрительно. При этом можно было заметить, что парень внушает ей доверие — возможно даже, что против ее воли. И все же она колебалась: ее одновременно одолевали и житейское любопытство, и вполне объяснимая настороженность к незнакомому человеку.

— Я что-то не пойму… — проговорила она. — Галя вас не посылала… Мы про вас и слухом не слыхивали… И вот вы являетесь неведомо откуда, говорите — друг ее, мол… Чудно как-то! Кто вас знает, вдруг вы вор или аферист какой! Вот мамаша ее вас и не пускает! Чего ж вы хотите? время нынче такое, не то, что раньше! У нас, бывало, и двери-то днями не запирались, а теперь вот совсем не то! Много всяких проходимцев развелось, надо ухо держать востро…

— Господи… — невольно вырвалось у Влада. — Ну почему сразу аферист, проходимец… Я ведь приехал аж из самой Москвы, значит, дело, наверно, достаточно серьезное, как вы считаете?

— Я не знаю, — пожала полными плечами женщина, принимая бесстрастный вид. — Что у вас за дело к Галочкиной мамаше… откуда мне знать?

Влад вынул документы и шагнул к ней, стараясь, однако, не делать резких движений.

— Вот посмотрите, — сказал он. — Мой паспорт… — он пролестнул несколько страничек перед настороженным взглядом соседки. — А вот студенческий билет. Видите?..Здесь написано, что я студент того же факультета, что и Галя… А вот у меня несколько фотографий… Это мы в лесу снимались на 8-е марта… Вот Галя… А вот это я, перед ней сижу. Она руку мне на голову положила… видите?

И смеется… Я друг Гали, а никакой не проходимец! теперь верите?

Женщина слегка растерянно захлопала глазами.

— Ну ладно… друг, значит друг. Только как же вы, без Галкиного ведома, вот так взяли и приехали к ее мамаше-то? Неужто так сейчас делают? Какие-такие у вас к ней дела?..

— Очень серьезные дела, — сказал Влад, убирая документы. — Вы меня извините, конечно… только вот про дела я только ее маме скажу! А вам могу лишь сообщить: с Галей ничего не случилось, но сказать, что у нее все благополучно, тоже нельзя… Вот поэтому мне нужна ее мама.

Соседка с досадой покачала круглой головой на коротенькой шее, будто говоря: «Вот еще свалился на мою голову!» Однако похоже, она была доброй и отзывчивой женщиной. Коротко вздохнув, она сказала:

— Ну что же… давай попробуем вместе к ней достучаться.

Она вплотную подошла к двери Галиной квартиры и требовательно нажала кнопку звонка. После трезвона наступила тишина, а затем раздалось чуть слышное шевеление. Соседка довольно громко крикнула:

— Тоня, открой! это я…

В ответ осторожно звякнул отодвигаемый засов, после чего дважды повернулся ключ в открываемом замке, и дверь приоткрылась. Влад увидел прямо перед собой женское лицо со злобно горящими глазами и судорожно сжатыми тонкими губами. Волосы ее были в беспорядке и нечесанными космами свисали по бокам головы. Одета она была в домашнее мятое платье и видавший виды клеенчатый фартук.

Было совершенно очевидно, что открыла она исключительно на знакомый ей голос соседки, ибо, увидев чужого парня, тотчас попыталась прикрыть дверь.

— Погоди, Тоня! — укоризненно воскликнула соседка. — Ну что ты, как дикарка, в самом деле! Вот, мальчик из самой Москвы приехал, он Галку знает, поговорить о ней с тобой хочет… Документы свои показал…

Женщина сверкнула безумными глазами и отрывисто выкрикнула:

— Документы? Какие еще документы? Они тебе нынче каких хочешь документов нашлепают… Чего он сюда приперся-то?

Кто такие таинственные «они», эта полусумасшедшая женщина пояснять не стала. Влад смотрел на нее почти с ужасом: только сейчас он с большим трудом начал угадывать в чертах ее искаженного лица весьма отдаленное сходство с чертами Гали, столь ему дорогими. Это действительно была ее мать!

Влад пережил ошеломляюще неприятное потрясение.

— Тоня! — снова вмешалась сердобольная соседка. — Ну кто ж так делает? Ты хоть на порог-то нас пусти, тогда и расспрашивать будешь!

— Щ-щас! Пустила — как же! Мало ли их тут шляется, мальчиков всяких… с документами. Говори, зачем пришел! — истерично заорала она.

— Вы ведь Галина мама? — спросил Влад, чувствуя, как язык его прилипает к небу, и как влажнеют ладони.

— И что?!

— Значит, я к вам… поговорить с вами мне надо… о Гале.

Произнося эти слова, Влад уже не был уверен, действительно ли надо ему с ней говорить. Едва увидев ее, он подумал, что дама просто вдребезги пьяна, однако очень быстро понял, что ошибся. Эту с виду безумную женщину, чьи нервы были в полном расстройстве, судя по ее поведению, терзал непрерывный и бесконечный страх!

— А где она? — с какой-то нервной опаской спросила женщина, как будто ожидала, что ее дочь вот-вот появится из-за спины приезжего парня и схватит ее.

— Как где… — опешил Влад от столь странного вопроса. — В Москве, конечно… У нее сейчас практика летняя началась.

— Она приедет? — отчужденно спросила мать Гали, будто речь шла вовсе не о родном человеке.

— Не знаю… наверное, приедет.

— Когда? — выкрикнула истеричная тетка так, словно с приездом дочери должно было случиться нечто ужасное.

— Послушайте, я не знаю. Мне она об этом не говорила… — ответил Влад уже с плохо скрываемым раздражением.

— Не знаешь?! — злобно заорала тетка и тут же добавила: — Ну, так и пошел к черту!

Дверь с грохотом захлопнулась перед самым носом оторопевшего студента, затем сердито проскворчал закрываемый замок и коротко громыхнул засов. Наступила пронзительная тишина.

— Вот так поговорили! — сокрушенно качнула головой соседка, которая во время всего диалога стояла тут же, возле Влада. — Похоже, ты зря потратил время, касатик! Не хочет Антонина знаться с друзьями своей дочки-то!

От обиды и разочарования Влад чуть ли не плакал. Ну и мамаша у Гали! То-то девушка всегда при общении с ним тщательно избегала любых разговоров о своей матери… Жаль, что он не придавал этому ее нежеланию вспоминать о доме серьезного значения. Не торчал бы сейчас перед этой проклятой дверью, как оплеванный.

— Не знаю даже, как мне быть, — горестно вздохнул он, обращаясь не то к участливой соседке, не то к самому себе. — Ну что же… Прямо как у Гоголя — «Нечего делать, ваше превосходительство! Поедемте назад!» — Влад горько усмехнулся тому, как кстати пришлись к сложившейся ситуации слова любимого классика.

Он тщательно застегнул сумку, куда убрал документы и небрежно закинул ее на плечо.

— Извините, что побеспокоил вас, — Влад грустно улыбнулся доброй женщине и сделал пару шагов к лестнице. — Пойду я…

— Ну и куда же ты пойдешь на ночь-то глядя, сердешный? — спросила соседка. — Ночевать у тебя есть где?

— Конечно, есть! — бодро отвечал студент. — Я в гостинице остановился. «Вымпел» называется…

— А-а, знаю… — кивнула женщина. — Это на Краснослободской улице. Почти в центре…

— Именно, — отозвался Влад. — Ну, всего вам доброго.

— Ты погоди прощаться-то, парень, — сказала соседка, понизив голос. — Ты лучше ко мне загляни-ка! Коли ночлега искать тебе не нужно, стало быть, время у тебя есть. Я тебя хоть ужином покормлю…

— Да что вы!.. — Влад смутился и покраснел. — Что ж это я вас еще напрягать буду! Спасибо вам огромное… но я отлично и в столовой какой-нибудь поужинаю.

— Ох, вот и еще одно дитя неразумное, — вздохнула женщина, по-доброму улыбнувшись. — В столовой он поужинает! Привык небось к столичным харчам-то? Здесь тебе не Москва, сынок: так ненароком можешь откушать, что потом и света белого не взвидишь! Столовая… А у меня пироги вон напечены, да с мясом, и с капустой, и с луково-яичной начинкой! Да еще ватрушки с творогом! Чаю тебе горячего налью… Ну, чего столбом стоишь-то? Пошли, говорю!

Влад мучительно колебался. Только сейчас он ощутил, насколько сильно проголодался. А тут — пироги домашние, что же может быть лучше? С другой стороны, ему было неловко перед этой доброй и милой женщиной: не для него же пекла она свои пироги с ватрушками! Как же он есть их станет…

— А удобно ли?.. — беспомощно улыбнулся он.

— Тьфу, глупости какие! Удобно-неудобно… На потолке спать — вот что неудобно! А коли зовут по-доброму, так идти надо. — Она строго взглянула на него и повернулась к своей двери. — И еще: пироги пирогами, а я тебе про Галку не менее материного рассказать могу… Пошли уже!

И, не обращая больше на него внимания, направилась к себе в квартиру, хлопая на ходу своими шлепанцами. Смущенный Влад последовал за ней.

Соседка ввела его в узкий, но уютный коридорчик, и он сразу ощутил дразнящий аромат свежей выпечки, долетающий с кухни.

— Ботинки тут сымай, — распорядилась хозяйка, — вот тебе тапочки… И — давай, проходи на кухню.

— Вы, наверное, гостей ждали… — виновато заметил Влад, заходя на уютную чистенькую кухню. — А тут я со своими проблемами — как снег на голову.

— Хватит глупости-то болтать! — осуждающе воскликнула женщина. — Никаких гостей я не ждала, только мужа свово с работы! Мой-то на мясокомбинате работает, а сегодня он во вторую смену! придет за полночь… Вот и попросил: спеки, грит, пирогов, жена… чтой-то больно пирожков хочется! Ну, коль мужик просит — как не спечь! Вон сколько понаделала! — она кивнула на стол, где возвышалась широкая и глубокая посудина, доверху груженая пирогами, накрытыми белоснежным полотенцем. — Ни в жисть нам с муженьком-то столько не съесть! А их кушать надо свеженькими.

— Да уж, наверное… — растерянно пробормотал Влад.

— Вон там рукомойник, — она показала на эмалированную раковину с единственным краником в углу кухни. — Руки быстро мой — и за стол!

Влад взял кусок мыла и принялся мыть руки под струей холодной воды; а хозяйка шустро хлопотала за его спиной, при этом бормоча себе под нос:

— Ишь, чего удумал! В столовую он пойдет… я т-те покажу столовую!..

Влад невольно улыбнулся, и настроение у него сразу улучшилось. Что ни говори, а тетка попалась славная! Не то что… Он постарался прогнать нехорошие мысли. Не хочет пускать — и черт с ней! Недаром, насколько он помнил, Галя про свою мамашу не вспоминала ни разу, а все вопросы о ней, если таковые он задавал, сразу же заворачивала.

— Простите… — сказал Влад, вытирая руки полотенцем, — а как мне вас величать?

— Ах, я ведь не назвалась еще? — всполошилась хозяйка. — Марусей меня зовут… ах, ну да! — тут же спохватилась и поправила себя: — Мария Андреевна…

— Спасибо вам огромное, Мария Андреевна…

— После, после благодарить будешь! Садись вот за стол и ешь! А я пока чайник поставлю… Чай-то сподручнее со сладкими ватрушками пить, ведь правда?

Она быстро поставила на плиту наполненный чайник, а на стол перед гостем водрузила тарелочки с колбасой, с маринованными помидорчиками, с огурчиками. Поставила бутылочку домашней наливки.

— Белой наливать не буду, говорю сразу, — заметила хозяйка строго. — Небось не праздник у нас. Вот наливочки отведай…

— Да что вы, Мария Андреевна! — воскликнул Влад, уже положивший в рот добрый кусок пирога. — Какая там белая… Я вообще не очень употребляю, а тут настоящий пир горой, да еще вот наливка.

- Ты ешь, ешь! — улыбнулась хозяйка, садясь за стол напротив гостя. — Небось, как в городок-то наш приехал, во рту и росинки маковой не было! так ведь?

Влад только кивнул ей и промычал нечто в ответ с набитым ртом.

— Ну вот и кушай… — Мария Андреевна смотрела на него добрыми глазами, как на родного. Владу сделалось даже неловко, а при этом пироги оказались такими вкусными, что подобных им он в жизни не пробовал…

— Знаешь, ты мне как-то сразу приглянулся, — просто и непосредственно сообщила хозяйка. — А у меня глаз-то наметанный! Я недоброго человека сразу распознаю… А ты хороший. И не за себя ведь приехал, а за Галочку… Давно я ее не видела! Соскучилась по ней очень… Ты тут говорил, что о невзгодах ее только матери расскажешь. Наверное, это и правильно, поэтому я приставать-выпытывать не стану, хоть мне интересно очень. Я ведь Галочку с малолетства знаю! Она мне почти как родная… и больше скажу, — Мария Андреевна подняла палец, словно призывая Влада к особому вниманию, — уверена я, что мне Галочка рассказывала поболе, чем мамашке-то своей! Антонина, мать Галкина, она человеком всегда была тяжелым, да неуживчивым…

— Да уж это я понял! — не смог удержаться от замечания Влад.

— Это она последние год-полтора вот так взаперти сидит, никого не пускает, — продолжала рассказывать хозяйка. — При Галочке было не так… Такая девочка была — всем на загляденье: и умная, и красивая, и высокая, училась хорошо… чудо, а не девочка! Все ее любили. Да как не полюбить — у нее и характер-то золотой был, а уж терпение — дай Бог каждому! Мать на нее то и дело орала, каждым куском ее попрекала… — Мария Андреевна замялась и с опаской покосилась на Влада — стоит ли говорить такое незнакомому практически парню? но потом махнула рукой в сердцах: — Чего уж греха таить! Никакого секрета тут нет — все соседи про то знают. Нет, Галка голодной у матери не ходила, однако скандалы ей Антонина едва ли не каждый день закатывала — и все со слезами, да истериками.

— А по каким же поводам скандалы, если у Гали характер золотой был? — спросил Влад.

— А по любым! — запальчиво ответила женщина. — Тройку из школы принесет — скандал! Купит себе сладость какую-нить, или не дай Бог, платочек там или ручку новую — опять скандал! «Ты меня разоришь, — Антонина кричит, — мы с тобою по миру пойдем… Ты на шее у меня сидишь…» Господи, да сколько раз я крики эти слышала! И так жалко Галочку становилось — хоть плачь! А пройдет Галка с мальчиком каким по улице — дело ведь молодое, сам понимаешь, ну так с Антониной вообще припадок случался! Крику было — хоть святых выноси! «А-а! — кричала, — ну смотри: принесешь в подоле, из дому выгоню!» Ну разве это по-божески? — расчувствовалась Мария Андреевна. — Разве это по-людски?..Я, конечно, в чужие семейные дела не лезла, однако видеть, как такая хорошая девочка с мамашей вздорной мается… э-эх! — Мария Андреевна горестно вздохнула, — видеть такое сил никаких не было! Ну что тут поделаешь… Не скажешь ведь матери — мол, неправильно с дочкой поступаешь! Она ответит просто: «Не твое дело, и не лезь!» — и весь разговор.

Но Галочка сама ко мне частенько заходила. Я всегда с ней ласкова да приветлива была. Забежит бывало за каким-то пустяком — спички там кончились, или пачку соли взаймы попросить — мол, купить забыла, слово за слово, а там смотришь — а ей-то, бедненькой, и уходить не хочется! Ну, посадишь ее чаю попить… Вот она и говорила мне, и не раз говорила: «Так я устала, тетя Маруся, от материных скандалов! Скорее бы уж школу закончить, и уеду я тогда в Москву, в институт поступать буду.» Слушала я ее, слушала… а сама думала: вот, разве это дело — так дочку растить, что она, сердешная, спит и видит, как бы из дома-то родного поскорее уехать и никогда не возвращаться?

Мария Андреевна скорбно покачала головой и сама себе ответила:

— Не дело…

- А отец у Гали был? — спросил Влад, беря еще один пирог из посудины. И тут же смутившись, спросил: — Можно?..

— Ты не спрашивай… ты ешь! — воскликнула хозяйка радушно. — Ишь, оголодал ведь как! Отец-то? Был у нее отец, да помер, когда Галка совсем малышкой была… Не своей смертью помер, в реке утонул. То ли свалился ненароком в реку, то ли помог кто, а может — утопился, никто не знает. Отец у Галочки на войне контужен был… А с такой бабой-то, как Антонина… — Мария Андреевна безнадежно махнула рукой, — и здоровый-то мужик запросто утопится, с нею и святой не уживется.

— В общем, плохо Галка с матерью своей жила, — продолжала свой рассказ соседка. — Не ладно жили, не по-доброму! А в последний-то год Галочкиной учебы вдруг какие-то странности у нее начались.

— Какие странности? — пытливо спросил Влад. — Вот я как раз сюда и приехал, чтобы хоть как-то разобраться — откуда взялись у Гали странности, и что тут можно сделать…

— А странности очень нехорошие, просто жуткие! — трагично воскликнула Мария Андреевна. — Вот приходит ко мне как-то сама Антонина, ну вроде как по-соседски. Обычное дело… Поболтали мы с ней, и смотрю я — вроде как с Тоней что-то не то. Будто хочет сказать мне что-то, да не решается. А в глазах у нее — страх! Ну я и спросила: «Тонь, ты вроде кого-то боишься, что ли? Здесь тебя никто не тронет!» Ну вроде как в шутку сказала! А она — в слезы! Я ее утешать, да успокаивать, да выпытывать — кто да что, а она мне говорит: «Марусь, меня Галька-то убить задумала!» А я-то чуть ли не в смех: Галка? — говорю. Да ты рехнулась, что ли, Тоня? Галка — она же мухи не обидит, всегда сама доброта была, котят да щенят бездомных жалела да в дом волокла — прикормить, обогреть…

Тогда я и сказала ей-то, что на душе было: давай без обид, подруга, но дочку свою ты на одних запретах растила, скандалами да придирками ее изводила, а она тебе и слова поперек ни разу не молвила! Вот, говорю, Господь каким терпением Галку твою наделил! А ты — убить она тебя хочет. Бога ты не боишься — такую напраслину на родимую дочку, на девку молодую возводить! А Тоня мне в ответ: ну да, плохой я матерью была, но ведь одна ее почти всю жисть растила, так что ж меня — убивать за то? «Да кто ж тебя убьет — кому ты нужна, прости Господи?» — говорю. А она: «Так Галька сама мне про то сказала! Боюсь я ее, Маруся… Может, хоть ты поговоришь с ней? Она тебя завсегда слушает…»

Ну, я тогда всерьез ее причитания особо не приняла. Подумала, совсем чтой-то Тонька головой поехала. Утешила ее как смогла, и домой спровадила. А сама-то с той поры стала я за Галкой понемногу приглядывать. Да и бывало, идешь по лестнице и слышишь, как за дверью Галка с Антонииною собачатся. Первый раз я прямо оторопела — никогда не слыхала, чтобы Галочка орала дурным голосом! А потом — и второй раз, и третий… Что за напасть, думаю?

А один раз, — Мария Андреев на понизила голос, — во время такой ссоры Галка как кинется на мать, и давай ее душить! Меня тогда дома не было — муж зато был. Он на шум туда кинулся, да еще Клава из 8-ой квартиры прибежала, они-то и спасли Тоньку от смерти неминучей! Из рук Галкиных еле-еле ее вырвали! И вот еще что скажу: мой-то до сих пор мужик еще крепкий(на мясокомбинате-то заморышей ведь не держат!), и Клава тетка здоровая, на голову меня выше! Так вот они вдвоем еле-еле Тоньку из дочкиных рук вырвали! Силища в Галкиных руках была — страшная! И не справились бы с ней, кабы Галка мамашку свою сама вдруг не отпустила. Антонину после этого насилу откачали! Ну, а после этого случая Галка с матерью вроде как помирились; стали по врачам-по больницам мотаться… да все без толку: здоровая девка, доктора говорят, и с головой полный порядок, так что не ездите понапрасну и от больных нас не отвлекайте.

Мария Андреевна перевела дух. Влад внимательно слушал, попутно отдавая должное хозяйскому угощению. Женщина встала и налила себе и гостю в большие чашки горячий янтарный чай.

— А то еще случай был чудной, — продолжала соседка, вновь усаживаясь за стол. — Приходит Галочка ко мне — так, по какой-то надобности. А у меня на столе шмоть мяса лежит — муж принес, и собралась я его готовить. Галка как мясо-то увидела, так глаза у нее стали… не знаю, как и сказать, касатик — будто волчьи! Мне аж не по себе сделалось… «Тетя Марусь, — говорит так мне ласково, — простите меня, конечно, но можно мне мясца кусочек… малюсенький!»

А сама прямо дрожит от возбуждения! Я как стояла — прямо так и остолбенела! «Галь, — говорю ей, — да Господь с тобой, оно же сырое!» А она мне: «Вот и хорошо, что сырое… такое сочное, нежное, кровавое… ну чисто живое!» Представляешь? Я и слова вымолвить не успела, как она нож со стола взяла, да ловко так отрезала полоску мясную — и в рот! «М-м! — грит, — ну и вкусно же! Спасибо, тетя Марусь!» Съела кусочек и ушла! Ну, думаю, и дела! Явно с Галкой что-то не так!

Был, правда, профессор один, он посмотрел ее и сказал, что у нее вроде как шизофрения. Положили даже в больницу нашу Галочку-то… Она из-за этого и в институт после школы сразу не поехала поступать. А потом вроде все нормально стало — девушка как девушка, да какая красивая, да ладная! Мать сумела добиться, чтоб диагноз ей поправили, с шизофренией разве в институт-то сунешься? А мамаша больше всего боялась, что Галка с нею останется — к тому времени Антонина стала бояться с нею вдвоем в квартире ночевать — грит, она мне ночью горло перережет, как курице, или удушит! А Галка — как ночь, так вообще становилась очень активной, даже буйной! Антонина говорила как-то, что проснулась ночью, а Галка сидит возле ее постели и злыми глазами на нее пялится. Тоня спрашивает с перепугу: «Ты чего?» А Галка ей: «Ничего. Вот прикидываю, как и когда тебя лучше прикончить». Представляешь себе? С таких ночных разговоров поседеть можно! А теперь самое главное, касатик… внимательно слушай.

— Я вас и так очень внимательно слушаю, — отозвался Влад.

— Вот и хорошо. Когда Антонина поняла, что по врачам Галку водить без толку, вспомнила она и о Боге. А сама-то сущая безбожница была, в церкву никогда не ходила, а когда Галка с подружкой своей туда разок наведалась, так — о, какой скандал опять был! это было еще до того, как Галка на мать набрасываться стала. Ну, а тут начала Антонина сама ходить в храм и Богу молиться. И там ее надоумил кто-то к одной ведунье пойти. Сперва Антонина отнекивалась, а потом — ну куда деваться? собрались они с Галкой и поехали.

А ехать надо было в деревню одну — в нашем, Краснооктябрьском районе… Подгорное называется — село такое, довольно большое! Было это лет этак пять тому назад, Галка, кажись, только школу закончила. Приехали они, очередь длиннющую отстояли, а как до них дело-то дошло, ведьма эта Галку приняла хорошо да ласково, а на Антонину зыркнула по-злобному, и как закричит: «Вон пошла, стерва, тварь проклятая… никогда не приходи!» Так и уехали ни с чем, перепуганные, да оплеванные. Ну что тут поделаешь…

А Галка-то все больше хужела! Антонине уж и житья не стало никакого с ней, жила как под топором! Полегчало лишь, когда дочка в Москву-таки уехала, в институт поступила… Но с тех пор Тоня всегда приезда Галкиного ожидала, как Страшного Суда! Как получит письмо, что Галка собирается приехать, так сразу и в плач, да ко мне вся в слезах — мол, Маруся, помоги… А чем я помочь-то могу? Со мной-то Галка смирно себя вела! Пробовала я с нею говорить о матери, а она сразу насупится только и молчит. Исподлобья так смотрит прямо по-волчьи! Мне тут же и нехорошо становилось — поди узнай-ка, что у нее на уме!

Соседка снова прервалась, чтобы перевести дух. Влад хмуро молчал, обдумывая полученную информацию.

— Мария Андреевна, — спросил он, — скажите… а друзья-подруги были у Гали?

— Подруги-то? — оживилась женщина. — Вообще Галка необщительная была, замкнутая какая-то… Но подружка у нее была все же! Светланкой звали. Захаживала она к Галочке частенько. Учились в одном классе, и в институт вместе поступать уехали. Не знаю только, поступила ли эта Светлана вместе с Галкой-то…

— Поступила, — заметил Влад, — они и сейчас вместе учатся, в одной комнате живут, и я эту Светлану знаю… Ну, а мальчики?..

Влад внутренне напрягся, задавая этот вопрос. Имя Виталика, упомянутое вскользь Светой, врезалось ему в память. Но соседка поняла его по-своему и хитровато улыбнулась.

— Ну а как же! — она ласково взглянула на парня. — У такой видной девушки, как Галочка, и чтобы мальчиков не было? Был у нее один… года на два ее постарше. Виталиком звали. Он раньше Галки в Москву уехал, в институт поступил. Они такой красивой парой были! Мы уж все тут думали — женихом с невестой станут…

— И что же такое случилось? — поинтересовался Влад, стараясь выглядеть невозмутимо.

— Да вишь, незадача… — ответила Мария Андреевна. — Несчастье случилось. Приехал как-то Виталик этот домой к родителям, из Москвы, значит. С Галкой они тут виделись, встречались, гуляли… Галочка школу уже тогда закончила, но в институт поступать не собиралась еще. У нее тогда обследования шли всякие, помнится, в больнице она лежала… А потом Виталик и пропал. В милицию заявили, принялись искать, да все без толку. Парень как в воду канул! Так и не нашли… Мать бедная, потом умом тронулась, отец вскорости умер. А Галка… вся бледная ходила, ничего вокруг не замечала, как во сне жила.

Мария Андреевна рассказывала увлеченно и заинтересованно, и не заметила даже, как сильно и внезапно вдруг побледнел Влад. Он только машинально отодвинул от себя тарелку.

— Ты что это? — вскинулась хозяйка. — Неужто пироги мои не по душе пришлись?

— Да помилуйте, Мария Андреевна! Пирогов таких сроду не едал… Только наелся я до отвала, честное слово даю! Вправду, не могу больше. Да и пора мне — засиделся я у вас! Пойду себе в гостиницу, надо придумать, что дальше делать…

Женщина задумчиво смотрела на парня.

— Самого главного тебе так не сказала, — заметила она с сожалением.

— Да? — отозвался Влад. — И что же это?

— Ты, касатик, Тонькиного порога попусту не обивай, — доверительно сообщила Мария Андреевна, глядя ему прямо в глаза. — Я тебе и так много поведала, и если ты даже каким-то чудом разговоришь Тоню, вряд ли она тебе больше мово расскажет. Галочка-то больше со мною всем делилась, нежели с матерью, которая только и знала, что на нее орать, да к ней цепляться.

— А что же мне тогда делать? — слегка растерялся Влад. — Не в Москву же возвращаться ни с чем. Может, посоветуете?

— Посоветую… — спокойно сказала знающая соседка. — Поезжай-ка ты прямиком в Подгорное… К ведьме этой поезжай. Самсонихой ее люди зовут. Вот и спроси ее, как можно Галочку из беды-то вызволить!

— К ведьме? — Влад опешил. — Мария Андреевна… да не верю я в этих… ведьм, колдунов, знахарей разных… все это суеверия и сказки! Пустая трата времени…

Мария Андреевна сурово поджала губы — даже лицом вроде помрачнела.

— Сказки? — спросила она, взглянув на парня исподлобья. — А ты вон к Антонине достучись, и скажи ей, что напрасно она смерти от Галки-то боится: мол, все это сказки! А то, что к ведьме этой народ круглый год валом валит — тоже сказки? И не только со всей округи, но и с дальних городов?

Даже какой-то партийный деятель к ней приезжал… тайком, конечно.

Влад безнадежно махнул рукой:

— Простите, конечно, но вот это уж точно вранье! Сама же ведьма такие слухи о себе и распускает.

Мария Андреевна никак не отреагировала на его замечание.

— А то, что она Антонину-то при всем честном народе с крыльца свово погнала — тоже сказки? — напористо спросила она. — Да не единожды, а дважды! Первый раз пять лет назад, когда она Галку к ней возила, а второй раз Антонина к ней в декабре прошлого года моталась, одна уже — и опять ведунья ее с криком, да с проклятьями выгнала! Тоня вся в слезах домой приехала, сердешная… А ведь ведьма эта всем помогает, кто к ней обращается! Ну, почти что всем… Почему же она с Антониной так оба раза поступила? И это совсем не сказки!

— Ну мало ли, почему, — равнодушно бросил Влад. — Не понравилась Антонина ей. А скорее всего, денег мало с собой привезла — вот и весь ответ на ваш вопрос…

— Знаешь что, молодой человек? — женщина сказала с нескрываемой жесткостью. — Я, конечно, знаю, что времена нынче безбожные, ни во что люди не верят, ни Бога, ни черта не боятся… Только ты сам спросил совета. Я тебе его дала. Не нравится — твоя воля… Только зря ты тогда сюда приехал — кроме ведуньи этой, никто тебе ничего путного сказать не сможет. Вот тебе мое слово, а ты как хошь, так и поступай.

Влад внимательно посмотрел на нее. Мария Андреевна явно обиделась, и парню стало неловко. Некрасиво как-то получилось: тетка к нему со всей душой, встретила как родного, напоила, накормила, все подробно рассказала, а он… в душу ей плюнул! Ну необразованная она, темная… так что ж теперь! Это однако не дает ему права вести себя, как невоспитанная свинья.

— Мария Андреевна, пожалуйста, не обижайтесь! — миролюбиво сказал он. — Просто я уверен, что у Гали какая-то болезнь, возможно, очень редкая, если врачи ее обнаружить не могут. Я потому-то с мамой ее и хотел поговорить, мало ли чем смогу Гале помочь! А вы тут — ведьма, ведунья… К ведьме поезжай… Поймите меня правильно: ну никак я не ожидал такую рекомендацию услышать! Вы меня, как в сказке, будто за Кощеевой смертью посылаете: только сначала дорогу у Бабы-Яги узнай! Согласитесь, Мария Андреевна — это просто несерьезно.

— Да нет, дорогой мой, все это очень серьезно, — вздохнула женщина тяжко. — И я тебе сказала, что делать надо. А твое дело — слушаться или не слушаться… Вы, молодые, нынче все своим умом богаты. Только выбор тебе один, касатик: или в Подгорное к Самсонихе ехать, или прямиком на вокзал, да и вертаться в свою Москву! Третьего пути у тебя нету…

На другой день еще до полудня Влад приехал в Подгорное.

Это село оказалось не слишком далеко от Краснооктябрьска. Надо было просто сесть на автовокзале на старенький ПАЗик и потрястись по окрестным дорогам около часа. Что Влад и сделал. Приехав в Подгорное, автобус остановился на конечной остановке и некоторое время стоял в клубах поднятой пыли, чихая видавшим виды двигателем. Народ подождал с пару минут, когда уляжется пыль, густым облаком окутавшая автобус, потом неспешно начал выходить.

Влад с любопытством огляделся по сторонам.

Село было действительно немаленькое! И гора, покрытая густым лесом, была налицо — она полого вздымалась над домиками и сельскими улочками-переулочками. Была видна и зеркальная гладь реки, огибающей село с одной стороны и убегающей дальше, за гору, в необозримые лесные дали. Места здесь были очень красивы! Российская глубинка…

Приехавший народ неторопливо расползался с остановки, тогда как опустевший ПАЗик подкатил к убогонькому зданию с одним входом; водитель вышел из кабины с путевкой в руке и пошел к диспетчеру отмечаться. Влад неторопливо отправился по дороге, ведущей, вероятно, прямиком к центру селения. Навстречу попалась женщина с коромыслом и пустыми ведрами, идущая к колодцу, расположенному прямо на середине улицы.

— Скажите, пожалуйста, — обратился к ней Влад, — а где у вас тут… Самсониха проживает?

Он хотел сказать «ведьма» или «ведунья» Самсониха, но у него язык не повернулся произнести это слово. Но женщине такое уточнение было совершенно ни к чему. Она доброжелательно улыбнулась приезжему парню.

— Да вот по этой улочке идите прямо, — с готовностью ответила она. — Аккурат к дому ее и придете. Там увидите сразу, не ошибетесь…

Влад поблагодарил селянку и направился по улочке, которую ему указали.

«Похоже на то, что ведьма эта — местная достопримечательность, — подумал он не без ехидства. — А вот интересно — что это я должен «увидеть сразу»? Небось ведунья хоромы себе выстроила на денежки облапошенных ею просителей! Вот эти хоромы-то, наверное, я и должен увидеть…»

Однако вскоре Влад понял, что ошибся. Дом Самсонихи он действительно узнал сразу — да только не по тому, что являл он собою хоромы, а по толпе людей, заполнявшей двор. Немало посетителей кучковалось и на улице перед воротами.

А дом у ведьмы оказался вполне обычным. Ничем не лучше, но и не хуже, чем многие другие дома, располагавшиеся на этой же улице.

От неожиданности Влад даже растерялся. Он не думал, что ему придется томиться в очереди. Однако делать было нечего — приехал, значит, надо теперь стоять, как за билетом на зарубежный фильм с эротикой…

— Простите, а это все очередь к Самсонихе? — несмело спросил он у людей перед воротами.

— К ней, милок, к ней, родимый! — ласково ответила ему пожилая женщина.

— Ну, и кто тут последний будет?

— А хоть бы и я! — бодро отвечал седой мужик, чем-то напомнивший Владу председателя совхоза из старых фильмов про освоение целины.

— Я за вами… — уныло сказал Влад.

Столичный студент не мог подавить донимавшую его досаду. Мало того, что он притащился сюда, в это забытое Богом селение, так еще в очереди настоишься! Вот же угораздило, черт побери! Ему придется потратить целый день, а каков будет результат? В результате Влад не сомневался — старая карга наговорит ему какой-нибудь вздор, в котором смысла будет не больше, чем в блеянии шелудивой козы, а потом сдерет с него денег и выпроводит восвояси! Чего еще тут можно будет дождаться? Ничего. Интересно, есть ли в этом Подгорном милиция? Куда она только смотрит? Или ей наплевать, что в их селе средь бела дня старая аферистка оболванивает советских тружеников села, забивая им головы всяческой чертовщиной и при этом выворачивая карманы? А может, местная милиция состоит в доле с этой так называемой ведьмой?..Потому ее и не трогает?

Чтобы как-нибудь скоротать время, Влад принялся наблюдать за поведением посетителей местной ведуньи. Прежде всего он отметил, что в очереди к Самсонихе пребывают отнюдь не только сельские жители, как правило, не отличающиеся добротным образованием. По мнению московского студента, именно они должны были составлять главный контингент клиентов этой самой ведуньи. Именно среди них она должна была находить малограмотных и впечатлительных людей, готовых верить как в религиозные чудеса, так и в ее личные мистические способности. Но, к его удивлению, в очереди Влад заметил немало людей далеко не старых и явно не местных жителей; если судить по их облику, это были приезжие из города, да не маленького захолустного Краснооктябрьска, а из больших городов — возможно, из Ульяновска, Кирова, Волгограда…Вероятно, кто-нибудь был здесь даже из самой Москвы! Во всяком случае, Влад отметил несколько посетителей, весьма солидных и респектабельных. Таких, которых куда уместнее было бы встретить в столице, нежели в никому не известном селе, затерянном в лесах российской глубинки.

Надеясь получить какую-то предварительную информацию о Самсонихе, Влад попытался прислушиваться к разговорам, которые вели люди в очереди. Однако народ большей частью помалкивал: каждый был погружен в свои мрачные думы.

Это было понятно — к ведуньям люди испокон веку ходили с делами отнюдь не веселыми. И все-таки он сумел подслушать кое-что из тихой беседы двух пожилых женщин, что ожидали приема через одного человека от Влада. И хоть говорили они весьма тихо, ушлый студент понял, что одна из них была местная жительница, а вторая — приезжая из Ульяновска, и первая рассказывала второй что-то из истории того, как Самсониха стала ведунь ей… Из обрывков доносившихся до него фраз Влад уловил, что вскоре после окончания войны Самсонихе, тогда еще молодой девушке по имени Женька, было видение. Явился ей Ангел небесный и предложил выбор дальнейшего жизненного пути: быть в зрелые годы ей либо председателем местного колхоза, либо — провидицей, ведуньей, которая станет помогать людям. Женька и выбрала второе. И вот уже много лет она несет свой тяжкий крест помощи страждущим, который сама же избрала…

Услышав такой вздор, Влад едва не расхохотался в голос. Ангел небесный! Да неужто в небесных чертогах ангелы вникают в такие земные дела, как руководство колхозом? Ну и бред… А эта тетка из Ульяновска вроде как образованная, а смотрит на врущую ей аборигенку так серьезно и слушает ее вранье так внимательно… Ужас, просто ужас! Или здесь собираются одни сумасшедшие? как же можно верить в наши время подобным бездарным россказням?

"Ну, а я-то что здесь забыл? — сам себя спросил Влад. — Эх, Мария Андреевна… Хорошая ты тетка, конечно, добрая, душевная… только зачем же ты меня в этот дурдом затискала-то? Может, уйти восвояси отсюда, да времени впустую больше не тратить?"

Он взглянул на крыльцо Самсонихиного дома.

От этого заветного места, откуда посетители проходили в дом ведьмы(как в омут кидались!), Влада отделяло уже всего лишь девять человек. Еще шестеро пристроились в очередь позади Влада. Вроде как и немного осталось… Ладно уж, черт с ним, досижу! — решил он. Но больше сюда — ни ногой!

Время обеда давно миновало, и Влад почувствовал нешуточный голод. Как же хорошо, что Мария Андреевна насовала ему в дорогу пирогов! И он догадался взять их с собой в это треклятое Подгорное! студент достал из своей дорожной сумки мешочек с пирогами и принялся с удовольствием их поглощать. Как же все-таки вкусно! И как хорошо, что живут на свете такие душевные женщины, как тетя Маруся… Так, кажется, в детстве звала соседку Галя?

Утолив голод, Влад почувствовал себя веселее. Ему показалось даже, что и очередь пошла быстрее. Просидевши еще часа полтора, Влад дождался-таки своего «выхода на сцену»…

Дверь приоткрылась, выпуская предыдущего посетителя, и на порог выглянула девушка в головном платке. Она озабоченным взглядом окинула очередь.

— Кто следующий… заходите! — прозвучал ее нежный голосок.

Влад поспешно встал и поднялся на крыльцо.

«Наконец-то! — подумал он с облегчением. — Слава Богу… Дождался все-таки!»

Девушка окинула его оценивающим взглядом, пропустила вперед кивком и прикрыла входную дверь. В сенях она остановилась.

— Подождите здесь, — сказала она почти ласково. — Я сейчас доложу…

«Ишь ты! — подумал Влад саркастически. — Доложит она. Будто бы я в райком пришел…»

Девушка словно уловила его мысли и посмотрела на него с недоумением.

Влад ответил ей слегка вызывающим взглядом. Девушка была совсем молода, возможно, еще и школу не закончила. Доверчиво распахнутые карие глаза, носик пуговкой, аккуратные губки… Одета в застегнутую у горла кофточку, длинную ситцевую юбку, головной платок — и это несмотря на жару, которая нынешним летом просто била все рекорды! Владу она чем-то неуловимо напомнила девушку с картины Маковского «Дети, убегающие от грозы»…

— Я сейчас, — сказала она, будто оправдываясь. — Я всегда матушке докладываю о следующем посетителе. Она устает сильно, вдруг ей надо будет отдохнуть?

— Давай докладывай, — с легкой досадой заметил Влад. — От меня-то что надо: фамилия, имя, город?

— От вас? — девушка смерила его изумленным взглядом. — Ничего…

— А ты давно у ведуньи этой работаешь? — спросил Влад.

— Я не работаю. Я помогаю.

— Ну, помогаешь… какая разница?

— С нынешней весны, — ответила она и скрылась за дверью, ведущей в горницу.

Влад остался в одиночестве. В сенях было сухо и прохладно, после удушающей уличной жары даже уходить отсюда не хотелось. Он прислушался, надеясь уловить, о чем говорят в горнице. Но из-за двери не доносилось ни звука. Через минуту дверь приоткрылась, и девушка вышла в сени.

По ее растерянному виду Влад сразу определил: что-то явно пошло не так.

— В чем дело? — глухо спросил он.

— Видите ли, — девушка смотрела на него умоляюще, будто была виновата, — матушка велела вам передать, чтобы вы вышли обратно на улицу, спросили в очереди, кто последний, и встали бы за ним. А если кто еще подойдет, то говорили бы, чтобы больше не занимали… вы сегодня самый последний будете…

Влад не верил своим ушам.

- Что еще за хрень! — воскликнул он негодующе. — Моя же сейчас очередь!..

Девушка взглянула на него с неподдельным ужасом — так, как будто он прямо у нее на глазах пристроился в сенном углу справить нужду.

— Не ругайтесь! Молодой человек, да вы что? — воскликнула она. — С мат�