Книга: Завещание предков



Завещание предков

Владислав Валентинович Стрелков

Завещание предков

Завещание предков

Название: Завещание предков

Автор: Стрелков Владислав

Издательство: Самиздат

Год: 2012

Страниц: 517

Формат: fb2

АННОТАЦИЯ

Легенды и былины, быль или миф? Как узнать? Главному герою дана возможность проверить одну из них. Легенду о граде Китеж!

Стрелков Владислав

Завещание предков

Легенды и былины, быль или миф? Как узнать? Главному герою дана возможность проверить одну из них. Легенду о граде КИТЕЖ!

1

От древних лет,  от лет давно минувших,

С седых времен родимой стороны,

Во мгле веков бесследно потонувших,

Хранятся дивные преданья старины.

Они гласят,  бессмертными устами,

Живую повесть скрывшихся веков,

О чудном городе с бессчетными церквами,

Ушедшем в озеро с зеленых берегов.

И в наши дни мятущегося ада,

В дни торжества неслыханного зла,

Из потонувшего в пучинах Китежграда

Подземные гудят колокола.

Они зовут в обители родные,

Под своды мирные задумчивых церквей,

Где блещут радостью оклады золотые

В сиянье трепетном молитвенных свечей.

Туда,  в далекие таинственные дали,

В немую мглу мерцающих лампад,

Где вновь целя страданья и печали,

На нас глаза подвижников глядят.

Где дым кадил благоуханно реет,

Где клир гремит ликующей хвалой,

Где каждый звук и каждый образ веет

Давно забытой,  милой стариной…

Туда,  туда уносят нас мечтанья –

К былому прошлому великих светлых дней,

Унесших навсегда красу очарованья

В далекий край безоблачных теней.

И в злые дни,  когда мольбы и стоны,

Терзая нас,  несут душе разлад,

Они зовут нас,  благостные звоны,

В таинственный родимый Китежград.

К святыням прошлого,  покинутого нами,

К тем алтарям,  что смели мы не чтить,

К тому прекрасному,  что гордыми сердцами,

Мы не умели,  жалкие,  любить…

Воспряньте ж все,  покайтесь же,  спешите ж

Сплотиться вновь,  чтоб дать отпор врагам,

Он нас зовет,  бессмертный царский Китеж,

К своим святым,  чудесным берегам.

(Сергей БЕХТЕЕВГрад Китеж)

Ветер гнул к земле кроны молодых берёзок, и листьями своими они касались изрубленных тел. Трава перестала быть зелёной. Она потемнела от крови и превратилась в застывшие волны, среди которых, как острова, лежали погибшие витязи. Гдето ещё кипела битва, хрипели и жалобно ржали раненые кони, звенели удары, стоял яростный ор.

Еще умирали мои кровные братья, вставшие на пути орды. Умирали, забирая с собой много вражьих жизней.

Я стоял, из последних сил опираясь на древко копья, что торчало из груди монгола. Правая рука, пробитая стрелой, уже не мгла держать саблю. Она выскользнула из ослабевшей руки. Ко мне, опасливо приближались три степняка.

Оскалился. Монголы отпрянули. Боятся!

Я улыбнулся. Две сотни против тысячного отряда. И мы их остановили! Засмеялся. Степняки взвыли от страха и злобы. Страшный урус положил их вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеётся над ними! Монгол в кольчуге, чтото крикнул, и они достали луки.

Я смотрел на боярина Горина, он умирал.

– Прости, брат.

Из последних сил крикнул.

– Простите меня, браты!

И принял грудью первую стрелу.

Ааа…

Вскочил с кровати. Кошмар приснился, надо же, а. Сел, обтирая пот с лица. Сколько лет сны не снились, а тут первый. И какой! Встал и поковылял в ванную. Там осмотрел на себя в зеркало, ну и вид. Оброс, щетина превратилась уже в небольшую бороду. Умылся и, вытираясь, подошел к окну. Рассвело. Туман молочным киселём разлился между посёлком и лесом. Взял сигареты и вышел на крыльцо.

Бррр. Прохладно. Закурил, вспоминая сон. С кем я там рубился? С какимто степняком или монголом. Не помню. Жаль, сон во всех подробностях не запомнился.

Ой, меня же там убили!

Бррр. Меня передёрнуло уже не от холода. Зашел в дом. Что делать, спать? Взял из холодильника початую бутылку с водкой и налил стакан. Выпил, закусывать не стал. Чуть подумал, и выпил остатки. Вот теперь спать.

Встал уже в десять, еле поднялся. Чувствовал себя старой боксёрской грушей. Настроение почти ноль. Открыл холодильник, взял рассол в банке, выпил весь. Голова не болела, слава Богу. Немного придя в себя, подумал, чем заняться. О! За грибами надо сходить. Плохое настроение и стресс, хорошо снимается тихой охотой. Одел, старый, почти выцветший камок, берцы, прихватил сигареты. Повесил на плечо термос с кофе. Закрыл дом и через пять минут был у леса.

Вот и лес. Настоящий. Не тот, что в кино снимают. Иногда такое ощущение возникает, что режиссёры настоящего леса никогда не видели. В парках снимают своё кино. А в настоящем лесу кучи старой листвы и осыпавшейся хвои, сухие сучья и поваленные ветром деревья. А в их фильмах всё чисто и вычесано, как парк у дома отдыха.

Я усмехнулся, представив себе, как какойнибудь герой из таких горе фильмов, что шустро носился по парку, пронесся бы с той же скоростью по настоящему лесу. Рукиноги переломалбы.

Ага! Вот первый боровичок. Обрезав ножку гриба, сунул в корзину. Белые грибы растут небольшими семействами, и если нашел один, то рядом надо искать ещё. Оглядев местечко, я пошел по спирали, оглядывая и пройденное. А вдруг не заметил какойнибудь гриб с прежнего места?

Ух, сразу два. Хорошие, не червивые.

Обойдя полянку, нашёл с десяток. Двинулся дальше, посматривая под ногами.

А воздух в лесу пьянящий. Смесь свежести, запаха зелени и грибов, земляникииз которой получается самое вкусное варенье. Смешанный лес имеет более колоритный запах, чем берёзовый или сосновый. Он же и грибами богаче.

Обошел несколько полянок. В корзине грибов было мало, толькотолько дно покрыло. А попадаться перестали. Не беда, двинем дальше. Знаю грибное место у старого дуба. Белых грибов в грибные года оттуда приносил до сорока кило за ходку. Правда после короба и двух больших корзин руки, ноги и спина болели страшно. Не то чтобы тяжело, но путь туда не «бродвей». Пробираться приходиться через завалы сухих деревьев и чапарыжник. Местами ёлки росли чуть ли не в обнимку, и образовывали настоящие засеки, а в обход было в три раза длинней и через топкие заливчики небольших речек. Однако, я наметил путь напрямую, и сейчас пробирался по лесу к старому дубу, зная, что грибы там всегда в это время есть.

Кстати, дуб этот примечательный. Толщиной в несколько обхватов. С толстыми корнями, местами закрытыми шубой мха и огромной мощной кроной. Само дерево находился на небольшом, в метра полтора возвышении, относительно ровным, покрытым камнями, мхом и мелкими молодыми дубками, что смогли прорости под большой кроной своего папы. Возвышение было овальным, примерно метров двадцать в ширину и с тридцать в длину. По краям редко стояли сосны и берёзы, росли небольшие кусты орешника. Вот вокруг возвышения, как раз, и было это грибное место. Царство белых грибов.

На это место я набрёл случайно, когда в первый раз дорвавшись до грибного леса, совсем не следил куда иду. Ну и заплутал. Потом, когда набрав полную корзину, спохватился, не зная где оказался, решил идти напрямую, определившись по солнцу. Продираясь сквозь ёлочные заросли, выбрел к дубу, где и обнаружил, что тут растут одни белые крепыши. Посмотрел в корзину – там лежала смесь из сыроежек, подберёзовиков и красноголовиков. Решительно вывалил всё на землю, чтобы набрать одних белых, и пошёл по откосу, срезая боровики.

Через двадцать минут, с полной корзиной, поднялся к дубу. Обнаружил у ствола изгиб корня с арочной формой, который огибал чтото в земле, наверно камень, и похожий по форме на кресло. Сел на него отдохнуть. Сидеть было удобно. Корень был покрыт мхом, как и камень под ним, а за спиной, часть ствола, образовывала чуть жесткое, но удобное место под спину.

Здорово тут. Странная тишина, как будто не в лесу сижу. И воздух, пропитанный запахом прелости и старины какойто. Когда отошел от дуба метров на пятьдесят ощутил на себе как будто бы взгляд. Резко обернувшись, огляделся. Никого не видно. Может хищник какой? Волк? Медведь? Не дай бог медведь. От этого вроде бы увальня не убежать, и дерево не спасёт – лазает как обезьяна. Постоял, оглядываясь немного, и двинул в сторону посёлка. Пробираясь через завалы и чащобу старался запомнить путь.

В общем, часто ходил за грибами к дубу, когда рядом ничего не находил. Хоть и чапать было с километра четыре, зато всегда полная корзина. Знакомые удивлялисьоткуда, причем постоянно одни белые. Отшучивался, что рыбных мест не выдаю.

В этот раз шел к дубу не только за грибами, но и отдохнуть в природном кресле.

Выйдя к месту остановился. Вдохнул полную грудь.

Красота! Божественный запах. Щебет птичий и шум листвы. Музыка леса. Бальзам на сердце усталого тела. Настроение сразу поднялось.

Напевая песенку из мульта про чебурашку, двинулся высматривать грибы:

– А в Подмосковье ловятся лещи,

Водятся грибы,  ягоды,  цветы.

Лучше места даже не ищи,

Только время зря потратишь ты.

Правда, тут не Подмосковье, а керженские леса, но под хорошее настроение запел именно эту песенку. Главное про грибы поётся.

А вот и первый. Присев протянулся к грибу, тут же увидел другой. Как всегда, чуть ли не танцуя вокруг деревьев, в течение минут двадцати набрал полную корзину белых.

Вот и славно, траляляля!

Потянулся и, закрыв глаза, глубоко вдохнул. Вот где надо отдыхать! После такого отдыха душа поет.

Подхватив корзину, взобрался по откосу и направился к природному креслу. Оставил корзину у уходящего в землю корня, плюхнулся на мох и достал изза спины термос на ремешке. Налив полную крышкукружку кофе, подумал, что лучше бы было чаю взять, больше к месту подходит. Ладно, выпив кофе, достал сигареты и откинулся к стволу. Достал зажигалку и… замер.

Тишина. Нет шума листвы, даже птицы замолкли. Поднялся и двинулся вокруг дуба, осматривая лес. Никого. Пожав плечами, подошел к корзине. Глянул на часы, без пяти четыре. А куда спешить? Домой вернуться успею ещё. Наконец закурил и опять присел на изгиб, стараясь не задеть нарост на коре, почти над головой. Тут заметил, что комаров нет, совсем. Когда собирал грибы вокруг возвышения, были. Может, здесь чтото растёт, чего они не любят или место для них запретное? ХаХа!

Докурив, сунул окурок между мхом и тщательно затушил. Откинулся спиной на ствол и закрыл глаза.

Странно, комаров нет, тишина, похоже, здесь из людей бываю только я. Поскольку грибы тут есть постоянно и ни кто их тут кроме меня не собирает.

Какойто дубколдун. Нет ли тут трынтравы? Сразу завертелась в голове:

– А нам всё рано, а нам всё равно…

– Кгарррг!

Я подскочил от неожиданности и больно треснулся об нарост.

– Мля!

Держась за голову огляделся. В метрах двух, на камне сидел огромный, как сажа черный ворон, и смотрел на меня.

– Блин, напугал. Чёрт пернатый!

Ворон повернул голову и, раскрыв мощный клюв, проорал:

– Кгарррг.

После чего подпрыгнул и взлетел. Маневрируя среди стволов, скрылся в лесу.

Ладно, домой пора. Стоп, а где корзина? Обежал дуб. Корзины нигде не было. Что за напасть? Куда она деваласьто? Не ворон же унёс, хотя я же видел, как он улетал. Чертовщина.

Перекрестился. Корзина не появилась.

– Ей, кто тут шутит? В торец захотел?

Тишина.

Достал нож, на всякий случай, щёлкнул кнопкой выброса и двинулся вокруг ещё раз. Нарезав кругов пять, подошел к месту, где оставлял корзину, и стал его изучать. Странно, нет даже следов, что тут могло чтото стоять. Да что же это такое? Что происходит? В раздумьях сделал ещё круга три. Посмотрел на часы – ровно семнадцать. Быстро время пролетело! Где же корзина, и что происходит чьёрт побьерри?

Вдруг пальцы обожгло.

– Ай!

Уже вовсю дымящийся фильтр полетел в мох. Чёрт, пожара ещё не хватало. Затерев дымящийся фильтр, с удивлением обнаружил ещё три. Ого, не заметил, как скурил четыре сигареты. Похлопав по карманам, обнаружил, что сигареты и зажигалка на месте. Открыл пачку, половина. Что ещё? Так нож здесь…

Термос! На мне его нет, как снял его налить себе кофе, так и повесил на сухом сучке, рядом с камнем. Кинулся к дубу. Вот незадача, термос тоже пропал. Совсем расстроенный сделал ещё оборот вокруг дерева.

Остановился у места, где сидел. Что делать?

Надо домой идти. Завтра приду разбираться. Не кружить же сейчас вокруг дуба как спутник. Итак, тропу уже натоптал.

В последний раз всё оглядев, поплёлся в сторону посёлка. По дороге продираясь через куст орешника, вдруг обнаружил, что не узнаю тропу. Блин! Не хватало ещё заблудиться. Где там солнце? Так, иду правильно, но места не узнаю. Опять ничего не понимаю. Заблудиться я не мог. Вот ложбина, вдоль неё идти надо. По ней к посёлку и выходил. Вперёд.

Вышел на небольшую поляну. С удивлением увидел через ряд кустов орешника пашню. Что за ерунда, у посёлка давно никто не пахал. Не было тут пашни. Распахали, когда я ушел к дубу? Обойдя кусты остолбенел. За вспаханным полем, у леса, которого там НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ, стояли толи сараи, толи дома. Зачесалась голова от мыслей, но объяснений всему не находилось. Кудато не туда я вышел. Огляделся. Место вроде то, но лес другой, то есть стоит не так.

Справа послышались голоса. Кто там? На краю поля, за двумя вроде бы быками, мужик в странном наряде, какойто корягой пашет землю. В конце пашни, у берёз, носятся несколько детей в какихто мешках, не разберёшь. Пойду, спрошу, может что прояснится.

Я шел по краю пашни и разглядывал странную компанию. С каждым шагом возникали новые вопросы.

Главное, где я, куда попал, и как до дому добраться?

Что это за люди?

Почему так странно одеты?

Почему пашет землю допотопным орудием, кажется рало или орало, может соха?

Мужик, напрягаясь, наваливался на ручки. Одетый в длинную серую рубаху, по колено, уже промокшую от пота. На ногах штаны чуть темней, чем рубаха, и босой.

Щёлк!

– Хей, дохлые!

Только сейчас разглядел ещё одного паренька лет двенадцати, что шагал сбоку от быков, подбадривая их хлыстом. Одет также. Модно наверно? В конце пашни, в тени берёзы на земле сидел малыш лет двух, голый, а рядом размахивая палкой, прыгал пацан лет шести, в одной длинной рубахе. С одеждой напряг? Или старообрядцы какиенибудь. Мужик довёл борозду и выдернул соху из земли. Потом босой ногой счистил немного налипшей земли с резца, и отшлифованное почвой железо засияло как серебро. Надо же, совсем как плуг. Тут он перекрестился, и чтото пробормотал. Ну, точно старообрядцы.

Мне до него осталось шагов десять сделать, как мужик повернулся ко мне боком и крикнул в сторону берёзы:

– Третей, сбегай в дом, мать позови. Да скажи – пусть снедь несёт сюда, здесь поснедаем. Потом допашу.

Паренёк развернул быков, а мужик, высоко приподняв плуг, с силой вогнал его в землю. Пацан откинул к небольшому пеньку вожжи и петлёй закрепил их на нём. Потом выпряг быков из сохи. Быки тут же потянулись к траве. Средний пацан, что Третеем назвали, вприпрыжку побежал к домам, что я сначала принял за сараи.

Надо ж, Третей. Это третий значит? Если он третий, а по росту средний, значит, есть ещё один, старший. Что это сыновья этого мужика я не сомневался. Тем временем, паренёк, что помогал с быками, уселся рядом с малышом. Интересный малыш – сидит молча, не капризничает, как некоторые, чтото теребит в руках.

Я уж подошел к мужику, когда он наклонился и, подняв небольшой кувшин, стал жадно пить.

– Ух, хорошо.

Он поставил кувшин. Утёр рукавом русую бороду и посмотрел на вспаханное поле.

– Здравствуйте. – Поздоровался я.

Он продолжал, щурясь, смотреть на пашню.

– Эээ… мужик ты меня слышишь?

Он чтото пробормотал, перекрестился, развернулся и пошел к детям у берёзы. Не понял?

– Эй! Вы меня слышите? – Я его догнал и схватил за плечо.

Вернее хотел схватить.

Моя рука пролетела сквозь мужика и я, как говорят на второй, неофициальной части русского языка – п…ся.

– Ёк… Ай…

Все мысли вылетели из головы и, тут же, вернулись миллионным роем. В голове загудело. Больно, как шершни, стали жалить страшные мысли.

Что это было?!

Своими глазами видел, КАК МОЯ РУКА ПРОШЛА СКВОЗЬ ТЕЛО ЭТОГО МУЖИКА!

Что это значит? Что? Что? Что?

Я умер?

Когда? Когда с дуба рухн… тьфу, об дуб треснулся? Ерунда, от удара и звездюлей, тьфу, звёзд не было. Поднял руку и потрогал место, где на голове была огромная шишка.

Шишки НЕ БЫЛО! Как будто и не трескался об ствол! И не болит ничего.

Кто я теперь, дух или привидение?

Кто мне может сказать?

Я вскочил и помчался к берёзе, где мужик уже полулежал рядом с детьми и чтото с улыбкой слушал. Мне не до улыбок было. Подбежав и, размахивая руками, заорал:

– Ааа, мужик, а мужик, скажи?

Махнул рукой, которая, как прошлый раз, прошла через тело, и я с силой приземлился на пятую точку.

– Мля!

Копчик отбил. Истерика и паника в одном флаконе немного отхлынули, и я откинулся на спину, закрыл глаза и стал думать.

Надо спокойно подумать. И подумать, как говорится в известной передаче.

Что? Где? Когда? Очень, оказываются важные вопросы.

Итак – что произошло?

Собственно, чёрт его знает. Вернулся из леса, где грибы собирал. Белые, не мухоморы, а глючит как будто собрал все мухоморы в лесу, и тут же все сожрал.

Кошмар!

Так, следующее – где?

Попал туда, не знаю куда. Местность вроде знакомая, но различия есть. Лес почти такой же, но его чересчур много. И там где должен посёлок стоять, тоже лес. А на поле, у леса, где начало пашни, старая ферма была. А сейчас нет.



Вот, насчёт когда?

Самое интересное – когда этот кошмар кончится?

Я раскинул руки и левой рукой ударился об камень. Подскочил. Больно! Рассматривая свою руку, вспомнил про часы. Времени, кажется, прошло – вечность. Часы показывали девятнадцать тридцать семь. Надо же, а думал действительно вечность прошла. По лесу, от дуба два часа, спокойным ходом. Немного, минут пять, стоял у поля. И полчаса кошмара!

А ведь рукато болит. Значит я не привидение!

На всякий случай щипаю себя за мочку уха – больно. Как не странно, боль в радость. Что ещё?

Рука сама собой лезет в карман в карман, сигареты и зажигалка на месте, пачка смята. Открываю, девять штук.

Ух, значит, всё не так уж плохо на этот момент. Прикурил и затянулся.

Ха! Курящее привидение, однако.

– Ну, проголодались, пахари? Волош, а где Первуша?

Это кто Волош? Это мужика, Волошем зовут?

Я повернулся. К берёзе подходила удивительной красоты женщина. Она с трудом несла по большому кувшину в каждой руке, а за ней Третей тащил корзину. Когда она подошла ближе, увидел, что она беременна. Да, силён мужик! Четверых пацанов заделал, и ещё будет. Уважаю. Ну, точно старообрядцы. Столько детей иметь в наше время, это подвиг.

– Ох, страсть как голодны, Агаша, счастье моё.

Волош поднялся, перехватил кувшины из рук и поставил на траву.

– Старшего я до запруды послал, верши проверить. Коль припоздает, то вечерять один будет. Треша, ставь корзину здесь.

Именато у них какие! Давно не слышал, чтоб так людей называли. Агаша, это кажется полностью Агафья?

Агафья, в просторном белом платье, похожем на большой сарафан, перетянутым сразу под грудью, устало опустилась на траву. Смахнула платок, повязанный узлом назад и, оглядев сидящих, спросила:

– А чем здесь пахнет, как будто горит что?

Все завертели головами и стали принюхиваться, а малыш состроил рожицу и выдал:

– Тьятья ух.

Я посмотрел на дымящуюся сигарету. Неужели чует дым? Легкий ветерок дул чуть в сторону от них и запах от дыма от сигареты могли учуять все.

Волош, было вскочивший, сел обратно.

– Нет, кажется тебе Агаша. Дыма нигде не видать. Давайте снедать уж, а то мне ещё допахивать надо.

Агафья стала выкладывать из корзины завёрнутую в полотенца еду и тут же разворачивая.

Ого! Пироги разные, яйца, горшочки с чемто, и ещё много чего на вид аппетитного. Быстро уставив всё на расстеленном полотенце, Агафья сняла с кувшинов тряпицу, и достала из корзины кружки.

Берестяные! Вот это да! Странная экономия у них. А чай они из чего пьют?

Волош смотрел на жену и улыбался.

– Ох, сколько всего наготовила, красава моя.

– Полноте, ну с Богом!

Все стали читать молитву и я с удивлением услышал, как через общее бормотание, пробивается отчетливый лепет малыша. Закончив молится, Волош взял кусок пирога и принялся есть. Остальные тоже взяли по куску. Агафья разлила из одного кувшина молоко по кружкам и расставила каждому из детей. Потом одну из кружек подала малышу и он, проливая на себя, стал пить. Агафья улыбнулась.

– Не торопись, горе моё.

Волош прожевав кусок пирога тоже улыбнулся.

– Ты бы слышала как он «Отче наш» читал. Всё правильно говорил, почти не ошибался. Умница, Глебушка наш. – И протянув руку, взъерошил русые волосы маленького Глеба.

Вся семья принялась так аппетитно есть, что у меня слюни ручьём потекли.

Блин! А ведь я голоден. Со всеми этими приключениями както не заметил, что голодный давно. А ведь позавтракал только, и весь день кофе пил. Сразу захотелось есть и много водки, чтоб напиться и забыться.

А от разложенной на траве всячины пахло обалденно. В животе заурчало и я, затушив окурок, поднялся. Интересно, если я приведение, то почему чувствую боль и есть хочу?

И чем, интересно, привидения вообще питаются?

Привстал и посмотрел на пироги.

Агафья посмотрев на то место где сидел я, нахмурилась. Волош, перестав жевать, спросил:

– Что, Агаш?

– Да вот опять почудилось, что дымом пахнет.

– Почудилось, не горит ничего. Пироги есть ещё? Первуше оставить надо.

– Да ешьте всё, в дому ещё есть. Я много напекла.

И опять посмотрела в мою сторону. Нет, она определённо чувствует чтото. Я поднялся и двинулся по кругу, обходя семейство. Интересно, если моя рука проходит через тела, то как я хожу? Я остановился и потопал по земле. Хм, и удары чую, и вроде трава приминается. Так, а если приминается, то я имею вес. Черт! Если они меня не видят, то могут видеть следы. Правда трава тут же поднимается. Надо ходить осторожно. Не хотелось пугать детей и беременную женщину.

Опять посмотрел на пироги. Так, людей мне не коснуться, но по лесу я шел, и ветки деревьев мешающие мне пройти, легко убирались сторону рукой. Значит, предметы можно взять. А что взять? По близости только кувшины и оставшиеся два куска пирога. Я посмотрел на семейство. Они спокойно ели, вниз на еду никто не смотрел. Я протянул руку и коснулся пирога. Ура! Сдвинулся. Так что это значит? А значит, что я могу здесь чтото взять. Чушь какаято. Предметы рукой сдвигаются, а людей рука не чувствует. Как это понимать? Может, это не я тут привидение, а они всей семьёй? Чёрт, без водки не разберёшь.

А может это всё сон? Только длинный какойто. А мне не снились сны очень давно. Ах, да. Прошедшей ночью кошмар был. Может, этот продолжение того? Я что, в коме, с нескончаемым кошмаром?

– Твою мать!

Тут я заметил, что маленький Глеб смотрит на меня. Я улыбнулся ему и показал язык. Он засмеялся.

Оппа, ребенокто меня видит! И слышит, я ведь ругнулся в голос.

Волош посмотрел на Глеба и снова взъерошил ему волосы.

– Наелся, радость наша?

Потом оглядел остальных.

– Ну, богатыри, пора дело закончить. Агаша, забери младшего в дом.

Я с сожалением смотрел, как остатки пирога Агафья убирает в корзину.

– Кгарррг!

Я вздрогнул. Блин, опять! На пашне сидел огромный ворон и смотрел на людей. Агафья, выронив берестяные кружки перекрестилась. Волош схватив кружку кинул в ворона.

– Кыш, проклятый!

– Кгарррг!

Ворон, подпрыгнув, взлетел и быстро скрылся за лесом, а меня кольнуло нехорошее предчувствие. Волош хмуро пробормотал:

– Не к добру.

Агафья, крестилась и бормотала «Отче наш».

– Боярин!

Все обернулись на крик. От леса, что рядом с домами, бежала какаято девчонка. Волош посмотрел, прикрываясь рукой от солнца, и сказал удивлённо:

– Это же, Верея. Откуда она здесь? Не случилось ли беды?

Девка, лет пятнадцати, подбежала, тяжело дыша, и, сбиваясь, заговорила:

– Боярин… степняки… на Хохолы налетели. Мужиков побили. Баб и детей в полон увели. Я у леса была, былие собирала, как их увидела, спряталась. Потом в Верши побежала. Боярину Горину рассказала. Он своих воев исполчил, а мне велел вам весть передать.

– Вот ведь накаркал, гавран проклятый! А дома не пожгли?

– Нет, Влодей Дмитрич, не пожгли.

Волош, то есть Володей ударил кулаком в ладонь.

– Значит, уходить не собираются.

Володей развернулся.

– Василий, беги к загону и запрягай Серка. Скачи к запруде, Бориса найдёшь и скажешь, пусть к дому скачет, оружается, потом на Верши, там сбор будет. Коня ему отдашь, сам на Заимку.

Василий побежал к домам, а Володей присел перед женой.

– Агаша, ты то же к Заимке иди, поспешай. Детей береги.

Агафья прильнула к мужу:

– Сам уберегись. Живого жду.

– Ну, успокойся. Всё хорошо будет. – Волош повернулся к девке. – Верея, ты здесь останься. У пролеска схоронись. Бориса дождёшься, с ним в Верши возвратишься.

И быстро пошел к домам. Агафья, поторапливая детей, собрала кружки корзину, двинулась туда же.

От всего этого у меня какойто ступор случился. Степняки. Боярин Володей Дмитрич. Ёмоё, куда я попал? Ну, точно я сплю, а кошмар продолжается.

Хотя какой это сон? Такой длинный и подробный? Сколько он длится?

Я глянул на часы. На часах было двадцать десять и…

Как это понимать? Часы показывали время, дату, месяц и число. Числото, двадцать девятое. А вот месяц! Сбились или глюкнули? Нажал на кнопку и на дисплее загорелась полная инфа по дате. Ничего не понимаю. Как я раньше не разглядел? С утра был июнь, а сейчас часы показывали двадцать девятое апреля тридцать седьмого года! Какого тридцать седьмого? Там где должны стоять первые две цифры, стояли просто точки.

Так! Это не сон, меня действительно засунуло в прошлое. Тридцать седьмой год, только какого века? Как узнать? По одежде не определить.

Изза домов на коне вылетел Володей, в доспехах. В руке копьё, сбоку, чуть за спиной, овальный щит. Он остановился, глядя, как заходят в лес Агафья и дети, махнул рукой и ускакал в пролесок. Я обернулся, Агафья с детьми скрылись в лесу, как раз там, где я вышел.

Надо чтото делать, и не сидеть на месте как идиот. Посмотрю в домах, может, с годом какнибудь определюсь.

Обходя постройки, я рассматривал их внимательно. Всего их было четыре. Один дом, или сарай, стоял отдельно, в метрах двадцати от других. За ним был большой загон, видимо для домашней скотины. Ага, вот быки, на которых пахали. Пока я в удивлении лупал глазами, их успели увести. Остальные постройки вместе с остроконечным высоким забором в четыре метра, образовывали периметр в пятьдесят метров сторона.

Обнаружил ворота просто – все тропинки сходились в одном месте, упираясь в глухую стену. Интересно, как внутрь попасть? Закурил и стал осматривать ворота. Интересно как они их открывают? Похоже, ушли все, и дверь за собой захлопнули. Нет ни ручки, не щели, всё подогнано плотно. А, вот дырка, будто от сучка, может здесь замочная скважина? Я посмотрел в неё. Нет, насквозь видать. И на замочную скважину не похоже, хотя…

Видел я простые замки с небольшим отверстием, ключом к которому служили простая трубка или пруток из железа, с пропилом вдоль, и пластиной. Когда ключ вставляли в отверстие, пластину выпрямляли вдоль прутка. Пластина, на выходе, падала вниз, и получался классический ключ. Не сложный и достаточно надёжный замок. Вот где может быть спрятан ключ? Так, стену я осмотрел, посмотрим на земле. О, камень. Трава вокруг примята, с чего бы это? Я приподнял его и вуаля, ключик. Скорее КЛЮЧ, большой! Какой молодец и догада.

Стоп. Ктото скачет. Камень и ключ на место, спрячемся. Сделав шаг от ворот, усмехнулся. Идиот, я же, как бы, не виден. Изза угла, на коне, вылетел парень лет шестнадцати. Это, наверно, Борис. Перед воротами он осадил коня и спрыгнул у камня. Достал ключ, и вставил в отверстие. Чуть повернул и навалился на створ. Ворота сдвинулись внутрь, парень толкнул сильней и в открывающихся воротах я увидел толстую верёвку, привязанную к верху створа, а с земли поднималась большая колода. Интересная система, видимо для быстрого закрытия ворот. Зацепив крюком створ, Борис завёл коня внутрь и привязал его к столбу рядом с воротами. Потом побежал в крыльцу большого дома и влетел внутрь не закрыв дверь. Я двинулся за ним.

– Борька! Борька, степн… – Крик оборвался и раздались глухие рыдания.

Это Верея. Я кинулся обратно. Выбежав из ворот, шарахнулся от неожиданности в сторону. На встречу неслись всадники. Трое влетели в ворота, а двое копошились у угла. Подбежав, увидел, что один держит Верею за руки, второй пристраивается между ног.

Вот твари! Терпеть насильников ненавижу! Я с разбегу пнул держащего за руки. Счас. В злости забыл, что я как призрак. Пролетев два метра от них, головой боднул чтото в траве. Чёрт! Схватил рукой, берёзовый шест. Выхватив из травы дубину, с размаху долбанул по загривку того, что меж ног Вереи.

– Получи, урод!

Хекнув, степняк ничком навалился на Верею. Второй округлив глаза, откинулся на задницу, и заелозил от летающей по воздуху дубины.

– Уечн шайтан! – Он повернулся, быстро перебирая ногами.

– И ты получи сволочь. – Дубиной приложил его об шлем, который от удара, кувыркаясь, улетел в кусты.

Обернулся. Верея, рыдая, пыталась выбраться. Я подошел и, удачно подсунув дубину под тело, когда она поджала ноги, откинул степняка. Девка отползла в сторону, всё ещё подывая. Степняк застонал. Ух, живой ещё? Ну, получи добавки. Размахнулся и с силой вогнал торец дубины в лицо степняка. Не жилец теперь. Накатила тошнота. Во сне или нет, но это первый мной убитый. Рыдания за спиной резко смолкли. Обернулся, Верея оторопело смотрела на дубину. Ладно, с ней всё в порядке, а как там Борис? Кинулся к воротам. Завернув во двор, увидел, что у крыльца с топором в голове лежит степняк, а двое других, помахивая саблями, зажимают Бориса у стены. Молодец парень!

Но он, тяжело дыша, держался за грудь, где расплывалось тёмное пятно. В правой руке сабля.

Эх! С разбегу дубиной сшибаю ближнего. По инерции разворот по горизонту. Бум! Шлем, как у насильника отлетает. Я опустил дубину на землю и обернулся. Борис сполз по стене на землю. Устало посмотрел на стоящий неизвестно как берёзовый шест. Кивнул.

– Спасибо тебе, кто бы ни был ты, друг неведанный. – И закрыл глаза.

– Не за что. – Я откинул дубину и подошел к Борису.

Кровь ещё шла, а помочь я ничем не мог. Поднёс руку к груди парня и попробовал коснуться. Странно. Рука вроде проходит, но чувствуется какоето сопротивление. Может, я проявляюсь в этом мире как фотография? Ещё чутьчуть и по местным лесам будет носится полупрозрачный человек, а аборигены толпой его ловить, или с ужасом разбегаться. Ха! Будет потом новая сказка про то, не знаю что.

– Борька? – Во двор осторожно заглянула Верея.

– Борька! – Она, семеня, кинулась к Борису у стены, со страхом обойдя тела и, сбиваясь, запричитала:

– Там…они…они меня…ох.

Потом, раскрыв широко глаза, выдала:

– Там берёза их убила. Вот!

Вот ведь дурёха! Тут она увидела кровь.

– Бориска, ты ранен?

– Вереш, полотенца неси, перевязать, сухого моха и воды обмыть.

– Сейчас.

Верея кинулась в дом. Я поднялся и, прихватив дубину, отошел к воротам. Пока девка не видит. А то ещё хлопнется в обморок. Кто тогда Борису поможет? А я пока посторожу у ворот.

Борис проводил взглядом улетающую к воротам дубину и кивнул. Вот понятливый и смелый парень. Завалил степняка и отбивался от двоих. Страха в глазах не было. Не знаю, смог бы я так? В шестнадцать лет сражаться как настоящий воин! Что мне, сорокалетнему мужику, почти не под силу. Махал дубиной в ярости, понимая, что в ответ мне ничего не будет. Хотя, я не проверял, а будет ли? Думаю, и пробовать не стоит. А стоит искать ответы на вопросы. На данный момент первый вопрос – когда я? Где я нахожусь, могу представить. Примерно где и жил, не знаю сколько лет тому вперёд. Ориентироваться здесь можно, овраги и холмы почти не изменились, если судить по пути от дуба сюда. Дуб! Вот ключ! Чертовщина там началась. И ворон не при чём. Этот большой чёрный птах только индикатор будущих неприятностей. В следующий раз по клюву подлец получит, как плохую весть принёсший.

Я решил лучше рассмотреть степняков. Те двое, которых я первыми дубиной приложил, лежали недалеко. Поднял шлем, повертел, заглянул в него. Простой, остроконечный. Посмотрел на тела. Оп, у второго не шлем, а остроконечная шапка, с железными нашитыми пластинами. Хозяин шлема в кольчуге, а второй в халате.

Мда. Насколько помню, кольчуги использовали до середины семнадцатого века. На триста пятьдесят лет кинуло?

Что ещё? У обоих пояса с мелкими мешочками. Чуть кривые сабли лежали рядом. Эээ, кажется, оружие и кольчуги ценились, но как снять? А зачем мне кольчуга? Вот сабля! Сдёрнув ножны, осмотрел клинок. Местами покрошен, но острый. Посмотрел саблю второго, хуже. Значит, берём первую.

Стоп. За скругленным углом частокола ктото есть. Покрутив в руке саблю привыкая, стал подкрадываться к углу. Выглянул. Тьфу. Два коня, мирно пощипывали траву. Блин, напугали. Осторожно подошел, лошади, насторожившись, отступили. Надо бы поймать. Пешком ноги уж оттоптал. Хоть я ездок на коне не ахти, но всё же. Ласково бормоча, стал приближаться и ухватил одного за уздечку. Второй отбежал. Мне и одного хватит. Потянул коня за собой, он нехотя пошел. Вот и славно, я теперь на транспорте, силой в одну лошадь! Привязав его к берёзке, заглянул во двор. Там медпроцедуры и сборы почти закончили. Тела раздеты и оттащены в угол, кони навьючены. Борис, надев плотную рубаху, взял кольчугу, снятую с тела степняка и, встряхнув, чтото сказал. Я прислушался.

– Говорю тебе Бориска, надо на Заимку идти. Там подлечишься.

– Нет. Я в Верши идти должен. Так отец сказал. И прекрати меня жалеть, не маленький. – Он кивнул на тела. – Трёх порешил в честном бою.

Борис, морщась, влазил в кольчугу. Видимо чтото зацепилось под кольчугой и Борис, резко одёрнув кольчугу, зашипел.

– Борка! – Девка вертелась вокруг парня и помогала облачиться в бронь. – Ну, куда тебе увечному. Там и без тебя вои есть.

Парень вздохнул:

– Как ты не поймёшь? Я вой. Мой отец вой и дед, все мои пращуры вои были. В Верши пойду. Я сказал! Помоги сумы перекинуть.

Верея подхватила сумы, и они перекинули их у седла. Рядом уже были привязан свёрток, из которого торчали рукоятки сабель. Борис привесил у седла какойто короб, что ссужался к низу.

– Кгарррг!

Я подпрыгнул и обернулся. За воротами, недалеко сидел старый знакомый. Тварь, взял привычку пугать. Чем швырнуть? Вот камень, но ворон уже улетал. Почуял, сволочь, что линять надо. Кстати, линять надо и нам. Забежал во двор. Борис замер, увидев летевшую по воздуху саблю. Верея вскрикнула и спряталась за Бориса.



Интересно, а как я им скажу? Написать на земле? А они грамотные? Попробую. Начинаю выводить: «Уходите, монголы близко!». И с удивлением вижу, что у меня выходит: «Ристать, борзо мунгиты!».

Мать моя! Это на каком я сумелто? На древнерусском? Вот блин, житие мое!

А эти двое, оторопело, смотрят на надпись и не шевелятся. Наверно не грамотные. Нет, Борис шевелит губами, читает. Долго он чтото соображает. Решаю поторопить и дописываю: «Быстро уходите!». Получается: «Вельми гоньзнути!», и махаю саблей на ворота. Борис, шевеля губами, читает новую надпись, а Верея круглыми глазами следит за саблей, бормоча молитву.

Наконец доходит смысл написанного, и Борис развернулся, довольно резко. Верея, не ожидав, сделала шаг вперёд, но шустро отпрыгнула, спряталась за коня и заорала.

Борис, собирая навьюченных коней в караван, цыкнул на испуганную девку:

– Замолчи дурёха, помогай коней управить. Сама на этом поедешь. – И он показал на коня, что в связке был первым.

Перекидных сум на нём было две. На остальных, в сумах и тюках, были увязаны снятые с убитых степняков доспехи и оружие, На последнем, один тюк и связка копий. Я смотрел на сборы, сложив руки на груди, саблю держал в двух пальцах и покачивал. Скорей бы. Неприятности ждать не любят.

– Бориска! Что это дух? Боюсь я.

Верея выглядывала изза коня, не решаясь выйти. Она неотрывно смотрела на висящую в воздухе саблю.

– Не знаю, кто это, но вреда не было. Наоборот весьма помог мне. Без него я не управился с погаными. Давай трогаться, пора уж.

Он помог забраться девушке на коня.

– Правь за мной, не отставай.

Сам влетел на жеребца и караван легкой рысью ушел за ворота.

Блин, стормозил. Рванул за ними. Завернув за ворота, увидел, как Борис остановился у привязанного мной коня. Он спрыгнул, перевязал его к своему и влетел в седло. Я почти вместе с ним, не так умело, угнездился на коня за ним. Отлично! Опыта езды на лошадях нет, поедем пассажиром. Не считать же катание по кругу на манеже, и одну проулку шагом по лесу. Здесь нужно постараться держаться двумя руками. Только куда саблю деть? Засовываю ножны под ремень, неудобно, но терпеть придётся, так как Борис рванул с места чуть ли не галопом. Как не вылетел из седла, сам не понял. Вцепился руками в гриву как клещ. Сразу по заднице забарабанило, блин, напрочь забыл чему учили. На повороте к полю успел прижаться к гриве с наклоном. Чёрт возьми, как тут вспомнить, как держаться в седле, если поводья отсутствуют.

Мы выехали на поле и поскакали вдоль пашни. Я вцепился в гриву сильней. Блин, если прибавят ходу, будет скверно. Не слететь бы.

Чёрт. Кони резко остановились, и я чуть не выдрал клок гривы, пытаясь не улететь вперёд. Фух, чуть не слетел. Посмотрел, почему остановка. Ого, проблема! В пятистах метрах, у того края поля стоял конный отряд степняков. Их было около десятка.

– К лесу!

Верея уже завернула свою тройку, Борис за ней, на ходу доставая из короба колчан и лук. Кони на полном ходу подлетели к плотной стене из ёлок. Резко осадив коней, Верея завела свою тройку в небольшой проход, а Борис уже на ходу посылая стрелы в приближающихся степняков, притормозил, развернулся и как пулемёт зачастил стелами. Я от резкого поворота в седле не удержался и влетел в ёлочный бомонд. Чертыхаясь, вылез с той стороны. Там была маленькая полянка, дальше начинался густой лес. Вереин караван уже уходил в лес. Подбежал, и из связки выдернул одно копьё. По ёлкам зашуршали стрелы степняков. Нырнул в ветки и выглянул на поле. Степняки уже были близко. Ого! Их уже шестеро. На поле лежали четыре тела, а лошади бродили рядом.

Вот ведь Робин Гуд! Остальные всадники перестроились на ходу в колонну по двое, передние прикрылись щитами, а задние стали стрелять из луков, но не очень точно. Борис выстрелил ещё три раза, подстрелив ещё одного, и завернул коней в проход. Я вжался в елочные ветки, пропуская, и нырнул за ними, стараясь не отстать. Но парень и не собирался уходить в лес. Он отбросил поводья заводного и встал справа от прохода, приготовив копьё. Ух, не перестаю удивляться отваге молодого парня. Я бы уже сам давно слинял, а он уполовинил из лука врагов, да ещё и засаду приготовил. Думаю, степняки разозлены и сунутся в заросли сразу. Встанука я слева. Забрался на заводного коня и подвёл его к нужному месту. Поднял копьё, стал ждать. Борис, весь бледный, посмотрел как прошлый раз и кивнул. С другой стороны ёлочной стены раздались крики, и в проход осторожно высунулся степняк. Парень резко ткнул копьём и с хлещущей из горла кровью степняк забился под ветками. С той стороны яростно заорали, и через ветки стали выпрыгивать стрелы.

Ха! Ёлки, чуть ли не обнявшись, стояли так плотно, что стрелы пущенные с одной стороны, вылетали с другой, уже не могли даже поцарапать. Борис усмехнулся и чтото крикнул. С той стороны опять заорали. Похоже, сейчас попробуют прорваться в плотном строю и все вместе. Я глянул на парня. Он сидел спокойно, как будто каждый день у него такие развлечения. Ветки затрещали, и во влетевшего первым всадника, попасть копьём я не успел. Моё копье прошло за спиной степняка и воткнулось в ствол ёлки, превратив его в перекладину на уровне груди. Зато Борис успел. Он насадил на своё копьё степняка, будто шашлык на шампур. За первым летели остальные, и меня снесло с коня. Из прохода вылетели только кони, а слетевшие всадники копошились внизу. Борис резко выхватил лук и всадил остатки стрел в эту кучу. Потом, подъехав к первому убитому, выдернул копьё, вернулся к ещё шевелящимся веткам, стал яростно втыкать его в стонущих степняков. Похоже, парень выдохся. Както осунувшись, он наклонился к гриве и застонал. Конь отошел от ёлок, и я увидел обломок стрелы в бедре.

Тут ветки раздвинулись, и на поляну выскочил ещё один степняк, в доспехах. Последний? Он оглядел поляну и развернулся к Борису. Ну, это он зря, хотя откуда ему знать про меня, если я невидим. Я достал саблю. Взял за эфес. Сдёрнул ножны и, сделав шаг, ударил. В последний момент воин дёрнулся в сторону и моя сабля, кракнув об наплечник, переломилась пополам. На обломок сабли уставился и я, и воин.

– Ааа!

Изза деревьев вылетела Верея с копьём в руках. Степняк, развернувшись, отбил наконечник в сторону и отвёл саблю для удара.

– Нет! – Я перехватил его руку привычным приёмом, ударом руки в кисть выбил саблю, резко выкручивая руку, подсечкой и ударом локтя в загривок, впечатал степняка землю. Завёл руки оглушенного назад и его же ремнём связал.

– Уф! Боевик онлайн. – Огляделся.

Верея оторопело смотрела как степняк, непонятно почему, стал корчится и, выгибая неестественно руки, упал на землю, и сам связался. Тут Борис застонал и девка выйдя из ступора, кинулась к нему. Я наклонился и подобрал саблю и стал её рассматривать. Отличная сталь, с узором, слегка отражала меня. Отвязав ножны, я кивнул связанному.:

– Ты не против? – И привязал саблю к ремню.

Вид у меня внушительный! В выцветшем старом камуфляже и с саблей на боку. Жаль не видит никто.

Что там у Бориса?

Верея не стала вынимать обломок стрелы. Она обложила рану сухим мхом и перевязала тряпицей.

– Ну, теперь точно на Заимку ехать.

Она быстро сбегала в чащу и привела навьюченных коней. Я наблюдал как дека перевязывает поводья коней, составляя караван подругому. Первым она поставила свою лошадь, затем жеребца Бориса, потом кони с тюками, последней мою, на которую думаю она хотела поместить связанного. Но подумав, она взяла лежащее на земле копьё и всадила его в степняка. Мда, как просто они убивают. Жизнь наших предков насыщенная такими событиями, и запросто хлопнуть человека, им как два пальца…

Ёмоё! Я ж его коснулся! И завалил приёмом. Не понял.

Может я уже видим? Состроил рожицу сторону Вереи. Ноль эмоций. Хотел коснуться её. Но плюнув на убитого, Верея быстро взобралась на переднюю лошадь и осторожно повела караван по лесу. Я, слава Богу, успел забраться на последнюю и теперь опять старался крепко держаться за гриву.

Через полчаса петляния между деревьев, караван вышел к пролеску, и Верея пустила лошадей лёгкой рысью. Блин, надо было лучше учится на лошадях ездить. Кто же знал?

Выскочив на более чистое от деревьев место, кони ходу прибавили. На небольшом повороте караван огибал дерево с торчащим суком, увернуться от которого не смог только я.

Уй! Грудь было немного больно, да и на задницу опять приземлился, отбив копчик. Мда. Отряд не заметил потери бойца.

И где эта Заимка? Достав сигареты, закурил. Интересно, та это Заимка или не та? Дело в том, что мой отец родился в деревне с таким же названием. Правда той деревни давно не было, и на том месте давно лес пророс. А если та? Древняя деревня получается. Нет, не та. Если, к примеру, Борис мне дальний предок, то интересно, он мне дед в какой степени?

Размышляя я продрался, наконец, через очередную стену елок и оказался… у дуба.

Здрасти, приехали. Забрался по склону и подошел к месту, где корень дуба образовал природное кресло.

Фух, отдохнуть надо. Лучше сразу поспать, на сон голод не чувствуется. И устал как ломовая лошадь.

– Кгарррг!

Я подпрыгнул и опять боднул проклятый нарост на стволе. Потёр ушиб, глядя на пернатого. Ворон сидел в том же месте. Нет, ну он издевается зараза.

– Пшел вон, сволочь! – Сделав шаг, крикнул я.

Ворон подпрыгнул и, как в прошлый раз, скрылся в лесу.

– Не стоит обижаться на вестника, даже если он принёс весть плохую.

Кто это ещё?

Напротив на корне сидел старик. Невеликого роста, с бородойлопатой, одетого в рубаху, штаны и лапти. Похож на дедка в рекламе чая. Он опирался на палку, похожую на клюку и с интересом смотрел на меня.

– Садись мил человек. Поговорим?

– Здравствуйте.

– И тебе добрый вечер, человече. Садись, в ногах правды нет. Вопросов у тебя, мыслю, много.

– Кто вы.

Старик выпучил глаза.

– Дух лесной!

– Ну что ж, дух так дух. – Я сел и стал его рассматривать.

Дед поставил клюку между ног и положил на скрещенные руки подбородок, отчего борода стала ещё больше похожа на лопату.

– Я думал, напугаешься. – Вздохнул он.

Чего его пугаться? Ненормальный, какойто. Только смотрит, как сверлом сверлит.

– А на самом деле вы кто?

Дед, не снимая рук с клюки, поднял один палец и показал на дуб.

– Это древо, а я его хранитель. То есть леший. Дух леса!

Леший, дух леса! Точно с крышей не всё в порядке. Да и хрен с ним. Устал, спать охота, хоть спички вставляй, а этот сидит и пялится. Как бы не учудил чего? Я вяло пожал плечами и сказал:

– Ладно, леший с тобой. Дух так дух.

Дед опять поднял палец, уже наставительно:

– Ты, смертный не понял. Я леший – хранитель этого древа. Про леших слышал? О, слышал. А знаешь, чем они занимались? Нетнет, они не дурили голову людям и не заводили их в лесные дебри. Лешие не допускали людей к священным деревьям, заворачивая обратно, а люди наговаривали сказки про нас, что, мол заблудился, потому что леший водил. И на кой нам это? Наша работа оберегать и не пускать к древу людей. И мы наоборот помогали им выйти, чтоб не шлялись где не надо. – Он помолчал и продолжил: – Иногда люди всётаки выходили и случайно касались священного дерева. Ну и память теряли, пропадали. Всякое бывало.

Коснуться священного древа и пропасть – ну и бред! Хотя, стоп! Я коснулся, точней головой треснулся и пропал, тфу, попал. Почти сразу бред и начался. Я внимательно посмотрел на старикана. Он сидел не двигаясь. Совсем. Как каменный. Только глаза блестят.

– Слушай, эээ, леший, или как тебя на самом деле, а куда я попалто.

Старик ухмыльнулся:

– Никуда не попал. На том же месте и остался. Тут надо спрашивать – когда попал? А попал ты в год шесть тысяч семьсот сорок пятый от сотворения мира.

– Эээ?

– Вот и э!

Шесть тысяч семьсот сорок пятый! Я повторил это несколько раз. В будущее, что ли угодил? Начал злиться. Да дурит он меня просто, старый хрен. Вот фиг ему, а деду сказал:

– Старый, а врать горазд! Асталависта…

Только начал подниматься, как вдруг получил удар в лоб клюкой. Плюхнулся обратно и удивлённо уставился на деда. Старик поднял голову, борода грозно расправилась, отчего сразу стала напоминать павлиний хвост. Дед, вообще выглядел грозно. Шустёр, я даже не заметил удара, и ощутимого, блин. В голове даже зашумело. Наконец старик перестал грозно смотреть на меня и сказал с расстановкой:

– Лешие никогда не врут. Невместно это нам.

Спокойно. Не надо его нервировать. С сумасшедшими надо вести себя спокойно и со всем с ними соглашаться. Что я и сделаю.

– Спокойно дед. Я понял – лешие никогда не врут. Факт. Непреложная истина.

И поднявшись, медленно, вдруг опять драться начнёт, похлопал его по руке.

Ага, похлопал! С таким же успехом, стоя на земле, можно по солнцу хлопать. Моя рука прошла сквозь руку старикана. Как там, на поле. Это что, кошмар ещё не кончился?

Я плюхнулся обратно и уставился на деда. Вот блин. Всётаки съехала моя крыша. Дед ухмыльнулся:

– Ну? Теперь веришь? Будешь слушать, а потом и вопросы задавать?

Я растеряно кивнул и промямлил:

– Как это так? Объясни.

Старик занял свою первую позу – клюка между ног, руки на клюке, на руках подбородок, борода лопатой.

– Всё что я сказал, правда. Древо перекинуло тебя в шесть тысяч семьсот сорок пятый год от сотворения мира.

От сотворения мира? Да это же славянское летоисчисление!

– А почему оно перекидывает, и почему именно в этот год?

Старик чуть приподнял голову и скосил глаза на дуб.

– А сила у него большая. Вы люди про то говорите – девать некуда. Сила от леса идёт. В лесу как у вас, людей, есть слабые и сильные. Дуб всю силу леса в себя впитывает, а я его хранитель и защитник. Вот так! А про год скажу так – в силу моё древо вошло в этот год. Вот поэтому ты и угодил в земли князя Юрия Всеволодовича, окрест града Китежа.

– Куда? – Меня аж подбросило. Чуть не крикнул: «Врешь!», но вспомнил клюку, и скорость с какой я удар ею получил. Старикан, как будто мысли мои прочитал, кивнул и повторил:

– Земли, окрест града Китежа.

Я выдохнул, не веря:

– Китеж – это легенда, миф. Искали его многие, и не нашли.

Леший улыбнулся бородой:

– Может, не там искали?

И вглядевшись в меня добавил:

– Вижу, ой вижу, как хочешь взглянуть на него. Ведь хочешь?

Правильно хочу. Всётаки мысли он читает. Невероятно! Древо, лешие, Китеж. Не там искали! С ума сойти! Водки надо было взять, а не кофе.

Дед вопросительно смотрел.

– Да, дед. Я хотел бы увидеть Китеж. Позволишь?

Он кивнул:

– Позволю, но не сейчас, смертный. Сначала домой вернись и подумай хорошо – надо ли тебе это? Если не передумаешь, к дубу приходи. А сейчас иди домой.

Не передумаю. Стоп. Как домой? Я же…

– Леший, ты чего, как я домой попаду? Я же в прошлом.

Дед поднялся и махнул рукой в сторону поселка:

– Дома ты. Головой второй раз древо забодал, не помнишь? А как надумаешь, приходи. Просто рукой по стволу стукни. Всё, иди.

И показал рукой в сторону. Оглянулся. Рядом увидел корзину с грибами. Стоп, а как же…

– Дед, а… – Я завертел головой, в поисках старика.

Пропал. Мда, сказки керженских лесов. Ладно, пойду домой. Поднял корзину с грибами, забрал висящий на сухом сучке термос и пошел в сторону посёлка.

2

Эх,  голубчик мой,  мы старью  не новые,

Не безбожные,  шальные,  непутевые,

Мы из Китежа,  из города из стольного,

Спокон века и поныне богомольного.

Мы те древние,  отжившие,  ненужные,

Босоногие,  бездомные,  недужные,

Что по горсточкам сбирали Русь державную,

Русь великую,  святую,  православную,

Что по совести служили службу Царскую,

Что управу честно правили боярскую,

Что с врагами нашей родины сражались,

Что к святым своим ходили,  поклонялись,

Что раздетых и разутых обували,

Голодающих радушно окормляли,

Что Отечеству бесхитростно служили,

Никого не грабили,  не били. .

Мы,  голубчик мой,  давнишние,  старинные,

Святорусские,  исконные,  былинные,

Те,  что к честному и доброму стремились,

В Бога верили и пламенно молились

Перед древними отцовскими иконами,

Со слезами,  покаяньем и поклонами. .

Все мы русские,  путито наши разные:

Ваши грешные,  худые,  безобразные,

Наши ж Божий,  великие,  чудесные,

Нас ведущие в обители небесные.

Вы рабы прожорливого брюха,

Мы ж сыны Божественного Духа,

Согревающие мир своей любовью,

А не братской жертвенною кровью.

Что вы льете с завистью бесовской

На потеху нечисти жидовской,

Извергам,  разбойникам в угоду,

Обратившим в каторгу свободу.

От тогото в времечко нахальное

Все ушли мы в озеро зеркальное,

С златоглавым Китежем родимым,

Божьим промыслом и милостью хранимым.

И в годины буйные,  крамольные,

Шлем оттуда звоны колокольные,

Призывая в веси монастырские,

На поля родные,  богатырские,

К лучезарному Престолу Государеву,

Ныне сказочнопленительному мареву.

(Сергей Бехтеев – Китежане)

Где это я?

Оглянулся, всюду лес. Куда я попал? Сделал шаг и вдруг оказался на дороге. Странной дороге. Не широкой, с высокой и плотной стеной леса по краям, состоящий из одних елей, которые казалось, растут так плотно, что руку не просунуть меж веток. Дорога впереди поворачивала, оглянулся, там тоже поворот. Но за тем поворотом пылал пожар. Огромное зарево освещало всё небо, казалось, затмевая заходящее за горизонт солнце. Слышался треск рушившихся, прогоревших перекрытий.

Вдруг, среди треска пожара, я услышал пение. Нет, не пение, молитву. Молитву, звучащую множеством голосов. Изза поворота показалось шествие. Я сделал шаг на встречу и… оказался рядом с людьми. Впереди два человека несли икону. С неё на меня печально смотрел образ Богородицы, она нежно прижимала маленького Христа. На мгновение мне показалось, что из глаз обоих льются слёзы. Икона медленно проплыла мимо, и я увидел, что она на самом деле мироточила.

Люди с вдохновением читали молитву и их глаза неотрывно смотрели вперёд. Казалось, что они видят чтото необычное.

И тут они стали проходить сквозь меня. Я не чувствовал ничего, как привидение. Вытянул руку и через неё прошёл старик, прижимающий к груди маленькую иконку с ликом Христа. Я смотрел в сторону зарева. Оттуда сквозь меня шли тысячи людей и конца этому шествию невидно.

Вдруг я увидел женщину. Мне показалось, что я её знаю. Нет, точно знаю! Это Агафья. Она шла как все, смотря вперёд, и проговаривала слова молитвы, держа на руках маленького ребенка. Это же Глеб! Он улыбался и смотрел на меня.

– Агафья! – Потянул руку к ней.

Но она прошла мимо, за ней следом шел Третей. Я вспомнил их имена. Но откуда я их знаю?

Людской поток вдруг кончился, а я смотрел на спины удаляющихся людей и не мог сдвинуться с места. Куда они идут? Почему сзади большой пожар?

Люди скрылись за поворотом.

И вдруг, среди треска пожарищ, я услышал гул, медленно переходивший в частый топот. Похоже на топот конского табуна. Я увидел, как изза поворота показались всадники. Много всадников. Лица их пылали от ярости. Они размахивали оружием и орали.

Я вдруг понял кто они. Это были монголы. Монголы пришедшие разорить, растоптать, разрушить…

Оцепенение спало, и я кинулся по дороге.

– Люди! Уходите!

Конная злобная лава настигла меня. Замелькали кони, я споткнулся и покатился… на пол.

– Уф! – Очумело огляделся и стал выпутывать ноги из простыни. Затем обтёр ею выступивший пот. Опять кошмарный сон, и всё на одну тему. Это следствие вчерашних приключений? Только не уверен, было это на самом деле или нет. Не помню. Чёрт, башка болит и сушняк.

Отбросил мокрую простыню и сел на кровать. Опохмелиться? Так всё выдул вчера. Как прибежал с лесу, так к Ваське за водкой сходил. Снял, называется, стресс! Пошел на кухню и открыл холодильник. Водки, естественно, нет, только рассол, и того на дне банки. Допил. Мало. Кофе сварить надо, поможет чутьчуть. Блин, а магазин только через три часа откроют.

Я сидел за столом, пил крепкий кофе и вспоминал вчерашний день.

Так, с чего всё началось? Пошел за грибами. Вышел на рыбн…грибное место. Потом сидел и отдыхал на корне, затем каркнул ворон, я подскочил и приложился головой об нарост. Дальше пошла какаято хрень. Вышел вродебы к посёлку, а его нет. Потом вообще непонятный кошмар начался. Я вроде привидения был. Ёп, там же я когото грохнул вроде. Я прислушался к себе. Хм, совесть молчит. Может, не было ничего? Что ещё? О! Там же леший был, и говорил мне чтото. Да, вспомнил – про Китеж.

Интересно бы было посмотреть на легенду. Под водой он или нет. Сколько раз был на озере, и всё думал, как большой город, если верить легенде, скрылся в маленьком озере. Какой город и какое озеро. Мда.

Да привиделось мне всё это!

Посмотрел на часы. Ещё два часа до открытия магазина. Пойду покурю. Встал и чуть не споткнулся об… саблю. Поднял, рассматривая.

Значит, это всё на самом деле было?

Сунул саблю под кровать и вышел на крыльцо.

Напротив дома, у гаража, сосед чтото выпиливал. Это был Куклин Василий Сергеевич. Подошел.

– Привет.

Васька поднял голову.

– О, Вован, здорово! Ну и вид у тебя, головка бобо?

– Угу.

– Сейчас. – Он нырнул в гараж и вынес две бутылки пива. Благодетель!

– Ух, спасибо.

Вместе побулькали пивом. Васька бросил пустую бутылку к соседке в огород и спросил:

– Ты чего вчера как укушенный бешеной мухой прибежал, а?

– Да так. Чушь какаято привиделась.

– Где?

– В лесу.

– Лешего что ли встретил?

– Хм. Не поверишь, именно лешего. Представь и говорил с ним.

Васька хмыкнул и вынес ещё две бутылки пива.

– Ты ничего перед этим не курнул? Или гриб какой съел?

– Нет, ты ж знаешь, не курю я эту дрянь. Курить вообще надо бросать. А грибы я только белые признаю, ещё лисички. Больше никаких.

– Ладно, замнём. Так ты поедешь в Тулу?

– Зачем?

– Блин, не тормози, позавчера разговор был. Не помнишь?

Вася был ролевиком, любителем старины и оружия. Его жена, както терпела его чудачества, и называла его «толкнутым». Васька смеялся, поясняя мне в первый раз, что она не знает, как правильно называть толкиенистов. У Васьки были золотые руки. Он за гаражом построил кузню и там пробовал ковать от мечей, до кольчуг. Чтото получалось, чтото нет. Он долго возился с кольчугой, ковал кольца, но не получалось. Отложил. Выковал меч. Решил попробовать – срубит полудюймовую трубу или нет. Воткнул метра два трубы в землю и рубанул. Сложенная пополам труба улетела на соседний участок. Оттуда донёсся звон разбитого стекла и испуганновозмущённый ор. Как оказалось, соседка выставила самодельное вино на солнце в большой бутылке на двадцать пять литров, гнутая труба и угодила аккурат в неё. Дальше был грандиозный скандал. Васькина жена, правда, выступила в защиту мужа, редкий случай, по причине лютой вражды с соседкой. После этого Васька долго не заходил в кузню, возясь в мастерской у гаража. Както вечером он зашел ко мне и развернул свёрток.

– Зацени!

В руках он держал кольчугу. Плетение было очень плотное. Она немного напоминала сетку рабицу в сложенном виде.

– Помоги.

Васька стал надевать её на себя.

– Ух, холодная. – Он передёрнулся. – Надо было поддоспешник взять, а то сидит как то не так. Вован, ни за что не догадаешься, из чего я поддоспешник сварганил. Представляешь? Из двух списанных броников.

– На кой броники, если кольчуга есть?

– Темнота! Броники старые, простые, защита только от ножа. Такой поддоспешник к кольчуге здорово подходит, как защита дополнительная. И не весит почти ничего.

Я пожал плечами.

– Тебе видней.

С того дня Васька стал уговаривать меня съездить на всякие сборища ролевиков. И сейчас звал под Тулу, где собирались разыграть Мамаево побоище. Обещал, что будет куча разного народа, что будет весело. Потрясешь оружием, потренируешься. Что местность отдохнёт от звона кузни, а я забуду своё горе и развеюсь.

Васька выжидательно смотрел и тянул пиво. Что ему сказать? Не очень охота ехать кудато далеко.

– Слушай, подгребай ко мне через полчаса. Я в магазин за пивом сгоняю. Сядем и поговорим.

– Лады. – Он закинул пустую бутылку след за первой и принялся опять выпиливать какойто узор на фанере.

Я вернулся из магазина, где прикупил продуктов и взял две пятилитровки с пивом. Васька заявился, минут через двадцать. С большой сумкой, сделанной из мешков, тяжелой. Я уже начистил картошки и жарил её с грибами.

– Есть будешь?

Васька мотанул головой и поставил сумку. Брякнуло железо.

– Не, только пиво. Давай ёмкости.

Выставил две кружки, полулитровые, стеклянные, перевернул картошку – готова. Поставил сковороду на стол.

– Давай!

Коснувшись кружками, отпили по половине.

– Слушай Вован, я тут снарягу всю принёс. Оценить, так сказать. Тут та кольчуга, меч, шлем. Щит пока не готов. Кольца на окантовку не проковал. Давай примерку устроим?

– Ладно, толконутый, доставай свою снарягу.

Васька, хохотнув, раскрыл сумку. На стол выложил шлем, каплевидный. Бармицу положил рядом. На пол вывалил свёрток с кольчугой и поддоспешник сделанный из двух лёгких бронежилетов. Достал плотную рубаху и протянул её мне.

– Ну, надевай.

– Я думал, это ты мерить будешь.

Он поморщился.

– Надевай, для тебя делал. Эта бронь твоя, в ней на сборах будешь. Я себе другую сделал.

Я допил пиво в кружке и налил ещё. Мерить железо не хотелось.

– Погоди, поем хоть.

Принялся за картошку. Васька посмотрел, достал вилку и присел рядом. Сковороду уговорили быстро, выпив одну пятилитровку пива. Вышли покурить на крыльце.

– Бросил бы ты квасить. – Васька стряхнул пепел. – Что никак не забудешь Машку свою? Или причина в том, что на работе случилось?

Вот об этом уж точно мне не хотелось говорить. Отщёлкнул окурок в канаву и сказал:

– Пойдём мерить твоё железо, металлист. Так и хочешь и из меня такого же толконутого сделать.

Заминка произошла при надевании поддоспешника. Васька чуть перемудрил с кроем и теперь его надо было одевать наоборот. Он смущённо бормотал:

– Блин, крой наоборот слепил. Ладно, сейчас поправим.

Я попрыгал, притирая к телу эту нелепость.

– Неудобно.

Но толконутого модельера ничего не смущало, и он отмечал маркером, где надо исправить.

– Так подрежем тут, это перебросим сюда. Снимай, поправлю.

Довольно быстро исправив недоделки, он сунул изделие мне. Вот сейчас нормально. Я подтянул липучками края и попрыгал. Васька подал кольчугу и, шелестя кольцами, она легла вдоль тела, слегка придавив меня к полу.

Ого! Тяжеловата! Васька, угадав мысли буркнул:

– Это не всё, ещё наплечники.

Прицепил наплечники. Отошел, оглядывая.

– Нормально. Держи ремень.

Пока я застёгивал ремень, он прицепил бармицу к шлему, достал шапку, похожую на ермолку.

– Надевай.

И тут же водрузил на меня шлем. Оглядел опять.

– Ну, ты пожалуй – князь!

– Ты мне меч дай, уши обрежу.

Васька деловито достал со дна сумки меч. Я снял ножны и взвесил в руке.

– Это тот, первый, которым ты трубу рубил?

– Ага.

– Тяжелый, как топорколун. Погоди.

Я отдал меч Куклину и подошел к кровати, достал изпод неё саблю. С трудом встав на ноги развернулся.

– Глянь.

Васька обнажил клинок.

– Ух ты! Где взял?

Что ему сказать? Правду? Не поверит. Скажет, белка стучится.

– Да это же булат! Я тебе точно говорю. – Он крутил клинок рассматривая.

– Я и не спорю, возможно булат.

– О! Да тут клеймо стоит! Так, где надыбал, колись?

– Подарили.

– Не звезди, такое не дарят. Судя по клейму и узору, эта сабля изготовлена очень давно. Сейчас бешеных денег стоит. Я в этом немного понимаю.

– Говорят, подарили!

Я отобрал клинок и, вставив его в ножны, привязал к ремню. Васька с сожалением проводил взглядом саблю.

– Не хочешь врать? У тебя на лице это написано.

– Ладно тебе, пристал – где взял, где взял?

Я развернулся и сделал шаг к зеркалу. С него на меня смотрело чучело, а не воин. Меня смех разобрал. Ещё бы – в крутых латах, которые меня располнили в ширину, с голыми ногами, со вставшей дыбом шерстью, и обутыми в сланцы. Изпод края кольчуги, что получилась по колено, выступали бермуды.

– Ты чего?

Я показал вниз и тут же принял позу, расставив ноги шире, изображая мушкетёра со шпагой. Васька со смехом почесал затылок.

– Недоработочка. Наручи забыл и наколенники. А штаны брезентовые есть? Сапоги?

– Яловые. И не одни. В наследство от отца осталось. А из штанов, галифе имеются.

– Пойдёт.

Мы вместе выскочили на крыльцо покурить.

– Я сбегаю за остальным. – Вдруг шагнул с крыльца Васька.

– Стой. Васёк, у тебя ноут фурычит?

– Да.

– Прихвати с модемом. В нете покопаюсь.

– Гуд! – Куклин умчался к себе.

У меня из головы не выходил вчерашний день. Хотелось поподробней вызнать о монголах и их нашествии.

Для себя я уже всё решил.

Всё что произошло со мной вчера, оказалось реально, хоть и фантастично. К дубу я пойду. Васька мне поможет, то есть его снаряга. Он со своей тягой к реставрации, хорошо подтолкнул меня к принятию решения. Раз уж он даёт мне кольчугу и прочее, то грех не воспользоваться. Броня мне там не помешает. Саблей я владею, спасибо сослуживцу казаку. С копьём возможно управлюсь. Вот проблема с верховой ездой. Ладно, там посмотрим.

Я подошел к зеркалу. Рассматривая себя, подумал, что надо составить список всего, что необходимо взять. Тут ввалился Васька. Он поставил на пол сумку с чем то железным. На стол положил футляр с ноутом.

– Модем внутри. Разберёшься.

Он наклонился и вытряхнул из сумки железо.

– Вот, наручи и наколенники. Примеришь потом. Я в город покатил, Людке срочно приспичило продуктов купить и мелочи всякой. Ну, бывай. – И убежал.

Так. Вооружение и бронь есть. Что ещё надо? Продукты. Полез в запасы. Есть крупы, но что взять? Наверно лучше гречку, готовить проще и быстрей. Тушенка, банок десять, пойдёт. Что ещё? В небольшой коробке обнаружил брикеты с прессованным горохом. Отлично! Перец и соль? Лучше смешать, и в латунный футляр.

Стал стаскивать всё на стол, оглядывая ещё раз, что не хватает. Надо вещь мешок всё сложить.

Так, ножи. Нож у меня был самодельный, с берестяной рукояткой. Добавлю в запас ещё, небольшой, китайский в ножнах. Ложки, две, нет три, одну деревянную. Подумал немного, убрал стальные, достал одну большую, из мельхиора, и две деревянные, под хохлому расписанные. Достал походный набор котелков. Отделил один в сторону, хватит два. Спички, зажигалка, сигареты. Хм, сигареты. Курить в присутствии аборигенов будет проблематично. Так, с этим разберёмся на месте.

Сложил всё в мешок. Интересно как я всё это понесу? И до дуба, и от него? Мешок с продуктами получился увесистый. А ещё оружие и бронь. Не надорвусь?

Сложил пока всё угол. Залез в чулан. Достал две пары сапог, потом чуть подумав, достал вторую пару. Из шкафа вывалил одежду и стал отбирать, что взять. Чёрт, рубашки не подходят, все с рисунками и надписями на аглицком. О! Две косоворотки с орнаментом, и главное с рукавами. Пойдёт. Попались комплекты нижнего белья. Ого! Ну и запасы у отца были, роту приодеть можно. Развернул один комплект, белые кальсоны и рубашка, с завязками место резинок. Берём.

Разобравшись с одеждой и сложив её в общую кучу, достал ноут. Пока система загружалась, хлопнул кружку пива. Так, с собой надо водки взять, или коньяка. Ещё чтонибудь аптечное, бинт, йод, таблетки.

Сел за стол и набрал в поисковике «монголы».

До чего тяжело, чёрт возьми. Нагрузил вещей, и все нужны, не откажешься. Две перемётные сумы, свёрток с оружием, отдельно копье, щит, ещё по мелочи всякой всячины. Да ещё бронь в мешке. Всё относил к лесу по отдельности, чтоб не увидел кто. Потом по лесу попёр всё сразу. Блин, как не хватает коня! Ну, ничего, разживёмся коником, нагружу это всё на него. После того как я повисел в нете выяснилось, что вещей я набрал как на рыбалку, и с ними можно ехать только на реконструкцию с Васькой под Тулу, а не в тринадцатый век. Пришлось ещё два дня доставать и собирать не достающие нужные вещи. А из необходимых, понадобились в первую очередь деньги. Я знал, что на Руси в хождении в основном были гривны. Пришлось выяснять, сколько весят и какие они из себя. Оказалось, что гривна весит двести четыре грамма. Делится на куны, те в свою очередь на ногаты, в общем, вникал долго. Потом думал где найти серебро. Вспомнил о серебряном подсвечнике, столовых наборах ложек и вилок. Полез на поиски. Достав искомое, попутно нашёл шкатулку с драгоценностями мамы. Вот уж не думал что у неё столько золотых колец и перстней, серёжек и цепочек. Что с ними делать не придумал, решил взять с собой, может, выменяю на чтонибудь или продам. С серебром сложней, его переплавлять в слитки надо. Где плавить не вопрос, в кузне Васьки. Вот только как нежелательных вопросов избежать? Разрешилось всё просто, Васька вопросов не задавал, нужно – пользуйся. Сам укатил в командировку. По размеру и форме гривны долго решал, потом плюнул, как получится, главное по весу совпало. Сделал гипсовые формы, порубил все найденные серебряные вещи на куски, сложил их в тигль и сунул в огонь. Первый полученный слиток по весу потянул на двести двадцать с лишним грамм. Второй на двести девять. Стал лить по второму примеру, пусть будет чуть больше. Слитков получилось на шесть с хвостиком кило. Двадцать девять с половиной гривен. Столовые приборы переплавились не все, наверно были только посеребрены. Деньги лишними не бывают и сумма показалась мне мальнькой, полез по дому ещё раз. Осмотрел всё. Остался чердак и подвал, хотя сомнительно, что там найду чтото стоящее. Первым делом залез на чердак, где хранились старые вещи, что были не нужны, но выкидывать было жалко. Осмотрел всё. В самом углу, под толстым слоем пыли стоял старый сундук. Не больно надеясь на сокровища открыл. Оказалось в нём были сложены мои старые вещи. Надо же, сохранили. Ух, тут и арбалет лежит, что я сделал ещё лет в двенадцать. После первого испытания он был отобран отцом, а мне пришлось заделывать дыру в двери от стрелы.

Критически осмотрел творение детства. Идея хорошая. Стоит арбалет взять с собой. Только тросик заменить. Дальше ничего стоящего не обнаружил. Спустился вниз. Так, с арбалетом только одна стрела, точнее болт. Надо сделать десятка два. Позже займёмся. Спустился в подвал. Здесь у отца была зимняя мастерская. В углу стоял большой сейф, в который я както заглядывал, но ничего интересного не обнаружил. Сейчас смотрел внимательней. В одном ящике со всяким хламом обнаружил, что дно как то выше, пощупал низ, нет вровень с краями. Высыпал всё из ящика, взял молоток и отшиб боковую стенку. Так и есть, тайник. Вытряхнул на стол два небольших свёртка. Развернул. На столе лежал золотой крест на цепи. Всё примерно тянуло на триста грамм. Откуда отец его взял и почему прятал, загадка. Он никогда не ходил в церковь, хотя и был крещён. Во втором свёртке оказалась стреляющая ручка, и пачка патронов калибра пять и шесть. Ещё одна загадка. Откуда он вообще это взял. Изза кордона привёз? Как военный советник он часто там был. Сейчас не спросить. Дальнейший осмотр не дал ничего больше.

Вышел на крыльцо и задумчивости выкурил подряд две сигареты. На кладбище надо сходить напоследок. Перед выходом к дубу.

Весь вечер чинил арбалет и делал болты к нему. Потом покопался в аптечке, не густо. На завтра запланировал выезд за продуктами и в аптеку. Записывал на листок, что необходимо купить. Положил ручку, взял другую, ту стреляющую. Взять с собой? Возьму, пригодится.

Ещё вопрос, как всё это нести, чтоб не надорваться? Сделать сумки, а какие?

Включил ноут и включился в поиск. Через час нашел подходящее. Причем, если сразу зашел бы на сайт любителей лошадей, то нашел бы быстрей. Надо сделать переметные сумы. Как раз подходит. Ну и под броню мешокскатку.

3

Наше Царство теперь

Не от мира сего.

У нас отнято все,

У нас нет ничего.

Нет ни пяди земли,

Нет роскошных палат,

Нет богатств родовых,

Услаждавших наш взгляд,

Все повержено в прах,

Все затоптано в грязь,

И порвалась на век

С жизнью прошлою связь.

Разлетелись, как дым,

Идеалов мечты,

Нет стремлений былых,

Нет былой красоты.

По насмешке шальной

Беспощадной судьбы –

Мы невольники бед,

Лиходеев рабы.

И в изгнаньи томясь,

Под жестоким крестом,

В край нездешний идем

Мы во след за Христом.

(Сергей БЕХТЕЕВНаше Царство)

Где это я? Всё в плотном тумане. И голоса. Вроде на молитву похоже. И чтото из тумана появляется. Вгляделся. На меня шла толпа людей. Впереди несли икону, кажется, Владимирскую икону Божьей матери. Толпа подходила к берегу. Мать моя! А я где стою? Глянул вниз. Я же на воде стою! От этого вдруг я рухнул вниз и погрузился холодную воду.

Вскочил с постели весь сырой. Третий сон и третий кошмар. Что происходит? Каждый раз снится сон по одной теме. Чтото из прошлого, из истории. Кажется, чтото касающегося меня? Понять бы что.

Время три часа. Спать уж не буду. Стал собираться. В принципе всё готово ещё с вечера. Вещи уложены в сумы, бронь в мешке, и скатана в плотную упаковку. Шлем в другом мешке. Сабля, копьё, щит увязаны вместе. Нагрел чайник, сделал бутербродов с собой, пока жарилась яичница. Побыстрому поел.

Пора.

Ухватил сразу всё, от натуги и крякнул. Тяжело. Придётся, хотя б до окраины леса, тащить всё по отдельности. Час потратил на переноску. Потом нагрузил всё на себя, потащился к дубу.

Уф! Отдыхать. Сбросил весь груз рядом с поваленным деревом и плюхнулся на ствол. Приложился к двухлитровой бутылке с квасом. Пополнил запас воды, вышедшей потом. Хорошо хоть оделся в комок, который собирался вместе с бельём сменить у дуба. Взмок так, что футболкой можно пол в моём доме вымыть. С потом стекла вся мазь от комаров и теперь это божье наказание клубилось вокруг меня тучей. Намазался ещё раз. Надолго ли? До дуба ещё полтора километра переться. Этот перекур, какой по счёту? Посмотрел в пачку, осталось десять сигарет, у посёлка закурил первую, значит перекур уже десятый. Пока курил, вспоминал вчерашний день.

После закупок продуктов и медикаментов, заехал на кладбище.

Под маленькой берёзкой, что росла рядом с оградой, стояло общее надгробие. Погладил гранит и чуть постучал. Поздоровался. С одной, общей фотографии на меня смотрели отец и мать. Молодые. Отец в парадной форме, с наградами в три ряда, рядом мама в светлом костюме. Это фото мне всегда нравилось.

Сел на лавку рядом. Стал рассказывать как жил последнее время. Что со мной произошло. Ничего не утаил. И сказал куда собираюсь. Помолчал.

Встал на колени и прикоснулся к граниту.

– Простите меня. Простите за то, что редко бываю здесь. Простите, что ухожу далеко, возможно не вернусь.

Затихшая было листва берёзы, снова зашумела. Показалось, что берёза шепчет мне ласково, как мама когдато. И вдруг стало легко на сердце. И показалось, что строгий взгляд отца на фотографии стал мягче, а мама улыбнулась. Как благословление получил.

– Прощайте.

Поднялся и пошел к машине, а вслед мне шурша листвой прощалась берёза.

Наконец, протиснувшись через кордоны из ёлок, вышел к дубу. Сбросил поклажу и рухнул на землю. Ох, сил нет. Всего километра четыре, а с таким весом, через совсем не парковому лесу, как сорок кеме. Блин, как мне быть, если лошадей не найду?

На пригорок подняться со сем скарбом не смог, и просто перекидал вещи на верх, потом забрался сам. Решил перекус устроить. Достал бутерброд и сжевал под остаток кваса. Откинулся на спину. Комарья нет, красота! Им здесь табу что ли? Хорошо бы его на меня распространить и мази никакой не надо.

Стал переодеваться. Сложил всё снятое рядом. Пусть тут пока лежит. Обтёрся влажными салфетками, а то потом прёт, как от ломового коника. Натянул комплект белья с завязками, галифе, рубаху. Надел налатник, кольчугу, наплечники, шлем. Подпоясался ремнём, от портупеи. Пристегнул саблю, большой охотничий нож, и набор метательных ножей. Оглядел остальное. Двухлитровые пустые бутылки изпод кваса лежали рядом. Взять с собой? Возьму, для воды. Отрезал от верёвки кусок и привязал к горловинам. Навьючил на себя увязанные вместе вещи, повесил переметную суму. Шагнул к дубу.

– Ну, с Богом!

Положил правую ладонь на кору. Стало тихо, лес какбудто замер. Левой рукой хлопнул по стволу.

Ничего.

Лес потихоньку наполнился привычным шумом. Гдето сверкнуло. Гроза?

Я там или тут?

– Кгарррг!

О! Здорово, друг! В первый раз ты меня не испугал. Я показал ворону язык. Он развернулся боком, раскрыл клюв и хлопнул крыльями.

– Здравствуй, мил человек.

Обернулся. Справа, на покрытом мхом камне, сидел леший. В своей любимой позе, руки на клюке, подбородок на руках.

– И тебе долгих лет не болеть, леший.

Он хохотнул:

– Мы не болеем. Как умирает древо, умираем мы. Но, спасибо, однако.

– Дед давай, хоть, познакомимся, а то както неудобно, ты мне мил человек, я тебе дед, да леший. – Я скинул вещи на землю и выпрямился. – Меня зовут Владимир Иванович Велесов. А тебя?

Дед, не вставая, поднял голову.

– Я дух древа этого леса. И имя мне Кочур. По фамилии можешь звать Дубовой.

Ну конечно, Дубовой! Как же ещё? Но постарался не улыбаться. Кочур оглядел меня.

– Вижу, подготовился ты славно, Владимир сын Иванов. Добрые латы у тебя. Ажно смотреться них можно, мыслю серебреные?

– Нет, Кочур, не серебро это. Сталь.

Откуда ему знать про нержавейку. Васька, кроме кольчуги, всю броню сварганил из неё родимой. Только щит он не сделал. Он моего изготовления. Потратил на него всего полтора часа. Из трёхмиллиметрового листа нержавейки, что была мастерской у Васькиной кузни, я болгаркой вырезал овал длиной метр двадцать на полметра. Приклепал к двенадцати миллиметровой фанере, что влажности не боится. Потом электролобзиком обрезал по кругу, прибавив пять сантиметров. На металле нарисовал Георгия Победоносца, срисовав его с герба Москвы. Фанеру покрасил серой краской. Получился приличный щит.

Кочур с интересом рассматривал рисунок. Потом наставил на щит палец.

– Это изображение Бога?

– Нет, это ангел. – Я вспомнил то, что хотел спросить в прошлый раз. – Дубовой, в прошлый раз, я спросить тебя хотел – почему я не мог дотронуться до человека? Рука постоянно сквозь тела проходила.

Дубовой улыбнулся:

– А тебе сила древа передалась. Ты стал невидим для людей. И коснуться не мог никого.

Странно, чтото темнит леший.

– Ладно, а почему тогда я того степняка смог скрутить?

– Это мне не ведомо. – Нахмурился он. – Но, мыслю, ответ найдётся.

– А как я сейчас буду, как в прошлый раз, невидим. Или буду как нормальный человек.

– Как все люди. – Дубовой кивнул и закрыл глаза.

У меня вопросов ещё много.

– Кочур, я понимаю, шансов выжить в этом мире у меня не много. Точней, их совсем нет, хочу знать когда? Успею ли сделать то, что задумал.

Леший пожал плечами.

– Любопытный ты тип, Владимир Иванов сын. Как говорят люди, Бог располагает. Но жить ты будешь долго.

Ух, и на том спасибо.

– Память тебе поможет. – Леший показал на древо. – Помни отцов своих.

Память? Что он имеет виду?

– Это ты о чем, Дубовой?

Но леший промолчал.

– Кгарррг!

Кочур глянул на ворона, кивнул.

– Вестник будет прилетать, слушай его.

Я то же глянул на ворона. Как его слушать?

– А разговаривать почеловечески он может?

Тишина. Огляделся, никого. Ну, Гудини, блин. И ворон слинял. Поанглийски, без до свидания. Ладно, я не гордый.

Что делать дальше, ясно, как этот грозовой вечер. Кудато идти уже поздно. Время? Не понял. Я думал, попаду в то же время, то есть конец апреля. А часы показывают двадцать два часа, десятого июня, и как в прошлый раз год обозначен последними двумя цифрами – тридцать седьмой. Или леший с древом шутки шутит, или часы глючат. Странно, что они сами както переводятся. Надо будет у аборигенов уточнить, на счет даты. Очень интересный момент. Кстати, часы надо повернуть экраном внутрь, а то бахнут по щиту, и амба часам. Первую ночь в прошлом проведу тут, у дуба. Разделся, чего на себе тяжести таскать? Аккуратно сложил амуницию у ствола, и пошел собирать дрова. Пожалуй, у древа не стоит костер жечь. Расчистил место у пригорка. Дуб зашуршал листвой в благодарность, или мне показалось? Пока костёр разгорается, достал котелки, и воду в полторашке. Маловато воды взял, всего три литра, а что поделать, если и без неё весу уйма. Поставил воду греться. Уй, гремит! В темпе достал кусок брезента и стал сооружать навес от дождя. Потом перетащил вещи под навес. Вода в котелках закипела, просил пол брикета горохового концентрата. Пусть варится. Пока доходит ужин, достал стреляющую ручку. Я её немного модернизировал, а испытать не успел. Застегнул браслет на правой руке, оттянул маленький затвор и вставил патрон. Шнур, от переделанного спуска протянул к кисти, и надел кольцо на средний палец. Направляю руку на камень в двух метрах и, загибая кисть вниз, тяну за шнур. Щёлк! Ой! Рикошет, пуля ушла вбок. Хоть и свинцовая, но неприятно, совсем рядом прошла. Надо утром взять с собой, на поиски транспорта, то бишь лошадей. Пойду налегке. Одену только куртку. Куртка была простого покроя, похожа на куртки комиссаров гражданской войны, только короткая, без карманов, похожая больше на длинный пиджак. Наконец поспела гороховая каша, а на второе чай. Потом под грохот грозы и ливня уснул.

Утром проснулся с удивлением. Снов не было, или комар мучает меня только дома?

Позавтракал остатками гороховой каши, и согрел воду для кофе. Кофе надо экономить, мало взял, мягкая упаковка «нескафе», грамм на сто пятьдесят, как и чай, сто пакетиков сложил в пакет с застёжкой. Оделся в куртку, опоясался ремнём, пристегнул саблю. Нацепил и зарядил браслет. Надо бы на голову чтонибудь, да кроме ермолки под шлем нет ничего. Щит брать не буду, ну его. Достал маленькую фляжку с коньяком, сунул в карман галифе. В запасе остались ещё две с водкой. Собрал остальное и сложил, укрыв брезентом, на случай дождя. И отправился штурмовать ёлочные засеки.

Выскочил из очередных ёлочных объятий и замер. В четырёх метрах, на задних лапах стоял медведь. Он меня давно учуял, а я беспечно пёр как танк. Совсем забыл, что здесь зверья уйма, не то, что дома. Сабля не поможет, мелкашка тем более. Тут нужен большой калибр, а лучше базуку. Жаль отец охотником не был, а то обрез взял бы.

Вот влип!

Бежать бесполезно. Даже если сразу увернусь, догонит. На ёлку не влезть. Что делать? Саблю достать, и как на танк, с криком «Банзай!»?

Потапыч опустился на передние лапы, втянул носом воздух, потом повернулся и скрылся в лесу. Фух! Я вытер вспотевший лоб. Пронесло, или леший помог? Дрожащей рукой достал флягу. Сделал большой глоток. Впредь, надо внимательней быть. Взвёл курок и двинулся дальше, и саблю вытащил.

Стоп. Перевязал браслет с ручкой на левую руку, сняв часы. Вот теперь нормально. Впереди поляна. Раздвинул ветки ели, перешагнул большую еловую лапу, почти лежащую на земле.

Фрррр!

Изпод лапы в разные стороны, сиганули два зайца. С испугу бабахнул между ними и саблей махнул, срубив ветку. Чёрт, зайцы ещё тут. Жаль не готов был, может, подстрелил бы, на ужин себе.

А ужин уж шелестел где то далеко. Матеря местную фауну, перезарядил ручку и двинулся дальше. Чёрт, мне что каждую ветку проверять? Через метров сто пятьдесят выскочил ещё один заяц, и как торпеда ушел в лес. Стрелять не стал, не готов был, и не уверен, что попал бы. Стал по возможности обходить густые скопления елей и присматриваться к нижним веткам.

Чтото я беспечен сегодня. Высматривая зайцев, вышел на полянку, и сразу заскочил обратно за ёлку. На поляне шел бой. Осторожно выглянул. Три степнякаа в синих халатах и гутулах, двое на конях, один пеший, зажали человека в кольчуге. Значит он свой! Сам витязь уже был ранен, но удары пешего и копьё одного из всадников отбивал. Третий степняк смеялся и чтото говорил. Недалеко лежали два трупа в синих халатах, и билась раненая лошадь. Стал эту компанию обходить. Подкрался почти вплотную. Выскочил изза ёлки и ткнул саблей в бок крайнему всаднику, вскинул левую руку и выстрелил в другого. Потом обежал коней. Последний степняк уже корчился на земле, а витязь уронил щит и опираясь на саблю, сделал шаг ко мне.

– Добре тебе боярин. Не сладил бы. Кмети поганые, добро что не бронные.

И приложив руку к груди, представился:

– Боярин Горин, Илья Демьянович.

Кажется знакомое имя, где я его слышал? Я всмотрелся в лицо, и лицо знакомо. Да это же из первого сна! Мы с ним вместе с монголами сражались. Горин внимательно смотрел на меня, и я поспешил представиться.

– Велесов Владимир Иванович.

Он вскинул брови, рассматривая меня, затем кивнул.

– Добре.

Горин опустился на одно колено и тяжело сел на землю. – Досталось мне сильно, Володимир Иванович.

На правом боку кольчуга была разорвана, поддоспешник намок от крови. Вот чёрт, аптечкато в суме осталась, у дуба.

– Илья Демьянович, отсюда надо уйти. Этих всего пять было, а могут быть ещё. А рану надо промыть и перевязать. Тут недалеко у меня вещи сложены, там есть чем рану обработать.

Горин удивлённо посмотрел, и я добавил:

– Лошади мои пали, покладь свою оставил недалеко. Только воды, промыть рану нет.

Он сунул руку к боку и посмотрел на кровь.

– Потерплю. Надо добро, что на меч взято, собрать. Тут рядом речка есть, там на дневку встанем. А ты что, ведаешь по хвори?

Я кивнул.

– Добре. – Горин медленно встал и подошел к одному из убитых коней.

– Эх, полёг мой комонь. Был ты мне другом верным.

Потом обернулся, и показал на убитых мной.

– Володимир Иванович, с них добыча твоя, и кони.

На поляне спокойно щипали траву четыре коня. Пока я их ловил, Горин успел снять с мертвых коней упряжи, и раздеть трупы степняков. Потом мы вместе, я за ноги, Горин за руки, оттащили их за ёлки. Увязали и навьючили на заводных коней добычу.

– Володимир Иванович, далеко ли покладь оставил?

– Не очень, но с конями туда не пройдёшь.

– Тогда едем к речке.

Горин, морщась, поднялся в седло и мы довольно быстро поскакали по тропе. Удивительно, но я чувствовал себя на коне вполне нормально, как будто заправский жокей. Горин резко свернул в лес, и мы стали петлять среди деревьев. Через пятнадцать минут мы выехали на небольшую поляну, рядом я увидел большой бочаг. Горин спрыгнул с коня.

– Тут остановимся.

Я отвязал заводного коня.

– Постараюсь быстро обернуться.

Горин кивнул и начал стаскивать сухие ветки.

Где находится эта речка, я примерно знал. В наше время она тоже была, правда не такая большая. Если пройти немного по руслу, и обойти болото, выйду как раз к дубу. Через десять минут остановился. Там где должно быть болото, был огромный бочаг. Ну конечно, за столько лет бочаг превратился в топь, поэтому надо взять чуть правей, и вот она, стена из ёлок. Привязал коня и полез сквозь колючие лапы.

А вот и дуб.

Собрал свои пожитки, вынес за ёлочную ограду и нагрузил их на коня.

Подъезжая к месту, почуял запах дыма. На костре в медном котелке грелась вода. Горин, раздетый по пояс, пытался обмыть рану на боку. На правой руке, от локтя до плеча темнел синяк. Да, досталось ему.

– Скоро ты, Володимир Иванович. Видать, недалече скарб твой был. – Морщась, проговорил Горин.

Я снял с коня сумы и скатку с бронью. Достал свой котелок, зачерпнув воды, подвесил рядом с медным. Потом достал аптечный пакет. Вынул бинт, бутылёк с перекисью.

– Ложись на бок, Илья Демьянович. Посмотрим рану твою.

Горин, кряхтя, повернулся и лег на бок. Я полил рану перекисью, достал бинт и сделанным тут же тампоном промокнул разрез. Мда, придётся штопать. Достал из аптечного пакета шовный материал, не зря взял.

– Илья Демьянович, придётся рану шить.

– Воляй.

Хм, шить без обезболивания? Меня както шили без обезболивающего, незабываемые ощущения. Достаю шприц и ампулу с новокаином. Его у меня десять ампул. Ещё есть пара ампул лидокаина, но его поберегу. Заполнил шприц и стал обкалывать рану. Отбросил шприц с пустой ампулой в костёр, незачем предку видеть, может не смогу объяснить что это такое. Разорвал пакет с кетгутом и иглой, достал щипцы. Горин повернулся покосился на бок.

– Ещё не всё? Ох, а почему я бок не чую?

– Повернись, и не дергайся, Илья Демьянович. Я только боль убрал, сейчас швы наложу.

Горин повернулся, а я начал накладывать швы.

– Вот и всё.

Я обработал дополнительно края швов йодом и наложил пластырь. Горин повернулся и удивленно посмотрел на бок.

– Всякое видел, но такое! А это что? – И он провёл пальцем по пластырю.

– Это накладка на раны, Илья Демьянович. Надо ещё повязку наложить.

И я бинтовал рану под удивлённое бормотание Горина.

Вода в котелках уже вовсю кипела. Я достал гречку в мешочке и отсыпал порцию в котелок. Сдвинул чуть в сторону оба котелка, пусть варится. Достал из пакета левомеколь, выдавил на ладонь мазь, и обернулся к Горину.

– Займёмся синяком.

Горин вяло отмахнулся.

– Само пройдёт

– Пройдёт быстрей, если намазать. У меня хороший бальзам.

И стал осторожно втирать мазь в синяк.

– Чудны твои снадобья. Откуда они?

Что теперь сказать? Надо както выкручиваться. Решил валить всё на великих поддельщиков.

– Из Китая. Там на все руки мастеранайдутся.

– Китая? Это где?

– На восход. Полгода пути. Страна Цзинь, называется.

Название теперешнего Китая вспомнил, а по времени в пути, не уверен. Привык мерить расстояния сутками на поезде или часах лёта на самолёте.

– Далеко. И ты там был?

– Нет, не был. Знаком был с жителем этой страны. Он меня и научил.

Я глянул на костер.

– Каша готова, сейчас заправлю, и будем есть.

Достал из сумы банку тушёнки и два пакетика чая. Загородившись спиной, открыл тушёнку и вытряхнул в котелок с гречкой. Чай кинул в котелок Горина. Достал приправы и подсыпал в кашу. По поляне поплыл аромат тушеного мяса и пряностей. Перемешал кашу, снял с огня и поставил рядом с лежкой Горина, который морщась от боли в боку копался своих сумах.

– Что ищешь, Илья Демьянович?

– Да вот, в бою с погаными, ложку видать обронил.

– Ну, ничего, у меня есть.

Достал деревянную, расписанную под Хохлому, и сунул её Горину. Он её принялся рассматривать.

– То же э… Цзыньская?

Усмехнулся. Вот Хохломские ложки в Китае ещё не подделывают.

– Нет, Илья Демьянович, сувенир не оттуда.

Принялись есть кашу. С первой ложкой Горин вздёрнул брови к верху.

– Зело вкусна каша!

Усилитель вкуса, великая вещь. Котелок быстро опустел. Горин отложил ложку. Я поднялся и принёс котелок с чаем. Потом достал мешочек с сахарным песком, две кружки из черного пластика и чайную ложку. Налил чая, сыпанул сахара. Горин смотрел во все глаза.

– Зело богат ты, Володимир Иванович.

– С чего бы это?

– Ну, так сахар зело дорого стоит, купцы мало привозят, и последнюю рубаху сдирают. А у тебя вон, три фунта сахару, почитай на три гривны. А остальное, ложка вон дивная, и прочее.

Уставился на мешочек с сахаром. Ух ты! У меня значит денег куча, а я думал мало. Интересно, а на гривну что сейчас можно купить? Я достал одну гривну и показал её Горину.

– Илья Демьянович, меня на Руси долго не было, на гривну что сейчас купить можно.

Горин удивлённо посмотрел на меня.

– Холопов, дворов на тричетыре. Коня, боевого, или пять саврасок. Коров дюжины полторы. Бронь хорошую, булатной ковки меч или саблю. Много чего. Можно на десять гривен нанять дюжину воев.

Ого! Я по местным меркам богатенький буратино, оказывается. Убрал гривну, достал перстень мамы.

– А это сколько будет стоить?

Горин посмотрел и пожал плечами.

– Я не купец, но мыслю гривны две, три.

И он отхлебнул чай. Брови поползли вверх. Раскрыл рот и задышал, обжегся.

– Это чай, Илья Демьянович, его маленькими глотками пить надо. Полезен очень и бодрости добавляет.

Потом его ещё кофе угощу, вот удивится. Допил свой чай. Надо собираться. Кстати, арбалет собрать надо. Вытряхнул скатку с бронью, достал свёрток со сложенным арбалетом. Раскатал тряпку и достал многофункциональный нож. Развернул его в плоскозубцы, и начал собирать, затягивая гайки и болты, на соединениях арбалета.

Затянул последнее соединение, оттянул рычаг, наложил болт. Оглянулся, в метрах пятнадцати лежало сухое дерево. Навёл арбалет на него и выстрелил. Болт пробил гнилушку насквозь и зарылся в траву. Поднялся и пошёл искать болт, у меня их и так мало. Горин, кряхтя, поднялся, и пошел следом, кренясь на бок.

– Сильно твой самострел бьёт.

Горин осмотрел дырку в стволе, и стал рассматривать арбалет, который я положил на поваленный ствол, пока искал болт в траве.

– Чудной самострел твой, я ещё не видал таких.

Ещё бы. Делал его, взяв чертежи из справочников по вооружениям у отца. Отец был специалистом оружейником, и у него справочников и военных энциклопедий была целая библиотека. Я собрал арбалет, смешав несколько конструкций. И он, не смотря на кустарщину, имел мощный бой. Правда, я стрельнул из него только раз, в стену сарая. Болт пробил её и заодно дверь дома, что оказалась на пути, и воткнулась в косяк следующей двери. После чего он был отобран отцом. Он отвесил мне подзатыльник, осмотрев конструкцию, хмыкнул, и ругать не стал.

– Ага, вот он. – Я нашел болт и направился обратно. Горин крутил в руках арбалет.

– Далеко бьёт сей самострел?

– Триста метр….эээ, сто пятьдесят сажен.

Горин пожал плечами, положил арбалет на землю.

– Лучник быстрей и дальше, пока самострел зарядишь, стрел пять выстрелит.

– Согласен, но у арбалета свои достоинства.

С лука я стрелять умею, правда, по сравнению с нынешними мастерами стрельбы, я даже не новичок. Вот арбалет, с него я класс показать могу. Даже без тренировки, Робин Гуд обзавидуется.

Всю жизнь с отцом по гарнизонам. Как стрельбы, так я с отцом. Стрелял из всего что имелось. Стрелял метко, удивляя только отца, остальные хмыкали и говорили – есть в кого. Потом в училище всех удивлял.

Горин стал собирать сумы и вьючить лошадей. Я то же занялся этим же. Собрал пожитки и перебросил на коня. Растяпа я, однако. Остановился, то первым делом самолёты, то бишь кони, потом остальное. Ну, ничего, научусь. Стали обряжаться в броню. Помог сначала Горину. Потом стал сам облачаться. Так как, не смотря на июль, было прохладно, решил куртку не снимать. Надел поддоспешник на куртку, влез в кольчугу, и надел наплечники. Поменял местами часы и браслет, последний зарядил. Надел ремень и прицепил саблю. Всё остальное на месте. Привязал заводного и осмотрелся, вроде ничего не забыли. Горин уже в седле. Прислонил копьё к седлу, придерживая лямку щита, взобрался на коня. Всё, можно ехать. И наш маленький караван запетлял, огибая деревья.

– Илья Демьянович, далеко до ближайшего селения или города?

– Прямо, через четыре версты, будем в Полесках. Если взять левей, будет Заимка. Вправо, вёрст через семь, Хмелевка, потом Дмитриевка, а через пятнадцать вёрст Верши. Шестьдесят вёрст к полудню – стольный град Китеж.

Китеж! Я чуть не свалился на повороте.

– А мы куда сейчас?

– В Полески заглянем. Там зять у меня и младшая сестра. Сестёр у меня три, две замужем. Одна вот в Полесках, Полина. Вторая в Заимке, Агафья. Третья, Софья, в отчем доме, в Вершах.

Через два километра, лес немного поредел. Стали попадаться приличного размера поляны. Кони пошли резвей. И вскоре мы выехали на холм, за которым открылся вид на селение.

Горин нахмурился.

– Что то тихо. Не случилось ли беды?

И начал спускаться с холма, постепенно ускоряясь. Я пустил коней потихоньку, боясь свалится. Хотя умные животные сами не желали мчаться по склону. Как склон стал положе, пустил коней в галоп, нагоняя Горина. Вгляделся в ближайшие дома. Они как будто пустые. Людей нигде не было видно. Въехали в первый двор. Ворота сорваны, у крыльца пятна крови. Дверь в дом выломана, а ставни пробиты стрелами, окна выбиты. Горин соскочил с коня и стал метаться по подворью.

– Да что же это. Полина! Захар!

У сарая с коновязью застыл. Там лежало тело девушкиподростка. С рассеченным горлом и изуродованным лицом.

– Кто это, Илья Демьянович.

Горин повернулся, на глазах слёзы.

– Племяшка моя, Марьюшка.

И сел на землю. Я прошелся по двору. Заглянул в клеть, на углу у сарая. Из глубины на меня смотрели глаза.

– Ты кто? Иди сюда. Я свой, Иди, не обижу.

Из клети выползла девчушка, лет десяти.

– Как тебя зовут?

– Марья я.

– Расскажи, что тут произошло, не торопись. Вспомни всё.

Девчушка стала со всхлипом говорить:

– Вои налетели. Мы с мамой у крыльца стояли. Она меня к клети толкнула, велела тихо сидеть, что бы ни случилось. А они Ульку поймали. Снасильничали. Она одного укусила, так стали ногами топтать. Мама кричала, били её. С соседних дворов крики были.

– Сколько их было, сколько воев ты видела?

– В нашем дворе троих видела, и ещё один у сарая коней выводил. Ой мамочки!

И она заревела в голос. Изза угла вылетел Горин. Бухнулся на колени и схватил девчонку, прижал к себе.

– Марья, ты жива! А кто же там, в платье твоём?

– Ой, дядьку Илья, беда!

– Что случилось, кто на вас напал?

Маша утерлась рукавом, и всхлипнула.

– Не знаю, я таких воев ещё не видела, страшные, и орут страшно.

– А батька то где?

– На покосе он с мужиками был, у пролеска, рядом.

– Будь здесь.

Горин кинулся к коням, а я за ним. За воротами резко свернул и поскакал за дома. Через триста метров Горин остановился. Там лежали, нет, тут трудно сказать лежали. В изрубленных кусках тела людей было трудно узнать. Меня замутило. Отвернулся. Горин потрясённо сказал:

– Что за звери могли сделать это?

– Монголы, Илья Демьянович, монголы. – Я не узнавал своего голоса. – Они не терпят сопротивления. Им нужны рабы и богатства. На тех. кто берётся за меч, они накидываются вдесятером на одного.

– Их же крушить надо. – Сжал кулаки Горин. – Догнать и уничтожить.

Я смотрел ему в глаза. Там бушевала ярость. Ярость мести. В глазах его я вдруг увидел всех своих товарищей, погибших там, через восемь веков, в никому не нужной войне. Своего отца. Обоих дедов моих, погибших в конце войны.

В голове колоколом зазвучало:

– Помни отцов своих!

4

По полю стелется тревожный набат,

У маленьких братьев испуганный взгляд,

Я руку тяну за широкую печь,

Там спрятан тяжелый дедовский меч,

Из дому вышел, крестившись на спас,

Я к бою готов, ну и кто против нас?

А колокол бьёт, на защиту зовя,

Выходят мои боевые друзья.

Над ратью летит оглушительный глас:

Мы к бою готовы, ну и кто против нас?

И вот пред ворогом все как один,

От юного воя до старых седин.

За спинами родина, мать, отчий дом,

Назад не отступим пред жестоким врагом.

В последний свой бой мы вступаем сейчас,

Песнь смерти пропета, так кто против нас?

Уже полтора часа мы идём по следу. Людей в погоню набралось с десяток, если учесть молодых парней. Точней, семь парней от тринадцати до пятнадцати лет, и древний, но крепкий дед. Парни появились, когда мы вернулись с кровавого поля. Они, вместе с дедом охотились, верней дед передавал молодёжи своё мастерство. Появились женщины и дети, что успели спрятаться во множестве захоронок, или убежать в лес. Над Полесками стоял вой. Парни сжимали свои охотничьи сулицы, угрюмо смотря, как их матери убиваются над телами их отцов. Горин окликнул одного из парней.

– Ефрем, ты осмотри всё. Кого убили, кого в полон увели.

– А вы, оружайтесь. Демьян, проследи чтоб всё взяли.

К нам подошел старик, что вместе с парнями вернулся из леса. Одетый в ржавую, местами распавшуюся кольчугу. Горин хмуро посмотрел на деда.

– Матвей, мы пойдём быстро, ждать не будем.

Дед присел на лавку и, прищурившись, наставил палец на Горина:

– Я главы ворогам срубал, когда твой бачко в люльке качался. Я стар, но не дряхл. Хоть одного поганого потреблю. Да и с лука стреляю любо и на коне ишшо держусь.

Потом дед повернулся и крикнул парням:

– Берите сулиц поболе, и стрел все что есть. Все тулы забейте.

Опять наставил палец на Горина:

– Я тут следы осмотрел. Поганые от лядины пришли, от зари. А ушли на прикол звезду. Так что стезю поганых, я найду.

Тут подбежал Ефрем. Он был бледен, глаза покраснели. Тихо сказал:

– Боярин. Все дома пусты, окромя трёх. Во дворе Демьянова дома… там…

Он умолк, стараясь проглотить ком в горле. Потом косясь на Демьяна, выпалил:

– Они его повесили за ноги и …

Умолк.

Я понял, ЧТО с отцом Демьяна сделали монголы. Их любимые казни, ломать хребет, и медленное потрошение живого человека, подвешенного вниз головой.

Горин оглядел всех кто стоял рядом.

– Кто пойдёт с нами бить поганых?

Все.

А Демьян с силой воткнул сулицу в землю и скинул рубаху. Достал изза сапога нож и полоснул по руке.

– Клянусь мстить поганым. За отца, мать и сестёр. Не будет мне покоя.

Он втянул руку вперёд, и кровь стала капать на землю.

– Очия земля, мне свидетель.

В удивлении оглядываюсь. Остальные парни повторяют ритуал клятвы. Оглядываюсь на Горина. По его реакции, понятно, что он языческий ритуал не одобряет, но молчит. Потом Горин по очереди оглядел парней.

– Проверить оружие, обуву, одёжу. Матвей проверь всё.

Сел на короткое бревно, что лежало рядом, и закрыл руками лицо. Я то же присел.

– Всё хорошо будет, Илья Демьянович. Вызволим сестру твою.

Горин вздохнул.

– Там не только сестра моя. Племянница ещё старшая, Полинина дочь, Луша, красавица. Да и все остальные мне почти родичи. Эх, не знает племяш, что бачку его порубили.

– А где он?

– В Вершах, обучается, новик он.

Помолчали. Горин поднял голову и посмотрел вдаль.

– Я как на поле ЭТО увидел, голову потерял. Многое видал, но впервой я такое зверство вижу. Готов был сразу за погаными кинуться. И рвать их… – Вздохнул. – Увы, мне, сотнику княжьему. Увы.

– Да после того что увидел любому крышу снесёт.

Ой! Мать его, привычка. Горин удивлённо смотрел на меня.

– Крышу?

– Себя потерять можно. – Поправился я.

Уф! Горин вздохнул, кивнул, и посмотрел на парней.

– Малыми и младыми силами идём на поганых. Даже не новики.

Мда. Это он прав.

– Сможем одолеть и такими силами.

Горин встрепенулся.

– Как?

– Надо трогаться, Илья Демьянович. По пути растолкую.

– Добре.

Горин поднялся.

– С Богом!

Все дружно перекрестились и поднялись в седло. Вперед ушли следопыты, дед Матвей и Демьян. Остальные отстали на метров триста. Я нагнал Горина, стал излагать мой план:

– Монголы с полоном идут. Далеко не уйдут. Будут на стоянку вставать. Места удобные искать. Вот и надо подумать, где это место может быть.

Горин просветлев кивнул:

– А ведь верно речёшь, Володимир Иванович. Митяй!

К нам подскакал самый младший паренёк.

– Догони деда Матвея, пусть попридержит коня, нас дождётся.

– Я мигом. – Паренёк ускакал вперёд.

Дед выслушал нас и кивнул.

– Есть тут недалече две маленькие лощины. Войско не спрячешь, но сотня конных укроется.

– Вот и пойдём к ним, поганые наверняка там. Как дойдём осторожно, могут быть дозоры.

Горин слушал меня и не перебивал. Как разведчики ушли, спросил.

– Воев водил?

Что ему сказать? Кивнул, конечно.

– Майо… сотником был.

Горин тихонько засмеялся, вздохнул полной грудью.

– Ох, любо! Ох, любо!

Из кустов вынырнул Демьян.

– Поганые рядом. Три десятка. В лощине стоят, дозоров нет.

Вот как! Уверены в себе? Ну, им мы сюрприз сделаем.

– Илья Демьянович, на лагерь поганых взглянем?

Горин кинул. Я стал снимать бронь.

– Ты чего?

– Разведать идем. Бронь брякнуть может, тихо надо подойти. Осмотрим и осмыслим, как монгол перебить. Демьян, с нами пойдёшь.

Я подождал, пока Горин снял последнее железо с себя. Повернулся к Демьяну.

– Попрыгай.

– Зачем?

Горин резко повернулся.

– Потому что старший сказал. Соображать надо.

Демьян хмуро глянул на меня, и попрыгал. За пазухой чтото брякало.

– Что там?

Демьян достал мешочек.

– Наконечники охотничьи для стрел, в запас.

В голове пронеслась и тут же спряталась какаято мысль. Так, потом вспомним.

– Здесь оставь. Тихо по лесу ходить умеешь?

Демьян кивнул.

– Держись рядом, вперёд не лезь. Понял?

– Понял.

– Вперёд.

Я осторожно выглянул изза ствола осины. Стоянка как на ладони. Так, полон в связанном виде в центре, почти. Ближе к моей лёжке сбатованы кони. Отлично. Сами жгут костры и чтото там жарят. Жрать хотите? Нуну. Перца вам счас насплю. Так, ты куда? Один поднялся от костра и подошел к пленникам. Щерясь достал нож и, отрезав путы, выдернул молодую девчонку, потащил в сторону. Куда тварь, ребёнок же ещё. Подавил в себе желание кинуться вперёд. Мне бы сейчас древа дар не помешал. Перебил бы всех! Эх, пулемёт бы, и гранат пяток.

Гранат!

Так, гранат у меня нет, но есть банка пороха «Сокол», в старой жестяной банке. Его я нашел в последний момент, когда обшаривал дом, надеясь найти чтонибудь полезное. Вот и пригодится. Сделаю взрыв пакет. Лошадей пугануть, как поганцы к ним кинутся. Пешие они вояки не очень.

Оглядел всё ещё раз, пополз к месту сбора. Там уже меня дожидались Горин и Демьян.

– Ну что Володимир Иванович?

– Мысль есть, приготовиться надо. Отходим.

По прибытии стал рыться в сумах. Нашёл банку. Засомневался, порох старый, может не загорится вообще. Так, год выпуска. Ого, лет двадцать прошло. Испытаем. Открыл банку, расчистил землю от листвы, сыпанул чуть. Достал спички. Зажег и поднес. Фырх! Пламя взметнулось и сразу опало. Горин, внимательно смотревший за мной, откинулся:

– Кудесы! Володимир Иванович, ты кобь?

Не зная, кто такой кобь, мотаю головой. И крещусь, синхронно взлетают руки у всех. На всякий случай поясняю:

– Нет, Илья Демьянович, это цзыньская штучка. У китайца я её купил, он и о том, как бабахнуть зелье это поведал. – Я толкнул парня. – Так, Демьян, дуй за берестой. Надери столько.

Я показал сколько надо мне бересты. Горин спросил:

– А это зелье не колдовское, не диявольское? Зело горит, как огонь диявольской.

Усмехнулся, знали б вы предки, что за оружие создадут ваши потомки через восемь веков.

– Илья Демьянович, вот сырые дрова как горят? М е д л е н н о. А сухие? Быстро. А это сухая смесь трёх веществ. Кстати его зельем и называют, а ещё порохом.

– Порохом. – Как бы на зуб пробует он слово. – Зелием. Видел я, как земляное масло горит. Тоже как огонь диявольский.

Оппа! Тут нефть можно надыбать? Запомним. Ну и где этот демон? Тфу, Демьян? А, вот он, как на лыжах ко мне подъехал. Бересты мало принёс, но чистой, без наростов. Решаю картечь в виде наконечников от стрел не использовать, можно полон побить. Начинаю нарезать бересту и отслаивать. Так, теперь оборачиваем ей банку потуже. Готово. Чёрт, перевязать чем? Сунул изделие в руки Демьяну.

– Держи. Да держи говорю!

Демьян дёрнулся от пакета, но упаковку взял. Смотрел на неё как кролик на удава.

– Крепче держи.

Сам порылся в сумах, достал леску.

– Дай сюда.

Начинаю обматывать леской пакет. Крутим дырку. Соорудим замедлитель из спичек. Прикроем кусочком бересты. Готово.

Глянул на Горина.

– Илья Демьянович, позволь слово парням сказать?

Он кивнул.

– Так парни. Все сюда.

Вокруг меня столпились все, кроме деда Матея. Он сел неподалёку и смотрел в сторону лощины. Я расчистил землю, утрамбовал, и веточкой набросал схему стоянки степняков.

– Вот так они расположились. Ты и ты, с дедом Матвеем идете к устью лощины. Вам дальше идти, вам и начинать. По готовности начинаете орать и стрелять с луков.

Дед обернулся и кивнул. Понял, мол.

– Вы двое обходите лощину, и встаёте дальше к краю. Там обрыв мет… сажени две. Прячетесь и ждёте. Ну а вы трое, с этой стороны. Так же, незаметно встаёте вдоль обрыва. Начинаете стрелять вместе со всеми. И орите громче, будто вас тут тьма. Они вскочат и кинутся к лошадям. Там их встретим мы. Боярин Илья Демьянович и я. Стреляйте метко. Если кинутся на вас, то уходите в лес. Сбор у другой лощины. Все знают где? Отлично. И ещё. Будет сильный гром. Это не гроза. Так что не креститься как при ней. Всё. По местам.

Начинаем в темпе одевать бронь. Парни тихо разбежались по указанным местам. Дед Матвей уходил как призрак, бормоча чтото в бороду. Непростой, дедок. При первой встрече оглядел, как рентгеном просканировал и пока я гранату делал, посматривал настроженно.

Осторожно подползаем к краю обрыва. Здесь под кустами орешника можно незаметно спуститься вниз. Смотрим. У крайнего костра, что за сбатованными лошадями, сидят два монгола. Точней один дремлет, держа в руке здоровенный обглоданный мосол, а второй, спиной к нам, смотрит на тлеющие угли костра, и поёт чтото монгольское. Счас будут аплодисменты. Они здесь на краю вас ждут.

В середине лощины идёт веселье. Доносится женские крики, плач и хохот степняков. Только не стрельнул бы кто раньше времени, нервы у парней могут сдать, ведь матери и сёстры там, придётся отбиваясь отходить. Медленно прошли через кусты. Никто в нашу сторону не смотрит. Знаками показал Горину, кого валить ему. Стал осторожно подкрадываться к сидящему. Горин шел с саблей в руке к соне.

Правую руку за подбородок, левую руку сверху. Хрусь! Показалось, хруст раздался на весь лес. Мать ети, тошното как. Отпелся, акын монгольских степей. Одновременно Горин вогнал в приоткрытый рот спящего саблю и повернул. Мой свалился тихо, тот же посучив ногами тоже затих. Двигаемся к пологой стене оврага. Лошади справа, поганые слева. Там прячемся за стволы толстых осин и ждем.

– Уррраааиуйа!

Началось. Повскакивали все. Начали метаться. О! Раз, два, три упало. Оппа, поняли что их сейчас отстреляют как баранов. Метнулись к лошадям. Сделал знак Горину пригнуться, ширканув зажег спички на пакете и метнул в набегающую толпу.

Бабах!

Ух! Знатно громыхнуло. Вон как вздрогнули и шарахнулись кони. Похоже не только они. Стрельба из луков прервалась. Что они там, всётаки крестятся на грохот? А что там монголы? Лежат. От взрыва скопытились? Нет, половина шевелятся. Горин заорал, и кинулся в атаку.

– Китеж! Ааа!

Ух, какой у него клич! Бегу за ним и ору тоже.

– Китеж!

Первый, на тебе. И ты получи. А ты что? Передо мной вскочил степняк, в кольчуге и наплечниках. Они сверкали, и были в точьточь как у меня. Интересно, где Васька копировал фасон брони, вернусь, спрошу. А степняк, начальник, небось? Он заорал и ударил саблей. Ну, кто ж так нападает, начальник называется. Легко увёл его саблю в сторону с шагом навстречу, и чуть в бок. Эфесом дал в торец. Так, милок, ты нам на вопросы отвечать будешь. Связал его верёвкой, её тут немеряно, видимо полону много рассчитывали взять. Огляделся, поведя округ саблей. Что, всё? Ух, двадцатку вояк степных, пацаны положили из луков. Робины Гуды! Мы с Гориным только девятерых, он пять и я троих, считая тех, что у костра. И этот пленный, ещё.

– Славно поганых побили. Доброе дело сделали.

Горин подошел в хорошем настроении. Блин, для него это жизнь. Что сражение, что обед, например. А у меня от всего, адреналиновое отравление случилось. Не приходилось вот так, на ножах, лицом к лицу. В том времени не в счёт, там враг в прицеле автомата. Достаточно далеко. А тут махнул клинком…

Пока враг был перед лицом, как то не задумывался, а теперь нахлынуло. Пытаясь унять дрожь в ногах, сел на землю, расслабил ноги. Чёрт! Лучше встать, а то как расслабился, так заколотило сильней. Ноги стали прыгать по земле как мобила при виброзвонке. С трудом поднялся.

– Илья Демьянович, я тут языка добыл. Дознаться надо, чего они тут как у себя дома шастают?

Горин удивлённо посмотрел на меня.

– Кого добыл?

Я показал на приходящего в себя монгола. Горин нахмурившись положил руку на эфес сабли. Сказал сквозь зубы:

– Этого кощея в Верши свезём. Толмач там, мыслю, найдётся.

При слове кощей, стал удивлённо таращится я. Не пойми, что. Сказка, какаято. На всякий случай спросил:

– А почему кощей?

– Ну, кощей, аманат, раб значит. Свезём и порасспрашаем поганца.

А, понятно. Вот откуда на Руси сказки пошли про кощея. Монгол, вообщето, на кощея не тянул, привык я к образу созданного актёром Милляром. Вот уж КОЩЕИЩЕ! А этот, мелковат для него.

Оппа. А менято отпустило, не трясёт совсем. Вот и славно. В стороне раздались радостные крики, затем к ним прибавился вой. Это наши боевые отроки освободили сестёр и матерей своих. Им тут же поведали, как погибли их мужья и отцы. Вой переходил в причитания и обратно. Все парни кроме Демьяна сидели рядом со своими, а он стоял в стороне и сжимал кулаки. А крепкий парень. И сложен крепко. Ростом с меня, метр семьдесят восемь. В плечах широк и мускулист. Когда он в Полесках рубаху скинул, я подумал, что ещё чутьчуть и АрниТерминатор перед этим парнем, слабаком покажется. Тут он развернулся, видимо не мог видеть метаний освобождённых. Глаза его вдруг полыхнули ТАКОЙ яростью, и он пошел к нам, на ходу выдернув нож. Чего это он? А, это он пленника увидел. Решил расправиться? На пути его стоял Горин, тоже не хилый мужик. Так он его даже не заметил, Горин отлетел в сторону как теннисный мяч. Вот блин! Он сейчас зарежет источник информации. Как потом мы узнаем, есть ли ещё где отряды степняков, и сколько их? Ведь должны они быть. Тридцать человек это так, для разграбления небольшого, дворов в двадцать, селения.

Демьян пёр на меня, так как я встал на его пути. Вот он поднял правую руку, чтобы меня оттолкнуть. Ну, парень, не дам тебе его сейчас пристукнуть. Моя рука сама скользнула в захват, шаг сторону, его кисть чуть вниз. Раз! Великая штука айкидо. Верху мелькнули ноги, и Демьян припечатался спиной к земле. Я, чтоб он не вывернулся, завёл руку назад и взял в жесткий захват. Быстро стал ему говорить:

– Успокойся. Не дело кощего резать, успеешь ещё. Как выпытаем у него всё, так и отдадим тебе. Лады?

Демьян дёрнулся пару раз, но поняв, что вырваться, не получится, затих.

– Отпусти.

Я на всякий случай уточнил:

– Не будешь его сейчас резать?

– Ты точно его мне отдашь?

– Да, отдам.

Я разорвал захват и он встал. Посмотрел на монгола, плюнул в него, развернулся и пошел к лошадям. Монгол пошевелился, глядя на удаляющегося Демьяна, прошипел:

– Ущь! Би уундаа чии цус…

Я пнул поганца, чтоб молчал, пока не спрашивают и сказал:

– Биш хэлх, хог нутгийн.

Степняк яростно на меня посмотрел и ощерился.

– Хуу нохой! Уух огох.

Наглец. Двинул ему в челюсть, отключая ему сознание. Сзади выглянул Горин.

– Да ты по басурмански понимаешь?

– Не всё Илья Демьянович, не всё. Так, некоторые слова, да и то если говорят медленно и внятно.

Подошел дед Матвей.

– То свято, что на меч взято. Я пойду отроков займу сбором добра.

Горин кивнул и повернулся ко мне.

– Володимир Иванович, твоя доля баскакская. Ты брань продумал, тебе и доля больше.

Добрая душа Илья Демьянович. И ничего такого не сделал. Но обидеть не хотелось. Раз тут боевая добыча дело святое, пусть так и будет. Правда добра у меня и так много. Так ещё и сверху навалят. Надо будет подарить, ну или продать. Точно! Продать. А, где?

– Илья Демьянович, а торг где есть?

– От лишнего добра избавиться? Так в Вершах, что оставишь. А буде в Китеже продашь.

Скорей бы. Китеж, цель моя!

Рядом росли кучи всякого нужного барахла. Парни деловито стаскивали к нам одежду, сапоги и оружие. Дед Матвей распределял добро, по только ему понятному методу.

Подошел Демьян, привёл моих коней.

– Боярин, твои кони. И ещё четыре клюси из добычи твои.

Клюси? Что это? Из добычи всё вроде знаю, может, есть другое название. Тут ко мне подвели четырёх коней, с навьюченными на них тюками. А, вот что есть клюси – молодые лошади.

Рядом сопел Демьян. Он потоптался и виновато на меня глянул. Чего это он?

– Тебе чего Демьян?

Парень начал быстро говорить:

– Возьми меня с собой боярин. Кметем или боярским сыном возьми. Хоть в холопы к тебе пойду.

– Стоп, погоди. Демьян, хоть ты и здоровый как медведь, но по годам ещё отрок. Сейчас за тебя боярин Горин в ответе. Как он скажет, так и будет.

Он кивнул и, вздохнув, отошел. Родных всех убили. Остался один. Жалко парня. Возьму, пожалуй. Как там? Боярским сыном? Мда.

Подошел Горин.

– О чём задумался, Володимир Иванович? Поганых побили. Ой, любо побили. Не знал я ещё брани без язвлёных. Надо, как Верши прибудем, братию справить.

А ведь он прав, выпить бы сейчас. Снять стресс. Лезу в суму. Где там коньяк? По глотку хватит мне, Горину и Деду. Остальным ещё восемнадцати нет. Пусть не говорят, что уже воюют, подрастут, тогда и алкоголь можно. Достал фляжку, открыл и подал Горину.

– Отхлебни, Илья Демьянович.

Горин глотнул и, выпучив глаза, закашлялся. Потом с трудом вдохнув сказал:

– Крепко вино твоё.

Дед Матвей нахмурившись, поднёс флягу, понюхал, и отпил глоток. Зажмурился и глотнул ещё. Мне показалось, что он покатал коньяк на языке. Уже пил, когдато? Не может быть. Крепче виноградного вина, вроде ещё нет ничего. А он как будто удовольствие получил.

Я взял фляжку у деда и глотнул сам. Тоже поласкал напиток языком. Хорошо. Заметил, как глянул на меня дед Матвей. Както заинтересовано.

Добыча была увязана и навьючена на лошадей. Пленного посадили на коня и связали ему ноги снизу. Руки привязали к луке седла. Женщин рассадили по двое на коней. Пора назад.

Горин поглядел на небо.

– Вечер скоро.

Поднялись в седла. Дед Матвей оглядел всех и сказал.

– Можно трогаться, Илья Демьянович.

Горин кивнул.

– С Богом, домой.

Караван лошадей стал выбираться из лощины. Со мной поравнялись кони Горина и деда Матея. Дед изредка поглядывал на меня, а Горин, огладив бороду, сказал:

– Славно ты нашу косую сажень о твердь приложил. А говорилто, как с ним. Я дотоле сомневался, что ты рати водил, а тут враз понял, славный ты баскак, Володимир Иванович.

Ну, это он загнул – рати. Я хоть и майор, но ратями не командовал. Да и почти уволенный. Тут этого не объяснить. Здесь в отставку выходят прямо в могилу. Черт! Как от этого отбояриться? Дойдёт до князя, сделает меня, не дай бог воеводой. А я совсем не стратег. Тактик, так посредственный, но коечто могу. Хотя… нет, не надо. Сделают воеводой, и в бой, против Батыя. Он как раз этой зимой на Русь придёт. Б л и н! Ведь как раз и начнётся иго великое. Беда русская. Что бы такого предпринять? Всё Великому князю рассказать? Ведь не поверит. Тут же до Батыя, русские войска всех в бараний рог гнули. Правда недавно Калка была. Там монголы разбили войско русское. Только причины поражения непонятны. Кто и почему там с поля боя слинял? Надо будет спросить.

Но как предотвратить поражение? Пороху наделать? Много не наделаю. И не уверен, что получится. Как там? Сера, селитра и уголь? В соотношении примерно, шестьдесят процентов селитры, десять серы и двадцать угля. А технология процесса? Метод народного тыка не подойдет. Продукт не тот. Опасный продукт. Даже если сделаю порох. То, что дальше? Как обучить народ им пользоваться. До пушек они не доросли. Гранаты? Так на каждый грохот от взрыва, крестится по привычке будут. Пугаться и паниковать. А в бою это конец всему. Мины? Возможно, но надо знать, где закладывать. И как взрывать? П р о б л е м а!

– Владимир Иванович, а где ты напиток этот взял?

Дед Матвей, наконец, решился задать мне вопрос. Понятно, почему он на меня так поглядывал. И как он меня назвал. Горин всё Володимиром называет, а он Владимиром. Что это значить? И, чёрт возьми, я почти уверен, что коньяк дед раньше пил. По нему было видно. Не показалось же. Горин вон видно, что в первый раз, а дед…

– Матвей, эээ…

– Матвей Власович Кубин, честь имею.

Ёмаё. Сюрприз! Ведь так только после семнадцатого века говорили! Кто он? Тоже сюда, так как я попал? Или не так? Леший говорил что люди, случайно вышедшие к святому древу, пропадали. Может, попадали в прошлое, кто куда попадёт? Деду, на вид, лет семьдесят, хотя выглядит он крепко. Когда и откуда, то бишь из какого времени он сюда попал? А Горин знает? Нет, не знает. Вон как удивлённо на деда посмотрел. Значит, будем говорить с ним наедине. А про коньяк что сказать? Опять на китайцев валить? Или на индусов? Блин, ведь рассказывать придется, как путешествовал. Мы, русские ведь страшно любопытный народ. Особенно эти, предки, едущие рядом. Ещё похождения мои не дай бог запишут. Буду известен как первый русский путешественник. А была, не была.

– В Индии сей напиток я купил.

Вот так. Дед Матвей усмехнулся, глядя на меня, но промолчал. А Горин удивился:

– Индия, где такая земля есть?

– Далеко, Илья Демьянович, далеко. За Касп… Абескунским морем и высокими горами. Долго ехать туда.

В принципе, я его не обманывал. В Индии я не был, но был в Таиланде. Почти рядом. Вот отец, в Индии бывал, военным советником. Мда, где он только не был. Помотало нашу семью по стране. И в Германии были, и в Польше, где я и родился. В Монголии отец послужил, оттого и язык знаю немного. Потом уж без нас по заграницам колесил.

– Много ты чудных земель повидал. А край земли видел?

– Не видел. До моря большого только дошел.

Про то, что земля круглая, говорить не стоит. Хоть на Руси инквизиции не было, но твёрдое убеждение о плоской земле было. Меня занимал больше вопрос о деде Матвее. Как переговорить с ним без Горина?

Мы выехали в мелколесье, до Полесок осталось совсем чутьчуть. Горин, пришпорив коня, выехал в голову колонны. Отлично! Тут же сблизился с лошадью Деда Матвея и спросил.

– Матвей Власович, кто вы такой?

– Сорок четвёртого драгунского Нижегородского Его Величества полка, поручик Матвей Власович Кубин.

Обалдеть!

– Из какого времени вы попали сюда, и сколько вы тут?

Дед Матвей посмотрел на меня и, отвернувшись, произнёс:

– Из тысяча девятьсот четырнадцатого года. Мы тут уж тридцать лет.

Мы? Он что, здесь не один?

– Что значит мы?

Дед Матвей вздохнул.

– Четверо нас было. Как сюда попали, не знаем. С гостей ехали, заплутали, на ночь в лесу остановились. Утром выехали, а навстречу семь конных, странно все одеты. Хотели убить нас, только хлопотно это. Отбились, но брат мой рану в живот получил. Через день умер.

5

Безответным рабом

Я в могилу сойду,

Под сосновым крестом

Свою долю найду".

Эту песню певал

Мой страдалецотец,

И по смерть завещал

Допевать мне конец.

Но не стоном отцов

Моя песнь прозвучит,

А раскатом громов

Над землей пролетит.

Не безгласным рабом,

Проклиная житье,

А свободным орлом

Допою я ее.

(Николай Клюев. 1905 г.)

– Умри!

Всадники догоняли меня. Много всадников. Размахивая саблями, они яростно орали мне вслед, понукали своих лошадей. Я жал на газ, разгоняя свою девятку до предела.

– Умри, урус!

Кажется, сейчас они достанут меня своими копьями. Поворот. Увернулся. Газ до упора, скорость сто пятьдесят. Они показались изза поворота и опять нагоняют. Да что же у них за кони такие? Ещё поворот. За ним стоит патрульная машина. Инспектор машет полосатой дубиной, показывая на обочину. Смотрю в зеркало. Там почемуто никого. Останавливаюсь. Подходит инспектор и я роняю челюсть – тот одет в кольчугу, на голове стальной шлем с личиной, а в руках меч. Клинок направляется мне в грудь.

– Инспектор ДПС, лейтенант Батыев.

Оё. Закрываю глаза. Меня хватают за плечо и начинают трясти.

– Боярин. Проснись боярин.

Открываю глаза и вижу Демьяна. Где это я? Вокруг сено, я на сеновале? В голове страшно гудит, во рту, казалось, барханы горячего песка. Рядом раздался стон. С трудом, чтобы не отвалилась голова, поворачиваюсь. Рядом ворочается Горин. Из его рта, торчит клок сена. Мать моя, с чего так башкато гудит? Ведь просто вино пили. Ну, закончилось оно. Все сожалели и высказывали желание добавить. За бутылкой сбегать вызвался я, и под удивлённые взгляды Горина и деда Матвея, я с грехом пополам доковылял до своего скарба. Там долго копался, пытаясь отыскать фляжки с водкой. Потом… а что потом? Похоже, литр водки смешался с вином и стёр мою память начисто.

Морща лоб, попытался вспомнить.

В Полески въезжали уже вечером. На околице, собрались встречать нас все, кто остался в селении. Горин оглядел собравшихся женщин и детей.

– Мы наказали поганых, и правда свершилась.

Потом спрыгнул с коня и в поводу завел его во двор. Я следом за ним завёл и свой караван. Слез с коня и стал думать, как мне разобраться со всем этим добром. А ещё лошадей надо распрячь и накормить. С двумято не знал, как управиться, а тут ещё четыре. Изза угла выглянул Демьян.

– Володимир Иванович, тебе помочь?

Вместе с Демьяном подошел ещё парнишка, Митяй, тот, что самый младший.

Я кивнул и они вдвоём, сноровисто, разгрузили лошадей. Потом завели их в сарай, что был рядом с коновязью. Оттуда донеслись плеск наливаемой воды и шуршание сена. Вот и отлично, а мы посмотрим, какие там мне трофеи в баскакскую долю определили. Развязал один из тюков. Вот чего мне надо, так это монгольские халаты. Халат у меня был, один, махровый, после бани и душа одевал. А эти. Блин, ну и вонь от них. Принюхался. Тухлым чемто несёт. Вспомнил! По монгольскому поверью, мыться грех, счастье и удачу смоешь. Ха! Эти тридцать степняков, похоже, недавно помылись. И что с этими халатами делать? Сапоги ещё. Ну, с ними просто, обувка всегда в цене была. Что ещё тут? О, кольчуга, наплечники и сабля. Это с пленного сняли, и когда успели? Развернул, оглядел. Похожа на мою. С таким же мелким кольцом. Интересно, как кузнецы кольца сваривали, ведь кропотливая работа? Васька говорил, что заколебался поначалу сваривать кольца, потом, правда, приноровился. А эта, нет ну действительно такая же! Глянул на наплечники. И они как от одного кутюрье. А, может, Васька попадал в прошлое, как я? А сабля? Тоже один в один. Ну, с этим проще, может один оружейник делал. Я сдвинул клинок и обнаружил клеймо мастера. Тоже самое, что и на моей. Интересная куча совпадений. Остальные сабли были попроще. Ещё куча, какихто мешочков и бухты веревок.

Подвёл итог. Из всего хабара, навар только с лошадей и оружия. Остальное хлам.

Демьян уже стоял рядом и пристально смотрел на меня. Быстро он с лошадьми управился, ну да, ему привычнее.

– Ну что, говорил с Гориным?

Он мотонул головой.

– Успеешь ещё.

За оградой послышалось пение. Кажется, псалмы поют. Мимо ворот, в сторону поля, прошли женщины. Впереди они несли икону. Все держали зажжённые свечи.

– Отпевать пошли. Батюшки то у нас нет.

Я глянул на Демьяна.

– А почему сегодня?

Демьян хмуро ответил:

– Решили сегодня. Видеть, что сделали на поганые, невыносимо. Горин сказал, похороним прямо там. Поле уж Буевым окрестили. Там, как батюшку привезут, часовню поставим, погост будет.

– А ты что здесь тогда?

Демьян вскинул на меня глаза. В них плескалось горе и боль.

– Не могу. Не могу я видеть их такими.

Сел на землю, уткнулся головой в колени, и заплакал. Я понимаю его. Сам, когда хоронил родителей, был как в отключке.

Сел рядом и, откинувшись на стену сарая, закрыл глаза.

– Ты поплачь, Дёма, поплачь. Мужчинам можно плакать. – Это подошел дед Матвей. В его глазах то же блестели слёзы. Он постоял, потом показал мне глазами, что надо отойти. Поднялся, и мы отошли к дому.

– Владимир Иванович, я хотел спросить, с какого ты времени.

Смотря в глаза Кубина, я сказал:

– Из две тысячи десятого года.

Кубин вздрогнул:

– Господи. Ну почему всё так?

– А ты Матвей Власович, год сказал, а месяц какой был?

– Двадцать седьмое июля было. А почему ты спрашиваешь?

– Война началась, Матвей Власович. На ней больше десяти миллионов погибло.

– Господи! – Дед Матей застыл с закрытыми глазами.

Во двор зашёл Горин, повернулся к иконе, висящей над воротами и перекрестился.

– Давайте помянем упокоенные души. Демьян неси вино. Внизу, в леднике, возьми. Нам сейчас пирогов принесут. Посидим, и помянем.

Сидели долго. Казалось с каждой кружкой вина, мы заливали в себя всё больше горя. Пели песни, каждый свою. Демьян два раза ходил на ледник за новым бочонком. Потом, когда обнаружилось, что вино кончилось, я полез за водкой.

Потом не помню.

Мда, нормально посидели. Ой, я курил интересно или нет? Ато, как выпью, так и курю одну за одной. Достал сигареты. Блин. Курил. Что по этому поводу объяснять? Ну, по крайней мере, дед Матвей может подтвердить, что это не колдовство.

Вот и вспомнил прошлый день!

Медленно, чтобы не тряхнуть головой, поворачиваюсь к Демьяну:

– Демьян, ты как?

– Что как?

– Голова не болит?

– Нет, а с чего бы? – Парень выглядел бодро и вопросительно смотрел, не понимая – что я хочу сказать.

– Сбегай, воды согрей, или в доме кипятку спроси, да поторопись.

– Эт, я мигом! – Демьян выскользнул наружу.

Он, вроде, пил с нами. И как я водку достал, он уже отрубился. Так, лечится, будем кофе с коньяком, вино ведь выпили всё, водку тоже. Коньяка осталось пара глотков. Медленно, чтоб не дёргать головой выбираюсь наружу. Подставил лицо свежему утреннему ветру. Стало полегче. Покопался в сумах, нашёл кофе и флягу с остатками коньяка. Изза ворот вынырнул Демьян с кипятком в котелке.

– Ставь сюда.

Он поставил рядом со мной котелок и стал смотреть, как я готовлю кофе. Оценив ёмкость котелка, в пять литров, я решил, что воды многовато. Достал свой котелок и перелил примерно полтора литра в него. Сыпанул кофе и сахара. Зашуршало сено, и из сарая выполз Горин.

– Ох, крепко зелие твоё Володимир Иванович, бо голова моя язвлена зело. Як черти, прости Господи, в голове тумбаны колотят.

Он с трудом сплюнул.

– И рот как смолой склеен.

Я ему первому кружку с добавленным в кофе коньяком и сунул.

– Держи Илья Демьянович, этот напиток поможет прийти в себя, хотя не так как вино.

Стал наливать себе, как изза ворот вышел дед Матвей. Вид у него был получше нашего. Он принюхивался, и сразу посмотрел на котелок с кофе. Протянул кружку ему.

– Полечись, Матвей Власович.

– Какое наслаждение! Боле тридцати лет не пил сей напиток. – Зажмурился от удовольствия Кубин.

Я поднялся и шепотом спросил:

– Матвей Власович, я вчера курил?

Он кивнул.

– А Горин что?

– Ничего. Если видел, то не понял. Он головуто еле держал.

Горин хлебал кофе с наслаждением, причмокивая и громко выдыхая после каждого глотка.

– Уф, велелепното как!

Горин посмотрел в пустую кружку, вздохнул и сказал:

– Бабы нам брашно в путь соберут. Потрапезничаем и в путь. Матвей Власович, отроков отряди на сбор. Всех возьмём. В брани были, значит, новики уже.

Дед Матвей кивнул и вышел за ворота. Горин пристально посмотрел на Демьяна, что переминался с ноги на ногу рядом.

– Ведомо мне, что ты в кмети к Володимиру Ивановичу хочешь. Так?

Демьян кивнул.

– Добре. Володимир Иванович хоть и странен вещами, но добрый баскак. И в брани быстр, аки пардус, видел я. Многому может научить, даже меня.

Горин улыбнулся и подмигнул парню. Демьян просветлел лицом и взглянул на меня. Я допил кофе и сунул кружку в суму.

– Демьян, собери всё тут. Байдану вот эту возьми, твоя будет. Саблю подбери. Коня. Тряпьё только отдельно увяжи.

– Я мигом! – Засиял радостью парень.

Мы с Гориным вышли за ворота.

– Почитай всех мужиков в Полесках навь прибрала. Отроков вот забираю. Обучать надо ратному делу. А вот кто управляться по хозяйству будет? Дело ли делаю? – Тихо произнёс Илья Демьянович.

– Дело, Илья Демьянович, дело. Неспроста степняки поганые по землям нашим шастают. Думаю, разведку они ведут. Возможно, в скорости много ратников понадобится.

Ну как сразу сказать ему про вторжение, что начнётся по осени? Ещё подумает, откуда, мол, ведаешь про это? Надо деда Матвея с его друзьями к этому делу подключить. Он говорил, их четверо сюда попало, правда, потом брат Кубина погиб. Интересно, где они? И какое у них оружие было. Надо у Кубина спросить, не лишнее будет. Горина и князя убеждать уже потом, всем вместе.

Из Полесок выезжали ещё до полудня. Матери прощались со своими сыновьями, просто перекрестив их в дорогу. Мать Митяя, окрестив сына, подошла к Демьяну.

– Бог вам в защиту, Демьянушка, сыновец мой. Берегите себя.

Демьян выглядел внушительно. От осознания того, что одет в настоящую броню, на остальных парней он даже не смотрел. А те делали вид, что это им всё равно, но получалось плохо. То и дело они бросали быстрые взгляды на Демьяна. Первыми ехали Горин и дед Матей, следом я и Демьян, пленный степняк, потом все парни, что отстреливали монгол в лощине.

Сзади послышался разговор. Я прислушался. Парни вспоминали, бой лесу. Как бабахнуло, что все присели. Как кто стрелял. Сколько раз каждый попал в поганых. Усмехнулся. Послушать их, то каждый настрелял с десяток. И на самом деле поганых человек семьдесят было и, с каждым разом, их число возрастало. А мы, Горин, дед Матвей и я, так, сбоку припёка. Я двинул слегка Демьяна локтем и мотнул головой назад. Он пожал плечами и буркнул.

– Что с детей взять?

Вона как! А он, стало быть, уже взрослее их. Вроде одногодки все. Загордился уже? Нуну. Чем выше задран нос, тем меньше видишь. Я склонился к Демьяну и медленно проговорил:

– Будь проще, и люди к тебе потянутся.

Выражение лица у него стало озабоченным. Видимо не понял смысла и, после обдумывания, спросил:

– А что это значит?

– А то, что свой нос ты задрал высоко. Не стоит так делать. Тебе ещё с ними бок о бок сражаться придётся. Спину друг другу прикрывать.

Впереди одобрительно крякнул Горин. А дед Матвей обронил:

– Слушай отрок, и мотай на нос, пока усы не отросли.

Демьян задумавшись, отвернулся.

– Илья Демьянович, а мы сейчас куда? Верши?

– На Заимку заедем. Проведаю Агафью и Володимира, тёзку твоего кстати. Потом уж в Верши поедем, с кощим побаять.

Пленный ехал сразу за нами, связанный. Жаль я плохо монгольский знаю, поговорил бы как следует. Ну ладно, найдётся толмач, поспрашиваем с пристрастием.

Местность стала знакомой. Вот овражек с родником, он и в моём времени был. Там, за лесистым холмом, была Заимка, та, что в будущем. Интересно, а в этом времени она тут же?

Поднялись на холм, поросший молодыми соснами, и впереди показались дома. Ух! Если это та Заимка, то она древнее нашего областного центра. Жаль, в летопись не внесли. А сколько таких деревень, которые возможно древнее Нижнего Новгорода, а то и Москвы?

Сама Заимка, представляла себя селение, обнесённое четырёх метровым частоколом, глубоким рвом, и напоминала увеличенную копию дома Волоша и Агафьи. Только жилых домов было с десяток и все двухэтажные.

У ворот закричали, и створы моментально захлопнулись. На стенах показались копья, и головы мужиков в шеломах. Когда до ворот осталось метров сто, Горин остановил коня и, махнув нам, чтобы стояли на месте, медленно поехал к стене. Его видимо узнали и ворота стали открываться. Из ворот выбежал пацан с криком:

– Дядка Илья приехал!

Горин подхватил его и посадил впереди.

– Вымахал пострел. Совсем богатырём стал Трифон.

Трифон сидел гордый, как Демьян недавно. Я глянул на Демьяна, он улыбался, смотря на пацана.

Когда мы въехали в ворота, я увидел на крыльце большого дома Волоша и Агафью.

Сразу за воротами стали спешиваться. К нам подбежали молодые парни и приняли наших лошадей. Горин дождался всех, и первым шагнул к крыльцу. За ним Кубин, следом я и Демьян. Остальные парни увели своих лошадей сами. Волош спустился и шагнул навстречу.

– Здрав будь, боярин Илья Демьянович.

– И ты здравствуй долгие лета, зять мой дорогой.

Горин и Волош обнялись. Потом Волош поздоровался с Кубиным. Горин обернулся и сказал.

– Познакомься с боярином Володимиром Ивановичем, – он взглянул на меня.

И я добавил:

– Владимир Иванович Велесов.

На меня удивленно посмотрели все.

А что их так удивило? Пялятся, как на чудо. Мысленно пожав плечами, делаю небольшой поклон, может так надо? Горин хмыкнул и сказал мне:

– Володимир Иванович, познакомься с боярином Володимиром Димитричем Велесовым.

А, вот в чём делото, однофамильцы мы. А я думал, чтото не то со мной внешне, или когото напоминаю. Хотя, Волош, Володей, Владимир Дмитриевич Велесов, в одном лице, показался на меня похожим. Он поклонился и сказал:

– Здравствуй, боярин Володимир Иванович, – покачал головой и добавил, – полный тёзка, почти, надо же.

А Агафья приняла из рук стоявшей рядом девицы большой деревянный ковш, украшенный резьбой, и шагнула к нам:

– Испейте гости дорогие, с дороги квасу хлебного.

Горин взял ковш и сделал несколько глотков. Потом передал ковш Кубину, который глотнул раз и сунул его мне. Я посмотрел внутрь. Ёмоё! Да тут литра три с половиной ещё. Зараз я не пил столько, а тут надо пить всё. И Демьян тихо слинял, и теперь трётся с остальными парнями, которые рассказывают местным про бой в лощине. Ну да, ему там интересней, а мне тут отдувайся, тобишь пейлопайся. Вдохнул побольше воздуха и начал пить шипучий квас. Но до чего вкусен он. Не то, что в наше время, рецепт бы узнать. Допил до половины, и желание узнать рецепт у меня исчезло, а с последующими глотками вовсе забыл напрочь. Слава Богу, что водки ещё нет, а то налили б её в этот тазик. Свалился бы тут у крыльца. Допил и перевернул ковш. Кажется, правильно сделал, потому что Горин крякнул одобрительно.

– Силён боярин! Корец в треть ведра осилил!

Так они пошутили? Заставили вылакать почти четыре литра. Ну, я какнибудь им это припомню, опыт шуток есть, только их надо тщательно продумать, чтоб не обидеть предков с чёрт знает каким чувством юмора. В голове слегка зашумело, местный квас градус имел как у пива.

Велесов показал рукой на дом.

– Проходите гости дорогие в дом. Отобедайте с нами.

Вошли в просторную комнату. Горин отцепил оружие и положил на лавку у стены, мы тоже сняли сабли. К нам подошел паренёк и стал помогать снимать брони. Когда была снята вся броня, прошли к большому столу и сели. Владимир Дмитриевич сел напротив нас и спросил:

– Какие вести есть?

Горин нахмурился.

– Плохие, Владимир Дмитриевич, плохие. Степняки поганые на Полески налетели, да и много их по округе с умыслом поганым. Не к добру.

– Это ведомо мне, Илья Демьянович. По вечеру вчера Полина Демьяновна и племянница Луша, все побитые пришли, эту весть принесли. Я по поместным гонцов послал, чтоб исполчались, и от обеда на поиск идти собирался.

– Где! Где они! – Горин, после того как услышал про сестру и племянницу, встрепенулся. И, чуть замерев, наверно не веря словам, вскочил. Но Велесов, поднявшись, положил руки на плечи Горину, заставил сесть.

– Не спеши. Илья Демьянович. Спят они. Отвара им наварили и напоили. Спят. С виду целы, синяки на руках, да малые порезы. Только у Полины плечо зело болит. Смотрели старые вои, говорят перелом, но они не уверены. Нет у меня достойного балия.

Горин было сел, но от слов про раны опять вскочил. И повернулся ко мне.

– Володимир Иванович. Посмотрел бы их, мне ведь добре помог. Совсем бок не болит.

Владимир Дмитриевич удивлённо спросил.

– Так ты балий?

– Нет, я не врач. Но помочь могу. Посмотреть надо.

Велесов крикнул одного из парней, что в соседней комнате сидели. Вбежал парень и поклонился:

– Звали, боярин?

– Вот что Емельян. Евдокии передай, как Полина Демьяновна и Лукерья проснутся, чтоб нас позвала.

– Исполню, Владимир Дмитриевич. – Парень с поклоном исчез. А Велесов спросил Горина:

– Илья Демьянович, я про то, что поганые на Полески налетели, и полон увели только и знаю. Что ещё скажешь?

Горин глянул на меня и Кубина и обхватил голову. Дед Матвей ответил за него:

– Нет больше Захара, Владимир Дмитриевич. Его и всех смердов в куски порубили поганые на поле. А мать и отца Демьяна Косая Сажень, вообще освежевали.

– Господи! Спаси и помилуй! Прими их души.

Велесов сжал кулаки.

– Поднимать сотни надо Илья Демьянович. Всех до единого исполчать. И искать стан поганых. Найти и уничтожить.

Я вставил слово:

– Так их не найти. Спугнём только. Надо собрать много групп, по тричетыре человека, и в разные стороны выслать с тихим дозором. Как стан поганых найдут, одного к нам, предупредить, остальным следить.

Кубин кивнул, соглашаясь, а Горин сказал:

– Разумно. Володимир Иванович зело в стратигии понимает. Со семью отроками, тридцать поганых без единой язвы побили. Хорошо я его тогда послушал, а то не говорил с тобой сейчас.

Агафья, что сидела тихой мышкой всё это время, встрепенулась.

– Оставьте пока разговоры. Ешьте и пейте, вина я распорядилась поболе принести. Помянем убиенных.

Наконец обратили внимание на то, что было на столе. Глядя на заставленный стол, проще сказать чего тут не было, чем перечислить что есть. Мда, заморской икры не хватает, да торта, пожалуй. Торт заменяли множество всяких пирогов. И это всё натуральное, без консервантов и вкусовых добавок. Все достали ножи, и стали накладывать себе на большие ломти хлеба, кто что. Так, тарелок тут нет, вот и вместо них используют хлеб. Достал свой выкидной нож. На кнопку нажал, придержав лезвие рукой, чтоб не щёлкнуло. Отрезал ломоть хлеба и наколол большой кусок варёного мяса. Добавил к мясу жареного рябчика. Пододвинул поближе миску с приправой. Сзади появилась рука с кувшином, и налила вина в большой бокал, похожий на кубок. Обернулся, сзади стоял парень, наливающий вино уже Кубину. Я отпил вина. Недурно, на вкус, кажется, аликанте.

Велесов поднялся с кубком в руках.

– Выпьем бояре. Помянем всех, что живота лихован.

Поднялись и выпили стоя. Как только присели, вбежал паренёк и поклонился.

– Боярин, Евдокия сказала, что Полина Демьяновна проснулась.

Горин тут же вскочил и сел обратно, потому что Кубин положил ему руку на плечо.

– Обожди, Илья Демьянович. Пусть её сначала посмотрит боярин Владимир Иванович. Она его не знает. Мы его представим лекарем, она спокойно даст осмотреть свою руку. А если явишься ты, то она на месте не усидит. Тебе придётся сказать о Захаре. Сам понимаешь, потом она не дастся.

– Да, ты прав. – Хмуро кивнул Горин.

Мне пришлось снимать с себя всё вплоть до куртки. Одетого в рубахукосоворотку с орнаментом, подпоясанным ремнём, и аптечкой в руках, меня проводили в маленькую, по сравнению с остальными, комнату. Со мной в светлицу зашёл Велесов. Горин и Кубин остались в коридоре. В углу стояла кровать, точней то, что я сначала принял за кровать. На широких полатях с матрацем, похожим на слоёный торт, собранный из соломенных тюфяков, и меховых шкур, лежала женщина. В глазах её стояла боль.

Велесов поздоровался и представил меня:

– Вот, Полуша, боярин Володимир Иванович, зело в лекарстве сведущ. Поможет тебе с язвами твоими справиться.

Я чуть поклонился.

– Здравствуйте, Полина Демьяновна. Давайте посмотрим на вашу руку.

Женщина округлила глаза, испуганно проговорила.

– Как можно раздеваться пред чужим мужем?

Вот ведь скромность русская! Как в баню всем вместе ходить, мыться и мужикам и женщинам, так можно, как снять рубашку, так застеснялись.

– Лекарю смотреть можно. Как вылечить больного не видя его? Рубашку только снимите, остального не надо, а за пристойностью боярин Велесов присмотрит. Или кликните, когонибудь из женщин.

Велесов тут же выкрикнул:

– Евдокия, Марья!

В комнату вошла женщина и девушка, одетые в широкие юбкипонёвы, под которыми угадывалось ещё множество юбок, одетых, видимо, для пышности. Велесов выходя, распорядился:

– Помогите в лекарском деле боярину Влодимиру Ивановичу.

Ну, вот и славно. Нехотя, но рубашку всётаки сняли, и теперь прикрыв груди снятой рубашкой, Полина Демьяновна лежала чуть на боку, и прикусив губу. Отодвинул помощниц в сторону, осмотрел плечо. Вот припухлость в районе сустава. Так, почти ясно. Дотронулся до плеча в разных местах, спросил.

– Тут болит? А тут? И здесь то же?

Получая ответы, понял, что имеется сильное растяжение связок. Положил руку на лоб, жар присутствует, значит, таблетки однозначно. Повернулся к помощницам.

– Так. Нужны длинные лоскуты ткани для повязок, много. Клюкву истолочь и залить кипятком. Воды теплой мне сейчас дайте руки обмыть.

Марья исчезла за дверью, а Евдокия стала поливать мне на руки воду из глиняного кувшина. Вытерев руки, я достал из аптечки мазь, не вынимая аптечку из мешка. Левомеколь должна помочь снять опухоль и боль. Стал осторожно втирать мазь в плечо. Боярыня лежала молча, только раз скрипнула зубами. Больно, знаю. Не раз получал растяжения и переломы. Один раз получил перелом руки, далеко в горах. И как назло, ни одного обезболивающего. До ближайшего медпункта километров пятьдесят напрямую. Но напрямик, в горах, только на вертушке, а как раз низкая облачность, тобишь облака прямо опустились к нам. Пешком топать в три раза больше, кто хоть раз был в горах, знает. Пока дошли до дороги, и нашли транспорт, прошло пять часов. В медпункте даже пришлось резать куртку, так как руку раздуло. Сам я всё помнил смутно, сильно болела рука, и почемуто зубы. Потом рассказывали друзья, что я всю дорогу зубами скрипел.

Пока втирал мазь, принесли то, что просил. Глянул на бинты – полосы ткани, больше похожие на мешковину. Мда, хотя зафиксировать руку пойдёт. Так, повязку наложить, боярыню поднять и посадить надо. Опять взъерепенилась. Стал объяснять Евдокии, что надо сделать. Повторил раз двадцать, вроде поняла. Сам, отвернувшись к мешку с аптечкой, принялся готовить питье. В кружку с клюквенным морсом, покрошил две растёртых в порошок таблетки анальгина. Повернулся, боярыню уж спеленали. Какие понятливые, даже руку правильно к телу притянули.

– Полина Демьяновна, вот выпейте. Это поможет снять жар и боль.

– Спасибо, боярин, мне уже легче. Руки у тебя добрые. – Слабо улыбнулась она.

Я объяснил Евдокии, что надо сделать, когда боярыня проснётся и вышел в коридор. Там стояли нетерпеливо топтавшийся Горин, Велесов и дед Матвей. Горин сразу спросил:

– Ну что?

– С ней всё в порядке. Спит опять. Что делать я Евдокии пояснил.

Илья Демьянович шумно выдохнул.

– Добре. Пойдём, други, за стол.

У меня давно было совсем другое желание. Четыре литра кваса, это не шутки.

– Владимир Дмитрич, где тут место отхожее?

Велесов чуть улыбнувшись (видно шутка удалась), сказал:

– На дворе, справа от крыльца.

Вышел из дома. Пройдя метров двадцать вдоль стены, за углом обнаружил туалет. Такое строение не спутаешь ни с чем. И через восемь веков строить также будут. Только этот ещё резьбой разукрашен. Подивившись на древнее зодчество, нырнул внутрь.

Во дворе послышался, какойто шум. Когда завернул за угол, то увидел всадников. Один из них показался мне знакомым. На крыльце появились Велесов, Горин и дед Матвей. Знакомый воин спрыгнул с коня и шагнул к крыльцу.

– Здравствуй батюшка. Здравы будьте, бояре.

Он поклонился стоящим на крыльце и подошёл к Велесову. Тут я и узнал его. Это был Борис, старший сын Велесова. Владимир Дмитрич обнял сына, потом повернулся и представил меня.

– Знакомься, боярин Володимир Иванович Велесов.

Борис удивлённо посмотрел и поклонился.

– Здрав будь, боярин.

– Сколько воев привёл, ратник? – Спросил Велесов старший.

– Два десятка, отец. Ещё с Выселок подойдёт боярин Керженя, со своим десятком. Но не это главное. У местечка, где Люнда большую петлю делает, степняков видели. Сабель сто. Похоже, на дневке стоят. Полона не видать. Мыслю, не скоро они с места снимутся. Я там холопов оружных оставил на присмотр.

– Знаю это место. Что скажешь, Илья Демьянович?

Горин покачал головой6

– У Люнды говоришь? У тебя тут два десятка воев, Борис привёл ещё два. Вместе с нами чуть меньше пяти десятков получается.

Горин замолчал, думая.

– Не забывайте, бояре, про отроков. – Сказал я.

На меня удивлённо посмотрели.

– Так они не новики даже.

Мда. Быстро они забыли.

– А там, лощине, они тоже новиками не были.

– Там одно, здесь другое. Тут бронные ратники нужны, да опытные. А их порубят и оглянутся не успеешь. И луки у них охотничьи, бьют недалеко, хоть поганые и не бронные.

Совсем забыл, что здесь стратегия совсем другая. Но предложить вариант можно.

– Илья Демьянович, можно вынудить степняков делать то, что мы хотим. Тогда и от парней толк в бое будет.

– Ну, растолкуй, Володимир Иванович, как поганых заставить плясать под нашу дудочку.

– Хитростью выманить их. Пусть малый отряд отроков, всех кто есть, проедет на виду у поганых. Они за ними кинутся. А когда надо, мы ударим внезапно. Вообщето, на месте надо смотреть. Возможно, лучше придумаем.

– Добре, так тому и быть.

Я нашел глазами Демьяна, он стоял с парнями у коновязи.

– Демьян! – Как он подбежал, сказал ему. – К выходу готовься. Бронь мою вынеси, оружие проверь, своё и моё.

Он кивнул и кинулся в дом, а я подошел к деду Матвею. У меня было много вопросов, да и у него ко мне, думаю, тоже не мало. Но возможности поговорить всё не было. Отозвав его в сторону, спросил:

– Матвей Власович, Горин как я понял, княжий сотник. А кто Велесов?

– Велесов, боярин поместный. Но по знатности выше Горина приходится. Сложно сказать, кто из них старше. Опыт у обоих богат. Ратников, по уложению, тоже одно количество выставить могут. Правда, Горин княжью грамоту на воеводство имеет, но тут ещё знатность рода вес имеет.

– Вот, боярин, бронь. Я лошадей проверю. – Демьян положил мои вещи и бронь, умчался к конюшне. Я начал надевать всё на себя.

– Матвей Власович, вы как сюда попали, какое оружие при вас было?

Кубин взглянул на меня и произнёс.

– У всех револьверы, только патронов нет. Отстреляли все сразу. Потрясены мы изрядно были. После того как первый раз с местными встретились, и они на нас напали, палили мы как дурные. А теперь от них толку нет. Револьверы кузнецу отдали.

– Зачем?

Дед Матвей улыбнулся.

– А как обжились тут, по водке скучать стали. Вот и пытались змеевик соорудить, чтоб белую гнать.

Готовые ратники вскакивали на коней и выезжали за ворота. Я попрыгал, притирая и усаживая бронь. Проверил наручь со стреляющей ручкой, зарядил и надел кольцо спуска. Проверил, как выходит сабля. Дед Матвей смотрел на меня и заинтересовался наручью. Видимо понял, что она не простая. Я пояснил:

– Стреляет мелким патроном. Калибр пять и шесть.

– А патронов много?

– Штук сорок.

Подвели наших коней. Поднялись в седло. Дед Матей кивнул на зачехлённый щит.

– Зачем закрыл?

– Да он как зеркало, зайчиков пускает.

В ворота проехали Горин и Велесов, и мы выехали за ними. Сзади захлопнулись створы ворот.

6

Колокол грянул, и медные звуки

Полные скорби, рыданий и муки,

Льются в кровавую даль,

В даль, где пылает отчизна святая,

В даль, где под игом от края до края,

Стонут нужда и печаль.

Зычно рыдает металл благородный,

Честь пробуждая в стихии народной,

Песней призывной своей

Слышишь ли, Русь, эти вещие звоны,

Эти предсмертные русские стоны,

Вопли казнимых людей?

Встань! Поднимись величаво и грозно,

Сбрось с себя цепи, покуда не поздно,

Двери острогов открой.

И, обновленная в муках неволи,

Выйди навстречу сознательной воли,

С чистой воскресшей душой.

(Сергей БЕХТЕЕВКолокол)

– Вот где они. Как у себя дома развалились, поганые.

Горин, Велесов, Кубин и я, стояли на пригорке за кустами ивы, и осматривали стоянку монгол. Степняки расположились в весьма удобном месте, ничего не скажешь. Подобраться, тихо не получиться. Поляна, шириной в двести метров, и длиной в полкилометра, с одним выходом из неё. По краю поляны росли кусты ивняка, и камыш с одной стороны, с другой крутой берег речки, которая какбы огибала поляну со всех сторон.

Горин покачал головой.

– Не подобраться близко. Внезапно не ударить, а от поля, если идти, подняться в седло успеют. Для копейного удара воев мало.

Потом повернулся ко мне.

– Ну что скажешь, боярин на это?

А что сказать, мысль есть, только уточнить коечто.

– Илья Демьянович, вон за теми кустами что?

Горин глянул.

– Там трясина, старица заболоченная.

– А за перелеском?

– Поле. Дальше лес.

Ну что, всё понятно. Сделав знак отойти, направился к лесу. Там с горки, стоянку за кустами видно не было, зато остальное как на ладони.

– Смотрите, бояре. Вон там собираем всех бронных. За кустами ставим лучников. Как монголы выскочат с поляны, начнут их отстреливать. Собьют им темп. Вот в этот момент мы и ударим. Только встать надо так, чтоб до последнего момента нас видно не было.

Велесов хмыкнул и спросил.

– И как их выманить?

– Пусть парни на лошадях поскачут к стоянке, стрельнут из луков раз, и сразу назад. Чтоб успели в лесу за кустами спрятаться.

– Побьют ведь отроков.

Тут дед Матвей сказал.

– Если парням щиты на спину повесить, то стрелы им не страшны будут. Только если в коня стрела попадёт.

Я потёр подбородок.

– Если коня убьют, в кусты нырнуть успеют.

Все смотрели на место будущей схватки. Молчали, думая. Первым заговорил дед Матвей:

– Бояре, иные мысли есть? Сделаем так как, Владимир Иванович предложил. Но! Выманивать поганых будут не отроки, а холопы. Дюжины, мыслю, хватит, а отроки, пусть на рубеже с луками поганых встречают.

Горин, подумав, кивнул и посмотрел на Велесова. Тот пожал плечами.

– Быть по сему.

Молча спустились в овраг, где скопилось наше войско. Сдернули с себя накидки, что прикрывали доспехи от солнца. Горин сразу стал раздавать команды, перетасовывая ратников в две команды. А Велесов с дедом Матвеем собрали отроков. Я подошел к своим лошадям и достал бутылку с водой. Рядом появился Демьян. С деловым видом стал поправлять сбрую, осмотрел свою рогатину. Похоже, что он собрался в копейной атаке участие принять.

– А ты что тут делаешь? А ну марш к деду Матвею. Он сейчас там инструктаж проводит. Давай, иди к нему.

Демьян вскинулся.

– Я не чалый отрок чтоб в броне по кустам сидеть. Копейщики нужны, так я в воротное кольцо на скаку попадаю. А лучников хватит. Наших, и боярина Велесова отроков, с две дюжины есть.

Вот ведь упрямый, как в бой охота. Неизвестно ещё, как фортуна повернётся. Может вообще, это наш последний бой.

– А истругаж, это что?

– Ничего. Ладно. Но во второй линии пойдёшь. Но вперёд не лезть! Понял?

– Понял. – Лицо Ильи засияло. – А почему ратовище у рогатины у тебя такое длинное?

Как ему объяснить, что не знал я длину рогатин, ну и сделал древко больше на метр. Теперь я с самым длинным копьём.

– Какое было, такое и взял.

Поднялся в седло и, замер. Рядом, на толстой сосновой ветке, сидел ворон. Здрасте, приехали. Что значит его появление? Нас победят? Или мы победим? Молчит, тварь. Каркнул бы что. Но пернатый вестник, развернувшись, взлетел, и скрылся чаще леса. Я проводил взглядом ворона, и сплюнул три раза через левое плечо.

Горин вскочил в седло и поднял правую руку. Так с поднятой правой рукой и двинулся по тропе. За ним потекли десятки бронных ратников. Замыкали колонну Велесов, Демьян и я.

Дед Матвей принял командование отроками и выдвинулся вслед за нами.

Для того, чтобы выполнить задуманное, отряду пришлось лесом обойти поле. Так как скорость передвижения снизилась, то вдоль лесной опушки, пешком, двигались два наблюдателя, на случай появления дозора степняков, или если они снимутся со стоянки. В этом случае, план надо будет менять. Через час вышли к небольшому перелеску. В километре, за рощей, стоянка степняков. Вперёд выехали парни с дедом Матвеем и, не доезжая края рощи, скрылись за деревьями. Горин выехали вперед, и махнул рукой. Отобранные на выманивание холопы легкой рысью ускакали в поле. Я и Велесов выехал из перелеска и подъехал к Горину. За нами чуть позвякивая доспехами стали выезжать ратники, выстраиваясь в две линии. Горин обернулся.

– Как поганые в погоню кинутся, Матвей Власович знак подаст.

За нами ратники деловито подтягивали доспехи, двигали сабли в ножнах. В общем, привычно готовились к бою. Я, слегка волнуясь, осмотрел собственные латы, вроде всё нормально. Шлем на месте, то есть, если на голову его надеть. Водрузил на голову, чуть не забыв подшлемник. Бармицу откинул, пока. Что ещё? Сабля в ножнах не застревает, латы сидят удобно, перчатки надеты, рогатина рядом. Рогатина! Демьян сказал она длинней. С одной стороны это плюс. Противник не ожидает такой длинны. С другой стороны. Чем длинней древко, тобишь ратовище, тем трудней попасть в нацеленное место. Надо очень постараться попасть рогатиной во врага, и самому уклониться, или отбить щитом вражеское копьё. Кстати о щите. Он у меня до сих пор в чехле. Сдернул его и засунул в сумку сзади. Надо было раньше, да заводных коней с вещами в перелеске оставили. Горин и Велесов покосились на щит, удивлённо вскинув брови, хотели чтото сказать, но в этот момент крикнули сбоку:

– Знак, боярин, знак!

Мы, привстав, всмотрелись в край рощи. Там махал руками парень. Горин сказал:

– Началось. – Обернулся и, чуть выехав перёд, выкрикнул:

– Не посрамим ратной славы наших отцов и дедов! С нами Бог!

И опустив бармицу, пустил коня в рысь. Мы нагнали его и, ускоряясь, начали собираться в плотную линию. Я обернулся, прямо за мной, во второй линии, скакал Демьян. Изпод бармицы азартно блестели глаза. Страха в них я не видел. Мне тоже не страшно, даже странно.

Изза рощи вылетели холопы, за ними в двухстах метрах скакали монголы, похоже, вся сотня. Нет не вся. Отроки из рощи вовсю стреляли из луков и, похоже, метко. Монгольская сотня рассыпалась, и часть, прикрываясь щитами, сворачивала в сторону стрелков.

Горин опустил рогатину и закричал:

– Китеж! Ура!

– Ура!

Сбившись ещё плотней и, опустив рогатины, мы мчались на степняков. Похоже, наша хитрость удалась, они не ожидали встретить кованую конницу, и растерялись. Половина степняков, осадив коней, крутилась на месте, остальные опустив копья, поскакали навстречу нам.

Две конных лавы стремительно сближались. Я уже отчётливо различал злобные лица степняков. Всё ближе. Я выбрал того, кого наколю на свою рогатину. Прицелился и чуть отёл руку назад, выравнивая свой наконечник с другими. Теперь главное не промахнуться. По спине пробежал холодок и исчез, как будто его сдуло ветром. Мыслей в голове не стало, исчезли вместе со страхом. Степняк, готовясь отбить копьё, приподнял перед собой щит. Я целил прямо в него. Чуть опустив вниз рогатину, резко ткнул под щит врага. Вот и пригодился лишний метр. Монгол на миг опоздал с парированием удара. Наконечник, ударившись в край, выбил щепу и погрузился в тело. Удар, и ратовище выбивает из руки. А по моему щиту ударил, вжикнув, и вылетел наконечник монгольского копья, и ушел за спину. В этот момент, краем глаза уловил мелькнувшее лезвие пики, потом бок дернуло, меня развернуло, и я, кувыркаясь, вылетел из седла. Вот и всё – пронеслось в голове. Грохнувшись на землю, с удивлением отметил, что ещё жив. Следом, мой совсем не легкий щит, приложил краем по шлему, на момент, посылая меня в нокдаун. Потом удар копыта по щиту, и я отключился.

Больно, блин. Лежу на правом боку, сверху щит. Приподнялся. Изза торчащей во все стороны травы ничего не видно, только безоблачное небо. Скрипнув от боли зубами, перекатился на другой бок и, опираясь на щит, попробовал подняться. Дёрнуло бок и потемнело в глазах. Чёрт! Провёл левой рукой, высвободив её из петли щита. Крови не обнаружил. На ощупь не понятно, что там. Пальцами нащупал только разорванные кольца кольчуги, дальше чёрт его знает. В голове прояснилось. Сделал глубокий вдох. Кажется, нормально дышится. Если рёбра были бы сломаны, больно было дышать. Но в боку боль не утихала, похоже на ушиб, но не уверен. Чуть приподнялся, оглядывая место схватки. Везде лежали только тела степняков. Это что же, я один сбит был? Или просто не вижу. Рядом ктото зашипел. Пришлось чуть сдвинуться, чтобы посмотреть, на шипящего. Это оказался сбитый мною степняк. Он держался за пах, похоже, моя рогатина пропорола ему причинное место. Ну, ему оно больше не понадобиться. Рядом взрыл землю конь. Поднял голову. Под бармицей узнал довольную физиономию Демьяна. Жив, слава Богу.

– Цел, боярин?

– Вроде цел. Рентген бы сюда, или томограф. Тогда ясно будет, цел или нет. – Последнее пробормотал тише.

– Встать помоги. Коня моего не видел?

Демьян покрутил головой.

– Вон он. Сейчас приведу.

Он поймал и привёл моего коня. Спрыгнул и помог подняться. В боку опять дёрнуло, неужели рёбра сломаны? Скверно будет. Я ухватился за седло правой рукой, ослабил на поясе ремень, и сунул руку под поддоспешник, ощупывая бок. Сухо, крови нет. Скинул ремень, поднял кольчугу, отлепил правую липучку. Приподнял и посмотрел на большой рубец на бывшем бронике. Старый бронежилет, усиленный кольчугой, спас меня. Прав был Васька, когда говорил, что броник, это лучший поддоспешник. Если вернусь, спасибо ему скажу.

Чпок!

Демьян спрятал кистень, а держащийся за пах монгол, ткнулся лицом в землю. Сурово и справедливо. Кстати!

– Демьян. А у нас убитые или раненые есть?

Он рассмеялся.

– Нет, боярин Володимир Иванович. Мелкие язвы, абы и говорить не требно.

– А что поганые?

– Поганые, что сразу к камышу кинулись, там и сидят. А те, что в сшибке уцелели, сначала к роще поскакали, потом увидав деда Матвея с чадью, тож в камыш кинулись. Токмо бояре их из луков всех постреляли.

Ух, как он своих одногодков чадью назвал. Зазнался уже? Самто молод ещё, только размером вымахал. Если ещё подрастёт, то можно и богатырём назвать. А если в лучшую броню одеть, то как таран использовать. Стрелы и копья отскакивать будут, вместе с врагами.

Я, скрипя зубами, поднял щит и повесил его к седлу, затем поднялся сам. Сидя, боль была более терпима. Как заводных коней приведут, так мазью натру, и повязку наложить надо бы.

К нам подъехал дед Матвей. Оглядел меня и улыбнулся.

– Жив, вот и славно.

Потом повернулся к отрокам и холопам.

– Приберите тут всё. Коней и добро там соберите. Третей старший.

Кивнув мне, легкой рысью пустил коня к боярам, что стояли на холме.

– Поехали Демьян. Тут без тебя справятся.

Я пустил коня шагом, чтоб меньше бок тревожило. У камыша стояли бояре. Некоторые скакали вдоль зарослей, выцеливая степняков, но видно их не было. Я медленно подъехал к стоящим вместе Горину, Велесову и Кубину. Они чтото обсуждали. Горин говорил, что надо прочесать камыш, и убить всех поганых. Велесов согласился, что убить, конечно, надо, но не лезть в топкую заросль, а просто обстрелять его стрелами. Горин помотал головой.

– Тут воза два стрел, на каждого боярина потребно. И то, мыслю не всех поганых истребим.

Дед Матвей хмыкнул, и посмотрел на меня.

– Что скажешь, Владимир Иванович? Не подумай, что трусим, но терять ратников не дело. Как поганых извести?

Я посмотрел на заросли. Там и вправду тяжко будет без потерь обойтись. Так, а прошлогоднего камыша много. Вот и выход. Я покрутил головой, определяя по макушкам деревьев, с какой стороны ветер дует. И сказал:

– Выжечь.

– А верно, бояре. Выжечь, и вся недолга.

Горин вдруг кашлянул.

– А как же. … Ведь луки у поганых добрые. А… – И махнул рукой.

Велесов нахмурился.

– А поганые от огня в реку не бросятся?

Я пожал плечами:

– Не думаю. У них стойкая боязнь воды. Они и грязь не смывают, боясь счастье и удачу смыть.

– Как это не моются? А реки они как переходят?

Я опять пожал плечами.

– Броды есть. – Я опять пожал плечами. – В воду ведь кони входят. Даже на лошадях, чтоб не замочить ноги поджимают.

Когда в Монголии жил, заметил, что в баню только русские и ходили. Удивились только раз. Когда баню зашел, как показалось монгол. А оказалось, что наш офицер, казах, уж больно похож был на местное население.

Два ратника споро разожгли костёр, взяли палки с намотанными на них тряпками, пролили их чемто, и сунули в огонь. Факелы вспыхнули, выбросив облачка черного дыма. Подбежали к зарослям, и разошлись в стороны, поджигая сухой камыш. С сухим треском огонь разрастался. Казалось, горит не сухие камышины, а порох. Огонь сожрал край зарослей и быстро побежал вдоль берега. Бояре разделились на два отряда. Одни с приготовленными луками следовали за огнём, другие, чуть отъехав сторону, приготовились отсечь степняков, на случай прорыва их из горящего камыша. Огонь быстро уполовинил заросли. Среди густо летающих искр и дыма, проглядывался высокий яр противоположного берега. Если монголы и смогут с помощью лошадей переплыть на другой берег, то взобраться на яр не получится. Там омут, и сразу яр, высотой четыре метра. Странно, в моём времени я не видел Люнду в таком виде. Там она течёт спокойно, берега пологие, и заросла камышом и тиной. Да и не такая широкая, как здесь.

В камыше раздались крики, бояре сразу натянули тугие луки и выстрелили на голоса. Некоторые стали метать стрелы с невероятной скоростью. Мы, Горин, Велесов, Кубин и я, двигались вместе, держась посередине от двух групп бояр. Здесь на поле имелось небольшое возвышение, и отсюда было видно, как то тут, то там трясётся камыш от мечущихся в панике степняков. Вотвот догорят остатки.

Из огня, визжа от ужаса и рассыпая искры, вырвались всадники. Бояре, защелкали луками как из пулемёта. Выскакивающие из огня степняки, не проезжали и десяти метров, на глазах превращаясь в дикобразов, с иглами в виде стрел. С реки раздались несколько шумных всплесков. Похоже, ктото решился спастись от огня в реке. Или скорей всего лошади сами понесли от пожара прочь, не слушая своих седоков. По реке проплыли четыре коня, и, отфыркиваясь, выбрались на берег, уже у сгоревшего края, без седоков. Вот и всё. Горин и Велесов, с частью бояр, поскакали к куче трофеев, а я подъехал к деду Матвею.

Матвей Власович, а всегда так удачно бои проходят? Ну, без потерь.

– Нет, не помню такого. Может, Владимир Иванович, ты человек удачи. Только с твоим появлением стало так.

Вот уж никогда не считал себя удачливым.

– Мой отец говорил: – Удача куётся своими руками. Только у меня мало что получается.

Кубин покачал головой.

– Ты слишком критичен к себе. Практически два боя, потвоему, вышло, значит, удача не отвернулась. Твой отец был мудрым человеком, следуй его словам. И ещё, побереги себя. Мне не терпится о многом поговорить. Честно, я как увидел, что тебя вышибли из седла, думал всё. Разбередил ты память мою, так домой захотелось, спасу нет.

Я понял, что он за дом имел ввиду. И как рассказывать мне про то, что потом, после их попадания сюда, в стране случится, даже не знаю.

Подъехал Демьян. Весь сияет, что мои гривны. В руках держит лук. Дед Матвей нахмурился.

– Где ты взял такой лук, отрок?

Тон Кубина не предвещал ничего хорошего. У Демьяна улыбку сдуло с лица, лук он спрятал за спину, а сам понурился.

– Это лук боярина Володимира Ивановича, что с поганого вместе с бронью взято. Я тул на своего коня вязал. Не куда было сунуть. А у боярина всё равно кольца нет, как бы он его натянул?

Дед Матвей, подъехав, отвесил подзатыльник, прямо по шлему. Да так, что он съехал на глаза, и личина бармицы отлетела.

– Спрашивать надо бестолочь. Сними шишак то, руку отбил. – Дед Матвей затряс отбитой рукой. – И много поганых ты настрелял?

Демьян скинул шлем, глянул изпод лобья.

– Каждый вторый мой. – И вздрогнул от хохота Кубина. Я тоже усмехнулся:

– Нуну, Робин Гуд. Три десятка ратников, по двум дюжинам поганых стреляло, и каждый второй твой?

А дед Матвей отсмеявшись, сказал.

– Насмешил, отрок, насмешил. Только не блядуй боле. И не хвастай. Не дело это.

Демьян вскинулся.

– Я правду говорю. Доказать могу. Поедем бояре.

И поскакал к телам степняков. Мы с Кубиным, не спеша, направились за ним. Я наклонился к деду Матею.

– Матвей Власович, что вы имели ввиду, сказав – не блядуй?

Кубин удивился.

– Не обманывай, а что?

– Да нет, ничего. Просто выражение интересное. – Хмыкнул я.

Он прищурился.

– Нет, Владимир Иванович. Не темни. Оно знакомо тебе. Что оно означает у вас?

Я, почемуто обернулся, и сказал ему, что оно означает у нас. Он недоверчиво глянул. Я кивнул, улыбнувшись.

– Я не блядую.

Кубин хмыкнул.

– А ты юморист.

Демьян уже стоял у убитого степняка и размахивал стрелами.

– Вот, бояре, моё доказательство.

– Ну, стрелы, и что?

Парень, не смутившись, показал на пятки стрел.

– Посмотрите, бояре. Мои стрелы трёхпёрые, а у остальных два пера. Мои стрелы убили поганого.

Я показал на утыканное стрелами тело.

– А эти стрелы его что, пощекотали?

– Я их выдернул из головы, посмотрите.

Мы слезли с коней и посмотрели на голову степняка. Обе глазницы были пробиты. Демьян сказал гордо:

– И так у дюжины.

Мы в молчании обошли все трупы. Что говорить? У двенадцати глаз не было. В них торчали трёхперые стрелы.

– Ну, ты даёшь! Прям, Вильгельм Телль какойто.

Кубин покачал головой.

– Нет слов.

Демьян задрал нос:

– Я ж говорил. А кто такие Робидуд и Вилетел?

– И зачем ты две стрелы тратил на каждый глаз?

– А оно так верней будет.

Я посмотрел на тело степняка. В нём, так, стрел с тридцать торчит, а дед Матвей озвучил мой вопрос:

– Остальные бояре, значит, их не убили бы тремя дюжинами стрел в каждого. И скажи мне, зачем тратить вторую стрелу, если первой попал куда целил? Ведь в два раза больше настрелял бы поганых. Токмо время терял. Чему я тебя учил?

Демьян понурился.

– Как лучше хотел.

– Как лучше он хотел. Бронь нацепил, а ума не прибавилось.

К нам подъехали Горин и Велесов.

– Что тут у вас, бояре?

Кубин показал на Демьяна.

– Посмотри сотник, зело вострый лучник у нас появился. Половине поганых, в каждый глаз по стреле вогнал.

Горин нахмурился.

– А где сей отрок добрый лук взял?

Я выручил Демьяна.

– Дал свой, на время. Надо же ратнику боевые трофеи иметь.

И хлопнул Демьяна по плечу.

– Ну, коли так, то будет ему добрый лук.

Горин посмотрел на трупы степняков. Хмыкнул. Глянул на деда Матвея, и сказал:

В каждое око говорите? А ну отрок, видишь, берёза на отшибе стоит? Положишь три стрелы в трех вершках от каждой, то дам самый добрый лук из добычи.

Я оглянулся. В метрах двухстах стояла берёза. С лука не знаю, но с арбалета я попал бы. Демьян, тем временем, глядя на берёзу, наложил стрелу, и резко оттянув тетиву, выстрелил. На стволе, одна за одной выросли три стрелы. Горин вскочил на коня.

– Поедем, бояре, глянем на стрелы. Коли Демьян в урок уложился, самый добрый лук ему дадим.

Подъехав, к дереву Горин всмотрелся.

– Две стрелы аккурат по вершку, третья дальше. Что скажешь Демьян?

Я ответил за Демьяна:

– Я поручусь за отрока, Илья Демьянович. Он метко стреляет. А то, что стрелы не разумно тратит, так это на месть спишем, за мать и отца.

Горин кивнул.

– Добре. А теперь победу и отпраздновать не грех. С обеду отъехать пришлось. Пойдёмте бояре.

И показал на расстеленные ковры, где холопы споро расставляли снедь.

7

О Граде том свежо преданье,

Но многим верится с трудом

В славянский эпос и сказанье,

Как Он исчез перед врагом.

Дружина Князя отступала

Под свод Монастырей,

И на защиту призывала

Достойных, праведных людей.

Туда, где аура впитала

Все лучшее земли,

Над ними радуга сверкала,

Дорогой Ангелы вели.

Лучами трепетно ласкала

В цветах вишневые сады,

Легендой будущего стала

Пройдя сквозь время и суды.

Кинжальной сталью отражала

Те неприкаянные дни,

В доспехах воинов блистала

На поле брани и в тени.

(Владимир БакшеевСказание о Китежграде)

– Не верю! – Вскочивший Кубин, сделал три шага, и остановился у спящего Демьяна. Чтото пробормотал и опять сказал громко:

– Нет! Не верю! Не может такого быть!

Демьян выглянул изпод плаща и спросил сонно:

– Что случилось, Матвей Власович?

– Ничего, спи.

Демьян сладко зевнул, и повернулся на другой бок.

Дед Матвей подойдя, сел на положенные на землю сёдла и, смотря мне в глаза, спросил:

– Как такое может быть?

Я пожал плечами.

– Все причины и предпосылки я уже упомянул. Больше мне добавить нечего. Одно могу сказать – как говорили не раз, страну просрали, извините за мой французский.

Кубин кашлянул.

– А французы тут причём?

– А, приговорка такая, не обращайте внимания.

– И ничего не смогли сделать? – Расстроенный Кубин сплюнул. – Я всегда говорил, что жандармерия – это сборище тунеядцев.

– А жандармерия тут не причём. Всю страну затянуло разом.

Кубин, глядя на тлеющие угли, медленно повторил:

– Всю страну затянуло…. И что потом?

А что потом? Как легко было начинать этот разговор. И как тяжело продолжать. Кубин уговорил меня начать рассказывать первым.

Начал я рассказывать с начала первой мировой. Всё, что касалось русских войск, старался вспомнить и подробно рассказать. Как только начал говорить про то, что случилось позднее, то Кубин стал реагировать резче. До этого сидел тихо, только катал желваки. После рассказа про семнадцатый год он и вскочил.

– Дальше Матвей Власович, началась гражданская война.

Сделал паузу, посмотрев на Кубина. Он молчал и смотрел на костёр. И я продолжил. Начал с причин, рассказал о Брестском мире, интервенции Антанты. Описал основные действия армий красных и белых. Упомянул о махновцах. Потом, озвучил, сколько было жертв в результате войны.

– Больше десяти миллионов.

Кубин произнёс тихо:

– Скажи что это неправда.

– Это правда, Матей Власович.

Кубин обхватил голову руками.

– Бедная моя Лиза. Бедная моя мама. Бедная моя страна. Как такое возможно? Как такое пережить?

– Это ещё не всё, Матвей Власович.

Кубин вздрогнул.

– Что? Что ещё может быть страшнее того, что ты мне рассказал?

– Война, Матей Власович. Другая ВОЙНА.

Кубин вдруг резко встал и отошел в темноту, вернулся с дровами. Бросил рядом и стал медленно подкидывать сухие ветки в костёр. Поднял усталое морщинистое лицо.

– Не надо дальше рассказывать. Пока не надо. В Китеже, в храме Владимирской иконы Божией Матери, протоиерей Григорий, мой друг и один из четырёх офицеров, что тридцать лет назад попали сюда. Нам вместе и расскажешь. Так лучше будет.

– Не надо, так не надо. Но об одном я скажу сейчас. Как я, да и вы попали сюда.

Дед Матвей удивлённо спросил.

– Как так? Ты знаешь, как сюда попал? И как?

Интересно, как он будет реагировать на лешего в моём рассказе? Даже и не знаю, как сказать об этом.

– Понимаете, Матвей Власович, я уже два раза тут был. Ну, в смысле, попал в первый раз, случайно, потом домой вернулся. Затем решил опять сюда прийти, уже сам, и подготовился при этом. Правда, признаю, что подготовился не совсем хорошо.

Я наклонился и, достав тлеющую ветку, прикурил сигарету. Пятую за время разговора. Отрывался, так сказать. Когда ещё покурить придётся? При аборигенах дымить я опасался.

Кубин смотрел на меня, ожидая продолжения. Я затянулся и, пустив дым, продолжил:

– В первый раз, попав сюда, испугался сильно. Представь, я оказываюсь на месте посёлка, которого нет, а на месте фермы из моего будущего – пашня. На ней пашет мужик, в простой одежде. Подхожу, хочу спросить, где я оказался, а он меня не слышит. Мало того, я хватаю его за плечо, а моя рука сквозь тело проходит. Думал, с ума сошел. Потом подумал, что я умер и как привидение стал.

Кубин сразу перекрестился.

– Святсвят.

– Вотвот. Представляешь моё состояние? Потом, как успокоился, стал эксперименты ставить. После того, как рукой ударился. Что интересно, предметы разные в руки свободно брал, а сквозь тело рука как через пар. Да! И там ворон всё меня пугал. Как каркнет, так и произойдёт чтото.

Кубин опять перекрестился.

– Потом я рядом с семьёй мужика этого сидел, курил. И представляете, дым от сигарет женщина учуяла. Я как раз решил пересесть, как ворон этот очередной раз каркнул. Тут девка бежит, кричит «степняки!». Мужик распорядился, как и что кому делать, оделся в бронь и ускакал.

Дед Матвей встрепенулся:

– Погодипогоди. Это в конце апреля было? Так это ты Борису помог?

Я кивнул.

– Получается так. А тебе про это откуда известно? Кто рассказал?

– Борис, конечно. Отцу ни слова, а мне, наставнику своему, рассказал. Я и не поверил, думал, выдумал всё. Только не знал, как объяснить, откуда он трофей изрядный взял?

Кубин вдруг протянул руку.

– Дай закурить, Владимир Иванович.

Закурив, поперхнулся, прокашлялся, сказал виновато:

– Лет тридцать не курил. Что дальше было?

– Ну, после того как я Борису помог, к дереву вернулся, с которого, как потом выяснилось, всё и началось.

Дед Матвей бросил окурок в угли.

– Что за дерево?

– Дерево, точнее древо. Священное древо, дуб большой. И леший при нём.

Глянув на изумлённо крестящегося Кубина, добавил.

– Я ничего не придумываю. Сам в изумлении был.

Немного помолчал, давая переварить услышанное, потом продолжил.

– Как мне леший объяснил, древо это священное. Вся сила леса в нём скапливается. А лешие древо охраняют, никого не допуская к нему. Бывают промахи, когда к древу всётаки проходят люди. Если прикасаются к дереву, пропадают. То есть, как оказалось, в прошлое проваливаются. Только древо почемуто на меня не сработало, но леший чтото сделал, и я попал сюда. После объяснения и извинений он вернул меня в своё время. Сказал, правда, что древо ещё раза два меня перекинуть сможет. После раздумий собрался и, вот я здесь. Китеж посмотреть решил. Ведь у нас он городлегенда.

Вскочивший и шагающий тудасюда Кубин буркнул:

– У нас тоже.

Потом сел и, глядя на меня, спросил.

– А мне и моим друзьям вернуться можно?

Вот так и знал!

– Матвей Власович, как ты это представляешь? Меня назад вернуло в то же время, в которое я в прошлое провалился. Правда, не уверен, что и сейчас вернусь в тот же час. Представь – ты появился в родном доме, что произойдёт? Узнают ли тебя? Для них ты молодой был, а тут заявился старик, извините. А ещё, я думаю, древо, что вас сюда кинуло, искать надо. А что ты скажешь по поводу брата? Матвей Власович, с тобой всё в прядке?

Кубин, обхватив голову руками, раскачивался и стонал. Я схватил котелок, налил в кружку уже остывшей воды, подал Кубину. Жаль, коньяк кончился, его бы плеснуть или водки.

– На, выпей, Власыч, и не волнуйся.

Он поднял лицо. В глазах стояли слёзы. Выпив воду, проговорил:

– Ты прав, чёрт возьми. Прав. Не возвратиться нам уже назад. А ято понадеялся…

Кубин помолчал, затем вздохнув, сказал спокойно:

– Ладно. Давайка согреем воды и кофе попьём. И я тебе расскажу нашу историю.

Он подкинул дров в костёр и пошел к реке воды зачерпнуть. Я откинулся на расстеленный потник и заложил руки за голову. Звёзды на светлеющем небе чуть видны. Дым от костра, свежий воздух. Красота!

После того как холопы унесли трупы степняков и побросали их реку, все собрались у расстеленных ковров. Похоже, сейчас будет пир победы. На медных блюдах лежали запечённые гуси, зайцы, копчёная рыба. Несколько пузатых бочонков с вином. Деревянные плошки с квашеной капустой, мочеными яблоками и брусникой. Холопы расставили медные кубки и выбили крышки у бочек. Велесов взял кубок, зачерпнул вина из бочки и поднял его вверх.

– Выпьем, бояре, за брань удачную, за буесть воев лихих. Слава!

Наполнившие кубки бояре взревели.

– Слава!

А вино крепко. На пустой желудок выпивать – это гарантированное быстрое опьянение. Почти сразу зашумело в голове, и я поспешил закусить. Отхватил кусок хлеба побольше и оторвал ногу запечённого гуся. Не успел откусить от ножки, как Горин поднял кубок.

– Выпьем, бояре, за острые сабли наши, что век не затупятся о головы поганых. Слава!

– Слава!

Я поставил пустой бокал и принялся обкусывать вкусную гусиную ножку. Сидящий рядом Кубин поднял кубок, и я поспешил зачерпнуть вина.

– Выпьем, бояре, за баскаков удачных! Слава!

– Слава!

Да. Любили на Руси вина попить во все времена. Я и закусывать не успеваю. Если так дело пойдёт, скоро окосею. Не успел дожевать кусок, как меня двинул локтём Кубин. Посмотрел на него. Дед Матвей глазами показывал на кубок. Я так понял, что мне теперь тост произносить. Точно окосею. Тихо вздохнул, зачерпнул вина и поднял кубок. Огляделся. На меня смотрели внимательно.

– Выпьем, бояре, за новиков буестных. За славных воинов будущих! Слава!

– Слава!

Кажется, тост понравился, так как, выпив, бояре закричали наперебой, повернувшись к дальнему концу коврового стола:

– Сюда славного новика!

– Где стрелец вострый, что поганым стрелами зрици целовал?

– Сюда Косую Сажень!

Поднялся смущённый Демьян. Под крики бояр подошел к нашему краю. Ему сунули полный кубок.

– Выпей, новик, за первый славный бой свой!

Демьян, улыбаясь смущенно, огляделся. Чтото дернуло меня подняться и крикнуть.

– Бояре, есть обычай такой. Новики пьют вино с оружия доблестного.

Все взоры обратились на меня. Я выдернул саблю, поставил кубок на клинок и стал пить, стараясь удержать совсем нелёгкую ёмкость. Демьян, глядя на меня, попытался повторить. Не пролив ни капли, выпил вино и тут же уронил кубок. Я допил до дна, снял и поставил кубок на ковёр. Замеревшие было ратники одобрительно взревели.

– Любо! Любо!

Вскочили и, поставив кубки на сабли, стали повторять трюк. А Горин, выпив вино, подкинул саблей вверх медную чарку и разрубил её пополам. Все опять взревели криками.

– Ой, любо!

Похоже, чуть переделанный обычай пить с локтя боярам пришелся по вкусу. А Горин, озабоченно озираясь, закричал:

– Трифон! Кубок мне принеси.

То тут, то там в стороны разлетались разрубленные пополам кубки.

Пока бояре развлекались порчей посуды, я занялся закуской. Не хотелось заснуть головой в салате. Салатов тут не было, зато имелись деревянные блюда с брусникой и квашеной капустой, мочёными яблоками и сушёными фруктами.

Отрезав себе вареного мяса и оторвав ещё одну ножку запечённого гуся, я принялся закусывать. Кубин отхлебнув вина, наклонился и произнёс:

– Владимир Иванович, ты бы хоть совета спросил. Они ж как дети. Нового что дай, не успокоятся. Теперь всю посуду переколотят, и упьются как сапожники. Даже дозоры не выставят. Пойду хоть отроков озадачу.

Потом подчерпнул ещё вина в наполовину пустой бочке, вскинул кубок и прокричал.

– Слава оружию русскому, непобедимому. Слава!

Опьяневшие бояре взревели наперебой.

– Слава! Слава!

Дед Матвей под эти крики незаметно исчез. Я, прожевав мясо, запил вином, набрал в руку кураги с орехами из деревянного блюда, закинул смесь в рот и огляделся. Горин с Велесовым о чемто бурно спорил, размахивая руками. Немного в стороне, Демьян с боярами, пытались в очередной раз повторить трюк с кубком на сабле. Получалось плохо. Подкинутая чаша летела больше вбок и пьяные бояре рубили воздух и тут же падали. Не поразрубали бы другдруга. Ничего, скоро кубки кончатся, и развлечение заглохнет само собой. Интересно, как вино пить будут? Бочку по кругу пустят? Ага, двое отроков деревянные ковшики разносят.

Чуть дальше, в десяти метрах от ковров, холопы развели костры и на некоторых запекались большие куски мяса. Повидимому, конина. В бою пали несколько лошадей, правильно, чего добру пропадать.

Я столько мяса давно не видел. Всё больше в пельменях и сосисках, где его, возможно, и нет – сплошная соя или хрящи.

Зачерпнул вина, отхлебнул и огляделся. Похоже, кубок остался только у меня. Остальные бояре пили вино из деревянных ковшей, которые на клинок не поставишь.

Вернулся дед Матвей.

– Я отроков на тройки разбил и расставил дозорами. От бояр толку сейчас нет. Глянь, уже и сидеть не вмочь.

И правда. Некоторые ратники, отвалившись, кто куда, засыпали, держа в руках, кто ковш, кто кусок мяса. Один откинулся на спину, заснул, и недоеденное луковое перо торчало изо рта как антенна. Кубин хмыкнул.

– Ей Богу дети. Владимир Иванович, с краю Демьян костёр запалил, там ночевать будем.

Я оглянулся на Велесова и Горина. Оба уже спали, откинувшись назад. Наспорились. Дед Матвей посмотрел на них и проговорил.

– Третея со шкурами пришлю, пусть укроет. Пойдём к костру, там и поговорим наконец.

Мы двинулись к краю поля, к месту, где поджигали камыш. Рядом с костром, на потнике, укрывшись овчиной, спал Демьян, и сладко причмокивал.

– Спит, герой. Присаживайся, Владимир Иванович.

У костра были сложены наши сёдла и потники, сумы и плащи. Будет на чём переночевать. Ночи тёплые, не замёрзнем. Расстелил потник, положил сумку с вещями под голову. Рядом готовил себе место дед Матвей.

– Владимир Иванович, давай сделаем так – ты первый рассказываешь, потом я. Согласен?

– Да. С чего начать?

Кубин подумал, глядя на огонь, потом сказал:

– Начни с момента начала войны, когда она там началась?

Я сел поудобней.

– Итак. Двадцать восьмого июля тысяча девятисот четырнадцатого года АвстроВенгрия объявила войну Сербии.

На реке слышались громкие всплески рыбы. Эх! Порыбачить бы сейчас. Тишина, река и много много рыбы. Наверняка клевать будет. Снасти прихватил, так, на всякий случай. Мда, мечты рыбака.

Подошел Кубин и повесил котелок над костром, переворошил горящие ветки и подкинул ещё дров. Присел и посмотрел на меня както странновато.

– Владимир Иванович, я хотел спросить. – Он пожевал губы. – Даже не знаю, как вопрос сформулировать.

Опять помолчал. Я не торопил, пусть подумает.

– Когда мы оказались здесь, у нас появились некоторые… э, умения или способности, так сказать. Ну. Кхм. Я никогда с лука не стрелял. А тут, как Вильгельм Телль, ейБогу. Ну, не совсем метко, но сноровисто стрелять стал. Ведь патронов к револьверу нет, а стрелять надо. В общем, взял лук и… А у тебя подобное не случилось?

Я пожал плечами.

– С лука в детстве стрелял, когда в индейцев играли. Здесь ещё не пробовал.

Кубин улыбнулся.

– Купера читали?

Я кивнул и сразу вспомнил.

– Да, есть способности! На лошадях я не ездок был. Можно сказать, совсем не ездок, а тут как жокей заправский.

Дед Матвей вскинул брови.

– А мне казалось, ты держишься на коне вполне естественно.

– Вот вот. А ты стрелял из лука, как Робин Гуд.

– И как это объяснить?

– Я думаю, ответ мог бы дать леший.

Дед Матвей перекрестился.

– Чур меня.

– Не стоит так реагировать. – Улыбнулся я. – Не так страшен чёрт, как его малюют. Леший, его, кстати, Кочур зовут, и фамилия есть – Дубовой, так он говорил, что на леших лишнее наговаривают. Не водят, мол, они никого по лесу. Только от Священных Деревьев в сторону заворачивают, а люди говорят – леший водит. Кстати, Чура тоже к нечисти отнести можно.

– Ну и чёрт с ним, ой. – Кубин перекрестился. – Не буду я с нечистью говорить. Сам к лешему иди. Ой, извини.

Я опять улыбнулся. Дед был похож на нашкодившего школьника.

– Матвей Власович, а сколько лет тебе?

Кубин вздохнул и закрыл глаза.

– Шестьдесят пять. Мне ведь тридцать пять было, как сюда попал. Эхмааа!

Котелок вовсю кипел. Я поднялся, снял его. Достав кружки, добавил по ложке кофе в каждую и залил кипятком. Поставил сахарный песок на землю.

– Посластите, Матей Власович.

Кубин помотал головой.

– Не надо. И так хорошо. А как получается кофе без варки?

– Сделан так. Гранулированный, растворимый. Долгий процесс.

Кубин молча пил и смотрел на костёр. Я положил две ложки сахара, помешал и сделал глоток. Дед Матей допил кофе и поставил кружу на землю.

– Нус. Давай я свою историю расскажу.

Дед Матей кашлянул и попросил.

– Владимир Иванович, давайте ещё закурим.

Я протянул ему сигарету и достал себе. Кубин взял уголёк и прикурил. Затянулся и с наслаждением пустил струю дыма.

– Блаженство. Кофе и табак. Даже и не надеялся, что ещё раз попробую их. Я ведь в последний раз ещё в Москве, за день до того как попал сюда, кофе пил.

И изящно стряхнув пепел, продолжил:

– Итак. Приехав из Нижнего Новгорода, я вышел в город, и только взял извозчика, как меня окликнули. Поворачиваюсь, батюшки – мой брат Олег. Оказалось он в отпуске. Представил меня другу, поручику Николаю Александровичу Ефпатину. Вместе зашли в ресторацию. За обедом поговорили. Оказывается, Олег уже четыре дня, как в Москву приехал, шалопай такой. В имении Ефпатиных, что под Подольском, обитает. Стали они вдвоём уговаривать меня с ними в имение поехать, и уговорили ведь. Думаю, есть ещё два дня в запасе. Согласился, как узнал, что там будет мой давний друг, капитан Иван Петрович Кулибин. Сразу скажу, Кулибин просто однофамилец знаменитому механику. У Ефпатиных имение большое, богатое. Даже конезавод есть. А через день, Николай Ефпатин предложил съездить в соседнее имение. Мол, там есть стрелок изрядный, что лучше его и нет. Так как мы все стреляли отлично, решили взять револьверы, патронов и ехать.

Дед Матвей усмехнулся, вспоминая.

– А возвращались мы в имение, изрядно пьяными. Впотьмах свернули не туда, ну и заплутали. Решили переночевать у огромной сосны. Примечательная сосна. Ствол толстенный, толькотолько вчетвером обхватить можно. Слезли с коней, а они вдруг как рванут от нас, только их и видели. Ну, куда деваться? Тьма непроглядная. Стали укладываться спать, даже костёр не запалили. С утра думали, быстро дорогу найдём. Вот. А поутру…

Кубин бросил окурок в костёр и продолжил:

– А поутру, как проснулись, смотрим, вокруг лес стеной. Даже непонятно, как сюдато пробрались. Удивились изрядно. И вопросов много, да ответов нет. Кулибин сказал, что железная дорога должна в десяти верстах проходить, если на юг идти. Ему конечно видней, мы карты в голове не держим, а он в том году два курса академии генштаба закончил, собирался на дополнительный курс идти. Так он все карты, как «Отче наш» изучил. Мы на юг и стали пробираться. Заросли кругом, не пролезть. Мы тогда удивлялись – и как могли пройти эти заросли вчера.

Я прервал Кубина.

– Погоди Матвей Власович, а как спать легли, я имею в виду, дерева вы касались?

– Ну да. Прямо на корни головы положили, мха подстелив. Мох там мягкий и сухой. Не впервой так ночевать.

– Вышли мы к перелеску, а там дорога. Кулибин осмотрелся и сказал, что идти на запад надо. Шли мы по дороге с час наверно. И тут навстречу всадники. Семеро и все в кольчугах. Нас увидели и сабли достали. Мы честно опешили сперва, на землю попадали. Думали маскарад какой. Но потом Олег удар получил. Я закричал и, достав револьвер, стал стрелять. Одновременно со мной стрелял Кулибин, потом и Ефпатин достал револьвер. Отстреляли все патроны, что в барабанах были, ещё долго впустую курками щёлкали. Я к брату кинулся, рана большая. Сабля живот с боку рассекла, кровь еле остановили. Всё исподнее извели, Ефпатин за сухим мхом бегал.

Кубин глубоко вздохнул.

– Я брата перевязал, кровь остановили, а он глаза открыл и улыбается. А у меня прям мороз по коже. Он бледный весь. «Что это они? За что?», – спрашивает. А меня самого трясёт почемуто, и не знаю, что сказать. Тут Кулибин подходит. «Посмотрите, господа», – говорит, и показывает саблю. Мы не понимаем в чём дело. А он говорит «Это же булатная сталь». Нам если честно, это ничего не говорило, а Кулибин поясняет: «Такие, как эта, сабля, делались очень давно. Сейчас их можно встретить только в частных коллекциях, или в музее». Потом хмыкнул и сказал: «Вы не поверите господа офицеры. У этих бандитов нет огнестрельного оружия. Только сабли, клевцы и по три ножа на поясе. Ещё короткое копьё, тобишь рогатина и это». Он показал, вытянув руку, из которой выпал железный шарик с пол кулака на кожаном ремешке. Кистень. «Я осмотрел всех семерых, у каждого почти одинаковый набор подобного оружия. Судя по ним, эти бандиты как будто из древней Руси попали сюда». Ефпатин тогда и спросил: «Что делатьто будем?». Я посмотрел на Олега, он был совсем плох. Надо срочно к доктору его везти, а как? Кулибин оглянулся и сказал: «Николай Александрович, поймай лошадей. Матвей Власович, мы с тобой срубим две ёлки и сделаем волокушу. На ней, чтобы не растрясти, Олега повезём». А я спросил: «А тела как? Убрать с дороги?». Кулибин поднял палец: «Тела оставим для полиции. Как доберёмся до Подольска, или до первого отделения, полиции и сообщим».

Кубин усмехнулся.

– Не знали мы тогда, куда попали. В какую ИСТОРИЮ вляпались. Каламбур какойто.

Он поворошил тлеющие угли и подбросил дров в костёр. Я привстал и подвинул котелок с водой ближе к огню. Вода быстро закипела.

– Матвей Власович, может быть чайку попьём?

Дед Матвей кивнул.

– Да, извольте.

Я улыбнулся и, увидев удивление на лице Кубина, пояснил:

– Извините, Матвей Власович. Выражение «извольте», в наше время считается устаревшим.

– Ты прав. Мы тоже часто встречали такие выражения, устаревшие даже для нас. Удивительно, что речь понимали, ведь язык изменился за века.

Я достал кружки, сахар и чайные пакетики. Налил кипяток и положил пакетики. Оставил завариваться.

– Это наверно древо так наделило нас. Я тоже удивился, особенно когда на земле буквы писал. На древнерусском!

Чай заварился и, взяв кружку и пакет с сахарным песком, протянул Кубину.

– Извольте.

Он улыбнулся.

– Премного благодарен.

Размешав сахар, стали пить чай. Дед Матвей выпив чай, поставил кружку.

– Quelle jouissance!

Ого! Тут же говорю:

– Tu dis bien selon est francais. А encore quelles langues tu possedes?

– English, Der Deutsche. Кулибин теми же, ещё японский и испанский. – Улыбается дед Матвей.

Хм.

– А я только двумя, английский и немножко французского. – Сказал я. – Allez, mon ami.

Дед Матвей усмехнулся.

– Ecoutez plus loin.

– Ефпатин собрал всех лошадей. Их оказалось четырнадцать. Значит, бандиты ехали с заводными лошадями. Мы срубили две ёлки, связали комеля и ветки. С одной лошади сняли седло и потник. Потник положили на ветки и перенесли Олега на волокушу. От комеля привязали верёвку к седлу коня. На него сел Ефпатин. Мы собрали лошадей и привязали их одну за одной. С одной стороны ехал я, с другой Кулибин. Я ехал и смотрел на Олега. Он был бледный. Боже мой, с такими ранами не выживают, я знаю. Но если доставить в госпиталь, то надежда есть. Через три версты мы выехали на поле, за которым увидели селение.

– Кулибин огляделся и удивлённо произнёс: «Странно. Тут должна проходить железная дорога». «Может, ты путаешь, Иван Петрович?» – спросил Ефпатин. «Нет, Николай Александрович, я не путаю. Странно это. Место как будто то, но ощущение такое – что железнодорожное полотно свернули, насыпь сравняли и всё деревьями засадили». Кулибин показал на часовню, стоящую на пригорке посреди селения: «Едем туда. Там спросим, куда нас нелёгкая занесла». Мы подъехали к селению и по околице проехали до часовни. Селение, домов в тридцать, как будто вымерло. Людей нигде не было видно. Мы спрыгнули с лошадей, и Ефпатин постучал в дверь часовни. Дверь приоткрылась, и изза неё выглянул священник, маленький, одетый в черную рясу, подпоясанный верёвкой, на голове островерхая шапочка, на ногах лапти. «Мир вам, добрые люди. Что ищите? Куда путь держите?» – спросил нас он, и достал изза двери икону, которую стал держать у груди. Мы перекрестились. Священник поднял брови: «Никак православные?». Кулибин шагнул вперёд: «Православные мы, отче». А священник спросил: «Зело странно одеты вы, мыслю из дальних краёв, путь держите?». «Ты прав, отче, из дальних краёв. А что это за место, как называется? И где все люди?» Священник убрал икону и ответил: «Подолом сие место называют. А люди попрятались вас увидав». Я спросил: «А доктор здесь есть?». «Кто?», – не понял поп. «Ну, врач, санитар, целитель, наконец». Поп смотрел не понимая. Я показал на волокушу: «Там раненый у нас, его лечить срочно надо». Священник махнул рукой на ближний к часовне дом: «Везите к дому Фомы Кустахи. Там остановитесь, а я позже подойду. Как имя уязвлённого?». «Олег». Священник кивнул и повернулся. Кулибин вглядывался в дома, потом спросил: «Скажи, святой отец, какой сейчас год?». «Год 6715 от сотворения мира» – ответил поп и скрылся в часовне. Кубин отвёл нас сторону: «Господа, вы обратили внимание на дома? Посмотрите на окна. Они обтянуты чемто серым. Возможно промасленной бумагой, или скорей всего бычьими пузырями». Мы посмотрели на окна домов. И точно, ни в одном доме, не было стёкол. А Кулибин продолжил: "Я тут подумал, господа офицеры. Первое – проснулись не там, где уснули. Второе – нападение бандитов, одетых в доспехи времён Мономаха. Третье – нет железной дороги, там, где она должна быть. Четвёртое – это окна. Я не видел, даже в самых нищих домах окон без стёкол. А тут? Пятое – священник сказал про год «шесть тысяч пятнадцатый от сотворения мира», а это тысяча дести седьмой год. Я не сомневаюсь в нормальности священника". Он помолчал. «Вывод один – мы попали в прошлое и сейчас тринадцатый век. Матвей Власович, ты в истории силён, кто в тысяча дести седьмом году великий князь?». «Всеволод Юрьевич, по прозвищу – Большое Гнездо». «Вот» – поднял палец Кулибин, «От этого и будем отталкиваться». «То есть» – не понял Ефпатин. «Обживаться тут будем». Ефпатин расстроился: «А домой, что не попадём уже?». Кулибин пожал плечами: «Как? Вот и я не знаю. Кстати, господа. Сколько патронов осталось? У меня полный барабан и ещё шесть патронов». «У меня тоже» – сказал Ефпатин. Я похлопал по карману и достал револьвер. Откинул барабан: «У меня только шесть выстрелов, господа». Иван Петрович вздохнул: «Будем беречь. Придётся обходиться холодным оружием, надеюсь, уроки фехтования вами не забыты? Вот и славно, а с остальным оружием потренируемся».

Мы подъехали к указанному священником дому. Ефпатин соскочил с коня и заколотил кулаком по воротам. С минуту подождав, ударил по воротам сильней. Изза ворот спросили: «Кто там?» Кубин громко сказал: «Ты Фома Кустаха? Открывай, святой отец на постой к тебе нас определил. Раненый у нас есть. В дом его надо». Ворота скрипнули и раскрылись, к нам вышел мужик лет сорока. Одет в простую рубаху до колен, подпоясанный кожаным ремешком, на ногах штаны и босой. Поклонился: «Проходите, бояре». Повернувшись, крикнул: «Лукерья! Светлицу приготовь, воды согрей». Олега осторожно занесли дом. Дом был большой, пятистенок. Большая печь посередине избы казалось, занимала всю жилую площадь. Олега мы пронесли в огороженную комнату. Впереди, постоянно говоря «Вот сюда» и «Осторожно, порог и пригнитесь», семенил хозяин. Олега положили на широкую лавку, застеленную матрацем набитым соломой. Укрыли одеялом, и вышли в сени. Кулибин положил руку мне на плечо: «Матей, оставайся с братом, а мы за трофеями. Знать бы сразу, взяли б ещё там. Но кто знал? Смотри тут». Сколько времени их не было, не знаю. Я погрузился в такое отчаяние. Как во сне я наблюдал, как обмывают и перевязывают брата. Потом вдруг рядом оказался священник и чтото делал, оказалось, отпевал. Я и не сразу понял, что Олег умер. В себя я пришел от того, что по лицу мне хлестал Кубин и говорил: «… ицер ты или нет, приди в себя». Я оглянулся и увидел, что мы стоим за часовней, где было кладбище. Рядом на холмике стоял могильный крест. Вот здесь значит, упокоился мой брат Олег.

Кубин протянул руку и я, поняв, что ему надо, достал сигареты. Закурив, бросил пустую пачку в костёр.

– Что дальше было, Матвей Власович?

Дед Матей выпустил дым и сказал.

– Давно это было. Всё и не вспомню. Ясно помнил день первый, а потом както размыто всё. Помню, как к Москве подъехали. Непривычно было видеть небольшой деревянный кремль с малым посадом вокруг. Потом поступили на службу в дружину к Великому князю Владимирскому.

8

Зимою стыла птица в небе,

На сотни верст стелился дым.

Лежал ясак клеймом на хлебе

Десятой долью, как калым.

Прокаркал ворон в час затменья,

Узрел грядущего знаменья,

Терзали смутные виденья

И рок висел над ним забвенья.

Незваный гостьтатарской воли

Батый пришел повелевать.

В оковы мерзкие неволи

Страну пытался заковать.

И за кумысом разговоры

Вела в шатрах монголов рать:

"Нам не нужны переговоры,

Мы будем Китеж штурмом брать."

Старинный символ русской чести

С огнем хотели повенчать.

Им гул набата предрекал о мести,

Мешал спокойно, крепко спать.

Нашли предателяиуду,

Сомкнулись горе и беда,

Взбивала пыль тогда повсюду

Степных кочевников орда.

Остался в памяти он Гришкой

По странной кличке "Кутерьма"

Давно известно, что под пыткой

Ломает слабого тюрьма.

Какого племени и роду

Пробрался бес в его уста?

На гибель Божьему народу

Открыл заветные места.

Тропой безлюдной страшной ночью

Провел исчадье тьмы и зла,

И сердце сразу острой болью

Пронзили грешные дела.

За ту измену в поколеньях

Под тихий шелест камыша,

Приходит в новых воплощеньях,

Смердя, порочная душа.

И с диким воем у костра

Шакал в обличии волка,

Познавший обух топора,

Прощенья просит чрез века.

Но перед взором удивленным

В молитвах к Богу обратясь,

По Вере предкам осажденным

Врата открылись не таясь.

Они ушли в Миры иные,

Чтобы потомкам помогать,

И часто просят их живые

О "Светлояре" рассказать.

(Владимир БакшеевСказание о Китежграде)

Не может быть! Не было нападения на Русь, летом тысяча двести тридцать седьмого года! Батый приведёт свои орды к зиме. Откуда здесь столько степняков? Малые отряды, для захвата полона ещё понятно, но отряд в десять тысяч сабель?

Первой мыслью было срочно бежать и кричать во весь голос. Но потом подумал, а кто поверит? Поверит один, дед Матей, и то не уверен. Не очень верит он в сказки про леших. Но надо было както убедить его поговорить с Гориным и Велесовым. Надо собирать армию, тоесть дружину, ополчение, наконец.

Рассветало. На поляне, у чуть дымящих кострищ, вповалку спали ратники. По краям, где ещё горели костры, сидели сторожа.

После выпитого целого котелка чая, захотелось отойти до ветру. Спавшие ратники если и поднимались по той же проблеме, то справляли нужду по малой, отойдя на пару шагов от лёжки. Мне вдруг, захотелось отойти подальше. Я поднялся и направился к кустам. Кубин молча проводил меня глазами. Протиснувшись сквозь кусты, поднялся на пригорок, зашел за сосну, потоптался, словно место не нравилось, и пошел глубже в лес. Глубоко в сознании пищала мысль, но както тихо, чтото вроде «Куда меня несёт?». Наконец у понравившегося дерева встал…

Ух. Поднял голову – напротив, на толстой ветке, сидел ворон и смотрел на меня. Я удивленно оглянулся, чего меня сюда принесло? Опять посмотрев на птицу, сказал:

– Чего пялишься, отвернись.

Ворон повернул голову и стал смотреть мне за спину. Даже сдвинулся чуть в сторону. За спиной ктото есть? Чёрт, саблюто оставил, идиот. Медленно достаю нож и, резко повернувшись, замираю в боевой стойке.

За спиной раздалось.

– Кгарррг!

Ну, нет, я не повернусь. Там, за той, толстенной осиной, точно ктото есть. Негромко сказал в темноту:

– Эй! Я знаю, что ты там, выходи.

Из лесного сумрака выдвинулась тень и трансформировалась в маленького, толстенького мужичка. Русые волосы и окладистая бородка с усами, делали его похожим на Николая второго. Он остановился в трёх метрах и сцепил руки на животе.

– Кто ты?

– Осип я, хранитель этого леса. Доброе слово тебе от Кочура. Это я сюда тебя привёл. Прости. Весть плохую, просили передать. – На его лице ничего не менялось, словно со мной разговаривал не он. – Рать чужая, свирепая и жестокая идёт в эти края.

Это о чём он?

– Какая рать, поясни.

– Они себя Чингизидами назают.

Как? Монголы?

– Не понял. Ты ничего не перепутал? Какие монголы, какая рать? Не может этого быть!

Осип спокойно стоял на месте, я друг обнаружил, что хожу тудасюда.

– Откуда весть такая?

На миг показалось, что леший поморщился.

– Лес слухами полнится. Древа силу от деревьев получают, со всего леса. Лешие слышат, что в других лесах происходит. Хранители ведают – тьма идёт.

Тьма это десять тысяч? Всётаки странно.

– А что это вдруг, лешие захотели предупредить людей?

Осип вздохнул:

– Понятно, что огню вороги предадут города и веси ваши. А огонь лесу погибель. От любого града вашего перекинутся может. Хранители решили предупредить.

– Ясно. Что ничего не ясно.

Леший отступил в тень.

– Подожди.

Осип остановился.

– Осип. Скажи, почему я, не умеющий ездить на лошадях и никогда не державший боевой рогатины, вдруг стал всё это уметь?

Леший улыбнулся.

– Древо даёт быстрое излечение и знания предков. Умение, что спит в теле, может проснуться. Память тебе поможет. Помни отцов своих.

И исчез.

Чёрт, надо скорей сообщить. Стоп! И как? Сказать: «Илья Демьянович, Владимир Дмитрич, тут мне один леший нашептал…»

Мда, вопрос. Так, про лешего им ни слова. Кубину скажу, придумает, как втолковать важность новости. Вот только как преподнести? Чёрт. Блин. Пригнулся, держась за голову. Оказывается, думая, стал ходить тудасюда и не заметил толстой ветки. Потёр ушиб. Показалось, что сидящий на ветке ворон усмехнулся. Показал ему кулак.

Так, чтоб убедить Велесова и Горина объявить мобилизацию, нужны доказательства. А где их найти? Убедить разведку отправить? Допустим, отправили. А если врага не нашли? Больше групп отправить? Тут чтото убедительное стоит придумать. И срочно.

– Блин, хоть звезда что ли упала, когда убеждать воевод стану. Скажу: «О! Звезда, падая подтвердила».

– Кгарррг!

Я глянул на ворона.

– А, ты ещё тут? Может что, посоветуешь?

– Кгарррг! Кгарррг! Кгарррг!

– Перевод, пожалуйста. А, что ты можешь? Вот леший бы мог. Морок какойнибудь напустить. Только врядли пошевелится. Слышь, Осип? Ау?

Тишина. Махнул рукой и двинулся к стоянке. Вслед мне чтото тихо зашелестел лес.

Продравшись через кусты, вдруг вышел не к стоянке, а к реке. Странно, вроде бы шел правильно. Осип, что ль, балует? Зачем? Осмотрелся. Ага, вон сгоревшие камыши недалеко.

Гдето рядом журчал ручей, впадавший в реку. Прошел пару шагов и увидел родник, бьющий из земли. Вода из него стекала в небольшую ямку, потом, журча, вытекала в реку. Зачерпнул воды, хлебнул. Вкусная и холодная. Послышались шаги. Я отошел от берега и укрылся за кустами.

По еле заметной тропе на берег вышел Горин. Сладко зевая и потягиваясь, спустился к реке. Потом замер и стал озираться, как будто не понимая, куда он попал. Горин тряхнул головой, подошел к роднику, зачерпнул воды и напился. Я вышел на берег.

– Доброе утро, Илья Демьянович.

Горин дёрнулся и удивлённо уставился на меня.

– Э… это ты, Володимир Иванович?

Потом оглянулся и, почесав затылок, сказал.

– Ты вроде с нашим дедом Матвеем всё говорил? Надо ж, наш молчун Матвей Власович нашёл родную душу.

Горин опять зачерпнул воды из родника, попил и умылся.

– Не понимаю, что я сюда пошел?

Передёрнул плечами и подошел ко мне.

А меня интересовала проблема – как сказать Горину об отряде монгол? Если спросит – откуда, мол, такие сведения? Вот, елки зелёные! Начнём издалека.

– Илья Демьянович. Скажи, а набеги степняков часто бывают?

Горин удивлённо посмотрел на меня.

– Нет. Только последний год зачастили чтото.

– И что, не хотелось бы прекратить эти частые набеги?

Горин пожал плечами.

– Хотелось бы. Но как их прекратишь? Запретить им приходить?

Я хмыкнул. Шутник.

– Просто. На больших реках бродов мало. Поставить тихие дозоры. Если появятся, известить. Собрать ратников и ударить. Если каждый раз им укорот давать, реже приходить станут, а то и вовсе не придут больше.

Горин в досаде ударил кулаком по ладони.

– Да есть дозорыто. Только всё равно приходят, нехристи. Черемисы и мордва замирены давно, клятву верности князю Юрию Всеволодовичу давали. Но находятся такие, что проводят поганых тайными тропами и неизвестными бродами.

– Значит, патрулировать надо, а не только на месте сидеть. Больше толку будет.

Горин кашлянул и спросил.

– Патрулировать? Это что?

– Э… кхм. Мобильн… в общем, это когда дозор постоянно в движении. Обходя окрестности. Чуть что, так весть дружине. И в атаку!

С берега послышались шаги. Мы обернулись и замерли. У Горина вообще челюсть отпала. К нам, точней, к роднику, с котелком шел Велесов. Только странно шел, как во сне. У Горина от удивления горло перехватило.

Володимир Димитрич, кхх.

Кашлянув крикнул.

– Боярин!

Велесов замер, удивлённо таращась на нас.

– А?

– Володимир Дмитрич, ты куда это собрался? Никак за водой пошёл? А холопы поди спят, окаянные?

Велесов поднял руку и уставился на котелок.

– Не пойму я чтото. Никак леший балует?

Они даже не подозревают, как они правы. Определённо Осипа проделки. Только непонятно, зачем нас сюда всех свёл? Я мог бы и позже с ними поговорить. Он меня сюда вывел. А их разбудил и как лунатиков к реке ко мне отправил. По очереди.

Велесов озирался и часто моргал, не понимая, где он и зачем. Я посоветовал.

– Попей воды из родника, Владимир Дмитриевич, она холодная и вкусная. Сразу придёшь в себя.

Велесов повернулся и подошел к роднику. Напился и посмотрел на нас.

– Что вы тут делаете, бояре?

– Мы тут рассуждаем о частых налётах степняков.

Велесов зачерпнул воды в котелок, встал, потом посмотрел на него и поставил на землю.

– И что?

Я прокашлялся.

– Считаю, что эти частые стычки и появление мелких отрядов неспроста. Этот отряд, что вчера разбили, был без добычи. Определённо кудато шел. Мыслю, что мелкие группы степняков – это один отряд. Возможно, гдето есть их стоянка. И там их много.

Горин и Велесов уставились на меня.

– Почему это?

Тугодумы. Похоже, не проснулись ещё.

– На Полески налетели, раз. Эта сотня шла без добычи, два. Ранее налёты были, взять хоть нападение на тебя, Илья Демьянович, три. Ещё перечислить? Думаете, они сами по себе? Нет. Они из одного отряда. И гдето есть их стоянка. Куда они все соберутся. И задача у них – разведка, я думаю.

Велесов покачал головой.

– Не мог большой отряд незаметно пройти. Увидели бы.

– Мне тут Илья Демьянович говорил, что находятся среди мордвы проводники, которые могут провести незаметно поганых. Надо отправить дозоры по местам, где могут встать на стоянку до пяти тысяч воинов. Ведь если они здесь, то не просто так сюда пришли.

– А сколько ратников соберётся, если исполчать?

Велесов ответил сразу.

– Пять сотен бояр.

Чёрт, мало.

– Как же так? Ратников мало, поганых ведь больше.

Горин хотел сказать, но Велесов опередил.

– С чего тебе, Володимир Иванович, взбрело в голову, что поганых тут много? А бояре с десятком оружных холопов исполчаются. Ещё дети боярские. Так что ратников до пятидесяти сотен будет. Но снаряжать новые дозоры, мыслю, не надо. Их и так достаточно.

Мысленно плюнул. Про лешего, что ль сказать? Нет, не буду. Зачем он свёл нас сюда, если убедить их не могу? Горин и Велесов направились к стоянке. Я постоял в раздумье и, подхватив забытый Велесовым котелок, пошел за ними.

– Бояре, обождите.

Они повернулись и замерли, с ужасом глядя на реку. Не понял, там что? Повернулся, замерев в изумлении. Было от чего.

Легкий туман, наверно, сползся со всей реки и преобразился в скачущих на нас всадников. Они размахивали саблями, стреляли из луков, быстро приближаясь. Я понял, что это морок, созданный лешим, но как правдиво всё выглядит! Прям, три де, какойто. Оглянулся на бояр. Они оба упали на спину и шарили рукой по поясам, ища оружие. Но из оружия были только ножи и, выдернув их, они стали размахивать, пытаясь убить проносящихся степняков. В их глазах стоял страх от непонимания и бессилия. Тут конная лава кончилась.

Я посмотрел на реку. Картинка сменилась.

Теперь леший сделал морок с проходящими пленниками. На фоне из горящих домов и церквей молодые женщины и дети, связанные верёвкой за шеи, шли, подстёгиваемые всадниками по бокам колонны. За ними привязанные за руки к сёдлам молодые парни бежали, пытаясь не упасть. Вот один не выдержал и, споткнувшись, стал волочиться по земле. Всадник даже не обернулся.

Опять смена картинки.

Поле боя. Мертвые ратники, пронзённые стрелами, страшными ранами и торчащими копьями из тел.

Вдруг, над рекой появился образ Богородицы.

Она скорбно взирала на нас.

Мать моя! Я, зная, что это простой морок, наведённый лешим, сам почувствовал, как по спине побежали мурашки. А что с боярами? Обернулся. Горин и Велесов, часто крестясь, отбивали поклоны, стоя на коленях.

Туман рассеялся.

Ну и кино, блин! Осипу режиссером работать бы. Такой боевик показал. Бояре, вскочив, кинулись к стоянке. Я, вздохнув, поплёлся за ними. Забравшись на склон, увидел ворона. Посмотрел вокруг, Осипа не видно.

– Осипу передай спасибо. Думаешь, помогло?

Мне показалось, что птица сначала кивнула, а потом пожала крыльями.

Ладно, будем дальше воздействовать на бояр. Подключу деда Матвея, может, получится убедить упертых.

Выйдя к стоянке, сразу направился к своему месту. В предрассветных сумерках потухшие костры курились лёгким дымком. Изпод куста, где сидел на часах Митяй, торчали ноги. Заглянул, раздвинув ветки. Сон на посту? Бардак, однако.

Лагерь спал, внося в фон утреннего щебета птиц многоголосый храп на все лады.

А прохладно с утра. Быстро подошел к костру. Кубин дремал, откинувшись на спину. Собрав остатки дров, подкинул в костёр. Сел и задумался.

Сейчас мне уже не казалась удачной мыслью демонстрация, что Осип устроил. Но, как говорится – будем посмотреть. Убедить в необходимости поиска монгольского отряда не получилось. Пока. Где они сейчас? Я посмотрел туда, где Велесов и Горин спали. Хм, не видать. Странно. Подобрал ветку и, обламывая по частям, стал бросать в огонь.

– О чём задумался, Владимир Иванович? Что случилось?

Кубин поднял голову и смотрел на меня. Я бросил остатки ветки в костёр.

– С Велесовым и Гориным поговорил. Неудачно.

Дед Матей сел.

– Вот как. Когда успел? И о чем разговор был?

– С час назад до ветру отошел, затем на берег вышел. Тут они пришли.

Кубин удивился, но промолчал.

– Я выразил мысль, что не просто тут крутятся мелкие отряды степняков. Сказал, что, скорей всего это один отряд и у него есть конкретная цель – разведка. А потом будет нападение. А их, скорей всего, больше тысячи.

– С чего ты взял, что их тут много? И откуда их тут тысяча?

– Осип сказал.

– Кто такой Осип?

– Здешний леший.

Кубин плюнул.

– Тьфу ты, Господи прости и помилуй!

Перекрестился.

– Ещё один? А он откуда знает? Ты ему веришь?

Я посмотрел на деда Матвея.

– Ты знаешь – верю. Почему? Не знаю, но верю. Осип от Кочура привет передал. Сказал, что тьма идёт. А предупредили потому, что монголы все города выжгут.

Кубин кивнул.

– Понял. Так, а бояре что сказали?

Я достал новую пачку сигарет, оглянулся, все спят и достал сигарету, предложил Кубину. Закурил сам.

– Говорят, что дозоры предупредили бы давно.

Дед Матей помолчал и поднялся.

– Пойдём, поговорим с ними вместе.

Я вздохнул и сказал.

– Погоди, не сейчас. Они от видения ещё в шоке.

Кубин замер.

– От какого видения?

Я хмыкнул.

– Осип постарался. Показал как в ки… синематографе, что случится. Закончил тем, что явил лик Богородицы. После этого бояре в глубоком ауте.

– Отче наш, Иже еси на небесех!…

Кубин закончил молитву и строго посмотрел на меня.

– Не стоит шутить так.

Я бросил окурок в костёр.

– Матвей Власович, прости, я не хотел, так уж получилось. Ты просвещённый человек и прекрасно знаешь историю.

Хмурый Кубин кивнул.

– Знаю. Только не было нападения на Русь до зимы. НЕ БЫЛО. Нет в истории документов об этом.

– Да. Документов нет, но они, может, были, да пропали. Мало ли что случилось. Пожары, например. Сколько их на Руси было? Ведь деревянное все строилось. А Китеж? Это вообще легенда. Можно сказать, небылица. А он есть. Ведь есть?

Кубин кивнул.

– Есть.

– Знаешь, Матей Власович? Я ведь просто на Китеж хотел посмотреть и вернуться. Хоть и готовился основательно. Но… – Я проглотил ком в горле и шумно выдохнул. – Но сейчас не могу я уйти. Просто не могу. Русский я. Помочь хочу. Защитить Россию. Как отец мой. Как оба деда моих, на войне. Понимаешь?

– Понимаю. – Вздохнул Кубин. – Думаешь, мы не пытались чтото сделать? Пытались. Но нас не слушали. Кто мы для князей? Я и Кулибин всё это время пытались доказать Великим князьям, что Русь надо объединить. Не получилось. А сейчас… Времени у нас мало.

Помолчали, глядя на огонь.

– Как рана, Владимир Иванович?

– Да какая рана? Так, ушиб. Мазью натёр. Сойдёт за три – четыре дня, спасибо бронику.

– Бронику? Ты имеешь в виду бронь?

Я дотянулся до сложенного снаряжения и вытащил бронежилет.

– Вот. Это броник или бронежилет. Выдаётся мили… полицейским и спецвойскам. Этот предохраняет от удара ножа и пуль мелкого калибра. Как видишь, под кольчугу как раз подошёл.

Кубин покачал головой.

– Хочется узнать про будущее подробней. Чудные вещи есть. Интересно.

– Ну, я могу рассказать.

– Нет, подожду. – Дед Матвей замотал головой. – Мыслю, лучше будет сразу двоим говорить. Подожду.

А почему только двоим? Вас ведь трое было.

Дед Матвей вздохнул.

– Ефпатин в Рязани сейчас. У князя рязанского Юрия Игоревича сотником. Боярином знатным стал. Кстати! Догадайся, как его там называют?

Я пожал плечами.

– Да откуда? Хотя.… Погоди, дай подумать.

Так. Что мне о нём Кубин говорил? Николай Александрович Ефпатин, порутчик. И всё. Мда! Догадайся вот. Стоп. Фамилия! Ефпатин – Ефпатий. Ефпатий Коловрат, что ли? Ну и дела!

Я посмотрел в весёлые глаза Кубина. Он усмехнулся.

– Вижу, догадался.

Я кивнул.

– Ефпатий Коловрат. Но почему? Это же выдуманный и сборный персонаж.

Дед Матвей кивнул.

– Я знаю. Но теперь он настоящий, а не выдуманный. А почему? Так мы его по фамилии называли. Вот и приклеилось. А Коловратом нарекли после того, как он, защищаясь, кол с ограды выдернул, причём самый большой. Бояре смеялись потом: «Поменьше выбрать не мог?». А он злится, не нравится ему, как его называют. Историю он плохо знает. Я ему объяснил, кто такой Коловрат. Но он всё равно ворчал. Потом привык.

– А я думал, что Коловрат от слова «Коло», то есть вечный круговорот, символ колеса. Есть ещё знак, типа свастики.

Кубин пожал плечами.

– Ну, так народ называл.

И, глядя на очередной мой зевок, сказал.

– Поспи, Владимир Иванович.

Да, поспать бы не мешало. Только сейчас почувствовал дикую усталость.

– Посплю часа три. Да! Там часовой спит на посту. Кажется, Митяем зовут.

Дед Матей нахмурился.

– Уши поганцу оборву.

Поднялся и ушел. Я укрылся налатником. Надо бы одеяло или шкуру какую раздобыть. Холодно на земле спать. Засунув руки за голову, закрыл глаза и уснул.

– Рравняйсь!

– Смиррно!

– К торжестенному маршу!

– Поротно!

– Первая рота прямо, остальные направво!

– Шагом марш!

Замершие шеренги слитно отпечатали первый шаг. Мы шли первыми. Уже не курсанты. Офицеры!

– И раз!

Прошли мимо трибуны, где, подняв руку в воинском приветствии, стояло командование училища. Начальник училища, похожий на Брежнева, но имевший кличку «Стеклорез» изза фамилии Алмазов, с улыбкой смотрел на печатающих шаг молодых офицеров. Может, себя молодого вспоминал?

В конце плаца нас встречали родители и наши девушки. Мои мама и отец приехать не смогли, но была она, моя будущая жена.

– Здравствуй, мой лейтенант.

В легком красивом платье, с обалденно шикарными длинными волосами, она была для меня самойсамой красивой. Королева.

Счастливая улыбка, вдруг сменилась злобной маской. В руке у неё появилась сабля.

– Ты никогда не станешь генералом!

Взмах.

Пытаюсь отклониться, но… правая рука падает на землю.

Толчком проснулся.

Блин, опять кошмар, хоть не спи. Моя бывшая приснилась. Произнесла свою любимую фразу и отсекла мне руку. Ну и сны у меня!

Ёп! А где рукато? Сплю, что ль, ещё? В панике левой рукой хлопая по правому боку, шипя от боли, вдруг нахожу правую руку за головой. Напрочь отлежал и не чувствую совсем. Поднялся и принялся массировать, приводя конечность к чувствительности. Заодно огляделся. Лагерь ещё спал. Коекто поднялся и разжигал костёр.

Кубина не было.

Матерясь, ложусь на левый бок, подвинувшись чуть ближе к костру. Пусть спина греется. Закрыл глаза. Посплю ещё. Сон бы нормальный приснился. Попробую надумать.

Что я любил в той жизни? Ну, кроме службы. Конечно, в компании с друзьями попариться в бане и попить пива. Зайдёшь в натопленную парную с ковшом чуть разбавленного пива. Плеснёшь на каменку. И на самый верх, греться и наслаждаться пивным запахом. Можно и хлебного кваса плеснуть, тоже гуд великий.

Запарив веники с друзьями, лезем париться.

– Серёга, поддай!

Серёга, зачерпнув ковшом кипятка, создаёт парной ад, где мы, как черти, только с вениками, хлещем друг друга.

– Полундра!

Вылетаем из парной, красные, как варёные раки, заворачиваем к бассейну с ледяной водой.

Бултых!

Как пробки изпод шампанского, вылетаем из воды и уже бледными поганками несёмся опять в парную греться. Усаживаемся на полок.

– Кайф!

Сергей улыбается и просит:

– Васёк, плесни на камень, подними градус.

Васька с хитрым видом нагибается, и на каменку летит вся вода из тазика.

– Идиот! Обваришь.

Мы слетаем сверху, кидаемся на выход. Но хитрый садист захлопывает и, подвинув лавку, припирает дверь с той стороны. Я ору:

– Васька, придурок, открой. Мля!

Пар обволакивает и припекает почему – то только зад. Изза двери доносится смех.

– Одинодин. Ничья.

Ай! Сзади совсем невыносимо. Пятая точка горит!

Вскакиваю, но сразу падаю на задницу.

Мля! Подскочил. Сунул руку назад. Штаны от костра сильно разогрелись, наверно, ещё чуть и вспыхнули бы.

Блин, сон был нормальным, а кончился, как все. Похлопал, остужая штаны, и огляделся.

Лагерь проснулся. Кубина и Демьяна нигде не было, и где бродят? Взял из сумы пасту и щётку, отправился к роднику.

9

Молва несет от слова к слову

Былинной истины азы,

И гены древние по зову

Скрепляют кровные узы.

В них Православный Крест Державы

За стяг родного очага.

Бессмертием достигший своей славы,

Опора нации и вечности слуга.

Сей факт монахилетописцы

И не старались обьяснить,

Запечетлели на страницы,

Да кто посмеет же судить?

Явленье то, что чудо света –

О нем исписаны тома,

Осталось просто без ответа,

Давая пищу для ума.

Там ореол Руси Великой

В Священных водах погружен,

Питает нас Небесной силой

Отчизны Дух из тех времен.

(Владимир БакшеевСказание о Китежграде)

Густой осинник сменился сосновым бором. Лесная тропа петляла среди высоченных сосен. Я смотрел по сторонам, пытаясь определить место и вспоминая карту. Пока привязаться к ориентирам не получалось. Немудрено, какие тут ориентиры? Просек нет. Лес густой, не то, что в моём времени. По густоте лесной чащи можно подумать, что лес там, в моём времени весь вырублен. Смотря по сторонам, както незаметно начал напевать мотив из фильма:

– Ты неси меня река, за крутые берега…

Кубин, ехавший рядом, стал прислушиваться. А Демьян, после первого куплета, вдруг стал подпевать, мыкая без слов и почти угадывая мотив. Хм, музыкальный парень. От мерного, чуть глуховатого перестука копыт, песня получала, как будто, музыкальное сопровождение. Едущие спереди и сзади всадники молча слушали, некоторые вздыхали и иногда эти вздохи попадали в унисон. Все, включая лошадей, как будто превратились в большой ансамбль. Закончив тянуть слова, вдруг клюнул носом. Странно, вроде с утра я встал бодрым. Только всё тело чесалось, как у шелудивого.

У реки разделся по пояс и принялся умываться. Нет, тут похорошему не помыться. Мне требовалась капитальная помывка. Похоже, сон про баню был вещим? А первый?

Не дай Бог! Неожиданно для себя, перекрестился.

Вернулся лагерь и застал странную суету. Подошел к своему костру и спросил у Кубина, чтото мешающего ложкой в котелке.

– Матей Власович, что тут происходит?

Дед Матвей кивнул в сторону небольшой группы ратников, среди которых я увидел Горина и Велесова.

– Гонец объявился. С собой какогото мужика приволок. Ты сходи и всё узнаешь, потом мне перескажешь, а я кашу доварю.

– Добро.

Я развернулся и направился к хмурым боярам. Кислая мина на лице Велесова говорила, что весть не очень приятная.

– Добрый день, бояре. Что случилось?

Велесов хмуро посмотрел на меня, но ответил мне Горин.

– Гонец из Заимки прискакал. Не один.

Он показал на стоящего недалеко мужика в простой рубахе, полотняных штанах и коротких кожаных сапогах.

– Никола, черемис из рода Белеста, что в прошлом году крещение приняли, видел поганых. Войско большое, говорит.

Ну вот. Неопределённости кончились. Тьма, о которой Осип предупреждал, объявилась.

– Погоди, Илья Демьянович, а где их он видел? Сколько их? Стой. Мужик, э, Никола, подойди сюда.

Он подошел и поклонился.

– Да, боярин?

– Где ты видел поганых?

– У места, где Безмя в Кержень впадает.

Я повернулся к Велесову.

– Это где?

Хотя я уже догадался где. Если названия рек не изменились, то Безмя это Безменец. Значит монгольский отряд недалеко. Хотя…

– А с какой стороны Кержени поганые шли?

Никола махнул рукой на запад.

– С той, Холохомской стороны.

Что за Холохомская сторона непонятно, но то, что монголы идут по западному берегу Керженца, это ясно.

Я повернулся к Велесову.

– Что делать собираешься, боярин?

Велесов стоял, задумчиво смотря перед собой. Мне захотелось помахать рукой перед его глазами, так как показалось, что он в прострации. Наконец Велесов поднял голову и медленно проговорил:

– Разошлю дозоры и гонцов, с вестью на исполчение.

Я хмыкнул. Надо ж, разошлёт он. Это называется – гром грянул.

Велесов посмотрел на Горина и сказал:

– Князю вестника отправь. Через час уходим. Я на Заимку. Через два дня в Верши прибуду. Сбор воев у Больших Ключей.

Я напомнил про пленника.

– Не забудьте его взять, надо же допросить.

Велесов кивнул. Я развернулся и пошел к своему костру. В голову лезли разные мысли. Монголы, пришедшие не в то время. Бояре в ступоре, непонятно, от чего больше, от явления у реки или от вести о противнике.

– Что там?

Я вдруг обнаружил, что стою около костра. Котелок стоял на земле, рядом с расстеленными потниками. Кубин и Демьян внимательно смотрели на меня.

– Большой монгольский отряд видели у Керженца. Через час снимаемся. Велесов на заимку отправляется. Кстати, Демьян, с ним езжай. Стоп. Не делай такие глаза. Там наши вещи и лошадей заберёшь. С Велесовым в Верши и приедешь.

Дед Матвей кивнул.

– Я в Верши тоже поеду и отроков с собой заберу. Садись, снедать будем.

Взяв ложки, принялись уминать кашу. Я достал три чайных пакетика, отлил из второго котелка лишнюю воду и заварил чай. Демьян замер с ложкой, завороженно наблюдая за темнеющей водой в котелке.

– Что это, боярин?

Я достал сахар и сыпанул маленько.

– Это чай.

Демьян проглотил кашу и встал.

– Я не буду это пить.

Кубин хмыкнул.

– Ну и иди тогда за лошадями, а мы чайку попьём.

Я отхлебнул чаю и спросил Кубина:

– Матвей Власович, поясни мне, кто Велесов по положению и кто Горин.

Кубин хмыкнул.

– По чину они равны. И тут «но» первое. Велесов просто сотник ополчения, а Горин – сотник княжьей дружины. Второе «но». Велесова род втрое древней Горина. А это огого, что значит! Третье «но». В сражении с булгарами лет пятнадцать назад дед Горина воеводой был, а дед Велесова в этом бою был как бы в его подчинении. Четвёртое «но». Горин как сотник хорош, но как тысячник – ноль. И сам он это понимает. А Велесов рати способен водить. Видишь, какая петрушка.

– Понятно.

Что ничего не понятно. Спасибо Петру Первому за табель о рангах, а то в нашей армии была бы такая же катавасия.

– Вон, Демьян наших лошадей ведёт. Давай собираться, Матей Власович.

В очередной раз, клюнув носом, мотнул головой и обнаружил, что мы выехали на поле. Я увидел впереди крепость на высоком холме. Обернувшись к Кубину, спросил:

– Это Верши?

Он кивнул.

Проехав половину поля, Горин остановился у врытого в землю большого креста. Все спешились. Горин, подойдя к кресту, перекрестился, бормоча молитву. Кубин, склонившись ко мне, прошептал.

– Помнишь, про битву с булгарами говорил. Так тут она была.

– Что, рядом с Вершами?

– Нет, тогда городка ещё не было.

Горин поклонился и, вскочив на коня, пустил его в галоп. Отряд проскочил околицу, и мимо замелькали крестьянские дома. А городок большой, если судить по посаду вокруг крепости, окружившему её кольцом. Улица вела к большой башне с подъёмным мостом. Перед крепостью, за сто метров, дома вдруг кончились, и пошел пустырь. Стражник на башне чтото крикнул, и нам навстречу вышел ратник в кольчуге, шлеме и с седой бородой. Горин остановился. Ратник приложил руку к груди и произнёс.

– Здрав будь, Илья Демьянович. В городце всё спокойно.

– Кутерьма здесь?

– В детинце он, со всеми.

– Добре.

Пока они говорили, я рассмотрел башню. Срублена из толстых брёвен. Высотой метров восемь. Она выставлялась от стены на три метра. Имела выступ, под которым угадывались люки. По всему краю выступа имелись узкие бойницы. Сама стена была собрана из вертикально составленных брёвен и в высоту была на метр меньше, чем башня. Соседние башни находились метров через сто. Я увидел, как в бойнице на стене появилась голова в шлеме, посмотрела на нас и исчезла.

Услышав в разговоре «Кутерьма», я насторожился. А ведь не знаю, фамилия это или прозвище, но она мне знакома. Из легенды о Китеже помню, Кутерьма стал предателем и привёл монгольское войско к городу. Его вроде в плен взяли в малом Китеже, то бишь в Городце. Странно, а что он тут делает? Может, и не он, тот, будущий предатель?

Горин въехал в башню, за ним тронулись и мы. А башнято не простая. Вместо внешних ворот использовался подъёмный мост, просто и практично. Коридор от ворот был, как и сам мост, четырёхметровый в ширину, или чуть меньше. По длине метров восемь. Я посмотрел верх и увидел бойницы и люки, такие же, как и на фасаде башни. Впереди были ещё ворота. Около них стояли стражники. Я усмехнулся, вспомнив подобные «кепепе» в будущем. Ну, ничего, практически, не изменилось. Створки внутренних ворот распахнулись, и отряд прибавил ходу. Людей по пути попадалось мало, да и те быстро отходили в сторону, освобождая нам дорогу. Улица, мощёная доской, была узкой. Сразу по её краям начинались стены домов в два этажа, имеющие ограды между собой. Улица упёрлась в ворота с трёхметровым забором. Горин подъехал поближе и рукояткой плети принялся колотить в створ.

За воротами ктото кашлянул, прочищая горло и заорал:

– Не стучи, базыга. Я тебе в прошлый раз баял: «Постучишь ещё раз, выйду и настучу в бестолковку».

Гори хмыкнул и прокричал:

– А вот выйди и настучи!

За воротами чтото упало, проскрежетало, и тот же голос объявил:

– Ну, сам напросился.

Створ раскрылся, и наружу вышел детина, про которых говорят: «косая сажень в плечах».

– Я те…

Он осёкся, увидев Горина, и, беззвучно раскрывая рот, растеряно поглядел на нас. Раздались смешки.

– Опять нашего Иванушку доняли.

– Небось, Кутерьма опять подговорил кого?

– Васнь, деда Онуфрия блажь взяла?

– Сколько кольев сломал, Иван?

– Ишь, онемел как!

Иван поморгал и, приложив руку к груди, поклонился.

– Прости, боярин. Не признал я тебя.

Горин наклонился и, ухмыляясь, сказал:

– Иван, когданибудь тебе настучат в бестолковку. Отворяй!

Над городком поплыл перезвон колоколов.

Все вскинули руки к головам, сняли шлемы и перекрестились.

Изза чуть приоткрытых ворот крикнули.

– Ивашка, чё ворота расхлебянил? А ну подь сюды.

Горин улыбнулся.

– Идём, Иван. Принимай гостей. И баенку, если не стоплена, пусть затопляют.

И мы въехали в ворота. За ними открылся просторный двор. В середине которого стоял дом в два этажа, с большим крыльцом, крышей и дозорной башней на самом верху. Иван завернул в бок, пропуская нас, и двор вдруг показался тесным для двух десятков ратников? Я с удивлением обнаружил, что нас стало меньше. Куда подевались остальные ратники и Дед Матвей с парнями, я не видел. Мы спешились, и к каждому из нас подбежали неизвестно откуда появившиеся парни в рубахах с вышивкой у воротников, приняли коней и повели в большой сарай, сбоку от дома. Горин с довольным видом подошел ко мне. Откудато сбоку вышел широкоплечий мужик, одетый в простую белую рубаху, темные и просторные штаны, и сапоги. На широком поясе висело три ножа разных размеров. Он приложил руку к груди и сказал.

– Здравствуй, Илья Демьянович. Заждались мы тебя.

Горин кивнул и повернулся ко мне.

– Вот, познакомься. Боярин Григорий Макарович Лисин по прозвищу «Кутерьма». А это боярин Володимир Иванович Велесов.

Кутерьма повернулся ко мне и с некоторым удивлением, смотря на меня, чуть поклонился.

– Здрав будь боярин. Не Велесова ли Ивана сын будешь, что у Великого князя Всеволода Юрьевича сотником был?

– Нет, боярин. Даже не однофамилец.

Я смотрел на Кутерьму и думал: «Тот или не тот?». Чуть вытянутое лицо. Взгляд с какимто хитрым прищуром. Карие глаза. Нос прямой. Рот скрыт под густыми усами и окладистой бородой, русой, как и волосы. Ростом с меня.

Может тот, а может не тот. Не было в легенде ориентировки на предателя, кроме имени. И с уверенностью утверждать, что этот человек приведёт орду к святому городу, я не могу.

Горин, тем временем поглядывая на крыльцо, хмыкнул и произнёс.

– Идем, Володимир Иванович, а ты, Григорий Макарович, проследи, чтоб дворня всех ратников по светлицам разместила.

И направился к крыльцу. Там уже стояли встречающие. Впереди нарядно одетая женщина держала пузатый деревянный корец. Я на ходу оглянулся. Вот блин. Опять лопнуть придётся, но корец выпить. К крыльцу шли только Горин и я.

Женщина произнесла с поклоном:

– Здравствуй, муж мой дорогой, Илья Демьянович. Испей квасу с дороги.

И протянула ему корец. Литра три, отметил я и опять оглянулся с надеждой. Нет, никто больше из приехавших не подошел. Вздохнув, принял корец из рук Горина. Там ещё оставалось около двух литров.

Эх, беда моя! Шипучий квас потёк в моё горло.

К моменту, как я допил и перевернул корец дном вверх, в голове немного зашумело.

Ядрёный квас и крепкий.

Горин уже расцеловал супругу, на нём тут же повисли две девочки. За ними стояла девушка, лет семнадцати. Горин поднялся и, повернувшись ко мне, сказал.

– Вот моя семья, боярин. Познакомьтесь.

И стал нас знакомить.

– Это моя супруга, Алефтина Михайловна. Мои дщери, Людмила и Марина. Это моя сестра младшая, Софья.

Софья смущённо отвернулась.

– А это боярин Володимир Иванович Велесов. Он меня зело выручил, от поганых помог отбиться.

Супруга Горина поклонилась.

– Спасибо тебе за мужа моего, боярин. Проходите в дом. Гостиво сегодня у нас будет.

Чтото мешает и колется. И что так шуршит? От собственного ёрзанья я и проснулся. Где это я? Ах, да! В своей светлице, куда меня поселили вчера. А как я в ней оказался, не помню. Во рту стоит великая сушь. Что мы пили вчера? Вот уж не подумал бы, что я столько вина выпью, чтоб память отшибло. Даже с водки такого не было. А пилито сначала мёд. Не тот, который с пасеки, а тот, что алкоголь содержит. Коварная штука. Бьёт не в голову, а в ноги. Попробуй пройдись ровно. Фиг! Такие кренделя вместо прямой сделаешь. А потом вино пили. Разное. Что интересно, оно и не кончалось. Как будто тут в погребах его цистерны. Потом вроде квас пили. Тоже в голову шибает неслабо. И сколько надо было выпить, чтоб себя не помнить? Не натворил ли я чего?

А закуска? Закуски больше, чем вина. Большое изобилие мяса и рыбы. Копченой, тушеной, вареной…. Разве котлет нет и колбас. Даже заскучал, ей Богу. Передо мной, помнится, лежал трёхметровый копчёный осетр. Прикинув, сколько бы он стоил на рынке в моём времени, я сразу отрезал кусок на половину своей зарплаты. Потом в основном им и закусывал.

После первого кубка мёда. Настроение поднялось, и я отдался всеобщему веселью, как будто не было больше проблем и напастей в виде противника почти под боком. Звучали здравницы и поздравления. Досталось и мне, за которым последовали знакомства со всеми и, конечно, тосты с большими кубками вина в них.

Ох. Ну и сушняк! Я решительно поднялся и сел. Внимательно осмотрел свой нумер. Не пятизвёздочный отель, но обслуживание тут, ого! Ко мне приставили паренька лет двенадцати, чтоб я ни о чём не беспокоился и по первому зову он являлся в светёлку.

В углу аккуратно были сложены мои сумы и бронь с оружием, а рядом с кроватью стоял резной деревянный столик, на котором я увидел крынку накрытую полотенцем. Посмотрим. Да в ней квас. Вот спасибо. Выпил весь. Показалось маловато, но сушь ушла. Ура!

Дверь распахнулась, и в комнату заскочил паренёк.

– Звал, боярин?

Похоже, "ура" я крикнул вслух, а ему сказал:

– Где тут можно умыться?

Парень чтото хотел сказать, но передумав, кивнул и исчез. Не понял. Но тут же дверь открылась, и парень занёс медный таз и большой кувшин с водой. А парня, случайно не Фигаро зовут?

– Полить, боярин?

– Как зовут тебя, пострел?

– Митяем кличут, боярин.

– Ну, лей, Митяйскороход.

Я скинул рубашку и уставился на неё. Не моя. А, вспомнил! Вчера в баню ходили. Так я ж сменку не взял, а как помылся, так вместо своей одежды эту обнаружил.

Наклонился и принялся умываться. Потом отправил Митяя из комнаты, сказав ему, что заберёт всё потом, и достал щетку и пасту.

Закончив с туалетом, посмотрел на себя.

Рубашка с косым воротом, украшенная вышивкой по рукавам и воротнику. Штаны из мягкого войлока. Кожаный пояс и сапоги, мягкие и легкие, как домашние тапочки. То, что босле бани и надел.

Баню протопили быстро, туда меня привёл Митяй. Там уже раздевались Горин и… Кубин. Я хотел спросить, когда он появился, но они нырнули в парную. Быстро скинул одежду и шагнул следом. Меня обдало жаром, и я, пригибаясь, рассмотрел необычную для меня баню. Почти в центре располагался открытый очаг, вокруг которого была наложена куча камней и стояли два больших медных котла с горячей водой. Справа, по стене, стояли три больших бочки с холодной водой. А напротив полок в две ступени. На них уже сидел Горин, а дед Матвей вливал в шайку с водой чтото из глиняной крынки. Он обернулся и сказал:

– Полезай греться, Владимир Иванович. Сейчас я холод разгоню.

Это холод? Да такая температура достойна самой жаркой парной. Залез к Горину, сидящему наверху. Уши и нос, казалось, уже сварились, и я, прикрыв их, стал осторожно дышать раскалённым воздухом.

Вдруг раздалось шипение и… меня вынесло из парной вместе с клубами пара. Вслед мне хохотали Кубин и Горин. Я, распластавшись на полу, думал: «Стыдто какой. А ещё считался заядлым парильщиком». Только встал, чтоб зайти обратно в парную, как дверь открылась, и вошли две девицы, тащившие бочонок. Хихикнув, глядя как я прикрыл окаянное место, сообщили:

– Квас, боярин.

– Ххоррошо. Иддите.

Поглядывая на меня и хихикая, они вышли. Блин, забыл, что на Руси, мужики и бабы, до Екатерины Второй мылись вместе. Если сейчас зайдёт какаянибудь, сраму не оберусь. С этими мыслями самоотверженно шагнул в парную.

На самом верху полока сидели Горин и Кубин. Илья Демьянович усмехнулся:

– Не замёрз там, боярин? Влезай сюды, парить будем. Вот шапку надень.

И он протянул мне войлочный колпак. Ну, слава Богу! Теперь буду крепиться. Только я залез к ним, Кубин тут же достал веники.

– Ложись, Владимир Иванович.

Опять зашипела вода на каменке, и я понял: «Как себя чувствуют куры гриль».

Ох, упарили меня и упарились сами. Краснокожие как индейцы, вышли в предбанник. Состояние моё было «Посоли и ешь». Я плюхнулся без сил на лавку. Кубин, выбив дно у бочонка, зачерпнул квас и подал мне.

– Спасибо. – После кваса почувствовал себя бодрей. Накинул на плечи ткань, что видимо была за полотенце.

Благодать.

Скрипнула дверь и в предбанник ввалились те две девицы, что бочонок кваса приносили.

– С легким паром, бояре.

Они положили кипы одежды на лавку, потом поглядывая на меня и хихикая, удалились. Я запоздало закрылся простынёй. Горин хмыкнул, глядя как моя «Красная рожа», стала ещё краснее.

– Вот чертовки! Что засмущался, Володимир Иванович? Али девки хороши? А женато у тебя есть?

Я помотал головой – нету, мол. Горин кивнул.

– Добре.

Чего это он? Или оженить меня надумал? Женатто я был, но не говорить же про свою бывшую. Тут развода нет, не поймут. Я выпил ещё квасу и нырнул в баню. Пусть лучше меня упарят до бесчувствия. Упарили, но придя в себя после бани, я себя ощущал воздушным шариком. Казалось, прыгни и улечу.

А потом был пир. Хм, пир. А всётаки, как я комнату пришёл? Надеюсь своими ногами?

Уже спускаясь вниз, встретил Горина. Меня, увидав, он улыбнулся.

– Как спалось, Володимир Иванович?

– Хорошо.

Он засмеялся. Чего это он? Блин! Наверно я вчера накуролесил.

– Силён ты боярин! Вина выпил больше всех, но спать своими ногами ушел. А остальные на столах так и уснули.

Ну, слава Богу! Ушёл сам.

– А я ничего не вытворил там?

Горин опять засмеялся.

– Так ты свой трюк с кубком с десяток раз показывал.

Вот чёрт. Значит половина сервизов на моей совести.

– Надеюсь, хоть пить ещё есть в чём?

Горин похлопал меня по плечу.

– Есть, пойдём за стол.

– А я думал, сегодня в церковь пойдём.

– В церковь пойдём завтра. Негоже с дурной головой к причастию идти.

Мы вышли в просторный зал. На столах, где вчера мы пировали, уже убрались. Прислуга меняла все блюда на новые, не смотря на ещё спящих после вчерашнего бояр. Не тревожа храпящих, они аккуратно убирали грязную посуду и объедки. Крупного телосложения ратник, кажется по фамилии Брагин, зажав в руках обглоданную кость, отмахнулся во сне от пытающегося её забрать холопа. Бедняга перелетел через стол и растянулся на полу. Другие служки так опрометчиво не поступали.

Некоторые бояре, уже просыпаясь, сразу похмелялись и закусывали. Вчерашний пир, начавшийся вечером, для них незаметно перетекал в завтрак.

Я сел за стол и глотнув кваса из медного кубка, отрезал себе большой кусок копченого мяса. Рядом зашевелился спящий боярин и, подняв голову, осмотрелся. Это оказался Кутерьма. Увидев меня улыбнулся.

– А, боярин. А у меня получилось. Гляди.

Он наклонился и изпод стола вынул саблю, без ножен. Подхватил медный кубок полный вина и поставил его на кончик сабли. Чуть расплескав, поднёс ко рту и медленно выпил. Потом подкинул кубок и разрубил его. Половинки со звоном разлетелись по углам.

Горин глядя на это, поморщился.

– Охолонись, Кутерьма. Уже дюжину кубков извёл. Теперь на торг поедешь восполнять запас. А то скоро пить будет не из чего.

Я повернулся к Горину.

– А торг далеко?

– За городищем, в посаде. А что?

Я провёл рукой вдоль тела.

– Приодеться надо.

Прикид поменять стоило. Моя одежда, за исключением рубах с косым воротом, была здесь как бы ни к месту. Горин кивнул.

– Понятно. Вон с Кутерьмой и поедешь, хотя…. Нет. С ним не надо. Кутерьма всех купцов достал своими шутками. Митяя с тобой пошлю. Он парень хваткий. Только бронь одень.

Я кивнул. Понятно, что за ворота крепости выезжать надо с оружием. Они все тут живут в боеготовности номер один.

Митяй ехал на своей лошади чуть впереди. Не знаю, что там наговорил ему Горин, но важность из него так и пёрла, как разварившаяся крупа из кастрюли.

Выехали за крепостные ворота и прибавили ходу. По дороге обгоняя возки, с сеном, груженые чемто и укрытые рогожей, людей, что шли на торг.

Рынок, или торг оказался не таким уж большим, как я его предсталял. Но от него повеяло чемто родным, так похожим на будущее. Сначала мы проехали мимо лотков с различными продуктами. Не остановились и у лавок продающих упряжь. Задержался я только у продавца оружия. Соскочив с коня, я шагнул внутрь лавки. Ножи, топоры, щиты, мечи, копейные наконечники, пучки стрел, кистени, рогатины. Прям оружейная палата. Как джин из лампы появился парень.

– Что боярин изволит? Могу предложить отличный клинок.

Как по волшебству у него в руках появилась сабля, в богато украшенных ножнах. Чуть сдвинув ножны, он повернул к свету и показал на лезвие.

– Посмотри, боярин, какой узор на клинке. А ножны с эфесом? Эта сабля князей достойна. Персидская работа.

Сабля меня не интересовала. Красивое и богатое не всегда толковое и качественное.

Мельком глянув на клинок, переключился на стену с ножами и показал на некоторые из них.

– Вот эти возьму. Покажика.

Продавец с готовностью подскочил.

– Отличный выбор, боярин. А к ним я могу предложить отличный пояс.

Ну конечно, все как всегда. Но пояс хорош. Я кивнул продавцу.

– Я его беру, и эти ножи. Но это всё.

По продавцу было видно, что он с удовольствием продаст мне хоть всю лавку.

– Сколько с меня?

– Четь куны, боярин.

Я пожал плечами. Не запомнил я такие подробности денежной системы, когда копался в нете. Просто достал одну гривну и подал продавцу. Тот принял её и, достав большой кошель, выложил на прилавок несколько монет. Потом из маленького добавил ещё три.

– Вот разность, боярин.

Вот и славно. Мои гривны прошли проверку. Я забрал сдачу. В моей руке оказалось три массивных монеты, это, похоже, куны. А мелочь – это остаток куны, пятнадцать ногат, если не ошибаюсь.

Снаружи, с лошадьми, меня терпеливо дожидался Митяй, щелкая дынные семечки. Я сунул покупки в сумы и поехал дальше, высматривая лавки с одеждой. Высмотрел в одной лавке шкуры. Вот это мне надо. Быстро сторговавшись, купил себе большое одеяло из овчины и несколько воловьих шкур. Из них потом палатку сооружу. Наконец я высмотрел лавку с одеждой. В ней на выбор висели и рубахи, и штаны, куртки, налатники с мехом на выбор. В общем, в этом тряпичном отделе можно было приодеться с ног до головы. Вот и славно.

Я стал разглядывать рубахи украшенные орнаментом по краям рукавов и оторочки ворота. Узор переплетаясь напоминал свастику и я вспомнил его название: «Коловрат».

Мда. Глядя на вышивку, которая включала в себя коловратный узор, в который замысловато вплетались птицы, похожие чемто на орлов, я подумал: «Гитлер был страшный плагиатор. Вот орлы, когото дразня, выпускают свои языки. Вот коловрат, похожий на свастику. Это мы, русские, были наследниками ариев, а не они. Испоганили символ, твари. Вот и получили по полной от настоящего великого народа».

Наверно, тут все продавцы знакомы с магией, так как этот парень появился из ниоткуда, словно джин. Тут же выдав извечную фразу:

– Что боярин желает?

– Приодеться желаю. Рубах дветри, штанов пару, куртку и налатник.

– Э… куртку? Могу предложить охобень.

И как по волшебству у него в руках появилось нечто, похожее на пальто. Ну, куда мне такое?

– А чтото другое есть?

Опять не заметил, как парень чтото сделал руками и показал мне как бы плащ.

– Вот, есть мятл.

Блин, что всё такое длинное? Мне куртка нужна.

– Есть чего покороче, вот по сюда. Чтоб тёплая была.

Я стал объяснять, что мне надо. Парень покачал головой.

– Такого нет, но можно пошить. Тимофей!

Из глубины лавки появился мужичок. Мне пришлось повторить всё, объясняя. Вроде понял. Снял мерки верёвкой с узлами и накарябал чтото на куске бересты.

– Когда готово будет?

– Дня два и справим.

– А быстрей?

Мужичок почесал затылок.

– Ну, если поторопиться, то назавтра к утру справлю твой заказ.

– Вот и ладушки. В детинец доставишь. Боярину Горину передашь, я его предупрежу.

Продавец кивнул. Остальное, что предлагал мне продавец, подошло. Я купил налатник, отороченный мехом, три рубахи с разным узором, две пары штанов, шапку с мехом по кругу и ермолку. Спросил, где можно купить сапоги, меня тут же проводили в лавку напротив. Там я купил себе мягкие сапоги и легкие туфли, типа мокасин, кожаные и на коротком меху.

Ну что ж. Одёжу я купил, теперь кузнеца надо найти. Появилась задумка – усилить кольчугу пластинами на грудь и живот. Выйдя от сапожного мастера, я оглянулся. Где Митяй? Лошади стояли у коновязи, а этого пострела нигде не было. Пока я упаковывал в сумы покупки, появился Митяй и сразу оправдался.

– Кубков заказал, боярин. Куда сейчас едем?

– К кузнецу.

Митяй деловито кивнул.

– Тогда к Тюте поедем, он всегда срочные заказы принимает. И делает справно.

Вот пострел. Про срочность сразу сообразил.

– А почему кузнеца зовут Тютя?

– Вообще его зовут Ефрем Рябов, а Тютя, потому что маленький.

Ах да, Тютелька, как я не сообразил?

– Ну, поехали к Тюте.

Кузнечный квартал был как бы в стороне. И верно, ведь звону от них много. Митяй проехал вглубь кузнечных дворов и заехал в распахнутые ворота двора.

Среди звона со всех сторон выделился один, с гулким эхом. Под большим навесом работал кузнец. Действительно Тютя. Маленького роста, но с широкими плечами и мощной мускулатурой. В одних штанах, он в одной руке зажимал клещами какуюто деталь и работал молоточком, чуть постукивая в место, куда подмастерье обрушивал тяжелый молот.

Бух!

И деталь зашипела в масле. Сразу стало тише. Кузнец положил инструмент и утер обильный пот. Обернулся. Я слез с коня и подошел поближе.

– Ты Ефрем Рябов?

Тот кивнул и, взяв кувшин с водой, стоявший на чурбаке, стал жадно пить. Потом опять утерся и спросил.

– Что боярин хотел бы заказать?

– Железные пластины на грудь.

Кузнец поднял брови. Пришлось объяснять, показывая на себе, и чертить на утоптанной земле. Наконец поняв, что надо сделать, кузнец спросил о сроке.

– Завтра к обеду, не позже.

Он кивнул.

– Лады. Стоить это будет полгривны кун.

Митяй сделал большие глаза, и я понял, что это дорого, но согласился. Тютя поморщился, видимо, хотел цену больше заломить. Ну, я его за язык не тянул.

Вообще, цены тут чудные. На гривну можно купить дом в три этажа. Полностью его заставить мебелью. Ещё и на продукты останется. Я потратил на всё, вместе с барахлом, четверть гривны. Не торгуясь. Поэтому, наверно, меня из лавок провожали как почетного гостя. Были бы дисконтные карты, был бы платиновым клиентом.

Я кивнул Тюте.

– Добро, только в детинец снеси, боярину Горину передай.

Расплатившись с кузнецом, мы отъехали.

10

О матерьотчизна, какими тропами

Бездольному сыну укажешь пойти:

Разбойную ль удаль померить с врагами,

Иль робкой былинкой кивать при пути?

Былинка поблекнет, и удаль обманет,

Умчится, как буря, надежды губя,

Пусть ветром нагорным душа моя станет

Пророческой сказкой баюкать тебя.

Баюкать безмолвье и бури лелеять,

В степи непогожей шуметь ковылем,

На спящие села прохладою веять,

И в окна стучаться дозорным крылом.

(Николай Клюев)

Китеж! Наконецто.

Я шел, любуясь красивыми дворцами, украшенными затейливой резьбой. Они уходили ввысь на несколько этажей и пронзали небо высокими острыми крышами, на которых, как живые, трепетали на ветру флюгера в виде петухов. Дворцы, первые этажи которых были каменными, чередовались с деревянными часовнями, церквями, построенными из камня. Многомного церквей с шатрами, на вершине которых сияли золотые кресты. Главная улица была заполнена весело гудящим народом, идущим по своим делам. Они улыбались друг другу, и от этих улыбок, казалось, повсюду веселей играли солнечные зайчики. Дети, весело галдя, носились по улице. Вдоль дороги, отражаясь от стен, разлился благовест. Люди стали оборачиваться и креститься, глядя вдаль улицы, где стоял великолепный и красивый храм с множеством золотых куполов.

Вдруг, перебивая благовест, раздался набат.

Люди тревожно заозирались. От городской стены, откуда летел набат тревоги, закричали:

– Поганые! Поганые пришли!

Все кинулись кто куда. Матери стали звать своих детей. В сторону ворот торопливо бежали ратники и ополчение. Я кинулся за ними.

Свергнув за угол, побежал к башне. Лестница гудела от топота поднимавшихся на стену защитников. Проглатывая широкими шагами ступени, вылетел на стену и замер от открывшейся картины.

Сколько же их? Господи, спаси.

Всё поле перед городом было заполнено врагами. Они не торопясь окружали город, медленно подступая к стенам. Ратники, имеющие луки, наложили стрелы и приготовились стрелять, но степняки остановились на расстоянии выстрела.

Из толпы поганых выехал всадник, держащий длинный шест, на котором висели белые и черные конские хвосты. Под ними висело полотнище. Всадник подъехал к воротам и вскинул над собой шест. Ветер развернул полотнище, и все увидели на нём серого кречета с черным вороном в когтях. За полотнищем затрепетали на ветру длинные чёрнобелые ленты.

Всадник величественно оглядел стены и закричал:

– Урусуты! Этот город и все земли принадлежат Батухану, внуку великого Потрясателя Вселенной Хана Чингиса. Склонитесь перед царём всей земли и целуйте землю у его ног!

Степняки взревели:

– Кху! Кху! Кху!

Стоявший рядом ратник сквозь зубы пошипел:

– Ишь чего удумали поганые.

Со стены закричали вниз:

– Поцелуй своего царя сзади, под хвостом. Ирод.

– Уходите с нашей земли, поганые.

Монгольский воин ещё раз дернул знаменем и проорал:

– Склонитесь перед богатурами Батухана. Рабы.

Вот сволочь! Я не выдержал и заорал:

– Сначала попробуй нас взять.

И стены взревели яростным криком.

Меня толкнули и…

– Боярин, вставай. Снедать будем.

Передо мной стоял Демьян, держа в руках серебряную ложку.

Вот блин! А я думал, что это я наяву в Китеже побывал. А как натурально все. Почесав зудящий затылок, полез из палатки.

Вздрогнув от утренней прохлады, посмотрел на небо. Ни одного облака. День обещает быть жарким. Потянувшись и зевая как бегемот, огляделся. Лагерь курился множеством костров. Большое поле превратилось в палаточный городок. Недалеко на холме была видна деревня Большие Ключи. Интересно, ключи – это родники? И почему большие?

– Здравствуй, боярин.

Я кивнул прошедшему мимо ратнику. Справа вышел высокий и худой парень, с саблей на боку.

Доброе утро, боярин. – Поклонился он.

И тебе доброе утро. – Проводил его взглядом, повернулся и достал из палатки флягу, но не успел глотнуть, как мимо прошли ещё трое бояр. Они смотрели на меня и улыбались. Чего это они? Наперебой поздоровались:

– Здравствуй, боярин.

– Многие лета, тебе Володимир Иванович.

– Здрав будь, добрый ипат.

И все трое поклонились.

Чего это они? Подобрав выпавшую от удивления флягу, двинул к костру, у которого сидел Кубин и о чёмто говорил с Демьяном. По дороге опять раскланялся с ратником, совершенно мне не знакомым. Блин, сговорились они что ли? Смотрят на меня как на бога и кланяются. Разве, что не крестятся. А этот третий, меня 'Добрым ипатом' назвал, это значит… а что это значит? А, вспомнил, 'Ипат' значит воевода. А почему воевода? Или это шутка Кутерьмы? Нет, не должно. Его настрого Горин предупредил, завязать с приколами, а то, блин, по закону военного времени…. Ну это я мысленно шутю. Но почему, интересно, все так на меня пялятся и кланяются. Может я вчера отчебучил чего? Вроде нет, и выпил да кубка всего. Трезвый, как стекло, хрустальное, в палатку ушел спать. Кубин увидев меня, кивнул:

– Здравствуй…

– Вот только кланяться не надо, хорошо?

Кубин раскрыл рот и удивленно пробормотал:

– Ты чего, Владимир Иванович? Какие поклоны? Аль приснилось чего?

Усевшись рядом с котелком, от которого вкусно пахло, пояснил:

– Выхожу из палатки, а там, ратники, что мимо не идут, то здороваются и кланяются, как иконе ей Богу. Грешным делом подумал, что Кутерьма опять чудит.

Зачерпнул ложкой варево и подул остужая. Кубин пожал плечами и сказал:

– Не знаю чего это они. Демьян, а ты что скажешь?

Парень проглотил хлеб и улыбнулся:

– Как вы вчера ушли, Горин стал рассказывать, как в лощине поганых побили. Потом про то, как на поле у Люнды их резали. И всё тебя хвалил, мол, по твоим задумкам ратовали. Вот и язвленных нет.

Я пожал плечами:

– Не велика заслуга. Это не повод для обожания. Смотрят как на чудо.

Демьян засмеялся и продолжил:

– Так это не всё. Он ещё про твою стрельбу из лука рассказал.

Кубин ухмыльнулся и прокомментировал:

– Дааа, Владимир Иванович. Ты всех тогда удивил, даже меня. Не думал, что так можно стрелять. Ты, правда, раньше из лука не стрелял?

– Нет, сколько раз можно повторять.

Мда. Не думал, что так получится. Даже сам удивился.

А подругому было нельзя. Всё Кутерьма, будь он неладен!

Ещё в Вершах, Кубин похвастал, что с его подачи тут воинскую школу образовали, так и поехали проведать, как идёт обучение отроков. Попали как раз когда парни из луков стреляли. В общем, все стреляли нормально, но как всегда бывает, есть исключения. Наставник, как раз распекал нерадивого стрелка:

– Немочь ты Никола. Нерадивая немочь. Ну как можно стрельнуть вперёд и попасть назад. Стыдно. Девки, он и то стреляют лучше.

Увидев нас, ратник дал парню подзатыльник и шагнул навстречу:

– Здравы будьте, бояре.

Кубин кивнул и спросил:

– Что Иван, так плохо?

Ратник покачал головой:

– Да не, не всё. Половина стреляет хорошо, другие посредственно. Но трое, даже в сторону чучела не попадут. Этот пострел чуть меня не подстрелил.

И строго посмотрел сторону нерадивого стрелка. Кубин спрыгнул с коня и позвал парня:

– Николка, а ну подь сюда.

Никола, смотря в землю подошел. Кубин положил руку ему на плечо и сказал:

– Вот что Николай. Батьку твоего поганые убили. И ты теперь за старшего в семье остался. Так будь прилежным и упорным, чтоб стать воином справным и отомстить врагам за отца. А как стрелять из лука я тебе сам покажу. Примечай и старайся.

Откудато сбоку раздался голос Кутерьмы:

– А пусть боярин Велесов умение своё покажет.

Горин обернулся и пригрозил:

– Ох Гришка, дождёшься у меня.

Потом повернулся и, глядя на меня, сказал:

– Володимир Иванович, ты добрый вой, и правда, покажи отроку, как стрелять надо.

Вот млять, не было печали. А Кутерьма опять подал голос:

– Если лука с собой нет, так вот. – И подаёт мне ЛУК. Блин это не лук, лучище. Под кого его делали? Под великана? Этот лук выглядел, как будто его оторвали от огромного арбалета. Ёп, я его даже наполовину не натяну, не говоря о стрельбе. Не подав вида, бросил Лисину:

– Спасибо, у меня свой есть. Только кольца нет, выронил гдето.

Неугомонный шутник тут же сказал:

– Сейчас найдём.

И через минуту развернул тряпку с кольцами:

– Выбирай, боярин.

Подобрав кольцо по размеру, сразу пристроил его на пальце. Отошел к коню и снял тул с луком. Достал его и пару стрел. Думаю, хватит.

Сначала попробовал натяжение тетивы. Туггая зззаррраза. Даже в лопатках щелкнуло.

Так. До мишени примерно сто пятьдесят метров. Я сразу выбрал дальнюю. Если промажу, хоть не так обидно будет. Хотя если промажу, то шуток необерёшься….

Вот мазать и не надо. Только целиться как? Вот зараза. Ни мушки, ни целика на стреле нет. Это не автомат и не пистолет. И стрелять меня из лука не учили. Блин, позорище будет. А, была, не была.

Наложил стрелу и, не оттягивая тетивы, навел на мишень. И замер.

Что это?

Я смотрел на мишень и видел её как будто вблизи. Казалось, моя стрела упиралась в истыканные доски. Как в оптический прицел смотрю. Стрельни и она попадет туда, куда сейчас смотрит стрела. Оппа!

Резко натянул тетиву.

Дзень!

Со всех сторон одобрительно загудели. Стрела торчала в середине мишени.

Вот тебе и раз! Я со всего стрелял метко. Даже из пистолетов помакедонски, с двух рук. Но из лука – никогда. Но я понял. Это память предков заработала, спасибо древу за это. Похоже, у меня в предках Робины Гуды были.

– Пусть ещё раз стрельнёт.

Кутерьма достал уже. Кстати о Робине Гуде. Смотрели фильмы про него? Нет? А я смотрел. Взял вторую стрелу, натянул тетиву и нацелил на мишень. Потом повернувшись к Кутерьме, и смотря ему прямо в глаза, отпустил стрелу. Кутерьма посмотрел на мишень и уронил челюсть.

– Ох!

– Во даёт!

– Не может быть!

Последнее сказал Лисин, то есть главный шутник. Всё. Шутки кончились. Хватит. Упаковал лук обратно под восторженный гвалт бояр и отроков. Демьян, сам хороший стрелок смотрел восторженно.

Мда, я тогда сам не ожидал. А сейчас сказал парню:

– Ну, стрельнул метко, что такого?

Демьян аж подскочил:

– Да так никто не стрелял никогда! Стрела в стрелу! Да всех завидки взяли.

Сделав паузу, сказал тише:

– Даже мне завидно. А Никола после этого в мишень попал. Всё потому, что ты для него стал примером. И другие стрелять лучше стали.

Кубин зачерпнул кашу и пробурчал:

– Говоритеговорите, мне больше достанется.

Я взялся за ложку и сказал парню:

– Давай лопай. Психолог, блин.

Котелок быстро опустел, и пока Демьян смотрел в другую сторону, я заварил чай. Посидели молча. Каждый смотрел в свою сторону. В голове у меня крутилась мысль о причинах такого поведения окружающих. Чего они ко мне так относятся? Меткая стрельба причина для восхищения, но, блин, не поклонения. И ипатом, то бишь воеводой, они меня зря кличут. Какой из меня стратег или тактик? Тут все войска – это сплошь кавалерия, а я не кавалерист. И на коня сел только здесь. Хотя в лощине и на поле просто толковые советы дал. Это да. А так…

– Владимир Иванович, ты что, заснул?

– А? Нет. Так, задумался.

Разлили чай и, подсластив стали пить. Мимо прошел ратник. Ну, просто бы прошел, так блин, поклонился и произнес:

– Благова брашна тебе, боярин. И вам, бояре.

Да что же это такое? Ну, почему? Точно Кутерьмы проделки. Горин про меня рассказал, а этот ещё чегото наплёл. Вот и ходят, отбивая мне поклоны. Кубин стал трепать меня за руку.

– Что, Матвей Власович?

Он глазами показал на руку. Ой! Сам не заметил, как закурил. Быстро огляделся. Кроме Демьяна на меня никто не смотрел. Демьян смотрел, открыв рот. Кружка с чаем замерла у лица. Я кинул сигарету в костер и, смотря на парня, приложил палец к губам:

– Тихо. Это не колдовство. Ты ничего не видел.

Демьян кивнул и чтото пробурчал, но что он пробурчал, пропустил мимо ушей. Мимо опять прошли ратники, и каждый поздоровался и поклонился.

Мля.

– Всё! Хватит. Я хочу знать, что происходит?

Кубин допил чай и, поставив кружку, сказал:

– Сядь, Володя. Я, кажется, знаю, что происходит.

Он показал на золотой крест, висящий у меня на шее, и спросил:

– Откуда он у тебя?

Я взял крест в руку и посмотрел на него. Причём тут он?

– От отца остался. Где он его взял, не знаю.

Кубин хмыкнул:

– Тогда слушай. У Велесова точно такой же крест. Один в один. Тоже от отца достался. Странно, не правда ли?

– Ну и что в том, что они одинаковые? В нашем времени это нормально.

– А в этом нет. Пойми, тут не делают одинаковых вещей просто так. Тем более таких. У отца Велесова был брат Иван. У него точно такой же крест был. Он ещё новиком в одном из ратных походов на булгар пропал. И вот ведь совпадение – ты Велесов Владимир Иванович.

Эхма! Индийское кино. Только никаких родинок на теле у меня нет. Улыбнувшись, сказал:

– Я не могу быть кузеном Велесова. Даже не дальний родственник, сами должны понимать.

Дед Матвей кивнул:

– Ято понимаю. Они нет. Кстати, вы чемто похожи. И с Борисом тоже. Велесов в растерянности. Думаю, не знает, как теперь себя вести с тобой.

Дела. Ну, точно индийское кино. На всякий случай уточнил:

– Могу чем угодно присягнуть – я из будущего, и чужого имени мне не надо.

– Нуну, не кипятись. Я тебе верю, но совпадения этим боярам не объяснить.

Вот чёрт!

– И чем мне это грозит?

Кубин пожал плечами и сказал:

– Интриги могут быть. По поместному уложению ты в их глазах выше Велесова. Так как Иван был старше Дмитрия. А это, знаешь ли, удар по самолюбию.

Я ещё раз посмотрел на крест. Дофорсился. Увидел кресты у некоторых бояр и надел свой. Думал, хорошая идея. Глядя на Кубина, пробормотал:

– Что посоветуешь, Матвей Власович? Сразу скажу – крест я снимать не буду. Может, с Велесовым поговорить?

Дед Матвей щёлкнул пальцами и сказал:

– В Китеж поедем. К Кулибину, он поможет. Всё рано нам к нему надо.

И, обернувшись к сидящему молча Демьяну, сказал:

– Ты, парень, сбегай до Горина, Скажешь, мы в Китеж поехали. К вечеру будем. Сам тут останься.

Демьян кивнул с кислой миной, а дед Матвей добавил:

– Да. Обратно пойдёшь, коней приведи. Без заводных пойдём.

Пока Демьян бегал к Горину, мы одели бронь. Всетаки Тютя молодец, вон как заказ выполнил. Мне ещё на пути сюда все уши прожужжали, мол, кто такое сделал. Ратники сразу оценили достоинства новой защиты. Основная пластина, защищала грудь, под ней, три поменьше. Они накладывались внахлёст и не особо мешали двигаться. Зато теперь меня на рогатину взять трудней, остриё просто соскользнёт.

А ведь день жарким будет. Упарюсь в железе. Хорошо хоть начистили его, не так нагреваться будет и блестит как зеркало, хоть смотрись.

Я и посмотрел. В отражении увидел искаженное кривизной, бородатое чудище, с густой шевелюрой. Провёл рукой по бороде и волосам.

Мда. Стригся я месяц назад, а брился с неделю. Это за неделю так всё обросло? Хорошо хоть здесь все бородатые. А ничего бородка, только чуть подровнять.

Нацепил саблю, ножи. Проверил наручи, стреляющую ручку. Всё нормально, только взвести. Чуть постоял, размышляя – надевать ермолку под шлем, или нет? Решил одеть, мало ли что. Попрыгал. Хорошо подогнанные пластины нагрудников даже не звякнули. Вот и славно.

Глянул на Кубина. Он давно снарядился. Ну, правильно, ему только в кольчугу влезть.

– Готов?

Я кивнул. Дед Матвей махнул в сторону деревни на холме. Наша палатка была почти на краю поля, рядом с деревней.

– Выедем к холму, а там стороной лагерь обойдем. Ага, вот и наши кони.

Честно говоря, я в лошадях разбирался плохо, точней вообще никак. У меня, оказывается, были две кобылы, остальные оказались меринами. Хоть и объезженные все, но Кубин мне посоветовал ездить именно на кобылах, они, мол, спокойней. Согласился, а потом взял и подарил остальных коней, вместе с захваченным добром и оружием школе, при этом усмехнулся, подумав, что если вернусь домой в будущее, буду всем говорить, что подарил четыре мерина. Новики тоже удивились, но тут мерин есть мерин, а не чтото ещё. Новикам пригодится, а мне не придётся заморачиваться с продажей.

А со своими кобылами я даже сдружился, даже имена дал – Дуся и Фрося. Дуся рыжая, с белым пятном на лбу, а Фрося вороная. Обе спокойные и дружелюбные.

Демьян привёл мне Дусю. Помог оседлать и накинуть сумы. Лошадь стояла спокойно, чуть шевеля ушами.

– Всё. Ты тут смотри Демьян. Если что, свернёшь палатку, вещи и …

И не договорив, мол, и сам поймёт, поехали к холму.

– Куда ты ведёшь нас, Сусанингерой?

Кубин хохотнул и соскочил с коня. Я тоже слез, так как через эти засеки верхом не пройти. Елки росли плотно, сцепляясь ветками, и представляли собой лабиринт из непроходимых стен. Сначала мы въехали в лес, напоминающий парк, но потом…

Потом начался кошмар. Я, конечно, видел непроходимый лес, но этот. Мы петляли как по серпантину, огибая ёлочные стены. Иногда мне казалось, что тут мы уже проезжали. На небольшой поляне с толстой сосной посередине остановились чуть отдохнуть. Я ослабил подпругу и пустил Дусю пощипать травы. Дед Матвей сделал тоже самое и направился к сосне. Сосне!

– Стой!

Кубин замер и обернувшись, спросил:

– Что случилось?

– Власыч…. Кхм. Матвей Власович. Я бы не стал приближаться к сосне, на всякий случай.

Дед Матвей посмотрел на дерево, верхушка терялась в высоте.

– Ты думаешь это древо?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Но вдруг попадём в каменный век или к динозаврам.

Он усмехнулся:

– Сосны так долго не живут, хотя…. Ты прав. Береженого Бог бережет, сядем тут. Кстати, можешь звать меня по отчеству. Как там ты меня: «Власыч»? Хех! Мне нравится. Но, только не при всех.

Я улыбнулся:

– Идёт. Власыч, далеко ещё? Совсем закружил, или путаешь меня специально?

Кубин взял травинку и стал жевать. Ответил не сразу:

– Я не путаю тебя. Просто путь срезал, покороче. Напрямки ещё верста. Если вернёмся на хорошую тропу, то верст семь.

Ого! Интересно.

– А это почему?

– Тут сплошь ручьи, впадающие в болота и вот такой лес. А тропа не такая и широкая. Она огибает болото. А ты как думаешь, сколько мы проехали?

В этом однообразии петляния ощущение времени я потерял, но глянув на часы, прикинул, сколько мы ехали от Больших Ключей, и сколько в этом колючем рассаднике. Получилось час, мы петляли по лесу, а это восемьдесять километров. Нет. В таком случае это не короткий путь. По таким буеракам, петлять такое расстояние? Лучше уж длинной тропой. Блин. Не знаю. Посмотрев на Кубина, пожал плечами и помотал головой.

– Две версты.

Не может быть! Удивление видимо нарисовалось у меня на лице. Кубин улыбаясь, сказал:

– Сам не знаю, но в этом месте всегда так. Думаешь, что проехал десять верст, но на самом деле три.

Ой! Это значит…

Показывая на сосну, я сказал:

– Власыч, это древо. Точно тебе говорю. Путаница с расстояниями, это проделки леших.

Кубин вскочил и, взяв коня под уздцы, отошел к краю поляны. Затянул подпругу и по краю прошел к проходу между ёлками. Я позвал Дусю. Она послушно подошла, умница. И я двинулся за дедом Матвеем. Он остановился и, смотря на сосну, выругался:

– У, нехристь!

Сверху прошелестело и от шлема Кубина отскочила шишка. Он показал кулак:

– Хулиган.

– Пойдём, Власыч. Не надо его драконить.

И повернувшись к сосне, сказал:

– Извини его древо. Передай привет Кочуру. Осипу тоже.

И мы окунулись в хвойный суп.

Минут пять мы вели коней в поводу, а в голове крутилась интересная мысль.

– Власыч, а таких мест у Китежа много? Я имею виду как это. С путаницей расстояний или когда кругами ходишь.

Кубин остановился и, помедлив, сказал удивлённо:

– Есть такие. Мне известны ещё три.

– Вот!

Я поднял указательный палец.

– Я что тут подумал. Если вокруг Китежа такие места, то даже нечисть его оберегает.

Кубин махнул рукой:

– Ничего она не оберегает. Нечисть есть нечисть, а Китеж, город святой и чистый. Богородицей храним. Поехали.

И вскочив на коня, пустил его шагом.

Через сто метров открылась небольшая поляна, но Горин, подняв руку, застыл, вглядываясь в ёлки на той стороне поляны. Я тихо подъехал и шепотом спросил:

– Что там, опасность?

Он прошептал, показывая на арбалет, висевший у седла:

– Дай мне.

Я зарядил арбалет и передал его Кубину. Сам зарядил стреляющую ручку и проверил, как вынимается сабля. Потом стал внимательно оглядывать лес.

Кубин вскинул арбалет и выстрелил. Болт влетел в ёлочную лапу и оттуда вывалился заяц. Дед Матвей подъехал к тушке и, наклонившись, схватил косого за уши. Поднял, показывая и улыбнулся:

– Ещё пару и на обед заработали, а я зайчатину люблю.

– Блин, Власыч, предупреждать надо. Я уже саблю почти вытащил. А ты охотится задумал.

Тот, смеясь, выдернул болт и запихнул зайца в суму.

– Если б я тебя предупредил, то обед бы уже убежал. Лук приготовь, их возле болота много. Конечно, лучше с кистенём за зайцами охотиться, но это по полям. А тут у них под каждой ёлкой убежище.

Подумаешь, охотник. Ладно. Достал лук и приготовил стрелу. Через метро десять Кубин опять выстрелил. Косой даже изпод лапы не выпрыгнул, скончался там. И как он их видит? Вглядываясь в нижние ветки елок, и матерю про себя братцев кроликов. Блин, когда не надо, эти твари сигают, пугая, а сейчас сидят тихо и не дёргаются.

О!

Я заметил чтото под веткой. Заяц?

Навёл стрелу. Во! Точно заяц. Прицел сработал и здесь. Через стрелу я видел за лапой глаз притаившегося зайца.

Динь!

Я победно подъезжаю, наклоняюсь и, подобрав трофей, показываю его Кубину. Он кивнул:

– Отлично. Есть почин.

Проехали по болоту, обходя трясину. Само болото было не широкое, всего лишь метров семьдесят. С той стороны, вдоль болота тёк ручей. Дуся потопталась в ручье, смывая грязь болота. Потом крутой подъём и опять ёлочная каша.

Хм. Короткий путь, мля. Видел я его в гробу, блин. А иголки из кольчуги и не вытряхнуть. Пахну как лесной бальзам.

Вдруг, мы выехали на поле и Кубин, смотря вперёд и крестясь, сказал:

– Китеж!

Я жадно вгляделся на город из легенды.

До его стен было полкилометра. Стены какието маленькие. По сравнению с Вершами, ниже раза в два. Правда, перед стеной высокий вал и широкий ров с водой. Или это река Люнда?

– Власыч, а почему стены маленькие?

Кубин хмыкнул:

– А незачем городу высокие стены. Его сам лес защищает, сам ведь почуял. А на дороге к граду крепостица есть. По её краям засеки навалены, мышь помрёт, пробираясь.

– Что, и троп обходных нет?

Он кивнул:

– Есть, но про них мало кто знает. А местный люд оброк и товары по дороге возит.

Кони шли легкой рысью по выкошенному полю.

Я смотрел во все глаза на город. А во сне совсем другое видел. Вместо высоких, десятиметровых стен трехметровые, правда, с навесом вдоль стены. Рубленые башни, похожие формой на современные нижегородские, стояли метров через пятьдесят друг от друга. За стеной высились пирамидальные шатры церквей, увенчанные православными крестами. Вдалеке мелькнул золотистый купол храма. И в этот момент над землёй поплыл радостный благовест. Крестясь, подумал, что его громкий перезвон слышно, наверно, даже в космосе.

А ведь какое красивое звучание. Сердце радуется.

Нас заметили, и навстречу понеслись десяток всадников. Кубин остановился и пробормотал:

– Быстро они на этот раз.

Всадники споро взяли нас в кольцо, а один, с очень длинной бородой, подъехал вплотную.

– Кто такие?

Потом, приглядевшись, улыбнулся:

– А, это ты, Матвей Власович, княжья нянька. Почто, как тать, через лес едешь? И что за боярин с тобой?

– Нас, Игнат, борзо к себе протоиерей Григорий звал. Вот и прошли по аркудовым тропам. А это боярин Владимир Иванович Велесов.

Ратник странно посмотрел на меня и, поклонившись, сказал:

– Здрав будь, боярин. Слышал я про тебя. И бачко твоего знал.

Кубин прервал его:

– Ладно, Игнат, нам пора.

И мы поскакали вдоль рва.

У дороги, что упиралась в мост, ведущий в башню, толпились ратники. Не останавливаясь, мы завернули в город. Те, что сопровождали нас к воротам, остались перед мостом. Мы остановились и слезли с коней, чтоб перекреститься на икону над воротами. А башня была такая же, как и в Вершах. Только подъёмный мост через ров был больше. А вот бойниц во внутреннем коридоре я не увидел. Кубин кивнул стражникам у внутренних ворот, и мы поехали по широкой, мощёной деревянными досками улице. Странное дело, во сне мне приснились каменные дома. Здесь я видел такие же по форме дома, но построенные из дерева. И откуда в легенде взялись упоминания о каменных белоснежных дворцах? Вот они, деревянные, можно пощупать, но побеленные. Хм. Точно побелено. Я потёр ладони, избавляясь от извести. Может, поэтому всем думалось, что город из камня? Улица была полна весело гудящего народа, идущего по своим делам. Вон толстый боярин в богатой одежде с меховой накидкой. Прошел навстречу, важный такой. Наверно, потеет сильно? В такую жару в мехах ходить, увольте. Тут в броне упарился.

Вежливо улыбнулся в ответ девушке с жемчужным ожерельем. За такую улыбку умереть можно. Проводил её взглядом и на прощание получил ещё одну улыбку. Вообще, все люди на улице улыбались друг другу. Эти улыбки, казалось, отражались от белых стен домов и возвращались обратно, как солнечные зайчики. Играющие дети заполняли улицу весёлыми криками. Кубин продержал коня, пропуская двух бегущих мальчишек.

Дома в три этажа сменялись маленькими часовнями. Церквей с пирамидальными шатрами мне встретилось уже три, это не считая часовен. Уже недалеко, виднелся большой храм с золотым куполом. Сколько тут церквей? Вместе с тем храмом я уже насчитал восемь, учитывая часовни.

– Власыч, сколько церквей в городе?

– Тридцать.

И, улыбаясь, спросил:

– Что, впечатляет?

Мда, впечатляет. Если бы это был не святой Китеж, то можно было подумать, что это паранойя. Столько церквей, я слышал, имели много городов. Например, Арзамас имел больше тридцати. Но какой размером Арзамас, и какой Китеж. Город по прикидке, имел примерно километровый диаметр. Значит, жилых домов тут половина. Интересно, как народ церкви посещает? По очереди?

В размышлениях не заметил, как подъехали к храму Владимирской иконы Божьей Матери.

Ого! Вот это красота!

Мы слезли с лошадей и подвели их к ограде с коновязью.

– Пойдем, Володя. Поговорим с другом моим.

И, троекратно перекрестясь, вошли.

У меня опять появилось то странное чувство возвышенности и легкости, какое я испытал в Вершах, на причастии в церкви.

В единственную в Вершах церковь мы пошли с раннего утра. Храм не вмещал столько народу сразу, молящиеся стояли в проходе и на ступенях.

Я и раньше бывал в церкви. Но эти посещения были без особой охоты. Маясь от тяжелого запаха лампад и свечей и слушая пение, смысл которого от меня ускользал, без всякого интереса рассматривал иконы и росписи на стенах, иногда забывал даже креститься.

Но тут!

Я, услышав звучный голос священника, вдруг внял весь смысл слов молитвы. Росписи на стенах и потолке заиграли, образа засветились, и.… Стало так легко на душе. Было чувство, что я заново родился.

Все люди в храме стали единым целым. Я проговаривал слова молитвы, как будто их хорошо знал. А я знал!

Знал. Знал, что это.

Это была Вера. Настоящая. Она шла от людей мощным потоком, пропитывая всё вокруг.

Вера.

Дающая верующему великую силу.

Вера.

Та, которой так недоставало русскому народу в будущем.

Вера.

Которую заменили верой в деньги и власть.

А здесь народ верил понастоящему. Честно. Всей душой.

В храме людей не было, только в центре стоял священник. Он обернулся. Кубин подошел и, преклонив голову, сказал:

– Здравствуй, отче.

Священник улыбнулся и, положив руку Кубину на плечо, произнёс:

– Нуну, мой друг. Полноте. Представь мне спутника своего.

Кубин выпрямился и, повернувшись, сказал:

– Боярин Владимир Иванович Велесов.

Священник внимательно посмотрел на меня:

– Так вот ты какой? Нука, молодой человек, представьтесь по полной.

А он про менято знает. И откуда?

Я, смотря в умные глаза Кулибина, а это, как я догадался, был он, выпрямился и отрапортовал:

– Старший оперуполномоченный майор Велесов Владимир Иванович.

Кулибин улыбнулся:

– Вот как. Кхм. Позвольте представиться – отец Григорий. В миру – Кулибин Иван Петрович.

И показал на маленькую дверцу в углу:

– Проходите, господа.

11

Мы бились мечами. На память сынам

Оставил я броню и щит мой широкий,

И бранное знамя, и шлем мой высокий,

И меч мой, ужасный далеким странам.

Мы бились жестоко – и гордые нами

Потомки, отвагой подобные нам,

Развесят кольчуги с щитами, с мечами

В чертогах отцовских на память сынам.

(Н. Я. Языков)

– Вот здесь и встретим поганых.

Ага. Значит, вот это место. Я привстал на стременах, оглядывая поле, поросшее густой травой и молодыми берёзками. А что, удобное место.

Это была идея Кулибина – разделить силы на две части и ударить с двух сторон. При условии, что найдётся удобное место. Я его поддержал, правда, с оговоркой. Встать с малыми силами и принять первый удар. Навязав бой, отвлечь врага на себя, а в это время основные силы ударят монголам в тыл. Горин сразу поддержал эту идею, но Велесова пришлось долго убеждать. А убедили после того, как сказал Велесову, что он главный полк поведёт, а засадный …

В общем, мне достались мощные, блин, силы.

После подсчета прибывших ратников оказалось, что людей мало. Собралось две с половиной тысячи бояр, плюс каждый привёл оружных холопов до десяти, да и то не каждый. Подошло городское ополчение, но их было всего тысяча, так как в Китеже проживало десять тысяч народу.

Вот и получилось, что против десяти тысяч монгол мы выставляем всего четыре с половиной тысячи ратников. Чертовски мало.

После допроса пленника, на котором я не присутствовал, и после возвращения дозоров, стало точно известно, как количество монгол, так и место их стоянки. Неприятной новостью стало то, что много поганых имеют латы.

Велесов собрал боярский совет. Как раз к нему мы с Кубиным возвратились в лагерь. С нами приехал Кулибин. На совет пошли вместе.

Велесов, увидев нас, хмуро кивнул, но ничего не сказал.

Собрание гудело. Боярские сотники спорили, но к единому мнению не приходили. Половина сходилась на том, что надо ударить единым кулаком и гнать поганых, пока не добьём последнего. Другие доказывали, что надо встать на удобном месте и ждать поганых. А чтоб они туда пришли, малым отрядом налететь, побить и назад. Ещё услышал, что все помнят, как на Калке поганые сделали, вот и повторить так же надо.

Велесов сидел хмуро и молчал. Не нравилось мне его молчание. И тут мне на ухо Кулибин изложил план. Потом подтолкнул локтем и прошептал:

– Давай, майор. Внеси предложение, а я поддержу.

Почему он свою идею протолкнул через меня, я не понял, но встал и, перекрикивая бояр, сказал:

– Бояре! Позвольте сказать.

Все умолкли. Велесов и Горин удивлённо на меня посмотрели. Я сделал паузу и, дожидаясь полной тишины и внимания, продолжил:

– Я не думаю, что поганые не знают количества ратников на земле Китежа. Недаром они уже целое лето шныряют здесь. Я не советую думать, что все монгольские вои плохие. Я тут слышал, что вспомнили Калку. Вот и урок!

Все молча смотрели на меня.

– А теперь по нашим силам скажу. Не стоит делить наши силы на два равных полка. Поганых больше. И кулак, который ударит по ним, должен быть мощней. Думаю выделить малый отряд для отвлечения сил на него. И поставить этот малый отряд в таком месте, чтоб не обойти. А второй, скрытно провести вокруг и ударить в тыл.

Вот тут началось. Так не воюют, никто так не делает, не получится. Среди общего гомона ясно услышал Велесова:

– Нет.

Тут встал Кулибин, и сама собой наступила тишина. Он оглядел бояр и тихо произнес:

– Все вы меня знаете. Как я сражался, старики вам рассказывали. Когда воеводой был, тоже многие помнят. Сколько раз меня били? Молчите? А сколько побед?

Один из бояр, уже в годах, крякнув, сказал:

– Знамо, что ладно рати водил. Говори, отче.

Кулибин кивнул на меня:

– Боярин Велесов Владимир Иванович дело сказал.

Эк, как он моё имя выделил, аж Велесова покривило. А Кулибин перекрестился и продолжил:

– Видит Господь. Я бы сам так сделал.

Горин сказал весело:

– А что? Это дело! Я со своей сотней в малый полк пойду. Эхма, бояре, дадим поганым по сусалам!

Дальше убедить Велесова и остальных стало проще. Особенно после того, как я предложил ему возглавить основной полк. Скрипнув зубами, он согласился, в ответ сказав, что мне доверяет засадный. Тут бояре заулыбались. Так как все считали меня двоюродным братом Велесова, уж не знаю, как тут кузенов зовут, то посчитали всё семейной шуткой.

Потом на совете я молчал. На то, что мне к сотне Горина дадут городское ополчение и новиков из воинской школы, просто кивнул. Новики – это хорошо. Мне Демьян рассказал, что после моего ТОГО выстрела все стали очень стараться и теперь стреляют примерно как он, Демьян. Вот и хорошо.

Только хорошего было мало.

Основной полк ушел рано утром, им идти далеко, а нам пройти надо было меньше.

С удивление услышал количество ратников моего полка.

Двести пятьдесят!

Полк, мать ети с роту.

Сам виноват, не надо так рано с совета уходить. Ушел, правда, Кулибина проводить. Он мне там, у моей палатки примерно карту набросал. Вот ведь память! И показал удобное место, сказав при этом:

– Вот тут их удобней всего держать. Вам час, максимум три простоять там, их сдерживая, до прихода основных сил. А там и виктория будет.

Потом, прощаясь, перекрестил нас и сказал:

– Удачи вам, господа офицеры.

И тише добавил:

– Спаси и помилуй.

Да, место действительно удобное.

Мы стояли на холме с пологим склоном, уходящим в сторону поля. Сзади за нами, на небольшой площадке, что образовалась благодаря высохшей старице, уходящей по кривой вдоль реки, расположился наш отряд. Сам Керженец протекал недалеко. Поле, длиной в километр, имело ширину триста метров, постепенно сужаясь к холму.

Так. Значит с одной стороны река, с непроходимой дубравой, с другой густой лес. Вместе они образовывали воронку с проходом по старице за нами.

Кубин хмыкнул и сказал:

– На бутылочное горло похоже, мы как пробка тут. Лазутчики донесли, что поганые вдоль реки идут. Аккурат сюда.

Я кивнул:

– Ага. Кулибин сказал, что они тут и пойдут, так как для прохода войска места удобные. Только эту, как ты правильно сказал, горловину с пробкой в виде нас пройти и… Там, за нами верста по оврагу и оперативный простор.

– Кулибин стратег. Только он не предполагал, что пробка такая маленькая будет.

Мда, похоже, Велесов хочет, чтоб я тут погиб. Вот и интриги. Да и хрен с ними. Воевать будем.

Глядя на поле, дед Матвей, сказал:

– Давайте устроим тут монголам Фермопилы.

Точно! А я всё думаю, что в голове крутится.

– А нас ведь триста. Сто ратников Горина, сто пятьдесят ополчения и пятьдесят новиков.

– О чем это вы, бояре?

Горин всё молчал, глядя вдаль, а теперь очнулся.

– Это мы про одну давнюю битву. Был на свете такой…

Как ему сказать? Царь? А!

– Был такой князь Леонид. Он с тремястами воинами остановил войско. А войска было очень много.

– Тьма?

– В двадцать раз больше тьмы. Вот так!

– Двадцать темников! Славный, наверно, был князь. И славная битва!

Кубин кивнул:

– Славная. Эти герои погибли. Все. Теперь о них все знают.

Горин вздохнул и, улыбнувшись, произнёс:

– Так про нас тоже узнают. И все будут говорить про битву при Кержени.

А он прав. Давно, ещё в детстве смотрел мульт, только он назывался «Сеча при Керженце». Однако я не помню в истории такой битвы. Вот теперь будет. Точно будет!

– Ладно. Тимофей Дмитриевич.

Ко мне подъехал могучий ратник.

– Вот что сделай. Видишь, старица слева за кустами пошла? Возьми пару ратников и разведай – можно ли по ней пройти, и если что на поле выйти для атаки.

Он кивнул и, развернув коня, отъехал.

– Что задумал, Володимир Иванович?

– Впереди наверняка дозор пойдёт. Думаю, от полусотни до ста. Вот и надо перехватить их, чтоб не предупредили основной отряд.

Горин кивнул:

– Добре. Тогда ещё лучников вон там поставить, тогда никто не уйдёт.

Горин показал налево, где особенно плотно стояли кусты ивы.

– Э нет, Илья Демьянович. Их лучше с другой стороны поставить, кстати, отойти по лесу им будет проще. А по старице их могут нагнать и посечь.

Горин помедлив, кивнул, а я, обернувшись, крикнул:

– Демьян!

С низины к нам степенно подъехал Демьян. Его поставили старшим над пятью десятками новиков и он стал какбы старше.

Я пояснил Демьяну, что надо сделать, и он, кликнув трёх парней, ускакал к правой лесной стене.

Когда они отъехали, я сказал:

– Вот что, бояре. Я не хочу, чтоб эти парни погибли сегодня, поэтому прикрывать нас своими луками будут до того, пока мы сражаемся. Потом они должны уйти. И…

Я посмотрел в глаза Кубину:

– Матвей Власович. Я надеюсь, ты понимаешь, о чём я?

Он кивнул:

– Я понял тебя. Ты хочешь, чтоб я увёл их?

– Да. И я никогда не сказал бы так, но… как старший по званию я приказываю. Они должны жить! И им про это пока не говори.

Дед Матвей закрыл глаза и кивнул. Горин, удивленно смотрел то на меня, то на Кубина, потом спросил:

– Вы это о чем?

Я вздохнул и сказал:

– Пойдём, бояре. У нас ещё есть время на то, чтоб последний раз поднять кубок. Илья Демьянович, пусть все старшины у нашего костра соберутся.

Я присел на землю и, откинувшись на снятые сумы, закрыл глаза.

Керженская сеча, надо же. Интересно. Станет ли известно о ней потомкам? Или превратится в легенду, как и Китеж? Потомкам… То есть и мне, в том числе.

И ничего не изменить. Прав Кулибин. Умный человек. Он понял сразу всё. После того как я им всё рассказал. Всё, что случилось за девяносто лет. Кулибин долго молчал. И на вопрос Кубина «Неужели ничего изменить нельзя?» он удивил меня ответом:

– Мы оказались здесь случайно. Мы капля в большой реке истории.

Капля – это он точно сказал. Капля ничего изменить не может.

Ну, нет! Пусть я капля. И знаю, что будет. Но и у капли есть надежда. И Вера.

А ещё есть честь, которая не даст мне всё бросить.

Бросить этих людей. Привыкших к тому, что если пришел враг, то отложил плотницкий топор и взял боевой. И все как один идут защищать свою землю. Им незнакомо выражение – моя хата с краю. Они искренни и честны. И без страха смотрят смерти в лицо.

А что я оставил в той жизни?

В той жизни остались дом и дочь. Любимая дочь. Моя бывшая ушла к какомуто бизнесмену со словами: «Ты не стал генералом, и у тебя вечно нет денег». Ну, откуда у простого опера деньги? Потом промыла мозги дочери, и она считает, что это я их бросил. Не хочет меня видеть и на звонки не отвечает.

Я вздохнул. Это осталось там.

Послышались шаги. Это подходили ратники. Все расселись, и я, оглядев всех, стал говорить:

– Тьма поганых идёт сюда. Нас всего двадцать пять десятков. Я новиков не считаю. Нам необходимо остановить здесь монгол и продержаться до подхода основного полка. Он должен ударить поганым в тыл.

Один из ратников ополчения усмехнулся:

– Большой полк, мыслю, кувалда, а мы значит – наковальня.

Я кивнул:

– Да, нас мало. Но будем биться. Оставте при себе по тулу стрел, а остальной запас надо передать новикам. Они будут прикрывать нас своими луками.

– Что там со старицей? – Я тут же махнул рукой. – Сиди, Тимофей Дмитриевич.

Ратник сел обратно и гулким басом начал говорить:

– По старице завалов много и местами вода. Но не глубоко, если расчистить, то кони пройдут свободно. Я уже послал людей, они растащат старые стволы и ветки, и из них ловушки соорудят.

– Постой, какие ловушки?

Тимофей Дмитриевич улыбнулся:

– Ну, так если придётся от поганых старицей уходить, так за собой завал обрушим.

– А, ясно. Извини, что перебил. Продолжай.

– Там дальше середины бочаг начинается. Сначала не глубоко, но потом… Как раз в этом месте на поле выйти можно.

Я кивнул:

– Добре. Твоё слово, Илья Демьянович.

– Значит так, бояре. Полюбому идем в ряд. Первые два ряда моя сотня. Так как ополчение брони имеют не все, то за нами идут все, кто в броне. Безбронные, а их около пяти десятков, находятся тут, в низине. При появлении дозора поганых проходят по старице и бьют им по маковке.

Я прервал Горина:

– Их нельзя пропустить в овраг за нами. Если что, то отход на полуверсты и бить изза деревьев.

От кустов выбежал Демьян.

– Боярин. Разведали всё. Там хорошее место для лучников.

– Хорошо, сядь. – Я продолжил. – Повторюсь – нельзя пропустить поганых через овраг. Там их уже не остановить.

Седой ратник нахмурился:

– Ништо мы не понимаем, боярин? Понимаем. Там наши дети и жены. Не сумневайся, побьём поганых.

Про себя улыбнувшись оканью этого ратника, я сказал Кубину:

– Давай, Матвей Власович, сюда котёлто. Сейчас я вас, бояре, заморским напитком угощу.

Прикинув размер котла, решил достать весь пакет с кофе. Что его беречь? И сахар тоже засыпал весь. Ратники с интересом смотрели за мной.

– Готово. Черпайте.

Котла хватило на всех, и теперь ратники осторожно отхлебывали новый для них напиток.

– А ничего, вкусно сие питие. Изрядное. На сбитень похоже.

– Или на вино, иш как бодрит.

– Горячее.

Я пил кофе и улыбался про себя. Нескоро ещё тут попробуют сей напиток.

На ветку берёзы с шумом уселся ворон.

– Кгарррг!

Вестник прилетел. Значит, начинается.

Горин выругался:

– Тьфу, погань окаянная. Прости Господи!

Ворон взлетел и скрылся за лесом. Ратники, крестясь и бормоча молитву, проводили его глазами.

Я поднялся:

– Всё, бояре. Поганые рядом.

Все вскочили. Дед Матвей наклонился и прошептал:

– Как будто предупредил.

Я кивнул. Горин, поднявшись, вбежал на холм и посмотрел в сторону поля. Одновременно с ним подбежал наблюдатель, сидевший у кустов на холме. И оба одновременно крикнули:

– Скачет ктото.

Горин присмотрелся:

– Это Треш. Один скачет. А Ульяна нет.

Это был один из дозорных, посланных вперёд, чтоб предупредить появление монгольского отряда. Но возвращался только один. Хотя мы обговаривали разные ситуации, но волнение всётаки закралось в душу. Вдруг чтото не так? Второй, должен был остаться, только в крайнем случае. Это если монголы шли общим табором. Тогда второй, кто остался, должен был пропустить монгольский отряд и скакать навстречу нашему основному полку.

Взмыленный от быстрой скачки Треш соскочил с коня и, тяжело дыша, сообщил:

– Тьма идёт. Впереди сотня дозором в полверсты впереди. Почти все бездоспешные. Ульян остался там, он не успел проскочить. Увидели бы. Я и то больше по кустам скакал.

Незаметно вздохнул. Слава Богу. Всё идёт по плану. Но беспокойство почемуто осталось.

Горин кивнул:

– Хорошо, Треша. С заводными останься. Отдохни.

Я посмотрел на Кубина:

– Матвей Власович, ты знаешь, что надо делать.

Он кивнул и, вскочив на коня, ускакал к правой стороне леса.

– Все по местам.

Поначалу мне в этой толчее показалось, что всех взяла нездоровая суета. Но потом я убедился, что просто стояли все неудобно, и, потолкавшись конями, ратники встали в четыре ряда. Пять десятков безбронных почти бесшумно ушли по сухой старице. Мы с Гориным чуть поднялись, чтоб видеть поле.

Всё. Фигуры расставили.

Главное – успеть монгольской дозор уничтожить, а там…

А там будем стоять насмерть, пока в тыл поганым не ударит основной полк.

Ратники выстроились и стали негромко звякать железом. Кто проверял, как выходят из ножен сабли и мечи. Кто поправлял поддоспешники. Некоторые, вынув лук, оттягивали тетиву.

Лица их спокойны. Поганые? Ха! Побьём и поганых. Как били остальных врагов. Мда.

Я тоже проверил саблю, натяжение тетивы на луке. Поправил сетку бармицы. Провёл рукой по грудным пластинам. Хорошая получилась защита. Теперь меня просто не взять. Нет у монгол кумулятивных стрел, только бронебойные. И то пробьют мою бронь разве что в упор.

– Идут.

Изза дальнего поворота вылезла синесерая лента. Монгольский дозор шел рысью. Донёсся еле слышный топот множества копыт. Странно, мне казалось, что гул от конницы должен быть громче. Или монгольские кони не так шумят?

Горин поднял руку.

Поганые сбавили скорость и, развернувшись дугой, стали приближаться.

Взмах.

Ряды вылетают на вершину холма.

Я улыбнулся, увидев реакцию степняков. Они как бы споткнулись. Захотелось крикнуть: «Сюрприз», но я удержался, понимая, что сюрприз действительно будет. Для остальных поганых. А эти обречены. Мы просто должны никого не упустить.

Монголы быстро оправились, и в воздухе запели стрелы. Ратники подняли щиты. Жалобно заржали кони. Беднягам досталось, но серьёзных ранений никто не получил. Я, не опасаясь, щит не поднял, и получил стрелу, которая отскочила от нагрудника. Спасибо тебе, Тютя.

Мы разгонялись для удара, сбиваясь плотнее, постепенно превращаясь в железный кулак. Я заметил, что от степняков отделился десяток и, затормозив, стал разворачиваться. Но это забота засадного отряда.

Всё. Осталось немного. Сближались без клича.

Рогатины опустились, нацеливая во врага. Я отвёл свою рогатину чуть назад, выравнивая. Длинное ратовище – сюрприз для врага.

Поймал злобный взгляд монгола в кольчуге. Вот кого я насажу на остриё.

Удар!

Гул от нескольких сотен скачущих лошадей взорвался металлическим лязгом и яростными криками.

Остриё направляю вниз щита, что прикрывает грудь.

На!

На рогатину насадился степняк, и ратовище из руки вырвало. Но монгол, такая сволочь, умудрился перед смертью удачно поставить свой удар. Прямо в живот. Облом, ускоглазый. Вражеское остриё ушло вбок, скользнув по пластине. Щит вправо, и мелькнувшее монгольское копьё ушло выше. Выдернул саблю, но пришлось резко остановиться. Передо мной осаживали коней ратники из засадного отряда. Они атаковали одновременно, зайдя поганым сзади. По довольным лицам было видно, что удачно.

Оглянулся. Там добивали последних степняков. Чтото не верится, что всё так хорошо.

Тут ктото закричал:

– Уходит! Поганый уходит!

Один из степняков, что были сбиты ратниками из засады, вскочил на ближнего коня и теперь удирал. Защёлкали луки. Но степняк умудрялся уворачиваться. Да ещё прикрыл спину щитом.

Горин закричал:

– Стреляй, боярин! Скорей! Уйдёт ведь!

Мог бы не кричать. Как только я увидел беглеца, руки сами сделали нужное. Прищурился, смотря в удаляющуюся фигурку. На пути монгола вырастали рощи стрел, но степняк как заговоренный продолжал удаляться.

Вот вблизи увидел затылок, прикрытый меховой шапкой.

Есть прицел. Щёлк! Тетива лука загудела и степняк покатился вместе с конём. А бедняге – животному прилетело одновременно с десяток заноз с железом на конце. К беглецу уже скакали. От леса, где расположилось наше прикрытие, мчались двое. Один ко мне, один к беглецу.

Ну, конечно, сюда Кубин, а туда Демьян. Похоже, он тоже стрелял.

Кубин подъехал. Огляделся и хмыкнул:

– Всех положили. Даже не верится.

Я поднялся на стременах, высматривая раненых или убитых. Не видать.

– Раненые или убитые есть?

Подъехал один из десятников:

– Степана Лихого убили. Язвлёных сильно нет. Сражаться могут.

– Хорошо. Тела в кусты, лошадей согнать к нашим заводным. И коней сменить на свежих.

Ратник кинул. А стоявший рядом Кубин сказал:

– Всё не скрыть, следы боя останутся.

– Зато сразу не заметят. Пойдём, Матвей Власович, коней сменим.

Рыжая Дуся хоть и выглядела свежо, но впереди долгий бой, и стоит сменить лошадей. Пусть теперь послужит вороная.

Трупы быстро растащили, и ратники собрались в лощине. Меняли лошадей. С холма съехали Демьян и два ратника.

– Боярин! Мы оба попали.

Он протянул мне мою стрелу. А один из ратников, что вернулся с Демьяном, усмехнулся и сказал Демьяну:

– Боярин стрелял со ста сажен, а ты с тридцати. И тянул с выстрелом долго.

Потом повернулся ко мне:

– Твоя стрела, боярин, в темя поганого поцеловала, а его стрела в шею.

– Ладно, бояре. Сейчас подойдут остальные степняки. Там на всех с лихвой хватит.

Стоявший на склоне холма ратник крикнул:

– Всадник. Один.

Демьян резво забрался и глянул на поле:

– Это Ульян.

– Стало быть, все сюда идут.

У меня опять появилось чувство чегото неправильного. Ведь даже несмотря на одного убитого, всё идёт слишком гладко. Чегото не хватает. А вот чего?

Нет. Убитых два. Лошадь Ульяна остановилась, и парень, в спине которого торчало семь стрел, свалился. Его подхватили подошедшие ратники и понесли вниз.

Все крестились. Угрюмо молчали. Значит, возможно, о нас знают.

– Поганые!

Мы поднялись на холм и выглянули на поле.

Серая масса монгол выползала изза леса.

– Все в ряд!

Поднялись в седло и, выехав на холм, выстроились. Рядом замер Демьян. Я зашипел:

– Ты что тут делаешь? А ну к остальным стрелкам дуй.

Демьян упрямо мотанул головой:

– Не пойду. Здесь моё место.

Огляделся, ища глазами Кубина, но не нашел.

Ладно. Поздно его отправлять.

Ратники угрюмо смотрели, как поле заполняется врагами.

Господи!

Сколько же их?

Все стали бормотать молитвы и креститься. Я вдруг услышал бормотание стоявшего за Демьяном ратника:

– Я вижу славных предков своих.

– Вижу всех отцов и дедов.

– Они смотрят на меня.

– Зовут к себе.

Стоявший с другой стороны Горин не обращал на это внимания, и когда ратник произнёс последнюю фразу:

– Я чту и помню отцов своих!

Горин произнёс:

– Аминь.

Вдруг на моё плечо легла рука Горина. Я повернулся. Он смотрел на меня.

– Прости меня, брат.

Я увидел, что в соседнем ряду ратники, положа руку на плечо соседа, просят прощения и прощают.

Я взглянул в глаза Горина и сказал:

– Прощаю тебя, брат.

Обернулся и положил руку на плечо Демьяна.

– Прости меня, брат.

Стал понятным старинный обряд. Воины, шедшие в последний бой, прощались и прощали. Скоро наша кровь смешается, и мы станем кровными братьями навек.

Монгольское войско встало в линию, от леса до леса. Степняки начали перемещаться и вскоре впереди заблестели всадники в латах.

Скверно.

Ладно, хоть в броне не все. Хм, как и мы.

Я приподнял щит. Тяжелый, зараза. Можно было обойтись одной нержавейкой. А я ещё фанеру приклепал. Демьян скосил глаза и, кинув на щит, спросил:

– Георгий Победоносец?

– Да.

Он поглядел на врага и сказал:

– Тогда мы победим. С нами Бог!

И закричал, повторяя:

– С нами Бог!

Ратники, подняв рогатины, взревели.

Спокойно сидящий Горин наклонился ближе ко мне и громко, чтобы я услышал его среди этого крика, сказал:

– А поганых здесь меньше. Я сотен двадцать всего насчитал.

И действительно, за счёт плотного построения монгол, я сразу и не заметил этого. Сначала показалось, что на нас прут все десять тысяч.

– Интересно, где остальные? Возможно, монгольский темник выделил отряд, чтобы сразился с нами, а сам пьёт кумыс в юрте, отдыхая.

Горин пожал плечами, и что он сказал, изза крика не услышал.

Перед монгольским строем пронёсся всадник, держа копьё, на котором были навешаны белочерные хвосты. О! Военачальник с бунчуком. Тысяцкий или один из сотников. По монгольскому строю пронеслось:

– Кху! Кху! Кху!

Вжикнув, в трех метрах впереди от нас вонзилась стрела. Пристреливаются. Монгол с мохнатым шестом вернулся к середине строя и поднял бунчук.

Первые ряды степняков начали движение к нам. А с монгольского тыла черным роем полетели стрелы. Все подняли щиты. Я поднял свой щит, заодно прикрыл голову вороной. Тут же в щит ударились две стрелы и отлетели. Как накернили – подумал я, глянув на отметины. Горин покосился и хмыкнул:

– Хороший щит, Володимир Иванович. И бронь хорошая.

На щите Горина выросла ещё одна стрела. С тыльной стороны щита уже торчало четыре острия. Мой щит опять накернили, и я громко ответил Горину:

– Как поганым по сусалам настучим, подарю.

Грянул хохот.

Ратники смеялись, не обращая внимания на стрелы. Скатился на землю ратник, под которым забилась раненая лошадь. Он, смеясь, побежал вниз холма к заводным.

Горин, отсмеявшись, утёр выступившие слёзы.

– Ох, уморил, боярин.

Я не смеялся. Чего смешного? Показал на перешедших на рысь степняков:

– Нам не пора?

Горин ухмыльнулся:

– Пусть половину пройдут, тогда и ударим.

Монгольская лава приближалась. Горин поднял рогатину и, наклонив остриё, закричал:

– Не посрамим славы дедов!

Двинулись, постепенно ускоряясь и сбиваясь плотней. Степняки уже шли рысью. Они приблизились к середине поля, и тут со стороны леса полетели меткие стрелы отроков. Середина монгольской лавы разбилась, и мы, сбитые в один мощный кулак, врубились в эту кашу.

По полю понесся боевой клич:

– Китеж!

Наметился остриём под щит и выбросил руку с рогатиной вперёд.

Удар!

Степняк успел опустить щит вниз, но рогатина его пробила насквозь, и степняка снесло, а рогатина, крутанувшись, вырвалась из руки. Подтянув щит и закрывшись с головой, я рванул саблю. По спине чтото больно ударило, но боль сразу ушла. Стрельнул глазами влево, там Демьян мощным ударом щита сбил монгола с лошади. Молодец!

Бах!

По щиту со скрежетом прошел наконечник копья и вылетел вверх, срезав край фанеры. Я толкнул древко в сторону и коротко рубанул поганого по руке. Под вороную полетел обрубок. Увидел впереди степняка, который нацелился копьём на Демьяна. Наклонился чуть влево и замахнулся саблей. Степняк поднял щит, но я ударил не саблей, а, поставив щит ребром, с силой ткнул его в бок. Сквозь яростные крики и лязг оружия я услышал, как трещат ребра. Ещё одним меньше.

Бум!

В голове зазвенело. Зараза, кто ещё там? Ранул поводья и развернулся к монголу в кольчуге. А, это тот, что вдоль строя носился. Живой, стрелы тебе не досталось? Его оттеснили от меня лошади без седоков. С радостью заметил, что кони не наши, монгольские. Нет, вот наша. И вот еще.

– Ущ!

Степняк, крутясь, смотрел на меня. Нас разделяли три стоящих лошади без седоков. Я оскалился и плюнул в его сторону:

– Сайн байна, урод.

Он взревел и махнул саблей:

– Чи боол! Нохой!

Ну, уж хрен тебе. Направив на него клинок и ударив краем щита по сгибу, крикнул:

– Ба биш боол. Явах ба ялах, хуу тэмээн.

О! Он понял. И жест тоже понял. Ударив плашмя коня саблей, монгол стал пробираться ко мне. Ну, иди сюда. Тварь.

Степняк сходу ударил. Я отвёл саблю в сторону и ударил сам. Увернулся, поганец. И, распластавшись, достал кончиком сабли мой бок. Ох, спасибо тебе, Васька. Вороная развернулась сама, умница, как будто понимала, куда мне нужно.

Бдзинь!

В край щита воткнулась стрела. Млять, наша, двухперая. Они что там, не знают куда стрелять?

Шипя чтото, монгол крутанулся, и мы опять сшиблись. Попытался проделать трюк со щитом, да не тутто было. Опытный и вёрткий попался. Нас опять разнесло пробегающими лошадями без седоков. Тут степняка ктото ткнул с земли рогатиной, и тот выпал из седла. Я осмотрелся. В трёх метрах двое поганых насели на Горина. Направил вороную туда, по пути огрел краем щита поднимающегося с земли монгола. Полосонул поперек спины ближнего. Горин тут же свалил другого и, стряхнув кровь с сабли, посмотрел на меня:

– Жив, боярин?

– Жив, мне ещё щит дарить тебе.

Горин хмыкнул и огляделся. Битва кипела. Верхом сражающихся было мало. Вокруг дрались пешие среди бродящих лошадей. Радовало, что лошадей степняков было больше. Но ещё в полукилометре перемещались свежие монгольские сотни. Горин бросил клич:

– Китеж! Китеж! Китеж!

Со всех сторон донесся ответный. Горин поднял руку с саблей и закричал:

– Ко мне! Ко мне, вои! В ряд! В ряд!

Вокруг нас начали собираться ратники, кто на своих, кто на монгольских лошадях. Мало, как мало. Собралось около сотни. Правда, ещё гдето с краю сражались и клича не слышали. Горин саблей показал на край поля. Там готовились к атаке новые сотни монгол. Ратники выравнивались в ряд, угрюмо посматривая на монгольские ряды и подбирая копья степняков. Медленно подъехал тот ратник, что стоял рядом с Демьяном. Он тщательно обтирал распухшие губы и часто сплёвывал, при этом ругаясь. Горин посмотрел на него и улыбнулся:

– Кто эдак тебя, Михаил?

Ратник ещё раз ощупал губы и пробормотал:

– Да вот, резвый поганый попался. Так торопился с рогатины слезть, что своей ногой поганой мне по сусалам заехал.

Собравшиеся ратники захохотали.

– И что ты ему сделал? Убил второй раз?

– Кому такой должок возвратишь?

Ратник смеялся осторожно, придерживая рот. Он показал на край поля, где степняки выстраивались в ряд для атаки:

– Вон другам егошним возверну.

– Ха, боярин! Я сшиб одного и четверых зарубил!

Рядом со мной появился Демьян. В руках он держал две рогатины, одну я узнал. Он подал мне мою рогатину и, подняв сетку бармицы, утёр пот.

– Жарко.

Я показал на монгольские сотни, что начали движение к нам:

– Сейчас жарче будет. Ты, это, поберегись, парень.

Он кинул и стал смотреть на разгоняющихся степняков. Горин спокойно ждал.

– Смогут ли отроки дострелить сюда? Далековато.

Горин кивнул:

– Далеко, вот и ждём. Пусть ближе подойдут.

Когда до монгольской лавы осталось двести метров, Горин крикнул:

– С Богом!

– Китеж!

Лошади, храпя, резко взяли в рысь. Сбиваясь плотней и опустив рогатины, мы понеслись навстречу врагу.

Молодцы, парни! Дострелили!

Напротив нас закувыркались кони. Большинство слетевших всадников вскакивали и кидались в сторону, но тут же попадали под собственную конницу. Стрелы летели плотно и сшибали врага уже по всей линии.

Удар!

Мне показалось, что моя рука оторвалась и осталась на ратовище рогатины. По щиту противно проскрежетало. Чтото ударило в правый бок и по плечу. Опять удар в щит. Еле удержался в седле. Ржание вороной и боль в левой ноге, а я саблю никак не могу достать. Рука онемела.

Бум!

Зазвенело в голове. И боль в спине.

Ё… м…ть!

Наконечник копья прошел мимо щита и ударил в бок. Твою…

Не совсем заживший ушиб отдался резкой болью. Что же с рукой? Я пытался сжать рукоятку сабли, но не мог.

Вдруг все осталось позади. Вырвался?

Огляделся. Точно. Строй степняков в восемь рядов проскочил. На удивление быстро. И живой. А ратников вырвалось всего десяток. Все тут же развернули коней и кинулись обратно. Я поднёс руку к лицу, пытаясь понять, что с ней? Постепенно она оживала, и я стал разминать ее, приводя в чувствительность. Похоже, я получил сильный удар в локоть, прямо по нерву.

Битва кипела. Много монгол метались пешими, сшибленные при ударе, но много и верховых. В этой каше было трудно разобрать русских ратников. Разве что по концентрации степняков вокруг когото. На меня кинулись двое. Бросив разминать руку, выхватил, наконец, саблю. Ткнул вороной в бока и кинулся навстречу, забирая вправо.

– Умри!

Хруст костей. Этот подставился под удар щита. Второй развернул коня и кинулся за мной. Рванул на себя узду, разворачивая вороную. Степняк выбросил вперёд копьё. Я пригнулся, отводя остриё в сторону, и резко ударил своим щитом в край монгольского щита. Степняк щит удержал, но от удара открылся бок, и я тут же вогнал туда клинок. Всё. Стряхнул кровь. Рядом в землю воткнулась стрела.

Стрела!

Саблю в ножны. Достал лук. Наложил стрелу.

На! И монгол слетел с коня со стрелой в глазу.

На! И у одного из ратников стало противников меньше. На. На. На. Спасибо потом скажешь.

В разрыве сражающихся увидел Демьяна, отбивающегося от двоих. На. На. Крутится волчком ратник с разбитыми губами. С тела слетают кровяные брызги. На. На.

Как мало стрел в колчане. Рука цапнула пустоту. Опять настала пора сабли.

Ткнул пятками вороную. Она жалобно заржала.

– Ну, ты чего, девочка? Давай, вперёд, Фрося.

Кобыла медленно стала разгоняться. Подобрал монгольское копьё, торчащее из земли. Сойдёт. Снял щит, висевший справа. И на полном ходу насадил зазевавшегося степняка. Увидел впереди отбивающегося от пятерых Горина. Кинулся к нему, заорав:

– Китеж! Ура!

Один из монгол развернулся мне на встречу и, вдруг метнулся под лошадь. Вороная всхрапнув кувыркнулась и я вылетел из седла. Сбив двоих поганых, вскочил рядом с Гориным. Он тяжело дышал. Боярин отбил саблю степняка и рубанул сам.

– Что?

– Чточто? На помощь пришел. Изранен весь.

Горин отбил монгольский клинок и рубанул степняка.

– На себя посмотри.

Я резко развернулся, поведя саблей. Степняки отпрянули. Скосил глаза вниз. Мда, штаны проще выкинуть. А боли нет.

– Ущ!

Живой, падла. Тот, что носился перед строем, медленно подходил ко мне.

– Ты синый богатур, урус. Мне будет сайн убит тебе.

Я поправил щит и покачал саблей.

– Ты понимаешь нашу речь, степняк?

Монгол ощерился:

– У меня пять боол урус. Ты был бы шестой.

– Счас. Иди и возьми.

– Умри, урус.

И степняк ударил. Уходя вбок и отбивая его саблю я вдруг поскользнулся и стал заваливаться назад. Справа мелькнул наконечник копья и ударил в щит. Меня рвануло в сторону и не ожидавший этого монгол, споткнувшись в замахе, напоролся на мою саблю. Глаза его потухли и он прошипел:

– Му байна.

Я отбросил труп и, вскочив, подобрал щит. Степняк, что чуть не наколол меня на копьё, уже разворачивался ко мне, намереваясь повторить атаку. Ёп. В таких сражениях крутись юлой, хоть глаза на затылке отращивай, запросто ударят сзади и помрешь, не зная кто тебя убил. Я собирался проделать тот же трюк, что проделали со мной. Жалко конечно лошадь, но жить надо и сражаться.

Монгол уже нацелился и…

В последний момент, пожалев коня, я прыгнул не вправо, а влево, рубанул по копью, направляя его в землю. Не ожидавший степняк не успел отпустить древко и его рука взлетела вверх. Я вложил все силы в удар. И отскочил…

От половины тела.

Конь понёс нижнюю половину дальше. Тут я увидел что Горин падает, а над ним уже занесена сабля.

Млять.

Я метнул щит, сбивая монгола, схватил торчащее копьё и бросился вперёд. На! Степняк упал и я, нажав на ратовище, пришпилил его к земле. Кинулся к Горину.

– Ты как?

– Плохо, Володимир Иванович. Умираю.

– Нуну, славный боярин. И это княжий сотник говорит? Поживёшь ещё.

Рядом вскрикнул монгол и откинулся с арбалетным болтом в груди. Это Кубин. Я перед битвой ему свой арбалет отдал. Зоркий и меткий дед. И как нас тут в этой резне углядел?

– Дед Матвей что ль? От меткий. А я умираю, боярин. Чую.

Я подтянул щит и сунул его Горину.

– Вот возьми.

Он попытался его отпихнуть.

– Тебе нужней.

– Нет, я обещал. Дал слово. Держи щит.

Вжикнув над нами, болт откинул ещё одного степняка.

Горин закрыл глаза и прошептал:

– Саблю возьми. Отцова.

И улыбнулся. Изо рта хлынула кровь.

Я взял саблю и поднялся. Кажется конец. Русских ратников почти не осталось. По полю бегали пешие монголы. Кони шарахались от людей, крови и звона железа. Почти все разбежались, оставив людей самим разбираться между собой. Меня сильно толкнуло в спину, и я почувствовал, как по спине потекла кровь. Махнул назад саблей и, обломав наконечник, сбил стрелу. Млять, похоже, этот наконечник доставит больше проблем, чем эти десять монгол. Мля. Пришлось сбивать вторую стрелу и валить от стрелка, а то найдёт бронебойную и здравствуйте предки. Краем глаза увидел, как из леса шагнул Кубин, выстрелил из арбалета и скрылся в лесу. Хорошо бы в монгольского лучника. Я кинулся к степнякам.

Страха нет.

Смерти не боюсь. Видел я её. Два раза. Всю душу заполнила ярость и ненависть. Две сабли превратились в сеялку смерти. Степняки отпрянули.

Тв…ю мть.

Стрела пробила правую руку. Я отмахнулся левой, срубив степняку руку вместе с саблей. В глазах поплыли огни. Навалилась тяжесть.

Ухватился за торчащее из груди убитого монгола копьё. Сабля Горина упала рядом. Поганые перемещались вокруг, не спеша приблизиться. Трое решились. Оскалился. Монголы отпрянули. Боятся! Я улыбнулся. Двести пятьдесят ратников вышли против двухтысячного отряда. И мы их остановили!

Я засмеялся. Степняки взвыли от страха и злобы. Страшный урус положил их вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеётся над ними. Монгол в кольчуге, чтото крикнул, и они достали луки. Я смотрел на боярина Горина, он умирал.

– Прости, брат.

Из последних сил крикнул:

– Простите меня, браты!

И принял грудью первую стрелу, услышав угасающим сознанием громкий клич:

– Китеж!

Выстояли.

12

На ратных полях густо травы растут,

Берёзы над ними свои косы плетут.

И ветер колышет густую траву,

Заставил он плакать берёзы листву.

Он видел, что кровь тут текла как река,

Она затопляла травы берега.

Тут бились с врагами отчизны сыны,

И травы теперь тут  всегда зелены.

На ратных полях густо травы растут,

А птицы печальные песни поют.

Терзающая боль перестала мучить и ушла. Всё вокруг превратилось в непроглядную черноту. А впереди появился далёкий яркий свет. Такой красивый и манящий, противиться которому нельзя. Свет стремительно стал приближаться.

Вдруг на пути возникли руки. Они обхватили мою голову и потянули вниз. Потом я ощутил, что лежу, а мою голову ктото держит. Я открыл глаза и увидел плачущую маму. Рядом хмурый отец. Они увидели, что я пришёл в себя, и шумно вздохнули. Мама прошептала:

– Как ты напугал нас, сынок. Зачем ты без разрешения в воду полез? Там же глубоко.

И стала обтирать мне лицо платком.

– Мама, я не хотел. Я поскользнулся.

Я вздохнул, закрыл глаза и… чернота опять обволокла меня. А чтобы от неё избавиться, надо двигаться к свету.

На моём пути появляются руки, много рук. Опять меня тянут кудато вниз и прижимают к чемуто твердому. Чернота сменяется на красное марево. Я слышу тихое ровное гудение и звяканье металла. В красном мареве замелькали белые пятна. Одно пятно приблизилось, и я услышал приятный женский голос:

– Он очнулся.

Потом мягкий баритон произнёс:

– Ты в рубашке родился, парень. Теперь жить долго будешь. Отдыхай.

Потянуло в сон. Засыпая, разобрал слова:

– Один из тридцати выжил. Вот так. Один взрыв и один выживший.

Как один? А остальные все погибли? Все мои друзья?

Ааа!

Пусть чернота скорей кончится. Свет, зовущий к себе, уже близок. Но появляется бледная и костлявая рука, которая хватает меня за плечо. Я шарахаюсь от неё в сторону, но с другой стороны другая рука. И тянет меня вниз, в пугающую и страшную черноту. Сил отбиваться нет. Рот в беззвучном крике. От дикой боли.

– Ааа!

Меня толкают в грудь, и я чувствую, как боль уходит. Мне поднимают голову, и в рот вливается чтото горькое. С трудом раскрываю глаза и вздрагиваю. Передо мной натуральная БабаЯга. Она смотрит на меня и улыбается:

– Вот теперь можешь спокойно спать. Марена от тебя отвернулась.

Засыпая, всё вспоминал – кто такая Марена?

Казалось, я спал мгновение. Без снов, слава Богу. Ну их. Ато снятся всё кошмары. Открыл глаза и стал смотреть по сторонам. Интересно, где я? Ровные рубленые брёвна, подбитые мхом. Потолок из плотно подогнанных и отструганных досок. На стенах висят пучки сухих трав и веники непонятно из чего. Пахло зверобоем и мятой. Справа контур двери. Она закрыта. Свет лился из окна, но чтоб в него посмотреть, надо было повернуть голову. А двинуться, сил нет. Попробовал приподняться. От натуги закружилась голова.

Дверь открылась, и комнату наполнил громкий птичий щебет. Стало светлей. Поклонившись порогу, в дом вошла старушка. На голове платок. Одета в длинную рубаху с узором на рукавах и опоясана верёвкой. В руках коричневая плошка. Увидев, что я не сплю, всплеснула рукой и, семеня, подбежала ко мне.

– Лежи касатик, лежи. Язвы твои не зажили. Вот выпей.

И приподняв мне голову, поднесла плошку к лицу. Это была густое, зелёного цвета варево, почемуто пахнущее куриным бульоном. Точно куриный бульон, только горьковатый. Сразу потянуло в сон.

– Спи, баскак.

Проснулся весь в поту. Тело зудело. Почесать бы, так рукой не двинуть. Старушка видимо услышала моё кряхтение, встрепенулась и вскочила с лавки стоящей у окна. У лица опять та же плошка с бульоном.

– Пей, нерождённй. И спи. Пей, говорю, легче станет.

С трудом проглотил варево. Легче не стало, зато опять потянуло в сон. Снотворное что ли это?

Следующий раз проснусь, пить не буду. Как бы по слабости не оконфузиться.

Проснувшись, первое что сделал – вытер пот. О, руку поднял. Откинул одеяло, сшитое из овчины. Блин летом под овчиной! Вот и упарился. Рука сразу полезла по всем местам, где чесалось, а чесалось везде. С трудом приподнял голову и посмотрел на тело. Длинная рубаха до пят из серой ткани, а под ней ничего, только повязки. По ощущениям перевязаны обе руки, ноги и грудь. Что на голове? Ничего. Значит, у меня раны головы не было, хотя по куполу получил много раз. Скосил глаза на пол. Так, интересно, а где мои вещи?

Открылась дверь и в дом вошла старушка. В руках медный котелок, исходивший паром.

– А, проснулся касатик? Не вставай пока. Сейчас рубаху снимем. Перевязи снимем. Обмою и оботру тебя. Небось, свербит везде?

– Свербит. Чешется, мочи нет.

Старушка кинула.

– Так и должно быть. Потерпи, касатик.

– Бабушка, как зватьто тебя? И где я?

Старушка поставила рядом ушат с водой и из медного котла в него вылила кипяток.

– Бабушкой Мягой меня зовут. Ты дома у меня.

Вот так. Мяга. Как Яга. Только ударение на я. И вид как у Бабы Яги. В сказку попал, блин. Сразу захотелось выйти из дому и посмотреть под избу, только как сил больше будет. Баба Мяга подошла и стала стаскивать с меня рубаху. Строго на меня посмотрела.

– Почто ужимничаешь? Видела я мужиков глезных по боле вашей рати. Я тебя сейчас отваром целебным оботру, а в баню пойдешь, как сил прибавится. Лежи смирно.

И стала снимать повязки. Я косил глазами, следя процессом. Умело и быстро старушка сняла бинт, обнажая розовый рубец.

Ёмоё! Это сколько я тут лежу?

Баба Мяга сняла все бинты. Рубцы покрывали тело затейливым узором, похожими на роспись художника кубиста. И все они глядели уже зажившими.

– Баба Мяга, а сколько я тут лежу?

Старушка намочила тряпку в ушате, чуть её отжала и стала обтирать меня.

– Два дня, касатик.

– Не может быть!

Она намочила тряпку, продолжила процедуру.

– Может. Тебе бы девку ладну ба. Зараз бы силы вернулись.

Я не сразу понял, о чём она говорит. Потрясение от быстрого заживления ран ещё стояло. Она обтёрла меня всего. И бросив тряпку, взяла плошку.

– Всё. Пей вот.

Автоматом пил варево и тут же повалился в сон.

Теплый ветер ласкал лицо и колыхал траву. Я отмахнул в сторону колосок, почесал щёку и открыл глаза. Рядом увидел девушку с большим венком на голове, она улыбаясь и смотрела на меня. Я открыл рот и…

Девушка быстро присела и закрыла его ладонью. Шепнула:

– Тсс. Молчи.

И сняла с себя всё.

Богиня!

Я думал у меня сил нет. Угу. Ещё как есть. Кажется, у него силы есть всегда. Сказалось долгое воздержание и рубаха встопорщилась в районе паха. Девушка улыбнулась и стала снимать её с меня. Я открыл рот и хотел сказать, но тут же его накрыла ладонь, пахнущая полевыми цветами.

Вот это сон! Или не сон? Может ли во сне так пахнуть цветами?

От наших движений этот запах усилился и к нему прибавился запах полыни. Если это сон, то пусть он никогда не закончится.

Проснулся и долго лежал, вспоминая сон. Потягиваясь, задел чтото. Посмотрел. Венок. Значит, это было. Было понастоящему.

Здорово!

Мысль, промелькнувшая в сознании, заставила меня подскочить.

Ёмоё!

Ведь женщин, кроме старушки Мяги, я больше не видел. Вот, млять! Ну, бабуся! А ведь во сне выглядела на двадцать лет. Тото молчала и говорить не давала. Это чтобы по голосу не узнал? Точно, Яга.

А что это я такой бодрый? Неужели эта, блин, терапия подействовала? Сижу и прекрасно себя чувствую. Руки слушаются нормально. Голова? Голова не болит, только чуть кружится и подташнивает. Ну, это понятно от чего. Лежал долго, и пожрать надо. Спрыгнул с лежанки и расправил рубаху. Ну и покрой. В этой рубахе я как привидение. Где же мои вещи? Заглянул под лежанку. Пусто. Ладно, посмотрим снаружи. Переждал лёгкое головокружение и двинулся к двери.

Снаружи меня ждал чудный вид. Напротив входа в дом простирался залив реки. По берегам, над рекой, нависали мощные и древние дубы. Высокие кроны их не касались друг друга. Подлеска практически не было. Ни дать, ни взять парк, а не лес. От дома почти к самой реке выстелена дорожка из ошкуренных осиновых брёвнышек. На помосте девушка из сна полощет бельё. Или старушка ещё не перекинулась в свой настоящий вид? Я сделал несколько шагов и обернулся. Нет, у избушки куриных ног не было. Только это ничего не говорит. Я присел на ступень и стал смотреть на девушку.

– Здравствуй, молодец.

Изза дома вышла Мяга, несущая в руках глиняный кувшин.

– Проснулся? И как себя чувствуешь?

Я покосился на девушку и ответил:

– Спасибо, хорошо.

Старушка протянула мне кувшин и сказала:

– Вот испей.

Я взял и подозрительно посмотрел в него.

– А я не усну после него?

Мяга засмеялась.

– Нет, нерождённый. Это просто квас. А до этого ты пил отвар целебный. И спал после него.

Квас шипел и бодрил, как кофе.

– Спасибо. А почему ты меня нерождённым называешь?

Старушка хитро посмотрела на меня и улыбнулась:

– А ты сам ответ знаешь. Я ведь ведунья и слышу лес. Кстати, знаю местного лешего.

– Понятно. А как я сюда попал?

Старушка забрала кувшин и пошла за дом. На ходу обернулась и сказала:

– Матвей свет Власович привёз.

Я вскочил и бросился за ней.

– А онто где?

Мяга поставила кувшин на стол под навесом и подошла к небольшой печи, что стояла рядом. На ней в нескольких медных котелках варилось чтото вкусное.

– Он к отрокам своим отъехал. Обещался сегодня вернуться. Кстати, вот и он.

Всадник соскочил с коня и, повернувшись, замер.

– Не может быть! – Он быстро подошел и обнял. – Как же так? День назад ты ещё полумёртвым лежал, а теперь… это чудо!

Я помотал головой.

– Это не чудо. Меня от смерти спасла Баба Мяга.

Раздался голос старушки:

– Не меня надо благодарить, а Ладу, мою названную внучку. И древо, что силу такую тебе дало, нерожденный.

Потом улыбнулась Кубину:

– Здрав будь, Матвей свет Власович.

Он поздоровался с Мягой.

Я посмотрел в глаза Кубину. Спросил тихо:

– Власыч, кто ещё живой?

– Мало ратников осталось из наших двух сотен. – Вздохнул дед Матвей. – Десятка не наберётся, и то все раненые. Только братья Варнавины без единой царапины. Да отроки все уцелели.

– А Демьян?

Кубин чуть улыбнулся:

– Этот молодец жив и здоров. Всё рвался сюда. Только я его урезонил – стал над отроками, командуй ими. Пойдём, я подробней тебе расскажу.

Я наклонился ближе к Кубину и прошептал:

– Как получилось, что ты, крещёный, меня, тоже крещёного, к язычнице привёз? А вера? Чтото не похоже на тебя, Власыч.

Кубин открыл рот, чтоб ответить, но у Мяги, наверно, был чуткий слух, и она, чтото мешая в бурлящем котелке, сказала:

– А его ко мне тоже язвлёным привозили. Много раз на ноги его поднимала. Вот и привёз тебя ко мне. А вера тут не при чём. Садитесь, бояре. Сейчас снедать будем.

Мяга окрикнула проходящую мимо девушку, несущую бельё:

– Ладушка, как управишься, подходи, поможешь.

Потом повернулась к нам. Посмотрела на меня и сказала:

– Послушай, что я тебе скажу, нерождённый. Все мы от одного создателя. Только сам люд разный. И вера у каждого разная. Но не в этом главное. Главное, какая она, эта вера. Чистая ли? И сколько её? Что есть человек? Сосуд. Что него влито, то и будет. – Мага помешала варево, подчерпнула немного и, подув, попробовала. – Только поразному в нем всё варится. Но одной веры мало. Вера без любви слаба. Мой совет тебе, нерождённый. Делай всё с любовью. Даже с врагом сражайся с любовью. Не давай заменить в себе любовь на ненависть. Ненависть разрушает. Любовь созидает. Пусть будет ярость, но никак не ненависть. Помни об этом.

И, улыбнувшись, добавила:

– А переоделся бы ты, боярин. В исподнем не след трапезничать.

Эк, как она меня. А и правда, одёжа неподходящая.

– А где мои вещи?

– У меня.

Кубин вскочил и побежал к коню. Вернулся, неся сумы.

– То, что на тебе было, только на тряпки и годится. Я в сумы глянул, тут есть что надеть. Кстати, бронь твою вычистили и починили. Она тоже тут.

Когда я переоделся и вышел из дома, стол уже был собран. Ждали меня.

– Ну, вот. Другое дело. Проходи и садись. – Мяга показала на лавку.

Я сел и оказался рядом с Ладой. Девушка улыбнулась и поздоровалась:

– Здравствуй, витязь. – И покраснела. Мяга сказала, подмигнув мне:

– Все разговоры потом. Снедайте.

Каша с мясом, копчёная рыба и сбитень были необычайно вкусны. Я отвалился от стола первым и стал смотреть, как едят остальные. Мяга, прожевав, посмотрела на меня.

– Наелся, касатик? Тогда спой. Ведомо мне, что много ты песен хороших знаешь. А мы послушаем.

Я замялся. Честно говоря, петь не хотелось. Лада положила ладонь мне на руку.

– Спой. Пожалуйста.

– Ладно.

Что им спеть? Как назло все песни выветрились из головы. На ум приходила только «Времени река». Ладно, её и спою. И, собравшись, затянул:

– Течёт время как река,

Не замедлится.

А вперёд не посмотреть,

Туман стелется.

И с плота мне не сойти,

Глубока река.

Не подняться от реки,

Круты берега.

Мне тебя моя любовь,

Трудно отыскать.

Жаль как птица в облаках,

Не могу летать.

Видно мне мою мечту,

В жизни не найти.

И не встречу я тебя,

На своём пути.

Не построить мне свой дом,

Сад не посадить.

Сыновей с тобой в любви,

Не дано растить.

Течёт время как река,

Не замедлится.

А вокруг меня туман,

Густо стелется.

– Грустные песни поёшь. Но хорошие. Ладно. – Мяга поднялась. – Поговорите пока, а мы с Ладой приберём здесь всё.

Мы с Кубиным пошли к реке.

– Ну, давай говори. Какие новости?

Кубин чуть замялся и, смотря под ноги, сказал:

– Новости не очень хорошие. Честно говоря, даже и не знаю, что сказать.

– Говори как есть. Как я понял, план удался, и монгол зажали с двух сторон.

Кубин кашлянул.

– Не совсем.

– Как так?

Попрежнему смотря себе под ноги, дед Матвей начал рассказывать:

– В общем, остатки тех двух тысяч, которые, как мы полагали, просто идут впереди, большой полк добил. Но! Тут чертовщина какаято. Бояре говорят, что эти поганые единственные, что встретились. Больше не было.

– Не может того быть. А куда могли деться остальные? Не сквозь землю ведь провалились? Слушай, а может, они ушли какойнибудь тропой?

Кубин помотал головой.

– Там нет троп, чтобы такое войско могло незаметно уйти и следов не оставить.

Мы остановились на берегу. Я смотрел на темную воду. Блин, куда могло подеваться столько войска.

– А кто темник, узнали?

– Нет. Пленных не брали.

– Зря. – Я в досаде сплюнул.

Млять! Нас обвели вокруг пальца. Темник выставил против нас две тысячи, а сам увёл остальных. Куда? Как? Какая у них цель? Уж точно не прогулка. Хорошей добычи по деревням не собрать, мало их тут. Городов крупных тоже. Из всех только Верши да Китеж. Ну, Китеж им ещё поискать. А вот Верши…

Я смотрел на реку. Крупный жук упал в воду и зажужжал, пытаясь взлететь. Раздался мощный всплеск рыбы, через мгновение вода успокоилась, и уже ничего не напоминало, что здесь барахталось насекомое.

– Власыч, а в Керженец ведь полно ручьев впадает. Может, они по нему ушли. А вода следы скрыла. Погоди, не перебивай. К примеру, все идущие впереди сворачивают, убирая возможные следы, а те две тысячи, идущие последними, прямо. Они определённо знали, что впереди и сзади. Поэтому ушли, оставив две тысячи.

Тут мне смешно стало.

– А знаешь, я думаю, нас действительно провели. Не такой уж темник дурак. Он, скорей всего, послал разведку, которую мы прохлопали, и сделал ход конём. Мы думали, что это мы время тянем, а на самом деле монголы время тянули, давая уйти основному отряду. И ещё, я считаю, что их больше, чем тьма.

– Это ещё почему?

– Не знаю, чую.

Кубин пнул ногой ветку и проследил её взглядом.

– Чтобы вот так уверенно уводить крупный отряд, надо тропы знать. А знают их местные.

– Или бояре.

Кубин посмотрел на меня:

– Думаешь, Кутерьма?

Я показал на круги, расходящиеся в стороны:

– Водяной его знает. Если верить легенде. Возможно, он, или ещё кто. Кстати, при войске он был?

– Не видел, а спросить не догадался. Не до того было.

Я повернулся и направился к дому.

– Пойдем, Власыч. Про Кутерьму узнаем, да новости, какие есть.

Кубин остановил меня рукой.

– Ничего мы не узнаем. Полк сегодня утром ушел к Большим Ключам. Тут только отроки остались да те ратники, что в сече выжили.

– Не понял. Велесов что, с ума сошел? А остальные монголы? Их искать не надо?

Я пошел к дому, Кубин шел за мной.

– Зря ты так. Дозорыто он разослал. Просто оттуда проще, если что, выдвинуться.

Мда, действительно зря.

– Ладно, погорячился я. Меня ушедшие неизвестно куда монголы беспокоят. И цель у них минимум Верши.

Кубин тревожно посмотрел на меня.

– Или Китеж.

– Да. Если нашелся проводник, что показал тропу отсюда, то он же покажет дорогу к Китежу. Поехали.

Мы быстрым шагом пошли к дому. Навстречу нам вышли старушка Мяга и Лада.

– Мы…

Мяга подняла руку и, заставив замолчать, сказала:

– Знаю, куда собрались. Послушайте меня, вои.

Вдруг глаза у Мяги наполнились слезами.

– Простите старую. Не услышала я. Беда страшная случилась. А я не услышала.

Мы бросились к ней, крича наперебой:

– Что? Что произошло? Какая беда? Когда? Говори.

Но Мяга вдруг опустилась на колени и обмякла, рыдая. Лада присела и, обняв старушку, посмотрела на нас.

– Простите нас, нерождённые. Я не слушала лес, на бабушку надеясь. Старая она.

Я заорал на них:

– Да что случилосьто?

Глаза Лады наполнились слезами, и она, утёршись рукавом, всхлипывая, сказала:

– Пожар великий случился. Хороший город весь сгорел.

– Какой город? Верши? Китеж?

Лада выдохнула:

– Китеж. Лес шумел сильно, но я разобрала только сейчас. И ещё, все люди спаслись.

Мы с Гориным стали быстро собираться. Все мои вещи были в сумах. И я, подхватив их, выбежал из дома.

– Лада. Я вашего коня возьму.

Она кивнула и, подняв Мягу, подвела её к лавке. Усадила и подошла ко мне.

– Я хочу сказать тебе спасибо.

Я повернулся удивлённо.

– За что? Это мне надо спасибо говорить. Мне, а не тебе.

Она помотала головой и, смахнув слёзы, прошептала:

– Нет. Тебе. Ты сильный. Сила жизни в тебе большая. Предки тебе помогают, и боги благоволят. Лешие помогают. Я у тебя её немного себе взяла. А от смерти ты сам себя спас. Я только руку протянула. И ещё… – Она посмотрела мне в глаза. – Ты должен вернуться.

Я улыбнулся.

– Я вернусь, Лада.

– Нет, не сюда. – Она замотала головой. – В свой дом. Там, далеко. Где ты родился. Тебя ждут.

– Что ты, Ладушка. Никто там меня не ждёт.

Лада упрямо тряхнула головой.

– Ждут, поверь мне.

– Кхм…

Кубин давно был готов и уже сидел на коне. Я кивнул и закинул сумы на коня. Повернулся к девушке.

– До свидания, Ладушка. До свидания, бабушка Мяга. Простите меня, и спасибо вам.

Кубин тоже попрощался, и мы поскакали по лесной тропе. А вслед нам летело:

– Прощайте, нерождённые.

Галоп переходил в рысь. Из рыси в галоп. Потом лес стиснул тропу своими стволами, и она запетляла, огибая густой подлесок. Пришлось сбавить темп. Теперь кони шли шагом. Пересекли небольшой ручей. После него тропа стала шире, но запетляла ещё сильней. Кубин, чуть повернувшись, сказал:

– Не верится, что Китеж сгорел. Как думаешь – просто пожар или всётаки монголы?

– Наверняка монголы. Только…

Я пожал плечами:

– Только одно непонятно. Слышал, что Лада сказала? Люди от пожара спаслись. Это как?

Кубин вздохнул.

– Может, всётаки простой пожар.

– Надеюсь.

Какоето время ехали молча. Опять пересекли маленький ручей. После него пришлось спешиться и вести коней в поводу. Толстые ветки деревьев не давали ехать верхом.

– Власыч. А сколько раз тебя Мяга лечила?

– Три. В первый раз после битвы с булгарами, двадцать лет назад. Потом через год, после мелкой стычки с отрядом мордовского князька. Последний раз в день, когда Новый Город заложили. Тоесть Нижний Новгород. Завистник в спину нож воткнул. Я ведь у князя Юрия Всеволодовича в ближниках ходил. Каждый раз как труп к Мяге везли. Она меня на ноги ставила. Только не так быстро, как тебя. – Кубин усмехнулся. – Я помню, Мяга была очень красивая.

Тропа перестала петлять, и мы пустили коней рысью. Выехали небольшую берёзовую рощу. Раздался резкий птичий крик, и изза стволов выступили отроки с натянутыми луками. Мы остановились.

Здравы будьте, бояре.

Кубин кивнул и улыбнулся.

– Молодцы.

Тронувшись дальше, он повернулся и сказал:

– Наконец научились дозор как надо нести.

Выехали на поле, на котором курились дымами множество костров.

– Я думаю, не надо про Китеж пока говорить.

Дед Матвей согласно кивнул.

– Добро.

Мы подъехали к костру, у которого сидели ратники. Я узнал братьев Варнавиных, Михаила и Николая. Тимофея Садова, старшего полусотни китежского ополчения, который со старицы в тыл монгольскому дозору бил. Ещё двое, имён которых я не помнил. Они поднялись и изумлённо уставились на меня. Общее изумление выразил Садов:

– Чудны дела твои, Господи! Ты ли это, Володимир Иванович? Живой и здоровый?

Я сел к костру.

– Живой, живой. Садитесь, бояре. А что вы с войском не ушли?

Садов кивнул на собирающихся вокруг отроков:

– Мы решили, что не след оставлять отроков одних. Они нам зело в сече помогли. Почитай половину поганых стрелами перебили.

Все согласно закивали. Парни, стоявшие рядом, смутились, остальные таращились на меня. Я покосился на них.

– Верно. Только я думаю, они сейчас во мне дырку глазами прожгут. Пялятся, как на чудо.

Садов хмыкнул:

– Не мудрено. Несколько ден назад ты почти мертвый был. Сейчас, как и не язвлён совсем. А ещё они сказывали, что ты, боярин, страшен в бою был. Аки пардус с горящими глазами с двумя саблями поганых, как траву, косил.

Сзади раздались шаги, и меня вдруг чтото подхватило, сжало в плечах и подкинуло вверх. В ухо радостно заорали:

– Живой, боярин! Живой!

Недавно зажившие рёбра, казалось, затрещат от медвежьих объятий Демьяна. Весь воздух из меня выдавил. Из последних сил я просипел:

– Отпусти, медведь. Задушишь.

Под хохот ратников и парней Демьян посадил меня обратно. Я глубоко вдохнул и повернулся к сияющему Демьяну. Садов хлопнул его по плечу.

– Славный вой вышел из нашей Косой Сажени. Видел я, как бился сей отрок. Моё слово – достойный витязь.

Все одобрительно загудели. Я поднялся.

– Ладно, бояре. Теперь дело. Поганые, что чудесным образом исчезли с пути большого полка, гдето здесь. Собираемся.

Лагерь закипел. Собирались довольно быстро. Я немного посмотрел на суету и достал бронь. Развернул свой счастливый поддоспешник. Только благодаря ему я ещё живой. Тысячное спасибо Ваське за его идею броника под кольчугу. Поить его мне теперь всю жизнь. Критически осмотрел его. Еле заметные прорези от стрел. Мда, били в упор. И не спасли ни нагрудники, ни кольчуга. Броник толькотолько остановил наконечник, пропустив его на пару сантиметров. Одел поддоспешник, взялся за кольчугу. Ктото вполне сносно залатал разорванные кольца. В глаза заплаты почти не бросались, только если приглядеться, было видно отличие. Это как заводское плетение отличается от кустарщины. Хотя на коленке исправить такие повреждения, надо постараться. Попрыгал. Странное ощущение. Как будто пестик в колоколе. Похудел я, что ль?

Нагрудники имели несколько пробоин, аккуратно зачеканеных. Ладно, найдём кузнеца, починит.

Приладил нагрудники, одел наручи. На правой наручи, у стреляющей ручки, оттянул затвор. Вылетела стреляная гильза. Странно. Не помню, когда я стрелял и в кого. Зарядил, но на боевой взвод не поставил. Затянул ремень. Поправил саблю. Открыл тул. Лук на месте, стрел полно. Арбалет так и остался у Кубина. И ладно, с луком мне лучше.

Повернулся на радостное ржание. Это подвели мою рыжую Дусю. Кобыла потянулась ко мне, и я погладил её.

– Вот, осталась ты одна.

Кобыла покосилась на меня и встала боком. Чего, мол, теперь, садись и поехали. Умное животное. Я чуть постоял рядом, поглаживая кобылу и, вздохнув, накинул потник.

Перекинул сумы на заводного. На седло, справа, подвесил щит, взял в руку рогатину и огляделся. Все уже были готовы. Похоже, ждали только меня. Поднялся в седло и махнул рукой. Пошли в две колонны. Со мной, во главе, пристроился Кубин. За нами Садов и ещё двое ратников. Потом отроки. Замыкали колонну братья Варнавины.

Кубин, чуть наклонившись, тихо сказал:

– Пойдем не к Большим Ключам, а ближе. Там по тайной тропе к Китежу пройдем. Я вперёд дозор выслал.

Я кивнул и, покосившись назад, сказал:

– Думаю, всем туда идти не надо. Гденибудь находим полянку, оставляем на ней отроков под надзором Варнавиных. А сами, с китежанами, идём к городу.

И тут же добавил:

– Тропа хоть не такая, как в прошлый раз?

Кубин пожал плечами и усмехнулся:

– Не должна. Хотя…. Лешие её знают.

Потянуло гарью. Ратники заозирались по сторонам.

– Не к добру. Так большой пожар пахнет.

Садов показал вперед.

– Тянет с востока, аккурат от града.

Перешли в галоп. Колонна сразу сильно растянулась. Быстрая скачка длилась недолго. Переправились через Люнду и въехали в густой подлесок, сразу пошли медленным шагом.

– Сейчас будет поляна. Там и встанем.

Вскоре действительно выехали на просторную полянку. Кубин обернулся назад:

– Тимофей Дмитриевич, отроков оставим здесь. Пусть за ними Варнавины приглядят. Мы с вами в город по тайной тропе пройдём.

Садов кивнул и отъехал в сторону, пропуская отроков. Я и Кубин подъехали к корявой берёзе, одиноко стоящей на краю поляны. Спешились. Стали менять лошадей. Снял с кобылы сбрую и отправил пастись.

Подтянул последний ремень на сбруе, обнаружил, что только меня и ждут, опять я последний.

В таком лесу не то чтоб скакать, просто ехать шагом невозможно. Петляя между ёлками, иной раз видишь замыкающего, идущего там, где только что сам проехал. Дальше трех метров поворот, и идущий первым конь Кубина скрывается с глаз. Я посмотрел на небо сквозь листву. Его затянули плотно облака. По их виду – быть дождю. Садов и остальные китежские ратники принюхивались и чертыхались. Пахло гарью. У всех голове только одна мысль – поскорей пройти этот дремучий лес и увидеть город.

Наконец лес стал просторней. Кони даже перешли на легкую рысь. Впереди появился просвет. Яркий и даже красный. Запах гари резко усилился. Мы на полном скаку вылетели на поле и остановились.

– Господи!

Города не было. Был один сплошной костёр.

– Как же так?

Мы растерянно стояли и смотрели на развалины догорающего города.

– Когда?

Жар, шедший от огня, высушил всю траву в округе. Мы, даже стоя у самого леса, ощущали его. Я закрыл глаза. Мне стало всё ясно. Предательство. Кто предатель, разницы нет. Кутерьма или ещё кто, потом выясним. Если бы монголы сами нашли дорогу к городу, то двести воинов сторожевой крепостницы смогли бы удержать их на узкой дороге. Отослать гонца и дождаться помощи. Но поганых провели тайной тропой, и они напали с тыла. Потом подошли к городу. Дальше? Что дальше, не знаю. Что с людьми? Лада сказала, что люди спаслись. А если спаслись, то куда ушли? В лес? Столько народу по таким тропам сразу не уйдёт. А монголы им не дали бы уйти. Мда.

– Ааа!

Садов ранул поводья и поскакал к городу.

– Стой. Куда?

Кубин ранул за ним, крикнув мне:

– Помоги, его надо остановить.

Но конь Садова сам резко остановился, испугавшись огня впереди. Ратник вылетел из седла и упал на землю.

– Ааа.

Он стал биться головой и кулаками об землю. Вырывал клочья дерна и размазывал его по голове. Мы соскочили с коней и кинулись к Садову.

– Тимофей. Успокойся, Тимофей. Идти надо.

Только он не слышал. Выл и колотил кулаком в дёрн. Я оглянулся на остальных, думая, что с ними? Ратники слезли с коней и стояли на коленях. Молились.

– Смотри! Володя!

– Что?

Кубин показывал на землю. Вокруг нас было множество следов от копыт.

– И что это значит? Понятно, что тут кони паслись.

Кубин замотал головой:

– Нет. Это не просто кони прошли. Они с седоками были. Видишь, как глубоко вдавлен след? И следто не от наших коней. У наших копыто больше. Это монгольские кони прошли. Судя по следам, туда и обратно.

– Хм. И зачем они тудасюда ходили? Там ведь река по краю города. Не пройти.

Кубин встал и посмотрел вправо. Показал рукой и сказал:

– Там был мост и тропа к Светлояру. Широкая. Может, народ туда ушёл?

Мы посмотрели друг на друга.

– Поехали?

Кубин обернулся и крикнул:

– Михаил, Трофим! Идите сюда.

– Михаил, Трофим…. Чёрт! Володя, бери Тимофея слева.

Мы подхватили подвывающего Садова и потащили к лесу. Пронесли мимо так и стоящих на коленях ополченцев. Проходя мимо, Кубин выругался.

– Ну и как их тут теперь оставить? С собой не возьмёшь в таком состоянии.

Посадили Садова у сосны и вернулись к остальным.

– Их тоже потащим?

– Надеюсь, нет.

Стоящие на коленях всё бормотали молитву. Кубин наклонился и стал слушать. В какойто момент тряхнул седого ратника за плечо и крикнул:

– Аминь! Всё, вставай, Миша. Ты слышишь? Вставай. Ты нам нужен.

Ратник перевёл взгляд на Кубина и, моргнув, заплакал.

– Матвей, там, там…

Кубин приобнял его и пробормотал:

– Да, я знаю. Города нет. Но сейчас ты нам нужен. Вставай.

– Дада. Хорошо.

Ратник встал и пошел к лесу. За ним поднялся и второй. Кубин вздохнул и показал глазами на лошадей. Я взял стоящих коней под уздцы и повёл их к лесу. Кубин уже говорил с пришедшим в себя седым ратником:

– Слушай внимательно, Михаил Иванович. Я и Велесов сейчас по делам отъедем. Будьте тут. Ты тут за старшего остаёшься. Присмотри за остальными.

Кубин показал на сидящих рядом.

– Хорошо?

Тот кивнул. Кубин положил ему руку на плечо.

– Крепись, Михаил Иванович. Мы за всё отомстим поганым. Ждите нас тут.

Мы поднялись в седло и поскакали вдоль леса по четкому следу прошедшей конницы.

– Смотри, мост сгорел!

Кубин показал налево. Там действительно дымились остатки того, что было мостом. Но следы вели не к нему, а направо, к высокому яру. Мы подъехали к обрыву. Следы заворачивали вправо и, огибая обрыв по впадине, выходили на самый берег, где и терялись в воде. Кубин хмуро посмотрел на следы на другом берегу.

– Не знал, что тут есть брод.

– А предатель значит знал. Иначе монголы в реку бы не полезли. Поехали.

Я направил коня в реку. Он, осторожно ступая, зашел в воду и стал переходить на другой берег. Темная вода поднялась до стремян. Прошли так до середины. Потом вдруг конь скакнул, погрузившись до крупа, и скачками вылетел на невысокий берег. Я дождался Кубина и мы поскакали вдоль берега. Четкие следы завернули в ёлочный коридор. Дорога к озеру была достаточно широкой, но часто петляла. Ёлки по краям дороги стояли плотно и ровно, будто посаженные так специально. Мы внимательно смотрели на дорогу, но кроме следов от прошедшей конницы других не было. Плотная ёлочная стена сменилась высокими соснами. Дорога стала ровней. Вдалеке показалась берёзовая роща. Дорога шла через неё. Поднялись на холм и увидели озеро. Давно ли я тут был? Как посчитать? Хм. Восемь веков вперёд. Дорога к Светлояру подходила с другой стороны, не как в будущем. Я смотрел на озеро и вспоминал. Ничего не изменилось. Может только деревья растут подругому. По левую сторону – так же растут сосны. По правой стороне – ольха, берёза, ёлка. Напротив небольшое болотце. Ощущение, что ничего не поменялось за века. И не поменяется. Только добавит загадок. Как сейчас.

Дед Матей показал вниз.

– Посмотри. Следы ведут до воды. Поехали.

Мы спустились к озеру. Проехали, внимательно осматривая берег. Такое ощущение, что всадники съехали к озеру, потоптались тут и уехали обратно. Следы были только от копыт. Других следов не было.

– Не понимаю. Куда люди делись? Они явно сюда пришли. Иначе поганые сюда бы не поехали.

Я кивнул:

– Их следы монголы и затоптали на своих лошадях. О! Смотри, вот.

Я присел у кромки воды и показал на единственные следы, оставленные человеком и не затоптанными лошадьми. Они шли вдоль берега, по самому краю и терялись в воде. Кубин посмотрел на след и сказал:

– Как будто в воду прыгнул. Знаешь что? Давай вокруг озера пройдем и посмотрим – вдруг они гдето здесь прячутся.

Мы привязали коней и пошли по еле заметной тропе вдоль берега. Мы смотрели под ноги и по сторонам. Тщетно. Следов не было. Обойдя озеро, остановились у привязанных лошадей. Кубин ещё раз прошелся по краю берега и посмотрел на единственные человеческие следы.

– Как сквозь землю провалились.

Я смотрел на ровную гладь воды.

– Власыч, а люди не того… случаем, не утопились? Следыто в воду ведут.

Он даже перекрестился:

– Да ты что? Это ж грех. Нет. Не могли.

– Ну, тогда не знаю. Может, схрон тут какой. Нет, вряд ли. На столько народу схрон не выроешь.

Я достал последнюю пачку сигарет. Закурили.

Мда. Китеж сгорел, а не скрылся в водах Светлояра. И как бы он там скрылся? Сам видел, где город стоял. И до озера верста. Скрыться Китеж мог только в водах реки Люнды. Добавилась ещё одна загадка. Куда делись люди? То, что они были, сомневаться не приходится. Когда поворачивали от реки, то видели их следы, ведущие от сгоревшего моста в сторону озера. Потом их перекрыли следы от монгольской конницы. По дороге мест, куда могли свернуть жители, не было. Они просто пропали. А монголы дошли до озера, постояли и ушли. Почему? Что они такое увидели, что и дальше не поскакали?

Гадать можно долго. Но можно спросить у монгол. За всё спросить. Я поднялся.

– Поехали, Власыч. Долг зовёт.

Сели на лошадей и выехали на вершину холма. Я обернулся и взглянул на озеро.

О, господи! По спине пробежал мороз. Мгновение, и видение исчезло, оставив в памяти образ Богородицы, парящей над градом, и эхо далекого перезвона колоколов. Я проморгался. Ровная гладь озера отражала плывущие облака.

– Что? Что там?

– Ничего. Показалось.

Обратно к реке доскакали быстро. Но у реки остановились. Вода в реке поднялась и с этого берега было видно, как вода постепенно заливает часть поля вокруг догорающего города.

– И как мы попадём на тот берег? Мочиться не с руки.

Кубин махнул рукой вдоль берега:

– Через пять вёрст есть брод, но завалы такие, что ноги переломаешь.

– А там что, мелко?

– Перекат. Камни сплошные. Поехали.

Завалы пришлось обходить. Нанесённые половодьем старые стволы деревьев и мусор были просто непроходимыми. К перекату пришлось идти пешком, ведя коней вповоду. Кубин, переходя бурлящий поток, побурчал:

– Странно, с чего вдруг вода так поднялась?

– Может, дожди в верховьях идут?

Углубились в лес. Опять опостылевшее петляние. Надоело, блин. Едешь, наклоняясь к самой гриве. Наконец плотные стены елок расступились, и мы выехали на поляну, в центре которой росла ветвистая берёза. Кубин перекрестился:

– Господи, помилуй!

На ветке, почти рядом со стволом, спиной к нам, висел человек. На краю поляны пасся конь. Мы подъехали ближе и посмотрели на повешенного.

Это был Григорий Лисин по прозвищу «Кутерьма».

Вот так. Мда, история не изменилась, и легенда в этой части правдива. Предатель всетаки он. Только как он монголам попался, пока загадка. И чем его напугали, что стал им помогать? Кубин смотрел на Кутерьму и чтото бормотал, потом сплюнул и сказал:

– Посмотри. Вон там, на груди.

Я присмотрелся и увидел деревянную бляху на кожаной верёвке. Вот, блин, это ж пайцза! Я ошарашено повернулся к Кубину.

– Власыч. Насколько я знаю, пайцзу давали только лояльным. Что же он такого сделал, что ему выделили эту деревяшку?

Кубин опять сплюнул.

– Плевать, что он там сделал. Повесили, или сам повесился? В ад ему, иуде, и дорога.

Он спрыгнул и направился к коню Кутерьмы. Я подъехал и сорвал деревянную бляху с висельника. Вгляделся в написанное – сверху вниз шла замысловатая вязь. Хм, с монгольской письменностью я не знаком. Да и на пайцзе было написано не помонгольски. Это скорей на арабский похоже. Кубин привязал к седлу коня Кутерьмы, и обернулся.

– Поехали, Володя.

13

В моей земле опустошенной,

Жестоким, яростным врагом,

Дома, леса, поля сожжены,

И люди угнаны в полон.

Прости ты нас земля родная,

Что мы изранены в боях,

Вернёмся мы изнемогая,

Не со щитом, а на щитах.

В столбах дымов, в жестокой сече,

Сражены в грудь мечем, стрелой,

Ложимся в землю мы навечно,

И покрываемся мы мглой.

Но сила предков нас поддержит,

А память внуков вознесет,

И над землёю воссияет.

Свободы солнечный восход.

И верим мы, что Русь воспрянет,

И вера наша так крепка,

Из пепла наш народ восстанет,

И это будет на века!

На окраину леса вышли както неожиданно. Дымов от пожара стало меньше. Город почти догорел. Вышедшая из берегов река залила половину поля, и хорошо, что залила. Ещё чуть, и высохшая трава вспыхнула бы, а там недалеко и до лесного пожара. Насмотрелся я на них в своём времени. А из леса мы вышли ближе к реке, метров на триста от того места, где оставили троих китежан. Сейчас там горели костры. Вокруг них толпились больше десятка ратников. Мы подъехали. Нам навстречу вышел Садов. Мы спрыгнули с коней. Ратник, чуть виновато опустив голову, сказал:

– Простите меня, бояре, за слабость мою.

Кубин прервал его:

– Ничего, Тимофей Дмитриевич, мы всё понимаем.

Я показал на людей, толпившихся у костров.

– Откуда они?

Садов, прокашлявшись, махнул рукой в сторону дороги:

– Я как в себято пришел, сначала опять к граду кинулся, но вижу, не спасти там никого. Потом поскакал к крепостнице. А там… – Он сглотнул. – А там побиты все лежат. Как будто со спины им ударили. Ворота даже не сорваны, а просто открыты. Я стал кричать, звать: «Есть кто живой?». Вот осьмерых и высмотрел в лесу, как откликнулись. Они мне рассказали, что поганые от города ударили. Потом по дороге и остальные подошли. Как будто кто путь им указал.

Ратники, толпившиеся рядом, согласно закивали:

– Как есть правда.

– Тихо от города пришли и ударили.

Садов заскрипел зубами:

– Попадись он мне. Голыми руками удавлю.

Кубин хотел меня остановить, но я выпалил:

– Удавился сам, иуда этот.

Все чуть ли не одновременно выдохнули:

– Кто?

– Лисин Григорий.

Все уставились на Кубина.

– Кутерьма?

– Не может быть!

– Он же славным боярином был.

Я оглядел всех и сказал:

– Может. Сами видели его. Он недалеко на берёзе висит.

Кубин добавил:

– Совесть иуду заела. Сам повесился.

Садов сплюнул:

– Жаль, не попался он мне. Пусть теперь в аду горит вечно.

Потом, помолчав, спросил:

– Что же теперь делать нам?

Мы с Кубиным переглянулись. Я поднял руку и сказал:

– Есть у нас только одно дело. Поганых бить.

Ратники загудели:

– Где теперь их искать?

– Мало нас.

– Луков нет. Лошадей по одной на брата.

Я прервал гомон:

– Знаю, нас мало. Но есть ещё Велесов и его полк. Он к Большим ключам шел. Вот туда и пойдём. Тут недалеко отроки лагерем стоят. Там найдётся всё. И луки, и сабли. Лошади тоже есть. Собирайтесь и пошли.

Сборы были недолгими. Быстро затушили костры, и, собрав и навьючив всё на лошадей, ратники повернулись в сторону города. Все как один поклонились.

– Прости нас, батюшка Китеж. Не уберегли мы тебя.

И, перекрестившись, поднялись в сёдла. Первыми в лес въехал Кубин, я за ним. Колонну замыкал Садов.

– …ванович!

– А? Что?

Я встрепенулся, приходя в себя. Надо ж, задремал, и это сидя на лошади, которая совсем не стоит, а движется, хоть и медленно. Видно, совсем освоился. Или устал как ломовая лошадь. Немудрено. После ранения, хоть и быстрого выздоровления, тело всё равно ещё было слабое. Требовался отдых. А когда отдыхать, когда такое творится? Впечатлений от увиденного хватило за глаза. Настроение было у всех подавленное. Только молодые парни рвались в бой. Если б не мы, то они рванули искать монгольское войско сами. Еле их уговорили не пороть горячку. Причём убеждал больше Садов.

После прибытия в лагерь отроки, узнав о том, что произошло, сразу заявили: "Надо мстить!". И несмотря на вечер, решили побыстрей добраться до лагеря основного полка у Больших Ключей. Довольно долго шли быстрой рысью. Потом, когда осталось пройти несколько вёрст, поехали медленно, давая отдохнуть лошадям, ну и самим заодно. Мерное покачивание и однообразный глухой стук копыт сморили меня.

Потёр лицо и посмотрел на Кубина.

Он хмыкнул:

– Заснул, что ль?

– Ага, устал. Что случилось?

Дед Матвей поднял руку, останавливаясь. Потом заставил всех замолчать и прислушался.

– Нет, не показалось. Ктото скачет.

Я посмотрел вперёд. Точно, далеко, среди маленьких берёзок мелькал всадник.

– Ну и слух у тебя, Матвей Власович.

Он кивнул и пробурчал:

– Жизнь заставила. Научишься и ты. Внимание!

Все сразу подобрались, взяли на руку щиты и стали внимательно осматриваться по сторонам.

– Один скачет. Во весь опор, как будто гонится за ним кто. Странно.

Мы внимательно смотрели вперёд. Я на всякий случай снял крышку с тула и приготовился выхватить лук. Топот приблизился, и изза кустов вылетел всадник.

– Да это ж Третей!

Третей, один из четверых дозорных, весь взъерошенный и бледный, резко осадил коня. Показывая в сторону дрожащей рукой и заикаясь, сказал:

– Тттам, нанана пппполе ннннаших побили.

– Что?

Мы, взревев, тут же рванули вперёд. Бешеная скачка закончилась у края поля. Кони резко остановились, и мы чуть не вылетели из сёдел. Картина того, что я увидел, ввергнула меня в ступор.

– Господи, помилуй!

Я стал бродить, потрясенно смотря на тела. Вглядывался в лица, узнавая многих. Не верилось. Не хотелось верить глазам. Все погибли. Весь большой полк. Почти все тела утыканы стрелами. Всё в стрелах. Только из земли торчит столько, что хватило бы и сотой доли на всех убитых. Убитых пиками, или рублеными ранами тоже хватало. Я брел и смотрел на всё это. Как так вышло? Их же побили как младенцев. Многие без брони. Ратников в кольчугах считанные десятки. Как такое могло произойти? Не выставили дозор? А может опять предательство? Но кто?

Господи!

Ноги, как ватные, еле держали меня.

Вот боярин Карпов, с рассечённой грудью, тот, что спорил со мной на совете. Вот Егор Бусин, ратник великан, он кроме десятка стрел, имел колотую рану в груди.

Я остановился у незнакомого ратника, пронзенного множеством стрел. На кузнеца Тютю похож. Не мог оторвать взгляд от его остекленевших глаз. Молодой. Был.

Ноги подогнулись. Хотелось выть.

Меня затрясло. Нет, это не меня трясёт, трясли меня, за плечо, и чтото говорили. Но я не слышал. Голова мотанулась от удара и слух прорезало:

– … ди в себя. Черт возьми!

Я поднял голову, с трудом оторвав взгляд от мёртвого парня. Я зашел почти в середину лагеря, превратившегося в большое кладбище. Ещё одно Буево поле.

Дед Матвей стоял надо мной и тряс за плечи.

– Как же это?

Кубин скрипнул зубами.

– Не знаю. Ну что, пришел в себя?

Я кивнул.

– Пришел. Что теперь делать, а? Их же всех…

– Не всех. Пойдём отсюда. Вон в роще наши собрались. Там и подумаем, что делать.

Обходя тела, я уже не смотрел на лица. Не смогу я опять оторвать взгляд. На душе стало ещё поганей. В том, что произошло, есть моя вина. Я знал, как и что может произойти. Ведь подробно читал об этом. Порадовался лёгким предыдущим победам. Понадеялся, что с моим появлением тут всё пойдёт подругому. Идиот. А Кубин? А остальные? Кулибин, Ефпатин? Они, что не пытались всё изменить? Мне ведь Кулибин говорил об этом. А я возомнил, что у меня получится.

В себя пришел на краю рощи, на небольшой поляне, отделённой от поля густыми кустами. Здесь уже запалили костры. Мы остановились у одного.

– Садись, Володя.

Кубин присел рядом. Выглядел он, наверно, лучше меня. Окаменевшее, хмурое лицо, в глазах глубокая скорбь. Я так не могу. Ещё чуть и крыша съедет. Как он себя в рукахто держит?

– Вижу, прийти в себя не можешь. Понимаю.

Дед Матвей смотрел на огонь и ёжился, как будто мерз.

– Страшная картина.

Кубин, перевёл взгляд на меня и, продолжил:

– Странно. Когда сам сражаешься и столько крови видишь, и товарищей убитых, воспринимаешь всё не так. Я сам в первый раз, так же как и ты… Эх, водки бы. Много.

Я, смотря на огонь, спросил Кубина:

– Власыч, как ты думаешь, что произошло? Кто опять предал?

Он посмотрел на меня.

– Думаю тот же. Кутерьма. Поганых к Китежу вывел и место лагеря показал.

А ведь точно! Теперь вся картина стала ясной. Монголы, пройдя тайной тропой показанной предателем, не только захватили город, но и подготовили засаду для русских ратников. Вот только как со следами? Столько следов от конных должно было остаться, хотя…

Искушенные в этих вопросах монголы смогли скрыть свои следы. После того как русское войско встало лагерем они его окружили и ударили, перед этим вырезав дозоры. Скорей всего так и было.

Дед Матвей, помолчав, сказал:

– Я отроков разведать послал – как и что кругом. Так, что б потихому оглядеться. И в Верши тоже. Тут нам одним не справиться. Поганых теперь не догнать. Да и дело у нас важное есть.

Вокруг загомонили парни:

– А как же поганые? Неужели спустим им это?

Я вздохнул.

– Будет ещё у нас возможность с ними поквитаться. А сейчас товарищей наших похоронить надо.

Из кустов вынырнул Демьян.

– Дед Матвей, Володимир Иванович! Там наши. Велесов Борька и с ним ещё дюжина. И там боярин Велесов. Умирает он.

Последнее Демьян договаривал уже на ходу. Мы мчались туда, куда указывал Демьян.

Велесов лежал на небольшой полянке. Его голову держал на коленях Борис. Вокруг толпились ратники, что уцелели. Увидев меня, он слабо улыбнулся:

– А, боярин Велесов. Видишь вот, как вышло? Умираю я.

Борис всхлипнул:

– Нет, тятя, ты не умрёшь. Боярин поможет тебе.

Он поднял на меня умоляющий взгляд:

– Ведь ты поможешь? Помоги, прошу.

Я молчал. Помочь уже было невозможно. Из груди торчали обломки стрел. Кольчугу снять и не пытались. Крови потерял много. Как он живой ещё? Я опустил голову. Помочь я не мог в любом случае. Ну не врач я, черт возьми! Борис всё понял. Понял и Велесов. Он закрыл глаза и пробормотал:

– Слушай меня, сын. Наклонись ближе.

Он помолчал. Вздохнул и сказал:

– Я умираю. Ты теперь один остался. Дело твоё выжить и род продолжить. Слушай Володимира Ивановича. Дядя он твой.

Он перевёл взгляд на меня.

– Брат. Прости меня. Не принял я тебя как брата. А теперь…

Он кашлянул и замер.

Я положил руку ему на грудь.

– Я клянусь, что сделаю всё, чтоб он выжил.

Поднялся. Кубин, стоявший рядом, перекрестился и произнёс:

– Прими, Господи, душу раба твоего.

Стояли и молчали, смотря на тело. Борис смотрел отрешенно. Один из ратников, закончив молиться, перекрестился и спросил:

– Что теперь делатьто?

– Хоронить всех будем.

Борис поднял голову и твёрдо сказал:

– Отца я похороню дома.

Дед Матвей приобнял Бориса за плечи:

– Боренька, далеко ведь. Поганые рядом. Похороним со всеми.

Борис упрямо помотал головой:

– Отца я похороню дома. Хоть он будет рядом.

– Погоди, а почему только он?

Парень смотрел сквозь меня и я понял, что случилось. Я вспомнил сон.

– Твоя мама и братья в Китеже были?

Он кивнул. Мы с Кубиным переглянулись.

– Ладно. Вези отца и хорони. Завтра поутру и поедешь.

Я повернулся к Кубину.

– Матвей Власович, проводи его. Возьми людей сколько надо.

Дед Матвей кивнул.

– А теперь вы. – Я оглядел всех. – Старший кто есть? Сотники или десятники?

Вперёд выступил один.

– Нет сотников, полегли все. Я десятник, Бравый Иван.

– Бравый, говоришь? А сколько вас тут, таких бравых? И как в живых остались?

Ратник покачал головой:

– Не суди так, боярин. Когда поганые налетели внезапно, мы на краю поля были. Многих сразу стрелами побило. Потом в копья ударили. Всей тьмой. Что мы могли сделать тремя десятками? Вон, боярина Велесова только в лес унести успели, да ещё отбивались потом долго. Десяток полёг, отбиваясь, и ещё трое скоро преставятся.

– Ладно. Мы тут рядом встали. Собирай всех и веди туда, пока ещё светло. Там и поговорим.

Я нашел глазами Садова:

– Тимофей Дмитриевич, проводи.

Постоял, глядя, как укладывают на волокушу, сделанную из ёлок, тело Велесова. Потом вместе с Кубиным пошел к лагерю.

– Справишься?

– Да. Ты там за парнем пригляди.

Кубин кивнул.

– Пригляжу. Не беспокойся. Что, после того как всех похороните, делать будешь?

– Соберу всех и в Верши поведу. Оставлю тут десяток, вдруг кто ещё объявится. Выжившие или дозоры, ещё ранее высланные, сюда вернутся. Вы как Велесова похороните, тоже в Верши идите.

Дед Матвей посмотрел на меня и спросил:

– Чтото задумал?

– Да. Готовиться будем. К монгольскому вторжению.

Вечер уж вступил в свои права, а в лесу темнеет быстро. Кубин, Садов и я шли впереди, показывая дорогу, внимательно смотря под ноги. Изза орешника нас резко окрикнули:

– Стой! Кто там идёт?

Кубин выругался и ответил:

– Бояре идут. Чего орёшь на весь лес, олух?

От куста отделилась тень и приблизилась к нам. Зашел сбоку от куста. Хм, значит, там сидят ещё и контролируют. Молодцы. Парень оглядел нас внимательно, узнал и сказал кустам:

– Свои.

Потом повернулся к нам.

– Как же не кричать, боярин? А кабы ворог шел? Своим криком я другие тихие дозоры упредил и остальных тоже.

– Во как!

Я похлопал парня по плечу.

– Ну, что ж, ты правильно сделал. Молодец!

Кубин еле заметно кивнул, признавая. Я махнул рукой назад:

– Там за нами люди идут. Это наши.

Парень кивнул и скрылся в кустах. Там зашуршали и зашептались. Мы пошли дальше. Через пару минут вышли к кострам. Навстречу поднялся Михаил Варнавин. Он открыл было рот, но споткнувшись на слове, стал смотреть нам за спину. Вслед за нами из леса выходили уцелевшие ратники. Дед Матвей сказал Садову:

– Тимофей Дмитрич. Будь добр, сочти людей и добро.

Садов кивнул. Я добавил:

– И увечных, какие есть.

Садов опять кивнул и ушел. Сели к костру. Варнавин вздохнул и, смотря на огонь, проговорил:

– Люду у нас мало. Тяжкий день намедни будет.

Да, он прав. Завтра будет тяжко. Похоронить столько народу будет трудно. А лопат у нас нет. Мечами да саблями копать? Вздохнул. Из темноты появился Демьян и Николай Варнавин. Сели рядом.

– Тихие дозоры проверяли. Спокойно всё.

Я кивнул.

– Хорошо. А сколько дозоров разослано, и есть ли вести от них?

Николай, чуть подумав, ответил:

– На запад и восход дозоры прошли почитай до обеих рек, Кержени и Ветлы. Разорено всё. Но люд в лесах весь укрыться успел. С севера вестей пока нет. Ну, им до Верш идти ешё. А с полудня как сгинули. Я мыслю, не поганым ли попались?

– Будем молиться, что нет.

Опять уставились на огонь. Кубин крякнул и отошел, но тут же вернулся с большим котелком и водрузил его над огнём.

– Хоть заварим чего.

Есть не хотелось, но попить чаю не мешало, только где его взять?

К костру подошел Садов, с ним пришел Иван Бравый. Они сели к костру. Я молча посмотрел на Садова. Он вздохнул и начал доклад:

– Людей пять десятков, из них увечены половина. Язвленных до утра доживёт, мыслю, с десяток. В сечу может идти только три десятка. Вот такие пироги.

Садов и Бравый переглянулись и Бравый заговорил:

– Оружие мы сохранили. Луки есть у каждого. Стрел мало, рогатин нет. Но это не всё. Лошадей на всех только десяток. Как стрелами лить стали, так всех лошадей побили.

– Мда, бояре, незадача. Лошадейто найдём, вот людей… Завтра нам предстоит похоронить много народу. Не представляю, как сие сделать? Четыре десятка сотен могил!

Кубин поправил:

– Три. Ополчения нет. Ушло, наверное.

Я взглянул на него и спросил:

– Куда? Думаю, что их тоже посекли. Только не здесь. Так какие будут предложения?

Все подавленно молчали. Никто не представлял как одновременно хоронить и не попасть под возможный удар врага. Из способных работать физически людей было пятьдесят пять человек. Остальные раненые и те, кто ушли в дозор. Выкопать столько могил? Нереально. Работы на неделю, если учесть, что лопат нет.

Хм. Когдато слышал, что с копальщика, после сорока выкопанных могил списывается один грех. Если это не выдумки, то полтора греха мы тут спишем. На каждого придётся по шесть десятков выкопанных могил. Чёрт, после такой работы хоть сам помирай. Из раздумий меня вырвал голос Садова:

– Дозор, что на полдень уходил, вернулся.

Парень, что вернулся с вестью с южного дозора, выглядел как выжатый лимон. Тяжело дыша, он доложил:

– На полдень в четырёх верстах, аккурат у поворота к граду наших побили. Всё или не всё ополчение побито, не знаю. Мы носа из леса не казали. Там следы поганых дальше идут. На полдень уходят. Десяток вёрст прошли. Их не видели. Мыслю, совсем ушли. Вернулись к дороге на Китеж и встали недалече. Меня с вестью послали. Всё.

И обмяк, завалившись назад. Садов его подхватил.

– Умаялся вой. Спать его отнесу.

Вот так. Уже имеем потери и это первая ласточка. Сначала не выдержат парни. Они, по сути, ещё дети, хоть и стараются выглядеть взрослыми. Потом мы свалимся – это факт. И бери нас голыми руками. В то, что монголы ушли, мне не очень верилось. Хитрости им не занимать. Вполне возможно, задумали ещё одну хитрость о которой мне надо было помнить всегда. Может, не случилось бы ничего с Китежем. Ох, помог бы кто? Но кто? Придётся самим. Оглядел совсем понурившихся ратников.

– Вот что, бояре. Никто кроме нас это не сделает. Хоронить братьев павших нам. Сделаем так. В полном оружии свозим всех павших в одно место. Потом треть нас в первый дозор, остальные хоронят. Через два часа вторая треть в дозоре и так далее. Думаю, управимся быстрей и не так устанем. Да и если что, ворога сможем вовремя встретить. Тут недалеко видел чудом уцелевший стог сена. Его по частям растащить по направлениям и использовать для подачи сигнала тревоги. Надеюсь, поджечь есть чем? Вот и славно. В случае появления врага просто уходим в лес. Сил тягаться у нас нет. Всем понятно?

Молчание, только Садов кивнул.

– Теперь ты, Матвей Власович. Много людей дать тебе не могу. Три человека, и всё. Постарайся пройти самыми тайными тропами. Пусть дольше, но понадежней. Вернёшься не сюда, а в Верши. И воев, что остались, исполчи с собой.

– Понятно.

Я повернулся к Бравому:

– Так, Иван, что там с ранеными? Говори подробней.

Рантик тряхнул головой и, потерев лоб, сказал:

– Все раны от стрел. Стрелыто вынули, но…

– Понятно, веди к ним.

Я отошел к сумам и достал аптечку. Там ещё были ампулы с антибиотиками и обезболивающим. Шприцов мало. Придётся использовать по нескольку раз. Бинтов нет. Кубин после моего ранения нашел аптечку, только взял все бинты и вату, оставив «непонятные штучки» на месте. Ещё есть антибиотики в таблетках. Переложил это всё в кожаный мешочек. Прихватил полторашку с водой, для маскировки отделанную берестой, и с насаженной круглой деревяшкой на крышку. Повернулся к Бравому Ивану.

– Веди.

Вместе со мной пошел дед Матвей.

– Помогу тебе.

Раненые лежали вокруг костров на подстеленных под них еловых лапниках.

– Посветить надо и воды горячей побольше. Можно заварить хвои – раны промывать.

– Водой я займусь. – Кубин исчез в темноте.

– Давай, Иван, свети.

Я склонился у первого раненого. Бравый поднял головню, и я убрал тряпицу, прижимавшую мох к ране. Вокруг всё покраснело. Ну что, начнём. Открыл мешочек, достал шприц и ампулы. Мда, пожалуй, на всех не хватит. Придется делить десять ампул антибиотика на всех. Оглянулся на Бравого:

– Не надо удивляться, Иван. То, что ты сейчас увидишь, сделано людьми для лечения.

Бравый кивнул.

– Слышал я, что ты боярина Горина лечил и сестру его.

– Ну, так ими же и лечил. Свети давай.

Вынув и собрав шприц, обломал ампулу и набрал половину жидкости. Надеюсь, поможет. Эх, спирта нет протереть. Сделал укол в ягодицу, прямо через штаны, всё равно спирта нет. Ладно, здесь всё.

– Пошли дальше, Иван.

Он удивлённо уставился на меня:

– Это всё?

Я посмотрел на застонавшего ратника:

– Можно, даже нужно, молитву прочитать.

Бравый обернулся и от соседнего костра позвал когото:

– Аким, подь сюды.

Обернувшись, пояснил мне:

– Холоп это мой.

Подошедшему Акиму он сказал:

– Посиди тут и помолись за него. Потом к нам подойдёшь.

Следующий раненый был с аналогичным ранением. На него потратил вторую часть ампулы. Пустую стекляшку кинул в костёр. Похоже, у этого костра лежали самые легкораненые. По сравнению с другими. С ними мы управились быстро. Подошедший Кубин и Аким помогли хорошо. У другого костра пришлось потрудиться. Сначала вернулся к своему костру за иглой и нитками. Пришлось зашивать рану.

Уф, перекур, тобишь отдых. Помог двенадцати ратникам. Думаю, антибиотик на предков должен действовать убойно. Шанс, что они выживут, большой, хоть и промывали раны простым еловым отваром. А чем ещё? Кто знал, что так будет? Сейчас я понимаю, что собрался сюда как в туристическую поездку. Мало, мало лекарств взял. На кой чёрт мне таблетки от головной боли? А от давления? Ещё много чего можно было оставить. Лучше взял бы шовного материала побольше, обезболивающего и антибиотиков. Как бы они помогли. Я посмотрел на остатки ампул. Мда, и кетгут кончился. Придётся использовать простые нитки.

У соседнего костра раздались крики, стон и ругань. Посмотрели туда.

– Что там? Аким, глянь.

Холоп быстро вернулся:

– Дык, это Рябов, Тюти кузнеца брат. Не даёт стрелу достать, как не пытались.

– Постой, Аким. А сколько братьев Рябовых?

– Дык, трое. Ефрем, Еремей и этот Егор.

Я показал на раненого:

– Это Егор?

– Ну, дык, да.

Подошел к Рябову. Присел. Стрела торчала изпод ключицы. Вытащить действительно сложно и больно. Спросил:

– Ты чего не даёшься, али со стрелой жить будешь?

Рябов отодвинулся и побледнел.

– Жуть как больно, боярин. Я каленое железо в руку брал. Так не так болело. Не дам стрелу доставать. Пусть помру, но не дам.

Я вздохнул. Придётся ампулу тратить. С обезболивающим всего две осталось.

– Слушай, Егор. Я могу достать стрелу так, что ничего и не почуешь. Ты только не дергайся, хорошо?

Рябов ещё отодвинулся и замотал головой:

– Не. Не выдюжу я.

Покачал головой:

– Поверь мне, больно не будет. Будь настоящим воем. Ты ведь муж, а не баба, чтоб боли бояться. Что братья скажут, когда узнают? А отец и мать?

Он насупился.

– Старший брат у меня за отца. Мать померла давно, а отец на брани погиб. И Еремей…

Понятно. Значит, я не ошибся. Тот ратник был братом кузнецу Тюте.

Я поднялся и отошел к Кубину. Взял два шприца. Один наполнил ледокаином, второй антибиотиком. Тихо прошептал деду Матвею, Бравому и Акиму:

– Нечего его уговаривать, только время теряем. Я его отвлеку, а вы хватайте за руки и держите. Сделаю укол, и достанем стрелу.

Повернулся и опять присел к Рябову.

– Слушай, Егор. Вот с помощью этой штуки я сделаю так, чтоб тебе не было больно.

Вот упрямый! И чего с ним цацкаться? Я кивнул готовым к действиям Кубину, Бравому и Акиму. Они схватили и прижали Рябова к земле. Егор заревел как медведь. А силёнокто у него айяй! Не теряя времени, вогнал шприц возле раны и выдавил половину жидкости. Отскочил вовремя. Почти одновременно отлетели дед Матвей, Бравый. Аким получил удар в челюсть и отлетел чуть ли не в костёр.

– Уф, ну и медведь!

Внезапно на меня навалилась усталость. Как будто мне укол сделали. Взял флягу и напился воды. Чего это я? Спать пока нельзя. Ещё дюжине помощь нужна. Так, помоему, обезболивающее начало действовать.

– Ну что, Егор? Болит?

Тот удивлённо пробормотал, трогая торчащий обломок:

– Нет, не больно. А как это?

Я вздохнул и сказал:

– Лекарство. Как, дашь стрелуто вынуть?

– Я сам.

Ну, сам так сам.

– Тогда вынимай. Только погоди, приложить чего приготовим.

Кивнул Акиму, уже держащему сухой мох. Рябов выдернул стрелу и, глянув на наконечник, обмяк. Мда, воин. От вида крови в обморок падать, или просто сил не осталось? Ну и ладно, нам лучше. Быстро сделал ещё один укол антибиотика.

Так. У меня остались три ампулы с антибиотиком и одна с новокаином. И ещё два по полшприца с ледокаином и цефазолином. А сколько ещё раненых? Десяток? Больше?

– … избави нас от лукаваго.

Ибо твое есть царство и сила, и слава во веки.

Аминь.

Перекрестившись, мужики стали забрасывать очередную могилу. Какая она по счёту? Сбился уже, но далеко за триста. И у каждой я или Садов попеременно читали «Отче наш». Почему именно «Отче наш»? Да потому, что, на моё удивление, подходящих молитв никто не знал. Ну, мне простительно, а местным?

В полном вооружении, пешими, лошади были недалеко, мы переходили от могилы к могиле, попеременно читали над погибшими молитву. Потом мужики закапывали. Этих мужиков нам отроки отослали, верней, они передали весть о том, что случилось, встретив прятавшееся население окрестных деревень и выселок. Поутру, очень рано, прямо из леса выехали пять телег с тридцатью мужиками и двумя женщинами. С лопатами. Копать и свозить погибших начали сразу. Женщины принялись обмывать и готовить к погребению, а мужики копать. На предложение хоронить в общей могиле мне Садов ответил: «Как можно? Это же православные, а не поганые какиенибудь». Ну, не мне копать, Велесов какникак! Вот и ходим, читая молитвы и поглядывая по сторонам, нет ли сигнала тревоги?

Утром, проснувшись, сразу спросил про раненых. Мне сказали, что умерло два ратника, остальные живы и хорошо себя чувствуют. Кланяются и говорят, что всю жизнь за меня молиться будут.

А необходимые лекарства я потратил все. Заглянул в аптечку и обнаружил ещё и валидол и корвалол. Ну, не идиот ли? На кой я их взял? Лучше бы побольше бинтов и ваты, перекиси и прочего. Не такая уж большая ноша. Кубин меня успокоил, потому что я в голос ругаться начал. Конечно, кто знал?

Утром дед Матвей уехал, взяв с собой двоих вооруженных холопов и одного отрока. Тело Велесова положили на волокушу, сделанную из двух ёлок, и, привязав его к ней. Кубин сказал, что поедет тихими тропами. Пусть дольше, но безопасней. К вечеру будут на месте. Чуть проводил их и вернулся к лагерю. Раненых оставили на месте, благо поляну прикрывали густые кусты. Остальные бояре, полностью вооружившись, вышли на буево поле.

Кстати, бояр оказалось всего тридцать пять. Из них одиннадцать раненых. Остальные, так сказать, боевые холопы. Когда узнал эту подробность, то распределил силы так: в дозоре, в полной готовности находятся все бояре, прикрывая возможное нападение; остальные работают, держа постоянно рядом оружие и доспех. После прибытия подмоги, чуть скорректировал силы, и мы приступили к работе.

– Аминь.

Подошли к следующей могиле. Рядом с ней сидел большой ворон.

– Кыш отсюда.

– Каррг!

Ворон взмахнул крыльями и скрылся за лесом.

Молча смотрели, как опускают в могилу тело. Лёгкая земля досталась павшим. Сплошной песчаник. Мужики, не особо напрягаясь, выкопали уже пять сотен. Но всётаки за сегодня похоронить не успеем. Садов, стоящий рядом, думал о том же:

– Эх, товарищи наши. Не успеваем мы вас схоронить …кхлль…

Вжж. В щит, висевший за спиной, два раза ударило. Рядом рухнул Садов, с пробитым стрелой горлом. Шлем, который был в его руках, откатился к могильной яме.

– Поганые! В щиты, все в щиты!

Стрелы летели дождём. Или сначала показалось так. От леса неслись монголы, на первый взгляд около сотни. Скверно. Мы все почемуто оказались разбросаны. Со мной рядом семь ратников закрылись щитами. В двадцати метрах остальные, спешенные. Вот чёрт. Ору:

– Ко мне! Все в ряд. Щиты в ряд!

Ближние ратники придвинулись ближе и закрылись щитами. Глянул мельком на врага. Они пока не нападали, кружились и кидали стрелы. Почему они сразу не напали? Нас тут меньше. Или с мужиками мы выглядим большей толпой? Возможно. Кстати, что мужики делают? Оглянулся назад. Мда, половина драпанула к лесу, половина, похватав кточто успел из оружия, укрылась за телегами и осторожно выглядывает изза них. Хорошо. Раненых мало, а убитых? Скосил глаза на Садова. Затих, других убитых не видно. В ряд встали уже больше ратников, и некоторые, достав луки и стрелы, принялись стрелять. Рядом задышал Демьян:

– Володимир Иванович, вот лук твой.

– Отлично.

Я толкнул ратника, стоявшего рядом:

– Держи щит.

И вместе с Демьяном присоединился к стрельбе по врагу. Так, вот монгол в яркосинем халате целится из лука. Почти в меня. На! Степняк вылетел из седла. На! На! На! Ещё трое.

С нашим присоединением к стрельбе, монголы стали слетать с седел чаще. Я не мазал, да и Демьян тоже. Он тратил, как и я, на одного врага одну стрелу. Вот и хорошо, что не как в прошлый раз. Бояре на конях, тоже кружа, стреляли из луков.

Наконец монголы поняли свою ошибку и, сбившись в кучу, пошли в копейную атаку.

– Где рогатины? Рогатины к бою!

Я оглянулся. Черт. Моя рогатина вместе с конем ускакала к лесу. Рядом ратники выставили наконечники вперёд и приготовились к удару.

– Китеж!

Все бояре на конях кинулись в атаку. Мало их, мало.

Удар!

Нам навстречу вылетели всадники. Кажется, их не стало меньше. Положил свой лук и косо наклонил щит.

Удар!

Меня прижало к земле. Вокруг замелькали копыта. В щит ещё раз сильно стукнуло. Удар отдался в шлем, и сознание погасло.

Гудит чтото. Или гундит, не слышно. И давит сверху сильно. Меня ктото взял за ноги и потянул. Дышать стало легче. Открыл глаза. Над мной стоял монгол.

– Ты кто?

Я молчал и смотрел. Блин, руки затекли. Стал незаметно разминать. Степняк повторил вопрос:

– Ты кто?

Порусски говорит, тварь. И акцента нет. Он наставил на меня палец.

– Ты Велесов, так?

Присел, оглядывая внимательно меня. Кивнул утвердительно:

– Ты Велесов.

– Да, я Велесов! – Наконец руки отошли, и я, вложив всю силу, ударил монгола в челюсть. – На!

Монгол отлетел, кувыркаясь на три метра. Сел, держась за челюсть, и сказал, шамкая:

– За что?

Тишина взорвалась хохотом. Не понял, чего это они? Монголы смеялись над своим? Я сел и помотал головой. Ерунда какаято. Солнечный день вдруг сменились сумерками. А узкие и темные бороды степняков стали русыми и густыми. Я не понимая озирался. Передо мной горел костёр, над которым висел внушительный котёл, и из него очень аппетитно пахло. Вокруг меня сидели ратники и заходились хохотом. Справа на карачках, уткнувшись в снятое седло, всхлипывал Демьян. А слева, в трёх метрах, держась за челюсть, сидел Аким и обиженно глядел на меня.

– За что, боярин?

Мать его за ногу! Так это сон был. Задолбали такие сны, блин, скоро крыша поедет. Протер руками лицо. И, толкнув подвывающего Демьяна, пробурчал:

– Нежней будить меня надо, нежней. Вот.

Затихшие было ратники, опять захохотали. Улыбающийся Кубин спросил:

– Хороший сон Аким прервал? Эк ты его приложил.

– Ага, сон.

И покосился на всё ещё подвывающего Демьяна.

– Чего ты всё трясёшься?

Аким подвигал челюстью и выплюнул выбитый зуб.

– Вот кудышкин корень! Он мне, боярин, разбудить тебя велел. Самто за ноги потянул и в сторону.

Демьян поднял красное лицо и, смеясь, сказал:

– А я увидел, что Володимир Иванович кулак складывает, вот от греха и…

И опять уткнулся в седло.

Бравый, смеясь и утирая слёзы, подошел к Акиму.

– Ты как, Аким? Снедатьто есть чем?

Холоп потёр челюсть и прошамкал:

– Снедатьто покамест есть чем, токмо будить больше не пойду.

И под общий смех добавил:

– И не просите.

Мда, забавно вышло. Ударил от души. Кстати!

Я повернулся к Бравому:

– Что с ранеными?

Улыбки слетели с лиц.

– Двое преставились.

Я насторожился:

– Сколько?

– Двое. Василий Соловей и Пахом Гусев.

Честно говоря, я по именам их не знал, но посмотреть надо бы. Раны были разные, и глубокие, в основном от стрел, и рубленные. Проще всего зашивать было раны от стрел, рубленые сложней. Но кто знает, насколько повреждены внутренние органы? Да, препаратов у меня больше нет. Но знать надо, вдруг пригодится?

– Вот Пахом, а вот Василий Соловей.

Я присел рядом, вспоминая, какими были их раны. Да, у обоих ранения от стрел. Похоже, стрелы чтото внутри сильно повредили. И я тут был бессилен чтолибо сделать.

– Простите меня, братья.

Я поднялся и помолчал. Смотрел на их лица. Что тут говорить? Только помолиться за них. Эх, священника бы сюда. Да где его взять?

Спросил у Бравого:

– Остальные как?

– Живы покамест. Мыслю, что уже не помрут.

Хорошо, хоть так. Но тревожно стало. Я вспомнил сон. Там тоже умерло двое. Пока всё совпадает. А если всё сделать наоборот? Всё пойдёт подругому? Вряд ли. Но бдить буду. Черт, а во сне монголы появились рядом, как будто по волшебству. Как дозорыто прошли, тайными тропами? Возможно. Блин, вот ещё проблема! Придётся ещё лес обшарить на предмет тайных троп, а людей и так мало. Ещё не факт, что как во сне сюда мужики на телегах подъедут. Я вздохнул.

– Ладно. Пойдём, Иван. Дел у нас уйма.

Прошли мимо лежащих раненых. Приходилось даже прикрикивать на них, а то старались подняться и кланяться. У самого края поляны горел костёр. Рядом одиноко сидел Борис и смотрел на тело отца.

– Он так и сидел?

Бравый кивнул:

– Всю ночь.

Молча вернулись к своему костру, где собрались почти все бояре. Ну да, бояре. Кроме раненых, тут сидели почти все. Остальные были боевыми холопами. В светлом небе погасли последние звёзды. Лес светлел, и я увидел стреноженных лошадей. Несколько стояли запряженными, а у одной лежала волокуша из двух ёлок.

А сколько у нас лощадей?

Я чуть не споткнулся. Если мало, то как в Верши пойдём? Вёрстто пехом айяй! Да и оперативную группу бояр на что сажать? Сон сном, но на всех у меня лошадей нет. Даже если всех заводных отдать, всё равно не хватит.

У костра ждали только нас. Котел стоял на земле.

– Садись, Володимир Иванович, поснедаем.

Я достал из сумы ложку и присел рядом с Кубиным. Принялись есть, по очереди черпая кашу из котла. Садов, съев одну ложку каши, передал её Бравому. Тот зачерпнул порцию, съел и вернул обратно. Я прожевал и спросил:

– Чего это вы, ложки нет?

Бравый кивнул:

– Поганые, чтоб им пусто было. Там на поле в котле и осталась. Потом ходил и искал. Нет ничего. Всё позабирали, ироды.

Повернулся и сунул руку в суму. Наощупь нашел деревянную, расписанную хохломскую ложку. Протянул её Ивану.

– На, держи. Дарю.

Бравый взял и, глянув на неё, изумился:

– Что за диво? Красотато какая! И где такое делают?

– Хохломская.

Бравый закончил рассматривать ложку и зачерпнул кашу. Поднёс ко рту и сказал:

– У нас есть Хохолы – это почти рядом, и Хохломы – подальше, за Кержнью.

Да, Хохлома за Керженцем и находится, только в будущем. Бравый облизал ложку и опять стал её рассматривать.

– У меня сестра в Хохломах есть. Муж у неё уж лепо из дерева резать горазд. Ему покажу. Авось и сладит такую.

Бравого толкнул Садов:

– Ешь, а то голодным останешься.

В молчании съели кашу. Запили ягодным отваром из другого котла. Холопы унесли котлы, а мы сели вокруг костра.

– Сегодня у нас будет долгий и трудный день, бояре. Сделаем так – так, как лошадей мало, в охранение пойдут только бояре. Холопы, по двое на лошадь, свозят павших к месту, где будем хоронить. Павших много, предлагаю в одной могиле.

Получил толчок локтем от Кубина. Мол, глупость сморозил. Глупость или не глупость, но предложить надо. На мой взгляд, быстрей бы вышло, да и проверить реакцию, и ответ какой будет. Бояре тихо загудели. А Садов сказал:

– Как можно? Это же православные, а не поганые какиенибудь.

Вот так. Похоже, всё идёт по сценарию сна. Поднимаю руки в знак примирения и говорю:

– Хорошо, бояре, хороним как положено. Ещё одно скажу. Так как поганым стали известны тайные тропы, надо бы ещё на них тихие дозоры поставить. Вдруг они по ним придут. Тимофей Дмитриевич, про сено не забыли?

Садов утвердительно кивнул головой:

– Сено поделено и отвезено по местам, только у двух дозоров поджечь его нечем.

– У меня есть.

Поворачиваюсь и подтягиваю одну из сум к себе. В запасе у меня были спички и дополнительно две зажигалки. Вот и пригодился запас. Зажигалки я не дам, а вот спички подойдут. Достал два коробка.

– Вот чем зажечь можно.

Все подались вперёд. Рассматривая лежащие на моей ладони коробки. Садов хмыкнул, а Кубин опять ткнул меня локтем. Я покосился на деда Матвея и, достав одну спичку, сказал:

– Вот это – спички. Привезены из далёких краёв. А зажигается она так.

Я чиркнул ею об коробок, спичка загорелась. С интересом посмотрел на реакцию аборигенов. Сидят и изумлённо смотрят на горящую спичку. Хм, ожидал другой реакции. Думал, опять скажут что колдовство, но оказалось проще. Оглядел всех и спросил у Садова:

– Кто пойдёт в те дозоры?

Спичка догорела и я откинул остаток в костер.

– Дмитриевич! – Окликнул Садова.

– А? Да, задумался. Хорошая штука. Раз и горит. Где, говоришь такое лепо делают?

– Далеко, Тимофей Дмитриевич, далеко. Так кто идёт в те дозоры?

– Отроки Трофим Бражный и Третей Коса.

– Пусть подойдут, объясню им по спичкам. Всё, бояре, начинаем. Я пока Матвея Власовича провожу.

Подошли с Кубиным к лошадям. Холопы уже уложили тело Велесова и привязали его к волокуше. Кубин, смотря на приготовления, укорил меня:

– Мог бы посоветоваться на счёт похорон и спичек. Хорошо, что обошлось.

– Не сердись, Власыч. Тут другое. Проверить надо было.

Кубин глянул вопросительно.

– Понимаешь, сны мне вещие сниться начали. Не всё, конечно, сбывается, но совпадения есть. Вот и проверяю.

– И что на этот раз приснилось?

Я пересказал содержание сна. Дед Матвей нахмурился:

– Ты уверен, что поганые ещё здесь?

– Уверен. Заметил, что убитых монгол на поле не было? Ни за что не поверю, что ни одного монгола не убили. Значит, они увезли своих погибших…

Кубин меня перебил:

– А это значит, что тех убитых на поле у Керженца они заберут или уже забрали. Чёрт! Что делать будешь? Может, увести людей?

Хорошо бы, да как? Так и сказал:

– Я бы так и сделал, да как это остальным объяснить? Не поймут.

Кубин задумался. Я, вспомнив один момент, сказал:

– Ещё одно, Власыч. Не успеем мы похоронить всех за один день, хоть тресни. Даже если все копать начнём. Ты вот что, как доберёшься, высылай сюда всех, кого найдёшь.

– Хорошо, так и сделаем. Ты тут осторожней. Если то, что было во сне, сбудется…

Я подмигнул:

– Отобьёмся.

Пожали друг другу руки, и Кубин вскочил на коня. Я проводил уходящих в уже светлый лес ратников. Кивнул хмурому Борису и сам поднялся в седло.

С поля слышались вороньи крики. Проехал сквозь кусты, эк, сколько вас тут налетело. И кто мне беду накаркает из вас? Все? Воронье стадо перемещалось от людей дальше, наперебой галдя. Холопы на лошадях начали свозить павших в одно место. Я подъехал к боярам, что обеспечивали прикрытие на случай появления монгол.

– Тимофей Дмитриевич, а холопы почто не в броне? Я ж говорил.

– Дык они, копая, упарятся. Заступовто нет.

Один из братьев Варнавиных крикнул:

– Смотрите.

И показал на край леса у холма. Все насторожились, глядя, как из леса выезжают телеги с сидящими на них людьми. Садов пришпорил коня и с тремя боярами поскакал навстречу.

Мда, если окажется, что это мужики, да ещё в количестве тридцати человек и ещё две женщины, будем готовиться к худшему. Садов вернулся и, улыбаясь, сообщил:

– Помощь пришла. Отроки, молодцы, сообразили прислать. Они их в лесу встретили. Там пять телег и тридцать пять мужиков и отроков.

Это рок. Знал бы Садов про то, что может случиться, так не радовался бы. Хотя.… Так, он сказал пять телег и тридцать пять мужиков?

– А что, женщин нет?

Садов помотал головой:

– Нет. А почему спрашиваешь?

– А обмывать покойных не будут?

Садов отмахнулся:

– Сами обмоют. Главное, у них заступы имеются.

Ну, хорошо, хоть так. Может, и не случится ничего, и возможный отряд монгол пройдёт не здесь.

– Тимофей Дмитриевич, всётаки пусть холопы оденут брони, да и оружие под рукой держат. А телеги вон там пусть поставят, чтоб за ними, если что, укрыться можно было.

Садов удивлённо на меня посмотрел:

– Так ушли же поганые, или…

И, глядя на меня, сразу кивнул:

– Добре.

Кликнув Бравого, он ускакал к холопам. Я повернулся к остальным:

– Вот что, бояре, если куда отходите, то, слезая с коня, щит с собой, лук со стрелами, и рогатина тоже.

Братья Варнавины сразу переместили колчаны за спину и стали настороженно озираться.

Остальные тоже принялись проверять оружие: подвигали сабли в ножнах, проверили саадаки, стрелы в них, ктото, вынув лук, сменил тетиву. В кустах зашуршало, и из подлеска вынырнул Демьян. Взъерошенный и с красными глазами.

– Тропы проверили. Спокойно всё. Я на них тихие дозоры из оставшихся отроков поставил.

– Хорошо. Вот что, Демьян, видишь холм рядом с деревней? Туда тоже когонибудь поставь. Пусть смотрит внимательно. Сколько хоть свободных парней осталось?

– Восемь. Это те, что ночь стояли.

– Дай поспать им часок, потом в эти кусты их определи. И не забудь стрел им побольше.

Демьян, вздохнув, кивнул и скрылся в кустах. Я подъехал к братьям Варнавиным:

– Михаил, Николай. Ты, Михаил Терентьич, смотри в ту сторону, ты, Николай, туда. Как дымы заметите или ещё что, знак подайте. Бояре! Все держимся тут, у кустов.

– Боярин!

– Что?

Я повернулся к ломающему в руках шапку мужику. Он поклонился и сказал:

– Боярин. Заупокойную будете читать?

– Сколько могил выкопали?

Мужик с поклоном ответил:

– Да уж больше тридцати десятков сробили. Пора уж и хоронить. Так будете читать заупокойную?

Скрипнул зубами, как по сценарию, и процедил:

– Будем.

Наклонился и прошептал подъехавшему Садову:

– Ты заупокойные молитвы знаешь?

– Нет.

Выругался про себя и вздохнул:

– Вот и я не знаю. «Отче наш» читать будем. Поехали.

Вместе с Садовым подъехали к краю погоста. Два мужика с лопатами стояли наготове. Дальше на том краю поля остальные мужики споро копали ямы под могилы. Мы слезли с коней. Я снял колчан и повесил его за спину. Пусть будет со мной, так спокойней. Глазами показал Садову на щит. Он кивнул и закинул его за плечо. Тяжело всё таскать, но так надо. Глянул на землю. Мда, песчаник. Собрался с мыслями и, перекрестившись, начал:

– Отче наш, Иже еси на небесех!

Да святится имя Твое,

да приидет Царствие Твое,

да будет воля Твоя,

яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь;

и остави нам долги наша,

якоже и мы оставляем должником нашим;

и не введи нас во искушение,

но избави нас от лукаваго.

Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.

Аминь.

Тело опустили в могилу. Мужики принялись засыпать её землёй, а мы перешли к следующей.

Я прочитал молитву больше десятка раз и, очередной раз, запнувшись на «небесех», толкнул Садова:

– Читай ты.

Садов перекрестился и забубнил:

– Отче наш, Иже еси на небесех!

Да святится имя Твое,…

А я стал крутить головой, напряженно вглядываясь в подозрительные места. Наблюдатели исправно смотрели в свои стороны. Дымов не видать, пока всё было спокойно. Может и обойдётся? Со счёта я давно сбился, просто устал считать. Читать молитву и запоминать, сколько уже захоронено. сложно, и при этом ещё работать головой как радаром. Остановились у очередной могилы. Очередь читать «Отче наш» была Садова. Взмыленные, потные и шатающиеся от усталости мужики упёрли лопаты в землю и повисли на них.

– Ох невмочь, боярин. Силушки больше нет, мож, отдохнём чуток?

Я сам уставший, с гудящей головой, вялым языком и с саднящей шеей. Накрутился головой, натёр её о кольчужный край. Садов тоже выглядел не лучше. Язык я еле провернул, вот наговорилсято:

– Сколько уж погребли?

Один устало рухнул на колени и сел.

– Чуть менее пятидесяти десятков.

Ого! Я посмотрел на солнце, оно уже клонилось к западу. Это примерно часов шесть или семь мы неотрывно хороним. Я толкнул Садова:

– Читай. А вы напрягитесь, после этой и передохнём.

Садов забубнил, а я стал оглядываться, поворачиваясь всем телом, стараясь беречь шею.

Чтото мелькнуло в воздухе. Стрела! Я резко толкнул Тимофея в сторону. Стрела чиркнув о наплечник улетела в могилу. Рядом выросла ещё одна. Трёхпёрая.

– Тревога! Поганые! В щиты! Все в щиты!

Перекинул свой щит и закрылся, прикрывая встающего Садова. Об щит несколько раз ударило. Глянул через край щита. Черт побери, откуда они появились? Неужели дозоры вырезали? Монгольская сотня крутилась, дождём поливая нас стрелами. Посмотрел назад. Ну да, конечно, половина крестьян драпанула к лесу, половина забилась под телеги и воет от страха. Двое, что рядом стояли, вместо покойника в могильную яму сиганули. Мать ети. Холопы, слава Богу, пока целы, перебежками двигались к нам. Небось поняли, что не зря в брони целый день парились. Рядом с нами уже встали пятеро и прикрылись щитами. Один коротко на меня глянул и кивнул на колчан. Присел, поставил щит, крикнул:

– Держи и прикрывай.

Вынул лук, взял стрелу. Чёрт, где Демьян? Он здесь должен быть. Защёлкали луки, что были у холопов. Стена щитов выросла. Один холоп держал два щита, один над одним, а второй стрелял. Оппа, монгол в ярком халате. Дыннн. Твой халат крестьянам достанется.

Дыннн. Дыннн. Дыннн.

На землю упали халаты поплоше, и эти в мужичьем хозяйстве сгодятся.

Садов, стреляя, крикнул:

– Чего они сразу в копья не пошли? Упустили время. Дали нам собраться.

– Привычка.

Дыннн.

Извини, ускоглазый, глаз тебе теперь незачем.

– Сначала стрелами утыкать. Потом готовое не напрягаясь взять. Только готовы мы были.

Дыннн.

Где же Демьян? В монгол стрелы летели с нескольких сторон. От нас семерых, от телег, но там его не должно быть, от подлеска и кустов, где стояли бояре. Монголы бояр не видели, скрывали кусты. Вот и отлично. Деваться им некуда, только атаковать. Если сунутся обратно в лес, нагоним и порубим в капусту. Лес – это наша сила. Пешему в лесу проще, даже простой мужик сможет дать отпор конному степняку. Если не нападут и поскачут вдоль леса, половину перестреляем, остальных в сабли бояре возьмут. Ага! Поняли свою ошибку? Поздно, сволочи! Теперь вас меньше. Монголы, убрав луки, начали разгоняться для удара. Заорал:

– В рогатины!

Побросав луки, все схватили рогатины, и строй ощетинился почти ровным рядом наконечников. Почти ровным.

Млять, а моя рогатина где? Гдегде, на коне! Оглянулся, конь отбежал вместе с моей копеёй к лесу. Болван я, про рогатинуто забыл.

Среди густо торчащих стрел углядел заступ, то бишь лопату с длинным древком. Пойдёт. Схватил её и выставил в приближающегося врага. Справа вылетели, блестя бронью на солнце, бояре и, опустив рогатины, полетели на монгол.

– Китеж!

Двадцать против семи десятков.

Удар!

На нас летела оставшаяся часть. Нацелил своё шанцевое копьё в грудь коня и прикрылся щитом, плотно и прочно стараясь упереться в землю. Руку рвануло в сторону. Удар! Бум!

Теряя сознание, услышал более громкий клич:

– Китеж!

14

Внимая ужасам войны,

При каждой новой жертве боя

Мне жаль не друга, не жены,

Мне жаль не самого героя…

Увы! утешится жена,

И друга лучший друг забудет;

Но гдето есть душа одна –

Она до гроба помнить будет!

Средь лицемерных наших дел

И всякой пошлости и прозы

Одни я в мир подсмотрел

Святые, искренние слезы –

То слезы бедных матерей!

Им не забыть своих детей,

Погибших на кровавой ниве,

Как не поднять плакучей иве

Своих поникнувших ветвей…

(Николай Некрасов 1856 г.)

– Через Смородинуреку перейдёт только мёртвый. А если через неё перейдёт живой, вмиг мёртвым станет. Но увидеть Смородину можно и живому. Надо только пролить каплю крови нежити в воду любой реки. И эта река станет рекой Смородиной.

– Сказки это всё, баба Мяга, сказки.

Мяга улыбнулась:

– Сказка – ложь, да в ней намёк!

И протянула чашу с напитком.

– Вот, выпей.

Я с подозрением посмотрел на чашу:

– А после я усну, как медведь зимой?

Она рассмеялась.

– Нет, милок. Это просто морс. Пей, не бойся.

– Я и не боюсь. Чего бояться?

А морс хорош, только странный какойто привкус у него. Зажмурился и сразу открыл глаза.

Надо мной толпились бояре.

– Володимир Иванович. Жив ли?

Тяжело поднялся и сел. В голове сразу заколотило молотом. Ох, голова моя! Видать, хорошо меня приложило. Посидел минуту и боль ушла. Гул прекратился, и я смог посмотреть по сторонам. Рядом стояли братья Варнавины, множество других, не знакомых мне бояр и Садов, внимательно смотрящий на меня.

– Жив. Вот и славно.

Ощупал голову.

– Чем это меня приложило?

– А заступом. Он пополам треснул, и половиной по шлему вдарило. Потом по тебе конь поганого кувыркнулся. Ты как мёртвый всю ночь пролежал. Наутро заметили, что дышишь. Ну, и слава Богу, что жив.

– Погоди, как всю ночь?

Я опять огляделся. Так. Солнце в зените, а монголы появились к вечеру. Мда. Опять пощупал голову. Справа прощупывалась здоровенная шишка. Опять посмотрел на окружающих.

– А что за бояре вокруг? Или у меня в глазах двоится?

– Это сотня боярина Лисина из дальнего дозора вернулась. Зело нам помогла. Аккурат сбоку поганым вдарили. Ибо совсем нам худо бы было.

– А, вот как. Помоги мне встать, Тимофей.

Поднялся и опять немного переждал лёгкое гудение в голове. Бояре подступили ближе. Один из них вышел вперёд и спросил:

– Что делатьто будем, Володимир Иванович?

Имени его я не помнил, да и не до этого мне сейчас.

– Подождите, бояре, всё потом скажу. Пройдёмся, Тимофей Дмитриевич.

Мы пошли по краю поляны.

– Я помню, как на нас монголы налетели, что потом произошло?

– Сотня боярина Лисина появилась. Это нам её сам Господь послал.

И Садов размашисто перекрестился.

– Дальше что?

– Ну, порубили поганых, потом погубленных да язвленных собрали.

– И сколько погибло?

– Четыре холопа и все мужики, что к лесу утечь не успели.

Так. Значит, в стычке боевые потери понесли только холопы. Понятно, что безбронные. И ещё мужики.

– Дальше.

– Дальше стали решать – что делать.

Интересно. Даже хмыкнул:

– Что же решили?

Садов виновато опустил голову.

– Решили подождать, как ты, Володимир Иванович, очнёшься.

– Мудромудро. А почему именно меня стали ждать?

Садов почесал затылок и произнёс:

– Ну, дык, ты Велесов.

Фамилию он выделил специально. Только что это значит? Или я чегото забыл? Кубин говорил, что Велесов имеет большой вес тут, больший, чем, к примеру, погибший Горин. Но я тут причем? Даже если они действительно принимают меня за брата, то есть двоюродного брата Велесова, то даже в этом случае, помоему, требуется решение князя? Или нет? Чёрт, не понимаю я в этих отношениях ничего. Надо у Кубина разъяснить этот вопрос.

В раздумьях подошли к дальнему краю поляны. У совсем потухшего костра сидели два человека. Один пожилой, с длинной бородой, второй молодой, с только начавшими пробиваться усами. Оба с обритыми наголо головами, в кольчугах. Они сидели рядом и смотрели в потухший костёр. Я запнулся об эту картину. Эти два ратника мне когото напоминали. Садов подошел ближе и шепнул:

– Лисины. Отец и брат.

Лисины?

А! Григорий Макарович Лисин, он же Кутерьма. Мда. Шепотом спросил у Садова:

– Как звать брата и отца по батюшке?

– Макар Степанович и Илья Макарович.

Понятно. Я кивнул Садову и махнул рукой:

– Иди, собери всех бояр на совет. Я сейчас подойду.

Сел с Лисиными рядом. Они не шевельнулись. Понятно, что их повергло в шок весть о предательстве. Сидели и молчали. Что я им скажу, сам не знаю.

– Почему? Скажи мне как отцу, почему так случилось?

Старший Лисин смотрел на меня, и в глазах его были боль и слёзы. Я его понимаю, но что ему ответить? Все тут у меня спрашивают, как будто я знаю все ответы на все вопросы. Откуда мне знать, что там с Кутерьмой случилось? Как его заставили, мне неведомо. Пытали? Не знаю, хотя на теле его следов пыток не видел. Напугали чем? Не верится, что такого ратника можно напугать. Как его заставили предать? Теперь это тайна, которая прибавилась к другим, многим.

– Я не знаю, как это случилось. Но я знаю, что надо делать.

Уже оба смотрели на меня. Парень поднял голову и смотрел с надеждой. Старый Лисин покачал головой:

– Что тут можно сделать? Клеймо предателя легло на наш род, и его не смыть ничем. Даже кровью. Теперь каждый будет говорить: «Это отец и брат Григория Лисина, того самого иуды».

И оба опять опустили взор вниз.

– А тут ты не прав, Макар Степанович, нельзя опускать руки. Позор смывается не кровью, позор смывается праведными делами. В том числе делами ратными. Очень скоро поганые вернутся, и у вас будет шанс сделать так, чтобы все знали: бояре Лисины – одни из лучших сынов земли русской. Если не опустите руки и пойдёте со мной, то все забудут предателя Григория Лисина, а будут помнить только Гришку Кутерьму.

И, помолчав, добавил:

– А если будут позором поминать, будут иметь дело со мной.

Старший Лисин усмехнулся:

– Твоими устами мёд сладкий пить.

– Отец!

Парень вскочил.

– Отец, я согласен с боярином.

Лисин кивнул:

– Хорошо, останься, сын. Только тяжко мне, отпусти домой, Володимир Иванович.

Я посмотрел в его глаза. Кивнул. Старший Лисин тяжело поднялся и побрёл к стоящим недалеко лошадям. Перед тем как подняться в седло, он обернулся.

– Я запомнил твои слова, боярин. Дай мне время, и я вернусь. Илья, холопы пусть останутся с тобой.

Рванул поводья и скрылся в лесу.

– Боярин!

От кустов бежал Демьян.

– Живой, как здорово! Ну и напугал ты меня, Володимир Иванович.

Я хлопнул Демьяна по плечу. Здоровяк, блин, плечо, что твой камень.

– Я тоже рад тебя видеть.

Повернулся и показал на хмурого Илью.

– Вот, забирай в свою команду. И смотри, чтоб не обижали.

А я направился к собравшимся боярам. Пора было озвучить им, что скоро случится и что надо делать.

– Здравы будьте, бояре.

Ратники загомонили ответными здравницами.

– Собрал я вас, бояре, вот по какому поводу. Ведомо мне стало, что поганые уже долго тревожат наши окрестные земли. И я, поразмыслив, пришел к выводу, что они тут находились неспроста.

На поляну вышел Кубин. Увидел меня и, улыбнувшись, присел недалеко.

– Я повторюсь, неспроста. И вот почему. Долгое время они находились в керженских лесах, иногда тревожа мелкие селения. Но почему за всё время про их стоянку никто ничего не знал? Почему они напали только сейчас? Ответ один. Поганые вызнавали – что и как. Они прошли не только по нашим лесам, но и отправляли дозоры дальше, возможно, к Владимиру и Рязани. Поганые изучали местность и подходы к городам. Расположение рек и броды через них. В общем, они собирали сведения, чтоб напасть на Русь. Они придут большой ордой, после того как мороз скуёт льдом все реки. И я спрашиваю вас – готовы вы встать на пути орды?

Бояре молчали и смотрели перед собой. После всего случившегося такие новости были тяжелыми.

– Где столько рати наберёмто? Эвон воев сколько погребли. – И Садов махнул рукой в сторону поля.

– Бросим клич по селениям. Наберём охотников и обучим их бою.

Бравый усмехнулся:

– Научитьто можно. А пойдут ли?

– Но где оружия столько взять?

– И серебра много потребуется.

– Всё равно люда мало.

Вопросы посыпались горохом. Значит, бояре уже приняли решение, но ещё колебались. Я поднял руку и, дождавшись тишины, сказал:

– Вас тут уже больше шестнадцати десятков.

Кубин растопырил пальцы.

– И боярин Матвей Власович пять привёл, это уже двадцать один десяток. Ещё по селениям наберём. Учитывайте ещё отроков. Серебро есть. На правое дело я двадцать восемь гривен ложу. И ещё есть, на что брони и коней купить.

– Ого! Да на столько серебра немалую рать собрать можно.

Бравый вскочил.

– Я с тобой, боярин.

– И я.

– Я тоже с тобой, Володимир Иванович.

Ратников как прорвало. Все решительно поднялись и, кланяясь и крестясь, подтверждали своё решение. Я незаметно вздохнул – половина дела сделана. Но впереди будет ещё тяжелей.

А вот и Верши.

Сначала вернулся высланный вперёд дозор.

– Боярин, городец цел. Поганых нигде нет.

Только после этого мы выехали на поле. Вытянулись в колонну по два. Впереди ехали я и Кубин. За нами отроки. Потом раненые, тяжелых везли на волокушах. Замыкали колонну бояре и холопы. Мы, щурясь, внимательно осматривали крепость и посад вокруг неё. Издалека кажется, вроде всё цело. Неужели монголы тут не побывали? Нет, их тут не было, а то сожгли бы, по крайней мере, весь посад. Крепость монголам не взять. Тут нужны были навыки и тяжелые орудия, типа камнемётов и таранов, что они и применят, придя зимой. Ну, сами монголы трудом не обременены, этим будут заниматься пленные китайские инженеры. А без них им наши крепости не осилить. Вот по этому поводу тоже надо подумать, как лишить Батыя таких помощников. Мда, предстоит неслабый мозговой штурм.

Решили выдвигаться к Вершам, как все соберутся. Собралисьто все ближе к вечеру, но оказалось, что отроки и холопы валятся с ног от усталости. Холопы только закончили хоронить, а отроки вернулись из дозоров, в которых их сменили бояре. Потом прискакали бояре, высланные Садовым по следам пришедших их леса монгол. Они прошли всей тропой, которая вела и Китежу и в сторону Керженца, где разбили две тысячи поганых. Вот тебе и тайные тропы. Кутерьма, похоже, показал их все. Бояре нашли убитых парней, что стояли тихим дозором. Как их обнаружили монголы, загадка. Тела положили на середине поляны. Помолились за упокой и пошли каждый к своим кострам.

– Всё никак не могу привыкнуть, что тут гибнут дети.

Эх, знал бы Кубин, что в будущих от его времени войнах много детей погибло именно с оружием в руках.

– Чего ты там надумал, рассказывай.

Дед Матвей вяло улыбнулся и, усевшись поудобнее, приготовился слушать мой план. План у меня, в принципе, был простой, но воплощение его…

Глотнул воды и начал:

Собрать как можно больше ратников. Погоди, Власыч, выслушай сначала. Значит, собрать как можно больше ратников. Пусть будут даже простые мужики. Обучить их всякому бою, включая стрельбу из лука и копейный удар. Обучить думаю и бояр. Их надо научить сражаться в одном ряду, как в фаланге, а лучше обучить всех без исключения построению типа каре. Это первое.

Кубин хмыкнул, но промолчал.

– Послать гонцов по городам с предупреждением. Это второе. Убедить Великого князя объединить усилия и собраться для отпора вторжения.

Я замолчал. Кубин глянул на меня и задумался. Странно, даже не усмехнулся. Видно, сам о том же думал.

– Обучитьто можно, да где народу столько найти?

Хм, вот, началось.

– Как я на собрании недавно сказал – бросить клич. Неужели не убедим народ в предстоящей угрозе?

– Ну, допустим, убедим. Всё равно не набрать столько ратников, чтоб хватило дать достойный отпор поганым. Их ведь не одна тьма придёт, как мы помним. Только самих монгол будет тысяч пятьдесят, иже с ними всяких степных народов много будет. Да и тактика ведения боя у них не такая, как тут привыкли. Эх, Кулибина бы сюда. Вот светлая голова была, он бы решение всех проблем нашел.

– Да хорошобы. Как раз для генштабиста работа. Но! Теперь мы с тобой генштаб. На кого нам надеяться, кроме нас самих? Трудно будет все, что задумал, сделать, но возможно. Каре, например. Ты ведь по времени использования такого построения ближе, вот и займёшься этим вопросом. Вообще, всем новым придётся заниматься тебе и мне. Подготовку новобранцев поручим ветеранам из бояр. Оснащение и вооружение за мой счет. Найму кузнецов, пусть делают оружие и средства защиты.

– А хватит серебрато?

Я пожал плечами:

– Должно. В запасе есть драгоценности всякие. Если найти купца и продать, выручу ещё парутройку гривен.

Кубин хлопнул себя полбу и выпалил:

– Вот пустая голова!

И, наклонившись, прошептал:

– У меня тут недалеко схрон есть. Там есть оружие, запас кольчуг, мало, конечно. Ещё коечто.

– А что, это коечто?

Кубин зашептал ещё тише:

– Порох. Правда, отсырел за это время, скорей всего, но, думаю, пригодится.

Сюрприз! И откуда у них порох?

– Власыч, расскажика поподробней.

Он поглядел по сторонам и опять зашептал:

– Я, Кулибин и Ефпатин, пока вместе были, пытались порох сделать. Как ни странно, первым сделать порох предложил Ефпатин. Состав пороха, в принципе, знали все. Но процесс его создания и где взять компоненты стало проблемой. Два года мы потратили на это. В общем, сделали, совсем немного. Испытали. Что сказать? Понимания у местных сей продукт не нашел. А убеждать сложно. Пришлось отложить. Сделали схрон и убрали до лучших времён. Потом както забылось в круговерти событий.

– И сколько пороха там?

Дед Матвей на миг задумался и сказал:

– Без одной четверти кадь будет.

Так, кадь – это, если мне память не изменяет, двадцать вёдер. Для войны мало.

– А может, и пушки в схроне есть?

Тут дед Матвей засмеялся:

– Нет. Чего нет, того нет. Лить пушку сложно. Да и откуда меди или железа набрать столько? Пробовали маленькие делать – не вышло. Разрывает. Так и оставили всякие попытки. Да!

Он опять огляделся и тихо сказал:

– Там ещё перегонный куб есть. Из наших револьверов сделанный.

– Ну, ты даёшь, Власыч. Порох, конечно, вещь нужная? А вот спирт или самогон совсем в тему. У меня аптечку можно выбрасывать. Всё необходимое уже использовано. А спирт пригодится. Если не внутрь, то обеззараживать раны в самый раз.

Кубин хмыкнул:

– Внутрь не помешало бы.

– Согласен. Особенно сейчас.

Вдруг вспомнил, что хотел прояснить для себя у деда Матвея.

– Власыч. Тут мне все как бы клятву верности принесли, ты сам свидетель. Ты объясни мне, почему я, а не ты, например.

Кубин посмотрел на меня, вздохнул, и стал объяснять:

– Я говорил, что тут статус рода определяется по знатности? Род Велесова древний. Ведут они его чуть ли не от Рюрика. Знают предков своих далее семи поколений.

Я про себя пробормотал:

– А я только двух своих дедов знаю.

Тем временем Кубин продолжал:

– Род Велесова не уступает по знатности роду Великого Князя Юрия Всеволодовича.

– Ты хочешь сказать, Велесов князю ровня?

– Да. Но тут работает интересное правило. Помнишь, я разъяснял тебе разницу между Гориным и Велесовым? Вот тут то же самое. Пошел под руку князю – будет твой род ниже его по положению.

– Значит, будь у Горина взрослый сын, то я подчинялся бы ему?

– Именно. Но если умудришься сам его себе подчинить, то опять первым будешь.

Быррр. Без бутылки не разобрать. Про родто всё понятно.

– А меня, значит, все принимают за брата Велесова.

– Схожесть между вами большая. Слушай, Володя, а может, это предки твои?

Я махнул рукой:

– Куда там? За семь с лишним веков такая схожесть на девяносто девять процентов совпадение. Не думаю, что Велесов мне предок.

Дед Матвей ухмыльнулся:

– Дам пари, что если ты это всем скажешь, то подумают – испугался.

– Да ну, тебя, Власыч. Просто чужая слава мне ни к чему. А мой статус, думаю, тут все признали, или обязательно у князя подтвердить?

– Необязательно, но представиться князю надо бы.

Кубин замолчал и стал смотреть мне за спину. Обернулся. К нам подходило пять ратников. Пересел и стал ждать. Они переглянулись, и один выступил вперёд.

– Боярин. Дозволь вотчины проведать. Сердце извелось, думая о родных. Мы проведаем и назад, правда, бояре?

Остальные закивали. Взглянул на Кубина, тот пожал плечами, мол, тебе решать. Вздохнул, ладно.

– Хорошо, бояре, езжайте. Седмицы, думаю, вам хватит?

Опять кивки.

– Хватит, боярин. Поутру и отъедем.

Поклонились и ушли. Эти пятеро были первыми. За ними появились ещё, отпустил и их. Бояре хотели проверить свои дома. Что поделать, понятное желание. Надеюсь, вернутся. Слово тут крепкое, как сказал дед Матвей. Утром отряд разделился на две части. Бояре ускакали по своим домам. Некоторые оставили своих холопов здесь, взяв с собой только по одному. В результате к Вершам отъехала только половина всех людей, что было с вечера. Вперёд ускакали дозоры из отроков. В каждый из них включили по два опытных ратника. Хоть монголы и ушли, но рисковать не хотелось.

Странно было видеть пустые, покинутые дворы. Ворота распахнуты, дома пусты. Должно быть, монголы тут появлялись. И напугали местное население, которое в спешке удалилось в крепостницу.

Подъехали к башне. Мост через ров поднят. С башни на нас смотрит множество ратников. Не признали, что ли? Иван Бравый проехал к краю рва и закричал наверх:

– Эй, славяне, чего заперлись? Отворяй.

С башни закричали:

– Кто такие будете?

Бравый оглянулся на нас и опять заорал:

– Боярин Велесов с поместной ратью.

С башни язвительно ответили:

– И где твоя рать? Мы её не видим. А Велесова, мы слышали, язвили смертельно.

Я тронул коня и встал рядом с Бравым.

– Кто это сказал, что я при смерти? Вот он я, Велесов. Со мной боярин Кубин Матвей Власович. Если ослепли на глаза, то пусть выйдет ктото один, который знает нас в лицо.

Кубин подъехал к нам, и мы стали ждать. Внутри башни завозились, и с башенного выступа выпала верёвка. По ней вниз спустился ратник и подошел к краю рва. Вгляделся и пробормотал:

– И вправду дед Матвей.

Обернулся и крикнул:

– Это наши, отворяйте.

Мост, служивший одновременно и воротами, стал медленно опускаться. Бравый усмехнулся:

– Заперлись, поди, сидят и дрожат в крепостнице. Наверно, их напугала та сотня, что на нас налетела у Ключей.

Кубин покачал головой:

– Не говори ерунды, Иван. Там ратников осталось дай Бог две сотни, включая новиков и стариков. Остальных хоть и много, но это простые люди – смерды, ремесленники и приказчики купцов. С такими силами крепостницу не удержать. Вот и сидят взаперти.

Мост опустился, и мы въехали в крепостницу. За внутренними воротами нас встречало много народу. Смотрели с тревогой и надеждой. Сюда уже дошли слухи о трагедии на поле у Больших Ключей. Медленно раздвигая толпу, мы поехали в сторону детинца. Остановились только у края площадки. Кубин обратился к одному из ратников:

– Степан Григорьевич, позаботься о язвленых.

Тот кивнул:

– Не беспокойся, Матвей Власович, сделаю.

Поехали дальше. Подумал, зачем тащить в детинец такую ораву? Обернулся и махнул Демьяну. Когда он подъехал, сказал ему:

– Вот что, Демьян, всех отроков в школу сведи да холопов прихвати, тех, что без хозяев остались. Разместишь их и в детинец приезжай.

– Сделаю.

До самого детинца люди стояли по краям дороги и смотрели на нас. Сердце скребнула мысль, что сейчас я встречу семью Горина. А вдруг они спросят меня, что им сказать? Даже если не спросят, то их молчание тоже яд на сердце. Хорошо простому ратнику – он вернётся домой и сам жене скажет, а тому, кто его на смерть послал? Как в глаза его родных смотреть? Пусть я никого не посылал. Они сами шли защищать свою землю. Пусть тут привыкли к постоянной войне. Но чувство вины всё равно скребло душу. Вот теперь я понимаю, почему так сильно напивался наш военком. Старый вояка, прошедший Афган, с железной волей мужик, но нести похоронки на молодых ребят, сложивших свои головы в Чечне, было не по силам даже ему. Смотреть в глаза матерей, сестёр, жён и детей? А что ответить на немой вопрос отцов?

Всё равно виноват. Ведь знал я, что случится. Подробно читал и изучал тактику ведения войны монгольскими полководцами. И что? А ничего! Возомнил, что смогу переломить историю, смогу спасти городлегенду. Не спас. Погибло много народу. Монголы ушли, чтоб вернуться зимой. Что я смогу сделать, чтобы помешать вторжению? Как перечеркнуть скорбную страницу истории? Много вопросов накопилось. Вечером соберу бояр, выложу им свои решения и заручусь их поддержкой. Только надо подобрать нужные слова и убедить их делать именно так, а Матвей Власович мне поможет.

Ворота детинца были открыты. Рядом с воротами стояли хозяйские холопы. Похоже, нас тут ждали. О том, что вернулись остатки ополчения, знали все. Въехали в просторный двор и спешились. Лошадей тут же увели. Я глянул на крыльцо, там пока никого не было. Может, это и к лучшему? Но только мы двинулись к крыльцу, дверь отворилась, и навстречу нам вышла женщина в черном платке и подросток. Я узнал в ней сестру Горина, Софью.

Она держала объёмный корец. Как только мы приблизились, Софья с поклоном сказала:

– Здравы будьте, бояре. Испейте с дороги доброго квасу.

Я принял корец и сделал несколько глотков. Как всегда квас был вкусен и крепок. Пиву бы такой вкус иметь. Передал корец Кубину.

– Спасибо, хозяюшка.

Софья опустила голову и произнесла:

– Хозяйка Алефтина Михайловна и дочери её в церковь с утра ушли. А я тут по хозяйству приглядываю.

Корец прошел по кругу и опустел в руках Ивана Бравого. Бояре поблагодарили Софью, а она, чуть улыбнувшись, сказала:

– Спасибо за добрые слова, бояре. Проходите в дом. Митяй вас в ваши светлицы проводит.

Мы прошли в дом. Впереди шел Митяй, показывая дорогу, а следом за боярами холопы несли наши вещи, безошибочно внося в светлицы перемётные сумы каждого из бояр. Я зашел в знакомую комнату, в ту же, где обитал в прошлый раз. Вслед за мной внесли мои сумы, и я присел на полати. Дверь закрылась.

Что делать дальше?

А вот что.

Сначала, как и решили, собрать бояр, что пришли со мной, но перед этим обязательно обсудить всё с Кубиным один на один. Чтоб не повторять и не наделать ещё ошибок, всё, что нужно сделать – записать. Составить план и следовать ему. Надо нарисовать карту и нанести на неё все движения монгольских войск, от начала вторжения и до ухода их в степи. И прочее, всё что нужно. А нужно многое.

Мои раздумья прервала открывающаяся дверь. В комнату вошла Софья. За ней холоп внёс мой щит, который я оставил Горину. Холоп поставил его у стены и вышел. Софья подошла и села рядом. Тихо сказала:

– Расскажи, Володимир Иванович, как погиб мой брат.

– Вот смотри, Власыч, этот отряд монгол уходит в сторону Москвы, этот в сторону Владимира. Там он поворачивает к Суздали, как бы охватывая город. Как будто по плану всё происходит. А битву при Сити взять? Со всех сторон целенаправленно идут большие монгольские отряды и почти одновременно бьют по русскому войску.

Кубин вгляделся в карту, где монгольские отряды символизировала нарезанная дольками репа. Он показал пальцем в то место, где я изобразил реку Сить, и сказал:

– А может это быть совпадение? Так синхронно действовать армия не может без постоянной связи. Просто те отряды, как ты сказал, темника Бурундая, и так шли на соединение с Батыем от Галича. Ну и вышли случайно к стоящему русскому войску.

– Погоди, Власыч, я не о том. Верней, и о том, но посмотри – как синхронно всё делается. И это неслучайно, как ты говоришь. Батый, скорей всего, от разведчиков, узнаёт, что русские войска скапливаются в районе реки Сить, и рассылает гонцов. Далее, все отряды целенаправленно двигаются к нужному месту. Как в шахматах – фигуры расставили, ход сделан, шах и мат. Но это как раз доказывает, что они знали, причём очень хорошо знали местность. А возможно это стало после того, как была проведена летняя разведка.

– Мда, похоже, ты прав. И что ты предлагаешь сделать? Силто у нас мало.

Тут Кубин прав. Сил мало. Удалось собрать только чуть больше трёх сотен ратников. Это не считая отроков, которых пополнилось в школе до ста пятидесяти. Правда, вернулись не все бояре, что были отпущены до своих вотчин. Не вернулись бояре Бедата, Стастин, Макаров и ещё многие. До сих пор нет братьев Варнавиных. Зато пришел Лисин Макар Степанович и привёл с собой двадцать ратников, пять сыновей боярских, остальные холопы. Борис Велесов с Заимки прислал ещё десяток ратников и пятнадцать отроков в Вершинскую школу. Сам обещал быть позже. Но где взять ещё народу? Эх, я надеялся на большее.

– Может, всётаки обратимся к народу?

Дед Матвей прожал плечами:

– Можно и обратиться, но будет ли толк? Сколько надо обучить. Возьми отроков – стрелять не все умеют, меч или хотя бы саблю в руках правильно держать – ещё больше. А бояре? Сколько их убеждать пришлось, что им бою новому учиться надо?

– Да, ты прав. Но нам хотя бы десять сотен ратников надо. Сам сказал – из того, что есть, даже маленькое каре не получится. Минимум тричетыре сотни в каре. Плюс конница и лучники. А у нас толькотолько три с небольшим сотни.

Я смахнул нарезанные кусочки репы и свернул карту. Сложил и сунул в сундук. Карту эту мы рисовали с Кубиным весь день. Взяли грубую выбеленную холстину и нарисовали примерное расположение рек и городов на них. Получилась классическая карта древних лет. Неточная и примерная. А что делать? Невозможно запомнить все реки – их великое множество. А города? Современные, что мне постоянно лезли в голову, тут не к месту, а те, что в этом времени, я не совсем помнил, где они точно находятся. Начали с Рязани, Москвы и Владимира. Дополнили Юрьевцем, Дмитровым и Костромой. Дорисовали Козельск, когда вспомнили, как его Батый назвал «Злым». На карту постоянно чтото дорисовывалось. Так что дополнения вносились постоянно, как только кто чтонибудь вспоминал.

– Пойдём, Власыч, посмотрим, как дела в школе идут.

– Пойдём.

До школы было недалеко. Пешком минут двадцать. Но пешком тут никто не ходил, точней, бояре не ходили. Всё верхом и с оружием. Это как раз и стало аргументом в убеждении бояр обучаться новому бою и строю. Тогда я убедил их просто: «Я вам так скажу, бояре, после сшибки вы обычно разбиваетесь на группы, и каждый из вас бьётся раздельно. Это хорошо, когда супостата не очень много, но с погаными такое не пройдёт. Каждый из вас сильней пяти, а то и семи поганых. Но на этот раз их будет очень много. Тут нужно действовать подругому. Конечно, под конец опять битва распадётся на отдельные стычки, но этот момент надо как можно оттянуть. В новом строю намолотить поганых можно гораздо больше. Ну а если под вами коня убьют? Одному пешему как? Вот в новом строю проще. А атаковать его конницей сложно. Пешему проще, но каков степняк в седле, а каков пеший. С пешим и простой мужик справится». После этого, с натягом и подробными объяснениями, дело пошло на лад.

К школе подъехали как раз когда отроки проводили занятия по стрельбе из луков. Дело шло не совсем хорошо, суда по крикам Демьяна:

– Да не держи ты его, как ветку дубовую. Это не прут ивовый, а боевой лук. А ты руку выпрями, вот так. Теперь клади стрелу и смотри на мишень. Видишь её? Тогда стреляй.

Дзинннь.

Мы остановились в воротах и стали наблюдать за процессом. Десять парней, выстроившихся в ряд, стреляли из луков, а Демьян метался рядом, иногда поправляя стойку или хват лука у парней. Залп. И только две стрелы попали в мишени, да и то в самый край.

– Что, Демьян Агеич, совсем плохо?

Демьян обернулся и, увидев нас, улыбнулся.

– Здравы будьте, бояре. Да, не все могут стрелять. Привыкли, понимаешь, к охотничьим. А тут боевой. Володимир Иванович, показал бы, как стрелять надобно.

Кубин толкнул меня:

– И вправду, покажи отрокам, авось поймут.

Покачал головой, ладно, покажу. Слез с коня и прихватил колчан. Достал лук и закинул его за спину. Вышел на середину двора. Отроки сгрудились неподалёку. Посмотрел на мишени. Ну что ж, берём самую дальнюю. Достал стрелу и наложил на тетиву. Не оттягивая, посмотрел вдоль стрелы на мишень. Вот она. На самом кончике, ткни и попадёшь в центр. Придерживая стрелу пальцем, правой рукой нашел другие стрелы. Мне понадобятся ещё две.

Раз, два, три. Три выстрела, и через две секунды три стрелы ровным треугольником выросли в центре самой дальней мишени.

– Ухты!

– Вот как стрелять надо.

– А я слышал, что боярин одной стрелой другую расщепил. Вот так!

Радом появился довольный Демьян.

– Я думаю, боярин, после такого все стрелять добро будут.

Пожимаю плечами:

– Возможно. А кто хуже всех стреляет?

– Павел, холопа Савельева сын.

– Давай его сюда.

Демьян обернулся:

– Павлуша, подь сюды.

Из толпы отроков вышел паренёк и направился к нам. Тут я увидел Илью Лисина. Махнул ему рукой:

– Илья, и ты тоже иди сюда.

Тот направился следом за Павлом. Я спросил у Демьяна:

– Как тут дела у Ильи, братом не попрекают?

– Нет, Володимир Иванович, раз только намекнули, но я пресёк, больше не было.

– А в ратных делах?

– Саблей владеет, рогатиной тоже. Стреляет как все.

– То есть посредственно?

Демьян кивнул. Парни подошли и поздоровались. Кивнул и сказал:

– Возьмите луки, парни. Покажите, как вы стреляете.

Демьян подал им луки и по одной стреле. Они развернулись к мишеням, а я подошел сзади.

– Слушайте меня, парни. Посмотрите вон туда.

Я показал на мишень, что стояла немного ближе той, в какую стрелял я.

– Знаю, далеко. Но слушайте, что я говорю, то и делайте. Наложите стрелы, но не оттягивайте тетиву. Вот так.

Отроки замерли, глядя вперёд.

– Посмотрите вдоль стрел. А теперь представьте, что эти мишени рядом. Тут, у кончика стрелы.

Оба, чуть удивлённо, произнесли:

– А ведь вижу.

– Вижу, боярин.

– Так стреляйте.

Динь, динь.

Две стрелы выросли в центре мишени.

Я похлопал по плечу одного и другого.

– Вот и молодцы. Так и продолжайте, и другим расскажите, как стрелять надо.

– Народ честной! Жестокий враг стал с мечом грозить нам. Занес он руку над нашей волей. Он уже поработил всю землю на полдень. Теперь он хочет пустить огонь по уже нашей, отчей земле! Поганые камня на камне не оставят от городов и сёл наших. Взрослых и старых убьют, а молодых в полон угонят. Так неужели попустим мы врагу такое, неужто встанем на колени и в рабы подадимся?

Народ на площадь затих и слушал меня. Я стоял на небольшом деревянном помосте, сделанном специально и поставленном вечером у церкви. Одетый во всю бронь. На этом настоял Кубин. Даже мой щит с гербом был рядом, приставленный к ноге.

– Поганые недавно приходили на нашу землю. Бог мне свидетель и друзья мои боевые. Поганые коварны и жестоки. Только вы сами себе защита, защита наших пашен, сел, любимых детей, жен и родителей наших. Я, боярин Велесов, спрашиваю вас – готовы вы дать отпор смертной орде?

Я замолчал, и собравшийся народ загудел, послышались выкрики:

– А может, они к нам сюда и не придут?

– Откуда ты, боярин, знать можешь, придут поганые али нет?

– Авось мимо пойдут?

– Не пройдут! – Выкрикнул изо всех сил. Народ притих. – Нет, они мимо не пройдут. Изза жадности и алчности многочисленная орда пройдёт пожаром по всем русским городам. Разорят и сожгут всё, от Рязани до Городца. Дойдут до Костромы и Ярославля. И не будет града, что остался цел после того, как мимо пройдёт орда. Всё сожгут и разорят. Как был сожжен град Китеж. И не осталось ни одного жителя из града. А всех воев, что защищали свою землю, убьют. Как убили всех бояр у деревни Ключи. Никому пощады не будет, ни молодому, ни старому.

На площади повисла тишина.

– Ты как об этом узнал, боярин? Откуда ты можешь знать?

Я поставил ногу вперёд и пригнулся, посмотрев на задавшего вопрос:

– А скажи мне – когда сюда враг приходил, он тут пировал и уходил восвояси? Или жег дома, грабил и имал полон? А поганые, чуть пограбив, ушли, чтоб по зиме вернуться. Зимой им реки не преграда – иди куда хочешь. Вот и придут многим числом. А сколько ратников русская земля выставить сможет?

Тихий ропот разговоров доносился от собравшихся.

– Что молчите?

– Ты, боярин, скажи, что тебе от нас надо?

Я выпрямился и заговорил:

– Нужно как можно больше ратников. Нужны охотники для дела ратного. Кто не знает ратного дела – научим. Бронь и оружие если есть свои, то хорошо, если нет – дадим. Обучим всему. Чтоб бить поганых, когда придут на нашу землю.

– И накормишь?

– Накормлю.

Из дальних рядов столпившегося народа крикнули:

– А почему тиуна княжеского нет? Почему ты, боярин, рать собираешь, а не сотники и ближники княжеские? И кто знает тебя, Велесова. Откуда ты взялся такой?

Садов выпрыгнул на помост, следом за ним забрался Кубин. Я высмотрел оравшего – мужик мужиком, хотя странно выглядит, слишком простовато. Тем временем Садов выпрямился и громко сказал:

– Я знаю боярина Велесова. Он бился рядом со мной у Кержени и врагам спины не казал.

– А я, Кубин Матвей Власович, ближник Великого Князя Юрия Всеволодовича, говорю и свидетельствую – это боярин Велесов Владимир Иванович.

Дед Матвей грозно посмотрел в сторону усомнившегося, но тот кудато успел скрыться.

– Я знаю, кто он!

Все повернулись к выходу из площади. Там стоял Борис Велесов. Народ зашептался и стал раздвигаться, давая дорогу коню Бориса. Он подъехал к помосту и развернулся. Оглядел всех и сказал:

– Смотрите на меня, народ честной, смотрите на боярина. Что вы видите?

По площади зашептали:

– Похож.

– А ведь и правда похож.

Борис усмехнулся:

– Так что вы ещё хотите?

Народ молчал.

Тут к помосту стали пробиваться два человека. Я узнал Тютю и его брата. Дед Матвей и Садов спустились, освобождая место маленькому кузнецу. Тот выпрямился и, ударив себя в грудь, громко сказал:

– Народ честной. Все вы меня знаете. Я, как отец и деды мои, всю жизнь делал доброе оружие и брони. Но когда приходили вороги, я вместе с вами на стенах стоял и на брань ходил. Так?

Народ на площади загудел, и все закивали, соглашаясь, а Тютя продолжил:

– Так я свидетельствую, что эти зерцала, что на боярине, делал я. И на них есть метки, что поганые оставили. – Он показал на заклёпанные дырки от бронебойных стрел монгол. – И ещё. Боярин брата моего от смерти спас. И других язвлённых воев. Иди сюда, Егор. Низкий поклон тебе, боярин.

Рябов спрыгнул и вместе с братом поклонился до земли. Потом опять забрался на помост, снял свою шапку и швырнул её с силой под ноги:

– Бери меня, боярин, и брата моего в свою дружину. Я брони и оружие делать буду, и платы за них не возьму. А как в поход, так меч мой завсегда вострый.

– Эх, и меня бери, боярин. – От толпы отделился молодой мужик в простой рубахе.

– И меня.

– Я тоже поганых бить пойду.

Вокруг помоста стали собираться добровольцы, и я облегченно вздохнул. Дело пошло, а сначала казалось, никто не пойдёт.

Я посмотрел на Бориса и улыбнулся, а дед Матвей сжал кулак и подмигнул.

Оставили заниматься пополнением в ратные ряды Садова, а сами поехали в сторону детинца. Вдруг сбоку выехал Бравый и сказал:

– Исчез, поганец такой.

– Кто?

Ехавший впереди дед Матвей пояснил:

– Это я Ивана послал найти того крикуна, что тебе «Кто такой» кричал.

– А, понятно. Только я догадался, кто это.

Кубин придержал лошадь и поехал рядом.

– И кто это?

Я усмехнулся:

– Ясно кто – человек княжеский. Посмотреть да разнюхать – кто, что и как.

Кубин пожал плечами.

– А зачем это князю?

Эти интриги мне и так были понятны. Конечно, после пояснения Кубина о местных раскладах стало всё на свои места, и я ждал примерно такого. Самое большее, князь прислал бы сюда своего тиуна или ближника, а так – получилась разведка смышлёным ратником, в виде незаметного мужичка. Только для меня, как я его увидел, стало понятно, кто он – наряд не по морде лица, уж слишком не шла ему простая рубаха. А после его исчезновения догадка только подтвердилась. Хотя если бы он промолчал, то и не выдал бы себя. Это я и стал объяснять Кубину:

– Князь на разведку его послал. Сам посуди: сначала приходит весть о поганых числом тьма. Вместе с ней известие о появлении некого Велесова Владимира Ивановича, очень похожего на пропавшего родного дядю Владимира Димитриевича Велесова. Не сомневаюсь, что об этом Великого Князя известили. Далее я представляю мысли князя – Велесов, Велесов, Велесов, и всё. О поганых он не думает, скорей всего сему не верит, полагая это преувеличением. Считает, что поместное боярство само справится. Тут же следом приходит весть о разгроме поганых у Керженца и гибели его сотника Горина Ильи Демьяновича и некого Велесова, то есть меня, ведь отсылали эту весть князю?

Дед Матвей кивает.

– Да, отсылали.

– Далее. Он немного успокаивается и собирается отослать сюда ближника или поехать сам. Но тут приходит ещё одна, страшная весть о гибели Китежа и почти всего поместного войска. Гибели Велесова. Уж не знаю, что он там подумал, но тут малым числом идти нельзя. Следом идёт весть о том, что некий Велесов, оказывается жив, и собирает дружину. Как ты думаешь – напрягут такие вести Юрия Всеволодовича? Меня бы напрягли. Мало того, что появился ниоткуда, но ещё рать собирает. Так что его действия мне понятны. И этот гусь из толпы, как раз чтоб прояснить ситуацию.

Подъехали к коновязи в детинце. Холопы приняли у нас коней, а мы отошли и остановились напротив ворот. Борис всю дорогу слушал и молчал, но только сейчас спросил:

– А почему, Володимир Иванович, Великий Князь должен тебя опасаться?

За меня ответил Кубин:

– А ты, Борис, помнишь своих предков? Помнишь, кто они?

Парень встряхнул головой:

– Помню всех, до седьмого колена.

– Ну, так подумай.

Борис нахмурился:

– Понятно, но из этого получается, что ты, Володимир Иванович, больше на отчую вотчину прав имеешь, чем я?

Я положил руку ему на плечо:

– Запомни, Борис, твоя вотчина – это твоя вотчина. Помнишь, я слово твоему отцу дал? Так я его сдержу – род твой должен продлиться. А об этом лучше потом поговорим.

– Не получается.

Я повернулся к Кубину:

– Что?

– Я тут подумал, как это князь так быстро всё узнавал. Я имею в виду гибель отца Бориса и сбор тобой дружины.

– Ну, тут совсем просто – ктото тут князю вести непрерывно шлёт. То, что под моей рукой уже сотни три, согласись, тут лучше потихому всё узнать. Чтоб больше Великий Князь не волновался надо отписать ему – как, что, зачем и почему. А потом и визит нанести.

Дед Матвей помотал головой:

– Думаю, лучше будет ему сразу визит нанести. Письмом не всё написать можно. Князь, конечно, не самодур, но обидеться может. Нам это не надо.

– Хорошо, Матвей Власович, так и сделаем. Только наладим тут дела и в путь.

Я крикнул в сторону ворот:

– Торопа!

К нам подбежал один из холопов:

– Слушаю, боярин.

– К вечере позови всех бояр сюда, в детинец.

– Как так получилось, что вся твоя семья оказалась в Китеже?

Борис сжал кулаки и скрипнул зубами. Постоял и, вздохнув, тихо ответил:

– Отец решил, что там безопасней будет.

И ударил кулаками в стену.

– Кто знал? Даже могилы нет.

Да. Тяжело парню – потерял всех.

– Они теперь в лучшем мире, Борис. Поверь мне.

Парень не ответил. Стоял и смотрел в стену, потом повернулся и перекрестился, глядя на икону.

– Кто остался на Заимке?

Борис сел и, смотря перед собой, ответил:

– Трифон, холоп отцовский. Старый он, но крепкий. Ратное дело знает. Ну и Верея.

– Как у тебя с ней?

Борис вздохнул и горько сказал:

– Свадьбу играть хотели на конец серпеня, как урожаи соберут. Теперь какая свадьба? Благословление от кого получим? Мать и отец её умерли в поветрие, у меня.… У меня тоже не осталось никого.

Сел и положил руку ему на плечо.

– Помнишь, что сказал отец? Дело твоё выжить и род продолжить. А благословление будет.

– А я отомстить хочу. За отца, за мать и братьев младших. Ты говоришь, поганые вернутся, так я им отплатить должен.

Я встал.

Должен. Все должны.

– Послушай, что я тебе скажу, Борис. Месть не благое дело.

Я придержал рукой вскочившего Бориса.

– Землю свою защищать – вот благое дело, а ещё род свой хранить. Не забывай, что отец тебе сказал. Слушай меня и деда Матвея.

И добавил:

– А поганым ты отомстишь. Только мстить с умом надо. Вечером приходи, как бояре соберутся. Ты Велесов и должен знать всё.

Я оставил задумавшегося Бориса в его светлице и поднялся на самый последний этаж терема. Здесь было чтото вроде площадки для наблюдения. Прислонившись к перилам, стал смотреть на заходящее солнце.

Сколько ещё предстоит решить вопросов? А они растут как снежный ком.

Сначала мы показали всем, как строить каре и стоять в нём. Тут же встал вопрос о длине рогатин. Решили делать их как моя, длинней на метр. Потом заметили, что не прикрыты спины у противоположного строя. Стрелами сразу побьют. Долго решали – как прикрыть. В результате сделали большие щиты, по типу византийских, только они получились легче. В рост человека, толщиной в вершок, с опорой в виде небольшой слеги. Вышло хорошо, так как получилось чтото вроде гуляйгорода. А обычные щиты переместились за спину, обеспечив защиту сзади. Подумывали насчёт больших щитов для защиты конницы в центре каре, но их решили делать на месте.

Каждый день появлялись новые мысли.

Например, в результате мозговых штурмов встал вопрос – как уничтожить камнемёты, которые монголы будут использовать для разрушения стен городов. Решили, что проще сжечь, когда их соберут. А сжечь можно только с помощью нефти, которую тут называют земляным маслом. В результате поисков нашли только двухведёрный бочонок нефти. Мало. Долго вспоминал, как делается напалм. А как поджечь? Их ведь хорошо охранять будут. Можно издалека, но как? Выстрелить стрелой с намотанной и пропитанной нефтью паклей? Не факт, что загорится. А если сделать чтото вроде бутылки и налить нефть туда, закрыв основательно, и сделать зажигающий заряд, а потом прикрепить к древку стрелы? Тяжелая стрела получится. А как поджечь её? Применить порох, что находится в схроне, но его ещё надо забрать, да и в каком он состоянии? Кстати, дед Матвей говорил, что там и оружие есть. Надо ехать забирать.

А с купцами договориться насчёт железа? Не хватает его. Сабель, мечей и рогатин у нас хватает, наконечников для стрел тоже. Но вот брони…. Кроме кольчуг, думали сделать шипы против конницы, оказывается, аборигенам этого времени такие штучки давно известны. Но пришлось отказаться, за дефицитом материала и бесполезностью. Зимой такие вещи никто не применяет. А основные запасы железа пошли на изготовление кольчуг и зерцал, по типу моих.

Как же много всего надо сделать! Господи, помоги!

Всё, что нужно, уже не умещается в голове. Каждое решение или придумку, записывали на бересту, что в огромном количестве нам заготовили холопы. В светлице у Кубина, изза её большего, чем у меня, размера, разместили нашу библиотеку. Она представляла собой вбитые в стену деревянные колышки, на которые надевались берестяные свитки. Скопилось их много. На каждом подробное описание и пояснения. Все записи, на всякий случай велись на английском и французском. Мало ли что. На них же велась наша бухгалтерия.

Денег осталась половина от первоначальной суммы. Есть ещё драгоценности. Правда, продал зажигалку, по смешной, по моему времени цене, но огромной по времени нынешнему. А получилось так. Во время долгого торга за железо, что привёз купец, я нервно сунул руку в карман и вытащил зажигалку. Её я носил по привычке, сигаретыто давно кончились, и я иногда крутил её в руке, стараясь не показывать аборигенам. А тут купец вдруг узрел её. Показал и объяснил, что это типа огнива. Купец мне: «продай».

И началась веселуха!

Сторговал эту «диковину» за три с половиной гривны! Остались довольны оба. Купец с «вечным огнивом», а я с неожиданными деньгами и обещанием купца привезти нефть. Пообещал ему вторую зажигалку (у меня их три было).

Ладно, надо с Кубиным поговорить насчёт вечернего собрания и поездки к схрону. С последним тянуть не следует.

Караван из десяти всадников медленно двигался по лесу. За каждым шло по пять заводных лошадей. Сколько придётся взять всякого разного из схрона, неизвестно. Кубин сказал, что его сделали около пятнадцати лет назад. Не думаю, что железо в сохранности, тем более порох. В лучшем случае всё оружие поела ржа, а порох или слежался в один сплошной комок, или, скорей всего, разложился. Хотя дед Матвей утверждал, что всё делалось основательно. Доспехи и оружие хорошо маслились и перекладывались промасленной тканью, а порох хранился в бочках, промазанных дёгтем. Но я сомневался, особенно в порохе. Хотя посмотрим.

Сам схрон сделан из морёного дерева, что вселяло надежду на долговечность, и находился внутри холма. Это значит, что грунтовые воды не могли испортить ничего в нём. Но его ещё найти надо. Дорогу к тайнику Кубин вспомнил, а место само найти…

Усмехнулся, представляя – за столько времени всё там изменилось, и приметная сосна стала такой же, как и остальные.

– Привал.

Кубин слез с коня и отвязал заводных, передав подбежавшему холопу лошадей. Когда все лошади были отведены, дед Матвей махнул рукой и распорядился:

– Оставайтесь тут. – Потом повернулся ко мне. – Пошли, Владимир Иванович.

– Хоть какая примета у сосны была?

Мы полчаса нарезали круги по холму, но Кубин не мог определиться с местом, где находился вход в схрон. Весь холм зарос одинаковыми соснами со стволами толщиной в две пяди. Все они высоченные, кроны далеко и не просматриваются. Дед Матвей обошел очередную сосну и пожал плечами:

– Нет, не эта. Приметная сосна была. С развилкой в виде трезубца. А тут все ровные. Как мачты.

Стали повторно обходить холм и, задрав головы вверх, рассматривали кроны.

– Вот, наверху чтото похожее.

– Нет, эта слишком близко к вершине холма, та должна стоять у подножия.

Я поднялся на холм, благо, что он был небольшой, и стал вглядываться в вершины сосен. Потом спустился по откосу левее и, хмыкнув, решительно показал на одну из сосен:

– Вот она.

– Ты уверен?

– Да.

Я прошел от сосны несколько шагов и показал перед собой:

– Гдето здесь.

Дед Матвей спросил удивлённо:

– Ты так уверенно показываешь, как будто сам схрон закладывал.

– Сам мне про него рассказывал. Вы ведь его на восток от Китежа закладывали? Вот определившись по сторонам света, я нашел сосну, глянь, наверху чтото похожее на трезубец.

– Погоди, а как ты стороны света определил?

Я объяснил. Кубин хмыкнул и, потыкав через мох грунт, удовлетворённо кивнул:

– Вот вход. Ну и, слава Богу! – И быстро расчистил от мха и лесного мусора проём люка или двери. На вид всё было трухляво, но держалось крепко. Я постучал по доскам.

– Дай топор.

Поддев топором край двери, и навалившись на топор, с трудом подняли и сдвинули дверь в сторону. Мда, толщина её впечатлила – три вершка морёного дерева, хоть и выглядела трухляво, но на ощупь была очень даже крепка. Темный проём уже манил, не терпелось узнать, что с порохом и змеевиком. Изза них я и затеял поход к схрону. Оружие и кольчуги хоть и нужны, но изза нескольких десятков комплектов оружия, неизвестно в каком состоянии, отвлекаться на поход к схрону не стоило.

– Будем остальных звать?

– Нет, Власыч, давай сами сначала посмотрим.

– Хорошо. Расположение простое – с одной хранится порох, с другой оружие. Куда сначала?

– К пороху, конечно.

– Значит, налево.

Входим в схрон. Он больше всего напоминает мощный блиндаж. Только без амбразур. Темно, хоть глаз коли. Обрывая головами паутину, в темноте на ощупь находим бочки, осторожно снимаем одну из них и несём наружу.

Ну что, на вид бочка вроде цела. Начинаю отковыривать пробку. Чёрт, с пробкой выламываю всю крышку. Вместе с Кубиным смотрим на сплошной монолит. Да, как и ожидалось, порох слежался, а перед этим, скорей всего, разложился. Кончиком сабли наскребаю немного от монолита и, ссыпав в кусок коры, идем в сторону на испытание.

– Думаешь, не загорится?

– Посмотрим.

Я зажег спичку и поднёс огонь к пороху. Зажегся, только не сразу. Фыркнув, разбрасывая искры и шипя, порох медленно сгорел. Даже пламени не было. Только густой и сизобелый дым. Мы посмотрели друг на друга.

– Я думал, будет хуже. Ладно хоть так. Думаю, если все перетереть, то гореть нормально будет.

– Где применим?

Я пожал плечами:

– Фугасы, ракеты, мало ли. Только как восстановим и испытаем, тогда и решим, как использовать. Сейчас определится трудно, так как проверять нужно каждую бочку, а вдруг в других порох уже разложился и никуда не годен?

– Тогда посмотрим на остальное?

– Давай.

Во втором отделении лежали плотно уложенные тяжелые скатки. В темноте нащупали и вытащили один наружу. Развернули. Впрочем, не развернули, а срезали, так как слежавшиеся промасленные полосы ткани представляли как бы единое целое. После очистки перед нами лежала вполне приличного вида кольчуга. Кубин удовлетворённо посмотрел на меня:

– А ты говорил, что всё поржавеет.

– Ладно, зовём остальных и выносим наружу. Эта скатка была сверху. А в каком состоянии нижние? И где твой змеевик?

– Не терпится глотнуть чего покрепче?

– Угу, напиться бы до невменяемого состояния. Шучу. Ладно, зовём рабочую силу.

После того как всё, что было в схроне, вынесли наружу, стали осматривать и считать, что, сколько и в каком состоянии. Бочонки с порохом выглядели, как и первый, нормально. Осталось только увязать их и навьючить на лошадей. Стали разворачивать упаковки и скатки с оружием и бронью. Как я и ожидал, всё, что лежало вверху, было в нормальном состоянии, а всё, что лежало в самом низу, придётся отчищать от ржи и чинить.

Кубин, потирая руки и оглядывая разложенное, сказал:

– Значит так. Сабель – два с половиной десятка. Мечей – три десятка. Кольчуг в хорошем состоянии – около сорока, там ещё с десяток починки требует, это кузнецам работа. И десять бочек с порохом. Ещё есть запас наконечников к рогатинам и стрелам. К стрелам, в основном, срезни, есть и обычные.

– Хорошо, а змеевик?

Кубин наклонился и взял небольшой свёрток.

– Вот.

Мда. А что я ожидал? Правильную пружину главной части самогонного аппарата? То, что показывал Кубин, больше походило на изваяние постмодернистасварщика. Хотя какие тут ещё могут быть умения в изготовлении трубок? Если этот зигзаг будет работать и давать самогон, то на внешний вид можно не обращать внимания.

– Что, впечатлило?

Смотрю на улыбающегося Кубина.

– А он в работе был?

– Был, я же рассказывал.

Пожимаю плечами. Надеюсь, самогона нагоним и этим недоразумением. Главное, браги побольше поставить.

Холопы под нашим надзором начинают увязывать все в походные тюки и грузить на лошадей. Бочонки увязывались попарно, на каждую лошадь по четыре. Открытый бочонок заткнули обломками крышки и навязали кусок промасленной ткани. Это больше от попадания лишнего мусора, так как высыпаться порох слежавшийся в монолит не мог.

Всё погружено, и караван медленно начинает путь назад. Я и Кубин, довольные, едем впереди. Ещё бы, так удачно вышло. Оружия и кольчуг хоть и в достатке, но лишний запас не помешает. Насчёт пороха посмотрим. Но уже сейчас ясно, что перетирать придётся весь. А может, ещё и добавлять компоненты. Не знаю. Правда, где серу и селитру тут искать? Спросил об этом Кубина. Дед Матвей пожал плечами:

– Этим Кулибин занимался. Химия не моя стезя.

Я вздохнул:

– И не моя тоже. Могу только с готовыми компонентами работать, но, где их искать, понятия не имею. Там, дома, я бы в магазине все компоненты купил, а здесь? Похоже, что придётся ограничиться этими десятью бочками. Плохо, а что делать?

Задумался. Что можно сделать с помощью такого малого количества пороха?

Несколько фугасов? Или побольше гранат? А может, пушку? Бред, не сможем. Чтото типа ракет? На эксперименты исходного материала мало. А если порох использовать как гранаты, привязав к стрелам? Это можно, только тяжелые стрелы получатся. Можно, если найдётся достаточное количество нефти, сделать чтото типа напалма, а порох использовать как розжиг смеси. А это идея получше. Надо хорошо всё обдумать.

Под конец я вспомнил вчерашнее собрание бояр. Что сказать? Они впечатлены. Оказывается, пеший гораздо сильней конного воина, при условии хорошей подготовки первого. Почему так, объяснил Кубин:

– Пеший не стеснён конём. Конному ещё надо направить коня в нужную сторону, а пеший ратник легко может уравнять шансы. Просто убить коня, а пока падает конь, можно, при сноровке, и седока достать. Так что в правильном каре, конница поганых нам не страшна.

Хоть до хороших результатов в построении каре ещё далеко, но понимание у бояр уже есть. Вот и будем каждодневно заниматься. А мне не мешает подучиться фехтованию у Кубина. Одно дело это память предков, другое – собственно, своё умение. А об остальном, боярам рассказывать не стали. Все равно не поймут партизанскую стратегию. Вот начнётся вторжение, там и само дойдёт.

15

Там общий бой: толпа толпу теснит,

Пирует смерть, кровь брызжет, сталь звенит.

Тот меч занес и, не свершив удара,

Оцепенел, разрубленный мечом;

Тот в ярости губительного жара

Не слышит ран и рубится с врагом;

Иной копье из тела вырывает

И в судоргах влачится по земле;

Тот навзничь пал – и язва на челе;

Тот, жалостно стоная, издыхает,

Подавленный израненным конем;

Кто смерть зовет, кто битву проклинает:

Обширный ад на поле боевом!

(Н.Языков)

Тяжел и долог путь целого войска там, где нет дорог. Что есть дороги на Руси? Реки. Других путей нет, и по ним петлять, добираясь до нужного места, всё же долго. А где найти корабли и лодки для множества людей? Идти напрямую тяжело, но всётаки короче.

В первый день прошли почти половину пути. И, переправившись через Керженец, встали на дневку у деревни Хохломы. Почти шесть сотен народу, из них только пять подготовленные ратники, способные сходу построить надёжную оборону в виде каре. Остальные были охотники, что присоединились к войску перед самым отходом к Новому Городу, который в будущем и будут звать Нижним Новгородом. Самих охотников на стоянках брались обучать уже сами бояре, так что в итоге можно засчитать ещё одну сотню. Но это потом, как готовы будут, а пока нам нужны обозники и разнорабочие.

Пять сотен ратников, пять сотников. Велесов Борис Владимирович, Лисин Макар Степанович, Садов Тимофей Дмитриевич, Бравый Иван Пантелеевич и Горин Демьян Агеич. То, что у Демьяна фамилия Горин, несколько удивила. Подумал, что однофамильцы, но объясняется всё просто – в той деревне у всех была одна фамилия по основателю рода.

Борис Велесов сам просил дать ему десяток, а не сотню, но после серьёзного разговора с дедом Матвеем согласился стать сотником.

Стали размещаться на поле у деревни. Быстро ставились палатки и зажигались костры. Осень хоть и выдалась тёплой, но по ночам было холодно. На всякий случай проверил телеги, на которых везли порох и стрелы с контейнерами для зажигающей жидкости. С порохом всё нормально, не подмочили, переправляясь через речной брод. Хотя самого пороха осталось только половина, так как после перетирания в единый порошок свои свойства в основном он потерял, и использовать как фугасы или в виде гранат на стрелах можно было только часть. Из этой части изготовили дюжину бомб, сделав толстостенные глиняные горшки с узким горлом, и пять десятков стрелгранат. А из остального, что, только шипя, еле горело, решили сделать замедлители, типа шнура, и зажигающие части к стрелам с нефтью. Остаток пороховой некондиции тоже взяли с собой. Вдруг пригодятся. Емкости для нефти к стрелам сделали из бересты, по типу тонких кружек, только пропитав их смолой и насадив на древко. Но при испытании оказалось, что нефть медленно разъедает смолу и начинает течь. Тогда было решено везти нефть отдельно и наполнять зажигающие стрелы перед выстрелом. Пытались делать глиняные ёмкости, но вкупе с жидкостью они давали большой вес, а такие стрелы летели недалеко. Для метания тяжелых стрел сделали два десятка арбалетов, как их назвали мастера – самострелов. Улыбнулся, тут вопросов нет, как же ещё назовёшь арбалет? Образец взяли с моего арбалета, но предельно упростив конструкцию. Получились обычные арбалетысамострелы, какие я видел на картинках в военной энциклопедии ещё в детстве, когда собирался его сделать сам. Ими и стали метать зажигательные стрелы, попутно сделав по пять десятков обычных болтов, со срезнем в виде насадки.

Но результат от применения зажигательных стрел бояр впечатлил. Стреляли по изготовленным макетам камнемётов с двухсот метров, почти максимально задрав арбалеты вверх, по направлению к цели. Стрелы, взлетев, навесом опускались к макету и вспыхивали огнем и черным дымом. Несмотря на то, что макет был сделан из сырого дерева, горело всё. Даже упавшие мимо стрелы становились островком сплошного огня. Впечатлило даже меня.

Так, с боеприпасом всё в порядке. В очередной раз накрутил хвосты ответственным за него ратникам, и под усмешки деда Матвея мы поехали к деревне. Бравый уже давно звал в гости к его здешней родне.

Морось, что уже пару часов мочит нас, порядком надоела, а ведь только началась. Мелкие капли воды собирались в более крупные и скользили по намасленному железу. Ещё вчера, предупреждённые Кубиным, сообщившим, что начинает ломить старые раны, а это к смене погоды, мы намазали маслом и жиром всё, что могло ржаветь. До этого нас радовали солнечные дни, несмотря на конец октября. Лисин, по приметам предположил, что зима будет снежной и морозной. Надеюсь, что это так. Много снега нам на руку. Если наш отряд не увеличится, то от открытых столкновений с монголами придётся забыть, или оттянуть этот момент как можно дальше. Эх, и наговоримся мы с дедом Матвеем, убеждая бояр, ведь всего им не объяснить. Жаждут мести, причём большой мести. Боюсь, что в этом порыве могут увлечься, тогда все планы насмарку.

Если не будет пополнения, то задачи у отряда сводятся к диверсиям в тылу у монгол, а именно, первым делом: уничтожение камнемётов и обозов с камнями, без них взять приступом город будет проблемно; отбитие полона; увод табунов и отар. Конечно, еду они найдут, но вот что монголы будут делать без запаса коней, у них хоть и выносливые лошадки, но на одной далеко не уедешь; ну и уничтожение мелких групп степняков числом до тысячи. Думаю, с хорошо подготовленными засадами, можно переварить и тысячи полторы. И пока стрелами их не закидаем, то никакой копейной атаки. Будем бить по их же принципу. Размышления прерывает голос деда Матвея:

– Встанем тут.

Осматриваю поле, где предстояло перед переправой встать на стоянку. Вполне подходит. Вытянутое, чуть искривлённое, может вместить всех, вместе с обозом.

Кубин, да и остальные сотники, говорили уже не раз, что Новый Город недалеко. Я кивал, хотя прекрасно ориентировался здесь. Реки, хоть и не похожи на то, что я помню, но текутто примерно там же. Да и холм с городом всегда был виден издалека, кстати его и видел недавно, пока на поляну с холма не съехали. Пока бояре разведают насчёт переправы, будем стоять вдалеке, на всякий случай. А то запрутся в крепости и все лодки на тот берег перегонят. Вернулись головные дозоры, вместо них ушла группа бояр во главе Лисина, искать место и плавсредства, чтоб переправить наш боезапас вместе с телегами, которые планировалось в городе обменять на сани.

– Матвей Власович, а как при нужде гонцы, или бояре, что приходят к князю с этой стороны реки, переправляются?

– Лодки есть, в надёжных местах припрятаны. Да и некоторые рыбаки не прочь на перевозе заработать.

Мда, в наше время до Нижнего Новгорода можно добраться за полтора часа, и платы за проезд по мосту нет. А здесь переправляться через большие реки как Волга – проблема. Особенно осенью, когда холодно. Как рассказывал Кубин, обычно переплавлялись, нагрузив вещи на небольшой плот, срубленный и связанный из двух сухостоин, верёвку в руку, а сами, взявшись за гривы коней, в воду и на другой берег. Хм, октябрь месяц. Както не улыбалось лезть в почти ледяную воду. И воздухе, сразу похолодало с приходом дождя.

Костёр весело трещал. Ратники грелись у костров и ждали, когда сварится каша и прожарится мясо. По дороге, бояре, жадные до охоты, настреляли оленей. Это хорошо, так как сэкономим запас продовольствия, которое, подразумевалось, пополнить в городе на торгу. Нам тут до морозов стоять, а чем кормить такую ораву всё это время? Деньги, тобишь гривны ещё есть, но и им приходит иногда конец. В запасе драгоценности и две зажигалки. Продам ещё одну и смогу обеспечить продовольствием шесть сотен ратников запасом круп на месяц. Но если только продам, как и первую – более трёх гривен. Есть надежда на хорошую выручку от золотых украшений и прочего. Торг у Нижнего должен быть, недаром позднее город так на торговле поднимется. Слияние двух рек, а реки на Руси главные артерии, тем более, такие как Волга и Ока. А как насчёт торга сейчас?

– Власыч, а торг у Нижнего сейчас большой?

Кубин кивнул:

– А как же, конечно. – И, усмехнувшись, добавил:

– Что, драгоценности или чудоогниво продать задумал?

– Ага. Круп да хлеба купить. И ещё по надобности всякого. А на счёт зажигалки – эксклюзив он и в Африке эксклюзив.

Кубин засмеялся:

– Вот потехато – вечное огниво. А насколько её действительно хватит?

Пожимаю плечами:

– Баловаться с огнем не будет, хватит на год. Зажигалкато пьезо и газа она полная.

– Чудные вещи у тебя.

Топот коней возвестил о возвращении разведки.

– Переправиться можно сейчас. Там два струга и десяток лодок у берега, из деревень десятину везут в Новогород. На той стороне лодия стоит, на счёт телег с хозяином можно сговориться, зараз обоз переправим.

Вот и отлично. Хорошо, что вплавь переправляться не придётся, а то тратить самогон, приготовленный для медицинских целей, было неохота. А нагнали мы его прилично. Все мои двухлитровые пластиковые бутылки, обделанные берестой, под завязку залиты первачом. Ещё с десяток глиняных кувшинов заполнены самогоном. Естественно не обошлось без дегустации. Весь самогон, по нашему решению, только для лечения ран, но в одну бутылку залили настой на коре дуба, малины и лесной мяты.

Думаю, за перевоз всей дружины, больше гривны не возьмут. Впрочем, финансовыми вопросами пусть дед Матвей занимается, он в местных ценах поднаторел за тридцать лет. А переправой и прикрытием займётся Лисин Макар Степанович.

Через час караван телег уже подходил к берегу Волги. Там нас ждали струги и одна ладья. Както Кубин сумел договорился с купцом и хозяевами стругов. Интересно, сколько это стоило? А переправлялись через Волгу чуть ниже слияния Волги и Оки. Лошадей по деревянным сходням загнали на ладью, а сами сели в струг, стоящий рядом. Широка река Волга. Переплывая, жадно разглядывал противоположный берег. Крепость видна плохо. А остальное…

Странно было видеть отсутствие набережной и знаменитой Чкаловской лестницы. И ещё многого, что я привык видеть. Приставали к берегу напротив места, где в далёком будущем будут стоять трамплины для лыжных прыжков. В этом месте был сделан причал, от которого, петляя, на холм уходила дорога. С причалившей вслед за стругом ладьи, на берег стали выводить наших коней.

– Тимофей Дмитриевич, присмотри за выгрузкой на этом берегу.

– Присмотрю, Володимир Иванович.

Я, Кубин и Борис Велесов, в сопровождении бояр Бедаты Ивана Григорьевича и братьев Варнавиных, поехали по дороге к крепости Нового Города.

По дороге обогнали несколько телег, везущих товар в город. На одном из поворотов вдруг ощутил на себе острый взгляд, причем смотрели с холма. Странно, кому это надо? Монголам? Нет, это называется паранойя. Князю? Так я сам к нему иду, или он всё же опасается меня? Ну да – пять сотен это уже сила, если считать, что княжеская дружина имеет столько же ратников. Тогда паранойя уже у князя. Если он, конечно, тут, в Нижнем Новгороде. И на какой ляд наблюдателя на подступах к городу сажать, если вся дружина прекрасно видна с холма? Проверяют, каким количеством к городу идём? Скорей всего. Мда, значит, опасается князь меня. Предвижу серьёзный разговор. Придётся всё рассказывать и объяснять, хоть бутылку доставай. Э, нет, она для экстренных случаев.

Дорога с пристани вышла на огромное поле, на котором паслись большие стада коров и табуны лошадей. А здесь довольно людно. Колонны телег и группы людей вытянулись вдоль дороги, ведущей к крепости. Вслед за нами к городу повернули телеги, которые мы обогнали.

Вдалеке я увидел стены крепости. Земляной вал с высокими стенами. Прямая дорога вела к огромной башне с воротами.

И тут, с приближением к крепостной стене, появилось странное чувство, что сразу и не объяснить. Чтото похожее на смесь восторга, страха и нетерпения. Ну, восторг – это понятно, нетерпение тоже, а вот страх.… Нет, я не боюсь князя, монгол тем более, и смерти я не боюсь. Умирал уже три раза. Нет, если считать Керженскую сечу, то четыре. Это, скорей всего, страх перед неведомым и непознанным. У Китежа испытал подобное, но не так остро. А сейчас…

Кто сказал: «увидеть Париж и умереть»? Глупая поговорка. Каково увидеть легендарный Китеж? А древний Нижний Новгород? С одного этого от восторга можно кони двинуть!

Но умирать я не собираюсь. Даже усмехнулся своим мыслям. «Двинуть кони», хаха! Вон они, кони, весело идут легкой рысью.

Дед Матвей чтото сказал, но я его не расслышал. Картина городских укреплений меня захватила. Я жадно рассматривал всё. Высокая стена закрывала собой весь город. Башни, а их было видно только четыре, три в ряд и одна чуть в стороне. Дорога упиралась в самую большую башню. Высокие десятиметровые стены от неё ровной линией расходились до башен угловых. Частые узкие бойницы на стене были прикрыты сверху деревянным навесом, как и на самой башне, которая очень была похожа на Вершинскую, только гораздо крупней. Но, в отличие от крепостницы в Вершах, башни и стены были полностью сложены из дуба. Мощные венцы уходили под самый шатёр башенной крыши. Башенные выступы гораздо шире, с люками для литья кипятка или горячего масла на штурмующих. Широкий мост с уходящими цепями к башне одновременно служил внешними воротами. Всё внушительное и неприступное. На первый взгляд. Но…

Но если бы не осадные орудия, а у монгол они есть. С ними придут китайские инженеры и камнемёты, изготовленные ими. Эх, пушку бы сюда, да что пушку, хватило бы эрпеге, чтоб уничтожить все осадные приспособления, ведь камнемёты не метали валуны далеко. Можно и по монголам стрельнуть. Хотя…

В лучшем случае получим с полтора десятка убитых и много временно испуганных.

Чтото мои мысли не туда понесло. Какие, к чёрту, эрпеге?

Тут я чуть не свалился от пришедшей мысли. А ведь китайцы в это время порохом вовсю пользовались и наверняка пытались применить его свойства против захватчиков. Если это так, то можно ожидать от монгол применение пушек и даже ракет. Нет, об этом лучше не думать. Если они есть, то будет скверно.

Перед въездом в крепость дорога сделала петлю. И после двух поворотов, с глубоким рвом по краям, уперлась в подъёмный мост. Мы объехали по краю дороги очередную колонну груженых телег, въезжающих в город, миновали десяток ратников, которые на нас взглянули мельком, и, перекрестясь на образ над проёмом ворот, проскочили длинный шлюз башни. Как и ожидал, конструкция внутри подобная Вершинской. Отличается только большим количеством бойниц. На выезде Кубин перебросился парой слов с охранниками. Странно, в город мы въехали беспрепятственно, хотя телеги и простой люд на въезде досматривали. Или тут ратникам доверяют, или про нас знают. Скорей всего, второе. Кубин выслушал охранника и махнул рукой.

– К кремлю.

От городских ворот к детинцу шла прямая улица, не в пример Вершинской, широкая и с двухэтажными домами. Только отъехали от городской стены, как опять появилось чувство острого взгляда. Создаётся ощущение, что о каждом нашем шаге тут же сообщают пернатыми эсэмэсками князю. Другой быстрой связи тут нет. А голубей хватит? Сразу захотелось похулиганить – пусть вспотеют все писцы и устанут голуби. Все эти телодвижения и пристальные взгляды в спину, от которых у меня скоро глаза на спине отрастут, означают, что Великий князь Владимирский Юрий Всеволодович тут.

Главная улица выходила на широкую площадь перед кремлём, тут же располагался торг, как я понял не основной. На побережье, у самом берега, располагался основной торг. А здесь разный люд торговал мелкооптово. Продукты, хлеба, разного вида, крупы, привезённые с поместных земель, в основном с южных. Одежда, другая всячина, но, по словам Кубина, лучше спуститься к берегу, где оптом взять чтолибо гораздо дешевле. Но договариваться с купцами лучше здесь, в гостевых дворах, так как основные амбары находятся в посаде, за городской стеной.

Раздвигая толпу, медленно едем к главной башне кремля, ничем не напоминающую Дмитриевскую. Ну да, до её постройки ещё далеко, и кремль тут пока деревянный, не такой, как привык его видеть. Естественный овраг опоясывал Нижегородский кремль по периметру. Деревянные и более высокие, чем в будущем, стены, но аналогичная по форме башня, с пирамидой крыши и более многочисленной охраной у входа. Спешиваемся у моста и, ведя в поводу своих коней, останавливаемся у входа. Над воротами висит образ богородицы. Осеняем себя крестным знамением, и только после к нам подходит ратник из охраны.

– С чем пожаловали, бояре?

Ага, пока ехали, было ощущение, что о нашем визите известно всем. А эти или комедию ломают или ко всем так обращаются. Только по ним было видно, что мы исключение, и они прекрасно знают, кто мы. Интересно, сколько голубей прилетело сюда с сообщениями о наших телодвижениях?

Три часа! Блин, я уже отвык сидеть без дела. Столько времени ждать, когда Великий князь соизволит нас принять. Волной накатило раздражение. Стараясь унять злобу, стал, не знаю в который раз, рассматривать узоры и резьбу, которые богато украшали большую светлицу с широкими лавками по краям. Большой стул, повидимому, княжеский трон, стоял на выступе у самой стены. По виду очень неудобный. Долго на нём сидеть я не стал бы. А князю удобно? И где его носит? Чтоб он на этом кресле всё себе отсидел! Это, наверно, князь за то, что я к нему вовремя не явился мстит. Только мстя мелковата будет. Мда, в злости и не то на ум придёт.

Чёрт, а ведь дружина давно переправилась и, скорей всего, уже в городе. В кремль её вряд ли пустят, если князь всерьёз опасается нас. Бояре ведь ему на верность не клялись и крест не целовали. Получается как в поговорке: «Вассал моего вассала не мой вассал», вот только я ему никто. Крест на верность целовать не собираюсь. И надо мной только Бог и земля Русская, которую я и буду защищать. А использовать себя и дружину в политических играх я не дам. И в подчинение не пойду. Как помнится из истории, стратег он никакой, даже из рассказов вернувшихся ратников с битвы при Калке выводов не сделал. А как он битву при Липице продул?

Как там бояре? Чем занялись? Не думал я, что так выйдет, и о размещении их както не подумал. Считал, что всех пустят в кремль, тем более, что тут разместить можно и большее количество ратников.

Чёрт! Пытаясь успокоится, встал и стал мерить шагами пол. Немного сумрачно тут. Света от слюдяных окон мало, и недостаток света дополняют свечи, который чадят страшно. Остальные мои спутники покорно сидят на лавке и потихоньку дремлют, мне же свербит, невмочь уже. Ну да, им привычно ждать приёма – князь, всетаки. А у меня никаких особых чувств к нему нет, он для меня интересен как исторический персонаж, который дал отпор монголам, хоть и бездарно. И ещё как будущий святой. Мда. Похоже, нас на терпение испытывают, и я думаю, другие испытания будут.

Как только дело у ворот кремля наконец разрешилось, нас проводили к большим хоромам, стоящим на месте будущего дома правительства, верней, чуть в стороне, так как ориентироваться сложно. В кремле на протяжении веков постоянно всё перестраивалось, и точно сказать, что и где будет стоять, невозможно. Выделили каждому светлицы, порекомендовали снять всё вооружение и бронь – допустили оставить на поясах только ножи – и ждать приёма в большой светлице. Ждём, блин, уже третий час. Надоело. Кубин, дремавший все это время, потянулся и посмотрел на меня, меряющего шагами светлицу. Чёрт с ним, с князем, пойду проветрюсь, заодно осмотрюсь – древний кремль изнутри посмотрю.

– Я выйду во двор, воздухом подышу.

Дед Матвей кивнул и опять откинулся на стену. Только вышел в просторные сени, как сразу ниоткуда появились пара добрых молодцев, одинаковых будто близнецы, и перегородила мне проход:

– Куда?

Я показал пальцем:

– Туда.

Ёмко и лаконично. Оба нахмурились, сдвинув брови, наверно, сложный для них ответ. Я протёк между ними и вышел на крыльцо.

Лепота – это правильное слово. Оно очень подходит для описания того что я видел. Моросящий дождь кончился, и в разрыве туч показалось солнце, красиво осветив кремлёвский пейзаж. Конечно, в камне своя красота, но деревянные строения имеют свой необычайный шарм. Что говорить – Россия без деревянного зодчества не Россия. А ведь всё построено без привычных потомкам гвоздей. Ровные ряды венцов уходили ввысь, узоры на оконных окладах завораживали замысловатой резьбой. Напротив стоял каменный храм Архистратига Михаила, который возвели сначала деревянным, а потом почти сразу его перестроили в камне. На церковном крыльце входа, по бокам, в непривычном для этого периода стиле, как сторожа, сидят каменные львы. Из прочитанного помню, что храм будет служить домовой церковью и усыпальницей нижегородских князей. Но пока это главный храм кремля.

Я спустился с крыльца. Пройдусь и подышу чистым воздухом. Всётаки непривычно. Там, в будущем над огромным промышленным городом будет висеть темное марево смога – бич современных городов. А здесь его нет и не будет целых семь столетий. И курить меня уже не тянет! Здоровый образ жизни, непривычный чистейший воздух и чистая, хорошая еда, без пищевых добавок, сделали своё дело. Даже не заметил как перестала тянутся рука в карманы в поисках сигарет и зажигалки. Славно, а ведь в прошлом, то есть в будущем, неоднократно пытался бросить. А тут, занявшись настоящим делом, сам не заметил, как ушли раздражение и постоянный упадок настроения. Стаж курильщика у меня огого!

А ворота в башне закрыты. Многочисленная охрана на башне и стенах смотрела наружу. Значит, не хотят пока пускать пять сотен ратников в кремль. Боятся. Кстати, как там они? Ничего, там Лисин Макар Степанович за старшего остался, он опытный боярин, с ним не пропадут. Как сказал дед Матвей, гостевых дворов достаточно, найдут место, где расположиться. Вопрос только в деньгах, а они у Кубина. Насчёт постоя и запасов для дружины надо решить сразу. Только князь все дело тормозит, блин. Давно бы принял, и все вопросы снялись.

Направился к противоположной стороне кремля, смотрящий на великолепную панораму волжских просторов. Вид с нагорной части и в будущем был необычайно красив. А сейчас и подавно. Нет ни волжского моста, ни привычного ансамбля Нижегородской ярмарки, вообще на том берегу Оки ничего нет. Как нет и города Бор на противоположном берегу Волги. Сплошь девственная, не тронутая человеком природа. А ярмарка, то есть торг, внизу, на этом берегу, но его не увидеть – закрывают крепостные стены. Кстати, сам кремль сейчас маленький по площади. Это потом его перестроят в камне, отодвинув стены наружу и увеличив площадь кремля в два раза.

– Эй, ты, а ну вернись в терем.

О, это те двое из дворца – одинаковы с лица. Большая ладонь накрыла моё плечо. Ага, вот и первая проверка – на силу. И выбралито каких бугаёв, уважают! Хорошо, будет вам шоу.

Я не стал дожидаться, когда второй близнец схватит меня за руку. Проскользнул за спину первому с захватом руки – правой за пальцы, левой за предплечье. Второй хватает руками воздух и удивленно разворачивается. Скрутил кисть бугаю и, чуть заломив пальцы в болевом захвате, почти легко разворачиваюсь с одним из близнецов ко второму, теперь первый семенит передо мной, мешая брату приблизиться.

– Ойой, шшш…

Парень привстал на цыпочки и зашипел, как змея. Шипишипи, родной, послужика мне стеной. Несмотря на то, что выглядят увальнями, двигаются парни быстро. Один мечется, пытаясь схватить меня, второй с моей помощью ему успешно мешает. Ох, спасибо тебе, Геннадий Сергеич, за твои занятия по айкидо, вот и пригодились. Главное, им в захват не попасть – вон какие мышцы, как у мамонтов, не заметят, как раздавят.

Немного потанцевали таким макаром. Один, сопя, пытается меня достать, второй шипит от боли и, как марионетка, повинуется мне, закрывая меня собой от своего братаклона. Наконец, первому надоел этот мой сюрпляс, и он решил убрать мешавшее препятствие. Его брат взвыл, так как тот дёрнул его на себя, пытаясь вырвать из захвата руку. Исполать вам, отпускаю, летите. Не ожидавшие такой подлости парни свалились кучно в сырую, ещё зелёную траву.

Краем глаза заметил, как на втором этаже княжеских палат приоткрылось окно. Князь интерес проявляет? Нуну, посмотри, как твои молодцы поваляются.

Наконец мокрые и очень сердитые близнецы вскочили и, сверкнув глазами, развернулись ко мне.

Первый потёр свою руку и, помедвежьи взревев, кинулся на меня. А вот зря так он. Увернулся и подбил ему ногу так, что тот пролетел несколько метров и опять растянулся на мокрой траве, а я встретил второго близнеца, который тоже собрался сграбастать меня за ворот рубахи, одновременно занося свой пудовый кулак для удара. Не кулак, а бронебойное ядро, если попадёт, боюсь, не выживу. Только зря он так, конечно, кто как не я ему объяснит, что нападать таким макаром на хоть както владеющего айкидо – это заранее проиграть. Хорошо нам на занятиях по бээспе вдолбил Сергеич, говоря, что кроме захватов руки нам это пригодится. Шагаю в сторону, и его левая рука легко попадает в захват, болезненно скручиваю пальцы, и он, вытянувшись, как заправский кавказец, начал семенить, изображая лезгинку. О, первый уже вскочил, значит, опять надо прикрыться братом. Поворачиваюсь, и бугай покорно идёт по кругу, а куда он денется? Мелькнула мысль, а что, нормально, должно получиться. Веду близнеца вокруг себя, постепенно ускоряясь, так как второй вотвот меня схватит. Направляю моего визави навстречу брату. Удачно. Раздаётся звук, похожий на щелчок двух бильярдных шаров – близнецы, стукнувшись головами, в обнимку оседают на землю. Вокруг раздаётся одобрительный гул. Оказывается, в небольшом отдалении толпятся и наблюдают за нашей схваткой ратники, да и со стен стали поглядывать, а у крыльца стоит группа бояр, среди которых хмурый Кубин, чуть бледноватый Борис, напряженные братья Варнавины. А рядом….

Нет, не князь, боярин в богато украшенной брони. Уж слишком крупный телом, князь поменьше будет. Так, я понимаю, что представление можно заканчивать. Глянул мельком на братьевблизнецов, те, потряхивая головами, сидели на земле. Отдохните пока. Направляюсь к крыльцу. И вдруг вижу, как Кубин хмурится ещё больше и начинает головой подавать мне знаки. Что это значит, я понял мгновение спустя. Сначала резкий и радостный выдох рядом. Потом руки сжало, как тисками, и раздался злорадный смех:

– Попался, злыдень.

Чёрт, шустрые парни и от нокаута быстро отошли. Где, мои глаза были? Расслабился, идиот. Ведь этим двоим не сказали, что всё, представление закончилось. Перед тем как меня заломили к земле, успел увидеть недовольное лицо того боярина.

Ассс…

Руки заломили мне кверху с двух сторон, жестко ухватив за локти. Парни хихикали и радовались, приговаривая:

– Загнутьзагнули, щас…

А вот хрен вам. Сцепив зубы от боли в суставах, из последних сил кистями рук ухватываю края кожаных безрукавок и ткань рубах, потом резко напрягаю руки. Парни сильней сжимают их и, приподнимая меня так, что я провисаю, как на дыбе, и чуть расходятся в стороны.

– Ну и куда ты рыпашься?

А это мне и надо. Отталкиваюсь от земли и перекувыркиваюсь. Как в замедленном кино, мои ноги оказываются вверху, парни от неожиданности делают шаг друг к другу, ещё крепко меня держа и пытаясь свободными руками дать мне под дых. Но их кулаки пролетают мимо, что совсем сбивает их с устойчивости. Вы погодите, не падайте, дайте закончить. Оба вдруг взвывают. Конечно, я ведь кистями рук вместе с рубахой и краем безрукавки кожу изпод мышки прихватил, а теперь руки скрутились. Больно? Сейчас ещё больней будет. Сам еле терплю. Ноги уже идут вниз, сразу их поджимаю, и у самой земли они расходятся в стороны, сбивая парней с ног, а сам я, опять шипя уже от боли в паху, сажусь на прямой шпагат. Близнецы рухнули рядом, опять стукнувшись головами.

А у меня внизу как огонь разожгли. Когда последний раз растяжкой занимался? Ох и долго болеть будет. И зачем так сделал? Вырубил бы по очереди, и вся недолга. Изобразил, называется, Джеки Чана.

Встаю чуть коряво, как бы по частям. Немудрено, болит всё – от рук до ног, особенно пах. Гляжу на собравшихся бояр через мельтешащие в глазах светлые искры. Года ведь уже не те, чтоб такой цирк показывать. А все зрители молчат, но по изумлённым лицам видно, что впечатлены. Даже Кубин не так хмур, а дородный боярин улыбается криво, но смотрит не на меня. Потом показывает на шевелящихся в очередном нокауте близнецов и говорит в сторону ратников:

– Смолин, Бессчастный! В людскую их отведите да посмотрите за ними, чтоб не учудили чего.

Потом поворачивается ко мне. Вид, конечно, у меня не ахти, после борьбыто. Но куда деваться? Поправив пояс и местами мокрую одежду и морщась от боли в паху, шагаю к крыльцу.

– Знакомьтесь, бояре. – Кубин показывает на меня. – Это боярин Велесов Владимир Иванович. А это сотник княжеской дружины боярин Дорофей Семенович.

Вот и познакомился с ещё одной исторической личностью. Он тоже, как и князь, погибнет в Ситивской сече. Но до неё ещё далеко, может, и обойдётся, если у меня всё получится. Улыбаюсь и, приложив руку к груди, говорю:

– Здрав будь, Дорофей Семенович.

Тот улыбается и протягивает мне руку. Крепкая рука у сотника, а он оглядывает меня и говорит:

– Сразу видать – Велесовская порода. Знавал я отца твоего. Крепкий и справный боярин был, хоть и горд больно.

И хлопнул меня по руке, отчего я чуть не взвыл, близнецы держали крепко, и рука теперь жутко болела, как после ожога, но вида я не подал.

– А ловко ты, Володимир Иванович, братьев Борзовых увалял, ловко. Хоть и по виду не силён кажешься.

Он красноречиво посмотрел, как уводят за терем идущих на полусогнутых ногах близнецов. Ну да, каждый из них здоровей меня минимум в полтора раза. Кстати, Демьян, когда окрепнет и заматереет, станет таким же. Это я, получается, двух Демьянов увалял. А Дорофей Семенович махнул рукой и сказал:

– Ну да ладно, пойдёмте, бояре, князь ждёт.

Угу, натешился князюшка зрелищем, а теперь и поговорить захотел. А мне, после своих идиотских кульбитов, спасу нет как спать захотелось, и страшно заныли растянутые мышцы. В следующий раз, блин, дам сразу в торец драчунам. Вот был бы тут наш спец по рукопашке, Боровой Геннадий Сергеич, просто увалял бы всех и не упарился, а мне до его мастерства, как до Китая на карачках.

Только мне почемуто кажется, что испытания не закончились. На кой это надо? Ладно, посмотрим, как дальше дела пойдут, а там решим, что делать.

Вошли в терем. В большой светлице, где мы сидели, ожидая приёма, стало гораздо светлей. Это прибавилось свечей, вместе с ними прибавилось смрада. И из чего их тут делают? Ладно, потерпим, тем более, что на это остальные никакого внимания не обращают. Тут дверь рядом с «неудобным» креслом открылась, и к нам вышел князь. Так, стоп, не понял? Вышедшему к нам на вид лет двадцать. Это не князь. Сын? Который? Их у Юрия Всеволодовича, вроде как, трое было.

Парень подошел к деду Матвею и, улыбнувшись, сказал:

– Ну, здравствуй, дядька Матвей. Давно я тебя не видел.

– Да, Владимир Юрьевич, почитай пять годин не виделись.

Так, понятно, это младший из братьев. Интересно где сам Великий князь? И почему тут только младший сын? Он что, как в сказках, самый умный, или наоборот? Ага, пришел непонятный боярин с дружиной, пусть младший со мной разбирается, не жалко, а сам укатил в стольный град. Он его и в Москве за себя оставит, где княжич в плен и попадёт.

А они, тем временем, обнялись и Кубин, улыбаясь, показал на нас:

– Вот познакомься, Владимир Юрьевич, это бояре Николай и Михаил Варнавины, боярин Бедата Иван Григорьевич.

Каждому названному боярину княжич кивал, те в ответ отбивали поклон чуть ли не до пола. Я в ряду бояр стоял последний. Кубин и княжич подошли ко мне.

– Позволь представить тебе, Владимир Юрьевич, боярина Владимира Ивановича Велесова. Родного, гм, дядю Бориса Владимировича.

Княжич кивнул мне, не сводя глаз. И я поклонился «аля самурай», так же, не отрывая взгляда от парня. Вот так, как равный. Будь на месте Владимира Юрьевича его отец, Великий князь, поклонился бы так же. Княжич улыбнулся уголком рта и спросил:

– Скажи как есть, для чего тебе дружина, боярин?

Парень смотрел серьёзно, не мигая.

– Долго пояснять придётся, Владимир Юрьевич. Хотел с Великим князем об этом поговорить, да придётся, видно, подождать. Стол нужен, да чтоб не мешал никто.

Парень кивнул:

– Добре. Пройдёмте, бояре, в светлицу мою, а тут нам брячину соберут покамест.

В дверь за креслом прошли все, кроме братьев Варнавиных. Дед Матвей чтото шепнул им и они, поклонившись княжичу, ушли. Светлица княжича была немногим меньше той, откуда пришли. Тут имелся и большой стол. Я кивнул деду Матвею, и он поставил на стол тот ларец, в котором у нас хранились записи и наша карта. Пока Кубин доставал карту, я спросил парня:

– Скажи, Владимир Юрьевич, а где великий князь?

– Во Владимир уехал, по делам. Мне велел тебя встретить. Если с тобой вопрос благополучно разрешу, то даст мне на кормление Москву.

Понятно, как я и думал. Рейтинг великого князя упал ещё на один пункт, а его сына, наоборот, поднялся. Расстелили карту, увидев которую, княжич, подняв брови, удивленно сказал:

– Дивно сие. Видел я такое уже, только гораздо меньше и на коже нарисовано.

Владимир Юрьевич склонился над картой и, сразу нашел на карте Нижний Новгород. Потом, проводя пальцем по синим линиям рек, стал читать названия крепостниц и городов.

– Я так мыслю это Ока.

– Да, Владимир Юрьевич.

Парень остановил палец у Рязани, а дед Матвей сказал:

– Вот сюда, монголы, нанесут первый удар.

Княжич поднял голову:

– Рязанское княжество имеет большую дружину и крепкие стены крепости. Князь Юрий Игоревич весьма умелый вой.

Его прервал Кубин:

– Монголы придут большим числом. Девять туменов и семь минганов. Кроме них будет множество мелких ханов из покорённых народов и выставивших своих воинов как данники.

Дальше стал говорить я:

– И не надо считать их плохими воинами. Данников можно разбить легко. Но если во главе встанет монгольский начальник…

Дальше я рассказал о войске и тактике монгол. Об их вооружении и применении ими осадных орудий, и китайских инженерах при них. Владимир Юрьевич мрачно слушал не перебивая. Рассказал, что при обычном, принятом у русских построением, поражение неизбежно.

Не стал рассказывать о том, как всё произойдёт у Рязани, рассказал лишь от том, что наши города, с осадными орудиями, можно взять за неделю, не напрягаясь. Когда я закончил, он посмотрел на деда Матвея и спросил:

– Неужели это все, правда?

– Да, Волоша, правда.

Княжич задумчиво стал ходить, а Дорофей Семенович спросил:

– Так значит, первый удар поганые нанесут на Рязань? Что ж, понятно, почему. А что ты, Володимир Иванович, предлагаешь сделать?

Вот это вопрос по существу.

– Первое, это собрать наиболее подготовленных ратников в один отряд. Обеспечить хорошей бронью. Дополнительно сделать каждому вою большие щиты по типу наших…

– Это как в Хохолах пять сотен сделали?

Я кивнул, подумав: «И это им известно. Интересно, кто стучит в отряде?».

– Да, эти щиты создадут вокруг рати как бы крепость, надёжно укрыв от стрел. А в тылу поставить большие щиты, из брёвен, где могут укрыться конница и обозы. В эффективности такого метода бояре уже убедились. Иван Григорьевич может подтвердить.

Боярин Бедата кивнул:

– Верно сие.

– Что значит – эффективность, и с чем её едят?

На вопрос Дорофея Семеновича ответил княжич:

– По это по латыни, эффектиус – значит лучшее действие.

Боярин понятливо кивнул, а я продолжил:

– Согласитесь, стрелять изза укрытия по крутящейся перед строем конницей лучше, чем под ливнем стрел. Так мы можем обороняться долго, что сбивает монгол со стратегической линии. Им придётся атаковать строй в лоб. А тут приспособы, вроде ежей, сведут на нет их атаки строя конницей. Монголам придется атаковать пешими, а там мы их и прищучим.

Дорофей Семенович сдвинул брови:

– Что за ежи такие?

Кубин тут же достал из ларца бересту с чертежом ежа и стал пояснять:

– Сделать такие легко, даже на месте. Для одного ежа достаточно три саженных кола, в полтора вершка толщиной. Кольято вкопать зимой трудно, а вот ежи сделать можно сразу, да ещё связать между собой тричетыре, чтоб не растащили.

– Доброе решение, а, княжич?

Дорофей Семенович посмотрел на стоящего у окна Владимира Юрьевича.

Ага, вот то окно из которого за моей сольной дурью наблюдали. Болван я всётаки, связался с новиками, проще было раз дать в торец и спокойно вернуться в светлицу, так нет, решил выпендриться. Княжич повернулся и увидел, куда я смотрю, вздохнул и произнес:

– Хочу извиниться перед тобой, Володимир Иванович. Это я послал братьев Борзовых проверить тебя на силу. Уж не терпелось глянуть на бояринапардуса. Теперь считаю что зря. Хотя…

Сюрприз! Это кто меня пардусом назвал? Слышал, как раз, в толпе, когда народ в дружину призывали, ктото про меня рассказывал, как в сече у Кержени бился. Угу, пардус, только без ума, одна ярость. А Владимир Юрьевич, тем временем продолжал:

– Интересно мне стало, справишься ли с силой буйной? – Чуть помолчал и, посмотрел прямо в глаза:

– Так извиняешь?

Я приложил руку к груди и слегка поклонился:

– И ты извини гостя буйного.

Княжич рассмеялся и хлопнул по столу рукой:

– Вот и славно.

Княжич подошел к столу и вгляделся в карту.

– А после Рязани куда поганые двинут свои орды?

– На Коломну, Владимир Юрьевич. Далее на Москву.

Парень стал ходить из угла в угол. Потом прошептал:

– Нет! Этого не может быть.

– Может, Владимир Юрьевич, может. Моголы выжгут все города, как сожгли Китеж. Убьют всех воев, как убили двадцать пять сотен ратников на буевом поле у Больших ключей, и полтора десятка сотен поместного ополчения. Оскудеет русская земля. Половину населения уничтожат, половину угонят в полон.

Княжич опять начал мерить шагами светлицу.

– Жестоко.

– Верю сему. Мне рассказали те немногие, что выжили после сечи при Калке. Жестокость у поганых в крови.

Хмурый Дорофей Семенович остановил парня рукой.

– Надо тебе с отцом переговорить. Мыслю, послушает тебя.

Княжич остановился и задумчиво кивнул:

– Хорошо.

И, тряхнув головой, сказал:

– Ладно, бояре, когда это ещё будет? Господь милостив, не допустит такой беды. А нам, уповая на господа нашего, самим не сплоховать.

И показал на дверь:

– Пойдём, бояре, брачина нас ждёт. Выпьем за победу над супостатом и помянем воев славных, что сложили свои головы за землю русскую.

Уже проходя в большую светлицу, где нас ждал огромный стол, спросил у Кубина:

– Ты куда Варнавиных отправил?

– За остальными. Я с Дорофеем Семеновичем переговорить успел. Он сказал, что наших бояр лучше в крепости разместить, благо, что места всем хватит с лихвой.

Вот и славно, как камень с души. Не придётся на постоялые дворы для такой оравы тратиться. Проще на две гривны большую казарму с конюшнями построить. Но сидеть на коште княжеском я не намерен. На днях на торг пойду, пора заботиться о хлебе насущном для моего войска.

Эх, голова моя…. не болит, однако. Странно, после вчерашних возлияний должна болеть. Мы же много всего, как обычно, перепробовали. Я даже решился достать настойку и угостить ей здешний бомонд. А что? Нам тут до морозов ещё долго сидеть придётся, можно и шикануть. Достаточно времени, чтоб не только восполнить, но и существенно дополнить запас лучшего обезболивающего на данный момент времени. А продукт понравился всем, только выразить внятно свой восторг никто не смог. Высокий градус смешался с выпитым низким и, видно, сразу жестко ударил по ориентации и голове. Странно только, что я до своей светёлки сам дошел. Остальных тащили холопы. Покрутил головой – не болит. Вот что значит тренировка, здоровая пища и воздух! И ещё хорошие нагрузки на тело в придачу. Кстати, о нагрузках, хоть тело и противилось, надо вставать, поди Демьян уже ждёт. Последнее время мы с ним занимались вместе. Нам требовалось отточить всё, что показал Кубин, а именно бой на саблях. Память предков, конечно, хорошо, но уметь самому лучше будет. Поэтому надо вставать. Когда поднимался, показалось, что заскрипели все растянутые накануне мышцы. А ведь это сигнал. Растяжкой пренебрегать не надо. Пригодиться может в любой момент.

Вышел, одетый во всю бронь, из светлицы и спустился к выходу. У крыльца, глядя на восход, стоял Демьян. Я посмотрел на церковь – там вовсю шла служба. Мда, а в церковь сходить надо, только уж не сегодня, вчера с вином чересчур уж нагрешили. И, перекрестившись, спросил Демьяна:

– Готов к бою?

– Готов, Владимир Иванович. Я уже всё, что нужно принёс.

И показал на приготовленные щиты и сделанные из толстых веток дуба муляжи четырёх сабель. Они получились увесистые, но это как раз плюс. После тренировок настоящая боевая сабля кажется пушинкой и летает в руке, как птичье перо.

– Ладно, пойдем спляшем танец берсеркеров. Только отойдём подальше, а то мы своим стуком всех тут переполошим.

Кто такой берсеркер, Демьян уже знал, поэтому хохотнул. Собрав учебное оружие, мы двинулись на поиски подходящего места.

Легко сказать найти подходящее место. Походив по кремлю, нашли уютную площадку между двух башен, что смотрели на слияние двух больших русских рек. Часовые на стене и башнях удивлённо посмотрели на нас и вернулись к созерцанию пейзажа огромных просторов волжской долины. Отложив лишнюю пару сабель в сторону и приготовившись, встали друг перед другом.

– Ну, начнём, пожалуй.

Демьян слегка стукнул саблей по щиту и погрыз его край.

– Нуну, шутник, только больше так не делай, а то вот пну по щиту.

Обозначив пинок, парень сразу двинул щит вперёд, чтоб попасть мне по голени, но я сразу нанёс резкий прямой удар дубовой саблей. Демьян принял его на щит.

Ха! Хорошо, что мы отошли дальше от терема, а то щелчок оказался таким громким, что напугал стаю галок, мирно сидящих на шатровой крыше обеих башен. Птицы стартовали и, к общему неудовольствию часовых, ну, очень сильно напугались. Даже затылком почувствовал их злобные взгляды.

Опять ударив в щиты, стали кружиться, выбирая момент атаки. Шаг вперёд, и округа заполнилась частой дробью от стука деревянных сабель об щиты. Двигались быстро, резко нанося удары с разных плоскостей. Кубин, както наблюдая за быстрыми ударами, заметил, что больше ему нас с Демьяном учить нечему, и так уже переросли своего учителя. Больше с нами на тренировку не ходил, а мы регулярно по утрам крушили щиты, потирая потом отбитые места.

Хоть и обряжены мы в полную бронь, но ушибить увесистой дубовой саблей можно запросто, да и если по голове попасть, то хорошая контузия обеспечена. Но раз договорились в полную силу, значит, терпи или не подставляйся под удар.

Бах! Чёрт, щит уж на ладан дышит, а взяли только по одному, и рука страшно ноет. Ох, не завидую я тому, кто сойдётся с Демьяном в серьёзном поединке. А щитто у Демьяна вроде цел пока. Отражаю очередной, мощный удар, а сам смотрю, когда парень подставится. Оппа, есть! Горин сделал резкий выпад, стараясь меня достать, делает больший, чем надо, шаг вперёд. Я смещаюсь влево, щитом блокирую руку с саблей и подсекаю его ногу.

– Уй!

Демьян валится на траву и, тяжело дыша, смотрит на кончик моей сабли. Деваться ему некуда – я стою у головы, готовый нанести «последний удар».

– Сдаёшься?

– Угум.

Перерыв, однако. Отбрасываю щит в траву, тот приземляется и разваливается окончательно. Мда, а стучалито муляжами, правда, увесистыми. Демьянов щит летит туда же. И так же почти рассыпается. Вот так каждый раз – вдребезги, щитов мы с ним «наколотили» порядком.

Хорошо размялись, а главное, без синяков пока. Ну, тренировка ещё не закончена. Щиты раскромсали, но они и не нужны больше. Далее бой с саблями, который Демьян сам мне предложил, вспомнив, как я с двумя саблями в руках яростно кромсал врагов у Керженца. Теперь обязательно каждую тренировку мы исполняли замысловатый танец с двумя увесистыми дубинами.

Размеренно дыша, осматриваюсь. О! А охранато на стенах службу несёт…. Кубина, блин, на вас нет. Все, кто был на башне и на стенах, поголовно пялились на нас. Тоже мне, цирк нашли. Жестом показываю – куда надо смотреть. Только улыбки в ответ. Показываю кулак. Ага, а этот жест поняли – все разом повернулись. Вот и несите службу как положено.

– Хватит отдыхать.

Беру по сабле в каждую руку и, ударив саблей о саблю, привлекаю внимание закрывшего глаза Демьяна.

– А ну подъём. Не май месяц, чего на земле разлёгся.

– Какой ещё май?

Демьян вскочил, держа в руках сабли.

– Неважно. Начали.

Работать двумя саблями сложней, и освоить технику не совсем просто. Как и в обычном бое, мы сначала всё повторяли медленно. Потом, с закреплением навыков, стали ускорять движение. Сейчас нас, конечно, мастерами не назовёшь, но владели техникой работы с двумя саблями неплохо.

Демьян выставил увесистые муляжи вперёд, чуть их скрестив. Нуну, мушкетёр, это же не шпаги. Сам я правую саблю поднял, а левая так и осталась у ноги. Ага, замахнулся, причём двумя, по очереди. Полшага в сторону, его саблю принимаю правой, не отбивая, а как бы отталкивая, левой саблей наношу хлёсткий удар по Демьяновой заднице.

– Ой.

Ухмыляюсь, ничего, в данном случае на ошибках учатся. Зато не повторится в реальном бою. Со стен и башни раздался смех, который сразу прервался, когда Демьян сверкнул глазами в их сторону. Конечно, прервётся, габаритамито он с братьев Борзовых. А ещё вон как с оружием управляется и к тому же ещё сотник, правда, над такими же, как и он, новиками. Ну всё, после тренировки подойду к Дорофею Семёновичу и посоветую ему позвать Кубина, чтоб службу как надо поставил.

Демьян опять в стойке. На этот раз она копирует мою. Ладно, посмотрим, как ты запомнил урок.

На этот раз я выставляю дубовые сабли перед собой, но не скрещиваю их как Демьян. Тот ухмыляется – значит, чтото задумал. Нуну, посмотрим. Ага, начал крутить мельницу. А хорошо получается, научился путём шишек и синяков. Демьян щерится ещё шире и делает шаг вперёд, я шаг назад. Всматриваюсь в последовательность движения, в этом ничего сложного – сабли идут одна за одной. Правую саблю поднимаю чуть выше, а левая остается впереди, теперь только угадать момент. На очередном шаге Демьяна не отступаю, а наоборот делаю шаг вперед и чуть в сторону, вклинивая дубовый муляж в мельницу. Правая дубовая сабля Демьяна с силой ударяется в мою. Чёрт, силён удар получился, аж в зубах отдалось. Этот молодой лось и лом в руках так же легко крутить будет. Но сабля дело своё сделала. Демьян, не ожидавши такого, приложил по правой своей сабле левой, а я одновременно добавил своей. Вырвавшаяся из Горинских рук дубина, вращаясь, улетела к крепостной стене. А мы оба затрясли отбитыми руками. Демьян, провожая глазами полёт сабли, правой рукой, а я левой. Сабля, со стуком, ударилась в сену, а Демьян уже стоял наготове в стойке. Ладно, уравняем шансы. Отбрасываю левую дубину, всё равно рука ещё продолжает болеть от удара. Теперь продолжим танцы.

– Атакуй, чего стоишь?

Демьян вдруг взревел и нанес мощный прямой удар. Такой, что раскрошил бы щит, если он у меня был. Нет, тут моя дубина не поможет, а руки и так отбиты сильными ударами.

Как говорил наш инструктор по беэспе: «айкидо похоже на вежливость в автобусе, когда вы уступаете место комунибудь – вы встали, он сел, а в нашем случае – лег». Елееле успеваю ускользнуть в сторону и, откинув бесполезную дубину, удачно принять в захват его руку. Кисть скручена, в этом мне помогает его сабля, ноги Демьяна уже за телом не успевают, конечно, инерция, однако. Руку с доворотом кисти резко вниз и ноги Горина чертят в воздухе полукруг. Бум! Приземлился Демьян неудачно, тут же зашипев как змея и стараясь подняться. Но смог только сесть. Умаялась «Косая сажень», но он молодец. Так ему и сказал. Демьян скинул шелом и толстый подшлемник, вытер рукой обильный пот и покачал головой:

– Но счётто не в мою пользу.

– Все равно молодец. Двигаешься уже лучше, но ошибки те же. И не забывай, что сабля это не меч, она всетаки легче, даже этих дубин. – Чуть подумав, добавил:

– Хотя тебе лучше меч и дать, чем тяжелей, тем лучше. Только тренироваться с ним уже на поганых будешь. Я в таких тренировках – пас. Ладно, пошли. Умоемся и на торг, пора делами заниматься.

Вид у Демьяна сразу стал обиженным, он вытер ещё раз пот с лица и спросил:

– Володимир Иванович, ты ведь обещал что свои хитрые, э… приемы ещё раз покажешь.

От такого заявления у меня встала дыбом вся шерсть. Сразу сильно заныли ушибы, полученные от его сильных ударов. Представил себе как я, будто тряпичная кукла, летаю в его клешнях, а потом его изумлённый вид с моей оторванной рукой. И оторвёт ведь. Силы у него немерено и он пока её не соизмеряет. И хорошо, что я не принял его удар на дубину, а то забил бы меня Демьян в землю, как сваю, с одного удара. Брр. Нет, нафигнафиг. Пусть тренируется на комто другом. О, идея!

– Ты, Демьян. Насчёт этого с братьями Борзовыми договаривайся, а мне мои руки целые нужны.

Горин расплылся в широкой улыбке, в которой читалось, что братьям Борзовым вскорости потребуется травматолог. Их проблемы – главное с княжичем договориться.

Огляделся. Всётаки место для тренировки хорошее. Странно, что зрителей нет, кроме часовых на стенах и башне, а то на стук наших ударов должны были сбежаться все. Значит или заняты, или княжич беспокоить запретил. Но, думается, на следующей тренировке аншлаг обеспечен. Уходили под взгляды часовых. Нет, всётаки я попрошу деда Матвея поставить тут дисциплину в караулах.

Поворачивая к княжескому терему, встретили стайку молодых девиц, под предводительством взрослой женщины. Хотя какой взрослой? Лет так за двадцать пять, а остальным было от силы пятнадцать. По местным меркам – невесты.

Все в меховых накидках, несмотря на то, что дни стоят теплые, головы укрыты цветастыми платками, изпод которых шелком вытекают толстые русые косы, лица светятся улыбками и красотой без даже самого малого намека на косметику. Всетаки на Руси самые красивые женщины.

Завидев нас, они сразу зашептали, смеясь и поглядывая на тут же расправившего и так широкие плечи Демьяна. Вид у него стал как у павлина, разве что вместо веерахвоста, разбитые щиты. Ну да, чего смотреть на какогото боярина, ведь высокий и видный парень – косая сажень в плечах, выглядел гораздо брутальней чем я. Наверняка уже все о нем знают. Новик, но уже покрывший себя боевой славой, красавец с вьющимися волосами и пушком усов и бороды. Самый молодой сотник и хороший стрелок из лука. Да что говорить, конкурент местным женихам, которым я не завидую, потому что я Демьяну показал свои «хитрые приёмы», вот только желающих поработать манекеном пока не было. Теперь точно будут.

Девушки продефилировали мимо, одарив Демьяна мощным зарядом улыбок, от которых его сразу повело.

Мне же досталась только одна – от самой старшей. Эх, а как эта улыбка зарядила меня. Сразу перестали зудеть все ушибы, настроение скакнуло ввысь, а на лице сами по себе расправились все морщины. Если на меня одна улыбка подействовала, представляю, что творится с Демьяном, ему ведь досталась просто ударная доза. Ох, ДемьянДемьян, выдержишь ли ты такой мощный выброс гормонов?

Завернули за угол и у крыльца я увидел стоящего княжича. От него с поклоном отошел богато наряженный мужик. Владимир Юрьевич проводил взглядом его и повернулся к нам. Улыбнулся.

– Мыслил было, что все дятлы во крепостницу слетелись и стены долбят. Ан это вы потешным боем развлекаетесь. Грешен, посмотрел немного.

Когда это он смотрел и откуда? Никого не видно было, только часовые всё на нас пялились. А княжич подмигнул раскрасневшемуся Демьяну и спросил:

– Досталось на пироги?

И тут же спросил меня:

– А мне свои хитрые ухваты покажешь?

16

В морозной мгле, как око сычье,

Лунадозорщица глядит;

Какое светлое величье

В природе мертвенной сквозит.

Как будто в поле, мглой объятом,

Для правых подвигов и сил,

Под сребротканым, снежным платом,

Прекрасный витязь опочил.

О, кто ты, родина? Старуха?

Иль властноокая жена?

Для песнотворческого духа

Ты полнозвучна и ясна.

Твои черты январьволшебник

Туманит вьюгой снеговой,

И схимникбор читает требник,

Как над умершею тобой.

Но ты вовек неуязвима,

Для смерти яростных зубов,

Как мать, как женщина, любима

Семьей отверженных сынов.

На их любовь в плену угрюмом,

На воли пламенный недуг,

Ты отвечаешь бора шумом,

Мерцаньем звезд да свистом вьюг.

О, изреки: какие боли,

Ярмо какое изнести,

Чтоб в тайниках твоих раздолий

Открылись торные пути?

Чтоб, неизбывная доселе,

Родная сгинула тоска,

И легкозвоннее метели,

Слетала песня с языка?

(Николай Клюев. 1911 г.)

– Демьян, сзади!

Чёрт! Изза больших щитов опять вынырнуло с дюжину поганых. Сразу стало тесно, и замелькала сталь. На! И ты получи! Мне чтото орут, но в гуле и звоне не слышно.

Отбил клинок и успел второй саблей полоснуть по скуластому лицу попавшего под руку степняка. Удар в плечо, сабля вылетела из руки. Подхватил чейто щит и крутанулся, нанося удар его краем в спину монгола, бившегося с незнакомым ратником. Тот согнулся и ратник тут же ударил его мечом. Оглянулся. Там где был Демьян большая толпа поганых. Чтото ударяет сзади, высекая искры об наплечник. Разворот и в край щита врезается сабля, глухо застряв в древесине. Дергаю щит в сторону, взмах саблей. На! Успел отбить, поганец. Нанана. Степняк отбивает мои удары щитом и пятится. Подсекаю его ногу – поганый падает, но добить не успеваю, приходится отбивать клинок вынырнувшего изза щитов другого монгола. Увидел мельком, что толпа степняков раздалась, верней разлетелась, а в центре Горин с оглоблей в руках. Жив «косая сажень»!

А поганые лезут и лезут. На! Но мой клинок отбит. Ктото сзади валится мне под ноги, а я падаю на спину и вижу, как мне в грудь летит остриё. Рванулся в сторону и… падаю на пол.

Сажусь и трясу головой, приходя в себя.

Не к добру опять кошмары начались. Значит, чтото случится или пойдёт не так. Где и когда это случится? Почему во сне я с двумя саблями, а не со щитом? И что он значит?

Поднимаюсь и смотрю в окно. Ещё темно, но по шагам за дверью понятно, что народ собирается на заутреннюю.

Храм, как обычно, не может вместить всех, люди стоят даже в проходе и на крыльце. Внутри сумрачно, но как ни странно видна каждая мелочь. Фрески поражают своими яркими красками. Сонм святых невелик, но это неважно. А какая тут акустика! Сильный бас священника раздаётся со всех сторон, как будто многократно усиленный, но это только кажется.

Я опять чувствую накатывающую энергию, которая забирает все негативные эмоции, промывая душу начисто.

Священник смотрит добрыми глазами, и я каюсь в своих грехах. Выкладываю ему всё, утаив только то, что я из будущих времён, но мне кажется, что он знает про это и прощает мне и этот грех. Батюшка крестит и напутствует:

– Святое дело не может быть грехом. Защити отчую землю, сын мой.

Выхожу из храма как заново родившийся. Ну почему в будущем я такого не испытывал?

У крыльца меня ждёт дед Матвей и Демьян, рядом топчутся братья Борзовы. Сегодня мы едем на торг, а Демьян с близнецами будет тренироваться. Хлопаю Горина по плечу и говорю ему тихонько:

– Ты там поосторожней, не сломай ничего.

Тот щерится и шепчет:

– Да ничего им не будет.

– Самто не покалечься.

Демьян трясёт головой, а мы идём к конюшням. Как тут говорится «Боярин всегда на коне», и уже верхом выезжаем из ворот кремля, сразу попадая на торг, где нам необходимо прикупить недостающие вещи и поговорить с купцом, что недавно беседовал с Владимиром Юрьевичем.

Торг есть торг, неважно в каком времени, он везде одинаков. Такой же гул от спорящих, торгующих, или рекламирующих свой товар приказчиков. Да, тут нет привычных вещей, но их заменяют местные аналоги. Вместо туфлей и кроссовок – разнообразные сапоги, чувяки, тапочки, и даже лапти, которые тут может плести каждый. Рубашки почти одного покроя, отличаются только вышивкой и орнаментом, а вот штанов совсем как в будущем – каких только нет, разве что джинсов нет. Спортивными вещами тут не торгуют, их заменяют подшлемники, поддоспешники и кольчуги, все, что относится к оружию. Вот лавка с верхней одеждой – от легких кожаных безрукавок до теплых тулупов на любой вкус. Меха самые разнообразные – куньи, песцовые, собольи, беличьи, лисьи и бобровые. Странно, но бобровая шуба ценится дороже, чем из соболя. Я, помня теплые армейские овчинные тулупы, прикупил себе бобровую шапку, меховую куртку и налатник отороченный по краям куньим мехом, в очередной раз, подивившись на странные цены этого времени. Проехали мимо лавок торгующих упряжью, нам тут ничего не надо, трофейной много осталось. У оружейной лавки тоже не задержались, уж чточто, а оружием мы затарились с запасом, то же самое касается кольчуг и шлемов. Только вот дополнительных доспехов в виде небольших, чешуйчатых кирас нет, их только на заказ. Здесь это пока ноухау. Княжич, кстати подивился на наши доспехи, сразу оценив их, и тут же заказал такие в крепостной кузне. Пришлось дать один доспех как образец. В загашнике была заначка, в подарок Великому князю, но о ней я княжичу не сказал.

– Владимир Иваныч, нам туда. – Кубин показал на лавку от которой тянуло пряностями. Это тут самое дорогое. Хотелось пополнить запас перечносолевой и ягодноореховой смеси. Последнюю можно было жевать так, вместо конфет. Продавался тут и сахар, в виде монолитных желтых кусков, но очень дорогой, не по карману. Приказчик со скуластым лицом и чуть раскосыми глазами цепко нас оглядел и расплылся в услужливой улыбке, почти без акцента провёл рукой по раскрытым мешкам:

– Что богатуры желают?

Сказал и по его лицу пролетела тень, но сразу усужливо растянул рот в улыбке, которая напоминала больше оскал, чем улыбку. И она не отпугивает клиентов?

Ага, проговорился, наверняка соглядатай. Что говорить? Тут все купцы являются разведчиками, что им помогает в торговых делах. Торгуя в чужих городах, всегда замечают всё и потом передают заинтересованным лицам. Тот купец тоже не составляет исключения. Княжич подробно передал весь разговор с ним, но хотелось поговорить самому, задать другие вопросы, может чего ещё прояснится?

А этот, похоже, исключение, а то вон как сфотографировал нас глазами. Ну и пусть, сколько ратников пришло накануне в крепость секрета не составляло. Сколько нас и в чём мы пришли, видели все. Что привезено в большом обозе, который пришел вместе с нами пусть гадают. Тем более, что не все ратники в дружине знают о наших с Кубиным задумках. А демонстрировать княжичу наше умение строить каре не будем, а то больно зрителей много. Этот всяко придёт поглазеть. Конечно, во всех подозревать шпионов – паранойя, но лучше перебдеть, чем потом расплачиваться кровью. Блин, и ведь ничего не докажешь – купец есть купец, они здесь как дипломаты моего времени, пока на торгу – лица неприкосновенные. Вот отплывут куда, тогда и карты в руки. Но заниматься пиратством я не собираюсь, не факт, что такой тут один. Всех не вычислить, наверняка найдётся купленный или ещё чемто обязанный монголам человечек, что регулярно шлёт донесения об обстановке в городе. А сколько таких в Рязани? Она ведь первая на очереди у Батыя. Надо бы на этот счёт с Владимиром Юрьевичем поговорить.

Кубин, тем временем, договорился со скуластым купцом о соли с перцем и мешке сухой ягодноореховой смеси. Обошлось это нам в такую же цену, как и моя меховая куртка, бобровая шапка и налатник вместе взятые.

Купец вышел из лавки проводить нас, ещё раз вглядевшись в лица. Наверняка он знает наши имена, теперь ориентировки на всех князей, воевод и сотников пополнятся ещё и нашими. Пропустить дружину более чем в пять сотен воев, монгольская разведка не может. Не удивлюсь, если они знают о каждом боярине.

– Амбары Кузьмы Ерофеевича там. – И дед Матвей махнул кудато вбок.

Лавка и амбары нужного нам купца стояли у самого края торга. В них торговали почти всем, от одежды до доспехов и оружия, но основной товар у купца – это хлеб и крупы. Вот и едем поговорить с ним о его наблюдениях и сторговаться о запасе круп для дружины.

Кузьма Ерофеевич, оказался в лавке и как радушный хозяин, пригласил нас отобедать. Двор у купца оказался обширный, но заставленный телегами. Первые этажи дома были собственно амбары, а второй этаж был жилым. Разносолов у купца – что на княжеском столе, разве что сам стол не такой большой, но блюд стоит – всё не осилишь. Вино тоже разное, дегустация могла затянуться надолго. Разговаривали на разные темы, но, впрочем, больше говорил Кузьма Ерофеевич – о вине, что прикупил по выгодной цене, о том, что он удачно расторговался этим летом, посетовал, что урожай собран в этом году богатый и на крупы цены упали. Между делом он прикладывался к кубку с вином, и порядком опьянел, но разговор вёл размерено. Кубин и я не прерывали монолог купца, поддакивая и иногда задавая наводящие вопросы. Вдруг купец произнёс:

– Эхма, не успел я дела тут закончить, теперь в Новгород до холодов уйти не успею.

Кубин и я переглянулись, и Дед Матвей осторожно спросил:

– А чего так?

Кузьма Ерофеевич подвигал бровями, залпом опрокинул остатки вина в рот и медленно произнес:

– Чую чтото будет. Я этим летом до самого Сарая доходил. Так слух там идёт – местный хан данников не менее десяти сотен воев отправил кудато. Орда собирается, не к добру. Вот и мыслил я в Новгород податься.

Мы опять переглянулись. У купцато чутьё хорошее, чует, что может произойти, даже точно не зная, что именно. Похоже, больше он ничего не знает, а спрашивать напрямую неохота, кто знает, как он себя поведёт? Наш интерес к этому факту только подтолкнёт купца к бегству из города, а за ним ринутся и остальные. А это нам не надо.

Ладно, переходим к плану «Б».

– Кузьма Ерофеевич, ты баял, что круп у тебя полны амбары, так мы у тебя их купим.

Купец сразу улыбнулся бородой и бодро спросил:

– Сколько надобно, мешок, два?

– Две сотни гречи и хлеба сотни три.

Купец округлил глаза, потом икнул и переспросил:

– Сколько?

– Ты не ослышался, Кузьма Ерофеевич.

Купец удивлённо покачал головой, потом посмотрел в пустой кубок и, повернувшись в сторону двери, проорал:

– Прошка, сбитень неси!

Дверь тут же отворилась и в светлицу будто лебедь быстро вплыла румяная девица. Поставила большой корец на стол, небольшим ковшом разлила сбитень по кубкам и так же плавно уплыла за дверь. Вот так проплыла! Совсем как под песню «Во поле берёзка стояла», так как девица двигалась будто на ногах у неё были надеты ролики.

Купец отхлебнул сбитня и, посмотрев на нас, выдал цену:

– Три гривны!

Оппа! А я думал дороже будет, поэтому ещё и драгоценности прихватил. Денегто ещё достаточно, но запас карман не тянет. Тем более что ещё надо небольшую группу снарядить, для того, чтоб базу в глухом месте подготовить, и недалеко от Рязани. Не ожидал я, что цена на крупы низка. Ах, да, купец говорил, что год был урожайным и цены упали. Конечно, надо купить больше крупы, но как всё увезти?

Три гривны. Это три огромных дома под ключ, почти три дворца. Целых три деревни с холопами, но я не собираюсь становиться помещиком. Три боевых коня или три эксклюзивных брони как у меня или Кубина. Если сбить цену, то есть возможность заказать в кузне лишнюю защиту для ратников из дружины. Я кивнул самому себе и предложил:

– Гривна!

Кузьма Ерофеевич поперхнулся сбитнем и… понеслась потеха!

Мы торговались самозабвенно. Купец бился над каждой долей гривны, я за каждую пластину к брони. Временами я поглядывал на молчавшего деда Матвея, но тот смотрел на наш спор невозмутимо, правда, отчегото чуть багровея.

– Две гривны!

Купец мотнул головой и залпом опрокинул ещё один кубок со сбитнем. Во даёт, а до этого казался пьяным. Ладно, подключаем тяжелую артиллерию. Извлекаю зажигалку и будто бы невзначай начинаю крутить её в руках. Кубин заметив это побагровел ещё сильней и, схватив кубок стал медленно пить, а купец, сдвинув брови, лишь мельком глянул на незнакомый ему предмет.

– Две и три четверти!

Я нажал на кнопку и над зажигалкой появился ровный огонек. Кубин булькнул чтото и пихнул меня ногой. Мне стало понятно его состояние, близкое к истерике. Но концерт ещё не закончен, тем более, что клиент мгновенно созрел. Кузьма Ерофеевич завороженно смотрел на маленькое пламя, не перекрестившись как тот купец, что приобрел первую «вечную свечу». Ладно, этому клиенту про «вечную» говорить не буду. Пожалею Деда Матвея, а то опять живот, смеясь, надорвёт.

– Что это?

Я отпустил кнопку и притворно заозирался:

– Где?

Купец показал на зажигалку:

– Это.

– Ах, это? Это самозажигающееся огниво. Редкая вещь, больше такой нигде нет. Бешеных денег стоит. – Я хищно улыбнулся про себя, называя цену:

– Целых пять гривен отвалил за неё.

В общемто я не врал. Зажигалка стоила пять рублей, но купцу не объяснить разницы между тем рублём и теперешней гривной. Не поймёт, как я до сих пор не могу понять цен этого времени. На одну гривну нехилый дом построить! В моём времени бы так!

Купец сглотнул и выпалил:

– Четыре!

Отлично! Рыба заглотила наживку, подсекаю – продано, и даже дороже чем первая. Опять сильный пинок ногой. Терпи, дед Матвей, нужно терпеть.

– Согласен. Держи.

Купец нажал на кнопку, пьезоэлемент щелкнул и появился огонек. Не отпуская кнопку и завороженно смотря на огонь, купец, наконец, перекрестился. И как Кубин ещё держится? Даже пинаться перестал, ничего, смех продлевает жизнь, хоть и сдержанный. Пей, дед Матвейю. сбитень маленькими глотками и терпи!

Я провел инструктаж по пользованию огнивом. Теперь при рачительном использовании зажигалки хватит надолго. Предупредил о том, что долго держать в горящем состоянии огниво нельзя. Кузьма Ерофеевич с трудом оторвал палец от кнопки, а у меня промелькнула злорадная мысль – впулить купцу последнюю зажигалку, но я отогнал её. Всётаки огниво самому понадобится, а спички, что остались, приспособлены для быстрого поджога моих фугасов.

Наконец счастливый обладатель «самозажигающегося огнива» оторвался от созерцания оной и выкрикнул:

– Прошка, вина неси!

Ага, это правильно, как в лучших традициях – сделку надо обмыть. Рядом вздохнул облегченно дед Матвей, поняв, что цирк окончен. В светлицу вплыла Прошка и у меня опять в голове заиграла «Во поле берёзка стояла». И как так у неё получается?

По купцу было видно – сделкой он весьма доволен, тем более, что я принял его цену в три гривны и он должен мне только одну. Выпив по кубку вина, я достал мешочек с драгоценностями и, глядя на заинтересовавшегося хозяина, сказал:

– Тут у меня, Кузьма Ерофеевич, украшения с камнями самоцветными есть. Вот, продать хочу.

И высыпал всё на стол. Всё кроме любимого перстня мамы и кольца с брильянтом, что я подарил Софье Гориной.

Купец подержал в руках жемчужное ожерелье и отложил в сторону. Понятно, такого добра тут море. Вот причудливо витые цепочки и огранка камней его заинтересовала. Он долго рассматривал каждый предмет, потом поинтересовался:

– Где такое лепо делают?

Я пожал плечами:

– На меч взял. – А что ещё сказать?

От купца выехали через час.

За воротами Кубин, наконец, вздохнул и рассмеялся. Я тоже ехал, улыбаясь, вспоминая, как продавал купцу золото. Купец так увлёкся, что пропустил мимо ушей мою цену. А я заломил, как сначала думал – много. Золото во все времена ценилось, поэтому прикинув примерную цену за один предмет в одну гривну, увеличив её с оглядкой на эксклюзив на пять, и ещё раз умножив сумму в два раза, я выдал:

– Пятьдесят гривен.

Непомерная цена, но я не знаю, сколько может стоить хоть один перстень с камнем ограненным таким макаром, но поторгуемся, а там посмотрим. Кузьма Ерофеевич, оторвался от созерцания причудливого плетения золотой цепочки и переспросил:

– Что?

– За всё прошу пятьдесят гривен.

– Кхм… пятьдесят, – купец погладил бороду и, оглядывая золото, выдал свою цену: – Тридцать.

Очередной пинок Кубина. Смотрю на него и вижу отрицательное покачивание головой. Не дурак, понял, настаиваем на своей цене. Реакция купца на цену говорит о том, что я предложил меньше чем могут стоить драгоценности. Скорей всего у него нет столько наличности, то есть серебра, но по купцу видно, что драгоценности его очень заинтересовали и упускать их он не собирается. Конечно, сбить цену попробует, но стоять на своём буду крепко, а вместо серебра предложу бартер. В конце концов, у купца найдётся много чего нужного.

– Пятьдесят – это хорошая цена за такие камни и золото.

Кузьма Ерофеевич молча кивнул, неотрывно смотря на золото, поэтому не заметил кивка деда Матвея, потом провёл пальцем по звеньям цепочки и взял перстень.

– Лепота какая.

Так, начинаем обработку:

– Обрати внимание, Кузьма Ерофеевич, огранка камня какая, нигде такой не найдёшь.

Купец кивнул и, вглядевшись во чтото, спросил:

– А энто что тут? – Он показал на внутреннюю часть перстня, где обычно набивают пробу.

– Это, Кузьма Ерофеевич, знак мастера (пинок деда Матвея).

Но купец на это ничего не сказал, он крутил перед глазами камень в перстне.

Я был прав в том, что у него нет столько серебра. Об этом проговорился сам купец, сказав, что у него всего тридцать гривен серебром. Я тут же предложил бартер – отдать весь запас круп и хлеба, плюс теплые вещи для дружины и всякую походную утварь. Но этого было недостаточно. Кубин тут же добавил – нужны сани и лошади. Здравая идея! Тут уже я пихнул деда Матвея, а он мне подмигнул.

Прикинув остаток, а он был ещё огромен, задумались. Всётаки чем ещё можно погасить пять гривен?

Торг уже затих, площадь почти опустела, но мы ехали медленно, а куда спешить?

Кубин усмехнулся:

– Знаешь, Володя, ты так торговался, что я подумал – ты в прошлой жизни купцом был.

Я покосился на Кубина и хмыкнул:

– Нет, Власыч, ты ошибаешься, для меня это, – я хлопнул по полному кошелю, – тлен, мусор. Я торговался не ради денег. Каждая гривна – это одна хорошая бронь, вроде нашей, дветри сабли или меча из булатной стали, один боевой конь. Да ты сам должен понимать. А умение торговаться… после стольких лет в уголовном розыске, не то что торговаться научишься, обезьяну уболтаешь отдать тебе последний банан.

И добавил, про себя: «А ещё сутками мотаться по городу, искать тварь, которая убила много ни в чем не повинных людей, а потом, наконец поймав, часами колоть его». Но по интонации дед Матвей понял, что неудачно пошутил.

– Ладно, не обижайся. Просто я давно так не веселился.

И чуть нахмурившись, сказал:

– Давайка к реке спустимся, посидим у воды, подумаем.

– Да, давай.

Мы завернули коней и, вместе выезжающими из города телегами, проехали к главной башне посадской стены. Охрана на башне скучно скользила взглядом по выходящему потоку телег и людей. Увидев нас, немного подобрались, а один из, видимо, старших кивнул и доложил:

– У нас всё спокойно.

Странно, чего это они? Или им стало известно всё, что произошло в детинце, или дед Матвей уже взялся за воспитание местной стражи? А Кубин на доклад ратника только кивнул. Нуну.

После моста и извилистого поворота, мы завернули направо. По дороге, которая через овраг, где протекала маленькая речушка Почайна, мы направились к нижним причалам, что стояли у самого слияния двух рек. Легкой рысью, обошли несколько груженых чемто телег.

У причалов кипела работа. Купцы торопились отправиться с нужными товарами дальше, чтоб успеть добраться до морозов. Тут же, из больших лодок, выгружалась пойманная рыба. В общем, обычная суета пока небольшого речного порта.

Завернули налево и проехали вверх по течению, минуя причалы. Остановились за последним, у нагроможденных нанесенных половодьем бревен, веток и всякого мусора. Привязали коней и подошли к самой воде. Присели на лежащее бревно. Я покосился на сидящего недалеко мужика. Надо же, рыбу удит. Простой удочкой. Рыбак взмахнул удилищем, забрасывая снасть, и я увидел, что левая рука у него покалечена. Мда, чем ещё заниматься калеке? Настроение упало. Тем более, что сейчас пойдёт серьёзный разговор, который назревал давно.

Немного посидели молча под плеск редких волн. Нутром я чувствовал, что поговорить надо, но с чего начать? По Кубину уже давно было видно – чтото его гнетёт. Открыл рот, но, вдруг спросил совсем не то, что хотел сказать сейчас:

– Власыч, а что на самом деле значит «Помни отцов своих»?

Кубин вздохнул и произнес:

– Напутствие. А ещё, это песня смерти… в исключительных случаях.

Что значит «Песня смерти»?

Дед Матвей, вдруг, взял небольшую сухую ветку и у самой кромки воды написал: «Momento Mori».

Ого! Да что же с ним? Я внимательно посмотрел на Кубина. Усталый и отрешенный вид деда Матвея удручал. Ну, почему у меня так и не дошли руки до полного изучения науки психологии? Вздохнул и прямо спросил:

– Давай, Власыч, выкладывай всё что наболело.

Кубин долго молчал. Я его не торопил, пусть соберётся с мыслями. Наконец он произнес:

– Понимаешь, Володя. Мне опять начало казаться, что все наши попытки чтото изменить ни к чему не приведут.

– Почему опять? И почему ты думаешь, что у нас ничего не получится?

Кубин тяжело вздохнул и подчеркнул надпись.

– Когда мы попали в это время и осознали где мы, у нас сразу появилась цель. Цель, с большой буквы. Ты меня понимаешь? – Я кивнул. – И времени как раз было в достатке, чтоб подготовится, помочь, объединить княжества, сделать русскую землю сильней. Ведь у нас было знание. Нам легко удалось достичь высокого положения и княжеского признания. Мы стали вхожи в княжеский совет, к нам прислушивались, но… – Дед Матвей переломил ветку, что держал в руках.

– Но всё тщетно. Князя интересовало совсем другое, а настойчивость пресекалась полным непониманием. Тогда мы решили разделиться. Ефпатин уехал в Рязань, Кулибин в Ростов, а я остался во Владимире. Стал ближником Юрия Всеволодовича. И начали всё заново. Но опять попытка вразумить князей провалилась, а после Липицкой битвы у нас просто опустились руки. Мы устали, понимаешь? Я уехал за Керженец и стал учить молодёжь умуразуму, Ефпатин собрал дружину и стал ходить в набеги. Иван Петрович принял постриг, со временем стал настоятелем Храма Владимирской Божьей Матери в Китеже.

Он опять тяжело вздохнул.

– Нам троим, не удалось ничего изменить. Троим! Но, вот появился ты, и всё вдруг завертелось. С трудом, но всё начало получаться. У меня и Кулибина появилась надежда, которая чуть не погибла вместе с тобой в Керженской сече. Я тогда коней загнал, везя тебя к Мяге. Потом была гибель Китежа, Буево поле. Но это не убило надежду. Тебе удалось больше чем нам. За тобой пошли люди. – Кубин горько усмехнулся. – Пусть мало, но пошли. Я написал Великому князю письмо. Обо всём написал. О будущем вторжении, о том, что нужно собирать дружину. Но, он опять не поверил, сына вместо себя прислал, который скоро…. Знаешь, как горько и больно видеть глаза человека, и знать, что он скоро погибнет? И ничего не сделать. Ничего! Время неизменно. Течет себе, как река.

Он переломил ветку на четыре части и бросил одну в воду.

– Смотри. Это мой брат. Погиб сразу.

Потом кинул остальные. По воде поплыли уже три ветки.

– Это мы. И что не делай, нам никуда не свернуть. Мы как эти ветки, понимаешь?

– Я понимаю.

И в первый раз за три месяца пожалел, что у меня нет курева. Нет, к черту курить, выпить надо. Рука скользнула к поясу, но фляги там не оказалось, забыл в крепости. Чёрт! Закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.

– Мои деды прошли всю войну, я тебе рассказывал о ней. Мой отец военный, тоже воевал. Я… я помню «Отцов своих», и я не отступлю. Как там, в песне поётся: «Течёт время как река, не замедлится. А вперёд не посмотреть, туман стелется»? Ну, нет.

Я поднялся, поднял большой камень и бросил его в реку. Ветки, плывшие рядом, раскидало в разные стороны.

– Смотри, камень торчит из воды, вот это те триста лет ига. А камень тоже можно разбить и изменить историю.

Кубин посмотрел на расходящиеся круги и волну, которая сразу замыла надпись на песке, и… пожал плечами.

– Власыч, я понимаю, что если долго долбить головой крепостную стену, то естественно не выдержит голова. Но руки нельзя опускать. Пусть нас мало, но у нас есть очень неплохой шанс.

– Что, пробраться в стан и как Милош Обилич заколоть Батыя?

– Гм… заманчиво, а толку? – Я замер от внезапно пришедшей идеи, и продекламировал:

– Станем, братцы, вечно жить,

Вкруг огней, под шалашами,

Днем – рубиться молодцами,

Вечерком – горелку пить!

У Кубина поползли брови вверх.

– Давыдов? Э… это ты что, всётаки собираешься партизанить?

– А что остаётся? С нашими знаниями будет легко. Пять сотен в тылу монгол. Уничтожаем обозы, отбиваем полон, угоняем стада баранов и табуны заводных лошадей. Крушим осадные орудия и запчасти к ним. Как думаешь, что они смогут без всего этого сделать?

– Многое, например – сначала нас уничтожить. – Дед Матвей задумался, потом медленно произнёс:

– О, как страшно смерть встречать,

На постели господином,

Ждать конца под балхадином,

И всечасно умирать!

Потом проговорил веселей:

– То ли дело средь мечей:

Там о славе лишь мечтаешь,

Смерти в когти попадаешь,

И не думая о ней!

Ну, слава Богу, хоть из депрессии вышел, теперь легче будет. Я толкнул его кулаком в плечо.

– Видишь, поэты за нас всё решили.

Кубин взглянул на меня и, улыбнувшись, вдруг продекламировал:

– Люблю тебя, как сабли лоск,

Когда, приосенясь фуражкой,

С виноточивою баклажкой

Идешь в бивачный мой киоск!

Когда, летая по рядам,

Горишь, как свечка, в дыме бранном;

Когда в б…..е окаянном

Ты лупишь сводню по щекам.

Киплю, любуюсь на тебя,

Глядя на прыть твою младую:

Так старый хрыч, цыган Илья,

Глядит на пляску удалую,

Под лад плечами шевеля.

О рыцарь! идол усачей!

Гордись пороками своими!

Чаруй с гусарами лихими

И очаровывай б….й!

Глядя на моё удивление, спросил:

– Что, не слышал такого Давыдова?

– Слышал, но от тебя, Власыч, не ожидал. Ну, так как, ты со мной?

Кубин улыбнулся и толкнул кулаком уже меня.

– А куда мне деваться? На постели господином, ждать конца под балхадином? С тобой, конечно, поганых бить.

– Вот и хорошо, что шутить начал. Так что встаньте, поручик. Офицеру не пристало отчаиваться. Нас ждёт наше войско.

Кубин улыбнулся:

– Партизаны не войско, ополчение, а… ты и я, как Минин и Пожарский!

– Ну, Власыч, ты и жук! Ты, значит, князь Пожарский, а я простой купецпосадник Минин по прозвищу Сухорук?

Дед Матвей прищурился:

– А чем тебе имя национального героя Минина не подходит? Он ведь первый говорится: «Минин и Пожарский», Велесов и Кубин.

Ага, Тарапунька и Штепсель.

– Бояре, вы не Велесов и Кубин будете?

Это ещё кто? Мы обернулись к подошедшему коренастому мужику.

– Ну, мы.

Мужик показал на причалы:

– Лодия пришла.

Мы поднялись и пошли к привязанным коням, а я обернулся и спросил:

– А сам Кузьма Ерофеевич на ладье?

– Кузьма Ерофеевич, сначала в крепостницу отъехавши, там он узнал, что вы к реке направились и у пристаней стоите, вот меня к вам послал, а сам остался бой смотреть.

– Какой бой?!

Мы выкрикнули одновременно и сразу развернулись в сторону крепости. Над кремлём кружилась огромная стая галок. Мать ети! Что там творится? Замелькали тревожные мысли – Демьян Горин и братья Борзовы, Братья Борзовы и Косая сажень! Трое упёртых и непримиримых к поражению. Охолонить их есть кому, но почемуто показалось, что дела, возможно, совсем плохи. Похоже, мысли летели у нас с Кубиным одинаково – мы переглянулись, синхронно запрыгнули в седла, рванули поводья и галопом понеслись по дороге на холм.

Дед Матвей на одном из поворотов вырвался вперёд, ну да, мне до его кавалеристского стажа как до страны Цзинь на карачках. Тоже беспокоится за своего любимца, ведь двое против одного! Хотя, учитывая подготовку Демьяна, я бы больше за братьев Борзовых беспокоился, Но тут другие проблемы – не придётся ли платить виру за выведение из строя двух непутёвых новиков. Мысль вкупе со звуком, похожим на мощные удары об щит, прилетевшие изза близкой у этого поворота стены, придала мне такой импульс, который я очень сильно передал коню, что махом настиг и перегнал ушедшего вперёд Кубина.

У главной посадской башни промелькнули удивленноиспуганные лица стражников. Центральную улицу пролетели на полной скорости, благо, что людей было мало, а все встречные шарахались от укушенных бояр в стороны. Стая галок над кремлём поредела, часть птиц разлетелась по соседним башням. Стража у кремлёвской башни так же несла службу плохо. Часовые на стенах смотрели не туда куда надо, а внутрь. Те, что внизу – кучковались больше у внутренних ворот. Это значит – ничего ещё не кончилось? Башенная стража толькотолько успела посторониться и мы влетели в крепость на полном скаку, повернув к толпящемся народу.

Перед толпой слишком резко осадил коня, да так, что он встал как вкопанный, лишь чуть наклонившись и качнувшись вперед, а я, по инерции вылетел из седла. По счастливому случаю, не сделав кульбит, а просто пролетев и встав на ноги, и не потеряв силы инерции, я слишком сильно влетел в толпу, успев крикнуть:

– Поберегись!

Вынырнув из толпящихся, остолбенел. Как говорится – картина маслом: в стороне куча разбитых щитов и брошенные тренировочные дубовые сабли, на чурках сидят взмыленные братья Борзовы и Демьян Горин, но почемуто все трое улыбаются. А на середину выходят Илья Лисин, Третей и двое незнакомых мне парней. У всех в руках луки.

– Что тут творится? – Это Кубин, тяжело выдохнул, вынырнув прямо за мной.

– А это мы тут об заклад бьёмся кто лучше, Володимир Иванович.

А я и не заметил что, вынырнув из толпящихся ратников, раздвинул в стороны Дорофея Семеновича и Владимира Юрьевича, которые улыбаясь смотрели на нас.

– Вот, ваш молодец уложил обоих Борзовых. А я три гривны проиграл.

Княжич, похоже и не жалеет о проигрыше и выглядит весьма довольным. Я ещё раз оглядываю площадку, где уже приготовились стрелять из луков четыре стрелка и облегчённо вздыхаю. Блин, а чего в головуто не придёт. Это всё тот мужик: «бой, говорит, смотреть», тьфу, мы тоже хороши, только о худшем привыкли думать. Подошел довольный Демьян:

– А я все бои выиграл, боярин. Почитай однудве лишних гривны заработал.

Дед Матвей смерил его строгим взглядом и сказал:

– Вот лишнюю гривну в дружинную казну и отдашь.

Я кивнул, соглашаясь с Кубиным, а княжич и воевода засмеялись:

– Строги вы, бояре.

Отсмеявшись, княжич и воевода переглянулись и Владимир Юрьевич, уже серьёзно сказал:

– Пройдёмте, бояре, в светлицу мою. Поговорим.

Княжич приоткрыл окно, и светлица наполнилась октябрьской прохладой. Немного постоял, всматриваясь на разворачивающееся снаружи действо, потом развернулся к нам.

– Отец весть прислал. Повелел мне к нему срочно прибыть. Мыслю, слухи о собирающейся рати достигли и его. Поэтому я отбываю завтра. За крепостницу остается в ответе Дорофей Семенович. Куда ты, Володимир Иванович, бояр отправляешь?

– Дальше по Оке, мимо Мурома до ГородцауРязани. Так мы с купцом условились.

А хорошая идея пришла мне в гостях у купца. Не додумавшись до того, что ещё можно купить на оставшиеся по долгу гривны, я предложил использовать ладью купца, чтоб доставить группу ратников в нужное нам место.

– Добре, до Вязьмы вместе пойдём.

Владимир Юрьевич подошел и оперся о стол.

– Что ж, бояре, много я узнал о вас и на многое вы мне открыли глаза. Не всему я верил, что о вас говорили, и отец тоже не верил. – Он помолчал немного. – После вести о Китеже и гибели поместного ополчения, он долго горевал и молился. Ведь град был для него дороже всего.

Княжич вдруг повернулся и посмотрел на меня:

– Скажи, боярин, пойдёшь служить к отцу?

Вот оно. Долго же решался сказать это мне княжич. Кем мне предложат стать, сотником, тысяцким, воеводой? Но общее командование останется за князем, а это сразу свяжет руки. Даже ещё летом отказался бы, в любом случае. Присоединиться к общему войску – сразу поставить крест на дружине, которая в первом же бою с монголами поляжет от устаревших методов ведения боя. Как же это знакомо, господи! Во все времена Россия догоняла всех и училась на своих ошибках стоя по колено в своей же крови. Нет, я не хочу загубить то, что задумал. Конечно, рано или поздно столкнуться с монголами напрямую придется, но до этого я отдавлю Батыю все мозоли, отбивая полон и уничтожая обозы. Так что мой ответ – нет.

– Передай Великому князю моё почтение и признание. Я не могу принять его предложение. Пусть не держит зла и не таит обиду.

Владимир Юрьевич пристально посмотрел на меня и кивнул:

– Что ж, Бог тебе судья.

Да, Бог мне судья. Но подругому нельзя. А на душе стало погано.

Всю ночь снились лица убитых на Буевом поле, и Илья Горин опять умирал у меня на глазах, а я кричал ему: «Прости».

Утром поднялся весь разбитый.

После молебна, выехали провожать наших пионеров. В отряд входили братья Варнавины, бояре Бравый, Стастин и Бедата, все со своими холопами. Вместе с ними отправлялись тридцать мужиков с инструментами. До реки ехали молча. Княжеский струг и ладья стояли рядом. Пока заводили на ладью лошадей, сказал напоследок боярину Бедате:

– Иван Григорьевич, значит, как и говорили – высаживают вас за версту от Городца, что на Оке стоит, и уходите строго на приколзвезду. Пройдёте около ста вёрст и ищете место для первой стоянки. Потом, как найдёте, смотрите место для второй, дальше на пятьдесят вёрст. Главное чтоб места глухие были. По возможности покупайте сено. И не забывайте метки оставлять, чтоб вас потом найти. Удачи и храни вас Господь.

– Все будет хорошо, Володимир Иванович.

Княжич, стоя у сходен, чтото говорил Дорофею Семеновичу. Я подошел попрощаться.

– Передай отцу всё, что я тебе говорил. Всё передай. Пусть не медлит и собирает большую рать. Не стоит надеяться на милость врага, поганые не такие, они жестокие. Мы для них – рабы. И… и если станет совсем худо – я приду. И ещё, – я посмотрел в глаза княжича, – береги себя.

Владимир Юрьевич вбежал на струг и уже на нем поднял руку в прощальном жесте. Ладья уже отплыла на середину русла, но легкий струг быстро нагнал её. На мое плечо легла рука. Рядом стоял дед Матвей.

– Вот и всё, Володя, назад пути нет. Делай, что должен и будь что будет.

– Ты прав, Матвей Власович, делай, что должен. – Дорофей Семёнович устало вздохнул и сказал:

– Поехали, бояре, у нас полно дел.

Как же трудно ждать. Тянущееся время убивается делами, но в мгновения, когда дела сделаны, чувствуешь опять, что часы как будто замерли. Раздражает зависимость от погоды. Ведь никуда не денешься, а ждать ледостава придётся. Для дружины, больше пяти сотен и огромного обоза, нужны замерзшие реки, которые и есть в этом времени главными дорогами. Иначе добираться придется очень долго. Как назло, стояли теплые дни. Погода словно смеялась – по утрам легкий морозец, который только и мог заморозить небольшие лужи, а днем солнце растапливало лед.

Дни стали похожи один на другой. С утра, после заутренней, неизменная тренировка, на которую стало приходить множество ратников, в основном молодых. Но и других хватало. В эти часы крепость наполнялась оглушительным треском тренировочных деревянных сабель и мечей, а стаи галок до вечера покидали привычные места. Братья Борзовы на утренних тренировках стали завсегдатаями и принимали участие наравне со всеми. После завтрака занимались отработкой построения каре. Выезжать из крепости не стали, на поле место есть, но все как на ладони, и везде лишние глаза. Решили просто – строить каре вокруг храма, чем вызвали ворчание настоятеля. Но святой отец занятия он не запретил, наоборот, на каждое построение стал выходить и крестить ратников, которые при этом не могли вставать к нему спиной. Еле его уговорили… не мешать.

Дорофей Семёнович на каждой отработке построения задавал вопросы, а мы с Кубиным ему поясняли все моменты. После обеда небольшой перерыв и стрельба из лука, за ней опять тренировка до темноты. И так каждый раз. В один из дней к крепости пригнали небольшой табун лошадей и казна значительно похудела. Заводных у нас хватало, но тягловых, для саней, как раз не было. На Покров снегу выпало много, но я ему был не так рад как серьёзному морозу, что ударил через два дня. Реку сразу затянуло пока ещё тонким льдом. С этого дня началась подготовка к выходу. Распорядок дня дополнился проверками запасов продуктов, снаряжения, саней и прочего.

Свою угрозу нерадивым часовым я выполнил, поговорив с Дорофеем Семёновичем и Кубиным, одновременно убив двух зайцев – организовал занятие для деда Матвея и повысил профуровень местной охраны. Теперь ратники на стенах и на башнях служили, как положено. Даже досмотр грузов провозимых в телегах, которого до этого и не делали, стал проводиться, на что Дорофей Семёнович смотрел весьма положительно, чего нельзя сказать о хозяевах грузов.

Каждый день проверялась толщина льда, приближая наш выход. Наконец день настал. Получив на молебне благословление и горячо попрощавшись с Дорофеем Семёновичем, дружина спустилась с холма на Окский лед.

Господи, благослови и защити!

Лошади шли наметом, взрывая снег и пересекая многочисленные следы, оставленные поисковыми отрядами степняков. Дозорные, ехавшие впереди, подали сигнал, и бояре свернули с поля. Двадцатка всадников, переждав в небольшом овраге прохождения большого отряда монгол, вылетела изза кустарника и быстро пересекла открытое пространство. Далее, прижимаясь к краю леса, ратники проехали до высокого холма.

– Здесь, Володимир Иванович.

Я глянул на маленькие фигурки дозорных, умчавшихся вперёд, кивнул Николаю Варнавину и направил лошадь на холм. Вслед за мной на вершину въехали остальные бояре.

– Господи, спаси и сохрани!

– Прими, Господи, души рабов твоих!

Мрачная картина горящего города развернулась перед нами.

Рязань горела. Дым, черным толстым столбом поднимался к облакам. Ветер гнал его прямо на нас, и среди редких снежинок иногда подал пепел. Не сдавшийся врагу город сожжен, все защитники его уничтожены и рассеяны. Большая часть русской рати была отрезана от города и была вынуждена отступить в леса. Мы поэтому и сделали большой крюк, обходя город, в надежде встретить отступающих. Но не судьба – по пути встречались только стаи легкой конницы, выпущенной Батыем на поиски ушедших русских ратников.

Скрипя зубами от бессилия, мы смотрели на агонию деревянного града. Треск пожара доносился до нас, хотя холм на котором мы стояли, находился довольно далеко от Рязани.

Все словно одеревенели, глядя на огромный пожар. Ктото потрясенно произнёс:

– Вот так они и Китеж сожгли. Адово племя! Прости меня, Господи.

– Да.

– Гляньте, бояре, поганые как реки текут. Тьма, много тьмы их там.

Вдали, почти рядом с горящим городом, перемещались массы монгольского войска. В этом сумбуре, казалось, никакого порядка нет и иногда, действительно, поток конников превращался в серую реку. Но порядок там все же был. Наверняка от монгольского стана во все стороны уходят поисковые отряды легкой конницы, на манер тех, от которых нам приходилось укрываться в оврагах и в зарослях кустов.

Хотелось выругаться почерному. Выстроить матом большую башню. В груди стоял горький ком, и не терпелось выместить всю злость. Правы, черт возьми, был дед Матвей и Кулибин. История уже записана несмываемыми чернилами, и хоть ты тресни – ничего не изменить. Но…

Но я не отступлю. И не тресну. Трещать будут головы тех, кто пришел с огнем и мечом.

– Боярин, дозорные!

От леса, который острым клином упирался в холм, скакали дозорные, и я уже видел причину. С другой стороны лесного клина проходило русло маленькой речки, которая огибала холм и уходила в густоту лесного массива. По самому руслу, плотным строем, шла легкая монгольская конница, сверху похожая на длинного серого червя.

Ну что ж, начнём кусать. Раз первая задача рейда не удалась, то решим вторую. Я обернулся к боярам:

– Земля Русская требует отмщенья. Так, бояре?

Все ощерились и, одновременно посмотрев в сторону горящего города, взревели:

– За Китеж! За Рязань! Со щитами!

Последний клич особенно понравился ратникам после того, как я рассказал про Керженскую сечу, а Кубин про битву при Фермопилах и то, что у спартанцев был особый клич: «Со щитами или на щитах!». Теперь это был клич всей дружины. Я махнул рукой.

– Демьян.

Горин выехал вперёд и встал рядом.

– Приготовься. Будем поганых дразнить. Макар Степанович, делаем кусачий отход.

Лисин кивнул и вместе со всеми боярами направился по склону вниз.

Мы стояли у самого начала склона, у всех на виду. Монголы шли степенно, не обращая внимания на двух всадников на вершине холма. Голова колонны уже скрылась за поворотом русла, когда, наконец, от строя отделился один монгол и, остановившись, посмотрел на нас. Ух, наконец, нашелся один любопытный, но все равно подстегнём события.

Кивнул Демьяну, мы синхронно достали луки и открыли тулы полные стрел. У каждого по два тула, переделанные на больший объём, по пятьдесят стрел в каждом. Для меня и Демьяна это на полминуты стрельбы. Но сейчас много выстрелов не сделать.

– Бей!

Дын. Дын. Дын.

Успели выстрелить десяток стрел, всего десять врагов упали, но ещё не вечер. Чем больше отрядят на поимку наглых урусов, тем больше мы намолотим поганых. Но как быстро начали отвечать! Только мы скрылись с виду, как изза холма вылетела туча стрел. Пора уходить. А хорошо мы их раздраконили. Думаю, кипящие от злости монгольские начальники, пошлют не менее сотни в погоню за нами.

Холм был не высокий, но со стороны реки был склон гораздо круче, он то и даст нам большую фору. Я усмехнулся: «умный в гору не пойдёт», и мы стали нагонять ушедших далеко вперед бояр. Демьян и я скакали последними. Оглянувшись, увидел, что монголы уже спустились с холма, их как раз около сотни, и двести пятьдесят – триста метров между нами. Вот и будем держать их на этом расстоянии.

Двадцать всадников уходили от погони по полю россыпью и прижимаясь к лесу. Между боярами промелькнула стрела, в щит за спиной тоже стукнуло. Пробуют попасть? Они могут. Пора и нам стрелять.

– Демьян, бей!

Дын. Дын.

Мы разворачиваемся и стреляем. Увлеченные погоней монголы не заметили, что два степняка, скачущих последними, слетели с лошадей. Вот так, не одни вы умеете стрелять!

Дын. Дын.

Ещё двое слетают в снег. Степняки взвыли и стрелы посыпались градом. Всхрапнув, покатилась кувырком лошадь под Николаем Варнавиным, но он, вылетев из седла, вскочил и кинулся в лес. Уйти успеет, надеюсь.

В конце поля сворачиваем в пролесок и на повороте стреляем – минус два. Теперь ходу, так как степняки приблизились на метров пятьдесят ближе. Кони взрывают снег, уходя в кусты, и несколько стрел пролетают мимо, но в щит все равно противно стучит. Блин, только в коня бы не попали. Несёмся через кусты и мелкую берёзовою поросль. Изпод копыт в разные стороны разлетаются зайцы. Даже становится смешно – у них тут что, сейшн косых и длинноухих?

А степняки не стреляют, значит уже в перелеске. Здесь не постреляешь – мешается всё.

С пролеска вырываемся опять на поле, совсем узкое, но длинное и прямое. Мы несемся по полю к плотной стене елового леса, у которой мы и останавливаемся, выстроившись в ряд лицом к врагу. Степняки, выскочив из пролеска, взревели:

– Уло! Кхукхукху!

Они не стреляли, считая, что нам никуда не деться, и, улюлюкая, летели, предвкушая скорую расправу.

Усмехнулся, глядя на спешку степняков. Мы стоим, а они скачут ещё быстрей. Спешат напиться крови? Нуну, захлебнётесь, своей.

Я вложил в свой свист всю силу, от которой, показалось, вокруг покачнулись ёлки, стряхнув снег со своих лап. Кони вздрогнули, а мой жеребец взвился на дыбы, сразу пришлось вцепиться в гриву, чтоб не вылететь из седла. А елки действительно качнулись, выплескивая из своих объятий русскую кованую рать, которая тут же устремилась вперёд. Мать ети! Еле успокоив жеребца, досадно посмотрел на атакующие сотни, впереди которых летел клич:

– Китеж!

Треск и крики, жалобное ржание и яростный рёв. Степняки, уцелевшие от удара первого ряда бояр, тут же гибнут, налетая на острые рогатины второго ряда. Тех, кто уцелел при столкновении, в мгновение располосовали саблями. Единицы скачут прочь, пытаясь уйти, но вылетают из седел, пронзённые сразу несколькими стрелами. А я хотел взять одного степняка живым. Ага, взял языка. Выбирай любого – вон лежат. Еду к стоящим Лисину и Садову. Оба удовлетворённо смотрят на убитых монгол.

– Тимофей Дмитриевич, мы же…

Оба поворачиваются:

– Что?

И смотрят на меня, а в их глазах полыхает пожар Рязани и Китежа. Вздыхаю, ну что тут скажешь? Сказать нечего, особенно Садову. Языка в бою добыть будет проблема, а по одному степняки не передвигаются, предпочитают большие компании. Вздыхаю ещё раз и спрашиваю:

– Все хоть целы?

Лисин озирается.

– Да вроде все. – И тут же добавляет:

– Ну и свистнул ты, что своего жеребца напугал.

– Угу, – буркаю в ответ, – откуда я знал, что он такой пугливый?

Садов, улыбаясь, смотрит мне за спину:

– Посмотрика, что там.

Оборачиваюсь и смотрю за спину, но увидеть, что там мешает щит. Тяну поводья, и жеребец послушно крутится на месте. Осматриваюсь, но ничего смешного не вижу, правда, ратники, что стоят рядом тоже улыбаются. Оборачиваюсь и пристально смотрю на уже хохочущего Лисина.

– Чего смешного, Макар Степанович?

Лисин, утирая выступившие слёзы, опять показал мне за спину:

– Щит, Володимир Иванович. Ты на дикого образа стал похож.

Снимаю щит со спины. Мда, густо натыкано. Свой щит я оставил, так как он давал блики, поэтому взял обычный.

– Не дикий образ, Тимофей Дмитриевич, а дикобраз.

Про дальнего родственника простого ежа я рассказал после того как «дикобразом» я Демьяна обозвал. Тот после тренировки весь вспотел и, сняв шлем и подшлемник, предстал со всклоченными волосами. Выглядел он тогда действительно похоже на дикобраза.

А Горин уже рядом и показывает свой щит, тоже густо утыканный:

– Я как его на руку перебросил, испугался было.

Я, пытаясь вытащить стрелу, хмыкаю:

– Поздно пугаться. А я вот не перебросил, договаривалисьто стрелами всех перебить. – И выразительно смотрю на сотников, а им хоть бы хны – довольны боем и всё тут. Мда, вот и планируй операции, всё равно посвоему сделают. Вздыхаю и продолжаю пытаться вытащить стрелу. Она ломается. Плюнуть бы на этот щит да взять другой, но как же клич «Со щитами»? В бойто с этим шел. Ругаюсь сквозь зубы.

– Понатыкали, ироды. Вот как стрелятьто на скаку надо! Только, нам с Гориным и досталось.

Демьян со стрелами поступил кардинально – он не стал их вытаскивать, а просто обрубил.

– А чего удивляться, мы последние скакали, а ещё Варнавин рядом был.

– Варнавин! Жив ли?

Бояре крутят головами, а Лисин хмыкает:

– Жив, Николай. Вона, тож как дикий образ едет.

Все смотрят в сторону перелеска, откуда на лошади, да ещё с двумя привязанными заводными и чемто нагруженными, едет Николай Варнавин. Облегченно вздыхаю – ну, слава Богу, жив. Варнавин здесь все тропы знает, и задание у меня для него есть – ему вместе с братом предстоит поисковый рейд. Необходимо найти отряд Ефпатина, то есть Ефпатия Коловрата. Вот объединимся мы с ним и наваляем Батыю по первое число.

Варнавин подъезжает и все видят его щит за спиной, тоже утыканный стрелами. Он оглядывает поле, удовлетворённо хмыкает, перекидывает щит и, показывая нам, говорит:

– Вот, смотрите, бояре, поганые поди весь свой запас стрел в меня всадили.

Подлетает Михаил Варнавин и сгребает брата в охапку:

– Жив!

Николай отмахивается:

– Да жив я. И с прибытком. – Показывает на заводных. – Только Ветерка жалко и щит в ежа превратили.

И он так же как и Демьян смахивает стрелы саблей. А Михаил его толкает:

– Да ладно, ты лучше расскажи, как дело было.

Николай чешет лоб:

– Каккак, а так. Как конято подстрелили, успел я соскочить и в лес, как говорилито. А в щит так и бьёт, так и бьёт. Я за соснуто спрятался, гляжу, а там три поганых прям на лошадях за мной и прут. Вот так, не хоронясьто. Ну, я взял и стрельнул. Двоих стрелой взял, третьего на саблю, вот. Выглядываю на поле, а там никого, все за вами погнались. Ну, собрал я добро и сюда скорей. Вот.

Хорошо вышло, хоть и не по плану, но пора закругляться.

– Всё, пора отсюда уходить. Лошадей согнать и добро на них увязать. Уходим, бояре.

Я в последний раз смотрю на далекий дым. Рязань погибла. Как же больно знать то, что случится.

К вечеру следующего дня мы возвратились в наш лагерь. Кубин встречал нас, предупреждённый дозором. Он вопросительно посмотрел на меня.

– Ну?

– Рязань пала. Мы никого не встретили. Сотню поганых списали. Варнавиных с десятком ратников отправил.

Дед Матвей вздохнул и отвернулся. Я понял, о чем он думает.

17

Ты отчизна моя, вся пылаешь огнём.

И зовёт нас набат, на защиту встаём.

По тебе лютый враг, злой волной пролетел,

Он посеял тут страх, тёмным лесом из стрел.

И встаём мы пред тьмой, сотней юных бойцов.

В твердь врастая стеной, за погибших отцов.

Зубы сжав, саблю сжав, и кольчугой звеня,

Направляю вперёд, боевого коня.

Стрелы мечут враги, тучей солнце затмив.

Рядом падает друг, меня грудью закрыв.

Местью разум залит, сердце кровью кипит,

Впереди остриё, конь стрелою летит.

Мы кидаемся в бой, песню смерти пропев.

Тонко сабля поёт, крепкой сталью взлетев.

И окрасился вновь, красным заревом снег.

Жизнь была коротка, стала длинною в век.

Зимний лес невероятно красив, когда одевается в серебро снегов. Он блестит на ярких лучах солнца. Разлапистые ёлки и ели, украшенные серебристыми шапками, были похожи на столпившихся подружек, которые собрались посмотреть на странных людей, замерших среди них.

Люди сидели в сугробах за рубленными щитами из бревен, косо поставленными к земле. Со стороны поля щиты они замаскированы лапником и щедро присыпаны снегом.

Я сидел на подстеленном еловом лапнике, одетый в теплые зимние вещи, в полной брони, включая чешую зерцал. Тёплый меховой налатник был накинут сверху. Сидели не шевелясь. Ждали.

– Сигнал! Боярин, сигнал.

– Не кричи, вижу я.

Поднял руку, показывая, что сигнал видели и поняли, толкнул Демьяна и он, привстав повыше, замахал руками подавая знать на другую сторону поля. Я бросил сидящим по бокам ратникам:

– Приготовились, всем сидеть тихо.

Послушал расходящийся шепот, повторяющейся команды, потом повернулся к Борису:

– Ну, всё, Боря, давай иди. Только на этот раз как договаривались, лады?

Борис кивнул и исчез в лесу.

Эта засада была не первая. Три раза наш отряд создавал ловушки для небольших отрядов монгол. Два раза мы обошлись без потерь. Третий раз пошло не так, как планировал. Бояре, привыкшие к прямому бою, роптали на то, что выскакиваем как тати из леса. Ну и выскочили, не дожидаясь нужного времени. В результате наши потери составили три ратника убитыми и одиннадцать тяжело ранеными, из них трое уже не бойцы. При чём мне даже отчитывать нерадивых не пришлось. Наставляли провинившихся Кубин и, неожиданно для меня, Лисин Макар Степанович, один из сотников, который вывел свою сотню в атаку только на поддержку остальных. Теперь, надеюсь, будет, так как задумано.

Дозоры вернулись с вестью, что в эту сторону идёт десять сотен степняков, и мы, используя особенности местности, сделали ряд засад. Уж больно подходящее тут всё. Узкая полоса поля или старицы, всего двести метров в самом широком месте, петляющая как дорога, хорошо подходила для первой засады. Вначале поле сужалось до пятнадцати метров, где были подпилены высокие сосны, для того чтоб завалить узкий проход, потом после нескольких поворотов упиралось в лощину, в глубине которой мы приготовили вторую засаду. В самом начале лощины, повидимому, был большой водоём, довольно глубокий – более четырёх метров. После того как мы уйдём по оврагу, специальная команда набьёт по краю водоёма много лунок, так чтоб лёд толькотолько выдержал проход легкой конницы, и уйдёт вслед за нами, оставив специально подготовленных мной ратников для подрыва четырех пороховых зарядов. Думаю, хватит, чтоб закупорить выход из лощины в случае отхода монгол из второй ловушки, или отсечь возможную помощь. Обойти овраг по высоким краям не получится – слишком густые заросли.

А пока первая засада, где по кромке поля, за рукотворной замаскированной стеной расположились бояре. Для лучшего использования наших лучников, я собрал самых метких стрелков в одной команде, на этот раз, разделив на две части. Сотня на той, полторы сотни на этой стороне леса. Причем два отряда лучников сдвинуты друг от друга, чтоб каждый контролировал все части поля. Так же, по краям поля, в самой глубине леса, находились боярские сотни, которые ударят в нужный момент с двух сторон, зажимая остатки монгол как клещами.

Тщательно замаскировались, а в этом нам весьма помог снег, шедший весь вчерашний день и вечер. Наутро ударил крепкий мороз, но люди не мерзли. Тихо сидели и ждали подхода поганых. Каждый понимал, что впереди жаркий бой и, возможно, для когото последний, так как решили замахнуться на больший, чем в прошлые разы, отряд степняков. Еле убедили бояр не атаковать сразу в лоб, а то поначалу не хотели ничего слышать про партизанскую тактику. Прямой им бой подай. А если их будет больше полутора тысяч? Нас всегото чуть более пяти сотен подготовленных ратников. Ещё около двух сотен простых мужиков, что прибились к нам после освобождения полона, которых как воев я не считал, отправив пока в обоз. Если монголы пройдут большим, чем мы можем перебить, отрядом, то просто пропускаем их и ждём других. Задача у нас есть конкретная – отбивать полон и искать обозы с осадными орудиями. Ну, и по возможности уничтожать мелкие группы степняков, но только в подобных засадах. Других вариантов нет. В любом другом случае мы просто обречены. Даже не приближаясь, такое количество монгол, вмиг нашпигует нас стрелами, а оставшихся в живых накромсает в мелкий салат. Вот и приходится применять такие засады, ожидая, когда дозоры обнаружат то, что надо. Только обозы с камнемётами и камнями пока не встретились, а вот полон отбили раз, и сразу много.

Степняки тогда вели кудато огромную толпу, в основном молодых баб, подростков и стариков. Бояре, увидевшие, как монгол плетью огрел упавшего старика, сразу выхватили сабли и в атаку. Удержать их было невозможно. Поганых была всего сотня против наших пяти, но они не кинулись в рассыпную, не спаслись, а дали отпор, весьма грамотно прикрываясь полоном, не давая нашим лучникам работать в полную силу. Тогдато наш отряд и понёс первые потери. Но удержатся ли бояре в этот раз от преждевременной атаки? Очень надеюсь.

– Идут.

Изза поворота показались первые степняки. Кучно идут, опять ничего не боясь. Считают, что нет им тут достойных противников. Исполать им.

– Два, три, четыре…

Демьян шепотом считал десятки проходящих монгол. Они шли широким, в несколько рядов, строем. Толкнул его локтем и тихо зашипел:

– Уймись, считай про себя.

Надо сидеть тихо, так как любой звук в зимнем лесу слышен далеко. Кто этих степняков знает? Может кроме острого зрения у них ещё чуткий слух? Все это понимали и сидели не шевелясь. Даже сороки, всегда гомонящие некстати, сейчас молчали. В тишине замёрзшего леса были слышны только потрескивания деревьев от мороза и тихий гул тысяч копыт.

Сам я смотрел за поворот, кося глазом на крону сосны, что торчала в самом лесу, и была выше всех остальных деревьев. На ней сидел наблюдатель, который должен подать один из сигналов. Один взмах рукой – отряд один и больше никого нет, два – поганых больше следом не идёт, и три – этот отряд не один и их необходимо пропустить. Уже не раз оговаривалось, что в случае прохождения очень большого отряда или тяжелой монгольской конницы, все сидят не высовываясь. И пропускают, сидя за укрытиями. Иначе придется уходить с боем, так как даже внезапное нападение на небольшой отряд тяжелой конницы не даст нам преимущества. Но нам везёт, опять мимо идёт легкая и их около десяти сотен. Ждем сигнала наблюдателя.

Изза ствола махнули один раз и сразу ещё два раза. Так, эти идут одни, и больше никого. Работаем. Тихо разлетается по рядам:

– Приготовились.

Рядом полный тул со стрелами, здесь же ещё один, запасной. В каждом по пять десятков, и так у каждого. Последние всадники поравнялись с нами.

Пора.

Подаю знак, и Демьян выстреливает вверх стрелой с привязанной красной лентой. Это сигнал всем. Натягиваются луки, и лес наполняется треньканьем спущенных луков и шелестом стрел. Без крика и клича. Пусть поганые как можно дольше остаются в куче, так проще их бить. В прошлый раз взревели и потом долго перестреливались с кинувшимися, в разные стороны, монголами.

В дружине стрелков хороших полторы сотни, остальные на расстояние больше двух сотен шагов стреляют не ахти. Но сейчас они стреляют практически в упор.

Дыннн. Дыннн. Дыннн.

Со всех сторон щелкали луки, посылая смерть ненавистным врагам. Степняки взвыли и, крутясь на месте, стали отвечать. Стволы рядом стоявших деревьев густо ощетинились множеством стрел. Снег рядом почернел. В щиты очень часто застучало, но раненых или убитых, слава Богу, пока нет. Раздался резкий крик, и часть монгол рванула обратно к узкому проходу. Ну да, сейчас. Часть стрелков, тут же переключилась на них, быстро выбивая поганых. Никто не уйдёт. Ни вперед, ни назад. В узком проходе на поле, малая группа мужиков, готовая завалить все подрубленные сосны и сотня Бориса Велесова, а с другой стороны поля все остальные бояре, под командой сотника Лисина.

Рука хватает пустоту, сам не заметил, как опустели оба тула со стрелами. Ого! Как быстро кончились стрелы, а ведь и не мазал, почти.

– Запас давай.

Изза ели вынырнул мужичок с полными тулами, один мне, другой Демьяну, у него тоже стрелы кончились. Наложил стрелу, но стрелять поздно – из леса вылетели сотни тяжелой русской конницы с неизменным кличем:

– Китеж!

Стрелки, убрав луки и выхватив сабли, с рёвом, ринулись добивать остатки поганых. Часть осталась на контроле подходов – никто не должен уйти. Но по многим было видно, что ещё чуть и они кинутся в общую свалку. Интересно, а там живые монголы остались?

Хлопнул прыгающего от нетерпения Илье Лисину по плечу и сказал:

– Иди, помаши саблей. Мы тут сами управимся.

Тот улыбнулся и, тряхнув головой, нырнул за ель, где стояли наши кони. Через секунду, опережая свой клич, Илья летел к сражающимся.

– А я?

Демьян смотрел обиженно.

– А ты, как лучший стрелок, смотри, чтоб никто не ушёл.

– Чего тут смотреть? Всех перебили, а кто жив ещё – бояре приголубят.

Вот уже четвёртый раз такие разговоры на эту тему. Как ведь охота саблю наголо и вперёд. Ну да, время такое, люди такие.

А на поле уже всё кончено. Только, вижу, что боярские сотники почемуто опять недовольные опять едут.

– Что случилось, Тимофей Дмитриевич, что опять не слава Богу?

За Садова, с усмешкой, отвечает Лисин:

– Все, слава Богу. Да только уж больно метки наши стрелки. Только с сотню поганых и было. Многие верную саблю вражьей кровью не порадовали.

– А я успел. – Рядом остановился Илья Лисин. – Одного приложить успел.

Лисинстарший подтвердил, хитро глядя на меня:

– Всех побили, с Божьей помощью. Даже язв серьёзных не получили.

– Как всех побили? Ведь говорил же.

Победное настроение упало.

Это случилось опять. В ярости, бояре, крушили всех, кто попался под руку. Мстили за Китеж, у множества ратников в святом городе жили родственники. Мстили за родных, угнанных из разоренных родовых вотчин. За сожжённый дом. За погибших страшной смертью братьев и отцов на Буевом поле у Больших Ключей. Я не мог винить их за то, что в ярости боя они забывали о так нужных пленных. А мне требовались языки. Вестей от дозоров явно недостаточно. Бояре были со мной согласны, но как только они видел врага, то…

Кубин и я могли только покачивать головами и надеяться на следующий раз. Вот и опять, похоже, не судьба.

Но Лисин усмехнулся и, сделав комуто знак, произнёс:

– Есть, есть кощий. Я позаботился. Единственного, что мне живым попался, пришлось вязать и отбивать от боярых братьев.

По полю, на верёвке за конем волокли пленника. А он хоть живой? Верёвкато привязана за ноги. Посмотрел на Лисина, и тот, поняв мои мысли, сказал:

– Не беспокойся, говорить сможет. Бока и баялку ему хорошо намяли, это чтоб не блядовал, а правду глаголил. Почти в лесу поймали поганца.

Ну и хорошо хоть так, а то только одними наблюдениями дозоров обстановку знать не будешь, где кто находится не разведаешь, обозы с осадными орудиями и камнями не найдёшь.

– Ладно, с пленным потом поговорим. В обоз его, и смотреть, чтоб не сбёг. Лошадей согнать, собрать оружие…

Я оглядел укрытия, густо утыканные монгольскими стрелами, и добавил:

– И все стрелы. Уходим в овраг.

Дождался, когда последние сани втянутся в узкий проход оврага и, в последний раз посмотрев на поле, поскакал вслед, на прощание махнув оставленным наблюдателям. Для них, как в прошлый раз, выбрали высокую сосну, в глубине густого ельника. Тут же осталась и команда с четырьмя пороховыми фугасами, которые подорвут лед водоёма на выходе из оврага, чтоб отсечь узкий выход от возможного отхода монгол из ловушки, или неожиданной подмоги.

Кони весело несли вперёд, взрывая рыхлый снег. Выпало его уже порядком, но движению конницы он не мешал. Вот если бы оттепель, которая его уплотнила и, после морозец, чтоб образовался плотный наст, то скорость передвижения конников заметно бы упала.

Солнце опять заслонили облака и, похоже, опять будет снег. Это хорошо. Прикроет следы от множества пробитых лунок на водоёме, набитых, чтоб фугасами разнесло весь лед наверняка, надёжно закупорив ловушку.

Первая засада и первый раз всё пошло по плану, даже не верится. И как это бояре смогли удержаться и начать атаку в нужный момент? Всегда бы так. В этот раз обошлось без погибших, больше двух десятков раненых, но это несравнимо с успехом. Только…

Только настораживает беспечность монгольских темников и тысячников. Какоето странное ощущение неправильности. Почему этот отряд шел без заводных? Короткий рейд? С какой целью? Поиск нашего отряда? Нет, не думаю. А, может, это и не монголы вовсе? Народов, что выставило своих воинов под руку Батыя, было много. Но все они были под командой опытных монгольских военачальников. Чтото тут не так. Но что?

Вечером, если по следу уничтоженного монгольского отряда не пройдёт другой, побеседую с пленным. Позову всех сотников и десятников. Пусть присутствуют при допросе.

После допроса, пленного придётся уничтожить. Если Батый узнает про нас, то начнётся большая облава, как на Николая Ефпатина, которого здесь называю Евпатий Коловрат.

Где он сейчас? Братья Варнавины уже давно отправились на его поиски. Ходят слухи, что Коловрат бьёт монгол, причём успешно. Недавно слышали новость о большом разгроме пяти тысяч монгол под командой Хостоврула. Вот удалец, право! Ведь у Ефпатина всего полторы тысячи ратников! Скорей бы Варнавины нашли его отряд.

Монгольская тяжелая конница двигалась медленно. Плотным строем по пять всадников в ряд. Внимательно вглядываясь в стену леса по краям оврага. Всадник, едущий во главе, поднял руку, и колонна остановилась. Резкая команда и все тут же закрылись щитами, превратив колонну во чтото похожее на бронированную многоножку. Монгол спрыгнул с коня, откинул личину и присел, рассматривая многочисленные следы ушедших по оврагу русских. Многое ему не нравилось, но на лице это не отражалось, сохраняя невозмутимое, грозное выражение, будто и не снимал личину.

То, что они обнаружили на поле перед оврагом, говорило о том, что неведомый отряд русских, расправился с тысячей, легко, даже не понеся своих потерь. Тысяцкий не мог понять – как это случилось? Почему не заметили такую засаду? Осмотрев все тщательно, он признал простоту и изящество засады сделанной коварными урусутами. И главное, судя по следам, урусов было вдвое меньше.

И сейчас его не покидало чувство опасности. Чтото говорило о том, что этот лес опасен. Но приказ темника однозначен – найти отряд урусов и уничтожить. Значит надо идти дальше.

Овраг петляет и имеет крутые стены, иногда достигающие большой высоты в три всадника. Злые демоны, ну почему этот лес такой? По краям оврага не пройти, разведчики вернулись сразу. И дно оврага настораживало. Чересчур ровное, совсем как в устье, где тысяцкому не понравилось то, что ктото набил отверстий во льду. Значит тут тоже водоём. Овраг, наверно, представлял собой рукав реки или ручья, однако довольно широкий, чтоб идти плотным строем. Выдержит ли лед прохождение тяжелой конницы?

Там впереди лощина значительно расширялась, превращаясь в небольшое поле, потом следовал новый поворот. Монгол посмотрел на многочисленные следы, оставленные ушедшим русским отрядом, и втянул воздух сквозь сжатые зубы. Он бы сам сделал засаду тут, в самом узком месте. А там, впереди стены оврага были меньше половины роста всадника. Да и лес там становился реже, на первый взгляд. И просторней, чем тут, в овраге. Надо вывести тяжелую конницу туда и ждать результаты разведки.

Демоны и дэвы, куда подевались разведчики?

Изза поворота появились всадники. Тысяцкий, вглядевшись, узнал всех троих всадников, из десятка дозорных, но среди них не было Сагана, старого и опытного воина. Значит, впереди врага нет, раз он не возвратился сам. Впрочем, сейчас он все узнает. Тысяцкий поднялся на коня и посмотрел на края оврага. Ёлки и деревья украшены выпавшим снегом. Тишина в лесу нарушалась только дыханием лошадей. Скорей всего тут урусутов нет.

Кони взрыли снег рядом и после поклона дозорный сказал:

– Мы разведали путь, Тенгузбохадур, на санг впереди по краям субуга только девственный лес. Следы урусутов уходят дальше. Саган послал нас предупредить тебя. – И дозорный опять поклонился.

Монгол, глядя на одетый в снег лес, задумался – если Саган не заметил ничего опасного, то почему так свербит? Не потому ли, что он уже сделал одну ошибку, втянув отряд в лощину, не дождавшись результатов разведки? Но он посылал проверить лес по краям лощины – там такие заросли и завалы, что не пролезут даже тарбаганы. Или беспокоят те набитые во льду многочисленные проруби? Нет, скорей всего урусуты там ловили рыбу. Тьфу, как можно есть такую гадость?

Во всяком случае, надо двигаться вперёд. Найти и уничтожить урусутов. Тысяцкий, наконец, снял невозмутимое выражение со своего лица и осклабился, представляя, как он будет казнить каждого уруса. Он опустил личину, скрыв свою улыбку под ней и махнул рукой. Строй слитно сделал шаг вперёд.

Взрывая снег, тяжелая конница, вышла на просторную поляну, миновав большие кучи веток и прочего мусора по бокам устья. Такая же куча торчала посередине поляны. Строй не стал объезжать её, а просто разделившись, обогнул с двух сторон. Проезжая этот завал веток и прочего мусора, присыпанный снегом, темник ощутил новый прилив беспокойства.

Эти кучи на входе, и в центре, и… на выходе! Одновременно, с последней мыслью, тихий лес вдруг наполнился шелестом, похожим на звук летевшей тучей саранчи. Это стрелы! Они густо летели со всех сторон.

Тысяцкий ощерился – глупые урусуты, напали на гвардию. Им не по зубам отборные латники СагаТенгузбохадура! И они кидают легкие охотничьи стрелы! Глупцы! Охотничьи стрелы не могут пробить крепкие латы, даже лошадей не покалечат. Тысяцкий резко выкрикнул команду и конница, втянувшаяся в широкую часть лощины, встала вкруг и закрылась щитами. Теперь, урусуты, мы готовы, только покажитесь.

Стрелы летели и, ударяясь о бронь, отлетали в снег. СагаТенгузбохадур уже определил, где находятся основные силы урусутов, и отдал команду перестроиться. Конница выстроилась вытянутым овалом с основным направлением построения к пологому берегу оврага. Приказ стрелять в ответ тысяцкий пока не отдавал, все равно врагов не видно, а запас стрел не велик, тем более что стрелы урусутов урона не приносят, только беспокоят как весенняя мошка. Вдруг чтото прочертив дымом тонкую полосу, воткнулось в большую кучу мусора, которая оказалась в самом центре строя. Полыхнул огонь, сразу зачадив черным и вонючим дымом. Стрелки, определив, что стреляли с высокой сосны, которая стояла недалеко, защелкали луками.

СагаТенгузбохадур скривился в усмешке глядя, как от полыхающей кучи лесного мусора в центре расходятся горящие дорожки к таким же на входе и выходе оврага. Глупые урусуты! Воины Темуджина не боятся огня земляного масла. На пылающий в центре строя огонь никто не обращал внимания, как и на такие же костры у обоих выходов из оврага. Урусуты вдруг перестали стрелять. Тысяцкий усмехнулся – видно поняли что бесполезно.

Вдруг чтото сильно ухнуло, сразу заложив уши, подняло и швырнуло вперёд. СагаТенгуз в ужасе увидел, как огненные клубы растут со всех сторон. Он заорал от нетерпимой боли, но из горла вылетел только хрип. В гаснущем сознании промелькнула мысль, что коварные урусы его перехитрили.

– Хэн тийм? Ярих!

Но пленный играл в молчанку. Надменное выражение сменялось презрительным. Похоже, он не понимал, что тут шутить не будут. На мои вопросы молчал и щерился. Нуну, я кивнул и за него принялся боярин Бедата. Он прекрасно помнил, как расправились монголы с его семьёй. И собрался проделать с монголом тоже самое. Перехватив ноги пленника петлёй и закинув верёвку на толстый сук, Иван Григорьевич в один мах поднял пленника в воздух. Потом достал засапожный нож, присел и стал смотреть монголу прямо в глаза.

Монгол дернулся и… заговорил порусски.

Ого! А акцента почти нет. Непростой нам язык достался. Остановил бессвязный поток слов и стал задавать вопросы. Монгол, поглядывая на боярина Бедату, отвечал на вопросы сразу, долго не думая.

Степняк сказался простым кыштымцэриг, из рода Тумэты, зовут Буолом, и знает он совсем немного. Расположения всех войск ему не известно, передвижения обозов тоже не знает.

В общем, по словам пленника – пустышка нам попалась. Только зря он так, мы же не совсем серые. Я встал с чурки, на которой сидел и задавал вопросы пленнику.

– Всё, Иван Григорьевич, он нам не нужен. – И подмигнул. Бедата ощерился и понимающе кивнул. Схватил монгола за подбородок и поднёс засапожник к его горлу.

– Нет! Не надо, я всё скажу.

Я резко повернулся.

– Жить хочешь?

Степняк мелко закивал, кося глазами на близкий клинок.

– Тогда ты должен сказать то, что нас заинтересует. И подумай, прежде чем обмануть.

Монгол с трудом сглотнул и произнес:

– За нами идёт десять сотен тяжелой конницы.

– На каком расстоянии?

– В пятьшесть сангов.

– Цель рейда?

– Найти и уничтожить неизвестный отряд, который действует у нас в тылу.

Ага, мы пока неизвестный отряд, но силы, выделенные для нашего поиска и уничтожения внушительны. Уважают. И пленник совсем не прост. Я посмотрел ему в глаза.

– А ты непростой кыштымцэриг. Слишком хорошо понашему лопочешь. Я думаю, ты сотник. Тушимэл, верно?

Степняк сглотнул и, не отводя глаз, кивнул:

– Харагулцэриг.

О как! Повезло офицера разведки поймать. Хорошо, что его не упустили. Вот Лисин обрадуется.

– Что он сказал? Кто он?

– Сотник дозора, Макар Степанович. Ты хорошего языка поймал.

И сразу задал следующий вопрос монголу:

– Сколько таких отрядов в поиске?

– Пять. Впереди каждого идёт дозором легкая конница.

Так, это пять тысяч лёгкой и пять тысяч тяжелой конницы получается. Ладно, надо действовать.

– Хорошо, Буол, ты пока будешь жить. Потом я ещё с тобой побеседую.

Степняк чуть вздохнул и неожиданно сказал:

– Я знаю кто ты, бохадур.

Я посмотрел ему в глаза и, улыбаясь, ответил:

– Не сомневаюсь. – Повернулся к братьям Борзовым: – Увезти, к Кубину. Глаз с него не спускать, головой отвечаете.

Борзовы кивнули и, отвязав верёвку, уволокли изумленного монгола прочь, а я задумался. Почти тьма – это для нас много, чересчур много. Даже если вычесть из этих сил уничтоженную утром тысячу, но все равно их много, надо уходить. Мда, хорошо мы Батыю пятки отдавили, что он отрядил на поиски целый тумен, хотя ещё ни одного обоза с осадными орудиями не уничтожили. Отбили полон, и убили чуть меньше тысячи степняков. Две, если считать убитых сегодня.

К Рязани мы не успели, до взятия Коломны время ещё есть. Надеюсь, братья Варнавины найдут отряд Ефпатина, а наши дозоры обнаружат нужные нам обозы. Но просто бросать подготовленное место для засады не следует. Чёрт, засада на тяжелую конницу не рассчитана. На лесном пруду, где мы подготовили вторую засаду для конницы есть, где развернуться. Предполагалось по отработанной схеме перестрелять часть монгол, а потом ударить кованой ратью. И никуда бы они не делись. А с тяжелыми так не пройдёт – они все в брони и ответить могут будь здоров. Они не так поворотливы, как легкие, это конечно плюс, но если бы овраг в узких местах был не таким заросшим, где как раз лучше их всех прищучить.

А если… нет, подготовитьто место не успеем. Черт!

– Что будем делать, Володимир Иванович? Против десяти сотен тяжелых конных пойдём?

– Да… не по силам нам они. Хотя…

– Вот что, – я повернулся к Бравому, – Иван Пантелеевич, зови всех десятников.

Бравый кивнул и исчез среди деревьев.

– Макар Степанович, сколько у нас земляного масла осталось?

– Три ведерных бочонка, а что?

– Мало, а дегтя?

Лисин пожал плечами:

– В обозе должон быть. А что ты задумал?

– Погоди, Макар Степанович, поясню, как соберутся все, но сразу скажу, что поганым это не понравится.

Да, стильно они приодеты!

Я смотрел на тяжелых монгольских конников изпод большой разлапистой еловой ветки. Сразу видно, элиту против нас послали. Все в одинаковом прикиде и цвет у всех один – коричневый. Доспех у тяжелого всадника был обтянут кожей, даже шлем непривычной, вытянутой формы не имеет привычного навершия, он обтянут кожей и украшен бахромой по кругу. Кони тоже неплохо защищены, причем не только спереди. На головах, закрывая глаза, были надеты жуткие маски, наверно для устрашения врагов. Тяжелые всадники обычно врубаются во вражеский строй и ничем их не остановить. Только я знаю, как это сделать.

Издалека конница, плотно стоящая длинной колонной в овраге, была похожа на медленно ползущий бронепоезд. Колонна остановилась, не выходя на открытое пространство, ехавший впереди всадник чтото крикнул, и строй мгновенно закрылся щитами.

– Во дают! – Изумлённо прошептал Илья Лисин, а сидящий рядом Макар Степанович тихо сказал:

– На змия ползучего стали похожи.

Монголы в строю действительно сейчас напоминали огромного коричневого питона, который выполз из пещеры и озирается в поисках жертвы. Тем временем всадник спрыгнул с коня и присел, рассматривая следы.

– Он чтото заметил?

– Вряд ли. Следовто там уйма и все ведут дальше в овраг, а наши следы мы зачистили, и снег, что шел всю ночь, нам помог.

– Эвон, как внимательно в след смотрит.

Макар Степанович заметил:

– Энто, похоже, тысяцкий.

– А он деготь и земляное масло не учует?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Хорошо бы нет.

Изза поворота донесся топот, и показались скачущие всадники. Три часа назад по оврагу прошел монгольский дозор. Десять всадников покрутились, осматриваясь, и поскакали дальше. С вестями, почемуто, вернулось только трое.

– Макар Степанович, кого ты отправил в дозор на ту сторону оврага?

– Макарова Бориса Всеславовича.

– Добре.

Дозорные остановились у головы колонны тяжелой конницы и переговорили с тысяцким. Тот покрутил головой, как будто не веря тому, что сказали дозорные, и чтото крикнул. Бронированная колонна начала движение. Коричневая масса стала втекать на ровную гладь замерзшего лесного пруда. Рукотворная куча лесного мусора оказалась ровно посередине строя, который разделившись, стал обтекать её с двух сторон. Тысяцкий, глядя на кучу, остановился, потом посмотрел вперёд.

– Заметил, Володимир Иванович, он чтото учуял.

– Тише, Илья, не шуми.

И сказал всем:

– Приготовились. Стрелять только охотничьими стрелами. Пусть кучней встанут.

Тяжелая монгольская конница уже на две трети вышла из оврага. Скоро голова колонны войдёт во второй створ. Пора начинать.

– Бей!

Все разом выстрелили из луков и с пулеметной частотой начали опустошать заготовленные накануне вечером охотничьи стрелы. Раздался резкий выкрик, и монголы довольно быстро выстроились в круг. Лисин старший не стрелял, наблюдая за перестроением степняков.

– Эти стрелы им как укус комара. О, глянь, Володимир Иванович, в каре встали.

Я хмыкнул, глядя на эволюции поганых:

– Да нет, Макар Степанович, это не каре, это больше на яйцо похоже. Мы его сейчас изнутри… откроем.

Подал знак сидящему на сосне Демьяну и приказал лучникам:

– Приготовить боевые стрелы.

Горин с сосны выстрелил из арбалета зажигательной стрелой в большую кучу мусора и тут же по верёвке соскользнул на землю. В центре монгольского строя вспыхнуло пламя и зачадило черным дымом.

– А поганыето не испугались.

Киваю, понятно, что они уже сталкивались с подобным в Китае, даже пороховые ракеты видели в действии, но то, что я им приготовил, монголы ещё не испытывали. Я смотрел на огонь, что охватил мусорную кучу, которую густо полили дегтем и нефтью, а потом накидали сверху снега. Ага, вот побежали огненные дорожки и от них загорелись так же политые дегтем и нефтью сваленные сухие ветки и всякая гниль на выходах из оврага. Но это не главное, главное то, что внутри сваленных веток. Там в центре выстроившихся монгол, под горящими ветками лежали шесть пороховых фугасов и бочонки с нефтью. Все, что я взял в этот рейд. Стоит только огню добраться до фитилей…

Бабах!

Сразу заложило уши.

Строй монгольской конницы вспучился изнутри. Монгол не просто раскидало, казалось, они просто разлетелись сами. Взрывная волна раздалась в разные стороны, выкидывая седоков и калеча лошадей. Огненные клубы выросли и охватили центр строя, немного лизнув огнем передние ряды. Все сразу заволокло сизым дымом, а ввысь выплеснуло черный столб. Чтото отлетело в нашу сторону и взорвалось. Вжикнули осколки, а все ели здорово качнуло взрывной волной. Что за пропорции были в этом старом порохе, если так вдарило? Я от неожиданности дернулся, и приготовленная стрела ушла в сторону. Сзади всхрапнули лошади, испугавшись грохота. А что творится там? Кони не так невозмутимы как их наездники. Грохот взрыва с огненным вихрем дали такой мощный импульс уцелевшим в первых рядах, что все монгольские кони беспорядочно понеслись в нашу сторону. Из сизого дыма выплеснуло с сотню лошадей и лишь половина с седоками. Но это была не атака.

С удивлением обнаружил, что наготове с луком стою я один, а все ратники остолбенели и пялятся, неистово крестясь, на поднимающийся черный гриб. Конная лава приближается, а бояре столбом стоят, мать ети! Срывая связки ору:

– Бей! Не стойте, столбом! Стрелой бей!

Толкаю рукой, стоящего рядом в ступоре, Лисина:

– Макар Степанович, вперёд.

Тот кивает и вскакивает. Ратники очухиваются и изза густых елей начинают вытекать русские сотни. Они успевают разогнаться и ударить беспорядочно скачущих монгол, точней их остатки. Дым чуть рассеялся, и стало видно, как в центре пруда полыхает огонь, и мечутся горящие люди и лошади, постепенно их становится меньше. С удивлением вижу, что они проваливаются под лед, который просто сломало взрывом. Бояре сшибают выживших, и успевают остановиться у края слома льда. Вскакиваю на коня и несусь туда. Повсюду стоит запах горелой шерсти и плоти. До сих пор чадят кучи на выходах из оврага.

Вся дружина собралась по краям пруда. Завороженно смотрим на агонию тех, кто смог сбить огонь, но провалился под лед. Тонули люди, тонули лошади. Тяжелая бронь тянула на дно.

Не ожидал я такого эффекта. Не думал, что шесть фугасов со старым порохом, вкупе с бочонками нефти и дегтя, раскидают и сожгут почти всю тысячу степняков, вдобавок взрывом сломает лед, и остатки выживших провалятся в пруд. Прогнозировал уничтожение половины монгол, а остальных рассчитывал взять стрелой и конной атакой. Учитывая психологический эффект, затруднений бы не было. Мда. Не учел только, что от этого впадут в ступор и бояре.

Вот так, нечаянно, получилось проделать то, что случится у Александра Ярославича на Чудском озере с Ливонскими рыцарями.

Стоим в молчании, под треск горящих веток на выходах из оврага. Бояре на пруд смотрят хмуро. Ктото произносит:

– Туда им и дорога.

Все кивают, соглашаясь. Облегченно вздыхаю, а то подумалось, что меня после применения пороха вкупе с нефтью, сторониться начнут. Почти в полной тишине раздаётся крик, от которого я вздрагиваю даже больше чем от взрыва:

– Володимир Иванович!

От леса к нам скачет Макаров Борис Всеславович, со всеми кто был в дозоре. Он осаживает коня рядом и выдыхает:

– Володимир Иванович, поганые идут.

– Где?

– С той стороны оврага. – Он осматривается и потрясенно спрашивает:

– А как это вы их? Что тут случилось? Что так громыхнуло?

Отмахиваюсь:

– То, что в обозах везли и земляное масло.

А сам задумался. Так, похоже, это появился другой поисковый отряд степняков. Легкая конница, а за ними и тяжелая. И дозорные, что остались у начала русла этой реки или оврага, могут показать дорогу сюда. Черт, как некстати.

– Борис Всеславович, далеко ли они и сколько их?

Макаров, морща нос от дыма и тяжелого запаха горелой плоти, сказал:

– К верхнему руслу многим числом подошли.

Так, какую сторону уходить? Путь, куда собирались, уже перекрыт. Идти вокруг леса, через место первой засады? А может…

– Демьян, пошли когонибудь…

Меня прерывает появление наблюдателей, оставленных следить за подходами недалеко от первой засады. Вынырнувший изза елок ратник торопливо подбежал и выпалил:

– Боярин, поганых тьма идёт.

Понятно, перекрыли оба выхода. Знали? Нет, не должно. Скорей всего верны своей тактике. Надо выбираться из этих клещей, значит, придётся уходить лесом. Посмотрел на сотников и сказал:

– Так, собирайте людей, уходим через лес. Демьян, твои стрелки с той стороны оврага пришли?

– Нет ещё.

– Быстро всех сюда.

Я кликнул Садова:

– Тимофей Дмитриевич, ты идёшь первым. Обозникам скажешь, чтоб шли за тобой. Все остальные следом. Сотня Лисина идёт последней.

Повернулся к мрачно рассматривающему обширную полынью Макарову:

– Борис Всеславович, ты со своими останься и посмотри тут за погаными.

– Добре.

Через час, когда мы успели уйти достаточно далеко в лес, нас нагнал наш арьергард.

– Поганых набежала уйма. Злобный вой стоял, просто жуть.

Макаров улыбнулся:

– Я видел, как один головой о лед бился. А по нашим следам они не пойдут?

– Нет, Борис Всеславович, в лесу они бессильны, и монголы это понимают.

Идти через зимний лес тяжело. Приходится постоянно огибать завалы и часто растущие деревья. Порой тропа похожа на горный серпантин, и после очередного поворота сквозь стволы деревьев видишь то место, которое только что прошел. Это выматывает. Да и последние трое суток были трудные и динамичные.

После известия, что за уничтоженной тысячей легкой конницы идёт тяжелая, было принято решение не уходить, а сделать очередную хитрость. Я подробно объяснил, что хочу сотворить. Бояре сделали вид что поняли, хотя смотрели на предложение скептически.

Весь вечер, ночь и утро шли приготовления. В самом центре замерзшего водоема сложили все пороховые фугасы, обложили бочонками с нефтью и дегтем, я соорудил хитрый фитиль, и аккуратно завалили всё ветками и прочим лесным мусором. Потом всё обильно полили смесью нефти и дегтя и присыпали снегом, со срезанных в глубине леса еловых лап. Ими же замели все следы, ведущие к лесу. К вечеру опять повалил снег, чем облегчил нам маскировку. Осталось ждать подхода тяжелой конницы и обстрелять её безобидными для её охотничьими стрелами, чтоб заставить сгруппироваться вокруг фугаса. Что у нас и вышло. Бабахнуло на славу. Даже не ожидал такого эффекта.

Вот теперь скептики во взглядах нет и в помине, только смотрят больше с опаской.

Вскоре пришлось вставать лагерем на ночь. Разожгли костры и уселись у огня в ожидании готовности каши. Все выглядели смертельно усталыми, но всётаки довольными. У костров шло бурное обсуждение разных эпизодов боев за прошедшие дни. Говорили и о сегодняшнем бое, но как о странном случае. Чаще сетовали, что и саблей не пришлось помахать, а вот про тот гром и огонь с черным дымом, очень похожий на растущий гриб…

Из темноты вынырнул Демьян и уселся рядом.

– Тихие дозоры проверил. – Он поёрзал, усаживаясь поудобнее, и спросил: – Володимир Иванович, а зачем мы в поганых охотничьими стрелами стреляли? Ведь толку от них никакого.

Лисин Макар Степанович улыбнулся и закрыл глаза, а Борис Велесов и Лисин Илья навострили уши.

– А ты на месте того тысяцкого что бы подумал?

Демьян задумался, пожал плечами:

– Ну, то, что вокруг охотники да простой люд собрались. И ещё что сами нападать не собираются.

Я наставил палец:

– Вот видишь, почти правильно. Схитрить и заставить врага недооценить противника, значит наполовину выиграть.

И тут подал голос Илья Лисин:

– Но проще было тяжелой стрелой их всех взять. Ведь ты, боярин, да Демьян по сотне могли в землю уложить.

– Неправильно мыслишь, сын. – Макар Степанович открыл глаза и с укоризной посмотрел на Илью:

– Не сотню, совсем не сотню. Думаешь, поганые стояли бы на месте, пока всех не перестреляли? Нет, они пошли бы в атаку. И только господь ведает, сколько воев полегло бы в той сече. А стреляя легкими охотничьими стрелами, мы заставили их собраться в одном, нужном нам месте. Ведь так, Володимир Иванович?

– Так, Макар Степанович.

– Всётаки здорово бахнуло. Враз поганых раскидало, да ещё сожгло и утопило. Эх!

Илья зажмурился и продолжил:

– А хорошо бы собрать всех поганых на реке и бабах!

И он махнул руками, изображая взрыв.

Я усмехнулся:

– Так они и дадут себя уговорить.

А сам задумался. Хорошо бы чтоб так. Только вот фугасов не хватит на такую толпу. Всего шесть и осталось, да нефти с десяток бочонков.

– Ладно, бояре, давайте спать. Завтра, чую, трудный день у нас будет.

Мы стояли у самого края леса, ожидая результаты разведки. Изза снегопада видимость была плохой, но на другой стороне поля, вдалеке, угадывалась стена леса, а за перелеском, что соединял лесной массив, чтото дымило. Оттуда через перелесок шла широкая полоса вытоптанного снега. Похоже, тут прошли монголы, а там дымятся остова сгоревших домов какойто деревни.

– Боярин, поганые спалили деревню и ушли. Давно. Люда не видно, мыслю в полон угнали.

Кивнул дозорному и повернулся к Лисину:

– Макар Степанович, ты со своей сотней первым иди. Как деревню пройдёшь, то вставай у той опушки и жди обоз. В случае появления монгол нас не жди, уходи.

– Добре.

Лисин махнул рукой, и сотня стремительно пересекла поле, завернула в перелесок и скрылась в дымке снегопада.

Такая погода хороша для открытого передвижения, если бы не одно но. Монголы делают переходы в любую погоду и время суток. Поэтому изза вероятности столкнуться с большим отрядом на открытом месте, дружина и обоз пойдут сквозь лес. Пусть дорога к лагерю выйдет дольше, зато мы не столкнемся со степняками, которые сейчас очень злые будут.

Пересекли поле, и за перелеском открылась картина сгоревшей деревни. Огромные, ещё дымящиеся, черные пятна пепелищ напоминали о том, что когдато тут стояли дома и обширные хозяйственные постройки. В молчании проехали мимо, лишь задержавшись у темного пятна на снегу, которое падавший снег так и не смог прикрыть. Перекрестились и прочитали молитву.

Впереди раздались крики, и мы рванули вперед. Оказалось, что там дозор встретил уцелевших селян, которые успели сбежать в лес. Дозорные стояли вкруг, в центре которого стояла всего одна семья. Мужик с женой, к которой жалось пятеро ребятишек. Они с тревогой смотрели на нас. Я отправил сотни дальше в лес, а с обоими Лисиными и Демьяном подъехали к ним.

– Кто вы?

Мужик скинул шапку и, ломая её в руках, стал говорить:

– Мы здешние, из Выселок. – Он махнул рукой в сторону деревни. – Мохов я, Пахом. Вои степные налетели. Я их случаем увидел. Закричал предупреждая. Но токмо моито в лес и успели утечь. В лесу два дня прятались. Пожарище видели, но носу из лесу не казали.

И мужик стрельнул глазами на большой кустарник недалеко. Я посмотрел в ту сторону. А там ктото есть.

– Эй, за кустами. Выходи.

Изза кустов поднялся паренёк, по виду лет так на пятнадцать.

– Энто сын мой, Первуша. – мужик перекрестился и быстро добавил: – Павлом крещен.

– Иди сюда, парень.

Тот медленно приблизился. Смотрит насторожённо. Лисин хмыкнул и спросил:

– Ты не боишься ли нас, Павел?

Парень, сердито сверкнув глазами, выпрямился:

– А я ничего боюсь.

– Ладноладно, Аникавоин. Мыслю, ты все, что творилось в вашей деревне, видел?

Парень стиснул кулаки и кивнул:

– Я за околицей в кустах спрятался. Видел, как поганые по домам кинулись. Они согнали всех в одно место и спрашивали…

Я подался вперёд:

– Что?

– Видели ли они русских воев?

– Что, так и говорили «русских»? Или «урусов»?

– Русских.

Я и Лисин переглянулись.

– Что дальше?

– Никто ничего не знал. Так поганые обозлились и стали плетьми бить. Потом согнали всех в один дом и подожгли.

Парень отвернулся, а его мать всхлипнула.

Я прикрыл глаза. Всю деревню сожгли, вместе с жителями. Изверги, каких на Русь приходило немало, и ещё придёт. Чувствую, как в груди зарождается свирепая ярость. Они должны ответить за это. С трудом удается погасить пылающий в груди пожар. Скоро так берсерком стану. Ладно, надо думать дальше. Почему поганые спалили деревню? Бесятся от того, что нас не нашли? Начали свою месть, вырезая всех, кто меньше тележного колеса? И ещё странно то, что в их вопросе звучит не «урусуты», а «русские». Так может говорить только русский, или тот, кто долго жил на Руси. Один из восточных купцов, или их приказчиков? Скорей всего. Современная разведка, мать её.

– Что скажешь, Володимир Иванович?

– Скажу, Макар Степанович, что надо с этим Буолом поговорить ещё раз. Идем без дневок. Думаю, лошадки выдержат. Как мыслишь, до вечера успеем?

Лисин кивнул:

– Должны.

Парень выступил вперёд:

– Возьмите меня, бояре. Я из лука метко стреляю.

– Павша! – Мужик вскрикнул и опасливо покосился на нас.

Не глядя на отца, парень твёрдо повторил:

– Возьмите меня, бояре. Я отомстить хочу. Там Софьюшку… мою погубили… – И Павел сильно, до скрипа, сжал зубы и отвернулся.

Сердце сжалось. Софья, как там она? Вздыхаю и смотрю на беженцев.

– Возьмем всех. Макар Степанович, будь добр, ты их в обоз определи. Демьян, как приедем, ты, парня к себе заберёшь, и посмотришь, что может. Всё, бояре, вперёд.

До основного лагеря добрались даже раньше, удачно скрываясь от многочисленных монгольских дозоров. Кубин, предупрежденный о нашем приходе тихим дозором, встречал у края болота, что был вокруг лагеря. Он спросил, кося взглядом на проезжающих ратников:

– Ну, как прошло, все живы? Бой с тяжелой конницей был?

– Да, был, был. Отлично всё прошло, Матвей Власович. Даже раненых не имеем. Макар Степанович, вон подтвердит.

Лисин кивнул:

– Это так, Матвей. Правда, в этом придумка Володимира Ивановича помогла. За раз, почти всех поганых в ад отправили. Господи, помилуй. – И Лисин перекрестился. – Но поработать сабелькой пришлось, правда както странно получилось – в бою с легкой конницей у нас язвлёные были, а тут нет.

Пропустили мимо себя всю дружину вместе со всем обозом и поехали последними. Кубин махнул рукой.

– Про то, что наперво было, я знаю. Мне братья Борзовы всё обсказали. А что ты там, Володя, сотворилто?

Усмехнувшись, я сказал:

– Да фугас я из всех бомб собрал, и все бочки с нефтью и дегтем в центре поставил.

Кубин понятливо кивнул:

– Адскую машину зорвал, значит. А как ты всех монгол у бомбы собралто? И как зажигал?

Я подробно пересказал деду Матвею все события. Потом свои впечатления высказал Лисин. Не хватало только, чтоб дополнить рассказ, детского восторга Лисинамладшего, который вместе с Демьяном Гориным ехал гдето впереди колонны. Впечатленный Кубин покачал головой, как бы не веря, и произнес:

– Удивительно, но такое мне, кадровому военному в голову бы не пришло. Жаль сам того не видел.

– Да ладно, Власыч, увидишь ещё. Тут вот какое дело есть. – Мы переглянулись с Лисиным. – Мы деревню одну проехали. Сожжённую дотла монголами. И жителей из неё встретили, что успели от них в лес убежать. Так один паренёк, скрытно пробравшись к окраине, все видел и нам поведал. Монголы, похоже, наш отряд искали и о нас спрашивали. О русских. – Я выделил последнее слово.

Кубин нахмурился:

– Считаешь, о нас знают, и ищут именно о нас?

– Да, и подробно об этом поведать может наш пленник. Его, кстати, Макар Степанович повязал. Тот почти незаметно в лес пробрался. Мы его допрашивали, и про отряды, что нас ловят, узнали. Чую, что не всё он нам поведал. Хорошо, что я его с братьями Борзовыми к тебе отправил.

Кубин кивнул:

– В срубе сидит, под присмотром Борзовых. Я к ним после вести о вас зашел. Обрадовал, что назад возвращаетесь.

– Лады. Надо будет с ним вдумчиво потолковать.

Краем глаза замечаю как в стороне тропы, изза кустов, материализуется ратник, как я понял, из тихого дозора. Кивнув нам, он так же исчезает, как будто его и не было. Кубин, видя это, усмехается, а я говорю:

– Хорошо ты, Матвей Власович, научил тихие дозоры нести караульную службу. Прям, как лешие, по лесу хоронятся.

– Тьфу, ты, Господи, лешего поминать. – Крестится Лисин. – Но ты прав, Володимир Иванович, справно у них выходит.

Лес сменился редколесьем. Сам лагерь был построен на острове среди обширных болот и озер в этих местах. Имелось только два прохода на остров, по одному из которых сейчас двигалась дружина с обозом. Он проходил прямо через болото и в самых топких местах, которые даже в мороз не замерзали, была проложена гать. Другой проход был на противоположной стороне, там тропа проходила меж заболоченных озер, но по твердой почве. Незнающему человеку здесь не пройти. Белая гладь снега, покрывшего чуть прихваченную морозами болотную жижу, обманчива. Вроде обычное ровное поле, а ступишь на него, провалишься и «мама» сказать не успеешь.

Проехали три настила, и после поворота, за плотно заросшим холмом, открылись срубы нашего основного лагеря. А хорошо постаралась посланная вперёд бригада плотников. Всего за две недели тут успели много чего построить. И гать проложили, и домов понаставили с печами. Даже баню поставили, в первую очередь, потому что без неё, родимой, жизни на Руси нет. Любит русский народ чистоту.

Идиллию моих мыслей нарушили крики у крайнего сруба. Причем крики тревожные. Резко хлестнув лошадей и обходя по краю тропы медленно ползущий обоз, мы рванули вперёд. У дома резко осадили коней. Из дому выскочил ратник и, увидев нас, крикнул:

– Ой, беда, бояре. Братьев Борзовых убили.

После этих слов все мы слетели с коней и почти одновременно вломились в дом. В сумрачном свете от небольшого окна, затянутого чемто мутным, и от открытой двери, угадывалось два тела. Это были братья Борзовы. И больше никого. Пленника не было. Я бросился к лежащему у самого выхода Михаилу Борзову, у которого в груди торчал засапожный нож. Провел руками по шее, пальцами нащупал вену. Жив! Жив, несмотря на такую рану! Теперь к Гавриле. Но, только взглянув на него, понял, что тот мертв. С головой развернутой на сто восемьдесят градусов не живут.

Но как? Как? Как? Как, черт возьми, этот Буол смог развязаться? Как он смог справиться с Борзовыми?

Сруб наполнился людьми. Все крестились, глядя на тела.

– Найду поганца! – Дед Матвей сжал кулаки и повернулся, чтоб выйти, я его придержал:

– Стой, Матвей Власович, ты мне тут нужен будешь. Отправь когонибудь, кто все тихие посты знает, и лагерь обыскать надо.

Кубин кивнул и вышел из сруба. Там раздались его команды, а я склонился к Михаилу, и тут же откинул руку Демьяна – тот пытался вытащить торчащий нож. Скинул с себя налатник и расстелил его рядом.

– Помогите переложить.

Мы бережно переложили Борзова на налатник. В дверь протиснулся священник и склонился над Михаилом. Я тихонько сказал ему:

– Отче, тебе не к нему, к Гавриле надо.

Тот строго посмотрел на меня, перекрестил раненого и пошел к телу убитого. Я взялся за край налатника.

– Нужно его в дом перенести. Давайте, дружно и осторожно. Подняли.

Мы вынесли Михаила из поруба и понесли в теплый дом. Нас сопровождали чуть ли не все ратники дружины. Я сказал идущему радом Горину:

– Демьян, дуй мухой до коня моего. Там возьми все сумы и в дом неси. Пусть кипяток приготовят, да моха сухого и тряпок чистых.

Тот кивнул и убежал. Мы внесли Михаила в дом. Следом вбежал Демьян с перекидными сумами, где у меня были запасы перевязочного материала и аптечка с жалкими остатками медикаментов. Жаль антибиотиков и обезболивающего нет. Попробуем обойтись самогоном.

– Так, бояре, подстелите чтонибудь на стол. А теперь взяли…

Переложили Борзова на стол. Я начал готовить все нужное, дожидаясь прихода Кубина. Пока его не было, я и Демьян распахнули тужурку, которая заменяла Борзову налатник. Под ней была только кольчуга, остальные латы он, повидимому, снял. Я покачал головой, удивляясь силе удара – узкое лезвие ножа пробило пару колец кольчужной сетки и вошло в мышцы на несколько сантиметров. Похоже, тот монгол нанес удар в сердце, но он не ожидал никаких лат под тужуркой.

Рана не смертельная. Но почему тогда Михаил без сознания? Вырубил ударом? Я скосил глаза и увидел торчащую рукоятку ножа из сапога. А, понятно, как все произошло. Монгол какимто образом освободился от верёвок, свернул, хорошо тренированному и очень сильному, Гаврииле шею и его ножом ударил Михаила. Только кем надо быть, чтоб с двумя сильными бойцами справиться? И как он их смог одолеть?

– Нет поганца в лагере. – Кубин ворвался в комнату и сразу скинул с себя верхнюю одежду. – Я полусотню направил на поиски.

– В какую сторону?

– С какой приехали. На запасной тропе следов нет. Ничего, дозоры его пропустить не должны. Поймают, а я с него кожу сниму. Медленно.

Дед Матвей тряхнул руками и, кивнув на Михаила, с надеждой спросил:

– Ну, что с ним, он жив?

– Жив, только без сознания. Нож, благодаря кольчуге, внутри ничего не повредил, только мышцу рассек. И крови он мало потерял. Скорей всего поганый его ударил очень сильно. Надо бы в чувство привести, а то очухается некстати, когда рану зашивать начнем.

Кубин покачал головой.

– Надо же, а степняк сильным не казался.

– Ладно, ты, Власыч, у головы вставай, выдернешь нож и кольчугу снимешь. Демьян, ты к руке, придержишь, если что.

Я обернулся к остальным:

– Бояре, ноги придержите, а ты, – я кивнул ратника с внушительными габаритами, – ты у другой руки встань.

– Начнем. Ну, Господи, помоги. – Я перекрестился.

Сложность была в том, что нож застрял в теле и удерживался кольчугой и поддоспешником. И не сняв кольчугу, рану не обработать. Хорошо хоть, поддоспешник был не очень толстый и моя рука, подняв его и нижнюю рубаху, легко проникла к груди с мхом, завернутым в ткань и промоченным самогоном.

Я кивнул Кубину и он, взявшись за рукоятку, выдернул нож.

– Йох…

Борзов рванулся и выгнулся дугой. Он махнул руками так, что Демьян и ратник напротив разлетелись в разные стороны, но тут же вскочили и кинулись обратно. Борзов зарычал и попытался вывернуться. Ратники, что удерживали его ноги, еле держали. Я успел сунуть руку к ране и прижать тряпицу, но чуть не отлетел от удара. Кубин навалился и заорал ему в лицо:

– Миша, Миша, успокойся. Это мы.

Борзов обмяк и открыл глаза. Он, осмотрелся и, увидев меня, хрипло прошептал:

– Володимир Иванович, поганый сбежал.

– Тихо, спокойно. Мы знаем. Миша, мы сейчас снимем кольчугу и поможем тебе, а пока ты рассказывай – что и как случилось. Власыч, стягивай железо.

Я, с помощью ратника слева, приподнял Михаила, удерживая руку с тампоном на ране, и Кубин осторожно стянул кольчугу.

– Ты, Миша, не молчи, говори.

Борзов сглотнул и начал рассказ:

– После того, как Матвей Власович сказал о том, что возвращается дружина, мы обрадовались, и сказали поганому, что его ждет интересная встреча. Но тот сидел и, смотря на нас, улыбался.

Мы начали разрезать поддоспешник, но тот резался плохо.

– А потом, вдруг встал и сбросил верёвки с рук и ног. Как будто и не завязаны они были.

Мы замерли и переглянулись.

– Постой, как это стряхнул? Его плохо связали?

Борзов покачал головой.

– Хорошо связали. Только он их взял и стряхнул. Как бы сбросил.

Мда, мне этот монгол сразу странным показался, супермен, мать его. Наконец поддоспешник разрезали и откинули в стороны. Рубаху с запёкшейся кровью распороли быстро.

– Дальше, Миша. Что дальше?

– Дальше он встал и сказал чтото вроде «илжиг хэмжээ».

Я скрипнул зубами. Посмотрим, кто наивный дурак.

– Гаврила кинулся к нему, но тот увернулся, как ты, Володимир Иванович, и брат в стену ударился. Я не стал нападать сразу, а стал медленно подходить, чтоб его схватить наверняка. А он как закричит «Я». Чем он меня приложил, я не увидел.

Понятно, чем ударил его монгол. Вот уж не думал, что тут ктото может, как каратист ногами махать.

– Чую спиной о стену приложился, У меня в голове гудит, туман в глазах, а там Гаврила взревел. Слышу хруст. Ну, думаю конец кощему. Помотал головой, встал и вижу – поганый на меня смотрит и щерится. А брат сзади лежит. Дальше… не помню.

Я кивнул Михаилу:

– Понятно, Миша. Демьян, налей из моей фляги полный рог. И дай ему выпить.

Горин налил самогона и поднес рог к губам Борзова.

– Выпей, Миша. Это тебе поможет.

Борзов сделал глоток и поперхнулся.

– Пей, пей. Всё пей.

Тем временем Кубин приготовил нить и иглу, тампоны смоченные самогоном. Раненый сделал последний глоток и закрыл глаза. Я обработал рану и приготовился её зашивать.

– Сейчас будет больно.

Откудато появилась деревянная палочка, которую сунули Михаилу в рот. Руки и ноги ему опять стали держать. Я наклонился над раной. Черт, надо было и мне дозу принять. Помню, что значит шить без укола. Но парень только тяжело дышал. Наложив швы и забинтовав грудь, я выпрямился и вытер пот с лица. Дверь открылась, и вошел боярин Бедата.

– Объехали все тихие дозоры. Чужих нигде не видели, никто мимо не проходил.

Я переглянулся с Кубиным. В его глазах читались те же вопросы, что и у меня. Как так? Куда монгол делся? Улетел он что ли?

– Ты уверен, Иван Григорьевич?

– Уверен. Я ещё раз проехал вокруг. Следов акромя наших нигде нет.

Не простой этот монгол оказался. Как в воду канул. Исчез будто шапку невидимку надел. Ниндзя, мля. Хреново, если он както умудрился проскользнуть мимо дозоров. Значит, остаётся только одно. Я опять посмотрел на Кубина:

– Объявляй аврал, Матвей Власович. Собираемся и уходим ко второму лагерю. Срочно.

Кубин вздохнул и, оглядев всех, сказал:

– Все, бояре, собирайтесь. Вы слышали, что сказал Владимир Иванович? Уходим.

Уходили на следующий день, после полудня, успев за ночь собрать все необходимое. По общему решению, всех освобожденных от полона, решили отправить вместе с покалеченными ратниками в керженские леса. Им выделили сани и лошадей. Михаил Борзов уезжать в родные места категорически отказался. Да и понятно почему.

Саней на всё не хватало, стали делать волокуши, на которые грузили добро, продукты и сено.

Жаль было оставлять уже обжитое место. Да и построенного было жаль. Люди оборачивались и долго крестились на высокий крест посреди строений, где со временем хотели поставить церковь вместо часовни. Батюшка долго стоял на окраине и бормотал молитвы, он уходил самым последним. Люди не роптали, каждый понимал, что если придут монголы, то вырежут в отместку всех до единого.

Уходя, раскурочили гать и завалили вторую дорогу деревьями. Погони не боялись – дорога ко второму лагерю наполовину проходила через болотистые места. Так, что монголы вряд ли сунутся за нами. Уже к вечеру колонна добралась до края болот. Поутру обоз разделился. Мы попрощались и направились в разные стороны.

18

Настал последний жизни миг,

Стою один я пред врагами,

Весь полк полег,

Весь полк погиб,

И вижу я уж смерти лик,

И вороньё кружит над нами.

В бою мне ярость помогла,

И ненависть к врагам толкала.

Но в сердце нет уже тепла,

Да, нет совсем тепла.

Ненависть всё сердце обуяла.

В кулак собрав остаток сил,

Со всей своей душевной болью,

Я ненависть из сердца выжгу,

И пустоту,

Всю пустоту,

Заполню до краёв любовью.

Сильней сжимаю рукоять,

Сквозь зубы чту я песню смерти.

Врагам меня не удержать,

Теперь уже не удержать,

Для них я стану самой смертью.

Монгольский обоз, табуны лошадей и охрана из тысячи всадников, были похожи на черный поток, заполнивший все русло реки. Тяжелые волокуши тянули волы, запряженные в несколько рядов. Что там нагружено не понять, все укрыто рогожей и шкурами. Таких волокуш я насчитал двадцать. Были и поменьше. Наверняка, хоть в одной из них, найдутся и детали к осадным орудиям.

– А охраны много, Володя. Не по силам нам.

Кубин стоял рядом и всматривался через густые ивовые кусты на реку. С холма, что стоял недалеко от русла, было всё хорошо видно.

– Да, ты прав, Власыч. Слишком много их. Но попробовать стоит. Получится у нас, и на один обоз у Батыя станет меньше. А вдруг тут осадные орудия везут?

Кубин посмотрел на речной поворот, откуда вытекали табуны лошадей и хмыкнул:

– А ведь и лошадей поганых лишить доброе дело будет. Так, Макар Степанович?

Лисин кивнул:

– Давно пора челны поразмять. Токмо много их, поганыхто. Как сполнять дело будем?

– А может просто обстрелять их, а обоз поджечь огненными стрелами и уйти?

Садов сплюнул и поправил налатник. Я вгляделся в поток, нука нука…

– Матвей Власович, глянька внимательней на охрану.

Кубин обежал глазами монгольский обоз и нахмурился:

– Охрана как охрана. Хорошая, нечего сказать.

– А вы, бояре что скажете?

Но сотники пожали плечами. Только Горин, внимательно осмотревший обоз, сказал:

– Тяжелой конницы нет. А более я ничего и не приметил.

Усмехнувшись, говорю озадаченным боярам:

– Эх вы, сотники. Гляньте, а ведь охранато из данников состоит. Тут монголовто нет. А если есть, то мало. Вон тот десяток, возможно.

Садов пожимает плечами:

– Не един ли крест для нас? Говори, Володимир Иванович, что задумал.

А задумал я то, что всегда использовали степняки против сильного войска. Хитростью выманить и внезапно ударить. Только я собираюсь ударить по обозу, а охрану обмануть. Так как в охране не монголы, то моя хитрость должна сработать.

– Давайте, бояре, отойдем.

Мы углубились в лес, густо растущий на краю холма. Остановившись на маленькой поляне, я на ровном снегу прочертил кривую линию.

– Вот это река. Как идёт обоз, вы сами видели. В голове охрана, примерно десять сотен. В середине растянулся обоз. За ними табуны. Наверняка за табунами идет ещё отряд, но, думаю, небольшой. А теперь моя мысль. Ты, Тимофей Дмитриевич, в хвост обоза зайди. С собой возьми полусотню, остальные пусть со мной будут. Макар Степанович, Борис Владимирович и Иван Пантелеевич, вы в начало обоза зайдите. Подальше. Встанете за дальним поворотом, пропустив дозор. Потом пусть вперед выедет пять десятков, как бы нечаянно с обозом столкнулись. Пусть стрел покидают малость и наутёк. Думаю, степняков в погоню много сорвётся. А вы за поворотом их и встретите. Это как мы у Люнды сделали, помнишь, Матвей Власович?

Кубин кивнул:

– Помню, но тут их больше, и намного.

– Погоди, я ещё не договорил. Ваша задача только отвлечь, оттянуть на себя охрану. Ударите стрелой, постоянно отходя и заманивая дальше, а потом в лес уходите. Нам силы ещё потребуются. Обозов и табунов у Батыя много.

Я повернулся к Садову.

– Теперь ты, Тимофей Дмитрич, как обойдёшь вон ту рощу, смотри, как начало боя увидишь, прямо в табуны вклинивайся, охрану бей стрелой и выдавливай коней в нашу сторону. Сколько сможем, столько и уведём. Охрана с той стороны вам мало чем помешает, только близко к ним не лезьте.

Сотники насупились.

– Ты, Володимир Иванович, нам как руки связываешь, от боя отваживаешь.

– Погодите, бояре, будет вам бой. Ведь не всё может гладко получиться. Главное обоз уничтожить, и коней угнать, сколько сможем. А саблей помахать всегда успеем. Теперь ты, Демьян.

Я повернулся к Горину.

– Ты со своими стрелками вместе со мной будешь. В обозе пусть твои молодцы наши особые стрелы возьмут и масло земляное. Бочонков десять, думаю, хватит.

– Всё, бояре, этот обоз от нас никуда не денется.

Мы поднялись в седло и спустились с холма. Там, в перелеске, рядом с нашим обозом, стояла дружина, которая ещё три часа назад направлялась к запасному лагерю. Дозоры, разосланные вперёд и в стороны обнаружили монгольский обоз, и просто пропустить его было нельзя.

Лисин, Бравый, Садов и Борис Велесов увели свои сотни. Подошли парни Горина с навьюченными на заводных коней связками обычных и зажигательных стрел, и бочками с нефтью. Я поднял руку, привлекая внимание:

– Слушайте все! Пока охрана поганых не сорвется в погоню, сидим тихо как мыши. Стреляем только по команде.

Я повернулся к Кубину:

– Пожелай нам удачи, Матвей Власович. Если что, уводи обоз к лагерю. Там встретимся.

– Да ну тебя к лешему. – Кубин сплюнул через плечо.

– К черту. – Поправил я, и развернул коня в сторону реки. За мной пошли полторы сотни ратников.

От реки шел гам от тысяч лошадей, волов, тянущих тяжелые волокуши, смеха и разговоров степняков. Слишком беспечно они себя ведут. Это хорошо, спасибо им.

В заросшей впадине, выходящей к реке я разместил ударную полусотню. Вдоль берега, скрываясь за кустарником рассредоточились лучшие стрелки Горинской сотни. Пригибаясь и осторожно выглядывая, проводили взглядами головной отряд охраны. Голова обоза уже отползла от нас почти на пятьдесят метров, когда, наконец, едущие впереди степняки зашумели и с гиканьем и своим клохтаньем, почти все, умчались вперед. Обоз остановился. Ктото из отроков радостно хмыкнул.

– Клюнули.

Тихо сказал:

– Всем приготовиться.

Команда разошлась в стороны, и зашуршали вынимаемые из колчанов стрелы. Сзади сразу засуетились самые младшие из новиков, наполняя нефтью зажигательные стрелы и приготавливаясь их подавать.

Всё, пора.

– Бей!

Все быстро сделали несколько шагов, выходя на свободное от кустов место и к общему гомону добавились треньканье луков и шелест стрел. Оставшиеся охранники и погонщики стали быстро выбиваться, волы, на головных повозках получив в спину шальные стрелы, рванули в стороны, перекрыв проходы. Поднялся воловий рев и крик раненых. В ответ полетели редкие стрелы, но стрелки тут же получали сразу по нескольку ответных стрел, и больше не появлялись.

Со стороны умчавшихся сотен степняков раздался клич и сразу различимый на общем фоне звук от копейного удара.

Черт, говорил же заманивать дальше и избегать прямого столкновения. Так и поджечь ничего не успеем. Обернулся и заорал:

– Зажигательные стрелы давай.

К берегу метнулись парни с пучками тяжелых стрел с берестяными ёмкостями на древках, наполненные нефтью. Рядом воткнули горящий факел, чтоб поджигать их перед выстрелом. Русло стали перечеркивать огненные шары, за которыми тянулись черные дымные шлейфы. Горящие стрелы ударялись об накрытые шкурами грузы на волокушах и вспыхивали, разливая пламя в разные стороны. Мельком глянул по сторонам – горел почти весь обоз. В хвосте обоза, за поворотом, творилась непонятная суета.

Со стороны ушедших сотен, в сторону обоза, явно накатывал гул и звон от сражения. Что там творится? Что пошло не так?

Ещё раз оглядел горящий обоз. Мля, горятто только шкуры, а под них огонь не попадает, видно, как нефть стекает на покрытый снегом лед, а сам груз не горит. Этак мы не сожжём ничего. Выхватываю саблю и ору:

– Вперёд, к обозу. Шкуры срывайте. Быстрей!

Полусотня ратников, выскочив из впадины, разошлась в стороны, выискивая выживших, и прикрыла новиков, которые кинулись к обозу, который сгрудился у противоположного высокого берега. Перескакивая через сугробы, бегу к обозу. Пробегая ударил саблей поднимающегося степняка со стрелой в плече.

У волокуш, наконечниками рогатин стали резать шкуры и растаскивать с грузов, заворачивая их так, чтоб огонь перекинулся на сам груз. Я подскочил к большой волокуше, сунул саблю в ножны и подхватил валяющееся копье. Поднатужился и поддел горящую шкуру. Под ними обнаружил ровные и чемто пропитанные бревна, аккуратно увязанные в ровные стопы.

Есть! Осадные орудия! Что ещё тут может быть в таком виде? А вот где все соединения для них? Впереди волокуши? Обогнул её по кругу, перескакивая через тела, густо утыканные стрелами. Перемахнув веревки и длинную оглоблю, столкнулся со степняком, рубящимся с новиком. Ударил поганого в бок копьём. Крикнул парню:

– Помоги.

Мы оттащили горящие шкуры и на волокуше открылись дубовые крестовины, туго стянутые кожаными ремнями. Отлично! Теперь надо чтоб всё сгорело. Но от горевших шкур дерево не разгоралось. Начало гореть, но вяло. Если степняки вернутся, то вполне могут потушить.

Я толкнул стоящего парня и показал на берег.

– Беги туда, пусть всю нефть, что осталась, сюда тащат.

Польём ею каждую волокушу и подстегнём огонь.

Гул и лязг сечи впереди за поворотом стал ещё громче. Я вскакиваю на волокушу и, щурясь от едкого дыма, всматриваюсь за поворот реки. Оттуда начинают вытекать черные сотни степняков. Млять, охрана возвращается. Нефтью облить уже не успеем, надо отходить. Оглядываюсь и кричу:

– Отхо…

Крик срывается от картины того, что я вижу в хвосте обоза. Табуны неслись на нас, начиная обтекать обоз по пологому берегу и отсекая нам отход. Но не это главное – там тоже шло сражение. Я увидел копейный лес и блеск зерцал. Зажали. Отходить к оставленным в лесу лошадям уже поздно. По пологому склону уже неслись табуны, перескакивая через кочки и вламываясь в кустарник. Оглянулся на близкий берег – тут слишком высокий яр, по которому не забраться. Волокуши хоть и перегородили русло, но больше сгрудились рядом с высоким обрывом. По оставшемуся между обозом и пологим берегом, шансов пройти уже нет. Значит, будем отбиваться тут, меж горящих волокуш.

– В щиты! Все в щиты!

Подбежал Демьян.

– Что делать?

– Расставляй своих промеж обоза. Стрелков в центр, пусть стрелами поганых встречают.

Полусотня, что прикрывала нас с разных концов обоза, вернулась и, оставив у берега своих коней, выстроилась впереди, решив принять первый удар степной конницы. Я перекинув щит в руку, пробежал вперед и встал в строй.

Темная волна степных сотен, крича и нахлестывая коней, перекрыв всё русло, неслась на обоз. Навстречу ей, с другой стороны, выдавливая табуны, накатывалась другая.

Я крепче сжал ратовище и прикрылся щитом. Степные сотни уже были рядом.

Передо мной остекленевшие, василькового цвета, глаза погибшего новика. Как же он молод. Теперь он навсегда остался молодым. Я не мог оторвать взгляда от его открытых глаз. Сердце стучало набатом, разгоняя остатки адреналина по телу. Вокруг ходили ратники, крича о победе, которая меня совсем не радовала. Какая победа если вон, лежат мертвыми почти два десятка мальчишек? И никто на это не обращает внимания! Жестокое время, черствые люди? Нет, тут взрослеют рано. Взял в руки оружие – ты воин. Ну, почему в бою гибнут молодые? Почему? Я виноват. Я привел их за собой. Я за них в ответе, и нет мне прощения. Господи! Смерть. Смерть вокруг меня. Она рядом ходит, но ноль внимания в мою сторону. Только забирает вместе с каждой жизнью моих братьев по оружию часть моей души, и на том месте остаётся только пустота. Зловещая пустота.

Когда налетела степная конница, я вдруг заметил, что мало кто из поганых атакует. Степняки орали и неслись как безумные. Они как бы не замечали перед собой ощетинившийся рогатинами строй русских ратников. Плотная масса конницы просто текла, разделившись надвое, изза стоящих как попало огромных и горящих волокуш. Та часть, что летела на нас, начала запинаться об закувыркавшихся коней и слетающих всадников, сбитых меткими стрелами новиков, стоящих сразу за нами. Но они не могли остановить наплывающую массу. Я направил остриё рогатины в грудь приземистого степного коня. Удар, треск, из руки ратовище сразу вырывает и через меня летит жалобно ржущий конь, а седок падает под ноги новиков, где его тут же убивают. Удар! Мне остается только сидеть, прикрывшись щитом, и ждать, когда спадет плотный и быстрый вражеский поток. Наконец, почувствовав, что пора, рванул саблю и, вскочив, сразу снизу вверх рубанул по ноге кочевника. Крутанулся, и загнал клинок под ребра поганому с другой стороны. Обратным ходом по лошадиной морде впереди, и наконечник монгольского копья пролетает мимо. Чтото сильно бьет по шлему. Разворот и отбиваю следующий удар поганого, и скользящий удар по ногам. В спину сильно бьют. Падаю, спотыкаясь об чьёто тело. Сразу прикрываюсь щитом. Сверху, обдаёт потоком горячей крови, а рядом подает убитый степняк. Откидываю его в сторону и пытаюсь встать. Удается не сразу, мешает толкотня коней без седоков. Наконец, изпод щита вижу просвет и сразу вскакиваю, тут же получаю удар в плечо. Наконечник монгольского копья, проскальзывает наплечник и я, подавшись вперед, отрубаю руку, держащую древко. Меня оттирает к самой волокуше, и я, взобравшись, на неё, стал рубить и отбивать удары. Чтото мельтешит со стороны головы обоза, но отвлечься и посмотреть что там некогда, поганых стало наседать гуще. Со всех сторон мелькает сталь, удар за ударом. Бью один раз получаю четыре, но спасает бронь. Впереди, оттеснённые, конным валом сражаются ратники из полусотни Садова, что первыми, вместе со мной встретили конницу. Я рад видеть их всех живыми. От меня степняки вдруг отхлынули, и я оглядываюсь. С головы обоза, сверкая зерцалами и клинками накатывает русская конница, добивая отставших монгол.

Мать ети! Зачем они их сюда погнали? Ведь говорил же, что отвлекать надо, как можно дальше заманить, что бы у нас было время уничтожить обоз. И почему вдруг погнали. Тысячу, тремя сотнями? Оттуда доносится клич, смешиваясь с ором сражающихся людей, ржанием лошадей и звоном железа.

– Китеж!

– Разань!

Рязань? Я вскакиваю на самую верхушку волокуши и вглядываюсь в вытекающие изза поворота сотни русской кованной рати. Их гораздо больше чем три. Оттуда летит, сметая все на своём пути пять сотен, нет тысяча ратников. Откуда? Княжеская дружина?

– Рязань! – Это раздаётся уже с другой стороны. Вытягиваю шею, пытаясь разглядеть, что творится с другой стороны. С хвоста обоза, почти выдавив табуны к пологому берегу, добивая остатки обозного охранения, что шли сразу за табунами, блестя кольчугами, текут и текут русские войска. Монголы, зажатые со всех сторон, сражаются с яростью обреченных, понимая, что им пощады не будет. Там где стояли новики, и прикрывали нас своими луками, идёт яростная схватка. Я, и ещё десяток ратников из полусотни Садова, кидаемся туда на помощь. Мы врубаемся в плотную толпу. Рогатинами сшибаем всадников. Спешенных степняков оттирают к яру и окружают. Им некуда деваться. Яростно крича, монголы кидаются на окруживших их русских и умирают, пронзенными сразу несколькими рогатинами. Я отхожу в сторону, тут справятся без меня, и сразу зацепляюсь взглядом за убитого новика, совсем ещё ребёнка. Вот ещё один, и ещё…

А этот, с васильковыми глазами… сердце на мгновение замирает, и сразу начинает сильно бить, как колокол бьёт набат. Я стою и не могу отвести глаз. В руках попрежнему щит и сабля. Рукоятка сжата, с сабли и щита стекает кровь. Везде кровь, своя, чужая, горячая, растопившая снег до самого льда, а среди всего этого васильковые, остекленевшие глаза теперь вечно молодого парня.

– Здесь боярин. Эвон стоит.

Рядом ктото останавливается. Стоим немного молча, потом этот ктото делает шаг вперед, и я вижу деда Матвея. Он наклоняется и закрывает погибшему глаза. Тихо шепчет молитву, крестясь и распрямляется. Потом отбирает у меня саблю, вытирает окровавленный клинок о халат мертвого степняка, вкладывает в мои ножны. Смотрит мне в лицо, вздыхает и достает флягу. Сделал несколько глотков. Отдал обратно.

– Не надо воды, самогону дай.

– Это и есть самогон, Володя. – Кубин сам глотает из фляги и протягивает мне. – На, хлебни ещё, но не думаю, что поможет.

Я пью крепкий самогонный настой как воду. Действительно не помогает.

– Тут может помочь только враг, насаженный на остриё своей сабли. – Матвей Власович оглядывается вокруг. – Да только вот перебили мы всех, Володя. Ты потерпи. Пока потерпи.

– Власыч, это же дети. ДЕТИ, черт возми! А я их в бой.

– Нет, Володя. Они перестали быть детьми, когда встали с оружием на защиту родины. Они вои Русиматушки.

– Я понимаю, Власыч, но ничего с собой поделать не могу. За каждого… за каждого погибшего парня я возьму по две жизни у поганых. А тех новиков, что сейчас живы остались, я на родину матерям верну. Должен вернуть. Чтоб продолжили род, стали отцами.

– Хорошо сказано, боярин.

Я посмотрел на того, кто это произнес. Рядом стоял высокий, седовласый бородач, с саженными плечами, в кольчуге порытой широкими зерцалами. На поясе висел огромный меч, такой же, как у Демьяна Горина.

– Познакомься, Володя. Это Николай Александрович Ефпатин. Здесь его величают Ефпатием Коловратом.

К вечеру обе дружины, наша и Ефпатина, отойдя на десяток вёрст в глубину лесной чащи, встали большим лагерем. Захваченных монгольских лошадей отогнали к лесному озеру, оставив там пастись под присмотром обозников. Убитых тоже забрали с собой, положив в одну из волокуш. В неё запрягли оставшихся в живых после боя волов. Остальные сожгли, облив нефтью, которую нашли в самой последней. Нефть была разлита по глиняным горшкам и являла собой уже полностью подготовленные снаряды для метательных орудий. В нескольких волокушах обнаружились валуны. Ну да, где их на местето взять? Дождавшись пока скроются в лесу последние сани, я кивнул одному из ратников и он, проехавшись вдоль обоза, поджег все волокуши. Вот так. Один из обозов уничтожен, ценой в четыре десятка жизней из них двадцать одна – это новики.

А ведь всё могло быть подругому.

По злому стечению обстоятельств, обе дружины охотились за обозами и атаковали один и тот же, не зная друг о друге. Разница была только в том, что за этим обозом Ефпатинская дружина следила давно, и только выбирала момент для нападения, а мы наткнулись случайно, но напали первыми. Если бы мой план удался, то жертв удалось избежать, или обойтись малыми потерями. Не зная о нас, два отряда Ефпатина, атаковали обоз с двух сторон, чуть не сразившись с нашими сотнями, направленными на отвлечение обозной охраны. Но, на счастье, вовремя разобрались и вместе ударили по накатывающим монгольским сотням, обратив их в бегство. А в этот момент мы пытались сжечь эти проклятые волокуши. Нам не хватило какихто пяти минут, чтоб закончить начатое дело и убраться в лес, как пришлось вступить в бой с несущимися в панике степняками. Сумбур в битву внесли и табуны, вытесняемые вторым Ефпатинским отрядом, напавшим на обозное охранение с тыла. Полусотня Садова, оказалась зажатой табунами и оттеснена к лесу.

На удивление, что в таком бою, мы понесли малые потери, тяжелых ранений практически никто не получил, благодаря хорошей брони, которую в нашей дружине имели все. В Ефпатинском отряде погибло около двух десятков ратников, у которых из брони были только кольчуги. Но, даже хорошая латная защита не спасла жизни двадцать одного парня. Дети есть дети, и мысль о них не давала им покоя. Обо всё этом я и рассказал Ефпатину у костра вечером. Он покачал головой.

– Эвонто как нескладно вышло. Кто ж зналто?

Эхом отдалось в голове – да, кто знал?

Задумался, краем уха слушая разговор сотников, что собрались у одного костра. Как же прав был Кулибин! Все течет как по писанному в учебнике. История не меняется в угоду хранительнице Клио. Монголы взяли Рязань, в тот же день, как и было указано в истории.

Вдруг стало тихо, и я услышал, как заговорил Ефпатин:

– А вот что, бояре, мы увидели, когда из Чернигова к Рязани вернулись. Сгорел град славный, только пепелище вокруг, да дым. Ров мертвыми завален – дети, женщины, старики, никого не пожалели. Поганые, видно, по ним на стены шли. А от стен высоких, ничего не осталось. Кругом пепел по колено – как вода в реке. А во градето, там где храм стоял, только огарки и звонница на боку лежит. А в пепелищах кости тлеют. Поганые вместе с народом храм сожгли. Как увидел я все это – сам как мертвый стал. И сердце биться перестало. А братья мои звонницу нашли и подымают. Язык в пепле отыскали, приладили и на козла подняли. Тут мы увидели, что краято оплавились. Но колокол стал петь. Страшно так петь. И представьте, бояре, люди из пепла стали подниматься! Прям из него. Как выходцы из того света они вылезали из схронов и погребов. И из леса стали выходить. Они обо всём нам поведали. Страшные дела поганые творили. Поклялись мы тогда, бояре, что не будет нам житья, пока эту погань из земли нашей не изгоним. Вот такие дела, братья мои.

Тяжелая тишина установилась над лагерем.

– Помянуть бы павшие христианские души, да все вино, что было, замерзло.

– У нас есть чем. – Кубин поднялся и не глядя на меня отошел в сторону. Я не стал возражать. Выпить за павших надо, тем более хотелось напиться, чтоб заглушить боль в груди. Опять крепкий настой самогона пьётся как вода. Прав дед Матвей – не отпустит, пока мстить не стану. А я тоже клянусь – пока жив саблю свою поить вражьей кровью буду.

– Тоже славные слова, боярин!

Я поднял голову и увидел, что на меня смотрят все.

– Мы все поклялись на крови своей – бить поганых пока живот цел!

Значит я клятву в голос сказал. Пусть, вернее будет. Гляжу на Ефпатина и спрашиваю:

– Сколько у тебя воев, Ефпатий?

Тот в ответ загудел басом:

– Пешцов с пять сотен будет и десять сотен конных. Мы ведь сначала только две сотни конных имели, а потом, как табуны во первой раз отбили, так ещё на коня несколько сотен посадили. Если в этот раз коней поделим, то все на коня сядут. Вот только брони не все имеют.

Я кивнул:

– Коней мы отдадим, только десятка три возьмем для обозов.

– Эко как! Добре. А у вас сколь воев?

– Почти шесть сотен поначалу было, а сейчас пять сотен. И все с одинаковой бронью. И запас кольчуг мы имеем. Да и ту бронь, что с павших сняли, и с врагов. Все в обозе. Так что дадим вам и бронь.

Потом сотники разошлись, а мы всю ночь сидели одни и разговаривали с Коловратом. Ефпатин рассказал всё о себе, как служил Рязанскому князю, куда и зачем он поехал, как о падении города весть пришла. Поведал, как братьев Варнавиных встретил и о нашей дружине узнал. Это случилось уже после боя с пятью тысячами монгол под командой Хостоврула. Прям на поле боя они и встретились. Что он решил на восток двигаться, нам навстречу. Вот и встретились. Потом рассказывал я, а дед Матвей кивал и дополнял. Сидели долго, греясь самогоном и огнем костра. Рассказы наши были совсем не веселыми. Ефпатин играя желваками, выслушивал всё то, что случится в стране после их попадания в прошлое. И так же, после долгого молчания спросил:

– Это всё правда?

– Да.

Коловрат вздохнул и произнес:

– А если мы Батыя убьём, то история пойдёт подругому?

– Вряд ли. – Кубин разлил остатки самогона. – Понимаешь, Николай, мы тут рогом упираемся, что бы чтото изменить, но все так и идёт, как шло. Рязань, вот пала. День в день.

Немного посидели молча. Потом Ефпатин сказал:

– Думаю, вы не сидели, сложа руки?

– Ну почему же? Вон, у нас каждый ратник в справной брони. Мы даже строить каре своих предков научили.

– Нука, нука, давай поподробней. – Оживился Ефпатин.

– Идеято была Владимира Ивановича, а воплощал её я. С горем пополам мы добились того, что бояре начали понимать – что мы от них хотим. Каждому ратнику сделали щиты, по типу византийских, да и на месте будущего боя, большие щиты будут собираться, как для гуляйгорода.

Дружина вышла из леса и остановилась, выпустив вперед быстрые дозоры и дожидаясь выхода всего обоза. День выдался ясным и морозным, но я предпочел бы, чтоб шел снег, как в прошедшие дни. Постоянно падавший снег хорошо маскировал передвижение дружины, обозов и табунов, а сейчас за нами остаётся четкий след. Гдето здесь выгоняли из леса отбитые у монгол табуны и их следов после двух суток снегопада уже не заметишь. Коней пришлось гнать к Ефпатинскому лагерю, где находилась пешая часть его дружины, так как прибывшие на следующий день с лесного озера обозники, сообщили – лошади поели всю траву и камыш, что смогли найти под снегом. Кормить такое количество лошадей было нечем, зерна, что было в запасе, на такую ораву не хватало. Для перегона табуна, Ефпатин выделил две сотни из своей дружины. Мы же, вместе с ними, отправили две волокуши с отобранными для дружины Коловрата образцами щитов, трофейной и своей бронью.

Следующий день, после хлопот с обозом и табунами, хоронили погибших. Старый священник, категорически отказавшийся уйти с обозом на Нижегородскую землю, отпевал павших. Опускали погибших в мерзлую землю под оглушительную тишину. Вместе с нами, казалось, скорбел зимний лес. Даже молчали вездесущие галки и крикливые сороки. В груди опять заболело, гибель молодых парней выжгла мне сердце, и хотелось боя. Такого боя, чтоб, как сказал Кубин – смотреть в глаза врага, насаженного на остриё своей сабли. И опять самогон пился как вода.

Обоз задавал темп движения, отряд шел, разделившись и прикрывая с двух сторон сани, растянувшиеся на полкилометра. Я, Ефпатин и дед Матвей ехали впереди, постоянно оглядываясь на длинный хвост медленно ползущей дружины. Это не нравилось никому. В любой момент на нас мог выскочить монгольский дозор, а до нужного места ещё два дневных перехода. Если бы не медленные сани, то добрались к Ефпатинскому лагерю к вечеру. Но приходится с этим мириться – в них оружие, щиты, припасы.

Кубин, вдруг, толкнул меня и показал вперёд:

Глянь, Володя.

Вот кого я давно не видел, так его. Навстречу, наискось пересекая поле, летел огромный черный ворон. Я и Кубин, ехали, провожая полёт огромной птицы глазами, а тот летел и молчал. Даже если ворон не тот, то все равно черный ворон – это вестник. И понятно, какие вести он может принести – враг близко. Ворон пересёк поле и уселся на сосну, торчащую выше остальных деревьев. Ефпатий, приблизился и спросил, глядя в сторону ворона:

Чего это вы, бояре?

Да вот, Николай Александрович, помнишь, Владимир Иванович рассказывал о том, как он сюда попал? Так это, возможно, тот ворон, что плохие вести всё приносил.

Да ну? – Коловрат присмотрелся на край леса. – Не, где нижегородчина, а где рязанщина. Вёрстто сколько?

Я пожал плечами:

– Ворон, что цыган – вольная птица. Взял и полетел. Не факт, что это тот самый, но для нас разницы нет.

Да, может, ты прав, Володя.

Подъехали к высокому холму. Лес в этом месте раздавался вширь на пол версты и кромкой своей проходил по холму чуть ниже его вершины. Колонна стала огибать его справа. Вдруг, среди глухого стука копыт и скрипа снега под полозьями, послышалось отчетливое:

Кгарррг!

Мы обернулись и увидели, что ворон, улетает в глубину леса.

– Сделал своё черное дело и улетел. – Пробубнил Кубин.

– Да ладно, Матвей Власович, это простой ворон. Летеллетел по своим делам, сел отдохнуть, потом каркнул себе в дорогу и… Стой! – Ефпатин вдруг поднял руку. И склонил голову, как бы вслушиваясь во чтото.

Никак скачет кто? Точно скачет! Не наш ли дозор?

Взнуздав лошадей, мы поскакали на холм. За нами поехали Лисин, Садов и Велесов Борис. Обернувшись, увидел, что нас нагоняет ещё и Горин. Выскочили на холм. Вдалеке, у самого края широкого поля, неслись пять десятков ратников Ефпатинской дружины, посланные в передний дозор, а за ними скакало не менее двух сотен степняков.

Вот черти, прости Господи! Не могли в другую сторону уходить, а нам бы пару гонцов послали бы упредить. И вправду накаркал, гарван проклятый! – И Коловрат ухнул пудовым кулаком по щиту, притороченному сбоку, так, что конь под ним просел и всхрапнул.

Я обернулся к сотникам:

Тимофей Дмитриевич, Макар Степанович и ты, Борис, берите свои сотни и в обход холма навстречу поганым. Ты, Демьян, давай своих стрелков сюда, напрямик. Будете с холма стрелами бить.

Я остановил рукой двинувшегося вперёд Коловрата:

Стой, Ефпатий. Побереги своих людей, у моих ратников бронь лучше. Власыч, заворачивай обоз назад.

Кубин уже развернувшись в сторону обоза, крикнул:

– Поздно.

От того места, где дружина выехала на это поле, скакал наш тыловой дозор, а за ними неслись монгольские сотни, которые увидев такое количество русских, резко осадили коней и, стрельнув из луков, скрылась за перелеском.

– Вот ведь напасть! Сейчас всех сюда приведут. – Дед Матвей выругался и вернулся к нам. – Что будем делать, господа офицеры?

Мы посмотрели, как наш головной дозор разминулся с атакующими степняков боярскими сотнями. Поганые увидев, что дичь, вдруг, сменилась на хищника и, резко свернув в сторону, поскакали обратно, на ходу отстреливаясь из луков. Бояре подняли опущенные рогатины и тоже достали луки. В быстро уходящих к перелеску степняков, полетели ответные стрелы от нагоняющих их бояр и с холма, от вылетевшей на вершину Горинской сотни. Закувыркались кони с обеих сторон, но седоки вскакивали и отбегали в сторону. Наши сразу бежали к обозу, а спешенные степняки были обречены.

Не увлеклись бы. В засаду могут попасть. – И Коловрат оглянулся на нас.

Не попадут. Там Лисин Макар Степанович, он опытный боярин. Похоже, монголы нас зажмут с двух сторон. Тогда встанем тут, на холме. – Я направил коня к обозу и, спустившись, выкрикнул:

Егор!

От первых саней выскочил старшина обоза Егор Суромяк.

Тут я, Володимир Иванович.

Егор, заводи обоз на этот холм и ставь вкруг за вершиной от леса до леса. Пошли мужиков большие щиты делать и ежи как учили. Понял ли?

Всё понял, боярин. – Старшина тряхнул кудрявой головой и, взгромоздив шапку, заорал:

Возьни! Тяни в холм за мной.

Обоз медленно стал заползать на холм, больше забирая к краю леса. Я махнул Бравому, чтоб подъехал ко мне. Вместе с ним к нам подскакали и старшины обоих дозоров.

Уж не обессудь, боярин, некуда нам деваться было. Там впереди поганых тьма тьмущая. Хотели, было, вбок уйти, ан оттудова эжно целых две сотни выскочило.

Понятно, впереди лагерем не менее двух туменов стоит. Я повернулся к старшему тылового дозора:

А сзади что?

Мы с десятком дозорных столкнулись внезапно. Посекли их малость и в погоню за ними, а там нам навстречу сотен десять вышло. Пришлось уходить. Но мнится мне, что они по нашему следу шли.

Я кивнул и направился обратно на холм, подъехав к Кубину и Коловрату обрисовал ситуацию. Меня мрачно выслушали.

Ну что ж. Зажали нас, значит, тут тогда биться будем, бояре.

Рядом остановился Бравый.

Звал ли, Володимир Иванович?

Ты вот что, Иван Пантелеевич, пошли десяток своих путь разведать за холм. Можно ли тут через лес пройти? А сам сюда вертайся.

Бравый кивнул и ускакал к сотне.

Тем временем Коловрат отправил полусотню к перелеску, от которого мы пришли. Я позвал Демьяна и подъехал к Кубину и Ефпатину.

Как думаете, бояре, сколько у нас времени?

Мало. Успеть бы укрепиться тут.

От леса летел частый перестук топоров и звук падающих деревьев, а мужики уже тащили первые сколоченные щиты и заградительные ежи. Они делались очень просто – выбиралась шестиметровая часть ствола с толстыми ветками, которые остро затачивались в метре от ствола и укладывалась комлем к тылу. Получалось сразу несколько рядов кольев торчащих в сторону врага. Нижние колья упирались в землю и высотой они получались в сажень. Попробуй такой ёж сходу преодолеть на коне или оттащить в сторону. Из молодых елей делалась аналогичные, только укладывались иначе – с комля до середины срубалось все, потом шли заточенные ветки, с каждым рядом длина их возрастала, и скреплялись они поперечным длинным бревном, сразу несколько штук. Такое решение приняли для экономии верёвки, но на самом деле оказалось куда практичнее.

Куда уложить, бояре?

Ложи так. – Я показал, куда укладывать заграждения, и обратился к Горину: – А ты, Демьян, оставь три десятка самых метких в прикрытие, а сам займись расстановкой щитов. Большие, по готовности, ставь в полутора десятках саженей от ежей, маленькие меж ними, и так по кругу. И отправь, кого в помощь мужикам, чтоб щиты скорей наготовить.

Рядом объявился Бравый:

Исполнено, Володимир Иванович.

Хорошо, Иван Пантелеевич, отправь оставшихся из твоей сотни в лес. Пусть помогают щиты с ежами делать. Да! И кликни сюда обозного старшину.

Сотни, отправленные на перехват поганых уже возвращались. Кубин и Коловпат о чемто тихо переговаривались. Я их спросил – о чем речь? Коловрат, показывая рукой сказал:

Вон там, слева, видишь, ложбина, скрытая подлеском? Вот там всех конных лучше расположить. Если что с разгона хорошо ударить можно.

Бояре, посторонись!

Мы отъехали и мужики, притащившие сразу несколько щитов на санях, споро их установили. Один из них, обозный старшина Егор Суромяк, подскочил к нам.

Егор, гвоздей и веревки хватит?

Хватит, боярин. Мы ужо три десятка набили и ежей достаточно, только таскай.

Хорошо, ты вот что ещё, всю бронь, что осталась ратникам Коловратовской дружины отдай. Всю.

Старшина кивнул.

Я их у обоза ждать буду.

Добре. – Коловрат позвал своих сотников и отдал распоряжение – безбронным идти к обозу. Я спросил у деда Матвея:

А если мы всех конных тут поставим, что с другой стороны?

Там только щиты, но сотню держать надо.

На холм, наконец, въехали вернувшиеся сотни Лисина, Садова и Бориса Велесова. Ратников отправили сразу в ложбину, а сотники подъехали к нам.

Тьма их там, бояре. Десяток моих ратников за перелесок выскочили, глянули и обратно. Там их много и всем гуртом сюда валят. Скоро появятся.

Вот, легки, на помине! – Кубин показал в дальнюю сторону поля.

Вдалеке, изза перелеска, появилось черное пятно. Оно стало быстро увеличиваться. Мы посмотрели в другую сторону. Там так же появились всадники, вытекая изза поворота как черная лава. Наши дозорные уходили к холму галопом.

Скоро начнётся.

Я осмотрелся – большие шиты, уже стояли в один ряд, а от леса подвозили новые. Отлично, укрепиться успеем. Я показал сотникам, как и где, встать. Вместе с Коловратом обговорили сигналы и стали ждать. Сзади подъехал Бравый с одним ратником, вернувшимся из разведки леса.

Не пройти, боярин. Густой чапарыжник. Да и обрыв далее есть. Речка там, видимо. Узка, да высоки берега. Пешими, толькотолько пролезть можно.

Хреново. Думал новиков через лес отправить. Да и обещал я Велесову, что Бориса сберегу. И не уйдёт ведь! Никто не уйдёт.

Поле вокруг холма почернело. Монголы заполнили его всё от края до края. Ратники смотрели изза щитов вперед мрачно. Хмурый и долго молчавший дед Матвей, сплюнул и сказал:

Они, похоже, сюда всей своей ордой пришли. Только самого Батыйхана пока не видать.

Здесь он. – Прогудел Коловрат, показывая левее. – Эвон, бунчук Батыя несут.

Мы увидели коричневую массу всадников, перед которой все черные расступались. Во главе реяло полотнище чернобелого цвета с целым пуком кистей на древке. Это было знамя Чингисхана, по наследству доставшееся Батыю. Девятихвостое, с изображением серого кречета с черным вороном в когтях. И чем не угодил монголам черный ворон?

Коричневая гвардия хана встала прямо напротив холма. Кто в этой массе хан Батый не разберёшь. Из неё выехал один из всадников, пронесся перед строем, держа на вытянутой руке копьё с длинным пуком у наконечника, и чтото прокричал. В ответ монголы взревели:

Дзе! Дзе! Дзе!

Глашатай сделал ещё один заход вдоль строя и поскакал к холму, а черная масса орала:

Дзе! Дзе! Дзе!

Мы наблюдали за приближающимся монголом.

Сейчас скажет, чтоб мы сдались.

Ну, вот ещё! – Горин выхватил лук, но дед Матвей перехватил его руку.

Охолонь, не время.

Монгол остановился перед ежами и закричал:

Урусуты! Склонитесь перед царём всей земли Батуханом, внуком великого Потрясателя Вселенной Хана Чингиса. Целуйте землю у его ног! И будет вам милость!

Он вскинул копьё и черная масса взревела:

Кху! Кху! Кху!

Всадник пришпорил коня и понёсся вдоль заграждения, тряся своим копьём. Ратники стояли в молчании. Некоторые бормотали молитвы, мрачно смотря на заполонивших все поле монгол.

Эх, славная сеча будет! – Коловрат оглядел черную массу и пихнул Кубина. – Как считаешь, Матвей Власович?

Да, на каждого по три дюжины поганых придется, а то и больше.

Коловрат и дед Матвей замолчали, а я прикрыл глаза.

Да, на каждого стоящего здесь ратника приходилось больше пятидесяти монгол. Много. Эх, не смогу я выполнить обещание, данное Велесову, не сберечь мне Бориса в этой битве. Вот он, мой момент истины! Тут я и останусь. Тут и будет мой последний бой.

И вдруг, сквозь закрытые веки, я увидел танки с крестами, много танков, ползущих к тонкой ломаной линии окопов и бойца в выжженной солнцем гимнастёрке. В солдате, ползущем навстречу стальной громаде я, вдруг, узнал своего деда. В танк полетела граната, а деда прошила пулемётная очередь. Он не вернулся с войны. Вместо него пришла похоронка.

Темный лес, озаряющийся вспышками выстрелов. Лай овчарок, и перекличка егерей, преследующих разведгруппу, уходящую к линии фронта с важным языком. Две фигуры в конце уходящей цепочки людей. Один из них, ранен. Он задерживает всех. Короткий спор и, по узкой тропе среди болота, в темноту уходит уже один. А оставшийся ложится за кустом и ждет. Он задержит немцев, даст время, чтоб его товарищи смогли уйти. Теперь я знаю как погиб мой второй дед. Теперь, вместо слов – пропал без вести, я скажу – погиб смертью храбрых.

Как погибли оба деда никто не знал. Я понял, что это мне рассказала память предков. Предков, которых я не помнил, не знал, кроме обоих дедов. Но все равно, я преклоняюсь перед ними и чту их.

Открываю глаза и, глядя на черную, как смерть, монгольскую орду, тихо говорю:

Я помню отцов своих.

Рядом вздрагивает Демьян, а дед Матвей повторяет за мной:

Я плоть от плоти твоей, отец мой. Помню и чту тебя.

Тихо и внятно Горин начинает проговаривать слова. Я раньше не знал этих слов, но они сами возникали из глубины моей памяти.

Я кровь от крови вашей, славные предки мои. Чту и преклоняюсь пред вами. – Уже неслось над холмом. Каждый, глядя вперёд и сжимая рукояти сабель и мечей, пел песню смерти. И летели над ратниками слова древних воинов:

Вижу я всех отцов своих.

И пред вами стою, аки есть я.

И силу рода моего, кипящую в жилах моих.

И пред смертию лютой не поколеблет мя сомнение, ибо мертвые сраму не имут, ано смелые живут вечно.

Стихли все звуки. И стихли враги. Только слова готовящихся к смерти ратников, четко и слитно произносимые всеми, заполнили все вокруг. Слова подобные тем, что я слышал перед Керженской сечей.

Как предки мои!

Как отец мой!

Как я саааам!

Рев воев разлился в морозном воздухе. Вдалеке, из леса вспорхнули галки. Заколыхалась черная масса. Они поняли – никто не сдастся и не преклонится перед ними. На холме стояли настоящие вои.

Вестник с копьём скакал обратно.

Демьян Горин вдруг вышел вперед щитов и, сдернув рукавицу, резанул острым лезвием меча по руке. Хлынувшая кровь пробежала по клинку и упала в снег. Демьян провел кровавым остриём линию перед собой и выкрикнул:

Там, где моя кровь, буду стоять я!

Рядом с ним встаёт Коловрат и проделывает то же самое и, повернувшись, обнимает Горина.

Прости за все, брат.

Бояре пропели песню смерти. Теперь они прощались друг с другом.

Монголы начали движение. Черная масса потекла вперед. Бой начался.

От массы монгольских войск отделилась большая часть и влетела в подъём холма, быстро приближаясь к заграждениям. У края острых ежей, они резко свернули и поскакали вдоль, стреляя на скаку из луков. Щиты гуляйгорода мгновенно обросли стрелами. Пространство меж рядами щитов как будто заросло идеально ровными ростками. Барабанный перестук кончился. Это монгольская тысяча уже пролетела мимо, оставив нам почти весь свой запас стрел. На миг высовываюсь и вижу, что в атаку заходит ещё одна тысяча, а параллельно ей, чуть ниже, идёт другая, стреляя в нашу сторону навесом. Стрелы, пущенные нижними, падают почти вертикально. В отличие от близко выпущенных стрел, укрыться от них негде, и ратники, сидящие за рядами больших бревенчатых щитов, чертыхаясь, подняли свои щиты. А монголы продолжали свою карусель, засыпая нас стрелами.

В какой момент монголы пойдут в атаку? Когда прервется этот обстрел? Сидеть и просто ждать не могу. Не обращая на летящие сверху стрелы, достаю свой лук и колчан. Монгольскими тоже будем стрелять, вон их сколько вокруг. Только чужой стрелой не всякий попасть может. Правда, монголы стоят плотно, стреляй и каждая стрела свою цель найдёт, но далековато, на самой грани лучного выстрела. Из всех ратников я и ещё три десятка, которые смогут закинуть стрелу так далеко.

Краем глаза замечаю, что бояре тоже достали свои луки и, пригибаясь за стеной щитов, изготовились стрелять. Кричу Демьяну, сидящему за соседним щитом:

– Первой стрелой бить по передним, потом в самую гущу.

Он передаёт команду дальше. Осталось только подгадать паузу в монгольском обстреле. Это только кажется, что стрелы сыпятся постоянно. Степняки организовали непрерывный хоровод своих сотен, скачущих вдоль укрепления, но пауза все же есть. Смотрю в узкую щель меж брёвен, и вижу разрыв меж проносящимися сотнями. Вскакиваю, и стреляю в накатывающих поганых.

Дыннн!

Вместе со мной стреляет все бояре, сидящие за передней стеной. Закувыркались монгольские кони, сбивая темп сзади идущим. Успеваю выпустить ещё три стрелы.

Дыннн! Дыннн! Дыннн! Бам!

Стрела, ударившая в шлем, заставила пригнуться. Глянул в щель – монголы не остановились. Они обтекали туши и трупы убитых и, несясь вдоль ряда ежей, стреляли по укрывшимся за стеной щитов ратникам. Кричу:

Навесом, стреляй навесом!

И стреляю вверх, опустошая почти половину колчана. Хватаю торчащие рядом монгольские стрелы и опять стреляю. В сторону перемещающихся поганых чертили воздух ответные стрелы. В щель видно, что убитые поганые есть, но их мало остаётся на склоне. Рядом, гоняя в ножнах тяжелый меч, сквозь зубы ругается Коловрат.

– Сидим как мыши в норе, носа не высунуть. Полезли бы что ль?

Рядом Кубин, деловито заряжает арбалет. Когда он успел выстрелить я не заметил. Он отложил его в сторону, вынул шнурок изпод наручи, снял латную рукавицу и надел кольцо на палец. Потом оттянул затвор, взводя стреляющий механизм, и посмотрел на меня.

– Хорошая штука, эта твоя стреляющая ручка, только вот барабан бы сюда, чтоб сразу несколько выстрелов делать.

Коловрат захохотал:

– Ага, и пулемет с пушкой.

Улыбаюсь и, глядя в щель, говорю:

– Похоже, сейчас полезут. А вы в курсе, господа, что монголы уже сталкивались с порохом в Китае? И у них есть пленные китайские инженеры. Так что я не удивлюсь, если появятся и пушки.

– Да ну? – Ефпатий ворочается, поворачиваясь и собираясь посмотреть на монгол. – Скорей всего они притащат сюда пороки, если они у них остались.

Сквозь щель меж брёвен Коловрату видно плохо. Он плюёт и встаёт, не обращая внимания на стрелы и оглядывая все поле. Дед Матвей шутит:

– Ну что, видишь китайцев, али нет?

Коловрат встряхивает щитом и вынимает меч.

– Поганых вижу. Сейчас точно полезут.

По самому низу склона медленно перемещались монгольские тысячи, навесом посылая стрелы в нашу сторону, а от центра начинал разбег огромный конный клин.

– Сейчас посмотрим, как они перескочат наши ежи. – Я поднялся в рост. Рядом с Ефпатием встаёт Кубин. Ратники вынули сабли и мечи, приготовили рогатины.

– Бояре, к бою!

Конная лава уже на середине подъёма. Лук в руку и весь остаток стрел в самый центр. Рядом щелкают луки других. Передние ряды атакующих сбиты, но лаву это не останавливает. Она подминает под себя слетевших с коней седоков и упавших лошадей. Ратники сдвинули легкие щиты в стороны и вместе с ними выбежали вперёд, быстро выстроившись в два ряда, и закрылись щитами, выставив рогатины вперед. Всетаки скорость поганые набрали приличную. Первые лошади, попытались перескочить торчащие ряды острых кольев, но напарывались на следующие. Вылетевший из седла степняк, перелетев оба ряда бояр, ощетинившихся рогатинами, гулко ударился в большой щит.

Удары, треск, жалобное ржание, звон железа, яростный рев.

Пеший монгол не ровня пешему русскому вою. Тут у стен гуляйгорода наша сила. Перед ежами выросла груда вражьих и конских тел. Лошади бились в агонии, мешая накатывающим волнам степняков. Бояре с легкостью отбили первую атаку. Степняки отхлынули, оставив у заграждений не меньше сотни убитых. Поганые отошли и сразу ливнем посыпались стрелы. С горечью увидел, как за бревенчатую стену оттаскивают убитых ратников, и раненых отходит много. А до этого стреламито даже и не ранило никого. Но сейчас не все успели уйти за щиты. Степняки били из луков на отходе. Рядом рухнул воин из дружины Коловрата, пронзенный сразу тремя стрелами. Они пробили тело насквозь.

За стену заскочил Ефпатий, стряхнув кровь с меча и срубив со щита торчащие стрелы, сказал весело:

– Неплохо начали. Десяток на сотню поганых разменяли.

От его слов мне стало не по себе, хотя, что его винить? Он пробыл в этом времени очень долго, и привык ко всему. А я привыкнуть не успею. Против нас стоит вся орда.

Я бродил среди убитых бояр, и всматривались в лица. Сколько их погибло? Не знаю. Из сотников в живых видел только Бравого и Горина. Где Велесов Борис? А Лисин Илья? Дед Матвей? В голове гудит, все тело ноет сплошным синяком, а правая нога совсем онемела. Кровь медленно сочится и стекает по ноге, смешиваясь с той, что уже щедро пролили на землю погибшие воины. Медленно обвожу взглядом заваленное телами поле боя. Потом смотрю на монгольский лагерь. Они прервали атаки и затихарились. Наверняка чтото задумали.

Первые две волны наступающих отбили с малыми для себя потерями. Только было много раненых, от постоянно падающих сверху стрел, но в основном такие ранения получали безбронные ратники из Ефпатинской дружины. Монголы огромным клином влетали на холм и под прикрытием стрел, растаскивали в стороны ежи, потом, спешиваясь бежали к стене. Мы отбили атаку, а монголы отходили отстреливаясь. Бояре закрываясь щитами выдвигались вперед и восстанавливали заграждения, благо, что их бригада обозников заготовила достаточно.

Третий бой начался с того, что монголы ринулись в атаку клином, но у заграждения, заваленного убитыми, спешивались и, преодолев его, выстраивали сплошную стену из щитов, чем сильно нас удивили. Быстро они учатся, быстро. Пеший монгольский воин? Хаха! Они, как говорится, рождающиеся сразу с уздечкой в руках и спускающиеся с коня на землю только для продолжения рода. Они отличные всадники, но пеший степняк уступает привычному к пешему бою русскому ратнику. Только вот соотношение – один к десяти!

Ратники хмыкали, глядя на неровный ряд колыхающейся как волна, щитовой стены. Степняки непрерывно приседали, и изза щитов густо летели стрелы. Поганые приблизились на семь сажен и мы, все лучшие лучники, стоящие на специально сколоченный подставках за второй стеной, разом выстрелили, разбивая ровный строй поганых. Стена щитов сразу распалась, а монголы взревев бросились вперёд. Лучники заработали со скоростью пулемёта, но волна атакующих захлестнула первую бревенчатую стену округа опять заполнилась звоном оружия. Новики стреляли практически в упор, пробивая врага насквозь.

Запас! Давай запас! – Орали стрелки назад.

Мне сунули полный тул. Рядом у края бревенчатой стены застыл обозный старшина, поглаживая свой плотницкий топор и глядя за стену через щель.

Егор, ты чего тут? Я же сказал уходить в лес.

Дынн! Стрела прошила степняка и откинула под ноги другому. Снизу, сквозь железный звон, слышу спокойный голос Суромяка:

Никуда я не уйду. Я чту и помню отцов своих.

И подхватив рогатину, сунул её через щель, наколов монгола у стены.

Вот так.

Дыннн! Дыннн!

Степняк закрывается щитом, а я оттягиваю тетиву до хруста в лопатках.

Дыннн! Стрела входит в щит по самое оперение, а монгол валится на снег с пришпиленным к голове щитом.

Первая стена уже опрокинута и поганые сплошным потоком текут на нас. Против каждого ратника не менее двоихтроих. Коловрат в первых рядах. Вокруг него, как мошка, вьются монголы, а он крутит огромным мечем, как косой косит, создавая пространство наполненное обрубками и кровью. Но поганые все равно лезут – каждому хочется победить такого батыра. Сражающаяся масса начинает уплотняться и сдвигается вплотную ко второй стене. Мы, стоя за ограждением и укрываясь от монгольских стрел за воткнутыми меж бревен щитами, бьём из луков уже под самую стену. Гибнут, гибнут ратники. Всё меньше и меньше сражающихся бояр. А на холм сплошным потоком идут свежие степные тысячи.

– Китеж!

Сотня Лисина вылетает из подлеска и, скача вдоль стены, врубается в толпу степняков слева. Замелькала сталь. Сотня наполовину отсекла наступающих монгол и увязла в плотной массе сражающихся.

– Отец! – Илья вскрикнул, видя, как упал с коня Лисин старший и, выхватив саблю, и щит из стены, сиганул вниз. За ним рванул и Борис.

– Стой! Куда? – Я выругался и стал отстреливать всех поганых на пути Лисина и Велесова.

– Запас давай! – Неслось по стене. Стрелы кончались быстро. Пока подавали колчаны, лучники выхватывали монгольские стрелы, торчащие в стене, и посылали обратно.

– Млять! – Вижу, что на Велесова накинулось сразу пятеро, а Илью уже не видать.

– Прикрой! – Крикнул я Кубину и Третею, и со щитом прыгнул вниз. Рядом ухнул Демьян.

– Я с тобой.

Мы ринулись вперёд. Щит вверх и скрежет удара, а кончик сабли под вражеский щит. Перескакиваю через зарубленного Гориным степняка. Удар, присел и с разворота торцом щита бью по ногам монгола, добиваю саблей. Рядом Демьян крушит монгольский щит, разбивая его в щепки.

– Демьян, сзади!

Тот быстро развернулся и его тяжелый меч рассек поганого, а к стене отлетают две части тела.

Чёрт! Путь перегородило с дюжину поганых. Сразу стало тесней, и замелькала сталь. На! И ты получи! Мне чтото орут, но в гуле и звоне я ничего не слышу. Впереди я вижу Бориса, он с трудом отмахивается от наседающих монгол. Не обращая на сильные удары по спине я, прикрывшись щитом, вламываюсь в толпу, окружившую Велесова. Падаю, спотыкаясь об убитого, и с перекатом вскакиваю рядом с Борисом.

– Спину держи.

Сабля идет веером. Отбил клинок и успел полоснуть по скуластому лицу попавшего под руку степняка. Сильный удар в плечо, от которого сабля вылетела из руки. Разворот, щит ближе, руку к сапогу и шаг вперёд.

На! Засапожный нож застревает в теле. Вот лежит сабля. Подхватил её и крутанулся, нанося удар краем щита в спину монгола, бившегося с незнакомым ратником. Тот согнулся и ратник тут же ударил его мечом. Оглянулся. Там где был Демьян большая толпа поганых. Чтото ударяет сзади, высекая искры об наплечник. Разворот и в край щита врезается клинок, глухо застряв в древесине. Дергаю щит в сторону, взмах саблей. На! Успел отбить, поганец. Нанана. Степняк отбивает мои удары щитом и пятится. Подсекаю его ногу – поганый падает, но добить не успеваю, приходится отбиваться от вынырнувшего справа монгола. Увидел мельком, что толпа степняков раздалась, верней разлетелась, а в центре Горин с бревном в руках. Жив «косая сажень»!

Взмах бревна! И двое уже никогда не встанут.

А поганые лезут и лезут.

Где Велесов и Лисин? Вокруг одни монголы.

На! Но мой клинок отбит. Ктото сзади валится под ноги, сбивая меня, а я падаю на спину меж двух трупов, и вижу, как в грудь летит остриё копья.

Устав бродить, я подошел к бревенчатой стене. Тут трупов было меньше. Я бросил щит на снег, собираясь присесть и вздрогнул от того, что сидящий у стены человек, которого я принял за убитого, открыл глаза и сказал:

– Отец погиб. – Илья посмотрел сквозь меня и закрыл глаза. Рядом с ним шевельнулся лежащий вдоль стены Борис. Живы! Хоть одна хорошая новость, а то я считал, что они погибли. Хотя, немудрено, что я принял их за мертвых, выглядели они как трупы лежащие вокруг нас – все в рваных и рубленых ранах и в запёкшейся крови. Велесов поднялся и сел рядом с Лисиным. Я опустился на щит и откинулся на стену, вытянув раненую ногу. Мда, а я тоже не очень выгляжу – кровь уже не шла и ровной замерзшей коркой покрыла металл. Вторая нога была такая же, а кольчужные штаны и наколенники окрасились в багровый цвет.

Стена вздрогнула от того что рядом уселся Коловрат.

– Жив, Владимир Иванович? Ну и, слава Богу!

Ефпатий вытянул руку, в которой он держал свой огромный меч и, морщась, осмотрел его. Меч был весь в крови, которая уже успела местами замерзнуть. Он чуть наклонился и подтащил за ногу убитого монгола. Затем тщательно вытер клинок об его халат и снова критически оглядел меч, затем повторил процедуру. Я усмехнулся, глядя на его манипуляции и вспоминая как он разил поганых в бою. Меч Коловрата имел вес почти в добрый пуд, но в руках Ефпатия клинок порхал будто тростинка, от одного удара разваливая пополам вместе со щитом очередного кандидата на победителя Великого Богатыря.

Хичирхэг! Мєхєл багатур. – Кричали монголы Коловрату. Но видя неудачу очередного соратника, монголы упорно лезли под его смертоносный меч. Ефпатин и располовинил врагов больше всех.

Изза стены появились Горин и дед Матвей, и подошли к нам. Коловрат отложил клинок и посмотрел на Кубина. Тот потоптался, намереваясь присесть на корточки, потом плюнул и сел на труп степняка, подложив под себя щит. Демьян сел рядом с Борисом. Ефпатин поелозил лезвием меча, счищая остатки крови и спросил:

– Матвей Власович, как думаешь, чего Батый так в нас вцепился? Ведь поганые до Коломны верст двадцать не дошли, а там их русская рать дожидается. Разумней бы было на нас один тумен оставить, а самим дальше идти.

– Али забыл, что мы тебе говорили? А кто Хостоврула разделил пополам? Знают они всё о нас. Кто, что и сколько. И, похоже, давно охотились за дружиной. А то, что сам Батый тут, то, мыслю, с тебя за смерть своего любимчика хочет спросить. Упертый он, сам знаешь. Не слушает своих советчиков.

– Хочет спросить? – Хмыкнул Ефпатин. – Сам пусть придёт и спросит, а я отвечу.

И покачал пудовым мечом. Дед Матвей вздохнул.

– Оно, конечно, хорошо было бы. Да только не придёт он сам, кого попроще пошлет. – Кубин помолчал, потом снял с наручи стреляющую ручку, сказав мне:

– Патроны кончились. – Потом вздохнул тяжело и оглядел нас.

– Мы тут с Демьяном по округе походили.… В общем, есть две новости и обе плохие.

В тишине прозвучал только вздох Ефпатия. Кубин обвел нас взглядом и тихо проговорил:

– Нас осталось около трехсот человек, не считая тринадцати обозных. Они тоже повоевали. Из твоей дружины, Александрыч, всего шестьдесят девять воев осталось.

Коловрат вздохнул тяжелее.

– Из нашей дружины погибли Садов и половина его сотни. – Дед Матвей глянул на Илью и ещё тише добавил:

– Погиб Макар Степанович и вся его сотня. Половина сотни Велесова, треть сотни Бравого. Новиков погибло двадцать пять.

Заболело в груди.

– Бравый сказал, что обоз к монголам подошел. Они там суетятся и чтото затевают. Это вторая новость. Иван Пантелеевич сам за погаными смотрит, известит как что прояснится. Не пороки ли там притащили?

Илья вдруг чтото прохрипел и стал заваливаться на меня. Повернулся и перехватил его, придерживая. Рука попала во чтото липкое. Кровь!

– Демьян, помоги!

Мы подняли Лисина и потащили за стену.

– Где обозный старшина? Кликните ктонибудь Суромяка.

– Нет его, Володимир Иванович. – Ответил хмурый Велесов. – Он погиб.

У самого леса плотным кольцом стояли сани полные раненых. Найдя место в одних из саней, мы уложили Илью на сено, и я осмотрел его раны, которых оказалось много. Но все неглубокие. Понятно, что крови много потерял. Рядом засуетились обозники, готовя мох и бинты.

– Боярин! – Изза стены выскочил ратник и подбежал к нам. – Поганые пороки собирают.

– Помоги ему. Раны перевяжи. – Сказал я одному из мужиков, и побежал обратно. У второй стены, которая после последнего боя стала передовой, собрались все ратники и смотрели на лагерь монгол.

Перед холмом, примерно в ста пятидесяти саженях от нас, суетились серые фигурки вокруг четырёх конструкций. Пороки, то есть метательные машины. Черт, они просто закидают нас валунами, а потом сомнут.

– Демьян, беги к обозу. Пусть тащат сюда наши спецстрелы и нефть.

Горин убежал, а от монгольского лагеря отделился всадник и поскакал к нам. Он влетел на холм и, гарцуя среди трупов, проорал:

– Урусуты, что вы хотите?

– Умереть! – Громкий крик Коловрата и всех ратников вспугнул коня монгола. Тот развернулся и ускакал прочь.

– Парни. – На лицах новиков задор, но в глазах бесконечная усталость. У многих раны, и кровь окрасила их латы, но пришли все до единого. Даже Илья, пришедший в себя, явился несмотря на то, что его качало как тростник на ветру. Я оглядел парней и показал за щиты:

– Вон там стоят пороки и сейчас они угрожают только нам. Но что есть мы? Мы вои. А через несколько дней они будут кидать камни в города, где женщины и маленькие дети. Знаю далеко и трудно. Но надо.

– Да что, Володимир Иванович, разве мы не понимаем? – Треш слабо улыбнулся и пихнул Павла Савельева. Тот кивнул:

– Добросим стрелу, не зря столько времени тренировались.

Деннн!

Высунувшись за щит, увидел, что один порок метнул снаряд. Он перелетел холм и с треском вломился в лес. Только странный снаряд, цвет какойто светлый, не каменный.

Деннн!

Второй снаряд зарылся в снег перед холмом, подняв его в разные стороны.

Деннн! Деннн!

Один пролетел над нами и упал примерно там же где и первый, а второй ударил в крайнюю бревенчатую стену и взорвался мелкими осколками. Сама стена разлетелась по бревнышкам.

Мать ети! Льдом швыряются! Камни для городов берегут? Ну да, чего на нас булыжники тратить? Лед наши стены разобьёт, а его зимой вдоволь на реках. Пора их уничтожать, а то скоро пристреляются.

– Так парни, приготовились.

Каждый из новиков взял по стрелеснаряду, только что наполненных горючей смесью. Стрелять надо сразу, поскольку она очень быстро просачивалась сквозь бересту.

– Цель – пороки. Ориентир два крайних. Приготовились, – я отошел в сторону и приготовил свою стрелу с пропитанной нефтью паклей, – бей!

Пятьдесят с лишним стрел полетело в сторону метательных машин. А ведь точно стрелы летят! Зря я сомневался. Почти все стрелы разбились о деревянные конструкции метателей. Некоторые упали между ними. Пора кидать огонь, а то орудийная прислуга и степняки вокруг засуетились. В силу того, что контейнеры с нефтью при выстреле могут разрушиться, новики стреляли без фитилей. Следом за новиками, обмотанными горящей паклей стрелами, выстрелили мы. Я, Демьян, Треш стреляли из луков, дед Матвей из арбалета, для которого такое расстояние не было предельным. Четыре стрелы, оставляя черный след, взмыли вверх и полетели к порокам, но крайняя из них, выпущенная Кубиным, вдруг перестала дымить. Наши стрелы, в отличие от зажигательных, упали точно. Три огненных столба взмыли вверх, а через мгновение вспыхнул ещё один. Пламя от соседнего, по расплесканной вокруг нефти, перекинулось на четвертый, и дед Матвей опустил арбалет с ещё одной зажигательной стрелой.

До нас долетел треск пожара и яростный рёв степняков. Вокруг пылающих метательных машин суетились люди, пытаясь потушить пожар. Бесполезно. Нашу смесь, в которую добавили все, что может гореть, даже самогон, потушить невозможно. Проверено. Если только все монголы разденутся и плотно закидают пороки своей одеждой.

Коловрат, глядя на огонь, усмехнулся:

– Вот и нет у поганых пороков.

– Что, совсем никаких? Ты уверен?

– А вот и ответ. – Бояре вскинули щиты и по ним, градом, застучали стрелы.

Ефпатий глянул на меня:

– Пороков больше нет? – И захохотал. Я смотрел на него, улыбаясь, и думал – ведь он должен был от камня, брошенного пороком погибнуть. Неужели историю изменили, или в легенде чтото напутано? Мы шагнули вплотную к стене, так как стрелы стали сыпаться гуще. Коловрат смеялся, посмеивались бояре.

Бабах!

Это что ещё?

Вдруг, дальняя стена из брёвен разлетелась щепой.

Бабах!

Чтото ухнуло рядом и нас обильно присыпало снегом.

– Никак пушки? – Вскочил Ефпатин.

Я подбежал к углу и выглянул за стену, с другой стороны высунулся дед Матвей и Коловрат. У самого подножья холма, чуть в стороне от догорающих пороков суетилась кучка людей. К одной фигуре несли какието трубы, потом вспыхнуло пламя, и край бревенчатой стены разлетелся в стороны. Вот и пушки, а с ними и китайские спецы. Кто бы поверил? Только странно – после выстрела, трубу оттаскивали в сторону и ставили другую. Одноразовые пушки? А наводчик один? Лук в руку, наложил стрелу. Наводчик – штучный товар. Вот он, на кончике стрелы, в меня целит. Тонко пропела тетива, а сердце отстучало три раза, как я увидел, что китаец отлетел со стрелой в глазу. Но пушка все равно выстрелила. Успел огонь поднести, поганец!

Бабах!

Стена, за которой стояли мы, вспучилась брёвнами.

Удар, и темнота.

19

Моя душа теперь пуста,

Я мёртв, рождённый семь веков назад.

Моя душа теперь пуста,

В глазах лишь боль и в сердце ад.

Я мёртв с тех пор, как видел смерть.

Мой разум холоден, остыл.

Я мёртв с тех пор, как видел смерть.

Своё я имя позабыл.

Берсеркер имя не моё,

И страшен мой оскал лица.

Берсеркер имя не моё,

Нет имени у мертвеца.

Вы называйте меня – месть!

По зову долга – кровь за кровь!

Вы называйте меня – месть!

Мщу за убитую любовь.

Вы называйте меня – месть!

Я мщу за мой сожженный лес.

Вы называйте меня – месть!

Я мщу, за пламя до небес.

Вы называйте меня страх!

Вам страшен острый мой клинок!

Вы называйте меня страх!

Плетёт из смерти он венок.

Вы называйте меня страх!

За мною сотни мертвецов.

Вы называйте меня страх!

Я тень земли, я тень отцов.

Вот грудь последнего врага,

Пробило сабли остриё.

Теплее станет моя кровь.

И вспомню имя я своё.

Мир вокруг перестал бешено крутиться и остановился покрываясь плотным туманом. Где я? Почему один? Все погибли? Меня вдруг окружили призрачные фигуры. Монголы? Я сжал саблю крепче и крикнул:

– Ну, поганые, подходите!

Из тумана вышел человек, и я увидел знакомое лицо.

– Отец? – Ноги подогнулись, голова закружилась, а в груди заболело.

– Здравствуй, сын. – Он улыбнулся. – Я давно тебя не видел, Володя.

– Я умер?

Отец отрицательно покачал головой:

– Нет, ты не умер. Не пришел твой час. Вставай.

Попытался подняться, но не смог.

– Я не могу встать.

– Вставай, внук. – Рядом с отцом появились две фигуры. Один в выгоревшей гимнастёрке, второй в двухцветном камуфляже. Мои деды, которых я никогда не видел.

– Вставай, внук. – Они взяли меня за руки, и я почувствовал прилив сил.

– Посмотри, сын. – Отец показал на окруживших нас людей. Их было много, и все в разной одежде. Вон, мундир времён Николая Первого, вон Петровские треуголки. А в кольчугах множество.

– Знай, сын, это твои предки. Они помогут тебе.

– В чем, папа? Что я должен сделать?

– Помнишь, что ты обещал? Посмотри.

Из огромной толпы вышел Владимир Дмитриевич Велесов.

– Здравствуй, далёкий правнук! Ты мне обещал, помнишь?

– Помню, сберечь Бориса.

Велесов улыбнулся:

– Тогда иди.

Отец обнял меня, а деды пожали мне руки.

– Сбереги Бориса и вернись. Тебя ждут.

– Я сберегу его. А куда вернуться? Кто меня ждёт?

Как в тумане прозвучали слова:

– Очнись и иди.

Я крикнул:

– Кто меня ждёт?

Но ктото сзади затряс меня:

– Очнись, Володимир Иванович! Очнись!

Я оглянулся.

– Перестань, Борис. Что случилось?

Велесов отступил в сторону и показал:

– Ефпатий умирает.

Опять густо посыпались стрелы. Ратники, ругаясь, прижались к стене. Я сделал шаг к телу Ефпатия, закрыв его и себя своим щитом. Рядом подняли щиты Кубин и Горин.

– Казус какой. – Ефпатин поперхнулся кровью и слабо улыбнулся. – Ведомо было, что смерть мне будет от пороков, а видишь, как вышлото? Ты пороки сжег, а смертушка от пушек пришла.

– Нуну, рано о смерти говорить. Сейчас мы тебя к обозу унесём, там и поможем. Жить долго будешь.

– Нет, Владимир Иванович, это конец. Знаю я, чую. – Коловрат закрыл глаза и, прерываясь, проговорил: – Слова… Кулибина… вспомни – «историю… не обмануть, что уже… вписано в… её книгу, рано… или… поздно всё… равно произойдёт».

– А славно… мы бились. – И выдохнув, замер.

Кубин смахнул слезу и, протянув руку, закрыл другу глаза.

– Прими, Господи, душу раба своего. Настоящего русского воя.

Вот и не стало Николая Ефпатина. Не былинного, а настоящего богатыря – Ефпатия Коловрата.

Под частый перестук падающих стрел, Демьян прочел «Отче наш». Мы постояли, склонив головы.

– Отнесите его к обозу.

Крик от стены:

– Боярин!

Четверо новиков понесли тело Ефпатина в тыл, а мы кинулись к стене. Монголы, перестав кидать стрелы, опять начинали атаку. Рядом встал Горин.

– Стемнеет скоро. Спешат нехристи дотемна с нами управиться.

Да, Демьян прав. Скоро стемнеет. До чего же длинный выдался день.

– Энто они за стрелков своих обозлились.

Скосил глаз на Горина:

– Кого?

– Ну, дык, как одного ты в глаз приголубил, а камень стену вашу порушил, поганые брёвна свои огненные сажен на двадцать оттащили и опять бабахнули. – Демьян, внимательно наблюдая за перемещениями степняков, готовился к схватке. – Я стрельнул того что у бревна стоял. Они ещё дальше отошли, и там я поганого достал. А потом они отошли вовсе далеко, что их огненные пороки и камня до нас добросить не смогли.

Значит у Батыя много пушкарей. И пока я был в отключке, Горин уменьшил их количество ещё на два.

– Поганые бабахнули ещё пару раз и перестали. Видать их громкие пороки не кидают камни так далеко.

Не пороки, а пушки – мысленно поправил я Демьяна. Только какая теперь разница? В легенде останутся только пороки. Не знает ещё Русь про пушки.

– Кгарррг! – Над холмом кружил черный ворон.

А тёмная лава приближалась. Защёлкали луки, посылая стрелы навстречу. Свои пока берегли, стреляли монгольскими. Попасть в такую массу легко, даже не целясь, только стреляй. Но что могут сделать всего сотня луков, когда атакует тысяча?

Черный вал разъяренных степняков захлестнул стены. Монголы лезли через них, и рушились вниз, получая удары тяжелыми мечами, огибали стены и сталкивались щит в щит со стоящими меж стен ратниками. Передние напарывались на рогатины, но их выдавливали напирающие сзади и враг всётаки прорвался внутрь укрепления.

Вот и всё. Не выполнить мне обещание, не сберечь Бориса, предка своего. Он стоял недалеко, сжимая рогатину и глядя на врага изза щита.

Шаг вперёд и рогатина застряла в теле степняка. Саблю из ножен и сразу рубящий удар. Щитом бью об щит монгола, его сабля проскальзывает мимо, тут же срубаю её вместе с кистью. Удар прямо, обратным ходом укол в другую сторону, широкий взмах и резко клинок вниз, подрубая слишком далеко выставленную ногу. В тесноте широкие взмахи редки, в основном короткий удар. Сабля чертит рисунок смерти. Враг наседает, и каждый раз клинок находит плоть, но и в ответ получаю сильно. Спасает хорошая бронь, только и надежда на неё.

Где Борис?

Кажется вокруг только монголы, но по мелькающим клинкам видно, что это не так.

Перед лицом блеснула сталью сабля. Шаг назад, принимаю удар на щит, держи в ответ, монгол закрывается своим, отражая мой клинок. Одновременно бью краем щита в его щит, поганый от удара открывается и тут же чиркаю его лезвием по глазам. Разворот и удар по затылку склонившегося над упавшим боярином врага, ещё взмах, и ещё раз с силой по загривку. Ратник оттолкнул упавшее на него тело, вскочил, коротко кивнул и схватился с другим поганым. А мне достались сразу двое. Шаг назад, отбил удар щитом, ударил сам, и в сторону, щит вперёд и изпод него укол вбок врага, шаг влево, и под ноги валится убитый степняк, острием вправо, снова взмах, отступление еще на два шага, удар изза головы.

В трех метрах рубится Горин. От его тяжелого меча разваливаются монгольские щиты.

Где Борис?

– Уч! – Монгол, щерясь, прыгает на меня. Приседаю, удар саблей понизу, степняк резко опускает свой щит вниз и взмахивает клинком. Шаг в сторону, щит от себя, а кончик сабли делает ещё одну улыбку поганому, чуть ниже подбородка. Оглядываюсь, но Велесова нигде нет, но вижу Илью – он отмахивается сразу от трёх степняков. Кидаюсь к нему, на ходу ударом торца щита сшибая поганого. Второго саблей по ноге, и вместе с Лисиным, одновременно накалываем третьего.

Сзади сильно бьют по шлему. Разворот и клинок срубает степняку руку вместе с частью груди.

Силы бурлят в мышцах. Тяжелый щит как пушинка. На миг оказываюсь один.

Всё пространство между бревенчатыми стенами превратилось в гигантскую мясорубку. Острая сталь кромсает плоть, заливая кровью землю. Снег перемешался в густой кисель бурого цвета.

Взмах, удар, по щиту скрежещет сталь, совсем соскребли рисунок на нем. Новый взмах, удар в ногу поганому. Тесно тут. Отмахнуться от направленной в лицо сабли, с разворота рубанул по спине врага, кольнуть в бок…

И тут вижу Велесова. Он, пятясь, отбивает удары высокого степняка. Падает, запнувшись об убитого и поганый победно орёт, поднимая клинок для последнего удара. Не успеть, далеко. С силой кидаю свой щит. Он сбивает монгола с ног и Борис тут же накалывает врага на саблю. Рядом возникает Илья Лисин, хватает мой щит. И встав, спина к спине с Велесовым, начинают отбиваться от монгол.

Выхватываю из бурой каши чейто клинок. Передо мной тут же вырастают трое поганых. Щерятся. Думают, щита нет, так я легкая добыча? Счас! Качнул плечами и скрестил впереди клинки. Степняки расходятся, охватывая с боков. Раскручиваю сталь веером и прыгаю вправо. Щит монгола разлетается щепой, следом летит отрубленная кисть, а степняк отлетает с улыбкой от уха до уха. Шаг ко второму и вслед за разлетевшимся щитом, срубаю сразу обе кисти. Эти сабли легки, не то, что тренировочные, но рубят как тяжелые мечи.

– Хичирхэг! Мехел багатур! – Орёт третий, кидаясь в атаку и отлетает в стороны по частям. Но его крик услышан. Степняки как мухи липнут к сильным бойцам. Какие же сказки им рассказывают в детстве, если они свято верят, что сила убитого ими богатыря перейдёт к ним?

– Мехел бага… – Докричался, поганец.

Давайте, лезьте ко мне. Хоть по одному, хоть все скопом. Парням легче станет.

Взглядом выхватываю лицо убитого новика. Третей. Рядом Паша Савельев, сжимающий саблю. Остекленели его голубые глаза.

Ааа.

Ярость выплёскивается наружу. Ещё быстрей раскручиваю клинки и кидаюсь к бревенчатой стене, где монголы проскакивают внутрь укрепления.

– Твари!

Монголы отхлынули, или просто кончились. Изза щитов больше никто не появлялся.

Сердце как долото стучит в груди. Час непрерывной рубки показался вечностью.

Оглядываюсь.

Однако густо мы накрошили врагов. Кажется, что тут полёг целый тумен, но и наши полегли почти все. Между трупов, осторожно переступая, бродят забрызганные кровью ратники, вглядываясь, и не узнавая друг друга. Мало, как же мало нас осталось. Рядом останавливается один из них и ставит щит к ноге. Мой щит. Он весь в прорубах и крови. Георгий Победоносец на нём только угадывается. Ратник поворачивается, но я не узнаю его лица.

– Кто ты?

Он поднимает руку и проводит ею по лицу, вытирая кровь, но ещё больше размазывает её. Сплёвывает и хрипло говорит:

– Лисин Илья, Володимир Иванович. Хороший щит, крепкий. Спас он меня.

– Дарю.

Солнце уже коснулось края горизонта.

Ого! Монголто стало меньше. На миг показалось, что действительно здесь полегла половина орды. Но потом стало ясно – войска просто уходят. Поняли что мы больше не угроза? Или просто уходят в свой лагерь. Но перед отрогом холма ещё стояли степные тысячи. И напротив пологого склона ханская «коричневая» гвардия пока никуда не делась. Ханский бунчук так и стоял там, где я его в последний раз видел.

На холм медленно въехал давний глашатай и прокричал:

– Урусуты! Великий хан восхищен вашим мужеством. Он хочет увидеть «мехел багатура» и поговорить с ним.

Монгол, гарцуя у края склона, переместился к другому краю укреплений и повторил призыв. На моё плечо легла рука.

– А ведь тебя зовётто, Володя. Ты один у нас такой. – Произнёс дед Матвей и, скукожившись на один бок, оперся на рогатину. – Ох, досталось мне – весь бок изодрали.

Степняк развернулся и пустил коня шагом. Осторожно переступая через трупы, конь сместился ближе к стене, а поганый опять закричал свой призыв.

– Вот настырный! Разорался тут. Богатыря ему подавай.

– Надо ехать, коль зовут. – Кубин опять поморщился и, скрипя зубами, сильней навалился на ратовище. Затем съехал вниз и, присев на снег, провёл рукой по разодранной брони – кровь обильно потекла по пальцам.

– Моха и тряпиц сюда. Да и коня приведите. – Я нагнулся, осматривая рваную рану на его боку. Плохи дела – сильный удар копья разорвал кольчугу, прорезал толстый поддоспешник и достал до тела. В толчее сражения не знаешь, откуда придет удар. Деду Матвею не повезло – он стоял на самом краю стены слева и там, иногда, монголы прорывались на лошадях, вот и получил удар копьём.

Я и Демьян перевязали Кубина, и положили на носилки.

– Похоже все, Володя. Это был мой последний бой. – Дед Матвей тяжело вздохнул. – Сил не осталось.

– Странно мне слышать такие пораженческие слова от боевого офицера. – Я присел рядом. – Скоро совсем стемнеет, а там, Бог даст, лесом уйдем. В лесу найдём древо, оно и подлечит тебя.

Кубин слабо улыбнулся:

– Сам баял – лешие зимой спят.

– Тогда обойдёмся без них. Крепитесь, поручик. Жить надо, сражаться надо. Кто, если не мы?

За стеной раздался голос монгола:

– Урусуты! Великий хан восхищен вашим мужеством. Он хочет увидеть «мехел багатура» и поговорить с ним.

Я поднялся и перехватил поводья у Бориса Велесова.

– Пойду с Батыем толковать, а то этот орун надоел хуже горькой редьки.

Поднялся в седло и потянул поводья.

– Володимир Иванович… – Борис замялся, поглядывая на меня, – я хотел… спасибо за то, что жизнь мне спасли.

– Это долг мой как… – Чуть не проговорился я. – В общем, я поехал, а вы тут смотрите, носами не щелкайте.

И, подмигнув Борису, выехал за стену, где степняк, в который раз орал свой призыв.

– Урусуты! Великий хан… – Монгол, увидев меня, замолчал.

– Что вылупился? – Ухмыльнулся ему. – Я буду за «мехел багатура». Веди к своему хану.

Медленно меня оглядел. А что, в чем был в том и поехал. Налатник разорван в клочья, латные рукавицы в том же состоянии, шлем помят, а бронь богато разукрашена в бурый цвет кровью врага. Нормальный вид «мехел багатура».

Наконец степняк кивнул:

– Хан ждёт. – И направил коня вниз, а я глянул вверх – ворон так и кружил. Помахал ему рукой:

– Ты со мной, дружище? Ну, пошли с серым кречетом побеседуем. – И поехал следом за поганым.

Монгольские тысячи стоящие у подножия холма раздались в стороны, пропуская нас.

– Хичирхэг… мехел… – Шепот летел над всадниками. Ну да, я ваша смерть. По крайней мере, поганых больше сотни положил. Жаль, что мало, но ещё не вечер. Вырваться бы из ваших тисков, да сил ещё собрать. И на реке Сить вломить вам так, чтобы летели впереди своего визга и дорогу на Русь позабыли.

Ханская гвардия тоже раздалась в стороны, пропуская нас, и тут же окружила. Степняк, не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Ждать тут. – И проехал вперёд. За ним строй коричневых монгол сомкнулся, а я остался в окружении двойного кольца из тяжелых всадников. Изпод шлемов меня сверлили взглядом сотни глаз. Зевая, расставил руки в стороны и потянулся, разминая своё тело. Ханская гвардия тут же опустила и нацелила на меня копья, а задние ряды моментально натянули луки.

Вона как! Боитесь?

– Не дрейфь, не трону я вас, пока. Ишь, какие нервные! – Мне стало смешно. Интересно, а если я чихну, они своими стрелами меня сразу в ёжика превратят? Самое смешное, что совсем не страшно.

Как ни странно, копья опустили, но луки не убрали. Только тетиву ослабили.

– Анхаарал гэх гийцетгэл!

Строй раздвинулся, и внутрь круга въехали всадники. Пригляделся – кто тут Батый? А, конечно, вот этот, в самом центре, с величавым выражением на лице. На белом коне, в богато разукрашенных халатах, поверх которых надета позолоченная кольчуга и налатник с мехом. Да и конь у него красавец! А рядом пожилой воин с суровым взглядом – это, значит, Сугдей. Кто остальные? Не важно.

Они остановились в десяти метрах от меня. Чуть вперёд выдвинулся давнишний монгол, который вещал желание хана взглянуть на чудобогатыря.

– Склонись, урус, перед повелителем!

Я усмехнулся:

– Счас, разбежался.

Слитный шелест лат и на меня опять нацелились сотни стрел. Но всадник на белом скакуне чтото тихо произнес, а седой резко выкрикнул и копья с луками опустились. Глашатай склонился, выслушивая тихую речь хана, затем выпрямился и сказал:

– Ты не Ефпатий Коловрат. Хан хотел видеть его.

– Да, я не Коловрат. Он погиб. Ваши пороки его убили.

Батый покивал с закрытыми глазами, а Сугдей, вдруг, выкрикнул:

– Хэн ху, эрчтей цэрэг?

Не дождавшись переводчика, сказал:

– У нас все великие воины, монгол. А я простой боярин. Звать меня Владимир.

Степняк, чуть помедлив, перевёл Батыю мои слова. Тот выслушал, кивнул и опять тихо чтото сказал, а толмач произнёс:

– Великий хан восхищен вашим мужеством, церик Владимир. Ему нравятся сильные воины. Великий хан желает видеть таких богатуров в своём войске.

Как назло, накатила зевота, и я, подавив зевок, резко выпрямился:

– Я торговать своей честью не собираюсь. Русский я, русским навек и останусь. Так хану и переведи.

Батый долго на меня смотрел, потом толмач, выслушав хана, сказал:

– Великому хану по сердцу смелые воины. А по сему…. Великий хан повелевает. Всех уруских воинов отпустить с миром. Вы можете забрать всех погибших воев с собой и с честью похоронить их.

Вот это номер! Нас отпускают. Прав, прав Кулибин – история своё возьмет. Нет никакого «эффекта бабочки», нет ничего, что помешает течению уже свершенной истории. А свою судьбу человек может творить только в своём времени.

Изза ханской свиты появился всадник в черном халате. Он пристально посмотрел на меня и, подъехав к Батыю, чтото сказал. Толмач, тут же, перевёл:

– Ты тот Велесов, что бился у реки с двумя сотнями против двадцати.

Я пожал плечами:

– Да я тот Велесов. И что? – И пригляделся к тому монголу. Злость накатила волной, это был Буол. Жив, тварь. Жаль Борзов погиб, ну ничего, сочтёмся.

– Ты убил много воинов хана.

– Мы ведь враги. – Подавив очередной зевок и пожав плечами, сказал я, при этом пристально смотря на Буола. Не достать, далеко стоит. И вон сколько стрел направлено, просто не успею.

Батый долго смотрел на меня, наконец, двинув чуть вперед коня, впервые сказал громко:

– Би холдуулах чи. Бид мєн цуглах, миний дайсан

И я понял его, повторив про себя – конечно, встретимся. А хан развернулся и ускакал прочь. Вслед за ним двинулась его свита, затем, обтекая меня на почтительном расстоянии, ушла ханская гвардия.

Я озирался, не понимая – что происходит? Монголы уходили, игнорируя меня и оставшихся на холме русских ратников. Ну да, как в истории и писано, то есть в сказании о Ефпатии. Пожав плечами, повернул коня и медленно поехал к укреплению. Там наверно тоже не понимают – что всё это значит?

На середине холма меня нагнал глашатай.

– Урус, вот возьми. С этим вас не тронут. – И сунул чтото в руку. Глянул и усмехнулся – на руке лежала деревяная пайцза. Такая же, как мы сорвали с шеи Кутерьмы.

– Уйча!

Монгол опустил копьё и начал разгоняться. Я толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу. Щит наискось, рогатину на врага.

Удар!

В последний момент успеваю отбросить вражеское копьё в сторону, но всё равно щит от удара, трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдаёт в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Вижу, что степняк повернулся и тоже стряхнул остатки своего щита с руки. Это радует, хоть будут равные шансы. А монгол поднимает копьё и орёт:

– Уйча!

Наклонив копьё, поганый опять атакует. Дал коню по бокам, разгоняясь, левой рукой рванул саблю и наклонился вперёд, держа клинок перед собой.

С силой выбрасываю рогатину вперёд, целя степняку в грудь, а саблей подбиваю наконечник его копья вверх. Не успел. Страшный удар вырывает из седла.

Уууссс…!

Всё тело сразу отдалось тупой болью. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Сырость и холод проникает под доспех и приносит облегчение, но ненадолго. Рукой провожу по плечу – монгольское копьё, соскользнув с нагрудника, вспороло кольчугу, и, не достав до тела, прошло вдоль подоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но всё равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

А я его всётаки достал!

Поганый копошился в четырёх метрах. Остриё рогатины вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги.

Ну что же, получается один – один.

Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами и, надев её, смотрит на меня.

– Буол?

Так вот кто преследовал нас?

Монгол щерится и встаёт.

– У тебя хорошая бронь, урус. – Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трёх метрах от меня.

– Зато у тебя не очень, Буол. – Покачивая саблей, достаю засапожый нож. От клевца бронь не спасёт, а кроме ножа и сабли у меня ничего нет.

– Это была лучшая цзыньская работа, урус. – Поганый морщится, сжимая клевец в левой руке. На левом плече у него расползается тёмное пятно. Клинком показываю на него.

– И это лучшая работа? – Оказывается, китайцы с древности брак гонят. Буол шагнул вперёд и поднял оружие.

– Ты сильный богатур, урус, но я заберу не только твою бронь, но и твою жизнь.

– Спешишь, монгол? – Внимательно смотрю за перемещением степняка. Кто его знает? Может он лучший в мире боец. Както же он справился с братьями Борзовыми. – У нас говорят – не дели шкуру не убитого медведя. Тем более у меня к тебе тоже счёт имеется.

Перемещаюсь в сторону, держа степняка на расстоянии. Поганый покачивая оружием покошачьи перемещается по подтаявшему снегу. Похоже, рана его совсем не беспокоит. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю ещё один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв и маленькая речка с потемневшим льдом. Внизу темное пятно чистой воды – в этом месте, почемуто льда нет.

– Уйча!

Степняк прыгает вперёд, его сабля скрежещет по нагруднику, пусть, главное – клевец. Ловлю его ножом и отвожу в сторону, а саблей рублю наискось. Китайская работа на этот раз не подвела. Халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение.

Поганый смотрит на меня и качает головой:

– Хорошая бронь, урус. Цена – твоя жизнь.

– Иди и попробуй взять. – Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно – он быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Чтото мелькает, и я успеваю отбить летящие в меня ножи.

Буол качает головой:

– Ты сильный богатур, урус.

– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол зашипел и шагнул вперёд, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол, вдруг, распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьёт по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает, и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак!

Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.

– Я сверну тебе шею также легко, как свернул её тому юнцу.

– Попробуй.

Монгол прыгает вперёд.

– Уйча!

Вскидываю руки и… просыпаюсь.

Брр. Опять вещий сон?

Костёр горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.

– Что, Володимир Иванович?

– Сон дурной. – Ёжусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит Велесов Борис.

– Как там дед Матвей?

– Рану промыл, моха наложил и подвязал. Что ещё сделаешь? Всё в руках Господа нашего. – Демьян вздохнул. – Ты поспи, Володимир Иванович, я посижу.

– А самто что?

– Не спится мне.

Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрёму.

Караван из всадников и саней вытянулся на полверсты. Сорок три смертельно усталых ратника верхом и длинный обоз с ранеными и убитыми. Мы забрали всех, не могли оставить своих павших братьев без погребения. Но сил похоронить столько народу не было. После битвы ратники от усталости валились с ног и всю ночь спали, а утром явились поганые.

Как только рассвело, те монголы, что ночевали у подножья холма, поднялись и стали собирать своих соратников, не обращая внимания на ощетинившихся щитами и рогатинами русских. Как только они убрались прочь, мы стали собирать своих погибших.

Господи, не похоронить нам всех. В живых осталось чуть более сотни воев. Из них с тяжелыми ранениями половина. Было решено собрать всех погибших и отвезти к ближайшему селению и там, с помощью местного священника отпеть и похоронить. Наш батюшка погиб во время последней атаки, закрывая собой раненого ратника. Его положили на сани рядом с телом Коловрата. Монголы не тронули ни одной лошади, так что саней и лошадей хватало, только пришлось оставить все большие щиты – на кой они нам теперь?

Я ехал впереди и думал над последним сном. Что он означал?

Как только я заснул, то опять приснился берег неизвестной реки и наша схватка с Буолом.

Ты умрешь. – Прыгая на меня, крикнул поганый.

Я вскинул руки навстречу, схватив степняка за остатки халата и, уперев ногу в его живот, перебросил Буола через себя. Сильно бьёт болью наконечник от сломанной стрелы, застрявший гдето сзади. Стараясь не замечать тупой боли по всему телу метнулся следом, но напоролся на удар ногой. Вывернулся, гад.

Вскочили.

Монгол крутанулся, и я с трудом блокировал его удар. Его легкая китайская кольчуга не связывала движения, чего не скажешь о моей брони. А тот ногами машет, что твой каратист.

Удар!

Успеваю перехватить его ногу и нанести удар рукой. Он падает и тянет меня за собой. Сцепившись, покатились по откосу. Буол оказался сверху и как я не пытался, никак не удавалось его сбросить. Застрявший в брони наконечник опять впился в плечо и кровь, пропитавшая всё, потекла по шее. Борясь, съехали к самой воде.

Вот и всё, урус. – Поганый оскалился. – Сейчас ты умрёшь.

Я ощутил жуткий холод, это голова окунулась в ледяную воду. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но только больше съехал в реку. Изпод воды услышал торжествующий хохот монгола.

И проснулся.

Мда, я поёжился вспоминая яркую картину боя, сны мои сбываются. Значит, мне предначертано погибнуть? Когда? Успею ли я выполнить обещание?

Конь обогнул высокую ель, тропа повернула и запетляла среди густого подлеска.

Когда этот бой произойдёт? У какой реки он будет? Там мы с поганым, почемуто одни. Где в этот момент будут все?

Оглянулся, сразу за мной, дремля на ходу, ехали Борис и Илья. Их лошади шли шагом, повторяя все повороты тропы. Они выжили в последней битве, на удивление мне. Надеюсь, с ними и в будущем будет всё в порядке.

Обогнав Лисина и Велесова, подъехал Демьян. Хоть он и крепился всё это время, но выглядел смертельно усталым. Лицо осунулось, под глазами синие круги.

Один из Коловратовских говорит, что тут недалече деревня есть. Там на дневку можно встать, а то скоро падать начнём.

Значит там и встанем.

Демьян прав, скоро усталость свалит тех, кто ещё может передвигаться, а мороз доделает то, что не сделали монголы. Надо вставать на дневку. А кого послать в дозор? Все ратники идут позади, сразу вслед за санями. Они прикрывали наш уход с поля.

Пропустив Илью Лисина и Бориса Велесова, тронул за руку дремлющего на ходу Бравого:

Иван Пантелеевич, пройди назад и возьми десяток. Надо проверить деревню впереди.

Бравый напрягся, глядя вперёд, а я рванул коня, судорожно шаря в кармане и ругая себя – надо было идти тем же путём, как шли дружинами от первого лагеря. Там мы могли бы отдохнуть, но пошли севернее, и теперь нате – впереди, у большой ели, выстроившись вряд и перегораживая тропу, стояли степняки.

«Десятка два» – посчитал я. И встали удачно, сразу не прошибёшь. Похоже, они двигались по тропе навстречу и первыми заметили наш отряд.

Я сразу решил – что делать. Этих мы, конечно, сомнём, а что дальше? Там, позади них деревня, в которой наверняка есть ещё поганые. Вот они нам уже не по зубам. В отряде всего сорок три ратника и много раненых на санях. Потом назад повернуть? К тысячам монгол, всё ещё стоящим на том поле боя? Нет, нам назад ходу нет.

Наконец вырвав из кармана пайцзу, я выехал вперёд.

Анхаарал гэх гийцетгэл! – Я не уверен, что произнес фразу правильно и на всякий случай вытянул перед собой руку с деревянным пропуском.

Ты что делаешь, боярин? – Тихо прошептал Борис. – Их же всего два десятка.

Глядя на степняков шепчу в ответ:

А в деревне, что там впереди остальные. Этих порубим, а дальше что?

Из строя выехал монгол и вгляделся в пайцзу, коротко кивнул, выкрикнул команду, после чего степняки, развернувшись, ушли по тропе к деревне.

Надо было к полудню ближе идти, а мы верхом пошли. – Сказал Бравый. – Но с другой стороны, кто знает, где с бедой столкнёшься?

Нам до запасного лагеря здесь ближе. – Кивнул я. И, посмотрев на угрюмых парней, сказал:

Вот что, ребята. Там в деревне, скорей всего, поганые лагерем стоят. Нам, во что бы то ни стало, надо мимо них пройти, не дёргаясь. Нас они не тронут, но и нам на них даже смотреть не надо.

Скрипнул зубами – что несу? Как нам пройти? Стоит комуто косо посмотреть или схватиться за саблю, то сразу начнётся бой, и всем раненым в обозе конец.

Растолковал это угрюмым новикам. Борис хмуро кивнул, соглашаясь, затем кивнул и Илья.

Надо остальным сказать. – Бравый развернул коня и поехал вдоль остановившихся саней.

Мы выехали из подлеска и остановились, дожидаясь, перестроенный в две колонны обоз. Но всё равно он растянется, как не перестраивай. И прикрывать его трудно. Нам только до того края леса дойти и спокойно убраться подальше. Хоть и предстоит опять ночевать на морозе, но рядом не будет врагов, кроме холода. Сколько ещё не проснётся утром раненых? И ничем помочь не можем. Ничем! Хочется выть от бессилия, но нельзя.

На поле перемещались табуны, а по краям леса горели костры и сидели табунщики. Справа, у самого края поля, стояла деревня, дворов на двадцать. Надо же, не спалили, как те, что нам встретились на пути от засад.

От крайних домов, навстречу нам скакали всадники.

– С сотню, мыслю, будет. – Бравый положил руку на эфес сабли и покосился на меня. – Одолеем, Володимир Иванович. После вчерашней сечи, эти нам на один зуб.

– Одолеем, чего уж! – Илья задорно выехал вперёд, а Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.

Да, одолеем, но, сколько при этом поляжет наших? А раненых в санях кто оборонит?

Покачал головой:

– Нет, бояре, мы поедем мимо. – Я показал на вытягивающийся из леса обоз. – О них кто позаботиться?

– Да, обоз, конечно, нам руки вяжет. – Иван Пантелеевич вздохнул.

Степная сотня была уже близко, и я ткнул каблуками коня и выехал вперёд. Держа на вытянутой вперёд руке деревянный пропуск, кричу ту же фразу, что сказал дозору в лесу:

– Анхаарал гэх гийцетгэл!

Понимают, раз притормозили и чуть приподняли свои копья. Значит, правильно сказал. Степняки остановились в десяти саженях, встав полукольцом. Вперёд выехал один степняк, пригляделся, прищурившись к пайцзе, кивнул и, бросив злобный взгляд на меня, сказал:

– Сайн.

Развернул коня и махнул рукой.

– Ард!

И степная сотня, ускакала, разделившись на две части – половина к деревне, половина к табунам.

– Сказал, как в душу плюнул, погань такая. – Бравый сам сплюнул, и подвигал саблю в ножнах.

Мы уже на половине поля, а сани всё выезжают из леса. На противоположной стороне плотный лесной массив, а справа, у самого края деревни, виднеется пролесок. Вот туда и придётся свернуть. Показываю куда править вознице на первых санях, и обоз начинает приближаться к деревне.

– Кгарррг!

Черный ворон пролетел вперёд и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями, а я, привстав на стременах, закрутил головой.

О чем он предупредил в этот раз? Что может случиться?

Полусотня степняков, что ушла в поле за табуны, не видна, наверно находится на другой стороне поля, охраняя лошадей. Другая в деревне, и до нас им нет дела. У нас пайцза, выданная самим Батыем, что ещё?

Присмотревшись, увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.

Пускаю коня быстрей и вместе со всеми боярами, подрезаю обоз, чтоб встать и идти справа от него.

Приблизились к деревне, и стало понятно, что я прав. Донёсся плач, причитания, и открылась картина грабежа. Злость накатила волной. Отвернулся, чтобы не видеть всего этого. Даже глаза закрыл. Каждый удар сердца как гром набата, а пайцза стала жечь, словно раскалённое железо.

Чувствовал себя предателем, Кутерьмой. Мы, русские вои и идём мимо, а там, в деревне, хозяйничают степные шакалы.

Обоз с ранеными связывал нас по рукам. Если бы не он!

Оглянулся – от того края леса только отошли последние сани. Головные начали втягиваться в перелесок. Скорей бы. Кричу, чтоб ускорились, а сам кошусь на мрачных бояр. Они с ненавистью смотрят на поганых, но молчат, понимая, что и как. Ведь, атакуй мы эту полусотню, останется обоз без прикрытия, а те поганые, что ушли в поле, запросто перебьют всех на санях и ударят нам в спину. Вот и скрипели зубами от бессилия.

Чертова пайцза. Перехватил её рукой и с силой сжал, сорвав с бечевы.

Половина обоза в перелеске. Крики в деревне усиливаются. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху и с рыданием бросается в нашу сторону.

– Ааа… спасите… родненькие!

За ней, смеясь, кидается степняк, и настигает её почти рядом с нами. Свалив женщину резким ударом в спину, поганый хватает женщину за волосы и, намотав их на руку, смотрит на нас.

– Урус гоо бёсгёй эмэгтэй хён. Сайна. – Ощеривается и тащит жертву в сторону домов.

И тут мои глаза встречаются с глазами этой женщины.

Раздавленная пайцза летит в снег и сверкает клинок, разваливая монгола пополам. Стряхивая с сабли кровь, пускаю коня в галоп. В секунды долетели до саней с награбленным. Бояре в иступлении работают саблями, вымещая всю злость и ярость на поганых. Все степняки, что находились на улице, в мгновение изрублены. Из двора напротив выскакивают два монгола. Первый поднимает щит, принимая удар меча, но Горинский клинок входит в него как в масло. Второй поганый, вереща, скрывается за дверью. Ратники соскакивают с коней и вламываются в дома. Оттуда доносится звон стали и яростные крики.

Всё, с этими покончено. Что там другая половина степняков?

Разворачиваюсь и скачу на край деревни, где привстав на стременах, вглядываюсь в поле.

Черт, так и есть! Табуны ушли далеко, но видно, что от них скачут всадники. Услышали звуки боя, или просто возвращаются обратно?

– Эй! Сюда!

Но, в запале, меня никто не слышит. Вижу Лисина, высочившего из двора с саблей в руке.

– Илья, всех сюда! Поганые!

Тот кивает и кидается с криком по дворам, а я смотрю на поле.

Черт! Их больше чем полусотня. Втрое больше. Об этом меня предупреждал ворон?

Собирается всего сорок ратников. Против полутора сотен? Видно, врал мне сон, не у реки мне погибать, а здесь.

Рысью огибаем обоз, медленно втягивающийся в лес. Очень, очень медленно он ползёт. А степняки уже разогнались. Ничего, сейчас мы их притормозим.

Осадив коня, открываю тул. Лук в руку, стелу к тетиве. Рядом шуршат, доставая стрелы и луки бояре.

Мало стрел, Володимир Иванович. – Глядя на степняков произнёс Бравый.

Значит, промахиваться нельзя, Иван Пантелеевич.

Хмыкает Горин. Ну да, он не промахнётся. Хорошо бы чтоб не промахнулись и остальные.

Бей!

Защелкали луки. Я привычно выцеливаю врага, как будто видя вблизи его перекошенное лицо.

На! Поганый откидывается назад со стрелой в глазу. Почти весь передний ряд покатился по снежной целине. Строй сбился, но скорость не сбросил.

Бей!

Слетело ещё с десяток поганых, остальные крепче сомкнули строй и подняли щиты.

Бей!

Снова закувыркались кони, подминая седоков.

Всё, кончились стрелы. Кричу стоящим рядом Велесову и Лисину:

Во второй ряд вставайте.

Володимир Иванович! – Возмущаются оба одновременно.

Делай, что старшие говорят. – Оттесняя их назад, ворчит Бравый. Усмехаюсь про себя – «знал бы ты, кто тут старше, и на сколько». В первые ряды выходят взрослые ратники, оттесняя назад новиков.

Пора, монголы уже в двухстах метрах. Начинаем разгон, плотно сбившись и опустив рогатины. Перед сшибкой над полем проносится клич:

Китеж!

Удар! Вражеский наконечник подбиваю в сторону, а моя рогатина пробивает край монгольского щита и застревает в теле, вырываясь из руки. Саблю из ножен и сразу бью в бок степняка. Удачно!

Бум!

Щит вырвало из руки, и он улетел вместе с латной перчаткой. Откинулся назад, пропуская копьё над собой и отсекаю руку врагу.

Удар! Не успел отвести наконечник копья, и он пропарывает край кольчуги на боку. Чудом удержался в седле, но при этом выронил саблю.

Вырываюсь на простор, впереди никого, только вдалеке табуны. Конь останавливается и начинает валиться на бок. Соскакиваю и оборачиваюсь. Из сшибки вышли двадцать пять бояр. Ещё четверо пешие и сейчас ловят монгольских коней. Мне тоже надо лошадь. Рядом оказывается Лисин.

Жив, боярин?

Живжив. Коня надо.

Сейчас.

Илья быстро поймал лошадь. Пока он её вел ко мне, я успел разглядеть тех, кто вышел из сшибки живым. Среди ратников, ловящих лошадей, увидел Велесова и Горина, скривившегося на один бок. Рысцой направился к ним, добив по пути, копошащегося в снегу монгола. Свою саблю я обнаружил торчащей рядом с бьющейся в агонии лошадью. Почти сразу нашел свою рогатину. Щита не нашел и, подобрав монгольский, поднялся в седло.

За мной!

Два с половиной десятка кинулись догонять оставшихся степняков. После сшибки они не остановились и поскакали дальше к обозу. С последних телег поднимались раненые, бежали возницы с передних саней. Вставали все, кто мог двигаться, и готовились дать последний свой бой.

У перелеска закипела схватка. Часть монгол развернулась навстречу нам, и мы опять сшиблись. На этот раз сбил троих и, выскочив к обозу, сразу обрушил клинок на сражающегося с раненым ратником, степняка. Удар в спину, разворачиваюсь. На меня навалилось двое. Сабля идет кругом, отбивая вражеские клинки, от щита летят щепки. Чтото мелькает и один из поганых откидывается с болтом в шее. Это Кубин. Зарубив степняка, смотрю в глубину перелеска. Там, у сбившихся в пробке саней, тоже идёт схватка. Обозники рогатинами отгоняют конных монгол, раненые, кто может держать оружие, ощетинились клинками. Рядом с санями, где лежит дед Матвей, крутятся два степняка. Возница размахивает оглоблей, не подпуская их ближе, а Кубин заряжает арбалет. Направляю коня туда, по пути наколов монгола, выскочившего изза ёлок.

Кубин навёл арбалет на поганого напротив и, вдруг, повернувшись, выстрелил мне навстречу. Сзади ктото вскрикнул и упал, а я, не оглядываясь и не обращая на боль от удара сзади, ринулся вперёд, так как увидел, что монгол замахнулся на Матвея Власовича. Сходу рубанув степняку по затылку, а второго сбив с коня торцом щита, слетаю с коня и кидаюсь к саням, добив сшибленного врага.

Власыч! Власыч! – Я тормошил безвольное тело и смотрел на человека, ставшего мне лучшим другом.

Эх, Власыч, Власыч. Зачем стрелял, ценой своей жизни спасая меня? Убил бы поганого напротив, был бы жив, а я какнибудь обошелся. До этого обходился же. И не прав был ты, когда говорил, что то был твой последний бой. Вот твой последний бой.

Сквозь красное марево в глазах и звон в голове, я не сразу понимаю, что мне говорит та женщина, которую за волосы таскал монгол.

А?

Что делать, боярин?

Медленно обвожу взглядом место схватки. Что, все наши полегли, и я остался один? Нет, вон Борис кудато на коне поехал и подходит, покачиваясь Илья. Садится рядом, прямо на снег. Слева появляются четверо новиков, еле стоящих на ногах. Четверо счастливых, так как их четверо, не считая Илью и Демьяна и было. А где сам Горин?

Так что делатьто, боярин? – Женщина повторила свой вопрос, и я увидел ещё небольшую толпу селян, что стояла невдалеке. В основном женщины и дети, но есть и мужики.

Уходите. Придут поганые – вырежут всех. В отместку. И сожгут. Берите свой скарб, что ещё не нагружен, – я показал на сани, стоящие в центре деревни, – вон, почти собраны, и уходите.

Но селяне стояли столбом, и не двигались.

Наш обоз сейчас уйдёт. – Я не собирался долго их уговаривать. – Соберём всех павших и уйдём.

Да, уходить надо срочно. Сколько у нас времени? Подозреваю что мало. Даже если уйти сейчас, то по следам найдут. Надо их отвлечь, а следы замести. Хорошо бы снег пошел, вон какие тучи идут, и мороз спал, но когда он ещё пойдёт?

Наконец селяне зашевелились. Женщины кинулись к домам, а несколько мужиков подошли ко мне.

Боярин, мы поможем убиенных собрать.

Я устало кивнул, так как у нас самих сил почти не осталось, да и времени в обрез. Мужики, поклонились и, перекрестившись, начали переносить убитых и складывать тела на сани.

Из густой молодой ёлочной поросли вдруг вывалились двое – Варнавин Николай и Демьян. Вышли и упали, снег вокруг них сразу покраснел. Удивлённо смотрю на Варнавина – он же в первых санях был и заместо возницы правил. В бою на холме, ему сильно ногу поранили, да и стрелу он заполучил в ключицу.

Николай, ты чего, у тебя же нога вся иссечена.

Тот поднял бледное лицо:

Они брата убили, прям на санях, копьём, а я лежать буду? – Он сжал зубы, и стал подниматься. Рядом зашевелился Горин, но встать не смог. И они вместе, поддерживая друг друга, попытались подняться. Встал, поднял обоих и помог дойти до саней. Присел сам.

Глядя на мужиков, что таскали тела ратников и укладывали их на сани, подумал, что остаётся только один выход. Когда придёт монгольский карательный отряд, надо отвлечь его на себя и уходить, уводя их в сторону и давая шанс раненым на обозе.

Резко встал. В глазах потемнело, и закружилась голова. Отдохнуть бы, да некогда. Присел обратно, так скажу.

Вот что сделаем. Ты, Николай, веди обоз ко второму лагерю, он ближе. Там отдохнёте, потом до первого селения. А я и… – Замолчал, оглядываясь. А с кем? С новиками? Их шестеро, вместе с Борисом Велесовым, плюс я. Семеро. Мда. Вздохнул.

– А я, с парнями, поганых на себя возьму. На полудень их уведу. А там, если от них оторвёмся, выйду к Оке и по ней в родные края. А вы, как управитесь и подлечитесь, туда же возвращайтесь. Будем опять силы против поганых собирать.

Горин поднял голову и чтото прохрипел, но я его перебил.

А ты, Демьян, в обозе останешься. Вон как изранен весь.

Я показал на него проходящим мужикам.

– Отнесите его в сани.

Тот было дернулся возразить, но всхлипнув, потерял сознание. Сильно же досталось «косой сажени». Его унесли, а я спросил Лисина:

Тыто как, Илья? Цел?

Цел, Володимир Иванович, на удивление, только зело устал.

Скоро отдохнем, Илья. – Я похлопал парня по плечу. – Вот с погаными управимся и отдохнем.

Не думал, что у нас будет столько времени. Как только в перелесок втянулись последние сани, вслед за ними ушли быстро собравшиеся селяне, загрузив последние свои пожитки на уже полные волокуши с награбленным монголами добром.

Я оглядел своё воинство.

Никита Савельев, среднего роста, поджарый крепыш. У него в битве на холме погиб брат.

Егор Русак, высокий и полностью седой пятнадцатилетний парень, с вечно хмурым лицом. Его отец погиб на Буевом поле у Больших Ключей.

Похожие друг на друга, но не братья, два Михаила. Один сын боярина Макарова, другой боярина Стастина. Их отцы тоже сложили свои головы в недавней битве, сражаясь рядом с Ефпатием Коловратом.

Лисин Илья, видевший, как погиб его отец. Теперь уж точно никто не вспомнит предательства его брата Гришки Кутерьмы, а будут помнить только отвагу бояр Лисиных.

Борис Велесов, мой предок. Странно, а ведь во сне я Борисато и не видел. Отец был, и все мои предки, вплоть до основателей рода. А Бориса не было. Может это означает, что он для меня ещё жив? Да, жив, и будет жить. Я обещал и обещание выполню.

Приготовились мы основательно. Собрали все стрелы, что нашли. Набили тулы под завязку. Собрали все щиты и навесили их на лошадей, хоть какоето прикрытие от стрел. Сами приготовили по паре щитов. Эти повесим на спину, будут дополнительно прикрывать нас самих. Если придётся столкнуться в прямом бою, то один, чтобы не мешался, скинуть не проблема.

Успели немного отдохнуть и даже перекусить. Уходящие селяне подкинули нам продуктов в запас. Так что едой мы обеспечены на три дня. Наши лошади, после того как на них навесили всё, что мы хотели взять с собой, стали похожи на танки, и, казалось не выдержат быстрой скачки. Но это были монгольские лошади, не очень быстрые, но выносливые. Нам главное чтоб монголы за нами погнались, а там всё лишнее сбросим и пойдём налегке, тем более, что до родных краёв всего два перехода.

Тучи нависли над нами, подгоняемые ветром, и, казалось, задевали вершины высоких елей. Ещё чутьчуть, зацепится, и обрушит на землю свои неисчерпаемые снежные недра. Но снега не было, а жаль, очень бы помог нам. К тому же ещё потеплело, и, по ощущениям, было около нуля. Чёрт, при такой температуре на снегу все следы четкими будут. А обоз оставил хороший след. Хорошо, что по лесу уходил, а не через перелесок к недалёкой речке.

Монголы появились, когда я уже решил уходить, считая, что больше ждать незачем. По моим подсчётам, обоз сейчас в пятнадцати верстах отсюда. Стоит только ему войти в тот лес, что стоит у болот, и всё, монголам его не видать.

На том краю поля, где раньше паслись табуны, ушедшие неизвестно куда, появилось черное пятно, быстро увеличивающееся в размерах. Никак Батый сюда целый тумен отрядил? Хаха. Польщён! Знали бы они сколько нас. Семеро! Ничего, как увидят, что тут русских всегото полдюжины, то в погоню пошлют десятка два, или полусотню. Все равно такой ораве конных в лесу не развернуться.

Мы выехали чуть вперед, чтоб быть видными на фоне леса. Выстроились в ряд.

Ну, что раздраконим поганых напоследок? – Я достал лук и открыл тул со стрелами. Глядя на приближающиеся степные сотни, сказал:

Парни, я хочу, чтоб вы выжили. Вам ещё отцами надо стать.

Только по пять стрел мы успели выпустить, как монголы дружно ответили. Рядом с нами выросла ровная поросль одинаковых смертоносных палочек. Но при такой плотности падения стрел, удивительно, что никого не задело. Степняки пока далеко, но ещё чутьчуть и от их стрел спасения не будет.

Всё, уходим. – Я развернул коня и, пропустив парней вперёд, быстрой рысью влетел в перелесок. Уже огибая мелкую елочную поросль, в щит, висевший на спине, два раза сильно стукнуло. Ага, вовремя мы ушли.

Кони летели стрелой, вспахивая снег и отряхивая от него густо стоящие молодые ёлки. Проскочили то место, где обоз свернул в лес и ушёл к северу. Если не знал, то не заметил бы. Хорошо потрудились обозники. Резко свернули в лес у плотно стоящих елей, замели следы, завалили поворот сухостоем, а вперёд пустили пару волокуш, которые проложили след дальше.

Не останавливаясь, обогнули понуро стоящих лошадей. Выскочили к ручью, и вдоль него поскакали к реке. Речка небольшая, но извилистая. На крутом повороте остановились.

Посмотрим, есть ли погоня, да подзадорим их немного, чтоб шли за нами, а не искали пропавший обоз. – Пояснил вопросительно посмотревшим на меня парням.

Найдут. Всё равно найдут. – Тряхнул головой Борис.

Да, – кивнул ему, – да только поздно будет. Не сунутся они в тот лес. А сунутся, там и останутся. Тропто по болоту не знают.

Вглядываясь за поворот реки, одновременно прислушивался. Топот большого количества лошадей слышно далеко.

Ага, вот они.

Степняки вылетели на берег и закрутились, оглядываясь. Нас за крутым берегом не видно и если не чёткие следы, то ушли бы спокойно.

Бей!

Минус семь. Луки в тулы и быстро уходим.

Кони хрипят, но пока идут быстро. Заводных нет, ими пришлось пожертвовать для обмана. Проскакиваем вдоль высокого берега. Появляется мысль и, недолго думая, я поворачиваю к лесу.

Назад!

Парни вопросов не задают. Мы скачем обратно, но уже по высокому берегу.

Стоп, ждём тут. – Мы смотрим на реку, приготовив луки. Я кинул свой налатник на крайнюю ёлку. Послужит пугалом, а сами отходим чуть глубже, чтоб нас с реки видно не было.

Погоня вскоре появилась. Степняки шли плотной массой, заполнившей всё пространство меж берегов. Щелкает тетива. Ещё пятеро отправились к своим степным богам, а мы быстро уходим в глубину леса, там отдохнём, а то долгой скачки наши кони не вынесут. Оглядываюсь и вижу, что налатника на ёлке нет, слетел, а само дерево сотрясается от густо летящих стрел. Хорошо разозлили мы поганых. Злость плохой советчик. Пусть только в лес сунутся, а там мы и всемером управимся.

Час петляли по завалам, уходя глубже в лес. Едущий впереди Лисин, обернулся:

Зря ты налатник оставил, Володимир Иванович.

Не замёрзну, Илья. Вон как мороз спал, никак оттепель начинается. А спать, так у меня шкура есть.

Действительно, температура воздуха поднялась. Было около нуля, а может быть и выше. Вот так февраль! По подтаявшему снегу идти трудней. Наши кони будут уставать быстро, но и у монгол, будут те же проблемы, хотя у них заводные лошади есть.

Однако надо вставать на отдых.

Выбрали небольшую впадину. Разгрузили и расседлали лошадей, задав им овса на подвесных кормушках. Парни споро насобирали сухих веток и запалили костер. Заготовили дров, завалив сухостоину. Забурлила вода в котелке. Мы расселись вокруг, в ожидании готовности каши. Я оглядел сидевших.

Своё дело мы сделали. Погоню увели. Завтра выходим к Оке и идём к Нижн… Новогороду. Узнаём последние вести и домой. Там соберём воев, что остались и обратно. Великий Князь большое войско собирать будет…

Но у него же есть вои. Большая рать есть. – Перебил меня Стастин. Остальные внимательно посмотрели на меня. Да, надо им сказать.

Вот что, парни. Поганые разбили войска, что стояли у Коломны. Затем сожгли город, как сожгли Рязань, и сейчас осаждают Москву. Потом они пойдут к Владимиру. Так как Великий Князь уйдёт собирать воев туда. Помните, что говорили мы вам с дедом Матвеем?

Новики слушали, не перебивая и мрачнели. На их усталых лицах появились глубокие морщины. Весь седой Егор Русак уронил голову на руки. Седой в пятнадцать лет.

Парни молчали. Да какие они парни? Рядом со мной сидели настоящие мужики. Витязи. На счету у каждого минимум десяток убитых в близком бою врагов. У Русака и Макарова больше тридцати. Стастин сразил двух поганых в прошлом бою, причем одного на рогатину взял, другого на саблю. О Лисине Илье и Борисе Велесове вообще не говорю. Они столько намолотили врагов, что любой взрослый воин восхитится. А сколько убили своими точными стрелами?

И это в пятнадцать лет!

Ели в молчании. Каждый думал о своём. Сытная каша и усталость сделали своё. Быстро раскинул, кому и когда дежурить, взяв на себя собачье время. Так и улеглись спать, точней упали, всётаки пятнадцать лет.

Долго не мог заснуть. Завернувшись в шкуру, смотрел на огонь. Борис сидел рядом и, ломая сухую ветку, частями бросал в костёр.

Ты умрешь. – Прыгая на меня, крикнул поганый. Сцепившись, катимся по откосу. Буол давит сверху и никак его не сбросить. Кровь с груди протекает по шее, попадает на лицо, в нос, глаза. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но от этого только, съехали к самой воде.

Вот и всё, урус, сейчас ты умрёшь.

Голова окунается в ледяную воду и слышен торжествующий хохот монгола.

Рывком просыпаюсь. У огня дежурит Егор Русак, следующий Илья Лисин, затем я.

Я прислушиваюсь. Тишина, слышно только тихое потрескивание костра.

Нет, монголы по нашему следу не пошли. Если верить сну, наша встреча произойдёт позже. На какойто речке. Причем с чистой водой. А когда? Весной? Или оттепель растопит лёд?

Поднялся, разминая суставы. Махнул встрепенувшемуся Егору:

Ложись спать, я посижу.

Но я только заступил…

Ложись, я посижу. Всё равно больше не засну.

Русак кивнул и, завернувшись в шкуру, заснул.

Я подкинул дров в костёр и стал смотреть на пламя. Всётаки когда и где? Успею ли парней до дома довести? До Нижнего Новгорода меньше чем полдня пути, до дома, если без остановок, ещё меньше. Но это если идти по Оке. А если на реке нас караулят монголы? Идти по лесу? Мы потерпим, а лошади? Сегодня им скормили последний запас зерна, а завтра кони понесут нас на голодный желудок. Только бы добраться до Нижнего.

С рассветом начался дождик. А если позже ударит мороз, то по насту идти ещё трудней. Растолкал парней. Наскоро перекусили.

Как самочувствие, вои?

Боевое. – Чуть в разнобой ответили парни.

Илья, как нога? Кровь не идёт? Вон все сапоги в ней.

Лисин покрутил головой:

Нет, с ногой все в порядке. А сапоги… – Илья усмехнулся, – на себя посмотри, Володимир Иванович.

Да, вид у меня «ах». Кровью украшена вся бронь, а латные штаны буквально покрашены в неё. У парней тоже наряд чистотой не блистал. Ничего, нам бы до дома добраться. Отмоемся в бане, залечим царапины, а там…

Тряхнул головой, отгоняя приятные мысли о бане. Только сразу вспомнился сон, но настроения не испортил. Сны, бывает и не сбываются.

Поднялся в седло.

Я первый, за мной Илья, последний Борис. Ну, други, вперёд!

Повторяя все повороты ложбины, мы вышли к маленькой речке. Осторожно выехали из леса, внимательно вглядываясь в стороны, но кроме следов оставленных многочисленным зверьём, ничего не обнаружили.

Все реки в этих местах впадают в Оку, так что заблудиться невозможно. Довольно скоро доехали до широкой реки. Это, наверно и есть Ока. По крайней мере, таких широких, кроме неё, в этих местах нет.

Выезжали приготовив луки, но на широком, покрытым ровным снежным ковром, русле никого не было.

Никак поганые отстали от нас? – Илья вертел головой во все стороны. То, что степняки отстали от нас, верилось слабо, но глаза не обманывали.

Ну и, слава Богу! – Я махнул вперёд. – Вперёд. До Нового Города совсем немного.

Проходя поворот реки, оглянулся назад.

– Поганые! – Крик Лисина и Макарова почти слился.

Чёрт! До Нижнего Новгорода осталось совсем немного, всегото семь верст. Стало понятно, как монголы подловили нас. Ведь ясно было, куда мы направляемся. Осталось только встать на высоком окском берегу и ждать. Вот и дождались. Только вышли мы чуть ниже, чем они ждали, но всё равно плохо, так как мы идём без заводных, а степняки наверняка идут на отдохнувших. И догонят, как пить дать. Даже до города не дотянем, а если и дотянем, то придётся отбиваться, и не факт, что помощь из города придёт. А монголы сделают проще – подранят стрелами лошадей, а потом без труда с нами разделаются.

Чертыхнувшись, ору парням:

– Уходим к берегу. Там оторвёмся.

Все понимают меня правильно и сворачивают к пологому левому берегу. Там за густой ивовой порослью виднеются высокие верхушки сосен. Монголы, видя, что мы уходим к лесу взвыли, и сразу рыхлый снег рядом с нами прочертили стрелы. Мы молниями вломились в кусты. Кони хрипят, но пока идут ходко.

В сосновом бору привычных завалов не было, и мы перешли на легкую рысь. После бора выскочили на обширное озеро или протоку, уходившую кривым поворотом как раз в сторону Волги. Поскакали по самому краю, постоянно оглядываясь назад. То, что монголы пойдут по следу я не сомневался, но вот путь к Нижнему Новгороду всяко отрежут.

Протока кончилась кустами ивы и густыми зарослями камыша, уходящими вдаль. На краю леса и камышовых зарослей остановились. Погони пока не видно. Я перевёл взгляд с камыша на парней и, перехватил красноречивый взгляд Лисина. Нет. Я только покачал головой, а Борис озвучил мою мысль:

– Подожгут, как есть подожгут. Так мы их у Люнды выжгли и побили изрядно. – Затем он глянул на меня. – Они нас на берегу поджидали?

– Да, я не предусмотрел такого. И по следу идут, как псы.

– Значит, Новый Город они отрезали, – сделал вывод Велесов, – и могут нас ждать на реке.

– Да, к городу хода нет.

Минуту сидели молча, всматриваясь за поворот протоки.

– И что делать будем? – Илья отвернулся от камышового поля и придержал лошадь, потянувшуюся к камышине.

Я проследил за его лошадью. Мда, кони долго не протянут. Ещё чутьчуть и придется идти пешком. К городу, где мы могли бы отдохнуть и сменить лошадей, хода нет. Дать лошадям отдохнуть, так и времени нет. Монголы не дадут.

– Выходим к Волге, а там посмотрим. Если путь к Городцу не перекроют, то идем к нему. Если там нас ждут, тогда прорываемся на тот берег и идём к дому.

– А может, попытаемся к Новогороду пробиться?

– Нет, Илья, не дадут. Они и ждут этого, так что нам только два пути.

В этот момент изза поворота показались пять всадников. Они ехали не спеша, а увидев нас вовсе остановились.

– Эге, да ихто всего пятеро!

Странно, почему их пять. Чтото не так. Я оглянулся и увидел, что Борис посматривает в сторону камышей. А если…

– Надо уходить. – Сказал Борис, не отворачивая взгляда от зарослей.

– Но их всего пятеро. – Илья сильно потянул поводья, что конь пошел кругом. – Сдюжим!

Остальные новики закивали.

– Нет, уходим, и быстро. – Я направил коня к лесу, за мной двинулся недовольно бормотавший Лисин. Поднявшись на берег оглянулся. Пятёрка степняков медленно приближалась. Этих пятеро, а остальные где? Глянул на камыш. Там?

– А ну, погодите. – Повинуясь внезапно пришедшей мысли, сунул руку в суму и сразу нащупал то, что надо. Глиняный пузырёк с дегтем и зажигалку. Посматривая на степняков, быстро сделал скрутку из сухого камыша, вытряхнул на неё весь деготь и чиркнул зажигалкой. Вспыхнувший факел метнул в сухие заросли.

Степняки взвыли и сразу рядом вросли стрелы вонзившиеся в снег с небольшим недолётом.

– Вот теперь уходим.

Я довольно посмотрел на пламя, охватившее всё пространство протоки. Если там была засада, то ей сейчас не до нас. Рядом щёлкнули луки, посылая ответные стрелы в сторону пятёрки степняков. Те держались на приличном расстоянии и потрясали оружием, но приближаться не спешили.

Сден!

Стрела, чиркнув по поводьям, пробила щит изнури, и застряла.

Сден! Сден!

Прямо изза огня ктото стрелял по нам.

– В лес!

– А!

Уже в лесу обратил внимание на припавшего к крупу коня Велесова. Догнав его, увидел стрелу, пробившую бедро насквозь.

Чёрт! Надо было сразу уходить, ведь сразу понял, что в камыше была засада. Вот только почему они сразу стрелять не стали? Хотят живьём взять?

– Борис, надо потерпеть.

– Потерплю, – через силу выговорил парень.

Лошади вынесли нас на небольшую опушку. По моим прикидкам, до Волги осталось совсем не много. Надо остановиться, вынуть стрелу и перевязать, а то свалится парень. Огляделся. Место подходящее – лес просматривается во все стороны, и незаметно подобраться монголам не удастся. Да и спешить им некуда, онито думают, что никуда мы не денемся. Нуну.

– Встанем тут. Русак, Макаров, смотреть по сторонам. Стастин, лошадьми займись. Не давай им пастись и есть снег. Илья, помоги.

Мы склонились над Велесовым. Я, держа стрелу, обломал древко, теперь её надо вытащить из ноги. Илья уже держал наготове сухой мох и тряпку для перевязки.

– Готов?

Борис стиснул зубы и кивнул. Я вытянул стрелу, а Лисин тут же закрыл и перевязал рану. Борис, пока я вытягивал древко, только зубами скрипел, но больше звука не издал.

– Вот и отлично! – Я хлопнул по плечу бледного Бориса. – Ещё немного и мы будем дома. Идём на Заимку.

– Да, идём туда. – Кивнул Велесов. – Там у меня вои ещё есть.

До дома один переход, если идти быстро. Но выдержат ли кони?

Поднялись в седло. Решил провести последний инструктаж.

– К Новогороду и Городцу, поганые нам путь отрежут, но всю реку им не перекрыть, так что идём сразу домой. На том берегу возможна засада. В этом случае я прикрываю, а вы уходите. – И перебивая возмущение парней, сразу говорю:

– Это без вопросов.

– Я тебя не брошу одного, Володимир Иванович, – хмуро проговорил Илья, а остальные закивали, – что хошь делай. Не оставим одного.

– Всех стрелами положим!

Кстати!

– Нука, сколько стрел у нас?

Парни открыли тулы.

– У меня десяток.

– Полтора.

– У меня тоже полтора.

– Два с половиной десятка.

– Пять. – Илья скривился и закрыл тул.

– Тридцать. – Сказал Борис.

– И у меня три с лишним десятка. Не густо. – Подвёл итог я. – Значит мазать нельзя.

Мда, стрел мало. Я ещё раз осмотрелся. Преследователи пока не появились, да и ждать их мы не собираемся.

– Борис, тебе стрелять сейчас трудно будет, передай все стрелы парням.

Дождался, пока парни разберут припас у Велесова, и махнул рукой:

– Пошли.

Вот и река. До противоположного берега далеко. Лед недалеко от берега прочерчивают многочисленные следы, но кто тут прошел, пойди разберись. Тихонько выезжаем и осматриваемся. Никого не видно, но это ничего не говорит. Монголы хитры, наверняка затихарились гдето рядом. Но ждать долго нельзя, надо рисковать.

– Пошли!

Резво взяв в рысь, начинаем пересекать русло.

– Укху!

Вот и они. Слева, в трёхстах метрах из кустов вылетают монголы и кидаются на пересечку.

– Ходу!

Мы разогнались. Лук уже в руке, другая тянет стрелу.

– Дыннн!

Минус один. Мазать нельзя, это парни помнят.

Минус два, три, четыре!

Кувыркаются, кувыркаются поганые! Знай наших!

– Ах!

У перелеска, на самом берегу, я выстрелил ещё раза два и нырнул в чащу вслед за парнями. Преследовавший нас отряд степняков мы хорошо проредили, но и парням, похоже, досталось. Нагнав новиков, бегло всех осмотрел. Мда, досталось всем. Оба Михаила получили по стреле в левый бок, только хорошая бронь спасла их от смерти. У Русака стрела пробила щит, вместе с кистью. Лисина Илью ранило в плечо, а Борису попало опять в бедро. У меня стрела застряла в плече, но только чуть чиркнула по телу. Кровь теперь неприятно намочила рукав. Выдрал стрелу и смахнул ещё четыре, застрявшие в щитах сзади и на боку лошади. У парней тоже в щитах густо торчали стрелы. Обломали древки, но останавливаться не стали. Потерпим. Надо уйти подальше, а там займёмся перевязкой.

Обширное поле закончилось речкой с крутыми берегами. На той стороне берега, по самому краю, полоса чистой воды. Наверно тут бьют родники и вода не замерзает. Посмотрел по сторонам. Полоса уходила в стороны, а обходить её времени не было. Я чувствовал, что степняки скоро появятся, поэтому будем переходить реку тут. Дождался когда на лед спустятся парни и двинулся следом. Лошади у кромки льда скаканули и, провалившись до брюха, резво вынесли седоков на берег.

Когда поднялся, появилось странное чувство. Как будто я это место гдето видел. Остановился, оглядываясь и вспоминая.

– Володимир Иванович, ты чего? – Илья остановился на краю леса, а я смотрел на воду внизу откоса и молчал.

Я вспомнил.

Сон, вот где я видел это место. Ну что ж, чему быть, того не миновать.

Сбросил перемётные сумы, скинул притороченную шкуру. Все равно она намокла и только стесняла движение.

– Ты чего, боярин? – Лисин удивлённо провожал взглядом сбрасываемую мной поклажу. К нам медленно подъехали остальные. Я скинул щиты, оставив только один. Они выполнили свою роль, и прикрыли лошадь от монгольских стрел.

– Володимир Иванович!

– Тихо, Илья. – Посмотрел на удивленных парней. – Слушайте и не перебивайте. Я тут останусь, прикрою вас от поганых.

– Володимир Иванович, мы…

– Илья! – И уже тише добавил. – Кого ты видишь?

– Боярина вижу.

– А ещё?

– Настоящего воя.

– Не то, Илья. Ты видишь одиночку, достаточно пожившего на этом свете. А вам ещё сыновей расти. Если вы здесь погибнете, кто потом будет нашу землю защищать?

– Но мы…

– Кто? – Я оглядел хмурых парней, посмотрел на бледного Бориса. – Ты знаешь, что я прав. Помнишь, что тебе отец сказал? Слушать меня.

Велесов кивнул.

– Вот и веди всех домой. А ты, Илья Лисин, – я положил руку ему на плечо, – славный вой. И я горжусь, что сражался рядом с тобой и твоим отцом. Вы все славные витязи. Идите, вы должны жить.

Лисин замотал головой, но я подтолкнул его.

– Всё, идите. Идите, говорю.

– Возьми свой щит, Володимир Иванович.

– Нет, Илья, он твой. Идите же!

Новики, постоянно оглядываясь, въехали в лес, а я повернулся к полю, отъехав в сторону небольшого куста. Прикроет меня, авось не сразу заметят.

Монголы вскоре появились. Они шли не спеша, как будто были уверены, что всё равно настигнут усталых русских. Их было два десятка. Мало же осталось от полусотни. Я открыл тул и провёл пальцами по пяткам стрел. Двадцать две стрелы, а больше и не надо.

Прищурился, всматриваясь в далёкие фигурки всадников. Здесь ли тот монгол? Но на таком расстоянии рассмотреть среди сероватых и одинаково одетых степняков Буола не смог. Тогда начнём, пожалуй.

Дыннн! Дыннн! Дыннн!

С лошадей слетело трое, остальные закрылись щитами и прибавили ходу.

Ха! Моим стрелами ваши щиты не помеха!

Кончик стрелы смотрит ниже щитов. Живот не защищён.

Дыннн! Дыннн! Дыннн!

Вот так, бойтесь меня! Я вижу куда стрелять!

Дыннн! Дыннн!

Степняки рассыпались и начали петлять. Нуну.

Дыннн! Не успел увернуться! Теперь землю будешь удобрять.

Дыннн! Не сиделось в своей степи, гнить будешь здесь!

Трое последних, повернули обратно, накинув щиты на спины. Хаха!

Три стрелы пропели им последнюю песню.

Всё? Я немного удивленный смотрел на поле.

И что? Сон не сбылся?

Сден! Острая боль скрутила предплечье.

Резко развернулся и увидел его. Один. В одиночку обошел с тыла? Стало понятно, что ему нужен только я. Посмотрел назад. Стрела вошла в тело, пробив кольчугу и даже толстый броник. Попытался вытащить стрелу. Вытащил, но наконечник остался в бронике. Кровь тут же намочила весь бок.

Черт!

– Уйча!

Монгол опустил копьё и начал разгоняться. Я, скрипнув зубами от острой боли в плече, выхватил рогатину из петли, толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу.

Отбиваю вражеское копьё в сторону, но щит трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдаёт в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Пережидаю мельтешащие в глазах черные точки. А степняк повернулся и откинул остатки своего щита с руки.

Как по сценарию!

– Уйча!

Поганый опять атакует. Рванул саблю и наклонился вперёд, скачу навстречу, держа клинок перед собой.

Страшный удар вырывает из седла.

Уууссс!

Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Ещё больше черных точек в глазах, а сырость и холод проникает под доспех, ненадолго принося облегчение. Рукой провожу по плечу – монгольское копьё, соскользнув с нагрудника, вспороло кольчугу, и, не достав до тела, прошло вдоль поддоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но всё равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

Знаю, ему тоже досталось!

Поганый копошился в четырёх метрах. Остриё рогатины вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги.

– Вставай, Буол. Ты ведь за мной шел?

Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами и, надев её, смотрит на меня, щерясь.

– Ты догадлив, урус. – Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трёх метрах от меня. – Я шел за тобой. За твоей жизнью, урусут.

Покачивая саблей, достаю засапожный нож. От клевца бронь не спасёт, а кроме ножа и сабли у меня ничего нет.

– Плоха у тебя броня, монгол.

– Это была лучшая цзыньская работа, урус. – Поганый морщится, сжимая клевец в левой руке. На левом плече у него расползается тёмное пятно.

– И это лучшая работа? – Клинком показываю на него.

Буол шагнул вперёд и поднял оружие.

– Ты умрёшь, урус, и я заберу твою бронь, она хорошо защищает от стрел. Я таких ещё не видел. Она будет моя.

– Спешишь, монгол? – Внимательно смотрю за перемещением степняка. – У нас говорят – не дели шкуру не убитого медведя. Тем более у меня к тебе тоже счёт имеется. Как ты убил того парня, степняк?

Перемещаюсь в сторону, держа степняка на расстоянии. Поганый покачивая оружием покошачьи перемещается по подтаявшему снегу.

– Легко, но как я его убил, узнаешь сам. Скоро.

Лицо монгола ещё больше ощерилось. Похоже, его совсем не беспокоит рана. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю ещё один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв с полосой чистой воды.

– Уйча!

Степняк прыгает вперёд, его сабля скрежещет по нагруднику, а я ловлю ножом клевец и отвожу в сторону. Саблей рублю наискось, по самому низу. Китайская работа не подводит, но халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение, и путается в его ногах.

Поганый отскакивает и срубает мешающие лоскуты. Я уже рядом, но степняк успевает подставить под удар сабли клевец. Ножом в бок. Монгол чудом уворачивается от клинка и резко бьёт. Теперь отскакиваю я. Буол смотрит на меня и делает пару резких движений. Чтото мелькает, и я успеваю отбить летящие в меня ножи.

Буол качает головой:

– Ты сильный богатур, урус.

– Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

Монгол зашипел и шагнул вперёд, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол, вдруг, распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьёт по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает, и тут же наносит быстрый удар саблей.

Крак!

Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга. Монгол криво улыбается.

– У меня был раб, цзынец. Он убил много наших воев. Голыми руками. Но я его победил и оставил в живых. Он многому меня научил, урусут. Убивать голыми руками легко, и я сверну тебе шею также, как свернул её тому юнцу.

– Попробуй.

– Уйча!

Монгол прыгает вперёд, резко выбрасывая свою ногу. Приседаю и, подбивая ногу в сторону, бью степняка кулаком в пах. Он отлетает, скрючившись калачом, в сугроб.

Плохо учил тебя тот цзынец, степняк. – Я остановился на краю обрыва. Монгол шипел от боли и косил глазом на меня. – Главного он не сказал тебе. Кто самоуверен, тот всегда побеждён.

– Уррр. – Какаято дикая сила подняла Буола с земли. Он молнией метнулся, сбивая меня с ног. Сцепившись, мы полетели с откоса. Монгол, молотил кулаками сидя сверху, а я отбивал удары и пытался его сбросить.

Голову прошиб нестерпимый холод. Ледяная вода обжигала. Я выгнулся, но только глубже съехал в реку. Степняк торжествующе захохотал.

– Вот и всё урус! – Он мертвой хваткой вцепился в ворот, удерживая меня. Изпод воды я видел его искаженное злобой лицо. Затем, вода замутилась моей кровью, вытекавшей из раненого плеча.

Вдруг хватка ослабла, а вместо торжествующего хохота раздался вопль ужаса. Вывернулся из воды и, прокашлявшись и отдышавшись, уставился на орущего степняка.

– Ияааиуаа! – Монгол извивался и пытался чтото отряхнуть с почемуто дымящихся рук. Катаясь по берегу, он съехал в воду, и она… закипела.

Вскоре бурление в реке успокоилось, но я пялился в то место куда упал монгол. В голове роились миллионы ответов, но нужного не находилось. Я долго смотрел на Буола, превратившегося в высохшую мумию. Превратившегося в воде! В воде! В мумию!

Рука медленно сотворила крестное знамение.

Господи помилуй! Что это было?

20

Там рассветы горят, и поют соловьи.

Ветры в рощах шумят. Тихи воды твои.

Ты скажи, Светлый Яр. Память предков открой,

Покажи святый град. Дай душевный покой.

Но молчит Светлый Яр. В роще ветер шумит.

Скрыл он тайну свою, лишь волною рябит.

И летят облака, в отраженье твоём,

В синих водах храня, тайну давних времён.

Я в густую траву, на твоём берегу,

Закрывая глаза, отдохнуть упаду.

Стихли птицы вокруг. И в лесной тишине,

Стали звон, боя звук, вдруг послышится мне.

Это предки мои, защищая свой дом,

Перед градом святым, тут сражались с врагом.

Гром набата и плач. Треск пожара и смрад,

Так в огне погибал, мой святой Китежград.

И молитвы воздав, лик Христа вознося,

Русь ушла в Светлый Яр, град в сердцах унося.

И раскрыл Светлый Яр, глубину своих вод,

От безумства смертей, Вражьих яростных орд,

Скрыл в тумане своём, Вольный русский народ.

И опять Светлый Яр, лишь волною рябит.

Вдаль летят облака. Ветер в роще шумит.

Тайну града в веках, Светлый Яр сохранил,

Виден град лишь тому, тот, кто сердце открыл.

В светлых водах твоих, сохранен с давних лет,

Китежград мне открыл – предков славных завет.

Все заветы отцов, точно вам передам.

Расскажу я о том, внукам и сыновьям.

Моя память горит, ярким жарким огнём.

И стоит Китежград, крепко в сердце моём.

Пульсирующая боль стихает. Гул в голове и жужжание в ушах усиливается. Сквозь жужжание угадывается… птичий щебет. Какой щебет зимой? А почему так душно? Медленно открываю глаза и… вижу зелёную листву в огромной кроне дерева. Рука цепляет густую шубу мха.

От увиденного меня подбрасывает, я вскакиваю и тут же падаю, от нахлынувшей слабости. Сидя на мягком ковре мха, пережидаю гул в голове, затем медленно открываю глаза и оглядываюсь.

Не понял. А где снег? Где вообще я? Куда меня занесло?

Потряс головой, и она загудела сильней. Накатил приступ тошноты. В цветных кругах, плавающих перед глазами, разглядел смутно знакомый лес. Нет, сначала надо прийти в себя, может это всё глюк? Немного посидел с закрытыми глазами. Вроде стало легче – голова гудеть перестала, тошнота отошла. Только жужжание осталось, и то еле слышно. Опять смотрю на летний лес. Нет, это не глюк, но как это возможно? Я что, пролежал тут несколько месяцев? Всю весну? Бред.

Может, я умер? Тогда почему всё болит? Голова, руки, ноги, всё тело? Пошевелил ногами и руками – целы, вроде, только дико чешутся. И не только они. Всё тело, кажется, представляет собой сплошной комок раздражения. И чтото колет сзади в плечо. Подсунул руку под ворот и пропихнул её дальше, под самый броник. Ага, вот что колется. Наконечник стрелы. Похлопал по сапогу. Надо же! Нож на месте. Достал его и, чуть повозившись, выпихнул наконечник наружу. Потом потрогал плечо. Ой, а ранато заросла! А так зажить она может, если только…

Медленно поворачиваюсь и смотрю назад.

А сзади дуб.

Как я оказался у этого дуба? Как? Почему? Зачем?

Рука сжимает толстый корень. Как же так!

Не помню ничего. Как я тут оказался? Потер виски, пытаясь унять пульсирующую боль и вспоминая, что со мной произошло.

Так, я сражался с монголом у какойто речки. А почему «какойто»? Название её я знал – Линда. Хм. Странно, а почему Линда? Китеж стоял на Люнде, последний мой бой на Линде. Мда.

Ладно. Сражался я с этим, как его? А, вспомнил, с Буолом. Он чуть не утопил меня. А потом? А потом он превратился в… мумию? Как? Почему?

Медленно смотрю на лес вокруг, пытаясь понять. Зелёная листва тихо шумит, и в эту музыку леса чудесно вплетается птичий щебет. В голову ничего не приходит.

Но что же случилось? И как я сюда добрался?

Так, что было дальше?

Я поднялся вверх и подобрал саблю, нашел нож, а затем? Взял понуро стоящую у края леса лошадь, конь монгола отбежал дальше, а сил ловить его не было.

Как поднялся в седло – не помню. Какието отрывки воспоминаний. А! Помню, как оказался на поле, где в будущем будет стоять посёлок. Лошадь как раз упала. Дальше я шел сам. И всё.

Потёр виски, но вспомнил только, что вроде меня ктото звал, а кто?

– Здравствуй, человече.

Поднял голову. Рядом, на другом, не менее толстом корне, сидит леший по имени Кочур.

Открываю рот, но вдруг наваливается дикая усталость, и сил сказать хоть слово нет. Сижу как парализованный и смотрю на хранителя.

А леший какойто он другой стал. Ссутулился, прибавилось морщин, борода свалялась, и не напоминала больше причудливую лопату. Как будто леший постарел сразу на многомного лет. Хотя, не знаю, применимо ли такое сравнение к нему. Уже не просто опираясь, а навалившись на свою клюку, Кочур смотрел на меня впалыми глазами. Он глубоко вздохнул и произнёс:

– Знаю, тяжело тебе сейчас. Не переживай – пройдёт. Мыслю, вопросов опять много ко мне. Но не на всё я дам тебе ответы. Одно могу сразу сказать – это я тебя к древу привёл. Тебе необходимо было вернуться. Так надо. Тебе надо. Почему – не спрашивай, не отвечу. Сам потом поймёшь.

Он помолчал, склонившись к клюке, потом опять вздохнул и махнул рукой.

Его плохой вид и слова выбили меня из колеи. На первый вопрос леший ответил, хоть и опять туманно.

– Где, то есть когда я сейчас, в каком времени?

– Ты дома. Через день как в прошлое отправился.

– Почему через день?

Леший прислушался к чемуто и поморщился. Вдруг показалось, что он ещё немного постарел. Что это с ним?

– Что с тобой, Кочур? Почему так выглядишь, заболел?

Дубовой криво усмехнулся:

– Небось, часто по головушке получал, что памяти не стало? Говорил же – не болеем мы. Как умирает древо – умираем мы.

Тяжело вздохнул и медленно сказал:

– Древо силу теряет, скоро потеряет. Поэтому я тебя и привёл к нему.

– Погоди, не понял я. Как привёл? Ты и здесь, и там, в прошлом, как это? Или в прошлом был не ты?

Наставительно направив на меня палец, леший произнёс:

– Леший – пока древо в силе, леший всегда, во всё время древа. Древо живёт, а леший один, вне времени.

– Ага, вездесущ, получается. Ну, совсем как Бог.

Кочур нахмурился:

– Не богохульствуй.

Я усмехнулся.

– Странно слышать такие слова от нечистой силы.

– Молодой ты ещё и многого не понимаешь. Ладно, устал я. Иди домой, человече, и не бойся, тебя никто до дома не увидит. Иди, тебя ждут. И, прощай.

Леший прислонил голову к клюке и закрыл глаза.

– Кто меня ждёт, скажи?

Но леший не ответил. Медленно растворяясь, хранитель повернулся к стволу дуба, и вошёл в него. Я сидел и смотрел на древо. Почему оно теряет силу? От чего, от старости? Возможно, ведь ему около восьми веков. Кстати, сам дуб выглядит както не так. Листья что ли стали желтее? Мда, дела. Со временем тоже не совсем понятно. Я прожил там, в тринадцатом веке почти десять месяцев, а тут прошел всего день.

С трудом встал и посмотрел на себя. Хм, понятно, почему мне так жарко. Я же весь в зимнем, а тут лето. И это всё это порвано или рассечено, и в крови. В моей крови. Я сунул пальцы в рассечённый рукав, раздвинул кольца и посмотрел на руку. Зажило. Тут же посмотрел на левую ладонь, и тут тоже. На израненные ноги можно и не смотреть.

Маклауд, мля!

Как домой идти? Видто у меня убойный, до первого жителя, а там.… Хотя леший обмолвился, что меня не увидят. Ладно, пойду домой. Постоял и подумал – стоит ли бронь тут снимать, или нет? Бросать её и саблю не хотелось, всётаки память, а в руках нести тоже неохота. Решено – разденусь дома, уж потерплю какнибудь.

По дороге сильно захотелось свернуть в сторону Заимки – посмотреть на место бывшей отцовой родины и родовой вотчины. Только навалившаяся усталость и дикий голод не дали мне свернуть с пути. Хоть все раны и зажили, но потеряно много крови, и сил просто не было. Требовался отдых и хорошее питание. Отмоюсь, поем, отдохну, и схожу. Завтра.

Как дошел до дома помнил уже смутно. Проходил мимо людей, как мимо пустого места, но мне было уже плевать, увидят меня или нет. Дома елееле стащил с себя бронь и одежду, беспорядочно свалив всё в угол комнаты. Через силу заставил себя залезть в душ и помыться.

В зеркале душа увидел заросшее густой седой бородой и покрытое сеткой глубоких морщин лицо. Это что, я? Побрился, зачем мне здесь борода?

Вылез из душа, добрался до кровати и отключился.

Снов не было. Совсем.

Проснулся днём. Сутки, наверно, проспал. Побрёл приготовить поесть. Из продуктов в доме только картошка и макароны. Остальное выгреб с собой в прошлый раз. В магазин схожу потом, на данный момент обойдусь жареной картошкой без хлеба.

Пока ел, смотрел по телевизору новости. В углу экрана увидел время и дату. Чуть не упал со стула. Я спал два дня! Обалдеть. Потом увидел такое…

Через десять минут мчался по лесу. В груди бешено колотилось сердце, а в голове билась одна мысль: «Успеть, только бы успеть». Плевать на хлещущие по лицу ветки, надо успеть. Четыре километра по лесу пролетел как на крыльях.

Лес вдруг кончился.

Поразила открывшаяся картина. Широкая просека начиналась у опушки, где раньше стояло древо. А посередине поляны, большой бульдозер разравнивал возвышенность, на котором стоял дуб. Стоял. Само древо уже раскряжеванное лежало на краю просеки.

Грудь сжало болью и тоской.

Вот значит, почему леший имел такой вид. Он не сказал до свидания, он сказал – прощай. А я не понял. Зачем он привёл меня к древу и возвратил домой? Зачем? Кто меня тут ждёт? Кто? Тут у меня никого не осталось. Бывшая жена меня и не вспоминает, дочь видеть не хочет. Родители погибли, а других родных нет. А там…

Там друзья, с которыми я лил кровь. Я хочу остаться с ними.

– Что же вы наделали, люди?

– Эй, тут находиться нельзя. Эй, ты меня слышишь?

Одетый в желтый жилет и каску рабочий подошёл ко мне.

– Что же вы наделали?

Он посмотрел на то место, где работал бульдозер, и сказал:

– Да, жаль. Такое дерево спилили. Наверно лет пятьсот стояло.

– Больше, больше оно стояло. Что же вы наделали? – Ком в горле разростался.

Рабочий подтолкнул меня к лесу.

– Ты, иди, не мешай. Тут газопровод пойдёт. К вам в посёлок и тянут его.

Я повернулся и побрёл назад. Сердце забивало болью.

Остановился, прислонившись к толстой берёзе. Боль чуть отпустила, как будто дерево забрало часть её.

С удивлением понял, что я вышел на место, где стояла деревня Заимка.

Ничего не осталось, нет даже намёка на то, что тут когдато была большая деревня. Всё забрал лес. На месте, где стояли когдато дома, росли молодые сосны. Бывшие огороды густо заросли березняком, а на еле заметной дороге торчали молодые осинки.

Вот так. Ушёл человек из деревни – не стало деревни. Всё забрал, или возвратил себе лес. От этой мысли стало ещё горше.

Что делать? Найти другого лешего и попросить вернуть меня назад, в то время? А вернёт ли?

Долго бродил по лесу. Всё искал другие древа. Тщетно. Найти может можно, если долго искать, но туда ли я попаду?

К посёлку вышел уже вечером. Зашел домой, взял деньги и пошел в магазин.

На столе, среди пустых бутылок, старый будильник, с треснувшим пополам стеклом. Обе стрелки, часовая и минутная смотрели вниз. Не время показывают, а моё состояние.

Водка кончилась, а забыться не смог. Не брала меня она. Половина стакана, и всё. На дне стакана осталась вся моя горькая жизнь.

Перевёл взгляд в окно. А там…

Лица тех, кто остался там, далеко в прошлом. Демьян, Кубин, Борис Велесов, Иван Бравый, Садов и Макар Степанович Лисин, Николай Александрович Ефпатин по прозвищу Коловрат…

Они смотрели на меня, а я на них. Грудь сжимает тоской.

Господи, за что?

В окне отражается лицо Кубина. Он улыбается, показывая вокруг себя.

– Славные предки у нас с тобой, Володя.

– Да, славные. Мои предки, и твои, Власыч.

Улыбается Лада:

– Ты должен вернуться. В свой дом. Тебя ждут.

Я дома. Но кто, кто меня тут ждет? Нет никого. Я один. Попрежнему.

Ефпатин, с рваным шрамом на лице, произносит:

– Дело надо делать по совести. По совести землю защищать.

Ты прав, легендарный герой.

Серьёзное лицо Бориса Велесова:

– Я вой. Мой отец вой и дед, все мои пращуры вои были.

Да, я вой. Всегда им был. Теперь я знаю всех моих предков, и не только до седьмого колена, всех.

Старое, всё в мелких морщинах, лицо бабушки Мяги.

– Через Смородинуреку перейдёт только мёртвый. А если через неё захочет перейти живой, вмиг мёртвым станет. Но увидеть Смородину можно и живому. Надо только пролить каплю крови нежити в воду любой реки. И эта река станет рекой Смородиной.

– Сказки это всё, баба Мяга, сказки, – говорил я тогда, во сне.

Я вздрогнул, поняв. Значит, вот что произошло на реке Линде! Моя кровь, попала в воду и превратила её в сказочную реку Смородину. Я же был нерождённым. Нежитью. А монгол окунулся в неё и превратился в мумию.

Вот так дела!

А Мяга из окна, с улыбкой, грозит мне пальцем:

– Делай всё с любовью. Даже с врагом сражайся с любовью. Не давай заменить в себе любовь на ненависть. Ненависть разрушает. Любовь созидает. Пусть будет ярость, но никак не ненависть. Помни об этом.

Помню. Всегда буду помнить.

– Вернись. Вернись живым, боярин. – В окне отразилось грустное лицо Софьи Гориной.

Эх, Софьюшка, я вернулся, только не туда куда хотел.

– История жестока, мой друг. – Эти слова заставили меня вздрогнуть. Из окна на меня внимательно смотрел протоиерей Григорий. – То, что уже вписано в книгу событий, уже не изменить.

Его глаза буквально буравили меня, отчего по спине прошла холодная волна. Хмель, что оставался вылетел из меня в один выдох.

– Это не повод заливать душу горькой! – Иван Петрович Кулибин погрозил пальцем. – Невместно русскому боярину опускать руки. Ты же русский офицер!

Его взгляд смягчился и он, улыбнувшись, произнёс:

– Ты сделал много, очень много. И не надо горевать. Жить надо, бороться надо.

Я хотел сказать, но он, внимательно смотря прямо в глаза, перекрестил меня:

– Храни тебя Господь, сын мой.

Уже растворяясь в пейзаже за окном, услышал его последние слова:

– Ты увидишь и всё поймёшь, когда придёт время.

Я ещё долго смотрел в окно, и ждал, но больше никого так и не увидел.

Меня обдало ветром, входная дверь скрипнула. Ктото вошел в дом.

– Э, да ты тут совсем захирел.

Мой сосед и друг Куклин Василий Сергеевич сел за стол рядом, оглядел бардак на столе и хмыкнул:

– А мне сказали, что ты опять запил. Зашел, вот, и вижу – сидишь вроде трезвый, в окно как в телевизор смотришь. Ух, а тарыто! Дааа. Ну и что за причина на этот раз?

Он отодвинул пустые бутылки. Понюхал стакан, а затем выплеснул водку в раковину.

– Чего молчишь. Ладно, не хочешь говорить не надо. Но пить хватит, лады?

– Я уже бросил.

– Вот и хорошо. – Васька поднялся. – Сегодня Владимирская, а после ночь на Ивана Купалу. Поехалика, Иваныч, на Светлояр. Хоть развеешься. Там хорошо будет, ансамбли приедут, песнипляски, много народу. Поехали?

Я, смотря в окно, пожал плечами. Светлояр напомнил мне о Китеже, и настроение опять упало.

– Мда. – Куклин посмотрел на меня, – Вот что, Иваныч. Пошли, с нами поедешь.

Глянул на часы:

– Давай приводи себя в порядок, мы тебя подождём.

А действительно, чего сидеть и горевать? Всё равно прошедшее не вернуть, только…

– Вы поезжайте без меня. Я позже буду.

– Ты уверен? Пить больше не будешь?

Я кивнул:

– Не беспокойся. Больше водки я не выпью. Хватит. И трезвый я. Давно причём.

По телу прошла тёплая волна, как будто прибавилось сил.

Васька улыбнулся:

– Вот и хорошо, вот и прекрасно. Приезжай, Иваныч, мы будем ждать. Сходим к источнику, глотнёшь святой воды, она тебе силы и настроение вернёт.

Он вышел, на пороге подмигнув. А я посмотрел на себя в зеркало, странно видеть в нём себя. А ведь своё отражение видел почитай десять месяцев назад, а странно то, что по этому времени в зеркало я смотрел позавчера. Стал сам на себя не похож. Для начала в парикмахерскую заеду, подстригусь.

Вдруг затрещал мобильный телефон, немного напугав меня. Как же я отвык от всего этого. Смотрю, кто звонит – хм, это Солонин, мой начальник отдела. В душе стазу похолодало.

– Слушаю.

– О, Иваныч, ну наконецто ответил. Слушай, хорошие новости! Твой вопрос снят. Мы убедили прокуратуру в правомерности применения тобой оружия.

– Стоп, что, решили до суда не доводить?

Трубка засмеялась:

– Какой суд? Забудь. Дело закрыли. Ты ведь две жизни спас, хоть и отнял при этом одну, пристрелив того урода. Ну, по общему мнению наших, каждый пристрелил бы эту сволочь. – Трубка, вдруг зашептала. – Я сам, лично пристрелил бы его. Раза два. Да ты первый успел. Кхм… ты только… это. Не вздумай сказать кому нибудь, ладно? А то знаю я тебя, остряка!

– Ладно, спасибо тебе, Ильич. Хорошие вести за последнее время.

Солонин опять рассмеялся и, на прощанье, сказал:

– Ладно, пока. Ты теперь в заслуженном отпуске. Хоть в первый раз нормально отдохнёшь.

– Пока.

Новость действительно хорошая. А я думал всё, в лучшем случае я безработный. Но я не жалею, что пристрелил эту сволочь. Опять бы вышел условнодосрочно и взялся за старое, как уже бывало. Я терпеть не могу насильников, а этот ещё и убийца. И таким срок сокращают!

И, слава Богу, что я тогда успел первым. Как увидел его на жертве, так и выстрелил.

Чёрт!

А ведь ещё тогда я видел в прицеле врага, как через оптику. Это что, предки мне помогали уже тогда? Или это в крови?

Я открыл своё удостоверение. Вот так, я опять на службе. Не бывший, а настоящий, старший опер майор Велесов. Русский вой, боярин, и это мне подумалось без усмешки.

Когда сел в свою девятку, появились странные ощущения. Отвык я от машины. Столько времени провёл в седле. А тут за руль, а под капотом не одна лошадь, целый табун. Сколько их погибло подомной?

Вот маленькая берёзка рядом с надгробием. Тёплый гранит памятника с фотографией. С неё на меня смотрят отец и мать. Всегда молодые и живые. Строгий полковник и добрая учительница.

– Здравствуй мама, здравствуй отец. Я так соскучился по вам.

Листва берёзки приветливо зашелестела.

– Вы ведь знаете всё, что со мной произошло.

Легкий ветерок качнул ветку берёзки.

– Я видел наших предков. Я говорил с ними и сражался за них.

Ветка опять качнулась.

– Но я не смог отвести беду. Не хватило сил. Простите меня.

Ветер покачал ветки и стих. Но я ощутил легкое прикосновение чегото. Память напомнила, что так целовала меня в детстве мама.

– Спасибо отец. Спасибо мама. Я всегда чувствовал вашу поддержку.

Я погладил теплый гранит.

– Досвидания. Передайте всем нашим предкам, что я чту их и уважаю.

Затихшая было листва берёзы, снова зашумела. Зашептала, прощаясь и как в прошлый раз благословляя.

Поворот на Владимирское. У трассы, на самом повороте две машины ДПС. Правильно, такое мероприятие без присмотра оставаться не должно. Патрульные внимательным взглядом провожают меня. Хм, думал, остановят.

На въезде в село каменная церковь. Когда она построена, не знаю, но видно очень давно. Проезжаю всё село и на выезде с другой стороны, катясь под горку, появляется странное чувство. Притормаживаю и смотрю влево. Да, вон там и стоял град из легенды. Нет, не из легенды. Он был, я знаю. Правда река течёт не так, и берег зарос деревьями, но я уверен, что Китеж стоял именно тут.

В стекло ктото постучал. Лейтенант ДПС палочкой показывает мне выйти. Выхожу из машины. Тот вглядывается и начинает улыбаться.

– Вы меня не узнаёте товарищ майор? Помните, два года назад, вы нам свою стрельбу из пистолета демонстрировали. Решили отдохнуть?

Лейтенанта я не помню, но киваю и жму ему руку. Он продолжает улыбаться и говорит:

– Там вся стоянка машинами забита, но местечко мы вам найдём. Поезжайте, я сейчас всё организую.

Благодарю лейтенанта и сажусь в девятку. Уже трогаясь, слышу, как летёха говорит в рацию:

– Встретьте ваз ноль девять, цвет синий. Номер Анна два три семь Миша Владимир. Определите на нормальное место. Как понял?

Переезжаю мост через Люнду и, почти сразу, поворачиваю. Огромная стоянка забита машинами до отказа. Легковые всевозможных марок перемешаны автобусами разных калибров. Это сколько же народу собралось на Светлояре? И куда приткнуть свою девятку, не знаю? Но откудато сбоку выскакивает сержант и, вглядевшись в мою машину, машет жезлом, показывая мне куда ехать. Он трусит перед машиной, а я улыбаюсь, глядя на его взмокшую спину.

Место действительно нашлось. Благодарю сержанта, тот машет рукой и скрывается за рядом машин.

Прихватываю сумку с пустыми бутылками. Их беру всегда, когда приезжаю на Светлояр. В них я набираю воду из святых родников и из самого озера. Вода никогда не портится, и очень вкусна.

От стоянки начинается берёзовая аллея с песчаной дорожкой. По ней до озера остаётся пройти совсем немного. Но на аллее настроение немного падает. И есть от чего. Вдоль всей дороги выстроились торговые палатки. Продают всё. От сувениров, до икон.

Икон!

Тут и картины, и макраме, корзины, диски с фильмами…. Ох не место им тут, не место. Будь моя воля, выгнал бы их вон, не просто к селу, но и дальше, за трассу.

Тут же святое место!

Сцепив зубы, иду мимо палаток и лотков, стараясь не замечать даже татуировщиков, расположившихся между берёз, и ведь у них есть клиенты.

И тут вдоль спины проскакивает разряд. Навстречу мне идёт Софья.

Я замираю посередине дорожки. Меня толкают и наваждение спадает. Это не Софья. Просто очень похожая девушка, одетая в старинный русский наряд. Она проходит мимо нескольких торговых палаток и склоняется над лавкой с сувенирами. Вздохнув, иду дальше. Эта встреча незнакомой, но очень похожей на Софью Горину, девушкой, опять разворошила мне память. Прошлое никак не хочет отпускать меня.

По дороге встречаю ещё одетых в старинные платья женщин. Их становится больше. Они, похоже из самодеятельных коллективов, что выступают на деревянных площадках, сколоченных на берегу озера.

Вот и Светлояр.

Вокруг стоит многоголосый гвалт, как на вокзале. Обхожу многочисленные загорающие тела и спускаюсь к воде.

– Ну, здравствуй, русская загадка.

Рядом прыснули смехом две молодые девчонки, а я, ополоснув руки и умывшись, поднимаюсь и иду вдоль берега, обходя людей. Сюда приезжает много народа не только посмотреть на святыни, но и искупаться в всегда чистой и прозрачной воде. К удивлению вода Светлояра никогда не цветёт. В любое время лета можно приехать и окунуться в освежающей тело воде. Вот и сейчас в озере барахтается с удовольствием народ и визгливая ребятня. Но я сегодня купаться не настроен. Иду и смотрю по сторонам. Слева на небольшой поляне сделан помост, где уже приехавшие на праздник самодеятельные коллективы, начали выступать со своими номерами. Среди гомона слышу, как льётся красивая песня:

Липа вековая над рекой шумит,

Песня удалая вдалеке звенит.

Луг покрыт туманом, словно пеленой;

Слышен за курганом звон сторожевой.

Выбираю себе место и присаживаюсь. Слушаю напев и смотрю на озеро, где солнце играет бликами поднятых купальщиками волн. Меня хлопают по плечу, и я вижу довольного Куклина. Он садится рядом.

– Иваныч, я рад, что ты здесь!

– Тихо, дай послушать.

Он замолкает и тоже слушает песню:

Этот звон унылый давно прошлых дней

Пробудил, что было, в памяти моей.

Вот все миновало, и уж под венцом,

Молодца сковали золотым кольцом.

Только не с тобою, милая моя,

Спишь ты под землею, спишь изза меня.

Над твоей могилой соловей поет,

Скоро и твой милый тем же сном уснет.

Песня кончилась. Куклин вздыхает.

– Хорошо спели, и песня хорошая, только слышу её в первый раз.

Киваю Ваське, соглашаясь:

– Да, хорошо, но я уже слышал её.

Мимо проносится маленькая девчонка, гонящаяся за скачущим по склону мячиком.

Мы с улыбкой провожаем её, а с помоста звучит другая песня, моя любимая:

Ой, то не вечер, то не вечер,

Мне малыммало спалось,

Мне малыммало спалось,

Ох, да во сне привиделось…

Закрываю глаза и наслаждаюсь.

Мне во сне привиделось,

Будто конь мой вороной

Разыгрался, расплясался,

Разрезвился подо мной.

Моя кобыла была всегда спокойной и серьёзной. Были жеребцы, вот эти резвились.

Налетели ветры злые,

Со восточной стороны.

Эх. А ведь правильно, монголы с востока пришли.

Ой, да сорвали чёрну шапку

С моей буйной головы.

А есаул догадлив был –

Он сумел сон мой разгадать.

"Ох, пропадёт, – он говорил,

Твоя буйна голова".

Сны мне никто не разгадывал. Сам всё потом понимал.

Ой, то не вечер, то не вечер,

Мне малыммало спалось,

Мне малыммало спалось,

Ох, да во сне привиделось…

В последний куплет начинает вплетаться перезвон колоколов, постепенно переходящий в призывной набат. С удивлением открываю глаза и оглядываюсь.

Никого! Я у озера один. Кудато подевались все люди. Да и пейзаж изменился. Не было тротуара вокруг озера, набранной из плотно пригнанных досок, не было лестниц ведущих к купальням, не было деревянной церкви на холме, не было ничего, что напоминало о действительности.

Звучащий изза холма набат замолк и на смену ему, вдруг, зазвучала молитва, сопровождающаяся тихим гулом. Я ходил по берегу, не понимая – что происходит. Молитва становилась громче и, наконец, изза холма появились люди.

Рука сама поднялась, и я осенил себя крёстным знамением. От того что я видел, пробирало холодом всё тело. К озеру шли люди в старинных одеждах. Впереди несли икону Владимирской Божьей Матери, а за ней…

Господи! Тело опять прострелило холодным разрядом. Я вернулся?

За иконой шел отец Григорий, то есть Кулибин Иван Петрович. А следом шли женщины, старики и дети. Держа в руках свечи и смотря вперёд, они припевали слова молитвы. Отец Григорий прошёл мимо меня, а я не смог ничего сказать. Но он меня и не услышал бы. Никто не услышал. Я для них не существовал. Люди проходили сквозь меня и шли дальше, к озеру. Кулибин подошел к кромке воды, но не остановился и шагнул дальше. Я увидел, что нога его встала в воду, но ничего не нарушило спокойную и ровную поверхность озера. Отец Григорий сделал второй шаг, и опять вода сохранила ровную поверхность. Люди ступали в озеро и шли по воде с молитвой. Только легкий туман, стелящийся по поверхности, расходился в стороны раздвигаемый людьми. Голова крёстного хода повернула влево и пошла вдоль берега. Люди все как один вступали в озеро и шли. Я видел всех, они проходили мимо. Многих я узнавал. Навстречу шла Агафья. Она шла как все, смотря вперёд и проговаривая слова молитвы, держа на руках маленького Глеба. Он улыбался и смотрел на меня.

Я потянул руку.

– Агафья!

Но она прошла мимо, за ней следом шел Третей.

А люди всё шли и вступали на поверхность озера ничем не нарушая его ровной глади. Отец Григорий прошел по кругу, ведя за собой всех жителей города и остановился, пропуская на озёрную гладь последних. Всё усиливающийся гул превратился в громкий топот и изза холма вылетели всадники. Это были монголы. Со злобными криками они подлетели к берегу, но у кромки воды осадили своих коней и замерли, с ужасом смотря на озеро. А там поднявшийся по краям туман укутал, словно одеялом китежан. С громким «аминь», молитва оборвалась. Монголы взревели, видя исчезающую добычу, и с берега в людей полетели тысячи стрел. Но только стрелы пересекли линию берег, как вспыхнули множеством огней и яркими безобидными искрами опали вниз.

Чтото сверкнуло. Над озером простирала свои руки Богородица. Она подняла их вверх, и туман медленно опустился в воду. Мелькнуло лицо Кулибина. Он смотрел прямо на меня, прямо в глаза, и, улыбаясь, перекрестил.

Озёрная гладь опустела, и образ растворился вместе с туманом.

Наступившая тишина взорвалась криками монгол. Они с ужасом нахлёстывали своих коней, и через мгновение последний всадник скрылся за холмом.

Ктото стал трепать меня за руку.

– Иваныч, а Иваныч, что с тобой?

– А?

Я стоял на самом берегу, почти в воде, а Куклин держал меня за локоть.

– Ты чего? Вдруг как сомнамбула встал и к озеру. Если я не схватил бы тебя, то в одежде в воду полез бы. Что с тобой, а?

– Нет, всё в порядке.

Я шумно выдохнул. Вот так и привиделось!

Среди гомонящих и купающихся людей опять послышались перезвоны колоколов, и я жадно вгляделся в водную гладь. Благовест становился всё громче. И тут, в глубине озера отразились сверкающие купола множества церквей.

Рука держащая меня разжалась и раздался шумный выдох Васьки. Благовест постепенно смолк и окрестности опять наполнились плеском воды и льющейся со сцены песней.

Все, видение пропало.

– Ты э т о видел?

Рядом стоял Васька и потрясенно смотрел на озеро.

– Нет, ты видел? Это же Китеж нам показался.

Я кивнул.

– Я видел. Я всё видел.

Да, это был Китеж. Всё правильно, и легенда не врала. Китеж действительно погрузился в воды Светлояра. Китежане покинули горящий город, оставляя врагу лишь пепелище. Китеж не умер, он ушел вместе с его жителями, в верящих душах и смелых сердцах. Теперь Городлегенда иногда показывается в воде озера и льётся вдоль берега священный благовест, и лишь человек с чистой душой, в котором нет греха, услышит его и различит отражение белокаменных стен и золотые купола множества церквей в водах озера Светлояр.

Значит я достоин.

А ведь я понял! Всё понял! Теперь я знаю, кто меня ждёт.

Я повернулся к Куклину, всё ещё потрясённо смотрящему на середину озера:

– Вот что, Сергеич, у меня срочное дело. Я поеду, ты уж не обижайся. Лады? А воды мне набери.

Тот кивнул и, не отрывая глаз от Светлояра, протянул мне руку. Крепко пожав её, я быстрым шагом направился к стоянке.

Мда. А выехать такая же проблема, как и припарковаться. Совсем немаленькая стоянка была забита транспортом до отказа, а машины всё прибывали и парковались уже вдоль обочин. Сплошной поток прибывающих машин создал огромный затор, напрочь лишив возможности выехать из стоянки.

На помощь мне пришёл тот самый сержант, что показывал мне место для машины. Он вдруг улыбнулся мне, поднёс руку и… перекрестился. Потом, встряхнул головой и яростно размахивая жезлом, создал коридор по которому я потихоньку проехал к выезду со стоянки.

Все обочины были забиты машинами вплоть до села. Даже там народ парковался, не решаясь сунуться дальше, и шёл к озеру уже пешком.

Наконец выезд на трассу. На меня удивлённо смотрят патрульные на повороте. Похоже моя машина единственная едущая от Светлояра.

Я выжимал из машины всё. Гнал, мысленно подстёгивая каждую лошадку под капотом. Я знал, что всё равно успею, приеду вовремя, но ничего не мог с собой поделать.

Радом с моим домом стояла иномарка. Я врываюсь внутрь и замираю.

– Здравствуй, папа.

Моя дочь вглядывается в меня и повисает на шее, шепча мне:

– Папа, прости меня, я не знала, я думала что… Мама мне всё рассказала. Всё. Что это не ты нас бросил… – бормотала она, а её слёзы скатывались мне на грудь.

– Ты меня простишь?

Я гладил её по голове, как когдато давно, ещё маленькую.

– А я на тебя и не сердился никогда, Настюша.

– Настюша. – Она повторила за мной. – Меня никто так кроме тебя не называл.

Из комнаты ктото вышел, и дочь отстранилась. Я повернулся и увидел высокого молодого парня, державшего мою саблю. Он осторожно положил её на стол и шагнул навстречу. Настя шмыгнула носом и, показав на парня, сказала:

– Познакомься, папа, это Илья, мой жених.

– Здравствуйте, Владимир Иванович.

Мы крепко пожали друг другу руки. Я кивнул на лежащую саблю:

– Интересуешься оружием?

Парень кивнул и сказал:

– Да, у моего отца коллекция есть, но он её не собирал, это семейные реликвии. У нас щит есть древний и интересный. У него даже легенда есть.

– Легенда? Интересно.

Смотря мне в глаза, он сказал:

– Вы не поверите, он из нержавейки.

– Как твоя фамилия, Илья?

– Лисин.

Вот ведь как бывает. Надо же, Илья Лисин. Мой щит, оставленный в том времени, стал семейной реликвией у потомков Ильи Макаровича Лисина. Я усмехнулся про себя, а парню серьёзно сказал:

– Ну почему же, верю.

Дочь толкнула нас в разные стороны.

– Ильюш, подожди ты со своими ножиками и досками, я папу давно не видела, а ты …

– Папа, расскажи мне как ты тут жил без меня.

Я улыбнулся. Всётаки ты права, бабушка Мяга, любовь созидает.

А я знаю, что надо рассказать.

Конец книги.

Глоссарий:

Ущь! Би уундаа чии цус! – Эй! Я выпью твою кровь (монг.)

Биш хэлх, хог нутгийн. – Молчать грязь (монг.)

Хуу нохой! – Сын собаки (монг.)

Уух огох. – Дай пить (монг.)

БАСКАК – властелин, воевода. (тут и далее старославянский)

ДИВИЙ – дикий, жестокий.

БУЕВО – кладбище, могила.

БРАШНО – еда, кушанье, яство, съестное.

ПАРДУС – гепард, барс.

БАЙДАНА – кольчуга.

СЫНОВЕЦ – племянник.

АБИ – сейчас, сразу.

БАЛИЙ – врач, лекарь.

ЖИВОТА ЛИХОВАН – жизни лишен

ЧАДЬ – младшая дружина

ВЕРШОК4,44 см. старинная русская мера длины, равная ширине двух пальцев (указательного и среднего).

ПЕРСТ – 2 см.

Quelle jouissance! – Какое наслаждение! (франц.)

Tu dis bien selon est francais. А encore quelles langues tu possedes? – Ты хорошо говоришь пофранцузски. А ещё какими языками владеешь? (франц.)

English, Der Deutsche. – Английский, Немецкий.

Allez, mon ami. – Продолжайте, друг мой. (франц.)

Ecoutez plus loin. – Слушай дальше. (франц.)

Васнь – может быть, будто

Баенка – баня

Базыга – ругательство, то же, что «старый хрыч»

Гостиво – пир

Мятл – широкая верхняя одежда (дорожная, осенняя и зимняя), похожая на плащ или мантию.

Аркуда – медведь

Борзо – быстро

Ущ! – эй (монгольск.)

Сайнбайна – здравствуй (монгльск.)

Чи боол! Нохой! – Ты раб! Собака! (монгльск.)

Ба биш боол. Явах ба ялах, хуу тэмээн. – Я не раб. Иди и сразись, сын верблюда. (монгльск.)

Боол – рабы.(монгольск)

Сайн – Хорошо (ий, ая). (монгольск)

Му байна – плохо. (монгольск)

Санг – расстояние примерно 8–9 километров.

Субуг – овраг.

Хэн тийм? Ярих! – кто такой? Говори!

Тушимэл – офицер.

Кыштым – легковооруженный воин из зависимых народов.

Цэриг – воин, общий термин.

Харагул – дозор, разведка.

Дзе, дзе! – да, да! (помонгольски).

Хичирхэг – непобедимый (монгольск.).

Мєхєл багатур – Богатырьсмерть (монгольск.).

Анхаарал гэх гийцетгэл – Внимание и повиновение (монгольск.)

Хэн ху, эрчтей цэрэг – Кто ты, великий воин? (монгольск.)

Би холдуулах чи. Бид мєн цуглах, миний дайсан – Мы ещё встретимся, враг мой (монгольск.)

Гоо бёсгёй – красавица (монгольск.).

Эмэгтэй хён – женщина (монгольск.).

Сайн – хорошо (монгольск.).

Ард – назад (монгольск.).


на главную | моя полка | | Завещание предков |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 11
Средний рейтинг 3.9 из 5



Оцените эту книгу