(Мой памятник Оназму)

Глава 1. Вступление

Все началось давно — летом прошлого года. Я только что с отличием закончил школу, получив все полагающиеся по такому случаю поздравления и грамоты с портретами вождя, сдал документы в институт и без особого труда поступил на солидный кибернетический факультет. Все эти факты в совокупности делали меня чрезвычайно гордым собой и вообще, довольным жизнью. Портреты вождя сурово и благосклонно взирали на мир со стены туалета, экзаменационный мандраж кончился и я приготовился хорошо отдохнуть.

К слову, обо мне. В то далекое время я представлял собой редкий и ныне вымирающий вид ботаника обыкновенного (homo botanicus naturalis). В самый разгар своей подростковой гиперсексуальности, переживая все сопутствующие этому возрасту проблемы и трудности, типа угревых высыпаний на лице и невозможности по утрам спать в любимой с детства позе — на животе, я был полностью готов к приходу большой и чистой, а можно и маленькой и грязной, но любви. Моя теоретическая подкованность в вопросах пола имела размеры поистине чудовищные — мною были зачитаны практически до дыр и Кама-сутра, и философское Дао Любви, а также множество других трактатов и учебных пособий на эту щекотливую тему. Я просмотрел десятки любительских порнофильмов, взятых взаймы у друзей, с наиболее удачливыми из последних проводились долгие беседы, с целью перенять полезный опыт, но увы — в свои 17 я даже ни разу не поцеловался (тот случай при игре в фанты на дне рождения в расчет можно не брать). Увы, увы и увы! Учеба, занятия спортом и домашние дела действительно способны отнять у человека все свободное время и даже само понятие «свободного времени». Периоды вынужденного безделья в транспорте, лежа в кровати перед сном, на кухне, пока готовился бульон для супа, я занимал чтением книг. Hе стану здесь распространяться о своих литературных пристрастиях (они непременно проявятся в дальнейшем повествовании, ведь именно книги сформировали меня как личность), заключу лишь, что общение с девушками у меня не складывалось. Как это ни прискорбно, не складывался даже сам процесс общения: при приближении ко мне хоть сколько-то интересной мне девушки (а таких было подавляющее большинство) во мне отмечался резкий отток крови от головы в промежность и, вместе со способностью свободно передвигаться, я терял данный мне Богом дар членораздельной речи. Оставалось только удивляться, куда ни с того ни с сего девалась моя интеллигентная утонченность, мое природное обаяние, мое искрометное чувство юмора? Все, что я мог, — это тупо мычать, вылупив глаза на лоб, и непроизвольно облизываться, как человек страдающий синдромом Дауна, что неизменно отпугивало от меня всех этих неземных созданий с ногами, удлиненными игрой в резиночку. Hу и что, вы скажете, оставалось такому человеку, как я, кроме изнурительного мастурбирования в ванной комнате на журнальные развороты? Ничего иного, если бы не мое странное отвращение к онанизму. Я изнурял себя физическими упражнениями с отягощением и занимался йогой, тщетно пытаясь выгнать из головы подленькое словечко «сублимация». Короче говоря, картина оставалась бы такой же безрадостной, и я уже видел себя в будущем до времени облысевшим и мучимым ревматизмом сорокалетним импотентом с инженерным образованием, но…. в общем дальше идет довольно банальная история любви и кому неинтересно, тот может и не читать. Сейчас я уже далек от тех времен и присущих им комплексов, и не требую от вас повышенного интереса к моему повествованию. Hо ведь вам интересно?

Глава 2. Случайное знакомство

Начало. Как любит говорить одна моя хорошая знакомая, еврейка возврат к исходу. Досадно, что за годы жизни я не приобрел такой милой сердцу девичьей привычки — вести дневник. Мне не трудно восстановить по памяти историю моего знакомства с Ней, но тяжело воссоздать отношение. Тогда я еще умел удивляться и вовсю пользовался своим умением, удивляясь направо и налево, что делало жизнь ярче и, как это ни странно, удивительней.

Ночью, 22 июня, я был в лесу. Нет, я вовсе не суеверный, не подумайте. Просто мне не спалось, я вышел на улицу и купил сигарет. Я только начал курить и еще не успел приобрести этой вредной привычки, от которой теперь так трудно избавляться, поэтому курил со вкусом, старательно пуская колечки и, естественно, тайком от родителей. А можно ли найти лучшее место, где можно с удовольствием покурить, пуская колечки и не боясь быть застигнутым врасплох за этим занятием, чем соседняя с домом лесопарковая зона? Нет, скажу я вам! Да и, чем черт не шутит, я тоже хочу найти цветок папоротника. У меня то уж наверняка есть желание, которое стоило бы исполнить. Hу, вы знаете, какое…

Итак, я шел по лесу туда, где папоротник растет в изобилии — в низине около старого кладбища и смотрел как малиново тлеет в моей руке сигарета. Мне и сейчас нравится смотреть на огонек сигареты в темноте, особенно когда, вместе с затяжкой, проявляются очертания соседа-токсикомана. Мой друг-хиппи говорил, что не получив никакого удовольствия от курения летом в полнолуние на черепичной крыше старого Тбилиси (вы представляете, какая романтика?), он очень удивился и понял, что в процессе курения ему доставляет радость зрелище извергаемого из легких дыма. С тех пор он предпочитает курить днем или, по крайней мере, при искусственном освещении. Hе знаю, наверное ему льстит сравнение себя с драконом, но здесь я не согласен с моим другом-хиппи. Лично я люблю курить в темноте, и мне ближе концепция Прометея — человечней как-то…

Думая примерно в таком ключе, я без происшествий добрался до «долины папоротников», где меня или кого-нибудь другого, уже поджидало происшествие. Я неторопливо прохаживался среди кустиков этого древнейшего представителя земной флоры — обыкновенного хвоща, заглядывая под широкие листья и вдыхая аромат прелой земли, частью которой мы все являемся, когда мое происшествие, ошибочно принятое поначалу за старый древесный пень, распрямилось и легкой поступью, с шелестом задевая длинной юбкой раскидистые, но, увы — не цветущие растения, подошло ко мне. Да, это была Она! Эта маленькая, хрупкая, но странно взрослая на вид девушка и была моей счастливой находкой в купаловскую ночь. У нее были зеленые глаза, я определил это даже в темноте. Вы верите в любовь с первого взгляда? Я тоже не верил, но эти колдовские кошачьи глаза, эти черные волосы, эти тонкие чувственные губы! И этот чарующий голос, выведший меня из ступора. Она спросила у меня сигарету. Я достал две, машинально прикурил их, дважды вместо одного раза затянувшись (это чтобы слегка успокоиться), передал одну ей. «Спасибо», — сказала она, и в ее голосе мне послышалась более глубокая удивленная благодарность, значение которой я понял лишь позже.

Так мы и встретились. Это было главным, ибо все остальное шло, извините за банальность, как по маслу. И она и я понимали, что оба мы ненормальные. А двум ненормальным вовсе не обязательно при встрече вести себя как обычным людям и придерживаться каких-либо установленных для такого случая шаблонов, не нужно мучительно думать, что сказать, как понравиться, а можно просто болтать обо всем подряд, прогуливаться в лесу и искать цветок папоротника. Ее звали Евой. Да, именно Ева. Увидев мое, сходное с вашим, читатель, удивление от столь необычного имени, она, привычным жестом, достала паспорт и молча передала мне. При свете зажигалки, я черным по белому прочел: Ева Антоновна… дальше следовала фамилия, которую я тогда не запомнил, но она показалась мне несколько искусственной и уж точно не русской. Бросив взгляд на пустую графу «национальность» и на расплывчатую грустную фотографию, и, борясь с искушением перелистать его и посмотреть на прописку, я вернул паспорт Еве. Конечно, мне ничего не оставалось, как подробно представиться самому, что я немедленно и сделал, манерностью и легким кивком компенсируя невозможность предъявить свой аусвайс (не люблю таскать его с собой после одного случая, вот примерно в такую же ночь).

Познакомившись, мы взялись за руки. Ах, как просто и естественно это получилось! Ее прохладная маленькая ладонь легла в мою — вдвое большую и очень горячую, и ко мне вернулись приятные воспоминания детства, когда я вот также рука в руке переходил улицу с кем-нибудь из взрослых. Появилось то ощущение защищенности, помогавшее не бояться несущихся на меня фар и бамперов. Ева посмотрела на меня и улыбнулась. Казалось, она чувствовала разлившееся во мне блаженство от ее близости и приятных воспоминаний. Я не мог разглядеть нюансы ее мимики из-за обступившей нас темноты, но все равно был уверен — она улыбнулась, и улыбался сам. Мир был прекрасен. Мы шли, держась за руки и чувствуя настроение друг друга, и это сближало на еще больше.

Глава 3. Любовь?

Стоит ли продолжать? Расставаясь, мы точно знали, что встретимся снова. Мне дополнительную уверенность придавал тот факт, что мы назначили место и время — здесь же и тогда же, но завтра. Время и место предложил я, хотя и от недостатка фантазии, вызванного отсутствием опыта, но зато, верно угадав ее реакцию — она с радостью согласилась. Несколько позже я выяснил причину ее радости — она не любила яркого света и больших скоплений людей. В этом мы разнились, во всем же остальном были удивительно схожи. Совпадали наши музыкальные вкусы; встречаясь снова, мы обменялись парой книг — ее очень заинтересовал мой Фрейд, а я получил в руки редчайшую вещицу по оккультизму (на чтение которой потратил целый день, о чем не жалею); мне очень импонировало, хотя и несколько удивляло ее темноватое с оттенком сарказма чувство юмора, а она всегда смеялась моим шуткам. Она была прелестна, и я полностью раскрывался, видя одобрение в ее глазах. Казалось, мы были созданы друг для друга. Наверное, это так и есть — ведь мне до сих пор так кажется. Мы встречались каждый день, точнее — каждую ночь. Мы бродили по лесу, мы сидели у реки, смотря на темную беспокойную воду, мы совершали далекие экскурсии в дикие дебри ночного города. «Мы» окончательно заменило мне «я». Нам нравились стихи и оба даже немножко писали. Вот это было написано для нее:

Это был акростих. Когда я его прочитал, она ничего мне не ответила, а достала из складки плаща (она была в черном плаще) длинный тонкий предмет, оказавшийся флейтой. Первым, что она сыграла, была мелодия из фильма «Падал прошлогодний снег». Ее собственные мелодии были не хуже. Девушка в длинном плаще, играющая на флейте на темной и сырой московской улице — это самое дорогое мне воспоминание юности. Впервые в жизни я пожалел, что не научился играть ни на одном музыкальном инструменте. Впервые я почувствовал себя недостойным ее. Заметив мой потерянный вид, она убрала флейту и обняла меня. «Спасибо тебе, Ева. Я люблю тебя, Ева!»

Примечательно, что до этого момента в наших отношениях не было намека на сексуальность. Конечно, так не могло продолжаться долго — вы ведь помните с чего я начал, да? В тот раз что-то между нами переменилось. Наши отношения были слишком хорошими, чтобы не стать лучше. Мы словно перестали говорить друг другу «люблю», а стали спрашивать «любишь». Меня переполняла радость, но к ней примешивалась какая-то тревога. Ева, близкая, дорогая мне Ева, была все такой же загадочной для меня. Я ждал от судьбы подвоха — наши отношения были слишком хорошими, чтобы не стать хуже. В тот вечер Ева пригласила меня к себе домой.

Глава 4. Мой первый раз

Как много вещей происходило впервые! Впервые мы встречались при дневном свете, впервые я принес ей цветы, мои любимые кроваво-красные розы с одуряющим ароматом — они ей очень понравились. Впервые я увидел место, где она жила, — просторную еще сталинской постройки квартиру в центре города. Я обратил тогда внимание на широту и простор ее жилища, массивную старую мебель, множество книг на полках и на особенную чистоту и порядок, царившие здесь. И ничуть не удивился опущенным на окна плотным шторам, создающим в комнатах интимный полумрак.

Потом мы курили и пили крепкий, душистый цейлонский с цветком чай на кухне. Она включила музыку, что-то классическое, и мы медленно танцевали без обуви на ковре в гостиной. Потом был мой первый поцелуй и как-то естественно и плавно, словно морским прибоем нас вынесло на широкий диван в ее комнате. Она оказалась гораздо искушеннее меня (это и не странно, ведь что-то всегда больше, чем ничто). Нежно и ласково она направляла мое тело, помогая избежать ошибок неопытности, пока я сам не понял как лучше. Слившись телами, мы словно растворились друг в друге. Я жадно ловил ее губы, а ее тихие сдерживаемые стоны сводили меня с ума. Мы дарили и получали наслаждения, которым нет равных, и это продолжалось долго, очень долго.

Когда, наконец, я полностью удовлетворенный и обессилевший откинулся на спину, она, совсем не уставшая, а только еще более распаленная, оказалась на мне, начала покрывать мое лицо горячими поцелуями, медленно спускаясь от глаз к подбородку, и впилась своим пылающим ртом в мою шею. Я отключился.

Я видел холодную пустоту с яркими крапинками звезд. Звезды двигались ко мне, все ускоряя и ускоряя свое движение и, наконец понеслись на меня, превратившись в длинные яркие линии. Я увидел перед собой туннель и стал проваливаться в него, стремясь дотянуться до этого ослепительного, но мягкого и нежного как вата белого сияния в конце… Внезапно полет прекратился, словно что-то упругое отталкивало меня назад. Картина стала терять очертания, расплываться и я открыл глаза.

Надо мной стоял высокий худой средних лет мужчина, в хорошем костюме и мягкой шляпе. Он смотрел на меня очень печальными карими глазами через стекла круглых очков с выражением какой-то тупой безысходности, жалости и тоски. Hо вот он заметил, что я очнулся, и лицо его просветлело — тоска уступила место радостному удивлению. Он оглядел мое тело (я с облегчением отметил, что лежу, укрытый простыней до подбородка), рассеянно перевел взгляд на мою джинсовую куртку, небрежно брошенную поверх спинки кресла, и, заметив на кармане значок донора — маленькую красную капельку, с оттиснутым на ней крестом и полумесяцем, весело рассмеялся. Внезапно я ощутил страшную усталость. Все мое тело онемело, ноги и руки налились свинцом, пальцы непривычно покалывало. Я с трудом повернул голову на подушке и почувствовал на шее сильное жжение. Тогда я все понял. Вы, конечно, уже давно поняли, но потерпите еще немного…

Глава 5. Время собирать камни

Всю следующую неделю я приходил в себя, лежа на свежем крахмальном белье на том самом диване в комнате Евы, окруженный заботой и лаской со стороны ее родителей. Шторы были убраны и комната ярко освещалась днем и ночью. Саму Еву ко мне не допускали. Я так и не видел ее до конца исцеления, но очень подружился с ее отцом — Антоном Павловичем, тем грустным интеллигентного вида мужчиной, присутствовавшем при моем воскрешении, и ее матерью — Верой Ивановной, немолодой уже, но красивой женщиной с благородными чертами лица и аристократическими манерами.

Я попал в хорошие руки. Первые два дня, пока я был еще слишком слабым, мне делали инъекции глюкозы. Меня поили сладким до густоты чаем, красным вином и обожаемым мной с детства томатным соком. Кормили часто и очень калорийно. Из мясных блюд преобладала телячья печень во всех видах, было много салатов и свежих овощей. Когда я не спал, я слушал приятную музыку, а иногда Вера Ивановна располагалась в кресле рядом с кроватью, с книгой на коленях и читала мне вслух. В общем, то что доктор и прописал. Кстати, доктором и оказался Антон Павлович.

Надо заметить, что за всю свою жизнь я ни разу серьезно не болел, не лежал в больнице и посещал поликлинику только для получения справок с диагнозом «абсолютно здоров», которые требовались для оформления абонемента в бассейн, поступления в институт и сдачи донорской крови. Поэтому ощущения пациента на постельном режиме были для меня в новинку и я, катаясь словно сыр в масле, быстро шел на поправку и набирался сил. К концу лечения я даже слегка располнел и с удивлением разглядывал в зеркало свое необычно округлившееся лицо.

Вечерами мы подолгу беседовали с Антоном Павловичем. Он рассказывал мне о детстве Евы и делился своими умозаключениями, которые только подтверждали и дополняли уже интуитивно понятную мне картину. Ева была их приемной дочерью. Это объясняло явную внешнюю непохожесть. Много лет назад, когда они только поженились и обнаружили, что из-за какого-то врожденного порока Вера Ивановна не сможет иметь детей, они взяли из приюта маленькую темноволосую и очень грустную девушку с большими зелеными глазами. Девочку звали Евой. Работники приюта не смогли сказать больше ничего о ней или о ее настоящих родителях — Ева была подкидышем. Надежда на то, что попав в теплую семейную обстановку, девочка оживится не оправдалась — она так и росла, всегда оставаясь худенькой, бледной, замкнутой и немного грустной. Ева рано начала читать и чтение быстро стало ее любимым занятием. Она быстро отказалась от детских книжек, отдав должное классике жанра, и полностью переключилась на серьезную «взрослую» литературу. Она поглощала книги одну за другой, что даже вызвало беспокойство Антона Павловича — он боялся как бы у девочки не помрачился от перенапряжения рассудок. Hо дочь с готовностью обсуждала с ним прочитанное, демонстрируя ясность мыслей и удивительный, для ребенка, ум. Это развеяло сомнения Антона Павловича и он не стал налагать никаких вето на чтение дочерью книг. А книг в доме было предостаточно. Позднее я поразился богатству его домашней библиотеки, и вероятно еще много лет мне предстоит открывать здесь для себя новые шедевры, в безуспешной гонке за лидером — Ева прочитала их все.

Когда девочке исполнилось семь, она обнаружила полную неспособность ходить в школу. С ней начались истерики и вскоре она тяжело заболела. Ее стали учить дома. Пригодилось педагогическое образование Веры Ивановны. Ева была очень способной ученицей. Оказывается, она в совершенстве владела тремя языками. Мне до сих пор стыдно своих попыток блеснуть перед ней английским, который я, признаться, знаю довольно слабо.

Так в свои 19 лет (а именно столько ей и было), Ева получила прекрасное гуманитарное образование. Родители привили ей вкус к искусству и хорошей музыке, а вот игре на флейте она научилась сама, неведомо как и откуда добыв инструмент. Собственно, никто и не видел, чтобы она училась. Просто однажды она взяла и сыграла ту самую мелодию Прошлогоднего снега. Мне не трудно допустить, что играть она умела всегда. «Любовь моя, как мне стать тебя достойным?»

Глава 6. Страшная тайна

До самого конца, Антон Павлович не догадывался, в чем же заключалась главная странность его дочери. С раннего детства Ева не переносила яркий свет (я подумал о вечно задернутых шторах в квартире, о матовых светильниках на стенах, вспомнил как она отшатнулась от огонька зажигалки в ночном лесу), ее пугали толпы и громкие звуки. Она была полностью асоциальна и очень одинока. У нее никогда не было друзей среди сверстников, кругом ее общения были родители и их немногочисленные друзья, соответствующего возраста. Все они души не чаяли в «странном ребенке», который никак на это не реагировал, возможно — принимая все как данность, а скорее всего — просто не интересуясь окружающими. Я уже говорил, она росла довольно замкнутой. Единственное исключение делалось для родителей их Ева ценила и к их мнению прислушивалась. Когда ее стали уговаривать побольше бывать на воздухе (ее постоянная бледность в паре с отменным здоровьем озадачивала), она завела себе привычку гулять, правда в довольно странных местах и в довольно странное время. Она уходила из дому вечером и бродила по лесам, пустырям и свалкам за городом, возвращаясь далеко заполночь, а иногда и перед рассветом. Родителям пришлось смириться с привычками дочери и научиться спать в ее отсутствие, так как однажды начав она уже не могла остановиться. Вопреки всяческим опасениям, криминальным сводкам и логике вообще, ночью с ней ничего не случалось, как будто что-то делало ее неуязвимой для обычных человеческих опасностей. Впрочем, удивляясь этому, не забывали и по дереву постучать. А Ева тем временем спокойно и увлеченно, о чем-то размышляя, или играя на флейте, гуляла между могил полюбившегося ей Новодевичьего кладбища, похожая на вечно скорбящую о ком-то монашенку. С началом прогулок, у нее появилась привычка одеваться в длинные платья, плащи с капюшоном и всякие подобные вещи, исключительно темных тонов.

Ева выросла очень необычной девушкой. До совершеннолетия ее совсем не интересовали мальчики и вообще другие люди, но ситуация переменилась. Люди, точнее все же мальчики, заинтересовали ее, но с гастрономической точки зрения. Ева оказалась вампиром. К страшному сожалению Антона Павловича, момент ее инициации был пропущен. По его словам, все могло пойти совсем по иному. О последствиях с ним можно поспорить, но действительно трудно обвинить его в непредусмотрительности — кто же мог ожидать такого? А случилось так, что однажды придя домой с работы, Антон Павлович застал свою дочь в состоянии полной невменяемости, вызванном сильнейшим возбуждением — типичном аффекте, рядом с трупом обнаженного юноши с маленькими ранками на шее. Как мужчина, Антон Павлович сохранил хладнокровие, как врач — установил причину смерти, как человек — пришел в ужас, но как отец… Я не мог обвинить его. Hе знаю и не хочу знать, чего стоило ему… им молчать и жить дальше, как будто ничего не случилось. Как им удалось избавится от тела и от других тел — случаи продолжались. Они смирились и жили, надеясь лишь на случайное чудо.

«Так вот, Ева, откуда взялась твоя опытность? Hо дорого же ты брала за свою науку. Можно ли ревновать при таких обстоятельствах? Ребята, я вам очень благодарен, покойтесь в мире, где бы вы ни были».

Я стал первым, кто выжил. Конечно, она не выпила всю мою кровь. Вы можете представить себе миниатюрную девушку, поглощающую несколько литров жидкости где-нибудь, кроме рекламы напитка Айрн-Брю? Однако, она выпила изрядно. Меня спасло только мое великолепное здоровье и привычка организма регулярно возобновлять кровь (помните значок?). Все же я выкарабкался только чудом. И несмотря на это, я не могу винить родителей Евы за пассивность. Hу разве можно ее не любить?

Hа седьмой день пребывания в квартире Евы, я проснулся от печальных звуков флейты. Обычно кто-то из ее родителей постоянно дежурил дома, не давая ей подойти ко мне (за мою жизнь все таки опасались), но сейчас я ясно почувствовал, что мы одни. Я завесил окно одеялом и позвал ее. Три раза я нежно звал ее по имени, прежде чем она вошла и остановилась на пороге с низко опущенной головой. Она явно боялась посмотреть мне в глаза. Я вдруг понял, что она боится моего страха. Значит я ей не безразличен! Значит все было правдой! Глядя на ее тоненькую фигурку с поникшими плечами, я ощутил такой прилив нежности, что смог сказать только: «Ева, я люблю тебя! Посмотри на меня, пожалуйста». Она медленно подняла голову. В ее глазах стояли слезы. «Милая моя, любимая, единственная. Хочешь, я умру для тебя? Хочешь, я буду для тебя жить? Решай, я не смогу без тебя», стараясь вложить побольше искренности в свои слова (это не трудно, если говорить искренне), я медленно шел к ней. Подойдя, я обнял ее и она, не выдержав, разрыдалась у меня на груди. Я целовал и гладил ее волосы, шепча ей всякие глупые нежности и нежные глупости, и был очень счастлив, что мы снова вдвоем. Вы можете спросить, не стал ли я вампиром? Нет, не стал. Это невозможно, потому что вампиры — не совсем люди. Они испытывают потребность в небольших количествах человеческой крови из-за серьезных физиологических отличий. Им не хватает каких-то компонентов, содержащихся в крови, впрочем, не стану врать — я просто не понял эту часть объяснений Антона Павловича. Он провел на Еве серию анализов и обнаружил такое количество этих отличий, что серьезно удивился, как это осталось незамеченным раньше, например, еще в приюте? Впрочем, об этом остается только гадать.

Глава 7. Заключение

Вот и вся моя история. Наверное, я самый счастливый человек на свете. Я безумно люблю свою жену. Она — настоящее чудо, хоть ей и приходится пить мою кровь. Забавно думать, как многие мужики способны сказать, что их жены сосут из них кровь. В моем случае — это правда, но ведь ей нужно совсем немножечко.

Ранки на шее заживали очень долго, поэтому теперь я вскрываю себе вену. Это капельку больно, но что значит боль в сравнении с обладанием Евой? К сожалению, у нас не может быть детей. Что ж, когда будет нужно, мы поступим так же, как поступили ее приемные родители. Уверен, Ева будет прекрасной матерью.

Hо это будет после, а сейчас мы учимся жить вместе. Я уже могу давать ей по 100 мл в неделю, ей этого хватает, а ведь я еще расту. Я стал вести очень здоровый образ жизни: не курю (Боже избави!), умеренно употребляю алкоголь (в основном красные вина), много занимаюсь спортом и питаюсь по специально составленной для меня Антоном Павловичем диете. Наверное, я надолго сохраню физическую молодость — сердце, печень и почки работают с полной отдачей, обмен веществ ускорен, а следовательно и регенерация тканей. Видите, я уже немного разбираюсь в собственной физиологии.

Ева тоже старается. Она уже умеет прерваться, взяв совсем немножко. Теперь она никого не убьет (если только сама не захочет, конечно). Иногда она все же кусает меня — там, в паху. Это такая своеобразная часть нашей любовной игры. А в постели ей ней равных! И еще, мы обнаружили, что необходимые Еве для жизни вещества находятся так же и в сперме. Здорово, правда?

_{(c) SupMan, февраль 1999 г.}