Глава 1

Первый звонок застал Лоррейн Коннер, или попросту Рейни, в закусочной «У Марты», где она сидела в красной кабинке, вяло ковыряя салат с тунцом и слушая последние новости от Дага и Фрэнка. Одиночество и салат объяснялись тем, что ей исполнился тридцать один год и она вдруг стала замечать, что фунты не исчезают волшебным образом, как в двадцать один или даже, черт возьми, в двадцать семь. Она все еще пробегала милю за шесть минут и влезала в восьмой размер, но тридцать один фундаментально отличался от тридцати. Ей требовалось больше времени на укладку длинных каштановых волос так, чтобы они, как раньше, заставляли мужчин обернуться. И на ленч она брала уже не чизбургер, а салат с тунцом – пять раз в неделю.

Напарником Рейни был в тот день двадцатиоднолетний полицейский-доброволец Чарльз Каннингэм, он же Чаки. В крохотном отделе полиции Бейкерсвиля, штат Орегон, Чаки называли зеленым новичком. Он даже не прошел девятимесячные подготовительные курсы в полицейской школе. Это означало, что ему дозволялось смотреть, но не трогать. Чтобы стать полноправным полицейским, Чаки надлежало закончить курсы и получить соответствующее свидетельство. Пока что он набирался опыта – ходил в патрулирование и писал отчеты. Ему также разрешалось носить стандартную форму и оружие. Чаки был совершенно счастлив.

До звонка он сидел у стойки – выпятив грудь, согнув в колене ногу и положив руку на пистолет – и испытывал свои чары на длинноногой блондинке-официантке по имени Синди. Та, со своей стороны, старалась обслужить сразу шестерых фермеров, заказавших домашний пирог Марты с черникой. Один из них, сварливый старикан, уже посоветовал Чаки убраться и не мешать. Тот лишь добавил обаяния.

В кабинке позади Рейни два пенсионера, Даг Аткинс и Фрэнк Уинслоу, взялись делать ставки.

– Десятку на то, что она не устоит, – объявил Дуглас, бросая на розовый столик из формайки мятую бумажку.

– Двадцатку на то, что она охладит пыл нашего Ромео стаканом ледяной воды на голову, – ответил Фрэнк, доставая бумажник. – Я точно знаю, что для Синди хорошие чаевые дороже руки и сердца Кларка Гейбла^[1].

Отодвинув салат, Рейни повернулась к двум приятелям. День тянулся медленно, и ничего лучшего, чтобы как-то убить время, она не придумала.

– Я с вами.

– Привет, Рейни.

Фрэнк и Даг, друзья с пятидесятилетним стажем, улыбнулись ей дуэтом. Фрэнк мог похвастать ясными голубыми глазами на прокаленном солнцем лице, зато Даг умудрился сохранить больше волос. Оба были в красных клетчатых рубашках с жемчужными кнопками, которые надевали исключительно для выхода в город. Зимой этот наряд дополнялся коричневыми замшевыми блейзерами и ковбойскими шляпами кремового цвета. Рейни как-то обвинила их в попытке спародировать Ковбоя Мальборо с пачки сигарет – старики сочли это за комплимент.

– Скучный денек, а? – спросил Даг.

– Весь месяц такой. Май. Жарко. Народ слишком доволен для того, чтобы драться.

– И никаких домашних разборок?

– Никто даже не выясняет, чей пес нагадил в чьем саду. Если хорошая погода простоит еще немного, я останусь без работы.

– Такой красавице, как ты, работа и не нужна, – сказал Фрэнк. – Тебе мужчина нужен.

– Да, на тридцать секунд. А потом?

Друзья фыркнули. Рейни им подмигнула. Ей нравились Фрэнк и Даг. Сколько она себя помнила, они всегда появлялись здесь, в закусочной, ровно в час дня, каждый вторник. Вставало и садилось солнце – и с таким же постоянством Фрэнк и Даг заказывали у Марты фирменный мясной пирог. Вот так.

Рейни поставила десятку на Чаки. Ей и раньше случалось наблюдать юного Дон Жуана в действии; к тому же бейкерсвильские дамочки просто обожали его улыбку и ямочки на щеках.

– Так что думаешь о новом добровольце? – спросил Даг, кивая головой в сторону стойки.

– А что тут думать? Выписывать штрафные талоны – это не на головном мозге оперировать.

– Слышал, у вас на прошлой неделе небольшая размолвка вышла с какой-то немецкой овчаркой, – заметил Фрэнк.

– Бешенство, – поморщилась Рейни. – Жаль, собака-то хорошая.

– Так она и вправду набросилась на Ромео?

– Всеми девяноста фунтами.

– Говорят, Чаки чуть штаны не намочил.

– Думаю, ему просто собаки не нравятся.

– Уолт сказал, овчарку ты пристрелила. Прямо в голову пальнула.

– Мне за то и платят большие деньги – чтобы пьяных уговаривала да домашних любимцев расстреливала.

– Перестань, Рейни. Уолт сказал, ты ее круто уложила. Эта овчарка, она ж на месте не стояла. Так Чаки теперь у тебя в долгу?

Рейни бросила взгляд на напарника, все еще распускавшего перья у стойки.

– Думаю, Чаки теперь до смерти меня боится.

Фрэнк и Даг расхохотались. Потом Фрэнк наклонился вперед, и в его голубых стариковских глазах блеснул огонек заядлого рыбака, нацелившегося на крупную рыбу.

– Шепу сейчас помощь лишней не будет, – сказал он со значением.

Рейни оценила наживку и покупаться не стала.

– Ни один шериф не станет отказываться от желающих поработать бесплатно, – ответила она нейтрально.

И это было так. Скромный бюджет Бейкерсвиля позволял иметь только одну полную ставку шерифа и две – рядовых полицейских. Две последние занимали Рейни и Люк Хейз. Шестеро других патрульных были волонтерами. Они не только тратили свое время бесплатно, но и сами оплачивали обучение, форму, бронежилеты и оружие. Такая система действует во многих маленьких городах. В конце концов, большинство вызовов связаны с домашними конфликтами и преступлениями против собственности. Ничего такого, с чем не могли бы справиться спокойные и рассудительные люди.

– Я слышал, Шеп на месте нечасто бывает, – закинул удочку Даг.

– Не знаю. Я учет не веду.

– Да ладно, Рейни. Все же знают, что у Шепа и Сэнди сейчас проблемы. Так он что, замириться старается? У жены работа, вот он под нее и подстраивается?

– Мое дело, Фрэнк, регистрировать происшествия, а не шпионить за налогоплательщиками.

– Да ты хотя бы намекни. Знаешь, мы сейчас в парикмахерскую идем. И если свежих новостей подбросим, так Уолт с нас и денег не возьмет.

Рейни закатила глаза.

– Уолт и так знает больше меня. Мы, по-вашему, к кому за информацией обращаемся?

– Да, Уолт знает все, – проворчал Фрэнк. – Может, и нам стоит парикмахерскую открыть… Уж стричь-то большого ума не надо.

Рейни посмотрела на их руки, мозолистые, заскорузлые, с распухшими от артрита пальцами.

– Я бы к вам пошла, – смело заявила она.

– Видишь, Даг. Мы еще могли бы и цыпочек снимать.

Дагу такая перспектива пришлась по душе, но когда он всерьез заговорил о перспективах, Рейни решила, что ей пора уходить со сцены. Одарив стариков прощальной улыбкой, она отвернулась и посмотрела на часы. 13:30. Никаких звонков с самого утра, даже в рапорте записать нечего. Даже для их мирного городка день выдался необыкновенно тихим. Женщина взглянула на Чаки – у того, должно быть, уже щеки болели от улыбки.

– Сворачивайся, шустряк, – проворчала она, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.

В отличие от Чарли Каннингэма, Рейни не планировала становиться копом. Первой ее мыслью по окончании бейкерсвильской средней школы было убраться куда подальше из этой молочной страны. За спиной у нее были восемнадцать лет постоянно нараставшей клаустрофобии и никаких родственников, которые держали бы ее здесь. Ей позарез была нужна свобода. И никаких призраков – так она думала.

Рейни села в первый же автобус до Портленда, где записалась в местный университет и стала изучать психологию. Ей нравилось учиться. Нравился молодой город с его кулинарными школами, художественными институтами и «альтернативными стилями жизни». У нее случился головокружительный роман с тридцатичетырехлетним помощником окружного прокурора, разъезжавшим на «Порше».

Ночь… Ты берешь в руки руль могучей машины и опускаешь стекла. Вжимаешь в пол педаль газа и мчишься, срезая острые углы на Скайлайн-бульвар. Ветер в волосах… Ты взбираешься все выше и выше, давишь все сильнее, сильнее, сильнее. Ты ищешь… чего-то.

Они вылетали на самый верх, и перед ними открывался весь раскинувшийся звездным одеялом город. Они сбрасывали одежды и трахались по-сумасшедшему между сиденьями и рычагами.

Потом Хоуи отвозил ее домой, и она в одиночку открывала блок пива, хотя и знала получше многих, чем это кончается…

На поясе затрещала, оживая, рация. Наконец-то хоть что-то, с облегчением подумала Рейни.

– Один-пять, один-пять. Вызываю один-пять.

– Один-пять слушает, – ответила Рейни, уже выскальзывая из кабинки. – Что у вас?

– Сообщение о происшествии в восьмилетней школе. Подождите… секунду…

Она нахмурилась. На заднем плане слышался какой-то шум – то ли диспетчер подняла рацию слишком высоко, то ли трубка лежала рядом с приемником. До Рейни доносился треск статических разрядов и крики. Потом четыре четких и ясных хлопка. Выстрелы…

Какого еще черта?

Она шагнула к Чаки, развернула его к себе и снова услышала диспетчера. Впервые за восемь лет в голосе Линды Эймс не слышалось привычного самообладания.

– Всем нарядам, всем нарядам. Сообщение о стрельбе в бейкерсвильской восьмилетней школе. Говорят там… кровь… кровь в коридоре. Вызываю шесть-ноль… шесть-ноль… Уолт, присылай «Скорую»! Оставляю для связи третий канал. Похоже, стреляют в школе… Господи, у нас стрельба в школе!

Рейни уже вытащила Чаки из закусочной. Вид у него был бледный и растерянный. Она ждала от себя каких-то эмоций, но так ничего и не почувствовала. Только в ушах звенело. Не обращая внимания на эту мелочь, Рейни втиснулась в старенький полицейский седан, пристегнулась и привычно включила сирену.

– Ничего не понимаю, – бормотал Чаки. – Какая стрельба в школе? У нас в школе не стреляют.

– Держи радио на третьем канале. Это выделенный канал, и вся информация будет поступать по нему. – Рейни переключила передачу и выехала со стоянки.

Они находились на Мейн-стрит, в пятнадцати минутах от бейкерсвильской восьмилетней школы, Рейни знала, что за четверть часа случиться может много чего.

– Такого не может быть, чтобы у нас в школе стреляли, – гнул свое Чаки. – Черт, да у нас и банд никаких нет. И наркотиков. И убийств, если уж на то пошло. Должно быть, диспетчер что-то напутала.

– Да, – спокойно сказала Рейни, хотя звон в ушах становился все громче. В последний раз она слышала этот звон много лет назад. Когда, еще маленькой девочкой, вернулась из школы домой и, едва ступив за порог, поняла – вот по этому упреждающему звону в ушах, – что мать напилась и что все будет плохо.

Теперь ты коп. И ты – главная.

Ей вдруг отчаянно захотелось пива.

Радио снова затрещало. Рейни только что проскочила первый светофор на Мейн-стрит, когда до нее донесся голос шерифа Шепа О'Грейди.

– Один-пять, один-пять, вы где сейчас?

– В двенадцати минутах от школы, – доложила Рейни, объезжая остановившуюся во втором ряду машину и с трудом уходя от встречной.

– Один-пять, перейдите на четвертый канал.

Рейни бросила взгляд на Чаки – напарник переключился на частный канал. Голос Шепа тут же вернулся, но спокойствия в нем как не бывало.

– Рейни, тебе нужно добраться туда как можно быстрее.

– Мы были в закусочной «У Марты». Гоню как могу. Ты где?

– Мне еще шесть минут. Слишком далеко. Линда уже оповестила остальных, но им еще нужно забежать домой за бронежилетами и оружием. Парни из полиции округа будут минут через двадцать, а из штата – через тридцать-сорок. Если случай действительно тяжелый… – Он не договорил, потом вдруг добавил: – Рейни, ты будешь главная.

– Я не могу. У меня и опыта-то никакого нет. – Рейни взглянула на Чаки – тот тоже выглядел озадаченным. В любом деле главный всегда шериф. Такова процедура.

– Опыта у тебя больше, чем у кого-либо еще, – сказал Шеп.

– Моя мать не в счет.

– Послушай, я не в курсе, что именно происходит в школе, но если там действительно стреляют… Рейни, в школе мои ребята. Я не могу не думать о детях.

Рейни промолчала. Проработав с Шепом восемь лет, она знала двух его детей так же хорошо, как другие знают любимых племянников и племянниц. Восьмилетняя Бекки была страстной лошадницей. Тринадцатилетний Дэнни частенько проводил свободное время в полицейском участке. Однажды Рейни дала мальчику пластмассовую звезду шерифа. Он носил ее почти полгода, а когда Рейни приходила на обед, всегда требовал, чтобы ему разрешили сидеть рядом с ней. Отличные ребята. И теперь они в школьном здании вместе с двумястами пятьюдесятью другими отличными ребятами. Старше четырнадцати там никого нет.

Нет, только не в Бейкерсвиле. Чаки прав. В Бейкерсвиле ничего такого произойти не может.

– Ладно, я – главная, – негромко сказала Рейни.

– Спасибо. Всегда знал, что могу рассчитывать на тебя.

Радио отключилось. Рейни выскочила на еще один красный свет и поневоле ударила по тормозам. К счастью, ее заметили, и машины сразу же остановились. Мельком она отметила тревожные, озабоченные лица водителей. Полицейские сирены на Мейн-стрит? Здесь никогда не слышали сирен на Мейн-стрит. До места оставалось еще добрых десять минут, и Рейни всерьез начала опасаться, что может не успеть, приехать, когда будет слишком поздно.

Двести пятьдесят детей…

– Переключись снова на третий, – сказала она Чаки. – Пусть санитары остаются на месте.

– Но в сообщении говорилось о крови…

– Медики допускаются на место преступления только после того, как будет установлено, что там безопасно. Таково правило.

Напарник сделал, как ему было велено.

– Свяжись с диспетчером. Нам нужна полная поддержка. Думаю, в полиции округа и штата уже в курсе дела, и я не хочу путаницы и суматохи – нам нужна любая помощь, какая только есть. – Она помолчала, припоминая, что им говорили на занятиях восьмилетней давности в душной классной комнате в Салеме, штат Орегон, где она была единственной женщиной среди тридцати мужчин. Полномасштабная мобилизация. Порядок действий на случай большого числа жертв. Тогда это все выглядело странным.

– Пусть местные больницы будут наготове, – добавила она. – Скажи медикам, чтобы связались с местным банком крови на случай, если понадобится пополнить запасы. И пусть Линда запросит поддержку спецназа. И, да, надо предупредить криминалистов – пусть будут наготове. На всякий случай.

Диспетчер вышла на связь еще раньше, чем Чаки успел поднять рацию и выполнить полученные указания. Голос Линды звучал непривычно пронзительно:

– Нам сообщают, что там все еще слышны выстрелы. Информации о стрелке нет. Информации о жертвах нет. Есть сообщения о каком-то мужчине в черном. Стрелок до сих пор может быть на месте. Будьте осторожны. Пожалуйста, пожалуйста, будьте осторожны.

– Мужчина в черном? – Чак как-то вдруг сразу охрип. – Я думал, это кто-то из учеников. Обычно они стреляют…

Рейни вырвалась наконец на шоссе на краю города и добавила газу до восьмидесяти миль в час. Теперь они ехали прямо к цели, до которой оставалось семь минут. Чак передавал распоряжения.

Рейни вспоминала другие подобные случаи в школах, о которых рассказывали в новостях. Но ведь там совсем другое дело. Отсюда, из Бейкерсвиля, даже Спрингфилд казался совсем далеким. И потом, Спрингфилд ведь город, а в городах, как всем известно, свои проблемы. Поэтому люди и перебираются в Бейкерсвиль. Туда, где ничего плохого просто не может случиться.

Но ведь ты-то знаешь, что это не так, а, Рейни? Уж ты-то должна знать…

Чак закончил, и теперь его губы шевелились в молчаливой молитве. Рейни отвернулась.

– Я уже еду, – прошептала она детям, чьи лица стояли перед ее мысленным взором. – Я мчусь к вам изо всех сил.

Во вторник, во второй половине дня, Сэнди О'Грейди попыталась бросить все силы на составление отчетов по исследованиям рынка. Ничего не получалось. Сидя в тесном угловом офисе – бывшей спальне перестроенного викторианского дома, – она чаще смотрела в окно, чем на стопку отчетов, высившихся на ее видавшем виды дубовом столе.

День выдался чудесный, на небе ни облачка. Редкий случай в штате, где дождь идет так часто, что местные жители называют его жидким солнцем. И температура вполне подходящая. Не так холодно, как могло бы быть в это время года, но и не так тепло, чтобы в город потянулись надоедливые туристы.

Идеальный день для всех жителей Бейкерсвиля, переживших немало других дней – дождливых осенних, морозных зимних, с оползнями, из-за которых иногда перекрывался проезд через горные перевалы, и весенней распутицей, угрожавшей уничтожить плодородные поля. Один хороший день на сотню, как иронически заметил бы отец. Но он же первым сказал бы, что и этого вполне достаточно.

Сэнди жила в Бейкерсвиле всю свою жизнь, и на земле не было другого места, где она хотела бы поднимать семью, растить детей. Уютно расположенная между Орегонским береговым хребтом на востоке и Тихим океаном на западе, долина могла похвастать невысокими зелеными холмами, усеянными черно-белыми пятнышками голштинских коров, и окружающими ее высокими лесистыми горами. Молочных буренок здесь было вдвое больше, чем людей. Семейная ферма сохранилась как форма и образ жизни. Все знали всех и принимали участие в жизни соседей. Здесь были и пляжи для летнего веселья, и пешеходные тропы для неспешных осенних прогулок. На обед можно было получить свежевыловленного краба и чашку только что собранной земляники с шапкой свежих сливок. Неплохая жизнь.

Единственным, на что могла бы пожаловаться Сэнди, оставалась погода. Бесконечные серые зимы и густой, как суп, туман действовали на некоторых удручающе. Впрочем, ей самой даже нравились эти серые туманные утра, когда горы едва выглядывали из-за укрывавших их пушистых пелерин и мир обволакивала тишина.

В первое время после свадьбы они с Шепом часто гуляли по утрам, до его работы. Надевали куртки, черные резиновые сапоги и шли через мокрые от росы поля, чувствуя нежное, шелковистое прикосновение тумана к щекам. Однажды, когда Сэнди была на четвертом месяце беременности и гормоны вытворяли с нею черт знает что, они даже занимались любовью в тумане, под старым дубом, и промокли до костей. Шеп тогда смотрел на нее с обожанием, а она, крепко обхватив его за талию, слушала, как колотится его сердце, и думала о растущем у нее в животе ребенке. Мальчик или девочка? И что ему достанется – ее блондинистые кудряшки или густые каштановые локоны Шепа? Каково это, кормить грудью крохотного человечка?

Волшебный момент. К сожалению, потом таких моментов в их браке было не слишком много.

В дверь постучали. Сэнди виновато отвела взгляд от окна и увидела прислонившегося к дверному косяку босса, Митчелла Адамса. Он стоял, скрестив ноги и сунув руки в карманы брюк трехсотдолларового костюма цвета древесного угля. Его темные волосы едва касались воротничка, впалые щеки были чисто выбриты. Митчелл Адамс принадлежал к тем мужчинам, которые всегда выглядят хорошо – что в наряде от «Армани», что в ширпотребе из «Л. Л. Бин». Шеп невзлюбил его с первого взгляда.

– Как дела с отчетами? Идут? – осведомился Митч.

Что бы ни выдумывал себе Шеп, Адамса интересовал только бизнес. Сэнди он взял на работу не потому, что она и в сорок сохранила фигуру и красоту. Он взял ее потому, что понял – у бывшей королевы красоты есть мозги в голове и потребность в успехе. Когда Сэнди попыталась объяснить это мужу, тот возненавидел Митчелла еще сильнее.

– У нас завтра встреча с представителями «Уолмарт»^[2], – напомнил Митч. – Если мы хотим убедить их прийти в наш город, нам нужно иметь на руках все цифры.

– И мне нужно привести эти цифры в порядок.

– Далеко продвинулась?

Она замялась.

– Продвигаюсь.

Понимать это следовало так – не сделано ни черта. Понимать это следовало так, что они с Шепом крупно поцапалась накануне вечером. Понимать это следовало так, что она засиделась допоздна за делами, из-за чего снова поругалась с мужем и в результате осталась с ощущением полного бессилия и беспомощности. Но сделать что-то по-другому ей – как, впрочем, и Шепу – мешало католическое мировоззрение.

И вот они ходили и ходили по кругу, а между тем Бекки все время проводила в своей комнате с муляжами животных, которые, как ей представлялось, могли говорить, тогда как Дэнни все чаще и чаще задерживался в школьном компьютерном кабинете, где играл в Интернете. Сэнди он говорил, что хочет показать себя в глазах мисс Авалон. Но скорее всего – и в этом мнения родителей сходились – мальчика просто не тянуло больше домой. А потом, в прошлом месяце, этот неприятный случай со шкафчиками…

Сэнди машинально потерла виски. Митчелл сделал шажок в комнату, но сдержался и отступил.

– К завтрашнему утру, – тихо сказал он.

– Конечно. К утру все будет готово. Я понимаю, насколько важна эта встреча.

Митчелл наконец кивнул, хотя Сэнди и видела, что убедить его ей не удалось. Но что еще сказать? Она не знала. Вот такая жизнь. Все чем-то недовольны – босс, муж, дети… Сэнди постоянно твердила себе, что если продержаться еще немножко, а потом еще немножко, то все как-нибудь сложится. К предстоящей встрече с «Уолмарт» они готовились последние девять месяцев. Работали, засиживались допоздна. Но зато, если все пройдет хорошо, в город придут большие деньги. Их занимающаяся недвижимостью компания сможет наконец нанять больше сотрудников; сама Сэнди, вероятно, принесет домой солидный бонус; а Шеп наконец признает, что у нее – как и у него – есть и способности, и амбиции.

Без четверти два Сэнди встала из-за стола и опустила жалюзи на своем окне с таким расчетом, что это поможет ей сосредоточиться. Налила стакан воды, взяла ручку и приготовилась взяться за дело всерьез.

Но едва она успела углубиться в материал, как у локтя зазвонил телефон. Сэнди рассеянно сняла трубку, мысленно перерабатывая числа. И оказалась совершенно не готовой к тому, что услышала.

– Сэнди! Сэнди! – с истерическим надрывом заговорила Люси Тэлбот. – Ох, слава богу, я до тебя дозвонилась… В школе стреляли. Какой-то мужчина… говорят, его там уже нет. Я слышала по радио. В коридоре кровь. Учеников или преподавателей – не знаю. Все бегут туда. Так что давай побыстрее!

Сэнди не помнила, как положила трубку, как схватила сумочку, как крикнула Митчеллу, что ей нужно уйти.

Она помнила, как бежала. В школу, ей нужно попасть в школу. Ей нужно к Дэнни и Бекки.

И еще она помнила, что впервые за долгое время подумала: как хорошо, что Шеп О'Грейди – ее муж. Он нужен их детям.

Глава 2

Бейкерсвильская восьмилетняя школа напоминала сумасшедший дом. Остановившись в полуквартале от растянувшегося во все стороны одноэтажного здания, Рейни увидела бегущих через парковочную площадку родителей и отчаянно ревущих на огороженном школьном дворе детей. Звенела пожарная сигнализация. Выла сирена «Скорой» – черт бы подрал Уолта. С соседних улиц подлетали все новые машины – вероятно, вызванных с работы родителей.

– Черт, – пробормотала Рейни. – Черт, черт, черт…

Учителя собирали своих подопечных небольшими группами. Мужчина в костюме – может быть, директор Вандерзанден, Рейни встречалась с ним только один раз – стоял у флагштока и вроде бы пытался преобразовать хаос в некое подобие порядка. Без особого, впрочем, успеха. Его организаторским усилиям мешали родители, бегающие от одной группы к другой в поисках своих детей. Дети тоже кружили бесцельно, высматривая родителей. Какой-то мальчик в испачканных кровью джинсах выбрался, пошатываясь, из безумного круговорота и свалился на тротуар. На него никто не обращал внимания.

Рейни выскочила из машины и побежала. Каннингэм последовал за ней. Пробившись через людское море к стеклянным входным дверям, она заметила патрульную машину Шепа, блокировавшую стратегический западный вход на парковочную площадку. Однако самого шерифа видно не было.

Передние двери распахнулись, и Рейни увидела в конце широкого коридора двух бейкерсвильских медиков-добровольцев, Уолта и Эмери, оказывавших помощь жертве.

– Черт, – снова выругалась она. Пока здание не проверено, этим двоим делать здесь было нечего.

Незнакомый мужчина, вероятно родитель, пробежал мимо, прямиком к открытой двери. В последний момент Рейни схватила его за руку и оттянула назад.

– Мой ребенок… – начал он.

– На парковку! – крикнула она. – В здание никому не входить! Эй, вы… Да, вы, там, в костюме! Подойдите сюда.

Торопливо проходивший рядом моложавый мужчина остановился, словно зацепился за сучок. Вид у него был важный, чему способствовали приталенный костюм оливкового цвета и начищенные до блеска черные туфли. Он был явно взволнован и спешил и, остановившись, недовольно посмотрел на Рейни.

– Вы работаете в школе? – строго спросила она. – Ваше имя?

– Ричард. Ричард Манн. Я – школьный консультант, и мне нужно попасть к учащимся. У нас раненые…

– Знаете, что случилось?

– Там стреляли. Потом сработала пожарная сигнализация… все побежали. Я был у себя в кабинете, работал с бумагами, и вдруг… вся эта суматоха.

– Вы видели, кто стрелял?

– Нет, но кто-то сказал, что какой-то мужчина выбежал из западной боковой двери. Я не знаю…

– А что учащиеся? Все вышли?

– Мы следовали стандартной процедуре эвакуации, – машинально ответил Ричард Манн. Лицо у него вдруг вытянулось. Он наклонился и, понизив голос, чтобы слышала только Рейни, добавил: – Двое учителей сказали, что видели учеников в коридоре. Они спешили в свои классы и не стали задерживаться… не хотели, чтобы дети увидели… А еще я видел здесь раненых ребят. Хотел позвать медиков, но они уже вошли в здание.

– У вас есть медицинская подготовка?

– Умею делать искусственное дыхание, проводить первичную реанимацию…

– Хорошо. Вот что вы сейчас сделаете. Организуйте пункт медпомощи на школьной лужайке. Соберите всех раненых детей. Я видела, как какой-то мальчик упал возле тротуара, так что пошлите кого-нибудь туда. Спросите, есть ли среди родителей такие, кто умеет что-то делать – искусственное дыхание, перевязку, не важно. Пусть помогают детям и держатся по мере возможности. Уолт, похоже, занят в здании, так что до прибытия «Скорой» из Кэбота еще минут десять-пятнадцать, не меньше.

– Я постараюсь. Просто из-за всего этого шума почти ничего не слышно.

Рейни указала на патрульную машину Шепа:

– Видите ее? Там, на заднем сиденье, мегафон. Сделайте так, чтобы вас услышали. Потом, когда устроите пункт медпомощи, у меня будет для вас другая работа. Вы меня слушаете?

Консультант кивнул. Он был бледен, но держался собранно и слушал внимательно, хотя над верхней губой выступил пот.

– Видите, сколько народу собралось на парковке? Нам нужно перевести всех на другую сторону улицу. Пусть учителя построят свои классы и проведут перекличку. Потом можно передать детей родителям. Но с парковки нужно убрать всех, кроме раненых, понятно? Здесь оставаться опасно. И еще. Никто не должен уходить, пока не будет разрешения полиции. Ясно?

– Да. Я постараюсь.

– Вы видели шерифа О'Грейди?

– Видел, как он вошел в здание. Думаю, искал своих детей.

Ричард Манн поспешил к машине Шепа. Рейни прошлась взглядом по белому школьному зданию, которое еще только надлежало проверить, и посмотрела на напарника. Чак нервно поглаживал оружие.

Рейни глубоко вдохнула. Весь ее опыт в такого рода делах сводился к практическим занятиям на курсах подготовки, а с тех пор прошло уже несколько лет, но ничего другого не оставалось. Уолт и Эмери уже были в школе. И Шеп тоже. Почему бы и им с Чаки не присоединиться?

Она повернулась к нему:

– Идешь за мной, Чаки. Глаза открыты, оружие не трогать. Уолт там без разрешения, но стрелять в него из-за этого не стоит.

Чаки послушно кивнул.

– Есть три вещи, о которых ты должен помнить на месте преступления. Ничего не трогать. Ни в коем случае ничего не трогать. И вообще ни хрена и ничего не трогать. О'кей?

Чаки снова кивнул. Рейни взглянула на часы. 13:57. На парковке все еще творилось черт знает что, и весь этот шум и гам, детский плач, крики и звон сигнализации мешали думать, мешали сосредоточиться. Тем более что она уже заметила красные пятна на дорожке, очевидный кровавый след, тянувшийся из школы во двор. Там бежали раненые дети. А другие? Те, которых, по словам Ричарда Манна, видели учителя?

Думать об этом она пока не могла.

С собой у нее был «глок» в правой руке и запасной двадцать второго калибра в кобуре на щиколотке. Рейни надеялась, что этого хватит. Она кивнула Каннингэму и, держа в левой руке «уоки-токи», переступила порог.

Здесь было еще шумнее. Неутихающий свист пожарной сигнализации эхом разлетался по длинным коридорам и дождем обрушивался на голову.

– Диспетчерская! – крикнула Рейни в рацию. – Один-пять вызывает диспетчерскую. Линда, ответь!

– Один-пять, диспетчерская на связи.

– Дай мне Хэнка. Пусть скажет, как отключить эту чертову пожарную сигнализацию.

– Э… о'кей. Один момент.

Они остановились в вестибюле, морщась от нарастающего шума.

Главный коридор был, на удивление, чист. Ни брошенных рюкзаков, ни книг, раскиданных по выложенному белой плиткой полу. Справа – приемная, окна которой были оклеены вырезанными из бумаги цветочками и бодрым приветствием – «Добро пожаловать!» Никаких признаков насилия.

«Уоки-токи» затрещал, и Рейни прижала рацию к уху, вслушиваясь в передаваемые Линдой инструкции. Войти в главный офис. Найти приборную панель. Она посмотрела на закрытую дверь. Что там, с другой стороны? Неизвестно. И не послушаешь. В том-то и проблема.

Рейни сделала знак Чаки – отступи в сторону. В таких делах лучше ничего не откладывать.

Пригнуться пониже и вперед, с пистолетом наготове. Ногой в дверь, упасть и перекатиться. Вскочить и вперед… Ничего. Ничего. Ничего. Офис безопасен.

Рейни подошла к панели управления, и уже секундой позже звон пожарной сигнализации оборвался.

Чаки даже вздрогнул от неожиданности. Внезапная тишина оглушила. А еще в ней было что-то неестественное и пугающее.

– Так-то лучше, – сказал через секунду Чаки, пытаясь придать голосу уверенности, хотя лицо его уже приобрело цвет пергаментной бумаги.

– Колумбайн^[3] многому научил, – негромко ответила Рейни. – Пожарная сигнализация заглушала все прочие звуки, и спецназовцы долго не могли определить местоположение стрелков в здании.

– Тебя обучали на случай стрельбы в школе? – с надеждой спросил Чаки.

– Нет. Об этом писали в журнале «Тайм». – Рейни мотнула головой. – Идем. Не тушуйся. Смотри и слушай. Все будет в порядке.

Держа наготове оружие, они осторожно вернулись в главный коридор. За офисом шли ряды голубых шкафчиков. Все они были закрыты. Скорее всего, стрельба случилась после того, как учащиеся вернулись в классы с ленча, решила Рейни. Но имеет ли это какое-то значение? И что она найдет в классах?

Они двинулись дальше. На полу валялись несколько деформированных пуль – то ли залетели случайно, то ли их запинали сюда ноги разбегавшихся школьников и учителей. Рейни аккуратно обошла их, хотя и не питала иллюзий относительно того, что ждало их впереди.

Первая задача каждого полицейского при подходе к месту преступления – сохранить человеческую жизнь. Вторая – схватить, если это возможно, преступника и обезопасить место происшествия. Третья – отыскать свидетелей и обеспечить сохранность улик, поскольку работа полицейского еще и в том, чтобы смотреть дальше момента трагедии. Уже в самое ближайшее время жители городка потребуют ответов, захотят восстановить события этого дня и установить, кто что и с кем сделал. Что пошло не так. Кто виноват.

Рейни уже знала, что ответить на эти вопросы будет нелегко. Школа находилась в жилом районе города, и слишком много горожан попали к ней раньше полицейских. Родители, медики, учащиеся – все оставили здесь свои следы, все поучаствовали в нарушении неприкосновенности места преступления. А теперь здесь еще и они, двое вооруженных и неопытных полицейских, впервые оказавшихся в столь сложной ситуации. Собственно говоря, проблемы начались до того, как она вошла в здание, и теперь ей не оставалось ничего другого, как только продолжать.

Рейни слышала за спиной хрипловатое дыхание Каннингэма; впереди, ярдах в пятидесяти, ругался Уолт.

– Черт бы тебя побрал, Брэдли, – бормотал он. – Не вздумай свалить. Держись, у нас же покер в пятницу.

Рейни и Каннингэм тихонько подошли к Уолту сзади и огляделись. На пересечении двух широких коридоров лежал школьный уборщик Брэдли Браун. С этой новой стратегической точки Рейни видела с десяток классных дверей слева. Все они были закрыты. По спине у нее пробежал холодок.

Она взглянула на Чаки, но волонтер смотрел вправо, в сторону двух стеклянных боковых дверей, разбитых и измазанных чем-то темным, возможно кровью. Следы повреждений были заметны и на многих шкафчиках. Очевидно, основные события произошли именно здесь.

Неподалеку от дверей лежало тело. Длинные темные волосы, свободное летнее платье. Возможно, учительница. Подойдя ближе, Рейни увидела еще два тела. Поменьше. Неподвижные. Не взрослые.

Каннингэм икнул.

Рейни отвернулась.

– Уже посмотрел, – бросил сквозь зубы Уолт.

– Вам нельзя быть здесь.

– Это же дети, Рейни. Просто дети. Не бросать же их.

Выговаривать ему она больше не стала. Уолт был военным фельдшером и имел немалый опыт добровольческой работы. Он оценил ситуацию и знал – что сделано, то сделано, – а потому оказывал помощь уборщику.

Брэдли – пожилой мужчина с седыми щетинистыми волосами, в коричневых брюках и поношенной синей рубашке, со скромными золотыми часами из разряда тех, что дарят на двадцатилетний юбилей службы, – получил пулю в грудь. Тонкие марлевые повязки не могли остановить кровотечение, и красное пятно безжалостно расплывалось.

– Как другие? – шепотом спросил он.

– Все в порядке, Брэдли, – твердо ответил Уолт. – Ты о своей шкуре беспокойся. Это надо же – словил пулю… А ты о чем думаешь? – Он вставил в руку Брэдли иголку от капельницы, рассчитывая компенсировать кровопотерю.

– Вы отлично держитесь, – заверила уборщика Рейни, опускаясь рядом с раненым на колени и ободряюще ему улыбаясь. – Так все-таки что здесь случилось?

– Подстрелили…

– Кроме шуток. – Она принужденно усмехнулась, словно они просто болтали за ленчем. – Видели, кто это сделал?

– Вышел… из-за угла.

Рейни кивнула, ожидая продолжения. Лицо Брэдли начало синеть. Рейни знала: за синюшностью последует вызванной потерей крови гиповолемический шок, а потом раненый потеряет сознание. Если кровотечение не остановить, он умрет. Уолт и Эмери делали все возможное, но повязки, которые они накладывали на рану, почти мгновенно окрашивались красным.

– Услышал выстрелы… – выдохнул Браун. – Хотел… помочь.

– Вы смельчак, Брэдли.

Уборщик поморщился.

– Только вышел… бац… Не видел…

– Не видели, кто стрелял?

– Нет. – В горле у раненого заклокотало. – Был… во Вьетнаме. Забавно… думал… это будет там.

Глаза у него вдруг закатились. Уолт выругался.

– Черт. Мне нужны еще бинты. Эмери…

Тот открыл пустую коробку:

– Больше нет. Кончились.

– Так сбегай и принеси. – Уолт потянулся к тележке. Рейни отступила, чтобы не мешать.

– Не получится, – покачал головой Эмери. – Больница слишком далеко.

– Вертолет? – подала голос Рейни.

– Вызвал семь минут назад. Думаю, будет минут через пять.

– Вот дерьмо, – воскликнул Каннингэм за спиной у Рейни. – Да сделайте же что-нибудь, остановите кровотечение! Человек же умирает, вы что, не видите? – Он обвел взглядом лица собравшихся, а потом вдруг сорвал с себя светло-коричневую рубашку, купленную два месяца назад и составлявшую предмет его особой гордости. – Вот, возьмите.

– Этого мало, – покачал головой Уолт. – Нужно покрепче перетянуть рану.

– Вахтерская кладовка, – вспомнила Рейни. – Там должно что-то быть.

– Гигиенические салфетки, – сказал Уолт. – Вот что нам надо!

Ближе всех к кладовке оказался Чак. Ухватившись за металлическую ручку, он дернул дверцу на себя. Дверца не поддалась. Он ударил по ней ладонью, а когда и это не сработало, навел на замок пистолет.

– Господи! – Рейни быстро шагнула к нему и одним движением выхватила «глок» из вытянутой руки, прежде чем напарник успел выстрелить. Потом повернулась и твердо посмотрела ему в глаза. – Черт бы тебя побрал. Никогда больше так не делай! Мы же на месте преступления, и здесь всё – улики! Возле школы перепуганные родители, и половина из них примчатся на твои выстрелы с дробовиками и разнесут тебя на кусочки.

– Нам надо ее открыть! – крикнул в ответ Чаки.

– Ну так приложись плечом! Оно у тебя не стеклянное.

Глаза у Чаки вспыхнули. Рейни отступила, на всякий случай приготовившись прикрывать напарника. Ее смущали закрытые двери классов. Кто их закрыл? Кто не пожалел на это времени, когда все бежали, думая только о спасении? Кто успел навести здесь такой порядок? Определенно, не школьники. И не учителя. А если не они, то оставался только один вариант.

Чаки разбежался и прыгнул. Дверца с треском открылась, и он с победным воплем влетел в темную каморку. Но прежде чем Рейни успела прийти на помощь напарнику, Каннингэм издал крик, от которого у нее замерло сердце.

– Боже! Здесь ребенок!

Уолт и Эмери устремились на крик, но Рейни оттолкнула обоих.

– Я проверю, – коротко бросила она. – Уймись, Уолт, ты уже все свои девять жизней использовал.

Ей пришлось трижды моргнуть, прежде чем глаза привыкли к темноте. Каннингэм стоял в углу, склонившись над маленькой, сжавшейся в комочек девочкой с золотистыми волосами. Потом малышка подняла голову, и Рейни мгновенно ее узнала.

– Бекки О'Грейди! Ох, милая, с тобой все хорошо?

Она кивнула Уолту и Эмери, убрала в кобуру оружие и опустилась на колени перед дочкой Шепа. На первый взгляд девочка была в порядке. Рейни провела пальцами по тоненьким детским ручкам, но ни порезов, ни синяков не обнаружила. Как не обнаружила ни пороховых ожогов, ни пулевых отверстий, ни чего-то еще, что могло бы быть. И только потом заметила отрешенность в ясных голубых глазах девочки. Рейни осторожно притянула бедняжку к себе, и Бекки мешком свалилась ей на руки.

Рейни быстренько вынесла девочку из каморки и, положив на прохладный пол, уступила место Эмери.

– Зрачки расширены, – объявил он. – Реакция отсутствует. Можешь сказать, как тебя зовут?

Бекки молчала.

– Ты меня слышишь?

Девочка не ответила, но, когда он щелкнул пальцами, повернула голову на звук.

– Шок, – констатировал Эмери. – Возможно, причиненный травмой. Со временем пройдет.

Рейни присела перед девочкой на корточки. Тревога осталась, и Эмери ее не убедил. На носу у Бекки темнело грязное пятнышко, в волосах запуталась паутина. В этот день на ней была зеленая футболка с танцующими Винни-Пухом и Пятачком и подписью, гласящей, как здорово иметь друга.

Рейни осторожно стерла пятнышко сажи и погладила девочку по бледной щеке.

– Милая, как ты попала в каморку?

Бекки смотрела на нее и молчала.

– Ты пряталась?

Девочка медленно кивнула.

– Ты знаешь, от кого пряталась?

Нижняя губа у Бекки задрожала.

– Это был кто-то, кого ты знаешь?

Бекки опустила глаза.

– Все хорошо, милая. Теперь все кончилось. Ты в безопасности. – Рейни оглянулась на закрытые двери классов. – Тебя никто больше не обидит. Мне только нужно знать, кто это сделал, чтобы выполнить свою работу. Ты поможешь мне, Бекки? Поможешь мне выполнить мою работу?

Бекки О'Грейди покачала головой.

– Просто подумай об этом, милая. Просто подумай.

Прошла минута, потом другая. Девочка молчала, а потом и вовсе отвернулась от Рейни и сжалась в комочек. Так ничего и не добившись, женщина поднялась. Уолт и Эмери уже переложили Брэдли на носилки. Рану накрыли толстой стопкой гигиенических салфеток, которые прижимала к груди рубашка Чака. Брэдли оставался бледен, но дышалось ему, похоже, легче. Первое очко в пользу хороших парней.

Она огляделась. Дверь каморки раскололась. Половину содержимого Уолт, в поисках салфеток, просто выбросил в коридор. Их с Эмери кровавые отпечатки были теперь повсюду. Двери оставались закрытыми, и Бекки О'Грейди сидела, сжавшись в комочек, у ее ног.

Дальше по коридору… Мертвая учительница. И две девочки…

Господи, что же случилось в бейкерсвильской восьмилетней школе?

Рейни отвела в сторону Чаки.

– Бекки нужно убрать отсюда. Возьми ее, вынеси и постарайся найти Сэнди, ладно? Наши уже на подходе. Расставь их по периметру вокруг здания. И передай от меня вот что: внутрь периметра никого не впускать – ни прессу, ни мэра, ни богатеньких родителей. Люку скажи, что регистрационный журнал за ним.

– Прессу ждать недолго, – проворчал, скорчив гримасу, Чак.

– Вот пусть Шеп с ними и разбирается.

– Ладно. – Каннингэм прошелся взглядом по притихшему коридору с разбитыми стеклянными дверьми в конце. – Послушай, а почему все двери закрыты? Тот консультант сказал, что эвакуацию проводили по протоколу пожарной тревоги. Если так, то никто не стал бы закрывать двери и выключать свет, когда дети бегут из здания. Тогда кто это сделал?

– Не думаю, что это сделали дети или учителя.

– Человек в черном?

– А ты стал бы закрывать двери, убегая с места преступления?

Чаки наморщил лоб.

– Наверное, не стал бы. Но тогда что остается?

Рейни кисло усмехнулась:

– Не знаю, Каннингэм, но собираюсь выяснить.

Глава 3

Сэнди О'Грейди срезала угол на скорости сорок пять миль в час. Покрышки ее верного «Олдсмобиля» недовольно взвизгнули, но она не обратила на это внимания. Вцепившись в руль, женщина смотрела только вперед.

По улице, справа и слева, бежали люди. Они выскакивали из домов и неслись по аккуратным, чистеньким тротуарам с белыми от шоками лицами, крича, передавая соседям страшную новость. Они бежали с аптечками, одеялами, бутылками с водой, полотенцами и всем прочим, что сообразили и успели прихватить.

Сэнди обогнула еще один угол, вдавила в пол педаль газа и наконец ударила по тормозам. Ну и ладно. За два квартала до школы улица уже была забита наспех припаркованными автомобилями и суетящимися родителями. Сэнди выехала на тротуар, выключила двигатель и бросилась в толпу.

Ну и шум… Выла сирена старенькой «Скорой» Уолта. Плакали дети. Родители звали детей. Потом Сэнди услышала полицейские сирены и рев моторов. До нее донесся резкий, громкий и пронзительный вопль, словно душу вырвали из материнского сердца, и внутри у нее похолодело.

Этого не могло быть. Только не в Бейкерсвиле. Только не в школе, где учились ее дети… О боже, пусть кто-нибудь сделает так, чтобы ничего этого не было!

Она шла через море людей и машин, сама не зная, куда идти. Просто пробивалась к школе, чтобы быть поближе. Где ее дети? Где муж? Кто скажет, что ей делать?

Сэнди заметила впереди полицейского из округа Кэбот. Направляя людей в сторону от школьного здания, он одновременно пытался выяснить, кто здесь главный. Ему никто не отвечал. Родители хотели одного: найти своих детей.

Она добралась наконец до огораживавшего школьный двор забора из металлической сетки и прижалась к нему. На парковочной площадке сидели и лежали дети. Кому-то прикладывали к голове холодный компресс, кому-то перевязывали поцарапанные, ободранные локти и колени. У сооруженного наспех пункта первой медицинской помощи работали, ловко управляясь с полотенцами и аптечками, пятеро взрослых. Сэнди узнала Сьюзен Миллер, мать Джонни и медсестру из кэботской окружной больницы. Увидела Рэчел Грин, председателя родительского комитета и домохозяйку, перевязывавшую запястье восьмилетней девочке. Заметила Дэна Дженсена, городского ветеринара, склонившегося над мальчиком в спекшихся от крови джинсах. Она даже рассмотрела дырку в плотной ткани. Мальчику попали в ногу.

Боже, пулевое ранение… Значит, так и есть. Здесь стреляли. Всё по-настоящему. Кто-то открыл огонь в бейкерсвильской восьмилетней школе.

Ее едва не вырвало.

Мимо просеменила заместитель директора Мэри Джонсон. Сэнди схватила ее за руку:

– Мэри, Мэри, что случилось? Как? Ты видела Бекки или Дэнни?

Вид у Мэри был измученный; волосы, обычно аккуратно убранные, растрепались, лицо поблескивало от пота. В первый момент она посмотрела на Сэнди рассеянно и непонимающе, потом узнала и схватила за руку.

– Ох, Сэнди, мне так жаль… Мы делаем всё, что в наших силах.

– Что с ними? Что с моими детьми? Где Дэнни и Бекки? Где мои дети?

– Ш-ш-ш, всё в порядке. Уверена, всё в порядке… Извини, я должна попросить тебя отойти. Всех детей учителя перевели через улицу. Их там собрали во дворах по классам. Значит, Бекки в четвертом дворе. А Дэнни будет в четвертом от нее, дальше по улице.

– Ты видела их? С ними все нормально?

Мэри Джонсон замялась. Что-то промелькнуло в ее глазах, и у Сэнди снова перехватило горло.

– Не помню. Детей так много…

– То есть ты их не видела.

– Мы уже эвакуировали из школы большинство детей. Теперь нам нужно немножко времени, чтобы со всеми разобраться.

– Господи, ты не видела моих детей.

– Пожалуйста, Сэнди…

– Жертвы есть? Кто-то пострадал? Ты просто скажи, есть жертвы?

Мэри сжала ей руку, и Сэнди увидела в прояснившихся глазах заместительницы директора то, о чем никто не хотел пока говорить вслух, то, во что все они будут отказываться верить в ближайшие дни, месяцы и годы: в детей стреляли, есть жертвы.

Значит, так оно и есть.

Сэнди не могла ни дышать, ни соображать. Если бы она могла отмотать время назад, отвести стрелки на шесть часов, к утру, когда накладывала на тарелки «чирьос», когда еще не чмокнула детей в лобик и не отправила их в школу. Она бы отвела стрелки даже не на шесть часов, а больше, когда укладывала их, вертлявых и непослушных, спать и читала сказку о мальчике-волшебнике и магических заклинаниях. Вот как должно быть. Господи, они ведь всего лишь дети… Просто дети…

Из толпы вырвался крик. Разом повернувшись к школьным дверям, Сэнди и Мэри увидели выбегающих с носилками Уолта и Эмери.

– Расступитесь, расступитесь! – кричал Уолт.

Полицейский тоже кричал, призывая людей освободить улицу. Проходу мешала машина, но никто, похоже, не знал, чья она. Полицейский рванул дверцу и переключил сцепление на нейтралку. Двое мужчин, подбежав, помогли сдвинуть автомобиль на тротуар. Толпа приветствовала эту маленькую победу. Уолт уже сидел в кабине «Скорой».

Едва отвернувшись, Сэнди увидела Чаки Каннингэма, бегущего через парковку со светловолосой маленькой девочкой на руках.

Бекки.

Прежде чем Мэри Джонсон успела остановить ее, Сэнди метнулась к ним, пролетела через площадку и раскрыла объятия в тот самый момент, когда Бекки увидела ее и крикнула:

– Мамочка!

В следующую секунду малышка уже была в ее руках. Сэнди прижала к себе дочурку – сильно, сильно, сильно, – вдыхая сладковатый аромат яблочного шампуня, и Бекки крепко, до боли, стиснула ее шею.

– Доченька моя… доченька… Малышка…

– Мамочка… мамочка… мамочка…

– Моя милая…

Оторвав полные слез глаза от дочери, Сэнди посмотрела на Чаки и лишь теперь заметила, что он наполовину голый и испачкан кровью.

– Дэнни? – хрипло спросила она.

– Я не знаю, мэм.

– Шеп?

– Извините.

Сэнди опустилась на колени. Один ребенок был с ней, один – в безопасности. Только один. Ее охватило нехорошее предчувствие. Что-то холодное и темное растекалось по венам. Она с мольбой посмотрела на небо.

– Где мой сын? Господи, где Дэнни?

Оставшись в школе одна, Рейни сжала влажными пальцами рукоятку «глока». Дыхание сбилось. В груди неестественно громко колотилось сердце. Стараясь не обращать внимание на неприятные ощущения, она направилась к дальней левой стороне школы – прочь от лежащих неподвижно тел. Теперь ей предстояло последовательно и методично проверить классные комнаты, которые – в этом Рейни уже не сомневалась – не были пусты.

Чему там их учили на полицейских курсах? За несколько лет память изрядно поблекла. Какая-то аббревиатура…

А: Арестовать преступника при обнаружении на месте.

(На месте ли преступник? Свидетели упоминали мужчину в черном. И все эти закрытые двери…)

З: Задержать свидетелей и подозреваемых и установить их личность.

(Толпа учащихся, уже покинувших здание. Борющийся за жизнь Брэдли Браун. Может, они и свидетели, но теперь ответственность за них лежит на других.)

О: Оценить место преступления.

(Чистые коридоры, нетронутая приемная. Дальше – шкафчики со следами от ударов, стреляные гильзы на полу. Не пропусти очевидное, так им говорили на занятиях. Что считать очевидным в стрельбе в школьном здании? Убитых на полу?)

С: Сохранить в неприкосновенности место преступления.

(Рейни моргнула. Медики, взломанная каморка вахтера, разбросанные Каннингэмом гильзы. Родители на парковочной площадке. С минуты на минуту сюда прибудет бригада экспертов из криминалистической службы штата, и ее карьера на этом закончится.)

У: Учет.

(Рейни посмотрела на свой пистолет. В нагрудном кармане у нее лежал блокнот. Но получится ли держать одновременно и его, и оружие?)

ЗАБУДЬ. Сосредоточься на первом пункте – арестовать по возможности преступника. И что получится, если нарушить предписанный порядок действий? Ладно, по крайней мере надо постараться ничего не забыть.

Итак, ей нужно проверить место преступления с целью обнаружения подозреваемого. В данном случае место преступления – это большое, сложной планировки здание. Рейни смутно припоминала, как преподаватель на курсах объяснял метод обследования. Двигаться по спирали, постепенно расширяя зону поиска. Кроме этого теоретического положения, в памяти не отложилось ничего, и Рейни решила рассматривать данное место преступления как горизонтальную полосу. Она отработает ее слева направо. Без лишнего шума, спокойно, тщательно.

Прижавшись к стене спиной и уткнувшись подбородком в грудь – так она представляла собой меньшую мишень, – Рейни двинулась вперед.

Спокойно, ты же профессионал. Просто делай свою работу.

Первая комната далась труднее всего. Верхняя половина закрытой двери была стеклянная, но посмотреть, что там, за ней, мешали наклеенные во множестве картинки, зайчики и цветочки. Как и по всей школе, свет в классе был выключен.

Оставаясь в полусогнутом положении, Рейни медленно повернула ручку левой рукой и толкнула дверь. В задней части комнаты протянулись длинные серые тени; передняя лежала под ярким, слепящим солнцем. Рейни перекатилась через порог и вскочила, держа «глок» двумя руками, как в стойке Уивера. Вправо. Влево. Вперед. Назад. Ничего.

Комната была пуста, и Рейни наконец выпрямилась в полный рост. Включила свет. Открыла пошире и оставила в таком положении дверь. И приготовилась идти дальше.

Мало-помалу она добралась до конца коридора. На полу здесь еще валялись окровавленные бинты и салфетки, и ярко-голубые шкафчики были покорежены сильнее. Больше стало и кровавых брызг. Вмятина на нижнем шкафчике свидетельствовала о том, что кого-то швырнули на него с немалой силой. Гильз на белом полу валялось столько, словно кто-то разбросал целую пригоршню.

Картина случившегося постепенно прояснялась. Громкий треск выстрелов, панические крики детей. Девочки и мальчики выбегают из классов по сигналу пожарной тревоги; учителя дрожащими голосами просят сохранять спокойствие. Хаос. Масса школьников устремляется к передней двери; дети толкаются, спотыкаются, падают. Кровь в коридорах.

Рейни сделала несколько глубоких вдохов – пульс колотился в висках.

Ты – профессионал. Выполняй свою работу.

Она проверила комнату пятого класса, потом шестого. Следующей была библиотека, просторное, заставленное книжными стеллажами помещение. Ничего.

Коридор закончился. Рейни остановилась там, где пол был усеян осколками стекла от разбитой двери и где тихо и неподвижно лежали три тела.

Она не хотела смотреть на них, особенно на детей. Знала, что это останется с ней навсегда – болью, глубокими шрамами, не заживающими даже у таких «крепких парней», как она. Знала, что это будет напоминать ей о других сценах, тех, что она годами старалась забыть.

Но здесь было кое-что поважнее. Здесь речь шла о правах жертв и родителей, хотя что бы она ни сделала отныне, для трех семей этого будет слишком мало. Первая жертва, маленькая девочка, лежала на боку. Рейни пощупала пульс, хотя Уолт уже сделал это до нее. Кровавое пятно на груди расплылось на всю рубашку. Рейни сглотнула и осторожно, чтобы ничего не зацепить, двинулась дальше.

Второй жертвой тоже была девочка, на вид лет восьми. Как и первая, она получила несколько пуль в грудь и лежала чуть впереди первой. Девочки тянулись друг к дружке руками, так что пальцы их почти касались. Может быть, они шли вместе по коридору? Две подружки? Шли, держась за руки, веселые и смешливые. Рейни вдруг захотелось убрать назад ее упавшие на лицо волосы. Наклониться и шепнуть, что все будет хорошо.

К глазам подкатились жаркие, горючие слезы. Нет, этого она себе позволить не могла.

Ты – профессионал. Работай.

Она отметила положение обеих жертв. В соответствии с виктимологией^[4]. И перешла к третьему телу.

Женщина – вероятно, учительница – лежала у двери компьютерного кабинета. Трое убитых, и все трое – женского пола. Совпадение или план? У нее были длинные темные волосы и неординарные, можно сказать, экзотические черты лица. Молодая, с гладкой кожей. Со стороны могло показаться, что она просто спит, но потом Рейни заметила маленькое аккуратное входное отверстие на лбу.

Стреляли из чего-то мелкокалиберного, подумала она. Может быть, двадцать второго калибра. Учительница вряд ли была старше самой Рейни. Около тридцати. Красивая. Обручального кольца не было, но Рейни легко могла представить, как вечером какой-то мужчина будет сидеть в одиночестве, держа в дрожащих руках фотографию и стараясь забыть будущее, которое никогда не случится. Господи…

Рейни снова вдохнула поглубже и медленно выдохнула. Еще три двери. Все поблизости от эпицентра насилия. Три комнаты. Все темные, притихшие в ожидании. Пора.

Она прижалась спиной к стене и опустилась на корточки – подождать, пока перестанут дрожать руки.

Ранение в голову только у одной учительницы. Один-единственный выстрел, и точно в цель. У обеих девочек множественные ранения в грудь, и разброс входных отверстий значительный – вверху, внизу, слева, справа, – как будто они попали в полосу огненного урагана. С учительницей картина совсем другая. Возможно, она и была намеченной целью? Преступник сначала застрелил ее, а уже потом встретил идущих по коридору девочек?

Или, может быть, он начал с девочек в коридоре, а учительница, сидевшая в компьютерном классе, услышала шум, открыла дверь и выглянула? Вероятно, она оказалась прямо перед убийцей. А он? Осмелел ли уже к тому моменту? Решил, что это так же просто, как в видеоигре? Прикинул, мол, зачем тратить понапрасну пули, если и одной вполне достаточно?

Ни тот ни другой сценарий не устраивали Рейни полностью. Почему у девочек так много ранений, а у взрослой женщины только одно? За этим что-то было. Но что? Ей недоставало времени как следует это обдумать.

Внезапно Рейни услышала шум. Как будто кто-то медленно протащил по полу металлический стул. Она метнулась через коридор и вжалась в стену рядом с дверью в тот самый момент, когда повернулась ручка и дверь открылась.

– Не делай этого, – произнес мужской голос. – Мы еще можем все поправить. Клянусь тебе, сынок, сегодня не случилось ничего такого, чего нельзя было бы поправить.

В поле ее зрения появился Шеп О'Грейди. Желтовато-коричневая форма не без напряжения облегала плотную фигуру. Коротко постриженные волосы поблескивали, тяжелое, бульдожье лицо было неестественно бледным. Со своего места Рейни видела, что он успел расстегнуть кобуру, но не успел достать оружие. Руки он держал перед собой ладонями вверх – жест подчинения, – но говорил быстро, с нажимом, отчаянно взывая к благоразумию своего противника.

– Уверен, это все ошибка. Большая ошибка. Недопонимание. Такое случается. Теперь нам нужно поработать вместе и все поправить. Ты же знаешь, нет ничего такого, что я не сделал бы ради тебя.

Все еще держа руки перед собой и глядя вперед, Шеп сделал еще один шаг назад. Сам ли он отступает или кто-то заставляет его выйти в коридор? Рейни не знала. Она оглянулась на три тела, лежавших футах в пятнадцати позади Шепа, и поняла, что его ведут туда же, к месту бойни. И как только он подойдет ближе…

Удивительно, но дрожь вдруг прекратилась, и руки налились силой, а нервы успокоились. Стрельбой она занималась всю жизнь. Правда, еще ни разу при исполнении, но Шеп был ее боссом и другом. Они знали друг друга давно, и у них была своя история, понять которую могли немногие. В конце концов, все просто и естественно.

Последняя мысль: сосредоточься на выстреле – нерешительность есть первый убийца копов.

Рейни резко оттолкнулась от стены и одновременно отпихнула в сторону Шепа. Пистолет на уровне глаз, ноги слегка согнуты, чтобы смягчить отдачу, палец на спусковом крючке.

– Нет! – крикнул Шеп.

А Рейни обнаружила, что стоит лицом к лицу с тринадцатилетним Дэнни О'Грейди, бледным как полотно, с пистолетом и револьвером в руках.

Глава 4

Детектив отдела убийств полиции штата Орегон Эйб Сандерс только что уселся за поздний ленч – большой итальянский саб с двойным пепперони и двойным сыром. Жена, окажись она в этот момент рядом, накричала бы на Эйба, прочитала лекцию о том, какой вред он наносит собственному здоровью, да еще и обвинила в намерении оставить ее «холестериновой вдовой». Обычно он соглашался с ней, доказательством чему могло служить отсутствие и намека на брюшко – и это во вполне уже зрелом возрасте сорока двух лет. Обычно, но не сегодня. Сегодня у него был один из «тех дней».

Маргарет Коллинс, симпатичная блондинка, отвечавшая в отделе за телефоны, проходя мимо, задержала шаг и сделала большие глаза.

– Ну и ну, Эйб. Если так пойдет дальше, мы тебя еще и с банкой пива увидим.

– Просто у них индюшка кончилась, – проворчал он, машинально придвигая сандвич поближе, словно опасаясь, как бы кто-то не отобрал его ленч.

– Дело Хэтуэя провалилось? – блеснула дедукцией Маргарет. Преступления были ее страстью, а по части интуиции она могла дать фору любому детективу.

– Чертов судья, – вздохнул Эйб и откусил край сандвича.

– В ящике не значит на виду.

Он тщательно прожевал – разговаривать с набитым ртом было бы невежливо, – не без усилия проглотил и лишь затем ответил:

– Ящик был уже открыт.

– Другим копом.

– Чертов коп. – Эйб откусил сыра.

Маргарет рассмеялась, подмигнула, чем на секунду заставила его позабыть о жене, и фланирующей походкой поплыла дальше, оставив Эйба один на один с пиршественным блюдом. Капля коричневой горчицы упала на письменный стол. Детектив удрученно покачал головой и, отложив сандвич, потянулся за салфеткой.

Каждый раз, когда то или другое дело не складывалось, Эйб шел вразнос и позволял себе запретное лакомство, но, по правде говоря, редко съедал его целиком. Стоя в очереди, он давал волю фантазии, представляя, что именно хотел бы взять, глотал слюнки и в конце концов заказывал самое большое. Потом, возвращаясь к столу, начинал размышлять о калориях, содержании жиров, уровне холестерина – и отодвигал лакомство в сторону. Декаданс был не в его стиле. Эйб относился к тем типам, что повернуты на самоконтроле и не дают слабины, даже когда сталкиваются со здоровенным итальянским сабом или горкой шоколадных пирожных. Поговаривали, что однажды он даже отвернулся от пинты мороженого «Бен и Джерри» с шоколадной стружкой, удовольствовавшись всего одной ложечкой.

В юности, будучи бойскаутом, Эйб Сандерс заслужил все почетные значки, студентом имел отличную зачетку и наилучшие спортивные показатели. Он читал классику – «просто так, ради собственного удовольствия» – и заполучил девушку, на которую заглядывались все парни. Потом купил дом в стиле ранчо с четырьмя спальнями и идеальной лужайкой в старом тихом районе Портленда.

И вот тогда-то наконец Эйб преподнес семье сюрприз. Он стал полицейским.

Родители шутили, что их помешавшийся на чистоте сын вознамерился очистить весь мир. Братья, старший и младший, сказали, что у него развился комплекс героя. Приятели по шахматному клубу на полном серьезе объявили, что все бухгалтерское сообщество прослезилось в тот день, когда он поступил в полицейскую академию, и что итоговые ведомости уже никогда не будут прежними.

Сам Эйб так никогда толком и не объяснил, почему принял решение стать копом. Может быть, он просто лучше многих, в том числе и зацикленных на контроле чудаков, понимал, что жизнь – дело путаное и грязное. Жена, которую он любил и обожал, после пяти лет бесплодных попыток узнала, что у нее никогда не будет детей. Район с их уютным домиком, который они выбрали в начале восьмидесятых за тишину и покой, стал прибежищем для бандитов и наркоманов. И сам Эйб, дотошный, методичный, донельзя организованный, в какой-то момент понял, что избранный путь главного финансового директора совсем его не привлекает.

Ему хотелось чувствовать, что от него что-то зависит, что он сам способен что-то изменить. Может быть, он даже хотел привести весь мир в такой же порядок, какой царил на его письменном столе.

В конце концов, причины не так уж важны. Детектив Сандерс был чертовски хорошим полицейским.

Ему немало доставалось от коллег. Они качали головой, поглядывая на его ухоженные руки, прохаживались по поводу его начищенных до блеска лоферов. Пытались вывести из себя, заменив его дорогой, купленный на собственные деньги черный степлер дешевым серым казенного образца, который постоянно ломался. Однажды они даже поменяли покрышки на его машине, чтобы посмотреть, заметит ли он подмену. Он заметил.

Потом они стали с ним работать.

Получая дело, Эйб Сандерс становился одержимым. У него появлялась цель, им овладевала страсть и – по причинам, объяснить которые не мог он сам, – злость и гнев. Злость и гнев на несправедливость жизни и ужравшихся в хлам или обкурившихся до одури тупых недоумков, отнимающих жизнь у хороших, честных, достойных трудяг.

Может быть, другие детективы и не понимали значимость хорошего степлера, но всем детективам знакомы злость и гнев. Это общий знаменатель, о котором никто не говорит и который все понимают.

Эйб аккуратно завернул сандвич, положил его ровно посередине треугольной формы листа, подобрал уголки и плотно завернул. Промокнул каплю горчицы на столе влажной салфеткой. И отправил все в мусорную корзину.

На этот раз его взбесило дело Хэтуэя. Виноват, в общем-то, был не судья. Ордер на обыск выписали слишком небрежно, и полицейским пришлось импровизировать. В наше время такое больше не прокатывает. Миром правят адвокаты, а копам приходится учиться обращать внимание на мелкий шрифт. Как есть, так есть, и ничего тут не поделаешь.

Ордеров и арестов, с которыми возникали проблемы, набиралось не так уж много – пересчитать их Эйбу хватило бы пальцев одной руки. В дотошности есть свои плюсы.

Он поднялся помыть руки, когда из своего офиса высунулся лейтенант.

– Сандерс? На пару слов.

Интересно, что у него там, подумал Эйб, входя в кабинет и присаживаясь на край жесткого пластикового стула. А через секунду он услышал о городке Бейкерсвиль, находящемся в двух часах езды от Портленда и даже не имеющем собственного отдела убийств. Потрясенный, Сандерс молча слушал рассказ лейтенанта о том, что, как предполагала полиция, стало уже вторым случаем со стрельбой в школах Орегона за последние годы. В поступивших сообщениях говорилось о жертвах. Бригада экспертов-криминалистов уже выехала, полиция округа отправила своих людей, полиция штата – тоже. О стрелке никакой информации не поступало, и, что странно, шерифа пока найти не удалось.

– Нам позвонил губернатор, – продолжал лейтенант. – Делу придается большое значение, а расследование, судя по всему, уже вышло из-под контроля. Начальству нужен человек надежный, представительный, опытный, обладающий организационными способностями, который мог бы распорядиться всеми – городскими, нашими и, по всей вероятности, федеральными – ресурсами.

– Несомненно.

Лейтенант скользнул взглядом по крепкой, подтянутой фигуре в аккуратном, сшитом на заказ сером костюме.

– Нужен человек, который хорошо выглядел бы в глазах прессы.

Эйб хищно улыбнулся. Он любил прессу и репортеров. Он знал, что и в каком объеме им скормить, а потом сам пожирал их заживо. И был этим счастлив.

– Несомненно! – повторил Сандерс с уже большим энтузиазмом.

– Отправляться надо сегодня же. Для начала рассчитывай на две-три недели, потом съездишь еще.

– Без проблем.

Эйб не покривил душой. В последнее время Сара его присутствия почти не замечала. Он уступил ее мольбам и купил двухмесячного щенка. Теперь она занималась только собачонкой: ухаживала за ним, кормила и щекотала под подбородком. Эйб уже представлял, как, вернувшись однажды домой, увидит щенка в детской одежде и шапочке. А тот еще и ухмыльнется – мол, так и надо; пока что псина держалась совершенно невозмутимо.

Иногда Эйб и себя ловил на том, что ласкает приемыша. У него была такая пушистая, мягкая на ощупь шерстка. Хотя, разумеется, лучше держаться подальше от существа, не способного контролировать собственный мочевой пузырь.

– Тогда дело твое, – подвел итог лейтенант. – Берись за него так, как будто получил вчера. И, Сандерс…

Эйб остановился у двери.

– По информации оттуда, погибли по меньшей мере двое детей. Дело будет нелегкое. Для всех.

– Стрелок – школьник?

– О стрелке пока данных нет.

– Чаще всего так и бывает.

– Будем исходить из того, что это так. Сделай все как надо. И побыстрее. Для всех будет лучше.

Эйб понял. Когда жертвы – дети, люди становятся немножко бешеными. Иногда и полицейские тоже.

Сандерс заказал машину. Как всегда, позвонил заранее в отель, собрал относящуюся к делу информацию и отправился домой – паковать чемодан.

– Дети убивают детей, а у них даже отдела убийств нет, чтобы все это разгребать, – бормотал он. – Хорошо, хоть я приеду, а то эти олухи деревенские, должно быть, уже в штаны наложили.

Рейни успела отдернуть палец от спускового крючка.

– Дэнни, – выдохнула она.

Мальчик замер, словно оглушенный. Пистолет двадцать второго калибра, который он держал в правой, наполовину вытянутой руке, смотрел в колено Рейни. Левая рука, с револьвером тридцать восьмого калибра, висела вдоль тела.

Куда смотреть? Она по-прежнему целилась в Дэнни.

И тут Шеп шагнул к ней.

– Стоять! – крикнула Рейни, имея в виду обоих. Шеп был вооружен, но хотя она и доверяла ему как другу, полагаться на него полностью не могла – здесь он был еще и отцом. Если Шеп решит, что Дэнни в опасности или если сам Дэнни посчитает, что он в опасности…

Рейни чувствовала, что ситуация быстро выходит из-под контроля, и постаралась не поддаться панике.

– Ты в порядке? – обратилась она к Шепу, не спуская глаз с мальчика.

– Это ошибка. – В голосе Шепа слышалось отчаяние. – Это все – одна большая ошибка.

– Вот и хорошо, но пока это все не закончилось, держи руки так, чтобы я их видела.

– Послушай…

– Дэнни, я хочу, чтобы ты слушал меня. Ты должен положить оружие. О'кей? Я хочу, чтобы ты – очень медленно – положил свое оружие на пол.

Дэнни не двигался. Взгляд его метался из стороны в сторону, и Рейни почти физически ощущала идущий от него запах паники. На нем были черные джинсы, черная футболка и белые кроссовки. Другого оружия, кроме того, что он держал в руках, она не видела, но и поклясться, что его нет, не могла. В доме шерифа хранилось много оружия, и Рейни знала, что Шеп с ранних лет брал сына с собой на охоту.

– Дэнни, – она добавила командного голоса, – я досчитаю до трех, а потом ты положишь оружие на пол.

– Рейни…

– Замолчи, Шеп. Дэнни, ты меня слышишь?

– Он ничего не сделал!

– Замолчи, черт возьми, или я уложу тебя на пол!

Шеп замолчал, но было уже поздно. Глаза у Дэнни сделались шальные, правая рука задрожала от напряжения. Рейни перенесла вес на левую ногу и на всякий случай снова положила палец на спусковой крючок.

– Дэнни! – Она повысила голос. – Дэнни, ты меня слушаешь?

Мальчик повернул голову в ее сторону.

– Дело серьезное, да, Дэнни?

Он коротко кивнул. Теперь у него дрожали уже обе руки.

– Думаю, ты хотел бы покончить с этим. Сейчас я скажу, что мы собираемся сделать. Я досчитаю до трех. Ты медленно положишь оружие на пол. Потом, когда я скажу, подтолкнешь его ногой ко мне. А потом ляжешь и вытянешь руки и ноги. Вот и всё. Всё закончится, Дэнни. Все будет хорошо.

Мальчик ничего не сказал. Он посмотрел мимо нее, туда, где на полу, протянув друг к дружке руки, лежали две девочки. Заметил он, похоже, и учительницу. Заметил и содрогнулся.

Господи, он не выдержит. Застрелится или получит пулю. Рейни не знала, какой вариант перевесит, но знала, что конец будет одинаков в любом случае. Убитые. Мертвые дети. Господи, только не это…

– Дэнни…

Поздно. Он вскинул правую руку.

– Нет! – дико взвыл Шеп.

– Не делай этого, Дэнни!

Выбирать не приходилось. Рейни потянула спусковой крючок.

Дэнни приставил дуло пистолета к своей голове.

– Черт! – Шеп бросился к сыну.

Рейни вскинула руку и выстрелила в потолок в тот самый момент, когда отец и сын грохнулись на пол. Оружие Дэнни исчезло из виду, оказавшись между двумя телами. Потом револьвер все же выскользнул из-под них. Рейни отбросила его ногой и увидела, как Шеп схватил сына за правую руку и с силой сжал. Мальчик вскрикнул от боли. Шеп вырвал пистолет из его пальцев и отшвырнул в коридор.

Все закончилось быстро. Дэнни остался лежать на полу, уже не сопротивляясь. Шеп сел. Он тяжело дышал, и по его щекам катились слезы.

– Будь оно проклято. Будь оно проклято. Ах, Дэнни, Дэнни…

Он попытался – наверное, слишком поздно – обнять сына, но мальчик оттолкнул его.

Шеп уронил голову. Его плечи дрожали.

Рейни поняла, что пора включаться. Она повернула Дэнни на живот, и теперь он лежал в восьми или девяти футах от трех застывших навсегда жертв. Действуя по инструкции, развела руки и ноги. Обыскала. И, не найдя больше оружия, завела ему руки за спину и надела наручники.

– Дэниел О'Грейди. – Рейни рывком подняла мальчика на ноги. – Вы арестованы. У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде.

– Ничего не говори. Ни слова, – резко бросил Шеп. – Ты меня слышишь, сынок? Ничего не говори!

– Помолчи, Шеп! Ты не можешь давать такие советы собственному ребенку и сам прекрасно это знаешь. Ты понимаешь свои права, Дэнни? Понимаешь, что ты арестован за то, что сделал здесь, в школе?

– Ни слова, Дэнни! Ничего не говори!

– Шеп! – снова предупредила Рейни, но это было уже неважно.

Дэнни О'Грейди даже не посмотрел на отца. Он стоял понуро, опустив плечи, в черной, слишком большой для него футболке «Найк», измученный и осунувшийся. Какое-то время он молчал, потом выдавил из себя:

– Да, мэм.

– Ты это сделал? – уже мягче спросила Рейни и услышала в своем вопросе смятение и замешательство. Она знала этого мальчика едва ли не с самого его рождения. Знала, что он хороший ребенок. Он носил подаренный ею значок помощника шерифа. Да, Дэнни был хорошим мальчиком. – Ты застрелил этих людей, Дэниел? Ты убил маленьких девочек?

И он ответил ей тихим, отстраненным голосом:

– Да, мэм. Думаю, что это сделал я.

Глава 5

Они молчали, Рейни и Шеп, пытаясь, каждый по-своему, переварить услышанное. Шеп не стал ни оспаривать признание Дэнни, ни утверждать, что они не так его поняли, ни даже напоминать ей, что Дэнни – его ребенок. Похоже, заявление сына не просто ошеломило шерифа – оно раздавило его.

Рейни, со своей стороны, так и не придумала, что еще сказать. Она только что услышала признание, и ее обязанность как полицейского определялась четко и ясно.

Подведя подозреваемого в убийстве к передней двери, Рейни замерла от неожиданности – в лицо ей ударили с десяток вспышек. Пресса прибыла. Дело дрянь.

Она торопливо отступила, дернув в сторону Дэнни, пряча его от бьющего в глаза света и града вопросов. Тот посмотрел на нее растерянно и робко, словно не понимая, что происходит, но подчинился, покорно, без возражений. И от этого взгляда ей стало не по себе – уж лучше б он не смотрел на нее так.

С минуту они втроем, словно беглецы, стояли, прижавшись к стене.

– Тебя не должны видеть с нами, – сказала Рейни, поворачиваясь к Шепу.

– Я не оставлю его одного с тобой.

– Ты здесь ничего не решаешь. Я могу допросить Дэнни без тебя. И в тюрьму могу отвести без тебя. Да ты и сам это знаешь.

Шеп нахмурился и бросил на нее недовольный взгляд, но сказанное проглотил. По законам Орегона никаких особенных привилегий подозреваемые в убийстве подростки не имели. Поскольку Дэнни было больше двенадцати лет, он нес полную уголовную ответственность за свои действия. Он обладал теми же правами, что и любой другой арестованный, и мнение родителей в данной ситуации никакого значения не имело. Самое лучшее, что могли сделать для сына Шеп и Сэнди, это нанять хорошего адвоката. Да радоваться, что их ребенку еще нет пятнадцати, – в противном случае он подпадал бы под статью 11 и проходил по делу как взрослый. И еще больше радоваться, что в Орегоне нет закона о предотвращении допуска детей к оружию, по которому Шеп и Сэнди несли бы уголовную ответственность за то, что оно попало в руки несовершеннолетнего.

– Что ты хочешь сделать? – спросил Шеп.

– Снимай рубашку.

Он взглянул на сына и, поняв, что задумала Рейни, принялся расстегивать пуговицы на форменной рубашке. Под ней обнаружилась простая белая футболка, заношенная и застиранная. Без рубашки Шеп меньше походил на шерифа и больше на обычного человека, отчего сердце у Рейни дрогнуло. Ей это не понравилось.

Шеп накинул рубашку на голову Дэнни и аккуратно расправил складки, как будто сын был стеклянный и он боялся, что может по неосторожности его разбить.

– Все будет хорошо, – прошептал шериф и снова посмотрел на Рейни, покорно ожидая следующего приказа.

– Иди и найди Люка. – Голос ее дрогнул, и она кивнула в сторону восточного выхода. – Пусть подъедет туда на патрульной машине.

– Я хочу поехать с Дэнни.

– Нет. Люк найдет кого-нибудь из полиции штата, и они поговорят с Дэнни. Да не смотри ты на меня так. Сам знаешь, как это делается. Вы с Дэнни были вместе. Одни. Он твой сын. Нам нужно знать, что он тебе сказал. Что сделал. Почему ты оказался один на месте преступления и почему, – тут она позволила себе намек на улыбку, – едва получив звонок, назначил ответственным своего заместителя.

Рейни посмотрела шерифу в глаза и впервые увидела, как они вспыхнули.

– Ты же ни на что такое не рассчитывал? Не надеялся, что я спущу все на тормозах?

Шеп не ответил.

– Ты ведь уже знал, да? Услышал новости и понял, что случилось, а?

– Все было не так.

– Я – твой друг, но даже я тебе не верю. Черт бы тебя побрал.

Все! Хватит! Сыта по горло. Она здесь главная. Впереди море работы: оформить арест тринадцатилетнего мальчишки, проверить его руки на пороховой след, выяснить, почему он открыл огонь в школе. Потом вернуться на место преступления, еще раз разобрать случившееся и попытаться влезть в голову человека, совершившего массовое убийство. И наконец, самое тяжелое – завтра утром или, скорее, вечером присутствовать при вскрытии двух девочек, которые погибли, держась за руки. Слушать перечисление полученных ими ранений. Снова представлять, какими они были, последние мгновения их жизни. И думать о том, что все это сделал с ними ребенок, мальчик, которого она знала лично и которым гордилась.

– Уходи, – сказала Рейни. – Найди Люка, и давай займемся делом.

– Сначала мне надо найти Сэнди, – упрямо заявил Шеп. – У нас есть друг… адвокат. Она может ему позвонить.

– Убирайся!

Шеп наконец отступил. В последний раз посмотрел на сына. Со стороны казалось, что он хочет сказать что-то еще, но не может найти нужные слова. Потом шериф повернулся и вышел через передние двери. Притихшая было толпа встретила его громкими криками. И тут Рейни уловила новый, только что появившийся звук – рубящий звук лопастей опускающихся вертолетов, прибывших наконец для эвакуации раненых.

А вот за телами убитых из службы судмедэкспертизы приедут еще не скоро, невольно подумала она.

Полицейскому Люку Хейзу стукнуло тридцать шесть; он был лысоват и уступал в росте большинству женщин. Недостатки компенсировала подтянутая фигура и плотное телосложение, что не только позволяло ему кружить головы дамам, но и давало преимущество в драке. И все же главным достоинством Люка, по мнению Рейни, были голубые, со стальным отливом глаза. Она видела, как он одним лишь взглядом усмирял пьяных дебоширов вдвое больших габаритов. Как гипнотизировал разгневанных домохозяек, заставляя их опустить любимый кухонный нож. Как однажды одним лишь суровым взором уложил на брюхо рычащего добермана.

Резкий, взрывной Шеп. Неугомонная, переменчивая, как апрельская погода, Рейни. Люк своим постоянным присутствием и спокойной улыбкой удерживал их крохотный отдел в равновесии.

Никогда прежде Рейни не видела его растрепанным. До сегодняшнего дня.

Ведя Дэнни к боковому, восточному выходу – в противоположной от места преступления стороне, – Рейни наткнулась на Люка у самой двери. Лысина у него блестела от пота, форменная рубашка промокла насквозь. Последние пятьдесят минут он изо всех сил старался удержать возбужденных, близких к панике родителей, не дать им ворваться в здание, одновременно записывая имена и показания свидетелей, и теперь лицо его несло печать напряжения.

– Ты в порядке? – сразу же спросил он Рейни.

– Вполне.

Люк стрельнул глазами в Дэнни, и его крепкие плечи, как показалось, поникли. Рейни догадывалась, о чем он мог подумать. Как они играли с пятилетним мальчуганом в их занимавшем одну комнату участке, пока шериф занимался делами. В полицейских и воров. Тук-тук-тук. Или в ковбоев и индейцев. Бац-бац-бац.

Знаешь, почему в больших городах так много проблем? Потому что у них там ничего подобного и быть не может. Им нельзя приводить детей в офис. Никто друг другу не помогает. Не удивительно, что у нас в Бейкерсвиле мало работы. Мы слишком заботимся о своих, чтобы еще и на дурости время оставалось.

– Давай займемся делом, – мягко сказала Рейни.

Люк вздохнул, кивнул и расправил плечи – готов.

Он встал справа от поникшего, съежившегося Дэнни и взял его под руку. Рейни встала слева и сделала то же самое. Раз, два, три! Они подхватили мальчика под локти и побежали к патрульной машине.

В школе было относительно тихо; здесь же, во дворе, на Рейни обрушилась волна звуков и ощущений. Ей как будто врезали под дых. Кричали репортеры, заметившие полицейских, выводящих из школы кого-то с накрытой головой. Кричали санитары, загружавшие в машину очередного раненого ученика. И дети, дети плакали в объятиях родителей. А одна мать отчаянно рыдала, упав на колени посредине двора.

Рейни и Люк не смотрели по сторонам – только вперед, и другие полицейские уже бросились им на помощь.

– Живей, живей, живей! – кричал кто-то, а Рейни подумала, что это глупо. Они и так бежали изо всех сил.

– Расступитесь! Дайте пройти! Ну же, расступитесь…

Репортеры давили, фотографы толкались в надежде сделать снимок для первой полосы.

Услышав новый крик, Рейни сделала ошибку – повернулась. Шеп нашел жену. Крепко прижимая к груди Бекки, она поворачивалась к бегущим полицейским.

– Нет! – вскрикнула Сэнди и сделала шаг вперед, но муж схватил ее сзади за плечи. – Нет! Неееет!

Из-под рубашки донесся приглушенный всхлип. Дэнни услышал крик матери и заплакал.

Добравшись до патрульной машины, Рейни торопливо затолкала арестованного на заднее сиденье. Снимать с его головы рубашку она не стала. Репортеры беззастенчиво напирали, но полицейским удавалось их оттеснять.

Рейни села за руль. Люк запрыгнул на пассажирское сиденье. Дверцы захлопнулись одновременно, отрезав их от хаоса и оставив наедине с подозреваемым в убийстве. Рубашка Шепа сползла с головы Дэнни, но он как будто и не заметил, а поправлять было уже поздно.

Люк включил сирену. Рейни отъехала от тротуара.

Секундой позже они наткнулись на забившую улицу людскую «пробку». Рейни посигналила, и толпа неохотно расступилась. Все вытягивали шеи, стараясь заглянуть в машину, но те, кому это удалось, реагировали по-разному: кто-то удрученно качал головой, кто-то сжимал кулаки.

– Черт, – пробормотал Люк.

Рейни посмотрела на арестованного в зеркало заднего вида. Дэнни О'Грейди, подозреваемый в убийстве трех человек, только что уснул.

Глава 6

Рейни работала еще шесть часов.

Вместе с Люком они оформили арест Дэниела О'Грейди по обвинению в убийстве при отягчающих обстоятельствах. Взяли у него отпечатки пальцев и сфотографировали. Проверили руки на наличие порохового следа и переодели в оранжевую тюремную форму вдвое большего размера – нужного не нашлось. Собственную одежду Дэнни отложили для отправки в криминалистическую лабораторию штата, где ее исследуют и возьмут образцы волос, тканей и телесных жидкостей, а также пороховых частиц – всего того, что свяжет его с преступлением.

Затем они в присутствии прокурора округа Кэбот начали допрос арестованного, продолжавшийся около десяти минут, до появления адвоката, Эвери Джонсона, который, едва переступив порог, потребовал прекратить процедуру.

Джонсон отругал Рейни и Люка за допрос ребенка, заявил, что состояние его клиента не допускает проведения с ним следственных действий, и потребовал незамедлительно перевести Дэнни в окружной центр содержания несовершеннолетних, где он пройдет медосмотр и курс послешоковой реабилитации.

Пока стороны пререкались, Дэнни сидел с безучастным видом, словно уйдя мыслями куда-то далеко, за миллион миль от офиса шерифа, где играл когда-то после школы.

Отвезти мальчика в окружной центр – сорок пять минут на машине – согласились Люк и прокурор Чарльз Родригес. Рейни нужно было вернуться в школу, куда прибыли наконец эксперты-криминалисты и детектив из отдела убийств полиции штата, некто Эйб Сандерс, уже взявшийся по-хозяйски распоряжаться всем и всеми.

Напоследок Рейни еще раз поцапалась с Эвери Джонсоном. Он пообещал, что она о нем еще услышит. Она ответила, что будет ждать с нетерпением. Он высказался в том смысле, что происходящее в участке – пародия на правосудие. Она посмотрела на него в упор – ответ вертелся на языке, – но благоразумно сдержалась. Распрощавшись с адвокатом и оставив Дэнни на попечение Люка, Рейни отправилась на место преступления.

Следующие пять часов она провела в школе, с экспертами-криминалистами. Рассказала, что знала. О вторжении на место преступления санитаров. О своих перемещениях и действиях, оставивших пороховой след на ее руках и куски потолочной штукатурки на месте сосредоточения ключевых улик. Эксперты слушали хмуро, а выслушав, забрали у нее «глок» – для сравнения порохового следа. Потом Рейни помогала собирать стреляные гильзы – пятьдесят пять напоминаний о стрельбе, отнявшей три жизни, отправившей в больницу шестерых раненых и принесшей горе всему городу.

Полицейские нашли четыре пустые обоймы для патронов двадцать второго калибра и три спидлоудера^[5] для револьвера тридцать восьмого калибра. Вообще-то эти приспособления разрабатывались именно для облегчения жизни полицейских, и сам факт присутствия их здесь служил напоминанием о том, что преступление совершено человеком не совсем посторонним.

В восемь вечера Рейни провела импровизированное совещание на спортплощадке возле школы. Представилась, еще раз рассказала о задержании Дэнни О'Грейди и поблагодарила всех, кто откликнулся на призыв о помощи и задержался после окончания смены, чтобы помочь с расследованием.

Затем слово взял детектив Эйб Сандерс, присланный полицией штата для координации действий местных правоохранителей. Основное внимание он уделил теории преступления, складывавшейся по мере исследования места преступления.

Судя по всему, атака в стиле блицкриг случилась в самом начале второго, когда учащиеся вернулись на занятия. По словам учительницы третьего класса, девочки, Элис и Салли, попросились в туалет. Вскоре после того, как они вышли в коридор, все услышали выстрелы.

Оставалось неясным, стали первыми жертвами они или преподавательница компьютерной грамотности, Мелисса Авалон. В кабинете учительница находилась одна, и никто не знал, вышла ли она в коридор, услышав выстрелы, или была убита раньше девочек. Рассчитывать на то, что свет на это обстоятельство прольет судмедэксперт, не приходилось, поскольку установить точное время смерти не удалось. Сейчас полиция пыталась определить маршрут стрелка и траекторию выстрелов, чтобы восстановить логическую последовательность событий.

– И никто ничего не видел? – спросила Рейни.

Нет, ответили ей. Большинство учащихся, услышав звуки выстрелов, побежали к выходам, не имея ясного представления о том, где именно стреляют. Шесть школьников, все из младших классов, сообщили, что видели мужчину в черном, но никаких подробностей дать не смогли. Откуда пришел человек в черном? Куда ушел? Был ли он высоким? Низким? Худым или толстым? Когда детей расспрашивали о деталях, они быстро начинали путаться.

Двое полицейских обошли ближайшие к школе дома. Никто из горожан не видел, чтобы посторонние проходили через их двор.

– Итак, – заключил Сандерс, – человек в черном – тупик. По всей видимости, не более чем порождение травмированного сознания. Такое случается.

– Минутку, – вмешалась Рейни.

Сандерс бросил на нее недовольный взгляд. Судя по всему, он уже брал контроль за ходом следствия на себя. Важный парень представляет полицию штата. Плюс дорогой костюм. Да и жетон побольше, чем у нее. Что ему какие-то провинциальные копы с их провинциальными теориями? Парни из больших городов на таких никогда и не смотрели.

– Тем не менее вопрос остается, – твердо сказала Рейни. – Шесть учащихся сообщили, что видели незнакомого мужчину в черном. Это должно что-то значить.

– Такая истерия заразительна, – ответил Сандерс.

– Или они действительно видели что-то необычное. Взять ту же стрельбу. Вы говорите об атаке в стиле блицкриг. Две погибшие девочки получили множественные ранения. Следы от пуль по всей школе указывают на то, что стрельба велась наугад. Но есть еще и Мелисса Авалон. Убита одним-единственным выстрелом в лоб. Очень точный выстрел для произвольной атаки.

– Может быть, она была для него особенной целью. Что известно об отношениях Дэнни с учительницей?

Полицейские принялись листать блокноты. Оказалось, этой жертвой никто специально не занимался.

– Послушайте, – уже более благосклонным тоном продолжал Сандерс, вероятно решив, что имеет дело не с полной идиоткой, – эта версия с Авалон действительно представляется весьма интересной. Я помечу для себя, а завтра, когда начнем собирать следственную группу, поручу кому-нибудь пройтись по этой ниточке. Да, черт возьми, работы предстоит немало. И это только первое, что приходит в голову.

– Мне тоже кое-что в голову приходит. И первое – мы не должны сейчас ничего сбрасывать со счетов.

Эйб закатил глаза.

– Есть, мэм. – И негромко добавил: – Конечно, это ведь вы арестовали мальчишку.

Рейни напряглась. День был долгий и тяжелый, и слушать такую чушь она не собиралась. В ее душе закипала опасная, совершенно не пропорциональная мелкому уколу злость. Дело было не только в том, что Эйб Сандерс вел себя как последний остолоп, но и в том, что ей пришлось арестовать паренька, которого знала и который – да! – ей нравился.

Глупый, самолюбивый мальчишка, как же ты мог поступить так жестоко?

Эйб Сандерс все еще смотрел на нее выжидающе – клюнет на наживку или нет? Рейни понимала, что если расшумится и выйдет из себя, это будет непрофессионально и он будет чувствовать себя победителем. Доставить ему такое удовольствие она не собиралась.

– Нам нужно поговорить завтра.

– Обязательно.

– Утром.

– Конечно.

– В полвосьмого?

– В семь.

– Отлично. Увидимся утром.

Они вернулись в школу, где все еще работали криминалисты. Во всех окнах горел свет, здание обнесли желтой оградительной лентой, и повсюду валялись пластиковые полоски от полароидных снимков. Коридор разделили на секции. В наиболее «активных» зонах люди в белых, похожих на скафандры космонавтов костюмах работали со специальными пылесосами, всасывавшими мельчайшие пылинки. В других местах эксперты соскребали с окон кровь в крохотные пузырьки и брызгали на стены люминолом, выявляя все новые следы бойни. Стоявшие рядом полицейские прилежно фиксировали все находки, делая записи в журнал осмотра места преступления, объем которого вполне мог составить к утру три тетради.

Войдя в классную комнату, Рейни достала лупу и продолжила осмотр стен.

Она проработала еще два часа, а потом вдруг обнаружила, что воздух уже наполнился сосновым запахом и в чистом ночном небе выступили белые звезды.

Оставалась еще бумажная работа. Окружной прокурор хотел оформить к полудню официальные обвинения, для чего ему требовались полицейские отчеты. Родригес, конечно, будет настроен агрессивно. Тройное убийство при отягчающих обстоятельствах. Учитывая характер и масштаб преступления, можно было ожидать, что Дэниел О'Грейди будет незамедлительно предан суду без всяких скидок на возраст. Тринадцатилетний подросток представлял угрозу для общества. Он убил двух детей. Предал людей, с которыми жил. И напомнил горожанам, что зло может гнездиться рядом, в человеке, живущем по соседству. А раз так, то его следует изолировать, посадить за решетку до конца жизни.

У него не будет свиданий с девушками и выпускного бала. Он не женится и не заведет детей. Он проживет до восьмидесяти или девяноста лет, но не познает настоящей жизни.

Рейни не стала возвращаться в офис, а поехала домой. Она сидела на задней веранде под ночным небом и слушала, как ухают совы. Потом вошла в дом, сбросила пропахшую смертью форму и достала из холодильника бутылку пива.

Там, дома, вдалеке от любопытных глаз, Рейни прижала ко лбу холодную бутылку и долго сидела, думая о двух несчастных девочках, учительнице, Дэнни и себе самой четырнадцатилетней давности.

Там, дома, оставшись наконец одна, Лоррейн Коннер дала волю слезам.

Тот, кто наблюдал за ней, был одет в черное и держал в руках мощный бинокль. Бинокль он купил недавно, когда потребность видеть ее лицо, выражение, ясные серые глаза стала невыносимой. Бинокль дал новые возможности, и теперь у него кружилась голова. Задняя веранда лежала перед ним как на ладони. В свете луны и фонаря ее стройная фигура открылась ему во всех деталях. Она плакала. Плакала.

За все время наблюдения он впервые видел такое проявление эмоций.

И впервые испытывал такое волнение.

Невероятно, но, хотя Бейкерсвиль привлек его внимание уже несколько лет назад, к Лоррейн Коннер это не имело ровным счетом никакого отношения. Впервые он заинтересовался городком, читая в Интернете статью под названием «Молочное хозяйство уничтожено наводнением. Обещано возродить». Журналист начал с мелодраматического описания подъема местных рек, проливных дождей и бушующих оползней, устремившихся с гор на прибрежный городок в конце февраля. Далее следовал рассказ о том, как сосед помогает соседу вывести на возвышенность стадо коров. Как прибывающая вода заливает нижние фермы, смывая с фундаментов целые дома и поднимаясь все выше и выше. Как, попав в плен ледяной воды, мычат от страха бедные коровы с большими влажными глазами. Как смывает с затопленных дорог трейлеры, спешащие на помощь животным. Как снимают с железных крыш забравшихся на них несчастных женщин и детей. Как фермеры скрепя сердце расстреливают изголодавшуюся скотину, дабы положить конец ее мучениям.

Вот так, писал журналист, выглядит городок, испытавший на себе гнев Господень.

А потом началась перестройка. Раздача хлеба. Инновационные программы, такие как «Прими корову», призывавшие городских детей и большие корпорации поддержать конкретную корову деньгами – на пропитание и крышу над головой. С полдюжины ферм, построенных на возвышенности и оставшихся нетронутыми стихией, открыли для соседей свои амбары, сеновалы и доильные залы. Город возвращался к жизни.

В конце статьи журналист приводил слова мэра: «Конечно, мы помогаем друг другу. Это же Бейкерсвиль. Мы сильные. Мы любим свой город. И мы знаем, что такое добро».

Вот тогда, после той статьи, он решил – Бейкерсвиль будет следующим. Идеальный городишко, идеальные людишки, восхваляющие свои идеальные ценности. Место, где все любят друг друга и где каждый каждому друг. Он хотел, чтобы они все сдохли.

Он был терпелив. Лучше многих понимал важность планирования. Хорошей рекогносцировки, как всегда говорил его отец. Смышленый солдат делает домашнюю работу.

Отец был безмозглым придурком. Но этому его совету он последовал, и домашнюю работу выполнил. Обозначил цель. Изучил вопрос. Собрал досье на политиков, школьную администрацию, репортеров, крупные организации, службу шерифа. Он планировал. Спешить было некуда. Куда важнее делать все правильно.

Он явит этому городишке гнев Господень. Он покажет им собственный гнев.

Потом на горизонте возникла Лоррейн Коннер. В первый раз он увидел ее вживую, когда, приехав с очередной разведывательной миссией, неторопливо прогуливался по городу. Увидел и остановился как вкопанный. Высокие скулы, гордо вскинутый подбородок. Серые глаза, прямой, твердый взгляд. Миленькой не назовешь, но внимание привлекает. Захватывает, так сказать, и не отпускает.

Это была женщина, которая точно знала, что и как делать. Ни намека на глупость, столь свойственную копам в таких вот городишках. Ни малейшего признака пивного животика, что ясно указывало бы на то, как именно она проводит пятничные вечера. Подтянутая, крепкая и, наверное, мастер в обращении с оружием.

Потом до него стали докатываться слухи.

Ее мать погибла четырнадцать лет назад. Жестокое, так и оставшееся нераскрытым убийство. Она ведь, знаете ли, пила. Пользовалась дочкой как боксерской грушей. Совсем стыд потеряла, шипели старые склочницы, и глазки их блестели, когда они представляли, как трогают твердую, молодую плоть. Все знали, что Молли Коннер добром не кончит.

Говорят, залпом из дробовика ей снесло всю ее дурную голову. Выше шеи ничего и не осталось. Только безголовое туловище, ноги в дешевых туфельках на четырехдюймовых каблуках да бутылка «Джима Бима» в руке. Как говорится, ушла в могилу с выпивкой. Хе-хе-хе.

Юная Рейни вернулась из школы и обнаружила кровавое месиво. По крайней мере, так она сказала копам. Вошла, увидела труп, вышла – а тут уже и полицейская машина подкатывает. Тогдашний заместитель шерифа – ну, вы его знаете, Шеп, нынешний шериф, – он первым и приехал. Говорят, мамочкины мозги у дочки с головы капали и на плечах лежали. Шеп наручники на нее надел да в участок и доставил.

Обвинения потом сняли. Эксперты утверждали, что мозги ей на голову с потолка свалились, когда она вошла, а если бы сама курок спустила, то они разлетелись бы по горизонтали. В общем, что-то в этом роде.

И вот что я вам скажу: по тому делу так никого и не осудили. Девочка вся в крови и прочем, а получается, что этого мало. Адвокаты. В том-то и проблема. Адвокаты.

А для Рейни, конечно, все хорошо закончилось. На нее и посмотреть приятно, не то что на мамашу. Да и коп она неплохой.

Здесь он с ними согласился. А потом сел за компьютер, пощелкал по клавиатуре и узнал о Рейни Коннер кое-что еще. Получила степень бакалавра психологии в Портлендском университете. Вернувшись в Бейкерсвиль, стала первой женщиной-полицейским в офисе шерифа. Экзамены в полицейской академии сдала с первого раза. Форму поддерживает, бегая по утрам. Три-четыре мили в неделю. Любимое чтиво – последний выпуск бюллетеня «Правоохранитель» Федерального бюро расследований. Преданная делу, основательная, внимательная и, по словам местных пьянчужек, весьма проворная для девушки.

Узнал он кое-что и о ее тщательно оберегаемой личной жизни. Да, она встречалась с мужчинами (по этому вопросу единого мнения в городе не сложилось), но только не с местными. Гуляла нечасто и долгих отношений ни с одним из любовников не поддерживала. На работу за ней никто не заезжал и домой никто не отвозил. Встречи проходили в ею же выбранном ресторане, потом парочка отбывала, предположительно к нему домой, откуда она уходила задолго до рассвета.

Похоже, секс был для нее удовлетворением потребности, и ничем больше. Его это восхищало.

Была у нее и еще одна любопытная привычка. Каждый вечер, приходя домой, она открывала бутылку светлого «Будвайзера». И каждый вечер, прежде чем отправиться спать, выливала содержимое на землю. В память о матери-пьянице, решил он. Вспоминала ли она в эти минуты покойную Молли Коннер? Вспоминала ли безголовый труп с бутылкой виски в руке и брызги серого вещества на потолке?

В частности, и поэтому он купил бинокль. Дело в том, что иногда, когда она сидела с пивом на веранде, губы ее шевелились, и это вызывало у него необъяснимый интерес, идущий дальше практических целей и задач разведки. Ему отчаянно, до безумия хотелось знать, что она говорит.

За тебя, мама?

Да пошла бы ты?

Он был очарован ею. Она стала его героиней. К тому же она добавляла кое-что особенное в планируемое им предприятие. Рейни Коннер – полицейская, и ей суждено найти его, решил он. Только она, она одна, способна признать его гений и мастерство. Наконец-то, спустя десять лет, он обрел достойного противника.

Вначале он не строил в отношении Бейкерсвиля каких-то особенных планов. Но потом они изменились. Он отложил бинокль. Еще раз посмотрел на пистолет и позволил себе небольшую роскошь – вспомнить прошедший день и еще раз пережить приятные моменты.

Пора уходить. Путь до отеля неблизкий, и в городе у него оставалось еще немало дел.

Глава 7

ОПРОС ДЭНИЕЛА О'ГРЕЙДИ

Я, сотрудник полиции Лоррейн Коннер, провожу опрос Дэниела Джефферсона О'Грейди, подозреваемого в убийстве трех человек в бейкерсвильской восьмилетней школе, во вторник, 15 мая 2000 г. Мне помогает сотрудник полиции Люк Хейз. Присутствует также окружной прокурор Чарльз Родригес. Подозреваемый ознакомлен со своими правами и от адвоката отказался. Время – 16:47.

КОННЕР: Дэнни, можешь рассказать, что случилось сегодня в твоей школе?

Молчание.

КОННЕР: Дэнни, ты меня слышишь? Ты понимаешь мой вопрос?

Молчание.

КОННЕР: Какой сегодня день, Дэнни?

Пауза.

О'ГРЕЙДИ: Вторник.

КОННЕР: Очень хорошо. Вторник – учебный день?

О'ГРЕЙДИ: Да.

КОННЕР: Ты ходил сегодня в школу?

О'ГРЕЙДИ: Да.

КОННЕР: Когда ты пошел сегодня в школу?

О'ГРЕЙДИ: Утром.

КОННЕР: Ты пошел в школу с сестрой? С Бекки?

О'ГРЕЙДИ: Ага. Нас отвезла мама. Бекки не любит ездить на автобусе. Автобус задавил кошку.

КОННЕР: Печально. Бекки ведь любит животных, да?

О'ГРЕЙДИ: Да. Она чуднáя.

КОННЕР: Ты в этой одежде был сегодня в школе? В черных джинсах и черной футболке?

О'ГРЕЙДИ: Да.

КОНЕНЕР: Часто носишь черную одежду?

О'ГРЕЙДИ: Не знаю.

КОННЕР: Сегодня ты оделся во все черное, потому что была какая-то особенная причина?

Молчание.

КОННЕР: Дэнни, ты был сегодня утром на уроках?

О'ГРЕЙДИ: Да.

КОННЕР: Ты ведь учишься сейчас в седьмом классе? Кто твой учитель?

О'ГРЕЙДИ: Мистер Уотсон.

КОННЕР: Мистер Уотсон хороший учитель? Он тебе нравится?

О'ГРЕЙДИ: Нормальный.

КОННЕР: Какие уроки были у тебя утром?

О'ГРЕЙДИ: Утром у нас был английский, потом математика. А потом должна была быть географическая игра. На карте, по столицам…

КОННЕР: Но игры не было, да, Дэнни?

Молчание.

КОННЕР: Ты ходишь в школу с рюкзаком?

О'ГРЕЙДИ: У меня есть рюкзак.

КОННЕР: Сегодня что ты принес в рюкзаке?

Молчание.

КОННЕР: Дэнни, у тебя в рюкзаке было два пистолета? Ты принес оружие в школу?

Пауза.

О'ГРЕЙДИ: Наверное.

КОННЕР: Где ты взял это оружие? Оно твое?

О'ГРЕЙДИ: Нет. (Пауза.) Папино.

КОННЕР: Ты взял его из ящика?

О'ГЕЙДИ: Из оружейного сейфа.

КОННЕР: Из сейфа? Он был не заперт?

О'ГРЕЙДИ: Заперт. На замок. Папа всегда запирает сейф на замок.

КОННЕР: Тогда как же ты взял оружие?

О'ГРЕЙДИ: Я же умный. Очень умный.

Пауза.

КОННЕР: Хорошо, Дэнни. Ты умный. Ты смог открыть отцовский сейф, взять два пистолета и принести их в школу. И что сделал потом умница Дэнни?

Молчание.

КОННЕР: Ты стрелял в школе? Ты открыл стрельбу в коридоре?

Молчание.

КОННЕР: Дэнни, я пытаюсь помочь тебе. Но чтобы это сделать, мне нужно знать, что случилось сегодня в школе. Две маленькие девочки и учительница, они мертвы, Дэнни. Понимаешь? Мертвы.

Пауза.

О'ГРЕЙДИ: У меня бабушка умерла. Мы ходили на похороны.

КОННЕР: Твои родители плакали? Смерть их опечалила? Ты видел, как плакал твой отец. Понимаешь, почему он плакал?

О'ГРЕЙДИ: Да. (Едва слышно.) Да.

КОННЕР: Что случилось днем в школе, Дэнни? Что ты сделал? Ты просто так разозлился, да?

Молчание.

О'ГРЕЙДИ: Я умный.

КОННЕР: Дэнни, ты убил тех двух девочек? Ты стрелял по своим одноклассникам?

О'ГРЕЙДИ: Я – умный. Я – умный, умный, умный!

КОННЕР: Ты убил тех девочек, Дэнни?

О'ГРЕЙДИ: Да! Да, я! Я – умный!

КОННЕР: Почему, Дэнни? Почему ты это сделал? (Слышно, как распахивается дверь.)

ДЖОНСОН: Меня зовут Эвери Джонсон, и я представляю Дэниела О'Грейди. Опрос закончен.

КОННЕР: Почему, Дэнни? Почему?

ДЖОНСОН: Не отвечай…

КОННЕР: Скажи мне, почему! Почему ты убил тех маленьких девочек, Дэнни?

О'ГРЕЙДИ: Мне страшно.

Сидя в кресле «Боинга-747», специальный агент по надзору Пирс Куинси снял наконец наушники и отложил магнитофон. После вылета из Сиэтла он уже трижды прослушал опрос последнего на данный момент обвиняемого в массовом убийстве. У него еще оставалось немного времени записать кое-какие мысли в блокнот, купленный в спешке в аэропорту Сиэтл-Такома. На обложке красной книжечки Куинси написал: ДЕЛО № 12. ДЭНИЕЛ ДЖЕФФЕРСОН О'ГРЕЙДИ. БЕЙКЕРСВИЛЬ, ОРЕГОН.

Подошедшая стюардесса взяла пустую чашку, чтобы освободить побольше места, и обворожительно улыбнулась. Куинси машинально улыбнулся в ответ и тут же, прежде чем у нее возникнет желание начать разговор, оборвал зрительный контакт. Мысли его были все еще заняты школьниками и теми силами, что толкают их убивать.

На протяжении последних лет Куинси получил от стюардесс немало таких вот очаровательных улыбок. И пусть темные волосы слегка посеребрились на висках, в свои сорок пять он оставался привлекательным мужчиной – высокий, крепкий, подтянутый и хорошо одетый. Он и подавал себя соответственно. Бывалый, многое повидавший, знающий свой курс, верящий в силу вежливости и не терпящий тупиц. На жизнь Куинси зарабатывал тем, что за пять дней успевал побывать в четырех американских городах и выслеживал самых опасных хищников из тех, что произвела на свет человеческая раса. Его открытый проницательный взгляд задевал сокровенные струны у одних и вгонял в страх других.

Особенно часто это случалось во время командировок, когда в кейсе у него лежали фотографии с мест отвратительнейших и жестоких убийств. Прослужив пятнадцать лет, он приобрел привычку тасовать фотографии, как игральные карты, и это действие вызывало у него двоякое чувство: он гордился своей объективностью и печалился из-за собственного бессердечия.

Тот факт, что когда из Квантико позвонили насчет стрельбы в бейкерсвильской школе, Куинси оказался на Западном побережье, был чистым совпадением. Он не занимался обычным делом – не изучал убийц и не проводил занятия по методике расследования убийств в Академии ФБР в Вирджинии, – потому что находился в отпуске. Но в последнюю неделю его известили об обнаруженной в Сиэтле, на федеральной автотрассе 5, задушенной проститутке. Местная полиция заподозрила, что преступление может быть как-то связано с серией убийств, совершенных в восьмидесятые печально знаменитым Убийцей с Зеленой реки, поймать которого так и не удалось. Годом ранее Куинси изучал материалы того расследования в рамках проекта по закрытию старых дел. К сожалению, никаких свежих зацепок найти не удалось. И тут – новое убийство…

Заместитель директора, лично сообщивший Куинси эту новость, посоветовал оставаться дома.

– Бывает так, что человеку необходимо побыть дома, – сказал он. – Мы понимаем. Скорее всего, это дело совсем другого свойства. Я бы не хотел, чтобы вы беспокоились из-за него.

Куинси поблагодарил начальника за заботу, после чего отправился в аэропорт Даллеса, купил билет на самолет до Сиэтла и поднялся на борт. Его младшая дочь возвращалась на следующий день в колледж, бывшая жена не стала бы разговаривать с ним, даже если бы он остался, а что касается старшей дочери, Аманды… Сделать что-то для Аманды Куинси больше не мог. Что случилось, то случилось, и, откровенно говоря, без работы он бы не протянул.

До своего перевода пять лет назад в отдел бихевиористики^[6] спецагент Куинси успел заработать репутацию одного из лучших профайлеров Бюро. В среднем за каждый год ему приходилось иметь дело со ста двадцатью серийными насильниками, убийцами и похитителями детей. Он преследовал людей с коэффициентом интеллекта на уровне гениальности, заманивая их в ими же сплетенные сети. Он анализировал залитые кровью места преступлений и находил тот самый ключик, который открывал главные двери. Он спасал жизни и допускал ошибки, стоившие кому-то жизни.

Куинси знал, как справляться с такого рода стрессом. Его бывшая жена Бетти неизменно заявляла, что он просто не умеет жить по-другому. По ее словам, его мир был так же темен и мрачен, как и мир анализируемых им убийц и садистов, и, не имея на руках какого-нибудь запутанного убийства, он элементарно не знал, чем себя занять.

Куинси нисколько не беспокоил собственный имидж, и никаких попыток улучшить или поправить его он не предпринимал. Работа накладывала свой отпечаток. Когда постоянно имеешь дело с проявлениями крайнего насилия и жестокости, потерять перспективу совсем не трудно. Едва ли не каждая городская ярмарка становилась местом, где в поисках новых жертв рыщут похитители-педофилы. Во всех подвалах – стоит только вскрыть пол – можно было обнаружить человеческие останки. Все студенты-правоведы – на первый взгляд милые симпатичные люди – рассматривались как тайные психопаты.

Сказать по правде, Куинси никогда бы не согласился сесть в «Фольксваген-жук», автомобиль, предпочитаемый многими серийными убийцами. Просто отказался бы.

А еще он не смог бы видеть, как умирает его дочь.

Убийство проститутки в Сиэтле оказалось обычным, одноразовым преступлением, не связанным ни с какими другими, и след в конце концов привел полицию к проезжавшему по этой автостраде водителю-дальнобойщику. Куинси дошел до того, что взялся просматривать старые дела по нераскрытым убийствам, оправдываясь тем, что свежий взгляд может зацепиться за не замеченное другими, а на самом деле всячески оттягивая возвращение домой, где он был бы уже не Суперагентом, побеждающим самых отвратительных злодеев, а Беспомощным Родителем, покорно, как самый обычный человек, ожидающим у больничной кровати неизбежного конца.

А потом тринадцатилетний мальчик в Орегоне пришел в свою школу и открыл огонь, чем, если можно так выразиться, и спас спецагента Куинси.

Как и большинство американцев, он обратил лишь мимолетное внимание на трагический инцидент, случившийся в ноябре 1995 года в ричлендской средней школе Линвиля, штат Теннесси. Там в результате стрельбы два человека погибли и один был ранен. Крохотный городок с населением в 353 человека казался слишком далеким, чтобы иметь какое-то отношение к Куинси, а внезапный всплеск насилия выглядел изолированным событием. Однако тремя месяцами позже нечто похожее повторилось в городке Мозес-Лейк, штат Вашингтон. Двое убитых, двое раненых – и шестнадцатилетний стрелок, пригласивший друзей наблюдать его кровавый разгул с галереи. Восемь месяцев спустя шестнадцатилетний Люк Вудман убил троих и ранил семерых в городе Перл, штат Миссисипи. Еще через два месяца трое школьников погибли в средней школе Вест-Падука, штат Кентукки. И далее та же картина: Джонсборо, штат Арканзас; Спрингфилд, штат Орегон; Литтлтон, штат Колорадо; Форт-Гибсон, штат Оклахома. Другие школы, другие трагедии – незаживающие шрамы в сознании нации.

Заголовки кричали об эпидемии насилия, захватившей американскую молодежь. Во всем виноваты видеоигры, утверждали одни. Слишком много оружия, неполные семьи. Или, может, предъявлять претензии следует Голливуду, Капитолию или Джерри Спрингеру^[7]. Так или иначе, нужно что-то делать, волну надо остановить. Запретить оружие, ввести цензуру мультфильмов, установить металлодетекторы, внедрить дресскод… сделать хоть что-нибудь.

В ФБР, в отделе бихевиористики, специалисты вроде Куинси не могли прийти к единому мнению. Стрельба в школе – новый тренд или статистическая аномалия? Что мотивировало этих, казалось бы, нормальных, детей? Внешние силы, такие как средства массовой информации, или ответ следует искать в некоем более глубоком эволюционном сдвиге?

Что на самом деле толкало тинейджеров к убийствам и как предотвратить расстрелы в школах?

Готовых ответов не было даже у ведущих экспертов в Квантико.

И это их пугало, потому что и у них тоже были дети.

Шесть месяцев назад Куинси начал большой исследовательский проект, ставивший целью проникнуть в мозг юного убийцы и попытаться понять, чем ему можно помочь и что нужно сделать, чтобы такое не повторялось в будущем. На практическом уровне предполагалось изобрести систему, которая способствовала бы обнаружению потенциальных убийц и которую взяли бы на вооружение как школьные администраторы, так и правоохранительные органы. Куинси также надеялся сформулировать для родителей и учителей эффективную программу действий в отношении потенциально склонных к насилию подростков.

Идентифицировать будущего стрелка – легко сказать, да трудно сделать.

В отличие от серийных убийц, преступники, совершающие массовые убийства, не представляют собой однородной массы. Человек может впасть в состояние бешенства, слепой ярости из-за множества причин: плохой день, внешнее влияние, неустойчивая психика, напился/накурился/ширнулся, что-то не так в личной жизни. Кому-то нужна слава, кто-то ищет мести, а кто-то хочет умереть. Массовые убийства совершают молодые и старые, богатые и бедные, невежественные и образованные, коллективисты и одиночки. Они могут действовать спонтанно или в соответствии с тщательно продуманным планом.

Во многих случаях преступники, совершившие массовое убийство, кончают с собой, затрудняя таким образом получение необходимой информации. Что подвело человека к роковой черте? О чем он думал, творя кровавый шабаш? Повторил бы то же самое при следующем удобном случае или произошедшее было разовым всплеском насилия? По большей части никто этого не знал.

Лучшее, что могли сделать эксперты, это провести так называемую «оценку степени риска» личности, используя список поведений, характерных, согласно статистике, для лиц, совершивших массовое убийство. Итак, они:

1. Замечены в устойчивой склонности к насилию – избиение жены, надругательство над ребенком, драки и т. п.

2. Вызывают у окружающих «субъективный страх». После трагедии всегда находятся соседи или коллеги, утверждающие, что испытывали к этим людям «чувство неприязни»: избегали их на работе, не позволяли своим детям играть с ними, старались не оставаться с ними наедине и т. д.

3. Демонстрировали антиобщественное поведение: склонность к уединению или намеренному нарушению общепринятых норм и правил.

4. Отличались отсутствием навыков общения.

5. Часто прибегали к угрозам, реалистичным или пустым.

6. Не имели системы поддержки, т. е. происходили из неполных семей, не имели друзей и т. д.

7. Чувствовали себя обиженными – жизнью, старшими, супругой и т. п.

8. Значительное время испытывали ситуационный стресс – потеря работы, угроза развода, смерть в семье и т. п.

Контрольный перечень представлялся Куинси не таким уж плохим инструментом. Отделы кадров многих крупных корпораций регулярно пользовались им для выявления потенциально опасных служащих. После участившихся случаев стрельбы в школах администрации последних затребовали такого же рода информацию для собственного пользования.

К сожалению, когда речь заходила о применении перечня к юным правонарушителям, некоторые его формулировки оказывались довольно расплывчатыми. Что такое «ситуационный стресс» для одиннадцатилетнего мальчика? Брекеты? Прыщик на лице? Ссора с другом? Что такое «устойчивая склонность к насилию» для ученика восьмилетней школы? Увлечение агрессивными видами спорта? Бросание камнями? Отрывание крылышек у мух?

А если принять во внимание, сколько детей растет в неблагополучных семьях и что едва ли не каждый подросток чувствует себя глубоко и несправедливо обиженным жизнью, то статистика выдаст просто невероятное, удручающее и вгоняющее в пессимизм число будущих маньяков.

Понять детей и предсказать их поведение взрослым бывает трудно даже в благоприятных обстоятельствах. Навыки общения у них ограничены и не развиты, гормоны играют в полную силу, и еще они считают, что все должно случиться и произойти именно сейчас, сегодня, незамедлительно, не думая при этом о долгосрочных последствиях.

В общем, чем больше Куинси выяснял, тем лучше понимал, сколь многое еще предстоит узнать. Проект обещал растянуться надолго. На годы. И все это время, которое он мог бы потратить с пользой для себя, на общение с семьей, придется провести с детьми, убившими детей.

Задача одновременно интриговала и отталкивала, к чему он, впрочем, давно привык.

Загоревшееся табло напомнило о необходимости пристегнуть ремни. Самолет заходил на посадку. Куинси убрал магнитофон и блокнот с записями. Задумчиво нахмурился.

Информации по делу было пока что мало, но некоторые моменты уже привлекли его внимание. Прежде всего расстрел учительницы. Одной пулей, точно в лоб. Надо побольше узнать о ее с Дэнни отношениях. Второй момент – время стрельбы. Почему после возвращения учащихся в классы? На взгляд Куинси, такая стратегия имела целью ограничение ущерба, как если бы стрелок не хотел больших жертв.

И наконец, дознание. Судя по тону голоса, ребенок был в шоке – не самое лучшее состояние для основательного допроса. К тому же и проводившая его полицейская, выбрав верную тактику и попытавшись разговорить мальчика простыми вопросами, использовала слишком много наводящих. С детьми такой прием опасен, поскольку они в этом случае склонны давать не правильный ответ, а тот, которого, по их мнению, ждут взрослые. Обеспокоило Куинси и повторявшееся Дэнни несколько раз упоминание о том, что он «умен». Его определенно требовалось спросить кое о чем еще.

Согласится ли адвокат дать разрешение на еще один допрос? И будет ли местная полиция расположена принять его помощь в расследовании?

Специальный агент по надзору Пирс Куинси улыбнулся.

Местная полицейская встречает федерала с распростертыми объятиями? Едва ли. Он уже делал ставки, каким именно приветствием встретит его Лоррейн Коннер.

Глава 8

– Слушай меня, говнюк. Сбегаешь еще раз к окружному прокурору у меня за спиной – и я свяжу тебя по рукам и ногам, вывезу в поле и лично угощу коровьими лепешками бейкерсвильского производства. Понял?

– Мне просто понадобилась кое-какая информация…

– Ты пытался утащить у меня дело!

– Только после того, как выяснилось, что вам недостает квалификации, чтобы вести его.

Глаза у Рейни полезли на лоб, а на губах появился вкус пены. День не задался с раннего утра, с жесткого и резкого разговора с Эйбом Сандерсом в семь часов. Добиться полной ясности, однако, не получилось, потому уже спустя несколько часов, в начале двенадцатого, у нее возникло неодолимое желание сбить с наглеца спесь и поставить его на место. Да как он посмел просить прокурора отстранить ее от расследования и передать дело в ведение полиции штата?!

Был бы умнее, не стал бы связываться с женщиной, оторвавшей у ночи лишь четыре часа сна!

Рейни вышла из-за стола – точнее, положенного на козлы листа фанеры, – наспех установленного в новеньком «оперативном центре» для бейкерсвильской следственной группы. В действительности командный пункт располагался в мансарде муниципалитета, помещении душном и пыльном, но зато ей удалось конфисковать в офисе мэра кофейник и кулер. Благодаря этим приобретениям новый центр уже мог дать сто очков вперед офису службы шерифа, размещавшемуся на площади двадцать на двадцать футов.

Утро началось для Рейни в половине пятого, с хорошей пробежки. Спалив нервную энергию и избавившись от отложившегося в мышцах напряжения, она отпечатала оставшиеся с вечера отчеты, поговорила с мэром насчет предоставления ее опергруппе дополнительного помещения и приготовилась к встрече с Эйбом. Рейни думала, что теперь они обсудили и приняли совершенно ясные для обеих сторон базовые правила. Расследование требовало тесного сотрудничества местной полиции с правоохранительными органами штата. Предполагалось, что Эйб будет заниматься привлечением необходимых ресурсов, обработкой вещественных доказательств и организацией работ на месте преступления, а также, учитывая его значительный опыт, поможет следствию советами. Рейни, со своей стороны, предоставит людские ресурсы – себя, Люка и трех волонтеров – для проведения опросов и оформления документации. Они лучше знали местное население и могли рассчитывать на более успешное, чем приезжие полицейские, сотрудничество с родителями и школьной администрацией.

Понимая, что ей не обойтись без посторонней помощи в отыскании новых улик, Рейни охотно уступила Эйбу первенство в работе на месте преступления и с компьютерами. Но она не могла, не хотела и не была обязана передавать расследование под юрисдикцию полиции штата. Всё. Точка.

По крайней мере так виделась ей диспозиция в семь часов утра.

– Вы все напутали, все осложнили. У вас нет никакого опыта, и это заметно, – так говорил теперь Эйб Сандерс, явно обеспокоенный тем, что она не поняла посланный им сигнал с первого раза.

– Я сохранила место преступления и арестовала убийцу. Какой позор!..

– Вы все там затоптали, – поморщился Сандерс. – Подумать только, допустили на место преступления санитаров! Вы разве не видели, что они там натворили? Уж вызвали бы сразу пожарную бригаду и закатили вечеринку!

– Я приказала Уолту оставаться снаружи. Он предпочел ослушаться. За что Брэдли Браун обязан ему жизнью.

– Брэдли Браун мог выжить и без его помощи.

– Мог выжить? А мог и не выжить, да? Это вы так рассуждаете?

Сандерс, однако, стоял на своем.

– Санитары нарушили целостность места преступления. Это очевидный факт. К ним следует добавить бегавших за детьми родителей и учителей, пытавшихся пересчитать школьников по…

– Мы выехали к месту происшествия сразу же, как только получили вызов. Есть и еще один очевидный факт. Школа расположена посредине жилого района, в пятнадцати минутах езды от нас. Так что здесь мы ничего поделать не можем.

– Хорошо. Но что сделали по прибытии вы лично? Произвели выстрел? Находясь на месте преступления? – Он вскинул бровь.

– Подозреваемый в убийстве навел на меня оружие! – сердито бросила Рейни. – Как ни дорого мне место преступления, умирать ради сохранения его целостности я не собираюсь.

– Вот! Теперь понятно. Вы испугались за свою жизнь, поэтому выстрелили в потолок. Признаю свою ошибку. Теперь мне все ясно.

– Вы несносный…

Рейни сдержалась, сжав кулаки. Досчитала мысленно до десяти и вдруг заметила появившегося в дверном проеме еще одного мужчину в аккуратно выглаженном костюме. Господи, да откуда же они берутся?

Усилием воли она разжала кулаки и постаралась принять более сдержанный тон.

– Как я указала в отчете – который вы, детектив, несомненно, прочитали, отредактировали и сочли неприемлемым по причине использования шрифта неустановленного образца, – в последний момент отец подозреваемого бросился вперед, и мне пришлось изменить направление огня.

– Готовы палить без разбору? Так и напишете в отчете?

– Послушайте, вы когда-нибудь применяли оружие на службе? Попадали на линию огня? Палить без разбору… да что вы об этом знаете?

Сандерс нахмурился. Похоже, Мистер Совершенство на передовой так и не побывал. И кому здесь недостает опыта?… Увы, триумф ее оказался коротким.

– Вот тут мы и подходим к проблемам с арестом, – живо вставил детектив.

– Каким проблемам?

– Во-первых, с признанием. Вы уже разговаривали об этом с окружным прокурором?

– Всё прошло по правилам. Я специально позвала Родригеса.

– Очевидно, не всё. Адвокат О'Грейди уже пытается оспорить признание и…

– А вы думали, он попросит считать его уликой?

Сандерс сделал вид, что сарказм его не задел.

– Адвокат утверждает, что ребенок сделал признание в состоянии шока и не мог в полной мере сознавать свои права. Он также указывает, что вы задавали наводящие вопросы, а это недопустимо при допросе несовершеннолетнего. Его мнение разделяют с десяток экспертов, согласных в том, что вы практически вложили нужные слова в рот Дэнни, заставив его произнести именно то, что вам хотелось услышать.

– По-вашему, я хотела услышать, что сын моего босса убил трех человек, – проворчала Рейни и махнула рукой: – Ладно. Не важно. Так или иначе, у нас есть положительный результат по пороховому следу и два орудия убийства. Вполне достаточно, чтобы построить железобетонное обвинение.

Сандерс позволил себе намек на улыбку, и Рейни, впервые за все время, поняла, что у них серьезные неприятности.

– Да. На руках и одежде Дэнни О'Грейди действительно обнаружен пороховой след. – Он вдруг заговорил тоном надменного адвоката. – Это правда, что вы выстрелили на месте преступления из служебного оружия?

– Да, выстрелила. И, как я уже объяснила…

– Вам известно, что пистолет при выстреле выбрасывает несгоревшие частицы пороха и пороховые газы?

– Конечно, но я не стояла рядом с Дэнни…

– Но ведь след остался у вас на руках, не так ли? И разве вы не обыскивали подозреваемого, Дэнни О'Грейди? Разве вы не касались его одежды, рук, когда искали оружие, когда надевали на него наручники? И разве найденные частицы не могли попасть на него с ваших рук после того, как вы произвели выстрел?

Ошеломленная услышанным, Рейни не нашлась что сказать. Господи, как же она не подумала об этом?… Все произошло так быстро. Сначала она изо всех сил старалась не застрелить Шепа или его сына. Потом требовалось как можно скорее обезвредить Дэнни. И что ей было делать? Сказать подозреваемому в убийстве, чтобы он, как хороший мальчик, подождал, пока она сбегает в туалет помыть руки?

– Лаборатория может сделать еще несколько тестов, – пробормотала Рейни в отчаянии. – Порох ведь бывает разный. Может быть, они сумеют определить, какие частицы от его оружия и какие от моего.

– Конечно, они постараются, – уверил ее Сандерс уже нормальным тоном. – Но мы пока что не знаем, возможно ли это. Дэнни, похоже, воспользовался боеприпасами отца, а Шеп, к вашему сведению, заказывает патроны для себя и отдела у одного и того же поставщика. Интересно, да?

У Рейни разболелась голова. Она даже едва не потерла виски, но подумала, что не может позволить себе такую слабость перед Сандерсом. Да еще этот незнакомец, стоявший у двери с таким видом, будто ему и идти больше никуда не надо… Рейни решила, что если это репортер, его придется убить.

– Орудие убийства у нас по крайней мере есть? – спросила она, поскольку уликами занимался именно он.

– БАТО^[8] забрало оружие на баллистическую экспертизу. Результатов пока еще нет.

– Но что еще они могут? В крайнем случае у нас есть отпечатки Дэнни на оружии. Это уже кое-что.

– На оружии отпечатков нет.

– Что? Не может быть. Я своими глазами видела оружие в его руках. И Шеп вышел из школы раньше меня. Стереть отпечатки никто не мог.

– Начисто их и не стерли, но смазали изрядно – ни одного чистого не осталось. Это мог сделать опытный полицейский, притворившись, что вырывает оружие из рук мальчика.

– Нет. – Рейни покачала головой.

– Почему нет? Потому что Шеп – ваш босс? Потому что вы у него в долгу?

– Не надо так. Это здесь совершенно ни при чем.

Сандерс, однако, гнул свою линию:

– Очень даже при чем. В руках опытного защитника значение будет иметь даже постер с Энди Гиббом^[9], который вы целовали каждый вечер, когда вам было двенадцать. Я тут поспрашивал, навел справки… Вас ведь арестовывали за убийство четырнадцать лет назад, верно? Вам было тогда семнадцать. Арестовывал вас некий Шеп О'Грейди. И человеком, благодаря которому обвинения были сняты, оказался также некий Шеп О'Грейди.

– Он понял, что ошибся.

– Кому это интересно? Факт остается фактом: вы вместе работаете, вы обедаете в его доме, четырнадцать лет назад он помог вам выпутаться из большого переплета, а потом, шесть лет спустя, еще и дал вам работу, что до сих пор вызывает вопросы у некоторых людей. Думаете, это все не всплывет во время суда? Шеп защищает Дэнни, а вы защищаете Шепа. И вы трое оказались на месте преступления. Кроме вас, там никого не было. Признайтесь, процедура действий в этом деле нарушена.

– Ничего неподобающего в здании школы не произошло. Вас, детектив, на месте не было. И вы не знаете, что там происходило.

Сандерс немного помолчал, а потом заговорил, негромко и с ноткой угрозы:

– Не знаю. Но, думаю, вы этого тоже не знаете. Шеп свалил ответственность на вас еще до прибытия на место преступления. Почему? Когда вы прибыли туда, его машина уже стояла возле школы, но сам он не показывался еще целых сорок пять минут. Где был шериф? Что он делал?

– Шеп уже объяснил, что все это время Дэнни держал его заложником в классе.

– Вы знаете это наверняка? Кто-то из нас вообще знает что-то наверняка? Насколько я могу судить, за то время, что вы осматривали школу, никто из них даже голову не высунул из класса. Они появились только тогда, когда вы уже были готовы туда войти. А дальше вы оказываетесь в центре маленького спектакля, в ситуации, волшебным образом вынуждающей вас произвести выстрел и уничтожить ключевую улику – и одновременно позволяющей Шепу О'Грейди скомпрометировать две другие ключевые улики. Чертовски удобно, как мне представляется.

Рейни недоверчиво покачала головой:

– По-вашему, Шеп специально подстроил стычку полицейского со своим сыном в расчете на то, при этом будут уничтожены улики против Дэнни?

– Шеп рассчитывал не просто на какого-то полицейского. Он делал ставку на вас. Вы знаете Дэнни восемь лет. Все в городе говорят, что вы и Люк помогали О'Грейди с сыном, приглядывали за ним чуть ли не каждый день в офисе. Учитывая все это, каковы были шансы на то, что вы откроете огонь?

– Шеп – хороший полицейский. Он не стал бы фальсифицировать улики.

– Он – отец. Не обманывайте себя.

– Я была там. Я все видела и знаю, что случилось.

– Ну конечно. Шеп уже ходит по городу, утверждая, что с уликами есть проблемы и он уверен, что его сын выйдет на свободу. Кто, по-вашему, показал, что вы выстрелили до того, как обыскали Дэнни? Кто, по-вашему, утверждает, что достоверных улик не существует? У Шепа есть свой план. Вы просто не хотите этого видеть и поэтому должны передать дело тому, кто абсолютно объективен. Тому, у кого есть опыт.

– Тому, кто любит покрасоваться перед камерой.

Сандерс раздраженно покачал головой.

– К вашему сведению, девяносто процентов моих дел заканчиваются обвинительным приговором. Можете ненавидеть меня, если вам хочется, но выкажите чуточку уважения. Вы держитесь за это дело из самолюбия. Я же хочу довести расследование до обвинительного приговора, чтобы все могли жить дальше.

– В таком случае вы просто идиот, – отрезала Рейни. – Неужели вы и впрямь думаете, что нам всем станет лучше, если тринадцатилетнего мальчика упрячут за решетку? Что мы подведем черту и вздохнем с облегчением? Не знаю, как кто, но лично я буду до конца жизни, проезжая мимо школы, спрашивать себя, что на самом деле произошло там в тот день. И этим же вопросом будут задаваться все родители и учителя. Что толкнуло мальчика на убийство? Почему должны были умереть две девочки? Почему мы не смогли это предотвратить?… Городу нужен не столько арест, сколько объяснение, и я намерена найти это объяснение. А теперь, детектив, выкатывайтесь из моего офиса, и, когда в следующий раз будете разговаривать с Родригесом, вытащите палку из задницы. На пользу делу это точно не идет.

Рейни вернулась за свой стол. Села. И секундой позже испытала мстительное удовлетворение, услышав, как Сандерс сердито протопал к выходу. Вот только настроение от этого лучше не стало. Она уже начала уставать от их баталий.

И не только уставать, но и падать духом. Сандерс был прав: накануне она облажалась. Старалась, делала все что могла, но в системе криминальной юстиции это ничего не значило. Она арестовала подозреваемого, но уничтожила вещественное доказательство. Если так пойдет дальше, ей самое место в полиции Лос-Анджелеса.

И доверие к ней серьезно пошатнется. Люди до сих пор шепчутся. Естественно, городок ведь маленький. И если не сплетничать долгими дождливыми зимами, то все просто рехнутся.

Рейни Коннер буйная. С нею надо поосторожнее. Она собственную мать убила.

Рейни вздохнула и вдруг заметила, что незнакомец в темно-синем костюме все еще стоит в дверном проеме и смотрит на нее.

– Чем могу помочь? – отрывисто бросила она.

– Вы – Лоррейн Коннер?

– Не знаю. А кто спрашивает?

Незнакомец улыбнулся краешком рта. При этом в уголках глаз у него разбежались морщинки, отчего Рейни на мгновение растерялась. Сухощавое, как у охотника, лицо. Пронзительные голубые глаза. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы разорвать зрительный контакт. Кем бы ни был незнакомец, он странным образом смущал ее, и она уже хотела поскорее избавиться от него.

– Специальный агент ФБР по надзору Пирс Куинси.

– Вот же дерьмо.

Он опять сухо улыбнулся. И Рейни снова стало не по себе. Вот бы сейчас бутылку пива…

Фэбээровец вошел в комнату и, не дожидаясь приглашения, сел.

– Если я правильно понял, этот джентльмен из полиции штата?

– Мистер Совершенство – детектив из отдела убийств полиции штата. Да поможет нам Бог.

– Девяносто процентов обвинительных приговоров – показатель впечатляющий.

– Как и способность к внушению. Стоит поговорить с ним пять минут, и уже хочется стукнуть его чем-нибудь тяжелым.

– Проблемы с расследованием?

– Я сильно напортачила, – призналась Рейни.

– И теперь почиваете на лаврах?

– Едва ли. Планирую новое наступление.

У него опять дрогнул уголок рта. Ей, конечно, было приятно видеть такую реакцию гостя, но желания потрепаться не возникло. Она подалась вперед и без лишних слов перешла к делу:

– Что вам нужно? Я устала, у меня на руках тройное убийство, и я не собираюсь передавать дело кому бы то ни было. Это так, для вашего сведения.

– Я здесь, чтобы помочь…

– Чушь.

– О'кей. Я еще и бюрократ, направленный сюда, чтобы мешать вам вести расследование и ставить под вопрос ваши способности.

– Наконец-то. Редкая откровенность для правоохранительных органов.

– Мне также нужно поговорить с Дэниелом О'Грейди.

Рейни откинулась на спинку стула. В это она поверила. Просто не была уверена, что именно это значит.

Отклонившись назад, так что стул стоял теперь только на задних ножках, Рейни положила на стол одну ногу, а потом и вторую. Икры еще болели после утренней пробежки. Она окинула спецагента Пирса Куинси еще одним оценивающим взглядом.

Человек с опытом, сделавший хорошую карьеру. За сорок, на висках уже заметна седина. Волосы ухоженные, коротко подстрижены. Безупречный костюм. Спецагент Куинси производил впечатление человека сильного и уверенного в себе, и Рейни могла бы побиться об заклад, что имидж этот он создает и поддерживает сознательно. В какой-то особенной помощи он определенно не нуждался – об этом говорил его взгляд, твердый, прямой, пронзительный. Эти голубые глаза наверняка повидали всякого. И на себя он принял немало. Теперь ничто не могло его превозмочь. Рейни даже позавидовала.

– Вы – профайлер? – спросила она, уже зная ответ.

– Я немного занимаюсь профайлингом. А также преподаю и веду исследовательскую работу по нескольким темам в отделе бихевиористики.

– Вы изучаете серийных убийц.

– Серийных убийц, насильников и педофилов, – сказал он с невозмутимым видом и, помолчав, добавил: – Твердая гарантия приятных снов.

– Чего вы хотите от Дэнни? Он подозревается в массовом убийстве. Массовое убийство совсем не то, что серийное.

– Очень хорошо. Плюс к тому, он еще и несовершеннолетний убийца. Вот уже и два отличия. К сожалению, мы пока недостаточно хорошо понимаем эти отличия, чем и объясняется мое новое назначение.

Рейни вскинула брови.

– Так вы изучаете случаи стрельбы в школах?

– Совершенно верно.

– И вы ездите по городам и расследуете убийства детей другими детьми?

– Да.

Рейни покачала головой, даже не зная, как на это реагировать – изумляться или ужасаться.

– С ДТП я справляюсь, – сказала она. – Пьяные заварушки, драки, даже домашние разборки – это мне по силам. Но то, что случилось вчера в школе… Как вы можете заниматься этим постоянно? Как вам удается засыпать и не просыпаться каждую ночь от собственного крика?

– При всем уважении, мой опыт по части насильственных преступлений побольше вашего.

Рейни состроила гримасу.

– Спасибо. Я уже слышала это дюжину раз за сегодняшнее утро. – Она выпрямилась и спустила ноги со стола. – Не хотелось бы вас огорчать, агент, но сомневаюсь, что вам удастся поговорить с Дэнни. Родители уже нашли первоклассного адвоката, который никого к мальчику не подпускает. Дэнни дважды признался в убийстве и был обнаружен на месте преступления с оружием в руках, но виновным себя не признает.

– А как по-вашему, он виновен?

– Думаю, у меня на руках нелегкое дело.

– Довольно осторожный ответ.

Рейни свирепо улыбнулась.

– Мне, может быть, и недостает опыта, спецагент Куинси, но я быстро учусь.

– Понятно, – немного растерянно сказал он. Рейни показалось, что Куинси еще не определился с тем, как воспринимать ее и как с ней обращаться. Мысль эта доставила ей удовольствие. До чего ж приятно ставить федералов в тупик! Может так случиться, что больше ей сегодня и похвастать будет нечем.

Не успела она, однако, порадоваться успеху, как фэбээровец перешел в атаку.

– Не думаю, что в школе стрелял Дэниел О'Грейди, – спокойно сказал он. – И не думаю, что вы в этом уверены. Вероятно, мы оба все еще задаемся вопросом, что же случилось вчера на самом деле. А главное, как нам это доказать.

Глава 9

Рейни повезла Куинси в школу.

Агент сидел на пассажирском сиденье и смотрел в окно, как могло показаться со стороны, с недоверчивым удивлением. Он не был в Орегоне несколько лет и уже забыл, как здесь красиво. Они ехали между зелеными холмистыми лугами, густо усыпанными черными и белыми точками буренок и увенчанными красными домиками с букетиками желтых анютиных глазок. В воздухе ощущался запах свежескошенной травы с соленым привкусом океана. Долину окружали высокие горы с густыми шапками лжетсуги.

Мимо, ревя могучими восьмицилиндровыми двигателями, проносились грузовики. Водители махали Рейни, а с полдюжины черных лабрадоров, высунувшись из окна, приветствовали ее радостным лаем. На подъеме несколько машин сбросили газ, выстроившись за ползущим наверх трактором «Джон Дир». Никто не сигналил сидевшему в кабине престарелому фермеру, никто не кричал ему освободить дорогу. Люди просто ждали, когда смогут проехать, а старик в ответ с благодарностью прикладывал два пальца к козырьку выцветшей красной бейсболки.

– Это Майк Берри, – сказала Рейни, объехав наконец зеленый трактор и впервые с тех пор, как они сели в патрульную машину, нарушив молчание. – У них с братом две самые большие молочные фермы в здешних краях. В прошлом году они выкупили три семейные фермы, серьезно пострадавшие от наводнений. Одна принадлежала Карлу Симмонсу – ему уже шестьдесят, и никого из родственников не осталось. Майк организовал для него пожизненный траст, так что Карл может жить в собственном доме до самой смерти и ни о чем не беспокоиться. Братья Берри – хорошие люди.

– Не думаю, что таких мест осталось много, – заметил Куинси.

Рейни повернулась и посмотрела на него.

– Вы правы, не осталось.

Больше фэбээровец ее не отвлекал. Настроение Рейни поменялось на задумчивое, да и его самого, сказать по правде, на разговоры не тянуло. Одно дело рассуждать об объективности и профессионализме, и совсем другое, глядя на живописные красоты пейзажа, размышлять о кровавой трагедии, разыгравшейся на этом фоне в восьмилетней школе. Пока что лишь немногое из увиденного в Бейкерсвиле соответствовало его ожиданиям.

Это относилось и к Лоррейн Коннер. Даже не принимая во внимание устоявшееся мнение о провинциальных полицейских, большинство женщин, которых он встречал в правоохранительных органах, не отличались изяществом и грацией, были широкоплечи, кряжисты и, что скрывать, мужеподобны. Лоррейн Коннер не соответствовала этому образцу ни по каким параметрам. При росте в пять футов и шесть дюймов она выглядела подтянутой и обладала очень даже соблазнительной фигурой с приятными изгибами и выпуклостями в нужных местах. Длинные каштановые волосы обрамляли на удивление привлекательное лицо с широкими скулами, твердым подбородком и полными губами.

И еще глаза. Не голубые, не серые, а где-то между. Цвет их, как представлялось Куинси, менялся вместе с настроением, переходя от мягкого, как фланель, когда она уходила в какие-то свои мысли, к колючему, как лед, когда гневалась. Интересно, какими они бывают, когда она ведет любовную игру? Смотрит ли она при этом чуточку исподлобья, слегка склонив голову? Раскрывает ли губы в ожидании поцелуя?

Пирс неловко заерзал на сиденье и отогнал лезущие в голову неуместные образы. Такого рода мысли в отношении полицейской были ему несвойственны. Работа есть работа, и только. Тем более в наши дни.

Куинси перенес анализ на профессиональные качества Лоррейн Коннер. Неопытна, что подтверждают ее действия на месте преступления и обращение с подозреваемым. Но не глупа. Ему хватило тридцати секунд, чтобы определить ее как упрямую, сообразительную и обладающую врожденными аналитическими способностями особу. Он уже понял, что она служит своему городу не за страх, а за совесть и временами бывает непомерна горда. Скорее всего, живет одной работой, друзей и посторонних интересов мало. Профиль единственного ребенка женщины-алкоголички вырисовывался довольно определенно. Лоррейн Коннер могла пойти одной из двух дорог: стать пьянчужкой-неудачницей или трудоголиком. Поскольку первой она явно не была, оставался второй вариант. Впрочем, у нее еще оставался шанс доказать, что он ошибается.

В общем, его ожидания не оправдались. Возможно, ошибся в своих расчетах и детектив Эйб Сандерс, из-за чего эти двое и стали бодаться. При всем уважении к местной службе шерифа полицейские таких маленьких городков, как Бейкерсвиль, обладая хорошими человеческими качествами, не отличаются выдающимися профессиональными достоинствами. Как говорится, на рождественской елке они не самые яркие лампочки. Зарабатывают примерно двадцать тысяч в год. Дела расследуют самые заурядные. Попадая в колею обыденности, чувствуют себя хозяевами своих крохотных владений, а аналитические способности, если и присутствуют изначально, атрофируются в регулярных пятничных патрулированиях футбольных матчей.

Конечно, сам Куинси – самоуверенный федеральный агент – получал еще и за то, чтобы смотреть сверху вниз на представителей всех прочих органов правопорядка, и в особенности на интеллектуальных карликов из БАТО.

Рейни свернула с проселка, и сельские пейзажи сменились городскими. Через несколько минут впереди показалось неуклюже расползшееся белое здание школы. Парковочную площадку опоясывала желтая оградительная лента, а проволочное ограждение прогибалось под тяжестью сложенных с внешней стороны букетов.

Машина остановилась.

– Вы ведь сегодня здесь еще не были? – негромко спросил Куинси.

Рейни покачала головой. Взгляд ее застыл на кучках цветов, воздушных шариков и мягких игрушек, растянувшихся вдоль забора на добрых десять фунтов. Розовые и голубые ленточки и крошечные крестики. Самодельные открытки с надписями «Мы любим вас, миссис Авалон». Сложенное из красных гвоздик большое сердце – «Моей дочери».

Глаза Рейни предательски блеснули. Она громко шмыгнула носом, изо всех сил сдерживая подступившие слезы. Куинси отвернулся к самодельному мемориалу.

– Удивительная вещь. С одной стороны, эти случаи настолько трагичны, что вызывают страх за будущее человечества. Что же это за общество, которое растит детей, убивающих других детей из автоматического оружия? С другой стороны, эти случаи настолько трагичны, что пробуждают в нас человечность. Мы видим проявления смелости у санитаров, отважно входящих в опасную зону, и учителей, с риском для жизни встающих на пути стрелка. У брата, собственным телом защищающего сестру, и матери, оказывающей первую помощь чужому ребенку с надеждой, что ее сыну поможет кто-то другой. Трагедия находит отклик по всему миру, задевает в людях какой-то нерв, и они чувствуют потребность отозваться – послать цветы, стихи, свечи, так или иначе дать знать далеким незнакомцам, что они не одни… Бейкерсвиль в их мыслях и их молитвах.

Рейни вытерла уголок глаза, поморгала.

– Да. – Она откашлялась. – Когда сообщили, что больнице требуется кровь для переливания, в «Лосях» сразу предоставили помещение для Красного Креста. И очередь желающих вытянулась на четыре квартала. Из бакалейного прислали бесплатный лимонад. Две старушки отдали в распоряжение детей свои игровые площадки. Люди стояли по два-три часа и не жаловались. Все говорили, что это самое меньшее, что они могут сделать. «Бейкерсвиль геральд» написал об этом сегодня на первой полосе. А сообщению о стрельбе отвел нижний уголок. Наверное, не все согласны с такой расстановкой приоритетов, но, по-моему, в этом что-то есть.

– Стреляет кто-то один, а последствия чувствует весь город.

– Что-то вроде этого. – Рейни отстегнула ремень. – Если не возражаете, мне бы хотелось закончить. Вчера я там бóльшую часть дня провела, и сегодня продолжать не хочется. Я не профайлер, а в школе много такого, на что смотреть больно.

Куинси последовал за ней в школу. Он уже достал блокнот и переключился в рабочий режим.

Еще раньше, в офисе, Коннер согласилась провести его по месту преступления и, может быть, внести какие-то дополнения в свои записи. Пирс не стал говорить, что они работают вместе, а Рейни не стала делиться сомнениями в виновности Дэнни. При таком варианте он мог проходить и как наблюдатель, и как эксперт. Когда Куинси попытался объявить, что забирает дело себе, она откровенно сказала, что сохраняет за собой право переломать ему при необходимости ноги. И при этом вполне серьезно посмотрела на его коленные чашечки.

У него сложилось впечатление, что благодушия и тактичности в отношении других от полицейской Коннер ждать не приходится. Странно, но ему это даже понравилось.

Они прошли по пустому коридору в заднюю часть здания. Куинси отметил пыль на полах – порошок для снятия отпечатков пальцев – и темные прямоугольники там, где эксперты вырезали плитки со следами крови для отправки их в лабораторию.

По словам Рейни, эксперты-криминалисты закончили свою работу на месте преступления к утру. Ожидалось, что школу еще не раз посетит оперативная группа, которая попытается восстановить полную последовательность событий трагического дня. Несколько месяцев уйдет на тщательную сортировку вещественных доказательств. В здании такого размера, как школа, экспертам придется разбираться с сотнями следов обуви и тысячами отпечатков пальцев. Скорее всего, журнал осмотра места преступления разрастется до шести или семи томов.

– Вот здесь Уолт и Эмери оказывали помощь раненому Брэдли Брауну, – сказала Рейни, указывая на залитый кровью участок на пересечении двух коридоров, и выжидающе посмотрела на Куинси.

– Браун был в сознании?

– Да. Я спросила, видел ли он что-нибудь, – Браун ответил отрицательно. Услышал выстрелы, пробежал по коридору, повернул направо и получил пулю.

Куинси повернул направо, туда, где картина насилия воплотилась в очертания трех тел.

– Все произошло там?

– Мы так думаем.

– В коридоре, не в классе.

– Верно.

– Как Дэнни оказался в коридоре?

– По словам его учителя, Дэнни не вернулся в класс после ленча. Мистер Уотсон заметил его отсутствие, но Дэнни почти никогда не опаздывал, и он решил, что, наверное, мальчик не вернулся по какой-то уважительной причине.

– Во сколько это было?

– В школе установлено три перерыва на ленч. У Дэнни ленч на последнем, который заканчивается в двадцать минут второго. Учащимся дается пять минут, чтобы вернуться в класс. Сигнал к возобновлению занятий – звонок в тринадцать двадцать пять. В тринадцать двадцать пять Дэнни в классе не было. В тринадцать тридцать пять диспетчер принял звонок – в школе стреляют.

– Итак, урок Дэнни пропустил. А девочки? Почему они оказались в коридоре?

– Элис попросилась в туалет. Салли – ее подружка. В третьем классе дети ходят парами. Учительница их отпустила.

– А третья жертва? Мелисса Авалон? Она была одна в компьютерном кабинете?

– Да. У нее в это время перерыв на ленч. Кабинет открыт для учащихся на время перерыва, а потом по звонку в тринадцать двадцать она его закрывает.

– И такой порядок закреплен расписанием? В тринадцать двадцать она всегда остается в кабинете одна?

Рейни кивнула. Она уже поймала его мысль и легко следовала за ней.

– Похоже на то, что целью была она, да? Салли и Элис просто не повезло – оказались не там, где надо.

– На данный момент представляется именно так, но давайте не будем забегать вперед. – Куинси подошел к каморке сторожа и поднял бровь. – Похоже, ваш напарник, Каннингэм, – парень крепкий, – пробормотал он.

– Да уж, постарался. – Рейни состроила гримасу. – Ситуация была напряженная.

– И в этой каморке пряталась Бекки О'Грейди?

– Да, в самой глубине. Сидела, съежившись в комочек. Девочка была, похоже, в шоке и на вопросы не отвечала. Потом Сэнди отвезла Бекки в кабинет неотложной помощи, но врач сказал, что ей еще потребуется какое-то время, чтобы прийти в себя.

– Думаете, она видела, что случилось?

– Не знаю. Люк разговаривал сегодня утром с ее учительницей. Миссис Лунд говорит, что Бекки находилась в классе до начала стрельбы и что она, вероятно, отстала от остальных, когда все побежали к выходу. Что Бекки нет, миссис Лунд поняла только минут через тридцать или сорок.

– Итак, перед нами два вопроса. – Куинси загнул два пальца. – Первый – что случилось с Дэнни О'Грейди между окончанием ленча, в тринадцать двадцать, и… когда вы столкнулись с ним в…

– В четырнадцать сорок пять, где-то так.

– Более часа. И никто ничего не знает, – нахмурился Куинси.

Рейни невесело усмехнулась:

– Ну, не совсем так. Какое-то время с ним был Шеп. Он утверждает, что подъехал к школе примерно без четверти два. Учеников уже вывели из здания. Он вошел в школу – хотел помочь – и наткнулся на сына, растерянного, ошеломленного, поднимавшего с пола оружие.

– Поднимавшего с пола оружие? Вот как? Мне это нравится. Получается, мальчик просто наткнулся на револьвер и пистолет?

– Шепу вы тоже не верите, да?

– Не самый объективный свидетель. Но я пока остаюсь при том же мнении: мы не знаем, что делал Дэнни между часом двадцатью и двумя сорока пятью. Следующий вопрос: что случилось с Бекки О'Грейди между часом тридцатью пятью и часом пятьюдесятью. – Куинси снова нахмурился. – Мне не очень нравится, что двумя учащимися, действия которых нам неизвестны, оказались брат и сестра. И я не верю в совпадения.

– Вы же не думаете, что Бекки каким-то образом участвовала в этом? – Рейни недоверчиво покачала головой. – Да ведь ей же всего восемь!

– С нею кто-нибудь разговаривал?

– Люк Хейз и Том Доусон попытаются задать ей несколько вопросов вечером, но я бы не стала ожидать многого. Шеп и Сэнди настроены очень враждебно, а мы не можем поговорить с ней без родителей. Сомневаюсь, что из этого что-то выйдет.

– Вы могли бы попросить окружного прокурора вызвать ее повесткой в качестве свидетеля для дачи показаний перед большим жюри.

Рейни пожала плечами, а потом преподнесла ему небольшой сюрприз.

– Я думала об этом утром. По словам Родригеса, мы не можем принудить девочку к даче показаний. Родители просто уговорят ее отвечать на все вопросы, что она ничего не помнит. По-моему, если мы хотим добиться от нее чего-то, сыграть надо тоньше. Кто знает, может, и получится? Шеп и Сэнди, наверное, и сами хотели бы знать, что там произошло вчера на самом деле. Надеюсь, рано или поздно они позволят нам расспросить Бекки. Не исключено, что это случится уже сегодня, хотя я бы не рассчитывала.

– Вы хорошо знаете их обоих? – спросил Куинси.

– Хорошо.

Куинси кивнул, и они прошли дальше. Сама того не замечая, Рейни обхватила себя руками, как будто пытаясь отгородиться от чего-то. Наблюдая за ней, Куинси подумал, что в этой позе она выглядит моложе и трогательнее. Взгляд ее остановился на меловом контуре, обозначавшем положение тела Мелиссы Авалон. Согласно всем показаниям, мисс Авалон была красивой женщиной и заботливой учительницей, целиком отдававшейся работе.

Не говоря ни слова, они прошли по коридору к разбитым дверям. Куинси остановился перед компьютерным кабинетом.

– Дэнни вышел из этого класса?

– Да. Первым вышел Шеп. Дэнни держал его на мушке.

– Дэнни держал пистолет двадцать второго и револьвер тридцать восьмого калибра?

– Да.

– Каким он вам показался?

– Возбужденным. На взводе. – Рейни нахмурила брови, предвидя следующий вопрос. – И он был явно враждебен по отношению к отцу.

– Конечно, если держал его на мушке…

Она покачала головой:

– Дело не только в этом. Шеп говорил ему, что все будет хорошо, а потом попытался сказать, чтобы он не разговаривал со мной. Но все это звучало как приказ, и Дэнни только еще больше закрывался. Похоже, они сильно поцапались. Шеп держит сына в ежовых рукавицах.

– То есть?

– В школьные годы Шеп играл в футбол, был местной звездой. В общем, настоящим спортсменом. А Дэнни… – Рейни пожала плечами. – Он слабоват для своего возраста, и в спорте у него мало что получается. Наверное, Шеп считает, что сыну надо больше тренироваться, работать усерднее, а Дэнни хотел бы, чтобы отец оставил его в покое.

– Вы сами слышали, чтобы Шеп называл сына дураком?

Рейни покачала головой.

– Вы, наверное, имеете в виду ту запись, да? Дэнни несколько раз повторил, что он умный. Странная фраза. Понимаете, Шеп из тех отцов, которых не очень волнует, какие у сына оценки. Другое дело – успехи на футбольном поле. Плохой табель успеваемости? Ничего, всякое случается. Откуда это пошло, я даже не представляю.

– У Дэнни есть близкие друзья?

– Мы над этим работаем.

– Нам нужен полный список отсутствовавших вчера учащихся с отметкой, знали ли они Дэнни О'Грейди и где находились в указанное время.

– Алиби для детей? – проворчала Рейни и закатила глаза. – И зачем нам отсутствующие?

– Кто-то из них мог быть стрелком. Или просто иметь к случившемуся какое-то отношение. В некоторых известных случаях учащимся отводилась определенная роль – они либо поддерживали и вдохновляли стрелка, либо наблюдали за происходящим со стороны.

– Что?

– Бетель, штат Аляска. Стрелок – Ивэн Рэмси, вдохновители – два четырнадцатилетних подростка. Один даже учил его пользоваться оружием. Эти двое собрали в кафетерии нескольких приятелей – посмотреть «шоу».

– Замечательно.

– Люк Вудман тоже действовал под влиянием других подростков, – продолжал Куинси. – В данном случае мне не дает покоя настойчивое повторение Дэнни фразы «я умный». Что она означает? Звучит как нечто отрепетированное, словно он изо всех сил пытается доказать кому-то что-то, опровергнуть сомнения в его интеллекте. Но возможно, за ней стоит что-то еще. Что-то слишком пугающее, слишком ужасное, чтобы он мог сказать об этом открыто. Каким он показался вам после стрельбы?

– Отстраненным. Замкнувшимся. Когда услышал голос матери, заплакал. А потом уснул на заднем сиденье. Как ребенок.

Куинси кивнул – в ее характеристике не было ничего удивительного.

– Он диссоциируется, отстраняется от событий. Нормальная реакция на любого рода травму. Другой вопрос, как долго продлится эта психологическая диссоциация и как он поведет себя, когда мозг начнет перерабатывать случившееся.

– Он под круглосуточным наблюдением, – сказала Рейни. – Насколько я понимаю, это стандартная процедура для таких случаев.

– Круглосуточное наблюдение – дело хорошее. Но, как мне представляется, у Дэнни сейчас посттравматическое стрессовое расстройство, симптомы которого проявляются по-разному. Сегодня он может рассказывать обо всем совершенно бесстрастно, как посторонний, а завтра может и сломаться, расплакаться. Повторяя одно и то же, перечисляя события этого дня, он может показаться невозмутимым, бесчувственным. Не исключено, что не захочет называть жертв по имени. И то и другое разные люди будут интерпретировать по-разному. Но ни то ни другое не будет означать, что он и впрямь виноват, а только то, что он переживает – либо как преступник, либо как свидетель – психологическую травму и его мозг пытается с этим справиться.

Рейни вздохнула:

– Даже не знаю. Может быть, мы излишне все усложняем. С одной стороны, некоторые моменты в этой стрельбе не поддаются объяснению и противоречат логике. С другой стороны, разве сама стрельба в школе не противоречит логике? И если стрелял не он, то кто тогда? Когда раздались выстрелы, все школьники, за исключением отсутствующих, находились в классах. Отсутствовали только двое, Дэнни и Бекки, но представить кого-то из них в роли стрелка трудно. Может быть, дело в том, что мне вообще трудно представить в этой роли ребенка и я сосредоточиваю внимание на вопросе, потому что это легче, чем заниматься ответом…

– Вам и нужно сосредоточиваться на вопросах, – сказал Куинси. – Это ваша работа.

– Что ж, сегодня эта работа не самая лучшая. Может, завтра будет лучше, но сегодня никакого удовольствия от нее я точно не получаю.

Рейни отошла в сторону и остановилась у разбитого окна, за которым виднелись пологие зеленые холмы и уже клонящееся к западу солнце. Ей нужна перезарядка, подумал Куинси. Ему и самому приходилось это делать.

Он наклонился и уже внимательно оглядел место преступления. Отметил положение тел. Попытался представить, в каком направлении они падали. Потом осмотрел дверную коробку компьютерного кабинета, отыскивая следы пуль.

Минут через десять Куинси закрыл блокнот. Вопросов накопилось немало, в первую очередь к судмедэксперту.

Он повернулся к Рейни, которая так и стояла у разбитой двери. Только смотрела она теперь не в окно, а на меловой контур тела Мелиссы Авалон. Прочесть выражение серых глаз Куинси не мог, но лицо ее как будто застыло.

Сколько часов сна досталось Рейни Коннер прошлой ночью? Ему вдруг захотелось спросить ее об этом. Перешагнуть черту, вступить в ее пространство. Он и сам был когда-то «зеленым» агентом с убийством на руках и понимал, что некоторые картины остаются в голове даже после того, как выключаешь свет.

Иногда и он просыпался по ночам от собственного крика.

Впрочем, к делу это не имело никакого отношения.

– Я закончил.

Они вышли из здания.

Глава 10

Возле школы Рейни и Куинси встретили директора, Стивена Вандерзандена. Невысокий, с выразительным лицом и ясными поблескивающими глазами, он выглядел подавленным и печально обозревал охапки кроваво-красных роз у проволочного забора. Ветер ерошил его темные редеющие волосы и трепал полы серого костюма, но директор, похоже, ничего не замечал. Пройдя вдоль забора, он поправил несколько букетов, чтобы лучше были видны имена погибших, потом отодвинул пару мягких игрушек, закрывших портрет Мелиссы Авалон.

Рейни и Куинси подошли поближе. Директор Вандерзанден и его жена обосновались в Бейкерсвиле сравнительно недавно, три года назад, когда он принял приглашение возглавить восьмилетнюю школу. Поскольку детей у Рейни не было, она познакомилась с директором лишь прошлым летом на каком-то деловом мероприятии. На нее произвели впечатление его восторженное отношение к ученикам и умение достичь взаимопонимания с родителями. Директор был готов рассмотреть любой, даже самый фантастический проект и уделить внимание самому незаметному из учащихся. Он радостно, как девчонка, хихикал по поводу федерального гранта, выделенного Бейкерсвилю на оборудование компьютерного кабинета, и с нетерпением ждал возможности окунуться в глубины Сети.

Ей даже показалось, что Вандерзанден не прочь немного пофлиртовать, но, возможно, это объяснялось тем, что он успел пропустить пару бокалов вина, тем более что к тому моменту, когда она наткнулась на него, вся компания уже была изрядно навеселе.

– Мистер Вандерзанден. – Рейни протянула руку. С первого взгляда было видно, что директор немало озабочен. Вернувшись в школу накануне вечером и оценив масштаб ущерба, он первым делом осведомился, когда получит школу в свое распоряжение. До начала летних каникул оставался всего один месяц, и никто не знал, как быть с занятиями. Детей можно было бы возить автобусом в соседний Кэбот, находившийся в сорока минутах езды от Бейкерсвиля, но после всего случившегося родители хотели держать своих чад поближе к дому.

– Как вы, сэр? – спросила Рейни, представив мужчин друг другу. Она еще не составила окончательного мнения относительно присутствия федерального агента, но пока что он досаждал ей куда меньше, чем Эйб Сандерс. А это уже кое-что да значило.

– Так вы эксперт? – поинтересовался Вандерзанден, всматриваясь в удостоверение Куинси. – Можете сказать, что произошло в моей школе?

– Когда речь заходит о такого рода преступлениях, на мнение экспертов полагаться не стоит.

– Можно было бы установить металлодетекторы. – Вандерзанден повернулся к зданию. – После стрельбы в Спрингфилде образовательные учреждения Орегона получили соответствующие предупреждения. Но я и тогда уже подумал, что эти рекомендации больше подходят для старшей школы. У нас здесь дети младшего возраста. Не хотелось бы, чтобы их знакомство со школой начиналось с прохождения мимо вооруженных охранников, через рамку металлодетектора и обыска. Какой сигнал мы им посылаем? Что хотим внушить?

– Лично я в металлодетекторы не верю, – сказал Куинси и, прежде чем директор успел приободриться, добавил: – Это приводит лишь к образованию очередей перед входом и делает учащихся более легкой мишенью.

– Ох, что вы такое говорите! – Вандерзанден покачал головой и горестно вздохнул. – Мне весь вечер звонили обеспокоенные родители, спрашивали, что делать. Учителя напуганы, отдел образования в панике. Мало того, родители Элис попросили меня выступить на похоронах. Конечно, я выступлю, для меня это большая честь. Но все равно… Вы приходите в школу, мечтая увидеть, как растут ваши ученики, побывать на их свадьбе, порадоваться их первенцу; но у вас и в мыслях нет, что вам придется выступать на их похоронах. Знаете, родители Салли и Элис собираются оплатить похороны теми деньгами, что отложены на колледж.

Не дожидаясь ответа, Вандерзанден отвернулся и поправил еще один букет. Куинси и Рейни переглянулись – пусть говорит. Судя по всему, директору было что еще сказать.

– Цветы начали приносить сегодня с утра, – продолжил через секунду Вандерзанден. – Я видел фотографии из других школ, где случилось что-то похожее, и, в общем-то, был готов. Но все равно, видеть это… Соболезнования шлет вся страна. Сотни незнакомых людей приносят игрушки и воздушные шары. – Он повернулся, и в голосе его снова зазвучали сердитые нотки. – Мне уже позвонили директора двух школ, которым пришлось пройти через все это, и десятка два экспертов, имеющих соответствующий опыт. Мы как будто вступили в какой-то клуб. А я не хочу быть ни в каком клубе! Я хочу, чтобы мы были единственными. Чтобы такое нигде больше не случалось. Сколько можно! Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… скольким школам выпало это испытание? Почему мы, черт возьми, ничего не делаем?

Директор потер переносицу, но попытка успокоиться, взять себя в руки успеха не имела. Взгляд его снова остановился на фотографии Мелиссы Авалон. Он еще сильнее, даже с каким-то ожесточением, потер нос.

– Извините. Такие долгие двадцать четыре часа…

– Ничего, – сказала Рейни. – Время у нас есть.

– Время… Времени мне не хватало вчера. Сегодня мне нужен отпуск. Но это уже не важно. У вас, наверное, есть ко мне вопросы, хотя я уже рассказал все, что знал, детективу Сандерсу.

– Детективу Сандерсу? – вскинулась Рейни. В голове уже замигали предупредительные огни, и оставлять их без внимания она не собиралась. – И что вы рассказали детективу Сандерсу?

– Ничего особенного. – Вандерзанден пожал плечами – ее резкий тон явно застал его врасплох. – Когда раздались выстрелы, я находился у себя в кабинете. Вышел в коридор посмотреть, что случилось, и услышал крики. Потом сработала пожарная сигнализация, и все побежали к выходу. В первый момент я не придал этому большого значения. Подумал, что, может быть, кто-то из учащихся выстрелил в коридоре из пугача и сигнализация среагировала на дым. Или какой-то шутник разбросал хлопушки. Такое иногда случается.

Что дело серьезное, я понял, когда увидел учительницу шестого класса, миссис Маклейн. Лицо белое как мел, руки дрожат… Я попросил ее успокоиться, предположил, что это учебная тревога. И тогда она посмотрела на меня и сказала: «Там, кажется, застрелили наших учеников. Кто-то ведет по нам огонь. Думаю, он еще там». Но я и тогда не до конца поверил. Только потом, когда заметил на парковке Уилла с окровавленной ногой, понял, что она права и что в нашей школе стреляют.

– Вы слышали, чтобы кто-то назвал имя Дэнни? – спросил Куинси.

Вандерзанден покачал головой.

– Слышал только, как Дори кричала о каком-то мужчине в черном. Конечно, девочке всего семь лет и у нее богатое воображение… Однажды у нее получилось убедить весь второй класс не ходить в туалет, потому что там прячутся тролли, которые утаскивают детей и съедают их на ленч. Вы и представить себе не можете, что получается, когда двадцать семилеток отказываются пользоваться туалетом. Некоторые родители звонили мне потом едва ли не месяц.

– Когда Дори рассказывала об этом «мужчине в черном», рядом были другие дети? – спросила Рейни.

– Конечно. Там все были. Мы целую школу эвакуировали к парковочной площадке. Согласно плану действий на случай пожарной тревоги.

Рейни раздраженно вздохнула.

– Вот вам и объяснение одинаковых ответов. Одна истеричная девочка и двести пятьдесят впечатлительных детей, – негромко сказала она Куинси и снова повернулась к Вандерзандену: – Вы уверены, что никто из учителей ничего не видел? Миссис Маклейн? Невозможно поверить, чтобы в школе кто-то стрелял и этого никто не заметил.

– Не думаю, что стрелок был в коридоре. Один из учителей сказал, что, по его мнению, стреляли где-то в западном крыле, возможно, в компьютерном кабинете. По крайней мере с того места, где стоял я – а это в главном коридоре, – ничего видно не было.

Рейни взглянула на Куинси, и тот едва заметно кивнул – в этом они сходились. Убийца начал с мисс Авалон, потом обернулся и увидел девочек, Салли и Элис. Застрелил их и укрылся в уже пустом компьютерном кабинете. Вот и объяснение тому, почему его никто не видел и почему стреляли наугад.

– Что скажете о Дэнни О'Грейди? – спросил Куинси. – Он хороший ученик? Занимался наравне со всеми? Не отставал?

– Дэнни – замечательный мальчик. Несколько раз попадал в список отличников. Практически никаких проблем с дисциплиной; по крайней мере ко мне в кабинет его с этим не присылали. Мелисса… Мисс Авалон недавно говорила, что ей еще не попадались ребята, которые так хорошо разбирались бы в компьютерах. В этой области у него настоящий талант.

– Как относились к Дэнни другие ребята? – продолжал разрабатывать тему Куинси. – Он пользовался популярностью у одноклассников – или же, напротив, часто становился мишенью их нежелательного внимания?

Рейни согласно кивнула. Ей самой следовало бы спросить об этом еще накануне вечером. Согласно статистике большинство «школьных стрелков» подвергались – справедливо или нет – болезненному преследованию со стороны одноклассников. Рейни даже читала где-то, что эти убийства не многим отличаются от подростковых самоубийц – не пользующийся популярностью ребенок испытывает невыносимую боль и решает, что с этим надо что-то делать. Однако в случае со стрельбой в школе ученик планировал не только совершить суицид, но и прихватить с собой нескольких обидчиков. Так бывает с подростками – они получают приговоры, не всегда соответствующие преступлению.

Вопросы Куинси, похоже, поставили директора в затруднительное положение.

– По крайней мере мне ни о чем таком известно не было, – сказал он и, помолчав, неохотно добавил: – Но я ведь взрослый, лицо авторитетное. Другими словами, хотя я и пытаюсь быть поближе к учащимся, мне трудно судить о том, чем на самом деле занимаются двадцать подростков во время тридцатиминутного перерыва.

– У Дэнни есть близкие друзья, которые могли бы рассказать о нем больше?

– Не думаю, что у него есть такие друзья. Дэнни – мальчик спокойный, тихий, держится особняком. – Директор встрепенулся, будто ему в голову пришла вдруг какая-то мысль. – Знаете, был тут у нас один случай, не очень давно…

Куинси и Рейни впились в него глазами.

– Чарли Кеньон. Вы его знаете?

– Конечно, – ответила Рейни и, повернувшись к фэбээровцу, пояснила: – Чарли – сын нашего бывшего мэра. Ему сейчас девятнадцать. Всегда при деньгах. Свободного времени столько, что девать некуда. Четыре года назад его отправили на восток, в военную школу, но прошлой весной он вернулся – таким же, каким был. Теперь Чарли воображает себя кем-то вроде гангстера. Болтается там, где ему не рады, садится нетрезвым за руль… Мы задерживали его с полдюжины раз, но дело не идет дальше административного правонарушения, и отец всегда тут как тут – с дорогим адвокатом, который и вытаскивает парня под залог. По моим впечатлениям, ждать от него скорых перемен к лучшему не приходится.

Вандерзанден согласно закивал:

– Да-да, это Чарли. Месяца два назад он стал приходить сюда после уроков. Учителя видели его за забором, на спортплощадке. Разговаривал с мальчиками. Но сделать мы ничего не могли – за ограждением, на улице, не наша территория. Потом однажды миссис Лунд заметила, как Чарли передает Дэнни сигарету. Сигарету она тут же отняла и выписала Дэнни замечание, но на Чарли повлиять никак не могла. А он еще сказал мальчику, чтобы тот не беспокоился, мол, арест – это клево. Или что-то в этом роде. Мы сообщили о случившемся родителям Дэнни и за курением его больше не видели, но Чарли время от времени появляется. Что ему нужно от нас, чем его так притягивает школа, я не знаю. Если подумать, Чарли больше должна бы интересовать средняя школа.

– Чарли знал мисс Авалон? – спросил Куинси.

– Не думаю. Она приехала в город в прошлом году, когда мы получили федеральный грант. И потом… – Директор покраснел и неловко, как будто даже смущенно, посмотрел на Рейни.

– Она была очень симпатичная, – договорила она за сконфузившегося вдруг директора. – Очень, очень симпатичная.

– Она очень хороший учитель, – тут же подхватил Вандерзанден, но его темные глаза наполнились грустью. – Мелисса Авалон была красивой.

– Сколько ей было? – поинтересовалась Рейни.

– Двадцать восемь.

– Достаточно молода и красива, чтобы привлечь внимание девятнадцатилетнего парня. – Она посмотрела на Куинси, пребывавшего в глубокой задумчивости.

– Мисс Авалон приехала в Бейкерсвиль недавно?

– Прошлым летом. Мы приняли ее в августе. Откровенно говоря, мы уже и не надеялись получить грант, и тут вдруг… Ну, вы же знаете, как оно у федералов.

– Откуда приехала мисс Авалон?

– Она только-только получила степень магистра в Портлендском университете.

– Ваша школа стала ее первым местом работы?

– Первым полноценным местом работы. До этого она работала на подмене в школьном округе Бивертона. Это обстоятельство послужило одной из причин, почему мы ее взяли. – На лице Вандерзандена появилось виноватое выражение, свойственное ветеранам государственной службы. – Бюджет у нас довольно скромный, а новые учителя дешевле опытных.

– Вам известно что-нибудь о ее личной жизни? – спросила Рейни. – Кстати, где живет ее семья?

Вандерзанден заколебался и смущенно отвел глаза, не решаясь встречаться с ней взглядом.

– По-моему, ее родители живут где-то в районе Портленда.

– Вам известно что-нибудь о ее прошлом? Может быть, у нее остался где-то любовник? Или уже здесь появился кавалер, требовавший больше внимания?

– Думаю… думаю, о такого рода вещах лучше расспросить ее родителей. Я не в том положении, чтобы комментировать частную жизнь своих сотрудников.

– У нас не очень много времени, мистер Вандерзанден.

– Зато есть телефон, – твердо ответил директор. – Одно из преимуществ современной жизни.

Рейни нахмурилась – ей совсем не понравилась внезапная перемена в настроении директора, – но прежде чем она успела надавить посильнее, в разговор, к еще большему ее неудовольствию, вступил Куинси.

– Как у Дэнни складывались отношения с мисс Авалон? Они ладили? Может быть, у нее возникали с ним какие-то проблемы на уроках?

– Нет, нет. – Вандерзанден решительно покачал головой. – В том-то все и дело. Я мог бы поклясться, что Дэнни был ее любимым учеником. Ему определенно нравилось работать в компьютерном кабинете, и с Интернетом у него отлично получалось. Дэнни можно было увидеть там и до занятий, и в перерыве, и после уроков. Иногда мисс Авалон даже приходилось задерживаться из-за него после работы.

– Вы упомянули Интернет? – вставила Рейни. – А что он делал в Сети? Куда заходил?

– Не могу сказать точно. Посещал сайты, что-то искал…

– Дэнни бывал на чат-форумах?

– Вероятно. Мисс Авалон организовала дело так, что ученики не могли получить доступ к сайтам категории «Х», – установила какие-то фильтры. В прочих отношениях учащиеся пользовались полной свободой. Все это имело своей целью поддержать их интерес к компьютеру и развить пользовательские способности.

– Он играл в компьютерные игры? – спросил Куинси. – Что-то специфическое?

– Не знаю. Боюсь, на этот вопрос могла бы ответить только мисс Авалон.

Рейни кивнула. Задумчиво пожевала нижнюю губу. Дэнни любил Интернет, и это придавало всему делу новый ракурс. Опытный пользователь мог зайти куда угодно и узнать что угодно. Так спрингфилдский стрелок, Кип Кинкель, использовал Интернет, чтобы узнать, как изготовить бомбу и поставить ловушку. Уже незадолго до убийства родители говорили друзьям о том, как рады, что их неуемный сын увлекся компьютерами. Наконец-то что-то тихое…

Кроме того, в Интернете Дэнни мог попасть на глаза каким угодно чокнутым мерзавцам, что там Чарли Кеньон! Дэнни был проблемным мальчиком, семья которого переживала не самое лучшее время. Он был беззащитен.

– Нам нужно просмотреть эти компьютеры, – проворчала Рейни.

– Их уже забрал детектив Сандерс. Разве он вам не сказал?

– Ох. Ну, вы же знаете детектива Сандерса. Это такое… Должно быть, просто упустил из виду. – Она мило улыбнулась Вандерзандену, но ее сарказм не укрылся от Куинси.

– Дэнни часто оставался в школе после уроков? – спросил он, возвращая разговор к главной теме.

Директор вопросительно взглянул на Рейни. Та пожала плечами.

– Идет расследование убийства. Тут ничего не скроешь – рано или поздно все выйдет наружу.

Директор вздохнул, и за вздохом снова проступили усталость и озабоченность человека, которого ждали долгие бессонные ночи и мучительные этические размышления о том, как лучше послужить ученикам.

– У родителей Дэнни сейчас не лучше время.

– Сэнди получила новую работу, – пояснила Рейни. – Ей нравится, но иногда приходится задерживаться. Шеп вообще не хотел, чтобы она работала. Для него куда важнее, чтобы обед был всегда приготовлен вовремя.

– Они разведены?

– Нет. Они католики.

– Вот как. Понятно.

– Сэнди как-то приходила в школу поговорить с учителями Дэнни и Бекки, – пояснил директор. – По ее признанию, обстановка в доме довольно напряженная, и это не лучшим образом сказывается на ребятах. Она хотела, чтобы учителя знали, что происходит, и присматривали за детьми. Бекки в этом году определенно стала более замкнутой. И у Дэнни появились… проблемы.

– Курение, – вставила Рейни, – и…

– Три недели назад Дэнни пришел в школу очень возбужденный. Не мог вспомнить комбинацию замка на шкафчике. И на него как будто что-то нашло. Ни с того ни с сего начал колотить кулаками по дверце, кричал, что ему все надоело – и шкафчик, и школа, – и как он может запомнить что-то, когда все считают его тупым…

– Тупым? – вмешался Куинси. – Вы сами слышали, что он использовал именно это слово?

– Да, конечно. Я там был. Мы с трудом его успокоили, я и Ричард Манн. Дэнни кричал «тупой, тупой, тупой». Меня это сильно обеспокоило.

Куинси взглянул на Рейни. Она пожала плечами. Откуда у него эти мысли? Почему мальчик вдруг решил, что у него не все в порядке с головой?

– И все же Дэнни был в списке отличников? – снова спросил Куинси.

– Да.

– Вы считали его хорошим учеником? Учителя были довольны его успеваемостью, отношением к учебе?

– Да. По некоторым предметам Дэнни успевал не так хорошо, но если его что-то интересовало… На компьютере он мог делать все.

– А вы слышали, чтобы родители называли Дэнни тупым?

– Сэнди? Никогда. Она любит своих детей. Что касается Шепа… – Вандерзанден вскинул бровь. – Скажем так, его больше волнует размер мускулов у сына, чем сила ума.

– Дэнни много занимался спортом после школы?

– Шеп заставил сына попробовать себя в футболе и добился, чтобы его включили в команду. Но спорт не самая сильная сторона Дэнни. Для своего возраста он мал ростом, неловок, да и силенок ему не хватает. К сожалению, отец не желает с этим считаться и стоит на своем. Шеп захотел, чтобы Дэнни играл в футбол, и тот играл. Вернее, не столько играл, сколько грел скамейку. От него не было никакого толку. Знаете, об этом вам стоит поговорить со школьным консультантом, Ричардом Манном. Он несколько раз беседовал с Дэнни после того случая со шкафчиком и лучше знает его психологическое состояние.

– Мы так и сделаем, – пообещала Рейни, припоминая, что именно Ричард Манн накануне весьма успешно организовал пункт первой помощи и эвакуацию людей с парковочной площадки. Учитывая, что он довольно молод, не было ли чего-то между ним и симпатичной мисс Авалон? Есть о чем подумать.

– Нам потребуется копия табеля успеваемости Дэнни, – сказала она, обращаясь к директору. – И все прочие документы.

– Не уверен, что…

– Если будет нужно, мы можем получить судебное предписание. Я обращаюсь к вам только потому, что это поможет сэкономить какое-то время.

– Хорошо, хорошо. Просто у меня сейчас столько дел… – Вандерзанден оглянулся на школу. Двери главного входа были закрыты, свет в здании погашен, и со стороны оно выглядело неприветливым и мрачным. Желтая оградительная лента отсекала парковочную площадку и тянулась по проволочному забору; на тротуаре, там, где раненые школьники ждали прибытия вертолетов, темнели кровавые пятна. Смотреть на здание и не думать о смерти было невозможно.

– Насколько мне известно, в Колумбайне им пришлось проводить полный ремонт внутри школы. – Директор вздохнул. – Сняли напольное покрытие, перекрасили стены, поставили новые замки. Даже тон пожарной сигнализации, звеневший тогда целый день, сменили. А библиотеки – той несчастной, страшной библиотеки – больше нет. Ее просто не существует. Вход заставили новыми шкафчиками, а книги детям выдавали из трейлера.

Вандерзанден посмотрел на Рейни и Куинси. Глаза его потухли, и никаких огоньков в них больше не вспыхивало.

– Я даже не знаю, что мне теперь делать, – признался он. – С одной стороны, ущерб не так уж и велик, но с другой, он огромен. Я хочу, чтобы дети снова чувствовали себя в безопасности, но в наше время школы становятся иногда такими страшными местами… Хочу, чтобы само здание было доброжелательным и приветливым, но не хочу притворяться, будто ничего не случилось. Хочу, чтобы мы шли дальше, но не хочу, чтобы забыли… Как совместить это все? Не знаю. Когда я был на курсах подготовки директоров, самой большой опасностью нам виделось землетрясение. В Лос-анджелесских школах детей не учили, что делать, если из проезжающей мимо машины вдруг начнут стрелять. Никто и представить не мог, что школы станут зонами боевых действий между соперничающими бандами и местом для уличных разборок. Маленький город или большой, черные или белые, богатые или бедные – раньше это как будто не имело никакого значения. Как человек я не хочу принимать это, не хочу признавать это, но как директор знаю, что не могу это сделать. У меня есть обязательства перед учащимися. Раз уж мир, в котором мы живем, таков, как есть, мой долг – подготовить их к нему. Но как это сделать? Боюсь, я сам не готов к этому миру. И мисс Авалон тоже не была к нему готова.

– Вы уже обратились за психологической помощью? – мягко спросил Куинси.

– Разумеется. Мы ожидаем приезда в город нескольких детских психологов.

– Я имею в виду не только учащихся, но и вас самих и ваших сотрудников.

– Конечно, конечно. – Взгляд директора снова ушел к цветам у забора и остановился на плакате с надписью: Мы любим вас, мисс Авалон.

Он покачнулся. Рейни показалось, что директор как-то вдруг съежился, постарел у нее на глазах.

– Она пыталась помочь ему, – сказал Вандерзанден, ни к кому не обращаясь. – Заботилась о всех своих учениках, особенно о Дэнни. Сколько раз она задерживалась после уроков ради него одного только потому, что ему не хотелось возвращаться домой… Учила его программированию, вместе с ним смеялась над шутками в Интернете… Такая терпеливая, такая внимательная… Иногда я ненавижу Дэнни О'Грейди, и оттого мне еще хуже. Разве может директор ненавидеть ученика? Разве можно бояться ребенка?

Ответов на свои вопросы директор не ждал. Помолчав, он распрямил плечи и зашагал к своей машине. Между тем тучи наконец закрыли солнце, и на землю упали первые капли весеннего дождика.

– Думаю, ему самому нужна помощь, – сказала, глядя ему вслед, Рейни.

– Вам бы тоже потребовалась помощь, если бы вы потеряли любимую женщину.

– Мистер Вандерзанден женат и счастлив в браке!

Куинси покачал головой:

– Только не тогда, когда он был с Мелиссой Авалон.

Глава 11

Сэнди О'Грейди снилось, что Дэнни умер.

В небольших сообществах свои ритуалы, свои устоявшиеся обычаи отмечать значимые жизненные события. Почти все они так или иначе связаны с едой. Кто-то выходит замуж – испеки любимый хлеб невесты и положи карточку с рецептом в форму для выпечки в ее будущую кухню. У кого-то родился первенец – принеси пакетик домашнего сахарного печеньица, сделанного в форме маленьких пинеток. У кого-то барбекю по случаю окончания школы – приди с традиционным, отмеченным наградами маминым салатом из трех бобов^[10]. Пакетик шоколадной стружки тоже не будет лишним.

Когда кто-то умирает – приходит время запеканки. Запеченный с ветчиной картофель. Семислойный тако. Индюшка. Сделайте ее со щедрой душой. К запеканке прилагается побольше салфеток и крепкое плечо – пусть вдове будет на что опереться. Через два дня зайдите еще разок – с подносом шоколадных пирожных или парой яблочных пирогов. Рано или поздно даже самые стойкие обращаются за утешением к вкусненькому. Так уж устроена жизнь.

Накануне вечером на крыльце О'Грейди появилась первая запеканка. К запеканке прилагалась записка: С глубоким сочувствием. Даритель не подписался. И вот тогда Сэнди поняла, какие дни ждут ее впереди. Соседи понимали, как им тяжело. Некоторые даже соболезновали. Но что делать в новых обстоятельствах, никто не знал.

Перед тем как перевезти Дэнни в центр содержания несовершеннолетних округа Кэбот, на него надели пуленепробиваемый жилет.

Полиция провела в доме О'Грейди целый вечер. Люди, которых Шеп и Сэнди никогда не видели, с суровыми лицами и в синих ветровках с буквами CSU^[11], блокировали комнату Дэнни. Они разобрали его кровать и распотрошили шкаф. Переворошили ящики стола, разъяли на части мебель и сложили в ящики все, до чего он когда-либо дотрагивался. Разделавшись со спальней Дэнни и посыпав ее порошком для снятия отпечатков, они ушли – как и пришли – с хмурыми лицами, не сказав ни слова.

Бекки спряталась в гардероб.

Пришли родители Сэнди. Они обняли дочь и заплакали. Потом вытащили из гардероба Бекки и заплакали еще сильнее. На Шепа родители смотрели холодно, с каменными лицами, ясно давая понять – что бы ни случилось, во всем виноват он, и только он. Потом мать Сэнди удалилась на кухню, а отец сидел на диване и изо всех сил крепился.

Нанес визит и приходской священник. Посидел с Шепом и Сэнди. Напомнил, что Бог не дает непосильной ноши. Говорил, что вера поддержит и поможет пройти час горести. О Дэнни священник говорил в прошлом времени, что, с одной стороны, звучало как будто естественно, а с другой, сводило Сэнди с ума.

Дэнни не умер. Дэнни не был ношей. Он был запутавшимся и испуганным мальчиком, сидящим теперь в сером коридоре государственного учреждения с решетками на окнах. Ребенок в состоянии шока, сказали врачи, когда Шеп и Сэнди попытались навестить его утром. Сжался в комочек, обхватил руками колени, как будто так утомился от жизни, что уже хотел бы вернуться в лоно матери.

Повидаться с ним им не позволили. Нет, нельзя. Ему нужно дать время. Пусть выспится. Может быть, завтра.

Сэнди не хотела уходить. Не хотела возвращаться в дом, волшебным образом производивший запеканки, к матери, выпекавшей один пирог за другим, как будто должным образом завернувшаяся корочка и есть секрет к управлению жизнью. И вот теперь она не желала ни одной лишней минуты оставаться со священником, который когда-то объявил их с Шепом мужем и женой, а теперь смотрел на них с тем торжественным состраданием, которое приберегалось обычно для прокаженных. Она не хотела и не могла смотреть на свой гараж, на котором кто-то написал красной, с потеками, краской страшное слово Детоубийца.

Дэнни не был хладнокровным убийцей. Он был ребенком. Он был ее ребенком, и она хотела вернуть свою семью! Она хотела быть матерью-воительницей, защищающей детей от драконов.

Но где они, драконы? Какого из них требуется поразить? Этого ей никто не говорил. Никто не говорил, что такое случилось вчера, что превратило ее восьмилетнюю дочь в немого призрака, а ее тринадцатилетнего сына – в убийцу.

Теперь в кухне с ними разговаривал адвокат, Эвери Джонсон. Они только что вернулись с предварительных слушаний, шокировавших Сэнди неформальностью процедур. Зал заседания – с голыми белыми стенами и выстланным линолеумом полом – напоминал классную комнату в средней школе. Судья в темной мантии, явно удивленный присутствием двух адвокатов в костюмах, приветствовал их такой фразой: «А вы, парни, похоже, нечасто здесь бываете, а?»

И вот в этой простенькой донельзя комнате, в неформальной донельзя обстановке окружной прокурор Чарльз Родригес – человек, с которым Шеп несколько лет работал бок о бок, человек, которого Сэнди много-много раз приглашала домой на обед, – подал прошение о передаче дела под юрисдикцию взрослого суда, учитывая «гнусный характер преступлений Дэниела О'Грейди против общества».

Он выдвинул против их сына пять обвинений в убийстве при отягчающих обстоятельствах – одно за первую жертву и по два за вторую и третью. В случае признания виновным во взрослом суде Дэнни мог получить пять последовательных приговоров, каждый от тридцати лет до пожизненного. Вечером его передали на попечение округа. И домой он уже не вернется.

И теперь Сэнди не могла избавиться от мысли, что Дэнни умер.

– Давайте посмотрим и на светлую сторону, – говорил Эвери Джонсон. – Дэнни тринадцать лет. Статистика на его стороне.

– Статистика? – слабым голосом спросила Сэнди, ковыряя кусок свежеиспеченного яблочного пирога.

Десять минут назад ее мать подала пирог с ведерком ванильного мороженого. Мороженое таяло, растекаясь маленькими ручейками, и Сэнди останавливала их, выстраивая плотины из кусочков пирога. Потом Шеп забрал у нее тарелку и съел пирог сам. В кризисные моменты аппетит у него всегда обострялся, а вот у нее – пропадал полностью.

– На предстоящем слушании, – продолжал Эвери, – мы должны делать упор на то, что наилучшим образом отвечает интересам как ребенка, так и общества. В принципе слушание фокусирует внимание на двух ключевых аспектах личности Дэнни: не слишком ли рискованно оставлять его в рамках ювенальной системы и подлежит ли он реабилитации. Окружной прокурор будет, естественно, доказывать, что Дэнни – опасный преступник, действия которого не дают оснований надеяться на исправление, а потому его дело должно быть выведено из-под юрисдикции ювенального суда. Судье следует передать обвиняемого во взрослый суд, который располагает средствами и возможностями разобраться с закоренелым преступником. Наша задача в том, чтобы доказать обратное, и хорошая новость – та, что статистика в нашу пользу. Большинство детей, совершивших насильственное преступление, не склонны к правонарушениям во взрослом возрасте. Далее – и мы должны указать на это, – исследования показывают, что при содержании ребенка со взрослыми шанс рецидива повышается, а при содержании со сверстниками – понижается. Таким образом, в интересах штата оставить Дэнни под юрисдикцией ювенальной системы, где он может исправиться и начать с чистого листа в двадцать пять лет как полезный член общества.

– Вы исходите из того, что Дэнни виновен, – оборвала его Сэнди. – Почему вы считаете, что мой сын виновен?

Эвери, пожилой мужчина в очках и дорогом костюме, сдержанно улыбнулся. Расправившись в несколько минут с предложенным пирогом, он аккуратно промокнул верхнюю губу бумажной салфеткой. Сэнди так и не решила, нравится он ей или нет. Адвокат казался ей слишком напыщенным, слишком богатым, слишком успешным, на ее вкус. Но Шеп проникся к нему симпатией уже давно, когда они только познакомились на каком-то совещании, где Эвери был основным докладчиком. Шеп зашел так далеко, что даже называл его «другом», хотя Сэнди знала, что это не так. Эвери Джонсон вращался в кругах куда более высоких. Жил в роскошном доме на озере Осуиго и вряд ли взялся за их дело просто так, по доброте душевной. Сэнди предполагала, что он берет пятьсот долларов за час и не останавливает счетчик, даже пока ест ее пирог.

Как они расплатятся с ним? Что наплел ему Шеп насчет их финансового положения? Чем соблазнил? Она не знала. Ясно было только одно: муж хотел получить Эвери Джонсона. Джонсон – лучший, и ни о ком другом Шеп и слушать бы не стал. Для сына – только лучшее. Так он понимал отцовский долг. Это бесило Сэнди – и трогало до слез.

– Можете не сомневаться, я не позволю присяжным даже подумать о том, что ваш сын виновен. – Эвери снова ей улыбнулся. – Но сейчас мы имеем дело не с присяжными. Через шесть месяцев мы с Чарльзом Родригесом будем обсуждать будущее Дэнни с судьей Мэтьюзом, пренеприятным, откровенно говоря, старикашкой, который с удовольствием вернул бы в государственную школу телесные наказания. Вот он, скорее всего, думает, что Дэнни виновен. И скорее всего, считает, что его надо повесить. К счастью, на слушании этот вопрос не рассматривается. Сейчас речь идет только о том, какой суд должен заниматься нашим делом. Независимо от того, виновен Дэнни или нет, мне нужно доказать, что в интересах и мальчика, и общества оставить дело под юрисдикцией ювенального суда.

– Потому что, даже если он убийца, есть вероятность какого-то волшебного исцеления по мере взросления?

– Именно так. И в этом нет ничего волшебного. Я всю ночь читал статьи по теме ювенальной преступности. Так вот эксперты называют это феноменом дезистенции. В период от двенадцати до восемнадцати лет у подростков наблюдается пик криминальной активности, совпадающий с гормональным подъемом и эволюционными изменениями, опережающими формирующиеся навыки совладания. Примерно в восемнадцать лет подросток становится взрослым, находит работу и более постоянные отношения. Криминальная активность резко снижается, и даже так называемые «трудные» подростки начинают вести нормальную жизнь.

– Значит, если Дэнни невиновен, он невиновен. Но если он виновен, то это лишь потому, что он проходит некую стадию развития? И вот этой позиции мы будем придерживаться в суде? – В голосе Сэнди зазвучали пронзительные нотки. Сдерживаться она больше не могла – все, о чем здесь говорилось, звучало насмешкой. Безумием.

Шеп бросил на нее недовольный взгляд:

– Бога ради, Сэнди, что еще ты хочешь услышать? Он же объяснил, что сейчас главное – сделать так, чтобы дело Дэнни не попало во взрослый суд.

– Сэнди… – мягко начал Эвери.

Она не дала ему продолжить:

– Я не знаю, что хочу услышать! Может быть, что мой единственный сын не способен убить трех человек. Может быть, что мой первенец не убийца и что это все большая ошибка. – Она хлопнула ладонью по столу. – Посмотрите на себя! Сидите, обсуждаете какие-то юридические теории, как будто в этом все дело… Но это не игра. И дело не в том, кто окажется в выигрыше, а кто – в проигрыше к концу вечера. Речь идет о нашем сыне! О нашем городе! Как мы будем жить здесь, ходить по улицам, если Дэнни признают виновным? Что мы скажем Бекки? Господи, Шеп, ты разве не видел, что написали на гараже? Они готовы убить его! Наши соседи винят Дэнни в гибели двух маленьких девочек, и рано или поздно его кто-нибудь убьет… Черт! Черт! Черт!

Сэнди отодвинула от стола стул. Поднялась. Сделала четыре шага – больше не позволяли размеры их кухоньки – и поймала себя на том, что у нее текут слезы. Шеп остался на месте. Не встал, чтобы успокоить жену. Прошлой ночью он попытался вернуться к ней в постель, впервые за несколько месяцев, когда спал на диване. Сказал, что просто полежит рядом. Может, им удастся – хотя бы на время – забыть разногласия. Ведь когда-то они были хорошими друзьями.

Злость свернулась у нее в груди тугим комком. Она посмотрела на мужа, отца ее детей, растерянного, жалкого, поникшего, и в голову не пришло ничего, кроме того, что если Дэнни и довели до убийства, то виноват в этом Шеп. Это он придирался к Дэнни, требовал от мальчика слишком многого и никак не хотел признать, что его сын – другой, более интеллектуальный, больше похож на нее. Не желая понять очевидное, Шеп давил на сына, пытаясь силой загнать его в свой мир, мир самоуверенных мачо.

Шеп сломал их сына. Сломал семью. И за это Сэнди ненавидела мужа.

Порыв эмоций внезапно схлынул, пройдя по ней дрожью, и Сэнди ощутила внутри глухую пустоту. Чувствуя себя выжатым лимоном, едва держась на ногах, она стояла какое-то время, потом повернулась к двери и увидела Бекки, смотревшую на нее серьезными голубыми глазами.

– Мамочка, не дай монстру схватить тебя, – сказала дочка и, повернувшись, вернулась в гостиную, где ее бабушка и дедушка смотрели телевизор.

Сэнди шагнула к столу и села.

– Я знаю, время для вас нелегкое… – начал Эвери.

– Господи ж боже мой… – пробормотала Сэнди.

Шеп тяжело вздохнул, поднялся и отрезал себе третий кусок пирога.

– Послушайте, – быстро заговорил Эвери, – я сейчас покажу вам, как все будет, и тогда, может быть, вам станет понятнее, чего мы стараемся достичь. Ближайшие месяцы, от полугода до года, будут критически важными для будущего Дэнни.

Сэнди подняла руку.

– Почему так долго? Зачем ждать эти ваши от полугода до года?

– Обычно именно столько времени занимает процедура подготовки к слушаниям по такого рода вопросам. Не так все просто…

– Но вернуться домой Дэнни не может, да? Вы сказали, что обвиняемого в убийстве подростка под залог не отпускают. Да что же это такое? Мой сын еще не предан суду, не признан виновным в убийстве, но при этом проведет по меньшей мере шесть месяцев в центре содержания несовершеннолетних! Где же здесь справедливость?

– Так устроена система.

– Да пошла она, такая система! – взорвалась Сэнди.

Эвери Джонсон позволил себе мягкую, успокаивающую улыбку, но голос его зазвучал резче.

– Миссис О'Грейди, я знаю, что вы не хотите это слышать, но вероятность того, что все эти преступления совершил Дэнни, весьма велика. Его застали на месте преступления, когда он держал на мушке вашего мужа. Он пришел в школу с оружием, которое взял у вас дома, и, более того, он дважды признался в убийстве.

– Дэнни в шоке. Вы сами сказали. Он не отдает себе отчета в том, что говорит.

– Оружие, миссис О'Грейди. Оружие. Как хранившиеся в вашем сейфе пистолет и револьвер оказались в школе?

Сэнди беспомощно посмотрела на Шепа. Тот проткнул воздух испачканной мороженым вилкой и стоически заявил:

– Мой сын этого не делал.

Впервые за долгое-долгое время, глядя на мужа, Сэнди ощутила прилив теплых чувств.

– Ты полицейский, Шеп, – твердо сказал Эвери, – и даже ты не можешь доказать невиновность своего сына.

– Я…

– Не можешь.

– У меня есть шесть месяцев.

Джонсон вздохнул, подумав, наверное, что они оба просто не желают смотреть в лицо фактам. И предпринял еще одну попытку.

– Даже если тебе удастся внятно объяснить, как твое оружие оказалось на месте преступления, почему твой сын держал тебя заложником и почему он дважды сознался в совершении преступления, факт остается фактом: Дэнни – проблемный ребенок. С ним определенно не все в порядке. Так что, даже если отставить все юридические процедуры, эти шесть месяцев дадут вам возможность определить, какая именно помощь требуется Дэнни. Его осмотрят специалисты по детскому развитию. Он пройдет серию психологических тестов. Они изучат его детство, семью, друзей. Да, приятного в этом мало, но в результате вы лучше поймете, что представляет собой Дэнни и с какими проблемами он сталкивается. Ну что, есть смысл?

Сэнди задумалась. Посмотрела на Шепа – муж безучастно, словно корова сено, жевал кусок пирога. Сказанное адвокатом произвело на него не самое лучшее впечатление – он поник и явно упал духом. У Дэнни были проблемы. Шеп мог делать вид, что ничего не слышит, не соглашаться с тем, что ему не нравилось, но возразить не мог – слов не осталось. Адвокат попал в точку, в самое сердце его собственных тайных сомнений и страхов. Что, если у Дэнни действительно серьезные проблемы? Что, если они у себя в семье вырастили чудовище?

Какие темные круги у него под глазами, подумала, глядя на мужа Сэнди, и отвела глаза.

Она знала, что ночью, не найдя приюта в ее спальне, Шеп улегся на пол, рядом с кроваткой Бекки. Отказавшись спать в родительской комнате, дочурка окружила себя стеной из мягких игрушек. Роль личного телохранителя была доверена любимцу, Большому Мишке. Лошадка Ханна расположилась у двери. Двенадцать «малышек Бини»^[12] взяли под охрану подоконник. Собачонка Пагсли была вручена Сэнди – на тот случай, если ей тоже понадобится защита.

За ночь Бекки несколько раз всхлипывала, а около трех спрыгнула с кровати и побежала в туалет. Когда Шеп попытался разбудить дочку, она расплакалась, так что ему ничего не оставалось, как только взять ее на руки и отнести в постель вместе с Большим Мишкой. Бекки пробормотала что-то насчет того, что ему надо поостеречься монстров, и крепко уснула.

В шесть утра Шеп перебрался на диван в гостиной. В семь проведать дочку отправилась Сэнди. Бекки она обнаружила в дальнем углу гардероба под четырьмя платьями.

Бекки по-прежнему ничего не говорила о том, что случилось в школе, и доктора предполагали, что уже никогда и не скажет. Пережитое, что бы это ни было, оказалось слишком травматичным для сознания восьмилетней девочки, которое убрало воспоминания под надежный замок. Сэнди и Шеп получили четкие инструкции: обеспечить дочери комфортные условия и ощущение безопасности и не стараться рассеять ее страхи. Что бы те ни значили.

Иногда Сэнди казалось, что они с Шепом стареют не по дням, а по часам. Она бы с удовольствием сняла трубку и поболтала об этом с Маргарет, Лиз или Марджи, как делала раньше, когда они, четыре матери, на протяжении шести лет обменивались впечатлениями о детях. Но сделать это теперь она не могла. Как бы плохо им ни было, ее сын принес боль всему городу, и ей как матери приходилось платить по его долгам.

– Что… что, если это сделал Дэнни? – впервые за все время решилась спросить Сэнди, со страхом глядя на богатого и успешного Эвери Джонсона, державшего их будущее в своих руках. – Что, если все эксперты, осмотрев Дэнни, придут к выводу, что он убийца?

– Это я и пытаюсь вам объяснить. Цель суда не в том, чтобы объявить: да, Дэнни – убийца, – а в том, чтобы установить, будет ли он убивать снова. Ювенальный суд назначит специалиста, который проведет психологическую оценку Дэнни, его личности, поведения, склонностей к насилию и так далее. Поскольку анализу подлежат довольно много параметров, работа займет определенное время. По ее окончании эксперт составит отчет. В данном случае, учитывая серьезность преступлений, судебный психолог, вероятно, сделает два заключения. В первом будет сказано, что вероятность повторения убийства со стороны Дэнни – при условии, что он уже сделал это, – составляет Х процентов. Если же он не совершил убийство, вероятность реабилитации составляет Y процентов.

– Не понимаю. Если Дэнни не виновен в преступлении, то и вероятность того, что он будет жить нормальной жизнью, должна составлять сто процентов. Откуда тут второе заключение?

– Судебный психолог, миссис О'Грейди, заглядывает, можно сказать, за горизонт и анализирует всю жизнь Дэнни, а не только отдельное деяние, в котором он, возможно, виновен, а возможно, и нет.

– Дэнни всегда был хорошим мальчиком, – машинально возразила Сэнди.

Эвери Джонсон посмотрел на нее сочувственно, но твердо:

– Дэнни страдает вспышками неконтролируемого гнева. Он проводит много времени с оружием. Его характеризуют как замкнутого, необщительного подростка. Все это проявится, миссис О'Грейди. Судебный психолог рассмотрит все факторы, включая напряжение в семье и другие источники стресса.

Шеп опустил голову. Сэнди знала, о чем думает муж. О том, что их брак трещит по швам. Взрывной характер Шепа не лучшая модель для управления агрессией, хотя он – надо отдать ему должное – ни разу не поднял руку на нее или детей. Вот мебели повезло меньше.

– А если мы будем не согласны с мнением эксперта? – подал наконец голос Шеп. – Мы можем пригласить своего психолога?

– Конечно. Завтра утром я первым делом обращусь в ювенальный суд с соответствующим ходатайством. То есть они назначат эксперта, но работать он будет на нас.

– Сколько это будет стоить? – нерешительно спросила Сэнди. – Я имею в виду…

Она взглянула на Шепа и сразу поняла, что разозлила мужа этим вопросом. Но и промолчать было нельзя. Зарплата шерифа – всего двадцать пять тысяч в год, а Сэнди за свою работу получала девять долларов в час. Еще вчера она надеялась на большее, на оклад после заключения новой сделки с «Уолмарт», но теперь это все как будто ушло на миллион лет назад. Выбежав из офиса, она уже не оглядывалась. Вечером Митчелл прислал любезное сообщение – мол, не торопитесь, решайте свои дела, – но Сэнди понимала, что он расстроен. Ему требовалась ее помощь, и теперь, когда она ушла, он так или иначе будет вынужден искать замену. Бизнес есть бизнес.

– Приглашенных экспертов оплачивает ювенальный суд. У него есть для этого специальные фонды.

– И нам это ничего не будет стоить? – спросила Сэнди.

Шеп недовольно заворчал. Эвери уверил ее, что нет, не будет. Впервые за время разговора она увидела в его глазах сочувствие. Возможно, он понимал их финансовое состояние куда лучше, чем она думала.

– Приглашение нашего собственного эксперта выгодно тем, что он будет связан принципом конфиденциальности. Дэнни может быть с ним полностью откровенным, и в конце, если мы сочтем, что откровенность ему не на пользу, мы просто не допустим его до дачи показаний. Никто ничего не узнает.

– Кроме нас.

– Вы получите информацию и сможете помочь Дэнни, – спокойно сказал Эвери.

– Если вы не допустите передачи дела во взрослый суд, – отозвалась Сэлли.

– Для меня это своего рода вызов, – согласился адвокат. – Во взрослом суде у тринадцатилетнего мальчика шансов мало.

Некоторое время все молчали, думая о той дороге, которую им предстояло пройти, и о ставке ценою в жизнь. Сэнди потерла виски.

– Дэнни этого не делал, – упрямо заявил Шеп. – Я докажу.

Зазвонил телефон. Муж машинально ответил, но уже в следующую секунду лицо его окаменело, и он положил трубку на место.

– Ошиблись номером, – пробурчал он, но все знали, что это не так. Телефон звонил целое утро. Надеюсь, с твоим ублюдком обойдутся там по-свойски, – кричал незнакомый голос. – Надеюсь, они оттрахают его во все дырки. Детоубийца. Детоубийца. Детоубийца.

Сэнди прожила в Бейкерсвиле всю свою жизнь и любила этот город.

Она повернулась к Эвери Джонсону.

– Какие у нас шансы? Только честно. Что случалось с другими подростками, обвиненными в массовых убийствах?

– Почти все получили пожизненное. Но большинству таких стрелков уже было больше шестнадцати, поэтому они автоматически попадали под юрисдикцию взрослого суда.

– Большинство, но не все? Были исключения, да?

– Джонсборо. Двое ребят были слишком малы, и в Арканзасе нет положения о передаче несовершеннолетних во взрослый суд.

– Они остались в тюрьме для несовершеннолетних?

– По-моему, их держали там до двадцати одного года.

В темноте забрезжил лучик надежды.

– И что, мистер Джонсон, сработало? – нетерпеливо спросила она. – Что с ними теперь? Они исправились? Вернулись к нормальной жизни?

– Этого, миссис О'Грейди, пока еще никто не знает.

Глава 12

Его любимым сервис-провайдером был AOL. Ему нравилось, как он группирует заголовки новостей, облегчая переход от одной истории к другой. Двойной клик по сводке новостей – СЫН ШЕРИФА ПОДОЗРЕВАЕТСЯ В МАССОВОМ УБИЙСТВЕ. Пробежал два параграфа, еще один двойной клик – и вот тебе подробный отчет. Весь мир скорбит. Три семьи убиты горем. Президент требует более жесткого контроля за оружием, бла-бла-бла… Сайдбар дает дополнительные варианты. Можно потрепаться с другими читателями. Просмотреть таймлайн всех последних случаев со стрельбой в школе. Прочитать интервью с другими выжившими, рассказывающими, как каждый новый такой инцидент опять открывает старые раны и рвет на части сердца. Он прочел ту статью. Зияющие раны, кровоточащие сердца. Боже, как ему нравилась в такие дни журналистика! Именно поэтому он и хранил под стеклом номер журнала «Тайм» от 20 декабря 1999 года. Для вдохновения.

Двумя часами ранее он скачал самые свежие статьи о бейкерсвильской истории. Объем информации не тот, на какой он рассчитывал, – гораздо скуднее. Всего три трупа – вот в чем проблема. Конкуренция в СМИ сильно выросла по сравнению с тем временем, когда он только начинал. Ему следовало бы об этом помнить.

Шесть вечера. Он отложил лэптоп в сторону. Черт, как же есть хочется…

В этом плане мотель предлагал не так уж и много. Он рассчитывал на заведение побольше, принадлежащее к какой-нибудь надежной сети. Ничего похожего в окрестностях Бейкерсвиля обнаружить не удалось. Пришлось остановиться в дешевой частной ночлежке. С одной стороны, владелец, похоже, проявлял чрезмерный интерес к своим постояльцам. С другой, по ночам здесь работало не так уж и много людей, чтобы кто-то мог заметить, чем он занимается. Где-то находишь, где-то теряешь.

Снова заурчал живот, и он решил прогуляться до местного бара.

Спустя четверть часа, напялив на себя пальто и шляпу, он проследовал по крохотной главной улице к тускло освещенной закусочной. Трое завсегдатаев, сгрудившиеся у единственного телевизора, оторвались от экрана и с любопытством подняли на него глаза. Высокий лысеющий бармен наградил его приветственным кивком. Он опустился на стул напротив трех серебристых пивных краников и попросил пива.

– Что хорошего в новостях?

– Сенат выступает за новый закон об оружии. Хотят, чтобы родители несли ответственность за все, что бы там ни наделали их вооруженные детишки.

– Весьма кстати, – проворчал товарищ говорившего. – По их словам, яблоко никогда не падает далеко от дерева; как-то же они всего этого набираются.

Третий смерил первых двоих оценивающим взглядом. У него было морщинистое обветренное лицо – лицо человека, проведшего годы за баранкой «Джон Дира».

– Шеп – хороший парень, – сказал он спокойно.

Другие двое пожали плечами и почти тотчас же принялись изучать мыски своих ботинок. Судя по всему, спорить они не собирались.

– Шеп, конечно, хороший шериф, – с подчеркнутой медлительностью произнес сидевший за барной стойкой. – Но вот отец… вам не кажется, что отец – это нечто другое?

Все трое мужчин разом отвернулись от телевизора и, похоже, впервые присмотрелись к нему повнимательнее. Тот, что постарше, Краснорожий, заговорил первым.

– Мы как-то не расслышали ваше имя.

– О, я здесь проездом. Дела, знаете ли. Обычно мне нравится путешествовать вдоль побережья. Чудесный вид, прекрасные люди. Но на этот раз… Тринадцатилетний мальчишка в упор расстреливает двух девочек. А потом еще убивает и эту бедняжку-учительницу… Такая красивая женщина, такая ужасная потеря. – Он снова повернулся к бармену, взиравшему на него уже не столь доброжелательно: – Можно мне «крылышки буффало»? Побольше перца и голубого сыра.

– Еще не факт, что это сделал именно Дэнни О'Грейди, – холодно произнес Краснорожий. Бармен кивнул.

– Да будет тебе, Даррен, – мягко сказал один из его друзей. – Моя жена собственными ушами слышала от матери Люка Хейза, что Дэнни сознался.

– А я тебе говорю, что О'Грейди – хорошие люди.

– А других подозреваемых нет? – небрежно поинтересовался сидевший за барной стойкой.

– Пара ребят говорили, что видели человека в черном, – тотчас же отозвался Краснорожий.

– Да брось, Даррен, никто в это не верит. Это же дети. Испугались – вот и разыгралось воображение.

– Что вовсе не значит, что это не может быть правдой.

Его товарищи нахмурились, но вступать в спор снова не стали.

– Я слышал, у этих О'Грейди не все ладно в семье, – заметил сидевший у барной стойки.

Краснорожий перевел свой холодный взгляд на него. Плотный, крепкий, закаленный десятками лет нелегкой работы. Однако на человека за стойкой это впечатления не произвело: старики в барах не дерутся. Они используют свой возраст и положение для того, чтобы пристыдить оппонентов и принудить их к молчанию. Что ж, на сей раз не на того напал – сидевшему за барной стойкой стыд был неведом.

– Говорю лишь то, что слышал, – сказал он спокойно.

Краснорожий сделал шаг в его направлении. Один из спутников схватил приятеля за руку.

– Оставь его в покое, Даррен. У каждого есть право на собственное мнение.

– Прошлым летом, – сдержанно произнес Краснорожий, – я ездил в Бейкерсвиль на еженедельную ярмарку, так у моего трейлера колесо лопнуло. Едва в ящик не сыграли. Шеп О'Грейди проезжал мимо в своей патрульной машине вместе с сыном. Так вот они остановились и помогли мне. И Дэнни не сидел сложа руки – вылез из машины, помог поставить запаску, да и гайки закручивал – дай бог каждому. Когда я поблагодарил их обоих, он сказал «да никаких проблем, сэр» и пожал мне руку. Не знаю, что уж там случилось в школе, вот только я бы на месте тех, кто с ними никогда не встречался, не спешил судить парня или его родителей.

– Вот это уже интересно, – сказал сидевшей у стойки. – Потому что я слышал, у этого Дэнни О'Грейди довольно-таки мерзкий характер. Любит помахать руками, размолотил в школе собственный шкафчик… У моего клиента сын ходит в бейкерсвильскую восьмилетнюю школу, так он говорит, там все знают, что у этого Дэнни О'Грейди не в порядке с головой.

Краснорожий сдвинул кустистые седые брови в одну суровую, предвещающую грозу линию. Товарищ снова схватил его за руку.

– Да ты сам подумай, – произнес он примирительным тоном. – Такие трагедии случаются, и смысл в них не всегда найдешь. Иногда даже думаешь, уж не нужна ли каждому новому поколению какая-нибудь война, – исключительно для того, чтобы дать выход чувствам.

– По-твоему, война идет молодежи на пользу? – недоверчиво спросил Краснорожий.

Его друг пожал плечами.

– Помнится, раньше стреляли по немцам и корейцам, но никогда – в наших школах.

– Брехня все это, Эдгар!

– Я лишь хочу сказать…

– Наркоманы да инвалиды – вот что ты хочешь сказать. Ну да, конечно: война творит чудеса для молодежи!

– А что, по-твоему, сейчас происходит, а, Даррен? Эти расстрелы идут один за другим! Господи, сколько же их уже было!

Все замолчали – даже тот, что сидел за стойкой и изо всех сил старался сдержать ухмылку.

– Ладно, поживем – увидим, – отрезал наконец Краснорожий.

– Если что случится, – фыркнул Эдгар, – в Бейкерсвиле теперь даже шерифа нету. Я слышал, теперь всем заправляет та девчонка.

– Лоррейн Коннер, – сказал сидевший за стойкой, и бармен посмотрел на него с любопытством.

Эдгар кивнул.

– Она самая. Взяла дело в свои руки, хотя бог его знает, имеет ли она уже право голоса.

– Я слышал, они и федерала привлекли, – заметил сидевший за стойкой. – Какого-то эксперта по школьным расстрелам.

– А что, у федералов имеются эксперты по школьным расстрелам? – впервые за все время подал голос бармен.

Сидевший за стойкой ухмыльнулся.

– Забавно, да? – сказал он. – Теперь нам остается лишь выяснить, насколько хорош этот парень.

К восьми вечера улицы Бейкерсвиля погрузились в сумеречный вечерний полумрак, и на душе у Рейни стало совсем тоскливо.

После разговора с директором Вандерзанденом Рейни и Куинси нанесли визит в крошечную квартирку Мелиссы Авалон, надеясь узнать побольше о ее жизни. По всей видимости, Мелисса попала под огонь не случайно. Возможно, она была даже единственной намеченной жертвой, и Рейни никак не удавалось смириться с мыслью о том, что Дэнни О'Грейди мог умышленно застрелить единственную учительницу, которая была к нему добра. Что поднимало следующий вопрос: кем же была Мелисса Авалон и, что важнее, кто мог желать ее смерти. Выслушав предположение Куинси о том, что у Авалон мог быть роман с Вандерзанденом, Рейни начала склоняться к мысли, что этим кем-то как раз таки и мог быть директор. Или же его обманутая жена…

Куинси, в свою очередь, пока еще не был уверен ни в чем. Он вроде бы соглашался с тем, что именно Мелисса являлась главной мишенью, но не думал, что в силу этого стрелок обязательно должен был знать ее. Фэбээровец пробормотал что-то насчет того, что зачастую молодых и красивых женщин убивают именно за то, что они молоды и красивы. У Рейни даже не возникло желания спросить, что такое он читает на ночь.

К несчастью, Сандерс свел все их расследование на нет, прибыв в квартиру Авалон первым. Ящики были уже перерыты, кухня разобрана на части, кровать разодрана в клочья. Эксперты-криминалисты покопались даже в тампонах погибшей женщины.

Рейни оставалось либо ждать официального отчета, либо просить у Сандерса информацию по ее же собственному делу. Не удивительно, что ей это не нравилось.

Рванув обратно в оперативный центр, они с Куинси прибыли как раз вовремя, застав на месте Люка Хейза и Тома Доусона. Эти двое планировали еще до ужина опросить Бекки О'Грейди, но потерпели неудачу. В доме Шепа находился Эвери Джонсон, который заявил о своем желании присутствовать при беседе. Сэнди и Шеп также не захотели никуда уходить, в результате чего восьмилетняя свидетельница оказалась в небольшой общей комнате с пятью не спускавшими с нее глаз взрослыми.

Бекки поступила совершенно логично. Она покрепче прижала к себе плюшевого медвежонка, свернулась калачиком на диване и уснула.

Спустя четверть часа Люк и Том поднялись и двинулись к выходу. Шеп даже не стал их провожать. Об этом позаботился адвокат, предварительно проинформировавший полицейских, что из-за обилия назойливых звонков семейству О'Грейди придется незамедлительно сменить номер на незарегистрированный. Еще он потребовал поставить у дома патруль для обеспечения безопасности семьи. Или они не видели, что какой-то враждебно настроенный придурок написал на гараже О'Грейди?

Надпись на стене гаража реально обеспокоила Люка. Он сделал два полароидных снимка для досье. Потом съездил в хозяйственный магазин и купил ведерко грунтовки и ведерко белой краски. Последний час они с Томом перекрашивали гараж Шепа. Ни Шеп, ни Сэнди даже не вышли сказать спасибо.

Рейни не знала, что и ответить. Такого рода трагедии в городах выявляют в людях не только все самое лучшее, но и все самое худшее.

Люк и Том удалились сразу же, как только к Рейни заявился мэр. Ему звонили родители Салли Уокер. Что там относительно отложенного до завтра вскрытия? Почему семьи не могут получить останки своих дочерей, чтобы заняться похоронами? Родители в ярости.

Да, и видела ли Рейни Джорджа Уокера в пятичасовых новостях? Вот именно. Отец погибшей девочки появился перед камерами для того, чтобы заявить всем, кто его слушает, что Дэнни О'Грейди пытаются увести от ответственности. Он убил троих человек, а ведомство шерифа Бейкерсвиля даже не думает заниматься расследованием, потому что он сын Шепа. Фаворитизм чистой воды, поэтому всем вам, матерям, лучше собрать детишек дома и запереть двери. В один прекрасный день, и очень скоро, Дэнни О'Грейди вернется в город.

Весь день в магазинах спорттоваров наблюдался наплыв желающих приобрести оружие. И не только в Бейкерсвиле, но и в соседнем округе Кэбот.

Люди напуганы, прямо заявил мэр. Люди разгневаны. Поэтому Рейни уж лучше бы закрыть дело побыстрее. Не то улицы наших городков ждет черт знает какой всплеск насилия.

Сразу же после ухода мэра Рейни вытащила новую коробку стандартных, твердо-мягких карандашей, села напротив Куинси по другую сторону рабочего стола и методично разломала каждый из них на две части. Затем разломала надвое и эти половинки. Так она собиралась с мыслями.

Лучше ей от этого не стало. Второй день расследования, а у нее в руках только постоянно увеличивающийся список вопросов. Почему Дэнни застрелил ту единственную учительницу, которая, судя по всему, пыталась ему помочь? Уж не принудил его к этому Чарли Кеньон? Или, быть может, Дэнни познакомился с кем-то в Сети? Могло показаться странным, что некий незнакомец способен толкнуть тинейджера на убийство, но, по общему мнению, Дэнни был впечатлительным пареньком, и, бог свидетель, случаются на свете и более удивительные вещи.

Один-единственный выстрел в Мелиссу Авалон – прямо в лоб. Рассеянные раны на других телах.

Казалось бы, к этому моменту ей надлежало знать больше, однако ответов не было, и она уже довела себя до того состояния, когда одно лишь царапанье ручки Куинси о бумагу вызывало желание схватить блокнот и стукнуть им его по голове. Когда она начала ломать карандаши, он только рассмеялся. Федералы, они и позабавиться-то толком не умеют.

А вообще-то, он не так уж и плох. Невозмутимый, немного отстраненный. И постоянно поглядывает на мобильник, словно ждет и в то же время боится какого-то важного звонка. Напряженный. Куда более напряженный, чем ей показалось утром.

Было что-то особенное в том, как он вел себя на месте преступления в школе, как методично перебирал одну вещицу за другой в пустой квартире Мелиссы Авалон, словно каждая поступившая в его мозг единица информации перерабатывалась там волевым усилием и отправлялась на свое место в огромном пазле. Умный, серьезный, сильный – такое у нее сложилось впечатление. Внутри что-то шевельнулось, затрепетало, а это было уже лишнее, без этого в данный момент она могла прекрасно обойтись.

К черту фэбээровца. К черту детектива, норовящего доказать свою правоту. К черту Дэнни О'Грейди. И этих пьяных идиотов, решивших, что единственным ответом на насилие может быть лишь еще большее насилие… Господи, знают ли они, сколько бумажной работы ее ожидает?

Рейни отвела взгляд от окна, за которым на улицы Бейкерсвиля опускались сумерки. Опустила глаза на свой новый самодельный рабочий стол, обнаружила, что еще сжимает кулаки, и поняла, что все эти ее беспорядочные мысли – полная ерунда. И с федералом она управится, и с детективом совладает. По правде сказать, ей было наплевать и на прессконференцию, которая зачем-то понадобилась мэру, и на местных парней, накачавшихся пивом и начисто утративших здравомыслие; в прошлом ей уже доводилось иметь дело с такими.

Чего она не представляла, чего по-настоящему боялась, так это того, что завтра в пять утра поедет в Портленд, чтобы смотреть, как главный медэксперт будет резать тела двух маленьких девочек.

Мысль об этом не давала покоя. Ей совсем не хотелось видеть Салли и Элис снова. Только не теперь, когда она знала их имена и их семьи и то, что они были лучшими подружками с самого рождения. Ей не хотелось думать об их последней прогулке по тому коридору или о том общем участке кладбища, что примет два детских гроба.

Прошлой ночью, впервые за более чем пять лет, Рейни приснилась смерть ее матери. Кровь и мозги на стене. Запах, отвратительная вонь сочащихся телесных жидкостей и свежего, оседающего на ковер пороха. Безголовое тело на полу, такое странное и чужеродное, что Рейни и не поняла бы, что это тело ее матери, если бы мертвые пальцы не сжимали бутылку «Джима Бима».

И пока она, вернувшись в свои семнадцать лет, смотрела, как стекает с волос серое вещество, Дэнни О'Грейди появился из кухни и спокойно протянул ей дымящийся дробовик.

«Я лишь сделал то, что вы сами хотели», – сказал он и вышел через переднюю дверь.

Рейни проснулась в четыре часа утра в холодном поту, не в силах унять дрожь. Заставила себя пройти в небольшую гостиную, где давным-давно сменили и коричневый ковер, и обои с золотистыми цветочками. Внимательнейшим образом оглядела комнату, обновленную и современную, и могла бы поклясться, что видит кровь на потолке.

Рейни вернулась в постель, но когда снова пробудилась час спустя, то по дрожанию пальцев поняла, что ее опять посетил дурной сон.

Это дело действовало ей на нервы. После стольких лет она ничего такого не ожидала. И это пугало ее. Сводило с ума.

– Пообедаем, – отрывисто объявила она, вставая из-за грубого стола и начиная собирать вещи.

Куинси оторвался от своего блокнота. Его лицо выражало спокойствие, но он уже сбросил пиджак, закатал рукава рубашки и ослабил узел бордового галстука. Так агент выглядел более доступным, но зато и темные круги под глазами обозначились яснее. Судя по всему, спецагент не очень-то высыпался и до прибытия в Бейкерсвиль.

– В этом городе, оказывается, есть чем перекусить? – спросил он с притворным удивлением. – А то я уж думал, что мы пропустили ленч в силу необходимости.

– Ленч – это для слабаков, – сказала Рейни. – Пойдемте. Отведу вас в закусочную «У Марты». Там подают лучший в городе куриный стейк.

Куинси скептически приподнял бровь – то ли сомневаясь в том, что закусочная «У Марты» заслуженно пользуется такой репутацией, то ли уже предчувствуя, как твердеют его артерии. Так или иначе, но он подхватил свой темно-синий пиджак и последовал за ней.

«У Марты» в этот час было практически безлюдно. Рабочий люд уже перекусил, и большинство фермеров готовились отойти ко сну. Тысячи коров не спешили нарушить ночную жизнь города. В одной кабинке Рейни увидела президента кредитного союза Дональда Лейдена, ужинавшего в одиночестве после развода. А потом заметила Эйба Сандерса.

Сандерс сидел один в угловой кабинке, держа в одной руке мобильный, а в другой – куриную грудку. Между комментариями по телефону он жевал сырую морковь из пакета «зиплок». Рядышком на столе стоял таперверовский контейнер с латуком – детектив из полиции штата путешествовал с салатом. Если она и сомневалась ранее, то теперь знала точно – Эйб Сандерс и есть Антихрист.

– Да, я слышу щенка, – с некоторым раздражением говорил он в трубку. – Нет, Сара, к телефону его подносить не нужно. Нет, нет. Приветик… – Голос его подпрыгнул на пару нот. – Приветик, Мерфи. Да, ты хороший песик. Очень хороший. А теперь верни трубку мамочке. Говорю же, верни трубку мамочке… Сара. Сара, послушай. Да, да, я с ним поздоровался, но это же пес, бога ради. Он же не понимает современное чудо сотовой связи. Подожди-ка… Он что, скулит? Почему он скулит? Что случилось? Что? Да ладно! – Удивленный тон сменился на глуповато-самодовольный. – Мерфи по утрам бегает по всему дому, ищет меня? Скучает. Ха! Будь я проклят! Славный мальчуган!

Сандерс наконец заметил уставившихся на него Рейни и Куинси. Он резко, словно попался с поличным, приподнялся, быстренько попрощался и, залившись от смущения краской, захлопнул крышку «раскладушки».

– Щенок. Моя жена… она обожает всяких… домашних питомцев. Сами знаете, как это бывает. – Он сглотнул, потом кивком указал на свободную сторону кабинки. – Присядете? Есть кое-какие новости.

Насторожившись, Рейни опустилась на красное виниловое сиденье и представила Сандерсу Куинси. Мужчины, судя по всему, слышали друг о друге и поздоровались без лишних церемоний.

– И что же привело вас в Бейкерсвиль? – спросил Сандерс, после того как Куинси отмел предложение Рейни относительно куриного стейка и попросил принести ему салат «Цезарь». Рейни покачала головой, давая ему понять, что он делает ошибку, после чего заказала стейк и картофельное пюре с двойной порцией подливки. Она не ела весь день и не собиралась, черт возьми, брать пример с этих двух любителей салата. Она все еще решала, не будет ли перебором шоколадный коктейль, когда Куинси ответил:

– Я анализирую подобные случаи стрельбы в школах для отдела бихевиористики. Естественно, это дело не могло не заинтересовать меня.

– То есть вы здесь – простой наблюдатель?

Куинси взглянул на Рейни.

– Можно сказать и так.

– Мы в помощи федералов не нуждаемся, – отрезал Сандерс.

Куинси улыбнулся:

– Не волнуйтесь, детектив. У меня и в мыслях нет отбирать какие бы то ни было полномочия у местной полиции. Слышал, заместительница шерифа настроена весьма решительно в этом отношении и с личным оружием управляется очень даже ловко.

Рейни ухмыльнулась этому неожиданному комплименту. Сандерс нахмурился.

– Что ж, – деловито сказал он, вытирая салфеткой руки, – возможно, к утру дело будет практически завершено. В принципе я уже сегодня закрыл большую часть позиций.

– Неужели? – Рейни с сомнением посмотрела на него. – А я-то еще утром думала, что развалила все дело.

– Иногда факты складываются даже вопреки наилучшим намерениям полиции, – заверил ее Сандерс.

– Надо будет запомнить. И что же это за новые факты?

– О, а я вам не сказал? – Сандерс изобразил удивление. – Сегодня пришла кое-какая информация из БАТО. Отследить находившиеся при Дэнни револьвер тридцать восьмого калибра и полуавтоматический пистолет двадцать второго оказалось проще простого. Оба зарегистрированы на некоего Шепа О'Грейди. К тому же вчера вечером криминалисты обнаружили на месте преступления пять пуль тридцать восьмого калибра. Сегодня судмедэксперты подтвердили, что кровь и волокна на пулях соответствуют ДНК убитых девочек, а – здесь звучат барабаны! – баллистическая экспертиза определила, что следы от нарезов на пулях однозначно указывают на револьвер Дэнни. Вы были правы, Коннер: у нас есть как минимум одно орудие убийства.

– Стало быть, девочек убили из тридцать восьмого, – произнесла Рейни, нахмурившись. – Однако же это по-прежнему не доказывает, что именно Дэнни спустил курок.

– Да, но у нас есть еще и отпечатки Дэнни на всех гильзах, собранных на месте преступления. Хороший адвокат, конечно, заявит, что это свидетельствует лишь о том, что Дэнни заряжал оружие, а не о том, что он стрелял из него, но косвенных улик на этот счет более чем достаточно. Мы можем связать Дэнни с орудием убийства. У него нет алиби на момент стрельбы, а у нас есть свидетель – вы, который подтверждает, что видел его в школе сразу же после стрельбы, когда он взял в заложники собственного отца. Даже если нам не удастся включить его признание как доказательство, думаю, присяжные без труда составят четкую картину случившегося.

– А как насчет Мелиссы Авалон? Пока что улики связывают его только с девочками.

– Насчет Авалон картина не совсем ясная. Похоже, ее убили единичным выстрелом в голову из полуавтоматического пистолета двадцать второго калибра. Выходное отверстие, разумеется, отсутствует, так что нам придется подождать, пока судмедэксперт извлечет пулю во время завтрашней аутопсии. Впрочем, в делах такого рода рассчитывать особенно не на что. Пули двадцать второго калибра весят всего сорок гран и сделаны из мягкого свинца. В большинстве случаев они сильно деформируются от рикошета внутри черепа и следов от нарезов на них не остается. Поживем – увидим. С другой стороны, я услышал сегодня кое-что интересное, пока сидел в парикмахерской. Поговаривают, Авалон и директор были близки… если вы понимаете, что я имею в виду.

– Эка невидаль! – хмыкнула Рейни. – Куинси, чтобы понять это, хватило десятиминутного разговора с директором. Так, агент?

Куинси скромно пожал плечами. Сандерс не смог скрыть разочарования.

– Так вы знали, что он изменяет жене?

– Его реакция на смерть мисс Авалон показалась мне слишком сильной в свете фактических обстоятельств.

– Ха! – Сандерс нахмурился, схватил свежую морковку, но быстро взял себя в руки. – К расследованию это не имеет отношения, – твердо заявил он. – Я проверил административный персонал. Когда началась стрельба, директор Вандерзанден находился в своем кабинете. Похоже, Дэнни – единственный, у кого нет алиби на то время. Еще один факт, который надо внести в отчет.

– Есть ведь и другие ученики, которые отсутствовали вчера в школе, – сказала Рейни.

– Двадцать один человек пропускал занятия по болезни, – доложил Сандерс. – Из них шестнадцать уже представили алиби в виде обеспокоенных родителей. Могу поспорить, к завтрашнему дню найдется таковое и у оставшихся пяти.

– Что с компьютерами? – спросил Куинси. – Директор Вандерзанден сказал, что Дэнни проводил много времени в Сети. Хотелось бы знать, чем он там занимался.

Сандерс окинул его проницательным взглядом:

– Подумываете о внешнем влиянии.

– Этот фактор присутствовал в нескольких случаях школьной стрельбы. И я удивлен тем, с какой легкостью Дэнни вскрыл вполне современный, как можно полагать, оружейный сейф.

Сандерс хмыкнул:

– Насчет оружейного сейфа – легко его было открыть или трудно – ничего не знаю. Знаю лишь, что Шеп хранил в нем целый арсенал. Нам еще повезло, что Дэнни не взял оттуда винтовки. Одному богу известно, что бы он тогда натворил.

– Мы знаем, почему он выбрал именно тридцать восьмой и двадцать второй калибр? – спросил Куинси.

Сандерс посмотрел на Рейни. Та покачала головой.

– Он это никак не прокомментировал, а я спросить не подумала. Наверное, потому, что их было легче всего положить в рюкзак. Пронести скрытно.

– Но ведь Дэнни ходил на охоту, так? – спросил Куинси.

– Конечно. С детских лет.

– И с оружием много времени проводил?

Рейни задумалась. Тем временем им принесли заказанное. Салат Куинси выглядел свежим и аппетитным – как-никак все свое, местное. Заказанный Рейни куриный стейк лежал в густой подливке с тающим кусочком масла. От одного лишь запаха у нее заурчало в животе, но, вооружившись вилкой, она обнаружила, что разговор уже отбил аппетит.

– Шеп обычно травит охотничьи байки, – сказала она чуть погодя. – Я знаю, что у Дэнни есть какие-то награды, но, по-моему, за стрельбу из винтовки двадцать второго калибра.

– Первое место, младшая лига, – подтвердил Сандерс. – Мы изъяли кубок в спальне.

Рейни скривила гримасу. Ей не хотелось думать о том, что чувствовали Сэнди и Шеп, глядя, как комнату их сына обыскивают эксперты-криминалисты. Или о том, какое впечатление это могло произвести на Бекки.

– Итак, Дэнни гораздо комфортнее с винтовкой, – продолжал Куинси, – но он выбирает пистолет и револьвер. Со спортом у него отношения любви-ненависти, однако же он выбирает целью преподавательницу информатики, которую предположительно обожает. Он прячется в классе, чтобы никто не мог его увидеть, но так и не уходит из здания после стрельбы. Интересно… – Он снова повернулся к Сандерсу: – Насчет школьных компьютеров…

– Ими сейчас занимаются техники, – сказал Сандерс. – Похоже, там основной компьютер и три рабочих станции. В школе есть файрвол-сервер, поэтому хорошая новость заключается в том, что, возможно, удастся установить, какая станция и в какое время посещала те или иные интернет-сайты. Теоретически к концу этой недели эксперты составят для меня полный отчет обо всех посещенных сайтах. Сегодня мне уже звонили, сказали, что с компьютерами поработали – кэш-файлы очищены, история посещений веб-браузера удалена и так далее, – так что, похоже, кто-то пытался замести следы. Впрочем, особого беспокойства техники не проявляли. Как я понял, все это можно будет найти в «кукиз» или бог знает где там еще. Они обещали заняться этим завтра утром.

– Если возникнут проблемы, у нас в Бюро есть отличные спецы по восстановлению, – небрежно заметил Куинси.

– Ну да, ну да. – Сандерс неопределенно помахал рукой – делиться уликами он явно не собирался. – Уверен, мы и сами прекрасно справимся. Доказательств у нас уже предостаточно. На данном этапе информация с компьютеров лишь подтвердит общий психологический настрой.

– У нас нет ничего, что бы связывало Дэнни с Мелиссой Авалон, – указала Рейни.

– В таком случае окружной прокурор просто выдвинет обвинения в убийстве девочек. Как по мне, так этого будет достаточно. Больше одного пожизненного еще никто не отсидел.

– Ребенок может, – рассеянно заметила Рейни и, отодвинув свой стейк, прихватила листок салата с тарелки Куинси. – Ребенок может отсидеть несколько пожизненных.

Сандерс закатил глаза.

– Как будто возраст имеет в наше время какое-то значение… У нас и так уже скоро вырастет целое поколение несовершеннолетних психопатов. Или я не прав, Куинси? Семьи, в которых работают оба родителя, порождают кучу суперхищников, лишенных сочувствия и не знающих раскаяния. Пострелял в «Нинтендо» – пострелял на улице. Убил беременную женщину и побежал домой смотреть по телевизору «Багз Банни». В «Нью-Йорк таймс» была целая статья на эту тему.

– Я бы не стал верить всему, что пишут в газетах, – сказал Куинси.

– Почему нет? Я читал эту статью в начале девяностых – и сколько мы имеем с тех пор случаев стрельбы в школе?

– С полдюжины, не меньше, – мягко сказал Куинси, – но девяносто восьмой школьный год по-прежнему остается одним из самых безопасных в этом отношении.

Сандерс наградил Куинси скептическим взглядом, который агент ФБР выдержал с присущим ему спокойствием.

– В девяносто втором – девяносто третьем учебном году, – продолжал он, – который, я уверен, как раз таки и входит в указанные в статье временные рамки, число летальных исходов равнялось пятидесяти пяти. Но это до того, как в стране случился всплеск школьных расстрелов. В девяносто шестом – девяносто седьмом учебном году таких расстрелов произошло целых три. И тем не менее число летальных исходов за этот год составило сорок человек: налицо почти тридцатипроцентное снижение. По правде сказать, школьное насилие во многом схоже с авиапроисшествиями – событие трагическое, шокирующее, выходящее на первые полосы газет, но совершенно не индикативное в общей массе. Детям по-прежнему безопаснее находиться в школе – и в самолетах, – нежели в семейном минивэне.

– Но опять же чудесным образом, само собой, это никогда не прекратится, – возразила Рейни, забирая гренку из салата Куинси и отвечая ему твердым взглядом. – Вначале, возможно, такого рода инциденты можно было списать как некую фазу, но это длится уже несколько лет. Один расстрел – страшно. Но семь – это уже попросту ужасно.

– Ситуация тревожная, – согласился Куинси, – но нам не следует терять перспективы. Общее количество детских уголовных преступлений за последние пять лет заметно снизилось. А когда мы активизировали борьбу с наркотиками и бандами, в школах стало гораздо безопаснее. Это хорошая новость… С другой стороны, – добавил он, заметив скептицизм на лицах коллег, – среди тинейджеров встречаются ребята крайне жестокие и безжалостные. И к сожалению, СМИ извращают этот факт. «Нормальный парень застрелил десять человек». «Идеальная семья расстреляна четырнадцатилетним сыном». Это ведет нас к безудержной паранойе и, если мы не проявляем благоразумия, возникающему у всех без исключения детей страху. Правда, однако, заключается в том, что в подавляющем своем большинстве совершающие эти преступления дети отнюдь не являются «нормальными». Некоторые страдали известными психическими расстройствами и должны были проходить лечение. Даже те, кто не наблюдался у врачей, испытывали, вероятно, реактивное нарушение привязанности, что облегчало им планирование и совершение убийства.

– Что еще за нарушение привязанности? – спросил Сандерс.

– Отсутствие тесного эмоционального контакта с родителями, – тут же ответила Рейни, потом пожала плечами и забрала у Куинси еще немного салата. – В колледже изучала психологию. Еще кое-что помню.

– Очень хорошо, – одобрительно кивнул Пирс и, нахмурившись, пододвинул тарелку с салатом к себе. Рейни слямзила у него еще одну гренку. Он лишь вздохнул и пояснил:

– Всем нужен эмоциональный контакт. В теории, будучи детьми, мы тесно связаны с родителями. Мы плачем, наши родители отвечают на наш плач тем, что кормят нас, и мы решаем, что наши родители – хорошие люди и любят нас – вот и контакт. По мере того как мы взрослеем, наши контакты расширяются, распространяясь на все остальное общество, помогая заводить добрых друзей, соседей, супругов и так далее. К несчастью, наладить подобный контакт удается не всем детям. Ребенок плачет – его бьют. В этом случае, вместо того чтобы научиться доверять или заботиться о других, ребенок становится эгоцентричным, постоянно врет, манипулирует окружающими, оказывается не в состоянии испытывать эмпатию. Главным образом мы можем наблюдать этот феномен у оставленных детей или тех, что подвергаются жестокому обращению. Отсутствие эмоционального контакта, однако, случается и в «благополучных» семьях. Просто не столь часто.

– То есть у хороших родителей бывают плохие детки? – спросил Сандерс и закатил глаза, показывая, что он об этом думает. Куинси остался совершенно невозмутимым.

– Именно. Мать страдает от тяжелой послеродовой депрессии и не способна удовлетворить нужды младенца. Или же сам новорожденный страдает медицинским заболеванием, и мать опять же не может удовлетворить его нужды. Или же новорожденный просто-напросто не способен завязывать эмоциональные контакты. И тут уж как мать ни старайся, ответной реакции не последует. Такое бывает редко, но все же случается. Так что – да, и у хороших родителей может вырасти как очень социальный, так и крайне антисоциальный ребенок.

Сандерс одарил Куинси очередным скептическим взглядом.

– На это я не куплюсь, – отрезал он. – Вы утверждаете, что эти дети – маленькие капризные психопаты с самого рождения. Но если все обстоит именно так, почему тогда никто этого не замечает? Почему все заголовки трубят: «Нормальный парень застрелил десять человек»?

– Вспомните Теда Банди, – вторглась в диалог Рейни. – Все считали его привлекательным, обаятельным мужчиной. Единственная проблема заключалась в том, что он насиловал и убивал молодых девушек – это у него было что-то вроде хобби. Так-то вот!

– Совершенно верно, – поддержал ее Куинси. Рейни обнаружила, что улыбается в ответ. Голубые глаза у фэбээровца, когда он улыбался вот так – ослепительной улыбкой Пола Ньюмана, – заметно теплели.

– Все эти ваши психологические фишки, – проворчал Сандерс, – звучат для меня слишком заумно. Эти дети – убийцы. Тут и говорить не о чем. Точка. Лучший выход – упрятать их за решетку и выбросить ключ.

– И возраст не имеет значения? – мягко спросил Куинси. Он по-прежнему смотрел на Рейни. С некоторым запозданием оба вспомнили про салат.

– Нет, – сказал Сандерс. – Раз уж ребенок способен на такое, то пусть несет заслуженное наказание.

Куинси пожал плечами – очевидно, доводы Сандерса его не убедили. Он подхватил на вилку немного салата, а потом удивил и Рейни, и Сандерса таким заявлением:

– Возможно. Бог тому свидетель, я всякого навидался. – Агент немного помолчал, потом продолжил увереннее: – Некоторые дети опасны. Кое-кому из тех подростков, с которыми мне доводилось беседовать, уже ничем не поможешь. Но не все из них такие. И наша правовая система основывается на той философии, что нам лучше оставить на свободе сотню виновных, чем упрятать за решетку одного невиновного. Для меня совершенно очевидно, что наш долг – попытаться определить, какие из этих подростков поддаются реабилитации, а не просто собрать всех правонарушителей в кучу и сбагрить с глаз долой.

– А вы вообще можете чем-то помочь ребенку, совершившему убийство? – полюбопытствовала Рейни. – Это реально?

– Иногда. Чем младше ребенок, тем выше шансы. Да и нарушение привязанности имеет свои ранжиры. Некоторые из детей, с которыми я разговаривал, представляли крайний предел спектра. Выражаясь словами Сандерса, это «маленькие капризные психопаты». И в этом я с ним согласен – для нас всех безопаснее упрятать их за решетку и выбросить ключ. – Куинси сухо улыбнулся детективу; голос его упал, и сам он как-то помрачнел. – Однако не со всеми несовершеннолетними преступниками следует поступать именно так. Как мы уже говорили, массовые убийцы не однородны. Некоторые из школьных стрелков определенно являлись скорее ведомыми, нежели лидерами. Они были ранимыми, легко уязвимыми детьми. Они позволяли манипулировать собой, вовлекать себя в совершение насильственного действия, потому что чувствовали себя обиженными и оскорбленными и не знали, как с этим справиться. Они сделали то, что сделали, но впоследствии все же испытывали угрызения совести и сожаление. Думаю, таких детей еще можно исправить. Учитывая их возраст, было бы грех не попытаться.

– А если мы ошибемся и они убьют снова? – спросил Сандерс. – Вы будете тем, кому придется идти к родственникам жертв и рассказывать, почему ваш неудавшийся научный эксперимент убил их жену, сестру, мать? Вы будете тем, кто попытается объяснить по телику, почему мы сочли это хорошей идеей – оставить известного нам убийцу на свободе?

Куинси слабо улыбнулся:

– Случается и такое. Некоторые из наших наиболее плодовитых убийц – Кемпнер, к примеру – убивали еще в юношеские годы. Направлялись на реабилитацию. Достигали совершеннолетия. И убивали еще больше людей.

– В такие моменты я бываю только рад тому, что у меня нет детей, – сказал Сандерс.

Куинси тяжело вздохнул. Он отложил вилку и, казалось, совершенно потерял интерес к салату.

– Все усложняется. Вам известно, что мы теперь применяем методы профайлинга для выявления серийных убийц уже и в средних школах?

Рейни вскинула бровь. Сандерс выразился более красноречиво:

– Шутите!

– Я не шучу, детектив. В свете последних расстрелов некоторые школьные округа ввели «ученический профайлинг». У директоров школ имеется памятка «подозрительного» поведения для определения склонности каждого ученика к насилию. Жестокое обращение с животными, брань, надписи, содержащие графическое насилие, и все такое. Некоторые из наших агентов теперь дают учителям уроки бихевиористики и психологического профайлинга.

– И что бывает, когда ученика относят к «потенциально опасным»? – спросила Рейни, нахмурившись. – Вызывают копов, укладывают его на землю и конфискуют его видеоигры?

– В большинстве округов предпочитают уведомлять об этом родителей, после чего ученик передается на поруки социальным педагогам либо же исключается из школы. Подход очень серьезный.

– Напоминает салемскую охоту на ведьм.

– Да, но ведьмы никогда не убивали тринадцать человек. Школы сейчас под прессингом. Три года назад директор Вандерзанден категорически отверг предположение, что подобная стрельба может случиться и здесь. Готов на что угодно поспорить, что сейчас он глубоко об этом сожалеет. А если в школьном совете на следующей неделе услышат о профайлинге, могу опять же на что угодно поспорить, что ваши учителя начнут выискивать страдающих манией убийства среди выпускников старших классов.

Все трое на какое-то время умолкли. Сандерс покачал головой.

– Нет, я бы учителем быть не смог, – твердо сказал он. – Я каждую неделю вижу от двух до четырех убийств – и все равно мысль о том, что происходит в школьных аудиториях, пугает меня до смерти. Половина из этих учителей подвергаются издевательствам или угрозам со стороны их же собственных учеников, и вот теперь им приходится ломать голову над тем, кто же из этих детишек – хладнокровные «машины убийств». Крепко же они, должно быть, спят по ночам…

Рейни пожала плечами:

– Учителям уже следовало бы к этому привыкнуть. Когда в последний раз родительский комитет призывал родителей лучше следить за своими отпрысками? Виновата всегда школа. Что бы ни случилось, реакция одна – почему школа так плохо воспитывает наших детей?

Куинси сухо улыбнулся:

– Сразу видно, что у вас двоих собственных детей нету.

– Мне вот интересно: зачем Дэнни О'Грейди все это понадобилось? – задумчиво произнес Сандерс. – На мой взгляд, он не сильно отличается от прочих школьных стрелков. Нелюдим, все свое время проводит в компьютерном классе, на футбольное поле палкой не загонишь… По словам тех учителей, с которыми мне удалось переговорить, ни с кем особенно дружен не был… Плюс к тому у отца, похоже, комплекс бога, родители постоянно ссорятся, а для малыша Дэнни охотничье ружье почти то же, что сестра родная… Черт, может, благодаря профайлингу школу действительно удалось бы от него обезопасить. Похоже, рано или поздно это все равно случилось бы.

Куинси покачал головой:

– Не думаю, что профайлинг смог бы идентифицировать Дэнни О'Грейди. Он был хорошим учеником, вежливым с учителями, прилежным. Мы не слышали, чтобы он мучил животных или хотя бы забавлялся с огнем. Да, вспыльчив. Но все равно ничто не свидетельствует о том, что он одержим манией убийства.

– Ох, да он это сделал, он! – убежденно произнес Сандерс. – Коннер взяла его на месте преступления с орудиями убийства в руках, и он сознался, причем дважды. Дело закрыто. Теперь нам просто надо как следует все оформить до того, как весь этот чертов городишко взорвется. Чертова деревенщина… И вообще, разрешение на владение оружием нужно выдавать только тем, кто пройдет тест на ай-кью.

Рейни ничего не сказала. Время приближалось к десяти вечера, с ужином было почти покончено, и все, даже несмотря на громкие заявления Сандерса, задумчиво притихли.

– Пища для размышления, – произнес Куинси, вытирая руки бумажной салфеткой и собираясь подняться из-за стола. – Все школьные стрелки жаждали известности. Они открыто входили в школу и вытаскивали оружие у всех на виду. Они хотели, чтобы их одноклассники знали: это сделали они. Они желали полного признания их мести. Но Дэнни О'Грейди удалось остаться никем не замеченным. Более того, один из учителей заявил, что стреляли из компьютерного класса, словно убийца намеренно хотел остаться неузнанным.

– Запаниковал, испугался, – сказал Сандерс.

– Мысль вторая. Стрельба в школе – это всегда выплеск ярости. В данном же случае, по общим отзывам, у Дэнни властный, авторитетный отец. Полагаю, у него тоже крайне взрывной характер. Так почему же Дэнни не выбирает в качестве мишени футбольного тренера, такого же мачо, как и его отец, или звездных спортсменов, которые представляют тот тип мальчика, каким хотел его видеть отец, или директора, классический образ отца? Почему он специально искал Мелиссу Авалон – молодую женщину, специалиста по тому предмету, который нравился ему больше всего? Что в ней могло возбудить его ярость?

– Может, у него к ней чувства проснулись. Она отвергла его знаки внимания, вот он и вспылил.

– Мысль третья. У большинства стрелков цель – максимальное количество жертв. Массовое убийство и запугивание сверстников – часть их фантазии. Они хотят ощущать себя всемогущими. Так почему же Дэнни прождал до ленча, пока все не вернулись в классы? И почему выбрал сравнительно малоопасное оружие, если прекрасно обращался с винтовками, которые могли нанести больший урон?

– Быть может, это не было тем, что мы называем «классическим школьным расстрелом», – хмуро заметил Сандерс. – Быть может, он просто хотел наказать мисс Авалон за то, что она оскорбила его чувства, не восприняла его всерьез, не так посмотрела. Тут у него что-то ломается, он замышляет месть, а две девочки просто попадают под руку.

– Неплохая теория, детектив, но есть одна проблема.

– Какая же?

– Вы не можете связать его со смертью Мелиссы Авалон. Вы утверждаете, что все это произошло из-за нее, и однако же она остается единственной жертвой, убийство которой вы не можете на него повесить ввиду отсутствия доказательств. Как вы объясните это?

Сандерс не нашелся что ответить. Его озабоченное, с широко раскрытыми глазами лицо выражало упорную работу мысли.

Губы Куинси сложились в ироничную полуулыбку.

– Не знаю, что произошло вчера в школе, детектив, но, думаю, за всем этим скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Нам всем нужно как следует над этим поразмыслить. И необходимо выяснить, что же было в тех компьютерах. Особенно после того, что сказали ваши техники.

– А что такого сказали мои техники?

– Что кто-то пытался очистить историю посещений веб-браузера и кэш-файлы. Никто не стирает то, что не важно.

– Черт, – сказал Сандерс.

Куинси снова улыбнулся, но тени вокруг его глаз только потемнели.

Все встали из-за стола. Рейни потянулась за деньгами, но Сандерс опередил ее, подхватив счет.

Потом они вышли на улицу, где в ночном воздухе стоял запах сосновых иголок и свежего весеннего дождя. Никто больше не проронил ни слова. Сандерс направился к своей машине. Рейни и Куинси остались стоять в одиночестве. Она снова заглянула ему в лицо, в голубые глаза, которые умели быть и теплыми, и жесткими. Интересно, прав ли он насчет Дэнни, подумала она. Тот факт, что они по-прежнему знали так мало, очень ее огорчал.

Ей нужны были ответы – для города. Ей нужны были ответы для Шепа и Сэнди. Ей нужны были ответы для нее самой, чтобы она наконец смогла выбросить из головы увиденное в школе и чтобы вокруг нее перестал сгущаться мрак.

Фэбээровец смотрел на нее непроницаемым взглядом. Она опустила глаза на его руки, мозолистые и без обручального кольца.

– Мне надо где-то поспать, – сказал наконец Куинси.

– Я как раз знаю одно такое местечко, – ответила Рейни.

Глава 13

Мотель-отель «У Джинни» не был ни жалким, ни запущенным. И пусть матрасам исполнилось лет по двадцать, а покрытые шрамами кленовые комоды приобретались на гаражных распродажах, но веселенькие занавески шились вручную, белые простыни были непременно чисты и выглажены, а коврики подвергались ежедневной чистке пылесосом.

За стойкой регистрации сидела сама Джинни: седые волосы в розовых губчатых бигуди, массивные формы укрыты просторным, в гавайском стиле, темно-синим платьем с цветочным принтом. Она объяснила Куинси, что открыла заведение десять лет назад, когда скончался ее четвертый муж, Джордж. Столько лет заботилась о мужчинах – а потом решила заняться бизнесом, в котором могла бы каждый вечер заполучать нового. Говоря это, она кокетливо подмигнула. Куинси оставалось лишь надеяться на то, что она пошутила.

Джинни продолжала тараторить. По утрам она подает оладьи собственного производства, по вечерам – печенье «толл-хаус». Разовая стирка белья обойдется ему в два бакса; грязную одежду желательно оставлять у двери. И наконец, ее мотель не такой уж отсталый, каким может показаться. Она провела высокоскоростной Интернет и теперь имеет возможность ежечасно отслеживать в Сети изменения биржевых котировок – у нее есть свой пакет акций.

Она постучала по краешку стола ламинированным листком с кодами подключения к местным интернет-провайдерам и предложила Куинси зайти на ее собственный сайт: BigMama.com.

Рейни с трудом сдержала улыбку. Куинси начал потихоньку отступать от муу-муу^[13]. Через несколько секунд они были уже на парковке, перед тесной вереницей комнат, растянувшихся окрашенной в розовый цвет литерой «V».

– Что это было? Куда, черт возьми, вы меня притащили? – спросил Куинси, находя свою дверь и вставляя в замок ключ.

– Местный колорит, – сказала Рейни. – В «Мотеле-6» только туристы и останавливаются.

– А не могу я быть федеральным туристом?

– Конечно, нет. Джинни в курсе всех бейкерсвильских сплетен – в этом она разве что Уолту чуть-чуть уступает. Приходите утром на завтрак, отведайте ее оладий из отрубей – и вы много чего узнаете.

– Боюсь только, моему желудку это не поможет, – пробормотал Куинси и распахнул настежь дверь.

Они вошли. Куинси бросил сумку на единственную кровать, положил ноутбук на сосновый столик и определил местоположение телефонной розетки. Рейни подумала, что наблюдает некий ритуал, исполняемый Куинси в сотнях гостиничных комнат сотен небольших городков. Он проверил шкаф, вытащил из него дополнительную подушку, аккуратно повесил пиджак на спинку стула. Пройдя в небольшую ванную, произвел инспекцию мыла и шампуня. Затем, вернувшись в комнату, осмотрел оконные и дверные запоры.

Окно поддерживалось в запертом виде за счет одной-единственной выгнутой древней щеколды. Куинси недовольно поморщился. Дверь тоже его не порадовала: единственная цепочка, да и то легко выходящая из паза; единственный врезной замок, который взломал бы и двухлетний ребенок. Он покачал головой.

– Здесь вообще кто-нибудь осведомлен об основных мерах предосторожности?

– Зачем нам это – испортить все наше провинциальное очарование? Муниципальный совет и слышать об этом не захочет. Да и какому идиоту придет в голову грабануть федерала?

– Мне понадобится палка от метлы – закрепить окно, – произнес он серьезно. – И стул – подпереть дверь.

– А оружия, специальный агент, у вас что, с собой нет?

– Есть, но реквизиция подсобного инструмента влечет за собой меньше бумажной работы.

Куинси вышел на улицу, нашел подходящую для подпорки нижней рамы окна деревяшку и, как только смог, укрепил комнату. Судя по всему, безопасность не была для него пустым звуком. Рейни вспомнила фото, которые он носил в сумке вместе с ноутбуком. Наверное, если бы она целыми днями только тем и занималась, что глазела на жертв убийств, надежность дверных запоров и оконных щеколд и для нее стала бы идеей фикс.

Наконец Куинси вытер руки: он сделал все, что только было возможно. Его взгляд переместился на телефон и тут же ушел в сторону. К сожалению, едва ли что-то еще в комнате могло привлечь его внимание. В телевидение Джинни не верила.

За окном сгустилась ночь. Комната наполнилась тенями. Оставалось только попрощаться и надеяться, что им не придется просыпаться слишком часто от видений с вооруженными штурмовыми винтовками мальчишками и бегущими по длинным темным коридорам маленькими девочками.

– Рейни, – сказал вдруг Куинси, – можно предложить вам чего-нибудь выпить?

Рейни удивилась: такого поворота она не ожидала. Она смерила его уже более внимательным взглядом, пытаясь понять, что бы это значило. Выпить. Просто выпить? С остроумным, многоопытным специальным агентом Пирсом Куинси? Он произвел на нее впечатление человека, живущего по определенным правилам. Но сейчас его взгляд смягчился. Он уже не агент, подумала она. Мужчина, обращающийся к женщине.

И что ей с этим делать? Рейни не знала.

Ею овладели беспокойство, даже тревога. Она уже повидала слишком много смертей, а завтра утром ей придется встать пораньше, чтобы присутствовать при еще одном, не самом приятном зрелище. Ей бы лучше побыть одной. Посидеть у себя на задней веранде с бутылкой ледяного пива, слушая печальные крики сов. Но ей хотелось сходить в бар. Куда-нибудь, где будет громкая музыка, переполненный танцпол, красивые женщины и мужчины с горящими глазами. Там можно встретить кого-то. Можно нарваться на драчку. В такие вечера Рейни не была уверена, что бы предпочла.

Она знала, что иногда в ней говорит кровь матери, и никогда не доверяла себе, когда на нее находило такое настроение. Ступай домой, Рейни. Ты же знаешь, что надо делать.

Вместо этого она изучающее оглядела Куинси. Отметила твердую линию губ. Широкие плечи. И голубые-голубые глаза мужчины, знающего, что ему надо.

Черт бы его побрал.

Спустя полчаса – Рейни переоделась в штатское – они уже сидели в баре.

Бар «Текила» был вполне себе бойким местечком. Дощатый пол усыпан шелухой земляных орехов. Крошечные кабинки покрыты потертым коричневым винилопластом. Пиво по полтора бакса в среду вечером и сырные палочки моццарелла по услуге «ешь сколько влезет» в «счастливые часы». Музыкальный автомат, изрыгающий любимые хиты кантри. На танцполе половина пар свободно двигались в ритме лайн-данса. Чуть глубже, в темноте, другие пары двигались уже в иных ритмах, но тоже синхронно.

Перекрикивая стоящий гвалт, Рейни заказала бутылку светлого «Будвайзера». Куинси удивил ее тем, что попросил то же самое; она бы зачислила его в категорию поклонников «Хайнекена», но, как говорится, век живи – век учись.

Какое-то время они просто сидели, глядя на танцпол, впитывая шум и расслабляясь, пока бейкерсвильская восьмилетка и Дэнни О'Грейди не отошли далеко на задний план.

– Здесь мило, – заметил Куинси.

– И весело, – сказала Рейни.

– Часто здесь бываете?

– Осторожнее, специальный агент. А то, чего доброго, еще и мой знак зодиака захотите узнать.

Куинси ухмыльнулся. Ему это шло, особенно вкупе с закатанными рукавами и ослабленным узлом шелкового галстука. Он сделал большой глоток прямо из бутылки.

– Приятное и холодное. Как ваше?

– Не знаю. Я алкоголичка, Куинси. И мать у меня была алкоголичкой. Вероятно, и отец тоже. Не уверена даже, что мать хоть когда-то просыхала до такой степени, чтобы запомнить его имя.

Он посмотрел на нее с любопытством.

– Нам не следовало приходить в бар.

– Не проблема. Я в завязке десять лет. Знаю, что делаю.

– И однако же заказываете пиво?

– Ага. Люблю подержать бутылку в руке, зная, что всегда могу ее отставить. Наверное, это ощущение власти. И потом, – она подмигнула, – пивные бутылки дают охренительное фаллическое наслаждение.

Куинси рассмеялся. Рейни тоже улыбнулась. Она могла поспорить, что смеется он не слишком часто. А жаль. Смех у него был приятный. Как и все остальное.

– А вы? – спросила она, ставя бутылку на стол. – Скажите мне правду, специальный агент: что на самом деле привело вас в Бейкерсвиль?

– Работа, конечно же. Столько преступлений, что не до отдыха.

– Много путешествуете?

– Объезжаю по три-четыре города в неделю. То ли федеральный агент, то ли рок-звезда.

– При таком графике отношения выстроить трудно, – произнесла она невзначай.

Куинси криво усмехнулся. Не прокатило.

– Я был женат. Протянул пятнадцать лет, вероятно, вдвое больше, чем заслуживал. Раньше возил с собой в портфеле ее фото в серебряной рамочке. В каждой гостинице, где останавливался, первым делом выставлял его на стол. К несчастью, это не соответствовало ее представлению о полноценном общении. Мы развелись. Я научился работать без ее фотографии на столе. А вы?

– Я не завожу отношений. Категорическая их противница. В Америке и так половина людей разводятся.

Куинси смерил ее скептическим взглядом. Наверное, пытался решить, за что принять ее заявление – правду или же браваду.

– Вы молоды, умны, красивы. Почему не хотите завести семью?

– Ох нет. Не хочу детей. Они маленькие, нуждаются в заботе и внимании, уязвимы. Скажу как есть. Я от семейной традиции далеко ушла, но все же остаюсь дочерью хронической алкоголички – не самый лучший родительский материал. Для Коннеров цикл на этом заканчивается.

– Вам не следует себя недооценивать, Рейни.

– Ни о какой недооценке речи не идет. Я просто не хочу никого обманывать.

Он сделал еще один глоток из бутылки. Ему было интересно слушать ее. Этот огонек в глазах… Ему определенно было интересно с нею – может быть, даже против его воли. Глупо, но она улыбнулась, наклонилась вперед и откинула волосы на одну сторону, как делала всегда, когда переходила на серьезный тон.

– Расскажите мне о себе, Куинси. Мы сейчас в баре, далеко от мест преступлений, и вы уже почти допили свою первую бутылку пива. Излейте душу. Мне нравится, когда для начала все начистоту и без утаек. Зато потом отвлекаться не приходится.

– Рассказывать особенно не о чем – ничего интересного.

– У всех есть что-то.

– Да нет, у меня за плечами самая типичная для служителя правопорядка жизнь. Разведен. Двое взрослых детей, для которых я едва существую. Слишком много времени уделял работе, слишком мало – дому. Обычные ошибки.

– Да ну? Тогда почему вы избегаете телефонов?

Он вздрогнул – не ожидал. Посмотрел на нее внимательнее. Ей понравилось то, что она смогла застать его врасплох. Похоже, с такими, как Куинси, парнями академического склада это было чем-то вроде флирта.

– Вот уж не думал, что это так заметно.

– И все-таки, Пирс?

– Не зовите меня так. По имени меня только бывшая жена называет. Все остальные по фамилии – Куинси, как судмедэксперта из того старого телешоу. Серийные убийцы и их чувство юмора, – пробормотал он.

Рейни не сводила с него глаз. Наконец он отставил бутылку.

– Одна из моих дочерей сейчас в больнице.

– Это серьезно?

– Она умирает. Нет, не так, – поправил он себя. – Она уже умерла. Мертва четыре недели. Всего двадцать три года, но попала в столь ужасную автомобильную аварию, что на переднем стекле остался отпечаток ее лица. Я знаю. Полицейские показали мне машину.

Секунду-другую он смотрел в сторону. Рейни поразило, каким осунувшимся, изможденным вдруг стало его лицо.

– Теперь вот лежит в больничной палате, где аппараты дышат за нее, подкачивают сердце и насыщают ее пищей, а все мы сидим рядом с ней изо дня в день, отчаянно веря в какое-нибудь чудо. Вот только ее мозг мертв, и никаким аппаратам это не исправить. Чудеса науки поддерживают в нас веру, но все же не настолько.

– Господи. Разве вам не там надо быть?

– Там.

– Тогда почему же вы здесь?

– Потому что если бы я провел еще минуту в той палате, наблюдая, как разыгрывается передо мной эта пародия на человеческую жизнь, я бы сошел с ума. – В его глазах внезапно блеснули слезы. Он смахнул их тыльной стороной ладони и посмотрел на нее почти нетерпеливо. – Рейни, у моей дочери и лица-то уже нет. Ее автомобиль, за рулем которого она сидела не пристегнувшись, на скорости тридцать пять миль в час снес телефонный столб. Вы действительно хотите услышать, как сила удара бросает тело даже не вперед, а вверх, в воздух? Что рулевые колонки сконструированы таким образом, чтобы от удара развалиться и не раздробить грудь или внутренние органы человека, но и выдержать силы инерции они не в состоянии? Как череп человека разбивается о металлическую раму переднего стекла, спроектированную таким образом, чтобы не ломаться, не поддаваться? А потом в стекло врезаются нос и лицо, дробя кости, и череп врезается еще глубже в мозг человека… У моей дочери больше нет головы – лишь некая масса, которая держится вместе за счет скоб, нитей и миль ворсистой белой марли. Единственная причина, по которой ее еще не отключили от аппарата обеспечения жизнедеятельности, заключается в том, что врачи ждут разрешения на забор органов. Так она и лежит там – гротескная кукла, оживляемая одними только машинами, – а моя бывшая жена Бетти продолжает ошибочно принимать это за жизнь и не желает позволить ей умереть. Я же думаю, что это неправильно. Мне это не кажется… достойным. Мне не кажется, что моя младшая дочь Кимберли должна сидеть рядом с сестрой и слушать, как я и ее мать спорим о том, нужно ли отключить аппарат. Мое мнение им известно. Теперь дело за Бетти. Ей решать, когда позволить Мэнди уйти.

– Словом, вы приехали, дали свое экспертное заключение и уехали.

Куинси часто заморгал.

– Знаете, вы могли хотя бы притвориться, что не видите меня насквозь, – сказал он наконец. – Особенно когда вы трезвы.

Он сделал еще один глоток – было видно, что тот ему просто необходим. Его бутылка уже почти опустела. Остановившаяся рядом со столиком официантка поинтересовалась, не принести ли еще пива. Он немного поколебался, явно мучимый жаждой, но потом отрицательно покачал головой.

– Удивительно, что вы не переключились на виски, – заметила Рейни.

– Переключился. На неделю. Но потом отказался – ирония в том, что Аманду убил пьяный водитель.

– А!

– Я пытался есть. Картофельные чипсы, батончики, желатинки. Все, чем богаты больничные автоматы. Но забывал жевать, что осложняло жизнь. Снова начал бегать. Похоже, сработало. А вы, случайно, не бегаете?

– Двенадцать миль, четыре раза в неделю. Спорим, я вас перебегаю?

– Я почти на пятнадцать лет старше, Рейни. Конечно, вы меня перебегаете.

– Ну, не такой уж вы и старый.

Между ними снова пробежала искра. Он первым отвел взгляд.

– Теперь ваша очередь. Зуб за зуб.

– Ладно. – Она игриво вскинула подбородок и снова сжала в руке бутылку «Будвайзера». – Моя мать была пьянчужкой. Законченной пьяницей. Беспорядочной в связях. Из тех, чей дом – трейлер. Да вы и сами знаете этот тип. Постоянно скандалила, вешалась в барах на мужиков, которые ее били, и, следуя теории просачивания в ее приложении к семейному менеджменту, по возвращении домой била меня. За исключением того дня, когда, придя домой, я обнаружила ее со снесенной выстрелом из дробовика головой. Плюс ко всему я оказалась на месте первой.

– И Шеп О'Грейди арестовал вас?

– Ага. – Она пожала плечами. – Я и сама бы себя арестовала. Весь город знал, что она вытворяет. И вот так получилось – она мертва, а на моих волосах ее мозги. Я стала главной подозреваемой. Но я этого не делала.

– Тогда кто же?

– Официально – дело все еще не закрыто. Неофициально – полиция практически уверена, что это был ее тогдашний кавалер. Соседка видела его перед домом незадолго до того, как услышала выстрел. Может, они просто поссорились, а может, он надрался и ничего не соображал. Моя мать встречалась отнюдь не с разработчиками новых финансовых операций. Кажется, он был дальнобойщиком. Ориентировку на него разослали, но никто так его больше и не видел. Просто парень, из тех, что приходят и уходят. Прошло уже столько лет, что я и имя-то его уже не помню. – Рейни снова пожала плечами. – Учитывая, какую жизнь вела моя мать, думаю, по-другому все кончиться и не могло.

– А для вас? – мягко спросил Куинси. – После всего этого, полагаю, вы должны были покинуть Бейкерсвиль навсегда.

– Я пыталась. Переехала в Портленд. Поступила в университет. Начала пить. Пила года четыре. Потом стала ходить на собрания Общества анонимных алкоголиков. По окончании учебы решила вернуться домой, потому что сколько я ни бегаю, а возвращаюсь каждый раз к тому, с чего начала. И потом, мне здесь нравится. Я унаследовала мамин дом, полностью оплаченный, что хорошо, когда зарабатываешь пятнадцать тысяч в год.

– И вы по-прежнему живете в доме, в котором росли? – Он наградил ее скептическим взглядом.

– А почему бы и нет? Больше всего мне в нем нравится веранда. – Она лукаво улыбнулась. – По правде говоря, мне по душе полицейская работа в небольшом городке. Имеешь дело с людьми, а не с бумагами. И здесь, в Бейкерсвиле, живут милые люди.

– Исключая соседей, которые не сказали ни слова вашей матери, бившей вас каждый вечер. Соседей, которые и сейчас считают вас убийцей.

– О, тем, кто считает меня убийцей, до меня нет никакого дела. По их мнению, как аукнется, так и откликнется.

– Но вы ведь так не думаете, правда? И эти последние два дня, они ведь были для вас нелегкими?

Рейни напряглась, пальцы ее снова сжали бутылку «Будвайзера».

– Вот только с психоанализом ко мне не надо.

– Да я и не пытаюсь, – примирительно сказал Куинси. – Тем не менее я помню, как вы сегодня дали мгновенное объяснение термина «нарушение привязанности». Совместите это с тем фактом, что вы росли в неблагополучной семье, в обстоятельствах, не слишком отличающихся от тех, которые доводится пережить наиболее жестоким подросткам. Подобные проблемы для вас не новость. Вы уже задумывались о них. И будете думать еще долго после того, как это дело завершится.

– Ну, по крайней мере, мой интерес – личный, а не какой-то там неуместный «комплекс героя».

Получилось чисто рефлексивно, как удар наотмашь, и насколько резко и злобно это прозвучало, она поняла лишь после того, как Куинси поморщился.

– Туше`, – пробормотал он.

Рейни смущенно опустила глаза. Неприлично просить человека поделиться своими тревогами, а затем использовать его откровенность против него же. Она бы и хотела быть лучше, но знала, что не может. Отличаясь вспыльчивым и колким характером, Рейни извинялась редко и неохотно.

– Я не хотел поставить вас в неудобное положение, – спокойно сказал Куинси.

– Дэнни тревожит меня, – проговорила она поспешно, пока не передумала. – Я видела его глаза. Он как будто загнан в угол. Злой. Сбит с толку. Я знаю этот взгляд, и я смотрела на те тела и думала… Все говорят, дети не могут быть злыми, злыми настолько, чтобы хотеть убивать, но я знаю, что могут. Иногда это трудно – не быть таким. Быть юным, беспомощным и беззащитным…

Ее голос дрогнул. Так она и сидела, сдерживая оставшиеся слова и чувствуя, как, будто пойманная в силок птица, бьется в груди сердце.

– Вас пугает, что вы могли стать такой же, как Дэнни О'Грейди? – спросил Куинси.

Рейни ничего не ответила.

– Вы не Дэнни, – твердо произнес он.

– Я знаю! Я – женщина, а женщины не переносят ярость. Мы не становимся массовыми или серийными убийцами. Вместо этого мы направляем гнев на тех, кто сделал нам больно. Или обращаем его на саморазрушение. Впрочем, это не важно. Дело совсем не в этом. Думаю, дело в жестокости. Потому что это стрельба, а не автомобильная авария или несчастный случай на уборке урожая. Не знаю. Просто все как будто вернулось. Ведь и в тот день все только и гадали, я ее убила или же нет, и никто не удосужился поинтересоваться у меня, как я себя чувствую. Я и сама об этом не думала. Но она была моей матерью, и у меня ушло столько времени на то, что отчистить потолок от крови!.. Кажется, я оттирала его несколько дней, и все равно мне мерещились розоватые пятна. Она была моей матерью, ради всего святого. Единственным близким человеком.

– Рейни, вы в порядке?

– Да, в полном… Черт, мне бы лучше заткнуться.

В какой-то момент он взял ее руку в свою. Рейни не помнила, когда именно, и сам факт того, что она это не заметила, ошеломил ее. Она всегда замечала, когда к ней прикасались. Всегда была очень осторожной в отношении всего того, что касалось личного пространства. Рейни резко выдернула руку, провела ладонью по волосам и обнаружила, что разволновалась сильнее, нежели полагала. Куинси посмотрел на нее с беспокойством, отчего ей захотелось легкомысленно рассмеяться, но ничего хорошего из этого не получилось бы.

– Простите, – отрывисто сказала она. – Сначала обвиняю вас в том, что обращаетесь со мной, словно врач с пациентом, потом сама веду себя, будто мозгоправ…

– Я не ваш психиатр, – сказал он ровно. – Это для ясности.

– Конечно же нет. Мне и не нужен никакой психиатр!

Куинси поднял бровь. Рейни покраснела еще больше. Он снова взял ее за руку и посмотрел ободряюще.

– Рейни, послушайте. То, через что вы сейчас проходите, вполне реально. Это называется «посттравматический стрессовый синдром». Четырнадцать лет назад вы пережили серьезную травму. И хотя вы разобрались с этой травмой на самых различных уровнях, ее последствия ощутимы и поныне. Сейчас вы оказались в схожей ситуации, напомнившей ту, первую. Такое случается со всеми. Когда началась война в Заливе, Управлению по делам бывших военнослужащих пришлось организовать «горячую линию» для ветеранов Вьетнама, у которых вдруг стали возникать видения сражений двадцатилетней давности. К сожалению, каждый новый случай со стрельбой в школе отзывается эхом в других семьях. Флэшбеки, ночные кошмары, приступы тревоги. И все прилагающееся.

– Я – профессионал. Это моя работа. Расследовать убийства. Оставаться беспристрастной.

– Вы – человек. – Он сжал ее пальцы. – Умная женщина. Ваш мозг работает сам по себе.

– Что ж, можете забрать его себе. Он завис на мгновенном повторе, и с меня довольно.

Агент едва заметно улыбнулся:

– Чем старее травма, тем скорее она пройдет. Хотя, быть может, вам и следовало бы обсудить это с кем-то. Департамент шерифа предоставляет какую-нибудь психиатрическую помощь?

– Наш департамент не предоставляет даже кофе.

– Возможно, профессионалы уже летят сюда, чтобы помочь детям.

– Да, возможно. – Рейни сказала это так, что им обоим было ясно – она никуда не пойдет. Обратиться к настоящему профессионалу значило бы признаться в собственной слабости. Этого она никогда бы не сделала.

– Уже поздно, – заметил Куинси.

Рейни огляделась. Музыка стихала, столики мало-помалу пустели. Он прав, пора уходить. Каждому к себе. Она выговорилась по полной, а того, кому излил душу, на одну ночь не снимают.

Она поднялась. Пирс последовал ее примеру.

– Куинси… Мне жаль, что так случилось с вашей дочерью.

– Спасибо. Это не поможет, но все равно – спасибо.

– Знаю. И вот еще что. – Рейни замялась. – Простите за то, что я сказала чуть ранее. О неуместном комплексе героя. У меня не всегда получается быть вежливой.

– А я уж подумал, что это часть вашего обаяния.

Куинси положил руку ей на талию и повел к двери.

На улице было прохладно, и Рейни снова смерила его выжидающим взглядом. Его рука все еще лежала на ее талии. Он был так близко. Она ощущала запах его лосьона после бритья, изысканного и дорогого. Что влекло ее к ему? Рейни не знала. Он был сильный, умный, искушенный. Она никогда не пыталась найти кого-то, кто бы мог стать вызовом. Она всегда встречалась с молодыми парнями, не задающими лишних вопросов. Так безопаснее.

Теперь она изучала впадинку на горле Куинси, там, где темнела полоска волос. Смотрела на его руку с такими длинными, умелыми пальцами. Заглядывала в его внимательные голубые, так много повидавшие глаза.

Она инстинктивно отступила на шаг, смутившись и даже немного испугавшись. Он уже наклонился, и губы коснулись ее щеки.

– Я не твой психиатр, Рейни.

– Знаю.

Его губы, теплые, твердые, сухие, коснулись другой щеки.

– Даже не знаю, что я здесь делаю. В таких вещах я придерживаюсь определенной политики.

Его губы припали к ложбинке на ее шее. Она откинула голову. Знала, что не надо, но ничего не могла с собой поделать. Легкий, дразнящий поцелуй.

– Никаких неформальных отношений? – пробормотала она.

Пирс поднял голову.

– Никакого секса на одну ночь. Я слишком стар для такого дерьма, Рейни. Я бывал в куче городов, проводил слишком много времени за изучением самого худшего из того, что встречается в людях. Я уже испытал, что такое брак и отцовство, у меня есть все то, чем можно гордиться и чего никогда не стоило бы делать. Я больше не верю в эскапизм на одну ночь. Мне это не нужно.

Она открыла было рот, чтобы возразить, но Куинси не дал ей такой возможности, прижавшись губами к ее губам. Рейни вздрогнула от неожиданности. Он остановился, но не оторвал губ, ищущих и влажных. Его руки были у нее на спине. Пирс лишь слегка придерживал ее, оставляя максимум свободы, и за это она была признательна ему, но и немного разочарована.

Рейни только-только подалась вперед, когда он прервал поцелуй.

– Ты мне интересна, Рейни, – шепнул он ей на ухо. – Ты не такая, как я думал. Ты умная. Сложная. И я уже знаю, что ты не пойдешь сегодня со мною ко мне.

– Не пойду, – пробормотала она.

– Ты намерена измучить себя утренней поездкой в офис судмедэксперта. Ты будешь всю ночь думать о матери и этих мертвых девочках.

– Не надо…

– Я не твой психиатр, Рейни. Я просто человек, который прошел через все это.

Куинси убрал руки. Отступил. И она ощутила резкое вторжение ночи. Похолодели руки. Рейни дрожала все то время, пока он шел к машине, но так и не окликнула его. Ей было на чем добраться домой. Одно из ее правил. Одно из ее многих, многих правил, разработанных для того, чтобы сделать жизнь безопасной.

Специальный агент по надзору Пирс Куинси уехал.

А еще через секунду Рейни тоже отправилась домой. Одна.

Глава 14

На задней веранде, когда Рейни вернулась домой, ее дожидался Шеп. Судя по кучке пустых пивных бутылок под ногами, пришел он не сейчас, и настроение его от ожидания не улучшилось.

– И где ты, черт возьми, шляешься? – недовольно спросил шериф, когда она, отодвинув стеклянную дверь, переступила порожек.

С минуту Рейни молча смотрела на него. Было уже поздно, за полночь, да и душа к разговору не лежала. С другой стороны, если подумать, этого и стоило ожидать.

Она расстегнула рукава поношенной хлопчатобумажной рубашки.

– Иди домой, Шеп.

– А с судмедэкспертом завтра утром ты встречаться не собираешься? Господи, Рейни, это же расследование убийства. Что ты делаешь? Гуляешь где-то до поздней ночи…

– По-моему, в этом деле старшая я. А теперь убирайся с моей веранды.

Шеп притворился, что не слышит, и, отставив пиво, поднялся с важным видом, словно все еще исполнял обязанности шерифа. Тот факт, что его слегка повело при этом в сторону, значения не имел. Рейни покачала головой.

– Нам надо поговорить.

– Ты пьян и не соображаешь, что делаешь, а если кто-то увидит тебя здесь, то у Джорджа Уокера появится новая тема для пятичасовых новостей. Отец подозреваемого якшается с полицией.

– Дэнни этого не делал!

– На обоймах его отпечатки.

– Не на всех.

– Ты о чем?

– Ага, так Сандерс тебе не сказал, да? – Шеп хитровато ухмыльнулся и постучал себя в грудь. – У меня есть свой источник в криминалистической лаборатории штата. Я разговаривал с ним сегодня, и он сказал, что они нашли отпечатки на спидлоулерах от тридцать восьмого и обоймах от двадцать второго калибра – за исключением одного спидлоудера от тридцать восьмого. Этот – единственный без пятен, грязи, отпечатков. Другими словами, вытертый начисто. И в этом спидлоудере что-то странное. Что именно, мой источник не сказал, но он отправил его для дальнейшего анализа. Вот так-то. С уликой что-то не то. Там, в тех коридорах, произошло что-то еще, и этот спидлоудер – тому доказательство.

– Господи боже мой, Шеп. Не со всех обойм получается снять отпечатки – ты и сам знаешь. А теперь в последний раз говорю – иди домой.

– Один спидлоудер вытерт начисто! Говорю тебе, там был кто-то еще. Спидлоудер – доказательство. Может быть, Дэнни помогал. О'кей? Я и сам это понимаю. Он взял оружие. Может быть, думал, что помогает другу. Но стрелял кто-то другой. Ты должна помочь мне. Ты должна верить мне.

– Ничего такого я не должна.

– То есть как?

Рейни подняла голову и посмотрела боссу в глаза:

– Сначала ты назначаешь меня главной. Ты еще не приехал в школу, но уже что-то знаешь. Потом вся эта стычка с Дэнни. Ты вынудил меня выстрелить. Ты ухитрился заляпать оружие своими отпечатками. Через тридцать секунд все доказательства скомпрометированы. И ты позаботился о том, чтобы об этом знали все. Что это Коннер облажалась. Дэнни выйдет сухим из воды. Так что там случилось, в том коридоре? Хочешь, чтобы я тебе помогла, – расскажи, что происходило вчера.

– Рейни, клянусь тебе…

– Хватит нести чушь! – вскипела Рейни, выплеснув вдруг скопившиеся обиду и негодование. Шеп сделал ее частью трагедии, а теперь стоит у нее на веранде и просит о помощи. И это после того, как обвел ее вокруг пальца! Да как он смеет! А ведь она считала его другом. – Ты знал, что происходит. Ты подозревал Дэнни. Почему?

– Не кричи на меня. Может, я и не при исполнении, но все равно остаюсь шерифом этого города!

– Что там случилось? Что ты сделал?

– Не надо со мной так! Разве я не помог тебе когда-то? Что там случилось? Сколько вопросов остались без ответа только потому, что я их так и не задал. Я оставил все как есть. Не стал, как говорится, будить лихо. Теперь твоя очередь сделать то же самое.

– Убирайся из моего дома!

– Он мой сын, черт возьми! Мой сын!

У него вдруг задрожали плечи. Шеп О'Грейди стоял на ее веранде, окруженный полудюжиной пустых пивных бутылок, и плакал, закрыв лицо руками, по своему мальчику.

Господи! Рейни прошла в дом, взяла из холодильника две бутылки и, вернувшись на веранду, молча протянула одну Шепу. Открывать другую она не спешила, ожидая, когда придет ощущение силы, контроля. Оно не пришло.

Мало-помалу Шеп взял себя в руки. Утерся рукавом рубашки. Свернул пробку. Одним глотком осушил полбутылки. Потом допил вторую половину.

– Ты как сюда добрался?

– Приехал на машине.

– Садиться за руль тебе нельзя.

– Знаю.

Какое-то время они стояли молча. Рейни посмотрела на ночное небо, уже очистившееся после прошедшего во второй половине дня дождя. Звезды сияли, как серебряные гвоздики на черном бархате. Ей нравились такие вот ночи. Так славно посидеть на веранде, слушая сов и представляя бьющиеся о скалистый берег моря. В самом доме, может быть, и сохранились малоприятные воспоминания детства, но снаружи осталось немало хорошего. Луг, деревья, небо. Понимание того, что как бы все ни повернулось, ты всего лишь малая часть этого; что звезды будут так же сиять и после того, как ты уйдешь и высохнут последние слезы.

Кого-то осознание своей незначительности в сравнении с космосом пугало, а вот ее успокаивало и утешало.

– Комбинацию от оружейного сейфа Дэнни дал я, – тихо сказал Шеп. – Он попросил недели две назад, и я назвал.

– Тебе стоило таких трудов достать этот сейф, а потом ты берешь и называешь комбинацию ребенку?

– Сэнди меня убьет.

– Шеп, что ты натворил…

– Я же не знал! Дэнни сказал, что хочет попрактиковаться в разборке и сборке ручного оружия. Ружье он уже освоил. Естественно, я обрадовался. Понимаешь, оружие – это то единственное, что осталось у нас с Дэнни. Я пробовал приобщить его к футболу – у него ничего не вышло. Пробовал баскетбол, бейсбол, соккер… У парня совершенно нет интереса к спорту. Ему бы только читать, болтаться в Интернете или заниматься еще какой-то ерундой. Ты даже не представляешь, каково это – быть отцом и в один прекрасный день понять, что единственный твой сын пошел в мать.

– Ты знал, что оружие пропало?

Шеп не ответил, что уже можно было считать своего рода ответом.

– Господи, как можно быть таким умным и в то же время таким тупым?

– А ты не думаешь, что я и без того уже достаточно наказан?

– Нет, не думаю. Вот Джордж Уокер – да, наказан. И родители Элис Бенсен тоже наказаны. Черт!..

– Я не знал, Рейни. Три дня назад я проверил сейф – на месте ли оружие. Ни пистолета, ни револьвера не было. Я спросил у Дэнни. Он сказал, что еще не закончил. И всё. Сказал, что как только соберет, так сразу же и вернет на место. Я больше не спрашивал и даже не думал…

– Пока тебе не позвонили.

– Но Дэнни этого не делал! Клянусь тебе, Рейни! В мальчике просто нет ни капли агрессии. Я бы еще мог поверить, будь он больше похож на меня. Но Дэнни – маменькин сынок. Он и муху не обидит.

– Какой была ситуация, когда ты приехал в школу?

– Все было так, как я написал в отчете. В здании уже никого не осталось. Кто-то сказал, что видел выбежавшего из школы стрелка. Еще кто-то сказал, что там есть раненые дети. Ну, я и вошел. И в компьютерном кабинете нашел Дэнни. С револьвером и полуавто…

– Он держал оружие в руках? Не поднимал его с пола? Дэнни держал оружие в руках.

– Он только что его поднял…

– Шеп!

– Ладно! Да, черт возьми, он держал оружие в руках. И выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок. Я окликнул его, и он тут же наставил пистолет на меня. Прицелился прямо в голову.

– И это ничего тебе не говорит?

– Он запаниковал! Ему было страшно! И да, черт возьми, он плакал. Говорю тебе, у него слезы текли по щекам… Да ради бога, это же Дэнни. Тот самый Дэнни, который носил твой значок. Играл под своим столом. Всегда хотел сидеть рядом с тобой на обеде…

– Замолчи! Не хочу больше этого слушать.

Рейни отступила. Похолодало, и она обхватила себя руками. Вдалеке что-то блеснуло, словно лунный свет отразился от стекла. Она насторожилась, попыталась присмотреться, но тут деревья зашелестели вдруг листвой, и из кроны вырвалась какая-то большая птица.

– Если Дэнни имеет к этому какое-то отношение, – заговорил у нее за спиной Шеп, – то только потому, что его кто-то втянул. В последнее время с ним что-то происходит. К тому же он впечатлительный мальчишка. В тринадцать лет они все впечатлительные.

– Про шкафчик мы знаем. И про Чарли Кеньона знаем. Дэнни, в моем представлении, – милый мальчуган, и еще вчера утром я бы с тобой согласилась, но сегодня уже не уверена. Он не так прост, как может показаться с первого взгляда. И эти мальчишки… они ведь всегда чьи-то сыновья. Они всегда чьи-то дети.

Шеп опустил голову. Все сказанное было правдой, и Рейни руководствовалась наилучшими намерениями, но видеть его таким… как побитая собака, было выше ее сил.

– Мы пытаемся сейчас найти что-то в школьных компьютерах. Может быть, запись его разговора с кем-то в онлайне… с кем-то, кто мог повлиять на него извне…

– Хорошо, хорошо, – заговорил наконец Шеп. – Так и надо. Найти того, кто на самом деле все это устроил.

– Если ты действительно хочешь выяснить, что случилось, дай нам поговорить с Дэнни. Этот фэбээровец, Куинси, – квалифицированный психолог и специалист по массовым убийствам. Он знает, как обращаться с Дэнни, и доберется до сути дела.

– Нет.

– Ты хочешь, чтобы я помогла Дэнни, и сам же не даешь. Подумай как следует и прими решение.

– Нельзя его сейчас допрашивать! Он не в том состоянии. Может даже взять ответственность на себя – ты же знаешь, у мальчишек такое бывает. Но я не хочу, чтобы мой сын всю свою жизнь провел в тюрьме только потому, что ему вздумалось чем-то выделиться.

– А Бекки? Может быть, она видела что-то и…

– Доктора говорят, что у нее шок.

– Куинси – эксперт в таких делах.

– С каких это пор ты такого высокого мнения о чужаках? Подожди-ка… минутку… Так вот где ты была, да? Прогуливалась с этим федералом!

– Ага. Что ж, повесь мне на ноги камни и утопи в реке.

– Не смешно.

– Шеп, если тебе нужны ответы, помоги мне немного. По крайней мере разреши Куинси поговорить с Бекки.

– Наш адвокат никогда на это не согласится.

– Он тут ни при чем.

– Не могу. Я… мне надо посоветоваться сначала с Сэнди. Дай мне потолковать с женой.

– Ладно, Шеп. Спасибо. Сэнди – женщина благоразумная. Она поступит правильно.

Шеп, однако, ее уверенности не разделял.

– Мой сын за решеткой. – Он устало вздохнул. – Моя дочь спит в гардеробе, а соседи пишут оскорбления на стене гаража. Ты говоришь, что Сэнди поступит правильно. А что есть правильно? Я и сам не знаю. Мэр уже заявил, что на похороны нас не пустят. Считает, что людям будет неприятно… Господи, это же мой город. Я знаю Джорджа Уокера. Я часто играю в боулинг с дядей Элис. И вот… дошло до такого.

Рейни промолчала. Утешить Шепа ей было нечем.

– Стрелял кто-то другой, – упрямо повторил он. – Попомни мои слова, Рейни. И ты должна помочь мне, потому что и Сандерса, и фэбээровца это напрямую не касается. Они здесь не живут. Они не знают Дэнни так, как знаем мы. Так что остаемся только мы с тобой. Как и тогда, четырнадцать лет назад. Только ты и я.

– Тогда, четырнадцать лет назад, ты мне никаких услуг не оказывал.

Шеп опустил глаза.

Рейни вздохнула. Подошла к перилам. Вылила на землю пиво. И сказала то, что хотела, что не могла не сказать. Сказала тихо, так, что ее никто не слышал.

Шеп любопытствовать не стал. Знал – лучше не спрашивать.

Рейни повернулась к нему.

– Идем. Я отвезу тебя домой.

Человек, наблюдавший за ними из-за плотной стены деревьев, наконец выдохнул. Бесполезно. Она всегда наклоняла голову, так что, даже вооружившись биноклем, он видел ее лицо недостаточно ясно. Может быть, если прихватить с собой видеокамеру, записать, а потом показать запись специалисту, умеющему читать по губам… Специалист мог бы и прочитать.

Но это означало бы поделиться секретом с посторонним, а делиться не хотелось. Рейни – особенная. Она принадлежит только ему.

И так будет и дальше.

Он покачался с пятки на мысок, поджимая губы и обдумывая варианты. Немного болела голова. Задержавшись в баре, он выпил два пива, чего делать не следовало. А все из-за Краснорожего, изображавшего из себя этакого сурового, крутого парня и поглядывавшего на него сверху вниз. Эта поза и этот взгляд задели струны, трогать которые не стоило, и он почувствовал, что отступить уже не может. Поэтому и остался. Пил пиво, вкуса которого не чувствовал, и ощущал на себе взгляд, неотступный, пристальный, полный ненависти.

А потом он просто захохотал. Ну право же, смешно. Старики рассуждают о том, что мальчишкам пошла бы на пользу война. Им бы Гитлера, тогда не придется убивать друг друга…

В общем, он захохотал и так, смеясь, вышел из бара под взглядом качающего головой Краснорожего. К черту Краснорожего. К черту всех. Знали бы они…

К выбору города для осуществления своих будущих проектов он подошел поначалу равнодушно. Куда интереснее было представлять, что там можно сделать. Все началось с видения, грезы, посетившей его в ночной час, час одиночества и отчаяния. С пробуждением греза не ушла, но стала наваждением, одержимостью, неукротимой потребностью, разъедающей его изнутри.

Покажи себя старику. Докажи старику, чего ты стоишь. Приди на кладбище со стодолларовой бутылкой драгоценного, обожаемого стариком бренди, и пусть в твоих жила бьет барабаном ярость. Думаешь, я слаб? Думаешь, я тупой?

Что ж, сейчас я тебе покажу…

В первый раз он действовал очень осторожно. Никаких связей между ним и местными. Выбор города, сбор информации, подход к игрокам – всё через компьютер. Когда наконец пришла пора действовать на месте, он прибег к маскировке и расплачивался только наличными. ТПП – ключ к успешной миссии: терпение, планирование и предосторожность. Видишь, старый хрен, я слушал, я не пропускал мимо ушей.

В конце было легко и просто. Крики, дым, кровь. Прекрасная, фантастическая смерть.

Рука не дрогнула, сердце не сжалось.

Но все кончилось. Полиция… следствие… аресты… Дело закрыто. Он вернулся к обычной жизни, снова сходил на кладбище и выдул еще одну бутылку бренди.

Ну, старик, кто теперь слабак? Кто тут тупица?

А потом…

Ничего. В новостях заговорили о другом. Город занялся своими делами. Жизнь продолжалась. И снова он был один – со своей силой, своей тайной, своей скукой.

Пришло время нанести второй удар. Увеличить ставки, поднять уровень игры.

Второй город он выбирал более тщательно, потратил больше времени на рекогносцировку, изучение ритмов жизни. Терпение. Планирование. Предосторожность. Компьютеры – чудесный инструмент.

В назначенный день все прошло как по нотам. Крики, дым, кровь. Прекрасная, фантастическая смерть. На этот раз он задержался, чтобы понаблюдать – издалека, конечно, воспользовавшись биноклем, – и получил дополнительный кайф.

Увидел, как на место прибыли копы. Тупые, лишенные воображения, дремучие олухи. Увидели то, что он хотел им показать. Сделали выводы, к которым он их подтолкнул. И, довольные собой, провели аресты.

В общем, все прошло настолько хорошо, что он решил не спешить с возвращением домой. Разработал план с мотелем – в соседнем городишке, конечно. Хотя, откровенно говоря, надобности в такой предосторожности не было. Он взял напрокат машину, вернулся в город. Походил по местным барам, послушал, о чем говорят. Получилось настолько занятно, что он даже отправился на похороны и смотрел на плачущих матерей.

Ну, старый хрен, и кто теперь умный?

Все закончилось через пять дней. Репортеры свернулись и уехали. Адвокаты заключили какую-то сделку. Он вернулся в обычный мир своей «приемлемой жизни», и через какое-то время этот фильм тоже стерся из его памяти.

Требовалось что-то большее. Планы срабатывали безукоризненно, но острота ощущений сгладилась, волнительный трепет ушел, и кровь уже не отбивала свой лихорадочный ритм в жилах. Он мог сделать так, что копы танцевали бы на булавочной головке, и они бы только благодарили его за танцпол.

Ему нужно было другое, что-то более рискованное, другое место, другая, более захватывающая цель и другой, более достойный противник. Он чувствовал, что должен расширить игровую площадку.

Бейкерсвиль стал ответом на его самые смелые фантазии.

Идеальное место. Идеальная мишень. И идеальный набор клоунов-полицейских, чтобы взять еще свежий след.

Наконец-то выпал шанс повеселиться по-настоящему.

Здоровяк Шеп, льющий слезы по сыночку. Умница и милашка Коннер, переживающая за свой город. И специальный агент Пирс Куинси, лучший из лучших в Квантико.

Наконец-то игра, достойная его талантов. Тем более что он уже не собирался удовлетвориться одноактной пьесой. Это было только началом.

Помните ли вы, Рейни Коннер, каково это, потянуть за спусковой крючок? Слышите ли вы во сне тот вязкий, влажный звук, с которым взорвалась голова вашей матери?

Мне бы хотелось услышать от вас всю историю.

Но не сегодня. Сегодня у него поездка в Портленд. Еще многое нужно сделать.

Когда Бекки О'Грейди уснула в первый раз, ей приснилось, что она стоит перед монстром в школе. Бекки топнула ногой и крикнула: «Плохой, плохой монстр! Не тронь моего брата! Не обижай моих друзей!»

Пристыженный, монстр убрался восвояси. А Элис и Салли обняли ее и расплакались. Красивая мисс Авалон поцеловала ее в щеку и похвалила за смелость. Все были рады и счастливы, в том числе и ее папа с мамой, которые больше не ругались, и Дэнни, который отдал ей котенка.

Когда Бекки уснула во второй раз, ей приснилось, что монстр откусил ей голову.

В пять часов утра Бекки забралась в гардероб и укрылась под одеждой. Но она знала, что толку от этого мало.

Монстр придет. Она не смогла спасти Дэнни, и оба они это знали, Бекки и монстр. Скоро-скоро он явится за ней. Скоро-скоро наступит ее очередь.

Бекки поплакала – из-за мамы. Но еще больше – из-за Дэнни, потому что, когда он нуждался в ней, она его не спасла.

Глава 15

В кухне у раковины Сэнди рассеянно терла и терла одну и ту же тарелку с цветочным ободком. За окном вовсю светило солнце. Она приоткрыла окно – впустить свежего утреннего воздуха – и теперь слышала доносящиеся от соседей звуки нового дня. Где-то, чуть дальше по улице, работала газонокосилка. Наверное, мистер Маккейб. Вышедший на пенсию бывший директор школы заботился о своем дворе с прямо-таки религиозным рвением. В июне люди приезжали за несколько миль только для того, чтобы полюбоваться его розами.

Неподалеку, в третьем или четвертом доме от Маккейба, залаяла собака. Женский голос, звавший ребенка… Энди? Энтони? А может, Андреа, четырехлетнюю дочку Симпсонов? На последний Хэллоуин девочка вырядилась ковбоем – не ковбойшей, объясняла она всем, а именно ковбоем. Малышка нравилась Сэнди, хотя и называла ее не иначе как миссис О'Грейди, из-за чего та чувствовала себя едва ли не старухой.

Сэнди повернула тарелку и принялась тереть другую сторону.

Приехав сюда одиннадцать лет назад, они с Шепом оказались одной из немногих семейных пар с детьми. С тех пор район разросся, и семьи тоже. В одном лишь их квартале малышей было не меньше пяти. В двух кварталах отсюда жили две одноклассницы Бекки. Мальчиков тоже хватало, вот только большинство были слишком малы для Дэнни. Такая жалость… Если Бекки не составляло труда найти подружек для игр, то Дэнни приходилось отвозить к кому-то на машине. Это уже требовало определенного планирования и присутствия одного из родителей дома – кому-то же надо садиться за руль.

И все-таки Дэнни никогда не жаловался и довольствовался тем, что читал книги, оставался после уроков в школе или играл на компьютере. Иногда Сэнди гуляла с ним вечерами по району. Они махали знакомым. Дэнни высматривал дома с «ДайрекТВ». Бывало и так, что она шла пешком, а он катил на велосипеде, с гордостью демонстрируя такие умения, как езда без рук.

Ей нравились эти прогулки. Она чувствовала себя в безопасности здесь, в их скромном районе, где люди много работали и знали друг друга по имени.

Но сегодня утром Сэнди не хотелось даже выходить за дверь, чтобы забрать утреннюю газету. Что, если прохожие будут останавливаться и таращиться на их дом? Она даже не знала, что было бы неприятнее – злость в их глазах или жалость.

В результате, оставшись в кухне, как под домашним арестом, Сэнди терла, скребла и мыла свою утварь, пока все не заблестело. Потом набросилась на полы, убеждая себя при этом, что ничего такого не случилось, что этот день ничем не отличается от других и что на самом деле жизнь не оборвалась два дня назад.

Утром, ровно в семь, она позвонила в центр содержания несовершеннолетних. Последний раз они с Дэнни разговаривали сорок восемь часов назад, и ей нужно было его увидеть. Как он там? Испуган ли? Понимает, что с ним происходит? Скучает ли по ней? Зовет ли ее ночью?

А если его мучают кошмары? Если он голодает? Если одеяло «кусается»? Господи, она же мать, и ей нужно, необходимо быть со своим ребенком!

Начальник центра, некий мистер Грегори, твердо, но вежливо проинформировал ее, что Дэнни умолял его ни в коем случае не впускать мать. Утром в столовой мистер Грегори первым делом подошел к мальчику, чтобы предупредить о возможном визите родителей. Дэнни тут же разволновался и пришел в столь возбужденное состояние, что сотрудникам центра не оставалось ничего другого, как только вернуть его в комнату.

Похоже, психологическая травма оказалась слишком сильной. Возможно, им стоит подождать неделю-другую.

Ничего столь смехотворного она еще не слышала. Если у сына психологическая травма, тем более ей нужно приехать и повидаться с ним. Привезти его любимые игрушки, испечь любимый торт. Пожалуйста, хоть что-нибудь…

«Не надо так со мной. Я чувствую себя такой беспомощной».

Мистер Грегори напомнил, что ее сын все еще находится под круглосуточным наблюдением. Им пришлось вернуть Дэнни в комнату, поскольку, как только речь зашла о приезде родителей, мальчик выхватил у соседа вилку и попытался проткнуть себе запястье.

О посещении не стоит и думать. Ее и Шепа не допустят к сыну. Всё. Точка.

Газонокосилка наконец умолкла. Что-то щелкнуло. Наверное, мистер Маккейб снял мешок для сбора травы, которую высыпал на цветочные клумбы. Сэнди сотни раз видела его за этим занятием. Измельченная трава восполняла недостаток азота, и старик бережно перемешивал ее с мягкой почвой своими узловатыми пальцами.

Она наконец поставила тарелку в сушилку. С посудой покончено. Все вокруг сияло и блестело. Она даже отчистила плиту и протерла микроволновку. Часы показывали восемь утра, и Сэнди не знала, куда себя деть.

Она повернулась к дочери, серьезными глазами смотревшей на нее из-за кухонного стола.

– Хочешь еще, милая?

Бекки покачала головой. Чашка с овсяными хлопьями «чирьос», поставленная перед ней пятнадцать минут назад, осталась нетронутой.

– Может, немножко фруктов? – ласково спросила Сэнди. – Или оладий? Я могу сделать шоколадные!

Бекки покачала головой.

Сэнди проворно повернулась к холодильнику – какие еще есть варианты. Дочка не ела уже почти два дня.

– Знаю, – бодро сказала Сэнди. – Как насчет салата?

Она сняла с полки чистую стеклянную чашку. Салат вместе с еще тремя блюдами обнаружился на передней веранде накануне вечером. В трех других коробочках были макароны с сыром, картофельная запеканка с беконом и некий «мясной сюрприз». Сэнди впечатлил именно салат, содержавший клубничное желе, яблоки, бананы, грецкие орехи и взбитые сливки – любимое детское лакомство. Такое внимание соседей глубоко ее тронуло – оказывается, о Бекки думают и другие. Видит бог, девочке тоже нелегко.

Сэнди представила салат на одобрение дочери – Бекки всегда нравились взбитые сливки и желе.

После недолгого колебания девочка согласно кивнула. Ага, у нас есть победитель!

Мурлыча довольно под нос – пусть и небольшая, но победа! – Сэнди перегрузила салат в чашку для дочери и налила ей стакан апельсинового сока. Подумав, налила сока и себе и тоже села за стол.

В гостиной посапывал Шеп. Мужа не было весь вечер, и домой он вернулся далеко за полночь, провонявший пивом. Где он шлялся, Сэнди знала не спрашивая. Наведывался к Рейни. Каждый раз, когда возникали какие-то проблемы, каждый раз, когда его что-то беспокоило, Шеп отправлялся к ней.

Когда-то Сэнди изводила себя буйными фантазиями на тему диких оргий в доме Коннер. В городе все знали, какой была мать Рейни. Сэнди представляла мужа в жарких объятиях заместительницы, воображала, как они посмеиваются – нет, хохочут – над ней, этой милой дурочкой Сэнди Сермон, которая ни о чем не догадывается.

Однажды вечером в припадке жгучей ревности она рванула к домику Рейни, прятавшемуся между высоких деревьев. Несясь на полной скорости по грязной дороге, Сэнди уже обдумывала смелые обвинительные формулировки.

Не доехав до места, она вышла из машины и направилась к дому. Шеп и Рейни сидели на темной задней веранде в полной тишине и молча, держа по бутылке пива, смотрели в лес.

Не говоря ни слова, Сэнди вернулась домой.

Постепенно, с течением лет, она поняла, что просто не может представить любовную связь между ее мужем и Рейни. Она не знала, в чем причина этих долгих молчаливых посиделок, этих бессловесных диалогов. Не понимала, почему иногда Шеп как будто больше принадлежит Рейни, а не ей, хотя она родила ему двух детей, а соперница, насколько можно было судить, всего лишь угощала «Будвайзером».

Связь между ними была глубокой, но по крайней мере не сексуальной. Так что Сэнди старалась по мере сил противостоять ноющему, болезненному желанию, чтобы Шеп, когда ему плохо, шел к ней, а не в дом другой женщины, с которой часами просиживал во взаимном молчании.

– Мамочка, что случилось в школе?

Сэнди взглянула на дочь, застигнутая врасплох как вопросом, так и голосом дочери. После стрельбы в школе Бекки по большей части молчала, а когда все же заговаривала, то отделывалась короткими, в одно-два слова, предложениями.

– Ты о чем, милая?

– Сегодня школы нет.

– Нет. Сегодня занятий нет.

– А завтра?

– Завтра в школу тоже не надо. Но ты не беспокойся, милая. Занятий какое-то время не будет.

Бекки не сводила с нее глаз.

– А другие дети ходят в школу?

– Ты имеешь в виду своих одноклассников? Нет. – Сэнди помолчала, осторожно подбирая слова. – Они тоже на какое-то время закончили с занятиями.

– Еще не лето.

– Почти лето.

– Мамочка, еще не лето.

– Бекки… Ты ведь знаешь, что в школе случилось что-то плохое, да? Ты это понимаешь, да?

Бекки кивнула.

– Так вот из-за этого плохого всем не очень хорошо. Тебе ведь тоже не очень хорошо?

Бекки снова кивнула.

– И мне нехорошо, – мягко добавила Сэнди. – Папочке нехорошо. Другим детям нехорошо. Поэтому, пока всем так нехорошо, и уроков не будет.

– Но когда-нибудь они будут?

– Когда-нибудь, доченька, обязательно будут. Но только тогда, когда ты будешь готова и когда мы убедимся, что в школе безопасно. Что то плохое…

– Монстр.

Сэнди замялась.

– Да. Что монстр больше не придет.

Бекки уставилась на нее большими, серьезными глазами. До сегодняшнего дня Сэнди и не замечала, как подросла ее малышка. А когда девочка перевела взгляд на чашку со взбитыми сливками и желе, она поняла и кое-что еще. Дочка ей не поверила. Для Бекки мир перестал быть безопасным. Да и как он может быть безопасным, если в школу приходят монстры?

Сэнди отвернулась к раковине, допила сок и тщательно вымыла стакан. Автоответчик отчаянно звал ее мигающим глазком, но сообщение она прослушала еще накануне вечером. Прежде чем Шеп сменил номер, чтобы избавиться от бесконечных звонков, сюда несколько раз звонил Митчелл. Извинившись за беспокойство, шеф сообщил, что пытается найти отчеты по «Уолмарту». Не могла бы она перезвонить ему и сказать, где искать эти файлы?

Сэнди знала, что ему надо, и хорошо представляла, где находятся файлы. Но трубку так и не сняла, не перезвонила.

Может, Шеп прав. Может, она и впрямь слишком увлеклась работой, отодвинув детей на второй план. Если бы почаще бывала дома, если бы уделяла им побольше внимания, если бы Дэнни чувствовал ее любовь, если бы знал, как он нужен им…

Если… если… если…

Сэнди выключила воду. Руки ее дрожали, в глазах стояли слезы.

Мамочка, что случилось в школе?

Я хочу сделать мир безопасным. О,боже, милая… Как бы я хотела сделать мир безопасным для тебя!

– Мамочка.

Сэнди повернулась к дочери и едва не вскрикнула, увидев на ее лице то, что в первую секунду приняла за кровь. Клубничное желе, с опозданием включился мозг. Это всего лишь клубничное желе.

Но уже в следующую секунду она увидела в глазах девочки слезы.

– Язычку больно.

Сэнди метнулась к ней через кухню и, посмотрев в рот, убедилась, что язык действительно кровоточит.

– Что случилось? Ты его прикусила? Подожди, милая. Сейчас я возьму платочек и кусочек льда. Потерпи.

Сэнди отнесла чашку с салатом к раковине, смочила под краном платок и только тогда заметила, что в желе что-то поблескивает.

Она взяла ложку, копнула салат и обнаружила пять осколков стекла.

Детоубийца. Детоубийца. Детоубийца.

Господи, это же детский салат! Даже если вы нас ненавидите, каким же зверем надо быть, чтобы подсыпать стекло в детский салат?!

С удивительным для нее самой спокойствием Сэнди вернулась к дочери. Вытерла заплаканное личико, дала пососать кусочек льда. Кровотечение уже почти прекратилось. Осколки были маленькие и, может быть, не причинили большого вреда.

Сэнди ласково погладила Бекки по золотистым волосам.

– Как ты себя чувствуешь, моя сладкая?

– Хорошо.

– Ты много съела? – спросила она беззаботно.

Бекки покачала головой:

– Аппетита нет.

– Скажешь мне, если животик заболит, ладно?

Бекки кивнула. Сэнди решила оставить пока все как есть. Дочь была вроде бы в порядке, и пугать ее поездкой в отделение неотложной помощи не хотелось.

– Знаю, – бодро объявила она. – Мы с тобой сделаем печенье «сниккердудл»! Я все приготовлю, а ты поможешь отмерить. Ну как, звучит неплохо?

Бекки равнодушно пожала плечами.

– Вот и замечательно. Я сейчас все уберу, и займемся делом.

Сэнди через силу улыбнулась дочери и решительно взяла себя в руки. Потом вернулась к раковине и вывернула в мусорное ведро салат и все три запеканки, мысленно повторяя, что не должна и не будет, не будет, не будет плакать.

– Мамочка, не дай монстру схватить тебя.

– Доченька, у меня и в мыслях такого не было.

Глава 16

Куинси снилась не дочь. В серые предутренние часы он метался на кровати в своем номере розового мотеля, отброшенный к событиям десятилетней давности. Тринадцатилетняя Кэнди Уоллас, девочка с чудесными золотистыми волосами и ослепительной счастливой улыбкой. Милая, веселая, жизнерадостная Кэнди Уоллас, воспитанная в благочестивой баптистской семье и понятия не имевшая о том зле, что таится в людских сердцах.

Ее похитили по пути домой из школы, среди белого дня, в самую обычную среду. Вот только что она шла по улице, а уже в следующую минуту – никого. Только кучка книг.

Но на самом деле похитителю была нужна не Кэнди. Он охотился за Полли, ее шестнадцатилетней сестрой, и ошибка разозлила его. Он начал звонить Уолласам домой. Заставлял Кэнди говорить по телефону и измывался над ней, пока сестра и родители слушали.

Куинси вызвали после первого звонка. Дали послушать. Считалось, что у него особенный слух.

Теперь, зажатый в тисках кошмара, он не слышал криков Кэнди Уоллас, не видел искаженного мукой лица ее матери, не помнил, как сестра похищенной девочки, Полли, умоляла мучителя остановиться и забрать ее. Она была готова прийти к нему добровольно, если только он отпустит Кэнди. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

В памяти Куинси остались последние слова Кэнди, сказанные ею после пяти дней непрерывных издевательств.

Папа и мама, пожалуйста, не печальтесь. Все скоро кончится, и я ухожу в лучшее место. Господь любит меня и позаботится обо мне. Все будет хорошо. Я люблю вас. Люблю даже этого очень-очень плохого человека. Вера в моем сердце крепка.

Куинси проснулся. На щеках горели слезы.

Он долго лежал в постели, думая о том, какой силой обладала тринадцатилетняя девочка, размышляя о Боге, вере и всем том, что потерял и от чего отказался за годы работы он сам.

Тело Кэнди Уоллас, обнаженное и изуродованное, нашли на следующий после того звонка день. Через три недели арестовали похитителя, безработного, когда-то устанавливавшего кондиционер в доме Уолласов. Он, в частности, рассказал, за что отрезал жертве язык – оказывается, Кэнди говорила, что Господь любит его. Куинси подумал тогда, что для этого человека адекватного наказания просто не существует.

В Вирджинию он возвратился, чувствуя себя прокаженным, совершенно вымотанный.

Он вернулся домой, но отдалился от семьи, потому что так и не научился уходить с места преступления к людям, которых любил. В таких случаях Куинси просто не мог смотреть в глаза дочерям, не видя в них тех ужасов, которые могли обрушиться на его девочек. Рабочие, бродяги, симпатичные студенты… Он не мог смотреть на родных, не видя боли, страданий и смерти.

Куинси поднялся. Позвонил в больницу – ему сообщили, что состояние дочери не изменилось. Его бывшая жена спала в той же палате – они могли бы разбудить ее, если он хочет поговорить. Куинси сказал медсестре, что беспокоить никого не надо. Его младшей дочери, Кимберли, в больнице не было – наверное, вернулась на занятия. Как и он сам, она, похоже, решила для себя, что сестра умерла, перейдя таким образом в стан Куинси, чего Бетти вынести не могла.

Отношения между его бывшей женой и их младшей дочерью обострились в прошлом году, когда Кимберли заявила, что собирается изучать социологию в Нью-Йоркском университете и хочет со временем стать профайлером в ФБР. Как и ее отец.

Куинси надел старые спортивные шорты и серую форменную футболку, вышел на улицу, глубоко вдохнул холодный утренний воздух и побежал. Он все еще слышал крики умирающей девушки и думал о ее непобедимой любви. Он думал о собственной дочери и постигшей ее трагедии, которую так и не смог предотвратить, хотя много лет работал над тем, чтобы сделать мир более безопасным.

Он думал о Рейни, ее серых глазах и сильном, упрямом подбородке. О том, как принимает она удары семьи. Как снова и снова идет в бой.

Однажды он совершил ошибку, убедив себя, что уединение оберегает, что его полная сосредоточенность на работе изменит что-то в этом мире, принесет какую-то пользу. Он слушал крики умирающей девушки, но так и не услышал, что она говорит.

Куинси был немолод, но он все еще учился.

Пробежка затянулась. Чистый горный воздух остужал щеки. Наслаждаясь прекрасным утром в этой роскошной прибрежной долине, он все лучше понимал, почему Рейни Коннер осталась здесь жить.

Около часа дня Куинси появился в крохотном оперативном центре, расположившемся в мансарде мэрии. Вообще-то он не рассчитывал застать Рейни на месте, полагая, что она еще не вернулась из Портленда, куда уехала на вскрытие, но его новая знакомая уже сидела за самодельным столом и деловито что-то писала.

Воспользовавшись моментом, он присмотрелся к ней. Лицо бледнее, чем накануне, под глазами темные круги. Скорее всего, еще одна бессонная ночь плюс тяжелое утро. Присутствовать на вскрытии всегда нелегко, тем более когда дело касается детей.

Тем не менее, судя по ее сосредоточенности и спешке, сбавлять ход Рейни не намеревалась.

Она напомнила ему кого-то. Пирс напряг память. Тесс. Тесс Уильямс. Дело тоже давнее, но без трагического конца. Тесс совершила ошибку, выйдя замуж за идеального мужчину, одного из тех, о которых другие женщины говорят обычно, что он, мол, «уж слишком хорош – таких и не бывает». По крайней мере в отношении Джима Беккета скептики оказались правы. Симпатичный, преданный делу полицейский развлекался тем, что подбирал голосующих на дороге блондинок и убивал их. Тесс первой заподозрила мужа и, не порывая с ним, постепенно собирала доказательства его злодеяний.

Джим Беккет, однако, не сдался без борьбы. Уходя от группы задержания, он оставил за собой кровавый след и, в частности, несколько свежих шрамов на груди Куинси. Но и Тесс оказалась более твердым орешком, чем считали многие. Когда Беккет, сбежав из заключения, пришел за ней, она позаботилась о том, чтобы налогоплательщикам Массачусетса не пришлось оплачивать его тюремный пансион.

Куинси не вспоминал Тесс уже несколько лет и теперь попытался высчитать, сколько лет сейчас ее дочери Саманте. Десять? Давненько он их не видел. Интересно, как у них там дела…

Куинси никогда не возвращался к людям, с которыми познакомился, занимаясь тем или иным расследованием. Даже если все закончилось хорошо, он оставался напоминанием о темном эпизоде в их жизни. Посылать рождественскую карточку было бы неуместно.

– Так и собираешься весь день столбом стоять? – спросила из-за стола Рейни, не отрывая глаз от бумаги.

– Любуюсь видом.

Она подняла наконец голову и пристально на него посмотрела.

– А, перестань.

– Вижу, вскрытие прошло хорошо.

– Все было, как я и представляла, только еще хуже. Бога ради, либо проходи, либо закрой дверь. Терпеть не могу, когда люди мнутся на пороге.

Настороженно посматривая на нее, Куинси вошел в офис. Похоже, все было даже хуже, чем он предполагал. Голос ее, когда она заговорила, прозвучал резко и напряженно, как у человека, остановившегося у входа в темную пещеру. Пирс мог бы держать пари, что слез Рейни себе не позволила. И это был плохой знак. Иногда после вскрытия нужно поплакать. Бывает так, что это единственный способ облегчить боль.

– Пишешь отчет? – спросил он нейтральным тоном.

– Нет. Составляю список. Что думаешь о загадочном мужчине в черном?

– Извини?

– Я говорю о мужчине в черном, которого видели в школе несколько детей. Факт или выдумка?

– Не знаю.

– Что, если он существует? Как по-твоему, к стрельбе в школе мог иметь отношение посторонний?

– Посторонний, даже если знакомство произошло в Интернете, способен на многое. Ты даже не представляешь, на сколь многое. Отмечено множество случаев, когда педофилы, познакомившись в чате, подбивают детей на реальную встречу.

– Замечательно, – бросила Рейни, продолжая строчить. – Человек в черном. Связь с Дэнни по Интернету. И затем попытка стереть информацию с жестких дисков… Вот только мы опять возвращаемся к Мелиссе Авалон. Убита одним-единственным выстрелом точно в лоб. Почему? Не нравится мне это ни хрена. – Рейни осеклась, спохватившись, выдохнула и снова схватилась за ручку. – Этот пункт отработаем потом. Идем дальше. Школьный консультант Ричард Манн.

– А что такое с Ричардом Манном?

– Молодой, тридцать три, если верить документам, хотя, на мой взгляд, выглядит не больше чем на пятнадцать. Если предположить, что намеченной целью была Мелисса Авалон, то мотив у него мог быть. Например, ему нравилась Мелисса Авалон и не нравилось, что она встречается с директором Вандерзанденом. К тому же, будучи психологом, он знал, за какие ниточки подергать, чтобы Дэнни слетел с тормозов.

Теперь Куинси наконец понял.

– Так ты составляешь список возможных подозреваемых.

– Да. Можешь поучиться.

Куинси вскинул бровь. Нервная, раздраженная Рейни сегодня еще и резала напрямик.

– Позволь спросить, кого ты уже записала?

– Чарли Кеньона. Директора Вандерзандена. Загадочного мужчину в черном. И вот теперь Ричарда Манна.

– Мне казалось, у директора есть алиби.

– На первый взгляд да, есть, но пока не надавишь, наверняка не узнаешь.

– Насчет Чарли Кеньона согласен, – задумчиво сказал Куинси после короткой паузы, решив, что в данной ситуации выгоднее подыграть. – Он постарше, имеет определенное влияние. Мы уже знаем, что у него и раньше были проблемы с властями, что он частенько шатается возле школы. Что касается директора, то тут у меня уверенности меньше. Даже если у них был роман, а потом что-то разладилось, трудно представить, как он расстреливает двух учениц, и еще труднее, как ему удалось убедить Дэнни взять вину на себя.

– Директор – фигура авторитетная. Если Дэнни не в состоянии противостоять отцу, достанет ли ему сил не уступить директору школу? Ты ведь слышал его последние слова на допросе? Мальчик напуган. Для ученика восьмилетней школы могущественнее и авторитетнее директора человека нет.

Логика в ее рассуждениях, конечно, присутствовала.

– Но есть еще такая вещь, как реакция самого Вандерзандена. Мне показалось, он искренне опечален и потрясен.

Рейни приняла возражение, но уже в следующее мгновение глаза ее вспыхнули.

– А его жена?

Куинси медленно выдохнул. Рейни записывала новое имя, и рука ее двигалась быстро и нервно.

– Зачем ты составляешь этот список?

– Надо сосредоточиться. Расследованию недостает направленности.

– У тебя уже есть подозреваемый. По-моему, сосредоточиться есть на ком.

– Да, но мы же не знаем, тот он подозреваемый или не тот.

– Отпечатки пальцев на обоймах тебя не убедили?

– Тебя же они не убедили.

– Мне за скептицизм больше платят.

Рейни отложила ручку и пристально на него посмотрела. Бледная, сухая кожа, изможденное лицо с заострившимися чертами наводили на мысль, что она отказалась не только от пищи, но и от сна. Если так пойдет и дальше, долго она не протянет.

– Вчера вечером у меня был Шеп, – сообщила вдруг Рейни.

– А-а-а, – протянул Куинси. Ситуация прояснилась. – Чувствуешь на себе личную ответственность?

– Конечно. А для чего еще нужны друзья? Но это не всё. Шеп связался через какого-то знакомого с криминалистической лабораторией. Оказывается, кое-что Эйб Сандерс от нас утаил.

– Не томи.

– Есть проблема с одним спидлоудером от тридцать восьмого калибра. На нем не только нет никаких отпечатков – ни чистых, ни смазанных, как будто его вытерли, – но баллистики к тому же обнаружили и кое-что странное. Сегодня утром я узнала, что внутри устройства найден некий налет. Возможно, полимер.

– Что-то синтетическое? Как в нитках полиэстеровой ткани?

– Кто ж его знает? Так или иначе, в спидлоудере неким загадочным образом оказались частички ткани. На Дэнни же в момент задержания была рубашка из стопроцентного хлопка. Они там еще проводят какие-то тесты, но в любом случае мы возвращаемся к ситуации, когда вопросов больше, чем ответов.

– И ты намерена убить детектива Сандерса?

– Да. В три пополудни. Приглашаю на демонстрацию. – Рейни скупо улыбнулась. – Так вот в семь утра у меня состоялся в высшей степени занимательный разговор с судмедэкспертом. Вскрытие Авалон она провела вчера, поздно вечером, и сегодня мы сразу начали с девочек. Везет как утопленнику. И вот тебе новость: убившая Мелиссу Авалон пуля двадцать второго калибра не деформировалась. Прошла по прямой через центр мозга и остановилась у основания черепа. Никакого рикошета. Прекрасно сохранившаяся пуля, которая должна была бы иметь множество следов от нарезов, отличный материал для экспертов. Вот только никаких следов не обнаружилось.

– И что? Медэксперт думает, что стреляли из гладкоствольного оружия?

– Что там думает Нэнси Дженкинс, о том я понятия не имею. Для нее это тоже загадка, но, к несчастью для меня, женщина она скрытная. Сейчас… попробую в точности воспроизвести, что именно она сказала. «На первый взгляд пуля вроде бы вышла из оружия двадцать второго калибра, да вот только я так не думаю». Что-то вроде этого.

– Она так не думает?

– Нэнси Дженкинс – в некотором роде фанат оружия. Официально она никаких комментариев не дает, пока не получит заключение баллистической экспертизы, но с пулей, убившей Мелиссу Авалон, определенно что-то не так. И не просто что-то странное, а что-то хитроумно странное.

– Хитроумно странное для тринадцатилетнего подростка?

– Вот, начинает доходить.

– И пуля остановилась у основания черепа?

– Точно. У самого основания. Как будто она шла по снижающейся траектории. И как такое может быть, если мальчик, чей рост четыре фута и десять дюймов, стрелял в женщину, чей рост пять футов и шесть дюймов?

– И которая, судя по тому, как упало тело, не стояла на коленях, – добавил Куинси.

Рейни кивнула.

– Ну вот, наконец-то уяснил. Похоже, неладно что-то в датском королевстве. По крайней мере представляется сомнительным, что Дэнни убил Мелиссу Авалон. А раз так, то появляются вопросы и по Салли и Элис.

– Другими словами, речь может идти о присутствии неизвестного стрелка и пока еще неустановленного оружия.

– Точно. Итак, у нас оружие убийства, установить которое только предстоит, и мотив. Почему жертвой стала именно Мелисса Авалон? Я только об этом и думаю. Почему она? Молодая, красивая мисс Авалон…

– Теперь ты выстраиваешь новую теорию.

– Раз уж я веду следствие, то почему бы и нет?

– Рейни, я могу сделать тебе приятное?

– Да ради бога – попробуй.

– В половине второго у меня встреча с Ричардом Манном. Хочу порасспросить о Дэнни О'Грейди. Идем со мной. Я буду хорошим копом, ты – плохим. Вместе его и прижмем.

В глазах Рейни вспыхнули недобрые огоньки, а по лицу растеклось довольное выражение. Куинси невольно улыбнулся. В его груди развернулось что-то теплое и нежное.

– Значит, я – плохой коп?

– У тебя для этой роли есть все необходимое.

– Агент, я, может быть, вас даже поцелую.

– Обещания, обещания, – весело проворчал Пирс, сопровождая ее из комнаты.

Глава 17

Ричарда Манна они нашли в его кабинете. Школу наконец-то открыли, но только для штатного персонала. Консультант сказал Куинси, что ему надо поработать с документами. В глазах Рейни он предстал человеком совершенно сломленным и подавленным: бледное лицо, темные круги под глазами. Готовясь к встрече, Манн попытался приодеться – рыжевато-коричневые хаки и свитер цвета шалфея, – но его взъерошенный вид выдавал бессонные ночи и свидетельствовал об оставшихся без ответа вопросах. Что не давало ему покоя? Мысль о том, что он мог и был обязан предотвратить трагедию? О чем он думал в темные, бессонные часы после полуночи? О том, что сделал не все, что должен был сделать больше?

Информации о нем у Рейни немного. Те немногие родители, которых она спрашивала, отозвались о нем как о человеке очень приятном. Опыта маловато, отметили некоторые, но старается, работает серьезно. Во вторник, когда все случилось, Манн проявил себя с лучшей стороны и сделал все, о чем она просила. А это уже кое-что да значит.

Но Рейни никак не оставляли мысли о нем и мисс Авалон. Даже сейчас, будучи не в лучшей форме, Манн выглядел опрятным, собранным, как и положено образцовому американцу. Подтянутый. Коротко постриженные каштановые волосы. Голубые глаза. В средней школе такой разбил бы не одно девичье сердце. А в восьмилетней?…

– Мисс Коннер. – Увидев ее на пороге вместе с Куинси, Манн явно удивился. – Приятно вас видеть. – Он улыбнулся, ничуть не обеспокоенный ее появлением, и протянул руку.

– Мистер Манн. – Рейни ответила на предложенное рукопожатие. Рука у школьного консультанта была слабая. Молод. Определенно молод. Не то что Куинси, неожиданно для себя добавила она.

– О, просто Ричард. Мистер Манн – это мой отец.

– Понимаю. Знакомое чувство.

Рейни и Куинси опустились на стулья. Кабинет консультанта, небольшой, но аккуратный, располагался неподалеку от приемной и по соседству с офисом директора. Единственное окно выходило на школьную парковочную площадку, так что солнца здесь хватало. На полу синий берберский ковер, стены ослепительно белые, металлические каталожные шкафчики серые. Украшений никаких, кроме двух растений в горшочках и постера с карикатурными лицами, демонстрирующими различные человеческие эмоции. Офис холостяка, заключила Рейни. Скорее всего и квартира в таком же утилитарном стиле.

На полу стояли несколько пустых картонных коробок, рядом валялись разбросанные папки.

– Прибираетесь? – поинтересовался Куинси.

– Просматриваю старые файлы, – признался Манн и извиняющимся жестом махнул рукой. – Места все меньше, а большинство документов из прошлой эпохи.

– Конечно. Вы же здесь недавно.

– Уже целый год. Новичком я себя больше не чувствую.

– Бейкерсвиль после Лос-Анджелеса – большая перемена, – заметила Рейни.

– Это именно то, что я и искал.

– Вы искали тихой жизни в маленьком городке?

– Я искал место, где детей не учат, как действовать при обстреле из проезжающего автомобиля. – Он невесело улыбнулся. – Получилось, конечно, не совсем так, как я планировал…

– Где вы были, когда началась стрельба? – спросила Рейни.

– В своем кабинете. У меня был перерыв на ленч.

– Вы не едите вместе с другими?

– Нет. Я провожу политику открытых дверей. Любой ученик может прийти ко мне и поговорить обо всем, о чем ему хочется.

– Насколько нам известно, Мелисса Авалон тоже оставляла дверь открытой для детей на время ленча.

– Верно, – кивнул Манн.

– Итак, у вас двоих ленч в одно и то же время. – Рейни многозначительно прищурилась. Консультант заметно смутился. Он ожидал, что речь пойдет о Дэнни О'Грейди, но никак не о его действиях во время стрельбы.

– Да, вроде бы так, – подтвердил он уже с меньшей уверенностью. Лежавшие на коленях руки начали чуть заметно подрагивать. Здесь, решила Рейни, все будет легче легкого.

– Вы с мисс Авалон встречались за ленчем?

– Ну, мы ведь работаем вместе и…

– Насколько мы смогли понять, мисс Авалон была расположена к общению с некоторыми коллегами.

– Не понимаю…

– Я имею в виду ее и директора Вандерзандена. Или вы об этом не знали? – Рейни добавила жестких ноток, и Ричард Манн заерзал на стуле.

– Я полагал, мы будем говорить о Дэнни.

– Насколько хорошо вы знали Мелиссу Авалон?

– Мы вместе работали, вот и всё.

– Она очень красивая женщина.

– Наверное…

– Молодая, примерно одного возраста с вами?

– Да, пожалуй.

– И тоже новенькая, как вы. Ну же, мистер Манн. Только не говорите, что у вас не было ничего общего.

– Минутку. Вы думаете, что мы с Мелиссой… – Манн махнул рукой, посмотрел на них изумленно и решительно покачал головой. Впервые за время разговора консультант заметно расслабился. – Извините, но если вы считаете, что у нас с Мелиссой были какие-то отношения, то вы определенно плохо ее знаете.

– Что вы имеете в виду? – вступил в разговор Куинси.

– У Мелиссы были проблемы… фрейдистского толка.

– Проблемы с отцом? – резко спросила Рейни.

– Всех деталей я не знаю, но она упомянула однажды, что не поддерживает отношения со своей семьей. По словам Мелиссы, ее отец был человеком жестким, очень требовательным и не очень великодушным. Если вы имеете в виду, что она за несколько недель сблизилась с Вандерзанденом, человеком вдвое старше ее…

– То есть она видела в нем фигуру, замещающую отца, – подытожил Куинси.

– К такому выводу я и пришел. – Консультант благодарно улыбнулся Куинси. Возможностью блеснуть профессиональной подготовкой перед фэбээровским профайлером он воспользовался с большим удовольствием.

– Отец навещал ее здесь? – Рейни продолжала гнуть свою линию.

– Не знаю.

– А мать?

– Не знаю.

– Для человека, проработавшего с мисс Авалон целый год, вы знаете о ней на удивление мало. Вам так не кажется?

– Она была очень скрытной в том, что касалось семьи.

– Но не с директором Вандерзанденом.

– У меня не было каких-то особенных отношений с Мелиссой Авалон, – процедил консультант сквозь стиснутые зубы. – Мы были коллегами, не более того. Если вы так интересуетесь ее частной жизнью, поговорите со Стивеном. Или, еще лучше, позвоните ее отцу. Я слышал, что он даже не потрудился востребовать тело дочери.

– Обязательно поговорим, – заверил его Куинси.

– Что касается Дэнни О'Грейди. – Рейни сменила направление атаки. – Вы ведь разговаривали с ним как консультант.

– Несколько недель и…

– Вот как? А сколько нужно времени, чтобы понять, что у мальчика, который колотит свой школьный шкафчик, проблемы с управлением гневом?

– У его родителей сейчас нелегкое время. У меня не было никаких оснований предполагать, что гнев Дэнни есть нечто большее, чем обычная для фазы адаптации реакция. Дети всегда злятся, когда у родителей проблемы с браком.

– Еще раз. Где вы находились, когда началась стрельба?

– В своем кабинете.

– У вас есть свидетели?

– Как вы смеете! – Ричард Манн резко подался вперед. Кровь бросилась ему в лицо, выражение которого сменилось на оскорбленное. – Я делал все, что в моих силах, чтобы помочь детям. Вы разве не помните? Это я организовал пункт первой помощи. И это я освободил парковочную площадку, чтобы обеспечить подъезд машин «Скорой помощи». А теперь принимаю десятки звонков от родителей, чьи дети до сих пор кричат во сне. И вы смеете намекать, что я имею ко всему этому какое-то отношение? Невероятно!

– Мисс Коннер ни на что такое не намекает, мистер Манн, – негромко сказал Куинси, поднимая руки в примирительном жесте. – Задавать такого рода вопросы – ее работа. И разумеется, мы ценим вашу помощь в день стрельбы.

Манн повернулся к Куинси – похоже, профайлеру не удалось полностью рассеять его сомнения. Куинси тепло ему улыбнулся.

– Повторяю, я думал, что мы будем говорить о Дэнни, – сказал он через секунду, – и никак не ожидал таких вот… нападок.

– Полицейские допросы бывают довольно… интенсивными, – дипломатически ответил Куинси. – И конечно, каждый человек считается невиновным, пока его вина не доказана.

Манн многозначительно посмотрел на Рейни. Та небрежно пожала плечами. У милого мальчика нет алиби, вот он и занял оборонительную стойку. С другой стороны, ученик, которого он консультировал, предположительно убил трех человек, что вряд ли способствует хорошему сну.

– Вернемся к Дэнни О'Грейди, – напомнил Куинси.

– Не знаю, что и сказать, – угрюмо проворчал Манн. – Информация конфиденциальная.

Куинси расцвел улыбкой.

– Конечно, я никогда бы не стал просить психолога поступить вопреки профессиональной этике и нарушить конфиденциальность, – сказал он с медоточивой любезностью, отчего Рейни закатила глаза. – Мы будем благодарны даже за информацию самого общего характера.

Некоторое время Манн обдумывал услышанное, потом откинулся на спинку кресла, сложил ладони домиком и обратился к фэбээровцу:

– Если откровенно, мне и сказать особенно нечего. Общаться с Дэнни я начал несколько недель назад, и на первых сеансах мы говорили на общие темы. В таких делах важно установить доверительные отношения. Перейти к темам более важным мы не успели.

– Такие вещи требуют времени.

– Мы обсуждали его интерес к компьютерам, – продолжал Манн. – Дэнни очень нравилось гулять в Сети, заниматься программированием. Прямо он не сказал, но у меня создалось впечатление, что мальчик баловался хакерством. Компьютер был для него своего рода вызовом, и он, не исключено, немножко выходил за пределы допустимого.

– То есть бывал там, где ему быть не полагалось?

– Может быть. Всем известно, что у Дэнни есть проблемы с самооценкой. Отец слишком суров к нему. Ругает его, заставляет заниматься тем, что ему не нравится… Не самый образцовый родитель.

– Из-за него Дэнни чувствовал себя тупицей?

– Тупицей, слабаком, посредственностью. Считаю, разрешение иметь детей нужно давать только тем, кто может получить родительскую лицензию.

– Может, Шеп и не идеальный отец, – вставила, нахмурившись, Рейни, – но он любит сына и желает ему добра.

– Замечательно, вот только самому Дэнни пользы от этого мало. – Манн поднял руку, останавливая ее дальнейшие возражения. На знакомой территории он чувствовал себя увереннее, и – родители были правы – его серьезность подкупала. – Послушайте, я занимаюсь этим профессионально и могу со всем основанием сказать, что намерения в воспитании детей ничего не значат. Дети не понимают, что вы имеете в виду. Они понимают, что вы делаете. Заставляя сына делать то, что у него не получается, Шеп добивается лишь того, что Дэнни чувствует себя никчемным слабаком и неумехой. Компьютеры же, напротив, укрепляют в нем уверенность и веру в себя.

– Дэнни упоминал о людях, с которыми, может быть, знакомился в онлайне? Называл сайты, на которые заходил? – не отставала Рейни.

– Я не могу это комментировать.

– Эй, Манн… – нетерпеливо начала она.

Консультант с важным видом поджал губы.

– Дэнни – мой пациент, и я не имею права разглашать конфиденциальную информацию.

Рейни повернулась к Куинси.

– Какой конфиденциальной информацией может владеть школьный консультант?

Тот посмотрел на нее со значением, намекая, что ей не стоит перегибать палку в роли плохого копа. Манн начинал нервничать, и они могли не получить от него то, на что рассчитывали.

– Вам нужно проверить компьютеры, – бросил он раздраженно и, подавшись вперед, добавил почти шепотом: – Я хочу помочь, но не могу начинать карьеру с нарушения права на конфиденциальность. С другой стороны, Дэнни пользовался школьными компьютерами. Сам я разбираюсь в них не очень хорошо, но, говорят, полиция в наши дни умеет отследить все что угодно.

Куинси и Рейни переглянулись. Манн намекал достаточно ясно, указывая, где им искать ответы на свои вопросы. Итак, снова компьютеры. Что ж, ладно.

– Может быть, в разговорах с вами Дэнни особенно часто упоминал кого-то одного? – забросил удочку Куинси. – Например, какого-то нового друга?

– Все знают, что он покуривал с Чарли Кеньоном.

– А в онлайне? Нас интересуют взрослые, с которыми он мог общаться в чатах. Что-то такое было?

Консультант снова заколебался. Перевел взгляд на Куинси. Потом снова на Рейни. Да какого ж черта!.. Она позволила себе расслабиться, смягчиться и даже сподобилась на улыбку.

– Вы очень нам поможете, мистер Манн. А учитывая вашу отличную работу на парковке во вторник, то, как быстро и эффективно вы действовали в трудной ситуации… Знаете, вас вполне можно назвать героем всей этой истории.

Слово «герой» явно пришлось кстати.

– Был один человек, – признался Манн. – Дэнни подружился с ним в онлайне и думал, что это подросток, хакер. Я прочитал несколько электронных писем, и их язык показался мне слишком сложным для подростка. Скорее всего, новый знакомый Дэнни был взрослым, выдававшим себя за тинейджера.

– И вас это не обеспокоило? – спросил Куинси.

– Конечно, обеспокоило, – с чувством отозвался Манн. – Поэтому я и попросил Дэнни показывать мне электронные письма. В онлайне всякое может случиться. Можно попасть и на педофила, и на порнографа, и на террориста. Интернет не более безопасен, чем ночная прогулка по Нью-Йорку. Но то, что показал мне Дэнни, выглядело вполне безобидным. Обычная дружеская переписка, обмен информацией по программам, рекомендации, какие сайты стоит посетить. С другой стороны… – Он помолчал. – Говорят, сразу после стрельбы Дэнни несколько раз повторил, что он умный.

Куинси взглянул на Рейни. Она кивнула – так и есть.

– Сообщения от этого незнакомца почти всегда заканчивались одинаково: он хвалил Дэнни, восхищался его умением работать на компьютере, говорил, что он умный. Мол, ты такой умный, интересно, что ты еще придумаешь. – Манн беспомощно пожал плечами. Рейни подумала, что впервые за время разговора консультант выглядит несчастным. – Возможно, были и другие сообщения, о которых Дэнни ничего мне не сказал. Не знаю…

Манн не договорил, а потом, уже тише и почти уныло, добавил:

– Я хотел помочь Дэнни О'Грейди. Меня беспокоила и его переписка в Интернете, и проблемы в их семье, но я думал, что смогу добиться его откровенности. Даже читая сообщения, я не представлял, что все может так обернуться. Думал… думал, такими делами занимаются только те, кто уже взят на учет, у кого отмечена склонность к насилию, кто мучает домашних животных, играет с огнем, увлекается соответствующими видеоиграми… За Дэнни ничего такого не замечалось. Для меня он был обычным подростком, переживающим не самый легкий период в своей жизни. Клянусь, я и понятия не имел…

Ричард Манн поник и теперь только качал головой.

Куинси подался вперед.

– Мистер Манн, у вас случайно не сохранились копии этих электронных писем?

– Дэнни не разрешил оставлять сообщения. Он и так переживал из-за того, что предает доверие друга, показывая их мне.

– Может быть, вы запомнили какое-то имя, название сайта или электронный адрес?

– Нет, не… Подождите-ка. Электронный адрес. Помню, что пытался понять, что тот парень имеет в виду. Что-то насчет огня… Вулкан? Лава? Да, точно. No Lava. Странная подпись, да?

– No Lava. No Lava что? Можете вспомнить оператора? Интернет-провайдера?

– По-моему, кто-то известный. То ли AOL, то ли CompuServe… Что-то в этом роде.

Рейни записала и посмотрела на Куинси.

– У нас есть специалисты по тайным интернет-операциям, – сказал фэбээровец. – Можно попробовать выдать кого-то из них за подростка и посмотреть, проявит ли No Lava какой-то интерес.

Ричард Манн откинулся на спинку стула, провел ладонью по коротко постриженным волосам и медленно выдохнул.

– Поймите, я пытаюсь делать все, что могу. Салли и Элис были такими милыми девочками… Этого не должно было случиться.

– Посмотрим.

Рейни поднялась. Вручила консультанту свою карточку, попросив, как полагается, позвонить в офис шерифа, если он вспомнит что-то еще. Хотя, как она предполагала, желание поговорить с ней вряд ли появится у него в ближайшее время. Однако когда Рейни уже открывала дверь, Манн таки подал голос:

– Мисс Коннер. – Она остановилась, а он кивком указал на помещение у нее за спиной, где стоял большой письменный стол школьного секретаря. – Как видите, мой кабинет находится напротив главного административного офиса. Даже если я был во время своего ленча один, выйти отсюда незамеченным я бы не смог. Поговорите с секретаршей, Мэри. Уверен, она подтвердит, что я находился здесь в интересующее вас время и не покидал кабинет до первого выстрела. Это вам на заметку.

Рейни кивнула, понимая, что ее только что поставили на место. Ее взгляд скользнул по лежащим на полу папкам и замер на секунду на двух верхних – с именами Салли Уокер и Элис Бенсен. Понятно. Никаких новых записей в них больше не будет.

Ричард Манн проследил за направлением ее взгляда. На его лице отразилась та же печаль.

– Я возьму их, – негромко сказала Рейни. – Для отчета по виктимологии.

Манн с любопытством посмотрел на нее. Что его удивило? Тот факт, что она подумала о том же, что и он сам? Или же консультант задавался тем же, что и она сама, вопросом: когда она научилась быть такой бесчувственной?

Он поднял обе папки и протянул ей.

Слов больше не осталось.

Глава 18

Рейни и Куинси перекусили в «Молочной королеве», а когда вернулись в оперативный центр, там их поджидал Эйб Сандерс. Детектив щеголял в отглаженном сером костюме и начищенных до блеска туфлях. Наверное, подумала Рейни, если человек берет с собой в поездку контейнер с салатом, он вполне может возить и утюг с обувной щеткой и кремом. Интересно, чем он развлекается в свободное время?

Устроившись как дома за столом Рейни, Сандерс читал факс. Не говоря ни слова, она выхватила листок у него из рук.

– Сомневаюсь, что это предназначено вам.

– Хотите сказать, мы все не часть одной большой, счастливой семьи? – с невинным видом протянул Сандерс.

Рейни пронзила его убийственным взглядом и пробежала глазами факс, который поступил из офиса адвокатской фирмы «Джонсон, Джонсон и Джонс». В документе говорилось о том, что Рейни и другие сотрудники службы шерифа не имеют права контактировать с Шепом, Сэнди и Бекки О'Грейди без присутствия официального представителя фирмы. В случае нарушения данного постановления против службы шерифа Бейкерсвиля будет выдвинуто обвинение в преследовании. Искренне ваш, Эвери Джонсон.

– Замечательно, – пробормотала Рейни. Похоже, тот разговор Шепа и Сэнди прошел хорошо. Или же Шеп упомянул Эвери Джонсону о ее желании поговорить с Бекки в рамках его собственных усилий сделать все необходимое для Дэнни? Уж кто-кто, а бывалый шериф мог догадаться, к чему это приведет.

– Похоже, встретиться с Бекки О'Грейди нам в ближайшее время не удастся, – прокомментировал Сандерс.

– Посмотрим. – Рейни передала факс Куинси, который ничем не выразил своей озабоченности.

– Обычное дело, – прокомментировал он.

– И это только начало, – согласился Сандерс с тем важным видом, который принимают бывалые правоохранители, общаясь друг с другом. – К концу следствия в городе будет не протолкнуться от адвокатов, представляющих, защищающих и вчиняющих иски. Удивительно, что Джордж Уокер еще не выдвинул обвинение против службы шерифа. Видит бог, он же считает, что во всем случившемся виноват Шеп.

Рейни задумчиво пожевала нижнюю губу. Признавать это в присутствии Сандерса было неприятно, но ничего другого не оставалось.

– Думаете, мне вчинят иск?

– Конечно, – сухо уверил ее детектив. – Полагаю, Уокеры и Бенсены обратятся в гражданский суд с исками против службы шерифа, которая не предупредила граждан о той опасности, которую представлял собой Дэниел О'Грейди, и завалила открытое в его отношении расследование. Разумеется, это коснется и вас. Потом они подадут гражданский иск против О'Грейди лично – на тот случай, если дело не пройдет в уголовном суде. Не удивлюсь, если то же самое сделают и родители Мелиссы Авалон. Ну и в конце концов окажется, что пострадали все дети, пусть никто из них и не получил сколь-либо серьезных ранений. Они, наверное, разделятся на два лагеря: тех, кто постарается как можно скорее оставить все в прошлом, и тех, кто, собравшись с силами, потребует крови.

– Но какой смысл предъявлять иски службе шерифа? – хмуро спросила Рейни. – У нас и без того большинство работают бесплатно. Деньги нам идут из бюджета города, так что в конечном итоге вся эта кутерьма сведется к тому, что сосед будет взыскивать деньги с соседа.

– Город и служба шерифа несут страховую ответственность, – объяснил Сандерс. – Суммы там исчисляются миллионами, и хороший адвокат докажет, что от выплат по решению суда ущерб понесут только страховые компании.

– Но тогда вверх пойдут и страховые взносы, и налоги, и опять же платить по счетам придется самим горожанам.

– Вы слишком логично рассуждаете. Пострадали дети. Система не сработала, не защитила, и люди хотят найти виноватого. Неужели девяностые ничему вас не научили? Правоохранительные органы – и первая линия обороны, и первый козел отпущения в городе.

Рейни покачала головой. Она ненавидела адвокатов. Они всё забирали и всё осложняли. А еще они, похоже, считали, что деньги исцеляют любые раны. Траур с одной стороны – и чек с другой.

Рейни прошла к столу, бесцеремонно столкнула Сандерса со своего места и постаралась сосредоточиться на первоочередных делах.

– Итак, – она положила руки перед собой на стол и посмотрела на мужчин, – сегодня утром в Портленде я разговаривала с баллистиками и судмедэкспертом. Сандерс, вы ничего не хотите мне сказать? Или я должна действовать по принципу «сначала стреляй, а потом разберемся»?

Детектив пожал плечами:

– Намекаете на тот самый так называемый загадочный спидлоудер?

– Черт бы вас побрал. Ладно, давайте начнем с него.

– Баллистики наткнулись на кое-что странное, вот и всё. На одном картридже нет отпечатков снаружи, зато есть некое вещество внутри.

– Полимер, – сказал Куинси.

Сандерс стрельнул в него глазами, а уже потом неодобрительно посмотрел на Рейни. Ему явно не понравилось, что она поделилась информацией с федералом. Ей на его недовольство было наплевать.

– Да, полимер, – неохотно подтвердил детектив. – А вам я не сказал только потому, что мы пока ничего не знаем. Надо провести еще несколько тестов, и до их окончания никакой новой информации у нас нет.

– Странный картридж – уже информация…

– В таком деле улик вроде странного спидлоудера – вагон и маленькая тележка. У нас куча несортированного мусора, отпечатки, которые не с чем сравнивать, и неизвестного происхождения телесные жидкости. Вопросов столько, что, если бы я все вам пересказывал, у вас бы голова распухла.

– Я веду расследование, и моя голова – это моя проблема, а не ваша.

– Ладно, ладно. – Сандерс миролюбиво поднял обе руки. – Поверьте, я на самом деле стараюсь помочь.

– Чушь. Все, что вы хотите, это закрыть дело. Поскорее и попроще.

– Да! Поскорее и попроще – лучше для всех и каждого. Ради бога, в этом городе полным-полно оружия…

– Тем важнее докопаться до истины. И в данный момент лично я не уверена, что это сделал Дэнни.

– Не уверены из-за того дурацкого картриджа?

– Дурацкого картриджа, дурацкой пули, дурацкой траектории, указывающей, что убийца Мелиссы Авалон был по крайней мере на несколько дюймов выше ее!

– Что?

Эйб Сандерс не разыгрывал удивление, и его реакция удивила Рейни. А потом она поняла. Детектив еще не читал отчет судмедэксперта. Он связывался только с криминалистической лабораторией.

– Не знали? – протянула она, насмешливо копируя его манеру. – Пуля из двадцать второго прошла от лба жертвы до основания черепа по нисходящей траектории. Другими словами, тринадцатилетний мальчишка-недоросток не стрелял в стоящую взрослую женщину.

Выражение на лице Сандерса сменилось с ошеломленного на озадаченное, а потом на задумчивое. Рейни видела – он пытается осмыслить новые факты. Мог ли Дэнни выстрелить, подняв руку над головой и направив дуло вниз? Или, может быть, он стоял на чем-то? На что он мог встать? И зачем?

Понять мыслительные упражнения Сандерса ей было нетрудно – тем же маршрутом она прошла сама в семь часов утра. Судмедэксперт и ее помощница даже продемонстрировали, как все могло произойти. Получить требуемую траекторию пули удалось только при условии, что стрелявший был по меньшей мере не ниже жертвы.

– Вот же дерьмо, – выругался Сандерс.

– Совершенно верно. Так что теперь эта странная гильза не так важна, как вам представлялось. К тому же есть вопрос и по пуле из двадцать второго – на ней не осталось следов нареза. Короче, все наши улики не сходятся.

– Минутку, минутку, – поспешил вставить Сандерс. – Не будем с водой выплескивать ребенка. На месте преступления изъят револьвер тридцать восьмого калибра, из которого убили двух девочек. На гильзах множественные отпечатки Дэнни. Плюс три спидлоудера. Не знаю, как насчет Мелиссы Авалон, но в случае с Салли и Элис улики указывают на Дэнни.

Рейни недоверчиво уставилась на детектива.

– А разве ничего не изменилось? У нас в деле громадная дыра, а для вас ничего не изменилось?

– Кое-какие вопросы возникли, да, и нам еще предстоит на них ответить, – спокойно парировал Сандерс, – но в целом, на мой взгляд, принципиально ничего не изменилось.

– Как же так может быть?

– А вот так! Ничего не изменилось! Послушайте, Коннер, я знаю, что у вас это первое дело с убийством, но, по правде говоря, далеко не все они укладываются в красивые коробочки с ленточкой. Случается, что вопросы так и остаются без ответа, а в уликах так и не удается разобраться. Наша работа – выстроить дело, и в этом плане нам есть на что опереться, чтобы доказать, что девочек убил Дэнни. Возможно, Мелиссу Авалон застрелил и не он, а кто-то другой, находившийся на месте преступления или решивший воспользоваться удобным моментом для достижения своих целей. Так или иначе, с моей точки зрения, Элис Бенсен и Салли Уокер погибли от руки Дэнни О'Грейди, и, следовательно, дело закрыто.

– Нет, – уперлась Рейни. – Дело не закрыто. Как только на месте преступления появляется неизвестный, все дело летит к чертям. На сцену выходит адвокат Эвери Джонсон. И он соглашается, что да, Дэнни достал оружие и Дэнни его зарядил, но стрелял кто-то другой – скажем, неизвестный ростом в пять футов и восемь дюймов, стоявший на травянистом холмике. Для присяжных это объяснение – то же самое, что сметана для кошки. Как только на месте преступления появляется таинственный незнакомец, наше дело рассыпается в пыль.

Сандерс нахмурился, открыл рот, чтобы поспорить, закрыл, снова заговорил и закончил эпизод тем, что нахмурился еще сильнее. Похоже, он вполне искренне считал, что в девочек стрелял Дэнни, но и найти слабое звено в логике Рейни у него не получалось. Таинственный незнакомец сеял обоснованное сомнение, и теперь имеющихся улик было явно недостаточно, чтобы убедить окружного прокурора.

Сандерс повернулся к Куинси.

– Коли хотите что-то сказать – не стесняйтесь, – проворчал он.

Фэбээровец пожал плечами.

– Думаю, мисс Коннер хорошо поработала.

– Ну, вы же у нас эксперт, черт возьми. Просветите, что мы упускаем.

– Если откровенно, мы возвращаемся к исходному. Мне кажется, для начала нам нужно ответить на ряд ключевых вопросов. Первый – почему Мелисса Авалон? Ее убийство отмечено несколькими уникальными элементами, и можно предположить, что именно оно было центральным событием всего случившегося. Мы знаем, что у нее, возможно, были какие-то отношения с директором Вандерзанденом. По словам Ричарда Манна, она порвала с семьей, в первую очередь с отцом. Интересно, есть ли у него доступ к компьютеру.

– Люк Хейз занимается сейчас виктимологией. Я могу попросить его поработать с Мелиссой Авалон и постараться собрать что-нибудь для нас к завтрашнему дню, – предложила Рейни.

Куинси кивнул.

– Второй момент, на котором нужно сосредоточиться, – школьные компьютеры. Нам известно, что Дэнни проводил много времени в Сети и, возможно, общался с кем-то, кто называет себя No Lava. Что это за человек? И с какой целью он связывался с тринадцатилетним мальчиком? Информация с компьютеров должна помочь нам со второй возможной теорией: человек в черном – это тот самый незнакомец, с которым Дэнни познакомился в онлайне.

– Кстати, о птичках, – хмуро вступил Сандерс. Куинси и Рейни повернулись к нему, а он посмотрел на Рейни и, предвидя возможное обвинение, виновато пояснил: – Я собирался сказать. Просто не успел.

– Выкладывайте.

– Утром позвонили наши техники. С извлечением данных со школьных компьютеров возникли проблемы.

– Какого рода проблемы?

Сандерс сдержанно улыбнулся:

– Вам это понравится. Как я уже говорил, у нас были подозрения, что Дэнни…

– Что кто-то, – поправила Рейни.

– Ладно, что кто-то пытался почистить жесткие диски. История запросов удалена, кэш очищен. Но ребята особенно не тревожились – дело это очевидное, и любой мало-мальски продвинутый пользователь сделал бы то же самое. Но похоже, все не так просто… Если коротко, то дело обстоит так. Каждый раз, когда мы посещаем тот или иной сайт в Сети, информация об этом остается в компьютере, точнее, в файлах куки. При следующем посещении сайт «запоминает» информацию о пользователе. Хороший специалист может вытащить куки-файл с жесткого диска и получить полный список тех мест, где бывал пользователь. Однако в нашем случае, как выяснилось, файлы куки были удалены примерно в шесть вечера понедельника, 14 мая. Остались только новые, вторничные – несколько с «И-Тойз» и каких-то покемоновских сайтов, которые, скорее всего, посещали дети.

– Так что с перепиской? – поинтересовался Куинси. – Я знаю, что могу выйти в онлайн и восстановить старые письма – даже те, которые прочел и удалил.

– В принципе так оно и есть. Однако в нашем случае кто-то удалил старые и сохраненные письма, а потом сжал файлы так, что восстановить их теперь невозможно. И наконец, этот кто-то зашел на сервер и удалил все регистрационные данные. Короче, четыре компьютера зачищены основательно.

– Они нужны мне, – сказал Куинси.

– Можете взять, – согласилась Рейни.

– Подождите-ка! Минуточку! – запротестовал Сандерс. – У нас хорошие специалисты…

– В Бюро специалисты лучше.

– Черт возьми, наши уже приступили к работе…

– Тем лучше. Значит, фэбээровцы быстрее закончат.

– Верно, – подтвердил Куинси, глядя на Сандерса, который был готов взорваться от злости. – Даже после всех тех операций, о которых вы здесь говорили, информация остается на компьютере. При удалении файла компьютер всего лишь удаляет ссылку на файл, но не саму информацию. Так что если только наш неизвестный не пользовался программой, созданной и используемой в министерстве обороны и заместившей данные нулями, информация все еще на машине. Нам нужна эта информация. То, чем Дэнни занимался в онлайне с No Lava, имеет самое непосредственное отношение к случившемуся в школе во вторник. Так что пусть с компьютерами поработают наши эксперты. Тогда мы и ответы получим скорее.

– Мы тоже можем вытащить информацию, – резко возразил Сандерс. – Я могу поторопить ребят. Привлекать ФБР нет ровным счетом никакой необходимости.

– Слишком поздно, – сказала Рейни.

– Черт, вы просто придумываете предлог…

– А мне наплевать! – Женщина тоже повысила голос, да еще и хлопнула ладонью по столу. – В школе был кто-то еще. Этот кто-то еще застрелил Мелиссу Авалон. Я хочу знать кто. И, Сандерс, говорю последний раз – это дело не ваше.

Какое-то время тот угрюмо молчал, словно отгородившись стальной стеной. Потом сложил руки на груди. И наконец проворчал:

– Ох, чего бы я не отдал сейчас за горячий шоколадный пломбир…

Рейни обожгла его еще одним изничтожающим взглядом. Некоторое время никто ничего не говорил. Первым голос подал Куинси:

– Третий шаг.

Он посмотрел на Рейни, потом на Сандерса. Рейни кивнула, показывая, что готова слушать. Детектив вернулся к разговору с меньшим энтузиазмом.

– Возвращаемся к тому, что ты, Рейни, делала утром, – списку подозреваемых. Директор Вандерзанден, Чарли Кеньон, Ричард Манн, отец Мелиссы Авалон – и теперь этот парень из Интернета, No Lava.

– Я занимаюсь этим. Вот только людей не хватает.

– Замечательно, – сердито вмешался Сандерс. – Так давайте поделим их между собой. Какого черта, притворимся, что межведомственное сотрудничество имеет место быть. Я возьму на себя директора Вандерзандена. Агент, раз уж украл мои компьютеры, может заняться No Lava. Люк Хейз проверит отца Мелиссы Авалон…

– А я – Чарли Кеньона и Ричарда Манна, – заключила Рейни.

– Вот и отлично. – Сандерс посмотрел на нее с откровенным вызовом. – Остается последний подозреваемый – Шеп.

– Ну уж нет! Он шериф…

– Что он делал в школе? Мы не знаем. Но зато знаем, что у него проблемы дома. Знаем, что именно к мужчинам такого типа была расположена Мелисса Авалон. А еще мы знаем, что у него давние отношения с вами, Коннер, в свете чего это чертово дело выглядит еще интереснее.

Последний комментарий Рейни решила пропустить мимо ушей.

– Шеп связался со мной по рации уже после первых выстрелов, – сухо сказала она. – Следовательно, он находился в патрульной машине, а не в школе.

– Он мог сделать дело, вернуться к оставленной на стоянке машине и только потом позвонить.

– Шеп ни за что бы не подставил собственного сына!

– Мы этого не знаем! Перестаньте же вы!.. Там же улики на каждом шагу. Понятно, дело рук Дэнни. Или того, второго. Вы же сами сказали, у Дэнни теперь прекрасная линия защиты – неизвестный на травянистом холмике. Чего доброго, еще выйдет сухим из воды. А значит, Шеп либо чертовски умен, либо большой везунчик.

– Вам бы поменьше смотреть фильмов Оливера Стоуна, – горячо возразила Рейни.

– Беру на себя, – спокойно сказал Куинси. Рейни и Сандерс одновременно посмотрели на него, словно лишь теперь вспомнили, что их здесь трое. – Я проверю Шепа, – повторил он и, заметив, что Рейни хочет возразить, торопливо добавил: – Это вопрос дисциплины. Во всей этой истории со стрельбой много бессмысленного и нелогичного. И пока мы все не проясним, под подозрением останется каждый – от таинственного незнакомца в черном до городского шерифа.

Рейни села на место. Предложение Куинси ей не понравилось, но спорить было бесполезно.

– И последнее, – продолжал фэбээровец, возвращаясь к главной теме разговора. – Если наш субъект – чужак, нужно раскинуть сеть пошире. Не исключено, он все еще где-то поблизости.

– Хочешь сказать, в Бейкерсвиле? – недоверчиво спросила Рейни.

– Нет, Бейкерсвиль слишком мал, здесь ему не спрятаться. Он будет искать какой-то соседний город, может быть, крупный туристический центр. Место, где можно ходить по барам, смотреть новости… Он наверняка пристально следит за ходом расследования и расспрашивает о нем местных. Ему это нужно, чтобы снова переживать свой праздник. Надо связаться с полицией соседних городов. Может быть, кто-то заметил чужака, интересующегося бейкерсвильской трагедией. Пусть обращают внимание на белых мужчин примерно от двадцати пяти до сорока пяти, тех, кто заводит разговоры на эту тему или задает много вопросов. В таком вот духе.

Сандерс кивнул:

– Могу позвонить кое-кому. – Он с сомнением пожал плечами. – Вот только не хотелось бы гонять людей понапрасну. Вы, похоже, делаете ставку на какого-то таинственного незнакомца, а я вот постоянно возвращаюсь к ране жертвы. Опыт у меня большой, и я вам так скажу: если человек убит одним-единственным выстрелом в лоб, значит, он и был выбранной целью. Может быть, не Дэнни, но кто-то определенно хотел убить именно Мелиссу Авалон.

Куинси возражать не стал. Рейни – тоже. В своих рассуждениях они и впрямь постоянно возвращались к Мелиссе Авалон. Ее убийство вызывало вопросы, которые оставались пока без ответов, и от этого оба чувствовали себя не в своей тарелке.

– Что ж, по крайней мере в одном удача на нашей стороне, – сказал наконец Куинси.

Сандерс и Рейни непонимающе переглянулись.

– У нас прорыв? – осведомился детектив.

– Нам крупно повезло с пулей двадцать второго калибра. Вы же сами сказали. В большинстве случаев эти пули слишком деформируются и непригодны для баллистической экспертизы. Позволю себе предположить, что и наш стрелок знал об этом. Итак, он говорит Дэнни принести пистолет двадцать второго калибра, рассчитывая, вероятно, что пуля срикошетит в черепе, уничтожив траекторию и скрыв отсутствие следов от нареза. Принимая во внимание другие косвенные улики, в убийстве Мелиссы Авалон обвинят Дэнни. Но рикошета нет. А траектория ясно указывает, что стрелявшим был другой, взрослый. Кроме того, пуля останавливается у основания черепа и не расплющивается, раскрыв нам еще один свой маленький секрет – она гладкая, что указывает на особенность оружия. Всего один кусочек металла в сорок гран – и мы уже знаем, что все было не так просто.

Рейни задумчиво кивнула. Без всего того, что перечислил сейчас спецагент, они и не подумали бы искать кого-то, кроме Дэнни О'Грейди. Тем более что мальчишка неоднократно во всем признался.

Сандерс, однако, нахмурился:

– Не улавливаю. Вы говорите, что кто-то попросил Дэнни принести двадцать второй, чтобы прикрыть им свой двадцать второй. Но зачем? Почему бы просто не использовать тот, что принес Дэнни?

А ведь и верно. Рейни посмотрела на Куинси, которого вопрос детектива, похоже, поставил в тупик.

– Пуля двадцать второго гладкая, – пробормотала она. – Выпущена определенно не из пистолета Дэнни. И здесь напрашивается другой вопрос: если стрелок принес свое оружие, чтобы убить Мелиссу Авалон, то почему двадцать второго калибра? Оружие это не особенно мощное, тем более для выстрела в голову. Многие после такой раны остаются живы. Тем не менее он произвел один выстрел ей в лоб из своего оружия. С риском, что она выживет и все расскажет. С риском, что кто-то заметит у него оружие… Не понимаю. Здесь определенно что-то не так.

Все посмотрели друг на друга. Ответа не было ни у кого. Выбранная заранее жертва. Загадочная пуля. Неопознанный мужчина, склонивший к участию в убийстве тринадцатилетнего мальчика.

От первоначальной версии – бессмысленный акт насилия – они ушли довольно далеко, и теперь Рейни вдруг поняла, что не знает, куда идти дальше. Она думала о своем тихом, уютном городке. О тянущихся к небу деревьях и уходящих вдаль пологих холмах. О Дэнни, запуганном и растерянном, решившем взять на себя ответственность за убийство. О школьных коридорах, все еще запачканных кровью.

И впервые за последние четырнадцать лет Рейни стало страшно.

Глава 19

Дэнни сидел один в комнате восемь на восемь и смотрел на паука, медленно ползущего по лежавшему на полу тонкому коврику.

Дверь была открыта. Утром, ровно в шесть, крепкие смотрители распахивали все двери с громким криком «Пора, девочки и мальчики!». Открытыми двери оставались до девяти часов вечера, когда наступало время готовиться ко сну. Смотрители – именно смотрители, а не надзиратели, как сказали Дэнни, – проходили по коридору и запирали комнаты снаружи. В десять часов вечера выключали свет. К плексигласовому окну приникало лицо смотрителя, проверявшего, сделал ли Дэнни все по правилам.

Он делал все по правилам. Не создавал проблем. Поднимался в положенное время. Отправлялся в сопровождении смотрителя в кафетерий. Сидел, глядя на поднос. Шел в сопровождении другого смотрителя в класс, где десятка два мальчиков в возрасте от двенадцати до семнадцати как бы занимались под присмотром энергичной леди, утверждавшей, что каждый из них может стать тем, кем хочет. Потом им разрешали пообщаться.

Дэнни всегда возвращался в свою комнату, где сидел один. И никому не было до этого никакого дела. Центр содержания несовершеннолетних в округе Кэбот был учреждением довольно новым и представлял собой некое подобие огромного, бежевого цвета общежития, совершенно непохожего на другие заведения, о которых шепотом рассказывали дети, на переделанные под эти цели старые тюрьмы с толстыми бетонными стенами и полами, где все у всех на виду. Новый центр в округе Кэбот не имел с ними ничего общего. Некоторым детям, которым не нравилась здешняя агрессивных цветов форма, разрешалось носить свою одежду. В помещениях общего пользования было много плексигласовых окон и живых растений. Тем, кто отличался хорошим поведением, позволялось смотреть телевизор и даже брать кассеты с фильмами.

Жизнью их в течение дня по большей части руководили смотрители, четко соблюдавшие режим приема пищи, занятий и отдыха. Делай то, что тебе говорят, иди туда, куда тебе говорят, и все в порядке. Можешь даже оставаться один в своей комнате в отведенное для общения время. Сиди. Смотри на свою синюю больничную форму. Наблюдай за пауком. Не важно.

Главное – не выходи за определенные для тебя рамки. Не зря же в комнатах плексигласовые окна. Не зря все двери из толстой, в дюйм, стали. И двор не зря окружен десятифутовым забором, поверх которого проложена колючая проволока. И прожекторы не зря. А у смотрителей есть ключи от ружей, заряженных резиновыми пулями.

Когда Дэнни только попал сюда, ребята постарше рассказали ему о тех, кто пытался бежать. О тех, кому прыскали в лицо перцовым спреем, кого – в тех редких случаях, когда они преодолевали ограждение, – преследовали с собаками. И если доберманы настигали беглеца, каждому из псов полагалась награда – один укус.

Дэнни считал, что все они полный отстой, но вслух ничего не говорил. С самого первого дня он держался одного правила: никому ни слова.

Я – умный, я – умный, я – умный.

Мне страшно.

Он наблюдал за пауком, упорно подбиравшимся к зарешеченному окну. Может, паук истосковался по солнечному свету, а может, ему хотелось ощутить ветер на своем крохотном косматом личике.

Дэнни прошелся пальцами по форме – ни шнурков, ни пуговиц, ни ремней находившимся под круглосуточным наблюдением не разрешалось – и постарался отключить мозг.

Накануне к нему приходил адвокат. Дэнни не желал его видеть. На нем был модный серый костюм, на руке – дорогие часы, и Дэнни знал, что все это стоит кучу денег. От этого ему стало еще хуже. Мама будет только и думать о том, как с ним расплатиться, а отец станет кричать, что это не важно. Старина Шеп так и не понял, что мир работает по-другому. Он запутался в своих футбольных фантазиях, где его сын делает победный тачдаун в большой игре.

Хуже всего ему было из-за матери. Он знал, что она плакала. Знал, потому что слышал сам. Поздно вечером он попытался закрыть уши ладонями, чтобы ничего не слышать, но потом одну руку пришлось убрать, чтобы сунуть ее в рот. Чтобы не захныкать.

Адвокат говорил о всякой ерунде. Рассказал, что делает защита и что такое суд. Какой будет его роль, и какой – роль Дэнни. Растолковывал все, как какому-нибудь младенцу. Дэнни не возражал. Адвокат распинался целый час, и все это время Дэнни смотрел в одну точку за его ухом.

Разговаривать с консультантами центра не следует, сказал адвокат. Формально они сотрудники правоохранительных органов, и все, что он сообщит им, может быть использовано против него в суде. В крайнем случае, если захочется излить душу, нужно попросить капеллана, пастора или раввина. Священник имеет право не давать показаний.

Дэнни и не разговаривал ни с кем. Он точно знал, что не может позволить себе это, не может никому доверять и должен молчать даже в тихие ночные часы, когда слова поднимались изнутри и сбивались в груди в плотный, сухой комок. Вот тогда он снова видел, что случилось, видел ясно, но как будто со стороны, как будто это все было сном и не имело к нему никакого отношения. Он поднимал руку, видел, что она даже не дрожит, и ему хотелось кричать, кричать и кричать.

Адвокат сказал, что к нему придут два эксперта. Далее следовали новые инструкции. Одному из них доверять нельзя. Нужно быть очень осторожным. Другой – кажется, Шафер? – работал на его родителей. Ему можно рассказать все. Может быть, даже следует рассказать. Может быть, ему станет легче, если снять камень с души.

Адвокат сочувственно посмотрел на него.

Дэнни подумал о мисс Авалон. Какое выражение появилось на ее лице. Как она повернулась к нему. Он подумал о ее последних словах, которых не понял.

Беги, Дэнни! Беги, беги, беги!

Паук добрался до окна и, довольный, побежал по теплому небьющемуся стеклу.

В голове у Дэнни было столько всего. Столько образов. Четких, но таких далеких. Кровь. Шум. Запахи, которых он никогда и представить не мог. Горячее оружие в руках. Все так далеко. Может, это только сон. Надо только открыть глаза, и все исчезнет. Или какой-то нехороший фильм. Выключи телик и иди спать.

Салли, Элис и мисс Авалон. Салли, Элис и милая мисс Авалон.

Беги, Дэнни! Беги, беги, беги!

Дэнни встал. Поднял руку и прихлопнул паука. Раздавил. От счастливого, довольного паука осталось пятно на ладони. Дэнни посмотрел на пальцы. Они не дрожали. Он посмотрел на свою руку – ну же! Нет. Рука не дрожала.

Дэнни, хладнокровный убийца.

Он шагнул к кровати.

Рейни налетела на Чарли Кеньона рассерженной гарпией. Она уже четырежды сталкивалась с этим девятнадцатилетним оболтусом и на этот раз была настроена отнюдь не миролюбиво. Чарли катил на детском велосипеде по ухабистой лесовозной дороге, проходившей по участку его отца, и Рейни, заметив его, включила фары и бросилась в погоню.

Куинси сидел на переднем сиденье и даже не моргнул глазом, когда она, демонстрируя весь полицейский антураж – сирену, мигалку и пыль из-под колес, – прижала Чарли к обочине и заставила остановиться. Из машины Рейни вышла, положив руку на дубинку, висевшую у нее на поясе.

– Слезь с велосипеда, Чарли.

– Что за хрень? Чего-то превысил? – В черной кожаной куртке и облегающих джинсах – просто красавчик! – Чарли остался на месте, да еще и вызывающе ухмыльнулся. Рейни пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вмазать ему по физиономии. Надо больше спать. Уж больно вспыльчивой она становится. Даже по собственным меркам.

Чарли бросил взгляд за спину Рейни, туда, где из машины выбирался Куинси.

– Что за тип? – спросил он.

– Не твое дело.

– Обкатываете нового напарника? Вы бы ему про дресскод объяснили. Ну и ну… В здешних местах людей убивали только за то, что они носили шелковые галстуки.

Рейни пропустила его комментарии мимо ушей.

– Чей велосипед?

– А что? Желаете сделать предложение?

– Чей велосипед, Чарли?

– Мой…

– Тебе не восемь лет.

– У меня ностальгия по детству.

– Неужели? А я думаю, что ты просто лживый кусок дерьма. Слезь с велосипеда, Чарли, и подними руки.

Чарли перестал наконец изображать Джеймса Дина и захныкал:

– Я его выиграл. Честь по чести. И я не виноват, что парень не научился уходить в драке влево.

– Живее.

– Это участок моего отца и…

– Ну!

Чарли притих. Посмотрел пристально на Рейни. Посмотрел на Куинси. Потом неохотно перебросил ногу через велосипед, который упал на землю.

– Ладно, ладно, только не надо заводиться по пустякам.

– Подними руки. Повернись. Руки на дерево. Расставь ноги.

– Будете обыскивать? Из-за краденого велика?

– А кто сказал, что это из-за велика?

– Какого…

Поздно. Рейни уже подошла достаточно близко, чтобы зацепить его ногу своей, развернуть лицом к дереву, завести руки над головой и обыскать. Минутой позже она разжилась штопором, складным ножом, двумя сотнями долларов и тубусом с четвертаками.

Куинси заинтересовали монеты. Он подержал тубус на ладони, сжал в кулаке – серьезная штука. Чарли Кеньон определенно знал, как нанести убойный удар.

– Скучный вечерок, а, мистер Кеньон? – спросил он.

Рейни убрала руку со спины юнца. Чарли нарочито неторопливо повернулся, демонстративно потряс руками и долго поправлял воротник кожанки. После чего пригладил каштановые волосы и смерил Куинси презрительным взглядом.

– Извините. – Он подпустил добрую порцию сарказма. – Не расслышал ваше имя.

– Специальный агент по надзору Пирс Куинси, Федеральное бюро расследований.

– А, черт…

Рейни наконец улыбнулась:

– Забавно. Твой папаша сказал то же самое, когда я разговаривала с ним сегодня. Одно дело собачиться с местными и совсем другое – связаться с федералом. Этого себе даже твой отец не позволяет.

– Можете забрать велик.

– Шутки в сторону, Чарли. Расскажи нам про Дэнни О'Грейди.

– Что?

– Ты меня слышал. Мы хотим знать все, что ты когда-либо сказал Дэнни. И я бы на твоем месте выбрала вариант с полным сотрудничеством, потому что у нас есть несколько свидетелей, показаний которых вполне достаточно, чтобы ты проходил по делу как соучастник в убийстве. Тебе уже девятнадцать. Подстрекательство и соучастие в массовом убийстве – серьезное обвинение, и даже твой папаша, пусть он и бывший мэр, ничем уже не поможет. Судить будут как взрослого. Получишь на полную катушку, и на загородный клуб не рассчитывай – сядешь в настоящую тюрягу.

– Эй, эй, эй. – Чарли поднял руки, показывая, что наезд не пройдет. – Думаете, я как-то причастен к убийству тех девочек? Ну уж нет, не прокатит. У меня алиби. – Он посмотрел на Куинси. – А она милашка, если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду.

– Что ты делал возле начальной школы? Или ребята постарше для тебя слишком круты? Они ведь и сдачи могут дать, а?

– Не понимаю, о чем речь. Просто люблю полазить по «джунглям», вот и всё.

– Не зли меня, Чарли. Я в последнее время недосыпаю, а утром мэр приказал закрыть это дело побыстрее. Так что не надо меня злить.

– У меня федеральный свидетель, – живо нашелся Чарли.

– Где? – Куинси посмотрел в небо.

– Вот же гадство. Я-то думал, у вас там все по правилам.

– У меня прямо-таки сердце разрывается, – заверила его Рейни. – Почему ты болтался возле начальной школы, Чарли?

– Потому. Просто так, со скуки, ясно? Потому что в этом Скукерсвиле можно от тоски сдохнуть. Потому что иногда развеяться хочется.

– И для этого тебе был нужен Дэнни О'Грейди? Чтобы развеяться?

Чарли пожал плечами.

– Дэнни – забавный парень. С большим потенциалом, если вы понимаете, о чем я.

– Не понимаю. Он хороший ученик, сообразительный, неприятностей не ищет. Потенциал? Я видела его в том, что в жизни он пойдет намного дальше, чем ты.

Чарли отвернулся от нее и с хитроватой усмешкой посмотрел на Куинси.

– А вы, агент? Вы же понимаете, что я имею в виду, а? Я о вас слышал. Крутой профайлер. Один из лучших. Это же вы взяли Джима Беккета. Ну же, покажите класс. Здесь все такие тормознутые. Хоть бы кто-то изрек что-нибудь интересное, а то ведь и уснуть можно.

– Говори, говори, – спокойно ответил Куинси. – Нам привычнее слушать. К тому же ты ведь любишь себя послушать.

– Скучные вы.

– Работа такая.

– Так что ты делал с Дэнни? – напомнила о себе Рейни.

– Ничего, ясно? Пользуюсь своими правами, по Первой поправке. Вы тут на меня налетели, а я на вас АСЗГС^[14] натравлю. Уж они-то вам задницу начистят.

Рейни повернулась к Куинси:

– Так дело не пойдет.

– Да, парень очень воинственный, – согласился Пирс.

– Придется с этим что-то делать.

– Тронете волосок на моей голове, и мой старик засудит вас по полной программе.

– Для начала твоему старику придется отстоять в очереди. – Рейни снова повернулась к Куинси и задумчиво добавила: – Я вот думаю, куртка или волосы…

Куинси внимательно оглядел черную байкерскую куртку Чарли и его тщательно уложенные волосы.

– Куртка.

– О'кей.

Рейни шагнула вперед. Чарли попытался уклониться вправо, но она ухватила его за рукав и аккуратно развернула. Секундой позже черная кожаная куртка уже была в ее руках, а Чарли стоял с ошеломленным видом, открыв рот.

Рейни мило ему улыбнулась. В последние дни на нее частенько находило мрачное настроение. Ни малейшего желания возиться с такими вот кривляками. Ей до смерти осточертели размахивающие пистолетами и ножами сопляки, понятия не имеющие о смерти.

– Предлагаю поиграть, Чарли. Я буду задавать вопросы. Ты будешь отвечать. Куинси как эксперт будет оценивать твои ответы по степени правдивости. Если ему не понравится то, что ты говоришь, или ты снова меня рассердишь, я начну резать твою куртку. Будешь хамить, оторву рукав. Усек?

– Да это просто куртка. Я куплю себе новую.

– О'кей. – Рейни достала складной нож и нашла воротник.

– Стоп, стоп, стоп! – выпалил Чарли, не сводя глаз с воротника. На верхней губе у него выступили бисеринки пота. Куртка была старая, с эмблемой байкерской банды на спине. Он мог говорить все что угодно, но было видно, что Куинси и Рейни взяли его за живое. Куртка была частью образа, и без нее Чарли чувствовал себя едва ли не голым. Как Супермен без плаща.

– Итак, первый вопрос. Почему ты ошивался с Дэнни О'Грейди?

– Потому что он клевый парень, ясно?

– Дэнни – компьютерный гик^[15]. Ты это имеешь в виду, когда говоришь, что он клевый?

– Не, не, не, – Чарли покачал головой. – Вы не просекаете. У него это в глазах. Он… типа как уже не сопляк. И… и… злой. Злой на своего папашу. Я такое сразу вижу.

– Ты увидел в Дэнни родственную душу? – сухо спросила Рейни.

– Вроде того.

– А Мелисса Авалон? – вмешался Куинси. – Она какая?

На этот раз Чарли ответил куда охотнее и откровеннее:

– Горячая штучка! Черт, вы ее видели? Отпад!

– Ты к ней подкатывал?

– Пробовал, конечно. – Чарли пожал плечами и сунул руки в карманы. Без куртки он определенно чувствовал себя не в своей тарелке. – Она… ну… ее отпугнуло, что я… ну… хорош собой. Кроме того… это я уже позже услышал… у нее свои правила насчет возраста. Западала на всяких чудаков.

– Ты в ней тоже родственную душу видел?

– Это вы про что?… А, насчет злости? Не знаю. Мне она какой-то сердитой не казалась. Это вам лучше у Дэнни спросить. Он с нею много времени вместе проводил.

– Он говорил тебе о своих чувствах к мисс Авалон?

– А там и без слов все было ясно. Парень в нее втюрился. У него это на лбу было написано.

– Авалон знала?

– Наверно. Думаю, ей такое было не в новинку.

– Как она относилась к Дэнни?

– Не знаю. Я в компьютерный класс не заглядывал.

– Дэнни знал, что она, как ты говоришь, западает на чудаков?

– Конечно. Я же сам ему и сказал. А вы что, думаете, Дэнни убил ее в порыве ревности? Ну тогда вы ничего не поняли. – Чарли покачал головой. Впервые он, похоже, говорил искренне и серьезно. – Дэнни умнее, чем вам кажется. Он знал, что она ему нравится, но она же была учительницей. И он понимал, что это значит. Обожай издалека – и точка. Не мечтал о доме с белым заборчиком. Что она мать его детишек. Парню, черт возьми, тринадцать лет.

– А те две девочки? – спросила Рейни. – Салли и Элис?

– Я их в глаза не видел.

– На похороны пойдешь?

Чарли пожал плечами:

– Старик заставит.

– А тебе их не жалко?

– Говорю же, я их не знал, так что меня не колышет.

– Считаешь себя крутым, а, Чарли?

– Это ж вы грозитесь мою куртку порезать.

– Вы с Дэнни говорили об убийстве?

– Мы много о чем трепались.

– Чарли… – Она подняла нож, потом куртку.

На скулах у него проступили желваки, и Рейни подумала, что сейчас он на нее бросится. Она поднесла нож к воротнику, и он сдался:

– Да. Говорили. А что вы хотите знать? Я сам иногда мечтаю, как бы стереть этот паскудный городишко с лица земли. Достать бы бомбочку, чтоб жахнуло посильнее, и – сайонара, бэби. Знаете, растения после ядерного холокоста становятся больше и крепче. Может, этому городу чего-то такого не хватает.

– И ты вел такие разговоры с тринадцатилетним мальчишкой?

– Только после того, как он рассказал, что хотел бы разрубить своего папашу на двадцать кусков и пропустить через блендер.

Рейни пристально посмотрела на него. Стиснула зубы. Но когда заговорила, не смогла справиться с гневом.

– Мальчишка говорит тебе, что хочет убить собственного отца, но тебе и в голову не пришло обратиться в полицию?

– К кому обратиться? К Шепу, его отцу? Или, еще лучше, к тебе? – Чарли недобро усмехнулся. – Чудная картинка, да? Полгорода до сих пор говорит о том, что ты сделала со своей мамашей. А что бы сделала с Дэнни? Послала ему почтой дробовик?

– Я свою мать пальцем не тронула, – горячо возразила Рейни. – А если бы сделала что-то такое, сидела бы в тюрьме, а не стояла здесь с тобой.

– Знаю, знаю, – с привычной лукавой ухмылкой сказал Чарли и заговорщически подмигнул. – Здесь же федерал. Не хочешь раскрываться. Все нормально. Но только мне, крошка, врать не надо. Я и сам все вижу. Ты здесь тоже член клуба крутых парней. Да что там, одна из учредителей.

– Последний вопрос, – поспешил вмешаться Куинси. Реплика Чарли насчет дробовика задела Рейни за живое, и он понял, что она готова сорваться. – Дэнни говорил, что у него есть друг в онлайне? Некто называющий себя No Lava?

– Компьютерный гик? Да, вроде бы. Дэнни всегда чем-то увлекался. Даже не представляю, как можно столько времени таращиться в экран.

– А какие-нибудь электронные письма ты видел?

– На кой черт они мне нужны?

– Дэнни этот No Lava нравился. Может, ты приревновал.

– Послушайте, я про этого No Lava впервые слышу. Честно говоря, имя какое-то чудное, как у какого-нибудь импотента. Дэнни нравились его письма, ясно? Началось это месяцев шесть или даже восемь назад – точно не помню. Он ходил такой возбужденный, рассказывал, что познакомился с кем-то в онлайне. И постоянно проверял эту свою долбаную электронную почту. Вот это я знаю, а больше ничего.

– Ты его поощрял, – негромко сказала Рейни. – У Дэнни своих проблем хватало, а ты подталкивал его к краю. Три человека погибли, и часть вины на тебе, Чарли. Тебе с этим жить.

– Да кого это трогает? По закону я свободен как птица. А теперь верните-ка мне курточку. Потрепаться с вами забавно, но некогда – у меня и своих дел хватает.

– Конечно. – Рейни улыбнулась ему. Потом подняла нож и одним движением срезала с куртки воротник.

Чарли вскрикнул. Куинси машинально шагнул вперед.

Рейни подняла воротник и через секунду выдавила из него себе на ладонь длинный полиэтиленовый пакетик с белым порошком.

– Героин. Примерно три унции. А это уже не просто владение. Поздравляю, Чарли. С точки зрения закона твои проблемы только начинаются.

– Чертова сука! Да как ты смеешь! Ты же ничем не лучше меня! Ты ничем не лучше любого из нас!

– Конечно, лучше, Чарли. Для сердитых в этом мире есть два выбора, и один из них – носить жетон.

Парень снова взвизгнул от злости, и Рейни с удовольствием затолкала его в машину.

Глава 20

У Рейни ушло четыре часа на оформление Чарли Кеньона. Она записала изъятый героин в журнал регистрации улик. Потом положила его в сейф, служивший в участке камерой хранения вещественных доказательств. Рейни уже заканчивала снимать у задержанного отпечатки пальцев, когда прибывший адвокат Кеньона-старшего заявил, что доказательство получено незаконно, посредством провокации. Рейни предъявила в качестве свидетеля агента ФБР. Фицсиммонс тут же перешел к оскорблениям. Она не имела права обыскивать Чарли Кеньона, ее действия – порча личного имущества – не имеют оправдания, и вообще при задержании нарушены все конституционные права, предусмотренные отцами-основателями, и многие другие.

Все это Рейни приняла легко и спокойно. После трех дней относительного хаоса эпизод с наркотиками воспринимался как нечто хорошо знакомое и даже на удивление успокаивающее. Она знала Чарли, знала Фицсиммонса, знала отца Чарли. Обычные подозреваемые, обычная бумажная работа, обычные преступления. Этот арест она могла бы провести с закрытыми глазами.

Два часа Рейни занималась тем, что формулировала рапорт о задержании и обвинение против Чарли. Закончив с документацией, вернулась в оперативный центр. Уже вытянулись тени, и офис встретил ее зловещей тишиной. Одиннадцатый час вечера; еще один долгий день этого долгого и странного дела.

Люк Хейз уехал в Портленд; даст бог, ему удастся поговорить с родителями Мелиссы Авалон. Сандерс отправился… Куда там отправляются Сандерсы? Может, расставлять в нужном порядке банки с супом в бакалейном магазине, а может, на какую-нибудь домашнюю вечеринку за чем-нибудь свеженьким. Куинси занялся поисками следов No Lava. Или взялся за Шепа. Что бы он ни обнаружил, она, скорее всего, узнает об этом последней. Рейни не знала, радоваться этому или огорчаться.

Сейчас она была одна, и тишину нарушало только гудение старого компьютера да жужжание кружащих в голове мыслей.

Сегодня Чарли вывел ее из себя. И не только своими обвинениями. Рейни знала, что думают и говорят о ней люди. Понимала, что скандальные слухи всегда предпочтительнее и соблазнительнее однозначного, непоколебимого факта. Это ее уже не трогало.

Он напугал ее своими замечаниями о Дэнни.

Только после того, как он рассказал, что хотел бы разрубить своего папашу на двадцать кусков и пропустить через блендер.

Эти слова не выходили из головы. Какая в них жестокость. Какая ярость. Она знала – такое случается. Бывают ночи, когда… Рейни помнила, как сидела, съежившись, в кладовке, избитая, дрожащая, с рассеченной губой и вкусом крови во рту. Помнила, как хотела, чтобы ничего этого не было. Помнила, как хотела, чтобы ей достало сил прекратить это все.

Фантазии. Как она вырастет, и мать наконец сожмется, съежится, усохнет. Как однажды ответит ударом на удар, может, хлестнет пожестче, и тогда мать раскается и заплачет: «Я не думала, что это так больно. Ей-богу, не представляла. Теперь я знаю и никогда больше так не сделаю».

Может, в этом и была вся разница. Терпя унижения и боль, Рейни никогда не забывала, что Молли – ее мать. И в основе ее фантазий всегда лежали любовь, прощение и надежда на то, что однажды, когда-нибудь, мать осознает, что делает. Расстанется с бутылкой. Обнимет свою малышку и скажет, что никогда больше не сделает ей больно. И тогда наконец-то Рейни успокоится в материнских объятиях, а все ее страхи уйдут.

Даже в худшие моменты она не желала матери смерти.

Чтобы она шагнула за край, требовалось что-то намного большее.

Рейни прошлась по тесной мансарде. Тело ныло, болела голова. Она не могла больше оставаться наедине с собственными мыслями. Что ей не помешало бы, так это хороший сон, приличный ужин и активная пробежка. Но время для бега было не самое подходящее, аппетит потерялся, а закрыть глаза она не решалась.

А что бы ты сделала с Дэнни? Послала ему почтой дробовик?

Нет, она бы сказала ему, что все понимает. Отвела бы на заднюю веранду, туда, где над ними высились бы сосны, где в глуши ухали бы совы и где трудно принимать себя всерьез, когда ты всего лишь песчинка в грандиозном плане миропорядка. Она дала бы ему выговориться. Выпустить зло, излить себя, открыть душу перед такой же израненной душой. А потом, может быть, и она бы открылась. Рассказала ему то, о чем никогда и никому не рассказывала. И они сидели бы на веранде, в окружении деревьев, и чистый горный воздух касался бы их лиц.

Может быть, ей и удалось бы спасти Дэнни О'Грейди.

Но ничего такого она не сделала. Они виделись недели за две до стрельбы в школе, и он показался ей бледным, нервным и чересчур резким с отцом. Но она, как и другие, не стала придавать этому значения, списав все на возрастные трудности. Беда ведь приходит только в плохие семьи. А что может случиться с самым обычным, таким милым мальчиком, как Дэнни?

Она не признала в нем родственную душу, не подставила плечо и теперь не знала, как будет жить с этим дальше.

Куинси сидел, согнувшись в неудобной позе, за лэптопом в узкой комнатушке отеля, когда в дверь постучали. Он работал уже третий час, пытаясь найти в Сети след No Lava. Болели глаза. Усталость копилась в плечах, сплетаясь в узлы размером с небольшие булыжники. При каждой попытке пошевелиться, устроиться поудобнее рахитичный стол начинал шататься, угрожая рухнуть и погрести под собой ноутбук. С полчаса назад он подсунул под ненадежные ножки несколько фотографий с места преступления – для лучшей опоры. Наверное, это могло сказать что-то и о его собственной жизни, но думать об этом не хотелось.

Стук повторился.

Куинси отодвинулся от стола, потер затылок и заглянул в зеркало. Белая рубашка, свежая и безупречно выглаженная утром, безнадежно смялась. Галстук валялся где-то на полу. На щеках темной тенью проступила щетина, волосы растрепались. В тридцать с небольшим все это играло в плюс, добавляя мрачной, загадочной сексуальности. Но сейчас, в сорок с лишним, он выглядел просто усталым.

Тридцать определенно лучше сорока. Да какого черта…

Куинси посмотрел в глазок и даже не удивился, обнаружив в коридоре Рейни.

Он открыл дверь. Секунду-другую они просто смотрели друг на друга.

Рейни сменила полицейскую форму на цивильную – потертые джинсы прямого кроя и свободный темно-зеленый свитер с высоким воротником. Вымытые волосы висели свободными прядями; свет коридорной лампы играл в них золотистыми и рыжеватыми искрами. Следов макияжа Куинси не обнаружил, и это ему понравилось – бледная кожа выглядела посвежевшей и нетронутой. Он мог бы коснуться пальцами ее щеки или губами – уголка рта.

Проведя вечер за лэптопом, Куинси узнал о Лоррейн Коннер вещи, о которых не мог и подумать, и понял, что ее прошлое таит в себе намного больше того, что открыто невооруженному глазу. Может, ничего, а может, кое-что. Он сомневался, что она расскажет всю правду, и думал, насколько опасно узнать все в последнюю минуту, когда будет уже слишком поздно.

Надо быть осторожным. Человек умный, логический, он лучше многих понимал темный потенциал человеческой природы. Но предупреждение не сработало. Она была здесь, в его комнате, и Куинси подозревал, что по его лицу гуляет довольная, легкомысленная улыбка.

– Привет, – с некоторым опозданием сказала гостья.

– Добрый вечер, Рейни.

– Работаешь?

– Заканчиваю.

– Правда? – Рейни сунула руки в задние карманы и уставилась в пол. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке, и эта ее стеснительность тронула его.

– Я как раз собирался заказать что-нибудь китайское. Не желаешь составить компанию?

– Я не настолько сильно проголодалась.

– Я тоже, но можно вместе притвориться.

Она прошла в комнату. Пирс попытался убрать с кровати бумаги – комната была маленькая, и сесть, кроме как на кровати, гостье было негде. Пока Куинси запихивал файлы в черную кожаную сумку из-под лэптопа, Рейни изучала экран.

– Ищешь No Lava?

– Да. У большинства интернет-провайдеров имеются разделы, где люди оставляют имя пользователя и определенную личную информацию. Вот я и думал, что, может быть, повезет. К сожалению, удача не на нашей стороне. Следующий шаг – получить судебное решение и связаться с провайдером напрямую.

– Прошлое Шепа ты уже проверил?

Куинси остановился, держа в руках четыре файла. Терять впустую время она не собиралась. Он положил папки в сумку и закрыл ее на молнию.

– Любишь ло-мейн?

– Заказывай что хочешь.

– То есть ло-мейн. – Пирс взял стопку карт-меню, оставленных Джинни возле телефона, перебрал их и остановился на «Великой Китайской стене». Потом поднял трубку и заказал ло-мейн и зеленый чай. Рейни в ожидании ответа не спускала с него глаз.

– Не думаю, что нам стоит заводить этот разговор, – сказал наконец Куинси.

– Значит, что-то нашел.

– Нет. Это лишь значит, что есть определенные профессиональные стандарты, и в данном случае мы имеем явный конфликт интересов. Шеп – твой друг. У тебя с ним давние отношения, – сказал Куинси, глядя ей в глаза.

– Я не спала с Шепом, – сухо ответила Рейни.

– Знаешь, многие здесь придерживаются мнения, что их с Сэнди брак разваливается именно из-за тебя.

– Между нами ничего не было. Не было и не будет.

– Он часто бывает у тебя и задерживается надолго.

– Знаю.

– Рейни…

– Люди просто треплются. Неужели ты этого еще не понял? Город маленький, большую часть года идут дожди, и коров здесь вдвое больше, чем людей. Когда делать особенно нечего, остается только трепать языком. Так есть, и ничего тут не поделаешь.

– Почему ты не рассказала мне про дробовик? На дробовике, из которого убили твою мать, были твои отпечатки. Но потом оружие исчезло из шкафа для улик, а когда непонятным образом вернулось, никаких отпечатков уже не было. Почему ты не сказала, что дробовик пропадал?

Рейни уже закрылась, отгородилась холодным, бесстрастным выражением, выдвинула подбородок, и даже глаза ее стали серыми, как сланец. Куинси знал, что это значит. Бойцовская стойка.

– Думаешь, я убила свою мать?

– Нет.

– Думаешь, я взяла и хладнокровно ее застрелила? Пришла из школы домой и к чертям собачьим снесла ей голову? Думаешь, я копия Чарли Кеньона, только в женском образе? Ничем не лучше Дэнни О'Грейди?

– Нет, я так не думаю, – мягко сказал Пирс.

– Тогда к чему это все? Прошло четырнадцать лет, я ни в чем не виновата, так зачем ворошить прошлое? Одно дело соседи – к их болтовне и косым взглядам я уже привыкла, – но от тебя такого не ожидала!

– Ты можешь мне поверить, – резко возразил он. – Я не твой напарник, которого легко смутить несколькими громкими словами. Я знаю – что-то случилось. Что-то случилось, Шеп помог тебе, и это вас связало, так? Что именно случилось, я пока не знаю. Может, мне и необязательно это знать, но между тобой и Шепом что-то есть. Это не какие-то профессиональные узы, вот почему тот факт, что ты осталась в школе одна с Шепом и Дэнни, выглядит очень сомнительным. Сандерс прав. Тебе следовало передать расследование кому-то другому. Думаю, ты и сама это понимаешь.

Рейни молчала, только поджала губы. Он застал ее врасплох. В самом начале Куинси спрашивал себя, почему такая умная женщина, как Рейни, держится за такую непрестижную и малооплачиваемую работу, и сегодня он получил ответ. Потому что работа давала ей контроль. Она трудилась бок о бок с приятными людьми, но ни один из них не совал нос не в свое дело. Рейни и мужчин, наверное, выбирала по своим параметрам, предпочитая физические достоинства интеллектуальным и сокращая отношения до минимума. Чтобы не отвечать на слишком много вопросов. Не подпускать никого слишком близко. Самозащита стала образом жизни.

– Я не могла отказаться от расследования, – бросила она вдруг.

– Потому что дала обещание Шепу?

– Да. – Она замялась. – Я обязана ему.

– Ты столь многим ему обязана?

– Шеп поверил в меня. Он настоящий друг, и я не могу его подвести. Но у меня тоже есть профессиональные стандарты, от которых я не отступлю. Нам всем приходится делать выбор на жизненном пути, и мы несем ответственность за то, что сделали. Если Дэнни застрелил девочек, он должен за это ответить.

– Уверена?

– Конечно, уверена! Ему самому не пошло бы на пользу, если бы мы стали его покрывать. Почему люди не понимают этого? Есть базовые человеческие потребности, в том числе восстановление справедливости. Позволяя детям уходить от наказания или защищая их от последствий собственных действий, мы вовсе не помогаем им. Секундная ошибка, безрассудность может обернуться пожизненной ненавистью и презрением. Она становится темным пятном, вечным напоминанием, проклятием, которое растет и растет, пока…

Она оборвала себя на полуслове, тяжело дыша, вцепившись взглядом в голубое покрывало, сжав кулаки.

– Кошмары? – спросил негромко Куинси.

– Да.

– Ты не ешь.

– Не могу.

– Но ты же понимаешь, что так нельзя.

– Ничего не могу поделать.

– Почему ты пришла?

Рейни посмотрела на него беспокойными глазами.

– Подумала, что надо поговорить.

– Тогда говори. Но только скажи что-нибудь новое, потому что терпеть ложь я больше не хочу.

Принесли заказ. Куинси поделил ло-мейн пополам, хотя и подозревал, что Рейни есть не будет. Она и не стала – отставила белый контейнер, но взяла чашку чая. Куинси принялся за ужин. Голода он не чувствовал, но давно понял, что расследование, тем более когда дело трудное, отнимает немало сил и их нужно восполнять.

– Похороны Салли и Элис пройдут завтра, во второй половине дня, – сообщила Рейни. – Мэр звонил. Девочек забрали из морга сегодня вечером, и родители не хотят ждать. Все считают, что нужно по возможности побыстрее со всем этим покончить.

– Тяжелый будет день.

– Да. Мы запросили подкрепления из округа. Выставим дополнительные патрули на время похорон и после. Отправим машины к барам.

– Все и без того возбуждены, а если люди еще и выпьют… – Куинси не договорил. Они оба знали, что может случиться. Молодежь, оружие, уличное правосудие.

– Мы удваиваем охрану у дома Шепа, – негромко продолжала Рейни. – Старшим попросился Люк.

– А ты?

– Не могу. Не хочу лишних разговоров.

– Джордж Уокер не очень вами доволен.

– Недовольных много. Я надеялась… Думала, смогу до похорон сказать, что Дэнни этого не делал. Думала, соберу столько доказательств, что смогу посмотреть Джорджу Уокеру в глаза и сказать: «Вашу дочь, сэр, убил не тринадцатилетний мальчик. Это сделал другой мерзавец». Как будто от этого что-то бы изменилось.

– Теперь ты не так уверена в Дэнни?

Она напряглась и тихо вздохнула:

– Нет.

– Из-за Чарли Кеньона?

Рейни задумчиво кивнула.

– Его рассказ о Дэнни… Эта фраза, что он хотел бы изрубить отца на куски и пропустить через блендер. Столько зла… Никогда бы не подумала… Мне и в голову не приходило, что все так плохо.

– Это не твоя вина. Любому из нас трудно поверить, что люди, которых мы знаем и которые нам дороги, способны на жестокость. Мы как будто забываем, что убийцы не появляются из пробирок. Они приходят в мир так же, как и все мы, у каждого есть семья и друзья.

– Это общее место. Мне не нужны банальности. Меня тошнит от пустых ответов и тридцатисекундных анализов запутанных преступлений. Дети стреляют в школах, взрослые мужчины приходят на работу и косят из автомата сослуживцев. Я согласна с тобой в том, что школы и офисы пока еще безопаснее дорог и улиц, но этого объяснения недостаточно. Стреляют везде, даже в таких местах, как это. И такое случается со всеми, даже с Дэнни О'Грейди, который еще три дня назад казался нормальным подростком, переживающим обычные для своего возраста трудности. А теперь… Я чувствую, что что-то упустила. Я должна была предвидеть, понять, что что-то грядет. Но потом смотрю на все это снова и вижу, что все равно бы ни о чем не догадалась, не ждала бы от него такого. Потому что я этого не понимаю. Даже я, выросшая с матерью, которая все решала кулаками, не могу представить, как можно расстреливать незнакомых людей. Я должна понять, почему это случилось с моим городом, потому что иначе, как бы ни старалась, я не смогу спать.

– Это не твоя вина, – повторил Куинси.

Рейни нетерпеливо покачала головой.

– Объясни. Мне надо знать. Это из-за оружия? Может, его следовало запретить? Хотя бы в нашем городе. Или причина в видеоиграх, фильмах и книгах? Из-за чего это все?

– Свою роль играет все. С другой стороны… Считаю ли я, что цензура в Голливуде и запрет оружия покончат с преступлениями? Нет. В некоторых, даже детях, слишком много гнева.

– Тогда это неизбежно? Мы стали культурой насилия, и с этим уже ничего не поделаешь?

– Я так не думаю. Сделать всегда что-то можно. Мы разумное общество. Нет ничего такого, что мы не могли бы понять.

– Скажи это Джорджу Уокеру. Или родителям Элис Бенсен. Уверена, они сейчас сидят дома и думают о том, какое способное у нас общество.

Куинси промолчал. Сегодня Рейни была не в духе.

– Тебе нужно решение, – спросил он через секунду, – или ты ищешь повод позлиться?

– Мне нужно решение!

– Ладно, – твердо сказал Пирс. – Я дам тебе два цента, на больше не тянет. В обществе не так много злодеев. Но в нем полно людей мобильных, изломанных, перегруженных работой и лишним весом, живущих в тесноте, переутомленных. Опасная комбинация, особенно для тех, у кого переменчивое настроение и плохо развиты навыки совладания. И доказательство тому мы видим в растущем числе импульсивных насильственных актов, таких как массовые убийства и агрессивное поведение на дорогах.

Рейни вздохнула. Потерла виски.

– Знак времени?

– Знак жизни в условиях стресса. – Куинси пожал плечами. – Но есть и хорошие новости. Некоторые решения весьма просты. Почему бы не проводить уроки по управлению гневом и развитию навыков защиты от стресса? Мы могли бы акцентировать внимание на навыках коммуникации и самоконтроля. Могли бы заняться физическим здоровьем. Беря нового клиента, детский психолог в первую очередь организует его сон, физические нагрузки и питание. У вас проблемы с гневом? А вы попробуйте спать восемь часов ночью, есть больше фруктов и овощей и увеличить физическую нагрузку. Приходится только удивляться, как много людей не утруждают себя этими базовыми мерами, а потом жалуются, что испытывают постоянное напряжение.

Куинси выразительно посмотрел на нее и нетронутый контейнер с лапшой. Рейни медленно кивнула и, поколебавшись, призналась:

– Я брала уроки по управлению гневом.

– В Портленде?

– После того как вступила в Общество анонимных алкоголиков. Алкоголь притупляет эмоции. А потом ты отказываешься от него и…

– Ты молодец, – сказал Куинси. – Жаль, не все так думают.

Рейни тут же покачала головой:

– Никакой я не молодец. Ты меня не перехваливай.

Пирс промолчал, ожидая, что она добавит что-то еще. Под глазами у нее залегли темные круги, и чашку с чаем она сжимала так же, как горлышко бутылки с пивом. Но углубляться в тему Рейни не стала.

– Как твоя дочь? – спросила она.

– Без изменений. Я звонил утром.

Рейни посмотрела на него с любопытством.

– Не переживаешь? Твоя дочь там, умирает. А ты здесь. Звонок по телефону, по-моему, не совсем то.

– Видишь ли, я не совсем точно выразился, когда сказал, что она погибла из-за пьяного водителя.

Рейни замерла.

– Понятно.

– Дело не в том, что ее подбил пьяный водитель, – бесстрастно продолжал Куинси. – Это она была пьяным водителем. Выпила в доме у подруги, а потом, в половине шестого утра, отправилась домой. И перед тем как врезаться в телефонный столб, сбила старика, выгуливавшего собаку. Моя дочь мертва. Старик мертв. И собака тоже. И да, звонок в больничную палату – это совсем не то.

– Мне так жаль…

Он криво усмехнулся:

– Мне тоже. И я тоже далеко не идеал. В жизни есть вещи, значение которых мы понимаем слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить.

Рейни кивнула, но выражение тревоги так и осталось на ее лице. Она хотела что-то сказать, и Куинси чувствовал, это что-то готово вот-вот выплеснуться. Он подался вперед, словно надеясь усилием воли вытянуть из нее правду. Она нравилась ему, притягивала его чем-то, вызывая желание погладить ладонью по щеке, пройтись пальцами по ее губам…

Она была бойцом, и именно за это он уважал более всего.

Ее лицо как будто смягчилось, в потеплевших серых глазах пробудилось желание, потребность открыться, поделиться сокровенным, перебросить мостик. Если бы только протянуть руку, дотронуться… Но Пирс боялся, что при первом же намеке на контакт она сорвется с места и исчезнет.

– Рейни…

– Мне надо идти.

– Я слушаю.

– А мне нечего сказать! Мне просто надо немного времени.

– Сколько? Еще четырнадцать лет? Или, может, только пять, до следующего убийства? Ты только изводишь себя. Выговорись! Не держи это в себе. Что случилось с твоей матерью? Что ты сделала с дробовиком?

Она резко выпрямилась. Черты лица снова заострились, глаза вспыхнули.

– Никогда больше не говори о моей матери.

– Не могу обещать.

– Тебя это не касается.

– Поздно. Не надо было менять привычек – встречалась бы и дальше с местными жлобами. Я не они, и так просто ты от меня не избавишься.

– Ты такой самоуверенный?

– Да, такой. А теперь расскажи мне о своей матери.

– Вопрос номер один, заезженный психологами. Что я для тебя, а? Интересный с профессиональной точки зрения случай? Собираешься написать обо мне в Американское общество мозговедов?

– Замолчи.

– А, вон оно как…

Куинси сердито нахмурился. А потом, неожиданно для них обоих, встал, шагнул вперед и схватил ее за руки.

– Грубая сила, да? – прошептала она, слегка приоткрыв губы, и в ее глазах всплыло что-то темное.

– Ты этого хочешь, да? – не повышая голоса, парировал он. – Знакомая модель? Опустить меня до уровня, которого, как тебе кажется, ты заслуживаешь? Когда все сводится к физическому, чувствовать уже необязательно. Так ведь?

Рейни смотрела на него так, словно готова была спалить взглядом. Куинси притянул ее ближе, так что их губы почти касались.

– Отпусти, – пробормотала она.

– Уйдешь, а что дальше? Будешь всю ночь бродить по дому? Ты ведь боишься уснуть. Боишься кошмаров. Хочешь избавиться от них, но ничего для этого не делаешь.

– Отпусти мои руки, а иначе уже никогда не споешь баритоном в церковном хоре.

– Поговори со мной. Я хочу услышать твою историю. И может быть, даже понять.

Куинси почувствовал, что она дрожит. В глазах заметалась тень нерешительности. Какая-то часть Рейни, сильная и жесткая, заботилась о ней даже вопреки ей самой, но другая выкладывала защитную стену из страхов и сомнений. Этот запас собирался годами, подрастая каждый раз, когда ее мать открывала очередную бутылку и поднимала на дочь руку.

В какой-то момент ему уже показалось, что та, сильная и уверенная в себе, половина побеждает, но тут лицо ее замкнулось, глаза потухли, и он понял, что сражение закончилось.

Куинси разжал пальцы. Рейни отступила и потрясла руками.

– Неплохо, – протянула она. – А вы крутой парень, спецагент Куинси.

Он не ответил. Она уже ушла в раковину и выпустила шипы. Материнский урок пошел впрок. Рассчитывать на откровенность не приходилось.

– Я ухожу, – с вызовом заявила Рейни.

– Спокойной ночи.

Она осеклась и метнула в него сердитый взгляд.

– Ты меня не остановишь.

– Сладких снов.

– Сукин сын, – бросила Рейни и, шагнув к двери, с демонстративной решительностью ее распахнула. Куинси не вмешивался. Она вышла и хлопнула дверью. Он остался на месте.

Дверь уже давно перестала дрожать, а Куинси все стоял у кровати, думая о Рейни и обо всем том, что могло случиться четырнадцать лет назад. О дробовике, о Дэнни О'Грейди и о своей дочери, которую любил всем сердцем.

Миру нужно больше доброты, не в первый уже раз думал Куинси. Миру нужно больше веры.

– Уединением не спасешься, – прошептал он. Но не слишком ли поздно приходит порой прозрение?

Дом встретил ее темнотой и тишиной. Отправляясь на работу, Рейни каждый раз забывала включить свет, и теперь ее крохотное жилище почти слилось с окружающим лесом. Она остановилась на грунтовой дорожке и, порывшись в кармане, достала ключи.

Никто не встретил ее за порогом. Она сама так хотела, сама так устроила свою жизнь, но сегодня пустота добавила настроению мрачных оттенков.

Рейни обошла дом, включая фонари, но на сердце светлее не стало. Из головы не уходили слова Куинси и запах его одеколона.

Почему ты не рассказала мне про дробовик? Почему ты не сказала, что дробовик пропадал?

Рейни направилась в кухню и открыла холодильник. Все ее запасы состояли из двенадцати бутылок «Будвайзера», фунтовой упаковки сыра «тилламук» и квартового пакета молока с истекшим сроком годности. Она закрыла холодильник и прошла на веранду.

Вокруг темнела стена леса. Луна шла на убыль, и верхушки сосен были почти неразличимы на фоне бархатистого ночного неба. От прохладного ветерка по коже побежали мурашки, и она, поеживаясь, обхватила себя руками.

Затем прогулялась вокруг веранды. Раз, другой…

Почему ты не рассказала мне про дробовик? Почему ты не сказала, что дробовик пропадал?

Не сказала, потому что не могла. Начать с того, что ей вообще не следовало навещать Куинси. От него исходило ощущение такой силы… Все эти морщинки на лице… Рейни даже поверила, что нет ничего такого, что она не могла бы сказать ему и с чем бы он не справился. А она так устала в эти дни.

Но были вещи, рассказать о которых ему она не могла. И с ее стороны было наивностью думать, что разговором все и закончится. Куинси не из тех, кто довольствуется малым. Черт бы его побрал. Когда он схватил ее, у нее перехватило дыхание, а в животе как будто развернулись и захлопали крошечные крылья.

Их разделял всего один дюйм. Один дюйм, и он прижал бы ее к себе. Она могла бы провести пальцами по морщинкам на его лице. Могла бы испытать стальную крепость его рук и ног. Она могла быть просто женщиной, а он – просто мужчиной, и, может быть, так было бы легче для всех.

Он бы уснул, а она выскользнула из комнаты. От старых привычек так скоро не избавишься.

Рейни вернулась в дом. Прошлась по комнатам, переворачивая лицом вниз фотографии матери. Но этого оказалось мало. Сегодня ей всего было мало.

В конце концов Рейни свернулась на диване, не раздеваясь, сморенная усталостью. Она снова думала о Куинси – как пристально, испытующе он смотрел на нее. Она думала о Чарли Кеньоне и Дэнни О'Грейди и обо всем том, что не давало ей покоя.

А потом уснула.

Часом позже Рейни с криком проснулась. На полу перед ней лежало, раскинувшись, тело матери, и кто-то стоявший на задней веранде смотрел прямо на нее. Человек в черном! Человек в черном!

Рейни метнулась в спальню. За оружием. Служебный «глок» забрали криминалисты, и ей пришлось рыться в шкафу, пока она не нашла в обувной коробке старый девятимиллиметровый. Нашла – и пулей вылетела в ночь. Но на веранде уже никого не было. Холодно и пусто. Никакого человека в черном. Никого. А может, ей все только привиделось? Очередной кошмар.

Поеживаясь от холода, Рейни вернулась в дом и завернулась в шаль. Глядя в белый потолок гостиной и говоря себе, что никакой крови там нет.

Ты слишком умна, Рейни, чтобы поступать так с собой.

Похоже, не так уж и умна, потому что ночь никак не кончалась.

Около пяти она наконец уснула, а в половине седьмого очнулась от пронзительного телефонного звонка. С другого конца до нее донесся отчаянный голос Сэнди О'Грейди:

– Мне нужно поговорить с этим фэбээровцем. Господи, Рейни, я не знаю, что еще делать…

Рейни поднялась. Начинался еще один день.

Двадцать минут спустя, подойдя к своей патрульной машине, она увидела под «дворниками» клочок бумаги. Всего два слова: Сдохни, дрянь.

Рейни скомкала записку и бросила в траву.

Глава 21

Эд Фландерс работал барменом тридцать пять лет. Хотя и не собирался. Вначале это было всего лишь чем-то вроде разового ангажемента, ни к чему не обязывающей летней работенкой, позволявшей клеить девчонок и класть в карман приличные чаевые. Он спускался по орегонскому побережью, держа курс на Лос-Анджелес, где намеревался заняться серьезным делом. Болтаясь по Сисайду, увидел объявление с предложением работы и подумал – а почему бы и нет?

Было это давно.

Первое время Эд говорил себе, что остался ради искусства. Курортный городок предлагал вполне достойную театральную программу, а проезжающих туристов хватало для ее финансирования. Каждое лето он проходил прослушивание на главную роль и работал, собирая материал для резюме. Потом, убедившись, что выше роли Третьего крестьянина ему никогда не подняться, Эд сказал себе, что остался по финансовым соображениям. За бурные летние месяцы бармен делал неплохие деньги. Время шло, ему стукнуло тридцать, и он решил, что остался по соображениям выгоды, потому что познал наконец радости доброго гостиничного менеджмента. Истинная же причина заключалась в том, что к тому времени Эд встретил Дженни и заглотил крючок.

Эд Фландерс и не заметил, как пролетели десятилетия, и вот он уже дедушка, а хорошенькая малышка Дженни по-прежнему любовь его жизни.

У него не было причин жаловаться на жизнь.

До позавчерашнего дня. Когда тот парень вошел в бар и заказал «крылышки буффало». А заодно и довел до белого каления Даррена, хотя, видит бог, для этого не так уж много и надо.

Тот парень… Как он говорил о бедных девочках и обо всем, что случилось в Бейкерсвиле…

За свою жизнь Эд Фландерс встретил много людей, и тот парень его достал.

Не вопросами, решил он через какое-то время. Весь город тогда только и говорил о стрельбе в школе, случившейся полтора часа назад. Кто-то говорил, что знает Шепа лично. У многих там были родственники.

Да, люди судачили о стрельбе. В барах, в церквях, на улице. Но лишь немногие местные – о посторонних и говорить нечего – полоскали имя молодой заместительницы Шепа. Лори… Лиз… Лоррейн. Лоррейн Коннер. Ее даже по телевизору не показали. Там выступили мэр и какой-то детектив из полиции штата по фамилии Сандерс.

Откуда же этот парень узнал про Коннер?

Что еще хуже, почему Эду Фландерсу казалось, что он уже видел его раньше? Было что-то такое в его глазах… Или губах? Убрать бы с него годков да, может быть, сделать волосы помягче…

Жаль, память уже не та.

Странный, неприятный незнакомец. Зашел в бар и все испортил.

Эд сразу проникся к нему неприязнью. И недоверием. Вот только не знал, что с этим делать и как быть.

Расслабиться он позволил себе только в комнате отеля. Наконец-то. Черт, как же он устал. Вся эта суета последних дней… А сколько еще надо сделать! Те, что думают, будто убить легко, наверняка ничего такого сами не пробовали.

Порывшись в карманах, он достал целлофановую упаковку с таблетками. Оторвал край, выдавил на ладонь четыре травяные диетические пилюли, проглотил одну за другой и запил водой. Голова немного закружилась от кофеина, но сегодня ему требовалось взбодриться.

Сделано многое, но многое еще осталось.

Прошлой ночью он едва не завалил все дело. Лоррейн Коннер выглядела такой замотавшейся, когда заявилась домой; ему и в голову не пришло, что она может проснуться. Он преспокойно пробирался из ее спальни на заднюю веранду, и вдруг эта женщина слетела с дивана, как какая-нибудь банши^[16].

Ну и жуть. Он едва успел перемахнуть через перила и уже ломанулся было в лес, но что-то в ее поведении заставило остановиться. Она вела себя неестественно и выглядела соответственно, смотрела на что-то, чего там и не было вовсе. Секундой позже он понял. Коннер все еще спала и в своем спутанном сне гонялась за каким-то фантомом. Может, он спровоцировал некое видение. Может, сама ночь превратила ее в чокнутую лунатичку. Откуда ему знать. Он спрятался в своем укрытии и просто отсиделся. Через какое-то время она вернулась в дом, а он поспешил убраться.

Тогда-то голова и пошла кругом. Он даже рассмеялся, громко и пронзительно, как маньяк в кино. Надо бы поосторожнее. Контроль терять нельзя.

Уж во всяком случае сейчас.

Как-никак сегодня похороны. А потом…

Да, он умен. Очень умен. И в недалеком будущем Лоррейн Коннер получит возможность лично в этом убедиться.

Лоррейн Коннер, Пирс Куинси, Шеп О'Грейди и малышка Бекки.

Вот тогда-то, мысленно сказал он своему старику, ты и позабавишься.

Глава 22

– Сегодня утром мне звонил Дэнни. Я знаю, что это был он. – Сэнди О'Грейди сидела на металлическом складном стульчике в оперативном центре, ломая на коленях пальцы и изо всех стараясь говорить спокойно. – Я слышала какой-то лязг на заднем фоне, приглушенные голоса. Звуки, характерные для учреждений. Но звонивший молчал. Я сказала: «Дэнни, я знаю, это ты. Поговори со мной. Пожалуйста. Я люблю тебя».

– Что сказал Дэнни? – спросил Куинси. Он сидел рядом, на стуле, подтянутый и аккуратно одетый, чем сразу же напомнил Сэнди ее босса, Митча. Она отогнала эту мысль как неуместную.

– Ничего не сказал. Ни слова. Только вздохнул. Тяжело. Безнадежно. А потом повесил трубку.

– Вы уверены, что это был Дэнни? – в первый раз подала голос Рейни. Прислонившись к подоконнику и скрестив руки на груди, она стояла у противоположной стены и выглядела, как подумала Сэнди, хуже некуда.

Впрочем, сама Сэнди была не в том положении, чтобы судить об этом. После звонка Дэнни она схватила оказавшуюся под рукой фуфайку и лишь потом, слишком поздно, заметила, что та запачкана в четырех местах: старые желтые пятна напоминали детскую рвоту, свежие белые – краску. Ее блондинистые волосы, обычно лоснящиеся здоровьем, потеряли блеск и спутались после сна. Принять душ Сэнди не успела, а о макияже и говорить нечего. У нее больше не было сил беспокоиться о такого рода вещах.

– Это был Дэнни, – твердо сказала она, повернувшись к Рейни. – Два дня назад Шеп сменил номер телефона на незарегистрированный, так что теперь до нас могут дозвониться только родственники и адвокат Дэнни. Тех звонков мы больше не получаем.

– Вы ощущаете давление со стороны соседей? – мягко спросил Куинси.

– Немного есть. – Сэнди вскинула голову. – Но наши друзья по-прежнему с нами. Одна пара из нашего квартала – мы даже не очень хорошо их знаем – пришла вчера вечером с печеньем. Посидели… Всякое есть – и плохое, и хорошее. Вы же знаете, Дэнни невиновен, пока его вина не доказана.

Она снова, словно надеясь на помощь, повернулась к Рейни.

– Полиция проводит официальное расследование, – отрезала та. – Я об этом говорить не могу.

– Он же мой сын. Ему плохо. Только вчера пытался проткнуть вилкой запястье… Сколько еще он там выдержит, под замком, в этом центре? И я не знаю, что делать. Шеп говорит про какие-то доказательства, какие-то обоймы; мол, там был кто-то еще. Не знаю. Вы можете что-то сделать? Снять обвинения? Вернуть Дэнни домой? Пожалуйста… – Голос у нее сорвался на умоляющей ноте. Она не очень хорошо знала Рейни. Наверное, могла бы назвать ее другом, но не потому, что они когда-то общались вдвоем, разговаривали, а потому, что делили Шепа. И все же… Рейни бывала у них дома, по крайней мере раз в несколько месяцев приходила на обед. Она играла с Дэнни и Бекки, и ей было действительно интересно с ними. Она ведь не могла это забыть. И судьба Дэнни ей не безразлична.

Тем не менее Рейни держалась в стороне и ничем своего сочувствия не выражала. Полицейская форма внезапно стала между ними стеной, и Сэнди впервые поняла, что для Рейни она сейчас не жена шерифа. В это утро, в этом оперативном центре, она была матерью подростка, совершившего массовое убийство.

– Может, Шеп поможет выяснить, кто это сделал, – в отчаянии предложила Сэнди.

– Нам не нужен Шеп, – бесстрастно сказала Рейни. – Нам нужна Бекки.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Она все еще спит в гардеробной?

– Это никого не касается.

– Она видела что-то, мы все это знаем. Вы с Шепом постоянно говорите, что хотите правды. Так дайте нам поговорить с ней.

– Эвери Джонсон никогда этого не позволит.

– Такой вопрос не ему решать.

– Ему! Он наш адвокат… Господи, нам придется заложить дом, чтобы рассчитаться за его услуги. И как же мы можем не слушать, что он говорит? Эвери Джонсон действует в наших лучших интересах.

– А что в лучших интересах самой Бекки? – не уступала Рейни. – Девочка чувствует себя в безопасности только в замкнутых пространствах. У нее кошмары, и Люк говорит, что она бледная как снег. И как долго это будет продолжаться?

– Врач сказал, что со временем…

– Мы можем сделать все быстрее.

– Вы не получите Бекки! Она все, что у нас осталось!

Рейни поджала губы и неодобрительно посмотрела на Сэнди. Та ответила ей тем же. Рейни просто не понимала, о чем просит. Она же не мать.

– Мы можем доказать, что Дэнни не стрелял в мисс Авалон, – сказала вдруг Рейни. – По типу пули и траектории выстрела мы можем утверждать, что это сделал кто-то другой.

– Слава богу. – Сэнди привалилась к металлической спинке стула. Впервые за три последних дня она испытала почти физическое облегчение. – Значит, там все же был человек в черном. Убийца он, а Дэнни – лишь свидетель, травмированный увиденным. Теперь-то вы можете снять обвинения?

– Миссис О'Грейди, – негромко сказал Куинси, – вам нужно понять кое-что еще относительно вашего сына. Думаю, вы и сами уже начали задавать себе вопросы, иначе не позвонили бы сюда сегодня.

– У нас нет уверенности в том, что это не он убил Салли и Элис, – уточнила Рейни.

– Но тот человек… мужчина в черном…

– Баллистическая экспертиза подтвердила, что обе девочки были убиты из револьвера тридцать восьмого калибра, который принес в школу Дэнни. Также на собранных на месте преступления картриджах и гильзах имеются его отпечатки.

– Но это означает только, что он зарядил револьвер, – возразила Сэнди. – Шеп так мне объяснил. Отпечатки ничего не доказывают.

– Отпечатки Дэнни обнаружены на всех пятидесяти гильзах. Это означает, что он перезаряжал револьвер в школе.

– Шеп сказал, что там использовались спидлоудеры. Что оружие и спидлоудеры приготовил Дэнни. Стрелял же тот, другой.

Рейни отступила наконец от окна и нетерпеливо покачала головой.

– Вы себя слышите? Слышите, что говорите? Дэнни принес в школу револьвер и полуавтоматический пистолет. Он зарядил оружие и приготовил дополнительные боеприпасы. И по-вашему, Дэнни – всего лишь невинный свидетель?

– Ему только тринадцать…

– Чтобы потянуть за спусковой крючок, необязательно быть взрослым.

– Он запутался… растерялся…

– Ваш сын признал себя виновным. И повторил признание несколько раз!

– Ему страшно! Он злится и не понимает…

– Он сказал Чарли Кеньону, что хотел бы порубить Шепа на двадцать кусков и прогнать через блендер! Господи, Сэнди, мы ведь здесь не в игрушки играем. И Дэнни не за то задержали, что он сигаретой баловался или после отбоя по лагерю шатался. Он замешан в тройном убийстве и по меньшей мере снабдил убийцу оружием. А может быть, и сам убил двух восьмилетних девочек… Очнитесь же, бога ради! Откройте глаза!

– Мой сын не убийца!

– А если убийца? И что нам теперь делать?

Рейни остановилась и с трудом перевела дух. Сэнди смотрела на заместительницу мужа и ловила себя на том, что еще никогда не ненавидела кого-то так сильно. Как она смеет говорить такое о ее сыне?! А ведь столько раз бывала у них дома, сидела рядом с Дэнни. Злая, бесчувственная…

И тут Сэнди увидела, что глаза у Рейни чересчур ярко блестят, и она даже прикусила губу, чтобы не расплакаться. А еще Сэнди увидела в потерянном взгляде полицейской всю ту правду, которую решительно и упрямо отказывалась признавать сама. И, увидев это все, поняла, что аргументов для защиты у нее больше не осталось.

Ее сын – одиночка. Подверженный приступам неконтролируемого гнева. У него проблемы с отцом и проблемы в школе. А еще он умеет обращаться с оружием. И этому его научил отец.

Мир закружился, и Сэнди ухватилась за стул и выпрямилась.

– Миссис О'Грейди? – спросил Куинси.

– Сейчас… дайте мне минутку…

Она опустила глаза, сосредоточилась на половицах и постаралась взять себя в руки. Одна минута сменилась другой. Сэнди не замечала времени. Она лишь чувствовала, что начинает мерзнуть и дрожать от пробирающегося в кровь холода.

– Я не знаю, что делать, – прошептала Сэнди. – Не знаю… чему верить…

– Насколько мне известно, – заговорил Куинси, – ваш адвокат договорился о том, чтобы Дэнни обследовал судебный психолог?

– Да. И суд назначил второго эксперта. Но они еще не начали. Эвери Джонсон сказал, что отчеты могут быть представлены не скоро. Может быть, через шесть месяцев.

– Он ваш сын, миссис О'Грейди. Что, по-вашему, сделал Дэнни и в чем, по-вашему, он нуждается сейчас?

– Я не могу ничего вам сказать. – Сэнди глухо рассмеялась. – Да, не могу. Они оба, муж и адвокат, запретили мне разговаривать с вами, потому что вы тоже представляете правоохранительную систему и можете давать показания в суде. И моему сыну тоже запрещено с вами разговаривать. Любые показания могут быть использованы против него, поэтому лучше вообще ничего не говорить… Господи. Что мне делать?

Куинси ничего не сказал. Рейни тоже.

– Я не понимаю, что это за закон такой, – проговорила Сэнди сквозь слезы. – Они забрали моего сына. Упрятали его за убийство. Но со всеми этими предварительными слушаниями и заседаниями начало суда может быть отложено на годы. И все это время Дэнни будет находиться в учреждении, где ему ни с кем нельзя разговаривать, в окружении подростков, совершивших те или иные правонарушения. Даже если через год или два его признают невиновным, разве это пойдет ему на пользу? Я тревожусь из-за того, что они погубят невиновного, и в ужасе, когда думаю, что они держат виновного. Господи, Рейни, что, если это сделал Дэнни? Как нам тогда быть?

Куинси опустился перед ней на карточки. Какие у него притягательные глаза, подумала Сэнди. Глубокие, с сеточкой морщин в уголках. Глаза человека, многое повидавшего и знающего жизнь. Она не ожидала, что он понравится ей. Шеп изобразил его врагом, избегать которого следует любой ценой. Но сейчас именно присутствие этого незнакомца действовало на нее успокаивающе. Специальный агент Куинси владел собой и владел ситуацией, тогда как Сэнди чувствовала себя в мире зыбучих песков и погружалась все глубже и глубже.

Он взял ее руку. Ладони у него были теплые и немного шершавые.

– Все не так безнадежно.

– А как? Наш адвокат уже сказал, что если Дэнни признают виновным, то упрячут под замок и выбросят ключ. И никому нет дела, что ему всего лишь тринадцать.

– Тот факт, что ему тринадцать, не дает оснований для автоматической передачи дела во взрослый суд. На слушании дело будет рассматриваться как особенное, и это хорошо, потому что в нем есть кое-что достойное внимания.

Сэнди вопросительно посмотрела на него.

Куинси начал загибать пальцы.

– Во-первых, у нас есть доказательство, что в преступлении замешан кто-то еще. Если мы сможем установить личность этого человека, то, возможно, сумеем доказать, что Дэнни манипулировали или даже заставили действовать под угрозой.

Сэнди едва заметно кивнула.

– Во-вторых, нам нужно посмотреть на самого Дэнни. Его суицидальное поведение может быть хорошим знаком. Оно может означать, что он раскаивается в содеянном, что он всего лишь трудный подросток, а не потенциальный психопат.

– Или то, что он травмирован, – добавила Сэнди уже увереннее. – В деле замешан кто-то еще. Вы все с этим согласны. Следовательно, Дэнни мог просто делать то, что ему приказали. Может быть, принеся в школу оружие, он и не представлял, что случится, а когда это закончилось, уже не мог ничего предпринять.

– Но у нас есть его признание, – сухо напомнила Рейни.

– Таковы хорошие новости, миссис О'Грейди, – продолжал Куинси. – Но вам нужно отдавать себе отчет и в других фактах.

Сэнди колебалась. Прикусила нижнюю губу. Она знала, к чему он ведет, и не хотела этого. В глубине души она уже пришла к тому же выводу. У Дэнни были проблемы, и она как мать должна была обратить на это внимание раньше и что-то сделать. Именно так все и говорили. Где были родители? Куда они смотрели?

Очень жаль. Я работала.

– Дэнни ведь подвержен смене настроений, не так ли? – деловито спросил Куинси. – Долгие периоды отсутствия какой-либо реакции – и затем взрыв гнева…

– Вы про случай со школьными шкафчиками?

– Он много времени бывает один.

– В нашем квартале мало мальчиков его возраста.

– У него нет друзей в школе.

– Он так увлечен компьютерами.

– Миссис О'Грейди, у Дэнни проблемы с совладанием. Он не в состоянии справиться с гневом, и вы, я думаю, сами это понимаете. Он не получает должной поддержки и, учитывая те трудности, что есть в вашем браке, испытывает сильный стресс. Плюс напряженные отношения с отцом. Дэнни злится на Шепа, но также и боится его. В результате ярость выплескивается на кого-то другого. Того, кто его не пугает.

– Вы имеете в виду двух маленьких девочек? – прошептала Сэнди.

– Или кошку. Или собаку.

– Дэнни никогда не обижал животных, – сразу же ответила Сэнди. – Бекки такое не потерпела бы, а он всегда о ней заботится.

– Это хорошо, что симптомы выражены не очень сильно. Тем не менее в поведении вашего сына заметны тревожные проявления, характерные для подростков, которые открывали стрельбу в школе. Мы обязаны заняться этим – ради его же блага.

Сэнди нерешительно посмотрела на него:

– Как?

– Для начала Дэнни нужно научить выпускать гнев постепенно и конструктивно и не позволять ему скапливаться до опасного уровня. Большинство психологов рекомендуют для начала ежедневные физические упражнения.

– Дэнни не спортсмен.

– А как насчет обычной семейной прогулки? Или такой вариант – некоторые подростки увлекаются боевыми искусствами.

– Я… Да, я могла бы этим заняться.

Фэбээровец ободряюще кивнул:

– Далее. Такому мальчику, как Дэнни, не пойдут на пользу книги, фильмы и видеоигры с высоким уровнем насилия. Они лишь разжигают негативные мысли.

– Дэнни никогда не увлекался такого рода фильмами. Но чем он занимается в Сети, я, по правде говоря, не знаю.

– Если в семье проблемный ребенок, родителям нужно знать, что он читает и какие сайты посещает в Интернете. Это важный момент.

Сэнди опустила голову.

– Отношения Дэнни с отцом – вопрос более сложный, – продолжал Куинси. – Им с Шепом нужен семейный психолог. Возможно, вам стоит посодействовать установлению отношений Дэнни с кем-то из старших родственников: дедушкой, бабушкой, тетей или дядей. В таком случае, даже если ситуация дома останется напряженной, мальчик получит дополнительные источники поддержки и комфорта.

– Никогда об этом не думала, – призналась Сэнди. – Родственников у нас не так уж много. Родители Шепа давно умерли. Мои… Они, конечно, любят детей, но я бы не назвала их очень уж сердечными. Это люди иного склада. – Она помолчала. – Вы не думаете, что… что проблемы Дэнни связаны с моим возвращением на работу?

Куинси улыбнулся:

– Нет, миссис О'Грейди. В том, что мать работает, нет ничего ужасного. У тех родителей, которые остаются дома, тоже есть проблемные дети.

Сэнди кивнула. Она бы, конечно, никогда не призналась вслух, но теперь, услышав мнение фэбээровца, испытала огромное облегчение.

– Так случилось, что проблем у моего сына уже хватает, – после некоторой паузы сказала она. – По меньшей мере он стал свидетелем трех убийств. Разве этого мало?

– Прежде всего ему нужно выговориться. Оттого, что он держит все это в себе, лучше не станет. Только хуже. – Куинси посмотрел на Рейни.

– А если… если он совершил что-то плохое?

Пирс ответил не сразу.

– Ему потребуется очень большая помощь. Скорее всего, сейчас он сильно переживает, винит себя. Кто-то должен помочь ему снять это психологическое давление. В противном случае велика опасность, что он просто закроется и даже начнет считать себя безжалостным убийцей. А со временем и станет им.

В дверь постучали. Люк Хейз заглянул в офис и сразу же нашел глазами Сэнди.

– Пора.

– Уже?

Она взглянула на часы и не сразу смогла определить, который час, – рука дрожала. Девять. Похороны Элис и Салли были назначены на час дня, но люди в таких случаях обычно приходили раньше, чтобы занять хорошие места.

Ей ничего не оставалось, как вернуться к себе и, следуя распоряжению мэра, провести день буквально под домашним арестом. Мэр не хотел ненужных осложнений, не хотел, чтобы О'Грейди раздражали горожан, и это задевало Сэнди едва ли не сильнее, чем телефонные звонки с угрозами, надписи и угощения со стеклом, вместе взятые.

Сэнди медленно поднялась и раскрыла сумочку. Сегодня утром она надеялась на легкие ответы. Но, конечно, ничего легкого больше не будет. Только трудные вопросы и сомнения, которые будут терзать ее еще долгие-долгие дни.

Она так отчаянно любила Дэнни. Но правильно ли это – любить сына и спрашивать себя, а не убийца ли он? Правильно ли переживать из-за Элис Бенсен и Салли Уокер – и при этом хотеть лучшего для своего ребенка?

Сэнди ощутила вдруг такую усталость, что даже засомневалась, хватит ли ей сил спуститься по лестнице.

Она в последний раз повернулась к Рейни.

– Вы уже знаете, кто тот человек? Другой? Вы можете найти того, кто сделал это все с нами?

Рейни на секунду замялась.

– В разговоре с вами, миссис О'Грейди, Дэнни упоминал кого-то по имени No Lava?

Сэнди удивленно посмотрела на нее:

– Конечно, упоминал. [email protected]. Это аккаунт его учительницы. Авалон, если написать задом наперед.

Глава 23

Рейни и Куинси забрались в патрульную машину в начале одиннадцатого. Поскольку Люк и Чаки уже заняли передние места, им пришлось расположиться сзади. В присутствии непосредственной начальницы и федерального агента Чаки сразу же притих и лишь время от времени нервно оглядывался, словно опасаясь, что фэбээровец может ущипнуть его сзади. Немного погодя Куинси приник лицом к проволочной разделительной сетке, и когда Чаки обернулся в очередной раз, то обнаружил прямо перед собой нос агента и вскрикнул от неожиданности.

Люк тяжело вздохнул. Рейни покачала головой. Куинси, довольный собой, откинулся на спинку сиденья.

– Вы нервируете моего напарника, – сказал наконец Люк и, склонившись над рулем, обвел квартал, где жили Шеп и Сэнди, обманчиво ленивым взглядом. Шляпа лежала рядом, потому что ограничивала обзор. Макушка Люка едва возвышалась над приборной доской – чем ниже точка наблюдения, тем шире поле зрения. В первую очередь Люк присматривал за улицей – не появится ли посторонняя машина, – но периодически проглядывал и крыши ближайших домов. В свое время он был классным снайпером.

– Что-нибудь есть? – спросила Рейни.

– Тихо, как в церкви.

– Ты как? – обратилась она к Чаки. Парень держал на коленях дубинку, поглаживая рукоятку ладонью, как домашнего любимца.

– Нормально, – пробормотал Чаки, опустив голову и избегая смотреть на Рейни. Его широкое лицо осунулось, волосы спутались, чего раньше не случалось. За последние три дня Рейни ни разу о нем не вспомнила, но теперь присмотрелась внимательнее.

– Каннингэм! – Она добавила суровых ноток.

Чаки неохотно поднял глаза, и Рейни увидела темные круги под глазами и нервное подергивание руки. Одно дело – изображать из себя крутого полицейского и хвастаться формой, и совсем другое – стать свидетелем реального происшествия. Она допустила ошибку, что не подумала о нем сразу.

– Ты хорошо действовал во вторник.

– Да, сломал ту долбаную дверь, – проворчал Каннингэм. – Оставил везде отпечатки. Криминалисты на меня кричали. А Сандерс назвал несчастьем.

– Сандерс – говнюк. Ты действовал так, как велело сердце. Остальному со временем научишься.

Чаки уткнулся взглядом в колени. Вид у него был невеселый. Соглашаясь на эту работу, он мечтал, наверное, о том, как будет спасать жизни и защищать горожан. А вместо этого – оглушительный удар по гордости, горькое осознание той мучительной истины, что не помог, опоздал и что вся его сегодняшняя работа – учет ущерба и сбор осколков. Рейни понимала Чаки. Она знала: Джордж Уокер злится на нее еще и потому, что она лично не пришла в их дом, не выразила соболезнования семье. Сделать это следовало в первый же день, но Рейни не нашла в себе сил для визита – сидеть на потертом диване, говорить что-то несчастному отцу и плачущей матери погибшей девочки. Она просто не смогла.

Рейни повернулась к Люку. Тот по-прежнему смотрел на дом Шепа. Аккуратный, с тремя спальнями и пристроенным двухэтажным гаражом дом в стиле ранчо. Выкрашен серой и белой краской. Одна гаражная дверь белее другой. Наверное, та, которую пришлось закрашивать.

– Надо поговорить, – сказала Рейни Люку.

Он кивнул. Вид у него после вчерашней поездки усталый: щеки выбриты не так чисто, как обычно, форма помята. Но взгляд острый, и руки не дрожат. На него всегда можно положиться.

– Как все прошло в Портленде? – спросила Рейни.

Люк нахмурился:

– Мы же вроде бы собирались обсудить это после похорон.

– Кое-что случилось. Ты ведь можешь наблюдать и говорить.

– Конечно. – Люк хлопнул Чаки по коленке. – Вот что, Каннингэм, сгоняй-ка нам за кофе.

– Опять?

– Три стаканчика. И возьми что-нибудь получше. У нас высокий гость – надо же произвести впечатление. – Люк посмотрел в зеркале на Куинси.

– Мне черный, – уточнил фэбээровец.

Чаки недовольно заворчал, поняв, что от него хотят избавиться, но послушно вылез из машины и направился к бакалейному за углом.

– Чаки надо передохнуть, – заметил Люк, когда волонтер исчез из виду.

– Я поняла.

– Он хороший парень. Просто увидел лишнее.

– Что предлагаешь?

Люк пожал плечами:

– Парню его возраста? Можно сводить его в тир. А потом угостить выпивкой. Ничего, переживет.

– Стресс, оружие и алкоголь. – Куинси покачал головой. – Остается только удивляться, как об этом не подумало Ведомство по делам ветеранов.

– А ты что хотел предложить? Провести часик на кушетке у мозгоправа? – ухмыльнулся Люк. – Ну-ну. Раньше свиньи полетят, чем Чаки разоткровенничается перед типом, который берет по сто баксов за час. Извини, фиби^[17], но иногда местные умнее, чем о них думают.

– Ладно, ладно. – Рейни нетерпеливо подняла руку. – Мне нужно знать о твоей вчерашней встрече с Авалонами в Портленде. Расскажи нам все.

Люк моментально помрачнел, устало выдохнул и снова перевел взгляд на дом Шепа О'Грейди.

– Господи, Рейни, почему бы не начать с вопросов полегче?

– Как тебе мистер Авалон в качестве подозреваемого?

– Я провел в его компании три часа, но так и не пришел к однозначному мнению. Прежде всего миссис Авалон не мать Мелиссы. Мать, похоже, умерла при родах. Так что встречался я с Дэниелом Авалоном и мачехой Мелиссы, Энджелиной.

– Дэниел Авалон? – неожиданно встрепенулся Куинси.

– Да, – мрачно подтвердил Люк. – Странное дело. Свои деньги семья заработала давно. Нынешний мистер Авалон вкладывался в недвижимость в Центральном Орегоне и хорошо поднялся во время последнего бума. Живут они с миссис Авалон в старом викторианском доме на озере Осуиго. Симпатичный домик. Ерунды всякой там столько, что я и чихнуть боялся – как бы чего не разбить ненароком. Угостили меня чаем. Настоящий фарфор. Миссис Авалон вся такая чопорная, в кружевах, с брошками-камеями. Я так решил, что она их на гаражной распродаже у Джейн Эйр прикупила. Мистер Авалон предпочитает твид и жене разрешает открывать рот, только когда к ней обращаются. Надо что-то пояснять?

– Ханжество и претенциозность, насколько мне известно, преступлением не считаются.

– Можно? – вмешался Куинси.

– Всегда пожалуйста, – ответила Рейни, старавшаяся держаться от него как можно дальше. При этом оба делали вид, что ничего такого не замечают.

– Сколько лет после смерти первой жены мистер Авалон оставался холостым? Лет двенадцать-пятнадцать?

– Тринадцать. – Люк с любопытством посмотрел на фэбээровца.

– Как он говорил о своей дочери? Пылко, с восторгом, но всегда как о ребенке? «В восемь лет Мелисса лучше всех танцевала… Малышка Мелисса, у нее была такая милая улыбка… В начальной школе она всех очаровывала…» И почти ничего о ней взрослой?

– Примерно так оно и было. Кстати, у него там повсюду ее фотографии, но почти на всех она еще маленькая девочка. Первое занятие в балетной студии, упражнение за пианино и прочее в таком же духе.

– Фотографий матери нет?

– Я по крайней мере не видел.

– И ее комната сохранена как детская? Розовые рюши, кружева и мягкие игрушки?

– И клоуны, – поежился Люк.

Куинси кивнул:

– Думаю, мистер Авалон состоял в неподобающих отношениях со своей дочерью.

– Инцест? – Рейни недоверчиво посмотрела на Куинси. – Господи, агент, что у вас за мысли такие? Как вы с ними спите?

– Сам не знаю, – признался Пирс, – но это все классические признаки. Властный отец живет один с дочерью первые тринадцать лет ее жизни. Со стороны – заботливый и нежный. Полагаю, соседи и учителя характеризуют его именно так и отмечают, как «близки» были мистер Авалон и его дочь. Какое участие он принимал в ее жизни. Но потом она достигает пубертатного возраста – и всё. Игра кончается. Продолжение чревато риском беременности, к тому же и тело ее становится все более женственным, а большинству такого рода мужчин взрослые женщины неинтересны. И тогда мистер Авалон заводит себе жену – выбирает какую-нибудь пассивную бедняжку, которая служила бы прикрытием и помогала ему не выглядеть белой вороной в глазах мира. Теперь он цепляется за прошлые фантазии. И ревностно их оберегает.

– У мистера Авалона есть доступ к компьютеру? – спросила Рейни.

– Компьютер у него в офисе.

Она повернулась к Куинси.

– Если у мистера Авалона были отношения с дочерью, как он отнесется к ее связи с директором Вандерзанденом?

– Плохо. Как и к любой ее связи. В его представлении она принадлежит только ему.

– Тогда все понятно. Он узнал, разозлился и…

– У мистера Авалона алиби, – бесстрастно перебил ее Люк.

Они посмотрели на него.

– Я пытался, – почти извиняющимся тоном сказал он. – Прошлым вечером задержался в городе почти до одиннадцати. Думал что-то найти и, наверное, изрядно надоел всем тамошним шишкам. Ничего не получилось. Весь вторник мистер Авалон провел на деловой встрече. Это подтверждает его секретарь и два известных предпринимателя. Они работали над какой-то сделкой по курортной зоне – с полудня и почти до семи вечера.

Рейни задумчиво пожевала нижнюю губу.

– А самих свидетелей ты проверил? Они доверия заслуживают?

– От полуночи до шести утра?

– Такие вопросы решаются деньгами, – рассуждала Рейни. – У мистера Авалона их, похоже, предостаточно. Если у них более или менее регулярные деловые отношения, они могли согласиться подтвердить его алиби в обмен на кое-какие услуги.

– Возможно. Только не представляю, как это можно доказать. И еще один момент. Я спросил у мистера Авалона, приходилось ли ему бывать в Бейкерсвиле. Он ответил, что нет, не приходилось. Но еще до разговора я навел справки, и оказалось, что, судя по данным налогового управления штата, у него есть дом в округе Кэбот, всего лишь в тридцати милях от Бейкерсвиля. Я его прижал, и мистер Авалон сказал, что это всего лишь охотничий домик, которым он сам не пользуется, а держит только для деловых партнеров. Жена его закивала, как будто это что-то значило. В общем, не знаю. Там что-то не так, Рейни. Всерьез не так. Но что именно, я пока еще определить не могу.

Люк снова повернулся к улице, в дальнем конце которой появился подросток на велосипеде. Ничем не примечательный парнишка в мешковатых джинсах и свободной трикотажной рубашке. Но за спиной у него висел зеленый рюкзак, а взгляд был явно нацелен на дом О'Грейди.

– У меня вопрос вот какой, – пробормотал Люк, постукивая пальцем по рулю и пристально следя за приближающимся велосипедистом. – Почему именно сейчас? Мелиссе Авалон двадцать восемь лет. Если Куинси прав и папочка дошел до белого каления, то почему сейчас, а не много лет назад?

– Возможно, ничего странного тут нет, – ответил Куинси. Он тоже заметил велосипедиста. Затем в поле зрения появился Чаки с картонной коробкой, в которой стояли четыре стаканчика кофе. – Мелисса в первый раз уехала из дома?

– Да.

– Вот и объяснение.

– Не слишком ли мы все усложняем? – проворчала Рейни, подаваясь вперед, чтобы лучше видеть подростка. – У мистера Авалона был мотив. У него есть деньги. Его дочь случайно погибает от одного-единственного выстрела в голову…

– Заказное убийство, – вставил Куинси.

– Что, если никакая стрельба в школе не планировалась? Что, если Дэнни привлекли только для того, чтобы отвлечь внимание от единственной практической цели – убийства Мелиссы Авалон? Вот только…

– Вот только он случайно убил двух девочек, – сухо добавил Люк и, уже собравшись развить свою точку зрения, вдруг выдохнул: – Черт.

Парнишка на велосипеде доехал до дома Шепа и притормозил. Рюкзак соскользнул с плеча…

Люк потянулся к ручке, повернул и плечом толкнул дверцу. Рейни тоже попыталась выбраться, но с опозданием поняла, что дверца закрыта и они с Куинси заперты в заднем отделении патрульной машины. Чаки, заметив непонятную суету, выронил коробку и потянулся за оружием.

– Нет! – крикнула Рейни и в отчаянии ударила ладонью по небьющемуся стеклу. – Нет, Чаки! Черт возьми, нет!

Мальчишка увидел бегущего к нему Люка, отвернул в сторону и обнаружил пытающегося расстегнуть кобуру Чаки. Лицо его мгновенно окаменело.

– Стоять! – приказал Люк.

В следующее мгновение подросток с силой швырнул рюкзак в Люка и, воспользовавшись его секундным замешательством, налег на педали и помчался прочь. Чаки все еще возился с кобурой. Рейни даже показалось, что на щеках его блеснули слезы.

– Черт, черт, черт! – крикнул Люк, отбрасывая рюкзак на землю.

Увы, велосипедист уже свернул с улицы и через секунду исчез между домами. Люк огорченно фыркнул и, вернувшись к машине, вызволил из заточения Рейни и Куинси. Все собрались у лежавшего на тротуаре рюкзака, куда подбежал и запыхавшийся Каннингэм.

– Что он натворил? – выдохнул волонтер, вытирая щеки. – Что в рюкзаке? Что тут произошло?

– Не всё сразу, – рыкнула на него Рейни и посмотрела на Люка. Он пожал плечами, опустился на корточки и приник ухом к зеленому холщовому мешку.

– Никакого тиканья не слышу. – Люк приподнял рюкзак и нахмурился. – Ничего не звякает. Черт, да тут, похоже, книги.

Он решительно дернул за шнурок, и на тротуар упали два увесистых фолианта в тонком кожаном переплете и с золотым тиснением. Библия, Ветхий и Новый завет. Приложенная записка гласила: О'Грейди. Господь прощает.

– Бог ты мой, – с несчастным видом пробормотал Чаки. – Я едва не застрелил мальчишку.

– Думаю, нам всем пора перевести дух, – негромко сказал Куинси.

Люк поднял оба тома, отнес их к передней веранде и положил у двери. Потом, не говоря ни слова, уселся за руль, сполз до уровня приборной доски, проверил, на месте ли шляпа, и возобновил наблюдение.

Глава 24

Бекки О'Грейди осторожно приложила палец к простроченному черными нитками рту Большого Мишки. Он смотрел на нее, не мигая, своими большими золотистыми глазами.

– Ш-ш-ш, – прошептала она. – Нам нельзя шуметь.

Большой Мишка помогал ей. Бекки знала, что ему не нравится в гардеробе и что его всегда пугала темнота. Но сейчас он держался как настоящий смелый бурый медведь. Она медленно повернула ручку дверцы и чуть-чуть ее приоткрыла, а Большой Мишка не издал ни звука.

В гостиной снова ругались. Бекки тут же замерла. Мамочка и папочка ругались уже давно. Из-за какого-то человека, о котором мамочка рассказала утром. Папочка сказал, что ей не надо было этого делать. И почему бы ей не довериться во всем ему?

Мамочке было плохо. Она сказала папочке, что он не желает признавать действительность. Бекки не знала, как это понимать, но ее опечалило, что мамочка сердится, ведь доктора сказали то же самое про нее саму.

Может, это плохая болезнь? Тогда понятно, почему ее лучшая подруга, Дженни, больше не приходит к ней играть. Так уже было, когда Бекки заболела ветрянкой. Тогда с ней тоже никто не играл. И кожа так сильно чесалась. Она хотела почесаться, но мамочка заставила ее сидеть в ванне с горячей водой и овсом. Гадкая ветрянка. Конечно, Грэмми Сермон приготовила свой пирог с банановым кремом, и Дэнни не разрешили его попробовать без разрешения Бекки. Ей это понравилось.

При мысли о Дэнни у нее заболело в груди, и она еще крепче прижала к себе Большого Мишку.

Папочка с мамочкой снова заругались. Папочка кричал, что мамочка плохо заботилась о Дэнни. Мамочка кричала, что во всем виноват папочка. «Где Дэнни взял оружие, Шеп? Скажи мне, как Дэнни добрался до оружия?»

Бекки отодвинулась в самый темный угол гардероба и закрыла дверцу. Свет и голоса пропали. Она прилегла на старое одеяльце, которое положила туда мамочка, и обняла Большого Мишку.

Иногда, оставаясь одна в темноте, она почти могла дышать. Давившая на грудь странная тяжесть уходила, и ей становилось почти хорошо. Она чувствовала себя в безопасности. В порядке. Здесь, в темноте, ее никто не мог обидеть.

Она закрывала глаза, и все плохое улетало. Она словно парила в воздухе, думая о котятах, облаках и всем том, что любила больше всего.

Сегодня Бекки тоже попыталась так сделать. Она крепко-крепко зажмурилась и прижалась щекой к мягкой макушке Большого Мишки. Но фокус не сработал. Она никуда не улетела, а так и осталась маленькой девочкой, сидящей на жестком полу в шкафу, где пахло старой обувью.

Бекки снова видела Салли и Элис. Видела их лежащими на полу. Потом она увидела красивую мисс Авалон.

А потом подняла глаза…

Бекки шмыгнула носом и уткнулась лицом в плечо Большого Мишки.

– Надо быть смелым, – сказала она ему. – Надо быть смелым. И не шуметь.

Большой Мишка был очень смелым бурым медвежонком. Он молчал, когда Бекки качала его, а в большой комнате ссорились родители. Молчал, когда она хныкала и отгоняла злобных монстров. Молчал, когда она плакала и видела много всякого страшного, вроде того, что случилось с красивой мисс Авалон.

После фруктового салата у нее болел язычок. От бессонных ночей болели плечи. Но Бекки не сдавалась. Она была сильная. Папочка всегда говорил, что она в него – настоящий следопыт.

Бекки не знала, что такое следопыт. Но она хотела быть такой, как папочка, большой, сильной и смелой. Ей нужно было быть такой.

Она должна быть сильной. Должна защитить Дэнни.

Начало похоронной службы по Салли Уокер и Элис Бенсен назначили первоначально на час дня, и пройти она должна была в белой епископальной церквушке на Четвертой улице. Но уже к полудню все скамьи, фойе, лужайка и парковочная площадка были до предела заполнены надевшими траур соседями, и преподобный Олбрайт перенес все на кладбище. Землекопы торопливо установили палатки, и колючий океанский ветер безжалостно трепал синие тенты над головами собравшихся.

Никто не жаловался. Автомобили прибывали и прибывали. Чинные, с обветренными лицами фермеры в выходных костюмах неторопливо, клоня головы навстречу ветру, вели жен вверх по склону. Баскетбольная команда бейкерсвильской средней школы, звездой которой был брат Элис Бенсен, а тренером – дядя Салли Уокер, собралась в полном составе, чтобы исполнить роль почетного караула. Члены «Лиги Лося», в которую входил Джордж Уокер, выстроившись в шеренгу, ожидали окончания службы, чтобы выполнить возложенную на них миссию – развезти по домам горы цветов.

Женщины из епископальной церкви раздавали программки. Соседи несли открытки с соболезнованиями и домашние пироги для последующего ленча.

Рейни держалась поодаль. С расстояния в двести футов две свежие, обрамленные горками красных и белых цветов могилы на изумрудно-зеленом склоне выглядели жутковато. Она заметила, что и Куинси наблюдает за происходящим со стороны. Ее удивило, что он вообще пришел. Учитывая ситуацию с его собственной дочерью, следующий час мог стать для спецагента не самым легким испытанием.

С другой стороны, фэбээровец определенно не искал для себя легких путей и как будто испытывал удовольствие, находя новые испытания.

Присутствовал и Сандерс. Детектив избрал для наблюдения восточную сторону холма, где к кладбищу выходила одна из второстепенных городских улиц. В темно-синем костюме, со сложенными перед собой руками, он никак не выделялся в собрании скорбящих.

По взаимному согласию, в форме пришла только одна Рейни. Сандерс и рассеянные в толпе детективы из полиции штата пришли в традиционных траурных одеждах. Так они могли следить за ходом службы, не мозоля без необходимости глаза скорбящим семьям.

Никаких неприятностей на церемонии не ожидалось. Другое дело потом, когда служба закончится, люди разойдутся по барам, выпьют и, разогрев эмоции, дойдут до состояния чистого тестостерона. Алкоголь и оружие не самая лучшая смесь, а в Бейкерсвиле и того и другого хватало с избытком.

Прибывшие из округа агенты получили задание: смотреть и слушать. За особенно голосистыми предполагалось установить наблюдение до позднего вечера. Рисковать мэр не хотел, тем более после недавнего всплеска продаж оружия в местных магазинах.

По предложению Куинси агентов сориентировали обращать внимание на тех, кто «выделяется», предположительно белых мужчин, сторонящихся друзей и родственников или же ведущих себя неподобающим образом. Таких, например, кто, видя два детских гроба, имеет глупость улыбаться.

Рейни на такую удачу не рассчитывала, но Куинси настоял. Если преступление совершил посторонний, есть шанс, что на похороны он все же явится.

Ей снова вспомнилась прошлая ночь и сон, от которого она проснулась. Темная высокая фигура на задней веранде… Нервы в последние дни ни к черту.

Собравшиеся вдруг притихли. Рейни повернула голову к зеленеющему кладбищу и увидела приближающийся автомобильный кортеж. Семьи с дочерьми.

Первым вышел Джордж Уокер. Плотный мужчина с широким раскрасневшимся лицом и налитыми кровью глазами, он обошел машину и, открыв дверцу, помог выйти жене. Миниатюрная, даже крохотная в сравнении с мужем, Джина Уокер ступила на траву и, покачнувшись, оперлась на его крепкую руку. Вместе они подождали Бенсенов, которым, чтобы выйти, потребовалось немного больше времени. Рейни никогда еще не встречалась с родителями Элис, Джозефом и Вирджинией, и знала только их сына, Фредерика, которого и Фрэнк, и Даг называли лучшим баскетболистом, когда-либо выступавшим за команду бейкерсвильской средней школы. Многие горожане с интересом следили за его карьерой и успехами.

Первым, что бросилось в глаза Рейни, была ярко выраженная нордическая внешность Бенсенов. Степенно, с поднятыми высоко головами они подошли к Уокерам. Не дрогнули, когда почетный караул сделал шаг вперед. Сохранили выдержку, пока их сын нес свою восьмилетнюю сестренку к месту ее последнего упокоения.

Через десять минут оба гроба доставили к навесу, и священник начал службу.

Рейни посмотрела на Куинси. Фэбээровец уже не всматривался в лица присутствующих, и взгляд его ушел туда, где голубой горизонт окаймляли далекие деревья. Она не знала, о чем он думает, но заметила блеснувшие на щеках слезы.

Священник закончил вступление. Какой-то молодой человек – Рейни его не знала – помог подойти к микрофону пожилой женщине. Ветер изо всех сил прижимал черное шелковое платье к ее округлым формам, но женщина не уступала. Добравшись до цели, она открыла книгу и, прочистив горло, представилась тетей Элис Бенсен, после чего прочитала абзац в память об Элис и Салли. Это были строчки о значении дружбы из «Винни-Пуха».

Сил у Рейни не осталось, и она отвернулась. Потом слово взял Вандерзанден.

Серьезный и собранный, таким предстал директор перед почти восемью сотнями собравшихся. Свою речь он записал, и листок трепетал в его руках. И тем не менее Рейни поймала себя на том, что не испытывает к нему сочувствия. Рядом с Вандерзанденом стояла жена, все последние сорок пять минут поглаживавшая его по руке. Несколько округлившаяся с годами, в немного безвкусном темно-синем платье из «Джей Си Пенни»^[18], Эбигейл Вандерзанден привлекала внимание доброй улыбкой и сияющими голубыми глазами. Она явно гордилась своим мужем, отчего неприязнь Рейни к директору только усилилась.

Сегодня рассчитывать не на что, с огорчением подумала Рейни. Она-то надеялась на прорыв в деле. Представляла, как выступит перед горожанами и расскажет, что именно произошло в школе во вторник и почему. И тогда уж ей не придется проезжать мимо школы с болью и смущением. Матери не будут, глядя на детей за завтраком, тревожиться из-за того, что может случиться с ними днем. Ей перестанут задавать страшные вопросы, например, почему подростки стали вдруг убивать своих одноклассников.

Но вместо всего этого Рейни стояла на зеленом лужку единственного в Бейкерсвиле кладбища, подставив лицо задиристому ветру и слушая призрачное эхо «Изумительного благоволения» в исполнении четырнадцати мужчин. Горе таки сломило Фредерика Бенсена, и он отвернулся, ища утешения в объятиях матери.

Последняя нота давно стихла, а люди все еще стояли. К микрофону снова подошел преподобный Олбрайт и, откашлявшись, объявил службу оконченной. И все равно никто не уходил.

Здесь должен быть Дэнни, поняла вдруг Рейни. Дэнни, Шеп, Сэнди и Бекки, а еще Чарли Кеньон и загадочный второй стрелок. Каждый, кто поднял оружие и надумал спустить курок. Вот – смерть. Вот – потеря. Вот – миг, когда все становится настоящим. Почему на похоронах нет детей? Большинство подростков в Бейкерсвиле имеют возможности отнять чужую жизнь. Почему родители, хранящие дома оружие, не привели их сюда и не показали, что из этого получается?

Чары оцепенения наконец пали. Несколько человек медленно, как будто неохотно, вышли из-под тента. За ними потянулись другие.

Рейни огляделась – интересно, получится ли высмотреть присланных из полиции округа агентов в штатском. Ничего подозрительного или цепляющего взгляд она не обнаружила и бочком пробилась к Куинси. Щеки у него уже были сухи, лицо сосредоточенное.

– Готова? – спросил он.

Зачем спрашивать? Они оба знали, что она не готова.

– Сначала берем Манна. Потом Вандерзандена.

– Договорились.

И все же Рейни задержалась еще на мгновение. Еще раз пробежала цепким взглядом по толпе. И поймала себя на том, что проверяет мужские профили. Оценивает силуэты. Сравнивает с той полуночной фигурой в черном на задней веранде…

Она тряхнула головой, отгоняя навязчивый образ. И тем не менее, спускаясь вместе с Куинси по склону холма, продолжала посматривать на идущих с кладбища людей.

Ричарда Манна они нашли по другую сторону палатки, где он стоял с четырьмя женщинами-учительницами. Не говоря ни слова, школьный консультант отошел от собеседниц и присоединился к Куинси и Рейни у сосновой рощицы.

– Здравствуйте, мистер Манн, – вежливо поздоровалась Рейни. Играть роль плохого полицейского было бы сейчас не совсем уместно.

– Вы уже поговорили с Чарли Кеньоном? – полюбопытствовал тот. – Он как-то замешан?

– Мы с ним поговорили. – Рейни холодно на него посмотрела. Чем больше она присматривалась к консультанту, тем меньше понимала, что о нем думать. – Боюсь, в этом направлении у нас тупик, мистер Манн. Судя по всему, Чарли не замешан.

– Правда? Хм, я был уверен… – Лицо у него вытянулось. Он тяжело вздохнул и потер ладонями лицо. Усталость, даже изможденность проступили на нем так быстро и так выразительно, что Рейни поразилась. Лишь теперь она поняла, что Манн расстроен намного сильнее, чем ей представлялось.

– У меня по этому делу все больше вопросов, – заявил он.

– Каких именно вопросов, мистер Манн? – осведомился Куинси.

– Я много думал обо всем и пришел к выводу, что не могу представить Дэнни убийцей. И дело не только в том, что я его консультант и чувствую себя виноватым. Тут все… Да, у него есть проблемы с управлением гневом. – Манн щелкнул пальцами, подыскивая нужные слова. – Физическое действие просто не в его стиле. Дэнни – компьютерный гик, а не школьный задира. Если бы он разозлился на кого-то, то скорее всего придумал бы что-то хитрое. Например, проник бы в базу данных и выставил всем пятерки. Или забрался бы в компьютеры Отдела транспортных средств и аннулировал водительские права директора Вандерзандена. В общем, провернул бы что-то умное. А чтобы пойти на убийство… Нет, такое мне представить трудно.

– Дэнни вырос с оружием, – напомнила Рейни. – И управляется с ним так же легко, как и с компьютером.

– Пожалуй, – не совсем уверенно согласился Манн. – А что мистер Авалон?

– Он заберет тело дочери. И вроде бы планирует службу.

– О… – удивленно протянул консультант. – Наверное, я что-то неверно понял. Мелисса ведь единственная дочь, да? Какая трагедия для родителей.

Рейни кивнула, но уже немного рассеянно. Как она и предполагала с самого начала, Ричард Манн знал очень мало. Чувствуя себя виноватым – или просто слишком молодым, – он выставлял себя кем-то вроде эксперта, но в конце концов был всего лишь еще одним служащим, застигнутым событиями врасплох. В принципе как и она.

– Мы полагаем, что к стрельбе имеет отношение кто-то еще, – сказал вдруг Куинси.

– Вот как? – Манн удивленно вскинул брови, а Рейни бросила на фэбээровца сердитый взгляд. Интересно, с какой это стати он решил поделиться столь ценной информацией?

– Значит, я был прав! Дэнни никогда бы такого не сделал. Но тогда кто? Другой ученик? Не помню, чтобы Дэнни упоминал кого-то в отдельности. Друзей в школе у него, в общем-то, и не было. Хотя… есть ведь еще тот неизвестный, с которым он переписывался в онлайне. Отношения, складывающиеся в Интернете, могут быть очень крепкими.

– Мы полагаем, что контакт мог иметь место не только в Интернете. Не исключено, что Дэнни встречался с No Lava лично. Вам об этом что-нибудь известно?

Да помолчи же, мысленно воззвала Рейни и едва не наступила ему на ногу. Что он делает? Но фэбээровец вцепился взглядом в Манна и, казалось, не замечал ее сигналов. В эту минуту он напоминал взявшую след гончую.

– Нет, конечно, нет, – поспешно ответил школьный консультант, отводя взгляд. – Дэнни ничего об этом не говорил. Я по крайней мере не слышал.

– Неужели? Странно, – задумчиво сказал Куинси. – Вы встречаетесь с мальчиком два раза в неделю. Знаете, что он с кем-то переписывается. При этом Дэнни не упоминает, что встречается с этим человеком лично, а вы не спрашиваете?

Манн явно чувствовал себя неловко.

– У вас есть оружие? – подключилась наконец Рейни. – Какой у вас рост, Ричард? Пять футов и десять дюймов? Или даже пять и одиннадцать? Этого было бы вполне достаточно.

– Вполне достаточно? Для чего?

Рейни повернулась к Куинси.

– Он ведь из Лос-Анджелеса, кажется? Если так, то об оружии знает побольше нас двоих.

– Я ничего не знаю об оружии! А в Лос-Анджелесе если чему и научился, так это опасаться громких звуков. Почему вы оба так на меня смотрите? В чем дело?

– Мисс Авалон застрелил кто-то другой, – сухо сообщила Рейни. – У нас есть все основания полагать, что это сделал человек, рост которого не менее пяти футов и шести дюймов. Напомните-ка, где вы находились во вторник после ленча? И какие все-таки отношения были у вас с Мелиссой?

– Думаете, я…

– Я думал, вы обрадуетесь. Вы же говорили, будто у вас сердце разрывается при мысли, что один из ваших учеников совершил убийство. Теперь можете успокоиться. – В голосе Рейни зазвучали жесткие нотки. – Итак, Ричард, где вы находились во вторник после ленча?

– У себя в офисе, как и говорил. Это все чушь! Каждый раз, когда я пытаюсь помочь…

– Дэнни говорил, что встречается с кем-то лично? – не отступал Куинси. – С каким-то новым другом? С кем-то не из вашего города?

– Не помню…

– No Lava, мистер Манн. Вы знали, что Дэнни получает электронные письма. И вы подозревали что-то большее, ведь так? Дэнни сказал что-то, из-за чего вы призадумались, но ни с кем не поделились. Вы промолчали, а теперь боитесь. Вы сплоховали. Были его консультантом и ничем ему не помогли.

Ричард Манн тяжело задышал. Над верхней губой выступили капельки пота.

– Я… я…

Куинси подался вперед.

– Вы стоите в сотне футов от могил двух убитых детей, – заговорил он жестким, безжалостным тоном. – Вы погребли их сегодня. Вы молились за их души. Так помогите нам раскрыть убийство. Скажите наконец правду.

Школьный консультант поежился. Взгляд его заметался по сторонам в поисках выхода, но выхода не было. Он остался наедине с полицейской, фэбээровцем и скрытой правдой, которую Куинси наконец-то вытянул из темных уголков его подсознания. Ричард Манн поднял голову.

– Он не сказал мне ничего определенного, поэтому я и не смог ничего предпринять, – виновато промямлил он. – Клянусь, если бы я знал, что произойдет…

– Выкладывайте, – оборвала его Рейни.

– Однажды я спросил у Дэнни, что ему известно о No Lava. Предупредил, что знакомство в Интернете с человеком, о котором не знаешь ничего, кроме его почтового адреса, может быть опасно. Что в действительности это может быть и шестилетний мальчик, и грязный старикашка… Я, конечно, выразился мягче.

– Что он сказал, Ричард?

– Сказал, что она совсем не такая. А когда я попытался объяснить, что как раз это и имею в виду, что она может быть и не она вовсе, а он, Дэнни так странно на меня посмотрел и даже слушать не стал. Тогда я решил, что это просто позерство. Но после вторника засомневался. Что, если не позерство? Что, если Дэнни лично встречался с No Lava и точно знал, что это женщина?

– Так почему же вы сразу нам об этом не сказали?

– Потому что это было только предположение! – взорвался Манн.

– Обо всех других предположениях вы нам рассказали.

– No Lava не предположение! Я видел письма! И я рассказал вам все, что слышал об отношениях Мелиссы с отцом. Откуда мне было знать, что это слух?

Рейни раздраженно фыркнула. Надо же так опростоволоситься с расследованием из-за какого-то мозгоправа-любителя… Она пронзила его безжалостным взглядом. Манн опустил голову.

– Хотите добавить что-то еще?

– Нет, – робко пробормотал он. – Это всё.

– Вам известно, когда Дэнни мог встречаться с этим своим знакомым? Или когда они начали общаться?

Манн решительно покачал головой, но посмотреть в глаза Рейни не отважился.

– Вы бываете в онлайне, Ричард? Вы получали электронные письма от мисс Авалон?

– Я лишь совсем недавно купил свой первый компьютер. С большинством программ освоился неплохо, но в Сети чувствую себя не очень уютно. Я даже подумывал, что может быть стоит обратиться за помощью к Дэнни. Это помогло бы укрепить его доверие ко мне.

– Вы получали письма от мисс Авалон? – повторила Рейни.

– Нет. С какой стати?

– Тогда всё. К вам вопросов больше нет. – Рейни махнула рукой – мол, ступайте.

Ричард Манн благодарно кивнул и, вопросительно взглянув на нее – а вдруг передумает? – направился к дожидавшейся его компании. Сейчас, подумала Рейни, расскажет коллегам, какую неоценимую помощь оказал полиции в расследовании отвратительного преступления. А они, конечно, утешат милого мальчика, пригладят его взъерошенные перышки и скажут много приятных слов, чтобы он снова почувствовал себя тем, кем ему хочется быть. Что до Рейни, то ее уже тошнило от его некомпетентности.

Она повернулась к Куинси и потерла виски – разболелась голова.

– Значит, женщина, а? Точнее, женское влияние. Он, конечно же, воспользовался почтовым адресом Мелиссы, чтобы выйти на контакт с Дэнни. Ты же не думаешь, что мисс Авалон помогла спланировать собственную смерть?

– Нет. Мы считаем, что похитить адрес электронной почты – плевое дело и прекрасный способ произвести впечатление на юного хакера вроде Дэнни.

– Ну, мне казалось, что так мы и думаем. А теперь, чисто из любопытства, по-твоему, кто это сделал?

– Понятия не имею.

– Может быть, не он, а она? Не знаю. Некоторые дети упоминали мужчину в черном. Мужчину, а не женщину. А уж школьники понимают разницу.

– Разве что она специально оделась так, чтобы выглядеть как он. – Куинси как-то странно усмехнулся. – Психопаты-трансвеститы встречаются гораздо чаще, чем ты можешь подумать.

– Отлично. Чем дальше, тем гуще туман. Только этого нам и не хватало. Кто следующий? Вандерзанден? Или, может, миссис Вандерзанден?

– Тебе виднее. Решай сама.

Не успела Рейни повернуться, как наткнулась на кого-то. Она уже начала извиняться, но подняла голову и, поняв, кто перед ней, осеклась. Джордж Уокер. Лицо его раскраснелось. На щеках стыли слезы. Подняв руку, он нацелил палец на Рейни, и она увидела, что его трясет от гнева.

В горле пересохло. Она попыталась сглотнуть, найти какие-то подходящие ситуации слова. Суровый, немигающий взгляд Джорджа Уокера приковал ее к месту.

– Что вы сделали для моей дочери? – прохрипел он.

– Мы… мы работаем, сэр.

– Вы уничтожили все улики! – возвысил голос Уокер. Несколько человек повернулись на шум. Жена Уокера, услышав голос мужа, побледнела и поспешила к ним.

– Мне очень жаль, мистер Уокер. Понимаю, вам трудно…

– Этот паршивец убил мою дочь, а вы даже не пытаетесь засадить его за решетку. Думаете, я не знаю? Думаете, мы не слышали? Он убил наших девочек, а вы его выгораживаете. Он расстрелял наших девочек, а вы пытаетесь обелить его имя!

– Джордж, Джордж. – Миссис Уокер положила руку на плечо мужу и бросила на Рейни умоляющий взгляд.

– Мне очень жаль, – прошептала Рейни.

– Жаль! Вы даже не пришли к нам. Наши девочки лежали там… мертвые, а вы даже не пожелали выразить соболезнования!

– Джордж, у тебя сердце. Джордж…

– Мистер Уокер… – попытался вмешаться Куинси.

– Сколько раз вы бывали в доме О'Грейди? Сколько раз навещали этого гаденыша? Девочка… моя девочка… Моя малышка… Он убил ее, а вам и дела нет.

– Мы работаем, мистер Уокер. Мы делаем все возможное.

– Вам ведь жалко его, да, Рейни Коннер? Вы тоже убийца!

– Джордж! – воскликнула миссис Уокер, шокированная обвинениями мужа.

Рейни промолчала. Сказать было нечего, и ноги как будто приросли к земле.

– Я вас засужу! – бушевал Джордж Уокер. – Я подам в суд и на вас, и на школу, и на Шепа О'Грейди. Вы укрываете убийцу, и это продолжается слишком долго. Бейкерсвиль заслуживает правосудия! Моя девочка заслуживает правосудия! Салли, Элис и мисс Авалон. Салли, Элис и мисс Авалон. Салли, Элис и мисс Ава… – Голос его сорвался, плечи задрожали. Он повернулся к жене и, обхватив ее за плечи своими здоровенными ручищами, заплакал.

Рейни осталась на месте. Она знала, что все смотрят на нее. Сотни горожан с любопытством наблюдали за разворачивающейся у них на глазах скандальной сценой, ловя каждую деталь, отмечая каждый нюанс, предвкушая, как вечером поделятся впечатлениями с соседями. Куинси тоже смотрел на нее – с сочувствием и пониманием. И это задело ее больше всего.

– Нам пора, – сказал он.

– Не могу.

– Рейни, ты ему не услугу оказываешь.

Она кивнула. Джордж Уокер все еще всхлипывал в объятиях жены. Джина Уокер смотрела на Рейни, словно говоря: уходите же отсюда, пока вы не сделали еще хуже.

Рейни повернулась и зашагала вниз по склону вместе с Куинси. Люди смотрели ей вслед. И впервые в жизни она не отвечала на их взгляды.

Рейни шла под этими взглядами и, сама не зная почему, сгорала от стыда.

Глава 25

На оперативное совещание собрались в мансарде мэрии – Рейни, Люк Хейз, Сандерс и Куинси. Рейни пришла сюда раньше остальных и последние полчаса приводила в порядок бумаги, заодно ломая попадавшие под руку карандаши. Увидев усеянный желтыми щепками пол, Куинси и Сандерс озабоченно переглянулись. Люк, работавший с Рейни не первый год и лучше знакомый с ее привычками, внимания на беспорядок не обратил.

– Готовы? – Она села за самодельный стол и торопливо собрала разбросанные листки.

Мужчины устроились на металлических стульях.

– Предлагаю для начала пройтись по подозреваемым, поскольку здесь у нас есть кое-какие подвижки. Второй пункт – улики, а потом еще раз наши версии. Устраивает?

Все согласно кивнули.

– На нашем прошлом совещании я взялась проверить Чарли Кеньона и Ричарда Манна как возможных подозреваемых. Чарли можно сразу вычеркнуть. В городе во вторник его не было, он ездил к своей подружке в Портленд, что подтверждают и родители девушки. Как следует из показаний Кеньона, – она раздала три рукописные копии допроса, – он встречался с Дэнни О'Грейди, но ничего не знал о планах нападения на школу. В этом я склонна ему верить. Мы задержали Чарли и предъявляем ему обвинение по наркотикам, так что если бы он располагал ценной информацией, то наверняка предложил бы ее к обмену ради спасения собственной шкуры.

– Чарли, Чарли… – пробормотал Люк.

– Вот именно. Так что Чарли вычеркиваем. Остается Ричард Манн. Я проверила его биографию. – Рейни раздала еще несколько листков. – Ни в чем криминальном не замечен. Оружие на его имя не зарегистрировано ни в Орегоне, ни в Калифорнии. Я позвонила в Лос-анджелесскую школу, где он в прошлом году работал практикантом, и они там просто в восторге от него. Обещали выслать копию личного дела, но я не уверена, что оно что-то нам даст. И последнее. Школьная секретарша, Мардж, подтверждает алиби Манна: она видела, как он вошел в офис с сандвичем в начале перерыва. Сама Мардж оставалась на своем месте – то есть возле кабинетов Манна и директора – до первых выстрелов. Она также утверждает, что, насколько ей известно, между школьным консультантом и мисс Авалон ничего такого не было.

– Вам это странным не кажется? – подал голос Сандерс. – Оба молодые, оба недавно в городе. Уж они, казалось бы, должны были подружиться.

– Конечно, – согласилась Рейни. – Но не подружились. Почему? Может быть, потому, что в ее поле зрения сразу оказался директор Вандерзанден и после этого Авалон уже не стремилась расширить круг знакомств. Не знаю. Я еще поспрашиваю, но без особенной надежды. По шкале от одного до десяти, на которой десятка – это сукин сын, заслуживающий того, чтобы сесть за решетку до конца жизни, я даю Ричарду Манну тройку, основываясь при этом не столько на чем-то конкретном, сколько на том, что он удержал важную информацию. – Она пожала плечами – мол, пыталась, но не получилось. – Что у нас с директором Вандерзанденом? Сандерс?

– Ничего определенного. – Сандерс открыл файл и тоже раздал несколько листков. Рейни отметила, что его записи отпечатаны, и шрифт выбран явно не наугад. – На время стрельбы у Вандерзандена алиби, подтвержденное школьной секретаршей. По ее словам, он вошел в свой офис в конце ленча и находился там, за закрытой дверью. Когда через несколько минут прозвучали первые выстрелы, директор вместе с нею выбежал в коридор.

– Вполне себе алиби, – сказал Люк.

Сандерс покачал головой:

– И да и нет. Проверяя офисы, – тут Сандерс выразительно посмотрел на Рейни, – я обратил внимание, что и в офисе Ричарда Манна, и в офисе директора Вандерзандена окна достаточно велики для взрослого мужчины. Любой из этих двоих мог вылезти в окно, войти в школу через боковую дверь и проникнуть в кабинет мисс Авалон. В принципе он мог использовать Дэнни для проведения отвлекающего маневра. Пока тот стрелял, директор мог вернуться в кабинет через то же окно.

– Плюс в этой версии тот, что она объясняет, почему некоторые дети видели мужчину в черном, но живущие рядом со школой не видели никого в своих дворах. Минус в том, что окна кабинетов выходят на школьную парковку. Насколько велики шансы на то, что человека, вылезающего и залезающего в окно, никто не заметит?

– Случаются вещи и более странные, – пожал плечами Люк, но его никто не поддержал. Шансы, конечно же, были невелики.

– Кстати, если уж на то пошло, здесь можно усмотреть и мотив, – продолжал Сандерс. – В дневнике Авалон есть свидетельство того, что у нее появились сомнения в отношении связи с Вандерзанденом. В последней записи она говорит о том, что хотела бы обратиться к врачу. Ну, знаете, решить свои психологические проблемы.

– Она сказала об этом Вандерзандену? – спросил Куинси.

– Не знаю. Переписки между ними мы не обнаружили. Я также не смог найти близких друзей или знакомых, которые рассказали бы о ее настроениях и проблемах. Коллеги характеризуют Авалон как человека приятного, но замкнутого. Телефонные счета ничего интересного не дают. Звонила ли она Вандерзандену? Неизвестно. Возможно, они общались только лично или по компьютеру. В компьютерах, конечно, все подчищено.

– Итак, у нас есть один возможный сценарий, – подытожила Рейни. – Авалон хотела подвести черту под отношениями с директором. Он в отместку организовал ее убийство, замаскировав его под стрельбу в школе. При этом ему пришлось заставить Дэнни выступить в качестве прикрытия, удалить компрометирующую информацию из всех школьных компьютеров и совершить маневр с выходом и возвращением в кабинет для совершения убийства. – Она нахмурилась. – Сложно, но не невозможно.

– Я бы дал ему шесть баллов, – сказал Сандерс. – У него есть и мотив, и возможность. За Вандерзанденом числится винтовка двадцать второго калибра, но достать незарегистрированное оружие не так уж трудно. Если уж ты вылезаешь из окна кабинета, то почему бы не заглянуть на черный рынок и не купить себе пистолет?

– Согласна, – сухо заметила Рейни и уже повернулась к Люку, когда вмешался Куинси.

– А что миссис Вандерзанден?

– А что такое? – вопросом на вопрос ответил Сандерс.

– Знала ли она о романе мужа? Или, может быть, соседи отметили какие-то проблемы в их браке?

– Хммм… – Впервые за все время детектив оказался в затруднительном положении. – Я поработаю в этом направлении.

А он, оказывается, отнюдь не всезнайка, с удовлетворением отметила про себя Рейни. Кто бы мог подумать.

– Люк, – сказала она, возвращаясь к списку подозреваемых, – введи Сандерса в курс дела по Дэниелу и Энджелине Авалон.

Хейз повернулся к детективу. Никаких записок или распечаток у него не было, а выражение лица ясно говорило, что все эти папочки с цветной маркировкой выдают глубоко укоренившуюся неуверенность самого Сандерса.

– Энджелина Авалон – мачеха Мелиссы, – выложил он без долгих предисловий. – Ее настоящая мать умерла при родах. Дэниел женился во второй раз только через тринадцать лет, и Куинси считает, что у него были «неподобающие отношения» с дочерью.

– Инцест? – недоверчиво спросил Сандерс.

– Так точно, – подтвердил Люк. – Так что если вас интересует мое мнение, я бы дал Дэниелу Авалону пятнадцать баллов. Одно плохо – у него алиби.

– Что за алиби?

– Важная деловая встреча, что подтверждают два клиента. Возможно, конечно, что он нанял кого-то. Не знаю. У мистера Авалона есть охотничий домик неподалеку от Бейкерсвиля. На его имя зарегистрировано пять единиц огнестрельного оружия, но ни одного двадцать второго калибра среди них нет. – Легко, словно читая по бумажке, Люк перечислил: – «Смит и вессон» триста семьдесят пятого калибра, «глок» сорокового калибра, девятимиллиметровая «беретта» и два помповых дробовика «моссберг» двенадцатого калибра.

– Ничего себе! И к чему ж это он готовится?

– К концу света. Оружие куплено осенью девяносто девятого. Может, миссис Авалон опасалась за свой фарфор. Или боялась тех клоунов в комнате Мелиссы. – Люк снова поежился.

– Другими словами, на Авалонов рассчитывать пока не приходится, – заключила Рейни. – Покопаешь еще, Люк?

– Завтра утром первым делом съезжу посмотреть охотничий домик, потом скатаю в Портленд, попробую проверить кое-какие банковские счета.

Рейни кивнула. Остаток вечера Люк планировал провести у дома Шепа. Дружба не была для него пустым звуком.

– Остаешься ты, Куинси. Что у нас по No Lava и Шепу?

– Что? – напрягся Люк. На последней их встрече, когда обсуждались действия Шепа, его не было.

– Все в порядке. – Пирс поднял руку, призывая Хейза успокоиться. – Ничего такого не…

– Да уж конечно! – фыркнул Люк.

– Согласно показаниям школьного персонала, – спокойно продолжал фэбээровец, – никто не видел, чтобы Шеп вошел в здание до начала стрельбы. Кроме того, по данным его журнала, в начале второго Шеп находился у скобяного магазина Хэнка, что подтверждает и сам Хэнк. Учитывая это обстоятельство, представляется сомнительным, чтобы он успел прибыть к школе и совершить убийство до половины второго.

– Вы проверяли его журнал? – Люк все не мог успокоиться.

Куинси оставил вопрос без внимания.

– Шепа можно вычеркнуть. Переходим к неизвестному, писавшему Дэнни с электронного адреса [email protected]. Кое-что я раскопал. Во-первых, если верить Сэнди О'Грейди, аккаунт No Lava принадлежит Мелиссе Авалон.

– Мелисса Авалон писала Дэнни? – удивился Сандерс.

Куинси покачал головой:

– Я так не думаю. Мелисса видела Дэнни каждый день, так что никакой необходимости писать ему электронные письма у нее не было. Я попытался проверить директорию AOL во вторник и ничего не обнаружил. Сегодня утром я обратился за помощью к специалисту AOL. Согласно сервису регистрации событий, No Lava числился в их директории до понедельника, когда аккаунт был аннулирован, а вся информация – удалена. Держу пари, наш стрелок сделал все, когда подчищал жесткие диски на школьных компьютерах. Она…

– Она? – нахмурился Люк.

Куинси поджал губы.

– Как показал Ричард Манн, Дэнни намекал, что его друг по переписке – женщина. Это интересный вариант. Мне только не нравится, что единственный источник информации – Манн. С другой стороны, это кое-что объясняет. Мы отобрали нескольких подозреваемых, но сильных кандидатов среди них нет. Возможно, мы ошибаемся, обращая внимание только на мужчин. По-моему, Дэнни больше тяготеет к женщинам – например, к матери и Мелиссе Авалон. Во многих отношениях он более поддается манипулированию со стороны женщины, чем мужчины.

– Может быть, миссис Вандерзанден проведала о связи мужа… – кивнул Сандерс, поняв наконец цель вопросов Куинси.

– Или Энджелина осознала, какую роль играет в жизни супруга, – продолжил Люк. – Не очень-то приятно узнать, что ты всего лишь заменитель выросшей дочери.

Все повернулись и посмотрели на Рейни.

– Что? Если у меня двойная Х-хромосома, это еще не значит, что я должна знать, какие мотивы толкают женщин на убийство!

Люк, похоже, смутился. Что касается Сандерса, то он лишь деловито кивнул.

Рейни закатила глаза.

– Давайте сведем все воедино. Факт первый: во вторничной стрельбе замешан кто-то еще.

Все согласно кивнули.

– Этот кто-то довольно высок, по меньшей мере пять футов и шесть дюймов, хорошо знает компьютеры и умеет обращаться с оружием.

– Еще как умеет. – Сандерс открыл папку на серой закладке. Серая – оружие? Господи, этим ребятам в полиции штата определенно нечем заняться, подумала Рейни. – Последняя информация от баллистиков. Вам понравится. По крайней мере в отделении баллистики очень собой довольны. Они даже собираются описать это как особый случай. Итак, медэксперт определяет, что на пуле двадцать второго калибра отсутствуют следы нареза, но присутствует след некоего полимера. Слабые следы того же полимера обнаружены на гильзе тридцать восьмого калибра. И наконец, во взятом с места преступления мусоре найдены три кусочка пластика, которые, если сложить их вместе, образуют предмет, размером и формой напоминающий колпачок от ручки. Ну, ну? Что мы имеем?

– Терпеть не могу загадки, – проворчала Рейни.

– Сабо, – восхищенно выдохнул Люк.

– Отлично, – похвалил его детектив.

– И какое отношение сабо имеет к школьной стрельбе? – нахмурился Люк.

– Вы можете объяснить, что это за чертовщина? – спросила Рейни.

Сандерс посмотрел на Люка, который и почтил Рейни объяснением:

– Их используют на охоте. Если коротко, то делается это так. Берешь какой-то пластиковый контейнер и сажаешь в него пулю меньшего калибра, чтобы она вместе с этим контейнером подошла к оружию большего калибра. В этом случае пуля летит с большей скоростью и ее поражающий эффект возрастает. Таким приемом пользуются, к примеру, при охоте на крупную дичь.

– Господи, – Рейни посмотрела на мужчин так, словно попала в компанию сумасшедших, – то есть вы хотите сказать, что кто-то использовал охотничий прием для стрельбы на территории школы?

– К охотничьим хитростям, как мы полагаем, это отношения не имеет, – сказал Сандерс. – Первым о такой возможности подумала медэксперт, и то лишь потому, что читала об этом раньше в материалах о гангстерской разборке в Нью-Джерси. Второе преимущество использования сабо заключается в том, что пулю очень трудно отследить. На ней не остается следов от нареза, ее невозможно сопоставить с орудием убийства. Вот, кстати, и ответ на вопрос Рейни насчет одного-единственного выстрела в лоб. При таком выстреле обычная пуля двадцать второго калибра смертельного исхода не гарантирует. Если же пуля выпущена из оружия более мощного, у нее и скорость, и поражающая способность возрастают. Тот, кого мы ищем, определенно не дурак.

Рейни задумалась, стараясь представить, как все было проделано, а потом коротко взглянула на Куинси. На лице фэбээровца постепенно проступило странное выражение, как будто многое, казавшееся непонятным и загадочным, внезапно прояснилось. Она могла лишь порадоваться за него, потому что лично у нее никакого просветления не наступило. После сцены с Джорджем Уокером и всего услышанного сейчас в висках у Рейни гудело, а рука слегка дрожала, чего остальные, как ей хотелось надеяться, не замечали.

– Как сделать это… сабо? – спросила она.

– В данном случае, как полагают баллистики, пуля двадцать второго калибра, извлеченная из тела Авалон, была выпущена из оружия тридцать восьмого калибра.

– То есть из револьвера Дэнни.

– Нет. Следы в канале ствола не совпадают. Я объясню, но чуть позже. Итак, кто-то – неустановленное лицо, субъект, как говорит Куинси, – хочет скрыть свои следы. У него появляется идея. Он выпустит пулю двадцать второго калибра из револьвера тридцать восьмого калибра. С учетом входного отверстия и веса изъятой пули полиция будет искать полуавтоматический пистолет двадцать второго калибра. И с преступлением его никто не свяжет… Но как сделать так, чтобы оружие тридцать восьмого калибра выстрелило пулей двадцать второго калибра? Вот тут и поможет сабо. Берем пластиковый стержень и стачиваем его до диаметра пули тридцать восьмого калибра. Потом обрезаем по нужной длине и – это уже сложнее – высверливаем дыру сверлом двадцать второго калибра. Режем на три равные части, склеиваем их по основанию, и – вуаля, сабо готово. Вынимаем пулю двадцать второго калибра из гильзы. Заталкиваем ее сверху в сабо, вставляем эту штуковину в гильзу тридцать восьмого калибра и закладываем в барабан револьвера. При выстреле сабо разваливается на три части, а пуля летит и поражает цель. Стрелок подбирает гильзу, уходит с револьвером тридцать восьмого калибра – и концы в воду.

– Подготовка требуется серьезная, – задумчиво сказала Рейни.

– И знание оружия. Сабо применяются давно, но пользуются ими не очень-то часто.

– Теперь, зная, что и как, мы можем отследить пулю?

– Пулю – нет, – сказал Сандерс, и глаза его вдруг вспыхнули. – А вот пластик – да, можем. Баллистики уже собрали все три части и получили отличную модель пули тридцать восьмого калибра вместе со следами нареза.

– Да ладно вам, Сандерс. Выкладывайте, что у нас есть.

Детектив заметно погрустнел.

– А вот дальше только плохие новости. Пока что никаких совпадений по сабо нет. Револьвер Дэнни – результат отрицательный. Как и по другому оружию.

– «Драгфайр», – сказал Куинси. – Общенациональная база по огнестрельному оружию.

– Не-ет, – простонал Сандерс. – Только не это!

– Да, Сандерс, именно это, – оборвала его Рейни. – И работа не такая уж большая – только в масштабах штата. Прогоните через вашу базу данных, а Куинси поищет совпадения по тридцать восьмому калибру. Сабо передадим федералам.

– А что он накопал в моих компьютерах?

– Всего-то двадцать четыре часа, – мягко напомнил Куинси.

– У меня за двадцать четыре часа куча новостей. Я вам даже сабо представил!

– Перестаньте, Сандерс, – добродушно проворчала Рейни. – У федералов игрушки получше. Такова жизнь, и с этим ничего не поделаешь.

Люк, слушавший эту перепалку с озадаченным лицом, подался вперед, положил локти на стол и пристально посмотрел на Сандерса:

– Так вы хотите сказать, что этот… или эта… в общем, неустановленное лицо смастерило специальную пулю, чтобы убить Мелиссу Авалон? Пулю, которую нельзя отследить?

– Пулю, которую предположительно нельзя связать с ним или с ней. Да.

– Но зачем? – спросил Люк. – Есть же Дэнни. Он принес пистолет и револьвер, на которых полно его отпечатков и которые зарегистрированы на его отца. Зачем тогда третье оружие? Разве это не лишний риск? Ведь его могли увидеть с оружием. Или что-то могло пойти не по плану, и ему пришлось бы избавляться от оружия или от сабо. По-моему, дополнительный тридцать восьмой только повышает степень возможности ошибки.

Все переглянулись. Сандерс уже поднимал этот вопрос. И ответа на него пока что не было.

– Может, здесь какой-то символизм? – предположила Рейни и посмотрела на Куинси, главного эксперта по преступному поведению. – Может, использованием пули двадцать второго калибра продиктовано не только практическим соображением, но и причиной личного свойства? У того, кто убил Мелиссу Авалон, была на то причина, и выбор пули как-то с ней связан.

– Господи, она ж не оборотень какой-то, которого можно убить только серебряной пулей, – пробормотал Сандерс. – Двадцать второй – самый обычный калибр.

– А если дело в оружии? Может, револьвер тридцать восьмого калибра с гравировкой «ЛЮБИМОЙ» на стволе подарил ей муж. Может, он растрогал ее этим подарком, а потом она узнала, что подарок благоверный сделал только потому, что крутил шашни с другой и чувствовал себя виноватым перед ней…

– Крутил шашни? – Сандерс вскинул бровь.

– Ладно, пусть будет трахался. Он трахал другую женщину. Так лучше?

– Думаю, мы упускаем кое-что из виду, – негромко сказал Куинси.

Рейни и Сандерс моментально умолкли. Все повернулись к фэбээровцу. Он был серьезен и собран, но глаза блестели возбуждением, какого Рейни у него еще не видела. Куинси разгадал часть головоломки и был чертовски возбужден.

– Давайте взглянем на элементы этого преступления, – ровным тоном начал он. – Во-первых, наше неустановленное лицо использует манипуляцию. Находит проблемного подростка – Дэнни О'Грейди, – знакомится с ним, сначала, вероятно, через Интернет, но потом встречается лично, чтобы закрепить отношения. Ему – или ей – нужен кто-то вроде Дэнни. Он узнаёт мальчика, находит его «кнопочки» и начинает нажимать. Он получает удовольствие от сложной игры. Думаю, Люк и Сандерс правы. Зачем использовать сабо, когда достаточно револьвера Дэнни? Может быть, потому, что он имел такую возможность. По всей вероятности, пуля двадцать второго калибра деформируется и будет бесполезна для криминалистов. Но на всякий случай, если этого не случится, он оставляет полиции еще одну загадочку. Он хочет произвести впечатление своими умениями…

И тут мы подходим к компьютерам. На первый взгляд кажется, что он пользовался почтовым аккаунтом Мелиссы Авалон, чтобы держать связь с Дэнни. Но зачем тогда удалять информацию со школьных компьютеров? Любая переписка, загрузки и так далее покажут только разговоры Дэнни с учительницей. Даже если содержание почтовых сообщений сомнительное, Мелисса ведь мертва. Как ей защитить себя? Но опять-таки одного отвлекающего маневра для него недостаточно. Уверен, когда наши специалисты возьмутся за жесткие диски, они обнаружат, что там, кроме нулей, ничего не осталось. Наш субъект ничего не упускает.

– Но как же Дэнни? – возразила Рейни. – Преступление перестает быть стопроцентно эффективным, если в него вовлечен соучастник. Конечно, сейчас Дэнни испуган, но рано или поздно он заговорит. По-моему, это большая недоработка. Если субъект действительно не хотел оставлять следы, ему следовало действовать в одиночку.

– Нет. – Куинси решительно покачал головой. – У него и в уме не было действовать в одиночку. Какой смысл во всей этой изобретательности и ловкости, если о них никто не узнает?

Рейни замерла. Судя по лицам Люка и Сандерса, их расширившимся вдруг от ужаса глазам, они пришли к тому же, что и она сама, выводу.

– Хочешь сказать… ему нужно, чтобы им кто-то восхищался? Чтобы его мастерство кто-то оценил?

– Да.

– И если Дэнни вдруг сломается и все расскажет…

– Какой фактор прежде всего бросается в глаза в этой школьной трагедии? Эго. Мальчишки всегда пытаются утвердить себя в нашем тесном мире. Дети растеряны и не видят разницы между известностью достойной и недостойной. Да вы что? Наш субъект не заинтересован в молчании Дэнни. Наоборот, он рассчитывает на то, что в один прекрасный день парнишка заговорит. Не сейчас. Не сразу. Стрелку нужно время, чтобы убраться. Но он надеется, что однажды, раскрыв газету, прочтет о тринадцатилетнем мальчике, строящем свою защиту в деле о тройном убийстве на утверждении, что сделать это его заставил некий незнакомец, страшила, монстр. И все эксперты-криминологи снова заговорят о том, что нынешняя молодежь не желает нести ответственность за свои же действия; эксперты-правоведы снова обвинят во всем адвокатов, которые своими конспирологическими теориями только смущают и запутывают присяжных; а наш субъект от души посмеется. Он будет вырезать из газет каждую статью о суде над Дэнни О'Грейди и веселиться.

– То есть о преступлении по страсти речи больше нет? – негромко спросила Рейни.

– Нет. Здесь совсем другое.

– Но тогда почему именно Мелисса Авалон? Особенная, специально приготовленная пуля… Выстрел в лоб… Все указывает на то, что она не была случайной жертвой.

– Разумеется, нет. Просто процесс отбора жертвы отличался от нашего представления о нем. Мне еще раньше следовало обратить на это внимание, когда все только и говорили, как Дэнни сблизился с мисс Авалон и какое терпение проявляла она по отношению к нему.

– Не понимаю…

– Дэнни влюбился в нее, Рейни. Поэтому наш субъект и выбрал именно ее. Подумай, можно ли явственнее продемонстрировать свою власть над подростком, как не склонив его к соучастию в убийстве единственного человека, который был добр и отзывчив к нему? Единственного человека, которому он доверял…

– Но это же полная бессмыслица! – взорвался Сандерс. – Такое просто невозможно. Хочешь подбить мальчишку на что-то плохое – играй на том, что он уже ненавидит. К примеру… Считаешь своего отца козлом? Знаешь, мой тоже козел. А теперь послушай, малыш, как я с ним обошелся…

Куинси покачал головой:

– Вы можете это сделать, детектив, но связь недостаточно крепка. По крайней мере не так крепка, как это нужно нашему субъекту. Согласно методике классической индоктринации, новичка нужно обратить против того, кого он сильнее всего любит. Если это удается, тогда он ваш. Известен случай, когда канадский серийный убийца скрепил преступное партнерство со своей женой, заставив ее участвовать в изнасиловании и убийстве ее собственной сестры. После такого она уже не могла пойти против него. Это означало бы признать содеянное, но вина была слишком велика.

– Дэнни, – прошептала Рейни, – так вот почему он пытался покончить с собой. Господи, как же ему должно быть тяжело!

– Так это сделал Дэнни? – Скривившись, словно от боли, Люк почти с отчаянием посмотрел на Куинси. – Хочешь сказать, что сын Шепа убил тех двух девочек? И сделать это его заставил тот сукин сын?

– Да. Думаю, что, вероятно, так оно и случилось.

– Так кто же он, этот ублюдок? Можешь сказать, кто он? Можешь покопаться в вашей базе данных и дать нам что-нибудь конкретное для работы? – Люк вскочил со стула. На шее, словно веревки, проступили жилы, во взгляде, которым он обвел остальных, было что-то безумное.

Ему никто не ответил. Рейни думала, как Люк каждую ночь сидит в патрульной машине у дома Шепа, охраняя честь и достоинство семьи О'Грейди. Подумала о Дэнни, малыше Дэнни, приходившем после школы в их офис, игравшем в полицейских и бандитов. Бац-бац-бац. Хорошо стреляешь, Дэнни. Так держать, парень.

– И еще одна мысль, – произнес Куинси в заполненной напряженной тишиной комнате.

Все повернулись к нему, спрашивая себя, можно ли ждать от него чего-то худшего, и отвечая – да, можно.

– Убийство – такое же ремесло, как и любое другое. Ему нужно учиться. Первый блин обычно выходит комом. Второй – уже лучше. Те дела, с которыми имеем дело мы, очень непростые.

– Вот же дерьмо, – бросил Сандерс.

Рейни закрыла глаза.

– Он уже делал это, – спокойно продолжал Куинси. – Готов держать пари на что угодно. И если он пользуется Интернетом, чтобы найти отвечающих его требованиям подростков… Мир велик, леди и джентльмены, и только богу известно, где он нанесет следующий удар.

Нарушив неспокойную тишину, зазвонил телефон. Сандерс вздрогнул. Люк первым пришел в себя и взял трубку. Сказал «да». Кивнул. Еще раз сказал «да». Что-то записал. Затем положил трубку, и в лице его проступило что-то такое, отчего у Рейни мурашки побежали по спине.

– Звонил бармен из Сисайда. В заведение забрел какой-то парень. Болтает о стрельбе в школе, задает всякие вопросы. А еще говорит о тебе, Рейни. Мол, все знает. Как ты застрелила свою мать четырнадцать лет назад.

– Наше дело, – решительно сказал Сандерс.

Люк и Куинси кивнули. Оба уже напряглись, словно переключились в режим готовности. Только Рейни не торопилась.

– Да. – Она неслышно вздохнула. Кивнула. Подумала о Дэнни. О психопатах. О той давней ночи. – Да. Пошли.

Глава 26

На Бейкерсвиль спустились сумерки. Домовладельцы включали свет над крылечком, и на темнеющих склонах холмов вспыхивали серебристые огоньки иллюминации. Коровы, готовясь ко сну и ища тепла, собирались под деревьями.

Некоторые родители собирали детей под крышу, вспоминая школу, которую посещали в свое время, и думая о том поле сражения, в которое она превратилась теперь. Никому не хочется воспитывать ребенка в страхе. Все ходят в школу. Поднимать из-за этого большой шум бессмысленно. Но одевать их каждое утро, целовать в теплую макушку и отправлять из дома – безоружных, беззащитных, опасливо поглядывающих на соседа… О господи, что же случилось с нашими школами?

В некоторых барах молодые люди, залив за воротник лишнего, говорили о продажных адвокатах, готовых отмазать кого угодно, и тупых присяжных, которые больше жалеют не жертв, а убийц. Нет справедливости в мире. Некому защитить наши семьи. Вот и этот паренек может выйти на свободу к двадцати одному году, как и те ребята в Арканзасе. Разве это правильно? Ведь те две девочки по достижении совершеннолетия не выберутся чудесным образом из земли. А почему ему должно быть лучше, чем им? Только потому, что он тоже ребенок? Но убийца есть убийца. Не можешь вынести наказание – не преступай закон. Да, вот так. Парень – убийца. Пусть платит!

В Сисайде Эд Фландерс нервно перетирал одну кружку за другой – когда же наконец появятся копы?

Посетитель свой стакан давно опустошил. Эд спросил, будет ли он еще. Незнакомец отказался. Эд предложил «крылышки буффало». Не надо. Теперь незнакомец смотрел телевизор. Какой-то репортаж про волонтерскую группу «Кибер-ангелы», помогавшую защитить доверчивых пользователей Интернета от онлайновых сталкеров. На лице незнакомца играла странная улыбка.

Эд еще усерднее принялся тереть кружку. И хотя это было не в его стиле, начал молиться.

В семидесяти милях от Сисайда Рейни с включенной «мигалкой» летела по автостраде 101. Куинси вцепился в приборную доску, но ничего не говорил и только иногда на нее поглядывал. Она каждый раз отворачивалась. Сандерс и Люк ехали за ними на другой машине. Люк сидел за рулем, без особого труда держась у Рейни на хвосте.

Иногда они гоняли по извилистой прибрежной дороге – просто так, ради удовольствия, объясняя Шепу, что поддерживают форму. Практикуются. Какими далекими казались теперь те дни…

Запищала рация. Диспетчер сообщил, что подозреваемый уходит. Что делать?

Рейни задумалась. Переполненный бар, подозреваемый, о котором им ничего не известно…

– В контакт не вступать. Только наблюдение, – коротко сказала она и вопросительно взглянула на Куинси, за что тут же себя и отчитала. Фэбээровец кивнул. Рейни нахмурилась, положила трубку и добавила газу.

Через час они вкатились в город. Диспетчер направил их к небольшому отелю, и за углом, у рощицы, они обнаружили несколько стоящих кругом патрульных машин.

– Похоже, вечеринка здесь, – проворчала Рейни.

Куинси кивнул. Лицо его оставалось спокойным, но глаза горели уже знакомым ей огнем. Из машины он вышел, как боксер, готовый подняться на ринг – легким, пружинистым шагом. Рейни невольно загляделась. Поджарая, четко очерченная фигура. Элегантный, уверенный в себе.

Ею овладело ощущение неотвратимой беды. Ночь сжимала ее в своих объятиях, остальные же отдались охотничьему азарту. Взять незнакомца. Взять злодея в черном.

Говорит о тебе, Рейни. Мол, все знает. Как ты застрелила свою мать четырнадцать лет назад.

Незнакомец? Она ничего уже не понимала. Мысли о случившемся давным-давно не сулили ничего хорошего.

Куинси с любопытством посмотрел на нее. Усилием воли Рейни заставила себя расстегнуть ремень безопасности.

Сандерс уже нашел старшего. Подойдя, Куинси и Рейни услышали:

– На вид лет сорок. Каштановые, с сединой волосы. Рост – пять футов, десять-одиннадцать дюймов. Примерно сто восемьдесят фунтов. Одет в длинный тренч, так что, возможно, вооружен. Хозяин мотеля говорит, что записался как Дэйв Дункан. Вроде бы коммивояжер. Ведет себя тихо, спокоен, не курит, если это кого-то интересует. – Полицейский закатил глаза.

– Когда вернулся в номер? – спросил Сандерс.

– Сорок пять минут назад. Двое наших ребят разговаривают сейчас с барменом, Эдом Фландерсом. Парень этот здесь уже во второй раз. В первый едва не схватился с местными из-за Дэнни О'Грейди – он стрелял в школе или нет. Мы вчера получили сводку – обращать внимание на чужих, особенно тех, которые проявляют интерес к этой теме, – так что сегодня предупредили барменов. Наш подозреваемый появился около семи, но сегодня на Коннер зациклился. – Полицейский взглянул на Рейни. – Эээ… прошу прощения, мэм, но мистер Дункан говорил, будто точно знает, что вы убили вашу ма… эээ… то есть вы убили миссис Коннер несколько лет назад. Говорил, что у него есть доказательства, но когда Эд стал задавать вопросы, так толком и не ответил.

– Рассмотреть толком не смогли – было уже темно, – но Эд говорит, что вроде бы знает его откуда-то, только не помнит откуда.

– Немолодой? – спросил Куинси. – Плотного сложения?

– Так точно, сэр.

Куинси посмотрел на Рейни. Она пожала плечами. Определение «немолодой» могло подойти и к директору Вандерзандену, и к отцу Мелиссы Авалон. Или даже к миссис Вандерзанден или миссис Авалон, если бы те переоделись. Человек, сумевший замаскировать пулю, наверняка мог изменить и собственную внешность.

– Почему бы нам просто не закончить эту историю, – сдержанно предложила она, и все кивнули. Несколько полицейских, из тех, что помоложе, взяли в руки дубинки. За спиной у каждого был немалый опыт – в жаркий сезон местные бары нередко становились местом жарких стычек, – и они готовились его применить.

Старший, по фамилии Карр, изложил план действий. Отельный менеджер позвонит в номер, скажет, что есть проблема со счетом, и попросит постояльца выйти в фойе. Дункана брать сразу, как только выйдет из комнаты. Все полицейские надели бронежилеты и приготовились использовать при необходимости силу. Главное – действовать быстро и решительно, чтобы Дункан не успел отреагировать. Цель – взять, надеть наручники и допросить.

Рейни кивнула в знак согласия, сделав вид, что не заметила, как Сандерс сделал то же самое. Карр явно гордился доставшейся ему ролью в задержании главного подозреваемого. Пройдут годы, а эту историю в числе прочих будут снова и снова пересказывать во всех барах, где собираются полицейские.

Отельный менеджер нервно поднял трубку телефона и набрал номер комнаты. Рейни видела все через незанавешенные окна фойе, а вот мистер Дункан, к счастью, не видел, потому что менеджер дрожал, как осина на ветру. Беднягу, казалось, вот-вот хватит удар. Тем временем один из полицейских присел у стола и направил оружие на переднюю дверь. Рейни предположила, что это всего лишь мера предосторожности, но не была уверена, что менеджер придерживается того же мнения.

Он положил трубку. Нахмурился. Сказал что-то полицейскому. В следующую секунду запищала рация.

– Не отвечают, – обеспокоенно пробормотал Карр. – Менеджер говорит, что Дункан не берет трубку. – Он вопросительно посмотрел на бейкерсвильских гостей.

– Думаешь, он нас вычислил? – спросил Сандерс.

Рейни оглядела с полдюжины патрульных машин и шестнадцать укрывшихся за деревьями полицейских.

– Не представляю, как ему это удалось.

– А если менеджер сам подойдет и постучит? – предложил Сандерс. – Как только дверь откроется, мы сразу же и ворвемся.

Куинси посмотрел на менеджера, белая рубашка которого уж потемнела от пота. Несчастный едва держался на ногах.

– Не лучший вариант.

– Я сама подойду, – объявила Рейни.

Все уставились на нее.

– Поверьте, ни малейшего желания поймать пулю у меня нет. – Она пожала плечами и кивнула на полицейских: – Но других горничных здесь что-то не видно.

Натянуть серую блузку поверх бронежилета оказалось не так просто. Доходившая до середины икр юбка не добавляла привлекательности. Рейни подумала о матери, умершей в туфлях на шпильке.

Господи, что же у нее сегодня с головой… Хоть бы кто-нибудь дал бутылку пива.

Она застегнула наконец блузку, выдохнула и вышла в фойе, где ее ждали мужчины.

– Ты в порядке? – участливо спросил Куинси.

Ох уж эти федералы, ничего от них не скроешь.

– Лучше не бывает. – Рейни исполнила книксен. Оставалось только придумать, куда сунуть оружие.

– Под пояс, сзади, – предложил Сандерс.

– Не могу.

– Почему?

– Потому что юбка, на хрен, тесная!

– Ладно, ладно. – Сандерс поднял руки, показывая, что ничего такого в виду не имел, и на всякий случай отошел.

Куинси сложил шесть чистых белых полотенец и положил между ними пистолет – так, чтобы рукоятка высовывалась и ее не пришлось искать. Передавая стопку Рейни, он спокойно посмотрел ей в глаза.

– Сделает хоть одно лишнее движение…

– Я не могу его застрелить.

– Если полезет за оружием, придется.

– Я не могу его застрелить, – повторила Рейни с нажимом. – Если я застрелю его…

Она не договорила, но этого и не требовалось – он понял ее без объяснений. Сомнения, подозрения, слухи – они так и не рассеялись за четырнадцать минувших лет.

– Весьма вероятно, он знает, что мы здесь.

– Тогда просто доведем дело до конца. Что-то я устала от его игр.

Она посмотрела на необычайно оживленного Сандерса, потом – на раскрасневшегося Карра. Все уже заняли свои позиции.

Всё, хватит думать-размышлять. Рейни подняла полотенца, чтобы скрыть нижнюю половину лица, и шагнула к лестнице.

Первый пролет. Второй. Третий. Вот и дверь. Пауза. Вдох. Эй, мистер, нужны свежие полотенца? Или, может, сначала стреляй, а вопросы потом?

Она постучала.

Тишина.

Знаешь ли ты что-то о том, о чем говорил в баре? Или просто трепался в расчете, что это дойдет до меня?

Она постучала еще раз.

Никто не ответил.

Все остальное пошло очень медленно. Рейни положила полотенца. Взяла свой девятимиллиметровый. Повернула дверную ручку и, толкнув дверь плечом, влетела в комнату.

За спиной у нее кто-то закричал: Пошли, пошли, пошли.

Даже не представляя, что найдет, Рейни вскинула пистолет. Хотя, может быть, она бы и не удивилась, увидев в комнате тело. Вот только…

Ничего.

Пусто. Пусто. Пусто.

Ее оттолкнули в сторону. Комнату заполнили местные бравые парни.

– Полиция! Полиция! Полиция!

Ничего.

– Что значит – ничего? А куда он, черт возьми, подевался? Вы же сказали, что взяли номер под наблюдение?

– Не знаю, сэр. Ей-богу, не знаю.

Рейни не смотрела на них. Она смотрела на зеркало в ванной, над полочкой, и выведенные большими красными буквами слова: слишком мало, слишком поздно.

Под буквами к стеклу был приклеен локон волос. Длинных, черных, слегка завивающихся к концам. Рейни и без лабораторного анализа знала, кому они принадлежали.

Мелиссе Авалон, красавице, лежавшей на полу в луже крови.

– Слишком мало, слишком поздно, – дрогнувшим голосом прочитала вслух Рейни и, оглянувшись, посмотрела на собравшихся в комнате мужчин. – Кто-нибудь объяснит, что это значит?

Ей никто не ответил.

Детектив Сандерс достал наконец сотовый и вызвал бригаду криминалистов.

– Привет, – сказал он коротко. – У нас еще одно место преступления.

Глава 27

В Бейкерсвиль Рейни и Куинси выехали через два часа. Перед этим они наконец-то выяснили, как Дэйв Дункан выбрался из номера. Он заранее вырезал в задней стене комнаты дыру, выходившую прямо на куст рододендрона, а когда появилась полиция, вылез через нее, прихватив минимальный багаж.

Куинси был прав: их противник предусмотрителен и не оставляет места случайности.

Пока криминалисты искали отпечатки, собирали волоски и фотографировали сделанную губной помадой надпись, Куинси нарисовал более подробный профиль разыскиваемого. На основании своего опыта он пришел к заключению, что неустановленное лицо скорее всего мужчина, средних лет, неженатый. Высокий уровень планирования и организации преступления указывали на ай-кью выше среднего и наличие профессиональных навыков. Использование манипулирования означало, что он комфортно чувствует себя в компании и даже может иметь серьезные отношения, хотя партнерша, вероятно, нередко чувствует, что не вполне его понимает.

Согласно статистике, неизвестный, вероятно, пытался когда-то поступить на службу в полицию или армию, но либо не был принят, либо был уволен. Определенно мобилен и внимательно следит за ходом расследования.

Здравый смысл подсказывал, что имя Дэйв Дункан вымышленное. За номер он расплатился наличными, предъявив сомнительного вида водительские права. Теперь, возможно, ищет новый мотель в каком-нибудь более населенном месте, где обнаружить «коммивояжера» довольно трудно. Он знает, что сеть затягивается, но не бежит, потому что – и это мнение разделяли все – еще не закончил свои дела.

Местная полиция пообещала собрать всю возможную информацию по визиту «Дэвида Дункана» в город – описание, места, где он бывал, что говорил. Координацией обработки улик с криминалистической лабораторией предстояло заниматься Сандерсу.

Люк сказал, что до конца ночи продолжит наблюдение за домом Шепа, а потом съездит в Портленд – уточнить кое-какие детали у мистера и миссис Авалон. А еще он собирался показать им словесный портрет. Сесть напротив мистера Авалона, сунуть портрет ему под нос и посмотреть, какой будет реакция.

Рейни досталась самая нескучная работа – составить список прибрежных отелей. Не слишком далеко от Бейкерсвиля. Не слишком далеко от Сисайда. Может быть, комната в доме, снятая у какой-нибудь тихой старушки. Или редко используемый охотничий домик.

Рейни и не представляла, как много в окрестностях ее городка мест, где можно укрыться от посторонних глаз. Так что работа ей досталась незавидная.

День получился долгий. Все устали и едва держались на ногах. Люк и Сандерс отправились домой первыми. Рейни и Пирс ехали молча.

На въезде в город Рейни остановилась у вечернего магазина – купить упаковку пива. Потом по молчаливому уговору вместе отправились в отель Куинси.

Здесь у них случился неловкий момент. Рейни осталась на пороге с бутылкой «Будвайзера». Куинси стоял в центре комнаты, обозревая пространство с таким видом, будто лишь сейчас осознал, сколь оно мало и интимно.

Подумав, он выдвинул из-под шаткого стола два стула. Рейни демонстративно их обошла и направилась прямиком к кровати. Пирс ничего не сказал. Потом сбросил пиджак, стащил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и сел на матрас, почти рядом с ней.

С этого угла прочитать выражение его лица было трудно. Одна половина попадала под свет прикроватной лампы, другая пряталась в тени. О чем он думает после таких вот дней? Рейни не знала. Жив ли в нем еще азарт охоты? Или адреналин уже уходит, оставляя трезвое осознание того простого факта, что в мир пришел очередной злодей? Что еще одним хищником стало больше?

Устал ли он? Она устала. Она нервничала и уступала тому настроению, в котором и сама себе не доверяла. В голове эхом отдавались слова Джорджа Уокера. А как смутился Карр, когда ему поневоле пришлось упомянуть старое обвинение, что это она убила свою мать!.. Ей надо быть более толстокожей. Сегодня не получилось. Не хватало уверенности, свежести и осточертело притворяться, будто она знает, что делает, хотя на самом деле давно уже не знает, а расследование только запутывается еще больше.

Что-то она расслабилась сегодня. Что-то ее потянуло на романтику. Рейни смотрела на Куинси и видела его мускулистую грудь под рубашкой, полоску темно-каштановых волос. Сильный, надежный мужчина. Положить бы голову ему на грудь… Слушать, как бьется под ухом его сердце… Обнимет ли он ее, прижмет ли к себе, как делают герои в кино?

Ее никогда так не обнимали. Разве что похлопывали добродушно по плечу. Или пониже спины, намекая, что не прочь развлечься. Ее не ласкали, не баловали нежными прикосновениями, и она как-то обходилась без этого. До сегодняшнего дня.

Рейни взяла из упаковки две бутылки. Бросила одну Куинси, другую пристроила к краю прикроватного столика и ударила по крышке основанием ладони. Над горлышком тут же поднялось холодное облачко тумана. Рейни глубоко вдохнула, втягивая в себя горьковатый вкус хмеля, катая его на языке. Черт. Чего бы она ни отдала за один только глоток. Долгий, успокаивающий, пьянящий глоток…

Но вместо этого она прислонилась к деревянному изголовью старой кровати и прижала бутылку к животу.

Куинси так и не открыл свою. Стоял и смотрел на Рейни цепкими темными глазами.

– Поговори со мной, – тихо сказала она.

– О каком разговоре может быть речь…

– Заткнись и поговори со мной.

Он вскинул бровь, отмечая явное противоречие в ее требовании.

– Какая она, твоя бывшая?

– Господи, ты меня убиваешь.

Рейни выпрямилась. Посмотрела ему в глаза.

– Я серьезно. Какая она?

Куинси вздохнул и, решив, что она настроена серьезно, снял крышку и приложился к горлышку. Потом устроился поудобнее на середине кровати. Рейни сидела, подобрав под себя ноги, и ее пальцы почти касались его бедра. Она смотрела на его горло в открытом вороте белой рубашки и не могла оторваться.

– Бетти – хорошая мать, – сказал наконец Куинси. – И замечательно заботится о наших дочерях… дочери. Дочерях.

– Как вы познакомились?

– В колледже. Мне хотелось получить докторскую по психологии.

– Она психолог?

– Нет. Бетти из богатой семьи. Колледж был нужен ей только для того, чтобы встретить подходящего мужа. Жаль. Она очень умная.

– Красивая?

Куинси ответил не сразу и осторожно.

– Возраст ее не испортил, – бесстрастно сказал он.

– Красивая, умная, хорошая мать… Ты скучаешь по ней?

– Нет. – Твердо и решительно.

– Почему?

– Наш брак умер давно. Когда мы познакомились, Бетти нравилось, что у меня за спиной служба в чикагской полиции. Она надеялась, что я перейду на более высокий уровень, стану практикующим частным психологом. Да я и сам так думал. Но потом меня пригласили в Бюро. Я не отказался. А бедняжка Бетти получила мужа-агента. Если бы я хотел угодить ей, остался бы психологом. Но я выбрал свой путь, и брак покатился по наклонной.

– Почему ты не говоришь о ней ничего плохого?

– Потому что она мать моих детей, и я отношусь к этому с уважением.

– Джентльмен, да? – В ее голосе прорвалась резкая нотка. Она не искала конфронтации, не собиралась ссориться, но, однако ж, ступила на эту дорожку. Конфликт был ее второй натурой, мягкости и добродушию Рейни всегда предпочитала драку. Ей почему-то вспомнился Джордж Уокер, и в глазах защипало. Только этого не хватало.

– В любой ситуации важно соблюдать приличия, – негромко добавил Куинси. – Я слишком часто сталкиваюсь с жестокостью и бесчеловечностью на работе, чтобы множить их самому.

– Я не такая воспитанная.

– Ты – нет. – Куинси криво усмехнулся. – Но тебе это только на пользу.

Рейни поставила бутылку на тумбочку. Ее не оставляло какое-то неугомонное волнение. Он указал ей достойный выход. Она не могла принять его предложение. На нее что-то нашло, и в таком настроении она знала только одну дорогу – в темноту, к опасности.

– Ты ведь тоже не из бедных, а, Куинси? Хорошие костюмы, дорогой одеколон… Тебе все это не в новинку.

– У нас не было денег. Мой отец – янки до мозга костей, из тех, кого называют болотными крысами. У него приличный участок земли на Род-Айленде, который он сам обрабатывает и который унесет с собой в могилу. Это он научил меня уважению к манерам. Научил любить осень, когда меняются листья и яблоки становятся хрусткими. А еще научил никогда не говорить близким, как они тебе дороги. – Куинси едва заметно скривился. – Костюмы же я подбирал сам.

Рейни встала на четвереньки, впилась в него взглядом и подалась вперед.

– Я – белая шваль.

Он не отвернулся, не отвел глаз.

– Не говори так.

– Это правда. Я объясняю, кто я такая, чтобы ты потом не предъявлял претензий. – Она придвинулась к нему еще ближе. Он остался на месте. – Я не белая и пушистая. Терпеть не могу извиняться. У меня дурной нрав. Мне снятся кошмары. Я редко бываю бодрой и веселой. А еще мне бы не надо делать это, но я, будь оно проклято, все равно сделаю.

– Врунья, – сказал негромко Куинси, а потом поднял руку, обнял ее ладонью за шею и притянул к себе.

Рейни приняла поцелуй, но первый контакт стал для нее шоком. Жаркое пламя и прохладный камень нашли друг друга. Она ощутила пивной вкус и жадно раскрыла губы, чтобы упиться им. Но потом его язык, сильный и требовательный, вторгся в ее рот, всколыхнув застарелую панику.

Рейни крепко, так, что ногти врезались в ладонь, сжала кулаки и постаралась взять себя в руки. Представила поля в желтых цветах. Тихие, неспешные реки. За годы она освоила немало приемов. Главное – не терять контроль, и тогда никто ни о чем не догадается.

Шершавая ладонь на ее щеке. Щекотно… И кровь вдруг прихлынула к низу живота. Рейни даже испугалась немного. Губы на ее шее. Она откинула голову. Открыла ему горло. Его дыхание, теплое и пьянящее, коснулось ключицы.

Пойдет ниже, подумала Рейни. Не забыть бы застонать. Желтые поля и плавные реки… Она чувствовала его губы, твердые, искусные. Чувствовала тьму, невидимую, но затаившуюся где-то рядом. Желтые поля и плавные реки… Он дотронется до ее груди. Она выгнется. Скорее бы. Закончить это все.

Ей вдруг стало до невозможности грустно. Она сама начала, но в конце будет не то, что ей нужно. И не надо было делать это с Куинси. Он не такой, как другие. С теми все было просто и бездумно. С ним – сродни богохульству.

Рейни опустила голову. Не надо, чтобы он увидел ее глаза. Не надо, чтобы понял, о чем она так старательно думает. О желтых полях и неспешных потоках. О Дэнни О'Грейди с дробовиком, из которого снесли голову ее матери.

Ее пронзила боль. Тупая, но такая сильная, что она уже не знала, где кончается боль и начинается Рейни Коннер.

Куинси поднял руку. Убрал с ее лица длинные, тонкие пряди. И поцеловал в уголок глаза, туда, где уже собрались ее первые слезы.

Рейни сползла с кровати.

– Ради бога, не будь же ты таким милым.

Сжав пальцами воротник, она шагнула к шаткому столику. Перевела дыхание.

Куинси медленно выпрямился. Его темные волосы спутались. Неужели она это сделала? Щека горела от его щетины. И шея тоже.

Черт. Ну и дура же… Теперь осталось только расплакаться, а потом хоть вешайся от стыда. И как только можно быть такой тупой… Она схватила куртку и шагнула к двери.

– Стой!

В притихшей комнате это прозвучало так громко, что Рейни от неожиданности замерла.

– Пожалуйста, сядь, – уже тише сказал Пирс.

Она положила руку на ручку двери, твердо решив не поддаваться.

– Да сядь же ты!

Рейни села на жесткий деревянный стул у двери.

– Извини. Не хотел на тебя кричать. И не думал, что дело зайдет так далеко. Сегодня много чего пошло не так.

Немного полегчало. Рейни изобразила улыбку, которая, наверное, разбила бы стекло.

– Ну спасибо. А теперь, мистер, если вы не против, я пойду.

– Помолчи. И уймись.

Куинси устало поднялся с кровати. Только теперь Рейни заметила, что у него дрожат руки. Морщинки у глаз проступили явственнее. Уголки губ угрюмо поникли. Ей сделалось не по себе – это все из-за нее, и он такого не заслужил.

Если бы она могла… Вот подняла бы руку и стерла с его лица эту хмурую, суровую маску.

Но ничего такого она не сделала – просто сидела, как пойманная с поличным школьница в ожидании неминуемого наказания.

– Да не смотри же на меня так, – нетерпеливо сказал Куинси. – Я не твоя мать и не муж-насильник. И бить тебя не собираюсь, хотя свернуть тебе шею иногда руки чешутся.

– Воспитание не позволяет, а, Куинси? Не умеешь пачкаться?

Пирс стиснул зубы, и она подумала – с каким-то злорадным триумфом, – что, наверное, все-таки задела его за живое. Но тут же одернула себя. Что ты делаешь, Рейни? Помолчать не можешь?

Не получилось. Она поднялась со стула, увлекаемая демонами, понять которых могла, но контролировать не умела. Медленно, чувствуя свою власть над Куинси – глаза его сузились, и губы приоткрылись, – подошла к нему. Расстегнула верхнюю пуговицу на блузке.

– Хватить играть, – прошептала она. – Давай сделаем это. Как трахаются воспитанные янки? Какую позу предпочитаешь? Миссионерскую? Сверху? Снизу? По-собачьи? Позиция шесть на девять? Ох, что бы сказал твой папочка…

Она расстегнула вторую пуговицу, открыв свой застиранный белый бюстгальтер. Руки больше не дрожали. Кружилась голова. Она словно покинула свое тело и теперь наблюдала за всем происходящим откуда-то издалека, как зритель за персонажами пьесы. Сколько раз такое случалось с ней раньше? Это было уже не важно. Для сожалений всегда есть утро.

Куинси схватил ее за руку. Рейни улыбнулась и, прижавшись к нему, потерлась бедрами.

– Давай, Куинси, – проворковала она голосом, который и сама едва узнала. – Трахни меня. Как надо.

– Как его звали? – процедил он сквозь зубы. – Сколько тебе было? Твоя мать знала? Или напилась и ей было все равно? Черт!

Он отстранил ее и, словно едва сдерживая себя, прошел по комнате. Только что был рядом – и вот его уже нет. Рейни даже пошатнулась.

– Ты ведь никому не говорила, да? И вот я здесь. Чтобы помочь тебе, я должен быть беспристрастен. Но это невозможно. Я хочу выследить его. Я хочу переломать ему кости. Сколько бы этих мерзавцев я ни отправил за решетку, этого всегда мало.

– Не понимаю, ты о чем?

– Чушь.

– Ты со всеми женщинами так обращаешься? Неудивительно, что живешь скучновато.

– Что случилось четырнадцать лет назад?

– Посмотри на часы. Уже за полночь. Пора разбегаться.

– Четырнадцать лет назад. Давно, но не слишком, так?

– Ты утром придешь? У нас куча дел, но ты ведь, строго говоря, не член команды. Один звонок, и тебя здесь нет. Мы оба это знаем.

– Рейни…

– Ну так расслабься! Почему ты не можешь отвернуться и расслабиться?

– Потому что я – это я! Потому что я не дурак, и мне интересна ты! И я тебе отчасти интересен, иначе бы ты не приходила сюда ночью поговорить. Сейчас мы здесь. Давай поговорим. Тебе нужно выговориться. Мне нужно выслушать. Давай же сделаем это!

– Я не верю во всю эту чушь.

– А я не верю, что ты забыла имя человека, который убил твою мать.

Сказал, как ударил. С расчетливой жестокостью и силой. Рейни как будто задохнулась и в первый момент даже подумала, что ослышалась. Он не мог… Никто… Да как…

Сердце заколотилось молотом.

Как? Да ведь он же Куинси. Так и узнал. Куинси, один из лучших в Квантико. И она сама прилетала к нему вечер за вечером с кусочками информации в клюве.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – неуверенно пробормотала Рейни.

Куинси не ответил – только смотрел.

– Я не собираюсь стоять здесь безропотно и все это выслушивать, – зашла она с другой стороны.

Он только плотнее сжал губы.

– Это все чушь! Я ухожу! – Она повернулась к двери.

Куинси не произнес ни звука.

Рейни открыла дверь. Швырнула на руку куртку. И вдруг поняла, что не хочет идти в ночь. Что бы она там ни говорила, какие бы смелые слова ни бросала, ее внимание, ее интерес был там, у нее за спиной, в этой комнате. Но Куинси стоял как столб, безмолвный и неподвижный.

Мне интересна ты! И я тебе отчасти интересен…

Позови же меня, подумала она вдруг. Верни. Вот что мне нужно услышать. Вот что я хотела услышать, только не поняла это тогда. Позови же меня. Еще раз. Я не могу сделать это сама. Слишком долго держала все под контролем. Я устала, а прошлой ночью на моей веранде стоял человек в черном, и ты не знаешь, что со мной было.

Желтые поля и плавные реки…

Она плакала. Слезы катились по щекам, и ей было стыдно за себя. Она ненавидела себя за слезы. Много лет назад мать сказала ей, что слезами горю не поможешь, и она была права. Плачь не плачь – лучше не станет. Ничего не изменится.

Желтые поля и плавные реки…

Позови меня. Верни.

Куинси молчал. И Рейни вдруг поняла, что она уже не у дверей. Она на парковке. Одна. В куртке. И дверь номера закрыта. Подсознание снова сработало быстрее.

Ночь, холодная и густая, окружила ее. Она подняла голову и принялась считать звезды, пока не высохли слезы.

Огромная ночь в огромном мире. Во всем мире, может быть, только она одна утешалась ощущением собственной незначительности.

Позови меня…

Рейни выбралась из машины. Оторвала, отскребла листок с любовным посланием с ветрового стекла. Ночь молчала. Ни звука из комнаты Куинси.

Она поехала домой.

Глава 28

Грунтовая дорога изгибалась в ночи темной речкой. Рейни снова позабыла включить наружный свет и теперь ничего не видела через заляпанное клеем ветровое стекло. Может, она повернет куда-то не туда, врежется в кого-нибудь и умрет в двадцати ярдах от собственного дома. Или налетит на дерево и останется парализованной до конца жизни. Станет вторым Айронсайдом^[19].

Господи, ей надо как следует выспаться…

Подъехав наконец к дому, Рейни достала из «бардачка» фонарик и попыталась отыскать затерявшийся в разросшейся траве шланг. И лужайкой надо бы заняться. Пройтись хорошенько с газонокосилкой. Продуктов в кухне так и не завелось. Рано или поздно ей все же придется обратить внимание на более приземленные жизненные проблемы.

Два часа ночи. Взяв в руки шланг, Рейни атаковала липкое ветровое стекло, отскребая и смывая клей и старую газету, пока оно не засияло блекло под лучом фонарика.

Вместе с окончанием работы на нее навалилась жуткая усталость. Рейни выпустила из пальцев обмякший шланг и потащилась к крыльцу.

В последние дни она дала слабину, уступила посттравматическому стрессу, но поняла это только сейчас, по пути домой. Слишком много кошмаров и слишком мало здорового сна. Перестала нормально питаться и стала слишком часто заглядываться на Куинси, как на волшебника, который только палочкой махнет – и все наладится само собой. Большая ошибка. Но что сделано, то сделано.

Сегодня она дошла до точки. Но завтра встанет на ноги. С ней и раньше такое случалось, так что она знает, как это бывает.

Рейни поднялась по ступенькам и, повозившись с ключами, открыла дверь. Ступила за порог и замерла – в лицо ударил ветер. Какого…

Она щелкнула выключателем в прихожей и машинально, выискивая взглядом сигналы опасности, протянула руку к пистолету. Но ничего не нашла. Девятимиллиметровый, как и запасной, двадцать второго калибра, остался под замком в багажнике патрульной машины. Ничего не поделаешь. Она выключила свет и подождала, пока глаза адаптируются к полумраку. Никаких подозрительных звуков. Только ветер на лице. Ветер, который дул… Да, раздвижная стеклянная дверь была открыта, и Рейни могла видеть за ней заднюю веранду.

Шеп?

Он бы включил свет и сидел на виду. Он не стал бы рисковать и подставляться под пулю.

Дэйв Дункан.

Прижавшись спиной к двери, Рейни проскользнула к кухне и примыкавшей к ней гостиной. Слева – две спальни и ванная, справа – открытое пространство. И никаких признаков жизни.

В следующий момент взгляд упал на диван, и внутри у нее все перевернулось.

Не может быть. Конечно, нет. И именно после того разговора с Куинси…

Кто мог знать, как пролезть в самый глубокий, самый темный ее кошмар и вырвать ее сердце?

Рейни пошарила по стене. Ногти царапнули по штукатурке, но чертов выключатель куда-то подевался. Свет, свет… Ей нужно увидеть… нужно узнать… Этого не может быть…

Нашла. Мягкий свет единственной верхней лампы залил гостиную. Старый круглый кухонный стол. Пухлое кресло. Уютную, пусть и полинявшую голубую софу. И дробовик. Прислоненный к черным подушкам. Тот самый, с пятью длинными царапинами на деревянном ложе.

Время, не спрашивая ее разрешения, размоталось назад. Рейни метнулась в кухню, к блоку с ножами, но в мыслях она уже была семнадцатилетней и только что вернулась домой из школы.

Стоп. Стоп. Стоп. Не может быть. Дробовик отправили на склад хранения вещественных улик в Портленде. Она точно это знала. Сама за этим проследила. И даже утешала себя мыслью, что никогда не увидит это проклятую штуку.

Рейни схватила первый попавший под руку нож, маленький, для чистки овощей.

– Выходи, ублюдок! Выходи!

Никто не ответил. Молчали даже совы. Только безголовый труп матери в гостиной и… О боже, что это на потолке? Что капает на нее сверху?

– Кто ты? Кто ты, мать твою? Выходи, чтобы я тебя видела!

Она рванула через коридор к спальням. Одна… другая… Никого. Распахнула дверь ванной. Пусто. Выбежала на веранду, стараясь не смотреть на дробовик – но взгляд все равно метнулся к нему, – а время уже хватало за горло и бесцеремонно тащило туда, в прошлое…

Тебе ведь это понравилось, да? – завизжала мать. – Ты, грязная шлюха!

И ее собственный, жалкий, хнычущий голос:

Я только хотела, чтобы перестал.

Заткнись, заткнись. Ей уже не семнадцать. Она уже не беспомощная девчонка. Она – полицейский. Она – сильная.

Рейни повернулась к высоченным, уходящим в небо соснам, расправила плечи и крикнула:

– Я знаю, ты там! Наблюдаешь. Хочешь меня, мистер Дэйв Дункан, или как там тебя? Давай, выходи, если ты мужчина, а не мешок дерьма!

И снова мать:

– Лгунья. Да и чего от тебя ждать. Яблоко от яблони…

– Он изнасиловал меня!

– Залетела, да? Ну так вот, от меня помощи не жди. Я за твои грехи платить не собираюсь.

– Я просто хотела, чтобы он перестал…

– Так потри ему яйца, дорогуша. Я всегда так делаю, и у меня получается.

Он должен быть там. Рейни чувствовала его. Тот мерзавец с веранды, трепач из бара, любитель поворошить прошлое. Чучело в черном. Сначала манипулировал ребенком, а теперь решил помериться силами с ней.

Рейни вбежала в дом. Схватила за ствол дробовик, обеими руками, как изготовившуюся к броску змею. Но теперь она была наготове. Вернулась на веранду. Подняла дробовик над головой. К черному бархатному небу.

– Это у тебя шутки такие? Думаешь, можешь вывести меня из себя? Да пошел ты! Я найду тебя, сукин сын! Найду, мать твою!

Рейни размахнулась и швырнула дробовик в темноту. Он полетел, крутясь, и исчез. Ударился о дерево. Дыхание стеснилось. В ушах начало звенеть. Обычно, когда это случалось, все заканчивалось не очень хорошо.

Время шло. Секунда за секундой. Из леса не доносилось ни звука, хотя она и знала, что он там. Довел до убийства подростка, а теперь ищет новую забаву… Что там сказал Куинси? Что субъект попытается манипулировать полицейскими. Что он гордится своими шалостями.

Не на ту напал. Черт, она швырнула в него дробовик и теперь стояла с голыми руками, сжимая от гнева кулаки. И это все? Ах да, у нее есть еще нож для чистки овощей.

Ни с того ни с сего она вдруг рассмеялась. Как это случилось? Только что стояла в воинственной позе, расставив ноги и сжав кулаки, готовая к драке, а теперь хохотала, вспоминая, что кричала ей мать четырнадцать лет назад.

Так потри ему яйца, дорогуша. Я всегда так делаю, и у меня получается.

Дошло. Четырнадцать лет спустя она поняла наконец смысл грубого совета матери. Ее так трясло от смеха, что она схватилась за живот.

А потом расплакалась. Слезы покатились по щекам. Второй раз за вечер. Господи, что ж она за человек такой…

Рейни спустилась с веранды. Знала, что делать этого не следовало. Мерзавец именно этого и хотел. Но, так или иначе, придется.

Земля под крыльцом была темная и жирная, и Рейни рыла ее голыми руками. Глубже, глубже, глубже. На месте. В целости и сохранности. Там, где и должен быть.

Господи, кто бы мог подумать, что от смеха бывает так больно… И там, в зеркале, неужели это ее лицо – с впалыми щеками и грязными брызгами в форме слез?

Через час у нее был девятимиллиметровый и фонарик. Рейни углубилась в лес. Охота началась. Она прекрасно знала, что сделает, если найдет его, и это пугало ее и вместе с тем вселяло спокойствие.

Футах в двухстах от дома Рейни обнаружила ложбинку. Невысокие кустики обеспечивали прикрытие, примятые листья говорили о долгой наблюдательной вахте. Земля была холодная, но она знала – он был здесь. Следил. Это ясно. Человек, которому нравится манипулировать детьми, доводить их до убийства. Человек определенно злой, но кишка все-таки тонка – сам ничего с этим сделать не смог. Неудивительно, что ему так пришлась по душе полицейская, застрелившая, по слухам, собственную мать.

Так вот чем был сегодняшний вечер. Сначала он устроил сцену в баре. Потом разместил реквизит в гостиной. Он приглашал ее на вечеринку.

– Появись только еще раз, – пробормотала Рейни. – И я покажу тебе, что умею. Я все тебе покажу, сукин сын.

На обратном пути к дому она подобрала старый дробовик.

Через четверть часа кроны зашуршали, и на землю, неподалеку от того места, где стояла Рейни, спрыгнул человек. Он коснулся земли, на которой еще виднелись отпечатки ее обуви. Поднес пальцы к губам, облизал их.

И улыбнулся.

Все складывалось идеально.

Глава 29

Сэнди О'Грейди уже не спала, когда зазвонил телефон. Она лежала на спине в постели, глядя на движущиеся по потолку серые тени. Ей казалось, что она снова маленькая девочка. Она в поле, лежит на спине в густой траве со своей лучшей подружкой Мелиндой. Они фантазируют, на что похожи облака.

– Смотри-ка, а вот это – дракон.

– Ого, слоник!

– Собака с двумя головами!

Сэнди проснулась со слезами на щеках, чувствуя, что должна, обязательно должна позвонить Мелинде. Вот только она знала, что все не так просто. Мелинда перебралась в Портленд около пятнадцати лет назад. Вышла замуж – Сэнди присутствовала на церемонии, нося в животе семимесячного Дэнни, – и с тех пор они больше не общались. Жизнь каждой пошла своим путем, как это бывает со всеми. Каждая обзавелась новыми подругами, которые жили поближе, с которыми было больше общего и которые требовали меньших усилий для поддержания связи.

По правде сказать, ей не так уж сильно недоставало подруги детства. Скорее она скучала по самому детству.

Как бы ей хотелось быть юной и беззаботной… Уверенной в том, что у тебя на все есть ответы…

Из гостиной, где на диване спал Шеп, доносился храп. Из гардеробной, где на полу спала Бекки, доносилось легкое посапывание. И только из спальни, где обычно спал Дэнни, не доносилось ничего.

Шесть утра. Сэнди по-прежнему разглядывала потолок. Размышляла, где жизнь дала трещину. Думала, как ей во всем разобраться. Она теперь мать, и это ее обязанность – находить выход.

Зазвонил телефон.

Сэнди схватила трубку еще до того, как отзвучал первый звонок.

– Привет, Дэнни, – сказала она.

Он не ответил. Она слышала уже знакомые фоновые шумы. Лязганье металла, приглушенный гул голосов. Сэнди видела, как там, в округе Кэбот, все устроено, когда пыталась в первый раз навестить Дэнни. Все новое, современное, выгодно отличающееся от тех условий, какие бывают в некоторых других изоляторах для несовершеннолетних. В представлении Сэнди, однако, центр оставался мрачной, серой тюрьмой, и подобные шумы соответствовали этому месту.

– Как ты там, Дэнни? – спросила она, постаравшись придать голосу побольше беспечности. Зашевелилась, чтобы устроиться на кровати поудобнее. Он ее слушает. И должна как можно дольше удерживать его на линии, так как более близкого контакта с сыном у нее, похоже, не будет.

– У нас все нормально, – сказала она в порядке поддержания разговора. – Мы по тебе скучаем. Твой отец делает все возможное, чтобы хоть как-то тебе помочь. Мы наняли адвоката, Эвери Джонсона. Я знаю, что ты с ним уже встречался. Он очень хороший, лучший из лучших. Мы с твоим отцом рады, что он занялся твоим делом.

По-прежнему ничего.

Сэнди перевела дух.

– Бекки понемногу оправляется. У нее теперь новая мягкая игрушка. Котенок, белый с серым. Сам знаешь, как она любит кошек. Вообще-то мы, наверное, и настоящего заведем. Как тебе это? Твой отец полагает, что уж как-нибудь это переживет, а Бекки клянется и божится, что сама будет за ним ухаживать и что его никто даже не заметит. Нам придется, конечно, сходить в приют для животных – выбрать котенка, и я не уверена, что Бекки справится. Она, как только увидит какое-нибудь животное, сразу же готова притащить его домой. В конечном счете у нас здесь целый зоопарк будет. Можешь представить отца в окружении собачек и кошечек?

Молчание.

Щипало в глазах. Сэнди с трудом сдерживала слезы.

– Мне так хочется тебя увидеть, Дэнни. Я по тебе скучаю. Очень-очень. Знал бы ты, сколько людей верит в твою невиновность… В церкви уже начали собирать средства на оплату адвоката. Твои бабушка и дедушка заходят каждый день, помогают чем могут и все время твердят, что ждут не дождутся, когда это недоразумение разрешится. Соседи приносят угощение. А вчера нам принесли совершенно новую Библию! Дэнни?

По-прежнему никакого ответа.

Она тихо вздохнула.

– Я скучаю по тебе. Как бы мне хотелось крепко-крепко обнять тебя прямо сейчас, поцеловать в макушку… – Говорить становилось все трудней. – Все поправить… Потому что я знаю, что бы там ни случилось, ты сделал это не нарочно. Ты славный мальчик, Дэнни. Ты мой мальчик, и я очень-очень тебя люблю.

Опять тишина. Сэнди больше не могла; своим молчанием сын разбивал ей сердце. Она уже собиралась повесить трубку, когда Дэнни наконец заговорил.

– Так шумно, – пробубнил он. – И этот ужасный запах. Не как в кино. Я спустил курок. Так шумно.

– Дэнни?

– Они так дергались. Шкафчики распахнулись. Люди падали. Так шумно. Я сделал плохое, мамочка! – Голоса у него сорвался. – Такое плохое!

Сэнди почувствовала, как сдавило грудь. Она подозревала, ждала, что это придет, и все равно – произнесенные вслух, эти слова, которых она так боялась, едва не разорвали ее надвое. Она беспомощно прошептала:

– Мне жаль, дорогой. Мне жаль, что так вышло.

– Шумно. Так шумно…

– Дэнни?

– Он меня убьет.

– Кто, Дэнни? Мы хотим помочь тебе…

– Я хочу умереть, мамочка. Мне так хочется лечь и просто… умереть.

– Не говори так! Ты еще совсем ребенок, ты совершил ошибку. Это все тот человек виноват. Он тебя втянул, Дэнни. Разве ты не понимаешь? Он манипулировал тобой. А теперь скажи нам… кто он? Пожалуйста, Дэнни.

Но Дэнни уже снова взял себя в руки. Она слышала, как стихает его неровное дыхание, потом в трубке засопели – судя по всему, он вытер нос тыльной стороной ладони.

– Не могу, – сказал ее сын наконец на удивление взрослым, твердым голосом. – Я ничего не могу тебе сказать. Потому что я офигенно умный!

Глава 30

Куинси уже проснулся и был на ногах, когда рядом с кроватью пронзительно заверещал старенький дисковый телефон. Сначала он вздрогнул от этого звука, потом пришел в замешательство. Никто не звонил ему сюда. Бюро использовало его мобильный, а местные – то есть Рейни – похоже, предпочитали являться лично. И тут Куинси поразила новая мысль. Он застыл в ванной у раковины: одна половина лица все еще в пене, другая – чисто выбрита.

Телефон затрещал снова.

Забавно, но Пирс не мог заставить себя сдвинуться с места.

Он был так уверен, что этот звонок поступит на мобильный. Видит бог, он жил и дышал через эти цифровые линии. Но он сообщил в Бюро и гостиничный номер, и если Бетти попросила кого-то из персонала больницы разыскать его…

Телефон продолжал трезвонить. Усилием воли Куинси принудил себя подойти.

Это заняло не больше полминуты. Все было именно так ужасно, как он и боялся, и столь же просто, как он и предполагал. Не мог бы он приехать в больницу. Они бы отключили приборы и аппараты искусственной вентиляции легких. Все может закончиться очень быстро – или очень медленно. Тут не угадаешь.

Куинси начал собирать вещи. Комок белой пены шлепнулся на сумку; он понял, что так до конца и не добрился, и вернулся в ванную.

Нужно было сделать несколько звонков. Первые два-три, в Квантико, не представляли проблем. Но вот последний, Рейни… тут он растерялся. Его экспертные знания относились к профессиональному миру; в вопросах личной жизни ему еще многому предстояло научиться.

Здесь в нем нуждались. Ситуация развивалась стремительно; когда имеешь дело с изощренным убийцей, сначала все бывает плохо, и лишь затем – лучше. Он поймал себя на том, что думает о Джиме Беккете и молодой, красивой полицейской, чья попытка остановить серийного убийцу не задержала его даже на шаг. Он так надеялся, что здесь до этого не дойдет…

Да и Рейни нуждалась в нем. Она стойкая, никогда не унывает, но сейчас ей выпало такое, через что проходить в одиночку не следует. Прошлой ночью, перед тем как она набросилась на него, он заметил боль в ее глазах. Еще немного, последний рубеж – и она будет готова открыться полностью. Пирс хотел быть здесь, когда это случится. Между ними началось нечто редкое и особенное. Видит бог, на своем жизненном пути он встречал не так много людей, которые могли бросить вызов и одновременно увлечь.

Вот только семья тоже в нем нуждалась, и, как это случалось часто, он не мог находиться сразу в двух местах. Куинси не был суперагентом или суперотцом. Он был всего лишь человеком, ведущим сложную жизнь, и иногда он подводил тех, кого любил.

Рейни крепче Бетти, подумал Пирс. И прошла полевую подготовку. Слабое утешение, но что есть, то есть.

Куинси взял телефон и набрал номер. Рейни ответила на пятом гудке, когда он уже хотел отключиться. Голос шел как будто издалека и звучал почти незнакомо.

– Рейни? Прости, не разбудил?

Она пробормотала что-то, скорее похожее на «да».

Куинси подождал и, когда она ничего не добавила, пошел по более простому пути, поскольку на другие варианты не было сил.

– Рейни, мне нужно срочно вернуться в Вирджинию.

Ошеломленное молчание. Чего и следовало ожидать.

– Только что звонили из больницы, – продолжал Пирс с удивившим его самого спокойствием. – Судя по всему, Бетти согласилась отключить ее от системы жизнеобеспечения. Она уже подписала документы на передачу органов Мэнди, и есть люди, которые их ждут. Мне… пора…

Рейни не ответила.

– Я вернусь, – быстро добавил Куинси. – Вчера я отослал сабо в криминалистическую лабораторию и попросил, чтобы этим занялись в первую очередь. На месте смогу поднажать еще.

Рейни по-прежнему молчала.

– Хочу также, пока буду там, провести кое-какие дополнительные исследования. Думал об этом утром, когда проснулся. Готов поспорить, тот, кого мы ищем, относится к категории убийц с комплексом власти, как мы их называем. Самый известный пример – Чарльз Мэнсон^[20], конечно.

Он подумал, что, наверное, разболтался не к месту. Рейни все еще молчала, а он не мог остановиться.

– Убийца с комплексом власти обычно происходит из семьи с крайне доминирующей фигурой одного из родителей. – Куинси слышал собственный голос словно со стороны. – Этот родитель либо бьет, либо оскорбляет его словесно в детстве. Ребенок растет, фантазируя, как отомстит потом, но так никогда на это и не решается. Свою злость он выплескивает на других людей, людей, находящихся в его власти. Вот только вместо прямого оскорбления действием убийца манипулирует этими людьми, подталкивая к действию уже их, вследствие чего, естественно, ощущает себя сильным и всемогущим. Мне нужно просмотреть анализы конкретных случаев, но, как правило, убийцы с подобным комплексом харизматичны, многословны и прекрасно подготовлены к жизни в обществе. И вот еще что любопытно: они психически больны. Даже больше, чем насилием, они наслаждаются играми, конструированием изощренных уловок и хитростей – вроде тех, которые мы наблюдали. Такой тип не хочет, чтобы все прошло быстро или просто. Он хочет, чтобы полиция как следует попотела, и смеется над нашей кажущейся глупостью. Иными словами, чем больше я об этом думаю, тем больше укрепляюсь в мысли, что Дэйв Дункан все еще где-то здесь.

– Вполне возможно, – вяло согласилась Рейни.

– Но недооценивать его не следует, – поспешно добавил Куинси. – Он убьет и сам, если придется. В особенности это касается представителей официальной власти, например копов.

В телефоне что-то зашумело, словно Рейни перетаскивала через кровать что-то тяжелое.

Куинси нахмурился, замолчал и впервые услышал пролегшую между ними пропасть. Представил, как она сидит сейчас одна в темноте, на кровати, поглаживая для успокоения пистолет. Все пошло не так еще прошлой ночью, а теперь он не мог остаться, чтобы выправить ситуацию.

– Рейни?

Никакого ответа.

– Я вернусь.

Молчание.

– Я не ухожу. Ни от тебя, ни от дела. Уединение не спасает, – упрямо добавил Куинси, понимая, что теперь уже точно несет лишнее и она вряд ли его поймет. – Черт возьми, Рейни…

– Приятного полета, – сказала она спокойно и холодно.

В дальней кабине закусочной «У Марты» Эйб Сандерс принялся за обильный завтрак – омлет из трех яиц. Большущее преимущество работы в провинции – здоровая пища. Его омлет был сдобрен пухлыми грибами, первоклассным сыром «тилламук» и, самое главное, свежим шпинатом. В большинстве городских кафе такого уже не найти. Они предлагали консервированный шпинат или – вообще кошмар! – шпинат в белом соусе. При мысли об этом Эйба аж передернуло. К такой дряни даже Попай^[21] не прикоснулся бы.

Нет, в Бейкерсвиле определенно подавали хорошую еду, в том числе оладьи из отрубей на пахте. Эйб обожал оладьи из отрубей. Этим утром, однако, он охотно удовлетворился тем, что считал здоровой, богатой белками пищей. Дело шло к своему завершению, хотя и в противоположном от первоначально им избранного направлении и он не хотел перегружать себя углеводами.

Сандерс покончил с омлетом, оставил миловидной официантке щедрые чаевые и преодолел на машине то небольшое расстояние, что отделяло закусочную от муниципалитета.

С мансарды, куда вела узкая деревянная лестница, не доносилось ни звука. Удивительно. Было почти восемь утра – поздно по стандартам последних нескольких дней, – и он предполагал, что уж хотя бы Рейни в оперативном центре наверняка будет. Похоже, она всегда приходила первой и уходила последней. С отношением к работе у нее все в порядке, тут придраться не к чему. Вот бы еще перестала изводить карандаши. Он купил три коробки, прежде чем догадался держать их в «бардачке» машины.

Сандерс открыл дверь мансарды, обвел небольшое помещение быстрым взглядом. Судя по всему, сегодня он первый.

Он включил кофеварку и подхватил перевязанную стопку писем, доставленных утром конторским служащим. Пришедший накануне вечером конверт с калифорнийским штемпелем – для Рейни. Наверное, личное дело Ричарда Манна из Лос-анджелесской школы. Извещение о поступившем телефонном сообщении. В небрежно написанной записке сообщалось, что агент Куинси вынужден уехать по срочному семейному делу и вернется через несколько дней. Скорее всего, из-за дочери, подумал Эйб с искренней симпатией. Вот ведь незадача. Агент не распространялся об этом, но по городу ходили слухи, что дочь Куинси сбил пьяный водитель. Эйб слышал эту историю от четырех разных людей за ужином.

Остальная корреспонденция представляла собой обычную ерунду. Он бросил ее на край занимаемого Рейни стола. Сама потом разберется.

Оказавшись предоставленным самому себе, детектив воспользовался случаем и, вытащив мобильный, позвонил домой. Жена пребывала в волнении. У песика возникли утром проблемы, и она хотела отвезти его к ветеринару.

– Бога ради, накорми его отрубями, и все будет в порядке.

Она восприняла идею «на ура». Потом, конечно, настояла на том, чтобы он сам поговорил со щенком.

– Да, да, да, – сказал Эйб.

Песик залился восторженным лаем.

– Ты совсем не контролируешь свой мочевой пузырь, – сказал ему Эйб.

Еще более громкое гавканье.

– Обмочишь все мои коврики.

Радостный лай.

– Ну да. Хорошо. Я тоже тебя люблю. А теперь дай мне мою жену.

Трубка вернулась к жене. Господи, со стыда умереть можно…

– Ну как, продвигается? – спросила она.

– Продвигается.

– Скоро будешь дома? – Эйб знал, что она сдерживается как может, но в голосе прозвучала тоска.

– Люблю тебя, солнышко, – сказал он уже нежнее. – Я тоже по тебе скучаю.

Сандерс дал отбой. Жаль, конечно, что Дэйв Дункан проскользнул у них меж пальцев прошлой ночью, но теперь, когда они знали, кого искать, его поимка становилась лишь вопросом времени. Парень ударился в бега. Наверное, запаниковал, испугался и думает, что спрятаться ему больше негде.

Чертовски верно. Накануне Сандерс лично разослал по всему штату ориентировку. Если Дункан еще где-то здесь, какой-нибудь местный ретивец обязательно его заприметит.

Сандерс занялся составлением отчета и не отрывался от бумаг вплоть до полудня. А потом вдруг обнаружил, что Рейни так и не появилась.

И тут у него появилось нехорошее предчувствие.

Эйб Сандерс позвонил ей домой. Затем попытался связаться по рации. Ни там, ни тут ему не ответили, и тогда детектив запаниковал по-настоящему.

Лоррейн Коннер словно исчезла с лица земли. И пусть Эйбу не нравились методы Рейни, он знал – такое поведение не в ее духе.

Глава 31

Бекки сидела на своей маленькой кроватке в окружении своей армии, прижимая к груди Большого Мишку. Родители невесело обсуждали что-то в гостиной. Они старались не повышать голоса, как поступали всегда, когда злились друг на друга, но не хотели, чтобы об этом знали другие. Бекки показалось, что мамочка плачет. А папочка в своем Самом Плохом Настроении. Он заколотил гардероб в коридоре, в котором Бекки проснулась этим утром, и объявил, что маленькие девочки должны спать в своих кроватках, так что ей лучше бы уже начать привыкать к своей.

Бекки не думала, что мамочка с ним согласна. Сама девочка не расстроилась: в этой комнате тоже был гардероб. Она выбрала тот, что в коридоре, только потому, что он был ближе к папиному дивану. А как бы сильно Бекки ни любила Большого Мишку, она пока не знала, будет ли от него польза в драке. В конце концов, он был всего лишь набивной игрушкой с пуговкой вместо носа.

Мамочка и папочка спорили из-за Дэнни.

– Ему нужна помощь, Шеп! Серьезная помощь, которую не получишь в следственном изоляторе для несовершеннолетних!

– Да знаю я. Но мы должны проявлять терпение, Сэнди. Ты же слышала, что сказал адвокат. Если Дэнни заговорит не с тем человеком, это может аукнуться в суде. Тогда какую помощь он получит? Мы должны дождаться окончания судебной экспертизы. Тогда будем знать больше.

– От шести месяцев до года? Бога ради, он и так уже под наблюдением, как склонный к суициду…

– Там о нем хорошо заботятся.

– Ему даже поговорить не с кем! Ты бы слышал его этим утром. Он уже хочет умереть. Господи, это же наш сын!

Бекки слезла с кроватки вместе с медвежонком. Стараясь не шуметь, подкралась к общей комнате и прислонилась к стене в коридоре.

– Мы сделали все, что могли, – бубнил папочка. – Надо просто… дать ему пройти через все это.

– Нет.

– Сэнди…

– Есть другой выход.

– Ну да, конечно!

– Говорю тебе, Шеп, это сделал он! Ох, ради всего святого, да не закрывай ты уши, словно дитя малое… Это был Дэнни, и он позвонил мне в шесть утра, чтобы сказать, что это он спустил курок и теперь ни о чем другом и думать не может. Ему всего тринадцать. Даже не знаю, как до такого могло дойти. Хотела бы, да не знаю. Но вот как-то же… Он пришел в школу, Шеп, и сделал то, что сделал, и теперь у него душа разрывается. И мы можем либо сидеть здесь, отказываясь в это верить, либо броситься на амбразуру вместе с ним… Думаю, ничего другого нам не остается.

– На амбразуру? Нет никакой амбразуры. Есть тюрьма. И он отправится туда один и умрет там один. Боже, ты что, не следила за другими делами? У тех, кто совершает массовое убийство, никакого второго шанса нет. Даже у тринадцатилетних. Дэнни по совокупности светит столько пожизненных, что ему и не прожить столько. Всё. Больше и говорить не о чем.

– Эвери Джонсон сказал, что если Дэнни признает себя виновным, округ, возможно, согласится на сделку. Это избавило бы всех от мучительного судебного процесса.

– Мой сын не убийца.

– Нет, убийца.

– Предупреждаю последний раз, Сэнди…

– Дэнни застрелил двух девочек! Дэнни убил Салли Уокер и Элис Бенсен. Их родители до конца жизни будут проходить мимо пустых спален. Из-за нашего сына. Как тебе это, Шеп? Как тебе это?

– Черт бы тебя побрал, Сэнди…

В голосе Шепа прозвучали нотки ярости. Бекки заглянула в комнату и увидела, что лицо папочки раздулось и приобрело безобразный багровый оттенок. Он отвел руку назад, словно хотел по чему-нибудь ударить. Вот только перед ним стояла ее мамочка. Стояла, гордо задрав подбородок и глядя ему прямо в лицо, как это всегда делал Дэнни, когда подбивал кого-нибудь на нехороший поступок.

Бекки испугалась. Ей хотелось крикнуть: «Прекратите!», но, как и в школе, она так испугалась, что не могла вымолвить ни слова. Она не узнавала этих людей с раскрасневшимися лицами и кулаками. Ей хотелось, чтобы они ушли и домой вернулись ее настоящие родители. Она скучала по тем временам, когда они ужинали все вместе, даже Дэнни, который украдкой перекладывал свой горошек на ее тарелку.

– Тебе что, легче станет, если ударишь жену, Шеп? – спокойно спросила Сэнди. – Или, может, до тебя наконец начало доходить, где мы допустили ошибку?

Шеп вздрогнул. Рука медленно опустилась.

– Я пытаюсь, – мягко продолжала Сэнди. – Пытаюсь даже усерднее, чем пыталась когда-либо раньше, объединить эту семью. Но я так больше не могу. Мы облажались, Шеп. Допустили где-то ошибку, и Дэнни свернул не туда, а бедняжка Бекки… одному богу известно, что будет с нею дальше. Как мне это представляется, у нас есть два выхода. Мы можем сделать вид, что ничего не случалось, и не изображать слишком уж большое удивление, когда однажды нам позвонят и скажут, что наш сын умер. Или же можем перестать обманывать себя и начать думать, как быть с тем, что случилось на самом деле.

Дэнни оказался вовлеченным в убийства. У Дэнни есть проблемы, связанные с внезапными приступами ярости. Дэнни – очень трудный ребенок. Но он при всем том хороший мальчик, как это ни парадоксально, и чувство вины разрывает ему душу. Если мы не попросим его все рассказать, и как можно скорее, не думаю, что он вообще что-то расскажет. В конце концов он либо раздобудет где-нибудь вилку или ножик и сделает то, что сделает, либо, что еще хуже, замкнется в себе и отключит все чувства. В нем не останется ни тепла, ни сочувствия, ни жалости.

Ему всего тринадцать, Шеп. Я хочу, чтобы он получил шанс стать тем человеком, которого мы мечтали воспитать, а не заголовком газет. Не знаю, как для тебя, но для меня наш выбор очевиден.

– Какой выбор, Сэнди? – устало спросил Шеп. – Дэнни уже не наш. Он принадлежит судебной системе, и я знаю, что это за чудище. В ту самую минуту, как он признает себя виновным, его засадят на всю жизнь. И даже если он пройдет через консультанта-психолога и снова станет нашим хорошим мальчиком, какого черта наш хороший мальчик будет делать, сидя всю жизнь за решеткой с отъявленными мерзавцами? Почему бы нам просто не купить ему футболку с надписью ТРАХНИТЕ МЕНЯ СЕЙЧАС ЖЕ и дать ему надеть ее в гребаном суде?

– Шеп!

– А что, Сэнди, по-твоему, с ним случится? Почему, по-твоему, мне так страшно?

Мамочка умолкла. Бекки подумала, что она выглядит так, будто вот-вот заплачет. Бекки и сама уже плакала. Слезы ручьем текли по ее щекам.

– Должны быть другие варианты, – сказала наконец ее мамочка, но убежденности в ее голосе поубавилось. – Нужно поговорить с Эвери Джонсоном. Вдруг чего-то придумаем…

– Он не может пойти в тюрьму, Сэнди. Я этого не допущу. Не допущу.

Сэнди потерла руки, как будто замерзла.

– Даже не знаю, что еще можно сделать, – прошептала она. – У меня такое чувство… что худшее впереди.

– Я что-нибудь придумаю, Сэнди. Он мой сын. Дай мне время, и я что-нибудь соображу.

Мамочка в итоге кивнула. Крепко прижав к себе Большого Мишку, Бекки на цыпочках отошла от дверного проема. Сердце молотом стучало в груди. Ей сделалось так плохо, что она едва могла дышать.

Ей хотелось ворваться в комнату. Хотелось обнять руками ноги папочки и умолять его оставить Дэнни в покое. Но, как и в школе, она была слишком испугана. Так испугана, что едва ли смогла бы что-то сказать.

Бекки вернулась в свою спальню и начала бросать одеяла и одежду в стенной шкаф, где собиралась укрыться. Медвежонку нужно будет где-то спрятаться. И жучихе миссис Битл, и лошадке Полли, и ее новому котику.

Дел у Бекки было много.

Нельзя трогать Дэнни. Если кто-то тронет Дэнни, случится что-то плохое. Очень плохое. Монстр все еще рядом, и если Дэнни не будет умницей, если Бекки не будет умницей, он убьет их всех.

Он обещал.

Рейни занялась приготовлениями сразу же после звонка Куинси. Первым делом подстригла газон. Потом занялась границами участка. В высокой траве, если все пойдет по задуманному, следы будут заметнее.

Она надела маску, взяла лопату и, не обращая внимания на звонящий телефон, приступила к работе, не позволяя себе думать о том, что предстояло сделать. Потом снова раскидала траву, чтобы скрыть отметины, приняла долгий горячий душ и смыла с рук влажную землю.

Еще час ушел на возню с дробовиком – на всякий случай.

В самом начале третьего, когда Рейни вернулась в дом, прихватив из багажника патрульного автомобиля два запасных пистолета, девятимиллиметровый и двадцать второго калибра, вновь зазвонил телефон. Она не ответила, но потом услышала на автоответчике голос Люка.

Он звал ее снова и снова, и ей пришлось взять трубку:

– Слушаю.

– Господи, Рейни? Где, черт возьми, тебя носит? Сандерс с ума сходит, пытаясь тебя найти.

– Я подстригала газон. Как там Портленд?

– Да так себе. Сплошная неразбериха. – Судя по голосу, Люк пребывал в растерянности. Судя по шуму машин, звонил он с мобильного. – Ты что, не пошла на работу, чтобы прибраться во дворе?

– Траве на убийство наплевать – растет себе и растет. А что за неразбериха в Портленде?

– Дэниел Авалон исчез. Утром мы должны были встретиться у него в офисе, но секретарша долго водила меня за нос, придумывая отговорки, одна другой нелепее. В конце концов я добрался до его жены. Похоже, дома мистер Авалон сегодня не ночевал… И вот что еще: по дороге в Портленд я заглянул в его охотничий домик. Им определенно недавно пользовались.

– И ты полагаешь, он и есть Дэйв Дункан.

– Ну, с хорошей маскировкой… Черт, да все возможно. – Люк вздохнул. – Я распространил ориентировку с его «нормальным» описанием плюс описанием машины. Пока что это все.

– Уверена, он вскорости объявится, – бесстрастно заметила Рейни и посмотрела на заднюю веранду.

– Рейни… Я попросил Энджелину показать мне оружейный шкаф. Одного дробовика не хватает. Думаю, это не к добру.

– Клин клином вышибают, – пробормотала Рейни.

– Я возвращаюсь в Бейкерсвиль, да? Здесь мне больше делать нечего. Чувствую, будет лучше, если вернусь в город.

– Смотри сам. Тебе виднее.

– Ладно…

Он колебался. Рейни слышала в его голосе невысказанные вопросы. Они через многое прошли вместе. Она знала, стоит только попросить, и он приедет. Даже умрет за нее, если понадобится, – такой уж человек.

Но она тоже была такая, как есть, и она не могла просить кого-то расплатиться за ее грехи.

– Рейни… – произнес он.

– Я уже большая девочка, Люк. И знаю, что делаю.

Рейни положила трубку. День перевалил на вторую половину, и времени оставалось не так уж много. Она надела простую белую рубашку, накинула легкую куртку, идеально скрывавшую пистолет. В пару к верху подобрала длинные расклешенные джинсы – пистолет под ними было не разглядеть.

Она взяла удостоверение. Понадобится, чтобы попасть в центр содержания несовершеннолетних округа Кэбот. Но после посещения полицейская Лоррейн Коннер отойдет в тень; останется просто Рейни, которая сделает то, что следовало сделать еще несколько дней назад.

Она приготовила небольшой сюрприз в гостиной – так, на всякий случай. Потом бросила взгляд на часы.

Дэнни должны перевозить в пять вечера. Шеп решил направить сына на освидетельствование в расположенную поблизости психиатрическую больницу. Времени в обрез.

Рейни выехала на своем видавшем виды «Ниссане». Спустя час она уже сидела напротив Дэнни О'Грейди, чье худое, изможденное лицо мало чем отличалось от ее собственного.

– Дэнни, – сказала она тихо, – думаю, пришло время поговорить.

Она ушла лишь после того, как он рассказал все.

Куинси устало шел по больничному коридору к палате, надеясь, что никогда больше ее не увидит. Путь в аэропорт Даллес пролегал через Чикаго, и, так как его рейс из Портленда прибыл с сорокапятиминутным опозданием, ему пришлось буквально бежать к нужному выходу. Он боялся опоздать на стыковочный рейс, боялся застрять в аэропорту О'Хара. Боялся, что придется звонить Бетти и объяснять, что он пропускает очередное знаковое событие в жизни их дочери, хотя на сей раз уж точно последнее. Ха-ха-ха.

В голове кружились сырые, полуоформленные мысли. Усталость смешивалась с напряжением, как бывало, когда он приближался к новому месту преступления, и это еще больше выбивало его из колеи.

Несколько сиделок в коридоре приветливо ему кивнули. Он узнал лица, но не смог вспомнить имен.

Вот наконец и дверь. Снова этот проклятый запах. И давящее ощущение белого. Его воспитали в убеждении, что смерть носит черное, и теперь он чувствовал себя обманутым.

Сделав решительное лицо – войти в палату с другим выражением он наверняка бы не смог, – Куинси резко открыл дверь.

Бетти крепко спала, свернувшись на приставленном к кровати стуле. Ее темные волосы посветлели за последние несколько лет, но по-прежнему ниспадали на плечи изящными волнами. В серо-коричневых брюках и красивом шелковом свитере она выглядела слишком привлекательной для той, что целыми днями просиживала в больничной палате. Куинси тотчас же ощутил укол вины, что стало привычной реакцией на все касавшееся его бывшей супруги.

Он негромко откашлялся. Она медленно очнулась, щуря голубые глаза, и с явным удивлением посмотрела на него.

– Пирс? Уже спас мир? Я думала, на это у тебя уйдет еще как минимум неделя.

Куинси проигнорировал ее сарказм и пристально посмотрел на старшую дочь. Лицо Аманды было все еще покрыто белой марлей. Трубочки и иголки щетинками поднимались от распростертого тела, почти скрывая то, что некогда отличалось тонким изяществом. Он замедлил шаги, вновь шокированный тем, каких трудов и усилий стоило поддержание ее живой.

– Я прилетел так быстро, как только смог, – сказал он Бетти, беря руку Мэнди в свою и нежно ее пожимая. Никакой реакции не последовало. Он взглянул на маленькие бледные пальцы, лежащие на его ладони, восхитился ее ногтями, длинными, розовыми и здоровыми, тогда как все остальное в ней увяло. Казалось, только вчера эти пальцы – нет, пальчики, нежные, детские – крепко сжимали его большой палец.

– Не понимаю, – произнесла Бетти за его спиной. – Я думала, с тебя уже достаточно.

– Я не собирался пропускать это, Бетти. Я всегда планировал быть здесь, как только ты будешь готова.

– Когда я буду готова к чему?

Куинси обернулся. Он все еще держал руку Мэнди в своей, но теперь заметил на лице бывшей жены неподдельное замешательство. У него вдруг свело живот. Где-то глубоко внутри резко похолодело.

– Позвонил кто-то из персонала больницы. Сказали, что ты готова отключить ее от аппарата обеспечения жизнедеятельности…

– Ни в коем случае!

– Бетти…

– Это какой-то фокус, Пирс? Думаешь, повлияешь на меня этой небольшой мелодрамой? Не получится. Я не стану убивать мою дочь только ради твоего удобства.

– Бетти… – Куинси остановился. Она не имела ни малейшего представления, о чем он говорит. Его подставили, и он шагнул в западню так же покорно, как мышь заходит в мышеловку.

О боже, Рейни…

Куинси осторожно опустил руку Мэнди на простыню. Поцеловал дочь в висок. У него задрожали руки.

– Никаких изменений?

– Никаких, – холодно сказала Бетти.

– А Кимберли?

– Вернулась в колледж, полагаю. Даже позвонить не удосужилась.

Куинси кивнул и, стараясь не сорваться на бег, направился к двери.

– Спасибо, что навестил, – съязвила у него за спиной Бетти. – Приезжай еще.

Куинси на мгновение задержался в дверном проеме.

– Ты не виновата, – сказал он со всей искренностью. – В том, что случилось с Мэнди, твоей вины нет.

– Я себя не виню, – с трудом проговорила Бетти. – Я виню тебя.

Куинси прошел по коридору и, едва оказавшись на парковке, щелкнул крышкой мобильного. Первый звонок был другу, работавшему в криминалистической лаборатории, – тому самому, который получил накануне вечером сабо.

– Ты пробил его по системе «Драгфайр»?

– Господи, Куинси, рад тебя слышать.

– У меня мало времени, Кенни. Что там с этим сабо?

– Ну, если бы ты потрудился проверить свою голосовую почту, то знал бы, что я работал над ним всю ночь. Совпадения по нарезам с двумя другими подобными случаями. Двумя другими школьными расстрелами. И оба этих дела считались закрытыми, двое парней за решеткой. Так что если эти преступления продолжаются, тащи свою задницу в Квантико, Куинс. Ты тот, кто там нужен.

– Я возвращаюсь в Орегон. Сбрось все факсом на бейкерсвильский номер, и как можно скорее.

– Ты что, сдурел? У нас одно и то же оружие, использованное при трех различных школьных расстрелах в трех разных городах за десятилетний период! Как думаешь, что будет дальше?

– Дальше он собирается убить Рейни, – просто сказал Куинси. – Это часть его игры. Прижать ее к обочине, а когда упадет – атаковать. И я это упустил! Черт, я это упустил, а теперь, на хрен, нахожусь на другом конце этой гребаной страны!

На этом он отключился и уже в такси, крича водителю, чтобы ехал быстрее, быстрее, быстрее, думал о дочери и обо всех тех моментах в своей жизни, когда не сделал всего, что мог.

Глава 32

Дэнни чувствовал себя совершенно опустошенным. Рейни уже давно ушла, а он все лежал на кровати, свернувшись калачиком, и смотрел на одну и ту же точку на полу. Он рассказал ей все. Не надо было бы, но он рассказал – и теперь не находил сил даже подняться на ноги.

Рейни сказала, что от секретов бывает только хуже. Сказала, что секреты дают тому человеку власть над ним. Дэнни ничего уже не понимал. В голове крутилось столько картинок. Вот бы взять да и отключить мозг, чтобы все наконец исчезло.

Утром начали дрожать руки, и с тех пор они так и дрожали не переставая. Насморк прошел, но теперь все тело горело от боли. Зудела кожа. Дэнни не смотрел на себя в зеркало – противно. Окажись под рукой что-нибудь острое, отрезал бы себе пальцы, и тогда не пришлось бы смотреть, как они сжимают рукоятку револьвера и тянут спусковой крючок. Тогда бы снаружи ему стало так же больно, как и внутри, и это, наверное, было бы правильно.

Он вымотался, но заснуть не мог – беспокоился о Бекки. Надо бы заставить себя подняться, сделать что-нибудь. Но что?

Из коридора донеслись шаги. Пришел один из смотрителей – улыбающийся, веселый, как клоун.

– Пора, – бодро сообщил он.

Дэнни посмотрел на него, ничего не понимая.

– Вы отправляетесь на экскурсию, мистер О'Грейди. Родители посылают вас в психушку. – Мистер Весельчак рассмеялся над своей шуткой.

Дэнни еще плотнее свернулся на кровати.

За спиной Мистера Весельчака материализовались двое мужчин. Они были в форме и показались Дэнни смутно знакомыми. В руках мужчины держали кандалы. Если ты покидаешь стены центра, то должен быть в кандалах. Без этого никак. Они все равно увезут его, так или иначе.

Отправят в психушку. Внутри все горело. И надо же – под рукой ничего острого!

Дэнни встал, как ему было приказано. Поднял руки. Тот, что помоложе, надел кандалы на лодыжки. Не очень плотно. Не так плотно, как тот, что делал это же в прошлый раз. Тогда кандалы врезались глубоко в кожу и оставили рубцы. Дэнни понял тогда по взгляду того типа, что именно этого он и добивался.

Дэнни молчал. Тот, что помоложе, надел ему на пояс ремень и приковал к поясу, спереди, руки. Всё, готов.

Тот, что постарше, кивнул.

– Дэнни, – сказал он грубовато-фамильярно.

Дэнни понял, что должен его знать. Может, приятель его отца. Для старины Шепа все люди в форме – братья. Только вот теперь ему будет трудновато.

Патрульные отвели его к полицейской машине округа Кэбот, запихнули на заднее сиденье, а сами уселись впереди. Переглянулись, но ничего не сказали.

Дэнни ни о чем и не спрашивал. Он не знал, почему его везут в психбольницу, надолго ли и что его ждет там. Он давно уже не задавал никаких вопросов. Раздобыть бы только что-нибудь острое. Отрезать себе пальцы. И никогда больше не видеть этих рук. Мисс Авалон, мисс Авалон, мисс Авалон…

Беги, Дэнни, беги!

Машина тронулась. Тот, что постарше, пристально посмотрел на Дэнни в зеркало заднего вида. Ему не понравился этот взгляд. Он ссутулился, вобрал голову в плечи, словно пытаясь уменьшиться в размерах.

Минут через десять тот, что постарше, повернулся к напарнику:

– Что думаешь?

– Думаю, это место ничем не хуже любого другого.

– Эй, ты, – бросил Дэнни тот, что постарше, – держись, малыш.

Машина вдруг вильнула в сторону. Еще секунду назад они были на дороге, а теперь, подпрыгивая, неслись по насыпи вниз. Дэнни подумал, что водителю следовало бы ударить по тормозам. Но тот поддал газу. Бум.

От удара Дэнни бросило вперед, на перегородку. Он зажмурился. Пыль рассеялась через несколько секунд. Когда он наконец очухался, то понял, что патрульная машина врезалась в дерево. Из-под капота поднимался пар. Оба копа выглядели не лучшим образом; у того, что по-младше, весь лоб был в крови.

– Черт, – пробормотал молодой коп, дотрагиваясь до раны и морщась. – Черт, похоже, шрам будет настоящий.

– Давай, вылезай, – сказал тот, что постарше. Губа у него кровоточила, на щеке красовался синяк. Он посмотрел на Дэнни. – Бога ради, малыш, хватай ключи и уматывай. Или отец тебя не предупредил?

Дэнни наконец заметил, что задняя дверца открыта. Сделал ли это один из них или всему виной авария? Он не мог вспомнить, как и что произошло, но ноги уже двигались, пусть и не по его собственной воле.

Он выбрался из машины. Оба копа стонали. Затрещало радио. Они притворно застонали погромче, и тот, что постарше, указал на ключи, свисавшие с его служебного пояса.

Дэнни взял ключи и открыл кандалы. К месту происшествия приближалась другая полицейская машина, вот только была она не из округа Кэбот, а из Бейкерсвиля, и Дэнни тотчас же понял, кто из нее сейчас вылезет.

Он бросил ключи в траву, наклонился вперед, застав копа постарше врасплох, и выхватил у него оружие.

Глаза у патрульного побелели от страха. Он что-то залепетал, но Дэнни не стал задерживаться и слушать. В воздухе стоял дым. Сомнений больше не оставалось.

Он побежал. Прямо в овраг, пробиваясь сквозь подлесок. Он слышал, как кричали копы, как кричал его отец.

– Подожди, постой, мы просто пытаемся помочь… Сынок, прошу тебя…

Дэнни побежал еще быстрее.

Теперь у него был пистолет, и он знал, что должен сделать.

Он же такой умный.

Чуть позднее половины шестого вечера автомобиль Стивена Вандерзандена свернул на подъездную дорожку, ведущую к директорскому дому. Сидевшая рядом с мужем Эбигейл держала его за руку. После стрельбы она не упускала ни единой возможности прикоснуться к нему: чаще, чем прежде, гладила по щеке, выманивала из кресла на двухместный диванчик у окна и, засыпая, крепко прижималась к нему.

Такой нежной она не была давно, и теперь, после стрельбы, Стивен даже не знал, как это понимать и как реагировать. Опечаленный случившимся, придавленный чувством вины перед Мелиссой, он как никогда нуждался в сочувствии и участии и был благодарен Эбигейл за внимание. Однако же чем дальше, тем сильнее ее забота и внимание отдавались ощущением внутреннего дискомфорта.

В этот день он понял, что должен рассказать ей правду. Просто взять и раскрыть все карты. А потом посмотреть, что она с ним сделает.

Вот только утром жена предложила съездить на пляж и немного развеяться. Дни после школьного расстрела тянулись медленно – слишком многие люди нуждались в его руководстве, слишком тяжелые сомнения не позволяли ему сомкнуть глаза ночью. На то, чтобы все осмыслить, во всем разобраться, требовались недели и даже месяцы. Недели и месяцы, прежде чем он снова осознает свою роль и ответственность как директора и опекуна учеников.

Жена была в новом открытом платье без рукавов, которое, судя по всему, купила накануне в «Сирз». Светло-синий цвет добавил яркости ее глазам, и он поймал себя на том, что смотрит на нее, замечает ее манеру улыбаться. Она с ним флиртует, понял он наконец. Мягко, неуловимо, оставляя ему полную свободу действий.

Стивен обнаружил, что вспоминает былые времена, когда они только поженились и не помышляли ни о чем другом, кроме как поваляться, дурачась, на диване. Он вспомнил, что всегда ценил ее здравомыслие, то, что благодаря ей всегда ощущал себя сильным и уверенным в себе, а не коротышкой ростом в пять футов шесть дюймов, которому никогда не бывать героем на футбольном поле. Он вспомнил, как ему нравилась его жена, особенно до того, как в Бейкерсвиле появилась Мелисса Авалон и сразила его наповал своей улыбкой.

В пять вечера Стивен Вандерзанден принял решение. Он совершил ошибку, поступил эгоистично и необдуманно и теперь надеялся, что жена никогда не узнает, какую боль он причинил ей. Он просто хотел вернуть назад свою прежнюю жизнь.

Они подъехали к дому.

Первым признаком беды стало какое-то мимолетное движение, которое Стивен заметил краем глаза. В следующее мгновение заднее стекло автомобиля осыпалось градом осколков.

– О боже, – воскликнула Эбигейл.

– Пригнись! – крикнул Стивен.

Инстинктивно вдавив в пол педаль газа, он вылетел за пределы подъездной дорожки. Лишь чудом не перевернувшись, машина скатилась по склону и уткнулась в кусты. Он попытался дать задний ход. Неудачно. Вперед. Никак. Они застряли.

Еще один выстрел. Боковое окно разлетелось вдребезги.

Стивен посмотрел на ту, с которой прожил пятнадцать лет в браке, и понял, что происходит. Убежать не удастся. Мелисса его предупреждала.

– Беги, Эбигейл, – сказал он спокойно. – Беги со всех ног.

А потом директор Вандерзанден вышел и приготовился принять свою участь.

В мансарде мэрии Сандерс не находил себе места от беспокойства. Полседьмого. Господи, сколько же времени нужно женщине, чтобы привести в порядок собственный двор? Вот что значит местная… Замечательно хороша, пока дело захватывает и волнует. Но как только дошло до тяжелой и изнурительной работы, ее и след простыл.

Он поворчал еще немного, расхаживая по небольшой комнате и растирая шею. Люк Хейз заскочил ненадолго, но уже вернулся в главный офис службы шерифа – Сандерс распорядился, чтобы он составил отчеты о проделанной за день работе. Как они тут обычно ведут дела, Сандерс не знал, но в межведомственных расследованиях соответствующие современным требованиям письменные отчеты жизненно необходимы, иначе обязательно что-нибудь упустишь.

Кстати…

Сандерс вытащил письмо, присланное Рейни из калифорнийской школы. Раз уж ее нет, он тут за главного, так что придется взять дело в свои руки.

Распечатав конверт, детектив пробежал глазами содержимое письма.

– Вот же дерьмо! – пробормотал он спустя полминуты. – Дерьмо!

И тут в углу комнаты затрещал полицейский сканер, передавая первые сообщения о стрельбе.

Глава 33

– Привет, Ричард.

Рейни стояла на задней веранде в сгущавшихся сумерках. Было поздно, почти восемь вечера. На обратном пути из Кэбота она остановилась перекусить сандвичем и обмозговать ситуацию. Съела она немного, но положение вещей заметно прояснилось. Неясная фигура на ее задней веранде? Незнакомец, разглагольствовавший о ее матери в баре в Сисайде? Дробовик на ее диване?

В какой-то момент все это дело коснулось ее самой.

И, найдя ее, убийца не исчезнет чудесным образом. Куинси был прав. Он еще не закончил.

Рейни оставила машину в нижней части подъездной дорожки. Она уже знала, кого ищет. Когда Дэнни наконец судорожно произнес имя, она поняла, что совсем не удивлена.

Она осторожно прошла сквозь заросли к задней стороне дома. Как оказалось, предосторожность не была лишней. Манн спокойно сидел на задней веранде, поглаживая дробовик ее матери.

Поднявшись по ступеням, она направила ему в грудь свой девятимиллиметровый.

– Привет, Лоррейн, – небрежно сказал он. – Надеюсь, ты не против, но мне эта прелюдия изрядно надоела.

– Отлично. Вставай, и я тебя пристрелю.

– Лоррейн, – он укоризненно покачал головой, – неужели ты так ничему и не научилась четырнадцать лет назад?

– Еще как научилась, – ответила она откровенно. – Не ждать слишком долго. И исповедоваться поскорее – толку больше.

Ричард Манн мило улыбнулся. На нем были черные джинсы и черный же свитер с высоким завернутым воротником, из-за чего его было труднее различать в сгущавшихся сумерках. Из шатена он превратился в блондина и подправил брови и ресницы. Эффект оказался поразительным – консервативный молодой профессионал обернулся честолюбивой рок-звездой. Рейни понимала, что это означает. Ричард не планировал продолжать свою звездную роль социального педагога бейкерсвильской восьмилетки. Ему оставалось сыграть одно-единственное представление – убрать последнюю ниточку, прежде чем ускакать на закат.

– Заглянул под крыльцо, – продолжал Манн. – Зачем ты его убрала?

– У меня свои причины.

– Навещала сегодня Дэнни, да? Теперь-то ты знаешь, что можешь поговорить со мною. В сущности, я единственный в этом городе, кто в состоянии тебя понять.

– Ты, Ричард, больной на голову ублюдок. Я – коп. Ничего-то ты не понимаешь.

Он непринужденно рассмеялся:

– И ты действительно в это веришь, а, Рейни? Ловко. Ты манипулировала своей совестью, позволяя себе жить дальше. Но я любопытен. Эта забавная деталь с пивом… Я наблюдаю за тобой вот уже несколько месяцев, и мне жутко интересно. Что ты говоришь, когда выливаешь пиво на землю?

– Тебя это не касается.

– Ты снова меня огорчаешь. Я так рассчитывал на тебя вначале, но ты стала просто раздражительной и скучной. Я уже не уверен, что ты по-прежнему мне нравишься.

– Наверное, из-за пушки, – сказала она. – Вставай и сдавайся. Посмотрим, может, и отношение изменится к лучшему.

Он улыбнулся:

– Нет уж, спасибо. Мне куда как комфортнее при нынешнем положении вещей. С работой я справляюсь, ты и сама должна это признать. Хороший школьный консультант должен уметь руководить и вдохновлять. Так вышло и с этим мальчишкой. Видела бы ты лицо Мелиссы в самом конце… Она так и не поняла, что к чему.

– Ты сюда для этого явился? Позлорадствовать?

– Ты знаешь, зачем я здесь.

– Мною манипулировать не так легко, как тринадцатилетним мальчишкой, – сдержанно сказала Рейни.

Ричард резко поднялся.

– Да нет, даже легче.

Он шагнул вперед.

– Стой, или стреляю.

Манн отбросил дробовик в сторону.

– Но, Лоррейн, я не вооружен.

– Не называй меня так!

Он сделал еще шаг.

– Ты ведь хочешь это сделать. Убийство у тебя в крови. Тяжело в первый раз, потом все легче и легче. Я читал, в мозгу вырабатываются какие-то мощные химические реагенты. С этим ничто не сравнится. Я знаю, ты уж поверь.

– Ни с места!

– Ну же, Лоррейн. Просто спусти курок. Ты же разговаривала с Дэнни и знаешь, каково оно. Ты меня ненавидишь. Ненавидишь за то, что я манипулировал парнишкой. Ненавидишь за то, что я помог ему убить тех девочек. За то, что подбросил его в твои сны. Я наблюдал за тобой, спящей. Знаю, оно опять там, у тебя в голове. Так стреляй, Лоррейн. Сделай это еще разок, получи удовольствие. Почувствуй власть. Отпразднуй свой гнев.

– Будьте ты проклят! – Она навела пистолет на коленную чашечку и, когда он сделал еще шаг, выстрелила.

И услышала глухой щелчок.

Ричард рассмеялся, подхватил дробовик ее матери и небрежно повертел в руках.

– Держишь «пушку» в шкафу, в обувной коробке? Ты сильно облегчила мне жизнь.

Рейни все еще смотрела на свою «беретту».

– Но как? Я ведь только почистила ее, зарядила…

– Боек ударника. Стоит чуть его подпилить – и пистолет уже не выстрелит. Я провернул это в ту ночь, когда ты проснулась, но к тому времени уже вышел. – Он помахал дробовиком у нее перед глазами. – Ты удалила боек. Я знаю, проверял. Но скажу так – слишком очевидно. Никогда не делай лишнее, Лоррейн, если достаточно малого.

– Да пошел ты со своими лекциями, – отрезала Рейни, выпустила пистолет из пальцев и отступила, пытаясь выиграть время для следующего шага. Кобура на лодыжке. Этот она держала в багажнике своей патрульной машины. Едва ли он мог добраться до него.

– На сей раз так хорошо у тебя не выйдет. Тот выстрел в голову Мелиссы Авалон…

– Проделывал это уже трижды. Всегда – с учителем информатики, всегда – выстрел в голову. Этот пазл так никто и не сложил. Раз уж убийца за решеткой, кому вздумается сопоставлять его работу с другими убийствами? Спроси своего друга Куинси. Расстрелы в школе считаются преступлением одноразовым.

– Но мы знали, что ты причастен…

– Полноте, сабо было всего лишь визитной карточкой. Я просто хотел, чтобы кто-то обратил внимание, – так веселее. Господи, я ведь дал вам No Lava. Я даже пригласил вас в свой кабинет, чтобы вы могли увидеть окно, через которое я выбрался из здания и встретился снаружи с Дэнни. Могли бы по крайней мере рассмотреть такую возможность.

– Мы рассматривали. Но она показалась нам притянутой за уши.

– Да, копы мыслят крайне прямолинейно, – согласился Ричард, пожав плечами. – Вот тут-то вы и допустили ошибку. Насилие – акт креативный. Оно требует терпения и тщательности. Я, знаешь ли, обхаживал Дэнни О'Грейди около года. Постепенно делал так, чтобы он чувствовал себя комфортно в Сети. Давал понять, что его чувства, злость и неадекватность – штука обычная и приемлемая. Дальше было просто. Встретился с ним с глазу на глаз. Показал, что мне можно доверять – как-никак его собственный школьный консультант… Как можно сомневаться в том, что говорит тебе твой школьный консультант? «Ты должен постоять за себя, Дэнни. Показать всем, в том числе и отцу, кто главный». Конечно, я никогда не упоминал Мелиссу Авалон. Оставлял это напоследок, так сказать, сюрприз под занавес. Он должен был просто принести оружие и проявить твердость духа. Когда мы вошли в школу через боковой вход, парнишка дрожал как осиновый лист. Но видела бы ты это выражение решимости на его лице… Черт, я был так горд! Звучит иронично, но я чувствовал себя в каком-то смысле отцом. А потом я прошел в компьютерный класс и застрелил милашку Мелиссу Авалон. – Ричард Манн понизил голос и заговорщически подался вперед. – Трюк в том, чтобы сделать это не сразу, но с некоторым замешательством, – признался он. – Дать мальчишке время оценить ситуацию. Дать ему осознать, что у него был шанс вмешаться. А потом, пока он все еще в шоке и пытается прийти в себя – ба-бах! – спустить курок. Дорогой училки больше нет. И мальчишка весь твой. Он себя проявил, только не сделал ничего хорошего. Теперь он вселенское зло. Я предложил Дэнни попробовать выпустить зверя, и он заскулил, как дитя, но не подкачал. Получилось совсем даже неплохо, учитывая тот факт, что он был слишком напуган и не вышел из компьютерного кабинета. Из Шепа мог бы получиться отличный учитель – по крайней мере в том, что касается оружия. – Манн покачался на каблуках. Потом вздохнул и удовлетворенно закончил: – Дэнни сам убил тех двух девчушек. А когда началась суматоха и все рванули из здания, я спокойно покинул сцену. Все прошло как по маслу.

– Не совсем. Тебя видела Бекки.

Манн пожал плечами:

– Наверное, пыталась погеройствовать и найти брата. Не повезло. Представь, каково оно, пробежав по коридору, обнаружить родного братца и школьного консультанта с еще дымящимися, как говорится, «пушками». А вот мне, считай, подфартило. Я просто пригрозил убить Бекки, если заговорит Дэнни, и убить Дэнни, если хоть словом обмолвится Бекки. Вуаля. Если бы люди воспитывали более бессердечных детишек, моя задача бы осложнилась. Когда у человека совесть чиста, возможность для манипуляции невелика.

– Так вот для чего ты создал Дэйва Дункана, чужака-коммивояжера, разъезжающего по побережью… Для новых манипуляций?

Манн по-волчьи оскалился.

– Ну же, Рейни. Произошло убийство – и что делают наши славные копы? Строят всех местных. До сих пор именно это было моим главным преимуществом. Никаких явных связей со случившимся, никто меня даже допросить не подумал. Но потом стало скучно. На сей раз я сам стал местным – весьма ловко, если можно так сказать о себе. Но теперь и меня могли подвергнуть допросу, а поскольку я вроде как украл чужое лицо, это могло всплыть, копни кто поглубже. Требовалось прикрытие. Как это сделать? А вот как. Нужно создать чужака, постороннего, за которым вы и станете гоняться. Умно и иронично. Когда-нибудь я напишу об этом книгу.

– Не хотелось бы тебя огорчать, Ричард, но если ты так хорош, как же я поняла, что стрелок – это ты? И Дэнни это подтвердил. Собственно говоря, я уже сообщила об этом остальным – разослала сообщения. Так что игра окончена. – Рейни соврала насчет оставленных Сандерсу и Люку сообщений, но Манн даже бровью не повел.

– Они не приедут, Лоррейн. Ты еще не поняла? Твой герой Куинси вот-вот бросится в объятия бывшей супруги. А твои друзья, детектив Сандерс и Люк Хейз, разбираются сейчас с другим происшествием. В городе опять стреляли. Или ты не слышала? Похоже, кто-то отослал Дэниелу Авалону копию того приватного видео, которое ее дочь сняла для себя и своего нового любовника, так сказать, in flagrante delicto^[22]. Думаю, для мистера Авалона это было уж чересчур. Он таки отыскал старину Вандерзандена. Да еще захватил свой любимый дробовик. – Ричард тактично прикрыл пальцами губы. – Упс! Так что здесь только мы с тобой, Лоррейн. Поговорим?

– Зачем? Ты уже позабавился. Я-то здесь при чем?

– Расскажи, как ты тогда себя чувствовала. Тебе понравилось? Ты ведь убила человека, который убил твою мать.

– Иди к черту.

– Понравилось, да? Ты, конечно, не признаешься, но удовольствие получила. И тебе хотелось бы пережить это снова, так ведь, Лоррейн? Каждый раз, когда ты выходишь на заднюю веранду. Каждый раз, когда поднимаешь пиво в безмолвном тосте в память о человеке, которого отправила на тот свет.

– Я передумала. – Рейни опустилась на ближайшую скамейку, заметив, как напрягся Манн. – Я скажу тебе, что говорю, когда выливаю пиво.

– И что же? – Он затаил дыхание.

– Я произношу тост в память о моей матери. – Она опустила руку к лодыжке.

– И что ты ей говоришь? Посылаешь посмертное проклятие? О, мне это нравится. Я тоже так делаю раз в год.

– Нет. – Пальцы сомкнулись на рукоятке пистолета. – Никакого проклятия. Она пыталась остановить его, понимаешь ты, говнюк? Не сразу, но до нее дошло, и она высказала ему свое мнение. И он вышиб ей мозги. Так что нет, я не посылаю свою мать подальше. Я говорю ей «прости». Говорю, что мне следовало убить его раньше. А ему желаю хорошего огоньку в аду.

Она выхватила свой пистолет двадцать второго калибра.

– Бай-бай, Ричард.

– Слишком поздно, Рейни. Дэнни у тебя за спиной.

Рейни услышала, как скрипнула половица. Инстинктивно обернувшись, она увидела потрясенное, бледное лицо Дэнни. А когда поняла свою ошибку, было уже поздно. Совершая обратный маневр, она выстрелила, но уже наугад, от отчаяния.

А в следующее мгновение Ричард Манн врезал Рейни в висок дробовиком ее матери.

Затем он быстро шагнул вперед и навел на Дэнни дробовик:

– Отдай мне пистолет.

Дэнни посмотрел на рухнувшую на деревянный настил Рейни и протянул оружие.

Ричард улыбнулся. Все равно что отнять конфетку у младенца. Заткнув пистолет за пояс джинсов, у заднего кармана, он отбросил дробовик в сторону.

– Папаша помог выбраться, а?

Мальчик не ответил – лишь бросил жадный взгляд на пистолет Ричарда. Последнего это, однако, ничуть не обеспокоило. Отец так застращал парнишку, что тот уже не был способен на что-то решительное. Забавно.

Манн наклонился и не без труда поднял Рейни и положил ее себе на плечо.

– Это ведь ты меня сдал, а, Дэнни? Разве я не говорил тебе, что умные парни никого не сдают? Умные парни держат рот на замке, если не хотят, чтобы с их родными что-то случилось.

Дэнни по-прежнему молчал.

– Что ж, теперь нам остается только одно, – вздохнул Ричард. – Придется убить твою сестричку. Таковы уж правила, Дэнни. Можешь спросить моего старика. Жить надо по правилам.

Рейс Куинси приземлился в Портленде в начале десятого вечера. Люк встретил его у выхода и, пока они бежали к припаркованной в запрещенном месте машине, кратко ввел в курс дела.

– Ее сосед сообщил, что вскоре после восьми слышал выстрел, – сообщил Люк. – По правде, мы получили вызов лишь около девяти.

– Почему так поздно?

– Потому что мы были заняты другой стрельбой, и сообщение прошло по каналам не сразу. Дэниел Авалон исчез не далее как вчера днем. Сегодня он объявился в Бейкерсвиле и попытался снести голову Стивену Вандерзандену.

– Удачно?

– Не совсем. Вандерзанден с синяками и помят, но, к счастью, Авалон оказался никудышным стрелком. С другой стороны, жена Вандерзандена из всего этого переполоха поняла, что и как. Даже не знаю, как Стивен будет жить с нею дальше.

– Ярость отверженной женщины пламени ада сильней, – пробормотал Куинси. Кто-то вышел им навстречу с полной багажной тележкой. В последний момент они увернулись и побежали дальше. – Когда полиция была в доме Рейни?

– Спустя четверть часа. Пока что самой Рейни ни следа, но на задней веранде капли крови. Сандерс думает, он увез ее с собой.

– Телефонные звонки, злорадство, в этом духе? Он любит игры. Для него все это – большое приключение.

– Ну, приключение мы ему постараемся сократить… Есть хорошая новость. Сандерс распечатал личное дело Ричарда Манна примерно в половине седьмого. И сразу же увидел черно-белое фото настоящего Ричарда Манна, на котором, конечно же, был кто угодно, но только не наш любимый консультант. Он уже успел выслать пару патрулей по адресу Манна, когда началась стрельба у дома Вандерзандена.

Они добрались наконец до патрульной машины Люка. Куинси бросил багаж внутрь и забрался на сиденье. Люк включил сирену, и они отвалили от тротуара.

– Что нашли в доме Манна? – спросил Куинси, схватившись за приборную доску, когда Люк резко повернул за угол.

– Компьютер. Один из наших пробежался по клавишам, и на экране высветилось: «Люблю тебя, крошка». И вся эта хренова машина сразу же разлетелась на части. К счастью, взрыв был не сильный и никто не пострадал.

– Черт! – Куинси стукнул по приборной доске. – Мы весь этот танец отставали от него на два такта!

– Угу, а теперь на танцполе не протолкнуться… Следующая новость такая: в полшестого исчез Дэнни. Двое копов из округа Кэбот перевозили его в психиатрическую лечебницу, и автомобиль улетел в кювет. Пока они якобы были в отключке, парень нашел ключи, снял кандалы и растворился в тумане.

Взглянув на Люка, Куинси пробормотал:

– Шеп.

Люк не ответил, что можно было расценить как «да».

– Его задержали?

– Все еще допрашивают. Дэнни нигде не видно, но я знаю Шепа. Он сделает все для сына, может, даже и такое. Но что-то явно пошло не так. Шеп сейчас как огромный студень. Не знай я его лучше, решил бы, что он до чертиков напуган.

– По-твоему, Дэнни сбежал от них?

– Не знаю.

– И рванул к дому Рейни?

– Наши эксперты там сейчас работают. Спроси, когда придет отчет.

– Как хорошо Дэнни знает эту местность?

– Он там всю жизнь охотился. Чувствует себя как дома.

– Нам нужен Шеп. Пусть его привезут к дому Рейни.

Люк даже глазом не моргнул.

– Хорошо.

– И пусть Сандерс отправит к О'Грейди двух полицейских. Необходимо, чтобы Сэнди и Бекки находились под полной полицейской защитой. Согласно предварительной информации, Ричард Манн – или кто бы он там ни был – провернул это уже трижды. И каждый раз – массовое убийство. И каждый раз – без свидетелей. Не думаю, что они нужны ему сейчас.

Люк побледнел, но сдержанно кивнул.

– У тебя бронежилет есть?

– Да.

– Надень. И пусть другие тоже наденут.

– Думаешь, он еще здесь, в городе?

– Уверен. Такова уж природа этого зверя. Чтобы получить удовольствие, ему каждый раз приходится поднимать ставки. И как раз сейчас ему становится скучно.

Глава 34

Эйб Сандерс встречал Куинси у дома Рейни. Бригада криминалистов трудилась вовсю: в поисках трасологических следов эксперты отдирали половицы, разбирали заднюю веранду. Место происшествия освещали огромные прожектора, люди в синих куртках осматривали участок, подсвечивая себе фонариками. Нечто подобное Куинси наблюдал сотни раз, но и сейчас происходящее произвело впечатление чего-то сюрреалистического.

Бывать в доме Рейни ему еще не приходилось. Ничего такого, что могло бы мысленно связать его с нею, здесь быть не могло. Но, увидев заднюю веранду в обрамлении высоченных, устремленных в небо деревьев, он сразу же представил ее и ощутил тяжелую, ломающую тело боль. Ее таящие грусть глаза, ее упрямый подбородок. Сколько всего осталось незаконченным…

Ему даже пришлось коснуться стены, чтобы справиться с секундным головокружением. Оправившись, Куинси приступил к делу.

– Что нашли? – обратился он к Сандерсу.

– Там, под верандой.

Куинси проследовал за детективом. Там уже был Шеп – стоял в стороне, пряча подбородок в поднятый воротник. Люк был прав – шериф выглядел больным. Если за побегом стоял он, то план определенно не сработал.

Куинси также отметил, что несколько человек под верандой работают с азартом археологов, рассчитывающих на большой успех. Поднятую землю тут же отвозили на тележках.

– Похоже на свежее погребение, – сказал Сандерс. – Прямо под крыльцом. Но пока ничего – только старые нитки да гравий. Они еще не закончили.

Куинси посмотрел на Шепа. Шериф поджал губы. Куинси понял – здесь нашел последнее пристанище человек, убивший мать Рейни. Понял он, и кто отправил его туда.

– Что еще?

– Нашли старый дробовик. Шеп уже опознал его как оружие, из которого четырнадцать лет назад убили Молли Коннер. Вообще-то, дело оставалось открытым, и все вещественные улики находились в хранилище полиции штата, в Портленде. Два дня назад улики забрал некий молодой человек, назвавшийся представителем службы шерифа Бейкерсвиля. При этом он назвал номер жетона Рейни, а тупица-полицейский поверил ему на слово и даже не подумал проверить. А сейчас выяснилось, что гость из Бейкерсвиля подпадает под описание Ричарда Манна.

– Он все продумал.

– В его доме мы обнаружили сотни отпечатков пальцев, но разобраться в них, прогнать через систему еще не успели. Нам он известен как Ричард Манн, хотя настоящий Манн работает преподавателем в каком-то городишке на Аляске и понятия не имеет, что кто-то украл его личность. С возвращением в цивилизацию учителя будет ждать небольшой сюрприз.

– Манн где-то здесь, – сказал Куинси.

– Чтобы остаться на месте, надо быть идиотом. Наши люди повсюду.

– Этот человек – адреналиновый наркоман. Пока что ему все удавалось. Он пойдет до конца.

– И что, по-вашему, он делает?

– Наверняка сказать не могу. Думаю, в начале он планировал что-то в своем обычном стиле. Нашел проблемного паренька. Нашел личность для прикрытия. Делал все без спешки. За последние десять лет он совершил три тщательно продуманных и четко исполненных преступления. Он не торопится. Осторожен. Вспомните, о чем мы недавно говорили: у него всегда есть запасной вариант. Преодолеваешь первую стену и натыкаешься на второй рубеж обороны.

Полагаю, он слишком хорош. Два показательных преступления, и никто даже близко к нему не подобрался. В чем здесь азарт? Где кайф? Вот почему на этот раз он решил рискнуть. Остался на месте преступления после расстрела. Дал нам несколько зацепок, вот только я не увидел их вовремя. Вспомните его заявление насчет того, что значит быть хорошим отцом. Он, конечно, говорил о собственном отце. А его спич после похорон, когда он говорил о том, как пришел к выводу, что Дэнни не может быть стрелком… Мол, Дэнни слишком умен, слишком хитер, чтобы действовать прямолинейно, используя только силу. Он говорил не о Дэнни, а о себе.

А теперь переходим к Рейни. Он добыл ее дробовик. Тот самый, из которого, как считает практически весь город, она застрелила собственную мать. Какой соблазн для него. Женщина, сделавшая, по слухам, именно то, о чем он мечтал в детстве. Она для него – культовая фигура.

– Думаете, он хотел, чтобы она убежала с ним? Стала его напарницей? – недоверчиво спросил Сандерс.

Куинси покачал головой:

– Нет. Думаю, он совершил ту же ошибку, что и весь город. Рейни не убивала свою мать. И это очень, очень сильно его огорчило.

– А если он огорчен… – продолжил Сандерс.

– Если мы не найдем их в ближайшее время, – негромко сказал Куинси, – то, скорее всего, Рейни не доживет до утра.

Донесшийся из леса крик заставил их обернуться.

– Сюда, сюда! – Один из криминалистов махал рукой. – Здесь что-то есть!

Подбежав, они увидели на земле крохотный клочок белой хлопчатобумажной ткани, оторванный, возможно, от футболки.

– Они ушли в лес, – уверенно объявил Сандерс. – Здесь нужны розыскные собаки.

– Ближайшие дороги, – тут же добавил Куинси. – Лесовозные, проселочные, все. Пешком он далеко не ушел.

Сандерс тут же достал телефон и сделал несколько звонков, после чего они устремились в лес с отчаянной надеждой найти след. Найти Рейни.

– Черт! – уже в пятый раз за последние пять минут выругался Ричард Манн и, остановившись, вытер влажный от пота лоб и бросил на Рейни взгляд, в котором все явственнее проступала ненависть.

Она сделала вид, что ничего не заметила, и осторожно опустилась на землю. Сделать это со связанными за спиной руками было не так-то просто. Кружилась голова. Сознание вернулось к ней быстро, но легче от этого не стало. Судя по пульсирующей боли, Ричард сломал ей челюсть. Левый глаз почти полностью закрылся, и она подозревала повреждение глазницы. В глазах двоилось, а боль, хотя порой и затихала, стала более острой. Кровоизлияние? Тромб? Вариантов хватало.

Что ж, по крайней мере она посмеялась последней. Выпущенная наугад пуля попала Манну в правую ягодицу как раз в тот момент, когда он разворачивался, чтобы ударить ее дробовиком. Сначала он не обратил на рану большого внимания, но, поднявшись по склону, стал заметно оберегать правую ногу. Походка его изменилась, лицо раскраснелось. Остановки становились все более частыми и продолжительными. Определить в темноте было трудно, но Рейни подозревала, что рана сильно кровоточит. Манн затолкал в штаны ветровку, но мера эта, должно быть, оказалась малоэффективной, поскольку он то и дело останавливался и искал на земле следы крови.

Не с той связался, вот и получил в задницу, подумала Рейни и мстительно ухмыльнулась, но тут же поморщилась от боли.

Дэнни шел с ними и на привалах тихонько сидел рядом с Рейни. За все время мальчик не сказал ни слова. Он просто шел, низко опустив голову и сунув руки в карманы синих форменных штанов. Ночь выдалась холодная, и Дэнни постоянно ежился в своей белой хлопчатобумажной футболке. Рейни сочувствовала ему, но помочь ничем не могла.

Деревья раскачивались перед глазами, и она с трудом сдерживала подступающую к горлу тошноту – тут бы для себя что-то сделать, а не о других думать.

Как Дэнни выбрался из центра содержания? Зачем пришел к ней домой? Подозревал, что там может появиться Ричард Манн? Хотел помочь ей?

Или же он сообщник Манна? Что там сказал накануне Куинси? Как только один сообщник заставляет второго убить, более слабому становится намного труднее разорвать криминальные узы. Дэнни убил. Он сам рассказал ей об этом – тонким, срывающимся, слабым голосом.

Она больше не знала, что думать и чего ждать. Пыталась собраться с мыслями, придумать какой-то план. Лицо горело, и боль усиливалась.

Манн, пошатываясь, поднялся. Посветил фонариком на землю в том месте, где сидел, и выругался, обнаружив на песке два темных пятна. Кровотечение не остановилось. Он затер подошвой кровь, схватил ветку, чтобы замести их следы, и, злобно посмотрев на Рейни, рявкнул:

– Поднимайся!

– Меня сейчас вырвет, – пробормотала она.

– Поднимайся!

– Ладно. – Рейни едва успела наклониться, как ее вырвало. Прямо на его кроссовки.

– Черт! – Манн отскочил на пару шагов и задергал ногами, тщетно пытаясь отряхнуть блевотину. Лицо его побагровело. Рейни больше не колебалась. План, может, и не лучший, но уж какой есть, учитывая обстоятельства.

– Беги! – крикнула она Дэнни. – Беги!

И в следующую секунду бросилась на Манна.

Они упали вместе, друг на друга, и пистолет, выскользнув из его пальцев, отлетел в сторону. Рейни слышала, как Манн шарит по земле и ругается. При этом он еще и брыкался, так что она инстинктивно отвернулась, оберегая голову. Глаз почти совсем закрылся, щека, казалось, вот-вот взорвется, но поднять руки Рейни не могла и только извивалась на земле, как беспомощный червяк.

Ричард наградил ее злобным пинком. В ожидании второго она откатилась в сторону, но он вдруг отвернулся.

Пистолет. Ему понадобился пистолет. Рейни снова подкатилась и, собрав силы, ударила его обеими ногами под колено. Манн пошатнулся, и она ударила еще раз, метя в простреленную ягодицу.

Дэнни исчез. Только бы ему удалось сбежать. Если ей удастся выиграть для него время…

Манн опять пытался подняться. Рейни увидела, что он смотрит на отобранный у Дэнни пистолет, валяющийся на земле, футах в четырех от нее. Сжав зубы, Ричард метнулся к оружию, но она успела откатиться вправо и пнуть его в голову.

– Чертова сука, – выругался Манн.

А потом вдруг как-то странно ухмыльнулся и захватил пригоршню пыли с сосновыми иголками. Рейни вобрала голову в плечи и зажмурилась, но закрыть свое окровавленное лицо руками не смогла.

Она поперхнулась, инстинктивно моргнула, и в следующее мгновение восемь иголок впились в ее здоровый глаз.

– Чтоб тебя!

Рейни даже не представляла, что может быть так больно. Такой боли она не испытывала даже тогда, когда была маленькой и беззащитной. К черту. Она уже не маленькая и не беззащитная.

Рейни поджала ноги, готовясь снова атаковать Ричарда Манна, и вдруг обнаружила, что он смеется. Стоит, смеется и даже не ищет пистолет. Только смотрит, как она извивается на земле, и ухмыляется.

– Собралась куда-то, Лоррейн?

– Ублюдок!

Он снова рассмеялся.

Она покатилась на него с диким воплем, но он спокойно пнул ее в сломанную челюсть.

В голове как будто что-то взорвалось. Яркие, фантастические цвета вспыхнули перед глазами, а потом все смела раскаленная добела волна. С ее губ сорвался крик.

– Ну что, Лоррейн? Хватит? Или хочешь попробовать еще?

Рейни снова покатилась по земле. Она уже ничего не видела. Только слышала, как он идет за ней, и уже знала, что будет дальше. Ей хотелось быть отважной и смелой, но боль была слишком сильной, и она только бежала от нее. Катилась, катилась и катилась, отчаянно пытаясь найти выход.

Колено наткнулось на дерево. Рейни вскрикнула. Манн рассмеялся. Шаги… Ближе и ближе… Быстрее и быстрее… Она вдруг сменила направление и, ориентируясь только по памяти, покатилась в другую сторону. Пистолет. Где-то здесь пистолет.

– Нет! – взвыл вдруг Ричард Манн, и Рейни поняла, что это значит. Ощутив под собой холодную сталь девятимиллиметрового, она схватила его окровавленными пальцами.

– И что ты будешь с ним делать? – напряженным голосом спросил Манн. – Стрелять ногами?

Рейни повернулась к нему спиной.

– Стоять. Полиция.

– Дай его мне, Лоррейн. Будь хорошей девочкой. Дай его мне, и обещаю – я убью тебя быстро.

Шаги ближе…

Окровавленные пальцы скользили на рукоятке, пытаясь направить тяжелый пистолет в нужную сторону и найти спусковой крючок.

Хриплое дыхание Манна было совсем близко. Она не видела его и не рассчитывала, что сможет прицелиться. Сделать хотя бы что-то, пусть даже всего лишь отстрелить ему большой палец на ноге.

Пистолет снова выскользнул из пальцев. Надежды не осталось.

Манн уже навис над ней. Отвел ногу, чтобы еще раз ударить ее в лицо…

– Стоять! Полиция!

Их осветили сразу несколько фонариков. Рейни попыталась рассмотреть хоть что-то, но свет был слишком яркий. И голоса доносились откуда-то издалека. Она снова нащупала пистолет и, повернув голову, увидела, что Манн смотрит на свет. Как и она, он тяжело и хрипло дышал, а лицо перекосила гримаса ярости.

– Да пошли вы!.. – рыкнул Манн и отступил для замаха…

А Рейни потянула спусковой крючок.

Огонь открыли сразу трое полицейских, и Манн свалился на землю. Рейни подкатилась ближе. Лежа в трех футах от его головы, она видела, как в его глазах постепенно гаснет ненависть.

Через секунду подошел Куинси. Рейни узнала его по запаху и, когда он наклонился, прижалась к его груди.

– Я вернулся. Спешил, как только мог, – пробормотал он. – Говорил же, что вернусь.

Теперь Рейни увидела и других. Эйба Сандерса. Люка Хейза. Шепа О'Грейди. И Дэнни. Мальчик стоял рядом с отцом, и по его щекам текли слезы.

– Как вы нас нашли? – спросила она.

– Дэнни оставил след. Клочки футболки. Отрывал и бросал на землю через штанину.

– Я умный, – сказал Дэнни.

Рейни снова повернулась к Куинси. Руки у него были сильные. Пульс бился ровно. Ей было хорошо с ним.

«Наконец-то меня кто-то обнимает», – подумала она.

И вдруг заплакала. Она плакала по Дэнни, сотворившему столько зла. По себе. А еще по тому, что ей предстояло сделать.

Эпилог

Солнце светило вовсю, когда Рейни спустилась по ступенькам суда округа Кэбот. На ней были джинсы и простая, заправленная под пояс, белая футболка. Приближалось лето, и дни стояли теплые, так что, проведя в помещении четыре часа, она с удовольствием ощутила тепло на своем все еще заживающем лице. Опухоль, к счастью, уже спала, но естественный цвет пока еще терялся между разнотональными наплывами желтого и зеленого. По крайней мере полученные повреждения оказались не столь тяжелыми, как она поначалу думала. Врач заверил ее, что все нормализуется через несколько недель, и добавил, что случившееся безусловно доказывает факт ее тупоголовости. Остряк.

Все это время бейкерсвильская оперативная группа трудилась не покладая рук. Эйб Сандерс дождался-таки своего часа – дело официально перешло под его юрисдикцию. Вместе с расследованием ему досталась целая армия федеральных агентов, управлять которой было просто выше человеческих сил.

Проверка отпечатков пальцев дала ошеломительный результат. Ричард Манн оказался в действительности Генри Хокинсом из Миннеаполиса, штат Миннесота. Отец его был армейским лейтенантом и семейным деспотом, тихоня-мать – библиотекаршей. Семья часто переезжала с места на место. Судя по дневниковым записям, с оружием он познакомился рано, как и с отцовскими кулаками. Частая смена места жительства и школы способствовали развитию личности-хамелеона. А еще в нем постоянно копилась злость. На отца с его солдафонскими замашками. На других детей, считавших его чужаком. На мать, не умевшую постоять ни за себя, ни за сына.

Хокинсу было двадцать, когда родители погибли в автомобильной аварии, лишив его всяких шансов на расплату или прощение. Вот тогда и началось кровавое буйство.

Пока что ФБР удалось связать его с двумя другими школьными расстрелами. Сейчас эти дела пересматривались, шли допросы подростков, столь сильно жаждавших славы, что они пошли в тюрьму, так и не признавшись, что действовали под влиянием кого-то постороннего. Кроме того, фэбээровцы изучали еще несколько похожих эпизодов с участием детей, имевших место в то время, когда в городе проживал Хокинс. Совпадения, разумеется, не исключались, но эксперты сомневались, что только ими можно объяснить все случаи.

Хокинс оставался собственником родительского дома в Миннесоте, в котором соорудил несколько ловушек-сюрпризов и самодельных бомб, так что явившимся туда следователям скучать не пришлось. Это обстоятельство задержало их, но не остановило. Операцию возглавлял Сандерс, и в его лице Хокинс столкнулся с противником дотошным и неуступчивым.

Обработка собранных улик могла занять от нескольких месяцев до года, но для Генри Хокинса это не имело уже никакого значения. Тело никто не востребовал, и его похоронили за счет штата.

Дело Дэнни О'Грейди было направлено на пересмотр. Шеп и Сэнди работали с Чарльзом Родригесом над заключением судебной сделки. Но в любом случае Дэнни ждала долгая дорога. Он убил двух девочек, и даже смягчающее обстоятельство – действие под внешним влиянием – никак не могло изменить этот трагический факт. В каждом из нас должны быть барьеры, заявил этим утром окружной прокурор, границы, преступать которые нельзя. И один из этих барьеров – неприкосновенность человеческой жизни. У Дэнни такой барьер отсутствовал, что не могло быть оставлено без внимания.

В результате стороны пришли к определенному соглашению: Дэнни признает обвинение в убийстве при отягчающих обстоятельствах и взамен получает гарантию, что его дело остается под юрисдикцией ювенального суда. Наказание он будет отбывать в исправительном учреждении для подростков, где может оставаться до достижения двадцати пяти лет. Все это время его официальным опекуном должен оставаться Комитет по делам молодежи штата Орегон. Комитет будет обязан провести новое медико-психологическое обследование и предоставить ресурсы для лечения, а со временем принять решение относительно возможности условно-досрочного освобождения.

Свой дом в Бейкерсвиле Сэнди и Шеп выставили на продажу. Отбывать срок Дэнни, судя по всему, предстояло в учреждении «Хиллкрест» в Салеме, и они намеревались перебраться туда. Шеп проходил собеседование в нескольких охранных компаниях. Многие подозревали, что именно он организовал «автомобильную аварию», в результате чего Дэнни смог сбежать, но прямых доказательств нарушения им закона не нашлось, так что его послужной список остался чистым. Сэнди решила полностью сосредоточиться на детях и присоединилась к движению по реформированию ювенальной юстиции. Формально они по-прежнему были мужем и женой, но когда Рейни навещала их в последний раз, признаков оттепели в их отношениях она не заметила. Судя по всему, они достигли соглашения жить вместе, но порознь. Возможно, им казалось, что так будет лучше для Бекки.

Рейни остановилась на нижней ступеньке, решая, идти ли сразу к машине или воспользоваться чудесной солнечной погодой и прогуляться по городу. От размышлений ее отвлек голос за спиной:

– Привет, Рейни.

Она обернулась и сразу же увидела его. А увидев, машинально улыбнулась и только потом подумала, что улыбаться бы и не стоило. Но было уже поздно.

Куинси стоял у каменной стены – в дорогом костюме и консервативном синем галстуке. В последний раз они виделись две недели назад. Сразу после сцены в лесу он улетел в другой город, где в связи с открывшимися обстоятельствами открывалось новое расследование по делу по расстрелу в школе. С тех пор он так и летал по всей стране, опрашивая подростков и изучая фотографии с мест преступлений.

Теперь Куинси стоял перед ней, и Рейни, едва взглянув на него, поняла, что соскучилась.

– Привет.

– Шеп сказал, что ты здесь.

– Вот уж не думала, что он разговаривает с федеральными агентами.

– Он и не разговаривал.

Куинси кивком указал на свободное место рядом, и Рейни подошла, всячески показывая, что вообще-то делает ему одолжение. От него хорошо пахло. Надо будет как-нибудь спросить, что это за одеколон такой, решила Рейни. Запах и впрямь чертовски неплохой.

– Как дела?

– Это я собирался спросить.

– У Дэнни все не так уж и плохо. Его многие поддерживают. Попустительствовать, конечно, никто не собирается, но этот Ричард Манн, он же Дэйв Дункан, он же Генри Хокинс, перехитрил весь город, включая управление образования. Понятно, что повлиять на проблемного подростка было намного легче.

– А Бекки?

– Ей уже лучше. Как только Сэнди сказала, что Ричард Манн мертв, у девочки груз с плеч свалился. Когда началась стрельба, она побежала искать брата и, к несчастью, увидела его с Манном в компьютерном кабинете, рядом с телом мисс Авалон. Манн пригрозил убить Дэнни, если она кому-то что-то скажет, и убить Бекки, если проговорится Дэнни. Простая стратегия обычно самая эффективная.

– Ну, теперь у него есть прекрасная возможность обсудить все это с дьяволом. – Уголок его рта дрогнул в улыбке. Знакомое выражение… Ему бы еще не быть таким неловким. Ей так хотелось дотронуться до него…

– А ты как? – негромко спросил он.

Рейни пожала плечами. Врать уже не имело смысла. Новая, улучшенная Лоррейн Коннер придерживалась и нового принципа: режь правду, пока больно не станет.

– Бывало и лучше.

– Окружной прокурор намерен выдвинуть обвинения?

– Не знаю. – Она кивнула в сторону здания суда. – Нас с адвокатом приглашали выслушать варианты. Законы в нашем штате – это что-то. Я думала, что раз застрелила Лукаса, когда мне было семнадцать, то дело подпадает под ювенальную юрисдикцию. Оказывается, нет. В Орегоне в расчет принимается возраст, когда дело попало в суд. А это означает до пяти лет. Окружной прокурор говорит, что, учитывая смягчающие обстоятельства, он может согласиться уменьшить срок до года. С отбыванием на месте. Мне лишь надо признать себя виновной в тяжком преступлении. Я… если честно, я такого не ожидала.

Объяснений не требовалось. Куинси уже все понял. Осуждение по статье «Тяжкие уголовные преступления» означало бы, что ей до конца жизни закрыта дорога в правоохранительные органы. Рейни не разрешат даже работать в службах безопасности. Она не сможет носить оружие.

– Сдаваться не собираешься? – спросил он после короткой паузы. – Можно сослаться на ограниченную психологическую дееспособность. Или на то, что ты действовала в состоянии диссоциации, вызванном травмой, убийством твоей матери.

– То же самое говорит мой адвокат. По ее мнению, обвинению просто не на что опереться. Запуганная семнадцатилетняя девчонка. Подозреваемый в убийстве с галереей татуировок и полным отсутствием каких-либо нравственных качеств. Она считает, что дело – верняк.

– То есть виновной ты себя признавать не будешь.

Рейни невесело улыбнулась и посмотрела в небо. В деле появились кое-какие беспокоившие ее факты.

– Думаю, признаю себя виновной и смогу попросить о снисхождении, – тихо сказала она.

– Почему? Захотелось посидеть на тюремной диете?

– Мне надо высказаться. Изложить, как все случилось. То, что я сделала четырнадцать лет назад, было ужасно. И ты прав, время здесь роли не играет.

– Он тебя изнасиловал.

– Да.

– Ты пыталась обратиться к матери?

– Да.

– Но она тебе не поверила.

– Нет. И тогда я пошла к Шепу.

Куинси удивленно посмотрел на нее:

– Шеп знал?

– Я хотела выдвинуть обвинение, но Шеп мне не поверил. Он тогда только начинал, а я была семнадцатилетней девчонкой из неблагополучного района.

– И ты вернулась к матери, – заключил Куинси.

– Нет, я вернулась домой. Не представляла, что делать. Но ей, наверное, требовалось какое-то время, чтобы все обдумать. Не знаю. В тот же вечер Лукас заявился снова. Пьяный, конечно. Они сильно поцапались, и она его выставила. Кричала, чтобы держал свои грязные руки подальше от ее дочери. Я тогда впервые почувствовала гордость за нее. Впервые подумала, что, может быть, что-то изменится к лучшему. А когда я пришла на следующий день из школы, то узнала, что Лукас ее застрелил.

– Шеп, должно быть, раскаивался.

– Шеп арестовал меня. Но в Бейкерсвиле женщин-полицейских не было, так что ему пришлось отправить меня в округ. Там меня заставили раздеться, чтобы отправить одежду на экспертизу. И… В общем, вид у меня после всего этого был не самый лучший. Осматривавшая меня женщина позвонила Шепу. Сказала, что либо мой парень садист, либо я провела ночь с «Ангелами ада»^[23]. Бедняга Шеп. Ему пришлось признать ошибку, а для такого, как он, это не шутка.

– Это он дал тебе дробовик?

– Нет. Тогда, думаю, он просто понял, что не рассчитал. Тут еще сосед дал показания насчет времени выстрела… Полиция объявила Лукаса в розыск. Они полагали, что он уже сбежал, но я их уверенности не разделяла. У него просто не было денег, и сукин сын всегда отличался прижимистостью. Я как будто знала, что он придет. Моя мать мертва – делай что хочешь… Никакого оружия у меня не было. Купить его законным порядком я не могла. Оставался только дробовик. Я поехала в центр. Подождала до шести, когда офис шерифа закрывается на ночь. Волонтеры были в патруле. Звонки принимал автоответчик, который давал справку, как связаться с шерифом в нерабочее время. В общем, я туда проникла.

– А сигнализация?

Рейни вскинула бровь.

– В Бейкерсвиле? Да кому ж придет в голову вламываться в офис шерифа? Мы и сейчас-то частенько забываем его запирать. Там даже кофеварки приличной нет.

– Но вещественные доказательства вы где-то храните?

– Сейчас у нас есть сейф. Прочный, надежный. В задней части офиса. А тогда, четырнадцать лет назад, был обычный абонентский ящик. Я открыла его заколкой. И забрала дробовик.

Куинси вздохнул и потер переносицу. Он уже знал, что было дальше.

– Лукас появился…

– Да. Прошел через раздвижную стеклянную дверь и только потом увидел меня. А когда увидел, ухмыльнулся – мол, вот будет веселье. И закрыл дверь. Вот тогда я и выстрелила. В упор. В грудь. И что ты думаешь? Он так и сдох с ухмылочкой на губах.

– Почему ты не позвонила в полицию? Объяснила бы все самозащитой.

– Я была обычной девчонкой. Ребенком. Ничего в этом не понимала. И для меня это не было никакой самозащитой. Он изнасиловал меня. Убил мою мать. Я хотела стереть его с лица земли. Для этого и принесла домой мамин дробовик.

– И закопала его под верандой.

– Пришлось потрудиться.

– А потом ты сбежала.

Рейни кивнула.

– Уехала в Портленд и четыре года пыталась выкинуть все это из головы.

– А его машина? И соседи наверняка сообщили, что слышали выстрел…

– Сосед уехал на рыбалку. А больше там никто и не живет.

– Ладно, пусть так. Но все равно… Как объяснить исчезновение Лукаса? Как объяснить исчезновение из офиса шерифа дробовика и его чудесное туда возвращение? По-моему, все вполне очевидно. Шеп должен был обыскать твой участок еще до конца недели. Ты даже тело спрятать толком не догадалась.

Рейни промолчала.

Секундой позже Куинси вздохнул.

– Он просто спустил все на тормозах, да? Закрыл глаза? Что ж, будем считать, что мы с ним квиты.

– Город у нас маленький, и правила здесь немножко другие. Как аукнется, так и откликнется. Пусть не всегда, но частенько это справедливо. И для протокола – мы с Шепом никогда об этом не говорили.

– Разумеется. Иначе получился бы сговор.

– Я, в общем-то, была готова заплатить за содеянное, – тут же возразила Рейни. – Во многих отношениях так было бы лучше. Пришлось бы нелегко, открылось бы много неприятного, но зато я рассчиталась бы сполна. А вышло… – Голос ее дрогнул. – У Лукаса были жена и ребенок. Я лишила их мужа и отца. Целых четырнадцать лет они не ведали даже, что с ним случилось. Пусть я ненавидела его, но человеком-то всегда надо оставаться. Родригес прав: должны быть барьеры, переступать через которые непозволительно. Никто не может отнимать чужую жизнь.

– В ту ночь он мог прийти за тобой, – мягко сказал Куинси.

– В том-то и дело, что наверняка я этого не знаю. Я убила его первой, и теперь мне жить с этим до конца.

– Рейни…

Она подняла руку.

– Я не жалуюсь. Что сделано, то сделано – пришло время платить по счетам. Ответственность – не такая уж плохая штука. Знаешь, почему я выкопала его в ту ночь?

– Почему?

– Боялась, что его заберет у меня Ричард Манн. Когда мы получили первый звонок о ком-то хвастающем, что у него есть доказательства, что это я убила мою мать… Не знаю. Я сразу вспомнила про Лукаса, лежащего там, под крыльцом, и тот странный сон, когда мне приснился человек в черном на веранде. Я подумала, что он нашел тело, и что когда войду в номер, то первым делом увижу ухмыляющийся труп. А потом вошла, и там было пусто, но… знаешь, никакого облегчения не наступило. Скорее мне даже стало еще больше не по себе. Что, если он знает? Что, если забрал тело, и тогда у меня нет доказательства того, что я сделала, а мне оно нужно… Я должна была сделать признание. Мне это стало ясно после случая с Дэнни.

– И что теперь?

Рейни замялась. При всех ее благих намерениях ответ давался нелегко. Она откашлялась, но голос все равно прозвучал с хрипотцой:

– На прошлой неделе мэр попросил меня уйти.

Куинси болезненно поморщился.

– Знаешь, – быстро добавила она, – людям почему-то не очень нравится, когда у копа труп под крыльцом. А тут я даже на Сандерса произвела впечатление… Теперь главный – Люк. У него получится.

– Можно переехать, начать где-то в другом месте.

– Нельзя, если я признаю себя виновной. Такие вещи на собеседовании объяснить не так-то просто. «Ваша самая большая слабость?» – «Э, когда я вышла из себя в последний раз, то застрелила человека». – Она покачала головой.

– Так ты поэтому хочешь признать себя виновной? – бесстрастно спросил Куинси. – Чтобы еще сильнее себя наказать?

– Я убила человека!

– Который изнасиловал тебя и застрелил твою мать – и все в течение сорока восьми часов. Налицо посттравматический синдром. Состояние диссоциации. Психологи воздействуют на присяжных не какими-то магическими заклинаниями. Это всё реально существующие синдромы. Они подтверждены документально и хорошо известны. Это тебе любой адвокат скажет. Тебе было семнадцать. Ты была напугана. И Лукас пришел не в гости. Твой адвокат прав – ни одно жюри присяжных не признает тебя виновной. И почему двенадцать посторонних людей должны верить тебе больше, чем ты сама?

Рейни молчала. К горлу снова подкатил комок. Опустив голову, она старательно изучала трещины в тротуаре.

– Если ты и впрямь хочешь жить и двигаться дальше, – мягко продолжал Куинси, – то так и сделай. Прости себя. Иди на суд и дай присяжным шанс также простить тебя. Ты хороший человек. Отличный работник. Любой в Бейкерсвиле так скажет. Спроси Сандерса. Спроси Люка. Спроси меня. Я – надменный федерал, и я почту за честь работать с тобой.

– А-а, заткнись, Куинси, не то я сейчас расплачусь. – Рейни промокнула уголки глаз и громко шмыгнула носом. Черт бы его побрал.

– Что ты собираешься делать?

– Ты меня почти убедил.

– Конечно. Я же эксперт.

– А вот мне еще многому надо учиться.

– Рейни…

– Нет, не говори ничего.

– Откуда ты знаешь, что я хочу сказать? – Пирс попытался дотронуться до нее – она отступила и покачала головой.

– Оттуда! Знаю, и всё. Для человека, столько всего видевшего, у тебя удивительно романтический взгляд на жизнь. Но так не бывает, так что и не говори ничего. – Рейни подкрепила свои слова решительным жестом.

– Хочу пригласить тебя на обед, – спокойно сказал он.

– Какая ж ты задница!

– Обещаю ло-мейн с зеленым чаем. Надеюсь, в этот раз поедим оба.

– Ради бога, Куинси, ты же не собирался оставаться. Ты – агент. Ты любишь свою работу. И делаешь ее хорошо. Я – всего лишь остановка на пути.

– Я могу задерживаться где хочу. У больших «шишек» есть кое-какие преимущества.

– И зачем тебе это надо? Интересно посмотреть, как я буду расплачиваться чеками по безработице?

– Рейни…

– Это правда, и мы оба это знаем! Ты… ты – Куинси. Ты знаешь, кто ты такой и куда идешь, и это замечательно. Но я – это я. И я ничего не знаю. Мне нравилось быть копом. Да, нравилось. Теперь же… Я не представляю, что делать дальше. Мне нужно разобраться. И пройти через суд. Я не могу все это делать, зная, что ты за мной наблюдаешь. Одно дело быть коллегой, и совсем другое – нахлебником.

– Рейни, – раздраженно оборвал ее Куинси и тут же заговорил по-другому, искренне и твердо, – я скучал по тебе эти две недели. Чуть с ума не сошел. Мне никто не грубил, все были вежливы, а я едва не срывался. Мне нужна была ты.

Рейни снова покачала головой. Ну как же с ним тяжело… Ее тянуло к нему. А если откровенно – влекло со страшной силой. Ее преследовал аромат его одеколона. Она хотела опереться на него. Хотела, чтобы он обнял ее. Как тогда, той ночью. Это воспоминание было одним из ее сокровищ.

Но Рейни знала – ничего не получится. У него комплекс героя, а она слишком горда, чтобы быть несчастной девицей.

Прошла еще минута. Плечи у Куинси поникли. Он покачал головой и опустил глаза. Рейни сунула руки в карманы джинсов.

– Мне пора, – сказала она, старательно избегая встречаться с ним взглядом.

Пирс не ответил, и Рейни поняла – это всё. Она повернулась и пошла по шумной, оживленной улице. От яркого солнца заслезились глаза.

Она оглянулась в последнюю минуту. Не надо бы было, но… Оглянулась.

– Куинси.

Он с надеждой вскинул голову.

– Может… может, когда-нибудь, когда ситуация прояснится… Может, я и нагряну с визитом.

– Буду ждать, – от всей души пообещал он.

1

Кларк Гейбл (1901–1960) – знаменитый американский актер, один из секс-символов своего поколения.

2

«Уолмарт» (Walmart) – торговая марка крупнейшей в мире сети розничной продажи.

3

Речь идет о кровавой бойне в средней школе Колумбайн в городке Литлтон, штат Колорадо, произошедшей 20 апреля 1999 г. Двое юношей, Эрик Харрис и Дилан Клиболд, ворвались в школу с оружием в руках. Бойня длилась четыре с половиной часа. За это время юные террористы ранили десятки учащихся и убили двенадцать соучеников и одного учителя, после чего покончили с собой.

4

Виктимология (от лат. victima – жертва) – междисциплинарная область, исследующая виктимизацию, то есть процесс становления жертвой преступления.

5

Спидлоудер (англ. speedloader) – устройство для ускорения заряжания барабана револьвера.

6

Бихевиористика – наука о поведении человека.

7

Джеральд Норман Спрингер (р. 1944) – американский телеведущий, продюсер, актер и политик. В своих телепередачах активно освещал скандальные социальные темы, зачастую связанные с различного рода насилием, а во время его эфиров часто вспыхивали драки.

8

БАТО (англ. ATF) – Федеральное бюро по контролю за соблюдением законов об алкогольных напитках, табачных изделиях, огнестрельном оружии и взрывчатых веществах.

9

Эндрю Рой Гибб (1958–1988) – британский певец в стиле поп и диско, участник знаменитой группы Bee Gees.

10

Основа такого салата – три вида бобовых.

11

Аббревиатура от англ. Crime Scene Unit – американская служба судмедэкспертизы.

12

«Малышки Бини» – американская торговая марка мягких игрушек, выпускающихся в продажу маленькими партиями и имеющих высокую стоимость при перепродаже среди коллекционеров.

13

Муу-муу – одежда гавайского происхождения свободного покроя, свисающая с плеч. Часто ярко окрашена и имеет цветочный орнамент традиционных полинезийских мотивов.

14

АСГС (англ. ACLU) – Американский союз защиты гражданских свобод.

15

Гик (англ. geek) – человек, чрезмерно увлеченный чем-либо; в основном применяется к людям, одержимым компьютерными технологиями.

16

Трудно сказать, что имел в виду автор, поскольку банши (баньши) – персонаж ирландского фольклора, женщина, которая согласно поверьям является возле дома обреченного на смерть человека и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок.

17

Фиби (англ. feebie) – кличка сотрудников ФБР.

18

«Джей Си Пенни» (англ. JC Penny) – один из крупнейших американских ритейлеров верхней одежды и товаров для дома, рассчитанных на массового потребителя.

19

Айронсайд – герой одноименного полицейского сериала 1967 г., парализованный ниже пояса детектив.

20

Чарльз Миллз Мэнсон (р. 1934) – американский преступник, лидер коммуны «Семья», отдельные члены которой в 1969 г. совершили ряд жестоких убийств.

21

Попай-морячок – персонаж популярных американских мультфильмов и комиксов; обожает шпинат, который придает ему сверхспособности.

22

In flagrante delicto (лат. букв. «в пылающем преступлении») – юридический термин, означающий, что преступник был пойман во время совершения преступления, с поличным.

23

«Ангелы ада» (англ. Hell's Angels) – знаменитый (в том числе и печально) американский мотоклуб.