Book: Сборник стихов

Лия

Праздники к нам безучастней детства, Отчего же губы помнят зябко,

Мёд под спелой кожицей младенца,

В день базарный арзамасских яблок.

Отчего тревожит эта малость –

Первый выход в лес, листвою бедный?

Мартовская слякоть мне казалась

Родниковой влагой заповедной.

Отчего таинственным кристаллом

Март сверкал, разбрызгивая блики,

И тогда же в сердце проростало

Имя, отчеканенное в лике.

Ливни рос, когда наш мир был новым, Так звенели, осыпаясь с лилий.

Видно, это имя с ветхим словом

Из сосуда древнего пролили.

Мне не быть владелицей поместий,

Не скопить большого капитала,

Век жить, не имея этой чести,

Всё богатство – что губам пристало.

А пристало – зрелым словом греться, Оттого и помнят губы зябко,

Мёд под спелой кожицей младенца,

В день базарный арзамасских яблок.

Белочка

Белочка на Новый год

Припасла орешки,

Чтобы, как хомяк уйдет,

Их погрызть без спешки.

Вот дружочек за порог,

Белка – в кладовую.

Видит: что за странный шок,

Скорлупу пустую.

Хомячок же, не глумясь,

Шел и гладил брюшко –

Ах, какая у меня

Славная подружка!

И по лесу пронеслось,

Всё хомяк-проказник:

Белка – добрая, авось,

Всех накормит в праздник.

А мораль здесь такова:

Стерлись все огрехи.

Белке – добрая молва,

Хомяку – орехи.

Оружие

Всё было наяву, и смерть была во мне.

Смерть – легкая, литая, пряталась в обойме.

Металл! Металл! Металл! Им нужен на войне, Живая плоть и кровь потребны лишь на бойне.

Вначале боль была, железом жаля твердь –

Горячую её, они так жадно лапали.

Я выплеснул на них отчаянье и смерть, Чтоб жалкие они, цедили страх по капле.

Когда же стали мы – одно, металл и плоть, Когда не стало ни передовой, ни тыла.

Так пусто, будто в Мире одинок господь, Вначале так и было, вначале так и было…

Черное сияние

В этом городе – уроде,

Черт бессонный души гробит,

Фонари пурга винтит.

Здесь, где солнца нет, без тени,

Бродим, как по белой сцене,

Люди – бесы – мертвецы.

Мы – стареющие дети,

Вечно замкнутые в свете,

Ограниченные тьмой,

Как зародыши в утробе,

Как проснувшиеся в гробе,

Очарованы тюрьмой.

И, соскучившись по ласке,

У луны душой во власти,

Животы к земле прижав,

Псы, взъерошенные нордом,

По ночам на острых мордах

Поднимают в небо жаль.

2000 г.

Послевоенные посиделки.

Посиделки, посиделки

До утра.

Поседели, поседели

От утрат.

Девки, парни балагурят

И поют.

Голосила баба с горя

На полу.

Не поднять рукам махорки

Мешка.

А к соседке похоронка

Пришла.

Не вернулся муж до дому,

Не пришел.

В землю лег, ему, родному,

Хорошо.

Сапоги зашиты-латаны

Стучат.

А хмельные парни лапают

Девчат.

Платья легкие из ситца,

Да гармонь.

Успокой ты моё сердце,

Угомонь.

Посиделки, посиделки

До утра.

Поседели, поседели

От утрат.

1986 год.

Ветошка

У старого города – много родных,

Взаправду родных, под насыпью.

Здесь было когда-то – поселенье мордвы, Что в новое место присапало.

Гусями прославилось и нареклось.

Столеты-деревья стояли нетронуты,

Взаправду живые – то прямо, то вкось, Всё помнят: запруды-то, тропы-то!

Здесь всё замирало к ночи – уж не плюнь: Все псы за кривыми воротами.

Один только – тихий был, белый, как лунь, -

Хозяева, мож, были кроткими?

На ржавой цепи пёс ходил по двору,

И, миску пустую царапая,

Он ласков и добр был к любому вору…

Не знал, что хозяйка под насыпью.

Обрублена цепь – беги, куда хошь,

Мертвый отпустит с охотою,

В мордовских лесах – проживешь

Одной лишь грибною охотою.

Но старый, белый, как лунь припадал, Лизал цепочку украдкою:

Вот видится – был он щеночек мал,

Вот слышится – бабка за грядкою:

- Ветошка, ведь много у нас гостей!

В траве, да в тени – что хоронишься?

А ну как найду – всыплю плетей…

Ступай, покажись, мой хорошенький!..

Покуда от страха совсем не пропал –

Прижучат, затискают гости –

В подсолнух! В крыжовник!

…Стих разве мал?

А – хвостик? Остался ведь хвостик.

Мы верили когда-то

В пустые отраженья,

Друг другу мы дарили

Кривые зеркала.

Как были мы смешны

В коротком приближенье,

Как стали беззащитны

Перед куском стекла.

О, время! Это время…

Ножа нежнее память:

Коснется – не порежет,

Порежет – воскресит.

Нам новой боли сердцу

Отныне не прибавить,

Из сердца старой боли

Уже не выскрести.

Он приходил, когда дом умирал.

Были покрашены в черное двери,

Не достучавшихся женщин истерик

Мирно плевки он с дверей вытирал.

Ощупью свет находил – на стене,

В комнате сонно пылилась гравюра,

Кресло, обитое красным велюром,

В женских духах и дешевом вине.

Что-то искал он – на полках шкафов, В ящике, средь зажигалок и молний,

В старых вещах, в том, о чем уж не помнил, В запахе стертом вина и духов.

Здесь оно было, никто не украл,

Томный уже от дневного мытарства,

Он, безобидного выпив лекарства,

Тихий в притихшем миру умирал.

Всего проголосовало: 3

Средний рейтинг 4.0 из 5