Глава 1

Лето. Южная лесостепь

Вот это новости!

В кабине не нового, но вполне еще крепкого грузовичка ГАЗ-51 ехали трое. Водитель, Серега, конечно же, мог бы подвезти пассажиров и в кузове, да вот только с кем тогда поболтать? Самому с собой, что ли. Обычно Серега песни пел, разные: то протяжные, из кинофильма «Кубанские казаки», а то – задорные, частушки, что по праздникам наигрывал в местном клубе Кольша-гармонист.

Вот как раз о Кольше шофер сейчас и говорил, вспоминая, как упившийся гармонист как-то по осени, ближе к октябрьским праздникам, упал в глубокую лужу.

– Главное ведь – и как не замерз-то?

– Видно, Бог спас, – улыбнулась пассажирка – очень красивая девушка лет восемнадцати, с большими темно-голубыми глазами и длинными, падающими на плечи, волосами, цвета белого золота. Именно так – не серебра, а белого золота, есть ведь и такой цвет.

– Бог? Так ведь Кольша, извините-простите, неверующий, как и все, – сбрасывая скорость на повороте, хмыкнул водила. – Он ведь не дед какой-нибудь, Кольша-то, хотя и не парень – мужик самостоятельный, взрослый, войну еще застал – как раз в сорок пятом призвался.

Шофер ненадолго замолк, искоса оглядывая пассажиров – девчонка, да, очень красивая, с такой не стыдно показаться в клубе. Еще бы приодеть, а то… Платье какое-то старорежимное, с вышивками, такое, верно, лет сто назад старухи по праздникам одевали, когда еще не старухами были, а молодыми девками… такими вот, как эта. Ишь, глазища-то! Как два моря! Эх-х…

Непроизвольно вздохнув, Серега прибавил скорость – с девками ему пока что-то не очень везло. До армии никого не было, никого серьезного, да и вот, после службы что-то не очень клеилось. Ну, так ведь недавно и вернулся, какие наши годы? А этому парню, Родиону – так ведь его зовут, кажется – с девчонкой повезло. Интересно, кто она ему? Неужели – жена? Что ж, в таком случае только позавидовать можно. А вообще-то – оба они странные. Одеты – черт-те как! На парне – рубаха длинная, стариковская, красным пояском подпоясанная, такие же стариковские штаны, а уж обувь… башмаки, вроде как кожаные, но – наподобие лаптей, с оплеткой.

– Извините-простите, это что же у вас за одежка-то?

– А, честно сказать, с пугала сняли, – как-то не сразу отозвался Родион. – На попутках добрались, жарко, употели все, а тут – речка. Ну и решили выкупаться… Плавали, глядь – ни одежды, ни чемодана. А тут, на огородах – пугала… Ну, не голыми же идти? Вообще-то мы – туристы, слет у нас тут.

– Угу, угу, – покивал шофер. – Туристы, значит? А где вы купались-то? Случайно, не у железнодорожного переезда?

– Да… вроде там.

– Тогда понятно. Извините-простите, местечко приметное.

– А что такое?

– Да так… Мазурики всякие, шпана городская – как раз у переезда отдыхать любят. Сколько их не отваживали, а все без толку. Ну, ничего, дайте срок, всех комсомольцев в станице подымем… А вы где живете-то?

– Далеко, на севере, в лесах…

– Из староверов, что ли?

– Ну… почти.

– А я так и подумал! – засмеялся шофер. – Говор у вас уж больно чудной – на старинный лад. Особенно вот, у… Ой… Забыл ведь имя-то, извините-простите…

– Хильда я…

– Что-о?! – шофер повернул голову. – Не расслышал, извините-простите.

– Лидой мою супругу зовут, – улыбнулся парень.

Обычный такой, но смазливый, из тех, что девкам дюже нравятся, не слабый, мускулистый, высокий, патлы нестриженые, светлые, а глаза – карие.

– Радик, извини-прости, спрошу – а ты что такой лохматый-то? Не из попов часом? Или, может, этот… семинарист.

– Да нет… – усмехнувшись, Родион прислушался к ровному шуму мотора и, одобрительно кивнув, похвалил. – А движок-то, я смотрю, ничего!

– Ха! Ничего? – обиженно дернул плечом водила. – Да я его только весной перебрал! Теперь и оборотиков прибавить можно… Восемьдесят запросто прет! Ну… недолго, правда, дольше нельзя – греется. Да и вкладыши коленвала полететь могут, стеллабитовые, плавятся, гады, а масла для смазки не хватает – конструкцией мотора не предусмотрено. Зато цилиндрам сносу нет и кольца хромированные. Вообще, движок – что надо! Да что я тебе рассказываю, ты ж сам, говоришь – шофер.

– Шофер, – кивнул Родион… и хотел было добавить, что на таком музейном старье отродясь не ездил, но не успел – расхваленный Серегой двигатель вдруг зачихал… и заглох.

– Вот черт! – остановив катящуюся по инерции машину, выругался водитель. – Ведь только что… Сейчас, извините-простите, гляну.

– Пойду, помогу… – Родион нежно погладил по щеке девушку. – Милая, ты как? Не тошнит от скорости?

– Не тошнит, – улыбнулась Хильда. – Только жарко. А скорость… так она на лошади куда как больше чувствуется. А здесь что – сел да сиди. Только вот запах… не то, чтобы неприятный, но – незнакомый какой-то.

– Бензин.

– Вот видишь – ты здесь все знаешь. А значит, и мне не из-за чего беспокоиться. К тому ж я тебе обещала ничему не удивляться… вот и не удивляюсь. Но, когда одни останемся – тебя много чего спрошу.

– Спрашивай, – хохотнув, молодой человек чмокнул девушку в щеку и выпрыгнул из кабины, галантно подав руку. – Прошу.

– Вспомнила! – спрыгнув на обочину, Хильда радостно всплеснула руками. – У Влекумера-жреца так же вот снадобья пахли. Ой… сколько ромашек здесь! И васильки, и колокольчики. Пойду, нарву на венок?

– Рви, милая.

Девушка улыбнулась, слегка качнув головой, в темно-голубых, глубоких, как океан, глазах ее вдруг вспыхнули лукавые искорки.

– Ах, если бы не этот возница. Как ты его назвал?

– Шофер.

– Шо-фер. Кажется, он неплохой парень. Забавный. Я бы даже сказал – смешной. Но – славный, да-да, славный. И нерешительный… такой же, как – иногда – ты.

– Это я-то – нерешительный?

– А помнишь нашу свадьбу, там, в Галлии? Секвана-река, арена Лютеции… Никогда такого не было, чтобы готы со словенами венчались. Хотя, говорят, в седую старину – было. Еще до гуннов.

– Ладно, собирай свои цветки, милая. А я шоферу помогу.

Это Родион произнес вовремя – водила как раз выглянул из-под открытой крышки капота:

– Слышь, Радик… Ты тут гаечку одну зажми…

Молодой человек вскочил на бампер:

– Не переживай, починим.

Уже измазавшийся в масле Серега потерянно махнул рукой:

– Если не починим… Ох, устроит мне тогда Степаныч головомойку – извини-прости! Еще и номер, вон, передний потерял. Видать, на болотине, теперь хоть обратно езжай. Ладно, завтра в тех краях буду – заверну, гляну.

– Серый, дай-ка на двенадцать ключ… Ага… Теперь тут подержи отверткой. Угу… А ты чего вообще на болотине-то делал?

– Да за водичкой свернул… Понимаешь, забыл с утра долить.

– Эх, слышал бы тебя наш старшина Дормидонт Кондратьевич! Ты б у него за такие слова до конца службы из нарядов не вылез… Что, радиатор течет?

– Да есть маленько.

– Так делай!

– Извини-прости, некогда сейчас – страда, а шоферов у нас мало.

– Некогда ему… Давай тут покрутим… о-оп!

– А ты, Радик, где служил-то?

– В Заполярье.

– А я на Дальнем Востоке, в Хабаровске. Давно демобилизовался?

– Весной.

– А я осенью. Ха! Извини-прости, ты когда хоть такие патлы успел отрастить? И, главное – зачем? Ты, может, этот – стиляга, что ли?

– Сам ты стиляга! Просто… просто я это… в самодеятельности участвую.

– Ого! И я! У нас целый народный хор есть и этот… оркестр русских народных инструментов. Один Кольша-гармонист чего стоит, хоть, между нами говоря, и пьяница. А вот еще с ним случай был…

– На десять ключ есть?

– Да был. Вон тут где-то.

– Подержи… Ага… Теперь попробуем завести.

Двигатель завелся сразу, заурчал, заработал, к вящей радости шофера Сереги, который, похоже, водила был тот еще.

– А ну, погазуй! – махнул рукой Радик. – Погазуй, говорю… Ага… Ну, все, кажется. Едем.

– Едем! – радостно отозвался водитель. – Извините-простите, доставлю в лучшем виде! Вам куда? В станицу?

– В станицу, – улыбнувшись, молодой человек помог забраться в кабину супруге и уселся рядом. – Куда же еще-то?

– Ой! – поправив на голове венок, засмеялась Хильда. – У тебя, милый, нос и щеки – в грязи испачкались, дай-ка, вытру.

– Ха, вытру, – переключив передачку, усмехнулся Серый, грязный не менее, а быть может, и более. – Тут бензином надо.

Оставляя за собой столб густо-желтой пыли, грузовичок бодро покатил по грунтовке.

– Хорошая машина, – снова принялся нахваливать водитель. – Я вот в армии на сто пятьдесят первом ЗИСе ездил, ну, ты знаешь, «утюгом» еще их прозывают.

– У нас называли – «колун». Только сто пятьдесят седьмой… и не ЗИС, а…

– Так вот, я и говорю – вездеход якобы! Заедешь куда в грязь – нипочем сам не выберешься, задние-то колеса – двойные, им колею заново пробивать, забьются всякой хренью, тьфу! Вот шестьдесят третий газон – куда лучше.

– А этот, я смотрю, в неплохом состоянии.

– Так всего-то восемь лет машине!

– Сколько-сколько?!

– О! – вместо ответа, водила кивнул в окно. – Вот и приехали – вон она, станица!

Хильда с Родионом давно уже с любопытством пялились в окошки. Станица оказалась довольно большой и выглядела, как и должно, наверное, выглядеть любому сельскому поселению без всяких урбанистических выкрутасов. Основу всех местных строений составлял обширный частный сектор – беленые мазанки с живописными садиками, кроме того, на главной площади, где наконец остановилась машина, располагались с полдесятка двухэтажных домов, облицованных разноцветной штукатуркой. Над входом в каждый из них имелась вывеска, на том здании, возле которого сошли пассажиры ГАЗона, было написано…

Родион не успел прочитать.

– Здравствуйте, граждане! – прозвучала четкая фраза. – Кто такие будете?

Милиционер!

Родион вздрогнул, хотя никаких причин опасаться милиции не имел, просто… Просто милиционер – именно милиционер, а не «господин полицейский» – выглядел как-то… по опереточному, что ли. Словно бы и не настоящий – в синих галифе и ослепительно белом кителе, в такой же белой фуражке. Между прочим – при кобуре и густых черных усах.

– Здравствуйте, гос… товарищ старший лейтенант, – посмотрев на погоны, Родион приветствовал представителя власти на армейский манер. – Мы… с супругой – туристы, вот, заблудились, отстали от своих.

– Одеты вы странно, – задумчиво промолвил милиционер и, искоса взглянув на водителя, ухмыльнулся. – А вы, товарищ Шматко, почему не на колхозном поле?

– Так, извините-простите, в город ездил, агронома отвозил. У меня и маршрутное задание есть, вот…

Серега – как показалось Родиону, несколько суетливо – вытащил из кармана замасленной спецовки сложенный вчетверо листок.

– Та-ак… – милиционер внимательно вчитался. – Все есть – печать, подпись – директор МТС товарищ Райский. Лично к вам, товарищ Шматко, у меня претензий нет. А вот у директора МТС – найдутся! Он тебя уже часа три дожидается, костерит, почем зря.

– Дак это… сломался немножко – чинили.

– Это ты начальству своему расскажешь. Давай-ка, Серега, езжай!

– Да-да, – поспешно убрав маршрутный листок, водила запрыгнул в кабину. – А как же…

– А с этими гражданами я разберусь, не сомневайся.

– Да, да, мы уж тут теперь сами, – улыбнулся Родион. – Спасибо, Серега, что подвез.

Махнув рукой Сереге, милиционер обвел молодых людей долгим подозрительным взглядом:

– Туристы, говорите? Ну-ну… идемте-ка, граждане, со мной! Посмотрим, какие вы туристы.

– Да-да, конечно, – взяв супругу под руку, молодой человек улыбнулся. – Товарищ старший лейтенант, нам бы позвонить…

– Позвоните, – положив руку на кобуру, представитель власти подкрутил усы. – Или я за вас позвоню… куда следует. Ну, шагайте же, чего встали? Не вздумайте только бежать… пуля догонит.

– Это шутки у вас такие?

– Шутки, шутки. Во-он к тому крылечку шагайте.

Хильда с любопытством крутила по сторонам головой, но покуда ничего не спрашивала – терпела, как и обещала, старательно скрывая удивление. Кстати, Родион тоже оказался удивлен ничуть не меньше, во все глаза рассматривая прохожих: пожилых женщин в ситцевых платьях, платках и каких-то непонятных чоботах, вежливо кивнувшего милиционеру велосипедиста – молодого белобрысого парня в белой, с выпущенным поверх пиджака воротником, рубашке, и – несмотря на ощутимую жару – в кирзовых сапогах.

– Здравствуйте, товарищ Лапиков!

– Здорово, комсорг!

– На собрание завтра приходите, не забудьте.

– Не забуду, – старший лейтенант махнул рукой. – В клубе будет?

– В правлении. Вечером, поздно. Повестка дня – «О повышении темпов уборочной».

– Хорошо, буду.

– Хэй, хэй! – из какой-то улочки вылетала вдруг босоногая ребятня, гоня перед собой большой обруч. – Здрасьте, дяденька участковый!

– Здорово, хлопцы. Куда так спешите?

– На пришкольный участок, а потом – на ток.

– Молодцы! Правильно, нечего в страду бездельничать… как некоторые турысты. Вон, по крылечку поднимайтеся. Вы, гражданочка, пока, вот туда, в уголок, присядьте. А вы, молодой человек – сюда, перед столом. Ну-с…

Усевшись за конторский стол возле массивного сейфа, старший лейтенант подвинул к себе листок бумаги и, взял в руку какую-то совсем уж антикварную ручку с пером, спросил:

– Итак… Фамилия, имя, отчество?

– Миронов, Родион Дании… – начал было Радик, да, машинально подняв глаза, так и застыл.

Сверху, с висящего над сейфом портрета, на него строго взирал некий товарищ с несколько одутловатым лицом и в пенсне – Лаврентий Павлович Берия!

– Ах, вон оно что-о… – шепотом протянул молодой человек. – То-то я и смотрю – «газон», комсорг, собрание… Берии вон, потрет. Значит, промахнулись – попали в пятьдесят третий год! Или, скорее даже в пятьдесят второй. Хотя нет – в пятьдесят третий, иначе б тут Сталина портрет висел, а не Берии. А Берию, кстати, летом пятьдесят третьего арестовали уже, в конце июля… или чуть позже… эх, не вспомнить точно…

– Что вы там шепчете, молодой человек? Итак, Миронов, Родион…

– Родион Даниилович.

– Ишь ты – Даниилович! Год рождения?

– Год?

Тут внезапно зазвонил телефон.

Родион родился в конце двадцатого века. Рос без родителей, у приютившей его тетки, относившейся к племяннику довольно прохладно. Ну, да ладно – окончил школу, ПТУ (профессиональный лицей, как сейчас говорят), отслужив в армии, подался в фирму «Стройлес», водителем лесовоза с фискарсом, и даже поступил в местный филиал университета на факультет социальных – просто интересно было. С детства занимался туризмом, а это такая заразная штука, что с годами не проходит, а, наоборот, становится все привязчивее – вот и Радик, взяв на работе пару недель за свой счет, рванул в августе на туристский слет, сюда вот и рванул – на юг России. С друзьями, с преподавателями, с девушками. С песнями у ночного костра и романтическими прогулками под луною, короче – со всем тем, что делает таким привлекательным спортивный туризм, который для многих уже не просто спорт – образ жизни.

Ой, как славно-то было… До тех пор, пока Радик на ночном ориентировании не провалился в болото… из которого выбрался в пятый век от рождества Христова! Во времена гуннов и их могучего повелителя – Аттилы!

Молодой человек и раньше видел странные сны – ему снилось, что он – могучий древний богатырь, словенский князь Радомир, снились бескрайние степи и кровавые битвы, и снилась она… Хильда, готская красавица с темно-голубыми глазами. Таких нереальных красавиц Радик не видел наяву никогда… а в своих снах знал, что именно она предназначена ему в суженые! Так и вышло, так стало… Но один Господь знает, сколько для этого пришлось пережить! Стать своим в словенском роду, попасть к гуннам в качестве «налога кровью», изведать черное предательство и дружбу… и, конечно – любовь! Хильда… Молодой человек даже не знал – счастлив ли был в том времени, времени смутных легенд? С одной стороны – рядом Хильда и верные друзья, положение в обществе, которого добился сам, особенно, после знаменитой битвы в Галлии, на Каталаунских полях, битвы народов, во время которой войска Аттилы вынуждены были уступить римскому полководцу Аэцию.

После битвы доверенное лицо повелителя, Варимберт-херцог, отправил Родиона – Радомира или просто – Рада, как звали его все – обратно к словенам, набрать небольшой отряд. Родион поехал… решив сделать все, чтобы вернуться домой, в свою эпоху. Вернуться не одному, конечно же – с Хильдой, а как же иначе?! Ведь эта славная девушка верила ему, любила… и, кстати, тоже видела сны. Сны – о будущем. Потому, наверное, и не боялась сейчас ни автомашин, да и вообще ничего. Что и говорить – в мире нашлось бы мало того, что могло по-настоящему испугать готскую красавицу-принцессу.

– Да, да, Федот Степаныч, сидит у меня тут какой-то… Ну, подъезжай, заходи, ладно, посмотрим.

Положив трубку на рычаг черного телефонного аппарата, старший лейтенант – судя по всему – местный участковый уполномоченный – вздохнул и посмотрел на задержанного:

– Так ты, говорят, шофер?

– Шофер, – согласно кивнул молодой человек и, предупреждая следующий вопрос, промолвил: – Только документов у меня нет – все украли!

– Ах, вот как? Украли, значит? – представитель власти азартно хлопнул руками. – Признаться, нечто подобное я и ожидал. Эх, жаль, самому некогда с вами заняться – уж, поверь, раскрутил бы, не таких раскручивал – но… Сейчас опрошу да передам вас в район, а уж там как знают. А сам – в Москву, на курсы! – старший лейтенант закатил глаза и мечтательно улыбнулся. – Эх, Москва, Москва, столица. Давненько я там не был, с войны, тогда совсем сопливый был, вот, как ты…

За окном, на улице, шумнула машина, в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел дородный товарищ лет пятидесяти, в серой пиджачной паре, вышитой украинской рубашке и шляпе. Круглое, в общем-то, добродушное, лицо незнакомца было покрыто крупными каплями пота, стекавшими за ворот рубашки полноводными весенними ручьями. Портрет дополняли вислые казацкие усы непонятного рыжевато-седоватого цвета и орден Красной Звезды.

– Здорово, Василич, – поручкавшись с участковым, вошедший скользнул любопытным взглядом по скромно притулившейся в уголке Хильде и тут же повернулся к Радику:

– Ты Сереге Шматко машину починить помог?

– Это «газон»-то? – молодой человек пожал плечами. – Ну – я. Там у него еще радиатор течет… Снять недолго.

– Ай, молодец! Тебя Родионом кличут?

– Родионом.

– А я – Федот Степаныч Райский, директор здешней МТС…

– Телефонной сети?!

– Шутим… Машинно-тракторной станции! Мне шофер и механик во как, позарез нужны! Страда, сам понимаешь.

– Э, э, Степаныч! – замахал руками милиционер. – А ну-ка, охолони. Не знаю, какой этот парень шофер…

– Зато я знаю!

– …а документов-то у него, точно, нет никаких!

– И про это я слышал, – пододвинув свободный стул, директор машинно-тракторной станции уселся перед участковым и сузил глаза. – Подумаешь, документы украли. Развели тут мазуриков. А товарищ Берия на съезде колхозников-ударников что сказал? Излишняя подозрительность вредит делу – вот что! И товарищ Маленков, кстати, его…

– Ой, Степаныч! – участковый схватился за голову. – А может, эти двое – английские шпионы? Или – американские? Вредить нам заброшены.

– Ага, шпионы… С такими-то патлами? Это все равно, что табличку на груди повесить: «я – английский шпион», хватай меня, доблестный товарищ Лапиков, получай на погон лишнюю звездочку. Так ведь не получишь! Посмешищем только в районе станешь, ты ведь их в район собрался отправить?

– Ну, в район, – неохотно согласился старший лейтенант. – Ты ж сам знаешь, мне завтра на курсы ехать, сейчас уж и выезжать, пока в райцентр доберусь, пока поезд. Этих бы заодно и свез, сдал бы. Пусть уж в районе с ними решают.

– Так-так… – еще больше прищурился Райский. – Значит, не хочешь родному колхозу помочь, шофера лишаешь. И это – в страду! Вредитель ты, товарищ Лапиков, самый настоящий вредитель!

– Ну-ну, – поиграв желваками, участковый расстегнул китель. – Ты это… не очень-то!

– Ох, Василич, Василич… водички нальешь?

– Да пей, вон графин.

– Спасибо, – напившись, директор МТС поставил стакан на стол и продолжил, хищно глядя на старшего лейтенанта: – Ты надолго на курсы-то?

– На десять дней.

– Вот декаду, значит. Вот и отлично! Мы как раз уборочную закончим… почти. Ну, оставь шоферюгу, а? Запросы мы, куда надо, отправим. Сам подумай, всего-то десять дней? Ну, чего эти «шпионы» сопленосые здесь натворят-то?

– Ну, не могу я, понимаешь – не-мо-гу!

– Василич, ты зарплату от кого получаешь?

– От колхоза «Светлый путь», а что?

– А то. Дай-ка телефон, позвоню председателю.

Шумно вздохнув, директор завертел диск:

– Але, але… Девушка! Ты мне председателя дай-ка, колхоза «Светлый путь» председателя, Капитонова Михаила Кузьмича… Ага… Товарищ Капитонов? Кузьмич? Это я, Райский… Рад, что узнал. Нет, это не у меня «чего», это у тебя «чего». Ты у меня, кажется, лишний грузовичок просил на уборочную? Да есть, есть… роскошный Зис-пятый… да, и водитель имеется… только вот участковый твой – против! Ну, приехал к нам молодой парень с женой – отдохнуть, украли у него документы на переезде, там гадюшник же, сам знаешь… и что же? Как им теперь обратно домой ехать, без денег, без паспортов. А так бы… так бы парень-то, шофер который, у нас бы еще и заработал… уж придумали бы что-нибудь… Что-что?

Федот Степаныч протянул трубку участковому:

– Председатель. С тобой поговорить хочет.

На этот раз вздохнул милиционер:

– Слушаю, Михаил Кузьмич… Никак нет, Михаил Кузьмич! На поруки? Гм… не знаю, не знаю… Парторга подключите? И комсорга? А если у вас водокачку рванут? Или – МТС? Под личную ответственность… И расписку напишете? Что-то? Даже справку…

Подложив трубку, участковый устало махнул рукой и неожиданно улыбнулся:

– Ладно, уговорили. Но запросы все, честь по чести, отправьте. Я как раз приеду – ответы получу.

– Не сомневайся, парторг этим займется, он мужик въедливый.

– Ох, дядько Федот… – участковый причмокнул и махнул рукой. – Ну, что с тобой делать? Уговорил.

– Уговорил, а как же?! Так ведь не ради ж себя стараюсь… А ты, племяшь, слышишь, ты мне из Москвы-то, чего наказывал, привези, не забудь.

– Да уж, не забуду. А ты уж, дядюшка, за этим присмотри!

– Да не журись, хлопче!

В этот же день все и сладилось, да так быстро, что Родион и глазом не успевал моргнуть! Попрощались с участковым, поехали с директором на бежевой «Победе» – ух, и машина! – к какой-то его родственнице, там, в ее хате, и поселились, то есть поселилась-то Хильда. Родиона Федот Степаныч сразу же забрал с собой, привез на МТС, показал богом забытый трехтонный «ЗИС» и сказал – делай.

– Хорошая машина – проходимый, бензин любой ест, только в надлежащий вид привести осталось.

Чем молодой человек и занялся, памятуя, что на подготовку грузовика к работе ему отвели всего день, до вечера, ну, или, в крайнем случае – до утра. Но с утра – по-любому – на полевой стан! Ничего не поделаешь – засучив рукава, юноша принялся за работу. Да и не таким уж и страшным оказался серый волк – сиречь «ЗиС», при ближайшем рассмотрении – машина как машина, проще пареной репы! Вариант почти военный – с фанерной кабиной, без бампера, с тормозами на одни задние колеса.

Родион уже часам к шести со всем управился, даже съездил – тут, недалече – к речке, помыл грузовик… Ой, стремно было в кабине! Спартанская роскошь – обитая старым дермантином сидушка, баранка да два рычага – переключение передач и ручной тормоз. Приборов – по минимуму, как на старом «Запорожце», и больше, пожалуй, ничего, даже МП-3 магнитолы – и той не имелось, как хочешь, так и езди. Впрочем, мотор тянул исправно.

А вечером, как стемнело, вернулись шоферы. Поставив машинки, закурили, позубоскалили насчет новичка, кто-то вспомнил о машинке для стрижки волос, мол, есть у него дома немецкая…

– Есть, так съезди, – подойдя, тут же распорядился директор. – Негоже парню с патлами такими ходить, МТС нашу позорить.

– Слышь, Федот Степаныч, мне Родька обещал с радиатором подмогнуть…

– Так подмогнет, коль обещал – а подстричься-то человеку все одно – надо.

Родион, конечно, не очень-то и хотел подстригаться, но понимал – надо, а потому покорно стянул через голову рубаху, подставив под трофейный аппарат голову.

Слава богу, хозяин сего сокровища цирюльником оказался неплохим и провозился недолго, сообразив что-то типа «полубокса»… Родиону, в общем, понравилось – он в армии так же ходил.

– Экий гарный хлопец получился! – заценили шоферы. – Девки на току шеи свернут.

– Да ладно вам, – молодой человек засмущался. – Пойду я, Серому помогу…

– Успеешь помочь – давай-ка сначала познакомимся, парень.

Познакомился. В общем, неплохие ребята на МТС собрались, толковые и к технике прикипевшие, да и – судя по отдельным репликам – выпить далеко не дураки. Правда, не сейчас…

Один тракторист – здоровущий, под два метра, мужик, Евсеем его звали, так прямо и заявил, украдкой оглядываясь на отправившегося в контору директора:

– Вот, Родя, хлеб на элеватор вывезем, аванс получим, а уж потом и познакомимся по-настоящему… по-нашему… в чайной!

– Чай, что ли, пить будем? – улыбнулся Радик.

– Ага… чай… – верзила ухмыльнулся, а стоявшие рядом водители засмеялись, впрочем – не обидно, не зло.

– Все ржете, жеребцы?! – Федот Степаныч, спустившись с конторского крыльца во двор, подошел к боксам, зорко оглядывая машины. – Серега, черт худой!

– Да? – оторвался от радиатора старый – а, вернее сказать – первый – Родькин знакомец…

– Ты куда номер дел, лишенец?

– Да я это…

– Только не говори, что потерял!

– Ну, Федот Степаныч… даже не знаю и где.

– Чтоб завтра же нашел и привинтил. Доложишь!

– Эх, Степаны-ыч…

Махнув рукой, Серега обиженно склонился над радиатором.

Часа полтора они провозились, Серый и его добровольно вызвавшийся помощничек – Родион. Директор, кстати, так домой и не ушел – в конторе допоздна горел свет и слышен был звук печатающей машинки.

– Кури, брат! – закончив работу, оба ремонтника наконец уселись на старую покрышку. – А, ты ж не куришь… ну, извини, больше угостить нечем! Разве что… – тут Серый, покосившись на конторское окно, понизил голос. – У меня тетка такую горилку гонит! Закачаешься! Да и вино у нее доброе… Вот, страду закончим – угощу, век помнить будешь.

– Надеюсь, – Родион улыбнулся, глядя на жаркие – или казавшиеся таковыми – звезды.

– Слышь, брат, – помолчав, продолжал собеседник. – А тебе чего к себе на севера-то возвращаться? Оставался бы с супругой у нас, а? Станица у нас, сам видишь, немаленькая, школа есть, семилетка, медпункт, магазин с клубом. По воскресеньям танцы, по пятницам и субботам – кино привозят. Короче – весело.

– Да уж, не заскучаешь, – ухмыльнулся Рад. – Особенно – по воскресеньям.

– Да нет, извини-прости, я серьезно!

В конторе скрипнула дверь:

– Сидите?

– Так сделали уже, Федот Степаныч.

– И номер нашли?

– Ну, Степаныч, ну, ведь сказал уже…

– Помни: номер – на твоей совести, – директор чиркнул спичкой, закурил, едва не опалив усы, и, выпустив дым, поманил рукой Родиона:

– А ну-ка, парень, зайди. Разговор есть.

– Я тебя тут подожду, – шепнул в спину Серега. – Домой пойдем вместе.

– Угу.

Согласно кивнув, молодой человек поднялся по крыльцу в контору – директор уже сидел за письменным столом, повесив пиджак на спинку стула.

– Звали, Федот Степаныч?

– Звал, звал… Садись, Родя. Ты вот что… не знаю, что там у тебя с документами, но по мне – со всяким может случиться. А что ты не лентяй и работать умеешь – я вижу, и это для меня сейчас – главное. Запросы мы тебе спроворим, не сомневайся… ну, пока ответы придут, то, се… участковый вот вернется, кстати – племяш мой. Короче, оформлю я тебя на месяц по срочному договору, заместо другого моего племянника – Вальки. Он, вишь ты, студент, в Ленинграде, в медицинском институте учится – голова! То есть Валька будет по бумагам числиться, а ты – работать… иначе – как?

– А никак, – согласно кивнул Радик.

– Вот и славно, вот и договорились. Завтра с шести утра – жду. Что заработаешь – все твое, уж в этом без обману. Чай, не прежние времена, трудодни давно отменили, спасибо Лаврентию Палычу.

Берию благодарит – про себя усмехнулся юноша. Интересно, за что только? И – разве трудодни в пятьдесят третьем году отменили? Позже, кажется, при Хрущеве… Или – раньше? В сорок седьмом. Нет, в сорок седьмом не трудодни отменили – карточки. Раньше между прочим, чем в Англии. Там-то до конца пятидесятых бедовали – бомжи бомжами – давились ржавой пайковой селедкой. Да и во Франции ничуть не лучше было – в том же Париже больше половины доходных домов вообще не имели лифта, а туалет – один на этаж. Зато, правда – консьержки – этакая помесь сторожихи, уборщицы и «зоркого полицейского глаза».

– Дом-то теткин запомнил? Доберешься один?

– Да я с Серегой. Покажет.

– Ну и славно. До завтра тогда.

– До завтра.

– Да… ты это, если кто будет спрашивать, говори – мол, к нам по комсомольской путевке. На уборочную страду.

– Хорошо, – обернулся на пороге молодой человек. – Да не переживайте вы так, я ж понятливый.

– Ладно, ладно. Там поглядим.

К дому директорской тетки (если точнее – двоюродной, из тех, что седьмая вода на киселе) Родион с Серым добрались быстро.

Редкие фонари освещали притихшие улицы тусклым оранжевым светом, заливисто пели в кустах соловьи, а у кого-то за забором лениво забрехал пес.

– Во-он твоей тетки дом, – останавливаясь на углу, показал рукой Серый. – Назавтра до МТС дорогу найдешь?

– Да найду.

– Ну, тогда до завтра. Супруге… привет.

Простившись с Серегой, молодой человек толкнул рукою калитку и, пройдя по неширокой дорожке, постучал в дверь.

– Заходи, заходи, чай, не заперто.

Тетку звали Конкордия Андреевна, и, суди по имени, родилась она при самом настоящем «старом прижиме», даже не николаевском, а – бери дальше – во времена Александра Третьего. В отличие от многих прочих пожилых колхозниц, тетка оказалась грамотной, и даже весьма, всю жизнь проработала в конторе счетоводом, подрабатывала и сейчас, но больше занималась личным подсобным хозяйством – держала кур, уток, а еще имела небольшой огородик с садом. На жизнь хватало, и даже оставалось еще кое-что продать на колхозном рынке, к тому же Конкордия Андреевна, как и многие старики, отличалась… нет, не скупостью, а некоторой прижимистостью, что ли.

Вообще, она Родиону скорее, нравилась – сухонькая востроносенькая старушка, не без определенного юмора.

– А, явился, стахановец? Шти на печи – похлебай, пока жонка твоя в сарае хлопочет.

– В сарае? – удивился юноша.

– Там, там, – старушка махнул рукой. – Я ведь там вам удумала постелить, в холодке, на соломке. И нежарко, и места много, и это… дело-то ведь ваше молодое, знаю – никто вас там не услышит, чего хошь – то и делайте. Да ты садись, садись, милок, к столу-то… А на гвозде, вишь, на стеночке – гимнастерка да спецовочка – старое все, как раз для работы, племянник завез.

– Вот за это ему спасибо!

– Кушай, кушай, – Конкордия Андреевна налила половником щи. – Хлеб вон, бери, не стесняйся. Мужики говорят – ударно сегодня трудился.

– Еще кое-кому помог.

– Сереге «Простите-извините», что ль? Нашел он свой номер-то?

Родион едва щами не подавился: вот это бабка – все уже знает!

– Не, не нашел. Да и где искать-то?

– Ежели в Чертовом болоте утоп – то и не найдет. Гиблое место.

– Чертово болото? – насторожился молодой человек. – А почему его так прозвали?

– Да давно. Нехорошее место считалось. Люди там в старину пропадали, скот, вещи старинные иногда пацанва находила – кольчуги, щиты… И, знаешь, старые – но… словно вчера сделанные!

– Забавное место.

Родион покивал головой, решив для себя предпринять еще одну попытку прорваться. А что еще было делать? Не тут же сидеть – до возвращения участкового оставалось каких-то десять дней. И за этот срок надобно было… Успеть… Что только? И – самое главное – как?

– А жонка-то у тебя ничего, работящая, справная. Я на нее на эти дни огород да птицу оставлю – сама с утра на рынок, да и в райцентр еще надо съездить.

Жаркие звезды сверкали сквозь щели звонкими бриллиантами. Сладко пахло клевером и пряным сеном. Под тонкой полотняною простыней чуть слышно шуршала солома, кололась, а где-то снаружи, рядом, пел свою ночную песню сверчок.

– Ах, милая…

Родион притянул к себе Хильду, обнял, поцеловал в губы, млея от наслаждения, от осознания того, что эта юная красавица – его законная жена.

Тяжело дыша, молодой человек целовал супругу, лаская невидимую в темноте грудь, руки его, легкие, словно крылья, скользили по всему телу женщины, такой желанной, любимой. Рад совсем позабыл про усталость, ибо сейчас не было больше ничего другого, кроме этих широко распахнутых глаз, приоткрытых губ, томного дыхания…

Вот оба выгнулись, застонали, охваченные неземным счастьем, нахлынувшим вдруг волной, томной, жаркой, темно-голубой – как глаза Хильды…

– Я хочу спросить тебя, Рад…

– Спрашивай…

– Мы сейчас где? В селении твоего прежнего рода?

– Не совсем так, – молодой человек задумался, поглаживая по спине прильнувшую к нему супругу. – Скорее, все эти люди… весь род – они жили еще до меня.

– Ага, – улыбнулась девушка. – Понимаю.

Родион про себя удивился: действительно – понимает? Хотя… есть такие вещи, которые древние люди воспринимали куда проще, нежели современные. Для какого-нибудь профессора… да для любого из двадцать первого века сейчас наступил бы глубокий шок, а Хильда – ничего, словно так и надо. Ну, подумаешь – земли иного родаплемени, где люди живут иначе. Земля большая, и много в ней тайн.

– Ты славная, – Рад чмокнул жену в щеку. – И совершенно не ведаешь страха. Ведь эти маши… самобеглые повозки. Ты даже бровью не повела, когда ехала!

– Потому что я их видела раньше.

– Видела? – молодой человек вздрогнул. – Где?!

– В своих снах. Там я их боялась… здесь – нет. Да помнишь же, я тебе говорила!

– Про сны – да. А про повозки – нет.

– Просто… думала – ты не поверишь. Кто же поверит в такое? И я раньше не верила… до тех пор, пока не повстречала тебя. Ты ведь тоже пришел из снов!

– Как и ты… – нежно обнимая супругу, Родион крепко поцеловал ее в губы.

– Я всегда знала, что сны могут становиться явью, – прошептала девушка. – И никто не ведает, где между ним грань. Ведь так?

– Так.

– Вот потому я ничему и не удивляюсь. Просто принимаю, как есть. Только вот речь… я далеко не все понимаю. И говорю… не так, как здесь. Но я стараюсь! И эта славная женщина, Кон-кор-дья… Мы от кого-то прячемся?

– Почему ты так решила?

– Я вижу. Я чувствую.

– Да, прячемся, милая, – признался молодой человек. – От некоторых из этих людей.

– И долго так будем?

– Десять дней. За это время мы должны уйти.

– Снова через болото? Но тогда нам помогал Влекумер-навий… вынужден был помочь. А кто поможет здесь? И ты ведь сам хотел уйти к своему народу. Позвал меня. Нет, я не упрекаю, но…

– Это не мой род, милая Хильда… Я говорил уже – это те, кто жил до меня.

– Твои предки?

– Хм… можно сказать и так.

– Тогда почему бы не попросить их помочь? Я знаю, христиане не делают так… не должны делать, но… Коль уж так сложилось. Я тоже молю Господа. И мы ведь уйдем, уйдем, куда надо, верно?

– Именно так, моя милая, – Родион нежно погладил жену по плечу. – Уйдем, и будем жить счастливо и долго. И будет у нас много детей.

– Дети – это славно, – расслабленно прошептала девушка… и тут же встрепенулась. – Ты сказал – десять дней. А. если не успеем, тогда что?

Юноша вздохнул:

– Боюсь, тогда у нас будут проблемы. Ладно! Завтра осмотрюсь, что тут да как, а уж послезавтра отправлюсь на болото, гляну – что там?

– Я с тобой, можно?

– Съездим, ладно. Вижу, Конкордия тебе одежку дала.

– Да.

Утром Родион встал с первыми петухами, осторожно, стараясь не разбудить Хильду, проскользнул по двору к рукомойнику.

– А я-то уж думала будить, – вышла на крыльцо старуха Конкордия. – Молодец – сам поднялся.

– Петухи разбудили, – смущенно признался юноша.

– Вот и славно. Ну, иди в дом, я там яишню с салом изжарила.

– Спасибо, Конкордия Андреевна.

Наскоро перекусив, Родион поблагодарил хозяйку и вышел на улицу, где – на углу – уже поджидал Серый.

– Как спалось? Как женушка?

– Хорошо все, спасибо.

– Экий ты вежливый, извините-простите, прямо антилегент, а не шоферюга!

– Да ладно тебе… А денек-то какой сегодня!

– Да, дождя точно не будет, – повернув голову, Серега посмотрел на поднимающееся в светлой дымке солнце. – К обеду разжарит будьте-нате. Тебе-то хорошо – у тебя кабина деревянная, в ней не так жарко. А у меня-то железина накалиться, ровно печь. Ничо, перед обедом заедем на речку, купнемся!

До МТС дошли быстро – не так уж тут и далеко было. Комбайнеры в страду ночевали прямо в поле, а вот трактористы с шоферами уже собрались во дворе – ждали директора. Тот не замедлил появиться – тоже пришел пешком, хотя и жил на другом конце станицы, однако ж – в отличие от большинства нынешних российских чинуш – совесть имел и машину («Победу» бежевую) задницу свою возить не гонял, народный бензин экономил.

– Здорово, Степаныч. Что, аванс скоро?

– Как положено, через неделю, – поднявшись на крыльцо, Федот Степаныч строго оглядел шоферов. – Ну, что, орелики? Подходите за раздачей. Та-ак… Ты, Федор – в Заречье, на дальнее поле… и-и-и… у кого у нас «Студебеккер»? У тебя, Микола? Что молчишь? Ты тоже – в Заречье. Остальные все – как обычно – на ток, там комбайнеров заберете да жинок…

– Жинки – это хорошо!

– Ага… только кое-кому за работою их не угнаться. Ладно… Иваныч, что там у тебя со жнейкой?

– К обеду готова будет.

– Хорошо! После обеда займешься трактором.

– Степаныч, нам бы запчастей.

– Председатель после обеда в район собрался – ему и закажем. Только ты подготовь список.

– Сделаем.

– Ну, все тогда. Нечего тут торчать – по машинам!

Выехав на грунтовку вслед за «газоном» Серого, Родион прибавил газку и ходко покатил седом… так и ехал, пока вдоволь не наглотался пыли, а тогда уж чуть поотстал, едва не пропустив повертку на ток, хорошо, кто-то позади посигналил.

На току, под кумачовым лозунгом «Планы партии – планы народа», уже ждали колхозницы, женщины и совсем молодые девахи – как говорил Серега – «гарны дивчины».

Весело ждали, с шутками-прибаутками, с песнями. Так же весело забрались в кузов…

– Ой, Сережка, а у вас что, новый шофер? Молоденький какой… симпатишный… Ой, гляньте-ко, покраснел – стесняется! А как вас, молодой человек, звать? Родион? Прямо, как маршала Малиновского! Ну, что, маршал – поехали! Девки, запевай! Эх, хорошо в стране советской жить…

Работа оказалась несложной, но нудной – подъехать к комбайну, подставиться кузовом, потом привезти зерно через весовую на ток – там в кузов забирались девчонки с деревянными лопатами, разгружали, и снова в поле, а потом опять на ток, и так – все время.

После пары-тройки рейсов Рад знал уже – чувствовал! – каждую выбоину, где надо – притормаживал, прокатывал мягко. Оно конечно, у ЗИС-5 подвеска не та, что у «газона», однако молодой человек приноровился уже – просыпал зерна все меньше и меньше, так что в очереди на весовую даже удостоился похвалы от кого-то у старших коллег:

– А ты молодец, парень – дорогу на лету схватываешь.

Обедали здесь же, на току, под лозунгом, под навесом – рядом уже вовсю дымила полевая кухня. Густой борщ с чесноком и старым салом, на второе – котлеты с макаронами, плюс компот – обед смолотили быстро, без особых разговоров, без шуточек – некогда было, в страду каждая минута – на вес золота. Что и говорить – так упарились, забыли перед обедом и к речке съездить, да что там – забыли, времени не было!

– Ниче, Родька! – выходя из-за стола, хлопнул по плечу Серый. – Уборочную закончим – такие гулянки закатим, ох! Извините-простите!

– Вот-вот, – одобрительно загудели шоферы. – Некоторые молодые тогда и проставятся. А то как же?!

А солнце уже сделалось белым, и в кабине – даже в деревянной, зисовской – было, словно в бане, и пот стекал по любу, и липла к плечам майка, а на зубах скрипела въедливая дорожная пыль.

Не так-то просто наполнялись закрома Родины!

Но Радику нравилось, нравилось крутить баранку, шутить на току с девчонками, ощущая запах только что сжатого хлеба. Да уж, шоферы – это не какие-нибудь драные ворюги-олигархи или чиновнички-взяточники! Настоящие мужики, на которых земля держится. В эти вот времена как раз таких работяг и уважали, в отличие от конторских… Ну, какой мужик в контору пойдет бухгалтером?! Разве что старик или больной. Молодому-то парню на конторском стуле сидеть – позор, вовек не отмоешься, да и какая девка за него замуж пойдет? Никакая. И это было – правильно.

Где-то после полудня – часа в четыре – Радик вслед за Серым завернул на ток – наскоро попить чаю.

У весовой стояла бежевая «Победа» Степаныча, сам же директор, подойдя к ЗИСу, похлопал грузовик по капоту:

– Ну, как машина?

– Ничего, Федот Степаныч, – вытерев губы ладонью, улыбнулся Рад. – Тянет.

– Я вижу, что тянет. В общем так, до вечера я за тебя поезжу…

Молодой человек удивленно моргнул.

– Да-да, – ухмыльнулся директор. – Чего глазами хлопаешь? У председателя колхоза «виллис» его чертов сломался… когда еще ему говорил, чтоб на «газик» сменял. Теперь вот звонил только что, машину просил – в райцентр, вишь, ему надо. А мне, между прочим, некогда – у меня народный контроль вот-вот. Так что, Родион, бери «Победу» и гони к председателю – в город поедешь. У него-то шофер – тот еще прощелыга, машину ему доверить – ни в жисть, а вот тебе… – Федот Степаныч неожиданно улыбнулся. – Только надо заехать сперва домой – сполоснуться. Но, ты не думай – у Кузьмича в райцентре дел много, вернетесь вы к ночи, а может, и за полночь, но утром, чтоб как штык – на работу, усек!

– Усек, – Рад скосил глаза на «Победу» – машинка была, конечно, классная!

– Ну, тогда давай – поезжай… Да не торопись, чай-то допей, не горит же.

Махнув рукой, директор бросил на лавку пиджак и забрался в прокаленную солнцем кабину ЗИСа.

– Да, не повезло тебе, – искренне посочувствовал Серый. – С председателем-то намаешься. И туда ему надо, и туда, и еще, черт-те, знает, куда. Я вон, зимой с ним ездил – все на свете проклял. Ты легковыми-то управлял?

– «Победой» – нет, – честно признался Радик.

– Ну, ничего там сложного, но… Пошли, покажу.

Вдвоем они забрались в салон, уселись на передний диван, именно что диван, а не сиденье – широкий, обитый кожей… или, скорее, кожзаменителем, но все равно – шикарно! Рычаг переключения передач в этой модели располагался на руле – как у какого-нибудь «американца».

– Вот, смотри, – со знанием дела объяснял Серега. – Первую передачку ты всегда с треском включишь, если сразу, а, чтоб мягонько – сначала включи вторую, а потом – оп – двойной выжим – и рычажок вниз – на себя – снова вниз – первая! Простите-извините – никакого шума и треска. Спокойненько тронулся… А в городе – там и со второй можно запросто. Смекнул?

– Да смекнул, смекнул – спасибо.

– А вот этот рычажок видишь? Указатель поворотов, во! Руку в окно не надо высовывать, чтоб сигналы подать. Ну, все… утром встретимся.

Выскочив из кабины, Серый захлопнул дверь, и Родион запустил двигатель, затем осторожненько – как только что показывали – врубил вторую передачку… тут же переключился на первую… тронулся… выехав на дорогу, прибавил газку… Мотор работал мощно, уверенно и тянул – дай боже! Увлекшись, молодой человек едва не проскочил поворот к дому тетки Конкордии. А, уже подъехав, нажал на сигнал…

Возившаяся в огороде Хильда подняла голову… улыбнулась, побежала навстречу.

– Это у тебя теперь вместо коня?

– Можно сказать и так, – стягивая через голову майку, улыбнулся Радик. – А ну-ка, полей водицы… во-он корец возьми… Ага… так… ух, хорошо! Там, в сарае, кажется, старую рубаху видел, должна бы впору быть. Ладно, побежал, некогда.

Чмокнув супругу в щеку, молодой человек быстрым шагом вернулся к машине и, открыв дверцу, обернулся, помахал рукой.

Председатель колхоза «Светлый путь» Михаил Кузьмич Капитонов – грузный мужчина в синем бостоновом костюме и белой полотняной кепке – уже нетерпеливо прохаживался возле правления, у стендов с портретами передовиков и идеологически выверенными плакатами, типа «Колхозник! Береги народное добро!». В левой руке председатель держал объемистый портфель дивной светло-коричневой кожи, а в правой – носовой платок, которым томно обмахивался, время от времени вытирая стекавшие по лбу крупные капли пота.

– А, явился… – устроившись на переднем сиденье, Михаил Кузьмич протянул руку. – Ну, здоров… Чего-то я тебе не припомню? Новенький, что ли? А-а-а, тот, о котором… Ну, едем, едем.

Родион послушно тронул машину.

– Ты, хлопче, не переживай насчет документов да денег, – открыв форточку, шумно вздохнул председатель. – Бывает. Вон, по амнистии много всякой шантрапы выпустили… не блатных, нет, а так, шпанят приблатненых, вот и озоруют, сволочи. Ничо! Скоро их всех припрем, не сомневайся. Ты про поправки к уголовному кодексу слыхал?

– Не слыхал.

– Эх, молодежь, молодежь – во всех же газетах пишут! Теперь три раза по мелкому хулиганству попался – все! За решеточку угодил. Я считаю – правильно. А мелкое хулиганство у нас что? А поскандалил с кем-нибудь в общественном месте, прохожих обругал грубо – вот вам и все. И правильно… Радио-то у Степаныча работает? О!

Протянув руку к панели, Михаил Кузьмич покрутил какую-то ручку… заиграла музыка… оперная, что ли…

МП-3-магнитола, оказывается, тут имелась, просто Родион не обратил внимания. Ну, не МП-3, а что-то вроде – одно радио, но и то по этим временам – роскошь. В машине – и радио! Барство какое-то прямо.

Опера, похоже, председателю не понравилась – он еще половил волн, попалось какое-то утробное «вооруженные решениями партийного съезда, трудящиеся Лаоса показали стойкость и мужество…» – после чего Михаил Кузьмич вырубил радио напрочь.

– Ну, ничего интересного! Нет, чтобы песни какие-нибудь передали… Шуме-е-ел камы-ы-ыш… А, ну-ка, Белград посмотрим… Тут должно ловить!

Опять щелчок… и – музыка… на этот раз, слава богу, не опера, а… рок-н-ролл какой-то! Определенно рок-н-ролл! Би-боп-а-лу-ла… пам-пам-пам…

Дальше председатель не слушал, плюнул в форточку да вырубил звук. А Родион удивился – надо же, Белград рок-н-роллы передает!

– А Степаныч тебя хвалит, – вытерев шею платком, добродушно произнес Михаил Кузьмич. – Говорит – работящий и технику знаешь. Значит, не зря мы участкового уговорили. Что ж, нам шофера нужны – страда, сам понимаешь! Раньше-то бывало и студентов на помощь пригонят, и солдатушек, а теперь – на пленуме сказано, от этого отходить, самим хозяйствовать – «прибыльно, рачительно и разумно». Ну, оно и правильно, если вдуматься – каждый своим делом заниматься должен. А с другой стороны – где ж МТС в страду столько шоферов найдет? Тем более, колхозов-то у нас – наш вот, «Светлый путь», да в Климовке – имени Тельмана, еще «Луч Ильича», и имени Восемнадцатого партсъезда! Четыре колхоза на МТС! Ну. Степаныч, ничего, молодец, справляется.

Председатель еще много чего говорил все в том же духе, Родион его и не слушал, погрузившись в свои мысли – было ведь, о чем подумать. До возвращения участкового осталось десять дней… нет, уже девять, а там… Там – разоблачат, как шпионов. Неминуемо разоблачат, и что дальше? Тюрьма, лагеря? Именно так все и будет, если вовремя ноги не сделать. Болото! Обязательно завтра же съездить… даже и повод не надо придумывать – другу Сереге номер помочь поискать.

– Во-он у того здания тормозни!

Черт! И не заметил, как приехали уже. Город! Нет, скорее – окраина. Железнодорожные пути, пакгаузы, склады… Лозунг – белым по красному – ну, а как же без этого?

«Товарищи, повышайте производительность труда!»

– Тут пока жди, в тенечке, – выбравшись из салона, председатель прихватил портфель и скрылся за дверью какой-то конторы.

Родион тоже вышел, походил вокруг машины, покосился на стоявший неподалеку синий четырехсотый «Москвич», жутко похожий на «Опель», протер стекла тряпкой, потом, распахнув двери – все ж хоть какой-то сквозняк, включил радио – рок-н-роллы послушать.

Ага, рок-н-роллы… Снова какая-то опера… Заунывные песни народностей… Бормотание… Новости. Ну, от нечего делать, можно и новости послушать.

– Прр… шшш… Георгий Максимилианович Маленков и первый заместитель председателя Совета министров СССР, министр внутренних дел товарищ Лаврентий Павлович Берия по приглашению федерального канцлера Аденауэра посетили первый съезд христианских демократов Объединенной Германии… шшш… прр…

Что такое?

Молодой человек дернул шеей. Послышалось, что ли? Какая в эти времена Объединенная Германия?! Есть ФРГ – обычная, буржуазная, и ГДР, где социализм строят.

А может, со временем ошибочка вышла, может, никакие сейчас не пятидесятые… Нет, точно – послышалось. Да и на солнышке перегрелся – бывает.

Или…

Сидевший в «Москвиче» водитель – пожилой лысоватый дядечка – увлечено читал газету… вот отложил.

– Товарищ… Вы газеточку почитать не дадите? – подскочив, вежливо попросил Радик.

– Газету? А, пожалуйста, бери. Только это – вчерашняя.

– Спасибо большое.

Вчерашняя…

От 3-го августа 1958 года!!!

И – на первой полосе, рядом с Маленковым – улыбающийся Берия! Который еще лет пять назад расстрелян как вредитель и английский шпион!

Глава 2

Август 1958 года. Колхоз «Светлый путь»

Стрелы

Нет, а что дальше-то? Что еще-то в газетах пишут?

«Товарищ Г. М. Маленков на съезде колхозников-ударников», «Выступления тов. Л. П. Берии на торжественном заседании генеральной прокуратуры», «…на встрече со студентами МГУ» Надо же! Хорошо расстрелянный – со студентами встречается, на торжественных заседаниях выступает…

Снова Маленков, на этот раз – среди пионеров. А вот – он же – с Иосифом Броз-Тито. И рядом – опять же – Берия!

«Нормализация отношения с СФРЮ». Однако… А с Китаем, интересно, как?

А не рассорились! Вон заголовок – «Русский и китаец – братья навек!». Визит маршала Булганина в КНР. Совместные маневры.

Позвольте, позвольте… а где же Хрущев? Куда же запропастился харизматичный и по-детски непосредственный советский лидер? Который, судя по всему – и не лидер вовсе. А вот он… на второй странице – «Н. С. Хрущев выступает на партхозактиве МГК Москвы». Что-то слабовато для лидера… Маленков тут везде… И Берия! Берия здесь, Берия там… Выступает… И что говорит? А вот что…

«… постоянно совершенствовать социалистическую законность, расследовать уголовные дела непредвзято»… кто бы спорил? «Постепенно перевести все фабрики и заводы на хозрасчет», «смелей выдвигать национальные кадры», «не теряя бдительности, изжить наконец шпиономанию, которая очень часто мешает реальному делу», «поднять на новый уровень нефтяную промышленность Закавказья»…

И ни слова – о врагах народа, о вредителях, шпионах!

Это не то время!!!

Снова поползли по лбу капли пота… только на этот раз вовсе не от жары.

Это время – вовсе не прошлое той России, в которой родился и жил Родион! Это какое-то свое, параллельное, время, совершенно иной мир, где Берия – вовсе не расстрелян и никакой не подлец, а в общем-то. вполне вменяемый лидер, зам Маленкова, ну, Маленков сам по себе – не фигура. Фигура – Берия! Свершено иной Берия, не тот, которого знал по гнусным перестроечным статейкам убогий российский обыватель… другой… Настоящий!

И партия, КПСС, похоже, ничего уже в стране не решает. Все – Совет министров – правительство. И еще – вон, ниже – Съезд народных депутатов.

Совершенно иной мир! И СССР в нем – иной. Уже свободный от многих жупелов и, если так можно сказать, – многообещающий.

То-то участковый… То-то с документами так просто прошло! Да уж – от подозрительности избавились. Не все, правда, но…

– Что, зачитался? – вернувшийся председатель грузно уселся на сиденье. – Трогай, в мастерские поедем.

Они обернулись быстро, вернулись в станицу не к утру – к двенадцати. Оставив машину во дворе МТС, Родион пришел домой в самых противоречивых чувствах. Даже есть не хотелось, и усталости никакой не чувствовал… даже не обратил внимание на необычно взволнованную хозяйку.

– Слышь, чего говорю-то?! – нарезая хлеб, повторила Конкордия Андреевна. – Лида, жонка-то твоя, приболела.

– Что?! – наконец-то врубился Рад. – Как так – приболела? Где она?

– Да сиди, сиди… я ей тут, в комнате, постелила – спит! А вечером-то у ней из носу кровь пошла… бывает.

Господи… Только этого еще не хватало!

Кровь!

– Ты уж один пока в сарайчике поспи…

– Так, может, врач?! Врача вызвать.

– Приходила уж фельдшарица. Сказала – покой. А давление у нее, жинки твоей, нормальное и температуры нет – это уж точно, век свободы не видать! Только что-то бледная вся лебедушка сделалась, как вот, полотно.

И все же, несмотря на недомогание, проснулась Хильда рано, зашла в сарай, пошатнулась, едва не упав. Родион подхватил жену на руки:

– Да что ж с тобой такое, милая?

– Сама не знаю, – голос девушки казался бесцветным и слабым. – Словно бы что-то сдавило грудь. И в глазах померкло. Я прилягу на солому, ладно?

– Иди лучше в дом… нет, я тебе отнесу.

– Пустое… Ты обо мне не беспокойся, милый. Ничего! И не через такие беды проходила.

Болото… Срочно проверить болото. Ведь наверняка можно, можно как-то уйти. Черт… еще и болезнь эта. Не было печали.

Болото. Ведь жрец Влекумер их как-то отправил… как теперь выяснилось – не туда. Но ведь отправил же! Волхвовал да заклинанье какое-то произносил… знать бы – какое? И что не спросил, не поинтересовался? Некогда было… Вот так всю жизнь – некогда! Живем себе, как трава растет, все вроде бы чем-то заняты, чем-то таким важным, без чего, кажется, и жить-то нельзя, а на поверку, если присмотреться, остановиться, оглянуться назад – все это якобы важное более таковым уже и не кажется, наоборот даже. То важно, чего когда-то и не замечали вовсе.

– Как вчера съездили? Запчасти привезли? – первое, что спросил Степаныч.

– Да привезли – едва в машину влезли. Надо было на грузовике ехать…

– И съездили бы, да сам знаешь каждый грузовик сейчас на счету. Ладно, хватит болтать, всем – в поле.

В поле, так в поле – куда же еще-то? Родиону нравилось, хоть и тяжело было – нет лучше и благородней труда, чем труд хлебороба! Это не в конторе бумажную пыль глотать.

На току народу прибавилось, не только девчонки, но и парни, подростки из местной школы, видать – на практику. Дела спорились, машины разгружали быстро.

– Эй, Радик, кваску холодного хочешь?

Это Валька все – девка разбитная, справная. Ишь, как глазом васильковым косит, а грудь, грудь-то под платьишком ситцевым так и ходит.

Тьфу ты… И куда только глаза смотрят?

О другом думать надобно.

Ближе к обеду Родион все ж таки улучил момент, подошел на весовой к Сереге:

– Слышь, Серый, номер-то как, отыскал?

– Да, извините-простите – фиг! – раздраженно отмахнулся приятель. – Вчера весь обед в сухомятку – на болотине этой чуть ли не брюхом проползал. Нету нигде номера – как корова языком. Видать, в трясину затянуло, теперь уж не сыщешь. А Степаныч, вишь ты, косится… ох, чую, грядет скоро расплата!

– Каким ты высоким штилем выражаться стал! Ничего, голову-то не срубят, не те времена.

– Это уж точно – не те! – Серега неожиданно повеселел и согласно тряхнул чубом.

– А я сегодня с тобой хотел на болотину съездить, помочь поискать.

– Да ну его, этот номер, к ляду!

– Ты же в самую-то трясину не заезжал… не мог он в трясину-то улететь, не на крыльях. Вместе-то искать веселее. А хлеба бы на току взяли, да сала.

– Да есть у меня и хлеб, и сало! И картошка найдется, и помидорчики… – Парень задумался и, махнув рукой, весело подмигнул. – А, ладно, Родька, поехали! И впрямь – вдвоем-то куда веселее.

Так и сделали, предупредив бригадира, вместо обеда рванули к болоту – по шоссе, потом по грунтовке, по перелеску.

Остановились, приткнули машинки рядом – ЗИС-5 к «газону».

Серега хлопнул дверью, усмехнулся:

– Видел бы нас кто со стороны, сказал бы – ну, точно горилку пить собралися. По-шоферски – дверь в дверь.

– Ла-адно… Ты по той сторонке иди, а я – по этой. В камышах повнимательнее смотри.

– Да смотрел уж.

Ничего интересного осмотр трясины не дал. Номер, конечно, не нашли – да и не могли бы. Родион когда еще его у Влекумера-жреца видел. Интересно, зачем волхву номер? На телегу себе приладить собрался, чтоб гаишники не оштрафовали? А зачем сороке или галке брильянты? Затем и жрецу номер – так просто, вещь непонятная, авось, на амулет потянет.

Нет, не ради номера Радик сюда приехал, но… ничего такого-этакого на болотине не было! Трясина, как трясина – даже сейчас, в жару, опасная, особо не высохшая и тянущаяся, наверное, на километр, а то и больше. А вокруг – лесостепь, ручей журчащий, овраги – в них травы в пояс нескошенные, деревца чахлые. Одно слово – неудобь, ни ягод, ни грибов нет.

– Ого – следы, глянь-ка! Мотоциклетные.

– Ха! Удивил – сюда многие заезжают – машины помыть.

– Серый, а ты говорил, тут вещи старинные находили?

– Да пацанва! Я и сам. Когда мелким был, сюда, на овраги, в войнушку играть захаживал. Ой, мать ругалась!

– А что такое?

– Ась?

– Спрашиваю, чего ругалась-то?

– Да больно уж далеко от станицы, да и трясина… сколько коров поглотила – и вспомнить страшно. Да и людей. У нас ведь тут того, пропадали.

– А новые не появлялись?

– Чего-чего?

– Ну, раз одни пропадали, то, может быть, вместо них другие объявлялись. Ну, чужие.

– Не-а, – усевшись на кочку, рассмеялся Серега. – Никаких других не было. Окромя вот, тебя с супругой. На, держи лук, сейчас сало отрежу… Ты давай, садись, хватит там шастать.

Родион тоже засмеялся: вдруг привиделся, как наяву, жрец Влекумер – страшный, морщинистый, с ожерельем из змеиных голов… и гаечным ключом на десять – номер у раззявы-шофера отвинчивал! Вот он, вредитель-то, вот он – двурушник и наймит! Одно слово – жрец, навий. Явно не социалистического настроя товарищ, нет! И куда только участковый смотрит? Да-а… а чем черт не шутит, может, Влекумер тоже пробирался сюда, в этот вот мир? Раз уж сумел их с Хильдой отправить. Кто знает? Может, и так? А раз так, то…

– Эй! Ты чего ржешь-то?

– Не обижайся. А сало у тебя вкусное, ум-м!

– Еще б! Матушка засаливала. Эх, хорошо сидим, Радька… еще б горилки! Ничо, вот страду закончим, я тебе скажу, у кого лучше горилку брать для проставы.

– Ага, вот вернется участковый, да скажет, что я – американский шпион.

– А ты что, американский язык знаешь?

– Американский?! Н-нет.

– Ну, вот. Какой же тогда ты шпион? А участкового не бойся, он то будет делать, что ему Кузьмич со Степанычем скажут. А ты у них пока в передовиках. Так и держись! Да и вообще, в колхозе у нас оставайся, не всегда тут такой аврал, бывает и весело. Увидишь еще. Ух, завалим с тобой в клуб на танцы… извините-простите!

– Водички ты не прихватил?

– Прихватил. Лови фляжку.

– Хороша… Серый, ты говорил, будто тут ребятишки играются?

– Да сейчас уже меньше – велосипеды у них теперь, в школе кружки всякие, в клуб кино каждую неделю привозят – зачем им сюда шляться? Теперь редко кто. А что ты спросил-то?

– Думаю, а может, кто из ребят номер твой отыскал?

– Хм… – Серега сдвинул на затылок кепку и покачал головой. – Не, это навряд ли. Нашли б, так на МТС приволокли… хотя могли и не приволочь, кто их знает? А ты, Радь, хорошую идею подал! Обязательно у пацанвы спрошу.

– Еще спроси – не видали ль они тут кого-нибудь? Номер-то твой могли и жестянщику сдать. Есть такие люди – собирают всякую дрянь.

– Знаю – старьевщики. До войны все в городах ходили, «ста-арье-берем!», а с войны – где их только нету. Эти – точно могли. Эх, коли так, плакал мой номер.

– Ничего, другой получишь… или этот можно восстановить.

– Да можно. Прости-извини, обидно только, когда тебя ни за что ни про что растяпой кличут!

Родион поспешно спрятал улыбку – да уж, действительно – «ни за что, ни про что».

– С Митькой Стрелой поговорю, я его сегодня у нас на току видел, – поднявшись на ноги, Серега выбросил мусор в кусты и тщательно вымыл руки в болотной – с темной торфяной водицей – луже.

– Что за Митька Стрела? – насторожился Радик.

– Да есть тут один… Тоже вот, года два назад все сюда, на болотину да в овраги хаживал – целая шобла у них была, в повстанцев играли. Так его тогда стрелой и пронзило, в руку, в предплечье – навылет. И, что интересно – стрела-то чужая, не наша. Лапиков всех пацанов к себе перетягал на дознание – молчали, как проклятые. Мол, извините-простите, дяденька участковый, а только не знаем мы, чья стрела, откель прилетела! Не мы стреляли – и все тут! Главное – и раненый-то, Митька, тоже ничего толком не смог показать. Так, с той поры Стрелой его и прозвали.

– Но ты у него спроси.

– Спрошу, конечно.

Митьку Стрелу Родион вызвал на беседу, проявив хитрость. Уже в конце рабочего дня подкатив на ток, заглушил двигатель, капот откинул – у ЗИСа движок с боковин открывался. Постоял, делая вид, что копается – сам же скинул ремень… обернулся – как раз с тока все к навесу шли, к лозунгам – итоги дня подводить, комсорг школьной бригады– как бишь его? – уже на картофельный ящик взобрался.

– Ну, что ж, я думаю, начнем, товарищи комсомольцы… ну и несоюзная молодежь тоже к нам присоединится. Итак… Сначала о текущем моменте…

– Эй, – Радик ухватил за руку пробегавшую мимо припозднившуюся девчонку. – Митька Стрела – который?

– А вон, слева, темненький, в майке линялой.

– Да вы тут все в линялых майках… Тот высокий, да?

– Да, да, длинный.

Чуть выждав, молодой человек подошел ближе…

– Эй, пацан.

Митька Стрела обернулся, жигнул глазами.

– Движок немножко чиню. Ремень подержишь? – ухмыльнулся Радик.

Еще бы!!!

Техника для пацана – первое дело!

– Ага… Конечно же подержу, идемте…

– Вон тут вставай, смелее… Ага… держи теперь… Молоток… та-ак… Тебя, кстати, Серега-шофер искал чего-то.

– Нашел уже. Не видал я его номера, честное комсомольское, не видал! А видал бы – на МТС отнес бы сразу, я ведь не какой-нибудь.

– Хорошо, хорошо, верю. А никого, случайно, на болотине той не видел. Ну, типа – не пацанов, а взрослых.

– Не, не видел. Да я и не хожу уж туда давно – вырос, игрищами детскими не балую.

– Быва-алый. Сейчас крепче держи… Так-так никого и не видал? А раньше?

– Да и раньше. Хотя…

Так!

Родион насторожился:

– Ну, давай, давай, рассказывай – интересно просто.

– Так я уж и рассказывал вот, участковому нашему, и ребятам. Ну, когда про стрелу. Из болота она прилетел – с самой середины, ну, будто из воздуха.

– Там же трясина непроходимая!

Парнишка вздохнул:

– Вот и я про то. А еще я там бабку видел, как раз тогда и видел… только она ж в меня стрелой – никак не могла!

– Что за бабка?

– Старая, не с нашей станицы, она часто травы всякие собирает… – Митька вдруг замолк, так, что стал хорошо слышен напористый голос комсорга, а потом продолжил уже куда тише: – Я, конечно, комсомолец, в Бога и всякую чертовщину не верю, но… Про бабку ту говорят, будто она колдунья.

– Колдунья? Защелку тут подержи… Все, отпускай.

– Ну, говорят так.

Мальчишка уже явно тяготился беседой, и Радик махнул рукой:

– Ладно, спасибо за помощь.

– Не за что!

– Как хоть эту колдунью зовут.

– Да не знаю я. Из соседней станицы она, из Красноперовки. Колхоз имени Тельмана.

«Несоюзная молодежь» – по пути домой Родиону вспомнилась эта корявая фаза, может быть, потому что он сам и был сейчас «несоюзным». Да и вообще, все гендерные термины, по его разумению, выглядели довольно абстрактно, так же, как и понятие «классы». Вот, что общего между четырнадцатилетним ребенком, полностью зависящим от родителей, и двадцатисемилетним кандидатом наук? Абсолютно ничего! А их обоих обзывают одним словом – «молодежь». Зачем вообще это слово? Запутать все?

Несмотря на позднее время, в доме бабки Конкордии горел свет, сквозь неплотно закрытую дверь падал на посыпанную песком дорожку тоненький светлый лучик. Слышались голоса – в доме явно кто-то был, не с Хильдой же разговаривала хозяйка…

Кашлянув, молодой человек толкнул дверь и застыл на пороге – в нос ударил сильный запах лекарств. Пахло нашатырным спиртом, карболкой, йодом, еще чем-то таким специфическим, медицинским и вызывающим у обычного человека стойкую неприязнь.

– Здравствуйте, Агриппина Петровна, – войдя, Родион кивнул фельдшеру – не первой молодости женщине с завитыми в «мелкий бес» волосами и губками-бантиками, накрашенными помадой такого насыщенного ярко-красного цвета, которому позавидовал бы и Матисс. Назвать бы эту помаду «кровь коммунара» – отличный бы вышел товарный бренд!

Спрятав неуместную улыбку, юноша осторожно присел на табурет и тихо спросил:

– Опять?

– Ох, милай, – покачала головой Конкордия Андреевна. – Опять женушке твоей плохо стало – едва не упала. Она у тебя не беременна часом, а?

– Нет, не беременна, – аккуратно складывая в жестяной чемоданчик с красным крестом шприц и лекарства, отозвалась фельдшерица. – Очень сильная дистония, только вот в толк не возьму – с чего? Ей бы в город, к доктору. Давайте, направление выпишу.

– Так ведь документов-то у них нету, украли, – снова посетовала хозяйка. – А без документов как же ты выпишешь, Агриппина?

– Да, без документов никак. Ей молоко нужно пить, парное.

– Молоко сыщем, у Авдотьи, соседки, коровенка есть и коза. Какое лучше-то?

– Тогда уж лучше козье. И, как отлежится чуть, пусть на воздухе больше будет.

– Она и так, почитай, все время на воздухе.

Провожая фельдшера, Родион вышел на крыльцо, постоял… Вздохнул – Хильда опять спала в доме.

– Да не переживай ты так, хлопче, – сквозь открытую дверь посочувствовала Конкордия. – Давай-ка вот лучше по рюмашке хлопнем. Да не бойся, на работу не проспишь! Разбужу, век свободы не видать, как муж мой, покойничек, выражался.

– А, – подумав, юноша махнул рукой. – Давайте.

Уселся за стол, чокнулся с бабкой. Намахнул, черствым хлебцем занюхал, пригорюнился:

– Дни напролет ее не вижу. Ухожу – в рань, прихожу в темень.

– Да, к доктору б жинке твоей не мешало. Ну, здесь-то уж недолго вам. Поди, у себя там покажетесь. А молочка мы найдем, не сомневайся – отпоим. Ну, еще по одной.

Родион молча кивнул и, снова выпив, спросил:

– А вот, говорят, в колхозе имени Тельмана одна бабка есть…

– А-а-а! – Конкордия вдруг всплеснула руками. – Вон ты про кого! Да, есть такая – Селестиной зовут, а иные… – здесь хозяйка понизила голос, – …еще добавляют – ведьма!

– Что, правда – ведьма?

– Ведьма не ведьма, а травы да заговоры знает. Господи, и что ж это я, дура старая, сразу-то про нее не вспомнила? Она и живет тут, недалеко, в Красноперовке, Селестина-то, последняя околицы хата, многие стороной обходят – боятся, как же – колдунья! И чего только не говорят!

– А что говорят? – живо заинтересовался Радик.

– Да разное, – собеседница отмахнулась и, зачем-то оглянувшись, посмотрела в окно. Видать, колдовская тема была ей не очень-то приятна.

– Все, спать пора, поздно уж.

Молодой человек хитро прищурился:

– И что, даже по третьей не выпьем?

Конечно, выпили – уж не отказала бабка. А под это дело и все деревенские сплетни поведала – о том, кого ведьма Селестина заговорила, кому приворотное зелье дала, а от кого, наоборот, мужиков отвадила.

– А еще соседка моя, бабка Авдотья, видала, как ведовка на метле летала. Летала, летала, век свободы не видать! Вылетела, мол, через трубу – вжик!

– На метле?

– Ну, это, поди, врет Авдотья-то. Зачем Селестине на метле ездить, у нее и так транспорт есть дюже быстрый. Ладно, схожу завтра к ней.

Эту ночь, упросив бабку, молодой человек провел возле любимой – спал на полу, прислушиваясь к дыханию супруги, слабому, едва слышному. Ну, так и правильно, с чего бы это юной женщине дышать, как паровоз? Нет, бывают, конечно, случаи…

Рано утром, осторожно поцеловав спящую, Родион ушел на работу, на обед же, уведомив бригадира, заехал домой – проведать Хильду. Та все так и лежала, бледная, как выбеленный на солнце холст, и, похоже, не просыпалась.

– Да нет, вставала уже, – шепотом пояснила хозяйка. – Только не ела ничего, даже чаю не попила. Ничего, ничего – вот прямо сейчас и схожу к Селестине.

– Так давайте, я вас подвезу – быстрей будет.

– А вот от этого не откажусь. Уж, сделай милость. Хоть и не далеко, а все ж…

Расположенная на окраине станицы выбеленная хата бабки Селестины ничем не напоминал жилище ведьмы, скорее даже наоборот – чистенькая выбеленная хата с синими ставнями, вишневый садик с беседкою, антенна на крыше.

– Это что же, колдунья телевизор смотрит? – искренне удивился Рад.

– А что ж ты думал? Она у нас вообще личность известная. Ладно, пошла…

– Тетушка Конкордия, а вы б с ней на поздний вечер договорились, а? Ну, чтоб и я при том присутствовал.

– Попробую, – обернувшись, кивнула хозяйка. – Сам понимаешь, не от моего хотения зависит тут. Как Селестина – сможет ли? Да и вообще – вдруг откажет? Ладно, ладно, не журись, хлопче! Уж мне-то отказать не должна, как-никак, когда-то вместе в конторе работали.

Весь день для Родиона прошел, словно в тумане, руки словно сами собой держались за раскалившийся от зноя руль, сами собой двигали рычаги, дорога казалась желтой туманной рекой, а встречные машины – вынырнувшими из того же тумана мороками. Молодой человек едва дождался вечера и, тут же поставив машину, смылся домой, проигнорировав очередное собрание. Хотя комсорг и зазывал «несоюзную молодежь», и очень даже настойчиво.

Еще издали молодой человек заметил струящийся в саду свет – тетка Конкордия ввернула-таки над крыльцом электролампочку, видать – для-ради визита ведьмы. Сговорилась все-таки.

Впрочем… Радик даже присвистнул от удивления: на обочине, возле калитки, тускло поблескивал мотоцикл – тяжелый трофейный BMW!

Участковый?!

Раньше срока явился?

Если так – надо выручать Хильду, вообще – что-то срочно придумывать надо.

Осторожно подкравшись к дому, юноша заглянул в окно… И увидел сидевшую за столом Хильду. Юная женщина выглядела, конечно, осунувшейся, но, как ни странно – веселой. И глаза ее – темно-голубые, как бездонное море, как океан, глаза – сияли!

Ну, не от встречи же с участковым уполномоченным?

Больше не думая, Родион взбежал по крыльцу.

– О! – обернулась сидевшая за столом тетка Конкордия. – А вот и муженек твой явился – не запылился. Ну, садись, садись, погляди на женушку. Ишь, как лучится вся!

– Это вы чего тут, в карты играете? – молодой человек только сейчас заметил лежащую на столе колоду и игральные карты в руках тетки Конкордии, Хильды и… и еще какой-то женщины, худощавой, седой, в старорежимном пенсне на длинном тонком носу… между прочим – в брючном костюме!

– Не бойся, не на деньги, на щелбаны! – засмеялась хозяйка. – Вот, знакомься, это – Селестина Ива новна.

– Здрасьте, – озадаченно моргнул Родион.

– Бон суар, – ведьма почему-то поздоровалась по-французки и, поправив пенсе, пригласила: – Садитесь, молодой человек, с нами играть. Прошу, силь ву пле!

Взяв стоявший у стены колченогий стул, юноша уселся возле супруги и, не удержался, чмокнул любимую в щеку. А, похоже, ведьму-то не зря позвали! Ишь как Хильда-то…

– В преферанс, молодой человек, когда-нибудь игрывали?

– Ну, конечно! Правда, только с компьютером.

– Странное у вашего дружка имечко. Ладно. Конкордия, сдавай, тре вит – побыстрее! Кстати, – колдунья посмотрела поверх пенсне на Радика. – Как там мой мотоциклет? Не угнали еще?

– Стоит. Так это ваш?

– Уи, мон шер.

– И вы это… французский знаете? – совсем уж изумился молодой человек.

– А почему бы мне его не знать? Я, между прочим, в Сорбонне училась, давно, до войны еще… до той, первой, империалистической, как у нас принято называть. О, золотое время – бель эпок! С Клемансо была знакома… милый такой старичок, мон ами Жорж. Да и я была другой – тре жен э тре жоли – очень юной и милашкой. Да-да, молодой человек, что вы так недоверчиво смотрите?

– Да я ничего. А мотоцикл у вас неплохой.

– Мотор вот что-то чихать стал, – вдруг озаботилась ведьма. – Думаю – карбюратор. Вы завтра не глянете? Шофер все-таки, должны бы и в мотоциклетках разбираться. Ну, давайте, давайте, Лидочка, ваш ход!

– Обязательно загляну, – тут же заверил Радик. – Вот, прямо во время обеда и заеду. Часов в двенадцать – устроит?

– Буду ждать, мон шер. Дом-том мой знаете?

– Да знает, – махнула рукой тетка Конкордия. – Ой… бляха ты муха… Одна масть! Чую, Селестина, надают нам щелбанов нынче!

Эту ночь супруги провели в сарае. Хильда, конечно, выглядела исхудавшей, что ничуть не мешало ей проявить самую пылкую страсть. Сама же первой и начала, Родион все ж осторожничал – мало ли, как там у супруги со здоровьем? Ан нет… Юная женушка прилегла рядом, погладила по груди, потерлась щекою, пожаловалась:

– Я соскучилась…

И, быстро вскочив на ноги, сбросила с себя ночную рубашку – смешную, длинную…

Ай да Селестина, ай да ведьма! Ну, ведь вылечила же! Подняла на ноги. Какие там, к черту, доктора? Не годятся и в подметки… Кстати, там на болоте, мотоциклетный след – не ее ли?

Бригадир, да и Федот Степаныч знали уже, что молодая жена Родиона малость прихворнула, а потому отпустили парня на обед пораньше, не сказав ни слова.

Оставив ЗИС на обочине, молодой человек прошел через сад и, покосившись на BMW, вежливо постучал в дверь.

– И чего вы барабаните? Там же звонок есть.

Действительно – есть, вон – кнопка. А Рад как-то и не заметил.

– Здравствуйте, Селестина Ивановна!

– А, Родион… Подождите секундочку, сейчас я выйду. Присаживайтесь вон, в беседке, на лавочку.

Молодой человек так и сделал, хотя брался первым делом посмотреть мотоцикл – времени-то было не так уж и много. Но раз уж хозяйка сказала…

Усевшись в красивую резную беседку, небольшую, но очень уютную, молодой человек положил руки на стол в ожидании ведьмы, которая долго себя ждать не заставила, явилась – в длинном черном платье, с самоваром в руках.

– Чашки с полочки достаньте, мон шер амиии.

– Селестина Ивановна, мотоцикл бы сперва глянуть.

– А что на него глядеть? В порядке все с мотоциклом, – поставив самовар на стол, колдунья поправила сползшее на самый кончик носа пенсне. – Работает как часы. Я ведь не для ремонта вас позвала – для разговора. С глазу на глаз чтоб… Да и вы – я вижу – того же хотите, ведь так?

– Так, – отрывисто кивнул гость. – Можете меня на «ты» называть, так проще.

– Как скажете… скажешь. Ты чай-то пей – вкусный, на семи травах заваренный.

– Спасибо. Спасибо вам за Хи… за Лиду спасибо.

– Спасибо после будешь говорить – я ж ничего еще не сделала, – поставив чашку на стол, Селестина Ивановна взглянула на собеседника требовательно и жестко, совсем как Лаврентий Берия с висевшего в кабинете участкового портрета.

– Дня два-три, много – пять, невесте твоей жить осталось, – негромко произнесла ведьма.

Родион выронил чашку с недопитым чаем:

– Что?!

– И тебе – немногим больше.

– Но… но почему?

– Ты сам прекрасно знаешь, – собеседница прищурилась и стала еще больше походить на всесильного министра внутренних дел. – Вы оба – ты и твоя жена – здесь чужаки. Не наши! Из другого мира явились, ведь так?

– Ну, так… – нехотя признался Радик.

– Я это сразу почувствовала, когда Хильду-Лиду твою увидала… и потом – тебя. Вы – чужаки и не должны быть здесь, наш мир вас выталкивает, отторгает. Оттого все.

– Вы сказали – выталкивает. А не может вытолкнуть туда, откуда мы явились? Было бы здорово!

– Еще б не здорово, – согласилась ведьма. – Только вот невозможно это.

– Да как же невозможно! – волнуясь, выкрикнул Родион. – Ведь мы же оттуда пришли, прошли как-то. Почему же нельзя обратно?

– Теоретически, может, и можно, – собеседница снова кивнула, едва не потеряв пенсне. – Только я вот не знаю – как. Нет, про Чертово болото я знаю, но никогда не пробовала пройти, не пыталась даже.

Гостю вдруг показалось, что эти слова ведьмы слишком уж противоречили ее предыдущему заявлению: то не знает, то знает, но не пыталась.

– Так-таки не знаете? Живя у такого места… За столько лет.

– Настойчивый ты, мон шер, – нехорошо улыбнулась старуха. – На откровенность меня вытягиваешь? Что ж, не хотела говорить, но…

Она сейчас стала еще больше походить на Берию, не на настоящего Берию, а на того карикатурного монстра, садиста и сластолюбца, что рисовали слабому на голову обывателю желтые перестроечные газеты. Это пенсне, тонкие, сурово сжатые губы, злой безжалостный взгляд.

– Не хотела говорить, померли б вы и что? Но, если уберетесь подобру-поздорову – это тоже неплохо, даже лучше еще. Только – хлопотно.

– Да что нам эти хлопоты!

– Кровь нужна. Твоя – чтоб женушке жизнь продлить, хоть на неделю.

– Всю забирайте!

– И еще – чужая. Это чтобы попытаться уйти.

– Как это – чужая? – гость вскинул глаза.

– А так! Ты должен принести в жертву двух человек, – строго сказала колдунья. – Одного – за себя, другого – за женушку.

– А без крови?

– Без крови – ничего не выйдет! В этом деле так – жизнь за жизнь, смерть за смерть. Так, и только так!

– Но ведь вы же сказали, что не пробовали, что точно не знаете!

– Увы, как видишь – кое-что все-таки знаю. Просто не хотела говорить. Убьете на болоте двоих – быть может, уйдете.

– Быть может?!

– Заклинания я тебе дам хоть сейчас. И кровь… кровь возьму, не бойся, немного… солью в крынку для заговора. Уж постараюсь, и женушка твоя, и ты дней десять протянете, а потом – не взыщи. Что смогла – я для вас сделала.

– Спасибо и на этом, – мрачно пробурчал гость. – Кровь сейчас забирать будете?

– Да.

– Заклинания не забудьте. И это… можно еще вопрос?

– Спрашивай. Для того и пришел.

– Вот мы сюда попали, отправили нас. Без всякой крови все обошлось!

– Да что ты! – ведьма скептически хмыкнула и ухмыльнулась. – Вас кто отправлял – колдун?

– Жрец. Навий.

– Это он вам сказал, что без жертв?

– Хм… – молодой человек задумчиво почесал голову. – Честно сказать, я и не спрашивал. Но мы ничего такого не видели – точно!

– Не видели, не значит – не было, – вполне резонно возразила колдунья. – Женушку свою спроси – думаю, она больше знает.

– Спрошу, – Родион тряхнул челкой. – Но ведь я… когда первый раз, просто провалился в болото, уж там-то точно никаких жертв не было! Чисто случайность.

– Случайность – есть осознанная необходимость. Никаких флуктуаций без человеческой крови не будет – о том в древних книгах сказано, я их, кстати, читала… там, в Париже еще. Вообще, страшное это дело, опасное. Для всех людей опасное, для всех наций. Вот и война началась, первая, не с бухты-барахты, тоже вот из-за таких, как ты… Кто-то проник… захотел крови.

– Ну уж вы скажете – война! Там же целый комплекс причин.

– И главное – ее очень хотели. И подталкивали. А про первый раз… опять же, ты из своего мира исчез и ничего больше не видел. В болото, говоришь, провалился? Один? Ну-ну… Уверен, что больше никаких жертв не было?

– Не уверен, – честно признался юноша.

И в самом деле, тогда, на ночном ориентировании, не только он один мог путь срезать – туристы народ ухватистый, хитрый.

– Ну, вот и подумай, – напутствовала на прощание колдунья. – А за заклинанием завтра зайдешь – напишу уж по памяти. Не сомневайся, подействует – была бы кровушка алая.

Находясь в самых расстроенных чувствах, Родион свернул на ведущую к полевому стану грунтовку. Да, называется – поговорили. Узнал, что надо. Лучше б не знал! Десять дней им с Хильдой жить осталось? Кровь нужна. Целых два трупа! А может, врет все старуха? А, если не врет? Десять дней – максимум. Что ж. Хильду только жалко. Но – убивать людей, приносить на болоте в жертву – да еще неизвестно, подействует, или нет? Пятьдесят на пятьдесят. Лотерея. Кровавая лотерея смерти!

Тьфу ты, черт! И откуда он взялся?

Молодой человек в последний момент успел тормознуть, едва не сбив выскочившего на обочину подростка. Затормозил, заглушив двигатель, выскочил рассерженный из кабины:

– Вот сейчас кому-то уши-то оборву! Ты что так, как заяц, на дорогу выскакиваешь?

– Да не выскочил я! – пацан даже не пытался убежать. – Просто шел себе и шел. Это ты, как угорелый несся… Ой! Здорово!

– Привет!

Родион тоже узнал парнишку – тощий, длинный, в линялой майке – Митька Стрела. Тот самый, подраненный. Стрелой из прошлого, между прочим! Откуда ж еще?

– Ну, садись, подвезу.

Обрадованно кивнув, Митька забрался в кабину:

– Ох, ну и жара тут!

– А ты думал – курорт?

Запустив двигатель, молодой человек прибавил скорость и покатил к току.

– А ГАЗ-то помягче ходит, – осторожно заметил пацан.

Родин хохотнул:

– Ишь ты – помягче. Еще б не помягче – ЗИС-то этот до войны еще выпущен. Или в войну.

– В войну. Немцы их рус-фанер называли. Кабина-то деревянная.

– Еще скажи – и бампера переднего нет, – обиделся за машину Радик. – Ходи тогда пешком, привереда.

Скосив глаза, он заметил на левом предплечье парнишки белесый шрам.

– Это тебя стрелой?

– Стрелой, – Митька покладисто кивнул. – Я ж рассказывал.

– Так, говоришь, прямо с середины болотины стрела прилетела?

– Ну, так. Я левым боком к болоту стоял. Или сидел.

– Вот видишь – не помнишь.

– Да помню я все, – отмахнулся парнишка. – Только не верит никто.

– А стрела-то где? На память себе оставил?

– Оставил. Но вначале в музей краеведческий отнес, да там не взяли, сказали – нам только старинные вещи нужны, а эта – видно сразу – новая.

– Хм… новая?

Новая… может быть, кто-то из Радомировых родичей ее и сладил, может, Истр или Тужир даже… Стрела. Прилетела…

Родион снова резко затормозил, так, что его юный пассажир едва не стукнулся лбом о лобовое стекло.

– Что? Опять чуть кого-то не сбили?

– Да нет. Просто, забыл кое-что дома. Ты дальше пешком, ладно? А я назад – обернусь быстро.

– Ладно, – выскочив из кабины, Митька махнул рукой и зашагал по шоссе к видневшейся невдалеке весовой будке.

Не теряя времени даром, молодой человек быстро развернул ЗИС и, приветственно мигнув фарами попавшемуся навстречу Серегиному «газону», свернул к Красноперовке.

Слава богу, ведьма еще была дома.

– Ты чего приехал-то? За заклинанием еще рано, сказала же – завтра заезжай.

– Не в заклинании дело, Селестина Ивановна. В стреле.

– В какой еще стреле? – колдунья удивленно моргнула.

– В обычной… то есть не в совсем обычной. Короче, есть тут такой Митька, паренек лет четырнадцати, так его два года назад на болотине стрелою…

– А, вон ты про что, – догадалась ведьма. – Про стрелу. Слыхала я про тот случай. Да и – можно сказать – присутствовала, коренья да травы разные как раз у болотины собирала. Видала и стрелу. Не наша!

– Так, оттуда, значит, стрела-то?

– Выходит, так. Оттуда.

Родион нервно потер ладони:

– Что же, получается, стреле проникать можно, безо всякой крови, а нам с Хи… с Лидой – нельзя?

– Уж ты и сравнил, – Селестина Ивановна задумалась, уселась на лавку.

– Уверен, стрела эта чисто случайно из прошлого к нам залетела, – подначил молодой человек. – Никто ее специально не посылал, просто сложилось так. И, говорят, тут еще много вещей из прошлого находили?

– Да были, – отмахнулась ведьма. – Помолчи, не мешай думать. Да-а. Мечи находили, точней – только то, что от них осталось, древние… а вот стрелы, стрелы новые были. И одно копье. Та-ак… Массу на скорость… плюс плотность среды… Вы-то ведь не стрелы!

– А какая разница? Те ведь тоже – чужеродные.

– Подожди, подожди, скорость высчитаю.

– Да я уже по дороге высчитал – шестьдесят километров в час примерно. Ну – семьдесят. Так что, если какую-нибудь баллисту-катапульту сладить… или, нет! Эврика! – радостно вытаращив глаза, Родион с силой хлопнул себя по лбу. – Скорость-то невелика! Обычная скорость…

– Мотоциклет свой для экспериментов не дам! – тут же прикинув, что к чему, сурово заявила старуха. – Утопите в болотине, как пить-дать, я потом на чем буду ездить, на метле, что ли?

– Да уж ладно – мотоциклет, – усмехнувшись, успокоил юноша. – Что, в МТС машин мало?

– Ой, убьет меня Степаныч, точно! – ведьма испуганно заморгала. – Коль узнает, что я к порче техники причастна. Хоть и не прежние времена, а вредительство запросто пришить могут. Оно мне надо?

– Да ничего от вас не надо. Заклинание только. Да и что они вам пришьют-то? Напишут в органы заявлении, мол, гражданка Селестина Ивановна путем черного колдовства в отдельно взятой МТС транспортный коллапс вызвала, так, что ли?

– Да, мон шер, – успокоившись, согласилась ведьма. – Довольно смешно получается.

– Довольно грустно будет, если вы нам с заклинанием не поможете!

– Да помогу. Сказала уже! Завтра все, завтра.

– И это… это заклинание точно поможет уйти?

– Поможет! Даст бог, уйдете. Только вот куда – никто не знает.

Веселенькое дело. Ну, что ж – придется рискнуть.

– Да, вот еще что давно сказать хотела, – колдунья задумчиво взглянула на Родиона. – Ты про волшебный венец что-нибудь когда-нибудь слышал?

– Венец? Нет, не слыхал. А что?

– Легенды такие ходили – про корону бургундов и бургундскую же спящую деву. В Париже в конце прошлого века книжка вышла, автор Шарль… Шарль… Тьфу-ты! Фамилию-то запамятовала.

– Так никакая жена моя не бургундка.

– А-а-а… – старуха махнула рукой. – Ну, это я так…

А матушка-то Хильды как раз из бургундов была. И – не простой крестьянкой. Хильда как-то рассказывала, так, вскользь – сама мало что понимала – да Рад внимания не обратил. Как и теперь вот – на корону бургундскую.

Вечером, в сарае, Родион тщательно выспросил супругу о том, что делал жрец Влекумер во время их перехода.

– Во время чего?

– Ну, когда мы на болото пришли, помнишь?

– Да помню, несколько дней и прошло, а сейчас кажется, будто полжизни!

– Вот и мне тоже. Так что там Влекумер делал?

– Он же перед нами ушел, забыл, что ли? А потом, как мы явились, костер жег да заклинания начал читать.

– Да, гундосил что-то. А он один тогда на болота ушел, не знаешь?

– Не один, двух отроков взял, рабов – они ему снадобья все несли да котлы.

– А потом куда эти отроки делись?

– А вот уж этого я не заметила. Мы ж, как пришли, так сразу и вышли… уже вот здесь.

– Да-а, – тихо протянул Радик. – Значит, были все-таки трупы. Права Селестина, права.

– Я вот еще что вспомнила, – задумчиво произнесла Хильда.

– Ну-ну?

– Влекумер-навий огонь в костре раздувал дощечкой черненькой с буквицами белыми… ну, такая дощечка у тебя на повозке теперь.

– А! Понятно – номер. Ха! То-то его Серега «Извини-прости» ищет – не сыщет. Ты как себя чувствуешь, милая?

– Как после болезни тяжкой, – опустив густые ресницы, призналась юная женщина. – Слабость везде. Хотя лучше уже намного, чем в те дни.

– Ничего, – прижимая к себе жену, Родион улыбнулся. – Скоро нам всем хорошо будет. А что – попытка не пытка?

– Ты это о чем?

– Скоро узнаешь.

На следующий день, в обед, молодой человек отправился на болото и хорошенько там все осмотрел, прикинул. Посчитал что-то в уме, сел на подножку верного ЗИСа, задумался. Ну, никак нужная скорость не получалась. Если на ЗИСе, да и на «газоне» даже. Грузовик, он и есть грузовик, а не гоночная машина – фиг тут, на этом участке, разгонится, просто места не хватит. От шоссе к трясине повертка недлинная, а девяностоградусный поворот на скорости не пролетишь, как ни старайся. Вернее – пролетишь… в кювет вверх тормашками!

На грузовике – да-а. Вот если б ведьмин мотоциклет! Или… или – директорская «Победа»!

Крякнув, молодой человек несколько смущенно тряхнул головой – во, замахнулся! На святое. «Победу» задумал угнать… тогда уж мотоцикл лучше… нет, мотоцикл не получится – вдруг озлится колдунья? Пустит вдогонку какой-нибудь наговор, уж точно – никуда потом не денешься, не прорвешься, а если и прорвешься – так не туда. Нет уж, ведьму понапрасну злить нечего.

Та-ак… у кого тут еще подходящий транспорт имеется? В МТС многие ремонтировались, это даже несколько дней проработавший Родион знал. Итак, что имелось-то? В колхозе «Светлый путь» председательский «виллис». Сколько ему годков-то? А десятка полтора, как ни крути.

Да и водила там тот еще фрукт, машина наверняка убита уже давно напрочь, тем более, на текущий момент – сломана.

Что еще в колхозе? Да ничего – в МТС вся техника, колхозам в аренду вместе с водителями дается – в лизинг. Легковые есть, конечно, но только у председателей… Да! У участкового уполномоченного мотоцикл! Тоже BMW… или «Ковровец». Нет, с коляской – значит, BMW, трофейный… или Иж. Только он в председательском гараже на замок заперт. А какой из Родиона взломщик? Никакой. Да и сторож там. Пролет с мотоциклами. А если – у местных парней? Не смешите старые тапочки, не так уж еще зажиточно советские люди жили, чтоб каждый сопленосый молокосос мотоцикл имел. Мопедов – и тех еще не было.

В колхозе имени Тельмана что? У председателя… черт его знает, а вот у главного агронома – трофейный «Опель», двухдверный «Опель-кадет», с которого «четырехсотый» «Москвич» слизан. «Опель» подойдет, точно! Агроном позавчера только на МТС заезжал – подвеску поправить. И оставляет он авто, скорее всего, у дома, и дверцы, конечно, открыты – здесь, в деревнях, и дома-то отродясь не запирали, да по всей России так.

Значит, «Опель»…

Ха! А у зоотехника из колхоза имени Восемнадцатого партсъезда? Не у него ли легковой «Хорьх», тоже, конечно, трофейный?! Немецкая техника – шикарная вещь, кабриолет к тому же. Садись да езжай!

Радик даже обрадовался: ишь, как все славно выходит – немного подумал, а уже две подходящие тачки намастырил!

Ага!!! Как же он про директора семилетки-то позабыл? Новенький, недавно выигранный по облигациям «Москвич», сверкающий свеженьким светло-зеленым лаком! Тоже вполне подходящая штука.

Так что есть, есть на чем рвануть при случае… и случай этот надо уже в самое ближайшее время устроить, чего бы это ни стоило! А сейчас… прямо вот сейчас… и подложить соломки. Так, на всякий случай – мало ли? А вдруг – не повезет, и со всей дури – в трясину?! Машина, конечно, не сразу затонет, другой вопрос – выбраться-то из нее как? Никаких тропок да гатей в болотине нет.

Молодой человек задумчиво оглядел прилегающий к болотцу лесочек… оглядел – и улыбнулся. Ну, слава тебе, Господи – те две сушины как раз подходящие – свалить, почти до середины болота достанут, до самой трясины. Вот, по ним, если что – и выбраться. А там уж опять трясти колдунью.

Родион и откладывать ничего не стал – вытащил из-под сиденья топорик, гимнастерочку – Конкордии тетки подарок – скинул. Эх! Раззудись плечо!

Не долго и рубил, правда, вспотел, но то от жары больше. Оба деревца упали как надо. Теперь во-он туда, к их вершинам – и машину направить. А вот здесь, где болотина начинается – из глины нечто вроде трамплинчика сделать. Чтоб наехать с разгона, и… Белокрылою чайкою!

– Эй, Радик!

Выглянув из окна машины – как раз разгружался – Родион увидал у весовой бежевую «Победу» и стоявшего рядом с нею директора МТС.

– Что, Федот Степаныч?

– Подойди-ка.

Директор выглядел как-то необычно смущенно и также смущенно мял в руках кепку.

– Ты это… закончи сегодня пораньше. Вот еще рейс сделай – и шабаш.

– А что? Случилось что-то?

– Понимаешь, участковый с тобой поговорить хочет. Что-то там не срослося с запросами. Да ты не журись, разберемся! Я сам как раз туда, в правление, еду, заодно и тебя захвачу.

– Хорошо, Федот Степаныч. Участковый вернулся уже, что ли?

– Да уж вернулся. Раньше обещанного прилетел – служака он добрый.

Та-ак… И что теперь? Кто поручится, что он, Родион, вообще из милицейского кабинета выйдет? То есть, конечно, выйдет, но уже в наручниках. Значит, нужно вообще до кабинета не доходить. Но грузовик все ж таки поставить, к чему лишние подозрения раньше времени вызывать? Тем более, дорога тут в станицу одна – если что, никуда и не денешься.

Послушно совершив еще один рейс, молодой человек загнал ЗИС на просторный двор машинно-тракторной станции – от «Победы» уже махал рукой директор.

– Ну, заждался уже. Давай скорей – мне из-за тебя на межколхозное совещание опаздывать неохота.

– Да я б и пешком, Федот Степаныч.

– Сказано же – подвезу! Садись быстрее, пассажиром поезди!

Директор тронул машину, едва только Родион успел захлопнуть дверцу. Ехали молча – да и что тут было ехать-то? Километров пять с гаком.

– Ну, ни пуха, – бросив машину у правления, директор и сам выбрался из салона… естественно – оставив в замке зажигания ключ.

Не имели тогда советские колхозники такой дико буржуазной привычки – ключи от машин с собой по карманам таскать! Хорошо жили – правильно. Кто вкалывал – тот и имел. И независимо, где ты там живешь – в Москве или в какой-нибудь там Красноперовке.

Родион и уходить никуда не стал, просто подождал, когда грузная фигура директора скроется за массивной двухстворчатой дверью, уселся обратно в салон, завел. Чтоб не кряхтеть сцеплением, врубил сначала вторую, потом – сразу – первую… не особо газуя, тронулся.

Ни одна собака и ухом не повела!

А Хильда как раз выносила помои…

Тормознув, Родион распахнул дверцу:

– Садись скорей, милая!

– Кататься поедем?

– Гм… Типа того. Ну, быстрей же! Да брось ты это чертово ведро.

Данной конструкцией авто боковые зеркала заднего вида предусмотрены не были. Как только супруга наконец уселась, молодой человек глянул через заднее стекло… и обомлел, увидев сворачивающий с большака мотоцикл. Нет, не с колдуньей, та синие галифе и фуражки с красным околышем не носила.

Радик тронулся сразу со второй, с прокрутом, с перегазовкой – только шины скрипнули. Нижнеклапанный двигатель «Победы» на низах тянул хорошо и разгонялся быстро, так что милиционер быстро отстал, правда, на большаке вновь стал нагонять… Да-а-а… Никакой у него не Иж и не «Ковровец» – BMW! Что и говорить – немецкая техника, она и здесь не подводила.

Втопив педаль до упора, Радик прибавил газу – машина дернулась, уверенно пошла быстрее, мотоциклист вновь потерялся из виду.

Бух…

Ага, потерялся, как же!

Что-то свистнуло, и заднее стекло с треском рассыпалось на осколки!

Стреляет, сволочь! Звездочку на погон зарабатывает. И плевать, что проселок, что машины встречные – вон, тот же «Газон».

– Хильда, пригнись!

Ладно, попетляем… Руль влево… вправо… Пыли побольше поднять… Стреляй, стреляй, техасский рейнджер! Повертку б не проскочить… не проскочить бы повертку ага… вот она… Резко сбросить скорость… Вторую… Повернуть…

Снова выстрел.

В колесо не попал бы, черт.

– Держись, милая… Заклинание выучила?

– Угу.

– Тогда читай – самое время!

Участковый тоже вынужден был снизить скорость на повороте – законов физики даже для милиции еще никто не отменял.

Тем временем бежевая «Победа», взяв резкий разгон, уже мчалась к болоту!

Соскочив с мотоцикла, старший лейтенант выстрелил в воздух и отчаянно замахал рукой:

– Эй, эй, куда? Стойте! Там же трясина… дурни!

Подскочив на кочке, разогнанная машина, пролетев над болотиной метров десять, тяжело шлепнулась в зловонную жижу.

– Ну, вот и приехали, – подбегая, участковый перезарядил пистолет. – Все. Финита!

Глава 3

Сентябрь. Южная лесостепь

Последняя надежда

Странно, но «Победа» стояла на сухом месте – на небольшой полянке меж белоствольных берез с уже появившимися средь зеленой листвы желтыми прядями, предвестниками близкой осени. Вокруг полянки толпился смешанный лес, самый настоящий, не какая-нибудь там реденькая лесополоса. Кряжистые солидные вязы, солнечно-золотистые липы, вечно хмурые осины, березы опять же, а вдалеке, до самого горизонта, теснились безбрежным морем серо-голубые верхушки елей.

– Смотри-ка – брусника! – выйдя из машины, Родион нагнулся и отщипнул пару налившихся красных ягод.

Бросив в рот, улыбнулся – вкусно.

– А говорили, тут ягод нет!

Хильда присела рядом:

– Да, брусницы полно. А мы где, милый? Что-то на ту болотину не очень похоже, скорее – на нашу.

– Да уж, – молодой человек озадаченно почесал стриженный затылок и, запрокинув голову, посмотрел в небо, на котором уже начинали собираться тучи.

Не замедлил и дождик, хлынул, окатил холодным душем… супруги забрались в машину – переждать.

– Заодно хоть посмотрим, что здесь имеется, – улыбнулся Рад.

Ничего толкового, впрочем, в салоне не нашлось, если не считать кучи гаечных ключей и монтировки. Зато бензина был почти полный бак, что, наверное, могло еще пригодиться.

Дождь барабанил по крыше, несильно пахло нагревшимся машинным маслом и еще почему-то – сеном. Или это просто ветер задувал в открытую форточку?

Ведьма Селестина не сказала наверняка – куда именно их занесет, да и вообще – вынесет ли? Теперь приходилось гадать. Что ж… так уж сложилось. Главное, чтоб…

– Ты как себя чувствуешь? – повернувшись, молодой человек обнял жену за плечи. – Слабости нет? Голову не кружит?

– Да нет, – Хильда с улыбкой поцеловала его в губы и тут же призналась. – Разве что так, слегка.

– Ничего, – утешил Родион. – Скоро все пройти должно бы. Ой! Дождь-то вроде как кончился. Пошли-ка, милая, глянем, куда нас все-таки занесло? Да, монтировочку-то я, пожалуй, возьму – пригодится.

Мягко хлопнули дверцы. Молодые люди, пройдя мимо берез, тотчас обнаружили тропку – неширокую, но нахоженную. По ней и пошли, с осторожностью поглядывая по сторонам.

Родион внимательно смотрел под ноги – не блеснет ли стекло или пивная банка? Или. Может, пластиковый пакет занесло ветром или еще какой-нибудь мусор – вестник цивилизации. Нет, ничего похожего что-то не попадалось, увы… А ведь не такая уж и глушь тут была, рядом люди, шоссе, станица. И железная дорога должна быть. Молодой человек остановился, прислушался – поезда не гудят ли?

– Ты чего? – спросила идущая позади Хильда. – Увидел что-то?

– Да нет. Просто так. Слушаю.

– И я… Ой, слышишь?

– Что такое? Поезд? Шум машин?

– Тетерев!

– Тьфу ты, – Радик махнул рукой. – Ладно, идем уж.

Как и следовало ожидать, тропинка вывела путников на дорогу глубокими, кое-где заполненные коричневато-бурыми лужами колеями, ведущую из леса, мимо ручья, к лугу, на котором издалека было видно пасущееся стадо.

– А вон и пастушонок, – присмотревшись, показала рукой девушка. – Под березой, спит. И собака. Ишь, взлаяла! Возьми-ка палку – как бы не бросилась.

– Хороший пес на людей зря бросаться не будет, – резонно заметил Рад, поудобнее перехватывая монтировку, про себя при этом отметив, что колея-то – тележная и проезжали тут совсем недавно тяжелые, запряженные медлительными волами возы.

– На своих не будет, – тихо заметила Хильда. – А вот на чужих. Тихо, псинище, тсс!!!

Юная женщина перешла на готский язык, видимо, от волнения – выскочивший из травы пес выглядел отнюдь не добродушной дворнягой. Здоровенный, мохнатый, какой-то волчьей – серой с желтыми подпалинами – масти, с мощными лапами. Остановившись напротив путников, пес оскалил зубы и зарычал.

– Ты особо-то не щерься, собака Баскервиллей, – подкинув монтировку в руке, негромко предупредил молодой человек. – А то ведь по хребтине-то приласкаю, мало не покажется. Нет, в самом деле, уймись, коли сам себе не враг!

– Цыть, Пардус, цыть! – охолонил уже готового кинуться пса выскочивший на дорогу пастушонок – белоголовый, лет двенадцати, мальчик, в холщовой, навыпуск, рубахе, подпоясаной узеньким пояском, босой.

– Ты откель будешь-то, Филиппок? – ухмыльнулся Радик. – Только не говори, что из церковно-приходской школы! Шоссе далеко? А железнодорожная станция?

Парнишка озадаченно похлопал глазами цвета серого осеннего неба и вдруг неожиданно улыбнулся, показав неровные щербатые зубы:

– А я вас знаю! Ты – Радомир, из Доброгастова рода, а это – жена твоя, готка… забыл, как звать.

– Все-то ты ведаешь! – отвернувшись, молодой человек разочарованно сплюнул.

Он даже не спрашивал, как отрок его узнал – такого вот, стриженного под бокс, побрившегося… Узнал – древние люди редкостной наблюдательностью отличались, чего уж тут спрашивать, а другом думать надо.

Теперь уж яснее ясного – какая тут, к черту, железнодорожная станция? Какое шоссе? За что боролись, на то и напоролись. Вернулись туда, откуда пришли. В прошлое! То самое… провалилось бы оно куда подальше! Одно только хорошо – Хильда больше чахнуть не будет. Ладно – пусть хоть так. Да ведь можно и повторить попытку… правда, если удастся вновь заставить жреца. Но, в прошлый-то раз ведь заставили, да он и сам рад был сплавить конкурентов подальше. Конкурентов на власть в общине, говоря учеными терминами – в соседской общине – местное селение словен состояло из нескольких родов, из которых род старейшины Доброгаста был, пожалуй, самым уважаемым.

– Ты собачку-то привяжи, отроче.

– Угу, сейчас… Пардус, Пардус! А ну, к стаду пошел! Иди-ка… у-у-у, хороший.

– Сам-то из чьих? – хмуро поинтересовался Рад.

– Витенега-старосты челядин, Хвалунко.

– Витенегов, вот как… А сколько ден прошло с тех пор как мы… как нас в селении не стало?

– А вас когда не стало? – пастушонок озадаченно моргнул. – Я ведь тут, на выпасе, почитай, все лето.

– А месяц, месяц какой на дворе?

– Листопад-месяц.

Ага, вот оно как. Сентябрь, значит. Теперь бы еще год уточнить… а, впрочем, чего его уточнять-то? И так ясно – коли парнишка не врет, – четыреста пятьдесят второй, осень. И Господи, и времени-то прошло – всего ничего, месяца полтора, два от силы.

Ладно, что тут теперь стоять?

Родион повернул голову:

– Ну, что, пошли в селение. Отлежимся, подкормимся, а потом… Попытка не пытка, как говорил герой анекдотов товарищ Берия!

– Подожди, – похоже, Хильда пропустила слова супруга мимо ушей. – А ну-ка, отроче. Скажи, как там, в селении? К тебе ведь кто-то приходит, еду приносит, новости рассказывает.

– Да прибегает Госта-опарыш, тож, как и я – раб Витенегов. Только что он знает-то, Госта? Мал еще, от горшка два вершка, одно слово – Опарыш, – Хвалунко презрительно рассмеялся.

– И что же, так-таки ничего Опарыш твой не рассказывал? – недоверчиво уточнила девушка. – Ничего такого в селенье не произошло за это лето? Ну, такого… этакого…

Молодой человек с удивлением посмотрел на жену – не ожидал от нее такой въедливости!

– Этакого? – парнишка задумчиво поковырялся в носу и вдруг прямо подпрыгнул. – Да как же не было, госпожа моя! А ведь было! Доброгаст-то, старейшина, помре! Давненько уж тризну справили.

Вот это новость!

Супруги настороженно переглянулись. Час от часу нелегче!

– Точно – помре? – чуть помолчав, вкрадчиво переспросила Хильда. – И точно ли – Доброгаст, ты не путаешь?

– Да не путаю! Я тож на тризну смотреть бегал, знатная была тризна, любо-дорого! И страву устроили – вои промеж собой до крови бились, и трех лошадей славному Доброгасту с собой дали, и рабыню, чтоб услуживать, и еще малых рабов, отроков.

– Ага, – сплюнул сквозь зубы молодой человек. – Тризну, говоришь, справили…

– И страву! Славная страва была, славная.

– Влекумер-навий все устраивал?

– Он.

Родион скривил губы: ну, конечно же Влекумер – кому ж еще-то?

– Значит, сейчас Истр-воин в роду Доброгаста за старшего?

– Не, – подумав, отозвался отрок. – Не Истр. Истр ушел, говорят, к готам. Его в смерти отца и обвинили. Нож Истра в груди старца торчал, вот оно как!

– Нож?! – вскинув глаза, Рад тряхнул головой. – Истр родного батюшку жизни лишил? Да не поверю.

– Судилище собирали, видоки нашлись, послухи.

– Послухи? И кто ж? Влекумер-навий?

– Не, не он. Хотобуд-вождь с Ятвигом-воином. Хотобуд этот нож Истру и подарил. Приметный такой.

– Что-то?! – изумился юноша. – Хотобуд – теперь вождь?!

– Над дружиною – старший!

– Вот оно как, значит. Быстро же все тут, без нас… Истр бежал к готам! Ты слышала, милая?

Хильда задумчиво кивнула:

– Слышала. Может, нам не стоит в селенье идти?

– Подожди, – Радомир повелительно махнул рукою. – А кто же теперь в Доброгастовом роду старший?

– А нет никого! Мужиков там давно еще готы повыбили, воинов забрали гунны. Да приберут к рукам родичей Доброгастовых, уж это понятно – коль старшего в роду нет.

– Постой… А Тужир? Ну, парень такой кудрявый, песни все пел…

– Да знаю я Тужира. Знал.

– Что значит – знал?

– На охоте погиб Тужире.

– Тьфу-ты!!! – искренне огорчившись, Радомир нервно потер ладони. – Да что ж у вас тут все перемерли-то?! Слушай-ка, а ты правду ли говоришь-то?

– Родом, Мокошью и всеми богами клянусь – правду! А Витенег наш, может, род оскудевший к своему прислонит или другой кто.

– Я ему прислоню! – Радомир погрозил монтировкой неизвестно кому и снова с остервенением сплюнул.

– А Хотобуд еще не женился? – быстро спросила отрока Хильда. – Не приискал себе жену?

– Да нет, не слыхал.

– Ну, так приищет, – девушка толкнула в бок задумавшегося супруга. – В Доброгастовом роду, милый мой.

Молодой человек усмехнулся:

– Всегда знал, что у меня умная жена. Так поспешим!

– Поспешим! – отрывисто кивнула Хильда. – Заявим свои права на род. Теперь ты – старший!

Махнув рукой пастушку, супруги быстро зашагали по дороге – к селению.

– Но почему Хотобуд? – на ходу недоумевал Радомир. – Мерзкий тип, хлюпик – все это знают. Правда – умен… не столько умен – хитер, скорее. И коварный – этого не отнимешь. Честно говоря, я думал, Ятвиг будет дружинным вождем.

– Не забывай, Ятвиг – сын наложницы и в своем роду – никто. Как он может стать вождем? Кто рабынича выберет?

– Да-да, ты права, милая. Ятвиг – при Хотобуде. Хотобуд – ум, Ятвиг – сила, а вместе – власть. Доброгаста нет, нет и, увы, Тужира… ах, жаль, жаль, славный был парень! И с братцем Истром что еще – непонятно.

– Доброгаста убили другие старосты – Витенег, Межамир, Сдислав – старики… молодых воинов в их родах нет… – Хильда нехорошо усмехнулась.

– Понимаю тебя, женушка! При удачном раскладе Хотобуд все селение под себя подомнет! А что? Этот может. Хитрости и коварства у него на троих хватит.

– Еще о Влекумере не забывай. Сколько знаю, Хотобуд всегда при нем был, ты ж сам и рассказывал.

– Да, да!!! Вот именно! – молодой человек с силой хлопнул себя по лбу. – Влекумер! И как же я мог позабыть о жреце? Не Хотобуд – Влекумер всем заправлять будет! Хотобуд так, пешка… вернее сказать – марионетка, есть такая игрушка на ниточках, вот навий их дергать и будет. А мы при таком раскладе для него – самые опасные люди! Как всем было хорошо, когда нас не было!

– Да, милый, – готская красавица спокойно кивнула. – Вот так же произошло и с моим родом. Погиб отец, воины. И все! И я уже – никто. А ведь когда-то…

– Я знаю, ты у меня – августа! Помнишь, что значит это римское слово?

– Латынь я ведаю – забыл? И даже лучше, чем ты, милый.

– Да ладно уж… лучше… – Рад помолчал, потом резко обернулся. – Хильда! Может, тебе все-таки не стоит возвращаться в селенье? Ведь рядом твои соплеменники готы.

– Там меня ненавидят… все, кроме, пожалуй, священника, отца Ингравда. Я ведь приблуда, забыл? Матушка моя – из бургундского племени. Да и… ты что, хочешь меня сильно обидеть?

– Извини, извини, милая, – подойдя, молодой человек обнял жену и ласково поцеловал в губы. – Просто я о тебе беспокоюсь. И не хотел бы, чтоб…

– О, муж мой, я буду с тобой везде и всегда, – тихо, но твердо произнесла Хильда. – Если нам предстоит умереть, мы умрем вместе!

– Нет уж, милая, – с усмешкой возразил Радомир. – Пусть лучше умрут наши враги!

– Поистине славно сказано.

Они двинулись дальше, меж сжатых полей и дубовых рощ, вдоль блеснувшей в зарослях ивы речки. Родион невольно вспоминал, как объявился здесь в первый раз, как поначалу никак не мог понять, где очутился – все искал какие-то признаки цивилизации: вышки сотовой связи, железную дорогу, автомобили. Как наконец осознал… И до чего ж стало неуютно и жутко. Если б не Хильда, белокурая красавица из снов. И еще был родич-покровитель – древний, давно погибший богатырь Радомир, имя которого и принял Радик. Радомир – древний победитель готов – сгинул где-то в том самом болоте. И Родион чувствовал его дух внутри себя – молодой человек хорошо понимал местную речь, умело сражался, да и вообще – чувствовал себя в здешних условиях, как рыба в воде. Пока был тут, рядом с болотом – могилой князя Радомира. Но вот, как только болото осталось далеко, так все умения куда-то делись и пришлось овладевать всем самому – заново учиться владению мечом, стрельбе из лука, речи. Слава богу, учителя попались хорошие – «гунн» (на самом деле, германец) Варимберт; франк, ветеран всевозможных войн и заварушек, Хлотарь; Миусс – мальчишка-гунн, непревзойденный лучник, забавно коверкающий готскую речь – совсем, как учитель джедаев Йода. О, кого только не было в войске могущественного гуннского властелина Аттилы, много позднее прозванного Божьим Бичом! И Радомир – пусть не по своей воле – сумел занять там достойное место, настолько достойное, что Варимберт-херцог доверил ему привести новое подкрепление. Собрать налог кровью!

А, кстати, на этом и можно сыграть! Мол, он, Рад, явился сюда ненадолго – вот наберет дружину, и… А как же род?! Род, который стал для Радомира своим. Нет, совсем негоже бросать его на произвол судьбы, отдав в жадные лапы жреца Влекумера. Надо что-то придумать. Ладно, поживем – увидим.

– Похоже, пришли, – Хильда кивнула на показавшийся за деревьями частокол, с недавних пор ограждавший селенье.

Доброгастово – так его называли соседи, свои же обходились и вовсе без названия. Просто – селение, и так ясно.

Перекинутый через местами обвалившийся ров деревянный мосточек уже успел порасти травой, видать, давненько его не убирали. Никто не нападал? Ну, а кто? И без того все окрестные племена платили дань гуннам, чего делить-то? Хотя, если подумать – найдется. Те же луга, охотничьи угодья, да мало ли? Будут в достатке воины – сразу же всплывет, что соседи что-то должны… другое дело, что воинов-то почти и не осталось уже – всех выгребли гунны.

– Эй, кто? – все же на воротной башенке маячил часовой – совсем еще молодой парень, чернявый, с ухмылкою.

– Глаза протри, чудо! – надменно вскинул голову Рад. – Я – Радомир из рода славного Доброгаста! А это – моя супруга Хильда. Не узнал, что ли?

– Теперь узнал, – присмотревшись, кивнул воин. – А я – Горност. Погодьте, сейчас открою ворота.

Ага, слез. Заскрипел засов. Распахнулись створки.

– Входите. Долго же вы гуляли! Все уж думали – сгинули. Влекумер-навий сказал – утопли в болоте.

– Как видишь, выплыли, – скривился Родион.

– Ой… – воин – он был без кольчуги и бос, лишь за поясом виднелся кинжал – округлил глаза. – С волосами-то у тебя что, господине? Неужто, ведьма какая остригла?

– Сам остриг – вши задолбали. Понимаешь – вши!

– А-а-а… Еще помогает волосы чесать гребнем.

– Благодарствую за совет.

– Или водой известковой мыть.

– И одежка у вас чудная…

– Тьфу ты. Тебе какое дело, что у нас за одежка? – молодой человек отмахнулся. – Лезь уж на пост, Аника-воин! Копье свое не забудь.

Прихватив прислоненную к частоколу рогатину, юноша проворно усвистал на вышку.

– Ну, – сворачивая к Доброгастовой усадьбе, зло прищурился Радомир. – Поглядим, что тут.

На улице, похоже, стоял сентябрь, в селении все были заняты полевыми работами – кое-где еще заканчивали жатву, кто-то распахивал огневище, оставшееся от спаленного леса, а кое-кто уже боронил поля под озимые. В полях работы хватало, да и на усадьбах не сидели без дела, не было у этих людей такой привычки – бездельничать. Для того, чтоб выжить, нужно было работать – много, упорно и тяжело.

– Слышишь? – останавливаясь у небольших ворот в сложенной из камней ограде, Рад обернулся к супруге. – Вроде орет кто-то?

– Орут в поле пахари, – поправила – вот же язва! – Хильда. – Да, кто-то говорит… похоже, приказывает, распоряжается.

– А вот мы сейчас посмотрим, кто там так обнаглел? – раздраженно сплюнув, Родион ударил в ворота кирзачом, а потом и забарабанил кулаками. – Эй, черти! А ну, открывай!

Звякнув цепями, во дворе разом вскинулись псы, заблазнили, зашлись в лае.

– Кого там несет? – нелюбезно осведомились с усадьбы.

– Отворяйте, говорю, сволочи!

И слова-то, конечно, еще такого не придумали – сволочи, но смысл был именно такой, и нужные слова вылетали изо рта сами собою.

– Вот я те отворю, вот взгрею! А ну! Кто там такой смелый?

Сказали – «тако хоробр» – Радомир уже в уме переводил все.

– Ну?

Ворота распахнулись, явив стоявших во дворе, у обширной мазанки покойного Доброгаста, людей – длинного, чем-то похожего на глисту, мужичка с сивенькой бороденкой, одетого, впрочем, в отнюдь не дешевый, готской работы, плащ, и сопровождавших его подростков – иначе не скажешь – в доспехах дубленой кожи и с копьями. Вся эта гоп-компания, похоже, деловито пересчитывала гусей и уток, коих проворно пригоняли рабыни и слуги.

– Ты кто таков?! – брезгливо выпятил нижнюю губу сивобородый.

– Ты у меня спрашиваешь, тварь? – Родион гордо скрестил на груди руки и обвел взглядом слуг. – Что, людищи? Хозяина своего не признали?

– О, боги! – слуги и рабыни переглянулись, одновременно упав на колени. – Радомире! Володетель наш, господине! Ой, госпожа! Счастие-то какое, радость-то…

– Вижу, вижу, признали. А вы что лаете?! – молодой человек по-господски строго прикрикнул на собак.

Видя такое дело, псинища на всякий случай заткнулись и помахали хвостами.

– Та-ак! – зловеще окинув взглядом враз потерявших всю свою наглость пришельцев, Радомир, углядев прибежавшего на шум старичка-управителя, подозвал его жестом. – Ну? Это что еще тут за продотряд? И комиссар этот, сивый, что-то мне незнаком.

И старик, и сивый, и подростки-воины дружно хлопнули глазами, ничего толком не поняв из только что прозвучавшей тирады.

Сивобородый лишь поклонился:

– Чево-чево, осподине?

– В ухо счас дам! – вконец разозлился Радик. – Стоило только ненадолго уехать… Устроили тут беспредел без меня! Кто послал?! За каким хреном?

– Господин Хотобуде велемши…

– Ах, Хотобу-у-уд… Ладно! Разберемся! Я сам с ним перетру. А вы все – вон отсюда пшли! Скажете Хотобуду – истинный хозяин объявился! Да не один – с хозяйкою. Ну?! Что встали?!

– Да мы, осподине… – еще раз поклонившись, сивобородый махнул рукой воинам. – Уходим пока, парни. Все господину доложим.

– Давай, давай, жалуйся! Попутного ветра в широкую спину. Хотобуду – привет. Скажите, еще свидимся.

Пришельцы поспешно ушли, боязливо косясь на Рада – уже успевшего прославиться богатыря, к тому же друга самого Варимберта-«гунна», которого в окрестностях боялись все – и словене, и готы.

– Ну? – выпроводив со двора незваных гостей, Радомир раздраженно оглянулся на слуг. – А вы что встали, любезные? Нет, милое дело – хозяин с хозяйкой с утра не жравши, а они тут гусей пасут! А ну, живо зажарили во-он того, жирного. Да не кота ловите, дурни – гуся!

– Ой, как я спать хочу, – входя в мазанку – тут все (даже уже выделившаяся знать) жили в таких вот полуземляночках с глинобитным полом, широкими лавками-ложами и полукруглым очагом в углу.

– Воды нагрейте – помыться! – продолжал распоряжаться Рад. – И сена принесите свежего… ох, ну и смрад же здесь! А меч мой где? Ведь здесь же, на стеночке вот, висел! Куда дели? Как это – не видели? Я вам дам – не видели? Кто ж тогда видел-то?

– Тише, тише, милый, – успокаивала не на штуку разошедшегося муженька супруга. – Чего так раскричался-то?

– Так ведь, правда и есть – добрый меч был, – сняв стресс, молодой человек быстро успокаивался, даже привалился к разлегшейся на лавке жене. – Хлотаря-франка подарок.

– Это с синими сапфирами в рукоятке?

– Не, другой. С синими сапфирами – то у Истра, братца, был, а у меня простой, но надежный.

– Так ведь ты его с собой брал, когда Влекумер волхвовал, а потом там, в болотину уронил, в трясину.

– Точно уронил?

– Своими глазами видела… век свободы не видать!

– Ого! – изумился Радик. – Ты сама-то поняла, что сказала?

– Так тетушка Конкордия всегда божилась.

– Слава богу, хоть не «честное пионерское»!

Молодой человек хмыкнул, глянув на старое, тетки Конкордии, платье, выцветшее, явно Хильде великоватое и забранное булавками в смешные, топорщащиеся на боках и спине, складки.

– Сирота ты моя, сиротинушка.

– Ты чего смеешься-то? – обиженно дернулась девушка. – Платье мое не нравится? Так мне и самой. Сейчас и сброшу. Только помоги расстегнуть, там сзади…

Сзади были пришиты пуговички, тоже сиротские, беленькие, такое впечатление – от кальсон. Едва сдерживая смех Родион расстегнул одну, вторую, третью… четвертая отскочила сама – неплотно была пришита. Обнажив худенькую спину, молодой человек поцеловал ее меж лопатками, погладил плечи… что-то треснуло… платье? И черт с ним, все равно не носить.

– Эй, эй, ты что делаешь?

– Глажу твою грудь. Тебе не нравится?

– Вообще-то, нравится. Но мог бы и сам сбросить все эти дурацкие тряпки.

Молодой человек не заставил себя долго упрашивать, уж, конечно, можно было его понять, особенно, когда освобожденная от одежды Хильда повернулась, обняла мужа за плечи, прижалась, призывно открывая губы для поцелуя…

С жаром целуя жену, Рад продолжал ласкать ее прекрасное тело, такое трепетное и гибкое, ощущал шелковистую нежность кожи, ямочки на пояснице, и…

Ах!

Томно дыша, влюбленные супруги повалились на ложе, молодые тела их слились, а в голове будто ударил колокол тягучим и сладостным звоном. И все вокруг померкло, и стучала в висках молоточками кровь, и было их сейчас только двое – Хильда и Родион. И никого…

– Милая… как хорошо, верно?!

– Осподине, кадку ставить куда?

Господи… Это кто еще тут? Не вставая, молодой человек медленно повернул голову, увидев только что вошедшего раба с деревянной бочкой в руках. Невольник был молод, но, как видно, силен, сквозь нечесаные светлые патлы пронзительно синели глаза, а на шее – на шее поблескивал железный ошейник.

– Так кадку-то куда?

– Там, в уголке поставь. Что это у тебя за украшение? Никак в побеги пускался?

– Пускался, осподин, – парень тяжко вздохнул.

– Чего ж не убег?

– Поймали. Да и народа моего уже нет, вырезали дулебы, один я и остался. Без роду теперь, без племени.

– Мстить, небось, будешь?

– Уже отомстил, – раб хищно скривился, и в синих глазах его полыхнуло на миг жуткое злое пламя.

А ведь он совсем еще юноша, – почему-то подумал Рад. – подросток.

– Тебе сколько зим?

– Вроде пятнадцать прошло. Точнее не помню.

– Да ты кадку-то не держи, поставь наконец! Что пялишься? Красивая у меня жена?

– Очень! Я раньше думал – таких красавиц и не бывает.

Тут Хильда не выдержала, зашлась в смехе, ничуть не стесняясь, спросила:

– Это ж в какой глуши ты жил?

– На полночь идти долго-долго. Там где стужа, где льды и день зимой – синий да черный. А летом… – парнишка мечтательно улыбнулся. – Летом почти по полгода день – длинный, светлый.

– Ты нам сказки-то не рассказывай – «по полгода день», – махнув рукой, передразнила Хильда. – Ладно врать-то! Кадку поставил? Давай-ка, воды неси! Ох, уж эти мне невольники.

– Слушаюсь, госпожа, – юный раб поклонился.

– Постой, – задержал его Радомир. – Как твое имя?

– В родных местах Ирманом звали.

– Ирман, значит. Я смотрю, ты парень смышленый. Что-то я тебя плохо помню.

– Так и я тут недавно, и года нет.

– Ясненько. А что насчет Истра с Тужиром скажешь? Знаешь таких?

– А то как же! – отрок вдруг улыбнулся. – Славные парни, веселые, Тужир – песенник, а Истр меня хотел с собой в поход, к гуннам взять, да Доброгаст-старейшина не дал. Не доверял мне.

– Тебе, пожалуй, доверишь, – Радомир махнул рукой. – Ишь, ошейник-то! Ладно, ступай, после поговорим, вечером.

– Добрый отрок, – неожиданно прошептала Хильда. – есть в нем какая-то надежность, уверенность, сила, я чувствую.

– Ты грязь лучше свою почувствуй, вон, все плечи черные, давай-ка мыться!

– На себе посмотри, о, муж мой!

Вымывшись, переоделись в чистое, пообедали, закусили бражку гуськом с яблоками пареными, ароматными, вкусными, потом вышли во двор – народ, что от Доброгаста остался, собрали, человек сорок, если с невольниками считать. Маловато, конечно, но ведь и в других – соседских – родах немногим-то и больше, а у того же, скажем, Сбыслава – так и меньше даже.

Плохо, что истинных родичей мало осталось – кто с Радомиром к гуннам ушел-сгинул, кто на охоте погиб, а кого – соседушки-готы убили. Справных мужиков всего-то с дюжину и осталось, ну и рабов, конечно – для вспашки да выпаса, хватит, а так – почитай все женщины да девки, да ребята малые.

– Да уж, – Рад грустно поник головой. – Наследство…

Воинов-то почти и не было, разве вот только те мужики – да и то, какие они воины? Земледельцы. Вся молодежь к гуннам по налогу кровью ушла, а те, что вернулись – Тужир, Истр – где теперь? Эх, Тужир, Тужир, друже… Не петь теперь тебе своих песен, не петь.

Старичок управитель, подойдя, поклонился:

– Не желаешь ли чего приказать, господине? Все сполним – рады.

– Я виду, что рады, – Радомир тряхнул головой. – Что-то запамятовал – тебя как звать-то, старче?

– Творимир-старец.

– То-то и он, что старец. Вот что, пусть пока личный состав занимается по распорядку.

– Че-го, осподине?

– Ну, что делали, то и делайте. Все по хозяйству.

– А Хотобуде…

– А Хотобуде пусть пустую вьюшку хлебает! – разозлился молодой человек. – Ой, как вы мне надоели, Господи-и-и… Кто у вас теперь господин? Я?

– Ты, оспо…

– Вот и радуйтесь!

– Так мы и…

– Все! По местам. Да… Невольник тут один шастает, Ирман.

– Есть такая приблуда.

– Ошейник с него снимите.

– Ошейник?!

– Немедленно! И пусть ко мне зайдет, живо.

Махнув рукой, молодой человек обернулся к стоявшей рядом жене:

– Милая, немного вздремнуть не хочешь?

– Не, расхотелось уже, – Хильда с самым деловым видом озирала двор. – Пойду лучше пройдусь, все имущество подсчитаю.

Одобрительно кивнув, Радомир сдул упавшую на глаза челку:

– Вот-вот, подсчитай. А то есть тут, в селении, люди, до чужого добра жадные – глаза завидущие, руки загребущие – совсем как у российских хапуг-миллионщиков, ни дна им ни покрышки, тьфу! Давай, давай, милая, учетом займись, а я оружие проверю и воинов.

– Воинов?

– Ну, будущих воинов… так оно верней будет.

Строевой смотр – как про себя называл задуманное мероприятие Родион – он начал с того, что, зайдя в дом, намахнул кружку браги и, завалившись на лавку, принялся ожидать визита Ирмана, на которого имел кое-какие надежды – больше просто опереться было не на кого, а этот… этот мог стать человеком надежным, обязанным ему. Родиону, всем… Ну, пусть не всем, но многим. Вот это многое молодой человек и собирался предложить невольнику, в коем опытный глаз Хильды уже отметил весьма полезные для задуманного новоявленным вождем рода дела.

– Господине…

– А, Ирман! Заходи, заходи, садись вон там, у порога, на лавочку, рано тебе еще рядом со мною сидеть… Но, может, когда-то такое и станется, и даже куда скорей, чем ты думаешь. Да, садись же, не стой! Ошейник, я смотрю, с тебя уже сняли.

– Сняли, мой господин. По твоему приказу.

– Ясно, что по моему, по чьему же еще-то? Мечом владеешь? – Радомир пытливо взглянул на раба.

Тот качнул головой:

– Нет, господин, не обучен. Зато рогатиной, стрелами…

– Только не говори, что на медведя один ходил и белку в глаз бил! – насмешливо прищурился хозяин усадьбы.

– Х-ходил… н-на медведя, – запинаясь, кивнул Ирман. – И белку.

– Ты не думай, я тебе испытаю – и скоро.

– Всегда готов, господин!

– Ишь ты, всегда готов – юный пионер, что ли? Ладно, не зря я тебе спрашиваю – дружину хочу!

– Дружину?

– Не общую, на все селенье – свою. Больно уж много соседей на род мой зарятся. А доверить такое дело мне, окромя тебя, некому. Ты ведь всех отроков на усадьбе знаешь – кто на что способен?

Посветлев лицом, парень поспешно кивнул:

– Всех, господине!

– Вот и подбери к завтрашнему дню, сколько получится. Ну, и сейчас – человек семь – высоких, крепких.

– Таких у нас и нет, господин. Сам знаешь, всех гунны забрали.

– Ну, положим, не всех, – хитро прищурился Радик. – Я там, среди рабов, совсем неплохих парняг видел, высоких.

Ирман беспокойно дернулся:

– Ты сказал «из рабов», господин?

– Именно так.

– Тогда найду. Но… сейчас семь не найти – от силы пяток сыщется, многие на полях – а вот завтра приведу дюжину! В обиде не будешь.

– Давай-давай, – Радомир ободряюще махнул рукой. – И этого, Творимира-старца покличь – пусть ждет у амбаров.

Махнув вторую кружку – вкусная бражка оказалась, холодненькая, брусничная – молодой человек перевязал заново ремни постолов – чтоб обувка не спадала, и, потуже затянув пояс, вышел во двор и зашагал к амбарам с видом осанистым и важным. Чтоб и сомнения ни у кого не возникло – кто теперь истинный хозяин усадьбы.

– Жду, жду, господине, – подбежав, поклонился старик. – Что прикажешь?

– Амбар с воинским снаряжением где?

– А вона!

– Ну, так веди! Поглядим, что тут у вас осталось… точнее – у нас осталось.

Осталось, увы, немногое. Ну, луки, стрелы, рогатины – этим никого не удивишь, а вот насчет мечей – с этим было туго. Нет, обычные-то, железнокованые мечи – были, и в избытке, ржавели себе в простых деревянных ножнах без собой пользы. А вот что касается мечей настоящих, стальных, закаленных, свое собственное имя имеющих… С этим было плохо, проще говоря – таковых вообще не нашлось. Понятно, вещь дорогая, надежная, вот в смутное время-то и украли. Ладно, пусть хоть такие… Радомир лично отобрал пяток более-менее приличных, поманив мальчишку-раба, велел отнести к кузнецу, сам же тщательно осмотрел висевшие на стенах амбара щиты и – с позволенья сказать – брони. Круглые щиты из досок и обтянутой дубленой кожей плетенки, конечно, того, прохудились, однако вид имели вполне даже солидный, грозный – лишь чуть подновить, чем тот же кузнец и занялся, заодно выпрямив помятые шлемы, что валялись в том же амбаре в углу – навалом.

– Хозяйку покличь, – выйдя из амбара, приказал старику-управителю Рад. – Она где-то там, на заднем дворе ходила… Хильда, любовь моя! Помнится, у тебя когда-то пектораль была золотая, ну, на праздники ты ее надевала… и браслетики.

– Почему была? Все там же, в нашем жилище так и висит. А что ты спрашиваешь?

– Да, понимаешь, – молодой человек невольно замялся, даже взглядом вильнул. – Нужно для очень важного дела. Дашь?

– Да бери, – Хильда пожала плечами. – Чай, понадобится, так еще подаришь.

– Умница ты моя, красавица писаная. Иди, поцелую!

Ближе к вечеру к официальному визиту уже было готово все. Ирман притащил четырех парней-рабов, из которых хоть более-менее что-то представляли собой лишь трое – пусть тощие, да зато хоть понимали слова, четвертый же – звали его совершенно по-тургеневски Му-му – вообще был полным идиотом, даже говорить не умел, а только мычал – оттого и прозвище. Зато силен был, зараза, да и вид имел представительный – этакая гора.

– Ирман, а этот человек-гора слова понимает? – покосившись на дурака, тихо поинтересовался Рад.

– Приказы – понимает, – с готовностью кивнул раб. – Только надо ему объяснить… я – могу.

– Ладно, – молодой господин махнул рукой, – Пусть и он идет. Только скажи, чтоб ничего не смел делать – просто стоял да вращал глазами. И не разговаривал!

– Так он и так, господине, не говорит.

Кузнец – нелюдимый, до самых глаз заросший косматой бородою, мужик – уже успел к этому времени расплющить пектораль Хильды и полученным сусальным золотом щедро украсил рукоятки мечей и ножны. Подновил и щиты – они по-прежнему рассыпались бы от первого же удара, но с виду теперь выглядели вполне комильфо. Нашлись на всех и чистые рубахи, и плащи, и даже дорогие готские фибулы в виде каких-то устрашающе забавных зверюшек – то ли единорогов, то ли птеродактилей.

Обуть тоже удалось почти всех, кроме дурачины Муму – у того оказалась такая лапа, размер, наверное, сорок седьмой, если не больше.

– Черт с ним, – подумав, Родион шмыгнул носом. – Пущай уж босым идет – жаль терять такую фактуру.

Смачно сплюнув под ноги, молодой человек поправил на плече роскошный бирюзовый, с серебряной вышивкой, плащ, найденный, как и все прочее, в бездонных сундуках Доброгаста, и, откашлявшись, совершенно по-сержантски рыкнул:

– Отделение… Становись!

Аники-воины дружно моргнули.

– В одну линию, говорю, выстройтесь. Да по росту!

– А-а-а, – кивнув, Ирман взял за руку Муму, отвел. – От тут стой, чудушко!

– У-у-у, – довольно замычал дурень, судя по дикой улыбке на меленьком – совсем не по телу – лице, затея господина ему очень даже нравилась.

Еще бы! Волосы гребнем расчесали, дали новый плащ с красивой застежкою и еще оглоблю от старого воза, на котором когда-то возили глину да снопы.

– Так, товарищи бойцы, давайте знакомиться. Ирмана я уже знаю… ты, Муму, стой… Вот ты кто? – молодой человек остановился возле стоявшего в центре юноши с русой, недавно стриженной под горшок, шевелюрой и степными, вытянутыми к вискам, глазами болотного цвета.

– Кто таков, отвечай?

– Иксаем кличут. В робичичах.

– Понятно, что не в князьях. Лет сколько?

– Того не ведаю, господин.

– Хм… с виду четырнадцать есть, в воины гож. Копьем владеть умеешь? Ну, рогатиной?

– Не, господин. Не довелось.

– А стрелой зверя бил?

– Я, господине, тележник. Колесо могу сладить или колодезь.

– Вот и славно! Значит, с секирой управишься запросто, – Радомир подошел к следующему… потом отступил на шаг, осматривая абсолютно одинаковых парнишек – темненьких, но светлоглазых, выглядевших еще совершеннейшеми детьми.

– Сержант! Тьфу ты – Ирман! Что, постарше-то не нашлось людишек?

– Нет, господин, не нашлось, – парень виновато развел руками. – Эти изо всех – самые старшие. Близнецы-братцы. Этот вот, слева – Линь, а справа – Горшеня. Или наоборот, да, господине, без разницы.

– Понятно – что в лоб, что по лбу. Что умеют – даже и не спрашиваю. Коровам хвосты крутить разве что.

– Они камнями метко кидаются, господине.

– Камнями? Ну, хоть что-то. А ну-ка… Вот ты, – Радомир ткнул пальцев в грудь Линя… или Горшени. – Бери-ко камень. Во-он в тот горшок, что на плетне, у дома, висит, попадешь?

– Так, разобьется же.

– Ты сначала попади, чудо!

– Кинуть, что ль?

– Кидай, кидай, сказал уже!

Мальчишка примерился, прищурил глаз… в-вухх! От горшка только осколки полетели.

– Молоде-е-ец! – одобрительно ухмыльнулся Рад. – А пращой – можешь?

– Пращой-то куда как сподручнее, господине!

– Славно! Братец так же может?

– Угу.

– Хорошо, проверять не буду, так уж и быть – поверю на слово. А ну, животы подтянули! Р-равняйсь!.. Равняйсь, говорю! Это значит – вы все должны ровненько встать… вот у тебя, Иксай, куда ноги вылезли? Видишь, где все? Подтяни, подтяни носки-то… А это что еще за лапы? А, тьфу ты, черт… ясно же – чьи.

Еще раз оглядев воинство, молодой человек в принципе остался доволен – собранная им командочка практически ничем особенно не отличалась от российской армии – такая же помесь детского сада с сумасшедшим домом.

– Ладно, воинство. Пошли!

Взобравшись на белого жеребца, поспешно подведенного стариком управителем, Родион помахал Хильде и с неспешной важностью выехал со двора. За ним нестройной толпою шагали пятеро воинов-гридей… рабов. Ну, уж кто нашелся.

Впрочем, выглядели все – особенно издали – очень даже прилично: развевались на ветру разноцветные плащики, солнышко отражалось в шлемах, играло зайчиками на золоченых рукоятках мечей. Богато, богато выглядели, что и говорить.

– Ну? – проехав полсотни шагов, обернулся в седле Радомир. – И где же Хотобуд с Ятвигом живут? На чьей усадьбе?

– Ни на чьей, господине, – Ирман покачал головой. – Они в новом доме живут, с молодыми воинами.

– А, вот уже до чего дошло социальное расслоение! Дружинники отдельными домами живут, – гулко хохотнул молодой человек. – Ладно, показывай, куда ехать?

– А вона-а, к дальним воротам.

По пути, бросая работу, к процессии присоединялись любопытствующие – Витенеговы, Межамировы, Сдиславовы… Радомира о цели визита не расспрашивали – старосты сие считали невежливым, а остальные рылом не вышли и заговаривать со столь достойным – сразу видать! – господином опасались. Как бы за непочтение оглоблей по хребтине не получить. А потому, прямо на ходу выдвигали самые дикие версии.

– Радомир-вождь рать готов воевать собрал, теперь уж отмстим им!

– Не, не готов – с гуннами схватиться хочет.

– И не схватиться, а наоборот – войско им ведет.

– Не-е-е… Это они за невестами к готам собрались!

– Зачем же Радомиру невеста? Он же женат?

– У доброго воина должно быть много жен.

Гордо глядя вперед, Родион еле удерживался от смеха – почему-то так и хотелось сейчас обернуться да крикнуть: «Песню за-пе… вай!»

Интересно, чтоб они спели? Что-нибудь фольклорное, типа – ой то не вечер, то не вее-е-чер… Нет, надо все-таки с ними хорошую строевую песню выучить – веди-и-и, Буденный, нас смелее в бой! – любимый марш старшины Дормидонта Кондратьевича.

– Вот, господине, – забежав вперед, Ирман показал рукою. – Пришли.

– Ого! – удивился Рад. – Не хилую они себе домину отгрохали. По иностранным чертежам – видать сразу. Казарма, как есть – казарма. Плаца вот только еще не хватает – чтоб было что подметать да зимою от снега чистить.

Действительно, жилище Хотобуда и его дружины представляло собой обычный длинный дом, точно такой же, как и у готов, – наполовину в земле, с обложенной дерном крышей.

– Без окон, без дверей – полна горница людей, – задумчиво пробормотал молодой человек.

– Не, господине, – Ирман поднял голову. – Двери-то есть, вон там, дальше.

– Пошли кого-нибудь мелкого – пусть объявит, мол, Радомир князь приехал с проверкой! Живо пусть все выходят.

– А, может, господине – лучше нам к ним в дом?

– Не лучше! Где там наш чертушко с оглоблиной развернется?

– А-а-а!

– Бэ-э-э! Ежели что не так пойдет, пущай Муму оглоблею всех подряд угощает!

– Это он любит, обрадуется.

– Горшеня!

Послав гонца в дом, стали ждать… недолго: из «казармы» тотчас же вывалили любопытные, в их числе – и сам Хотобуд, и Ятвиг, как всегда – хмурый. Хотобуд выглядел так себе, не особенно-то представительно, губошлеп чернявый. Уж каким уродился, таким уродился – ни красный княжеский плащ, ни меч на богато расшитой перевязи положения не спасали и облик особо не облагораживали. Ятвиг… тот, конечно, выглядел посолиднее, но место свое знал и вперед не совался.

Еще были воины – тоже в основном зеленая молодежь, да другим и неоткуда взяться-то было – год назад гунны ведь почти всех подчистую забрали.

– Слышал, что ты вернулся, – подбоченясь, ухмыльнулся Хотобуд. – Что ж – хлеб-соль! Угощениям моим не побрезгуй… или боишься, что отравлю?

Радомир тоже ухмыльнулся в ответ и, спешившись, ответил по-молодежному – уклончиво, так что и не поймешь – согласился, не согласился, пошутил…

– Типа как бы да. Но раз уж приглашаешь… У тебя в доме-то темновато, поди?

– Ха! А о римских лампах ты ничего не слышал? – не преминул похвастаться самозваный вождь. – У меня четыре таких – все воинской доблестью добыто!

Ага… Родион про себя усмехнулся: станется с тебя доблесть, как же! Скорей, коварство да предательство. Или выменял у кого-то – это-то запросто. Воинский вождь, ишь ты… Вождишко!

– Вот, гостюшко дорогой, проходи. И вы, старейшины, проходите!

– Надеюсь, лишних людей ты не позовешь – посидим свободно, в просторе.

– Не позову, – сквозь зубы бросил вождишко. – Слуги только. И ты своих не зови…

– И я – только слуг. Линь, Горшеня – со мной, Иксай – коня береги, Ирман – с Муму у дверей встаньте.

Угощение, честно говоря, было так себе, зато бражка – добрая, Радомир под разговор целых три кружки выпил – Хотобуду с Ятвигом тоже из той же корчаги наливали, так что насчет яда – вряд ли чего подмешали, не травить же самим себя? Да и старейшины – Витенег, Межамир, Сдислав – те сидели молча, словно статисты.

Беседа шла, в общем, вяло – так, ни о чем. Хотобуд, конечно, пытался вызнать – где Радомир шлялся, да, может, с кем союзы завел? Да Рад не пальцем деланный, чтоб отвечать – улыбался только да травил байки.

То же самое делал и Хотобуд – как ни выспрашивал гость о смерти Доброгаста, о Тужире да Истре – ни слова четкого не добился. Чего и следовало ожидать, Хотобуд, он же тоже – не пальцем…

– Значит, Доброгаст – от ножа Истрова. А Тужир – на охоте?

– Да, да, стрела случайная… Вот, утку попробуй, гостюшко, добрая утка и тиной почти не пахнет, это потому что в крупе.

– Да про Истра-то скажи что-нибудь!

– Предатель Истр! Убийца! Батюшку родного зарезал. Горько говорить – но так. Ведь так, старейшины?

– Так, так, – дружно закивали гости. – Доказательств тому представили.

– И что, Истра вы судили?

– Суд был, да. По всем нашим законам. К смерти корнованием приговорили… так ведь бежал, упырь!

– Ладно, поговорим еще о том суде. Поди, Влекумернавий и судил? А, кстати, где он? Чего-то не видать.

Старейшины переглянулись, а Хотобуд скорбно поджал губы:

– Совсем плох стал наш жрец. Волхвует плохо, гадает – хуже некуда. Люди говорят – ушла от него колдовская сила. Так бывает, да – на все ведь воля богов.

Вот это да! Молодой человек чуть не поперхнулся бражкой. Вот этого он не ожидал, вот уж новость, так новость, не хуже той, что про Берию. Влекумера – слили! Ну, надо же… Молодец, Хотобуд – умен, ничего не скажешь. Жреца обыграть – для этого одной хитрости мало.

Всех старейшин нужно было подговорить, перетянуть на свою сторону, да и воинов… как же он управился-то за полтора месяца? С другой стороны, и навий вел себя со старейшинами, мягко говоря, не корректно – слишком уж властолюбив был, да и влияние свое слишком явно показывал. А люди этого не любят, тем более – старейшины. Что же они, Влекумера совсем, что ли, – того? Родион даже испугался – кто ж их с Хильдой теперь отсюда отправит-то?

– И что навий?

– Новый у нас теперь навий, Радомире, – усмехнулся в усы Сдислав. – Посейчас в кущах, волхвует. К празднику, к свадьбам – придет.

– И кто же он?

– Из наших, рода доброго.

Судя по тому, как улыбнулся старейшина, Рад догадался – из чьего именно рода был новый жрец. Понятно все – слишком влиятельный волхв – кому нужен? Эх, Влекумер, Влекумер – за что боролся, на то и напоролся. Властушки захотел? Получи, фашист, гранату! А Хотобуд-то, Хотобуд – умен, хитер, сообразил – не всю власть под себя подгребать надо, со старейшинами поделиться – обязательно. Он – их поддерживает, они – его. Новый жрец – человек Сдислава. Рука руку моет, и Доброгаст, видать, в этом комплоте был лишним. Таким же, как вот сейчас – Радомир, своим появлением испортивший всю малину.

– Так что, старый-то жрец? Тоже помер, что ли? Не удивлюсь.

– Да нет, не помер. Уйде.

– И куда же это он уйде? – молодой человек язвительно оглядел собравшихся. – Только не говорите, что в кущи! Мне б его найти… морду набить – давно кулаки чешутся! Это ведь он нас с Хильдой заплутал…

Старейшины переглянулись, вроде бы как обрадованно, но…

– Нет, – качнул окладистой бородою Витенег. – Не знаем мы, где его кущи. Странствует.

Нижняя губа Хотобуда зло дернулась, что вовсе не укрылось от внимательного взгляда Радомира. Ага, ясненько. Жив, жив Влекумер – старейшины его специально придерживают, чтоб мало ли что… Те еще хитрованы, особенно – Сдислав с Витенегом. Вроде бы и вместе, но каждый – сам за себя. Ревнивцы – никто силой и властью выделяться не должен… Доброгаст вот попытался – умер. И вряд ли – сам.

– Ты-то вот что нам скажешь, Радомир, Доброгастов сын? – осторожно поинтересовался Сдислав. – Аттила-рэкс, тебя пославший… ждет?

– Ждет, – не стал скрывать Рад. – Не меня – воинов.

Старейшины покивали:

– Ну да, ну да. И где ты их наберешь? Лучше всего – у готов. У них молодежи много. Да ведь и стоит ли набирать? Аттилу-рэкса, говорят, разбили ромеи?

– Разбили, да, – молодой человек согласно махнул рукою. – Но – не до конца. Аттила еще себя покажет! И те, кто его хоть в чем-то ослушаются, долго не проживут!

– Ага…

Старейшины надолго задумались. С одной стороны, им, конечно, хотелось выпроводить опасного конкурента, тем более – такой удобный случай – однако, с другой – давать ему воинов тоже не очень-то выгодно. А кто здесь останется? С кем, ежели что, за власть-то биться?

– Ин ладноть, – Сдислав пристукнул ладонью по столу. – О воинах, о дани гуннской потом поговорим, будет еще время.

По всему длинному дому неслышно сновали слуги; Хотобуд иногда подзывал кого-то, что-то шептал, приказывал, искоса поглядывая на гостей. Ладно, старейшины, но вот ему, Хотобуду, Радомир – уж точно, как кость в горле. В любом случае! Уйдет к гуннам – заберет полдружины, останется – первый конкурент. Однако эту старую сволочь – жреца – надо найти, и как можно скорее. А заодно – отыскать истинных убийц Доброгаста и Тужира. И тех, кто оклеветал Истра. Найти и отомстить, как того требовал голос крови.

Ладно… молодой человек улыбнулся – все ж таки, не зря он сюда явился: теперь старейшины точно знают, чего ожидать. Вернее, им кажется, что знают… пусть.

Вечеринка затянулась надолго, пировали всю ночь, и когда Радомир вышел наконец из длинного дома, на улице уже вовсю занимался рассвет. Рядом с домом лениво догорал костер, мерцая кроваво-красным светом, и порывы ветра разносили по всему двору пепел, серый и теплый, чем-то похожий на кошачью шерсть.

Воины Хотобуда кемарили кто где, точно так же, как и «отделение» Рада: узкоглазый Иксай прикорнул прямо тут же, у костерка, чуть в стороне, в травище, посапывали близнецы, а в кустах жимолости, бросив свою оглоблю, паровозом храпел дурачинушка Муму.

– Идем домой, господине? – ведя под уздцы коня, выскочил неизвестно откуда Ирман.

– Идем, – Радомир улыбнулся. – Давай, буди всех. То же еще – воины. Придется уж вами заняться как следует… если время будет.

На башенке, над воротами, маячил темный силуэт часового в плаще и шлеме, где-то уже вовсю гоготали гуси да вскинулся, залаял, пес.

Доброгастовой – ныне Радомировой – усадьбе все уже проснулись, старик Творимир шлялся по двору, распоряжался:

– Вы, девки – на птичник, вы – на морковку, а вам, отроки – навоз на конюшне вычистить…

– Вижу, дела идут, – усмехнулся Рад, въехав во двор. – Госпожа не вставала ли?

– Не, господине, еще не поднялась.

– Ладно, постараюсь не разбудить.

Бросив поводья коня подбежавшему мальчишке-рабу, хозяин усадьбы, стараясь не очень шуметь, подошел к дому… И тут же застыл, увидев выползающую из приоткрытой двери ядовитую гадину – серую, с черным узором.

– Ах ты ж, тварь!

Выхватив меч, Радомир вмиг разрубил змеюгу на части и, охваченный самыми дурными предчувствиями, ворвался в дом…

Раскинув в стороны руки, Хильда лежала на полу, недвижная, бледная…

– Милая-а-а!!! – молодой человек с криком припал к любимой.

Мертва! Сердце уже не билось.

Глава 4

Осень 452 г. Южная лесостепь

Венец на удачу

– Боже! Боже, за что мне все это? За что?

Вскрикнув, Радомир бросил меч на пол. Жалобно звякнул клинок.

– Милая моя… милая…

Чувствуя, как едят глаза слезы, молодой человек поцеловал жену в мертвые губы, холодные и чужие…

Поцеловал… и замер. Вдруг показалось… Нет, в сам деле – дыхание, едва-едва… А ну-ка!

Рванув на Хильде рубаху, так, что обнажилась грудь, Рад припал ухом… холодная, холодная кожа! Но сердце… сердце билось, едва слышно, медленно: тук… и через полминуты – тук…

Жива!!!

Молодой человек опрометью бросился во двор:

– Эй, кто-нибудь! Кто понимает в укусах?!

Увидев искромсанную змею, в дом осторожно зашел старик Творимир, склонился над девой.

– Ну? Ну? – нетерпеливым шепотом вопросил Рад. – Что надо делать-то? Может, яд отсосать? Или отвар какой-нибудь.

– Ничего, господине, – ободряюще улыбнулся дед. – От гадючьего яда мало кто умирает. Вот меня, помнится, несколько раз чикали и ничего. На ложе ее переложим.

– Да-да, конечно, – юноша поспешно подхватил супругу на руки, перенес.

– Теперь надо раздеть, поискать место укуса.

– Раздеть? Ах, да.

Места укуса они так и не нашли – его просто не было, никакой – даже самой микроскопической – ранки.

– Что-то на змею не похоже, – удивленно протянул старик. – Обычно бы распухло все, а тут… сам, господине, видишь. Не, не змея это!

– А что же тогда?

– Может, падучая? Так и на падучую не шибко похоже. Но отвар надо дать.

– Отвар, отвар! – в отчаянье воскликнул молодой человек. – Беги давай, вари свое снадобье. Господи, что же делать-то?

– Волхва бы позвать, – авторитетно заявил Творимир. – Влекумер-навий с любой болезнью справился бы. Да вот только где его отыскать?

– Вот именно – где? Ладно, давай, делай снадобье.

Осторожно укрыв любимую волчьей шкурой, Радомир прилег рядом и сам не заметил, как заснул. А проснулся – от шума: управитель принес отвар.

– И как же мы ее поить будем? – озадаченно промолвил молодой человек.

– Ты ее, господин, усади да подержи. А я – ложкой.

Так и сделали – скормили весь котелок – Хильда глотала, глотала!.. но глаза ее так и не открывались и сердце билось все так же медленно – тук… тук… тук…

– Пусть поспит теперь, – убирая котелок, прошептал Творимир.

– Поспит? – Рад невесело усмехнулся. – Так она и так не просыпалась. Прав ты, старик, волхва, волхва надо звать. Иди… Да! Ирмана ко мне покличь.

Витенег! Похоже, он знал, где скрывается Влекумер, наверняка – сам же его и прятал. Судя по его мимике там, на пиру. Но кто же – змею? Найти, наказать, пытать!

– Звал, господин?

– А, Ирман… Вот что – расспроси тут всех. И это, с Витенеговыми кто-нибудь из наших общается, дружит?

– Найду, господин.

– Тогда ступай. И побыстрее все делай.

Ни хуже, ни лучше Хильде не становилась, юная женщина все так же лежала недвижно, и сердце ее билось еле слышно, медленно. Как совсем недавно, там… Что, опять началось? Нет, не может быть, ведь этот мир для Хильды – родной.

Молодой человек тряхнул головой, словно бы отгоняя нехорошие мысли. Вышел во двор, прошелся… заниматься не хотелось ничем, хотя вроде и надо бы потренировать «воинство», но – зачем? Вообще, к чему все? Зачем он сюда стремился, рисковал, для того, чтоб любимая супруга снова вот так вот лежала?

– Господин, – покашлял снаружи Ирман.

– Заходи, – Радомир уселся на лавку, помассировал пальцами заломившие вдруг виски.

Юноша, войдя, поклонился:

– Вчера здесь были дружинники Хотобуда. Приходили, якобы искали тебя. А мы ведь в это время уже находились там, в воинском доме.

– Ах, вот оно что!

– Думаю, они и подбросили змею.

– Очень может быть, очень, – Рад задумчиво поскреб подбородок. – Но ведь здешние гадюки не такие уж и ядовитые. Если б хотели убить, действовали б наверняка.

– Не думаю, чтоб они хотели убить, господин, – согласно кивнул Ирман. – Просто предупредили, чтоб не делал ничего такого, что может не понравиться Хотобуду и его прихвостням.

– Ха! – молодой человек качнул головой. – Хотобуду само мое возвращение – как кость в горле. Я так понимаю, он на эту усадьбу вострился?

– Да, господин, так.

– А вот, когда Истр… Когда погиб Добргогаст, что, в доме, кроме него да Истра никого не было? И никто им ничего не приносил? Квас там, брагу?

– Была одна наложница, немая, – ухмыльнулся парень. – Ну, как вот наш Муму, только поумнее да и красивая – говорить нечего. Ее первым делом на тризне и… отправилась в иной мир вместе со своим последним хозяином. Доброгаст ее привечал, теперь они там, вместе.

– Ну да, ну да, – покачав головой, Рад вскинул глаза. – Откуда ж она взялась, эта немая?

– Сдислав-староста подарил… или – Межамир… Нет, Сдиславе.

– Подарил? С чего бы? По какому поводу?

– Или не подарил… обменял на что-то, врать уж не буду, лучше у Творимира спросить, он поточней знает.

– Спроси, – молодой господин махнул рукой. – Или, нет… пусть лучше сюда придет.

– Сейчас я его позову, господине, – поклонившись, невольник быстро вышел наружу.

Творимир-управитель явился тотчас, словно стоял здесь же, за дверью, подслушивал. Сразу и пояснил:

– Немка ее звали, немую-то. Сдиславе-староста ее за два воза сена предложил. Своего-то сена у них в роду нынче мало – лето сухое выдалось, а покосы у Сдиславовых по-на пригорках, вот он у Доброгаста сена и попросил. А Немка как раз то сено разгружала, Сдислав на ее и показал – бери, мол, рабыня справная, а не понравится, так по осени грекам-купцам продашь.

– Угу, угу, – покивал Радомир. – А ты-то сам при сем присутствовал?

– А как же! – едва не разобиделся старик. – Я ж с Доброгастом повсюду. Тем более – по таким делам. Девка-то, Немка, вилами управлялась – любо-дорого посмотреть. Почитай, одна два воза на сеновал вбросила, не каждый мужик справится! Употела вся, бедная, рубаху сняла, да к колодцу – мыться. Думала, не видит никто, ан нет – Сдиславов парень как раз кваску испить повел, под навес… Тут и девка. Вот Сдислав ее и предложил.

– Сдислав… А что за парень?

– Здоровый такой, а глазки маленькие, серые. Ятвизем кличут.

– Может, Ятвигом?!

– Во-во, я и говорю. Он теперь с Хотобудом-воем, Ятвиг этот.

– Понятно. Немая девка, значит.

– Она и шум подняла – выскочила, руками замахала… а сказать-то ничего не умеет! Да что уж тут.

– Ясно, – Радомир покосился на спящую красавицу – Хильду – и негромко продолжил: – И что потом с этой немой?

– А ничего такого, господине. Отправили вместе с Доброгастом к предкам. Раз уж она ему так понравилась.

– А она что?

– Убивалась. Руки заламывала, словно б звала кого-то… Вот Муму ей по голове приложил кулаком тихонечько – чтоб унялась. А потом уж Влекумер-навий – ножом по горлу. За ней следом и многих. Доброгаст не последний человек был, так и селенье наше соседи по сю пору кличут – Доброгастово. Келамег, отец Доброгаста, тут первый жил, а потом уж эти явились, пришлые – Межамир, Сдислав, Витенег.

– Понятно, соседская община называется, – молодой человек вздохнул и снова помассировал виски. – Голову что-то ломит.

– Посейчас, господине, отвар принесу. Да и женушку твою попоить бы надо.

Радомир так и промаялся до самого вечера, толком и не поел – не было аппетита – и не поспал – сон не сон. Лишь как стемнело, забылся на лавке нехорошей смурной дремой, да привиделось вдруг – Хильда встала, пошла! Рад обрадовался, вскочил на ноги:

– Милая!

Нет, девушка все так и лежала.

Зато снаружи, во дворе, вдруг разлаялись псы. Послышались чьи-то шаги, голоса…

– Говорю – до утра обожди, уважаемый! Господин только прилег.

Да кого там еще принесло-то?

Встав с лавки, молодой человек распахнул дверь, впуская в дом свежий ночной воздух:

– Кто там такой, Ирман?

Жуткая фигура, высокая и худая, скользнула из темноты. Кто-то хрипловато кашлянул, засмеялся.

– Ты звал меня, князь? Я пришел!

– Влекумер!!! Навий!

– Тсс!!! – фигура испуганно дернулась. – Прошу тебя, князь, не говори лишнего. Не надо, чтоб знали.

– Понятно, – Радомир скупо кивнул. – Ну, заходи, раз пришел – гостем будешь. Ирман! Кто его видел?

– Я, господин. И еще – Иксай, он сейчас сторожит на воротах.

– О том, кого видели – молчите. Кстати, а как нашли?

– Через Витенеговых. Наши-то близнецы, Линь с Горшенею, с пастушонками Витенеговыми дружатся. Те и подсказали.

– Не хотел бы – ни за что б вы меня не нашли! – язвительно усмехнулся жрец.

– Да ла-адно, – тряхнув головой, Рад обернулся к Ирману. – Вели принести чего-нибудь… браги там, яств… Нет! Лучше сам принеси, так оно верней будет.

– Исполню все, господине.

– Вот и славно. Ну, давай, проходи, навий. Садись вон, на лавку, за стол. Сейчас светильник зажгу.

– Если только очень и очень тускло.

– Окон тут нет, не подсмотрят! А свет мне нужен, кое-что хочу тебе показать, вернее – кое-кого…

– Знаю, – жрец тихонько засмеялся. – Знаю, о ком ты. О женушке своей, Хильде – готской деве!

Взяв в очаге угли, молодой человек зажег длинный фитиль глиняной масляной лампы. По стенам и потолку, словно бесы, запрыгали длинные черные тени, и желтый, какой-то звериный, отблеск отразился в темных глазах жреца.

– А ну-ко, посвети, – Влекумер склонился над девой, дотронулся рукой до лба, оттянув веки, заглянул в глаза. Покачал головой, уселся.

– Нет, это не змея и даже не отрава.

– Ну, слава те…

– Просто твоя супруга – ни жива и ни мертва, – загадочно пояснил гость. – Она уже не в этом мире, но еще и не в том. Между!

– Отлично сказано, – Радомир скривил губы. – Между. И что мне теперь делать? Как вернуть ее обратно в наш мир?

– Непростое это дело, – дернув кустистыми бровями, хитровато вздохнул жрец. – Ох, не простое.

– Но – возможное?! Ведь так? Тогда скажи!

– Я помогу тебе, – Влекумер пригладил бороду, ожерелье из змеиных голов, висевшее у него на груди, дернулось и застучало, словно счеты или четки. – Помогу. Но и ты должен помочь мне!

– Говори, – согласно кивнул молодой человек. – Ты ж знаешь – ради Хильды я сделаю все.

– Ты тоже знаешь… Хотобуд!!! – с ненавистью вскинулся навий. – Эта тварь лишила меня всего! И ведь он так ловко притворялся, я-то старый пес, даже не догадался, что за мысли бродят в его чернявой башке!

– Ну да, – Рад усмехнулся. – Ты думал, что используешь его, а оказалось, он – тебя. Так бывает, рабы и слуги – лукавы. Особенно, когда не считаешь их ровней себе. А ведь никто не считает, никто не берет в голову… Так что с Хильдой?!

– Вернуть ее могу только я! – торжественно отозвался жрец.

Радомир нетерпеливо дернулся:

– Я догадался. От меня что потребуется? Пришибить Хотобуда?

– Не только… и не столько. Лишить его власти – да, – Влекумер явно задумался, поиграл мерзким своим ожерельем. – Но не только. От тебя еще кое-что потребуется.

Желтое пламя светильника выгнулось, преломилось – кто-то распахнул дверь.

– Господи, я принес…

– Поставь все на стол, Ирман, и ступай. Несите сторожу тщательно.

– Никто не пройдет, будь, господин, уверен.

– Ступай.

– Что тут такое? – втянув ноздрями воздух, Влекумер радостно потер ладони. – Овсяный кисель! Брусничная бражка! И это что, неужто – перепела? Перепела! И свежий хлебушек! Ум-м…

– Угощайся, навий. Так что там от меня еще нужно?

– Ум-м!!! Нежный телячий хвостик! Ум-м…

– Ну же!

– Сейчас… киселька-то подай… ага… Так вот, князь, позволь спросить – ты хоть знаешь, кого взял в жены?

– Не сомневайся!

Жрец покачал головой и прищурился:

– Боюсь, что знаешь не все. Хильда – вовсе не безродная приблуда, какой ее считали в селении готов. Ее дед по матери был князем – конунгом – далекого народа бургундов, издавна славившихся колдовством.

– Я предполагал, что моя супруга – не простая женщина. Она даже как-то говорила, но так, вскользь. Мало что помнит.

– Она – августа, понимаешь?! – горячо зашептал Влекумер. – Так называют властительниц римляне… у нас даже и слова-то такого нет.

– Ну, понятно – императрица, то есть королевского рода, да. И что? Причем тут ее болезнь?

– Это не болезнь, князь. Это – черное колдовство бургундов! Заклятье, которое даже я не могу снять.

– Да как же так?!

– Но ты – можешь! Ей нужна корона, венец… венец бургундов – ее венец! Волшебная диадема из белого золота и драгоценных камней. Только тогда она вернется в наш мир! Венец вытянет ее, вытянет на удачу.

Радомир недоверчиво прищурился:

– А позволь спросить – откуда ты все это знаешь?

– Я знал когда-то ее мать… Она рассказывала о своем муже, великом конунге… запамятовал его имя… То ли Тедрихз, то ли… Не важно. Сей славный муж был предан и убит лучшими своими друзьями, воинами, которых он считал верными.

– Как ты – Хотобуда?

– Прошу, не упоминай это гнусное имя!

– Хорошо. Тогда ответь – почему я должен тебе верить?

– Я буду волхвовать, – доев перепелиное крылышко, скромно опустил глаза навий. – Разбужу ее прямо сейчас. Ненадолго.

– Ты действительно это можешь?!

– Смотри!

Вытерев жирные руки о полы длинной своей рубахи, Влекумер подошел к спящей деве и, дотронувшись до ее лба, тихонько сказал:

– Проснись. Тебя зовет тот, кто может…

Радомир от удивления и радости выронил кружку: повинуясь воле жреца, Хильда открыла глаза, поднялась, удивленно озираясь. Увидев супруга, улыбнулась:

– Рад! Я долго спала, да?

– О любовь моя! – молодой человек бросился к обретшей сознание жене, поцеловал, заключил в объятия. – Милая моя, милая! Как же ты исхудала! Быть может, ты хочешь есть? Или пить? Возьми вот…

Дева дернулась:

– О, нет, милый. Я… я лучше посплю.

Хильда снова проваливалась в тот самый сон, между миром людей и миром богом и духов.

– Венец! – зашептал жрец. – Спроси ее про венец.

– Милая, тебя исцелит корона бургундов?

– Бур-гунды? Моя бедная матушка была… да-да, венец… Сияющий, белый…

– Милая! А правда ли, что…

– Ну все, все, хватит! – поспешно вмешался навий. – Видишь? Она закрывает глаза. Спи, спи, дева!

Черт! А не об этом ли проклятом венце – короне бургундов – говорила колдунья, бабка Селестина?

– Так мало? – Радомир осторожно подхватил супругу на руки, уложил на ложе, заботливо укрыв волчьей шкурой. – Жрец! Верни ее! Разбуди!

– Нельзя, князь! – сурово сдвинул брови волхв. – И так это уже много… Разбудишь еще раз – уже не проснется, и даже венец не вытянет.

– А, как долго она может вот так…

– Год. Может, чуть больше.

– А потом?

– Смерть.

– Не переживай, если ты не успеешь раздобыть венец, мы похороним ее достойно!

Рад тряхнул головой:

– Спасибо, утешил. Если б теперь только знать, где этот венец найти? Где носит по свету этих бургундов?

– Оттого и носит, что венца у них уже нет, – ухмыльнулся навий. – Тебе не нужны бургунды, их венец, корона, у того, кто чуть было не стал властелином мира! Кто вверг надменный и заносчивый Рим в пучину великих бедствий!

– Подожди! Ты говоришь об…

– Да, об Аттиле-князе! В степях его еще называют – Итиль-каган, – Влекумер каркающе, словно ворон, расхохотался. – И его вовсе не нужно долго искать – он ни от кого не прячется. К тому же ты сам говорил, что должен привести гуннскому повелителю свежих воинов. Вот и отправишься!

– Да-да, – рассеянно отозвался юноша. – Приведу воинов… а потом нужно будет похитить венец!

– Не похитить, а вернуть то, что принадлежит твоей супруге по праву!

– Не такое простое дело, но ладно. Справлюсь! Завтра же начну собирать дружину.

– Сначала помоги мне с Хотобудом и прочими. Ведь обещал!

– Ты тоже обещал отправить нас… домой. А отправил совсем не туда, куда надо! – запоздало возмутился Рад.

Жрец развел руками:

– Я старался, даже принес в жертву болотным богам двоих – как и положено. И вы ушли! А уж куда… должны бы туда, куда ты и просил – я ведь делал наговор на вещь из твоего мира!

– Какую еще вещь?

– Такую железную пластинку, черную с белыми рунами.

– Ага, понимаю – номер! – Радомир неожиданно расхохотался. – Эх, Серый, Серый… Вздует тебя Степаныч, уж как пить дать!

– Что ты сказал, князь?

– Ладно, проехали, – молодой человек задумчиво помолчал и вскинул глаза. – Это что же, выходит – я уеду, а Хильда останется здесь?

– Да, здесь, – твердо заявил жрец. – Поверь, ее нельзя трогать. Не тревожься, я уж за ней присмотрю.

– Вот это-то меня и тревожит. Ты сказал – около года?

– Так, – Влекумер погладил бороду. – Пойми, ты вполне можешь мне доверять. Мне нужна власть – здесь, в селении, на этих землях. Ни тебе, ни твоей супруге это не нужно. Ты вообще – чужой и, вернувшись, вновь захочешь уйти в свой мир. Я тебе в этом помогу…

– Спасибо, ты уже один раз помог!

– Ну, – жрец на какой-то миг смутился. – Бывают и в нашем деле ошибки. Тем более, тогда ты меня просто вынудил волхвовать – не всегда и получится по принуждению. А теперь… потом… У меня будет власть в селении, у вас с Хильдой – весь мир. Тот, который вам нужен! Неплохой обмен, правда? Как говорят греческие купцы – взаимовыгодный.

Радомир ничего не сказал в ответ. А что тут скажешь? Прав, абсолютно прав хитрый навий! И, похоже, придется вырвать древнюю корону бургундов из цепких лап Аттилы. Вырвать – ради Хильды. Другого-то ничего не остается? Какая альтернатива? Просто сидеть здесь сиднем и ждать, пока силы окончательно покинут любимую? Волхв Влекумер хитер и далеко не глуп – с Хотобудом вот, конечно, вышла промашка. А так, как умный человек, жрец должен хорошо понимать, что, если что-то пойдет не так, то… То он, Радомир, разыщет его даже на морском дне – никуда навий не скроется. Да и к чему ему обманывать? Никакой выгоды. А вот помочь – выгода прямая.

Радомир Влекумеру не конкурент, и жрец это прекрасно понимает, поляну сечет.

Что ж, пусть так и будет.

– Хорошо, я помогу тебе вернуть власть, – улыбнувшись, молодой человек протянул руку, которую тут же пожал навий. – Первое, что нужно сделать – подорвать влияние Хотобуда, для чего хотелось бы кое в чем разобраться. Во-первых, в смерти Доброгаста… Случайно, не ты ему помог?

– Хотобуд, – хмуро отозвался жрец. – В этих делах он со мною и не советовался. Работал грубо, но хитро. Сначала его человек убил на охоте Тужира, потом Хотобуд и от Доброгаста избавился.

– Та-ак, – нехорошо прищурился юноша. – Значит, братец мой названый Тужир все ж таки был убит?

– Может – и так. А может, случайно все вышло, – Влекумер снова потянулся за перепелкой. – Просто представился удобный случай убить. Вот Хотобуд и воспользовался.

– А ты, конечно, ко всему этому ни каким боком? Не верю! Вообще-то, я должен тебе мстить!

– Наверное, должен, – вздохнув, согласился жрец. – Но не будешь. Ты – чужой, и обычаи твоего мира не такие, как у нас. Тем более – тебе ведь не выгодно мстить мне… вот мерзкому Хотобуду – совсем другое дело! Все, пора уходить – светает!

– Витенег помогает тебе? – провожая гостя до ворот, быстро поинтересовался Рад.

– Мы когда-то были дружны, в юности… Тем более, его не слишком-то устраивает Хотобуд, да, многих. Хотобуд с Ятвигом, сыном наложницы, перетянули на свою сторону молодежь – вот и пользуются.

– Ничего, – ухмыльнулся юноша. – Молодежь мы у них отнимем. Интересно только, с чего б это молодых да безусых так сильно уважают в селении? Что они такого делают?

– Уважают не всех – воинов, – прощаясь, негромко пояснил Влекумер. – Уже два раза за месяц они отбивали набеги готов и один раз сами ходили в ответный набег.

– Хм, – удивился молодой человек. – Значит, готы снова взялись за старое?

– Как и наши, князь, как и наши…

Координировать действия договорились через людей старейшины Витенега – навий вовсе не собирался раньше времени светиться в селении, как и встречаться с Радомиром – пусть даже в самой непроходимой чаще. Слишком уж было опасно – могли следить. О сложившемся комплоте до поры до времени не должен был знать никто, кроме Витенега, без него было в том деле не обойтись, к тому же он сам жреца и прятал.

Проводив жреца, Радомир завалился наконец спать и вышел во двор уже после обеда, велев Творимиру освободить к вечеру от всех работ нужных ему рабов – Ирмана, Иксая и близнецов. МуМу остался работать за всех – управлялся и один, таскал, словно трактор, бревна, да, пуская слюни, мычал что-то под нос – му-у-у му-у-у…

А с «воинством» Радомир занялся по-серьезному, без дураков – учил, что сам знал: воинскому строю, приемам разведки и оружному бою, в первую голову – мечному – копьем-рогатиной, пращой, стрелами-луком – и так было кому управляться, друг дружку учили, показывали.

– Меч – в ближнем бою – главное, – показав пару ходовых приемов и добившись их почти безукоризненного исполнения, Радомир перешел к теоретической части занятий. – Хотя, казалось бы – секира куда как убойнее. Но! Топором вы никаких хитрый действий не проделаете – поднял да руби – вот и вся премудрость, иное дело – с мечом. Клинок ведь и так можно повернуть, и эдак, и обманный выпад сделать, и захват клинка вражьего. Когда научитесь всем этим искусством владеть, поймете – добрый меч в бою дорогого стоит. Так… теперь – о разведке.

К слову – кто ведает, что в воинском доме происходит? Сколько там людей? Что за воины? Чем вооружены, что умеют? Преданы ли Хотобуду или – больше – селению?

– Вождю всяк воин предан должен быть, – подумав, кивнул Ирман. – Так уж заведено исстари.

– А у Хотобуда не так! – тут же заявил кто-то из близнецов, Линь или Горшеня, впрочем, это неважно было – кто.

– Так-так, – заинтересовался Рад. – А как у Хотобуда? Что ведаешь – говори.

– Ведаю – не так уж там и складно живется, – парнишка шмыгнул носом. – Витенегов Хвалунко, пастушонок, рассказывал, он, когда в селение приходит, иногда с воями трется – молоко им приносит, масло. Так вот, кто-то болтал, будто, когда с готами бились – трое погибло, и все – в плащах красных, малиной ягодной выкрашенных. Плащи им будто бы Хотобуд пожаловал, словно подставил под мечи готские.

– Хм, – молодой человек заинтересованно хмыкнул. – А ведь и в самом деле – подставил. Почему бы и нет? Выбил ненадежных, лишних. Что за парни-то были?

– Витенеговы. Ты, господине, думаешь, будто Хотобуд с готам в сговоре?

– Я ничего не думаю, – покачал головой Рад. – Я не знаю. Но – должен знать. Вот вы это и разузнаете. Через того пастушонка.

Радомир понимал, конечно, что один бы он, даже с помощью ребят, мало что вызнал бы. Влекумер-навий помог, предупредил – в дальний лес придут готы! Как в прошлый раз – молодшей дружиною, воинов юных испытать чужой (а, впрочем, и своей) кровью.

– У черных столбов, в чаще, готский вождь с Хотобудом встречаться будет, – передал слова жреца Линь.

А Горшеня добавил:

– Волхв еще сказал – во прошлый раз они тоже там встречались.

Ирман с Иксаем переглянулись:

– Господине, пошли нас! Все услышим, все доложим, ужами-змеями проскользнем.

– Не сомневаюсь.

Эти – проскользнут, точно, а вот сам он, Рад-Родион – вряд ли! Даже и пытаться не стоит: человек двадцать первого века состязаться в лесной ловкости с местными не может. Это как бледнолицие и дикари-индейцы. Ну, разве что Раду его покровитель – богатырь Радомир – поможет уменьем своим… однако, черные столбы от болота – далековато будут, а сила, источаемая покровителем на Рада, с расстоянием слабеет, чем дальше от болота – тем больше. Конечно, Родион сейчас и сам кое-что мог… и очень даже много, но… Тайно рыскать по лесам да степям, прятаться в траве, за деревьями, следить. Заметят! Его-то – уж точно. Значит, парней послать… А что толку? Радомир и без них догадывался – о чем Хотобуд с вождем готской молодежи толковать будет. Договорной матч – так, кажется, это в футболе или боксе именуется? Вот и тут так же. Они – вожди молодых воинов – друг другу во как необходимы! Сегодня один победит, завтра – другой, и так примерно – по очереди, власть свою укрепляя. И риска особого нет, и от неугодных можно избавиться, все на врагов-супостатов свалив. Очень удобно. Влекумер ту систему прознал… не сам ли и придумал? Нет, скорее всего, все это еще до него практиковалось, с момента, выражаясь ученым языком «начала разложения родового строя». Вот так вот она – военно-служилая знать – и выделялась: кто-то – силой и храбростью, а кто-то – как российская «деловая элита» – исключительно хитростью, подлостью запредельной, коварством. Грязные технологии не вчера родились – гораздо раньше, Хотобуд и вождь готский – тому пример. Как и сговорились? Наверное, уж не без помощи Влекумера. Помог, помог жрец… на свою голову, теперь вот собственную придумку ломает – а куда денешься, коли властушки страсть как хочется!

Итак, у черных столбов враги – якобы враги – толковать будут… Ирмановы парни, конечно, могут проследить, засаду устроить, подслушать. И что потом? Кто им поверит-то? Кто вообще поверит рабам? Не-ет, тут что-то иное надо придумать.

– Горшеня, Линь!

– Да, господине?

– Дружок ваш, Хвалунко-пастух, когда на деревню пожалует?

– Завтра должон.

– А встреча у черных столбов когда?

– Навий сказал – через три дня, считая сегодняшний.

– Замечательно! – Радомир потер руки и подмигнул слугам. – Времени у нас еще много. Правда – не очень. Значит, вот так, – молодой человек посмотрел на близнецов. – Вы, братцы, завтра обязательно встретьтесь с дружком своим, пастушонком. Выспросите ненавязчиво, кто из воинов Хотобуда не очень жалует, а главное, не делал ли кому вождь подарков… Плащей там, щитов или еще что-нибудь.

Назавтра день выдался ясный, но ветреный, что было неплохо – успеть бы убрать остатки урожая, да высушить на последнем солнышке сено. Межамировы, Сдиславовы, Витенеговы и бывшие Доброгастовы мужички с утра раннего отправились в поле, мало было мужчиков, мало невольников, а воинов – еще меньше, почти всех выбрали гунны. Да еще Хотобуд переманивал к себе молодежь – якобы для сторожи.

Хильде, как и предупреждал Влекумер, не становилось ни хуже, ни лучше – готская красавица все так же лежала, бледная, как полотно, закрыв очи. Не живая, ни мертвая. Ни там, ни здесь. Между!

Радомир зря не маялся, взяв на конюшне жеребца да прихватив Ирмана, с Иксаем и Муму поехал к болоту, где, привязав коня, не сразу даже и обнаружил брошенную «Победу».

– Ой! – хлопнув узкими глазами, удивился Иксай. – Это что повозка такая, железная? Чудно! А лошадь куда запрягать? Или ее волы тащат?

– Скорее – волы, – похлопав автомобиль по капоту, авторитетно заявил Ирман. – Повозка-то тяжела, весит не мало.

Лишь дурачок Муму ничего не говорил, а, подставляя лицо ветру, радостно скалил зубы.

– Видите, парни, пригорок? – не тратя времени на лишние разговоры, Радомир показал на небольшую горушку.

– Да, господине.

– От самой трясины до вершины – дорогу нужно сладить, чтоб повозка свободно проехать могла. Сами смотрите – где песку да щебня подсыпать, где пни-кусты выкорчевать, где и деревья. Силы у вас немеряно – Муму за бульдозер сойдет запросто.

– Что, господине?

– Говорю, Муму пусть поработает всласть.

– О, это он может! Показать только…

Осознав, что речь идет о нем, дурачок закивал и осклабился:

– Му-у-у, му-у-у…

– В общем-то, тут не так и много, за пару дней управитесь, думаю.

– С Муму – запросто, господине!

– Ну, вот и славненько.

Поставив парней на работу, молодой человек отвязал коня и быстро вернулся в селение… встретившись у самых ворот с Хотобудом. Тот как раз ехал куда-то на красивом, сером в яблоках, жеребце… а может, и не ехал, может, Радомира поджидал специально.

– Здрав будь, Радомир-княже.

– И ты будь здоров, Хотобуде-воин. На службу?

– Еду сторожу проверить, сам знаешь, за этой молодежью – глаз да глаз. Чего своих в дружину не пускаешь?

– Своих? – Рад хохотнул. – Так у меня и нет никого. Мужики все при деле, а молодые – рабы. Разве ж их можно в дружину? Они навоюют, ага.

– Рабы, да, – согласно покивал Хотобуд, как видно, не это его сейчас волновало – так просто про дружину упомянул, для затравки.

И Радомир пошел ему навстречу:

– Я и сам, ежели что случится…

– Ты – воин опытный. Мы будем рады.

– Да уж, не оставлю родное селение без защиты.

– Вот-вот, – Хотобуд искренне улыбнулся. – В степях, между прочим, наши охотники снова видели готов. Опять с грабежом пришли, гады!

– Что ж, дадим отпор вражинам!

– Дадим. Ты вот что, Радомир-князь – как что случится – я гонца пошлю… И вот еще, подарок у меня для тебя есть – от чистого сердца.

– Подарок?

– Так, – опустил глаза чернявый вождь. – Плащ, шкурой волчьей подбитый. Нет лучше в бою такого плаща – даже стрелы держит. Я сейчас вот и привезу и… заодно, может, покажешь мне ваше оружие? Мало ли – что-то у меня есть, чего-то нет, поменяемся, свои люди, чего нам?

– Конечно, чего там! – махнул рукой Радомир. – Заезжай, Хотобуде, всегда рад столь славному гостю.

– Ну, добро, посейчас и заеду.

Хотобуд заявился не один – со свитой – а как же? Разве ж можно приличному человеку без зависимых людишек? Всяких там охранников, секретарей-референтов и прочей, прикормленной щедрыми подачками, сволочи.

– Здесь, во дворе ждите! – спешившись, бросил своим гость.

Принимали его хорошо, достойно, как и следует – чин чинарем. Посидели, поболтали так, ни о чем, выпили – потом уже и о делах. Хотобуд, как и обещал, плащ подарил – действительно, неплохой, ромейский. Доброго белого сукна с красной каймой, подбитый волчьей шкурой. При нем – золотая фибула готской работы, с разноцветной эмалью, дорогая и чрезвычайно изящная вещь. И с чего б это Хотобуде так расщедрился?

По обычаю, Рад отдарился в ответ вещью вполне равноценной – отделанной золотом секирой, перешедшей по наследству от Доброгаста. А что? Своего-то все равно подарить нечего… разве что запасное колесо от «Победы». Так и то – не свое. Ладно.

Вполне благосклонно приняв подарок, гость пространно поблагодарил, упомянув почти всех, каких помнил, богов, после чего ненавязчиво предложил прогуляться по «оружным амбарам».

– А, пошли, – покладисто согласился Рад.

А чего ему было ерепениться, сам ведь обещал все показать. Была б ракета средней дальности – показал бы и ту, а так… что тут смотреть-то? Ну, копья, рогатины, ну мечи – честно сказать, плохонькие, щиты…О, те добрые! Щедро золотом с Хильдовой пекторали отделаны… того, что от рукояток мечей осталось.

Хотобуд даже прищурился завистливо.

– Ишь ты, – сказал, – щиты-то у тебя червлены, златом блестят.

– Ну, не столько златом, сколько медью. Твои ж щиты точно так же блестят. И тоже – червлены.

– Да, то так. – Кивнув, гостюшка засобирался – извини, мол, дорогой друг, но – пора. Неотложные дела личного присутствия требуют.

– Ну, флаг в руки, – усмехнулся хозяин усадьбы.

– Чего?

– Не хворай, говорю, друже Хотобуд. Еще свидимся.

– А как же! Как готы совсем уж близко появятся – тут же к тебе гонца.

– Чего это он? – проводив важного гостя поклонами, Творимир затворил ворота. – Щитам нашим обзавидовался! Будто у них другие щиты.

А черт их знает. Может, и другие.

Вечером вернулись близнецы, сразу же и доложились:

– Хвалунко сказывал – есть такие, кого Хотобуд недолюбливает, есть.

– Лазарь Каганович, нарком сталинский, когда-то говаривал, что у каждой аварии есть имя и фамилия – замечательные, между прочим, слова!

– Ась? – близнецы недоуменно переглянулись.

– Говорите конкретно – кого именно не уважает Хотобуд?

– А-а-а… Так того, господине, кто ему в рот не смотрит, а свой глас имеет.

– И-ме-на!

– Серый Карась, Хомут Гунявый и Скорька Заячьи Уши.

– Тьфу ты! – раздраженно сплюнул молодой человек. – Карась, Зайчьи Уши… одни кликухи поганые!

– Они ж имена, прозвища.

– Черт с ними, пусть так. Кто из этой троицы самый уважаемый?

– Ясно – Серый Карась. Но Хомут со Скорькою за него сильно стоят. Хотя нет – Скорька себе на уме. И все трое – Витенеговы.

– Понятненько. Вот что, парни, сможете мне с Карасем этим встречу устроить?

– Устроим, господине!

– Но, только так, чтоб никто про то не знал. И никто б не увидел. Да, вот еще! Подарков Хотобуд воинам своим не дарил?

– Не, господине, не делал. Наоборот – как от тебя вернулся, оружие затеял проверить – щиты.

– Щиты? – удивился Рад. – И что он с ними делал?

– Проверил все самолично, которые гниловаты – велел узорочье медное снять, к ремонту готовить.

– Так-та-ак, – молодой человек задумчиво посмотрел в небо, прозрачно-голубое, чистое, с серебристыми паутинками и треугольничками птичьих стай. – Готов поспорить, у Серого Карася щит ни в каком ремонте не нуждается.

Они встретились у болота, Радомир и Серый Карась – высокий и плечистый парубок с длинными, светло-русыми волосами и круглым некрасивым лицом, с куцыми усиками и бородкой. Длинная, вышитая рубаха, легкий – красоты ради – бирюзовый плащ, кожаные постолы, меч на украшенной бронзовыми бляшками перевязи. Тщательно надраенные, бляшки горели золотом.

– Чего звал? – выйдя из-за деревьев навстречу Раду, вместо приветствия нелюбезно буркнул Карась.

Радомир улыбнулся:

– И тебе доброго здравия. Как Хотобуд-вождь, не кашляет?

– Не кашляет, – парень нервно повел плечом. – Ничего я тебе про него не расскажу, напрасно вызвал.

– А я у тебя ничего и не спрашиваю, сам все знаю – Хотобуд щитный ремонт затеял. Не у всех. У тебя-то щит хорош и у дружков твоих.

– Хорош, да, – ухмыльнулся собеседник. – Ты только для этого меня звал? Тогда пойду уже… дела.

– Постой! Хочу тебе предложить кое-что.

Серый Карась оглянулся:

– Догадываюсь. И мой ответ – нет. Ты, князь, конечно, великий и удачливый воин, но я связан клятвой и буду верен своему вождю.

– Черт побери, неплохо сказано! – расхохотался Рад. – Однако я вовсе не это имел в виду. Просто хотел тебя попросить показать моим людям путь к черным столбам. Ты ж его знаешь?

– Я здесь все пути знаю. А твои люди… они что, не здесь родились?

– То-то и именно – не здесь.

– Понимаю, – Карась презрительно скривился. – Рабы?

– Бывшие рабы, а ныне – друзья, – улыбнулся молодой человек. – Да ты их, верно, знаешь – Ирман, Иксай, братцы Горшеня и Линь.

– Ирмана знаю, – подумав, кивнул юноша. – Добрый парень. Остальные – мелочь, их тут много под ногами крутится.

– Вот за них-то я и прошу. Страшно одних отпускать, а вот с таким опытным человеком, как ты, друже Карась – совсем другое дело!

При этих словах парень приосанился – доброе слово и кошке приятно. Ухмыльнулся покладисто, шевелюру пепельно-серую почесал, махнул рукой:

– Ин ладно, проведу. Им когда надо-то?

– Да как скажешь!

– Тогда завтра, с утра. Я как раз на охоту собрался. Пусть ждут… да вот, хотя б – тут.

– Договорились!

– Тогда пойду – пора мне.

Затрещали кусты – видать, Серый Карась знал прямую тропку.

– Рад был беседе. Благодарю! – крикнул ему вслед Радомир.

Парень на ходу оглянулся:

– После благодарить будешь, князь… Да, забыл спросить – людям твоим зачем к черным столбам-то?

– Дичи там, говорят, много.

– Много? Было когда-то много, сейчас уж не так. Ну, раз уж обещал – проведу.

Проводив глазами быстро скрывшегося за деревьями воина, Радомир немного выждал и зашагал краем болота к спрятанной за кустами «Победе». Хорошо ее замаскировали – не знать, так и не углядишь… Да черт побери! Что, и в самом деле – нет, что ли? Куда ж делась-то? Не могли же и в самом деле угнать!

Молодой человек раздраженно прибавил шагу и вскорости с облегчением перевел дух, углядев, как в кустах что-то блеснуло. Стекло. Или – хромированная накладка, бампер… Ага! Вот она, «Победа»! Ну, здравствуй.

Любовно погладив автомобиль по крылу, Родион осмотрелся по сторонам: парни Ирман, Иксай и Муму – уже почти закончили работу. Выкорчевали, где надо, пни, убрали деревья, засыпали песком ямки. Молодцы – быстро управились! Теперь можно…

Распахнув дверцу, молодой человек уселся за руль и запустил двигатель. Мотор завелся не сразу, но, пару раз чихнув, заработал устойчиво и ровно. Выжав сцепление, Рад вырубил через вторую передачку первую и, плавно тронув с места, осторожно покатил по пригорку, на вершине которого развернул машину и, поставив на ручник, еще на всякий случай подложил под колеса камни. Чтоб раньше времени не укатилась! Чтоб, ежели что, модно было спокойненько завестись с толкача – аккумулятора надолго не хватит, а подзарядить его здесь, увы, негде. А машина нужна – разогнаться, выпрыгнуть отсюда, из этого чужого мира… как тогда… совсем недавно.

Выходя из авто, Родион улыбнулся: славно он с «Победой» придумал, славно! Жрец Влекумер тип такой, которому веры мало. Отправить-то он – отправит. Только вот – куда? Да и приносить в жертву двух рабов. Если уж можно обойтись без крови, так нужно обходиться.

Нарубив мечом веток, юноша замаскировал машину и, довольный проделанной работой, поспешил обратно в селение. С неба весело улыбалось нежаркое осеннее солнышко. Вообще-то, можно было «Победу» и не прятать – свои все знали уже, что повозка эта – Радомирова, узнают и соседи, рано или поздно, узнают. И не тронут – чужого здесь не берут. Вот Хотобуд – тот может, но у Хотобуда, вскорости большие проблемы начнутся.

– Горшеня, Линь! – по пути, у речки, князь подозвал удивших рыбу ребят.

Те живо побросали удочки, вскарабкались на крутой берег – одинаковые: темненькие, светлоглазые, смешные.

– Завтра по утру у болота ждать будете, – не слезая с лошади, распорядился Рад.

Парнишки радостно поклонились.

– А кого ждать, господин? – уточнил Линь… или Горшеня.

– Серый Карась обещался вас к черным столбам свести.

– Серый Карась? О, это славный воин! Только… к черным столбам мы и без него дорогу знаем.

– На этот раз сделаете вид, что забыли. И – главное: по сторонам шустрее смотрите – там готы должны быть. Их вождь встретится с Хотобудом. Вам нужно сделать так, чтоб Карась эту встречу увидел, ну и услышал тоже. Сможете?

– Да запросто! Есть там одно подходящее место, прям на столбе – и видно будет хорошо, и слышно. Мы один раз уже там ночевали – маленькие были, зверья испугались. Так едва не свалились!

Рад не спрашивал – что за столбы? Скорее всего, оставшиеся от неведомо древней расы дольмены – как в Стоунхедже. Или – что тоже может быть – какиенибудь природные обветрыши, скалы. Черт сними – какая разница?

Жалко было посылать ребят – опасно. Может быть, лучше было бы приказать Ирману с Иксаем? Так они местность куда хуже близнецов знают. И, в случае чего, если дойдет до столкновения – что от них толку-то? Готы порубят враз. А двоим куда легче уйти, схорониться, спрятаться. Тем более – младые отроки особого подозрения не должны вызвать.

Вроде бы все правильно рассчитал, и все же целых два дня Радомир провел, как на иголках. Близнецы что-то долго не возвращались, и от того свербило сердце. Не то чтобы все валилось из рук, но как-то было не по себе, словно специально послал на смерть отроков. На смерть. Господи, неужели парней все-таки схватили готы? Или Серый Карась завел не туда? Хотобуду выдал, доложил – мол, кое-кто просит лесные пути показать.

Творимиру было наказано – как только явятся отроки, доложить тут же, в любое время дня и ночи.

Первый день прошел быстро, а вот второй тяну-у-улся… И лишь вечером, кода уже начинало темнеть и все небо затянули темные дождевые тучи, только тогда дернулся в дверь старик управитель:

– Осподине! Пришли.

Пришли! Явились-таки, Господи.

– Так зови! И – поесть что-нибудь принеси.

По крыше молотил дождь, ворошил солому, стекая по длинной кровле во двор, где тут и сям уже стояли лужи. Пришла, заявилася непогодь – слава богу, снопы по овинам убрали, пусть уж там подсыхают, а большинство и обмолочено – в погожие-то деньки времени даром не теряли.

– Беда, господине! – взъерошенные и мокрые, близнецы валились в дом сразу.

– Что за беда? Да вы переоделись бы сначала – эко, вымокли!

– Не во что нам, господине.

– Как это не во что? А Творимир на что? Все ему сказано, платье сухое выдаст. Ну, пейте покуда наскоро. Так, что там случилось?

– Что ты и сказал, князь. Хотобуд сговорился с вожаком готов! Их лучники устроят засаду, куда Хотобуд пошлет неугодных – Серого Карася, Хомута Гунявого, Скорьку. Их и выбьют. Узнают по блестящим щитам. И того, у кого белый плащ – тоже.

– Вот так, значит, – Радомир задумчиво покачал головой. – Что ж, о том и раньше можно было догадываться. Что Карась?

– С тобой говорить хочет. В тайности.

Глава 5

Осень 452 г. Южная лесостепь

Словене, готы и…

По лобовому стеклу и крыше барабанил дождь, подпрыгивал прозрачными солдатиками на капоте, словно бы передавал какой-то тайным сигнал – тук-тук, тук-тук… бамм! Родион подумывал уже было включить дворники, но снаружи все равно было темно – ничего не увидишь, разве что врубить фары – но для того было еще не время.

Готы решили устроить засаду у болота! Именно туда, вечером, ближе к ночи – вот уже теперь – Хотобуд пошлет воинов: Серого Карася, Хомута, Скорьку Заячьи Уши. Избавится сначала от этих, а завтра… Завтра настанет черед других! В том числе и Радомира, приговоренного Хотобудом уже давно.

Чу! Что-то крупное пролетело над бампером. Сова? Какая-то ночная птица?

А вот в левую дверь ударилась шишка. Еще одна. И еще… Условный знак! Значит, обреченный отряд Хотобуда уже здесь. Их послали на разведку, якобы на разведку – молодых и строптивых парней, неугодных. На разведку – на смерть, наивную, глупую, подлую. Хотобуд избавлялся от неугодных, и точно так же поступал вождь пришедших в набег готов. Эту взаимную резню, по мысли Радомира, нужно было бы если и не прекратить, то хотя бы ослабить, как было раньше, в старые добрые времена, когда готы являлись раз в два года – и точно так же – словене. Кто первым начал, кто кому мстил? Никто… и все сразу. Правых здесь не найти и не найти виноватых, издавна так повелось – враждовали словене и готы, и до прихода гуннов, и вот, в это время, когда все – и словене, и готы – платят повелителю Аттиле дань. И, главное, дают в его войско своих юношей – налог кровью. Кажется, чего уж им и делить? Ан, нет – враждуют. А вожди старательно поддерживают эту вражду – им она выгодна. Не будет набегов – исчезнет среди соплеменников страх, и кто же тогда будет содержать чрезмерно разросшуюся дружину, профессиональных воинов, подчиняющихся вовсе не совету селения или рода, а только лишь своему вождю – хевдингу, конунгу, князю. Рэксу, как сказали бы римляне.

Это дело нужно было порушить, Рад очень бы хотелось, чтобы, по крайней мере, год здесь не было бы никаких войн, никаких набегов. Из-за Хильды… чтоб спокойно. И еще… было б ее на кого оставить! Доверять жрецу – чревато. Не тот человек Влекумер-навий, кому можно было бы доверять. А тем, кому можно – рабы. Никто и звать их никак.

Молодой человек приоткрыл дверь, глядя, как невдалеке прошли – проскользнули – размытые осенним дождем тени. Воины Хотобуд – Серый Карась, Хомут Гунявый, Скорька…

За ними – на всякий случай – и Радомировы, Муму – и того взяли. Оглоедина мог пригодиться – оглоблей-то махал со всем старанием. А что темно – так на то кое-что имеется.

А темнело, между прочим, быстро.

Пропустив воинов, Рад отсчитал про себя до десяти и, запустив двигатель, погнал машину вниз. Вырвавшиеся из фар лучи дальнего света, играя бриллиантовыми брызгами дождя, переломили опускающуюся ночь надвое.

Готы все же выскочили из засады – навстречу неведомому чудовищу, рычащему, с яростно горящими плошками-глазами. Нет, эти парни вовсе не были трусами и не тратили времени даром – уже зазвенели мечи, завязалась схватка, и дурачинушка Муму поудобнее перехватил оглоблю.

– Именем Атли-конунга, стойте! – выскочив из машины, Родион встал в свете фар, положив руку на рукоять меча. – Стойте и слушайте – это сказал Атли, это говорил Варимберт-херцог – слушать меня, как их!

Молодой человек говорил с такой напористостью и страстью, с такой непоколебимой уверенностью, что сражавшиеся изумленно застыли.

Готы тут же отошли в темноту, Рад же оставался на свету – в любой момент можно было ждать стрелы или брошенного умелой рукой дротика.

– Ты кто такой? – удивленно спросили из тьмы.

– Я – Радомир из рода Доброгаста, – гордо ответствовал юноша. – Хевдинг волею пославшего меня Атли-конунга.

– Да-да, – где-то совсем рядом заговорили по-готски, – я слышал об этом воине.

– И я!

– Чего же ты хочешь, Радомир-хевдинг? И что это за страшное колдовство, коим ты обладаешь? Эта колесница…

Родион скрестил на груди руки:

– Ты прав, прячущийся в темноте, это колесница богов. Древних богов – Водана, Донара, Тюра. Я воспользовался ею, чтоб вы не сомневались – кто перед вами! Великий Атли-конунг, которого еще называют Этцель, послал меня, как когда-то посылал херцога Варимберта. Сегодня я здесь, в землях словен, завтра же приду к вам! Зачем – вы знаете.

– Мы вовсе не прячемся в темноте, славный хевдинг, – обиженно пробурчав, выбрался на свет молодой гот – стройный, высокий, с круглым, по-детски наивным лицом и длинными светлыми волосами, ниспадавшими на плечи ровными прядями. – Меня зовут Хукбольд, сын Винегара. Здесь мои воины… и наши враги!

– Словене вам не враги, – покачал головой Радомир. – Очень скоро вы отправитесь вместе далеко-далеко, за подвигами и славой. И я сам поведу вас крушить римские города и виллы! Славный Хукбольд, ты будешь командовать десятком. Теми воинами, которых сам же и наберешь.

– Но… – гот озадаченно прищурил глаза. – У нас же есть уже вождь.

– Он – здесь, в вашем селении, – взмахнул рукой Рад. – А там, на просторах славы, вождем будешь ты. Что же касается вашего нынешнего вождя… – молодой человек повернул голову и крикнул уже по-словенски. – Серый Карась, брат! Выйди.

Словенский воин тут же возник в свете фар. Яркие блики вспыхнули на золотом узорочье щита.

– Карась, расскажи славному Хукбольду все. А ты, Хукбольд, сын Винегара, выслушай его, как меня, и пусть твои воины тоже выслушают. Говорите! Я же будут ждать вас на вершине холма.

Забравшись в машину, Родион осторожно развернулся, старясь не угодить в болото, и медленно поехал обратно в гору. О, какими глазами провожали его готы… и словене, кстати – тоже! Уже начинало светлеть, алая заря занималась над дальним лесом, а под капотом «Победы» приятно урчал двигатель. Многое бы отдал сейчас Рад, чтоб хотя бы одним глазком увидеть выражение лиц оставшихся у трясины воинов. Впрочем, об этом можно было догадываться.

И все же, все же и словене, и готы оказались на высоте – вовсе не впали в панику при виде этакого само ходного чуда с яростно горящим взором, еще б немного – и в железного монстра полетели б копья. Радомир рисковал – но ничего другого придумать не смог, не было времени.

Поставив авто на старое место, молодой человек заглушил мотор и вышел, аккуратно захлопнув дверцу. Уселся на капот, всматриваясь вниз, в ночь, точнее – в бледноватую предутреннюю морось, пронизанную призрачными жилками тумана. Светало, но у болота по-прежнему было темно. Или это просто так казалось?

Ага! Вот послышались приглушенные голоса… что-то звякнуло… на фоне зари нарисовались две черные фигуры. Хукбольд и Карась – кто же еще-то? Явились вдвоем, молодцы – воины все же оставались на стороже.

– Хевдинг, я хотел спросить…

– Я тоже. Только пока не тебя, славный Хукбольд. Карась, друже, откуда ты знаешь готский?

– У нас все знают, – парень пожал плечами. – Кто лучше, кто хуже.

– А нас словенский уже стали забывать. Хевдинг! Не могу поверить! – сверкнул глазами молодой гот. – Это что же, получается, наш вождь – нас и предал?! Неужто так может быть?

– Думай сам, – Радомир втянул ноздрями холодный и влажный воздух. – Одно могу подтвердить: все то, о чем рассказал Серый Карась, – правда. Он сказал – ты думай. Рассуждай, вспомни – так ли уж ваш вождь доверял тебе и твоим людям? Или, может быть, недолюбливал, старался избавиться?

– Мы были против, когда Эрмерамна выбрали вождем младшей дружины. И мы, и наш священник, отец Ингравд.

– Знаю отца Ингравда – достойный муж.

– Жаль, его не послушали. Эрмерамн вообще-то – из захудалого рода. Далекие предки его – те, да… а этот. И все же – он наш вождь, и мы не можем его убить.

– Убивать и не надо. Просто устройте нам встречу, и как можно быстрей.

– А…

– А если не согласится, – Радомир хищно скривил губы, – то скажите, что люди Атли-конунга отыщут его везде. И накажут, как принято у гуннов – по законам степей.

– Все передам, как ты сказал, хевдинг, – Хукбольд приложил руку к сердцу. – Так я пошел?

– Постой… Истр – есть у вас в селенье такой?

– Истр, сын Доброгаста? Беглец? – гот неожиданно улыбнулся. – О, да, хевдинг, Истр, сын Доброгаста, пока живет у нас. Ждет зимы, когда замерзнут реки. Он, как и ты, воин великого Атли. И хочет вернуться к своему конунгу. Но Истр не собирает с собой людей. Зовет – да, но брать силой не может.

– Он – нет, – согласился Рад. – Я – да. Ибо Атли-конунг и херцог Варимберт дали мне на это право.

– Мы знаем о тебе, у нас были гунны, – поклонившись, гот растворился в тумане.

– А что делать нам, князь? – тихо спросил Карась.

– Ничего. Ждать.

Радомир посмотрел на занимавшуюся зарю, охватившую уже полнеба, на показавшийся из-за дальнего леса сверкающе-оранжевый краешек солнца. Улыбнулся:

– Будет добрый день.

– Да, наши успеют убрать капусту и репу. Нынче славная осень – солнечная, сухая. Не зря Влекумернавий еще по весне принес в жертву богам красивую молодую рабыню.

– Жрец Влекумер, – шепотом повторил молодой человек. – Ах, если б все твои слова сбылись.

– О чем ты, князь?

Радомир тряхнул головой:

– Почему вы все называете меня князем?

– Ты – старший в роду Доброгаста. А род Доброгаста – старший в нашем селении. Никто не смеет оспаривать этого. По заветам предков ты – князь.

– Ладно, князь, так князь, – Рад задумчиво посмотрел на медленно встающее солнце. – А если бы старшим в Доброгастовом роду остался совсем молодой парень. Ну, скажем – Истр? Если б меня не было, а он – был.

– Тогда он бы и княжил, – с уверенностью заявил Серый Карась. – Княжил… но не властвовал. Есть ведь и старейшины, они мудры. А Истр просто бы возглавил дружину.

– Как сейчас – Хотобуд?

– Мхх!!! – юноша гнусно выругался. – Хотобуд-дд… Эх, если б не Влекумер-навий! Не быть бы Хотбуду вождем, не быть!

Солнце встало уже, поднялось, засияло, цепляясь за вершины деревьев, загнало в урочища серый, тающий на глазах, туман, длинные, стелившиеся по земле языки которого напоминали лапы какого-нибудь неведомого чудовища… или просто – перистые, упавшие наземь, облака.

– Там, у болота! – вдруг дернулся Карась. – Всадники! Готы! Скачут прямо к нам.

– Мы их и ждем, друже.

Встреча с Эрмерамном, похоже, вовсе не отличавшимся особой храбростью, а бравшим в основном наглостью и нахрапом, прошла быстро и плодотворно. Вождь молодых готов, при всех его недостатках, оказался парнем неглупым и быстро смекнул, откуда ветер дует. Сориентировался, что и говорить, быстро:

– О, славный Радомир-хевдинг, мы будем ждать тебя всем селением! А до твоего приезда я лично отберу для Атли-конунга воинов. Самых лучших и отважных.

Вот так вот – самых лучших и отважных. Кто б сомневался?

Готы ушли, растворились в степи, словно б их никогда здесь и не было. Хотобуд же явно чувствовал себя не в своей тарелке: его влияние в селении (даже – в собственной дружине!) таяло на глазах, к чему приложили руку Радомир на пару со жрецом Влекумером.

Серый Карась, Хомут, Скорька – это были умелые воины. По просьбе Рада, они и стали учить Ирмана и всех прочих – рабство у словен в эти древние времена еще не было клеймом на всю жизнь, которая вполне могла повернуться и так и сяк: сегодня – раб, завтра – воин.

Но самое главное – Карась и его парни, по совету Радомира, не выступали прямо против вождя… просто сеяли зерна недоверия, произраставшие столь бурно, словно на черноземе. Уже многие, очень многие не доверяли вождю, и Рад мог спокойно искать свидетелей тех нехороших событий, что произошли в селении летом.

Молодой князь долго беседовал с тем же Скорькой, с Витенеговым пастушонком Хвалункой – оказывается, эти парни много чего знали, просто до поры до времени держали языки за зубами. Да и Влекумер-навий все чаще встречался с Радом – пока их устремления полностью совпадали, именно поэтому жрецу и можно было доверять… пока… ну, а потом… А потом Радомир решил вернуть в селение Истра. Уже переговорил со старейшинами – Витенегом, Межамиром, Сдиславом. Тех Истр устроил бы очень, в качестве противовеса влиянию того же Влекумера. Тем более, у Сдиславовых уже была наготове невеста для юного князя. И Витенег тоже, на всякий случай, присмотрел девушку. Дело оставалось за малым – снять с младшего сына Доброгаста все обвинения, гнусные и облыжные.

Мало-помалу обозначился убийца Тужира, Ятвиг – правая рука Хотобуда, парень здоровый, умелый охотник и воин.

– Там, на охоте, они были вместе, – припоминая, пояснял Скорька, – стояли у загонной ямы. Ятвиг попросил Тужира глянуть звериную тропу меж старыми соснами, вот там-то Тужир и нарвался на настороженный лук! Ятвиг его и насторожил незадолго, то Хвалунко видел – он как раз силки проверять бегал.

Со смертью Доброгаста тоже имелись подвижки – отыскался подмастерье того кузнеца, который тот самый злополучный нож сделал, сперва Хотобудом Истру подаренный, а после в груди убитого старейшины обнаруженный. Родион давно уж вызнал, кто в тот день, к ночи ближе, в гости на Доброгастов двор жаловал – Ятвиг! Сидели они у Доброгаста в доме, о чем-то шептались – потом Ятвиг ушел, у ворот еще постоял, поговорив с Ист ром – нож-то приметный, с рукояткой из зуба рыбьего, у Истра за поясом был. А по утру – в груди Доброгаста торчал, а самого Истра на усадьбе не было – на реке парня словили да радовались – вот, мол, убийца далеко не ушел.

– А что он сам-то, Истр, говорил? – все никак не мог добиться Рад, у которого голова уже пухла от непривычной роли следователя.

Скорька чесал за оттопыренным ухом:

– Да не помню уже. Ан, нет – говорил, де, позвал его кто-то с ранья на рыбалку. После признался – с девкой какой-то он там хотел встретиться.

– Что за девка?

– Мирослава, Сдиславова. Они вроде как женихались.

– Так. А Мирослава что говорит?

– Говорит – не уговаривались.

– Тогда почему ж Истр с ранья на речку явился?

– Мол, Мирослава, мальчишке-рабу сказала.

– Что за раб?

– Да Хватко, Доброгастов челядин.

– Ага!

– Только его на тризне вслед за Дроброгастом и отправили… Не поговоришь уж теперь, а тогда как-то не нашли, не спросили.

– Ну, молодцы! – Радомир махнул рукой и сплюнул. – Это ж надо – такого важного свидетеля – и не допросить!

– Я ж говорю – не успели. Его, Хватку-то, Влекумер-навий уже мухоморами опоил, чтоб не так страшно помирать было.

Понятно. Влекумер-навий тогда заодно с Хотобудом действовал. Ятвиг Доброгаста убил, потом все свалили на Истра – просто умело подставили. А вот нож…

– Не верится, что один такой был.

– Маренко, что Госмыслу-кузнецу помогал, сказывал, что вроде как с образца ромейского нож сей делали.

– Ага. И чей образец был?

– Неведомо.

– Так опросить всех! И кузнеца и подмастерья этого!

– Не можно, князь! Те вскоре после тризны в кузне сгорели – полыхнуло, не успели и выскочить.

– Ну, ясно, – Радомир покачал головой. – Все концы – в воду, вернее – в огонь.

И все же – кое-что уже вырисовывалось.

Шли дни, облетали с деревьев листья, гонимые по стерне холодным северным ветром. Все реже показывалось солнышко, все чаще шли дожди, нудные, моросящие, осенние – слава богам, вовремя управились с урожаем. Уже начинались утренники, лужи покрывались тоненькой корочкой льда, совсем скоро замерзнут болота, озера и реки, и тогда можно будет тронуться в путь по зимникам, а иначе – никак. Сначала – в селение готов, встретиться с Истром, растолковать ему, что к чему, а потом уж – в Паннонию, Дакию – в ставку Аттилы – короля Этцеля, Атли-конунга. Раздобыть древнюю корону бургундов, и – в обратный путь, а уж гунны пускай там как знают. Вернуть любимую к жизни, а потом… Потом домой. На этот раз Родион почему-то надеялся не промахнуться. Да, «Победа» – вещь не из его мира, из параллельного, но ведь Влекумер не на авто будет наводить заклятье, на что-то другое… на что? Наверное, что-то должно бы у него быть, какая-нибудь вещь из родной для Родиона эпохи. Знать бы. Впрочем, с этим – потом, сейчас о короне нужно думать, о венце, об удаче. О Хильде, прекрасной деве. Да все получится, не может и быть по-другому, ведь не зря же они с Хильдой встретились, не зря видели волшебные сны.

– Кто здесь?

Выйдя от Хильды, «спавшей» в отдельном доме, Радомир вдруг услыхал чьи-то шаги. Была уже ночь, противная, моросящая, и кто-то чужой прокрался на двор, минуя ворота и часового – чья там была очередь, кого-то из близнецов – Линя? Горшени?

Однако и пес не вскинулся, не залаял, лишь звякнул цепью, заскулил умилительно.

Князь вытащил меч:

– Кто здесь? А ну, выйди, покажись!

– Рад! Брате!

Ох, какой это был знакомый голос! Правда, Радомир не мог сразу поверить…

– Истр!!! Ты как здесь?

– Готы вернулись. Про тебя рассказали. Дай же обнять тебя, брат! Один ты у меня и остался.

Побратимы обнялись, пошли в дом, уселись на лавку. Кликнув раба, Радомир велел тому зажечь светильники, принести недавно сваренного в честь какого-то праздника пива и яств. Посмотрев на братца, улыбнулся:

– А ты ничуть не изменился.

– И ты!

Истр был все такой же – темно-русый, худой, разговаривал, как всегда, весело, однако в уголках его светло-карих глаз все же таилась грусть. Еще бы… Нет, он все же вытянулся, возмужал. Сколько ему сейчас – семнадцать? Или чуть больше…

– Как я рад тебя видеть, брат! Слава богам – ты жив.

– И ты, – отослав слугу, Радомир разлил пиво по большим глиняным кружкам. – Я очень надеюсь на тебя, братец Истр.

– Я поеду с тобой! – встрепенулся юноша. – К гуннам! Или – туда, куда ты скажешь.

– Нет, – князь покачал головой. – Ты нужен мне здесь. Хильда тяжко больна.

– Больна?! Что с ней?!

– Влекумер-навий знает, как ее вылечить.

– Влекумер?! Я бы ему не доверял.

– И я не доверяю. Поэтому хочу оставить в селении тебя. Княжить!

Парнишка сверкнул глазами:

– Но я же…

– Знаю! Облыжно обвинен и будешь оправдан. Очень хорошо, что ты уже здесь! Тужира и Доброгаста убил Ятвиг. С помощью Хотобуда и… еще кой-кого.

– Я так и знал! Брат, ты ставишь меня княжить, но…

– Не одного – с дружиной. Насколько верной – будет зависеть от тебя. Сумей править! – поставив кружку, Радомир потрепал братца по плечу. – Поверь мне, в селении найдутся достойные воины. Я заберу с собой не всех. Понимаю – тяжела княжья ноша, но кроме тебя мне довериться некому. Помни о том, что кроме дружины есть еще старейшины и жрец. Старайся не дать им сговориться, учитывай их интересы и не забывай о своих. Думаю, на первых порах старейшины тебя поддержат, – князь вдруг лукаво улыбнулся. – Особенно – Сдислав. Он уже подыскал тебе невесту… некую Мирославу. Что покраснел?

– Мирослава – очень хорошая девушка.

– Ну, так женись!

– Только после твоего возвращения, – твердо заявил Истр.

Рад махнул рукой:

– Ну, как знаешь. Кстати, а как ты сюда попал?

– Подземный ход, – юноша пожал плечами. – От реки в дальний амбар. Да я ж тебе про него рассказывал!

– Разве? Что-то не помню.

– Значит – не успел.

– Ты через этот ход и бежал?

– Да, – Истр угрюмо выдохнул. – А что оставалось делать? Нет, я не боюсь смерти, ты знаешь. Но умереть вот так – казненным за убийство родного отца! И где потом оправдываться? На том свете? Понимаешь, брат, если б ты не вернулся, я бы все равно пришел сюда, рано или поздно. Дознался бы! И отомстил.

– А как ты оказался у готов? Путь-то не близкий.

– Не близкий, – парнишка согласно кивнул. – Просто встретил знакомых гуннов. Ну, тех, Варимбертовых… С ним и добрался. В лесах одному не прожить. А потом вернулся бы, не сом…

– Да я и не сомневаюсь, брат, – устало потянулся Рад. – Ладно, поздно уже, спать давай. А завтра… Утро вечера мудренее.

Назавтра о возвращении Истра знало все селение, что и понятно – попробуй-ка, скрой, чай, не мегаполис! Кто-то радовался, кое-кто злился, а кому-то было… нет, не все равно, а просто интересно – какие доказательства своей невиновности предоставит беглец?! Ведь не зря же он вернулся! А еще интереснее было другое – кого назовут убийцей?

На ближней поляне, меж поникшими зарослями вереска, жимолости и ивы – ни на чьей усадьбе, чтоб не обидеть никого из старейшин – собрались все жители селения. Естественно – кроме женщин, те за людей в эти времена особо-то не считались. Свободные люди – молодые воины и убеленные сединами старцы-ветераны. Старейшины – Межамир, Витенег, Сдислав – притащили с собой челядь. А как же? Прийти одному – для чести поруха. Вот и Радомир с Истром не одни явились – с Ирманом, Иксаем, близнецами – все при оружии, в шлемах, чин-чинарем. Мечи – правда худые, но ведь если не присматриваться, то и не видно – на кожаных перевязях, щиты золотом горят на солнышке, так же, как и доспехи юных дружинников Хотобуда. Впрочем, Хотобуда ли уже?

Всего – если считать челядь – человек около сотни собралось, все приодевшиеся, радостно возбужденные – не каждый день на селе такое событие! Суд! Пересуд даже. Современным языком выражаясь – внеочередная сессия по рассмотрению кассационной жалобы обвиняемого. Интересно всем, весело – что-то будет?! Тем более, с погодою повезло – с ночи подморозило, а утром выглянуло солнышко, забралось на деревья, окатило собравшихся удивленно-оранжевым взглядом – мол, как вы тут без меня, поди, соскучились?

Соскучились, соскучились, а как же! Все хмарь да дожди – надоело до смертушки. Теперь вот – солнцу да небу высокому синему радовались. Да и с соседями лясы поточить, погутарить, выпить – не так уж и часто так вот собирались.

Даже сидевший на почетном месте судьи жрец Влекумер – жилистый, темноликий, с горбатым выступающим носом и кустистыми, словно у Леонида Брежнева, бровями – и тот, повернувшись к старейшинам, что-то шептал, щурился, кивая на солнце – наверняка выпавший погожий денек себе в заслуги приписывал, мол, вот поволхвовал, оно, солнышко-то, и вышло. Старейшины степенно кивали да гладили бороды, усмехаясь. Верили жрецу, нет – не очень-то и поймешь, себя держать умели. Другого жреца – молодого конкурента, ставленника Хотобуда – нигде видно не было… как и самого вождя «молодшей» дружины. Запаздывал, гад, что-то, верно, боялся Истру в глаза взглянуть. Зато Ятвиг явился – маячил невдалеке мрачной громадою. Силен, что и говорит, силен. К тому же отважен, умел. Надел на себя лучшее – длинная, до колен рубаха, готская, из выкрашенной в густосиний цвет шерстяной пряжи, поверх рубахи – бычьей кожи панцирь с железными бляшками, мечом такой не прошибешь, копьем – и то если повезет только. Как на бой вырядился, меч на перевязи поправляя, щурился, выпячивая презрительно губы.

Слуги костер уже разожгли – для «божьего суда», ордалий, а Хотобуда все не было. Судьи-старейшины посовещались, послали людишек – искать. Вот Скорьку, да Карася, да Гунявого Хомута и послали – те обернулись быстро, доложили: нет, мол, нигде Хотобуда, вестимо, сбежал, гадюка такая! Может, с ночи еще сбежал… поискать, конечно, можно.

– Ты, Ятвизе, не ведаешь ли, где вождь твой? – осклабясь, поманил здоровяка Витенег.

Ятвиг лишь сплюнул презрительно:

– Не! Про то мне не ведомо.

– Ну, что ж, – Влекумер-навий махнул рукою. – Слуг отрядим в погоню, а сами терять время не будем – начнем. Радомир-князь, сыщутся у тебя надежные люди?

Рад лишь бровью повел:

– Ирман, бери всех. Всю округу прочешите. Желательно живым взять, но не обязательно. Если уж будет сопротивляться…

– Поняли тебя, князь, – Ирман, за всех ответив, вскочил на коня, за ним – Иксай с близнецами, Оглоблишку Муму только не взяли, тот дома, на усадьбе, сидел – нечего дуракам на суде делать.

Первый вопрос о ноже был. Истра расспрашивали дотошно, с пристрастием, потом за Ятвига взялись, а тот ничего не отвечал, не считал, собака, нужным, за что и поплатился, старейшинам-то такое его поведение сильно не понравилось, ишь ты – захудалец какой-то, а туда же, благородного князя из себя корчит.

К полудню все подробненько разобрали, не поленились, куда там российской юстиции. И про охоту, про Тужира с Ятвигом – тут Скорька с Хвалункой послухами-видоками выступили, богам допреж того присягнув – не на Библии же в правдивости клясться? Библия, она у готов была, Ульфилой-епископом переведенная, а у словен пока так… язычество, Владимир Креститель, князь Святой, еще не скоро на свет народится.

Прояснили все про Тужира, про смертушку его, про лук настороженный. Ятвиг все так же молчал презрительно. На что надеялся? На Хотобудову помощь?

А по ножу неожиданно очень хороший свидетель выискался – сам жрец Влекумер. Поднялся, ухмыльнулся, вытащил из-за пояса ножик, старейшинам протянул:

– Гляньте-ка!

– Тот нож! Он в груди Доброгастовой и торчал, – Витенег едва глаза скосил – заценил, увидел. – Истр, твой?

– Мой, – хмуро отозвался парень.

– А вот этот… – навий протянул еще один нож – точно такой же, как и первый.

– И этот, выходит, мой! – Истр очумело похлопал глазами.

– Одинаковые! – ахнули старейшины. – И не отличишь. Вот оно как бывает.

– Один ножик в груди Доброгаста нашли, другой – чуть позже – Ятвиг в реку выкинул, думал, что в тайности. Окровавленный тот ножик был, да Пескарик-раб то увидел. Верно, Пескарик?

По знаку жреца вышел из толпы испуганный до бледности мальчишка. Юный совсем, лет двенадцати. Подтвердил:

– Все так и было!

– А что ж ты раньше-то молчал, Пескарик?

Мальчишка испуганно покосился на жреца, замямлил что-то. Понятно…

– Невольника-то, по уму – пытать бы надоть, – подсказали из толпы.

Старейшины закивали:

– Все верно, рабу без пытки веры нет.

Сдислав с Витенегом переглянулся, оба согласно бородами тряхнули:

– Котелок на огне вскипятите. Пескарь руку сунет – покраснеет рука, значит – врет.

– Не, не, не, – всколыхнувшись, поспешно запростестовал навий. – Тут по-другому надо. Сперва богов спросить, тем более – есть кому.

Сказал – и приосанился – а поспорьте-ка!

Старейшины переглянулись и разом кивнули – спрашивай.

Поглядев в небо, Влекумер-навий важно поднялся и прошествовал на середину поляны – сгрудившийся на его пути народ спешно расступался, давая дорогу, да и вообще, все собравшиеся посматривали на жреца с интересом и затаенным страхом. Боги – они шутить не любят, а волхв ведь именно с ними сейчас общаться собрался. Вот так вот, запросто, на виду у всех. Ух, как жрец повел бровьми, как встрепенулся, развернул плечи – ни дать ни взять тетерев или глухарь на току! Приосанился, выхватил из-за пояса погремушку из козлиного черепа, тряхнул… сам тряхнулся… Висевшие на шее змеиные головы дружно стукнулись в такт погремушке. Радомир даже головой качнул уважительно, ну, надо же – гремучих змей тут отродясь не водилось, а как громыхнуло – кастаньеты испанские отдыхают.

– Чур меня, чур! – немного погромыхав, Влекумер закатил глаза и принялся вращаться на одном месте, словно волчок – быстро-быстро.

Рад хмыкнул – тоже еще, Николай Цискаридзе! Однако надо признать, вертелся навий отменно, сказывались годы тренировок. Жрец то плевался, то закатывал глаза, то глухо рычал, периодически выкрикивая – чур меня, чур! И все время не забывал про свою трещотку.

И от этих завываний, от крутящейся фигуры жреца зарябило в глазах не только у одного Радомира – у всех! Старейшины – и те побледнели, хотя, казалось бы, давно ко всему были привычные.

А жрец вертелся юлою, все быстрей и быстрей, хотя и быстрей-то было уже некуда, брызжал слюной, кричал:

– Чур меня, чур!

Змеиное ожерелье на шее его тоже вертелось, и засушенные головы-черепа вдруг словно бы ожили, хищно распахнув пасти.

– Чур меня! Чур!!!

Быстрее… Еще быстрей! Быстро, как только возможно!

Впав в транс, уже повалилось наземь несколько человек, из них – двое дружинников, видать, слабонервные попались.

– Чур меня!!!

Стоявший рядом Истр пошатнулся, прикрыл глаза…

– Чуррр!!!

Звук трещотки. Прыжок…

И все!

Влекумер-навий упал лицом в грязь, замер… И – куда уже устали ждать – медленно, раскачиваясь, поднялся, с коричневым от глины лицом и без того страшным. Протер глаза, пригладил грязные космы, сплюнул. И резко выбросил вперед правую руку, указав крючковатым перстом на Ятвига:

– Молчишь? Не зря молчишь. Боги не дают тебе слова!

Не отрывая указующего перста от дружинника, жрец повернул голову к старейшинам и громко, словно бы выплевывая слова, вскричал:

– Он! Он убил Доброгаста. Ятвиг из рода Сдислава!

– Он не нашего рода – робичич, наложницы-курвы сын! – тут же возопил уязвленный Сдислав.

– То так, все мы знаем, – покладисто согласился навий. – А раба подвергать пытке не надо, боги того не хотят, ведь итак уже ясно все.

Повинуясь знаку старосты Витенега, его люди, уже поволокшие было Пескарика к костру, отпустили несостоявшуюся жертву восвояси.

– А с Ятвигом что делать? – пригладив бороду, староста Межамир картинно повернулся к людям.

– Смерть! – разом закричали все. – Смерть ему!

– Смерть! Смерть! Корнованием казнить убивца!

– За ноги к соснам привязать – и напополам!

– Поделом, поделом гаду!

Прислонившись спиной к толстому стволу березы, Ятвиг на удивление спокойно скосил глаза – маленькие, пусто-серые, полные презрения к собравшейся его судить толпе – своим соплеменникам. Посмотрев на старейшин, ухмыльнулся и, положив руку на меч, сказал только одно слово:

– Бой! Пусть нас рассудят боги.

– Боги уже сказали! – возопил было жрец, но, тут же сориентировавшись, прикусил язык – слова обвиняемого явно пришлись толпе по вкусу. Казнь казнью, но чем же они все хуже ромеев, у которых, как рассказывали греческие купцы, были когда-то гладиаторские игры, во время которых бились бойцы не на жизнь, а на смерть, а зрители смотрели, азартно делая ставки.

– Бой! Бой! – сперва вразнобой, а потом и все четче заголосил народ. – Пусть боги рассудят. Страва!

– Страва! Страва! Стравы хотим!

– Пусть боги рассудят!

– Как скажете, – усевшись на свое место, Влекумернавий согласно тряхнул головой. – Страва, так страва. Истр, сын Доброгаста! Остр ли твой меч?

– Остр! – юноша извлек из ножен клинок, ярко блеснувший на солнце. – Этот славный меч зовется Игривым. И, клянусь всеми богами, сегодня он наконец совершит месть!

Жрец осклабился:

– Поистине, славно сказано! Ну, иди же в бой, парень, и да помогут тебе боги – Род, Свентовит, Мокошь…

– Нет! – остановившись на середине поляны, так и не доставший меча Ятвиг презрительно скрестил на груди руки. – Этот молокосос хочет мести? Пусть. Но мстить должен старший в роду! И я должен сражаться со старшим.

О, с какой ненавистью Ятвиг взглянул на Радомира! Пожалуй, от такого взгляда могла бы расплавиться сталь.

Понятно – Ятвиг вполне разумно считал именно Рада причиной того, что стало твориться в селении в последнее время. Кончилась власть Хотобуда и его, Ятвига, власть. Сыну рабыни-наложницы опять указали на его места – ткнули лицом в грязь при всем честном народе. Ясно – из-за кого. И теперь непонятно было – кто кому будет мстить, но в том, что битва будет захватывающей, никто из собравшихся не сомневался.

– Да, – поднявшись, от имени всех старейшин согласно произнес Витенег. – За род отвечает старший. Он должен биться… но он же и может выставить бойца из своего рода.

Услыхав эти слова, Истр радостно дернулся:

– Я готов, брат!

– Нет, – царственным жестом (не смотри, что простой шофер!) Родион сбросил в пожухлую траву плащ. Тот самый – подарок коварного Хотобуда. Носил, а чего ж? Вещь хорошая, жалко выбрасывать.

– Могу я воспользоваться твоим мечом, братец Истр? На мой, увы, мало надежды.

– Прими его в дар, брат! – встав на одно колено, юноша сдернул с себя перевязь. Не я буду с тобой во всех странствиях, так хоть он. И то – утешение.

– Благодарю тебя, брат, – нагнувшись, Радомир поцеловал брата в лоб и, выхватив из ножен меч, невольно залюбовался серебристым клинком, сквозь который словно бы проступало узорочье – а ведь и проступало… сварка, проковка, закалка… Добрый меч сделать очень и очень непросто, оттого клинки и стоили примерно как в наши дни какой-нибудь паршивый «Лексус».

– Сходитесь! – махнул Витенег.

Собравшаяся толпа застыла.

Враги находились сейчас лишь в нескольких шагах друг от друга – незачем было сходиться, но…

Ятвиг нанес удар первым – что стало вдруг с этим, с виду таким флегматичным, парнем? Он словно бы превратился в молнию, вытянув руку с мечом, прыгнул вперед, желая решить проблему одним мощным ударом. И конечно же просчитался – не так-то легко было взять Радомира! Он и сам учился мечному бою – и херцог Варимберт, и старый франк Хлотарь учителями были не из последних, да еще и чувствовалась помощь предка и тезки, древнего богатыря Радомира, когда-то похороненного здесь же, неподалеку, в трясине. Похороненного. Или – сгинувшего? Сгинувшего ли?

Парировав удар, Рад, в свою очередь, нанес ответный, стараясь достать врага в шею… Не такое просто дело – Ятвиг оказался увертливым, тем более – он не зря считался лучшим охотником селения. Ну, пусть одним из лучших.

Вот снова убийца ринулся в атаку!

Удар!

Отбив…

– Удар… Удар, удар, удар!

Клинки встретились, полетели искры – яркие, словно молнии, словно само солнце… бившее Радомиру в глаза желтое осеннее солнце.

Противник, не прекращая атаки, осклабился… кто так научил драться этого сына рабыни?

Удар!

И снова звякнул клинок, и отбитое Радом лезвие отскочило в сторону, едва не вспоров грудь. В отличие от своего соперника, Радомир-то был без защиты. Одна туника да ожерелье из серебра.

Вот опять – удар, натиск.

Хватит уже обороняться! И – не смотреть убийце в глаза… в эти маленькие поросячьи глазки… Игривый – кажется, так зовут этот клинок? Что ж, настала пора поиграть немного.

Быстрокрылой стремительной птицей меч Радомира взметнулся вверх, к синему-синему небу, к сверкающему солнцу, и взгляд Ятвига невольно скользнул за клинком… в серых маленьких глазках отразился солнечный лучик. На какой-то миг…

Этого мига оказалось достаточно.

Коршуном спикировав вниз, Игривый воткнулся в предплечье врага и, ощутив терпкий вкус крови, снова рванул ввысь, а оттуда – чуть задержавшись – в шею!

Выплеснувшая фонтаном кровь оросила грудь Радомира, соперник захрипел и, выпустив меч, тяжело повалился в грязь.

Тело несколько раз трепыхнулось и, наконец, замерло мертвой недвижной колодой.

Зрители вокруг радостно закричали, довольно переглянулись старейшины, Истр бросился к побратиму первым:

– Как ты?

– Я-то ничего, – вытирая о траву меч, ухмыльнулся Рад. – Только вымыться бы… А твой клинок вовсе не Игривый, ему больше подойдет имя – Гром. Победный Гром, Гром Победы.

– Называй его, как хочешь, брат. Этот меч теперь – твой.

– Не знаю, как и отдариться…

Радомир хмыкнул и неожиданно расхохотался: действительно – как? Разве что «Победу» братцу названому подарить. Так ездить негде. Да и прав у него нет. Нет, «Победу», пожалуй, не стоит.

Солнце – как по команде – спряталось, на небе появились сизые тучи, стал накрапывать дождик. Толпа постепенно расходилась.

– Доброгаст и Тужир наконец-то отомщены! – радостно вопил Истр. – Наконец-то! А Хотобуда я отыщу, ты не думай. Не спрячется.

– Главное – восстановлено твое доброе имя, – Радомир обнял братца за плечи. – Если б ты знал, как я рад снова видеть тебя.

– Я тоже рад. Так давай же устроим пир! Пока ты не уехал.

Хрустел под копытами коней первый, выпавший недавно снежок, грозно щетинились копья, сверкали на солнышке шлемы – набранная Радомиром дружина, провожаемая всеми жителями селения, отправилась наконец в путь. По первопутку, по схватившему реки-озера-болота ледку.

Многие, очень многие просились к гуннам – искали славы, а некоторые – и богатства, наслышаны были об Этцеле-князе, Атли-конунге, Итиль-кагане, Аттиле-батьке. Рад отобрал лишь двадцать человек, вовсе не самых достойных – нужно было оставить кого-то Истру. Оставил – Имрана, близнецов, еще тех из дружинников Хотобуда, кто ничем особенным не выделялся, которым все равно было – кто у них за вожака. Истр – так Истр, во власть эти парни не лезли, понимали, что рылом не вышли, сиречь – происхождением. Кто-то сын рабыни, кто-то и сам – бывший раб, как те же Ирман с близнецами. Тех, кто хоть что-то собой представлял, умных, сильных, храбрых, вполне готовых стать лидерами, Радомир забрал с собой. Рядом с ним, верхом на белом жеребце, скрывая неуместную, на его взгляд, улыбку, почесывал редкую бородку Серый Карась, чуть позади него ехал на рыжем коньке Хомут Гунявый – ох, и любил лошадей этот неказистый толстощекий парень, с людьми-то и слова не вытянешь, а с лошадьми разговаривал, не по-людски, а как-то по своему – оттого и прозвище. Скорька надвинул поглубже шлем, скрывая оттопыренные уши – совсем стал благообразным, приосанился – с виду, обычный подросток, смешной, неловкий, и с девками ему не очень везло, однако, когда доходило до дела, Скорька преображался – враз становился хладнокровным, рассудительным, и мечом владел неплохо. Еще Горност был – чернявый, с гонором…

Из своих бывших невольников Рад взял с собою Иксая – парень пусть и молодой, да умный, а что глаза степные, к вискам вытянутые, так это из лука целиться не мешает, тем более – махать секирой. Хотя, конечно, уставал от того подросток – секира, она богатырей требует, а с Иксая какой богатырь? Так, смех один. Уменьем да ловкостью брал, не силой. Ничего, вырастет еще, возмужает… ежели допрежь того не убьют.

Этих вот четверых Радомир более-менее знал, остальных же… кого-то присоветовал Серый Карась, кто-то сам напросился, Рад лишь рукой махнул – все одно, ни рыба, ни мясо. Ну да гунны из них быстро добрых воинов сделают, а из кого не получится – тот сам виноват, нечего было проситься.

В селении готов, что лежало в трех-четырех днях пути к югу, уже должна была поджидать набранная Хукбольдом дружина, так чтоб там время тратить не пришлось – путь-то неблизкий. Но главное – добраться до Дана прстада, старой готской столицы, что на Данапре-реке, там такие дружины, словно ручейки-речушки, в море стекутся, там и смотр. А дальше, к Аттиле, вновь порознь – малой-то дружинке куда как легче в пути прокормиться.

Дальше. К Аттиле. В Паннонию? Дакию? Или, может, в Северную Италию, кажется, Бич Божий именно там в это время буйствовал? Куда – бог весть, все знали – Атли-конунг – как ветер, перекати-поле – сегодня здесь, завтра – там. В блюзе таких называют – хучи-кучи мен.

Выйдя с рассветом, шли целый день, без перерыва – кто-то на лошадях, кто-то на своих двоих топал, известное дело – земледельцы – не кочевники, каждая лошаденка – великая ценность. Кто ж коней по доброй воле отдаст?

С братцем Истром Рад простился загодя, засиделись допоздна, не бражничали – говорили. А потом Радомир к Хильде отправился, поцеловал в мертвенно бледные губы, простился, едва сдержав слезы.

Влекумер, впрочем, клятвенно заверил, что беспокоиться князю не о чем, вот только Радомир как-то не очень верил жрецу. Доверял лишь Истру, на него и надеялся, знал – братец не подведет.

Как стало смеркаться, остановились на ночлег в дубраве, разложили костры. По пути запромыслили зайцев, их и сварили, сдобрив вкусными кореньями и щепоткой мучицы. Поев, полегли спать – кто-то в шатрах, большинство же – неприхотливо, у костерков, на попонах. Рад, как старый турист, знал – не очень-то удобно так спать – один бок мерзнет, другой – горит, в шатре-то куда как лучше, тем более, подбитые волчьим мехом плащи грели ничуть не хуже спальников.

В княжеский шатер – все дружинники по-прежнему звали Радомира князем – набилось столько народу, сколько туда могло вообще вместиться… то есть не набилось, конечно – хитрый Родион их сам и позвал, вместе-то куда как теплее. Народ попался молчаливый, стеснительный – Гунявый Хомут со Скорькою, да еще парочка молодых ребят. Серый Карась разбил свой шатер, поменьше княжеского, и оттуда уже доносился мощный богатырский храп. Иксай же, как его Рад ни звал – отказывался, знал свое место – не по чину, мол, бывшему рабу в одном шатре с князем.

Казалось бы, целый день на свежем воздухе, да еще поели сытно, да в тепле – чего б не спать? А вот не спалось что-то, и веки, вроде как у костра слипавшиеся, теперь вот никак не смыкались, а в голову лезли какие-то нехорошие мысли – о Хильде, о Влекумере… Слишком уж хитрым был этот чертов жрец! Не спалось.

Радомир поворочался… и вздрогнул, услыхав донесшийся откуда-то вой. Длинный, протяжный, он сразу же взял пронзительно-высокую ноту и, поднявшись в небо, на какое-то мгновение завис, а затем сорвался вниз рычащим басом.

– Волки на луну воют, – приподняв голову, пробормотал Скорька. – Знать снег завтра пойдет.

– А что, примета такая есть? – Радомир удивился.

Насчет приметы соратник не рассказал – тут же и уснул снова. А волки опять завыли… нет, все же – не волки, волк. Одинокий. И выл так… грустно, протяжно, но вовсе не жалобно, а словно бы с угрозой, будто бы предупреждал кого-то – погодите еще, вот я вам!

Ага, вроде бы перестал… Нет, снова!

Затаившийся в снегу воин в лохматой волчьей шкуре и сам чем-то напоминал волка. Столь же хищный оскал, столь же острый взгляд, нюх и безжалостно сжатые зубы. Вытянутое к подбородку лицо воина, от природы смуглое, казалось страшной посмертной маской, столь же безжизненной и недвижной. Сжимающая короткое копье рука словно совсем не чувствовала холода.

Вот где-то совсем рядом вновь послышался волчий вой. Воин поудобнее перехватил копье…

Позади едва слышно заскрипел снег.

– Вряд ли ты в него попадешь, Гарпан!

Громкий насмешливый голос, по-видимому, спугнул волка – вой прекратился.

– Теперь уже не попаду, мой господин, – обернулся воин. – Хотя мы, гепиды, от рождения охотники.

– В этих лесах все охотники. Так никто и не приходил?

– Нет, господин. Думаю, что никто и не придет до утра.

– А ты не думай. Гарпан! Думать я буду. За всех вас.

– Да, мой господин.

– А тот, кого мы ждем, прекрасно знает все эти места, может пройти и вслепую, а старый дуб хорошо заметен и в свете луны. Так что жди, Гарпан. Не забыл условный сигнал?

– Вой одинокого волка.

– Так он же и выл!

Стряхнув снег, воин неожиданно рассмеялся:

– Это был настоящий волк, ни один человек так не может! Поверь мне, господин, я охотник. И отец мой был охотником, и дед…

– Настоящий, говоришь? Плохо ты знаешь здешних жрецов!

И снова завыл волк! На этот раз совсем близко, у старого дуба.

– Отзовись, Гарпан, – быстро приказал господин.

Невысокий, коренастый, с необычайно широкими плечами, он чем-то напоминал сову или, скорее, филина – столь же насупленный, и нос – словно клюв – крючком. На левой руке сего господина не хватало трех пальцев, то ли он потерял их в бою, то ли они отрублены специально, остались лишь только указательный палец и большой, отчего рука напоминала клешню. Бледное лицо с темными, глубоко запавшими глазами, иссиня черные волосы, длинные и спутанные. Высокий, с большими залысинами лоб, придавал бы коренастому вид мыслителя, если бы не слишком тяжелая челюсть – квадратная, выступающая вперед. Подбородок, некогда начисто выбритый, уже тронула черная поросль щетины, над верхней губой скупо торчали редкие, тронутые изморозью усы. Вообще же, все эти отталкивающие и неприятные черты – каждая по отдельности – слились в этом человеке в какое-то гармонично-трогательное единство, и сей господин, несомненно, наделенный большой внутренней силой, вовсе не производил впечатление урода, скорее, наоборот – властелина.

– Куахх! Куахх! – приложив руку к губам, заухал филином часовой.

В ответ снова раздался вой… затрещали кусты, и вот уже из-за дуба выбрался на небольшую полянку худой, высокий и жилистый старик с куститыми бровями и длинной узенькой бородой. Полная луна отражалась в темных глазах его, смотревших из-под бровей маленькими злыми буравчиками. Длинный, до колен, полушубок из медвежьей шкуры, теплые меховые обмотки, ожерелье из змеиных голов.

– Что-то ты припоздал, друже Влекумер! – поспешно вышел из темноты коренастый.

– Хотел утром прийти, – усевшись в снег, жрец снял широкие лыжи, подбитые лисьим мехом. – Да вижу – луна, чего зря время тратить? Светло и так. Верно, Фримаск-навий?

– Я так и подумал, – Фримаск кивнул головой, словно филин. – Ну, пойдем в мой шатер, славный Влекумер… Да! Ты не привел раба для гадания?

– Обижаешь! Конечно, привел – как я мог забыть? Ведь дело-то мы затеяли непростое, – ухмыльнулся жрец.

– Ради этого я и явился. Искал… И, скажу честно, никак не могу поверить твоим словам. Хот я и сам колдовал, знал где искать, но все же…

– Поверишь, – волхв обернулся и негромко позвал: – Пескарь! Пескарька!

– Да, господин?

На поляну выбрался отрок, тот самый, что не так давно свидетельствовал на суде – маленький, бледный, тоже, как и жрец, на широких лыжах.

– Брось лыжи и иди за мной, – повелительно распорядился Влекумер и, посмотрев на Фримаска, добавил: – Надеюсь, у тебя готово все для гадания?

– Готово. И священная омела, и серп, и кувшин для жертвенной крови. Все, что угодно богам.

– Ты меня к вашим богам не притягивай! – на ходу сплюнул через левое плечо Влекумер. – У меня свои есть.

– Думаю, они в этом деле договорятся, – Фримаск обернулся и хищно посмотрел на мальчишку. – Его не будут искать?

– Это мой раб.

– Раб?!

– Но я его уже отпустил на свободу, – поспешно поправился навий.

Его собеседник жестко сжал губы:

– Раб, вольноотпущенник – какая разница? Выйдет ли гадание – вот в чем вопрос!

– Ну, это уж твои дела, друже Фримаск, – обиженно протянул Влекумер. – Ты сказал – привести, я привел. Что же мне, сына старейшины похитить?

– Ладно, ладно, – Фримаск покладисто кивнул. – Посмотрим, что выйдет. Гарпан! Приготовь этого парня.

Кивнув, смуглолицый Гарпан коршуном бросился на Пескарьку, скрутил, заломил за спину руки. Отрок застонал, с ужасом округлив глаза.

– Велишь вырвать ему язык, господин?

– Пусть кричит. Кто его здесь услышит?

– А когда будем гадать? – негромко спросил Влекумер.

– На рассвете. Уже скоро.

В стане Фримаска, кроме Гарпана, находилось еще дюжины три воинов – по виду, германцев: мощных, светловолосых. Костры не жгли и шатров не разбивали – таились.

– Идем дальше, – на ходу обернулся Фримаск. – Не надо, чтоб они видели. Лишь верный Гарпан – и мы.

Когда они вышли на дальнюю поляну, уже начало светать, и алый свет арии растекался по снегу, как кровь… такая же, что хлынула из распоротого живота несчастной жертвы!

Лишь слабый крик…

И – серпом по горлу.

И все…

Отбросив окровавленный серп, Фримаск одним движением вырвал из разверстого живота кишки, разбросал вокруг, задумался, ухватив рукой подбородок.

Как раз встало солнце.

– Ну? – осторожно полюбопытствовал навий. – Что скажешь, друже?

– В нашем деле есть какая-то помеха, – обозрев кровавые ошметки, настороженно пробормотал Фримаск. – Что-то или кто-то мешает… может помешать.

– Тот, кто мог бы помешать – уже далеко, – Влекумер горделиво хмыкнул. – Я сам тому поспособствовал.

– Но кто-то все же мешает! Вон, смотри сам. Видишь, как упали кишки? Плохо упали, плохо.

– Да что ты все заладил, друже Фримаск, – рассердился жрец. – Плохо да плохо. Что плохо-то?

– Все плохо, – Фримаск закрыл лицо руками. – Видно, боги не благоволят нам.

– Ну, твои боги не благоволят… Так давай спросим моих! Или ты думаешь, что они сговорятся?

– Я вижу помеху.

– Угу… – жрец на миг задумался и вдруг радостно улыбнулся. – Я знаю, кто это! Есть у нас в селении такой… недавний беглец… Мы просто его убьем, друже! Вот он и не сможет нам помешать.

– Ошибаешься, навий! Как раз оттуда – с того света – и будет! Ну, видишь же, как все легло неудачно.

– Надо было удачней бросать… – про себя пробурчал Влекумер.

– Нет, нельзя убивать. Если только убрать. Засунуть куда-нибудь подальше.

– Что-что ты говоришь, друже? – навий сдвинул набекрень шапку. – Засунуть? Куда ж я его засуну? Хм… Разве что понтийским грекам продать?

– Вот-вот, – Фримаск наконец вытер руки о снег. – Хорошая мысль, очень даже неплохая. Продать, именно продать! Но, так, чтоб никто его не убил… до тех пор, пока дело не сладим.

– Слушай, брате… а она, это точно – она? – как-то загадочно поинтересовался жрец.

Впрочем, собеседник его хорошо понял:

– Ну, ты ж сам мне говорил – лежит недвижно, ни живая, ни мертвая… ни здесь, ни там… Так и было сказано в священной песне – «ни здесь, ни там»!

– Да, но она – из готов, не из бургундов.

– Если все так, как ты говоришь, то у готов она – приблуда. Ее мать – супруга правителя бургундов – когда-то бежала от гуннских колдунов. Тогда гунны разгромили все, и бургунды вынуждены были уйти. Их конунг погиб!

– Я спрашивал у готов, – похоже, Влекумер решил разрешить последние сомнения, вдруг охватившие его сейчас то ли под воздействием только что пролитой крови, то ли от банального недосыпа. – Она никогда не называла себя бургундкой.

– Правильно, не называла. Потому что это римское слово. Правда, бургунды его приняли… но не так давно. Я знал ее мать, Влекумере! Я узнаю и дочь. О, если это она, если мы доставим ее Аттиле, а там может случиться всякое. Аттила думает одно… мы – другое. Галлия – чудесная страна, и многие там еще помнят древних богов. Еще можно все возродить…

– Еще одна помеха, брат, – перебив пустившегося в мечтания Фримаска, вдруг вспомнил навий. – Радомир-рэкс, я сам отправил его к повелителю гуннов. За бургундской короной! А он парень прыткий, вполне может и… Хильда, кстати, его законная жена.

– Жена? По каким законам?

– По законам кафоликов, поклонников распятого Христа, о котором те же готы знают куда больше меня.

– По законам кафоликов? – Фримаск хищно оскалил зубы, и квадратное, словно высеченное из камня, лицо его стало напоминать недвижную маску сфинкса. – Тьфу! У нас свои законы. Даже великий Цезарь не смог уничтожить нас до конца, хотя и приложил к этому немало усилий. Что уж говорить о кафоликах?

– Но парень-то, Радомир, тоже будет при дворе Аттилы! И вот, явишься ты, с этой не живой и не мертвой Хильдой, которая там оживет – именно так говорят боги. И что дальше?

– А что дальше? – хитро прищурившись, переспросил Фримаск. – Я сам – друид, и все предки мои были друидами, жрецами, как и ты. И я скажу тебе – кто такой этот Радомир? Мои боги не сказали о нем ничего.

– Потому что он чужак, не отсюда. Я сам не знаю – откуда он пришел и зачем? Явился из какой-то бездны… куда намерен вернуться. Не один – с Хильдой.

– Как хорошо, что я вовремя узнал о том, что она у тебя!

– Ну, не так, чтоб у меня… В нашем селении.

– Мы возьмем ее! Если не хватит этих воинов, я найду еще!

– Не надо еще, хватит и тех, что есть, – осклабился жрец. – В усадьбу старого Доброгаста от реки ведет подземный ход. Истр – тот, кто нам мешает – думает, что только он один про него знает. Ха! Но все же – я на твоем месте обязательно избавился бы от Радомира, друг Фримаск. Предупреждаю, этот парень очень опасен.

– Придет время – подумаем и о нем, – согласно кивнул друид. – Пока же главное – дева! Если она станет женой Аттилы… а может и не стать. Поглядим! От нас все зависит и от воли богов.

– Но она не девственна!

– Для гуннов то не преграда, тем более, их вождь любит выпить, быть может, с пьяну-то и не разберет. Ладно, друг Влекумер, когда же мы навестим усадьбу?

– Можно прямо сегодня, ночью, – подумав, кивнул жрец. – Там, на усадьбе, псы… но и мои верные люди – тоже. Я вернусь раньше и буду ждать.

Мертвенно-серебристая луна скрылась за тучами, повалил снег, пушистый и мягкий, как только что испеченный хлеб. И столь же мягко ступали след в след воины друида Фримаска, идущие по подземному ходу от реки в усадьбу покойного Доброгаста. Ни одна собака не залаяла, не встрепенулся и часовой – все крепко спали и даже, может быть, видели сны. Часовому наверняка снилась девушка, а что уж видели псы – бог весть, главное, что не залаяли, когда из дальнего амбара выскользнули в ночную тьму крадущиеся фигуры воинов.

Жрец Влекумер – он уже был здесь, на усадьбе – самолично встречал гостей. Встречал не один – с верным своим человечком. Вот обернулся:

– Ну, как, Творимир? Собаки не взлают?

– Не взлают, мой господин, – тихонько засмеялся невидимый в темноте привратник. – Уж я свое дело знаю.

– А Истр?

– Тоже спит себе крепким сном. Все, кто надо – спят. Как ты и наказал, господине.

– Скоро ты и сам станешь господином, Творимир. Купишь себе рабов… или молодых красивых рабынь. Ладно, хватит болтать – веди к дому!

– К какому, мой господин?

– Нас – к Хильде, воинов – к Истру.

– Слушаюсь, господин.

Едва войдя в жилище, Влекумер зажег от жаровни свечу, озарившую трепетным светом бледное лицо лежащей на ложе девы. Длинные, цвета белого золота, волосы падали вниз льняной пряжей, трепетные ресницы закрывали глаза.

Фримаск склонился над девой, словно гриф над падалью, прищурился, раздувая ноздри, обернулся:

– Да, это она! Как похожа на свою мать. Такая же красивая, словно смерть.

– Так забирай же ее скорей, друже! Хватит медлить, скоро рассвет.

– Твоя правда, навий. Что ж, сани ждут.

Окружившие сани всадники понеслись по замерзшей реке наметом, и выглянувшая из-за туч луна освещала им путь. Скрипели по снегу полозья, хрипели лошади, где-то впереди, ныряя в спасительные кусты, обиженно тявкнула лиса.

– Удачной дорожки, – напутствовал Влекумер и, как только всадники скрылись в ночи, юркнул в черное зево подземного хода. Снова пошел снег… это хорошо, заметет все следы. И все же, нужно будет послать утром слуг… или управиться самому? К чему лишние люди?

– Ну, Творимир, выпускай, – выйдя из амбара, навий довольно откашлялся и зашагал к воротам. – Никто не проснулся?

– Нет, господин.

– Доброе, значит, у меня снадобье!

На излучине реки скачущие в ночи всадники разделились. Фримаск выбрал четверых из тех, кому можно было полностью доверять. Старшим назначил Гарпана, гепида, верного, словно пес. Воины покрепче привязали к седлу так и не проснувшегося Истра.

– Скачите на юг, – напутствовал верных слуг друид. – Там есть большое селение и греческие купцы. Продадите им парня, полученное за него серебро – ваше.

– Так мы можем его тратить, мой господин? – алчно блеснув глазами, переспросил один из воинов.

– Можете, – кивнул Фримаск. – Но предупреждаю – не вздумайте меня обмануть. Ни один волосок не должен упасть с головы пленника.

– А если его убьют те, кто купит?

– Сразу – не убьют, – друид причмокнул губами. – Ну, а потом… потом уже не наше дело.

– Не беспокойся, мой господин, – почтительно поклонился Гарпан. – Все сделаем, как ты скажешь.

– Потом возвращайтесь. Догоните нас в Данапрстаде.

Уже начинало светать, и рассвет окрашивал небо зарницами крови. Задул, забуранил ветер, поднялась метель, скрывая маленькое блеклое солнце. Впрочем, всадники Фримаска хорошо знали дорогу, к тому же – им помогали боги. Древние жестокие боги, которым не забывал приносить жертвы друид.

Глава 6

Зима 453 г. Галлия

Галльский рейд

Посередине сложенной на старинный манер хижине – каменные столбики углов да обмазанные глиной стены – уютно горел очаг, над которым булькала в подвешенном котелке рыбная похлебка. Желтое невысокое пламя отбрасывало по стенам уродливые тени, вовсе не страшные, а как-то по-домашнему забавные, смешные.

Высокая женщина с убранными в пучок волосами, подойдя к котелку, помешала длинной деревянной ложкой, попробовала варево, улыбнулась:

– Скоро сварится. Вкусных ты рыб наловил, Амбрионикс.

– Не я один, тетушка Гаута, не я один.

Сидевший неподалеку от очага на низеньком ложе юноша лет шестнадцати явно сконфузился:

– И Тирак, и Амнозия, и все со мной ловили. Грех на Лигере-реке вкусную рыбину не поймать! Тем более, сейчас – денек-то какой выстоял! И не скажешь, что еще зима.

– У нас-то еще ничего, – положив ложку на приземистый, сколоченный из крепких буковых досок стол, женщина уселась рядом с подростком, кивнув на спящих в углу детей:

– Скоро будить. Путь поедят рыбки. Все ж таки хорошо, Амбрионикс, что ты наконец заглянул в гости! Как там наши? Дядюшка Ривал, Феликс?

– Я ж рассказывал уже, тетушка. Все по-прежнему – на барке, и я с ними. По Лигеру возим товар аж до Генабума и даже дальше, к самому морю, в землю намнетов и пиктонов.

– Намнеты, пиктоны… – покачала головой женщина. – Все они, как и мы, битуриги, давно уже забыли свои обычаи – живем и говорим почти как римляне. А вот муж мой и его род – аланы – еще живут по заветам своих предков.

– Которые почему-то велели им покинуть свою землю и поселиться на нашей! – с горечью воскликнул гость. – Илия в чем-то не прав, тетушка?

– Они вынуждены были уйти из-за гуннов, ты ж знаешь!

– И все же – род твоего мужа – пришельцы! Такие же, как германцы! Готы, франки, бургунды и все прочие, терзающие тело нашей несчастной страны.

– Помолчи, пожалуйста, Амбрионикс, – Гаута скривилась, вытирая мокрые руки о подол длинного полотняного платья. – Ты так громко кричишь – детей раньше времени разбудишь. Что же касается нашей земли. Может, римляне ее тоже терзали?

– Да! Именно так, тетушка.

– Экий ты спорщик! А ведь знаешь прекрасно – без римлян не было бы ни дорог, ни городов, ни… да ничего бы не было – только одни войны!

– Так и сейчас – войны. А если б славный Верцингеторикс когда-то победил Цезаря, то…

– То все равно воевали бы по сей день – вам, мужикам, только дай повоевать, никакого другого дела не надо. Вражьи черепа крушить – большого ума не надо!

– Ну, не скажи тетушка. Вот твой муж Арнак – тоже воин.

– Он кузнец!

– Кузнец. Но и воин.

– Пусть так. Когда нужно, он защищает свое селение, свой народ.

– Но ведь это – тоже война!

– Ой, – женщина взъерошила парнишке волосы, длинные, густые, светло-русые.

Зачесанные назад по древнему обычаю галлов, они никак не хотели лежать спокойно и все время норовили упасть на лоб и упрямо лезли в глаза. – Дай-ка я тебя причешу, племянничек! Знаешь, как приятно хоть раз в году повидать родного человечка. Вот говорю с тобой, а сама будто сестру свою вижу, твою матушку. Похож ты на нее очень, только вот глаза… глаза отцовские, карие. Он ведь был из арвернов, отец твой.

– Как и Верцингеторикс. Проклятые гунны!

– А гунны-то тут при чем?

– А кто же убил отца и мать? Разорил и сжег наш город?

– Ах, вон ты про что. Знаешь, вот уж не думала, что среди гуннов так много германцев.

– Да где их только нет, этих чертовых готов, герулов, сикамбров… Кто-то из них – наши союзники, а кто-то – враги. Не поймешь – кто. Те же готы – они есть и у гуннов, и у римлян. И как тут понять – за кого этот народ?

– Каждое племя – по-разному. Как решит вождь. У нас ведь так же было в стародавние времена.

– Умная ты у меня, тетушка.

– Да и ты не дурачок, – женщина тихонько расхохоталась. – Молодец – на барку пристроился, с голоду не помрешь. Тем более – рядом хоть какие-то родичи, жаль вот только, что мало их.

– Права ты, тетушка – хорошо на барке. Только, конечно, временами тяжеловато. Да и вот сейчас, зимой – голодно. Ничего, скоро разлив, а уж тогда смотри, не зевай – разольется Лигер-река, сама знаешь, ничем ее не удержишь. Луга зальет, дороги – того и гляди, как бы килем за какой-нибудь забор на зацепиться. И все равно – красиво!

Юноша мечтательно закрыл глаза, представляя могучую величавую реку, летом мелеющую, а весной – бурную и грозную, как разгневанная богиня. Даже северная Секвана-река ни в какое сравнение не идет, ну, разве только Родан, так Родан короче и впадает в теплое римское море, а вот Лигер… тот несет воды свои в океан! Бурный, глубоко синий, и в бурю – страшный.

– Чу! – Гаута вдруг напряглась, прислушиваясь к чему-то, что происходило снаружи, во дворе. – Что-то собаки разлаялись.

– А у тебя есть собаки? Что-то не видел.

– Не мои, соседские. Нет, правда-правда. Слышишь? Лают.

– Ну, лают. И что? Может, волки близко подошли или кабана чуют.

– А вдруг это безбожные язычники гунны? Господи, упаси, – женщина набожно перекрестилась.

Гость насмешливо скривился:

– Скажешь тоже – гунны! Что им делать в вашей глуши? Они, небось, грабят сейчас Медиолан и Тицинум.

– Дай-то бог. То есть, не дай бог, конечно, – снова попробовав похлебку, Гаута бросила туда несколько корешков – для запаха – и, покачав головой, спросила:

– Говорят, будто гунны человечье мясо едят и с коней вообще никогда не слазят. Правда?

– Не знаю.

– И будто бы их вождь, Аттила, больше похож на разъяренного быка, чем на человека. А, что скажешь?

Парнишка пожал плечами:

– Врать не буду, не видел. А слышать-то, конечно, слышал. Многие ведь на Каталаунских полях были. А еще как-то в Генабуме встретил одну набожную и богатую женщину, госпожу Женевьеву из Лютеции, она торгует скотом и пшеницей, так вот…

– Тихо! – Гаута снова прислушалась.

– Да что ты все вздрагиваешь?!

– Неспокойно на душе что-то. Знаешь ведь, муж мой как раз у ворот – его очередь стражу ночную нести.

– Так он же не один там сторожит – с собутыльниками и друзьями.

Судя по тому, как изменился тетушкин взгляд, Амбрионикс сейчас ляпнул что-то не то, ну да поздно было теперь спохватываться – слово-то не воробей, вылетит – не поймаешь.

– А ведь и верно ты сказал, племянничек – с собутыльниками! Ночь-то холодная, ненастная. Они, небось, уже начали пьянствовать, от жен-то подальше. Пойду-ка на всякий случай, гляну.

Гость фыркнул:

– Ты, тетушка, мужа-то своего не позорь.

– Так я не одна пойду – с соседкой. Эти аланы если запьют, так уж ничуть не хуже нас, галлов – не остановятся, пока все не выпьют. Нет, схожу лучше – мужики как нас увидят, не так приятно станет пьянствовать. Поперхнутся!

– Это уж точно. Подожди, тетушка! Давай-ка, сначала детей покорми, а потом сходим. Я тоже с тобой прогуляюсь, на реку посмотрю.

– Давненько ты ее не видел, ага. Ладно, будь по-твоему. Сейчас поедим быстренько. Оп… – сбросив накинутый было плащ на лавку, Гаута снова попробовала ушицу и скривилась. – Сыровата еще. Хворосту б подкинуть малость… Эй, Тирак, Амрозия! Вижу-вижу – не спите уже. Сбегайте-ка за хворостом к амбару.

– Ой, маменька, а там, на улице, поди, холодно.

– Так оденьтесь. Не голышом же пойдете. Ну, если вы правда хотите сырую похлебку есть…

– Не, не, матушка, мы лучше сбегаем.

Шустро накинув плащики из козьих шкур, детишки скрылись за дверью, впустив в дом надоедливый шум дождя и ночную сырость.

Гость зябко повел плечом:

– Да уж, не сладко на улице-то. Ты что так смотришь, тетушка?

– Да так… Экий ты стал ладный! Повзрослел, вытянулся. Жениться тебе пора, Амбрионикс!

– Ну, ты и скажешь – жениться! – в голос расхохотался юноша. – Для начала неплохо было бы хоть где-нибудь осесть. А то все на барке, на барке… сегодня в Генабуме, завтра – у синего моря.

– Так живи у нас, сколько уже зову?! Место есть, дом тебе сладим. Вот молодая-то жена его и будет блюсти, покуда ты на барке.

– Так я почти все время на барке, – задумчиво проговорил молодой человек. – А жена, стало быть, здесь… без меня. Нет уж, мне так не нравится.

– На барку ее с собой забери! – хмыкнула тетушка. – То-то кормчий с гребцами повеселятся.

– Я сам уже почти кормчий. Ну, что ты так смотришь-то?

– И все-таки надо тебя женить. Парень ты пригожий.

Юноша снова сконфузился, почесал на шее белесый рубец.

– Бедный ты, бедный, – подойдя ближе, Гаута погладила племянника по волосам. – Болит поди, шрам-то? Ноет?

– На погоду – ноет, – честно признался Амбрионикс. – Так ведь это и хорошо!

– Чего уж хорошего, – сварливо заметила тетушка. – Вот же предупреждали тебя – не ходи в священную рощу! И чего поперся?

– Да сто раз уже говорил! Может, уже хватит спрашивать?

– Не хватит. Осторожней надо быть, милый. Так вот глупо попасться в лапы друида.

Юноша вспыхнул:

– Я и не думал, что они еще есть!

– Никто не думал. Однако, если б не те римские торговцы – быть бы тебе без головы, парень!

– Да уж… до сих пор за них Бога молю. И друида этого на всю жизнь запомнил. Представляешь, рожа его по ночам снится, квадратная, как у филина! А глазищи так и сверкают, так и сверкают… и серп! А на левой руке пальцев не хватает – словно клешня у рака.

– Господи, грехи наши. Бедный…

– Да, ладно, чего уж, – шумно втянув воздух, парнишка сглотнул набежавшую слюну. – И где там твои детки шатаются? Хворосту уж пора бы подкинуть, а то до утра будем варить.

– Да, – согласно кивнула женщина. – Что-то они долго. Пойду-ка, выгляну, посмотрю. А ты пока слей пену.

– Хорошо. Только и ты, смотри, не пропади.

– Не пропаду уж.

Гаута вышла, оставив племенника одного, и тот, споро слив пену, посмотрелся в прислоненное к стене зеркало – большую медную пластину, начищенную до нестерпимого блеска.

В пластине смутно отразился длинноволосый парень в просторных штанах-браках и выпущенной поверх короткой римской тунике без рукавов, подпоясанной узеньким желтым поясом, к которому были подвешены широкий нож в резных деревянных ножнах, огниво, небольшой мешочек для монет и бронзовый, щедро украшенный красной эмалью, гребень – предел мечтаний любого сельского щеголя. Все, что и нужно солидному, уважающему себя, человеку. Да, еще – стилос! Амбрионикс, кстати, умел писать – для того, кто решил посвятить себя речной торговле, качество немаловажное.

Чу! Юноша вдруг насторожился, принюхался. Из-за неплотно закрытой двери явственно потянуло гарью. Пожар?! Потому-то и нет детишек – убежали смотреть? Да и Гаута задержалась.

Резко распахнув дверь, Амбрионикс выскочил во двор… и в ужасе распахнул глаза, едва не споткнувшись о лежащую в трех шагах от дверей тетушку. Женщина лежала на спине, нелепо раскинув в стороны руки, в груди ее торчала стрела. А за оградой, в дальней стороне селения – той, что ближе к горам – вставало красное зарево! Слышались отдаленные крики, звон мечей.

Топот копыт… все ближе…

Юноша быстро пригнулся, спрятавшись за забором – черные всадники, демоны ночи, наметом пронеслись мимо, не задерживаясь у невзрачного дворика кузнеца. Лишь кто-то из них, словно бы походя, швырнул факел. Соломенная кровля, высушенная недавним ветром, занялась сразу, вспыхнув с таким жаром, что едва не опалила подростку волосы.

Вот снова топот копыт… крики… и чей-то стон.

Гунны!!! Неужели, они все же добрались до забытого всеми богами поселка? Зацепили по пути, словно неудержимая лавина.

Выхватив нож, Амбрионикс громко позвал детей:

– Тирак! Амнозия! Где вы?

Никакого ответа. То ли они сами выбежали посмотреть на пожарище, то ли их схватили… молодой человек только сейчас заметил, что ворота-то распахнуты настежь.

Быстро пожрав крышу, огонь перекинулся на амбар и птичник, вот уже вспыхнули и кроны деревьев, уже пылало все вокруг, все!

Гунны… А где же аланские воины? Где живущие бок о бок с аланами галлы? Все убиты? Побеждены? Но как же такое может быть?

Бедная Гаута… бедные дети. Бежать! Поискать своих. Быть может, еще не все потеряно, еще можно отразить натиск… и отомстить!

Закрывая рукою лицо, Амбрионикс помчался по пылающей улице, задыхаясь от дыма. Вот впереди показались люди – в основном женщины и дети – все они бежали вниз, к реке. Значит, все кончено?

А позади уже слышался стук копыт и хищные крики.

– Что случилось? – на бегу поинтересовался юноша.

– Гунны! Они напали внезапно… явились толпою, как саранча.

– Что, их так много?

– Без числа! Наших выбили сразу, подожгли крепость.

– Но хоть кто-то еще сражается?

– Вряд ли. Бежим! Бежим! Господи, помоги!

Говоривший с парнем старик, подоткнув подол туники, прибавил шагу.

В-вух!!!

Гуннская конница тучей пронеслась мимо, оставляя после себя трупы. Амбрионикс успел увернуться, а вот его собеседнику не повезло – рухнул с раскроенным черепом в желтую дорожную пыль. А гунны, весело крича, хватали женщин!

Юноша не вслушивался, но, кажется, средь врагов звучала и германская речь.

Черные фигурки мятущихся жителей были хорошо видны в оранжевом свете пожарища. Бурное пламя, казалось, поднималось высоко-высоко к небу, смешиваясь с алым мерцанием рассвета. Всюду слышались крики и стоны, кто-то смеялся, кто-то жутко орал. А гунны двигались неисчислимой лавиной! Они уже заполонили все.

Улучив момент, молодой человек юркнул в проулок, пронесся меж горящими хижинами, сворачивая к частоколу, местами уже разрушенному врагами. Нет худа без добра – теперь здесь можно пройти к реке. Спуститься в ров и дальше – по дну… никто и не заметит.

– Хунну! Хунну! Аттила!

Вот снова всадники… и откуда они взялись? Что им тут, на окраине, надо-то?

Юноша поспешно бросился в кусты жимолости, затаился, затих, пропуская проскочивший мимо отряд. Перекрестился… ага – на этот раз, кажется, пронесло.

– Спаси, спаси, Господи! – прошептали совсем рядом.

Подросток дернулся, обернулся:

– Кто здесь?

– А ты кто?

– Я – Амбрионикс, мой народ – битуриги.

– А я – Глезия. Давай дальше вместе пойдем. Ты ведь к реке?

– Да. Попробуем во-он через тот пролом. Давай руку!

Амбрионикс помог девчонке забраться на вал и осмотрелся. Тянувшийся внизу ров, местами заваленный фашинами, казался каким-то уж слишком глубоким. Прыгнешь – ноги переломаешь, точно.

Не думая, юноша стащил с себя тунику:

– Рвем! Держи вот тут… оп… Да не падай же! Экая ты слабосильная.

Девчонка виновато улыбнулась. Светловолосая, босая, в рваной нижней тунике – видать, уже спала, когда все началось. Как и многие здесь.

– Постой. Сейчас я ножом… А ну-ка, быстренько сплетай ленты!

– А выдержат?

– Выдержат. Не такие уж мы с тобой и тяжелые. Ну? – Амбрионикс осмотрелся. – Вроде никого. Давай, спускайся, а я тут посторожу.

– Ага.

Ухватившись за только что сплетенную веревку, накрепко привязанную к обломку бревна, Глезия боязливо зажмурилась и юркнула вниз. Что-то плюхнуло.

– Ну, как ты?

– Цела, – задрав голову, девушка помахала рукой, впрочем, жест ее все равно был заметен плохо – все же еще до конца не рассвело, лишь над головою светлело небо, здесь же, во рву, было еще мало что видно.

Еще раз осмотревшись, молодой человек поплевал на руки и принялся спускаться. Осторожно – все же он весил побольше, чем Глезия, и чувствовал, как трещала материя. Опасался не зря – одна из связанных лент вдруг порвалась, и юноша камнем полетел вниз, с головой окунувшись в холодную воду. Хорошо, не так уж и высоко оставалось падать!

И все же приятного мало.

– А-ап! А-ап! – Амбрионикс вынырнул, задыхаясь от холода.

Девчонка протянула ему руку:

– Давай. Держись крепче!

– Как бы мне тебя с собою не утащить.

– Не утащишь, я за какой-то кол зацепилась. Ну же!

Выбравшись, молодой человек едва не свалился обратно в воду – обрывистые края рва оказались скользкими донельзя.

– Господи, – покачала головой Глезия. – Как же мы здесь пойдем?

– Пойдем как-нибудь, зато никто нас тут не заметит. Ну, пошли потихоньку. Хватайся за меня, если что.

– Да-а, а у тебя плечи скользкие. Как же я ухвачусь?

Ничего не ответив, Амбрионикс сделал несколько осторожных шагов, прижимаясь к почти отвесному краю.

Девчонка послушно пробиралась сзади. Вот вскрикнула… схватилась за плечи, и юноша тотчас же вжался в глину – не упасть бы вдвоем, не упасть. Не то что не очень-то приятно вновь окунуться в холодную воду – гуннские разъезды излишним бы шумом не привлечь.

Нет, повезло, не упали, а дальше стены рва сделались уже куда более пологими, и можно было продвигаться быстрее.

Чу! Вот откуда-то сверху донеслись голоса.

Юноша резко обернулся, приложив палец к губам:

– Тсс!!!

Глезия молча кивнула, подняв вверх глаза. Беглецы затаились.

– Вроде, тихо, – через некоторое время шепнула девушка. – Пойдем, а?

Амбрионис прислушался и согласно кивнул:

– Пойдем.

Они прошли еще шагов с полсотни, и наконец-то за изгибом рва блеснула широкая лента реки!

Беглецы переглянулись, не сдерживая улыбок – наконец-то вышли.

– Здесь осторожней, – шепотом предупредил юноша. – Уже рассвело, а место открытое. Постой. Осмотрюсь сначала.

На сером песке не было видно никого. Лишь лежали килем вверх старые, рассохшиеся от времени, лодки, которых было не жалко. Скоро, уже совсем скоро, в горах начнут таять снега, наполняя водою бурные реки. Разольется и Лигер, выйдет из берегов, затопляя заливные луга и эту излучину, и все-все низины вокруг, вплоть до белых известковых утесов. А потом, через пару недель, вода начнет спадать – и тогда самое время для речников-лодочников. Горячая пора, страда, если можно так выразиться.

– Идем. Пока все спокойно.

Поеживаясь, Глезия выскочила на песок и смешно шмыгнула носом:

– Холодно.

– Холодно ей! Главное – выбрались! Убежали!

– Напрасно вы так думаете, ребята! – на весь пляж прозвучал чей-то громкий насмешливый голос. Послышался смех.

Беглецы затравленно обернулись: позади, в дюжине шагов, на круче, с луками и дротиками в руках сидели какие-то люди. Человек десять. Часть из них – светловолосые, в чешуйчатых латах и куполовидных шлемах, явно были германцами – готами, франками, бургундами, другие выглядели иначе – смуглолицые, с узкими, словно щелки, глазами. Гунны!!!

– Идите-ка сюда, птенчики! – лениво махнул рукой рыжий широкоплечий верзила, похоже, что предводитель. – И не думайте, что сумеете броситься в реку. Во-первых, там холодно и долго вам не проплыть, а во-вторых – вы и не добежите… – Верзила оглянулся к своим: – Миусс!!!

Один из гуннов резко вскинул лук. Худощавый, смуглый, с черными, падавшими на лоб волосами, он выглядел ничуть не старше Амбрионикса. Непроницаемое лицо, узкие, вытянутые к вискам глаза. Враг! Они убили тетушку и ее детей… и…

Просвистев в воздухе, пущенная молодым гунном стрела впилась в песок у самых ног беглецов.

– Следующая поразит девчонку, – с усмешкой предупредил рыжий главарь. – Так что поднимайтесь, не стойте. И давайте-ка побыстрей.

Он очень хорошо говорил по-латыни, этот рыжий, точнее сказать – не на чистой латыни, а на том ее диалекте, мало похожем на оригинал, что со времен Цезаря был в ходу по всей Галлии. Наверное, когда-то побывал в плену, где-нибудь в Генабуме или Августодуруме.

Глаза беглецов встретились. Светло-карие – Амбрионикса и большие жемчужно-серые – Глезии.

А она красивая, – запоздало подумал юноша. И закусил губу от обиды и ненависти, а главное – от бессилия.

В этой ситуации он ничего не мог сделать. Нет, если бы был один, то, конечно, не тратил бы время на разговоры с врагами, а попытался бежать. Пусть и убили бы – и что? А так… Почему-то не хотелось, чтоб из-за него погибла Глезия. Впрочем… может быть, этот плен куда хуже смерти?

– Бежим! – обняв юношу за шею, девушка сверкнула глазами. – Ты влево, я – вправо. На раз-два… Прыгай!

Они рванули друг от друга, побежали по вязкому песку… Ловко брошенный аркан сдавил шею юноши, так, что потемнело в глазах. А Глезия уже давно валялась на песке, и спустившиеся с кручи враги со смехом связывали ей руки. Вот кто-то уже рванул с девчонку тунику, обнажив грудь…

Амбрионикс закричал, дернулся… и закашлялся, получив ногой в бок. Казалось, и кто ему эта Глезия? А все ж…

И тут же где-то неподалеку призывно протрубил рог.

– Что там такое? – гунны встрепенулись, взяв в руки оружие. – Неужто Торисмунд выслал в погоню все свое войско?

– Бежим, други, посмотрим!

– Эй, эй! А что делать с пленниками?

– Ты спрашиваешь – что?

– Все ж я оставил бы девчонку. Ее можно выгодно продать. Знаю одного купца, Варсоней его имя. Он бы заплатил щедро. Его возы всегда шли за нами.

– Что ж ты, Гудоин раньше молчал про своего купца?

– Думал, успеем позабавиться.

– Теперь успеть бы продать. Выручку поделим на всех, верно?!

– Слава щедрому Бертольду!

Не обращая никакого внимания на визг и ругань, верзила легко, словно пушинку, закинул пленницу на плечо:

– Пошли, ребята. Гудоин, так где, говоришь, твой торговец?

– Где-то в лугах должен быть. Я покажу.

– Миусс, дружище, – на ходу обернувшись, главарь повелительно бросил: – Прикончи этого.

– Нам не нужен пленник?

– Вряд ли наш купец его купит. Убей!

Гунны (и германцы) поднялись на кручу и быстро зашагали в сторону горевшей крепости. Здесь, у реки, остался один гунн – тот самый, что так ловко управлялся со стрелами. А теперь он вытащил из-за пояса узкий, чуть кривоватый кинжал.

Амбрионикс презрительно скривился – он не боялся смерти и, зная германскую речь, хорошо понял, что приказал рыжий главарь. Что ж, смерть, так смерть… Глезию вот только жалко. Так толком и не познакомились. А, видно, хорошая девушка. Могли бы с ней стать друзьями… и даже более того…

– Ну, что же ты? – юноша гордо вскинул голову. – Воткни же свой нож в мое сердце, гунн, и будь ты проклят, как и все ваше поганое племя! Ну? Чего же ты ждешь? Или, может быть, хочешь перерезать мне горло, как это когда-то уже пытался сделать один недобитый друид?

Молодой гунн не сказал ничего. Ни один мускул не дрогнул на его смуглом лице, бесстрастном, словно у греческой статуи. Просто сверкнул в тусклом утреннем солнце клинок…

И Амбрионикс внезапно ощутил свободу!

Стягивающие его путы упали, а гунн толкнул его в грудь, в реку, и сказал лишь одно слово:

– Беги!

Эта широкая река, окруженная заливными лугами, мощными известняковыми утесами и крутыми, поросшими угрюмыми лесами холмами, чем-то напоминала Радомиру Волгу. Столь же величаво неторопливое течение, на излучинах так же плещет крупная рыба… ага – вот снова! Юноша повернул голову:

– Ну, что там наши рыбаки, Иксай? Еще не пришли?

– Нет, господин.

– Сколько раз тебе говорить? Называй меня вождем. Или, как готы – хевдинг.

– Слушаюсь, го… хевдинг. А за рыбой не так уж и давно отправились. Пока еще вернутся.

– Что ж, подождем. Правда, лучше б они заодно поискали проводника.

– Они сказали, что поищут. Серый Карась сказал.

– Ну, раз Серый Кара-а-ась… – качнув головой, вождь посмотрел вдаль. Карасю можно было верить, если он что и говорил, то, как правило, делал, не то что балабол Скорька Заячьи Уши. Тот уж много чего мог наболтать.

Хотя, с другой стороны, Раду куда приятнее было иметь дело со Скорькой, парнишкой хоть и болтливым, да незлобивым, нежели с тем же Карасем или Горностом – вот уж, поистине, два сапога пара, хоть Горност и не такой опытный, как его дружок. Князь давно замечал – не очень-то они были им довольны, пару раз Карась даже прямо призвал добыть по пути добра и женщин – пограбить хотелось, снасильничать, удаль свою молодецкую показать, а заодно нажиться да предаться похоти, как и положено воинам в далеком походе. А Радомиру не до того было, да и не очень-то хотелось грабить и жечь, честно сказать. Вот и невзлюбили его дружинники – не все, но Серый Карась с Горностом – точно.

– Велишь разложить костер, вождь? – тихо осведомился Иксай.

Не оборачиваясь, Радомир махнул рукой:

– Да, разжигайте. Скоро вечер, а до темноты они точно придут.

Поклонившись, парнишка тихо скрылся за деревьями, где на небольшой поляне был разбит лагерь. Два дцать человек – вся дружина Радомира, явившаяся на зов Аттилы – никак не могла отыскать своего конунга. Да и не мудрено – тот то грабил североиталийские города, то вдруг подался в Галлию, то вроде бы засобирался к ромеям. И где его сейчас черти носят, вернее, где будут носить – предсказать никак не возможно.

Опасаясь нарваться на превосходящие вражьи силы, дружинники шли осторожно, таясь, на большие – здесь, в Галлии, их называли «римскими» – дороги не лезли, если только по ночам, да и то крадучись. Селения – как ни щурились презрительно Карась с Горностом – старательно обходили, как и мелкие города, а крупных по пути что-то покуда не попадалось, не считая тех, что в Паннонии. Через нее ведь и шли, да вот только Аттилы там не оказалось, да и никого из старых знакомых. Остальные же смотрели на Радомира и его воинов косо – явились, мол, неизвестно откуда и неизвестно зачем. Поди проверь – кто такие? А с подозрительными что нужно делать? Правильно – убить, тут и думать нечего. Классический стиль: нет человека – нет и проблемы.

По этой-то причине Радомир с дружиной, спешно покинув Паннонию, отправились на поиски войска своего непредсказуемого сюзерена. Вот сюда, в Галлию, вдоль реки Лигер, так напоминавшей Родиону Волгу, которую честно сказать, он и видел-то всего раз в жизни, в детстве еще, на туристском слете.

Недавно встреченные в горах пастухи отвечали на все расспросы уклончиво и позже не врали – ну, откуда они могли точно знать, где сейчас гунны? Махали руками – где-то там, вниз по реке, ближе к Генабуму… или, может, чуть дальше. Там же и готский король Торисмунд – поспешил на помощь расселившимся в среднем теченье Лигера аланам. Нет так им помочь стремился, как ослабить воспрянувшего из пепла Аттилу, битву на Каталаунских полях еще не забыли, и двух лет не прошло.

Местность вокруг простиралась холмистая, незнакомая, хотя Радомир и бывал раньше на Луаре – Лигере-реке, но только у Генабума, а не здесь, куда как выше. Наверное, надо было туда и идти, к Генабуму, все же большой город – уж там-то точно кто-то что-то да слышал, а, может, и раньше что-то узнать удастся, на все божья воля.

Рад сидел на круче, щурясь от заходящего, отражавшегося в холодно-серых водах реки, солнца. Оно как раз вышло из-за плотных кучевых облаков и теперь словно бы прощалось, закатываясь за синие вершины холмов. Река, сколько хватало глаз, была пуста – ни лодочки, ни барки. Что и понятно – зима, не сезон. Теплая зима, бесснежная, как в России – март или апрель. Даже Лигер, вон, не замерз… или недавно растаял? Впрочем, льдин нигде видно не было, как и снега – деревья с мелкими листиками и сорочьими гнездами омелы, на лугах – ровная изумрудно-зеленая травка и какие-то желтые цветки – то ли одуванчики, то ли лютики, то ли ромашки. Хотя ромашки-то не совсем желтые…

Из-за дальних холмов виднелся лишь самый краешек солнца, золотисто-оранжевый, дымящийся редкими розовыми облаками. Закат. Вот-вот должны бы вернуться Серый Карась и прочие. Холодало. Запахнув плащ, Радомир поднялся на ноги и быстро зашагал к шатрам.

За деревьями, в яме, горел костер – не бурно, а так, слегка, шаял. Осторожничали – открытое пламя было бы видно издалека, а кто знает, что за люди ошивались в здешних лесах? Гунны? Готы Торисмунда? Или даже так и не разгромленные до конца повстанцы – багауды? Встреча с последними сулила неминуемую смерть, багауды убивали всех чужаков, без разбора.

Усевшись у костра, на лапник, Рад с наслаждением вытянул ноги и прикрыл глаза. Пригрезился туристский слет, такой же вот костерок, подвешенные на металлическом тросике три кипящих котла – один для супа, второй для каши и для чая третий. Отблеск пламени на стенках палаток и длинная ветка сосны, с развешенными мешочками для посуды – «жориками». Байки, смех и легкий перебор гитары:

«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

– Вождь! Господи-и-ин!

Молодой человек встрепенулся:

– А? Что такое? Кажется, я слегка задремал.

– Страж крикнул сойкой, – радостно доложил Иксай. – Наши идут. Возвращаются. Ох, и поедим рыбки!

Не треснул ни один сучок, ни одна веточка не колыхнулась: словенские охотники – Серый Карась, Скорька и прочие – умели ходить неслышно, словно индейцы. Вот вышли к костру, Карась, слегка поклонясь, доложил:

– Наловили немало рыбы, князь.

Этот парень упорно именовал Радомира князем, хотя какой он, к черту, был князь? Ну, уж раз так называли…

– Только рыбу?

Карась спрятал ухмылку:

– Да нет, еще кое-кто попался. Говорит, что местный.

– Так что ж ты тянешь-то?! – тряхнул головой вождь. – Давай его сюда, живо.

– А вот!

Воины вытолкнули вперед молодого парня в просторных галльских штанах-браках и шерстяном плаще, подпоясанном узеньким поясом. Длинные густые волосы падали на глаза, и пленник смешно дергал шеей, на которой змеился рваный белесый шрам.

– Кто ты? – быстро осведомился Рад. – Понимаешь ли язык готов? Или латынь?

Парнишка кивнул:

– Понимаю и то, и это. Что ты хочешь от меня, рэкс?

– Откуда ты знаешь, что я рэкс?

– Вижу.

– Хорошо, садись вот сюда, к костру, – посмотрев на дружинников, вождь перешел на словенский. – Развяжите ему руки. Но присматривайте.

Пленник с видимым удовольствием протянул к огню замерзшие руки.

– Как тебя зовут? – негромко осведомился вождь.

Парнишка поднял глаза:

– Амбрионикс – мое имя. Я из битуригов и хорошо знаю эти места.

– А где живет твой род?

– Жил. Готы Торисмунда сожгли наше селение, – опустив голову, парень сглотнул слюну. – Кроме меня, никого не осталось.

– Значит ты изгой, получается?

– Получается, так.

– Хорошо, – Радомир удовлетворенно кивнул и продолжил: – Ты можешь помочь нам отыскать отряды Аттилы? Мы щедро заплатим.

– Как скажете, – пожал плечами подросток. – Я ведь ваш пленник. Могу я спросить – кто вы?

– Поверь, мы тебе не враги. И ты уже не пленник. А проводник. И вот, – князь достал из висевшего на поясе мешочка римскую серебряную монету – денарий. – Держи пока на первое время. Можешь ее где-нибудь тут спрятать, если боишься, что отберем.

– Благодарю тебя, господин, – встав, Амбрионикс вежливо поклонился.

Утром они отправились в путь рано, у реки и между холмами еще клубился густой и плотный туман, длинные языки его казались белесыми, бегущими с холмов ручейками. Впереди, указывая дорогу, шагал проводник, сразу же за ним ехал на коне Радомир, за ним – Иксай со Скорькой, гот Хукбольд, ну а дальше – вся остальная дружина, причем словене – со словенами, а готы – с готами. Сколько времени прошло с начала пути, а ведь так и не перемешались, даже шатры разбивали врозь.

Местность вокруг тянулась холмистая, кое-где, за рекой, даже попадались горы, правда, не очень высокие. Низменностей, правда, тоже хватало – лугов, полей, перелесков.

– Эта тропинка ведет к римской дороге, – на привале пояснил проводник. – А дорога – в Аварик и дальше, в Генабум и в земли карнутов. По ней можно дойти и до Лютеции, а это уже далеко на севере.

– А, кроме этой дороги, есть какие-то иные пути? – перебил князь.

Амбрионикс кивнул:

– Есть. Но сейчас можно сказать, что и нету.

– Как это так?

– Сам посмотри, господин – река взбухла, разлив. Мы не пройдем – слишком опасно.

– И все же – попробуем, – подумав, заявил Радомир. – Все! Хватит отдыхать. По коням!

– Господин… – проводник нерешительно поморгал глазами. – Ты так и не сказал – куда вы идете?

– Мы ищем гуннов.

– Ага… тогда вам надо к Аварику. Там вы их точно найдете.

– Откуда такая уверенность? – подозрительно прищурился князь.

Подросток пожал плечами:

– Так. Слухами земля полнится.

– Гм… ну, веди.

Крутые холмы постепенно сменялись долинами, местами тянулись луга, и видны были жмущиеся к реке деревни, а ближе к вечеру пошел густой и казавшийся непроходимым лес. Бук, осина, орешник и заросли ив вдоль ручьев.

– Надо было отправить кого-то в деревню, расспросить жителей, – подойдя к вождю, тихо сказал Серый Карась. – Что-то я не очень доверяю этому парню. То по болоту нас вел, то вот – затащил в чащу. Как бы совсем не завел – места тут, я вижу, глухие.

– Может, ты и прав, – задумчиво кивнул Радомир. – И что предложишь? Убить этого проводника и отыскать другого? И кто поручится, что тому другому можно будет доверять?

Серый Карась озадаченно почесал бородку:

– Вообще-то, ты прав, княже. А что если нам устроить на большой дороге засаду? Поймать кого-нибудь – пастухов или торговцев – да расспросить как следует? А потом того…

– Засаду, конечно, устроить можно, – вождь поправил подпругу. – Но только не так, как ты думаешь. Вот что, ну-ка, позовите проводника.

Одинокая, влекомая парой волов телега, доверху нагруженная навозом, тяжело перекатываясь по выщербленным от времени булыжникам, катила куда-то со скромной скоростью черепахи. Пожилой крестьянин в браках, волчьем плаще и теплой шапке из козьей шкуры – кервезии – вел волов под уздцы, глядя себе под ноги и что-то уныло бормоча. То ли молился, то ли жаловался на жизнь, то ли то и другое вместе – одному Господу ведомо. Длинные седые усы селянина трепал внезапно налетевший ветер.

– Ну, вот, – скрывающийся в придорожных кустах хевдинг азартно потер руки. – Думаю – то, что надо: одинокий мужичок за пятьдесят, неухоженный…

Рад напел и тут же подавил улыбку – вообще-то, он русский шансон не слушал, но вот эта мелодия привязалась почему-то.

– Амбрионикс, пора, – молодой человек тронул проводника за плечо. – Иди, поговори. И помни, этот вот парень, – вождь кивнул на таившегося рядом Скорьку, – стрелы кладет очень метко.

– Я понял тебя, господин, – юноша откинул назад упавшие на глаза волосы. – Не беспокойся, не подведу.

Одернув плащ, он быстро выбрался на дорогу и, без труда нагнав путника, громко поздоровался:

– Сальве! Да будет тебе Господь в помощь.

Вздрогнув, селянин повернул голову:

– И тебе.

– На поле везешь? – шагая рядом, Амбрионикс скосил глаза – вот одна веточка в кустиках дернулась, другая. Не особенно-то и скрываясь, пробирался в кустах меткоглазый Скорька. Следил. Что ж…

– На поле, куда же еще-то? – крестьянин, похоже, был рад хоть с кем-нибудь поболтать, выговориться. – Совсем замучили поборами, не знаешь уже, кому что и должен.

– Ты своему господину должен, кому ж еще?

– Я не раб, нет у меня господина.

– А земля своя есть?

– Какое там! Арендую.

– Значит, есть и господин. Случайно, не Вириний Гетор?

– О! – селянин даже остановился. – А ты откуда знаешь?

– Когда-то на барке в здешних местах плавал, – не стал врать Амбрионикс. – Видал его виллу.

– Да уж, да уж, – покивал собеседник. – Что и говорить – вилла знатная. Только, думаю, сожгут ее скоро – не гунны, так готы – времена-то нынче смутные.

– Ну, до сих пор не сожгли же.

– Не сожгли. Вириний – муж хитрый. И тем, и этим услужит. А уж нашего брата-крестьянина прижал – не вздохнуть свободно.

– И много с тебя берет?

– Треть!

– Еще моли Господа, что не половину, – юноша рассмеялся и, пригладив растрепанные ветром волосы, спросил: – А что, ты навоз-то здесь часто возишь?

– Сегодня – целый день.

– А ну, как река еще сильней разольется? Напрасны труды!

– Не-е! – селянин шутливо погрозил пальцем. – Не напрасны, поле-то мое – во-он на том холмишке, вода до него не достанет.

– Так-так, значит, Вириний Гетор твой хозяин…

– Говорю же! Свободный я.

– Ну-ну… А гуннов тут поблизости не было?

– Да, говорят, были, с неделю назад. Аланов били, многие селения их разорили. Теперь вот, слава богу, ушли.

– А куда ушли?

– А кто ж их, поганых язычников, ведает? Торисмунд, рэкс готов, говорят, из Толозы с большим войском выступил. Поди, вскорости большая битва будет. Опять все на наши головы, и гунны, и готы!

– А готов ты здесь не видел?

– Да пронеслись третьего дня всадники, слава богу – мимо. А гунны они или готы – не догонишь, не спросишь.

– Да-да, – Амбрионикс задумчиво покивал головой. – Это ты, старик, верно заметил. А знаешь, я ведь тоже задолжал Виринию.

– Ты? – удивленно сдвинул брови селянин. – Ты ж лодочник!

– Должен, должен, – юноша скорбно вздохнул. – Так уж вышло. Так ты его, Вириния, скоро увидишь ли?

– Так сегодня и увижу, навоз-от последний раз отвезу, а потом – на виллу. Телега-то – Вириния.

– А-а-а, так и телега – его?

– Его, его… чего, думаешь, я тут до ночи вожусь? Сперва унавозил его поле, потом уж – сколь времени осталось – свое. Еще хорошо – так.

– Да, – согласился парень. – Вириний мог ведь с тебя и деньгами взять.

– Мог. Только ведь рабов у него не так уж и много – и все посейчас заняты, кому навозить-то?

– Ты, вот что, старый, – натянув на лицо улыбку, юноша повысил голос. – Ты Виринию, как увидишь, скажи – мол, Амбрионикс-лодочник что обещал – помнит. И сделает. Пусть уж и он не подведет.

– А, это ты о долге?

– О нем, старичина, о нем. Так передашь, не забудешь?

– Да уж передам. Ты сам-то куда сейчас?

– В Алинкум.

– Далече тебе шагать, успеешь ли до ночи?

– Успею. А не успею, так и ночью пойду.

Рассмеявшись, Амбрионикс весело подмигнул старику:

– Ну, прощай, старче. Пусть Бог помогает тебе.

– Прощай. Удачной дороги.

Свернув с римской дороги на проселок, подросток какое-то время шагал, старательно обходя лужи, а потом, услыхав условный свист, юркнул в кусты.

– Ну, как? – негромко поинтересовался Рад.

– Старик видел гуннов. Думаю, я знаю то место.

Хевдинг вскинул глаза:

– Это ты так думаешь или тебе селянин сказал?

– И то, и другое. Недолго вам осталось идти, господин. Гунны рядом.

– Значит, слава богу, отыщем, – Радомир прищурился, скосив глаза на воинов, махнул рукой. – Вяжите его, парни!

Амбрионикс и моргнуть не успел, как дружинники заломили ему руки, стянув тугой ременной петлею.

– Вот так-то лучше будет, – ухмыльнулся Рад.

– Не доверяешь мне, господин? – проводник обиженно скривил губы.

– А почему я должен тебе доверять? – честно признался хевдинг. – Да и вообще – доверяй, но проверяй – у нас так принято. Тот старик ведь сейчас обратно поедет?

– Пожалуй, да. Не останется же ночевать в поле.

– Вот мы его и расспросим. Проверим твои слова.

Парнишка прикрыл глаза:

– Ну, проверяйте.

Услыхав скрип колес, Радомир самолично пошел навстречу селянину – он, единственный из дружинников, знал латынь. Спасибо Варимберту-херцогу, верному воеводе Аттилы – научил когда-то.

– Сальве, старче!

– И тебе здравствовать, господин.

– Не видал ли ты моего слугу? Лохматый такой мальчишка на вид лет шестнадцать. В браках, в плаще… да, еще шрам на шее.

– А-а-а, так вот он кто! Беглый, значит… то-то я и смотрю.

Старик говорил, так коверкая слова, что от классической латыни мало чего и оставалось, и Рад понимал его через два слова на третье. Ну, хотя бы что-то.

– Ага, значит, ты его видел? Держи вот, медяху, да скажи, о чем он тебя расспрашивал?

– О гуннах расспрашивал и о готах, – селянин с видимым удовольствием зажал монетку в ладони. – А еще, о господине Виринии Геторе, владельце всех окрестных полей и пастбищ.

– Так-так, – насторожился хевдинг. – Расспрашивал, говоришь? А может, что-нибудь просил передать? Какие-нибудь слова, а?

– Долг он хотел отдать, вот что. Видать, у твоего слуги, господин, появились деньжата, хотя по виду его такого не скажешь.

– Появились, появились, – задумчиво пробурчал молодой человек. – А больше он ничего не просил передать?

– Не, только про долг говорил.

– Что ж, – Радомир махнул рукой. – Ладно.

Похоже, Амбрионикс выдержал проверку, из чего, однако, вовсе не следовало, что ему можно было теперь полностью доверять. Князь приставил к проводнику Скорьку – присматривать, и был уверен, если что – молодой словенский охотник не преминет пустить в дело стрелу или нож. При малейшем подозрении. Впрочем, а стоило ли так уж подозревать этого галльского парня? Молчаливого, исполнительного… и слегка туповатого – или это просто так казалось? Разве можно узнать человека за пару дней?

Все же вечером, у костра, Радомир попытался завести беседу. Расспрашивал парня о его семье, о родичах, о городах и селеньях. О личной жизни Амбрионикс распространялся весьма неохотно, что было и понятно – все его родственники погибли, а вот о городах парнишка неожиданно рассказал много и с большими подробностями, даже проговорился, что когда-то плавал на барке по Лигеру-реке.

– Да-да, почти по всей реке, от земли арвернов в Генабум, в Цезародунум, в Юлиомагус и дальше, к самому морю. Генабум – очень большой и красивый город, там есть акведук и мост, который прошлым летом едва не захватили гунны. Нынче же гунны до Генабума не дошли…

– Потому и нам туда не надо, – негромко заметил вождь. – А куда надо? Где, говоришь, их видели-то?

– В лесах, на излучине. В трех левках от Алинкума, есть там такое селеньи на римской дороге.

– От Алинкума – три левки? – дотошно уточнил Радомир. – А отсюда сколько?

– Думаю, никак не меньше шести.

– Многовато, – Рад прикинул – галльская левка – около двух с половиной километров, таким образов всего выходило – пятнадцать.

– Ничего, – дернул плечом проводник. – Если пораньше выйти – к вечеру будем. Там для вас легче – римских дорог нет, одни лесные.

– И что, большой лес?

– Большой, – не задумываясь, ответил Амбрионикс. – До самого Аварика тянется. Кого только в этом лесу нет! Разбойники, остатки повстанцев-багаудов, беглые рабы, даже друиды!

– Друиды? – хевдинг удивленно моргнул. – Так их всех истребил еще Цезарь!

– Я тоже раньше думал, что всех, – юноша машинально прикоснулся к шраму и скривился.

– Кто это тебя так?

– Было дело.

Подросток вновь замкнулся, и Рад не стал настаивать на продолжении беседы, все же уже было поздно.

Утром пошел снег. Он падал серыми мокрыми хлопьями и тут же таял, а под копытами коней противно чавкала грязная бурая жижа. Лесная дорожка явно была не чета римской, на пути то и дело попадались огромные густокоричневые лужи, которые приходилось либо объезжать черт-те где, либо все же форсировать, в любой момент рискуя утопить лошадь. К полудню небо посветлело, но здесь, в чаще, по-прежнему царил сумрак, холодный и по зимнему цепкий, он скользил меж деревьями, смешиваясь со смрадом болот.

– Ну и лесок! – шепотом промолвил Скорька.

– А? – князь повернул голову, погладил по гриве коня.

– Лес, говорю, дюже страшный, княже!

– Да ладно, а то ты лесов не видал.

– Видать-то видал, но… Наши добрее. Особенно – сосновый бор. И дышать хорошо, и светло, сухо. Совсем не то, что здесь – сыро, муторно. И кусты, и папоротники эти – случись что, меж деревьями и не пробежишь, не протиснешься.

– Ну, это еще от погоды зависит. Вишь, хмарь-то какая! – поднырнув под ветку, Радомир выпрямился, вскинул глаза. – А небо-то поднимается. Этак к вечеру и солнышко будет.

– Если снова снег не пойдет. Туч-то кругом хватает.

– Тогда уж, скорей, дождь.

– Господин! – идущий впереди проводник остановился и, обернувшись, посмотрел на князя. – Здесь тропинка на старую виллу. Если хочешь мы можем заглянуть, спросить поточнее, где гунны.

– Заброшенная вилла? – Радомир почесал подбородок, тронутый мягкой светлой бородкою. – И у кого ж там спросить?

– Там дети обычно играют, ну, из окрестных деревень.

– Дети? И так далеко забираются?

– По звериным тропам – не так уж и далеко. А для игр – место удобное, никто чужой не заглянет. И дичи вокруг хватает. Мальчишки там шустрые, много чего видят, много чего знают.

Хевдинг махнул рукой:

– Добро. Съездим, поглядим, спросим. Эй, парни!

– Тсс!!! – проводник скривился, словно от зубной боли. – Тише, тише, господин. Не надо кричать – спугнем, не у кого и спрашивать будет. И вот еще… Много людей с собой не бери – по той же причине.

– С собой? – удивился князь. – С чего ты взял, что я самолично туда отправлюсь?

Амбрионикс прищурил глаза:

– Только ты один знаешь латынь, господин. А мне – не особенно доверяешь.

Дернув головой, хевдинг хмыкнул:

– Ты прав, прав, парень. Что ж, веди, показывай своих детишек.

– Нельзя ли попросить тебя спешиться, господин? Там ручьи, болотца – верхом не проехать.

– Ладно, пойдем прогуляемся, – соскочив с коня, князь бросил поводья Иксаю. – Ждите здесь, мы скоро. Присмотрите пока удобное для ночлега местечко.

Подумав, Радомир взял с собой Скорьку и еще парочку молчаливых парней из числа бывших дружинников Хотобуда, этих двоих – на всякий случай, прикрывать пути отхода.

– Далеко идти-то? – ныряя вслед за проводником в темное зево девственной лесной чащи, запоздало осведомился князь.

– Не беспокойся, господин. К ночи вернемся, – ухватившись за дерево, обернулся Амбрионикс. – И наверняка много чего узнаем. Думаю, завтра вы уже будете среди своих.

– Дай-то бог, дай-то бог, – покивал на ходу Рад.

Узкая тропинка постепенно расширилась и стала заметно суше – под ногами уже не хлюпала вода, как в начале пути, идти стало куда как удобней, и путники прибавили шагу, стараясь не зацепиться о колючие заросли шиповника и малины. Темные угрюмые вязы, снулые осины и хмурые ели сменились веселыми солнечно-желтыми липами, березами, ивой. Проглянувшее сквозь пелену облаков солнышко, неслышно скользнув в подлесок искристыми зеленоватыми лучиками, вспыхнуло на белых стволах берез. Совсем как в России. Где-нибудь в Лен области или под Калугой. Вот только представить, что впереди не лохматый галльский парень в браках, а, скажем, свой брат – бородяга-турист, и точно такие же – позади, вместо Скорьки и парочки хмурых парней-воинов. Идут. Вот скоро закончится трудный маршрут, и все вернутся в лагерь, а там – холодный квасок, пиво, хоть захлебнись, весело булькающий в котелке гороховый пакетный супец да гречневая, щедро сдобренная тушенкою каша. Ну, и песня, конечно – кто-нибудь, прислонившись спиной к толстому стволу сосны, наверняка терзал бы видавшую виды гитару: «А в Сенегале, братцы, в Сенегале…»

Да-а… Хорошо в волшебной стране Сенегал. Баобабы-бабы-бабы… да еще и жена французского посла. По крайней мере именно так в песне поется.

– Господин… Пришли уже! Вон она, вилла.

Пришли? Радомир и не заметил.

– Вилла? Где?

– Во-он, за жимолостью.

Отведя рукой ветку, молодой человек осторожно выглянул, посмотрев в указываемую проводником сторону. Да, за кустами что-то такое белело. Далековато, правда – с километр, посередине большого луга, уже, конечно, основательно заросшего густым кустарником, однако низенькие кусточки – не лес, незаметно не подберешься.

– Слышишь, господин? – шепнул проводник.

Рад прислушался и действительно услыхал звонкие детские голоса, крики. Точно – ребятишки, Амбрионикс не соврал.

– Идем, – распорядился князь. – Иксай, со мной, вы двое – будьте начеку. Амбрионикс – ты останешься здесь. Подождешь.

– Как скажешь, господин, – опустив глаза, проводник поклонился. – Разреши только сбегать вон туда, за кусты… Ну, по важному делу…

– Беги, – Радомир отмахнулся и кивнул Иксаю. – Ну, пошли, парень.

– Князь. Может, ты все же пошлешь воинов?

– Вы знаете латынь?

– Мы бы кого-нибудь схватили и приволокли сюда!

– А какая разница, где разговаривать – здесь или там, на вилле? Ладно, идем молча.

Рад сейчас лукавил, ведь конечно же Иксай был абсолютно прав, вполне можно было захватить кого-нибудь из ребятишек, притащить, выспросить все. Можно было… Только хевдингу так не хотелось, а хотелось, наоборот, отвлечься от всего хотя бы на некоторое время, вновь ощутить себя не вождем, князем Радомиром, а Родионом Мироновым, обычным русским парнем, туристом…

Рад чувствовал – это придало бы ему новые силы, он давно устал уже так вот скитаться и теперь хотел хоть чуть-чуть отдохнуть.

– Не спеши, Иксай.

Родион замедлил шаг, остановился рядом с барбарисовым кустом. Подняв голову, закрыл глаза, подставляя лицо солнечным нежным лучикам. Снова представил… Вот сейчас откроет глаза – а тут рядом, на поляне, палатки, и горящий костер, и синяя лента реки, и перевернутые, вытащенные на берег байдарки. И голос:

– Родио-он! Ради-ик!

– Господине… Там кто-то есть.

Ну, ясное дело – есть, затем и пришли.

– Пошли, глянем. Только осторожно – не спугнуть бы никого раньше времени.

Вилла была та еще, одни развалины. Проваленная крыша, закопченные, нелепо торчащие балки, покосившаяся от времени ограда из серых камней, мраморные, изрисованные углем колонны. Какие-то рожицы, человечки, буквы… все, как и через полторы тысячи лет.

Все выглядело запущенным, давно заброшенным, разоренным. Все, кроме, пожалуй, дороги – мощная, римской кладки, она вовсе не казалась заросшей. Что и говорить, легионеры строили на века. А хозяин виллы, видать, был большое шишкой – ишь ты, до самых ворот мостовую выложили.

– Останься здесь, наблюдай, – обернувшись, шепотом приказал хевдинг, сам же, обойдя дом, осторожно выглянул из-за угла.

Во внутреннем, с обвалившимися стенами, дворике виллы, смеясь, играли дети. Небольшие, лет по девять-одиннадцать, двое мальчиков и одна, кажется, девочка… впрочем, кто их в таком возрасте разберет, одеты-то одинаково – теплые туники с длинными рукавами, браки… нет, пожалуй, все же не браки – просто узкие римские штаны, какие носили воины в далеких северных походах.

– Лови, лови, Марк! Твоя очередь!

Весело крича по-латыни, детишки азартно кидали плетеные обручи, стараясь нанизать их на палку, которую держал в руках водящий. Кольца – древняя игра. Интересно, как таких маленьких детей родители сюда отпустили? Или не отпускали, ребятишки сами сюда свалили… Значит – селение рядом! Что же проводник не предупредил?! И дорога… ей же пользовались, явно пользовались. Та-ак…

Почувствовав какой-то подвох, молодой человек отступил на шаг и отпрянул в сторону…

Неумело брошенное кольцо упало прямо ему под ноги… И тут же выбежал из-за угла мальчишка. Темненький, светлоглазый. Увидев незнакомца, вовсе не испугался, наоборот, улыбнулся, щурясь от яркого солнца:

– Сальве, милес! Ты кто?

– Так, – Радомир пожал плечами и тоже улыбнулся в ответ. – Вот, проходил мимо. Не скажешь ли, далеко ли до вашего селенья?

– Недалеко. Почти совсем рядом.

– С кем это ты там разговариваешь, Флавий?

С двора подтянулись и остальные двое светленькие, один даже рыжеватый – и тоже ничуть не боялись, а глазенки смотрели с любопытством и… даже с какой-то хитростью, словно бы играли не в кольца, а в прятки или догонялки, что ли. Словно бы и он, Рад, с детишками этими играл, вернее – они с ним.

Подбежав, двое сказали хором:

– Сальве! А меч у тебя настоящий?

– Салвете, дети. Настоящий.

– А можно потрогать?

– Не стоит. Честно говорю – не стоит. Еще порежетесь, он острый. Лучше скажите-ка…

– А ты нам кольцо поможешь достать? – хитровато прищурился темненький.

– Кольцо?

– Да-да, просто я неудачно бросил, а Марк не смог поймать. Вот оно в окно и залетело кольцо-то. Нам не достать.

– Ладно, так и быть, – махнул рукой хевдинг. – Идемте, достану. Только уговор: вы мне потом все-все расскажете, что ни спрошу, идет?

– Идет! Всеми святыми клянемся.

Рад спрятал усмешку: ну, вот и славненько. Ни у кого ничего выпытывать не придется, с детьми ведь главное что? Подход!

– Ну, показывайте, где тут ваше окошко?

– А вон. Высоко тебе лезть.

– Да уж, – молодой человек покачал головой. – Похоже, оно в залу упало… что там было-то? Скорее всего, таблиниум или библиотека. Ладно, разберемся… Плащ подержите.

Скинув детишкам плащ, хевдинг с разбега подпрыгнул и, ловко уцепившись за темный проем окна, подтянулся, протиснулся… и осторожно спрыгнул вниз, в темноту.

В тот же миг тишину пыльной залы прорвал чей-то громкий язвительный хохот!

– Мы рады приветствовать гуннского вождя! – отсмеявшись, насмешливо сказали откуда-то сверху. – Добро пожаловать в гости.

Глава 7

Зима 453 г. Галлия

Плен

Глупый, глупый Радик! Это ж надо было так тупо попасться! М-м-м…

Замычав, хевдинг ткнулся лбом в холодную стену узилища. Попался… Что ж теперь делать-то?

А что делать, когда вокруг – целые сонмища готов, целое войско, тысячи, даже, может, десятки тысяч! Весь цвет воинов благородного короля Торисмунда, коего Родион пока лицезрел мельком, когда тащили в темницу, ибо являлся пленником не непосредственно короля, а его графа, римлянина Вириния Гетора. Галло-римлянина – так будет понятнее. Напыщенная поза, толстое лицо, реденькие, тщательно завитые рабом-парикмахером локоны, породистый, с горбинкою, нос и маленькие поросячьи глазки – вот вам всадник Гай Вириний Гетор во всей красе! Некогда верный империи, а ныне – тому, чья масть удачнее ляжет. Пока вот – Торисмунду.

Сам Вириний его и сопровождал вместе со своими воинами – на охоту за «гуннами» граф взял с собой человек тридцать, правда, попался пока только один Радомир. Наверное, как самый доверчивый и глупый. Ну, надо же – детишкам поверил. А они его и обманули, объегорили, обвели… с подачи взрослых, конечно – мол, такая игра.

Чучело! Тупое глупое чучело. Да уж, тягаться с римлянами в хитрости – это не на ЗИСе вертеть баранку, тут другие умения требуются. Впрочем, хватит уже самобичеваний, давно пора бы и осмотреться да прикинуть, чем тут пахнет?

А пахнет тут пытками и лютой смертью – и прикидывать нечего! Но умирать, между прочим, нельзя ни под пытками и без – кто тогда Хильду спасет-выручит – Влекумер-навий, что ли? Этот выручит… да уж… Да и свои люди, дружинники – Рад же все-таки был за них ответственным… Эх, узнать бы, что с ними? Иксая и парней, похоже, уже нет в живых.

Однако и проводничок попался! Вот же гад! Прикинулся валенком, а сам… Ладно, бог даст, еще посчитаемся с этой тварью.

Желчно сплюнув, молодой человек осмотрелся, насколько это вообще можно было сделать здесь, почти в полной тьме. Насколько представлял себе Рад, он сейчас находился в каком-то амбаре, довольно, кстати, просторном. Без окон, со сложенными из известняка стенами, прочной дубовой дверью и глинобитным полом, который уж никак голыми руками не проковыряешь и никакого подкопа не сделаешь, а только ногти в кровь изотрешь. Такие вот дела.

А граф Вириний Гетор – просто фанфаронистый самовлюбленный болван, по крайней мере у Радомира сложилось именно такое впечатление во время их весьма краткой встречи. Пока пленника везли на телеге от виллы в городок (как чуть позже выяснилось – походный стан вестготского короля Торисмунда), граф все время гарцевал рядом на вороном жеребце, чисто по-мальчишески обзывался да хвастался, правда, некоторые его пояснения были вполне информативны, особенно после того, как въехали в город. И предводителя готов – тот как раз куда проезжал со своей пышной, но грязной свитой – Вириний любезно показал, правда, не представил, из-за дальности, верно. А так, все нес всякую чушь: мол, ты – мой пленник, я – римский всадник и германский граф, и никто не сравнится со мной в доблести, смелости и хитроумии, вот и тебя, хитрую гуннскую собаку, поймал, а ты и попался!

Радовался, змей, откровенно радовался. Однако о том, что пленил целый гуннский отряд, не высказался ни сном, ни духом. Не похвалился. А ведь мог бы, если б пленил хоть кого-нибудь. А если так, то ничего у него с Радомировой дружиной не вышло! Будут ли готы их ловить? Большой вопрос. Лес-то и впрямь – непролазный, а у врагов есть занятия поважней – с Аттилою нужно биться, не разбить, так хоть из Галлии его вышвырнуть! Недосуг тут по лесам шляться да мелкий отрядец ловить. Есть местный граф – его это забота. А местному графу, всаднику Гаю Виринию, похоже вполне достаточно и одного плененного «гунна», который и будет преподнесен его величеству в самое ближайшее время как свидетельство личной храбрости и неустанных забот господина королевского графа. Нет, вряд ли Вириний будет шататься по лесам… да и людей своих не отправит, думается, не так-то у него их и много, наверняка готы забрали большую часть. А значит, дружина – цела! Парням удалось уйти. И главное дело у них сейчас – одно: отыскать и вызволить из плена своего хевдинга, без этого воину просто невозможно жить, особенно – германцу. Это ж позор! Вождь – и в плену! Трудно себе даже такое непотребство представить. А вот, и представлять не надо, мхх! Ну, и как вам сидится, Родион Даниилович? По какой статье загремели? Ах, по глупости… так нет такой статьи ни в одном кодексе, есть только «преступная халатность» и что-то типа «головотяпства со взломом». Последняя как раз в данном случае подойдет.

Та-ак… Раз дружине удалось уйти, значит, парни будут искать своего вождя. А раз будут искать – найдут, они ребята упорные. Ему же, Радомиру, для ускорения этой встречи тоже нужно чего-нибудь предпринять, не сидеть же здесь, в темноте, сиднем? Неудобно – пол холодный и вином никто не поит. Кстати…

Живенько вскочив на ноги, пленник подбежал к дверям и, обнаружив щель, приложил глаз. Ни черта, честно сказать было не видно. Потому как – ночь. А вон и звезды. Или это факелы где-то вдалеке горят?

Ладно…

– Эй, кто-нибудь?! – громко позвал молодой человек.

– Чего разорался? – строго спросили от двери, скорее всего – специально выставленный графом Виринием часовой, кто же еще-то?

– Оправиться бы, – хевдинг шмыгнул носом. – Да и перекусить бы неплохо.

– Может, тебе еще и вина, проклятый гунн?

– Ну… и от вина бы не отказался. А что, можешь достать?

– Собака!!! – в щель яростно ударило копье, да так, что Радомир едва успел отпрянуть.

Однако и психи у графа в часовых ходят! За такими глаз да глаз… так и к лучшему!

– Ты чего развоевался-то, черт?

– Ты сам – черт! Дьявол! Ничего, – воин хрипловато выругался. – Скоро придет твоя смерть, подлый гуннский пес!

– Ишь ты, – Рад презрительно хмыкнул. Просто интересно стало – с чего б этот молодой – судя по голосу – парень его так ненавидит? Или тут дело не конкретно в отдельно взятом пленнике, а вообще – в гуннах?

– Ты умрешь очень и очень скоро, а твоих поганых сообщников мы скоро поймаем!

Ах вот оно как! Поймаем? Значит, и вправду, еще не… Хорошая весть! И вообще, стоит поговорить с этим парнем, может, еще чего интересного скажет?

– Слышь, воин. Так я не понял насчет вина-то? Принесешь или нет?

В ответ послышалась лишь гнусная ругань.

– Ладно тебе ругаться-то, – покладисто усмехнулся Рад. – Между прочим, часовому запрещается разговаривать… тем более, столь грязно ругаться, как это делаешь ты, любезнейший. Кричишь, кричишь – суетно это. Хотя бы сказал – мы вообще где?

– Где надо, – выговорившись, часовой, похоже, успокоился и больше не был склонен к беседе. Даже слышно стало, как отошел.

– Эй, эй, – не отставал пленник. – Ты чего так меня ругал-то? Что я тебе сделал? Единственную коровенку со двора свел? Так то не я был, мамой клянусь!

– Твои гунны убили сестру моей матери и ее маленьких детей! Клянусь, ты ответишь за это.

– Ах, вон оно в чем дело. Ну ты уж так-то не разоряйся, все же не я лично их убил. И, знаешь, твой голос почему-то кажется мне знакомым. Мы встречались раньше?

– Конечно, это по моей милости ты здесь и сидишь, глупый гунн!

– Ах, вот как! Проводничок! То-то я и смотрю… И за что же ты так меня ненавидишь?

– Я уже сказал. Скажу больше – я сам просил у господина графа позволения тебя пытать. Под моим ножом ты будешь визжать, словно свинья.

– Экий ты кровожадный парень. У тебя с головой все в порядке?

– Скоро, очень скоро ты ответишь за все!

– Ну вот, опять завел старую песню – тошно слушать. Лучше б чего новенького сказал.

Амбрионикс ничего больше не отвечал, вообще перестал разговаривать, наверное, обиделся, не понятно только, на что. Да на что угодно, галлы – народ обидчивый, словно дети.

Утром пленнику принесли поесть – кусок вареного мяса и белый галльский хлеб, мягкий и вкусный до невозможности. Даже отвели оправиться, в сопровождении трех вооруженных мечами и копями стражей – с голыми-то руками не забалуешь, не Рембо, чай.

Днем в узилище посветлело – сквозь щели в воротах все-таки проникало яркое весеннее солнышко. Немного вздремнув (после сытной трапезы сморил-таки сон), молодой человек тщательно обследовал помещение, не обнаружив ничего такого, что поспособствовало бы побегу – ни выщербленных стен, ни дыр в крыше, ни гниловатой воротной досочки. Ну, а насчет подкопа ясно было с самого начала.

Пожав плечами, Рад уселся, привалившись спиной к теплым, уже нагревшимся на солнце, воротам, и, вытянув ноги, принялся думать, на этот раз уже не ругая себя за ротозейство, а размышляя в другом, более конструктивном, направлении.

Если его дружинники уцелели – а это, скорее всего, было именно так – значит, очень скоро они будут здесь, заявятся в поисках своего хевдинга, станут везде рыскать – сделать это запросто, армия Торисмунда (да и того же Аттиды) вовсе не четко укомплектованные римские легионы, а, грубо говоря, всякий сброд, каждой твари по паре – готы, франки, словене, бургунды, гепиды, герулы, аланы… Кого только нет! Издавна подобные сборища назывались алеманами – «бродячими шайками», с течением времени это презрительное прозвище перешло на целый народ – французы до сих пор именно так называют немцев, вроде бы как по названию одного из германских племен. Ан, не было такого племени, был просто – сброд, от которого войско короля Торисмунда отличалось разве что только численностью. Нет, были, конечно, верные отряды тех ж вестготов, однако в достатке имелись и другие – гепиды, герулы, франки и прочие, которым, по большому-то счету, было все равно, за кого воевать – за римлян или за «гуннов». «Гунны» Аттилы, кстати, значили в это время то же, что «алеманы».

А раз так, дружинникам Радомира можно было свободно затеряться среди многочисленных воинов вестготского правителя. Если парней, правда, не… Нет. Не хотелось бы верить в плохое. Все же в хорошее-то верить куда как приятнее, из этого хорошего и исходить надо. Подать дружинникам какой-нибудь знак! Написать на воротах что-нибудь этакое, типа – «Здесь был Радик» или «Скорька – дурак!». Гм… написать-то неплохо бы, да только как это сделать – ворота-то заперты? Да и чем… Кого-нибудь попросить, что еще остается?

Повернув голову, пленник припал глазом к щелке. Насколько он успел заметить, амбар располагался на заднем дворе обширной усадьбы, на редкость неопрятном и захламленном. Обломки веток, старые грабли, жнейка без обоих колес и оглобель, какие-то тряпки. Видать, усадьба когда-то принадлежала врагам Торисмунда, была у них отобрана и ныне пустовала… или не пустовала, а просто у нового хозяина пока до нее руки не доходили.

Интересно, кто сейчас сторожит? Неужто снова Амбрионикс? Не, не может быть – когда же он спит-то?

– Э-эй! – негромко позвал узник. – Кто здесь есть-то?

Отозвались сразу:

– Чего тебе, гуннская собака?

– Попить бы.

– Тебе ж только что давали воды!

– Вода не вино, много не выпьешь!

– Неплохо сказал, собака! – с улицы послышался смех. – Еще чего скажешь?

Конечно же торчать здесь, на заднем дворе, любому покажется скучным. Что тут делать-то? Разве что спать… или вот, поболтать с пленником. Просто так, от скуки. Тем более, что дневной страж, в отличие от ночного, похоже, не имел никаких особых причин ненавидеть гуннов, сиречь – и узника тоже.

– Не знаю даже, чего тебе и сказать, – задумчиво протянул Рад.

Потом немного помолчал и спросил:

– А когда меня на допрос поведут? И поведут ли вообще?

– На черта ты им сдался – допрашивать! – ошарашил ответом страж. – Где гуннское войско – и без тебя известно. Большое – не спрячешь.

– Чего ж тогда меня тут держат?

– Не знаю. У графа спроси. Если он тебе, конечно, скажет.

Стражник снова захохотал, как видно, ему показалась весьма забавной собственная шутка. Голос молодой, веселый. Говорит по-латыни, но это та самая «галльская латынь», что у римлян вызывает лишь зубовный скрежет.

– Говоришь, спросить у графа? – Радомир нарочно произнес эту фразу по-готски, и часовой отозвался не сразу. Опять же – на испорченной галльским диалектом латыни:

– Спроси, спроси.

Судя по всему, этот парень понимал германскую речь, но разговаривать предпочитал по-своему. Значит, не германец, не из Торисмундова воинства. Местный. Скорее всего – зависимый человек Вириния, может быть даже – раб. Хотя нет – рабу вряд ли доверили бы охранять пленника.

– Слышь, а ты что тут сидишь-то?

– Тебя стерегу! Непонятливый ты, словно осел.

И снова хохот. Да-а, парнишка веселый.

– Скучно тут.

– Ого! Надо же! Тебе тоже скучно? Погоди-и-и, скоро повеселишься. Упаси Господь от такого веселья.

– Упаси Господь! – эхом повторил узник.

– Хо? – тотчас же изумился стражник. – Ты христианин, что ли?

– Христианин. А ты как думал?

– А гунны – язычники. Хотя ты не гунн, а гот. Еретик-арианин! Хуже язычника, тьфу! Гореть тебе в аду, парень.

– Ладно ругаться-то, – примирительно заметил Рад. – Может, я никакой не арианин, а такой же добрый кафолик, как и ты!

– Иди ты! – часовой явно не поверил, но, заинтересовавшись, наконец-то явил себя – уселся на корточки перед воротами амбара. – А ну-ка скажи, кто сейчас папа?

Во, вопрос! Радомир и не знал. Нет, Бенедикта помнил, и Иоанна Павла Второго, а вот нынешнего… увы… Впрочем, кое-что припоминал… так, смутненько… Лев, что ли?

– Лев! – пленник выпалил наугад.

И – попал!

– Ишь ты! Ну, это и еретик может знать. А ну-ка, молитву какую-нибудь прочти!

– Молитву? Гм… сейчас… вот… патер ностер… патер ностер… премиум… Черт!

– Нерадивый ты христианин, я смотрю. Нечистого рядом со Христом поминаешь!

– Ла-адно, – протянул узник, пытливо вглядываясь в своего караульщика.

Как и предполагал хевдинг, на гота тот походил мало – на вид лет пятнадцать, юное курносое лицо с рыжими непослушными вихрами, короткая туника, браки, куцый дешевый плащик, из оружия – короткое копьецо, небрежно прислоненное к жнейке, можно даже сказать – брошенное. Глаза – большие, светло-синие, и в них – ну такое любопытство! Такое желание поболтать – все равно, о чем. Родион такую породу людей знал, встречал когда-то довольно часто, особенно почему то среди таксистов, такие типы попадались – секунды молча посидеть не могли, все ля-ля-ля-три-рубля… На все темы сразу.

Вот и парень этот явно был из таких – Рад просек сразу и уже не намерен был отступать.

– Слушай, умеешь в города играть?

– Это как – в города? – заинтересованно моргнул стражник.

– А так: я называю город, а ты другой – на ту букву, с которой тот, что я назвал, закончится. Ну, например, я говорю – Генабум. Ты теперь – на «М».

– Медиолан! – часовой врубился в игру сразу, даже уточнил. – Тот самый, который твои соплеменники-гунны недавно разграбили.

– А разве есть другой?

– Есть. В землях сантонов.

– Сантоны… это кто?

– Народ такой, племя. Наше, галльское. Не много же ты, я смотрю, знаешь, гуннский гот!

Во, наградил прозвищем! Из категории «нарочно не придумаешь». Гуннский гот! Ну, уже хорошо, что не «собака».

– Ладно, Медиолан, говоришь… На «Нэ»… Гм… Новгород!

– Чего-чего? Нет такого города, врешь!

– Тогда Нарбон-Марциус!

– Угу… Немусус! Что замолк? Больше городов не знаешь? Ага, проиграл!

– На просто так неинтересно играть.

– Вот еще! А у тебя что, серебришко имеется?

– Здесь – нет.

– Знамо, что нет. На щелбаны предлагаешь? Ага, хитрый какой, так я тебя отсюда и выпустил. Не убедишь, не думай, тут такой засовище – целая балка! И тараном не вышибешь.

– Давай по новой играть. А кто проиграет – про того обидные слова написать. Ну, про меня или про тебя. На ограде, со стороны улицы, чтоб издалека видели… чтоб обидней было!

– Ха! Так я и так про тебя все что угодно могу написать!

– Так нечестно будет. Да и имени ты моего не знаешь.

– А ты скажешь?

– Скажу. Только… ты писать-то умеешь?

Парень аж подскочил от вспыхнувшей вдруг в глазах обиды:

– Да я, если хочешь знать, в господской лавке, приказчиком…

– Понял, понял, понял. Извини. Ну, что, начали?

– Теперь моя очередь – Юлиобона!

– Августодурум.

– Медиолан.

– Так Медиолан был уже!

– Он в прошлой игре был.

– А что это ты тут делаешь? – это спросил незаметно подошедший к горе-часовому сзади парнишка, тот самый, маленький, светленький, который – в числе прочих своих сотоварищей – и заманил глупого хевдинга в ловушку.

Сидевший на корточках страж лениво оглянулся:

– А, Марк! Что, грядки копать послали?

– Нет, – мальчишка покачал головой. – Просто услыхал голоса. Ты тут, с гунном, что ли, болтаешь?

– Господин приказал! Может, что важное вызнаю.

Ага, вызнаешь, как же! – хмыкнул про себя Рад. Как бы не наоборот.

– А о чем вы болтали? – не отставал Марк.

– В города играли. Хочешь с нами?

– Хочу! А что за игра-то?

– Сейчас объясню, – азартно вскинулся страж. – Только с тобой – на деньги будем! Тебе ведь господин заплатил за гунна?

– Заплатил, – неохотно признался мальчишка. – Только я на эти деньги купил вкусных булок.

– Что, на все? И не лопнул?

– Я ж их не один ел. Так что за игра-то?

– Монеты покажь!

– Ну… на, – на узенькой ладошке Марка блеснул серебряный кружочек. – Смотри. Видел?

– Хорошо, – отвернувшись, страж потер руки и пробурчал себе под нос:

– Кажется, знаю, кто сейчас в дураках будет.

А вот и не знаешь, – ухмыльнулся Рад.

И снова началась игра:

– Лютеция.

– Аварик.

– Карнувия.

– Августобона.

– Авусторит.

– Толоза.

– Августонемет.

– «Тэ», «тэ»… сдаюсь.

– Ага, ага, проиграл, гунн! Говори свое имя!

– Меня зовут Радомир.

– Сейчас напишем – «Радомир – дохлая лошадь»!

– Нет, лучше – «Радомир – проклятый гунн»!

– Радомир – христопродавец!

– Ну, уж так-то не надо, – обиделся узник.

– Да, ты, Марк, уж это… того…

– А что? Он же язычник!

– Говорит, что кафолик.

– Врет! Все гунны лгуны и трусы.

– Ладно, пошли писать. Уголь возьмем в летней кухне.

Так и убежали, унеслись. Дети, как есть – дети. Страж даже копье свое позабыл, так оно и валялось у жнейки. Однако далеко – не достанешь, да и щель узкая. И еще – засов. Интересно, зачем тут вообще часовой нужен? Или Вириний просто выпендривается, мол, знай наших? Может быть, и так. А может… специально подставил этого болтливого парня? Имя-то уже, считай, выведали. Только зачем им имя?

Черт! Парни, дружинники, ведь не знают латыни… Впрочем, готы тоже пишут латинскими буквами, так что имя «Радомир» разберут всяко. Только бы эти нормально все написали, грамотеи хреновы.

Сиявшее полдня солнышко ближе к вечеру убралось, на небо натянулись сизые тучи, пошел нудный дождь, и часовой, потеряв всякий интерес к общению, вообще сгинул – наверное, завалился спать в летней кухне.

Пленник тоже прикорнул, нужно было выспаться – кто его знает, кто здесь будет сторожить ночью? Пусть даже и Амбрионикс – его тоже можно будет попытаться разговорить. Пусть даже не отвечает, пусть только слушает… а уж речь Радомир подготовит не хуже, чем монолог Гамлета.

Вечером явились воины – принесли попить, после чего вновь задвинули засов – натужно, со скрипом. Поплотнее запахнув плащ, Амбрионикс уныло махнул рукой своим сотоварищам и, стряхнув с шапки-кервезии крупные дождевые капли, нахлобучил ее на самые уши. Сел где-то рядом – сквозь шум дождя узник явственно услышал тяжелый вздох. Ага… что-то пошло не так, как рассчитывал этот парень? Или просто – погода не очень? Да, ночка та еще.

– Эй, Амбрионикс! Как дышится?

– Пошел ты к дьяволу, гунн!

– Я б пошел, да вот засов не пускает. Ты бы открыл, а?

– Гад!

Радомир не стал говорить в ответ, что от гада слышит, ссориться и подначивать часового больше в его планы не входило. Нужен был разговор! Монолог даже!

– Хочешь, расскажу твою историю, Амбрионикс?

– Заткнись, подлый гуннский пес!

А парень-то явно не в духе! Тем лучше.

– Все лето и часть осени ты плавал на своей барке по всему Лигеру, – отчетливо выговаривая слова, начал Рад. – А зимой, когда плавание стало опасным и не стало заказов, ты решил навестить свою тетку в одном из прибрежных селений.

– Молчи, кому сказано?!

– Ой-ой-ой! Не любо, не слушай, я ведь тебя не заставляю. Просто заткни уши, и сиди – дятел дятлом.

– Сам ты дятел!

– Так вот. На селение напали гунны, вели себя жестоко, впрочем, ничуть не хуже готов или самих галлов. Все сожгли, разграбили, многих убили и угнали в плен…

– Гореть им в аду!

– Не сомневаюсь. Как и многим прочим. Итак, некому юноше по имени Амбрионикс все же удалось уйти. И жажда мести овладела его сердцем!

– А ты бы не мстил?

– Нет. Я ведь христианин.

– Ты – гунн!

– Ладно, проехали. Продолжаем дальше. Сбежав, ты пошел к Виринию, которого знал и раньше, и предложил ему некий план – как захватить какого-нибудь гуннского вождя… или германца, хрен редьки не слаще. Действовал грубо, на удачу – и на мою дружину вышел совершенно случайно…

– Виринию давно доложили о вашей шайке! Он и подсказал.

– Ах, вот как? Ну что ж. Признаю – неплохо было задумано. И исполнено – красиво и изящно. Сказка! Кто что подумает, глядя на беспечно резвящихся детишек? Короче, попался я, как последний дурень. Но Вириний тоже оказался хитер – он ведь тебя обманул. Обманул, обманул, тут и думать нечего! Такие типы, как он, всегда всех обманывают, особенно тех, кого считают значительно ниже себя, а он ведь именно так и считает, правда, правда, ты и сам это знаешь, просто почему-то боишься признаться.

– Дьявол!

– Ага! Значит, правду я говорю. Что тебе обещал граф? Деньги на починку барки? Или даже новое судно? Очень может быть. Но обещанного так до сих пор и не дал, бросил, словно собаке кость, какую-то толику, а твой план выдал за свой, приписав все заслуги тебе. И теперь, преподнеся меня в качестве подарка Торисмунду-конунгу, он…

– А вот здесь ты не прав, гунн! – с горечью расхохотался невидимый в темноте стражник. – Торисмунду нет до тебя никакого дела. Он ничего о тебе не знает и не узнает – зачем?

– Тогда какого ж черта…

– Просто господин граф имеет насчет тебя некие планы… не сулящие тебе ничего хорошего, гунн!

– А ты-то что так этому радуешься?

– Я отомстил. Хотя бы одному.

– Я не убивал твоих родичей!

– Ты – гунн. Пусть германец, но – гунн. Воин мерзкого Аттилы. И отвечаешь за своих. Ответишь!

Амбрионикс замолк, презрительно сплюнув.

– Пусть так, – горько усмехнулся пленник. – Пусть – отомстил. За убитых. Ну, а те, кто попал в плен? За них ты биться не хочешь?

– Кто тебе сказал, тварь, что не хочу?!

Ага! Радомир даже вспотел – надо же, как проняло-то! Вот куда и нужно бить – в попавших в плен родичей.

– Не знаю, что за отряд разграбил ваше селение, – задумчиво произнес Радомир. – Но, возможно, я бы смог помочь тебе кое-кого отыскать.

– Я не предатель, – спокойно отозвался воин. – И обойдусь без твоей помощи.

– Ну и дурак. Кого сможет отыскать в гуннском войске одинокий галл? Только свою смерть.

– Пусть так, – Амброникс упрямо наклонил голову, так что козья шапка его, кервезия, едва не упала.

Узник, конечно, не видел этого, но чувствовал – парень волнуется, а значит, ночная беседа задела его за живое. Тогда нужно развивать успех:

– Гунны, германцы… тебе-то какая разница – кто?

– Ни воины Торисмунда, ни римляне Аэция не убивали моих родичей, это сделали гунны. Те, кого называют гуннами – средь них были и готы. Или франки. Один рыжий верзила… у-у-у… Гунны, кстати, оказались куда более милосердны… один гунн…

– Надо же! – Радомир не поверил ушам своим. – Да что ты говоришь? Милосердный гунн? Да где ты такого увидел?

– Не твое дело. Не знаю, почему он так поступил, почему не стал… Видать, дал какой-то обет. На мое счастье.

Видимо, почувствовав, что увлекся, что рассказал о себе что-то лишнее, Амбрионикс замолчал и больше уже ни на что не реагировал, лишь угрюмо сопел.

Что ж, эта ночь не последняя…

Растягиваясь на глинобитном полу, так рассудил сейчас Радомир, именно так, наверное, думал и его ночной стражник. Однако судьба в лице королевского графа, римского всадника Гая Вириния Гетора, распорядилась иначе.

Господин граф заявился с рассветом, не поленился пораньше встать, впрочем, в эту эпохи вообще вставали рано, с солнышком, и столь же рано ложились – а чего зря светильники жечь? Особых-то развлечений не было. Да что уж тут говорить – отними у наших, российских людей, компьютер да телевизор? Так же бы все и было… как у галлов, готов, гуннов, ничуть не интереснее и уж точно – не веселей.

Заскрипев, натужно отъехал засов. Распахнулись ворота, впуская призрачный свет едва занимавшегося утра. Двое дюжих воинов, войдя в амбар, заломили пленнику руки, связав за спиной тугой ременной петлею.

«Интересно, каким узлом связали? – машинально подумал бывалый турист Родион. – Двойной булинь, что ли?»

А, каким бы не связали – не развяжешься.

Ухватив узника под локти, воины подтащили его пред светлые очи своего господина, крупное лицо которого казалось опухшим со сна, а редкие волосенки жалко торчали в стороны, словно старая солома. Расторопный слуга – тот самый словоохотливый часовой-приказчик, что так полюбил играть в города, – тряхнув рыжими вихрами, поспешно поставил хозяину притащенное, видимо, из дому, кресло. Деревянное, с резными перилами и обитой красным бархатом спинкой.

Усевшись в кресло, Вириний поерзал, устраивая поудобней седалище, и, скривив тонкие губы, прищелкнул пальцами. Подбежавший парнишка – тот самый светленький Марк – подставил под ноги господину скамеечку, и граф, удовлетворенно кивнув, наконец-то соизволил обратить свой взор на пленника.

– Тебя зовут Радомир и ты – воин, – не спрашивая, а констатируя факт, звучно проговорил граф хорошо поставленным баритоном.

Хороший голос, приятный, наверное, случись такая нужда, Вириний Гетор смог бы неплохо петь песни, очень даже неплохо, намного лучше многих безголосых «королей» и «королев» пошлой российской эстрады. Взял бы в руки шапчонку, и: «У Курского вокзала стою я молодой, подайте, Христа ради, червонец золотой!» А что? Накидали бы, с голоду б не умер.

– Ты что смеешься-то? – удивился граф. – Я еще ничего не сказал.

– Так, – Радомир не счел нужным подавить улыбку – вот еще! – Утро хорошее – вот и радостно.

Вириний прищурился:

– Это хорошо, что ты такой весельчак. Я, знаешь ли, жизнерадостных людей люблю. Жизнерадостных и искусных в своем деле. А твое ведь дело – война, так?

– Допустим, – узник пожал плечами.

– Вот об этом сейчас и поговорим! – граф весело всплеснул руками. – Думаю, мое предложение тебе очень даже понравится, ведь в случае успеха ты обретешь свободу. Да-да, что ты так смотришь? Не веришь, что я тебя отпущу? А вот и зря – я всегда держу слово. Впрочем, для начала тебе нужно будет кое-что для меня сделать… для меня и для себя тоже. Понимаешь, о чем я?

– Пока не очень, – честно признался пленник.

– Сейчас поймешь, – поплевав на ладонь, Вириний Гетор пригладил свои редкие волосенки и причмокнул. – Сначала спрошу тебя кое о чем. Нет, нет, вовсе не о том, про что ты, как я догадываюсь, думаешь. Поверь, я не собираюсь заставлять тебя совершить какой-то низкий поступок, кого-то там предать, выдать. О, нет! Вопросы касаются лично тебя, ты можешь на них отвечать или не отвечать, если сочтешь нужным. Итак, первый вопрос: ты хорошо понимаешь мои слова?

Рад тряхнул головой:

– Отчасти. Я знаю латынь, но… как говоришь ты…

– Хорошо, – покладисто согласился господин граф. – Перейду на чистую латынь, коль уж ты так хочешь. Так – понятно?

– Вполне.

– Вот и славненько. Каким оружием ты владеешь?

– Всяким, – узник повел плечом – вопрос показался ему глупым. – Я же воин, не буду скрывать.

– И все же, можно узнать поподробнее? Владеешь ли ты мечом?

– Да чем угодно! Мечом, копьем, секирой. Луком, фрамеей… Что еще забыл? Палицу? Палицей – тоже.

– Очень хорошо, – Вириний потер руки с видом паука, поймавшего наконец в свою паутину жирную навозную муху.

И этой мухой был сейчас Радомир, хоть и не очень красивое, конечно, сравнение.

– А щит? – не отставал «паук». – Какой ты обычно предпочитаешь? Старый добрый римский скутум или овальный, галльский?

– Круглый. Такой, каким пользуются словене и готы.

– Хорошо. Теперь – доспех. Простая кожаная куртка? Галльская кольчуга? Римская пластинчатая лорика сегментата?

– Любой. Кроме римской лорики – сидеть за столом в ней не очень удобно.

– Ты еще спать бы в ней попробовал! – засмеялся Вириний. – Ладно, не буду больше томить, тем более, полагаю, ты и сам обо всем уже догадался. Знаешь, были в старину такие воины-рабы – гладиаторы… Ага! По глазам вижу, что понял! Тем лучше – меньше объяснять. Так вот, скажу прямо – я намерен устроить гладиаторский бой! Как делали цезари да и всякие почтенные люди!

При этих словах граф даже вскочил с кресла, поставив на скамеечку ногу, картинно запахнул плащ – ни дать ни взять, Цезарь! Ну, или по крайней мере – Август. Да-а-а… это плохо, когда у подобного рода типов появляются навязчивые идеи, а гладиаторский бой – как раз из таких.

– Кажется, христианская церковь очень плохо относится к подобного рода забавам, – осторожно заметил Рад.

– Ха?! – Вириний откровенно расхохотался. – Кто это сказал? Язычник! Или арианин, еретик, что еще хуже. Ты за мою душу не беспокойся – грехи я замолю, поверь, гладиаторское сражение не самый большой из них, далеко не самый.

Граф лукаво прищурился и закончил:

– Так что готовься! Победишь соперника – получишь и жизнь, и свободу. Будь уверен, я свое слово держу.

Пленник склонил голову набок:

– А если я в нем не уверен? Ну, вот, совершеннейше!

– А если не уверен, я тебя заставлю, – граф сурово нахмурил брови. – Если ты откажешься сражаться, я прикажу сварить тебя живьем. Или содрать с тебя шкуру – поверь, умельцы найдутся. А мы все послушаем, как ты будешь орать!

На том, собственно, аудиенция и закончилась. Пленника опять водворили в узилище, правда, предупредив, что первый бой начнется уже сегодня вечером, на вилле господина Вириния, не на этой, на другой, у графа имелась не одна вилла.

Гладиаторские бои… Нет, нельзя сказать, чтобы они совсем уж не проводились в эту эпоху, однако… Однако Рим трещал по всем швам, императорам некогда было устраивать ристалища – мунусы, а людям богатым и знатным – незачем. Давно канули в лету те времена, когда римских граждан ублажали хлебом и зрелищами, теперь от этих граждан ничего не зависело, а следовательно, и устраивать для них гладиаторские бои никто не считал нужным. А вот своих, званых к обеду гостей потешить – это другое дело! Такой мини-мунус. Что-то типа бокса или боев без правил.

Радомир, конечно, был отнюдь не в восторге от того, что придется принять участие в таком непотребстве.

Хочешь – не хочешь, а придется, иначе Вириний выполнит свои угрозы, уж в том можно было не сомневаться. Что же касаемо сегодняшнего вечера, то тут молодой человек даже питал определенные надежды – ведь сбежать даже с самой охраняемой виллы куда легче, нежели с запертого на прочный засов амбара.

Отдохнуть новоявленному гладиатору не дали – хватит, наотдыхался уже. Через полчасика выдернули из амбара да куда-то повели – похоже, что на виллу Вириния Гетора, куда же еще-то?

Небольшой городок, в котором не по своей воле оказался хевдинг, располагался на излучине реки, как раз на самом мысу, обрывавшемся вниз крутыми, местами поросшими ивами и черной смородиной, берегами. Кое-где на обрывах белел известняк, из которого и были сложены городские стены, сейчас, во время разлива, вовсе не имевшие неприступный вид. Лигер разлился настолько, что казалось, вершины стен можно было запросто достать рукой – вот только подняться в лодке.

Аккуратные – типично римского вида – дома с расположенными на первых этажах лавками ближе к окраинам сменялись галльскими деревянными строениями, убогими, с соломенными крышами хижинами, окруженными покосившимися плетнями. Жилища бедняков, рядом с которыми, ничуть не чураясь столь нелестного соседства, белели виллы. Рублевка и Грошовка, два мира – два детства, и тут – даже этот маленький городок – город контрастов! По большому счету, за полторы тысячи лет ничегошеньки в этом мире не изменилось. Все только к худшему: «и доллары зеленые в глазах».

Солидные, обитые широкими железными полосами, ворота, как водится, отворил привратник – не какой-нибудь там ветхий шамкающий старик, а молодец, кровь с молоком – осанистый, кудрявый, с наглой мордой записного господского лизоблюда, исполненной нешуточного презрения ко всем прочим людям. Такие физиономии – и такие настроения – обычно бывают распространены в среде министерских клерков, мелких чиновников, обретающихся «при начальстве» шоферов «с мигалками», гувернанток, служанок и прочей челяди.

– Куда? – лениво отворив одну створку, сквозь зубы процедил молодец.

Воины подобострастно склонились, старший из них – седоусый – поспешно опустил вдруг вспыхнувшие недюжинной злостью глаза:

– Ведем гладиатора к пиру. Господин разве не говорил?

– А-а-а! Это и есть гладиатор? – привратник посмотрел на пленника с любопытством, похожим на неистовую страсть первоклассника, пытливо терзающего тупым перочинным ножом дергающуюся и издыхающую на глазах лягушку. – Ну-ну, ведите сразу в клетку. И не забудьте принести ему поесть.

– Все сделаем, Гелозий, не сомневайся.

– А я и не сомневаюсь! – закрывая ворота, молодец нагло сплюнул. – Была нужда.

Проходя по обширному двору с ухоженным садом, Радомир косил глаза, все примечая: и посыпанные песком дорожки, и вооруженных воинов на всех углах, и длинный – впритык к высокой ограде – сарай с покатой крышей. Интересно, куда выходила та часть стены?

– Эй! Ты что уставился? А ну, шагай! – один из воинов ткнул замешавшегося «гладиатора» тупым концом копья.

– Я слышу голоса. Неужто там – рынок?

– Ха! Рынок? Вот чучело гуннское. Нет там никакого рынка – один обрыв, да река.

Пленник удивился – что же, выходит, вилла была выстроена впритык к крепостной стене? А почему бы и нет? Места-то в городке мало, а здесь, у стены – и воины постоянно, стража – все безопаснее, особенно – по нынешним неспокойным временам.

Ну да, ну да – точно – стена, а вон, рядом – и башня с черной фигуркой часового на фоне блеклого жемчужно-серого неба.

– Туда! – идущий впереди воин, обернувшись, указал на небольшую дверцу.

Ну, конечно, не через парадный вход же входить!

Пройдя по длинному темному коридору, наполненному вкусными запахами готовящихся к пиру яств, вся процессия пересекла атриум с наполненным дождевой водой бассейном и, свернув влево, вышла в просторный сад, посередине которого была устроена круглая железная клетка – арена!

Рядом с ареною, под навесом, были устроены ложа, расставленные по римскому обычаю, буквой «П». Посередине стоял легкий низенький столик, инкрустированный то ли золотом, то ли просто до блеска начищенной бронзой или вообще медью. Напротив стола и позади лож слуги разжигали жаровни. Понятно – VIP-ложа. Места для особо приближенных гостей.

Слева и справа от лож тянулись низенькие скамеечки, напротив которых тоже стояли столы, длинные и грубо сколоченные из наскоро обструганных досок – места бюджетные, местный эконом-класс.

Лязгнув, отворилась сделанная в клетке дверца. Воины грубо втолкнули пленника на арену, и старший хмуро велел ждать.

– Чего ждать-то? – просто так, чтоб, если повезет, узнать хоть что-то еще, поинтересовался Рад. – У моря погоды?

– Чтоб ты знал, гунн: у нас здесь не море – река.

– Ну, надо же! Тот, кучерявый, кажется, что-то говорил про еду?

– Тебе принесут еду. А также оружие и доспехи. Ешь побыстрее, переодевайся и будь готов к битве.

– Всегда готов! – невесело пошутил узник.

Действительно, не прошло и пары минут, как отлучившиеся куда-то воины уже вернулись обратно, на этот раз не одни, а в сопровождении двух молодых парней – слуг, в одном из которых Радомир неожиданно узнал дневного своего собеседника, напарника по игре в города. Как бишь его зовут-то? Марк? Не, Марк – это мальчик.

Все же «гладиатор» помахал рукой:

– Эй, приказчик. Сальве!

Тряхнув волосами, юноша сделал вид, что не слышит, и, бросив в открытую дверь принесенную с собой амуницию, поспешил поскорее убраться, видимо, тяготясь столь неприличным знакомством.

– Ну, вот, – прокомментировал про себя молодой человек. – Играли, играли – и на тебе! Теперь нос воротит.

– Ешь! – второй слуга передал в клетку плетеную корзинку с едой.

Усевшись по-турецки, Радомир поплевал на руки и вполне искренне поблагодарил:

– А вот за это спасибо!

Благодарить, к слову сказать, было за что: узник наконец-то смог нормально поесть. Перекусил, заморил червячка жареной на вертеле рыбой – похоже, что форелью. К форели, на римский манер, прилагался неаппетитно пахнущий соус – гарум – из протухших рыбьих кишок. Подняв бронзовую соусницу, юноша брезгливо понюхал и скривился:

– Это пусть олигархи едят, а мы, простые шофера, уж как-нибудь обойдемся и без этих изысков. Хлеба бы лучше принесли… Ага, вот он – хлеб. Мягкий, пшеничный! А тут что? Мясо, что ли? Дичь какая-то… дрозд, что ли? Тьфу ты, пакость, пока съешь – об кости все зубы сломаешь.

Но, в общем, обедом молодой человек остался доволен, как и оружием – ему вернули собственный меч – Гром Победы! Господи… хоть что-то! Да с таким мечом…

А еще были доспехи, защищавшие лишь правую руку до самого плеча, и глухой, с забралом, шлем с высоким гребнем. Все это пришлось надеть, предварительно сняв тунику.

Пока «гладиатор» готовился, вокруг арены собиралась публика. Сначала, как водится, пришли те, кто похуже – музыканты, факельщики, господские клиенты и прочая шелупонь, а уж потом потянулись и самые важные гости, лично сопровождаемыми хозяином, вырядившимся по такому случаю в совсем уж древнюю и весьма претензионную одежку – белую, с красной каемочкой, тогу. Точно, мания величия у бедняги! Сенатором себя считает, что ли? Или – бери выше – цезарем? Впрочем, цезарь сейчас – одно лишь название, власти почти что и нет, вся власть у Флавия Аэция, знатного римского патриция и выдающегося полководца, германца по крови.

Гай Вириний Гетор шел, выпятив нижнюю губу – наверное, так ему казалось более представительным и мужественным, рядом с ним вышагивала дородная, и видно, сильная на руку, женщина лет сорока, с некрасивым вытянутым лицом, словно бы вырубленным из известняка, судя по всему – законная супруга графа. Толстые пальцы ее были усеяны сверкающими на солнце перстнями подолом подметала дорожную пыль дорогущая парчовая стола, поверх которой был накинут разрезной плащ, небесно-голубой, вышитый мелким речным жемчугом. Жирные губы хозяйки кривило от отвращения: то ли к гостям, то ли ко всему этому непотребному действу.

Впрочем, господин королевский граф был тот еще крендель и к супруге, похоже, относился индифферентно. Вот усадил, галантно приложился к ручке и тут же ускакал встречать гостей, которые как раз показались на дальней аллее, сопровождаемые давешним наглым привратником. Все нахальство этого молодца, словно по волшебству, куда-то пропало, и вообще – держался он подчеркнуто любезно и скромно. Благоговейно даже. А сопровождал – какого-то длинного и худого старика с обширной зияющей плешью да явившуюся вместе с ним худосочную молодую особу, одетую весьма вызывающе – в полупрозрачные, одна поверх другой – туники, верхняя – палевая, нижняя – пошловато-розовая с какими-то дурацкими рюшами. Наверное, особа сия чувствовала себя в подобном наряде неотразимой, однако до той же Памелы Андерсон ей было как до Пекина пешком. Сексуальности столь эротичное платье не прибавляло, скорее наоборот – вызывало стойкое отвращение – одни торчащие ребра чего стоили! Да еще противные прыщики-грудки.

Впрочем, кому что нравится – хозяин, судя по всему, был от гостьи в полном восторге. Упав на одно колено, целовал ручку:

– О, Меления, о, краса очей моих, поистине, это именно про тебя сказал когда-то Вергилий… ум-м… как же это? М-м-м… Забыл! Сраженный твоей красотою, забыл, о прелестная Меления. Проходите же, проходите… вот, на почетное место… Садись, садись, друг мой Прокл, наконец-то выпьем с тобой, как в старые добрые времена, когда я еще не был женат и… Впрочем, прошлое мы вспомним попозже. А сейчас… Разрешите вам всем представить! Я так хотел – и я сделал! Мунус – гладиаторский бой, кои раньше устраивали цезари, нынче – только для вас, моих любезных гостей! Итак, смотрите же на него, смотрите, пока солнце не скрылось за облаками, пока не зашло, пока…

Затейник граф был, надо признать – хорош! И как говорил – Демагог отдыхает! А голос, голос – прекрасный, хорошо поставленный, баритон – звучный, открытый. Не как некоторые – не говорят, а сопли жуют или перекатывают во рту камни.

Магический, чарующий голос всадника Вириния Гетора, его сенаторская тога и недюжинное, надо признать, обаяние самым волшебным образом действовали на всех гостей, в особенности же – на худяшку Мелению, узкое личико которой все же можно было бы назвать если и не красивым, то вполне симпатичным. Да и грудь, если присмотреться…

Впрочем, пялить глаза узнику долго не пришлось.

– Вот он идет! – поправив тогу, возопил вдруг Вириний, указывая рукой на виллу. – Рыжий германский зверь! Сама смерть! Ох, и знатная же будет битва!

Радомир закусил губу: из-за деревьев как раз показался здоровенный, голый по пояс, верзила, огненно-рыжий, с руками, словно оглобли, с круглым германским щитом с большим серебристым умбоном.

– Это сам Тор! – не уставал петь эпитеты граф. – Языческий бог смерти!

Тор, конечно, не был богом смерти, но слова Вириния Гетора звучали так убедительно, что можно было поверить во все, что угодно.

– Против него – гуннский богатырь Радомир! – хозяин не уставал расхваливать бойцов, – Житель далекой северной чащи! Сейчас, любезнейшие мои господа, два дикаря будут биться для вас! И ставка в этой борьбе – жизнь!

– А как же Сенека, Тертуллиан, Августин? – неожиданно запротестовал лысый. – Они вовсе не зря осуждали гладиаторские игры, и сама мать святая церковь…

– Так у меня не игры, уважаемый господин Валерий, – повернув голову, Вириний обаятельно улыбнулся. – Просто кому-то из своих пленников я хочу подарить жизнь. И свободу! А так бы я казнил всех – ведь это враги!

– И к врагам нужно быть милосердным.

– Так это разве не милосердие? – королевский граф довольно опустился на ложе. – Один из них останется жив и свободен!

Лысый махнул рукой:

– Сдаюсь, сдаюсь, господин Гетор. С тобой трудно спорить!

– Так и я не заядлый спорщик, – Вириний не сводил взгляда с гостьи. – Просто привык говорить что есть.

Итак, господа, – он обернулся к клиентам. – Может быть, кто-нибудь хочет сделать ставки? Их примет мой мажордом, прошу, не стесняйтесь.

– Ставлю денарий на рыжего!

– Два денария!

– Три!

– Вот три золотых, – обворожительно улыбаясь, протянула ладонь Меления. – Я поставлю их на того, кто в клетке… как его зовут?

– Радомир, моя госпожа, таково его варварское имя.

– Ра-до-мир, – женщина облизала губы. – Может быть, мы с ним еще встретимся.

– Вот уж в этом я не уверен, любезнейшая Меления, – расхохотавшись, граф поднялся на ноги и махнул рукой воинам. – Начинайте!

Вскочив на ноги, Радомир бросил быстрый взгляд вокруг… Оо-о-! Какой похотью, какой жаждой скандала и крови светились плотоядный глазенки гостей! Примерно так же, как у зрителей какого-нибудь пошлого телевизионного шоу… да они мало друг от друга и отличались – что эти гости, что россиянские телезрители – всем подавай потасовку, скандал и мясо, мясо, мясо!

– Убей его!!!

Едва подбежавший слуга отворил в клетку дверь, разом вскинулись гости:

– Пор-рви-и-и!!!

Оправдывая их ожидания, германец зарычал, словно дикий зверь, и, яростно укусив край щита, бросился в схватку.

Удар!

Радомир едва успел подставить клинок и тут же пропустил удар щитом в голову. Хорошо, хоть был шлем и плотный подшлемник. Однако в ушах загудело, и забрало сдвинулось куда-то в сторону, а детинушка вновь нанес удар, на этот раз угодивший в навершие щита. Отбив натиск, Рад поправил шлем… всего-то и отвлекся на какую-то секунду, а вражий клинок уже достал его грудь, раскровянил… Слава богу – неглубоко.

– Пор-рви! Пор-рви! Пор-рви! – при виде крови еще больше завопили зрители.

– Убей его, убей!

– Выпусти ему кишки, германец!

Снова град ударов! Соперник был мощным, словно дуб, огромным – раза в два шире Радомира в плечах и на две головы выше. Вот уж детинушка! Да еще зрители – ну, может быть, кроме худяшки Мелении – явно болели именно за германца, поддерживали криками:

– Пор-ви-и-и-и!!!!

Ладно… Рад тоже все-таки был не лыком шит, умел славно сражаться, да меч его, подарок братца Истра, недаром носил гордое имя Гром Победы!

Поудобнее перехватив меч, Рад резко уклонился в сторону, пропуская мимо себя сломя голову бросившегося соперника, и, в свою очередь, тут же перешел в атаку.

Резкий выпад… Клинок – вперед… Есть!

Враг вовремя уклонился, но все же Гром Победы уже попробовал его крови, прочертив по предплечью рваную бордовую полосу.

Германец взвыл, словно волк, и дико, по-бычьи наклонив голову, снова рванулся в атаку, обрушив на соперника целый град ударов, так, что тот только успевал отбиваться.

От звона мечей гудело в ушах, и холодный пот струился под шлемом, застилая глаза. А зрители орали:

– Смерть ему, смерть! Убей его, германец! Пор-р-рви-и-и!!!

У обоих бойцов уже кровоточили раны, так, царапины, вовсе не мешавшие биться, скорее даже наоборот.

Детинушка оказался опытным воином: видя, что первый натиск не удался, постепенно сменил тактику, перейдя от яростно-бездумных атак к вдумчивому выматыванию. Кружил, поигрывая мечом, словно высматривающий добычу стервятник. Оп! – нанес резкий удар. Радомир был начеку, отбил вражеский клинок, сам ударил… звякнули мечи, скрежетнули… противно-противно, словно пальцем по запотевшему стеклу или по школьной доске – ногтем.

А зрители уже устали ждать – это было видно. Кто-то начал есть, кто-то торопливо опрокидывал в себя кружку за кружкой, слово боясь, что у него отнимут это вино, не дадут вусмерть упиться.

– Давай, германец! – подойдя к арене, заорал Вириний Гетор. – Покажи, на что ты способен! Порви этого недотепу!

– Пор-рви! Пор-р-ви!!! – эхом подхватили зрители.

Кто-то – слышно было – закашлялся, верно, подавившись костью.

Выбирая удобный для нападения момент, соперник ходил по краю арены, меряя босыми ногами песок. Да, гладиаторы не зря сражались босыми – так ноги меньше скользили. А вот Рад этот момент не учел, не разулся, о чем теперь жалел, да поздно. Противник откровенно щерился, видел, еще немного, и Радомир устанет, и рано или поздно совершит роковую ошибку. Ждал. Зыркал глазами, поигрывая окровавленным клинком.

А гости уже столпились у самой арены – VIP-персоны, клиенты, слуги – смешались в гнусном азарте все. Восторженно глядя на Радомира, что-то шептала Меления, как видно, молилась. Амбрионикс – оказывается, он тоже здесь был – наклонился, что-то поднял с земли, улыбнулся как-то загадочно и зло…

Радомир видел все это боковым зрением, так, мельком, но – словно в замедленной съемке. Юноша смотрел сейчас как бы сквозь врага, как бы в глаза стоявшему у самых прутьев решетки юному галлу… Так легче было заметить любое движение соперника, легче предугадать.

Ну, давай же, давай!

А враг, хитро ухмыляясь, все ждал чего-то.

Ну, жди…

Стиснув зубы, Рад внезапно атаковал германца, ударил в щит, затем – сразу – в шею, затем… Затем соперник отбросил его щитом, просто отпихнул, как бульдозер навесным ножом. Да уж, сражаться с таким экскаватором – задача нелегкая. И все же, все же Радомир заметил наконец слабину – враг слишком уж надеялся на свою силу. А ведь, кроме силы, кроме выносливости, большую роль играет и умение. Не просто удар, а закрутить, а обманным движением вывести противника из равновесия… Как сейчас и поступил Рад: вот блеснул в рыжем свете солнца клинок, вот посыпались искры… а вот – резко – влево! И толстая шея врага – вот она, на расстоянии вытянутой руки… И-и-и…

Германец вдруг споткнулся, злобное лицо его исказилось гримасой… на миг что-то его отвлекло, лишь на миг, не больше. Раду этого оказалось достаточно. Хлесткий, как бич, удар. Противный хруст ребер…

Соперник всей своей тушей повалился в песок, щедро орошая арену кровью.

Не обращая никакого внимания на орущих зрителей, Радомир снял шлем и устало уселся рядом с убитым врагом. Убитым на потеху гнусной толпе телезрителей… нет – просто зрителей, впрочем, разница не велика. А у такого поединка рейтинги бы зашкаливали…

С грустной усмешкой молодой человек посмотрел на поверженного соперника, не испытывая сейчас совершенно никаких чувств, одну лишь навалившуюся усталость. Германец лежал навзничь, нелепо раскинув ноги, в правой пятке его торчала окровавленная рыбья кость, довольно таки большая. Так вот что его отвлекло! Но… откуда здесь кость, на арене?

Радомир медленно поднял глаза… и встретился с торжествующим взглядом галла. Отбросив упавшие на лоб волосы, Амбрионикс улыбался и что-то шептал.

Странный парень… А может быть, эта кость… это он ее… но зачем? Какая ему разница, кто из бойцов будет повержен? Если уж на то пошло, так лучше – гунн, ведь именно так этот парень называл Радомира.

Молодой человек покачал головой. В ушах его словно бы включился звук.

– Ха-у-у-у!!! – зрители уже не орали – выли.

Кто-то – разочарованно, а кто-то восторженно, и даже – счастливо. Видать, не все ставили на германца.

– Дайте! – смеясь, радостно кричала Меления. – Дайте же я его поцелую! Эй, гладиатор… – Наклонившись, она оторвала от подола туники длинную полупрозрачную ленту. – Возьми!

Радомир никак не прореагировал, лишь цинично усмехнулся и сплюнул – а пошли вы все в задницу! Тоже еще, нашли гладиатора.

Однако парнишка-то, Амбрионикс, не прост…

– Гунн! Гунн!!! – орали до хрипоты зрители. – Гунн!!!

– А ну, гоните-ка сюда серебряхи! Не зря я на него ставил.

– Повезло твоему гунну. Случайно все получилось, видели ведь все, как упал.

– Да-да, германец обо что-то споткнулся, я точно видел.

– И я!

– Господин граф! Это нечестная победа!

Вириний Гетор откровенно упивался собою. Это ведь он, он устроил нынче мунус, что когда-то было подвластно лишь цезарям либо очень богатым и влиятельным людям. А он вот… Хотите смотреть на гладиаторов? Пожалуйста! Века пройдут, а люди вспомнят – мол, в тот год это было, когда королевский граф господин Гетор устроил игры. Ах, какие игры были, ничуть не хуже, чем в Риме – смачные, кровавые, да еще и с интригой! И что с того, что бились один на один? Накал страстей от этого ничуть не уменьшился.

– Слава господину Виринию! – опомнившись, нестройным хором закричали лизоблюды-клиенты. – Слава! Слава! Слава!

Даже тощая красотка Меления, подскочив, чмокнула графа в щеку:

– О, мой герой!

Увидев то, дебелая супружница Гетора нехорошо усмехнулась, подкинув в руке тяжелую серебряную поварешку.

На миг скосив глаза, устроитель игр по достоинству оценил сей красноречивый жест и, взгромоздившись на ложе, громогласно возвестил:

– Солнце еще не зашло, любезнейшие мои гости! Хотите еще бой?

– Хотим! Хотим! Хотим!

– Так вы его получите! Уже прямо сейчас. Эй, мажордом, скажи, пусть приведут следующего бойца.

– Но, мой герой, этот же устал, – слабо запротестовала Меления, однако граф ее не слышал или делал вид, что не слышит – как раз целовал ручку жене.

Не, все же услыхал, улучил момент, обернулся:

– Да там такой боец… дохленький, так что силы будут равными. Тем более, тут многие говорят, что этот бой был не совсем честным и победителю просто повезло. Вот и испытаем его еще раз!

– Слава щедрому Виринию!

– Слава! Слава! Слава!

Да уж, хитрый граф не зря пригласил полностью зависящих от него материально клиентов – те и старались, создавали необходимы антураж, теша самолюбие и гордость своего патрона.

– Так этому-то дайте попить! – встрепенулась Меления. – Я сама дам…

Встрепенулась, схватила серебряный кубок, метнулась к клетке, протягивая кубок сквозь прутья решетки:

– Пей, мой герой!

Похоже, для этой женщины все тут были герои.

– Благодарю тебя, прекрасная незнакомка, – Радомир не стал обижать даму.

Да какую даму? Девчонка девчонкой, лет, наверное, восемнадцать. По местным меркам – вполне зрелая женщина, скоро и старость. Ничего, ничего, красивенькая, и волосы такие – крашеные, что ли? Нет, скорее – просто высветленные солнцем – так делали модницы, ибо брюнетки в римские времена не котировались вовсе. Темные волосы – значит, мужланка! Вот и старались и девочки, и солидные матроны, высветлялись, кто как умел, точнее – у кого на что денег хватало.

– О, ты умеешь говорить комплименты? – Красотка явно обрадовалась и, забирая кубок назад, зашептала: – Там, у причала, стоит моя барка, самая красивая, называется – «Дафния». Ты победишь всех, я знаю. Приходи после пира. Придешь?

– Надеюсь.

– Я буду очень ждать! Тотчас же пошлю слугу предупредить кормщика.

Словно бы невзначай дотронувшись до руки «гладиатора», Меления широко распахнула глаза – чувственные, большие, зовущие, того самого чудного палево-серого цвета, что еще называют жемчужным.

Ах, все же – красотка, что и говорить – красотка. Интересно, кто ей тот лысый? Муж? Очень может быть. Импотент, наверное. А яхта, значит – «Дафния». То есть не яхта – барка.

На миг промелькнула мысль: а что, если схватить ее за руку, притянуть, приставить клинок к горлу да потребовать свободы – здесь же и сейчас? Верно, открыли бы клетку, чего уж… Только нехорошо все это, подло. Использовать столь мерзким образом женщину – фи! Настоящие мужики так не поступают… даже грубые и необразованные германцы – и те столь бесчестного поступка не одобрят и не поймут.

Пользуясь возникшей паузой, затянули какую-то веселую мелодию музыканты. Что-то такое знакомое-знакомое… частушки, что ли? А очень похоже. Повернув голову, Радомир посмотрел на музыкантов – лютня, цимбалы, двое флейтистов… один очень похож на Скорьку – такие же смешно оттопыренные уши… Черт!!! Да это и есть Скорька! А рядом – Иксай. И не флейты у них – свирели!

Господи… неужели, выбрались? Неужели – нашли? Не зря, стало быть, Радомир в города со стражником играл.

Господи – наши! Нашли. Ну, теперь…

– Встречайте же нового бойца! – опростав бокал вина, громко заголосил Вириний. – Не смотрите на его рост и возраст, этот парень силен, вынослив и жилист. Настоящий гунн! Встречайте! Вот он! Вот он идет.

Рад с любопытством повернулся. Нового соперника вели четверо вооруженных воинов, видать, не особенно доверяли, даже не развязали руки. Вот, уже тут, у клетки, развязывают…

О, Боже! И что сегодня за день такой? Одни встречи.

Рад снова вздрогнул, еще на ведая, печалиться ему или радоваться. Он узнал бойца. Да, настоящий гунн. Узкоглазый и смуглолицый мальчишка… Миусс!

Глава 8

Зима 453 г. Галлия

В бегах

Миусс!!!

Подскочивший Амбрионикс проворно распахнул перед новым бойцом решетчатую дверь арены. Неловко так распахнул, едва не упал, ухватившись за худые плечи гунна. Что-то пробурчал, не поймешь, выругался или извинился. Да и черт с ним, кому какое дело до этого неловкого парня?

А гунн сверкнул глазами и тут же смежил веки. Бесстрастная улыбка играла на его скуластом лице, не исчезнувшая, даже когда парня грубо втолкнули в клетку. А следом полетел меч.

– Бери, недотепа!

О, гунн оказался проворным! Миг – и брошенный клинок словно сам собой прилип к правой руке, и тут же – сразу – прыжок, и удар… И искры!

И восторженный рев гостей.

И радостный возглас Рада:

– Миусс!!!

Глаза бойцов встретились – солнечно-карие – Радомира и темные, вытянутые, степные – Миусса.

– Засов не плотен на двери, да, – забавно – как знаменитый учитель джедаев Йода – меняя слова, промолвил гунн.

– Музыканты – мои воины! – эхом откликнулся молодой человек. – Выберем момент и бежим.

– Сначала отвлечь нужно их. Сражаемся.

Ах, как они бились! Как сверкали глаза, звенели клинки, летели искры! Удар – отбив! Удар – отскок. Удар – отводка.

Настоящий образцово-показательный бой. Впрочем, и знаменитые гладиаторы, точнее говоря – их менеджеры-ланисты, частенько практиковали договорные схватки. А как же? Прикажете дорогущего знаменитого гладиатора на потеху жадной до крови толпы растерзать? Этак никаких бойцов не напасешься. Иное дело – необученные пленники, мясо – в тех деньги никто не вкладывал, тех было не жаль.

– А этот гунн неплохой боец! – радостно возопил кто-то из опьяневших клиентов. – Ставлю два против одного!

– Напрасно ты так рискуешь, Деметр!

Бойцы на какой-то миг отпрыгнули друг от друга… чтоб снова сойтись. И снова – звон мечей, удары, и яростные крики зрителей.

– Дай ему, дай! Покажи этому худосочному!

– Нападай… – наконец показал глазами Миусс. – Я отступлю к двери.

И тут же отпрыгнул назад. Радомир, подняв меч, бросился следом.

Взвыла толпа.

Удар. Звон. Искры…

Щеколда… где эта чертова щеколда? Ага! Вот она…

– А ну-ка, посторонись, брат!

Ударив клинком по щеколде, Рад пинком распахнул ничем уже не сдерживаемую дверь, выскочил, чувствуя за плечами дыханьи Миусса. Стражники и гости опешили, растерялись.

А вырвавшиеся на волю бойцы уже неслись по аллее, навстречу пришедшим в себя врагам. Дюжина вооруженных воинов в римских добротных панцирях встала на пути беглецов. Князь ударил мечом одного, гунн – другого. Завязалась сеча, теперь уже – уж точно, не на жизнь, а на смерть.

– Держись, Миусс!

– Лучше смерть, чем неволя!

Удар!!!

– А умирать мы погодим.

Что просвистело. Упал один воин… другой… Доспехи плохо держали стрелы.

Гунн удивленно скосил глаза:

– Что такое там, друг?

– Наши, Миусс! – отбивая вражий клинок, обрадованно воскликнул хевдинг. – Наши!

– Держись, княже!

Могучим всесокрушающим вихрем ворвались в гущу врагов верные дружинники Радомира. Те, кого он привел с собой. Налог кровью. Серый Карась, Хомут, Скорька… Иксай… все ж этот парень уцелел. Здорово! А кто это тут машет секирой? А-а-а!!!

– Славный Хукбольд, сын Винегара!

– Рад видеть тебя живым, вождь!

Удар… Рад поразил противника в шею. Фонтаном брызнула кровь. С остальными тоже уже было кончено – кто-то бежал, кто-то остался валяться на свежей весенней травке. Словно бы прилегли отдохнуть. Война – гнусное проклятое дело. И – обычное, без нее в эту эпоху – никак.

– В крепости много воинов, хевдинг, – скосив глаза, выкрикнул Хукбольд. – Нам бы скорее уйти.

– Туда! – быстро сориентировавшись, князь указал мечом на покатую крыши пристройки. – Там – обрыв, река. Но больше, похоже, некуда.

Да уж, на дальней аллее слышались крики собранных по тревоге воинов. Хитрый Вириний не зря выстроил виллу у крепости. Еще немного – и будет не уйти. Враги, кругом враги… их все больше и больше. Целый лес копий. А вот уже полетели стрелы.

– Уходим! – зычно выкрикнул Радомир.

Одно хорошо – быстро, прямо на глазах, темнело.

Пригнувшись, беглецы неслись по крыше к стене, вслед им летели дротики и стрелы. Вот кого-то достали… кто-то упал, пронзенный…

Рад обернулся.

– Отомсти за меня, князь.

И еще одна стрела – прямо в горло.

Хомут Гунявый… славный воин… Жаль, что так… Жаль.

Кто-то из врагов уже успел забраться на крышу, князь наклонился, подхватив валявшееся копье, метнул не глядя и, повернувшись, быстро побежал за всеми, к стене. Не задерживаясь, прыгнул.

Тут же захватило дух! Ух, и высота же! А если там, внизу – колья?

Не успел испугаться – плюх!!! Скрыла с головой холодная до жути водица, Радомир поспешно сунул за пояс меч, вынырнул. Куда теперь плыть-то?

А сверху градом сыпались стрелы, и бурное течение уносило беглецов в синий туман близящейся пасмурновлажной ночи. Кого-то – уносило, а кого-то – тянуло на дно.

– Эй, кто здесь? – отплевываясь от воды, закричал Рад. – Откликнись.

Рядом, фыркая, словно дельфин, вынырнул Миусс. Улыбнулся:

– Хорошо, что плавать научился я. Так бы утоп.

– Погоди, все еще тут утопнем! – пессимистически выкрикнул Скорька.

Слава богу, хоть этот жив.

– Он прав, – загребая левой рукой (правой ужасно мешал увесистый гладиаторский доспех-наруч, который сейчас никак было не скинуть), согласился князь. – Долго мы в воде не продержимся. Надо к берегу.

– К тому? Тьфу… Так ведь не доплывем же!

– Гляди, гляди – лодка!

– Где?

– А ну, давайте-ка сюда, други! – выгребая коротким веслом, гулко выкрикнул Серый Карась.

Один за другим беглецы забрались в лодку. Суденышко заметно осело и, неудержимо влекомое сильным течением разлившегося Лигера, неслось теперь черт знает, куда. Обломок весла, коим упорно греб Карась, почти не оказывал никакого воздействия.

– Скорька, Карась, Хукбольд… Иксай, и ты – здесь? Молодец! – радуясь, огляделся вождь. – А что с остальными?

– Кто-то погиб, а кое-кто – вон-он, догоняет на лодке.

Рад поспешно оглянулся – действительно, плыли. Свои!

– Вы что, тут целый флот раздобыли?

Серый Карась ухмыльнулся:

– Да уж, пару челноков зажуковали. А коней вот, не сберегли – пришлось уходить болотом.

– Хорошо, что ушли. В том моя вина.

– Не виновать себя, княже. Военное дело такое – всяко может сложиться.

– Пусть так… – хмуро кивнул Радомир.

– Жаль вот только, лодчонки хлипкие. А так бы далеко можно было уплыть.

– Да уж, – хевдинг наконец обратил внимание на плескавшуюся в безбожно текущем челне водицу. – На этом корыте мы далеко не уйдем. Придется по берегу.

– И по берегу не уйдем, – скривил губы Карась. – Тут по всем берегам – разъезды да сторожи. Визиготы, галлы. Видимо-невидимо. Нет, не уйдем берегом. Нам бы чуть подальше проплыть, хоть на полдня бы.

– С такими-то лодками?

– Да уж.

– Подождите-ка! – Рада вдруг осенило. – На этих утлых лодочках мы конечно же никуда не доплывем. А на барке?

– На барке?!

– А ну-ка, гребите все! Веслом, руками… К берегу, к берегу, пока не пролетели пристань. – Хевдинг обернулся к следовавшему позади челноку. – Сворачиваем к городку! К городку сворачиваем.

– Прямо волкам в пасть! – Серый Карась нехотя подчинился.

– Не скажи, Карасище, – осклабился Радомир. – Как раз там-то никто нас искать и не будет. Ну, кто подумает, что мы обратно вернулись?

– Так лодки ж заметят!

– Не заметят, темно! Да и не пойдем мы на лодках. К причалам так, сами по себе поплывем. Все равно уже мокрые.

Князь наконец-то развязал ремни наручного доспеха, снял, бросил с плеском в воду. А куда такой нужен-то? Неудобен, тяжел, да и защищает одну только руку да еще – плечо.

– Гребите, гребите.

– Справа огни, князь!

– Факелы, – Рад всмотрелся во тьму. – Ровно горят. Нет, это не погоня. Скорее – просто сторожа. Охраняют гавань и барки.

– Мы их убьем!

– Зачем? Думаю, нужно проделать все незаметно. Все! Лодки к черту. Ныряем!

Хевдинг сам показал пример, первым бросившись в черную холодную воду. Бросился и поплыл, быстро-быстро, а медленно и нельзя было – замерзнешь. Вокруг летели брызги – плыли соратники.

Вот уже и причал, барки… Одна – самая большая – чернела у края мостков.

– Нам туда, – выплюнув набравшуюся в рот воду, Радомир махнул рукой. – Забираемся. Только – тсс! Тихо!

Уцепился рукой за спущенный в воду канат, забрался. Помог забраться другим. Все происходило беззвучно, словно в эпоху немого кино.

Черное кудлатое небо наваливалось, давило на плечи непроглядной тьмой.

– Как же ей управлять? И где тут весла?

– Поищем… тсс… Луна! Ложитесь!

Резко подул ветер, и в разрывах чернильных туч внезапно проглянула половинка луны. Сияющая, серебряная, яркая… словно нарочно.

Повернув голову, Рад бросил быстрый взгляд на низенькую кормовую надстройку. Сверху, над небольшой дверцей сверкнула серебром надпись – «Дафния». Вождь улыбнулся – куда звали, туда и пришли.

– Княже, там, в каморке, девица!

– Что?

Радомир нырнул в дверь, всматриваясь в едва разгоняемый дрожащим пламенем светильника сумрак.

– Я знала, что ты придешь, мой герой! – поднявшись с ложа, тихо и страстно прошептала дева… та самая красотка!

– Я даже не знаю, как тебя…

– Меления. А ты – я знаю – Радомир. Гунн… Нет, все же, не гунн, германец! У гуннов не бывает таких волос, таких глаз. – Женщина медленно погладила хевдинга по щеке.

– Иди же сюда. Иди!

– Я – беглец! Ты знаешь?

– И что? Какое мне дело до этого? – пригладив волосы, Меления беззаботно расхохоталась.

О, похоже, эта женщина, привыкла добиваться того, чего хочет. При любых обстоятельствах, любыми путями. И ничто не могло ее остановить.

– Ну, садись же, вот вино, угощайся. Я вижу, ты здесь не один?

– Мои друзья…

– Понимаю. Велю верному слуге их покормить. Надеюсь, вы не успели его убить?

– Нет.

– Вот и славно. Опасаетесь погони. Да-да, вас сейчас ищут. – Женщина томно потянулась и лукаво прищурилась. – Твои люди умеют управлять баркой? Надо отшвартоваться и бросить якорь у того берега. До утра никто нас не найдет. А утром… утром мне пора домой, мой друг. Так не будем же тратить время зря!

– Сейчас прикажу. А где весла?

– Должны быть вдоль бортов.

Выскочив наружу, вождь быстро отдал распоряжения… и, велев, чтоб не мешали, вернулся обратно в каморку – маленькую, шагов шесть на пять. В углу, возле светильника, стояли небольшой столик с яствами и жаровня, а весь пол покрывал толстый мохнатый ковер.

– Ну, иди же наконец сюда, мой варвар! – стоя на коленях, Меления протянула руки и…

И Рад просто не смог отказать. Да и зачем нужно было отказывать? В конце концов, они оба знали, чего хотели: князь – спокойно уйти, а юная женщина… о, тут не надо было быть семи пядей во лбу.

– Обними же меня скорей, давай же!

Молодой человек не заставил себя долго упрашивать: упал на ковер, притягивая к себе юную матрону, жарко поцеловал сладострастницу в губы… стянул столу, чувствуя сквозь невесомую ткань нижней туники упругую, быстро твердеющую грудь, вовсе не такую уж и маленькую, какой она еще не так давно казалась. Просто, тогда некогда было всматриваться.

Ах, какая дивная кожа оказалась у этой красавицы, мягкая, шелковистая, горячая, к тому же пахнущая лавандой. Рад даже не удержался, понюхал:

– Ум-м-м!

Руки его скользили по стройным бедрам матроны, вот уже поднялись к пупку… и выше… отлетела в угол сброшенная туника, и тугая женская грудь коснулась обнаженной груди юноши. Оторвавшись от губ Радомира, сладострастница изогнулась, быстро стянув с парня браки, уселась сверху…

Волна острого наслаждения с головой окатила обоих, некое волшебно-щемящее чувство ширилось, поднимаясь все выше и выше, улетало к самому небу.

– Я знала… – улегшись наконец рядом, девушка вытянулась, словно кошка. – Знала, что не обманусь в тебе, варвар. Впрочем, для варвара ты слишком уж нежен. Нет, это вовсе неплохо, хоть я и ждала немного другого. Ты берешь женщину осторожно, словно хрупкий стеклянный бокал, срываешь, словно нежную розу. Так германцы не делают, да и римляне – далеко не всегда. Кто ты, мой варвар? Откуда пришел? Зачем явился в наш мир?

– Из далекого далека явился, – погладив женщину по плечу, негромко засмеялся Рад. – Зачем – не скажу. Много будешь знать – скоро состаришься.

– Нет, все-таки ты – варвар! – в жемчужных глазах сверкнули веселые искорки.

– А я… я просто женщина. Из очень родовитой семьи.

– Оно и видно.

– Нет-нет, правда-правда! Из родовитой, но, увы, обедневшей, – искорки в женских глазах быстро погасли. – Меня выдали замуж в четырнадцать лет, за Сергия, ты его видел. Он хороший, добрый человек и пользуется всем моим уважением, но, увы, в интимных делах он слаб, немощен. А я – молодая женщина, пусть и грешница… Я хочу… хочу плотской любви, прямо желаю! Когда рабы несут меня в паланкине по улицам, я выглядываю из-за штор… Смотрю на молодых парней. И с этим бы переспала, и с тем… и со всеми сразу. Прямо не знаю, что со мной такое. Только не говори, что надо больше молиться!

– Надо, наверное. Но я тебе не судья.

– Мне никто не судья, кроме Господа, – Меления набожно перекрестилась. – Но я замаливаю грехи, ты не думай, не такая уж я и блудница, просто вот находит иногда. Думаю, на любую женщину находит, особенно, когда муж… Ладно, не будем трогать Сергия, лучше мне все равно не найти, да и искать поздно, стара уже.

При этих словах Радомир хмыкнул:

– И сколько же тебе лет, старушечка?

– Через три месяца уже будет двадцать!

– Да уж, не молодка! – молодой человек нежно погладил любовницу по животу и бедрам, затем уселся на коленки, нагнулся, лаская кончиком языка пупок.

– Да уж… ой, ой, что ты делаешь? Щекотно! Ой…

– Хочешь, перестану?

– Нет, нет, не переставай.

– А перевернись-ка на животик… Вот так…

– Ой, срамник…

– Тебе не нравится?

– Нравится…

Помассировав юной женщине спину, юноша нежно поцеловал ее между лопаток, провел языком по позвоночнику, опустился ниже, к копчику… Меления давно уже изогнулась и тяжело дышала, и Рад медленно прижался к ней всем телом, чувствуя едва слышный вдох… или выдох… И вот уже что-то трепетное охватило обоих, что-то такое, от чего жаркий пот щедро оросил кожу, а сплетенные души унеслись, кажется, прямо в рай…

– Иногда говорят, что я слишком тощая.

– Врут. Вернее – завидуют. Поверь мне, душа мой, ты – в самом соку.

– Рада, что тебе нравится.

– Да как же это может не нравиться-то?

– Ой… ты снова меня щекочешь! Правду говорят, что варвары неутомимы в любви! А я-то, дура… ой! а я-то, дура, не верила… Нет, нет, не убирай руку… мне очень хорошо, очень… теперь слегка погладь… ах… Ты мой неутомимый!

Неутомимый – это было не слишком-то верно сказано, все ж таки, чего греха таить, Рада сильно клонило ко сну. Он и приставал-то сейчас толок лишь за тем, чтобы не свалиться в дрему, что было очень легко, просто улечься рядом, вытянуться, прижаться… и…

…бросив под себя пропиленовывй туристский коврик, они валялись в высокой траве, прямо на лугу, у болота, он, Родион, молодой, только что отслуживший, парень, и тридцатилетняя учительница Катерина Олеговна… Катерина, Катя… Когда-то она учила и Радика… давно уже, когда тот был классе в восьмом.

– Где ты успел так загореть, Радик? – Катерина Олеговна… нет, все-таки, Катерина, Катя… погладила юношу по плечам. – А я вот не очень-то, все как-то некогда… белая, как сметана.

– Ну уж, белая.

– Белая, белая, смотри!

Катерина игриво задрала маечку, обнажив упругий живот, не такой уж и белый, тронутый таким нежным золотистым загаром, словно бы на кожу горстью плеснули солнца.

– Нет, не белая… – Радик поцеловал женщину в пупок… поддернул маечку выше… обнажая грудь, которую тоже принялся целовать…

Катерина ничего не говорила, лишь томно дышала, да гладила парня по волосам. А руки Родиона уже скользили к ее коротким светло-голубым шортам, вот уже расстегнули…

– Эй, ты спишь, что ли? Устал?

Ну, как сказать? Он же не железный, хоть и варвар. Помаши-ка мечом не на жизнь, а на смерть, потом прими ледяной душ, поплавай в холодной водичке, в любой момент рискуя утонуть или словить стрелу в шею.

– Да не сплю я… просто так вот, с тобой пригрелся. Слишком уж ты нежная!

– Нежная? Надо же. А все говорят, что я в любви злая.

– Кто – все? Ой, извини. Не мое дело.

– Ладно. Пощекотать тебя?

– Пощекочи. Зачем ты спрашиваешь? Делай!

Собравшись с силами, молодой человек снова нырнул в омут любви. Сначала ласкал так, механически – к чему обижать человека? – а потом и на него нахлынула обволакивающая нега всепоглощающей страсти, властно ухватила за шиворот, потащила, бросая в сладостный круговорот, из которого выплывешь, нет ли – не знал, не знает и знать не будет никто.

Какое у нее все же красивое тело! Какая упругая грудь… стройные бедра. А кожа, кожа… И этот лавандовый запах… ах…

– Мы, кажется, стоим? – вынырнул из круговорота хевдинг.

Меления расхохоталась:

– Ну да. Разве ты не слыхал, как твои люди бросили якорь? Среди них есть умелые моряки?

– Не думаю.

– Ну, на якорь встать – дело не хитрое. А вот идти дальше…

– Ты что же, подаришь нам свою барку? – удивился молодой человек.

Матрона щелкнула его по носу:

– А вы все равно ее уже взяли. Утром я вас покину. Явлюсь домой, вся такая растрепанная, несчастная… Жертва варварской похоти! Скажу, что сбежала. Господь помог – еле ноженьки унесла.

– Муж поверит ли?

– Нет. Но он умный. Эти сплетни не для него – для других.

– Твой муж, стало быть, владеет барками.

– Это не муж, это я ими владею! – снова расхохоталась красотка. – Правда-правда. Раньше, еще до меня, Сергий ими владел, да едва не разорился. Пришлось взять дело в свои руки. И сейчас у нас уже второй год – чистая прибыль.

– Ты ж говоришь – муж твой умный.

– Очень умный, – Меления кивнула, похоже, что с искренним уважением, – Он очень хороший оратор, к тому же сочиняет философские поэмы, драмы, и агроном неплохой, а вот, что касается разного рода торговых дел – тут уж без меня не справится.

– Вот оно как!

– Ты вино-то пей, варвар.

– Выпью, спасибо. А ты такого Амбрионикса знаешь? Лохматый смешной парень, галл.

– Амбрионикса? Еще б не знать. Его родичи пятый год арендуют у меня барку. Вашу барку…Что так смотришь? Сказала – сделала. Я всегда поступаю так, как мне хочется.

– Я заметил, – Радомир положил голову Мелении на живот и спросил то, что давно уже порывался спросить: – А тебя не смущает, что я… что мы – враги?

– Враги?! – Матрона неожиданно расхохоталась, громко и, как показалась Раду, цинично. – Мои врагу не полководцы и властители, а сами войны. Увы, они будут всегда. Когда-то Рим был велик и могуч, увы, те золотые времена закончились. Сейчас, сам знаешь, что творится. И мне все равно, кто придет – готы, франки, бургунды Торисмунда или те же готы, франки, бургунды Аттилы!

– Понятно, – моргнул молодой человек. – Есть такая пословица – хрен редьки не слаще.

– Хорошая пословица. Жизненная. Вот и мне, что Торисмунд, что Аттила… кто бы не победил – а все же хоть какой-нибудь порядок будет. Нельзя без порядка. Тогда все войны – впустую, просто так. Кому нужна выжженная земля? Только полному идиоту, а ни Торисмунд, ни Аттила вроде не таковы.

– Меления…

– Ну? Что ты так смотришь?

– Хочу сказать – ты очень большая умница.

– Льстишь?

– Нет. Говорю чистую правду.

Матрона подняла голову:

– Смотри-ка, светает уже. Пора мне. Пусть твои люди причалят к берегу. Только осторожно. Впрочем, я сама за всем прослежу.

– Постой.

Встав, Меления натянула тунику, однако Радомир проворно стащил ее обратно. Встав на колени, обнял руками бедра, прижимаясь головой к лону.

– Снова будешь щекотать? – тихо спросила женщина.

– Снова, – шепотом отозвался князь.

Утром барка осторожно подошла к берегу. Стоявший на носу Иксай, высунув от усердия язык, старательно промерял глубину длинным, найденным на палубе, шестом. Запросто можно было сесть на мель – река разлилась, и никто не знал, что там, внизу, под водою. Может быть, забор, загон для скота, какой-нибудь большой камень. Не хотелось бы повредить судно, да и садиться на мель не стоило. Эта барка – единственная возможность выбраться.

Утро выдалось пасмурным, хмурым. На радость беглецам дождило, и плотный густой туман стелился по всему берегу.

– Левым бортом гребите! – не оборачиваясь, показал рукой Иксай. – Теперь – правым… Все!

Осторожно подавшись вперед, судно ткнулось носом в желтые кусты дрока. Хевдинг лично помог матроне спуститься, проводил.

– Не надо дальше, – улыбнулась Меления. – Прощай. Было хорошо. Сейчас выгребайте на середину реки и там потихоньку двигайтесь. Кто-нибудь из твоих людей умеет обращаться с парусами?

– Не думаю, – Радомир с сомнением покачал головой.

Нахмурившись, матрона задумчиво намотала на палец осветленный локон:

– Вот что! Я подошлю кого-нибудь. Кто умеет.

– Да мы и сами…

– Нет! Вы воины, а не матросы. А разлившаяся река коварна.

– Ладно, – хевдинг послушно кивнул. – Как мы узнаем твоего человека?

– Он передаст вам поклон от меня.

– А где его ждать?

– Не надо ждать. Для опытного речника не составит большого труда догнать барку на лодке.

– Благодарю тебя за все! – прижав руку к сердцу, молодой человек церемонно поклонился.

Меления фыркнула:

– Ты сейчас словно незнакомец. Человек ниоткуда!

– Почему ты так меня называешь?

– Я чувствую. Иди сюда…

Прощальный поцелуй. Легкий шелест шагов в мокрой траве. Упавшие с кустов крупные тяжелые капли. Миг – и изящная женская фигурка растворилась в тумане, исчезла, словно призрачный морок. Исчезла навсегда – в этом Рад был почему-то уверен. Славная женщина… и не очень счастливая. Как она не боится идти в этом тумане одна? Впрочем, похоже, она ничего не боится, а делает то, что хочет.

Забравшись на барку, хевдинг махнул рукой:

– Поехали.

– Куда поплывем, князь? – крикнул с кормы Скорька.

– Пока на середину реки, а там – по течению.

Развернув судно, дружинники споро заработали веслами.

– Ты уверен в этой женщине? – подойдя к вождю, тихо спросил Серый Карась. – Она нас не выдаст?

Рад отрывисто мотнул головой:

– Нет! Без нее мы вообще вряд ли выбрались бы.

Чуть помолчав, Карась согласно кивнул:

– А почему она нам помогла?

– Не знаю, – князь пожал плечами и неожиданно улыбнулся. – Может быть, потому что просто этого захотела. Не захотела б – не помогла, и никто бы ее не заставил.

– Опасная дева, – неодобрительно чмокнул губами дружинник. – Слишком уж вольная.

– Ее вольность спасла всем нам жизнь.

Забавно, но Радомиру и в голову не пришло считать все случившееся супружеской изменой. В конце концов не он добивался этой ночи любви, без которой, уж точно, никто бы не спасся – воины Торисмунда схватили бы беглецов еще засветло. Да-а… все так бы и было, если б только он отверг Мелению, если б не предался с ней любовной страсти. Славная женщина. Славная.

В плотной пелене палево-бежевых облаков тусклым желтым мячиком висело солнце. Разлившаяся река, сверкая серебристыми волнами, сливалась с небом, так, что было непонятно, куда плыть. Просто по течению? Так и поступили, выставив на носу двух парней с шестами. Кормовое весло ухватил Скорька, он и рулил, сияющий и явно довольный своим новым делом, которое ему, вообще-то, никто и не поручал, все получилось стихийно.

– Ты хоть знаешь, куда правишь? – направляясь в каморку, поинтересовался Рад.

Юноша задорно тряхнул челкой:

– А то ж! Чай, челноком на нашей речке правил.

– Челноками мы все правили. Только это ведь не челнок.

– Да уж, не челнок, – Скорька довольно прищурился. – Справная ладья – большая, крепкая.

Действительно, «Дафния» представляла собой весьма вместительное и, судя по всему, крепкое судно. Широкое, плоскодонное, с низкими – для удобства погрузки – бортами и палубой из толстых дубовых досок. Два якоря – на носу и корме – были выкованы из чугуна и крепились на толстых цепях, кроме того, имелись и причальные канаты, и широкие сходни. На середине палубы, от носа к корме, лежала съемная мачта, а у левого борта – свернутый и заботливо прикрытый рогожкою парус, который пока не поднимали – некому было управиться.

Пятнадцать человек – все, оставшиеся в живых, включая князя – расположились на барке с удобством – кто на палубе, кто – в просторном трюме. Натянув веревку, развесили просушиться одежду. Несмотря на время от времени моросящий дождик, сохло все быстро – ветер. И это же ветер, налетая порывами, сбивал судно с курса, отгоняя к противоположному берегу, маячившему где-то на горизонте темною хмурою полосою.

– Туда не надо, – дернул головой князь. – Держись середины.

– Я держусь, – рулевой закусил губу. – Только что эти весла – ладья-то тяжелая! Парус бы поднять, удобней было бы править.

Рад махнул рукой:

– С парусом пока повременим. Я пойду посплю… – Молодой человек окинул палубу задумчивым взглядом. – Матрона обещала прислать своего человека. Ждите. Как появится – срочно меня разбудить.

– А как мы его узнаем?

– Он нас нагонит на лодке и передаст поклон от Мелении.

– От кого?

– От Мелении. От женщины той.

– А-а-а… Значит, во всех подряд стрелы не слать?

– Да нет, – хевдинг усмехнулся. – Не надо.

Веки казались чугунными. Едва только молодой человек прилег на ковер, как тут же провалился в глубокий сон. Устал. Еще бы!

Выгорев, давно уже погас светильник, сквозь небольшое оконце в корме в каморку проникали тусклый свет и сырость. Можно было, конечно, закрыть окно ставней, но Радомир спал, не обращая внимания ни на что, не чуя под собой ног. И лишь улыбался во сне – от ворсистого ковра исходил нежный запах лаванды.

– Господин! Княже!

– А? Что такое? – Рад очумело распахнул глаза, проснувшись от громкого крика.

– Лодка! Ты велел разбудить.

– Ах да, да.

Набросив на плечи найденный здесь же, в каюте, плащ, старый и ветхий, молодой человек выбрался на корму, всмотрелся – узкий и длинный челн быстро догонял барку. Лохматый и тощий лодочник так ловко работал веслами, словно бы собирался взять приз по академической гребле – раз-два, раз-два, раз…

Вот уже до кормы осталось метров десять… пять… три…

Гребец обернулся:

– Госпожа Меления велела передать поклон.

– Спасибо, – князь вежливо поблагодарил… и осекся, узнав в лодочнике причину всех своих бед. – Амбрионикс! Вот уж кого не ожидал увидеть.

– Я тоже не стал бы помогать вам, – хватаясь за причальный канат, парень независимо дернул плечом. – Если б не приказ хозяйки… и вот не он! – галл кивнул на пришедшего на корму Миусса.

– Князь! Это же наш проводник! – громко воскликнул Скорька. – Он сбежал, когда тебя схватили враги. И больше мы его не видели.

– Да, я бы ему не очень-то доверял, – хмуро бросил Хукбольд.

– Ничего! Уж тут-то мы за ним присмотрим! – протянув руку, Рад помог проводнику взобраться на палубу. Привязанная на канате лодка послушно плыла вслед за баркой.

– Парень этот меня и хевдинга спас, – тихо промолвил Миусс. – Защелку в клетке отворил, да.

Радомир поправил на плечах плащ:

– И еще кость бросил.

– Какую кость, княже?

– Он знает, какую. Только вот я пока не понимаю – зачем?

Они говорили по-готски, и Амбрионикс, видимо, все хорошо понял и, скривив губы, пояснил с явною неохотою:

– Тот, рыжий – мой враг. И… я хотел спросить тебя, гунн. Помнишь ту девушку, на берегу?

Миусс удивленно моргнул:

– Какую девушку?

– Которую рыжий хотел… а потом решили ее продать. А меня – убить.

– А-а-а, – усаживаясь на фальшборт, закивал гунн. – Вот о ком говоришь ты. Была девушка, да – помню.

– А куда она потом делась? – в темно-карих глазах галла вспыхнула нешуточная надежда. – Ее ведь, кажется, хотели продать?

– Продали, конечно, да. Варсонею-купцу, он за войском нашим всегда – как ворон. Рабов берет, добычу берет, да. Платит плохо. Нету в нем щедрости.

– На то и купец! – рассмеялся вполуха прислушивающийся к разговору хевдинг. – Был бы щедрым – давно б разорился. А тебе, Амбрионикс, та девушка – кто?

– Так… никто… – юноша поспешно потупился. – Просто, вдруг, думаю, найдется.

– Поня-атно, – протянув, усмехнулся Рад. – А ты храбрый парень – снова явиться к нам! Хорошо, мои люди не все еще о тебя знают. Но я-то знаю все!

– Госпожа Меления велела помочь тебе, – Амбрионикс вскинул голову. – И я ее приказание исполню.

– Так ее боишься, что готов держать руки в гнезде гадюк?

– Не боюсь – уважаю, – галл почесал белесый шрам на своей шее. – Ее слово здесь, на реке, очень много значит. К тому же, – Амбрионикс вдруг прищурился и горделиво выпятил грудь. – «Дафнию» она подарила мне!

Ну, явно не сдержался парень! Расхвастался. Так ведь и было – чем! Вместительное речное судно – не какой-нибудь там «Лексус», это, по здешним временам – все! Собственный грузовой корабль! Верный кусок хлеба, да еще и с маслом, намазанным толстым-толстым слоем. А, кроме этого, еще и положение в обществе – не какой-нибудь там арендатор – не пришей рукав – а судовладелец! Солидный человек, не голь перекатная. Да, было из-за чего рисковать жизнью. Ну, Меления, вот уж поистине – щедрая душа. Хотя вроде бы она барку беглецам обещала…

– Так вон оно что! – Радомир шутливо приподнял левую бровь. – Ты теперь, стало быть, хозяин сего славного судна?

– Так оно и есть, – довольно подтвердил проводник. – Вот доставлю вас куда скажете, и в обратный путь. На своей барке!

– Тогда что ж, господин капитан, командуйте!

– Для начала поставим мачту и парус. Буду говорить на языке готов. Твои люди меня поймут?

– Поймут, – махнул рукой хевдинг.

– Тогда начнем, нечего время терять. Вириний собирается выслать за вами в погоню пару быстрых ладей.

Князь озабоченно почесал бородку:

– Что ж до сих пор не выслал?

– Думаешь, так просто найти зимой знающего фарватер лоцмана? Даже опытного кормщика – и то в городке сейчас нет. Я – самый опытный!

– То-то тебя и прислали.

Под командованием Амбрионикса дела продвигались споро: дружинники подняли и укрепили канатами мачту, подняли парус – косой, полотняный, он сразу же уловил ветер, и до того сменявшие друг друга гребцы смогли наконец, бросить весла на палубу.

– Парус и рулевое весло всегда должны действовать в паре, – учил юный галл с готовностью внимавших ему Скорьку с Иксаем. – Натянули канат, повернули парус – ворочай и руль, иначе запросто можно перевернуться, барка хоть и тяжелая, но не килевая. Да еще нельзя забывать о течении, местами довольно бурном. И мели, конечно, мели. Сейчас, в разлив – они коварны особенно. Вот, вроде бы, кажется, разлилась вода аж на три левки – плыви, не хочу. Ан, нет! Все помнить надо: тут – холм, там, на заливном лугу – межевой камень, а ближе к берегу – вообще утес! Известняк, понимать надо. «Дафния», конечно, судно крепкое, однако и напороться может – мало не покажется.

К концу дня облака-тучи развеялись, и солнце наконец засияло во всю силу, пусть и такое, закатное. Дружинники разлеглись на палубе, словене разделись, подставляя солнышку спины, готы же никогда не загорали – по древним поверьям, солнце слишком уж расслабляло воинов, делая их похожими на изнеженных римлян.

Раненым сменили повязки, слава богу, тяжелых не было, повезло, а, скорее всего, те просто утонули в реке, пойдя на корм рыбам.

Сидевший на корме, рядом с князем, Миусс туго бинтовал левую руку, оторвав от туники подол.

– Зацепило? – скосил глаза Радомир.

– Так… слегка.

– Я ищу Атли-конунга. Далеко мы от него? Что скажешь?

– Не знаю, – гунн задумчиво посмотрел вдаль. – Внезапно напали на нас. И рыжего Бертольда-гота отряд – сам по себе был.

– Как это – сам по себе? – не поверил хевдинг.

– Считался – разведка. На самом деле грабили кого видали, да. Давно от них уйти хотел я. Не успел.

– Та-ак… Значит, где Аттила, ты не знаешь?

– Нет, вождь.

– Плохо дело, – Радомир почесал голову. – И кто теперь скажет – куда же нам плыть?

– Вниз по реке, – оторвался от рулевого весла Скорька Заячьи Уши. – Там Генабум-город. Где-то рядом и гунны.

– Где-то рядом, – невесело передразнил хевдинг. – Плюс-минус сто-двести римских миль! По чужой-то стране – не набегаешься.

– Так, может, у встречных корабельщиков спросим?

– А и спросим! – пригладив волосы, Рад обернулся. – Что скажешь, господин Амбрионикс? Можем мы по пути кого-нибудь встретить?

– Думаю, никого не встретим, – внимательно оглядывая реку, отозвался галл. – Разлив – дело опасное, никто не знает, куда река вынесет. Солидные, с товаром, люди не плывут, только такие, как мы. Вот дней через пять – совсем другое дело. Уж тогда начнется. Весело на реке станет – и барки, и рыбачьи лодки – не то что сейчас: уныло и пусто.

Князь покачал головой:

– Значит, я так понимаю: сейчас каждое встреченное судно – опасно?

– Именно так, господин.

– Эй, парни! Смотрите во все глаза.

На ночь бросили якоря на отмели. Наловив рыбы, запалили на берегу костер, слава богу, на барке нашлась соль, а приправы – коренья и травы – отыскали здесь же, на бережку, в кусточках.

Заночевали на барке, Радомир приказал выставить сторожу – дежурили по двое, чтоб не клонило в сон, да и вообще – вдвоем ночь коротать веселее.

Заводь оказалась тихой, и ночь прошла спокойно, если не считать громкого кряканья уток. Брачный период у них начался, что ли?

Утром, едва забрезжил рассвет, вождь поднял всех.

– И вовсе не нужно так рано вставать, – споласкивая лицо холодной речной водицей, недовольно пробурчал Амбрионикс. – Лучше уж подождать, когда покажется солнышко. Чуть раньше, чуть позже – без разницы, чай, не пешком.

– Так мы и подождем, – Радомир смачно, с хрустом, потянулся и расправил плечи, едва не порвав старую, найденную в каюте барки, тунику. Маловата оказалась, ну уж, какая была.

– Мы примерно где сейчас? – пропуская к воде сонного Хукбольда, хевдинг повернулся к проводнику.

– В пяти днях пути от Генабума, – не задумываясь, отозвался тот. – Сейчас пойдет долина, течение станет не таким быстрым.

– И где же нам искать гуннов? И… работорговца Варсония? Как думаешь, где они могут быть?

– Там же, куда сейчас идет Торисмунд со своим войском. – Умывшись, галл уселся на фальшборт и посмотрел вдаль, на мерцающие тусклым серебром просторы тронутой дрожащей дымкой утреннего тумана реки.

– Это я и без тебя знаю, – князь тоже посмотрел вокруг. – Тут везде горы, холмы. Не очень-то удобное место для битвы.

– Думаешь, все-таки будет битва?

– Конечно. Аттила просто так не уйдет.

– Долины – вниз по реке, – задумчиво промолвил Амбрионикс. – Значит, там где-нибудь.

Рад скривил губы:

– Ты что же, совсем не знаешь местность?

– Почему же не знаю? – обидчиво вскинул голову юноша. – Лигер знаю как свои пять пальцев, ну и все, что прилегает к реке. Хочешь, даже селения назову? Вот, слушай…

– Ладно, ладно, верю, – хевдинг махнул рукой. – А дальше, в десяти, двадцати левках от реки? Там что?

– Сначала – узкая долина, за нею – горы. А гор я не ведаю – что мне там было делать?

– Ты ж сказал – скоро долина будет.

– Будет. Но поначалу – узкая, речная. А за три дня до Генабума уже ни одной горы не увидишь – все низменности.

– Понятно.

Кивнув, князь прошелся по палубе, разминая ноги. На востоке, за длинной грядой синих гор, небо уже окрасилось золотом, однако само солнце еще не показалось, и на берегу, в густых зарослях смородины, ракиты и ивы, еще клубился туман. Да и вообще, было зябко.

Молодой человек поежился и подозвал к себе Хукбольда:

– Возьми двух человек из своих. Пройдитесь по бережку, приведите кого-нибудь. Пастуха, крестьянина, бродячего торговца. Любого, кого можно было бы расспросить.

– А мне можно с ними? – вскинулся Скорька.

Рад махнул рукой:

– Давай.

– Понял тебя, вождь! – кивнув, гот жестом подозвал еще двоих, что-то негромко сказал…

Отвязав от кормы лодку, все четверо высадилась на бережку и исчезли в кустах черной смородины.

Остальным хевдинг велел собираться и ждать.

– Мы поплывем на этой ладье и дальше, князь? – пройдя на корму, поинтересовался Серый Карась.

– Может быть, – задумчиво протянул Рад. – А, может, и нет. Зачем ты спрашиваешь? Просто из любопытства или есть какая-то иная причина?

– Наши люди хотели бы принести требы, князь. Мы давно не молили своих богов… здесь, на чужбине.

– Хорошо, – хевдинг тут же согласился. – Сейчас как раз есть время. А вы что, уже подыскали жертву?

– Скорька вчера поймал утку, – ухмыльнулся Карась. – Хорошую, жирную. Свентовит, Мокошь, Перун будут довольны. Просто попросим у богов помощи, пусть знают – мы про них не забыли.

– Добро, – Рад кивнул. – Ты знаешь, я – христианин, но ваших богов уважаю, потому что уважаю и вас.

Собеседник довольно прищурился:

– Я знал, что ты разрешишь, князь.

– Вам нужно на берег?

– Нет. Там чужие рощи, чужие боги. Лучше уж здесь, хоть и река – тоже чужая. Но ладья – она, считай, наша!

– Помолите богов о погибших товарищах! – положив руку на плечо парня, искренне промолвил вождь. – Жаль, мы не смогли их похоронить.

– Чужие боги, боги жадной реки, утащили Хомута и других наших погибших в свое лоно, – мрачно отозвался воин. – Ничего! Вскоре мы все же устроим нашим достойную тризну. И принесем в жертву не утку… – Серый Карась хищно осклабился. – Ничто так не утешает души погибших воинов, как свежая кровь врага!

– Ладно, ладно, – поспешно отмахнулся хевдинг. – Давайте, пока с уткой решайте. Где будете? На корме?

– Все равно, князь.

– Тогда на носу. Молитесь!

Позвав на корму двух оставшихся готов – Видибальда и Фреза – князь предоставил язычникам-словенам полную свободу действий. Не так уж много их и осталось, словен, земляков, сородичей. Серый Карась, Скорька Заячьи Уши, Иксай, да еще парочка хмурых и неразговорчивых парней из бывшей дружины Хотобуда.

Испросив разрешения, словене взяли парус и, развернув его, отгородили место требы от нескромных взглядов иноверцев-христиан, к числу которых относился и сам князь, причислявший себя к православным. Впрочем, христианская церковь еще не разделилась на западную и восточную. А вот что касается ариан-готов – то те были явные еретики, с какой стороны ни взять! Александрийский епископ Арий когда-то заявил, что Иисус Христос – творение Бога-отца, следовательно, ему не единосущен, не вечен, и занимает в Троице подчиненное место… собственно, выходит, что и Троицы-то, как таковой, нет! Если Христос – не божествен, то уж тем более не божественна церковь, которая не должна владеть ни землей, ни богатствами, и вообще – не алкать земной власти, с чем были категорически не согласны римские папы.

За сделанной из паруса ширмой, предчувствуя недоброе, отчаянно закрякала утка… И тут же наступила тишина… а затем послышался приглушенный голос Серого Карася, взывающего к благословению могучих и грозных богов, увы, оставшихся далеко-далеко, дома.

– Господи, Господи… – в свою очередь, молились на корме готы.

Тоже просили благословения, а заодно – и прощения: все же почти участвовали в языческом обряде. На одной и той же барке были! Амбрионикс, кстати, тоже несколько раз перекрестился, на лице его было написано явственное отвращение. Лишь Миуссу было все равно – его скуластое лицо, смуглое и бесстрастное, не выражало вообще никаких эмоций.

Раду казалось странным видеть такое отчуждение в своей верной дружине. Все эти воины – словене и готы – еще совсем недавно сражались плечом к плечу и точно так же будут сражаться и дальше, пока не погибнут в какой-нибудь кровавой сече. Собственно, за тем сюда и пришли, точнее – Радомир их привел, во исполнение данной Аттилою власти, собрал «налог кровью». Впрочем, не он бы забрал этих парней, так кто-нибудь другой – тот же Хотобуд, кстати.

В тумане, на берегу, зашуршали кусты, кто-то вскрикнул…

Рад положил руку на меч… и облегченно перевел дух, увидев показавшийся из призрачного, еще не успевшего растаять на солнышке, марева, челн с готами. Скорька, Хукбольд, еще двое… и – еще! Пятеро!

Молодцы, парни! Притащили все-таки «языка».

Радомир всмотрелся и недовольно прищурился: «языком» оказалась женщина! Точнее сказать, совсем юная, лет четырнадцати, девчонка – худенькая, большеглазая, с длинными спутанными волосами цвета дубовой коры. Рот ее – видно, чтоб не орала – был туго стянут ремнем, руки связаны.

– Освободите ее, – быстро распорядился хевдинг. – И – ко мне в каморку. Хукбольд, Карась – вы тоже.

Усадив девушку на ковер, Радомир ободряюще улыбнулся и предложил пленнице остатки вчерашней трапезы:

– Есть хочешь?

Та ничего не ответила, лишь дрожала мелкой дрожью, а глаза округлились от ужаса.

– Вы что там с ней сотворили? – вождь перевел взгляд на Скорьку.

– Ничего, клянусь всеми богами! Даже пальцем не тронули. Я ей, наоборот, даже помог. Она плакала – утешал.

– Утешитель… Чего ж она так дрожит?

– Не знаю. Она куда-то бежала, похоже, что к реке.

– Бежала? – Рад дотронулся до руки девушки – бледной, маленькой и холодной, как лед. – Вижу, совсем ты замерзла, милая. Тебе надо на тот берег? Вообще, где ты живешь? Где тебя высадить? Да не дрожи ты! Поверь, никто тебя здесь не обидит.

Вождь говорил сейчас на латыни, однако пленница, казалось, совсем не понимала слов и все так же дрожала.

– Мы тебя скоро отпустим. Понимаешь? Отпустим! Только спросим кое-что… О, боже, ты что, немая, что ли?

Да-а… похоже, от этой девчонки ничего нельзя было добиться. Вот так «язык»! И в самом-то деле – не пытать же!

Князь махнул рукой и поднялся на ноги:

– Хукбольд! Везите ее обратно.

– Как скажешь, вождь.

Стоявший позади, у дверного проема, гот похлопал пленницу по плечу:

– Эй, эй, слышала, что хевдинг сказал? Поднимайся, пойдем. Знали б что ты немая – не хватали бы. Ну! Вставай же! Пошли.

– Не-е-ет! – вздрогнув, девчонка яростно забилась в угол и разразилась рыданиями. – Не надо обратно! Всеми святыми молю – не надо!

– Господине, – похлопал глазами Скорька. – Не надо бы прогонять девицу – ишь, убивается-то.

– Не надо, говоришь? – Радомир покачал головой. – Ладно, как скажешь. Эй, дева! Говорить-то ты с нами будешь?

– Б-буду… – тряхнула волосами пленница. – Только… я не очень хорошо говорю на языке римлян. Не все понимаю.

– Не понимаешь латынь? – удивился князь. – Даже ту, на которой говорят здесь, у вас, по всей Галлии?

– У нас в деревне – не говорят.

– А где твоя деревня?

– Далеко, – девушка махнула рукой. – В горах. Но, мне надо в город. Вы меня туда отвезете? Правда?

Девчонка, как видно, пришла в себя и быстро затараторила на каком-то непонятном наречии, полном придыханий, шипящих и непривычных для уха дифтонгов – дхе, дхе, шти…

– Пожалуйста, по-латыни говори!

– О, господин, я не все слова знаю.

– Черт бы тебя… – не сдержавшись, Радомир с досадой махнул рукой, впрочем, нахмурившееся было лицо его тут же озарилось улыбкой.

– Идите все. И позовите галла! Хотя нет… мы сами к нему пойдем, как же наш кормчий оставит руль? Пора в путь, отправляемся! – молодой человек обернулся и поманил. – Ну, что сидишь, глазами хлопаешь? Пойдем со мной… Зовут-то тебя как?

– Не понимаю, господин.

– Имя? Имя!

– Имя? Имя – Керновия.

– Очень приятно! А я – Радомир, Рад… А это – Скорька.

Парнишка поспешно улыбнулся.

– А это вот – соплеменник твой, Амбрионикс. А ну-ка, поговорите.

Прогнав с кормы всех, кроме верного Миусса и Скорьки, которому и доверили рулевое весло, Радомир велел принести из каюты ковер, на который и усадил пленницу. Или уж теперь не пленницу – гостью?

– Она из дальней деревни, – выслушав девушку, перевел галл. – Деревня ее в горах эдуев, недалеко от Бибракте – там когда-то было святилище. Она и сама из эдуев – когда-то ее народ был великим и славным… как и мой – битуриги.

– Спроси, видели ли она где-нибудь поблизости гуннов?

– Говорит, не видела, только слышала. Близ Дурума, говорят, видали гуннов – это такой маленький городок здесь, на реке, неподалеку – скоро мы его проплывать будем.

– Так, там ее и высадить?

– Да, там. Так она просит.

Девушка вдруг указала на белесый шрам на тонкой шее Амбрионикса и что-то быстро спросила. Галл неохотно ответил, но переводить не стал.

– Спроси, знает ли она что-нибудь о готах?

– Знает, господин. Говорит, какое-то большое войско совсем недавно прошло вдоль реки, в долину. Все на реке думают – готы.

– А, может, гунны?

– Нет, господин. Гунны бы все вокруг разграбили и сожгли.

Радомир скривил губы:

– А готы – нет?

– Нет. Конунг Торисмунд – союзник римлян, а Галлия Лугдуна – пока еще их провинция.

– Так, та-ак, – задумчиво протянул князь. – Вдоль реки, говоришь?

– Она так сказала.

– Значит, мы правильно плывем.

– Значит.

– А какой там, по пути, городок-то?

– Дурум. Маленький, человек на триста. Пристань, рыбаки, лоцманы. Церковь святого Мартина, небольшая крепость – вот, пожалуй, и все, что про него можно сказать. В крепости иногда префект останавливается, а так – местные эдилы. За порядком следят, организуют городскую стражу.

– Стража? – хевдинг вскинул глаза. – Если мы там причалим, у нас не будет проблем?

Юный галл хмыкнул:

– Обязательно будут!

– И как же быть? Девчонку-то я обещал высадить!

– Лучше ниже по реке отправить к берегу лодку.

– Отправим, – посмотрел на реку князь. – Но она, кажется, не очень-то хочет высаживаться где-то в лесу.

– Нет-нет! Не надо в лесу, нет! – в отчаянье воскликнула девушка. – В город! В город!

– А чего она так боится, друг мой? – Радомир внимательно взглянул на проводника. – Сказала уже? По глазам вижу – да.

– Просто ее там хотели убить, – неохотно поведал Амбрионикс.

– О, да, да – убить! – согласно закивала Керновия и, видимо от волнения, снова перешла на свой язык: – Друидх, друидх! Бибракте! Эпона!

– Что она говорит?

– Мелет чего ни попадя, господин. Мол, какой-то зеленый друид пытался принести ее в жертву древней богине Эпоне.

– Зеленый друид?

– Да она сама не знает, о чем говорит, господин. Просто-напросто напали разбойники – их в окрестных лесах много. А зеленая одежда… мы, галлы, издавна любим яркое.

– А друидов, значит, здесь нет? Но ты мне, кажется, иное рассказывал, помнишь?!

– То другое! – парнишка резко дернул шеей. – То далеко, в горах, в священных рощах. А здесь, у реки – никаких друидов нет. Давно сгинули, власть-то – вот она – рядом! Префект, эдилы, стражники. И – церковь святого Мартина.

– Все так, согласен, – хевдинг пригладил растрепанные ветром волосы рукой. – Только, может, это был какой-то бродячий друид? Случайно забрел.

– Друиды никогда и ничего не делают случайно, – Амбрионикс вновь погладил свой шрам.

Рад махнул рукой:

– Ладно – друиды ее обидели или нет, нам какая разница? Керновия, мы тебя совсем рядом с городком высадим. Совсем-совсем рядом.

Не так-то много от «языка» и узнали. Ну, хоть что-то. Воины Торисмунда, везготы и все прочие спускаются вдоль реки, в долину. Зачем? Ясно, зачем – гонят гуннов. То есть – таких же готов, герулов, гепидов… и – немножко – гуннов. Аттила – Итиль-каган, Этцель-рэкс, Атли-конунг – наверняка даст им сражение в первом же удобном месте. А где такое место? Там же – в долине, ну, не в горах же! Значит, надо поспешить. Только не слишком, не надо догонять везетов.

У Дурума на всякий случай сделали большой крюк, километра три – больше, чем левку – благо, река еще не вошла в свои берега.

– Бравый борт – греби! – деятельно распоряжался кормщик. – Левый! Стоп! Суши весла. Парус – долой. Правый борт – полгребка… Все! Господин, можешь садить людей в лодку.

Хевдинг подозвал воинов: все тех же – Хукбольда и двух парней-готов:

– Высадите девушку, только смотрите мне – аккуратно. И – там, где она скажет. Будьте осторожны, всякое может случиться – городок рядом. И городок этот – вражеский – римский, верней – галло-римский.

Рад посмотрел вдаль, на белеющие известняком городские стены и острую колокольню храма. Интересно, видно ли оттуда барку? Наверняка. Лодку вряд ли заметно, а вот вместительное грузовое судно особо не спрячешь.

– Дозволь спросить, княже? – покосившись на забиравшихся в лодку готов, тихо промолвил Серый Карась.

Рад пожал плечами:

– Спрашивай.

– Не от себя – от всех нас… Князь, давай мы с Горностом отвезем девку!

– Вы? – хевдинг подозрительно взглянул на дружинника. – Зачем она вам?

– Ты веришь в своего бога, князь, – недобро усмехнулся парень. – Мы – в своих. Утка – это ничто, так, смех один. Нужна настоящая жертва.

– Нет, – не задумываясь, решительно возразил Радомир. – Поверь, друже, нет у нас времени. Думаю, в таких важных делах торопиться не надо.

– Не надо, – согласился воин. – Но и затягивать, когда есть жертва, нехорошо. Боги недовольны будут.

«Обойдутся!» – хотел сказать хевдинг, но пересилил себя, сдержался. В конце концов не стоило сориться с дружинниками по пустякам. Тем более – со своими сородичами-соплеменниками. Не стоило… Хотя, вообще-то, человеческая жизнь в это время – такой пустяк, что и говорить смешно. Пустяк… в смуту. Однако римские законы все же жизнь граждан очень хорошо защищали… да и варварские «правды» – своих – тоже. И жизнь, и имущество, и здоровье – на то они и законы, без разницы, римские или варварские. Римские, конечно – лучше. Значит, не такой уж и пустяк – жизнь человеческая. Даже – по представлениям столь смутных времен.

И это желание Карася, быть может, высказанное от лица всех словен-родичей, неожиданно покоробило Радомира до глубины души. Он вовсе не был ханжой, но вот так взять незнакомую девушку, юную, трепещущую, которой жить бы да жить, и… В жертву ее, в жертву! Вот уж поистине – поганые боги… в которых искренне верили такие очень хорошие и преданные парни, как тот же Скорька Заячьи Уши, Иксай… даже Истр!

Как-то он там, бедолага? Как Хильда? Все так же, поди, лежит… Рад вздохнул: все ж таки, наверное, напрасно он доверил любимую жрецу Влекумеру. Впрочем, не жрецу – побратиму! Навий уж там так, сбоку припека.

Тоже, тот еще крендель, и кровушку для богов лить любит, что куриную, что человечью. Вот уж черти, эти жрецы! Настоящие дьяволы!

Вот уж чего Родион никогда не понимал и не принимал, так это жестокие обычаи. Взять хоть тех же майя или атцеков – какую великолепную культуру создали, не зная, между прочим, колеса! Календарь, красивейшие города, скульптура – всего и не перечислись. Однако людей убивали – будьте нате! Везде, куда взгляд ни кинь – кровушка алая людская фонтанами хлещет! Алчные индейские боги каждодневно требовали трепещущих человечьих сердец, с хрустом вырываемых из груди еще живых жертв. Милый обычай. Ну, просто религия у них такая, что с этим поделать? Зато культура – на высоте, а что людишек убивали да мучили, так это – обычай, вера. Колеса придумать не смогли, зато наловчились ловко снимать с людей кожу. И чем кровавые жрецы ацтеков или майя – кровавые, в куртках из человеческой кожи, монстры, перед которыми Чикатило – младенец – отличились от товарищей национал-социлистов? Гестапо, концлагеря… жертвенные пирамиды – не одного поля ягоды? Неправомерное сравнение? А почему б не сравнить-то? Нюрнбергский суд свое дело сделал. Так, может, другой трибунал когда-нибудь соберется под эгидой ООН, да осудит общество майя или там, ацтеков, как в основе своей античеловеческое и беспредельно жестокое?

Рад усмехнулся – во, куда мысли-то привели! Черт-те куда, за океан. К черту все, к черту – со своими б делами поскорей разобраться. А вообще-то, что там далеко за океан ходить, помнил Родион, как бывалые туристы про милые обычаи некоторых туземных (в России, в России-матушке проживающих, не где-нибудь в Патагонии!) племен рассказывали. Например, о том, что есть у них такое поверье – свадьбу лучше играть на крови. То есть принести, грубо говоря, человеческую жертву… лучше туриста – местных нельзя: своего жалко, а из другого рода – узнают, так мстить будут. А турист – что? Потом всегда можно свалить на какой-нибудь камнепад или валун. Сгинул мол, бывает, случается – природа-мать, она такая! Давайте и эти обычаи уважать? Толерантно вести себя будем? А может, все-таки кровавых беспредельщиков – к ногтю?

Или все так же восхищаться будем? Ах, ах, какие кельтские друиды самобытные, одухотворенные, умные, как много у них всего интересного… Все так, да, и самобытные, и духовности хватало… Только вот этим друидам человека убить – все равно что муху прихлопнуть. Да не просто убить, а умертвить каким-нибудь жутким и мучительным способом – кишки вытащить, сжечь живьем, перерезать горло и терпеливо, не обращая особого внимания на агонию жертв, ждать, пока не вытечет кровь. Обычаи прелестные.

Прав Цезарь, прав – многих, очень многих друидов изничтожили римляне, до кого смогли дотянуться. Жаль, что не всех! В своих интересах, конечно, действовали – власть укрепляли. И все ж…

Вернулась отправленная к берегу лодка, ткнулась носом в корму. Иксай ловко поймал брошенную веревку, привязал.

– Все сделали, вождь! – перебравшись на барку, доложил Хукбольд. – Доставили девчонку аккуратно и высадили там, где указала.

– Молодцы, – поблагодарил хевдинг.

Скорька выпятил грудь:

– Она, кстати, нам еще долго рукою махала, улыбалась. Знать бы, кто на нее тогда напал… Кости б переломали!

– Ну, кто напал, тот уже далеко позади остался, – Радомир посмотрел в небо, чистое, голубое, с медленно плывущими вдаль белыми кучерявыми облаками.

– Ладья! – присмотревшись, оглянулся сидевший на корме Иксай.

Князь удивился:

– Какая еще ладья? Где? Что-то я ничего не вижу.

– Да как же! – разволновался юноша. – Вон же там, вон же.

– Да, – присмотревшись, озабоченно кивнул Хукбольд. – Ладья! Идет на веслах, ходко. Эх, жаль ветер-то нам не попутный.

– И все же, лучше поставить парус, – поднял голову Амбрионикс-кормчий. – На всех мы от них не уйдем, нечего и думать.

– Думаешь, это погоня?

– Не знаю, вождь. Ты здесь главный, тебе и решать, что делать.

Рад закусил губу – а что тут было решать-то? Итак все яснее ясного. Чужая ладья означало лишь одно – вполне вероятные проблемы…

– Парус – на мачту, – быстро распорядился князь. – Всем – готовиться к бою.

Глава 9

Февраль 453 г. Галлия

Скитания

Мечи, у готов еще – короткие метательные копья-фрамеи, два лука – у Иксая и Скорьки – вот и все оружие. Дружинники – храбры и умелы, но уж больно их мало осталось. А врагов? Врагов может оказаться куда больше, из-за излучины показались уже две ладьи, и они быстро приближались, так, что очень скоро стало возможно хорошо рассмотреть преследователей.

Это было что-то вроде римских либурн, только применительно к местным, речным, условиям – гораздо меньше в размерах. Узкие стремительные суда – явно военные – чисто гребные, с вывешенными на бортах овальными галльскими щитами, выкрашенными яркой карминно-красной краской, и высоко поднятым архештевнем, около которого виднелись воины в сверкавших на солнце доспехах и шлемах, многие – с луками. Правда, пока не стреляли, видно, не были до конца уверены в том, какое именно судно догнали.

– Может, они и вовсе не за нами плывут? – негромко предположил Иксай.

– Хм, не за нами? – невесело усмехнулся хевдинг. – То-то тут судов – не протолкнуться.

Орудовавшие веслами гребцы – словене и готы – уже выбивались из сил, ничуть не прибавляя в скорости – слишком уж тяжела была барка, да и ветер, как назло, стих.

– Да-а, – протянул сидевший за рулевым веслом Амбрионикс. – Думаю, нам от них не уйти.

– Тогда к берегу! – быстро распорядился князь. – Там еще посмотрим, кто кого, здесь же у нас шансов нет. У них не меньше трех десятков воинов.

– Тридцать и три! – поспешно уточнил Иксай. – Это не считая тех, кто на веслах.

– Так поворачиваем!

– К какому берегу, вождь?

– Все равно!

– Тогда – к правому, туда ветер. Левый борт – табань! Парус!

Хлопнув, парус уловил ветер, барка напряглась, словно живое существо, круто свернув, едва не черпнула низким бортом воду и, выпрямившись, набирая скорость, двинулась к берегу. И тотчас же ладьи преследователей ринулись наперерез, словно учуявшие добычу волки! Полетели стрелы.

– Скорька! Иксай! Прикройте щитами гребцов, – распорядился Рад.

Легкая торжествующая улыбка на миг тронула его уста – к берегу-то погоня за ними не поспевала, разогнавшаяся барка шла под парусом ходко, можно сказать – летела. Господи, Господи! Лишь бы не напороться на мель.

Не напоролись! «Дафния» с разгона налетела на отмель, так, что никто не удержался на ногах, да и не нужно было держаться – поскорей спрыгнуть, рвануть к берегу, чувствуя под ногами вязкий песок.

Быстрей! Быстрей!

Летели вокруг брызги и стрелы, слава богу, галльские луки прицельно били всего-то на сотню шагов, кто-то из врагов швырнул дротик… напрасно старался – не добросишь, не хватит сил.

Несколько секунд – и воины Радомира, миновав широкий открытый пляж, укрылись на круче, в широкой полоске кустарника. Все, кроме одного парня, из селенья словен… Тот споткнулся, замешкался – преследователи достали его стрелами. Парень, вскрикнув, повалился навзничь, да так и остался лежать на границе меж рекою и сушей. Голова и грудь – в песке, в воде – ноги.

– Он погиб, как воин, – сплюнув, проговорил князь. И тут же вскинул глаза:

– Лучники! Целься!

Ага! Возликовавшие было враги залегли, сразу потеряв трех своих воинов – дружинники били прицельно, Скорька Зайчьи Уши подтвердил свою славу одного из лучших охотников в селении Доброгаста. Да и Миусс – гунн – владел луком ничуть не хуже.

Враги залегли, оглядываясь на высаживающуюся с ладеек подмогу. Те тоже отведали метких стрел – поднимая брызги, завалилась в воду еще парочка вражьих воинов.

Князь улыбнулся: так их!

Враги стали куда осторожнее, видно, поняли, что так просто «добычу» не взять. Отползли, словно змеи, укрылись за большим камнем, видать – принялись совещаться.

– Что будем делать, хевдинг? – опустив секиру, тихо спросил Хукбольд.

Рад скосил глаза:

– А как бы ты сейчас поступил на их месте?

– Рванул бы на нас, не раздумывая, с воинским громким кличем и верой в Бога! – сразу же отозвался гот. – Потерял бы, пусть половину, людей, зато потом… это была бы добрая битва!

– Ты рассуждаешь, как гот! – громко воскликнул князь. – А надо – с позиций изнеженных римлян.

– Это галлы, вождь.

– Сейчас все равно. Что, они будут подставлять под стрелы своих воинов? Нет. Скорее, придумают какую-нибудь хитрость. Скажем, обойдут нас ниже или выше по реке. Возьмут в клещи, прячась от стрел за деревьями, нападут по кручам сзади.

– Да, – подумав, согласился Хукбольд. – Так они могут сделать.

– Так и сделают, – выбирая очередную цель, не оглядываясь, бросил сквозь зубы Скорька.

Князь неожиданно улыбнулся:

– И мы с вами поступим точно так же.

– Как это? – хлопнул глазами Серый Карась.

– Амбрионикс, как думаешь, барку можно столкнуть с мели?

– Можно. Если хорошо постараться.

– Тогда послушайте меня, парни…

Оставив Скорьку с Миуссом в кустах, быть может, на верную гибель, князь повел остальных воинов в обход врагов, выше по реке, так, чтоб, внезапно выскочив из-за излучины, удобнее было подобраться к вытащенным на мелководье ладейкам.

Шли быстро, но осторожно, чтоб, не дай бог, не выдать себя врагам. Даже Рад старался, чтоб ни одна веточка не хрустнула, не шевельнулась. Кое-где пришлось ползти, а где-то – пересекать пустоши быстрыми перебежками, и все же дружинники продвигались быстро, вот уже впереди, за кустами, засинела река.

– Хукбольд, ты хвастал, что плаваешь, словно рыба?

– И я, и мои воины, вождь!

– Помните – вода холодна.

Гот презрительно сплюнул:

– Она холодна лишь для неженок-римлян!

– Хорошо. Раздевайтесь и берите ножи. Да, секира вам тоже понадобится.

– Я повешу ее на петле, через спину.

– Тогда ждем знака.

Все разом оглянулись назад, посмотрев на кривую сосну, зацепившуюся узловатыми корнями за песчаный склон. Пока все было спокойно – ни одна веточка не шевелилась.

– Ждем, – тихо сказал князь.

– Ой, смотрите! – Хукбольд распахнул глаза. – Дернулась ветка! Качнулась.

– Знак!

– Пловцы – вперед, – махнул рукой Радомир. – Остальные – за мною.

– Иксая ждем, княже?

– Нет, добежит сам. От сосны до реки не так уж и много.

Не поднимая брызг, готы бросились в холодную воду, поплыли бесшумно, словно рыбы. Прищурившись, хевдинг смотрел им вслед. Враги оставили у ладей лишь по паре гребцов – присматривать.

Готы вынырнули из воды, словно призраки, сверкая мокрыми от воды плечами – бедолаги-гребцы даже не пикнули, двое сразу же повалились в воду с перерезанными горлами, третьего один из готов – Фрез – ударил ножом в живот, четвертый бросился было бежать – Хукбольд достал его секирой. И тотчас же принялся рубить днища вражьих ладей, сначала одну, потом – другую. Любо-дорого было взглянуть – только щепки летели!

На берегу всполошились, бросились было к ладьям… и тут же нарвались на стрелы! Да и не так уж много там, за камнем, оставалось врагов. И те никак не ожидали внезапной угрозы с тыла!

А она появилась! Выхватив мечи, воины Радомира быстро преодолели отмель. Завязалось сражение, и силы были примерно равными – полдюжина на дюжину.

Жаль, Скорька с Миуссом уже больше могли подмогнуть стрелами – сражающиеся быстро смешались в кучу. Как водится при столь малом количестве людей, а иногда и при гораздо большем завязавшийся скоротечный бой сразу же раздробился на отдельные поединки. На Рада налетели сразу двое… точнее, это он на них налетел, особо не разбирая. Ударил мечом одного, другого – и вот уже бился с обоими, стараясь устроить так, чтобы вражины друг другу мешали.

Один был высок, седоус, опытен, второй – совсем еще мальчишка, с круглым, верно, еще не знавшим бритвы, лицом и восторженно распахнутыми глазами. Седоусый – в галльской короткой кольчужице, в высоком, щедро украшенном красной эмалью и петушиными перьями шлеме, с длинным мечом, сверкающим ищущим крови жалом. На ногах – браки, да крепкие кожаные башмаки. И щит. Овальный галльский щит, обтянутый крепкой воловьей кожей. Молодой вооружен иначе, на римский манер: пластинчатый – лорика сегментата – доспех, римский открытый шлем-каска, короткая туника, голые коленки, высокие легионерские сапоги – калиги – с открытыми пальцами.

Все свое внимании – ну, почти все – Радомир, естественно, сосредоточил на седоусом. Парировав удар, в свою очередь перешел в контратаку, прощупывая врага – на что тот способен? К удивлению, выяснилось, что не на многое… а может, воин уже был просто стар – лет сорок пять – пятьдесят. В таком возрасте пора бы и о душе подумать, а не мечами размахивать.

Он сам лез в драку, этот седоусый старичок, да и вообще, нападавшие явно друг другу мешали, чему старательно способствовал князь, то наскакивая, то отступая и, казалось бы, бестолково размахивая мечом – создавал хаос.

Звенели клинки. Сверкали доспехи и шлемы.

И вот оно – то самое мгновение, ради чего все! Рад притворно подался назад, и седоусый вдруг приоткрылся, отведя в сторону шит…

Хевдинг тут же уколол его в ногу, коварно повернув клинок так, что бедолага сразу же и упал, завыл, хватаясь за раздробленное колено – понятно: сустав, боль а еще… И двинутся при всем желании – никак. Отвоевался. Инвалид на всю жизнь – да! Но ведь не труп же.

Оп!!!

Князь напрасно столь пренебрежительно отнесся ко второму своему сопернику – тот неожиданно достал его в грудь! Рад не имел доспехов, еще б немного, и длинная спата врага достала б его сердце!

Отразив удар, разорвавший тунику и до крови расцарапавший кожу, хевдинг со всей злобою бросился в атаку. Кровь Радомира неожиданно для него самого вскипела от ярости – надо же, какой-то безусый юнец едва его не убил!

Князь обрушил на парня целый град ударов. Тот отбил все, пусть не очень умело, и даже в чем-то тупо, но старательно, как учили. Щита у соперника не было – похоже, тот и сам бросил свой тяжелый римский скутум, мало пригодный в одиночной схватке. А потому, оказавшись без прикрытия, вел себя куда как внимательнее, нежели его незадачливый седоусый напарник. На рожон зря не лез, все удары парировал, вот только левой рукой размахивал бестолково – видать, все же привык к щиту. За эту – пустую – руку-то Рад его и схватил – неожиданно, быстро. Дернул, потянул на себя – парень на ногах не удержался, упал… И в этот момент князь вышиб его меч одним мощным ударом. Затем хотел было… Но передумал – стыдно стало добивать безоружного, как и калечить… а ведь мог, мог, но…

Как раз вовремя подскочил голый Хукбольд с секирой:

– Вражьи ладьи потоплены, вождь!

Князь улыбнулся:

– Да и здесь тоже, похоже, что все. Вот что, друг, ну-ка тресни вот этого по шлему обухом.

– Легко! А может, отрубить ему голову? Местные галлы так раньше делали, я знаю.

– Не стоит, – дернул губой Радомир. – Пусть полежит, отдохнет.

– Как скажешь…

Сверкнула на солнце секира. Поднялась… опустилась. Удар! И звон – казалось, что на всю отмель. И напрасно поверженный враг закрывался руками – ничуть не ослабил удар. Если б Хукбольд бил не обухом – раскроил бы на две половинки череп вместе со шлемом – запросто!

– Ну, вот, так-то лучше будет, – удовлетворенно кивнув, хевдинг тут же вскинул глаза. – Что с баркой? Столкнули с мели?

– Почти.

– Тогда пошли. Поможем, нечего ту больше ждать… Ага, вот и наши смертники! Рад видеть вас в живых, парни!

Сунув меч в прилаженную к поясу петлю (вместо ножен), Радомир распахнул объятия, наскоро обняв Миусса и Скорьку.

– К барке, скорее к барке, друзья.

– Немного задержусь я, – как всегда, забавно строя фразу, произнес гунн. – Кое-что пособираю, да.

Князь махнул рукой:

– Ну, собирай, только быстро. Ждать не будем – уйдем.

– Княже, – подошел Серый Карась. – Дозволь и мне задержаться. Ненадолго совсем. Иксая дождусь – он уж прибежать должен. Подожду. Совсем немного наших осталось, князь: мы с тобой, да Заячьи Уши, да вот, Иксай.

– Подожди, а где же…

– А вот! – зло прищурившись, воин кивнул на убитых. Трое. Двое готов, один – из словен. Прав Карась, прав. Как ни крути – прав: людей в дружине оставалось все меньше и меньше. Кого-то потеряли в пути, кто-то утонул в реке, кого-то достала вражья стрела, меч.

– И снова, чувствую, похоронить не удастся, – с горечью покачал головой Серый Карась. – Хоть холмик насыпать, а?

– Насыпь, – согласно кивнул Радомир. – Вот, с Миуссом и насыпьте. Больше людей не могу дать, извини. И ждать не могу долго, сам знаешь – вражины вот-вот вернутся.

– Я все понимаю, княже. И все, что смогу, сделаю.

Навалившись разом – даже хевдинг, и тот, ведь каждый человек на счету был – дружинники наконец столкнули с отмели тяжелую барку. Выплыли на чистую воду, бросили якорь – ждали своих.

– Там, там… – Скорька Заячьи Уши неожиданно вскочил на корме. – Воины! Он возвращаются, князь. Нас не нашли – злые.

– Эй, парни, парни! – что есть силы закричал Радомир. – А ну уходите, быстро! Враги-и-и-и!

Оставшиеся на берегу тоже заметили быстро спускавшийся с кручи отряд и поспешили к барке.

– Трое… – улыбнулся Рад. – Иксай с ними… Икса-а-а-ай!!!

Вражеская стрела, угодив юноше в спину, пронзила тело насквозь, выскочив из груди острым окровавленным наконечником. Парнишка словно споткнулся и, поднимая тучи брызг, полетел в воду.

Миусс тут же бросился к упавшему… И выпрямившись, махнул рукой – все. Ничего тут уже не сделаешь, ничего не исправишь.

Хевдинг опустил голову и тяжко вздохнул:

– Эх, Иксай, Иксай…

– Царствие небесное. Мы за него отомстим, – хищно улыбнулся Хукбольд.

Тяжело перевалившись через борт, Серый Карась бросил на палубу трофейные вражеские мечи вместе с ножнами и перевязями. Миусс выложил пару луков и целый колчан стрел.

– Парус на мачту! – поглядев на князя, скомандовал Амбрионикс. – Кто на весла? Отходим.

«Дафния» медленно и величаво отвалила от отмели. Поймав ветер, выгнулся дугой парус. На берегу жутко выли оставшиеся без ладеек враги, ругались, грозили кулаками, орали, слали бесполезные стрелы.

Настроение дружинников было подавленным. Да, выбрались – но какой ценой? Не слишком ли многих потеряли.

– Ты – вождь опытный, да, – скрестив ноги, уселся на корме гунн. – Если б не придумка твоя – мы б все там лежали. Не сдались бы, нет.

– Да, княже, ты многих сегодня упас, – положил весло Скорька. – Вижу, и сам кровишь… Перевязать надоть.

– Перевязывай, – хевдинг махнул рукой.

– Я могу… – рванулся Миусс. – Я умею. Хорошо, тяжелых раненых нет у нас. Как бы с ними возились? У врагов вот есть… были.

Князь повернул голову:

– Что значит – были?

– Тот, кто Серый Карась зовется – всех и добил. По горлам – клинком. Меч его – от крови совсем красный.

Добил раненых… Радомир неприязненно покосился на соплеменника. Впрочем, не добил – отомстил, принес в жертву. Так оно и положено, верно.

Дул попутный ветер. Барка ходко шла под парусом, и кормчий едва шевелил тяжелым рулевым веслищем.

Серый Карась тоже оставил ненужное больше весло и, ловя любопытные взгляды, примерял блестящий трофейный шлем – римскую каску с красными от крови ремешками.

Уже к вечеру закончились по берегам высокие, поросшие редколесьем холмы и синие горы. По обеим сторонам реки раскинулась широкая и привольная долина, тянувшаяся докуда хватало глаз. Сосновые леса и дубравы сменялись зарослями опутанного тянучей жимолостью дрока, кустами орешника, ольховниками, веселыми рощицами рябины и лип.

– Долина, – негромко произнес князь, оглядываясь на оставшиеся позади горы, растворившиеся в голубовато-фиолетовой дымке. – Эй, кормчий! Что там, впереди?

– По левому берегу скоро должен быть еще один небольшой город – Юлиодум. Небольшой такой городок с крепостью. Осенью там бывают славные ярмарки. Мы всегда останавливались там по пути в Генабум.

– Значит, тебя там хорошо знают?

– Знакомые есть, скрывать не стану, – кормчий горделиво кивнул и задумался.

– Амбрионикс, – тихо позвал хевдинг. – А ты… тебе не надоело с нами? В этой стычке погибло немало твоих соплеменников.

– Не моих, – юноша резко тряхнул копною светло-русых волос, густых и, по старому галльскому обычаю, длинных. – Мой народ – битуриги, а там, на правом берегу Лигера – эдуи, наши давнишние соперники и враги.

– Но вроде бы римляне давно примирили вас всех.

– Вот именно – вроде бы… – Амбрионикс задумчиво прикрыл глаза. – Мы иногда сходимся на ярмарках. Группы молодых парней с правого и с левого берега. Эдуи и битуриги. Ристалища, кулачные бои. Бывают и убитые, и немало. Городские магистраты, конечно, против, но – ничего не могут с этим поделать. В городе – одни законы, в лесах и на горных кряжах – другие.

– А ты – сторонник каких?

– Конечно – городских! – галл распахнул глаза. – Город – и ближайшая к нему округа. Там удобно жить, там законы, которые защищают всех, там… Город – есть город.

– А законы там конечно же римские? – не выдержав, усмехнулся князь.

Собеседник хлопнул ресницами:

– А какие же еще?! Хоть многие и кичатся сейчас своим галльским происхождением, но все знают – Рим принес на нашу землю закон и порядок, без Рима, наверное, не было бы ни торговли, ни зажиточности, ни всех тех богатств, коими славится наша земля. Потому что все бы воевали, все против всех.

– Как сейчас – германцы? Впрочем, наверное, они больше воюют с Римом, чем между собою.

– Нет, – юноша дернулся. – Рим – им не враг. Просто они все хотят жить, как римляне, не понимая того, что для этого нужны законы… и полное их исполнение. Всеми! А не только простыми и небогатыми людьми.

Услышав такое, Радомир посмотрел на собеседника с уважением: ишь ты, как рассуждает! Не хуже, чем какой-нибудь профессор на кафедре римского права. Вот вам и дикий галл!

– Да, законы – это все, – перекладывая весло, убежденно промолвил Амбрионикс. – Вот взять мой род… там уже никого почти что и не осталось. Не было бы законов, смог бы я владеть этой баркой? Нет! Ее у меня забрали бы те, кто сильней, чей род многолюдней. А так… у меня есть договор дарения, я оформлю эту барку в собственность – она будет моей, и никто не вправе отнять ее! За сезон заработаю много денег – смогу жениться… А в старые, доримские времена, смог бы? Нет! Прибился бы к чьему-нибудь роду… путь не рабом, но чем-то вроде. Полностью зависимым от вождя, даже в мелочах. Разве это жизнь, когда кто-то за тебя все решает?

– Полностью с тобою согласен, мой юный друг! – одобрительно кивнул Радомир. – Все бы так рассуждали. Так, тот городок, Юлио… Юлия…

– Юлиодум.

– Да, Юлиодум. Ты останешься там?

– Думаю, да. И полагаю, вы там можете кое-что узнать куда как подробнее, нежели из уст той запуганной и несчастной девчонки, спасенной из мерзких лап язычника-друида.

– Керновия? Откуда ты знаешь, что она запуганная и несчастная?

– Она ж из дальней деревни. А там все такие, ведь никаких законов нет. Слово вождя – вот их законы! Что скажет – то и делают, а чего не скажет – не делают, своей головой не живут. Бараны, не люди!

– А германцы? – Рада стала уже занимать эта неожиданно затянувшаяся беседа. – Они тоже своей головой не живут?

– Не живут! – убежденно отозвался юноша. – Они затем и явились в римские земли. Думаешь, только пограбить? О, нет, хотя и это важно. Однако главное-то для них совсем другое – жить, как римляне, вот чего все они страстно хотят! Это когда-то удалось галлам, удастся ли германцам – бог весть. Эти орды со всей своей дикой жутью ненавидят Рим… и хотят сами стать римлянами. Многие стали – римские полководцы, армия – это все уже давно не римское. Удивлен?

– Нет. Я все это знаю. Хотя… – Хевдинг чуть помолчал и улыбнулся. – Признаюсь, удивлен, да. Тем, что об этом говоришь ты!

– А что же я, тупой, как дерево? – неожиданно рассмеялся галл. – Я грамотен и много чего знаю. Право собственности и виды владений – естественное, интердиктное, производное и все прочие – думаешь, это все такие уж простые вещи? Но разбираться в них надо, иначе всякий тебя обманет, иначе ты сам – вещь!

– Германцы, увы, считают иначе. Их право – меч.

– Пока война – да, – Амбрионикс упрямо набычился. – Но войны не длятся вечно. А потом, кто бы ни победил – обязательно возникнет закон. Иначе к чему все? Без закона нет прав, а без них – нет богатства. Хотя нет, оно есть – но только у вождей… которых ненавидят, которым завидуют все, даже ближайшие соратники и друзья. Ненавидят и стремятся скинуть, чтобы завладеть всеми богатствами. А потом – скинут их. И так до бесконечности. Думаешь, Торисмунд, Аттила и все прочие вожди этого не понимают? Жить, как римляне, хотят все – потому что жить так хорошо и удобно.

– А ты умный парень, Амб, – глядя на пустынную реку, тихо произнес Рад. – Жаль будет с тобой расставаться, честное слово – жаль.

Галл опустил глаза:

– Я исполнил для вас то, что обещал госпоже Мелении. И у меня много дел – вернуться обратно в тот город, забрать у матроны договор, оформить барку…

…которую кто-нибудь из рыщущих вокруг диких орд отберет у тебя мечом… или сожжет…

Так хотел сказать вождь, но сдержался. В конце концов, он и сам сейчас был из тех же самых орд. Из гуннов.

Гельвеций Браниг вовсе не являлся простым трактирщиком, как можно было заподозрить, исходя из его основных занятий. Да и выглядел сей представительный господин вовсе не как замороченный обыденными делами хозяин захудалой корчмы, хотя его постоялый двор язык не повернулся бы назвать большим. Обычный двор, маленький, только не совсем постоялый, а, выражаясь по-древнему – гостевой, были когда-то в старину такие у кельтов. Хозяин гостевого двора, обязанный предоставлять пристанище всякому путнику, считался человеком благородным. Конечно, не таким благородным, как военный вождь или вергобрет – избранный народным собранием староста, но все же цена его чести была немалой. Вот и Гельвеций Браниг унаследовал ее с древних времен. Хотя нынче все давно забыли уже, что такое гостевой дом и как следует относиться к его хозяину, однако задевать по пустякам Гельвеция опасались даже магистраты провинции – эдилы, перфекты, квесторы, не говоря уже о буйных галльских гуляках или заглядывающих пропустить стаканчик-другой матросов с речных судов – публики той еще, вовсе благонравием не отличавшейся.

Свои звали его дядюшка Браниг, все другие – господин Гельвеций. Надо сказать, хозяин гостевого дома и выглядел вполне соответствующе. Статный, высокий, широкоплечий, с длинными седыми кудрями, вислыми, на старый галльский манер, усами и небольшой ухоженною бородкою, Гельвеций и одевался всегда пристойно, можно даже сказать, с шиком. Длинная, цвета весеннего неба, туника с искусной вышивкой, коричневые, крашенные дубовой корою, штаны-браки, на шитом мелким бисером поясе – увесистых размеров кошель, бронзовый, украшенный красной эмалью, гребень, кривой кинжал в изысканных ножнах. Пальцы на обеих руках усыпаны многочисленными перстнями и кольцами, на правой руке – серебряными, на левой – золотыми.

Местные дядюшке Бранигу кланялись, уважали не за страх, а за совесть, признавая в нем одного из потомков прежних аристократов, племенной галльской знати, на корню уничтоженной Цезарем.

Гельвеций тоже помнил всех своих предков – как погибли, за кого и почему бились. Не только корчмой – гостевым своим домом – занимался сей респектабельный господин, но и кое-чем другим тоже. Префекты, эдилы и прочие заглядывали в эти маленькие прибрежные городки лишь изредка, а периодически сменяемые имперской властью наместники-старосты (Галлия ведь все-таки являлась провинцией, вернее, даже несколько Галлий – Лугдунская, Цизальпинская, «Косматая») правили здесь лишь в той мере, в какой находили общий язык с добрым дядюшкой Бранигом.

Сам же Гельвеций Браниг, в полной мере ощущая себя хозяином здешних мест, делал для местных жителей все, что мог. И главное – содержал дружину, защищая город и прилегавшую к нему округу – паг – от речных разбойничьих банд, в сезон ничуть не уступавших в жестокости и лиходействе знаменитым морским пиратам. А для того, чтоб защищать, надо было знать, владеть информацией – ибо кто ею владеет, тот бал и правит.

Два года назад вот не подсуетились вовремя, не успели уйти от гуннов – и те сожгли и разграбили город, быстро, впрочем, отстроившийся – все же располагался на самых значимых торговых путях, из Рима и Провинции (так римляне издавна именовали Цизальпинскую Галлию) по Лигеру-реке – к большому и богатому городу Генабум, а уж там – либо вниз по реке – через земли пиктонов – к морю, либо по мощеной римской дороге – на север, в Лютецию, и дальше – в земли белгов. И даже еще дальше – через пролив – в Британию!

Река давала богатство, словно бы не вода в ней текла, а самое настоящее серебро! Только вот желающих поживиться за чужой счет тоже имелось хоть отбавляй. Еще, слава богу, в этот раз, кажется, обошлось – и гунны Аттилы, и везеготские полчища Торисмунда прошли, прокатились мимо, лишь задев городок самым своим краем. Но и того хватило – едва откупились. И вот теперь Гельвеций Браниг много и тяжело думал. Все прикидывал, пользуясь доставленными верными людьми сведениями, все никак не мог понять – а что же, дьявол разрази, будет? Одно знал несомненно: рано или поздно Аттила и Торисмунд схватятся. Кто победит? Скорей, Торисмунд, гунны уже истрепались в северных италийских городах. Хотя, поддержанные восточно-ромейской данью, вполне могут и… Гунны… Гельвеций усмехнулся: кто только так себя не именовал: прибившиеся к Аттиле готы, гепиды, герулы… продолжать можно долго! Сам дядюшка Браниг подозревал, что ни одного «природного гунна» так еще и не видел, хотя беседовал с гуннским посланцем… оказавшимся бывшим греческим купцом и философом, человеком мудрым и сведущим. «Гунны» – лишь удобный предлог свалить все бесчинства на пришлых. Мол, явились откуда-то из далеких адских степей, все жгут, рушат, насильничают… А мы что ж? Мы – готы, гепиды, герулы, франки, бургунды – ни при чем, мы так, погулять вышли. Это все не мы разграбили – гунны. Они, они, злодеи поганые!

Все это после беседы с Приском – так звали того многомудрого посланца Аттилы, остановившегося в гостевом доме по чистой случайности – очень хорошо представлял себе дядюшка Браниг. И столь же хорошо понимал, что любой исход будущей битвы мог стать для городка роковым. Победят гунны – пойдут грабить, растекутся по всей равнине от Генабума до Августорита. Неминуемо заденут и городок… хотя. Могут и не задеть, пройти куда северней, мимо. То же самое касалось и везеготов. Победят – вернутся обратно – опять же, целой ордой своей могут прокатиться через город. Что тоже – чревато. И так нехорошо, и этак – плохо. Куда ни кинь, всюду клин. Вот и сиди, думай.

Вот, как бы сделать так, чтобы, скажем, гунны – если их все-таки разгромят – ушли бы не через долину, а по горам… не такие уж там и высокие горы, есть и проходы, вполне можно пройти в Рецию, Норик, Паннонию. Вернуться в свои родные места…

Тут хозяин гостевого дома совершенно по-детски захихикал: ну, кто бы мог подумать еще лет сто назад, что римская Паннония станет для гуннов «родными местами». А стала ведь! Так уж сложилось, вышло. И совсем не нужно, чтобы то же самое произошло с Галлией. Однако и под властью Торисмунда вряд ли будет лучше. Ну, тот хоть римский союзник… по крайней мере – пока.

Задумчиво подперев голову мускулистой, ничуть не старческою, рукою, Гельвеций сидел за длинным столом своего гостевого дома и пил пиво, в ожидании кое-кого… вовсе не постояльцев, для тех еще был не сезон. Вот недельки через две-три – совсем другое дело. Окончательно успокоится, войдет в свое русло река, подставит широкую спину караванам многочисленных барок. И чего только не повезут! Известняк, вино в амфорах, мед, воск, дичь, пиво в крепких дубовых бочках, железо, олово, медь и другие металлы, и в крицах, и изделия – галльские кузнецы ничуть не хуже германских! А плотники какие? Сказать – руки золотые – ничего не сказать! Недаром все римские повозки (вестимо, из дерева слаженные) до сих пор галльские названия носят.

– Господин! – дюжий слуга, статный кудрявый молодец, по виду даже и не слуга – воин! – заглянув в дом, нерешительно побеспокоил хозяина. – Прости, что отвлекаю от дум…

– Говори, Бретон. Что у тебя там?

– Гости, мой господин.

– Гости?! – Гельвеций обрадованно хватил кулаком по столу. – Так что же ты? Давай, веди их! Давно, давно пора им пожаловать. Ну? Что ты стоишь, словно идол?

– Боюсь, это не те гости, которых ты, господин, ждешь, – поклонился молодец. – Это с реки, с барки.

– С барки? Так, вроде б рано еще… Что за люди?

– Чужаки, незнакомцы.

– Чужаки?!

– Но парень один с ними – Амбрионикс. Ты его, господин, знаешь.

– Амбрионикс? М-м-м… – Гельвеций задумался, тяжело наклонив голову. – Нет, что-то не припомню.

– Да как же, господине! Амбрионикс, лохматый такой мальчишка с барки «Золотой петух». Там еще его родичи, а барка – Мелении.

– А-а-а! Вспомнил! – хозяин гостевого дома хмыкнул в усы и покачал головой. – Ах, Меления, Меления. Богата, далеко не глупа, еще и красавица… и себе на уме. Ты ж, Бретон, кажется, ее хорошо знал, нет?

– Да, мой господин, знал, – слуга неожиданно ухмыльнулся. – И красива она, и умна, и богата, все так. Только…

– Что – только? – Гельвеций пристально посмотрел на парня. – Давай, давай, договаривай, коль уж начал. Может, я чего и не ведаю?

– При всех достоинствах Мелении она, между нами, господин, говоря – курвища, каких мало.

– Не курвища, Бретон, а гетера. Ты слова-то выбирай, чай, не в глухой деревне живем.

– Пусть так – гетера. Но курвища-а-а!!! С кем только не спит.

– И с кем же?

– А с кем только захочет! А чего? Все в округе ей должны, все обязаны, священник – и тот слова против не скажет, не говоря уже о других.

– Сама, говоришь, выбирает, с кем спать? – неожиданно расхохотался хозяин. – Вот так женщина! Молодец! И в делах торговых она сильна, на реке каждая четвертая барка – ее. Не считая, конечно, генабумских. Давно хочу ее к делам нашим привлечь, давно. Ей ведь тоже ни гунны, ни везеготы не сладки – торговлишка-то порушится. Ах, Меления, Меления, дева-краса… Вот что! Надобно мне кого-нибудь к ней послать! И как можно быстрее. Ну? Что мнешься?

– Так гостей-то… пускать?

– Конечно, пускать! У нас ведь гостевой дом, все-таки. И вот что, ты их вели обслужить, а паренька того, Амб…

– Амбрионикса, мой господин.

– Вот, вот. Его ко мне в каморку пришли – для беседы.

Отправив слугу принимать нечаянных постояльцев, Гельвеций Браниг вышел на задний двор, где в глубине яблоневого сада располагался еще один дом, одноэтажный, но выстроенный по римскому типу – с красной черепичной крышей, атриумом, просторной столовой и спальней. Этот вот особнячок дядюшка Браниг именовал по-простому – каморкой, а еще иногда – в зависимости от настроения – кельей. Туда-то рыжий слуга Бретон и привел лохматого парня, барочника… как его… Арм… Амб… Абр…

– Меня зовут Амбрионикс, дядюшка Браниг, – войдя, вежливо представился юноша. – Твой слуга сказал, что ты хочешь меня видеть.

– Хочу, хочу, – Гельвеций показал рукой на плетеное кресло. – Ты садись, садись, парень. О спутниках своих расскажи, уж, не взыщи – поведай. Пиво на столике вот – пей. Свежее, вкусное.

– Благодарю, дядюшка Браниг. А о спутниках моих ты что услышать хочешь?

– Что скажешь. А для начала – кто они, откуда? Зачем к нам пришли?

– Пришли – просто переночевать да кое-что вызнать, – отвечать Амбрионикс начал с конца. – Я их сам сюда позвал и за жизнь и спокойствие поручился.

При этих словах Гельвеций всплеснул руками:

– Поручился, говоришь? Ишь ты!

– Один из них мне жизнь спас… Правда, мы с ним уже поквитались.

– Так кто же они? Готы? Гунны?

– Гунны… но не все. Есть и готы, есть и словене.

– Кто-кто? – удивился дядюшка Браниг. – Помнится Приск рассказывал про склавин… Так это они, выходит?

– Сло-вене – так они себя называют, – Амбрионикс все ж таки потянулся к пиву – ну, какой же галл откажется от пенной кружки?! – Что значит – «ведающие слово». Остальных они «немыми», «немцами» кличут.

– Оно понятно, – хозяин гостевого дома кивнул. – Как римляне всех варварами обзывают. Тех, кто не полатыни говорит – «вар-вар-вар» – непонятно. Так зачем ты их привел? Нет, не отвечай, я сам скажу.

Гельвеций хитро склонил голову набок и продолжил:

– Тебе и твоим спутникам что-то от меня надо – не так?

– Так, – согласно кивнул юноша. – Ты словно мысли читаешь, дядюшка Браниг!

– Хэк! Поживи с мое, парень. Так ты еще не сказал, что надо-то?

– Им надо знать, где найти гуннов… и сопровождающих их купцов, – выпалил Амбрионикс. – А я знаю, что только ты это ведаешь. Никто лучше тебе не…

– Ну, ладно, ладно, – хозяин гостевого дома махнул рукой. – Может быть, и помогу, чем смогу. Гуннов, говоришь, ищут? Ты сам-то с ними пойдешь?

– Скорее всего, – парнишка опустил голову.

– Вижу, вижу, – засмеялся Гельвеций. – У тебя там какое-то свое дело, а с этими просто легче, так?

– Ну, дядюшка…

– Помолчи, а то ведь врать сейчас станешь. Ты ведь у них заместо проводника, нет?

– Почти. Я не очень-то знаю те места, что далеко от реки.

– Будешь знать! – дядюшка Браниг прихлопнул ладонью по столику, отчего вся, стоявшая на нем посуда – две деревянные кружки, крынка с пивом и большое серебряное блюдо с толстыми ломтями белого пшеничного хлеба, щедро политыми медом, – подпрыгнула, едва не свалившись на пол.

– Я скажу тебе все проходы в дальних горах, там, где Бибракте, священная крепость эдуев… наших давних врагов. Ты ведь из битуригов, парень?

– Да, так. Но, Бибракте – это же очень далеко, дядюшка Браниг! Неужели гунны уже там?

– Не там. В долине. Но, если Торисмунд разгромит их – уйдут именно туда. Должны уйти. Ты меня понял?

– Вполне, – Амбрионикс сглотнул слюну.

– Ну и молодец, – довольно покивал Гельвеций. – Голью-то пиво не хлебай – опьянеешь. Возьми вот, хлебушек – вку-усный.

– Благодарствую, дядюшка. Так что же – я должен увести гуннов через земли эдуев?

– Так, мой дорогой. А что?

– Не знаю… – юноша с сомнением покачал головой. – Не знаю, получится ли у меня, выйдет ли? Кто я такой, чтоб меня послушал сам Аттила?!

– Не тебя, так других послушает, – хозяин дома пригладил усы. – А ты уж думай, как все устроить. Ты ж умный парень, Амбрионикс! И отец твой – а его я хорошо знал – тоже не был дураком, жаль, погиб рано.

– Хорошо, дядюшка, – облизав липкие от меда пальцы, промолвил гость. – Сделаю, что смогу.

– Вот-вот, сделай. Очень тебе большая благодарность за это будет… от всего нашего общества.

– Сделаю, – еще раз кивнул юный галл. – Но у меня еще одна просьба будет.

– Говори.

– Моя барка. Я бы хотел ее пока оставить у вас.

– Оставляй. И не беспокойся, за нею присмотрят. Все у тебя?

– Все, дядюшка.

– Тогда ступай, – Гельвеций поднялся на ноги и махнул рукой. – Пейте, ешьте – сегодня я вас угощаю. Но завтра утром вы должны уйти. Отправиться в путь… понимаешь, о чем я?

– Я все прекрасно понял, дядюшка! – прижав руку к груди, Амбрионикс поклонился и вышел.

Посмотрев ему вслед, хозяин гостевого дома (а по сути – теневой магистрат этих мест) уселся обратно в кресло и, смачно хлебнув пива, задумчиво покрутил ус. Этот жест вовсе не шел ему – так юные девушки, о чем-то втайне мечтая, наматывают на палец локон.

Впрочем, Гельвецию сейчас было не до жестов – ситуация с этими гостями-гуннами была гораздо более зловещей, нежели казалась. Пришельцев мало – наверняка их уже заметили, возможно – да и скорее всего – уже была стычка и не одна. А молодому битуригу что-то от них надо, что-то свое, в данный момент не очень важно – что. Главное, судя по всему, пришельцы ему доверяют, вынуждены доверять, похоже, что больше и некому. Это хорошо, очень хорошо, парня можно использовать… нужно использовать, тем более он на все согласен. Свой! Но, вот почему-то связался с чужаками… А может, убить их всех от греха подальше?! Можно… В другие, более спокойные времена Гельвеций так бы и сделал, потом замолил бы грех – не такой уж и великий. Чай, не родичи и не соседи, чужаки из дальнего далека – хуже врагов извечных эдуев. Да-а, в хорошие-то времена можно было б от пришельцев избавиться… но не сейчас! Нынче таких бродячих шаек, что грязи! Кого только нет – германцы, гунн, ромеи… теперь вот – словене какие-то. Кинжалов на всех не хватит! Избавишься от этих – другие объявятся. И какой тогда смысл убивать? Никакого. Убивать – никакого. А вот использовать… Словно сама судьба их послала! Не забыть в подробностях обсказать Амбриониксу путь. А может, дать им еще одного проводника? Нет, варвары хитры и подозрительны, вряд ли они будут доверять незнакомцу. А вот этому мальчишке битуригу, похоже, более или менее верят. Хотя гунны – враги. Но и везеготов вряд ли можно назвать друзьями. Временные союзники. Сейчас – союзники, а потом… Сколько волка ни корми…

А мальчишка не дурак, нет. Не стал таиться, сразу пришел к кому надо – знает, на чьей земле оказался, ведает – ежели что – достанут. На этом участке реки везде свои люди. Глаза и уши, а при надобности – и мечи.

Чьи-то шаги послышались у дверей. Неслышно распахнулись створки. Поставив кружку на стол, Гельвеций резко обернулся:

– Чего тебе, Бретон?

– Явилась Керновия.

– Господи! Ну, наконец-то! – радостно сверкнув глазами, воскликнул старик. – Что ж ты стоишь-то? Веди ее скорее сюда, веди!

– Она здесь, мой господин. Ждет…

Пошире распахнув дверь, слуга пропустил в дом босоногую девчонку в длинной изодранной тунике непонятного цвета. Лохматую, большеглазую…

– Здравствуй, дядюшка Браниг.

– Аа-а-а! Заходи, заходи, девочка. Давно тебя дожидаюсь. Садись, садись. Поди, голодная? Эй, Бретон, скажи, пусть там принесут с кухни чего-нибудь. И вина захватят, того, римского. Любишь, девочка, вино? По глазам вижу, что любишь. Ну, как матушка Арнавия? По-здорову ли?

– Да слава Господу, здравствует.

– Чего велела передать?

– Много чего, дядюшка, – Керновия прикрыла глаза. – Я все наизусть выучила. Сказывать?

– Говори, говори, дева. Или, может, все ж таки сначала поешь?

– Не, покуда не буду, – девчонка смешно наморщила нос. – А то забуду все. Ну, вот… Не я говорю сейчас с тобой, дядюшка Браниг – матушка Арнавия поклон тебе шлет и передает следующее…

Гельвеций слушал посланницу, нервно покусывая ус. Керновия говорила все, что знала Арнавия, настоятельница дальней обители в горах меж землями эдуев и секванов. Совсем недалеко от Бибракте – языческого древнего капища – находился сей небольшой монастырь, один из первых в Галлии… да и вообще – первый. В Бибракте до сих пор, к ужасу матушки и богобоязненных сестер ее, приходили нерадивые христиане – галлы, испрашивая милостей старых богов. Потом – нечестивцы! – заходили и в монастырскую церковь, где долго и усердно молились… о том же, о чем просили и своих языческих демонов. И Христа просили… и этих… полагали, что так надежнее выйдет. Много всякого народу приходило, и харчевней при монастыре никто не брезговал – сестры готовили хоть и по-простому, да зато вкусно и сытно. Вот потому-то матушка Арнавия много чего знала. Обо всем, что в округе творится, судить могла… не раз уже посылала Керновию к дядюшке Бранигу – Гельвеций с матушкой с давних пор знакомы были, а Керновия, послушница юная, некогда невдалеке от Генабума жила. И народ ее – карнуты – с битуригами в давние времена дружно жили, а вот с эдуями – бывало, схлестывались. Ну, да с той поры много в Лигере воды утекло. Весь род Керновии вырезали… то ли гунны, то ли готы, поди теперь, разберись. Просто вылетели из ночной тьмы всадники с пылающими факелами, с ходу окружили деревню, подожгли… В полон никого не брали – убивали, насиловали, изгалялись… потом исчезли в ночи, так же быстро, как и появились. Только деревни уже не было, а был лишь костер, охвативший поллеса. Как Керновия тогда уцелела – бог весть. Пристала к паломникам – те шли в Бибракте. И она с ними пошла. Однако через пару лет сердце не выдержало – вернулась девчонка в родные места, помолилась, крестик на всех поставила – сама все сладила, хоть и казалось, что немощная, а топором не хуже любого плотника управлялась.

– Так ты, милая, говоришь, Аттила-рэкс встал с войском в долине?

– Так сказала матушка. А она зря болтать не будет. В долине, меж землями эдуев и сенонов ждет Аттила-повелитель врагов своих везеготов.

– А Торисмунд о том знает?

– Знает и войско свое огромное в ту долину ведет.

– И ты туда пойдешь, девица, – прищурившись, покивал Гельвеций. – Сначала туда, потом – в Бибракте. Тайно пойдешь, человечку моему проводником станешь… а он уж – других поведет.

– Хорошо, дядюшка, – Керновия отбросила со лба волосы. – Только ты мне допрежь всего покажи своего человечка… Не из тех ли он молодцев, что сейчас сидят в твоей трапезной?

– Ты их знаешь? – вскинул брови хозяин дома.

– Да. Эти парни спасли меня от друида.

– Друид?! Фримаск опять здесь?

– Нет, дядюшка, это был не Фримаск, – покачала головой девушка. – Фримакс-друид давно уже отправился на поиски бургундской девы. Хочет подарит ее Аттиле, получив взамен поддержку в своих языческих делах.

– Да-да, я знаю, – Гельвеций мрачно кивнул. – Скрывающиеся по лесам и урочищам мерзкие языческие жрецы втайне мечтают воскресить свою древнюю веру. Почему-то надеются на Аттилу.

– А почему б им на него не надеяться, дядюшка? – Керновия округлила глаза. – Аттила – язычник и друиды – язычники. Рука руку моет.

– Аттила, милая моя, такой язычник, что, может быть, завтра станет христианином, если уже им не стал. А потом снова перейдет в язычество. Поступит так, как ему будет выгодно. Выгодно ли ему будет помогать жрецам? Если победит – пожалуй, да. Если же проиграет – на черта они ему сдались-то? Так ты говоришь, это был не Фримаск.

– Нет, дядюшка. Оллам Гийот его гнусное имя. Он шел за мной по пятам из Бибракте, со всеми своими людьми.

– Следил за тобой?!

– Не думаю, – Керновия задумчиво опустила ресницы, длинные и пушистые. – Если так – он мог меня и раньше схватить. Нет. Он шел сюда по каким-то своим делам, мы столкнулись случайно.

– Ясно – по каким. Наверняка тоже ищет Аттилу! Его тут многие ищут. А что, нечестивый Оллам Гийот уже стал друидом?

– Вряд ли, – дернула плечом девушка. – Он так в оватах и ходит, иначе б не носил зеленое.

Оват… Гельвеций про себя усмехнулся. Первая ступень посвящения друидов – немного колдовства, немного медицины, немного астрономии, музыки. Так все, на ученическом уровне. Вторая ступень – бард – это уже куда более основательные знания и небесно-голубые одежды. И бард должен был запомнить двадцать тысяч священных стихов! И продекламировать их в любое время, хоть спозаранку с постели стащи.

Дальше, после бардов, шла уже последняя степень посвящения – собственно друиды – религиозные учителя и маги. Оллам Гийот еще до них не дорос. До барда-то не дорос, видать, стихи учить лень.

– Ты все поняла, девочка?

– Поняла, дядюшка Браниг. Только… – Керновия вдруг замялась, видать, хотела что-то сказать или спросить. Что-то такое, не совсем даже приятное… Гельвеций давно понял – что. Улыбнулся, потеребил усы:

– Об обители не беспокойся, дщерь. Человека верного пошлю – предупредит матушку, укроются сестры от гуннов. Хоть даже вот здесь, у меня. А денег на восстановленьи обители я дам, пусть матушка Арнавия не сомневается. Лишь бы гунны ушли! Тем путем, который ты им укажешь. Все сказала?

– Все, дядюшка.

– Ну, ступай. Вечерком посидим втроем – я, ты и мой парень, которому ты в пути помогать будешь. Тайно пойдешь, не с ними. Сдюжишь одна-то, не забоишься?

– Ой, дядюшка, в первый раз, что ли? И вообще, ты же знаешь – я ничего не боюсь.

– Во-от и славно.

Выпроводив девчонку, Гельвеций допил пиво и, вытерев рукавом туники усы, громко позвал слугу:

– Вот что, Бретон, сыне. Пойдешь в Бибракте. Знаешь ли путь?

Слуга поклонился:

– Немного ведаю, господине. А там, дальше, спрошу.

– Паломником пойдешь. А что встречным говорить – о том соображай сам. Кому скажешь – в монастырь, в церковь, а кому – в рощу священную, бесов потешить.

– Бесов?!

– Ну, этих… старых богов. Сегодня же и отправляйся, не мешкай. Скажешь лодочникам – перевезут на тот берег. Все, что нужно – возьми. Матушку Арнавию предупредишь, чтоб уходила с сестрами, переждали гуннов. Сам – сюда вернешься, а ежели захотят – и монахинь с собой приведешь. Письмецо я тебе дам – к матушке. Спрячь понадежнее, да смотри, не потеряй по дороге.

Вариск сразу заметил, как, выйдя от хозяина, изменился Бретон. Как вмиг сделался каким-то загадочным, словно бы ему поручили какое-то важное дело. А верно, и поручили. Вообще-то, Вариск следил не за ним, а за девчонкой, той самой, о которой говорил друид Оллам Гийот. Пусть пока не друид… но скоро будет друидом. О, Оллам Гийот много чего обещал сыну нищего вольноотпущеника, безродному приблуде, прибившемуся к могучему роду Гельвеция Бранига. Неказистый подросток, низкорослый, с большой головой, слишком большой для столь тщедушного тела, Вариск с детства ощутил на себе всю несправедливость этого мира. Ну, почему, почему одним так везет, а другим – увы. Кто-то сразу же при рождении получает все – положение в обществе, богатство, связи. Тут же – ни-че-го! Почему так несправедлив мир? Разве он, Вариск, не молил денно и нощно Господа о помощи? Чтобы раз – и сделаться вдруг богачом! Вот так, сразу. А почему бы и нет? Господь, он ведь всемогущий.

Увы, увы, не давалось парню богатство, да и об уважении речи не шло – ну, кто будет уважать мелкого никчемного служку? Прислуга, она и есть прислуга. Правда, как-то один знакомец, Амбрионикс, звал матросом на барку. Но матрос – этот ведь не богач. Всю весну и лето, и большую часть осени – на реке, в сырости. Да и работа – это не в харчевне прибираться да разносить гостям пенные кружки. Веслом, поди, поворочай-ка! Да еще разбойники нападут, или, не дай бог, захлестнет набежавшей волною. И богатство… где оно у матросов-то? Разве что стать хозяином барки… так опять же, для этого деньги нужны. Амбриониксу, вон, повезло, чучелу лохматому – ишь, сидит, хвастает! Барка теперь у него своя. Госпожа Меления запросто так подарила. Эхм… Повезло дураку – палец о палец не ударивши, получил судно! Ему б, Вариску, так повезло. Так нет, чего там… Не помогает Господь, и святые не помогают, сколько их не моли.

Обычно молчаливый, Вариск как-то прошлым летом пожаловался на свою жизнь у пристани. Там, на бревнах, обычно сидели всякого рода людишки – коротавшие время матросы, просто зеваки да удящие рыбу мальчишки. В шары играли, в кольца… толковали и об удаче – мол, капризная эта матрона, не всякому дается. То и парень один подтвердил, по виду – странник. Лицо узкое, волосы стрижены коротко, нос – большой, вислый, а глаза вообще непонятные – снулые, как у рыбы или вареного рака. Это уже потом, попозже, узнал Вариск, что парень этот – друид, а тогда так, о жизни разговорились. И так ловко знакомец новый беседу строил – о себе почти ничего и не рассказал, зато о Вариске почти все вызнал. Посочувствовал, да, невзначай как бы и совет дельный дал: ты, мол, об удаче других богов помолить попробуй. Тех, старых: Тараниса, Езуса, Эпону… да у каждого племени свои боги были. Да не просто так помоли, принеси жертву. Принесешь… а потом мы с тобой снова вот здесь, на бревнышках, встретимся. Может, что-то и сладим.

– А что сладим? – Вариск почему-то разволновался.

Расхохотался Оллам Гийот, но необидно, а весело:

– Жертву сперва принеси, а там увидишь.

Слуга и принес жертву. На хозяйском дворе украл утенка, за городом, у старого дуба, голову ему свернул, посыпал пыльцою омелы – как знакомый новый велел.

Назавтра пришел к пристани – друид (оват – так правильнее, ну, да простому-то человеку без особой разницы) его уже там ждал. На, говорит, тебе, уважаемый дружище Вариск, серебряшку. Целый денарий дал!!! Просто так, ни за что подарил – старые боги, говорит, попросили. Денарий! Этакого богатства у служки отродясь не было, да и не только в деньгах дело было: «уважаемый дружище Вариск» – никто так парня не называл еще. Никто и никогда. А друид – оват – вот, пожалуйста… А потом, прощаясь, попросил кое-что. Посматривать внимательно за тем, что на гостевом дворе делается. Кто приходит, кто с хозяином уединяется, о чем разговоры ведут – ну, это уж, ежели удастся подслушать, а не удастся – так что ж, друид не настаивал. Но намекнул – за сведения эти награда будет. Может, денарий, а может, и золотой – солид!

Вариск обрадовался, эко, счастье-то посветило! Шутка ли – солид. На эти деньги много чего можно купить… даже – если хорошенько поторговаться и знать, у кого – красивую молодую рабыню, с которой потом делай что хочешь. Это Христос утверждает, что «что хочешь» – даже с рабыней нельзя, а старые-то боги – наоборот совершенно. И друид эту идею одобрил, правда, напомнил, что рабыню-то хорошо бы в жертву богам принести, а они уж всяко в долгу не останутся. Вариск и сам понимал, что не останутся… только вот на рабыню-то еще заработать надобно было.

Вот и зарабатывал, все, в гостевом доме творившееся, фиксируя, запоминая – на память, слава древним богам, от рождения не жаловался. Дело простым оказалось – ну, кто служку мелкого или раба всерьез воспримет? Для сильных мира сего не толок слуга, а и любой бедняк – не человек, а предмет мебели – сбегай, принеси, подай. Вот и не опасаются слуг – мелют языками, остается только – молчком-молчком – шастать: то пива кувшин принести, то рыбинку жареную на серебряном блюде, а то и так – застыть недвижною статуей: чего, мол, изволите?

С друидом Вариск встречался нечасто – зимой тот вообще не захаживал, а по весне был вот, раз и нынче опять явился. Сказал, мол, вдруг, да объявится у Гельвеция некая девка, Керновия именем – так чтоб про нее доложить. Что служка и собирался сделать в надежде… уж на денарий – точно, а вдруг, да и солид выгорит?!

Было, было уже, что рассказать друиду: и о пришельцах, Амбриониксом-лодочником приведенных, и о той самой девице Керновии. И о Бретоне – рыжем слуге. Слуга-то слугой, но все в гостевом доме знали – хозяин к нему благоволит, за верного человека держит. Так Бретон-то и был – верный. И давно уже искоса на Вариска поглядывал. Вот и сейчас:

– Эй! Ты что тут вынюхиваешь, парень?

– Ничего. Просто посуду принес.

– Смотри у меня! Видел я, с кем ты на пристани болтал. Смотри-и-и-и!

Вариск тут же похолодел – неужели Бретон заметил его встречу с друидом? И откуда он знает жреца? Интересно, доложил ли уже хозяину? Если не доложил, так доложит, гнусный господский пес!

Уходить… Уходить надо! Жизнь свою спасать – если что не так, Гельвеций Браниг пытать прикажет, а пытки Вариск не выдержит… да и не собирался выдерживать, запаниковал, по двору, словно пес, рыскал, оглядываясь. Сказал Бретон господину?

Эх, что ждать? Бежать надобно! С друидом на том берегу, в священной роще, встретиться – так тоже можно было, знал Вариск – где-то там, рядом, обитает Оллам Гийот, сюда, к пристани, на челноке добирается. Некогда, некогда жреца ждать! Нутром чуял парень: останется – тут ему и кранты. Дрожал… аж на лицо стал бледный. К слову сказать, храбрость – она никогда к числу Варисковых добродетелей не относилась.

Улучив момент, слуга выскользнул со двора и, оглядываясь по сторонам, со всех ног бросился к пристани. Там долго не задержался, проскользнул за городскую стену, к бревнам, что с прошлого года для ремонта причала приготовлены были, да вот, не понадобились пока, гнили. Там, в бревнах-то, тайник у Вариска был – праща лежала. Хорошая праща, боевая, а к ней – не только всякие камешки, но и металлические римские ядра – «пули». Шагов с полусотни попадешь такой пулею в голову – и наповал.

Вариск камни метать наловчился – каждый удобный момент сюда прибегал, тренировался. Меч, копье, дротик – это все не то, не для него оружие – здесь врагам в лицо смотреть надо, слишком уж он близко, враг. А ну как не сладишь? Иное дело – лук со стрелами или вот, праща – при нужде и из-за кусточков пульнуть можно. Улучить нужный момент, подгадать, да – из засады… Красота! Всех недоброжелателей своих можно извести, если действовать грамотно. И праща тут – самое оно то. Лук – хуже, громоздок слишком, заметен. Пращу же ременную – вокруг пояса обмотал, набил суму камнями… Как вот сейчас и сделал Вариск. С оружием-то оно сподручнее, не так страшно. Еще и леску из конского волоса с собой взял, и крючки, и грузила – рыбу ловить, не голодать же. И – огниво, само собой – огниво. Хорошее огниво из Норика, что не меньше норикских скакунов по всем имперским провинциям славилось. Огниво это Вариск как-то по зиме еще у одного из захожих паломников-пилигримов спер. А и поделом – не разбрасывай вещи свои где ни попадя, всякая добрая вещь пригляд любит.

Спустившись к реке, к рыбацким лодкам, лежащим на песке кверху днищами, словно какие-нибудь выползшие на берег морские звери, парень живенько выбрал ту, что покрепче, огляделся по сторонам да, крадучись, спустил челнок на воду, досточку там же, у бревнышек, вместо весла присмотрел. Украл челнок, так уж вышло. А почему б и нет? Местные-то жители Вариска за человека не держали – слуга он есть слуга, так почему он их людьми считать должен? Он для них никто, и они – для него. Каждый сейчас сам по себе, жизнь такая. Лишь бы не углядели, лишь бы не поймали, сволочи, в погоню бы не пустились.

Вариска трясло – раньше он как-то и подумать не мог, что до такой степени ненавидит всех местных. Вроде бы всю жизнь среди них… а вот, поди ж ты!

– Сволочи все кругом, гады ползучие, – так, или примерно так, шептал парень, сталкивая краденый челнок на воду.

Столкнув, забрался, заработал веслом-дощечкой, удаляясь от низкого берега все дальше и дальше.

Напрасно волновался беглец. Кругом было спокойно и тихо. За дальним лесом клонилось к закату солнце, отражаясь в реке, плыли по бледно-голубому небу розоватые облака, похожие на ягодный застывший кисель. Пахло вылезшим после недавнего теплого дождика щавелем и мятой. Неподалеку, на заливном лужку, утробно мычали коровушки, выпущенные попастись на первую травку; а вот где-то вскинулся, залаял пес. Не здесь залаял, далече.

Сколько можно Вариск держался излучины, а уж дальше погреб наобум – заметят, так заметят. Хотя – и не должны были: места здесь не рыбные, да и вечер, вот-вот тьма опустится. Оно и хорошо – не заметят.

Уже на середине реки беглец оглянулся, бросив прощальный взгляд на затаившийся в вечерней тиши городок, казавшийся отсюда маленьким, тихим и мирным. Да он и был такой, только вот Вариск сейчас не воспринимал этого. Все люди, жители Юлиодума, которых он когда-то знал, казались ему гнусными чудовищами, унижавшими его каждый день, каждый миг, всегда и повсюду. О, как он их ненавидел! Кто бы спросил – почему? Но кому какое дело, что творится в душе рабов и слуг?

– Чтобы вас гунны пожгли! – выравнивая снесенный течением челн, искренне пожелал землякам беглец и, ухмыльнувшись, зло сплюнул в воду.

Какое-то время Вариск молча греб, наконец-то полностью отрешившись от всех своих невеселых мыслей. Потом, устав, положил импровизированное весло на колени, обернулся.

– Дьявол! Этот еще откуда взялся?

Из-за излучины, со стороны городка, показалась лодка. Кто-то греб от души – лодка быстро приближалась.

Погоня!!! А что же еще-то? Заметили, гады.

Сердце беглеца ушло в пятки, и куда-то в низ живота провалилась душа. Погоня… Да-да, это за ним – куда же еще-то? Вон как разогнали лодчонку – вынеслись уже и на середину реки. А зачем? На тот берег сейчас вроде бы никому ни зачем не надо. Значит, все верно за ним. За ним погоня! Эх, суки… Врете! Не нагоните! Не возьмете!

Вложив все свое отчаянье в последний порыв, Вариск заработал веслом как проклятый. Едкий холодный пот тек по щекам, ломило мускулы и спину – парень ничего не чувствовал, а только греб, греб, греб. А в голове все стучало: быстрее, быстрее, быстрей!

Он боялся сейчас даже оглядываться – вдруг преследователи уже рядом? Вот-вот зацепят багром… или просто пустят стрелу в спину. Ах…

Машинально пригнувшись, парень стиснул зубы, моля тех, языческих, древних богов. Тараниса, Езуса, Эпону. Были ли они богами его племени, его народа? Бог весть… Но Вариск не знал других и молился этим. Молился и греб. Истово, как раб на римской либурне. И – как и раба – беглеца гнал вперед страх.

Длинная тень бежала впереди челна – за спиною садилось солнце. А впереди… Вариск поднял голову – впереди, неожиданно близко, показались вересковые кусты и заросли ивы. Берег! Неужели – доплыл?

Парень все же не выдержал, повернул голову, бросив назад быстрый подозрительный взгляд… показалось, будто преследующий его челнок чуть отклонился в сторону. Да-да… вон туда, к старым мосткам. Преследователям там гораздо удобнее высадиться.

Ладно. Попробуйте еще поймать!

Прыгнув на отмель, беглец пробежал по воде несколько шагов и скрылся в ивняке. Боги!!! Старые боги помогли! Вот он – берег. Однако не надо забывать о погоне.

Немного переведя дух, Вариск взобрался на свисавшую над самой водой кручу, осторожно подполз к краю, выглянул из ракитника. Чужая лодка уже оказалась рядом. Вон она, у мостков, только протяни руку. И в ней – один гребец. А почему один?

О, боги… Не поверив глазам своим, слуга присмотрелся.

Бретон! То-то его рыжие вихры показались такими знакомыми. Так вот оно что! Вот в чем дело-то. Бретон сам решил выследить и поймать беглого. Самолично! Схватить, притащить к хозяину, швырнуть под ноги, на пол. Господин верного Бретона похвалит, а как же, может быть, даже наградит. А беглеца… беглеца прикажет выпороть на конюшне. Выпороть? Ну, не-ет!

Больше не думая, Вариск отвязал с пояса пращу, сдернув котомку с плеча, вытащил римскую литую «пулю». Встал, раскрутил… и, уже отпуская удерживающую «пулю» веревочку, громко и насмешливо крикнул:

– Эй, Бретон! Не меня ли ищешь?

Знал, что не промажет.

Бретон удивленно обернулся…

И, получив железным шариком в лоб, беззвучно повалился в воду.

Немного выждав – а вдруг преследователь все же не один? – беглец осторожно спустился к мосткам и, воровато оглядываясь по сторонам, перевернул лежащее в воде тело. Ухмыльнулся – мертвее мертвого!

И тут же снял с пояса ножик, гребень и ложку – чего добру пропадать? А, развязав найденный в челноке мешок с едой, обрадованно расхохотался и воздел глаза к небу:

– О, великие древние боги, клянусь, я возблагодарю вас за все, дайте только срок!

Вариск сейчас чувствовал себя героем – еще бы, справиться с таким врагом, как Бретон – это многого стоило. Правда, вопрос, был ли Бретон врагом, вовсе не занимал сейчас слугу. Скорей, занимало другое – добыча! Костяной гребень, нож в широких ножнах… Пояс! Как он мог забыть про пояс? А вдруг там что-то зашито, спрятано? Услужливое воображение тут же нарисовало сверкающие золотые солиды! Много, много, много!

С трудом сняв с убитого пояс – труп-то оказался тяжел, пришлось повозиться! – Вариск жадно распотрошил его ножом, точно так же, как потрошат рыбу, какого-нибудь угря или щуку. О, разочарование слуги было велико! Никаких золотых монет в поясе, увы, не оказалось. Даже серебрях – и тех не было, даже завалящих медяшек. Только какая-то пергаментная грамотка, письмо, которое беглец с досады уже собирался швырнуть в воду – читать-то все равно не умел.

– Эй, эй, постой, уважаемый друг!

Вариск резко обернулся… и губы его расплылись в улыбке:

– О, мой друид! Ты здесь… я спасен! Помогли древние боги!

– Спасен? – рачьи глаза овата сверкнули неподдельным интересом. – Кто этот парень, которого ты так ловко угостил камнем?

– Не камнем, о, мой друид, а настоящею римскою пулей! Я вынужден был бежать, а он… Это Бретон, доверенный слуга Гельвеция Бранига.

– Ах вон что! Поистине ты заслужил поощрение, парень! Дай-ка сюда грамоту… Гм… «Матушке Арнавии от Гельвеция из Юлиодума поклон…»… Да! Поистине – заслужил!

Глава 10

Начало марта 453 г. Галлия

Красный череп и зеленый друид

Небольшой отряд Радомира (все, что от него осталось) продвигался по неширокой тропке, одной из тех, что используют охотники или пастухи, гонящие меж кряжистыми вязами стада густошерстных коз. Тропинка то взбиралась на холм, с которого, в редколесье, открывался чудесный вид на такие же точно холмы, вблизи – зеленые или желтые от цветущего дрока и одуванчиков.

Весна нынче выдалась в Галлии ранняя. Чуть дальше – холмы изумрудно-голубые, а совсем далеко, у линии горизонта – густо-сиреневато-синие, как грозовые тучи, частые гости в здешних местах.

Могучие дубы, платаны и вязы, увитые одичавшей виноградной лозой, ломоносом и жимолостью, мощными своими корнями цеплялись за холмы, возвышались, горделиво шумя кронами, словно бы стойкие воины, непоколебимо стоявшие на страже этих мест, пожалуй что, красивейших во всей Галлии. Перелески, рябиновые и кленовые рощицы, орешники, заросли ольхи, ивы и липы, полные птичьего гомона и золотисто-зеленого веселого солнца, сменялись пахучим многотравьем лугов с журчащими ручьями, полными после короткой зимы. Многочисленные речушки, сливаясь, несли свои воды в Лигер, а часть – в другую реку – Секвану, что, охватывая своим течением Лютецию, маленькую, но грациозную столицу паризиев, медленно и привольно текла на север, впадая широкой дельтой в пролив, отделявший континент от Британии.

Все вокруг не могло не радовать глаз: буйная весенняя зелень, ручьи, журчащие под изумрудным полом лесов, покрытые невесомой сиреневой дымкой, холмы, красные далекие горы…

Одно тревожило – нигде не было видно полей, знаменитых пшеничных полей Галлии, ни озимых, ни приготовленных под распашку.

– Поля там, в долине, – вдохнув полной грудью, оглянулся Амбрионикс.

Как проводник, он шел впереди всех, а сразу за ним шагал хевдинг, не раз и не два уже вспомнивший о гуннских лошадках, пусть неказистых, зато неприхотливых, выносливых, быстрых. Да, конечно, гуннская лошадь – это не изящный скакун, выведенный коневодами Норика или Белгики, но такие скакуны – как ручной сборки «Роллс-Ройс», товар дорогой, штучный. Иное дело – степные лошаденки гуннов – как старая да ржавая вазовая «четверка» – рычит, стучит, но тянет и много чего может увезти.

Не было никаких лошадей, увы, и гуннские-то не каждому были по карману, не говоря уже о всех прочих, в общем-то, кочевники-гунны и привели с собой в Европу коней, которых раньше там было довольно мало, почти и совсем не было. Местные купцы и крестьяне вполне обходились мулами, лошадей использовали лишь аристократы-вожди да особо приближенные к ним дружинники, тоже люди не бедные. Мало приобрести коня, его еще и содержать надо – а это дело затратное, не каждому воину по кошельку.

И все же, все же… были бы лошади – давно бы уже гуннов нагнали!

В очередной раз взобравшись на холм, тропинка разбилась на три части. Одна шла прямо, через буковую рощу, разбавленную обильную желтизной омелы, другая поворачивала направо, змеясь меж янтарными, пахнущими разогретой на солнце смолой, стволами кривобоких сосен, третья круто забирала влево, к реке, скрытой от глаз густым ракитником и холмами.

Остановившись у развилки, проводник (как показалось князю – озадаченно) взъерошил и без того лохматую шевелюру и, обернувшись, бодрым и уверенным голосом предложил устроить привал.

– Место уж больно хорошее, вождь, – улыбаясь, пояснил галл. – Привольно, и всю округу видать – никто незаметно не подберется. А вон там, за буками, озеро.

– Я вижу, что озеро, – Радомир задумчиво посмотрел на своих. – Ну что, парни? Отдохнем малость?

Дружинники радостно загомонили – еще бы, утомились, шли-то с самого рассвета, без остановки, без роздыху. Третий день уж шли и до сих пор не встретили пока ни единого человека. А вот заброшенные деревни по пути попадались, и – видно было – оставленные совсем недавно. Наверное, местные жители, заслышав о везеготах и гуннах, поспешили перебраться со всем своим скарбом в какие-нибудь более безопасные места. А что сожгут их дома-хижины? Да и черт с ними – галлы великолепные плотники, а домишки у них такие, что заново построить недолго, достаточно только на руки поплевать да за топор взяться.

– Так что, княже, привал? – подойдя ближе, на всякий случай переспросил Скорька Заячьи Уши.

Обычно словене стригли волосы кружком – «под горшок» – и тут, в походе, поступали точно так же, а вот Скорька, по примеру местных галлов, отрастил себе патлы ничуть не хуже, чем у Амбрионикса, уши свои лопухастые под ними спрятал, как когда-то Джордж Харрисон, совсем гарным хлопцем стал, любая девка оглянется.

Радомир хмыкнул:

– Привал, привал, отдыхайте. Вон озеро, наберите воды да искупайтесь. Солнце который день блещет – водица нагрелась.

– Обедать, князь, будем?

– А как же! Дичь какую-нибудь либо рыбину запромыслите.

– Ну, за этим дело не станет!

Рад искупался первым. Сбросив с себя одежку, вбежал, бухнулся в холоднющую воду, охнул, нырнул, переплыл пару раз небольшое лесное озерко и, завидев своих, выбрался на берег. Уселся на коряжину, подставляя плечи солнцу. А озерная водица уже вскипела от бросившихся в нее тел! Словене, готы… Вот – Серый Карась, плывет на спине… и здоровый же парень! Не такой, конечно, здоровый, как дурачок Муму, но все же – сила есть. И вовсе не по принципу – «ума не надо». Умный парень Карась, задумчивый, все себе на уме. Вроде бы и подчиняется князю беспрекословно, но… все как-то с подковыркой, с усмешкою. Может, считает Радомира виновным в гибели своих сотоварищей, в особенности – Хомута Гунявого, с которым всегда корешился. Ну, тут уж дело такое – бой! Сегодня жив, завтра – нет. Знали, на что шли… какие тут могут быть обиды? Иксая больше жаль – парень, можно сказать, только жить начал, из рабского состояния выйдя. Да уж… Не считая самого князя, из словен только и остались, что Карась да Скорька, да еще один молчаливый парень по имени Горност. От «горностая», что ли? Этот вот Горност – жилистый, чернявый, с небольшою бородкою – всегда на особицу, сам по себе, держался, ни за кого особо не держась. Неприметный такой парень, с дальних пастбищ пастух.

Готов тоже немного – Хукбольд да Видибадьд с Фрезом, вот и все готы. Да еще Миусс-гунн… да Амбрионикс – только тот – на особицу.

Вот и сейчас проводника что-то видно не было, видать, шастал по окрестностям, выбирал дорожку. Радомир не раз уже замечал некие в поведении галла странности: то встанет вдруг – особенно, вот, как сейчас, на развилках – вроде бы и не знает, куда дальше идти. Потом где-то побегает, осмотрится… и дальше уже спокойненько путь укажет. Уверенно так махнет рукой: туда, мол. Странно все это, странно.

Неслышно подойдя, уселся рядом на корягу гунн.

Рад повернул голову:

– Чего не купаешься, друже Миусс?

– Знаешь же ты – не очень люблю воду я.

– Знаю, – кивнул князь. – Но плаваешь ты неплохо.

– Да, нужно когда. А как не нужно – зачем в воду лезть?

Радомир подавил смех – логично ведь рассуждает, чертяка! И в самом деле – чего без нужды в воду?

– Вот что, Миусс, – посмотрев на купающихся, хевдинг понизил голос. – Хочу поручить тебе одно дело.

– Говори! Сделаю все.

– Дела тайное.

– Болтать не буду, да!

– Амбрионикс, проводник наш, – еще тише промолвил князь. – Что-то он частенько где-то ходит. Один.

Гунн скривил губы:

– Заметил это я тоже. Думал – показалось, кто за чем ходит – мало ли? Проверить хотел.

– Вот проверь. Только очень и очень осторожно. И мне доложишь – как да что.

– Тогда сейчас и пойду я? – Миусс вопросительно посмотрел на вождя.

Рад махнул рукой:

– Иди.

Кивнув, гунн ящерицей исчез в кустах, только его и видели. Маленький, юркий «индеец». Если кому поручать слежку, так только ему. За самого-то Рада привычки двадцать первого века цеплялись – по лесу шел, как слон, хотя вроде бы казалось, что тихо. Ан, нет – то тут сучок под ногой хрустнет, то там трава зашуршит. А один раз так и вообще чуть было не наступил на лягушку. Вот смех-то!

Даже, скорее, не смех – позор. Серый Карась увидал – скривился презрительно.

Так что сам Радомир при всем своем желании проследить за проводником не мог, тот бы его срисовал враз, нечего и думать. Карася просить не хотелось по понятным причинам, Скорьку – из-за болтливости. Готы? Они все ж не свои, не словене, да и вообще, раньше времени воду мутить не хотелось, к чему лишнее недоверие порождать? Эх, был бы Иксай в живых, лучшего б исполнителя не найти. Увы, увы… Потому – гунн. Молчалив (правда, иногда может и разговориться, но нынче не та ситуация), предан, к тому ж следопыт, каких поискать еще.

Похлебав ушицы – Амбрионикс к этому времени нашелся – затушили костер да пошли себе дальше. Уверенно повернув направо, галл повел отряд быстрым шагом вниз по склону холма. Мимо липы и бузины, мимо зарослей малины и дрока, мимо густых барбарисовых кустов, на ветвях которых висели разноцветные ленточки.

– Когда-то тут была священная роща сенонов, – оглядываясь, пояснил проводник.

И снова прибавил шагу.

– Священная роща? – Радомир удивился. – Но ведь тут одни кусты!

– Когда-то, видимо, росли и деревья. Вырублены римлянами.

Понятно. Боролись с язычеством как могли – не терпели конкурентов, а христиане-католики так и вообще особой толерантностью не отличаются. И правильно, некоторым народностям только дай слабину – сразу в чужой монастырь со своим уставом влезут.

До вечера шли ходко – тропинка, правда, сузилась, зато дальше от реки стало значительно суше. Исчезли густые папоротники, потянулись смородина, шиповник, кусты лещины. То и дело попадались пустоши, частью уже заросшие травою и вереском, а частью – свежие, явно обработанные под посадку участки, которые не успели засеять.

Перепархивая с ветки на ветку, весело пели жаворонки, где-то в видневшемся неподалеку лесу колотил по стволу дятел, шумно жужжа, пролетел по каким-то своим делам шмель, а впереди гулко закуковала кукушка.

Пройдя заливным лугом, спустились в лощину, где россыпью маленьких желтых солнышек бурно цвели купальницы. Над цветами порхали уже появившиеся бабочки, повсюду щебетали птицы, и все вокруг казалось таким прекрасным, что просто не хотелось думать ни о чем плохом.

Весь этот путь, луга, перелески, заросли, голубеющее над головою небо, липовая рощица с желтыми прожилками солнца до боли в душе напомнили Радомиру прошлое. Совсем недавнее прошлое – туристские слеты, песни под гитару у костра, вытащенные на берег замершие меж ромашками и васильками байдарки. А как же? Мало ли, когда плыли, где нибудь за камень да за коряжину острую зацепились днищем? Вытащить, воду вылить, просушить, потом дырки заклеить и назавтра – опять в путь вниз по реке веселой компанией. И что с того, что зной или дождь? И комары, мошка, слепни? Кто этого всего боится, пусть сидит на диване дома, да, положив ноутбук на коленки, уныло пишет посты, большей частью ругательные, потому что нет в его жизни ни радостно палящего солнца, ни друзей, ни речки, ни даже рыбалки, хотя, казалось бы, куда уж проще. Пишет, не замечая, что жизнь, настоящая жизнь, с живыми, а не «Вконтакте», друзьями, с байдарочными походами и песнями при луне, увы, пролетает мимо. Вот бы собраться, бросить к черту компьютер, да… Да ведь оглянешься, а поздно уже! И в походы никто не зовет, да что там в походы – в гости, и друзья куда-то подевались… нет, в сети-то их, кажется, много, а вот на самом-то деле… Увы, просидел все, прощелкал мышкой – и друзей, и солнце, и небо.

Так ведь не поздно еще!

Никогда не поздно!

На ночлег остановились в брошенной деревне. Небольшой – в три хижины. В крайней, прямо над притолочиной, был прибит оскаленный человеческий череп, почему-то красный. Старинный галльский обычай, идущий с древних времен.

– Это что, языческая деревня? – оглядывая убогие хижины, негромко спросил Рад.

Амбрионикс усмехнулся:

– Ты сам все видишь.

– Да уж, да уж… – Подойдя ближе к дверям, хевдинг непочтительно щелкнул по лбу черепа ногтем.

– Хотя очень может быть, местные жители считали себя добрыми христианами, – задумчиво пробормотал галл. – А мертвая голова – лишь дань обычаям предков. Чистых язычников ведь осталось мало, даже здесь – по лесам. Местные молятся Христу… и старым богам – тоже.

– Что ж, каждый по себе выбирает, – согнувшись, Радомир заглянул в хижину. – Очаг, кажется, цел. Здесь вот и заночуем. Кидайте котомки – я присмотрю. Так… Ты, Серый Карась, пройдитесь с Горностом во-он по тому лесочку – нет ли там лишних глаз? Потом разойдетесь – охранять будете, к полуночи вас сменю.

– Поняли, князь.

Парни переглянулись, ушли.

– Теперь – вы, – хевдинг посмотрел на готов. – Здесь где-то должен быть ручей – наберите воду, ну и с вас дичь и готовка. Амбрионикс… можешь отдыхать. Миусс…

– С твоего позволения, я пойду охотиться.

– Давай. Да посматривай там… Скорька. Один ты остался… Та-ак… Давай со мной. Пройдемся по хижинам, глянем.

А нечего было глядеть! Ничего такого, на что стоило бы обратить внимание, в заброшенных домишках не нашлось. Пустые деревянные сундуки, старая одежка, посуда – частью деревянная, а частью – из глины. Никаких украшений, оружия – ничего не оставили, все мало-мальски ценное жители забрали с собой.

– А здесь кто-то ночевал, – войдя в крайнюю хижину, Скорька потянул носом воздух. – И совсем недавно, княже! Может быть, даже вчера.

– С чего ты взял? Поясни, – Радомир конечно же ничего такого не чувствовал.

Воин покусал губу:

– Пахнет мясом – кто-то варил похлебку. Причем – из солонины, не охотился. В очаге свежий пепел, а вот… – парень протянул руку, – волос! Длинный. Сейчас у дома следы глянем…

Выскочив наружу, Скорька упал животом на вытоптанную у входа площадку, всмотрелся…

– След, князь! Вон, видишь? Так, та-ак, теперь все понятно…

Пока Раду ни черта не было понятно, честно сказать.

– Что тебе понятно-то?

– Ну, как же, княже! Вон он, след. Небольшой, а башмаки – кожаные, но не римские кальцеи, а как местные носят. Женщина. Или парнишка – небольшой, лет двенадцати. По следу и волосу – так. И – спешит.

– Почему спешит?

– Не охотился. Припасы с собой брал, их и ел. Ой, княже!

Скорька неожиданно фыркнул и расхохотался.

– Ты что смеешься-то? – удивился Рад. – Что такого смешного увидел.

– Да так, – парнишка шмыгнул носом. – Ты, княже, ногти стал красить?

– Какие еще ногти… ого!

И в самом деле, ноготь среднего пальца отливал краснотой.

– Господи, так я ж им по черепу щелкал!

– По мертвой голове, что над дверью? Поглядим, князь?

– Пошли.

Вернувшись к избранной для ночлега хижине, молодой воин внимательно осмотрел прибитый над входом череп, понюхал, потер рукою, только что не лизнул.

– А краска-то еще и высохнуть не успела, княже. И что бы все это значило?

Рад лишь головой мотнул – кто бы знал?

Однако почему-то не нравились ему такие непонятки, очень и очень не нравились. Кому понадобилось череп раскрашивать? С какой такой целью? С ритуальной? Тогда тут явно не обошлось без друидов, якобы уничтоженных как класс, еще Цезарем. А друиды народ такой – глаз да глаз.

На ночь хевдинг выставил усиленные караулы, да и сам спал вполглаза, в любую секунду ожидая тревоги. Снаружи, над соломенными крышами хижин, поднялся, завыл верховой ветер, со скрипом раскачивая верхушки деревьев, где-то – кажется, совсем рядом – утробно завыл волк.

Обошлось. Ничего не случилось.

Утром проснулись рано, как и всегда. За деревьями брезжил рассвет, и золотисто-алая утренняя заря растекалась по небу широкой мерцающей полосою. Шли молча. От обильной росы тут же вымокли ноги, впрочем, радовало то, что дождя вроде бы не намечалось, небо над головой было синим, просторным, без единого облачка. И так же, как и вчера, радостно пели птицы.

Ближе к полудню опять начались развилки и шагавший впереди Амбрионикс явно забеспокоился, стал вертеть головой, к чему-то присматриваться. Потом вдруг довольно кивнул, обернулся:

– Нам туда. Вон по этой дорожке.

Рад специально замедлил шаг и, пропустив дружину вперед, задержался, внимательно осматривая все, за что мог бы зацепиться глаз. Вот она, повертка. Ничем не примечательная тропинка в низине, густо поросшей папоротниками и ракитой. Рядом, по пологому склону холма, небольшая лужайка, цветы. Одуванчики и на них похожие… только красные. И что за цветы такие?

Нагнувшись, хевдинг сорвал один, потер пальцами… кончики которых тут же окрасились кровью! Господи… Откуда кровь-то? Где уже успел порезаться, об цветы, что ли?

Именно, что об цветы! Только не порезался, а испачкался. И никакая эта не кровь – краска! Скорее всего, та же самая, какой был выкрашен череп.

– Доложить надо – сказал ты.

Миусс появился, как всегда, не слышно.

Рад даже вздрогнул, оборачиваясь:

– А, это ты, друже. Ну, пошли… по пути все скажешь. О черепе знаешь?

– Знаю – краска.

– И на цветах.

– Там, на той полянке – клен. И лист – красный. А ведь весна, не осень, да.

– Так, та-ак, – задумчиво протянул молодой человек. – Значит, все красное получается.

– Кто-то краснит, да. И проводник наш – эту красноту высматривает. Не раз замечал я уже. Теперь говорю.

– Что ж, спасибо за доклад, друже. Идем, догоним наших.

Итак, Амбрионикс. Он куда-то хотел завести? Куда? Зачем? Если уж на то пошло, оскудевшую воинами дружину Радомира можно было бы уничтожить и раньше, в той же корчме, или, как называли тамошние галлы – гостевом доме. А хозяин его, Гельвеций, не только дому, похоже, что всему городишку хозяин. Если б захотел, запросто мог бы всех незваных гостей перебить. Мог бы. Но, не захотел. Или – захотел, но чего-то другого.

Амбрионикс, явно с хозяйской дудки поет, Гельвеция этого самого. И барку у него под присмотром оставил. Теперь вот ведет… а раньше-то особенно в проводники не рвался, мол, не знает тех мест, что далеко от реки. Не знает… В том-то и дело, что не знает! Тот, кто знает, впереди, кустами-перелесками пробирается да метки ставит. Краснит! Вот эти-то метки Амбрионикс и высматривает. Что же Гельвеций – если все это по его слову делается – просто-напросто другого проводника не подсунул? Хоть бы и того же, кто красит? Видимо, не мог, по каким-то причинам. Да и доверяли бы новичку так, как юному галлу, вряд ли! Правда, тому тоже не слишком-то верили, особенно – Серый Карась но все таки. Все-таки уже кое в чем Амбрионикс был человеком проверенным, не раз вместе в разных заварушках побывали, тут и говорить нечего.

Что же, выходит, сейчас их на смерть вел? Хм… Ну, может, и не на смерть, но в какие-то непонятки, несомненно.

И хорошо бы хитрого галла и того, кто оставляет ему красные метки, вывести на чистую воду до того, как все начнется. Начнется… что? А черт его знает, непонятки полные. Здесь у каждого – у того же Амбрионикса, Гельвеция, везеготов – свой интерес. И всяк сам на себя одеяло тянет.

На привале, устроенном у неширокого ручейка, журчавшего у самых корней кряжистого, с широкою кроною, вяза, Миусс, улучив момент, отозвал в сторону князя.

– Хочу сказать тебе кое-что, да.

– Говори, – Радомир быстро осмотрелся по сторонам.

– Нет никого вокруг, – улыбнулся глазами гунн. – Слева я следы видел, да. Свежие. Кто-то с нами идет рядом, князь. Один человек. Женщина… мальчик. Засаду сделать можно. Поймать. Я смотрел – есть место удобное.

– Делай! – хевдинг решительно махнул рукой. – Дам тебе людей. Скорьку и…

– Нет, вождь, не надо, – не менее решительно отказался Миусс. – Один человек – нет шума, два – есть чутьчуть, а три… трех уже и глухой услышит, да. Один управлюсь, не спугну. Женщина, ребенок – зачем воины, да?

– Ладно, – кивнул князь. – Делай, как знаешь. А если что – знак кличем подашь. Все на выручку кинемся. И это… как поймаешь кого, не надо, чтоб все знали. Свяжи, под кусточком спрячь, меня позови. Сперва поговорим с незнакомцем втихую.

– Как велишь. Прокукую кукушкой и резко так оборвусь. Ку!

Гунн поклонился и исчез за деревьями.

Теперь уже и сам Радомир смотрел по сторонам… ну, не то чтобы куда как внимательней, нежели раньше, просто знал, что взглядом искать. Красноту. Красное. Красные, точнее – выкрашенные красным – цветы, красный череп, листья…

На это раз краснели перильца у деревянных мосточков через широкий ручей. Мостки даже с виду казались очень старыми, много раз чиненными, вода же в ручье оказалась прозрачной и вкусной – тут же решили и устроить ночлег. Немного передохнув, воины снова разбились по парам – караулить ночью, разбрелись, кто охотиться, кто удить рыбу, запалили небольшой костерок.

Устало вытянув ноги, князь уселся в мох, привалился спиной о серовато-бурый ствол осины, да, подняв глаза, смотрел, как по серебристой паутинке меж ветками ползет к попавшей в тенета мухе паук. Хорошо было кругом, привольно. Выглядывая из-за деревьев, ласково светило клонящееся к закату солнышко, и длинные тени кустов казались черными, словно призраки близившейся ночи. Взошла уже и луна, повисла над вершиной сосны бледно-прозрачным тазом, висела и хмурилась – ждала, когда ж наконец уберется надоевшее за день солнце.

У ручья, за ракитником и ольхою слышны были приглушенные голоса отправившихся за рыбой воинов, охотники же – Серый Карась и Горност – ушли промышлять почти сразу. Отправились за ручей, туда, где только что проходили – заприметили удобное для дичи местечко.

Неподалеку от бивуака, в кустарнике, пела малиновка, ближе к ручью слышалось недовольное кваканье, а над самой головой, где-то посреди густой кроны, неутомимо молотил дятел. Какая-то птичка с красной грудкой нахально уселась на ветку прямо над хевдингом и, склонив голову набок, с любопытством посматривала вниз. Подняв глаза, Радомир удивился – снегирь, что ли? Ну, точно – снегирь. А может… Может, воробей – только крашеный! Подумав так, молодой человек хмыкнул – во, догадался! Ага, воробей, как же. Снегирь и есть, ну и что с того, что зима уже давно кончилась, снегири некуда не улетают, просто ближе к теплу перебираются подальше в лес. Как вот этот.

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку… – в отдалении закуковала кукушка.

Громко так, можно даже сказать – навязчиво.

Князь насторожился – неужели, это подает знак Миусс? Нет, не похоже – слишком уж натурально, подделать так невозможно… Это для человека двадцать первого века невозможно, а для местных – раз плюнуть – тем более, для гунна.

– Ку-ку, ку-ку, ку!

Никакая это не кукушка! Сигнал.

– Скорька! – подумав, князь позвал с собой возившегося у костра парня. – Бери оружие и пошли.

Воин даже спрашивать ничего не стал, тут же и изготовился, глянул вопросительно из-под челки.

Рад кивнул на возвратившегося от ручья галла: мол, не стоит, чтоб лишние люди знали…

– Пойдем-ка, брат, и мы к ручью. Вымоемся.

– Конечно, пойдем, князь.

– Амбрионикс, за костром посмотришь? Не в службу, а в дружбу.

– Посмотрю, – усаживаясь у огня, кивнул галл, почему-то выглядевший весьма озабоченным. Может быть, не получил очередного условного знака? Или получил, да не тот?

– Мы скоро.

Махнув рукой, князь скрылся в ольховнике, куда тотчас же последовал и Скорька. До ручья оба не дошли; скрывшись от глаз проводника, свернули, резко забирая вправо, туда, где снова послышался настойчивый зов кукушки.

– Княже! – Скорька наконец осмелился спросить: – Нас там что ждет?

– Не знаю, – пожал плечами Рад. – Дойдем, глянем. Но меч приготовь. Так, на всякий случай.

– Это гунн нам кукушкой кричит?

– Хм… – Радомир скривил губу.

Ничего-то от охотника в лесу не скроешь! Ишь ты, сразу все просек, так-то.

– Гунн, да. Верно, нашел что-то.

– Княже… во-он по той тропке сподручней.

– Сам вижу. Ага!

Миусс вынырнул им навстречу беззвучно, как настоящий индеец. Ни одна веточка в кусточках не шевельнулась, и растущие густым подлеском папоротники, как стояли, уныло склонившись в безветрии, так и продолжали стоять.

– Миусс, это ты звал?

– Их было трое, – виновато потупился гунн. – Они засаду устроили там, где хотел я. Напали… не уследил. Пришлось их… – парень красноречиво скривился.

– Что, всех? – изумился Рад и, моргнув, дотронулся рукой до окровавленной щеки Миусса. – Ты ранен?

– Так… ерунда. Они – из здешних мест, да. Все знают хорошо, спрятались, затаились… даже я не заметил – дурак. Искал, где б самому затаиться, а вот, вышло…

– Вышло, что на засаду нарвался, – скептически протянул Радомир. – Ладно, веди, показывай.

– Вон там, в орешнике.

В густых кустах лещины, действительно, можно было легко укрыться, как это и собирался сделать Миусс, ежели б не те, кто на него напал. Бедолаги. Лежат теперь под тенистыми кронами, мертвее мертвого, молодец Миусс, управился с тремя, да и с пятью бы смог, не силой – умением, проворством и ловкостью.

Один их мертвых был лет тридцати, судя по прохудившейся одежке и мозолистым рукам – из крестьян или прислуги. Второй – тоже из слуг, разве что одет чуть приличнее. Худой, жилистый, с непропорционально большой головой и цепкими, со скрюченными пальцами, руками.

– Значит, третий сбежал, говоришь, – покачал головой хевдинг. – Впрочем, не думаю, что они вот-вот нападут. Хотели бы – давно напали.

– Да и не так много у них людей, – презрительно бросил Скорька. – Вон, какие доходяги попались!

– Да, воины те еще, – нагибаясь к убитым, Рад скосил глаза. – Миусс, ты их обыскал уже?

– Ничего интересного. Нож, – гунн протянул кривой кинжал, – немного серебряных монет.

– В лесу, с серебром, ха! Лучше бы припасы взяли. Соль, огниво.

– Не смейся, Скорька, – князь досадливо сплюнул и повернул голову к гунну. – Ни соли, ни огнива, ни лесок?

– Даже луков и стрел нет.

– Значит, все это есть. Не у этих, у других. Похоже, они не одни сюда заявились.

– Есть еще и женщина… или мальчик, – негромко напомнил Миусс. – Они не за нами, за этой женщиной-мальчиком следили, да. И хотели схватить.

– Но нарвались на тебя и обломились! Ладно, брат, не переживай, – Рад хлопнул по худому плечу гунна. – Ты все правильно сделал.

– Однако сплоховал, – Миусс сконфуженно шмыгнул носом. – Сам охотник – добычей вдруг стал, да.

– Ну, кто тут добыча, еще как сказать, – хевдинг кивнул на трупы. – Пошли-ка отсюда, парни. Ночью усилим стражу, да и вообще – посматривайте.

– Они знают про нас, да, – согласился гунн. – Но не напали. Думаю, и не нападут.

– Почему? – Скорька Зайчьи Уши недоверчиво сверкнул глазами.

– Потому что боятся, Миусс прав, – князь неожиданно расхохотался. – Полагаю, нас просто больше, но вовсе не это главное. Мы – воины, они… сами видите. Просто грязные убийцы, к тому же – не очень-то умелые.

– Может, устроим засаду, княже! – оборачиваясь на ходу, азартно предложил лохматый словенский воин. – Враги обязательно явятся, чтобы забрать своих. Похоронить, справить тризну…

– Кому нужно хоронить слуг? – Радомир дернул плечом. – К тому же некогда нам по засадам рассиживать. Просто осторожнее теперь быть надо. Напасть вражины не нападут, это вряд ли, но вот напакостить, как-нибудь навредить – вполне могут.

– Да уж, с них станется, – снова оглянулся Скорька. – Знать бы еще, кто это такие?

– А черт их… Прав Миусс, одно ясно – местные. Может быть, даже оставшиеся в лесу жители тех брошенных деревень, что мы видели. Больно уж хорошо все тут знают, даже охотника-степняка провели, едва не убили…

– Не убили бы, нет!

– И еще, – князь мазнул быстрым взглядом по папоротникам и кустам, словно надеялся кого-то там увидеть. – Не столько мы им нужны, сколько та самая женщина… или мальчишка. Они ведь не на гунна засаду устроили, он туда угодил совсем случайно.

– Да, так, – Миусс виновато вздохнул. – Прости, вождь, не сумел хоть одного живым взять я. Дурак, дурачина, дурень…

– Ну, ладно, ладно, хватит уничижаться, – покладисто хмыкнул князь. – Незадачи у всех случаются, на то мы и люди, а не боги.

– Нашим о чужаках расскажем?

– Конечно! Пусть начеку будут.

Пока ходили, уже поспела уха, а явившиеся с самым началом темноты охотники притащили двух жирных рябчиков, которых запекли тут же, в углях, одного съели сразу, а второго оставили назавтра, подкрепиться на привале.

На западе, за вершинами черных деревьев, сияющим золотисто-оранжевым светом разливалась вечерняя зорька… вот она уж стала розовой, затем – алой, небо сделалось густо-синим, темным, а обрадованная луна засверкала начищенной до блеска медяхой, словно бы ухмылялась, радуясь наступившей наконец ночи, прохладе, желтым мигающим звездам.

Сторожу выставили накрепко – аж по три человека, и Радомир хорошо знал, что всем этим воинам он может полностью доверять – не на «Зарнице» в детском оздоровительном лагере и не на туристском слете – не заснут, не упьются, а будут бдительно нести службу, как обычно пишут в боевых листках – «с достоинством и честью».

Не сразу уснул и сам – специально улегся рядом с Амбриониксом, чтоб видеть… ну, если и не видеть, так слышать. С кем был это хитрый галл на самом деле? Кто оставлял ему знаки? А кто оставлял маленькие следы? Неизвестная женщина? Мальчик? А может быть, карлик? Из числа тех, кто, словно волки, таился сейчас в лесу, замышляя… Что замышляя – точно никто сказать не мог, но можно было предположить, что – какую-то нехорошую каверзу. Иначе зачем таиться? Да и, местные – если это были местные – наверняка захотят отомстить за своих убитых, путь даже и за слуг.

Все так, так…

Князь поворочался на мху и ветках, размазал по лицу едкую, специфически пахнувшую траву – от комаров и мошек. Кстати, не так-то и много их тут было, комаров. С туристским слетом где-нибудь в средней полосе России – никакого сравнения. Уж там-то – и гудят, и звенят, и ноют все-то ноченьку, сосут кровушку, не дают спать… пока стопку-другую не примешь. А здесь не так, совсем по-другому. И комары другие, не такие навязчивые, да и мало их. Может, потому что лягух да жаб много? Ишь, расквакались… на луну, что ли?

Луна висела над головой, словно яркий фонарь на столбе, сверкала так, что невозможно было заснуть – Рад уже и не пытался, поворочался… поднялся, подошел к тлевшему костерку. Сел, задумчиво поворошил прутиком шаявшие красновато-серые угли.

Кто сейчас сторожил? Чья вахта? Словен или готов? Первая половина ночи… по жребию – словене дежурили. Серый Карась, Горност, Скорька Заячьи Уши. Наверное, только последнего князь мог бы считать не только верным воином, но и другом. Скорька и, конечно, Миусс – на этих двоих можно было полностью положиться. Да, пожалуй, и на Хукбольда с его готами. А вот Серый Карась и смотревший ему в рот Горност… Себе на уме эти парни были. Себе на уме. Что, впрочем, вовсе не означало, что они в любой момент предадут, наоборот – слова «честь, верность князю и роду» в это время значили многое.

Чу! Внезапно послышался шум. Громко хлопая крыльями, пролетела по своим делам какая-то крупная ночная птица. Ага… в пот, похоже, поймала добычу… мышь? Лягушку? Змею?

Вот снова кто-то вспорхнул, закричал, засвистел… коростель, что ли?

И – точно-точно! – Рад вдруг услышал чьи-то шаги. Вовсе не крадующиеся, нет…

– Не спишь, княже?

– Скорька? Случилось что?

– Да вот, – подойдя ближе, юноша как-то виновато кивнул назад.

Князь вздрогнул, увидев возникшую позади парня фигуру. Длинное, до пят, платье-туника, подпоясанное узеньким поясом, мягкие, лошадиной кожи, башмаки, ожерелье… Спутанные волосы, огромные сверкающие глазищи на узком и вполне симпатичном личике… уже знакомом.

– Керновия! – узнал Радомир. – Ты как здесь? Постой, это ты… ты за нами шла? Подавала знаки?

– Да, красный, – как ни в чем не бывало, кивнула девушка. – Амбрионикс… я с ним. Мы расскажем.

Ах да, она же не очень-то хорошо знала галльскую латынь.

– Амбрионикс, – обернувшись, позвал хевдинг. – А ну-ка вставай, парень. Подружка твоя в гости пожаловала!

– Какая еще подружка, – спросонья пробурчал галл, но, присмотревшись, замялся… – Керновия? Ты?

– Я… – подбежав, девчонка схватила парня за руки и что-то быстро заговорила.

– За ней следят, – удивленно хлопнув глазами, перевел проводник. – Уже чуть было не схватили. И обязательно схватят, не сегодня-завтра. Они очень хорошо знают здешние места. Она тоже знает, но хуже.

– Кто – они? – быстро перебил князь.

– Люди Зеленого друида.

– Зеленый друид? – Радомир спрятал усмешку. – А-а-а! Кажется, тот же самый, что когда-то уже преследовал эту девчонку?

– Он самый, да, – неохотно подтвердил Амбрионикс. Галлы вообще не очень-то любили говорить с посторонними на темы тайного знания друидов и их магии.

Князь посмотрел на девушку:

– Выходит, этот самый друид опять за тобой гнался?

– Нет, – Керновия тряхнула спутанной шевелюрой – похоже, эта девчонка никогда не расчесывалась.

– Оват и его люди не за вами и не за мной, – девушка снова перешла на галльский.

– Оват? – вскинул брови Рад.

– Так называют первую ступень посвящения друидов, – сквозь зубы пояснил проводник. – Есть еще вторая ступень – барды, а потом уже – чистый друид в белых развевающихся одеждах.

– В белых развевающихся одеждах, – тихо повторил вождь. – Однако у этого-то друида, как я понимаю, одежка зеленая.

– Как у всякого овата, господин.

– Хорошо, – Радомир задумчиво посмотрел на тлевшие угли. – Скорька! Девушка наверняка устала и хочет есть.

– Сейчас накормим, княже… Давай-ка не стой, милая дева, садись вот сюда. Князь! Она не понимает, что ли?

– По-готски – точно нет, – хевдинг снова посмотрел на проводника. – Теперь я спрошу тебя… Это она оставляла тебе знаки? Ромашки да черепа в красный цвет красила.

– Она, – галл давно уже сообразил, что отпираться бесполезно.

Как и пытаться бежать – в лесу усиленная стража.

– Я не очень-то хорошо знаю эти места, слишком уж далеки они от реки.

– Чего ж тогда в проводники вызвался? Или… Корчемщик Гельвеций настоятельно попросил?

– Гельвеций Браниг – не простой корчемщик, – Амбрионикс нервно дернул бровью.

– Я догадался, – усмехнулся князь. – Так о чем же он тебя попросил? Подставить нас под удар Торисмунда?

– Вовсе нет! – галл торопливо вскинулся. – Клянусь всеми святыми – нет! Просто… просто я должен…

– Что должен? – Рад положил ладонь на рукоять меча.

– В случае, если Аттила проиграет и начнет отступать… я должен показать ему путь. Через вас показать!

– Что за путь? В чем там подвох-то? Ну-ну, говори, коль уж начал.

– Нет там никакого подвоха, – устало опустил голову галл. – Даже наоборот – это очень удобный и быстрый путь в Паннонию и Дакию, именно там давно уже проживают гунны, ведь так?

– В чем выгода Гельвеция?

– Он не хочет, чтоб гунны шли через земли битуригов.

– Ага, – Радомир понятливо кивнул. – А через чьи же придется идти?

– Эдуи, секваны. Между прочим – это самый прямой путь.

– Через горы?

– Керновия знает дорогу.

– Не сомневаюсь, – князь погладил бородку. – А что, если ее убьют?

– Найдутся и другие проводники, – угрюмо отозвался Амбрионикс.

Радомир задумчиво посмотрел на скукожившуюся у костра гостью:

– Ладно, возьмем девчонку с собой… Насчет обратного пути – подумаю. Но… откуда вы взяли, что гунны уйдут?

– Ниоткуда, – повел плечом галл. – Гельвеций того не знает, но предполагает, что так может быть.

– А если Аттила выиграет битву?

– Торисмунд отступит в Толозу через земли арвернов и рутенов.

– То есть – снова вас обойдет?

– Да, с юга.

– Расскажи подробнее о друиде.

Амбрионикс испуганно попятился в ночь:

– Я не знаю! Клянусь! Только слышал.

– Ты же сам как-то говорил о друиде!

– Тот был другой! Настоящий друид, давно уже не показывавшийся в этих местах, – юноша нервно дернулся и почесал шрам.

– А девчонка? Пусть она расскажет.

– Хорошо, – проводник уселся на корточки. – Керновия…

Он что-то сказал на древнем языке галлов, девушка ответила… похоже, что отрицательно, впрочем, Амбрионикс оказался весьма настойчив и через пару минут уговорил, улыбнулся, повернув голову к князю:

– Она скажет.

На этот раз заговорила Керновия, сначала медленно, словно бы выжимая из себя слова, потом все быстрее, так, что проводнику приходилось ее перебивать, останавливать, иначе он просто не успевал переводить.

– Она – христианка, живет в дальнем монастыре в горах, рядом со священными рощами эдуев, в Бибракте. Зеленый друид – оват – как раз оттуда. О, с приходом гуннов, таившиеся по дальним лесам и урочищам язычники подняли головы! Начали даже приносить жертвы… человеческие жертвы, люди – добрые христиане – стали бояться ходит в лес. Матушка настоятельница послала Керновию к Гельвецию за помощью и советом, зеленый друид – оват Оллам Гийот – преследовал ее со своими людьми, выследил и схватил… она бежала – как раз тогда и наткнулись на эту девушку ваши воины. Слава Святой Деве! Сейчас же, договорившись с дядюшкой Бранигом о помощи, Керновия пошла обратно, заодно – помогая мне… вам… Так уж просил дядюшка.

Радомир еще не успел задать новый вопрос, как Амбрионикс что-то спросил у Керновии отрывисто и быстро.

– Фримаск? – девчонка сверкнул глазами и отмахнулась, а галл облегченно перевел дух, что конечно же отнюдь не укрылось от хевдинга.

– Что за вопрос ты сейчас задал?

– Так…

– И все-таки?

– Друид Фримаск – он спросил, – подняв глаза, неожиданно пояснила Керновия. – Его нет. Нет друида. Ушел, ушел, сгинул. Ищет бургундскую деву.

– Бургундскую деву? А бургундскую корону он, случайно, не ищет?

– Корону – нет. Ищет деву.

Рад махнул рукой:

– Ладно, давайте спать. Вроде бы все у вас выспросил. А что и вспомню – так и завтра спрошу, время будет. Скорька, друже! Постели девчонке помягче… мху, что ли, нарви.

– Я ей свой плащ дам, – улыбнулся дружинник. – Теплый.

Покормив гостью, все улеглись, сменились часовые. Снова затрепетала, забила крыльями птица. Что-то зашуршало… Рад напрягся – змея?

– Княже…

– Тьфу ты черт! Скорька! Чего тебе?

– Мыслю – за пленницей-то следить надо. А ну, как сбежит?

– Не надо ее охранять, друже – сама ведь к нам пришла. А и сбежит – так не велика потеря. И не пленница она – гостья.

– Все одно, я рядом с ней лягу – присмотрю.

– Ложись ты, где хочешь.

Князь ухмыльнулся – ой, не зря спрашивал Скорька! Видать, понравилась девка. Что ж, дело молодое, жаль только, что Керновия-то – послушница, с глупостями всякими к ней приставать бесполезно, так что выйдет у парня полный облом, тут и гадать нечего.

Кстати о девчонках! Рад только сейчас вспомнил, что ведь и хитрый Амбрионикс – тот еще проводничок, как сейчас выяснилось! – тоже ведь спрашивал о какой-то девушке. И о работорговцах-купцах, что шли за войском Аттилы, словно туча увивающихся за быком оводов. Так, та-ак… значит, не только по велению Гельвеция парень старается, есть у него здесь и другой интерес – личный!

Потухший костер глядел в звездное небо голубыми углями едва шаявших дров. Полная – сковородкой – луна, казалось, зацепилась за дерево, да там и повисла, даже не пытаясь выбраться, а просто тупо ожидая алой утренней зорьки, чтобы тут же побледнеть, да поскорей сгинуть, опасливо косясь на яркое желтое солнышко.

Где-то рядом, под корнями деревьев, затянул свою песню сверчок, квакнула лягушка… шум крыльев… возня… и снова все стихло, лишь в отдалении, за ручьем, завыл одинокий волк.

Ишь, развылся. Оват Оллам Гийот не очень-то жаловал хищников, даже, признаться, их побаивался – всяких там волков, медведей, рысей. Его б воля, поубивал бы всех этих зверюг, повывел бы, что толку от той же рыси или волка? Мясо – так себе, вонючее да жесткое, только что шкура красивая.

– Господин, я принес немного рыбы, – подойдя к шалашу, негромко промолвил Лариг, эдуй, из всеми забитых крестьян, да еще беглый, живший лишь милостью друида. Великого друида Фримаска, увы, давно уже покинувшего священные рощи. Увы? Хм… Пока его нет – в Бибракте именно Оллам Гийот – главный, пусть еще и оват, и ходит в зеленом. Но если дела так пойдут и дальше – не быть ему друидом никогда! Даже бардом не стать! Шутка ли – девчонку упустил, при этом еще и двух своих людей потерял, которых, в принципе, нисколько было не жалко, Оллам Гийот, как и любой друид, людей никогда не жалел, а уж этих-то – тем более. Особенно – этого трусливого идиота Вариска. Голова у него, конечно, большая, да глупая. Ну, надо же – такое важное место оставить. Показалось ему там чего-то. Испугался, убег. Тварь! Кто теперь будет следить за Гельвецием? Снова придется нового человечка искать, слишком ужу большая власть у этого битуригского дядюшки, чтоб оставлять его без присмотра. Хотя, правду сказать, лично овату Гельвеций не особо сдался – слишком уж далеко жил, от Бибракте до Юлиодума – шесть дней пути, да и то, если срезать по лесным тропкам, по которым с грузом, с повозкою, не пройдешь, не проедешь, да и конно – сомнительно – в горах перевалы, ущелья, а ближе к реке – урочища да болота. А по хорошим римским дорогам до Юлиодума и все десять дней будет, в обход получается: сначала – до Генабума, потом – вдоль реки.

Далеко, далеко Юлиодум от обиталища верховного друида Фримаска, и все же тот строго-настрого наказал, чтоб во время его отсутствия оват тщательно собирал о Гельвеции все доступные сведения. Собирал и фиксировал, хотя традиция и не жаловала письмо, эти жалкие римские буквицы, которыми нельзя было записывать ни один священный текст – все следовало учить наизусть.

Наизусть. Оллам Гийот поморщился: для того, чтобы стать бардом, достигнув второй степени посвященности, ему нужно было выучить двадцать тысяч священных стихов! Двадцать тысяч! Представить себе страшно. Но Фримаск настаивал, он вообще не терпел рядом с собой дураков… хотя и шибко умных – не жаловал. Вот и крутись, как хочешь.

Наскоро перекусив оставшейся с ужина рыбой, оват поплотнее закутался в длинный зеленый плащ и посмотрел в небо, мерцающее рассветом. Первые солнечные лучи уже зажгли далекие облака, позолотили снизу, но само светило еще не показалось, таилось в дальних горах, чтобы, когда придет время, выскочить быстро, внезапно, словно бросившийся на добычу волк.

Уже почти год прошел с того времени, как Великий друид Фримаск отправился на поиски бургундской девы, поверив в странные утверждения древних германских легенд. Вот именно – не своих, германских… Правда, не так просто поверил в них верховный эдуйский жрец, много думал, гадал по внутренностям и крови жертв – немало людей погибло, в первый день гадания было умерщвлено пять человек, пять красивых девственниц, что удалось отыскать по дальним селеньям, где еще, по традиции, чтили древнюю веру. Оставленные на второй день семеро – это уже были изгои и слуги, а уж на третий день пришлось купить девятнадцать рабынь и рабов. Брали кого попало, экономили – не те были времена, чтобы очень уж привередничать.

Пять, семь, девятнадцать – то священные числа. Пятерых девственниц – зарезали, вскрыв животы и разбросав по траве кишки – по внутренностям и гадали, удачно – друид казался довольным. Семерым слугам отрубили головы, собрав кровь в особые жертвенные кувшины, а девятнадцать купленных задешево невольников и невольниц без особых затей сожгли в большой деревянной клетке. Знатный вышел костер!

Оват ухмыльнулся, вспомнив, как провожали друида в далекий путь. Он ведь не зря гадал и не зря приносил жертвы жестоким, но мудрым богам: Езусу, Таранису, Эпоне… в каждом племени они назывались по-разному. И боги что-то сказали друиду… или он просто узнал это от купцов, тех самых, что частенько прибивались к гуннским обозам. Они много чего знали, эти купцы. Наверняка они и поведали Фримаску, где искать деву…

Тьфу! Тьфу! Тьфу! – опомнившись, Оллам Гийот благоговейно поджал левую ногу и прикрыл левый глаз. Опасные у него оказались мысли, аж самому страшно стало. Надо же – засомневаться в могуществе и воле богов! Какие там купцы; сами боги сказали друиду, что делать, как вернуть старую веру, уничтожив отступников христиан. О, сейчас это стало возможным, такие уж наступили времена… и если победят язычники-гунны – а такое вполне может случиться – останется только направить Аттилу на верный путь, уверив его, что победу даровали ему именно старые боги, местные боги, могучие и грозные кельтские божества. Язычник всегда поймет язычника. Да и победа – так ведь и будет, если не ошибся в своих расчетах великий друид Фримаск. Корона бургундов у Аттилы уже есть, осталась – бургундская дева, принцесса, спящая красавица из древних, овеянных мраком и кровью, легенд. Ильдико – такое имя должна носить дева. Хильда – на германский манер.

Женившись на Ильдико, соединив две сущности, корону и принцессу, Аттила обретет свою прежнюю силу и, все всяких сомнений, разгромит всех своих врагов. И те люди, которые доставят ему красавицу, обретут покровительство жестокосердного гуннского властелина. Хотя… могут и не обрести. Аттила – человек вспыльчивый, своенравный, попробуй-ка на него повлиять. Так что, может, зря Фримаск и старается? Или боги – через внутренности и кровь принесенных жертв – поведали ему что-то такое важное, ради чего друид и рискнул, отправившись неведомо куда. И с тех пор не было о нем ни слуху, ни духу, однако священная роща эдуев близ древнего святилища Бибракте – увы, давно уже разоренного римлянами – вовсе не пустовала, и жертвы богам приносились регулярно. Все благодаря ему, Олламу Гийоту, хоть кто-то и скажет – ха, простой оват! Оват, да. Но, если бы не Оллам Гийот, некому бы осталось хранить древние обычаи и священную славу. А кому еще доверял великий друид Фримаск? Или, лучше сказать – вынужден был довериться, ибо Фримаск никогда не доверял никому.

С великим друидом оват Оллам Гийот должен был встретиться уже очень и очень скоро, предварительно собрав сведения о Гельвеции Браниге… далекие предки которого когда-то сами были друидами, вот почему Гельвеций был для Фримаска так важен. Он многое мог испортить, этот битуригский дядюшка. Если б догадывался, если б знал…

Но не знал и не догадывался, хотя, конечно, рано или поздно вычислил бы шпиона… появление которого, тем не менее, вряд ли бы связал с желанием великого друида Фримаска возродить древнюю веру предков. Ну, кто ж мог до такого додуматься-то? Это через четыреста с половиной лет от Рождества Христова, в одной из самых надежнейших, цивилизованных и христианнейших римских провинций! Хотя и таилось еще язычество по дальним селеньям, словно недобитый ядовитый гад, огрызалось иногда, напоминало о себе, показывая зубы, но… все же в городах друиды показываться не осмеливались, иначе б тут же были преданы казни.

Уезжая, Фримаск назначил овату встречу в ставке Аттилы. Так уверен был в том, что осуществит свой, мягко говоря, слегка авантюрный план? Уверен, а почему бы и нет? Не зря же гадал по внутренностям и свежей людской крови, не зря приносил жертвы. И боги, несомненно, откликнулись, высказали свою волю, дали какой-то знак, иначе друид просто никуда б не поехал. Значит, скоро объявится, привезет Аттиле невесту.

А вдруг не появится? Дорожка-то дальняя, всякое может случиться… И тогда, без него… Без него оват Оллам Гийот будет главным! Над всеми теми, кто все же побаивается старых богов, а таких в горной глуши немало. Если Фримаск не придет…

Боги, боги!!!

Оват снова поднял левое колено, притянул к груди, благоговейно глядя в утреннее, светлеющее прямо на глазах, небо. Как?! Как смел он, недостойный червь, усомниться в могуществе древних божеств? Раз они открыли великому друиду Фримаску свою волю, значит он придет, вернется, и не один – а с кем следует, за кем и шел. С невестой Аттилы-рэкса. Бургундской принцессой Ильдико, Хильдой.

Явится, непременно явится, ведь так сказали боги. И тогда…

Глава 11

Начало марта 453 г. Галлия

Последняя битва Аттилы

Приземистые горные кряжи с вечнозелеными зарослями, разнотравьем и корявыми соснами вскоре сменились долиной, небольшой, узкой, густо поросшей проснувшимися после дождливой зимы одуванчиками. Ровно посередине долины протекала неширокая река, как предполагал Радомир, приток Сены. Кругом было как-то необычно пусто – ни рыбаков, ни пасущихся на заливных лугах стад. Зато во множестве попадались следы свежих кострищ, разбросанные тут и там обглоданные кости да вытоптанная лошадьми трава. Из всего этого князь сделал вывод, что идут они, в общем, правильно: наверняка здесь совсем недавно останавливались на отдых или ночлег гунны или преследующие их вестготы короля Торисмунда.

Керновия, как проводник, знало свое дело туго – сразу же обнаружила брод, и вся компания, немного отдохнув, пересекла реку, направляясь к видневшемуся впереди плоскогорью – меловым пологим утесам и каменистым холмам, покрытым сухой чахлой травкою и низкорослым кустарником. Средь редких деревьев – тоже каких-то кривобоких, чахлых – вились одичавшая виноградная лоза и жимолость.

– Земли сенонов, – повернув голову к хевдингу, Амбрионикс перевел слова Керновии. – Та долина, где мы только что были – тоже их. А дальше, за кряжами, снова будет долина – но это уже другой народ – лингоны. А город Августобона – он тут недалеко – стоит на землях трикассиев.

– Все равно все они галлы, как ни назови, – качнул головой князь. – И вся вражда их – в прошлом.

Амброникс засмеялся:

– О, не скажи, вождь! Помнят. И былую вражду, и даже старую веру. Особенно – в деревнях, в городах-то, конечно, другое дело – там все живут, как римляне. Что-что? – юноша посмотрел на Керновию, рядом с которой, не отставая ни на шаг, шагал Скорька. – Она как раз и говорит про Августобону. Аттила-рэкс может разграбить его… если уже не разграбил раньше… а может и не успеть – ведь войска Торисмунда близко, и везеготы вряд ли захотят дать гуннам возможность укрыться за городскими стенами.

– Что ж, – Рад пожал плечами. – Следует и нам поспешить. Кстати, тот зеленый друид…

– Оват, господин.

– Да, оват. Он и его люди, думаю, сейчас следуют впереди… или за нами. Эй! Будьте бдительны, парни, не расслабляйтесь.

– Да мы и не расслабляемся, – засмеялся Скорька.

И снова, повернув голову к Керновии, принялся весело о чем-то болтать. Рассказывал про охоту. Девушка слушала, иногда даже кивала, смеялась. Интересно, как они друг друга понимали? Эта юная послушница даже латынь плохо знала. Галльскую искореженную латынь. Впрочем, Скорька ее вообще не знал, да и вообще, не владел окромя родного никакими другими языками, исключая, конечно, готский – больно уж близкими соседушками были готы, можно сказать – в одной коммуналке жили, иногда дружно, а иногда – в полный раздрай.

Князь видел – Скорьке девчонка нравилась, очень, да и она, поначалу пытавшаяся держать себя строго, все же не устояла перед обаянием ушлого словенского парня, понемногу оттаяла – слушала, вон, невесть что, смеялась.

– Всадники, княже! – заметив появившийся из-за редколесья отряд, подал сигнал тревоги бдительный Горност.

– К бою! – Радомир выхватил из ножен меч – Гром Победы и, быстро осмотревшись, приказал: – Карась! Со своими – во-он за тот кряж. Хукбольд, ты с готами – за этот, я тоже с вами. Остальные – в сосняк. Лучники! Зря стрелы не слать, сначала подпустим поближе… не так-то уж их и много.

– …шесть, семь… десять… – осторожно выглянув из-за камня, считал Хукбольд. – Дюжина. Ого, вождь! Ты только глянь – еще скачут! И откуда только взялись? Теперь их никак не меньше трех дюжин… Что будем делать? Биться?

– Подождем, – хмуро отозвался Радомир. – Может, они нас и не заметят.

Хевдинг сейчас принял единственное возможное решение: в эти неспокойные времена нельзя было наверняка утверждать, кто друг, а кто недруг, и все незнакомые воины традиционно считались врагами. Хотя… вдруг?

– Заметили! – сплюнув, прошептал Хукбольд. – Вон тот, в шлеме с черными перьями, смотрит прямо на нас.

– Миусс, Скорька! Выбейте командиров, быстро, – Рад щурил от солнца глаза, пристально рассматривая всадников. Некоторые были в доспехах – кольчуги или просто кожаные крутки с нашитыми бляшками, некоторые – нет, у кого-то имелись круглые германские щиты, красные, с большим умбоном, а у кого-то – овальные или продолговатые, со сглаженными углами, голубые, с желтым рисунком – галльские. Какай-то непонятный сброд!

Выбить командиров, тех, кто в кольчугах, в разноцветных плащах, в сверкающих шлемах… Таких немного – один, два… три. Трое всего.

Радомир видел, как, наложив на тетиву стрелу, вопросительно оглянулся Скорька. Стрелять? Да, пожалуй, стрелять, что еще делать-то?

Князь поднял руку…

Вот-вот сорвутся, просвистят безжалостные меткие стрелы… враги, конечно, не станут дожидаться, когда их всех поразят, живо рассредоточатся да с гиканьем поскачут вперед, и в этот момент еще троих-четверых запросто уложить можно, а уж потом… потом – в рукопашную. Верный меч, преданная дружина, уверенность и кураж – что еще нужно для славной победы?

– Стойте! – напряжение, вот-вот готовое взорваться стрелами и кровью, уже достигло предела, когда из сосняка выскочил Миусс.

Выбежал безоружным, не доставая меча и беспечно забросив за спину лук, закричал, замахал руками:

– Хэй! Хэй! Гатаульф!

Воин в шлеме с черными перьями нервно дернул поводья. Обернулся, сделав своим знак рукою и медленно поехал навстречу гунну.

– Гатаульф, сын Хаутдинга, – переходя на шаг, улыбнулся Миусс. – Тебя в добром здравии видеть рад я.

– Миусс?! – удивленно бросил воин. – Вот так встреча! Ты еще жив, бродяга?

– Жив. А как Варимберт-херцог?

– Он меня и отправил в разъезд.

– Я не один, да, – оглянувшись, гунн призывно махнул рукой. – Со мной Радомир-хевдинг, херцогом посланный в свой далекий край за дружиной, да. Ты его знать должен… или слышать.

– Радомир-хевдинг? – воин спешился – в сверкающей короткой кольчуге, с мечом на красной, расшитой жемчугом перевязи, в синем добротном плаще, заколотом золотой фибулой. Настоящий вождь!

– Рад приветствовать тебя, славный Гатаульф, сын Хаутдинга, – Рад постарался накрепко запомнить имя встреченного вождя, как-то его переиначить выглядело бы оскорблением, из тех, что с легкой руки германцев смывались только кровью. Или солидным штрафом – в зависимости от цивилизованности.

– Рад и я видеть тебя, хевдинг! – вежливо кивнул вождь.

Интересно, кто он? Простой десятник – сержант, по-римски – тессариус? Нет, скорее – командир взвода, такой же, как и сам Рад, лейтенант-хевдинг. Есть еще эрлы – или у северных германцев – ярлы – это вожаки кланов, по-армейскому рассуждать – майоры да подполковники, херцог же – штабной полковник, ну а конунг, рэкс – генерал, и даже – маршал.

– Слышал о тебе от херцога. Ты славно бился!

При Каталаунских полях, – Рад прикрыл глаза, – почти два года уже прошло с той великой битвы. Аттила тогда проиграл и вынужден был уйти из Галлии. Ненадолго. Теперь вот, вернулся. Чтоб снова уйти. Не было у Божьего Бича впереди ничего, одна только смерть. Вот, если бы не умер…

– Я тоже слыхал о тебе немало хорошего, славный Гатаульф, сын Хаутдинга.

– Ты привел дружину?

– Да, – оглянувшись, хевдинг махнул рукой. – Увы, это все, что осталось.

– Вижу, это опытные воины, – ухмыльнулся в рыжеватую бороду Гатаульф. – Ничего, что их мало. Теперь каждый опытный меч – ценен. Лучники среди них есть?

– Да найдутся.

– Ну, и славно. Херцог будет доволен.

Да, дружина, что и говорить – малая. Однако в чуть более поздние времена полсотни викингов брали Париж! А воины Радомира были ничуть их не хуже.

Херцог Великого Аттилы Варимберт принял Рада в своем шатре, что стоял у склона плоского горного кряжа, поросшего жухлой травою и вереском. Он ничуть не изменился, Варимберт-херцог, все такой же пижон – в темно-голубой, изысканно расшитой серебром тунике до самых колен, узких штанах, башмаках с золоченой оплеткою, на поясе – меч с золоченой рукоятью, через правое плечо – алый дорогой плащ с белым подбоем, не для тепла, для солидности. На груди – золотое ожерелье изысканной галльской работы, волосы стянуты узеньким серебряным обручем, пиратская бородка и усики, правда, уже чуть поседели, но в остальном – пижон, как есть пижон. Правда, Рад давно знал, что внешность Варимберта – обманчива. Под личностью озабоченного собственной внешностью ловеласа скрывался циничный философ и опытный воин.

– А, вот и ты наконец, Радомир! – поднявшись с высокого кресла, весело вскричал херцог и, тут же перейдя с готского на латынь, добавил:

– Potius sero, quam nunquam! Лучше поздно, чем никогда. Что так задержался?

– Tempora mutantur et nos mutamur in illis. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними, – в тон собеседнику отозвался гость. – Разные были причины. Увы, и дружина моя нынче мала.

– У нас нынче каждый меч ценен, – покривившись, херцог повторил слова Гатаульфа.

– Что, так плохо? – вскинул глаза Рад.

– Не плохо, – Варимберт помотал головой. – Скорей – непонятно. И зачем только после италийских богатых городов мы сюда вторглись? Знали ведь, что, поддержанный ромейским золотом, тотчас уже ударит Торисмунд. Надо было идти на Рим, а не в Галлию! Увы, так решил конунг. Говорят, он явился искать какую-то деву.

– Что еще за деву?

– Так. Пустое поверье, – отмахнулся херцог. – Ты садись, садись, Радомир, выпью с тобой с большим удовольствием – не так уж много нынче осталось людей, коим можно было бы доверять. Не просто в воинах, в верных и преданных воинах – ценность! Потому для меня все равно, сколько людей ты с собой привел. Найдется, найдется для тебе дело… А пока – пей!

– Я привел с собой людей. Местных. Они знают дороги.

– Славно! Вполне могут понадобиться, особенно, если… Да ты пей, пей! Еще спрошу – ответь, хорошенько подумав. Не видел ли ты по пути странных людей – с ужасными распухшими лицами, заживо гниющих? Или, может быть, встречал подобные трупы?

– Нет, ничего такого не видел, херцог. Мы вообще-то бездюдьем шли – горами, лесами… Что-то важное упустили?

– Страшная болезнь свирепствует в южной Галлии, – тихо промолвил Варимберт. – Куда страшнее воинов Торисмунда.

Болезнь? Что еще за болезнь?

– Ладно, – херцог махнул рукой. – Будем надеяться на Божью милость. Ешь, друг мой, пей, не стесняйся!

– Доброе вино, – сделав долгий глоток из серебряного, украшенного средней величины изумрудами, кубка, похвалил молодой человек. – Повелитель не спрашивал обо мне? Хотя… понимаю, что слишком для него мелок.

– Верно понимаешь, – херцог с усмешкой кивнул. – Недосуг повелителю каждого помнить. Ладно, дружина твоя в засадную сотню войдет.

– Не понял, – честно признался хевдинг.

Варимберт засмеялся, подергав торчащую в мочке уха золотую серьгу. Ответил загадочно:

– А тебе и не надо сейчас понимать. Поймешь после. Или вообще никогда… если сотня та не понадобится.

Был уже вечер, и огромное войско Аттилы – германцы, гунны, словене – встало лагерем в зеленой долине лингонов, меж плоскогорьем и широкой рекою – Сеной, как предполагал Радомир. Встали не как попало – гунны с гуннами, словене – со словенами, германцы – тоже по племенам. Для повелителя разбили походный, окруженный плотным кольцом охраны, дворец из нескольких больших, соединенных друг с другом, шатров, откуда уже слышались звуки лютни и бубна – видать, правитель собирался ужинать. Естественно, он так и не вспомнил о Радомире, а князь видел его мельком – коренастого, с широкими плечами и круглым курносым лицом провинциального брадобрея. Как и Варимберт, Аттила тоже ничуточки не изменился за два прошедших разве что осунулся да потолстел малость. Наверное, на нервной почве – попробуй-ка, покомандуй таким вот сбродом! Кого только в войске нет – даже северные дикие даны! – каждой твари по паре.

По приказу херцога Радомиру предоставили шатер, вернее – обычную армейскую палатку, из числа захваченных у римлян, которую разбили ближе к лагерю готов, так уж выпал жребий. А что? Готов в дружине… хм – в дружине? В микродружине, что ли… В общем, готов – трое и словен – трое, это если князя не считать. Вот и бросили жребий, где встать, чтоб никого не обидеть – каждому ведь хотелось поближе к своим. Поболтать, обжиться – Варимберт поведал, что стоять здесь придется несколько дней, а то и неделю, пока не вернутся разведчики да Аттила-рэкс не решит, куда дальше двигать. Скорее всего – к Августобоне… если там нет еще войск Торисмунда. Вот потому и ждали разведчиков.

Миусс, конечно же давно уже усвистал к своим соплеменникам, что же касается проводников, Амбрионикса и Керновии, то те давно отправились к маркитантам – в обоз, в разбитый рядом с войском лагерь торговцев всякой всячиной и падших женщин, готовых за медяху удовлетворить самое похотливое желание. Впрочем, «гунны» особыми изысками не отличались, а проститутки, как подозревал Рад, были здесь старыми и некрасивыми, ибо воин в походе не разборчив.

Застолбив место, князь спустился к реке, напившись прохладной водицы, уселся на бережку, глядя на падавшие на воду длинные тени кустов – за спиною садилось оранжевое, на глазах тускневшее солнце. Слева, в камышах, крякали утки, справа, за ивами и ольхою, надрывно кричал коростель, что нисколько не отвлекало Радомира от нахлынувших дум.

Ну, добрался. Ну, нашел. Теперь за малым дело, оставалось лишь забрать у Аттилы корону. Всего-то! Взять, да вот так заявиться, прорвав двойное кольцо охраны. Мда-а… Другой вариант – забрать корону во время какого-нибудь буйного пира, Аттила на такие пьянства падок весьма, весь его двор и приближенные упьются, как свиньи… тогда хоть самого рэкса выноси. Да! Пир! То, что надо.

Только вот, позовут ли на пир, даже если он скоро и будет, какого-то безвестного словенского вождя, князя. Князь… Радомир хмыкнул – это его дружинники так прозвали, а на самом-то деле – какой он князь? Так, вождишко. Но и то приятно – из простых-то шоферов, и… Вот уж верно говорят – из грязи да в князи.

Если не позовут на пир? А ведь и не позовут. Придется уж самому навязаться, Варимберт-херцог там наверняка будет, вот и явиться… с чем-нибудь важным, с докладом к примеру… Атилла, при всех его недостатках, хозяин хлебосольный – на лавку точно усадит, не посмотрит на звание, да еще и заставит выпить. Вот тут и…

– Княже!

Радомир оглянулся, увидев идущих к нему парней – Серого Карася, Горноста и еще какого-то незнакомого верзилу с пегой бородой и руками-граблями. На мощной шее верзилы тускло поблескивала массивная золотая гривна, с левого плеча ниспадал алый узорчатый плащ-корзно, заколотый бронзовой, покрытой густо-красной эмалью, фибулой, явно трофейной, галльской. Рукоять висевшего на роскошной перевязи меча меча отливала золотом.

– До пошлют боги тебе удачу, славный князь Радомир, – подойдя ближе, верзила слегка поклонился и ухмыльнулся в усы.

Горност и Серый Карась встали по бокам у незнакомца, словно его верные воины, что сильно не понравилось Раду, сразу почувствовавшем в поведении своих дружинников какой-то подлый подвох. Впрочем, хевдинг с Серым Карасем никогда особо не приятельствовал, а Горност… Что Горност? Этот парень всегда пел под Карасеву дудку.

– Меня зовут Велегор, сын Гостомысла-князя, что владеет землями по Данапру-реке.

Рад скривил губы:

– На Данапре сидят готы. И город их там – Данпарстад.

– То ниже по реке, а мы – выше, – Велегор примирительно улыбнулся. – Вот какое дело, князь. Твои люди, – он кивнул на глядевших, словно нашкодившие коты, дружинников, – хотят немного послужить у меня. Если, конечно, ты их отпустишь.

– Почему – у тебя? – нахмурился хевдинг и, гневно взглянув на отступников, с сарказмом спросил: – Ну? И чем же вам у меня плохо?

– Ничем, – поклонившись, молвил Серый Карась. – Но дружина Велегора охраняет самого Аттилу-князя! Та служба – великая честь.

– И великое жалованье, – презрительно хмыкнул Рад.

– Если ты их не отпустишь, они будут верно служить тебе, – поспешно добавил Велегор, – Но… я подумал – раз уж они ко мне попросились, схожу к тебе сам, поговорю…

– Хорошо, что пришел, – хевдинг кивнул, мучительно соображая, как сейчас поступить.

С одной стороны, отдавать опытных и умелых бойцов не хотелось, а с другой… Раз эти парни сами так решили – как же можно было им доверять? Мотив, что и говорить, понятный: в дружине при самом Аттиле куда как почетней и, главное, хлебней. Да и, судя по одежке и прочим аксессуарам, Велегор-князь не брезговал набегами и грабежом… А вот Радомир в этом смысле как-то не очень прославился, и, между прочим, зря. Военная добыча – важное дело, и перебежчиков, вообще-то, можно было понять. Что ж, раз так – пусть уходят? Пусть… Однако по всему стану сразу же пойдут слухи, что дружинники князя Радомира разбегаются, бросают своего вождя из-за скупости последнего. Именно так все и подумают – из-за скупости. Все так, едва ли Рада можно было бы назвать, как поется в песнях – «щедрым на кольца», за полным неимением таковых. Как-то не о добыче он в последнее время думал. Выходит, зря.

– Я понимаю… Твои люди не уйдут просто так, – Велегор улыбнулся, показав крупные, как у лошади, зубы. – Я дам за них замену. Славных воинов!

Радомир скривил губы в усмешке:

– Вот как?

– Именно так и есть, поверь! Славные и храбрые. Только я их не понимаю. И так-то не очень хорошо знаю готский, а уж тот язык, на котором говорят эти парни…

– Откуда же они родом?

– Называют себя данами. Бьются, как смерч! В бою – лучше их нету, но, правду скажу, в стражниках их лучше не использовать.

– Добро, – подумав, махнул рукой Радомир.

Обмен – это другое дело, тем более, Карася и Горноста все-равно не удержать. Хорошо хоть Скорька не с ними. Только интересно, где он вообще? Что-то давненько не было видно. Усвистал вслед за Керновией в купеческий лагерь? Очень может быть, очень…

– Так мы договорились, князь? Вот тебе моя рука!

– Договорились, – Рад пожал протянутую руку.

– Я сейчас же пришлю тебе тех двоих, о которых говорил, – довольно прищурился верзила. – Зовут их Готбальд и Ракса.

– Хорошо, я буду ждать.

– Тогда пошли, парни, – махнув рукой низко поклонившимся Раду отступникам, Велегор снова оскалил зубы: я твой должник, князь. А они – мои.

За синей грядою дальних холмов опускалось солнце. На плоскогорье еще продолжался день, а здесь, на равнине, медленно плыли сумерки, окутывая своим сиреневым покрывалом роскошные шатры знати, палатки и шалаши простых воинов, кибитки стоявших лагерем наособицу купцов, тех самых торговцев, маркитантов, что, подобно рыбам-прилипалам, плывут за акулами в надежде поживы. Скупали – и очень недорого – все! Награбленное добро, невольников, скот, наживались неслыханно, по принципу – кому война, а кому мать родна. Выгодное было дело, но и – опасное. Везеготы могли невзначай налететь, разграбить, а ночью – так и вообще спутать с гуннами. Слава Господу, покуда везло, и торговцы радостно подсчитывали вслух барыши, вызывая завистливые взгляды веселых девок, тоже во множестве колесивших вслед за войском. Любым – вот уж кому поистине было все равно – везеготы, гунны, римляне… Лишь бы платили за любовь если и не звонкой монетой, так хотя бы кружкой доброго вина из подвалов ближайшего разграбленного и сожженного монастыря. Почему б монастырь и не сжечь, ведь гунны – язычники! Гунны… Что же касается готов, гепидов, герулов и прочих, так те, хоть и считали себя христианами, но грабили обители ничуть не хуже гуннов, причем – без малейших угрызений совести, ведь монастыри-то были католическими, а готы, гепиды, герулы – ариане. С точки зрения добрых католиков – страшные еретики, даже хуже язычников.

За излучиной, в лагере гуннов, слышались песни, и отблески сотен костров согревали низкое вечернее небо. Было тепло, но звезды мерцали лишь изредка – к ночи собрались тучи, уже прошел небольшой дождик, не по-осеннему нудный, а веселый, весенний. Простучал каплями по крытым рогожей повозкам, словно барабанными палочками, да так же внезапно, как и начался, прекратился, оставив после себя теплую, почти что уже летнюю, свежесть.

Здесь, средь возов маркитантов и веселых дев, тоже горели костры, тоже варили еду, пели песни, потягивая еще остававшееся вино. Кто-то из воинов загостился, обнимая полуголых девок, а кого-то они уже увели в свои кибитки продажной и быстрой любви, изрядно сдобренной Бахусом и варварским безудержным весельем.

Протянув руки к костру, Керновия оглянулась назад – из стоявшей рядом кибитки как раз доносились сладострастные стоны – и, покачав головою, перекрестилась.

– Не осуждай этих людей, дева, – поворошив угли длинной суковатой палкой, улыбнулся купец – чернобородый, лет тридцати пяти, грек по имени Евсевий. Веселый и добродушный торговец людьми, он как-то сразу сошелся с гостями – Амбриониксом, Керновией… ну и со Скорькой – куда же его девать-то? Он теперь за Керновией, как привязанный, шастал, и, нельзя сказать, чтобы девушке – благочестивой и набожной христианке, послушнице! – внимание молодого язычника было столь уж неприятно.

Евсевия, вообще-то, отыскал Амбрионикс, искавший в купеческом лагере купца Варсонея. Про Варсонея никто из тех, к кому обратился галл, не знал ничего, так, только на уровне слухов – мол, есть такой, а здесь ли он еще, или убрался уже от греха подальше – один Господь ведает.

– Ты у Евсевия-грека спроси, – посоветовал худющий, словно сухостоина, погонщик мулов. – Он многих здесь знает.

– Евсевия-грека? А его где найти?

– А во-он, ближе к речке, кибитка.

Так с Евсевием и познакомились. Грек оказался человеком на редкость хлебосольным, всем своим поведением напрочь отрицая сложившееся о торговцах мнение: мол, все они скареды, скупердяи и за медяху ломаную родную матушку продадут.

Нет, не таким оказался Евсевий – гостеприимный, приятный лицом, обходительный. Общаться с ним было одно удовольствие. Вот и гости – только уселись к костру, а казалось, сто лет уже этого господина знают. Именно потому много друзей у грека водилось, и сам он много чего знал.

– Варсоней? Гм-гм… – торговец наморщил лоб. – Да, есть тут такой, если еще не съехал. Со дня на день собирался в Августобону, а там с барочниками договориться – да в Лютецию, невольниц продать.

– Невольниц?

– Исключительно невольниц, друзья мои. Варсоней вообще-то нелюдим и прижимист, но, как-то подвыпив, хвастал – мол, есть у него в Лютеции свой человек, напарник. Девок перепродает с большим наваром, но только красивых. Вот Варсоней красивых и скупает… и цену дает хорошую, хоть и скуп. Видать, выгодно! Так вы, если он вам нужен, поспешите.

– И где же его найти? – поспешно вскинулся Амбрионикс.

– Мальчишку, слугу своего, пошлю проводить, – грек махнул рукой и, обернувшись, громко позвал. – Эй, Эней, подойди-ка!

Амбрионикс ушел вместе со слугою, и Евсевий принялся расспрашивать Скорьку о стране словен, которых купец называл то склавинами, то антами.

– Анты – плохое слово, ругательное, – сразу же запротестовал юный воин. – Так нас готы прозвали, за то, что якобы мы всегда были за гуннов.

– Ах, вот оно что! – грек явно был рад возможности узнать что-то новое, даже похвастал, что знает много словенских слов.

– Вот, к примеру: снег, волк, се-но.

– Да, есть такие слова, – негромко засмеялся Скорька.

Евсевий разговаривал с ним по-готски, с галлом же – по-латыни. А Керновия ни с кем не разговаривала, просто молча слушала – понимала ли? Готский – вряд ли, а вот латынь – да.

– У меня в Константинополе есть хороший знакомец, Григорий его зовут, Григорий Пселл, – продолжал хвастать купец, – Очень, скажу я вам, богатый человек, но, вместе с тем – простой и общительный, мы с ним еще в юности торговали на пару оливковым маслом, да прогорели, он у кого-то крупный заем взял под залог оставшегося от отца дома, а я… а меня где только потом не носило. Пора бы, наверное, и домой вернуться… – прикрыв глаза, грек немного помолчал и продолжил: – Так вот, к чему я все это. Три корабля сейчас у Григория. Хорошие морские корабли, крутобокие и вместительные скафы, ходят по понту Евксинскому в Херсонес – а это от земель склавен близко, верно?

– Так готы вообще-то, – скривился Скорька. – И море зовется – Готское. А по-ромейски – да – Эвксинский понт.

– Вот, даст Господь, вернусь в Константинополь с товаром, невольников всех продам, да, наверное, подамся к Григорию, надоело по миру мотаться на старости лет.

Купец вдруг хитро прищурился и, свесив голову набок, спросил:

– А твой князь… как, ты говорил, его зовут – Радомир?

– Да, так. А что ты про него спрашиваешь?

– После того как… Ну, как все закончится, неважно, чем… Он собирается возвращаться в родные края?

– Конечно! – юный воин отозвался, не задумываясь. – У него ж там жена! Красивая и молодая. Правда… ну, это наши дела, не твои.

– Так-так, – обрадованно потер руки купец. – И можно с большой вероятностью предположить, что твой князь со своей дружиною обязательно вернется домой?

– Вернется… – Скорька искоса взглянул на Керновию и сконфуженно улыбнулся. – За всю дружину не скажу, однако… кто знает, как там все сложится? А что?

– Просто возвращаться в родные края вам удобней всего через Константинополь. Там сесть на корабль – и в Херсонес. И все это – абсолютно бесплатно. Даром!

– Даром?!

– Ну да. В Константинополь вы же пойдете со мной… всей дружиной. И кто же осмелится на нас по пути напасть? К тому же мне не придется нанимать охрану.

– А-а-а! – протянул Скорька. – Вот в чем твоя выгода.

– А я никогда свей выгоды не скрываю – говорю прямо, как есть.

Купец приосанился и бросил быстрый взгляд куда-то поверх головы Керновии:

– О! Похоже, ваш друг идет.

Девчушка тотчас же обернулась:

– Амбрионикс! Ну, как там? Сладил свое дело?

– Не сладил, – галл хмуро уселся к костру и пожаловался. – Этот гад Варсоней и слушать ни о чем не хочет. Цену заломил – хоть самому в рабство продайся, да еще вас всех с собой прихвати. И то – не хватит!

– А я ж предупреждал – такой уж человек Варсоней. Потому-то никто тут с ним особо и не общается.

Амбрионикс опустил голову и сплюнул:

– Ночь обещал подождать, а утром, сказал – отъеду. Не хочет продавать, тварь, да и нет у меня таких денег. И вряд ли в ближайшее время будут.

– Эй, эй, – обеспокоенно повернулся к купцу плохо понимавший латынь Скорька. – О чем он говорит-то?

– Варсоней-торговец девушку продавать не хочет!

– Девушку? Какую девушку?

– Не знаю. У дружка своего спроси.

– Не хочет, говоришь? – Скорька ненадолго задумался и, вдруг лукаво улыбнувшись, спросил: – А зачем вообще ее покупать? Куда лучше умыкнуть, украсть… как, бывает, невест умыкают.

– Украсть?! – Амбрионикс посмотрел вначале на грека, потом на воина. – Но… как это сделать? Имейте в виду, у него надежная стража.

– Стражу надо отвлечь.

Весь план молодые люди придумали и обсудили в подробностях здесь же, при полном содействии Евсевия, как видно, не очень-то уважавшего своего прижимистого коллегу и конкурента. А иначе им было бы довольно трудно друг друга понять: Амбрионикс совершенно не знал языка словен и плохо понимал готский, Скорька, в свою очередь, не говорил по-латыни, а уж Керновия – это была вообще отдельная песня. Деревня, она деревня и есть.

Наконец, обо всем договорившись, пошли. К большому удивлению Скорьки, Керновия согласилась принять самое деятельное участие во всем этом деле, взяв на себя если и не главную, то довольно ответственную роль, без которой вообще бы все встало.

Шумела река. То шел дождь, то вновь проглядывали луна и звезды. Пройдя берегом – Амбрионикс постарался запомнить дорогу – вся троица (грек, конечно, с ними не пошел, одно дело – помогать советом, и совсем другое – участвовать) оказалась перед группой составленных кругом кибиток. Выпряженные и оставленные пастись волы глухо мычали рядом. Посреди круга горел костер. Сидевшие вокруг него вооруженные копьями слуги – молодые косматые парни – вдруг насторожились, услыхав чьи-то шаги:

– Кого там несет на ночь глядя?

– Меня.

– Что значит – меня?

– Я плохо… плохо говорить латынь.

– Так говори по-нашему, по-галльски. Из какого ты народа, девица?

– Из эдуев.

– Ого! Мы тоже эдуи. Так что тебе надо? Кого-то ищешь?

– Ищу… Тех, кто заплатит за мои песни.

– Ха-ха! – парни плотоядно переглянулись. – Лучше б поискала, кто тебя заплатит за любовь! Скорей бы нашла.

– Тьфу ты, тьфу! – Керновия быстро перекрестилась. – Вы что же, не христиане?

Стражники замялись:

– Ну, вообще-то, да.

– Что ж тогда болтаете всякую гнусь? Господа не боитесь?

– Да как тебе сказать, дева…

– Так я могу здесь перед кем-нибудь спеть?

– Пожалуй, да, – один из парней почесал лохматый затылок. – Только подожди немного. Пойду спрошу у хозяина, если не спит, так и он послушает. Но честно предупреждаю – заплатит он вряд ли. Такой уж это человек.

– Ничего. Мне б поесть чего-нибудь…

– Поесть? Так садись, похлебай похлебки. Вкусная! Садись, садись, не стесняйся. Как зовут-то тебя? Керновия… Красивое имя. Ой, до чего ж ты худая. Ешь, ешь…

Крадущийся в ночи вслед за галлом Скорька вздрогнул, услыхав вдруг раздавшийся так близко голос. Чистый, звонкий и прозрачный, как ручеек. Как красиво пела Керновия! И на сердце юноши вдруг стало радостно, хоть судя по мотиву песня и была грустной.

– Глезия! – остановившись около повозки, тихо позвал Амбрионикс. – Глезия, отзовись, если ты здесь!

– Не мешай спать! И поищи свою девку в соседней кибитке.

– В соседней… Идем, Скорька.

Крадущиеся шаги. Шумное дыхание мулов. Тоненький голосок – песня.

– Глезия… Мне сказали, что ты здесь. Отзовись, Глезия.

Кажется – и зачем Амбрионикс ее искал? Далась ему эта востроглазая девчонка, которую и видел-то всего раз в жизни. А вот, как-то прикипел – сразу и навсегда. Любовь с первого взгляда? Или – это уже он сам себе нафантазировал? Кто знает…

Тишина. И, чуть погодя, едва слышно:

– Кто ты?

– Амбрионикс! – радостно воскликнул галл. И, тут же понизив голос, добавил: – Мы вместе бежали от гуннов, помнишь, по рву? Они схватили тебя…

– Амбрионикс?!!! Ты жив?

– Как видишь. Я пришел за тобой, собирайся.

– Но…

– Быстрее давай, к утру мы должны быть уже далеко.

– У меня связаны руки…

– Хорошо, – Амбрионикс вытащил из-за пояса нож.

Радомир поднялся, как и все, с рассветом. Сходил к подернутой утренним туманом реке, вернулся… У палатки его ждали пятеро. Высокий старик в черном, до пят плаще, и с длинными седыми усами, трое воинов-гуннов, и какой-то бритый сухопарый мужик с постной рожей монаха.

– Я – Гунтамунд-тунгин, – посмотрев на князя, величественно представился старец. – Ты – Радомир-хевдинг?

– Ну я, – предчувствуя что-то недоброе, нахмурился князь. – А что такое?

Гунтамунд кивнул на сухопарго:

– Сей достойнейший человек, Варсоней-торговец, принес нашему повелителю жалобу на твоих людей, сегодняшней ночью совершивших у него покражу.

– Что-о?! – удивленно переспросил Рад. – Быков, что ли, увели?

– Украли молодую рабыню. Утром открылось все, слуги купца случайно опознали одну молодую девицу – она их ночью и отвлекла, а с нею – твоего воина.

– Кого же именно?

– Он не назвал своего имени. Сказал, будет говорить только в присутствии своего князя.

– Хорошо, идем, – хевдинг отрывисто кивнул и обернулся, махнув рукой Хукбольду. – Бери двух новичков-данов и пошли со мной. Быстро.

Даны – Готбальд и Ракса – оказались чем-то похожими друг на друга парнями, одинаково светловолосыми, худыми, но жилистыми. И очень юными – лет, может, по пятнадцать-четырнадцать. Впрочем, держались они весьма уверенно, посматривая вокруг, словно молодые задиристые волчата. У Гутбальда был меч, у Ракса – копье, скорее даже рогатина – длиной метра полтора, с листовидным лезвием, коми можно было и рубить и колоть. Страшное оружие в умелых руках. Оба парня уже обзавелись дорогими плащами из местных тканей, и сверкающими римскими доспехами – значит, бились достойно, раз смогли захватить трофеи.

– Сюда, – оглянулся на ходу старец. – Вон, к тому дубу.

Радомир издалека еще увидал стоявших у дуба Керновию и Скорьку. Оба были связаны и находились под охраною вооруженных мечами и копьями воинов.

– Ну? – подойдя, по-словенски спросил князь. – И что тут происходит? Быстро говори – в чем провинились?

Скорька пожал плечами и улыбнулся разбитыми в кровь губами:

– Да ни в чем, княже. Просто наш проводник выкрал какую-то девчонку, а подумали почему-то на нас, схватили. Я отбивался и… Если б не Керновия…

– Твой человек просто неистовый, хевдинг! – взглянув на Радомира, недобро прищурился тунгин (так готы да и вообще все германцы именовали судей). – Едва мы схватили девчонку, даже не схватили, а просто хотели поговорить, как он выскочил, словно дикий зверь, накинулся… Что он тебе сказал?

– Невольницу украл не он. Кто – не знает. Какой-то парень, кажется, галл. Надо среди торговцев искать, там много подобного народу трется. А наших воинов облыжно в чем ни попадя обвинять – то не только мне, самому конунгу поруха!

– Ну, ладно, ладно, – помялся старик. – Сам же конунг и приказал разобраться.

Стоявшие за спиной Радомира даны неожиданно захихикали. Спросили по-готски:

– Дозволь сказать?

– Чего смеетесь, черти? – недовольно обернулся князь. – Ну, говорите, чего хотели!

– Тот, кто украл – совершил нехорошее, недостойное, дело!

– Вот-вот, – явно обрадовался, как видно, понимавший по-готски купец.

– Ему надо было вначале убить торговца, а потом забрать все! Это – достойно воина, в этом – доблесть. Клянусь Одином и Тором, мы бы так и сделали, верно, Ракса?

– Ну-ну? – тунгин посмотрел на ланов с неожиданным оживлением. – Вы говорите, надо было сначала убить? А потом? Убивать уже после кражи – поздно?

– Убивать никогда не поздно, достойнейший, – даны переглянулись, видать, нравилось им внимание столь почтенных людей, лестно было. – В соседних с нашими землях недавно был такой случай: один славный воин, прельстившись, тайно похитил у одного купца кусок серебра величиной с лошадиную голову.

– Ого!

– Похитил под горячую руку, а немного погодя устыдился своего поступка – ведь, так уж вышло, он стал вором! Позор!

– Да-да, позор!

– Тогда, подумав, сей воин смыл позор кровью – он снова явился в дом того купца и оттяпал ему голову своей разящей секирой! И забрал все! А позор – смыл. Ведь теперь серебро стало не краденым, а законной добычей.

– Так-так, – тунгин явно обрадовался, он почему-то уже не казался князю таким уж строгим. – Славные обычаи, славные законы. Надеюсь, твой человек все понял.

– Не понял, так я ему объясню.

– Эй, эй, – опасливо взвизгнул купец. – Это что еще за законы такие? Языческие?

– А у нас других нет, – пряча усмешку в усах, Гунтамунд-тунгин широко развел руки. – Ведь наш конунг – язычник. Так какие же могут быть законы? Значит, ты, уважаемый Варсоней-торговец, обвиняешь этого воина в том, что он…

Работорговец замахал руками:

– Постой, постой, о, достойнеший. Ни в чем таком я его не обвинял. Не он крал – даю, но он – способствовал.

– Вот именно!

– Даже и не способствовал. А вот эта девка, она…

– Да! Кто твоему воину эта девушка? – судья повернулся к князю. – Спроси, хевдинг.

– Он говорит – жена! А обвинение жены – обвинение мужа.

– Так… почтеннейший Варсоней! Куда же ты?

Напрасно кричал тунгин: подобрав полы туники, торговец стремглав несся прочь, смешно перепрыгивая лужи.

– И все-таки надо было его убить, – угрюмо бросил Ракса. – Клянусь Вотаном, так бы я и сделал. Догнал бы и раскроил череп. В следующий раз знал бы, как возводить поклеп на славных воинов!

– В какой еще следующий раз? – обхватив голову руками, громко расхохотался тунгин. – Клянусь, в твоей дружине достойные парни, хевдинг!

Радомир скупо улыбнулся, глядя, как воины развязывают подсудимых. Хотел что-то сказать, да не успел – послышался топот копыт, потом утробно завыла труба, зарокотали привешенные к луке седла барабаны. И вдруг все резко стихло.

– Глашатаи конунга, – негромко промолвил тунгин. – Видать, что-то случилось.

– Слушайте, слушайте, слушайте! – зычно выкрикнул один из гонцов, плечистый, в сверкающем на солнце шлеме с красными петушиными перьями. – Всем херцогам, эрлам и хевдингам явиться к шатру повелителя тотчас же! Готовитесь в великой битве – войско Торисмунла будет здесь к полудню.

Аттила успел перегруппировать войска, поставив их так, как ему было нужно. Гепиды, герулы, словене, готы и прочие, выстроившись стройными, прикрытыми щитами рядами, выглядели ничуть не хуже римлян, так что говорить – немало римских полководцев (тех же германцев по происхождению) служило нынче повелителю гуннов не за страх, а за совесть, а многие – за звонкую монету, что в качестве дани бесперебойно шла со всех концов империи, и с запада, и с востока, из Константинополя.

Главные силы Аттилы выстроились широким фронтом по всей долине, имея с левого фланга в реку, а справа, с севера – горные кряжи. Кроме того, на флангах располагалась неудержимая гуннская конница – тысячи храбрых и метких лучников, не знавших пощады.

Торисмунд благоразумно поставил вперед всякий сброд – алеманов, за которыми, потрясая секирами и мечами шагала тяжелая готская пехота, параллельно которой неслись всадники – те же готы и союзные галлы – галло-римляне, ведь Галлия все еще являлась провинцией Западной римской империи, вернее – все шестнадцать галльских провинций, известных со времен Диоклетиана. И когда-то созданный самим Цезарем галльский легион «алаудов» – «жаворонков», нынче, правда, переформированный, но все же помнивший былую славу, сомкнув красные римские скутумы, чеканил шаг. Развевались на шлемах петушиные перья, и над всей долиной гремел древний клич легиона:

– Алауда! Алауда! Цезарь!

Вестготы и франки, поглядывая на своих союзников, исходили завистью, ибо сами-то выглядели куда менее внушительно. Зато как бились!

Они быстро приближались – алауды, готы, франки. Снова разорвал небо клич. Полетели дротики и камни. В ответ гуннские стрелы закрыли тучей солнце. Воины еще не сошлись, но появились уже и раненые, и убитые с обеих сторон – и под голубым, с золотым крестом, знаменем короля Торисмунда, и под кроваво-красным, с серой оскаленной головой волка, стягом Аттилы.

– С нами Бог! – кричали готы и франки.

Их поддерживали легионеры:

– Алауда! Алауда! Цезарь!

– Бог с нами!!! – скаля зубы, отзывались германцы Аттилы.

А гунны выли:

– Хунну-у-у! Хунну-у-у-у!

– Да поможет нам Свентовит! – Серый Карась поудобнее перехватил древко секиры.

– Э, не рвись в бой, парень, – проходя мимо, усмехнулся детинушка Велегор. – Наше дело – защищать великого князя!

– То так.

Кивнув, Карась посмотрел на Аттилу – тот сидел на черном коне всего-то в паре десятков шагов от воина. Золотой, сверкающий в лучах солнца шлем, курчавая рыжеватая бородка, редкие усики, вздернутый нос. Вроде, нет в повелителе гуннов ничего демонического, мужик, как мужик, обычный. Однако как его все боялись!

– А-а-а-а-а!!!!

Бухх!!!

Они наконец столкнулись. С грохотом, воем и кровью. Сразу же завязалась сеча! Германские отряды Аттилы громили алеманов… И тем поспешили на выручку везеготы.

– С нами Бог!

Врешь! Остготы считали иначе:

– Господь – с нами! Бей их, парни, круши!

Всюду слышался звон мечей, молодецкое хэканье, кличи… Проносились тучи стрел. Развевались на ветру стяги. Вокруг искаженные страшными гримасами лица… Чьи? Да это же – враг! Бей его, бей! Ткни в грудь копьем, рви кольчугу, намотай кишки на копье! Ах, как пахнет кровавая требуха врага! Так тебе! Бог с нами! С нами Бог… Удар. Еще удар. Уа-а-а-а!!!! Бегите, вражины, бегите! А вот тебе еще… Ага, упал! Упал, повалился… Господи… почему? Почему вдруг погасло солнце?

– Ху-нну-у-у-у!!!

Проскочив вдоль реки, гуннская конница с налета обрушилась на алаудов… и, наткнувшись на упорное сопротивление, отскочила прочь. Чтобы, собравшись с силами, броситься снова… И снова.

Дротики и меткие стрелы десятками впивались в щиты, делая их тяжелыми и почти бесполезными в сече. Вот один «жаворонок» уже бросил свой щит, вот – другой, третий, десятый. Уже не было плотной стены щитов – знаменитой римской черепахи, и гунны прорвали строй… а следом за ними ринулась и германская пехота.

– Хунн-у-у! Хунн-у-у-у!!!

– Алауда!

– С нами Бог!

Рядом с конем Аттилы было вкопано в землю два деревянных столба. На одном, вселяя в воинов уверенность в победе, гордо реяло волчье знамя гуннов, на другом уселся, крепко обхватив столб ногами, наблюдатель, «зоркий глаз» – избранный из самых молодых воинов, почти что мальчишек. Опасное было дело – так вот сидеть, смотреть во все глаза, наблюдать, сообщать повелителю. Враги ведь тоже не были дураками и прекрасно понимали, что к чему.

С начала битвы это был уже четвертый мальчик, трое, со стрелами в груди, валялись в траве под столбом. Кое-кто еще стонал, закрывая окровавленными руками рану. Никто к ним не подходил, не до того было.

– Хунну-у-у! Хунн-у-у! Аттила-а-а-а!!!

– С нами Бог!

– Алауда! Цезарь!

Торисмундовых воинов было раза в полтора больше, а ближе к вечеру наблюдатель заметил подошедшие к врагам резервы. Очнулся, сообщил повелителю… и рухнул, пронзенный стрелою.

На круглом лице Аттилы не дрогнул ни один мускул:

– Отходим, как договаривались, – подняв руку, молвил он подбежавшим херцогам и эрлам.

Те тут же вскочили на коней. Грохнули барабаны. Трубачи затрубили отход.

Везеготы радостно завыли. Те, кто хоть что-то еще понимал в пылу затянувшейся битвы.

Заслышав вой труб, Варимберт-херцог оглянулся, погладив по холке коня:

– Будьте готовы. Кажется, у наших не очень дела.

– Мои готовы, – усмехнулся в усы старый сигамбр Хлотарь, рубака, чье украшенное шрамами тело помнило не одну большую войну. – Радомира я пошлю во-он на тот кряж.

– Понял тебя, – херцог наклонил голову, – действуй.

Посланный Хлотарем гонец в точности передал Раду приказ. Князь, повернув голову, оглядел своих:

– Ну, вот и пора, парни!

Подкинув в руке секиру, улыбнулся во весь рот верный Скорька. Ракса, переглянувшись с Гутбольдом, покрутил копье. Хукбольд что-то, смеясь, сказал своим соплеменникам, Видибальду и Фрезу. Да-а-а… Так уж вышло, что Радомир командовал теперь почти исключительно германцами – готами и данами.

Внизу, в долине, снова заиграла труба.

– Идем! – радостно дернулись даны.

– Экие вы нетерпеливые! – скривил губы Рад. – Станете сами конунгами, тогда и будете все решать.

– Мы скоро станем!

– Не сомневаюсь. Сам с простых шоферов начинал.

Князь не был уверен, что хоть кто-нибудь понял, о чем он. Точнее, даже был уверен, что никто не понял. Ну, все равно – пошутил, поддержал скрипящих зубами парней. И сам уже нервничал – скорей бы все началось, скорей бы!

И вот…

Близкая труба заиграла два раза.

Рад махнул рукой:

– Ну, вот теперь – пора! Хэй, парни! Россия, вперед!

– Вода-а-а-аннн!!!

Развернув строй, весь засадный отряд Варимберта-херцога бросился с плоскогорья вниз, в долину, прямо на преследовавших притворно отступивших гуннов врагов. О, Аттила прекрасно знал, что делал, когда заманивал везеготов в ловушку! Воины херцога словно бы посыпались сверху, что давало немаловажное преимущество: ловчее было достать врага, поразить. Да и, правду сказать, Торисмунд не ожидал подобного – он-то думал, что битва уже кончилось. Ошибался – все еще только начиналось.

– Вода-а-ан! – с жутким кличем вырвавшийся вперед Ракса ударом копья раскроил врагу череп вместе со шлемом, и, прыгнув на только что упавший в грязную лужу труп, что-то радостно завопил – то ли угрожал, то ли хвастался.

Воины Варимберта рассыпались, и строй уже не держали, невозможно это было сейчас сделать, да и не нужно, и на равнине-то германцы, локоть к локтю, как римляне, никогда не сражались и щиты не смыкали – для длинного меча, для секиры нужен был размах.

– Свентовит! Мокошь! – бежавший рядом Скорька, упрямо наклонив голову, тоже призывал на помощь богов. Или просто испрашивал у них удачи?

Они свалились на врагов, точно снег на голову, в буквальном смысле слова, соскочив с кряжей. Вот это была неожиданность. Впрочем, вестготы быстро опомнились – все ж не послушницы из женского монастыря, воины, да еще какие!

И с новою силой закипела сеча.

Рад схватился с одним… Рубанул с плеча. Неуспевший увернуться вражина завыл, роняя в траву клинок. А хевдинг уже бежал дальше, врезаясь в гущу врагов… Вот вам, вот!

В ушах стоял звон, а перед глазами – оскаленные злобные рожи. Битва закружила Радомира водоворотом, схватила, повела, заставляя колоть, рубить, рвать, кричать что-то…

– Россия, вперед!

А что? Чем плохой клич? Ничуть не хуже, чем «алауда, Цезарь!»

Князь взмахнул мечом, отбивая очередной натиск. В ответ на вражеский удар подставил щит и снова ударил… и снова подставил… и так несколько раз, пока не утомился – отнюдь не физически, чисто морально. Ну, до чего же упрямый попался гад!

Да уж… «гад», вернее – вестгот, оказался молодой да упорный. И все гваздал, гваздал своей секирой, да еще, собака, приладил ее на такое длинное древко, что никак заразу мечом не достать. Таким топориком хорошо, идя позади главной шеренги на полусогнутых, вдруг, резко поднявшись, хватануть врага по шлему. И снова – присесть, высматривая поверх шлемов соратников очередную жертву.

Бухх!!!

Слева метнули дротик – обычный германский ангон с длинной металлической втулкой – не перерубишь.

Нехорошо поступили, обычно германцы воевали по правилам – коль уж пошла схватка пара на пару, так принцип один: двое дерутся, третий – не мешай. Нехорошо, бессовестно вмешиваться. Дротики, вот, швырять.

Однако… кое-что из этого может и выйти. Из этого дротика… щита. Та-ак… А ну-ка…

Отбросив бесполезный щит, хевдинг растерянно заморгал… Воспользовавшись его замешательством, враг тут же замахнулся… И в этот момент Радомир прыгнул, выбросив вперед руку с клинком… достал горло! Умылся вражеской кровью! Ах, как приятно… ведь приятно же… Россия, вперед!

– Они отступают! – радостно закричал невесть откуда взявшийся Скорька. – Уходят! Клянусь всеми богами.

Да, трубы врагов уже протрубили сигнал к отступлению. Везеготы и еще остававшиеся в живых алауды отошли…

Нежели, победа?

– Не обольщайтесь, – крикнул подъехавший на сером коне Варимьерт-херцог. – Лазутчики сообщили, на подмогу Торисмунду идет большое войско.

– Ах, вот оно как… – разочарованно протянул Радомир.

– И не столько в том подкреплении дело, сколько в страшной болезни, которая идет за ним по пятам! Чума!!! Однако мы успеем уйти.

– Но ведь река разлилась, как же мы переправимся?

– Жители Августобоны с радостью предоставят нам барки и лодки. Лишь бы мы не пошли на их город, – Варимберт-херцог прищурился и неожиданно подмигнул. – На всех, конечно, лодок может и не хватить. Но для верных людей – хватит… Постой, постой… Что это с твоим парнем?

– С кем?

Рад быстро обернулся. Пронзенный пущенным кем-то дротиком, Скорька медленно сползал по склону холма вниз. Не спасла и кольчуга. Да и какая кольчуга удержит копье?

– Эй, эй! – стремглав бросившись к парню, Радомир подхватил его на руки. – Эх, как же так-то? Как…

На вытоптанную копытами коней траву, в грязное месиво падали красные тягучие капли. Кровь…

Хевдинг сглотнул слюну. Сначала – Иксай, потом вот, Скорька… Жаль, что так. Жаль.

Глава 12

Весна – лето 453 г. Паннония – Доброгастово

Привет участникам!

Гунны спокойно ушли, переправившись через Секвану-реку. Не Керновия вела их, не через Бибракте и земли эдуев – на радость монастырю и матушке Арнавии – пробирались неисчислимые орды, вытесненные, но вовсе не побежденные. Шли по цветущим долинам лингонов, пробирались пустынными плоскогорьями левков, синими теснинами высоких гельветских гор, могучие вершины которых сверкали от снега. Поспешали – в оставленных областях свирепствовала чума, по большому счету, именно это и вынудило Аттилу покинуть Галлию.

Керновия осталась в Августобоне, не одна – со Скорькою, раненого парня нельзя было взять с собой, он просто не вынес бы путешествия, умер в пути. А Керновия заявила, что вылечит.

С тяжелым сердцем Радомир простился с обоими. Скорька пытался шутить, хорохорился – мол, придет время, и встретимся, однако князь точно знал – никакой встречи не будет. И от этого было вдвойне горше, все-таки этот юный воин был славным и верным парнем, да и Керновия заслуживала всяческого уважения.

– Мы переждем немного в Августобоне у моих старых друзей, а потом… Потом, как бог даст. Может быть, уйдем в Бибракте, а может – на Лигер-реку. Там у нас есть у кого остановиться. Звали.

Девушка говорила на ломаной латыни, обильно пересыпая речь местными галльскими словами, но хевдинг все понял. Улыбнулся:

– Звали? Амбрионикс и его девушка…

– Глезия. Так ее зовут. Да, может быть, мы и проведаем их. Но сначала я поставлю его на ноги.

О, каким довольным, несмотря на тяжелую рану, выглядел при этом Скорька!

Господь даст – поправится, юноша он крепкий, а галлы умели лечить.

Керновия и Скорька отправились в Августобону на барке, вниз по реке, и, стоя по колено в тронутой солнцем воде, Рад долго махал им вслед, до тех пор, пока лодка не скрылась наконец за излучиной. Грустно было. Рана тяжелая да еще и – чума. Правда, Керновия очень серьезно заявила, что от чумы они спасутся молитвой. Ну, дай-то Бог!

Путь оказался трудным – хорошо, что не взяли раненого – сначала шли плоскогорьем, затем показались горы, синие, темно-красные, пурпурные, с отливающими голубыми снегами вершинами. Кончилась провинция Галлия, начался Норик, славившийся разведением лошадей. Горы постепенно становились все ниже, словно таяли на ярком весеннем солнышке, показалась зеленая, уходящая далеко к югу долина, и город на широкой реке. Белоснежные портики, храмы, мощные стены…

– Виндобона, – не слезая с лошади, узколицый оват Оллам Гийот приложил ладонь ко лбу, защищая глаза от бьющего солнца.

Обернулся, посмотрев на следовавших за ним воинов:

– Передайте своему повелителю, великому господину Аттиле – как и обещал, я провел его самым прямым путем. Паннония – перед вами!

Да уж, прямым, – хохотнул здоровенный верзила с рыжеватой бородкою, приставленный к проводнику для охраны. – Сколько кругами ходили, помнишь?

– Так было нужно, – мрачно усмехнулся оват.

Зеленый, как первая весенняя трава, плащ его трепетал за спиною. Оллам Гийот хмурился и вовсе не считал нужным скрывать свое плохое настроение от этих дикарей гуннов. Друид Фримаск, с которым он давно уже должен был встретиться, что-то запаздывал. Быть может, убит? И напрасно теперь ждать. Так это, верно, и к лучшему… лишь бы теперь убраться подальше от гуннов.

– На колени!!! – хрипло воскликнул верзила, и оват поспешно спешился, почтительно упав наземь при виде подъехавшего на белом жеребце повелителя… чем-то напоминавшего обычного сельского пьяницу, давно заложившего Бахусу душу и тело. Широченные плечи, кривоватые ноги, круглое курносое лицо с небольшой кучерявой бородкою, курносый мужицкий нос. Издали поглядеть – и впрямь, деревенщина! Однако, если в взглянуть в глаза… Глаза были страшные, темные, с некой мрачной мутью, они жгли и пронизывали насквозь. Очи повелителя полумира.

– Ну? – нахмурившись, Аттила задал тот самый вопрос, которого так боялся Оллам Гийот, боялся и все-таки ожидал:

– И где же твой друид? Где бургундская дева?

– Думаю, он скоро будет в Паннонии, повелитель. Может быть, давно уже здесь.

– Может быть? – гуннский властелин саркастически скривился. – Кажется, он обещал давно уже появиться. Видать, не смог отыскать деву. Солгал. А ты знаешь, что бывает за ложь?

– Подожди еще немного, повелитель! – вытянулся в дорожной грязи оват.

– Хорошо, – Аттила покладисто кивнул и неожиданно рассмеялся, посмотрев на почтительно внимавшего разговору верзилу. – Следи за ним понадежней, мой верный Велегор, как бы этот мерзкий колдун раньше времени не сбежал.

– У меня не сбежит, – подбросив на руке увесистую секиру, угрюмо хмыкнул воин. – Господин…

– Что еще? – уже поворотив коня, оглянулся правитель.

– Мои воины люди только что донесли: навстречу нам, по римской дороге, кто-то едет. Целый караван!

– Караван?

– Да, мой конунг. С повозками и надежной охраной.

– Видимо, боги отняли у этих купцов разум, – Аттила задумчиво усмехнулся. – Либо – это наши купцы.

– Вот скачет мой воин! – услыхав стук копыт, Велегор с поспешностью оглянулся. – Видать, с вестью.

Всадник быстро приближался и вот уже, завидев самого повелителя, поспешно спрыгнул с коня, склоняясь в глубоком поклоне.

– Что случилось, Серый Карась? – по-словенски спросил Велегор. – Почему ты осмелился побеспокоить великого?

– Я только хотел доложить. Тот купец… он вовсе не купец.

Начальник охраны вскинул глаза:

– Не купец? А кто же?

– Говорит, повелитель его хорошо знает. Он назвал себя – друид Фримаск.

– Друид Фримаск?

О, с какой радостью и облегчением забилось при этих словах злобное сердце Оллама Гийота!

– И что ему надо, этому… Фримаску?

– Он сказал, что привез обещанное.

– Повелитель, – Велегор повернул голову…

– Не надо переводить, – махнул рукой Аттила. – Я знаю язык народа словен… А твой господин таки объявился! – сказал он уже по-готски, посмотрев на овата. – Правда, что-то поздно. Что скажешь, херцог? – повелитель гуннов посмотрел на свою свиту, на подавшегося вперед Варимберта, скакавшего верхом на сером коне.

– Potius sero, quam nunquam, мой господин, – херцог отозвался, не задумываясь. – Что в переводе с латыни значит…

– Знаю! Лучше поздно, чем никогда. Так поспешим же! – взвив коня на дыбы, Аттила махнул плетью. – Все же не терпится посмотреть на нее.

– На кого же, мой конунг?

– На бургундскую деву! Наконец-то мне ее привезли.

На устроенный повелителем пир созвали всех вождей, от херцогов и эрлов до хевдингов, даже некоторые особо отличившиеся десятники и простые воины – и те были приглашены. Естественно, эдакая прорва нарожу – больше ста человек – в знаменитом деревянном дворце Аттилы не поместилась. Пировали прямо во дворе. Еще с раннего утра начали готовить: жарили, парили, варили, выпекали хлебы. Пиво уже было приготовлено загодя, а вино доставили из Карнунтума и Виндобоны. Хорошее римское вино, которое, в общем-то, не очень-то любили гунны да и германцы с галлами не особенно жаловали. Первые предпочитали обходиться кумысом и ягодной бражкой, последние – забористой медовухой и пивом.

– А подай-ка мне во-он того налима, с пыреем и чесноком, – сидевший рядом с Радомиром верзилушка Велегор протянул руку. – Что-то мне никак не достать.

– Изволь, – выхватив рукой из большого деревянного блюда скользкую, но вкусную рыбину, хевдинг протянул ее собутыльнику. – Возьми, пожалуй, ешь.

– Не обижаешься на меня за своих парней? Скажи – ведь даны вовсе их не хуже!

– Не хуже, – улыбнулся Рад. – Лучше даже.

– Ну-у, лучше. Это уж ты хватил! Ладно, не буду спорить, давай-ка лучше выпьем. За нашу с тобой дружбу!

Снова, в который раз уже, сдвинулись кружки – огромные, литра по полтора-два. Вообще-то, Радомир не хотел сегодня пить, тем более – напиваться, а ведь к этому все шло, и, самое главное, никак не откажешься. Ну, как с боевыми товарищами за дружбу не выпить? Обида. А обида легко перерастет в ссору. А ссора – в поединок, скандал. Оно Радомиру надо? Ему другое надобно – корона бургундов! Такой удобный случай представится еще не скоро, если вообще представится. Грубо говоря – сечь поляну нужно, чтоб, улучив момент… В общем, спереть эту чертову корону, похитить – за тем, собственно говоря, Родион сюда и явился.

А как до короны добраться? Вдруг ее Аттила и не оденет? Значит, тогда в доме, во дворце надобно поискать.

Уже начинало темнеть, и слуги зажигали факелы и светильники, а повелитель гуннов, как назло, так еще и не появился. Этак можно и не дождаться, упасть мордой в блюдо да захрапеть, как многие уже сделали.

– Так выпьем же за дружбу, о, славный хевдинг!

– Так пили уже за дружбу, Валик!

Велегор, однако, не отставал: усмехнулся, погрозил пальцем:

– За дружбу и сто раз выпить не грех!

– Совершенно с тобою согласен.

А что еще ответить-то? Разве что не пить, так, пригублять… так уже напригублялся – с полудня-то тут сидеть! Медовухи Рад, конечно, не пил, да бражка, зараза, оказалась забористой, пиво – крепким и чересчур сытным, а вино – по варварской традиции – неразбавленным. Не хочешь – упьешься, и не заметишь как.

– Где же наш конунг? Почему не выходит к народу? Почему пустует этот прекрасный трон?

– Выйдет! – опростав кружку – кажись, уже десятую, силен мужик! – Велегор выпятил богатырскую грудь и, обняв Рада за плечи, расхохотался: – Обязательно выйдет, хевдинг! Выпьет с нами, и еще самолично проследит, чтоб никто трезвым на пиру не остался. На то и пир.

– Оно так, ясно. Да кто тут трезвый-то? Может, ты?

– А?! Не-е-е…

– И я – нет. Нет тут трезвых и не должно быть. Кстати, я слыхал, твои воины сегодня стоят на страже в деревянном дворце.

– Х-ха! У самой опочивальни. Мои! Ну, эти… бывшие твои.

– А-а-а! Серый Карась с Горностом.

– Славные воины.

– Увы, они сейчас трезвые.

– Кто тебе сказал, друже? – Велегор громко расхохотался. – Я лично принес им добрую корчагу браги!

– Так это ты мало принес. Всего-то корчажину – на один зуб.

– Думаешь, и вправду – мало?

– Мало, мало. То так.

– Тогда это… Пойду еще отнесу.

– Ты щедрый парень, Валик!

– А то ж!

Пошатываясь, Велегор прошел во дворец, прихватив с собой изрядный кувшинец с чем-то хмельным. Радомир оглянулся в поисках добрых знакомых. Заметив, помахал рукой Миуссу, подозвал. Парнишка лишь пригубил:

– Нельзя пока мне, да. Рану травою лечу. В другой раз давай, а?

– Знаю о твоей ране. Пью за то, чтоб заживала быстрей. Слушай, Миусс, друг, ты купца Евсевия помнишь? Ну, я еще вас знакомил там, в Галлии.

– А-а-а! Так он и сюда за нами шел, да. Товары вез в повозке, невольников гнал.

– А нынче барку нанял. Не в службу, а в дружбу: ты б его нашел да сказал – мол, согласен князь.

– Скажу, – кивнув, гунн поднялся. – Пойду уже я. Пора.

– Прощай, друже… – встав, хевдинг осторожно, стараясь не зацепить все еще бередившую рану, полученную в недавней битве, обнял парня, похлопал по плечу. – Прощай.

Славный парень этот Миусс… пусть поможет ему Господь. И все боги.

Вскоре, после ухода гунна, вернулся из деревянного дворца Велегор, уселся, шумно дыша.

– Напоил!

– Молодец! Истинный вождь – щедрый на кольца! Да… пора бы конунгу объявиться. Слышь, Валик, а он при полном параде выйдет?

– Чего?

– В смысле – с короной? Есть у него корона-то?

– А как же! Бургундская! А трон этот – лангобардов.

– Что ж не идет повелитель-то?

– Сейчас выйдет… Вон-вон! Идет!

Бражничающая толпа взревела, увидев в оранжевом свете факелов своего грозного предводителя, возникшего из ночи, словно призрак. Надо сказать, на этот раз Аттила выглядел вполне представительно: невысокий рост его не был столь уж заметен среди сидевших и уже валявшихся на траве людей, кривоватые ноги скрывали широкие штаны, а круглое лицо похабника-крестьянина зрительно удлиняла корона, напяленная немножко кривовато, набекрень. В спешке надел? Или это просто такой гуннский шик?

– Слава повелителю! Слава!

Аттила милостиво кивнул и улыбнулся, усевшись на трон. Слуги поспешно передали ему золотой кубок и яства.

– Пью за вас, мои верные воины! – встав, повелитель высоко поднял кубок. – Ибо без вас не было бы моих побед и вообще – меня. Верю – наши победы не кончились, и мы не раз еще потрясем и Галлию, и надменных римлян, и завоюем весь этот мир! Теперь я точно знаю – так будет… И порукой тому – вот эта корона, – Аттила коснулся рукою искрящегося драгоценностями венца. – Вот эта корона… и моя невеста – бургундская дева!

– Слава бургундской деве!!! Слава!

– Многие из вас знают это поверье, предсказание, – с ходу опростав кубок, продолжал гуннский вождь. – Так сказали боги устами жрецов. Корона и дева! А вместе – власть! Корона у меня была давно, вы знаете. А теперь – есть и дева. Моя невеста… Сейчас я покажу ее вам! Эй, вы там… Скорей ведите мою невесту к столу! Пусть все на нее посмотрят.

Невесты еще не хватало… – не отрывая взгляд от короны, равнодушно подумал Рад. Поставив наполовину пустую кружку, потянулся к кровяной колбасе…

– Смотри, смотри! – Велегор возбужденно толкнул князя под локоть. – Вот это красавица!

– Красавица? Где?

Князь поднял голову… и не поверил глазам! Перед ним – рукой подать – стояла Хильда. Бледная, в длинных белых одеждах, с волосами цвета белого золота и большими темно-голубыми очами… странно туманными. Просто похожа? Может быть… Но сердце-то вещало другое! Эта бургундская дева… это была именно она – Хильда! Живая, вовсе не спящая… только вот двигалась, словно сомнамбула.

Аттила хвастливо распахнул объятия:

– Иди же ко мне, красавица Ильдико! Моя бургундская дева!

Ильдико – Хильда. Но… почему – бургундская? Хотя, да – Хильда ведь рассказывала о своих бургундских корнях. Мать ее была бургундкой. Королевой бургундов! А Хильда, выходит – принцесса.

Э! Что же он делает-то?

Вытерев жирные пальцы о край своего пурпурного императорского плаща, повелитель гуннов, казавшийся сейчас Раду мерзким отвратительным троллем, кривоногим карликом из древних легенд, потянул свои волосатые лапы к невесте… Притянул к себе, облобызал. Хильда – если это все же было она – не реагировала никак.

– Хочу выпить и во славу моего друга, жреца! – обнимая красавицу левой рукой, Аттила покосился на внезапно возникшего из тьмы человека с мощной квадратной челюстью и стылым взглядом закоренелого уголовника, творящего зло.

– Это мой друг Фримаск… Он и привез деву. Слава!

Друид! Судя по белым одеждам – это и есть друид.

Друид Фримаск… Черт! Он же связан… связан с поверьем о бургундской деве.

Выронив колбасу, Рад тотчас вспомнил все то, что слышал об этом и чему просто не придал значения. Не обратил никакого внимания, мало ли ходит по свету всяких странных баек, легенд…

А левая рука у друида – беспалая, будто клешня. Не хватает пальцев. Неужели он отыскал Хильду в далеких словенских землях? Но как? И Влекумер… Да черт с ним, с Влекумером… Истр! Дружище Истр, Имран да все прочие… они, что же – не уберегли? Да и вообще – живы ли?

– Сейчас я уйду, – поглядывая на Хильду, плотоядно облизнулся Аттила. – Уйду, чтоб исполнить свой супружеский долг!

– Слава повелителю!

– Повелителю слава!

Притянув к себе девушку, вождь гуннов накрыл ее губы своим гнусным ртом… Рад застонал – он больше не в силах был выносить это.

Схватил кувшин с медовухою.

– Пойду, угощу моих бывших… С твоего разрешения, Велегор, дружище.

– А? Угости, угости, коли не лень. Скажи, я велел им пить до дна! Сегодня все должны пить до дна, такой уж день – праздник… Повелитель звал в свои покои всех херцогов… Но, конечно, чуть позже, когда насладится новой бургундской женой – красавицей, каких мало. Слава великому конунгу! Выпьем же, други! Выпьем!

С кувшином в руках Радомир взошел на крыльцо деревянного дворца Аттилы. Гуннские стражники – раскосые воины с непроницаемыми лицами – тут же скрестили копья.

– Миусс! – широко улыбнулся хевдинг. – Миусс… Ищу его – вот, принес выпить.

Он потряс кувшином, поднес медовуху воинам. Те переглянулись:

– Повелитель… просить… вино?

– Да-да, – обрадованно закивал Рад. – Вот именно.

Копья неуверенно поползли в стороны.

С достоинством кивнув стражам, князь неспешно вошел во дворец, в обширные сени… нет, скорее, это больше напоминало римский атриум, только все было деревянным – колонны, пол, поддерживающие крышу стропила. Посреди крыши, как и положено в атриуме, виднелась большая квадратная дыра, под которой располагался бассейн – мраморный, выложенный по краям круглыми разноцветными камнями. Высоко, под самой крышей, были развешены какие-то тускло блестевшие маски – люди, звериные головы, чудовища из древних легенд.

– Стой! Куда?

Рад опустил голову и, увидев перед собой Горноста, поспешно спрятал усмешку.

– Ой… княже, – узнав хевдинга, сконфуженно молвил воин.

И он, и Серый Карась – оба чувствовали себя виноватыми перед Радомиром и старались избегать встреч. Хотя все формальности перехода были соблюдены, но все же, все же…

– Пришел угостить вас вином, – негромко произнес хевдинг. – С разрешения друга моего Велегора. Где Серый Карась?

– Там, дальше, в покоях.

– Зови!

– Но-о… – Горност замялся и по-прежнему смотрел неуверенно.

– Или лучше сами пойдем к нему?

– Да, пожалуй, так будет лучше…

– Вы что же, еще не выпили за здоровье повелителя? – В притворном гневе вскинул глаза Радомир.

– Выпьем! – откуда-то слева, из-за колонн, голос прозвучал резкий голос.

Князь повернулся:

– Карась! Тебя-то я и ищу, парень. Велегор, ваш новый…

– Я слышал тебя, князь, – невежливо перебив, Серый Карась тут же и сам испугался подобной наглости и, стремясь загладить вину, склонился в низком поклоне, не выпуская, однако, из рук короткое германское копье.

– Я все слышал, – снова повторил воин, на этот раз уже куда спокойней и тише. – И рад видеть тебя, князь. Рад, что ты не держишь в душе ничего дурного.

– Ну, так выпьем же! – расхохотался Рад. – Только вот кружек, увы, я не захватил.

– Найдутся кружки. Сам повелитель посылал слуг угостить нас вином.

– Ага, так вы все-таки уже выпили! – хевдинг потер руки. – Теперь выпьете и со мной. Только имейте в виду – я очень спешу, Варимберт-херцог звал меня в свои покои – продолжить в обществе чернооких местных дев.

– Девки здесь веселые, княже! – Серый Карась и Горност глумливо переглянулись. – Такое в постели творят – никогда б не придумал.

– Вот и посмотрим. Ну, где ж ваши кружки? Давайте, пьем, да пойду – херцог уже, верно, заждался.

Куда-то быстро сбегав, Горност вернулся с большими деревянными кружками.

– Ну… за нас! – улыбнулся хевдинг.

– Покои херцога в…

– Знаю! В левом крыле.

По всему дворцу слонялись пьяные слуги. По понятиям варваров, пир – он на то и пир, чтоб не было ни одного трезвого человека, даже самого распоследнего раба. Вот и Рад прикинулся пьяным… впрочем, никто на него и внимания не обращал – и слева и справа от атриума во множестве слонялись упившиеся херцоги, эрлы…

А вот в центральных покоях было как-то подозрительно тихо и пусто. Хотя нет… Слышалась приглушенная музыка.

На музыку Рад и пошел, в любую секунду готовый заорать песни и даже пасть на пол, подобно горькому пьянице. Не пришлось… Кругом никого не было, лишь по стенам тускло горели светильники.

Чу! За спиной послышались чьи-то шаги.

– Господин…

– Давай сюда свое блюдо! – завидев несущего яства слугу, пьяно ухмыльнулся хевдинг. – Я сам отнесу повелителю… тем более – он меня звал. Он всех херцогов звал!

– Да, господин, звал… Но удобно ли будет…

– Удобно, удобно. Давай! Да, и пойди принеси вина, да побольше.

Рад вошел в покои с серебряным блюдом в руках и яростью в сердце. Вскользь глянул на музыкантов, на стоявших у тяжелых зеленых штор, за которыми, судя по всему, и находилась опочивальня, воинов – невозмутимых глыб с узорчатыми секирами на плечах.

Эти-то уж точно никого не пропустят, можно даже не сомневаться.

– Какой странный слуга, – кто-то произнес по-латыни в углу.

– Это не слуга, мой друид. Похоже, он один из тех варварских вождей, что Аттила-рэкс решил позвать к себе, дабы предаться кутежу на всю ночь.

– А как же невеста?

– Невеста невестой, о, мой друид. Куда она денется? А отказаться от пьянства в компании достойных людей вовсе не в обычаях варваров.

– Я вижу, ты хорошо знаешь их обычаи, любезный Оллам Гийот.

Радомир еще не сообразил, что делать, как вдруг из опочивальни послышался какой-то шум… затем – слабый крик. Занавеси раздвинулись… и на пороге возникла Хильда – красивая, как никогда. Ее окровавленное белое платье было разорвано на груди, темно-голубые, как два океана, глаза пылали гневом, а в руках дрожал узкий кинжал, обагренный кровью.

– Прочь! – оттолкнув слугу, девушка выбежала из комнаты.

– Я посмотрю, что там… – Друид в зеленых одеждах заглянул в опочивальню вслед за опешившей от недоумения стражей… И тотчас выскочил. Руки его тряслись а глаза округлились:

– Она убила его! Повелитель мертв!

– Хватайте ее! Скорей! – швырнув блюдо, Радомир нарочито неловко повернулся и, зацепив локтем слугу, упал, создавая неразбериху и сутолоку.

Закричал:

– А точно ли конунг мертв? Надо бы убедиться…

– Да-да, – охотно подтвердил неприятный тип в зеленых одеждах. – Надо убедиться… Господин мой, Фримаск, может, мы поточнее все выясним? Ведь стражники еще там.

– Да-да, – закивал хевдинг. – Выясните. А слуги пусть остаются здесь. Я же позову херцогов!

– Девку! Девку ловите!

Рад выскочил из покоев и, сделав пару шагов, позвал:

– Хильда! Где ты, милая, где?

– Рад?!

Дернулось пламя светильников, качнулась портьера. Бледная, как сама смерть, Хильда вышла, словно бы из стены, сжимая в руке окровавленный кинжал:

– Я чуть было тебя не убила!

Хевдинг схватил жену за руку:

– Бежим! Хотя нет… спрячься пока здесь.

– Там, в стене – ниша.

– Жди. Я сейчас.

– Милый, куда ты?! – увидев, как Радомир снова бросился в покои Аттилы, девушка округлила глаза, ничего не понимая.

Князь все же обернулся:

– Потом объясню. Жди!

Выхватив из ножен меч, он ворвался в покои и громко закричал:

– Она убежала в сад. Тот, что за домом. Бегите же, скажите стражам.

Стражники и два жреца: с квадратной челюстью, в белых развевающихся одеждах, другой – в зеленом – тотчас же выскочили наружу. Не мешкая, Радомир выгнал музыкантов и слуг и, быстро оглянувшись, вошел в опочивальню… Да так и застыл у дверей, увидев лежащего в луже крови Аттилу, зарезанного, словно свинья. Нелепо запрокинутая круглая голова повелителя казалась капустным вилком, а нос – кочерыжкой. Голый по пояс, похожий на какого-то мерзкого карлика, наконец-то настигнутого справедливой карой, Аттила лежал на низкой кушетке. Мощная короткая шея и грудь его, покрытая темной курчавой шерстью, были в крови. Куда же ударила Хильда? В сердце? В шею? Но удар оказался смертельным… еще бы.

Ладно, черт с ним, с Аттилой. Дело надо делать, то самое, ради которого и пришел. Князь огляделся вокруг… Изысканная, невиданной ценности, корона из белого золота, сверкая драгоценными камнями, валялась на ворсистом ковре около ложа, словно какая-нибудь выброшенная пивная бутылка. Никому пока не было до нее никакого дела.

Скривив губы, молодой человек нагнулся, подняв тяжелый венец… Вот она, пресловутая корона бургундов, символ великих побед, доставшийся грозному повелителю гуннов. Некогда грозному, а ныне – хладному, никому не нужному, трупу. Наследнички сейчас его быстренько захоронят со всеми полагающимися по такому случаю почестями, а затем – и пары дней после похорон не пройдет – примутся увлеченно делить наследство. Непрочная, созданная кровью, держава тут же развалится, немногочисленные гунны исчезнут в своих степях либо растворятся среди местных, германцы же и словене пойдут каждый своим путем – в вечность.

Убрав меч в ножны и завернув венец в плащ, Рад уже повернулся уйти, как вдруг услыхал за спиной, под ложем, какой-то шорох.

Князь быстро нагнулся, заглянул под кровать:

– А ну, вылезай! Вылезай, вылезай, не прячься.

– Не убива-аай, господи-и-н, – трясущийся пожилой мужичонка, судя по одежде – слуга, поспешно выполз из-под кушетки. Что-то сверкнуло – на ковер упал перстень с крупным кроваво-красным рубином.

– Воруешь? – грозно прикрикнув, хевдинг схватил служку за шиворот.

Редкая бороденка воришки затряслась от страха, маленькие глазки захлопали:

– Пощади-и-и, господин. Я могу быть тебе полезным. Ты ведь тоже кое-что прихватил…

– Что-о?! Ах ты, подлый негодяй! Да я тебя…

– Господин, я знаю, как отсюда выбраться.

– Ну… говори, – оглянувшись на дверь, Радомир решительно сменил гнев на милость.

– Есть потайной ход, пойдем, господин, я покажу…

Вновь что-то шевельнулось под ложем.

– Кошка, – поспешно пояснил слуга. – В доме много мышей.

– Ладно, – хевдинг махнул рукой. – Шагай, показывай. Да только не вздумай улизнуть – не получится.

– О, я ничего такого и не замышляю, мой господин. Мне б и самому выскользнуть…

– Золотишка да камушков, видать, прихватил немало, – ухмыльнулся на ходу Рад. – А? Что молчишь?

– Ну-у… прихватил. Исключительно – на память о своем повелителе. Все равно ведь все разграбят – не я, так другие. И в могилу драгоценностей много уйдет. А к чему добру пропадать, верно?

– Ладно, ладно, шагай.

Везде уже стоял страшный шум и грохот. По всему дому, выпучив глаза, носились воины и слуги, кто-то падал, кто-то что-то орал, кто-то пьяно смеялся, а кто-то, не обращая на всю суматоху никакого внимания, смачно прихлебывал бражку. Повелителя убили? Бывает, и очень часто. Что ж теперь – жизнь кончилась? Вот уж поистине – кот из дому, мыши в пляс. Нет, конечно, были и верные воины, искренне скорбевшие о кончине своего властелина и от всей души желавшие найти и покарать убийцу… или – убийц? Но все вместе, тем более – пьяные, они, скорее, мешали друг другу, создавая совершенно не нужную суматоху. Впрочем, все ходы и выходы стража перекрыла быстро. Искали деву.

– Сюда, сюда, господин, – оглянувшись, поманил слуга.

– Постой… – Рад повернулся к портьере. – Хильда.

– Я здесь, милый. Просто не верится, что ты…

– И мне не верится. Скорее идем!

Вслед за ворюгой-слугой они проскользнули в неприметную дверцу, спустились по скрипучим ступенькам вниз и дальше уже шли под землей. Пахло сыростью и специфическим приторно затхлым запахом разложившихся трупов. Видать, по обычаю, перебили всех тех рабов, что копали ход. Прикопали здесь же… неглубоко. Вот и пахли.

Хильда поморщилась:

– Тут как в выгребной яме.

– Милая! Надо было бы – и через выгребную яму ушли б. Эй, черт! Далеко еще?

– Две тысячи шагов, мой господин, – повыше подняв прихваченный со стены светильник, обернулся слуга. – Только не вздумайте меня убить, когда приведу.

– Что?

– Бывает, так и поступают. Помни, мой господин, там, под ложем, была не кошка, а мой сын Фламин. Он все видел, все слышал. И, ежели я не явлюсь, может многое рассказать. Вас будут ловить по всем дорогам!

– Ах ты, плут, – рассмеялся Рад. – Тебе ж сказано – не убью, а я привык держать свое слово.

– Ты очень хорошо говоришь по-латыни, мой господин. Вот… теперь уже совсем скоро.

О, как Родион был сейчас счастлив! Нежданно нахлынувшая радость захлестнула его, не давая опомниться. Это было приятное чувство, еще бы – ведь рядом шагала Хильда – настоящая, живая, здоровая! Излечившаяся наконец от своего недуга, в буквальном смысле слова – восставшая из гроба, вернувшаяся в мир живых.

– Милая…

– Все, господин. Пришли.

Что-то скрипнуло. Яркий свет полной луны ударил в глаза, а ворвавшийся ветер погасил светильник.

Протянув руку, Рад помог выбраться Хильде и, обернувшись, невольно вскрикнул, увидав под ногами луну и мерцающие размытые звезды.

– Это что же – река?

– Данубий, мой господин, – голос ушлого проводника послышался откуда-то сверху, с кручи. – Прощайте. И, да поможет вам Бог.

– А слуга-то, христианин, оказывается, – обняв Хильду за плечи, вполголоса произнес князь. – Плохой христианин, нерадивый. Хотя какое дело христианину до умершего язычника?

– Я его не убивала, Рад.

– Что-что?

– Я не убивала Аттилу-конунга, – негромко повторила девушка. – Не убивала, но, не скрою, хотела убить. И убила бы, если успела. Вначале гунн был любезен, смеялся, рассказывал что-то смешное, угощал вином… Потом – вот как-то вдруг, сразу – набросился, я отпрянула, выхватила у него же из-за пояса кинжал. Гунн перехватил мою руку, навалился… и тут ужасные очи его расширились, а из носа и горла потоком хлынула кровь. Когда я скинула тело и выбралась, Аттила был уже мертв. Лежал, запрокинув голову, пялился в потолок невидящим взглядом. Думаю, он был отравлен.

– Очень может быть, – задумчиво кивнул Рад. – Ничуть не удивительная смерть для великого воина и тирана. Слишком уж много завистников и врагов. Цезарь Валентиниан и Аэций, августейший Марциан из Константинополя, римский папа, в конце концов – собственные сыновья, Эллак и все прочие. Смерть великого гунна была выгодна многим… Ну что, милая. Я тебя ненадолго оставлю. Вернусь к утру, а ты спрячься здесь, в потайном ходе. Или нет – лучше вон там, в лесу…

– О, муж мой…

– Не переживай! Я скоро.

Радомир и впрямь вернулся быстро, едва только забрезжил рассвет. Пришел не один, с верными готами. Осмотрелся и негромко позвал:

– Милая, выходи.

– Хукбольд! – выбежав на берег реки, узнала земляков Хильда. – Видибальд, Фрез! Какие вы теперь взрослые, парни. Меня-то хоть помните?

– Как можно забыть, госпожа?

– Скорей переодевайся, – Рад протянул супруге мешок. – Сейчас на реке появятся рыбаки.

Поспешно вытащив одежду, Хильда растерянно хмыкнула:

– Но… это же мужское платье!

– Вот именно! Скажу больше – я припас ножницы, буду тебя стричь.

– Что-о?

– Ничего не поделаешь, уж придется мальчиком походить. Ищут-то – деву.

Славный получился мальчик – этакий замарашка-плут. Все, как полагается – узкие штаны, короткая туника, башмаки, пояс с ножом. Еще и плащ, и кожаная круглая шапка.

– Ну, любовь моя, – радовался хевдинг. – Теперь тебя и родная мама не узнала бы.

– Вождь! Лодка! – оторвав взгляд от реки, воскликнул Фрез. – Сворачивают сюда. Покричать им?

– Лучше помаши рукой.

– Не увидят, не так уж еще и светло.

– Ладно, кричи давай. Но только не громко.

– А… как это – негромко кричать, хевдинг?

– Тьфу! – Радомир озабоченно почесал лоб и улыбнулся. – Сказано тебе – кричи шепотом. Впрочем, можешь уже и не кричать – это те, кто нам нужен.

– Господу слава! – крикнули с лодки.

– Слава Господу! – отозвался в ответ князь.

Хильда обняла его сзади за плечи:

– Что это еще за челн?

– Это не челн, милая, а барка, нанятая купчиной Евсевием. Он торгует рабами, скотом и всем, чем придется. Наш добрый знакомый и друг.

– Друг? – присмотревшись, девушка удивленно моргнула. – А что это за парни на барке?

– Эти… Господи! Да это ж наши бандиты! Ишь ты, не ушли.

– Кто-кто?

– Это даны, родная. Неистовые и дикие язычники – даны.

– Тоже – наши друзья?

– О! Похоже, что одни из самых верных. Ну, что ты так смотришь? Прошу…

Лихо подхватив супружницу на руки, Радомир нежно поцеловал ее в губы и перенес в барку.

Следом за ним, на суденышко влезли готы, встреченные веселым хохотом юных данов, Готбольда и Раксы, буйных в бою и радости демонов смерти.

Добротная двухмачтовая скафа почтенного константинопольского купца Григория Пселла, причалив в гавани Херсонеса, спустила сходни, высадив на землю греков и готов Радомира с княжной и пятерых воинов. С ними сошел и сам Григорий, за время плавания обещавший свести дружинников с неким херсонесским торговцем, греком Амалием, часто ходившим с караванами и по рекам в земли готов и словен.

– С ним и доберетесь, Амалий – человек надежный. Да и ваши мечи ему пригодятся, Евсевий не зря же вас хвалил.

Так и вышло, с Амалием сговорились быстро, и через три дня, помолившись, отправились в дальний путь. По рекам, по волокам, потом – ближе к родным мечтам – и пешком, коней тут раздобыть было сложно. Последнюю ночь провели в дубраве, знакомые уже потянулись места, можно сказать – родные. Ближе к селению готов князь отпустил домой Хукбольда, Видибальда и Фреза. Простились весело – парни ведь не знали, что навсегда. Смеялись:

– Наше селенье и твое – в друзьях отныне будем. Осенью, хевдинг, жди – пожалуем за невестами.

Хукбольд чуть замялся, поскреб шею:

– Может, все же, князь, тебя сопроводить до самого дома? И почетно то, и безопасней – мало ли кто в этих местах бродит?

– Нет, верный мой Хукбольд, – с улыбкою покачал головой Радомир. – Спешите к своим, здесь же – чужие не ходят. Да и даны у нас – хоть куда стражи! Любого порвут, несмотря на молодость.

– Да уж, это люди верные, несмотря на то, что язычники. Что ж… Удачи тебе, князь, и тебе, госпожа Хильда.

Хильда по очереди поцеловала парней в уста:

– Отцу Ингравду, священнику – поклон.

– Передадим. А осенью обязательно свидимся.

– Даст Бог, даст Бог, – Рад все же не удержался, вздохнул – верные были парни. Вспомнился вдруг убитый Иксай и тяжелораненый Скорька – как-то он там? Жив ли? Выходила ли его Керновия? Должна бы, должна… Не столько за Скорькины раны переживал хевдинг, сколь опасался чумы – это такая дама, что никого не щадит. Даже Аттила, на что уж непобедимый герой, а и тот от греха подальше убрался. Правда, от смерти это его не спасло. Интересно, кто ж его отравил? Впрочем, какая разница? Многим было бы выгодно избавиться от неистового гунна.

Растянувшись в шалаше, хевдинг прижал к себе Хильду, задрав на супруге тунику, погладил по животу, повернулся, обнажив вздымающуюся грудь, покрыл жадными поцелуями…

– Хевдинг! Здесь кто-то ходит, – подойдя к шалашу, доложил дан, Ракса или Гутбольд. Впрочем, они чем-то были похожи, обоим около пятнадцати лет, оба светленькие, лохматые, сероглазые, только Гутбольд чуть посерьезнее и повыше, да и веснушек у него побольше, Ракс же – хохотун, покажи палец. Хорошие пареньки. Умелые и безжалостные убийцы! Что поделать – такие уж обычаи, такая жизнь.

– Ходит? – Поцеловав Хильду, Рад ужом выскользнул из шалаша. – Где? Кто?

– Трое. Здесь, на лугу, рядом. Распрягли коней да пустили пастись. Ничего не боятся! Беспечны, как молодые тетерева.

Речь данов все же отличалась от готской, пусть не очень сильно, но Родион половину слов не понимал, тем более, говорили эти ребята быстро.

– Тетерева? Какие тетерева?

– Их всего трое. Разреши, хевдинг, мы с Раксой нападем на врагов и принесем тебе их головы.

– Всего трое, говорите. Тогда зачем нападать? – Князь перекинул через плечо перевязь с мечом, верным Громом Победы. – И вообще, с чего вы взяли, что это – враги?

– Каждый чужак – враг, – убежденно переглянулись парни.

Хевдинг махнул рукой:

– Ладно, посмотрим.

Он нарочно пошел вперед, даны могли натворить дел, в силу молодости и языческих воззрений эти ребята сначала делали, а уж потом – думали.

Так где? – хотел было спросить хевдинг, но тут уже и сам увидал оранжевые отблески пламени на стволах осин и березок.

На полянке расположились… Действительно, ничего не боятся, жгут себе беспечно костер. Хевдинг обернулся и бросил невидимым в сгустившейся вечерней тьме данам:

– Останьтесь здесь, я посмотрю, кто там. В случае чего, будьте наготове.

– Мы всегда наготове, вождь.

Узкий месяц завис над небольшим костерком, разожженным на просторной полянке. У костра сидели четверо, желто-красные языки пламени выхватывали из темноты лица… До боли знакомые и родные!

Рад улыбнулся и, не таясь, зашагал к костру:

– Ну, здорово, други!

Парни разом оглянулись, будто ждали: Истр, братья-близнецы и… здоровенная оглоедина Муму! Этого-то черта зачем сюда взяли?

– Княже!!!

– Брат!!!

Вскочив, Истр бросился к родичу первым. А кто-то из близнецов, радостно замахав руками, громко закричал в темноту:

– Это свои! Свои! Князь вернулся!

– Кого это вы там зовете? – удивленно поинтересовался Рад, по очереди обнимаясь со всеми, кроме Муму – с тем не рискнул, больно уж здоровущ дурачина, вполне мог на радостях и помять, поломать ребра.

– Княже! – из дальних кустов, забрасывая за спину лук, выскочил к костру Ирман.

Подбежав, почтительно поклонился:

– Рад видеть, мой господин, в добром здравии. А у нас беда…

– Знаю, знаю, – ухмыльнулся хевдинг. – За спящей красавицей не уследили? Так я ее уже отыскал, с собой привез обратно!

– Мы и за Истром не уследили, княже, – Ирман скорбно склонил голову. – Выкрали молодшего князя…

– Опоили, гады, сон-травой, и… – подтвердил Истр. – Эх, брате, как рад я! А из нашей-то усадьбы ход потаенный есть. Как раз – к реке. Навий меня по нему и спровадил.

– Навий?

– Он, он – Влекумер-жрец. Тот еще змей оказался. Думаю, он и супружницу твою вражинам продал. Однако то вилами по воде… Сама-то она что говорит.

– Ничего не помнит.

– Поня-атно.

– Ладно о ней, вы-то как тут?

– Истра-князя из полона ходили выкупать.

– Выкупили, я смотрю.

– Не. Отбили! Он и сам…

– Не, брате, без этих парней мне б ни за что не убежать. Так бы и помер…

– Ага, – хмыкнул Радомир. – То-то я и смотрю – эту оглоблину Муму с собой прихватили. Вижу, удачно все прошло…

– Слава богам, удачно. Мы б и раньше за князем сподобились, да не могли – все село с Влекумером боролось. Больно уж великую силу себе забрал, всех хотел держать в страхе… да не вышло.

– Казнили?

– Казнишь его… Убег, собака бешеная, где-то в лесах схоронился.

– С Хотобудом, что ли?

– Хотобуд, княже, сгинул давно в трясине. Так охотники говорили. Видели. То ли Хотобуда, то ли нет – но видели.

Князь лишь хмыкнул от столь хитрого оборота речи, так толком и не поняв – сгинул все-таки Хотобуд или нет? И кого там видели охотники на болоте? Махнул рукой:

– После все расскажете. А как узнали, где Истр?

– Творимир, твой, княже, слуга старый, сказал. Разговор Влекумера с ромейскими купцами подслушал. Долго не говорил, опасался навия. Уж потом, как тот в леса подался, сказал.

– Ладно… Вы костерок-то разожгите пошибче. Не так уж еще и поздно, мы сейчас пировать придем. Я да Хильда-краса, да двое воев моих, парни славные, но неотесанные. Бражица есть ли у вас?

– Вино, княже, найдется!

– И у нас вино.

– Грецкое, из Херосонеса-града.

Радомир и Хильда ушли в грозу. Даже не ушли – уехали с полным комфортом на «Победе». Никто ее не разобрал, ни колеса, ни бампер не сняли, даже приемник – и тот остался. Аккумулятор, конечно, сел, чего уж…

С Истром, со старостами, со всеми своими простились, сказали, что навестят готов в родном селении Хильды, а затем – через Херсонес да Константинополь – к гуннам. Правда, ни дани с собой не взяли, ни воинов – налога кровью. Так выехали, налегке, о двух лошадях… Они посейчас у болота, на полянке паслися. После данам-парням пригодятся, Гутбольду с Раксой, те к готам решили податься, а может, и дальше. Туда, где весело – где война, где кровь и стоны, где в поисках достойнейших воинов, павших от вражьих мечей, рыщут над полем брани светлоокие валькирии-девы. Так уж решили ребята, скучно им у словен показалось, хоть и сулили им в жены неплохих работящих девок. Да что им девки – им слава нужна! А как ее тут заработать? Ну, совершат какой-нибудь подвиг, так кто о нем в далекой стране данов узнает? Кто сочинит хвалебную песнь? Да никто. А то для парней – куда как хуже смерти… правда, и смерть в их представлении очень даже не плоха, но смерть достойная – в битве.

Хильда выучила заклятие, как хорошая школьница – «на пять», Рад лично проверил, уже после того, как с пристрастием осмотрел брошенный бежавшим жрецом дом, даже, можно сказать – провел в нем тщательный обыск. И ведь нашел-таки, что искал – сотовый телефон, вот что – дешевенькую «Нокию», видать, оброненную кем-то в Черном болоте и волшебным путем оказавшуюся здесь, в этом мире. Мобильник! Уж эта штука – точно не из пятидесятых. На и заклинание… и корона… На этот раз все должно бы пройти, как надо. Должно!

– Эй, юноши! – распахнув дверцу, Рад оглянулся назад. – Что там встали-то? А ну, навались…

«Победа» даже не дернулась. Ручник, что ли, приржавел? Или – колодки? Ах, да…

– Парни, там, под колесами камни – выкиньте… Ага! Молодцы. А ну, еще разок. И-и-и… раз-два, взяли! Пошла, пошла, поехала… Покатила, матушка… Эх! «А дорога серою летною вьется…» Ну, заводись, милая… Ну, давай…

Завелась!

Родион тут же переключил передачку, газанул, набирая обороты. Двигатель тянул хорошо, мощно, ускорялся на низах быстро…

В небе полыхнула молния, полил дождь… Утробно рычал двигатель. Бежевая «Победа» неслась под уклон, быстро набирая скорость…

– Читай заклинания, Хильда!

Вот оно, болото… Трамплинчик, еще год назад любовно устроенный Радом из камней и глины.

– Хильда, держись. Взлетаем!

В-вуххх!!!

В синих вспышках молний машина пронеслась над трясиной, словно в сказочном сне. Пронеслась, рыкнула двигателем, и, тяжело плюхнувшись колесами в песок, заглохла.

– Ну, и черт с тобой, – стукнув кулаком по приборной панели, выругался молодой человек.

Распахнул дверь – и тут же захлопнул, с такой силой лил дождь. Настоящий ливень! Да еще и ветер, гроза – в небе снова полыхнуло. Грянул гром, совсем-совсем рядом.

– Ты посиди пока, милая, а я пойду, гляну – что как.

Не дожидаясь ответа, Родион выскочил из кабины и, укрываясь от дождя синим ромейским плащом, побежал к видневшемуся рядом лесу, с виду довольно дремучему и глухому. Точно такому же, что был и там, недалеко от Доброгастова селения. Такому же? Хм… Да это же один и тот же лес! Никуда они не уехали, не прорвались. Не получилось, увы, не вышло, хотя и корона с собой была, и заклинания Хильда читала вполне уверенно и правильно. А может, все же что-то напутала? Ха! Так что сейчас гадать-то? Просто позвать парней, и…

Укрывшись под елью, Рад набрал в грудь побольше воздуха и громко закричал:

– Эй, Гутбольд! Ракса! Па-арни! Ну, где вы там? Отзовитесь же! Хм… наверное, ушли уже, чего им под дождем мокнуть? Вот так же, небось, стоят под деревьями, ждут, пережидают ливень. Не должны бы далеко от коней отойти. А ну-ка…

Натянув на голову плащ, Радомир побежал вверх по склону, на то самое место, где только что стояла «Победа» с заботливо подложенными под колеса камнями. Чу! Вдруг послышалось ржание… Ну, ясно… Снова вспыхнула молния, казалось, что над самою головою, и чуть погодя канонадой ухнул гром. Бабах!

И снова молния… выхватила из сиреневой грозовой мглы что-то… какую-то растяжку… Лозунг! Черт побери – лозунг! Повешенный меж двумя березами кумачовый транспарант с белыми прыгающими буквами. Подбежав ближе, Радик дождался очередной молнии и наконец смог прочесть:

«Привет участникам двадцать седьмого слета юных туристов и краеведов!»

– Эй, эй, привет! – К только что разгрузившейся от белых известняковых плит барке, стоявшей у дальнего причала в гавани славного и многолюдного города Генабума, по деревянным мосткам подошли двое – парень и девушка. Оба в добротной одежде, в одинаковых шерстяных плащах, крашенных желтыми цветками дрока. Парень – лохматый и чуточку бледный, девчонка – большеглазая, с волосами, спутанными ветром.

– И вам здравствовать! – оглянулся с кормы матрос – полуголый, в одних просторных браках. – Вы что-то хотели, любезнейшие господа?

– Это – «Дафния»?

– Нет. Наша барка носит гордое имя – «Галльский петух»!

– Что ж, – путники с явным огорчением переглянулись. – Видать, мы опоздали. Увы. Извини, ради Господа, за беспокойство, добрый человек.

– Да не за что, – бракатый парень отвлекся на что-то, а затем вдруг вскочил на ноги, закричал: – Эй, уважаемые, подождите! Вы что, ищете «Дафнию»?

– Да, именно ее.

– Наша барка совсем недавно носила такое имя! Пока молодой хозяин не переименовал ее в «Галльского петуха».

Глоссарий

МТС – машинно-тракторная станция.

Тельман, Эрнст – вождь немецких коммунистов в 1920–1930 гг.

Маленков, Георгий Максимилианович – советский государственный деятель.

Битуриги, эдуи, арверны, карнуты – галльские племена.

Генабум – Орлеан.

Августобона – Труа.

Виндобона – Вена.

Данубий – Дунай.

Лигер – Луара.

Секвана – Сена.

Браки – просторные галльские штаны.

Кервезия – галльская шапка из козьей шкуры.

Левка – галльская миля – два с половиной километра.