Книга: Здравствуйте, Скорую вызывали?



Дмитрий Фёдоров

Здравствуйте, Скорую вызывали?

1

Знакомая фраза? Сколько раз вам приходилось ее слышать от незнакомого человека, позвонившего в вашу дверь? Белый халат, серебристый неудобный сундучок, портфель или сумка и… зародыш надежды на быструю помощь, облегчение, спасение от боли и страха.

Признаюсь откровенно – желание написать о работе «Скорой помощи» возникло не вчера. Боялся, что не сумею выразить правильными словами все то, что, на мой взгляд, должны знать вы. Судите сами.


Мне довелось провести четыре года в «разъезде» Центральной станции «Скорой Помощи» одного крупного сибирского города. Я учился в мединституте и решение пойти работать на «Скоряк» было и логичным и желанным. Кое-какие навыки уже были, знания свирепо внедрялись преподавателями в изворотливые студенческие мозги, хотелось практики и чувства, что все что учишь – не напрасная потеря времени. Да и финансовый вопрос был не последним. Для «Станции» студенты были серьезным источником рабочей силы, среднего медицинского персонала, мало кто другой соглашался на эту работу. «Отпахать смену»... Значение этих слов я понял уже после первого дежурства.

Администрация мединститута не приветствовала работу студентов на «Скорой». Несмотря на бескрайнее применение получаемых знаний на практике и выработку необходимых «автоматизмов» в неотложных ситуациях, работа брала свое. Многие не выдерживали физических и психических нагрузок и заболевали. Учеба в «меде» и так, сама по себе, не мешок изюма. Хочешь удержаться до диплома – грызи. Сдать зачет или экзамен «на халяву» - несбыточное желание и фантастическая сага всех студентов-медиков.

- «Доктора Свиридова, Романов, Кравцов на вызов! Бригада Пастухова – в машину! Доктор Семенова зайдите к операторам. Доктора, не забываем сдавать карточки вызовов!»

Динамики диспетчерской стояли на станции всюду, в каждой комнате. Я поражался, как у диспетчеров хватало сил до конца смены не придать в голосе сварливости и раздражения, как они могли сопроводить некоторые «тяжелые» вызовы участливым, понимающим взглядом. Там, в «Аквариуме» диспетчерской, случайных людей не было. В диспетчера назначали людей, прошедших на «Скорой» огни и воды и по разным причинам не способных сейчас «сесть на разъезд». Они знали, что именно стоит за коротким кодом вызова или за адресом. Они уже там были когда-то…

Старший врач смены сидел в диспетчерской, как маршал Жуков, «держал оборону» Города. Все заполненные карточки вызовов проходили через его руки, он слышал переговоры диспетчеров с машинами по рации, давал консультации по телефону, «разводил» административные конфликты, при необходимости подключался к операторам «03» и вмешивался в «сложносочиненные ситуации». Рядом постоянно дымилась большая чашка с чаем-кофе. Отдыхал он меньше всех на станции.

«Медики! Медики! Медики!!! «Медик-66» вызывает на себя близких «Медиков», большая авария, много пострадавших! Угол Дачной и Революции. Кто принял – отзвоните!»

В диспетчерской тихий переполох, срочно меняется очередность вызовов, приоритет массовой аварии очень высок и должен быть обслужен раньше высокой температуры или транспортировки больного из больницы в больницу.

- «11-ый» поехал к «66-му»! Доезд - три минуты.

-«Медик-32», «Медик Центральный» заберите у меня вызов, вижу «66-го».

- «Медик-17» у «66-го» через две минуты, мы на Гоголя.

- «Медик-66» - «Медику Центральному», предупредите нейрохирургов 1-й горбольницы, везем «нехороший череп».

- Всем спасибо, вроде «кашу» растащили.»

Прошло столько лет, а я подпрыгиваю от звука сирены и провожаю взглядом, подвешенную над дорогой синими бликами, размазанную коробочку «скорой». Жадно выхватываю глазами освещенный салон и пытаюсь угадать, что именно сейчас происходит за матовыми окнами.

Четыре часа утра. Заехали на станцию поменять шприцы, сдать карточки, пополнить медикаменты. Медленно ползу по лестнице из гаража к диспетчерской. Карманы раздуты укладками шприцов, в руках карточки. Старший врач манит пальцем внутрь «аквариума».

- На Челюскинцев был?

- Был.

- И что там?

- Гипертонический криз. 55 лет. Ничего необычного.

- Полечил?

- Разумеется! Да вот же карточка у вас в руках!

Начинаю злиться. Был. Полечил. Дождался действия лекарств. Давление проконтролировал. Все были довольны. Провожали. Спасибо говорили. Чё надо-то?!

- Инъекции делал?

- Да. В вену. Вон расписал что именно.

- Руки мыл?

- ?! Мыл! (еще и чистое полотенце попросил. Принесли без звука).

- И что?!

- Вот, звонили. Жаловались! Ты, говорят, у них кусок мыла спер. Французского… Говорят - был доктор, руки подозрительно долго и тщательно мыл и вот… Обнаружили пропажу.

- Мать!!! …!!! …!!!

- Гы-гы-гы! Идите, коллега! Идите! Дышите воздухом и мойтесь мылом! Добро пожаловать в «клуб»!

Провожаемый хохотом диспетчеров, вылетаю пробкой. На ум кроме матов ничего не идет. Сажусь на дермантиновый диван в зале ожидания. Руки трясутся. Сна, как не бывало. Вот он какой, адреналин. Невкусный.

«Старшой» вышел покурить. Подозвал меня. С ехидной улыбкой полюбовался моей перекошенной физиономией.

- Злишься?

- А то?! Вот суки!

- Хы-хы! Не бери в голову!

- Нет, ну что за гадство?!! Надо оно мне, их мыло!

- Не кипятись. Не ты первый! Каждую смену звонят и на кого-нибудь дерьмо льют. Сегодня твоя очередь. Поздравляю!

Что движет людьми, когда они набирают «03» и говорят, что им плохо, что у них боли в сердце, что они задыхаются?

«Ну как же! Вот она реальная ситуация приложения всех сил и средств «Скорой» - скажете вы.

Да, наверное вы правы. Но, смотрим дальше.

Вызов на 11-й этаж, лифт после двенадцати не работает.

«Ну и что! Бывает и такое!»

Конечно, бывает! Только вот не каждый день, в 00.05, на одном и том же адресе! И каждый раз на вызов идет кардиобригада и волочит на 11 этаж ВСЁ: кофр с лекарствами, реанимационную укладку, кардиограф, дефибриллятор. Потому, что ТАК НАДО. И не важно, что в сотый раз ты увидишь знакомую одутловатую физиономию «профессиональной инвалидки» И., которой кто-то когда-то имел неосторожность поставить диагноз «подозрение на инфаркт миокарда». С тех пор и сношает она «скоропомошников» наизусть выученными симптомами. После чего с готовностью дает сделать кардиограмму, сравнивает ее с сотней других, из ящика под столом, убеждается, что и на этот раз инфаркта не случилось и привычно ожидает, что ей ткнут в вену «реланиум». Всем заранее все ясно, но если не сделаешь «релашку», она через полчаса вызовет снова, а утром начнет звонить и писать жалобы по всем инстанциям. Две бригады из других смен уже на этом погорели. Думаете, она «шиза»? Как бы не так! И управы на нее нет. И черт бы с ней, но на полтора часа Город остается без одной специализированной кардиологической бригады и реанимобиля в придачу.

* * *

- «Медики 16, 22, 55! Кто в Центральном районе освободился, зайдите на Романова 4, там нашему доктору плохо… 66К»

Опа, это кто ж сломался-то ?!

- Я – Медик 55. Вызов принял. Романова 4, ситуация 66К.

- Медик Центральный. Подтверждаю Медику 55-му. 18.35

- Дядя Коля, слышал вызов? Поехали. Кто-то из наших на себя вызывает… 66К. Будем поспешать.

«Дядя Коля» молча кивает и ерзает могучей задницей в кресле. «РАФ» прыгает вперед. Мигалки включены, штатная «квакалка» неубедительно просит уступить дорогу. Обязательно найдется урод, который считает, что пропустить «Скорую» - это означает уронить свое насекомовидное достоинство ниже плинтуса. На таких есть свое средство. Водители «скорой» - особая категория шоферов. О них отдельная история. За бутылку-две «огненной воды» они неизведанными путями раздобывают сирены-ревуны, которые нормально ставят на речные теплоходы. Теперь представьте: едете вы себе, едете, в заднее зеркало не смотрите, на всех чихать хотели. Вдруг из вашего багажника (такое ощущение) раздается рев теплохода! Начиная утробным низкочастотным рычанием, он переходит в политональный звуковой вой такой силы, что любой «глухой», сжавшись за рулем, судорожно удирает в сторону. Радикальное патентованное средство! Дядя Коля хмыкает в бороду и крутит рулем, как Покрышкин в воздухе.

Говорят, что лучше всех Город знают таксисты. Ничего подобного! Со всей ответственностью заявляю – случись такое соревнование, водители «Скорой» его выиграют.

Вот и искомый адрес. У подъезда стоит «Медик 41». Такая же «РАФа», как и наша. Рядом топчется водитель. Увидев нас, светлеет лицом, подхватывает мой «сундук» и быстро идет в подъезд, показывая дорогу. На всякий случай беру кардиограф и тороплюсь следом. Второй, третий этаж… Автоматически оцениваю габариты лестничной клетки: что, если придется тащить носилки. Мда. Праздника не будет. «Хрущеба»

Блин-н-н… На площадке перед квартирой рвет пачку, выуживая сигарету, офицер-десантник. Лицо-негатив. Остановившиеся глаза. Я уже такое видел. «Черный почтальон». В прихожей острый запах валерьянки, корвалола и чужой беды.

- Вера Сергеевна, голубушка! Вот приехал доктор. Наш приехал. С Центральной. Вера Сергеевна!

За столом, уронив руки на раскрытую папку с картами вызова, сидит знакомая докторша. Лицо серое, губ не видно, на подбородке висят тяжелые мутные капли, глаза прикованы к фотографии с обгорелым краем. Два парня на фоне БТРа, береты аж на затылке, тельники, героический вид…

В этот дом пришла «похоронка». Из Афгана. Документы погибшего привез офицер, который и рассказал, что колонну душманы расстреляли из гранатометов и сбросили взрывом фугаса в неприступное ущелье. В остатках БТРа на дороге нашли обгоревшую куртку с документами. От других не нашли и этого. Ущелье стало им братской могилой...

«Скорая» не способна уменьшить меру человеческого горя, но, увидев захлебнувшуюся в крике женщину, десантник-«афганец» сделал единственное, что мог. Позвонил «03». Знакомая, в общем-то, история. Приехавшая докторша, как умела, принялась утешать бедную женщину: уколы, капли, вода… Транквилизаторы, наконец, подействовали, женщина забылась в тяжком полусне, вскрикивая и продолжая плакать. Позвонили на работу мужу, позвали соседку.

Начиная заполнять карту вызова, доктор машинально пододвинула к себе и начала рассматривать привезенные офицером документы. Под потертыми конвертами лежала фотография с обгорелым краем. Её Вера Сергеевна вынула и присмотрелась. Два парня на фоне БТРа. Лихо заломленные береты, героический вид. Слева незнакомое лицо, справа …ее сын. Мгновенно пересохшими губами она спросила-прошелестела, развернув фотографию к сидящему напротив офицеру: «А… это… кто…?»

- Слева – старший сержант Александр Казакевич. Её сын… - он тяжело мотнул головой в сторону спальни, - а слева – старший сержант Морозко. А вы что, его знали?

- Знала… Почему «знала»?! Он что?! Тоже…?!!

Побелевшие пальцы впились в край стола…

Все это мне срывающимся шепотом пересказал вошедший следом за нами офицер.

- Где телефон?

- Вон там, в прихожей на полочке.

Максимально сжато описываю Старшему врачу ситуацию.

- Ясно. Знаешь что. Вези её на станцию.

- Может домой?

- Нет, домой нельзя. Там сейчас поднимется вой, крик, плач. Ее доломают. Вези к нам. Положим в боксе. А я позову сейчас Коваленко.[1] Что-нибудь придумаем. Транки не коли. Довези так. Гемодинамика стабильная?

- Давление снижено, но держится.

- Она в шоке сейчас. Вези, давай. Быстро. Я пошел готовить всё.

Из подъезда Веру Сергеевну вынесли на стуле. Дядя Коля и офицер быстро сообразили, как ухватиться, и почти бегом спустили её с третьего этажа. Водитель и я шли следом и несли все наше немудреное хозяйство. Что-то приговаривая, дядя Коля поднял на руки и внес Веру Сергеевну в салон машины.

Завыли-закричали сирены обеих «Скорых», мелкий щебень брызнул из-под колес. «41-й» вылетел из переулка первым, включил всю иллюминацию и перегородил дорогу. Под визг тормозов и возмущенные гудки мы выскочили следом и, рявкнув сиреной, выдавили с крайней левой полосы зазевавшегося водителя. Я присел на корточки рядом с носилками и удерживал всю дорогу безвольное тело.

Нашу машину встречали. За нескольких секунд четверо мужчин выхватили носилки и отнесли Веру Сергеевну в приготовленную комнату. Доктор Коваленко в этот день не дежурил, но уже через считанные минуты, после нашего приезда, во двор влетела посланная за ним «дежурная» Волга...

* * *

«Скорая». Я рассказываю о ней, а у самого внутри начинает бушевать ураган эмоций. Нельзя там быть равнодушным, это неестественно. Иначе просто невозможно… Невозможно забежать на высокий этаж с полными руками, невозможно забыть, что сегодня еще ничего не ел, невозможно одним словом успокоить истерику семьи, невозможно попасть в ускользающую вену умирающего человека.

Через какое-то время работы появляется специфическое чутье «на беду». Это когда едешь на относительно безобидный по форме вызов.

* * *

Смущенный мужской голос по «03»:

«Я это… Желудок чего-то болит… Тошнит, в грудь отдает, и голова сильно кружится… Плоховато чего-то… Я бы …Это …Доктора бы, а? Чё-то я до поликлиники… Это… Не дойду… Похоже… Уж извините…»

А в голове уже начинает складываться диагностическая мозаика.

«Взрослый мужик на похмелье «скорую» не вызовет. Больной живот скорее крепким чаем полечит, про рвоту вообще не расскажет. Уж если доктора зовет, плохо там… Боли в эпигастрии, внезапная рвота, слабость, отдает за грудину… Не инфаркт ли там? «Задний»?»

И уже тревога передается водителю и бригаде. Бежим, перепрыгивая ступеньки, и вот он, «клиент», лет 50, сидит на постели, лицо серое, потное. Рядом перепуганная жена, приподнимается к нам на встречу, пытается что-то объяснить. Мужик начинает судорожно зевать…

«Т-т-твою мать! Сейчас врежет!»

Хватаем его, кто за что, и сдергиваем на пол. Вокруг шум и безумная суета, но каждый делает свое и делает это максимально быстро и точно. Уже развернут дефибриллятор, уже зацепили кардиограф, интубационную трубку и катетер под ключицу загнали одновременно.

«Руки-ноги БРЫСЬ!»

Отскакиваем от тела. Разряд! Сестра висит над грудной клеткой, в руке шприц с длинной иглой. Ловит глазами доктора… Секундная пауза… Гипнотизируем ленту кардиографа… Прямая!

«Давай! Нежненько!!!»

Зависаю над мужиком. Аккуратно начинаю непрямой массаж. Три-четыре-пять… На ЭКГ каша. «Дышим» мешком… Ещё… Три-четыре-пять… Заводись, гад! Не видишь, стараемся!

Посторонний шум в углу. Обвисая, ползет по стене спиной жена, закатывая глаза и начиная утробно выть…

«Света!!!»

Медсестра поднимается с колен, два шага, подхватывает не успевшую рухнуть тетку… Тр-р-ресь!!! Звонкая оплеуха мгновенно затыкает истерику…

- Тетка! Смотри на меня! Смотри сюда, говорю! Вот! Тебе! Капельница! Держи вверху! Помогай! Вот тебе ватка, поплохеет – нюхай! Поняла?!! Смотри мне в глаза!!! Поняла?!! Молодец!!! Так и стой.

Слава Богу! На пленке проскочил «комплекс»… Ещё один, ещё… Фу-у-у… «затикало».

- Дима, давление!

- 60. Низов пока нет.

- Следи, сейчас может быть «свечка».

- Уи, мон женераль…

- Света, в капельницу «комплекс», промедол. В жопу лидокаин.

- Как я до его жопы доберусь-то, навалились… Все…

Огрызаемся... Значит самое плохое уже перевалили.

Мужик начинает шевелить руками, пытается приподнять голову… Вот бабай!!!… Трубка ж…

- Дима… ?!

- 100 на 60, растет, пульс 90, дышит сам.

- Ладно, интубацию убираем.

На ленте – уродливый горб «инфарктного» комплекса. Достаем связку присосок и начинаем уже по всем правилам снимать многоканальную ЭКГ.

Вот он, убийца. Правильно оценили. «Задний». Самый говенный для «неотложки». Маскируется под боли в желудке, а потом – хрынннь! Но этого вроде во время прихватили, площадь поражения не растет, давление держит, болевой синдром задавили наркотиками. Вон дядька уже балдеет.

Жена тоже молодца! Стоит, как кремлевский солдат у мавзолея, с капельницей в руке.

«Тетенька, вы присядьте вот на стульчик. Можно-можно! Бутылку эту к спинке кровати приладим… Вы как? Все в порядке? Муж? С ним все будет хорошо. Сейчас еще немножко полечим и в больничку поедем… Ага, в больничку! Ну, инфаркт же… Не насморк. Что было ?! Э-э-э… Ну как бы это… Он у вас того… Помер ненадолго… Но мы его слезно попросили вернуться… Ну-у-у… Плакать-то зачем? Все уже позади… Да, пожалуйста-пожалуйста… Давайте идите соберите ему бельишко, зубную щетку и еще чего… Тапочки? Нет, тапочки пока не стоит… А то по девчонкам побежит… Ну вот и молодец, вот уже и улыбаешься…»

- Медик Центральный, Медик-16 просит госпитализацию. Инфаркт, мужчина, Железнодорожный район. …Вас поняли. Нет, все нормально, стабильный. Потихоньку довезем…

* * *

Эпидемия гриппа началась… На улице -30, метель… На мне свитер, халат и «Аляска» поверх, на ногах унты. Задача в «Рафик» влезть… Задача из него и вылезти… В четыре часа, после института, заступаю в смену. На все, что ездит, усаживают максимум народа. В «разъезд» идут операторы «03», бригады дробят, фельдшеров сажают на самостоятельный разъезд… Студенты старше 4-го курса тоже ездят самостоятельно. Естественно диспетчера фильтруют вызова и не дадут какую-нибудь «жуть» студенту, но это только теоретически… Нарваться может кто угодно и на что угодно…



На «03» звонят и говорят, «кто-то… упал, расшибся…», забывая сказать, что упал-то с четвертого этажа…

«… болит живот…»… как не болеть, если в нем кухонный нож по рукоятку…

«…голова болит…» …едет девочка-фельдшер, а там шизофреник в «активной галлюцинаторной фазе», с топором гоняется за семейкой… Ясен перец, что у него голова «болит»… Только вот каким «здоровым» местом думал звонивший на «03»?

У каждого, подошедшего к диспетчерской, лезут глаза на лоб, бумажки с вызовами завалили весь стол, еще только 4 часа, а вызова на высокую температуру идут с 3-4 часовой задержкой. Начинается карусель.

«...Здравствуйте, доктора вызывали? Что случилось? Ясно. Где помыть руки? Термометр ставим. Давайте посмотрим, послушаем, горло покажите. Угу. Как температуру переносите? Чем еще болеете? Аллергия на лекарства есть? Сейчас укольчик сделаем, температура упадет, но сделайте еще то, то и то… Завтра вызывайте врача поликлиники. Грипп. Да, надо полежать, проветривайте чаще квартиру, еще в семье больные есть? Пока нет? Так, всем домашним ударными дозами лопать лук-чеснок, много пить чаю с лимоном, избегать скопления людей. Все понятно? Все. Будьте здоровы. До свидания.»

Вышел из квартиры, достал из кармана баночку с притертой крышкой, в ней раздавленный лук. Втянул носом. Ого, шибануло!!! Так. Полечился. Ползем дальше…

Через 5-6 часов такой беготни ловишь себя на том, что опережаешь ответы пациентов заученной скороговоркой «лежать… врача завтра… лук-чеснок… дышите - не дышите… горло… укольчик…» В голове крутится одно «Не пропустить менингит или пневмонию!»

Начинается канитель с выключением лифтов после ноля часов. Вы пробовали забраться на десятый этаж в зимней одежде, пешком и с «чумаданом»?! А десять-двенадцать раз за ночь, когда нормальный человек должен спать? А если тебе еще на каждом вызове добавляют «бодрости» шипением сквозь зубы: «…Мы вас вызывали 6 часов назад!!! ...Подохнуть сто раз можно пока вас дождешься, «Скорая» называется, труповозы! У человека температура под сорок, ему хреново, а вы «где-то там» катаетесь…»

Сначала терпишь, потом огрызаешься, потом наступает безразличие, всё уже «фиолетово»… Под утро одному, особо яростному защитнику собственных прав, ветерану войны, труда, Куликовской битвы, и победителю в соцсоревновании в трех пятилетках, вынимаю градусник, фиксирую в карте вызова 38,2 и демонстративно засовываю градусник себе под мышку… Дед обалдело наблюдает за моими манипуляциями и не знает что сказать… Достаю градусник и сую ему под нос… У меня 39,1…

- А… а как же вы ездите?! Вы же сами тово … Больной? Как же так?!

- Когда я пришел на работу, я был еще здоров… Но вы у меня сегодня – 21-й вызов… И все с гриппом. Который сам по себе злой и заразный… А я – не деревянный… Вы вот чихнули вроде мимо, но свое я и от вас уже получил… Так что давайте не будем мерить кому хреновше, ладно?

- ………………!

- Ладно. До свидания. Будьте здоровы…

- ...Сынок… Ты… Тово… Не держи зла! Дурак я старый… Свое оно всегда больнее… Ты прости, ладно?

- …Проехали, дед… Выздоравливай…

Ползу вниз… Перед глазами красная пелена… Ступеньки весело шатаются, а стенки норовят стукнуть по голове… Вся спина мокрая, хоть выжимай… Постоял минутку перед подъездом… Фу-у-у… Вроде полегче, но ветер кидает в лицо примороженный снег… Льдинки больно секут кожу… Неловко влез в кабину. Водила присматривается ко мне… Ну, да… видок, наверное, еще тот…

- Отзваниваемся? Шприцы-карточки?

- Угу…

- Медик 42, Медику Центральному. Шприцы-карточки.

- Меняем Медик 42. 06.45

Плохо соображаю. Метель кружит, дворники сражаются за минимальную видимость. Включили поисковый прожектор, чтобы хоть чуть больше разглядеть. Дороги замело, светофоры работают в режиме «мигалки». Потихоньку крадемся на станцию.

Сбросил карточки, взял следующий вызов.

- Дима, постойте… Доктор Федоров!

«О! Это ж меня зовут! Кто?» Стараюсь сфокусировать зрение на лице подошедшего… «Блин! Старший врач».

- Та-а-ак. Понятно. Температура какая? Давно? Ясно… Сядь здесь. Сейчас сделаем «литическую смесь» и водитель отвезет тебя домой. Да ладно, не бухти… Я сегодня уже 8 человек отправил… Сколько вызовов сделал? 21? Не мудрено было нахвататься… Отлежись, только по-честному… Нехороший грипп идет, с осложнениями… Ну давай, выздоравливай…

* * *

Работал в нашей смене один студент, по фамилии Эпштейн. Грамотный парень, достаточно ловкий и не ленивый. Энтузиазма в нем было море, равно как и любопытства. Совался везде и повсюду. Наконец нашел для себя гавань. «Взрослые Шоки». Это была бригада реаниматологов. Веселая такая команда. Он у них и прижился. Помощником врача.

Командиром была доктор Семенова. Пожилая женщина, уже перед пенсией. Но! Из таких людей делать бы гвозди! Железная леди. Комиссар. Характер… Хм-м-м… «непререкаемый»… В том смысле, что пререкаться с ней было дороже своему организму - пострадавших будет всегда двое. Ты и… Ещё раз ты. Блистательный профессионал и… просто хороший человек.

Несколько деталей к ее портрету: она всегда носила туго затянутый узелок волос, всегда была в брюках, курила «Беломорканал», имела хрипловатый голос и лицо, густо покрытое морщинами. При этом ростом она была по плечо всей своей команде, которая с искренней любовью и уважением ей безоговорочно подчинялась. Еще одна деталь – терпеть не могла пьяных. Ну, просто органически не переваривала. Презирала…

Народ в массе своей у нас добрый и жалостливый. Потому, когда видит, что кто-то лежит моськой в канаве, то, скорее всего «человеку плохо с сердцем». И хотя от «сердечника» на три метра несет таким угаром, что небрезгливые мухи в обморок падают, обязательно найдется сердобольный субъект, что наберет на телефоне не «02» - что логично и правильно, а «03».

Алгоритм оператора «03» для вызова в данном случае - «Плохо с сердцем у взрослого, с потерей сознания, в общественном месте»… «Шоки» вылетают из гаража с воем и мигалками, и метут по проспекту… На лице скепсис, в сердце пламенный мотор… По статистике 90% таких вызовов – рухнувшая в «бессилии» алкашня. Которую, тем не менее, следует подобрать, воткнуть капельницу, стабилизировать гемодинамику и отвезти в токсикологическое отделение «больницы скорой помощи». Радости от такой работы, сами понимаете, мало, если еще учесть, что после некоторых подобных клиентов приходится мыть внутри салон, проветривать машину и менять всей бригаде халаты…

Вот и на этот раз взору предстала знакомая картина. Здоровый абориген, вольно раскидав густо разрисованные татуировками рученьки, богатырски храпел под забором зоопарка. Пейзаж дополняли разбитый нос и блевантин, размазанный по «пинжаку с карманами». Рядом кучковалась стайка вездесущих и любопытных старушек, которые с наслаждением наблюдали разворачивающуюся сцену из телесериала «телефон помощи 911». Свалив «хворенького» на носилки, запихнули в машину и уже там «подкололись» глюкозой с витаминчиками, да с мочегонным.

Небольшое отступление. Доктор Семенова, по причине солидного века, посчитала, наконец, необходимым поправить зрение и надела очки. Когда она впервые показалась в очках на станции, народ тихо полез под столы и за диваны, чтобы несолидным ржанием не обидеть хорошего человека. Кто ей присоветовал выбрать именно ту оправу, история умалчивает, но поганец ударил в точку безошибочно. Шимпанзе видели? Ну конечно видели! Так вот доктор Семенова «в очках» была вылитой пародией на шимпанзе. Учитывая ее невеликие размеры, энергичные движения и замечательные круглые очки, перепутать было невозможно. Сама она подобной аналогии не усматривала, а потому была вполне спокойна и удовлетворена своим видом. На глупое фырканье некоторых маловозрастных коллег она, по-королевски, внимания не обращала.

Глюкоза возымела на удивление живительное действо на «больного» и тот довольно быстро очухался. Команда размещалась в «РАФе» так: впереди с водителем сидела медсестра, доктор заняла крутящееся кресло в салоне, а помощник (кадет Эпштейн, если помните) устроился на заднем кресле салона, вольготно разложив свои голенастые конечности на складном кресле и подставляя лохматую и умную голову ветерку из открытого окна.

Чудесно «исцеленный» клиент, тем временем, сел на носилках, как на лавочке, и стал осматриваться. Доктор Семенова, насадив на кончик носа очки, а в угол рта папиросину, быстро и привычно заполняла карточку вызова. Абориген настроил резкость, помотал головой и, убедившись, что то, что он видит – не галлюцинация, обрадовался:

- О! Ёкэлэмэнэ! Обезьяна! Ышо и курит! Гля!

Зря он это сказал! Ой, зря! Моментально взбесившись, доктор Семенова отреагировала чисто «по-докторски». Подхватив висевший под рукой зажим-«языкодержатель» она точно и ловко «защелкнула» «натуралисту» обе губы, запечатав рот. Тот остолбенел. Не обращая внимания на болтающуюся капельницу, содрал с физиономии постороннюю железяку и обиделся. После пинка грустного аборигена под кресло, доктор Семенова ненадолго воспарила и брякнулась назад. Развлечение пациенту понравилось. Пиная под кресло, он наслаждался зрелищем «скачущей обезьяны» и хохотал от души. «Скорая» шла в потоке машин, и не было возможности даже притормозить, чтобы в «сеанс лечения» вмешался, например, водитель с монтировкой или еще с каким транквилизатором. На очередном прыжке, цепляясь за все вокруг, доктор проорала в сторону дисциплинированного «кадета» (тот поджал свои голенастые ноги при первом пинке-прыжке любимого доктора и преданно ждал команды к действиям):

- Эпштейн! Дай ему «закись»!

Тут надо немного пояснить. В реанимобилях возят маленький портативный переносной аппарат для наркоза. В его конструкцию входят два небольших баллона. Сантиметров по 25 длиной и диаметром сантиметров восемь. Один с кислородом, другой с «закисью азота» («веселящий газ»). В некоторых ситуациях маску прижимают к себе, открывают полностью «закись», ждут пару секунд, и потом резко накладывают маску пациенту. Скопившаяся «ударная доза» и струя газа «вырубает» пациента буквально на 10-15 секунд. Так называемый «рауш-наркоз». Это нужно чтобы провести какую-нибудь быструю манипуляцию или успокоить, а то и «зафиксировать» пациента. Чего и захотелось «летающей» докторше.

Эпштейн метнулся к аппарату, выдернул его из креплений и начал крутить редуктор подачи газа. Как это всегда своевременно бывает – «кобуру заело»! Цирк продолжался. Аттракцион «летающая обезьяна» продолжал веселить уважаемую публику. Доктор Семенова прекратила визжать и только «в прыжке», в момент зависания, успевала коротко выкрикнуть что-нибудь емкое про «эпштейнову мать» или изысканные детали происхождения пациента.

В отчаянии, видя, что редуктор «газу не дает», Эпштейн предпринял гениальный ход! Мгновенно открутил баллон с «закисью азота» от аппарата, замотал его в полотенце (аккуратный мальчик!) и, с криком «Спи, зараза!», шарахнул пациента по голове. Чтобы вы сделали, если бы вас, посреди увлекательного представления, шарахнули по голове тяжеленькой железякой? Пусть даже аккуратно завернутой в полотенце? Правильно! Вы бы удивились. Так же как удивился и посетитель салона «скорой помощи» «Медик-10». Стоя на четвереньках, он пытался сообразить, что ж ему так «дало в голову», как на него упала сверху «стая диких обезьян»! В рекордный срок конечности «агрессора» были увязаны всеми типами морских узлов. Доктор Семенова победно запалила папиросу и тоном Кутузова приказала Эпштейну сесть на «дичь». После чего, мстительно ухмыляясь, потянулась к рации и потребовала, чтобы пациента от нее забрали «дураки» (психиатрическая бригада), так как пациент на почве неумеренного пития алкоголя испытал приступ «белой горячки»![2]

На следующий день весь Город знал новый способ лечения – «наркоз по Эпштейну».

* * *

Вот написал, а сам подумал. Смешно конечно, что так все закончилось, но что может подумать критически настроенный человек. Мол все врачи на «скорой» чистые вурдалаки и злодеи! Конечно, изрядная доля цинизма во взгляде на окружающую жизнь появляется уже очень скоро, но отношения с людьми становятся более откровенными, беспощадно оголенными. Когда правду говорят в глаза, когда вещи называют своими именами. Когда позиция «всемогущего» в критической ситуации у пациента отрезвляет и отбрасывает все наслоившееся в «бытовухе», той жизни, без халата. Происходит мгновенная переоценка событий, слов, дел. Когда-то это происходит, наверное, с каждым человеком. Но в этой работе, в этой части жизни действуют совершенно иные законы и правила.

...И вот, здоровенная бабища, раздирая в клочки халат и руки, пролазит без посторонней помощи в маленькое окошко тепловоза, добираясь к придавленному машинисту…

…и вот, пожилой дядька, забыв про собственную стенокардию, дышит «рот в рот» «уходящего» в болевом шоке инфаркта одногодка…

…и вот, «детские шоки» хмуро курят на крыльце больницы. Только что, в реанимацию, они привезли годовалого ребенка… Довезли вовремя… но уехать пока не могут… У медсестры бригады, оказалась «та самая» группа крови… И, на счастье, экстренное совмещение проб крови показало, что прямое переливание возможно… Вот и льет она сейчас напрямую свою кровь, наблюдая, как дите розовеет на глазах… За зарплату? За премию? За медаль во всю неширокую грудь?

…а каково приехать на «страшный» вызов к самому себе домой?

…а как утешить, торопливо разговаривающего с тобой, половину человека?! Когда другая половина, отрезанная, на железнодорожной колее уже не живет…

…как заставить руки не дрожать, «подкалываясь» к умирающей женской руке, чувствуя на шее ледяное прикосновение ствола. Когда обезумевший от горя муж пытается «заставить» доктора работать быстрее…

…какие слова подобрать, описывая, как бригада выходит из подъезда с больным на носилках и видит, что у «РАФы» снято колесо…


Да, я предвзято пишу, предвзято выбираю факты. Но это факты из нашей с вами жизни. Не фантастический роман.

Сценаристы всякого рода «ужастиков» и «экшн» обалдели бы от правды. Той правды жизни, которая сопровождает «скоропомошников» на каждом дежурстве.

Сложно, да и невозможно описать все, что было. Были среди нас и герои, были и подлецы. Только сама атмосфера, человеческая среда «Скорой», изнуряющая работа, стресс и специфика не позволяет «размножаться» всякого рода «плесени». Неуютно им и голодно.

«Скоропомошники» сродни другим «адреналиновым» профессионалам. Есть места, где спокойнее и денежнее, где уютнее и безопаснее. Но вот только что-то заставляет их: докторов и фельдшеров, медсестричек и санитаров, диспетчеров и операторов «03» снова и снова приходить на работу, надевать неновые халаты, забираться в расшатанные машины и… Ругая погоду, зарплату, пациентов и дороги, подъезды, этажи и свою судьбу, они идут навстречу чьей-то боли, окунаются в чужую беду, как в пламя…

Я требую к ним уважения и понимания, сочувствия и помощи.

Они ВСЕ это заслужили.

P.S. Имена, адреса и прочие уточняющие детали, были изменены… по понятным всем причинам…

2

Кто из бригады у «Аквариума» первый, тот и вызов забирает. На маленьком, в ладонь величиной, листке адрес, код ситуации, фамилия, время приема вызова на «03» и его передачи бригаде «Скорой».

Адрес знакомый, код тоже. Бабулька – божий одуванчик. Три инфаркта в прошлом. Но держится молодцом. Вызывает когда уже невмоготу …от одиночества. Ритуал всегда один и тот же. Бригада приезжает, бабуля встречает, жалуется на боли в сердце, получает укол анальгина и чудесным образом исцеляется. После чего, с торжествующе-хитроватой улыбкой стаскивает накрахмаленную кружевную салфеточку с подноса на столе. Бригада дружно «изумляется» - на подносе чайник со свежезаваренным чаем, тарелочка с сушками, сахарница и по конфетке-карамельке на брата. Начинается изученная в деталях процедура уговоров-отнекиваний… Наконец бабуля «побеждает» - врач дает бригаде добро на краткое чаепитие.

- Леша, сбегай в машину, у меня там завалялось…

«Заваливались», как правило, пачка печенья или баночка варенья или шоколадка, купленные пятнадцать минут назад в киоске по дороге.

Следующая серия уговоров-отказов принять гостинец. Наконец все усаживаются и чинно пьют жиденький чай, солидно похваливая хозяйку. Хозяйка светится. Расспрашиваем о новостях и внимательно слушаем подробный, но короткий отчет о всех событиях (бабуля точно знает, что больше чем на 15 минут мы задержаться у нее не можем). Медсестра гладит старенькую кошку, та с мурлыканьем обвивается вокруг ласкающей руки. Мурка – индикатор. Медсестра исподтишка ее ощупывает. Если кошка становится похожа на велосипед и можно пересчитать ее ребра, значит бабуля опять сидит на сухарях. Пенсию или задержали или еще что. Следует короткий кивок доктору.



После нашего ухода бабуля найдет под телефоном небольшую денежку. Напрямую она не возьмет помощь никогда. У нее своя гордость. Она была медсестрой на комсомольской стройке. И на фронте была. И однажды показала нам свои четыре ордена. Жаль только, что не размачиваются ордена… в жидком чае.

Уезжаем, шумно и весело благодаря за чай. И в арке выезда из двора водитель обязательно моргнет синими фонарями, прощаясь и зная, что она стоит у окна…

* * *

- «Медики-Медики-Медики! На Ипподромской - «телевизор»!»

Это значит, что гаишники спрятались с радаром и ждут жертву. Иногда попадаются и наши, забыв, что едут с вызова и привычно «погоняя». По правилам (без мигалок и больного) ты такой же нарушитель, как и все. Понятно, что содрать денег со «скоропомошного» водителя невозможно, но вот «потоптать» шанс есть. Чем иногда некоторые «гайцы» и развлекаются. Хотя, справедливости ради сказать – «Скорая» и милиция скорее дружат, чем ругаются. Уж очень часто им приходится сталкиваться на одних и тех же адресах. Демонстративно «ползем», включив «мигалку» мимо незаметного фургончика – своего рода озорство. Из-за фургона высовывается длинный рыжий «гаец» и, скорчив свирепую рожу, грозит нам кулаком. Представляем как злобные «гайцы» грызут свои полосатые палки и жаждут нашей невинной крови. Ржем. Санитар, перевесившись в водительский отсек, начинает анекдот, старательно опуская матерные «кружева». Становиться еще смешнее, глядя на его филологические потуги.


- «Медики-Медики! Кто на Ипподромской или близко – срочно к ментам у «телевизора»! 69«Р»!»

Успеваем обменяться ошалелыми взглядами – у всех одно выражение лица – выпученные глаза и отвисшая челюсть.

«Р» - означает реанимация. То есть там – смерть.

Водила с каким-то жутким рыком затягивает «ручник» и бьет по газу, выворачивая руль. «РАФа» совершает «полицейский» разворот на 180. Мы успели отъехать метров на триста-четыреста, через перекресток. Кажется, что машина прыгнула. Слава Богу, вечер и встречных машин немного. Все посторонились, наш пируэт никого не загнал в столб. У милицейского фургончика стояла «восьмерка» с распахнутыми дверями. Двое милиционеров с дикими матами удерживали на тротуаре рычащий, хрипящий, воющий клубок. Ещё двое сидели в сторонке на бордюре в позе «покатаемся на санках». Голенастый рыжий зловредный «гаишник» вольготно разбросал свои руки-ноги и почти интимно откинулся головой на грудь своему напарнику. Тот, оскалившись прокуренными зубами, держал его одной рукой поперек груди за портупею, а второй сжимал рыжему горло. Сквозь пальцы била тугими фонтанчиками кровь.

- Бритвой… Гнида! Бл…дь! Он ему «Документы!» А тот ...бритвой! И за кобуру ему! Я вот держу, а все равно течет! Кровищи-то!

Два зажима прямо в рану. Пережимая все что можно и не можно. Лишь бы остановить кровотечение. Я впервые видел, как может фонтанировать кровь из артерии. Струей мне снесло с лица очки.

- Зажимы накинул ?!

- Да!

- Придерживай! Соскочат – потеряем мужика… Света, подкалывайся!

- Куда?!! У него давление по нолям уже – сосуды спались!

- Режь, еб**ь!

Вам приходилось делать венесекцию на тротуаре, на коленях, по уши в крови? Нет? Попробуйте. Вас потом уже ничего не выведет из равновесия.

- Скорее! Лей струей! Вторую руку тоже режь! Объем теряем! Встанет - не заведем!

Через прорез в трахее натекла кровь. Рыжий начал захлебываться. Особо не мудрствуя, прорезали дальше и завели трахеостому. Через нее же отсосали кровь. Милицейский старшина (а про него просто забыли!), который все это время держал безвольное тело товарища у себя на груди, насмотревшись на наши манипуляции, вдруг начинает блевать.

Перекидываем пациента на носилки. Визжат тормоза, рядом останавливается сразу несколько патрульных машин. От «мигалок» начинает мельтешить в глазах. Старшина, отблевавшись, поднимается с четверенек и закидывает руку за спину. Лязгает металл. С нечленораздельным ревом, почти с колен, он прыгает в сторону «ментовоза», куда только что запихнули агрессора. Кто-то из его коллег успевает перехватить и отбить вверх ствол. Пуля уходит в небо. Старшину зажимают свои. Отбирают оружие, утирают лицо, заталкивают в машину. Присутствующие офицеры делают вид, что ничего не видели.

Наконец носилки в машине. Водитель рвет с места так, что захлопываются открытые двери. Почти мгновенно нас догоняют и обгоняют две патрульные машины. С ревом, мигалками летим в Горбольницу. Там ждут.

Долго отмываемся в приемном покое. Не стесняясь друг друга, раздеваемся и замываем одежду. Халаты ладно, новые выдадут, а вот брюки… Эх-х-х, жалко штаны, почти новые.

Около нашей «РАФы» стоит патрульная машина ГАИ. Наш водитель и милицейский лейтенант молча курят. Молодой гаишник старательно домывает наш салон. Не за страх. По совести.

Что говорить? Молча киваем друг другу и забираемся на свои места…

- «Медик. Медик 42. Горбольница. Свободен в 19.35.»

* * *

К ночи наконец заехали на станцию. Поменяли шприцы, сдали карточки, дополнили «укладку» лекарств. Поднялись в холл у «аквариума». Там стояли квадратом дермантиновые диваны с низким столом посередине – ритуальное место чаепития и чаетрёпа. Налили, заварили, еще налили… Кофейники работали непрерывно. Только их конверсионная родословная (делались на каком-то оборонном заводе) позволяла выдерживать такие сумасшедшие нагрузки. Пили чай три-четыре бригады в тот момент, когда в холл зашел странной походкой один из наших коллег. Педиатр. Обычно ездил один. Спокойный, уравновешенный человек.

Сбросив карту вызова, он, строго глядя перед собой, прошагал до дивана и плюхнулся с краю. «Ненормальность» его поведения была отмечена, но деликатность не позволила сразу приставать с вопросами. Наконец, отхлебнув чаю, он произнес:

- Только не говорите, что я все вру!

«Обчество» изобразило вежливое внимание опытного психиатра. Рассказ был коротким и внятным. Последовала пауза. Народ пыжился, медленно набирая давление. Разрядил всех вопль Старшего врача смены, который проверял каждую карту вызова:

- «Это что за херня тут написана, а?!!!!»

Тут взорвались все присутствующие! Хохотали до слез и соплей, до икоты и пуканья. Потом пошли комментарии и советы, которые вызывали все новые волны смеха. На несколько минут станция была просто парализована. Ржали все.


...Вызов был невнятный, жалобы путаные. Угрозы для жизни не было, а потому послали первого вольного врача. Им оказался наш доктор-педиатр.

Встретила его молодая взволнованная пара. По количеству цветов и празднично накрытому небольшому столу доктор понял, что, видимо, попал на «бал». Что и выяснилось буквально через пару минут. У молодой пары состоялась сегодня свадьба. Во как! Не больше и не меньше.

Молодожены были воспитаны на редкость сурово и на радость своим папам и мамам пришли к бракосочетанию целомудренными как билеты «Лотереи-Спринт». Все ритуальные приседания и подпрыгивания были соблюдены. Родственники съели и выпили положенное количество, пожелали молодым всего самого хорошего, в том числе и продолжение рода и оставили их одних. Вот тут и возникла загвоздка.

В теории… кое-что… было известно. Были даже заранее прочитан ряд порнографических «источников» в лице «Декамерона», «Виконта де Бражелона» и просмотрены растлевающие журналы «Ванда» и «Гинекология и акушерство». Основное осталось тайной. Первая брачная ночь уже была на пороге, а вот ясности в действиях не было никакой. Что делать? Кто может посоветовать профессионально и при этом сохранить серьезность? ...Они позвонили на «03».

«Молодым» потребовалось немало времени, чтобы объяснить приехавшему доктору суть необходимой «скорой» «помощи». Надо отдать должное доктору – он сумел, стиснув лицо в суровой маске, задать необходимые вопросы и понять, что перед ним – оранжерейные экземпляры. После чего состоялось популярная лекция на тему «Откуда берутся дети и как этого добиться». Доктор, страшно боясь обмочиться от сдерживаемого смеха, объяснял буквально на пальцах и примитивных рисуночках «что», «куда» и «для чего». Молодожены, видимо от стресса потеряв остатки разума, сидели с пунцовыми ушами и остановившимся взглядом, внимая через слово семинару по «продолжению рода». Отчаявшись от пятнадцатого по очереди вопроса «а как же он туда всунется, ежели он большой, а дырочка у ей ышшо маленькая?» доктор с зубовным скрежетом подавил в себе предложение показать всем все на личном пример, причем зайти в образовательном процессе «сколь угодно» и «куда угодно».

Наконец принципиальные тезисы были усвоены, и «профессор» отбыл восвояси. Еще двадцать минут он рыдал от смеха на плече у водителя, пытаясь описать нормальным языком в карточке вызова, что именно он делал у пациента(ов)…

Теперь попытайтесь представить реакцию на этот рассказ утонченных сотрудников «Скорой», когда каждый легко сумел поставить себя на место коллеги и потому рвал сейчас жабры от гомерического смеха.

* * *

Очередная эпидемия гриппа. Опять задержки вызовов, карусель этажей, раздробленные бригады. Ночью потеряли одну бригаду. Уехали на вызов и не отзываются по рации, не отзваниваются по телефону. Решили послать по адресу за ними дежурную машину, которую держали для транспортировок. Водитель спустился в гараж и обнаружил «пропавших». Перед открытыми воротами, в гараже, стояла машина с работающим двигателем. Вся бригада спала мертвым сном. Какая степень утомления должна была быть, если хватило нескольких секунд ожидания открытия ворот, чтобы «срубило» всех в почти коматозный сон. Пробудили их только нашатырем и снегом. И снова послали на вызова.

* * *

Сегодня повезло, машину получил новую с толковым водителем. Загрузил барахло, перекинулся парочкой новостей с другими ребятами и вот уже и вызов. Бодренько пылим по указанному адресу. Судя по коду жути быть не должно. На звонок открыли сразу, хмурый мужчина провел в комнату, где на диване лежала женщина около тридцати с мокрой тряпкой на голове. Сильная головная боль, повышенное давление. Опухшее от слез лицо. Лишних вопросов не задаю, но видно, что все мое курлыканье и уколы – не в тему. Наконец не выдерживаем оба. Я задаю вопрос. Она, вскочив с дивана, вцепляется мне в руку и начинает в голос рыдать. Кое-как, с помощью мужа, выясняю, что же все-таки случилось. Оказывается в соседней комнате лежит их собака, овчарка, которую час назад сбила машина. Живая, но…

Молодой красивый пес лежал на боку, вздрагивая всем телом и тихо повизгивая. Периодически, по всему телу проходила крупная дрожь и он вытягивал лапы, как бы потягиваясь. Глаза были налиты кровью, сукровица из носа, ссадины на голове и боку. На мое прикосновение он отреагировал вяло, вскинув и тут же уронив голову. Осторожно прощупываю ему кости. Вроде все целы, хотя могут быть повреждены ребра в месте удара. Челюсти целы. Голова… Явны признаки тяжелого сотрясения головного мозга… Но вот что делать-то? Я не ветеринар и что в таких ситуациях делать собакам не знаю.

Хозяева стоят рядом на коленях и не сводят с меня глаз. Блин, вот попал! Даже спросить некого, на станцию ведь не позвонишь за советом. Ладно, буду лечить, как лечил бы ребенка.

После нескольких уколов пес немного успокоился и даже попробовал полакать воду. Пора ехать. Отмахиваюсь от неловких попыток дать денег, пирожков «на дорожку» и выхожу из подъезда. Грустно. Не знаю исхода. А горе у людей неподдельное.

…Через пару недель Старший, зазвал к себе «на мостик» и вручил на бумажке телефонное сообщение, переданное через операторов «03» с того самого адреса «доктору, который приезжал на вызов»: «Спасибо большое за помощь! Особый поклон от Мурата…». Поглядев на мою невольную улыбку, Старший не сказал ничего.

* * *

Пельменная на «Богданке» была излюбленным местом ужина всех, кто вынужден был работать сутками. Пельмешки были «ручные» и вкусные. И контингент был особый. В основном водители, таксисты, скорая, милиция, всякие ремонтные службы. Народ суровый, языкастый и упрямый. Как-то так сложилось традицией, что «скоропомошников» всегда пропускали без очереди. Без единого лишнего слова. Поэтому когда какой-то мужик в очереди возмутился и достаточно громко начал высказывать свое недовольство тем, что ему придется дожидаться новой «варки» пельменей «…а он тоже голодный. А вот наглецы (в составе восьми человек - две бригады «Скорой») из-под носа уводят все готовые пельмени!...» всё кафе замерло. Мы молча посторонились и дали ему возможность взять свою порцию. Презрительно свистя носом и отдуваясь, он сгреб поднос и, не глядя ни на кого, устроился за столиком. Мы дождались своего и тоже присели неподалеку. И тут началось… Каждый «водила», отходя от кассы, ставил на его стол тарелку с пельменями. Лишнюю. Купленную специально для него. «Голодного». Молча, без реплик.

Через пару минут стол был заставлен. Мужик сидел с пунцовой рожей и давился пельменем. Тихо встал и, не поднимая от пола глаз, ушел. Больше его там никогда не видели…

* * *

Теплый вечер ранней осени. За окнами мелькает стремительно желтеющая листва. Запахи становятся острее, звонче. Солнце, выигрывая последние партии у наступающего вечера, поджигает костры рябин. Машина плавно скользит по улице и даже каким-то волшебством минует большинство рытвин и ухабов. Завороженные переменчивой цветовой симфонией, молчим…

- «Медики-Медики-Медики !!!...»

Адреналин рванул в кровь. Голос Старшего врача по рации был непривычно жестким и наполнен каким-то предгрозовым электричеством. Не так уж часто он подходил к рации диспетчеров.

- «Медики! Разговоры прекратить! Слушать всем! Ситуация «Кедр»! Повторяю – ситуация «Кедр»! Всем свободным «Медикам» выполнять немедленно! Всем «Медикам» на вызовах с ситуацией ниже 66 «К» - выполнять немедленно! Всем водителям информировать свои бригады, если они не у рации! Ситуация «Кедр»!

Все наверняка слышали, как иногда воют сирены оповещения «гражданской обороны». Тоскливо, тревожно, муторно. А теперь представьте, как вдруг начинают кричать сирены ВСЕХ «скорых»… Как они все одновременно включают проблесковые маяки и разворачивают в одном направлении, как постепенно, но очень быстро собираются в колонны, летящие через весь Город…

«Ситуация «Кедр»»... За этим безобидным словосочетанием скрывается предчувствие огромной Беды. Так закодирован план участия «Скорой помощи» в ситуации, когда на Город падает самолет. Тянет до аэропорта, но уже падает. А вариантов нет – Город слишком огромен. Предполагается Катастрофа. Массовые жертвы. «Скорые» стягивают ближе к аэропорту. На все – минуты… Милиция разгоняет все машины с центральных улиц, обеспечивая проезд не только нам, но и пожарным, солдатам, ремонтникам… Машины летят одна за другой, с минимальным разрывом, ослепляя дома фарами и мигалками. Сумасшедшее ожерелье чем-то разгневанного Города. Нервы натянуты до предела, до звона…

- «Медики-Медики-Медики!... Отбой! Повторяю – «отбой»! Ситуация «Кедр» отменяется! Отбой! Сумели посадить. Всем домой. Разбирайте вызова…»

Общий выдох облегчения наверное шелохнул листву. Возникает пьянящее чувство свободы и легкости. Хочется смеяться, петь, сделать какую-нибудь веселую глупость. Наверное в этот день люди, встретившие бригады «скорой» были удивлены их спокойствием и улыбками. Всё казалось простым и незначительным по сравнению с несостоявшейся бедой.

* * *

Заехали на гипертонический криз. 66 «К». Полечили. Давление снизилось. Пациенту похорошело. Им всегда «хорошело», когда внутривенные инъекции делала Света. Стройная брюнетка с фигурой и походкой балерины и безупречной техникой всех медсестринских манипуляций. В какие «жилы» она попадала и в каких условиях – это отдельная повесть! Строгая, большеглазая с шикарными соболиными бровями, в идеально выглаженном халате, который умудрялся каким-то волшебством сохранить свою свежесть до конца дежурства. Обязательным ее ритуалом было мытье рук перед уколами. Вот и сейчас не обошлось без него… Вышли из квартиры, подошли к лифту.

- Ой! Ребята подождите! Я сейчас.

- Что такое?!

- Да колечко забыла на полочке у умывальника, когда руки мыла…

Звонок в дверь. Ещё… ещё… Странно, ведь только ж вышли ! Наконец открыли… на цепочке…

- Чего вам?!

- Извините, вот сестричка наша у вас колечко забыла на полочке в ванной, когда руки мыла… Позвольте…

- Ничего она у нас не забыла! Шастають тут!...

«Бамммм-с!!!» С грохотом захлопнулись двери…

Постояли. Помолчали. Светка беззвучно плакала. Санитар Леша предложил поджечь дверь. Предложение угасло как неперспективное. Не доказать. Не найти. Не вернуть. Точка. Помните историю про «французское мыло»? Вот так-то…


Иногда воспоминания о «скорой» напоминают мне самому лоскутное одеяло. Кусочки, кусочки, кусочки… Хочется рассказать, а сам себя останавливаешь… Как передать? Какими словами объяснить? Как заставить почувствовать тоже, что и ты? Как доказать право на любовь, уважение и понимание к этому порой непонятному и неприступному «братству» Спасателей?

Может быть мне это сегодня все-таки удалось? Ну хоть на мгновение?

Если да, то передайте мой поклон ребятам и девчатам, мужчинам и женщинам в белых халатах или красных комбинезонах, стоящим в ваших дверях с фразой: «Здравствуйте, доктора вызывали?»

3

Ткнулся лицом в открытые тетради и мгновенно провалился в глубочайший сон. Первый раз со мной такое стало. Потом ребята говорили, что замолк на полуслове и… в «нокаут»

Самое смешное, что сидел рядом с доцентом кафедры. «Её» семинар, репутация строжайшей и пунктуальнейшей церберши. Вся группа усаживается вокруг длинного стола, раздаются истории болезни и начинается вивисекция студенческих мозгов. Тетка растерялась от такого вопиющего «номера», потыкала меня локтем, дождалась пока я разлепил один глаз и тихо попросила: «ну ты хоть не храпи так!»

Я невменяемо и счастливо хрюкнул и опять выключился… Потом, конечно было стыдно. Извинялся, краснел, что-то пытался сказать. Но «цербер» смотрела на меня все понимающими глазами и вздыхала.

- «Скорая»?

- «Скорая» - повинно кивал я головой.

- Ну нельзя же так. Ведь вы похоже вообще не спали. Которые сутки уже?

- Третьи, Людмила Петровна…

- А почему так?

- Дык сами видите что творится.

- Ну да, понимаю. А рефератик по сегодняшней теме мне принесите все-таки. Тема важная, мне нужно знать, что вы материал усвоили.

- Разумеется, всенепременно, обязательно, на следующий семинар.

Фу-у-у, пронесло кажется. Сейчас две лекции и снова на Станцию.

* * *

...У женщины на стресс прыгнуло давление. Сосуды хрупкие и глубокие. Аккуратно «зацепил» тоненькую жилку на кисти и помаленьку ввожу «коктейль моей бабушки». Все нормально, если бы не четыре (4) кошки, сидящие на столе напротив и внимательнейшим образом изучающие все мои действия. Синхронно поворачивают свои остроухие головенки за моими руками и явно пытаются заглянуть мне в глаза. (Где-то я читал, что животные не выдерживают прямого взгляда!) Ну да. Эти четыре звереныша мне конкретно обозначают, что бабушка - не бездомная! И если обижу – буду иметь дело со всеми четырьмя!

* * *

- «Медики-Медики», кто освободился в центре, ответьте «Медику Старшему».

- «Медик 22» на  Димитрова.

- Пишем «Медик 22». Гостиница «Центральная», номер 406. Ситуация 66К. Как поняли?

- Понял. 66К в «Центральной»

- Спасибо «22-ой». 17.45

Прохожу с каменным лицом мимо напыженного и с фальшивой улыбкой швейцара. Он меня конечно не помнит. Но я-то помню, как он нас с ребятами не пустил в гостиничный холл, когда мы удирали из-под внезапно разыгравшегося ливня. «Ладно, погоди, змеина, сейчас что-нибудь придумаю»…

- Ах да, милейший! Будьте любезны, захватите в 406 номер реанимационную укладку из машины. Водитель вам покажет, что именно. И поспешите, ситуация критическая!

Скрывая ехидную улыбку, вхожу в лифт. Оно мне там нафиг ничего не нужно, но холуй лампасный урок получит.

Стучусь в указанную дверь, здороваюсь и прохожу в номер. Напротив меня стоит герой наиболее значимых для меня в детстве фильмов. Как живой. «Замерзаю» на пару секунд. Видимо для него подобная реакция обывателей уже стала привычной. Улыбается и своим потрясающим бархатным голосом приглашает пройти дальше.

- Тебя как зовут, доктор? Дмитрий? Отлично, Я – Николай. Слушай, тут такое дело. Мы в вашем городе на гастролях с театром. Через пару часов спектакль, а наш товарищ прихворнул. Как бы его… вылечить быстренько. А?

- Конечно! Что случилось, где больной?

- Больной этот, ...его, в спальне почивают! Без малейшего сознания, …мать!

Захожу в соседнюю комнату. На здоровенной кровати, наискосок, лежит другой мой кинокумир. Пьяный в хлам. То есть не просто «выпимши», а в состоянии анабиоза и окукливания. Встречаюсь взглядом с Николаем. Тот сокрушенно разводит руками. «Не уследили мол…»

- Хронические заболевания есть? Аллергия на медикаменты? Сердце здоровое?

- Ну так вот это его заболевание и есть, чуть проворонили – он уже и готов. Запойный он. Ничего поделать не можем. Ох, подведет всех…

Ладно, есть у нас «волшебная микстура». В две «двадцатки» идет бешеный коктейль из витаминов, стабилизаторов, гепатопротекторов, детоксикантов и прочего. Все в вену струйно, потом капельницу с физраствором, мочегонное, магнезий в вену медленно… Оп-па! Уже и глазики открылись, уже и в туалет захотелось…

«Здрассте-здрассте! Нет, выпить не хочу. Нет, автограф тоже не хочу. И контрамарки мне не пригодятся…»

На всякий случай делаю ему кардиограмму. Все нормально.

- Чаю ему дайте и побольше. Сладкого и с лимоном.

- Спасибо Дмитрий. Выручили! Может все-таки придете на спектакль? …Н-нда… Вижу что не придете. Не осуждайте. У всех своя судьба… Всего доброго!

Какой мне смысл его осуждать. Жаль только своих детских фантазий…

У двери топчется швейцар увешанный сумками с «реанимацией». Заворачиваю его обратно со словами «Слава Богу – не пригодились». Так и не понявший моего мелкого озорства, он пытается вытянуть из меня подробности. Обломись, сплетник старый!

На удивление вызовов сегодня мало и бригады подтягиваются на станцию. Сидим, пьем чай, грызем сушки. Беседа течет лениво и в никуда…

* * *

На лестнице, ведущей с улицы, появляется незнакомый парень. Крутит головой, рассматривая «аквариум» с диспетчерами. Явно кого-то ищет. Так случилось, что я сидел с краю и поэтому он обратился ко мне.

- Извините, а можно доктора попросить меня посмотреть?

- А что случилось? Какой именно доктор вам нужен?

- Я тут шел неподалеку. Шпана пристала. Подрались. Видно в драке пнули в спину здорово. Или ребро сломали или еще чО… Спина болит и руку поднять больно.

Народ притих на мгновение, уловил ключевые слова и продолжил благостное жужжание. «Молодой» попал на пациента – ему и разгребать. Вздохнув, я полез в саквояж за фонендоскопом.

- Давай, снимай куртку. И пойдем в комнату отдыха, взгляну…

- Доктор помогите мне! Руку поднять не могу…

Парень поворачивается ко мне спиной. У меня падает челюсть. В спине, чуть ниже лопатки наборная рукоятка ножа.

- !!! Парень! Ты куртку не снимай! Ну, ее! Я так посмотрю… И вообще ложись прямо здесь на диванчик. На живот!

Народ, услышав мои бодрые лозунги, удивился и примолк, не видя из-за моей спины «пейзажа». Тем более, что своими командами я сгонял с насиженного места трех человек! Развернувшись ко всем лицом, делаю страшные глаза и вслух осведомляюсь:

- А не позвать ли нам для консилиума доктора Петухова[3]?!

После чего помог молодому человеку аккуратно лечь на живот. Тут уже проняло всех. Бодрым галопом в комнату отдыха за Петуховым ускакал один из санитаров, свободные доктора скучковались вокруг диванчика. Обмениваясь многозначительными взглядами, и малозначимыми для постороннего человека репликами. Парень только успел заподозрить неладное, как прибывшая бригада «шоков» уже взяла его в оборот. Клинок тампонировал рану, потому вытаскивать его не стали. Как был, лицом вниз, перебросили пациента на «штурмовые» носилки и исчезли со станции…

Некоторое время все молча пили чай, переваривая «ситуевину»… Комментариев не было.

* * *

- «Доктора Мищенко, Сергеев, Федоров, Панкина подходим за вызовами!»

Мне достался странный вызов в медприёмник железнодорожного вокзала. Код нечасто встречался, потому я даже зашел к диспетчерам «03» уточнить о чем идет речь. Вечер обещал быть нескучным.

Мерзкозеленая краска на стенах и рыжий кафель служебных помещений ж/д вокзала свел бы любого эстета в могилу. Запахи культивировались десятилетиями. Полуслепые лампочки висели, наверное, со времен электрификации Сибири. В медпункте сидела молодая цыганка с ребенком на руках. По тому, что можно было увидеть, у ребенка была явно повышена температура и даже на расстоянии были слышны свистящие хрипы. Проблема была в том, что она наотрез отказывалась дать осмотреть ребенка. Тревогу забили бабки, которые продавали всякие съедобные мелочи на привокзальной площади. Одна из них увидела и услышала достаточно, чтобы позвать милиционера и объяснить ему ситуацию.

Цыганка, не обращая внимания на ребенка, моталась среди толпы и выпрашивала милостыню. Там ее и прихватили, проводив в медпункт. Обиженная фельдшерица прилаживала на место полуоторваный воротник своего халата и сдвинутый шиньон. Цыганка без боя не сдавалась. Останавливал ее только пузатый сержант, перекрывший собой дверь.

- Ты понимаешь, что у тебя ребенок болен?

- А тебе какое дело?!

- Я – врач. Здоровье ребенка – моя забота. Давай я его просто послушаю, на твоих руках?

- Нет!!!

- Почему?

- Не твое дело! Это мой ребенок и ты его не трогай! Полезешь – прокляну!

- Оставить тебя здесь с больным ребенком я не могу. Поедем в больницу.

- Зачем? Не поеду никуда! Отпустите меня! Я ничего плохого не сделала!

- Иди! но ребенка оставишь здесь.

- Нет!!!

- Тогда поехали! Сержант, могу я попросить сопроводить нас?

До детской больницы пятнадцать минут спокойной езды. Цыганка смотрит загнанным волком и готова сигануть в любую щель. Проезжая знакомым переулком, вдруг подскочил от идеи.

«Скорая» притормозила у глухого высокого забора с разукрашенными железными воротами. На стук во дворе глухо залаяли собаки.

- Михалыч дома?

В ответ пробухтели что-то невнятное…

- Позови!

Через пару минут впустили во двор. Я знал это место. Не один раз сюда заезжали «скорые». У хозяйки бронхиальная астма, с которой не всегда справлялись домашние самостоятельно. На крыльцо вышел невысокий широкоплечий бородатый мужик. Мы были знакомы по вызовам, хотя больше трех слов он никогда не проронил. По тому, как суетилась вокруг него разнообразная челядь, я знал, что он среди цыган далеко не последний человек.

- Михалыч, доброго тебе здоровья! Извини что беспокою. Тут такое дело…

Кратко пересказываю ему ситуацию и прошу совета. Нахмурившись еще больше и не вступая в дискуссию, он спускается с крыльца и подходит к машине. Происходит чудо. После короткой фразы процеженной сквозь зубы, цыганка, молча, передала ребенка мне и, потупив глаза, шмыгнула в открытые ворота. Михалыч неожиданно протягивает мне руку и произносит целую речь...

- Куда везешь ребенка? Хорошо. Наши за ним присмотрят. Спасибо тебе.

Через полчасика дитём уже в полном объеме занимаются в больнице.

* * *

После полуночи потихоньку скапливаемся на станции. Относительно спокойное дежурство. Может удастся и поспать. В комнате отдыха пока еще много не занятых коек. Вытягиваюсь во весь рост и мгновенно отрубаюсь…

Странные сны снятся в такие вот моменты на «Скорой»…

Снится, что вызовов нет и спать можно бесконечно долго и слаще нет расплющенной больничной подушки и провисшей сетки и нет силы, которая выдернула бы тебя из бесконечной глубины… Вот только на собственное имя реагируешь  мгновенно и автоматически…

- «Дима, у тебя вызов!»

Сбрасываешь ноги и пару секунд еще сидишь, «запуская реактор». За те несколько шагов, что отделяют комнаты отдыха от «аквариума», успеваешь погримасничать, зевнуть и одернуть на себе халат.

Старший врач стоит, облокотившись на перила лестницы ведущей в гараж. Приветствует взмахом сигареты. Без слов, поднятыми бровями и характерной мимикой спрашивает «чем порадовали» диспетчера…

- «Молодой «живот» на Ботсаду».

Благословляет той же сигареткой. Подъехав к нужному дому обнаруживаем, ставший модным в последнее время около таких дворов здоровенный, сваренный из швеллера, закрытый на амбарный замок, шлагбаум. Таким образом, жители оберегают себя от чужих машин и связанного с ними грязи-шума. Все понятно, но нам-то что делать?! Объехать невозможно, деревья. До нужного подъезда метров сто. Ладно, прогуляюсь. Подавляя в себе растущее раздражение и какую-то тревогу, сгребаюсь и топаю.

Чуяло сердце не напрасно. Молодая женщина. Спортсменка, комсомолка, не красавица. Живот подвздут, брюшина «семафорит», кишечник совсем тихий и при перкуссии четкий уровень жидкости. Лицо осунулось, заострилось, субфебрилитет.

- Когда живот заболел?

- Два дня уже…

- А чего ждали?

- Думала пройдет… У меня месячные болезненные… Задержка была… Думала они вот и начались… А потом хуже и хуже…

«…мдя… похоже на  «внепапочную беременность», разрыв яичника или трубы, откуда-то ж в пузо накровило...»

- В больницу надо… Вы одна живете?

- Да. Я сейчас соберусь…

- Лежите и показывайте, что взять и куда сложить. Вставать вам нельзя. Категорически…

Молодец дамочка, видно, что страдает, но собрана и относительно спокойна. Следуя конкретным инструкциям, быстро собираю в сумку какие-то тряпочки, тапочки, книжку… Во время сборов заглядываю в отгороженный книжными полками уголок. Вся стена увешана вымпелами, медалями, какими-то фотографиями, стоит пара кубков… Вот и понятна ее терпеливость. Привыкла к боли.

Иду за носилками и тут до меня доходит, что мало того, что нам с водителем придется тащить не маленькую, в общем-то, женщину достаточно далеко, предварительно поизвивавшись на лестничных клетках, но и обойти с носилками этот долбанный шлагбаум не получится…

Минимумом ненормативных слов излагаю ситуацию водителю. Получаю ответ в стиле «И я такого же мнения, коллега…». Понятно, что монтировкой замочек у шлагбаума не сковырнуть. Три часа ночи. Ключи не найдешь. Остается воспитательно-наступательная мера. «Дискотека»…

Врубается на машине вся иллюминация, сирена-«квакалка» и «ревун». Через считанные секунды загораются окна, практически во всех квартирах, близлежащих домов. Давнув еще разик на клавишу «ревуна», дожидаюсь момента, когда, через угасающий вой становятся слышны матерные вопли разбуженного гегемона, и деревянным голосом на максимальной громкости объявляю: «Срочно открыть проезд для «Скорой»!!! Немедленно!!!...» Из подъездов выходят несколько человек и идут к машине. Вижу, как мой водитель быстро прячет в рукав монтировку.

- «Если чего – вызывай по рации ментов…».

Выскакиваю навстречу. Не давая вставить и полслова, начинаю грузить:

- «Так! Четверо со мной – понесете больную. А вы… Как хотите, но открывайте шлагбаум…».

Вручаю невольным помощникам носилки и, не слушая ничего и никого, рысью несусь обратно в квартиру. С некоторой задержкой «санитары» бегут за мной. Водитель подбодряет процесс еще одним рявканьем сирены. Увидев больную, и поняв что все серьезно, мужики без лишнего слова подхватили носилки и со всем старанием вынесли из подъезда.

Машина уже стояла внизу, готовая принять на борт пациента. Шлагбаум был открыт и, судя по хмурым взглядам, которые мужички бросали на кого-то в тени подъезда, закрыт будет теперь не скоро…

* * *

…На станции легкая суета. В углу, диспетчера отпаивают валерьянкой молодую докторшу. Та, глотая слезы и сопли, в который раз пытается рассказать, как на нее кинулись, в расчете на спирт и наркоту, какие-то упыри. Судьба ее занесла в городской «Шанхай». Туда даже милиция заезжает усиленными патрулями, а тут «Мальвину» послали. Накрахмаленный халатик, кудряшки и голубые глаза в пол-лица… Водитель отбил. Старший орет на виноватых. Невиноватые попрятались, чтобы рикошетом не прилетело.

Пошел за чаем, пообщались с приятелем–однокурсником. Тот обычно ездит на Заельцовской подстанции, но сегодня перебросили сюда. Поболтали об институтских новостях. Увидел знакомую докторшу, вспомнил, что обещала на прошлом дежурстве пару ампул «пеногасителя». Лекарства, которое, при остром отеке легких, подавляет пенообразование и позволяет человеку дышать.

Худенькая женщина стояла в темном углу коридора с сигаретой и чашкой и как-то странно тряслась. Увлеченная своим занятием, она не заметила, как я подошел и откровенно перепугалась. В руках у нее были зажаты несколько ампул, содержимое которых она сосредоточенно вытряхивала в чашку с чаем. Огромные глаза за очками наполнены усталостью и тревогой. Молча протягивает мне пустые ампулы на ладони. Кофеин…

- «…Иначе не выдержу… Давление падает… А на больничный нельзя…».

Что ей сказать?! Прочитать мораль о кофеиновой зависимости или лекцию об износе миокарда? А кормить ее двоих детей и бабушку лектор будет? Ибо папенька растворился в астрале, узнав, что у второго ребенка порок сердца…

Вот и пашет она… Наперегонки со смертью… По две смены.

* * *

…Слава Богу, конец дежурства. Погода отличная. Прогуляться до института – милое дело! Тем более, что нужно успеть на семинар, который начнется только в половине одиннадцатого. Все здорово! Немного удалось поспать. Перекусил припасенным бутербродом. Легкая небритость и воспаленные глаза компенсированы пижонскими светлыми штанами и белыми летними туфлями. Настроение замечательное.

Пройдя три-четыре шага от перекрестка, буквально подпрыгиваю от жуткого удара и визга раздираемого железа где-то за спиной! Не знаю из-за чего, но на перекрестке «сошлись» три легковых и одна грузовая машины. Уже по силе удара и видимой деформации кузовов понятно, что жертвы будут. Начинают работать рефлексы и автоматизмы. Не обращая ни на кого внимания, быстро обегаю все машины. В ближайших ко мне «жигулях» трое, в «волге» один, в других «жигулях» еще двое, в грузовике только шофер. Больше всех пострадала троица в «жигулях». Водитель лежит лицом на руле, вся левая сторона головы в крови. Пассажирка рядом с ним изумленно разглядывает собственные руки в крови и раздавленных куриных яйцах (видимо везла на коленях упаковку), еще не зная, что сейчас нахлынет боль от раздавленных ног. Я вижу перламутрово-розовые осколки прорвавшие ткань юбки в районе колен. Мужчина на заднем сидении без сознания, очень нехорошо дышит и дрожит всем телом.

Из «волги» водитель уже выбрался из-за руля, баюкает руку и с ужасом осматривается. Пробегая мимо, силой усаживаю его на газон. В другом «жигуленке», похоже, что отделались парой ушибов и ссадин. Водила грузовика вяло машет рукой на вопрос «Где болит?». На голове рассечение почти во весь лоб, начинает медленно заливать лицо кровью. Приказываю ему сидеть на месте и снова спрыгиваю к смятому автомобилю. Вокруг уже набежало народу, но никто не делает ни единого шага к машинам. Стоят и смотрят. Ахают. Некоторые крестятся… Ору, чтобы вызывали «скорые» и обязательно говорили «69Р». Кто-то выскочил из толпы и побежал к телефону. Чую запах бензина. Доходит, что еще не все сделал, как надо.

Сдергиваю крышку с горловины бензобака и пытаюсь открыть капот. Не получается, клинит. Хрипя от напряжения, пытаюсь вырвать его силой. Встретившись глазами с каким-то мужиком в толпе, кричу… Что кричу - не помню, но рядом оказываются несколько человек. Все вместе срываем капот. Сбрасываю клеммы с аккумулятора и буквально жестами толкаю помощников сделать тоже самое со всеми машинами. Открываю дверь со стороны водителя и понимаю, что человек агонирует. В голове вмятина с мой кулак, видно размозженное вещество мозга. По ушам бьет утробный крик его пассажирки, который тут же прерывается благодатной потерей сознания. Шок. Максимально быстро ощупываю голову и шею. Вроде все цело. Задираю юбку. Кровищи море, но жутких алых фонтанчиков не вижу. С помощью добровольцев аккуратно вынимаем её из машины. Один резиновый жгут у меня был в дипломате, второй навертели из какого-то ремня. Перетянули оба бедра. Слышу визг тормозов и периферическим зрением вижу мелькание знакомых халатов. «Подоспела кавалерия!»

По правилам медицины катастроф, оказавшийся первым на месте, врач берет на себя обязанности сортировки и управления потоками раненых. Буквально несколькими словами перебросившись с ребятами из следующей смены, растаскиваем по машинам всех пострадавших. С воем сирен они разлетаются во все стороны.

Постепенно доходит, что всё. Ты уже не нужен. Вокруг толпятся какие-то люди в штатском, милиция. Медленно отхожу в сторону, подбираю дипломат. Ловлю на себе взгляд какой-то женщины и выражение ужаса на ее лице. Медленно рассматриваю свои руки, по локоть покрытые черной коркой засохшей крови, пижонские светлые штаны, превращенные в нечто неописуемое, и понимаю, что так просто по городу идти нельзя. Забредаю в «Детский Мир», как раз напротив перекрестка и прошу у продавщиц возможности умыться. Вдруг становлюсь каким-то неловким и криворуким. Мыло несколько раз выскальзывает из рук на пол. Не могу сообразить, как и чем соскоблить грязь с обуви. Девчонки охают и ахают и пытаются задавать вопросы. Практически их не слышу, на голову как-будто аквариум надели… Наконец, худо-бедно привожу себя в порядок и выползаю на улицу…

От момента аварии прошло не больше часа… или сутки… или вообще это все случилось в прошлой жизни?

…Домой – домой – домой … спать-спать-спать… крепко-крепко…

…Не подскакивая от прикосновения к плечу или далекой сирены «Скорой»…

4

Опять порвал халат при посадке в машину. Оттопыренные из-за укладок со шприцами, карманы делали фигуру похожую на толстожопого медведя и соответственно меняли габариты. Вечно цеплялся за что-нибудь. Девчонки будут ворчать на выдаче. Переживем...

Вызов писал на планшете, придерживая плечом трубку радиотелефона и другой рукой приветственно стискивая огромную лапищу водителя. "РАФ"а, задумчиво похрюкивая старыми амортизаторами, выкатилась со двора станции и неспешно направилась в сторону Ботанического сада. Хорошо на улице... "Золотая осень". Тепло, сухо, красиво.

Настроение испортилось уже в подъезде. Запах... Кто не чуял, то не поймет. Запах "отсроченной смерти". Оно вроде и не пахнет, как должно пахнуть, а вот ... "воспринимается"... да так, что вся шерсть дыбом встает. Без лишних слов скользишь между смутными фигурами родственников и, наконец, оказываешься один на один с человеком, чья душа уже застенчиво балансирует на границе миров. Терзаясь страхом и терзая неизвестностью близких людей. "Онко" убивает не опухолью... Убивает страхом. Может быть, этот пещерный страх и воспринимается на расстоянии, еще невозможном для обоняния, но уже доступном для других, непонятых еще систем восприятия.

Бесполое, полурастворенное в пространстве белых простыней, существо желает только одного - беспамятства, забытья... Огромная доза, способная мгновенно убить взрослого здорового человека, медленно скользит в иссохшую руку, вызывая легкий румянец на гипсовом лице и... Слегка приоткрытые глаза вдруг наливаются небесной синевой и слышно тихий шелест-выдох "Спасибо...".

Ненавижу себя в такие минуты... Свою беспомощность и бессилие...

* * *

"Температура", гипертонический криз, пищевое отравление, ожог кипятком, пара транспортировок... Дежурство течет своим чередом. Приближается ночь. Время всякого рода экзотических приключений, будь они не ладны. Заехали на станцию. Старший врач, уединившись с молодым коллегой в уголочке "курилки", и даже, кажется, приобняв за плечи, производит шепотом "воспитательный процесс". Это видно по виноватому вилянию всего молодого тела и несчастному выражению на лице. Старший врач - педагог опытный. Никогда не позволит себе отодрать виноватого на людях, но уж "с глазу на глаз" скажет тебе все, что думает. Доступно, жестко, справедливо. Я сам попадал пару раз в "объятия". Бр-р-р... Но до сих пор дословно помню, что и почему было сказано.

- "Доктора Савельев, Патрушин, Федоров примите вызова..."

- Чаво едем?

- Головка - вава, сердечко - кака, жизнь - бяка! И, не поверишь! Все на одном адресе - Донского 45...

- Ага... расхворались, ебть... На ночь глядя. Спать уже пора! Днем не болеют, ночью - скоко хошь.

- Золотые слова! Только кто бы слышал...

Так, беззлобно переругиваясь, уже доехали и теперь ползем в небольшом микрорайоне, цепляя поисковым прожектором номера домов.

Пожилая женщина - гипертоник со стажем. Чего-то нынче привычные лекарства ее никак не поддержали, давление сорвалось в "свечку" и не желает падать. Вены все в узлах, кое-как подкалываюсь на кисти, на всякий случай завожу тонкий катетер по игле. Ответа на стандартные лекарства адекватного все еще нет. Начинаю понимать, что "попал". Давление продолжает расти и, что самое поганое, "нижнее" начинает поджимать "верхнее". Возникают так называемые "ножницы". Где-то, системно, возник тотальный спазм сосудов. Приходится мгновенно просчитывать все возможные комбинации лекарств. Нельзя чтобы возник конфликт лекарств или наоборот возникла лекарственная синергетика, когда действие вполне безобидного спазмолитика вдруг усиливается на порядки и возникает такая "буря", что подавить ее возможно уже только в условиях интенсивного отделения или как минимум в присутствии специализированной бригады.

Лекарствами я запасся, правдами и неправдами выпрашивал, менялся... ну... и стырил пару-тройку ампул... Каюсь! Только вот лекарствами тут всего не решишь. Организм не отвечает на фармакологию и все! А давление все растет...

Звоню на станцию и, не выпуская из поля зрения пациентку, прошу приехать на консультацию доктора Смирнову. На станции знают, что если веселым тоном зову доктора Смирнову (специализированная кардио-бригада), то "песец" уже не просто подкрался, но весело улыбается прям в лицо. Услышал, то чего боялся услышать.

- Дим, все в разъезде. Крутись! Поставим на "приоритет", предупредим водителя по рации, но когда приедут - не знаем. Сильно худо?

- Ага, полный зоопарк пушнины.

- Ясно. Удержи до "шоков", всех предупредим.

- И на том спасибо!"

Весело скалясь, возвращаюсь к пациентке, несу какую-то пургу о магнитных бурях и многочисленных пациентах, которым всем хреново, "...но вот у вас-то, любезная Екатерина Семеновна, все не так уж и плохо, просто медленно действуют лекарства, видно уже давно болеете, привычка на них выработалась...".

Треплюсь, а у самого холодеет даже в заднице. В очередной раз чавкаю грушей тонометра и, с каменной физиономией, отмечаю, что показатели переваливают критические отметки. Прикладываю фонендоскоп к груди и отчетливо слышу хлюпающие звуки, сопровождающие каждый вдох. "Блиииин... Отек легких начинается... Ёшкин кот, как ее вытащить-то... На "подножном корму"... Ни кислорода, ни хера..."

Женщина начинает мне что-то говорить, невпопад отвечаю, но вдруг слышу, что она "заговаривается". Смотрит на меня и несет полную чушь, причем одновременно на раскрасневшемся лице появляется отчетливый бледный носогубный треугольник.

Уже ничего не объясняя, усаживаю ее на постели. Родственники притащили два ведра с горячей водой. Ноги в воду. Подушки за спину. Окна нараспашку. Вытаскиваю из укладки иглу максимального диаметра - "воздушку" и с первого захода подкалываюсь в локте. Провожу то, что раньше назвалось кровопусканием. Самого потряхивает от адреналина. Достаточно коротких слов, а то и междометий, чтобы окружающие безупречно выполняли то, о чем прошу. Наложил жгуты на ноги выше колен. Прекратил сбрасывать кровь. В катетер ввожу противоотечные препараты. Вслушиваюсь в какофонию хрипов в легких. Вроде бы становится поменьше. Да, уменьшается... Теперь не прошляпить "откат"... Сейчас могут одновременно заработать все препараты, что вводил ранее.

Кто-то трогает за плечо, сердито поворачиваюсь. За спиной Смирнова с бригадой. Делаю шаг назад. Ребята одновременно со всех сторон обступают пациентку и начинается стремительная манипуляция. Смирнова окидывает взглядом всю картину, протягивает уже возникшую ЭКГ-ленту между пальцев и карандашом шевелит вскрытые ампулы на тарелке. Поднимает глаза на меня, улыбается и кивает. Из меня как-будто выпускают воздух. Мешком оседаю на подвернувшийся стул.

Почему мне никогда не интересно в казино? Может быть потому, что азарт от рулетки несравним с эмоциями в таких вот ситуациях? Когда чувство справедливой победы топит в себе все остальные эмоции.

Тетеньку замечательно полечили, родственники собирают ее в больничку. Мы со Смирновой мирно общаемся в углу, уточняя последовательность действий, показатели давления, пульса и заполняя карты вызовов. Она, оценив объем моего вмешательства, делится со мной лекарствами и подсказывает кое-какие специфические приемы. Довольные друг другом, разъезжаемся.

Бригада забрала пациентку, я тупо разглядываю новый вызов. "Транспортировка"... Ладно, хоть отдохнем малость.


На станции переливания крови вручили кейс-холодильник с кровью и адрес, куда доставить. Ситуация не острая, но попросили поспешить. Детское онкогематологическое отделение.

Нас там ждали. Кейс сразу же подхватили и унесли.

Вижу знакомое лицо - институтский преподаватель. Сегодня дежурит по этому отделению. Узнает меня и приветливо приглашает на чай. Времени немного есть и пообщаться с интересным человеком тоже хочется. Она не удивлена, что видит своего студента на "Скорой", но беспокоится как это отразится на учебе. Успокаиваю как могу, шутим, грызем сушки. Оглядываюсь в довольно уютной ординаторской и вздыхаю от тихой зависти. Мне бы так дежурить... На хорошем диване, да с телевизором.

- Татьяна Васильевна, в шестой палате, Сережа не спит. Вас зовет, говорит, что спросить что-то хочет. Подойдете?

- Можно мне с вами?

Еле заметная пауза все-таки возникла...

- Ну хорошо, пойдем. Ты здесь еще не был?

...Длинный коридор, мягкий линолеум приглушает шаги. Стены расписаны аляповатыми цветами, зверушками, радугами, облаками. Один медсестринский пост, второй... Сестёр нет, дверь одной из палат приоткрыта, в коридор отброшен конус света.

В палате две койки. Одна пустая, на второй ребенок. Мальчик лет 6-7. Катетеры, мониторы, капельницы, провода. На фоне всего бело-голубого, чистого и блестящего - большая плюшевая собака в ногах... Рядом суетятся две медсестры.

Знаете... Очень трудно описывать больных детей...

А еще труднее... Таких вот...

Огромные глаза, заострившиеся черты лица, два островка волос... Почему-то только на висках... Сухие, покрытые коростой губы и пальцы, почти незаметные на простыне... Это то, что успел увидеть... Слова он выталкивал из себя с видимым усилием.

- Что не спишь, Сережка. Время ведь уже позднее... Или болит где?

- Нет... не болит... я спросить... хочу...

- Что спросить, малыш ?

- А в воскресенье... будет... "Чип и Дейл"?

- ...Ну-у... будет наверное. Конечно, будет!

- ...А можно я ...доживу...... до воскресенья?... "Чипа"...хочется... увидеть...

Я не помню, как я оказался в коридоре. Как вслепую шел на выход... Как стоял на крыльце больницы, судорожно втягивал в себя свежий ночной воздух и давился слезами...

Я - "Скорая", но здесь мы не успели...

5

Сегодня один водила бил другого, в курилке. Причина была. Но какая-то мутная… Не до конца очевидная. Бил за то, что тот украл какую-то деталь из его личного «козлика-газика» и приспособил на свою «скорую». Примчавшийся старший врач наорал на обоих, заставил вернуть все «взад» и пошел ругаться с хозяйственниками по поводу необходимой детали.

Бригада участливо «полечила» своего битого водителя ваткой с йодом и пообещала к ближайшему празднику флакончик вкусной и полезной для здоровья микстуры от всех болезней. За проявленный энтузиазм, самоотверженность и милый коллективу идиотизм.

Весна… Ручьи, птички, запахи, оттаявшее говно в самых невозможных местах… В целом хорошее настроение и приятные гормональные всплески. Солнышко заботливо пригревает гипофиз. Женщины начинают послойно раздеваться и уже, у мелькающих за окном машины прохожих угадываются, где талии, где грудь, ну и все-такое… остальное.

Провожу воспитательную работу перед выездом из гаража. Мы сегодня работаем с известным всей станции «джигитом». Приходится каждый раз сдерживать его трудовой порыв и объяснять, что на высокую температуру или при транспортировке непрокакавшейся бабушки в больничку не следует лететь по тротуарам и песочницам, пугая неловких и малопрыгучих прохожих ревом сирены. Тот, выкатывая свои армянские глаза, «мамой клянется» быть сдержанным и застенчивым, как чукотская школьница и «Дима-джан» не будет краснеть за его поведение. Также с кровью вырвано обещание - петь задорные национальные песни за рулем только в отсутствии пациентов в машине. Уф-ф-ф… Дежурство будет нескучным. Парень-то золотой, но вот его кавказский темперамент иногда переходит все границы.

Забираю из дома роженицу с решительным оскалом на лице (не на моем, ясен перец!) С таким выражением, наверное, первый раз с парашютом прыгают и, подводя ее под ручку к машине, успеваю скрытно показать кулак водителю. Тот, скрестив руки на груди, закатывает глаза и убедительно трясет головой, показывая, что понял мою невысказанную просьбу. Ехал спокойно. Проникся настолько, что несколько раз за дорогу оборачивался, поглядеть удобно ли пациентке в салоне. При этом скорость не снижал и остальные машины игнорировал. Пару раз я сам чуть не родил.

* * *

Заехал на «конкретную» «малину». Пациент расписан как иконостас, но смотрится это все как хохлома на старом танке. Язвенник со стажем. Нерациональное питание и ненормированный режим труда и отдыха способствовали, понимаешь-ли… Упорно пытаюсь пробить окаменевшие узлы на месте вен в локтевом сгибе. Спокойно понаблюдав за моими попытками, пациент молча отбирает у меня шприц и с первого раза подкалывается, воткнув иглу себе куда-то между пальцев. У меня мороз по коже от его манипуляций.

- Студент?

- Студент…

- Учись, студент. Такое в школе не покажут… Чайку будешь?

- Спасибо. Рад бы да времени нет…

- …Ну да. Страдальцы всюду… Ты, доктор, в карточке-то лишнего ничего не пиши, ладно?

- А меня ничего кроме вашего диагноза и состояния не интересует…

- Вот и ладушки! Вася проводи хорошего человека...

Оборачиваюсь и вздрагиваю. Я сам не мелкий, но, уперевшись глазами в пуговицу на груди «Васи» и осознав бесшумность, с которой возник у меня за спиной этот бульдозер, понимаю иллюзорность личной безопасности…

* * *

На станции «удачно зашел» к операторам «03». По поводу чьего-то дня рождения кроили торт, вот и мне достался кусочек ароматного бисквита. Стараясь продлить удовольствие, даже не стал чаем запивать.

Кто-то аккуратно подергал за рукав. Оборачиваюсь – знакомый водитель, пару смен назад с ним ездили. На «скорой» новичок, но водила классный.

- Тут такое дело… деликатное…

- Говори, чего случилось?

- Я сегодня с Мишкиным езжу…

- И чего ?

- Он уже с вызова «никакой» вышел. Шатался, чушь какую-то молол, ругался. Приехали на станцию, а он даже из машины не вылез. Как сидел, так и отрубился… спит, храпит, слюни пускает… Чего делать-то?!

- Странно. Вроде мужик справный, не алкаш.

- Да вообще, похоже, что не спирту, а какой-то дряни хлебнул. Не пахнет он алкоголем! Чо я не знаю чтоль… Неудобно закладывать-то начальству… Посмотри, чего это он…

- Пойдем глянем, всякое бывает.

Доктор Мишкин сидел в центральном кресле салона, запрокинув голову, и хрипло дышал. Наклонившись над ним и щупая пульс на сонных, я  увидел то, чего не хотелось бы, но предполагалось: отсутствие сознания, слабая реакция зрачков, бледность и обильный пот. Пульс частил. Внезапно он весь передернулся и появился запах мочи.

- «Шоков» сюда! Живо!

Частый топот вперемешку с матами заметался под сводами гаража. Ухватившись кое-как, перетаскиваю Мишкина на носилки. Не успел закатать ему рукав, как в машину с двух сторон полезли «шоки» и сочувствующие.

- Он что, диабетик ?

- Да нет, никогда не жаловался.

- Манифестация похоже.

- Сразу в кому соскочил.

- Везите его в отделение, пусть дозу подбирают.

- Да, отъездился мужик, похоже.

- Вовремя прихватили?

- Вроде, да… Вон реагирует уже.

Перебросили носилки в машину «шоков» и, молча проводив взглядами выскользнувшую из ворот «РАФу», поднялись в холл. Грустно и муторно. Было ясно, что человек «сломался» не на ровном месте. Работа доконала.

* * *

Почему-то, когда солдаты или офицеры, выполняя свой долг, бывают ранены - их награждают, чествуют, поддерживают хоть как-то. Почему «скоропомошников», поймавших стрессовую «пулю» от перегрузки, сорвавших навсегда артериальное давление от бессонных ночей, уничтоживших диски в позвоночнике от переноски тяжелых пациентов в чудовищных условиях, загубившие желудки, сердца, почки, сосуды, переломавших руки-ноги-позвоночники в «протараненных» лихачами «скорых», досадливо отставляют в сторону, редко и брезгливо назначив сиротские пенсии по инвалидности. Они «на фронте» каждое дежурство. И не только деньгами (а сколько это, кстати, стоит?) можно и нужно проявлять внимание и уважение к человеку, готовому и спасающему любого из нас от беды.

Эй, люди! Не жалейте добрых слов, жестяных орденов и дешевых путевок в санаторий. Пусть, подыхая на работе, они хотя бы гордо улыбнутся… «Не зря! Меня вспомнят!»

* * *

Разразилась серьезная гроза. Молнии, гром, проливной дождь. Природа сердито отмывала зачумленный смогом Город. На удивление резко упало количество вызовов. Видимо свежесть и чистота воздуха уже помогали справиться кому-то с болячками. Возникла забавная ситуация. Диспетчер на рации несколько раз переспросив что-то, возмущенно разводит руками и, обернувшись к Старшему врачу говорит:

- «Медик 5-й» дурака валяет! Я ему передаю адрес, а он утверждает, что на этом месте жилого дома нет! Как нет, если я на соседней улице живу и каждый угол там знаю!

- Переключи на меня! «Медик 5-й», в чем дело?

В спикерфоне треск, похрустывание, скрип какой-то… Гроза дает помехи… Наконец прорывается мужской голос:

- «…ш-ш-ш-ш…нет там дома!!! Не морочьте мне голову! Стадион, потом большой перекресток и парк…. хр-р-р-р…. крс-с-с-с-с… позови …..ш-ш-ш-ш… его…»

«Старший» начинает заводиться. Город он знает наизусть и указанный в вызове адрес для него понятен. Спрашивает у диспетчеров:

- Кто у нас сегодня «Медик 5-й»?

Внезапно повисает пауза. Диспетчер на рации тыкает пальцем в доктора, стоящего за стеклом и сосредоточенно запихивающего в щель заполненные карты вызовов.

- Да вот же он. Доктор Алексеев.

- ..А я с кем разговариваю?!

- ?!

- «Медик 5-й», кто в бригаде?

- хр-р-р-р…. ш-ш-ш….с-с-с-с… Доктор Гузун… а вы кто?!

- Простите, доктор, а …вы в каком городе?

- ?!! Вы чего? ш-ш-ш-ш-ш…

- У вас как с погодой?

- Что за …с-с-с-с… гроза и дождь… ш-ш-ш-ш…

- Понятно… Атмосферные аномалии… Вас приветствует Центральная станция скорой помощи города… Старший врач Бобович.

- ш-ш-ш-ш… ха! Здорово! Кишинев на связи!... Привет коллегам из Сибири…

Потом знающие люди разъяснили, что в грозу в атмосфере иногда возникают такие необъяснимые «коридоры», по которым даже сравнительно маломощные радиостанции внезапно пробиваются на огромные расстояния. Совпадение конечно было редкое… И в позывных и в адресе.

* * *

Специализированные «неврологические» бригады часто попадают на вызова к психически ненормальным людям. Почему-то стесняясь назвать истинную причину, люди начинают говорить о «головной боли, нервном срыве, утрате сознания» и тому подобном. Едет невропатолог. Иногда и один, без помощника. Всякое бывает.

Вот и сейчас… Диспетчер жестом привлекает внимание Старшего врача и включает «громкую связь»:

- Здравствуйте, у телефона доктор Бартеев. Я говорю с космодрома на улице Фадеева 18. У нас тут затруднения с пуском ракетоносителя к Альфе Центавра. Космонавт и провожающие волнуются. Нельзя ли пригласить к нам на консультацию Главного Конструктора Всех Ракет, генерала Коваленко с группой экспертов, если можно!

- Можно-можно, у нас все можно…

По внутренней связи на станции звучит:

- «Доктор Коваленко, у вас срочный вызов! Бартеев на себя вызывает….»

Кодировка вызова обозначает, что предполагается встреча с психически больным человеком в состоянии возбуждения. Обычно на такие вызова идут, сняв халаты, чтобы не провоцировать агрессию, и заранее заготовив «вязки» и шприц-тюбики с антипсихотиками на всякий «пожарный случай». Ребята в «псих-бригаде» крупненькие, спокойные, даже слегка меланхоличные. С философским отношением к жизни и событиям в ней. Они, не моргнув, выслушают как концепцию захвата вселенной, так и обвинение в людоедстве и, без единого лишнего слова, помогут оратору переместиться сначала в машинку, а потом и в лечебницу. Хотя казусы конечно были…

Скажем, однажды попутали адрес, а ошибку выяснили уже в машине. Когда запеленутый «клиент» обрел дар речи и внятно, хотя и на матах, объяснил разницу в адресе между «корпусом 1» и «корпусом 2». Свою бессвязную речь и неадекватную реакцию на троих нехилых мужиков, которые в первом часу ночи, вежливо позвонив в дверь, «втекли» в прихожую, а затем профессионально «зафиксировали» начавшего орать и плеваться мужичка в трусах в горошек, неудавшийся пациент даже объяснять не стал. Откупились от скандала литром спирта.

* * *

…Повезло с вызовом. Дальний адрес, но в черте обслуживания нашей станции. Ехать туда полчаса и обратно тоже. Можно замечательно задрыхнуть часик на носилках.

...Кто-то притащил четыре килограмма кофе в зернах. Зеленого, нежареного. Где взяли и почему в таком виде – не вдавались. Делили как воду в пустыне. Кофе на «скорой» - напиток жизни.

...На окраине города в аварию попали доктор и водитель. «РАФа», уворачиваясь от обгоняющего идиота, пришла «в лоб» в бетонную стену. Обоим перебило ноги и зажало в обломках. Водитель еще и грудную клетку об руль сильно ударил. Видя, что тот «зашелся» от болевого шока, доктор вкалывает ему морфин (укладка с наркотиками всегда при себе, не в сумке). Морфин был в «полевой» упаковке (шприц-тюбик). На себя не хватило. Пока дождались помощи, пока вытаскивали из обломков, доктор умер. Острый инфаркт от болевого шока…

…Стал невольным свидетелем разборок между мужем одной из наших медсестер и целой бригадой. Ревнивец прибрел на станцию и дико орал, обвиняя жену в сексуальных связях со всей бригадой, станцией и мужской половиной городского населения. Как выяснилось, бил её после каждого дежурства. Молчала от стыда. Козел получил от санитара «двойку» (левой - прямой в печень, правой – хук в челюсть) и обещание яйца оторвать, если еще, хоть раз с женой руки распустит. Прибили рыдания женщины «Не бейте его! Он хороший..»…

…У одной из наших докториц кто-то украл в день зарплаты все деньги. На станции. Кто – так и не нашли. Тётку успокоили кое-как и, через пару часов, без громких лозунгов и усилий, собрали по принципу «сколько можешь» всю сумму. Уговорили, чтобы взяла. Потому что не хотелось, чтобы думала на каждого… Пусть и понемножку…

...У соседки, пожилой женщины, случилась остановка сердца на фоне нарушений ритма. Муж прибежал босиком из соседнего подъезда. Очень хорошо «завелась» на массаже. Все без последствий. Искренне благодарят и приветствуют при каждой встрече… А до этого ворчали, что «скорая», иногда подвозя и забирая меня с ужина, разворачивается прямо под их окнами на первом этаже.

Иногда мы болеем и боль наша закрывает разум. Иногда мы здоровы, но помним лишь то, что удобно помнить. Мы счастливы и несчастны. Мы дороги сами себе и, иногда, близким. Мы Выживаем, а хотелось бы Жить. И у нас всегда есть шанс, набрав знакомый номер, услышать через несколько томительных и бесконечных минут: «Здравствуйте, Скорую вызывали ?...»

Много это или мало? Знать, что помогут?

6

Я долго вел сам с собой спор о необходимости выкладывать прожитое в полном объеме, на суд, а для кого-то и потеху. Может не стоит? Слышите меня? Вы! Те, кто по ту сторону листа! Может уже стоит отвернуться? Как Вам привычно отворачиваться от грязи, боли, страданий, ужаса неизбежных исходов. Оставайтесь в своем мире. Он не так уж плох.

Заглянув в ЭТУ реальность, вы уже никогда не будете прежними… Предупреждаю по-честному, на берегу…

У меня нет цели специально ткнуть читателя в страшное, омерзительное и невозможное, но сущее… Чему пришлось быть свидетелем или участником. Но это НЕвыдуманные истории, а потому, имеющие право на Память…

Каждый из эпизодов заставлял меня снова и снова задавать самому себе вопрос «Что такое Человек?», «Человек ли я сам?».

Каждый из эпизодов был экзаменом на право не стать безумным в безумном мире.

* * *

Подпрыгивая вместе с машиной на колдобинах, пытаюсь прочитать конспекты лекций. Препод вреднючий, спрашивает только по своим лекциям. «Мания величия, бляха муха!» Ведь тоже самое написано и в учебнике, но его личная интерпретация в устах студента самолюбию намного слаще.

Вот и адрес. «Слава ЖЭКу, лифт рабочий». Уже в кабинке лифта приглядываюсь к кодировке вызова. Уныло констатирую : «Все ясно! Что ни хрена не ясно. Под этот код можно все, что угодно запихать…». В дверях встречает коренастый мужичок с цепким взглядом из-под мохнатых бровей. Офицерская гимнастерка без погон. Протягивает руку. Странно, но даже приятно. Далеко не каждый так встречает.

- Больная там, в спальне. Я подожду на кухне. Что нужно будет – скажите.

В квартире чисто, прибрано, но не «живо». Такое ощущение, что все разложено по местам декоратором, а не жильцом. В спальне нахожу спящую женщину лет пятидесяти пяти, скромной комплекции. Короткую прическу выделяют абсолютно седые виски и россыпь «инея» по всей голове. На прикроватной тумбочке чисто. Обычно удается по набору «аптеки» в изголовье определить, с чем сталкиваешься. Не в этом случае. Перевожу взгляд на женщину и поражаюсь абсолютной, небесной, голубизне ее глаз. Несколько секунд разглядываем друг друга.

- Я – врач. Со Скорой. Чем порадуете, Елена Степановна? (ее имя мне вдогонку сообщил встречающий)

- Вы такой молодой.

- Возраст не главное. Что с вами случилось? Что беспокоит?

- Это наверное Гриша запаниковал… Я… У меня случается теперь… Теряю сознание.

- ?

- У меня опухоль мозга, доктор. Оперировать невозможно. Что-то очень злое и в недоступном уголке. Очень быстро растет. У меня ничего не болит. Я просто не чувствую ног и периодически пропадает зрение. Есть выписка из госпиталя, вот тут в ящичке. Мне совсем немного осталось. А муж всё не может понять и поверить. Он у меня военный, генерал. Привык, что всё может подчиняться его приказам. Ведь ничего не изменилось. Я – все та же. Я просто сильно устала…

- Чем я могу Вам помочь сейчас?

- Поговорите с мужем, пожалуйста. Откровенно, по-мужски… Наши врачи его боятся и не говорят всей правды… А мне он не хочет поверить. Сам мучается и меня мучает.

- Попробую.

Нужно ли это врачу «скорой»? Входит ли в его прямые обязанности?

На кухонном столе стояла бутылка «Посольской», банка с маринованными огурцами, нарубленная на куски колбаса и нарезанный неровно батон. Среди всего этого великолепия выделялись матовым блеском «Макаров» и покрытая бисерным потом лысина крупной головы, лежащая на кулаках… Не нужно было много времени, чтобы объяснить человеку очевидное. Несмотря на налившиеся мгновенно кровью глаза и неизвестно откуда появившийся пистолет. Было очень страшно. Смотреть в полыхнувшие безумием глаза, но извлекать из пересохшего горла убедительные интонации. Видно уже пришло время осознания и мужчина наконец принял жестокую правду.

Очень тяжело и больно утешать плачущих мужчин. Настоящих Мужчин. Слезы которых дорогого стоят.

Он пил водку как воду и не отрывал взгляда от пистолета. А я почти шептал. Что - уже не помню… Что-то о жизни и смерти, о любви и расставании, о счастье и печали… Наконец, ухватив последнюю фразу о том, что «...ей немного осталось, но пусть каждый ее день будет счастливым…», он выпрямился, остервенело протер глаза обеими руками и выдавил через силу: «Спасибо. Мне никто не рассказывал всего. Это жутко. Но мы справимся…»

Я сидел в машине и смотрел опустошенно в карту вызова… Что-то следует написать. Диагноз. Статус. Симптомы. Лечение. Исход.

Кому я сейчас оказывал помощь? Кого и от чего спасал? И почему так пусто на сердце?

* * *

…Вызывали на высокую температуру у ребенка. Дверь открыла озабоченная мамаша. Папенька, подтянув сползающие спортивные штаны, вежливо поздоровался и удалился на кухню. Прохожу в комнату. На кровати сидит десятилетний мальчишка, шея замотана шарфом. Бросилась в глаза выраженная бледность и одутловатость лица.

- Чем порадуешь, боец?

- Шея болит… И голова…

- Ну, показывай. Шарф размотаем?

Осторожно снимаю шарф. Вначале мне кажется, что я вижу дурной сон. От плеча до уха мальчишки колышется, отливая перламутром растянутой кожи, огромный пузырь. На его верхушке красуется приклеенный перцовый пластырь. Молча поворачиваюсь к мамаше… Та начинает что-то невнятно лепетать о том, что «…вчера утром был такой маленький прыщик… я ему сказала, чтобы налепил пластырь, а он вот видать налепил перцовый… а я не видела, не знала… а он шарфом замотался, я и не видела, ой, мамочки!.. а что это такое, а?...»

- ……Твою душу…!!!!!!

На мой вопль, теряя тапки, вылетает из кухни отец семейства. В секунду разобравшись в ситуации, свирепо пошел на жену, запихивая ее животом в спальню… Я уже звоню в приемное отделение ближайшей больницы. Объясняю ситуацию. Как хрустальную вазу выносим мальчишку на носилках. Если флегмона прорвется не наружу, а внутрь – конец! Осторожненько довезли, вовремя прооперировали. Литр гноя. Шрам длиной в двадцать сантиметров. Два с половиной месяца в больнице. Наглухо «посаженный» антибиотиками иммунитет и пищеварение. Цена родительской глупости и безразличия.

* * *

На сей раз «Скорую» вызвали менты в частный сектор. Просили поторопиться. Торопились. Обычно они весьма флегматично относятся к кризисным ситуациям и уж если их проняло, то… Ехали со всей «дискотекой». Сирена, ревун, мигалка.

…Мужик увлекался охотой. Решил перетрясти свою амуницию. Патроны он набивал сам. Видимо в его закромах были не только банальные порох и капсюли. Что-то там рвануло. И рвануло в руках. И надо же было такому случиться, что как раз к нему «гости дорогие» во двор заходили. Милиция с понятыми (кто-то настучал, что мужик браконьерит не по-детски). Услышав взрыв и стрельбу (а это капсюли рваться стали) все залегли и готовы были открыть ответный огонь, как из амбара вывалился персонаж кино «про зомби». Вместо рук до локтей развороченные во все стороны обрывки и обломки, вместо лица обожженная куча фарша из которой висит глаз «на веревочке». Как доверительно мне признался один из ментов «…если бы кто-то обосрался от того ужаса, остальные бы это поняли…».

Страшнее всего было то, что этот инфернальный кошмар продолжал быть живым человеком и упрямо не хотел терять сознание. Он сидел на лавочке у амбара, раскачиваясь всем туловищем и издавал мычащее-хрипящие звуки. Руки ему перетянули жгутами милиционеры, что делать с лицом никто не знал. Кровью залито было все что можно.

Ввели наркотики, подкололись на ноге с капельницей, лицо обложили стерильными салфетками. Не снимая жгутов, рыхло обмотали всю эту кашу на месте рук стерильными бинтами. Попробовали уложить на носилки – стал захлебываться кровью. Так в сидячем положении на чистом адреналине и приволокли его в БСМП.[4]

Когда мне попадается очередной фильмец, в котором режиссеру кажется верхом искусство размазать по съемочной площадке ведро кетчупа, я невольно вспоминаю эту историю. И становится брезгливо от дешевых потуг деятелей киноискусства напугать зрителей. Не смерть киношная страшна – жизнь.

* * *

…Такого адреса на листочке вызовов я еще не видел. Вопросов добавил еще Старший врач смены. Стоя у «Аквариума», он мял в пальцах незажженную сигарету. Очень серьезным взглядом, без привычного прищура и ехидства, проводил путь клочка дешевенькой бумаги от диспетчера под зажим на моей папке.

- Извини, что нарушаю очередность. Вызов срочный. Но… «шоки» заняты, а…

Тут он выдал нечто совершенно невообразимое…

- …А там …Это… В общем увидишь сам. Баб я туда послать не могу!

Я проглотил возмущение и молчком потопал в гараж.

- «Городская свалка. Южный сектор. Там встретят…»

Выпученные глаза водителя тоже энтузиазма не добавили. Ехали молча. Только подъезжая к «адресу», когда «уютный летний бриз», напоенный ароматами летней кучи мусора проехался в полной мере по нашему обонянию, водила обреченно выдал что-то об уникальных анатомических особенностях жителей города.

Нас встречали. Двое работяг, в немыслимого цвета робах, и водитель мусоровоза, молча, дымили ядерной махоркой. Где-то сзади квакнула сирена милицейского уазика. «Джентелеменский клуб» в сборе. Выездное заседание номер «мильен тысяч пятьсот первое» торжественно объявляется открытым. Белый халат «3-й свежести» смотрелся абсурдно, нереально чисто и неуместно в королевстве помоев и хлама. На какое-то время постарался отвлечься, разглядывая довольных жизнью ворон, и удерживая силой воли на месте, сожранный недавно бутерброд.

- Чем порадуете, компрачикосы?

Один из работяг, все также молча, показал рукой куда-то в сторону.

Неподалеку, в груде пестрого мусора лежала здоровенная грязная псина.

«Совсем охренели!!! Для собаки вызвали. Нашли ветеринара… доктор Айболит, мля…»

Тут до меня доходит, что все молчат. Как-то очень странно. Напряженно. Делаю несколько шагов по направлению к собаке. На грязно-серой морде появляется ослепительно-белая полоска зубов и раздается низкое утробное рычание. Но это меня уже не занимает. Я смотрю и с трудом удерживаю рвущийся изнутри вопль... Между собачьими лапами, у поджатого брюха с оттянутыми сосцами лежит человеческий младенец. Новорожденный. Живой. Он не плачет, только беззвучно раскрывает рот. Слабо шевелит голубоватого оттенка ручками с судорожно сжатыми побелевшими кулачками. Он закопан в мусор до половины тела. Точнее, видимо раскопан. Собакой. Щенной сукой. Которая лежит сейчас рядом, согревая ребенка своим тощим телом. Периодически вздрагивая и нервно облизывая его лицо, когда он вновь открывает рот. Эти кадры вламываются мне в голову по очереди, раскаленными гвоздями.

Сзади громко топая и сопя, появляются два милиционера. Один, увидев всю картину, багровеет лицом и начинает царапать кобуру, хватая судорожно воздух.

- ………..Она его что, ест??!!! Да, я ее сейчас!!!

- …Подожди! Она ж его не трогает, вон смотри... Греет!

Я приближаюсь и присаживаюсь на корточки. Не хочется орать, не хочется кидаться чем-то в собаку. Нужно забрать ребенка. Но как доказать собаке, как убедить ее, что я, человек, не наврежу этому детенышу. Как ей поверить тварям, что закапывают своих детей в помойку. Живыми.

Презрение. Ярость. Жалость… Скорбь.

Вот, что я увидел в карих собачьих глазах.

По-крабьи, боком приближаюсь к ребенку. Краем глаза держу в поле зрения задние лапы собаки. Если подожмет для прыжка, хоть успею прикрыть лицо или увернуться. Протягиваю руку к ребенку. Ворчание нарастает. Продолжая глухо рычать, собака морщит нос, показывая мне ослепительный частокол молодых клыков, и… кладет свою голову на ребенка. Накрывая его и оберегая от прикосновения. Я медленно начинаю разгребать мусор вокруг тельца. Низкое рычание сопровождает все мои манипуляции. Так, наверное, работают саперы, обезвреживая мины. Собака глаз не сводит с моих рук. Не могу проглотить ком, возникший в горле.

- …Собачка! Собачка… на-на-на, милая.. На, возьми!...

В какую-то мятую плошку водитель мусоровоза льет из термоса молоко. Очередное чудо.

Словно извиняясь перед остальными, поясняет: «…Язва у меня. Вот жинка термосок и снаряжает…».

Собака вскидывает голову, почуяв угощение, и внезапно шумно сглатывает набежавшую слюну.

- …Иди собачка!... Иди, моя хорошая… иди, попей молочка…

Еще раз, внимательно проследив за моими плавными движениями, собака встала. Глухо рыкнула, предупреждая. И, прихрамывая, подошла к миске с молоком. Только сейчас стало видно насколько она худая и изможденная. Инородными телами болтались под втянутым брюхом наполненные соски.

- Щенки у ней видать где-то рядом. Вишь, титьки-то от молока трещат, а сама тощщАя, как вешалка…

Собака жадно хватала молоко, не отводя глаз от меня и младенца. Достаточно было несколько движений, чтобы полностью выкопать ребенка из мусора. Взяв его на руки, я поднялся с колен. Ко мне уже спешил водитель с простыней. Ребенок жив. Обезвожен. Голоден. Но видимых повреждений нет. От роду ему максимум несколько часов. Снова ловлю на себе собачий взгляд. Встречаемся глазами.

«Все будет хорошо», - шепчу я себе под нос. В ответ вижу еле заметный качек повисшего хвоста. Ловлю себя на том, что хочется попросить у псины прощения.

- Доктор, вы куда ребенка повезете?

- В 6-ю ДКБ.

- Мы потом туда заедем, протокол подписать.

Старший милиционер, сняв фуражку, вытирает от пота лицо и внезапно, скрипнув зубами, выдает:

- Найти бы эту ссу…, извините, мразь ! Которая ребенка…, ну понимаете…! И грохнуть на этой помойке…

Дослушиваю эту свирепую тираду уже в машине. Водитель аккуратно закрывает за мной дверь, обегает «РАФу» и плавно трогается с места.

Мы едем по городу. Быстро. Молча. Остервенело удерживая в узде эмоции. Не хочется говорить. Хочется орать до немоты и биться головой. «Так нельзя!!! Это невозможно!!! Люди так не должны поступать, если они еще люди…»

Осторожно вылез из машины и быстро прохожу в приемный покой, улавливая на себе удивленные взгляды. Я еще не сказал ни слова, но ко мне обернулись все присутствующие. Тут до меня доходит, как я выгляжу и чем пахну.

- Вы из какой помойки выскочили?!!... В таком виде и в приемник детской больницы?!!! Вы что себе позволяете?!!!

Неопределенного возраста медсестра, продолжая накручивать себя визгливыми воплями, начинает извлекаться из-за стола. На ее крики выглядывает из смежной комнаты врач. Видит меня, меняется в лице и тут же понимает, что на руках у меня ребенок. Подскакивает, перехватывает. Мгновенно рядом возникает вихрь халатов. Всё.

Еле перебирая ногами, выползаю на крыльцо. Едем на станцию. Переодеться, помыться, написать карточку вызова.

Забыть бы такое. Навсегда. Да не получается…

7

«Господи… Прости меня, дуру грешную!!!... Возьми меня, Господи!... Оставь маленького!!!... Господи…»

…Захлёбываясь слезами и словами, вся перемазанная в крови, билась раненой птицей перед картонной иконкой «бабка». Женщине было чуть за сорок, но так уж сложилось. И сама родила рано и дочка особо не ждала. И вот беда пришла…

…С вечера, почти годовалый внучок закапризничал, слегка засопливил. Температуру бдительные родители померили, но было как-то несерьезно, около 37,5. Ничего угрожающего и подозрительного. Поохали, покачали на руках, попробовали утешить да развеселить. Ребенок особо не реагировал на веселушки, отворачивался, да все прикладывался головкой на родительское плечо. Вялый был какой-то. С тем и улеглись спать. Рано утром молодые занялись по хозяйству (дом был частный и забот хватало). А бабушка приняла на себя ребенка. Видимо женская, материнская интуиция наконец забила тревогу. Какой-то мальчонка - «не такой», странный. С повышенной температурой дети летают по дому, только лови. Ещё больше возбуждаются, всё и всех на уши поставить могут. А этот тряпочкой висит на руках и еле-еле отвечает на подначки, да прибаутки.

Наконец бабкина подозрительность победила, и она послала зятя вызвать доктора на дом. Парень, почувствовал тёщину тревогу и, вызывая «скорую» по телефону-автомату, не сомневаясь, заявил, что у ребенка высокая температура. И полетел листок с кодом вызова из рук оператора «03» по конвейеру к диспетчерам…

- Температура с утра пораньше. Не могли чтоль в поликлинику позвонить?

- Дык из поликлиник доктор придет только после обеда, да и то… смотря сколько вызовов ему напишут… Ладно, чего уж там. Глянем, полечим…

- Не люблю я эти частные сектора! Народ золу из печек на дорогу выбрасывает, а топит всякой фигней. Вот и приходится из колес потом «жареные» гвозди или какие другие загогулины вытаскивать…

Так, мирно болтая, мы пробираемся в лабиринте улиц из частных домов. Заборы, дома, ворота, редкие палисадники. Какие побогаче, какие вообще разваливаются. Дежурный собачий брех сопровождает нашу «РАФу». На улице ранняя осень. Относительно тепло и сухо. Пахнет горечью редких костров с ветками и опадающей листвой. Еще нет грязи и слякоти, но дожди уже становятся чаще и продолжительней.

Добрались. Вот и нужный адрес. У калитки переминается молодой парень. Хочет взять у меня из рук дипломат. Говорит, что он – отец ребенка и пытается что-то рассказать. Бдительно оглядываюсь – от дворовых Полканов уже на заборы запрыгивать приходилось. Нет, все в порядке. Большая будка в углу двора конечно нервно бухтит, погавкивает и стучит когтями, но закрыта на добротную щеколду. Дом большой, чистый, опрятный. Прохожу в горницу. Меня встречает женщина постарше с ребенком на руках и совсем молоденькая девушка с бутылочкой и пелёнкой. Ребенок, положив головку на плечо бабушке, дремлет. Пока, брякая рукомойником, мою руки, женщины наперебой рассказывают, что и как было… когда насморк появился, когда температура, когда вырвало… что давали, ну и так далее…

- Ну давайте посмотрим, чего у нас там приключилось…

Забираю ребенка у женщины и прошу постелить на стол одеялко. Действительно, мальчишка какой-то вялый, не сопротивляется, не плачет, не пытается меня рассмотреть, висит в руках тряпочкой, запрокинув голову. Глаза закрыты и ясно виден сосудистый рисунок на веках. Слишком бледен. Укладываю и начинаю аккуратно раздевать. В комнате темновато.

- Отодвиньте шторы и откройте ставни на окнах. Света больше надо!

Дальше события начинают разворачиваться со скоростью взбесившегося кинопроектора…

Ребенок, протестуя против раздевания, хнычет и, наконец, открывает глаза. Внешний угол правого глаза, практически половина глазного яблока залита кровью под склерой. Точечные кровоизлияния на левом глазном яблоке. Торопясь, стаскиваю с него маечку. Под левой ключицей две сосудистые «звездочки». Прямо на моих глазах, на груди появляются еще две. Такое чувство, что мне в живот сыпанули крупных осколков льда. В голове мгновенная паника, хаос и, поверх всего горят, вбитые терпеливыми педагогами, пара диагнозов с подобной симптоматикой. Прыгаю к своему чемоданчику. В уголке, почти забытая укладка-коробочка, а в ней преднизолон, левомицетин, пара одноразовых шприцев. «Менингококковая укладка», будь она неладна и навсегда забыта! Странное состояние – в голове сухо и холодно. Движения предельно точны и координированы. Расчет дозы мгновенный. Уколы сделаны, максимально быстро.

«Что теперь?!... Шоков вызвать!!...» На фоне всего этого где-то в сознании сидит в углу перепуганный до предела человечек и беззвучно орет от ужаса. Оборачиваюсь, и тут до меня доходит, что за все это время я не сказал ни слова и вся семья стоит рядом и обалдело наблюдает за моими манипуляциями.

- …Все вон!!! …Из дому!!! Ждать на улице!!!

- …Не пойду!... Убей, не пойду !!!...

«Бабка» вцепляется в край стола на котором лежит ребенок, глаза – два колодца.

- « …Остальных выгони! Особо опасная инфекция!!!...» шиплю ей прямо в лицо и вылетаю из дома. В два прыжка проскакиваю двор, рывком открываю дверь машины и, упав животом на сидение, дотягиваюсь до рации…

- «…Медик Главный!!! Медик Главный!!! Я – Медик 23… Срочно!!! Детских шоков на меня!!! Менингококцемия!!! Молниеносная форма… Скорее!!!...»

Ору так, что самому закладывает уши. Водитель вжался в противоположную дверь и пучит глаза из-за смятой газеты.

- Объясни им - где мы точно и как скорее добраться!!

Перебрасываю водителю микрофон и бегу назад в дом. В прихожей сталкиваюсь с родителями. Люди – тени. Я их уже не вижу. Зрение странным образом, «тоннелем» сконцентрировано на ребенке. Разум холодно фиксирует симптомы. «Так. Закровил. Течет отовсюду. Из глаз, из носа, из ушей, из под ногтей… Грудь, лицо, шея обсыпана точечными кровоизлияниями. Некоторые уже сливаются. ДВС-синдром во всей красе. Течет из проколов инъекционной иглы…»

- Господи!!! Царица небесная!!! Да что же это, а?!!! Доктор, что же это… как это??!!

- …!!!

Женщина дергает меня за халат. Увидев мое лицо и видимо поняв что-то, оседает на стул и начинает выть.

- Заткнись!!! Слушай!!! У ребенка особо опасная инфекция. Менингит. Молниеносная форма. Все что можно сделать – сделано. Шансов почти нет. Выживет – чудо будет. Можешь держаться – будь рядом. Нет – убирайся во двор…

В фонендоскопе слышно нарастающее хлюпанье в легких и ослабевающие тоны сердца. Начинается нарушение ритма… Вот один «пробел»… второй… Остановка дыхания и сердца!!! Легонько встряхиваю отяжелевшее внезапно тельце и мягко сдавливаю грудную клетку. Моих ладоней достаточно, чтобы охватить и большими пальцами точно сойтись в нужной точке. Начинаю массаж. Кладу на окровавленное лицо марлевую салфетку и через нее «дышу». В голове продолжает визжать сирена: «Менингококкцемия!!!... Рот в рот!!!... Совсем охренел?!!!» Да, раздолбай… да, тупица… да, идиот… Да, дышу… и он дышит…

В какой-то момент времени началась просто мистика. Видимо совсем лишившись разума и профессиональной критики от отчаяния, что теряю ребенка, я вцепился в скользкое от крови тельце и в мыслях взмолился, наверное, впервые в жизни…

«…Если Ты есть – помоги!!! Не дай ему умереть!!!...»

…Ребенок задышал самостоятельно, заплакал и попытался открыть глаза…

Он жил, когда бабка целовала его ножки и что-то непрерывно говорила, он протягивал к ней руки... Он жил и плакал, когда я пытался его перевернуть на бок, чтобы он не захлебывался собственной кровью… Он жил, когда у дома, взревев последний раз сиреной, тормозили с визгом «шоки»… Он жил, когда его выхватили у меня из рук и начали интубировать, катетеризировать, мониторировать…

Я сидел на лавке у калитки и безразлично рассматривал руки, покрытые черной корочкой запекшейся крови. Мой водитель подошел и протянул старенькое полотенце.

- Я тут, это… край намочил… а другой-то сухой… Ты, это …лицо-то оботри… и руки… или я давай… мне-то сподручнее… и халат давай снимем…

Мне не было странно, что взрослый дядька, матерщинник и циник, способный нахальничать в присутствии любых авторитетов бережно утирает мне лицо и руки, помогает выпутаться из халата... Мы вздрогнули одновременно. Когда услышали пронзительный женский вопль.

«Все...» - выдохнули оба.

… Иногда, вспоминая этот случай, я задаюсь вопросом: «Что мы приносим с собой к людям?... А что оставляем, когда уходим? С чем остаются люди?»

…Горстку пустых ампул, клочки ваты с пятнышком крови, упаковку от бинта или ленту кардиографа… или все-таки что-то большее? Что оторвалось от нашей души навсегда…

8

После четвертого курса медицинского института был послан злыми коммуняками на фельдшерскую практику в мрачные дебри Сибири. В компании таких же страдальцев и борцов за сохранность и девственность данной нам от природы чистоты разума. Не сказать, что главный врач ЦРБ сильно обрадовался нашему десанту. Хотя позже, разобравшись «хау ху» ему прислали, подобрел и приблизился к массам.

Ясно было, что двадцать мрачных от перспектив «лето в деревне» студентов-медиков могут превратить кому угодно жизнь в кошмар. Главврач оказался неожиданно хитрой рыбой. Сельская смекалка и богатый жизненный опыт подсказали ему, что наилучший путь к сердитому студенту проходит через вечно скулящий желудок и перспективы экологически чистого отдыха с задорными селянками. Что и было организовано в кратчайшие сроки. Желание все разнести в мелкие дребезги и поменять подушки с матрацами на самогон улеглось под тяжестью щедрого борща и обилия деревенских разносолов. В перспективе была обещана дискотека в местном клубе и выездное сафари  на карасей и окуней. После чего всех быстренько распределили по разным местам.

Понятно, что руки лишними не бывают. Тем более в сельской больнице. Персонал тащился от обращения к ним по имени-отчеству, пациенты от непривычного изобилия вопросов и странного интереса к собственному состоянию. Бабушки млели от долготерпения молодых «докторов» к подробности изложения истории болезни. Деды многозначительно шевелили лохматыми бровями и кряхтели от восторга, когда стройные и непомятые «докторши» осторожно трогали нежными пальчиками их артритные колени.

Уже на третий день одной нашей волоокой сокурснице было предложено выйти замуж. Молодой механизатор со сложным переломом обеих берцовых костей не выдержал зрелища богатого «воспаления легких» в лихом вырезе накрахмаленного халата в сочетании с поразительно тонкой талией. Только гипс, щедро налепленный на ногу воспламененного сибирского юноши, спас «нимфу» от немедленной женитьбы.

Я все эти интриги и страсти мадридского двора наблюдал с высоты своего опыта уже возникшей семейной жизни. А как вы хотели!? Человек, к тому времени уже целых полгода женатый, может, с ленинским прищуром, снисходительно наблюдать за веселой и несолидной возней однокашников. Мы с женой учились в одной группе, так что и на практику поехали вместе и, как людей «семейных», нас разместили в отдельном номере в местной гостинице. Что дало нам определенные преимущества в глазах «общества». Так как ребят поселили на территории больницы, в нескольких палатах отремонтированного корпуса, то любые… э-э-э… посиделки там были запрещены. Ну а в гостинице… Тут уж сам Бог велел… Посидеть, попеть, попить, потрепаться.

Народ постепенно осваивался. Осевшие в терапии делились с остальными огурчиками-помидорчиками, которые непрерывным потоком гнали пациенты, смущая незрелые умы. Попавшие в хирургию усвоили циничное выражение на лице, закатывали чуть не до плеч рукава халата и научились курить папиросы, держа их за мундштук зажимом «москит». Гинекология радовала внезапными застенчивыми приветствиями на улице от незнакомых женщин и мрачными взглядами их мужей. Брошенные в «инфекцию», проклинали судьбу и обещали принести «с работы» особо болезнетворную бациллу и накормить ею насмешников. Всем всего хватало, но… мне не хватало приключений …или адреналина… или и того и другого… Тайком от жены я полюбопытствовал о наличии в больнице службы «Скорой и неотложной помощи». Таковая в наличии имелась в размере двух «уазиков» и двух фельдшеров.

Размечтавшись и распустив хвост, я небрежно поинтересовался у Главврача - не желает ли он дружеской и профессиональной поддержки от ветерана «скорой». Так сказать в нагрузку к основной работе, на пол-ставочки …за небольшую денежку. Проговорив эти роковые слова и увидев вспыхнувший зеленый огонь в глазах «главного» я понял, что продешевил и влип. По-братски подхватив меня под локоток и запустив в голос бархатные нотки, он повлек наивную жертву в свой кабинет. Как позже я осознал, он не мог поверить своему счастью и спешил удостовериться – в своем ли уме доброволец. Мне были обещаны все немыслимые блага, деревенские лакомства и гостинцы, лучший из двух «уазиков», блестящая характеристика и отзыв после практики в институт, бюст на родине и хор молодых селянок за завтраком… причем завтрак подавать будет лично он. Мне бы спохватиться и дать задний ход, но не тут-то было! Главврач был опытным руководителем и хитрым мужиком. Вырываться из его щучьего захвата было поздно.

Это уже потом я узнал, что радиус действия «неотложки» ЦРБ около 80 км, а вот дальность рации на машине только 35-40 км. Что в этом радиусе около 15 деревень, в которых нет, не то, что больниц, нет даже постоянных фельдшеров в фельдшерско-акушерских пунктах.[5] Что оснащение машин… э-э-э… скудное. Что лекарств в укладке ничтожно мало и взять неоткуда… Но все это было уже потом.

Так я стал «Филином». «Аистом» была вторая машина, ну а «Совой» - собственно больничка. Диспетчером «Скорой» автоматически становилась дежурная медсестра приемного покоя. Она принимала вызова, она же и передавала их «кавалерии».

Первое же дежурство на примерах мне продемонстрировало существенную разницу между «городской» «Скорой» и «сельским» ее аналогом.

Про дороги я промолчу… Ибо до меня все уже было сказано. Слава Богу, не было дождей. Вот тогда бы это все превратилось в полный экстрим и киноужасы. Это в Европе на джипах сейчас за свои деньги гоняют по специально приготовленной грязи да по причесанным холмам и чувствуют себя Крокодилам Данди и Индианой Джонсом в одной милой упаковке. Там и тогда все было даром, натурой и в богатом ассортименте.

Заехав на первый вызов по поводу приступа бронхиальной астмы и успешно с ним справившись, я довольный и надутый от осознания собственной важности вышел на крыльцо дома пациента …и остолбенел…

Во дворе и за забором стояли люди. Много людей. И не просто так – на «заезжего» посмотреть – все за помощью. Четырнадцать (!) пациентов плюс сопровождающие лица.

И понеслась!

Язык оригинала: «лошадь в грудняку пнула», «колено гниеть», «жаба в печенках», «топор соскочил и в ногу», «мыша пальцы покусала, раздуло как барабан», «попалился», «шарабан болит, мочи нет», «опростаться втору неделю не можу», «жилы тянет», «короста зудючая»… и тому подобное. Всё требовало немедленного вмешательства и недюжинной энергии. Чтобы трансформировать деревенские диагнозы в понятные студенту требовалось нечеловеческое терпение и богатое воображение. Отчаявшись иногда понять, я стонал: «…Ну, хоть пальцем покажи!!!...»  Показывали. Та-а-акое показывали! В учебниках этаких картинок не найдешь.

С первого «вызова» я выбрался только через три с половиной часа, с языком на плече, полностью охрипший. В машине ехало со мной в больницу шестеро пациентов. Самых-самых. Увидев меня и толпу пациентов в приемном покое, Главврач блестяще исполнил трюк «пройти сквозь стену» и исчез с линии прицела. Найти его в тот раз в больнице никому так и не удалось.

И потекли будни... Опыт неотложной помощи, конечно, нарабатывался ошеломительный. Железа, ответственная за фантазию и изобретательность, дымилась от быстродействия. Сделать кровопускание, при отсутствии гипотензивных препаратов, даже не считалось за экзотику. Вправить челюсть с помощью полотенца, откалибровать посттравматическое косоглазие с помощью сита, шины из подручного материала, дезинфекция с помощью самогона, снижение температуры без лекарств, остановить приступ пароксизмальной тахикардии нажатием на рефлексогенные точки… Короче в ход шло все. Все что зацепилось в мозгах за время учебы. Впервые испытал жажду почитать на досуге учебник. Во как! Стимул к знаниям появился мощнейший. Каждый заезд в отдаленную деревню превращался в многочасовой прием по всем областям терапии, хирургии, педиатрии. Потом в машину набивались страдальцы, кому уже нельзя было ждать чудесного исцеления, и наша кибитка потихоньку плелась домой. Я сдавал «урожай» в приемный покой и отползал в укромный уголок отпиваться чаем.

* * *

На одном из вызовов мне очень не понравился набор симптомов, который выдал пятидесятилетний мужик. Очень это напоминало предынфарктное состояние. ЭКГ снять можно было, сами понимаете, только на патефон. Кстати, после этого случая «главный» торжественно выдал мне из собственных закромов портативный кардиограф. Ему просто в голову не приходило, что кто-то им мог кроме терапевтов в стационаре воспользоваться. Меня же учили читать ЭКГ кардиобригады и «шоки» «Скорой», моментально и больно тыкая носом в ошибки и привязывая полученные знания к конкретным больным и их симптомам.

Мужчина терпеливо перенес все мои манипуляции, продолжая жаловаться на «дурноту» и жжение за грудиной. Давление было низковато, но при этом подозрительно похлюпывало в легких. Я прервал привычный уже прием, предлагая двум пациентам с нами ехать в больницу, и с помощью соседей осторожно перенес мужичка в машину. Видимо сработала интуиция и я, на всякий случай, добротно подкололся с глюкозой, тщательно приклеив лейкопластырем иглу. Поехали. Пациент «заплохел» уже минут через десять транспортировки. Резкая бледность, пот, начал хватать воздух. Колю наркоту и пытаюсь поднять давление. Водитель, без принуждения и объяснения, погоняет наш «пепелац», расщеперившись за рулем как натуральный филин. От азарта и ответственности, не замечая, что жует незажженную сигарету, подвывает что-то нечленораздельное и топчет педали. Мне уже самому плохо. Сижу в полуприсяде у носилок в трясущемся «уазике», придерживая тяжелеющее тело на носилках и молясь, чтобы не вылетела игла из вены. Периодически меряю давление, что тоже становится постепенно цирковым аттракционом и, пытаясь сквозь шум, рев мотора и лязг железного «коня» услышать ослабевающие толчки изношенного сердца.…

Вытащив и перегрузив пациента на больничные носилки, я на секунду присел на стул в приемном покое.… Встал только через минут сорок и то, с помощью товарищей. Ноги просто одеревенели. Среди нас был парень, профессионально занимавшийся биатлоном. Посмотрев на мое перекошенное лицо, раскоряченную позу и выслушав кружевное объяснение, он хмыкнул, загнал меня на кушетку, велел снять штаны и в течении сорока минут самым свирепым образом терзал массажем мои ноги. Я выл и отбивался, но веселые однокашники воспользовались ситуацией и охотно ассистировали массажисту, зажав меня и не давая удрать. Спасибо ему огромное. Иначе назавтра я бы просто не встал.

* * *

Возвращаясь после одного из вызовов в ночное время, я устроился на крыльце, наслаждаясь тишиной и покоем. Погода хорошая, легкий ветер шевелит богатую еще шевелюру. Лягушки квакают у недалекого пруда. Роскошное прозрачное небо, полное звезд. Мыслей нет. Состояние чистого наслаждения природой. Красота-а-а…

В совершенную гармонию созерцаемой вселенной вмешался какой-то странный звук. Как будто кто-то пилил дрова. Потихоньку. Как бы стесняясь. Ну а чего такого? Ну, захотелось человеку ночью дров напилить. Не спиться ему.

Вжик-вжик… вжик-вжик… Любопытство разбирало все больше. Пошел на звук, посмотреть на ночного дровосека-энтузиаста. Уши привели меня в нежилое крыло только что отремонтированного корпуса больнички. «В лесу раздавалась пила дровосека…» «Пилой» оказался многострадальный гипс на ноге уже известного, молодого, романтически настроенного крестьянина. «Дровами» - многофункциональная кровать. В позе Камасутры, известной в народе под эротическим названием «Собачья радость», этот ударник сексуального труда старательно опылял один из наших незамутненных институтских цветочков. «Цветочек» радостно повизгивала и ела подушку. Видимо, чтобы не поделиться радостями от качественного опыления с окружающими. Зрелище было позитивное и совсем даже не противное. Хотелось, конечно, дать пару дельных советов или гаркнуть чего-нибудь бодрящее и задорное в спину трудолюбивому пейзанину. Но оставался шанс быть непонятым и битым. Неотложной медицинской помощи никому не требовалось, а потому пришлось сваливать тихими шагами, чтобы не нарушать процесс.

«Что ж мы зверьки какие, непонятливые, что ли?!...» - утешил я себя и вернулся к созерцанию звездного неба. Чудно, но созвездия упрямо складывались в увиденную картину. Эх-х, не бывать мне астрономом, однако.

* * *

…Изображать из себя личинку Бэтмена, зависая между поленницей дров и крышей сарая, мне еще не приходилось. Внизу топталась огромная (килограмм 150!) бодрая свинья и с аппетитом осматривала мои ноги. Не знаю, может ее раньше и не откармливали местными докторами, но сейчас она наотрез отказывалась уходить со своего поста. Даже метко получив по голове несколькими поленьями, свинюка с вожделением хрюкала и тянулась к диетическому блюду. Можно было конечно попытаться спрыгнуть и добежать до забора. Но бежать бы пришлось по вражьей территории, грамотно заминированной апокалипсическими кучами свинячьего гуано. Перспектива быть укушенным огорчала и наводила на циничные размышления о природе свиньи и ее неминуемой кончине. Да и предполагаемые боевые шрамы были бы как минимум некошерными и малопрезентабельными.

Ситуацию спас хозяйский ребенок, который молча, вошел в загон, ухватил этого хрюкающего терминатора за болтающееся ухо и, ни слова не говоря, потянул ее в сторону небольшого сарайчика. Свинья без малейшего протеста вошла в свои апартаменты, обиженно взвизгнув, когда хозяйская нога, пусть и детского размера, определила ей пинком свое отношение к происшествию.

«Иван!» - лаконично и солидно представился, протянув чумазую, но крепкую ладошку, маленький мужичок, лет так восьми.

«Бабы – там…» - мотнул головой в сторону длинной пристройки-сенника. И пошел со двора, ни разу не оглянувшись. Человек высоко ценил свое время. Я с уважением посмотрел со спины на тщедушную личность в старом пиджаке с подвернутыми рукавами и в драповой кепке и пошел разбираться с «бабами»…

* * *

Закончив очередную «гастроль», я потерял водителя. Исчез бесследно. Посланные на поиски местные следопыты доложили, что тело «героя» лежит на полдороге между машиной и горячей деревенской свадьбой. Что имела место состояться как раз в день нашего заезда на вызов. Тело я нашел, но вот дух моего навигатора плотно ушел в астрал. От мощного самогонного выхлопа завяли даже ко всему привычные придорожные лопухи. Добровольцы, без лишних просьб подхватили «пострадавшего» и с шутками-прибаутками доставили к машине. Носилки уже были заняты холециститной бабушкой и потому астрального путешественника положили in natura рядышком на пол. С трудом найдя «секретку» и включив отверткой зажигание (ключей там отродясь не было), я поехал «на базу».

Пациенты, традиционно заполнившие машину, прониклись ситуацией и не осложняли мне жизнь дополнительными вопросами и комментариями. Правда сидевшая на моем законном месте рядом с водителем молодая мамаша с маститом, однажды робко спросила меня о необходимости пересекать речку вброд при наличии настоящего моста в километре отсюда. Откуда ей было знать, что «дохтур» ехал «по солнцу», приблизительно зная направление и не более того. Доехали успешно, правда, слегка попетляв. Выгружая у дома «тело» с трудом удержался от желания влепить сочного пенделя ренегату, подло предавшему боевое братство…

Наутро, водитель, свежий как огурчик, появился передо мной и, ни слова не говоря, выставил ведерко карасей. Я молча жрал его глазами и копил яд. Рядом с ведерком появилась двухлитровая банка со сметаной. Я открыл рот и прокашлялся перед тирадой. Немедленно был выложен, завернутый в капустный лист, смачный кус подкопченного сала. Я со свистом втянул воздух и… тут, воровато оглянувшись, водила, жестом фокусника извлек ниоткуда литр «микстуры от насморка» аккуратно заткнутый газеткой.

Мой нерожденный вопль ликвидировал однокашник, возникший неожиданно за спиной водителя в нашем уголке. Одним взглядом оценив «поле боя», он приобнял провинившегося за плечи и доверительно ему сообщил:

- Исчезни, братан! Беру твои грехи на себя… Отмолю, тасссазать… Беги ужо, яхонтовый, а то передумаю!

И уже обращаясь ко мне:

- Доктор Дима! Ты чО?! Человек искренне осознал! Проникся! Искупил, можно сказать, кровью…

Последние слова он произносил, уже втянув носом «аромат» и слегка глотнув из-под пробки-газетки. Полуприкрытые глаза знатока затуманились и, с профессиональным чмоканьем, были изложены результаты экспертизы:

- Амброзия. Чиста как слеза первокурсницы. Урожай позапрошлого года. Год был солнечный и урожайный. Поля левого берега реки Ухмянки. Талантливый купаж и очистка березовым углем и песочком довела букет до совершенства…

Сделал еще глоток и продолжил:

- Карасей жарим в сметане! Амброзию заедаем салом! Картошки накопаем. Зелени на салатик надергаем. Жизнь удалась!!! Димон, с тебя помещение…

* * *

…Страшны деревенские драки. Бессмысленные и беспощадные, как обозначил классик. Бьют наотмашь и чем попало. Раньше под руку попадали колы, вожжи, оглобли да горшки... Нынче, в эпоху технического прогресса, под руку попала бензопила. Представили? Когда я выскочил из машины у приемного покоя, от меня шарахнулись все, даже вездесущие и ко всему привыкшие больничные кошки. Машина изнутри напоминала внутренности промышленной мясорубки.

Прибежали ребята из хирургии, подхватили забинтованного и перетянутого там и сям жгутами клиента и помчались в экстренную операционную. Вздрагивая от избыточного адреналина, пошлепал в душ. Там и навернулся в обморок. Просто так, сполз по стенке. Отчего? А кто его знает… Видимо и у меня есть край...

* * *

…Провожали нас хорошо. Работали мы нормально, без экзотических приключений и эксцессов. Несколько случаев неизбежного студенческого раздолбайства, естества и озорства вполне благополучно скрасили однообразие рутины и придали необходимую остроту и пикантность воспоминаниям. Персонал накрыл щедрую «поляну». Некоторые благодарные пациенты принесли вкусные гостинцы (почему-то особенно запомнилась пестрая наволочка с семечками). За тополями остервенело целовались две пары, умазанные слезами, соплями и обещаниями «вернуться!», «приехать!», «не забыть!».

Под навесом дремали два скоропомошных «уазика». Один – «аист», другой – «филин». Мне показались грустным выражение их круглоглазых «мордочек». Или это было грустно только мне? Мы уезжали из этих мест фактически навсегда, оставляя в памяти запахи, звуки, образы. Эмоциональные дорожки, прорезанные столкнувшимися с нашей судьбой, судьбами других людей.

9

Даже и не подозревал, сколько существует определений состояния двигателя «РАФы» с окончанием на «…мать». Догрызая яблоко и наслаждаясь внезапной паузой и осенним солнышком, я расположился на скамейке во дворе обычного  квадрата образованного зелененькими «хрущобами».

Водитель, продолжая свирепо ворчать, рылся в потрохах у нашей машинки. По мере погружения в процесс ремонта, продуктивность диагностики и аналитика нарастала…

«Это ж древнее говна мамонта!»

«На соплях приделано!»

«Вместо рук – ноги, вместо головы…!»

Лучше бы мне уже воздержаться с цитированием… Звучало почти ласково. Вообще-то сегодняшний мой водитель был известен способностью четырьмя сакральными словами и производными от них (непростыми глаголами и прилагательными) объяснить всем всё и вся. Разумеется, если слушатель был способен различать не только привычные слуху местоимения и предлоги. Я как-то подначил его пересказать в собственной манере известное всему советскому детству произведение великого пролетарского писателя «Золотой ключик». Чуть не помер, не дослушав сцену первой встречи Буратино с лисой Алисой и котом Базилио. Мышцы живота, шеи и лица болели двое суток... Жалею, что не записал тогда. Сегодня, в эпоху толерантности к матерному языку, был бы бестселлер.

- Доктор, а можно вас спросить?

Неслышно, как ниндзя, подобравшаяся старушка протягивала мне коробочку от таблеток.

- Тут написано непонятно, разобрать не могу…

«Ну да… Инструкция на английском, немецком, французском и почему-то польском языках… Разбирайся не хочу. Название вообще незнакомое…»

- А для чего принимаете-то? С какой целью?

- Дык от давления, сынок, от него проклятущего! Съем утром таблеточку и хорошо… Голова-то весь день и не болит. Сынок привез. Он у меня моряк. Вот и привез из-за кордону… Я нашей участковой показывала. Да она чегой-то злая была. Не сказала ничего толком.

«Вот задача… Будем напрягать мозги. Э-э-э… мнэ-э-э… Мама дорогая! Это ж слабительное!»

- Бабуль, а… Давно ли ты его принимаешь, и помогает ли оно?

- Да уж давно! С год наверное. Такое хорошее лекарство! Съем таблеточку и как молодая бегаю. Голова-то и не болит! А раньше давление –то как мучило! Как даст-даст с утречка, так и лежу… Все болит. Руки-ноги… Даже живот и тот болит…

«Гвозди бы делать из этих людей, или рельсы! Голова у нее не болит… И бегает она… Я бы через месяц такой терапии даже ползал бы коряво… Вяло и неровно…»

- Бабушка, а как у вас со стулом? Все-ли в порядке?

- Ой, милок! Надо-ж, как угадал-то?! Раньше то оно конечно было затруднительно, по нескольку дней на двор не ходила. Но вот как давление победила, как голова болеть перестала, так и со стулом наладилось! Вот представь себе, совпадения какая! Вот таблетки хорошие, какие сынок привез! У соседки-то тоже приключилось давление-то, так я и ей дала… Ей тоже помогло! Голова у ней вобче болеть перестала. А в аптеке у нас таких таблеток нету. Ждем вот сынок обратом приедет и привезет. И соседке тоже дам. Шибко хорошие таблетки от давления…

- Так. Таблетки действительно хорошие. Импортные. У нас их нет. Только злоупотреблять ими не нужно. Постарайтесь пить пореже, не каждый день. А то привыкните…

Выслушивая краем уха обильные благодарности за «консультацию» забираюсь в машину. Хочется поржать, но надо держать серьезное выражение на лице. С другой стороны – чего смешного. Все логично. Посиди с запором недельку – «давлением» персонального мумиё все пробки вышибет, не только из головы. А тут процесс наладился и голова болеть перестала. Тоже вариант. Представил себе «скорую» оборудованную стационарным клистиром. Процедура от всех болезней, как в «Приключениях бравого солдата Швейка». Тут меня прорывает, воображение дорисовывает детали оборудования, спецодежды, специфики опроса и лечения. Начинаю валяться от смеха. Водила удивленно таращится на меня через лобовое стекло. В двух словах обрисовываю ему проект. Ржем оба. На удивление быстро восстанавливается двигатель (видимо испугавшись возможных лечебных процедур со стороны экипажа) и мы, наконец, пылим на следующий вызов…

* * *

- Медик 38, принимаем вызов! 2-я Мостостроителей  16, частный дом. На усиление Медику 20-му. Как поняли, Медик 38?...

- Принял-понял-поехал. Медик 38, 19-43… Чего там?

- Не знаем точно. Но очень просили поспешить. На тот же адрес ментов посылаем…

«…От  побач жеж, еврейско шастье! Время вечерять, а тут який поханый вызов… да в хородской «шанхай», да усе ышо с ментами… это ж точно драка или убивство какое… к детским «шокам» на посиление послали! Это шо ж там такое е, а?!»

Под хохлоподобные причитания и подвывания пожилого дядьки–шофера продираемся через вечерний город на окраину. Дядька - зануда страшная, но водитель классный. Во-первых, вся карта города со всеми «пронырами», «скратками» и подъездами у него в голове – достаточно озвучить адрес, во-вторых, он четко различает, когда можно ныть и жаловаться, а когда молчать и «давить на гашетку». Если не обращать внимание на его постоянное бормотание и несчастное выражение лица, то дежурство с ним в целом проходит достаточно  уверенно. Время не теряем, луноход не разваливается на ходу, ездим быстро и точно.

Мелькая синими фонарями и изредка  взревывая сиреной, проскакиваем основные автомобильные потоки и погружаемся в частный сектор окраин. Вот и нужный адрес. Странно. Машина детских «шоков» стоит открытая и пустая. Рядом патрульный уазик милиции. Тоже пустой. В доме суета и крики. Захламленные сени. С усилием выдергиваю входную дверь, обшитую всяким тряпьем (для тепла) на себя. В просторной горнице идет битва…

В одной куче: три милиционера, незнакомый мужик, водитель «шоков», докторица и медсестра. В углу лежит женщина (ой, не хорошо она лежит!). Рядом, на столе одеялко. На нем совсем маленький ребенок. Склонившись над ним, торопливо что-то делает, бинтует, глотая слезы, фельдшерица. Увидев меня, кричит:

- «Помоги им!!! Отними у Лешки мужика!!! Он его убьет!!!»

Алексей - водитель «детских шоков». Метр шестьдесят в прыжке. Боксер-«мухач» в прошлом. Сорокасемилетний Будда. Вывести его из себя невозможно по определению. Спокоен в любых ситуациях. Увидеть его белые от ярости глаза и ощерившиеся зубы, которыми он, хрипя от напряжения, пытается дотянуться до горла незнакомого мужика, можно было только в страшном сне. Два мента крутили руки мужику, пытаясь завести их за спину, третий вцепился в руки Алексея, не давая ему дотянуться до лица противника. Врачиха повисла у него на шее, пытаясь протиснуться между бойцами. Медсестра самоотверженно оттаскивала его за пояс, мешая пустить в ход ноги.

«Амок». Боевой транс. Своего рода сдвиг в мозгах, который делает из человека боевую машину, нечувствительную к боли и повреждениям. Леша был готов убивать. Его противник, здоровый мужик, под сотню килограмм весом, запрокинув вздутое от наливающихся гематом лицо, орал что-то нечленораздельное, стряхивая с себя парней в милицейской форме.

Я подскочил сзади и, просунув руки в эту кашу из людей, обхватил Алексея поверх его рук самым простым захватом, замком зацепив собственные руки. Прижал к себе, заорал «Дай!» менту, который блокировал до сих пор его руки, и, как учили в далеком прошлом на тренировках по вольной борьбе, рванул ногами, «спиной» и всей своей массой. Почувствовав отрыв, сгруппировался, немного довернулся, чтобы упасть на бок и заплел ноги Алексея своими ногами. Так вместе мы и шарахнулись на нечистый пол. Сверху плюхнулась медсестра, не давая никому из нас встать на ноги. Через чье-то плечо я увидел, как освободившийся от Лехи милиционер, практически без замаха засадил кулак в живот его противнику, который к тому моменту, практически уже вывернулся от двух других патрульных. Свернувшегося дугой от удара «клиента» встретили коленом в челюсть. Снова навалившиеся мужики за секунду взяли агрессора в железо, для гарантии скрутив еще и ноги подвернувшимся полотенцем.

- «Лешенька!!! Лешенька, миленький!!! Опомнись, Лешенька! Уже все! Уже его повязали! Лешенька, успокойся!!!»

Медсестра с трясущимися белыми губами держит Лешкину голову в своих ладонях, плачет. Я понимаю, что мне его не удержать. Нечеловеческая сила, переполняющая худосочное тело медленно, но верно выворачивает его из моего захвата. Над нами возникает лицо доктора Бахметьевой, всклокоченные волосы, на лбу набухает свежая ссадина. Внезапно Алексей обмякает в руках. Как марионетка, у которой бешеный кукловод обрезал все веревочки. Хриплый, каркающий звук голос пересохшего горла резанул уши:

- Катя, работать!!! Оставь его!!! Дима, присмотри за Лешкой. Я его аминазином оглушила. Проследи за давлением, пожалуйста. Катя, млять!!! Соберись!!! Работать!!! Ребенка в машину Федорова и погнали!.. Дима, нас дождись. Я вызову по рации дежурного водителя…

…Сидим с Алексеем в углу. Придерживаю его за плечи. Он периодически пытается встать, заваливаясь вперед, оборачивается, бесцельно шаря невидящими глазами вокруг. В комнате тесно от милиции. Женщине, лежащей в углу, помощь уже не нужна. Перелом шейных позвонков.

Убийца, очнувшись от нокаута, но находясь в наркотическом угаре, продолжает шебуршиться, ворочается и цедит черным матом на окружающих. Наконец появляются наши. «Шоки». По выражению лиц понимаю, что о ребенке лучше не спрашивать.

Начинаются расспросы, заполняют протокол. Наконец наступает полная ясность происшедшего.

…На высокую температуру пятимесячный ребенок выдал приступ судорог. Мать немедленно вызвала «Скорую». По алгоритму вызова поехали детские «шоки». Три женщины. В дом вошли почти одновременно с «вмазанным» папашей. Урод сразу выказал неудовольствие шумом, производимым плачущим ребенком. Его проигнорировали, занимались ребенком, купировали приступ. Он, продолжая ворчать, начал кружить по дому, попинывая мебель. В это время, проинтуичив неладное, доктор послала сестричку отзвонить на станцию, вызвать на себя «усиление» и милицию. Услышав, что говорила по рации медсестра, Алексей насторожился и, выйдя из машины, присел на лавочке под окнами. В очередной раз, появившись в комнате, отец семейства потребовал, чтобы все убирались вон и забирали с собой «щенка».

Доктор предложила матери госпитализацию. Та согласилась и, с ребенком на руках попыталась пройти в другую комнату. Вот тут все и случилось. Видимо в одурманенных наркотой мозгах все порядком перемешалось и он, внезапно заорав что-то матерное на жену, начал рвать у нее из рук ребенка. Женщина завизжала и тут же получила сокрушительный удар в челюсть. Который, как потом выяснилось, убил её на месте. На дурной женский визг в дом влетел водитель «шоков». Увидев незнакомого человека, окончательно съехавший с катушек подонок со всех сил шарахнул ребенка об пол с высоты своего роста и кинулся на чужака. Надо ли объяснять реакцию Алексея на сцену убийства ребенка?

Когда стало понятно, что он, потеряв над собой контроль, голыми руками забивает ублюдка насмерть, на нем повисла сначала врачиха, потом медсестра. Еще через минуту в дом влетели милиционеры... Еще через пару минут принесло и меня… Вот такая вот мизансцена.

Было конечно потом продолжение, разборки, комиссия. Была даже попытка осудить Алексея за «хулиганство» и «рукоприкладство». Закончилось ничем.

* * *

…Заплохела тетенька на базаре. Продавала фрукты и заболела. Давление прыгнуло выше, чем ее цена на помидоры. Приехал.

- Пойдем в машину. Лечить, однако, буду. Импортными лекарствами. Заграничным тонометром давление померяю – давление разом упадет. От почтения перед производителем. Пойдем тетка. Здоровая будешь, красивая будешь. Все помидоры продашь, денег заработаешь, зубы золотые вставишь, жениха найдешь.

Тетка видать действительно ошалела от высокого артериального давления и груза материальной ответственности. Слегка выпучив налитые кровью глаза, она судорожно просчитывала варианты последствий отлучки от товара.

- Давай здесь лечи. Здесь меряй. Никуда не пойду.

- Мадам, даже ради ваших очаровательных глаз и бесценных помидоров я не буду открывать медпункт посреди базара. Пошли в машину.

- Не пойду! Здесь лечи.

- Пойдем!

- Не пойду!

- Какая у нас содержательная беседа, однако. М-да.… Ну, закатывай рукав, давление измерять будем.

Становится более понятным смысл анекдота про невозможность секса на базаре «…советами замучают…». Вот типа такого анекдота и пришлось исполнять. От заковыристых комментариев собравшейся толпы горело лицо и уши.

«…Японамать! Давление человеку меряют! Вот же экзотика! Укол в вену сделал.… Вот уж где невиданный аттракцион! Люди, вам делать, что ли совсем нечего?!!».

Разглядывают как дрессированную обезьяну на велосипеде. Наконец «публичный позор» подошел к финалу и я, придерживая оттопыренный от семечек карман (насыпал впечатленный ловкими процедурами восточный человек), побрел к машине. Толпа моментально рассосалась. Феномен, дамы и господа! Вас интересует действо, но наплевать на результат. Тетка осталась на своем месте и теперь стала абсолютно неинтересна окружающим. Она ж не помирает, не корчится… смотреть не на что, тьфу!

* * *

…С диким мявом шарахнулись из-под ног в темном подъезде, романтически настроенные кошки. Этажом выше такой же номер исполнили подростки. Работнику «Скорой» необходим хорошо развитый обонятельный аппарат. Иначе есть риск наступить в продукты жизнедеятельности высокоразвитых цивилизованных организмов. Менее высокоразвитые и совсем не цивилизованные примитивно свое творчество закапывают, «венцы творения» гордо оставляют для рассмотрения и изучения окружающими.

Успешно проложенный маршрут в темном подъезде - высокое искусство и залог хорошего настроения.

Двери открыл мужчина средних лет, равнодушно пригласил пройти в комнату. Вызвали на высокую температуру у подростка. Жути не ожидается. Навстречу, со стула у кровати поднялась миловидная женщина. Поздоровалась. Пациентка была в постели, головой к входу, потому я ее увидел не сразу, нужно было протиснуться около письменного стола. Сел на предложенный стул, включил улыбку и встретился глазами с девушкой пятнадцати лет.

Ни до, ни после… Ни в жизни, ни в журналах, ни в кино, ни на телевидении …Нигде… Повторяю – нигде я не встречал более красивого человека. Красивого совершенной красотой, пропорциями, свежестью и прелестью. Злобная «респираторка» подняла температуру и раскрасила ее лицо нежным румянцем. Огромные темно-синие глаза с шелковой волной бесконечных ресниц плеснули мгновением интереса и снова затуманились поволокой. Стандартная процедура осмотра пациента превратилась для меня в серьезное испытание собственной воли. Я не в лесу вырос, и красивых, симпатичных, очаровательных людей видел немало. Но красота этой девочки меня физически коснулась. Ни капли эротизма или кокетства не позволялось. Этика. Дисциплина. Тем более в присутствии матери. Но…

Глядя на таких женщин, начинаешь понимать поэтов, написавших бессмертные сонеты, трубадуров, загнавших соловья в обморок от зависти, Васю Куропаткина, успевшего написать белой краской на заводской трубе «Я лю….»… и получившего, впоследствии, трогательное прозвище «Икар» от восхищенных соседей.

Мне было зябко прикоснуться фонендоскопом к потрясающим линиям спины. Кожа светилась. Светлая грива падала водопадом к пояснице. У меня дух захватило, когда тонкие руки, плавным, бесконечно совершенным движением, в три жеста сплели все это русое богатство в косу толщиной в батон-нарезку… Пробормотав что-то невнятное, на последних каплях выдержки, я осмотрел зев и проверил лимфатические узлы. Страшного ничего не обнаружилось.

Рекомендации даны. Визит закончен. Сгребся и в полубессознательном состоянии побрел в машину, освещая горящими ушами темный подъезд.

Впечатленный моим невнятным рассказом, водитель воспламенился и даже предложил вернуться на адрес. Мотивируя потерей какого-нибудь нужного предмета. Не одобрил. Пусть останется в памяти как… Как встреча с ангелом наверное. Невозможное, но сущее… Ходил задумчивый несколько дней. И до сих пор нет-нет, да возникнет картинка перед глазами…

* * *

…Не дай Бог, вам пришлось когда-то вызывать «скорую» в Новый Год. Это печально. Некоторым Бог подает в этот замечательный праздник поработать… Это печально вдвойне. Ибо Всероссийская зимняя Олимпиада по приведению печени в бесчувственное состояние может сравниться только со Спартакиадой имени Клары Цеткин (8-го марта) или, благородной своей осознанностью и патриотизмом, пьянкой в День Победы. Уточнять не буду, но скажу аллегорично и лаконично – пить нельзя, не пить – невозможно. Даже ярые абстиненты, вегетарианцы и язвенники, надышавшись парами, ужравшегося в дупель немалого города, к концу смены начинают тихо куролесить. А уж кто слаб к поздравлениям и подношениям…

Тихий мужской голос, с трудом подбирающий слова:

- Это «Скорая»?

- Да, что случилось?

- Мы вызывали доктора на адрес…

- Да, вызов такой есть, доктор к вам уже давно выехал. А что, он не приехал?!

- Да нет… Он приехал… Он теперь уехать не может…

- Это как?!

- А он спит… Крепко-крепко… В прихожей…

Вдавив кнопку дверного звонка лбом, соображаю, что говорить с пациентом будет сложно. В одной руке алюминиевый сундук с лекарствами, на шее кардиограф, в другой руке штурм-носилки (на хрена и как они оказались в руках – история умалчивает). Бумажка с вызовом … эхм-м… в зубах, простите.

На вопрос из-за двери «И хто там ?», невнятно шиплю огорченной коброй: «…Снегурочка, мля!».

Из распахнутой двери шибает плотной ударной волной запах оливье, курицы, селедки, водки, солений, мандаринов, елки, табачного дыма, потных празднующих, очумевших от вакханалии хозяев, котов и кошек. Ах, да… Ещё экзотических комбинаций праздничных парфюмов и дезодорантов. Скунс (известная американская вонючка) может честно наблевать у порога и упасть в обморок от такого смрада. Но его же сюда не позвал долг. А нас зовет.

- «Ой, кто к нам пришел !!! Доктор Айболит!!!... Ой, доктор, а вы меня прямо здесь лечить будете?!!!...» томно закатывая глаза, пытается привалить меня отменно развитым бедром в сторону кухни, пышнотелая валькирия.

Совершаю на автомате «противолодочный» маневр и попадаю в захват жилистого дедка, который повиснув на мне, по дороге от прихожей до комнаты, успевает рассказать свою версию битвы при Бородино и при этом не пролить ни капли (что значит старая школа!) из рюмки. Под грозное, финальное «Ура!!!» рюмка бесследно влетает в редкозубую полость где-то в бороде. Экспедиция продолжается. Наконец обнаружен «предмет» наших забот. Пострадавший от застолья клиент задумчиво икает и пытается свести глазики к переносице. Ибо собственный нос – единственное, что он еще видит.

- Доктор! Ему плохо!!!

Драматичным жестом и тоном, которому поверил бы даже Станиславский (но не скоропомошник!), дама с обличьем злюки-учительницы указывает на пострадавшего. Меня хватает только на нейтральное «Что именно, где, когда и как?»

- У него – печень!

«…А у меня что?! Банка с сайрой?!»

- У него приступ печеночной колики! Вот мы вас и вызвали.

«…А у меня токсический шок от ваших ароматов, я ж вас к себе не зову?!»

- Он немножко нарушил диету…

«…Да неужели?! Да не может быть?!.. Судя по остаткам меню на пиджаке и галстуке, сожрано было немало «ядерного» даже для здоровой печени!»

- Ему нужно покапать чего-нибудь. Видите у него спазмы!

«… Ага, сейчас закажу гемодиализ и кордебалет… Спазмы у него! Икает от пережору и перепою…»

Терпеливо пережидаю краткую лекцию о превратностях судьбы отдельно взятой печени ея подопечного. Лицо делаю одухотворенное и печальное. Ибо так оно соответствует обывательскому представлению об интеллекте. Пациент получит вкусный и полезный спазмолитик, инъекцией в «плечо ноги». Но как же без необходимых ритуальных плясок? Внезапно у пациента возникает кратковременное просветление разума и он, мужественно сфокусировав на мне глаза и широко улыбнувшись, заявляет:

- Что-то мне как-то «не так»! Надо срочно выпить! Доктор! Вмажем по «маленькой»?? За Новый Год?!

- … !!! …!! …!

К утру на центральном столе на станции собирается серьезная горка яблок, мандаринов, конфет и прочего новогоднего презенту. Кому сколько надо, тот столько и возьмет.

Алкогольный и салатный Армагеддон будет продолжаться еще как минимум неделю, но основной пик, конечно, приходится на новогоднюю ночь. Всякие там травмы и ожоги, температуры и судороги выглядят просто смешно на фоне масштабов этого национального бедствия.

«Подумаешь, петарда в кармане рванула!.. Ну сиганул с третьего этажа в сугроб и чО ?! Да просто подрались шоблой на шоблу?!» А вот «засолить» тазик оливье в одну морд… пардон! …в один пищеварительный тракт?! И залить все это блаженство не всегда качественными  напитками в ассортименте?!! Организм в шоке. Печень визжит от ужаса, поджелудочная железа забилась куда-то в угол и прикинулась случайной костью в местном скелете, почки в обмороке. Кишечник изображает из себя трубопровод «Дружба» и гонит все сожранное транзитом, сердце вяло трепыхается за счет автономной системы ритма, так как от мозга ничего не дождешься – он в отпуске… на неделю. Мочевой пузырь философски настроен к действительности. А куда ему деваться? Пусть уж лучше лопнет совесть… Половые органы, как всегда, живут сами по себе. Для них, что ни день то праздник или юбилей…

* * *

Постепенно, с продолжением праздничных дней, становишься циником, черным юмористом и философом. Один наш коллега внес золотое зерно в кладезь Вечных Мудростей «Скорой Помощи».

Дело было так…

Семейство отъехало на пару дней к родственникам, с дипломатическими целями. Повод – операция «Новый Год». Цели – у одних сменить фон у алкогольного забытья, у других - отметиться у многочисленных родственников, посплетничать и похвастаться новыми тряпками. Всё как у всех. Дома оставили бабушку, ну очень почтенного возраста, на попечении соседки и кошки. Бабушка воспользовалась моментом покоя и тишины и, во сне и в миру, отошла в свет иной.

Соседка решила, что она крепко спит. Кошка имела что покушать и потому вообще никак и никого не беспокоила. Вернувшиеся с променада родственники, обнаружив ситуацию, видимо решили, что за время празднования Нового Года советская медицина шагнула семимильными шагами далеко в будущее и вызвали «скорую». Авось поможет. Зачем заранее расстраивать доктора? Сказали, что бабуля не померла, но в процессе.

Доктор-педиатр (а никого другого под рукой диспетчера не оказалось), в компании с шофером-джигитом (упоминал уже как-то!) пронзил, по баллистической траектории, разноцветно мигающей и бренчащей всеми частями машинкой веселящийся город, и побежал на четвертый этаж. «Побежал» - это конечно сильно сказано. Просто пройтись «в полной выкладке» по этажам – уже мало не покажется. Обнаружив «почившую в Бозе» старушку, причем не минуту, а эдак, почти сутки назад, поблагодарил без слов (добрым взглядом) заботливых родственников, констатировал смерть и вызвал милицию. Сам вернулся в машину и стал писать карту вызова. Возбужденный водитель, еще не отошедший от гонки по городу, побрызгивая адреналином из ушей, стал приставать к доктору с вопросами «Чо так быстро вернулся?! А чо там?!.. Ну, чо там?!!!..»

Вот тут-то наш доктор, известный и ранее своей лаконичностью, меланхолично выдал:

-… Ну-у-у что там… (пауза)… Там  -  П…Ц…(опять пауза) … а «п…ц» мы не лечим… К сожалению.

…Так в Хранилище мифов и мудростей «Скорой» появилось новое приобретение – универсальный диагноз. Краткий, но всеобъемлющий. Говорящий о том, чего мы (пока!) не лечим…

* * *

Рассаживайтесь поудобнее, я вам расскажу страшную и ужасную историю, достойную пера Петрарки, Шекспира или мадам Донцовой. С прологом, эпилогом и моралью. Зело полезно для подросшего поколения…


Пролог.

Есть такая профессия. Физик. Не образование, а именно профессия. И делятся они (грубо) на физиков-теоретиков и физиков-прикладников. Первые способны с умным лицом описать километровой формулой траекторию полета африканского таракана в абсолютном вакууме, вторые способны из любого набора деталей создать действующий самогонный аппарат, пардон, ускоритель! (Ну что в принципе и по сути – одно и то же!)

Теоретики проводят массу времени в спорах у доски, исписанной знаками – мечтой египтолога. Отличаются меланхоличным характером и недюжинными способностями выпить все, что произведут коллеги, практики-прикладники. Их колени усыпаны пылью от мела, а плечи перхотью от немытых и нестриженных голов. Кстати, перхоть они почему-то считают обломками еих гениальных мыслей. Безобидных и бесполезных.

Практики-прикладники же отличаются неугомонным веселым характером и рукоблудством. Все у них полуразобрано, но почему-то работает. Всегда идет какой-то архиважный длительный эксперимент. Иногда многосуточный, требующий постоянного и неусыпного наблюдения и контроля.


Теперь собственно сама драма…

Физик-прикладник Василий К. В самом расцвете детородного возраста проводил именно такой продолжительный эксперимент во вверенной ему лаборатории очень заумного института. Днями и ночами горел он на работе, забывая про сон, бутерброды и чистые носки. Домочадцы с пониманием относились к будущей нобелевской звезде и не сердились на его странный рабочий день, а порой и ночь. Вот и тогда, будущий Оппенгеймер вернулся почти под утро и, утомленный, забылся праведным сном студента. Жена, не желая нарушать его покой, потихоньку встала с постели и пошла готовить завтрак. Вернувшись, она обратила внимание на странную деталь. Одеяло сползло. На муже были надеты женские плавки. Видимо в процессе ночного эксперимента произошло «фазовое замещение атомов» и семейные трусы трансформировались в нежно розовые трусики в веселеньких цветочках…

…Вы когда-нибудь видели пасть-компостер у разъяренной пумы? Или тигрицы? В зоопарке, понятное дело… Видели? Ну, тогда вы можете себе представить, что она им способна натворить. Судя по всему, челюсти разъяренной женщины форы дадут этим безобидным кошкам. Осатаневшая от оскорбления жена вцепилась зубами в самое обидное. В задницу мужа, украшенную цветочками. Это сейчас наличие на мужике трусов с кружавчиками и фривольными картинками вызовет лишь понимающую ухмылку и ленивые вопросы, но тогда! Никакой физик-теоретик, никакими формулами и гипотезами не смог бы отмазать коллегу от возмездия.

…Бригада «Скорой» сражалась с кровопотерей на месте как могла. Ягодицы были порваны просто в лохмотья. Крупные сосуды повреждены. Мужик без сознания, в шоке. Жена в обмороке и под приглядом добрых санитаров психбригады.


Эпилог.

Привезли на операционный стол вовремя. Спасли. Слава Богу, что в момент атаки мужик лежал на животе... Последствия были бы намного богаче. А как вам представляется диагноз «Скорой» в сопроводительном листке?


Мораль.

Если ты физик-практик-прикладник, ходи на эксперименты без трусов. Ускорители, они такие… Как бы чего не вышло…

10

Несколько ласковых слов хочется сказать о самоубийцах. Эта категория пациентов всегда близка к «скорой». У них, видите ли, эдакий странный азарт в соревновании! Кто вперед успеет!? Или окаянный лишенец с низкого старта проскочит ворота св. Петра или его сердитые тётки с дядьками за выступающие части тела назад втащат.

Я не говорю о тех людях, кто к вопросу подходят вдумчиво и серьезно. Стреляясь не из «мелкашки» в живот, а картечью 16-м калибром в голову, травясь не лосьоном от прыщей, а более серьезными рецептурами, демонстративно вешаясь не на собственных трусах в присутствии всей семьи, а уходя с глаз долой, так, что если найдут тело, то случайно, если вообще найдут… Ранее всех «суицидников» по алгоритму автоматически отвозили в психиатрическую больницу. Только там можно было наблюдать активно 24 часа в сутки, там можно было вовремя использовать антипсихотики, транквилизаторы, седативы, не давая соскочить в рецидив… Но сколько ж приходилось разгребать «ситуевин» прямо на местах…

* * *

…Ехали весело, с бубнами и дудками! Ибо сказано было сердитым Диспетчером – ещё один многоклеточный решил пополнить и обогатить чернозем необъятной Родины до срока.

Дом был из числа «элитных», жила в нем местная олигархия и аристократия. «Замзавы», «Главначупры», «Завбазы», «Завгары», «Первые…», «Вторые…», «Третьи…» и далее несчитанные млекопитающие. С удивительными самоназваниями, но так похожие на людей. У них даже были свои собственные, почти ручные, «медсанчасти», но вот в чем проблема… Как только дело доходило до прозы в виде «острого живота» или инфаркта, так тонкое искусство изящного вылизывания доверенного тела «придворными лейб-медиками» становилось бессильным и они, хмурясь и негодуя, вынуждены были звать неотесанных грубиянов с «03».

Вот и сейчас, испытав когнитивный диссонанс (в просторечии – психанув на родичей, из-за «непокупки» новой шубки), юное создание закатило талантливую истерику и решило расстаться с этой поганой жизнью. Уйти красиво… «Типа потом чтобы я вся такая в белом, в лилиях, розах и рыдающих родственниках, в лакированном гробу и на блатном месте престижного погоста…»

Прыгать с собственного пятого этажа – сугробы кругом. Убиться - не получится, а вот ноги переломать и задницу отморозить – легко. Вены резать - больно. Вешаться – негламурно. Решение одно – травиться!

Так как организм у представителей аристократии был в целом здоровый (ну за исключением головы), то домашняя аптечка была скудная и не особо «ядерная». Девица решила добиться своего уж если не качеством так количеством. После полстакана водки (надо же было отключить остатки мозговой деятельности!) было сожрано все содержимое аптечки: считайте! …Два стандарта таблеток пенициллина, стандарт аллохола, неполный стандарт фурациллина, стандарт дефицитных противозачаточных пилюль, три стандарта активированного угля. Выпито: два фуфырика валерьянки, фуфырик зеленки, бутылочка облепихового масла и надкушен крем от мозолей… Сосчитали? Представили?

Когда пылающий гневом родитель, наконец, прорвался в комнату стервозной дщери, то увидел ее в томной и непорочной позе, декоративно возлежащей посреди разбросанных упаковок от «таблеток». Желание выдрать говнистое, но белокурое создание заслуженным офицерским ремнем сразу куда-то пропало, и перепуганный отец метнулся к телефону…

Пациентка была в сознании. Хотя и без признаков интеллекта. Ну да это хроническое, нас не волнует ее способность брать интегралы и цитировать Канта. Водка всосалась первой и придала всей картине необходимый колорит. Быстро оценив девичье состояние, артериальное давление, пульс и потенциальное содержимое ее желудка, было принято суровое, но необходимое решение – «Мыть!».

Маман в дверях живописно заламывала жирные рученьки и хорошо поставленным звучным голосом сыпала на наши головы страшные обещания, ежели мы навредим (куда уж больше-то?!) ея трепетному дитяти. Дикая собака бздинго, состоящая из тараканьих лапок, базедовых глазок и дрожащего тельца вносила свою долю хаоса, жалостно завывая и взлаивая. Суровую жизненную истину «хорошо зафиксированная женщина в предварительных ласках не нуждается» я понял, когда впервые увидел, как с помощью двух простыней, можно примотать к стулу человека так, что он может только головой вертеть. Навык был освоен и применен в данном конкретном случае.

«Окуклив» неудавшуюся «самоубийцу» и приготовив тазик и ведро воды, без особой охоты, скажу честно, приступил к основной части трагикомедии. Преодолев вялое сопротивление и невнятное бормотание, я приготовился запихать в пищевод пьяненькой Белоснежки зонд для промывания желудка. Для тех, кто «не в теме» – это такая резиновая трубка, толщиной с большой палец (руки, разумеется!).

Тут «недобитое» дитя откололо просто фееричный номер. Почувствовав жесткую хватку за челюсть, а во рту инородное тело, она вдруг встрепенулась, ухмыльнулась и, продемонстрировав немалый специфический навык, со свистом всосала сантиметров тридцать зонда! От неожиданности такого техничного исполнения процедуры я аж растерялся. Мне бы развить успех, но природа взяла свое и, через мгновение, выплюнув зонд, дитя метнуло харч на добрых пару метров. Чистая коррида! Тореадоры – дети, а быки их - заводные пони, по сравнению с пируэтом сотрудника «скорой», спасающего свой халат от черно-зеленой струи (припоминаете последнее меню пациентки?). Маман, увидев то, чем поделилась с дорогим ковром любимая доча, взвизгнула неожиданным фальцетом и брякнулась в обморок, чуть не прибив собачку-мутанта.

Потом была проза. Папенька занимался маменькой, спасая ее рассудок ваткой с нашатырем, я – дочкой, напрочь убивая в ней желание еще раз травиться всяким подручным гумусом. Выпитая зеленка, по пути «обратно», скрасила ее нежный образ, добавив изумрудно зеленую нижнюю челюсть и трудно смываемое пятно в виде слюнявчика на юном декольте. Сожранные антибиотики не успели вылечить ее от всех бактериальных инфекций сейчас и в будущем, но придали с помощью неслабого аллергического отека глаз и губ восточную пикантность. Фурациллин обеспечил «незаразность» всему, что осталось на ковре. Выпитая валерьянка – любовь «до гроба» всех соседских кошек. Ударная доза противозачаточных согрела надеждой, что «принцесса» если и будет размножаться, то только почкованием.

Далее было еще более скучно. До папика дошло, что госпитализация дочечки в психушку плохо повлияет на его карьеру, и он пустился во все тяжкие. От умильного воркования, до угроз, от потрясания деньгами, до попыток позвонить начальству. Последнее было проделано совсем зря. Старший врач смены обладает особой прочностью и редкой несгибаемостью по части телефонных угроз во время смены. Это в жизни они бывают белые и пушистые, а вот на работе… Хулитель и сноб был мгновенно послан в пампасы, ловить бизонов собственной панамкой. Реакция была удивительной. Еще пару минут назад брызгавший слюной и оравший мужик сломался. Сидел на полу у кровати дочери и плакал.

Необходимости в госпитализации в психиатрическую лечебницу собственно не было, да и ломать девке навсегда биографию не хотелось. Было конечно желание наказать резкого, как понос в Африке, папу, но не за счет, в общем-то, невиноватого в своей глупости ребенка. Потом пришло понимание. Он испугался. И страх за дочь сделал его таким. Грубым и агрессивным. Бог ему судья. «Бытовая пищевая интоксикация». Точка.

Монета

"У монеты две стороны. И не важно, какой стороной она легла. Ее цена не изменилась..."

Часть первая. Аверс.

...Как всегда на остановке толпилась куча народу. Расшатанные "ЛИАЗ"ы, взволнованно пыхтя убитыми моторами, пытались увезти невозможное количество людей. Лето. Зимнее проклятие этих автобусов - многочисленные щели - превращалось в изысканное удовольствие летнего переезда. Стоило поймать лицом тугую струйку воздуха, как толкучка, давка, жар разгоряченных тел становились уже второстепенными... Жить становилось веселее и уже не так было досадно, что по ногам прошлась дебелая вонючая тетка, что посланные за билетиком копейки поглотила толпа, что сандалии опять приобретут потоптанный вид и уже не смогут скрыть свой истинный возраст. "Уф-ф-ф.. Хорошо то как!" Особенно на повороте, когда человеческий кисель инертно плюхает от борта к борту и в эти мгновения возникает иллюзия достаточного пространства... "Ничего, доедем... главное - влез!"

Перехватил взгляд стоящей рядом девушки. Та, наморщив чистый лобик и поджав губки, с подозрением разглядывала его руку. Непроизвольно поджал пальцы. Все нормально, ногти вот только странного желто-коричневого оттенка. "Морщится... Кукла. Не понимает, но на всякий случай отстраняется. Балда! Не грибок это! Не буду ж я тебе сейчас рассказывать, как тщательно следует после "семи купелей" протирать йодом ногтевые ложа. Прежде чем нырнуть напряженными пальцами в распяленное нутро перчатки... Эх! А хороша девочка-то! Вон, какие линии... угадываются! Шейка, ушко, золотистый пушок на щечке!... Такая лапа! Да не зыркай ты так на меня, не заразный я..."

Толпа, вздохнув, крякнув, колыхнувшись, затопталась внутри автобуса. Остановка. Алексей успешно отстоял свой островок с персональной струйкой воздуха, выдержав несколько тычков в спину и невнятное ругательство. Девица взглянула на его еще раз, уже более благосклонно, То, что он вцепился в поручень именно здесь, позволило и ей остаться на месте.

Ловко раздвинув людей, перед ними оказался верткий дедок. Несмотря на жару, одетый в светлый костюмчик, купленный вероятно еще во времена хрущевской оттепели, веревкообразный галстук и лихую тряпочную кепочку. На пиджаке одиноко трепетала палочка наградных планок и какой-то необъяснимый знак, с красным знаменем, трактором и лозунгом что-то там про социалистическое соревнование. Дед завис над сидящими и привычно загундел:

- "...Ветеран... старый человек... пора бы и совесть поиметь... молодежь бесстыжая... за вас кровь проливали... и т.д."

"Бесстыжая молодежь" - женщина лет 45, вздохнув, поднялась со своего места и начала пробираться к выходу. Дед ужом ввинтился между ней и вожделенным местом и победно уселся. На коленях возникла клеенчатая сумка, в которой что-то знакомо звякало и булькало. Поймав укоризненный взгляд, стоящей рядом пожилой женщины, дед моментально огрызнулся:

- "Чо смотришь! Имею право! Мы свое отстояли!"...

Алексею намного интереснее было рассматривать девичье ушко. Тем более, что ушко, обнаружив пристальное к нему внимание, начало приобретать замечательные алый оттенок. Как вдохновенный художник он прикасался взглядом к тонкому профилю, наблюдая, как под невидимой кистью возникает стыдливый румянец. Ехать было еще минут двадцать, и Алексей в полной мере позволил себе это безобидное озорство...

Дедок повертелся еще минутку и, вытянув шею, начал заглядывать соседке в книжку. Картинок не было, текст мелкий. Дед огорченно вздохнул и нахохлился. Автобус жил своей жизнью. Пассажиры негромко переговаривались, кто-то читал, кто-то смотрел в окно, все сопровождал натужный вой мотора, шипение дверей и лязганье каких то неведомых железок. Алексей поймал быстрый взгляд из-под ресниц и приосанился. Чуть втянул живот, шевельнул широкими плечами и одновременно отвел свой нахальный взгляд в сторону. В поле зрения попал дед со своей кошелкой. Теперь он как-то замедленно в ней рылся, опустив голову. Вот показалась странно белая рука, с небольшим алюминиевым цилиндриком. Соскальзывающими пальцами дед начал отворачивать крышечку. Увидев голубовато-белые ногти медленных рук, Алексей почувствовал знакомый холодок в животе. Уже приседая и пытаясь заглянуть деду в лицо, он знал, что увидит... Закатившиеся глаза, белое лицо, тихое "кха-а..." слабого выдоха...

...Придерживая безвольное тело за отвороты пиджака. Алексей взревел раненым медведем:

- "А ну, место освободили !!!! Человеку плохо!!! Быстрей, б...ь!!!!"

Толпа послушалась мгновенно. Столько было ярости и силы в этом голосе, что середина прохода в автобусе опустела в секунду.

Осторожно опустил обмякшего человека на ребристый пол автобуса. Из брошенного под ноги портфеля, не глядя, выдернул фонендоскоп, привычно, одной рукой, "кинул" его в уши. Собственно это было формальностью и рефлексом. И так было ясно, что сердце "стоит". Приподнял старика за плечи и коленом толкнул свой портфель ему под спину. Опустил, грудь развернулась и выгнулась, голова запрокинулась. Еще раз прижал мембрану фонендоскопа, сморщившись, попытался разобрать хоть что-то между грохотом и рычанием старого автобуса. Ладони сами сложились в "лотос" и, мягко отпружинивая своим корпусом, Алексей начал "качать" старика.

"Раз-два-три-четыре... вдох!" Наклонился к мгновенно осунувшемуся лицу, усилием воли подавил взбунтовавшееся обоняние. Пахло старостью, больным желудком и ...смертью. Выдернул из безвольно открытого рта, зубной протез, машинально засунул его в карман пиджака и, зажав нос, выдохнул в белые губы. Разогнулся, теранул рукавом по своим губам и снова "...два-три...четыре..." Поймал напротив себя огромные глаза-плошки. Его автобусная "симпатия" присела на корточки перед ним и пыталась что-то сказать...

- Сможешь его "дышать"?!

Алексей, не дожидаясь ответа, снова метнулся к изголовью и "дохнул"...

- Я смогу! Нас учили...

Рядом на колени опустился парень с погонами курсанта военного училища.

- Давайте доктор! Я помню, на пятый толчок, да?!

- Три-четыре.... Давай!

Автобус качнуло с боку на бок, толпа заморочено охнула, колыхнулась. Сразу несколько голосов отозвалось в разных концах:

- "Скорую надо!!... Какую на хер "скорую" ?! Пока вызовешь, пока приедут... Еще доктора есть? Помогите ему !! Мужчина, ну вы чего стоите?!! Смотрите, они же уже оба мокрые!!!... Дайте, пройду!..."

Невысокий мужичок, быстро протолкался с передней площадки к стеклу, отгораживающем салон от водителя, и забарабанил. Немолодой шофер уже бросал тревожные взгляды в большое зеркало над головой, пытаясь понять, что за движения происходят в салоне. Не отрывая взгляда от дороги, откинулся назад и открыл узкую форточку в перегородке:

- Чо там случилось? Чо молотишь?!

- Слышь, земляк! У тебя там старик прям помер, его откачать пытаются, ты тово... не отвлекайся на остановки и гони прям в больничку...

- У меня маршрут... Не могу... Давай "скоряк" вызовем!

- Слышь, зёма, ты теперь - "скоряк"! Включай фары, дуди в дудку и забудь про остановки... Как въедешь под мост, так сразу за кольцом направо, там такая дорожка небольшая, как раз мимо больницы...

- Да знаю я!

Водитель сосредоточенно уставился перед собой и, видимо приняв решение, сдернул потертый "пенальчик" микрофона:

- Граждане, остановок не будет! Едем в ЦКБ! Потом снова вывезу на проспект!

Толпа взволнованно загудела, заколыхалась:

- "Какая больница! Я на работу опаздываю!!!.. Эй, макитра, совесть поимей!... Человека спасают, а ты ...!... А чо! Я ничо!!! А чо с ним? Сердце? Вот так вот... Эх, жизня-я..."

Пассажиры тихо обсуждали между собой случившееся, слышны были всхлипывания, мгновенно прекратились все ругачки, традиционные для этого вида транспорта. Ближе к передней площадке, сменяя друг друга, уже четверо мужчин "качали" и "дышали" старика. Алексей, по малейшим признакам узнавая, что человек еще жив, поторапливал автобус как лошадь.

Водитель действительно проникся ситуацией и "топтал педаль". Кряхтя, скрипя и кашляя черным дымом, старенький ЛИАЗ разогнался и, переваливаясь с боку на бок, задрожал от непривычной скорости. Проскочили остановку.

Сразу за ней стоял, отлавливая нарушителей, патруль ГАИ. Изумленно проводив взглядом "летящий" автобус, офицер сунул "проштрафившемуся" водителю его документы и, придерживая фуражку, в три прыжка оказался у своей машины. Сержант-водитель уже успел завести мотор и "гаишная" "тройка" с включенной "мигалкой" метнулась следом за автобусом. Буквально через пару минут они догнали автобус и поровнялись с кабиной водителя. Пассажиры живо комментировали происходящее. Не было слышно слов, видны были только жесты и мимика, но видать и того хватило, чтобы патруль понял, в чем дело. "Гаишники" обогнали автобус и, в дополнение к мигалкам, включили сирену, периодически рявкая что-то суровое через репродукторы зазевавшимся водителям. Через пять-шесть минут автобус приблизился к въезду под железнодорожным мостом. Традиционно, в этом месте пару минут приходилось "топтаться", ожидая разрыва в довольно плотном потоке машин. Патрульная машина придала газу и выскочила вперед...

Водитель автобуса изумленно покрутил головой. До сих пор он такое видел только в кино! Встречный поток замер, остановленный "распятой" фигурой инспектора ГАИ. Небольшого роста, пузатый "старлей" стоял посреди дороги, раскинув руки и побагровев лицом, отчаянно дул в свисток. Гнусноизвестные полосатые палки делали его руки бесконечными.

Автобус, отчаянно скрипя всеми железками, вошел в вираж и, почти не снизив скорости, нырнул под мост...

Милицейская сирена захлебнулась только перед въездом на территорию больницы, когда здоровенный рейсовый ЛИАЗ стал осторожно протискиваться через непривычно узкие ворота. Их уже ждали. Двери приемного покоя были распахнуты, перед крыльцом с каталкой стояли знакомые белые халаты.

Старичка подхватили, кто за что, и моментально вынесли из автобуса.

Вокруг каталки закружили, белые и голубые колпаки. Суета внешне беспорядочная, но весьма продуктивная и целенаправленная... в секунды с безвольного тела сдернули пиджак и рубашку, перестригли галстук, на затрещавшую ткань никто не обращал внимание.

- Интубацию, Адреналин, "подключичку"! Качать, не останавливаться! Монитор лепите! В систему то, то и то... Как долго стоит?

- Остановка в 15.45, непрямой массаж и "рот в рот" начали сразу.

- 20 минут... Ё-ё... До хрена, батенька мой... Жарко еще к тому... Что думаете коллега?

- "Встал" чисто, "кардиально"... На разрыв миокарда не похоже. Скорее нарушения ритма с полной блокадой. Качали и дышали качественно. Шанс есть.

- Ясен перец, как не быть. Везет же деду! Врезать в присутствии матерого кардиохирурга, это ж как подгадать надо было!

- Вовка, не подкалывай... У меня сил нет даже огрызаться... С дежурства на дежурство... Скоро сам боты заверну...

- Лёш, ты не торопись уходить, сейчас мы его к себе поднимем и посидим перекурим, ладно?

- Давай.

Хаотичное движение вокруг каталки начало перемещаться в сторону лифта. Лязгнули двери.

Алексей, только сейчас почувствовал, холод прилипшей к спине рубахи, как ноют колени, разбитые покрытием пола в автобусе, как онемели все мышцы. Вышел на крыльцо. Автобус уже уехал. Потихоньку. Увозя благодарную толпу. Благодарную самой себе за совершенное благое дело, за неравнодушие и "неподлость". За шанс рассказать своим знакомым и близким о том, что может случиться и что случается...

Нагретая солнцем скамейка скрипнула под его тяжестью. Напряжение начало уходить, "отпускать", забурчало в животе, защипало закрытые глаза. "Чаю бы! Сладкого и крепкого... Да еще и с лимоном... Да-а-а..."

На лицо упала тень, заслонившая солнце. В двух шагах от скамейки стояла "попутчица". Стройная красивая молоденькая девчонка с глазами-"озерами". Стояла, крепко прижимая к себе его потрепанный портфель, из которого торчали "рожки" фонендоскопа.

- Это ведь ваше! Я подумала... Там на него наступили, и я подумала... Он бы ведь так потерялся... Я вот и подумала... Вы извините меня... Я...

- Тебя как зовут, чудо?

- Настя! То есть Анастасия.

- Спасибо тебе Настя, большое-пребольшое! А я - Алексей. Можно просто Лёша.

Через полгода, встретившись на Новый Год, два однокурсника вышли на балкон покурить.

- Помнишь того деда, которого ты к нам на автобусе привез?

- Не забудешь такое. А что? Как он вообще? Выкарабкался?

- Выкарабкался. Неделю в реанимации, две недели в ПИТе (палата интенсивной терапии), месяц в кардиологии. Бегает как молодой.

- Ну и хорошо.

- Да как сказать...

- То есть?!

- Помнишь, как его лечили? Ну, в самом начале? Когда "реманали"? В приемном покое?

- ...Ну ...Как... Как надо, так и полечили... Жив же! А что такое?

- ...Пиджак мы ему порвали у рукава... И рубашку... Воротник... И галстук перестригли...

- ...Ну и...?!

- Заявления в суд, в райком партии и Горздрав написал. Что мы, дескать, зверски уничтожали его имущество, воспользовавшись его беспамятным состоянием. А он - ветеран. Пенсия маленькая. А мы порвали его единственный пиджак. И галстук. Короче, чистые суки...

- ... ...! Вовка, ты гонишь! Быть не может!!!

- ...Чтоб я сдох! "Приемник" вместе с "реанимацией" скидывались на костюм.... И галстук... Модный, бля.... Лишь бы заявление забрал. Слава Богу, обошлось...

Невнятно бормотал телевизор, звякали раскладываемые ложки-вилки, мерцала огоньками новогодняя елка. Тихо переговаривались между собой женщины, расставляя "оливье" и "селедку под шубой"...

- "Померзнут ведь, черти...на балконе-то! Настя, позови их!"

Громыхнула балконная дверь, мужчины обернулись. В огромных глазах напротив светились огоньки вечернего города ...

Часть вторая. Реверс.

Дежурство начиналось как обычно. Прошли с заведующим отделением больных, согласовали лечение, потолковали около "проблемного" больного и вернулись в ординаторскую, пить чай и обсуждать достоинства нового лодочного мотора, который невероятным везеньем достался заведующему от родственника. Беседа протекала гладко и уютно... Несколько раз заглядывали медсестры, налил себе чашку чая и забрался в угол дивана санитар.

В реанимационном отделении поддерживался режим разумной демократии: в присутствии посторонних - жесткая субординация и пиетет, в их отсутствие - нормальное общение хорошо знакомых людей, в "акции" - суровейшие правила дисциплины и безоговорочного исполнения любого приказа ведущего врача. Команда начинает работать как часы, без ошибок и оговорок. Каждый знает свое место и свою работу. Каждый понимает, что делает. Потом, после того как больного "вытащили", когда улеглась адреналиновая "буря" можно и поогрызаться, порешать непонятое, похихикать над смешным... Но все это потом.

Беспомощные люди, опутанные датчиками, капельницами, катетерами, порой распятые на специальных устройствах, фиксирующих переломанные кости, иногда присоединенные к аппарату искусственного дыхания, иногда к устройству охлаждающему голову, накрытые кислородной палаткой или асептическими накидками... Всё время их пребывания в отделении находятся под непрерывным наблюдением персонала.

Со временем вырабатывается целый комплекс бессознательных, рефлекторных действий, которые уже не осознаешь, но делаешь. Как "держать" периферическим зрением всю палату, как слышать "пиканье" всех мониторов и различать тревожную частоту от нормальной, как регистрировать все движения и помнить, что пациенты беспомощны. Отчаянно беспомощны. Потому даже солнечный зайчик, отразившийся от какой-то поверхности, и теперь раздражающий неподвижного человека, может быть серьезной угрозой его самочувствию. Знать и понимать смысл всех процедур и назначений. Знать динамику лекарств и биоритмов. Обладать "шестым" чувством, предугадывая порой кризисные состояния...

Интересно, но никто из персонала не воспринимает пациентов, как безмолвные объекты приложения своих профессиональных умений. Даже когда люди находятся в коме или состоянии глубокого медикаментозного сна медсестрички обращаются к ним по имени, разговаривают, что-то комментируют, даже шутят. Бывало, что выходя из этих состояний, люди вспоминали эти разговоры, эти шутки и были страшно благодарны, за то живое соучастие, за ту ниточку, которая соединяла их отчаянное одиночество и жизнь к которой они так стремились...

...По высоко поднятым бровям шефа, было понятно, что по телефону ему говорят что-то уж совсем неординарное, мало чем его уже можно было удивить.

- ...Все понятно, санавиацией везут, ну а потом куда? Что?! Обалдели совсем! Ладно, сейчас пошлю дежурную машину и наших ребят.

...Обвел взглядом притихшую ординаторскую...

- Петя, возьми кого-нибудь из сестричек, "чемодан" и топайте в приемный. Сейчас на стадион у 135-й школы вертолет сядет. Санавиация. Везут отравление угарным газом. Кома. Звоните вниз, пусть готовят барокамеру. Свежак, может и вытащим. Наш "интерн" в "черной" бане угорел. Наработался, блин... Две недели после института... Распределился в тьму-таракань ... Эх, жизнь-капуста...

Завертелась привычная суета. Минут через тридцать привезли пациента. Парня 25 лет. Загрузили в барокамеру. Вместе с ним пошла медсестра. На случай "чего-нибудь".

У подобных пациентов, шансов на выздоровление очень мало, все зависит от скорости, с которой оказывается первая помощь. "Угарный газ" крайне агрессивная субстанция, которая способна "отбирать" атомы кислорода у клеток крови, вызывая острейшее кислородное голодание коры головного мозга. Происходит торможение, а затем и гибель нейронов. Декортикация. Постепенно отказывают и другие центры в головном мозге. Человек превращается в "растение". Все решают минуты... Когда пострадавшего обнаруживают, то стараются его максимально "провентилировать" чистым кислородом, прикрыть "кору" специальными препаратами, не дать ей потерять уровень энергии в клетках, не дать "уснуть"...

Одним из возможных средств лечения была и есть барокамера, куда, в специально подобранную "атмосферу" под высоким давлением, помещают больного, чтобы всеми доступными путями ввести в организм максимум кислорода, чтобы спасти кору головного мозга.

Девчонки в отделении жалостливо ахали и, украдкой ловили слезинку, когда пациента подняли в отделение... На больничной кровати лежал античный бог... Редкой красоты человек. До слова, лепная мускулатура, совершенные пропорции, тонкие черты лица, короткие кудрявые волосы, полуоткрытые миндалевидные глаза, в которых теперь поселилась бездна.

В отделение реанимации вход посторонним строго воспрещен. Эта грозная табличка останавливала всех. Санитар из отделения имел право тормознуть и без дискуссий выставить и главного врача, если он зашел бы туда "просто так". А уж если нарвешься на старшую сестру отделения, то держись! Клочки по закоулочкам! Дорогу забудешь надолго! Это было оправданное решение. Никто не должен был отвлекать персонал от главного дела. В самом деле, порой ситуацию решали секунды. Поэтому, услышав бренчание звонка у дверей отделения и разглядев через полупрозрачное стекло двери фигуру без халата, Петр Сергеич, дежурный врач-реаниматолог, заранее нахмурился. "Кого принесло?"

- Извините, к вам сегодня привезли Аркашу... кх-х... Аркадия Всеволина, 25 лет... Я бы хотел...

- Извините, но все справки о состоянии больных в справочном на первом этаже!

Высокий пожилой человек судорожно тискал в руках плащ. Услышав ответ, он вздрогнул как от удара и остановил взгляд где-то над плечом Петра Сергеича.

- Я понимаю... Я знаю... Я его отец, а мать... Она там внизу... Она, понимаете... Я ей не разрешил... Она не выдержит... Он жив??

- Жив. Получает интенсивное лечение. Состояние крайне тяжелое.

- Я слышал - он в коме... Могу ли я...

- В это отделение не пускают посетителей. Поймите, это для блага пациентов.

- Да-да, конечно. Я понимаю! Я знаю. Простите меня.

У врача не поднималась рука закрыть дверь перед лицом растерзанного бедой человека.

- Скажите, доктор, может быть я могу что-то сделать?! Лекарства какие-то или еще что?!

- Спасибо, но ничего не нужно. Все, что ему сейчас требуется, у нас есть. Не волнуйтесь... И... Вот вам телефон нашей ординаторской. Звоните. Сегодня дежурю я. Предупрежу персонал. Вам будут отвечать. Договорились?

- Да-да, конечно... Спасибо большое! Я... простите, а как к вам обращаться?

- Петр Сергеич.

- Да, конечно... Я буду звонить...

- Я должен идти. До свидания!

- Да-да... Конечно! До свидания...

Доктор аккуратно закрыл дверь. Примерно через час, в ординаторскую заглянула медсестра.

- Сергеич!

Он оторвался от истории болезни, в которую педантично вносил данные о пациенте.

- Да?

- Сергеич... Этот дядька... Ну отец Всеволина...

- Что такое?!

- Он до сих пор там стоит... Перед дверью... Сергеич, ты скажи ему чего-нибудь... Жалко его! Ведь сам скоро завалится... Весь белый...

Что сказать отцу, который может пережить своего сына... Как его утешить? Чем?! Перед распахнутой дверью стоял сгорбившийся старик. Всклокоченные седые волосы, невидящие, полные слез глаза, дрожащие руки...

- Бог ты мой!... Ну что ж вы так! Мы же делаем все возможное! Кто знает... Молодой организм... Не так уж долго он был в этой чертовой бане, может и обойдется...

- Молодой человек... Хороший ты мой... Не ври мне... Я ж знаю всё... У меня тридцать лет врачебного стажа...

"Вот дела!!!". Петр Сергеич уже не стал продолжать разговор. Шагнул в коридор и, подхватив мужчину под локоть, завел в отделение. Стоявшая рядом и слышавшая всё медсестра, без комментариев принесла халат и помогла надеть бахилы.

- Как вас зовут, коллега?

- Семен Львович...

- Вот что, Семен Львович, сначала в ординаторскую... Вот чай, вот мед, вот "Корвалол". Пьем и только потом пойдем в палату. Иначе - не пущу. Все понятно?

По тому, как собрался, как привычно шевельнул плечами и, ткнув кулаки в карманы, "осадил" на себе халат гость, Петр окончательно убедился, что перед ним действительно врач.

Не дрогнув единой мышцей на лице, он выслушал вместе с доктором доклад дежурной сестры, бросил короткий взгляд на кардиомонитор и, не отрываясь, следил за действиями приглашенного невропатолога. Тот, тщательно проверяя все рефлексы, мрачнел лицом с каждой новой пробой. Налицо были симптомы грубого и глубокого поражения коры.

Вернулись в ординаторскую. Молча. Невропатолог сел у стола писать свое заключение. Петр и Семен Львович остались стоять у окна.

- Ваше мнение, доктор?

Невропатолог поднял глаза от записей и откашлялся:

- Хорошего мало. Симптомы видите сами. Завтра прикатим мобильную ЭЭГ и снимем пленку, но уже сейчас ясно - почти тотальная декортикация.

- Шансы?

- Если есть чудеса, то это единственный шанс. Он жив только потому, что сам по себе организм здоров и силен.

- Как долго ЭТО будет продолжаться?

- Не берусь определить... Это всегда индивидуально.

В ординаторской повисла тишина. На тумбочке шкворчал забытый чайник. На экране телевизора немо гримасничал журналист на фоне очередной ударной стройки...

- Знаете ЧТО страшнее всего, Петр Сергеевич?

- ?

- Знать... С подробностями ... И поминутно...

- Постарайтесь "выключить" мозги... Не знаю чем и как... Иначе "сожжете" ресурс ...

- Да... Конечно... Вы правы... Еще жена... Как ей сказать... Она тоже врач...

- Да уж... Будьте сильным, Семен Львович. Еще предстоит много чего пережить...

- Можно мне... На минутку... К Аркаше...

- Конечно...

...И было потом...

Одиннадцать суток войны с судьбой.

Невозможные судороги.

Шесть остановок и шесть самостоятельных запусков сердца.

Температурные скачки от 35 до 42 градусов в течении нескольких часов.

"Прыжки" артериального давления в невообразимых пределах.

Пять сеансов ГБО (барокамеры).

Госпитализация матери в кардиологическое отделение.

Консилиум профессуры.

Страшная мужская истерика отца.

Звонки со всего Союза (звонили друзья отца, друзья сына).

...На десятый день Семен Львович, который, с молчаливого согласия заведующего отделением, практически не покидал своего поста у сына, отлучился на несколько часов...

В дверь ординаторской кто-то настойчиво постучал. "Народ" удивился. Свои - не стучат, чужие - не ходят! В открытой двери показался огромный (штук 40-50) букет роз! За ним - виноватое лицо доктора Всеволина.

- Коллеги! Простите меня! Не сердитесь! Это от всего сердца! Девочки! Золотые мои деточки, возьмите! Прошу вас! Не отказывайте, умоляю! Я все знаю! Я знаю, что ничего уже не сделать!.. Что уже всё... Я просто... Я... Спасибо вам, родные! За, то, что уже сделали невозможное...

Букет подхватили. Ординаторскую заполнил тонкий аромат оранжерейных красавиц. В руках у доктора остался пакет, из которого он, торопясь и смущаясь, извлек необыкновенно красивую, непривычно дорогую, матовую бутылку французского коньяка. На дворе был 83-й год и такую роскошь можно было увидеть только в "залетных" глянцевых буржуйских журналах. Смущаясь еще больше, он поставил бутылку на поцарапанный стол и принялся высвобождать из пакета коробку конфет. Заведующий отделением встал, молча положил свои руки поверх суетно дрожащих рук Всеволина. Тот замер, опустив еще больше побелевшую за эти дни голову, и вдруг тоненько завыл сквозь стиснутые зубы. Так воет, наверное, смертельно раненый зверь, теряя жизнь, как нечто бесконечно дорогое...

...На следующий день, в четыре часа по полудни, Аркаша Всеволин ушел...

Ночное дежурство

Мне нравилось это время. Когда рабочий день заканчивался, когда угасала суета в отделении и ординаторской, когда коллеги, торопливо дописывая недописанное, наконец, отчаливали домой, и ты оставался один. В непривычной роскошной пустоте ординаторской. Можно задрать ноги на кресло. Можно развалиться на диване... Можно наконец стянуть галстук и вообще "перекинуться" в операционный комплект х/б.

Ляпота-а-а... Шумно прихлебывать из большой кружки чай, и не озираться в поисках строгой заведующей. Много что можно. Постороннему человеку вряд ли понятно, в чем заключается кайф "медленного и вдумчивого" написания дневниковых записей в "историю".

Вихрем пронеслась Галочка ("Галка", "Галина Петровна", "Твою мать"... ну т.д. по ситуации) - дежурная медсестра. Сгребла со всех столов "истории" и листы назначений, что-то пробурчала и так же стремительно исчезла. Еще один плюсик к сегодняшнему дежурству! Галина - опытная и умная медсестра. По пустякам теребить не будет, но и серьезного не пропустит. Обычно работает в паре с Верой. Спокойной, худенькой женщиной. В отличии от бурной Галки - почти флегматик. Но не менее педантичная и профессиональная. А-а-атлична! Если не будут дергать в приемный покой - дежурство обещает быть просто "райским наслаждением".

"Накаркал, "беня мама"!"... Внутренний телефон зазвонил противным склеротическим дребезжанием...

- Здравствуйте, дежурного невропатолога в главный "приемник"! "Аварию" привезли.

Переобуваюсь в "уличную" обувь и иду через отделение. Проходя мимо поста, здороваюсь с Верой и, поймав ее вопросительный взгляд, коротко бросаю: "... в главный приемник...". Никак не комментируя, она возвращается к своему делу - раскладывает в прозрачные "соты" с именами больных таблетки, сверяясь с назначениями в "историях".

Привычная дорожка в соседний корпус на границе нетронутого леса. Дух-то какой, а! С утра прошел скромный дождик и до сих пор в воздухе висит хвойная свежесть и аромат. У крыльца главного корпуса желто-синий "бобик" и "скорая". Водители обоих "спецмашин" солидно смакуют сигаретку и обмениваются новостями. В приемнике шумно и людно. Вечер только начинается.

- Всем здрассьте! Чем порадуете?

- Там... Во втором боксе мальчишка...

У стола в "приемном" два милиционера и врач беседуют с мужичком средних лет. По бегающим глазкам, дерганным движениям и устойчивому сивушному "амбре" ясно, что проверка на "градусы" будет формальностью... В боксе на кушетке ребенок лет десяти с правой рукой в транспортной шине, большими ссадинами на локтях, коленках и на лбу. На чумазых щеках дорожки от высохших слез.

- Здравствуй, космонавт! Что случилось?

Мужественно всхлипнув, мальчик, достаточно связно и толково, рассказывает, как в их двор неожиданно въехал грузовик и хоть и не стремительно, но уверенно снес стоящих у тротуара с велосипедами двух мальчишек. Тот, кто стоял к грузовику лицом, успел отпрыгнуть, а он, получив сильный толчок в спину, перелетел через велосипеды и пробороздил пару метров тротуара. Головой ударился, на несколько секунд потерял сознание. Поднялся, когда увидел и почувствовал сломанное запястье, стошнило.

Осматриваю его. Нерезкие, но конкретные симптомы сотрясения головного мозга присутствуют. Результаты осмотра и диагноз в "историю". Травматолог не возражает с госпитализацией, тем более, что перелом предплечья нуждается в достаточно сложной "правке" и лечении. Всяко бы пришлось мальчишку госпитализировать. Уходя, слышу жалобное блеяние "водилы", сопровождаемое уже отчетливым бренчанием надетых наручников.

В коридоре встречаю знакомого хирурга. Тоже дежурит сегодня. Обмениваемся короткими новостями и планами на вечер. Все относительно и фантастично. Единственное, в чем можно быть уверенным - полчасика на неспешный чай после полуночи. Заглядываю в реанимацию. Там уже несколько дней лежит после сложной операции наш пациент. Пришел в неврологическое отделение с остеохондрозом, но уже через пару дней оказался на операционном столе в хирургии с прободной язвой желудка. Слава Богу, медсестра обратила внимание на странную бледность и неуверенность в движениях, вышедшего ночью из палаты больного. Отправила бы назад, во сне бы "выкровил". Теперь ведем его вместе с хирургами. Они своё - мы своё...

Вот и ужин. Дежурному врачу таки полагается хвост минтая в исторически обоснованной овсяной каше и стакан компота. Рыбу съедаю, кашу - не могу. Знаю, что наверное вкусная и полезная, но не могу заставить воображение на месте серой, клейкой массы представить, скажем, картофельное пюре на сливках, да с веселыми звездочками поджаренного лука и шкварочками... Добиваю поскуливающий желудок несколькими кусками хлеба со сладким крепким чаем. Так, через минут сорок пойду делать вечерний обход отделения. Как раз к этому времени все поужинают и, что важнее, уберут со своих тумбочек всякие раритеты в виде домашнего дополнительного питания, принесенного заботливыми родственниками. Главное, сохранять безмятежное выражение на лице, чуя уже от дверей палаты растерзанную жареную курочку в тумбочке слева или тонкий аромат слегка подкопченного сала в газетке на подоконнике.

Самое гадское, это то, что надо будет, с шутками и прибаутками, отказываться от всех попыток угостить. Особенно настырны в этом разного рода бабушки-пациентки, которые многолетним опытом вычисляют голодное бренчание в пузе и со всей сибирской страстью пытаются накормить. Нельзя. Не можно. Очень хочется жрать. Но от пациента в отделении не возьму ничего. Некоторые коллеги умеют достаточно ловко обосновать многочисленные кульки и пакеты, утаскиваемые с дежурства домой. Я - не умею и учится не хочу. Как-то мне это кажется неправильным. Хотя, что скрывать. Потом, через неделю, месяц, полгода приходят некоторые бывшие пациенты, и, поняв или осознав свое выздоровления и мою роль в этом, стараются как-то выразить благодарность. Фантазии хватает не намного. Шоколадка. Бутылка коньяка. Книжка... Я не пью, люди!!! Я ем. И семья моя кушать хочет. Но это понимают не многие. Потому бутылка отправляется в шкафчик в компанию к другим "жидким" выражениям благодарности и признательности. Буду потом, наверное, менять, как папуас, на мясо, сало и другие неземные чудеса и драгоценности.

Быстро прохожу по палатам. Ничего экзотичного не наблюдается. Все более-менее предсказуемо и спокойно. В одной палате остался на ночь только один пациент, остальных лечащий доктор отпустил домой, "помыться". Ладно, если действительно только помоются, а то некоторых привозили обратно по "скорой", скрюченных. После ударной прополки пяти-шести "соток" картошки... Люди ж у нас умнее всех. Если не болит - значит уже здоров. Не фиг лениться, картошка ждет...

В "интенсивке" двое пациентов. После инсульта. В сознании, общаются. Тяжеленькие, но прогноз в целом неплохой. У одного осталась на ночь жена. Заведующая разрешает. Глупо отказываться от лишних рук. Тем более что, как правило, остающиеся родственники очень ответственно относятся к своим обязанностям. Вчера коллега рассказывала, что случайно прихватила одну женщину за тем, что та, пробравшись в отделение в семь утра, до смены успела вымыть пол в палате, перестелить постели, умыла и почистила зубы не только своему мужу, но и второму мужичку, соседу по несчастью. Тетка, между прочим, доктор наук и заведующая лабораторией в крутом институте.


Опять бренчит внутренний телефон. Снова "приемник". Теперь уже "наш", в нашем корпусе. Это значит зовут или кардиологи или гинекологи. Третий вариант - самый грустный, приехал "наш человек"...

Предчувствия меня не обманули. На фоне крутой семейной разборки, у молодой женщины (31 год) "отстегнулась" правая половина туловища и некоторые группы мимической мускулатуры на лице слева. В глазах ужас, давление зашкаливает, язык не слушается. Неврологическая симптоматика нарастает. Понятно, что это не кровоизлияние, но сильный спазм, который увеличивается и увеличивает площадь кислородного голодания мозга. Работать надо быстро. Подкалываем катетер в вену еще в приемнике и с пустой "историей" бегом закатываем пациентку в лифт. Девчонок "приемник" предупредил по телефону, поэтому нас встречают и быстренько определяют в палату интенсивной терапии, вторую возможную в нашем отделении. Начинаем "лить" в вену все что есть. А есть того преступно мало. И взять неоткуда. Такие времена. Звоню в кардиологию. Прошу, скулю, шантажирую, использую грубую лесть и страшные угрозы. Выпросил пару ампул, еще одну украл и заработал обещание быть убитым голыми руками, если еще раз появлюсь с такими просьбами. Ношусь между этажами, как ужаленный. Копчик уже мокрый, адреналин брызжет из ушей. Нарастание симптоматики тормознулось, но тетка продолжает быть в стрессе. Она еще живет в этом роковом скандале, он для нее еще не прекратился. Транквилизаторы колоть нельзя - смажется вся неврология, а патофизиология будет продолжать куролесить. "А-а-а будь, что будет!!!"

- Галя, в отделение! Обеспечь мне абсолютную тишину в коридоре. Вера садись здесь в палате, будешь мне помогать. Сиди тихо, как мышка, наблюдай, следи за моими жестами. Никаких комментариев, все молча!

Пациентку зовут Марией. Она с паническим выражением на перекошенном лице наблюдает за нашей беготней и пытается что-то сказать.

- Маша! Тебя Машей зовут?! ...Машенька, сейчас всё будет хорошо. Сейчас ты будешь мне помогать, ладно? Молодца! Сейчас будем тебя снова делать красивой и умной. Не крутись и не дергайся. Смотри на меня. Маша, я кому сказал! Не отвлекайся на свои руки-ноги, на меня смотри! Сейчас будем считать вслух твое дыхание. Поняла? Я буду считать и ты считай, вместе будем считать, твои вдохи и выдохи, вслух и медленно...

Проговаривая, аккуратно замедляю темп речи и снижаю тембр голоса. Считаем. Навязываю свой темп дыхания и вижу на мониторе, что частота пульса начинает снижаться. Начинаю осторожно "уводить" пациентку. Замедляю ей дыхание, пульс, заставляю представлять спокойные, комфортные картины природы. Внушаю чувство тепла, волнами прокатывающими через все тело. "Раскачиваю" тонус сосудов контрастными образами. Накрываю ее "куполом тишины". Теперь она хорошо слышит только мой голос и сосредоточена на своем дыхании. Транс нарастает. Периодически делаю маленькие пробы на гипноконтакт. Отвечает каждый раз положительно. Начинаю работать с "проблемой". Внушать, что скандала не было - нельзя. Это разрыв с правдивой реальностью. Выйдя из транса, она поймет, что ее просто водили за нос и будет "вторая волна" стресса. Единственно верный вариант - создать разрыв во времени и дать ей возможность отдохнуть. Элиминировать остроту стресса. Увести пациентку с острия его атаки.

Внушаю ей, что весь скандал она видела со стороны и пытаюсь вывести ее на рациональную позицию. Говорю о том, что скандал был, но давно, очень давно. Настолько давно, что уже многие детали забылись и стали незначительными и неважными. "Раскачиваю" ее, не даю зафиксироваться на деталях воспоминаний о скандале, "размываю" его причину и остроту. Жалею её и укоряю за избыточную реакцию, спокойно реагирую на нарушения речи и подсказываю в поисках нужных слов. Постепенно полностью овладеваю ее доверием и перехожу к ключевым "образам" и "якорям". Не забывая о физиологической базе гипнотического транса, "дорабатываю" за отсутствующие лекарства. Разгружаю спазм периферических сосудов, капилляров, уменьшаю уровень гормонов стресса, снимаю мышечные "замки", успокаиваю бушующую "вегетатику". Тормошу и раздражаю кору образами, словами, запахами. Не даю ей уснуть, спрятаться в шоковую "нору". Заставляю работать, стряхнуть с себя оцепенение кислородного голодания... Постепенно вижу, что гипнотический транс принес свои плоды. Мария успокоилась, перестала метаться, заметно улучшилась речь и начали уменьшаться симптомы гемипареза (нарушения работы конечностей на одной стороне). Слава Богу! Перевожу транс в нормальный глубокий сон и, в таком состоянии, оставляю пациентку.

Недлинный коридор отделения становится бесконечным. Бреду, загребая сандалиями, как старый дед. Мыслей нет, сил нет, желаний тоже... хотя... Съел бы чего-нибудь сладкого. Сильно щиплет глаза, потряхивает, а язык стал сухой как терка. "Ясненько, сахарок в крови кирдык. Спалил, однако". Заваливаюсь в ординаторскую и падаю в ближайшее кресло. "Фу-у-у... Шаман, бля...". Одновременно со стуком в дверь врывается Галка-ураган. Вопли, междометия, охи-ахи и финальной точкой на стол перед моим носом брякается стопка - свежий халат, операционное х/б и полотенце. На мой вопросительный взгляд Галина возмущенно фыркает и исчезает. С трудом выбираюсь из кресла и подхожу к зеркалу. "Ё-моё! Как под дождем побывал". Ползу в душевую, закрываюсь там и в течении десяти-пятнадцати минут привожу себя в порядок. Настроение благостно-тупое. Думать ни о чем не хочется. Даже уже и есть не хочется. Заглядывает Вера, зовет в "сестринскую". Там уже заварен крепкий чай, на столе баночка варенья и хлеб. Пьем чай под размышления о природе гипноза и его возможностях. Галка внимательно слушает и вдруг заявляет:

- "Я тебя, Митрич, теперь бояться буду! Вдруг чегоньть внушишь, а я и сделаю... Невзначай!"

Ржем как ненормальные, представляя всякое "чегоньть"... Заметно полегчало. Удаляюсь в ординаторскую. По дороге краем уха ловлю шушуканье между пациентами в холле. Обсуждают новую пациентку и мое "колдовство". Ни фига утаить в отделении невозможно...


Звонят из "инфекции". Ребенок с подозрением на менингит. Сгребаюсь и рысью бегу в отдельно стоящий домик. В боксе переодеваюсь в "местные" халат, тапочки и колпачок.

Семь лет. Менингеальные симптомы очевидные. Нужна спинномозговая пункция. Во-первых, чтобы сбросить давление ликвора и снизить угрозу запредельного отека мозга, во-вторых, чтобы абсолютно точно определить возбудителя и соответственно назначить лечение. Дежурный инфекционист - пожилая женщина, просидевшая всю жизнь в поликлинике. При слове "пункция" начинает откровенно мандражить.

- Давайте вызывать реаниматологов! Или заведующую отделения.

- Зачем?!

- Пункция же!!

- И что? Сами сделаем.

- Я ...Я не умею... А вы... Это ответственность... И достаточно серьезная процедура... Я не могу...

- Зато я умею и могу. Готовьте "процедурную" и набор для пункции. Я пошел мыться.

Тетка идет следом и что-то уныло бубнит. Ловлю обрывок фразы "...согласие родителей...".

- Вы что?! Какое "согласие"? На что? На процедуру необходимую для сохранения жизненных функций?! Кто такой бред выдумал? Вы сами? Или настолько охота сбросить с себя ответственность?! Ну так и не волнуйтесь. Напишу в "истории", что принял решение единолично, сам провел пункцию и отвечаю за последствия. А теперь уйдите и не мешайте.

Зареванная мордашка. Увидел меня в маске и взвыл с новой силой.

- Малыш! Смотри на меня. Я тебе сделаю укольчик. В спинку. Будет больно, но немножко. И сразу станет полегче. Головка не будет так болеть. Понимаешь, зайка? Потерпи только секундочку. Тебе пальчик кололи сегодня? Кровь брали на анализ?

- Ы-ы-ы... да-а-а!

- Так вот. Больнее, чем было - не будет! Обещаю! Будешь чувствовать, как я тебя в спинку толкаю, но сильной боли не будет. Потерпишь? Договорились?

Слёзы-сопли, но отбиваться, похоже, не будет.

- Давай герой! Ложись на бочок. Свернись калачиком, как кошечка-собачка! Выгни спинку ко мне... Ай, молодец! Ай, хорошо! Правильно лег, правильно выгнулся! Наверное у самого собачка есть? Видел как она спать ложиться, да? Не бойся, не бойся - это я йодом спинку помажу... Чтобы чистая была и красивая... С "загаром".

Забалтываю пацана, а сам жестами рулю последовательность подаваемых инструментов.

- Ну вот теперь я тебя уколю. Немножко. Как пчелка. Только уколю и сразу перестанет быть больно. Ладно?

Очень важно, чтобы мальчишечка не рванулся от первого укола, потом начнет действовать новокаин и уже не будет такой чувствительности.

- Так что? Колем?!

Специально держу паузу. Ребенок решает, что видимо укол уже состоялся и слегка расслабляется, в этот момент быстро накалываю кожу и одним толчком создаю "лимонную корочку" - участок кожи, пропитанный новокаином. Мальчишка вякает, но чувствует, что боли уже нет, и относительно успокаивается. Продолжаю ворковать, особо даже не задумываясь о содержании своей болтовни. Ребенок лежит спокойно. Сопровождаю каждое свое действие предупреждением и он, уже спокойно, воспринимает мои манипуляции.

Ответственный момент. Пошла пункционная игла. Одно препятствие, второе... Закрываю глаза. Всё внимание на кончиках пальцев и еле слышимой вибрации, когда игла проникает через оболочки. Наконец чувство "коридора" - игла вошла в просвет оболочек, окружающих спинной мозг. На этом уровне, в месте пункции, самого мозга уже нет, там проходят спинномозговые нервы. Поэтому разные "желтые" бредни о том, что "после пункции отказали ноги или вообще парализовало человека" - бред сивой кобылы. Народ и недобросовестные журналюги путают причину со следствием. Ведь здоровому человеку пункцию не делают, только по жестким показаниям, при признаках травмы или другом поражении головного мозга. А само заболевание может вполне вызвать все вышеописанные осложнения.

Забираем необходимое количество ликвора, меряем давление. Ухожу иглой. Йод. Тампон. Пластырь. Всё. Мальчишка в ответ на мое бодрое кваканье улыбается. Ловлю себя на том, что только сейчас начинаю дышать полной грудью. Делаю подробную запись в истории болезни и быстро ухожу. Неприятно смотреть на врачицу, которая пытается что-то вставить в свое оправдание.

Уже стемнело. Иду по тропинке между корпусами и с наслаждением вдыхаю лесной дух. Просто чудо!! С каждым вдохом чувствую, как отступает усталость и свежеет голова. Вот и наш корпус, своим ключом открываю запасной вход и поднимаюсь в отделение. Спугиваю на лестнице несколько парочек. Шугаются. Гинекологи "своих"-то весьма жестко гоняют. Потом признают во мне невропатолога и уже веселее здороваются. Мне без разницы. Лишь бы не курили. Иначе сдохнуть можно - всё тянет вверх по лестнице, прямо к нам. В отделении две девицы успевают состроить глазки и принять максимально возможное для больничного халатика кокетливое зрелище. "Ню-ню! Сегодня не ваш день, яхонтовые. Орлы в гнездо не серуть!" Награждаю кокеток суровым "анатомирующим" взглядом и прохожу к себе в ординаторскую.

В открытом окне тихо шуршат сосны. Где-то вскрикнула птица и снова "ш-ш-ш"... Легкий ветер пробирается между ветвей, наливаясь, ароматом и влагой. На стволах мелькнул синий отблеск. "Мигалка "скорой". Куда?... Если влево повернет - в главный корпус, вправо - к нам... Тэ-э-эк... влево. Теперь ждем-с. Забренчим - не забренч... вот с-с-су-у-у...!!!"

- Да... Да - я. Что у вас там?.. Понял. Буду через пять минут...

Тихо пробираюсь по спящему отделению обратно. Вера поднимает голову от книги на посту.

- Как оно?

- Все нормально. Все спят.

- Новенькая?

- Просыпалась, помочилась хорошо. Более-менее спокойна. Я к ней заглядываю.

- Угу. Спасибо.

- Что еще?

- Звонила заведующая. Интересовалась что и как.

- Тоже ясно. Что читаешь?

- Пикуля. Как пишет интересно-то...

- А где взяла?

- Свекровь на макулатуру выменяла.

- Ночные назначения есть?

- Галка в три часа пару уколов сделает.

- Ладно, я у себя...

В ординаторской присаживаюсь к столу и заполняю журнал дежурств. Снова перед глазами мелькают лица, тела, симптомы, диагнозы... Ткнул телевизор, тот отозвался злобным шипением и мельтешением...

"Ёлки зеленые - уже четвертый час! Какой телевизор..."

Кто-то осторожно стучит в дверь.

- Да?! Входите!

- Доброй ночи, доктор !

В дверях пациент из третьей палаты. Таки доктор из нашей больницы. "Прострелило" его в пояснице, когда ковырялся в своем гараже. Так и привезли в позе "атакующего бабуина". Вроде выпрямился. Ходит правда еще наперекосяк. Спину бережет.

- Суета ?

- Суета...

- У хирургов не был?

- Не было необходимости.

- Ко мне Жорка сегодня забегал. Журналы занес. Хочешь, принесу?

- Хочу, но не сейчас. Устал нынче чего-то...

- Ну да. Я смотрю, ты как заводной сегодня лётаешь. Много работы?

- Да чего-то в приемник волокут и волокут. И всё в тему.

- Бывает...

- Бывает...

Посидели, помолчали. Каждый о своем. Я его понимаю. Он сейчас тоже "дежурит"... вместе с Жоркой.

- Ладно, я пойду в койку. Может и засну.

- Да и я попробую придремать... Может дадут часик-другой...

Сажусь на диван и откидываюсь на спинку... Ннаверное надо снять халат, а то будет как пережёванннннннннннннн...

"... Как здорово летать! Представляешь, я только что оттолкнулся от тропинки и вдруг, захлебнувшись радостным воплем обнаружил, что вишу в воздухе!!!... Здорово-то как!!! А вот если руками помахать, поплыть-погрести?! ... Лечу-у-у-у !!!! Братцы, люди, человеки-и-и !!! Я лечу-у-у!!! ... Все выше, вот уже над деревьями, вот ноги поджал и нырнул под проводами... Лечу-у-у... Ка-а-а-кой класс, а!! Летаю, между прочим достаточно быстро! И, что удивительно, не холодно. Ляпота-а-а!!! А ну-ка виражик!... а еще один!!! А вот "горку", "бочку" и приземление на краешек крыши Университета... Обалдевшая ворона обморочно рассматривает меня, забыв про свой завтрак... Так-то пернатая! Не одной тебе нынче летать!.. Опрокидываюсь с крыши и широким, пологим виражом облетаю лесок между больницей и гостиницей. Притормаживаю прямо в воздухе и присаживаюсь на широкую ветку, близко вершине... Сижу, наслаждаясь новыми, необыкновенными ощущениями... Суетливая белка не может удержаться от любопытства и подбирается поближе. Шевелит усами и носом и перетаптывается на месте, дергая пушистым хвостом. Наконец любопытство пересиливает, подскакивает поближе и ... с неожиданной силой дергает за рукав!... Ты чего, белка?! Обалдела?!..."

...Вздрогнув, открываю глаза. Передо мной стоит Вера со стопкой "историй" в руке и осторожно дергает меня за край халата.

- Митрич! Просыпайся! Уже 6-45. Скоро уже смена придет.

- Уффф... Спасибо, Вер... Чего-то даже не уловил, как отрубился.

- Оно и видно... Как сидел, так и отпал...

Встаю. Что ценно - халат не помят. Действительно - как сидел, так и заснул, только голову откинул на спинку. Пойду умою морду лица и начищу зубья. Да и переодеться надо. Два часа непрерывного сна. Очень даже неплохо. До обеда легко продержусь, а там, чаю нахлебаюсь или кто кофеем побалует...

Прохожу по отделению. Народ помаленьку просыпается, выходит из палат. Медсестры носятся, раздавая лекарства. Уже появилась старшая медсестра. Буркнув что-то невнятное, исчезает в своей "норе", забитой материалами, лекарствами, постельным бельем. Она героически несет тяжесть быть "материально ответственной" в отделении за все барахло. Потому все наиболее ценное предпочитает держать "у сердца". Меня она не любит. Однажды на дежурстве, не дозвонившись ей домой, я вышиб дверь в ее кабинете и, сломав замок в шкафу, выгреб все нужные в тот момент лекарства. Вот визгу-то потом было! Меня спасла молодая дерзость и нежелание признавать, что есть лекарства "для нужных людей", а есть "для всех остальных". О чем я прямо заявил "на ковре" у главврача. Одним пинком я лишил "Старшую" серьезного механизма ее влияния на свое положение в больнице. Простить этого она мне уже не смогла. Тем более что, в горячке, обвинив меня в "воровстве и грабеже", она накликала на свою голову немедленную контрольно-ревизионную комиссию, которая выгребла на божий свет все ее запасы и заначки и было ей потом ой как душно и кисло! С тех пор она обходила меня огородами и старалась лишний раз даже не здороваться. Этот эпизод придал мне популярности среди пациентов и долго еще был темой анекдотов в больнице. Некоторые остряки громко приглашали меня "подежурить" в их отделениях, намекая на возможность и у них "пограбить" заначки старших медсестер. Плевать. Я весело огрызался и постепенно обрастал репутацией анархиста. Зато на моем персональном докторском "кладбище" не было, и до сих пор нет, ни одного креста.

Вежливо поскребся в пищеблок и многословно поприветствовал диет-сестру. Горячо поинтересовался ее здоровьем и здоровьем многочисленных внуков, получил подробный отчет, вместе с кружкой горячего какао и щедрым бутербродом с маслом и сыром. Посочувствовал ее переживаниям по поводу выпивохи-мужа и дал пару советов по лечению лишая у кошки. На чем, страшно довольные друг другом, расстались.

Вот и пятиминутка. Сегодня будет о чем поговорить. Интенсивную терапию при острых нарушениях мозгового кровообращения с помощью гипноза наверное у нас еще никто не проводил. Шкуру будут рвать в клочки... наверное... или хвалить... или ругать... или что еще? Ладно, увидим. Дежурство прошло успешно. Никто не умер, не "затяжелел". Все хорошо...

Примечания

1

Доктор Коваленко – опытнейший психиатр, проработавший на «скорой» кучу времени.

2

Что потом легко подтвердили в «психушке», потому как он с порога начал рассказывать всем, что «…в «скорой» на него напала обезьяна в очках!..»

3

«взрослые шоки», как раз заехали на станцию.

4

Больница скорой медицинской помощи.

5

ФАПы


на главную | моя полка | | Здравствуйте, Скорую вызывали? |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 64
Средний рейтинг 4.9 из 5



Оцените эту книгу