Книга: Доставь его мертвым. Пропала стриптизерша



Доставь его мертвым. Пропала стриптизерша

Дей Кин

Доставь его мертвым

Глава 1

Латур с трудом приоткрыл глаза.

Вокруг царила отупляющая жара. Все было тихо. Только где-то рядом щебетали невидимые птицы да слышалось мерное «карамп», работающей помпы, когда вдалеке, где была нефтяная скважина, она начинала работать. Вставало солнце, все вокруг казалось таким мирным. Ничто не предвещало, что еще до того, как ночь окутает землю, жизнь Латура окажется под угрозой.

Ему не исполнилось еще и тридцати, этому крепко сбитому, высокому, черноволосому молодому человеку. Пофыркивая, он побрился и ополоснул лицо, а потом оделся и спустился вниз по лестнице своего дома.

Вызывающий пеньюар из белоснежного шелка, который он привез Ольге из Сингапура, выглядел на редкость не к месту в кухне, заставленной старомодной, ветхой мебелью. Лицо ее, когда она отвернулась от плиты, было мокрым от пота. Под взглядом мужа Ольга рассеянно отбросила назад свисавшую на глаза прядь светлых волос. Она была мрачнее тучи.

— Твой завтрак будет готов через пару минут! — Ей и в голову не пришло поздороваться.

Бросив стетсоновскую шляпу на кресло, Латур пристроился за столом. Казалось просто невероятным, что люди, столь недавно близкие друг другу, как они с Ольгой, сейчас не могут заставить себя даже нормально разговаривать. Если не считать того фарса, который она разыграла минувшей ночью, все общение между ними было сведено к нескольким фразам: «Завтрак будет через минуту… Пора платить за телевизор… Утром прислали счет за свет… У нас вышла почти вся мука… Будешь домой к ужину?»

Он молча позавтракал, потом отодвинулся вместе со стулом, встал и потянулся за шляпой.

— Вернешься к ужину? — переспросила Ольга.

— Не знаю.

Нахлобучив шляпу на глаза, Латур вышел из кухни, миновал длинный коридор и оказался во дворе.

В лицо ему пахнуло свежестью раннего утра. С карниза свисали тяжелые капли, оставшиеся после дождя. Блестела мокрая крыша заляпанного грязью «кадиллака» — это было все, что осталось у него после крушения мечты. К счастью, мрачно подумал Латур, хватило тогда ума заплатить за машину наличными.

Он как раз свернул, направляясь к автомобилю, когда над головой вдруг, разорвав безмятежную тишину, оглушительно грянул выстрел, и Латур распростерся на земле, почувствовав щекой жесткий гравий дорожки. Проклиная себя за глупость, он лежал безоружный и молча ждал, что будет дальше. Где-то в стороне зашуршали кусты, потом взревел мотор, и машина умчалась.

Только тогда он осмелился встать и подобрать с дорожки валявшуюся в двух шагах шляпу. Над ленточкой в тулье была видна аккуратная дырка от пули. Пройди она на дюйм ниже, и сейчас он бездыханным валялся бы там, где она его настигла.

На крыльцо выбежала Ольга, и свежий утренний ветерок игриво приподнял полу ее кокетливого пеньюара. Серые глаза на побледневшем лице казались огромными.

— Я подумала… Мне показалось, я слышала выстрел?

Латур окинул задумчивым взглядом ее стройные ноги:

— Так оно и было.

Проследив за его взглядом, она сердито одернула полу пеньюара.

— Кто же мог стрелять в такую рань? Какой-нибудь охотник? Латур понял, что скорее согласится отрубить себе руку, чем доставит ей радость, объяснив, как близко она была к тому, чтобы стать, наконец, вдовой и получить желанную свободу.

— Возможно. — Он пожал плечами. — А где Джорджи? На ее лице появилось удивленное выражение.

— Отправился пройтись, полагаю.

— Так рано?

— Не знаю… может, он вообще вчера не возвращался. По крайней мере, сегодня, когда я заглянула к нему, в комнате его не было. А почему ты спрашиваешь?

— Просто так.

Усевшись в машину, он завел двигатель и двинулся вниз по дороге, которая вела к Френч-Вайю.

Завтрак тяжелым комом давил на желудок. Сегодня смерть подкралась к нему слишком близко, так близко, что он почувствовал, как она дышит ему в затылок. И при мысли о том, что кто-то желает его смерти, по спине Латура пополз неприятный холодок.

Он снова подумал о Джорджи. Да, возможно, конечно, хотя маловероятно. Белокурый юнец был разочарован ничуть не меньше, чем его сестрица, когда, уверенный, что породнился с денежным мешком, — впрочем, в это верили абсолютно все, в том числе и Ольга, — вдруг обнаружил, что вместо этого оба они связались с обыкновенным помощником шерифа из захолустного городка, давным-давно пережившего свой расцвет, у которого не было за душой ни гроша, кроме мизерного оклада в двести пятьдесят долларов.

Если бы сегодня он погиб, Ольга могла бы выйти замуж еще раз… выгодно продать бело-розовое великолепие своего роскошного тела тому, кто мог предложить хорошую цену. А таких было немало, и Латур это знал.

Мысли его текли неторопливо… С другой стороны, размышлял он, машины у Джорджи не было. У него вообще ничего не было, кроме высокомерия, да еще препротивной манеры вечно задирать нос. И если все его аристократические русские предки были такими же, как этот невыносимый юнец, то ничего удивительного, что большевики без малейших угрызений совести ставили их к стенке или выдворяли из страны. За тот месяц, что он гостил у них, единственным талантом, который обнаружил Ольгин братец, было умение трещать без умолку. Развязные манеры, умение без малейшего стыда тянуть чужое виски и курить чужие сигары, да еще привычка бесконечно препираться с сестрой по любому поводу доводили Латура чуть ли не до белого каления.

Да, его не стоит сбрасывать со счетов, решил Латур, об этом надо подумать, но только не сейчас. Само собой, у Джорджи могло появиться желание разделаться с ним. Однако не следует забывать, что выстрелить мог не только он — был еще один парень, которого Латур отправил в Анголу. Сделать это мог и кто-то из его родственников, до сих пор пылавших жаждой отмщения. Или, к примеру, какой-нибудь мерзавец, которому он в свое время прищемил хвост.

Увы, мрачно подумал он, во Френч-Байю не слишком-то жаловали помощников шерифа, которые стремились соблюдать закон.

Неужели, продолжал размышлять Латур, он свалял дурака, когда отказался от взятки, хотя прекрасно знал, что берут все, берут обеими руками. Хотя бы шериф Белуш или его первый помощник Том Муллен — брали и один и другой, и брали охотно. В конторе шерифа, пожалуй, не осталось никого, кто бы не брал, и Латур это знал, но сунуть в карман полсотни за то, что закроешь глаза, когда какой-нибудь грязный мошенник начнет опустошать карманы простоватых горожан или облапошит парочку перепивших рабочих с нефтепромыслов… нет, все это было ему не по нутру.

Все, что Латур успел узнать о жизни, случилось в колледже, а потом в армии. И тут и там он не расставался с книгами.

Добравшись до окраины, он бросил беглый взгляд на щит, с недавних пор красовавшийся возле только что построенного здания Торговой палаты. Он гласил:

«ФРЕНЧ-БАЙЮ

Население 3000 человек.

Самый большой маленький город в Луизиане!»

Само собой, в их число не входили бесчисленные толпы заядлых рыбаков, которые наводняли всю округу, чтобы всласть поудить рыбу, когда целые косяки, привлеченные огнями вышек, усеявших берег Галфа, устремлялись сюда, как бабочки на огонь.

Припарковавшись возле здания городской тюрьмы, Латур отметился на входе и вошел в контору шерифа. Судя по доносившимся оттуда звукам, ночка выдалась еще та. Даже в женском отделении толпилось несколько девушек — бедняжки, у которых, скорее всего, просто не было денег, чтобы откупиться.

Белуш и Муллен оба были далеко не глупы. Если дельце дурно пахло, настолько дурно, что вонь доносилась до самого Батон-Руж, и приходил приказ произвести расследование, оба с гордостью могли перечислить, сколько в городе произведено арестов, сколько уголовных дел передано в суд и сколько вынесено приговоров.

Опуститься до того, чтобы открыто решиться превратить город в клоаку? Нет, на них это не похоже!

Билл Дюкро сменил на посту дежурившего в ночь помощника шерифа Джека Прингла. Насколько было известно Латуру, Дюкро чуть ли не единственный из всех в конторе шерифа, кроме разве что Тодда Келли да еще его самого, никогда не старался использовать ночные дежурства, чтобы подзаработать.

Поразмыслив несколько минут, не сообщить ли Дюкро о том, как в него стреляли, Латур решил пока не распространяться об этом. В конце концов, подумал он мрачно, не исключено, что все это окажется, так сказать, семейным делом.

Сняв с крючка висевшую на стене кобуру, он привычным жестом прицепил ее к поясу и сразу почувствовал себя увереннее, когда знакомая тяжесть револьвера легла на его бедро. С этой минуты, решил Латур, он и носа никуда без него не высунет. И если кому-то придет в голову прикончить его, пусть не рассчитывает, что в ответ не нарвется на пулю.

Судя по всему, день выдался ничем не примечательный. Никаких срочных дел, обычная рутина. Не зная, чем бы заняться, Латур принялся расхаживать взад-вперед по улице Лаффит, то и дело объясняя туристам, как добраться до озера, где была лодочная пристань, или отвечая на бесчисленные вопросы относительно качества местной нефти — нефтяные вышки, точно дьявольские пальцы, торчали повсюду, выкачивая из земли звонкие серебряные доллары, которые, мелодично журча, текли на чей угодно, только не на его, Латура, счет.

Сам же Френч-Байю пробуждался поздно. На улицах еще было пустынно: несколько молодых людей и еще меньше девушек. Бары и кафе открывались куда позже, только после полудня, а жизнь в них начинала кипеть только ближе к вечеру.

Наскоро пообедав в кафе португалки Джо, Латур медленно побрел по направлению к конторе шерифа. Дюкро уже успел сменить Том Муллен. Грузный, смахивающий на быка первый помощник шерифа выглядел так, словно ночка для него выдалась тяжелой.

— Ты свободен? — спросил он Латура.

— В общем, да, — ответил тот. Муллен порылся в бумагах на столе.

— Послушай, Энди, ты ведь знаешь, где находится Биг-Бенд, верно?

— Само собой, а то как же!

Муллен наконец отыскал нужный ордер.

— Тогда быстренько поезжай туда и отыщи Ланта Тернера. Пора прикрыть его лавочку. Насколько мне известно, он свил себе гнездышко где-то возле Букер-Крик, в миле отсюда. А Биг Бой и еще несколько парней из тех кто держит забегаловки в тех краях, подняли вой. Старик им как бельмо на глазу. Сначала федеральный налог на виски, и вот теперь они клянутся и божатся, что Лант, дескать, засунул руку по локоть в их карман. Тебе придется с этим разобраться. Да, и не забудь про ордер.

Латур сунул бумажку в карман.

— Можешь притащить его сюда, если хочешь. А можешь и отпустить на все четыре стороны. Это тебе решать.

Латур едва успел проглотить уже готовое сорваться с языка ругательство. Но ему пришлось напомнить себе, что ничто бы не могло больше порадовать Муллена, чем возможность всласть поиздеваться над забывшимся подчиненным. Только что бы выиграл сам Латур, разругавшись с первым помощником?… Да ничего! А кроме того, как ни ничтожно то жалованье, которое он приносит домой, однако, что ни говори, оно позволяет существовать им обоим — ему и Ольге.

Он ехал вдоль двойного ряда мотелей, вытянувшихся в длинную шеренгу за пределами Френч-Байю, а в груди его все еще не утихал гнев.

Надо было остаться в армии, — тоскливо думал Латур, или попытать счастья на нефтепромыслах. А теперь, уволившись из армии, да еще проболтавшись три года в колледже, что он знает? Да ничего, кроме того, что требуется каждому стражу порядка. Впрочем, даже в армии он занимался почти тем же самым, если, конечно, не считать короткого периода, когда их перебросили в Корею.

А потом, по какой-то злой иронии судьбы, он стал помощником шерифа. Когда они с Ольгой поженились, а было это в Сингапуре, ему бы и в голову не пришло, что наступит время, когда он станет работать как вол. Судя по письмам, которые приходили от Джина Эверта, и договору об аренде скважины, который он подписал, Латур имел все основания надеяться, что вскоре станет купаться в золоте. Или, по крайней мере, будет весьма и весьма богат.

Поэтому-то Ольга и согласилась стать его женой.



Глава 2

Но по мере того как город оставался все дальше позади, гнев Латура понемногу стихал. Чистый воздух приятно холодил лицо. Грязь, тянувшаяся по обеим сторонам вдоль дороги, где были дренажные канавы, казалась не правдоподобно жирной. Между деревьями величаво расхаживали белоснежные цапли. Весело щебетали птицы. И на душе у Латура посветлело. Даже если жизнь и обошлась с ним не так, как он надеялся, стоило только вырваться из Френч-Байю, оставив позади себя смрад сырой нефти, смешивавшийся с удушливыми ароматами жареной рыбы и прогорклого пива, и он мог снова наслаждаться неповторимой красотой дельты Миссисипи.

Латур с интересом отметил, что Жак Лакоста, судя по всему, снова вернулся. Впрочем, так бывало уже не раз. Его трейлер и безвкусно размалеванный фургон были припаркованы на небольшой лужайке возле исхлестанной ветрами и хранившей еще следы пожара стены, которая некогда была частью хозяйского дома на плантации Лакосты.

Он почувствовал смутную жалость к Лакосте. Вечный бродяга, этот старик натерпелся в жизни ничуть не меньше, чем он сам. Лакоста принадлежал к одной из двух самых старинных семей в округе. Они появились в здешних местах лет за пятьдесят до знаменитого сражения под Новым Орлеаном. Но казалось, что тот кусок земли, которым они владели, состоял из одной лишь грязи. По меньшей мере на пять миль вокруг Френч-Байю он был чуть ли не единственным, в котором не нашли ни капли нефти.

Похоже, подумал Латур, старик Лакоста только что приехал. С помощью рыжеволосой девчушки, одетой в белую юбку и жакет, он как раз пытался отцепить фургон от трейлера.

Латур слишком быстро миновал лужайку, чтобы отчетливо разглядеть лицо девушки. Все, что ему удалось заметить, — это то, что она еще очень молода. Ему показалось, что это уже другая, не та, с кем Лакоста жил здесь в свой прошлый приезд. Теперь, когда годы неумолимо брали свое, Жак Лакоста менял своих женщин с такой же скоростью, с какой иные меняют рубашки. И с каждым разом облюбованные им девушки были все моложе и моложе.

Чем больше Латур удалялся от города, тем более дикими выглядели места, которые он проезжал. Дорога постепенно сузилась и вскоре превратилась в изрытую колеями тропинку, петлявшую между деревьями. Воздух стал настолько чистым, что Латур ясно чувствовал запах дыма из кухни и аромат того самого пойла, что варил Тернер, еще за полмили до его забегаловки, где, собственно, и находился перегонный аппарат. Прошел уже год, как его никто не трогал, и Тернеру даже не приходило в голову соблюдать хотя бы элементарную осторожность.

Остановив машину, Латур вышел и принялся продираться сквозь густой кустарник. Поскольку Тернер гнал свое пойло за городом, вдали от любопытных глаз, он мог позволить себе организовать все с размахом. В ряд вытянулись бочонки, над ними поблескивали змеевики, печи были выложены кирпичом, и все это сооружение покоилось на массивной платформе, соединявшей берега Букер-Крик.

Укрывшись за деревом, Латур видел, как мужчина с худым, изможденным лицом оставил мехи, снял с котла крышку и погасил огонь в печи. А потом, набрав полную пригоршню маслянистой жидкости, поднес ее ко рту и задумчиво пожевал губами, смакуя вкус. Недовольно поморщившись, он добавил в варево полную пригоршню куриного навоза и перемешал содержимое бочонка. Затем, взвалив на плечо две большие пятигаллоновые бутыли с только что сваренным виски, спустился с платформы.

Навстречу ему из-за дерева шагнул Латур:

— Ты становишься беспечен, Лант.

На лице Тернера отразилось не столько беспокойство, сколько удивление.

— Что ты здесь делаешь, Латур? Чего тебе от меня понадобилось?

Латур сунул ордер ему под нос:

— По-моему, это и так ясно.

Тернер аккуратно поставил на землю тяжелые оплетенные бутыли.

— Послушай-ка, парень, с чего это тебе вздумалось прижать меня? Я всегда исправно платил… — Сообразив, что собирается сказать, старик осекся и снова уставился на ордер, который держал в руках Латур. — Только не говори, что тебя прислали прикрыть мою лавочку!

— Так мне приказано.

— Вот как? И кем же, интересно знать?

— Томом Мулленом, первым помощником шерифа.

Тернер побагровел:

— Послушай, что я тебе скажу. Ты получишь сотню зеленых, если оставишь меня в покое и забудешь про этот самый ордер! Или хотя бы дашь мне прежде поговорить с Мулленом.

Латур заколебался. Судя по всему, Тернер кому-то исправно платил, а потому и чувствовал себя в полной безопасности, и вдруг этот «кто-то» вздумал содрать с него побольше. Целая сотня, подумать только! Даже вообразить невозможно, что можно накупить, имея в кармане такую кучу денег! Но как остановиться, раз уж взял в первый раз? Сможет ли он потом уважать себя?

— Прошу прощения, — наконец пробормотал он. — Но у меня приказ…

Тернер в ярости выпустил густую табачную струю прямехонько на еще горячую плиту.

— Тогда делай свое дело и будь проклят! Только время зря потратишь!

Вздохнув, Латур принялся за дело. Продырявив бочонки один за другим, он принялся за печку. Потом с размаху вонзил топор в бочку с готовым виски, и еще горячая струя вырвалась наружу, сразу промочив ему брюки. Закончив, он отшвырнул в сторону бутыли, и те, стукнувшись друг о друга, с жалобным звоном разбились.

— А теперь ступай вперед, — приказал он Тернеру. — И не вздумай доставлять мне лишние хлопоты!

— Можно подумать, я не знаю! — огрызнулся Тернер. — Тоже мне большое дело! Сварить немножко виски, чтобы каждый, кто хочет, мог промочить себе глотку!

Они уселись в машину, и Латур, развернувшись, поехал той же дорогой назад в город. Он вдруг с удивлением сообразил, что уже вечер. Неудержимо надвигалась ночь. Судя по всему, пока он возился с подпольной винокурней, прошло немало времени… во всяком случае, куда больше, чем он думал. Кваквы и белые цапли уже устраивались на ночь в своих гнездах.

Лакоста все еще возился на лужайке, копаясь в моторе своего трейлера. Но сколько Латур ни оглядывался, рыжеволосой девчушки нигде не было видно.

Выстрелы, на этот раз их было три, прогремели один за другим. Стреляли из зарослей кустов, в трех сотнях ярдов от того места, где на лужайке копошился Лакоста. Одна из пуль пробила ветровое стекло. Две другие, оцарапав Латуру подбородок, — с визгом унеслись сквозь открытое в машине заднее окошко.

Лант Тернер скорчился в три погибели, стараясь вжаться в сиденье как можно глубже.

— Поехали, ради всего святого!

Остановив машину, Латур выскочил наружу и разрядил свой револьвер в заросли, откуда, как ему показалось, донеслись выстрелы. Впрочем, он и сам понимал, что все это — пустая затея. Все равно что палить в белый свет, тем более что он и сам не успел заметить, откуда прогремели выстрелы.

Все было тихо. Не шевельнулась ни одна ветка.

Латур поспешно перезарядил револьвер и бросил взгляд в сторону зарослей. Их темно-зеленая громада безмолвно высилась перед ним… ни звука, ни шороха, а дальше почти на тридцать футов между дорогой и лесом чернело озеро и снова тянулись заросли. Только круглому идиоту могло бы взбрести в голову сунуться туда почти в полной темноте. Это могло означать почти неминуемую смерть, и Латур отчетливо это понимал, Он нагнулся и подобрал пулю, проделавшую дырку в ветровом стекле. Покатав ее на ладони и прикинув на глазок вес, он решил, что, скорее всего, стреляли из винтовки калибра 7,62 мм. Сам по себе этот факт ни о чем не говорил. В их краях таких винтовок было пруд пруди.

На лице Тернера появилась кривая усмешка.

— А кто-то, видно, крепко тебя не любит, парень, — мрачно пошутил он.

Латур вытер мокрое от пота лицо рукавом рубашки. Да, угрюмо подумал он, скорее всего, старик прав. Кто-то явно хочет его прикончить. Очень хочет, судя по всему. Причем как можно скорее.

Сумерки уже сгустились, когда он остановил машину за зданием, где размещалась контора шерифа. Выбравшись из нее, он сухо велел Тернеру следовать за ним.

Муллен все еще сидел за столом дежурного. С газетой в руках. Бросив поверх нее взгляд на вошедших, он узнал Тернера, но предпочел промолчать. Тот тоже не произнес ни слова. Поставив на стол последнюю уцелевшую пятигаллоновую бутыль, Латур прикрепил к ней бирку и отвел Тернера в камеру.

Честно говоря, он не был доволен собой. Какое-то странное, неприятное чувство томило его. Латур мог бы поклясться, что стал пешкой в чужой игре. Теперь он жалел, что не согласился взять ту сотню, которую ему предлагал старик. Латур подозревал, что, когда дело в конце концов будет закрыто, Муллен, скорее всего, получит впятеро больше.

— Не обиделся? — спросил он Тернера, когда щелкнул замок.

Тернер уже по-хозяйски устраивался в камере.

— Ничуть, — добродушно буркнул тот. — Когда занимаешься таким делом, надо быть готовым ко всему. Раз повезло, в другой раз — нет. — Он с кряхтением вытянулся на топчане. — Но тебе, сынок, надо еще многому научиться.

Перед тем как уйти, Латур решил заглянуть в ванную. Вымыв руки и лицо, он аккуратно причесался и с огорчением посмотрел на все еще мокрые брюки. Тут уж ничего не поделаешь, с досадой подумал он, потянув носом. От мокрой ткани несло так, словно он искупался в виски.

— С чего это тебе вздумалось притащить сюда Ланта? — спросил его Муллен.

— Мне выдали ордер на его арест. Что же мне было делать?

— Вполне хватило бы просто переколотить там все.

— В ордере все было сказано предельно ясно.

По давней привычке Латур разрядил револьвер и уже потянулся было, чтобы повесить его вместе с кобурой на крючок, как вдруг, вспомнив о чем-то, снова вернул его на прежнее место. Муллен с интересом наблюдал за ним.

— Ты ж сменился, верно? За каким чертом тебе дома револьвер?

— Кто-то пытается меня прикончить, — сухо объяснил Латур. — Сегодня, когда я утром вышел из дому, какой-то подонок пытался меня, пристрелить. А с четверть часа назад, когда мы проезжали мимо дома Лакосты, стреляли уже из кустов.

— Ты заметил, кто это был?

— Нет. Не было времени. Да и темно…

— А тебе известна причина, по которой кто-то хочет тебя убрать?

— Нет. Понятия не имею.

Муллен глотнул из опечатанной бутылки, и Латур невольно отметил, как легко он поднял ее к губам, — словно это была не пятигаллоновая бутыль, а обычная пивная кружка.

— Послушай-ка, Энди… конечно, решать не мне… твоя жизнь меня не касается. Но на твоем месте я бы…

— Что?

— Знаешь, я бы сто раз подумал, а стоит ли изображать из себя благородного? Может, попробовать жить как все люди, просто так, сравнения ради? В городе немало таких, у кого чертовски много причин не любить тебя, и ты это знаешь. Вспомни хотя бы парня, которого ты отправил в Анголу. Так что будь я на твоем месте, то крепко подумал бы, не лучше ли вести себя потише?

— То есть ты хочешь сказать, если меня прикончат, то это может вызвать шум? И доставить кое-кому немало причин для волнений?

— Ну что ж, можно сказать и так.

— И тогда кому-то может прийти в голову поинтересоваться, что за дела творятся во Френч-Байю?

— Рано или поздно все равно этим кончится.

— Само собой. Только ты бы предпочел, чтобы это случилось попозже.

— Как можно позже, Энди.

Латур направился к двери и, уже взявшись за ручку, он вдруг, будто вспомнив о чем-то, обернулся:

— Да, кстати, совсем забыл тебе сказать… конечно, если тебя это интересует. Похоже, чтобы пойло было покрепче, Тернер повадился добавлять в него куриный помет.

Виски веером выплеснулось на рубашку Муллена. Его всегда красное лицо сейчас побагровело до того, что стало почти лиловым.

— Ты… распроклятый сукин сын! — взревел он. — Теперь я ничуть не удивляюсь, что тебя кто-то хочет прикончить!

Глава 3

Остановившись на крыльце конторы шерифа и захлопнув за собой дверь, Латур вынул сигарету и закурил. Нельзя сказать, что он так уж гордился собой. Да и вообще, признаться, самодовольным он никогда не был. А тем более сейчас. Он ничего не понимал и, что хуже всего, чего-то боялся.

Служба в армии… потом Ольга… и сухая скважина в земле… да, надо признать, что жизнь повернулась совсем не так, как он себе представлял до недавнего времени.

Он бросил взгляд на часы. Было почти восемь вечера — слишком поздно, чтобы торопиться домой к ужину. Да и если честно, самой Ольге давно уже все равно, вернется он домой или нет.

Латур неторопливо пересек лужайку, тянувшуюся перед зданием конторы шерифа, и побрел по улице Лаффит. Если кому-то еще не доводилось видеть города «открытого порока» [Американский сленг. Город, в котором открыто разрешена неограниченная продажа спиртных напитков, открыты публичные и игорные дома], то во Френч-Байю было на что посмотреть. Вся улица, лежавшая перед ним и залитая неоновым светом, где за каждой второй дверью громыхала музыка, изобиловала ночными клубами и барами, битком набитыми людьми, карманы которых топорщились от денег. Улицы же просто запружены ими; но здесь встречались не одни мужчины. Было и немало девушек, прелестных юных созданий в ярких платьицах, — они сновали взад и вперед, стреляя глазками по сторонам и прикидывая цену, которую можно заломить… достаточно только удовлетворить то, всем хорошо известное желание, которое, строго говоря, не являлось ни голодом, ни жаждой и утолить которое могли только эти женщины.

Двое крепко подвыпивших мужчин, в одном из которых Латур узнал Джорджа Вилльера, капитана пароходика, совершающего чартерные рейсы, неуклюже размахивали кулаками прямо напротив кафе португалки Джо, а собравшаяся вокруг толпа с энтузиазмом вопила.

Вздохнув, Латур растащил буянов и тут же пожалел об этом. Пьяный Вилльер, возмущенный тем, что кто-то помешал ему получить удовольствие, тут же полез на него с кулаками, и Латуру пришлось сбить его с ног, а потом еще хорошенько стукнуть пару раз, чтобы тот успокоился. Вдруг по спине его пробежал неприятный холодок, и он весь подобрался. Ему внезапно вспомнились пули, с визгом пролетевшие мимо и едва не задевшие его. Здесь, в плотно обступившей его со всех сторон толпе, человек с пистолетом мог без особого труда выпустить в него пулю, а потом скрыться незамеченным. Кругом гремела музыка, вокруг нестройно вопили пьяные голоса, — в общем, стоял такой гвалт, что вряд ли кому-нибудь удалось бы расслышать выстрел. Латур почувствовал несказанное облегчение, когда немного протрезвевший Вилльер решил, наконец, что с него хватит.

— Похоже, ты вообразил себя карающей десницей Господней, не иначе, — пробурчал он.

— Нет, — вздохнул Латур, — всего-навсего служителем закона. — И, обернувшись к толпе, попытался уговорить их разойтись: — Все, ребята, спектакль окончен. Давайте, давайте, мальчики, по домам!

Латур зашел в кафе. Мамаша Джо наблюдала за дракой через окно. Поахав, она принесла Латуру чистую салфетку — промокнуть кровь на разбитой губе и содранных костяшках пальцев.

— Нефть! — фыркнула она. В ее устах словечко это отдавало грязью.

В душе Латур был согласен с нею, только вот сомневался, что Джо искренна с ним. Для него не было тайной, что любой достаточно расторопный кабатчик в неделю зарабатывает побольше, чем сам он за целый год. Попросив принести ему вечернюю газету и стакан апельсинового вина, он уселся в уголок, откуда мог, потягивая маленькими глотками напиток, украдкой наблюдать за посетителями кафе.

Большинство старожилов города и завтракали, и ужинали у Джо. Но причиной этому были отнюдь не сентиментальные чувства, а тот простой факт, что готовили здесь лучше, чем где-либо в городе.

В глубине кафе, упившиеся до того, что им было наплевать, что они скажут или сделают, сидели шериф Белуш и какая-то незнакомая девушка. Похоже, эта у него уже вторая за последний месяц, невольно отметил Латур и тут же пожалел о том, что судит старого человека. В конце концов, Белуш без малого тридцать лет был самым честным и неподкупным человеком из всех, кого он знал. Так какое он имеет право порицать его за то, что теперь, под старость, Белуш утонул в этой залитой неоновым светом клоаке, насквозь пропахшей жирным запахом нефти, и вынырнул с карманами, битком набитыми стодолларовыми бумажками?! Разве для него было тайной, что любой бутлегер, которому пришла бы в голову мысль подзаработать в Френч-Байю, должен был непременно умаслить шерифа, без письменного согласия или хотя бы одобрения которого здесь не делалось ничего?

Неподалеку, сидя за столиком в полном одиночестве, обедал Джин Эверт.

Почувствовав на себе взгляд Латура, он поднял голову и приветливо кивнул. Адвокат, к тому же преуспевающий землевладелец, он тоже был одним из старожилов, над которыми, похоже, время не властно. Иной раз Латуру казалось, что Джин вряд ли вообще заметил бы разразившуюся в городе нефтяную лихорадку, не сделай она его еще богаче.



Откровенно говоря, Латур завидовал ему. С одной стороны, Эверт был преуспевающим адвокатом. Он добился немалых успехов как раз на том поприще, о котором тайно мечтал Латур; с другой стороны, этот пожилой человек, можно сказать, был тем, о ком мечтала Ольга и кого надеялась встретить в Латуре… тем, кем он мог бы стать, если бы скважина, которую пробурили на его земле, не оказалась на поверку просто обычной дыркой.

Покончив с едой, Эверт подошел к его столику:

— Рад вас видеть, Энди. Не возражаете, если я выпью с вами кофе?

— Разумеется, нет.

— Как Ольга?

— Чудесно.

— Слышал, что к вам приехал погостить ее брат… проездом из Сингапура, не так ли?

— Да, вы не ошиблись. Он у нас уже почти месяц.

— Замечательно!

Почему-то Латуру было неприятно, что Эверт так думает. Для него самого Джорджи был самой что ни на есть обычной обузой. Еще одним лишним ртом, который нужно было кормить, и это на жалкое жалованье помощника шерифа.

Адвокат осторожно отхлебнул горячий кофе.

— Знаете, почему бы вам втроем не заглянуть ко мне как-нибудь вечерком? — неожиданно предложил он. — Я был бы рад познакомиться с Ольгиным братом. Нет, нет, давайте лучше назначим определенный день, идет? Или вот что — спросите Ольгу, какой вечер у нее свободен, и приходите ко мне пообедать.

— Спасибо, — кивнул Латур. — Непременно.

Он был польщен. А что Ольга придет в восторг, он даже не сомневался. Будет несколько дней ломать себе голову, что ей надеть, отправляясь на обед, а потом еще долго вспоминать, как все это было. Джин Эверт вел как раз такую жизнь, о которой она мечтала и которую надеялась когда-нибудь вести сама.

Проницательный взгляд Эверта остановился на лице Латура.

— Что с вами, Энди? Что-нибудь случилось? Похоже, вы с кем-то крепко не поладили?

— Да так… пришлось образумить одного пьяницу.

— А-а… видел. Но я не об этом. Та царапина у вас на подбородке… выглядит так, словно это ожог от пули.

— Так оно и есть, — признался Латур. — Сегодня в меня пальнули пару раз.

— Господи, нет!

— Вот именно. Первый раз — когда я утром выходил из дому, а второй — всего пару часов назад, из зарослей, что позади дома Лакосты.

— А вы не успели заметить, кто это был? Латур вытащил из кармана сплющенную пулю, которую подобрал возле машины, и положил ее на стол.

— Нет, к сожалению. Все, что мне пока что известно, — это то, что стреляли из винтовки калибра 7,62 мм.

Эверт с любопытством оглядел крошечный кусочек металла.

— Поганое дело, — выразительно прищурился он. — А вы догадываетесь, кто бы мог это сделать?

Латур ловко уклонился от ответа:

— Знаете, что мне на это сказал Том Муллен? Что в городе не найдется и десятка людей, у кого нет причин желать, чтобы я умолк навсегда.

— Верно, — задумчиво кивнул Эверт. — Знаете, Энди, я вот что вам скажу. Конечно, я ничего не обещаю, но попробую что-нибудь разузнать. Дело в том, что когда практикуешь столько лет, сколько я, да еще в одном и том же крохотном городе, то поневоле обрастаешь… скажем так, источниками информации, не всегда доступными служителям закона.

— Был бы очень благодарен вам, Джин.

Эверт допил кофе и встал.

— А пока что будьте осторожны, Энди. Вы ведь, в конце концов, один из моих самых любимых клиентов!

— Угу, был, — пробурчал Латур. — Два года назад!

Он проводил адвоката долгим взглядом, пока тот шел к выходу. На душе становилось теплее, когда он думал о том, что на свете есть такие люди, как Джин Эверт.

Поев, он поразмыслил немного и, решив, что домой ему не хочется, подумал, что лучше всего будет побродить еще немного по улице Лаффит. Аляповатый красный с золотом фургон Жака Лакосты красовался у обочины дороги в двух шагах от бара «Тарпон». Возле него возились сам Лакоста и давешняя рыженькая девушка.

Вытащив изо рта потухшую сигарету, Латур приник к окну бара. Прогалина в зарослях кустов, откуда в него стреляли, была всего в двухстах ярдах, не больше, от той лужайки, где был припаркован потрепанный трейлер этого вечного бродяги. Проезжая мимо лужайки вместе с Тернером, Латур успел заметить и самого Лакосту. Вполне возможно, задумчиво прикинул про себя Латур, что старик видел человека, выпустившего в него три пули подряд.

Встав, Латур присоединился к компании мужчин, толпившихся вокруг импровизированной сцены, а точнее, обычной платформы, которую водрузили возле задней откидной стенки фургона, и увидел рыженькую. Девушка была не только очень молода, но и хороша собой. Чтобы добавить перчинку в ее выступление, Лакоста, старый пройдоха, додумался обрядить ее в старое-престарое, давно вышедшее из моды платье, явно с чужого плеча, с оборванными рукавами и сползавшей талией, растянутое декольте которого достаточно щедро обнажало прелести девушки. А ей, надо признаться, было что показать.

Похоже, малышка была славная. Латур только надеялся, что девочка понимает, что делает. Язык у Лакосты всегда был как помело. К тому же поговаривали, что он обычно не слишком церемонится со своими женщинами. В одном, кажется, не сомневался никто: как только у него заводилась хотя бы пара монет и не надо было позарез покупать еду или бензин, Лакоста тут же мчался за бутылкой виски. Вот и сейчас он уже едва стоял на ногах.

Но, пьяный или нет, старик знал свое дело. Пока девушка играла на" банджо и пела, Лакоста балагурил с собравшимися вокруг мужчинами. Потом, скользнув по толпе взглядом, он, похоже, решил, что народу достаточно, и, незаметно кивнув девушке, продолжал молоть языком.

На этот раз, судя по всему, он взялся продавать какие-то лекарства.

Прислушавшись к тому, что он говорил, Латур слегка удивился. Лакоста всегда обожал умные слова и знал, как употребить их, чтобы произвести самое выгодное впечатление на тех, кто его слушал. Но сейчас, судя по всему, дело сводилось к следующему: Лакоста пытался всучить собравшимся чудодейственную смесь из слабительного и возбуждающего средства, способного придать уверенности любому робкому юнцу и возбудить престарелых ромео, пыл которых давным-давно угас.

Да, подумал Латур, как раз то, что нужно в нашем благословенном городе.

Эликсир вечной молодости всего по доллару за бутылку!

Глава 4

Латур ждал окончания представления, чтобы поговорить с Лакостой. Но тот, похоже, переоценил свои силы. Не закончив говорить, он вдруг пошатнулся и нетвердыми шагами направился к фургону, все еще любовно прижимая к груди бутыль со снадобьем, которое только что превозносил до небес. Судя по всему, он намеревался вскарабкаться на помост, но ноги плохо слушались его и все время съезжали вниз. Наконец ему это удалось.

Латур протолкался сквозь толпу зрителей и вслед за Лакостой вскочил на помост. Рыжеволосая девчушка хлопотала возле старика, безуспешно стараясь поставить того на ноги.

— Позвольте мне, — предложил Латур, тронув ее за локоть.

— А кто вы такой? — спросила она.

— Энди Латур, помощник шерифа.

— Вы собираетесь его арестовать?

Латур молча покачал головой. Арестовать? За что? За попытку намеренно отравить весь город? Смешно, ей-богу! Все, кто тут живет, и так уж отравлены, причем давно. Да и потом, арестовать Лакосту почти то же, что Джину Лоллобриджиду — хлопот по горло, а толку никакого.

— Нет, — успокоил он девушку. — Просто хотел помочь ему убраться с этой улицы. Давайте сделаем вот что: я сейчас отволоку его в кабину, пусть поспит, а машину поведете вы, идет?

— Спасибо, большое спасибо! — благодарно выдохнула девушка. — Просто не знаю, что бы мы делали… если бы Жак попал в кутузку.

Латур с кряхтением попытался приподнять Лакосту, и тот, на мгновение выйдя из оцепенения, превратился в банального пропойцу:

— Убери от меня свои поганые руки!

— Замолчи! — зашикала она. — Офицер только хочет тебе помочь.

Но Лакоста продолжал с остервенением вырываться:

— Знаю, как он хочет мне помочь! А ты небось и рада, верно? Что, крошка, угадал?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, но это не правда!

— Черта с два не понимаешь! — прохрипел Лакоста и, свесившись через борт, повернулся к толпе, которая с интересом наблюдала эту сцену: — Эй, ну чего стоите? Неужто вы, парни, так и будете смотреть, как этот коп заберет меня в кутузку?! — Вдруг вся его ярость как по команде улетучилась, и, преисполнившись жалости к самому себе, Лакоста жалобно захлюпал носом. — А вам и невдомек, с чего это ему вдруг втемяшилось упрятать меня за решетку, верно? Ну да меня ему не обмануть! Просто парню до смерти охота побаловаться с моей женой, вот и все!

— Прошу тебя! — взмолилась девушка.

Лакоста с видом обвинителя ткнул в нее пальцем:

— Цыц, я сказал! Сама небось только и мечтаешь, чтобы этот вонючий коп уволок меня с собой?! — Отвернувшись от девушки, он обвел толпу затуманенным взглядом. — А пока… почему бы вам, парни, не выстроиться в очередь? Тогда бы ей было сподручнее обслужить вас всех, одного за другим? Вы меня за кого принимаете, за идиота, что ли? Думаете, я не видел, как вы, словно кобели возле точной суки, пускали слюни, наперерыв стараясь заглянуть ей под юбку?! — Пьяные слезы от жалости к самому себе потекли по лицу старика. — А почему, а? Почему, я вас спрашиваю? А все просто: девчонка свеженькая, хороша собой, да еще вдобавок замужем за старым, больным человеком… Вот вы уже и готовы вцепиться друг другу в горло, лишь бы занять мое место. Только чего так суетиться, ребята? Стоит только мне отвернуться, как она тут же подмигнет одному из вас!

Девушка заплакала.

Потеряв терпение, Латур рывком Поставил Лакосту на ноги и потащил за собой к кабине, а там кое-как запихнул его внутрь.

— Вот и все! — пропыхтел он. — Прекратите реветь, слышите! А вы — идите сюда! Полезайте внутрь и, Бога ради, увозите его отсюда, пока я все-таки его не арестовал!

Все еще судорожно всхлипывая, девушка схватилась за руль и нажала на газ. Фургон с ревом тронулся и тут же задел бампер стоявшего позади автомобиля. Она испуганно ойкнула, вытерла слезы, и в это мгновение фургон со скрежетом зацепил еще одну машину. Девушка рухнула на руль и, обхватив голову руками, разрыдалась.

Вздохнув, Латур сунул руку в окно и вытащил ключ из замка зажигания.

— Ладно, — сдавшись, сказал он. — Судя по всему, вы не в лучшей форме, чем он. Слушайте меня внимательно, мисс. Заприте его хорошенько, поняли? А я подгоню свою машину и отвезу вас обоих домой.

* * *

Прохладный вечерний бриз, еще так недавно приятно освежавший лицо, улегся, и дорога, по которой они ехали, сейчас казалась раскаленной. От нее веяло влажным жаром. Латур вел машину на большей скорости, чем всегда, не обращая внимания на то, что брызги жидкой грязи, летевшие из-под колес, попадали прямо в лицо Лакосте, скорчившемуся и стонавшему на заднем сиденье автомобиля.

Девушка, наконец, перестала всхлипывать и затихла.

— Как тебя зовут? — спросил Латур.

— Рита.

— Вы с Лакостой женаты?

— Да. Только мне-то от этого не легче.

— И давно ты вышла за него?

— Почти четыре месяца назад.

Ему больше уже не казалось, что его дурачат. Латур немного успокоился, и сейчас ему стало даже немного жаль девушку. Совсем юная, да еще к тому же такая хорошенькая, и как только ее угораздило связаться с таким, как Лакоста? Она могла бы устроиться куда лучше, подумал он.

Девушка, казалось, прочла его мысли.

— Знаю, — вздохнула она. — Дурака сваляла, верно? Дело в том, что я работала официанткой в одной грязной дыре под названием Пончатула, и у меня все это уже в печенках сидело. А тут он и подвернулся… пообещал, что я стану работать в шоу-бизнесе. Черт, вот тебе и шоу-бизнес! Мне и в Пончатуле так солоно не приходилось, ей-богу!

— Понятно, — протянул Латур. — И когда вы с Жаком вернулись в город?

— Сегодня после полудня. Часа в два, по-моему, — А когда вы приехали, не заметили, был ли кто-нибудь поблизости от дома?

— Нет.

— Но вы все время были в трейлере, да? Скажем, до семи тридцати.

— Я была. А Жак копался в двигателе.

— Скажите, вы, случайно, не слышали в это время выстрелы?

— Да. По-моему, стреляли несколько раз. Как раз после того, как мимо нашей лужайки проехала машина. В ней сидело двое мужчин.

— А Жак тоже их слышал?

— Наверное.

— А позже, когда он пришел, он ничего об этом не говорил?

— Нет, ничего. — Рита покачала головой. — Но как раз перед тем, как он пришел, мне показалось, что он с кем-то разговаривает. А почему вы спрашиваете? Он что-нибудь натворил?

— Нет, нет, ничего, — успокоил ее Латур. — Но мне бы хотелось с ним потолковать. Конечно, после того, как он проспится. Вполне возможно, ему известно нечто такое, что мне необходимо знать.

Он миновал прогалину в густых зарослях кустов, которую запомнил еще накануне, — именно отсюда, по его мнению, и прогремели выстрелы, — и свернул на засаженную редкими деревцами дорожку, которая прежде вела к дому. Вдалеке виднелись очертания трейлера. Свет в нем не горел.

— Я помогу тебе втащить его внутрь.

На лице девушки было написано полное равнодушие.

— Да уж, без вашей помощи тут не обойтись. А по мне, так оставить бы его валяться где угодно. Ладно, погодите. Схожу за фонарем и посвечу вам.

Она исчезла. Латур сидел, лениво отмахиваясь от жужжавших москитов, пока не заметил мелькнувший в окне свет керосиновой лампы. Дверь трейлера распахнулась, и желтоватый прямоугольник лег на траву. Он со вздохом вытащил из машины обмякшее тело Лакосты и поволок его к трейлеру.

Рита принялась извиняться:

— У нас была лампа получше, но как-то Лакоста нализался сильнее, чем всегда, да и расколотил ее. Счастье еще, что не начался пожар! — Она приоткрыла пошире дверь и кивком указала в дальний конец трейлера. — Вон туда. Там он обычно спит.

Протащив храпевшего старика по полу, Латур с трудом свалил его бесчувственное тело на двуспальную кровать в крошечной спальне. Старик не проснулся, лишь оглушительно захрапел. Латур слегка потряс его, надеясь разбудить, но потом понял, что это бесполезно. Раньше утра Лакоста вряд ли будет в состоянии отвечать на его вопросы.

Стащив со старика башмаки и развязав ему галстук, он вернулся в переднюю часть трейлера, представлявшую собой нечто вроде гостиной. Рита нацедила воды в кофейник и поставила его на огонь. В этом крошечном помещении и без того едва было где повернуться, и Рите в ее причудливой юбке на фижмах приходилось нелегко.

— Спасибо вам. — Она робко улыбнулась. — Простите, что не могу предложить вам выпить. Но все спиртное у Лакосты. А как насчет чашечки кофе?

Латур швырнул шляпу на встроенный диван, возле которого притулился крошечный узкий стол.

— Спасибо. Кофе выпью с радостью.

В очередной раз зацепившись юбкой за какой-то угол, Рита свирепо чертыхнулась:

— Проклятье! Черт бы побрал эту штуку! И как другие женщины с ней управляются?!

— Всегда сам удивлялся, — согласился Латур, отодвинув в сторону шляпу и присаживаясь на диванчик.

Рита слегка привернула огонек керосинки, на котором уже закипала вода. В трейлере было гораздо жарче, чем снаружи.

— Должно быть, совсем спятила, — горько вздохнула девушка. — Я хочу сказать, когда согласилась выйти замуж за Жака. — Приоткрыв дверцу встроенного шкафчика, она вытащила оттуда какой-то сверток белой материи, который при ближайшем рассмотрении оказался ее костюмом. — Вы не возражаете, если я переоденусь во что-нибудь полегче? Я ведь не Скарлетт О'Хара, чтобы расхаживать в таком наряде!

Но Латуру было все равно.

— Ради Бога, делайте что хотите! В конце концов, вы ведь у себя дома!

Рита с остервенением стащила с себя пышную юбку и швырнула ее в узенький проход.

— В его доме! К тому же этот самый дом, как вы его называете, заложен-перезаложен! Иначе, клянусь всем святым, я бы как-нибудь улучила момент, когда Лакоста в таком состоянии, и продала бы его со всем содержимым — с ним самим! — да и смоталась бы отсюда, только меня и видели!

Вздохнув, она прошла в спальню и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Латур задумчиво вертел в руках шляпу. Он давно удивлялся, насколько же разным кажется это место днем и ночью, у него словно два лица. Теперь, когда в ночной тишине от жирной, влажной земли поднимался пар, здесь пахло как в джунглях. Воздух насыщен пряными испарениями земли и леса. Привлеченная светом, в окно с остервенелым писком билась мошкара. Ему казалось, ноздри ощущают острый запах влажной шерсти ночных зверюшек. Откуда-то издалека доносился шум работающей помпы. Вдруг где-то на берегу бур со скрежетом врезался в землю. Казалось, даже скальное основание, соединяющее перешеек с землей, в ужасе содрогнулось.

Легкий трейлер слегка качнуло. И Латур заметил, как дверь спальни медленно, бесшумно приоткрылась.

Стоя к нему спиной и совершенно не подозревая, что она уже не одна, поскольку сама закрыла дверь, рыженькая Рита неторопливо раздевалась.

Да, поистине это было волнующее, хотя и несколько неожиданное зрелище. У Латура захватило дух.

Он инстинктивно сравнил ее с Ольгой. Соблазнительная, с пышными формами Ольга и Рита… Рядом с ней она казалась тонкой, почти прозрачной. Упругие, твердые груди с задорно торчащими вверх маленькими сосками, плоский живот и тонкая талия, которая приятно контрастировала с восхитительно округленными женственными бедрами. Длинные стройные ноги заканчивались изящными щиколотками и маленькими ступнями совершенной формы. Судя по тому, что он успел увидеть, огненно-рыжим цветом волос она была обязана природе, а не искусству парикмахера. Латур проклинал себя, но ничего не мог с собой поделать. Всколыхнувшееся в нем желание скрутило его с такой силой, что он чуть не задохнулся. В этом влечении было нечто дикое, почти первобытное. Он с шумом втянул в себя воздух.

Обернувшись на этот звук, Рита испуганно вздрогнула, сообразив, что за ней наблюдают. Несколько мгновений она молчала, только смотрела на него, в неверном свете коптившей лампы. Потом протянула руку и плотно закрыла дверь. Когда она снова распахнула ее, на ней уже были белые брюки и такого же цвета коротенькая блузка.

— Я не нарочно, — прошептала она. Латур лениво обмахнулся шляпой. Лицо его покрылось испариной.

— Знаю, — пробормотал он.

Девушка, казалось, старалась сама себя убедить:

— Когда я предложила вам выпить кофе, я не имела в виду ничего такого… только кофе.

Латур отбросил шляпу и, вытащив из кармана сигареты, закурил.

— Послушайте, вы говорите так, будто я пытался взять вас силой!

— Нет, — была вынуждена согласиться Рита и смущенно взъерошила волосы. Они казались влажными. — Вовсе нет. — Наполнив две чашки горячим кофе, она поставила их на поднос вместе с кувшинчиком молока и сахарницей и переставила поднос поближе к Латуру. — Простите… это все от этой проклятой безысходности. Знаете, стоит об этом подумать, и кажется, у меня крыша вот-вот поедет, ей-богу!

— Это из-за того, что вы замужем за Лакостой?

— А почему же еще? — Рита присела на диванчик возле Латура. — Вам небось и невдомек, что это значит! Да и откуда вам знать?

— Но почему вы его не оставите?

— Собиралась… да только с деньгами у меня не густо. — Рита положила сахар в кружку и размешала. — Знаете, давайте начистоту… ведь Жак все наврал там, на улице… Может быть, я, конечно, и не бог весть что, да только и не из таких, что готовы задирать подол перед каждым, — продолжала она, явно испытывая прилив жалости к самой себе. — Если бы мне только это и было нужно, не было бы нужды уезжать из Пончатулы. То есть… ну, вы понимаете, если бы я могла за деньги… Там и без того было полно парней, которые с радостью готовы были платить за это!

Латур отхлебнул кофе из кружки, который оказался неожиданно крепким и отдавал ароматом цикория. К собственному удивлению, нагота Риты возбудила его куда сильнее, чем он ожидал. Ему стоило немалых усилий, чтобы голос его звучал так же ровно, как всегда.

— Таких женщин можно только пожалеть.

— Да, — кивнула Рита. — А официантку в жалкой забегаловке, да еще в такой Богом забытой дыре, как Пончатула, пожалеть не надо?! Поэтому-то я и вышла за Жака. Весело, верно? Вот с тех пор и стараюсь убедить себя, что все не так уж плохо! — Она потянулась и вытащила сигарету из валявшейся на столе пачки. — А что насчет вас? Вы женаты?

— Вот уж почти два года.

— На ком-нибудь из местных?

Латур заколебался, не зная, что на это ответить.

— Нет. Она из семьи русских, белоэмигрантов. Ее дед с бабкой были не из простых, какие-то важные шишки. А потом им пришлось бежать из страны. Ну, вы, наверное, знаете, много лет назад, после их революции, когда к власти пришли коммунисты. Но и Ольга, и ее родители родились уже в Японии.

— Она красивая?

— Очень.

— А как вы с ней познакомились?

— На какой-то вечеринке.

— Где?

— В Сингапуре. Она служила секретаршей в британском посольстве. А я тогда был капитаном в СКР.

— А что это такое?

— Служба криминальной разведки. Есть такое подразделение в армии.

— Что-то вроде копа, только военного, я угадала?

— Да, почти.

Рита уже открыла было рот, чтобы что-то сказать, но тут же передумала.

Латур искоса бросил на нее осторожный взгляд. Она была молода. Она была одинока. И нуждалась в мужчине. Конечно, проституткой ее не назовешь, но он не сомневался, что помани он ее, и она без раздумий бросилась бы в его объятия. И всего-то для этого нужно было протянуть руку и погладить смуглое гладкое колено. Конечно, сначала она оттолкнет его руку, станет сопротивляться, но очень скоро сдастся.

Однако он все еще колебался. Конечно, для разнообразия было бы заманчиво заняться любовью с женщиной, которая не станет ему отдаваться с таким видом, будто оказывает этим великую честь. И все же завести любовную интрижку, пусть даже на одну ночь, да еще с семнадцатилетней девушкой, которая спит и видит, как бы избавиться от ненавистного мужа, значило бы искать неприятностей на собственную голову. Чутье подсказывало ему, что это может кончиться плохо.

Он встал и взял валявшуюся на диванчике шляпу.

Рита поднялась вслед за ним:

— Куда это вы?

— Думаю, мне пора.

Рыженькая помрачнела. Глаза ее потухли.

— Как хотите. — Она проводила его до дверей.

— Во всяком случае, спасибо за все.

— Я еще вернусь утром, — пообещал Латур. — Мне надо потолковать с Жаком.

— Об этих самых выстрелах, что я слышала?

— Да.

— Так, значит, вы и были одним из тех, кто сидел в машине? — догадалась она.

— Да, — кивнул он.

— Стало быть, стреляли в вас?!

— Да.

— А кто стрелял?

— Может быть, Жак заметил. Надеюсь на это. Ладно, увидимся утром.

На губах Риты мелькнула едва заметная улыбка.

— Да уж, куда я денусь? — На лице ее отразилось сомнение, будто она старалась, но никак не могла решиться на что-то. И вдруг поспешно заговорила, словно боясь, что передумает: — Ладно, чего уж там, можете считать меня дешевкой, если хотите, но уж, видно, ничего не поделаешь, такая я уродилась. Скажу вам все начистоту, Латур. Вы мне сразу понравились. Вы были добры ко мне. Именно о таком человеке я мечтала всю свою жизнь. — Она нервно облизала пересохшие от волнения губы. — Так что подумайте над тем, что я скажу… время у вас есть, вы ведь вернетесь утром… Помните, о чем говорил Жак… там, на улице?

— Конечно.

— Так у него для этого были свои причины. Он просто бесится от злости.

— От злости?

— Знаете, что было в тех бутылках, которыми он торговал? Думаете, какое-то снадобье? Ничего подобного! Подкрашенная вода, вот и все! Вот и он сам такой же… на вид мужчина, а на самом деле…

Латур, повинуясь какому-то необъяснимому импульсу, привлек ее к себе и поцеловал.

— Вы хоть отдаете себе отчет, что вы мне предлагаете?

— Конечно.

Трезвая натура взяла в нем верх.

— Ладно, только не здесь. Когда имеешь дело с пьяницей, ничего нельзя знать заранее. Вдруг он проснется и застукает нас вдвоем. Утром попробую что-то придумать. Может, отвезу вас на Гранд-Айл.

— Вот здорово!

Латур закрыл за собой дверь и направился к машине, удивляясь, почему он ничего не чувствует. Ни радости, ни удовлетворенного тщеславия. Ни даже особого возбуждения. Вместо этого какая-то странная печаль вдруг снизошла на него. А может быть, это потому, что, несмотря на довольно-таки прохладные отношения с Ольгой, он отчетливо понимал, что стоит ему только затащить в постель Риту, и между ним и женой разверзнется пропасть. В конце концов, что ни говори, а с тех пор, как они поженились, он еще никогда не изменял Ольге.

Сейчас он уже почти жалел, что не поехал домой сразу после того, как упрятал в кутузку Ланта Тернера. Хорошо бы ему никогда не сворачивать на улицу Лаффит.

Глава 5

В конторе шерифа еще горел свет, но, когда Латур вошел, за столом дежурного он никого не застал. И что-то еще было не так. Насколько мог судить помощник шерифа, быстро оглядев помещение, пятигаллоновая оплетенная бутыль с виски, которую он конфисковал у Тернера, тоже куда-то исчезла.

Он прошел по коридору туда, где располагались камеры для задержанных.

Из женского отделения доносились вопли. Средних лет потрепанная проститутка, заметив Латура, принялась обливать его грязью. Соседняя камера была битком набита подобранными по всему городу пьяницами. Судя по всему, за время его отсутствия Джордж Вилльер успел затеять еще не одну драку. Лицо его и перед рубахи были залиты кровью, он лежал навзничь на полу в одной из камер. Но Ланта Тернера и след простыл. Сколько Латур ни вглядывался, самогонщик испарился так же необъяснимо, как и его виски.

"Эх, зря я все-таки не взял ту сотню, что он мне предлагал", — с досадой крякнул Латур.

Когда он вернулся назад в комнату дежурного, за столом уже сидел Джек Прингл.

— Привет, а куда это подевался Тернер? — поинтересовался Латур.

Ночной дежурный проглядел записи в журнале.

— Судя по всему, его выпустили под залог. По крайней мере, тут так написано.

— Можно было побиться об заклад, что так оно и будет. А кто в это время дежурил?

— Муллен, думаю. Я еще заступить не успел, а уже пришлось бежать сломя голову в заведение к Эми да утихомиривать пьянчугу, затеявшего скандал. Напился и принялся избивать одну из девок.

— Не Джордж Вилльер, часом? Прингл опять сверился с журналом.

— Если ты имеешь в виду того парня с окровавленной рожей, так он самый и есть. Упился до того, что даже не смог толком объяснить, как его зовут, поэтому-то его и сунули сюда просто под номером.

— А выглядит он неважно. Думаю, его стоило бы немного подлатать.

Прингл равнодушно пожал плечами:

— Пытался дозвониться до дока Уокера, да все без толку. Собственно, как раз этим я сейчас и занимаюсь.

— Это ты его так?

Прингл покачал головой:

— Нет. Когда я добрался туда, он уже был весь в кровище. Насколько мне удалось выяснить, он пытался приставать к одной из тамошних кошечек, ну и полез в драку, а она разъярилась, стащила с ноги туфлю да и обработала его. А на туфле-то каблук дюйма четыре, не меньше. — Дежурный помощник шерифа глубоко вздохнул и перевел взгляд в окно — мужчины, точно хлопотливые муравьи, поспешно стекались со всех концов в направлении улицы Лаффит. — Весело, верно, Энди?

— Да, — согласился Латур. — Веселее не бывает.

— И все за какие-то паршивые двести пятьдесят зеленых в месяц.

Латуру невольно захотелось спросить у Прингла, кого он думает одурачить. Ночной дежурный был как раз из тех полицейских, кто брал, не стесняясь, следуя примеру Муллена и самого шерифа Белуша. Им-то небось и нефтяные скважины ни к чему, с невольной завистью подумал он. Золото и так течет к ним в карманы. Эти парни застолбили свой собственный золотоносный участок, вздохнул про себя Латур.

День выдался на редкость длинный. Он устал и в конце концов возмутился про себя: имеет он право уйти домой или нет?!

Голос Прингла, издевательский и сальный, заставил его обернуться, когда Латур уже взялся за ручку двери.

— Ну и как она тебе?

— Кто — она?

На лице ночного дежурного заиграла мерзкая ухмылка.

— Перестань, хватит валять дурака и корчить из себя благородного. Эта история уже облетела весь город.

Наконец до Латура дошло, на что намекает Прингл.

— Ах вот ты о чем! Насчет того, что я отвез Лакосту домой!

— И об этом, и о том, что он кричал, когда нализался! Это ж надо… старый дурак! В его годы жениться на девчонке, которая во внучки ему годится! Ребята говорили, что она милашка.

— Так оно и есть.

— Рыжая?

— Рыжая.

— И молоденькая?

— Лет семнадцати, я бы сказал.

Прингл облизнулся, и Латур заметил, как во рту у него тусклым золотом блеснул зуб.

— Вот так всегда! — вздохнул он. — Везет же некоторым! А мне, когда приходит охота побаловаться, приходится искать шлюху! — И, поколебавшись, добавил: — Само собой, из заведения.

— Не знаю, о чем это ты, — буркнул Латур и захлопнул за собой дверь. Спустившись по ступенькам, он направился через двор туда, где оставил машину.

Приятная тяжесть револьвера слегка давила ему на бедро, и это придавало ему уверенности. Чем больше он размышлял о тех двух попытках прикончить его, тем более бессмысленной казалась ему вся эта затея. Само собой, за те два года, что он служил помощником шерифа, ему довелось упрятать за решетку немало подонков. Но если даже кому-то из них вздумалось ему теперь отомстить, думал Латур, к чему было ждать так долго?

Латур медленно выехал из города. Постепенно погасли огни реклам, стихла музыка, немилосердно раздиравшая барабанные перепонки, и наступила блаженная тишина, нарушаемая лишь мерным стрекотанием цикад да резкими криками ночных жаб.

Было что-то странное в этих двух попытках покушения на его жизнь, думал Латур, что-то, что неопровержимо свидетельствовало о том, что стрелял непрофессионал. К тому же стрелок явно спешил. Его неудачливому убийце было позарез нужно, чтобы Латур исчез. Причем не завтра или через месяц, а сейчас, сегодня.

Это мог быть один из тех, кто затаил на него злобу. Мог быть Джорджи. Правда, большинство из тех, с кем он имел дело, слыли отличными стрелками. Будь это кто-то из них, Латур был бы уже давно мертв. А у Джорджи не было машины. Да и к тому же он почти не знал здешние края.

Оставались еще шериф Белуш и Муллен. Раз и навсегда отказавшись участвовать в их делишках, Латур стал им как бельмо на глазу. Отлично зная, чем они занимаются, он мог бы свидетельствовать против них, и им обоим было это хорошо известно. Поэтому любой из них мог взять на себя труд избавиться от свидетеля. И все-таки… все-таки он сомневался, что они так уж желали его смерти. Правда, Муллен не раз и не два по-дружески советовал ему не зарываться, вести себя потише, но убить?! Какого черта?! Замять такое вряд ли удастся, а им обоим меньше всего хотелось бы сейчас привлекать внимание начальства к тому, что творилось во Френч-Байю.

Латур вышел из машины и заглянул в почтовый ящик. Он был пуст. Вынимать почту и приносить ее домой последнее время входило, так сказать, в обязанности Джорджи. Не иначе, усмехнулся Латур, как милый мальчик взял на себя эту обязанность в качестве компенсации за стол и кров. Вряд ли в этом можно было заподозрить что-то угрожающее. В конце концов, что там могло быть?… Неоплаченные счета, скорее всего. Бог свидетель, этого добра он получал достаточно.

Он свернул за угол и поехал по дорожке, вдоль которой в два ряда тянулись деревья, к задней двери старого господского дома, который принадлежал их семье вот уже более ста пятидесяти лет. Было время, когда он надеялся перестроить его, обставить новой мебелью, да что там — когда-то он вообще мечтал возродить его во всем его былом блеске и великолепии… для Ольги. Это была всего лишь еще одна несбывшаяся мечта. Мечта, которая умерла в этой дыре, именуемой Френч-Байю.

Выбравшись из машины, Латур миновал открытую веранду, рассчитывая заглянуть в дом через французское окно [Французское окно — доходящее до пола двустворчатое окно]. И замер. С рассыпавшимися по плечам пышными волосами цвета бледного золота, зачесанными высоко на лоб и сзади напоминавшими сверкающий шлем какой-то воительницы, в простеньком белом платьице, которое великолепно обрисовывало все выпуклости ее восхитительно женственного тела, Ольга сидела перед телевизором. Латур вдруг вспомнил, сколько ему пришлось заплатить за всю эту немыслимую роскошь — телевизор, радиоприемник и магнитолу, — и на губах его появилась слабая улыбка. Он купил все это, как только вернулся домой, правда, тогда он еще считал себя богатым человеком…

Он перевел взгляд с жены на лицо шурина — и побагровел. Впрочем, так было всегда, стоило ему только увидеть Джорджи.

Толкнув дверь, он вошел в гостиную. Ольга оглянулась и поднялась ему навстречу:

— А, ты уже дома!

Латур бросил шляпу на стол.

— Похоже на то.

— Тише, прошу вас, — зашипел на них Джорджи. — Как раз самое интересное начинается!

Латур уже открыл было рот, чтобы одернуть его, но передумал. Что толку, устало подумал он. Бог их знает, как им это удавалось, но каким-то непостижимым способом эта парочка всегда умудрялась дать ему понять, что он лишний в собственном доме.

Ольга и ухом не повела, что слышала слова брата.

— Наверное, ты проголодался? Я надеюсь, ужин еще не успел остыть.

— Спасибо, — коротко кивнул Латур, — но я успел перекусить в кафе.

Он прошел в отделанный дубовыми панелями уютный рабочий кабинет, чтобы налить себе выпить перед тем, как отправиться в постель. И удивленно присвистнул — в бутылке оставалось виски не больше чем на палец. Судя по всему, она побывала в руках у Джорджи. А ведь еще утром была полна. Интересно, прикинул Латур, чем это был так озабочен Джорджи, что чуть было не прикончил в одиночку целую бутылку?

Подойдя к стойке, где хранилось оружие, он снял с гвоздя винтовку. Винчестер калибра 7,62 мм. Судя по всему, им недавно пользовались, но потом тщательно вычистили, и сейчас он вряд ли мог бы сказать, когда из него в последний раз стреляли. Латур вернул винтовку на прежнее место и поднялся по лестнице на второй этаж, где была их общая с Ольгой спальня.

Здесь, в небольшой комнатке под самой крышей, царила такая же удушающая жара, как и в фургоне Лакосты. Расстегнув кобуру, Латур вытащил из нее тяжелый револьвер и положил его на ночной столик возле супружеской кровати. Стащив с себя одежду, он отправился в душ, а потом, как был, обнаженный, бросился в постель. Было слишком жарко, чтобы надевать пижаму.

Он попытался уснуть. Но не мог. Сон бежал от него. Когда слегка стукнула дверь и в спальню вошла Ольга, Латур лежал и молча глядел в потолок. Странно, подумал он, несмотря на все ее усилия выглядеть настоящей американкой, в речи ее все еще чувствуется иностранный акцент. Впрочем, было время, когда это ему даже нравилось.

— А я все гадала, где ты. Оказывается, ты уже лег. Что, выдался тяжелый день?

Латур пожал плечами:

— День как день. А у тебя?

Ольга стянула платье через голову.

— Как говорят по телику, ничего особенного. Да и потом, я все равно весь день просидела дома.

Сбросив белье, она присела перед туалетным столиком и принялась расчесывать перед сном волосы.

Латур медленно поднял на жену тяжелый взгляд. Он лежал и гадал, как его угораздило свалять такого дурака. Не мог же он не видеть, что даже в первые месяцы после свадьбы Ольга отнюдь не испытывала к нему каких-то особенных чувств. А вся эта искусно имитируемая пылкая страсть, упоительные движения женственного тела — не более чем игра, необходимая часть коммерческой сделки, которую она заключила с тем, кого считала состоятельным человеком.

"Эх, простофиля ты, — с горечью подумал он. — Ну кто же ставит все до копейки на одно число?!"

Прошло Бог знает сколько лет с того времени, когда ее семья купалась в золоте. Богатство уже давно стало не более чем семейным преданием, и Ольга выросла с сознанием того, что ее красота — это единственный шанс, благодаря которому она может вернуться вновь в те райские кущи, где пребывают лишь избранные. И вот, узнав, что ее красавчик капитан, этот денежный мешок — не более чем обычный парень, да еще к тому же без гроша в кармане, вынужденный двумя руками хвататься за любую работу, чтобы не умереть с голоду, она поняла, что проиграла. Фортуна повернулась к ней спиной. И в тот же миг ее великая страсть иссохла… "Словно та самая нефтяная скважина, на которую я так же поставил все", — уныло подумал Латур.

Похоже, тогда Джин Эверт расстроился ничуть не меньше самого Латура. "Мне страшно жаль, Энди. Право же, жаль, — чуть не плакал он. — Но все, к кому я обращался, в один голос твердят, что такое случается сплошь и рядом. Ты только посмотри кругом, сколько заброшенных скважин — уму непостижимо! А ведь живем чуть ли не над сплошным нефтяным озером — и вот поди ж ты!.."

Ольга между тем собрала волосы в конский хвост и подошла к кровати. Взгляд ее упал на ночной столик, где лежал револьвер, и Латур увидел, как глаза жены изумленно округлились.

— А для чего ты принес домой оружие?

— Кто-то сегодня пытался меня убить, — нехотя объяснил Латур.

— Ты имеешь в виду тот выстрел, что я слышала утром?

— Да. А потом стреляли еще раз — вечером. Он готов был поклясться, что успел заметить проблеск недоверия в ее прозрачных голубых глазах, но тут же убедил себя, что ему просто показалось.

— О! — едва слышно прошептала она. — Ох!

Латур уже ждал, что сейчас перед его глазами будет разыгран очередной фарс. Он давно чувствовал, насколько противен ей, да и неудивительно, ведь в ее глазах он был попросту низким обманщиком, ухитрившимся затащить ее в супружескую постель. Однако не зря же она родилась и выросла в Японии, где любую девочку с пеленок учат тому, что первый ее долг — ублажать мужа. И не важно, насколько все это ей омерзительно, ее тело — не более чем игрушка, предназначенная для утех ее властелина.

Уже положив руку на выключатель, она вдруг подняла на него глаза:

— Тебе что-нибудь еще нужно? А то я сейчас тоже лягу.

— Нет, — покачал головой Латур. — Ничего.

Ольга выключила свет и вытянулась рядом с ним.

— Тогда спокойной ночи.

Латур вдруг почувствовал, как с каждой минутой в нем нарастает возбуждение. Глаза его открылись сами собой. Сначала та рыженькая, теперь Ольга. Интересно, подумал он, до каких пределов можно испытывать терпение мужчины?

Он лежал, перебирая в памяти все, что с ним случилось, и вдруг вспомнил о разговоре с Джином Эвертом.

— Ах да, кстати…

В темноте голос жены показался ему неожиданно низким.

— Да?

— Я сегодня случайно встретил Эверта.

— И что же?

— В кафе, где я ужинал. Он сказал, что хотел бы познакомиться с Джорджи. И поэтому пригласил нас всех троих как-нибудь на следующей неделе поужинать с ним.

Как он и ожидал, Ольга пришла в восторг:

— Как замечательно!

— Ты реши, какой вечер нам подойдет, хорошо?

Немного подумав, она сообщила, что следующий вторник устроит ее как нельзя лучше.

Латуру вдруг пришло в голову: а почему, собственно, во вторник? Они никуда не собирались ни в понедельник, ни в среду. Они вообще никуда не собирались на той неделе. Да если вспомнить, подумал он, они с Ольгой вообще редко куда-то ходили, если, конечно, не считать убогой киношки под открытым небом, куда изредка ездили, когда позволял их нищенский бюджет.

— Ладно, вторник так вторник, — согласился он. — Завтра предупрежу Джина.

Он уже решил было, что она уснула, как вдруг в темноте снова раздался ее голос:

— Так ты говоришь, кто-то пытался тебя убить?

Латур перевернулся на спину.

— Точно.

— Как?

— Выстрелом из винтовки. — Он пожал плечами.

— Но тебя же не ранили, нет?

— Нет.

— Слава Богу!

Черт их разберет, этих женщин, молча чертыхнулся Латур. Что кроется за этим спокойствием жены — чувство вины? Может, она заранее все знала? А может… может, она и вправду рада? Порой он готов был поклясться, что ей одиноко, что Ольга страстно мечтает о том, чтобы он подошел к ней, сжал в объятиях и поцеловал долгим поцелуем.

В тех человеческих джунглях, где прошла его жизнь, среди множества самых разных человеческих особей женщины всегда казались ему особенно таинственными и непредсказуемыми, словно существа с другой планеты.

— Спи, — сказал он.

Глава 6

Медленно тянулась жаркая ночь. С каждым часом духота становилась все более нестерпимой. Уныло и монотонно звенел в тишине одинокий комар, проникший в комнату сквозь щель в шторах, но, сколько Латур ни старался, так и не смог прихлопнуть надоедливое насекомое.

В безнадежной попытке выбросить из головы мысль 6 распростертом совсем рядом — только руку протяни! — соблазнительном теле жены он наконец принялся думать о Рите. И чем больше он размышлял о представившейся ему возможности завести роман на стороне, тем меньше ему нравилась эта идея.

Само собой, думал он, если бы он действительно захотел ее, то не вел бы себя как зеленый юнец. Он бы взял ее прямо там, на узком диванчике трейлера, или же на заднем сиденье машины, и к дьяволу храпевшего в двух шагах Лакосту!

Из того немногого, что он к тому времени знал о ней, и из того, что рассказала она сама, он мог бы догадаться, что рыжеволосая девчушка попала в нелегкий переплет. И она прекрасно понимала, что в тот вечер он оказал ей немалую услугу. Но то, что он чувствовал по отношению к ней, было не более чем физической тягой к красивой женщине. Любой на его месте мог бы дать ей то, чего она так страстно желала, в чем так отчаянно нуждалась. К тому же он сильно сомневался, что она и в самом деле сидит без гроша, как она говорила. Просто, скорее всего, как всякая здоровая женщина на ее месте, она страдает от отсутствия в своей жизни молодого, полноценного мужчины, и тут старый Лакоста вряд ли был способен ей помочь.

Латур вовсе не горел желанием обманывать себя. Удовольствие, которое он мог бы ей дать, скорее всего, было бы лишь мимолетным проблеском света в ее серой жизни. На самом деле Рите куда больше подошел бы какой-нибудь дюжий молодой рабочий из тех, что нанимались на нефтепромыслы, который мог бы удовлетворять ее аппетит ночь за ночью.

А если бы он думал только о том, как бы бескорыстно помочь ей, то наилучшим способом было бы отыскать возможность сделать ее независимой в финансовом отношении.

Она была молода. И чертовски привлекательна. Обладала восхитительным телом. Стоило лишь ей найти работу, ну хотя бы официанткой у мамаши Джо, и все бы изменилось, как по мановению волшебной палочки. Девочка явно неглупа, думал он. И месяца бы не прошло, как какой-нибудь рабочий, да хотя бы обычный старатель, возбужденный тем, что она не польстилась на его деньги, сам предложит заплатить за бракоразводный процесс, стоит ей лишь пообещать выйти за него замуж.

С другой стороны, думал Латур, он ей ничем не обязан. Обычная, почти незнакомая женщина. До той самой минуты, как он, привлеченный визгливыми воплями Лакосты, не подошел к фургону, он вообще не подозревал о ее существовании. Да, она была молоденькой и хорошенькой и с радостью отдалась бы ему, пожелай он только. И даже возможность провести с ней несколько часов на продавленном матрасе в каком-нибудь дешевом мотеле была бы приятнее, чем вот так лежать и мучиться неразделенным желанием.

Он повернулся на бок. И сразу понял, что это было ошибкой. Он оказался лицом к лицу с Ольгой. Стоило ему перевернуться, и тела их соприкоснулись. Латур дернулся, как от ожога.

— Ты не спишь? — спросила она.

— Нет, — признался он.

Он сделал было попытку отодвинуться на край постели и не смог. Коралловые соски, просвечивающие через тонкую ткань сорочки, тянули его словно магнитом. Он не мог отвести от них глаз. Под простыней угадывались соблазнительные округлости тела.

— И я не могу, — вздохнула она. И улыбнулась. — Не иначе как по той же самой причине.

Ольга всегда была на редкость практичной особой, подумал Латур.

— Может быть, хватит глупить?

Из груди у него вырвался стон, и Латур молча навалился на нее. Он ворвался в нее поспешно, даже грубо, сам стыдясь того, что капитулировал так быстро. Впрочем, он с самого начала был обречен на поражение и прекрасно это понимал.

Потом он двигался размеренно, не торопясь, медленными, ритмичными движениями, не как изголодавшийся мужчина, а как супруг, давно воспринимающий близость с женой как нечто привычное, само собой разумеющееся. Но настал момент, когда дремавшее до сих пор тело Ольги вдруг ожило. Долгая судорога пробежала по нему, и она прильнула к Латуру, страстная и нетерпеливая, как незадолго до этого он сам. Ее тело сжигал огонь неудержимого желания. Даже голос ее изменился. Забыв о привычной сдержанности, она хрипло вскрикивала и стонала, не замечая того, что порой с ее губ срываются замысловатые русские ругательства.

Обезумев от желания скорее достичь вершины наслаждения, Латур забыл обо всем и короткими, яростными толчками все глубже и глубже врывался в горячее, податливое тело. Они скатились с кровати, даже не почувствовав этого. Страсть закружила обоих в обжигающем вихре. И когда пик экстаза наступил для него, Латуру показалось, что они вместе оторвались от земли и бесконечно долго куда-то падали.

Потеряв от наслаждения голову, Ольга закричала. Это был пронзительный, жалобный крик, даже не крик, а полузадушенный вопль, стон раненого зверя. Задрожав, она вонзила ему в плечо свои мелкие, как у кошки, зубы и затихла. Латур перевел дыхание. Наконец в голове немного прояснилось, и он с удовлетворением почувствовал, как тело Ольги под ним заметно расслабилось.

Так они лежали еще долго, притихшие, истомленные, и, поглядывая украдкой на жену, Латур видел, как у нее в темноте, будто у сытой кошки, таинственным светом мерцают глаза. Казалось, она хочет что-то сказать. Или же ждет, что он что-то скажет.

Интересно, лениво подумал он, что она рассчитывает услышать? "Прости, пожалуйста"? Или "Этого больше никогда не случится"?

Будь он проклят, если скажет нечто подобное. В конце концов, не он это затеял, а она.

Ольга уперлась руками ему в грудь.

— Пусти! Жарко. — Теперь ее голос звучал почти так же, как всегда, ровно и невыразительно. Точно таким же тоном она могла бы попросить у него сигарету. — Я хочу встать. И не зажигай, пожалуйста, свет.

Латур отодвинулся и сел на постели. Потянув на себя простыню, он вытер пот со лба, промокнул влажную грудь. Ему вдруг послышалось, что из ванной доносится женский плач. Он прислушался… как будто Ольга… но с чего бы ей плакать? В конце концов, она может собой гордиться — в очередной раз доказала, что стоит ей только щелкнуть пальцами, чтобы ее раб пал к ее ногам.

Он отшвырнул прочь простыню. Ну что ж, по крайней мере одно теперь ясно: хорошенькой рыжеволосой женушке Лакосты придется поискать себе другого любовника. Надо отдать Ольге должное — уж ежели она за что берется, то делает это на совесть.

Он слышал, как жена вышла из ванной, и по донесшемуся до него шуму догадался, что она выдвинула один из ящиков шкафа. Через мгновение он услышал ее голос:

— Можешь включить свет, если хочешь.

Латур зажег стоявшую на ночном столике лампу. Даже если Ольга и плакала тайком от него, то вода уже смыла все следы слез. Сорочка, которую она сейчас натягивала через голову, была простенькой, из плотного, непрозрачного шелка. Если не считать упавших на лоб бледно-золотых прядей, она выглядела так, словно ничего не случилось.

— Надо оправить постель, — пробормотала она. Встав, Латур подошел к окну и выглянул. Еще стояла ночь. Облегчение, которое он испытал, увидев жену, растаяло, словно снег под яркими лучами солнца от звука ее невыразительного, тусклого голоса.

— Ты не ушиблась? — не поворачивая головы, поинтересовался он. — Ну… когда мы упали?

— Нет, — равнодушно ответила она. — Ничуть.

Латур не отрываясь смотрел в окно. В его нынешнем состоянии все вокруг: заросли кустов, темные силуэты деревьев на фоне угрюмого неба, даже безмятежная синева залива — все казалось ему подозрительным.

Но по какой-то ему самому неведомой причине, а может, просто потому, что спало так долго терзавшее его напряжение, ему вдруг представилась Рита. И она предстала перед ним такой, какой он увидел ее в последний раз: тоненькая фигурка, беспомощная и безмерно одинокая посреди открытой всем ветрам пустоши.

Теперь он гадал, правильно ли он поступил, когда привез ее домой, вернее, даже не домой, а в этот убогий трейлер, ставший ее временным жилищем. Может быть, было бы лучше засунуть Лакосту в одну из камер для таких, как он, а ее отвезти в какую-нибудь скромную гостиницу?

Но как ни крути, подумал Латур, тяга к женщине может любого сбить с пути истинного. Любой мужчина, даже и он сам, всего лишь животное, не более. А как же иначе? Для него не было тайной, что Ольга не любит его! И однако, стоило ему лишь коснуться ее тела, и зов плоти оказался сильнее. Он просто не мог не взять ее.

И мысли его потекли в другом направлении. Никак не меньше пятидесяти человек стали свидетелями той сцены, что разыгралась сегодня вечером перед баром "Тарпон". Строго говоря, открыто расписавшись перед всеми в своей полной неспособности удовлетворить молодую жену и вслух усомнившись в ее верности, Лакоста, можно сказать, недвусмысленно дал понять всем и каждому в этом городе, что любой из молодых парней может попытать счастья с юной рыжеволосой красоткой.

"Ну и как она тебе?" — спросил тогда Джек Прингл.

Прингл нисколько не сомневался, что Латур неплохо провел с Ритой время. А возможно, так думал и любой мужчина из тех, что толпились возле трейлера, тем более когда все увидели, что он усаживал ее в свою машину.

Впрочем, признался он, большинство мужчин в Френч-Байю были славными ребятами. Да, они тяжко трудились от рассвета и до заката, и развлечения их были грубыми, но они всегда с готовностью платили за них. Само собой, было среди них и несколько отъявленных подонков, впрочем, как и в каждом городе.

За последние два года, что он прослужил помощником шерифа, Латур припомнил три случая криминального изнасилования. В одном из них пострадала молодая негритянка, в двух других — хорошенькие ученицы выпускного класса местной школы. К счастью, все девушки остались живы, хотя мерзавцы, напавшие на них, не ограничились одним лишь насилием. Все девушки были зверски избиты и подверглись немыслимым унижениям. Одна из них до сих пор находилась в психиатрической лечебнице.

Правда, признался себе Латур, надо было отдать должное шерифу и его людям: во всех подобных случаях и сам Белуш, и даже Том Муллен мгновенно превращались в строгих ревнителей закона.

Все они, от шерифа до последнего из его людей, работали тогда круглые сутки, забыв об отдыхе. Они сбились с ног, проверяя каждый след, даже самый незначительный. Камеры в местной тюрьме до отказа были забиты подозреваемыми. Любого, когда-либо замеченного в сексуальных домогательствах, немедленно доставляли в контору шерифа и его алиби на ту ночь, когда было совершено преступление, проверяли поминутно. И тем не менее насильника, а все были уверены, что это был один и тот же человек, так и не нашли. К несчастью, все три случая нападения произошли почти в полной темноте, а перепуганные насмерть девушки так и не смогли более или менее связно описать преступника.

Вдруг голос Ольги вернул его в настоящее.

— Куда это ты смотришь? — спросила она. Латур нехотя отвернулся от окна:

— Никуда. Так… в ночь.

Собрав со стула разбросанную одежду, он натянул ее на себя. Надо бы все-таки наведаться к трейлеру, подумал он, убедиться, что с Ритой все в порядке. Мертвецки пьяный Лакоста, храпевший в их крошечной спальне, вряд ли мог служить ей защитой. Немногие женщины могут дать отпор озверевшему подонку, который сам не сознает своей силы. Ольга накинула пеньюар.

— Собираешься снова выйти?

— Да.

— Так поздно?

— Мне тут кое-что пришло в голову.

Усевшись на постель, Латур принялся зашнуровывать ботинки, удивляясь про себя, как это он раньше не додумался до этого. Можно было бы разом убить двух зайцев. Трудно вообразить себе, чтобы тот, кто стрелял в него через прогалину возле дома Лакосты, вернется подобрать стреляные гильзы. Конечно, Латур знал, насколько жаден до денег был Прингл, но надо и отдать ему должное: этот парень был отличным экспертом по баллистике, прошедшим в ФБР хорошую школу. Если у него появятся гильзы, Прингл без всякого труда сможет установить марку и модель винтовки, из которой стреляли в Латура. И тогда круг подозреваемых значительно сузится.

Между тем Ольга задумчиво провела рукой по мягкой ткани пеньюара, разглаживая складки.

— Можно спросить, куда это ты собрался?

Латур привычно потянулся за шляпой и тут вспомнил, что оставил ее в гостиной.

— По делам.

Ольга раздраженно передернула плечами. Несколькими нетерпеливыми движениями взбив подушку, она что-то неразборчиво буркнула на своем родном языке и повернулась к стене, сделав вид, что собирается спать.

Латур задержался в дверях:

— Что это значит? Что ты сказала?

Она объяснила:

— В этой стране… я сдаюсь.

Латур закрыл за собой дверь спальни. Она сдается? И это после того, как обращалась она с ним все эти годы?

Джорджи уже выключил телевизор и перебрался в кабинет. Когда туда вошел Латур, юнец с недовольным видом разглядывал почти пустую бутылку виски.

Латур украдкой бросил взгляд на парня. Белокурый, как и его сестра, Джорджи был высоким и мускулистым, как профессиональный борец. Как он убивал все свое время и зачем вообще приехал в Штаты, до сих пор оставалось для Латура загадкой.

Наверное, пора вышвырнуть его из дома, угрюмо подумал он про себя.

Услышав его шаги, Джорджи обернулся.

— Виски почти на донышке, — обиженным тоном пробурчал он.

— Ну и допей, — кивнул Латур. — А еще лучше съезди купи еще парочку. — Он мельком взглянул на висевшую на стене винтовку. — Кстати, Джорджи, ты не брал сегодня мое ружье?

Джорджи одним махом опрокинул в себя то, что еще плескалось в бутылке.

— Честно говоря, брал. Отправился на болота, подстрелил парочку водяных, или, как вы их тут называете, мускусных крыс. — И с ребяческой обидой добавил: — Но я его потом вычистил!

— Я заметил. — Вытащив из ящика стола, где он держал снаряжение, коробку с патронами, Латур вышел из дому. Миновав открытую веранду, он подошел к своей машине.

Джорджи до сих пор казался ему наиболее вероятным кандидатом на роль человека, вознамерившегося отправить его на тот свет. Латур чувствовал, что шурин смертельно ненавидит его. Впрочем, надо отдать ему должное, Джорджи никогда особенно и не скрывал, что один вид Латура действует на него как красная тряпка на быка.

Да, подумал который раз помощник шерифа, Джорджи был бы просто счастлив собственными руками уложить его в могилу.

Глава 7

Латур заставил себя рассуждать логически. Само собой, если он умрет, у Ольги будут развязаны руки и она не преминет снова выйти замуж. И все же он временами думал, что Джорджи никак не мог быть тем человеком, который в него стрелял: тот, кто вчера скрывался в зарослях кустов за домом Лакосты, должен был превосходно знать окрестности Френч-Байю. И кроме того, он должен бы быть уверен, что на обратном пути с винокурни Тернера Латур непременно проедет мимо дома Лакосты. Следовательно, убийца должен знать, зачем его послали к Тернеру.

Латур оставил машину неподалеку от гостиницы "Отель плантаторов", на соседней улице, и по застланной ковром лестнице поднялся на второй этаж. Как он и ожидал. Том Муллен был здесь. Закрывшись в номере, играл в покер по-крупному.

Игроки настолько погрузились в расчеты, что даже не удосужились поднять головы от карт, когда вошел Латур. Пришлось ждать, пока Муллен, не ожидавший, что ставки так взлетят, оторвался от игры. Воспользовавшись этим, Латур спросил, не могут ли они переговорить наедине.

Первый помощник шерифа поднялся из-за стола, отпихнув от себя стул. Конечно, поговорить можно было только в пустующей спальне — туда и направился Муллен.

— Что это у тебя на уме, Энди? — проворчал он и ткнул пальцем в стул. — Ну, садись и выкладывай.

Латур уселся и пристально взглянул на первого помощника шерифа.

— Мне бы хотелось узнать одну вещь. Вчера, когда я взял ордер и отправился к Тернеру, меня никто не спрашивал? Никто не интересовался, куда я поехал?

Муллен принялся раскуривать погасшую сигару:

— Если честно, не помню. У нас было дел по горло. А почему ты спрашиваешь?

— Да все гадаю, кому это понадобилось в меня стрелять.

Муллен нетерпеливо вздохнул:

— Ради всего святого, Энди, да выкини ты все это из головы! Ну, скажи на милость, а ты чего хотел? Нельзя же прижимать людей так, как ты, а потом надеяться, что они будут посылать тебе вслед благословения, а не пули?!

— О чем ты, Муллен? Я ведь просто делаю то, за что мне платят!

— Да, да, конечно, но зачем же так надрываться? Ну вот, возьми, к примеру, Ланта Тернера. Для чего я послал тебя к нему, как ты думаешь? Хотел, чтобы ты разжился парой лишних долларов. Я ведь тебе сказал тогда — тебе решать, что с ним делать, помнишь? Дал понять, что нужно только прикрыть его лавочку, верно? Или дело обстояло не так?

— Нет, ты прав, так.

— А ты что сделал? Поволок его в кутузку! Ну и что дальше? А дальше вот что, Энди. Только ты ушел, как появился один из молодых щелкоперов, которых полным-полно в офисе Джина Эверта. Один из тех, что он вывез из Нового Орлеана, чтобы переложить на них часть бумажной работы. И мигом вытащил Тернера. Потребовал освободить его под залог. Две сотни зеленых наличными — и Тернер на свободе. Да и Джин в накладе не остался, уж ты мне поверь — скорее всего, ему тоже перепало не меньше сотни. Вот так-то, парень! И десять против одного, что дельце это так и не дойдет до суда. Все выиграли, верно? Кроме тебя, простофиля! — Тут изборожденное морщинами, обветренное лицо Муллена неожиданно смягчилось. — Послушай меня, парень. Послушай старика, который собаку съел на этом деле. Притормози немного, слышишь? Полегче, помягче… вот и все. В конце концов, Френч-Байю — не единственный открытый город, верно? И не последний. Ну что, кумекаешь, о чем я толкую? Эх, молодость, молодость! Небось, презираешь старика?

Латур молча уставился в пол.

— О'кей, — вздохнул Муллен. — Не стану водить тебя за нос. Да, да, мы с шерифом Белушем — просто пара грязных старых мошенников. Мы увязли по самые уши. Конечно, когда-нибудь этому придет конец. Но пока что мы с ним намерены выдоить из этого городишки сколько можно. Хочешь знать, почему? Вот уже давно мы с ним чувствуем, как это приближается. Белуш отслужил почти тридцать лет, я — двадцать пять, и все эти годы мы с ним честно пытались навести хоть какой-то порядок в этом вонючем болоте под названием Френч-Байю, Ей-ей, с аллигаторами и то легче! Мы каждый день рисковали головой, работали как проклятые, а платили нам не больше, чем обычным поденщикам. Ты говорил, что был в Корее, парень, верно? Так вот, ты уж мне поверь — уцелеть здесь так же непросто, как и там. Любой подонок может всадить в тебя пулю — ты и глазом моргнуть не успеешь. Поверь, я знаю, о чем говорю, — знаешь, сколько раз стреляли в меня самого?

— Но ведь это было давно!

— Ну, не так уж давно. Сколько тебе лет, Энди? Двадцать семь, угадал?

— Двадцать восемь.

— А мне пятьдесят. И большую часть этих лет я провел, стараясь, чтобы у меня не поехала крыша от вечных воплей ночных жаб да жалобного воя ветра. Впрочем, чего скрывать, я уже давно привык ко всему этому. Мне нравится испытывать возбуждение. Мне нравится, когда у меня в карманах похрустывают новенькие доллары. Да, у нас открытый город, так что с того? Кому от этого плохо? Ты когда-нибудь видел, чтобы я или старик взяли деньги от толкача наркотиков?

— Никогда.

— Что у нас в городе делают с убийцами?

— Отправляют за решетку.

— А что случилось с тем негодяем, который пару лет назад пытался насильно овладеть девушкой?

— Вы со стариком и остальными ребятами раскрутили это дело.

— Верно. А теперь взгляни на все это по-другому. Порок, на который мы тут закрываем глаза, стар как мир. Человеческую натуру переделать нельзя. Мужчины испокон веков стремились переспать с женщинами, предпочтительно не с законными женами, и было это задолго до того, как Моисей, смешав солому с болотным илом, вылепил первый кирпич. Римские солдаты играли в кости у подножия Святого Распятия. А первое, что сделал человек после того, как сбросил с себя шкуру, — это принялся ломать себе голову, как превратить… ну, не знаю, что они тогда пили!., в то самое пойло, которое всегда можно налить в фляжку и сделать под шумок глоток-другой, чтобы жизнь не казалась такой мрачной. В конце концов, мы не делаем ничего такого, что бы не делали до нас сотни раз в любом другом городе или деревне в этой проклятой стране. Разница только в том, что здесь мы делаем это открыто. Так что успокойся, малыш. Поутихни немного. Заработай немножко деньжат для себя и своей хорошенькой жены. Держу пари, бедняжка заслуживает лучшей доли! — Мул-лен тяжело поднялся с постели. — Не знаю, что тебя гложет, паренек. Конечно, твоя семейная жизнь — не мое собачье дело. Но с того самого дня, как ты вернулся домой, вернулся только для того, чтобы узнать, что на твоем проклятом участке нет ни капли нефти, ты как будто только и ищешь повода, чтобы ввязаться в драку. И это беспокоит не только меня, но и остальных ребят. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но мы со стариком оба тебя любим. И отца твоего любили. Ведь ты — потомок одной из самых старинных семей в городе. И что же? Вот уже два года, как ты бродишь с таким видом, будто зол на весь мир, будто вокруг тебя одни лишь враги. Но это не так. Почти все тут тебя любят… или любили бы, дай ты им только шанс.

— Кроме того парня, — сухо перебил Латур, — который уже четыре раза пытался всадить в меня пулю. Причем в один и тот же день.

Муллен тяжело задумался.

— Это-то меня и тревожит! Ладно, давай подождем до завтра, а утром обсудим все со стариком. Глядишь, и придумаем, как прижучить этого сукиного сына! И учти — я забочусь не только о том, чтобы уцелела твоя шкура! — добавил Муллен, тяжело вздохнув. — Нет, парень, я забочусь и о своей. Одному Богу известно, что тут начнется, случись что с тобой! Герой войны, весь в орденах, как майский шест, жена — русская дворянка… то ли графиня, то ли княгиня из бывших… да если тебя прикончат, представляешь, что будет?! Любая, даже самая паршивая газетенка, не говоря уже о крупных, любая студия в тот же день пришлет сюда своих репортеров! — Муллен вытащил скомканный платок и промокнул им взмокший лоб. — А стоит им появиться — фью-у! — свистнул он безнадежно. — Прости-прощай, Френч-Байю! Тут же, того и гляди, увидишь небо в крупную клетку! — Он скривился. — Но, будь я проклят, дело того стоило!

Он вернулся в ту гостиную, где шла игра, и мимоходом ущипнул за грудь одну из девушек, сидевших возле стола.

— На счастье, милочка! — хохотнул он. — Ну, ребята, я готов! Черт, у меня предчувствие, что сегодня мне повезет. Не иначе как придут сразу четыре туза.

Пару минут Латур рассеянно следил за игрой, потом вышел из номера, спустился по лестнице и оказался на улице. Увы, разговор с Томом Мулленом ничего ему не дал. Латуру так и не удалось выяснить, кто был тот человек, который знал, куда он поехал и когда вернется назад, и который к тому же должен был быть уверен, что Латур на обратном пути непременно проедет мимо дома Лакосты. Да, тут есть над чем поломать голову.

Вместо того чтобы забраться в машину, он уселся на ступеньках большого собора, который стоял наискосок от гостиницы.

Да, Муллен не ошибся — он и в самом деле горел желанием ввязаться в драку. И все вокруг казались ему врагами. В том, что у них с Ольгой такие странные, натянутые отношения, вполне возможно, была немалой и его вина.

Мысленно он снова вернулся в Сингапур, в те дни, когда ухаживал за Ольгой. Конечно, она была всего лишь скромной секретаршей британского посольства, но благодаря красоте, образованности и к тому же голубой крови, которая текла в ее жилах, девушка вращалась в самых высоких кругах — как раз в таких, к которым, надеялась, сможет принадлежать, когда выйдет замуж.

И вот именно тогда он, уверенный, что на его земле полно нефти, пообещал бросить к ее ногам весь мир. Он поклялся, что у нее будет большой дом, целый штат слуг, машины и яхты. Господи, да разве можно перечислить, чего он ей только не обещал!

В доме, в котором она жила, было больше тридцати комнат, но только пять из них оставались пригодными для жилья. Весь штат прислуги состоял из молодой негритянки, приходившей раз в неделю помочь с уборкой. Из машин им принадлежал двухлетней давности "кадиллак", за руль которого ей никак не удавалось сесть, потому что машина вечно нужна была самому Латуру. Что же касается яхты, то в ее распоряжении был двенадцатифутовый ялик с мотором в три с половиной лошадиных силы.

Да, надо признаться, что у Ольги было чертовски много причин быть недовольной.

Латур попытался спрятать раздражение и честно во всем разобраться. Да, конечно, она была недовольна, но выбивалась из сил, стараясь поддерживать в доме порядок: чистила, скребла, мыла, готовила, и не ее вина, что он вечно где-то пропадал и ужин сиротливо остывал на плите.

Но больше всего его раздражало неясное подозрение, что она старается исподволь управлять им. Впрочем, не исключено, что все это — не более чем вздорные выдумки. В конце концов, он ни разу не слышал, чтобы она упоминала о том, что ее семья принадлежала к сливкам аристократии. Ну хорошо, но ведь одним из главных составляющих каждого удачного брака является секс. Пыталась Ольга взять над ним верх или нет, но, честно признался себе Латур, она ни разу не сделала попытки отвергнуть его. Всегда, когда бы он ни захотел ее — днем или ночью, в любой час, — она была счастлива принадлежать ему.

Он вдруг вспомнил, как еще совсем недавно они с женой занимались любовью, и теплая волна окатила его. Нет, ни одна женщина в мире не позволила бы ему то, что позволяла Ольга, если бы была к нему совершенно равнодушна!

И та страсть, с которой она всегда ему отдавалась, не была наигранной. Горевший в ней огонь питала нежность и желание сделать его счастливым. Она никогда не скрывала, что жаждет его ласк и только мечтает быта тем сладостным сосудом, в который он изливал свою любовь.

Латур вдруг почувствовал, как у него загорелись щеки. Черт, а ведь ему и в голову никогда не приходило хотя бы поблагодарить ее или сказать, что он ее любит. Он брал ее мимоходом, торопливо ласкал и уходил. С таким же успехом на ее месте могла бы оказаться одна из девочек по вызову, что сейчас, как жадные мухи, облепили стол, за которым в гостинице играли в покер. Латура просто скрутило от презрения к самому себе. Ну еще бы! Где уж ему вспомнить о жене! Он ведь был так занят, жалея самого себя, что ему и в голову не приходило подумать, а каково приходится ей?

Насколько ему известно, в минуты наивысшего экстаза она иногда называла его русским именем. Может быть, она до сих пор любила другого? Тогда, значит, не он, а сама Ольга воздвигла ту стену, что сейчас стояла между ними.

Он вновь мысленно вернулся к тому дню, когда ему пришлось повторить ей, что он узнал от Джина Эверта о своих сухих скважинах. Как ни странно, она не упрекала его ни в Чем. Ольга не пришла в ярость, не кричала, не устраивала сцен. Насколько он помнил, она даже не плакала. Просто прошептала: "Ох, Энди! Как это ужасно для тебя!" Для него!

Вдруг он почувствовал слабый запах духов и поднял голову. Перед ним на нижней ступеньке лестницы, улыбаясь, стояла девушка.

— Что, одиноко, милый? — спросила она.

— Нет, — мягко усмехнулся Латур. — Надеюсь, очень надеюсь, что уже нет.

Он сел за руль и медленно тронул машину с места. Латур миновал перекресток, откуда брала начало окружная дорога, вилявшая между болот и низин, вплоть до самого участка Лакосты.

Теперь он чувствовал себя намного лучше. Впервые за последние два года в груди его слабо теплилась надежда на лучшее будущее, и Латур поклялся, что, как только убедится, что с Ритой все в порядке, тут же вернется домой и поговорит с Ольгой. Сегодня же. Этой же ночью. Пусть даже ему придется разбудить ее. Они откровенно поговорят, и, может быть, им удастся сломать ту стену непонимания, что стояла между ними.

И он скажет, как сильно любит ее.

Может быть, ослепший от гнева и разочарования, он видел злобную суку там, где была сказочная принцесса?!

Глава 8

Стояла тихая безлунная ночь. Она казалась чуть влажной и бархатистой, словно пушистая шкурка на брюшке мускатной крысы. В это время ночи дорога была совершенно пустынна. Впрочем, по ней и так никто особенно не ездил, кроме разве что редких фермеров.

Добравшись до огромного лавра, стоявшего у самого края прогалины, возле которой прятался, предполагаемый убийца, Латур свернул с дороги, укрыл машину под деревьями, вытащил из кармана фонарик и шагнул в ночь.

Черная масса воды между дорогой и прогалиной выглядела отталкивающе. Латур осторожно вошел в нее по колено, стараясь не запутаться в торчавших под поверхностью корнях, под которыми часто прятались щитомордники. Чего ему только не хватало до полного счастья — так это наступить на змею! Поэтому он страшно обрадовался, когда почувствовал под ногами твердую почву. Полянка, которую он разыскивал, была всего в нескольких футах от воды. Вряд ли в него стреляли случайно, подумал Латур. Здесь была засада. Он никогда не поверит, что какой-то сумасшедший убийца поднял голову, увидел его в машине и вдруг ни с того ни с сего решил в него пальнуть. Нет, затаившись в зарослях, убийца терпеливо ждал, и не кого-то, а именно его, Латура.

Луч фонарика скользнул по Земле, описал небольшой круг по влажной, смятой траве, и губы Латура скривились в торжествующей ухмылке. Нагнувшись, он подобрал четыре окурка, и все они были прикурены не с того конца. Марку сигарет разобрать было невозможно. Судя по всему, человек, который в него стрелял, курил давно и успел обзавестись привычкой вытаскивать сигарету из пачки, совать ее в рот и прикуривать не глядя, одним быстрым движением.

Сунув окурки в карман, Латур наклонился и повел лучом по влажной, рыхлой земле. Вдруг на свету что-то блеснуло. Едва успев подавить радостный крик, он склонился и поднял с земли пустую гильзу. Она была только одна. Сколько Латур ни шарил, больше ни одной не нашел. Скорее всего, остальные две либо попали в воду, либо их затоптали в жидкую грязь.

Гильза отправилась в карман вслед за сигаретами и кусочком искореженного свинца, пробившим лобовое стекло его машины. Потом, снова с содроганием войдя в воду, Латур выключил фонарик и фары машины и медленно пошел по дороге к лужайке, где Жак Лакоста обычно ставил свой трейлер.

Он почти сразу же с радостью убедился, что никакой машины сегодня тут не стоит. Стало быть, его страхи за Риту были напрасны. Света тоже нигде не было. Погруженная во мрак лужайка с одиноким трейлером казалась унылой и заброшенной.

Лакоста был здесь как раз в ту минуту, когда в него выстрелили. Рита говорила, что слышала или ей показалось, что слышала, как он с кем-то разговаривал. Вполне возможно, Лакоста видел этого человека, но простодушно принял его за обычного охотника.

Закурив сигару, Латур с наслаждением затянулся и тихонько постучал в дверь, чтобы не напугать спавшую Риту.

— Рита! — тихонько позвал он.

Никакого ответа.

Латур посветил в окно и со свистом резко втянул в себя воздух. И тут же с удивлением понял, что в нем вновь просыпается желание.

Девушка, совершенно обнаженная, спала на диване, соблазнительно раскинув ноги. Она была дьявольски хороша собой.

Латур выключил свет и постучал снова.

— Рита! — уже громче окликнул он.

Белая тень на диванчике заворочалась, и девушка села.

— Да? — откликнулась она хриплым со сна голосом. И только потом сообразила, что голос доносится снаружи. — Кто там? Что вам нужно? Уходите!

Латур назвал себя.

— Откройте дверь. Мне нужно поговорить с Жаком.

Он услышал слабый шелест материи и догадался, что она одевается. Звякнуло окошко.

— Откуда мне знать, что вы и в самом деле Латур? — спросила она.

Он направил свет фонарика на свое лицо.

— Я надеялась, что вы вернетесь, — просто сказала она. При мысли, что придется ее разочаровать, Латур почувствовал угрызения совести.

— Мне только нужно поговорить с Жаком. — Он снова нетерпеливо стукнул в запертую дверь. — Ну же, Рита, откройте!

Рита стояла так близко, что он слышал ее дыхание. Либо она не расслышала, что он сказал, либо все еще никак не могла проснуться.

— Ш-ш-ш, ради всего святого, не так громко, — прошипела она. — Вы разбудите Жака!

Но ее предупреждение запоздало. Их разговор и стук в дверь уже подняли на ноги проспавшегося забулдыгу. Он заворочался в постели и сел. Заскрипели пружины.

— Какого дьявола?! Кого это еще принесло? — Голос его был хриплым.

— Ну вот, смотрите, что вы натворили, — прошептала Рита. — Теперь он, чего доброго, прибьет меня.

Лакоста приоткрыл окошко трейлера.

— Кто это там? Чего вам нужно?

Латур уже открыл было рот, чтобы сказать, и вдруг понял, что опоздал.

Страшный удар откуда-то сзади оглушил его. Он скорее услышал, чем почувствовал, как дубинка с треском опустилась ему на голову. Раздался странный, глухой звук. На ногах он устоял, но его как будто мгновенно парализовало.

Фонарик со стуком выпал из разжавшихся пальцев. Зажженная сигара с шипением погасла в жидкой грязи под ногами.

Дубинка опять взмыла над его головой, и все вокруг закружилось в странном танце. Латур и Ольга снова плыли, взмывая в поднебесную даль, и он слышал ее крик, но на этот раз это не был крик наслаждения. Мглу, клубившуюся перед его затуманенными глазами, прорезал женский вопль, полный невыразимого ужаса.

Латур вдруг подумал, почему она кричит. Ведь это как раз то, чего она хотела, разве нет?

Вдруг его полет неожиданно оборвался, и через мгновение он уже лежал один, уткнувшись лицом в омерзительную жижу, а кончик его собственной сигары, еще горячий, обжег ему щеку.

Его тело судорожно содрогнулось, раз, другой.

И все стихло. Уронив голову в липкую грязь, Латур провалился в темноту.

Пронзительные крики, эхом отдававшиеся в его мозгу, поглотила глубокая тишина.

Глава 9

Что-то торчало у него во рту, мешая сжать челюсти. Что-то похожее на резиновое кольцо, которое дают грызть малышам, когда у них режутся зубки. Латур попытался выплюнуть его и тут же получил сильный удар по голове.

— Дыхни, чертов ублюдок! — прорычал над его головой Джек Прингл. — Сильнее!

Латур покорно сделал, как ему велели, и наконец ему удалось с трудом открыть глаза. Он сидел на стуле с прямой спинкой в офисе шерифа, а вокруг толпились те, кого он давно знал. Лица всех были мрачны.

Джек Прингл бросил угрюмый взгляд на шкалу и брезгливо поморщился.

— Ну что ж, — проворчал он, — по крайней мере одно мы теперь знаем точно — он пьян не больше меня. Обычная уловка! А воняет так, словно купался в виски!

Латуру наконец удалось выпихнуть языком резиновую трубку. Губы его онемели и едва двигались. В голове стоял туман. Ему стоило немалого труда собрать воедино разбегавшиеся мысли.

— Что тут происходит? — наконец просипел он, с усилием выдавливая из себя слова.

Один из людей шерифа шагнул вперед и влепил ему увесистую пощечину, от которой у него загудело в голове.

— Еще и спрашивает, проклятый ублюдок! Может быть, лучше сам расскажешь?

Латур потряс головой, пытаясь сообразить, что происходит. Самое странное, что он ничего не помнил, не помнил даже, как умудрился попасть в офис шерифа, когда был на прогалине возле трейлера Лакосты. В голове пульсировала боль, и ему все труднее было сосредоточиться.

— Что рассказать? — тупо повторил он.

Из клубившегося перед глазами тумана вдруг вынырнуло багровое лицо Муллена. Первый помощник шерифа, взяв стоявший у стены стул, подвинул его почти вплотную к Латуру и уселся.

— Ладно, Энди, валяй! Рассказывай все, что знаешь!

— Да нечего мне рассказывать!

— Так ты что же, ничего не помнишь?

— Нет, — глухо пробормотал Латур. — Помню только, что стоял возле двери в трейлер Лакосты, а больше ничего.

За спиной Муллена выросла фигура шерифа Белуша. Он растерянно запустил пятерню в волосы, и пушистая седая прядь упала ему на лоб.

— Конечно, ребята, может быть, я ошибаюсь, но сдается мне, тут заваривается большая каша. И даже если бы мы и хотели не выносить сор из избы, сейчас уже поздно об этом думать.

— Это точно, — подтвердил Муллен. — Одна "скорая помощь" со своей проклятой сиреной чего стоит! Трубили, словно архангелы в Судный день! Теперь весь город гудит, как потревоженный улей! А завтра шуму будет уже по всему штату! Уж газетчики постараются, будьте уверены!

Латур никак не мог сообразить, о чем это они все толкуют.

Муллен снова обернулся к нему:

— Так, значит, не отрицаешь, что ходил к Лакосте? Так вот куда ты направился после того, как мы с тобой распрощались!

Виски нестерпимо ломило, но туман, клубившийся в голове Латура, понемногу рассеивался.

— Да, это так.

— По дороге заходил куда-нибудь?

— Нет.

Вытащив из нижнего ящика письменного стола шерифа бутылку с бурбоном, Прингл передал ее Тому Келли.

— Налей ему стаканчик. Это не повредит. Парень трезв как стеклышко, вы сами могли в этом убедиться. От того количества спиртного, что у него в желудке, даже у воробья голова не закружится, уж вы мне поверьте!

Келли поднес бутылку к губам Латура:

— Ну-ка, давай хлебни! Промочи горло! Ведь тебе немало придется рассказать. И не вздумай вилять хвостом, парень. Вот уж что ненавижу — так это когда какой-нибудь чертов сукин сын начинает вешать мне лапшу на уши!

Виски потекло по подбородку. Латур поднял руки, чтобы отпихнуть от себя бутылку, и удивленно заморгал. На запястьях у него были наручники.

— Это еще что за?…

Келли заткнул горлышко-бутылки пробкой и убрал ее в стол.

— Будто ты сам не знаешь!

— Все он знает, — проворчал Прингл. — Ишь, святая невинность! Чертов праведник! А как всегда нос воротил, небось помните? Как же, он ведь у нас слишком честный, чтобы взять хотя бы один проклятый бакс! А вот заварить такую кашу — это пожалуйста!

Латур обвел недоумевающим взглядом хмурые лица столпившихся вокруг него мужчин. Джим Клейбурн, Билл Дюкро, Сэм Педди, Мэтт Руссо, Джек Рафиньяк и Тони Луальер — все люди шерифа были здесь, за исключением, может быть, вызванных на дежурство. Ему бросилось в глаза, что все они одевались явно впопыхах, будто их подняли с постели.

— Да в чем дело? — беспомощно повторил он.

— Это уж ты нам расскажи, — зло бросил Муллен, — и заодно объясни, почему, раз уж тебе так приспичило, черт возьми, почему было не прихватить одну из тех девчонок в гостинице?! Да любая из них только рада была бы тебе услужить! В конце концов, для этого они там и торчали. Но нет, это тебя не устраивало, видишь ли! Ты ведь не такой, как все!

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Так уж и не понимаешь! Но ты ведь признался, что ходил к Лакосте?

— Да, конечно.

— Зачем?

В голове Латура стало проясняться. Боль понемногу отступила.

— Хотел хорошенько рассмотреть то место, откуда в меня стреляли. А потом собирался потолковать с Лакостой.

— Это в два часа ночи?!

— А какая разница, в какое время умирать или убивать? Что в два часа ночи, что в полдень — мертвый, он и есть мертвый!

Голос шерифа Белуша, усталый и злой, разорвал тишину, и Латуру показалось, что он прошуршал в воздухе, будто сухой осенний лист, раскрошившийся под ногой.

— Ладно, Энди, хватит валять дурака. Тебе никого не одурачить. А все, что мне рассказал Том с твоих слов… все эти пресловутые покушения на твою жизнь… прибереги эти россказни для кого-нибудь другого!

— Но в меня и вправду стреляли! — воскликнул Латур. — Один раз утром, а потом еще вечером. А потом я отправился туда, на прогалину, где стоял этот человек, поджидая меня, и в кустах нашел четыре окурка и стреляную гильзу!

— И где же они сейчас?

— В левом нагрудном кармане куртки.

— Ну, сейчас, по крайней мере, их там нет, — покачал головой Белуш. — Кто-нибудь из вас, парни, видел на полу в трейлере Лакосты сигаретные окурки или гильзу?

— Нет, — за всех ответил Прингл. Муллен ткнул пальцем в небольшую кучку предметов, аккуратно сложенную на столе у шерифа.

— Вон там все, что было у него в карманах. — И он принялся перечислять: — Револьвер, бумажник, десяток патронов. Его удостоверение, карманный фонарик и полбутылки джина.

На полу трейлера? Латур недоумевающе нахмурился. Он ведь даже не заходил в трейлер. Только постучал в дверь. Вдруг туман в голове окончательно рассеялся, и он вспомнил все, что случилось ночью. От его стука проснулся Лакоста. Он спросил, кто это там и что ему нужно. А потом… потом кто-то ударил его по голове дубинкой, и он потерял сознание.

— Меня оглушили, — с трудом выдавил он, подняв скованные наручниками руки, осторожно провел ими по затылку. — Вот откуда все эти шишки.

В голосе Муллена слышалось раздражение.

— Ох, ради всего святого, Энди! Можно подумать, я лишь вчера появился на свет! Да и ты знаешь не хуже меня, что удариться головой можно обо что угодно, хотя бы и о ножку стола, особенно если ты свалил его на пол!

Латур тупо смотрел на него, ничего не понимая.

— Хочешь сказать, что не знаешь, о чем это я?

— Да.

Дверь в контору шерифа открылась и тут же захлопнулась. В холле раздались чьи-то шаги, и Джин Эверт, растолкав всех, вошел в комнату. Латуру пришло в голову, что он впервые видит всегда элегантного адвоката, небрежно одетым. Но нынче тот явно одевался впопыхах: незастегнутый ворот рубашки открывал голую шею, галстука не было и в помине, а когда Латур опустил глаза вниз, то с изумлением увидел край шелковой пурпурной пижамы, стыдливо выглядывавший из-под края белоснежных брюк с отутюженной складкой.

— Что тут происходит, Энди?

— Сам не понимаю. — Латур помотал головой. — Похоже, это какая-то тайна.

Муллен грузно поднялся со стула. Судя по его нахмуренному лицу, появление адвоката его не обрадовало.

— Да вы небось и сами слышали, — проворчал он. Эверт недовольно поддернул высовывающуюся из-под брюк пижаму.

— Возможно, — сухо процедил он, — думаю, к этому времени об этом знает уже чуть ли не весь город. Один из моих помощников заметил из окна, как мимо пронеслась "скорая помощь", и засек, куда она поехала. А потом, вспомнив, что Энди мой друг, дал мне знать.

Шериф Белуш вытащил из коробки одну из своих любимых сигар по доллару за штуку и закурил.

— Вы приехали в качестве адвоката Энди?

— Если он не против, — кивнул Эверт. — Но давайте-ка сразу условимся о главном. Что вы намерены делать, шериф? Попытаетесь замять это дело или же рискнете пойти до конца?

Белуш немного подумал.

— Нет, да простит меня Господь! — Он тяжело вздохнул. — Это уж чересчур. Не стану изображать из себя святого, Джин, но есть вещи, от которых меня мутит. И это как раз одно из них.

— Так я и понял, — буркнул адвокат. — Как ты себя чувствуешь, Энди? — И он присел на стул, где еще недавно сидел Муллен.

— На редкость мерзко, — признался Латур. Эверт ободряюще похлопал его по плечу:

— Возьми себя в руки, Энди. Через минуту мы сможем поговорить. Ну а пока что я намерен выяснить, как обстоят дела. — Он бросил на Муллена короткий взгляд: — Что у вас есть на него. Том?

— Да немало всего, — проворчал Муллен. — В барабане его револьвера две пустые гильзы. А миссис Лакоста признала в нем именно того человека, который ночью постучал в дверь трейлера и потребовал, чтобы она его впустила. Ей показалось, что было около двух часов ночи или немногим больше. — И сухо добавил: — А когда все началось, ей было уже не до того, чтобы смотреть на часы!

— Она точно его опознала? Ошибки быть не может?

— Она сказала, что он сам направил луч фонарика себе на лицо.

Эверт щелкнул зажигалкой.

— Ты признаешь это, Энди?

Латур кивнул:

— Я и не собирался отрицать, что был там. Да, я постучал в дверь трейлера. А когда она подошла к окну, то посветил фонариком себе в лицо.

Шериф Белуш задумчиво пожевал сигару.

— Что касается того, что он стучал, тут все ясно. Когда док Уокер привел девушку в чувство, она рассказала примерно то же самое: что он принялся колотить в дверь так, что разбудил Лакосту, который спал в соседней комнате. Лакоста прибежал на шум, и тут-то все и началось.

— Понятно, — кивнул адвокат.

Латур искренне надеялся, что так оно и есть.

— Думаю, — продолжал шериф, — что у этих трейлеров вряд ли такие уж крепкие двери.

Эверт рассеянно застегнул верхнюю пуговицу рубашки и вытащил из кармана галстук.

— Понятия не имею — никогда, знаете ли, не имел удовольствия жить в трейлере! — И принялся завязывать галстук. — Лучше объясните-ка мне вот что: как случилось, что так быстро подняли тревогу?

— Был анонимный звонок, — проворчал Прингл.

— Кто звонил: белый или цветной?

— Я бы сказал, цветной. Знаете небось, как они говорят, когда взволнованы. Сказал, что как раз проезжал мимо прогалины возле трейлера Лакосты, когда у него спустило колесо. Парень был явно перепуган до смерти — я вообще с трудом мог разобрать, что он там лопочет. Потом я все-таки вытянул из него, что он притормозил неподалеку от трейлера и как раз менял колесо, когда вдруг услышал выстрелы. Потом девушка принялась кричать, и уж тут он сообразил, что дело плохо. Поэтому быстренько завернул болты и рванул к ближайшему телефону.

— Он назвал свое имя?

— Нет. Я ведь уже сказал — парень перепугался до смерти. А потом, думаю, он вовсе не хотел оказаться замешанным в какую-нибудь грязную историю, да еще с белой женщиной.

— И что же вы сделали после этого?

— Позвонил сначала Тому, а потом шерифу Белушу. Потом вызвал Луальера, чтобы подежурил вместо меня, и мы втроем поехали на ранчо Лакосты.

— Понятно, — протянул Эверт. — И где же вы обнаружили Энди?

— Примерно в ста ярдах от трейлера — сидел привалившись спиной к колесу своей машины, делая вид, что смертельно пьян.

— Выглядит довольно глупо. По крайней мере, так мне кажется, — поморщился Эверт. — Однако, думаю, никто не станет спорить, что Энди может быть кем угодно, но только не глупцом. И если он и впрямь совершил все, в чем его обвиняют, уверяю вас, уж он бы позаботился смыться оттуда как можно скорее.

— Он бы не смог, — перебил его Муллен. — Должно быть, перетрусил и дал задний ход, да еще на полной скорости. Вот и въехал в болото да и застрял! Машина, кстати, все еще там, засела в грязи накрепко. Поэтому он сделал то единственное, что было в его силах: притворился, что мертвецки пьян. Дескать, и знать не знает о том, что произошло.

— Ясно, — кивнул Эверт. — Так, ну а теперь давайте выслушаем самого Энди.

— Понятия не имею, о чем вы тут говорите. Я вообще не слышал никаких выстрелов. И уж конечно, сам ни в кого не стрелял. И не слышал, как кричала Рита! — Но тут же поправился: — Нет, не совсем так. Сейчас припоминаю, правда смутно, женский крик. Но я уже ничего не мог поделать.

— Это почему же?

— Потому что валялся на земле, уткнувшись носом в грязь, почти без сознания или что-то вроде этого.

— А что ты вообще там делал?

— Приехал убедиться, что с миссис Лакостой все в порядке… После того скандала, что учинил Лакоста прямо посреди улицы, мне было тревожно за нее. Вот поэтому я и вернулся. К тому же мне хотелось поговорить с самим Лакостой, если, конечно, он уже был в состоянии говорить.

— О чем ты хотел с ним говорить?

— Хотел спросить, не видел ли он, кто в меня стрелял.

— А он знал?

— Мне так и не удалось с ним поговорить. Я приехал, постучал в дверь трейлера и, когда миссис Лакоста подошла к окну, посветил фонариком себе в лицо, чтобы она меня узнала. Тут проснулся Жак и спросил, что мне нужно. Но прежде чем я открыл рот, кто-то врезал мне дубинкой по голове, и я потерял сознание. А теперь моя очередь задавать вопросы. Скажет мне кто-нибудь, наконец, что, черт возьми, стряслось?

— Так ты ничего не знаешь?

— Понятия не имею.

— Жак Лакоста мертв. Убит двумя выстрелами. Пули попали в сердце. А молодая миссис Лакоста изнасилована и зверски избита, по всей вероятности тем же человеком, который застрелил ее мужа.

— Кто? Кто это сделал?!

— Миссис Лакоста утверждает, что ты, Энди.

Глава 10

Латур вдруг почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

— Что, здорово не по себе, а, Энди? — спросил Муллен.

— Да, — сглотнув, признался Латур, — это точно.

Вдруг зазвонил телефон, стоявший на письменном столе шерифа. Он повернулся и взял трубку, проворчал:

— Понятно… да, все ясно. — Бросив трубку, он рывком поднял Латура на ноги. — Ну, пошли!

— Куда?

— В больницу. Это как раз звонил доктор Уокер. Сказал, что дал миссис Лакосте успокоительное и она немного пришла в себя. Он надеется, что мы успеем провести опознание еще до того, как она уснет.

— Но я этого не делал. Поверьте мне, шериф, — запротестовал Латур. — Я не убивал Жака и, уж конечно, не насиловал его жену!

— Она уверена в обратном.

Прингл и Келли, подхватив Латура под локти, поволокли его к выходу.

Небольшая группа мужчин преградила им дорогу.

— Вот он! — крикнул один из них. Другой, бросившись вперед, попытался ударить Латура, но Муллен сшиб его с ног.

— А ну, ребята, прочь! — заорал он. — Выбросьте это из головы, поняли? Пошли, пошли отсюда! Дайте пройти, кому говорят?!

Поколебавшись, толпа раздалась, уступая им дорогу. Прингл и Келли поспешно потащили Латура за собой и затолкали его в машину шерифа.

Белуш грузно уселся на переднее сиденье рядом с Мулленом.

— Н-да, хорошеньких дел ты натворил! Может быть, я немного старомоден, но, признаюсь, никогда не считал, что лишняя десятка мне помешает! Да, я не прочь лечь в постель с какой-нибудь крошкой — чем моложе, тем лучше, тем более если и ей это нравится. Случалось мне и стрелять, двоих убил. Но изнасиловать женщину — нет, это не по мне!

— Но говорю же вам, я этого не делал! — крикнул Латур. — Вы должны мне верить!

— С чего бы это?

Муллен, подождав, пока мимо проедет вереница автоцистерн, принадлежавших нефтяной компании, включил мигалку и на полной скорости помчался по улице Лаффит под оглушительный вой полицейской сирены.

Латур откинулся назад, время от времени украдкой поглядывая на слонявшихся по улице мужчин. Большинство из них, заслышав сирену, оглядывались, с интересом провожая взглядами полицейскую машину, но ни один не осмелился издать ни звука. Впрочем, встречавшиеся в этой толпе женщины тоже молчали. Латур вдруг почувствовал, что и сам ритм жизни на этой улице будто изменился, автомобильные гудки осипли. Неоновая реклама, казалось, полиняла и уже не так резко била в глаза. Все выглядело так, словно Френч-Байю испуганно притих в ожидании новостей.

— Как по-твоему, от этих ребят можно ждать неприятностей? — спросил Келли.

— Не знаю, — проворчал Белуш. — Еще слава Богу, что они не видели бедную малютку, когда она, голая и вся залитая кровью, валялась на полу трейлера!

— Как она там? — спросил Муллен.

— Надеюсь, ей удастся выкарабкаться. По крайней мере, док надеется на это. — И он скосил глаза в сторону Латура. — Но как иной подонок может так обойтись с женщиной, уму непостижимо!

Латур попытался было крикнуть, что он этого не делал, но во рту у него так пересохло, что из груди лишь вырвался какой-то неясный, сиплый звук.

— Сколько у нас времени, чтобы расспросить ее? — спросил шериф у доктора.

Доктор Уокер задумчиво посмотрел на часы:

— Две-три минуты. Не больше. Она все еще очень слаба.

Он приоткрыл дверь и пропустил их в палату. Ее рыжие волосы, аккуратно расчесанные и промытые, рассыпались по подушке. Молоденькая вдова убитого лежала на высокой больничной кровати и, казалось, не дышала. Простыня укрывала ее до самого подбородка.

Ее ослепительные волосы на фоне мертвенно-бледного лица были единственным ярким пятном в этой комнате. Алюминиевые скобки сжимали сломанный в нескольких местах нос. Глубоко запавшие глаза, под которыми темнели синяки, казались двумя чернильно-черными пятнами. Но только сестре и доктору было в точности известно, сколько еще повреждений, и внешних и внутренних, нанес этой хрупкой девочке надругавшийся над ней негодяй.

Шериф стащил с головы шляпу.

— Я шериф Белуш, миссис Лакоста, — представился он. — Мне известно, как нелегко вам пришлось, поэтому постараюсь быть как можно более краток. Доктор предупредил, что вам нужен покой. Но прежде я был бы очень вам признателен, если бы вы ответили на некоторые вопросы. Если, конечно, захотите.

— Я постараюсь.

Латур даже испугался, настолько безжизненным показался ему ее голос.

— Вы знакомы с одним из помощников шерифа, неким Энди Латуром?

— Да, знакома. Прошлой ночью именно он привез меня и моего мужа домой.

Шериф кивком указал в сторону Латура:

— Это он? Вы его узнаете?

— Да.

— Вы сказали, что прошлой ночью он привез вас домой А когда вы снова увидели его?

— Утром. Вернее, той же ночью. Часа в два.

— И вы утверждаете, что он и есть тот самый человек, который застрелил вашего мужа и изнасиловал вас?

— Да.

Надо отдать ему должное, Белуш изо всех сил старался быть объективным.

— Еще минуту, миссис Лакоста. Если в трейлере было так же темно, как в ту минуту, когда мы приехали на место происшествия, то как же вы можете быть уверены, что напал на вас именно Латур?

Девушка на постели казалась просто сломанной механической куклой. Ничто не дрогнуло ни в ее лице, ни в голосе, когда она ответила:

— Просто как раз перед тем, как все это случилось, когда он только постучал в дверь трейлера, я спросила, кто это, и тогда он направил луч фонарика себе на лицо. И попросил его впустить.

— Понятно. И вы открыли дверь?

— Нет.

— Что же случилось потом?

— Стук в дверь разбудил моего мужа. Жак проснулся и вышел из спальни. — Видно было, что Рита изо всех сил старается держать себя в руках. — И тут он вдруг как будто обезумел. Я хочу сказать, Латур. Выбил дверь трейлера и выстрелил в Жака. Потом обернулся, схватил меня, сорвал с меня одежду, швырнул на пол, и… и сделал, ну, вы сами понимаете что. А мертвый Жак лежал совсем рядом, в двух шагах! Каждый раз, когда я пыталась вырваться, он бил меня кулаками, бил и бил, а потом у меня уже не осталось сил и он сделал свое черное дело!

— Вы готовы подтвердить это на суде?

— Да.

Шериф Белуш надел шляпу.

— Еще один, последний вопрос, миссис Лакоста. Латур клянется, что вскоре после того, как он постучал в дверь, назвался и посветил фонариком себе в лицо, кто-то неизвестный ударил его по голове и он якобы потерял сознание. Вы не слышали за дверью трейлера какого-нибудь шума?

— Ничего не слышала.

— Тогда у меня все. Спасибо, мэм.

Прингл и Келли, подталкивая, вывели Латура из палаты. Джин Эверт ждал в коридоре.

Латуру трудно было говорить. Все услышанное только что казалось каким-то безумным кошмаром.

— Я не делал этого, Джин, — прохрипел он. — Ты должен мне поверить! Она думает, что это был я, но это не так! Ей-богу, я валялся без сознания, когда этот подонок напал на нее! А потом, в трейлере было слишком темно, чтобы она могла разглядеть как следует лицо того человека, который над ней надругался. Что она могла видеть, в конце концов, — может быть, только рост, да и то примерно!

— Угу, — сухо процедил Муллен, — а еще то, что этот гад оказался мужчиной!

Доктор Уокер молча закрыл за ними дверь.

— Так вы утверждаете, что вообще не были в трейлере, Энди? Я вас правильно понял?

— Так оно и было!

Из кармана белого халата доктор извлек какой-то крохотный металлический предмет и поднес его к самым глазам Латура.

— Тогда откуда это у нее? Эта самая штука была зажата у нее в левой руке! Причем так крепко, что сестре с трудом удалось разжать ей пальцы!

Латур машинально опустил глаза вниз, и… где же его значок, звезда помощника шерифа, где она? На нагрудном кармане рубашки, там, где он привык его видеть, осталась лишь рваная прореха.

Прежде чем Латур успел сообразить, что ответить, вмешался Эверт:

— Не отвечайте на этот вопрос, Энди. Ваш ответ может быть использован против вас. И вообще, с этой минуты я запрещаю вам отвечать на какие-либо вопросы. Говорить буду я.

Глава 11

Сидя на голых пружинах матраса, прислонившись спиной к каменной стене камеры, в которую его сунули, Латур докуривал последнюю сигарету из оставленной Эвертом пачки.

Вдруг он подумал об Ольге и тут же об этом пожалел. Теперь-то жена наверняка знает, почему он не вернулся домой. Нет никакого сомнения, что кто-нибудь из так называемых доброжелателей успел ей позвонить и соболезнующим тоном сообщил новости: "Я подумал, может быть, вам будет интересно узнать, что вашего мужа недавно арестовали. За изнасилование и убийство…"

Он чертыхнулся про себя. Как раз то, что любая жена мечтает услышать перед завтраком!

Он сполз с кровати и принялся разглядывать пол в поисках окурка, достаточно длинного, чтобы хоть разок можно было затянуться. Но так и не нашел. Усевшись на матрас, Латур прислонился спиной к стене и обхватил себя руками под коленями.

Теперь уже Ольга, должно быть, не сомневается, что, покинув ее, он прямехонько отправился к Рите. Можно только догадываться, что успел наговорить ей милейший Джорджи.

Вдруг в коридоре послышался звук шагов, и Билл Дюкро, волоком протащив по коридору растрепанную брюнетку и пинком втолкнув ее в соседнюю с Латуром камеру, с лязганьем запер дверь.

Девица была настолько пьяна, что едва ворочала языком.

— Будь ты проклят, ублюдок! — завизжала она. — Только потому, что я оступилась и расколотила это проклятое зеркало, ты притащил меня сюда и сунул в этот вонючий, клоповник!

Латур встал и подошел к решетке, прижавшись лицом к холодным прутьям.

— Что она натворила, Билл?

Дюкро неторопливо прикурил сигарету.

— Швырнула бутылку виски и вдребезги разнесла всю зеркальную стенку за баром в "Хей-Хо клубе"! Попытался было отвести ее в гостиницу, где она живет, так нет же, уперлась, и ни в какую! Поэтому я и притащил ее сюда. Пусть немного проспится!

— Двадцать долларов и судебные издержки. А суд утром.

— Похоже, что так.

Воцарившееся между ними молчание стало неловким. Наконец Латур не выдержал:

— А что на улице?

— Да ничего особенного, — пожал плечами Дюкро. — Впрочем, как тебе сказать. Даже слишком тихо, и вот это мне не нравится. Так, собираются маленькими группами, о чем-то переговариваются.

Латур понимал, что имеет в виду Дюкро. В городе, где постоянно нарушался закон, всякое может случиться. Он тихо прошептал:

— Билл, я не виноват, ей-богу! Ты же меня знаешь, Билл! Знаешь, что я не мог… не мог этого сделать!

Дюкро помолчал, прежде чем ответить.

— Знаешь, я склонен тебе верить, Энди, — сказал он наконец, — даже несмотря на то, что говорит девушка. Ведь я тебя знаю не первый год. А человек не может измениться за каких-нибудь пять минут. Само собой, ты мог бы затащить в постель эту крошку. И я бы ничуть тебя не винил, если б так оно и было. Но чтобы изнасиловать ее — нет, на тебя это не похоже!

— Спасибо, Билл.

— Но тогда… и влип же ты!

— Я знаю.

Дюкро кашлянул и отправился по коридору в контору. Латур запоздало пожалел, что не попросил у Билла сигарету. Билл наверняка оставил бы ему всю пачку.

Ночь, казалось, тянулась бесконечно. Но вдруг за стеной, где была парковка, послышался неясный шум. Латур прислушался. Загремели канистры. Потом он различил звяканье оловянных тарелок и мисок и догадался, что в маленькой кухоньке за стеной кто-то из тюремной прислуги принялся готовить завтрак.

При одной мысли о еде его чуть не вывернуло, но он бы отдал все, что имел, за чашку горячего кофе. С горящими глазами он ждал, когда появится заключенный, которому разрешали прислуживать на кухне. В тюрьме это тоже являлось привилегией. Но он все еще не приходил. И тут он вспомнил: большинство из добровольных поваров были цветными, а поскольку в основном это негры, то ни одному из них не позволялось пересекать невидимую границу, отделявшую камеры, где содержались белые женщины, от остальной тюрьмы. Стало быть, вздохнул Латур, ему придется дожидаться кофе еще долго. По крайней мере до тех пор, пока не заступит дневной дежурный.

Было уже почти восемь, когда в коридоре послышались шаги и появился Том Муллен в сопровождении Джека Рафиньяка. В руках у того был поднос с двумя кружками кофе и двумя оловянными тарелками с овсянкой, сдобренной мясной подливкой. Муллен отпер дверь камеры, где сидел Латур.

— Пошли, Энди.

— Куда еще? — проворчал тот. — Неужто нельзя подождать, пока я выпью кофе?

— Тебя ждут, — недовольно буркнул Муллен. — В караулке.

Под его испытующим взглядом Латур невольно поежился.

— Проклятье, Энди! Хотел бы я знать, как оно было на самом деле!

— Я этого не делал. Том.

— Это я уже слышал.

— Это правда.

Муллен задумчиво позвенел ключами.

— Не знаю… просто не знаю, что и подумать. Ведь мы со стариком оба считали тебя порядочным парнем, вот что обидно! Но уж коли человеку приспичит, скажем, какая-нибудь горячая бабенка задурит голову, черт его знает, на что он способен! Я такое уже повидал! — И тут он добавил: — Но будь я проклят, если тут один маленький факт не свидетельствует в твою пользу!

— И что же это за факт?

— Да если парень женат на очаровательной светловолосой куколке, да еще такого класса, как твоя жена, то, хоть убей, не могу понять, с чего бы ему вздумалось приставать к той малышке, что сейчас загибается на больничной койке?!

— Слушай, давай не будем о моей жене, ладно?

— Боюсь, что ничего не выйдет, Энди. Так получилось, что она и этот ее братец сейчас как раз здесь. Принесли тебе позавтракать.

Латур никогда не замечал, как длинен тюремный коридор. Ольга ждала его снаружи, лицо ее было бледным, но спокойным, из аккуратной прически, отливавшей на солнце золотом, не выбивался ни один волосок. Она сидела за столом в караулке. На столе стояла плетеная корзинка для пикников.

Муллен бросил взгляд на часы.

— У вас двадцать минут, не больше, — проворчал он и закрыл за собой дверь.

В ледяном голосе Джорджи звучало нескрываемое презрение.

— Кажется, я не так уж сильно ошибался насчет тебя! Вот, стало быть, что представляет собой человек, за которого вышла замуж моя сестра! Подумать только — ведь ты мог сотворить такое и с ней! Остается только надеяться, что тебе не удастся заморочить голову судье и он воздаст тебе по заслугам!

Ольга молча вглядывалась в лицо мужа. Наконец, не поворачивая головы, она бросила брату:

— Заткнись! И убирайся отсюда!

— Но, Ольга!.. — запротестовал было светловолосый юнец.

— Вон, я сказала!

Пожав плечами, Джорджи вышел из комнаты. Дверь караулки с грохотом захлопнулась за его спиной. Латур никогда и представить себе не мог, чтобы тишина могла так давить. Ему было мучительно стыдно, что она видит его грязную рубашку и заросшее колкой щетиной лицо.

Ольга придвинула ему корзинку:

— Вот. Я принесла тебе поесть.

— Зачем? — в упор спросил Латур.

— Даже в тюрьме нужно есть. Мы с матерью часто приносили в тюрьму еду… моему отцу. Это было давно, еще в Китае. Так продолжалось до тех пор, пока нам не повезло и мы не вырвались в Сингапур.

Она аккуратно расстелила на столе белоснежную салфетку и вытащила термос с горячим кофе. Вслед за ним появились чашка с блюдцем, завернутая в чистое полотенце тарелка со сдобными горячими булочками и баночка домашнего джема из гуавы.

— Извини, что так мало, надо было бы захватить чего-нибудь более сытного. Но как-то непривычно придумывать завтрак, который надо унести в корзине.

— Все чудесно, — успокоил ее Латур. — Спасибо, что подумала об этом.

— Ешь, — тихонько шепнула она. — У тебя не так уж много времени. Тот офицер сказал, всего двадцать минут.

Латуру нисколько не хотелось есть, но, чтобы не огорчать Ольгу, он принялся запихивать в себя булочки. Так много нужно было бы сказать ей, но он не знал, как начать.

Ольга украдкой поглядывала на него, уже готовая задать вопрос, который готов был сорваться с ее языка, но каждый раз удерживалась. Похоже, она, как и Латур, разучилась разговаривать ни о чем. Такого с ними еще не бывало.

Вопрос так и остался незаданным, потому что дверь распахнулась и на пороге вырос Муллен:

— О'кей, Энди. Пошли!

За его спиной с перебинтованным лицом стоял Джордж Вилльер. Сняв с пояса наручники, первый помощник ловко защелкнул их на запястьях Латура.

От изумления Вилльер выпучил глаза:

— Ото, так, значит, и до тебя добрались, Латур?! Ну и слава Богу! А то нос задирал: смотри, мол, я какой! Так вам, сукиным детям, и надо!

— Хватит молоть чепуху, Вилльер! — резко оборвал его Муллен. — Здесь леди, неужто не видишь?

— Прошу прощения, — извинился тот. — Мне очень жаль, мэм, только этот парень вечно ко мне придирался!

И тут Ольга, наконец, решилась сделать то, о чем думала все это время.

— Вы позволите мне задать мужу только один вопрос? Прошу вас!

— Конечно, — кивнул Муллен.

Она встала и, выпрямившись во весь рост, глядя прямо в глаза Латуру, сказала:

— Тот человек, которого, как они сказали, ты убил… Бог с ним. Это сейчас не так важно, по крайней мере для меня. — С фатализмом, свойственным ее нации, она одним пожатием плеч дала понять, что смерть Лакосты для нее ничего не значит. — В конце концов, убивают многих. Я хочу спросить о другом.

— О чем? — Голос наконец-то вернулся к Латуру. Надменно вскинув вверх подбородок, Ольга испытующе всматривалась в его лицо, словно забыв о мужчинах, которые не сводили с нее глаз.

— Я хочу услышать правду. Ты и в самом деле пошел к той женщине после меня? И был с ней близок, не важно, по доброй воле или нет?

— Нет! — тихо сказал Латур. — Клянусь!

Ольга некоторое время еще вглядывалась в его лицо и, наконец, со вздохом обронила:

— Я тебе верю! — Ее голубые глаза наполнились слезами. — Но я не смирюсь с этим! Вот увидишь! — Привстав на цыпочки, она поцеловала его. — Бог да благословит тебя, муж! Когда тебя приведут в суд, я буду сидеть в первом ряду!

Глава 12

Зал, где обычно происходили судебные заседания, был забит до отказа. Несмотря на протесты пожарника, молчаливая толпа мужчин и не менее молчаливых женщин запрудила все коридоры и проходы, выплеснулась в холл.

В прилегающей к залу комнатке, где арестованные дожидались суда, сидели Джин Эверт и Латур. Адвокат даже не пытался скрыть, насколько серьезно положение его подзащитного. Впрочем, и сам он выглядел так, словно провел бессонную ночь.

— Боюсь, сегодня нам придется несладко, — заранее предупредил он Латура. — Все эти улики против тебя, да еще то, что миссис Лакоста без колебаний тебя опознала. Полагаю, в этом случае судья Блейкли может сделать только одно. Так что готовься заранее к тому, что тебя водворят обратно в тюрьму и заставят дожидаться пересмотра и повторного слушания дела.

— Что поделаешь, — кивнул Латур. Сейчас он чувствовал себя куда лучше, чем вначале, когда его бросили за решетку. Слава Богу, по крайней мере, Ольга ему верит!

Впрочем, адвокат Джин Эверт отнюдь не питал радужных надежд на будущее.

— Надеюсь, благодаря твоему безупречному прошлому и боевым наградам мне хотя бы удастся заставить их усомниться в твоей виновности. Будем надеяться, тебя согласятся выпустить под залог. Но, если честно, Энди, боюсь, у меня ничего не выйдет. Конечно, я сделаю все, что смогу, но полной уверенности у меня нет.

— Но я не убивал Лакосту. И не прикасался к девушке!

— Да, мы оба это знаем. Но знать и иметь возможность доказать — это разные вещи. — Сунув в рот сигарету, Джин передал пачку Латуру. — Ладно, в конце концов, это просто предварительное слушание. И думаю, что наилучшей стратегией для нас будет приберечь все козыри до дня суда.

— Что за козыри?

— А два неудавшихся покушения на твою жизнь?

— Боюсь, я не совсем понимаю. О чем это ты?

И тут адвокат в нескольких словах объяснил, что собирается предпринять.

— Насколько мне представляется, этот "кто-то", кто твердо решил избавиться от тебя, после того, как две его попытки провалились, вполне вероятно, даже более чем вероятно, мог прошлой ночью проследить тебя до трейлера Лакосты, а потом намеренно пристрелить Жака и зверски изнасиловать девушку — и все это лишь с одной-единственной целью! Не догадываешься? Он твердо решил прикончить тебя, но на этот раз — руками представителей закона!

— Вчера, в камере, мне и самому вдруг пришла в голову эта мысль.

— Скажи, не сможешь ли ты припомнить еще что-то, какую-то деталь, которая может нам помочь?

— Нет, я уже все перебрал.

— У тебя нет никаких подозрений насчет того, кто бы это мог быть? Кто может хотеть твоей смерти, Энди?

— Понятия не имею.

— От твоей смерти кто-нибудь что-то выгадает?

— Ну, не напрямую.

— Ты имеешь в виду своего шурина?

— Да.

Отшвырнув в сторону окурок, Эверт тщательно растер его по полу носком элегантного белого ботинка.

— Похоже, я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Ольга на редкость привлекательная женщина. Чертовски привлекательная! — Поправив и без того, безупречный узел галстука, Эверт встал. — Ладно, поговорим об этом потом, когда будет время. Мне кажется, тут что-то есть. Но сейчас мне пора идти в зал заседаний. Да, ради всего святого, Энди, не забывай об одном.

— О чем?

— Запись твоих показаний на слушании будет позже представлена на суде. Поэтому, умоляю тебя, держи себя в руках. И самое главное, не дай прокурору вывести тебя из равновесия. Когда тебе зададут вопрос о том, признаешь ли ты себя виновным, просто скажи "нет" и остальное предоставь мне.

— Ты мой адвокат.

— Вот и помни об этом, идет?

Судебный пристав приоткрыл дверь, чтобы впустить Эверта, и на минуту высунул голову — спросить у клерка, сколько, по его мнению, пройдет времени, прежде чем суд удалится на совещание.

Воспользовавшись представившейся возможностью, остальные арестованные, будто волки, кинулись на Латура. Лицо и губы его моментально были разбиты в кровь. Тяжелый кулак рассек бровь.

— Ну, толкни меня, попробуй! Что, боишься? — неистовствовал Вилльер. — Только бы тебя отпустили под залог! Я молю Бога, чтобы они согласились! Вот потеха-то будет! Ребята мигом до тебя доберутся, вот увидишь! Как ты мог, подонок, сотворить такое с женщиной?! Интересно, как это понравилось бы твоей собственной жене? Или тебе ее показалось мало? Странно, а на вид она штучка что надо! И в постели, должно быть, горяча, или нет? А может, ты из тех, кому для полного счастья непременно нужно поиздеваться над бабой?

Латур отбивался изо всех сил, моля Бога, чтобы пристав, наконец, вернулся. Впрочем, тот не заставил себя ждать.

— О'кей, парни, а ну-ка, оставьте его! — рявкнул он. — Знаю, знаю, что вы испытываете. И все равно — держите кулаки при себе.

— Ладно, приятель, — проворчал один из арестованных, старик нефтяник, — мы и без тебя знаем, что нам нужно. Это дерево повыше да крепкая веревка в придачу!

Латур вытащил носовой платок и промокнул им разбитые, окровавленные губы. Нижняя бровь нестерпимо болела. Правый глаз распухал прямо на глазах. И все же, избитый, злой как черт, он не мог не чувствовать своеобразного комизма ситуации, в которой" вдруг очутился. Он был убежден, переспи он с Ритой сразу же, как только она дала ему понять, что согласна, — и ничего бы этого не было.

В зал суда его вызвали последним. Едва переступив порог, Латур почувствовал, как удушливая ненависть сидевших в зале захлестнула его, будто гигантская волна.

Он поискал глазами и почти тут же заметил Ольгу. Она сдержала слово — сидела в первом ряду, прямо за перилами, которые отделяли зрителей от присяжных.

Рядом с сестрой устроился Джорджи. Злорадная усмешка то и дело мелькала у него на лице. Латур прекрасно знал, что за мысли копошатся у него в голове. Если суд сочтет его виновным в обоих преступлениях — изнасиловании и убийстве, — ему отсюда не выйти. А это значит, что Ольга станет свободной и будет вольна вновь выйти замуж, на этот раз удачно, и остаток своей никчемной жизни Джорджи надеялся провести беззаботно, вытягивая из сестры деньги и развлекаясь за ее счет.

Забавно, вдруг подумал Латур, как на все это отреагировала сама Ольга. Назвала его мужем, потом поцеловала долгим поцелуем, и ей не было никакого дела, что его обвиняют в убийстве! Ей вообще было наплевать, убей он хоть с десяток человек, лишь бы муж оставался ей верен! Да, усмехнулся Латур, об этом стоит поразмышлять на досуге!

— Как арестованный оказался в подобном состоянии? — брюзгливо спросил судья Блейкли, взглянув на разбитое лицо подсудимого.

— Возникли кое-какие разногласия между ожидавшими своей очереди, — подмигнул Латур.

Наступила гробовая тишина. Слышен был только голос секретаря суда, который громко читал вслух выдвинутые против Латура обвинения.

— Подсудимый, признаете ли вы себя виновным? — спросил судья Блейкли.

— Нет, не признаю. Ни по одному пункту обвинения.

— Позвольте мне, — вмешался Эверт. — После того как обвинение представит имеющиеся в его распоряжении доказательства, я буду просить суд освободить обвиняемого под залог. Причина — вполне обоснованные сомнения в его виновности, а также его безупречное прошлое.

При этих словах в зале поднялся гневный ропот. Зрители в дальнем его конце приподнимались, вытягивали шеи, стараясь не пропустить ни единого слова дебатов. И без того битком набитое тесное помещение сейчас казалось еще меньше.

— Суд, — кислым тоном проговорил Блейкли, — будет рад рассмотреть такую возможность… в соответствующее время. Странно, однако, мистер Эверт. Вы ведь практикуете достаточно давно, чтобы хорошо знать, что в подобных случаях это едва ли допустимо.

— Да, сэр, — промямлил Эверт.

Любопытные в задних рядах, с шумом выдохнув, разом опустились на стулья. А окружной прокурор вызвал шерифа Белуша.

Пожилой человек старался придерживаться фактов. По его словам, утром минувшего дня один из его людей, который нес дежурство, Джек Прингл, сообщил, что в контору шерифа позвонил неизвестный и сообщил, что слышал выстрелы и пронзительные женские крики на прогалине возле дороги Биг-Бенд, там, где участок Лакосты. Прингл так и не смог уговорить звонившего назвать свое имя. После этого он немедленно позвонил шерифу, и тот вместе с первым помощником Мулленом и тем же Принглом поехал к прогалине. По прибытии они обнаружили самого хозяина фургона мертвым: две пули прошли навылет и задели сердце. Его молодая жена, избитая и вся в крови, обнаженная лежала на полу трейлера. На ее теле были обнаружены следы, свидетельствовавшие о том, что женщина была изнасилована. Когда она пришла в себя настолько, что могла говорить, она назвала имя Энди Латура и поклялась, что он и был тем самым человеком, который застрелил ее мужа и надругался над ней. Самого Латура обнаружили неподалеку от трейлера. Почти без сознания, он лежал привалившись спиной к колесу собственной машины. Тест на наличие алкоголя в крови показал, что он совершенно трезв. Арестованный и препровожденный в тюрьму, он тем не менее продолжал отрицать свою причастность к убийству и изнасилованию. Но оба выстрела были сделаны из его револьвера, а его значок помощника шерифа, отсутствовавший, когда его нашли, позже обнаружили зажатым в руке изнасилованной женщины.

В ходе допроса Латура он признал, что той ночью он действительно подъехал к трейлеру. По его словам, он только хотел убедиться, что с девушкой, которую он вечером доставил домой, все в порядке. Он рассказал, что постучал в дверь трейлера и назвал себя, после чего кто-то неизвестный оглушил его несколькими ударами дубинки по голове. Что произошло вслед за этим, он, по его словам, не имеет ни малейшего понятия.

Возмущенный ропот прокатился по залу.

Следующим для дачи показаний был вызван доктор Уокер. Он подтвердил, что Лакоста был уже мертв, когда его нашли. А потом детально перечислил все внутренние и внешние повреждения, обнаруженные им при обследовании изнасилованной женщины. И заверил суд, что она по-прежнему нуждается в больничном уходе.

Далее прокурор предъявил суду заверенные несколькими свидетелями показания самой потерпевшей, сделанные в больнице, и попросил секретаря зачитать их вслух. Показания имели форму вопросов и ответов.

— Назовите ваше имя.

— Миссис Жак Лакоста.

— Как вас зовут?

— Рита.

— Клянетесь ли вы говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог?

— Клянусь.

— Прошлой ночью вы проснулись оттого, что кто-то стучал в дверь трейлера, в котором жили вы с мужем?

— Да, сэр. Так оно и было.

— Вы смогли бы узнать человека, который вас разбудил?

— Да, смогла. Это был Энди Латур, помощник шерифа.

— В какое время это случилось?

— Около двух часов ночи.

— Было еще темно?

— Совсем темно.

— Тогда как же вы можете быть уверены, что постучавший к вам человек и в самом деле Энди Латур?

— Он сам назвал свое имя. А потом посветил себе в лицо карманным фонариком.

— Прежде вам уже случалось встречаться с помощником шерифа Латуром?

— Да, сэр.

— Когда это было?

— Накануне вечером. То есть незадолго до этого. Мой муж выпил лишнего, почувствовал себя плохо, и мистер Латур предложил отвезти нас домой.

— После того как он вас привез, он заходил в трейлер?

— Да, сэр. Мы выпили по чашке кофе.

— Только вы и помощник шерифа Латур? Вдвоем?

— Да, сэр.

— В тот вечер он не пытался приставать к вам? Может быть, он вел себя недостойно?

— Нет, сэр. Он держался как самый настоящий джентльмен. Даже когда я рассказала ему, как несчастлива в семейной жизни, потому что муж постоянно пьет и… и из-за разницы в нашем возрасте, мистер Латур не сделал ни малейшей попытки воспользоваться моей откровенностью.

* * *

Латуру оставалось только порадоваться, что первое впечатление, которое он составил о девушке, его не обмануло. Рита и в самом деле оказалась славной малышкой. Она вовсе не пыталась накинуть веревку ему на шею. Судя по всему, девушка искренне обманывалась на его счет. Скорее всего, она описывала трагедию, происшедшую в трейлере так, как видела ее сама. Секретарь суда между тем продолжал:

— Понятно. А теперь давайте вернемся к тому, что произошло позже, в два часа ночи. Вы продолжаете утверждать, что проснулись оттого, что помощник шерифа Латур стучал в дверь трейлера?

— Да, сэр.

— Что ему было нужно?

— Он попросил, чтобы я отперла дверь и впустила его.

— Он объяснил, для чего ему это?

— Да, сэр. Он сказал, что ему нужно срочно поговорить с моим мужем.

* * *

В зале снова поднялся шум — казалось, все собравшиеся вдруг разом вздохнули. Судья Блейкли сердито постучал по столу молотком. Секретарь суда откашлялся и продолжил чтение:

— Вы впустили его?

— Нет, сэр. Было очень жарко, поэтому я улеглась спать без рубашки. Спала я на диванчике в передней комнате. Поэтому я встала и накинула на себя пеньюар.

— И что же случилось потом?

— Он постучал снова, уже громче. Стук разбудил мужа, и он вышел из комнаты, где спал.

— Продолжайте.

— А мистер Латур открыл дверь трейлера и вошел. Жак принялся ругаться, и тут прогремели два выстрела. Все случилось очень быстро. Я помню, как он схватил меня и разорвал на мне одежду, а потом швырнул на пол и попытался овладеть мной.

— Вы сопротивлялись?

— Я умоляла его отпустить меня.

— Он говорил что-нибудь?

— Нет, ничего. Мне показалось, он сошел с ума. Он… он делал такие ужасные вещи… руками… и целовал меня… это было ужасно! Каждый раз, когда я пыталась вырваться, он бил меня кулаками и… и силой заставлял терпеть все это!

— А ваш муж в это время мертвый лежал на полу?

— Да, сэр.

— Хорошо. А перед тем, — как это случилось, миссис Лакоста, вы ничего не слышали? Скажем, какие-то звуки? Свидетельствующие о том, что перед трейлером происходит борьба?

— Нет, сэр. Не слышала.

— Может, там был кто-то еще, кроме Латура?

— Нет, сэр.

— И вы готовы поклясться всем, что для вас свято, что человеком, который застрелил вашего мужа, а потом надругался над вами, был именно помощник шерифа Латур? Можете ли вы поклясться, что узнали его, и это несмотря на то, что, по вашим собственным словам, в трейлере было темно и вы не видели его лица?

— Да, сэр. Клянусь.

* * *

Стояла мертвая тишина, когда секретарь суда закончил читать показания вдовы и, свернув листки, передал их окружному прокурору.

Судья Блейкли бросил взгляд в сторону Джина Эверта:

— Хотите ли вы, как защитник подозреваемого, что-нибудь сказать? Может быть, у вас есть какие-нибудь сомнения? Или просьбы?

Эверт в это время склонился к уху Латура.

— Не нравится мне, как они настроены, — прошептал он. — Не думаю, что у нас есть основания просить, чтобы тебя выпустили под залог. Полагаю, будет куда безопаснее для тебя же самого побыть пока в тюрьме, а я в это время попробую собрать доказательства, чтобы подтвердить твои слова.

— Делай, как считаешь нужным, — ответил Латур.

Адвокат поднялся:

— Нет, ваша честь, ни сомнений, ни просьб. В свете вышеизложенного я считаю необходимым отозвать свою просьбу об освобождении обвиняемого под залог.

— Тогда на основании приведенных показаний и всех собранных в ходе дознания улик я считаю, что обвиняемый должен предстать перед судом по обвинению в убийстве мистера Жака Лакосты и зверском изнасиловании его жены.

Зал суда будто взорвался — шумом, криками, свистом. Чуть ли не впервые зрители были удовлетворены решением судьи.

— Арестованный по-прежнему остается в тюрьме.

Латур поднялся и в упор посмотрел на Ольгу. Побледнев, она сидела, зажав ладонью рот, как будто боялась расплакаться, а злобная улыбка на лице Джорджи стала еще шире.

За спиной Латура стоял Джин Эверт.

Судья Блейкли хмуро посмотрел на Латура, потом перевел взгляд на Эверта:

— Как защитник обвиняемого, вы можете потребовать дальнейшего расследования или, если угодно, вызвать в суд любых свидетелей, которые могли бы подтвердить слова подзащитного. А до этого я передаю подозреваемого в руки шерифа с условием содержания в тюрьме Френч-Байю вплоть до того дня, когда состоится суд. А теперь слушаю вас, адвокат. У вас есть какие-нибудь просьбы? — повторил он.

— Нет, ваша честь, — адресуясь к суду, произнес Эверт. В голосе его прозвучало нескрываемое презрение. — Поскольку это всего лишь предварительное слушание, а только суд вправе выносить свое решение, когда речь идет о столь серьезном обвинении, которое выдвинуто против моего клиента, я подожду. Я, как и любой адвокат на моем месте, считаю своего подзащитного невиновным, предъявленные ему обвинения — ложными и ошибочными. Но в настоящий момент не считаю нужным что-либо предпринимать.

Высокомерный тон этого заявления задел самолюбие толпы. Ропот среди взволнованных зрителей стал еще громче, послышались возмущенные выкрики.

Латур хорошо понимал, что творится в их головах. И он сам, и Джин были отпрысками старинных, уважаемых семей, принадлежавших к сливкам местного общества, со связями в самых высоких политических кругах. Никто не сомневался, что будут задействованы все рычаги, чтобы вытащить его на свободу. Он даже пожалел, что старина Джин держался так вызывающе высокомерно. В конце концов, нет ничего страшнее возмущенной толпы. А сейчас в сгустившейся атмосфере Френч-Байю явственно попахивало судом Линча.

— В таком случае, — произнес судья Блейкли, — суд передает задержанного под опеку шерифа для содержания под стражей в тюрьме города Френч-Байю до того времени, как будет объявлен день суда по обвинению в убийстве и изнасиловании.

Шериф Белуш тронул Латура за локоть:

— О'кей, пошли наверх, Энди! Похоже, на сегодня твои испытания закончились.

— Похоже, — согласился Латур.

Глава 13

Наконец он остался один. Если не считать шарканья и плеска воды, когда уборщик возил шваброй по полу возле его камеры, он был совершенно один. И знал, что ни единая живая душа не появится здесь до позднего вечера.

Латур заметался из угла в угол. Вспомнив, как его едва не растерзали еще до суда и как потом толпа в зале суда криками и улюлюканьем встретила решение судьи, он понял, что в этом городе все, от мала до велика, разве что кроме Ольги да еще Джина Эверта, твердо уверены в его виновности.

И суд над ним станет таким же фарсом, как и предварительное слушание. Все — и показания свидетелей, и улики — все против него, а следовательно, у него не осталось ни единого шанса доказать свою непричастность к убийству.

Обе пули были выпущены из его револьвера. Экспертиза неминуемо подтвердит, что именно эти пули оборвали жизнь Жака Лакосты. Его самого нашли, можно сказать, на месте преступления. Шериф Белуш, Муллен и Прингл это подтвердят. А доктор Уокер и медсестра засвидетельствуют изнасилование, а также и тот факт, что его звезда помощника шерифа была найдена зажатой в руке несчастной, — яркое свидетельство того, что она отчаянно сопротивлялась.

А потом Рита, бледная после выпавших на ее долю испытаний, но от этого еще более хрупкая и трогательная, предстанет перед судом для того, чтобы дать показания, и в мельчайших деталях расскажет о том, как все произошло в ту злосчастную ночь. Когда ее попросят назвать имя того, кто надругался над ней, она назовет его.

А спустя несколько недель или месяцев, это уж как получится, после того, как Джин Эверт испробует все возможные способы отсрочить приговор, Ольга станет свободной. И все закончится. Обжигающий удар током, потом несколько страшных минут, когда отчаянно сопротивляющееся тело задергается в последний раз, пытаясь оборвать путы, и прощай, Френч-Байю! Святой Петр с ключами радостно встретит его у райских врат.

Если, конечно, его не линчуют еще раньше.

Латур пытался заставить себя думать. И не мог. Хотя прекрасно знал, что просто не имеет права предаваться отчаянию. Может быть, это его последний шанс разобраться, наконец, что или кто стоит за всей этой, поистине дикой историей.

Само собой, тот, кто хладнокровно пристрелил Лакосту и зверски надругался над Ритой, чтобы потом повесить все на него, Латура, был обычный человек из плоти и крови. Скорее всего, это кто-то из местных — кто-то, кто готов пойти на что угодно, лишь бы избавиться от него. И теперь им с Джином Эвертом придется выяснять, кто же он, этот ублюдок.

В коридоре послышались шаги, громыхнул замок камеры, и на пороге выросла массивная фигура шерифа Белуша. Сейчас он выглядел куда старше, чем в зале суда.

— Как ты тут, Энди? — спросил он. Латур пожал плечами:

— Неплохо, насколько это вообще возможно. В конце концов, Блейкли повел себя именно так, как и следовало от него ожидать.

Устроившись на краю топчана, шериф вытащил из кармана бутылку с виски.

— Да уж, посадить тебя на скамью подсудимых — как раз то, на что он только и способен, наш судья. — Глотнув, он протянул бутылку Латуру. — Подумал, может, это поможет тебе скоротать время.

— Спасибо, — Латур взял бутылку, — не ожидал. Только вот как насчет того, чтобы снабжать арестованного виски? Кажется, это немного противозаконно, верно, шериф?

Седовласый мужчина пожал плечами:

— Слава Богу, не только это, парень. Если следовать букве закона, так девять десятых моих людей, да и меня самого в том числе, следовало бы запереть рядом с тобой, ведь так?

Латур поднес бутылку к губам, сделал глоток и выжидательно посмотрел на шерифа. Он ждал, что Белуш все-таки скажет об истинной цели своего прихода, Но тот явно не торопился. Однако, помолчав немного, он, наконец, заговорил.

— Боюсь, неважный из меня получился шериф, — с трудом выдавил он из себя. — По крайней мере, так стало в последнее время, точнее, с того самого момента, как в наших местах нашли нефть. Уж слишком я старался не упустить своего, вот так все и получилось. Теперь, однако, с этим покончено. Мы с Томом так решили. Еще пара часов, и сюда со всей страны слетятся репортеры, станут шнырять вокруг да около и совать всюду свой нос. Вряд ли кто захочет пропустить судебное заседание, ведь ты у нас теперь знаменитость. — Сунув в рот сигару, шериф покатал ее в зубах, наслаждаясь пряным ароматом дорогого табака. — Но как только эта свора пронюхает, что у нас за город, вмиг забудут про тебя, парень. Станут взахлеб описывать то, что здесь творится. Сколько веревочке ни виться, а конец один, и мы с Томом отлично это знаем.

Латур молча ждал, что последует дальше. Белуш прикурил сигару и глубоко затянулся.

— Если честно, то я не жалею! Когда-нибудь это все равно должно было случиться. И хочешь — верь, хочешь — не верь, но за все тридцать пять лет, пока я был шерифом, я ни разу не сделал ничего такого, чего бы мог теперь стыдиться.

— Я вам верю.

Белуш взъерошил седоватую шевелюру.

— Но я пришел не для того, чтобы все это тебе рассказывать. Знаешь, ведь я знал твоего отца, Энди. И отца твоего отца тоже! Ты, можно сказать, вырос у меня на глазах. Я помню, как ты отправился воевать. И был свидетелем того, как ты вернулся. Поэтому и пришел сейчас, пришел, чтобы сказать, что, несмотря на все улики, которые сегодня были выдвинуты против тебя, несмотря ни на что, я не верю, что ты прикончил Лакосту. Да и того, другого, ты не мог сделать! Боже правый, ведь ее мужа только что застрелили у нее на глазах, он, можно сказать, упал на нее, кругом темнота, и это при том, что последнее, что она слышала, был Твой голос. Естественно, девчонка решила, что все это твоих рук дело.

Латур шумно вздохнул:

— Спасибо, огромное вам спасибо, шериф!

Белуш страдальчески сморщился:

— Но с другой стороны, каждый второй, да что там, почти все уверены, что ты и есть тот подонок, который всадил две пули в грудь Жаку Лакосте.

— Я не делал этого!

— Может быть, и так. Однако доказать это будет нелегко. Можно задать тебе один личный вопрос?

— Конечно.

— Скажи, Энди, вы ведь с миссис Лакостой вроде бы поладили? И неплохо. Я хочу сказать…

Латур догадывался, что это будет за вопрос. Впрочем, учитывая сложившиеся обстоятельства, этого следовало ожидать.

— Да, — кивнул он, — но когда я подошел к трейлеру Лакосты, то меньше всего думал о том, чтобы переспать с Ритой. Уверяю вас, я бы не стал делать этого, даже если бы она сама бросилась мне на шею.

Казалось, шериф был доволен.

— Ну хорошо. На твоем месте я бы убедил Джина Эверта сделать на это особый упор. И если нужно, вызвал бы даже твою жену как свидетеля. В конце концов, она дьявольски хороша собой, а на судейских это произведет хорошее впечатление, будь уверен. — И, подумав, добавил: — Да, кстати, Джин вдруг позвонил как раз перед тем, как я собрался к тебе. Просил предупредить, что может задержаться, и уверял, что приедет сразу же, как только сможет.

— Ничего, — мрачно пошутил Латур, — я-то ведь никуда не денусь.

— Но самое главное, из-за чего я пришел, Энди…

— Да?

— Ты ведь знаешь наш Френч-Байю. Поползли разные слухи, точнее, люди болтают всякое в барах да и просто на улицах. И мне это здорово не нравится. Вся эта болтовня о петлях, да о веревках, да еще о том, как в прежние времена тут разбирались с убийцами.

— Понятно.

— Более того! Кто-то явно их всех подзуживает. Уж слишком много виски, да еще на дармовщинку, ставится в барах. А поскольку миссис Лакосту не только изнасиловали, но еще и зверски избили, то начали поговаривать, что ты и есть тот самый парень, кто надругался и над теми четырьмя бедняжками и которого мы тогда так и не нашли.

— Вот даже как?

— Поэтому-то мы с Томом сегодня утром поговорили с судьей. Если начнется заваруха, вряд ли этот курятник долго продержится, верно? Разнести его — пара пустяков. Так что, если не возражаешь, мы перевезем тебя в новую окружную тюрьму.

Латур задумался. Все сказанное шерифом он давно знал и сам. Стены местной тюрьмы могли удержать заключенного, но выдержать нападение шайки негодяев было им не под силу. И все же, даже несмотря на это, он предпочел бы остаться во Френч-Байю. По крайней мере для того, чтобы быть поближе к Ольге и своему адвокату.

— Спасибо огромное, шериф. Но, если вы не возражаете, я бы предпочел рискнуть и попытать счастья здесь, у нас.

Поднявшись на ноги, Белуш задумчиво взвесил на руке тяжелую кобуру.

— Между нами, я и сам не верю, что до этого дойдет, но решил тебя предупредить, Энди. Тут уж тебе самому решать, как поступить. Сам знаешь, как это бывает: ребята перепьются и начнут буянить. Но что бы там обо мне ни говорили, такого еще не случалось, чтобы я не смог защитить арестованного. Так что верь мне, Энди. Да, конечно, я не святой и за душой у меня хватает грехов. Но в одном ты можешь быть уверен: если шайка пьяных ублюдков задумает вытащить тебя отсюда, чтобы вздернуть без суда и следствия, для этого им придется перешагнуть через мой труп.

Латур скосил глаза и заметил, как заходили желваки на скулах у шерифа. Да, с невольным уважением подумал он, что бы там ни было, но Белуш — настоящий мужчина!

— Я верю вам. Одну минуту, шериф!

Белуш, уже взявшийся было за ручку двери, обернулся:

— Что такое?

— Это насчет тех двух попыток прикончить меня. Может быть, парень, который хотел от меня избавиться, и прикончил потом Лакосту? А заодно и надругался над Ритой.

— Мы уже это поняли, — кивнул Белуш. — Как только рассвело, Том отправился к той самой прогалине, про которую ты говорил. Так вот, он потом сказал, что ты угадал точь-в-точь, — кто-то и впрямь провел чертовски много времени, подкарауливая тебя там. К тому времени мы с Томом как-то уже свыклись с мыслью, чем вся эта история угрожает нам, и принялись кумекать. В конце концов пришли к выводу, что Жак непременно должен был видеть этого стрелявшего. Скорее всего, он его даже узнал, так что мерзавцу ничего не оставалось, как вернуться прошлой ночью и заткнуть старику рот. Навсегда. А то, что случилось потом, может быть, было неожиданностью для него самого. Мне не раз приходилось слышать, что такое случается. Знаешь, желание убить или сотворить нечто ужасное может накатить неожиданно, что называется, кровь ударит в голову, и все. Только нормальным этого парня вряд ли назовешь. Верно?

— Самый настоящий садист!

— Точно.

Заперев камеру, Белуш вернулся в свой офис.

На душе у Латура немного полегчало. Нечистый на руку и не всегда трезвый старик шериф оказался настоящим человеком. Да, вероятно, прошли времена, когда он был отличным шерифом. Но сейчас Латур был просто счастлив, что он на его стороне.

Да и к тому же Латур знал, что шериф всегда верен своему слову. Как он пообещал, так и будет. Если в городе и найдутся желающие расправиться с ним, которые не остановятся перед тем, чтобы приступом взять тюрьму, то они и в самом деле смогут добраться до него, только перешагнув через тело шерифа Белуша.

Глава 14

Утро тянулось бесконечно.

Люди шерифа приходили и уходили. Занимаясь своими делами, они искоса поглядывали на него, но заговорить, казалось, почему-то не решались. Было четверть первого, когда в коридоре появился Муллен.

— Твоя женушка хочет тебя видеть, Энди. Не поленилась принести еще одну корзинку с едой. О чем она думает, хотел бы я знать? Или, может, у них там, в Китае — или откуда она там, из Малайи? — считают, что арестованных не принято кормить?!

— Принято, только чтобы они не умерли с голоду.

— Н-да, об этом мы не подумали. Ну, как дела?

Латуру этот вопрос уже начал немного надоедать.

— Прекрасно, — раздраженно буркнул он. — Только что вернулся с рыбалки. Клев обалденный! Форель просто сама вешается на крючок! Наловил дюжины две, а потом одна мерзавка весом фунтов двадцать оборвала леску и ушла!

Муллен щелчком сдвинул шляпу на затылок и придвинул к решетке лицо.

— Все такой же весельчак! — фыркнул он. — Ну а теперь хватит валять дурака! Хватит про свои удочки, лучше послушай, что я скажу. Потому что, держу пари, тебе это вряд ли придется по вкусу!

Латур стиснул в руках прутья решетки.

— Ну, что я еще там натворил?

— Ничего нового. Старик говорил тебе, что я с самого утра первым делом отправился поглядеть на ту прогалину, о которой ты толковал?

— Говорил.

— Так вот, кое в чем твой рассказ подтверждается, а в чем-то нет. Я обнаружил смятые кусты как раз там, где ты и сказал. Тот, кто поджидал тебя, должен был притаиться именно там, подкарауливая, пока ты будешь возвращаться в город с Лантом Тернером. И если он существует, этот убийца, то носит ботинки размера девять с половиной. Точь-в-точь как ты, Энди!

— Да ну?!

— Так что он вполне мог быть и твоего роста. Если, конечно, действительно был.

— Послушай, я что-то так и не понял, ты-то сам на чьей стороне?

— Черт его знает, — смущенно признался Муллен. — Сам не пойму. По мне, ясно как Божий день, что тебя подставили, а через минуту я уже в этом сомневаюсь. Да и потом, существует еще такая подозрительная вещь, как найденные нами отпечатки пальцев.

— И что с ними не так?

— Джек и я все утро, можно сказать, на карачках облазили трейлер, снимая отпечатки. Их оказалось только три вида, точнее, принадлежали они троим разным людям: Лакосте, его жене и… тебе, Энди.

— Но я ведь и не скрывал, что был в трейлере! Только раньше, вот и все! Когда привез их обоих.

— Да, помню. Как раз тогда эта рыжеволосая крошка и напоила тебя кофе, верно?

— Так оно и есть.

— Ты уже тогда положил на нее глаз?

— Да нет, не совсем так.

— А что тогда?

— Видишь ли, она почти сразу же принялась намекать, что, дескать, не слишком-то счастлива с Лакостой. Точнее, девчонка ясно дала понять, что ее престарелый муженек — обычный импотент.

— То есть ты это выслушал и… ничего?

— Ничего.

— А почему?

— Хотел поразмыслить хорошенько.

— Ну, значит, ты поразмыслил и решил вернуться? А девчонка возьми да и передумай! И вот пришлось тебе поучить ее уму-разуму. Так ведь все было, Энди?

Руки Латура разжались, и он бессильно опустился на кровать.

— Если ты и впрямь считаешь, что все случилось именно так, то пропади ты пропадом, Том!

— Ладно, ладно, скоро пропаду! Но как все же быть с этим непонятным фактиком, а? Почему в трейлере отпечатки всего лишь вас троих?

— Может быть, на нем были перчатки? Тонкие резиновые перчатки, вроде тех, что носят хирурги?

Муллен прикурил и задумчиво выпустил дым.

— Знаешь, Энди, а ведь в этом что-то есть! Может быть, именно поэтому он не оставил ни единого отпечатка на колесе твоей машины, когда загонял ее задом в болото?

Всю апатию Латура как ветром сдуло. И вдруг ему пришло в голову еще кое-что.

— Послушай-ка, Муллен…

— Да?

— В ее левой руке доктор нашел мой значок. Верно?

— И что же?

— Но ведь если она сорвала его с моей рубашки, пока отбивалась, то он должен был бы быть зажат не в левой, а в правой руке. Как ты думаешь?

Муллен немного подумал.

— Да-а, догадываюсь, о чем ты думаешь. Тот парень, что оглушил тебя, мог сунуть ей его в руку уже после того, как крошка потеряла сознание от боли. Неужто же кто-то ненавидит тебя до такой степени?

— Хотел бы я знать, кто этот ублюдок! А Рита, она по-прежнему уверена, что это был я?

— Ты же слышал ее показания. Девчонка поклялась, что; выступит на суде главным свидетелем обвинения, чего бы ей это ни стоило.

— А ты сам что об этом думаешь?

— Ну, как тебе сказать? Старик за тебя горой. Сказал, что верит каждому твоему слову. А я… черт его знает. Сам не понимаю. И тому есть несколько причин. Твой собственный шурин, к примеру. Вернее, то, что он мне рассказал. Я уже успел с ним поговорить. По его словам, вы с женой в последнее время не очень-то ладили друг с другом.

— А что говорит Ольга?

— Ничего. Вообще ничего, так, произнесла несколько ничего не значащих слов. Правда, у меня сложилось впечатление, что у нее на родине, по крайней мере в тех кругах, в которых она вращалась, прежде чем стать твоей женой, обсуждать отношения между супругами вообще не принято.

— Что-то вроде этого. Да и я этого, признаться, не люблю. Могу сказать только одно: когда я вышел из дому, то был полностью удовлетворен. И мне не было никакой нужды кидаться на Риту.

Муллен высказался по этому поводу еще категоричнее, чем шериф Белуш:

— Тогда пусть Джин Эверт вызовет твою жену как свидетеля и заставит ее все это подтвердить! И если они поверят ей, то признают тебя невиновным в ту же минуту! Господи ты Боже мой, имея в постели такую красотку, надо быть полным идиотом, чтобы заглядываться на кого-то еще! — Высказавшись, Муллен повернулся к выходу. — Ладно, пока. Завтра постараюсь заглянуть!

— Почему завтра?

— Собираюсь смотаться в Пончатулу.

— Зачем?

— Хочу полюбопытствовать, что за репутация была у этой дамочки, пока она еще не стала миссис Лакостой. Пока что у меня нет ни малейшего понятия, с чего бы ей вздумалось с таким усердием подталкивать тебя к электрическому стулу. Но когда имеешь дело с женщиной, всякое возможно, сам знаешь.

— Ты едешь один?

— Нет, Джек вызвался съездить со мной. Так мы вернемся куда быстрее. Идея, честно говоря, Джина Эверта, но мне она пришлась по душе.

На лице Латура отразилось неподдельное изумление.

— Знаешь, а не слишком ли ты усердствуешь, особенно для человека, который еще сам не решил, во что ему верить?

Сняв шляпу, Муллен утер вспотевший лоб.

— Может, ты и прав, — признался он. — Я ведь в общем-то не стыдливая лилия, сам знаешь. Но в одном могу поклясться — упрятать за решетку невинного человека никогда еще не старался. Если это ты прикончил Лакосту и позабавился с его бабенкой, то я первый буду рад, когда тебя посадят на электрический стул. Даже предложу свои услуги, если понадобится включить рубильник. Но сейчас, даже несмотря на показания миссис Лакосты, а к ним вроде бы не придерешься, все равно сдается мне, что-то тут нечисто. Ну и поскольку, вероятнее всего, это последнее дело, над которым нам со стариком придется работать вместе, мы решили во что бы то ни стало докопаться до истины.

— А с чего ты взял, Муллен, что это — ваше последнее дело?

— Эх, парень, да ведь сейчас на улице Лаффит больше репортеров, чем пьяниц. И с каждой минутой их становится все больше. Приехали даже телевизионщики из Си-би-эс, что из Нового Орлеана воткнули свою камеру прямо напротив заведения Эми, представляешь?! Я-то сам не видел, но только что звонила жена Тодда Келли, она и рассказала. Похоже, бабенка все утро проторчала у телевизора — заявила, что просто не понимает, что это за город, в котором она прожила всю жизнь! А потом объяснила, что парень, который вел репортаж, назвал нас новым Финиксом из Луизианы да еще подтвердил это фотографиями! Забавная штука жизнь, верно? Когда мы с ног сбиваемся, чтобы обелить невиновного, в нас тычут пальцами все, кому не лень!

— Интересно, как это скажется на ребятах из Батон-Руж?

Муллен снова нахлобучил шляпу на голову.

— Сам знаешь. К тому времени как мы с Джеком вернемся из Пончатулы, в кабинете старика станут орудовать люди из конторы окружного прокурора. Ну что ж, зато можно порадоваться хотя бы тому, что мы за последние годы нарушили столько всяких законов, что ему предстоит изрядно попотеть, прежде чем решить, что на нас повесить. Ладно, будь что будет! До завтра, Энди.

Муллен зашагал по коридору. Минутой позже по цементному полу звонко процокали женские каблучки. И с той же самой корзиной в руках появилась Ольга в сопровождении Де ла Ронды. Ухватившись за решетку, она с тревогой вглядывалась в лицо мужа.

— Ваша супруга решила принести вам ленч, — объявил помощник шерифа, отпирая дверь. — Шериф сказал, чтобы я ее впустил. Только вот с какой стати? — недовольно проворчал он.

Передав корзинку Латуру, Ольга осторожно присела на самый краешек топчана.

— Спасибо. — И улыбнулась Де ла Ронде сияющей улыбкой. — Вы были так добры.

Пожав плечами, помощник шерифа удалился. Ольга повернулась к Латуру:

— На этот раз завтрак поплотнее. Времени было немного больше.

Латур уселся возле нее и приподнял с корзины крышку. Здесь были горячие, только что испеченные бисквиты, посыпанные сахарной пудрой, и жареный цыпленок с аппетитно хрустящей корочкой. Латур вдруг почувствовал зверский голод. Ему со вчерашнего дня не удавалось поесть по-человечески. И он принялся уписывать за обе щеки принесенное Ольгой, даже не замечая, что заедает куриную ножку или грудку пирожками со сладким картофелем.

— Тебе вовсе не обязательно таскать мне еду, милая. В нашей стране заключенным не дадут умереть с голоду, кормят.

— Но ведь не такой же вкуснятиной?

— Конечно! Ничего похожего!

Латур продолжал поглощать все, что она принесла. А про себя думал: нет худа без добра. По крайней мере, есть во всем этом хоть что-то хорошее: наконец-то они с Ольгой стали ближе. Ближе, чем когда-либо за те два года, которые прожили вместе. И разговаривать стало куда легче.

— Как тебе понравилось предварительное слушание? — спросил он.

— Впечатляюще, — отозвалась она честно. — Особенно когда этот человек стал читать, как девушка описывала все, что ты с ней делал.

— Прости. Мне очень жаль, что тебе все это пришлось выслушать.

— Мне было так стыдно.

— Но она просто ошиблась! Я не делал этого. Поверь!

Но Ольга все еще колебалась:

— Так ты и раньше мне говорил. Но если ты не виновен, почему тебя не выпустили?

— Потому что меня еще будут судить.

— За что?! За убийство старика? Или за то, что ты якобы сделал с этой бедняжкой?

— За все вместе. Ничего не поделаешь — таков закон.

— Но почему мистер Эверт не убедил их, что ты тут ни при чем?

Латур попытался объяснить:

— Адвокат сделал, что мог. Заявил о том, что я не виновен.

Ольга упрямо покачала головой:

— Не понимаю. Мистер Эверт — он ведь твой защитник, так? И имеет право обращаться к судье, верно?

— Да.

— Тогда почему он утром не заявил, что ты не мог сделать ничего подобного?!

— Он прямо так и сказал;

— Вовсе нет. Все, что он сделал, — это сказал речь, после которой люди возненавидели тебя еще больше. Я сидела в зале. Я чувствовала, как эта ненависть обжигает меня! Почему он не мог сказать им всем, что эта девчонка тебе вовсе не нужна, потому что ты был со мной!

— Во-первых, потому, что я ему этого не сказал.

— Тебе было стыдно признаться, что ты занимался любовью с собственной женой?!

Брови Латура поползли вверх.

— Конечно же нет! Но если ты сама этого хочешь, я могу попросить его вызвать тебя как свидетеля. И ты сама расскажешь суду о том, что случилось перед тем, как я ушел.

— Зачем тебе вообще понадобилось туда идти?

— Хотел убедиться, что с девушкой все в порядке.

— Ты Эверту об этом говорил?

— Говорил.

— Тогда почему он не сказал об этом судье?

— Потому что это всего-навсего предварительное слушание. Джин Эверт решил, что будет лучше пока поберечь силы.

— Силы?!

— Ну, я имею в виду мою версию того, что случилось.

— То есть пусть пока думают что хотят? То же самое, что и все в городе?

— И что же думают в городе?

— Что ты и есть тот человек, который надругался над тремя девушками и которого так и не нашли после совершения преступления.

У Латура разом пропал аппетит.

— Где ты это услышала, Ольга?

— Джорджи сказал, а он сам узнал, когда был в баре.

— С него станется!

— Но ведь это не правда?

— Конечно нет.

— То есть тебе не за что краснеть? — продолжала допытываться Ольга.

— Нет.

— Тогда почему сам не скажешь им в лицо? Почему не кричишь об этом всем и каждому? Почему позволяешь всем продолжать думать то, что им вбивают в голову?

— Я так и сделал, заявил, что не виновен.

Ольга покачала головой:

— Это не одно и то же! Тот, кому нечего стыдиться, на весь мир кричит о том, что не виновен!

В том, что она говорила, была своя логика. И Латур готов был с этим согласиться.

— Может, я был не прав. Может, было бы лучше сразу объяснить, как все было на самом деле… Но ведь так мне посоветовал Джин.

Ольга озабоченно облизала губы.

— Он ведь твой друг, да?

— Близкий друг.

Она уже открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала. Вместо этого чисто по-женски вернулась к тому, что с самого начала не давало ей покоя.

— А те девушки, которых изнасиловали раньше?…

— И что же?

— Это ведь не ты?

— Нет.

— Ты клянешься?

— Клянусь.

Практичная как всегда, Ольга слегка пожала плечами:

— Конечно, к тому же, если бы тебе просто нужна была женщина, ты бы чаще спал со мной, ведь правда?

Оставалось надеяться, что дежурившему Де ла Ронде не придет в голову подслушивать. Смутившись, Латур хрустнул пальцами. Что ей ответить?! Что он слишком горд для того, чтобы ждать ее ласки, как милости? Что каждый раз, когда они были близки, он корчился потом от стыда, чувствуя ее презрение? Да разве могло быть по-другому? Что, кроме презрения, могла Ольга испытывать к мужу, грубо настаивавшему на своих супружеских правах даже после того, как все его обещания оказались фальшивыми?

— Это трудно объяснить, — с трудом пробормотал он.

— Но ведь так оно и должно быть. — Ольга понизила голос. — Или я чего-то не понимаю? Разве я когда-нибудь отказывала тебе?

— Нет.

— А прошлой ночью?

— Нет, — вынужден был признаться Латур. И сделал неуклюжую попытку объяснить, что он чувствовал. — Это было замечательно.

И вдруг увидел, как глаза Ольги заволокло слезами. Прозрачные капли повисли на ресницах и потекли по щекам.

— Так почему же ты мне об этом не сказал? Почему просто встал, оделся и ушел, а ведь была ночь? Джорджи сказал, что на это может быть только одна причина!

— И какая же?

— Что тебе просто на меня наплевать, что ты уже жалеешь, что женился на мне. Что ты попросту используешь меня, когда под рукой нет других женщин!

— Но это не так! — возмутился Латур. — У меня нет никого, кроме тебя!

— И я должна этому поверить?!

— Ты должна верить мне, милая, — тихо сказал он и замер, потрясенный, вдруг сообразив, что чуть ли не впервые за последние годы назвал ее так Она всегда была для него просто Ольгой. — Так оно и есть, любовь моя. Я…

Он протянул к ней руки, но она оттолкнула его. Вскочив, Ольга молча смотрела ему в глаза. Одно мгновение ему казалось, что сейчас она ударит его.

— Ну да, теперь я для тебя и милая и любимая! Долго же пришлось ждать, пока ты соберешься меня так назвать! И где, Господи ты Боже мой! В тюрьме! Перед судом за убийство и изнасилование!

— Говорю же тебе, я не убивал Лакосту! И жену его пальцем не тронул!

— А мне все равно, — выпалила Ольга. — Если хочешь знать, я вообще об этом не думаю. И мне нет дела до того, в чем тебя обвиняют. — Она уже почти кричала. — Я не могу забыть о том, что ты сделал со мной, с нами обоими!

Латур снова потянулся к ней, чтобы обнять, успокоить, и снова она отпрянула в сторону.

— Нет, — холодно процедила Ольга. — Прошу тебя, не дотрагивайся до меня! Может быть, верная и преданная жена и должна так поступать, но ведь я тоже человек! И имею право вести себя как нормальная женщина!

Она круто повернулась и вышла из камеры. Ее каблучки звонко простучали по коридору.

Латур провожал ее взглядом, пока она, не обернувшись, не исчезла за тяжелой металлической дверью, которую предупредительно распахнул перед ней Де ла Ронда. Потом устало присел на край кровати и невидящим взглядом уставился сквозь решетку.

Если он правильно угадал причину гнева и обиды жены, значит, он еще больший осел, чем покойный Лакоста, подумал Латур.

И что самое обидное — из-за его глупости они напрасно потеряли целых два года.

Глава 15

Солнце постепенно клонилось к закату, и по земле протянулись вечерние тени. Ольга не принесла ему поужинать, и Латуру пришлось довольствоваться тюремной баландой. Он с трудом прожевал жесткий, как подошва, кусок мяса, заедая его неизбежной безвкусной овсянкой. Потом заставил себя выпить жидкий, простывший кофе. Кусок не лез ему в горло, но он заставлял себя глотать, и не потому, что был голоден, а твердо намереваясь сохранить свои силы.

Может быть, еще придет время, когда они ему понадобятся.

Если его не обманывали предчувствия, с наступлением ночи толпа желающих расправиться с ним без суда и следствия начнет шнырять вокруг здания тюрьмы. А может, и не только шнырять.

Он давно уже понял: в том, что случилось с ним, время играло главенствующую роль. Кто бы ни желал его смерти, этот человек явно не мог ждать. Не сумев прикончить его, он сделает все, чтобы разделаться с ним чужими руками. И почему-то он так спешил, что даже не мог дождаться суда.

Дьявольщина, выругался про себя Латур. И сколько он ни ломал голову, так и не мог понять, что этот таинственный убийца выгадывал от его смерти. К тому же если он сам все это время ошибался в Ольге, то она вовсе не стремится выйти за кого-нибудь другого. Таким образом, из подозреваемых можно исключить и Джорджи.

Шериф Белуш и Том Муллен оказались вне подозрений. Если же он и встал поперек горла какому-то юному хулигану, так какая разница, когда он умрет?

Не считая наводнивших город репортеров и переносную телестудию, в остальном все шло как обычно. Так же ослепительно сияли неоном яркие вывески и гремела музыка, так же оживленно было на улице Лаффит. Соседние камеры одна за другой стали потихоньку заполняться первыми возмутителями общественного порядка. Шериф Белуш и его люди больше ничего не могли сделать. Пав жертвой порочного круга, который сами же и создали, они были уже бессильны что-либо изменить. И с этой самой минуты они совершали одну ошибку за другой.

Ни у одного из задержанных не нашлось для Латура ни единого доброго слова. Пьянчужки и скандалисты открыто презирали его, потому что в их глазах служитель закона, который говорит одно, а делает другое, не достоин ничего, кроме веревки на шею. А девицы по вызову и уличные шлюхи ненавидели его по совсем другой причине. Для них секс был тем, что открыто продается и покупается, но по доброй воле, а отнюдь не силой. И в насильниках они видели открытую угрозу своему бизнесу.

Брюнетка с длинной стрижкой "под пажа" и обрюзгшим лицом лучше всех выразила то, что они все чувствовали.

— Почему бы тебе было просто не заплатить десятку, а, парень? — презрительно спросила она, схватившись за прутья решетки. — И позабавился бы вдоволь! Девушкам вроде меня нужно лет десять, чтобы всему научиться, — деловито пояснила она. Судя по всему, материальная сторона волновала ее больше всего. — А потом появляется тип вроде тебя и получает все задарма! Черт тебя подери, если уж ты такой крутой, неужели во всем городе не нашлось ни единой девчонки, которая дала бы тебе в кредит?! Или, может, ты один из тех ублюдков, которые тащатся оттого, что кому-то больно? Был у меня один, который предложил мне полсотни, если я позволю себя отхлестать. Подонок, конечно, но, по крайней мере, честно предлагал заплатить.

Латур сделал вид, что не слышит.

Жаркая влажная ночь, как всегда в этих местах, рано спустилась на землю. В камере стало совсем темно. Около восьми Билл Дюкро впустил к нему Джина Эверта и запер за ним дверь.

Адвокат выглядел усталым и встревоженным. Латуру показалось, что Эверт избегает встречаться с ним взглядом.

— Извини, Энди. Весь день работал… все ломал себе голову, кому могло понадобиться втянуть тебя в эту историю. Поговорил, кажется, с каждым барменом в этом проклятом городе.

— И что?

— Пусто. Никто ничего не знает. — Усевшись рядом с Латуром, Эверт поставил на пол портфель и поднял на него глаза. — Судя по тому, что я от них услышал, для всех ты был словно прыщ на ровном месте, поскольку из кожи лез вон, чтобы закон воцарился там, где его отродясь не было. Но, уверен, ни один из них не решился бы зайти так далеко. А вообще, дела обстоят паршиво. Не хочу ничего от тебя скрывать, но похоже, они только и ждут сигнала, чтобы двинуться сюда.

— А что творится на улицах?

— Хочешь услышать честный ответ?

— Конечно.

— На улицах — не лучше, — коротко буркнул Эверт. — Собираются на всех углах, во всех барах. Послушать их, так это первая девушка, которую изнасиловали! — в сердцах выкрикнул Эверт, но тут же взял себя в руки. — А кроме того, они, похоже, уверены, что мы с тобой, как потомки самых старинных здешних семей, непременно должны сговориться, а стало быть, дело тут нечисто, — извиняющимся тоном добавил он.

— Ты же знаешь, что это не так.

— Я-то знаю, а вот они — нет. — Адвокат нервно хрустнул пальцами. — Боюсь, уж не совершил ли я ошибку, когда посоветовал тебе пока молчать! Не исключено, что было бы лучше, если бы ты сразу рассказал, как все случилось. Может статься, теперь нам вообще не представится такого шанса.

Ледяные пальцы страха скрутили Латуру желудок, и он почувствовал подступавшую дурноту. Горло мгновенно пересохло.

— Они не осмелятся.

Эверт решил быть честным до конца.

— Рад бы я сам в это верить, Энди. А тут еще заявление, которое миссис Лакоста сделала одному репортеру. — Он поморщился. — Только подлила масла в огонь! Судя по ее словам, такого негодяя, как ты, еще поискать. А какие подробности! Послушать ее, так для удовлетворения своей мерзкой похоти ты использовал каждый клочок ее тела, только что не уши!

Латура чуть было не стошнило.

Эверт сунул в рот сигарету.

— Но что самое скверное — так это то, что ее рассказ до мельчайших деталей совпадает с тем, что произошло раньше с другими девушками. Помнишь, которых изнасиловали почти два года назад? А это означает, что на суде на тебя могут повесить не только один этот случай, а все четыре! Вот ты, к примеру, сможешь вспомнить, где ты был пятнадцатого апреля и второго ноября прошлого года? Или шестого марта этого?

Латур покачал головой:

— Откуда? Можно подумать, я знал заранее, что мне понадобится алиби!

— Это верно.

— Пару минут назад заглянул Муллен. Сказал, что ты предложил им с Джеком съездить в Пончатулу.

— Так оно и есть. Пусть-ка порасспрашивают насчет прошлого этой девицы. Интересно, что у нее за репутация. А вообще, не исключено, что она сама или ее любовник пришили старика Лакосту, а потом решили повесить это на тебя.

— Глупости!

— Может быть. — Эверт заходил по камере. — Но нельзя же сидеть сложа руки! Сам знаешь, я неплохой адвокат. Но если все останется по-прежнему, это будет не суд, а обычный фарс! — Он принялся перечислять по пальцам: — Пожилой человек, можно сказать, в открытую признается, что не в состоянии удовлетворить молодую жену. Потом напивается в стельку, так что тебе приходится везти их обоих домой. Его супруга ничуть не скрывает, что, пока она переодевалась, ты случайно заглянул в комнату и увидел ее обнаженной.

Сердце Латура глухо заколотилось.

— От кого ты это слышал?

— Она сама рассказала об этом журналистам.

— А она, случайно, не добавила, что, можно сказать, в открытую предложила мне переспать с ней?! Что мы почти договорились наутро съездить на Гранд-Айл?

— В интервью об этом не было ни слова.

— Так оно и было. Можешь мне поверить.

— Интересно, если б это можно было как-то доказать. Не представляю только, как это сделать. А пока что мы можем только опираться на факты. — И Эверт принялся перечислять: — Через несколько часов после того, как ты привез ее и уехал, в два часа ночи, ее разбудил стук в дверь. Какой-то мужчина, которым, как она утверждает, был ты, попросил впустить его. Поскольку девушка спала голой, ей потребовалось время, чтобы одеться. Через мгновение стук повторился, и в эту минуту проснулся ее муж. Он ворвался в комнату и потребовал объяснить, что происходит. Прежде чем она успела ответить, дверь трейлера распахнулась и в темноте прогремели два выстрела. Затем убийца, предположительно ты, разорвал на ней рубашку, швырнул на пол и изнасиловал.

— Только это был не я.

— Я просто пытаюсь объяснить, как все это будет выглядеть в глазах суда. — Эверт перестал бегать взад-вперед, взад-вперед и прислонился к стене. — Представь, как это будет выглядеть, когда ее вызовут в суд для дачи показаний, — держу пари, что девчонка не замедлит выставить напоказ свои очаровательные грудки, похожие на спелые груши! И повторит слово в слово, что уже поведала репортерам, да еще в деталях! Только подумай, чем это обернется для тебя! Неужели не понимаешь?!

Латур с трудом проглотил вставший в горле комок.

— Боюсь, что не совсем.

Эверт снова забегал из угла в угол.

— А потом, учти, нам еще придется как-то разобраться с той историей, которую твой драгоценный шурин уже поведал всему городу.

— Что еще за история?

— Он уверяет, что вы с его сестрой не очень-то ладили в постели и поэтому постоянно ссорились. Это так?

Латур испытующе посмотрел на Эверта:

— Нет. Проблема вовсе не в этом, если хочешь знать.

— А тогда в чем?

— Все дело в деньгах. Мне всегда казалось, она презирает меня за то, что я не смог сдержать ни одного обещания из тех, что давал ей перед свадьбой. Но теперь мне все чаще приходит в голову, уж не ошибался ли я все эти годы? Я вообще, должен признаться, о многом сейчас начинаю серьезно задумываться.

— О чем же, к примеру?

— Знаешь, давай не будем об этом. По крайней мере, сейчас. Открыв портфель, адвокат принялся рыться в бумагах.

— Я тут кое о чем подумал, Энди. Мои услуги… словом, денег я с тебя не возьму. Забудь об этом. Знаю, что с тех пор, как выяснилось, что нефти на твоей земле нет, ты жил только на свое жалованье помощника шерифа. Но все же кое-какие расходы тебе предстоят.

— Что за расходы?

— Ну, во-первых, я считаю, следует привлечь к этому делу лучшее в Новом Орлеане детективное агентство.

— Для чего?…

— Пусть их люди поразнюхают в городе. Чем черт не шутит, может, набредут на какую-то ниточку, которая выведет нас на того негодяя, что хотел тебя пристрелить. Конечно, и Белуш и Муллен свое дело знают, но гениями сыска их не назовешь, верно? А если мы выясним, кто в тебя стрелял, у кого есть причины желать твоей смерти, то, может быть, сможем доказать и причастность этого человека к данному делу.

— Что ж, неплохо придумано.

Эверт взмахнул сигаретой. Красный тлеющий огонек описал в темноте широкую дугу.

— К несчастью, услуги хороших агентов стоят чертовски дорого. И, как твой друг, я просто не имею права втягивать тебя в такие расходы. Поэтому придумал, как тебе раздобыть немного наличных.

— И как это сделать?

Вытащив из портфеля кипу бумаг, адвокат аккуратно разложил их на кровати.

— Вот смотри, что пришло мне в голову. У тебя ведь есть дом и почти шестьсот сорок акров земли, верно?

— Не земли, а сухой грязи, если точнее.

— Я это учел. Однако сам участок расположен на редкость выгодно. Когда-нибудь наш Френч-Байю станет совсем другим городом. Ну а поскольку мы с тобой как-никак друзья, я решил сделать тебе одно предложение. Сколько тебе в последний раз предлагали за эту землю? Я хочу сказать, уже после того, как выяснилось, что нефтью там и не пахнет?

— Восемь тысяч.

Затушив сигарету, адвокат вытащил ручку.

— Ладно, так и быть. Может, это и рискованный шаг с моей стороны, но я готов дать тебе двадцать тысяч. Причем наличными. Этого вполне хватит, чтобы заплатить детективам, а если мы выиграем дело, тебе еще достанется неплохой куш. Вполне достаточный для того, чтобы бросить эту дурацкую службу и достойно содержать Ольгу, а самому в конце концов получить диплом юриста. А когда вернешься, я возьму тебя к себе в контору. Будем работать вместе до тех пор, пока не заведешь свою практику.

Предложение было на редкость щедрым. Латур почувствовал, как у него запершило в горле.

Все это так. Эверт — настоящий друг. Но с другой стороны, его земля — это все, что осталось от некогда огромных владений Латуров. Она переходила в их семье из поколения в поколение. И когда-то он мечтал передать эти земли своему сыну. Тому, кто будет после него носить имя Латуров. Тому, кто, может быть, сможет вернуть этому дому былое величие. Как об этом мечтал он сам. Даже сейчас, запертый в этой клетке, он продолжал упорно цепляться за свою мечту.

Эверт, видимо, не правильно понял, почему он молчит и колеблется.

— Боюсь, я просто не могу предложить тебе ничего больше, Энди.

— Я не о деньгах сейчас думаю, поверь. Спасибо, Джин. Поверь, я никогда этого не забуду. И не сердись, хорошо? Мне надо немного подумать.

Адвокат собрал бумаги и сунул ручку в портфель.

— Ладно, Энди. Только побыстрей думай. Увы, я знаю немало случаев, когда на электрический стул попадали ни в чем не повинные люди. И мне страшно представить, что твоя жизнь оборвется… — Эверт с трудом выдавил из себя улыбку, но она получилась кривой. — Погаснет, как окурок, утонувший в грязи.

На лбу у Латура выступили крупные капли пота.

— Да-а, и мне тоже будет жаль, — тихо сказал он.

Эверт стукнул в дверь, напоминая, что пришло время его выпустить.

— Обещай, что подумаешь об этом, хорошо? И дай мне ответ к утру.

— Ладно, Джин.

Латур проводил адвоката взглядом до самой двери, потом поднял с пола одну из докуренных до середины сигарет и задумчиво посмотрел на нее.

Ему казалось, он сходит с ума. То, что пришло сейчас в голову, было сущим безумием. Этого вообще не могло быть!

Но они жили в человеческих джунглях, а там было возможно все. И звери, которые их населяли, повиновались только своим, звериным законам: сильные пожирали слабых, а слабые — тех, кто был еще слабее.

Да, подумал Латур, за лакомый кусок звери, пусть они даже на двух ногах, перегрызут друг другу горло. А Ольга, надо честно признаться, была на редкость лакомым кусочком!

Он уже принялся было трясти решетку, собираясь потребовать, чтобы позвали шерифа Белуша. Но потом ему в голову пришла" еще одна интересная мысль, и Латур даже хмыкнул. А старик-то наверняка подумает, что он сошел с ума. Или спятил, или просто хватается за соломинку!..

Может, так оно и есть. Какие у него доказательства?! Да никаких! Ничего, кроме на редкость точного описания своеобразной формы женской груди. Да пары окурков, не считая, конечно, весьма щедрого предложения от старого, верного друга.

Но даже если выяснится, что его дикое предположение и есть истинная правда, все равно, к чему вдруг такая спешка? Кто бы ни пытался прикончить его, кто бы ни был этот негодяй, который повесил на него изнасилование и убийство, он спешил. Очень спешил!

И его не устраивало, чтобы Латур умер завтра или на следующей неделе. Он хотел, чтобы тот исчез немедленно, и чем быстрее, тем лучше. Сегодня. Может быть, даже вечером. Через два года после того, как он вернулся во Френч-Байю.

Но почему?!

Эту загадку еще предстояло разгадать.

Глава 16

Камеры одна за другой заполнялись пьянчужками и скандалистами, которых люди шерифа подбирали на улицах. Задержанных набивали как сельдей в бочки. И по мере того, как их становилось все больше, удушливый смрад все сильнее заполнял тесное помещение старой тюрьмы.

Такого на памяти Латура еще не случалось. Подумав, он решил, что на то могут быть только две причины. Либо шериф Белуш решил устроить для наехавших репортеров нечто вроде грандиозного шоу, либо просто решил перестраховаться, забрав с улицы самых отъявленных буянов.

Около девяти он сам зашел к Латуру. Старый шериф выглядел угрюмым и взволнованным.

— Не нравится мне все это, — проворчал он.

— Что именно?

— Да то, что творится в городе. Мои люди хватают каждого, кто только пошире раскроет рот, чтобы высказаться по поводу того, как следует поступить с тобой. Но не можем же мы засадить за решетку всех и каждого, верно? А атмосфера все накаляется. Похоже, за всем этим кто-то стоит. Мне известны по крайней мере двое из тех, кто постоянно ставит парням выпивку.

— И кто они?

— Один — Джордж Вилльер. А второй — твой шурин.

— Да вы шутите! К тому же у Джорджи сроду не водилось своих денег.

— Тогда, значит, он от кого-то их получает. Он охотно ставит выпивку всем и каждому, кто согласен его слушать. А сам рассказывает желающим о том, как вы то и дело ссорились с его сестрой, и утверждает, что вы, дескать, вот уж с год не жили как муж и жена.

— Но это не правда!

Белуш устало вытер вспотевшее лицо.

— Я помню, ты так вчера и сказал. Дескать, когда ты отправился к Лакосте, то был просто не в состоянии переспать с этой рыжеволосой красоткой.

— Так оно и было.

— Но Джорджи считает по-другому.

— Он хочет, чтобы меня вздернули!

— Почему? Зачем это ему?

— Скажем так — он был очень раздосадован, когда "Дельта ойл компани" объявила, что на моем участке нет ни капли нефти.

Белуш понимающе кивнул:

— Похоже, я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но мои ребята уже по горло сыты всем этим. Проклятье! Я даже начинаю жалеть, что послал Муллена и Джека в Пончатулу.

— Боитесь, что здесь начнется заварушка?

— Уверен, что так и будет. Я уже и раньше видел, как такое бывает. Еще пару часов дебоширы будут слоняться по городу, переходить из бара в бар, пить и кричать. А потом кое-кто, а может, двое или трое из тех, кто позадиристее, завопит, что, дескать, хватит болтать, пора переходить к делу. И уж тогда, будь уверен, хлопот окажется полон рот, иначе они заварят такую кашу, что и не расхлебаешь.

— А что репортеры?

— Эти шакалы только и надеются, что начнется заварушка. Тогда им, по крайней мере, будет о чем писать. — Шериф даже побагровел от возмущения. — Представляешь, притащили свою телестудию и поставили на лужайке как раз напротив тюрьмы! Боятся, как бы чего не упустить!

— Очень утешительно! Особенно если эти мерзавцы доберутся до меня!

— Мы с этим справимся. — Шериф вышел в коридор, даже не позаботившись запереть за собой дверь в камеру. — Мне просто хотелось, чтобы ты об этом знал.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Латур. — Да, вот еще о чем хотел вас спросить, шериф.

— Да?

— Скажите, Джин Эверт расспрашивал о чем-нибудь миссис Лакосту?

Белуш задумчиво покачал головой:

— Нет. Сдается мне, ее вообще никто не видел с тех пор, как она дала показания. То есть, конечно, кроме окружного прокурора, да и то лишь потому, что у него было официальное разрешение. Приказ доктора Уокера! А почему ты спрашиваешь?

— Есть одна мыслишка. Да, вот еще что: вы не знаете, кто берет пробы для "Дельта ойл"?

— Точно не помню, то ли Фельдман, то ли Фельтон, кажется, так.

— У него контора в городе?

— Да. На втором этаже "Бретон-Блок". Но большую часть времени он проводит не в конторе, а на берегу, там, где буровые вышки. Но почему ты об этом спрашиваешь? Что у тебя на уме?

— На данный момент ничего, кроме одного: как выбраться из всей этой передряги, сохранив собственную шкуру.

Белуш, пожав плечами, направился к себе, оставив, по существу, открытой тяжелую металлическую дверь, которая вела к нему в контору.

Интересная мысль, подумал Латур. В его голове мало-помалу начинала складываться картина того, что произошло… Словно в мозаике, кусочки ложились каждый на свое место, но все это казалось настолько невероятным, что он не верил даже сам себе. Впрочем… впрочем, когда дело касалось женщин, всякое возможно, вспомнил он небезызвестную истину. Короли без сожаления расставались с тронами, банкиры грабили собственные банки, брат убивал брата… И все ради женщин.

Где-то вдалеке послышались голоса. Шум и гам в камерах стих, как по волшебству, будто задержанные, боясь привлечь к себе внимание, в страхе затаились.

Разъяренная толпа всегда непредсказуема. И никто не мог знать заранее, на кого обратится ее ярость.

Воздух в камерах, казалось, сгустился от ужаса. Цветной парнишка в дальнем углу молился, дрожа всем телом.

Тодд Келли, сжимая в руке винтовку, вышел из офиса и промчался по коридору к задней двери. Пробегая между открытой камерой Латура, он окинул его злобным взглядом:

— И все из-за тебя, гад! Из-за того, что не можешь держать свое хозяйство в штанах!

— Не делал я этого! — взмолился Латур. — Поверь!

— Начинаю верить. Такие вещи, как сейчас, не происходят сами собой, уж я-то знаю! Кто-то явно хочет убрать тебя с дороги!

Теперь и Латур слышал приближающиеся крики и шум во дворе тюрьмы. И тут же судорога страха сжала горло. Губы мгновенно пересохли. По спине пополз холодок, а сердце бешено заколотилось. Ему казалось, что он вот-вот задохнется.

Еще минута — и крики слышались уже со всех сторон. Тухлый помидор влетел в открытое окно камеры и со звучным шлепком врезался в стену. Тяжелые ботинки заколотили в заднюю дверь.

— А ну, откройте, — крикнул кто-то, — не то мы тут все разнесем!

Келли смачно сплюнул на пол табачную жижу.

— На твоем месте я бы хорошенько подумал, — громко ответил он. — У меня в руках автоматическая винтовка, парень! Держу пари, ты и ахнуть не успеешь, а будешь уже похож на дуршлаг своей маменьки!

Наступила тишина. Шум понемногу стих. Судя по всему, буяны, испугавшись угроз, решили ретироваться.

Вскарабкавшись на топчан, Латур подтянулся и выглянул наружу. Тюрьма была окружена толпой, большую часть которой составляли пьяные. У задней двери тюрьмы они сложили громадный костер, накидав туда кучу старых деревянных ящиков и картонных коробок, в которых заключенным привозили продукты. Обычно те, кто помогал при разгрузке, просто сваливали их у дверей. Мусор забирали раз в неделю, и нередко его скапливалась целая гора.

Большинство из этих людей, знал Латур, буровики, нефтяники, местные рыбаки со всех концов залива. Но кое-кого он видел впервые. И эти люди выглядели тут на редкость неуместно. Ему вдруг почему-то подумалось, что подобным типам место не во Френч-Байю, скорее их можно увидеть на Бурбон-стрит, где они чувствуют себя как дома, попивая абсент, или праздно шатаются по аллеям старого Французского квартала.

Все это выглядело на редкость подозрительно. Похоже, кто-то тщательно все продумал, ничего не желая оставлять на волю случая. И если бы, скажем, местные буяны вдруг дрогнули, то профессионалы, расставленные рукой заботливого режиссера в нужных местах, тут же позаботились бы о том, чтобы довести дело до конца.

Теперь уже ничто не удерживало Латура в камере. Грохот множества ног, колотивших в дверь тюрьмы, притягивал его словно магнитом. Оглядевшись по сторонам, Латур торопливо зашагал по коридору к офису шерифа. Грохот стоял такой, будто атакующие использовали в качестве тарана бревно или по меньшей мере кусок обсадной трубы, добытый из скважины. Судя по всему, подумал Латур, не пройдет и нескольких минут, как дверь будет сорвана с петель.

Шериф Белуш едва заметно кивнул ему, не удивившись его появлению, и продолжал торопливо крутить диск телефона.

— Началось немного раньше, чем я ожидал, — мрачно проворчал он. — И вдобавок какой-то сукин сын успел перерезать телефонный провод в самом здании.

Он окинул угрюмым взглядом своих людей. Билл Дюкро с револьвером в руке скорчился под одним из двух окон в офисе, за другим следил второй помощник — Де ла Ронда. Дюкро казался спокойным, но был настороже. Что же касается Де ла Ронды, то насчет его Латур не был так уверен. На лице его застыло какое-то странное выражение: казалось, он вот-вот расплачется. Впрочем, и остальные выглядели не лучше. Похоже, всем им вдруг страстно захотелось любой ценой вырваться из этой мышеловки.

Белуш сунул в рот одну из тех долларовых сигар, которые он так любил, и с наслаждением затянулся.

— Эх, все бы отдал, лишь бы Том с Джеком оказались сейчас с нами! — тоскливо протянул он и, оглядев свое воинство, с подчеркнутым сарказмом добавил: — Уж они-то не описались бы со страху, чуть только кому-то из местных идиотов пришла охота побарабанить в дверь! Да, ребята, если не считать Билла да Энди, все вы, оказывается, самые настоящие слабонервные плаксы!

Латура вдруг охватило пьянящее чувство гордости и любви к этому пожилому человеку. Как бы низко ни пал Белуш, в душе он оставался настоящим мужчиной. Шериф явно принадлежал еще к старой школе — тех стариков, которые свято верили, что тот, кто танцует, тот и платит за музыку.

Свирепо запыхтев сигарой, Белуш развел руками. Похоже, он что-то решил для себя.

— Ну что ж, ничего не поделаешь, — тихо сказал он, — придется мне самому. Дверь ведь долго не выдержит, сами понимаете. А когда они окажутся здесь, начнется такое, что и ад по сравнению с этим покажется курортом.

С побелевшим от ужаса лицом, усеянным крупными каплями пота, на него смотрел Де ла Ронда.

— А почему бы не подождать ребят из полиции штата, шериф?

Белуш с озабоченным видом проверил, легко ли вынимается из кобуры его пистолет с инкрустированной перламутром рукояткой.

— Они могут подоспеть только к утру, сынок! Уж слишком быстро все началось, я думал, у нас в запасе не меньше часа. А когда схватился за телефон, было уже поздно. Так откуда, скажи на милость, в округе могут догадаться, что нам нужна помощь?!

Камень, пущенный кем-то из толпы, попал в одно из окон. Истерический рев и крики атакующих, присоединившись к грохоту тарана, слились в один угрожающий звук, подобный вою урагана:

— Ла-ту-ра!.. Ла-ту-ра!.. Ла-ту-ра!..

Шериф Белуш бросился к двери.

— А ну, убирайтесь отсюда! — рявкнул он. — Это говорю я, шериф Белуш, на случай, если кто-то меня не узнал! Отойдите от двери, ребята! Я сейчас выйду, и мы потолкуем.

Раздался еще один удар, и тут все смолкло.

Белуш с грохотом отпер дверь и вышел наружу. Остановившись на пороге, он обвел суровым взглядом толпу, и мужчины невольно попятились, будто расшалившиеся дети. Он шагнул вперед, и толпа с тихим шорохом отступила на шаг.

С последним ударом тарана, как по мановению волшебной палочки, стихли и крики. Воцарилось угрюмое молчание.

Белуш явно не торопился начать разговор.

— Вы меня, ребята, знаете, — начал он наконец. — Я здесь шерифом уже без малого тридцать лет. И за эти годы только некоторые из вас загремели в кутузку, верно? Я всегда старался каждому из вас дать хоть один шанс. Разве не справедливо, если сейчас вы ответите мне тем же?

Вслед за его словами наступила такая тишина, что было слышно только, как стреляют сосновые доски, когда ветерок ярче раздувал пламя, да потрескивают кинокамеры репортеров. Изредка где-то вдалеке раздавалось привычное "карамп" работающей помпы. Похожие на огромных пауков призрачные силуэты буровых вышек угрюмо темнели на фоне ночного неба.

Закончив свою речь, Белуш запыхтел сигарой. Однако через минуту, окутавшись клубами дыма, он продолжал:

— Совершены два тяжких преступления. Убийство и изнасилование. Подозреваемый в этом преступлении задержан, его доверили моему попечению… Вы понимаете, что это значит? Он должен находиться здесь, в тюрьме Френч-Байю, пока не будет назначен день суда. Что вас не устраивает, хотел бы я знать? Или в нашем городе уже перестали уважать закон?

Из толпы ничего не ответили.

Белуш окинул взглядом плотно стоящих людей:

— И как только будет назначен день суда, я лично доставлю туда подсудимого. Если суд решит, что именно он совершил то, в чем его обвиняют, если это он убил беспомощного старика и зверски надругался над молодой женщиной, то обещаю вам — негодяй понесет наказание в соответствии с законами нашего штата! А теперь скажу вам вот что: за все тридцать лет службы ни одной шайке крикунов не удавалось еще вырвать арестованного из моих рук, вы меня слышите? Не думаю, что это будет под силу и вам! — Белуш снова запыхтел сигарой с видимым удовлетворением. — Среди вас, парни, полным-полно тех, кого я всегда считал своими друзьями. И сейчас мне тоже хотелось бы уладить все по-хорошему. Так почему бы вам, ребята, тихо-мирно не разойтись по домам, а? Или завернуть в бар и пропустить по стаканчику? Ей-богу, пусть закон сам позаботится о Латуре!

Какое-то мгновение казалось, что толпа готова разойтись. Затем вдруг раздался чей-то голос. Латур не узнал кричавшего, голос был ему незнаком.

— Все это здорово, шериф, но тем, кто недавно приехал в Френч-Байю, отлично известно, как вы, старожилы, держитесь друг за друга. Разрази меня гром, если мы что-то имеем лично против вас. Вы славный парень, шериф. И вы нам по душе. Только вот сдается мне, этот ваш обвиняемый отделается самое большее парой месяцев в Анголе… Или его вообще оправдают. А как же иначе? Ведь он носит фамилию Латур! Что же нам делать?… Ждать, когда маньяк ночами снова станет рыскать по улицам в поисках молоденьких девушек?! Интересно, как бы вы заговорили, будь миссис Лакоста вашей собственной женой или дочерью?! Были бы вы тогда на его стороне, хотелось бы мне знать. Или стояли бы с нами, плечом к плечу… Вам лучше знать, шериф. Подумайте! Почему бы вам просто не отойти в сторону, а мы уж сами разберемся с ним… по-своему!

Казалось, толпа словно очнулась. Люди разом качнулись вперед. Джин Эверт с трудом проложил дорогу через этот людской муравейник и, взобравшись по ступенькам крыльца, встал рядом с Белушем. Шум стоял такой, что адвокату пришлось перекричать всех, иначе его бы просто не услышали.

— Люди, вы что, сошли с ума?! Я вообще не верю, что Энди Латур имеет отношение хотя бы к одному из этих преступлений. Но даже пусть я ошибаюсь и это не так. В конце концов, кто он такой, этот Лакоста? Старый пьяница! А его так называемая жена, за которую вы все так переживаете, — обычная маленькая шлюха! И неужели вы ради такой, как она, готовы рисковать собственной жизнью?!

Эти слова оказались роковой ошибкой. Глухой ропот гнева в толпе нарастал. Люди шагнули ближе, подступив к самому крыльцу.

Эверт тщетно старался утихомирить толпу.

— Послушайте! — надрывался он. — Если Латур и правда виновен…

Тухлое яйцо, брошенное чей-то меткой рукой, угодило ему прямо в лоб. Зловонная масса потекла по лицу и измазала накрахмаленную рубашку.

Рука шерифа Белуша легла на кобуру револьвера. Он снова заговорил, но мягкие, чуть ли не отеческие нотки, только что звучавшие в его голосе, исчезли, словно по волшебству. Теперь перед толпой стоял представитель закона.

— А сейчас, ребята, предупреждаю в последний раз! Людей у меня немного, но все они вооружены и в случае чего не промахнутся! — Он повторил те же слова, что уже утром сказал Латуру: — Если вы поднимете на него руку, то только перешагнув через мой труп!

Откуда-то из задних рядов вдруг донесся резкий негромкий хлопок, и на лбу у шерифа появилось ярко-красное пятно. Старик шериф озадаченно поднял к лицу левую руку и утер кровь со лба, но рука тут же бессильно упала. Это было рефлекторное движение, и оно оказалось последним в жизни старого служаки. Белая широкополая шляпа, скатившись по крыльцу, упала на землю.

— Какой идиот сделал это?! — прошептал он. Толпа разом смешалась: какой-то мужчина, стоявший в первом ряду, резко отпрянул и принялся, наперекор плотной людской массе, пробираться назад, распихивая во все стороны приумолкших и растерявшихся бунтарей. Стоявшему за его спиной человеку удалось отшвырнуть его в сторону, и он ринулся вперед, увлекая за собой остальных. Через мгновение бесновавшаяся толпа, захлестнув крыльцо, заполнила тюремный дворик.

Латур увидел, как Де ла Ронда в растерянности выронил винтовку. Опомнившись, Латур кинулся к ней, но в ту же секунду людской поток, прокатившись по нему, легко отшвырнул его к стене. Чьи-то кулаки в кровь разбили ему лицо. Двое здоровенных молодых парней, работавших на нефтепромыслах, мгновенно скрутили ему руки за спиной.

— Мы его поймали! — победоносно прокричал один. Латур почувствовал, как его, словно куль с мукой, проволокли по коридору, потом через контору и все так же волоком вытащили во двор. Через мгновение он споткнулся обо что-то мягкое и с содроганием понял, что это тело Белуша.

Вдруг раздался чей-то крик и вслед за ним — треск разбиваемой кинокамеры.

С трудом оглядевшись по сторонам, Латур заметил Эверта. Стоя в стороне от толпы, адвокат старательно счищал остатки вонючего желтка с ослепительно белой рубашки. Вдруг к нему подскочили двое и, схватив адвоката, торопливо увлекли за собой через двор и усадили в поджидавшую неподалеку машину.

Глава 17

Гадая, куда его волокут, Латур в конце концов решил, что по логике, свойственной большинству пьяниц, да еще обуреваемых жаждой мести, его наверняка собираются отвезти на ту самую прогалину перед домом Лакосты, где были совершены оба преступления.

Еще никогда его ум не работал так четко, как в эти минуты. Теперь Латур знал, кто мог желать его смерти. И догадывался почему. Только, увы, у него не было ни малейшего шанса это доказать. Без сомнения, среди тех, кто катил вслед за ними по дороге, в этой бесконечной кавалькаде машин, растянувшейся на целую милю, было немало и таких, кто искренне сожалел о смерти шерифа Белуша и кто, спохватившись, раскаивался, что вообще ввязался в эту грязную историю. Но, завязнув по уши, иные отчетливо понимали, что выбора у них уже нет.

Латура грубо швырнули на заднее сиденье, а оба здоровенных парня, схватившие его, уселись рядом, стиснув с двух сторон. Нахальные молодые петухи — точь-в-точь он сам в их годы, — покосившись на них, со вздохом признал Латур.

— Жаль, что этот проклятый идиот, кто бы он там ни был, не промахнулся, — проворчал один. — Жаль старика! Хороший был человек! Никому плохого не делал! А теперь даже страшно подумать, что будет!

— Это уж точно! — угрюмо подтвердил второй. За руль уселся Джордж Вилльер. Обернувшись, он сунул одному из помрачневших юнцов бутылку:

— Забудь об этом, парень! Мы ведь успели расколошматить все проклятые кинокамеры, или забыл? Никто ничего не докажет! Даже полиция округа будет бессильна, вот увидишь! Никто и пальцем вас не тронет! Не бросят же они за решетку весь город?!

Парень, повертев в руках бутылку, передал ее соседу.

— Мне хватит, — проворчал он. — И так голова кругом!

Второй, поколебавшись в нерешительности, вернул бутылку Вилльеру.

— Это точно. Пожалуй, и мне тоже. Уже с души воротит. Как подумаю обо всем, просто блевать тянет, ей-богу!

Латур понял, что настал момент бороться за свою жизнь.

— Так чего ж вы связались с ними? — взорвался он. — Будь я проклят, если убил старика Лакосту! Или хотя бы пальцем дотронулся до девчонки!

Вилльер обернулся и тыльной стороной ладони резко ударил его по губам.

— Девчонка-то говорит другое, приятель! А какой ей смысл врать?

— Это верно, — подхватил один из парней. — И потом, как бы там ни было темно, но, чтоб я сдох, какая женщина не узнает мужчину, который сотворил с ней такое непотребство!

Однако Латур не сдавался:

— По вы ведь не станете отрицать, что такое все-таки возможно?

— Ну, может быть, — нерешительно протянул другой.

— Тогда почему бы не оставить решать суду это дело?

Вилльер снова передал назад бутылку.

— Эй, ребята, я бы на вашем месте все-таки принял по глотку, пока этот ублюдок окончательно не задурил вам голову. Не забывайте: прежде чем стать помощником шерифа, Латур учился на юриста! А все эти законники кого хочешь вокруг пальца обведут! Возьмите хотя бы этого ублюдка, Джина Эверта! Это ж какую совесть надо иметь, чтобы вот так, глядя людям в глаза, нагло заявлять, что беда, дескать, небольшая, даже если Латур и впрямь пришил старика! Бог с ним, может, давно и надо было бы избавиться от старого пьянчуги! Но назвать несчастную женщину шлюхой?! Или, может, вы, ребята, слышали когда-нибудь о шлюхе, которой после того, как она ублажит парня, приходится накладывать швы?!

— Не-а! — замотал головой один из молодчиков. — Послушно глотнув из бутылки, он мрачно сунул ее в руки приятелю.

Латуру оставалась одна надежда — бежать, пока на шею ему еще не успели набросить веревку. Мало кто из местных лучше его знал окрестности города. Оставалось только приберечь силы и дождаться нужного момента, чтобы попытаться ускользнуть.

— Далеко еще до той прогалины? — спросил угрюмо парень, сидевший ближе.

Вилльер пристально вгляделся в бархатную темноту ночи.

— Видите вон там, впереди, здоровенный лавр? — Он ткнул пальцем куда-то вдаль. — Ярдов за двести до него свернем налево. Само собой, почтового ящика там нет, но к ранчо ведет дорожка.

Через несколько минут машина достигла поворота, ведущего к тому месту, где стоял трейлер.

Москитов было ничуть не меньше, чем в прошлую ночь. Латур ожесточенно шлепал себя по лицу, в то время как мысли вихрем кружились в его голове. Перед его мысленным взором уже сложилась картина, и в ней недоставало всего лишь двух фрагментов.

Он все еще никак не мог понять, почему убийца так спешил. Второе, над чем он ломал голову, — это загадка: каким образом этому человеку удалось узнать, что Латур внезапно отправится к трейлеру Лакосты, да еще в два часа ночи? Ведь он даже Ольге ни словом не обмолвился насчет своих планов. Единственное, что было ей известно, — это то, что он должен отлучиться по делу. По делу, связанному с работой.

И вдруг ему показалось, что его озарила догадка. Конечно же! Джорджи ведь еще не спал! Латур вспомнил, что видел его в кабинете, прежде чем выйти из дому. Именно Джорджи, которому, без сомнения, хорошо заплатили, скорее всего и кинулся к телефону, едва Латур закрыл за собой дверь. И звонил он тому, у кого были веские причины не допустить, чтобы Латуру удалось поговорить с Лакостой. Поэтому убийца и вынужден был прикончить старика — боялся, что тот заговорит. А насильником, вероятнее всего, он стал чисто случайно — сказалось возбуждение от преступления.

Машины одна за другой въезжали на прогалину. Целый хвост автомобилей, которым не хватило места, чтобы встать, вытянулся вдоль дороги. В ночной тишине слышно было только, как хлопали дверцы да изредка хлюпала грязь или с треском ломались сухие ветки под ногами сотен людей. Вскоре, осветив поляну, к ночному небу взвились языки пламени. Но Латур заметил и другое — как вдруг бледнели и съеживались лица тех, кто неожиданно появлялся из тьмы, как эти люди один за другим норовили скрыться в тени или за спинами соседей.

Но были и такие, кого не пугала тьма. Десятки рук принялись подбрасывать дрова в костер, и через пару минут стало светло, словно днем. По рукам заходили бутылки с виски.

Вилльер приоткрыл дверь машины.

— Порядок, парни! Ну что ж, приехали, Латур! Сейчас увидим, какой ты храбрый.

Десятки рук протянулись к нему, и мгновением позже он оказался на земле. В основном все предпочитали действовать молча. Смолкли возбужденные крики, и над поляной неожиданно повисла тишина. Теперь, когда дебоширы добились своего, большая часть собравшихся тут, казалось, успела пожалеть, что дело зашло слишком далеко. Одно дело — безнаказанно колошматить в дверь тюрьмы или швыряться камнями в окна. И совсем другое — оказаться в числе тех, кто собирался накинуть петлю на шею человеку, возможно невинному, и послать его к вратам вечности, к тому же без санкции суда.

С какой стороны ни взгляни, дело было грязное. Старик шериф, которого все любили, один из представителей закона, был мертв. И вполне вероятно, что чья-нибудь уцелевшая камера, которых вокруг вспыхивало и теперь немало, успела заснять все, как это произошло. "Ведь не могли же разбить все камеры", — так думал почти каждый из присутствующих.

Чувствуя какую-то неуверенность столпившихся вокруг него людей, Латур сделал еще одну, последнюю попытку:

— Послушайте, люди! Вы делаете ужасную ошибку! Вас просто используют! Я…

Рукоятка пистолета ударила его по губам. Кровь брызнула фонтаном и потекла по лицу. Второй удар пришелся по горлу. Латур попытался крикнуть и не смог. Следующий удар на несколько минут поверг его в небытие.

Почти ослепший от боли, Латур вдруг почувствовал, как ему связывают руки за спиной. Потом его подняли, и через мгновение, открыв глаза, он понял, что стоит на крыше трейлера. На шею ему накинули веревку, другой конец перекинули через толстый сук дерева, протянувшийся как раз у него над головой. Чьи-то руки торопливо намылили веревку.

На покатой крыше стоять было чертовски неудобно. Латур с трудом сохранял равновесие. Он вдруг понял, что никогда еще не чувствовал себя так одиноко, как сейчас, когда за каждым его движением напряженно следило не меньше трех сотен глаз.

А там, внизу, по-прежнему распоряжался Вилльер:

— Кто-нибудь, у кого на машине есть форкоп, подцепите фургон. И ждите моего сигнала. Я крикну, когда трогать!

Какой-то мужчина поспешно подкатил задом к трейлеру, другие быстро подцепили трейлер к машине.

Тяжело дыша, Латур видел, как Вилльер уже поднял было руку, чтобы подать сигнал отправления сидевшему в машине. Но вместо того чтобы опустить ее, он вдруг замер, словно окаменев. Воспользовавшись минутным замешательством, Латур как бешеный стал дергать за веревку, которая стягивала ему запястья. И вдруг он понял: что-то не так. Поднял глаза и сразу же догадался, почему никто из оголтелой толпы уже больше не смотрит в его сторону.

Держа наготове пистолеты. Том Муллен и Джек Прингл быстрым, решительным шагом направлялись через поляну к фургону.

— Развлекаетесь? — коротко спросил Муллен, гневно глянув на Вилльера.

Тот наконец решился опустить руку.

— Откуда вы взялись?! — пересохшими губами едва слышно проговорил он. — Ведь вы же уехали в Пончатулу!

— Уже съездили! — вежливо уточнил Прингл. — Ну, ребята, и натворили вы дел! Вот газетам сенсация! А вернулись мы уже давно. Да, кстати, если кому интересно, прежде чем приехать сюда, мы завернули в тюрьму. Догадываетесь, что мы там обнаружили?

Мертвая тишина повисла над поляной. Мужчина, сидевший за рулем, этот добровольный палач, заподозрив неладное, решился выйти из машины. Судя по его виду, он дорого бы заплатил, чтобы сейчас оказаться на другом конце света.

Муллен шагнул вперед и широкой спиной прислонился к металлическому боку трейлера.

— Ладно, парни, а теперь пришло время поговорить. Мне плевать, кто из вас, ублюдков, запоет первым! Старик был моим лучшим другом. Итак, кто из вас поднял на него руку?

Стоявшие ближе всех к помощнику шерифа невольно попятились. Другие, что были позади, один за другим бесшумно уползали в темноту, надеясь скрыться под покровом ночи.

А Латур тем временем все крутил и дергал веревку, и наконец тугой узел подался под его пальцами: она со стуком упала на крышу трейлера.

— Я, кажется, задал вам вопрос! — рявкнул Муллен. — И учтите: трусливый ублюдок, который сделает еще хотя бы один шаг назад, получит от меня пулю аккурат между глаз! Так, повторяю еще раз: кто из вас, мерзавцы, стрелял в старика?

Поколебавшись немного, Латур сбросил с шеи петлю. В полном молчании он бесшумно скользнул на землю, туда, где было темно, и осторожно двинулся в сторону от залитой светом костра поляны.

Еще мгновение назад главный участник разыгравшейся драмы, теперь он был уже всеми позабыт. Сейчас Латур был просто одним из нескольких десятков насмерть перепуганных людей, которым посчастливилось ускользнуть в темноту и у которых на уме была лишь одна мысль — поскорее убраться как можно дальше от этого проклятого места.

В считанные мгновения добравшись до дороги, Латур набрал полную грудь свежего ночного воздуха, сделал несколько быстрых вдохов-выдохов, чтобы успокоить бешено колотившееся сердце, и торопливо зашагал вдоль длинной цепочки машин с незажженными фарами.

"Говорят, Провидение печется о пьяницах и дураках. Не знаю, как насчет пьяниц, — вдруг подумал Латур, — но, видит Бог, таких идиотов, как я, еще поискать!"

Теперь он был готов предстать перед судом по обвинению в убийстве Жака Лакосты. Он был бы счастлив, если бы его вновь обвинили в изнасиловании. Он даже сам желал этого. Но прежде чем снова оказаться за решеткой, Латур хотел задать один-единственный вопрос.

Но только не своему адвокату.

Если все, до чего он додумался нынче ночью, окажется правдой, то единственный, кто мог бы приоткрыть завесу над последней, еще не разгаданной загадкой, был инженер-нефтяник, работавший в "Дельта ойл компани".

Глава 18

Поверхность Залива [имеется в виду Мексиканский залив] содрогалась в отвратительной зыби. Пару раз Латур перепугался до смерти, когда мощные катера, проносясь мимо его взятого напрокат ялика, казалось, вот-вот пустят его ко дну. Огромные волны, поднятые катерами, грозили в любую минуту накрыть утлое суденышко еще до того, как оно доберется до конечной цели своего путешествия.

Яркие огоньки в пятнадцати милях от берега освещали платформу, на которой стояла буровая вышка. Туда и направлялся Латур. Платформа — сооружение колоссальных размеров, напоминающее плавучую крепость, — представляла собой стальной корпус, покоившийся на водонепроницаемом основании.

Поравнявшись с лесенкой, ведущей наверх, Латур покричал несколько раз.

Его не сразу услышали. Одинокий голос Латура заглушал шум буровой. Наконец приоткрылась какая-то дверь, и человек в белом поварском колпаке выглянул наружу, удивленно покосившись на Латура.

— Что это вы здесь делаете? — поинтересовался он.

— Мне нужен мистер Фельдман, — смахнув с лица соленые брызги, крикнул в ответ Латур.

— Мистер Фельдман, инженер?

— Да, да! Он здесь?

На лице кока отразилось сомнение.

— Да, мистер Фельдман как раз тут, но он сейчас занят. Причем в самом низу. Так что, если вам не к спеху, приятель, советую подождать. А еще лучше попробуйте заглянуть еще раз, идет?

Заверив кока, что ему как раз к спеху, Латур мертвой хваткой вцепился в перила лесенки и вскарабкался на платформу.

Кок вслед за ним выбрался на палубу и с сомнением оглядел привязанный к лестнице невзрачный ялик, в котором приплыл Латур.

— Здорово, должно быть, вас припекло, раз решились приплыть сюда в такой-то скорлупке! — Он перевел взгляд на Латура. — Эй, а ведь я вас узнал! Точно, узнал! Нынче весь день напролет по радио только про вас и говорят! Как диск-жокей подустанет малость, так диктор тут же давай новости! Держу пари на что угодно, приятель, что вы и есть тот самый помощник шерифа из Френч-Байю, которого едва не линчевали! Верно?

— Да, это я.

— Ну, будь я проклят! Последнее, что я слышал, — это то, что вам удалось вовремя смыться. А еще сказали, что копы, дескать, рыщут по всему побережью, так что гляди, приятель.

— Знаю. Я сдамся сам! Только вот поговорю вначале с мистером Фельдманом. Это очень важно.

Кок вдруг проворно юркнул на камбуз и через мгновение появился с огромных размеров кухонным ножом.

— Эй, приятель, у тебя небось и пушка имеется?

— Нет.

— Не возражаешь, если проверю?

— Ничуть.

Свободной рукой повар быстро обыскал Латура и отступил в сторону.

— И впрямь! Ладно! Так что тебе надо от мистера Фельдмана?

— У меня к нему личное дело. Я заехал в его городскую контору, но там было заперто. Вот я и решил, что он, видно, здесь.

— Так оно и есть. — Кок пожал плечами. — Ладно, значит, хочешь потолковать с Фельдманом. Ну что ж, дело твое. — Он указал на одну из дверей. — Но я бы на твоем месте был повежливее. Наш старик уж, почитай, часов сорок как на ногах. Проклятье, не везет нам в последнее время! А теперь по твоей милости еще сколько времени коту под хвост. Да, бывают деньки, когда все идет через пень-колоду.

— Да нет, приятель, не все, — заверил его Латур. Латур набрал полную грудь свежего морского воздуха, у него даже закружилась голова. Это было замечательно. Куда лучше, чем стоять на крыше трейлера с петлей на шее. Только в такие минуты, подумал Латур, и понимаешь, как здорово жить на свете!

Глава 19

Прошедшая ночь для Френч-Байю явно выдалась не из легких.

Улица Лаффит вся была завалена каким-то мусором. Кафе и бары, в которых обычно с утра до вечера толпился народ, стояли пустые, двери были заперты. По улицам, вскинув на плечи винтовки и строго следя за порядком, расхаживали румяные национальные гвардейцы.

Том Муллен, бывший первый помощник, а теперь временно исполняющий обязанности шерифа, раньше всегда шумный и жизнерадостный, с осунувшимся от усталости лицом, выглянув на улицу через разбитое окно, тоскливо следил за юными гвардейцами, патрулировавшими улицу.

— И чего бы им не появиться здесь раньше? — проворчал он и поправил приколотый к груди значок. — Хотя, хочешь — верь, хочешь — не верь, но я даже рад, что они здесь. А то, сдается мне, мы и не понимали, куда катимся.

— Ну и слава Богу! — откликнулся Прингл. — Будь я проклят, ребята, если не стану самым лучшим помощником шерифа в этих краях! Само собой, если мне повезет выбраться из этой заварушки целым и невредимым и не загреметь в Анголу на государственные хлеба!

— Держу пари, не один ты у нас такой оригинальный, — проворчал с кислым видом Муллен. Обернувшись, он присел на подоконник и окинул взглядом Латура, а рядом с ним — крупного немолодого мужчину. — Теперь ты уверен, Энди?

— Вы же слышали, что сказал мистер Фельдман.

— Готов поручиться за каждое свое слово, — добавил инженер, — и тому порукой моя профессиональная репутация!

— Этого достаточно. — Муллен кивнул Биллу Дюкро: — Послушай, Билл, прежде чем мы уедем, отыщи Вилльера и Джорджи и приведи их сюда, идет? Ты, сынок, должно быть, и сам рвешься в бой, верно? Ведь вы с Энди, да еще Тодд Келли, пожалуй, единственные, кто выйдет из этой истории благоухая, как роза, особенно по сравнению с той кучей дерьма, в которой сидят остальные!

— С удовольствием, приятель! — ухмыльнулся Билл. Вскоре он вернулся вместе с Вилльером и Джорджи. Моряк хранил угрюмое молчание. Джорджи держался вызывающе.

— Это просто возмутительно! — протестовал он. — Черт возьми, я знаю законы этой страны! Мне нужно поговорить с адвокатом. Я требую, чтобы мне позволили позвонить мистеру Эверту!

— В свое время, — оборвал его Муллен, — к тому же не думаю, что Джин поблагодарит тебя, если ты поднимешь его с постели среди ночи! А ты чего молчишь, Вилльер? Будешь говорить или как?

— Мне нечего сказать.

— Так уж и нечего? А как насчет виски, которое ты ставил направо и налево, когда подбивал парней вздернуть без суда ни в чем не повинного человека? Или это была не твоя идея?

— А я до сих пор не уверен, что Латур ни в чем не виновен. И считаю, что выполнял свой гражданский долг!

— Стало быть, и деньги, что ты тратил без счета, тоже были твои?

— Конечно!

— А как насчет тебя, Джорджи?

— Ну, я просто делал то, что считал правильным!

— Вот как, значит? И убил шерифа Белуша, когда понял, что люди понемногу начинают соображать, куда вы их толкаете?

— Я никого не убивал!

— Но винтовка была у тебя, или забыл?

— Да оружие у кого угодно было, если хотите знать!

— Но выстрел был сделан всего один! — ледяным тоном перебил его Муллен. И кивнул стоявшему поодаль совершенно лысому человеку в цветастой спортивной рубашке: — Вы принесли ту пленку, которую отсняли прошлой ночью?

— Да. Как вы приказали.

— Вы прокрутите ее нам, старина?

— Буду счастлив быть полезен.

Лысый вытащил откуда-то небольшой экран, повесил его на стену и принялся возиться с пленкой. Вставив ее в проектор, который он установил на столе покойного шерифа, он воткнул вилку в розетку и выжидательно взглянул на Муллена.

Джорджи нервно облизал пересохшие губы:

— Но мы ведь разбили все кинокамеры!..

— Да, но одну вы проглядели, — возразил Муллен и задернул на окнах шторы. — Ну вот, ребята, давайте-ка посмотрим, что тут у нас.

Проектор застрекотал, и на экране появились первые кадры. Качество было неважным, света явно не хватало, и тем не менее можно было отчетливо различить лица людей, собравшихся вечером у здания тюрьмы.

Латур завороженно следил, как на крыльцо вышел шериф Белуш и начал говорить, за ним шлейфом тянулся сигарный дым. Звука не было, но его отсутствие еще больше подчеркивало драматизм сцены, которая сейчас развертывалась перед глазами зрителей. Латур видел, как беззвучно задвигались губы шерифа, когда он заговорил. В полной тишине, которая воцарилась в комнате, слышался только треск проектора. Потом камера отъехала в сторону, и на экране появилось изображение передвижной телекамеры, вокруг которой толпились люди. Объектив выхватил из толпы стоявшего в первом ряду Джорджи. Судя по выражению лица, он внимательно слушал. Потом вдруг вскинул к плечу винтовку — камера сделала быстрый поворот, и на экране снова появился шериф. Старик вздрогнул и медленно поднес руку к лицу. Было отчетливо видно, как вдруг у него на лбу появилось черное отверстие. Широкополая шляпа свалилась с головы и покатилась по земле. Изо рта выпала дымившаяся сигара. Он стоял еще мгновение, потом колени у него подогнулись, и, скатившись по ступенькам, он ничком рухнул на землю.

Вдруг тишину разорвал визгливый крик Джорджи.

— Я все расскажу! — пронзительно вопил он. — Все!

Муллен тяжело вздохнул. Лицо у него стало усталым и старым.

— Можешь не торопиться, сынок. Когда речь идет об убийстве, я предпочитаю говорить с тем, кто это затеял, а не с шестерками вроде вас. Отведи его в камеру, Билл, да запри покрепче. А ты, приятель, проследи, чтобы с пленкой, упаси Бог, ничего не случилось.

— Непременно! — закивал лысый. — Небось не дурак. Я сразу понял, что ей цены не будет!

Муллен снял со стены шляпу, нахлобучил ее на голову и направился к двери. Следом за ним двинулись Латур и Прингл. Инженер с нефтеприисков замыкал шествие. Выйдя на крыльцо, они пересекли двор и все так же молча уселись в заляпанную грязью машину.

Пока они ехали, никто не проронил ни слова. Наконец Муллен остановил машину возле старинного дома с колоннадой. Белый как снег, он выглядел настоящим воплощением Тары [Тара — поместье, в котором жила Скарлетт О'Хара, героиня романа "Унесенные ветром". Имеется в виду классический образец плантаторского дома в южных штатах].

Муллен постучал в дверь.

Пожилой негр с седыми волосами выглянул наружу.

— Прошу прощения, — с южным акцентом проворчал он. — Боюсь, мистер Эверт еще не вставал. Как доложить?

Муллен молча отстранил его с дороги.

— Обойдемся без церемоний, приятель! — С этими словами он проследовал по лестнице на второй этаж, толкнул одну из дверей и вошел.

Почти одетый, Эверт стоял у окна и смотрел на лужайку перед домом. Увидев вошедших, он удивленно вскинул брови:

— Могу я узнать, чем обязан этому вторжению?

С усталым видом Муллен опустился на ближайший стул.

— Конечно. У нас к вам небольшое дельце, адвокат: вы обвиняетесь в изнасиловании и убийстве. Точнее, четырех изнасилованиях и убийстве.

— Вы с ума сошли, Том! — фыркнул Эверт.

— Ничуть, — проворчал Муллен. — Странно даже, ведь я всегда считал вас порядочным парнем. Впрочем, мне говорили, что так бывает. Человек может годами вести весьма достойную жизнь, дожить до седых волос, а потом вдруг… трах! И потерять голову из-за какой-то куколки! А уж если она для него запретный плод, то дело может кончиться совсем плохо. Жизнь для него превращается в ад. И когда становится невмоготу, то он может наброситься на любую несчастную девчонку, которая, на свое несчастье, окажется у него под рукой. Вы возжелали жену Энди с первой же минуты, как увидели ее, верно? А расплатились за это другие. Девушки, которых вы изнасиловали, которых изуродовали, и все только потому, что ни одна из них не была той, которую вы страстно желали. Вам же была нужна только Ольга. Сначала вы решили, что добьетесь этого, убедив Энди, что нефти на его земле нет. Он останется бедняком, и Ольга станет для вас легкой добычей. Но тут вы просчитались. Да, она вышла за него ради денег, потому что была уверена, что станет женой очень богатого человека. Но, дав слово, она намерена была сдержать его. Может быть, потому, что любила Энди. Впрочем, это их личное дело…

Муллен вытащил из кармана сигару и откусил кончик.

— Как бы там ни было, Латур работал помощником шерифа за какие-то жалкие двести пятьдесят монет, а вы сидели тут в этом вашем мраморном гнездышке и подыхали от ревности и злобы. Но все было напрасно. И только когда месяц назад этот ее проклятый братец вернулся из Сингапура, перед вами мелькнул луч надежды. Не знаю, как вам удалось договориться. Впрочем, это не столь важно. Да и какая разница? Деньги нужны были ему ничуть не меньше, чем вам — Ольга. Он хорошо знал свою сестру. Знал, что то ли из-за своей веры, то ли просто потому, что натура у нее такая, но Ольга никогда не пойдет на развод. Стало быть, для вас оставалась единственная возможность заполучить ее — убрать с дороги Энди.

— Вы сумасшедший! — повторил Эверт. Казалось, он еще надеялся убедить всех, в том числе и себя, в нелепости всего происходящего.

Муллен закурил.

— Нет. Просто давным-давно давший присягу обычный коп. Ладно, пойдем дальше. Как мне думается, решение далось вам нелегко. Раздираемый на части страстью к этой девушке и воспоминаниями о трех десятках лет безупречной жизни, вы долго терзались. Потом, должно быть, что-то произошло. Мистер Фельдман, которого вы здесь видите, возможно, подскажет, что именно. Но что-то подтолкнуло вас к решительным действиям. Он попытался связаться с самим Энди напрямую, минуя вас. По правде говоря, они написали ему с полдюжины писем, писем, которые Джорджи — а ему, без сомнения, хорошо заплатили — успевал перехватывать, так что Энди их и в глаза не видел. Но вы, Эверт, понимали, что это только вопрос времени. В конце концов, рано или поздно, но представители "Дельта ойл ком-пани" непременно прислали бы кого-то к Энди. Это могло случиться в любой день. Время работало против вас. Поэтому как-то утром вы подстерегли его и попытались застрелить, рассчитывая, что подозрение падет на кого-то из тех, кто давно мечтал разделаться с ним.

Эверт с надменным видом направился к двери.

— Не рассчитывайте, что я намерен и дальше выслушивать ваши нелепые домыслы!

Джек Прингл быстро выхватил пистолет.

— Тихо, Джин. Мне очень бы не хотелось запачкать ваш прекрасный ковер, но, если понадобится, я сделаю это!

Адвокат, пожав плечами, вернулся к окну. Муллен с довольным видом пыхнул сигарой.

— В тот же вечер вы сделали еще одну попытку. Теперь я вспомнил: в тот день вы заглядывали в контору. Сказали, что ищете Энди, и я объяснил, что он поехал на винокурню к Лан-ту Тернеру. А вы ведь знаете окрестности не хуже нас. И догадались, что на обратном пути ему придется проехать мимо участка Лакосты. А вот что вы не могли предусмотреть — так это то, что сам Лакоста вернется домой вскоре после того, как вы укрылись в кустах, да еще поставит свой трейлер как раз на прогалине. Сдается мне, сначала он услышал выстрелы, а вскоре заметил и вас. Тогда Жак решил, что вы охотитесь. Но вы догадывались, что вскоре он сообразит, почему вы прятались в кустах. Поэтому, когда ночью вам позвонил Джорджи, вы сразу поняли, куда отправился Энди. Судьба подарила вам еще один шанс!

По лицу Эверта было заметно, что он силится сделать вдох и не может. Вытащив из кармана пачку сигарет, он сунул одну в рот, но закурить ее оказалось ему не по силам — слишком сильно тряслись руки.

Муллен, сдвинув шляпу на затылок, устало вытянул ноги.

— Итак, вы приехали на прогалину и, укрывшись за трейлером, стали поджидать Энди. После того как он постучал в дверь и назвал себя, вы ударили его по голове, и он потерял сознание. А потом, ворвавшись в трейлер, вы застрелили Лакосту и напали на его жену. Вы все время знали, что вина падет на Энди! И закон сделает то, что оказалось не под силу вам самому. Но все равно вы не чувствовали себя в безопасности. Должно было пройти немало времени, прежде чем Латура осудят и казнят. А представители "Дельта ойл" наверняка задолго до этого сумеют связаться с ним, и ваша нечистая игра тут же выплывет наружу. Тогда-то вам и пришла в голову мысль устроить так, чтобы озверевшая толпа линчевала Энди. Должно быть, кого-то из этих подонков вы привезли из Нового Орлеана. Заплатили кучу денег Вилльеру и Джорджи. Даже произнесли целую речь на суде, чтобы еще больше вывести из себя людей… А теперь все же давайте вернемся к тому, что все это время двигало вами.

Муллен выжидающе посмотрел на инженера:

— Это ведь вы брали пробы на участке Латура?

— Да.

— А почему ваша фирма свернула работы?

— По настоянию мистера Эверта. Он велел нам прекратить работы и заплатил отступные.

— Как он это объяснил?

— Никак. Мы не спрашивали, потому что в то время работы было полно везде. Вот мы и выполнили его распоряжение, только взяли с него слово, что если мистер Латур все же решит возобновить работы, то поручит это нашей компании. Поэтому до последнего времени мы не делали никаких попыток связаться с мистером Латуром лично. А по итогам последних исследований стало ясно, что месторождение нефти на его участке — одно из богатейших в этом районе.

— Почему же все-таки вы не поговорили лично с ним еще два года назад?

— Для этого не было повода, а главное — в то время он еще служил в армии и все переговоры в качестве его поверенного вел мистер Эверт. И только в прошлом месяце, когда наше руководство решило вернуться к этому проекту, а мистер Эверт отказался даже выслушать нас, наши юристы вдруг решили поинтересоваться, почему это владелец столь богатых залежей предпочитает служить обычным помощником шерифа всего за каких-то двести пятьдесят долларов. И тогда мы попробовали связаться с мистером Латуром по почте.

— Вот в этом-то все и дело! — перебил инженера Прингл. — Вы оказались между двух огней, Эверт.

Адвокату наконец удалось прикурить сигарету.

— Можете не рассчитывать, что я признаю себя виновным. И к слову сказать, что, Муллен, вообще заставило вас заподозрить меня?

На это ответил Латур:

— Мелочи, Джин, обычные мелочи! Ты ведь предложил мне двадцать тысяч за мой участок. Помнишь? Потом — то, как точно ты описал форму груди Риты, а ведь предполагалось, что ты ее никогда не видел. То, как ты закуривал сигарету — одним быстрым движением. На большинстве сигаретных пачек напечатано название фирмы. А после того, как ты покинул мою камеру, я нашел на полу с полдюжины окурков с названием той же фирмы, что и у тех, которые подобрал на прогалине. Да и со значком ты перестарался. Покончив с Ритой, ты вложил его ей в руку, надеясь, что это будет выглядеть убедительно, будто она в пылу борьбы сорвала его с моей рубашки. Только вот вложил ты его не в ту руку. Значок был приколот слева. А нашли его в ее левой руке. Если бы девушка сорвала его… Впрочем, дальше ты можешь догадаться и сам.

На губах Эверта появилась едва заметная улыбка, и он желчно ухмыльнулся:

— Да, не повезло. Я арестован, так надо полагать?

— Точно! — кивнул Муллен.

Адвокат пожал плечами:

— Тогда, с вашего позволения, я оденусь и последую за вами.

Он уже открыл было ящик комода, когда Муллен с быстротой, неожиданной для такого грузного человека, как он, в три прыжка пересек комнату и выхватил из руки адвоката пистолет:

— Тихо, приятель! Старик Белуш был моим лучшим другом. Неужто забыл? И тебе еще предстоит ответить за его смерть! Я сделаю все, чтобы присутствовать при этом. Даже если мне придется для этого сбежать из тюрьмы. Я еще полюбуюсь, как тебя поджарят!

— Но я не убивал Белуша! — Эверт без сил упал на диван и спрятал лицо в ладонях.

— Да, — был вынужден признать Муллен, — не убивал. Это сделал Джорджи. И мы можем это доказать. Но, как юрист, вы должны знать, что подстрекатель несет вину за убийство наравне с тем, кто спустил курок. — Исполняющий обязанности шерифа надел шляпу и остановил на Эверте свой тяжелый взгляд. — Пошли!

— А как насчет меня? — не утерпел Латур. Брови Муллена поползли вверх.

— Чтоб я сдох, а ты-то тут при чем?!

— Я все еще арестован? Или как?

Муллен почесал затылок:

— Официально, конечно, так и есть. Но как раз сейчас наша тюрьма забита до отказа. Так что, а знаешь, приятель, что бы я сделал на твоем месте?

— Да?

Муллен широко ухмыльнулся:

— Ну что ж, будь мне двадцать восемь, как тебе, да имей я в перспективе несколько миллионов, да еще хорошенькую женушку вроде твоей, которая выплакала себе все глаза, да еще оборвала в участке телефон, потому что каждые десять минут звонила узнать, как там ты, жив ли, уж я бы понесся домой со всех ног. И доказал это на деле, причем немедленно!

Глава 20

Латур обошел весь дом: заглянул и в гостиную, и на кухню, даже в свой кабинет. Наконец, поднявшись по лестнице на второй этаж, вошел в спальню. Ольга в ночной рубашке сидела перед туалетным столиком, безуспешно стараясь с помощью косметики замаскировать следы от долгих часов, проведенных в слезах.

Увидев в дверях мужа, Ольга перекрестилась.

— Бог услышал мои молитвы! — едва слышно прошептала она. — Ты жив!

Латур почувствовал какую-то странную неловкость. Но она не имела ничего общего с тем чувством отчужденности, которое мучило его прежде.

— Да. Конечно. Со мной все в порядке.

Ольга повернулась к нему:

— Они тебя не ранили? Те, кто напал на тюрьму?

Утреннее солнце уже заливало жаркими лучами спальню. Становилось жарко. Сняв с себя то, что еще оставалось от его рубашки, Латур повесил лохмотья на спинку стула.

— Нет. Слава Богу, Том с Джеком подоспели как раз вовремя.

— Так мне и мистер Муллен сказал. Но когда ни ты, ни Джорджи не вернулись домой, я вдруг испугалась.

Все равно она узнает рано или поздно, решил Латур и тяжело вздохнул:

— Джорджи не вернется. Он в тюрьме… за убийство шерифа Белуша. Похоже, они с Джином Эвертом сделали все, чтобы убрать меня с дороги. А потом Джин Эверт рассчитывал жениться на тебе.

Он ждал, что Ольга заплачет. Но она молчала.

— Значит, у меня больше нет брата, — прошептала она наконец. Но глаза ее были сухи, а в голосе слышался едва сдерживаемый гнев. — Поверь, если бы я только знала, что Джорджи приложил руку к тому, что с тобой случилось, убила бы его собственными руками!

Латур присел на постель. Он был счастлив уже оттого, что мог просто смотреть на жену. Оставалось гадать, как он мог быть таким идиотом все это время! Он не сомневался в ее словах: Ольга всегда говорила то, что думала.

Она пожала обнаженными плечами:

— А что до этого человека, Эверта… ты сказал, он домогался меня… так об этом я знала еще два года назад! Достаточно было только увидеть, какими глазами он на меня смотрел!

Латур подумал, что пришло время выяснить все до конца.

— Но у Эверта всегда было полно денег, — осторожно сказал он.

— Ну так что? Я-то ведь замужем за тобой!

— Но ты думала, я богат, когда выходила за меня.

Ольга немного подумала.

— Это так. Знаешь, с самого раннего детства я мечтала о том, чтобы выйти за богатого. А когда мы только приехали в эту страну, когда ты еще верил, что на твоей земле тоже есть нефть, я думала, что мои мечты станут явью. Мои детские мечты!

— А они разлетелись в прах…

— Но ведь ты в этом не виноват! Это же не твоя вина, что на твоем участке не оказалось нефти.

— Тогда почему ты так странно вела себя со мной все два года?

Ольга покачала головой:

— Ты не правильно задал вопрос. Это ты вел себя странно. Ты возвел между нами стену. Ты не разговаривал со мной! Вел себя так, будто я презираю тебя. — Она прижала руку к груди. — А я, поверь, никогда этого не делала. Разве я могла забыть моего возлюбленного? Моего мужа, который был у меня прежде, еще в Сингапуре? Как мы любили друг друга, еще на корабле, который вез нас сюда!

Латур еще никогда не видел жену в таком гневе. Вся она трепетала от возмущения.

— Но когда мы узнали, что вместо богатства нас ждет весьма скромная судьба, разве ты пришел ко мне? Разве ты сказал мне: "Прости, милая, я не виноват, что так получилось. Но я по-прежнему люблю тебя. И ничто в мире не разлучит нас!"? — Не дождавшись ответа, Ольга продолжала: — Нет, не сказал. Да если бы ты промолвил такое, я бы пошла работать официанткой в придорожное кафе! Что могло быть важнее того, что ты меня любишь? А вместо этого ты отдалился от меня, и я ничего не могла с этим поделать. Я готовила для тебя, готовила три раза в день, но чаще всего ты так и не появлялся до поздней ночи. — Слезы заволокли ей глаза и хлынули по щекам. Она сердито утирала их рукой. — А ночью разве я когда-нибудь хоть раз отказала тебе? Но ты сам отвергал меня. Что Я должна была думать, как по-твоему? Что ты нашел другую? Или даже не одну — при том, как все складывалось между нами… — Она зарыдала в голос, уже не стесняясь слез. — А если мы и были близки, как прошлой ночью, когда я старалась вернуть то, что было прежде, что тогда? Ты даже не потрудился сказать: "Я люблю тебя", или что там еще говорят в таких случаях? Ты заставил меня чувствовать себя шлюхой, которая вынуждена спать с мужчиной, потому что он ее кормит!

Она еще долго молча плакала. Потом, по-видимому, полученное воспитание взяло верх. Сердито высморкавшись, Ольга вытерла слезы краем рубашки и встала.

— Прости. Я не должна была говорить все это, жена не имеет на это право. Просто мне было очень обидно, я переволновалась, а теперь так обрадовалась, что ты жив, и забыла обо всем. Ты голоден?

Латур молча стащил с себя ботинки. Он чувствовал себя последним подлецом, понимал, что это он был виноват во всем, а вовсе не Ольга. В собственном ослеплении обидой он видел ее там, где ее вовсе не было. И вдруг он почувствовал, как в его сердце шевельнулась гордость. Каждый мужчина в этой стране — да что там, в мире! — был бы счастлив иметь такую жену! Но как сказать ей об этом? Разве вычеркнешь из жизни прошедшие два года?

— Нет, — прошептал он. — Не голоден…

Ольга, казалось, прочитала его мысли. Опустившись перед ним на колени, она стащила с него носки.

— Но смертельно устал.

Стащив с себя остатки одежды, Латур вытянулся на постели.

— Держу пари, что могу проспать не меньше недели!

— Не мудрено. После всего, что тебе пришлось пережить!

Латур повернул голову и взглянул на жену:

— Куда ты?

— В контору шерифа. — Ольга пожала плечами. — Подумала, если хорошенько попросить мистера Муллена, он не откажется мне рассказать, что произошло этой ночью.

— Да ведь до города мили три, не меньше!

— Да, я знаю.

— И как ты собираешься туда добираться?

— Так же, как в те дни, когда приносила тебе поесть. Пешком! Смею напомнить, ноги у меня есть и ходить я умею.

Латуру можно было и не напоминать об этом — он всегда был без ума от ее ног.

— Понятно, — только и пробурчал он, похлопав по кровати возле себя. — Присядь-ка на минутку, милая.

Он долго ломал себе голову, стоит ли говорить Ольге о том, что их положение изменилось к лучшему. Потом решил, что с этим можно повременить. Ему хватало того, что он услышал от нее. Латур был счастлив узнать, что деньги для нее не главное.

— Знаешь что? — подмигнул он.

— Что?

— Я люблю тебя.

Он вдруг даже испугался, что она снова заплачет, но Ольга сдержалась. Радостно вскрикнув, она припала к его губам.

— И я люблю тебя. Очень! Я так горжусь тобой. Горжусь, что у меня такой муж… и такой отец моего будущего ребенка!

— Нашего! — поправил Латур.

Кончиком языка Ольга коснулась едва заметных следов от побоев на его шее и смущенно вспыхнула.

— Вот это да! — хмыкнул Латур. — Ты краснеешь? Да, а что это за разговоры насчет будущего ребенка?

Окончательно сконфузившись, Ольга опустила глаза:

— У нас на родине — я хочу сказать, там, откуда родом мои родители, — всегда говорят, что когда жена испытывает такое наслаждение, что не в силах сдержаться, и даже нечаянно кусает или царапает мужа, который ласкает ее, то это знак свыше.

— Что за знак? Скажи!

Ольга смутилась окончательно:

— Что Господь Бог решил благословить их обоих, послав им дитя, и я всем сердцем надеюсь на это!

Мысль о том, что Ольга подарит ему ребенка, согрела Латуру сердце. Само собой это будет сын! Первый из четырех-пяти ребятишек, которым он теперь сможет дать все, о чем так долго мечтал. Рука его инстинктивно крепче прижала к себе упругое податливое тело Ольги.

Но она поняла его по-своему:

— Похоже, ты не так уж и устал, а?

Латуру удалось наконец потушить в душе тот пожар, что мучительно сжигал его последние два года.

— А то, что твой брат в тюрьме… ты?…

И услышал то же, что и раньше.

— У меня нет больше брата, — отрезала Ольга. — У меня есть муж!

Латур прижал ее к себе. Страсти не было, не было и желания. Все это придет позже. Щебетание птиц среди ветвей, даже далекое урчание ворота на нефтяных вышках — все было исполнено таинственного очарования этой минуты. У него вдруг перехватило дыхание, как у человека, который долго продирался сквозь непроходимую чащу и, наконец, выбрался на полянку и увидел над собой чистое небо.

Сейчас для него самым важным было чувствовать, как ровно бьется возле него ее сердце, вдыхать полной грудью аромат ее губ, ощущать жар ее тела и исходившую от него благодать. Мир наконец снизошел в его душу.

Дей Кин

Пропала стриптизерша

2 января 1958 г. 20 час. 23 мин

Во всей этой истории трудно было обвинить кого-то в инфантильности. Оба прекрасно отдавали себе отчет в своих поступках. Дело было между двоими взрослыми людьми, закончившееся, как утверждали власти, убийством.

Мужчину звали Гарри Л. Коттон. Он был профессиональным верхолазом. Высокого роста. Молодой. Умел обращаться с женщинами.

Все началось с предновогодней вечеринки в баре одного из самых известных ночных клубов на Сансет-Стрип в Лос-Анджелесе. И теперь, почти сорок восемь часов спустя, самочувствие Коттона было превосходным. Никогда прежде он не чувствовал себя лучше. Еще долго после того, как Гарри окончательно пришел в себя, он продолжал лежать с закрытыми глазами, наслаждаясь опьянением, смакуя прошедшие два дня и две ночи. Он здорово перебрал, но это его мало беспокоило.

Тревожило теперь одно. Последнее, что Коттон отчетливо помнил, был владелец мотеля в Санта-Монике, потрясающий кулаками у него перед носом и грозящий позвонить в полицию, который велел ему убираться подобру-поздорову и прихватить с собой свою рыжеволосую шлюху.

И это после того, как Бонни дала ему пятьдесят долларов за матрас, который они нечаянно сожгли.

Теперь, похоже, он плыл в лодке, небольшой лодке: Коттон слышал, как винт ритмично вспенивает воду.

Открыв глаза, он посмотрел вверх. Стояла ночь, но в небе светила полная луна. И не важно, где он находится в этот момент: Бонни была с ним. Его голова покоилась на ее коленях.

Если не считать развеваемых ветром волос и того, что вместо белого вечернего туалета и норковой пелерины на девушке было красивое вязаное платье ручной работы и желтый пиджак-поло, она выглядела точно так же, как тогда, когда подошла к нему, у стойки бара "Циро". Более того, на ней все еще сверкало бриллиантовое ожерелье, серьги и браслет, которые с самого начала и привлекли его внимание. Коттону сопутствовала удача. На этот раз ему крупно повезло.

— Мы, случаем, не в лодке? — спросил он у девушки. Она, все еще под влиянием винных паров, обиделась:

— Так я и знала! Ты мне не поверил, когда я говорила тебе об этом! — И добавила многозначительно: — Но ты сам все увидишь!

— Что увижу?

— Что у моего мужа действительно есть яхта.

— Шутишь!

— Вот тебе крест!

Девушка попыталась перекреститься, но не слишком преуспела в этом, поскольку ее пышное тело было втиснуто в слишком обтягивающее, связывающее движения платье.

"Она — шлюха, но крутая", — решил Коттон.

Он поднял голову из теплого уюта ее колен. Да нет, кажется, Бонни не шутила. Они не только плыли на моторке с командой, по виду состоящей из иностранцев, но и, похоже, направлялись по каналу Санта-Моника к огням основательных размеров яхты, стоящей на якоре приблизительно в миле от берега.

Коттон почувствовал некоторое беспокойство. Заниматься любовью с замужней женщиной у нее дома или в номере отеля — это одно. А вот яхта — совсем другое. У яхт нет дверей и окон.

Бонни угадала, о чем он думает.

— Неужели трусишь?

Припертый к стенке, Коттон пожал плечами. Ему приходилось и прежде иметь дело с обманутыми мужьями. Если заставят обстоятельства, он справится и с Джоном Р. Дирингом.

Бонни нашарила на сиденье бутылку и принялась пить прямо из горлышка.

— За нас!

— Согласен, за это можно выпить. — Коттон последовал ее примеру.

Яхта была такой же большой и роскошной, какой казалась издали. Капитан внешне напоминал испанца.

Море было таким беспокойным, что пиджак и платье Бонни намокли и пропитались солью еще до того, как капитан и стюард помогли подняться по трапу. Несмотря на потоки брани, достойные разве что плохо воспитанной хористки, оба мужчины держались с подобострастной вежливостью, поскольку барышня была женой их хозяина.

Они лишь как попугаи повторяли: "Да, сеньора".

Видимо, никто из обслуживающего персонала яхты не удивился их появлению, и Коттон подумал, что его подружка и прежде пользовалась яхтой для своих любовных утех. Если Бонни хотела произвести на него впечатление, ей это удалось. Когда он неуверенными шагами взбирался следом за ней на палубу, то пялился на свое новое завоевание со все возрастающим чувством восхищения. Похоже, если уличная девка выходит замуж за деньги (да еще за такие!), то это поднимает ее над убогостью общепринятой морали.

Обстановка каюты была просто загляденье, такая каюта вполне могла сойти за шикарный номер роскошного отеля.

Закрыв за собой дверь, Бонни осведомилась:

— Ну, тебе нравится, Гарри?

— Да, — признался тот. — Очень.

Он обошел каюту, время от времени дотрагиваясь то до одного, то до другого предмета обстановки, а когда вернулся к Бонни, та уже сбросила на пол свой пиджак и стягивала намокшее платье через огненно-рыжую голову. Засим последовали трусики и лифчик, и на девушке остались лишь бриллианты.

— Уф! Что за гадость эта морская вода! — передернулась она. Костюм Коттона тоже изрядно промок. Он снял по очереди пиджак, рубашку и нижнее белье, наблюдая, как Бонни нетвердым шагом направилась в ванную за полотенцем. Если и была на свете обнаженная женщина прекраснее, чем эта, значит, ему еще не доводилось ее видеть! Особенно если эта женщина не кто иная, как Бонни Диринг!

Она почувствовала, что он смотрит на нее, и перестала вытираться. Взгляд ее стал строгим, когда она потянулась за халатом.

— И куда это ты все смотришь?

— На тебя, — признался Коттон.

Суровость исчезла из ее взгляда, когда она пошла к нему, волоча халат по полу. В ее голосе проснулась пьяная отвага:

— Знаешь, почему ты мне понравился?

— Почему?

Она на мгновение задумалась.

— Потому что ты мерзкий тип, — неожиданно заявила она. — Да и я не ангел. А таких всегда тянет друг к другу.

Бонни подставила губы для поцелуя. Потом заставила Коттона вытереть ее полотенцем. Когда он справился с этим, она мягкими, едва ощутимыми движениями вытерла его, что повлекло за собой неизбежное. В перерывах они пили. Время от времени что-то ели. Потом Коттон понял, что наступило утро.

В каюте стало холодно. Погода за ночь переменилась и сделалась штормовой. Яхту качало. Как и в моторке, Коттон лежал с закрытыми глазами, но мгновения наслаждения прошли. Не могут же они длиться вечно! И теперь ему нужно придумать какой-то повод, чтобы все закончить достойно и убраться с яхты, пока муж Бонни не застукал его со своей женой и не пристрелил их обоих!

Коттон открыл глаза и с удивлением заметил, что внушительных размеров иллюминатор напротив кровати открыт. Он босиком прошлепал по полу и выглянул наружу — иллюминатор был прямо над поверхностью воды. Море казалось серым и злым. С берега дул ожесточенный ветер.

Коттон закрыл иллюминатор и вернулся к кровати. Бонни в ней не оказалось. Он присел на край, поеживаясь от холода, и принялся ждать, когда девушка появится из ванной. Но она не появилась ни через минуту, ни через пять, и тогда он открыл дверь и заглянул внутрь.

В ванной Бонни не оказалось. По-видимому, за время минувшей буйной ночи либо он, либо девушка пролили на ковер по неосторожности какую-то липкую жидкость, отчего у него, когда он ступил на мягкий ворс, возникло неприятное ощущение клейкости на босых подошвах.

От нечего делать Гарри снова вернулся к кровати. Жаль, что он не знает, как вести себя в подобных случаях. Может, стоит позвонить стюарду и попросить сообщить мадам, что ее любовник проснулся и жаждет ее присутствия?

Пока Коттон сидел в раздумье, оглядывая каюту, ему стало слегка стыдно, что бывало с ним чрезвычайно редко. Когда они только поднялись на борт яхты, каюта выглядела как на цветной рекламной вставке журнала "Яхтсмен". А теперь в ней словно похозяйничали две обезьяны. Половина стульев перевернута.

Занавеска иллюминатора, который он только что закрыл, разодрана на полоски. Пол уставлен пустыми бутылками, замусорен жареным французским картофелем и заляпан застывшим жиром. Тут же валяются две тщательно обглоданные косточки от стейка.

Коттон сначала удивился, откуда они тут взялись, а потом припомнил. Это было как раз перед потасовкой. Бонни настаивала на том, что голодна и, Бог свидетель, имеет полное право утолить свой голод. Она потребовала, чтобы он позвонил стюарду и приказал ему приготовить два стейка.

Коттон попытался вспомнить детали потасовки. Ох уж эти женщины! Только потому, что он упомянул о Джин, Бонни заявила, что он ее не любит. Она даже схватила один из ножей для стейка и пригрозила вырезать у него сердце, поэтому ему пришлось силой вырвать нож из ее руки. Потом он несколько раз ее ударил. Можно подумать, что Джин для него что-то значила!

Однако, скорее всего, именно это объясняло теперь отсутствие Бонни. В пьяном гневе она, очевидно, перебралась в другие, парадные покои: он полагал, что на такой яхте каюты должны именоваться именно так. Теперь, если он надеется унести отсюда ноги, придется вспомнить все с самого начала.

Коттон отыскал рубашку, нижнее белье с брюками и надел их. Но когда попытался натянуть носки и наступил на пол, опять угодил прямо в липкое вещество, в котором до этого перепачкал босые ноги. Он попробовал было оттереть подошвы, но преуспел лишь в том, что замазал и пальцы руки, — липкое вещество походило на кровь. Такое же липкое со сладким привкусом. Коттон попытался вспомнить, откуда здесь могла взяться кровь, но так и не смог.

Тут взгляд его упал на вязаное платье Бонни и ее тонкое нижнее белье. Они лежали там, где она их сбросила, но казались какими-то другими. Коттон поднял вещи и сразу же пожалел о сделанном: одежда тоже была скользкой от крови. Казалось, будто кто-то пытался ею вытирать перепачканный пол.

— О нет! — инстинктивно вырвалось у Гарри.

В панике он принялся шарить по полу в поисках ножей для стейка. Ему удалось найти только один, другого нигде не было. Пропали и Бонни и нож. Единственным осязаемым доказательством присутствия Бонни в каюте были перепачканная кровью одежда на полу и бриллиантовое ожерелье, а также браслет с серьгами, брошенные на замысловатой формы туалетном столике.

Коттон трясущимися руками закончил одеваться и подумал, что во всем этом кроется какой-то подвох. Наверняка! Он попытался открыть дверь. Она была на цепочке, поэтому приоткрылась лишь дюймов на восемь. Коттон посмотрел в щель и увидел, как босоногий матрос драит палубу, время от времени безразлично поглядывая в его сторону.

Гарри с трудом проглотил комок, застрявший в горле.

— Будьте любезны, сообщите миссис Диринг, что я проснулся и хочу ее видеть.

Матрос явно недоумевал.

— Нет, сеньор, — слабо запротестовал он. — Сеньора еще не выходила на палубу. — Тут его лицо осветилось пониманием. — Возможно, вы найдете ее в… — Он замолчал, природная тактичность заставила его на мгновение заколебаться, следует ли продолжать.

Коттон понимающе выдавил:

— О да! Конечно!

Он прикрыл дверь и стал тупо разглядывать предохранительную цепочку.

Мысли путались. Если дверь с внутренней стороны закрыта на цепочку, значит, Бонни из каюты не выходила.

От неожиданного, ничем не объяснимого страха желудок сдавило. Неужели он надрался до такой степени?! Да не может быть! В конце концов, он ведь пил не переставая два дня и три ночи. Но если с Бонни ничего не случилось, тогда чья же это кровь на полу? Она не могла выйти из каюты, не сняв цепочки с двери, но даже если и смогла бы, то ведь ни одна женщина никогда не уйдет, бросив на произвол судьбы целое состояние в бриллиантах.

Тяжесть в желудке растворилась в приливе жалости Коттона к самому себе. У него возникло такое ощущение, словно его заливают волны слез. Вот оно! В конце концов он влип! Ему остается только одно: убраться поскорее с яхты и сделать так, чтобы между ним и этой яхтой расстояние стало как можно больше, до того, как обнаружится исчезновение рыжеволосой миссис Диринг. Но для этого ему понадобятся деньги.

Почти не думая, Коттон сгреб с туалетного столика бриллианты и сложил их в боковой карман. И так как у него сильно тряслись руки, он с большим трудом открыл дверную цепочку. Матрос, драивший палубу, уже ушел, но у перил трапа теперь стоял тот, кто привез их в моторке предыдущей ночью.

Коттон закрыл дверь, удостоверившись, что язычок замка щелкнул. Потом с уверенным видом вышел на палубу, хотя никакой уверенности он не чувствовал, и сказал как можно спокойнее:

— Боюсь, мне необходимо сойти на берег. Он ожидал возражений. Их не последовало.

— Да, сеньор, — сказал матрос и отступил в сторону, давая Коттону возможность первым спуститься по трапу.

На полдороге Коттон остановился и добавил, будто бы вспомнив:

— Между прочим…

— Что?…

Коттон сделал глубокий вздох и выдохнул:

— До того как мы отъедем, лучше предупредить стюарда, что миссис Диринг не желает, чтобы ее беспокоили до полудня.

Матрос недовольно сказал:

— Это обычный час ее пробуждения, сеньор. Пожалуйста, не беспокойтесь. Сеньору никто не потревожит.

2 июля 1958 г. 8 час. 14 мин.

Для туристов, все еще жаждущих приставить отпечатки своих смертных ног к отпечаткам ног бессмертных звезд, оставленных для потомков в цементе фойе китайского театра Граумана, для тех, кто со слегка затуманенным взглядом пытается отличить звезд от милых молодых людей, встречающихся им по пути на работу в магазины и конторы на легендарном Сансет-Стрип, это была лишь еще одна аптека, хорошо оснащенная, с персоналом из молодых мужчин и женщин, которые выглядели так, словно только что сошли с кино— или телеэкрана. И для этого у них были все основания.

Во-первых, это была не совсем обычная аптека. Это было заведение Харта, известное во всей окрестности. Если вы искренни в своем намерении прорваться в шоу-бизнес и вам требуется временная работа, пока киностудии узнают о вашем таланте, Док Харт всегда готов нанять еще одного служащего, официантку или рассыльного. А если вы уже прорвались в шоу-бизнес, но снимают вас нечасто и вам требуется несколько обедов в кредит, только скажите Доку. Всем известно, что он в состоянии найти вам заем, и без всяких процентов.

И не то чтобы он никогда не нес убытков, стараясь быть своим парнем. Наоборот, то, что несколько лет тому назад начиналось в виде дыры в стене с одним служащим, фонтаном с четырьмя табуретками вокруг и рецептурным отделом, таким маленьким, что Харту было трудно найти достаточно места для того, чтобы тереть пестиком в ступке, стало блестящей достопримечательностью на бульваре достопримечательностей.

Сам Харт был мужчиной чуть за тридцать, с кроткими манерами и непременной улыбкой, производившей на дам приятное впечатление. Одно время он надеялся стать врачом, но из-за нехватки средств вынужден был остановиться на фармацевте, как наиболее близкой специальности на его пути к цели. Теперь он даже был этому рад. До того как открыть собственную аптеку, Харт не понимал, каким неотъемлемым членом общества в действительности является аптекарь.

Утро выдалось теплым. Торговля завтраками шла как обычно. Народу было много. Сиденья в кабинках и почти все табуретки у фонтана были заняты честными молодыми людьми с длинными волосами и милыми молоденькими созданиями с конскими хвостами в брюках-капри разнообразных расцветок.

Запоздалая повестка на заседание суда пришла с утренней почтой. Харт читал ее, потягивая вторую чашку кофе. Как большинство занятых бизнесменов, он раздумывал, не позвонить ли своему адвокату Келли и не попросить ли его попробовать снять его с крючка. Потом, вздохнув, отложил повестку в сторону и решил исполнить свой гражданский долг.

Герта, новая девушка, обслуживающая фонтан, забеспокоилась:

— Натворили что-нибудь, Док? Полиция зацапала вас за превышение скорости или еще за что-то?

Фармацевт был удивлен.

— Нет. Это просто вызов на заседание суда.

На девушку это произвело впечатление. Она уже прочитала утренние газеты.

— Отправляйтесь. Может быть, попадете на суд над Коттоном.

Харт удивился еще больше.

— Боюсь, это маловероятно, — ответил он. — Судя по прошлому опыту, я, скорее всего, буду присутствовать на разбирательстве дела о том, насколько соседское дерево авокадо нависает над границей чьих-нибудь владений.

Герта подогрела ему еще кофе.

— Как вы думаете, он действительно ее убил?

Но Харт уже выбросил из головы только что обсуждаемый предмет разговора и погрузился в передовицу "Дейли вэрайети"

— Кого убил? — переспросил он с рассеянным видом. Официантка была терпеливой.

— Бонни Диринг. Как вы думаете, он и правда ее убил?

— Понятия не имею.

— А вы были с ней знакомы?

— Лично нет. Но время от времени она заглядывала к нам.

— Когда она еще работала в ночном клубе? До того, как вышла замуж за Диринга?

— Верно.

— А она и на самом деле такая же хорошенькая, как на фотографии?

Харт попытался припомнить.

— Д-да. Насколько я помню, даже очень. В стиле бездельниц Джейн Мансфилд.

Герта поставила локоть на стойку и оперлась на него.

— Вы видели ее представление?

— Несколько раз.

— Это было и в самом деле так захватывающе, как говорят? Она действительно снимала с себя все?

Харт понизил голос в тон девушке.

— Нет, — хрипло прошептал он. — Насколько я помню, на ней оставалась одна сережка.

Герта выпрямилась и пошла обслужить за стойкой только что вошедших парня с девушкой. Харт улыбнулся ей в след. У Герты была соблазнительная попка. Кроме этого, масса других достоинств. Но да поможет Бог тому продюсеру, который попытается подписать договор с этой крошкой посредством обычной процедуры на кушетке. Когда Герта разденется перед мужчиной, на безымянном пальце ее левой руки должно будет красоваться обручальное кольцо.

Он бросил взгляд на часы, потом сделал знак Мэнни Коу. Его главный фармацевт присоединился к нему у стойки.

— В чем дело, Док?

Харт показал ему повестку в суд.

— Похоже, меня снова отловили. Эта чертовщина прибыла по почте. Оказывается, сегодня в десять утра я должен заседать в суде.

Коу преисполнился сочувствием:

— Круто. Собираешься соскользнуть с крючка?

— Едва ли удастся.

— Тогда, думаю, мне лучше позвонить в агентство и попросить прислать пару парней.

— Полагаю, так будет лучше.

Коу сунул в рот сигарету и предложил пачку своему хозяину.

— Черт знает что! Нам, вероятно, не узнать, надолго ты застрянешь там или нет.

Харт прикурил свою первую в этот день сигарету и с наслаждением затянулся.

— Действительно, черт знает что! — согласился он. — Но если я не вернусь через пару дней, можешь присылать за мной сенбернара с бочонком мартини.

7 сентября 1958 г. 23 часа 36 мин

Весь обед и начало вечера было тихо. Однако сразу после одиннадцати замедленный темп городской жизни ускорился. Извилистые шоссе и перекрестки, а также подъездные дорожки, видимые с верхних этажей Дворца правосудия, заполнились автомобилями отдыхающих, жаждущих вернуться домой до того, как последние часы дня увенчаются понижением температуры, неотличимой от лета и независимой от текущей даты.

Даже на такой высоте не было ни ветерка, и в большом зале заседаний присяжных, облицованном деревянными панелями, воздух позднего вечера на грани утра был горячим, неподвижным и влажным, что отражалось на раскрасневшихся злых лицах заседающих.

Сидя на широком подоконнике одного из высоких окон и наблюдая за транспортным потоком, Харт подумал: "Удивительно — располагая сотнями тысяч, миллионами долларов, которые власти штата Калифорния и округа Лос-Анджелес получают ежегодно в качестве налогов, они не удосужились потратить несколько долларов на то, чтобы снабдить залы заседаний кондиционерами. А ведь тут решаются вопросы жизни и смерти людей".

Видит Бог, суд над Коттоном был честным. Судебное разбирательство продолжалось вот уже почти два месяца. Харт выполнял свой гражданский долг. Он выслушивал показания. Он взвешивал их. Он формировал мнение. Он принял решение. Ему хотелось домой. Ему хотелось вернуться в свою аптеку. И если юная миссис Слейгл при голосовании снова воздержится, никто не знает, сколько это может еще продлиться: одиннадцать мужчин не уступят в упрямстве одной женщине.

Бросив взгляд на юную матрону, Харт ослабил воротничок своей уже несвежей сорочки. Миссис Слейгл была хорошенькой малышкой, худенькой, но напористой, с точеной фигуркой. Она все еще после всех этих недель слегка смущалась от того, что вынуждена была проводить большую часть последних двух месяцев в близком соседстве с одиннадцатью незнакомыми мужчинами, причем последние пять дней прошли в обсуждении интимных физиологических подробностей жизни мертвой девушки, которая не шла с ней самой ни в какое сравнение — ни в моральном, ни в социальном отношении. В действительности они жили в совершенно разных мирах.

Обычно гладко причесанные светлые волосы миссис Слейгл растрепались. Непослушный локон выбился и закрывал один глаз. Огромный черный кожаный стул, в котором она утопала, был слишком велик для нее. Если бы она оперлась спиной о спинку стула, то не достала бы ногами до пола. Чтобы ее ноги стояли на полу, ей приходилось устраиваться на самом краешке сиденья. Харт ни секунды не сомневался в том, что, несмотря на четкий, упрямый абрис ее хорошенького подбородка, она отличная жена и мать. Теперь женщина сидела совершенно одна и казалась такой одинокой. Как жаль, что она так глупа! Если бы Харт не был так зол на нее, он, возможно, пожалел бы молодую коллегу.

Старик Гилмор закончил тасовать колоду карт и осведомился с дальнего конца стола:

— Как насчет того, чтобы выпить немного джина, Док?

Харт покачал головой:

— Нет, благодарю. По крайней мере, не сейчас.

Визгливые нотки в голосе старика доводили его до мурашек. Если старик Гилмор еще раз заявит, что он в первый раз за сорок семь лет не пошел на рыбалку в День труда на Радужный пирс в Лонг-Бич, то он…

Харт не знал, что он сделает. Вряд ли уместно говорить старику, чтобы он заткнулся, да и выйти из помещения он не может: тяжелая, дубовая дверь заперта и останется запертой до полуночи, пока судебный исполнитель не отопрет ее, чтобы осведомиться, хотят ли они продолжать свои дебаты или предпочитают, чтобы их сопроводили назад в отель, где они последние шестьдесят один день жили в качестве гостей округа Лос-Анджелес.

Харт промокнул пот с лица носовым платком из нагрудного кармана. Стоит ли продолжать эти дебаты?

Всем им известно, что имя мертвой женщины — Бонни Диринг и она была более известна среди профессионалов под именем Бонни Темпест. Известно, что при жизни она имела огненно-рыжие волосы, смурной взгляд. Словом, она была сквернословящей стриптизершей из ночного клуба с неограниченными способностями потреблять алкоголь и предаваться земным удовольствиям, которые может позволить себе объятая желанием женщина с не менее страстным мужчиной.

Известно также и то, что три года назад в Лас-Вегасе в зрелом возрасте двадцати пяти лет она завершила свою стремительную десятилетнюю карьеру профессионального, но также и вполне добровольного скидывания одежд у шеста на сцене ночного клуба, выйдя замуж за видного, всеми уважаемого и сказочно богатого Джона Р. Диринга — владельца инвестиционно-консультативной фирмы, носящей его имя.

Из показаний беспристрастных и объективных свидетелей было известно, что все, кто знал Бонни, говорили, что этот брак долго не протянет, но он длился по крайней мере два года. Потом наркотическое опьянение браком закончилось, и Бонни вернулась к своему привычному образу жизни. Как перевоспитуемая Армией спасения девчонка-сорванец, Бонни скоро устала от ничегонеделания, кроме битья в барабан, и ностальгический зуд по прошлой жизни взял верх над супружескими клятвами.

Властями был установлен и доказан ряд небольших интрижек с дворецким, шофером и тренером по гольфу из роскошного загородного клуба, членом которого был Джон Р. Диринг. К этому был приложен зарегистрированный полицией инцидент езды в нетрезвом виде, закончившийся штрафом в пятьсот долларов, плюс проведенная в тюремной камере Линкольн-Хейтс ночь в совершенно невменяемом состоянии в результате алкогольного опьянения.

Расплата наступила в канун Нового года, когда Бонни познакомилась с Коттоном.

Харт снова промокнул лицо. Теперь, восемь месяцев спустя после судебного разбирательства, которое длилось семь недель и два дня, и ста восьми часов дебатов присяжных, он был твердо убежден, что штат Калифорния в лице председателя окружного суда Лос-Анджелеса, досточтимого М.Л. Маннерса, доказал, что некая миссис Джон Р. Диринг, известная в профессиональных кругах под именем Бонни Темпест, закончила трехдневную пьяную оргию, начавшуюся в баре "Циро" и продолжавшуюся в разнообразных маленьких клубах и номерах отелей вплоть до каюты морской яхты ее мужа в момент пребывания оной на якоре в Санта-Монике в готовности отплыть в панамский круиз, встретив свою смерть в результате убийства, совершенного неустановленным способом от руки некоего Гарри Л. Коттона.

Этому Харт верил. Верил каждой унцией своего мозга. Верили в это и мужчины-присяжные. Даже дублер верил.

Но только не юная миссис Слейгл! После ста десяти часов, в течение которых одиннадцать рассерженных мужчин упрашивали, спорили и кричали на нее, женщина все-таки стояла на своем. Несмотря на все судебные прецеденты, на которые ссылалось обвинение, на то, что она не сможет и не найдет никого, кроме Гарри Л. Коттона, виновного в убийстве до тех пор, пока власти штата Калифорния округа Лос-Анджелес не представят труп Бонни Темпест.

Харт пытался понять, на чем основано такое упрямство юной матроны. Он мысленно рассортировал известные элементы судебного разбирательства. Несмотря на усердные возражения защиты, штат преуспел в установлении того факта, что контора Коттона, специализировавшаяся на мытье окон высотных зданий, вот уже пять лет как обанкротилась и что в течение этого времени он в основном существовал за счет обмана женщин, клевавших на его смазливую внешность. Коттон признался в том, что трехдневная пирушка с Бонни закончилась на борту яхты. Он признался, что был с ней в интимных отношениях. Кроме того, он признался, что смутно припоминает ссору с ней в каюте. Но он не смог сказать ничего связного по поводу обнаруженных на полу каюты и пропитанных кровью (группа которой совпадала с группой крови Бонни) вязаного платья, предметов женского туалета и зубного протеза, без которого даже муж никогда не видел Бонни. Количество крови, по оценке полицейского патологоанатома, было вполне достаточным, чтобы вызвать смерть от кровопотери.

Не мог Коттон ничего сказать и о ноже для стейка с перламутровой ручкой. Стюард под присягой показал его наличие в каюте, когда он в последний раз видел миссис Диринг.

Единственное, что мог сказать Коттон в свою защиту, — это то, что он проснулся в каюте один, увидел кровь и, обнаружив открытый иллюминатор и отсутствие Бонни, запаниковал. А вследствие того, что был лишен средств для побега, стянул драгоценности покойной перед тем, как попросить команду высадить его на берег.

— Я не убивал ее! — клялся он с места для дачи свидетельских показаний. — Возможно, я ее слегка поколотил, но я ее не убивал! Это сделал тот, кто проник в каюту через иллюминатор.

Харта это немного позабавило. И Коттон это говорит, несмотря на установленный факт, что под иллюминатором ничего не было, кроме бушующих волн, причем яхта стояла на якоре в полутора милях от берега. Через дверь в каюту тоже никто не мог проникнуть. Он выяснил это, попросив расшифровку стенограммы свидетельских показаний членов команды яхты. Все они уверяли под присягой, что никто не входил на борт яхты с момента, когда Коттон и Бонни поднялись на борт, и до того мгновения, когда перепуганный стюард обнаружил беспорядок в каюте. Решающим доводом явилось заявление матроса о том, что Коттон открывал дверь каюты в то утро. Затем стюард показал, что миссис Диринг, когда развлекалась с мужчинами, имела обыкновение закрывать дверь изнутри на цепочку.

Харт вдруг заметил, что один из его коллег — присяжных заседателей, крупный краснолицый строительный подрядчик по фамилии Келли, перестал расхаживать по залу и уставился в окно.

— Интересно, как прошел бейсбольный матч, — сказал он. Харт возвратил носовой платок в нагрудный карман.

— Мне тоже.

Келли повернул голову и бросил на миссис Слейгл кислый взгляд:

— Последний двойной в этом году. А у меня абонемент на два сезона. Место прямо у площадки.

— Круто! — посочувствовал ему Харт.

— Знаете что? — начал без преамбулы старик Гилмор. — Это первый День труда за все сорок семь лет, когда я не пошел на рыбалку на Радужный пирс в Лонг-Бич. — Его старческий голос задрожал. — Помню один случай в двадцать четвертом году или в двадцать третьем…

Чтобы его не слушать, Харт вытащил из кармана блокнот с фирменными бланками для рецептов со своими тиснеными инициалами и попытался подсчитать, сколько ему стоило это двухмесячное судебное заседание по делу убийства Бонни Темпест. Оказалось, немало. А если юная миссис Слейгл будет продолжать придерживаться своей линии, только один Бог знает, во сколько это ему обойдется в дальнейшем, прежде чем судья Маннерс решит, что суд присяжных несостоятелен и загнан в тупик, объявит, что в этом судебном процессе присяжные так и не пришли к единогласному решению.

В порыве Харт поднялся с подоконника, сел рядом с миссис Слейгл и вполне откровенно побеседовал с ней минут пятнадцать. Постепенно ее небольшой, гордо поднятый подбородок опустился и стал дрожать. Она тихонько плакала и кивала на доводы Харта, когда Харп Игоу, бейлиф, отпер дверь зала суда и осведомился, готовы ли они прервать заседание на ночь и отправиться в отель.

Харт несколько секунд смотрел на молодую женщину, а потом предложил проголосовать еще раз.

Вот так просто. Когда произвели подсчет голосов, оказалось, что все были "за". Гарри Л. Коттон был признан виновным в убийстве первой степени и приговорен к смертной казни в газовой камере.

Атмосфера молниеносно изменилась: произошла разрядка, и чувство напряжения в огромном зале с обитыми деревянными панелями стенами ушло. Казалось, там даже стало менее жарко. Словно живительный бриз с океана пробил себе путь в глубь страны и теперь проник в открытые окна. Присяжные, утратив чопорность на лицах, начали смеяться, похлопывать друг друга по спине, обмениваться адресами и строить планы на новую встречу, которой, увы, уже никогда не суждено было осуществиться. Только Харт и миссис Слейгл пребывали в подавленном состоянии.

Пока все ожидали сообщения судьи о том, что вердикт принят и будет оглашен в присутствии виновного здесь же, в зале суда, Келли отвел Харта в сторонку.

— Как вам это удалось, Док? — с восхищением осведомился он. — Как вы смогли заставить ее переменить мнение? Каким таким тайным приемом вы воспользовались?

Харт этим приемом не особенно гордился. Психологический прессинг, который он применил, немного отдавал грязным бельем: он "нажал" на самое уязвимое место.

— Я просто напомнил ей, — ответил он спокойно, пожав плечами, — что завтра начало учебного года и что нет ничего радостнее для молодой матери, чем проводить своих детей в первый раз в первый класс. У нее близнецы, которые завтра пойдут в школу. Полагаю, я убедил ее, что стыдно лишать себя и детей удовольствия лицезреть такое важное событие в жизни из-за какой-то маленькой шлюшки, какой была Бонни Темпест.

Келли хихикнул:

— У меня самого трое детей. И я вполне понимаю, что вы имели в виду. Конечно, удар ниже пояса. Но почему вы так грустно об этом говорите? Аптекарь — очень уважаемый член общества. После двухмесячного отсутствия, полагаю, и вы будете рады наконец убраться отсюда?

— Рад, рад! — заверил его Харт. — Вот только одно меня беспокоит.

— Что именно?

— В конце концов, властями не было предъявлено тело. Поэтому не важно, сколь убедительны доказательства: обвинение в убийстве основано лишь на косвенных уликах. А что, если миссис Слейгл права, а мы все ошибаемся?

2 сентября 1958 г. 0 час. 18 мин

В зале суда было прохладнее, гораздо прохладнее, чем в помещении для присяжных.

Харт удобно расположился в кресле, желая, чтобы миссис Слейгл перестала плакать. Ее слезы порядком действовали ему на нервы.

Он принялся разглядывать лица немногих присутствовавших в зале. В такой поздний час большинство зрителей, проявляющих нездоровое любопытство и интерес лишь к эксцессам и поступкам убитой и ни в коей мере не задумывающихся о том, что решается судьба человека, отсутствовали.

Большинство тех, кто остался, составляли журналисты, не считая мужа покойной. Харт внимательно рассматривал лицо известного банкира: оно было худым, бледным, но не лишенным некоторой одухотворенности На вид ему было за пятьдесят. И Харту стало любопытно, что же такого человека, как Диринг, учитывая его происхождение, привлекало в погибшей. Наконец после долгого изучения он пришел к выводу — наверняка главенствующими факторами тут стали хорошенькое личико и пышная грудь. Но что на самом деле увидел в ней финансист, что чувствовал теперь, искренне охваченный горем, как будет вести себя в дальнейшем — все это могло послужить для него сигналом опасности, а в случае раскрытия тайны гибели Бонни — и решающим фактором.

Харт продолжал изучать лицо Диринга. Принимая во внимание подробности, представленные в суде, для человека такого социального статуса было довольно затруднительно присутствовать на заседаниях и выслушивать, как перемывается грязное белье его жены. Но в некотором отношении теперь было уже понятно, что Диринг был виновен в смерти не меньше Коттона. Ведь любой старик, женившийся на молодой, всегда остается глупцом.

С другой стороны, подобное происходит ежедневно, триста шестьдесят пять дней в году. А потом все эти старички, заливаясь слезами, бегут в суд, или к своему доктору, или к аптекарю. Но, черт побери, несмотря на все патентованные разрекламированные стимуляторы, предназначенные для мужчин после сорока, в фармакопии не существует лекарства-панацеи, которое мог бы посоветовать таким людям аптекарь или врач. Подобное встречается сплошь и рядом, когда мужчина больше не в состоянии пережить вторую молодость и погрузиться в фонтан юности!

Харт перевел взгляд с Диринга на капитана яхты. И вспомнил один из самых мудрых афоризмов прошлого: "Сам себе на радость никто не живет". Все твои поступки на ком-то сказываются. А убив Бонни, Коттон лишил капитана Энрико Мора-леса работы — после смерти жены Дирингу было не до продолжительных круизов, деловых или развлекательных. И Харту было любопытно, где теперь находится эта яхта и действительно ли Моралес все еще состоит на службе у Диринга. Высокий смуглый латинос, едва за тридцать, обладающий мужественной красотой, Моралес сидел теперь со скучающим и недовольным видом: в течение трех дней заседания суда он давал дополнительные показания относительно состояния Бонни и Коттона к моменту прибытия их на борт яхты, подробно говорил о цепочке, на которую закрывалась изнутри дверь каюты, а также о том, что жена его хозяина не могла покинуть каюту никаким иным способом, кроме как через фатальный иллюминатор. Пока Харт смотрел на него, морской волк принялся широко зевать, и аптекарь перевел взгляд на темноволосую девушку, одиноко сидящую в дальнем конце зала.

Насколько Харт мог полагаться на свою память, девушка эта присутствовала на всех сессиях судебного разбирательства. Некоторое время он и другие присяжные считали, что она могла быть прежней воздыхательницей или жертвой Коттона, которую, либо защита, либо обвинение вызовут для дачи показаний. Но ни одна сторона этого так и не сделала. Целых семь недель девушка лишь сидела, слушала и смотрела.

Харт пристальнее взглянул на лицо заключенного, сидящего рядом с адвокатом, назначенным судом. Коттон отличался какой-то грубоватой красотой, но его рот выдавал слабость характера, как рот капризного ребенка, который привык только брать и никогда не отдавать взамен. От длительного пребывания в камере кожа его побледнела и приобрела желтоватый оттенок. Дорогой костюм мешком висел на ширококостой фигуре. Глаза с синеватыми тенями глубоко запали. Он выглядел больным и испуганным. Возможно, так оно и было. Харт надеялся, что те несколько дней, которые он провел с Бонни, достойны были той цены, которую он собирался за них заплатить.

После усталости и напряжения судебного разбирательства, многочасовых дебатов то, что за этим последовало, не произвело впечатления кульминации. И Харт обрадовался, когда судья объявил приговор, в краткой речи поблагодарив присяжных. Помощник несколько раз ударил молотком и тем самым положил конец всей процедуре.

Харт устал, ему было жарко. Ему хотелось выпить чего-нибудь крепкого. Он отмахнулся от репортеров, бросив: "Без комментариев!" — и улизнул от Диринга, который направился было к ложе присяжных с явным намерением поблагодарить каждого отдельно. Харт вышел в коридор и спустился к лифтам.

Темноволосая девушка, которую он постоянно видел в зале суда столько раз, вышла еще до него и теперь ждала лифт. Харт исподтишка разглядывал ее. Вблизи она оказалась гораздо приятнее, чем издали. Пока они спускались в лифте, он рассмотрел ее во всех подробностях. Ростом не более пяти футов, хрупкая и миниатюрная. Летний костюм милый, но не дорогой, как и большая сумка на плече. Личико небольшое, овальной формы. И Харт подумал, что при других обстоятельствах он счел бы, что оно напоминает лицо эльфа. Но сейчас, судя по тому, как время от времени кривились губы девушки, было ясно, что она с трудом сдерживает эмоциональное напряжение, однако неплохо владеет собой.

На нижнем этаже было еще жарче, чем в зале суда. Харт снял пиджак и перекинул его через руку. Он почему-то ожидал, что Мэнни или Герта встретят его тут. С другой стороны, откуда им знать, когда закончится судебный процесс. Не то чтобы они были ему нужны, просто было бы приятно, если бы они появились… Он попросил бейлифа дать указание вывести его автомобиль из гаража, где тот простоял все это время. Сейчас он мог видеть его на парковке.

Трое его коллег-присяжных проскочили мимо, но Харт все еще стоял на месте, глядя на город и радуясь, что он снова принадлежит только себе и может свободно идти куда глаза глядят.

Воскресная транспортная суматоха поуменьшилась, и город снова накрыла приглушенная тишина, в которой он будет пребывать до самого утра, если только можно считать звуки большого города приглушенной тишиной.

Из здания суда вышли и другие присяжные, судебные клерки и припозднившиеся представители заинтересованной стороны, Диринг в их числе. Все, словно почувствовав настроение Харта, прошли мимо, однако финансист задержался около него и настоял на рукопожатии.

— Я не нашел вас наверху, когда благодарил остальных присяжных, доктор, — сказал Диринг. — Знаю, вам пришлось нелегко. Но, слава Богу, среди нас все еще имеются принципиальные люди, которые верят в благопристойность и справедливость.

Харту ничего не оставалось, как пожать ему руку. Но он обрадовался, когда Диринг, откланявшись, прошел к парковочной площадке, где шофер в форме поджидал его рядом с большим лимузином заграничной марки.

Харт с облегчением увидел, что служащий гаража опустил верх его автомобиля. Кожаная обивка была уютно прохладной. Он завел мотор и выехал с парковки.

Темноволосая девушка ушла недалеко. Она стояла на краешке бордюра, держась рукой в белой перчатке за стояк знака автобусной остановки. Прошла целая вечность с тех пор, когда Харт последний раз ездил в автобусе, по крайней мере добираясь до делового центра города, но он припомнил, что если в такой поздний час автобусы и ходят, то наверняка чрезвычайно редко.

В порыве сочувствия он остановил машину около автобусной остановки.

— Не хочу, чтобы вы сочли меня навязчивым, мисс. Но, боюсь, в такое время автобусное сообщение оставляет желать лучшего. Если вам случайно по пути в сторону Голливуда, я буду счастлив подвезти вас.

Девушка холодно осмотрела его.

— И насколько далеко в Голливуд?

— До и за, — пояснил ей Харт. — До Сансет-Стрип. У меня там аптека.

Девушка продолжала рассматривать любезного водителя.

— Знаю. Я у вас однажды покупала соду, когда работала секретаршей в миле от вашего заведения в агентстве "Ассортед артисте" по поиску молодых талантов.

— Значит, мы с вами почти родственники, — улыбнулся Харт. — Я хорошо знаю Бена. Мы каждый четверг играем с ним в покер. Вы живете поблизости от конторы?

— У меня квартира в двух кварталах от нее.

— Тогда садитесь. Я отвезу вас домой.

Когда Харт наклонился, чтобы открыть дверцу, позади него послышался сигнал, и он увидел лимузин Диринга, который выезжал с парковки. Так получилось, что машина Харта блокировала ему выезд на шоссе. Он отъехал на несколько футов и сделал знак лимузину проезжать. Диринг благодарно кивнул.

Харт открыл девушке дверцу.

— У его автомобиля даже гудок под стать ему — бип-бип!

Девушка уселась рядом с Хартом и расправила на коленях юбку.

— Как мило с вашей стороны, — сказала она серьезно. — А его терпеть не могу. Он напоминает мне кота, который был у меня однажды. — Она отвела взгляд. — Не совсем полноценного.

Харт снова завел машину.

— Понимаю, что вы имеете в виду.

В столь поздний час петлять по запутанным улицам центра города так же легко, как ехать по шоссе. Транспортный поток был невелик, и в первый раз за два месяца Харт почувствовал прохладу от движения автомобиля. Пассажирка ехала молча, держа руки на коленях.

Когда он нажал на тормоз, резко сворачивая вправо, чтобы уступить место грузовику, нагруженному утренними газетами, то скосил взгляд на девушку. Ее юбка задралась, приоткрыв обтянутые шелком чулок колени и узкую полоску белого бедра. Харт удивился своей реакции. Похоже, судебное разбирательство не притупило его либидо после высиживания в течение семи недель подробных показаний касательно грешков Бонни Темпест и ее разнообразных любовников.

Переезжая улицу, он попытался завязать разговор:

— Приятная ночка, верно?

— Приятная, но жаркая, — согласилась девушка. — Воображаю, как вы рады выбраться из зала заседаний и поехать домой!

— Рад! Там в последнее время стало несколько некомфортно.

— Могу представить!

Девушка облизала губы. Казалось, она пыталась прийти к какому-то решению. Они проехали несколько кварталов в молчании, потом спросила:

— Вам не любопытно, кто я такая?

— Да, — признался Харт. — Любопытно.

Предварительно сняв перчатку, девушка подала ему руку:

— Меня зовут Пегги.

Харт снял правую руку с руля:

— А я — Док. Рад познакомиться с вами, Пегги.

Ее рука была мягкой и маленькой, но неестественно горячей, словно ее пронизывал лихорадочный жар.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он.

— Я чувствую себя преотлично, просто замечательно! — ответила она. А потом добавила: — В данный момент.

Харт воздержался от дальнейших расспросов.

— Вы ведь удивлены, — продолжала девушка спокойно, — не так ли? То есть я хочу сказать — тому, что я каждый день приходила на судебные заседания?

— Мы все были удивлены, — подтвердил Харт. — И на самом деле мы даже спорили, делая небольшие ставки по поводу того, защита или обвинение вызовет вас для дачи свидетельских показаний.

Девушка, имя которой, по ее словам, было Пегги, посмотрела на него пристальным взглядом. Когда она заговорила, ее голос был спокойным, но язвительным:

— Они не посмели бы.

— Кто именно?

— Защита.

Харт ждал продолжения. Но девушка больше ничего не сказала. Она заговорила, только когда они проехали несколько миль. Как только автомобиль пронесся мимо огромного здания Эн-би-си на углу Вайн, она сказала:

— Он получил то, что заслуживает. И я этому рада.

— Следует понимать, вы Не симпатизируете Коттону, — заметил Харт.

— Вы же присутствовали на судебном разбирательстве. Разве вы слышали хоть одну причину, по которой ему можно симпатизировать? С чего бы?

— Нет, не слыхал.

— Он получил по заслугам, — повторила она. — Теперь ведь приговор приведут в исполнение, не так ли?

Харт почувствовал неловкость от злобности, граничащей с истерикой, которая прорвалась в голосе Пегги. Он уже почти пожалел, что предложил ее подвезти.

— Боюсь, что это так, — спокойно подтвердил он. — Конечно, если его адвокат не обратится в Верховный суд с новыми и достаточно вескими основаниями для пересмотра дела.

— Какими такими основаниями?

— Очень вескими.

— Например?

— В деле Коттона, как я полагаю, это должны быть доказательства, что Бонни Темпест жива.

— Понятно.

Харт наслаждался ветром в лицо, мягким шелестом деревьев и низким урчанием автомобильного двигателя. Теперь они проезжали мимо школы. Он был рад, что они уже почти у цели и вскоре он высадит Пегги у двери ее дома, распрощавшись. Вероятно, обычно она приятная собеседница, но в данный момент какой-то внутренний огонь ненависти сжирал ее изнутри. Из того немногого, что она сказала с такой горячностью, Харт решил, что Пегги тоже, может быть, когда-то оказалась жертвой Коттона.

Словно прочитав его мысли, девушка положила свою руку на его:

— Пожалуйста, не чувствуйте неловкости в моей компании. Из того, что я слышала о вас, Док, вы отличный парень. И я хочу вам понравиться.

— А вы и так мне нравитесь, — честно сознался Харт.

— Просто я немного перенапряглась.

— Понимаю. — Харт был поражен банальностью своего замечания. На самом деле он ровным счетом ничего не понимал.

— Вы это серьезно? — спросила Пегги.

— Что — серьезно?

— Что я вам нравлюсь?

— Да, конечно.

— Достаточно нравлюсь, чтобы назначить мне свидание?

Харт взвесил возможный ответ.

— Да, — в конце концов сказал он. — Серьезно.

— Тогда — когда?

— Сами скажите.

— Как насчет сегодняшней ночи?

— Вы хотите сказать, "завтрашней"?

— Нет. Сегодня. Сейчас.

Харт пытался разглядеть ее глаза в смутном свете приборной доски.

— Вы шутите!

Девушка медленно помотала головой из стороны в сторону:

— Нет. Пожалуйста, не спрашивайте почему, но сегодня ночью я не хочу оставаться одна. Обещаю, вы об этом не пожалеете.

Вся эта идея казалась ему абсурдной, Харт ничего не мог придумать в ответ. Единственное, что ему пришло в голову, — это лишь повторить:

— Вы шутите!

— Поверьте, не шучу! — с горячностью убеждала его девушка. — Послушайте. Всю дорогу из города вы смотрели на вывески баров, пытаясь решить, стоит ли предложить остановиться и выпить.

— Верно, — рассмеялся Харт.

— Сейчас уже больше двух часов, и все бары закрыты. Поэтому почему бы не поехать ко мне и не позволить мне приготовить пару бокалов мартини?

Харт импульсивно направил свой большой автомобиль к бордюру тротуара и остановился.

— Послушай, золотко…

Их взгляды встретились.

— Да?

Харт был с ней честен.

— Возможно, это не мое дело, — сказал он, — но, если хорошенькие девушки не замыслили чего-то, они не приглашают к себе домой мужчин, с которыми только что познакомились, а тем более в два часа ночи. А я лишь, что называется, час назад вырвался из-под жернова. В чем тут секрет?

— Да нет тут никаких секретов! Просто мне не хочется быть одной.

— Почему?

— Если вы зайдете ко мне, я вам скажу.

Харт сидел, держась обеими руками за руль.

— Слово "свидание" имеет множество значений.

— Я знаю.

Пегги сказала это так, что ее слова разозлили и Харта. Он устал. Он чувствовал, что его дурачат. Женщины — такие странные существа! Похоже, они думают, что могут добиться от мужчины своего, размахивая флагом вместе с ним. Невероятно, но в девяносто девяти случаях из ста они оказываются правы.

— Ну пожалуйста, — попросила Пегги тихо. Харт все еще колебался.

— Хорошо, — в конце концов согласился он. — Но только на пару мартини.

Он лгал и знал это: зайдя так далеко, они на этом не остановятся.

Пегги откинулась на сиденье, держа руки на коленях.

— Там будет видно, — неопределенно заметила она. Харт стал было заводить двигатель, но прервался, потому что к нему подъехала полицейская патрульная машина. Из нее вышел офицер.

— Одну минуточку, — сказал он. Потом он узнал Харта и бросил через плечо своему напарнику: — Эй, Джо! Иди сюда! Это Док возвращается домой с войны.

Оба были рады его видеть. Тот, который заговорил первым, сказал:

— Хорошо потрудились, Харт! Ну и задали вы перцу этому Коттону! Мы слышали сообщение по радио несколько минут назад.

Харт был немного смущен присутствием в его авто девушки. Он чувствовал необходимость представить ее.

— Приятно было увидеться с вами снова. Это мисс Пегги…

— Джоунс, — подсказала фамилию девушка.

Оба офицера оставили ее реплику практически без внимания, их больше интересовал приговор Коттона, которым они были явно довольны. Как они радостно сообщили Харту, поскольку власти штата не предъявили прямых улик, то по всему Стрипу ставки были восемь к двум, что Коттона не осудят за убийство, а они оба поставили недельную зарплату на то, что осудят. Оба полицейских опекали аптеку Харта, и он относился к ним с симпатией, но был рад, когда у них в автомобиле резко забубнила рация и они были вынуждены отойти.

Как только полицейские отъехали, Харт повел машину гораздо медленнее. Он здорово пожалел об этой встрече. Несмотря на всю изысканную утонченность, на самом деле Стрип — просто маленькая деревушка, где языки мелют без остановки. К утру всякий и каждый, начиная от грузчика в винно-водочном магазине Берни до метрдотеля из "Шведского уголка", будут знать, что Джо Финли и Мэтт Хупер остановили Дока Харта в два ночи, а у него в авто сидела загадочная незнакомка с каштановыми волосами, довольно хорошенькая, которая назвалась явно вымышленной фамилией Джоунс. И это по пути домой после двухмесячного отсутствия по судебным делам!

Пегги положила руку ему на колено:

— О чем вы думаете?

— О том, что трудолюбивый аптекарь, который не сует носа в чужие дела, может попасть в очень щекотливое положение, — ответил он.

— Значит, вы злитесь на меня, верно?

Харт честно признался:

— Нет, не то чтобы злюсь. Просто заинтригован.

— Заинтригован?

— Да. Просто мне необходимо знать, кто вы такая и что вы от меня хотите.

2 сентября 1958 г. 3 часа 01 мин

Квартира не обманула предчувствий Харта — как он и думал, две комнаты с ванной и крохотной кухонькой в одном из старых реконструированных жилых домов на холмах к северу от бульвара и приблизительно в миле от его аптеки.

Самое лучшее, что было в этой квартирке, — это вид. С того места, где стоял Харт перед окнами гостиной, открывался вид на огни города, растянувшегося на мили.

Попивая неспешными глотками вторую порцию, Харт отдал девушке должное. Пегги готовила неплохие напитки, хотя мартини был чуточку крепок и подавала она его в старомодных бокалах.

Свидание, если это можно назвать свиданием, проходило по заведенному порядку. Пегги, как водится, объявила, что желает переодеться в нечто попрохладнее и поудобнее. Однако вместо того чтобы облачиться в обычное тонкое, как паутинка, неглиже, она надела миленький красный чесучовый халатик прямого покроя, заканчивающийся на середине ее бедер, создавая иллюзию, что под этим провокационным нарядом нет ровным счетом ничего.

— И как вам? — крикнула она из кухоньки. Харт отошел от подоконника к кушетке.

— Отлично, — рявкнул он в ответ. — После проведенных в душном помещении последних нескольких месяцев этот мартини в самый раз.

Он сдержанно удивлялся сам себе. В книге или в кино герой, будучи респектабельным бизнесменом и столпом общества, через несколько минут надел бы пиджак, поблагодарил Пегги за выпивку и поспешно ретировался бы. Но в жизни так не бывает. И он прекрасно об этом знал. Он уже это проходил. И множество мужчин вместе с ним. Если бы всем уважаемым бизнесменам или другим профессионалам со Стрипа и Беверли-Хиллз, которые побывали в чужих постелях, было суждено умереть в одну ночь, то во всем округе Лос-Анджелеса не нашлось бы столько католических или христианских священников, священников или раввинов, чтобы помолиться о вознесении их на отведенные для них небеса. Кучка долларов и положение в обществе не лишают мужчину мужских достоинств. Если по какой-либо известной лишь ей причине (а хорошо бы узнать, по какой именно) девушка с каштановыми волосами возжелала его, она его получит. Хотелось бы Харту только знать, почему она так опасается оставаться одна в эту ночь. "Заезженная уловка", — решил Харт про себя.

Девушка прошлепала босиком из кухни и водрузила запотевший графин с мартини на низкий столик для кофе, стоящий перед кушеткой, а потом опустилась на нее рядом с Хартом.

Она уселась на кушетку наискосок, и, естественно, красный чесучовый халатик задрался, обнажив ее бедра почти донельзя. Харт вытер вспотевшие ладони о брюки. Он попробовал было сказать нечто умное, но ему ничего не пришло в голову.

С торжеством в серо-голубых глазах Пегги пододвинулась поближе:

— Вам ведь любопытно, не так ли?

— Любопытно? А чему, собственно, мне удивляться?

— Есть ли что-нибудь у меня под халатиком.

— Да, — признался Харт. — Любопытно.

Она легко коснулась губами его губ.

— Там ни черта нет, — заверила она его. Когда она взяла его за руку, то сказала внезапно охрипшим голосом: — Поэтому почему бы вам это самому не проверить?

— Прямо здесь? — осведомился Харт.

— Нет, в спальне.

Постельное белье на кровати сбилось. Долгое время в тускло освещенной спальне слышались лишь звуки хриплого дыхания. Харт был сам себе противен. "Ну хорошо. Но только на пару мартини". Вот тебе и пара мартини! Совсем сошел с катушек! Любой мужчина, даже самый умный, все равно что воск в руках хорошенькой женщины. Похоже, природа, или Бог, или Творец, который создал мужчину, сделали так, что тяга к плотскому у мужчины столь сильна, что он просто не в силах ее преодолеть.

Харт долго лежал неподвижно, потом перевернулся на бок и приподнялся на локте.

Ее порочные губы все еще были припухшими. Ее маленькие, но совершенной формы груди с трудом приподнимались и опадали в такт ее дыханию.

Харт в первый раз за два месяца почувствовал спокойствие, настоящее восхитительное спокойствие. Он потянулся через стройное тело к прикроватному столику, взял две сигареты и прикурил их.

Пегги взяла протянутую ей сигарету.

Харт сделал затяжку.

— Почему выбор пал на меня?

Она долго и пристально смотрела ему в лицо.

— А ты поверишь, если я скажу, что причиной тому, что я ходила в суд, только ты, что я высиживала там каждый день в течение двух месяцев, глядя на тебя и думая о тебе?

— Нет, — сказал Харт. — Не поверю.

Годы, проведенные на Стрипе, разрушили все его иллюзии. Он приподнял ее лицо за подбородок двумя пальцами, чтобы видеть глаза.

— С кем ты сводишь счеты, золотко?

— Я тебе не нравлюсь?

Харт легонько погладил ее.

— Я тебя обожаю. Но я не получил ответа на свой вопрос.

— Мне следует ответить?

— Хотелось бы.

Девушка несколько минут лежала молча, потом свесила голые ноги на пол и встала, слегка качнувшись.

— Извини. Одну минуточку. Я хочу сделать глоток воды.

Харт проследил, как она выходила из спальни, мысленно сравнивая ее перекатывающиеся округлые ягодицы с попкой Герты. Он с грустью признал, что женщины, раздетые до нитки, очень похожи одна на другую. Когда она вернулась, походка ее стала еще более нетвердой, а от ее дыхания явно веяло запахом джина.

— Ты уверена, что ходила выпить воды? — спросил он. Она была с ним честна.

— Нет. Джина.

Она снова улеглась в постель и смотрела на него, не улыбаясь.

— Вот так.

— Значит, так.

Харт с трудом удержался, чтобы не ударить ее.

— Ну, теперь давай выкладывай, зачем ты все это затеяла.

— Ты злишься на меня.

— Возможно.

— И на Гарри.

Харт почувствовал, как у него из подмышки выкатилась капля пота и поползла по его боку. Несмотря на то, что в небольшой спальне становилось жарко и душно, капля пота была холодной.

— На какого еще Гарри? — заставил он себя спросить.

— На Гарри Коттона.

— Нет!

— Но ты сам спросил!

— Ты его хорошо знала?

Губы девушки скривились в горькой улыбке.

— Я — его жена. Его официальная жена. Мы поженились в Уэйко, штат Техас, когда он еще трудился на свою компанию и мыл окна на высоте. — Девушка вызывающе посмотрела на него. — А теперь давай ударь меня!

Харт подавил приступ тошноты. Коттон, должно быть, бил девочку, здорово колотил, довел ее до такого эмоционального состояния, что она оказалась способной на такое. Неудивительно, что защита постаралась не довести до того, чтобы она появилась на месте свидетеля обвинения.

— А почему я должен тебя ударить? — спросил он ее.

— Гарри бы ударил, — сказала она горько. — Он считал в порядке вещей заниматься любовью с любой шлюхой отсюда до Уэйко. Он обманывал меня с самой первой недели нашего брака. Теперь я об этом знаю. А между шлюхами он возвращался ко мне. И из-за того, что у него совесть была нечиста, если он на улице замечал, что какой-то мужчина смотрит на меня с восхищением, то едва мог дотерпеть, пока мы придем домой, чтобы избить меня. Иногда он так сильно меня избивал, что я даже не могла пойти на работу. — Ее голос становился все ниже и пронзительнее. — И он получил то, что заслуживает! Слышишь?!

— Слышу, — спокойно ответил Харт.

По крайней мере, хоть одно ясно. Эта ночь была ночью благодарности. В извращенном от горя мозгу Пегги это, наряду с тем, что она рассчиталась со своим приговоренным к смертной казни мужем, было благодарностью ему за его участие вместе с другими одиннадцатью присяжными в этом приговоре. Он попытался на нее рассердиться, но не мог. Это никак не касалось его лично. При любом удобном случае Пегги с тем же успехом "отблагодарила" бы любого из его коллег-присяжных. И не стоит упоминания тот факт, что Коттон довел ее до такого состояния и толкнул на этот поступок.

— Сколько тебе лет, золотко? — спросил он.

— Двадцать один.

Ее личико, плечи и грудь были покрыты крошечными капельками пота. Харт взял уголок помятой простыни, чтобы вытереть ей лицо.

— Не слишком много, чтобы тратить из-за этого слезы, — ласково заметил он. — Почему ты не попыталась прекратить все это и выбросить его из своей жизни?

Пегги замотала головой по подушке:

— Я пыталась.

— Он знал, что ты находишься в зале суда?

— Он не мог меня не видеть. Именно поэтому я и приходила каждый день.

Пегги с трудом подбирала слова. Ее голос с каждым мгновением становился все глуше. Харт удивился, сколько неразбавленного джина она выпила после мартини, чтобы набраться достаточно храбрости для того, что она сделала. Но даже полупьяная и обнаженная, в постели она была в определенном отношении леди.

Поза девушки выражала покорность.

Харт оставался с ней нежным. Он уселся на край постели и затушил свою сигарету.

— И теперь, когда я сыграл свою роль в твоей мести, расскажи мне о вас с Коттоном.

— Что можно рассказать о нас?

— Ты его сильно любила, верно?

Пегги прикрыла ноги простыней.

— Я считала его Господом Богом. — Неразбавленный джин, которого она нахлебалась, делал свое дело, и она захихикала. — Господом Богом. Именно так!

Харт покачал головой.

Пегги была явно довольна самой собой.

— Я его распну… — Она никак не могла выговорить последнее слово, и ей пришлось начать все сначала. — Я его распяла, просто сидя на последней скамейке в зале суда и держа свой рот на замке.

Харт почувствовал, как на затылке закололо от коротко остриженных волос.

— О ком ты говоришь, Пегги?

Джин, горе и облегчение после многих месяцев сдерживаемой ненависти и одиночества, к которому она приговорила себя, подмыли основание высокой стены ее молчания, ее глаза наполнились слезами.

— О Гарри.

— И что о нем?

— Он не делал этого.

— Не делал — чего?

Девушка смотрела на Харта полными слез глазами так, словно он был слабоумным.

— Ну, не убивал он Бонни Темпест! — объяснила она. — Он не делал этого, я знаю!

Губы Харта неожиданно онемели. Он с трудом заставил себя выговорить:

— Откуда ты это знаешь?

— Оттуда! Она не умерла, — сказала Пегги. — Я видела ее собственными глазами в Энсенаде менее четырех месяцев назад.

— Ты пьяна!

Пегги кивнула:

— Точно. — Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. — У меня такое ощущение, словно я плыву в невесомости. Но я не была пьяной, когда видела Бонни. Она перекрасила свои рыжие лохмы в черный цвет. А это, — она взялась обеими руками за свои небольшие груди, — Бонни так затянула, что стала совсем плоской, хотя на самом деле это вовсе не так. Она взяла себе новое имя — сеньора Альвередо Монтес — и изображала из себя богатую вдову откуда-то из Венесуэлы.

История была фантастическая. Не может быть! Неужели это правда? Харт прикурил сигарету и отвернулся, чтобы не выдыхать дым в лицо Пегги.

— Ты хочешь сказать, что видела девушку, похожую на Бонни Темпест?

Пегги отрицательно замотала головой по подушке:

— Нет. Это была сама Бонни Темпест. Я ее знаю. Некоторое время "Ассортед артисте" имело с ней дело. Она обычно приходила в контору и обзывала всех вшивыми распространителями театральных билетов, пока всем не опротивела и с ней не разорвали контракт.

Харт забавлялся шуткой. По крайней мере, он надеялся, что это была шутка.

— А что ты делала в Энсенаде?

Вместо ответа на вопрос, Пегги уселась на постели и, гладя простыню на коленях, воинственно объявила:

— Хочу еще выпить!

— Оставайся на месте, — сказал ей Харт. — Я принесу.

Он обнаружил свои трусы на полу под ее красным чесучовым халатиком и надел их, потом прошел в кухоньку и налил четверть стакана джина в старомодный бокал, смешав с таким же количеством воды.

Когда он вернулся в спальню, Пегги сидела на краешке кровати и, наклонив голову, изучала совершенство собственных бедер.

— Я ведь очень хорошенькая, не так ли? — спросила она.

— Очень, — заверил он ее.

— Такая же хорошенькая, как Бонни Темпест?

Харт вздохнул:

— Уверен, я этого никогда уже не узнаю. — Он вручил ей бокал и наблюдал, как она пила. — А теперь скажи мне, что ты делала в Энсенаде.

Язык у Пегги заплетался все больше и больше.

— Я ездила туда с мистером Саттоном.

Харт почувствовал облегчение. Это заявление было похоже на глоток прохладного свежего воздуха в душной комнате. Он не мог этому поверить. Он знал, что это не правда: ведь он слишком хорошо знал Бена Саттона. Энсенада была модным курортом в нескольких милях по побережью полуострова Калифорния. Мексиканцы — люди практичные. Они не задавали вопросов. Они считали: если человек в состоянии оплатить номер в отеле, значит, он достаточно взрослый, чтобы отдавать себе отчет в том, что сам хочет делать. По этой самой причине курорт был популярен у многочисленных голливудских продюсеров, ответственных за подбор актеров, помощников режиссеров, бизнесменов и людей, работающих в различных агентствах. Он и сам побывал там несколько раз. Но кто угодно, только не Бен Саттон! Общительный глава "Ассортед артисте" любил немного выпить с друзьями. Он предпочитал еду игре в покер. Но Бен не гонялся за юбками. Ему это просто было не нужно. Он женат на одной из самых красивых девушек Голливуда и сильно ее любит, а она платит ему той же монетой.

— Я тебе не верю, — равнодушно сказал он. Пегги сидела все в той же безвольной позе, волосы упали ей на глаза. Она небрежно раздвинула пряди, чтобы видеть Харта.

— Я туда ездила. Но не так, как ты думаешь. Мистер Саттон летал туда, чтобы повидаться с Грейс Томас и переговорить с ней насчет главной роли в фильме студии "Плейхауз-90". Его секретарша заболела гриппом, поэтому он взял меня с собой делать записи и печатать контракт.

Она говорила так, словно это было чистой правдой.

— Понятно, — хмуро выговорил Харт. — И именно тогда ты увидела эту латиноамериканку, которая была похожа на Бонни Темпест?

Пегги снова улеглась на кровать.

— Не "похожа"! Это была Бонни Темпест, — повторила она.

— Ты с ней разговаривала?

Девушка на кровати засмущалась:

— Что? Чтобы она поняла, что я ее узнала, и Гарри сорвался с крючка? — Пегги подняла руку и погрозила Харту пальцем. — Ни-ни! Ни за какие коврижки! Он отправится в газовую камеру. А я — просто маленькая девочка, которая отправит его туда.

Она потянулась, словно маленькими котенок, и ее стройное тело выгнулось дугой, когда употребленный ею алкоголь сжег все последние запреты.

Как хотелось Харту знать, что из сказанного Пегги правда, а что является плодом ее разыгравшегося под воздействием винных паров воображения. Но он непременно как-нибудь об этом узнает.

Он извинился и вышел из спальни.

Он знал номер рабочего телефона Бена, но был вынужден поискать в телефонном справочнике домашний. В телефонной трубке долго раздавались гудки. Когда Саттон ответил, его голос звучал со сна недоуменно:

— Да?

— Это Док Харт, Бен, — сказал Харт. — Извини, что беспокою тебя в такое позднее время, но это может оказаться очень важным.

2 сентября 1958 г. 3 часа 59 мин

Саттон откашлялся:

— Ничего страшного, Док. Рад оказать вам услугу. Так в чем дело?

— У вас есть девушка?… — начал было Харт. — То есть я хотел сказать, — поправился он, — работает ли на вас девушка по имени Пегги Джоунс?

— Точно, — сказал Саттон. — Работала два месяца назад. Потом неожиданно без предупреждения уволилась. И с тех пор я ее не видел. А в чем дело?

Харт проигнорировал этот вопрос:

— А теперь скажите мне, Бен. Пока она на вас работала, вы, случайно, не брали ее с собой в деловую поездку в Энсенаду?

— Брал.

— Вы помните, по какому поводу?

— Помню. Я пытался заполучить Грейс Томас для фильма "Плейхауз-90", а моя личная секретарша заболела гриппом. А что? В чем дело, Док?

— Я еще не совсем уверен, но похоже, я угодил в очень неприятную историю. Как долго вы были в Энсенаде?

— Два дня и две ночи, насколько я помню. Тогда я не заключил контракт, потому что Грейс запросила больше за ту роль, чем ей хотели заплатить.

Харт похлопал себя по карманам в поисках сигарет и понял, что все еще пребывает в одних трусах. Он был рад, что Саттон его не видит так же хорошо, как слышит. Он никогда бы этого не пережил.

— Подумайте хорошенько, Бен. Пока вы были в Энсенаде, Пегги, случайно, не говорила, что встретила там какую-то свою знакомую?

Саттон на минуту примолк.

— Н-нет, насколько я помню. Если бы вы были с ней знакомы, то знали бы, что она — хорошенькая малышка, но очень спокойная и собранная. По крайней мере, со мной. Она не слишком разговорчива, если это не касается общих дел.

— Вы уверены?

— Уверен, — заверил его Саттон. — Но погодите-ка, Док, — добавил он.

— Да?

— Я припоминаю, на второй день она вернулась в отель с выражением кошки, слопавшей канарейку. Это было так на нее не похоже, что я даже сказал ей об этом.

— И что она ответила?

— А ничего!

— Совсем ничего?

— Ничегошеньки. Просто пожала плечами. Но теперь я припоминаю, что она весь день улыбалась. Знаете, словно была чем-то очень довольна.

— Вполне может быть, — сказал Харт. — Ну, большое спасибо, Бен.

Он положил трубку и вернулся в спальню. Сопротивление девушки с каштановыми волосами было не столь крепко, как крепок был джин, который она выпила. Скомканная простыня сбилась к изножию кровати, а сама Пегги лежала на спине с закрытыми глазами. Ее маленькие груди то поднимались, то опускались в такт с ее легким, ритмичным дыханием.

Харт взял сигарету из пачки на прикроватном столике и внимательно посмотрел на спящую сквозь пламя зажигалки. Перед ним открывалось два пути: либо одеться, выйти за дверь и забыть о случайной встрече, либо подождать, пока Пегги достаточно протрезвеет, чтобы с ней можно было серьезно поговорить. Он решил выбрать последний.

Опять эти армейские игры! Если положение в обществе дает человеку определенные привилегии, оно также и накладывает определенные обязательства. Если Бонни Темпест жива, то он должен об этом знать. Он не сможет жить в мире с самим собой, зная, что принимал активное участие в вынесении смертного приговора невиновному человеку.

Он оделся, не спуская глаз с Пегги.

Судя по тому, что он знал о женщинах (а он считал, что разбирался в них очень даже неплохо), к утру Пегги откажется говорить на эту тему. И ничто не "сможет заставить ее делать это. Она лишь сказала то, что сказала под воздействием алкоголя и подавляемых эмоций. К утру она будет все отрицать, поскольку ненавидит Коттона и решительно настроена рассчитаться с ним.

Харт вздохнул и прошел в ванную, чтобы намочить полотенце. Пока он ждал, когда ткань пропитается холодной водой, он рассматривал собственную физиономию в зеркале над раковиной: на него смотрел довольно приятный мужчина средних лет.

— Послушай, Док, — сказал Харт собственному отражению, — ты уже слишком стар для подобных историй. Настало время вернуться к ступке с пестиком.

Он прошел в спальню и приподнял девушку, чтобы посадить ее в постели. Сначала он прижал мокрое полотенце к ее шее сзади, потом протер им лицо и грудь.

— Пегги! Давай же! Просыпайся!

Девушка, ровно дыша, безвольно повисла у него на руке. Харт попытался легонько ударить ее по щеке. Никакого эффекта. Ему следует предпринять нечто более радикальное. Он безуспешно обыскал аптечку в ванной в поисках нашатыря, а потом с тем же успехом и кухню, стараясь найти какое-нибудь обычное домашнее средство.

Некоторое время он стоял в нерешительности. Потом понял, что надо делать. Его аптека находится на расстоянии менее мили. Он может взять все необходимое там.

Харт отыскал сумочку девушки, но ключей в ней не оказалось. После минутного колебания он поставил замок на предохранитель, чтобы потом беспрепятственно вернуться, и тихонько закрыл за собой дверь. В таком состоянии Пегги вряд ли куда-нибудь уйдет за те несколько минут, что он будет отсутствовать.

Ветер был сухим, утро — теплым, что обещало в перспективе еще более жаркий день, чем предыдущий. Харт открыл дверцу машины, потом постоял немного, оглянувшись на дом, из которого только что вышел. Свет горел только в квартире Пегги. Судя по всему, ни один страдающий бессонницей сосед не встал за стаканом воды, не пошел в ванную и не размышлял о тщете всего сущего, поэтому не мог видеть, как Харт входил и выходил из подъезда. Он надеялся, что его возвращения тоже никто не заметит, и улыбнулся про себя. Удивительно, каким правильным и респектабельным может стать человек после удовлетворения страсти, которая за несколько минут до этого вынуждала его пинать двери ногами.

На боковой улочке вообще не было транспорта, а на бульваре он был немногочислен. Харт преодолел расстояние до своей аптеки за считанные минуты. Некоторое время он сидел в своем автомобиле, припаркованном перед знакомым зданием, с восхищением глядя на свое детище. И было чем восхищаться. Если не считать значительной суммы вложенных денег, аптека, превышающая в три раза по размеру подобные стандартные заведения, представляла собой несчетное количество рабочих часов упорного труда и хлопот, а кроме всего прочего, и жертву, которую он принес в свои младые годы, отказавшись от нормальной цели нормального молодого человека — жены и семьи. Если банальная народная поговорка о том, что человек платит за то, что имеет, верна, то она должна стоять под номером первым в параде старинных мудрых изречений. Черт подери, эта поговорка прекрасно подходит как для его промахов, так и для успехов!

Харт пересек тротуар и отпер парадную дверь. В качестве предосторожности от воров везде горел свет, поэтому всю ночь каждый уголок интерьера аптеки просматривался прямо с тротуара.

Кондиционер превратил аптеку в долгожданное отдохновение от уличной жары. Пахло чистотой и свежестью, запахи дорогих духов, хорошей еды и хорошего табака перемешивались с едва уловимым запахом лекарств, присущим всем аптекам. Уборщицы давно закончили свою работу. Нигде ни единого пятнышка. Стеклянные витрины сверкали. Харта снова охватила досада. Человек провел три четверти своей жизни сражаясь за чистоту, среди антисептиков. Чистоту он сделал своим фетишем. А потом свалял дурака, вступив в интимные отношения с девушкой, с которой был знаком меньше часа, с девушкой, которую подобрал на автобусной остановке!

"Тогда садитесь. Я отвезу вас домой", — сказал он ей.

Харт прошел прямо в рецептурный отдел и взял то, что, по его мнению, было необходимо, включая немного снотворного, чтобы вернуть Пегги в сон, после того как он с ней переговорит, и седативный препарат для успокоения нервов.

Он до сих пор не знал, как поступить, если решит, что Пегги говорит ему правду, если, конечно, она станет настаивать на том, что видела живой женщину, которая предположительно должна быть мертвой. Каким образом он передаст эту информацию в офис генерального прокурора штата, не сообщая, при каких обстоятельствах эта информация была получена, он не представлял себе.

Несмотря на кондиционер, Харту вдруг стало в аптеке так же жарко, как и в комнате для заседаний присяжных или небольшой спаленке Пегги. Он взял кусочек ваты из коробки на прилавке и вытер пот, выступивший у него на лице.

Даже если рассказ Пегги окажется правдой, несмотря на то, что она имеет извращенное понятие о мести, желая смерти Гарри Коттону за преступление, которое он не совершал, Харт не видел, как он или она могут доказать правдивость ее утверждений. А без достоверных доказательств генеральный прокурор может избрать один из трех вариантов — посмеяться над ним и выставить вон из своего кабинета; направить на обследование к психиатру; приказать посадить с тем же обвинением, какое штат выдвинул против Коттона по делу Бонни. Конечно, он респектабельный бизнесмен. Но это как сказать. Ведь сладость аромата розы не зависит от шипов. По сути, если уж на то пошло, романтического скитальца вполне можно назвать слоняющимся без пользы бездельником. Все зависит от того, где ты сидишь, независимо от того, присел ли ты просто отдохнуть или заседаешь в зале суда в качестве присяжного.

Харт принял решение. Он заставит Пегги протрезветь до такого состояния, чтобы она могла говорить. Он заставит ее повторить то, что она ему сказала. Потом, если он окончательно решит, что она говорит правду, он позвонит своему адвокату и попросит у него совета. Келли наверняка знает, что делать. Он уж точно знает, как передать информацию в соответствующие инстанции и начать расследование, которое приведет к пересмотру дела Коттона без привлечения и Харта, и Пегги.

Возможно, он ставит себя в весьма дурацкое положение, поверив в рассказанную девушкой историю. Шансы на то, что этот рассказ правдив, — двенадцать против одного. Бонни наверняка мертва. Коттон убил ее из-за бриллиантов и вытолкнул мертвое тело через иллюминатор, рассудив, что, даже если его поймают, штат не будет в состоянии предъявить никаких вещественных улик.

Харт еще раз удостоверился, что взял все, что ему потребуется, и направился было по проходу позади прилавка к двери, но остановился, испытав тошнотворное ощущение, словно его желудок вдруг опустился куда-то, поскольку обнаружилось, что в аптеке он не один. Кто-то прятался в одной из кабинок рядом с фонтаном. Он разглядел в наружной витрине неясное отражение скорчившегося человека. В ящике за сигаретным прилавком есть пистолет. Он вытащил оружие и осторожно вернулся тем же путем, что и пришел, а потом через склад и кухню зашел незваному гостю за спину. Не дойдя десяти футов до кабинки, он тихо сказал:

— Порядок! Выходи с поднятыми руками!

Из кабинки ответа не последовало. Харт сделал еще три осторожных шага и почувствовал себя в глупом положении. Отражение, которое он увидел в витрине, принадлежало Герте. Все тот же коротенький конский хвостик весело торчал на ее затылке! Положив голову на руки, лежащие на столике, блондинка спала так же мирно, как Пегги, когда он уходил. На столике рядом с ней, в нескольких дюймах от согнутого локтя, стоял трехслойный шоколадный торт, его любимый, на котором повар сделал надпись белым кремом: "Добро пожаловать домой, Док!"

Харт мысленно восстановил сцену. Мэнни, Грета и его остальные сотрудники запланировали вечеринку в его честь, когда узнали, что заседание суда завершилось. Они прождали в закрытой аптеке несколько часов. А он в это время развлекался с девушкой, чьим единственным интересом была месть мужчине, который дал ей для этого хороший повод. Все остальные в конце концов пошли домой, но Герта осталась. Харт почти слышал, как она говорит своим юным голоском: "Хорошо, идите. Кому-то ведь нужно подождать. Кто-то же должен быть тут, чтобы сказать Доку, как мы рады, что он вернулся".

Харт впал в уныние. Он обманул ее ожидания. Он обманул ожидания всех. Он хотел было положить руки на плечи девушки, но передумал: лучше всего покончить дела с Пегги как можно скорее, а потом вернуться и проводить Герту домой.

* * *

Короткая поездка в квартиру Пегги показалась ему бесконечной. Харт даже не понял, пока не вышел на тротуар, что все еще держит в руке пистолет. Чем снова отпирать аптеку, он предпочел опустить оружие в боковой карман пиджака. Не успел он пройти и двух кварталов, как пожалел об этом. Тяжелый пистолет оттягивал пиджак, отчего воротник стал натирать шею.

Вдобавок к раздражению за те несколько минут его отсутствия кто-то умудрился припарковать перед домом Пегги автомобиль последней модели, и ему пришлось поехать вверх по холму и миновать следующий перекресток, прежде чем нашлось место, где он мог бы оставить свою машину.

К тому времени, когда Харт прошел длинный квартал назад к дому Пегги, все его тело стало мокрым от пота. Он чувствовал усталость и раздражение. Заплеванный лестничный пролет, ведущий на второй этаж, показался ему очень крутым. Дверь, которую он оставил прикрытой, теперь была распахнута, и ее раскачивал горячий бриз, время от времени дующий вверх по лестнице, словно желая напомнить спящим жильцам, что в далеком прошлом Город ангелов был не чем иным, как безводной пустыней.

Харт прикрыл дверь и запер ее на замок. После кондиционированного простора своей аптеки квартира казалась нагретой в паровой бане коробкой. В ней висел застоявшийся запах сигаретного дыма и джина. Проходя мимо двери тускло освещенной спальни, он заглянул в нее. Пегги все так же лежала на спине, но теперь закинула руки за голову и согнула одно колено, приподняв его.

Харт с трудом проглотил ставшую кислой слюну и прошел в кухоньку, где поставил лекарства в раковину. Потом отмерил в стакан немного нашатыря, добавил воды и отнес стакан и флакон едко пахнущей соли в крошечную комнатушку, освещенную тонким лучом желтого света, проникающим сквозь щель приоткрытой двери в ванную.

— Порядок. Давай просыпаться, Пегги, — сказал он.

Одна подушка упала на пол рядом с кроватью. Харт пинком убрал подушку с дороги и поставил стакан на прикроватный столик. Затем, держа флакон с солью в правой руке, нагнулся, чтобы просунуть левую под плечи девушки. И тут он почувствовал за спиной какое-то движение, и чья-то темная тень отделилась от стены.

Харт подумал: "Открытая дверь! Конечно же! Это вовсе не ветер!"

Мгновенно, но слишком поздно насторожившись, он бросил флакон с нюхательной солью и попытался выцарапать пистолет из кармана. Но когда повернулся, то преуспел только в том, чтобы увернуться от коварно занесенной над его затылком дубинки. Удар пришелся по правому виску. Боли не последовало. У него только возникло ощущение падения, короткого падения, закончившегося столкновением с подавшимся ему навстречу телом. Потом ему показалось, что тесная спальня взорвалась, ослепив его белой вспышкой от стартовавшей в космическое пространство управляемой ракеты.

Когда Харт пришел в сознание, он еще долго лежал, пытаясь понять, где находится. Он же вернулся в квартиру Пегги. Приготовил ей нашатыря. И отнес его в спальню. Потом наклонился, чтобы приподнять ее, а кто-то отошел от стены и дважды его ударил, о чем свидетельствовала боль в правом виске и на затылке у основания черепа.

Харт силой заставил себя открыть глаза. Он стоял на коленях у кровати в позе молящегося, его правая щека опиралась о правое бедро Пегги. Глаза девушки были открыты, но смотрели не на него. Он принял сидячее положение и включил яркую лампу на прикроватном столике.

Бонни Темпест могла быть до сих пор жива. Но она могла быть и мертва, как голословно и бездоказательно утверждали власти штата. Но в любом случае жена человека, приговоренного к смерти за убийство Бонни, уже больше никогда не сможет ни подтвердить, ни отрицать этого факта. Харт понял это, посмотрев на девушку, но удостоверился, придвинув свою щеку ближе к ее губам, а потом поискав несуществующий больше пульс под небольшим холмиком безжизненной плоти, прикрывающей сердце.

Насколько он мог понять, на стройном теле не было следов насилия, но объяснением тому были подушка на полу и поза девушки. Жизнь — вещь хрупкая. Для того чтобы лишить ее человека, много не нужно. Подержать подушку на лице пьяной девушки несколько минут — и достаточно. Теперь Пегги больше никто не обидит. Она перестала ненавидеть Гарри Коттона и больше не станет ему мстить. Настал конец ее страстям и благодарностям, она никогда не будет ни у кого ничего брать, не будет ничего отдавать. Ее жизни пришел конец.

Харт прошел в другую комнату, взял графин с разведенным мартини и кубиками льда, отхлебнул глоток этой мерзкой смеси, сплюнул и отправился в кухню, где отпил из горлышка почти пустой бутылки джина. Это принесло ему некоторое облегчение, но не слишком большое. Когда он попытался поставить бутылку назад в раковину, она выпала из его трясущихся пальцев и разлетелась мелкими осколками по полу.

Так ему и надо! На этот раз он получил по полной программе! Перво-наперво медэксперт определит, когда наступила смерть Пегги. Потом — что незадолго до смерти она имела близость с мужчиной. Никто не поверит его фантастической истории, что девушка поклялась, будто Бонни Темпест до сих пор жива. Именно такого типа историй и ожидает полиция от обладающего небогатым воображением удачливого бизнесмена, пытающегося выбраться из щекотливого положения.

Полиция решит, что он просто подцепил девушку на улице. Потом под угрозой мерзкого скандала она потребовала у него больше денег, чем он желал ей заплатить. И возможно, в пьяной борьбе он немного перестарался, что совершенно случайно закончилось трагедией.

У полиции будет выбор из полудюжины мотивов, ни один из которых не может быть верным, но зато все правдоподобны.

Проходя мимо двери спальни в гостиную, Харт старался не смотреть туда. Он долго стоял, уставившись на телефонный аппарат. Ему следует немедленно позвонить в полицию. Но он боялся туда звонить.

Теперь Харт понимал, что чувствовал Гарри Коттон в каюте яхты Диринга, когда, судя по его показаниям, проснулся и обнаружил, что Бонни исчезла. Каждый трепещущий нерв его тела толкал его лишь на один поступок — стереть все следы своего пребывания в квартире и сбежать. Не важно куда, лишь бы выбраться отсюда!

Вместо этого Харт поднял трубку, набрал номер 116 и попросил соединить его с полицейским участком Голливуда. Когда дежурный сержант ответил на его вызов, Харт скороговоркой выпалил то, что мог сказать:

— Это Джон Харт звонит из дома 5437 по Ла-Палома-Драйв. Квартира 10. Я хочу сообщить об убийстве.

2 сентября 1958 г. 0 час. 05 мин

В личной ванной офиса генерального прокурора Харт переоделся в свеже выглаженный костюм и чистое белье, которые позволили Мэнни принести в детективное бюро, чтобы сменить одежду, что была на Харте, когда его забрали в полицейский участок, и которую инспектор Гарсия хотел отправить в лабораторию.

Прежде чем надеть рубашку, Харт сполоснул лицо холодной водой, а потом намочил и причесал волосы.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился Келли. Харт бросил взгляд в зеркало над раковиной и внимательно посмотрел на отражение своего адвоката.

— Не так уж и плохо, — ответил он в конце концов. К его величайшему удивлению, так оно и было. Ранним утром в квартире Пегги, потом в полицейском участке, а потом за долгое время допроса в детективном бюро, раз за разом повторяя одну и ту же историю, он так устал и был настолько перепуган, что ему с трудом удавалось связно говорить. Теперь же Харт почему-то чувствовал себя более собранным. Он развернулся и прислонился ягодицами к раковине.

— И что ты обо всем этом думаешь?

Высокого роста адвокат, такой худой, что казалось, он находится на грани истощения, прикурил сигарету, которые по привычке курил одну за другой, и выпустил дым через ноздри.

— О чем?

— Они мне верят?

— Трудно сказать, Док. — Келли говорил не отрывая взгляда от инспектора Гарсии. — Трудно проследить прихотливо извилистую линию ума представителя полиции. Однако придерживайся правды. Ты — глупец, но не могут же они повесить тебя за это! Если штат начнет бросаться обвинениями в каждого мужчину, который свалял дурака, уступив прелестям хорошенькой птички, три четверти мужского населения Калифорнии, включая и инспектора Гарсию, будут отбывать срок в тюрьме.

Гарсия собрал одежду, которую снял с себя Харт, и отдал ее мужчине в форме, стоящему рядом с ним.

— Так будет вернее, — вздохнул инспектор, — никаких уловок. — Он кивнул в сторону двери. — Ты знаешь, куда это отнести, Том.

— Да, сэр, — сказал офицер и вышел из помещения. Харт надел свежую рубашку и завязал новый галстук фирмы "Графиня Мара".

— И как ваши ребята собираются поступить со мной, инспектор?

Гарсия пожал плечами:

— Что касается меня, я бы подержал вас в кутузке лишь для того, чтобы вы в целости и сохранности предстали перед Большим жюри присяжных, которое выдвинет вам обвинение и установит надлежащую меру наказания. Честно говоря, я не знаю, убили вы эту малышку или нет. Но точно одно…

— Что же?

— Кто-то же ее убил! Вы уверены, что не видели никого в квартире, когда вернулись туда из аптеки?

— Абсолютно. — Харт осторожно притронулся к своему затылку. — Я лишь почувствовал какое-то движение сзади.

— И вы не можете вспомнить марку автомобиля, который видели на том самом месте, которое сами освободили на парковке?

— Нет.

— Ладно, — сказал Гарсия. — Давайте вернемся в контору.

Харт воспользовался намоченным полотенцем, чтобы стереть пленку пыли с ботинок, которые принес ему Мэнни.

— Как ты думаешь, Билл? Я хочу сказать, если меня зарегистрируют как подозреваемого, выпустят меня под залог?

Келли поостерегся брать на себя опрометчивые обязательства.

— Трудно сказать. Одно я знаю точно: не хотел бы оказаться на твоем месте, а еще меньше — на месте генерального прокурора.

— Я тебя не понимаю!

— Послушай, Док, — сухо сказал адвокат, — не будь таким наивным. Как бы тебе понравилось, если бы ты, только что успешно проведший судебное разбирательство и приговоривший человека к смертной казни за убийство (должен добавить — не только успешно, но просто блестяще!), услышал бы, что один из твоих присяжных вдруг выступает со сказочкой о том, как по пути домой с последнего заседания суда он подбирает жену осужденного, и через три четверти часа после их знакомства настаивает на том, что вышеупомянутая жена не только рассказала ему, что она сделала, чтобы рассчитаться со своим мужем, но и к тому же… Как это она сказала?

— Распяла его.

— Точно… Что она распяла своего мужа на кресте, держа свой хорошенький ротик на замке, потому что собственными глазами видела живой и здоровой женщину, которую, как установил суд, тот убил четыре месяца спустя после ее предполагаемой гибели.

— Понимаю, к чему ты клонишь, — сказал Харт. Келли закурил новую сигарету.

— Если каким-то образом подтвердится то, что тебе сказала Пегги, он человек конченый — и как профессионал, и как политик.

Инспектор Гарсия открыл дверь.

— Ладно, Харт, пошли.

Харт прошел через дверь в кабинет и уселся на стул, указанный Гарсией. Генеральный прокурор штата, Мэнсон, почти ровесник Харта, перелистывал в папке какие-то бумажки. И оторвал от них взгляд, когда Харт сел.

— Каким, по словам покойной, именем воспользовалась Бонни в Энсенаде?

— Сеньора Альвередо Монтес.

Мэнсон нашел запись, которая ему была нужна.

— Именно это имя я никак не мог вспомнить. — Он вздохнул и положил папку на стол. — Если вам интересно знать, мистер Харт, то несколько часов назад мы связались с полицейским участком в Энсенаде и нам только что сообщили, что на ту приблизительную дату, что вы указали, ни в одном отеле Энсенады не было зарегистрировано женщины под таким именем.

Харт не придумал в ответ ничего умного, поэтому ограничился молчанием.

Мэнсон продолжал:

— Пожалуйста, поймите меня правильно. Мы не пытаемся обелить себя. Наш долг состоит не только в наказании виновного, но и в защите невиновных. И для этого мы воспользуемся всеми доступными нам средствами, чтобы установить, существует ли эта женщина вообще.

— Не сомневаюсь, — сказал Харт. Мэнсон опять взял папку.

— Но, положим, мы установим, что убитая действительно видела женщину, которая была очень похожа на покойную миссис Диринг. Я лично считаю, что она видела лишь похожую на нее женщину. Вы же сами участвовали в разбирательстве этого дела в течение семи недель и сами, наряду с остальными одиннадцатью присяжными, сочли, что Бонни Темпест мертва, что покинуть каюту она могла лишь через иллюминатор, да и то если Коттон намеренно избавился от ее мертвого тела. Вы ведь отбросили фантастическое предположение, что Бонни по своей воле вылезла через иллюминатор и проплыла милю по бушующему морю до берега.

— Это точно, — согласился Харт.

— А теперь, мистер Харт, — сказал Мэнсон, — боюсь, вам придется пройти всю процедуру расследования. Не думаю, что Большое жюри поверит вашему рассказу. — Он на минуту замолк, изучающе посмотрел Харту в лицо, а потом продолжил: — Но я верю вам. В вашем бизнесе вам необходимо знать лекарства и их химическое воздействие. В моем — знать людей. Вы родились в этом городе. Вы прожили здесь всю свою жизнь. Проверив, мы не нашли за вами никаких серьезных правонарушений — кроме нескольких незначительных, касающихся правил дорожного движения. Вы состоятельный человек с определенным положением в обществе, гражданский лидер, можно сказать. И, будучи мужчиной, я могу понять, почему вы остались наедине с молоденькой женщиной, как вы и признаете, с этой мисс Пегги Джоунс, то есть миссис Гарри Коттон. Я не могу поверить, что это вы ее убили.

— Я и не убивал, — вставил Харт. — После того как она поведала мне обо всем, я позвонил Бену Саттону, а когда вернулся, она уже отрубилась…

— Знаю, — прервал его Мэнсон. — Мы уже слышали об этом пятьдесят раз. И если вы говорите правду, а я на мгновение вам поверю, то за время вашего отсутствия некто неизвестный вошел в дверь, которую вы оставили на предохранителе, и убил миссис Коттон, удушив ее.

Келли прикурил очередную сигарету от еще дымящегося окурка.

— Итак, в какое положение это утверждение ставит моего клиента, господин генеральный прокурор?

Мэнсон внимательно посмотрел на адвоката:

— Если я предъявлю вашему клиенту любое другое обвинение, а не обвинение в убийстве, полагаю, вы подразумеваете залог?

— Не подразумеваю. Все уже оформлено. И судья готов подписать.

— А если я посажу Харта по подозрению в убийстве?

— Вы только что сами сказали, что не думаете, что это он убил девушку.

— Да, думаю.

Келли предложил выход:

— Тогда почему бы вам не освободить его под залог, как вполне благонадежного бизнесмена? Или под мое поручительство, если вам это больше нравится. Я дам вам слово, что, когда Большое жюри вызовет Харта, я препровожу его туда при первом же уведомлении.

Мэнсон немного подумал, потом кивнул:

— В этом случае, принимая во внимание ваше положение в обществе и положение Харта, я намерен поступить следующим образом, адвокат. До того момента как Большое жюри вынесет или не вынесет обвинения, я передам мистера Харта под ваше попечительство.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил Харт. — Уверяю вас, я не собираюсь уезжать или бежать из города с полумиллионным счетом в кармане.

— Принимаю ваше заявление к сведению, — сухо ответил Мэнсон и кивнул Гарсии: — Можете вернуть мистеру Харту его личные вещи, инспектор.

Гарсия вытащил из кармана коричневый конверт из оберточной бумаги и вручил его Харту. Надевая часы и раскладывая по карманам авторучку, бумажник и ключи, Харт осведомился:

— Это значит, что я свободен?

— Пока.

Харт распрямился.

— Могу ли я обратиться к вам с необычной просьбой?

— Какой?

— Нельзя ли мне переговорить с Коттоном? Не обязательно наедине. Со мной может остаться инспектор Гарсия.

— Ас какой целью вы намерены переговорить с Коттоном?

— Точно еще не знаю. Полагаю… надеюсь, что он сможет мне что-нибудь сказать, что позднее поможет мне, если и мне придется предстать перед судом.

— Что, например?

— Например, он, возможно, знает, у кого была причина следить за мной и Пегги до самой ее квартиры, у кого был мотив ее убить.

Инспектор Гарсия запротестовал:

— Ах, оставьте! Это обычные вещи!

Мэнсон пожал плечами:

— А я согласен. Поэтому разрешите ему переговорить с Коттоном, инспектор. При условии, что вы пойдете с ним вместе.

Харт подождал Келли в коридоре перед кабинетом, пока инспектор делал все необходимые приготовления, чтобы Коттона привели из тюремной камеры в один из кабинетов для допроса.

— Как ты думаешь, почему он меня не посадил? — спросил Харт у Келли.

Келли пожал плечами:

— Ты же слышал, что он говорил. Лично я считаю, что фантастическая история, которую тебе поведала Пегги, заставила его засомневаться, уж не приговорил ли он к смерти невинного человека. И полагаю, он надеется, что, если и была совершена ошибка, ты поможешь ему отстирать его грязное белье.

— Каким образом?

— Позволив убить себя. Подумай сам. Если Бонни чудом осталась жива, а Пегги убита из-за того, что она знала об этом, самое лучшее для убийцы сейчас прикончить и тебя. А Мэнсон считает, что схватит его на месте преступления и все выйдут сухими из воды.

— За исключением меня.

— За исключением тебя.

Инспектор Гарсия выглянул из кабинета и сообщил:

— Его уже ведут сюда!

Несмотря на то, что Харт видел Коттона ежедневно в течение семи недель, он едва узнал юношу. Теперь, когда тот был приговорен к смертной казни, его внешность изменилась за одну ночь: казалось, он как-то весь съежился. Взгляд был мертвым, глаза глубоко запали. Передвигался он словно старик.

— Я вас узнаю! — сказал он Харту, подняв на него взгляд. — Вы были одним из присяжных.

— Верно, — кивнул Харт.

Коттон открыл было рот, чтобы разразиться ругательствами, но у него не хватило на это сил.

— О'кей. Итак, вы сочли меня виновным, — выдавил он наконец из себя. — Вам доставляет удовольствие прийти сюда, чтобы ворошить старое? "Виновен в убийстве первой степени". Разве не такой вердикт вынесли двенадцать присяжных и вы в том числе?

— Это ты убил Бонни, Гарри? — спросил спокойно Харт. — Не для протокола. Тебе ведь уже хуже не будет.

Коттон долго молчал, а потом сказал:

— Я не знаю. Не думаю. Мне кажется, что независимо от степени опьянения такое забыть нельзя. Если бы я не взял эти проклятые бриллианты, у вас в руках не было бы даже мотива преступления. — Он покачал головой, повторив: — Нет, не было. Хотя мне теперь и все равно, но я не верю, что убил ее.

— Твоя жена Пегги тоже не верила, — сказал Харт. — Во всяком случае, вчера она сказала мне, что ты просто не мог убить Бонни.

Коттон едва заметно усмехнулся:

— Еще бы! Могу поспорить. Я видел, как она сидела в зале суда, наслаждаясь каждой минутой, злорадствуя по поводу того, как мне воздается должное. — Он перестал усмехаться, и его взгляд, так же как и голос, стали унылыми. — Не то чтобы я винил малышку. Полагаю, я доставил ей немало неприятностей.

Харт был намеренно жесток.

— Она мертва, Гарри. Пегги убили прошлой ночью. Думаю, потому, что она сказала мне, что ты не виновен. Она сказала, что четыре месяца назад, после того, как ты предположительно убил Бонни, она видела ее живой и здоровой в Энсенаде.

В комнате для допросов стоял простой стол, сбитый из досок. Коттон схватился за его край, чтобы не упасть.

— Слушай, парень. Такими вещами не шутят!

— Я и не шучу, — заверил его Харт.

— Пегги действительно мертва?

— Точно.

Коттон пошарил в карманах в поисках сигарет, но их у него не было. Харт предложил ему пачку. Коттон сунул сигарету в рот и прикурил от поднесенной зажигалки.

— Бедная девочка, — спокойно выдохнул он. — У нее был один-единственный недостаток. Мозгов маловато. И как бы я с ней плохо ни обращался, сколько бы ни заводил других подружек, она продолжала меня любить. Так говоришь, ее убили?

— Да.

— Но перед смертью она сказала, что видела Бонни?

— Да.

— Тогда почему она не сказала этого на суде? Да что я! Конечно же, — Коттон сам тут же ответил на свой вопрос, — она хотела моей смерти. Тогда я достался бы только ей одной. Кто ее убил?

Харт не видел смысла в том, чтобы испортить все дело признанием, что в убийстве подозревается он сам, поэтому сказал:

— Полиция еще не знает. А может, ты знаешь, был ли у кого-то мотив, чтобы ее настолько ненавидеть?

Коттон покачал головой:

— Не было. Она всегда была порядочной девушкой.

Инспектору Гарсии не терпелось, чтобы этот разговор поскорее закончился.

— Если вы побеседовали, мистер Харт, я отправлю заключенного назад в камеру.

— Еще один вопрос, — отозвался Харт. — Во время судебного разбирательства на этом не слишком заостряли внимание. Вспомни, хорошенько подумай, а потом скажи, Гарри: кто кого в свое время подцепил в "Циро"?

— Бонни меня подцепила, — просто ответил Коттон. В этом вопросе он явно не кривил душой. — Конечно, я и сам не слишком-то сопротивлялся, потому что был на мели. А потому искал подружку. И понял, что она при деньгах, как только увидел на ней все ее дорогие брюлики.

— А после того, как она тебя подцепила, кто проявлял инициативу в продолжении развлечений?…

— Я бы сказал, что инициатива исходила от нас обоих, — ответил Коттон. — Но отправиться к яхте было ее идеей. Помню, как я ругался со стариком Джо в Санта-Монике, с тем самым, который дал показания, что мы сняли у него номер и сожгли там матрас. Потом помню только, что из Санта-Моники мы уехали на моторке. И я был не в особом от этого восторге, но Бонни догадалась, что я трушу, поэтому мне пришлось заткнуться и поехать с ней.

Харт переваривал полученную информацию. Возможно, он не совсем напрасно потратил время на этот разговор. По крайней мере, узнал две вещи, о которых назначенный судом адвокат, защитник Коттона, не информировал суд: во-первых, Бонни сама сделала первый шаг к их знакомству, а во-вторых, отправиться на яхту было ее идеей. Харт почти ухватил промелькнувшее смутное подозрение.

— А теперь скажи-ка мне, — попросил он, — как она вела себя, пока вы были вместе?

— Вы имеете в виду Бонни?

Коттон прижался бедром к столу.

— Смешно!

— Что тут смешного?

— Что вы спросили меня об этом. Я и сам об этом размышлял все утро. Припомнив все, я бы ответил: она кого-то боялась.

— Боялась — кого? Тебя?

— Нет.

— Своего мужа?

— Нет.

— Тогда кого же?

Коттон замотал головой:

— Не знаю! Было скорее похоже, что она боялась чего-то, а не кого-то. — Он помолчал минутку. — Да. Так оно и было. С самого начала между порциями выпивки и занятиями любовью она каждый раз подходила к окну и выглядывала из него. Вела себя как-то странно и отвечала невпопад.

— И что она говорила?

— Не помню. Тогда я не слишком-то обращал внимание на ее слова. Думал, она просто пьяна.

Харт молчал.

Гарсия водрузил свою шляпу на голову и цинично улыбнулся:

— Ты выдумал всю эту чушь во время судебного разбирательства, Коттон. Ну да ладно. Скажи мне только одно: если ты ее не убивал, то кто это мог сделать? И как ты вытащил ее из каюты?

— Но мистер Харт, — запротестовал Коттон, — только что сказал, что Пегги поклялась, будто видела Бонни живой в Энсенаде.

— Забудь об этом, — посоветовал ему инспектор Гарсия. — Забудь. Если твоя жена и видела кого-то в Энсенаде, то та женщина просто была похожа на Бонни. А теперь давай отвечай на мой вопрос: если Бонни убил не ты, то кто? И как ты вытащил ее из каюты?

Сигарета обжигала пальцы Коттона. Он подержал ее еще мгновение, словно его иссушенная кожа потеряла всякую чувствительность, а потом осторожно положил окурок в пепельницу на столе.

— Я не знаю, — спокойно сказал он. — Если бы я знал, то не оказался бы в том положении, в каком сейчас нахожусь.

2 сентября 1958 г. 13 час. 23 мин

Келли ждал в коридоре перед дверью в кабинет генерального прокурора.

— Удалось что-нибудь узнать, Док? — поинтересовался он. Харт покачал головой:

— Относительно Пегги ровным счетом ничего. Однако Коттон заявил, что Бонни до смерти боялась чего-то или кого-то.

Инспектор Гарсия словно забавлялся:

— Послушайте, мистер Харт. Ну, подумайте своей головой. Если бы вы были девушкой, вышедшей замуж за несчетные миллионы долларов, и обманывали бы своего мужа, не считаете ли, что и вы время от времени выглядывали бы в окно?

— Может, и выглядывал бы, — согласился Харт. Два тюремных надзирателя в форме, которые приводили Коттона из его камеры, сопровождали его до лифта, обслуживающего тюремный блок. Когда они проходили мимо группы, стоящей в коридоре, Коттон оглянулся, заставив офицеров остановиться. Его лицо исказилось злобой, когда он увидел Харта.

— Эти парни-надзиратели сказали мне, что ты был с Пегги, когда она умерла. Сказали, что ты придушил ее подушкой, чтобы она на тебя не заявила.

— Мы не знали, что ему ничего не известно, — объяснил один из надзирателей инспектору Гарсии. — Об этом написано во всех утренних газетах.

— Это не так, Коттон, — сказал Харт. — Я был у нее в квартире, но я ее не убивал.

— Это ты так говоришь, — буркнул Коттон. — И то потому, что у тебя есть деньги. Я же пойду на казнь из-за барышни, смерть которой не установлена до сих пор. А ты убил малышку Пегги и гуляешь на свободе, беседуешь с копами и даже приходишь сюда, чтобы задавать мне вопросы!

И не успели тюремщики остановить его, как он вмазал Харту кулаком по зубам.

Гарсия кивнул в сторону лифта:

— Отведите заключенного назад в камеру.

Охранники поволокли Коттона по коридору, он сопротивлялся и отчаянно бранился.

— Видите, что получается, — сказал инспектор. — Даже лучшие друзья вам скажут. Не знаю, что бы я стал делать на вашем месте, но, наверное, предпочел бы посидеть в камере и подождать, пока меня либо обвинят, либо оправдают.

Он вошел в кабинет генерального прокурора и закрыл за собой дверь.

Келли посочувствовал Харту:

— Это был тот еще удар! Ты в порядке, Док?

Харт отнял носовой платок от лица:

— В порядке. Я лишь прикусил себе губу.

— Нам лучше спуститься на одном из служебных лифтов и выйти через запасной выход, — решил Келли. — Им удалось не пустить сюда репортеров и фотокорреспондентов, которые наверняка толпятся у главного входа.

Спускаясь в лифте, Харт почувствовал, как на него накатываются волны усталости. Столько всего произошло! Ему казалось невероятным, что промелькнуло всего каких-нибудь двенадцать часов с того момента, как он убедил юную миссис Слейгл изменить свое решение и проголосовать "за". Тут до него дошло, что к нему обращается Келли.

— Пока ты беседовал с Коттоном, — говорил адвокат, — я позвонил Джиму Мастерсону и попросил выделить двух лучших сотрудников для расследования твоего дела. Полиция тоже проведет свое — в меру собственных сил, — но не думаю, что они будут глубоко копать. Насколько я понимаю, Мэнсон считает твою историю сплошной выдумкой, но еще не осмеливается окончательно отбросить шанс на то, что ты говоришь правду. — Келли прикурил очередную бессменную сигарету. — Тут кроется больше, чем можно увидеть с первого взгляда. И наша задача — разузнать об этом как можно подробнее, пока Большое жюри не обвинило тебя. Ты очень устал, Док?

— Не устал, а скорее одурел от всего этого.

— Надо думать.

Келли повел его к запасному выходу, мимо стоящих у здания автомашин — к частной парковке, находившейся почти на расстоянии квартала.

— Итак, от тебя, Док, требуется следующее. Отправляйся в Беверли-Хиллз и побеседуй с Дирингом.

— Побеседовать с Дирингом?

— Да.

— Но почему я?

— Потому что он с тобой будет говорить более непринужденно, чем с частным детективом. В конце концов, ты ведь один из присяжных, вынесших смертный приговор человеку за убийство его жены. Узнай все, что можешь, о его отношениях с Бонни, особенно о том, как он на ней женился и как они ладили друг с другом до того, как она опять начала пить. И при любых обстоятельствах помни слова Коттона о том, что она все время чего-то боялась. Попытайся узнать у него, вдруг ему известно, чего она могла опасаться.

Губа Харта снова начала кровоточить. Он прижал к ней носовой платок.

— Попытаюсь, если тебе это так надо. Но сомневаюсь, что он захочет разговаривать со мной.

Мэнни вернулся в аптеку, но Герта, заметив приближение Келли и Харта, выскользнула из-за рулевого колеса большого кремового авто с открывающимся верхом, принадлежащего Доку. Девушка сделала несколько шагов им навстречу, но даже не попыталась улыбнуться.

— За тобой никто не следил? — осведомился у нее Келли.

— Нет, — покачала головой Герта. — По крайней мере, мне так кажется. После того как Мэнни отдал одежду человеку инспектора Гарсии, тот раскудахтался насчет того, что нам нужно возвращаться назад, в аптеку. Потом мы приехали сюда и припарковались, как вы велели. А он взял такси.

— Хорошо, — одобрил Келли. — У Дока и так достаточно неприятностей, чтобы ему еще докучали репортеры. — Он отдал Герте ключи от своей машины и кивнул на синий седан, стоящий через два автомобиля от них. — Мы с тобой заведем машины одновременно. Я проеду мимо здания в авто Дока, будто собираюсь подобрать его в каком-то определенном месте. Насколько я знаю газетчиков, они меня заметят и начнут преследовать. А вы тем временем умчитесь отсюда другой дорогой. За рулем будешь ты, Герта. — Он посмотрел на Харта. — А ты пригнешься и не будешь высовываться до тех пор, пока Герта не удостоверится, что за вами нет хвоста.

Харту все это показалось несколько мелодраматичным. С другой стороны, он был не в настроении отбиваться от стаи репортеров, задающих вопросы, особенно таких, какие они намеревались задавать ему.

— И как все эти события отразились на нашем бизнесе? — спросил Харт у девушки.

Она посмотрела на открытые носки своих туфелек.

— С ума можно сойти! Местные жители и туристы чуть было не снесли аптеку. Они толпятся внутри в надежде увидеть вас.

— Ну, поехали, — скомандовал Келли. — Позвони мне после того, как переговоришь с Дирингом, Док. — Он сел в автомобиль Харта. — Ах да! Чуть не забыл! Это очень важно. Джим Мастерсон велел узнать, видел ли кто-нибудь, как ты сажал в машину Пегги, и не встречал ли кого-нибудь из знакомых по дороге к ее квартире.

Харт вспомнил:

— Да, было дело.

— И кто это был?

— Мистер Диринг со своим шофером.

— Ты рассказал об этом инспектору Гарсии?

— Рассказал.

— А кто-нибудь еще видел, как ты сажал ее в свой автомобиль?

— Возможно. Из здания тогда выходила целая толпа народу. И по пути к ней на квартиру я останавливался на минутку поболтать с Джо Финли и Мэттом Хупером.

Келли задумался на минутку.

— Полагаю, мы сумеем заставить их пойти на попятный. Но в разговоре с Дирингом, если, конечно, он захочет с тобой разговаривать, попытайся разузнать что-нибудь о его шофере.

Адвокат сложил из двух пальцев латинскую "V" и выехал с парковки. Герта открыла дверцу синего седана и проскользнула за руль.

— Куда мне вас отвезти? — спросила она у Харта. Усаживаясь рядом с ней, Харт вздохнул. Судя по ее поведению, он здорово обидел Герту, а ведь она была от него без ума. Он видел" как ее чувство к нему крепнет месяц за месяцем. Поскольку он был в общем-то хорошим парнем и, в частности, хорошо относился к ней, как и ко всем остальным своим работникам, а также поскольку был известен большей части знаменитостей мира шоу-бизнеса, в который мечтала со временем войти девушка, то она в своих мечтах вознесла его на высокий, но довольно шаткий пьедестал, как поступило бы, наверное, большинство барышень ее возраста.

— Я задала вам вопрос, — напомнила Герта. Харт прикурил сигарету.

— Направляйся по Уилширу или Сансет к Беверли-Хиллз. Я не знаю точного адреса. Мне нужно будет остановиться у телефонной будки по пути и отыскать его в телефонной книге.

Они проехали целую милю в полном молчании. Тогда Харт попытался помириться.

— Послушай, — нерешительно начал он. Герта продолжала смотреть прямо перед собой.

— Полагаю, вы не должны мне ничего объяснять. Меня не касается, сколько девушек перебывало с вами в постели. Я всего лишь служащая в вашей аптеке, и ваша частная жизнь совершенно не интересует меня.

— Ладно. Ты сама так решила, — сказал Харт.

Герта прикусила губу, чтобы не задавать лишних вопросов.

— И более того, я прекрасно понимаю, что ничего для вас не значу, вы одинаково милы со всеми своими служащими.

— Стараюсь.

— Просто я злюсь на себя.

— Почему же?

Герта посмотрела на него глазами, полными слез:

— Да потому, что я веду себя как последняя дура! Я чуть было не умерла, пока вы два месяца заседали в этом суде, черт вас возьми! Вот почему вчера ночью я осталась в аптеке после того, как все остальные разошлись по домам. Я хотела вам понравиться, сами знаете как. Я надела свое лучшее платье, хотела хорошо выглядеть, чтобы вы наконец оценили меня я хочу сказать, как женщину. А вы даже не пришли! Вы были слишком заняты барышней, которую подцепили на автобусной остановке!

"Разве их разберешь, этих женщин", — подумал Харт.

— Но послушай, Герта… — снова начал он спокойно.

— Знаю, — перебила она его. — Вы столько раз слышали от меня, что если я и отдамся мужчине, то он сначала должен надеть мне на палец обручальное кольцо. И если бы вы хоть немного разбирались в женщинах, то поняли бы, что это к вам не относится. Я всегда хотела быть вашей девушкой. Но ведь вы не пропустите ни одной юбки! Нет!.. — Она заплакала еще сильнее. — Вам наплевать на мои страдания! Вы всегда обращались со мной как с леди, черт бы вас побрал!

Харт мысленно вздохнул. Этого еще не хватало! В довершение ко всем его бедам ему на голову свалилась истеричка!

— Послушай, золотко — ласково сказал он. — Сверни на эту заправку, и пусть наполнят бак до краев. А я тем временем воспользуюсь телефонным справочником. Отсюда поведу я сам.

Герта свернула на заправочную станцию и затормозила у автоматов.

— Наполните бак, — велел Харт оператору, а потом некоторое время сидел в нерешительности в машине.

По прошлому опыту он знал, что Герту может утешить только одно. Но он не хотел этого, потому что был уверен, что, несмотря на свои признания, Герта лишь воображала, что любит его. По ее незрелым понятиям, как любая девушка, она была готова к великому моменту своей жизни, а у него перед глазами все еще стояло стройное тело Пегги.

Теперь она мертва, и у него начались большие неприятности. Поэтому он сказал первое, что пришло в голову:

— Мне очень жаль, Герта.

Говоря это, он положил руку ей на плечо, но она тотчас сбросила ее:

— Не прикасайтесь ко мне!

— Хорошо, — согласился Харт, — не буду.

В телефонной будке на цепочке висел справочник. Харт записал адрес Диринга на оборотной стороне бланка для рецептов, а потом совершенно неожиданно для себя принялся искать номер телефона миссис Слейгл. Оказалось, что он будет проезжать мимо ее дома по пути к Дирингу. Очевидно, нелишне заехать и переговорить с ней. А что, если не только отсутствие вещественных доказательств было причиной того, что она так долго отстаивала свое мнение относительно невиновности Коттона?…

Когда Харт вернулся к машине, Герта все еще плакала, а молоденький оператор изо всех сил старался проявить галантность.

— Этот парень надоедает вам, мисс? — спрашивал он. — Хотите, я позову полицейского?

— Нет, — покачала головой Герта.

Парень узнал Харта по фотографии в утренней газете.

— Эй! То-то я думаю, что твое лицо мне почему-то знакомо! — сказал он. — Ведь ты тот самый Харт, верно? Тот, который вчера ночью остался с девушкой у нее на квартире, а потом ее убил? — Он поднял гаечный ключ. — Тогда как получилось, что ты не в тюрьме? И почему опять разъезжаешь с очередной куколкой?

Харт молча заплатил за бензин и скользнул за руль. Он больше не чувствовал усталости. Он больше не чувствовал себя одуревшим от всех этих расспросов. Он был зол. Страшно зол! Он не совершил ничего такого, что не совершили бы девяносто девять мужчин из ста. А теперь после стольких лет законопослушной, респектабельной жизни любой, начиная от генерального прокурора и кончая заправщиком автостанции, готов поверить в худшее.

— Об этом ты лучше поинтересуйся в полицейском участке, — посоветовал он парню, заводя машину Келли.

— Знаете что, мистер! — крикнул тот ему вслед. — Пожалуй, я воспользуюсь вашим советом.

Выезжая с заправки, Харт бросил взгляд в зеркало заднего вида и влился в транспортный поток на бульваре: парень выполнил свою угрозу, он уже стоял в телефонной будке и набирал номер.

Герта прекратила плакать и тоже обрела уверенность в себе:

— Если бы вы вчера ночью вернулись в аптеку, ничего бы такого не произошло.

— Понятно, — обрезал ее Харт. — А мне-то невдомек, золотце! Ведь ты не только испекла пирог. Ты уже была готова зажечь свечу.

Герта покраснела:

— Знаю, я сказала это просто из вредности. Простите. Этот парень вывел меня из терпения и так на нас смотрел! Не трудно догадаться, но он считает, что вы и в самом деле убили ту девушку.

— А ты разве думаешь иное?

Герта так выразительно покачала головой, что ее коротенький конский хвостик замотался из стороны в сторону.

— Никто не заставит меня поверить, что вы на такое способны!

Пустячок, но у Харта стало легче на душе.

— Хорошо, — сказал он, пуская авто на полную скорость. — Если мне придется давать показания в суде, я скажу Келли, чтобы он ввел тебя в состав присяжных.

Дом Диринга представлял собой огромное роскошное сооружение из грубо обтесанных бревен и необработанных камней, стоящий в стороне от извилистой улицы на поросшем деревьями холме с видом на город. Само строение было почти скрыто за высокими эвкалиптами и мощной каменной стеной с застывшими наверху осколками стекла. Массивные крепкие ворота, под стать роскошному владению, почему-то были открыты настежь… Герта с Хартом въехали на засыпанную опавшими листьями подъездную дорожку, обрамленную цветущими кустами гибикуса и олеандра. На девушку вся эта роскошь произвела неизгладимое впечатление.

— Вот это да! Представь себе, как жить в таком месте и постоянно подвергаться опасности быть выброшенной отсюда в любую минуту за шашни с нанятыми работниками!

— Представил, — сухо ответил Харт.

Описав круг перед домом, он остановил машину.

— Возможно, тебе лучше подождать меня здесь.

Герта вышла с другой стороны.

— Как бы не так! — улыбнулась она. — А что, если у мистера Диринга хорошенькая горничная?

Харт пожал плечами и позвонил в парадную дверь. Он услышал, как внутри зазвенел звонок, но долгое время за стеклянной дверью не проявлялось никаких признаков движения. Наконец дверь отворил шофер, которого Харт уже видел однажды за баранкой лимузина Диринга.

— Да? Я вас слушаю…

— Меня зовут Харт. Джон Харт, — представился аптекарь. — Не будет ли мистер Диринг любезен переговорить со мной несколько минут?

Когда исполняющий обязанности дворецкого шофер изобразил на лице сомнение, Харт добавил:

— Скажите ему, что я был одним из присяжных, разбиравших дело Коттона.

— О да, конечно! — сказал шофер. — Не соблаговолите ли вы и юная дама войти? Я поставлю мистера Диринга в известность.

Когда он ушел, девушка одной рукой провела по волосам, чуть выгнув тонкую талию, и застыла в этой позе — так в понимании жителей Среднего Запада должна держать себя представительница высшего света.

— Скажите пожалуйста, он поставит мистера Диринга в известность! — не удержалась, рассмеявшись, Герта.

Харту было вовсе до смеха.

Гостиная, похожая на храм с куполообразным потолком, вполне соответствовала внешнему убранству дома. Она была, по крайней мере сорок футов шириной и достаточно длинной, чтобы подчеркнуть размеры казавшегося крошечным рояля, стоящего в дальнем ее конце. Гостиная была оснащена кондиционером выше всяких похвал.

Похоже, Диринг увлекается коллекционированием. По стенам висело с дюжину разнообразных масок в стиле африканского примитивизма. Под ними в отдельных стеклянных витринах располагались уменьшенные модели знаменитых парусных и паровых судов, а также яхт, включая и ту, которая была представлена суду, чтобы продемонстрировать невозможность для Бонни Темпест, как и для любого другого, покинуть капитанскую каюту каким-либо другим способом, кроме как через отверстия иллюминатора. Моделей, пожалуй, было раза в два больше масок.

Герта попыталась унять возникшую нервную дрожь, но ей это не удалось.

— Уф-ф! У меня по всему телу бегут мурашки. Жить здесь — все равно что в музее или в этом… как его?… Ну, как называется то сооружение из камня, где хоронят королей и богатых людей поверх земли?

— Мавзолей.

— Вот именно! Неудивительно, что Бонни время от времени удирала отсюда и развлекалась. Любая девушка на ее месте сошла бы с ума, если бы жила тут!

Харт повернулся в тот момент, когда Диринг вошел в гостиную.

— Добрый день, мистер Харт. — Финансист улыбнулся. — Чем могу вам помочь?

— Сам не знаю, — ответил аптекарь. — Полагаю, вы уже читали сообщения обо мне в утренних выпусках газет?

Казалось, Диринг был скорее удивлен, чем шокирован.

— Да, читал.

Он кивнул на огромного размера диван:

— Не желаете ли вы с юной леди присесть?

Усаживаясь на диван, Харт внимательно изучал лицо банкира. Вблизи оно уже не казалось таким утонченным, как на расстоянии. Даже если то, в чем призналась прошлой ночью Пегги, и было правдой — относительно того, что Диринг был похож на не совсем полноценного кота, который когда-то был у нее, — то он, во всяком случае, не потерял окончательно интереса к тому, чтобы полакомиться сливками. И явно откровенно поглядывал на стройные лодыжки Герты, неоднократно осмотрев ее с головы до ног.

Харт деликатно откашлялся.

— Полагаю, вчера вечером вы и ваш шофер видели, как миссис Коттон садилась ко мне в машину?

— Да. И поскольку я видел ее каждый день во время судебного процесса, должен признаться, был чрезвычайно удивлен, узнав, кто она такая.

— Я тоже, — сухо сказал Харт. — А теперь позвольте мне задать вам один вопрос. Вы, случайно, не заметили, не обратил ли кто-нибудь на нас внимание, еще пока она усаживалась в мой автомобиль?

Диринг отрицательно покачал головой:

— Нет, что-то не заметил.

— А ваш шофер?

Диринг нажал на одну из кнопок на столике рядом со своим креслом.

— Вы можете спросить у него самого, если желаете. А теперь, пока мы поджидаем Мейера, позвольте и мне задать вам вопрос. Это правда, что незадолго до смерти миссис Коттон заявила, что видела мою жену в Энсенаде?

— Правда. С перекрашенными в черный цвет волосами она изображала из себя состоятельную вдову из Южной Америки.

Диринг на мгновение задумался.

— Полагаю, это абсурд. Бонни мертва. Ее убил Коттон. Вы же сами были членом суда присяжных, который вынес ему смертный приговор!

— Не отрицаю, — сказал Харт. — Но, видите ли, я тоже не убивал Пегги. И теперь я отрабатываю версию о том, что Пегги была убита, потому что в самом деле встретила Бонни.

— Другими словами, ее заставили замолчать?

— Точно!

Казалось, Диринг весь ушел в себя, его дружелюбия заметно поубавилось.

— Абсурд! — повторил он. — Бонни мертва. И считаю, что ваш визит, мистер Харт, — это плохой тон… Вы, в своем стремлении спасти собственную шкуру, придумали таинственного убийцу, целью которого было не допустить восстановления справедливости, поскольку, судя по вашим инсинуациям, суд штата приговорил к смерти невинного человека. Одному Богу известно, в самом ли деле моя покойная жена, Бонни Диринг, задумала мистификацию — заманила Коттона на яхту, а потом каким-то невероятным способом, вопреки всем законам физики, умудрилась испариться из каюты, оставив его в полном одиночестве, чтобы впоследствии его обвинили в ее убийстве.

— Да, произошло нечто в этом роде, — подтвердил Харт.

Диринг хмуро посмотрел на свои тщательно ухоженные руки. А потом сказал решительно:

— Я в это не верю.

Харт встал.

— Вы в этом не одиноки. Но позвольте задать вам еще один, личный вопрос. Вы с Бонни ладили?

— Полагаю, этот вопрос уже поднимался в ходе судебного разбирательства, — холодно ответил Диринг. — Да, я совершил глупость, женившись на ней. За редким исключением любой мужчина глупец, если женится на женщине много моложе себя. Знаете, не слишком-то приятно сидеть в суде и выслушивать интимные физиологические подробности о любовных эскападах жены со своим дворецким, личным шофером, тренером по игре в гольф в собственном гольф-клубе и, наконец, со странствующим мойщиком окон, который прикончил ее…

— Полагаю, не слишком приятно, — кивнул Харт. — Ну, тогда простите еще раз за беспокойство, но перед уходом не ответите ли вы мне еще на несколько вопросов?

— Как сказать, — неопределенно проговорил Диринг.

— Где сейчас находится ваша яхта?

— Готовится к плаванию в бухте Ньюпорта.

— Вы доверяете ее команде?

— Полностью.

Харт бросил взгляд на коллекцию моделей.

— А теперь скажите, вы, случайно, не знаете, почему во время своей последней интрижки с Коттоном Бонни постоянно кого-то или чего-то боялась?

Диринг принял озадаченный вид:

— Не припомню, чтобы эта мысль звучала в ходе судебного разбирательства.

— Не прозвучала. Но об этом Коттон сказал мне сегодня утром.

— Понятно, — удрученно ответил Диринг. — И все же отвечу на ваш вопрос — нет! Я и представить не могу, чтобы моя покойная жена боялась чего-нибудь… разве что потерять фигуру… А теперь извините, Мейер проводит вас до выхода.

И когда шофер, исполняющий обязанности дворецкого, появился в дверном проеме, Диринг добавил:

— Пока будете провожать моих гостей к выходу, Мейер, ответьте мистеру Харту на вопрос: помните ли вы, что видели его перед зданием суда с молодой дамой, которая была убита вчера ночью?

— Да, сэр, — незамедлительно подтвердил шофер. — Его автомобиль заблокировал нам путь, и я был вынужден воспользоваться сигналом.

— Мне это известно, — сказал Харт. — Но хотелось бы знать еще одно: не заметили ли вы никого, кто обратил бы тогда на нас внимание?

Шофер покачал головой:

— Боюсь, что нет, сэр. Для мистера Диринга это был долгий и утомительный день, и я действительно не обратил на это внимания. Я был озабочен только тем, чтобы довести его до дома как можно скорее.

После избыточной вентиляции в доме жар солнца оказался приятен, и, прежде чем забраться в машину Келли, Харт некоторое время постоял, наслаждаясь теплом, грея спину и плечи.

— И что ты думаешь по поводу нашего визита? — спросил он у Герты.

Она ответила с присущей молодости прямотой:

— Мне они оба не понравились. Особенно мистер Диринг. А не могли они сами прошлой ночью следить за вами до квартиры девушки?

— Запросто могли!

— И подслушать ваш разговор о том, что она видела миссис Диринг в Энсенаде?

Харт на мгновение задумался.

— Нет. Этот разговор состоялся в спальне. После того, как… — Он покраснел и поспешил добавить: — Ну, после того… Но конечно, любой стоящий за дверью мог слышать, как я разговаривал с Беном Саттоном по телефону. Однако ведь я не изложил ему прямо, что Пегги мне рассказала, а просто спросил его, действительно ли он брал ее с собой в Энсенаду и не говорила ли она что-нибудь насчет того, что видела там кого-то из своих знакомых.

Герта развела руками:

— Ну вот, тут-то и зарыта собака!

— Где?

— Значит, либо мистер Диринг, либо его шофер убили барышню прошлой ночью.

— Чего ради?

— Чтобы она не рассказала полиции то, что рассказала вам.

— Но в этом нет никакого смысла! — запротестовал Харт. Герта пожала плечами:

— Это для нас с вами, свалявших такого дурака. А что, если Бонни жива, но по какой-то причине мистер Диринг хочет, чтобы все считали ее мертвой? Ее жизнь была застрахована?

— И на большую сумму.

— А как велика эта сумма?

— В ходе судебного разбирательства выяснилось, что сразу после того, как она вышла замуж за Диринга, ей выписали страховой полис на четверть миллиона долларов.

Герта тихонько присвистнула:

— На эти денежки можно купить немало аспирина!

Харт старался придерживаться фактов:

— Но не для Диринга, в его положении. Ведь на суде всплыло то обстоятельство, что и его жизнь была застрахована на сумму почти в миллион долларов.

— Однако никто не обратил на это внимания, — сделала вывод Герта. — А где он был в ту ночь, когда Коттон предположительно убил Бонни?

— Его не было в городе. Он находился в другом штате по делам.

— А где именно?

— В Мехико.

— И у него есть свидетели?

— Обвинение было удовлетворено. А защита не задала по этому поводу никаких вопросов.

— Итак, что мы будем делать дальше?

Харт скользнул за рулевую баранку и уселся за нее с явным удовольствием. Он так устал, что почувствовал, как цепкие пальцы напряжения уже начинали дирижировать невидимым оркестром у него в голове; но для отдыха он был слишком сосредоточен. И тут возникло вдруг странное ощущение, что сейчас он не имеет права отдыхать. Ни дня. Ни минуты.

Харт почувствовал мгновенный импульс — бежать, будто и в самом деле он продолжал этот бег сидя за рулем.

Действительно, что же делать дальше?…

Ему не хотелось возвращаться в аптеку. Ехать к себе на квартиру он просто не мог. Репортеры, вне всяких сомнений, поджидали его и там и там, а он был не в настроении и не в состоянии справиться с теми вопросами, которые они хотели ему задать:

"И почему вы поехали к ней на квартиру, Док?"

"И как она в постели?"

"Когда она сказала вам, что она — жена Коттона, до или после?"

И самый главный вопрос:

"Если вы ее не убивали, то кто это сделал?"

"Хорошо, — подумал Харт. — Я попался на удочку. Кто убил Пегги? Диринг? Его шофер? Какой-нибудь бродяга? И почему? И если Пегги была убита потому, что видела Бонни живой, тогда отчего не убили меня? Еще один удар по кумполу сразил бы меня. Как только что заметила Герта, в этом нет абсолютно никакого смысла".

Конечно, Харт не детектив. Он был дипломированным фармацевтом, продавцом пилюль и лекарств, изготовителем шоколадной содовой и бананового сплита, торговцем губной помадой, лосьонами, духами, леденцами на палочке и сигаретами. И ему подумалось вдруг, что самое умное для него — это залечь на дно, поручив частному детективному агентству, сотрудников которого нанял Келли, разузнать, что они могут сделать, чтобы обелить его. Если продолжать рассуждать подобным образом, то для Мастерсона и его детективов это лишь еще одно, очередное задание, способ дотянуть до следующей получки. А для Харта это вопрос жизни и смерти. Если он будет обвинен, привлечен к суду и не сможет доказать, что не убивал Пегги, то вполне возможно, что он присоединится к Коттону, ожидающему месяцами, неделями, днями и, наконец, часами наступления момента, чтобы пройти последнюю короткую милю до камеры смертников.

Герта забеспокоилась.

— Так что вы собираетесь делать? — повторила она. Харт уже принял решение.

— Думаю, мне нужно позвонить Келли, — ответил он. — Пусть проверит финансовое состояние Диринга, узнает, пытался ли он получить страховку Бонни. Но, насколько я полагаю, Келли постарается остановить нас, поэтому я не стану звонить ему, пока мы не проедем по побережью несколько миль.

— Мы?

— Да. Если, конечно, ты хочешь со мной прокатиться.

— И куда мы поедем?

— В Ньюпорт. Я хочу взглянуть на эту яхту. Хочу лично осмотреть каюту и удостовериться, что Бонни никак не могла сама выбраться оттуда, — только если ее не протолкнули через иллюминатор.

— А если окажется, что могла?

— Тогда поедем в Энсенаду и разведаем обстановку там, посмотрим, удастся ли нам найти загадочную сеньору Альвередо Монтес, которая, по заверениям Пегги, являлась Бонни собственной персоной, только с перекрашенными в черный цвет рыжими волосами.

Герта расправила на коленях легкое летнее платье.

— Мне эта идея нравится. Всегда хотелось побывать в Энсенаде. — Она слегка подтолкнула локотком Харта. — Посмотрите-ка на крыльцо, когда будем проезжать мимо. Похоже, мы вызываем откровенный интерес и у мистера Диринга, и у его шофера. — Она захлопнула автомобильную дверцу. — И глядят они, шеф, совсем не на мои ножки!

Делая круг по подъездной дорожке, Харт бросил взгляд на открытую галерею усадьбы. Мистер Диринг и Мейер вышли из дома и наблюдали за ними — шофер чуть выдвинулся вперед, держа правую руку в кармане мешковатого пиджака, все время оглядываясь на своего хозяина, словно ожидая приказаний.

— Не думаю, что вы им понравились, — заметила Герта. Капелька пота упала с впадинки на подбородке Харта и шлепнулась о руль.

— Да, — согласился он. — Похоже, совсем не понравился.

3 сентября 1958 г. 1 час 28 мин

Они были где-то поблизости от моря. Слышался далекий звук накатывающихся на берег волн, и Харт чувствовал в воздухе запах рыбы и соли, а еще смешанные кисло-сладкие ароматы всех мелких бухт, причалов и пирсов: пакли, смолы и новых канатов, мокрого дерева и ржавеющего железа, свежей краски, заплесневелой парусины и сырой нефти. Мгновениями его отравленный недосыпанием мозг отказывался функционировать, потом он не без труда вспоминал, где находится.

К тому времени, когда они с Гертой добрались до Ньюпорта, уже наступил ранний вечер, темнело, однако было еще достаточно светло, чтобы начать вести безуспешные поиски яхты Диринга. Вокруг сновало слишком много людей — рыбаки возвращались с дневного лова; люди, полные надежды, садились на ночные суда, отправляющиеся в два ночи на остров Сан-Клементе; были тут и обычные туристы, которых всегда манят морские путешествия; торговцы рыбой, выгружающие свои уловы тунца и сардин к причалу рыбоперерабатывающего завода на противоположной стороне узкой бухты.

Поискать мотель и переждать до тех пор, пока все к ночи не успокоится, казалось неплохой идеей. Но теперь Харт не был в этом так уж уверен. У него возникало ощущение, будто его шейные позвонки отделяются друг от друга: он чувствовал растяжение мышц спины. Левая нога затекла и онемела. Рот был словно набит жжеными перьями, которые наверняка запихали вместо анчоусов в пиццу, которую они с Гертой съели на ужин. Харт очнулся на стуле, куда рухнул, и мгновенно заснул, лишь бросив взгляд на кровать в гостиничном номере.

Лампы на потолке и над кроватью не горели. Маленькая комнатка освещалась только равномерными вспышками мигающей красной неоновой рекламы с названием мотеля на фасаде здания. Красный свет с регулярными интервалами проникал через венецианские занавески, и, когда реклама выключалась, в номере становилось темно. Насколько он, очнувшись, мог разглядеть, Герта уже не лежала в постели.

Да и причины для этого не было. Блондинка-подросток приготовилась для величайшего момента в своей жизни, а он обманул ее ожидания. В своем желании отомстить вероломному Коттону Пегги поставила его в затруднительное положение. Поэтому в настоящее время Харта интересовала лишь его собственная шея.

Он нащупал в темноте свои ботинки и всунул в них ноги. Потом прошел к окну и выглянул на улицу. Мотель располагался непосредственно напротив эллидсообразной бухты и гриль-бара, где они с Гертой недавно перекусывали. Обрамленная вереницей фонарей на высоких мачтах, бухта была освещена гораздо ярче, чем пять часов назад. Но народу там не поубавилось.

Отдельные компании мужчин и стайки женщин, в большинстве своем с удочками для рыбной ловли в открытом море и коробками с леской и крючками, теснились на трапах перед широкой кормой судов, за проезд на которых они заплатили деньги. Другие уже находились на борту, чтобы занять себе удобные места у поручней, или покупали дополнительные снасти и наживку в специальных палатках на пирсе.

За пирсом с яркими огнями, отражающимися в спокойной воде, и с шумно пыхтящими электрическими лебедками, полдюжины рыбачьих посудин либо все еще разгружали свои трюмы, либо набивали их льдом. Мелкие суденышки непрерывно сновали туда-сюда, и их капитаны обменивались добродушными шутками. В гриль-баре плаксивый тенор под аккомпанемент музыкального автомата превозносил до небес удовольствия и последствия от уступок губам слаще вина. И, как само море, люди, живущие его дарами, никогда не были спокойны.

Харту не хотелось долго спать, и он пожалел об этом: чувствуя себя отдохнувшим физически, он не ощутил легкости в голове, пребывая в подавленном настроении. Оно, как ничто другое, иллюстрировало старинную поговорку о том, что в мире нет ничего постоянного, кроме смерти и налогов.

Жара не спадала. В маленьком номере стояла такая духота, что трудно было дышать. Из-за отсутствия ветра с берега и вообще какого бы то ни было движения воздуха на краю океана жара стояла почти такая же, как в Беверли-Хиллз.

Харт сделал шаг от окна и подошел к кровати. На подушке еще сохранился отпечаток головы Герты, но сама Герта наверняка отправилась в бар через дорогу, чтобы выпить кока-колы или чашечку кофе под сопровождение музыкального автомата.

Харт прошел в ванную, включил свет и налил в раковину холодной воды. Про себя же подумал, что в каждой женщине сидит маленькая шлюха. И Герта не исключение. Проснувшись, она приняла ванну. Кафельный пол был устлан мокрыми полотенцами, а в самой ванной комнате витал теплый интимный запах мыла и воды, омывших недавно обнаженное женское тело. Искупавшись, словно для соблазна, она выстирала свои прозрачные чулки, трусики и лифчик и повесила их посушить на стойку душа.

Харт плеснул холодной воды в лицо, потом на волосы и, причесываясь карманной расческой, задумчиво смотрел на эти предметы женского туалета. Жаль, что он все еще не знает, как поступить с Гертой. Мужчины — странные создания, почти такие же странные, как и женщины. Стоит ему только захотеть, и девушка была бы его. Но хочет ли он этого? Вот с Пегги у него не возникло подобного вопроса. А с Гертой все по-другому. Она ему нравится. Он хотел, чтобы она понимала, что делает, чтобы потом ни о чем не пожалела.

Эту проблему ему необходимо решить, и как можно скорее. Однако пора снова позвонить Келли, но только не из мотеля. Харт не хотел, чтобы его выследили, не желал попадать в руки полицейских до того, как он обследует яхту.

Перекинув пиджак через руку, Харт вышел из номера и, перейдя дорогу, направился в бар. Насколько он помнил, рядом с кассой находилась телефонная будка.

Несмотря на поздний час, плаксивый тенор все еще пел ту же самую песню, а три молодые пары топтались на небольшой танцевальной площадке, более или менее попадая в такт музыке. Три моряка из одной кабинки и два из другой пялились на Герту, которая в одиночестве сидела у стойки бара, печально помешивая в чашке гнусного вида кофе. Когда Харт взгромоздился на табурет рядом с ней, она с недовольным видом подняла на него глаза:

— Ну наконец-то!

— Наконец-то, — подтвердил Харт. Он положил пятидолларовую бумажку на стойку и сказал бармену: — Двойной бурбон с водой для меня и то, что захочет барышня.

Бармен наклонился к Герте и покровительственно спросил:

— Вы знакомы с этим парнем?

Она продолжала помешивать в чашке:

— Да.

Харт выпил заказанный бурбон. Это ему помогло. По крайней мере, анчоусы ему больше не напоминали о себе.

— Развлекаешься? — поинтересовался он у Герты. Та продолжала дуться:

— А вы как думаете?

Харт пожал плечами, сгреб сдачу и направился к телефонной будке, расположенной прямо у окна, сообщив оператору междугородной связи номер своего адвоката.

С этого места он видел несколько рыбачьих суденышек и сразу же разглядел витиеватый бушприт яхты Диринга. Она была пришвартована в сравнительно изолированном эллинге, поэтому забраться на ее борт не составит труда, если, конечно, там нет часового. Он твердо намеревался сегодня же попытаться добраться до капитанской каюты.

Там наверняка обнаружится, что Бонни каким-то образом сумела покинуть судно с помощью команды — или не ставя ее в известность, без ее помощи. Пегги поклялась, что видела ее живой, и если его предположение верно, то она поплатилась за это своей жизнью. Он должен это проверить, потому что несет моральную ответственность за смерть девушки. Если бы он не пошел к ней на квартиру и если бы в состоянии эмоционального возбуждения она не доверила ему эту информацию, все шансы говорили за То, что она была бы жива до сих пор. Кроме того, на его плечах и ответственность за Гарри Коттона. Он был одним из одиннадцати присяжных, которые уговорили миссис Слейгл изменить свое мнение. Кроме всего этого, ему следует подумать и о собственной шее.

Харт прикрыл раздвижную дверь телефонной будки, чтобы побыть хоть немного в одиночестве. Но ее пришлось тут же открыть, чтобы не задохнуться. Если Келли или люди из частного агентства, которых он нанял, не найдут никаких доказательств того, что кто-то хотел убить Пегги, то к этому часу завтра утром он, скорее всего, уже будет сидеть в тюремной камере, ожидая приговора за убийство.

От этой мысли его бросило в пот. И только из-за того, что он — настоящий мужчина, который просто подцепил девушку на автобусной остановке.

Келли ответил по телефону недовольным голосом, будто спал. Не успел Харт вымолвить и слово, как адвокат его предупредил:

— Не называй никаких имен и тщательно выбирай слова. За меня можешь быть спокоен, но не исключено, что твой телефон прослушивается.

Харт снова закрыл раздвижную дверь будки.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что я за тебя могу быть спокоен?

— Только то, что я сказал. Ты что, не читал вечерних газет?

— Нет.

— На Мэнсона и инспектора Гарсию давят. Похоже, ордер на твой арест будет выписан уже завтра утром, даже до того, как будет представлено официальное обвинение.

Харт почувствовал, что на дне его желудка образовался твердый комок.

— Понятно.

— Ты что-нибудь узнал?

— Еще нет. Но через несколько минут собираюсь подняться на борт. А люди Мастерсона что-нибудь нашли?

— Кое-что. И увы, не в нашу пользу.

— А они проверили страховку?

— Тщательнейшим образом. Страховая компания куплена Дирингом. Они даже не потребовали свидетельства о смерти, хватило простого уведомления.

— Но они собираются заплатить за Бонни?

— Четверть миллиона наличными. Отказать они не могут. В конце концов, суд только что обвинил Коттона в ее убийстве.

С закрытой дверью Харту стало больно дышать. А если ее опять открыть, он не услышит Келли из-за рева музыкального автомата. Поэтому пришел к компромиссу, приоткрыв раздвижную дверь лишь на несколько дюймов.

— А как обстоит дело с личными финансами Диринга?

— Похоже, столь же надежно, как в "Бэнк оф Америка", — ответил адвокат. — После нашего с тобой разговора вчера днем я переговорил с двумя его компаньонами-брокерами. И они сказали, что в местных финансовых кругах возникло подозрение, что последние несколько месяцев Диринг обдирал своих клиентов.

— Каких?

— В основном авиаторов, ракетостроителей и электронщиков. То есть фирмы, работающие в этих областях либо по контракту, либо по государственному заказу.

— А как насчет заявления Коттона, что Бонни вела себя как-то странно?

Келли вышел из себя:

— Послушай, Док! Подумай хорошенько! С чего бы ей вести себя странно? Она же — живая подстилка, мозги которой наполовину сгнили от моря виски и переизбытка мужчин. Но тем не менее она же не испугалась отправиться в трехдневный загул с Коттоном!

— Да знаю я, — сухо сказал Харт. — Ты что — забыл? Я же был присяжным! Но Пегги поклялась, что видела Бонни в Энсенаде четыре месяца спустя после ее предполагаемого убийства Коттоном.

— А полиция Энсенады утверждает противоположное, — заметил Келли. А потом добавил: — И более того…

— Что?

— Когда ты звонил в первый раз по пути к тому месту, где находишься сейчас, ты решил по тому, как тебя приняли, что мистер Диринг, или его шофер, или они оба вместе могли следить за тобой до квартиры Пегги.

— Верно.

— Забудь об этом.

Музыкальный автомат взревел так громко, что Харт еле расслышал последние слова Келли. Он закрыл рукой свободное ухо.

— Что ты сказал?

— Забудь об этом.

— Почему?

— Один из сыщиков Мастерсона побывал в полиции Беверли-Хиллз. Передо мной сейчас лежит его рапорт. В нем говорится, что шофер Диринга был задержан за превышение скорости в пяти милях от квартиры миссис Коттон в то самое время, когда, по твоим словам, ты вернулся в аптеку, чтобы взять что-нибудь для ее вытрезвления.

— А Диринг был в машине?

— Был. Он попытался было надавить своим авторитетом, но полицейский отреагировал на это болезненно и добавил к штрафу "попытку противодействия полицейскому при исполнении служебных обязанностей", — продолжал Келли. — И пока я занимаюсь этим, ты должен знать и остальное.

— Давай выкладывай!

— Один из людей инспектора Гарсии обходил соседей миссис Коттон и набрел на неизбежного страдающего бессонницей.

— И что?

— И им оказалась старая курица, которая живет прямо напротив. Говорит, вчера не могла уснуть и всю ночь просидела у окна. Она видела, как ты привез Пегги домой. Сказала, что узнала тебя в ту же минуту. Ты ей выписал не один рецепт.

— Давай дальше.

— Ну, это все она выложила человеку инспектора Гарсии, понимаешь?

— Понимаю.

— Она сказала, что после того, как ты вошел в здание с юной миссис Коттон, урожденной Джоунс, ты оставался там приблизительно полчаса. Потом вышел, оглядываясь, словно пытался определить, не подсматривает ли кто за тобой.

— Так…

— Потом ты сел в свою машину и куда-то уехал. Тебя не было приблизительно десять минут, а потом ты вернулся и снова вошел в здание.

— Так все и было. А что в этом плохого?

— Она клянется, что не отходила от окна. И все время, пока сидела у него, не видела никого, кто входил бы или выходил из дома, с того самого момента, как ты уехал, и до приезда полиции.

У Харта вдруг подогнулись колени. Его ладонь стала такой скользкой от пота, что он едва не выронил трубку. Он прислонился к раздвижной двери и увидел, что Герта не сидит на табурете у стойки бара, а уже стоит рядом с будкой, наблюдая за ним с обеспокоенным выражением лица.

— Ладно, — наконец выдавил из себя Харт. — Ладно. Это все упрощает. Когда меня собираются арестовать?

— Вероятно, утром. Как только ты вернешься в город.

Последовало продолжительное молчание. Потом голос Келли снова возник на линии:

— Послушай, Док.

— Слушаю.

— Я — твой адвокат. Ты знаешь, что можешь мне доверять. Я сделаю все, что смогу. На это потребуется время и деньги, однако мы все уладим. Но я не в состоянии разработать нужную линию защиты, если ты со мной не совсем откровенен.

Харт вдруг осознал: он с такой силой вцепился в трубку, что у него побелели костяшки пальцев.

— К чему это ты клонишь?

Келли выложил без обиняков:

— Ты ведь не совсем со мной откровенен, не так ли, Док? Ну, скажем, ты перевозбудился вчера ночью и потерял голову, когда малышка попробовала подцепить тебя на крючок, потому что знала, что у тебя водятся денежки и ты не можешь позволить себе скандала. Ты просто выдумал всю эту чепуху насчет подушки на полу и удара по голове. Ты абсолютно уверен, что Пегги заявила, будто видела Бонни в Энсенаде?

Харт хотел было горячо возразить, но не мог выдавить из себя ни слова. Вместо этого он повесил трубку.

Герта открыла раздвижную дверь и положила руку ему на плечо.

— С вами все в порядке, Док?

Харт промокнул лицо мокрым носовым платком, потом сжал его между ладонями, прежде чем сунуть в карман.

— Полагаю, со мной все в порядке.

Герта выглядела озабоченной.

— А по виду не скажешь. Вы выглядите, будто вам только что кто-то заехал в зубы.

— Так оно и есть.

— Мистер Келли?

— Да.

— И как ему это удалось?

Харт сгреб сдачу с полочки под телефонным аппаратом, позвал официанта, велел принести ему два пива и уселся в кабинке у окна. Герта села напротив.

— Так что мистер Келли?

Харт подождал, пока официант принесет пиво.

— Похоже, и мистер Диринг, и его шофер чисты. Они не могли убить миссис Коттон. И в страховке Бонни нет ничего подозрительного. И еще какая-то женщина, которая не могла заснуть, заявила, что все время смотрела из окна и видела, что, кроме меня, никто в дом Пегги не входил. Генеральный прокурор готов подписать ордер на мой арест. И…

Герта положила свою маленькую ладонь ему на руку.

— И мистер Келли готов сделать ноги. Он не хочет быть на стороне проигравшего. Он вдруг потерял былую уверенность в ваших словах и теперь не знает, верить ли тому, что вы рассказали?

Харт отхлебнул пива. Холодная жидкость на вкус оказалась приятной.

— Все именно так и обстоит.

— Но я вам верю.

Девушка наклонилась вперед, и Харт увидел все ее женские прелести. Ее груди показались ему прохладными, свежими и манящими, но никак не нескромными. Харт слегка возбудился, восхищаясь ею. Келли, должно быть, прав, говоря, что куда бы ты ни пошел, люди, особенно молодые, живут сегодняшним днем. Именно сегодняшним!

В этом есть смысл. Несмотря на внешний лоск, почти во всем чувствуется внутреннее напряжение: в современной музыке, живописи, книгах ч женских журналах, заполняющих разнообразные стенды. Коктейли и конские хвосты… Все это не относится к какому-то определенному слою общества. Богатые, бедные, нищие, воры, врачи, адвокаты, торговцы, президенты и их жены и подружки.

Харт отвел глаза от Гертиных прелестей и посмотрел через окно на небо. А почему бы и нет? Кто знает, что будет? А что, если по небу чиркнет ядерная боеголовка и наступит конец света?

Как велика бесконечность?

Сколько минут в вечности?

3 сентября 1958 г. 1 час 55 мин

— И как вы намерены поступить? — спросила Герта. Харт на мгновение задумался.

— Заберусь на яхту, если получится. И даже если не найду ничего подтверждающего, что Бонни удрала с яхты живой, мы все равно поедем в Энсенаду и поглядим, нельзя ли будет обнаружить там ее след.

— После всего, что вам сказал мистер Келли?

— Именно поэтому.

— Я что-то не понимаю.

— Теперь Бонни просто обязана быть живой. Потому что в противном случае мертвым окажусь я. — И уныло добавил: — Если уж мой собственный адвокат мне не доверяет, могу представить, какой будет реакция суда присяжных. А ведь там может и не оказаться юной миссис Слейгл. — Он положил немного мелочи из сдачи на стол за пиво и встал. — Ты возвращаешься в мотель и ждешь меня. И пока будешь там, советую тебе надеть то, что сохнет в ванной.

Герта была полна раскаяния.

— Простите меня, Док. Я вела себя словно маленькая шлюшка.

— Точно! — без обиняков подтвердил Харт.

— Извините, — повторила блондинка. — Просто, — она пожала худенькими плечами, — забудьте об этом. Но я не вернусь в мотель. И не важно, что вы обо мне думаете, я все равно хочу быть с вами и помочь вам. И пока вы будете на яхте, я, по крайней мере, могу постоять на пирсе и посторожить, чтобы предупредить вас, если кто-нибудь там появится.

— Неплохая мысль.

Когда они выходили из бара, к зданию подкатила сине-белая полицейская машина и остановилась у входа. Из нее вышли двое молодых полицейских и направились в гриль-бар.

Харт подумал вдруг, застанет ли он капитана Энрико Моралеса на борту яхты Диринга. Теперь он запоздало пожалел, что не обратил особого внимания на капитана Моралеса, когда тот давал показания. Единственное, что он запомнил, — это его внешность и тот факт, что он сам да и остальные присяжные пришли к выводу: этот человек не только лицо незаинтересованное, но и достойный всяческого доверия свидетель.

Пройдя около сотни ярдов, Харт оглянулся назад. На дальнем краю бухты шумно скрипели электрические лебедки торговых рыболовных судов, но оттуда, где стояла на якоре яхта Диринга, не доносилось никаких посторонних звуков — лишь плеск наплывающих и отступающих волн, разбивающихся о тяжелые швартовы, да печальные крики чаек, спугнутых с места проходящими ночными кораблями.

Пока он смотрел на все это, фонари на корабельной стоянке и на берегу вокруг бухты выключились. Теперь до шести утра, когда стоянку начнут покидать рыболовецкие суда для дневного лова поблизости, бухта будет практически пустынной.

— Мне страшно, — сказала вдруг Герта тоненьким голоском. Она вцепилась рукой Харту в плечо. — Почему бы нам не поехать назад, в Лос-Анджелес? Если мистер Келли не доверяет вам, мы сможем нанять другого адвоката, который вам поверит. И если вы действительно не убивали эту девушку, никто с вами ничего не сможет сделать.

Харт чуть было не поддался искушению. Предутренний туман начинал клубами подниматься с поверхности океана, и наполовину скрытая в тумане большая неосвещенная яхта казалась какой-то зловещей. Это вам не фунт изюма — из него яхтсмен точно такой же, как и детектив. Харт отер лицо рукавом пиджака. Однако, если он не сумеет доказать, что Бонни жива, а Пегги убита за то, что рассказала ему об этом, все шансы за то, что они вместе с Гарри Коттоном окажутся в одной ступке. Ступке без пестика, но оснащенной окошками для того, чтобы охрана и официальные свидетели могли убедиться, что туда опустили пилюли с цианином.

"Раз, два, три! Сделай глубокий вдох и задержи дыхание!" — приказал он себе.

— Оставайся здесь, — велел он Герте, выдохнув. — Я скоро вернусь.

— Но вы ведь даже не знаете, что искать! — запротестовала Герта.

— Нет, знаю, — не согласился с ней Харт. — Я буду искать способ, каким Бонни выбралась из капитанской кабины, если была жива.

Узкие крутые сходни вели с пирса на палубу яхты. Харт миновал несколько поперечных планок, а потом осветил яхту фонариком, взятым из автомобиля Келли. Жаль, что он так мало знает о яхтах! Интересно, где по ночам положено находиться капитану судна, который готовится к плаванию, — на берегу или на борту корабля?

Он поднялся по сходням еще на несколько планок выше, осветив лучом фонарика палубу и рулевую рубку. Все, что могло двигаться, было принайтовано или прикреплено рейками. Тент над палубой, там, где корма, снят. Не видно нигде ни раскладных кресел, ни каких-либо иных признаков человеческого присутствия. Повсюду лишь следы жизнедеятельности чаек, их помет, глубоко въевшийся и покрытый солевым инеем. Несмотря на скудные знания, Харт решил, что если бы капитан Моралес был на борту, то наверняка сделал бы попытку придать судну надлежащий вид.

Туман сгущался на глазах. Харт вброд по пояс перешел в клубящемся тумане к двери капитанской каюты и тихонько постучал. Если Моралес или часовой все же находятся тут, пусть лучше ему прикажут убраться с яхты, как незаконно вторгшемуся на чужую собственность, чем он будет настигнут ими за обыском капитанской каюты.

Харт закрыл за собой дверь и встал спиной к ней, раздумывая, с чего начать. В книгах, которые он читал, и в кинокартинах, которые смотрел, герой, обычно остроумный частный детектив или невозмутимый полицейский инспектор, методично выстукивали стены: рано или поздно случайный удар с последующим отзвуком пустоты обнаруживал присутствие потайного хода, ведущего в подвал старого заброшенного дома… К несчастью, у яхт не бывает подвалов. И более того, простукивание обшитых деревом переборок кают не дает ничего. Это просто дело логики — между деревянной обшивкой и стальным остовом судна нет зазора более нескольких дюймов.

Все иллюминаторы на яхте были задраены. Харт открыл защелки на одном из них и просунул в иллюминатор голову — он был достаточно большой, чтобы просунуть туда еще и плечи. И, как уже было доказано обвинением, под ним лишь плескалась вода. Харт развернулся и посмотрел вверх. Физически развитый мужчина мог бы выбраться через иллюминатор, подтянуться на руках и вылезти на верхнюю палубу. Но он сомневался, что подобный трюк сумеет выполнить пьяная женщина, особенно при неспокойном море.

Харт закрыл иллюминатор и, высвечивая перед собой фонарем дорожку, отправился осматривать ванную комнату. На тех небольших суденышках и катерах, где ему довелось побывать, гальюн всегда был расположен в носовой части. Обычно это было крошечное, тесное помещение строго определенного назначения. Ванная комната на яхте Диринга была совсем иной. В ней имелась ванна, душ, а стены выложены светло-лиловым кафелем. Харт нерешительно постучал по переборке, отделяющей ванную комнату от смежной каюты. Его фонарик осветил деревянный квадрат шириной около пятнадцати дюймов и высотой в семнадцать. Он начинался прямо от пола и держался на двух винтах с круглыми хромированными головками. Харт что-то не помнил, чтобы во время судебного разбирательства упоминалась подобная архитектурная деталь, а модель яхты была слишком мала и не слишком подробна. Очевидно, это было сделано, как в обыкновенных ванных комнатах, для удобства водопроводчика, когда возникла необходимость поработать с трубами, подведенными к ванной и душу. Обычно такие "ловушки" устраиваются рядом с ванной в стене соседнего помещения.

Заинтригованный, Харт вынул из кармана монетку, отвинтил ею винты и приподнял деревянную панель. Вместо труб там было темное отверстие. Он улегся на пол и посветил в дырку фонариком. Отверстие вело в смежную ванную комнату, но меньшего размера, очевидно соседнюю с капитанской каютой.

Растянувшись на полу, Харт почувствовал, как гордо забилось его сердце. Он нашел то, что искал! И тот, кто принимал участие в сооружении всего этого, чувствовал себя в такой безопасности, что даже не сделал попытку поставить панель на место с другой стороны. А он это обнаружил! Он узнал то, что хотел узнать! Значит, существовала и другая возможность побега! Иллюминатор был не единственным выходом из запертой каюты!

Харт встал, смахнул пыль и прилипшие волокна со своего костюма. Помещение, в котором он оказался, было скорее гальюном, чем ванной, и составляло примерно пятую часть размера ванной за стеной. Харт посветил фонариком через проем и увидел стол с секстантом и какими-то книгами Он открыл дверь и оказался в каюте, принадлежавшей капитану яхты. И тут все иллюминаторы были задраены. Воздух был застоявшимся, вонючим, с привкусом неотвязного запаха острого перечного соуса "чили". Харт обнаружил дверь, ведущую на палубу, и направился к ней, горя нетерпением поскорее вернуться в Лос-Анджелес, чтобы поведать генеральному прокурору Мэнсону и инспектору Гарсии о своей находке. Но тут, едва его пальцы сомкнулись на круглой ручке двери, откуда-то из темноты, позади него послышался мужской голос:

— Добрый день, сеньор! Вы что-нибудь ищете тут?

Харт медленно повернулся, и луч его фонарика — вместе с ним. В луче света на краю койки он обнаружил капитана Энрико Моралеса, державшего в одной руке револьвер 45-го калибра и незажженную сигарету — в другой. Когда Харт вновь обрел дар речи, то сказал:

— Вы были тут с самого начала, сеньор! Когда Бонни удрала от Коттона, она попала в вашу каюту. Пегги, оказывается, была права. Она действительно видела ее. Бонни жива!

— Бонни? — удивленно переспросил Моралес. Он вставил сигарету в рот и щелкнул серебряной зажигалкой, которая изрыгнула пламя. — Да, конечно. Вы говорите о сеньоре Диринг? — Он вдохнул дым в легкие, потом с нескрываемым удовольствием выдохнул. — Нет, сеньор. Как она может быть живой? Я лично присутствовал в суде, когда Большое жюри, членом которого вы сами были, признало сеньора Гарри Коттона виновным в ее убийстве и приговорило его к смертной казни.

Харт разглядывал высокого мужчину, сидящего на подвесной койке. Он был одет в безукоризненно белый льняной костюм. Панама с веселыми ленточками на голове стоила по крайней мере сотню долларов. Большой бриллиант блестел на пальце руки, в которой он держал револьвер. Харту было трудно протолкнуть слова сквозь сведенное судорогой горло.

— Моралес, я не знаю, насколько вы замешаны в этом деле, но вот что я вам скажу…

— Да?

— Сейчас в кафе сидит пара ньюпортских полицейских. Когда я приведу их сюда и покажу им эту дыру в стене ванной комнаты, вам с мистером Дирингом придется им кое-что объяснить.

Когда Моралес улыбнулся, его невероятно белые зубы сверкнули, а лицо посветлело.

— И каким же образом вы с ними свяжетесь, сеньор? Вы, конечно, понимаете, что вы виновны в проникновении на чужую собственность и что я, как капитан этого судна, имею право застрелить вас в целях защиты собственности моего хозяина?

— Не думаю, что вы это сделаете, — резко выдохнул Харт.

— А почему бы и нет? — не переставая улыбаться, осведомился Моралес.

Это был хороший вопрос. "А почему бы и нет?" Харт прислонился к двери рядом с переборкой, а потом снова выпрямился; его и до того напрягшееся тело стало еще более напряженным, когда кто-то тихонько постучался в дверь. Харт надеялся, что это не Герта. Он из последних сил надеялся, что она не устала его ждать и не полезла за ним на яхту.

— Кто там? — спросил Моралес.

— Тумако, — ответил мужской голос.

Моралес стволом револьвера сделал Харту знак отойти к противоположной переборке каюты. Потом, не спуская с Харта глаз, он зажег небольшую масляную лампу, встал и отпер дверь.

В дверном проеме показался один из матросов, который тоже давал показания в суде. Перед собой он толкал… Герту. Одна его мускулистая рука сомкнулась вокруг талии девушки, и он то ли держал, то ли таким образом тащил ее. Ладонью другой он зажимал ей рот, чтобы она не кричала.

— Эта маленькая сучка, — пожаловался он, — два раза меня укусила!

Харт проглотил поднявшийся к горлу комок и посмотрел на Герту. В глазах поверх ладони матроса стоял ужас. Сопротивляясь, девушка потеряла туфли, а ее платье задралось выше головы, открывая бедра. От стыда она пыталась как-то вывернуться, но ей не хватало на это сил.

Моралес мгновение любовался ею, патом, вынув сигарету изо рта, спокойно сказал:

— Ну, не стойте тут. Вас могут увидеть. Тащи ее в каюту, чтобы я мог закрыть дверь.

3 сентября 1958 г. 2 часа 28 мин

Матрос отнес сопротивляющуюся и пинающуюся Герту в каюту. Потом, когда Моралес закрыл за ними дверь, он неожиданно отнял от нее руки и толкнул девушку от себя с такой силой, что та пролетела через всю каюту и упала лицом вниз на подвесную койку. Но не надолго. Всхлипывая и с трудом переводя дыхание, она встала на ноги, поправила задравшееся платье и бросилась через каюту туда, где стоял Харт.

Моралес ухмыльнулся:

— Как трогательно! Маленькая светловолосая ласточка летит, махая крылышками, под сомнительную защиту своего мужчины!

Герта еще сильнее прижалась к Харту.

— Что они с нами сделают? — едва слышно спросила она. Харт обвил рукой ее талию.

— Откуда мне знать?

Похоже, его самого и его коллег-присяжных толкнули на ложный путь. Вероятно, в процессе расследования дела Коттона слишком много незаинтересованных свидетелей клали руки на Библию и клялись говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, но только тогда, когда это было удобно им. Тумако был стюардом, который якобы обслуживал Коттона и Бонни во время их последнего ужина.

— Кто-нибудь видел, как ты тащил ее на борт? — спросил Моралес.

Тумако прекратил сосать укусы на руке.

— Нет. Там туман.

— Это нам на руку!

Несмотря на реальность происходящего — душную жару в каюте и слабый огонек масляной лампы, во всей этой сцене было что-то ужасно нереальное. Она напоминала страницу из плохой пьесы, карикатуру на мелодраму при свете масляной лампы вкупе с напыщенными бессмысленными диалогами.

— Кто-нибудь видел, как ты тащил ее на борт?

— Нет. Там тумана о — Хорошо. А теперь что мы с ними будем делать?

Харту хотелось рассмеяться. Но он не осмелился. Он знал, что вместо смеха у него вырвется рыдание.

Моралес прикурил сигарету от полувыкуренного окурка.

— Сколько времени понадобится на то, чтобы собрать команду и подготовить яхту к выходу в море? — спросил он.

— Час, — отвечал Тумако. — Может, чуть больше. А мы не рискуем своей шеей? — добавил он задумчиво.

Моралес пожал плечами:

— Сомневаюсь. Вечерние газеты уже обвинили сеньора Харта в убийстве жены Коттона. И когда обнаружится, что они с сеньоритой пропали, полиция сделает логический вывод, что наш столь пронырливый аптекарь предпочел судебному разбирательству побег со своей хорошенькой сотрудницей. А она очень хороша, не так ли?

Тумако бросил восхищенный взгляд на Герту:

— Да.

Моралес добавил сухо:

— Сеньор Харт — тоже очень привлекательный мужчина. И тому имеются веские доказательства. Как ни крути, до неминуемого конца света осталось так мало времени! И чем отбывать заключение в тюремной камере, естественно, он предпочел не отказываться от известных мирских удовольствий. — Капитан взглядом обласкал Герту. — И в этом деле, полагают мы ему сумеем оказать посильную помощь.

Тумако прекратил сосать раненую руку.

— Да.

Харт не был храбрецом. Отнюдь. Но он отдавал отчет своим словам.

— Сначала вам придется меня убить!

— Это мы легко устроим, — успокоил его Моралес. — Очень легко. — Он кивнул Тумако. — Собирай команду. Скажи, мы отчаливаем через час.

Тумако кивнул и вышел из каюты, бросив хитрый взгляд на Герту.

После его ухода повисло напряженное молчание. Харт прервал его вопросом:

— Полагаю, мистер Диринг намекнул вам, что я расспрашивал его о яхте и сказал, что могу отправиться сюда?

Моралес вернулся к койке и удобно устроился на ней.

— В вашем положении не задают вопросов, сеньор. Скажем так: к несчастью для вас обоих, вы с юной леди проявили неумеренное любопытство.

Харт мысленно оценил расстояние до Моралеса. Несмотря на то, что оно было невелико, капитан спокойно разрядит свой револьвер еще до того, как Харт успеет сделать пару шагов. И похоже, у него руки чешутся от желания сделать это. Ладно… Но пока он бросится на Моралеса, Герта, по крайней мере, получит шанс выбраться из каюты.

Словно прочитав его мысли, Герта вцепилась в его руку:

— И не пытайтесь, Док! Он вас убьет!

Моралес оскалил зубы в безжалостной ухмылке:

— Если вы раздумываете, броситься на меня или нет, сеньор, то молодая леди права. — Он продолжал улыбаться. — А после вашей смерти, уверяю вас, я уж постараюсь изо всех сил утешить сеньориту.

Герта пошатнулась, словно вот-вот собиралась упасть в обморок.

— Мне плохо, — сказала она слабым голосом. — Нельзя ли мне присесть?

Моралес был галантным латиносом.

— Конечно, сеньорита.

Он встал и протянул свободную руку, чтобы помочь ей сесть на койку.

Герта с его помощью сделала несколько неуверенных шагов, а потом тяжело упала на него, схватив руками его руки.

— Ну же, Док! — крикнула она. — Бейте его!

Харт отскочил от стены с такой прытью, какую наверняка не проявлял вот уже несколько лет, и, размахнувшись, нанес удар, который пришелся капитану прямо в висок. Удар оглушил его, но не вырубил. Однако от удара капитана развернуло, что дало Харту шанс ударить его еще и по затылку. Моралес вскрикнул от боли, и револьвер выпал из его онемевших пальцев. Не успел Харт наклониться, чтобы подобрать оружие, как Герта подхватила револьвер и принялась мстительно колотить им капитана по голове.

— Помогите же, Док! — приговаривала она. — Успокойте же меня!

Он схватил ее за руку:

— Ты его убьешь!

— Именно это я и пытаюсь сделать! — огрызнулась Герта. Харт отобрал у нее револьвер и отпустил бесчувственного Моралеса, который, потеряв сознание, упал на пол.

— Нет! — резко сказал он. — Прежде всего нам сейчас нужно связаться с местной полицией. Для этого мы должны выбраться отсюда до того, как вернется Тумако с остальными членами команды.

Все еще тяжело дыша, Герта ответила:

— Как скажете!

Все произошло настолько быстро, что Харт не сразу переориентировался. Еще минуту назад Моралес был хозяином положения. Теперь же — лишь безжизненным телом. Казалось, все произошло настолько просто, словно в той самой дрянной пьесе: герой выходит на первый план и с помощью героини побеждает злодея. Все это так надуманно! Словно капитан хотел, чтобы они сбежали. Но тем не менее в этом было не больше смысла, чем и во всем остальном.

Харт открыл дверь каюты и впустил туманное облако. Теперь рассмотреть что-либо на расстоянии фута было совершенно невозможно. Держа Герту за руку, он повел ее вниз по узким сходням. На причале у самых сходней они нашли одну туфельку Герты. Другой нигде не оказалось. Деревянный настил был жестким и изобиловал занозами.

— Придется тебя перенести, — сказал Харт.

Герта оказалась легкой и теплой, ему было приятно держать ее на руках. Теперь, когда опасность миновала, она тихонько заплакала. Ее губы коснулись его уха, и она прошептала:

— Тогда, в каюте, вы это серьезно говорили, Док?

— А что я говорил?

— Что им сначала придется убить вас. Вы это говорили серьезно, ведь правда?

— Правда.

Герта еще теснее прижалась к нему:

— Я поняла это по тому, как вы это сказали!

Туман был таким густым, что Харту пришлось выходить на пирс буквально ощупью. Те несколько фонарей, что там были, оказались либо разбитыми, либо светились тусклым нимбом. Когда он подошел достаточно близко, чтобы заглянуть через окно в портовый гриль-бар, работающий всю ночь, то остановился под прикрытием густого тумана удостовериться, что внутри нет Тумако. Полицейские и матросы, которые пили в отдельной кабинке, ушли, но несколько пар, едва переставляя ноги, все еще топтались по пятачку танцплощадки.

Харт внес Герту внутрь к стойке бара. Когда он опускал ее на табуретку, бармен перестал вытирать стаканы и разинул от удивления рот, сперва взглянув на залитое слезами лицо девушки, а потом на ее босые ноги.

— Боже мой, что с ней случилось?

— С нами произошел несчастный случай, — сухо пояснил Харт. — Где я могу найти тех двоих полицейских, которые оставались здесь, когда мы ушли?

— Делают обход, полагаю, — ответил бармен. — Я правильно понял, вам нужны копы, мистер?

Харт кивнул:

— И как можно быстрее!

У Герты наступила разрядка, и она с трудом справлялась с лицевыми мышцами и нервными подергиваниями рук и ног.

— Но прежде чем звонить, дайте нам бутылку. Молодой леди здорово досталось.

Бармен запротестовал:

— Послушайте, мистер! Бутылку в такое время! Меня лишат лицензии. Я…

Он пожал плечами, но все же выставил виски и два стакана на стойку бара и пошел звонить.

Харт налил щедрую порцию неразбавленного напитка и заставил Герту ее проглотить. Девушку перестало колотить.

— То, что надо! — констатировала она.

Харт изо всех сил надеялся, что скоро во всем этом наконец-то обнаружится хоть какой-то здравый смысл.

Танцующие остановились и окружили их. Одна девушка спросила:

— Что случилось с малышкой? О чем она рыдает?

Харт налил себе выпить.

— Знаете яхту Диринга?

— Большую морскую яхту, стоящую на приколе в дальнем конце бухты? Ту, на которой была убита стриптизерша?

— Ту самую.

— И что с ней?

Не успел Харт ответить, как вернулся бармен:

— Копы будут тут с минуты на минуту. Молодая леди теперь в порядке?

Герта воспользовалась бумажной салфеткой, чтобы вытереть свои мокрые от слез щеки.

— Со мной все прекрасно. Надеюсь, я прикончила этого негодяя?

Какая-то девушка переспросила:

— Кого-кого?

— Того высокого мексиканца. Капитана яхты Диринга.

— Вы имеете в виду капитана Моралеса?

— Да.

— Но он не мексиканец. Он с Панамы, Чили или из Венесуэлы. Во всяком случае, откуда-то из Южной Америки.

— Да не важно откуда!

— А что он сделал?

Харт не дал Герте ответить:

— Давай подождем полицию.

Бармен пристально рассматривал лицо Харта.

— Теперь я вас узнал, — сказал он. — Вы — Харт. Тот самый аптекарь, фотографии которого украшают все без исключения газеты.

— Верно, — подтвердил Док.

— То-то, когда вы пришли сюда, мне ваше лицо сразу показалось знакомым!

Бармен хотел было еще о чем-то спросить, но в этот момент дверь гриль-бара открылась и вошли двое молодых полицейских, которых Харт встретил раньше.

— Вот и Гриер с Хэнсоном, — сказал он.

— Я — Гриер, — сказал шофер оснащенной рацией полицейской машины и вытащил из стопки документов удостоверение. — Что здесь происходит?

— Он хотел нас убить, — сказала Герта.

Хэнсон сдвинул форменную фуражку на затылок:

— Кто вас собирался убить, мисс?

— Капитан Моралес.

— Энрико? — засомневался офицер.

— Да, его зовут именно так.

— Но почему?

— Что — почему?

— Почему он хотел вас убить?

— Этот парень — доктор Харт, — пояснил бармен. — Знаете, тот самый аптекарь из Голливуда, который, как считает полиция, убил жену того самого Коттона.

— Я понял, кто он, — сказал Гриер. Он расстегнул кобуру. — О'кей! Давайте разберемся. Вы вызывали полицию. Мы тут. В чем дело, Харт? Вы напились, что ли? Что вы тут делаете? Я было подумал, что, где бы вы сейчас ни были, вы не захотели бы привлекать к себе внимание полиции.

— Я и не привлекаю, — подтвердил он — Просто хочу, чтобы вы арестовали Моралеса и посадили его в тюрьму.

— И какое вы выдвигаете ему обвинение?

Харт взял себя в руки, стараясь не терять терпения.

— Это слишком долгая история, чтобы сейчас вдаваться в подробности. Но Пегги Коттон сказала мне, что Бонни Темпест жива.

— Мы прочли ваше заявление.

— Чтобы доказать, что это вполне возможно, я приехал сюда с намерением найти какой-нибудь иной способ, с помощью которого миссис Диринг могла бы выбраться из каюты яхты живой. И нашел его — отыскал на яхте потайной лаз в переборке ванной комнаты между каютой хозяина и каютой капитана. И чтобы проверить наверняка, что миссис Диринг смогла это сделать, я лично пролез через это отверстие.

— С разрешения мистера Диринга?

— Без.

— Продолжайте.

— А Моралес уже поджидал меня, оказывается, с другой стороны с пистолетом. Потом его стюард, человек по имени Тумако, схватил мисс Нильсен, которая оставалась на пирсе, и притащил ее на борт яхты.

— Он подкрался ко мне в тумане, — объяснила Герта, — и потащил на яхту. При этом, — добавила она горько, — он вовсе не проявлял обходительности.

Хэнсон посмотрел на бутылку и стаканы на стойке бара.

— Послушайте, друзья. Вы в полной мере отдаете отчет своим словам? Случаем, вы не напились?

— Конечно нет! — возмутился Харт. — Доказать, что мы говорим правду, очень даже просто.

— И как же?

— После того как Тумако ушел, чтобы собрать остальных членов команды, Герта отвлекла внимание Моралеса, а я ударил его по затылку. Потом Герта ударила его отобранным у него же пистолетом, и в данный момент он лежит без сознания на полу своей каюты.

— Вы ударили по затылку Энрико Моралеса и он лишился сознания благодаря своему собственному пистолету? Поверить не могу!

— Отведите нас на яхту, и сами все увидите. А я покажу вам, — добавил Харт, — отверстие, через которое выползла Бонни и подставила Коттона, которого обвинили в ее убийстве.

— Зачем? — спросил Гриер. — То есть я хотел спросить, зачем бы ей проделывать подобное?

— Не знаю, — признался Харт. — Понятия не имею. Это-то я и пытаюсь установить.

Офицеры переглянулись. Потом Гриер сказал:

— Слышите похоронный звон, мистер? Он по вашу душу, и надеюсь, что у вас не очень маленький счет в банке. Мистер Моралес и мистер Диринг могут вам пришить большой срок за такой поклеп! — Он кивнул в направлении двери: — О'кей. Давайте пойдем и переговорим с Энрико!

Герта слезла с табуретки и посмотрела на свои босые ноги:

— Я не могу пойти.

— Это почему же? — осведомился Хэнсон. Она подняла босую ногу:

— Я потеряла туфли, когда меня схватил Тумако.

— Думаю, тут я могу вам помочь, — вмешался бармен. — Некоторые официантки оставляют запасные туфли в раздевалке для персонала. Подождите минуточку. Пойду взгляну, не подойдут ли вам какие-нибудь.

3 сентября 1958 г. 2 часа 59 мин

Когда они подошли к яхте, Гриер жестом пригласил Харта с Гертой подняться по сходням первыми.

Офицеры несли мощные фонари, которые разрывали лучом; туман и оставляли желтые полосы света, бегущие вслед за ними по сходням и по палубе.

Перед закрытой дверью каюты Хэнсон спросил:

— Вы оставили дверь открытой или закрытой?

— Не помню, — ответил Харт. — Я слишком был занят тем, что старался поскорее убраться отсюда.

— Сейчас она закрыта, — заметил офицер. — Вы уверены, что мистер Моралес внутри и лежит без сознания на полу?

— Не сомневаюсь, — подтвердил Харт. Гриер попробовал дверь, потом повертел ручку и громко постучал:

— Эй, там, внутри! Моралес! Открывай! Это — Гриер и Хэнсон!

Последовала продолжительная пауза, потом — звуки какого-то движения внутри, и Моралес сначала отпер, а потом и открыл дверь.

— Да? В чем дело, джентльмены? — спросил он.

Харт не верил своим глазам. На Моралесе больше не было белого льняного костюма и панамы. Он переоделся в омерзительно красную пижаму. Его гладкие черные волосы были тщательно причесаны. Если не считать того, что его лицо было чуть опухшим, никаких следов от ударов пистолетом, которые нанесла ему Герта, видно не было. Все иллюминаторы за его спиной были открыты. Покрывало на койке откинуто, и рядом лежал открытый и перевернутый обложкой вверх бульварный роман, словно Моралес его только что читал, когда его побеспокоили. Он посмотрел на Гриера и улыбнулся:

— В чем дело, Джерри?

Гриер растерялся:

— Вы спали?

Моралес притворно удивился:

— Да! Почти!.. — Он взглянул на ручные часы. — Разве большинство людей обычно не спят в три часа ночи?

Теперь Гриер растерялся еще больше. Он направил луч фонаря в лицо Харта:

— Вы когда-нибудь видели этого парня раньше, Энрико?

Моралес кивнул:

— Да. В суде, в Лос-Анджелесе. Его зовут сеньор Харт. Он — аптекарь из Беверли-Хиллз, который был одним из присяжных, разбиравших дело Коттона. Я видел его несколько раз.

Гриер перевел луч фонаря на Герту:

— А как насчет девушки?

Моралес внимательно посмотрел на лицо Герты, а потом отрицательно покачал головой:

— Извините. Но молодая леди мне неизвестна. — Белозубая улыбка снова появилась на его лице. — Извините.

— И вы никогда не видели ее раньше?

Моралес повторил:

— Извините.

— Они оба утверждают, что ударили вас и оставили лежать без сознания на полу вашей каюты.

— Что такое?

Гриер повторил только что сказанное, и Моралес снова покачал головой:

— Боюсь, я вас не понимаю. — Он отошел в сторону, давая им пройти. — Извините, я забыл о хороших манерах. Пожалуйста, заходите. Сегодня такой густой туман.

Харт вошел в каюту, повернулся и посмотрел Моралесу в лицо.

— Только не говорите мне, — начал он запальчиво, — и нахально не отрицайте, что всего несколько минут назад вы держали у моего виска пистолет! И что через несколько минут после этого один из ваших громил не притаскивал сюда Герту! Плачущую и брыкающуюся, с задранной юбкой!

Моралес снова посмотрел на Герту.

— Это было бы чрезвычайно интригующее зрелище. Очень жаль, что я пропустил его! Может быть, этот сеньор пьян? — обратился он к полицейским.

— Я и сам начинаю подозревать, — согласился с ним Хэнсон.

— Я это говорил с самого начала, — кисло подтвердил Гриер.

— Минуточку, — попросил Харт. — Я могу доказать все свои утверждения. Я покажу вам отверстие, через которое я вылез в эту каюту.

— Отверстие? — недоуменно спросил Моралес. Харт открыл дверь гальюна и указал на семнадцатидюймовую деревянную панель в стене.

— Не вижу никакого отверстия, — сказал Гриер. Харт сухо улыбнулся:

— Еще бы! После нашего ухода капитан Моралес пришел в себя и понял, что мы вернемся с полицией. Поэтому и поставил поскорее с этой стороны панель на место. — Он вытащил из кармана монету. — Я вам сейчас покажу!

Харт постарался как можно скорее отвинтить два винта с круглыми хромовыми головками, на которых держалась панель, потом уселся на корточки, чтобы заглянуть в лаз, через который он вылез. Еще несколько минут назад это было обычное отверстие, теперь же там лежали три однодюймовые медные трубы, расположенные таким образом, что отверстие не превышало двух-трех дюймов. Более того — на противоположной стороне стены панель тоже была поставлена на место.

— Ну и что, друг? — сказал Хэнсон. — Неужели ты думаешь, будто поверим, что ты или миссис Диринг могли тут пролезть?

— Миссис Диринг? — переспросил Моралес. Гриер снял свою форменную фуражку и вытер кожаную полоску с внутренней стороны носовым платком.

— Вот так-то, понимаешь, Энрико?

— Да?

— Он рассказывал нам небылицы о том, что он каким-то образом проник на яхту, в каюту хозяина, и пролез через дырку сюда. А ты будто бы поджидал его с этой стороны с пистолетом в руке. А через минуту один из твоих парней притащил сюда дамочку. Потом он осмелел и треснул тебя по затылку, а барышня одним ударом лишила тебя сознания.

— Бедный сеньор! — посочувствовал Моралес и повертел пальцем у своего виска. Гриер кивнул:

— Я начинаю думать то же самое. Он либо спятил, либо пьян. А может, он спьяну и спятил?

Харт обеими руками схватился за медные трубы и потянул что было мочи на себя. Они остались совершенно неподвижными.

— Все подстроено! — возмутилась Герта.

В чужих туфлях на резиновой подошве она казалась еще меньше, чем была на самом деле. Когда она стояла перед Моралесом и смотрела в его лицо, ее макушка едва доставала ему до груди.

— Вы намерены стоять тут и отрицать, что приказали тому громиле, что схватил меня на пирсе и приволок сюда, собирать команду и через час готовиться к выходу в море, потому что вам нужно было отделаться от Дока и от меня? И неужели вы не говорили, что вечерние газеты уже обвинили его в убийстве и что, когда обнаружится наша пропажа, полиция подумает, что он сбежал со мной?

Моралес развел руками:

— Сеньорита! Пожалуйста! Я вообще не читал вечерних газет. А что касается приказа матросу приготовиться к выходу в море, как вы думаете, сколько времени потребуется, чтобы привести яхту, простоявшую на приколе такое долгое время, в рабочее состояние? Это дело не часов, а скорее даже дней.

Гриер и Хэнсон кивнули.

Но Герта стояла на своем:

— И вы не говорили, что после того, как выйдете в море, вы утешите меня другим способом? — Горячие слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам. — Разве вы не намекали, что совсем не важно, что со мной произойдет, потому что близится конец света?

Гриер снова водрузил фуражку себе на голову и посмотрел на своего напарника:

— Мне все ясно. А тебе, Свен?

Хэнсон кивнул, а потом кивком указал на дверь каюты:

— Пошли, Харт. И вы, мисс.

Герта запротестовала:

— Но все было как только что рассказал вам Док! А Моралес говорил и делал все то, что я рассказала!

— Да, конечно, — согласился с ней Гриер. — Все как вы сказали, мисс. — Он посмотрел на Моралеса. — Хотите на них заявить, капитан?

Моралес минуту раздумывал, как бы взвешивая это предложение.

— Нет. Думаю, что нет. Если я заявлю, это может как-то отразиться на моем хозяине, а у мистера Диринга и так хватает неприятностей. Нет, не хочу. — Он пожал плечами. — Похоже, у сеньора и сеньориты галлюцинации. Разве их можно в этом обвинять?

Харт прикурил сигарету и дал затянуться Герте.

— Спасибо, — спокойно сказал он. — Вы мне очень помогли, ребята. Я пока не понял, но, судя по этому разговору, все было очень хорошо подготовлено. Вас с толку не собьешь. Но, — добавил он, — ставлю пятьдесят против пяти на то, что у этих труб на обоих концах имеются кольца, похожие на те, что есть в сифоне кухонной раковины. Иначе как бы вы установили их в этой дыре за такое короткое время?

Хэнсон подтолкнул его к двери:

— Я сказал, пошли!

Либо погода испортилась, либо Харт был зол, как никогда в жизни. Утренний туман обдал холодом его горящее лицо.

Ни один из офицеров не вымолвил ни слова до тех пор, пока они снова не оказались перед гриль-баром. Тогда Хэнсон поинтересовался:

— Где ваша машина?

Харт кивнул на противоположную сторону улицы, где все еще мигало красными неоновыми огнями название мотеля.

— Через дорогу перед мотелем.

— Вы там остановились?

— Да.

— Под каким именем?

— Как мистер и миссис Харт, — сознался Харт. — Но мы не женаты. Просто нам нужно было какое-то место, чтобы пересидеть до наступления темноты, чтобы потом попасть на борт яхты.

— Ну еще бы! — буркнул Гриер. — Вам просто нужно было место, чтобы спрятаться. В каком вы номере?

— В десятом.

— Вы заплатили вперед?

— Да.

— Это хорошо. Потому что вы сейчас же отсюда уедете. У вас остались вещи в номере?

— Нет, — сказал Харт.

Он попытался подать знак Герте, но она заговорила прежде, чем он успел ее остановить.

— У меня остались, — сказала она. — В ванной комнате.

— Тогда давайте их заберем, что бы это ни было, — предложил Гриер.

Он открыл дверь номера и жестом пригласил их войти. Хэнсон прошел в ванную. Потом вышел и посмотрел на Герту:

— Сколько вам лет, мисс?

— Восемнадцать.

Офицер перевел строгий взгляд с девушки на Харта:

— Это спасло вас от обвинения в развращении малолетних. Мы могли бы за это засадить вас.

— Нет, — сказала Герта.

— Это почему же?

— Потому что Док никогда… — Тут до нее дошло, что она чуть было не проговорилась. Девушка покраснела. — В любом случае, мы не были вместе. Он спал в кресле.

— Кто бы сомневался! — сказал Хэнсон. — Но пока он снова не заснул, вы бы лучше сходили в ванную и надели то, что висит на стойке душа.

Оставшись наедине с полицейскими, Харт спросил:

— Стоит ли мне присягнуть вам в том, что вы совершаете большую ошибку, и не только относительно наших с мисс Нильсен отношений, но и относительно Моралеса?

— Не стоит, — ответил Гриер. Харт смирился с неизбежным.

— И что теперь?

— Я пытаюсь принять решение.

— Думаю, все же стоит их засадить, — предложил Хэнсон.

— И с каким обвинением? — осведомился у него напарник. — Девушка совершеннолетняя. Они оба не пьяны. Все, в чем их можно обвинить, лишь относительное нарушение порядка и вторжение в частные владения. Но даже в этом мы не можем их обвинить, поскольку Моралес отказывается от заявления.

— Какая разница!

Гриер пожал плечами:

— Может, ты и прав. Пойду схожу к машине и спрошу по радио у лейтенанта, как поступать в таких случаях.

Он повернулся к двери и вышел.

Вкус сигареты был горьким. Харт затушил ее о пепельницу. Чем глубже он копает это дело, тем больше камней преткновения попадается на его пути. Но одно он узнал. Не важно, что за всем этим стоит и на что нацелено: как Диринг, так и Моралес по уши в этом дерьме увязли. Он пустился в расспросы о яхте, будучи у Диринга, а тот немедленно сообщил Моралесу по телефону, чтобы капитан поджидал Харта. До сих пор у Харта лицо горело только при одном воспоминании о том, что произошло на борту. Его обвели вокруг пальца и заманили, словно дремучего деревенского жителя, купившего у мошенников слиток чистого золота.

С другой стороны, если Бонни жива, почему Моралес дал ему увидеть лаз, который наверняка был на месте и в ночь предполагаемого убийства?

А теперь еще и это: его и Герту могут обвинить в разврате и арестовать. Но независимо от того, арестуют их или нет, эта история наверняка попадет в прессу. Гриер и Хэнсон дадут интервью, а корреспонденты местных газет раздуют эту историю до небес. Харт уже видел перед глазами кричащие заголовки:

"ПРЕУСПЕВАЮЩИЙ ВЛАДЕЛЕЦ АПТЕКИ БЫЛ ЗАСТИГНУТ В ЛЮБОВНОМ ГНЕЗДЫШКЕ НА ПОБЕРЕЖЬЕ СО СВОЕЙ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕЙ СОТРУДНИЦЕЙ!"

Он вытер лицо носовым платком. После того, что случилось с Пегги Коттон, даже небольшой скандал приведет его к погибели. Если Большое жюри выдвинет обвинение и ему придется отвечать за смерть Пегги, любой чувствительный присяжный, по крайней мере любой член суда, столь же управляемый, как он сам и его коллеги-присяжные, сделает одно из двух: либо сочтет его виновным при первом же голосовании, либо сочтет невиновным по причине умопомешательства и порекомендует засадить в психушку до конца жизни.

Харт поднял глаза, когда Герта выходила из ванной. Она умылась и причесалась. Без косметики она выглядела еще моложе, но одновременно и взрослее. Мысли Харта перепутались. Тридцать два — это не так уж и много. Тысячи тридцатидвухлетних мужчин женятся на восемнадцатилетних женщинах. Женитьба на Герте разрешит по крайней мере одну из его проблем. Об этом стоит подумать.

Снаружи подъехала машина, и Хэнсон выглянул в открытую дверь.

— О'кей. Вот и Джерри. Пошли.

Гриер остановил полицейскую машину рядом с седаном Келли. Он выставил локоть в окошко и крикнул:

— Поедешь с ними, Свен!

— Мы их забираем?

— Нет.

— А как же?

— Лейтенант приказал вывезти их за черту города, велеть им ехать на север и отпустить. Говорит, зачем нам беспокоиться? Полиция Лос-Анджелеса в любом случае позаботится о Харте.

Хэнсон был явно разочарован.

— Что ж, приказы отдает он.

Харт помог Герте усесться в машину, потом обошел ее и сел за руль. Ему пришлось из-за тумана ехать медленно. Когда он достиг северных окраин города, Хэнсон приказал ему остановиться и выйти из автомобиля.

— Поезжай прямо! — коротко приказал молодой офицер. — И не вздумай вернуться! Попробуй только, и я уж лично, несмотря на все приказы лейтенанта, найду способ упечь тебя в каталажку!

Еще долго после того, как полицейские уехали, Харт сидел, уставившись в клубящийся туман, отделявший его и Герту в стерильно-белом мирке от остального мира. Он чувствовал себя дешевкой, и ему было стыдно. Ведя не слишком изобилующую приключениями жизнь, теперь он заработал себе массу неприятностей. В первый раз он был выдворен из города без права туда вернуться.

За Герту он переживал еще больше, чем за себя. Она может сколько угодно говорить, что ей наплевать на то, что думают о ней остальные, но это не так. И если все это попадет в лос-анджелесские газеты, будет раздуто и преувеличено местными скандальными печатными листками, ее доброй репутации не хватит для того, чтобы дать отпор даже одноногому длиннохвостому попугаю.

Он прикурил две сигареты.

— Послушай, Герта.

Она взяла у него сигарету.

— Да?

— Ты выйдешь за меня замуж?

— О… да!

Харт сделал размашистый поворот, припарковался на противоположной обочине дороги и выключил фары.

— Хорошо. Дадим Хэнсону и Гриеру пару минут, чтобы они убрались с дороги. А потом поедем на юг, в Энсенаду.

— Ты думаешь, миссис Диринг все еще там?

— Да нет. Но теперь-то мы знаем, что она вполне может быть жива. Я хочу знать, действительно ли это так, прежде, чем мы вернемся назад в Лос-Анджелес, прежде, чем меня арестуют за то, чего я не делал. И если Бонни действительно была в Энсенаде, когда, по словам Пегги, та ее видела, кто-нибудь еще наверняка должен был ее запомнить. — И добавил, словно вспомнив: — А по пути остановимся в Тихуане и поженимся. — Харт почувствовал, что Герта плачет, и обнял ее за талию. — Золотко, в чем дело?

— А ты не понимаешь?

— Нет.

Герта вытерла щеки тыльной стороной руки.

— Тогда не важно. Но я рада, что ты, наконец, назвал меня золотком. Я понимаю. Я глупая. Просто подобные вещи всегда происходят не так, как о них мечтают девушки. — Она прекратила плакать и сказала деловито: — После того, как я бросилась тебе на шею, и принимая во внимание то положение, в котором мы сейчас находимся, вряд ли стоит ожидать от тебя роз или серенад под гитару у меня под балконом. — Она обняла Харта за шею и чмокнула его в щеку. — Ты — отличный парень, Док. Даже несмотря на то, что тебе не помешало бы побриться. Я буду тебе хорошей женой. Вот увидишь!

Харт поцеловал ее.

— Ты вся дрожишь.

Не отпуская Харта, Герта повернула голову и попыталась что-то разглядеть сквозь матовый занавес за открытым окошком автомобиля.

— Мне страшно.

Ее твердые маленькие груди приятно касались груди Харта, когда приподнимались и опускались в такт ее дыханию.

Харт снова ее поцеловал. Он был рад, что принял такое решение. Приятно было чувствовать ее тело рядом. Как бы ему хотелось забыть обо всей этой неразберихе, связанной с Коттонами, Моралесом и Дирингом!

Но еще нельзя. Хотя они с Гертой ни в чем не виноваты, они оказались в самом эпицентре событий, событий важных и, возможно, даже трагичных. И время влекло их к ним.

3 сентября 1958 г. 20 час. 30 мин

Между Тихуаной и Энсенадой есть только три достаточно больших города, нанесенных на карту: Агуа-Кальенте, Розарито и Эль-Дескансо. После того как они проехали через Розарито, за ними появилась мчащаяся на большой скорости машина. Когда Харт сбавил скорость, автомобиль, едущий за ним, тоже затормозил. Стоило прибавить скорости, преследователи тоже поднажали, но держали дистанцию в четверть мили.

Днем, когда на шоссе было много других машин, Харт не обращал на нее особого внимания. Но теперь это начинало его раздражать.

Герта ехала, сложив руки на коленях, попеременно глядя то на кольцо на безымянном пальце левой руки, то в зеркало заднего вида.

— Ты думаешь, они нас преследуют? — спросила она тоненьким голоском, очередной раз оглядываясь. Харт бросил взгляд в зеркало:

— Честно говоря, не могу понять.

Ему было жарко. Он устал от всего, что было связано с оформлением их брака. Его не покидало беспокойство. Остановка в Тихуане заняла гораздо больше времени, чем он предполагал. Нужно было купить лицензию, а для этого пришлось разыскивать судью. Герта отказывалась выходить замуж в том своем мятом платье, что было на ней все время их поездки, и ему пришлось выдать ей значительную сумму из его быстро истощавшегося запаса наличных, чтобы она купила себе новый туалет.

Чем больше он думал обо всем этом, тем более неразумными казались ему его поступки. Он — бизнесмен, а не детектив. Если автомобиль, едущий позади, гонится за ними, да если еще и прижмет к обочине и остановит, Харт окажется совершенно беспомощным: ему просто нечем будет защитить себя и Герту. Он даже не подумал заранее о своей защите!

Герта, практичная как всегда, заметила:

— Ну и медовый месяц у нас с тобой, черт побери, Док!

— Да уж! — не мог не согласиться с ней Харт. Шоссе было отличным, по большей части прорезывающим плоскую пустыню, но в данный момент дорога пошла на подъем. Насколько Харт помнил путь, бухта, где расположена Энсенада, должна быть как раз за этим самым холмом. Когда они добрались до вершины холма, он свернул на обочину шоссе и затормозил, подняв облако пыли. Он уже было ожидал, что едущая за ним машина сделает то же самое. Но нет. Автомобиль пронесся мимо, не сбавляя скорости. Было слишком темно, чтобы разглядеть сидящих в нем, но Харт рассмотрел калифорнийский номер.

— Еще одной парочке не терпится, — ухмыльнулся он. Герта подняла левую руку.

— Почему "еще одной"? — самодовольно спросила она. — И вообще, мужу следует выбирать выражения в присутствии жены.

Харт продолжал улыбаться:

— Простите, миссис Харт.

Чем больше проходило времени с того момента, как он сделал предложение, тем больше ему нравилась эта мысль. Это было единственное светлое пятно во всем этом запутанном деле. Герта пыталась принять вид пресыщенной и искушенной дамы, однако была явно перепугана. Харт не сомневался, что, несмотря на все эти разговоры, мужчина вряд ли прикасался к ней раньше.

Он кивнул на расстилавшийся внизу город:

— Вот мы и приехали.

С вершины холма, даже при лунном свете, Энсенада казалась далекой от привлекательности. Плоскогорье, на котором раскинулся город, было ровным и не изобиловало деревьями. Беспорядочно разбросанный, плохо освещенный деловой центр выглядел ветхим и неухоженным. В отличие от большинства мексиканских городов в Энсенаде не было ни базарной площади, ни плазы. Главной достопримечательностью служило море, и все деньги вкладывались в строительство вычурной архитектуры отелей вдоль побережья.

Харт мгновение помешкал, а потом двинулся вперед. Что касается ночлега, то об отдельном номере для него и Герты в отеле на побережье не могло идти и речи, наверняка там им встретились бы какие-нибудь знакомые, и это повлекло бы за собой объяснения, а он был не в настроении теперь объясняться с кем бы то ни было. Для одной ночи вполне сойдет какой-нибудь отель в городе с обслуживающим персоналом из местных.

Тот, который он в конце концов выбрал, был старым и выкрашенным в ядовитый розовый цвет. В вестибюле стояли поникшие искусственные пальмы и потертые кожаные кресла. Клерк был удивлен, но и доволен. Конечно же у них есть номер для сеньора и сеньоры, в данный момент самый лучший номер свободен.

Он располагался сразу же на первом этаже и вполне соответствовал всему внешнему облику гостиницы, ее внутреннему убранству. Мебель была из красного дерева и ужасно массивной. Довольно ветхие, но чистые и сильно накрахмаленные занавески колыхались на окне. Через открытую дверь одноэтажной харчевни на противоположной стороне улицы ярко освещенный музыкальный автомат изливал непрерывный рев ритмично рвущихся гитарных струн.

Из окна Харт видел ярко освещенную цепь гостиниц, построенных по типу отелей Лас-Вегаса и мотелей, обрамляющих Тодос-Сантос-Бей, с удобствами по последнему слову, включая выложенные кафелем бассейны и футуристические бары. Позади них между домами шли освещенные заасфальтированные улицы постоянной англоговорящей колонии. Но самым красивым здесь все равно было море.

Он отвернулся и уселся на подоконник.

— Может, нам пойти прогуляться по пляжу?

Герта сидела и с восхищением любовалась своим кольцом.

— Ты ведь бывал здесь раньше? — спросила она тихо.

— Бывал.

— С другими девушками?

— Да.

— Тогда я предпочту остаться здесь. — Она подняла глаза и встретилась со взглядом Харта. — Не мое это дело, с кем ты бывал тут до сегодняшнего полудня, и я не собираюсь быть сварливой женой, честно, Док. Но… — Она не знала, как выразить свои чувства. — Но… ну… я… я хочу, чтобы эта ночь была особенной для нас обоих.

— Понимаю.

— Хорошо, если тут есть ванна.

Харт встал с подоконника.

— Пойду посмотрю.

Ванная комната оказалась старомодной, но вполне подходящей. В ней, кроме ванны, был душ и все остальное.

— Хочешь, я приготовлю тебе ванну? — крикнул он.

— Будь любезен.

Харт вставил затычку и пустил воду. В ожидании, пока ванна наполнится, он снял пиджак, в раковине сполоснул руки и лицо.

Его не покидало странное ощущение. Он до сих пор чувствовал под собой колеса. Вроде теперь стоял неподвижно, а ему чудилось, что он все еще едет и едет. Казалось невероятным, что за такой короткий срок произошло столько событий. В это самое время всего два дня назад он еще сидел в зале суда, удивляясь, как можно быть настолько тупым, как миссис Слейгл, чтобы, выслушав показания свидетелей, не понять, что Коттон виновен. А теперь Пегги Коттон мертва, он сам в Энсенаде и женился на Герте.

Харт вытер руки и лицо, вытащил из кармана расческу, провел ею по волосам и вернулся в спальню. В его отсутствие Герта отвернула тяжелое постельное покрывало, верхнюю простыню и разложила на кровати чистую рубашку, юбку и нижнее белье.

Когда он вошел, она стояла, держа подол платья обеими руками, приготовившись снять его через голову. Увидев его, она замерла. Потом, сжав губы, сняла платье и повесила его на спинку стула.

Вид у нее был растерянный.

— Не знаю, почему это я вдруг стала такой скромницей. Особенно судя по тому, как я себя вела прошлой ночью. Док, я тебе нравлюсь, ведь так? Ты же женился на мне не из-за того, что произошло в Ньюпорте, не из-за того, чтобы избежать нежелательной огласки?

— Нет! — восхищенно глядя на нее, ответил Харт.

— И я действительно привлекательна? Сам знаешь, в каком смысле…

Харту было забавно. В неизменно неравной борьбе между мягкой и твердой плотью представители мужского рода редко выигрывают. Если бы она привлекала его чуть больше, он бы вышел на орбиту, словно управляемая ракета, без пусковой установки.

— Да, очень, — заверил он ее.

Герта расстегнула лифчик и положила его поверх платья.

— Будь со мной терпелив, — попросила она жалобно. — Пожалуйста, Док. Знаю, я слишком много болтала. Но…

Харт заключил ее в объятия и поцеловал. Потом перецеловал округлые холмики, которые она обнажила, но ласково, без страсти. Он мог позволить себе быть терпеливым. Эта связь не на одну ночь. Надолго. Навсегда.

Он продолжал целовать и ласкать ее.

Герта прижалась к щеке Харта.

— Мне это нравится.

Харт поцеловал ее в губы.

— Мне тоже. Но закончим на этом. — Он держал в ладонях ее затылок. — Теперь я скажу тебе, что делать. Отправляйся и прими ванну, потом надень свои обновки. Я тем временем спущусь и посмотрю, не удастся ли мне узнать что-нибудь о Бонни. Потом, когда я вернусь, мы вместе выйдем и где-нибудь отметим нашу свадьбу. А теперь отправляйся принимать ванну. Можешь не торопиться. У нас с тобой впереди вся оставшаяся жизнь. Навечно.

Герта повторила за ним последнее слово:

— Навечно. Звучит приятно.

Она стянула с себя трусики и пошла в ванную комнату.

— Пожалуйста, не задерживайся долго.

— Не буду, — пообещал Харт. — Можешь мне поверить.

Он быстро вышел из номера и запер дверь. Служащий за стойкой администратора оторвался от местной газеты двухдневной давности. Когда Харт выложил перед ним пятидолларовую бумажку, тот отложил газету в сторону.

— Это за информацию, — объяснил Харт.

— Слушаю, сеньор?

— Сомневаюсь, что она регистрировалась здесь, но вы ничего не слышали о сеньоре Альвередо Монтес? — спросил Харт. — Симпатичная молодая особа с хорошей фигуркой и крашеными черными волосами. Это было четыре-пять месяцев назад.

Клерк пожал плечами:

— Сеньор, это было так давно. В таком туристском городе, как наш, люди постоянно приезжают и уезжают. — Он на мгновение задумался. — Однако имя знакомое. Почему бы вам не справиться в харчевне через дорогу?

— Большое спасибо, — отвечал Харт. — Попробую.

Харчевня была маленькая, но хорошо посещаемая. Исключительно местными. За столиками и теперь, в столь поздний час, сидело шесть-семь пар. Едва Харт прислонился к стойке бара, тут же рядом с ним оказалась стройная девушка.

— Не угостите меня выпивкой, сеньор? — улыбнулась она.

— Конечно, — сказал Харт. — Почему бы нет?

Он заказал две порции текилы и подумал: "Продажные девицы везде одинаковы — что к северу, что к югу от границы. Эта мечтает подцепить добычу на свой крючок". И девушка подтвердила его предположение, наклонившись гораздо ниже, чем следовало, чтобы он мельком заметил ее прелести, обладателем которых он мог бы стать за определенную плату. Харт резко осадил ее:

— Послушай, золотко, ты напрасно теряешь время! — Он сунул банкнот в щель между грудями цвета кофе с молоком. — Но это твое, если ответишь мне на один вопрос.

— Да?

— Ты когда-нибудь слышала о сеньоре Альвередо Монтес?

Девушка о чем-то быстро заговорила по-испански с барменом. Когда она снова повернулась к нему, то улыбалась.

— Да! Да, сеньор! Она — очень влиятельная особа. Франциско говорит, ее муж был одним из главных советников полковника Маркоса Переса Хименеса из Венесуэлы. И когда диктатор был свергнут, ей было предоставлено политическое убежище в нашей стране.

Харт подумал, что именно такую историю и способна придумать стриптизерша с манией величия. К нему вновь вернулось ощущение нехватки воздуха.

— Спроси его, — сказал он, — эта дама, случаем, теперь не в Энсенаде? И если да, то где она обитает.

На этот раз, когда девушка опять повернулась к нему после разговора с барменом, она больше не улыбалась.

— Франциско говорит, что некоторое время женщина жила в одном из больших домов на побережье, но где она теперь, он не знает. Говорит, что ввязываться в такие дела неумно, поэтому просит сеньора продолжить свои расспросы в другом месте.

Харт задумался. Он сделал все, что мог. Местная полиция, возможно, уведомлена о нем, а может, и нет. Если нет — этим шансом нужно воспользоваться. Но теперь-то он знает, что Пегги говорила правду. Сеньора Альвередо Монтес действительно существует.

3 сентября 1958 г. 21 час 25 мин

В полицейском участке пахло, как во всех полицейских участках, дешевым табаком, отчаянием и немытыми мужскими телами. По форме было трудно определить, служит ли капитан Рафаэль Кабреро в федеральной полиции или в местной. Настороженный, чисто выбритый полицейский в возрасте около тридцати пяти лет вежливо выслушал Харта, потом кивнул:

— Все правильно, сеньор. Лос-анджелесская полиция связалась с нами по телефону два дня назад, и мы сообщили, что на упомянутый ими день интересующая их женщина не была зарегистрирована ни в одном отеле или мотеле Энсенады.

— Но этого не может быть, капитан! — запротестовал Харт. — Я в этом городе меньше часа, а уже троим, у кого я спрашивал, знакомо это имя. Клерку в отеле, девушке в баре и бармену.

Кабреро пожал плечами:

— Простите, могу я задать вам один вопрос, сеньор? Почему вас это интересует?

— Скажем так: для меня это жизненно необходимо.

— Вы кого-нибудь представляете официально? Вы из полиции Лос-Анджелеса? А может, из ФБР? Или из Сикрет сервис?

— Нет. Я — частное лицо.

Капитан Кабреро молча встал, всем своим видом демонстрируя, что разговор окончен.

— Тогда извините, сеньор. Я ничем не могу вам помочь. А теперь простите, но…

Харт соображал, стоит ли ему предложить денег этому служаке, однако решил, что, скорее всего, поступит опрометчиво: капитан Кабреро не похож на тех, кто берет взятки. Если бы он предложил ему денег, то, вероятнее всего, провел бы свою первую брачную ночь за решеткой.

Когда Харт выходил из участка, какой-то высокий мужчина, слоняющийся без дела у дверей, вытащил сигару изо рта:

— Извините, у вас не будет прикурить, сеньор?

Харт нажал большим пальцем на зажигалку и поднес пламя к сигаре мужчины.

— Спасибо, сеньор!

— Не стоит благодарности, — кисло ответил Харт. — Обожаю давать прикурить переодетым полицейским.

У него разболелась голова. Он опять был словно в ступоре. Все просто бессмысленно. Конечно, можно поверить в то, что Бонни несколько дней пряталась в Энсенаде. Но несмотря на всю ее умственную убогость, он не мог представить, чтобы она до сих пор оставалась здесь. Этот город пользовался слишком большой популярностью у людей искусства, у тех, кто ее хорошо знал или работал с ней.

Харт медленно побрел назад в отель. На полпути он остановился перед витриной слабо освещенной забегаловки. Его внимание привлекла пара красно-зеленых глобусов в витрине и полустершаяся надпись золотыми буквами: "Аптека".

Он с трудом заставил себя думать конструктивно. В ходе судебного разбирательства было установлено, что, помимо злоупотребления алкоголем, Бонни в больших количествах принимала таблетки секонала, чтобы заснуть, а другие барбитураты — в качестве успокоительного.

Судя по размерам городка, он был уверен, что это единственная тут аптека. Что ж, стоит попытаться!

Когда Харт открыл дверь, затинькал дверной колокольчик. В таких заведениях Харт уже давно не бывал. Это оказалось типичное старомодное заведение. В нем не было фонтана из содовой, не продавали косметику и сигареты, не стояли банки с леденцами, не видно было и стоек журналов с красочными обложками — ничего, кроме аккуратных полок, уставленных пузырьками с лекарствами, банками с сухими травами и упаковками с патентованными универсальными средствами. Эта аптека была явным анахронизмом, необитаемым островом во времени, реликвией старого, неторопливого, а возможно, и лучшего мира.

Пожилой мужчина приятной наружности улыбнулся ему из-за деревянной стойки:

— Buenas tardes, senor. En que puedo ser a usted agradable? "Добрый вечер, сэр. Чем могу быть вам полезен?" — мысленно перевел Харт его обращение. Довольно много аптекарей, включая и его самого, могли бы возвеличить свою профессию, подражая примеру пожилого мексиканца.

— Могу ли я попросить вас об одолжении? — сказал Харт на ломаном испанском. — И вытащил из кармана свой бумажник, выложив на прилавок многочисленные карточки, свидетельствующие о том, что он коллега-фармацевт. — Но сначала позвольте представиться.

Пожилой мексиканец не говорил по-английски. По-испански Харт мог изъясняться лишь на элементарном уровне. Но и этого оказалось достаточно. Когда через пятнадцать минут он выходил из аптеки, то узнал все, что хотел. И не только то, что сеньора Альвередо Монтес живет рядом с Энсенадой, но и то, что она — богатая постоянная клиентка сеньора Агуелло.

Каждую неделю по ее требованию его помощник доставлял на ранчо Медозы в шести милях от Энсенады по дороге к Санто-Томас, где в настоящее время проживает сеньора, три дюжины полутораграновых капсул секонала, одну небольшую бутылочку черной краски для волос, разнообразные таблетки и один большой пузырек патентованного средства для снижения веса.

Когда Харт вернулся в отель, клерк все еще читал местную газету. Он отложил ее, как только постоялец стал подниматься по лестнице.

— И как закончились ваши расспросы, сеньор?

— Очень удачно, — сообщил ему Харт.

Он отпер дверь своего номера, потом запер ее и прислонился к ней спиной. Вместо того чтобы быть готовой к выходу, Герта лежала в кровати.

— В чем дело? — спросил он у нее. — Я думал, ты уже принарядилась, чтобы выйти и поужинать.

Герта пристально посмотрела на него хмурым взглядом. Она взбила подушку в изголовье кровати и лежала, согнув одну ногу в колене, а другую вытянув. Ее соломенного цвета волосы были все еще мокрыми у корней от принятой ванны. Вместо того чтобы завязать их в обычный конский хвост, она их распустила. В этом беспорядке один локон свесился и частично закрывал ей один глаз. Ее руки были прижаты к груди.

Когда она заговорила, голос ее был еле слышен.

— Ты голоден?

— Нет, — признался Харт.

— Тогда иди ко мне.

Ее нижняя губа задрожала.

Он снял пиджак и повесил его на дверной крючок. Потом расстегнул пуговицы и снял рубашку, брючный ремень. Бонни может и подождать. Судя по словам владельца аптеки, сеньора Монтес поселилась в Энсенаде сразу после Нового года, поэтому лишние несколько часов погоды не сделают.

Он пересек комнату и улегся на постель рядом с Гертой. Звуки ночи за окном, казалось, усилились. Рев музыкального автомата, доносившийся из забегаловки на противоположной стороне улицы, казался ужасно громким. Но несмотря на эти звуки, он слышал женский смех, слабое позвякивание судового колокола и вой собаки где-то вдалеке.

Герта сползла в кровати пониже.

Харт погладил одно из ее округлых белых бедер. Он должен был бы почувствовать возбуждение, но не чувствовал его. Вероятно, слишком долго проходил в холостяках.

— О чем ты думаешь? — прошептала Герта. Харт честно ответил:

— О нас.

Он искренне сожалел о том, что все так складывается. Но как это объяснить Герте? Она же теперь его жена. В радости и горе. В здоровье и болезни. Пока смерть не разлучит их. Он надел ей на палец кольцо. Он дал клятву.

Поскольку Харт сомневался в своих способностях, он был с ней очень ласков — сначала провел пальцами, а потом перецеловал ее глаза, шею, глубокую впадинку между грудей.

— Ты очень привлекательна.

— Спасибо.

— И я люблю тебя.

— Я так надеялась, что ты это скажешь! — выдохнула она.

"Я люблю тебя". Пустяк! Три слова. Но не для любящей женщины. Любовь все расставляет по своим местам.

Все его сомнения улетучились. Он не солгал Герте. Он влюблен в этого ребенка. Он искал ее всю свою жизнь. Обнимать Герту — все равно что обнимать огонь.

Чья-то тяжелая рука застучала в дверь и наполнила номер новыми звуками.

— Сеньор! Сеньора! — звал мужской голос.

— Скажи ему, пусть убирается отсюда, — прошептала Герта.

— Убирайтесь! — крикнул Харт.

— Простите, сеньор, — сказал мужчина за дверью. — Но вам с сеньорой придется меня принять. Я — из полиции.

Харт вскочил на ноги:

— Что вам надо?

— Ведь это вы — сеньор из Северной Америки, который только что спрашивал о сеньоре Альвередо Монтес?

— Да.

— Тогда откройте!

Харт приоткрыл дверь на дюйм и тут же попытался, но безуспешно, закрыть ее. Высокий мужчина, кому он совсем недавно давал прикурить, стоял в дверном проеме, а прямо позади него виднелся шофер мистера Диринга.

— Не делай глупостей, Харт, — предупредил шофер. — Или мы пристрелим вас обоих прямо здесь.

Харт перевел взгляд с дула пистолета, упирающегося ему в желудок, на лицо человека, держащего оружие.

— Вот так-то! — ухмыльнулся мужчина. — Полагаю, что меня вы можете называть дополнительной страховкой.

Он рассмеялся.

Герта встала с кровати и попыталась прикрыть свою наготу руками.

— Извините, — сказала она, направляясь нетвердыми шагами в сторону ванной комнаты. — Думаю, меня сейчас стошнит.

3 сентября 1958 г. 22 часа 9 мин

Шофер проводил Герту до ванной.

— Мило! Думаю, мне следовало бы быть аптекарем. А наш пострел везде поспел, верно, Харт? Сначала хорошенькая барышня Коттона, а теперь и вот эта.

Реакция Харта была инстинктивной. Не обращая внимания на пистолет, он изо всей силы ударил шофера. Когда тот рухнул на пол, он попытался ударить его еще и босой ногой, но тот, высокий, которого Харт счел за энсенадского детектива в штатском, тотчас сбил его с ног рядом с кроватью предательским ударом пистолетного дула.

— Тебе не следовало бы этого говорить, — укоризненно сказал он шоферу. — В конце концов, эта леди — его жена.

Шофер поднялся на ноги.

— Похоже, для меня это будет удовольствием, — сообщил он Харту. — До сих пор я просто выполнял работу, но теперь дело принимает личный оборот.

Харт был в одних брюках, поэтому чувствовал себя почти таким же голым, как и Герта. Сидя на полу, он надел носки и ботинки. Затем, встав и опершись о подножие разобранной кровати, надел на себя рубашку, застегнув ее на все пуговицы. Через все его лицо шел безобразный красный рубец, но Харт был слишком зол, чтобы почувствовать боль.

— Вы преследовали нас от самого Розарито? Это вы были в том автомобиле, который обогнал нас на вершине холма?

— Верно, — признался шофер. — Похоже, мы с Луисом приехали в Ньюпорт слишком поздно, чтобы не дать вам поднять шум насчет яхты. Но потом, когда вы потратили время в Тихуане, чтобы сделать из мисс Нильсен честную женщину, у нас появился шанс догнать вас.

— Послушайте, — сказал Харт. — К чему все это? Во что я ввязался?

Луис закурил сигарету.

— Это, сеньор, длинная история.

— Точно, длинная, — подтвердил шофер.

Харт подождал, когда кто-нибудь из них скажет что-нибудь еще. Но оба как в рот воды набрали. Да пусть он лучше провалится сквозь землю, чем спросит еще раз! Похоже, все шансы за то, что Диринг теперь стал играть в открытую. Теперь, на радость миллионеру, уж он разузнает, что к чему.

Харт взял со стула новое белье Герты и юбку с блузкой.

— Я могу отнести все это своей жене?

— Вот это мудро, — с издевкой разрешил Луис. — В противном случае полиция Энсенады арестует ее за появление в общественном месте в ненадлежащем виде.

Шофер заглянул в ванную комнату.

— Это у нее-то ненадлежащий вид? Только не для меня. О'кей, Харт! Отнеси ей одежду.

Герта стояла спиной к двери, держась за край раковины.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил у нее Харт.

— Ужасно! — сказала она. — Меня тошнит и всю выворачивает от происходящего.

— Понятно.

— Все было так красиво. А теперь…

Харт испугался, что с ней случится истерика. Он развернул девушку и легонько шлепнул по щеке.

— Держись!

Она провела пальцами по его лицу.

— Что они с тобой сделали?!

— Ничего, выживу.

Харт подвел Герту к унитазу и закрыл крышку.

— А теперь садись, я помогу тебе одеться.

Одевать ее было все равно что пытаться облачить в костюм мягкую тряпичную куклу. Но ему все же кое-как удалось натянуть на ее ноги чулки. Потом он приступил к надеванию трусиков. Он сперва поставил ее на ноги, а потом натянул их на бедра и кое-как приладил лифчик на грудь.

— Я люблю тебя, Док, — прошептала она. — Я так тебя люблю!

Харт ласково поцеловал ее в губы.

— Я тоже тебя люблю.

Он напялил ей через голову юбку и помог справиться с блузкой. Не успел он закончить, как шофер крикнул ему из комнаты:

— Ты только хотел отнести ей одежду, помнишь?

— Мы почти готовы, — отозвался Харт.

— Что они с нами сделают? — спросила Герта.

— Откуда мне знать, — покачал головой Харт. Окно было открыто. Харт выглянул и посмотрел вниз. До аллеи было футов двадцать — слишком далеко, чтобы прыгать Герте. Он осмотрел ванную в поисках оружия. И единственное, что ему удалось обнаружить, была тяжелая металлическая старомодная, плунжерного типа затычка для углубления. Он как можно тише вытащил ее из ванны и сунул в карман брюк.

Харт едва успел спрятать затычку, когда в ванную ворвался Луис:

— Давай! Пошли! Нечего зря тянуть время!

Герта прошла мимо него в спальню с высоко поднятым подбородком.

Шофер мистера Диринга опустошил карманы пиджака Харта, а также содержимое его бумажника и вывалил все на помятую простыню.

— Надо же! Из всех хороших парней в Лос-Анджелесе, — сказал он, — именно его выбрали присяжным. И именно его угораздило подцепить девицу Коттона.

— Это дело прошлое, — заметил Луис. — Но между прочим, Харт, зачем ты ее убил?

Герта сидела в кресле и надевала туфли.

— Он ее не убивал.

Луис пожал плечами:

— Да просто так, слышал от кого-то! — Он взял с кровати несколько бумажных купюр и положил банкноты себе в карман. — Хорошо, что мы вас поймали, ребята! Вы чуть было от нас не удрали!

— Куда вы нас поведете? — спросил Харт.

— Повидаться с мистером Дирингом, — ответил шофер. — Мистер Диринг хочет еще раз побеседовать с вами.

Харт почувствовал облегчение. От Энсенады до Тихуаны было шестьдесят пять миль, да еще семнадцать от Тихуаны до Сан-Диего и сто двадцать одна миля от Сан-Диего до Лос-Анджелеса. За эти двести две мили может многое произойти. И уж он об этом позаботится!

— Вам и карты в руки, — спокойно сказал он. — Как мы поедем?

— На машине.

— На вашей или моей?

— На твоей, — сказал шофер. — Я буду за рулем. — С этими словами он положил пистолет в боковой карман пиджака. — Но не пытайся изображать из себя героя. И выброси все свои дикие планы из головы. Я у тебя дурь-то повыбью! Могу выстрелить не вынимая оружия из кармана. Кроме того, Луис будет сидеть на заднем сиденье и держать твою голову под прицелом.

— А по дороге до машины?

— Что ты имеешь в виду?

— Вам придется провести нас через вестибюль. А что, если я скажу клерку, что нас похищают, и попрошу его вызвать полицию?

— Валяй! — сказал шофер. Он наставил пистолет в кармане на Герту. — Но если ты это сделаешь, она свое получит. — Он открыл дверь номера. — Сначала ты, Харт. Твоя жена пойдет за тобой.

У Харта не сгибались колени, когда он спускался по лестнице. Клерк по-прежнему читал газету. Он был рад снова видеть Харта с приятелями.

— Сеньора, сеньоры!

— Сеньор, — вежливо поклонился Луис.

Жесткий бриз дул с океана. Ночь выдалась холодной. Возможно, потому, что становилось поздно, темп музыки в харчевне сменился на более спокойный. Порванные струны перестали вибрировать. В сопровождении редкого пощипывания гитары плаксивый испанский тенор пел не в такт:

— Vaya con Dios… [Моя дорогая, уходи с Богом…].

— Вы с барышней сядете на переднее сиденье со мной, — сказал шофер.

Луна начинала идти на убыль. Уличные фонари не горели. Несколько минут они ехали по темноте в полном молчании. Потом Харт резко сказал:

— Минуточку. Эта дорога — не в Лос-Анджелес. Вы направляетесь к побережью.

— Верно, — кивнул шофер.

— С пистолетом у вашего виска, сеньор, — вежливо напомнил Луис с заднего сиденья. — Жаль, но похоже, в вашей стране не только у стен бывают уши.

— Какие стены он имеет в виду, Док? — удивилась Герта.

— Другими словами, — объяснил ей Харт, — мы с тобой слишком много знаем.

Он подумал было, не попросить ли этих негодяев отпустить Герту, но понимал, что просьбы бесполезны. Ни один из них и представления не имеет о галантности. Они просто работают по найму и лишь делают то, за что им платят. Через несколько минут шофер затормозил у пустынного берега пляжа. Вглядываясь в ветровое стекло, Харт различил заброшенный деревянный рыбачий пирс и пришвартованный к этому пирсу, качающийся на волнах силуэт небольшого моторного катера.

— Приехали, — возвестил шофер.

Харт медленно вылез из машины и помог Герте. "О таком можно было прочитать разве только в книгах, — тем временем думал Харт, — но там все это происходит с незнакомыми людьми. Ни с нами, ни с нашими приятелями никогда не случается ничего подобного. Лучше бы уж я позвал на помощь у стойки администратора в отеле!.." Шофер с Луисом везли их не к Дирингу. Они, скорее всего, направлялись к моторке, а потом — в открытое море.

В полумиле от этого места видны были огни мотеля. Люди сидели там на веранде вокруг бассейна. Разговаривали, пили, любили друг друга. А здесь только ночь, берег и море.

Харт сделал неловкий шаг вперед, притворившись, что споткнулся о песчаный холмик, бросился на шофера и сцепил вокруг него руки.

— Беги! — крикнул он Герте. — Беги! Беги в полицию!

В темноте позади себя он слышал тяжелое дыхание Герты. От отчаяния голос ее стал почти истерическим.

— Не могу! — кричала она Харту. — Он меня держит!

Трудно было ровно стоять на ногах на осыпающемся песке. Шофер оказался сильнее его. Харт чувствовал, как слабеет его хватка. Тут водитель высвободил руку, выхватил пистолет и направил его Харту в голову.

— Я тебя предупреждал: никаких подвигов! — задыхаясь, произнес он. — Но ты сам это затеял! Ладно! Когда полиция обнаружит то, что от тебя оставят акулы, если только когда-нибудь обнаружит, вид у тебя будет такой, словно тебя волной вынесло на острые скалы.

Харт упал на колени, и ему показалось, что он слышит, как плачет Герта. Тут рыдания девушки и плеск волн взорвались в ослепляющей вспышке, и только сухой песок во рту был реальным…

Когда Харт пришел в сознание, то лежал в открытой рубке катера, который ему был уже знаком. Его раскалывающаяся от боли голова покоилась на коленях Герты. Береговые огни Энсенады сливались вдалеке в расплывчатое мерцание.

Насколько он мог судить, на борту они были вчетвером. Луис стоял у штурвала. Шофер, прислонившись к транцу, попеременно любовался то кильватерной струей, то Гертой. Пока Харт наблюдал за ним, тот отпил из пинтовой бутылки виски и решил, что Герта более привлекательна.

— Знаешь, а ты славная девчонка, — сообщил он ей. — Я заметил это, когда ты вчера приходила в дом с Хартом. Но когда я увидел тебя в этом дрянном номере отеля… — При одном воспоминании у него перехватило дыхание. — Боже мой!

— Заткнись! — сказал Луис от штурвала. — Я же тебя предупреждал!

Шофер был достаточно пьян, чтобы продолжать петушиться.

— Ну и что?

В голосе Луиса слышалась досада.

— Если мы собираемся их утопить, то давай делай это быстрей. А потом вернемся в Лос-Анджелес. Честно говоря, жалко девчонку.

— А я что говорю? — сказал шофер. — Кто узнает-то?

Не сходя с места и не отодвинувшись от транца, он протянул руку, схватил Герту за плечо и рывком поднял ее на ноги.

Все произошло настолько быстро, что Харт так и не мог вспомнить потом все подробности. Он помнил, как упал на колени, перенес вес на руки, все еще выплевывая песок изо рта. Потом его тело с силой рассекло пространство, а кулаки задубасили застигнутого врасплох шофера по лицу и по торсу. Потеряв равновесие, упав спиной на острый край транца, тот вскрикнул и свалился в воду. Там, где он только что стоял, был теперь лишь пустой транец — какие-то разбитые осколки стекла валялись по всей рубке — да оторвавшийся кусок его пиджака.

— Животное! — выдохнула Герта.

Она минуту смотрела на исходящее криками черное пятно, качающееся в фосфоресцирующей кильватерной струе, а потом схватила этот кусок пиджака.

Луис уменьшил подачу газа, оставил штурвал и сделал шаг вперед.

— Для аптекаря ты слишком крутой, — хмуро сказал он комплимент Харту. — Однако ты мне прибавил работы. — С этими словами он направил дуло пистолета, который держал в руке, на живот Харта. — Мне жаль, сеньор, поверьте, — тихо сказал он. — Но…

Тут он остановился на полуслове, замер с недоуменным видом и ударил свободной рукой по своей груди, словно убивал комара, когда из угла рубки, где согнулась Герта, вырвался яркий язычок пламени.

Девушка в исступлении продолжала нажимать и нажимать на спуск пистолета, который нашла в кармане оторванного куска пиджака, и Луис вдруг перестал справляться с комариными укусами. Его тело, содрогаясь от пуль, стало оседать по кожуху мотора. Он постоял еще минуту, прислонясь к мотору, с подогнувшимися коленями, все еще не веря в случившееся, а потом рухнул на палубу и замер.

Когда Харт сумел обрести дар речи, то сказал:

— Ты его застрелила.

Герта бросила разряженный пистолет:

— Именно это я и хотела сделать.

Моторка, лишенная управления, качалась на волнах и зачерпывала воду. Стоять было почти невозможно. Харт с трудом пробрался к штурвалу и передвинул дроссель вперед.

Подошла Герта и встала рядом. Ей приходилось кричать, чтобы он ее услышал сквозь всхлипы мотора и ветер.

— Ты в порядке, Док?

— В самом что ни на есть, — натянуто улыбнулся Харт. — А ты?

Ее губы задвигались, словно она пыталась проглотить подступающую тошноту.

— Думаю, в порядке. Но меня до сих пор почему-то мутит.

Харт обнял ее свободной рукой:

— Забудь об этом. У тебя не было другого выхода.

— Знаю.

Харт повернул штурвал моторки и описал круг, разворачиваясь назад к далеким береговым огням.

— Куда мы сейчас плывем? — спросила она.

— В этом-то и проблема, — ответил Харт. Он знал, можно сказать, и слишком много, и ничего. За исключением того факта, что они с Гертой до сих пор живы, что в расследовании этого дела он ни с места не сдвинулся с тех пор, как приехал в Энсенаду, даже не осмеливаясь обратиться в местную полицию. Капитан Кабреро и раньше отказался ему помогать. А теперь, с двумя мертвецами на счету, Кабреро наверняка не поверит фантастической истории о том, как эти двое похитили его и Герту. А он даже не знает, как этих двоих зовут. Что он скажет Кабреро? "Одного из них, того, что в лодке, звали Луисом. Другой — шофер мистера Диринга".

Капитан Кабреро лишь вежливо рассмеется. Потом он будет смеяться и дальше. А потом предъявит ему обвинение в убийстве. Харт заставил себя мыслить конструктивно.

Бонни все еще остается главной загадкой этого дела. Пока он не получит хоть какое-нибудь сносное подтверждение того, что Пегги Коттон действительно видела Бонни и поэтому была убита. Но пока он не сможет доказать, что Бонни жива, этот ночной кошмар так и будет длиться бесконечно.

— Похоже, у нас нет выбора, — наконец сказал Харт. — Если я сумею довести эту штуковину до берега, нам остается одно: немедленно поехать к сеньоре Альвередо Монтес и попробовать заставить ее рассказать обо всем. Почему она хотела, чтобы ее считали мертвой, почему свалила это мнимое убийство на Гарри Коттона…

— Сейчас? Сегодня ночью?

— Да. И как можно скорее.

— А мы не можем просто вернуться в отель?

— Нет!

Герта склонила голову к плечу Харта:

— Ну, тогда ясно хоть одно.

Харт чуть сменил курс:

— Что же тебе ясно?

Герта вздохнула.

— Что у меня будет потрясающая история, которую я смогу рассказывать своим внукам. В том случае, — сухо добавила блондинка, — если они у меня будут.

4 сентября 1958 г. 1 час 17 мин

Точно через шесть миль, судя по счетчику автомобиля Келли, Харт свернул на обочину шоссе и выключил фары. Пока все хорошо. Пожилой мексиканец-аптекарь оказался точен в определении расстояния. Ранчо Медозы находилось ровно в шести милях от Энсенады. Из того, что Харт мог разглядеть в темноте, можно было сделать вывод, что оно представляет собой скорее участок обработанной земли, нежели тот тип игрушечного загородного дома, где такая девушка, как Бонни Темпест, согласилась бы скрываться.

Герта разглядывала грубо сколоченные ворота в дальнем конце подъездной дороги.

— Разве ты не собираешься туда подъехать?

Харт отрицательно покачал головой:

— Нет. После всей этой истории на моторке я больше не хочу привлекать к нам внимания не более, чем это требуется. Если получится, я намерен лишь переговорить с Бонни и пересечь границу еще засветло. — Он открыл дверцу машины со своей стороны и вышел. — Может быть, тебе лучше подождать здесь?

Герта проскользнула под руль и присоединилась к нему — на обочине дороги пыль стала несусветная.

— Нет. — Она попыталась выглядеть по-прежнему легкомысленной: — Мы поженились, ты помнишь? И, как говорится в Библии, куда ты, туда и я. Как нитка с иголкой.

Подъездная дорога к ранчо едва виднелась и была не заасфальтирована. Строения, которые с трудом различал Харт, находились примерно в четверти мили от шоссе. И не прошли они с Гертой и двухсот футов, как были встречены парой вполне дружелюбно настроенных псов, которые с любопытством обнюхали им лодыжки, а потом радостно и шумно побежали рядом.

— Хорошие собачки, — сказала Герта.

Харт проверил, в кармане ли пистолет Луиса, который он прихватил с собой в рубке катера. Возможно, он совершает очередную глупость, но у него не было выбора. Даже его собственный адвокат ему не верит. Доказать, что Бонни жива, — единственное, что может спасти жизнь его самого и Гарри Коттона.

Харт оказался прав, определив ранчо как "рабочее". Там повсюду виднелись обычные надворные постройки, открытые навесы и коралли. Во дворе пахло пылью, сеном и навозом. Дом был низким и длинным одноэтажным жилищем, выкрашенным в белый цвет, с огромной открытой галереей, тянущейся по всей длине здания.

Стараясь идти как можно тише, Харт на цыпочках пробрался по ней и заглянул в единственное освещенное окно. За ним находилась типичная для дома владельца ранчо гостиная с индейскими ковриками, грубо сколоченными стульями и стойками для ружей по стенам. В дальнем конце большой комнаты из дорогого стереофонического комбайна доносились звуки "Печального вальса" Сибелиуса. Для Бонни этот выбор был странным: очевидно, музыкальные вкусы беглянки разительно изменились с тех дней, когда она исполняла свои трюки в такт с песенками: "Я не могу дать тебе ничего, кроме любви", "Беби" и "Лишь бумажная луна…". Кресло, в котором сидела и слушала музыку женщина, было с высокой спинкой, такой высокой, что Харт мог разглядеть лишь изящную лодыжку и затылок с выкрашенными в черный цвет волосами.

— Вот она! — прошептала Герта.

— Ты ее видишь?

— Только затылок.

Харт протянул руку к ручке двери рядом с окном, а потом медленно выпрямился, когда какой-то твердый предмет прижался к его пояснице. Он с трудом повернул голову, чтобы глянуть через плечо.

На него смотрел мексиканец средних лет, который будто материализовался из ночной тьмы.

— Как вы уже поняли, — сказал он, — я держу пистолет у вашей спины, сеньор. Делать резкие движения будет очень неблагоразумно с вашей стороны. — И тут же добавил рассудительно: — Видите ли, любезный капитан Кабреро сообщил мне сегодня вечером, что кто-то в городе разыскивает сеньору и что у нас, возможно, сегодня будут гости.

Харт почувствовал, как капелька пота скатилась из подмышки по его боку. Его так и обдало холодом.

— Кажется, — сухо выдавил он, — я не похож на вора.

Но мексиканец воспринимал вещи такими, какие они есть.

— Позвольте мне согласиться с вами, сеньор. Вы тот самый американец, который расспрашивал о сеньоре Альвередо Монтес?

— Правильно.

Мужчина еще сильнее упер дуло револьвера в поясницу Харта.

— Тогда позвольте представиться. Я — Хайме де Медоза. Что вам нужно от моей сестры? И почему вы ввязываетесь в чисто политическое дело?

Харт почувствовал, как короткие волосы на его затылке встали дыбом. Тут явно что-то совершенно не так! Бонни Темпест может быть мужчине кем угодно, но чтобы сестрой, он и подумать не мог!

— Послушайте, — начал он. — Минуточку! Я…

До того как Харт успел закончить то, что хотел сказать, дверь рядом с окном открылась, и вырвавшийся свет проскользнул желтой дорожкой по галерее.

— В чем дело, Хайме? — спросила на безупречном испанском женщина, открывшая дверь. — Капитан Кабреро оказался прав? У нас гость?

— Гости, — уточнил де Медоза. — Джентльмен, который выглядит так, словно только что с кем-то подрался. — Он бросил взгляд на Герту. — И с ним хорошенькая сеньорита.

— Сеньора, — поправила его Герта.

Подняв руки, Харт медленно повернулся и посмотрел на женщину, стоящую в освещенном дверном проеме. В молодости она наверняка была очень красивой. Даже сейчас, когда ей было, наверное, за сорок, с явно крашеными волосами и склонностью к полноте, она все еще сохраняла привлекательность и изящество. Но кем бы она ни была, это не Бонни Темпест!

— Это вы, — спросил Харт, — сеньора Альвередо Монтес?

— Да, — улыбнулась женщина. — Но я забыла о правилах хорошего тона! Пожалуйста, входите. И объясните причину, по которой политические враги моего покойного мужа желают мне зла. Я думала, что, когда Мексиканская республика благородно предоставила мне политическое убежище и я приехала сюда жить со своим братом, со всеми этими делами покончено раз и навсегда.

Де Медоза подтолкнул Харта револьвером, напомнив:

— Моя сестра пригласила вас войти.

Он поклонился Герте.

Харт чувствовал себя круглым идиотом.

— Что я могу сказать в свое оправдание? — сказал он. — Только то, что ошибся. И что не хотел причинить вам зла, сеньора. Я думал, что вы — миссис Джон Р. Диринг, Бонни Темпест.

Герта уселась на один из грубо сколоченных стульев и чинно сложила руки на коленях.

— Она была стриптизершей в ночном клубе в Лос-Анджелесе, — пояснила девушка. — Участвовала в представлениях самых лучших ночных клубов. — Когда она посмотрела на Харта, взгляд ее сделался задумчивым. — И вот одна девушка сказала моему мужу, что видела ее в Энсенаде около четырех месяцев назад, — с едва заметной язвительностью в голосе продолжала Герта. — Но по крайней мере, мистер Харт уверяет, что та девушка говорила ему, что видела Бонни. Толстушка была явно довольна.

— Ты слышишь, Хайме? Меня приняли за стриптизершу из ночного клуба!

Де Медозе это не показалось забавным, казалось, он что-то припоминал.

— Как давно это случилось?

Харт с трудом справился с приступом удушья. Вот оно! Наконец-то он добрался до самого конца: Пегги ему солгала. Теперь ему ничего не оставалось, как возвратиться в Лос-Анджелес и отдаться на милость властям. Если только, конечно, он успеет туда доехать. Если его не арестуют прежде, чем он доберется до границы и его не обвинят в убийстве Луиса и шофера.

— В середине апреля. А что? — ответил он на вопрос владельца ранчо.

Сеньора Монтес опередила ответ брата:

— Полагаю, Хайме, как и я, подумал о нашей гостье, которая жила у нас в доме именно в это время. — Она сделала красноречивый жест рукой. — Природа щедро одарила ту даму фигурой. Очень красивая девушка, которая по глупости перекрашивала свои от природы рыжие волосы в черный цвет.

Харт наклонился вперед и от волнения схватился руками за голову. Никогда в жизни он еще не ощущал такого облегчения. Он чувствовал себя словно человек, который уже готов был пройти последние несколько футов до камеры смертников, но в этот самый момент ему объявили о помиловании.

Герта подошла к нему и уселась на подлокотник кресла.

— Прости, Док, — сказала она покаянно. — Я никогда в тебе не сомневалась. И никогда не буду. Просто всегда, когда думаю о том, что произошло той ночью, я начинаю ревновать.

Сеньора Монтес заволновалась:

— Вам нехорошо, сеньор? Может, стаканчик бренди?

Харт улыбнулся ей:

— Нет, спасибо. Я в порядке. Я в полном порядке! — Он тщательно подбирал слова. — Сначала позвольте мне извиниться за то, что я по ошибке побеспокоил вас. Позвольте заверить и в том, что я не собирался причинять никакого вреда сеньоре и мое появление здесь никак не связано с политикой.

Де Медоза положил револьвер, который держал в руке, на стол и горделиво склонил голову:

— Я готов вам поверить, сеньор. Продолжайте, пожалуйста.

Харт на мгновение задумался.

— Позвольте спросить, какое отношение имела к вам та девушка?

Женщина пожала плечами:

— Боюсь, все это объяснить довольно сложно. Та девушка, о которой идет речь, за всю неделю, что провела у нас, ни разу не была последовательна в своих рассказах. Насколько я поняла, ее муж имел какие-то дела с покойным сеньором Монтесом. Что-то связанное с деньгами, которые он хотел бы инвестировать в мою страну перед недавними событиями. А эта девушка, о которой идет речь, якобы захотела убедиться в достоверности утверждений своего мужа.

Сеньора Монтес темпераментно всплеснула руками:

— Поверьте, все это выглядело так запутанно!

— А как эта девушка назвалась? — спросил Харт. Де Медоза сухо ухмыльнулся:

— Мария Гарсия. По-вашему — Мэри Смит, сеньор. В один прекрасный день она явилась к нам из Энсенады на такси в состоянии сильного опьянения. Я бы отправил ее назад. — Он посмотрел на сестру. — Однако Бьянка, не имея собственных детей, всегда должна к кому-то проявлять материнскую заботу. Вот и на этот раз…

— Она была так напугана, так сбита с толку, так бледна! — закудахтала сеньора Монтес. — Я подумала, что ей необходима помощь.

— Но, осмелюсь заметить, — поджав губы, вставил де Медоза, — в данном случае доброта моей сестры была потрачена впустую. Эта девушка не только была аморальна до мозга костей, она ко всему прочему еще и психопатка.

Харт, удивившись этому слову, вырвавшемуся у владельца ранчо, спросил:

— Почему вы так решили?

Тот откашлялся:

— Она не только пила все это время не переставая, но, не успев пробыть тут и двух дней, стала вести себя неподобающим образом с моим главным конюхом. Вечером второго дня я застал их вместе в одном из стойл в очень деликатной ситуации, — и сухо добавил: — У нас, сеньор, это не принято.

— Не думаю, что вы знаете, где теперь эта женщина, — полувопросительно осведомился Харт.

— Это случилось четыре месяца назад, сеньор.

Сеньора Монтес сказала извиняющимся тоном:

— А потом приехал ее муж и увез ее. По крайней мере, она сказала, что это был ее муж.

— Он поехала с ним добровольно?

— По своей собственной воле. Это был высокий мужчина, смуглый и очень красивый. У него был такой вид, словно он имел какое-то отношение к морю.

Это наверняка был капитан Моралес! "Моралес завяз в этом деле по уши, — подумал Харт. — Более того, мексиканка подчеркнула в разговоре, что Бонни тогда была бледна. Это может означать, что до тех пор, пока она не приехала в Энсенаду в апреле, ее держали сразу после ее исчезновения либо по доброй воле, либо насильно на борту яхты или в усадьбе Диринга".

Харт поднялся на ноги:

— Спасибо. Громадное спасибо! Теперь, если я убедил вас, сеньора, что приехал сюда не для того, чтобы причинить вам вред, нам с миссис Харт лучше откланяться.

— Вы возвращаетесь в Энсенаду?

— Нет. В Лос-Анджелес. — Харт пожал плечами. — Если только мы туда доберемся. Мне нужно увидеться с одним человеком по важному для нас делу, связанному с большими деньгами. Точнее, с четвертью миллиона долларов.

Герта встала и оправила юбку:

— Прежде чем мы уйдем, можно и мне задать еще пару вопросов, Док?

— Конечно.

— Почему Бонни приехала именно сюда? Какие дела мог иметь мистер Диринг с покойным сеньором Монтесом?

Харт покачал головой:

— Боюсь, об этом у миссис Диринг может узнать только полиция.

— И еще…

— Да?

— Ты говорил, Пегги Коттон сказала тебе, что видела Бонни в Энсенаде и что Бонни называла себя сеньорой Монтес и изображала из себя вдову состоятельного южноамериканца.

— Именно так!

— Как она могла их перепутать? Они ведь совершенно не похожи!

Де Медоза сделал типичный для всех латиносов жест.

— Возможно, я смогу объяснить вам это. Девушка, о которой вы говорите, та, что перепутала мою сестру с той особой, которая свалилась нам как снег на голову, была американка, молодой, эксцентричной и очень хорошенькой?

— Да, — подтвердил Харт. — Это точно она, Пегги!

Владелец ранчо кивнул:

— Тогда тут виноват я. За ту неделю, что барышня оставалась у нас, однажды, когда моя сестра и эта Бонни ездили за покупками в Энсенаду, а я сопровождал их и шел в нескольких шагах позади, какая-то молодая туристка явно заинтересовалась ими. В конце концов она подошла ко мне и спросила, не знаю ли я, кто такая эта хорошенькая черноволосая леди. Я решил, что она имеет в виду мою сестру Бьянку, и гордо сообщил ей, что это сеньора Альвередо Монтес.

"Ничего себе пустячок! — подумал Харт. — Реакция мужчин, которая приятна женщинам, задевает гордость нации и отправляет убийц в газовые камеры".

Держа руку на дверной ручке, он сказал:

— И последний вопрос. Вы рассказали об этом случае своим дамам, а возможно, и показали им ту любопытную девушку?

— Совершенно верно! — подтвердил де Медоза. — Действительно, именно так я и поступил.

5 сентября 1958 г. 12 час. 12 мин

За последние сорок восемь часов ситуация на шоссе не изменилась. На нем все так же было восемь транспортных потоков — четыре в одну сторону, четыре — в другую, и каждый заполнен несущимися на полной скорости автомобилями. Молодые люди везли девушек домой, горя нетерпением поцеловать их на ночь, почистить заднее сиденье, а потом сидеть сложа руки и пить кофе, в то время как те будут планировать свое неясное будущее, полное всевозможных взлетов и падений и грозящее атомной войной; возвращались домой и более зрелые мужчины, семейные люди с усталыми глазами с давно ушедшим из них огнем, с умами, занятыми оплатой закладных, женами и детьми, но больше всего — своей работой; ехали грузовики и одинокие девушки, ждущие, что их подвезут; серьезные старики и резвые подростки; мошенники, проповедники и добропорядочные филистеры — и все они торопились добраться туда, куда ехали, чтобы потом не знать, что делать, когда они туда доберутся.

У Харта раскалывалась голова. Пальцы сводило судорогой от долгого держания автомобильной баранки. Глаза жгло, словно в них попал песок. Еще никогда он так не уставал. Он проехал пятьсот миль за два дня, но на самом-то деле провел за рулем всего несколько часов, не считая двух драк, одной прогулки на катере и двух мертвецов. После всего этого трудно оставаться в норме.

При воспоминании последних нескольких часов жизни его лицо болезненно кривилось.

— С тобой все в порядке, Док? — спросила Герта.

— Выживу! — заверил он ее.

— Мы сначала заедем в аптеку?

— Если там нет полицейской засады.

— А потом?…

— Заедем к Дирингу.

— Думаешь, Бонни у него?

— Не знаю, — ответил Харт. — Надеюсь. Может быть, к тому времени она будет уже мертва. В таком случае и нам конец.

Он вздохнул, поворачивая влево от шоссе и держа путь в родной город. Когда они с Гертой выехали из Энсенады, все дело казалось таким простым, таким близким к разрешению. Он считал, что, если они с Гертой смогут целыми и невредимыми выехать из Мексики и вернуться в Лос-Анджелес до того, как будут обнаружены тела Луиса и шофера, все, что им нужно будет сделать, — это пойти к генеральному прокурору Мэнсону и инспектору Гарсии и все им рассказать.

"Все было именно так, — думал Харт. — Гарри Коттон не убивал миссис Диринг. Его подставили. По какой-то причине Бонни подстроила все так, чтобы ее сочли мертвой. И доказательством тому служит лаз на яхте Диринга. Более того, когда я обнаружил этот лаз и мы с миссис Харт поехали в Энсенаду, чтобы найти подтверждение рассказанному Пегги Коттон, что она видела Бонни живой и здоровой четыре месяца спустя после того, как Гарри Коттон совершил предполагаемое убийство, мистер Диринг, осведомленный капитаном Моралесом, отправил своего шофера и еще одного громилу убить нас. Они попытались, но им это не удалось. Перед тем как отправиться домой, мы отыскали женщину и ее брата, достойных членов общества, которые готовы под присягой показать, что Бонни — или ее неотличимый двойник — в то время действительно находилась в Энсенаде".

Остальное за полицией. Пусть они обыскивают яхту, допрашивают Моралеса, пытаются установить, кто убил Пегги, ищут Бонни и парят мистера Диринга до тех пор, пока он не упадет на колени и не выложит им всю правду.

Но теперь в одно мгновение все вдруг изменилось. Они с Гертой теперь еще в большей опасности, чем были раньше. Харт посмотрел на свернутую газету, которую держала девушка, газету, которую они купили в Лагуна-Бич по пути на север.

— Прочти мне эту заметку еще разок, золотко! — попросил он. Герта развернула газету и подставила ее под слабый свет приборной доски.

— Ну, — начала она, — заголовок гласит:

"БОЛЬШОЕ ЖЮРИ ОБВИНЯЕТ АПТЕКАРЯ".

Она подтянула одно колено и развернулась на сиденье чуть в сторону, чтобы на газету падало больше света.:

— Потом идет текст:

"В конце сегодняшнего дня, несмотря на настоятельные протесты адвоката пропавшего Джона Харта, назначенное Большое жюри "с голубой лентой" [Жюри "с голубой лентой" — специально отобранное жюри присяжных для рассмотрения особо важного и сложного судебного дела] для слушания дела об убийстве миссис Пегги Коттон, известной под именем Пегги Джоунс, единогласно проголосовало за обвинение известного фармацевта с Сансет-Стрип в предумышленном убийстве девушки. Генеральный прокурор штата Мэнсон тут же подписал ордер на арест Харта по подозрению в убийстве".

Харт притормозил на красный свет светофора.

— А теперь пропусти чепуху насчет нас и прочти о яхте Диринга.

Герта поводила пальцем по колонке печатного текста в газете.

— Вот!

"Давая интервью нашему репортеру, инспектор Гарсия из городского отдела по расследованию убийств заявил, что придерживается мнения, будто Харт в компании своей хорошенькой сотрудницы, Герты Нильсен, сбежал в Мексику, чтобы скрыться от наказания за убийство. В подтверждение этого предположения полиция Ньюпорта сообщила, что Харт и мисс Нильсен появились в этом городке прошлой ночью в состоянии сильного алкогольного опьянения и, проведя несколько часов в близлежащем мотеле, устроили такую безобразную сцену на борту яхты Диринга, что полиция была вынуждена выдворить их за пределы города и предупредить, чтобы они больше туда не возвращались. Однако предполагается, что, вместо того чтобы покинуть Ньюпорт, по причинам, известным только им самим, эта парочка вернулась в бухту и подожгла яхту Диринга, которая сгорела до ватерлинии, несмотря на героические усилия местной пожарной команды".

Герта подняла глаза от газеты.

— Мне страшно, Док!

— Мне тоже! — признался Харт.

Так оно и было. Теперь, когда он обвинен судом присяжных, когда яхта сгорела, он не осмеливался идти в полицию. Полиции не останется выбора, его придется немедленно посадить в тюрьму. В отдельные камеры — его и Герту. Нужно брать инициативу в свои руки…

Единственное светлое пятно — это Келли. Должно быть, адвокат изменил свое мнение. Очевидно, Келли не поверил в его виновность. Келли "настоятельно протестовал" против решения жюри.

Когда Харт добрался, наконец, до своей аптеки, то сначала медленно проехал мимо здания. Там, как обычно, горели ночные лампы, но, насколько можно было судить, засады там не было: у полиции нет причин следить за аптекой. Они считают, что Харт все еще в Мексике. Но чтобы окончательно удостовериться, он объехал квартал, припарковался в неосвещенном переулке и вошел в аптеку через задний служебный вход.

Как хорошо оказаться дома после такого долгого путешествия! В просторной аптеке стояла приятная прохлада, пахло ароматом дорогих товаров и чистыми запахами лекарств и трав для продления жизни. Харт так не считал, но в первый раз за последние дни почувствовал себя в безопасности. Он заглянул в торговый зал, но не пошел туда. Вместо этого они с Гертой, следовавшей за ним по пятам, пошли в комнату, предназначенную для персонала, где он включил напольную лампу. Это была большая приятная комната с несколькими кушетками, трюмо, телефоном-автоматом, небольшими металлическими шкафчиками, туалетом и душевой кабинкой.

— Это не опасно? — тревожно спросила Герта. — Зачем мы пришли сюда, Док?

— По многим причинам, — отвечал Харт. — Во-первых, я хочу обработать эти ссадины на лице и голове. Умереть можно с одинаковым успехом и от инфекции, и от цианида. Во-вторых, давай помоемся, если получится. На случай ареста, я не хочу, чтобы мы на фотографиях, украшающих каждую передовую каждой городской газеты, выглядели так, словно только что выбрались из какой-нибудь крысиной норы.

Герта присела на краешек одной из кушеток:

— А я-то думала, что тщеславны только женщины!

Харт печально улыбнулся:

— Дело тут вовсе не в тщеславии. Ты помнишь фотографию Гарри Коттона, которая была сделана, когда его схватили на границе, — небритый, взъерошенный, все еще в брюках от вечернего костюма, того самого, в котором он был, когда они с Бонни вышли из "Циро"?

— Да.

— И это послужило одной из причин его приговора. Дело в том, что он выглядел виновным. Не было ни одного присяжного, который не видел бы этой фотографии!

— Понимаю, что ты имеешь в виду.

— У тебя здесь есть какое-нибудь платье в твоем шкафчике?

Как и у всех молодых сотрудников Харта, питающих надежду стать преуспевающими, у Герты в шкафчике всегда висела наготове смена нарядов на случай внезапного срочного звонка во время рабочего дня из Центрального бюро по найму актеров или одной из студий.

— Да, — сказала она. — Есть. И не одно.

— Тогда наряжайся в пух и прах. Перчатки, шляпка и все остальное. Если нас арестуют, я хочу тобой гордиться.

— Как скажете, Док, — согласилась Герта. Она стала расстегивать грязную белую блузку, которую купила в Тихуане. — Думаю, начать нужно с душа. Я вся липкая. — Она положила пальцы ему на плечи и подняла лицо для поцелуя. — Ты еще меня любишь?

Харт подумал, неужели она еще в этом сомневается. Герта — самое лучшее, что с ним когда-либо происходило, что вообще может произойти с мужчиной.

— Очень! — заверил он ее и поцеловал.

Широкие подоконники витрин аптеки были освещены, но рецептурный отдел оставался в темноте. Для Харта это не имело особого значения. Он знал, где лежит то, что ему было нужно. Он нащупал в темноте пузырек с антисептиком, ампулу в 100 единиц противостолбнячной сыворотки, стерильный одноразовый шприц и отнес все это в кабинет. Там была комнатка с умывальником и душем — одна на два кабинета, — которую он разделял со своим помощником.

Вводить сыворотку было неудобно. Прежде всего он снял брюки. Потом, глядя в собственное отражение в зеркале, сперва промыл, а потом обработал антисептиком раны на лице и голове. Они были болезненные, но не глубокие.

Закончив, он побрился. Потом, удостоверившись, что у него в шкафу имеется свежевыглаженный костюм, стащил с себя оставшуюся одежду и встал под душ.

От горячей воды по всему телу у него разливалось приятное ощущение. Он долго стоял, наслаждаясь, потом, выйдя из-под душа, щедро намылил лицо и тело. Но тут к шуму падающей воды добавился какой-то новый звук. Где-то вдалеке звонил телефон. Харту потребовалась одна минута, чтобы понять, откуда исходит звук. Это звонит автомат в комнате для персонала.

Опасаясь, что Герта может схватить трубку, он вышел из-под душа, не останавливаясь, чтобы смыть мыло, и бросился в комнату. Герта тоже принимала душ. С полотенцем, обернутым вокруг талии, она стояла у душевой кабинки и с округлившимися от страха глазами смотрела на телефон; с нее стекала вода.

— Не вздумай снять трубку! — сказал ей Харт. Телефон продолжал звонить, громко и настойчиво. Все приятные ощущения от душа моментально исчезли. Жуткая штука, когда на тебя охотятся. Харт даже ощущал запах своего страха. Это был кислый, неотвязный, похоронный запах. Герта проглотила вставший в горле ком.

— Но кто это может быть? Кто может знать, что мы тут?

Харт стер мыло с глаз.

— Понятия не имею! — И тут он вдруг передумал насчет того, что не стоило отвечать на звонок. — Может, нам лучше выяснить? Ответь! Если это полиция, скажешь, что ты — одна из уборщиц и что в аптеке никого нет.

Схватившись одной рукой за полотенце, Герта вошла в телефонную будку и взяла трубку.

— Алло, — сказала она со шведским акцентом. Потом быстро повернулась и посмотрела на Харта. — Это мистер Келли.

Страх отчасти отступил. Конечно же! Номера телефона в комнате для служащих не было в телефонном справочнике. Полиция воспользовалась бы телефоном, имеющимся в справочнике. Он протиснулся в будку к жене и взял у нее трубку.

— Да?

— Слава Богу, — с явным облегчением сказал адвокат. — Я тебя нашел. Я подумал было, что ты можешь появиться здесь. И уже полчаса звоню — с тех пор, как закрылась аптека. С тобой все в порядке, Док?

— Относительно, — ответил Харт. Мыло попало ему в глаза и защипало. Герта сняла полотенце, обернутое вокруг бедер, и вытерла им его лицо.

— Что ему нужно, любимый?

Харт покачал головой:

— Не знаю.

Келли же продолжал:

— Я пытался связаться с тобой с тех самых пор, как ты повесил трубку в Ньюпорте. Ты меня неверно понял, Док. Я все время был на твоей стороне. Просто мне хотелось удостовериться, что ты говоришь правду.

— Теперь я это понял, — сказал Харт. — Как только прочел сегодняшние газеты. Спасибо.

Он хотел было сказать что-то еще, но неожиданно до него дошло, что без полотенца их обнаженные тела тесно прижаты в будке лицом к лицу. Но Герта без всякого смущения широко ему улыбалась.

— Док, ты еще слушаешь? — спросил Келли.

— Слушаю.

— Что тебе удалось узнать в Ньюпорте?

— Бонни могла выбраться с яхты другим путем, по крайней мере, она могла попасть в каюту капитана — в стене ванной комнаты был лаз, ведущий в каюту капитана.

Келли не удивился этому.

— Я так и подумал, когда услыхал, что они спалили яхту. Полагаю, вы с Гертой оттуда отправились в Мексику.

— Мы только что вернулись. И Бонни действительно была в Энсенаде, как говорила Пегги.

— Хорошо, — с энтузиазмом ответил Келли. — Теперь о причине, по которой я звоню и хочу тебя предупредить. Выписан ордер на арест вас обоих. Поэтому старайтесь не попадаться полиции на глаза и не появляйтесь в людных местах в течение следующих нескольких часов.

У Харта и так не было никакого намерения сдаваться полиции, но он хотел услышать доводы Келли.

— Почему? — спросил он.

— Потому что, — отвечал Келли, — на Мэнсона и Гарсию оказывают давление, а кроме того, гораздо проще держать клиента подальше от тюрьмы, чем потом его выцарапывать оттуда. Я говорил тебе, что нанял Джима Мастерсона?

— Да.

— Ну, это того стоило. Джим и его ребята многое откопали. Например, Диринг последние девять месяцев накапливал оплаченные счета своих клиентов. А сегодня утром получил у компании страховку за жизнь Бонни. Наличными. Что касается всей этой возни со сгоревшей яхтой и вокруг дома, мы полагаем, он готовится смыться. Джим уже давно выставил двоих своих парней следить за его домом, и теперь, когда я знаю, где ты, мы с ним собираемся поехать туда и заставить Диринга во всем признаться.

— Я поеду с вами, — сказал Харт. В ответ на протесты адвоката он добавил: — А почему бы нет? Ведь это я рискую собственной шеей. И дело теперь вовсе не в Пегги.

И он рассказал Келли обо всем, что произошло в Энсенаде.

Адвокат присвистнул.

— Ну, если я беру клиента, то не ошибаюсь. Тогда встречаемся у дома Диринга через полчаса.

— Через полчаса.

Харт повесил трубку. У него перехватывало дыхание. Кончики пальцев маленьких ручек Герты легко, словно крылья бабочки, касались его груди.

Харт нежно держал ее в объятиях, как какую-то драгоценность. Для него так оно и было. Потом он почувствовал губы Герты у себя на груди.

— Муж мой! — просто сказала она.

5 сентября 1958 г. 1 час 30 мин

То тут, то там Харт видел освещенные окна, но большая часть высоких домов, рассыпавшихся по холмам, была погружена в темноту. Он припарковал машину под склонившейся акацией в квартале от дома Диринга и выключил фары.

— Хочешь подождать здесь? — спросил он у Герты.

Она покачала головой:

— Нет. Ты же знаешь, что я сказала тебе тогда, в Мексике.

— Куда бы то ни было?

— Куда бы то ни было!

Харт обошел вокруг машины и помог ей выйти. От следующих нескольких минут зависело так много! Ему хотелось, чтобы скорее все уже было позади. Он быстро ее обнял и поцеловал в нос.

— Ты мне нравишься. Ты такая смышленая!

Герта была напугана, но ради повышения его боевого духа пыталась быть нахальной.

— Будь осторожен. Самообольщение до добра не доведет.

Харт проглотил шутку, притворившись шокированным.

— Даже в Беверли-Хиллз?

— Даже в Беверли-Хиллз!

Они шли вместе по слабо освещенной улице в поисках Келли и Мастерсона с их людьми. Ни один не произнес ни слова, пока они не подошли к воротам в толстой каменной стене, окружавшей поместье Диринга.

Тогда Харт сказал в недоумении:

— Это не смешно!

Пальцы Герты вцепились ему в плечо.

— Что не смешно?

— Я не вижу машину Келли. Если быть точным, я не вижу ни одной машины. — Он посмотрел на светящийся циферблат своих часов. — Он ведь сказал "через полчаса".

Харт прошел через ворота и посмотрел вдоль утопающей в тени деревьев подъездной дорожки. Окна гостиной в доме Диринга были освещены, но все остальные — погружены в полную темноту. На подъездной дорожке стоял автомобиль, марку которого трудно было различить в темноте.

— Может, стоит войти, — предложила Герта. — Возможно, они уже разговаривают с мистером Дирингом?

— Может быть.

— А что, если мистер Диринг не признается? Что, если он откажется говорить? Что тогда с нами будет?

— Не знаю, — ответил он.

Харт был в растерянности. Сразу же после телефонного разговора со своим адвокатом он был занят исключительно Гертой, и у него не было времени, чтобы взвесить как следует все, что сказал Келли. Итак, люди Джима Мастерсона узнали, что Диринг обкрадывал счета своих заказчиков. Он получил деньги за страховку жизни Бонни. Но это еще не доказывает тот факт, что Бонни жива, и не говорит о том, кто убил Пегги Коттон. А тут еще вопрос о законности. Адвокат, частный детектив и аптекарь не имеют права запросто войти в дом к миллионеру и начать силой выбивать из него правду.

— Ты чем-то обеспокоен, Док?

— Да, — признался Харт. — Обеспокоен. Не нравится мне все это. То есть я хочу сказать, что Келли нас не дождался. Возможно, мы отправляемся прямо в ловушку.

— Но ведь мистер Келли не может так поступить с тобой, верно?

— Как знать! — ответил Харт. — Принимая во внимание те деньги, которые фигурируют в этом деле, после всего, что с нами произошло, я не доверяю уже никому, кроме тебя.

— Может, нам лучше вернуться в аптеку?

— Нет.

— Почему?

— По крайней мере, — ответил он резонно, — нам хуже уже не будет. Во всяком случае, я пойду. Заставить наших друзей заговорить — единственный способ для нас сорваться с крючка.

И он медленно пошел по подъездной дорожке. Автомобиль, припаркованный перед домом, оказался тем самым большим черным лимузином, в котором ехал Диринг, когда его шофер посигналил Харту перед зданием суда. Харт свернул налево и пересек лужайку до того места, откуда он мог заглянуть в окна гостиной.

В комнате не было ни Келли, ни Мастерсона. Сам Диринг сидел в кресле с высокой спинкой и деревянными подлокотниками. Его руки были вытянуты вдоль подлокотников, а тонкие пальцы нервно барабанили по дереву. Насколько Харт мог судить, советник по капиталовложениям находился один в комнате, да и во всем доме.

Харт еще несколько минут подождал Келли и Мастерсона. Когда они не появились, движимый торопливостью, он вытащил из кармана пистолет:

— Ну, идем!

Герта положила руку ему на плечо:

— А что, если мы угодим в ловушку?

Харт собрался с уверенностью, которой не чувствовал.

— Может, все обойдется. Во всяком случае, как я понимаю, у нас остается единственный шанс заставить Диринга говорить.

Как можно неслышнее он открыл одно из французских окон и вошел в просторную комнату позади кресла Диринга. Но, как он ни старался, Диринг все равно услышал. Не отрывая рук от подлокотников и не поворачивая головы, он спросил:

— Это ты, Луис?… Сэм?

Харт прошел мимо многочисленных моделей судов.

— Боюсь, что нет, мистер Диринг. Если имя вашего шофера Сэм, то и он и Луис мертвы.

Харт обошел кресло и посмотрел Дирингу в лицо: за три дня тот постарел лет на десять и выглядел усталым, больным стариком.

— Только не это! — вырвалось у Диринга. — Такого не может быть!

Потом, к удивлению Харта, его подбородок опустился на грудь, а тело стало сотрясаться от скупых рыданий.

— Что это с ним? — удивилась Герта.

Харт хотел было ей ответить, но тут увидел, почему Диринг не делает никаких движений и не встает на ноги: он просто не может, его щиколотки и запястья крепкой веревкой были привязаны к ножкам и подлокотникам кресла.

— В чем дело? — повторила вопрос Герта.

— Боюсь, во всем, — ответил ей Харт.

— Верно, — послышался голос из темного коридора позади него. — Для вас с барышней все кончено, но не для нас. Клади пистолет на стол, Харт. Спокойно. Не делай резких движений.

— А если я этого не сделаю?

— Думаю, ты больше беспокоишься о девушке, чем о себе.

Харт положил пистолет на стол рядом с креслом Диринга.

— Дурак! — хрипло сказал старик. — Они спятили, оба. Теперь они и тебя убьют.

Капитан Моралес издевательски улыбался. Войдя в комнату, он спросил:

— Говоришь, Сэм и Луис мертвы?

— Точно.

— Как это — мертвы?

— Одного я пристрелила, — запальчиво сказала Герта. — А Док столкнул другого в океан, после того как они похитили нас и пытались убить.

Моралес присел на софу, откуда мог наблюдать за всеми троими, и позволил себе опустить руку с револьвером между колен.

— Ладненько. — Он посмотрел на Диринга. — Я же тебе говорил! Тебе было бы гораздо лучше, если бы ты увеличил мою долю после того, как я стал шантажировать тебя, позволив Харту обнаружить, что Бонни и сама прекрасно могла выбраться из каюты, без того, чтобы Коттон просовывал ее тело сквозь иллюминатор. Но ты был слишком жаден. — Он указал на распухший портфель, который Харт сразу не заметил. — Ты хотел все. И если бы Луису и Сэму удалось убить этого изготовителя пилюль и его подружку, а мы не вернулись бы вовремя в город, вы трое уже были бы далеко отсюда!

— Клянусь! — сказал Диринг.

— Ты уже клялся, — пожал плечами Моралес. — А мы говорим, что не верим ни одному твоему слову.

Харт посмотрел на портфель:

— Что в нем?

— Денежки, — улыбнулся Моралес. — Много денежек. — Несмотря на то, что гостиная была оснащена кондиционером, капитан весь вспотел. Он вытащил из кармана шелковый носовой платок и вытер лицо свободной рукой. — Смешно, как переменчива судьба. Сначала кажется, что все идет не так. Но теперь, похоже, в конце концов все получится.

Диринг натянул веревки на запястьях, глядя на Харта.

— Это ты во всем виноват! Если бы тебя не было среди присяжных!

— Согласен, — сказал Харт. — Мне все это нравится еще меньше, чем вам. Но теперь, после того, как мы обменялись признаниями, не соблаговолит ли кто-нибудь из вас ответить на два моих вопроса?

— И каких же? — с издевкой осведомился Моралес.

— Ко всему этому Келли имеет отношение? Это он предал меня? Поэтому он мне позвонил? Чтобы заманить сюда?

Моралес с Дирингом смотрели на него недоуменно.

— Кто такой Келли? — спросил капитан. Тут до него дошло. — Ах да! Твой адвокат. Он — тот самый уникум, который закидал Большое жюри протестами, чтобы те не предъявляли тебе обвинения. — Он пошарил в кармане в поисках пачки сигарет. — Но при чем тут какой-то телефонный звонок?

Харт старался сохранить равнодушный вид.

— Это не важно. Я хочу знать одно: кто же на самом деле убил Пегги Коттон.

— Я, — произнес чей-то женский голос.

— Она жива! — вырвалось у Герты.

— Верно, сладкая моя, — ответила Бонни.

Харт повернулся. Если не считать перекрашенных волос, Бонни выглядела совершенно так же, как когда он видел ее в последний раз у себя в аптеке. Бывшая стриптизерша из ночного клуба была одета в простое дорогое белое платье спортивного покроя с глубоким V-образным вырезом, открывающим верх грудей, которые она так усердно выставляла для всеобщего обозрения. Дымящаяся сигарета, свисающая с уголка ее рта, делала ее вид необыкновенно порочным и развратным.

"Нет, — подумал Харт, — она изменилась. Все ее грехи и излишества начали проявляться на ее лице. Медоза назвал ее психованной".

Харт был склонен с ним согласиться. Действительно, девушка была несколько не в себе.

— Привет, Бонни, — беспечно поздоровался он. — Поздравляю с воскрешением из мертвых! Ты, конечно, не могла уйти из жизни как все.

Бонни уселась на софу рядом с Моралесом.

— Не смеши меня, Харт! Я могу все, что хочу, даже убить тебя и твою блондиночку подружку. И мне ничего не будет. — Эта мысль, похоже, забавляла ее. — Я ведь мертва. Парень по имени Гарри Коттон убил меня. — Она заметила, что Диринг смотрит на ее ноги, и улыбка пропала с ее лица. — Хорошенькие, верно, папочка? — подразнила она его. Потом Бонни переключила свое внимание на Герту. — Если ты проживешь достаточно долго, чтобы воспользоваться моим советом, дорогуша, то предупреждаю тебя: никогда не имей дела со стариками. У них возникают невероятные идеи.

Герта удивилась: что Бонни имела в виду?

Харт, чтобы протянуть время, в надежде, что Келли с Мастерсоном все же скоро появятся, старался втянуть Бонни в разговор:

— Ты заявила, что убила Пегги?

— Не трать на него время, — сказал ей Моралес. — Давай покончим со всем этим и уберемся отсюда… Ведь теперь мы знаем, что Сэм и Луис нам не смогут помешать.

— Но, дорогой, — заупрямилась Бонни, — Харт и его хорошенькая подружка — единственные люди на земле, с кем я могу поговорить. Ведь я же мертва, помнишь?

Она пробежала пальцами по своим крашеным волосам, потом встала и принялась расхаживать по комнате.

— Да, это я убила девицу Коттона. Я сделала это подушкой. Видите ли, — принялась объяснять она, — изначально планировалось, что я полечу в Каракас и буду там ждать, пока мой дорогой муженек не получит мою страховку и не оберет до конца своих клиентов, доверившихся его советам. А потом и он с разбитым сердцем после моей смерти, не отдавая отчет своим действиям, исчезнет.

— Заткнись! — зло бросил ей Диринг. "Мертвая" девушка проигнорировала его выпад:

— Но когда президент Хайме… как его там, был свергнут и ему и его ребятам пришлось удирать от разъяренной толпы, наш план рухнул. Мне пришлось прятаться где только возможно. — Ее голос стал жалобным. — В конце концов девушка устает смотреть и потолок, не важно, где он находится, в каюте ли яхты, в каком-нибудь обшарпанном отеле на побережье или в верхних комнатах этого дома. Она хочет немного солнца. Она хочет куда-нибудь поехать. Вот почему я и отправилась в Энсенаду.

— Так все-таки почему? — уточнил Харт. Бонни посмотрела на него как на недоумка:

— Чтобы повидать вдову Монтеса. Она не была в деле, но ее муж был. А я хотела убедиться, что он мертв и не может выполнить того, что обещал.

— Понимаю.

— И вот, пока я там находилась, надо же было случиться так, что именно эта маленькая дрянь заметила меня и узнала. Я-то узнала ее, как только ее увидела. Она что-то делала в агентстве, когда у меня был с ним контракт.

— Тогда почему вы так долго ждали, чтобы убить ее?

Бонни взяла со стола графин и налила себе выпить.

— Потому что я не знала, кем она доводится Коттону. Я узнала об этом только в последний день судебного разбирательства. Мы с Энрико проследили за вами до ее квартиры и стали подслушивать.

— А зачем было за нами следить?

— Потому что Энрико сказал, что каждый раз, как он бывал в суде, эта девица тоже появлялась там. Я и сама видела ее несколько раз. Нам стало просто любопытно.

— Ты тоже присутствовала на суде? — не веря собственным ушам, переспросил Харт.

Бонни выпила то, что налила из графина.

— И неоднократно. Я устраивала целый спектакль. И тогда, в последний вечер, когда ты подобрал ее на автобусной остановке, что-то щелкнуло у меня в голове. Я вспомнила, что Коттон как-то говорил мне, что у него есть жена по имени Пегги. — Бонни развлекалась вовсю. — Поэтому мы проследили за вами и услышали, как она выложила всю правду. Разве ты не понимаешь? — сказала она вдруг голосом Пегги. — Я распяла его. Потому что Бонни жива. Я видела ее четыре месяца назад в Энсенаде. Она перекрасила свои рыжие лохмы в черный цвет. А это, — она взялась обеими руками за груди, — Бонни так затянула, что стала совсем плоской, хотя на самом деле это вовсе не так. Она взяла себе имя — сеньора Альвередо Монтес…

— Ты там была! — вырвалось у Харта. Моралес веселился не меньше, чем Бонни.

— Некоторое время в прихожей. Потом в гостиной. Тебе следует быть более острожным и не оставлять дверь незапертой, когда устраиваешь свидание с девушкой.

— Но зачем понадобилось убивать Пегги? — возмутился Харт. — Она же не собиралась извлекать Коттона из газовой камеры.

Моралес пожал плечами:

— Мы не могли рисковать. А что, если в последнюю минуту она передумала бы? Я хотел убить вас обоих. И до сих пор считаю, что так и следовало бы поступить. Но Бонни сказала "нет".

Бонни подошла к высокому французскому окну, выходящему на лужайку, выглянула из него и посмотрела на небо.

— Так было лучше, — сказала она не оборачиваясь. — Мой милый муженек и Сэм были единственными свидетелями, которые видели, как девушка садилась в машину Харта. И если бы полиция утром обнаружила их обоих мертвыми, они подумали бы… — Она пожала плечами. — Честно говоря, мне плевать, что они подумали бы! К тому времени я намеревалась уже быть далеко отсюда.

Диринг пытался высвободить свои запястья.

— Ты не сделаешь этого со мной, Бонни! Это была моя идея!

Бонни продолжала изучать темное небо.

— Верно!

Харт обнял Герту за талию.

Способность Бонни подражать голосам других людей была сверхъестественной. Если бы Харт не следил за ее губами, то мог бы поклясться, что это говорит Диринг.

— Мне не слишком повезло на рынке, моя дорогая, и я не хочу, чтобы мы с тобой переживали те невзгоды, которые влечет за собой бедность. У меня есть план. Вот что мы сделаем… — Бонни перевернула руку и прижала тыльную сторону ладони ко лбу, прежде чем заговорить своим собственным голосом. — И я это сделала. Я согласилась быть убитой, как послушная девочка. — Ее голос набирал силу. — И я, как послушная девочка, для достоверности спала с Гарри Коттоном в течение трех дней. Мне это было нетрудно. Мне даже понравился этот парень, отпетый негодяй. Потом я вылезла через эту чертову дыру в стене каюты, и место Коттона занял Энрико. — Бонни попыталась прикурить, но пальцы у нее так сильно дрожали, что ей никак не удавалось поднести к сигарете зажигалку. — Я с ума сходила от страха. Мой милый муженек совсем забыл, что я — тоже человек и что Энрико во сто раз лучше любого Диринга.

— Заткнись! — заорал на нее Диринг. — Заткнись!

Девушка расправила материю на только что не вываливающихся из платья грудях.

— Черт побери! — сказала она грустным голосом. — Я собиралась воспользоваться случаем. Мне льстило, что такой мужчина, как ты, захотел жениться на такой девушке, как я. Я хотела стать тебе хорошей женой. Я старалась. Целых два года, если не считать пары срывов, я почти не пила и раздевалась только для тебя. Я, черт возьми, собиралась стать настоящей леди, даже если это убило бы меня! — Она махнула рукой, держащей сигарету, и дым описал дугу в душном воздухе. — Но тебе это было не нужно. Ты так долго воровал, что это превратилось у тебя в болезнь. Тебе было плевать, со сколькими я изменяю тебе, лишь бы захапать побольше денег и не попасть за решетку! — Она пнула раздувшийся портфель носком туфли. — Ладно. Я заработала эти деньги. Они — мои. И я собираюсь получить от них удовольствие с Энрико. Билеты на самолет у тебя? — спросила Бонни у Моралеса.

— Два до Танжера.

Харт посмотрел на открытое французское окно, через которое недавно вошел, и в отчаянии попытался снова привлечь внимание Бонни:

— Значит, весь этот кутеж с Коттоном, который снял тебя в "Циро", служил лишь основой для сцены на яхте?

— Верно. С приманкой в виде бриллиантов стоимостью в сто тысяч долларов. Незастрахованных бриллиантов. Чтобы ни одна страховая компания не отнеслась предвзято к расследованию убийства.

— А кровь в каюте? Кровь, которая помогла обвинить Коттона?

Бонни затянулась сигаретой до красного огонька.

— Кровь моей группы. Куплена моим дорогим муженьком в одной Богом забытой станции переливания крови в Голливуде. Ему это не составило никакого труда. Он числится в Совете директоров двух госпиталей. — Она начала смеяться и никак не могла остановиться. Это был ненормальный смех, смех, от которого кровь стыла в жилах. — И если когда-нибудь меня схватит полиция, что они смогут со мной поделать? Я не только мертва, я к тому же еще и сумасшедшая!

Моралес встал и вытащил из кармана перочинный нож.

— Ладно. Ты рассказала Харту, как все было. У твоего спектакля были зрители. — Он перерезал одну веревку на запястье Диринга. — А теперь давай сматываться. Чтобы полиция не хватилась нас. Они ищут Харта и его девицу.

Бонни затушила сигарету и взялась за портфель.

— Я готова. Но зачем ты его освобождаешь?

— Я собираюсь, — объяснил ей Моралес, — подстроить все так, словно они с Хартом и девушкой дрались. И когда полиция их обнаружит…

Он заметил вдруг какое-то движение за французским окном и замолк. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы распрямиться. Наконец ему это удалось. Он уставился разинув рот на длинный ряд французских окон, выходящих на лужайку. В каждом, теперь уже открытом, стоял вооруженный полицейский.

— Продолжайте, Моралес, — сказал инспектор Гарсия. — Вы как раз подошли к самому интересному. Мне всегда хотелось посмотреть, как совершают тройное убийство. Или какое-нибудь вообще. За двадцать лет, что я прослужил в полиции, мне никогда так не везло. Обычно мне приходится несколько дней копаться в полной неразберихе, искать улики, мотивы и все такое прочее.

5 сентября 1958 г. 1 час 55 мин

Бонни вынула сигарету и сунула в рот вместо нее большой палец.

— Ты нас обманул! — упрекнула она Харта — Ты привел с собой полицию!

Харт решил быть с ней честным.

— Нет. Но я с минуты на минуту поджидал своего адвоката и частного детектива. — Он оглянулся на инспектора. — И был рад, когда заметил вас вон за тем окном несколько минут назад.

— Еще бы! — устало сказал инспектор Гарсия. — Потому что Келли и Мастерсон не могут этого сделать. Они находятся в полицейской машине под арестом за сокрытие информации, необходимой для раскрытия преступления.

Инспектор сделал несколько шагов в глубь комнаты. Его голос был почти таким же жалостливым, как у Бонни.

— Не понимаю, почему считается, что в полиции работают одни дураки. Мои люди ничуть не уступают сотрудникам частных детективных агентств. У них была причина проверить счета Диринга, и они обнаружили, что они закрыты. Они нашли станцию переливания крови, которая продала ему кровь. И это должно вас заинтересовать, Харт. Именно они заставили старую даму, живущую через улицу от дома жены Коттона, ту самую, которая клялась, что, кроме вас с Пегги, не видела больше никого выходящего из дома, вспомнить, что она несколько раз ходила в ванную комнату. А потом еще этот пожар на яхте, — продолжал Гарсия, — чтобы не нашли лаз. — Он посмотрел на Моралеса. — Полагаю, это мы повесим на вас, капитан. Нам известно, что Харт не мог устроить пожар, потому что в это самое время его видели в Сан-Диего, а это в пятидесяти милях южнее.

— Понятно, — сказал Харт. — Вы все это время следили за мной.

— По большей части.

— Вы использовали меня, чтобы моими руками тащить каштаны из огня.

— Вы все расставили по своим местам. При сотрудничестве газетчиков и мексиканской полиции. Но что действительно принесло свои плоды, — добавил инспектор Гарсия, — так это прослушивание ваших телефонных разговоров. Видите ли, каждый телефон в вашей аптеке, включая и тот, что в будке вашего кабинета, некоторое время прослушивался. И все ваши разговоры с Келли зарегистрированы. Из них мы не только убедились в том, что уже и так начали подозревать, но и узнали, что вы направляетесь сюда. Поэтому мы и приехали сюда первыми и все слышали.

— Вы не имеете права! — возмутилась Бонни. — Так нельзя! Подслушивать телефонные разговоры противозаконно!

— Верно, миссис Диринг, — согласился с ней инспектор Гарсия. Он снял одну из подушек на софе и вытащил спрятанный там микрофон. — Много чего противозаконно. Например, установка в этом доме подслушивающей аппаратуры. Или убийство. Подушкой. Вы ведь именно так сказали?

Тут в первый раз с тех пор, как он велел Бонни заткнуться, заговорил Диринг. Это была констатация факта, а не вопрос.

— Вы слышали все, что говорилось в этой комнате.

— Все на магнитофонной пленке, — заверил его инспектор Гарсия. А потом сказал в микрофон: — Выключайте и перемотайте пленку, ребята. Магнитофонная запись не признается судом, но я сомневаюсь, что в ней будет необходимость. У меня такое подозрение, что одна из наших птичек вот-вот запоет.

Дыхание воскресшей было прерывистым, когда она посмотрела на Моралеса.

— Что ты стоишь! Защищай же меня! Застрели его и уведи меня отсюда!

Моралес перевел взгляд с Бонни на безразличные лица полицейских, стоящих у открытых окон, и бросил револьвер на софу.

— Только не я. На меня и так достаточно навешали собак.

Бонни обозвала его непристойным словом. Потом, прижав портфель к глубокому вырезу платья, сделала несколько быстрых шагов в коридор и остановилась.

— Похоже, — сказала она ломким голосом, — тут полно полицейских. Но меня ведь не посадят в тюрьму? Я не буду сидеть за решеткой? Не буду, с меня и так хватило девяти месяцев!

Все еще прижимая к себе портфель, она развернулась и легкой походкой танцовщицы взлетела по лестнице, ведущей на второй этаж.

— Пусть себе, — сказал инспектор. — Она никуда от нас не денется.

Все стояли и наблюдали за девушкой. Герта не сводила глаз с Диринга.

— Остановите его! — закричала она.

Но было уже слишком поздно.

Никто не успел даже шевельнуться, как Диринг высвободил руку, перегнулся всем телом и схватил револьвер, который Харт положил на стол. Его лицо пошло пятнами от стыда и гнева.

— Это тебе за все содеянное, дорогая! — крикнул он и разрядил в Бонни пистолет.

Пули попали девушке в спину, подтолкнули ее вперед и припечатали к перилам на верхней лестничной площадке. Перила скрипнули под ее тяжестью, раздутый до отказа портфель открылся.

Бонни еще какое-то мгновение стояла, держась за перила обеими руками. Но они не выдержали, и она рухнула вниз вместе с ними, на какое-то мгновение повиснув в воздухе, поскольку подол ее платья зацепился за отломленную балясину. Потом ткань разорвалась под тяжестью тела, и она стала падать вниз в дожде зеленых купюр, каждая из которых, мимолетно прикасаясь к ней, ласкала обнаженную плоть, следом за которой опускалась на пол.

"Все под Богом ходим", — подумалось Харту в это страшное мгновение.

За ударом падения тела последовало продолжительное молчание. Даже у инспектора Гарсии был такой вид, словно его вот-вот вырвет. Потом Харт почувствовал, как пальцы Герты вцепились ему в плечо.

— Пожалуйста, — сказала она едва слышным голосом, — нельзя ли нам уйти отсюда?

Харт посмотрел на Гарсию.

Тот отдавал пистолет, отобранный у Диринга, одному из своих полицейских.

— Не вижу причин для отказа, — сказал он. — Конечно, еще нужно будет выяснить некоторые мелкие подробности. Вам обоим придется ответить на несколько вопросов и дать некоторые показания под присягой нам и мексиканским властям. Ордер на ваш арест будет аннулирован. Но… вы конечно же можете отсюда уйти. А что касается обвинений, вы, Харт, можете спокойно вернуться к себе в аптеку и продолжать делать свои маленькие розовые пилюли.

— Спасибо, — прочувствованно сказал Харт. — Большое спасибо!

Когда молодые люди подошли к французскому окну, Гарсия окликнул Харта:

— Док!

— Да? — обернулся Харт.

— На вашем месте я бы постарался заниматься только пилюлями и впредь.

— Именно это я и намерен делать, — заверил его аптекарь, выходя.

На лужайке перед домом было просто замечательно. Ночь прохладна. Луна зашла, небо густо усеяно звездами. Пока Харт стоял, сжимая в объятиях Герту, все еще не унявшую дрожь под впечатлением жуткой смерти стриптизерши, он поднял глаза к небу и увидел падающую звезду. Она блеснула на небосводе, оставив после себя длинный светящийся след.

Вот как получилось… Из плохого, выходит, иногда можно извлечь и что-то ценное: Харт нашел свое счастье, нашел Герту. И сколько бы им ни было отмерено судьбой, они с Гертой будут вместе.

В его объятиях девушка была податливой и теплой.

— Как ты думаешь, скоро нас окончательно отпустят домой? — спросила она и потерлась щекой о его грудь.

— Надеюсь, что скоро, — тихо ответил Харт.

Дей Кин

Майами, 69

Глава 1

В любой части света всегда найдутся швейцары, таксисты или сотрудники службы информации, которые не упустят возможности ввести вас в заблуждение по поводу наличия свободных номеров в интересующем вас отеле.

Если вы прибыли в Майами на отдых, то знайте: в таких гостиницах, как "Чамбер оф коммерс", "Бич отель Ассошиейшн" и "Бич апартмент Ассошиейшн", для вас всегда найдется номер.

* * *

В ноль часов одну минуту турбореактивный самолет "DC-8", зафрахтованный бейрутским отделением фирмы "Консолидейтед ойл", вылетев из Стамбула семнадцать часов назад, благополучно приземлился в международном аэропорту Майами.

Когда самолет шел на посадку, взорам пассажиров, смотревших в иллюминаторы, открылась панорама одного из самых известных курортов Америки. Внизу под ними в лунном свете промелькнула буйная зелень субтропиков, белая паутина улиц и мостов, перекинутых через воды Бискайского залива, высотные дома с известной на весь мир неоновой подсветкой. Вид ночного города заворожил Кару О'Хара.

Она никогда не бывала ни в Майами, ни в Майами-Бич. Возможно, пребывание здесь ей понравится, а возможно, и нет. Возможно, ей удастся добавить несколько долларов к ее скромному счету в люцернском банке, а возможно, и нет, но в любом случае после пятилетнего пребывания за границей она была рада вновь оказаться в Соединенных Штатах.

Девушка закрыла книгу в мягком переплете, сняла очки в темной роговой оправе, которые ей выписал парижский окулист, и спрятала их в сумочку. Затем, чтобы быть окончательно готовой к выходу из самолета, Кара осторожно, чтобы не разбудить тихо посапывавшего в соседнем кресле пассажира, положила на колени свою норковую шубку. Во время полета ее сосед представился ей старшим геологом фирмы. Он три года провел в командировке, искал нефть в пустыне Раб, одном из самых безлюдных мест Саудовской Аравии.

Сунув руку под юбку, девушка застегнула тугие резинки на чулках, которые она расслабила, находясь над океаном, а затем, когда самолет коснулся колесами посадочной полосы, расправила на чулках стрелки. От легкого толчка самолета пассажир в соседнем кресле проснулся.

Табло с надписью "Пристегните привязные ремни" еще горело, когда молодые мамаши, миловидные, но все, как одна, непричесанные, с чадами на руках дружно вскочили со своих мест и кинулись в проход. Их дети, источавшие после сна легкий запах кислого молока, потирая ручонками свои заспанные глазки, закапризничали. Следом за женщинами стали подниматься мужчины, сотрудники нефтяной фирмы. На ходу разминая затекшие от неподвижного сидения в креслах мышцы, они также высыпали в узкий проход салона самолета. Всем не терпелось первыми спуститься по трапу и оказаться на свежем воздухе.

Кара расправила на бедрах юбку, достала зеркальце и припудрилась. В данный момент ей было ясно одно — она, чтобы сэкономить несколько десятков долларов, поддалась на уговоры ладно скроенного пилота, обходительного и говорливого, купила билет на трансатлантический рейс, так сказать, "семейного" самолета, зафрахтованного фирмой для своих сотрудников. Теперь без особого ущерба для своего бюджета сэкономленную сумму Кара могла потратить на посещение врача-психиатра.

Она конечно же могла бы заказать билет в авиакомпании "БЕА", "Эр-Франс" или "Турк эр" и с таким же успехом оказаться в Майами, но, очарованная красивым пилотом, который летел тем же чартерным рейсом, девушка решила лететь вместе с ним.

Еще раз взглянув в зеркальце и оставшись довольной своим внешним видом, Кара опустила пудреницу в сумочку и безуспешно попыталась извлечь из-под сиденья свой атташе-кейс, в котором лежали деловые бумаги, налоговые квитанции, визитки с именами и адресами клиентов, ежегодно прибегавших к ее услугам, а также ее изрядно потрепанный паспорт.

На всем протяжении полета, а он длился ни много ни мало семнадцать часов, дети, большинство из которых еще не достигли школьного возраста, располагались на коленях своих матерей. Они то и дело просыпались, капризничали и, несмотря на уговоры родителей, оглашали салон самолета громким плачем. Однако столь долгое путешествие в компании избалованных детей, которые если не спали, то с пронзительным визгом бегали по проходу, совсем не опечалило девушку. Она просто считала, что ей надо было пройти и через такое.

Кара вновь подергала застрявший под сиденьем атташе-кейс. Вспомнилось, как однажды она летела на самолете, в самом хвосте которого ей удалось найти два свободных кресла. На одно из них Кара села, а на другое положила свой атташе-кейс. Тогда она сумела спокойно выпить чашечку кофе, предложенную уставшего вида стюардессой, но зато ей пришлось выслушать подробное изложение историй жизни двух соседок-истеричек и одной женщины, у которой на пятом месяце беременности произошел выкидыш.

Более того, ее соседом оказался сексуально озабоченный тип, надо полагать, единственный одинокий мужчина на борту, не считая членов экипажа, который время от времени распускал руки, и ей пришлось трижды, отстояв очередь, закрываться в туалете и приводить себя в порядок.

Кара продолжала тянуть из-под сиденья атташе-кейс, но безуспешно. Наконец, поняв, что все ее усилия высвободить чемоданчик, пока она сидит в кресле, ни к чему не приведут, девушка расстегнула привязной ремень и, выйдя в проход, нагнулась за атташе-кейсом.

Ей уже почти удалось вытащить его из-под кресла, когда она почувствовала на своей спине легкий шлепок. Не разгибаясь, Кара, сверкая от негодования глазами, посмотрела вверх и увидела стоявшего рядом с ней Джека Мэллоу. Это был тот самый пилот, который уговорил ее лететь этим рейсом. Конечно же такую вольность в обращении с ней мог себе позволить только он.

Девушка выпрямилась и прижала извлеченный наконец атташе-кейс к груди. Она обратила внимание, что Джек был так же гладко выбрит, как и в тот момент, когда они вместе покидали стамбульскую гостиницу "Хилтон". На его красивой светло-синего цвета униформе не виднелось ни единой морщинки, а о стрелки на брюках, казалось, можно было бы и обрезаться. Форменная с позолотой фуражка сидела на пилоте даже несколько франтовато. Этот высокий, под метр девяносто и весом чуть больше девяноста килограммов блондин, сын бывшего арендатора из Джорджии, был похож на отважного Марко Поло. Только вот Джек Мэллоу сумел преодолеть Атлантический океан всего за несколько часов, а средневековому путешественнику на то, чтобы добраться из Константинополя до Катай, потребовались месяцы. О том, что он родом из штата Джорджия, Джек сообщил Каре в ванной комнате, когда принимал в стамбульской гостинице душ, а она причесывалась перед зеркалом.

— Как это только вам удается так хорошо выглядеть? — удивилась девушка. — Вы что, сидите в своей кабине в шортах и возите с собой брадобрея?

— Об этом спроси Федеральное авиационное управление, — с серьезным видом посоветовал ей Мэллоу.

Он забрал у нее атташе-кейс и, помогая ей надеть ее элегантный жакет, как бы невзначай провел обеими ладонями по груди девушки.

— Как прошел полет? — спросил Джек.

— Отвратительно, — ответила Кара. Мэллоу посмотрел на толпу взрослых и детей, которые, несмотря на то, что самолет еще продолжал движение, скопились в проходе.

— Да, я так и предполагал, — сочувственно произнес пилот. — Я же знал, какая публика летит нашим рейсом. Но с другой стороны…

— Да, — прервала его Кара. — Я знаю, что сэкономила на билете восемьдесят долларов и пятьдесят центов.

— Доллар здесь, доллар там, — пожав плечами, сказал Мэллоу. — Пока я буду сдавать свой отчет о полете, постарайся никуда не отлучаться. Если моя машина еще на ходу, то я доставлю тебя в Майами-Бич.

Девушка на мгновение задумалась. В аэропорту ее никто не встречал — не такая уж она и важная персона. С другой стороны, если подождать Мэллоу, тот конечно же отвезет ее в "Отель Интернэшнл", а что за этим последует, ей было хорошо известно — снова повторится Стамбул.

— Джек, а почему бы нам не встретиться завтра вечером? — с надеждой в голосе спросила Кара. — Ты бы позвонил в службу размещения и узнал, в какой гостинице я остановилась. Ты же прекрасно понимаешь, что "Отель Интернэшнл" мне просто не по карману. А я после прохождения паспортного контроля сразу же занялась бы поиском более дешевой гостиницы или меблированной комнаты. Правда, на это у меня может уйти много времени, но что поделаешь.

— Как скажешь, — ответил Мэллоу. Он написал телефонный номер и адрес на обратной стороне визитной карточки и протянул ее Каре.

— Если мы потеряем друг друга или если ты передумаешь, то легко найдешь меня по этому номеру, — сказал он.

Каре совсем не хотелось, чтобы между ними возникли какие-то недоразумения, и она, коснувшись кончиками пальцев лацкана его пиджака, ласково произнесла:

— Джек, не подумай, что я тебя избегаю. Правда, мне бы очень хотелось встретиться с тобой опять.

— Да-да, конечно, — улыбнулся Мэллоу.

Девушка сунула визитку в карман жакета и, не отрывая глаз от высокого пилота, взяла с кресла норковую шубку и атташе-кейс. Она не теряла его из виду до тех пор, пока он, пробравшись через стоявшую в проходе толпу пассажиров, не скрылся за металлической дверью кабины экипажа.

Теперь Кара пожалела, что отказалась от предложения Мэллоу подвезти ее в Майами-Бич. Неожиданно соски девушки стали твердыми и уперлись в тонкую ткань ее блузки. В тех местах на ее груди, которых коснулись ладони Джека, она чувствовала легкое жжение, а кончики пальцев ее после прикосновения к лацканам пилота все еще горели.

"Этот высокий красивый блондин мог бы быть и понастойчивее, — подумала Кара. — Уж слишком он самонадеян".

Однако ничего удивительного в поведении Мэллоу не было. После двух ночей, проведенных с ней в Стамбуле, пилот должен был знать, какое впечатление он произвел на Кару. Такое с мужчиной происходит почти всегда — стоит ему несколько раз испытать близость с девушкой, как он уже начинает думать, что целиком завладел ею. Более того, если они оказывались к тому же и превосходными партнерами, то уверенность эта становилась просто непоколебимой.

Кара перекинула шубку через одну руку, другой взяла атташе-кейс и вместе с толпой шаг за шагом стала продвигаться к выходу. Легкая горечь обиды не покидала ее, и она, как могла, старалась себя утешить. Особых жалоб на судьбу у нее не было, работа ее вполне устраивала. По крайней мере, от нее не требовалось заполнять одни и те же бланки в страховой компании, ходить каждый день к девяти часам в контору какого-нибудь завода по производству болтов и гаек и до пяти часов отгонять от своего стола назойливого и любвеобильного управляющего. Она работала самостоятельно и ни от кого не зависела. Она неплохо печатала на машинке и знала столько иностранных языков, сколько не знала ни одна машинистка.

Кара родилась в семье военного. Первые ее воспоминания детства относились к концу Второй мировой войны. Когда война закончилась, ее ныне покойного отца, главного сержанта военно-морских сил Соединенных Штатов, в качестве награды — а в этом не было никакого сомнения — за героизм, проявленный им во время войны, стали направлять на работу в посольства и представительства, находившиеся в разных концах света. Со временем Кара овладевала языками тех стран, в которых проводила по несколько лет. Она хорошо говорила на французском, немецком, испанском, итальянском, арабском, хинди и сомали еще до того, как научилась не расщеплять инфинитив в английском. С отцом она много поездила, многое повидала и испробовала все, за исключением, пожалуй, прогулки в палантине на спине слона. Однако Кара надеялась со временем сделать и это.

Пробираясь по проходу между креслами, девушка почему-то вспомнила о своем замужестве. Всего через несколько месяцев совместной жизни с таким же молодым добропорядочным клерком-англичанином, как и она сама, служившим в адвокатской конторе, Кара поняла, что их брак с Сеслом был ошибкой. Она вышла замуж в семнадцать лет, в том возрасте, когда девушки полны самых романтических мечтаний. Однако даже за короткий период замужества никаких, даже самых мимолетных романтических чувств она так и не испытала. Девушка решилась на брак сразу после того, когда не стало отца: в районе Сохо он ввязался в пьяную драку и в результате погиб. Ее мачеха забрала себе все сбережения мужа, всю сумму его государственной страховки и выгнала падчерицу из дома. Кара осталась без средств к существованию, и, как только Сесл сделал ей предложение, она, естественно, его приняла.

Со временем оказалось, что для Сесла самым приятным занятием было усесться после работы вечером за стол, съесть две большие порции рыбы с картошкой фри, отправиться на Пикадилли, чтобы в третий, а то и в четвертый раз просмотреть один и тот же фильм, выпить в баре на углу две пинты, вернуться домой, чтобы ненадолго повозиться с лопатой и граблями под шелковицей, а перед тем, как лечь в постель, включить сигнализацию и погасить в доме свет. Кара же каждый раз, притворяясь спящей, невидящими глазами смотрела в потолок, удивляясь тому, как она, интеллигентная, образованная девушка, сама себя затащила в этакую трясину.

Ее пронизывала дрожь при мысли, что у нее от Сесла мог родиться ребенок, — в то время Кара еще не знала, как уберечься от беременности. "Если забеременею и рожу мальчика, — думала она, — он непременно станет носить серые в полоску брюки, сак и черный котелок. В одной его руке будет складной зонтик, а в другой — аккуратно свернутая "Лондон тайме".

Уже на подходе к открытой двери самолета она вновь обратила внимание на выходивших вместе с ней детей и подумала:

"Да, ребенок — это то прекрасное, что дает брак, и только самые хорошие люди имеют их".

Будучи ничем не связанной и совершенно независимой, как материально, так и морально, от мужчин. Кара была свободной и получала от этого ощущения удовольствие каждый раз, когда появлялась такая возможность. Однако ей уже исполнилось двадцать три, а девушки ее возраста уже задумываются о будущем. Кара понимала, что если у нее в ближайшее время не появится человек, которого она смогла бы полюбить, то, с ее сложившимся отношением к большинству представителей сильного пола, она, прожив одиноко в течение еще нескольких лет, вполне возможно, станет настолько циничной, что вообще не выйдет замуж и до конца своих дней так и останется на положении вечной любовницы.

Представив себе такую перспективу, Кара вымученно улыбнулась.

Глава 2

К нулю часов сорока девяти минутам дежурный администратор, сидевший на коммутаторе в "Отель Интернэшнл", выслушал от постояльцев шестнадцать жалоб на сильный шум, а мистер Джеймс К. Флетчер, управляющий гостиницей, так и не выявил, откуда он исходил.

Звуки, беспокоившие постояльцев, представляли собой нечто среднее между рычанием не правильно отрегулированного двигателя моторной лодки, бившегося о металлическую бочку, доверху наполненную водой, рокотом "форда" устаревшей модели, пытавшегося взобраться на пологий холм, и треском револьвера, из которого стреляли в старом гангстерском фильме Джорджа Рафта. Причина, из-за которой было трудно определить источник странного шума, заключалась в том, что он, отчасти поглощенный стенами здания и буйной растительностью, несколько заглушал шум прибоя. Хроме того, в трех ресторанах отеля, "Эмпайер", "Бал Маек" и "Парижском", играли оркестры, в состав каждого из которых входили духовые инструменты, а с улицы, с Коллинз-авеню, постоянно доносился шум машин. В довершение всего загадочный звук периодически то затихал, то через несколько минут возобновлялся с прежней силой.

Поначалу мистер Флетчер решил, что шум доносится с места парковки автомобилей. Убедившись, что это не так, он, перебежав через Коллинз-авеню, поспешил на причал, предназначенный для стоянки яхт постояльцев "Отель Интернэшнл". Управляющий был уверен, что застанет там какого-нибудь владельца чартерного катера, задумавшего проверить работу своей моторки в запрещенном для него месте. Оказавшись на причале, он, к своему удивлению, никакого рокота мотора не услышал. Из-за задернутых штор окна одной из яхт до него донесся звонкий девичий смех. На двух соседних яхтах играли стерео-плейеры, а на третьей из магнитофона лилась тихая, спокойная музыка. О борт яхт чуть слышно бились волны. Из-за наступившего прилива уровень воды в океане медленно поднимался, и суда, стоявшие на приколе, слегка покачивались и жалобно поскрипывали. Вот, собственно, и все, что услышал мистер Флетчер, пробежавшись по причалу.

С половины второго постояльцы "Отель Интернэшнл", которые никак не могли заснуть, — а они, заплатив немалые деньги за номера, имели право требовать не только элементарных удобств проживания, — стали грозиться, что если шум немедленно не прекратится, то наутро покинут гостиницу. От нервного напряжения у мистера Флетчера начала побаливать открывшаяся недавно язва, и он, покинув отель, вновь кинулся к набережной.

В четверть третьего вдоль берега океана парами прогуливалась немногочисленная молодежь из числа постояльцев гостиницы; несколько человек сидело под посеребренными лунным светом пальмами. В огороженном бассейне с подогреваемой водой, где впору было проводить международные соревнования и куда мистер Флетчер забежал по пути, никого, кроме девушки в бикини, не оказалось.

— Его тебе здесь не слышно? — подойдя к парню-спасателю, спросил Флетчер.

— Кого? — удивленно переспросил тот.

— Ладно, забудь! — сказал мистер Флетчер. — Рано или поздно я все равно обнаружу источник шума. Правда, к тому времени наш отель, возможно, опустеет. Но это никого, кроме меня и держателей акций, не волнует.

Он перевел взгляд на стройную молодую женщину, стоявшую на ярко освещенной вышке, и провел пальцем по своим тоненьким усикам. В левой ноздре у нее сверкала серьга с бриллиантом каратов этак под пять. Да, фигура у девушки оказалась очень красивой — не такой, конечно, как у его Флоры, но тем не менее. Управляющий знал, что она приехала вместе с мистером Саркати. Саркати — это неполное имя богача Али Саркати Мухамеда Масруха, остановившегося в "Отель Интернэшнл", и все в гостинице, а персонал тем более, знали, кем являлся этот человек, и относились к нему с особым вниманием.

Подпрыгнув на подкидной доске, девушка, как истинная спортсменка, почти без всплесков вошла в воду. Вынырнув, она сделала несколько гребков и вылезла из бассейна неподалеку от того места, где стоял мистер Флетчер. Бикини прикрывало ей только те интимные части тела, которые никому, кроме мистера Саркати, видеть было непозволительно. Девушка в знак почтения приложила кончики пальцев ко лбу и произнесла:

— Сагиб!

Так в колониальной Индии уважительно обращались к европейцам.

Управляющий не знал, в каких отношениях пловчиха с бриллиантом находится с мистером Саркати, и поначалу не смог сообразить, как же к ней обратиться. Магарани? Принцесса? Ваше превосходительство?

В конце концов мистер Флетчер решил остановиться на "мемсагиб" [Мемсагиб — почтительное обращение в Индии к замужней европейской женщине].

— Мемсагиб, надеюсь, что вам с мистером Саркати нравится у нас? — спросил он.

— Да, очень! — совсем без акцента ответила девушка по-английски.

— Майами-Бич напоминает мне Французскую Ривьеру. Только мне кажется, что здесь гораздо лучше.

— Счастлив это слышать, — улыбнулся управляющий гостиницей, и тут снова раздался загадочный рокот.

Мистер Флетчер вздрогнул — ему показалось, что он понял, наконец, откуда доносятся эти звуки. "Как это я сразу не догадался! — подумал управляющий. — Наверняка это какой-то страстный рыбак, любитель ночной ловли, вывел свою моторную лодку в океан и теперь никак не может добраться до берега. Очевидно, надо ракетой указать ему путь между волнорезами".

Он поспешно покинул бассейн, пересек прогулочную аллею и по сухому песку подбежал к воде. Пройдясь вдоль берега в обоих направлениях, управляющий гостиницей никакой моторной лодки поблизости так и не обнаружил. Но неожиданно в лунном свете заметил неподалеку от себя небольшой предмет. Недовольно бурча себе под нос, мистер Флетчер по плотному песку кинулся к нему.

Моральные требования, предъявляемые к постояльцам "Отель Интернэшнл", были более чем умеренные. Что ни говори, а люди приезжали сюда расслабиться и имели право проводить время как им вздумается. Руководство гостиницы считало, что чем меньше оно будет обращать внимание на поведение своих гостей, тем с большей охотой те будут приезжать в их дорогой отель. Действовали лишь два запрета — это прилюдные занятия любовью и купание нагишом.

Пробежав несколько ярдов по пляжу, мистер Флетчер остановился, уперся руками в бедра и удивленно уставился на голенькую девчушку. Та, не обращая внимания на подбежавшего управляющего, набила песком свое ярко раскрашенное железное ведерко, опрокинула его, затем постучала по его донышку металлическим совочком и сделала очередную башенку на песчаном замке.

— И чем ты здесь занимаешься? Разве ты не знаешь, что сейчас ночь, а дети в это время должны спать? — обратился мистер Флетчер к четырехлетнему ребенку.

Девочка надменно посмотрела на взрослого дядю, посмевшего сделать ей замечание.

— Разве так обращаются к принцессам? — недовольно спросила она. — Тебе следовало бы обходиться со мной повежливее, а то я попрошу папу, и он отрубит тебе голову.

Ребенок знал, что говорил, и по тону его голоса можно было не сомневаться, в какой семье он родился.

— Да-да, конечно, ваше королевское высочество! — снисходительно произнес мистер Флетчер. — Могу ли я вас спросить, как вы здесь оказались?

Девочка насыпала в ведерко влажный песок и разровняла его совочком.

— Я сюда пришла сама, — ответила она.

— А кто-нибудь знает, что вы здесь?

— Нет. Няня моя спит, а Гамила ушла поплавать в бассейне.

— А вы не замерзли?

— Нет.

— Но сейчас уже прохладно, — заметил мистер Флетчер. — А ваш папа не нахлопает вам по попке, когда узнает, что вы здесь?

— Ну вот еще! — поморщившись, воскликнула девочка. — А теперь убирайся отсюда и не мешай мне играть, не то я прикажу главному визирю отрубить тебе голову.

Мистер Флетчер, рискуя быть обезглавленным, снял свой вечерний шелковый пиджак, завернул в него малышку и, несмотря на ее протесты, отнес девочку в гостиницу. Остановившись у стеклянных раздвижных дверей десятикомнатных апартаментов, все окна которых выходили на океан, он нажал на кнопку музыкального звонка. Этот огромный номер, располагавшийся на первом этаже "Отель Интернэшнл", занимал принц Али Саркати.

Высокий мужчина, на вид чуть больше пятидесяти, открыл дверь. Это и был сам Саркати.

— Так, Ясмин опять сотворила то же самое! — увидев дочь на руках управляющего, сказал он и взял у него из рук малышку. — И где она оказалась на этот раз?

— На пляже, — ответил мистер Флетчер. — У самой воды. Строила замки из песка.

Саркати опустил девочку на пол и вернул управляющему его вечерний пиджак.

— На этом все? — спросил принц мистера Флетчера.

— Нет. Я хочу, чтобы ему отрубили голову! — воскликнул возмущенный ребенок.

— Это мы сделаем утром, дорогая, — пообещал Саркати и хлопнул ее ладонью по загоревшей попке. — А сейчас иди разбуди няню и Гамилу. Скажи им, чтобы они сначала дали тебе горячий шоколад, а потом, перед тем как уложить в постель, искупали в горячей ванне. А еще передай им, что если они и дальше так плохо будут присматривать за тобой, то по возвращении домой их обеих зашьют в свиные кожи.

— Хорошо, — ответила маленькая Ясмин, — я им передам. Мистер Флетчер нерешительно помялся у двери.

— У вас есть к нам какие-нибудь пожелания, мистер Саркати? — спросил он.

— Да, есть, — ответил принц. — Я буду очень признателен, если вы наконец-то остановите тех, кто все время нарушает тишину. Эта постоянно ревущая колымага мешает мне сосредоточиться на завтрашней игре в Гольфстрим-парке.

— Да-да, сэр, конечно! Сейчас я все улажу, — заверил его управляющий.

Слово "колымага", прозвучавшее из уст мистера Саркати, подействовало на управляющего "Отель Интернэшнл" магически — его сразу осенило, откуда доносился шум. Первое, куда надлежало ему заглянуть, было одноэтажное строение на пляже, в котором проживало четверо спасателей. С этими парнями вечно возникали какие-то проблемы на протяжении вот уже нескольких лет. Причем из года в год. Никто из всего персонала гостиницы не причинял мистеру Флетчеру столько хлопот, сколько эта четверка парней, которых их же друзья-спасатели прозвали "лихими наездниками".

Попрощавшись с Саркати, управляющий немедленно отправился на пляж и, подойдя к небольшому домику, открыл дверь. Рев, который, похоже, совсем не беспокоил находившихся там четырех обнаженных по пояс загорелых аполлонов, уже стихал. Склонившись над хромированным содержимым старого гоночного автомобиля, который им каким-то чудом удалось закатить в свое и без того тесное жилище, они, судя по всему, пытались отладить работу его двигателя.

То, что все четверо спасателей бодрствовали, мистера Флетчера нисколько не удивило. В свободное от дежурства время им всегда было не до сна. То они играли в кости, то возились с каким-нибудь механическим хламом, производя при этом жуткий шум, то упражнялись с гирями, демонстрируя свои тугие мускулы местным проституткам или хорошеньким и еще более юным девушкам, остановившимся в соседних отелях. Поговаривали, что кое-кто из них занимается любовью за деньги, но сам мистер Флетчер этому не очень-то и верил. Во всяком случае, до сих пор, насколько это было ему известно, ни одна из постоялиц "Отель Интернэшнл" их услугами не воспользовалась. Подобного безобразия управляющий гостиницы не потерпел бы, и новоявленный альфонс был бы немедленно уволен. С другой стороны, гостям отеля нравились эти парни. Они были обаятельными, красивыми, приятными в разговоре и в то же время совершенно распущенными людьми.

Первым управляющего заметил Билл Мейз и тут же выключил мотор.

— Мистер Флетчер? Рады вас видеть. Чем можем вам помочь, сэр? — сказал он.

Мистер Флетчер был сердит настолько, насколько мог себе это позволить.

— Да, можете, и даже очень! — негодовал управляющий. — Молодые люди, разве вам не понятно, какой шум вы подняли? Коммутатор в нашей гостинице уже более часа светится, как новогодняя елка, — гости жалуются на шум, требуют найти виновников и угрожают, что утром съедут.

— Вы нас, мистер Флетчер, случайно, не разыгрываете? — озабоченно спросил Рене Дюпре и, взяв в рот сигарету с золотым ободком на мундштуке, протянул пачку управляющему. — Вы не представляете, как мы расстроены. А мы-то думали, что при закрытых дверях и окнах никто и не услышит, что мы здесь занимаемся с машиной.

Мистер Флетчер отмахнулся от предложенных сигарет:

— Ты же прекрасно знаешь, что я некурящий, а в том, что вы должны быть расстроены, я нисколько не сомневаюсь. А теперь, молодые люди, послушайте меня. Надеюсь, что все, что я вам изложу, дойдет до вас. — Управляющий кивнул на разобранный автомобиль. — Я хочу, чтобы эта груда металлолома отсюда мгновенно исчезла. Да-да, мгновенно! И больше здесь никогда не появлялась.

— Нет, ребята, как вам это нравится? — обращаясь к своим товарищам, обиженно произнес Флип Андерс. — И это после всех хлопот и расходов, которые нам пришлось понести? И это за все наши старания преподнести ему сюрприз?

— Преподнести мне сюрприз? — сердито переспросил мистер Флетчер.

— Да, сюрприз, — глядя на управляющего невинными глазами, подтвердил блондин. — Это сейчас автомобиль смотрится как развалина, но мы его отремонтируем, наведем марафет, и он станет как новенький. Мы надеялись, что вы будете приятно удивлены, когда наш гоночный автомобиль, раскрашенный в цвета "Отель Интернэшнл", неожиданно появится в Себринге.

— А, да ладно, Флип! Не пытайся обмануть меня! "Отель Интернэшнл" в подобной рекламе не нуждается. Поэтому я настаиваю, чтобы вы эту рухлядь немедленно отсюда убрали и чтобы к утру ее и близко с гостиницей не было. Понятно? Это приказ!

Пепе Мендоза печально покачал головой.

— Si, все будет исполнено, как вы сказали, сеньор Флетчер. Вы же администратор и обязаны следить за порядком в гостинице, — понимающе произнес он.

— Вижу, что хоть вы об этом не забыли. — С этими словами мистер Флетчер вышел из домика, в раздражении хлопнув дверью.

Немного пройдя под свежим ветерком, дувшим с океана, мистер Флетчер остановился, прислушался к своему желудку и с радостью отметил, что боли в нем стали понемногу утихать. У него возникло подозрение, что если не все, то один из парней его непременно обманет: найдет предлог, чтобы нарушить его приказ, и ему снова придется читать им нотации.

Управляющий мог бы их сразу уволить и приказать в тот же час покинуть помещение, но, к своему сожалению, на столь простой, но решительный шаг мистер Флетчер, заведовавший фешенебельной гостиницей, не мог решиться по нескольким причинам. Во-первых, зимний сезон в Майами-Бич был в полном разгаре. Каждому отелю в это время требовались квалифицированные работники, и управляющий не был уверен, что мистер Андерсон из службы занятости сможет немедленно найти этим четырем парням адекватную замену, подберет таких же квалифицированных и симпатичных спасателей. Во-вторых, ему трудно было бы объяснить совету директоров правления "Отель Интернэшнл" причину, по которой он вдруг уволил сразу четырех видных и опытных работников.

"Да черт с ними, — подумал мистер Флетчер. — Как-никак за жалованье в сорок тысяч в год плюс то, что получаю по своим акциям, да еще хоть небольшой, но довольно прибыльный процент от доходов отеля с такими маленькими неприятностями, как эта, можно и смириться. Ведь мы же с Флорой никогда еще так хорошо не жили".

Готовясь встретить утро, управляющий вынул из петлицы пиджака увядшую гардению и вырвал лист из блокнота, в который он заносил все, что ему надлежало сделать за день. Тут он заметил, что вырвал не один лист, а два — нижний слипся с верхним. Разъединив их, он прочитал на втором листе единственную запись:

"Послать лимузин за мисс Карой О'Хара, прибывающей в 12.01 рейсом из Стамбула".

Да как же он смог позабыть о мисс О'Хара? Сенатор Глайден, председатель совета директоров ряда гостиниц, в том числе и "Отель Интернэшнл", сам позвонил из своего офиса в Вашингтоне и попросил его встретить мисс О'Хара.

Забрать ее из международного аэропорта должен был шофер лимузина, принадлежавшего отелю. Ей предполагалось устроить прием по самому высокому рангу, на который был только способен персонал гостиницы. В обмен на несколько часов секретарской работы в день — перевод писем и ответы на получаемую из-за рубежа корреспонденцию — мисс О'Хара предоставлялся один из лучших номеров, предпочтительно с видом на океан. Кроме того, для нее мистер Флетчер должен был оборудовать небольшую комнату, где бы она могла работать в качестве секретаря — переводчика.

Мистер Флетчер, разволновавшись, отыскал пузырек с гелусилом и сунул в рот две таблетки. В инструкциях сенатора Глайдена не все было понятно, но с начальниками никто не спорит. Возможно, эта мисс О'Хара являлась подругой сенатора или, по крайней мере, одного из членов совета директоров. Возможно, она обладала хорошими связями, и сенатор Глайден полагал, что с ее помощью в "Отель Интернэшнл" на отдых приедет еще большее количество иностранных магнатов. Предположения могли быть самыми разными, но не это сейчас волновало управляющего — его беспокоило больше всего то, что он забыл послать за мисс О'Хара встречающего.

Мистер Флетчер надавил на кнопку системы внутренней телефонной связи, стоявшей на столе, и спросил у дежурного из службы размещения, не зарегистрировалась ли у них прибывшая из Стамбула мисс О'Хара.

— Нет, мистер Флетчер, она еще не появилась, — ответил клерк, — но номер для нее забронирован.

— Да, знаю, — ответил управляющий, — эту бронь оформил сам. Он посмотрел на свои наручные золотые часы "Ролекс" стоимостью пятьсот долларов, которыми совет директоров наградил его за пятнадцать лет безупречной службы в сети курортных отелей "Интернэшнл". Они показывали два часа три минуты и тридцать секунд. Это означало, что если самолет из Стамбула прилетел строго по расписанию, то мисс О'Хара, наверное знавшая, что ее встретят, вот уже два часа, две минуты и тридцать секунд томилась в аэропорту.

Тяжко вздохнув, мистер Флетчер нажал кнопку и соединился с гаражом.

— Это Флетчер, — представился он ответившему дежурному. — Пожалуйста, пошлите один из лимузинов в международный аэропорт и передайте водителю, чтобы он забрал оттуда мисс Кару О'Хара. Нет, как она выглядит, я не знаю. Единственное, что мне известно, — что она должна прибыть рейсом из Стамбула сегодня в полночь.

Управляющий достал из кармашка пиджака аккуратно сложенный носовой платок и, промокнув им выступивший на скулах пот, продолжил:

— Перед тем как ехать в аэропорт, пусть водитель лимузина заедет в теплицу и попросит нарезать ему букет орхидей. Это будет наш подарок для мисс О'Хара. Если молодая дама прилетела вовремя, то она, возможно, от долгого ожидания в аэропорту будет не в духе.

Глава 3

Небольшое помещение таможенного контроля, в котором стоял длинный прилавок для досмотра вещей пассажиров, пропахло сигаретным дымом. Несмотря на кондиционеры, установленные в аэропорту, здесь оказалось невыносимо душно и жарко.

Кара, положив норковую шубку себе на колени, сидела на жесткой скамье, приставленной к стене. Пока таможенники копошились в ее вещах, она не знала, чем себя занять. В конце концов, надев очки, девушка принялась просматривать рекламный проспект по Южной Флориде, купленный ею в киоске.

В проспекте, помимо сведений, которые она могла бы почерпнуть и из школьного курса географии, сообщалось, что полуостров Флорида расположен в тысяче семистах милях к северу от экватора, протяженность его пятьсот миль, максимальная ширина — сто пятьдесят. На востоке он омывается водами Атлантического океана, к югу от него находится Флоридский пролив, к западу — Мексиканский залив. На севере штат Флорида граничит с Алабамой и Джорджией.

Длина побережья штата, включая и его островную территорию, насчитывает восемь тысяч четыреста двадцать шесть миль. Годовые осадки составляют пятьдесят три дюйма. Сахарный тростник и ранние овощные культуры выращиваются во Флориде в районе Эверглейдс, морскую губку вылавливают рядом с Тарпон-Спрингс. Заводы по производству сахара находятся в основном в Тампе. Сент-Огастин, расположенный на восточном побережье полуострова, основан в 1565 году и является самым старым городом Соединенных Штатов. Среди других основных достопримечательностей Флориды значились Сильвер-Спрингс, Кипрские сады, Метрополитен-Майами и конечно же самое большое в мире скопище фешенебельных отелей.

Если вдруг турист надумает написать письмо и послать его в Международный аэропорт Майами, то в проспекте давался его почтовый индекс 59 и код 331.

Наконец, устав читать, Кара сложила рекламный проспект и спрятала его в уже проверенную таможенниками сумочку, перекинула шубку через руку и, невзирая на служащего, пытавшегося ей воспрепятствовать, вышла из таможенного помещения; в надежде выпить чего-нибудь прохладительного она прошла в основное здание аэропорта.

К процедуре таможенного досмотра она относилась совершенно спокойно — она его проходила уже сотни раз, — но здесь, в международном аэропорту Майами, он ей показался необычно тщательным и долгим. Девушка никак не могла понять, чем же она привлекла к себе столь пристальное внимание местных таможенников. Она была американкой, имела непросроченный паспорт со штампом, проставленным в Стамбуле лишь днем раньше. Казалось бы, никаких придирок к ней быть не должно. Тем не менее по прибытии на родину на таможне ее предупредили, что ей необходимо побеседовать с представителями службы иммиграции.

Оказавшись в общем зале аэропорта, Кара заметила человека в белом мятом льняном костюме и дорогой на вид широкополой шляпе, который, как она заметила, не спускал с нее глаз с того самого момента, как она сошла с трапа самолета. Кожа на его лице блестела от пота, но взгляд был добрым. Облокотившись на прилавок стойки страхового агентства одной из авиакомпаний, мужчина украдкой поглядывал на Кару поверх развернутой газеты, которую он держал в руках.

"Наверное, все здесь принимают меня за шпионку, — подумала девушка. — Ситуация интригующая, но вряд ли такое начало моей работы в Майами можно считать удачным".

Кара купила себе большой стакан апельсинового сока и, с наслаждением посасывая его через соломинку, стала наблюдать за проходившими по залу пассажирами, большинство из которых были молодые люди. Даже в столь поздний час аэропорт кишел, словно муравейник. Такого девушка не видела ни в одном аэропорту Европы даже в час пик.

Допив сок, Кара, уже приготовившись, что кто-то ее вот-вот снова остановит, прошла к распахнутым настежь дверям здания аэропорта и выглянула наружу.

На улице было темно. Теплый ветерок, напоенный запахом цветущих апельсиновых деревьев, ласково дунул в лицо. Ночное небо над головой девушки было сплошь усыпано яркими звездами. Такой красивой луны, какая была здесь, она еще никогда не видела. "Если это типичная для марта погода, то мне в Майами обязательно понравится, — подумала девушка — Мне очень понравится и во Флориде, но это только в том случае, если меня туда пропустят".

А тревожное чувство, что ее могут не пустить на свою собственную родину, почему-то не покидало Кару.

Постояв немного в дверях, девушка вернулась в зал таможенного досмотра, где узнала, что весь ее багаж уже проверен.

— Бриллиантов, героина, слитков золота в моем багаже не обнаружено? — с иронией спросила она двух таможенников.

— Ни того, ни другого, ни третьего в ваших вещах не найдено, — ответил ей один из служащих, у которого было непроницаемое лицо. — Могу ли я задать вам один вопрос, мисс О'Хара? Как долго собираетесь вы пробыть в Соединенных Штатах?

— Пока не знаю, — неопределенно ответила Кара.

Если прохождение таможенного досмотра было процедурой неприятной, то беседа с представителями иммиграционной службы тем более. Из Стамбула до Майами самолет летел долго, рейс оказался не из самых удачных, Кара сильно устала, прибавилось раздражительности, а в "Отель Интернэшнл", где ей выделялся офис для работы, она хотела произвести самое приятное впечатление.

Представителем иммиграционной службы, который должен был задавать ей вопросы, оказался гладко выбритый, вежливый и одетый с иголочки мужчина, представившийся мистером Тор-ком. "Наверняка американизированный японец, а фамилия у него производная от какого-нибудь Токомады", — мелькнуло в голове девушки.

Она решила быть с человеком предельно вежливой. Что ни говори, а международная обстановка оставалась напряженной, и Соединенным Штатам приходилось принимать повышенные меры безопасности, чтобы не допустить въезда в страну подозрительных лиц. Естественно, соответствующие службы прежде всего должны были удостовериться, что паспорт у нее настоящий, а она та, за кого себя выдает. Девушка вполне могла оказаться и в самом деле агентом иностранной разведки, а ее профессия просто к этому располагала. Кара не раз замечала за своими работодателями, что подавляющее большинство из них, а точнее, девяносто девять процентов ее клиентов, едва в разговоре затрагивалось финансовое положение их фирм, экономических аспектов сделки или политики, в ее присутствии тотчас замолкали: опасались, что наемная секретарь-машинистка может оказаться иностранным агентом. Однако те, кто следил за сохранностью информации, не подлежащей разглашению, прекрасно знали: тот, кто прилюдно проявлял бдительность, мог легко проговориться после шести стаканов холодного мартини, а еще более вероятно — оказавшись с секретаршей в постели. Поэтому Кара понимала, почему так скрупулезно проверяют ее при въезде в страну.

— Итак, продолжим. — Мистер Торк взглянул на прибывшую. — Вы говорите, что родились в Риме, отец у вас американец, а мать итальянка?

— Да, так оно и есть. Но отец зарегистрировал меня в американском посольстве в тот же день, как я родилась.

Мистер Торк кивнул:

— Этот факт должен содержаться в вашем личном деле. Там же указано, что ваш отец, бывший старший сержант военно-морских сил США, когда вы родились, еще работал, и этот факт делает вас гражданкой Соединенных Штатов автоматически.

Кара мило улыбнулась:

— Спасибо, мистер Торк. Я очень рада, что являюсь гражданкой Соединенных Штатов Америки. Мое гражданство не позволяет мне чувствовать себя на родине чужой.

Чиновник службы иммиграции пропустил мимо ушей эту фразу, сказанную Карой с сарказмом, и тут же сменил тему разговора:

— Верю, что ваш приезд в Майами организовал отдел кадров "Отель Интернэшнл", что с вами связались в Стамбуле и пригласили посетить Майами-Бич. Но это так отличается от вашего собственного стиля устанавливать контакты!

— Да, но именно так оно и было. От мистера Андерсона я получила два письма и телеграмму с приглашением.

— А на каких условиях вы проживали в стамбульской гостинице "Хилтон"?

— Для меня на самых обычных. За то, что я переводила и отвечала на письма иностранцев, турки мне бесплатно предоставили в гостинице помещение под офис, где я работала как наемная секретарь-машинистка.

— Как я понимаю, ваша основная работа в Турции заключалась в составлении писем, организации деловых встреч для бизнесменов, которые ни языка, ни обычаев страны не знали?

— Да, верно.

— Сколькими языками вы владеете, мисс О'Хара?

— Семью и хорошо понимаю, когда говорят, еще на трех.

— Вашими познаниями в языках вы обязаны отцу, матери и нескольким мачехам, на которых женился ваш отец, работая в наших посольствах за рубежом? Ваш отец служил главным образом в почетном карауле и советником в протокольных отделах? Это так?

— Да, это так, — подтвердила девушка.

— А чем вы занимались до того, как приехать к нам, мисс О'Хара?

— Живя с родителями за границей, я ходила в местные школы. После того как в Лондоне в результате несчастного случая погиб мой отец, а в ту пору мне было всего семнадцать, моя очередная мачеха забрала все средства отца и уехала, как я думаю, на Французскую Ривьеру. Вскоре я вышла замуж за английского подданного, которого звали Сесл Эндрюс, но наш брак длился всего несколько месяцев.

— Вы с ним разошлись?

— Да, и шесть лет ждала решения, когда суд мне возвратит мою девичью фамилию.

— Чем вы занимались после того, как расстались с мужем?

— Я вернулась в Соединенные Штаты. В Лос-Анджелес. Зарабатывала на жизнь тем, что подавала в баре коктейли, и посещала курсы интенсивного обучения стенографии и машинописи при школе бизнеса Сойера.

— А затем?

— Затем вернулась в Лондон и стала работать, используя знания иностранных языков.

Мистер Торк сделал какие-то пометки в своем блокноте.

— А теперь скажите, где вы работали перед тем, как переехать в Стамбул? — спросил он.

— В Каире.

— А до Каира?

— В Риме, Вене, Бонне. Еще в Западном Берлине и Мадриде. Также в Милане и Париже. Кроме того, в Нью-Дели и Калькутте, — ответила Кара и сдунула со лба прядь волос, выбившуюся из-под заколки.

Этот допрос мог продолжаться целую вечность. Она порылась в бумагах, лежавших на столе, нашла свой паспорт и положила его перед надоевшим ей чиновником.

— Если не верите, а похоже, что так оно и есть, можете посмотреть на мои визы, — теряя терпение, предложила ему девушка.

Мистер Торк паспорт ее раскрывать не стал, а спокойным голосом продолжил:

— Другими словами, за последние пять-шесть лет вы много ездили по свету, переезжали из одной страны в другую.

— Да, последние пять лет, — уточнила Кара.

— И работали наемной стенографисткой.

— Да.

— Вам доводилось работать за "железным занавесом"?

— Нет. Ближе всего я находилась от него, когда работала в Западном Берлине.

Мистер Торк взял в руки паспорт девушки.

— По французской визе можно судить, что вы прожили в Париже почти два года.

— Да, так оно и было.

— А почему так долго?

Кара уже готова была вскочить со стула, вытянуться перед въедливым чиновником службы иммиграции во весь рост и запеть: "Я люблю Париж", но вовремя удержалась.

— Случилось так, что я полюбила Париж, — спокойно ответила она.

— Понятно, — сказал мистер Торк, изучающе посмотрел на сидевшую перед ним Кару, затем порылся в ящике стола, извлек из него большой коричневого цвета конверт с надписью "Полиция г. Парижа — криминальный отдел" и вынул из него штук шесть фотографий размером восемь на десять. — А теперь, мисс О'Хара, ответьте мне на последний вопрос. Во время долгого пребывания с отцом в Париже встречались ли вы с этой женщиной?

Кара надела очки и взглянула на верхнюю фотографию. На ней была изображена голая женщина, и Каре поначалу показалось, что это фото из ряда порнографических, — уж слишком наглядно на нем были представлены те участки тела женщины, которые в Штатах запрещалось фотографировать. Женщина, слегка запрокинув голову, лежала на спине, выставив напоказ свои груди и промежность. Только увидев на ее бедрах огромные синяки и искаженное в гримасе лицо, Кара поняла, что женщина мертва.

Та же женщина была изображена и на остальных фотографиях, только в разных ракурсах. Судя по всему, фотограф полицейского участка запечатлел обнаженную сразу же, как только прибыл на место происшествия. Кара просмотрела все снимки, но опознать несчастную так и не смогла. Женщина выглядела лет на сорок пять — пятьдесят. У нее были слегка вьющиеся густые черные волосы и стройная фигура. При жизни она, должно быть, была очень эффектной.

— Вы знаете ее? — спросил мистер Торк. Кара отрицательно покачала головой.

— Нет, этой женщины я никогда не видела, — ответила она. — По крайней мере, мне так кажется.

— А не освежу ли я вашу память, если скажу, что в свое время она была одной из самых известных и высокооплачиваемых chanteuses в Париже?

Девушка снова покачала головой. Добрая половина француженок, с которыми она встречалась на вечеринках в домах, построенных на левом берегу Сены, или в шикарных апартаментах, располагавшихся в зданиях вдоль всей авеню Фош, хвастались тем, что в молодости являлись самими популярными и высокооплачиваемыми chanteuses, то есть кокотками, в Париже, что позволяло их теперешним мужьям или любовникам буквально светиться от гордости. Что ни говори, а французы ко всему, что касалось области секса, относились с большим почтением.

— Имя Анжелика Бревар вам о чем-нибудь говорит? — продолжил между тем мистер Торк.

— Нет.

— Вы уверены, что никогда ее прежде не видели?

— Нет, не совсем, — чистосердечно призналась Кара и вернула стопку фотографий чиновнику. — За два года, проведенные мною в Париже, я встречалась со многими женщинами, но сомневаюсь, что опознала бы их на фотографиях, подобных этим. Эта женщина выглядит так, будто ее только что вытащили из Сены.

— Да, так оно и было. Французские полицейские выловили ее из реки три недели назад, — криво улыбнувшись, ответил мистер Торк и, протянув Каре ее документы, поднялся из-за стола. Таким образом он дал ей понять, что допрос наконец-то окончен. — Благодарю вас за то, что были так терпеливы со мной, мисс О'Хара. Уверен, что пребывание на родине доставит вам удовольствие, — добавил чиновник.

Голос его был таким же неприятным, как и его улыбка.

— Merci, je vous remerce — спасибо, я вам благодарна, — ответила Кара по-французски, — а то мне начинало казаться, что я ее уже никогда не увижу.

Взяв атташе-кейс в одну руку и перекинув шубку через другую, девушка вышла из офиса иммиграционной службы. В поисках носильщика, который бы отнес ее багаж к стоянке такси перед зданием аэропорта, она прошла мимо мужчины в белом помятом костюме, который негромко по-французски произнес:

— Не вздрагивайте и не оборачивайтесь на меня, мадемуазель. Сделайте вид, что ищете носильщика. — Следующая фраза им была сказана уже на английском: — Если будете со мной откровенны, то это пойдет вам только на пользу. Понятно?

— Qui [Да (фр.)], — остановившись и не повернув головы, ответила Кара.

— Многого от вас добился Торк своими расспросами?

— Ничего.

— Воп, — с облегчением вздохнув, произнес мужчина. — Прекрасно! Я и предполагал, что вы окажетесь умницей. Занимайтесь своими делами, а позже мы с вами свяжемся. — Он неожиданно перешел с французского на английский, а затем на урду: — Когда вы откроете газету, то поймете, что наши намерения вполне серьезны, — она лежит на прилавке!

Странный мужчина проследовал мимо нее и вышел из здания аэропорта. Проводив его взглядом, Кара застыла в нерешительности. Затем подошла к стойке страховой компании, возле которой еще недавно стоял человек в белом костюме, и взяла с нее сложенную газету. Раскрыв ее, девушка обнаружила в ней конверт с толстой пачкой банкнотов достоинством в пятьдесят и сто долларов.

Увидев приближавшегося к ней седовласого мужчину в шоферской ливрее, Кара машинально сложила газету.

— Простите, мисс, — обратился к ней подошедший шофер. — Вы прибыли первым рейсом из Стамбула? Случайно, вы не мисс Кара О'Хара?

— Да, — ответила девушка, — это я.

— А я — Чарльз из "Отель Интернэшнл", — улыбаясь, представился он. — Мистер Флетчер шлет вам свои извинения за задержку с машиной. А это вам. — Водитель гостиницы протянул ей шикарный букет орхидей. — Добро пожаловать в Майами-Бич и в "Отель Интернэшнл", мисс О'Хара! — сказал он и надел на голову свою форменную фуражку. — У выхода из аэропорта вас ждет лимузин. Где ваш багаж?

Глава 4

Билл Мейерс, все это время наблюдавший за девушкой, дождался, когда она с шофером из "Отель Интернэшнл" отъехала от здания аэропорта, вошел в помещение, на время предоставленное Джеку Торку. Тот в этот момент с облегчением расстегивал пуговицы тесно сидевшего на нем форменного пиджака инспектора иммиграционной службы.

— Видели, что произошло в зале? — спросил Мейерс.

— Я все видел, — ответил Торк.

— И что вы по этому поводу думаете?

— Разрази меня гром, если я что-то понимаю! — ответил Торк. — Если мисс О'Хара знает этого малого, то здесь со мной она вела себя слишком уж хладнокровно. Увидев, как Порфиро Родригес входил с ней в контакт, я подумал, что все это дело и выеденного яйца не стоит.

— Порфиро работает на Хассана Хафиза?

— Скорее всего, да. Услуги его недешевы, а Хафиз на ветер денег не бросает.

— Послали за ней следить?

— А зачем? Нам же известно, куда она поехала.

— А что в отношении пилота? Мистер Торк только развел руками.

— О Мэллоу в управлении нами получены самые лестные отзывы, — сказал он, — хотя вероятно, что и он не прочь немного подзаработать. Пилот в "Консолидейтед ойл" может исполнять и другие функции. Однако все может быть и гораздо проще — предположим, что он любитель рыжеволосых девиц, у которых большая грудь и длинные ноги. Пока никаких достоверных фактов считать, что парень ведет двойную жизнь, у нас нет. Наш человек в Стамбуле передал, что после того, как мисс О'Хара напечатала для него несколько писем, он пригласил ее в бар гостиницы. Немного выпив, они сели в такси, переехали через Глата-мост, после чего в течение двух дней никто из наших их не видел.

— Интересно, а почему нам подобных заданий прежде не поручали? — Мистер Торк кисло улыбнулся.

— Нет, у меня нечто подобное уже было. И не раз, — ответил Мейерс. — Однако с такой восхитительной красоткой, какой показалась мне мисс О'Хара, я столкнулся впервые. Последний случай, аналогичный этому, произошел со мной в Карачи. Тогда я имел дело с одной бабенкой средних лет, которая, как мы полагали, могла вывести нас на след Аюб-хана. Согласно полученной информации, этот Аюб-хан собирался провернуть операцию с участием одного из агентов Мао Цзэдуна. Девственности эта женщина лишилась в возрасте восьми лет. По крайней мере, она так сама мне говорила. Так вот, когда ей было восемь, отец выдал ее замуж за десятилетнего мальчика, сына котельщика-мусульманина, которому в ту пору уже перевалило за шестьдесят. В ночь свадьбы старик отвел малолетнюю невесту сына в спальню, раздел ее и попросил разрешить ему потрогать "маленькую птичку, свившую у нее между ног гнездышко". Затем свекор совершил с ней половой акт, в результате которого бедняжка чуть было не умерла.

— Короче, воспользовался правом первой брачной ночи. Так?

Торк кивнул:

— Такое и до сих пор часто происходит на Среднем и Ближнем Востоке. Знаете, никак не пойму, почему нам приходится возиться с такой публикой. Безусловно, мы должны делать то, что приказывает нам начальство, но порой мне наша внешняя политика напоминает анекдот про домохозяйку, которая направила письменные показания в бюро, выдающее патенты на лекарства. В них она свидетельствовала, что до пользования бальзамом, приготовленным на основе яда гремучей змеи, была такой нервной и раздражительной, что никак не могла переспать с собственным мужем. Однако, употребив две баночки этого бальзама, женщина почувствовала себя настолько хорошо, что стала спать с каждым встреченным мужчиной.

Мейерс рассмеялся.

— А что с Саркати? — спросил он. Торк пожал плечами.

— Не знаю, зачем мы и его пасем. Скорее всего, у нас перед ним какие-то обязательства, раз считаем его наилучшим вариантом. Возьмите, к примеру, Тито. Он хоть и стервец, но стервец наш. Давайте посмотрим правде в глаза. Мы оказались на самом острие борьбы с мировой революцией и призваны делать все, чтобы она не разгорелась.

Мейерс подошел вплотную к столу, за которым сидел Торк.

— И в этой борьбе вы участвуете с самого начала, Джек? Не так ли? — спросил он.

— Да. По крайней мере, с того момента, как Хассан, единоутробный брат Саркати, впервые попытался совершить переворот, — ответил сотрудник Центрального разведывательного управления США. — А произошло это в мае 1960 года, сразу же после того, как сбили наш "У-2", а парни за "железным занавесом" совсем обнаглели. Так или иначе, но спустя несколько дней нам позвонил Саркати. Срывающимся от волнения голосом он сообщил, что в его стране вот-вот произойдет переворот, и просил помощи. Тогда наше Управление послало к нему меня и Джерри Делани. Однако, когда мы прибыли к Саркати, наша помощь ему уже не требовалась — его гвардия, применив пулеметы, расправилась с демонстрантами. Вся брусчатая площадь перед его дворцом была завалена окровавленными трупами. В подавляющем большинстве погибшими оказались те, чьим единственным преступлением стало то, что они голодали и хотели лучшей доли для своих детей. Доведенные нищетой до отчаяния, они решились на протест и безоружными вышли на улицы. Тем не менее Саркати был насмерть перепуган и отдал приказ стрелять в толпу.

— И это случилось, когда он начал поиски Анжелики?

— Да, примерно в то время, и только одному Богу известно, во сколько обошлись ему эти поиски. А денег у него куры не клюют. Видели бы вы, в каком дворце он живет, когда не мотается по свету! Знаете, вид его жилища напомнил мне сказки из "Тысячи и одной ночи". Один из его огромных дворцов розового цвета, с дверями и окнами из резной слоновой кости, охраняют вооруженные до зубов солдаты с тюрбанами на голове. В нем живут танцовщицы, наложницы и отвергнутые жены, не сумевшие родить ему сына-наследника. Всем им во дворце отведена специальная, женская половина. — Торк пригладил ладонью волосы. — Господи, а какой тогда хлестал ливень! В жизни такого дождя не видел! В тех местах дожди редки, а тут лил как из ведра. Мне сказали, что тогда выпало осадков около пятисот дюймов. — сказал он и закурил сигарету. — Я, конечно, мог понять, что движет Хассаном. Он жаждет прийти к власти, но мне не совсем понятна одна вещь.

— Какая же?

— Маленький черноволосый юнец, который в ночь нашего с Делани отлета прорвался сквозь ливень и посадил самолет. Нет, ту ночь мне не забыть никогда! Мы с Джерри, вдосталь насмотревшись на работу гвардии Саркати, только что отразившей последний натиск толпы на дворец, и убедившись, что принцу Али Саркати Мухамеду Масруху уже ничто не угрожает, оставили его праздновать победу. К этому времени вся телефонная и телеграфная связь в стране была прервана, и мы с Джерри, ожидая, когда прекратится дождь, сидели в миниатюрном домике, стоявшем рядом с личной взлетной полосой принца Саркати, и обдумывали наш отчет о командировке. Неожиданно мы услышали в небе рокот самолета.

Торк, явственно представив тот момент, с удрученным видом покачал головой.

— Парень за штурвалом самолета, кружившим над аэродромом, намеревался сесть. А как он мог это сделать, если ни один прибор диспетчерской службы на земле не работал, а дождь лил такой, что и в полуметре ничего не было видно. У того смельчака, подумал я, в штанах, видно, вместо задницы автопилот, потому как самолет свой он все же посадил. Каково же было наше удивление, когда через несколько минут после посадки к нам в домик вбежала девчушка лет семнадцати, одетая по-европейски. На ней была дорожная курточка, через намокшую ткань которой проступали маленькие тугие груди, и узкие, в обтяжку, брючки. С порога она обратилась к парню, ведавшему взлетной полосой принца, и потребовала немедленно доставить ее во дворец к Саркати, возле которого еще совсем недавно гремели выстрелы. Мы с Джерри попытались уговорить ее не ехать туда, где только что закончился бой, но она, черт возьми, даже и слушать нас не захотела. Ей срочно требовалось попасть во дворец. Поэтому служащему аэродрома ничего не оставалось, как низко раскланяться перед прилетевшей неведомо откуда девушкой, под проливным дождем подогнать к дверям джип и усадить ее в машину.

— И кем же она оказалась? Торк задумался.

— Именно это и хотели разузнать в нашем Управлении, — сказал он. — Она очень похожа на ту женщину, которую Саркати привез с собой. Сейчас они живут в "Отель Интернэшнл", но кем она ему приходится на самом деле, выяснить мы так и не смогли. Вы сами, очевидно, знаете, как у них на Востоке поставлена система регистрации новорожденных. Кроме того, там каждый мало-мальски состоятельный мужчина имеет по несколько жен и еще большее число наложниц. Поэтому, кем доводится Саркати эта девушка или женщина, установить трудно. Все, что мы знаем о ней, так это ее имя — Гамила, и то, что они с Саркати никогда не расстаются.

Мейерс пожал плечами.

— Да, вот это преданность! — восторженно произнес Джерри. — Наверное, будь Саркати последним подонком, она все равно любила бы его.

— Да, возможно, — согласился с ним Торк. — Но я частенько задаюсь вопросом, что она подумала в ту ночь, увидев принца в белых спортивных штанах, залитых кровью расстрелянных им людей, насмерть перепуганного и одурманенного спиртным и опиумом, который он добавлял в свой бурбон перед нашим уходом. С другой стороны, если бы Саркати не расправился с восставшим народом, он бы лишился власти, титула религиозного лидера и огромных средств. Я уж не говорю о той помощи, которую мы ему оказывали. А она составляла в год многие миллионы долларов…


Гамила

Холодный дождь хлестал по разгоряченному лицу Гамилы, пока, лавируя между лежавшими на площади окровавленными трупами, она пробиралась к воротам дворца. Девушка очень жалела, что не оказалась здесь несколькими часами раньше. Аллах знал, что, получи известие о происходящих в стране событиях заблаговременно, она тотчас бы вернулась на родину и в трудную для принца минуту была бы рядом с ним. "Грязные зажравшиеся свиньи, — думала Гамила, — как они посмели выйти на улицы с этими мерзкими плакатами?! Да как они, чьи совсем недалекие предки лазили по деревьям и цеплялись своими хвостами за ветки, осмелились приблизиться к трону, дарованному Саркати самим Аллахом!"

Гамила уже ступила на белые мраморные ступени дворца, когда один из раненых демонстрантов слабеющей рукой схватил ее за лодыжку и тихо прошептал:

— Ваша светлость, пожалуйста, помолитесь за нас, за ваш народ. Единственное, что мы просим…

Гамила пяткой свободной ноги ударила умирающего в лицо и зашагала дальше. Стоявший у ворот офицер с тюрбаном на голове сразу же узнал девушку и, не задав ни единого вопроса, пропустил ее во дворец.

Огромный, с высокими потолками зал встретил Гамилу гробовой тишиной, которая нарушалась лишь цоканьем ее невысоких каблучков о кафельный пол да приглушенными воплями, раздававшимися на женской половине дворца. Абу аль-Хассан, завидев Гамилу, поспешил ей навстречу.

— Салам алейкум, — подойдя к девушке, произнес он с низким поклоном. — Нет пророков в своем отечестве, но Аллах спас нам его.

— Он ранен? — волнуясь, спросила Гамила.

— Нет, — ответил пожилой мужчина. — Сторонники нашего принца надежно защитили его от восставшей толпы. Вы видели трупы перед дворцом?

— Да, видела.

Слуга пожал плечами:

— Но в следующий раз нам может и не повезти, а Хассан Хафиз наверняка попытается еще раз поднять народ. Здесь нам может помочь только одно.

— Я знаю, — ответила Гамила. — А где сейчас принц?

— В своих покоях.

— Пьет?

Старый слуга потупил взор.

— Один Аллах ему судья, — тихо произнес он. — Но как только начались волнения, с бутылкой и бокалом принц почти не расстается. Ваше высочество, хотите, чтобы я сообщил ему о вашем приезде?

— Нет, не надо, — сказала Гамила. — Сначала я хотела бы снять с себя намокшую одежду. И никого из моих служанок ко мне не посылайте, пока я сама не позову.

Абу аль-Хассан опять отвесил низкий поклон и перед тем, как удалиться, произнес:

— Нет Бога на земле могущественней, чем Аллах и Его Пророк Магомет.

Гамила поднялась по широкой внутренней лестнице, прошла на свою половину, где стянула с себя промокшую до нитки одежду, испачканные в грязи туфли и нижнее белье, которое носят европейские женщины. Ночной ветерок, гулявший в комнате, словно в знак благодарности за ее возвращение, приятно обдал прохладой обнаженное тело девушки. Только теперь, блаженно закрыв глаза, Гамила окончательно поняла, что она на Востоке, совсем рядом с тем, кого так неистово жаждала увидеть.

Просушив мокрые от дождя волосы, девушка принялась растирать свое молодое, упругое тело. Поглядывая в высокие зеркала, сплошь закрывавшие стены ее комнаты, она невольно залюбовалась своим отражением.

Аллах оказался к ней более чем милостив, наградив ее прекрасным телом. Гамила втайне надеялась, что оно таким и останется еще долгие-долгие годы.

Все еще обнаженная, Гамила присела за инкрустированным драгоценными камнями туалетным столиком, причесала волосы и холодными сливками сняла с лица европейскую косметику. Затем с помощью черной краски, которой пользуются женщины Востока, нанесла на веки тени, а губы и щеки подрумянила специальной помадой. Покончив с косметикой, она достала булавку с бриллиантом и вставила ее в левую ноздрю. Приладив на голове любимое украшение, спускавшееся на лоб, она вдела в уши подходящие по цвету серьги.

Теперь девушка совершенно преобразилась и выглядела, как и подобает восточной женщине. А по-другому и быть не должно. В последний раз глянув на себя в зеркало, Гамила осталась довольна своей внешностью — от ее облика в Париже и Берне не осталось и следа. Затем она взяла со столика флакон с духами и, смочив пальцы, провела ими под грудью, тронула соски, за ушами. "Что ни говори, а охотник должен знать слабости зверя, на которого охотится", — подумала девушка.

Как ни странно, но Гамила, не имевшая никакого опыта общения с мужчинами, отлично знала, как привлечь их к себе и сделать им приятное. Все же Аллах по отношению к ней проявил одновременно и жестокость и сострадание. Он навечно предрешил ее судьбу — принадлежать только одному человеку. И этим человеком оказался принц Саркати. "Эль-мектаб мектаб", как говорят на Востоке, что означает: "Что написано на роду, то написано".

Гамила росла на женской половине дома, где главной, если не единственной, темой всех разговоров были мужчины и то, как добиться их расположения. Девушка надеялась, что все, о чем говорили женщины, она хорошо усвоила. Слушая многочисленных жен и наложниц отца, перечитывая по несколько раз "Сказки тысячи и одной ночи", а также изрядно потрепанный экземпляр "Свода секретных законов любви", Гамила настолько основательно ознакомилась с техникой секса, что не было такого способа удовлетворения плотских желаний мужчины, о котором бы она не ведала.

Вдыхая терпкий аромат, исходящий от собственного тела, девушка открыла шкаф с резными дверцами из слоновой кости, достала оттуда самые любимые одежды и надела их на себя. Теперь она была в белых газовых шароварах, перехваченных на талии тонким шелковым поясом, и маленьком красном жилете, едва прикрывавшем грудь.

Сунув ноги в расшитые золотом изящные сандалии, Гамила опять взглянула на себя в зеркало. Да, она сделала все, чтобы выглядеть неотразимой, и теперь надеялась, что задуманное ею непременно свершится.

Греховными свои планы девушка отнюдь не считала — что ни говори, но цель оправдывает средства. Кроме того, из литературных произведений Гамила знала, что в подобных делах она далеко не первая, — даже в женевской Библии, в главе девятнадцатой и стихах с тридцать первого по тридцать восьмой, описано два точно таких же случая.

Неожиданно Гамила вспомнила, что не подушила колени, и тут же исправила допущенную оплошность. Ведь она была принцессой и желала оставаться ею до конца. Ей казалось, что она знает, как добиться желаемого, — ведь половина всех беспорядков на ее родине происходила из-за того, что у правителя не было прямых наследников престола, и, пока не появится ребенок мужского пола, волнения в стране не прекратятся.

Прошло уже немало лет, но ни одна из многочисленных жен принца, наложниц, в том числе и европейских женщин, проведших ночь с его высочеством, так и не смогла родить ему сына.

Сам государь, свято веривший в справедливость деяний Аллаха, не мог смириться только с одним: никак не мог понять, за какие такие прегрешения Всевышний не посылает ему наследника.

Гамила была уверена, что Саркати, которого она боготворила и который неоднократно отказывался лечь с ней в постель, на этот раз не устоит перед ее чарами. Она твердо верила, что от этой близости появится на свет долгожданный мальчик.

В последний раз проверив, так ли нанесена на лицо косметика, расправлены ли на одежде складки, она вышла в длинную залу, где увидела толпу молодых привлекательных девушек и женщин.

Хира Сингх, начальник охраны дворца, состоявшей из одних сикхов, завидев Гамилу, приветливо улыбнулся, а молодой капитан, появившийся в отряде уже после ее отъезда в Европу, при виде девушки в полном смысле этого слова остолбенел, завороженно уставившись на ее едва прикрытую полупрозрачной тканью промежность. Только спустя некоторое время, поняв, кто эта женщина, капитан низко поклонился и распахнул перед ней дверь.

"Вот ублюдок! — мысленно выругалась Гамила по-французски. — Да за такую выходку его завтра же утром следует расстрелять!"

Войдя в дверь, Гамила остановилась и подождала, пока успокоится бешено колотившееся в груди сердце.

Несмотря на прохладный проливной дождь, продолжавший хлестать на улице, в огромных покоях было жарко. Из-за ставень на окнах, которые не снимались по причине возможной стрельбы — на крыше дворца и вокруг него все еще находились снайперы, — здесь царил полумрак. Два масляных светильника на каждой из половинок огромной двери освещали неверным светом внутренние покои принца.

Гамила обвела взглядом лицо и сухощавое тело лежавшего на кушетке мужчины. Глаза его были закрыты. Из-за сильной жары он спал обнаженным по пояс, и, кроме белых обмоток, которые он предпочитал европейским шортам, да ослепительного блеска начищенных сапог, на нем ничего не было. Его некогда безукоризненно белые брюки, предназначенные для верховой езды, а теперь в темно-красных пятнах крови, валялись там, куда он их бросил перед тем, как войти в ванную. На полу всего в нескольких дюймах от свисавшей с кушетки руки мужчины лежала крупнокалиберная винтовка, с которой тот обычно охотился на тигров.

На его лице, осунувшемся от волнений и тревог, лежала печать усталости. Абу аль-Хассан, который прислуживал принцу вот уже более тридцати лет, сказал ей правду — Саркати в последнее время много пил. Гамила это поняла, как только увидела на табурете рядом с кушеткой почти пустую бутылку из-под виски и перевернутый стакан, но отнеслась к его пристрастию к спиртному с пониманием — ее любимый слишком много пережил за эти дни и имел право расслабиться.


Принц Али Саркати

Али Саркати лежал неподвижно и каждой своей клеточкой чувствовал, что вновь обретает силы. После горячего душа и повышенной дозы опиума, добавленного в последний стакан виски, усталость и напряжение, сковывавшие его тело, постепенно проходили. Теперь, лежа на кушетке, он пытался выкинуть из головы все, что произошло с ним за последние несколько дней.

Многочисленные жертвы среди взбунтовавшейся толпы не страшили принца — во время войны он прослыл умелым стрелком, и на его счету было немало уничтоженных врагов. Подтверждением тому служили его боевые награды. Но одно дело — стрелять в солдата противника, который полон решимости разрядить в тебя целый магазин патронов, а ты делаешь все, чтобы его опередить. Совсем другое — стоя на ступеньках собственного дворца, палить в соотечественников, пусть и одурманенных чуждой тебе теорией социализма.

Утром, решил Саркати, надо отдать приказ установить вдвое, нет, втрое больше тяжелых пулеметов, привлечь к наведению порядка солдат регулярной армии, а если потребуется, набрать еще и наемников — в мире пока еще много молодых, охваченных романтикой войны людей, которые совсем не прочь убивать за хорошие деньги.

Нет, он во что бы то ни стало должен проучить этих сукиных детей, осмелившихся на открытое неповиновение своему правителю. Они сполна должны получить от него то, что заслужили. Эта взбунтовавшаяся чернь, да будет проклята она Аллахом, подобна женщине, которая, когда ее муж молод, полон сил и здоровья, способен удовлетворить ее, едва она этого захочет, готова спать с ним, не выпуская из рук его драгоценный прибор, доставляющий ей наслаждение, показывая этим, как бесконечно дорог ей супруг. Однако стоит ему немного постареть или устать и уже не так часто исполнять свои супружеские обязанности, как раньше, отношение ее к мужу в корне меняется.

И теперь толпы недовольных людей повели себя точно так же. Они с горящими от злобы глазами вышли на улицы, выкрикивая оскорбительные для правителя лозунги. Зачинщики беспорядков пытаются доказать другим, что, покончив с многовековыми обычаями в стране, отказавшись от всеобщего обожания и поклонения государственному и религиозному лидеру, они, насадив в стране чуждую всем философию, базирующуюся на основах диалектического материализма, которые отрицали существование самого Всевышнего, устроят для своего народа гораздо лучшую жизнь. Однако известно, что в тех странах, где подобные смутьяны уже сменили существовавший до этого строй, люди жить лучше не стали.

Конечно, во время своего правления он допускал ошибки. А кто их не допускает? Да, им в стране установлена диктатура, но она не деспотична. Он, Али Саркати, ввел в стране ряд прогрессивных реформ и сам их финансировал.

Услышав, как в его комнате сначала открылась, а потом закрылась дверь, Саркати внутренне напрягся и, не услышав голоса вошедшего, с проворностью тигра схватил с пола винтовку; встав на ноги, нацелил ее на слабо освещенный силуэт застывшей на фоне закрытых дверей фигуры.

Распознав в ней женщину, он облегченно вздохнул и сразу успокоился. Приглядевшись, Саркати понял, что это черноволосая девушка, возраст которой не достиг еще и двадцати лет, с бриллиантовой серьгой в левой ноздре, в короткой красной жилетке, чуть выше которой розовели тугие соски, прикрытые прозрачной тканью. Свет от горевших за ее спиной светильников, проникавший сквозь столь же невесомую ткань ее белых шаровар, позволял видеть все, что под ними скрывалось.

Саркати в удивлении присел на кушетку и положил винтовку на пол. Ему казалось, что он видит сон. Что он с Хирой Сингхом и другими гвардейцами только что отразил атаку на дворец сторонников Хассана Хафиза, пытавшегося силой захватить власть в стране.

"Нет, наверное, я все же мертв, так как по-другому и быть не должно, — подумал Саркати. — Да, конечно же я нахожусь в раю, а эта девушка — прекрасная гурия, которую Магомет обещал каждому правоверному, до конца своих дней сохранившему веру в Аллаха".

Шаровары такого фасона, какие были на гурии, носили почти тридцать лет назад, в пору его юности, когда он вместе с такими же молодыми и сгорающими от страстного вожделения принцами мог за одну только ночь лишить девственности несчетное число непорочных девиц.

Под воздействием алкогольно-наркотического дурмана мозг Саркати продолжал лихорадочно работать. Теперь он был твердо уверен, кто стоял перед ним. Конечно же это была Роксанна, танцовщица-черкешенка, купленная им за пятьсот фунтов, на которой он впоследствии женился, единственная из его многочисленных жен, не считая Анжелики, любовью которой он никогда не мог насытиться. Однако это совсем не означало, что Саркати отказывался от услуг остальных своих жен и наложниц, — в противном случае недовольство на женской половине его дворца вылилось бы в открытый бунт. Можно легко представить, что стало бы с тридцатью — сорока женщинами, лишенными мужских ласк! Любой мужчина должен исполнять то, на что подвигнул его Аллах.

Неожиданно Саркати почувствовал к себе жалость, чувство, которое не понял бы ни один европеец или американец, включая таких знатоков Востока, какими оказались Торк и Делани. Эти сотрудники ЦРУ, похоже, так и не смогли осознать, что не Саркати устанавливал мусульманские обычаи — он и сам являлся их рабом, — что добрая половина жен и наложниц досталась ему от отца, тогда как ему самому вполне хватило бы и четырех или, максимум, шести.

Себя Саркати считал прогрессивным монархом. Он предпринимал активные действия по сохранению мира в его бурлящем событиями регионе, устанавливал и крепил дружеские отношения с соседними странами.

Принц перевернул на табурете стакан, стоявший вверх дном, плеснул в него остатки виски и выпил. Теперь его смущало одно обстоятельство: если они оба с Роксанной в раю, то почему Магомет, обещавший каждому умершему по несколько гурий, даровал ему только одну Роксанну? Кроме того, как Пророк допустил, что он, Саркати, пьет виски? Неужели теперь в раю и это разрешено?

Тут Саркати вспомнил, что уже давно не обращался к мулле и не держал в руках Корана.

Когда вошедшая в его комнату девушка подошла ближе к кушетке и улыбнулась ему, Саркати, наконец, понял, что перед ним Гамила. Как это он раньше ее не узнал? Если это не Роксанна, то это значило, что он жив. Да-да, это была Гамила, которая из малышки превратилась теперь в очаровательную молодую женщину. Но как она оказалась в его покоях? Нет, такое невозможно — Гамила сейчас в Швейцарии и учится в школе.

Саркати вспомнил, что сам подписал банковский чек и передал его Абу аль-Хассану. Он даже вспомнил, сколько стоило в год ее обучение в школе, и сумму, которую он добавил, чтобы Гамила купила себе новый спортивный автомобиль, тот самый, на который она намекала в своем последнем письме.

— Гамила? — неуверенно произнес Саркати.

— Да, это я, мой повелитель, — шагнув к нему, ответила девушка.

Он заставил себя сдвинуть брови.

— Хорошо. Пусть так. А что ты здесь делаешь? Почему вернулась домой? — сурово спросил правитель страны.

— Чтобы быть с вами, мой повелитель, — ответила Гамила. Саркати, задумавшись над ее словами, поставил на табурет пустой стакан.

— Что ж, похвально. Хорошо, что ты не приехала часом раньше, когда разъяренная толпа еще пыталась спалить дворец, а меня убить, — сказал он по-английски. — Беспорядки в городе продолжаются вот уже три дня.

Гамила присела на кушетку. Ее глаза горели от негодования.

— Они вас ранили? Абу аль-Хассан мне не солгал? На этих белых брюках не ваша кровь? — с тревогой в голосе спросила она.

— Нет, — успокоил ее Саркати.

— Я очень рада. — Вздох облегчения вырвался из ее груди. Теперь, оказавшись дома и увидев, что сидит рядом с ним, прикрывшим свои мужские достоинства одними белыми обмотками, Гамила почувствовала легкое замешательство. Ей вдруг показалась, что она решается на что-то очень и очень непотребное. Но, поборов себя, в надежде, что Саркати на нее смотрит, подняла руку и медленно провела ладонью по своим еще непросохшим волосам. Сделала она это намеренно, чтобы открыть его взору свои поднявшиеся над жилеткой груди. Пусть тот, кого она так страстно желала, видит ее прелести. Девушка знала, как важно в нужный момент показать мужчине свою грудь. Во всяком случае, так считали все, кто обитал на женской половине дворца.

— Как только радио сообщило о начавшихся в стране беспорядках, я сразу собралась в дорогу, — продолжала Гамила. — Прилетела бы и раньше, если бы не потратила время на поиски пилота, который согласился преодолеть со мной оставшиеся двести миль.

— Так ты прорвалась сквозь жуткий муссон только для того, чтобы оказаться рядом со мной? — удивленно спросил Саркати.

— Да.

— Тогда я просто поражен! — сухо ответил он. — А теперь ответь мне: зачем тебе это и почему на тебе такое одеяние?

— Надеялась сделать вам приятное.

Сидя очень близко к Гамиле, Саркати сквозь запах духов, которыми она обильно пропитала свое тело, не мог не почувствовать естественного аромата, исходившего от ее кожи. Чтобы не встречаться с ней взглядом, он опустил глаза и уставился себе под ноги.

— И ошиблась, — ответил он. — Прежде всего ты должна помнить, что станешь исламской принцессой, а в этой одежде и косметике, уж не говоря о твоих духах, по европейским понятиям ты выглядишь как базарная проститутка, предлагающая свои услуги за пару рупий.

Гамила опять ладонью провела по своим волосам.

— Благодарю вас, мой властелин. Я рада, что вы дали мне такую высокую оценку. И очень обрадовалась, услышав от вас, что цена мне всего-то сорок два цента.

Саркати понял, что девушка обиделась, однако темы разговора не сменил.

— Послушай, Гамила, перестань называть меня "мой властелин". Иди немедленно к себе в комнату и смой с лица всю краску. Сними с себя эти дурацкие шаровары с жилеткой и оденься во что-то приличное.

Гамила, вместо того чтобы броситься исполнять то, что велел ей Саркати, взяла с кушетки его руку и приложила ее к своей обнаженной груди. Затем, как учила ее Мерит, наложница из Тебеса, девушка, сильно прижав влажную ладонь Саркати к себе и проведя ею по обнаженной груди и животу, завела ее под пояс, на котором едва держались ее полупрозрачные шаровары.

— Я думала, вам понравится, — тихо произнесла она.

— Это безумие! — возмутился Саркати. — Гамила, ты сама не знаешь, что творишь!

— Знаю, — стараясь сдержать охватившее ее волнение, спокойно ответила девушка. — Я точно знаю, чего хочу. — Она всем телом подалась к Саркати и едва прикоснулась губами к его губам. — Будем откровенны, мой повелитель, — продолжила Гамила. — Такое происходит у вас со мной не в первый и не в последний раз. Mashal'lah! Пусть будет, как угодно Аллаху! — Она сунула руку ему между ног и, нащупав то, чего годами мечтала хотя бы коснуться, неожиданно для себя подумала: "Народ мой будет благодарен мне за то, что я принесу его правителю наследника". — Прошу, мой повелитель, возьмите меня! — умоляюще прошептала Гамила.

Саркати, понимая, что может произойти в следующую минуту, поднялся с кушетки. Тем временем в светильниках, висевших на двери, кончилось масло, и они, фыркнув в последний раз и взметнув яркое пламя, вдруг погасли. Комната погрузилась во тьму. Стало совсем тихо, и только барабанная дробь дождя нарушала эту напряженную тишину.

Будучи зрелым мужчиной, Саркати оказался слишком слабым, чтобы не поддаться зову плоти. Саркати стянул с бедер обнимавшей его Гамилы полупрозрачные шаровары, тесемку на которых она предусмотрительно успела развязать, и, вдыхая пряный аромат духов, исходивший от девушки, навалился на нее всем телом.

"А что в этом мире, собственно говоря, хорошо, а что плохо? Где в нем правда, а где не правда?" — только и мелькнуло в голове Саркати.

— Вы этого хотели и боялись, мой повелитель, — раздался в темноте голос Гамилы. — Поэтому вы и отослали меня в Европу?

— Да, — признался Саркати.

— Жалеете, что я приехала?

— В самый раз задавать такие вопросы! — недовольно заметил он.

— О, простите! — покорно произнесла девушка.

Она нежно водила по его лицу кончиками пальцев и думала:

"Как бы ни относился ко мне этот мужчина, я все равно люблю его и принадлежу только ему".

Гамила была влюблена в Саркати еще с той поры, когда бегала за ним по пятам на своих маленьких детских ножках в надежде, что он обернется, улыбнется ей и погладит по голове. И вот, теперь, когда они наконец-то вместе, она никогда не покинет его. Она больше не позволит ему отсылать ее так далеко.

С каждым мгновением мысли в ее голове становились все менее последовательными, а когда ритм их соединившихся в одно целое тел стал убыстряться, Гамила окончательно отдалась власти нахлынувших на нее чувств. Она и до этой минуты не была образцом скромности и невинности — качеств, которыми гордились в цюрихской школе мисс Ульрих, куда принимали девочек только из очень благородных семей. Та девочка осталась далеко, где-то там, в ночи, за плотной пеленой дождя. Она была истинной дочерью Роксанны, танцовщицы-черкешенки, которая перед смертью сумела добиться права стать единственной любимой женой принца Саркати. Даже в эти минуты безумной страсти, шепча слова любви, к которым все реже и реже прибегали современные восточные женщины, Гамила произносила их точно так же, как и ее мать.

— Мой повелитель, прошу вас, не осторожничайте со мной. Сделайте меня матерью вашего наследника! — молила она Саркати. — Подарите мне сына и брата, мой господин!

Глава 5

После того как мистер Флетчер и одетый в ладно скроенную форму швейцар, который отказался взять чаевые за услуги, вышли из номера, Кара, бросив на кресло свой атташе-кейс, а поверх него норковую шубку, прошла на маленький балкончик. Она немного постояла там, любуясь игрой серебристых волн океана, а потом вернулась в комнату.

Все ее сомнения разом отпали — она поняла, что вляпалась в какое-то дело, и ей не терпелось узнать, в какое же именно.

Открыв сумочку, Кара достала из нее красочный проспект, присланный ей вместе с последним письмом мистера Андерсона.

Из него она узнала, что в гостинице имеются рестораны "Эмпайер", "Бал Маек" и "Парижский", причем каждый со своим оркестром и ночными развлекательными программами с участием довольно известных артистов.

Что "Отель Интернэшнл" в заливчике Индиан-Крик принадлежит портовый бассейн со специально оборудованными причалами, на которых могут швартоваться девяностофутовые яхты останавливающихся в гостинице постояльцев.

Что в распоряжении отдыхающих закрытый пляж, протянувшийся вдоль берега океана на триста футов, огромный спортивный бассейн с пресной водой, а для самых маленьких — отдельный "лягушатник".

Проживающие в гостинице могли поплавать, потанцевать, сыграть в шафлборд [Шафлборд — игра с передвижением деревянных кружочков по размеченной доске], пинг-понг или бинго [Бинго — игра типа лото]. Можно было нанять яхту или приплыть на своей собственной. От здания "Отель Интернэшнл" каждый час отходил автобус и отвозил любителей гольфа на игровую площадку с девятнадцатью лунками, где каждый мог получить спортивный инвентарь. Тех, кто не любил играть в гольф, а хотел за свои деньги побольше подвигаться, водитель лимузина доставлял в Гольфстрим-парк, Тропикал-парк или в Хайлиа. Помимо этого можно было посетить бискейнский стадион, на котором регулярно устраивались гонки борзых, или голливудский клуб собаководства.

В уютных магазинчиках, расположенных в фойе отеля, покупатель мог приобрести многое — от столовых приборов из серебра и бриллиантов до пляжного костюма и тапочек.

Выпить коктейль можно в баре "Текила". В нем холодные закуски подавались бесплатно. Кроме того, любителям парной предлагалась финская баня.

Кара читала рекламный проспект, и ей казалось, что нет такой услуги, которую бы не смогли оказать тому, кто остановился в "Отель Интернэшнл".

Девушка внимательно просмотрела тариф гостиницы, который был приложен к проспекту. Получалось, что ее двухместный номер с видом на океан обошелся бы каждому из его постояльцев в сорок два доллара в сутки. Если его занимал один человек, то он должен был платить за него на одиннадцать с половиной долларов меньше, то есть семьдесят два доллара и пятьдесят центов. Кара подняла глаза и, обведя взглядом гостиную, подумала: "Да, за такие хоромы мне пришлось бы выкладывать ежедневно сумму чуть меньше той, которую Советский Союз задолжал Организации Объединенных Наций".

— А вы, мистер Флетчер, случайно, не ошиблись, предоставив мне такие шикарные апартаменты? — спросила она управляющего, когда тот показывал ей этот номер.

Низкорослый мистер Флетчер успокоил ее:

— Ну конечно же нет, мисс О'Хара! Когда наш мистер Андерсон из отдела кадров впервые связался с вами, именно этот номер мы и решили закрепить за вами.

Выходило, что этот шикарный номер и прекрасно оборудованное под офис помещение, где она собиралась работать на себя, отдавались в ее распоряжение. И все это всего за какие-то несколько часов в день, в течение которых Кара должна была работать на администрацию "Отель Интернэшнл": заниматься переводами писем и отвечать на них?

"Да хватит тебе притворяться наивной девочкой, Кара! — сказала она себе. — Здесь все просто и понятно — кто-то решил кого-то облагодетельствовать, а мне чертовски не хочется, чтобы тем, кому оказали такую милость, оказалась я".

Она вновь прошлась по всем трем комнатам гостиничного номера и убедилась, что во время своего первого обхода ничего не пропустила. Гостиная была просторной и обставленной дорогой мебелью. В ней стоял большой цветной телевизор со встроенным радиоприемником. Было даже окошечко в коридоре, через которое в случае крайней занятости жильца ему в номер из прачечной доставлялись почищенные вещи, а из ресторана — поднос с едой и напитками. На столе стояла электрическая кофеварка с постоянно горячим кофе, а рядом со столом — небольшой холодильник для хранения в нем напитков и льда.

Меблировка спальни по пышности убранства ни в чем не уступала интерьеру гостиной. Тут стояла широкая двуспальная кровать под балдахином с занавесками, два мягких кресла, две прикроватные тумбочки, на каждой — телефонный аппарат и настольная лампа, стенной шкаф был такой огромный, что в него можно упрятать всю одежду и обувь, которые когда-либо носила Кара.

Но самое неизгладимое впечатление на девушку произвела ванная комната, все четыре стены которой были зеркальными. Сантехника, а в нее входили два унитаза, двойная раковина с двойными полочками; две душевые кабины и огромная, утопленная в полу ванна, рядом с которой располагалось бежевого цвета биде, явно были предназначены для совместного купания. Администрация "Отель Интернэшнл" предусмотрела буквально каждую мелочь. Она не только хотела доставить своим постояльцам максимум удобств, но и сделать так, чтобы они видели себя в процессе пользования этими удобствами.

Кара подошла к двойной раковине, оба крана которой были не из обычного хромированного металла, а представляли собой двух позолоченных дельфинов, и помыла руки. Затем посмотрелась в зеркало и, удостоверившись, что косметика на лице в полном порядке, вернулась в гостиную. Ей не терпелось убедиться, что конверт с толстой пачкой денег, который оставил ей мужчина в белом костюме, все еще лежит в ее сумочке.

Да, деньги она нашла на месте. Пересчитав сотенные и пятидесятидолларовые купюры, Кара удостоверилась, что их сумма составляла ровно десять тысяч. Деньги для нее просто огромные, а ведь тот жгучий брюнет сказал ей, что это только начало их сотрудничества.

Вспомнив его слова, Кара подумала, что об их неожиданной встрече и передаче денег ей следует кому-то сообщить. А вот кому, решить было сложно. Естественно же, не мистеру Торку из службы иммиграции — Каре и сейчас было противно вспоминать их двухчасовой разговор в аэропорту. Более того, заяви она ему о полученном конверте, он, чего доброго, обвинил бы ее в провозе контрабанды и выдворил бы из страны.

Не хотелось открывать свою тайну и симпатичному малышке, мистеру Флетчеру: во-первых, управляющий такой огромной гостиницей, как "Отель Интернэшнл", наверняка и без нее имел забот полон рот, а во-вторых, вовсе не его это дело.

Кара взглянула на свои часы. Они показывали пять минут четвертого. Джек Мэллоу, должно быть, уже давно спал. Если она позвонит ему и попросит приехать, он, скорее всего, выполнит ее просьбу, но какова будет компенсация за прерванный сон пилота, девушка себе отлично представляла. С другой стороны, о тех сорока восьми часах, проведенных с ним в маленьком турецком отеле на Босфоре, нельзя было сказать, что они оказались для нее такими уж неприятными. Какая досада! Получай этот красавец пилот жалованье чуть побольше, ну, скажем, на двести — триста долларов, в него вполне можно было бы влюбиться по-настоящему.

Кара надела очки и достала из карманчика жакета визитную карточку Мэллоу. В любом случае в эту минуту, кроме него, обратиться ей было не к кому — ведь после последнего долгого пребывания за границей она растеряла всех своих друзей и знакомых, и единственным, у кого девушка могла спросить совета, оказался именно он.

Сняв трубку, Кара продиктовала дежурной на коммутаторе телефон гостиницы, в которой остановился Джек. Телефон в номере Мэллоу звонил долго, и наконец на другом конце провода Каре ответил сонный голос:

— Мэллоу слушает.

— Это Кара, Джек, — сказала в трубку девушка. — Не слишком бестактно будет, если я попрошу тебя сейчас приехать ко мне? Кажется, мне грозят большие неприятности, потому что точно знаю: влипла в какое-то грязное дело.

У Джека Мэллоу сон как рукой сняло.

— Да-да, конечно. Я еду. Спасибо, моя рыжеволосая, за твой звонок. Да, а почему ты не позвонила, как только разместилась в гостинице?

— А я только что приехала из аэропорта, — ответила Кара. — Всего несколько минут назад.

— Но мы сели пять минут первого, — возразил пилот. — Хочешь сказать, что до отеля ты добиралась три часа?

— Примерно столько.

— Что с тобой произошло?

— Долго рассказывать, — ответила девушка. — Обо всем — когда приедешь ко мне. В гостинице справки обо мне не наводи — я остановилась в 623-м "А". Это на шестом этаже.

— 623-й "А" на другом этаже находиться не может, — засмеялся Джек Мэллоу. — Хорошо, через десять минут я у тебя.

Кара положила трубку и, пройдя в спальню, открыла меньший из двух своих чемоданов. Она достала халат и кружевной гофрированный пеньюар, купленный в крохотном магазинчике на Виа-Венето. Держа эти вещицы в руках, Кара вошла в ванную комнату и улыбнулась своим мыслям — что подумают о девушке в администрации гостиницы, если она, едва переступив порог приготовленного для нее номера, тут же позвонила своему знакомому и пригласила его к себе. Приезд Джека Мэллоу мог плохо сказаться на ее репутации, поскольку в любой гостинице закоренелых моралистов всегда полным-полно. "Сомневаюсь, — думала Кара, — чтобы Эмили Пост или Эми Вандербильд хоть раз задержали в аэропорту, где бы сотрудник иммиграционной службы битый час показывал одной или другой фотографии мертвой кокотки, а потом каждая получила бы десять тысяч долларов от человека, которого никогда раньше в глаза не видела. И уж точно после всего этого их не доставляли бы прямиком в гостиницу и не селили в апартаменты, оплатить которые мог бы, пожалуй, только нефтяной магнат из Техаса или индийский магараджа".

Кара сбросила с ног туфли и присела на унитаз, чтобы расстегнуть пояс и снять чулки. "Как хорошо быть богатой, такой богатой, чтобы можно было позволить себе постоянно жить в таких условиях, как эти", — подумала девушка, не терявшая надежды удачно выйти замуж.

Она некоторое время колебалась, делая выбор между душем и ванной, и наконец остановилась на ванне. Кара разделась, закурила сигарету и, присев на ее край, стала рассматривать свое изображение во всех зеркальных стенах. У нее была красивая грудная клетка и грудь, а также круглая упругая попка. Она могла легко обхватить двумя пальцами свою узкую лодыжку. Ноги у нее были длинными и стройными. Даже в неполные двадцать четыре живот ее имел слегка вогнутую форму. Что ни говори, фигуру она имела отменную, а тело ее могло привлечь внимание любого мужчины. А что она от всего этого имела? Совсем непродолжительное замужество, две короткие связи, ни одна из которых сильно ее не увлекла и которые закончились по обоюдному согласию сторон. Так что ни Кара, ни ее любовники при расставании не испытывали ни чувства горечи, ни сожаления. Были в ее жизни и двое мужчин, так сказать, на одну ночь. С ними она шла в постель только для того, чтобы временно утолить потребность в мужчине. Кроме того, в Рабате у нее был групповой секс с тремя лейтенантами, предусмотрительно подпоившими ее араком. А мужчиной, лишившим ее девственности, оказался первый атташе американского посольства в Вене. И вот теперь в ее жизни появился Джек Мэллоу.

Что ж, для совсем уж плохой девушки список любовников весьма короток, но для хорошей — чересчур длинен. Кара никогда не жалела, что ничего не рассказала отцу о мистере Оливере, — тот бы сразу прикончил его. По той же причине она умолчала и о трех лейтенантах. Потому что не было отца, который бы так рьяно заботился о нравственности своей дочери, как главный сержант морских сил США Майкл Джон Френсис Патрик О'Хара, который большую часть своей жизни посвятил тому, что щупал то одну, то другую женщину. Ирландец по происхождению, Майкл О'Хара женился на служанке-ирландке, единственным достоянием которой была Библия и упругая задница; и, уделяй будущий моряк меньше внимания второму достоинству жены, он мог бы стать священником и со временем получить высокий церковный сан. Если бы О'Хара, награжденный за отвагу, проявленную им во время войны, не менял жен как перчатки, а больше заботился бы о своей карьере, то очень скоро стал бы четырехзвездным генералом.

Кара, попробовав ногой воду, залезла в ванну и легла. Оказавшись в горячей воде, девушка ощутила неописуемое блаженство, тело ее стало почти невесомым, и она от удовольствия закрыла глаза. "Как же все-таки тоскливо быть одной", — подумала она. С той поры, как умерла ее мать, а отец стал приводить одну мачеху за другой, ей не к кому было приклонить голову. Нельзя сказать, что все мачехи плохо к ней относились, просто им было не до нее. Девочка оказалась предоставленной сама себе, и отличать плохое от хорошего ей приходилось самой; в этом ей очень помогали книги, которые она читала запоем.

Могло случиться и так, что она не приобрела бы хорошую специальность. То, что произошло у нее со стареющим атташе и тремя лейтенантами, могло очень плохо сказаться на ее дальнейшей судьбе. Кара даже думала, что у нее генетическая предрасположенность к распутству, однако, насмотревшись американских фильмов и телепрограмм, прочитав огромное количество бестселлеров, выпущенных за последние пять лет, она убедилась, что секс, даже во всем его многообразии, совсем не грех, а в восточной культуре его вообще обожествляют. Постепенно старомодный иудейско-христианский постулат, согласно которому душа человека бессмертна только в том случае, если он или она всю жизнь строго исполняли предписываемые церковью обряды и не нарушали установленные ею запреты, был ею отвергнут.

Отныне Кара считала: хорошо все, что приносит деньги… Почувствовав в какое-то мгновение, что она не одна, девушка открыла глаза и увидела перед собой Джека Мэллоу: он сидел на краю ванны и улыбался.

— Если ты это называешь неприятностями, то я был бы не прочь разделить их с тобой, — улыбнулся он. — Что, умер твой дядюшка, о существовании которого ты и не подозревала, и оставил тебе в швейцарском банке счет?

Кара попыталась было прикрыть грудь руками, но тут же поняла, что после Стамбула скрывать ее от Джека просто смешно. Правда, она не хотела, чтобы он застал ее в таком виде. До его прихода девушка намеревалась, приняв ванну, накинуть на себя пеньюар, а затем халат, расположиться в гостиной с сигаретой и сделать вид, что читает книгу. Поэтому удивленно спросила его:

— Как ты сюда попал?

— Через дверь. Ты оставила ее незапертой, — ответил Джек.

— Надеюсь, теперь ты ее запер?

— Конечно.

— А я надеялась, что до твоего прихода я успею принять ванну.

— Не представляешь, как я рад, что этого не произошло! — задорно произнес Мэллоу, расстегивая пуговицы на своей тенниске.

Сняв спортивную рубашку, он развязал шнурки на теннисных туфлях.

— Интересно, что ты собираешься делать? — прищурив глаза, спросила его Кара.

Пилот стянул с себя желтые льняные брюки, белые трусы и повесил их на вешалку рядом с ее халатом и неглиже.

— Честно говоря, я собираюсь быть вместе с тобой, — ответил Джек и, забравшись в ванну, заключил Кару в объятия. — О, от такого удовольствия можно и умереть! Теперь я охотно верю!

— Во что же? — поинтересовалась Кара. Его рука скользнула вниз по ее спине, и он всем телом крепко приник к ней.

— Во что? В силу позитивного воображения, — ответил Мэллоу. — Знаешь, мне всегда хотелось узнать, что чувствовал Юлий Цезарь, когда занимался любовью с рыжеволосой красавицей в римских банях.

Пока Джек ласкал ее, Кара никак не могла сообразить, почему у него такое расплывчатое лицо. Вспомнив, что она все еще в очках, девушка поспешно сняла их и положила на выступ в кафельной стене.

— Ну вот, теперь другое дело! — Мэллоу полил водой из ладони ей на грудь. — Чьи они, дорогая?

— Мужчины никогда не пристают к девушкам в очках, — игриво произнесла Кара. — Однако тут все зависит от их маленькой белой…

Хлопнув Кару по ягодице, Мэллоу прервал ее.

— Полноте, мисс О'Хара! — взмолился он. — Я же всего-навсего большой босоногий парнишка из Джорджии, сын активиста секты баптистов. Так что давай не будем друг друга обманывать. Единственное, что мне действительно противно, так это вкус мыла на губах девушки, с которой я собираюсь залечь в постель.

Кара без сопротивления позволила Мэллоу завалить себя на спину, и их тела оказались под водой. Теперь все, что с ней произошло с того момента, как она сошла с борта самолета, — долгое пребывание на таможне, неприятный разговор с чиновником из службы иммиграции, встреча с незнакомцем, передавшим ей десять тысяч долларов, и даже размещение в шикарном номере фешенебельного отеля, — стало казаться нереальным. Позабыв обо всем, ласкаемая страстным любовником, она смотрела на отражение их тел в зеркальных стенах ванной комнаты и чувствовала себя Алисой в Стране чудес.

В эти минуты ей было очень приятно, но особого желания отдаться этому красивому мужчине она не испытывала. Ее сковывала какая-то внутренняя напряженность и необходимость отвечать на ласки Джека.

Наконец Кара взяла в ладони лицо пилота и поцеловала его в губы.

— Ты мне очень нравишься, Джек, — серьезным голосом сказала она.

— Ты мне тоже, Кара, — в тон ей ответил Мэллоу. На минуту они замерли в объятиях друг друга. Затем Кара снова закрыла глаза и, откинувшись на спину, увлекла за собой под воду Джека. Поднятая ими волна, взвихрив поверхность воды, выплеснулась через край обложенной бежевым кафелем ванны.

Глава 6

Вскоре после восьми утра телефон группы обслуживания в номерах, размещавшейся в огромной главной кухне "Отель Интернэшнл", стал звонить почти непрерывно. Так должно было продолжаться еще два часа. Более редкие звонки последовали, как обычно, ближе к без четверти двенадцать, то есть ко времени, когда официально заканчивался завтрак в гостинице и к исполнению заказа принимались только дежурные блюда.

В "Отель Интернэшнл" кормили плотным завтраком и ужином, а обед в обслуживание не входил, и это вполне устраивало большинство проживавших в гостинице. Кроме разве обжор и дам, придерживавшихся строгой диеты. За исключением нескольких заядлых рыбаков, любителей ранней рыбалки и игроков в гольф, отправлявшихся на площадку рано утром, все гости либо заказывали еду себе в номер, либо сами спускались в главный ресторан отеля.

По словам Луи Сицилиано, старшего группы обслуживания, те, кто останавливался в номерах стоимостью двести двадцать пять долларов в неделю, а уж тем более те, кто занимал апартаменты на верхних этажах и платил за них в сутки триста пятьдесят долларов и пропускал завтрак, были просто умалишенными. Он не делал скидки и молодоженам, потому что, по его мнению, даже любовные утехи не должны мешать нормальному приему пищи.

В то утро кухня ресторана отеля могла предложить своим гостям от половинки грейпфрута "Инейская река" — цитрусовый выдерживался целую ночь в шерри — до привычных горячих крупяных блюд, от вареных яиц с окороком, беконом или сосисками до копченого лосося и мягкого сыра. Вместе с перечисленными блюдами на завтрак в плетеных корзинках подавались небольшие, только что испеченные рогалики, датское печенье или сдобные булочки плюс кофейник с кофе, приготовленным по особому рецепту ресторана отеля. Вместо кофе гость мог заказать себе чай, молоко, "Санку" или "Постум". Если кто-то из гостей отеля предпочитал не есть ничего, то это, как считал Луи Сицилиано, было их личным делом.

Он вложил утреннее меню в подставку и осмотрел подносы, лежавшие на четырехъярусной тележке с паровым подогревом пищи. Стараясь не прислушиваться к тому, что говорил ему при этом Салли Харман, официант, обслуживавший четвертый этаж, он проверил, соответствуют ли блюда тому, что заказали клиенты.

— Да я его просто прикончу, — тем временем заявил официант, хмуро поглядывая на повара с густыми усами, склонившегося над жаровней, стоявшей за стеклянной перегородкой и отделявшей кухню, где готовились специальные диетические блюда, от комнаты официантов. — Этот арабский ублюдок взял да и укусил меня за палец! Нет, я его точно убью, а потом пройдусь по их бунгало и задам перца его боссу и остальным из его шайки. Сицилиано, я рассказывал, что эти арабы сделали с Элиабом и Зильпахом, моими троюродными братьями по материнской линии?

— За последние три дня трижды, — продолжая проверять подносы, ответил ему старший группы. — То есть, Салли, с того дня, как в отеле поселился принц со своей свитой. Однако сколько раз тебе можно повторять одно и то же — принц Саркати и его команда, включая повара, никакого отношения к арабам не имеют. Они все мусульмане, но никак не арабы.

— Да? А почему тогда им готовят отдельно?

— Потому что они мусульмане, а в их Коране, как я полагаю, строго предписано, что им можно есть, а чего нельзя. Ну, скажем, аналогично тому, что говорится для нас в Библии.

На официанта доводы начальника не подействовали.

— Да? А я вчера вечером в ресторане видел этого великого белого раджу и его черноволосую красотку, которая глаз с него не спускала. Так вот, ни кускус, ни что другое, такое же вонючее, приготовленное этим усатым моржом, они не ели. Эта парочка на ужин заказала себе натуральные бифштексы. Вот такой толщины! И их им приготовили на обычной кухне. Так вот скажите, Луи, как это все понимать?

Сицилиано заменил упаковку рисовых хлопьев, лежавшую на подносе, предназначенном для номера 418, на сухой инжир.

— Не знаю, Салли. И прошу тебя, не задавай мне подобных вопросов — не твоего это ума дело. Лучше сосредоточь свое внимание на работе, а то инжир уже твоя четвертая оплошность за одно только утро. Учти, что Саркати принц, а черноволосая девушка — принцесса. Они оба находятся за пределами своей страны и, вероятно, могут себе позволить немного отойти от восточных традиций, — ответил Сицилиано и, сверив фамилию на заказе для гостя из 411-го номера, запросившего мясо по-монастырски, поставил на поднос тарелку с гренками и кувшин теплого молока.

Не будь в "Отель Интернэшнл" укомплектованного штата официантов, он, Луи Сицилиано, с огромным удовольствием сам бы обслужил отца Динанта.

— Знаешь, — продолжил старший по группе, — во время войны или какой-нибудь заварухи нам, католикам, разрешено есть мясо хоть семь дней в неделю.

— Нет, я все-таки думаю, что этот принц все же араб, — скептически заметил Харман. — Ему хочется, чтобы обслуживал его именно я. Ха! А я вот войду к нему в номер и дам ему по морде, а потом кухонным ножом, который возьму у нашего шеф-повара, перережу принцу глотку.

— Хорошо, хорошо, — сказал старший. — Для тебя мистер Саркати остается арабом. О нем мне известно совсем немного. Знаю, что в стране, откуда он приехал, есть джунгли, а в них полно тигров и что к нам прибыл принц решать какие-то дипломатические вопросы. Это то, что рассказал нам мистер Флетчер на инструктаже, устроенном для руководящих сотрудников накануне приезда Саркати. Наш управляющий особо подчеркнул, что мы должны обслуживать принца и его свиту по самому высшему разряду.

— Да, конечно. И все за мой счет, — хмыкнув, заметил официант. — Приехал к нам, остановился в самых дорогих апартаментах и изображает из себя шишку на ровном месте! А наше правительство из моего нищенского заработка выдирает налог, чтобы оказать ему многомиллионную помощь!

Сицилиано закрыл дверцу из нержавеющей стали, предохраняющую установленные на тележке блюда от остывания, и спокойно произнес:

— Пожалуйста, все свои претензии высказывай правительству, а не мне. Даже можешь в знак протеста устроить сидячую забастовку, как это делают другие. Однако перед тем как это сделать, Салли, окажи мне одну любезность — подкати эту тележку к лифту и поднимись с ней на четвертый этаж, а не то, не ровен час, из яиц выведутся цыплята, а локс оживет, нырнет в залив Индиан-Крик и станет метать икру. Да, и еще! Когда зайдешь в 421-й номер, передай мистеру Харрису, что у нас, в "Отель Интернэшнл", помимо кошерного лосося есть еще много чего другого. Скажи еще, что вся наша рыба свежая, что вылавливается она в безлюдных местах на Юконе раввином, служащим на границе, и коптится на тех самых бревнах, из которых был построен Ноев ковчег.

— А что плохого в кошерной пище? — совсем не удивившись словам Сицилиано, спросил Салли.

Старший спокойно воспринял вопрос своего чересчур въедливого подчиненного.

— Ровным счетом ничего, Салли, — ответил он, — но ты уже третий день подряд вертишься возле этого усатого повара и каждый раз задаешь мне глупые вопросы. А теперь скажи, в чем разница между тем, кто ест кошерную пищу, и тем, кто заказывает своему повару кускус, приготовленный в специальном для этого казане?

Официант пожал плечами.

— Откуда мне знать? Я что, Эйнштейн, что ли? — спросил он.

— Конечно же нет! — заверил его Сицилиано. — Но на мне висит еще семь этажей, которые надо обслужить, а заказы тем временем все прибывают и прибывают. Так что, пожалуйста, Салли, разнеси гостям их завтраки и быстрей возвращайся. Только не добирайся до них через залив Бал. В нем, как я слышал сегодня утром, арабы установили дополнительные зенитки, и воздушные силы Израиля уже потеряли два реактивных самолета и один отреставрированный "кукурузник".

Салли тут же толкнул тележку с подносами и покатил ее к грузовому лифту. Он старался как можно быстрее забыть о колкостях, отпущенных в его адрес начальником. Да что он, этот Луи Сицилиано, собственно говоря, возомнил о себе? Да кто он такой? Луи начинал работу в той же должности, что и он, Салли: простым официантом. Этот грязный итальяшка, дослужившись до начальника, решил, что теперь может издеваться над своими бывшими друзьями?…

Едва двери лифта, достигшего четвертого этажа, раскрылись, как официант, по обыкновению с большим опозданием, придумал, как надо было ответить зарвавшемуся начальнику:

"Какая разница между кускус и кошерной рыбой? Да очень простая. Одно блюдо представляет собой чистого копченого лосося, а второе — смесь грязного риса и вонючего барана, которую никто, кроме арабов, есть не может. А едят они этот кускус не мытыми после туалета руками…"


"Отель Интернэшнл" Номер 421

Такой океан мистер Харрис видел впервые в жизни. Он очень жалел, что Сара и дети не могут восхититься этой красотой. Сара наверняка бы ойкнула и всплеснула руками, а дети сразу бы онемели, а потом кинулись на пляж. Мистер Харрис уже представил себе своих детей, Аарона и Дэвида, с радостными криками плавающими в воде, Дебору и Лию — плескающимися на мелководье, а самую младшую дочь, Руфь, играющей на песке. "Боже, какой радостью наполнятся наши сердца, когда мы все вновь соберемся вместе!" — думал он. А ждать этого момента ему оставалось совсем немного.

Неожиданно мистер Харрис вспомнил, что сегодня утром он еще не молился. Накинув на плечи ритуальный платок и надев шляпу, глубоко верующий еврей нараспев произнес первую фразу из "Шемая". Однако вместо слов "насладись благами Небесными" он по рассеянности выговорил: "Насладись благами Десяти Заповедей" — и, только прочитав молитву до конца, понял, что допустил ошибку.

Всегда собранный и во всем пунктуальный, особенно что касалось чтения молитвы, мистер Харрис в это утро был каким-то рассеянным. Возможно, это произошло из-за того, что он постоянно думал о Саре, детях и о том, как бы они радовались, окажись вместе с ним в Майами-Бич. Вода в океане была такая голубая, песок — удивительно белый, а солнце — такое ласковое! Даже оставаясь в номере с окнами, выходившими на океан, он чувствовал нежный запах цветущих апельсиновых деревьев.

В это время года, когда Унтер ден Линден и Вильгельм-штрассе запорошены снегом, а канал Лендвер и Шпрее покрыты коркой льда, когда от пронизывающего ветра, дующего с Балтийского моря, розовеют у детей щеки, а в Шпандау и Юнгферхайде качают кронами высокие сосны, здесь, на побережье Флориды, стоит настоящее лето.

Тут мистер Харрис, испытав чувство вины перед близкими, подумал, а не совершил ли он ошибку, расставшись на время с семьей.

В молодые годы он не был религиозным фанатиком и все свое время и силы тратил на получение светского образования. Атеистом он тоже не был, возвращаясь с работы или из заграничных командировок, всегда с огромным для себя удовольствием принимал участие в праздновании Саббата, священного дня отдохновения.

Мистер Харрис и сейчас отчетливо помнил запахи, витавшие в огромных комнатах его большого особняка в Шарлоттенбурге. В доме все сияло чистотой, а Сара, порозовевшая от долгого пребывания у горячей плиты, встречала его на пороге. На столе по случаю праздника уже стояли серебряные подсвечники, чашки с настоящим киддушем и блюдо с двумя свежеиспеченными халами.

"Шалом, папочка! Счастливого Саббата!" — дружно приветствовали его Аарон и Дэвид. После этого Сара зажигала свечи и обращалась к Богу: "Благослови нас, Всевышний, наш Творец и Спаситель, подаривший нам Саббат. Пусть наш дом будет освящен Твоим огнем". Затем все мыли руки, окружали стол и хором пели: "Придите к нам, ангелы Саббата, ангелы мира и добра".

С поблескивающей в пламени свечи чашкой киддуша мистер Харрис просил Божьего благословения, после чего все отпивали из бокалов вина и заедали его хлебом-солью. Жена и дети получали от него благословение, и все принимались за вкусные кушанья, приготовленные Сарой.

Иногда во время трапезы они пели песни. Часто мистер Харрис рассказывал детям библейские истории о прославленных еврейских героях Давиде и Сауле, о Соломоне и Юдифи. Причем в каждой из них фигурировали небесные ангелы. И всегда Сара слушала его рассказы так же внимательно, как и дети. В эти счастливые минуты он забывал даже о своей работе.

Харрис вытер тыльной стороной ладони выступившую на глазах слезу умиления и неожиданно ощутил острую тоску по дому. Он еще никогда так надолго не уезжал из Германии. "Сегодня утром надо обязательно послать жене еще одно письмо, — подумал примерный семьянин. — До прогулки на пляж надо заглянуть к мистеру Флетчеру и узнать у него, нет ли, случайно, в гостинице секретаря-машинистки, которая под диктовку смогла бы напечатать письмо на немецком языке, А заодно и уточнить, не принимает ли "Отель Интернэшнл" в качестве гостей детей постояльцев. Хотя, скорее всего, принимает, поскольку помимо спортивного бассейна тут имеется еще и "лягушатник". Наши старшие дети могли бы играть на берегу океана, а маленькая Руфь с удовольствием бы плескалась с такими же четырехлетками в этом "лягушатнике".

Мистер Харрис снял шляпу и молитвенный платок. Что ни говори, а мир все же меняется, и, надо сказать, в лучшую сторону. А ведь было время, когда он раздумывал бы, звать с собой жену или детей в Майами-Бич или нет. Лет пять назад, если ему не изменяла память, здесь повсюду висели таблички: "Вход с домашними животными запрещен", "Вход с детьми запрещен" и "Вход для евреев запрещен".

— Да? — сказал мистер Харрис, услышав стук в дверь.

— Обслуживание в номерах, мистер Харрис! — отозвался из коридора Салли.

Харрис открыл официанту дверь. Тот взял с тележки поднос с едой, пронес его на балкон и поставил на стеклянный столик с витыми чугунными ножками. Теперь постоялец 421-го номера мог завтракать и одновременно любоваться океаном.

— Надеюсь, этот лосось кошерный? — спросил мистер Харрис официанта. — Понимаете, другую пищу принимать я не могу и поэтому хочу знать наверняка.

Салли уже собрался было пересказать ему все, что просил передать Луи Сицилиано, но что-то в выражении лица еврея удержало его.

— Даю свою голову на отсечение, что лосось кошерный! — поклялся официант.

В надежде на хорошие чаевые, которые он ожидал получить от клиента, Салли, рассыпавшись в благодарностях, несколько раз поклонился, затем, сунув счет и деньги, полученные от мистера Харриса, в карман, толкнул тележку с подносами и покатил ее по коридору к номеру, который принадлежал миссис Филлипс. Что мог Салли сказать о своих клиентах? Если они богатые, то, приехав в Майами-Бич, нисколько не стеснялись швырять деньгами. И особенно в разгар курортного сезона, когда открывались все казино "Си энд Джи", а букмекеры, предлагавшие делать ставки на скачках, были на каждом шагу. Тогда у обслуги чаевые менее двадцати долларов считались чуть ли не оскорблением.

Перед тем как постучать в 409-й номер, Салли достал счет и деньги, которые мистер Харрис заплатил за завтрак. Пересчитав их, официант недовольно поморщился — чаевые, полученные от еврея, составили всего пять долларов. "С паршивой овцы хоть шерсти клок", — подумал Салли и, сунув счет и деньги в нагрудный кармашек, еще раз посмотрел на дверь, возле которой остановил свою тележку с подносами.

Миссис Филлипс, следующая клиентка, которую ему предстояло обслужить, проживала в номере одна и тратила деньги своего мужа. Она всегда была любезна с Салли и давала ему хорошие чаевые. Седеющий официант мысленно представил, что и сейчас, войдя к соломенной вдове в номер, увидит следы бурно проведенной ею ночи. Каждый раз Салли замечал, что постель миссис Филлипс сильно помята, а в ванной комнате прячется какой-нибудь молокосос из обслуги отеля.

"Наивная миссис Филлипс! Зачем ей прятать любовников в ванной, если я и так знаю, что она не одна, а с одним из моих коллег? Вот уже на протяжении почти недели мне приходится доставлять ей в номер завтрак, явно рассчитанный на двоих", — мелькнуло в голове Салли.

Глава 7

Некоторое время после пробуждения Каре казалось, что она опять на борту самолета, и, только открыв глаза, девушка поняла, где находится и что с ней произошло накануне. Кара вспомнила, что перед тем, как выйти с Мэллоу из ванны, она накинула на себя пеньюар, который теперь сдавил ей шею.

Расправив его, девушка села на постели, надела очки и, взглянув на часы, чертыхнулась — совсем не таким представляла она себе свое первое утро в Майами-Бич. Кара рассчитывала, что к этому часу она, обосновавшись в своем новом офисе, закончит обрабатывать корреспонденцию, поступившую в отель, а время после полудня проведет возле бассейна, нежась под теплыми лучами солнца.

Часы показывали почти десять, а она еще даже не видела своего нового офиса, и, если бы яркий солнечный свет, падавший ей на лицо, не разбудил ее, она бы проспала еще неизвестно сколько.

Кара быстро приняла душ, причесала волосы, надела чистое нижнее белье, новые чулки и скромное голубое платье из льна с белым воротничком и манжетами, предназначенное для работы. Периодически поглядывая в окно на улицу, она прошлась по спальне и, раскрыв раздвижные стеклянные перегородки, вышла в гостиную.

Девушка думала, что утром встанет совсем разбитой, но, как ни странно, никакой усталости она не ощущала. Похоже, что общение с Джеком Мэллоу благоприятно сказывалось на ее организме, однако она совсем не хотела слишком сильно к нему привязаться. Кара боялась влюбиться в пилота, и не важно, что ей было с ним очень приятно, — постоянная половая связь с Джеком, зарабатывавшим в месяц всего тысячу долларов, в ее планы не входила.

Короткий разговор, состоявшийся с ним перед самым рассветом, ровным счетом ничего не прояснил. Кара достала сигарету и закурила. Как заметил Джек после того, как они вечером прошли в спальню, обычно американцы, прибывающие на родину из-за рубежа, проходят через паспортный контроль и таможню в считанные минуты; а между тем у Кары на ожидание в таможне и беседу с представителем иммиграционной службы ушло почти два часа. Так что логично было бы предположить, что в аэропорту у нее в багаже искали то, что хотели обнаружить, и выведать какую-то интересующую их информацию.

Кроме того, человек в белом костюме также оставался для них загадкой. Джек посоветовал позвонить в полицию и сдать в участок десять тысяч долларов, но девушка сразу отвергла его предложение, поскольку этот шаг все равно ничего бы не решил. Как пояснила она Мэллоу, жгучий брюнет, оставляя ей конверт с деньгами, и, надо признаться, немалыми, сказал ей, что это только начало и что он найдет возможность связаться с ней позднее. Видимо, при более благоприятных обстоятельствах.

Но в чем Кара безоговорочно согласилась с Мэллоу, так это с его советом положить десять тысяч долларов в сейф отеля. Девушка вынула из-под подушки толстый конверт с деньгами и положила его себе в сумочку.

"Деньги для тебя многое значат, не так ли, Кара?" — спросил ее тогда Мэллоу.

"А что, разве хотеть иметь много денег — преступление?" — подумала она.

Конечно же деньги для нее значили очень много, возможно, даже больше, чем для большинства других людей. На то были свои причины. Еще лет пять назад она почти не имела их и не могла себе позволить снять хотя бы приличную комнату. Любой из трех молодых лейтенантов, побывавших в ее жилище, мог бы это подтвердить.

Кроме того, живя с отцом и его часто сменявшими друг друга женами, Кара большую часть своей жизни провела в более чем скромных квартирках с казенной мебелью, предоставлявшихся Майклу О'Хара либо Пентагоном, либо министерством иностранных дел. Семья существовала на одно жалованье главы семейства и не могла себе позволить ничего лишнего. Большинство квартир, занимаемых ею, были довольно чистенькими и уютными, но достатка в доме могло бы оказаться и больше, если бы отец умерил свою страсть к выпивке.

Вспомнив свое далеко не радостное детство, Кара затянулась сигаретой. Даже сейчас, когда она стала зарабатывать значительно больше, ее крохотная спаленка, в которой она занималась групповым сексом с тремя лейтенантами, назвавшись Джуди О'Трейди, никак не могла сравниться с тем огромным будуаром, в котором далеко уже не молодая жена полковника разгоняла по жилам кровь, резвясь в постели с молодыми подчиненными супруга.

"Нет уж, благодарствую, но опускаться до ее уровня я не собираюсь, — всегда думала Кара. — Пусть я бедна, но всем, что у меня есть, вполне довольна. На таких, как эта потаскушка полковничиха, смотреть со стороны тошно, и лучше уж ощущать себя выше их".

Кара забрала под заколку выбившуюся из-под нее прядь волос. Она чувствовала, что все произошедшее с ней в аэропорту, как и встреча с брюнетом в белом костюме, к получению шикарного номера в "Отель Интернэшнл" никакого отношения не имеет, и решила особенно не дергаться в ожидании дальнейшего развития событий. А какой был бы толк, если бы она начала суетиться? Да никакого! Она была убеждена: какие-либо действия с ее стороны следовало предпринимать тогда, когда ситуация окончательно прояснится.

Девушка загасила сигарету и, зажав под мышкой сумочку, вышла на маленький балкончик, чтобы перед тем, как спуститься в ресторан, еще раз взглянуть на величественную панораму океана. Если океан с пляжем, территория отеля, на которой находился огромный плавательный бассейн с залитой в него пресной водой, так красиво смотрелись в лунном свете, то при ярком солнце Флориды они должны были выглядеть просто потрясающе. И в самом деле, глянув вниз, Кара словно увидела фрагмент кинофильма о красивой жизни — там, в бассейне, купались красивые, как на подбор, девушки. На них были ярких расцветок бикини, а возле бортика прохаживались обнаженные по пояс молодые и загорелые синдбады в солнцезащитных очках и белых кепках, на которых крупными буквами было напечатано слово "Спасатель". Чуть подальше от бассейна рядами стояли шезлонги. В них сидели уже не столь молодые женщины в шикарных пляжных халатах, рядом с каждой из которых можно было заметить непрезентабельного на вид пузатого мужчину, явно банкира или предпринимателя, попыхивающего дорогой сигарой и косящего глаз на красоток в цветастых бикини.

Как и предполагала Кара, в "Отель Интернэшнл" проживали в основном пары и среди мужчин трудно было отыскать хотя бы одного без спутницы. Очень богатый человек мог позволить себе снять номер в такой фешенебельной гостинице, как эта, и конечно же он приезжал не один, а в компании с женой или любовницей и не искал знакомств с одинокими женщинами.

Сколько же сюда со всего света съехалось иностранцев самого разного возраста и внешнего вида! На каких только языках они не говорили!

"Если все пойдет хорошо, у меня будет много работы", — с радостью думала Кара. И она уже повернулась, чтобы уйти с балкона, как вдруг заметила обособленную от всех отдыхающих небольшую группу людей, расположившихся в тени кокосовой пальмы, росшей метрах в тридцати от края бассейна. Первым, на кого обратила внимание девушка, оказался сидевший в кресле мужчина с непокрытой головой и в пестром пляжном костюме, под которым, очевидно, были надеты плавки. На его руках спала маленькая девочка. Рядом стояли в темных деловых костюмах четверо мужчин, двое из которых держали руки в карманах своих пиджаков, на их головах были тюрбаны.

Кара взяла бинокль, купленный ею еще в Западном Берлине, и, поднеся к глазам, направила его на привлекшую ее внимание группу людей. Да, зрение ее не подвело — четверо стоявших мужчин действительно были в белых тюрбанах, какие носят мусульмане. Она даже сумела разглядеть кусочек красного головного убора, выглядывавшего из-под намотанной поверх него белой ткани.

Пока она пристально разглядывала живописную группу, из воды вылезла девушка с необыкновенно красивой фигурой, поправила бикини и подошла к компании мусульман. В ее левой ноздре Кара заметила серьгу с бриллиантом каратов этак четырех-пяти. На вид купальщице было столько же лет, сколько Каре, а может быть, даже и того меньше. Неожиданно из-за дерева вышла амаха или аяха средних лет и обтерла ее большим махровым полотенцем.

Кара, затаив дыхание, продолжала наблюдать. После того как женщина, нянька или служанка, — это зависело от того, из какой части мусульманского мира она приехала, — удалилась, девушка села в кресло рядом с сидевшим мужчиной. Перебросившись с восточной красавицей несколькими фразами, мужчина передал ей спящего ребенка.

Кара перевела окуляры бинокля на мужчину. По первому впечатлению она дала бы ему лет пятьдесят пять, не больше. Волосы на его висках уже серебрила седина, а под глазами появились припухлости. Он выглядел человеком много повидавшим и очень уверенным в себе. Такого красивого, мужественного лица, как у него, Кара еще никогда не встречала.

Девушка продолжала изучать незнакомца. Несомненно, он принадлежал к элитным слоям общества и наверняка в своей стране занимал высокий пост. Немного похожий на него мужчина Каре встретился всего лишь раз. Это произошло давно, когда ее родная мать была еще жива, а отца перевели на службу в консульский отдел американского посольства, располагавшегося в буферном государстве, затерянном где-то в Пенджабе: однажды мать отвела ее на прием, который местный магараджа устраивал для детей сотрудников дипломатических миссий.

В то время Каре было не больше лет, чем той малышке, которая сначала спала на руках мужчины, а потом у красивой девушки; она помнила все подробности того незабываемого вечера, словно это произошло только вчера. И на это у Кары были свои причины. Ничего подобного она не видела в своей жизни ни до того, ни после. То, что происходило тогда на территории вокруг огромного дворца магараджи, было похоже на сказку. Розовый лимонад и другие разноцветные напитки, приготовленные из всевозможных экзотических фруктов и ягод, лились рекой. Одетые в белоснежные костюмы и такого же цвета тюрбаны на голове слуги, все исключительно мужчины, сновали между детьми с огромными и ломившимися от всевозможных яств серебряными подносами и предлагали мороженое, ломтики дыни и вкусные маленькие пирожные, от которых пахло анисом.

Играла музыка, выступали акробаты, один из фокусников глотал саблю, а второй пожирал огонь. Сам же устроитель детского праздника появился перед детьми час спустя. Он подъехал к своему дворцу, а это, скорее всего, был его замысел, чтобы поразить воображение детей, восседая под балдахином палантина, установленного на спине огромного слона, увешанного золочеными украшениями.

Как ни странно, но после появления хозяина дворца радостная атмосфера праздника начала угасать, а самому магарадже быстро надоели шум и возня детей. Когда Кара и игравшие с ней ребятишки залились громким смехом, он приказал одному из своих помощников объявить, что праздник окончен, а сам на прощанье так неприязненно махнул руками, словно перед ним были не дети, а туча москитов.

Кара явственно представила себе лицо того восточного сановника, и руки ее задрожали. Она опустила бинокль и, пройдя в гостиную, положила его на журнальный столик. Затем девушка взяла свою дамскую сумочку, атташе-кейс и, выйдя с ними в коридор, направилась к лифту. Трудно поверить, но на земном шаре еще остались страны, этакие удаленные от мировой цивилизации государства-карлики, в которых один человек обладал настолько неограниченной властью, что любая его прихоть становилась для подданных непререкаемым законом.

Кара почувствовала вдруг, что сильно проголодалась. Последний раз она ела прошлой ночью еще на борту самолета, когда тот летел над Атлантикой. Поэтому все блюда, указанные в меню ресторана, показались ей весьма аппетитными. После недолгих колебаний она решила взять себе натуральный апельсиновый сок, два яйца с окороком, корзиночку с горячими рогаликами и большой кофейник с кофе. Все это девушка съела и выпила, испытывая при этом огромное удовольствие.

Позавтракав, Кара сдала конверт с деньгами на хранение в гостиничный сейф и попросила дежурного передать мистеру Андерсону и мистеру Флетчеру, что с сегодняшнего дня она приступает к работе. Затем, пройдя холл, она поднялась по широкой лестнице на этаж, где должно было находиться ее рабочее помещение. Элегантный дежурный по этажу, вежливо улыбаясь, сообщил ей, что ее офис полностью подготовлен к работе.

Если по прибытии в "Отель Интернэшнл" Кару все удивляло, то, толкнув дверь, на которой уже висела полированная деревянная табличка с надписью, выполненной сверкающими латунными буквами: "Мисс О'Хара", а чуть ниже — "Секретарь-машинистка", она была просто поражена. Мистер Флетчер говорил ей, что у нее будет современный офис, но то, что она увидела, превзошло все ее ожидания.

Офис был оборудован внутренней и внешней телефонной связью, в нем стояло кожаное кресло с высокой спинкой для ее будущих клиентов, на журнальном столике — стаканы с графином, наполненным свежей питьевой водой, на ее рабочем столе — откидной календарь, пара подставок из металлической сетки для входящей и выходящей корреспонденции, пластмассовая коробочка с ручками, карандашами и прочими канцелярскими принадлежностями, несколько пачек копировальной бумаги и телеграммных бланков, вазочка из резного стекла с нераспустившимся бутоном розы, а рядом со столом — корзинка для мусора.

Секретарское кресло, обтянутое зеленой кожей, располагавшееся за дорогим U-образным столом, и пишущая электрическая машинка "IBM" последней модели были настолько новыми, что от них в комнате все еще веяло заводскими запахами.

Кара села в секретарское кресло, покрутилась на нем, и тут на ее столе зазвонил телефон внутренней связи. Она подняла трубку. Звонившим оказался один из помощников мистера Флетчера. Он попросил девушку зайти к нему и забрать ее суточную работу — иностранную корреспонденцию, требовавшую перевода и ответа на нее.

"Судя по всему, писем для меня накопилось немало", — подумала Кара. Ей очень не хотелось, едва появившись в новом офисе, сразу же окунаться в работу. Девушка надела очки, открыла атташе-кейс и стала просматривать список своих бывших клиентов из нескольких стран мира, которые не менее пятидесяти раз привлекали ее к работе. Не зная некоторых специфических особенностей страны, с бизнесменами которой они хотели установить деловые связи, клиенты Кары, всецело полагаясь на ее знания и опыт, хорошо ей платили.

Девушка была настолько компетентна в ведении их дел, что, выполняя работу, почти не обращалась к ним за разрешением напечатать то или иное письмо и отослать его по назначению.

Собственно говоря, такой стиль работы был не нов. Довольно часто бизнесмены прибегали к услугам не числящихся в их штате свободных секретарей-машинисток, которые даже из других стран могли эффективно исполнять возложенные на них обязанности. Главным же преимуществом Кары было то, что у нее в мире бизнеса уже сложились довольно обширные связи.

За определенную сумму — как правило, контракт заключался на год плюс расходы на транспорт и телеграммы — она с удовольствием связывалась с известными фирмами по продаже цветов, кондитерских изделий, ювелирными и меховыми магазинами и делала им заказ: в такой-то день и час вручить определенному лицу, мадам, сеньоре или фрау, две дюжины красных роз, пятифунтовую коробку сладостей, платиновый браслет или норковую шубку. К такому подарку должна была прилагаться красочная поздравительная карточка со словами "С днем рождения!" или "Поздравляю с юбилеем!" за подписью "Роберто", "Антонио", "Франциско" или "Конрад".

У Кары хранился еще один список, несколько короче предыдущего, с именами мадемуазелей, сеньорит и фрейлейн, которых их знакомые если и не поздравляли с днем рождения, то в один из всеобщих праздников подарки с открытками посылали обязательно.

Стоимость одной такой услуги стоила немного, но суммарный годовой доход Кары с учетом ее обширной клиентуры да плюс то, что она получала, ведя переписку с партнерами своих клиентов, выливался в приличную сумму. Во всяком случае, девушка могла приобрести себе из одежды то, чего раньше просто не могла себе позволить. Так, она купила себе шикарную норковую шубку и вечернюю пелерину из дорогого белого меха, правда с очень большой скидкой.

Теперь Кара отметила в списке фамилии четырех клиентов, заняться которыми требовалось в первую очередь, взяла стопку телеграммных бланков, оторвала один и вставила его обратной стороной в пишущую машинку. Затем, желая проверить скорость печатания и удобства новой машинки, она включила ее и быстро застучала по клавиатуре. Оказалось, что буквы "а" и "к" немного заедают, а "е", если сразу же не убрать с нее палец, пропечатывается дважды. Но для Кары эти неполадки в машинке "IBM" не имели никакого значения — и с ними она могла нормально работать. Клавиша перевода строки срабатывала нормально. Так что в целом техника была в хорошем состоянии. "Уверена, что мы с тобой подружимся", — ласково глядя на пишущую машинку, подумала девушка.

Вытащив телеграфный бланк, она снова вставила его между роликами, но уже лицевой стороной, и быстро забарабанила по клавишам. Напечатав пробную фразу, Кара выдернула листок и, прочитав текст, от досады облизнула губы — вместо более привычной для нее фразы — "Приличным мужчинам пора закругляться со своей вечеринкой", — девушка, сама того не сознавая, напечатала: "Тебе, единожды побывавшему со мной в ванне и дважды в постели, спасибо", — промолвила непорочная девушка".

Допущенная Карой ошибка объяснялась легко — после того как она, перед рассветом поцеловав Джека Мэллоу и пожелав ему спокойной ночи, собиралась заснуть, в ее памяти, непонятно отчего, вдруг всплыли слова веселой песенки, которые и сейчас не давали ей покоя. Она даже не помнила, где слышала этот куплет, слова которого не рифмовались.

Кара вновь посмотрела на бланк, на ту его строчку, где указывался отправитель телеграммы, и обомлела. Там значилось:

"Миссис Мэллоу, Талапалуза, штат Джорджия".

Девушка смяла испорченный бланк и швырнула его в корзину. "Вот еще: Только этого не хватало. У меня в семье уже был один дурачок, правда ирландец, а второго я не потерплю. Если кто-то и решил, что я могу выйти замуж за того, кто способен говорить лишь о своих чувствах ко мне и о маленьком самолетике, который собирается купить, чтобы опрыскивать ядохимикатами поля в районе этого вшивого городка под названием Талапалуза, то глубоко ошибается", — подумала она.

Глава 8

"Отель Интернешнл" Номер 411

Отец Динант помешал последним кусочком поджаренного хлеба в чашке с теплым молоком, стоявшей на подносе, доставленным в его номер официантом, и мысленно поблагодарил того, кто так предусмотрительно добавил к его заказу дополнительную порцию этих румяных сухариков и еще одну плошку горячего молока.

По правде сказать, так называемое мясо по-монастырски не оказалось вкуснее тех блюд, которые ему уже довелось попробовать. Самое лучшее, что священнослужитель мог сказать о нем, так это то, что вкус у него лучше, чем у вяленой козлятины, маисовых лепешек и сырой рыбы, которыми он кормился на долгом пути из Леопольдвиля после того, как симбасы сожгли здание церкви и убили отца Шарлероя, сестер Марию Терезу и Анну Кларису. Отец Динант полагал, что полезнее для его здоровья будет съесть одно это блюдо, чем обильный завтрак, состоящий из гречневых лепешек, кленового сиропа, куска говядины, тарелки сваренных вкрутую яиц и нескольких кусков яблочного и вишневого пая, которым, будучи еще мальчиком, лакомился в Северном Мичигане.

Во время последнего обследования врач заверил отца Динанта, что его рука и желудок идут на поправку и что через семь-десять дней он сможет есть все, что душа пожелает, и приступить к своим обязанностям священника.

Отец Динант закурил первую из трех сигар в день — норма, которую он сам себе установил, — и, заложив руки за спину, встал в проеме двери балкона, задумчиво глядя на океан. "Прав был Гамлет, сказав: "Вот в чем вопрос", — подумал он. — Всего немного южнее Майами и Майами-Бич находится на западном побережье Африки страна Конго, а как они все-таки далеки от меня".

Хотел ли святой отец вернуться обратно? Мог ли он заставить себя вернуться в эту Африку? Имеет ли епископ моральное право снова послать его туда? А если предложит, что он тогда ему ответит?

Вынужденный отпуск, который он проводил, остановившись в фешенебельном отеле, уже подходил к концу и был полностью оплачен высокопоставленным служителем протестантской церкви и двоими очень богатыми людьми, один из которых владел шахтой, а другой — металлургическим заводом. Оба когда-то промышленники, они являлись прихожанами его прихода в Аппер-Пенинсуле. Роскошная жизнь для отца Динанта подходила к концу через несколько дней, и он чувствовал необходимость бесповоротно решать вопрос — ехать ему обратно в Африку или нет.

Священник взял газету, которую каждое утро подкладывали под дверь его номера, и, пустив облако табачного дыма, вышел с ней на балкон. Ему хотелось ознакомиться с новостями и заодно погреть на солнце свою правую руку. "Что ни говори, а мне все-таки сильно повезло — задень копье африканца кость, я бы, скорее всего, правой руки лишился", — подумал отец Динант.

Прищурив глаза, он уставился в газету. Судя по заголовкам, напечатанным на первой полосе, ничего глобального в мире за прошедшую ночь не произошло. Как всегда, всюду творилась полная неразбериха.

"Вооруженный мужчина убил нового премьер-министра Бурунди, второго за этот год"… "Реактивные самолеты и катера совершили рейд в глубь Северного Вьетнама"… "Атеист-заключенный выступил против совершения в тюрьме церковных обрядов"… "Генеральный секретарь ООН У Тан вновь призвал страны-участницы погасить задолженность по членским взносам"… "Двое брошенных детей обнаружены в автомобиле на Флаглер-авеню"… "Малайзия и Индонезия обвиняют друг друга в нарушении границы"… "Послу Соединенных Штатов приказано покинуть Дар-эс-Салам"…

Отец Динант перевернул страницу, но и там оказалось не лучше: "Насер вновь пообещал Соединенным Штатам, что их солдаты "нахлебаются морской воды".

"А между тем, — подумал святой отец, — египтяне со своей слабой экономикой надеются на нашу помощь".

"Главы правительств Кении, Уганды и Танзании проводят совещание, на котором обсуждается, как увеличить помощь конголезским повстанцам"… "Отношения между Францией и Великобританией достигли самого низкого"… "Россия подала формальный протест против воздушного моста, организованного союзниками для Западного Берлина"… "В нарушение резолюции ООН на границе между Израилем и Иорданией возникла двухчасовая перестрелка, повлекшая за собой многочисленные жертвы с обеих сторон"… "На Холавер-Бич группа молодых хулиганов напала на девочку-подростка и изнасиловала ее"… "Еще одна двенадцатилетняя девочка ушла из дому и не вернулась"…

Отец Динант стряхнул с сигары пепел. Единственным сообщением, по крайней мере на первых страницах газеты, не имевшим отношения ни к убийствам, ни к вооруженным конфликтам, ни к пропавшим или подброшенным детям, оказалась совсем крохотная заметка, описывавшая банкет, устроенный в Будапеште для советской делегации, состоявшей из высоких партийных боссов, с лотереей, в которой разыгрывался швейцарский шоколад. "Наверное, — подумал отец Динант, — в качестве высококалорийного десерта".

Он уже начал переворачивать очередную страницу газеты, чтобы посмотреть турнирную таблицу баскетбольных команд высшей лиги, как из соседнего номера послышались громкие голоса.

— Вон она опять появилась! — раздался голос мужчины. — Видишь? Смотри на вышку для прыжков. Видишь черноволосую красотку в белом бикини? Недурна. Совсем недурна!

— О, не знаю, — ответил женский голос. — По-моему, так ничего особенного. Выглядит как и все остальные.

— Ха! — воскликнул мужчина. — Ничего особенного? Да ты меня просто решила завести. Как эта девушка может ничем не отличаться от других, если у нее в носу огромный бриллиант? Да этот камушек потянет на десять тысяч долларов!

Виня себя за излишнее любопытство, отец Динанг посмотрел поверх перил туда, где должна была стоять та, которую так живо обсуждали его соседи, и увидел девушку, несомненно красивую, но по восточным меркам. Как и сказал парень из 409-го номера, в ее левой ноздре сверкала серьга с бриллиантом. Прокалывать ноздри и вдевать в них серьги было обычаем, которого до сих пор придерживались очень богатые индусы и мусульмане. Девушка, стоявшая на подкидной доске и пожираемая глазами собравшихся внизу мужчин, поправила бретельки и резинки на своем очень открытом купальнике и посмотрела на небольшую группу людей, расположившихся в тени кокосовой пальмы. Затем, вытянув перед собой руки, она спружинила на подкидной доске и прыгнула вниз. Прыжок был выполнен безукоризненно — брызг после того, как она вошла в воду, почти не было. Вынырнув и сделав несколько размеренных гребков, восточная красавица достигла края бассейна.

"Поскольку гости в "Отель Интернэшнл" приезжают со всего света, это, скорее всего, "куколка" какого-нибудь шейха или магараджи, — подумал священник. — А возможно, и сама магарани, ведь девочки на Ближнем и Среднем Востоке рано выходят замуж, тем более такие красивые и с такими формами".

Отец Динант снова попытался сконцентрировать свое внимание на газете, но голоса, долетавшие к нему через балконную дверь из соседнего номера, где буквально по косточкам продолжали разбирать девушку с бриллиантовой серьгой в ноздре, очень мешали ему.

— Недурна. Очень даже недурна! — уже в который раз повторял мужской голос. — Нет, ты посмотри, какая у нее упругая грудь. А какие ножки? А попка?

Женщина за стенкой недовольно фыркнула:

— Ну, не знаю. Думаю, что у меня фигура не хуже. Священник, не в силах более концентрировать свое внимание на газете, сложил ее, затянулся сигарой и подставил лицо ласковым лучам солнца. Похоже, что сегодняшнее утро будет для него не самым приятным. Он взглянул на часы. "Обычно парень к этому времени уже исчезал", — подумал священник. Каждый раз после завтрака, принесенного в номер официантом, любовник соседки покидал ее, чтобы приступить к исполнению своих более прозаичных обязанностей — охранять жизни купающихся. Однако, судя по всему, сегодня у него был выходной.

Отец Динант тяжело вздохнул. Если что и омрачало его настроение все время отпуска, а он длился уже почти две недели, то это были две назойливые мухи, постоянно жужжащие в его номере, да эта парочка, проводившая каждую ночь в любовных утехах. Соседку, по словам официанта Салли, звали миссис Филлипс, а точнее, миссис Чарльз А. Филлипс, и прибыла она из местечка, расположенного неподалеку от Акрона, штат Огайо. Несколько раз, выходя на балкон, священник видел ее в компании молодого человека, и надо сказать, что смотрелась она довольно привлекательно.

Миссис Филлипс было слегка за тридцать, не красавица, но весьма сексапильна. Каждый раз, завидев на балконе своего соседа, она здоровалась с ним и обращалась к нему не иначе как "отец". Динант втайне надеялся, что его соседка не католичка, однако если она ею все же была, то, по мнению священника, остро нуждалась в исповеди и покаянии.

И все потому, что ее неутомимый любовник, он же член бригады спасателей, мужем ей отнюдь не доводился. Скорее всего, мистер Чарльз А. Филлипс, привезя сюда супругу, вернулся обратно домой, чтобы всецело отдаться бизнесу, заработать побольше денег и обеспечить своей жене достойный отдых. Та же, положившись на доверчивость мужа, не преминула воспользоваться случаем, чтобы наставить ему ветвистые рога.

Добропорядочный отец Динант задумчиво посмотрел на кончик своей дымившейся сигары. За все двадцать пять лет, что он прослужил, первые десять из которых в Верхнем Мичигане, городке шахтеров и металлургов, а последующие пятнадцать — в Северной и Южной Африке, а также на берегах реки Конго, священник убедился в том, что все относительно секса и способов его осуществления ему доподлинно известно.

Однако особа из 409-го номера убедила его в обратном — изобретательность ее, казалось, не знала границ. В тех редких случаях, когда она затруднялась придумать что-то новое, ей на помощь приходил ее более молодой партнер. Отец Динант не знал фамилии ее любовника, но слышал, как миссис Филлипс называла его Рене. Из ненароком подслушанных разговоров священник узнал, что их любовная связь началась года два назад, когда парень поступил на службу охранником в новый загородный клуб, располагавшийся неподалеку от Акрона. Случилось так, что мистер Чарльз А. Филлипс и его супруга оказались членами этого клуба.

Шумы и разговоры, доносившиеся из соседнего номера, беспокоили отца Динанта, и он первое время даже хотел было обратиться в администрацию гостиницы с просьбой поменять ему номер. Однако мысль о том, что его новые соседи могут оказаться похлеще старых, остановила святого отца.

Священник решил оценить создавшуюся вокруг обстановку и задумался над существом вопроса в целом. В том, что люди ведут половую жизнь, по мнению отца Динанта, ничего плохого не было. Он спокойно относился к тому, что плоть людская приходит в неистовство, поскольку это гарантия продолжения человеческого рода. Сейчас такое время, когда и Святая Церковь сделалась более либеральной и стала постепенно отходить от постулата, согласно которому человек, зачатый во грехе, сам погряз в тяжких грехах, а святость же Богоматери объяснялась тем, что зачатие Христа произошло без полового акта.

Однако часть священнослужителей-догматиков до сих пор полагают, что женщина, рожающая детей и ухаживающая за ними, достойна всяческого уважения, но вместе с тем должна заслуживать и презрения, поскольку вступает в половой контакт с мужчинами. Большинство же священников в этом вопросе придерживаются более умеренных взглядов и, слушая исповеди молодых женщин, в которых те признаются в своих пылких чувствах к возлюбленным, всегда готовы отпустить им этот маленький грешок. Тем не менее каждый святой отец, честно отрабатывающий свой хлеб, сделал бы все, чтобы воспрепятствовать половой близости между мужчиной и женщиной.

А в 409-м номере творилось что-то невообразимое, и со стороны можно было подумать, что там заперли разъяренного льва. Смежная стена буквально ходила ходуном и грозила обрушиться на отца Динанта, у которого в эти минуты складывалось такое впечатление, что розы в садах Иерихона завяли, а пальмы в Эн-Гадди засохли.

Неожиданно в памяти священника всплыла ужасная картина нападения на их приход опьяненных дурманом симбов. Повстанцы схватили тогда его и отца Шарлероя, раздели донага и, приставив к их горлам острые копья, у них на глазах зверски изнасиловали сестер Марию Терезу и Анну Кларису. Симбы, эти полулюди, которые с удовольствием поедали некоторые части тела белого человека, полагали, что половой акт с белыми монашками возвысит их над остальными и придаст им храбрости.

Отец Динант вынул из кармана четки и, перебирая их, помолился за погибших монахинь и своего старшего по званию товарища. Затем, как обычно, когда он вспоминал свой последний день пребывания в Африке, священник прошел в ванную и спустил в унитаз остатки завтрака. Умыв лицо холодной водой, он вернулся в комнату и, усевшись за стол, достал авторучку, склонившись над листом белой бумаги.

Окончательное решение у отца Динанга созрело внезапно. Да, выбора у него не оставались, по-другому поступить он просто не мог. Несмотря на то, что при воспоминании о том кошмарном дне внутри у святого отца все холодело от страха, он решил, что должен вернуться обратно в свой разрушенный симбами приход и заново открыть церковную школу. Не сделав этого, он бы признал свое поражение и не осуществил бы то, на что потратил двадцать пять лет своей жизни.

Собрав всю свою волю в кулак, священник заставил себя вывести на бумаге три слова. "Мой дорогой епископ". Буквы получились у него жутко корявыми, почти неразборчивыми: ведь врач, лечивший ему руку, предупредил, что она может не полностью восстановить свои функции. "Надо как можно скорее научиться писать левой рукой, — подумал отец Динант. — А тем временем необходимо найти кого-нибудь, кто бы смог написать для меня это письмо".

Знакомых в гостинице, к которым можно было обратиться за такой помощью, у него не было — в "Отель Интернэшнл" останавливались только очень богатые, а значит, и высокомерные люди. Конечно, можно бы попросить написать кого-нибудь из служащих гостиницы, например официанта-еврея, приносившего в его номер завтрак. К тому же этот официант был всегда так вежлив и приветлив с ним. В первое же утро, когда этот парень принес ему завтрак, отец Динант попытался дать ему чаевые, на что официант ответил: "Извините, святой отец, но я вынужден отказаться — я никогда не принимаю чаевых от священников или раввинов. Почему? Боюсь, что это навлечет на меня беду. Может случиться так, что лошадь подо мной вдруг споткнется, упадет, сломает ногу, а до ближайшего телефона несколько миль. Однако, святой отец, если вам что-то понадобится, позвоните в нашу службу, позовите Салли, и я буду рад оказать вам любую услугу".

При воспоминании о доброте официанта отец Динант улыбнулся и подумал, что розы в садах Иерихона все еще благоухают, а пальмы в Эн-Гадди по-прежнему шумят своей кроной.

Он убрал авторучку в карман и надел шляпу. Затем, опасаясь, что может пойти дождь, священник подошел к стеклянной двери балкона, чтобы закрыть ее, и тут из 409-го номера до него донеслись громкие возбужденные голоса.

— Рене, ты шутишь! — произнесла миссис Филлипс — По-другому и быть не должно. У всех женщин на этом месте волосы.

— Да, а у нее их нет.

— Откуда ты знаешь?

— Вчера на дежурстве я видел, как она прыгала с восемнадцатифутовой вышки. Один раз, когда девушка входила в воду, ее бикини сползло с тела, и прежде, чем она вновь натянула его на себя, я успел разглядеть все, что под ним скрывалось. Так вот, на том месте, где у всех женщин волосики, у нее их не было. Ну прямо как на тушке кролика.

— А ты, случайно, не ошибся?

— Да ты что? Я стоял в десяти футах от вышки. Флип говорит, что у них в стране такой обычай, и заверил меня, что большинство восточных женщин, особенно молодых, либо их выщипывают, либо бреют. Они полагают, что в таком виде они больше возбуждают своих мужчин. Кстати, я в этом и сам убедился. Знаешь, как я завелся, когда увидел у нее эту часть бритой? Окажись рядом с ней в бассейне, я бы не удержался и поцеловал бы ее в эту плешку.

— Рене! — воскликнула женщина, и в ее голосе отец Динант вновь уловил нотки возмущения.

— Да?

— А что ты скажешь, если и я выбрею себе это место? Станешь ты от этого еще более темпераментным?

— Очень даже возможно.

— Тогда почему бы нам не попробовать? Ты можешь побрить меня электрической бритвой? Ну той, что я брею себе ноги?

— Отличная идея.

— Ой, это будет так забавно!

— А как ты объяснишь это мужу, когда вернешься домой?

— Боже, кого это волнует? Не переживай, что-нибудь да придумаю.

И молодой любовник миссис Филлипс решил сразу же приступить к делу.

— Хорошо, — сказал он. — Принеси свою бритву. Подключим ее к розетке, которая ближе всего к кровати. Как знать, может быть, исполняя роль парикмахера, я придумаю что-нибудь этакое…

Отец Динант с грохотом сдвинул стеклянные двери и отпрянул от балкона. Он окончательно убедился в том, что все человечество стоит на грани морального разложения и полного бесстыдства.

"Боже, что же творится в мире?! Что произошло с честью и достоинством людей?" — в ужасе подумал священник.

И чем больше святой отец думал о том, что творится в соседнем номере, тем сильнее он негодовал.

Для кого же тогда возводить новые храмы? Зачем посылать служителей Церкви, монахинь, протестантских миссионеров с их женами и детьми в другие страны, если там они могут быть ограблены, изнасилованы и убиты?

Возможно, что пришло время, когда уже бесполезно противостоять тому, что неизбежно должно случиться? Возможно, что Соединенные Штаты со своей программой построения "великого общества", которую выдвинул президент Л. Джонсон, покажут развивающимся странам, по какому пути им лучше всего идти. Возможно, что новоиспеченные государства последуют примеру Китая с его политикой "большого скачка" или Советского Союза, недавно принявшего пятилетний план развития народного хозяйства. Возможно, что на начальном этапе им и будет сопутствовать успех, но продолжаться это долго не может — в конце концов придет Страшный Суд, и большая часть населения планеты погибнет в страшной битве.

В своих рассуждениях о людской греховности отец Динант пошел еще дальше. Для того чтобы приблизить час Страшного Суда, Соединенные Штаты могли бы обратиться в Организацию Объединенных Наций за разрешением поменять название статуи, возвышающейся над заливом Нью-Йорка, со "свободы" на "вседозволенности", а вместо факела вложить в руки этой уже давно не модной деве каменный фаллос, созданный скульптором-авангардистом, а под мышку вместо свода законов запихнуть ящик с контрацептивами и огромную бутыль "Лавориса"…

Стареющий, но все еще крепкий здоровьем, отец Динант негодующе посмотрел сквозь стеклянную дверь балкона на безоблачное небо. Затем, немного придя в себя, он снял с головы шляпу и уже более спокойным голосом произнес:

— Хорошо. Я понимаю, что не прав, и глубоко раскаиваюсь за такие мысли. Знаю, что должен продолжать борьбу за спасение людских душ. Однако, Всевышний, я был бы совсем не против, если бы Ты ниспослал на землю хоть немного адского огня, горящей серы и несколько огненных мечей. Мне кажется, для этого сейчас самое время. И еще. Господи, раз уж мы затронули эту тему… Помню, что говорил Сын Твой, когда его распяли на Кресте, и с момента окончания семинарии молю о том же. Хотя, возможно, это и не мое дело… — Святой отец опять опустил глаза и посмотрел на соседний балкон. — Но я бы на Твоем месте не простил их. Они здравомыслящие люди и знают, что творят грех.

Глава 9

— Начните, как обычно: "Уважаемый господин!" — попросил Кару пришедший в ее контору толстяк. — Понятно? Только на испанском. Теперь постараемся пролить немного слез. Сообщите моему компаньону, что я неожиданно понес непредвиденные расходы, связанные с двумя большими платежами, которым, как оказалось, подошел срок. Поэтому вынужден просить его вернуть мне долг. Создавшуюся ситуацию изобразите так, словно ко мне в дом ломится шериф, а моя семья уже неделю голодает. Затем прозрачно намекните, что я очень надеюсь скоро получить от него положительный ответ. Мисс О'Хара, надеюсь, вы поняли, каким должно быть это письмо?

— Да, сэр, — ответила девушка.

Она мысленно составила текст на испанском языке и быстро напечатала письмо, за которое должен был заплатить ее клиент. Письмо получилось достаточно вежливым, но вполне официальным. Проверив, нет ли в тексте опечаток, Кара взяла самый дешевый конверт — на этом настоял толстяк — и напечатала на нем имя адресата, проживавшего в Боготе, и его почтовый адрес.

— С вас два доллара, мистер Террил, — сказала она.

Толстяк перегнал дымящуюся сигару из одного угла рта в другой, сунул руку в карман цветастых бермудов и вынул пухлый бумажник.

— Дорогая, вы, часом, не пошутили? Если Гонсалес решит, что я действительно на мели, и вернет деньги, то ваше письмо принесет мне не менее пяти тысяч. А с такой суммой Спикс сразу же захочет иметь со мной дело. Правда, когда наступит срок платежа за купленный у меня товар, из него ничего, кроме слова "завтра", не вытянешь. — С этими словами толстяк выложил на стол двадцатидолларовый банкнот. — Вот вам за труды, сдачи не надо. Купите на нее себе какую-нибудь безделушку.

— Да, сэр. Спасибо вам, мистер Террил, — улыбаясь, ответила Кара. Она подождала, когда мистер Террил уйдет, и, как только тот скрылся за дверью, положила заработанные двадцать долларов в отделение своего портмоне, где уже лежали одна бумажка того же достоинства, одна десятидолларовая, две по пять и один однодолларовый банкнот.

Ни к мистеру Флетчеру, ни в отдел кадров к мистеру Андерсону Кара еще не заходила и уже опасалась, что терпение у них может лопнуть. Все два часа с момента ее появления в конторе девушка занималась тем, что работала на себя, и, надо сказать, весьма успешно. Первые полчаса клиентов не было, но, едва по гостинице пронесся слух, что можно воспользоваться услугами секретаря-машинистки, они сразу появились.

Помимо составленного ею письма на испанском Кара напечатала еще одно, на немецком, очень милое письмо, адресованное в Западный Берлин. Его продиктовал ей мистер Харрис, который слал в письме слова любви к жене и детям и просил их приехать к нему в Майами-Бич. Затем последовали еще два деловых письма на немецком, по одному на итальянском и английском, от отца Динанта, в котором тот просил епископа послать его в Конго попытаться снова открыть там миссионерскую школу.

Все клиенты щедро расплатились за оказанные услуги. Даже отцу Динанту, у которого Кара вообще отказывалась брать плату, все же удалось сунуть ей доллар.

Девушка подсчитала, сколько она заработала за одно первое утро. Общая сумма составила шестьдесят один доллар. Что же, совсем неплохо. О таких деньгах она даже не мечтала. И это ко всему тому, что поселили ее в бесплатно предоставленном ей "Отель Интернэшнл" шикарном номере с огромной кроватью. Если только не окажется, что произошла ошибка, и в гостинице ждали не ту мисс Кару О'Хара, прибывшую ночным рейсом из Стамбула, то дела ее в Майами-Бич должны были пойти совсем неплохо. Она чувствовала, что напала на золотую жилу. Впрочем, сколько может быть девушек с таким именем и фамилией, прибывших в полночь из Стамбула?

После затишья в работе, наступившего с уходом мистера Террила, Кара вышла из своей конторы и, перегнувшись через перила, стала наблюдать за тем, что происходит в вестибюле гостиницы.

Долгое время прожив за пределами Штатов, она и не знала, что здесь, в Майами-Бич, даже в зимний период крутятся такие огромные деньги, и уже заранее сожалела, что рано или поздно ей придется отсюда уехать.

Девушка разглядывала сновавших внизу постояльцев гостиницы. Они были разных возрастов и габаритов, и Кара не переставала удивляться — никогда она еще не видела так много мужчин, дымящих дорогими сигарами, и столько женщин в бриллиантах, шубках и манто из норки, куницы и соболя.

Здесь при температуре под сто градусов по Фаренгейту меха носили с узкими, обтягивающими фигуру брючками, поверх шикарных платьев с глубокими вырезами на спине или же просто накинув на голое тело, на котором, кроме бикини, вообще ничего не было надето. Судя по всему, в дневное время никаких правил относительно одежды в "Отель Интернэшнл" не существовало — каждый из постояльцев гостиницы одевался так, как ему было удобнее. Таким образом, женщины могли смело держать свои пояса с резинками для чулок и колготки в чемоданах. Однако, если у тебя имелась одна или несколько шуб, стоило ли их запирать в шкафу или сдавать на хранение в гостиничный сейф, не лучше ли как можно скорее продемонстрировать их гостям отеля?

Кара вернулась в контору, села в кресло и закурила сигарету. Пока все, за исключением неприятной проверки в аэропорту, устраивало ее. Правда, девушку все еще не оставляла тревожная мысль, не принимает ли администрация гостиницы ее за кого-то другого. Она посмотрела на часы и немного расстроилась — прошло уже столько времени, а Мэллоу так и не позвонил ей. "Мог хотя бы поинтересоваться, как у меня дела на новой работе, — подумала она с упреком. — Мог бы по этому случаю и букет цветов прислать. Так ведь нет, от него этого не дождешься".

В эту первую ночь в "Отель Интернэшнл" у них, помимо постельных дел, состоялся еще и важный для нее разговор, во время которого пилот гладил Каре руки, периодически хлопал ее по попке, — видимо, думал, что таким образом он развеет ее тревожные мысли.

Кара сдунула со лба постоянно выбивавшуюся из-под заколки непослушную прядь волос и задумалась. Пусть только снова попробует затащить ее в постель — она пошлет его ко всем чертям. С ним пора кончать. Пусть едет в свою Талапалузу один, решила она.

Девушка рассеянно посмотрела на дымящийся кончик сигареты и, подняв глаза, увидела входившую в ее конторку молодую блондинку. Девица подошла почти вплотную к столу, за которым сидела Кара, и спросила:

— Вы мисс О'Хара?

— Да, — ответила Кара.

— Наша новая секретарь-машинистка? Со знанием нескольких языков?

Блондинка Каре почему-то не понравилась с первого же взгляда: одета в дурацкую белую блузку с плоеным воротником и бледно-желтого цвета юбку с завернувшимся подолом, из-под которой виднелись подштанники. Волосы у девицы были сильно вытравлены и напоминали белую мочалку. Более того, пергидролевая блондинка держалась слишком надменно, что, естественно, симпатий у Кары не вызывало.

— Да, именно так, как указано на дверной табличке, — холодно ответила Кара.

Девица выложила перед Карой небольшую пачку вскрытых конвертов.

— Тогда надо думать, что я оказалась именно там, куда меня и послали, — произнесла она. — Все это просил меня передать вам мистер Флетчер. — Блондинка неприятно улыбнулась и добавила: — Конечно, никакой спешки, мисс О'Хара. Ответите на них в любое удобное для вас время. Здесь ничего сложного — обычные вопросы, которые задают наши потенциальные клиенты. Как правило, спрашивают о расценках в гостинице или просят забронировать для них номера. Если возникнут трудности с ответом, любой клерк из службы размещения сможет дать вам исчерпывающую информацию. И еще хочу заметить, что к каждому письму-ответу вы обязательно должны приложить наш проспект. Эта установившаяся практика.

Кара перебрала конверты. Два письма пришли из Канн, одно — из Сан-Пауло, все они были адресованы администрации "Отель Интернэшнл", а вот на четвертом конверт, отправленном из Майами-Бич, было написано:

"Мисс О'Хара

Секретарь-машинистка

"Отель Интернэшнл".

— А почему это письмо попало к вам? — удивилась Кара. Блондинка пожала плечами, отчего ее туго обгягивавшая бедра юбка задралась еще выше.

— Каким-то совсем непонятным для меня образом, — сказала она. — Скорее всего, служащий, сортировавший почту, не заметил на конверте вашего имени, и оно поступило ко мне. А если и заметил, то решил себя слишком не утруждать и сунул конверт в остальную почту.

— Однако все равно непонятно, почему адресованное мне письмо сначала попало к вам, — удивленно настаивала Кара.

— Дорогуша, ничего удивительного в этом нет, — холодно заметила блондинка. — Здесь случаются и более странные вещи. Вот, например, этим утром мы с другими сотрудниками, как всегда, прибыли на работу к девяти часам и обнаружили, что из нашего прежнего помещения, в котором теперь обосновались вы, нас попросту выселили, и нам пришлось перебираться в другую комнату. Странно, что до вашего появления я, исполняя обязанности секретаря-машинистки, ютилась в маленькой комнатенке, что за цветочным ларьком в вестибюле. И поскольку я не могу точно знать, с кем из наших высоких боссов вы спите, судя по этому офису и отведенному вам дорогому номеру, могу лишь предположить, что им должен быть не кто иной, как председатель совета директоров. Только не надо меня жалеть, мисс О'Хара! Знаете, сколько таких вот высокопоставленных любовников прошло через меня? Кроме того, когда вы уедете к себе в свой занюханный, как его там, Стамбул, я все равно так и буду барабанить по клавишам этой "IBM" и заколачивать большие деньги.

Взъяренная не менее пергидролевой блондинки, Кара, сверкая глазами, поднялась из-за стола и ледяным голосом произнесла:

— Я не расслышала, как ты мне представилась, дорогуша?

— А я и не представлялась! Но знай, что зовут меня Конни. Конни Шварц.

— Так вот что я тебе посоветую, Конни, — сказала Кара. — Я бы на твоем месте поскорее убралась бы из этой комнаты. Потому как, если ты немедленно не исчезнешь, я, прежде чем вышвырнуть тебя из своей конторы, сдеру с тебя эти дурацкую блузку и безобразную юбку. И ты будешь бегать по гостинице, трясти своими несвежими дынями и толстой задницей, что наверняка позабавит почтенную публику. Поняла?

— Этого ты сделать не осмелишься! — прошипела девица.

— Ну что, может быть, попробуем? — предложила Кара.

Пергидролевая блондинка мигом исчезла, а Кара, все еще пребывая в сильном гневе, плюхнулась в кресло и сняла трубку телефона внутренней связи. Если эта мисс Шварц и в самом деле исполняла до нее функции секретаря-машинистки, то злоба в ее словах была вполне понятна — получалось, что Кара лишила ее весьма прибыльной работы. Теперь девушке не терпелось выяснить, почему администрация "Отель Интернэшнл" связалась именно с ней и, пригласив на работу, оказала ей такой шикарный прием. Может быть, помимо секретарской работы от нее потребуется что-нибудь еще?

Секретарша мистера Флетчера ответила ей, что его в данный момент в отеле нет. Почти такой же ответ прозвучал и из уст секретарши мистера Андерсона, сообщившей, что ее босс уехал в Майами, и, когда вернется, она не знает.

Кара положила трубку на рычаг телефона и, вытащив из пачки конвертов тот, на котором значились ее имя и фамилия, вынула из него письмо. Она надеялась, что его прислал Джек Мэллоу. Но это оказалось не так. В короткой, напечатанной на машинке записке говорилось:

"Уважаемая мисс О'Хара!

По некоторым причинам, о которых я сообщу Вам при встрече, считаю, что после нашего разговора в аэропорту мне нецелесообразно звонить Вам, равно как и навещать Вас в отеле.

Хочу заверить Вас, что удобнее всего будет, и это в Ваших же интересах, встретиться со мной сегодня во второй половине дня на ипподроме в Гольфстрим-парке возле окошка, где принимают стодолларовые ставки, перед самым началом второго заезда.

Ваш покорный слуга,

Порфиро Родригес".

Кара уже начала перечитывать текст письма, когда неожиданно на пороге ее конторы появился Джек Мэллоу. Пилот выглядел удрученным. Войдя, он застыл на пороге словно каменный.

— Что с тобой произошло, Джек? — спросила девушка. — Я — Кара О'Хара. Ты меня еще помнишь?

— Смутно, — ответил пилот. Достав из лежавшей на столе пачки сигарету, он повертел ее в пальцах. — Как вы думаете, где я провел все это время, мисс О'Хара?

— Так скажи же! Мне не терпится узнать! — попросила Кара. Наконец Мэллоу вставил сигарету в рот и, прикурив ее, произнес:

— В бюро расследований штата Майами. Понимаешь, после того как мы расстались, я прямиком отправился в аэропорт. Хотел выяснить у таможенника или у чиновника из службы иммиграции, почему они тебя так долго мурыжили. Однако ничего не добился — в таможне мне сказали, что сотрудника по фамилии Мейерс и представителя иммиграционной службы мистера Торка они не знают. Пока я продолжал свои расспросы в аэропорту, на меня вышли два местных детектива, забрали и вот только час назад отпустили. Они заставили меня изрядно попотеть, но в целом были настроены вполне доброжелательно. Так что после них я сразу же заехал к себе, чтобы переодеться, и потом рванул сюда, в отель.

— Отчего же ты так вспотел? — иронично поинтересовалась девушка.

— Они расспрашивали о тебе, — выпалил пилот.

— И что они хотели обо мне узнать?

— Все, что мне стало известно о тебе во время нашего общения в Стамбуле. Не являлась ли ты когда-либо членом организации, занимавшейся подрывной деятельностью. Почему в течение пяти лет не появлялась на родине. Действительно ли ты секретарь-машинистка, владеющая многими языками, или это только прикрытие, — сказал Мэллоу и затянулся сигаретой. — А дальше мне сообщили такое, отчего я тут же покрылся потом. Один из детективов решил раскрыть передо мной карты. Он признался, что мое задержание произошло не по их инициативе — они, оказывается, действовали по просьбе парней из Центрального разведывательного управления… Кара ненадолго задумалась.

— А чем я, собственно говоря, могла заинтересовать ЦРУ? — удивленно спросила она.

— Я не знаю, — ответил Мэллоу. — Думаю, что было бы интересно нам самим это выяснить. К черту эти паршивые десять тысяч долларов, которые тебе всучили в аэропорту! Понимаешь, я постоянно работаю на заграничных рейсах, поэтому даже один звонок из ЦРУ для меня будет равносилен катастрофе. Мне уже никогда не доверят самолет, и все мои планы заняться опрыскиванием полей ядохимикатами полетят ко всем чертям.

— А что относительно тех пятнадцати детей, которых я должна буду тебе родить? Помнишь, что ты говорил мне этим утром? Если бы ты был серьезен, то мог бы прислать мне хоть маленький букетик цветов.

Джек Мэллоу указал пальцем на вазу с бутоном розы.

— А что, по-твоему, это? — возмущенно спросил он. — Сегодня утром, выйдя из твоего номера, я зашел в цветочный киоск, что стоит в вестибюле гостиницы. Продавец заверил меня, что одна ветка с нераспустившимся бутоном розы в вазе является символом вечной любви. Он взял с меня за цветок два доллара и еще двадцать за эту резную вазочку.

— Прости, а я-то думала, что это от администрации гостиницы, — извинилась Кара и протянула Джеку письмо от человека, назвавшегося Порфиро Родригесом. — Посмотри, что я еще сегодня получила.

Девушка подождала, когда пилот закончит читать, а потом спросила:

— Джек, как ты думаешь, что мне теперь предпринять?

— Полагаю, что нам следует поговорить с этим малым, — ответил Мэллоу. — Ты уже положила деньги в гостиничный сейф?

— Да.

— Я считаю, что после того, как мы поговорим с этим Родригесом и выясним, что ему от тебя нужно, нам разумнее всего будет забрать деньги из сейфа, затем поехать в Майами к тем детективам, которые задержали меня, и все им подробно рассказать.

— А ты им не упомянул про конверт с деньгами?

— Нет, но сейчас, как сказал морж муравью или улитке в том анекдоте, я точно не помню, самое подходящее время. Получив от тебя деньги, они, скорее всего, передадут их цэрэушникам, и те оставят тебя в покое.

— Да, Джек, но… — запротестовала Кара.

— Знаю, — прервал ее Мэллоу, — деньги для тебя многое значат, а десять тысяч — сумма огромная. Однако моя лицензия на управление самолетом значит для меня еще больше. От нее, очень даже возможно, зависит наша с тобой судьба.

— Хорошо, я не возражаю, — согласилась Кара. Девушка отыскала в шкафу табличку с надписью "Обед" и повесила ее на стеклянную дверь офиса.

— Я жуть как хочу поговорить с мистером Родригесом. Просто сгораю от любопытства! И просто умру, если не выясню, чего он от меня хочет. Вот только давай договоримся: сначала поговорим с Родригесом, а потом решим, отдавать деньги в полицию или нет, — неизвестно, что он скажет.

Выходя с Мэллоу из конторы, Кара опустила на замке предохранитель и захлопнула за собой дверь. Подхватив пилота под руку, девушка стала спускаться с ним по широкой лестнице, ведущей в вестибюль гостиницы. У высоченного пилота был очень широкий шаг, и Кара едва поспевала за ним. Чтобы не отстать, девушка быстро семенила ногами.

На последней ступеньке у нее неожиданно подвернулся каблук, и она, споткнувшись, выпустила руку Мэллоу, почувствовав, что теряет равновесие. И непременно бы упала на пол, но чьи-то сильные руки успели поддержать ее. Подняв глаза, Кара увидела перед собой лицо того самого мужчины, которого утром встретила с ребенком возле бассейна.

На этот раз на мужчине был дорогой белый шелковый костюм, из-под пиджака виднелась спортивная рубашка того же цвета и темно-бордовый, с широкими концами галстук. Рядом с ним стояла черноволосая девушка в шикарной шляпке из перьев и в простеньком белом платье от одного из самых известных кутюрье. Ее пальцы были усыпаны превосходящими их по размеру бриллиантами, однако самый огромный сверкал у нее в левой ноздре.

Только теперь Кара ощутила, что руки мужчины все еще плотно прижаты к ее груди.

— Спасибо! — поблагодарила она его. — Огромное спасибо, если бы не вы, я точно бы упала! Теперь можете отпустить меня, я уверена, что уже не упаду.

— Да-да, мистер, отпустите ее. Если что — я ее поддержу! — поспешно произнес Джек Мэллоу.

Мужчина с посеребренными висками убрал руки.

— Да, конечно, — сказал незнакомец. — Не стоит благодарностей, мисс О'Хара. Был рад оказать вам эту маленькую услугу.

Затем мужчина с улыбкой на лице предложил руку черноволосой девушке, и они вышли из вестибюля гостиницы. Следом за ними проследовал эскорт из четырех охранников в белых тюрбанах и прислуги, которая пару часов назад обтирала вышедшую из бассейна черноволосую девушку.

Глядя вслед этой процессии, Мэллоу скривил рот, а потом опять посмотрел на Кару.

— Могу ли я знать, что это все значит? Кто он? Один из твоих европейских любовников? — резко спросил пилот у Кары. Та с трудом сдержала гнев.

— Не глупи, Джек! Я никогда его раньше и в глаза не видела! — обиделась девушка. — Нет, прости, один раз все-таки видела: сегодня утром с балкона своего номера.

— Тогда почему он так поспешил тебя облапить? И откуда он знает твою фамилию? — не успокоившись, продолжал Мэллоу и, подражая британскому акценту мужчины, произнес: — Не стоит благодарностей, мисс О'Хара. Был рад оказать вам эту маленькую услугу.

Девушка была готова пнуть Мэллоу ногой, но удержалась. "Нет, с меня довольно. Только ревнивого любовника мне еще не хватало", — подумала она.

Глава 10

Во всех точках земного шара, где довелось побывать Каре, за исключением, пожалуй, стран. Востока, она имела возможность видеть самые известные ипподромы мира. Однако шикарнее того, который оказался в Гольфстрим-парке, девушка еще не видела.

Здесь, в живописном месте, было столько удивительных вещей, что она даже не могла решить, какая из них произвела на нее большее впечатление. По всему парку тянулись длинные ряды огромных пальм, живые изгороди из цветущих деревьев и декоративных кустарников. На большом озере с лазурной водой стояла целая флотилия прогулочных лодок и один белый речной пароход еще старинной постройки. Повсюду зеленели аккуратно подстриженные лужайки. Здание клуба, огромные трибуны ипподрома и сиденья на нем — все было самых разнообразных, радующих глаз расцветок.

В довершение ко всему место вывода скакунов на дорожку было огорожено перилами тех же цветов, что и загоны известных конюшен, чьи лошади участвовали в бегах. Неподалеку от загонов находился так называемый "Сад чемпионов", где посетители парка могли увидеть большие бронзовые медали, завоеванные такими известными скакунами, как Каунтерпоинт, Крафти Адмирал, Нашуа и Свэпс.

Если мистер Родригес, назначая Каре встречу, именно здесь хотел ее приятно удивить, то эта затея ему вполне удалась. Кроме того, посещение такого живописного места было по карману любому из отдыхающих в Майами-Бич, а не только тем, кто привык останавливаться в таких фешенебельных гостиницах, как "Отель Интернэшнл". Здесь, несмотря на огромное скопище людей, можно было легко уединиться и переговорить с глазу на глаз.

Рядом с окошком, где принимались ставки по сто долларов, стояла толпа, гораздо больше той, которую видела Кара в Эскоте или Эпсоме, где разыгрывался Гран-при Парижа и Пуль д'Эссе.

Девушка поправила огромные солнцезащитные очки, которые настоятельно посоветовал ей купить Мэллоу, когда они еще были в вестибюле "Отель Интернэшнл", и посмотрела сквозь темные стекла на пилота. Если Джек Мэллоу думал, что он полностью завладел ее сердцем, то он глубоко заблуждался. Джек был с ней мил, но только когда он этого хотел. В отношении к Каре он порой становился таким внимательным, добрым и чутким, что не могло ей не нравиться. Взять хотя бы тот случай с бутоном розы и хрустальной вазочкой, которые он послал в ее контору. Что и говорить, пилот девушке нравился все больше и больше. Ей он теперь уже более симпатичен, чем кто-либо из ее бывших любовников. Однако Кара испытывала к нему нежные чувства только до той степени, до которой могла себе это позволить, и ничуть не больше. Все, что было между ними до этого момента, никак не могло повлиять на ее будущие планы. Девушка твердо решила — если она снова выйдет замуж, то только за очень богатого.

— Все еще дуешься на меня? — спросил Мэллоу.

— Скажем так, я не очень довольна твоим поведением, — ответила Кара. — И считаю, что ты себя вел отвратительно.

— О, да будет тебе! — игриво произнес пилот. — Не побывай ты замужем за чопорным англичанином, ты бы не была такой придирчивой. А что, по-твоему, я должен был чувствовать, когда этот мужлан обеими лапами тискал твои сиськи?

— А он мои, как ты называешь, сиськи совсем не тискал. Он просто удержал меня, иначе бы я упала, — ответила девушка.

— Может быть, и так, но он точно хотел с ними поиграть, — возразил Мэллоу.

— Так ты умеешь читать чужие мысли?

— Совсем нет. Просто я хорошо знаю, чего хотят все мужчины, — сказал снедаемый ревностью пилот и тут же решил разрядить ситуацию. — Ну хорошо, возможно, я немного переборщил. Так сказать, сорвался. Извини. А теперь, пока этот Гонсалес еще не подошел, не купить ли тебе что-нибудь поесть?

После завтрака в гостинице прошло уже несколько часов, и Кара начала испытывать чувство легкого голода. Более того, аппетитные запахи, доносившиеся из ближайшего киоска, приятно щекотали ей ноздри. Кара давно чувствовала, что вот-вот, и у нее потекут слюни.

— Отлично, — согласилась она. — Но мне только один хот-дог и, может быть, пиво.

— Ты уверена, что хочешь именно хот-дог? — спросил Джек.

— О нем я мечтала долгие пять лет, — ответила девушка. — О таком, который обычно покупала в киоске на Голливуд-бульвар, учась в школе секретарей-машинисток. Да-да, с соусом чили, кружочками репчатого лука и тертым сыром!

— А ты на меня больше не сердишься? — с надеждой в голосе спросил ее Мэллоу.

— Совсем нет.

Пилот, осмелев, похлопал ее по бедру.

— Вот какая у меня умная девочка! — улыбаясь, произнес он. — Две бутылки пива и два хот-дога с соусом чили, кружочками репчатого лука и тертым сыром будут через минуту. А тебе лучше всего оставаться здесь и ждать Гонсалеса. Если мы оба отойдем, то можем его не заметить.

— Поэтому не двинусь отсюда ни на дюйм! — заверила пилота девушка.

Оставшись одна, Кара с еще большим любопытством принялась разглядывать проходивших мимо нее людей, толпу играющих, желавших сделать ставки. Те из них, кто находился у самого окошечка, протягивали букмекеру стодолларовые банкноты, получали от него жетоны и с горящими от волнения глазами отходили от прилавка. Букмекер, получив банкнот, тщательно рассматривал его, опасаясь подделки, а потом бросал настороженный взгляд на клиента, словно у того была старая тетушка, чей двоюродный брат держал в доме повара, которому один из жокеев на ипподроме доводился племянником. Девушка смотрела на них и поражалась тому, как много в ее стране граждан, которые могут так легко расстаться с огромной по ее меркам суммой денег.

В толпе стояли худые и толстые мужчины, солидные дамы, девицы, похожие на балерин, певиц или же просто на проституток, старики и молодежь. Среди них Каре попались на глаза даже те, чьи лица она видела в "Отель Интернэшнл", включая и черноволосую девушку.

Восточная красавица стояла в очереди, держа в руке, усыпанной бриллиантами, сто долларов. Люди в толпе, заметив в ее левой ноздре серьгу с огромным драгоценным камнем, раз за разом с нескрываемым интересом поглядывали на нее. Та явно чувствовала на себе любопытные взгляды, но держалась очень спокойно.

Кара поискала глазами красивого мужчину с седеющими висками — постоянного спутника загадочной брюнетки, но так и не нашла его. "Наверное, он со своими охранниками в тюрбанах уже сидит в королевской ложе, а девушка сама решила сделать ставки на понравившуюся ей лошадь", — подумала Кара.

Ей захотелось узнать, кто они такие, эти двое, и она решила навести о них справки у кого-нибудь из служащих гостиницы. Мужчина наверняка был богачом, а черноволосая красотка, учитывая ее молодость, могла оказаться его дочерью. Тем не менее у Кары, видевшей, с какой материнской заботой та приняла из его рук спящего ребенка, на этот счет возникли большие сомнения. Девушка с бриллиантом в ноздре могла быть и магарани. Несколько таких магарани, бегум и вторых жен очень богатых мусульман она встречала на Французской Ривьере, и все они, как одна, были такими же молодыми. Мужчины на Востоке любят обзаводиться очень молодыми женами, и чем они моложе, тем больше мужья гордятся ими.

В парке оказалось значительно теплее, чем на Коллинз-авеню, и разомлевшая от жары Кара принялась обмахивать лицо программкой бегов, которую в аэропорту для нее купил Мэллоу. Для девушки стало ясно одно: если мистер Родригес будет одет так же, как и прошлой ночью, то она его ни за что не пропустит. Большинство же пришедших на ипподром мужчин ходили без головных уборов или же в кепках-бейсболках, которые так любят туристы, поэтому жгучий брюнет в белой широкополой панаме должен был выделяться среди остальных точно так же, как затянутый в смокинг официант на пляже нудистов.

Тем не менее Кара не заметила, как тот подошел к ней сзади и встал за ее спиной.

— Не вздрагивайте и не оборачивайтесь! — произнес он на урду те же слова, что и при первой их встрече в международном аэропорту Майами. — Сделайте вид, что читаете программку! Хочу предупредить, что встречаться с вами для меня далеко не безопасно. Однако я вынужден это делать, потому что так угодно Аллаху.

— Но, мистер Родригес… — запротестовала было Кара, однако загадочный брюнет тотчас прервал ее., — Пожалуйста, мисс О'Хара, ничего не говорите, — резко оборвал он ее. — Как я намекал в письме, наше с вами сотрудничество может оказаться для вас весьма прибыльным делом. Единственное, что от вас требуется, — это прийти к дверям публичной библиотеки Майами сегодня в одиннадцать часов вечера. Сядете в автомобиль, который к вам подъедет, сообщите Хассану имя, которое теперь носит тот парень, и в каком отеле он работает, а также передадите ему все, что вам рассказала о нем Анжелика Бревар. За это вы получите еще сорок тысяч, а затем вас доставят туда, откуда забрали. После этого вы можете забыть, что когда-то встречались с нами.

Кара выслушала мистера Родригеса, не отрывая глаз от развернутой программки, а потом тихо произнесла:

— Минутку, мистер Родригес, а теперь выслушайте меня. Я совсем не хочу влезать в это дело. Во всяком случае, до того, как вы мне хоть что-нибудь объясните. Знайте, что, во-первых, я ни в какую машину к незнакомцу садиться не буду, а тем более никуда с ним не поеду. Во-вторых, не знаю никакую Анжелику Бревар и не слышала этого имени до тех пор, пока мистер Торк сегодня ночью в аэропорту не показал мне ее фотографии. Это вам понятно?

Несколько минут Кара ждала, что скажет Родригес, но, так и не дождавшись ответа и нарушив его инструкции, обернулась: она хотела удостовериться, не ушел ли он.

Однако Родригес стоял на том же месте, где и был, с той только разницей, что уже не смотрел на Кару. Со странным удивлением на лице он почему-то водил рукой по спине, словно пытаясь почесать у себя под лопаткой. Наконец, убрав со спины руку, Родригес поднес ладонь к лицу и, увидев на пальцах кровь, в глубоком изумлении простонал:

— О нет, нет!..

Неожиданно у него подкосились ноги, и он, закрыв глаза, стал медленно оседать на землю.

* * *

Кара проснулась далеко за полночь. В спальне было жутко темно. В открытое окно дул теплый ветерок, напоенный крепкими запахами жасмина и распускавшейся по ночам никотианы.

Девушка пролежала неподвижно несколько минут, прежде чем поняла, где она находится. Да, она лежала на кровати. А где же еще ей быть, как не на ней? Почему-то каждый раз все встречи с Мэллоу наедине заканчивались постелью, но на этот раз все произошло совсем иначе — секса у них не было. Все, что сделал ее любовник, так это крепко обнял ее, одетым улегся с ней на кровать, а затем, целуя, гладил ее по волосам, пока у нее не просохли глаза.

Чтобы унять легкую головную боль, Кара потерла виски и вспомнила, что, приехав ближе к вечеру с ипподрома в мотель, он расстегнул на ней, бившейся в истерике, платье, стянул его через голову, затем снял с нее туфли и чулки и дал ей две таблетки секонала. "Ну вот, сейчас будет как всегда", — подумала она тогда. Однако Мэллоу не стал приставать к ней с ласками, а, уложив в постель, крепко обнял ее. Он держал Кару в своих объятиях до тех пор, пока рыдающая девушка не заснула.

Кара не была уверена, что, приехав в мотель, они не совершили ошибки. Однако на невозвращении в гостиницу настоял Джек. "Давай сначала успокоимся, а потом все обсудим", — предложил он.

Девушка свесила с кровати ноги, подцепила ступней с пола одну тапочку. Вторую нащупать не смогла и полубосая подошла по кафельному полу к приоткрытой двери, которая вела в небольшую гостиную. Заглянув в просвет между дверью и косяком, она увидела Джека. Удобно расположившись в кресле, пилот с явным удовольствием потягивал пиво и читал газету. Весь его вид производил впечатление полного спокойствия и беззаботности.

Кара распахнула дверь и вошла в гостиную. Завидев ее, Мэллоу положил газету на пол и открыл свои объятия.

— Хорошо поспала? — с улыбкой спросил он.

— Который сейчас час? — не ответив на вопрос, спросила Кара.

— Начало десятого.

Девушка села пилоту на колени.

— Мне бы еще поспать, но я уже не могу. Я все еще так напугана!

Мэллоу провел рукой по спине Кары, затем притянул ее голову к себе и нежно поцеловал ее.

— Не бойся, крошка моя! Я же рядом! — сказал он.

— Но я даже не слышала выстрела, — дрожащим от ужаса голосом произнесла девушка. — Раздался тихий хлопок, на который я и внимания не обратила. Такое было впечатление, будто у кого-то во рту лопнул пузырек из жевательной резинки.

— Скорее всего, они использовали глушитель, — продолжая массировать ей спину, пояснил Мэллоу. — Когда я вернулся с хот-догами, лицо у тебя было белее, чем у этого Гонсалеса. Ты даже слова не могла произнести, только попискивала, как кошка. Это была одна из причин, по которой я, не дожидаясь приезда полиции, сразу же увез тебя в могель.

Кара уселась поудобнее и прижалась щекой к груди пилота.

— А какая была вторая причина? — спросила она.

— Сейчас объясню, — покрепче обняв девушку, сказал Мэллоу. — Логично предположить, что Родригес был заинтересован в тебе, а те, кто его застрелил, очень не хотели, чтобы между вами состоялся разговор. Убийца с глушителем мог убрать и тебя, а мне после того, как я потратился на розочку с вазой, очень не хотелось нести дополнительные расходы. Ведь тогда пришлось бы покупать огромные охапки цветов. — Он пожал плечами и продолжил: — Кроме всего прочего, я постоянно летаю туда, где часто бывал Родригес. Более того, после того, как меня забрали местные детективы, мне очень бы не хотелось лишний раз светиться в полиции. Во всяком случае, до тех пор, пока в твоем деле хоть что-нибудь не прояснится.

— А откуда тебе известно, где он бывал? Мэллоу молча поднял с пола газету.

— Из сегодняшних новостей, — ответил он и пробежал глазами газетную статью. — Вот, здесь говорится, что его полное имя Порфиро Гонсалес и что он известный частный детектив, услугами которого пользовались во многих странах мира. У него офисы в Париже, Бизерте, Бейруте и Карачи. — Пилот, держа газету одной рукой, пальцем другой провел по тексту статьи. — Да, еще сообщается, что он много делал по заданию Интерпола, что был отличным семьянином и что в Бейруте у него осталась жена и восемь детей, — продолжил он.

— А там не говорится, кто его убил? Может быть, высказываются какие-нибудь предположения? — спросила Кара.

— Нет. Ни того ни другого. Просто сообщается, что он убит неизвестным и что полиция Майами-Бич и Майами ведет расследование этого преступления в сотрудничестве с полицейскими Холландейла.

— А что такое Холландейл?

— Местечко, где расположен ипподром.

— А, понятно.

Мэллоу бросил газету на пол.

— Ты в состоянии обсудить случившееся, крошка? — спросил он девушку.

Кара еще крепче прижалась щекой к груди пилота.

— Думаю, что да, — ответила она.

— Тогда перед тем, как перекусить, давай проанализируем то, что произошло. Пожалуйста, повтори, что сказал тебе Родригес относительно какого-то парня.

— Хорошо. Говорил Родригес со мной в основном на урду.

— А что это такое?

— Язык, на котором говорят в некоторых мусульманских странах. Думаю, что он происходит от хинди, но алфавит у него арабский. Так вот, предупредив меня, чтобы я не оборачивалась, Гонсалес сказал, чтобы я сообщила какому-то Хассану имя парня и название отеля, в котором он работает. А еще все, что рассказала мне про него Анжелика Бревар. Он пообещал, что за эту информацию я получу еще сорок тысяч долларов. После их получения меня должны были отвезти на то же место, с которого забрали. С этого момента я могла бы забыть, что когда-то с ними встречалась.

— Тебе неизвестно, о каком парне шла речь?

— Нет.

— А что ты ему ответила?

— Я сказала, что не хочу иметь с ними никаких дел и что я вообще не знаю никакую Анжелику Бревар.

— А что было потом?

— Родригеса убили.

— А кто, не видела?

— Нет, но думаю, что Родригес знал того, кто в него выстрелил. Как только я обернулась, он по-английски произнес: "О нет, нет". Получается, то, что произошло, явилось для него полной неожиданностью.

— Ну хорошо, — сказал Мэллоу. — Если мы в одиннадцать собираемся быть у ступенек публичной библиотеки, то нам следует хоть немного подкрепиться. Насколько я помню, в двух-трех милях от этого мотеля стоит придорожный ресторанчик, этакий приют для туристов. Там готовят отличные стейки.

Кара вытянулась на кровати во весь рост и попыталась разобраться в том, что с ней происходит. С Мэллоу она всегда чувствовала себя в полной безопасности, а то, что он иногда себе позволял, за что она порой на него обижалась, было не в счет. Сейчас, глядя на пилота, Кара испытывала самые нежные чувства. Она была чрезвычайно благодарна Джеку за все, что он сделал для нее в эти последние несколько часов, и хотела хоть как-то отблагодарить его.

Девушка приподняла голову, подставив лицо для поцелуя.

— Джек, нам действительно уже пора уезжать? — спросила она.

— Нет, у нас в запасе еще несколько минут.

— Тогда…

* * *

Кара ехала, откинув голову на спинку глубокого ковшеобразного сиденья автомобиля. От ночной поездки она испытывала истинное блаженство. Легкий ветерок ласково шевелил ей волосы, а трели цикад и даже надрывное кваканье лягушек, доносившееся из придорожных канав, доставляли ей удовольствие. Она чувствовала себя снова семнадцатилетней девушкой той поры, когда еще не выходила замуж за Сесла. Она надеялась, что прощание с Джеком обойдется без слез, хотя и расставание с ним обещало быть не из легких. Не отрывая спины от сиденья, Кара повернула голову и посмотрела на Мэллоу. "А может случиться так, что я с ним уже и не расстанусь?" — подумала она.

Придорожный ресторан под названием "Деревня семинолов" Каре понравился сразу. Кроме большого зала, тут находился и сувенирный магазин, где продавались семинольские куклы, одетые в яркие полосатые юбочки, морские раковины, живые морские коньки, апельсины в сетках и высушенные крокодильчики. Рядом располагался небольшой зоопарк, предназначенный для того, чтобы удивлять детей туристов, путешествовавших из одного штата в другой по известному маршруту "Тропа Тамайами".

В зоопарке содержались живые крокодилы, семейка дружелюбно настроенных енотов, несколько оленей, привезенных из парка Эверглейдс, и кажущийся одиноким слоненок, который позванивал цепью, когда, захватив в очередной раз своим длинным хоботом пучок сена, отправлял его в рот. Неподалеку от загона, в котором находился прикованный к цепи слон, на деревянном основании стоял паланкин, на котором ярко-красными буквами было выведено:

"ПРИГЛАШАЕМ ОТОБЕДАТЬ В "ДЕРЕВНЕ СЕМИНОЛОВ".

Прогулки на слоне для детей бесплатны.

Часы работы: с 10.00 до 17.00".

Похлопав слона по ноге. Кара с большим интересом осмотрела паланкин.

— Когда-нибудь я в нем все-таки да прокачусь, — сказала она.

— Тогда удачи! — пожелал ей Мэллоу. — Но я все же больше привык к реактивным самолетам. Считаю, что они гораздо безопаснее.

— Нет, я вполне серьезно, — заметила девушка. — Не могу с уверенностью сказать почему, но для меня поездка на слоне стала навязчивой идеей. Может быть, потому, что у меня это ассоциируется с огромным богатством, а я страстно хочу иметь деньги. Очень много денег!

— Знаю. Ты мне уже об этом говорила. Это все потому, что в детстве ты жила бедно, — сказал Мэллоу и, пожав плечами, добавил: — А кто из нас не был бедняком? Хорошо помню те годы, когда у нас в Джорджии был неурожай хлопчатника и наша семья так бедствовала, что дети неделями не видели ни кукурузного продела, ни даже чечевицы.

— А что такое продел?

Мэллоу молча взял Кару под руку и повел ее в ресторан.

— Сейчас узнаешь. Возможно, и то и другое нам подадут на гарнир к мясным стейкам. Здесь, на юге, местные жители добавляют их к каждому блюду.

Говяжий стейк, который принесли Каре, оказался огромным куском мяса и таким мягким, что его можно было резать вилкой. Понравилось ей и то, что было на тарелке в качестве гарнира. По вкусу блюдо напоминало пирог из взбитого теста с куском жареного мяса, который она никогда не могла должным образом приготовить Сеслу, а по запаху — жареный окорок или бекон. Каким же мог быть вкус у не заправленного ничем продела или пшенки, Кара догадаться не могла.

Работая вилкой и ножом, девушка задумалась над отношением к еде у людей, проживающих в разных странах. По ее глубокому убеждению, большинство мужчин-британцев живут только для того, чтобы есть исключительно ростбиф с безвкусной вареной картошкой, бороться в саду с улитками и постоянно твердить, что от секса удовольствия они не получают. Однако через пролив, всего в двадцати милях отсюда, живут их французские собратья, которые ненавидят ростбиф и ни за что не станут есть вареную картошку. Зато они обожают escargots [Улитки (фр.)], утопленные в сливочном масле, и считают потерянным для себя тот день, в который не поцеловали ни одну женщину.

Кроме того, Кара прочитала, что есть на земле места, где люди едят друг друга.

Ход ее мыслей постоянно прерывался воспоминаниями о том кошмаре, который ей довелось пережить. На его фоне все волнения по поводу неприятностей в аэропорту, ее неожиданного поселения в шикарном номере, разговора с мерзкой девицей Конни Шварц, ее дальнейших отношений с Джеком Мэллоу отошли на второй план.

Кара поправила растрепавшиеся волосы на голове небольшой куклы, которую купил для нее Мэллоу. Если бы всего неделю назад кто-то в ресторане стамбульской гостиницы "Хилтон" подошел к ней и сказал, что она в Южной Флориде в придорожном ресторане, расположенном на маршруте "Тропа Тамайами", в компании высокого белокурого пилота, с которым менее чем за двое суток переспала четыре раза, будет есть нечто, называющееся проделом или пшенкой, то она обозвала бы этого человека сумасшедшим.

— Ну, как стейк, дорогая? — поинтересовался Джек.

— Просто потрясающий! — ответила Кара.

Глава 11

Гараж и склад подержанных гоночных автомобилей, главным образом развалюх, располагались неподалеку от скоростной магистрали. Келли, их владелец, уже собирался закрываться на ночь, когда к нему на двор въехали двое молодых парней.

— Нет, это абсолютно исключено, — стараясь оставаться вежливым, ответил он на предложение ребят купить у них машину. — Меня не волнует, сколько вы в нее вложили сил и какие у нее прекрасные внутренности. Я ее все равно не куплю, какую бы цену вы за нее ни назначили. Я знаю, что она уже ни на что не годится.

— А если за тысячу пятьсот? — продолжая улыбаться, спросил его Флип Андерс.

— Нет.

— А за тысячу?

— Я же сказал, что не куплю ни по какой цене, — сказал Келли. — А теперь выкатывайте отсюда свою колымагу, а то из нее капает масло. Видите, весь двор мне испачкали.

Парень, сидевший за рулем гоночного автомобиля, пожал плечами, несколько раз включил и выключил двигатель, мощным ревом которого дал понять Келли, от какой выгодной сделки тот отказался, и выкатил машину со двора. Только оказавшись на скоростной магистрали, парень дал волю своим чувствам.

— Черт подери этого сукиного сына, сбагрившего нам развалину! — прокричал он. — Похоже, все в округе знают эту машину лучше, чем мы.

Билл Мейз, напарник Флипа, воспринял очередную неудачу продать автомобиль более спокойно.

— Ну и что такого произошло? Зачем расстраиваться? — спросил он. — Да, Келли был нашей последней надеждой. Так что теперь будем делать?

Андерс посмотрел на часы.

— Сейчас возвращаемся к себе в Майами-Бич. Мы тут с Пепе подцепили двух очаровательных секретарш из Скенектади и обещали встретиться с ними не позже одиннадцати.

— А вам с Пепе есть на что надеяться?

— Очень даже возможно. Пока мы знаем о них только то, что они работают в одном офисе, отлично танцуют и остановились в Сан-Хосе, а также что они обе получили призы на конкурсе самых стройных ножек.

Мейз глубокомысленно покачал головой.

— Что ж, звучит совсем неплохо, — произнес он. — Неплохо поохотились. И все-таки что будем делать с нашей "Бетси"? Помнишь, что прошлой ночью сказал нам мистер Флетчер?

— Конечно помню, — кивнул Андерс. — Слушай, Билл, а как ты смотришь, если нам поговорить с Чарли или с каким-нибудь другим водителем и попросить их поставить ее в гараж гостиницы? Всего на одну ночь? Наш старикан вряд ли забредет туда. А завтра днем, если мне удастся договориться об участии в автогонках, с ветерком проедемся на ней по только что построенному треку. Слышал, что посмотреть на гонки молодые толстосумы съезжаются толпами. Может быть, там нам удастся напасть на какого-нибудь простофилю, который ничего о ней не знает. Вдруг ему захочется заиметь такую машину? А мы сможем сбагрить ему нашу "Бетси" тысячи за четыре, а то и за все пять.

— Что ж, разумно. Тогда мы с лихвой оправдаем наши расходы, — ответил Мейз и похлопал машину по дверце. — Извини, дорогая, но нам придется с тобой расстаться. Если бы нам было куда тебя поставить, то нам бы хватило пары-тройки ночей, чтобы сделать из тебя конфетку.

Андерс просигналил, дав понять, что занимает соседнюю полосу, и, слегка затормозив, пропустил вперед ехавший рядом с ними автомобиль.

— Слушай, я бы такой себе купил! — Он кивнул в сторону обогнавшего их пикапа. — Да, а ты помнишь лицо нашего старикана, когда он к нам ворвался? Я думал, у него от злости кишки лопнут. А тут еще Пеле со своим "си, сеньор Флетчер, все же вы наш управляющий". Еще минута — и я бы взорвался от смеха.

— Да-да, я это заметил, — улыбаясь, сказал Мейз. — Однако мистера Флетчера нам не одурачить. Этот тип сует нос во все дырки.

— И уже давно, — подтвердил Андерс. — Держит всех под строгим наблюдением. Да, кстати, надо кому-то из нас поговорить с Рене, пока его не уволили. Три сезона назад, когда я впервые пришел наниматься на работу, мистер Флетчер сказал мне, что его не волнует, чем его служащие будут заниматься в свободное от дежурства время, что это не его дело. Но только в том случае, если это будет происходить за пределами гостиницы. А вот разного рода связей с гостями отеля он не допустит.

— Да, я об этом знаю, — кивнув, ответил его напарник. — О том же самом он предупредил и меня. Как я понял, ты уже знаешь, что у Рене и той, что остановилась в 409-м номере, любовный роман?

Оживленно беседуя, они не заметили, как въехали в центр города. Была суббота, и, как обычно, в это время на Коллинз-авеню образовалась пробка. Так что Андерсу пришлось то и дело нажимать на тормоза, чтобы не столкнуться с другими машинами, и постоянно чертыхаться.

— Более того, она за этот сезон прилетает сюда второй раз, — продолжил Мейз. — А с Рене эта дамочка познакомилась, когда тот летом работал где-то под Акроном. Мне кажется, что ему следовало бы продолжать отношения с Конни, а не бросаться на тридцатилетнюю бабу. И чего он только в ней нашел? Что такого, чего не было у Конни, могла предложить Рене замужняя женщина?

— Деньги, — ответил Андерс. — Откуда, ты думаешь, у него дорогие часы и все его новые тряпки? Насколько я понял, ее муж очень богатый промышленник или торговец. Точно не могу сказать. Во всяком случае, он очень загружен работой.

— Да, и намного старше своей жены.

Андерс пожал плечами.

— Вот, в таких семьях часто происходит подобное, — заметил он. — Только пойми меня правильно. Мне нравится Рене, но он в некотором отношении обычный ублюдок. Считает себя лучше других. Забавляясь с красоткой из 409-го, парень играет с огнем. В один прекрасный день он достукается, на него капнет горничная, или официант, или швейцар, с которыми он не поладит, и вылетит отсюда, как пробка из бутылки. Я даже знаю, что скажет ему на прощанье мистер Флетчер: "Было приятно с вами поработать, Рене".


Рене Дюпре

Как и сказал Пепе, девушка ждала Рене возле огромного куста жасмина, отгораживавшего сарай с инвентарем и домик, где жили старшие спасатели, от глаз постояльцев гостиницы.

— Мы сегодня еще не виделись, — сказала она подошедшему к ней парню.

— А, это ты, Конни! — изобразил удивление Рене. — Я-то думаю, кто это здесь стоит.

— Ну, теперь знаешь?

— Тебе что-то надо?

Блондинка коснулась рукой его нового вечернего белого пиджака.

— Пожалуйста, Рене, не заставляй меня страдать, — попроси ла она. — Ты мне причиняешь душевную боль, а тут еще мистер Флетчер привел эту рыжеволосую суку, которая лишила меня приработка. У меня от этих неприятностей голова идет кругом.

— А кто эта рыжеволосая?

— Да прилетела тут одна из Стамбула, а этим утром открыла себе офис в бельэтаже гостиницы. Наверное, любовница какого-нибудь босса, а офис использует для прикрытия своих грязных делишек.

— Она что, рыжеволосая турчанка? — оживился Рене.

— Да нет, никакая она не турчанка. Просто прилетела ночным рейсом из Стамбула. Но я пришла не ее обсуждать, а поговорить с тобой о нас.

— А что говорить о нас?

— Я хотела выяснить наши отношения, Рене.

— А с какой стати ты у меня спрашиваешь о них?

— Ты меня вынуждаешь.

— Я что, клялся тебе в вечной любви?

— Нет.

— Может, я тебя изнасиловал?

— Нет.

— Или я первый, кто с тобой переспал?

— Ты прекрасно знаешь, что ты у меня не первый. Но это к делу не относится. Когда я попросила тебя быть осторожным, ты сказал, что принимаешь таблетки.

— Я так всегда делаю в подобных случаях.

— Да, но твои таблетки не сработали.

— Что ж, вини в этом аптекаря, у которого я их покупал. Послушай, Конни, я же предложил тебе сто долларов, чтобы ты обратилась к врачу. Даже адрес врача написал.

— Знаю. Поэтому я и здесь. Дело в том, что врач требует с меня пятьсот.

— Так ты хочешь, чтобы я дал тебе пятьсот баксов?

— Не знаю. Но я забеременела по твоей вине, и ты просто обязан что-то предпринять, — ответила Конни и облизнула губы. — Конечно, если не хочешь тратиться на аборт, есть другой путь, более дешевый. Проблему можно решить всего за вшивых три доллара плюс стоимость анализа крови.

— Ты предлагаешь жениться на тебе?

— А почему бы нет? На меня что, страшно смотреть? Или я плоха в постели? Что же такое делает для тебя эта сука из 409-го, чего я для тебя не делала?

Рене был поражен.

— Да хватит, Конни! — выдавил из себя парень. — Ты, наверное, меня разыгрываешь? Я что, обязан жениться на каждой шлюхе, с которой переспал? Да их было столько, что они не уместились бы в оружейной палате нашего округа.

— Так, значит, теперь я уже и шлюха.

— Ну уж и не девица-скромница.

— Так ты ничего не предпримешь?

— Я же сказал тебе, что дам сто долларов.

— Из ее кошелька. Она их даст?

— А какая тебе разница?

— Может быть, даже очень большая.

— Хорошо, — начиная терять терпение, произнес Рене, — Итак, тебе не все равно, откуда возьмутся деньги. Тогда скажи мне твердо, возьмешь у меня сто долларов или нет, и на этом покончим.

— Ладно, Рене, вопрос не в деньгах и не в их сумме, — сказала девушка. — Я просто хотела сообщить тебе, в каком я положении. Если ты решил порвать со мной, то пусть так и будет. Забудь меня.

— Ну вот, — с радостью в голосе произнес парень, — наконец-то ты говоришь мудрые слова. Теперь ты снова та умница Конни, которую я знал до этого. А потом, учти, мы же работаем в одной гостинице и поэтому будем часто видеться.

— Да, будем видеться, — повторила девушка. — Что ж, желаю тебе всего хорошего, Рене. Веселись.

— Попытаюсь, — сухо ответил парень.

Он с легким раздражением посмотрел вслед освещенной лунным светом Конни, направившейся в сторону гостиницы, затем вынул из пачки импортную сигарету с золотым ободком на фильтре и, закурив ее, принялся нервно пускать изо рта дым. "Эта Конни с ума сошла, — подумал Рене. — Неужели она решила, что я предпочту ее, гниду, а не мадам Сью Филлипс, принадлежащую к сливкам общества, ту, которая от меня без ума настолько, что дважды за один сезон прилетала в Майами-Бич, чтобы только побыть со мной?"

Да, что и говорить, молодой и красивый Рене был очень высокого о себе мнения.

Оставляя за собой шлейф дыма дорогого турецкого табака, он прошел по прогулочной дорожке до ряда кресел, стоявших неподалеку от плавательного бассейна, и, нарушив правило, согласно которому никто из служащих гостиницы ни в рабочее, ни в свободное время не имел права пользоваться креслами, сел в одно из них. И стал разглядывать отдыхающую публику: молодежь, плескающуюся в ярко освещенном бассейне, и супружеские пары среднего возраста, которые дышали свежим воздухом и слушали музыку, доносившуюся из ресторана "Империал".

Никто к нему не подошел и не напомнил, что эти места предназначены только для постояльцев гостиницы. Большинство сидящих рядом с Рене видели его возле бассейна каждый день, но ни один из них не узнавал в нем служащего "Отель Интернэшнл". Это лишний раз доказывало, что состав артистов, занятых в предстоящем спектакле, можно узнать, только прочитав театральную программку. Правда, если бы какой-нибудь толстяк из остановившихся в гостинице натянул на себя плавки и надел на голову кепку с надписью "Спасатель", все равно никто бы его не принял за служащего, призванного спасать тонущих. В Рене же, облаченном в белый элегантный пиджак, рубашку в сборках и черные брюки, признать спасателя было невозможно.

Парня же больше всего заинтересовали сейчас две плавающие девушки. Одна из них, в красном бикини, была очень хороша, вторая, в черном, — тоже ничего. Обе выглядели не старше четырнадцати лет, но имели вполне сформировавшиеся тела. Рене давно заметил, что если мужчины в плавках разительно отличаются друг от друга фигурами, то все женщины, особенно молодые, в купальниках выглядят более или менее одинаково.

Неожиданно для себя он вдруг вспомнил об Алисе. Однако ничего удивительного в том не было — парень довольно часто вспоминал ее, и мысли о ней навевали приятные чувства.

Как она была свежа, словно утренняя роса! Несмотря на то, что ее богатый отец владел заводом по производству шин в Акроне, а он, Рене, был всего лишь молодым шалопаем, чьи уникальные способности ограничивались лишь тем, что за один вечер он мог осушить несметное количество бутылок красного вина, ему удалось настолько увлечь девушку, что та, оказавшись с ним наедине, не могла спокойно сидеть на месте, а ерзала, будто ей в трусики попала колючка. До знакомства с Алисой он побывал в постели с огромным количеством девушек, но такой страстной, как она, парень еще не встречал.

Первое время, ухаживая за ней, он прилагал неимоверные усилия, чтобы Алиса отдалась ему, но, когда Рене впервые попытался овладеть ею, девушка заявила, что она девственница и останется ею до свадьбы. Более того, юная Алиса напрочь отказывалась уединяться с ним в укромных местах, где бы он мог, оголив ее по пояс, гладить и целовать ее тело. Но единственное, что ему удалось тогда сорвать, были ее невинные поцелуи.

При воспоминании о том дне, когда Алиса в первый раз наградила его поцелуем, парень улыбнулся.

Обмен одними только поцелуями продолжался у них до того теплого весеннего дня, когда им обоим предстояло отпраздновать свои дни рождения. Ей исполнялось пятнадцать лет, а ему — семнадцать. Ее мать была в Европе, а отец, собиравшийся продать министерству обороны большую партию шин, уехал в Вашингтон. Так что они остались одни и без родительского присмотра.

Тот вечер они начали с того, что посетили китайский ресторанчик, где им подали чау-мейн [Чау-мейн — китайское рагу из курицы или говядины с лапшой], а затем поехали в кинотеатр на открытом воздухе, где смотрели фильм не выходя из автомобиля. Рене чувствовал, что он нравится Алисе все больше и больше. После кино, когда парень с девушкой заехали в горы, где, остановившись, ели шоколад и слушали по радио музыку, Алису словно подменили: когда Рене попытался поцеловать ее на французский манер, она даже не сопротивлялась. Более того, позволяла ему ласкать себя, целовать свои маленькие упругие груди и засунуть ей в трусики руку.

Естественно, поначалу девушка этому сопротивлялась, но уж очень вяло и недолго. Алиса настолько возбудилась, что, когда пальцы Рене коснулись ее промежности, его руку обдало сильным жаром.

Поласкав девушку еще несколько минут, он уговорил ее засунуть руку ему в штаны. Нащупав его разбухший член, Алиса возбудилась еще больше, она вся затрепетала. Такой ее Рене еще не видел. Сгорая от желания, девушка пришла в неистовство. Прижавшись к нему, она извивалась в его объятиях, стонала и все плотнее прижимала свое лоно к руке парня. Чуть не рыдая, девушка шептала ему, что он единственный на свете, кто любит и понимает ее. Рене, вдыхая запах взбунтовавшейся женской плоти и слушая слова любви, которых никогда не слышал, горел от радости и желания овладеть Алисой. Он уже понимал, что пройдет еще пара минут, и она забудет о своей девственности, которую собиралась хранить до первой брачной ночи.

Но вот девушка резко откинулась на сиденье машины. Ее груди с набухшими розовыми сосками торчали из-под расстегнутой блузки, ноги были широко раздвинуты, а подол юбки задрался до самой талии.

Указав пальцем на пушистый лобок, Алиса умоляюще, со стоном произнесла:

— Рене, ну пожалуйста, сделай же это! Войди сюда. Если ты любишь меня, сделай это. Докажи мне свою любовь. Возьми меня! Ну возьми же!

И Рене взял ее. Дважды на сиденье автомобиля, не снимая ни с нее, ни с себя одежду, а затем еще несколько раз, но уже на двуспальной кровати в дешевеньком мотеле, за номер которого ему пришлось выложить последние шесть долларов. Он и сейчас помнил, как извивалось и прогибалось под ним юное тело Алисы.

Нет, Алису ему никогда не забыть. Любовные игры с ней вызывали в Рене точно такой же азарт, как и попытки обхитрить "однорукого бандита" в Лас-Вегасе. Только вот, в отличие от общения с игральным автоматом, в постели с Алисой он каждый раз срывал выигрыш, и всегда это был джек-пот.

Однако это оказалось для них только началом. В течение последующих двух месяцев они упивались любовью, и не проходило дня, чтобы они не удовлетворяли своих плотских вожделений. Заведя Алису один раз, Рене уже не мог ее остановить. Но парень, кстати говоря, не очень-то и пытался. Он заваливал ее на скамейку в кабинке для переодевания, стоявшую возле бассейна клуба, членами которого являлись ее родители, на передние и задние сиденья автомобилей, на подстилку, расстеленную на склоне холма, или на самом краю ущелья Большого Кьяхоги, на кровать в ее же собственной спальне. Делал он это и в шесть утра, и в два часа дня, и в пять минут первого ночи. Словом, везде и всегда, если для этого попадалось подходящее место. Однажды дошло до того, что Алиса провела одну из ночей в доме Рене. Это произошло, когда его отца не было дома — он уехал к любовнице в Кантон, а мать, не менее строгая, чем отец, напилась до такой степени, что время от времени кричала ему из соседней комнаты, выясняя, не слышит ли он странного стука в стену.

А в стену стучала спинка кровати, на которой Рене с девушкой исполняли очередной "заезд". Каждый раз, услышав голос его пьяной матери, они давились от смеха.

Это прекрасное время длилось два месяца, до тех пор, пока Алиса почему-то не стала его избегать. Как-то встретившись, они разговорились, и Рене предложил ей рассказать все своим родителям. Он надеялся, что, узнав об их отношениях, ее отец и мать согласятся на брак.

Но этого не произошло, и все его надежды заполучить себе богатую невесту мигом рухнули. Отец Алисы, человек весьма строгих нравов, настолько рассвирепел, что, обозвав парня грязным подонком и сексуально озабоченным мерзавцем, вытолкал его из своего дома. Вместо того чтобы дать разрешение на брак, он, чуть не стоя на коленях, стал умолять женщину-судью, которая вела дела несовершеннолетних, заняться Рене и осудить его на пожизненное заключение, чтобы гот уже больше никогда не портил девственниц.

Несколько дней после этого Рене пребывал в страхе за свою дальнейшую судьбу. Однако все для него закончилось благополучно. Судья, ознакомившись с делом, выслушала Алису, которая призналась ей, что половые отношения у нее с Рене начались но ее инициативе, и посчитала, что они оба одинаково виноваты.

Последний раз Рене видел Алису в зале суда, в тот день, когда ее родители уже решили отправить дочь в Швецию, где, насколько он знал, можно было спокойно сделать то, чего не дозволялось в Штатах. Парень слышал, как девушка кричала, что не хочет аборта, что любит Рене и намерена родить от него ребенка.

После того как родители увели Алису из зала, судья попросила Рене подняться и произнесла речь. Она пообещала, что, учитывая его юный возраст, приятную наружность, достаточно интеллигентный вид, а также тот факт, что он раскаивается в содеянном, приговор в отношении его будет вынесен не самый строгий.

Так оно и произошло — Рене приговорили к шести месяцам сельскохозяйственных работ. На ферме, куда он попал, работа была легкой, кормили хорошо, а в довершение ко всему старина Джо, руководивший фермой, имел молодую смазливую жену, которая явно скучала. Так что, когда у Рене закончился срок, он, слегка уставший от женских ласк, вышел на свободу.

Рене бросил дымящийся окурок на плиточное покрытие и придавил его мыском элегантного кожаного ботинка. Вспоминая свою связь с Алисой, он иногда задавался вопросом: а как бы повела себя женщина-судья, если бы знала до мельчайших подробностей, как протекала его сексуальная жизнь с Алисой? Испытала ли эта дама хоть когда-нибудь часть того наслаждения и страсти, которым они предавались?

В области секса у Рене были кое-какие познания. В свое время ему в руки попалась медицинская книга, в которой приводились приемы, широко используемые на Ближнем и Среднем Востоке. Эту книгу юноша приобрел в центре Акрона, в киоске, где продавались подержанные книги. Рене выложил за нее три доллара. Многие места в книге, которые его больше всего заинтересовали, парень сумел выучить наизусть. Из нее он узнал, что опиум или гашиш может вызвать у женщины влагалищное возбуждение и гиперемию матки, при этом происходит набухание клитора и появление страстного желания. Что в результате передозировки этих наркотиков она может прийти в состояние такого возбуждения, что начнет мастурбировать или тут же отдастся первому встречному мужчине.

Рене узнал, что в таких странах, как Индия и Пакистан, гашиш жуют или курят. Что из него также готовят средство маджун, которое усиливает половое влечение. Что маджун с добавлением в него препарата, получаемого из растений семейства пасленовых, выпускается под более прозаичным названием — "Дурман вонючий". В книге говорилось, что мужчина, попробовав его, становится настоящим сатиром и до тридцати раз за двадцать четыре часа может заставить свою партнершу испытать оргазм.

Информация, содержавшаяся в книге, очень заинтересовала Рене. Тем более, что неподалеку жил знакомый фармацевт, делавший подпольные аборты. Поначалу он напрочь отказал Рене в просьбе, сказав, что таким грязным делом заниматься не станет. Свой отказ фармацевт мотивировал еще и тем, что для изготовления средства, вызывающего усиленное половое влечение, у него нет соответствующих ингредиентов, а достать их невозможно. Кроме того, он заявил, что испытывать действие препарата на девушках — это гнусно. Однако спустя некоторое время тот же фармацевт все же пообещал Рене сделать все, что в его силах. В свое время молодой парень оказал ему ряд услуг, и тот в какой-то мере считал себя обязанным ответить тем же. Когда возбуждающее средство было изготовлено, фармацевт посоветовал юноше начинять им шоколадные конфеты, вдавливая его в мягкую начинку. Рене помнил приятный вкус шоколада, который они с Алисой ели в тот вечер в машине. Правда, тогда он съел всего лишь пару-тройку конфет, в то время как девушка с огромным удовольствием умяла почти половину двухфунтовой коробки, преподнесенной ей Рене по случаю дня рождения.

Итак, три доллара он отдал за книгу, пять — за чау-мейн и кино, еще четыре — за коробку шоколадных конфет. Время, потраченное им на запихивание в них возбуждающего средства, не в счет, плюс еще шесть баксов за номер в мотеле, итого — восемнадцать долларов. Да, именно столько он потратил, чтобы соблазнить Алису.

В то время для него восемнадцать долларов была сумма внушительная, и Рене очень жалел, что родители Алисы отказались отдать за него свою дочь. А ведь он так рассчитывал с помощью этого брака поправить свое материальное положение!

Подавляя зевоту, Рене посмотрел на украшенный бриллиантами циферблат часов, которые для него из Акрона привезла Сью, поднялся и, замерев, уставился на вылезших из воды двух девочек-подростков. Он уже давно не спал с такими юными и был совсем не прочь заняться хотя бы одной из них. "Если я сейчас выберу верную тактику и не вспугну этих малышек, то завтра на дежурстве можно будет назначить встречу. Только одной или сразу обеим", — подумал парень.

Он вставил в рот сигарету и тут вспомнил, что времени на заигрывание с девочками у него уже не осталось — надо было вести миссис Филлипс в "Шерри Фронтенак". Перед тем как снова заняться с ним любовью, ей не терпелось потанцевать и немного выпить. Хорошего клиента нельзя заставлять ждать, — это было золотым правилом Рене — и особенно сейчас, когда Сью с ее бритым лобком, уже подсчитавшая, сколько ей может перепасть после развода с мужем, осталась в номере одна.

Что же касалось Рене, то он, со своей "приятной наружностью" и "интеллигентным видом", всю жизнь работать спасателем не собирался. Ему уже стукнуло двадцать один, и пора было всерьез подумать о будущем.

Глава 12

Если этот залив когда-нибудь хоть как-то и назвали, то название его уже давно было забыто. Тому была причина — залив частично засыпали, и глубокие дренажные канавы, вырытые для осушения участков земли, на которых со временем проложили дороги, а богатые горожане воздвигли себе дома и построили увеселительные заведения для туристов, испещрили его берег. То, что еще совсем недавно было покрыто водой, стало твердью.

Вода в заливе стала илистой, и большая часть ее поверхности покрылась водяными гиацинтами. Теперь из густых камышей, которыми порос берег, доносились громкое кваканье лягушек, трели цикад и одиночные крики ночных птиц. Тучи насекомых, прорвавшись сквозь кроны кустарника, летели с берега на свет, лившийся из двух окон старого речного катера.

Само судно находилось в ужасающем состоянии. Жаркое солнце Флориды и дожди сначала вздули на его гниющей древесине и поржавевшем железе пузыри, а затем облупили краску. От рубки и труб не осталось и следа, а та малая часть бронзовой обшивки, что сохранилась на нем, стала черного цвета. Только два горевших в ночи окна да туго натянутый трос, который удерживал судно, свидетельствовали о том, что им еще кто-то пользуется.

Катер одиноко смотрелся с берега, на котором стояли заброшенные лодочные станции, увитые ползущими растениями, и собачьи конуры. Владельцы станций давно уже переехали на новое жилье, и деревянные постройки, оставленные ими, обветшали, покрылись мхом и теперь являли собой мрачную картину. И только узкая дорога, по которой проехала машина, где находились шофер, Кара и Мэллоу, да телефонные и электрические провода связывали обитателей катера с остальным миром.

Кара не знала, к чему нужно быть готовой, поэтому заметно нервничала.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — тихо спросила она пилота.

— Думаю, что мы уже приехали, — ответил он, — и тебе предстоит разговор с мужчиной по имени Хассан. Только ты не волнуйся, потому что если Родригес работал на Хассана Хафиза, то, кем бы он ни оказался, зла тебе не причинит.

Полчища комаров, почувствовав человеческое тепло, набросились на вылезших из машины людей. Узкий проход между увитыми плющом полуразвалившимися постройками уже не выглядел таким экзотическим, каким он пилоту и девушке казался из машины.

Кара прихлопнула ладонью очередного насекомого, севшего ей на лицо.

— Ничего не пойму, — произнесла она. — Почему именно я оказалась замешанной в этом жутком деле?

— Меня это тоже удивляет, — отозвался пилот. Молодой, почти школьного возраста парнишка, одетый в грязновато-белые джинсы фирмы "Ливайс" и курточку из джерси в красно-белую полоску, который забрал Кару и Мэллоу у публичной библиотеки, пройдя по деревянным мосткам, вступил на борт катера и тихо пригласил:

— Пожалуйста, следуйте за мной.

Каюта, в которую они вошли, оказалась довольно просторной, — видимо, когда-то она служила салоном. Со стен свисали куски шелковых обоев, судя по которым можно было думать, что кто-то, вероятно прежний хозяин, пытался немного облагородить ее. Вся обстановка состояла из задвинутой в угол лежанки с низкими, на восточный манер, ножками, нескольких стульев, табурета, на котором стояли бутылка шотландского виски, сифон с содовой и несколько стаканов, а также большого письменного стола и маленького столика.

Молодая женщина-брюнетка, сидя за столиком, раскладывала отпечатанные на мимеографе письма и засовывала их в конверты с напечатанными адресами. За письменным столом сидел мужчина.

Как только Кара с Джеком вошли в комнату, мужчина тотчас поднялся. Ему, как могла определить Кара, было не более сорока пяти. Лицо мужчины показалось ей очень знакомым. Она напрягла память, но так и не смогла вспомнить, где она его видела. Немного погодя девушка поняла, что точно так же выглядел бы Сесл, если бы носил короткие усики и был чуть седоват. Разглядывая незнакомца, Кара прикинула на мгновение, а не посчитал бы и этот за предел всех своих мечтаний работу в конторе, две тарелки рыбы с картошкой, неоднократный просмотр одних и тех же фильмов, две пинты пива за вечер и копание в саду под шелковицей.

Нет, от того, кто сейчас стоял перед ней, веяло силой и мужеством. Даже большой и глубокий шрам на щеке, который мог бы иному обезобразить лицо, только придавал ему шарма.

Легким наклоном головы он поприветствовал Кару с Мэллоу:

— Мисс О'Хара, мистер Мэллоу, спасибо вам за ваш визит.

— Вы тот, с кем я должна говорить? — спросила его Кара. Мужчина со шрамом на щеке вышел из-за стола.

— Да, мисс О'Хара, я тот самый, и зовут меня Хассан Хафиз, — сказал он и как бы виновато улыбнулся. — Если вас пугает мое лицо и вам кажется, что я совсем не похож на британского военного, то прошу меня извинить. Понимаю, вы не ожидали увидеть меня таким. Но это, впрочем, никак не относится к нашему делу. Пожалуйста! — Он указал рукой на бутылку виски. — Могу я предложить вам выпить? Только, к сожалению, а может быть, и, наоборот, к счастью, по причинам религиозного характера я не смогу составить вам компанию, — продолжал Хассан.

— Нет, спасибо, — покачав головой, отклонила гостеприимное предложение Кара.

— Я тоже не буду, — сказал Мэллоу и добавил: — После таких хлопот и расходов, которые вы понесли, чтобы встретиться с мисс О'Хара, почему бы нам сразу не перейти к делу?

Хассан кивнул на два стула, но сам продолжал стоять.

— С удовольствием, — ответил он Мэллоу. — Но прежде чем приступить к делу, позвольте мне выразить сожаления по поводу того, что произошло сегодня в Гольфстрим-парке. Для начала хочу вас заверить, что вам здесь ничто не грозит. То, что я могу позволить у себя на родине, — это одно. Но у вас в стране я гость, хоть кое-кто и считает меня персоной нон грата, и гостеприимством вашим я не злоупотреблю. — С легкой улыбкой на губах Хафиз продолжил: — Кроме того, я совершенно уверен, что в ЦРУ знают, где вы сейчас находитесь. — Он коснулся сложенными пальцами лба и произнес: — Машаллах. Хотя я и могу осуждать некоторые действия Центрального разведывательного управления, но перед Аллахом и вашим Христом клянусь, что уважаю ЦРУ за его мудрость и эффективность в работе. — Хафиз сел на стул и посмотрел на девушку. — Ну что, перейдем к делу? — спросил он.

— Я согласна, — ответила Кара, — но прежде объясните мне одну вещь. Почему вы передали мне через Гонсалеса десять тысяч и что вы ожидаете от меня взамен?

Мужчина со шрамом посмотрел ей в глаза:

— Все очень просто, мисс О'Хара. Мне нужно знать, как зовут одного молодого человека, которому сейчас двадцать один год, и где он в настоящее время находится. Его родила некая Анжелика Бревар в детской больнице города Парижа двадцать пятого мая сорок третьего года.

Кара покачала головой.

— В таком случае, мистер Хафиз, мы оба теряем время, — сказала она. — Лучше всего будет, если вы со мной и мистером Мэллоу поедете в мою гостиницу и заберете ваши деньги. Разговор почти на ту же тему состоялся у меня сразу же после прилета в Майами. Чиновник из иммиграционной службы долго терзал меня вопросами об Анжелике Бревар. Вам, мистер Хафиз, я отвечу так же, как и ему: никакой Анжелики Бревар я не знаю, до прибытия сюда, на родину, я даже имени ее не слышала.

— Да, мистеру Торку из ЦРУ вы говорили то же самое.

— Тогда давайте поставим на этом точку, — теряя терпение, предложила девушка.

Но Хассан Хафиз продолжил расспросы:

— Вам мистер Торк наверняка показывал ее фотографии. Ведь так?

— Да.

— Она была на снимках до или после того, как ее обнаружила полиция?

— После. Эти кадры сделал фотограф из полиции.

Мужчина хлопнул в ладоши, и девушка-брюнетка, оторвавшись от своей работы, поднялась и, подойдя к столу, положила перед ним глянцевую фотографию размером семь на десять, явно отснятую фотографом-художником. Хафиз, в свою очередь, протянул ее Каре:

— Возможно, это поможет освежить вашу память, мисс О'Хара. Это единственный выполненный профессиональным фотографом снимок, который смог раздобыть мистер Родригес. Он был уникальным сыщиком. И насколько мне известно, в своей работе допустил всего лишь одну ошибку, которая стала для него фатальной.

Кара достала из сумочки очки, надела их и вгляделась в фотографию, на которой была изображена улыбающаяся, очень красивая светловолосая девушка лет двадцати или даже меньше.

— Ну, это совсем другое дело, — сказала Кара. — Похоже, что ее я где-то видела.

— Ага, мы уже делаем успехи! — радостно произнес Хассан.

— А блондинка сна натуральная? Не крашеная?

— Натуральная, — подтвердил мужчина. — Одна из немногих француженок — Тогда почему на фотографиях, которые показывал мне мистер Торк, у нее были темные волосы? Хассан Хафиз пожал плечами.

— Ничего удивительного. Она же пробыла в Сене несколько недель, — пояснил он. — А потом, с годами волосы обычно темнеют. — Достав из кармана маленькую записную книжечку, мужчина раскрыл ее. — Позвольте вам кое-что напомнить, мисс О'Хара. Три года назад двадцать третьего мая, когда вы еще работали в парижской "Отель Криллон", вас посетила мисс Бревар и продиктовала текст письма, которое должно было быть напечатано по-английски. Это было поздравительное письмо по случаю дня рождения ее сына. Оно отправлялось авиапочтой в адрес одной американской семьи, которая усыновила его.

Кара вновь впилась глазами в фотографию девушки. Ей показалось, что лицо блондинки ей знакомо, и чем дольше она рассматривала снимок, тем больше убеждалась, что и в самом деле когда-то видела ее. Да-да, она с ней встречалась, и даже дважды! У себя в офисе и на тусовке художников в доме, расположенном на левом берегу Сены. В тот вечер их даже представили друг другу, но из-за жуткого шума в квартире имя и фамилию ее Кара не расслышала:

Девушка вернула фотографию Хафизу.

— Да, я встречалась с этой женщиной, — уверенно подтвердила она. — Дважды. Во всяком случае, мне так кажется. Скажите, а почему за информацию о ней вы платите такие огромные деньги?

— Плачу не я, мисс О'Хара, — спокойно ответил мужчина. — Мне нужны лишь сведения, которыми вы располагаете: адрес, имя и фамилия, которые вы тогда напечатали на конверте.

— О, мистер Хафиз, ну подумайте сами! — удивленно воскликнула Кара. — Разве можно запомнить имя, фамилию и адрес, которые печатала три года назад? Я работаю пять дней в неделю, в сутки мне приходится отправлять более двух десятков писем. Не могу же я годами держать в голове все фамилии и адреса!

— Это плохо.

— Сожалею, но это так.

— Значит, вы мне ничего не сообщите?

— Нет.

Хассан Хафиз поднялся со стула и, тщательно подбирая слова, произнес:

— Прежде чем вы примете окончательное решение, я хочу быть с вами предельно откровенным, мисс О'Хара. Вы должны понять, что это дело особой важности. От него зависят судьбы многих людей. И хороших людей. Порфиро отзывался о вас как о в высшей степени деловой женщине, и я вижу, что в оценке ваших качеств Родригес не ошибался. — Он пожал плечами. — Тем не менее с моими ограниченными возможностями я не могу предложить вам за интересующую нас информацию более сорока тысяч долларов. Именно эту сумму назвал вам мистер Родригес, — произнес мужчина и развел руками. — Полагаю, эта информация пойдет тем, кто предложит вам большее вознаграждение, и я буду вынужден подойти к решению этого вопроса с другого конца.

Кара резко поднялась и впилась в него взглядом.

— Да вы меня почти что оскорбили! — возмутилась девушка.

— По моему мнению, вы этого заслужили.

— Неужели я вам плохо объяснила? Поймите, я не могу дать вам того, чего у меня нет. Насколько я помню, мисс Бревар, если только мы говорим с вами об одной и той же женщине, знала всего несколько английских слов и, когда пришла ко мне в офис, была жутко пьяна. Если мне не изменяет память, она, когда диктовала текст письма, постоянно всхлипывала. Мне стало настолько жаль ее, что я взяла с нее половину стоимости своей работы.

— Да, но копия ее письма у вас наверняка осталась. Разве не так?

— Я вообще редко пользуюсь копиркой. Только по просьбе клиента, если ему необходимы копии документов.

Хассан Хафиз явно не хотел признавать своего поражения.

— Мне все понятно, мисс О'Хара, — в задумчивости растягивая слова, произнес он. — Мне всегда казалось, что я отличный торговец, но вы оказались еще лучше. Могу я попросить вас об одном одолжении?

— О каком?

— Чтобы вы подержали у себя те десять тысяч, которые мы вам уже дали, пару-тройку дней. А тем временем я попытаюсь узнать, сможем ли мы предложить вам сумму большую, чем та, которую готовы выложить перед вами ЦРУ, или мой любимый братец, или "Консолидейтед ойл".

Возмущенный Мэллоу вскочил со стула и крепко схватил Кару за локоть.

— Пошли! Пошли отсюда. Кара! — раздраженно произнес пилот. — Я не могу терпеть, когда тебя так оскорбляют.

— Нет, Джек, подожди, — попросила девушка. — Что имел в виду мистер Хафиз, когда упомянул имя твоей фирмы? Она-то здесь при чем?

— Откуда мне знать? У "Консолидейтед ойл", насколько мне известно, в его стране есть лицензии на разработку нефти, нефтепровод и перерабатывающий завод. Вот все, что я знаю, а в другие дела меня не посвящают. Я же только по контракту выполняю для них рейсы. Больше ничего.

— Тогда могу ли я спросить вас кое о чем, мистер Мэллоу? — с улыбкой произнес Хафиз. — Почему, когда стал вопрос о новом месторождении нефти, вы так тесно сблизились с мисс О'Хара? Вы познакомились с ней в Стамбуле, а теперь и в Майами-Бич ни на шаг ее от себя не отпускаете? А потом, раз уж мы затронули эту тему, почему вы так поспешно увезли ее с ипподрома? Еще до приезда полиции? Не вы ли замешаны в том, что произошло с мистером Гонсалесом? Если и не вы его убили, то легко могли способствовать этому. Пусть вы не штатный сотрудник компании "Консолидейтед ойл", но явно кровно заинтересованы в ее успехе, и в ваших интересах всячески ей способствовать.

Глава 13

Отключив зазвонивший будильник, который она купила еще в Люцерне, Кара поднялась с постели и прошла в ванную комнату. Было восемь утра. Позевывая, она через голову сняла с себя ночную рубашку и подумала, что с удовольствием поспала бы еще. Перед тем как лечь в кровать, она чувствовала себя очень уставшей и заснула, едва коснувшись головой подушки.

"Не успела красиво пожить и немного подзаработать, как за все это приходится платить", — подумала девушка, включив в ванной душ. Вчера поздно ночью она настояла, чтобы Джек не поднимался к ней в номер, а ехал к себе. Так что при расставании они ограничились лишь прощальным поцелуем. После всех событий последних дней она могла уверенно утверждать, что жизнь ее не была монотонной.

Отрегулировав температуру, Кара сначала постояла под горячей водой, потом под холодной. Выйдя из-под душа, она почистила зубы, обмоталась большим банным полотенцем наподобие сари и прошла в спальню. Причесав перед туалетным столиком волосы, девушка наложила на лицо косметику.

Она была совершенно уверена в том, что мистер Хафиз, попытавшийся обвинить Мэллоу в причастности к убийству Родригеса, просто сошел с ума. Тогда, в мотеле, Джек сказал ей, что руководство "Консолидейтед ойл" косо смотрит, когда их пилоты оказываются вовлеченными в дела, напрямую их не касающиеся. Тем более в международные. Джек из-за нее уже засветился в полиции, где его расспрашивали по просьбе сотрудников ЦРУ. А ведь он так боится, что его отлучат от полетов, отберут лицензию на управление самолетом. И это все потому, что не хочет остаться без любимой работы. Тогда все его мечты на будущее рассыплются, словно карточный домик. У себя в Джорджии он уже надумал, чем будет заниматься, — опрыскивать поля ядохимикатами и удобрениями.

"Да, а что мы, собственно говоря, могли бы сообщить полиции, прибывшей на место убийства? — подумала Кара. — Джека в тот момент рядом не было, он ходил за хот-догами и пивом, я же слушала Родригеса не больше минуты, а когда повернулась, в него уже выстрелили. Кто это сделал, я не видела".

Девушка перебрала в шкафу небольшой комплект верхней одежды, которую привезла с собой, выбрала платье в бело-синюю полоску с вырезом каре на шее. Оно не совсем подходило для работы в офисе, но до прибытия машины с ее остальными вещами ей пришлось остановиться на нем. А кого она в этом платье здесь на отдыхе могла шокировать? Да никого.

Кому какое дело, в чем она появится на работе? Здесь, в Майами-Бич, одеваются и более экстравагантно.

Надев через голову платье, Кара вышла на балкон. Океан и вид внизу были все такими же восхитительными. Даже в столь ранний час возле бассейна уже прохаживались заступившие на дежурство спасатели. Несколько любителей утреннего купания плавали, другие расположились возле бортика бассейна. Глядя на них, Кара твердо решила, что днем, закончив работу в офисе, после встречи с мистером Флетчером, если, конечно, его отыщет, она обязательно искупается в этом чудесном водоеме. У нее к старшему управляющему "Отель Интернэшнл" уже накопился ряд вопросов.

Еще немного полюбовавшись полной безмятежности картиной внизу, девушка открыла дверь своего номера и, выйдя в коридор, чуть было не поддела ногой лежавшую на полу пухлую воскресную газету. Это была еще одна из ненавязчивых услуг, бесплатно предлагаемых гостиницей.

Поначалу она даже не смогла сообразить, какой сегодня день. Так… Вчера была суббота, значит, сегодня наступило воскресенье.

Девушка быстро нагнулась, подобрала с пола газету и, вернувшись в номер, положила ее на столик в гостиной. "Похоже, что не только Хассан Хафиз сошел с ума, но и я тоже, — подумала Кара. — С того самого момента, как в мой офис в Стамбуле вошел Джек Мэллоу, я перестала задумываться над тем, что делаю".

Тогда, в "Хилтоне", пилот с улыбкой обратился к ней: "Простите, мисс. Вы могли бы напечатать для меня несколько писем?"

Напечатать всего несколько писем? Конечно, это для нее сущий пустяк!

Кара задумалась, лечь ей снова в постель или не стоит. Спать вроде бы не хотелось, к тому же она уже успела одеться. Девушка спустилась на лифте в вестибюль и прошла в основной зал ресторана.

В начале девятого, а точнее, в восемь двадцать две завтракающих было немного — заняты были только два столика, остальные пока оставались свободными. Метрдотель, чеканя шаг словно на военном параде, проводил Кару к столику у окна. Проходя мимо стола, за которым сидел священник, девушка машинально поздоровалась с ним:

— Доброе утро, святой отец.

— Доброе, доброе, дитя мое, — улыбнувшись, ответил ей отец Динант. — Сегодня действительно отличное утро! Приятного вам дня.

— И вам того же, святой отец.

От краткого обмена приветствиями с этим на вид добрым священнослужителем на душе у девушки сразу стало тепло и приятно. Одновременно она почувствовала и легкое угрызение совести. Кара давно уже намеревалась сходить в церковь и исповедаться. Собиралась, ничего не скрывая, рассказать все, что так мучило ее в последнее время. Перед алтарем, общаясь со Всевышним, она ничего бы не утаила. Даже изложила бы свои любовные истории с мистером Оливером и Джеком Мэллоу. А Джека Мэллоу она уже по-настоящему любила. Во всяком случае, ей так казалось.

Однако в ее жизни был один случай, о котором она предпочитала даже не вспоминать, не то что рассказывать кому-то. Даже на смертном одре. Кара имела в виду знакомство с тремя лейтенантами в Рабате и то, во что это знакомство вылилось. В том своем грехе девушка не призналась бы даже Богу. С нее было достаточно того, что она сама помнила о нем постоянно. На следующий день после группового секса, когда опьянение от араки прошло, Кара была настолько ошеломлена и подавлена, что не знала, на что ей решиться. Тогда она ощущала такой стыд, какой никогда в жизни еще не испытывала.

Метрдотель, отодвинувший для нее кресло, все еще держал руку на его спинке. Кара стала усаживаться и тут за столиком неподалеку от себя увидела мистера Флетчера. Извинившись перед метрдотелем, девушка подошла к управляющему и спросила, не может ли она с ним переговорить после завтрака.

— А почему не сейчас, дорогая? — спросил он ее, поднялся и, выдвигая для девушки кресло, представил ее своей миловидной супруге, сидевшей за тем же столиком: — Флора, это мисс Кара О'Хара, наша новая секретарь-машинистка, которая знает уйму языков. Кара, рад вам представить миссис Флетчер, мою супругу.

— Рада с вами познакомиться, Кара, — с улыбкой произнесла миссис Флетчер. — Могу с уверенностью сказать, что не каждая женщина решится сесть с вами за один стол. Ну-ну, не хмурьтесь, это я пошутила. Вы же не виноваты, что так молоды и обворожительны. Да, а мои годы уже прошли. Теперь мне, женщине, прожившей сорок лет с бывшим чечеточником, страшно смотреть на себя в зеркало, но я все еще надеюсь, что вот-вот позвонят с киностудии "MGM" и пригласят меня на съемки очередного ремейка "Клеопатры".

— Жди, жди. Обязательно позвонят! — поддержал шутку жены мистер Флетчер.

Каре понравилась эта супружеская пара. С ними она почувствовала себя как дома, и чем дольше они беседовали, завтракая, тем больше они ей нравились. Правду ли говорил управляющий или нет, когда рассказывал ей о звонке от председателя совета директоров, якобы просившего предоставить новой секретарше очень дорогой номер, что само по себе необычно. Кара не знала. Во всяком случае, мистер Флетчер заверил ее, что это была не его инициатива, и действовал он согласно инструкциям, полученным из Вашингтона. По его словам, перед ее приездом все места в "Отель Интернэшнл" были заняты и только номер 623-й "А" пустовал. Так что ему, управляющему, ничего не оставалось, как поселить мисс О'Хара в этом номере.

"Скорее всего, так оно и было, — думала девушка. — Он же знал, что я всего лишь бедная секретарь-машинистка. Не мог же мистер Флетчер предоставить мне шикарный номер и помещение под офис, преследуя корыстные цели!"

— Почему вы так волнуетесь? — удивился управляющий. — За тем звонком из главной конторы в Вашингтоне последует еще один. Так почему бы вам и дальше не жить как принцесса? Если же окажется, что наш самый большой босс что-то напутал, это будет полный абзац.

— Абзац? — не поняв, что это означало, удивленно переспросила Кара.

— Он хотел сказать "полный аншлаг", — пояснила миссис Флетчер и коснулась руки девушки. — Видите ли, дорогая, мы когда-то выступали с ним в песенно-танцевальном дуэте. И было это ох как давно. Знаете, вот уже сколько лет прошло, а он все еще не отказался от актерского жаргона. Нет, дух шоу-бизнеса мне из него никогда не выветрить! А может быть, именно этот дух и помогает ему так успешно управлять такой большой гостиницей.

По поводу наглого поведения пергидролевой девицы мистер Флетчер тоже дал свои объяснения. Конни Шварц, как сказал он, проработала в "Отель Интернэшнл" несколько лет, и никто ее увольнять не собирался.

Однако за последние несколько месяцев девушка резко изменилась к худшему — это проявлялось и в поведении, и манере одеваться, что для служащей такой респектабельной гостиницы, как "Отель Интернэшнл", просто недопустимо. Она не только стала внешне похожей на уличную проститутку, но и начала дерзить самым выгодным для гостиницы постояльцам, когда те обращались к ней с просьбой выполнить для них машинописные работы. Поэтому еще перед тем, как пригласили Кару, он решил временно переселить Конни из офиса, в котором та работала, в помещение, где бы она была поменьше на виду у постояльцев отеля. До того времени, пока девушка не решит свои личные проблемы.

— А кроме того, Конни Шварц не владеет ни одним иностранным языком, — с улыбкой произнес мистер Флетчер. — Не понимаю, о чем думали, когда принимали ее на работу? А вот о вас, хоть вы только начали работать, я уже успел получить самые лестные отзывы. Гости говорят, что вы очень опытная секретарь-машинистка.

— Спасибо, сэр, — поблагодарила его Кара.

Ей показалось, что управляющий лукавит, но даже лесть из уст этого милого человека Каре была приятна.

Она опасалась, что из-за истории, в которую она попала не по своей воле, ее положение может круто измениться. Кара понимала, что над ней навис дамоклов меч, который может очень скоро опуститься на голову. Но пока он не опустился, ей лучше и дальше чувствовать себя Золушкой на балу. А почему бы и нет? Ведь и мистер Флетчер предложил ей то же самое.

Наконец Кара задала управляющему свой последний вопрос: может ли она пользоваться бассейном?

— Конечно же, дорогая, — ответил мистер Флетчер. — Все, чем располагает "Отель Интернэшнл", к вашим услугам.

Допив кофе, девушка подумала, а не подняться ли ей сейчас в свой номер, чтобы примерить бикини, купленное в Каннах, которое так ни разу она и не решилась надеть. Кара не успела подняться из-за стола, когда в ресторан бодрой походкой вошел еврейского вида мужчина, тот самый постоялец, которому она в первый день работы в отеле напечатала письмо. Когда он диктовал текст письма, голос его был спокойным и вкрадчивым, однако в это утро мужчина явно выглядел возбужденным.

— Нет-нет, Жюль, сегодня не здесь! — резко возразил он, отвергая предложение метрдотеля занять небольшой столик. — Мне нужен стол на шестерых. Видишь ли, сегодня ко мне присоединятся миссис Харрис, моя жена, и четверо наших детей.

— Да, сэр. Конечно, сэр, — ответил метрдотель и посмотрел на мистера Флетчера.

— Ну вот, опять началось, — тихо сказал управляющий.

— Да, но это невозможно, — изумилась Кара. — Я имею в виду то, что сказал сейчас мистер Харрис. Я только вчера напечатала для него на немецком такое милое письмо, полное любви и нежности, и адресовано оно было его семье в Западный Берлин. В нем мистер Харрис просил их приехать к нему в Майами-Бич. Прошел всего один день, и миссис Харрис еще не успела его получить.

— Нет, конечно же нет! — сказал мистер Флетчер и, поднявшись из-за стола, пододвинул стоявший на столике телефонный аппарат своей жене. — Пожалуйста, Флора, позвони доктору Торпу. Передай ему, чтобы он поднимался в 421-й, а я пока попытаюсь объяснить мистеру Харрису, что такие мероприятия, как встреча семьи, лучше всего организовывать в своем номере.

— Хорошо, я позвоню, — ответила мужу Флора Флетчер и, сняв с аппарата телефонную трубку, стала набирать номер доктора Торпа.

Кара наблюдала за управляющим, который, широко улыбаясь, подошел к мистеру Харрису и стоявшему рядом метрдотелю. Мистер Харрис запротестовал было, но мистер Флетчер что-то сказал ему, тот просиял, взял управляющего под руку, и они оба удалились из ресторана.

— Что произошло? — удивленно спросила Кара миссис Флетчер. — Правда, это не мое дело…

Стареющая, с остатками былой красоты женщина задумчиво повертела на пальце обручальное кольцо.

— Иногда, раз в несколько лет, это случается с мистером Харрисом. От перенапряжения. Наверное, когда он устает ждать. Видите ли, супруга и дети мистера Харриса никогда не приедут к нему. И не только в Майами-Бич. Он их уже никогда не увидит. Я слышала, что мистер Харрис был весьма преуспевающим промышленником, одним из ведущих в Германии. Имел отделения своей фирмы в нескольких странах. В то время, когда он был в командировке в Штатах, у них в фашистской Германии начался холокост, и члены его семьи стали первыми его жертвами. Их отравили в газовых камерах Дахау и сожгли.

— Несчастный человек!

— Думаю, мало кто из нас знает, как нам повезло. Не могу себе представить, что бы со мной стало, если бы эти сорок лет я не видела своего Джима.

Кара попробовала представить себя стареющей женщиной, прожившей с одним мужем целых сорок лет.

— Вы очень счастливы с ним. Не так ли?

— Еще как! — ответила жена управляющего.

Глава 14

Дважды прыгнув в воду с самого низкого трамплина и проплыв шесть раз по пятьдесят метров, Кара решила, что этого для нее пока достаточно. Выбравшись из воды, девушка улеглась под солнцем, развернула воскресный номер газеты, который забрала из номера. Время от времени она, отрывая от газеты глаза, поглядывала на окружающих ее людей, пытаясь понять, не шокирует ли их ее купальник. Оказалось, что нет. На большинстве пришедших в бассейн девушек были надеты и не такие вызывающие бикини. В самом деле, не демонстрировать же здесь, у воды, свои меха и бриллианты. Если у тебя красивое тело, почему бы не воспользоваться возможностью и не продемонстрировать его?

Обычаи и нравы людей зависят от того, где они проживают. Кара слышала, что в Афганистане, стране, в которой она никогда не бывала, женщины, работающие в поле, завидев незнакомого мужчину, сразу же накидывают на головы подолы платьев. Для них не важно, какую часть их туловища он увидит, главное — чтобы не увидели лица. Нечто похожее происходило и в Майами-Бич — женщины как можно больше оголяли тело, а лицо прикрывали огромными солнцезащитными очками.

Кара вновь углубилась в газету. Короткое сообщение об убийстве мистера Гонсалеса она нашла, не просмотрев газету и наполовину. Не было ничего удивительного в том, что в местной прессе статьи на криминальную тему не помещались на первых страницах. Девушка познакомилась с таким приемом издателей еще в Каннах. Читая газеты, издаваемые в курортных городах, она поражалась тому, как мало происходит грабежей, изнасилований и убийств. Чуть позже Кара поняла, что информация о подобного рода преступлениях не печатается намеренно и делается это для того, чтобы не пугать отдыхающих. Да и в самом деле, зачем стращать кур, несущих владельцам гостиниц золотые яйца?

Заметка в воскресной газете, которую держала в руках Кара, фактически, являлась не чем иным, как перепечаткой статьи, которую Мэллоу читал в мотеле. Только здесь фамилия Гонсалеса даже не упоминалась — корреспондент, написавший ее, называл убитого в заметке не иначе как Порфиро.

Помимо уже известных ей фактов из биографии сыщика, сведений о составе его семьи и его работе, Кара узнала, что старшему сыну Гонсалеса за тридцать, а младшему всего два года. В заметке также сообщалось, что двое его старших детей намерены перевезти тело отца и захоронить его в Ливане. Что полиция надеется на успешное завершение разбирательства, даже несмотря на то, что убийца не оставил никаких улик. Детективы установили, что Родригес был убит из пистолета или револьвера малого калибра, а стрелявший находился от него на таком близком расстоянии, что края дырки в пиджаке жертвы оказались опаленными.

Дочитав до конца информацию. Кара выпустила газету из рук, и та упала на вымощенную плиткой площадку. "Интересно, почему за данные, которые помогли бы найти парня, родившегося в парижской больнице двадцать лет назад, Хассан Хафиз готов выложить огромные деньги и почему те же данные должны интересовать сотрудников ЦРУ", — подумала девушка.

Обладание пятьюдесятью тысячами долларов, суммой, огромной по меркам секретаря-машинистки, могло бы стать для нее реальным фактом. Узнав Анжелику Бревар на ее прижизненной фотографии, Кара сделала первый, но, пожалуй, самый легкий шаг на пути к этому. Теперь ей во что бы то ни стало следовало вспомнить адрес на конверте или хотя бы восстановить в памяти текст письма, продиктованного три года назад.

Кара закрыла глаза и попыталась представить себе тот далекий день, когда в ее парижский офис зашла подвыпившая блондинка. Да, произошло это вскоре после обеденного перерыва. Несмотря на опухшее от алкоголя и слез лицо посетительницы, девушка сразу же ее узнала. Конечно же они встречались на вечеринке в доме, расположенном на левом берегу Сены. Кара не стала напоминать расстроенной да к тому же пьяной женщине о том, что они знакомы, а усадила посетительницу в кресло и попыталась успокоить ее.

Вытирая платком пьяные слезы, блондинка сообщила Каре, что хочет послать письмо своему сыну, который живет в Штатах. Поскольку говорила она только по-французски, а послание должно было быть написано на английском языке, она обратилась за помощью к переводчице-машинистке.

"Так, отлично! Кое-что уже всплывает", — подумала Кара. Окрыленная первыми успехами, девушка вспомнила еще больше — почти дословный текст поздравления с днем рождения:

"Дорогой мой сын! Прости за то, что так долго тебе не писала и что даже в такой торжественный для тебя день не могу сделать тебе подарок. Единственное, что могу тебе послать, — это свою любовь…"

Тут у Кары произошла заминка: что шло после слова "любовь", она, как ни силилась, вспомнить не могла. Не могла она и вспомнить, какой адрес напечатала на конверте. "Боже, ну почему же я не сделала копию этого письма", — в отчаянии думала девушка. — Сколько тонн копировальной бумаги можно было бы накупить на пятьдесят тысяч! Вагон!"

Одна мысль о такой огромной сумме была для нее приятна, а что Джек Мэллоу думает о ее страсти к деньгам. Кару нисколько не трогало. Если бы она могла сообщить Хассану Хафизу всю информацию, которая его интересовала, девушка, ничуть не колеблясь, сделала бы это.

Неожиданно Кара почувствовала, что у ее шезлонга кто-то остановился. Она открыла глаза и, увидев перед собой двух глазеющих на нее загорелых парней-спасателей, тут же прикрыла подолом пляжного халата свои слишком оголенные бедра.

— Вы что-то хотите? — спросила девушка.

— Извините, мисс, — улыбаясь, произнес один из них. — Не хотели вас беспокоить, но мы вот тут с другом поспорили. Не смогли бы вы помочь нам разрешить спор?

— Если смогу, — ответила Кара.

— Понимаете, мисс, — начал Флип Андерс, — нам стало известно, что в гостинице стала работать новая секретарь-машинистка. Рыжеволосая дама по фамилии О'Хара. И вот Рене решил, что это вы, а я утверждаю, что нет, и поклялся выложить аж целый доллар, если не прав. Считаю, что для секретарши вы чересчур красивы.

Кара свесила с шезлонга ноги.

— Спасибо за комплимент, но боюсь, что доллар вы свой проиграли. Я действительно и есть та самая мисс О'Хара. Кара О'Хара, — ответила девушка, — секретарь-машинистка, только вчера утром приступившая к работе.

Флип Андерс протянул ей руку и сказал:

— В таком интересном споре доллар для меня не потеря. Так что с прибытием, мисс О'Хара. Я — Флип Андерс, старший спасатель, а это — Рене Дюпре, наш старожил. Он здесь уже третий год.

— Приятно познакомиться, — ответила Кара. — Хочу вас сразу же предупредить. Если вы удивлены, что я пользуюсь бассейном, то сделать это мне разрешил мистер Флетчер.

— А я в этом и не сомневался, — улыбнулся Андерс. — Говорят, что он работал в шоу-бизнесе, и я этому охотно верю. Такой человек, как наш управляющий, знает, кем украсить свой бассейн. Вы впервые в Майами-Бич, мисс О'Хара?

— Да, впервые.

— Тогда наверняка вы многого здесь еще не видели.

— Конечно!

Парень-спасатель немного помялся.

— Может быть, для первого дня знакомства это и слишком, но я, если вы сегодня днем не заняты, хочу предложить вам посмотреть город. — Андерс кивнул на своего приятеля. — Нам не разрешено завязывать знакомства с гостями, но вас-то мы можем отвезти на экскурсию, — продолжил он. — Сегодня днем нам с Рене предстоит ехать на автогонки, и мы будем очень рады, если вы составите нам компанию.

— Я даже не знаю, — в нерешительности задумалась Кара.

— Ну соглашайтесь же, мисс О'Хара! — улыбаясь, умоляюще произнес Рене. — От гостиницы мы отъедем после двух, к пяти должны вернуться. Проедем по живописным местам туристского маршрута, который называется "Тропа Тамайами". Кроме того, пара заездов на автогонках обещает быть захватывающей.

Кара задумалась над предложением спасателей. Из газет она имела небольшое представление об автогонках, но никогда их не видела. Встреча с Мэллоу у нее была назначена на семь вечера, так что до этого часа она успевала вернуться в гостиницу. Поездка представлялась довольно интересной, а кроме того, на нее она не потратила бы ни пенса, поскольку, судя по всему, все расходы собирались нести эти молодые и такие симпатичные парни. Они вели себя с ней вполне корректно, навязчивыми не были и считали ее, скорее всего, "старой кошелкой". Так что в их компании Кара могла считать себя в полной безопасности. Более того, вокруг бродило столько юных сексапильных красоток, к которым им, похожим на актеров из Голливуда, "приклеиться" наверняка не составило бы труда.

— Можно я немного подумаю? — с улыбкой спросила Кара.

— Отлично! — радостно произнес Андерс. — У вас время на раздумья до двух. В два у нас с Рене заканчивается смена.

Парни отошли от Кары и опять приступили к исполнению обязанностей спасателей — следить за находившимися в воде гостями отеля. Девушка разглядывала их обнаженные мускулистые торсы и подумала, что, будь эти молодые подтянутые красавцы чуть повыше и пошире в плечах, они по своим физическим данным ни в чем бы не уступили Джеку.

Вспомнив о Мэллоу, Кара почувствовала легкое угрызение совести — как она могла сравнить того, с кем ее связывали пусть непродолжительные, но все же любовные отношения, с этими парнями, которых она совсем не знала? Девушке, твердо решившей не распыляться на новые знакомства, вести себя так просто не подобало. В противном случае ей следовало бы навсегда распрощаться с мечтой выйти замуж за миллионера.

Да, кстати. О каком миллионере могла идти речь, если она еще окончательно не решила, что ответить на предложение пилота уехать с ним в маленький городок штата Джорджия. А надеяться на то, что в ту дыру приедет сказочный богач и, предложив руку и сердце, увезет ее, чтобы прожить с ней долгие сорок лет, было бы совсем неразумно.

"Все, — сказала себе Кара, — сегодняшняя встреча с Мэллоу будет последней. Так сказать, прощальной. Рано или поздно с Джеком надо кончать, и чем раньше, тем лучше. Приятно было познакомиться, пилот, а теперь — adieu! [Прощай! (фр.)]. Залетишь в Майами, сообщи, опустив в почтовый ящик открытку".

Заслышав тихое шарканье ног, девушка приоткрыла веки и увидела перед собой четырехлетнюю девочку, которую вчера утром она видела спящей на коленях отца. Симпатичная малышка в упор разглядывала ее.

— Привет, дорогая, — улыбнулась Кара.

— Привет, — с серьезным видом отозвалась та.

— Как тебя зовут?

— Ясмин.

— Какое у тебя красивое имя, — заметила девушка. — А меня зовут Кара.

— Да, я знаю, — с хмурым видом ответила малышка. — Тебя зовут мисс Кара О'Хара.

Девушка настолько оторопела, что не знала, как отреагировать, и только сумела выдавить из себя:

— О!

А ребенок тем временем продолжал пристально разглядывать ее.

— Знаешь что, мисс О'Хара? — наконец спросила девочка.

— Что, моя прелесть?

— Ты очень хорошенькая! — ответила маленькая Ясмин и добавила: — Для своего незнатного происхождения.

— Спасибо. Огромное вам спасибо за комплимент, ваше высочество, — ответила Кара и, приняв сидячее положение, раскрыла украшенную мелкими морскими ракушками плетеную пляжную сумку, которую купила в ларьке вестибюля гостиницы, уложив в нее крем для загара, пачку сигарет, очки и воскресный выпуск газеты.

Ясмин не спускала с нее восхищенных глаз.

— У тебя красивые ноги и грудь как у моей кормилицы, — сообщила она. — Наверное, поэтому ты ему и понравилась.

— Кому я понравилась? — удивленно спросила девушка.

— Моему отцу.

Кара затянула шнурок на своей пляжной сумке и спросила:

— А как ты об этом узнала?

— Я подслушала их разговор с Гамилой, — ответила не по годам развитая девчушка. — Они думали, что я сплю, а я с закрытыми глазами лежала в кровати и все слышала. Мне так было интересно! Отец пожалел, что ты, такая молодая и хорошенькая, попала и это грязное дело. А Гамила спросила его, уж не думает ли он затащить тебя в постель ради того, чтобы что-то от тебя узнать. — Ясмин пожала плечиками. — А потом Гамила сказала что-то про вестибюль гостиницы, а вот что, я не поняла, потому что стала засыпать.

Потрясенная словами девочки, Кара быстро сунула ноги в пляжные шлепанцы, схватила халат с сумкой и решительно поднялась.

— Спасибо, Ясмин, за твой рассказ. Можешь передать Гамиле, чтобы она больше не волновалась, — сказала она и направилась в гостиницу.

Девочка забралась в освободившийся шезлонг и крикнула Каре вдогонку:

— Хорошо, мисс О'Хара, я ей передам.

Тут же за спиной Кары послышался мужской голос:

— Кому и что ты, Ясмин, собираешься передать? Кара оглянулась и увидела того самого мужчину, который поддержал ее, когда она падала с лестницы. По обеим сторонам от него стояли все те же два охранника в тюрбанах. "Если малышка сказала правду, то я знаю, что больше всего ему во мне понравилось", — глядя на отца Ясмин, подумала девушка. В надежде прикрыть грудь она потянула купальник за узкие полоски ткани, соединявшие трусики с лифчиком, но при этом края трусиков поднялись и еще больше оголили ее ягодицы. Спустя мгновение Кара поняла, что оказалась между двух огней: пряча грудь, она почти совсем оголяла задницу, а если попытаться прикрыть ягодицы, то ее пышная грудь наверняка вывалится наружу. Это был главный недостаток ее бикини. Девушка с ужасом представила, что может подумать о ней его высочество и сопровождающие его охранники.

Кара в сердцах бросила пляжную сумку и стала просовывать руки в рукава халата.

— Пожалуйста, извините меня, мисс О'Хара, — произнес отец девочки. — Не знаю, какой разговор состоялся у вас с моей дочерью, но я не хочу, чтобы вы так нервничали. Был бы очень признателен, если бы вы смогли уделить мне две минуты внимания.

Кара тем временем успела туго затянуть поясок халата и подобрать с пола сумку.

— Боюсь, что не смогу. Не хотелось бы ранить чувства Гамилы, — ответила она и, злясь на жгучего с посеребренными висками брюнета, решительно направилась к входу в отель.

Она слышала, как за ее спиной восторженный голосок Ясмин воскликнул:

— А она ничего! Правда, папочка?

Едва девушка оказалась в вестибюле гостиницы, как раздражение по поводу того, что трое мужчин сверлили глазами ее почти голое тело, тут же улеглось. "Ну и что удивительного в том, что они так бесцеремонно меня разглядывали? Все мужчины, завидев хотя бы кусочек обнаженного женского тела, так поступают. Поэтому девушки и носят бикини", — подумала Кара и поклялась никогда больше не надевать этого купальника. Во всяком случае, пока живет в "Отель Интернэшнл".

Если Ясмин, сообщившая ей, что она нравится отцу, ничего не выдумала, то получалось, Кара привела его в такой восторг, что он не смог скрыть этого даже от своей увешанной бриллиантами фаворитки. Теперь Кара опасалась, что богатый вельможа, наверняка не привыкший к тому, чтобы ему отказывали, возьмет и выкинет какой-нибудь свой восточный фортель, после которого непременно случится скандал, в результате чего администрация "Отель Интернэшнл" обязательно ее уволит.

Девушка направилась к двери магазинчика, в котором продавали товары для отдыхающих, чтобы посмотреть, нет ли там какого-нибудь купальника, менее вызывающего, чем ее бикини. Проходя мимо широкой двери центрального входа, она сквозь стекло увидела людей, в основном постояльцев "Отель Интернэшнл", толпившихся там. Они стояли на ступеньках под козырьком и все, как один, с явным интересом на что-то смотрели.

Снедаемая любопытством, девушка потуже затянула поясок халата и вышла на улицу.

Оказалось, что на Коллинз-авеню проходила демонстрация. Двое полицейских, изрядно вспотевших под солнцем, со скучным видом следили за группой юношей и девушек, скорее всего студентов, шествующих по пешеходной части улицы.

Молодежь, численностью не более тридцати человек, одетая в джинсы и трикотажные майки с короткими рукавами, с транспарантами в руках, пройдя мимо центрального подъезда несколько десятков метров, разворачивалась, после чего, продолжая громко скандировать лозунги, двигалась в обратном направлении. Все участники демонстрации представляли собой явных выходцев из Ближнего или Среднего Востока. Требования их, как показалось Каре, были самыми что ни на есть элементарными: больше школ с бесплатным обучением, снижение налогов, больше политических свобод, обеспечение прожиточного минимума всем работающим…

Вглядевшись в группу демонстрантов. Кара заметила в ней парня в грязновато-белых джинсах фирмы "Ливайс" и полосатой курточке, который возил ее с Джеком Мэллоу к Хассану Хафизу, и девушку, занимавшуюся отправкой писем на борту прогулочного катера.

— Наверное, молодые коммунисты, — заметил стоявший рядом с Карой зевака. — Боже мой, что же говорится в мире? Куда же мы идем?

— И я не знаю, — произнес другой наблюдавший за шествием мужчина.

Неожиданно группа молодежи остановилась, и тогда один из полицейских резко выкрикнул:

— Эй, вы, двигайтесь! Пока маршируете, вы правил проведения демонстраций не нарушаете, а если остановитесь и заблокируете вход в отель, мы вас отсюда прогоним.

— Слышали, что он сказал? — обратился к своим товарищам знакомый Каре парнишка. — Давайте расходиться.

Он передал свой транспарант одному из юношей и, подойдя к полицейскому, сказал:

— Спасибо, что разрешили демонстрацию. Вы нам очень помогли. Знаете, у нас на родине за такие шествия расстреливают.

Глава 15

— Что, нравится? — спросил Кару пилот.

— Не то слово, — сухо ответила ему девушка. Обычно, наблюдая за этой игрой, она испытывала большое удовольствие. Работая в Мадриде, Кара частенько посещала площадки для игры в джай-алай. В нее играли на огороженном стенами корте, а от ее участников требовались большая маневренность, выносливость, сила и ловкость. Игроки, за которыми они с Мэллоу сейчас наблюдали, всем этим требованиям вполне отвечали. Однако на сей раз Кара от игры удовольствия не получала — девушке просто было не до нее. В этот вечер каждый глухой удар пелоты о стенку болью отзывался в ее, голове.

Кара рассеянно смотрела на бегающих по площадке игроков. "Господи, как бы дожить мне до завтрашнего утра", — думала она. Минувшее воскресенье оказалось для нее неудачным. Первым, кто испортил его, был конечно же отец Ясмин. Кроме того, у нее перед глазами то и дело мелькали лица демонстрантов, от которых ей все еще было не по себе. И с двумя спасателями ей на автогонки ехать не следовало.

С Флипом Андерсом все было в порядке — парень делал все, чтобы она осталась довольна. А вот Рене Дюпре очень высокого о себе мнения, но ведет себя как грязный подонок: то и дело распускает руки. Каре даже показалось, что их у него не меньше, чем у Шивы. Кроме того, если он за три часа их поездки и произнес хоть одну фразу, не имевшую сексуального подтекста, то, значит, она ее просто не расслышала.

Следующей неприятностью для нее явилось общение с полицией. Чтобы не сидеть на коленях у Рене, Кара вызвалась сесть за руль. Естественно, о чем она пожалела, — это о том, что вела машину на высокой скорости, — при скорости менее пятидесяти миль в час мотор автомобиля просто бы заглох. В результате полицейские их остановили и всех троих доставили в Майами в свой центральный участок. Ей предъявили обвинение по двум пунктам: отсутствие действующих на территории США водительских прав и превышение скорости. Если бы ее оштрафовали, предупредили или велели прийти на комиссию по разбору дорожных нарушений, это можно было бы считать нормальным исходом.

Однако после того, как девушка предъявила одному из задержавших их полицейских стопку своих водительских прав, выданных в Англии, Франции и Турции, а он, развернув их по очереди, вслух прочитал ее имя и фамилию, дежуривший сержант тотчас позвонил начальству и сообщил, что задержана мисс Кара О'Хара. Плотнее прижав трубку к уху, он молча выслушал ответ своего начальника, затем отвел полицейского, продолжавшего держать водительские права девушки, в соседнюю комнату и несколько минут разговаривал с ним наедине. Когда же полицейский вернулся, он, подойдя к задержанной, вернул ей документы и произнес:

— Извините, мисс, произошло маленькое недоразумение. Я уверен, что вы сами не знали, что превышаете скорость. Так что примите наши извинения за доставленные вам неприятности.

Кара обомлела. Несмотря на работавшие в полицейском участке кондиционеры, ее бросило в жар, и она почувствовала, как у нее между грудями пробежала капелька пота.

Девушка сдунула со лба непокорную прядь волос и попыталась осмыслить, что же в конце концов произошло.

Что, развив скорость в шестьдесят две мили в час на участке, где разрешено не более двадцати пяти, она допустила незначительную оплошность? И сам начальник полицейского участка просил извинить их за задержание. Да такое не может произойти ни в Майами, ни в Лондоне, ни даже в Каире — ни в одном городе мира, за исключением, пожалуй, Парижа.

Теперь девушке стало окончательно ясно, что она втянута в какое-то очень важное дело, из-за которого все лезут из кожи вон, чтобы, не дай Бог, не причинить ей, мисс О'Хара, каких-либо неприятностей. Даже незначительных.

Кара смотрела на игровую площадку и ничего не видела.

Получалось, что Хассан Хафиз не единственный, кто заинтересован в непонятном для нее деле, он всего лишь первый, кто обратился к ней за помощью, пообещав большое вознаграждение. Тогда, на катере, он упомянул еще Центральное разведывательное управление, "любимого братца" и фирму "Консолидейтед ойл", которые непременно должны обратиться к ней за информацией, касающейся покойной мисс Бревар и ее сына.

Девушка краем глаза посмотрела на сидевшего рядом с ней в кресле пилота. Высокий, и какое мощное телосложение! С самого начала их знакомства она поражалась, насколько Джек Мэллоу не правдоподобно хорош. Значит, в этом спектакле, неизвестно кем задуманном, Каре отводилось роль птички, а ему, Джеку Мэллоу, роль охотника? Ну что ж, отлично! Красавец пилот-блондин получит от нее то, что заслужил, и ей его будет вовсе не жалко.

При этих мыслях девушка почувствовала себя так, будто на ее голову вылили ведро с помоями. Теперь ей все стало ясно: началом этого грязного спектакля, несомненно, явилось их знакомство в Стамбуле, а в Майами-Бич последовало продолжение. В тот роковой для мистера Гонсалеса день Джек Мэллоу явился к ней в офис с единственной целью — сопроводить ее на встречу со своей будущей жертвой. То, что сыщика убил именно он. Кара теперь уже не сомневалась: ведь не зря же Хассан Хафиз задал Мэллоу вопрос, почему тот так поспешно увез ее с места преступления, еще до приезда полиции.

Заметив, что девушка пристально на него смотрит, Джек спросил:

— Э, почему такой хмурый взгляд? Что еще я должен сделать, чтобы глаза твои снова потеплели?

— Ничего, — не желая здесь же, на трибуне, выяснять отношения с пилотом, тихо ответила Кара. — Не возражаешь, если мы отсюда уедем? Ты вроде собирался пропустить пару стаканчиков.

— Как скажешь, дорогая. Твое желание для меня закон, — улыбаясь, ответил Мэллоу.

В Каре все клокотало от злобы на него. Не утихла она и к тому моменту, когда они, выйдя из спортзала, прошли на стоянку, где он галантно распахнул перед ней дверцу взятой напрокат машины.

У нее было два варианта дальнейшего поведения с ним. Первый — прямо здесь же, в машине, бросить ему в лицо обвинение в том, что он ее использовал. И второй — повременить с ним. Она приняла второй и решила не торопиться…

Настроение у Джека было прекрасным. "Радуется, что так удачно справляется с заданием", — глядя на пилота, не без злости подумала девушка.

Достаточно изучив Мэллоу, она знала, что после спиртного он непременно предложит ей по дороге в "Отель Интернэшнл" ненадолго заехать к нему. Кара согласится. Она откажется там, в его номере. Когда, сгорая от желания, Джек попытается затащить ее в постель, Кара скажет пилоту все, что она о нем думает.

Хотя посещение его номера и не входило в ее первоначальные планы, однако сценарий событий, по которому Кара теперь решила действовать, — распалить Мэллоу, а потом, отказав в близости, бросить ему в лицо слова обвинения, — устраивал ее больше. В любом случае ей сегодня предстояло расстаться с ним навсегда. "Так что все кончено, мой дорогой пилот. Adieu! Единственное, что могу показать вам на прощанье, мистер Мэллоу, так это мою столь любимую вами попку. Но только через платье!"

— Ты сегодня выглядишь как прокисшее молоко, — заметил Мэллоу, ведя машину по дороге, ведущей к клубу, в который решил заехать выпить. — Кто тебя уговорил ехать на автогонки с этими спасателями?

— Никто. Сама захотела, — ответила Кара. Джек покачал головой:

— Хоть я и очень тревожусь, когда тебя нет рядом, ты вправе делать то, что тебе хочется, и поступать так всегда. Понимаешь, что я имею в виду. Полную свободу, дорогая.

— Хорошо, я попытаюсь, — сухо кивнула Кара.

— Судя по твоим рассказам, автомобиль у парней оказался совсем некудышным.

Несмотря на все возрастающую злость, которую она испытывала с того самого момента, когда поняла, кто он есть на самом деле, ее новый друг, девушка не переставала удивляться его выдержке.

— Да, я бы сказала, что он у них сделан на базе старого "линкольна" с корпусом от "понтиака" и будто разрисован самим Дали. Однако парни им гордятся, словно это новый "Экскали-бар SS".

— Э, да я смотрю, ты и в машинах разбираешься, — весело сказал Мэллоу. — Каждый раз, общаясь с тобой, я узнаю что-то новенькое.

— Я некоторое время увлекалась автомобилями.

— Отлично. Когда мне выделят поле под обработку, ты станешь моим главным механиком.

— Где? В Талапалузе, штат Джорджия?

— Да, верно. Я целыми днями думаю о нас с тобой и пришел к выводу, что там, у меня дома, нам будет лучше всего. Да, но, если хочешь, я могу и остаться в "Консолидейтед ойл". На жизнь нам хватит, правда не на шикарную. Да кроме того, какой жене понравится, что ее муж постоянно мотается по свету?

— Конечно же никакой, — бросила в ответ девушка, которой разговоры об их предстоящем браке порядком поднадоели.

— Но мы можем и неплохо зажить, — с энтузиазмом продолжал пилот. — Я в состоянии заработать достаточно денег, так что ты будешь довольна. Из меня получится отличный предприниматель. Ты даже не представляешь себе, сколько на полях Джорджии долгоносиков и прочих насекомых-вредителей. Там их целая прорва! Я знаю одного парня, который после возвращения из Кореи занялся точно таким же бизнесом. Так он за это время успел сколотить два миллиона!

Кара не переставала удивляться ему: неужели он все это говорит всерьез?

— Да, но не кажется ли тебе, Джек, что ты кое о чем подзабыл? — спросила она.

Пилот, не отрывая глаз от дороги, слегка повернул голову в ее сторону:

— Ты имеешь в виду белый коттедж на вершине холма, покрытого утренней росой и поросшего кустами магнолии, под которыми бегают маленькие Мэллоу? Нет, я ничего не забыл, дорогая. Разве о таком можно забыть! Это же самое лучшее из того, что нас ждет.

Кара ехала в машине с чопорным видом, зажав сложенные ладони между своими коленями. В эту минуту она могла сказать о Мэллоу только одно — его слова звучали более чем убедительно.

Интерьер коктейль-бара, в который привез ее Джек, выглядел так, словно был из другого мира. Точно такое же впечатление произвел на девушку и старший официант, проводивший их к столику. Присев на стул. Кара незаметно для пилота исподлобья посмотрела на него. Неужели она когда-то лежала с ним в одной ванне? Ей даже показалось, что этого просто не могло быть.

— Знаешь, Кара, ты самое удивительное, потрясающее существо, которое я, большой и старый мальчик из Джорджии, когда-либо встречал, — подняв стакан с коктейлем, сказал Мэллоу. — Знаешь, я расшибусь, но со временем принесу тебе тот миллион долларов, о котором ты так мечтаешь. Пусть даже для этого мне придется вручную опылять в штате Джорджия каждого долгоносика.

Кара почувствовала себя страшно усталой. Ей все теперь было противно, все раздражало. Хотелось как можно быстрее вернуться к себе в номер и заняться более серьезным делом, чем разговоры об этих проклятых долгоносиках. Если бы она восстановила в памяти еще такую же часть письма, которую уже вспомнила, то пятьдесят тысяч уже были бы у нее в кармане. По логике вещей, если ей удалось вспомнить начало письма, то не значит ли, что она еще может вспомнить и весь текст? Ради такой огромной суммы можно и постараться!

После того как официантка принесла им по второму бокалу коктейля, Кара спросила пилота:

— Джек, а что ты собираешься делать после бара?

— Если ты не против, моя дорогая, я хотел бы, чтобы мы ненадолго заехали ко мне, а потом я отвезу тебя в "Отель Интернэшнл", — вкрадчиво произнес Мэллоу.

— Заехать к тебе, чтобы повторить то, что мы делали в маленьком отеле на берегу Босфора, и в моем номере, и вчера днем в мотеле? — отхлебнув немного джулепа [Джулеп — напиток из коньяка или виски с водой, сахаром, льдом и мятой], спросила Кара. — Ты, должно быть, от меня просто без ума, мой дорогой любовник.

Впервые, если не считать того короткого периода в ее жизни, когда она была замужем за Сеслом, девушка увидела перед собой смутившегося откровенным упоминанием о сексе мужчину.

— Нет…, то есть да, если ты так это называешь, — запинаясь произнес Мэллоу, который не мог понять, почему она так сказала. — Впрочем, мы не дети, мы любим друг друга. Так не будем стесняться в выражениях и…

Кара резко отодвинула от себя стакан с недопитым коктейлем.

— Да хватит, Джек! — прервала его девушка. — Хватит притворяться! Я же знаю, почему ты со мной познакомился и так часто встречаешься. Еще знаю, почему ты не хочешь, чтобы я получила от Хассана Хафиза вознаграждение. Он же твой противник? Ну, признайся! Ты постоянно вьешься возле меня, надеясь, что мне все же удастся вспомнить имя и фамилию того, кому предназначалось письмо, посланное Анжеликой Бревар…

Она замолчала и стала ждать, что скажет на это Мэллоу. Но тот в ответ не проронил ни слова. Тогда Кара взяла со стола свои перчатки и вечернюю сумочку.

— Хорошо, — решительно произнесла она, — в таком случае, чтобы все закончить красиво, давай прежде, чем ты отвезешь меня в отель, заглянем к тебе и сделаем это в последний раз. Так сказать, на дорожку. — Ей очень хотелось перед тем, как навсегда расстаться с Джеком, нанести ему последний, самый болезненный удар. — Знаешь, а ты в постели очень даже хорош, — продолжала девушка. — Почти такой же, как тот археолог, с которым я познакомилась в Каире, и намного лучше одного парижского художника.

Кара обратила внимание на то, что Джек выглядел очень растерянным. Точно таким же, как юноша в джинсах и курточке в полоску, который, забрав ее и пилота возле публичной библиотеки, неожиданно привез их к заливу, поросшему водяными гиацинтами.

Мэллоу долго смотрел на Кару, потом, не сказав ни слова, поднялся, выложил на столик ключи от своей машины и десять долларов и, широко ступая, вышел из бара.

Девушка инстинктивно встала вслед за ним из-за стола и уже протянула было руку, чтобы задержать его, но опоздала. Что бы ей ни казалось, но она не располагала уликами, напрямую подтверждавшими виновность пилота, и теперь Кара была готова поверить, что Джек стал ее любовником совсем не из-за корыстных побуждений. Ведь с ним ей было так хорошо и уютно, и даже от одного сознания, что он есть, Кара чувствовала себя в полной безопасности. Даже если она и собиралась выйти замуж за миллионера, то могла бы поискать богатого жениха и после Талапалузы или даже Тимбуки.

Поняв, что за их столиком что-то произошло, к Каре поспешно подошла встревоженная официантка и участливо спросила:

— Неприятности, мисс?

— Да, — ответила ей Кара, — но помочь мне, увы, уже никто не может.

Глава 16

Штат Огайо, Акрон, улица Бичтри-Лейн, 203

И следующая ночь обещала быть холодной. Согласно прогнозу погоды, напечатанному в утренней газете и переданному в телепрограмме последних новостей, холодные воздушные массы должны были захватить большую территорию, расположенную в центре западного региона Штатов. Радовало одно — к концу недели все синоптики предсказывали потепление.

Обитатель огромного особняка на Бичтри-Лейн, построенного из дерева и камня в стиле тюдор, долго ворочался в постели и никак не мог заснуть. Он лежал в темной комнате, уставив глаза в потолок, который невозможно было разглядеть, и тревожно прислушивался к дребезжанию обитых металлической полоской оконных рам. Из щели между ними, которую он специально оставил, в спальню проникал холодный свежий воздух. Мужчина все еще надеялся, что супруга ему обязательно позвонит. Лучше бы, конечно, она была сейчас рядом, но и телефонный звонок от нее для него значил бы многое.

Как приятно сознавать, что жена скоро вернется домой. Он рассчитывал, что до ее приезда холода отступят. А кто, собственно говоря, любит холодную погоду?

Может быть, это его новое промышленное объединение развалится, тогда для него наступят более легкие времена, и они с женой смогут каждый год в конце зимы летать в Майами?

О таком было даже приятно помечтать. Возможность как можно чаще отдыхать холодной зимой с супругой в теплой Флориде радовала его. Может быть, тогда он научится хоть во что-нибудь играть. Сорок девять — возраст для мужчины еще не критический, и ему было чем разнообразить свою жизнь. Только сможет ли он это сделать? Ведь работа отнимала почти все его время.

Соломенный вдовец пошарил рукой по тумбочке, стоявшей между двумя кроватями, нащупал в темноте пачку сигарет, извлек из нее одну и закурил, пуская под потолок клубы дыма.

По его мнению, лучшим доказательством того, что Всевышний отличный творец, служила женщина. Ни один мужчина на Земле не способен создать того, что свершил Он. Женщину. В нее Всевышний сумел вложить буквально все — ад и рай, лед и пламя, искушение и наслаждение. В ней, можно было с уверенностью сказать, и заключалась вся жизнь. С ней были связаны все самые чистые и самые грязные помыслы мужчины.

Владелец дома 203 по улице Бичтри-Лейн продолжал рассуждать.

Когда обнимаешь любимую женщину или когда она ласкает тебя, а ты смотришь в ее затуманенные сладкой истомой глаза и понимаешь, что вы с ней одно целое, ты ощущаешь такой восторг упоения, с которым не сравнится ни одно чувство, которое когда-либо испытывал мужчина.

"Что ж, и я еще испытаю такой восторг", — подумал мужчина, и волна жалости к самому себе захлестнула его. Он никого и никогда не убивал. В любых ситуациях он всегда оставался человеком порядочным, честным, даже в работе, где всегда можно было подставить своего партнера по бизнесу. Он и церковь посещал, правда, только когда это не отвлекало его от дел. А то, каким он был примерным супругом, мог подтвердить каждый.

Ну почему судьба так жестока к нему? Почему она, пусть и ненадолго, разлучила его с любимой и заставила его так страдать?

При этой мысли мужчина чуть было не разрыдался. Неожиданно на улице послышался визг колес тормозившего автомобиля. Он повернул голову в сторону приоткрытого окна и понял, что возле подъезда его дома остановилась машина. Затем хлопнула дверца, и кто-то, тяжело ступая по хрустящему от мороза снегу, подошел к входной двери. Буквально через секунду в доме раздался звонок. Мужчина включил стоявшую на тумбочке лампу и посмотрел на часы. Они показывали пять минут двенадцатого.

Он стал ждать, когда Миллер откроет дверь, но очень скоро вспомнил, что сегодня воскресенье и у того выходной. Недовольный тем, что его побеспокоили в столь поздний час, он откинул сначала покрывало, а затем одеяло с электрическим подогревом, сунул ноги в шлепанцы и надел на себя теплый халат. Вспомнив, что в последнее время в их районе произошло сразу несколько вооруженных ограблений, мужчина потянулся к тумбочке, выдвинул ящик, вынул из него револьвер и сунул в карман халата. Когда он спускался в холл и шел к входной двери, то включил по дороге все светильники.

— Кто там? — громко спросил он.

— "Вестерн юнион", — ответили за дверью.

Мужчина зажег свет и на крыльце дома, снял дверную цепочку и открыл тяжелую дубовую дверь.

Расписываясь в получении телеграммы, он скосил глаза на столь знакомый ему желтый конверт и, к своей великой радости, сквозь прямоугольный вырез, заклеенный прозрачным целлофаном, прочитал адрес отправителя.

Дав рассыпавшемуся в благодарностях посыльному на чай бумажку в пять долларов, мужчина запер за ним дверь. Он осторожно, двумя пальцами держал конверт за уголок, боясь его открыть, словно внутри находился не листок бумаги, а взрывное устройство. "Чего мне бояться? Это же не бомба, а телеграмма. К тому же из гостиницы "Отель Интернэшнл" и, скорее всего, с хорошими новостями от моей жены, — подумал он, так как никто из его родных и знакомых, кроме супруги, в Майами-Бич в это время не находился. — Значит, она вместо того, чтобы позвонить по телефону, решила послать телеграмму. Наверняка сообщает, что прилетает ранее запланированной даты и хочет быть уверенной, что в аэропорту ее кто-нибудь встретит".

С так и не распечатанным конвертом в руке мужчина прошел в библиотеку. Такое событие, как весточка от любимой жены, требовалось обмыть. Он никогда не пил на ночь, но сегодня у него такой знаменательный день, что можно сделать исключение! Более того, если она сообщает, что прилетает поздно ночью или завтра, ему все равно будет не до сна — он будет думать о ней.

Счастливый супруг налил коньяку в старинный стакан, уселся с ним поудобнее в свое любимое красное кожаное кресло и, чтобы не простыть на гулявшем по дому холодном сквозняке, краями халата прикрыл себе колени. Затем, вскрыв конверт, извлек из него листок телеграфного бланка, на котором в том месте, где указывался получатель, стояло: "Мистер Чарльз А. Филлипо. Мужчина, стараясь продлить удовольствие, принялся медленно читать текст телеграммы.

"Вы меня не знаете. Кто я и почему посылаю эту телеграмму, значения не имеет — просто считаю, что вы должны знать, что здесь творится. Ваша супруга, миссис Филлипс, проживающая в 409-м номере гостиницы "Отель Интернэшнл", крутит любовь с одним из служащих, спасателем по имени Рене Дюпре. Тайком от администрации он большую часть своего свободного времени проводит у нее в номере, и вы легко можете себе представить, чем они там занимаются. Мне доподлинно известно, что ваша супруга тратит на него огромные деньги. В частности, она подарила ему очень дорогие наручные часы, которые купила еще в Акроне. Насколько мне известно, их любовная связь началась, когда этот парень поступил на работу в ваш летний загородный клуб. Уверена, что все, о чем я здесь сообщаю, вам следует знать.

Друг".

Мистер Филлипс положил телеграмму на столик, стоявший рядом с его креслом, выпил залпом коньяк, затем медленно поднялся, достал из бара ту же бутылку и налил еще.

Если говорить откровенно, то, начиная с того дня, как его Сью улетела во Флориду одна, он опасался, что нечто подобное произойдет, — уж слишком рьяно она на сей раз рвалась в Майами-Бич и перечислила подозрительно много причин, по которым ей нужно было туда вернуться во что бы то ни стало.

Мистер Филлипс осушил второй стакан. И никак не мог понять, что Сью нашла в этом Дюпре. Все, что тот действительно имел, — это молодость. И дурную репутацию ловеласа. Все это он узнал от человека, нанявшего Дюпре когда-то на работу в их клуб. В любовные истории, заканчивавшиеся скандалами, Рене стал попадать, когда ему не было еще и двадцати. Он даже отбывал срок в трудовом лагере, работая на сельскохозяйственной ферме. Парень получил его за то, что соблазнил несовершеннолетнюю, которая в результате забеременела. Все эти сведения теперь содержались в личном деле Рене Дюпре.

Мистер Филлипс в третий раз наполнил стакан. Если бы Сью изменяла ему с кем-нибудь из их круга, то ее еще можно было бы понять. Он привык считать свою красавицу жену, ближайшие родственники которой были одними из самых известных людей в округе, высокоинтеллектуальной женщиной, и в его голове не укладывалось, как она могла связаться с таким подонком, как этот спасатель.

Когда мистер Филлипс впервые заметил между ними легкий флирт, он тут же выказал супруге свое недовольство. "Чарльз, никакого общения с ним больше не будет, — поклялась тогда Сью. — Не могу выразить словами, как мне стыдно. Я даже не думала, что ты воспримешь это так серьезно. Однако, Чарльз, ты же сам знаешь, какие между нами установились супружеские отношения. Потом, учти, я намного моложе тебя".

"Сам знаешь, какие между нами установились супружеские отношения…" Вспомнив эту фразу, брошенную как-то Сью, мистер Филлипс едва не застонал.

Однажды он твердо решил, что хватит ходить в дураках, пора бы что-то и предпринять. Но что? Здесь, в Огайо, импотенция супруга была одним из веских оснований для немедленного развода. Если он скажет в суде, что жена ему изменяет, а Сью в свое оправдание во всеуслышание заявит, что ее супруг импотент, то он никогда уже не сможет никому показаться на глаза ни в Акроне, ни в его окрестностях.

Положение свое он считал безвыходным.

Мистер Филлипс сделал попытку посмотреть правде в глаза. Когда жена поклялась, что больше не будет встречаться с Дюпре, он не поверил ей. Хотя втайне и надеялся на это. В ситуации, подобной той, которая сложилась в их отношениях, ни брак, ни даже дети не могли удержать молодую красивую женщину от измены. Такие понятия, как долг и благородство, оказались чуждыми и для Сью. То же самое можно было сказать и про Рене Дюпре. Сью прекрасно знала, что поступает гадко, но упивалась каждой минутой общения с этим подонком.

Мистер Филлипс сжал руку в кулак и так сильно ударил им по столу, что стоявший на столе стакан подпрыгнул, и часть коньяку выплеснулась наружу. Где же, черт побери, справедливость? Почему он, Чарльз Филлипс, человек благородный, не способен дать своей любимой Сью то, что дает ей этот мерзкий развратник Дюпре?!

Он взял в руки телеграмму и посмотрел на подпись. И тут к его многочисленным вопросам, на которые он не мог найти ответа, добавился еще один.

Почему те, кто направляет подобные послания мужьям или женам, почти всегда подписываются словом "друг"?

Друг… Вот только интересно чей?

Глава 17

Кара сделала все, что могла. Подъехав на машине Джека к "Отель Интернэшнл", она попросила швейцара поставить автомобиль в гараж и предупредила дежурного по гаражу, чтобы он передал мистеру Мэллоу, когда тот придет ее забирать, что мисс Кара О'Хара срочно хочет его видеть.

Но вот уж кого она меньше всего хотела бы увидеть теперь снова, так это мистера Торка. Вместе с сотрудником ЦРУ, который выдавал себя в международном аэропорту Майами за таможенника, он поджидал ее у стойки дежурного портье.

— Ну а теперь какие у вас будут ко мне вопросы? — забрав ключи от своего номера, спросила девушка "чиновника из иммиграционной службы".

Лицо у мистера Торка было таким же непроницаемым, как и в аэропорту во время ночного допроса.

— Видите ли, мисс О'Хара, мы вам несколько омрачили день встречи с родиной — фактически, устроили допрос. Но теперь у нас есть все основания считать, что вы та, за кого себя выдаете. Более того, вы, как мы убедились, хваткая деловая женщина. Поначалу вы показались нам, ну…, как бы вам это сказать, наивной, что ли.

— Спасибо за комплимент, — улыбнувшись, поблагодарила его девушка. — Это самое приятное из того, что я услышала за последние полчаса.

Мистер Торк сделал вид, что не уловил иронии в ее словах.

— Как мы понимаем, прошлой ночью вы встречались с Хассаном Хафизом, — сказал он.

— Да, я с ним разговаривала.

— Сделка состоялась?

— Нет.

— Отлично, — произнес Билл Мейерс. — Мы хотим, чтобы вы побеседовали еще и с представителями другой стороны, тоже заинтересованной в этом деле. Уверен, за сведения, которые вы не передали мистеру Хафизу, эта другая сторона вам предложит больше, чем он. Если вы, мисс О'Хара, слабо разбираетесь в политике, а оно, судя по всему, так и есть, то вас должен был удивить тот интерес, который проявило к вам ЦРУ.

— Да, я и впрямь удивлена, — ответила Кара. — А где должна состояться та беседа, о которой вы упомянули?

— Место встречи совсем недалеко отсюда, — заверил ее Торк. Устало ступая, девушка в сопровождении двух агентов разведуправления США вышла из здания гостиницы. Пройдя по пальмовой алее, они вошли в один из одноэтажных домиков с верандой.

Кара знала, что эти коттеджи, стоящие на самом берегу океана, принадлежат "Отель Интернэшнл" и что их занимают только очень состоятельные люди, обслуживаемые по высшей гостиничной категории "де люкс". Входя в большую комнату одного из таких домиков, она приготовилась увидеть роскошный интерьер, однако то, что предстало ее глазам, поразило воображение.

Все стены от потолка и до пола были увешаны портьерами из тонкого и очень дорогого шелка. На огромном персидском ковре, целиком устилавшем пол, лежали большие пышные подушки для сидения, обтянутые пестрой плотной тканью яркой расцветки и расшитые тонкой золотой нитью. Здесь же стояли несколько низких, с причудливо изогнутыми ножками латунных столиков ручной работы, с которых из инкрустированных драгоценными камнями сосудов к потолку медленно восходили тонкие струйки дымящегося фимиама.

На звук металлического гонга, игравшего здесь роль обычного дверного звонка, навстречу вошедшим поспешил огромного роста охранник в белом тюрбане. Подойдя к гостям, он, отвешивая низкий поклон, произнес:

— Сагиб, мемсагиб.

Кара сразу узнала в нем одного из четырех охранников отца малышки Ясмин.

На одной из подушек неподвижно сидела черноволосая девушка с бриллиантовой сережкой в ноздре, одетая в тонкие полупрозрачные шаровары и отороченную золотым шитьем очень короткую, едва прикрывающую соски, жилетку. Кара толком не успела рассмотреть восточную красавицу, потому что в комнату вошел высокий с седеющими висками мужчина. В отличие от девушки, одет он был по-европейски.

— Ваше высочество, позвольте представить вам мисс О'Хара. Мисс О'Хара! Это принц Али Саркати Мухамед Масрух, — представляя их друг другу, произнес мистер Торк.

— Всегда рад видеть вас, даже в столь официальной обстановке, мисс О'Хара, — приветствовал гостью Саркати.

Кара чуть было не произнесла в ответ: "И я вас тоже", но вовремя удержалась и в ожидании, когда ее представят черноволосой восточной красавице, повернулась было к той лицом.

Однако мистер Торк не сделал этого, и Кара снова взглянула в глаза принца.

— Может быть, кто-нибудь из вас объяснит мне, почему меня сюда привели? — спросила девушка.

В комнате воцарилось напряженное молчание.

— С удовольствием, мисс О'Хара, — наконец произнес Али Саркати и указал Каре на одно из кресел, которые внес охранник. — Для начала хочу сразу же поставить вас в известность, что я знаю о вашей вчерашней встрече с моим братом.

Кара села в кресло.

— Так мистер Хафиз ваш брат? — удивленно спросила она.

— Да, но сводный, так сказать. У нас один отец, но матери разные, — пояснил Саркати. — Его — черкешенка, тогда как моя — родом из Австрии. Это обстоятельство и объясняет, почему у нас с ним столь разные темпераменты. — Он взял с низенького столика фотографию в золотой рамке и передал ее Каре. — А это частично объяснит вам, чем вызван наш с ним взаимный интерес к этой женщине.

Фотография Анжелики Бревар, которую дал Каре принц, оказалась точно такой же, что и та, которую показывал ей Хассан Хафиз. Только, на фото в золотой рамке была надпись:

"Дорогому мужу Али, самому любимому человеку. С любовью раз и навсегда. Анжелика".

— Теперь вы ее узнали? — спросил девушку Торк.

— Да, — подтвердила Кара. — Я впервые встретила ее на вечеринке художников в доме на левом берегу Сены. Там нас друг другу представили, но имени ее я не расслышала. А еще примерно три года назад, когда я работала в Париже, я печатала для нее письмо.

— Тогда почему в аэропорту вы отрицали, что знаете ее? — недовольным голосом произнес мистер Торк.

— Разве здесь нужны объяснения? По тем фотографиям, которые вы мне показывали, распознать в той женщине Анжелику Бревар было просто невозможно, — ответила агенту ЦРУ девушка и, возвратив фото в рамке принцу, сказала ему: — Здесь она очень молодая и красивая, и у мистера Хафиза точно такая же фотография. Показывая ее, ваш брат сказал, что раздобыл ее для него мистер Родригес и что она единственная, другой не существует.

— Порфиро был отличным сыщиком. Мы с ним сотрудничали, хотя и представляли интересы противоборствующих сторон, но допускали промахи. Вышло так, что последняя его ошибка стоила ему жизни, — сухо заметил мистер Торк.

— Полиция так и не выяснила, кто его застрелил? — спросил Саркати. — Пока нет, — ответил Билл Мейерс, — но надеется на успех.

Гамила, продолжавшая сидеть по-восточному скрестив на подушке ноги, вставила сигарету в тонкий длинный мундштук, и охранник, стоявший рядом, тотчас поднес ей зажженную зажигалку.

— Полагаю, мы слишком много времени уделяем такому незначительному случаю, как убийство частного детектива. Не пора ли нам перейти к сути вопроса? — спросила восточная красавица.

— Отличное предложение! — заметил принц и повернулся лицом к Каре. — Как вы уже, возможно, поняли, мисс О'Хара, разговор пойдет об истории, которая произошла довольно давно. А точнее, двадцать два года назад, когда Анжелика и я были совсем молодыми.

То, что после этих слов поведал девушке Али Саркати, произвело на нее неизгладимое впечатление и не на шутку взволновало.

Оказалось, что в конце Второй мировой войны он, еще не будучи правителем своей страны, служил в войсках союзников, чьи военные базы находились в Северной Африке. Анжелика, несмотря на свою молодость, уже была одной из самых популярных певиц Парижа. Ей каким-то образом удалось сбежать из оккупированной фашистами страны в Алжир, где был расквартирован французский военный корпус, отказавшийся подчиниться приказу о капитуляции. Там Али Саркати и Анжелика Бревар встретились и, полюбив друга, поженились. Незадолго до Д-Дау [День высадки (англ.).] полк, в котором служил молодой принц, переправили в Англию для прикрытия высадки союзных войск в Нормандии. Так что влюбленные, прожив вместе всего два месяца, вынуждены были расстаться.

Из-за строгих ограничений на перемещение, действовавших в те времена, Анжелика была вынуждена остаться в Алжире. В одном из своих писем, отправленных мужу вскоре после вынужденной разлуки с ним, она сообщила принцу, что у них будет ребенок. Узнав, что станет отцом, Саркати несказанно обрадовался и вместе с обратным письмом выслал ей денег. Их вполне должно было хватить на жизнь жене и их будущему ребенку до того, как они снова увидят друг друга. Однако судьбе было угодно, чтобы влюбленные никогда больше не встретились. Через несколько дней после окончания войны, когда Саркати уже собирался ехать в Алжир, пришло известие о смерти его отца, тогдашнего правителя страны. Тот скончался от инфаркта, и, поскольку Али был старшим сыном, принцу срочно пришлось лететь на родину, чтобы занять отцовский трон.

— Конечно же душой и телом я рвался к Анжелике, от которой уже давно не получал писем, и, как только освободился от государственных дел, сразу же поспешил в Париж, полагая, что жена с ребенком уже там, — сказал принц. — Однако во Франции я их не нашел. Я обращался во всевозможные сыскные бюро, в том числе и мистера Родригеса, но и они ничем не смогли мне помочь — жена с ребенком словно в воду канули. Единственное, что мне удалось узнать об Анжелике, было то, что она в Париже родила сына. Видимо решив, что наша связь была для меня всего лишь романтическим эпизодом военной поры, она подала в суд на развод и вскоре его получила. Подписав с одной американской фирмой контракт, она вместе с сыном переехала в Штаты, где и продолжила карьеру певицы.

Кара слушала его рассказ затаив дыхание.

— Да, тогда мне было слишком мало лет, чтобы я могла судить о всех проблемах того времени, — сказала она. — Но почему ваша жена, которой вы слали письма и деньги, решила, что вы ее оставили?

— Объясняется это очень просто, — ответил Саркати. — Теперь у меня есть все основания полагать, что ни писем от меня, ни денег она так и не получила: их систематически перехватывали. Кстати, ее письма до меня тоже не доходили, вся переписка перехватывалась и уничтожалась.

— Кем же?

— Моим сводным братом Хассаном, его помощниками, одним из которых являлся мистер, Родригес, — ответил принц. — Теперь стало ясно, что этот частный сыщик тянул деньги с нас обоих. Хассан уже тогда был властолюбивым и очень коварным. Таким он остался и по сей день. Не будь он таким, брат мог бы занять высокий пост в нашем правительстве и, имея все привилегии, жить как член королевской семьи. Однако вместо этого Хассан связался с группой юных фанатиков, цель которых — расшатать мой трон.

— И вот мы подошли к основной теме нашего разговора, — сказал Торк.

Кара ощущала страшную усталость — в этот день девушке выпало пережить много тревог и волнений. Ей уже до тошноты стал противен резкий запах фимиама, дым от которого начинал разъедать глаза. Однако полная трагизма история любви принца и молодой французской певицы настолько ее взволновала, что она была готова сделать все от нее зависящее, чтобы помочь Саркати.

Девушка перевела взгляд на сидевшую на подушке черноволосую красавицу с огромными, как блюдца, глазами и подумала: "Неужели он и ее любит так же страстно, как когда-то Анжелику Бревар? Нет, в такое трудно поверить".

— Хорошо, вы, мистер Саркати, изложили мне, так сказать, предысторию, — сказала Кара. — Но при чем здесь я? Чем могу вам помочь?

— Видите ли, мисс О'Хара, как удалось установить, вы оказались тем единственным звеном, которое связывает меня с бывшей женой и сыном. Анжелика уже мертва, а вот отыскать сына я теперь могу только с вашей помощью, — ответил принц.

— По тому письму, в котором она поздравляла вашего сына с девятнадцатилетием? — спросила девушка.

— Совершенно верно.

— И вы хотите от меня узнать адрес, имя и фамилию, которые я напечатала на конверте? То есть то, за что мистер Хафиз предлагал мне пятьдесят тысяч долларов?

— А вы ему ничего не сообщили?

— Нет, не сообщила.

— Вы хотели получить больше?

— Нет.

— Тогда почему же не сообщили?

— Потому что за эти три года я напечатала сотни и даже тысячи писем и не могу помнить ни их текст, ни адреса на их конвертах.

— О, мисс О'Хара! — вмешался в разговор мистер Торк. — Да полно вам тут лукавить. Хорошо, назовите сумму. Сколько вы хотите? Шестьдесят тысяч? Семьдесят? Восемьдесят?

— Да пошли вы к черту! — исчерпав свое терпение, взорвалась Кара. — Вы не понравились мне еще в аэропорту, и с тех пор мое отношение к вам нисколько не изменилось. Можете это сообщить своему начальству. А сейчас я хочу как можно скорее уйти отсюда.

Кара уже стала подниматься, но принц Али Саркати остановил ее.

— Пожалуйста, мисс О'Хара, поймите, в какое трудное положение я попал, — сказал он. — Не хочу вас обидеть, но имейте в виду, что, если вы все-таки вспомните, что напечатали на конверте, я готов удвоить ту сумму, которую предложил вам мой сводный брат.

Если принц рассчитывал поразить ее воображение, то он этого добился. Кара, от удивления широко открыв глаза, медленно опустилась обратно в кресло Сто тысяч долларов за фамилию и адрес на конверте! Ну почему Бог не наградил ее феноменальной памятью?

Глава 18

Какие удивительные вещи происходят иногда с людьми, попавшими в экстремальную ситуацию! Какие только подробности того или иного события не всплывают в их разгоряченном мозгу! "Боже, ну сделай же так, чтобы я вспомнила еще хоть что-то", — лихорадочно думала Кара, ожидая, что Саркати продолжит этот разговор.

Внезапно ее внимание переключилось на сидевшую на подушке красавицу. С того момента, как Кара в сопровождении сотрудников ЦРУ вошла в комнату, она то и дело задавалась вопросом, кем та доводится принцу. Бегумой? Магарани? Или одним из ярких перышек длинного хвоста бесчисленных жен и наложниц, которое Саркати выбрал для своей поездки в Майами-Бич?

Когда Кара жила и работала в Каире, ее знакомый архитектор Рашид как-то заметил, что людям, живущим на Западе, некоторые положения ислама могут показаться чуть ли не дикими. Ведь Магомет, противник неограниченной полигамии, говорил так: "Можешь брать в жены всех понравившихся тебе женщин, но, если боишься, что не сможешь их всех удовлетворить, ограничься одной из них". Естественно, как тогда подчеркнул в разговоре Рашид, речь не шла о наложницах или женщинах на одну ночь.

Да и чему тут удивляться, если у Кары самой был случай в жизни, когда она, напечатав одному своему клиенту, довольно высокопоставленному чиновнику, несколько писем, едва смогла отбиться от его домогательств — тот вдруг решил непременно на ней жениться, хотя у него уже было несколько жен.

Набрав полные легкие воздуха, Кара сдунула со лба выбившуюся из-под заколки прядь волос и тут вспомнила об отце. Даже этот жутко похотливый мужчина не мог себе позволить иметь сразу несколько жен. Вот уж кому следовало бы жить на Востоке!

Тут девушка внутренне содрогнулась, поняв, что думает о какой-то ерунде. Ей захотелось вновь оказаться в Стамбуле, в гостинице "Хилтон", и как можно скорее забыть все, что с ней произошло в Майами. Она уже чуть было не решила, что видит кошмарный сон, но, посмотрев на суровые лица агентов ЦРУ, поняла, что не спит. Звуки танцевальной музыки, доносившиеся из ресторанов гостиницы, легкое шуршание сухих листьев пальм на ветру и чуть слышное поскрипывание песка под ногами прогуливавшихся по пляжу отдыхающих окончательно вернули ей ощущение реальности происходящего.

— Понимаете, мисс О'Хара, — произнес принц, продолжая демонстрировать свой оксфордский акцент, — в моей стране лет пять назад впервые за последние несколько столетий прокатились серьезные волнения. Зачинщиком беспорядков, закончившихся кровопролитием, был мой брат Хассан. Зараженный марксистской философией, он хотел свергнуть меня с престола и установить в стране новый режим.

Поднявшись с кресла, Али Саркати принялся медленно расхаживать по комнате.

— Тогда регулярной армии и гвардейцам, охранявшим мой дворец, в результате решительных действий удалось подавить восстание. Но я не уверен, что в следующий раз исход будет таким же удачным, поэтому все, что сейчас желаю сделать, — это Полностью исключить одну из причин недовольства моих подданных.

Принц сделал паузу, а потом продолжил:

— Понимаете, мисс О'Хара, в стране произошло столкновение разных мировоззрений. Старых и современных. Так сказать, началась борьба разных поколений — между теми, кто выступает за сохранение монархической диктатуры, и сторонниками самых идиотских форм, так называемого демократического управления. Я годами, подобно моим отцу и деду, правившим до меня, делал все, чтобы людям жилось легче. Строил плотины, прокладывал дороги, открывал новые школы и больницы. И абсолютно уверен в том, что если бы подданные знали, что у меня есть сын, то они были бы уверены в будущем, надеясь, что, со временем заняв трон, он будет проводить такую же политику, как и я. И они прекратили бы бунтовать.

Али Саркати перестал ходить по комнате и снова сел в кресло.

— К моему глубокому сожалению, у нас в стране еще попадаются отдельные элементы, которые своими лозунгами затуманивают людям мозги и подстрекают их к неповиновению. К несчастью, ни одна из моих теперешних жен так и не родила мне мальчика, так что единственная, от кого у меня есть сын, — это Анжелика Бревар. Поэтому, мисс О'Хара, я годами разыскивал ее и моего, единственного сына, платил за эти поиски, в том числе и мистеру Родригесу, огромные деньги.

Принц подался всем корпусом вперед и замолчал, как бы давая понять, что сейчас сообщит еще что-то очень важное.

— Около трех месяцев назад, поздно ночью, точнее, в три часа в номере отеля, в котором мы с Гамилой остановились по приезде в Ниццу, раздался телефонный звонок. Это была Анжелика. После двадцатилетнего перерыва она дала, наконец, о себе знать. Позвонив из Парижа, она со свойственной француженкам эмоциональностью пьяным голосом прокричала в трубку непотребные слова, обвинив меня в вероломстве. Затем сказала, что поскольку я бросил своего сына, которому уже исполнился двадцать один год, то я просто обязан ему хоть чем-то помочь сейчас.

— А она сказала, что ваш сын живет в США? — спросила Кара.

— Нет. Об этом я узнал позже. В пьяном угаре она, фактически, ничего важного не сообщила, за исключением того, что у меня есть сын и он жив. Когда же я стал ее расспрашивать о нем, она выругалась и бросила трубку.

— Неужели она вам рассказала и про меня? Про то, что я печатала для нее письмо? — удивилась Кара.

— Нет, не она. О вас мы узнали позже. Естественно, я сразу же вылетел в Париж и опять обратился к сыщикам. После нескольких дней поисков одному из них удалось выяснить, где жила Анжелика в течение нескольких лет под фамилией мадам Бушье… Очевидно, это была фамилия мужчины, с которым она жила или за которого вышла замуж после развода со мной.

— Мы же, к сожалению, нашли ее уже мертвой, — сухо добавил Торк.

— Через несколько часов после нашего разговора с ней ее задушили и сбросили в Сену. Однако старая консьержка из того дома, где жила Анжелика, сообщила нам некоторые подробности ее жизни. Оказывается, Анжелика часто то сидела без денег, то бросалась ими направо и налево. Из рассказа консьержки мы также узнали, что мадам Бушье часто посещали мужчины, среди которых был и один мой соотечественник. Консьержка рассказала еще, что мадам Бушье, будучи пьяной, становилась болтливой и часто хвасталась, что когда-то, когда была молодой и красивой, она была замужем за принцем, от которого у нее родился сын. Старушка-то и вспомнила, что года три назад Анжелика посетила секретаря-машинистку, работавшую в "Отель Криллон", и, вернувшись оттуда в слезах, пожаловалась, что, не имея возможности послать сыну денег по случаю дня рождения, вынуждена была ограничиться лишь поздравительным письмом. Даже всю свою любовь к сыну она не смогла выразить в этом поздравлении сама, поскольку сын мадам Бушье живет в Америке, а она английского не знает. Для этого ей и пришлось обратиться к секретарю-машинистке, которая напечатала письмо на английском.

— Да, я знаю. Это же я напечатала то письмо. Если она его так сильно любила, то почему они жили раздельно: она в Париже, а он в Америке?

— Думаю, что причину этого мы знаем, — сказал Билл Мейерс. — После того как нам стало известно, кем являлась эта выловленная из Сены женщина, мы опросили ее немногочисленных друзей. Одна из подруг Анжелики, приблизительно того же возраста, что и она, но все еще довольно привлекательная кокотка, с которой Анжелика часто и помногу выпивала, сообщила нам: за то, что Анжелика оставила сына в Америке, ей заплатили. Она пристроила его у одной французской пары, с которой работала вместе то ли в театре, то ли в ночном клубе и которая согласилась за небольшую плату стать его приемными родителями.

— Опять же, к сожалению, Анжелика никогда не упоминала фамилии его приемных родителей или хотя бы названия города, где они жили, — сказал Торк. — Та же ее подруга сообщила, что однажды холодной зимней ночью, когда она и Анжелика прогуливались по площади Пигаль в поисках клиентов, та сказала ей, что, пока они мерзнут здесь, в Париже, ее сын нашел работу и теперь все зимы будет нежиться под теплым солнцем в Майами-Бич.

— Теперь мне все понятно, — вздохнула Кара. — По крайней мере, я хоть что-то начинаю понимать. А можно задать вам один вопрос? Почему этим вдруг так заинтересовалось ЦРУ?

— Могу ответить, — сказал принц Али Саркати. — Все очень просто, мисс О'Хара. Видите ли, хотя в вашем госдепартаменте мною не совсем довольны — им не нравится, как я управляю страной, — но меня все же поддерживают. В наше время, когда на Ближнем и Дальнем Востоке появились неспокойные точки и таких точек становится все больше и больше, когда одна страна за другой отгораживаются от Запада железным или, по крайней мере, бамбуковым занавесом, американцы заинтересованы иметь как можно больше союзников. И в госдепартаменте знают, что, пока я у власти, мое государство не спрячется за кашемировой занавеской.

— Тогда ясно, почему вы потратили столько средств на то, чтобы я оказалась в Штатах, — произнесла Кара. — Все из-за того маленького письма.

— Правильно, — согласился Торк. — Деньги заплатил принц Али Саркати, а мы устроили все остальное, включая и шикарный номер, в который вас поместили, и место вашей работы. Так сколько вы хотите за фамилию и адрес на конверте, назовите цену, мисс О'Хара?

— Я не могу.

— Не хотите?

— Нет, просто не могу. Я же повторила вам, черт возьми, уже несколько раз, что не помню адреса, напечатанного на конверте! — забыв, что она благовоспитанная дама, выкрикнула Кара. — Но если вы так уверены, что этот парень работает в Майами-Бич, то почему бы вам не дать объявление в местных газетах?

— Отлично, у вас светлая голова, мисс О'Хара! — иронично воскликнул Торк. — Дать объявление, не зная ни имени, ни фамилии, ни даже каких-то примет, по которым можно узнать, как человек выглядит? Мы не знаем его политических убеждений, не знаем, кто он, битник или, быть может, выпускник престижного колледжа. Какое такое дать объявление? "Разыскивается потерянный много лет назад наследник шаткого трона одной из стран Ближнего Востока. Зарплата и премиальные не фиксированные, но не менее нескольких миллионов долларов в виде налогов с подданных, иностранной помощи плюс собственный гарем. Требования к кандидатам: возраст — 21 год, национальность — наполовину француз. Обращаться: "Отель Интернэшнл", служебный вход"?… Или что-то в этом роде? Нет уж, спасибо! — потерял терпение Торк. — Мы окажемся в щекотливом положении, даже если и отыщем парня. В любом случае его королевское высочество, понимая, что без нашей помощи он — политический труп, милостиво позволит нам признать или не признать его сына законным наследником трона. По крайней мере, принц — на нашей стороне, но вдруг его сын окажется, к примеру, слабоумным. Тогда получится, что мы работали на Хассана.

Кара поднялась из кресла.

— Похоже, ваша проблема вообще неразрешима. В таком случае мне ничего не остается, как вернуться в свой номер и продолжить наслаждаться сказочно красивой жизнью, пока меня из него не попросят, — сказала девушка, направляясь к выходу.

Но, не дойдя до двери, она обернулась и обвела взглядом мужчин. Все трое с кривой улыбкой смотрели на нее. Кара почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам.

— Неужели никто из вас не поверил, что я и в самом деле не помню? Вы, может быть, считаете меня коммунисткой? Или думаете, что я торгуюсь? — спросила она.

Принц Али Саркати милостиво продолжал исполнять роль корректного хозяина:

— Теперь, когда вы все знаете, мисс О'Хара, почему бы нам на сегодня не закончить беседу, а завтра вечером встретиться вновь? Коль уж за всю историю моего правления в стране не произошло переворота, думаю, что и в ближайшие двадцать четыре часа ничего не случится.

— Это будет лучшее, что мы можем сейчас сделать, — согласился Торк.

— Кто знает, — произнес Али Саркати, пристально глядя на Кару и продолжая улыбаться. — Если мисс О'Хара будет настаивать на том, что не располагает сведениями, которые нам столь необходимы, может быть, мы пойдем другим путем. Если мои жены, жемчужины Востока, не могут подарить мне наследника и рожают одних дочерей и только француженка подарила мне сына, то, вероятно, имеет смысл поискать жену в Европе или Америке? Англичанку, француженку или…, американку? Такой брак может благотворно сказаться на моих генах.

Черноволосая красавица поднялась с подушки, встала рядом с Саркати, и Кара разглядела, что у той под одеждами из тонкой полупрозрачной ткани надет корсет. Теперь, когда девушка и принц стояли рядом, Кара тотчас отметила, что они очень похожи. Сходство было разительным: те же черты лица, тот же высокомерный взгляд и решительный блеск в глазах.

Восточная красавица, давая понять, что встреча закончена, слегка склонила голову и произнесла:

— Джентльмены?…

Торк и Мейерс догнали Кару, когда та уже шла по пальмовой аллее.

— Мы проводим вас в отель.

По дороге все трое молчали.

Несмотря на полуночное время, на улице царило оживление, такое же, как и днем. Мужчины и женщины в вечерних туалетах покидали ночные клубы, а другие только входили в них.

— Ну, до следующего вечера, мисс О'Хара, — сказал Торк, когда Кара остановилась у стойки портье, чтобы взять ключ от номера.

— Вы все еще мне не верите? — с легкой улыбкой ответила девушка.

Агент ЦРУ вытянул из кармана пачку сигарет и предложил ей закурить.

— Честно говоря, Кара, не знаю, что и ответить. — Он затянулся сигаретой. — Хотя мы познакомились недавно, я вас знаю давно, и это дает мне повод обращаться к вам по имени. Уже три месяца я разъезжаю за вами. Я навел о вас справки во всех отелях, где вы работали, и убедился в вашей безукоризненной репутации красивой и деловой женщины. Но странно, что вы не сохранили копию того письма и не зарегистрировали его. Вы были просто обязаны это сделать. Это что — намеренно?

— Почему? Как я могла предполагать, что со временем этим письмом кто-то заинтересуется?

— От немногочисленных друзей Анжелики мы узнали о ней гораздо больше, чем поведали его высочеству. Это письмо было первым и единственным, которое Анжелика осмелилась написать сыну.

— Осмелилась, говорите вы?

— Именно так. Те сотни тысяч франков, которые она получила за сына взамен на обещание забыть о нем, жгли ее совесть, не давали покоя. Она бы не простила себе, если бы хоть раз в жизни не поздравила сына. Вы же помните, в каком состоянии она была, когда пришла к вам в офис, — в стельку пьяной. На грани нервного срыва, полагаю, она должна была вам рассказать о себе гораздо больше, чем вы нам сообщили.

— Извините, — покачав головой, с сожалением ответила Кара, — но я сказала все, что мне известно.

— Ну, смотрите, в конце концов, это ваше дело, — пожал плечами Торк. — Но если вы от нас что-то утаили, то имейте в виду, что долго эту информацию вам сохранить не удастся. Это не детские игры. Здесь замешана большая политика, а наши противники — довольно решительные парни, и их обхождение с вами будет не таким мягким, как наше. То же самое можно ждать и от его королевского высочества. Саркати рожден правителем, и он пойдет на все, чтобы им остаться.

— Спасибо за то, что предупредили, — сказала Кара. — А не смогли бы вы ответить мне на два вопроса?

— Почему бы и нет.

— Мне понятно, для чего Саркати требуется информация от меня, — он хочет найти сына. Но мне непонятно, почему его сводный брат готов так много заплатить за те же данные — фамилию и адрес молодого парня. Хассан разве не понимает, что роет себе могилу?

— Я могу вам ответить, — вступил в разговор Мейерс. — Скорее всего, Хассан желает убрать конкурента. И тут цель оправдывает средства — это одно из основных положений диалектического материализма.

— А ваш второй вопрос? — спросил Торк.

— Кем доводится та черноволосая красавица принцу Саркати?

— Мы который год сами пытаемся это выяснить, — ответил Торк. — Гамила очень привлекательна, не правда ли? Если наши сведения, касающиеся отношений принца с Гамилой, достоверны, то Ясмин — их дочь. Не будь Саркати принцем и не пользуйся он статусом дипломатической неприкосновенности, мы никогда не стали бы поддерживать его. В действительности же нам совсем нетрудно выдворить из страны морально разложившегося типа.

Девушка проводила взглядом удалявшихся агентов ЦРУ, затем, дождавшись, когда те отъедут от отеля, подошла к швейцару, стоявшему у входа, и поинтересовалась, не знает ли он, приезжал ли мистер Мэллоу за своей машиной.

— Да-да, мисс О'Хара, он был здесь, — помявшись, ответил швейцар. — Всего пару минут назад мне позвонил дежурный по гаражу и сообщил, что передал вашу просьбу мистеру Мэллоу, но тот был сильно пьян и заявил, что не желает с вами встречаться, как бы вам этого ни хотелось.

Глава 19

В понедельник утром произошло сразу несколько событий. Все началось с телефонного звонка. В восемь ноль две в "Отель Интернэшнл" позвонили из больницы. Телефонистка на коммутаторе сразу же соединила звонившего со старшим дежурным, который, приняв во внимание важность сообщения, моментально связался с мистером Флетчером. Звонок застал управляющего гостиницей с бритвой в руках и мыльной пеной на лице.

— Да! Флетчер слушает! — сказал он, сняв телефонную трубку стоявшего в ванной комнате аппарата. — Да-да, понимаю! Буду через пятнадцать минут.

Положив трубку, он прошел из ванной комнаты в спальню, чтобы удостовериться, не разбудил ли этот звонок Флору. Оказалось, что нет, — его жена безмятежно спала.

Управляющий опять снял трубку и соединился с гаражом. Он попросил старшего по гаражу подать для него к центральному входу один из лимузинов. Потом добрился, оделся и подошел к большой двуспальной кровати, в которой продолжала спать Флора, и немного постоял рядом. В эту минуту он радовался тому, что, слава Богу, в его семье ничего подобного не произошло.

Дети Флетчеров жили отдельно от родителей. Джимми служил в адвокатской конторе, филиалы которой были разбросаны по всем Штатам, и жил в Чикаго. Мэри и Энн удачно вышли замуж. Одна уехала в Техас, другая — в Колорадо. Младшая Флора, единственный их ребенок, унаследовавший любовь своих родителей к театру, занималась в театральной студии Голливуда. Таким образом, дети разъехались кто куда, и единственное, что оставалось ему с женой, — это время от времени перезваниваться с ними по телефону.

Мистер Флетчер не был религиозен. Последний раз он посетил церковь несколько лет назад. Однако теперь он испытывал чувство глубокой благодарности к Всевышнему.

— Спасибо тебе, Господи! Большое спасибо! — тихо произнес он и, склонившись над постелью, осторожно прикоснулся губами к щеке спящей супруги.

Затем на цыпочках вышел из номера, сел в лифт и спустился в вестибюль.

Ему нравилась больше всего именно эта часть утра. Уборка в гостинице была уже закончена. Некоторые постояльцы поднимались рано. В огромном вестибюле, с его высоченными потолками, царила атмосфера кафедрального собора. Расположенные тут магазинчики еще не открывались, работал только цветочный киоск. Следуя старинной привычке, мистер Флетчер остановился возле него, купил свежую гардению, первую за день, и уже начал вставлять ее в лацкан своего пиджака, когда в киоск вошел мистер Андерсон.

— Я услышал об этом почти одновременно с вами, — сказал управляющий по найму служащих. — Вот так дела!

— Ужасно! — горестно покачал головой мистер Флетчер. Он было повернулся, чтобы уйти, но мистер Андерсон остановил его.

— Мистер Флетчер! Не найдется ли у вас свободной минутки, мне необходимо решить с вами один вопрос, — сказал он.

— Конечно! Чем могу быть полезен?

Андерсон протянул ему записку, напечатанную на фирменном бланке гостиницы:

— Это лежало поверх моей сегодняшней утренней почты. Мне хотелось бы посоветоваться с вами, если, конечно, у вас есть время.

Мистер Флетчер прочитал записку:

"Уважаемый мистер Андерсон!

После многих лет тесного сотрудничества с Вашим отелем по не зависящим от меня обстоятельствам я вынуждена оставить вас и искать себе другое место работы.

Пожалуйста, передайте мою благодарность мистеру Флетчеру за ту теплоту, которую я получала от вас обоих за время нашей совместной работы в "Отель Интернэшнл". С искренним сожалением,

Конни Шварц".

Мистер Флетчер перевернул письмо и посмотрел на обратную сторону бланка.

— Конни не оставила адреса, по которому можно связаться с ней? — спросил он.

— Нет, — ответил управляющий по кадрам. — По поводу этого я и хотел поговорить с вами. Конечно же я позвонил ей домой тотчас же, как прочитал письмо. Хозяйка ее квартиры сказала, что Конни последние несколько недель выглядела расстроенной, а этой ночью, долго проплакав, собрала свои вещи в сумку. Затем, сказав, что за остальным пришлет кого-нибудь позже, позвонила в аэропорт и заказала билет на ближайший рейс в Нью-Йорк.

— Непонятно, почему она это сделала, — сказал мистер Флетчер. — Я знал, что Конни пребывает в плохом настроении. Именно поэтому и переместил ее на задворки, решив дать ей время, чтобы она пришла в себя. Вдобавок ко всему мисс О'Хара говорила мне, что Конни пришла к ней в контору и устроила ей там сцену. Я пообещал мисс О'Хара поговорить с Конни и как раз сегодня собирался это сделать: хотел сказать, что она всегда была добросовестным и способным работником, но если и впредь будет позволять себе подобное, то нам придется с ней расстаться.

— Вы хотите, чтобы я взял кого-нибудь на ее место? — спросил Андерсон.

— Нет, не сейчас, по крайней мере. Нужно попытаться связаться с ней и выяснить, в чем тут дело.

— Хорошо, сэр. А что делать с сегодняшней корреспонденцией? Кто пока будет заниматься ее работой?

— Поделите ее между всеми, включая мисс О'Хара. Надеюсь, она не откажется помочь нам и пожертвует несколькими часами своего времени.

— Как скажете, сэр. — Управляющий по кадрам немного помялся и нерешительно спросил: — Вы не узнали ничего интересного об этом новом ангеле?

— Ничего, — признался мистер Флетчер. — Нанять ее, сделать наше предложение настолько заманчивым, чтобы она не смогла отказаться, любой ценой "выкрасть" ее из стамбульского "Хилтона" и сделать все, чтобы она оказалась в Штатах, — вот все, что нам было поручено. И мы это сделали. — Он задумался на миг и затем продолжил: — Но я абсолютно уверен: это совсем не то, что мы с вами думаем. Пусть наш сенатор и является членом комитета по международным отношениям, но он староват, чтобы заводить любовницу. А кроме того, похоже, мисс О'Хара и сама удивлена всем происходящим.

— Сенатору только про это книжки читать, не правда ли? — пошутил мистер Андерсон.

— Вы правы, — кивнул мистер Флетчер, — но тем не менее факт остается фактом. Человек может всю жизнь заниматься бизнесом и не знать все о нем до конца.

* * *

В длинном коридоре больницы пахло так же, как и во всех больничных коридорах мира: антисептиками и чистенькими молодыми медсестрами в жестко накрахмаленных белых одеждах.

Коронер Майами-Бич и несколько репортеров стояли на четвертом этаже в кабинете заведующего отделением доктора Йоргена.

— Спасибо, что пришли лично, — сказал, пожимая мистеру Флетчеру руку, доктор Йорген. — Как вы понимаете, это всего-навсего формальность. Мы должны составить несколько небольших протоколов. Думаю, вы сможете нам помочь.

— Я все понимаю. Полагаю, вы уже сообщили в его лондонскую контору или хотите, чтобы это сделали мы? — спросил Флетчер.

— Мы уже связались с ними, — ответил доктор Йорген. — Они посылают человека, чтобы тот забрал тело, как только мы произведем вскрытие.

— А что, вскрытие делать обязательно? — поинтересовался один из репортеров.

— В данной ситуации — да, — ответил коронер и повернулся к мистеру Флетчеру. — Постоялец провел в вашей гостинице несколько сезонов?

— Да.

— У него и раньше появлялись эти навязчивые идеи?

— Да, дважды. И дважды в ходе наших бесед мне удавалось вывести его из этого состояния. Но на этот раз ничего не вышло, а он был в очень плохом настроении, и я подумал, что будет лучше, если его поместить в больницу.

— А в обычном состоянии, когда он не страдал навязчивыми идеями, он вел себя нормально?

— Он выглядел вполне нормальным человеком, во всяком случае, отдавал себе отчет во всех своих поступках.

— Мистер Флетчер, правда ли, что он когда-то был одним из самых богатых людей в мире? — спросил репортер.

Мистер Флетчер взял у коронера шариковую ручку и бланк протокола, чтобы заполнить его.

— Во всяком случае, мир слухами полнится. Как бы то ни было, но после себя он оставил большое состояние.

— Бедняга! — посочувствовал коронер. — Столько денег! Я разговаривал с врачом, который осматривал его в приемном отделении. Тот сказал, что больной был настолько возбужден, что даже самые мощные успокаивающие средства оказались неэффективными, и спустя некоторое время он повернулся лицом к стене и умер.

Закончив заполнять бланк, мистер Флетчер вернул его вместе с ручкой коронеру.

— А что вам дадут результаты вскрытия? — спросил он.

— Пока еще не знаем, — пожав плечами, ответил коронер, — но таков уж порядок. А кроме того, нам надо что-то написать в свидетельстве о смерти. Не могу же я в графе "причина смерти" указать, что больной умер от инфаркта.

— Да, конечно, — согласился мистер Флетчер. — Я мог бы на него сейчас взглянуть, а то мне нужно возвращаться в отель?

— Пожалуйста!

Коронер кивком попросил одну из медсестер следовать за ними, и они втроем пошли по коридору. Подойдя к нужной палате, коронер открыл дверь, пропустив вперед медсестру и управляющего гостиницей.

Медсестра откинула край простыни, которой было накрыто лежащее на кровати тело.

Мистер Флетчер застыл в скорбном молчании и тихо произнес:

— Прощайте, мистер Харрис. Наконец-то ваше желание исполнилось. Уверен, что вы теперь вместе с ними со всеми!

Возвращаясь в отель, мистер Флетчер опустил в лимузине стекла. Он ехал, подставляя лицо ласковым теплым лучам утреннего солнца и легкому ветру, дувшему со стороны океана. До сегодняшнего дня управляющий гостиницей будто не осознавал, до чего прекрасна жизнь и какое это, оказывается, счастье — иметь возможность видеть своих детей, которые стали взрослыми.

Его всегда удивляло одно: почему человек, с его созидательным потенциалом, безграничными способностями творить из ничего нечто великое, тратит свои силы на разрушение?

Прекрасным примером тому служил Майами-Бич. Этот курортный город был построен на бывшем болоте, служившем прибежищем для змей, кроликов и крокодилов, которые прятались тут буквально под каждой корягой. Но пришли такие энтузиасты, как Коллинз и Фишер, дальновидные личности, которые скупили бросовые земли по тридцать пять центов за акр и создали на них этот субтропический рай. Им удалось построить один из самых прекрасных городов на земле, в котором проживает более шестидесяти тысяч человек и отдыхает еще вдвое больше.

И в то же самое время другие люди в разных уголках земли, сидя в прокуренных комнатах, вынашивают планы, как взорвать этот рай, на руинах которого уже не смогут жить ни аллигаторы, ни кролики, ни змеи, ни даже они сами.

Мистер Флетчер надеялся, что не доживет до того дня. И он, и его жена Флора — люди уже достаточно преклонного возраста. Но если все пойдет так и дальше, если разные народы не научатся жить в мире друг с другом, то их дети, а тем более внуки вряд ли сумеют дожить даже до такого возраста, как они с женой.

Если, как говорится в Ветхом Завете, человек был создан по Божьему образу и подобию, то, может быть, при воспроизведении этого образа был использован не тот материал? Или же только Адам и Ева были истинными людьми, а уже их потомки разделились на людей и подонков? Одни рождались творцами, а другие разрушителями?

Приехав в отель, мистер Флетчер поспешил было в свой офис, чтобы заняться делами, но по дороге зашел в, цветочный киоск и, купив букетик весенних цветов, поднялся с ними в свой номер.

Флора уже проснулась и завтракала в постели. При появлении мужа глаза ее засияли.

— Ты просто прелесть! — сказала она и подставила ему щеку для поцелуя. — По какому случаю цветы, Джим?

— Ни по какому, я просто решил, что они тебе понравятся, — ответил мистер Флетчер и присел на край кровати.

Флора с тревогой посмотрела на мужа:

— Ты что-то рано сегодня ушел, Джим. Что-нибудь стряслось?

Сообщить о смерти мистера Харриса ей можно и попозже. Зачем портить человеку завтрак? И мистер Флетчер решил рассказать жене только о бегстве Конни.

— Нет, ничего особенного, за исключением того, что у мистера Андерсона проблемы с Конни Шварц. Она бросила работу, не предупредив об уходе. Я попросил его обязательно связаться с девушкой и выяснить, что с ней произошло, и успокоил мистера Андерсона тем, что пока часть работы Конни будет выполнять мисс О'Хара.

Глава 20

Время близилось к полудню.

— Простите, мисс О'Хара, но мне никак не удается соединить вас с абонентом, — извинилась телефонистка. — Никто не отвечает. Мне продолжить набирать его номер?

— Да, пожалуйста, — попросила ее Кара.

Положив трубку, девушка, довольная тем, что ей есть чем заняться, отрегулировав на своем кресле головной валик, продолжила печатать последнее письмо, надиктованное на кассету, которую с остальной иностранной почтой принес рассыльный.

Слава Богу, этим утром, четырежды прервавшись, она успела выполнить заказы своих клиентов. Девушка напечатала два отчета для итальянских бизнесменов, одно письмо для французского виноторговца, которое составила, как только приступила к работе, и один довольно длинный доклад на немецком для герра Готлиба, который, как поняла она, участвовал в международном конгрессе психиатров, проходившем в "Отель Интернэшнл". Слет врачей, прибывших в Майами-Бич из шести стран мира, был посвящен эго и влиянию гипноза на ид. Во всяком случае, так показалось Каре, хотя тема конгресса на самом деле могла быть и такая, как, скажем, "Прогнозирование психозов при лечении гипнозом". Герр профессор использовал и те и другие термины. Проверив, не сделала ли она ошибок в незнакомых словах. Кара проставила карандашом все умляуты и другие значки, которые отсутствовали на клавиатуре ее пишущей машинки. Так что герр Готлиб остался безмерно доволен работой наемного секретаря-машинистки, то и дело он произносил:

"Danke schon, vielen dank" ["Спасибо, большое спасибо" (нем.)] — и в итоге заплатил ей за труды такую сумму, которой до этого она за работу свою не получала. Кроме того, старичок психиатр пообещал рекомендовать Кару своим коллегам, остановившимся в "Отель Интернэшнл".

"Жаль, — подумала девушка, — что второй день пребывания в таком уютном офисе оказался последним". Кроме того, ей предстояло выехать из шикарного номера, за который платил тот, кто надеялся получить от нее сведения, которыми она не располагала. Возможно, его величество уже и оплатил аренду помещения под офис и его оснащение.

С другой стороны, если мистер Андерсон не солгал ей, а причин для этого у него не было, она могла бы занять место Конни, если та, конечно, не вернется, и работать дальше у Флетчера. В таком случае она бы переехала из апартаментов в обычный номер не такой дорогой гостиницы или же, как она изначально предполагала, сняла бы небольшую меблированную квартиру, арендовала оборудование и организовала собственный небольшой офис. И в том и в другом случае заработки обещали быть приличными.

Она надеялась, что ее предположения подтвердятся: курортный город мог стать для нее золотой жилой. Как показал ее недолгий опыт, никто из гостей "Отель Интернэшнл" не заплатил ей за работу меньше пяти долларов. Похоже, так и будет впредь, вряд ли кто-нибудь из этой публики рискнет ударить в грязь лицом. "Отель Интернэшнл" являлась всего лишь одним из звеньев в длинной цепочке гостиниц, которыми владела фирма. По окончании зимнего курортного сезона она могла бы переехать в другой отель, предпочтительнее в один из тех, что стоят на Банфф-Лейн, где было бы так приятно провести лето.

Кара сняла очки и тяжело вздохнула. С другой стороны, если она все-таки вспомнит имя и адрес на конверте, который она печатала для той французской певицы, она окажет помощь не только собственному правительству, но и последнему из великих белых магараджей да к тому же положит на свой счет сто тысяч долларов, не облагаемых налогами.

Так что ей было над чем призадуматься. Неожиданно почувствовав голод, Кара позвонила в закусочную, располагавшуюся внизу в вестибюле, и заказала мягкий сладкий сыр, сандвич с ореховым маслом и чашку горячего шоколада.

Ее заказ был вскоре выполнен. Чтобы никто не помешал ей, девушка плотно закрыла дверь, повесила на стекло табличку с надписью "Обед", затем сбросила туфли и, закинув ноги на стол, удобно расположилась в кресле.

Кара напрягла память и в который раз попыталась восстановить в памяти те давние события. В тот весенний день в Париже было тепло, на деревьях начинала зеленеть листва. Она прогулялась по бульвару, зашла в свое любимое уличное кафе, выпила аперитив, потом вернулась в офис.

И едва за Карой закрылась дверь, вслед за ней на пороге появилась Анжелика. Вероятно, она пришла раньше и, не застав Кару, поджидала ее в вестибюле или где-нибудь у гостиницы. Лицо женщины показалось Каре знакомым, и девушка вспомнила, что видела раньше эту посетительницу на тусовке у художников. Анжелика робко поинтересовалась, сколько будет стоить письмо на английском, которое она хотела отправить в Соединенные Штаты. Поняв, что женщина находится в стесненных обстоятельствах, Кара назвала ей цену вдвое меньшую обычной. Француженка высыпала на стол горсть монет и по-французски начала диктовать текст письма:

"Мой дорогой сын!.."

Мысль Кары прервалась. А ведь мистер Торк не прав: это письмо Анжелики сыну не было первым. Кара отчетливо вдруг вспомнила, что в начале были такие слова:

"Прости меня за то, что давно тебе не писала".

Кара спустила ноги на пол, вставила фирменный гостиничный бланк для писем в машинку и стала печатать медленно всплывающий в памяти текст:

"Мой дорогой сын!

Прости меня за то, что давно тебе не писала, а также за то, что не могу выслать тебе подарка по случаю именин. Единственное, что я могу тебе подарить, так это свою любовь…"

Следующие строчки Кара, как ни силилась, вспомнить не могла, зато перед глазами всплыл другой отрывок текста:

"…Была рада узнать от Лизетт, что ты на сезон нашел работу в курортном городе Майами-Бич. Я слышала, он очень похож на нашу Ривьеру…"

Содержание этого фрагмента письма полностью соответствовало тому, что мистеру Торку говорила французская кокотка. Затем Кара вспомнила, что в своем послании Анжелика просила передать привет какому-то мужчине. Девушка напрягла память и вспомнила:

"…мои наилучшие пожелания Эдуарду. Гастролирует ли он, как прежде, по концертным залам или пиликает на своей скрипке в оркестровой яме местного театра? И в том и в другом случае он должен неплохо зарабатывать…"

Затем в письме говорились, что Анжелика очень хочет встретиться с сыном, но, исходя из финансовых соображений, сделать этого не может.

И тут перед глазами всплыли еще такие слова:

"…очень хочу видеть тебя в этот торжественный день, однако такая встреча может ухудшить наше финансовое положение…"

Далее следовал солидный кусок текста, который начисто вылетел из головы девушки. Зато Кара довольно легко сумела восстановить в памяти, чем закончила свое письмо француженка:

"…Я совсем не в обиде за то, что ты не даешь о себе знать, но, пожалуйста, попроси Лизетт сделать это за тебя. Пусть она и дальше сообщает мне, как идут у тебя дела.

Обожающая тебя мать"

Кара вынула из машинки напечатанный лист и вставила в нее чистый конверт. Да-да, подпись под письмом Анжелики Бревар была абсолютно точно такой: "Обожающая тебя мать".

Девушка надела очки и прочитала, что в итоге получилось у нее. Немного, однако. Здесь не хватало самого главного: фамилии или хотя бы имени сына Анжелики. Но возможно, имена Лизетт и Эдуард хоть что-то скажут мистеру Торку.

Надеясь на это, девушка свернула листок и положила его в сумочку. Затем она вновь позвонила на коммутатор.

— Нет, пока нет, мисс O'Xapa, — ответила ей дежурная телефонистка. — Как вы и просили, я каждые пятнадцать минут набираю номер, но мистер Мэллоу трубки так и не поднял.

— Спасибо, — поблагодарила ее Кара.

Злясь на пилота еще больше, девушка раздраженно швырнула вощанку с конвертом в корзинку для мусора, надела туфли и отрыла дверь своей конторки.

"Все мужчины — вонючие подонки, не исключая и принца Али Саркати, — думала она. — Он такой же мерзавец, как и Джек Мэллоу. А может, даже хуже его. Что бы он ни делал — заботился о том, чтобы в его стране не произошел коммунистический переворот, или разыскивал своего давно потерянного сына, — он ни шаг не отпускает от себя эту черноволосую красотку".

При одном только воспоминании о Гамиле Кара поморщилась. Возможно, из-за того, что у той грудь была красивее, чем даже у египетской принцессы Бакетон, изображение которой Кара не раз видела на древних фресках. Или из-за той короткой сцены возле бассейна, когда Кара тщетно пыталась запрятать грудь в лифчик бикини, а принц Саркати с его телохранителями похотливо пялились на нее.

Накануне вечером принц упомянул, что если не найдет своего сына, то у него в запасе есть альтернативный вариант. Как это он сказал?… "Кто знает, если мисс O'Xapa будет настаивать на том, что не располагает сведениями, которые нам необходимы, может быть, мы пойдем другим путем. Если мои жены, жемчужины Востока, не могут принести наследника, а рожают только особей женского пола и только француженка подарила мне сына, то, вероятно, мне имеет смысл поискать жену в Европе или Америке? Англичанку, француженку или…, американку? Такой брак может благотворно сказаться на моих генах"…

Неужели он думает, что, помолившись Аллаху, одним ударом в гонг соберет всех красивых девушек Америки и Европы? Он так хочет поступить?. Тогда почему, говоря это, он так многозначительно смотрел на нее своими бархатными глазами?

Кара зажгла сигарету и жадно затянулась.

Похоже, что ни мистер Торк, ни мистер Мейерс не уловили в тех словах принца и намека на завуалированное предложение, которое Кара за свою жизнь уже не раз получала.

Немного успокоившись, девушка продолжила развивать эту мысль. А почему, собственно, она так злится на Саркати? Ведь одной из причин ее переезда из Стамбула сюда, в Майами-Бич, была надежда найти здесь богатого жениха и выйти за него замуж. Она давно уже решила, что если и выйдет замуж, то только за деньги. Принц Али Саркати Мухамед Масрух был красивым, ладно скроенным мужчиной. В молодости он служил в королевских воздушных силах Великобритании. Никаких этнических преград между ней и Саркати быть не должно, поскольку он индоевропеец и его род имеет тысячелетнюю историю. Его предки по мужской линии восседали на тронах еще тогда, когда ее прадеды мокли на болотах и, кутаясь в медвежьи шкуры, добывали трением палочек огонь, чтобы сварить себе самогону.

А самое важное — этот человек был сказочно богат.

Кара задумалась над практической стороной вопроса. Должно быть, прекрасно чувствовать себя принцессой. Его страна расположена в одном из самых недоступных уголков земли, вдали от мировой цивилизации. Должно быть, в его королевских загонах стоят великолепные слоны-самцы.

С той поры, как она побывала в Пенджабе, ей до смерти хотелось проехаться в паланкине на спине слона. Хотя, как и многие молодые женщины, она не была уверена, получится ли у нее что-нибудь с этим гигантским животным. Более того, она не знала подходящего для данного случая противозачаточного средства.

Кара погасила сигарету и со злостью посмотрела на окурок. Мысль о беременности отрезвила ее, она никогда еще не была беременной и чертовски боялась этого.

Глава 21

Район, в который приехала Кара, довольно новый, застроенный в основном небольшими одноквартирными домиками, выкрашенными в нежные, пастельные тона, находился неподалеку от Международного аэропорта Майами. В нем жили американцы, принадлежавшие к среднему классу общества. По обеим сторонам улиц рос молодой палисандр, финиковые, королевские и кокосовые пальмы. Трава на газонах была зеленой и коротко подстриженной, а кусты вечнозеленых растений уже зацветали.

Для девушки эта поездка могла бы оказаться приятной, если бы не ее машина. Она вела себя еще хуже, чем накануне днем. Мало того, что при скорости не более двадцати пяти миль в час автомобиль грозил остановиться, его тормоза срочно нуждались в регулировке. В дополнение ко всему при повороте и остановке на красный свет корпус его начинал так сильно вибрировать, что управлявшая им Кара боялась, что он вот-вот развалится.

Так что единственное, что можно было про него сказать, так это то, что он еще хоть как-то двигался. Кара вовсе не хотела брать гоночный автомобиль у Флипа Андерса, но тот проникся таким огромным желанием непременно помочь ей, что отказаться от его предложения поехать на их машине она просто не смогла.

— Зачем вам брать такси? — удивился парень, когда Кара спросила его, где находится улица, название которой Джек написал на обратной стороне своей визитки. — Да вы не представляете, сколько с вас сдерет таксист! — Передавая ей ключи от их гоночного автомобиля, молодой спасатель сказал: — Вот, держите. Пользуйтесь нашей машиной, мисс O'Xapa, а когда вернетесь, оставьте ее где-нибудь у тротуара неподалеку от отеля. Только прошу вас, не ставьте машину на нашей стоянке, а то вдруг мистер Флетчер захочет проверить, все ли машины на месте, а мы на своей еще не успели заменить всасывающий патрубок.

Разговор этот состоялся у них ровно в четыре часа дня, когда Кара уже закончила свой рабочий день и, закрыв офис, вышла на улицу. Теперь часы показывали четыре тридцать пять. Солнце все еще сильно припекало, и ехать под ним в открытой машине оказалось удовольствием малоприятным. Сюда, в отдаленное от побережья место, свежий ветерок, постоянно дувший с океана, не доходил. Так что Кара, сидя за рулем гоночного автомобиля, из-за перегретого двигателя чувствовала себя как в наглухо закрытом парнике, и ей казалось, что из нее вот-вот полезут зеленые побеги.

Девушка неожиданно заметила, что за ней следует легковая машина. Зеркала на гоночном автомобиле спасателей отсутствовали, поэтому Кара точно не знала, как долго та ее преследует. И вообще, преследует ли она ее. Однако у нее зародилось подозрение, что ей сели на хвост у самой гостиницы. Оглянувшись несколько раз, она увидела, что следовавшая за ней машина держит расстояние.

"Скорее всего, это работа Торка: взял да и послал одного из своих сотрудников следить за мной", — подумала она. Поскольку Кара знала, что в ЦРУ парни хваткие, решительные и к работе своей относятся более чем серьезно, ей стало немного не по себе. Она вовсе не хотела, чтобы до предстоящей встречи с его высочеством, принцем Саркати, с ней что-нибудь произошло. А несчастье могло случиться в любую минуту, и она все еще не теряла надежды вспомнить фамилию или адрес на конверте письма Анжелики Бревар. Тогда прощай сто тысяч долларов, обещанных Саркати, которые даже после выплаты налогов могли составить целое состояние!

Приехав по указанному на визитке адресу, Кара припарковала автомобиль к обочине, вышла из него и, пройдя по красной бетонной дорожке, подошла к подъезду двухэтажного восьмиквартирного дома и нажала на кнопку звонка, которая находилась над почтовым ящиком с фамилией Мэллоу.

Девушка, подождав несколько минут, нажала на кнопку, под которой была табличка с надписью: "Домоправительница".

Очень скоро входная дверь открылась, и на пороге дома появилась молодая стройная женщина лет тридцати. Одета она была по-спортивному, в розовых шортах и короткой маечке, едва закрывавшей живот.

— Да, мисс? — произнесла она. Кара, поборов свою гордость, сказала:

— Мне нужен Джек Мэллоу. Я беспокоюсь за него. Понимаете, я звоню ему с девяти утра, но никто в его квартире не снимает трубку.

— И что? — спросила женщина.

— С любым из нас может произойти что угодно, поэтому я хотела бы удостовериться, что мистера Мэллоу просто нет дома. Вы смогли бы открыть его квартиру?

Женщина в розовом взяла со столика, стоявшего рядом с дверью, связку ключей.

— Ну почему же нет? — сказала она. — Он живет на первом этаже. Однако ничего удивительного в том, что мистер Мэллоу не поднимал трубку, нет. Он почти не бывает дома даже в свободные от полетов дни. Если, конечно, к нему не приходит компания.

Женщина подвела Кару к двери, которая находилась как раз напротив входа, и открыла квартиру пилота. Жилище Джека оказалось точно таким, каким и представляла его себе Кара: небольшая, но со вкусом обставленная квартирка, самая чистая из тех холостяцких квартир, в которых она побывала. Пальцем руки, одетой в белую перчатку, девушка провела по стоявшему в гостиной столу, однако никаких следов на его поверхности не осталось.

Женщина-домоправительница пожала оголенными плечами и гордо произнесла:

— Это я убираю у мистера Мэллоу. И довольно часто. Вы же знаете, каковы эти мужчины.

— Да, знаю, — подтвердила Кара.

Отныне она знала о Мэллоу не только это. Ей стало понятно, почему после того, как застрелили Юнсалеса, он, забрав ее из Гольфстрим-парка, повез в мотель, а не к себе домой, — на стене его гостиной, словно в фотостудии, висело огромное количество фотографий молодых красивых девушек, включая и снимки официантки, обслуживавшей их в баре! "Наверняка для того, чтобы, вернувшись после ночного дежурства, проведенного в постели с рыжеволосой дурой, которую он подцепил в Стамбуле, смотреть на них и вспоминать, как ему с ними было хорошо", — с горечью подумала Кара, когда увидела этот парад красоток.

— Похоже, мистера Мэллоу сегодня дома не было, — открыв дверь спальни и заглянув в нее, сказала домоправительница. — Даже постель его не помята. А что случилось, дорогая? Он что, вас бросил?

— В каком-то смысле да, — ответила Кара.

— В таком случае обязательно его отыщите. Это же так важно. Почему бы вам не позвонить в местное отделение "Консолидейтед ойл"?

— Я уже это сделала около часа назад, — ответила девушка. — Мужчина, ответивший мне, был очень зол. Он сказал, что Джек должен был сегодня в час дня выступать на предполетной летучке, но так на ней и не появился. Поэтому я решила, что с ним что-то случилось.

— Да, возможно, — согласилась женщина и опять повторила: — Вы же знаете, каковы они, эти мужчины.

— Вы это уже говорили, — заметила Кара и, извинившись за то, что она причинила беспокойство, распрощалась с домоправительницей.

Выйдя из подъезда, она задумалась.

Маленький белый коттедж на вершине зеленого холма в Талапалузе и пятнадцать маленьких детишек по фамилии Мэллоу? Смех, да и только! Самым большим наказанием для пилота мог бы стать ее брак с принцем Али Саркати. Теперь, если этот мультимиллионер предложит ей стать его женой, она обязательно согласится Обойдя сзади гоночный автомобиль, на котором она приехала, Кара распахнула дверцу и села за руль. В тот же миг из высокого, в рост человека, красного куста гибискуса выскочил парнишка в грязно-белых джинсах "Ливайс" и запрыгнул на заднее сиденье автомобиля.

— Ну а что теперь? — нахмурившись, недовольно произнесла Кара.

— Извините, мисс О'Хара, но Хассан снова хочет вас видеть, — сказал юноша.

— А если я не захочу с ним встречаться? — взявшись за руль, спросила девушка.

— Тогда мы ни перед чем не остановимся, — тихо ответил парнишка и кивнул на противоположную сторону улицы, где у тротуара была припаркована преследовавшая Кару машина.

Рядом с ней девушка увидела другого парня, наверное чуть постарше юноши в белых джинсах.

— Видите ли, мисс О'Хара, пока это только предложение, — предупредил ее юноша. — Однако если вы откажетесь от него, то знайте, что вон тот парень по имени Касим пять лет назад во время нашей революции потерял отца и двоих старших братьев. А это кое о чем говорит.

Когда Кара подъехала к "Отель Интернэшнл", на освещенной фонарями Коллинз-авеню было полно машин. Только войдя в фешенебельную гостиницу, она успокоилась и почувствовала себя словно дома. И это несмотря на то, что в этот момент мимо нее, простого секретаря-машинистки, проходили усыпанные бриллиантами дамы в шикарных меховых манто и мужчины в дорогих вечерних костюмах.

От езды под жарким солнцем и разговора со сводным братом принца Али Саркати у девушки разболелась голова.

Гоночный автомобиль, как и просил ее старший спасатель, она оставила неподалеку от гостиницы. Отдав ключи от машины швейцару, девушка попросила передать их со словами благодарности Флипу Андерсу.

Прежде чем забрать ключи от своего номера. Кара, в надежде, что спиртное ее немного взбодрит, прошла в бар ресторана "Бал Маек" и выпила там две порции сухого мартини.

После отчаянных попыток вспомнить фамилию и адрес, напечатанные ею на конверте письма Анжелики, волнений, связанных с исчезновением пилота, встречей с Хассаном и предстоящим разговором с принцем, ей страшно хотелось, чтобы ее оставили в покое.

Когда Кара подошла к стойке, портье вместе с ключами от ее номера протянул девушке запечатанный конверт. Не раскрывая его, Кара вошла в лифт и в компании с седовласым священником, которому в первый свой день работы в отеле печатала письмо, стала подниматься на четвертый этаж.

— Какой сегодня прекрасный день. Не правда ли? — мягко улыбаясь девушке, произнес святой отец.

— Да, прекрасный, — согласилась Кара.

Она жалела, что не может обратиться к нему с просьбой поговорить с ней. Во-первых, потому, что из напечатанного письма следовало, что у него самого, судя по всему, большие проблемы, а во-вторых, он, узнав, что она католичка, первым делом спросит, когда она последний раз ходила на исповедь.

Оказавшись в своем номере. Кара, так и не распечатав конверта, прошла на балкон и стала смотреть на океан. Она была уверена, что письмо ей прислал Джек Мэллоу, потому что никто другой этого сделать не мог, и она не знала, стоит ли вообще его открывать. Если пилот решил, что может так свободно входить в ее жизнь и с такой же легкостью выходить из нее, то, значит, он прислал ей свои извинения. "Нет, пусть этот грязный подонок катится ко всем чертям", — думала девушка.

Кара посмотрела вниз и рядом с бассейном увидела толпу роскошно одетых людей, женщин в дорогих мехах, мужчин в строгих вечерних костюмах. "Наверное, Хассан в чем-то был прав, когда сегодня сказал, что тому, у кого ничего нет, терять нечего", — подумала девушка. Видя такое скопище богатеев, трудно поверить, что в мире существуют и голодающие.

Кара достала сигарету и, закурив, села в стоявшее на балконе кресло. Она мысленно сравнивала убогое обиталище Хассана, из которого совсем недавно вернулась, с фешенебельным "Отель Интернэшнл" и дорогими домами, протянувшимися вдоль побережья, занимаемыми принцем и его многочисленной свитой.

Сегодня при дневном свете, когда Кара приехала к Хассану Хафизу, его прогнивший прогулочный катер, стоявший в заросшем водяными гиацинтами заливе, и увитые диким виноградом полуразвалившиеся постройки на берегу уже не показались ей столь зловеще-мрачными, как в первый раз.

Сводный брат принца в одних купальных трусах лежал на брезенте, расстеленном на верхней палубе катера, и наслаждался последними лучами солнца. Завидев Кару, он быстро поднялся и подошел к ней.

— Рад вас видеть, мисс О'Хара. Большое спасибо, что приехали, — поблагодарил он, словно она прибыла на встречу по своей воле.

Затем он спросил, была ли она в его стране, а когда Кара ответила, что нет, начал рассказывать ей о ней:

— Она очень красивая. Немного первобытная, но очень красивая. С ее природными ископаемыми, огромными залежами нефти и газа, она могла бы стать вторым Кувейтом или Саудовской Аравией, примером для десятков других развивающихся стран в нашем регионе. Однако сейчас в связи с тем, что мой сводный брат не хочет ослабить свой диктаторский режим и дать подданным политические свободы, ее можно смело назвать тюрьмой для народа.

Когда Хафиз начал говорить ей о том, какие добрые сердца у его соотечественников и какие у него на родине растут цветы, Кара достала сигарету и нервно закурила. Раздражение ее росло. Неужели он думает, что ей интересно, какая у них в стране средняя зарплата? И что ей за дело до формы рабства, гаремов и наложниц, до народа, погрязшего в нищете, который не хочет из нее вылезать, так как лучшей жизни никогда не видел и даже не слышал о ней. Хасан считал, что для того, чтобы вывести людей из средневекового рабства, их надо просвещать, давать им образование.

Каре, которая никогда ничего ни от кого не получала и которая тоже никому ничего не давала, рассказы Хафиза о бедственном положении его народа были скучны.

Поняв, что ей ничто не угрожает и ему от нее, кроме информации о племяннике, ничего не нужно, девушка спросила Хассана, почему он подобрал себе для жилья такое странное место.

— Потому что оно очень дешево мне обходится, — ответил ей Хафиз. — А кроме того, на катере много помещений, в которых я смог поселить более десятка молодых парней и девушек, моих соотечественников. Они в Майами получают образование, учатся в местном университете — без образованной молодежи вряд ли моя страна займет когда-нибудь достойное место в мире.

Теперь Каре, сидевшей в удобном кресле на балконе "Отель Интернэшнл", вторая встреча с Хафизом, как, впрочем, и все, что произошло с ней с того момента, как она сошла с трапа самолета в аэропорту Майами, уже казалось нереальной.

Над городом сгустились сумерки, и дувший с океана ветерок стал заметно прохладнее. Девушка зябко поежилась, поднялась из кресла и, бросив взгляд на праздную толпу богатых и беззаботных людей, прогуливающихся вдоль бассейна, подумала, как все-таки мало тех, кто действительно знает, что в этом мире творится, какие страсти кипят вокруг них и что им может грозить.

Кара прошла в гостиную. Расааааы Хафиза ни в чем ее не убедили, поэтому после сегодняшней встречи с ним она окончательно решила, что если ей каким-то чудом удастся вспомнить фамилию и адрес на конверте, то она сообщит об этом принцу Саркати. Пусть его сводный брат со своими десятью тысячами долларов катится ко всем чертям. А что, собственно говоря, плохого в том, что она хочет стать богатой?

Прикуривая следующую сигарету от еще дымящегося окурка, девушка неожиданно вспомнила о письме, которое только что получила. Она вынула из волос заколку, с ее помощью вскрыла конверт и извлекла письмо. Взглянув на него, Кара сразу поняла, что ошиблась, — оно оказалось совсем не от Мэллоу. Впившись глазами в написанный красивым, витиеватым почерком текст, девушка прочитала:

"Моя дорогая мисс О'Хара!

Возможно, это и некорректно с моей стороны, но я, прежде чем мы еще раз встретимся с господами Торком и Мейерсом, приглашаю Вас на коктейль, после чего мы сможем вместе пообедать.

Мой слуга заедет за Вами ровно в девятнадцать тридцать.

Принц Али Саркати Мухамед Масрух".

Кара вторично пробежала глазами текст письма, но таких слов, как "мне бы хотелось" или "не смогли бы Вы", так и не нашла. Это было не приглашение, а приказ властелина. За ней еще никто не посылал своих слуг, и она никогда не ужинала с принцем. Встреча наедине с ним обещала быть забавной. Но кто знает, чем она закончится? Если он, говоря о втором варианте действий, намекал на нее, то, наверное, принц приглашал ее не только для того, чтобы вместе поужинать.

Кара задумалась над тем же, о чем неотступно размышляла почти весь этот день. Теперь ее давняя мечта стать богатой могла осуществиться, поскольку вероятность этого хоть и маленькая, но появилась. Но, как ни странно, перечитав письмо принца, Кара вовсе не возликовала, а, наоборот, почувствовала себя униженной.

Глава 22

"Отель Интернэшнл" Номер 411

По предписанию врача он должен был много отдыхать.

После ужина и короткой прогулки отец Динант, вернувшись в свой номер, устроился поудобнее в кресле и взял в руки вечернюю газету, купленную в киоске гостиницы.

Ничего нового в ней по сравнению с той, что он читал утром, он не нашел — поменялись только персонажи и места событий. На первой странице газеты сообщалось о столкновении трех машин на улице Джилии Таттл, о незамужней женщине, матери троих детей, родившей еще четверых близнецов и отказавшейся назвать имя их отца, об упрощении процедуры разводов в Советском Союзе, о новом нападении студентов на американское посольство в Будапеште, о заявлении правительства Уганды по поводу бомбардировки территории конголезскими самолетами, управляемыми наемниками, в результате чего были полностью разрушены четыре деревни.

Однако и на второй полосе было не лучше — на ней публиковались репортажи из горячих точек планеты и новое, довольно удивительное сообщение о том, что два государства подписали соглашение, которое, как показалось святому отцу, не в интересах, их народов.

Сокрушенно покачав головой, священник прищурил глаза и задумался. Похоже, современные политики сошли с ума. Они что, не понимают, с кем можно дружить, а с кем нет? А может быть, все идет к тому, что, как сказал пророк Исайя, придут лучшие времена, когда волк будет жить с ягненком под одной крышей, леопард уляжется рядом с ребенком, лев и теленок станут кормиться из одного корыта, а малолетнее дитя станет во главе их? Нет, да простит Всевышний такое неверие, такое вряд ли случится. Слишком много корысти появилось в людях.

Отец Динант включил телевизор. Каждый раз, делая это, он испытывал чувство легкой вины. И все из-за того, что просмотр телевизионных программ доставлял ему явное удовольствие. Возможно, такое происходило с ним потому, что он слишком долго пробыл в местах, где телевизоров не было, а возвратившись в цивилизованную страну, телевидение воспринял как чудо. Даже после двух недель его проживания в "Отель Интернэшнл" было трудно поверить, что он остановит свой выбор на программах сразу шести телеканалов: двух — Эн-би-си, двух — Эй-би-си, одной — Си-би-эс и одной — местной станции.

Священник взглянул на часы. Итак, в семь он мог бы посмотреть заседание женского союза или кинофильм с участием Джеффа Чандлера, в семь тридцать — послушать группу "Манстерс" и Дэниела Буна, в восемь увидеть Донну Рид или Перри Мейсона. Сейчас же, к сожалению, по всем программам шли только новости, и, как бы их подробно ни излагал мистер Хантли, или мистер Бринкли, или мистер Кронкайт, они все равно были бы такими же удручающими, как и на страницах газет.

Чтобы как-то скоротать время до начала более интересной передачи, чем программа новостей, священник начал собирать свои нехитрые пожитки в изрядно потрепанный чемодан, но потом понял, что спешить ему некуда.

Письмо епископу с просьбой послать "его на прежнее место службы отправлено авиапочтой, но это было в субботу. Так что оно могло быть получено в лучшем случае сегодняшним утром. Кроме того, епископу требовалось не менее одного дня на принятие решения и организацию доставки отца Динанта на место службы. Значит, ответ следовало ждать не раньше чем через день.

При мысли о том, что жить в этом номере по соседству с молодой, сексуально озабоченной дамой ему предстояло по меньшей мере еще два дня, то есть до понедельника, святой отец криво улыбнулся и с большой неохотой стал выкладывать обратно в шкафчик свои туалетные принадлежности.

Он осторожно открыл балконную дверь, прислушался и тут понял, что ему повезло: миссис Филлипс либо спустилась в ресторан на ужин, либо ее молодой любовник заступил на дежурство у бассейна внизу. Теперь он мог до начала телевизионной программы спокойно посидеть на балконе и подышать прохладным воздухом.

Священник сел на металлический стул, закурил свою последнюю на этот день сигару и, вдыхая ароматный дым табака, принялся разглядывать вечернее небо Флориды. "Столько в мире первозданной красоты, а ведь находятся люди, которые непременно хотят изгадить природу", — подумал отец Динант.

Размышляя о красоте, священник невольно вспомнил о рыжеволосой девушке, с которой поднимался в лифте. Мисс О'Хара была одной из самых привлекательных молодых женщин, которых он когда-либо видел. Да, очень красивая. Она оказалась не только очаровательной женщиной, но и хорошим работником — так быстро и без ошибок напечатала ему письмо. И кроме того, владела шестью или даже семью языками. Во всяком случае, так ему сказал швейцар на входе.

Отец Динант посмотрел на кончик своей дымящейся сигары.

Да, но по ней заметно, что она чем-то встревожена. Такое впечатление, что мисс О'Хара хочет ему что-то рассказать о себе. А впрочем, что здесь удивительного? Ведь он тот, кто выбран Богом, чтобы утешать живущих на земле людей. Определенно, в жизни этой молодой красивой женщины творится что-то неладное.

Иногда отец Динант жалел, что люди не носят на себе отличительных знаков, по которым можно было бы сразу определить, какой религии они придерживаются. Если та, что ехала с ним в лифте, исповедовала ту же веру, что и он, а, судя по ее фамилии О'Хара и рыжим волосам, так оно и должно было быть, то он с удовольствием помог бы ей.

Молодые люди такие чувствительные, все принимают близко к сердцу, порой и обычного проступка от греха не отличают. Часто, совершив грех, не важно, большой или малый, стыдятся в нем признаться, стараются забыть о нем, тогда как Всевышний, если перед ним покаяться, готов простить им любое прегрешение.

Душа такой молодой и красивой, как мисс О'Хара, женщины, совершенное тело которой Бог создал, чтобы она рожала крепких и здоровых детей, должна быть особенно ранима. Объяснить, почему между душой и телом существует такая связь, не под силу ни психиатру, ни даже Церкви. Если женщина красива, загадочна, она всегда представляет собой желанную цель для мужчин, некоторые из них даже готовы умереть ради того, чтобы обладать ею. А если женщина слаба в вере и к тому же еще и красива, то вероятность того, что она попадет в беду, несоизмеримо возрастает.

Отец Динант вновь взял в рот сигару. Возможно, что у мисс О'Хара проблемы из-за мужчины или мужчин. Если так, то бедняжке надо помочь. Сколько молодых людей совершают одну и ту же ошибку, стыдятся ее, боятся; в, ней сознаться, а потом совершают все новые и новые.

Священник бросил брезгливый взгляд на стеклянную дверь балкона 409-го номера. Он знал, что Бог разврата не прощает, а тех, кто погряз в нем, скорее всего, покарает, и наказание его будет очень строгим.

В соседнем номере загорелся свет, значит, там кто-то появился. Отец Динант с глубоким вздохом поднялся со стула и ушел с балкона. Возможно, эта распутница пришла и одна. А если с любовником? Нет, он не желает слушать их постельные разговоры.

Священник плотно закрыл стеклянные балконные двери и, включив телевизор, сел в стоявшее напротив кресло. Если новости, начавшиеся в шесть тридцать, окажутся неинтересными, то до начала передачи о женском союзе можно почитать требник. Потом он решил посмотреть Дэниела Буна. Как же хорошо было жить в то время, когда черное считалось черным, а белое — белым, когда люди были хорошими, добрыми и единственную угрозу для них представляли вооруженные луком и стрелами индейцы.

Святой отец отрегулировал звук с помощью блока дистанционного управления. Интересно, как бы отреагировал мистер Чарльз А. Филлипс, узнай он, что творится в номере его жены?

* * *

Здесь все было словно в джунглях. С наступлением темноты в зарослях осоки заквакали лягушки и застрекотали цикады. Едва в окнах салона старого прогулочного катера зажегся свет, как тучи комаров и других летающих насекомых поднялись в воздух и, словно солдаты в атаку, устремились к стоявшему на приколе судну. В его раскаленных дневным солнцем каютах было жарко и душно.

Закончив есть, Хассан Хафиз, уже в который раз за время вечерней трапезы, вытер ладонью вспотевший лоб. Ужин, за которым он съел жареную кефаль с картофельным пюре, как всегда, оказался невкусным.

Откинувшись на спинку стула, он посмотрел на весьма некрасивую, правда с хорошей фигурой, девушку, склонившуюся в камбузе над плиткой.

— Через минуту кофе будет готов, — предупредила она, заметив, что Хассан на нее смотрит.

— А куда нам спешить? Теперь уже, похоже, некуда, — сказал он.

— Да, похоже, что некуда, — согласилась с ним Айшей. Она налила в две маленькие чашечки крепко заваренный, с сахаром кофе и, войдя в каюту, поставила одну перед Хафизом.

— Думаешь, она знает? — спросила его девушка.

— Честно говоря, не совсем уверен, — ответил Хассан. — Но после двух встреч с ней я убежден только в одном…

— В том, что если она и вспомнит, то сообщит Али?

— Точно!

— Порфиро говорил о ней как об очень деловой женщине.

Хассан вновь посмотрел на Айшей и мысленно сравнил ее с рыжеволосой мисс О'Хара. Если Айшей назвали в честь Айшей бинт-Абу Бекр, любимой дочери Магомета, то на имени их сходство и заканчивалось.

Чувство полной опустошенности не покидало Хафиза. Может быть, он попусту растратил лучшие годы своей жизни? Возможно, вместо того, чтобы попытаться показать своим соотечественникам пример, как надо жить, ему следовало бы остаться примерным мусульманином и заняться более приятным делом?

Его ныне покойный отец имел в гареме около трехсот жен, не считая тех, на которых он женился на одну-две ночи, а утром разводился. А сколько же у него было наложниц и любовниц, только одному Аллаху известно. И у Али Саркати, теперешнего правителя страны, должно быть, не меньше.

А он, Хассан Хафиз, его сводный брат, тех же королевских кровей, вынужден был прожить все эти пять лет всего с одной женой. И где?! На гниющей, вонючей посудине — реликте истории другого государства!

Но почему? Для чего? Для того, чтобы горстка соотечественников поверила ему и поддержала. Большинство же из них, как и его брат Али, боятся перемен. Он, Хассан Хафиз, отказался от всего, что от рождения принадлежало ему. И даже от религии. Ради чего? Ради того же самого? Его страна не единственная, где народ выходит на улицы и требует себе лучшей жизни. А разве Али единственный в мире монарх или он из них худший?

Так, может быть, отказаться от борьбы, перестать нести чушь о свободе, равенстве и братстве и помириться с братом? Сделать это ему будет совсем не трудно: Али с радостью примет его предложение о мире. Тогда он снова станет членом королевской семьи и заживет во дворце, вместо вонючей рыбы и картошки будет есть в ресторанах филе "россини" из нежной телятины или приготовленную из целой куриной грудки котлету по-киевски.

И жен у него в гареме будет не меньше десятка, и все такие же красивые, как эта мисс О'Хара.

— Тебе, наверное, не стоило говорить ей, что сделаешь с парнем, когда его найдешь? — прервав ход мыслей Хассана, спросила Айшей.

— Я сказал ей, что если он нам подойдет, то присягну ему в верности.

— А если он не подойдет и окажется таким же, как его отец, то ты перережешь ему глотку, — горя глазами, произнесла Айшей.

— Все, хватит на эту тему, а то у меня от таких разговоров голова кругом идет. Как бы то ни было, все это скоро закончится, — сказал Хассан. — Когда я узнал, что парень где-то здесь, в Майами, мне показалось, что половина дела сделана. Поэтому и решил повысить цену. Понимаешь, мой племянник, человек просвещенный, столько лет прожил в Штатах, цивилизованной стране. Для меня он сейчас как молодой блистательный Галаад [Галаад — персонаж из средневековой легенды Мэллори о короле Артуре и рыцарях "Круглого стола"], этакий Даниил, который, воскреснув, повел за собой народ. Если же парень окажется таким же ублюдком, как и Али, то существующий режим в нашей стране будет длиться целую вечность. Учти, его дед дожил до восьмидесяти и до конца своих дней не потерял способности производить детей.

— Это я знаю, — ответила Айшей. Хассан допил кофе, вышел на палубу и, подняв глаза к небу, задумался. Будь он молодым, он так бы не терзал свою душу от сознания того, что может потерпеть неудачу, — молодым свойственно смотреть на мир легко и просто. Теперь Хассан Хафиз с болью в сердце думал о том, что, всецело посвятив себя делу, на которое ушли полные тревог и лишений двадцать лет, он так и не приблизился ни на шаг к своей цели. Он же не ставил перед собой задачу перетряхнуть весь мир, а стремился всего лишь свергнуть в своей стране диктаторский режим. А в этом деле он не был первопроходцем. Как ни странно, но и кубинские эмигранты, наводнившие Майами после того, как на их родине произошла революция, испытывали те же горькие чувства, что и он.

Его страна из-за своего географического положения находилась в зоне стратегических интересов мировых держав. И хотя американцы, в той или иной степени высказывающиеся за некоторые реформы, задуманные Хафизом, любезно предоставляли ему и его молодым сторонникам политическое убежище, тем не менее госдепартамент США поддерживал монархический режим Али Саркати. Соединенные Штаты опасались нестабильности в регионе, представлявшем для них жизненный интерес.

Такая политика, проводимая США в отношении его страны, поражала Хассана. Как же правительство государства, думал он, где почти двести лет назад были приняты такие прогрессивные законы, как американская конституция и билль о правах, может поддерживать таких фундаменталистов, каким являлся его брат принц Али Саркати?

Сколько раз Хафиз задавал себе этот вопрос и каждый раз не мог найти на него ответа.

* * *

Девушки, жившие во время каникул на старом прогулочном катере, этим утром разъехались, но четверо парней остались с ним на тот случай, если Хассану потребуется их помощь. Пройдя по пригибающейся под ним палубе, Хафиз зашел в каюту, в которой разместились парни. Он хотел сказать им, что и они могут уезжать.

Как обычно, в их каюте работало радио. Селим, Омар и Харум сидели за столом, склонившись над книгами.

— А где Касим? — поинтересовался у них Хассан.

Никто из парней не поднял головы.

— Он…, он уехал в Майами-Бич, ответил один, не отрывая глаз от учебника.

Хассан выключил радио.

— Понятно, — произнес он. — ребята, что случилось? Зачем он туда поехал?

Селим расстегнул на своей куртке верхнюю пуговицу.

— Видите ли, Касим очень расстроился из-за того, что вы, предложив такую большую сумму вознаграждения, так ничего и не добились. А вы знаете, каким он стал после того, как убили его отца и братьев? Перед тем как уехать, он сказал, что раз нам и пятьдесят тысяч не помогли, то он решит все наши проблемы за одиннадцать долларов и восемьдесят пять центов, если потратит их на револьвер…

— Так что, Касим поехал в Майами-Бич, чтобы убить Али Саркати? — едва сдерживая гнев, спросил Хассан.

— Да, сэр.

Хафиз пришел в ярость.

— Вы все безмозглые идиоты! — гаркнул он. — Вам разве не известно, что произойдет с нами, если его высочество убьют на территории Соединенных Штатов? Он здесь находится под защитой госдепартамента США!

— Нет, сэр, не знаем, — ответил Харум. Хассан в злости одним взмахом руки смел учебники ребят со стола.

— Тогда мне придется вам объяснить! — выкрикнул он. — Но об этом чуть позже. А сейчас бегите за ним! Найдите его и предотвратите убийство принца!

— Да, сэр.

— А потом, что бы ни случилось с ним, повторяю…, что бы ни случилось, быстро возвращайтесь. Поняли?

— Да, сэр.

Хассан проводил выбегающих из каюты парней злобным взглядом и вышел на палубу. Он видел, как они сели в автомобиль и рванули в сторону Майами-Бич. Разъяренный Хафиз смотрел им вслед до тех пор, пока в темноте не растворились задние сигнальные фонари, и только потом направился в салон.

Айшей, убрав со стола грязную посуду, сидела за ним и вкладывала письма в конверты. Это были письма, в которых содержалась просьба пожертвовать деньги на их движение.

— Оставь, нам это уже ни к чему, — сказал ей Хассан и, подойдя к шкафу, достал из его ящика бутылку шотландского виски, того самого, который предлагал Каре и Мэллоу, и глотнул из нее. — Лучше собери мне чемодан. Потом позвони в аэропорт и закажи билеты. Если этот молодой идиот сделает, что задумал, то я, может быть, все же не опоздаю и через Мексику или Канаду вылечу на родину.

— Ты что, решил вернуться? — удивилась Айшей.

— Я вынужден это сделать.

— Но люди Али в аэропорту тебя пристрелят как кролика!

— Нет, Айшей, вернуться домой — это единственный шанс, который у меня остался, — ответил Хафиз, вновь отхлебнул виски и, не закрыв бутылку, сел за стол.

— Что произошло? — с тревогой в голосе спросила девушка. Хассан сделал из бутылки еще один глоток.

— Касим поехал в Майами-Бич, в "Отель Интернэшнл", чтобы, как я понял, убить Али.

— Однако для истинного мусульманина это еще не повод, чтобы пить виски, — завернув пробку на горлышке бутылки, заметила Айшей.

— Боюсь, что я уже давно не мусульманин.

Она присела к нему на колени и, начав массировать его лоб, тихо произнесла:

— Тогда, скажем, для хорошего человека. Пойми, я не хочу останавливать тебя, если ты решил вернуться. Жаль, что я не такая красивая, как эта мисс О'Хара. Ты такими глазами на нее смотрел!.. Но что поделать? Наверное, все мужчины одинаковы.

Хассан удивленно посмотрел на нее. Такого от Айшей он никак не ожидал услышать.

— Это ты о чем? — гневно спросил он.

— Не понял? Или решил, что я ничего не вижу?

— Ну, ты хоть думай, что говоришь, — буркнул Хассан. — Тот, кто целиком посвятил себя борьбе, не имеет права на такие сантименты.

Айшей продолжила массировать его лоб, потом поцеловала Хассана в переносицу и произнесла:

— Успокойся, дорогой. Я же никому не скажу, что мы муж и жена. У нас с тобой просто свободная любовь. Это же не запрещено. Да, а что нам теперь делать?

— Только ждать, — ответил Хассан.

Он обнял Айшей, а затем щекой прижался к ее молодой, упругой груди.

Девушка расстегнула на себе лифчик и нежным голосом прошептала ему на ухо:

— Так тебе будет удобнее. Расслабься и ни о чем не тревожься.

Глава 23

В четыре часа дня Кара, уставшая от трескотни голосов, долго звучавших в ее номере, вышла на балкон, плотно закрыла за собой раздвижную стеклянную дверь и, затянувшись сигаретой, посмотрела на океан.

Да, теперь она окончательно убедилась, что деньги могут сделать очень многое. Однако все ли, она еще не знала. Она и не представляла себе, что с их помощью можно будет так быстро решить все проблемы. Когда Али сказал ей: "Не волнуйся. Никаких проблем. Я все быстро устрою", то его высочество почему-то при этом не насвистывал марш Монтесумы. "Хорошо, Али", — ответила она ему.

И вот теперь действительно все улажено.

Кара полагала, что, согласно законам Флориды, разрешение на заключение брака следует ждать три дня после подачи заявления. Кроме того, жениху и невесте следовало сдать кровь на анализ, чтобы быть уверенными, что у них нет венерических заболеваний.

Однако ничего подобного. Деньги принца и, вероятно, ЦРУ все связанные с этим вопросы разрешили. В последнем разговоре по телефону Али сообщил ей, что разрешение на брак у него в кармане. А она в тот момент еще не успела встать с постели, не взяла у двери утреннюю газету посмотреть, не было ли в ней сообщения о вчерашней стрельбе в "Деревне семинолов", после которой медсестра и техник в белом пиджаке оттирали ее от крови.

Остаток того дня проходил в том же бешеном ритме. После того как Али Саркати отвез Кару сначала в дом моделей известного кутюрье, потом в парикмахерскую, косметический салон, цветочный и ювелирные магазины, она поняла, что принц в роли жениха ничем не отличается от других мужчин, которых она встречала. У нее создалось впечатление, что все они, от спасателей до администраторов гостиниц, от погонщиков слонов до принцев, от пилотов реактивных лайнеров до лейтенантов срочной службы с самого дня рождения были одержимы идеей продемонстрировать женщине, что они настоящие мужчины, и затащить ее в постель.

Однако, в отличие от них, его высочество хотел это сделать очень красиво.

Кара закурила вторую сигарету подряд, прикурив ее от бычка. Несмотря на то, что она уже понемногу стала привыкать к тому, что для их свадьбы Али Саркати снял зал ресторана "Империал", ей до конца не верилось, что завтра она станет женою принца, что в качестве подарка он переведет на ее имя в банк, который она выберет, первые двести тысяч долларов, а затем, если она родит от него мальчика, добавит еще полмиллиона.

Девушке казалось, что она пребывает во сне, в который начала погружаться, прочитав приглашение-приказ выпить коктейль и пообедать с принцем.

Она мысленно вернулась к событиям прошлого вечера. Ей предстояло решить, в чем она предстанет перед Саркати. Девушка достала из шкафа вечернее платье, купленное в Риме на Виа-Венето, которое надевала всего лишь раз. Потратиться на такое платье могла только сумасшедшая, Кара потом корила себя: вырез спереди чуть ли не до пупка, а спины и вовсе не существовало. В нем она, считала девушка, выглядела как Клеопатра, только рыжеволосая. "Да, — подумала Кара, разглядывая себя в зеркале, — гадюке есть куда кусать". А потом весь вечер на приеме, на который она пошла в этом платье, девушка боялась дважды подряд глубоко вздохнуть.

В тот день за несколько минут до половины восьмого Кара, забежав в ванную комнату, посмотрела на себя со всех сторон и окончательно решила, что это платье для такого случая, как встреча с Саркати, совсем не подходит. Провоцировать принца в нем она не хотела.

Нет, на коктейль она с ним пойдет и на обед тоже. Пригласит танцевать? А почему бы не пойти? Если захочет поговорить об Анжелике Бревар? Пожалуйста! Она даже бесплатно перескажет то, что удалось ей вспомнить из письма блондинки-.

Ни на что большее от предстоявшей встречи с Саркати Кара не рассчитывала. Едва она успела переодеться, как в ее номер громко постучали. Через секунду дверь распахнулась, и в комнату вошел похожий на пербоважа Киплинга бородатый полковник Сингх. Он принес с собой огромную коробку, в котором лежало белое вечернее итальянское платье с глубоким вырезом на спине и букетиком из золотисто-красных цветов, который Кара, надев на себя подарок принца, приколола к корсажу.

Кара боялась, что вместе с Саркати приехала и черноволосая девушка, однако, спустившись в вестибюль гостиницы, она ни девушки, ни Саркати не увидела. Принц ждал ее возле стоявшей у подъезда машины.

Кара с балкона продолжала смотреть на океан. Что Кара могла сказать о своем будущем муже? Впервые увидев принца Али Саркати, она подумала, что это один из самых красивых мужчин, которых она когда-либо видела. Еще более красивым и более надменным показался он ей, когда она увидела на нем белый шелковый пиджак, кушак из красного шелка и того же цвета тюрбан, украшенный драгоценными камнями.

Кара даже вспомнила, что она мысленно произнесла тогда: "О-ла-ла! Девушки, видите, какой я красивый, но извините, я сегодня вечером занят".

Дорогой автомобиль, возле которого он стоял, был длинный, с низкой посадкой, наподобие тех, что показывают в теленовостях в репортажах о прилете глав иностранных государств. Выпуклая прозрачная крыша, через которую можно было увидеть и небо и звезды, была сделана из пуленепробиваемой пластмассы. Рядом с водителем на передних сиденьях находились двое телохранителей. После того как они помогли Али и ей усесться в машину, полковник Сингх и третий телохранитель расположились на откидных сиденьях лицом к принцу и девушке.

"Если принц вдруг захочет мною овладеть прямо на заднем сиденье автомобиля, на глазах у своих вооруженных телохранителей, то мне защитить свою давно потерянную девственность будет как-то и неудобно", — заметив, как жадно на нее смотрит Саркати, подумала Кара.

Однако ничего подобного не произошло. Али вел себя как истинный джентльмен. Единственное, что он позволил себе, так это поцеловать ей руку. При этом сказав, что Кара осчастливила его — приняла предложение отобедать вместе. Затем он спросил ее, куда бы она предпочла поехать, чтобы выпить коктейль, а поскольку девушка знала только один бар, тот, клубный, в который ее возил пилот, то она предложила принцу отправиться именно туда.

Кара сдунула со лба непослушную прядь волос, которую даже самый лучший в Майами-Бич парикмахер в течение двух часов не смог укротить, и тут подумала, не сделала ли она ошибки, назвав клуб, в котором была с Джеком?

В баре, куда они вскоре приехали, было все так же удивительно красиво и уютно. Оркестр наигрывал те же спокойные мелодии, а напитки были такими же приятными, как и тогда, когда она приезжала сюда с Мэллоу. Вот только официантка, обслуживающая их, оказалась другой.

— Вы здесь новенькая, дорогая? — спросила ее Кара. — Прошлый раз была другая официантка.

— А-а-а, вы, должно быть, имеете в виду Марибель? — ответила девушка. — Высокую блондинку с красивой фигурой?

— Да-да, ее.

— Нет, Марибель сегодня не работает. Она, как я поняла, отпросилась на несколько дней. Она с одним знакомым пилотом должна была поехать на домашнюю вечеринку в Бимини.

— Ваша знакомая? — поинтересовался его высочество у Кары.

— Нет, просто очень эффектная официантка, на которую я прошлый раз обратила внимание.

Дальше все пошло своим чередом. Они выпили по три чудесных коктейля, три раза потанцевали. Каждый раз, пригласив девушку на вальс, Али Саркати так сильно прижимал Кару к себе, что грудь ее вздымалась чуть ли не до подбородка. Кара уже боялась, что ее "ирландские терьеры", так она прозвала свои груди, прорвут своими розовыми носиками тонкую ткань платья и кинутся на сидевших в зале телохранителей.

То, что она выбрала "Деревню семинолов", было второй ошибкой, которую девушка допустила за этот вечер. Ресторан находился довольно далеко от города, а на автотрассе, ведущей к нему, было гораздо темнее и не так оживленно, как в тот раз, когда она приезжала туда с Мэллоу.

Во время поездки по темной автостраде у Али и его телохранителей были напряженные лица. После того как они проехали мимо небольшого мотеля, куда ее завез пилот перед встречей с Хассаном Хафизом, Кара умолкла.

Стейк из телятины, который подали в ресторане, оказался таким же вкусным и нежным, но она не одолела и половины его. Напрочь забыв, что Джек с Марибель уехали в Бимини, Кара, в надежде их здесь встретить, то и дело вглядывалась в полумрак слабоосвещенного зала. Настроение у нее было мерзкое, хуже некуда. И даже семинольская кукла, подаренная ей принцем, не развеяла грустные думы. Самым ярким воспоминанием об обеде с Саркати осталась стрельба перед рестораном.

Когда они направлялись к машине принца, Кара остановилась, чтобы взглянуть на слона и полюбоваться паланкином из красного плюша. Али, остановившийся вместе с девушкой, очень удивился, когда та спросила его, есть ли у него слоны и паланкины.

— Ну конечно же есть! А как же им не быть? — с улыбкой ответил принц. — Так, где-то с полдюжины наберется.

И в этот самый момент, сумев каким-то образом проскочить между двумя телохранителями, перед ними неожиданно появился парень с револьвером. Кара сразу узнала его. Это был тот самый черноволосый юноша, у которого во время беспорядков на его родине погибли отец и двое братьев. Несмотря на то, что телохранители оказались от вооруженного парня далеко и не могли предотвратить надвигающейся беды, принц Саркати совсем не испугался. В момент выстрела Кара, оказавшаяся ближе к парню, одной рукой ударила его, а другой вцепилась ему в правую руку. Один за другим прозвучали еще пять выстрелов, но ни одна из пуль, выпущенных парнем, не попала в принца.

А затем произошло то, что полагается в таких случаях. Полковник Сингх и еще один телохранитель набросились на стрелявшего, сбили его с ног, а потом принялись колотить ногами. Они били его до тех пор, пока неизвестно откуда взявшиеся мистер Торк и мистер Мейерс не оттащили потерявшего сознание смельчака. После этого они вместе с Сингхом и его высочеством отошли в сторону, чтобы обсудить случившееся.

В этом эпизоде неудавшегося покушения Кара не могла не отдать должного выдержке и хладнокровию Али Саркати, который и в смертельной для него ситуации повел себя как настоящий принц. Больше всего ее поразило то, что он даже не вскрикнул.

Вместо того чтобы отдать парня в руки своим телохранителям, он попросил Торка и Мейерса как можно скорее увезти его, объяснив это тем, что не хочет, чтобы в прессе появилось сообщение о покушении на него.

— Такое иногда случается, — спокойным голосом произнес он. — Парень считал, что у него есть причины меня убить. Тогда почему бы его не отправить в тюрьму, подержать там, пока он немного не остынет, а на следующее утро выпустить? Давайте не будем предавать этот случай огласке. Если в прессу просочится информация о покушении на мою жизнь в вашей стране, то можете представить, какими могут быть последствия.

И действительно, на следующее утро, раскрыв газету и прочитав заголовок: "ПРИНЦ ЖЕНИТСЯ НА ДЕВУШКЕ НЕЗНАТНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ", Кара не нашла в ней сообщения об этом покушении на жизнь принца Али Саркати у ресторана "Деревня семинолов".

Догоравшая в руках Кары сигарета начала жечь ей пальцы. Она бросила окурок на пол и загасила его мыском туфли, за которые заплатила сто долларов.

Но на этом воспоминания Кары о проведенном с принцем вчерашнем вечере не заканчивались. Все, что было до этого, оказалось лишь началом самого главного.

Когда, распрощавшись с сотрудниками ЦРУ, девушка с Саркати подошли к машине, его высочество сказал полковнику Сингху, что он хочет остаться с Карой наедине. Сидя вдвоем в салоне мчавшейся в направлении Майами-Бич машине, принц поблагодарил ее за то, что она спасла ему жизнь, и сказал, что ее поступок является проявлением необычайной храбрости.

Начав с излияния благодарностей в адрес Кары, Али Саркати перешел к вопросу, над которым он, должно быть, думал весь вечер. Его высочество предложил девушке выйти за него замуж.

— Я понимаю, Кара, что слишком стар для вас, — начал он, впервые назвав ее по имени, — но ни одна женщина меня еще так сильно не волновала, как вы. Хочу заверить вас, что, несмотря на возраст, я способен регулярно исполнять супружеские обязанности. Уверяю вас, вы найдете во мне хорошего мужа. А кроме того, у вас будет все, чего только пожелаете.

— Я…, я верю вам, — запинаясь, ответила Кара.

— А что касается того письма Анжелики Бревар, то могу вам сказать следующее, — продолжал Саркати. — Если не можете вспомнить, кому оно было адресовано, то и не надо. Я же сказал вам вчера вечером, что у меня есть запасной вариант — жениться на девушке, которая смогла бы родить мне другого сына. Знаю, что для такой молодой и красивой, как вы, получившей предложение руки и сердца от мужчины намного старше ее его социальное положение не самое главное. Итак, Кара, я делаю вам предложение. Согласны ли вы стать моей женой? Если согласны, то я сразу же приступаю к решению всех вопросов, связанных с организацией нашей свадьбы и оформлением брака. Кроме того, я перевожу на ваше имя в банке, который вы сами выберете, двести тысяч долларов. Это в качестве свадебного подарка, а потом, если родите мне сына, еще пятьсот тысяч. Последнее, если пожелаете, может быть оговорено в контракте.

И все. Вот так прямо и просто, без слов любви и ненужных сантиментов. "Предлагаю двести тысяч долларов рыжеволосой девке с большими сиськами. А потом еще полмиллиона, но только в том случае, если не устану ворочать ее в постели прежде, чем она не родит мне сына".

Кара обеими руками крепко ухватилась за чугунные перила балкона. Ну а почему бы и нет? Почему не может быть того, чего до этого еще не случалось? Кто получал предложения лучше? Найдутся ли в мире давно лишенные девственности дочери главных сержантов военно-морских сил США, которые бы могли похвастаться, что получили от красивого мужчины, пусть даже не принца, предложение за двести тысяч долларов залезть к нему в постель? А потом, при благоприятном стечении определенных обстоятельств, сорвать с него еще полмиллиона?

Глава 24

Поняв, что кто-то снизу ей свистит, девушка, перегнувшись через перила балкона, посмотрела на площадку возле бассейна и увидела на ней Флипа Андерса и Рене Дюпре. Увидев, что Кара на них смотрит, Флип, изображая из себя влюбленного, прижал руки к левой части своей мускулистой груди и глубоко вздохнул. А второй спасатель, протянув к ней обе руки, низко склонил голову.

В ответ на это Кара захотела покрутить у виска пальцем, но удержалась. Дав обещание Али стать его женой, она уже не могла себе позволить подобные штучки: плебейские жесты не для той, кто очень скоро станет принцессой. Кроме того, Флип Андерс был ей весьма симпатичен, и ей не хотелось в присутствии Рене задевать его мужское самолюбие. Этот Рене — мерзкий тип, он, кажется, и появился-то на свет только ради того, чтобы заниматься сексом.

Как только в номер вошла Сесиль, прислуга, которая, наряду с облаченным в униформу водителем "кадиллака", по настоянию Саркати была приставлена к Каре, девушка, отойдя от перил, раздвинула стеклянную дверь.

— Извините за беспокойство, мадемуазель, но мсье Шарблан хотел бы, чтобы вы еще раз примерили ваше свадебное платье.

Кара вошла в гостиную, сплошь заставленную огромными букетами цветов, и оцепенела, а служанка тем временем принялась снимать с нее спортивную одежду.

Из своего предыдущего опыта посещения домов моделей девушка знала, что тот факт, что она предстанет перед закройщиком и его помощником в полупрозрачных трусиках и сильно открытом лифчике, их совсем не смутит. А вот те двое парней, которые находились в это время у бассейна, многое бы отдали за то, чтобы только взглянуть на нее.

Едва Кара надела полуготовое платье невесты, как двое принесших его мужчин, восклицая "Magninque!" [Прекрасно! (фр.)], словно бабочки, запорхали вокруг нее. Однако они восторгались не телом девушки, а работой мсье Шарблана.

Кара посмотрела на себя в зеркало, которое держал помощник мсье Шарблана. Это было очень красивое платье и наверняка стоило Али огромных денег. На первой примерке француз буквально пришел в ужас, увидев, что грудь девушки плохо умещается в лифе. Он расстроился так, что, казалось, был готов отрезать ей ту часть груди, которая портила классические линии его творения.

Однако теперь, после того как у платья на груди удалили жесткие клинья, все было в полном порядке.

Девушку радовало еще и то, что модельер не предложил ей надеть фату. Вместо нее предполагалась маленькая "медичи" из живых цветов и ниток жемчуга, которая так прекрасно гармонировала с жемчугами, купленными принцем для своей невесты.

Кара развернула ладонь и посмотрела на свое кольцо. Она всегда хотела иметь именно такое, с большим бриллиантом. Теперь оно у нее было. Она пожалела, что ни одна из жен служивших с ее отцом полковников не видит всего этого, — она не забыла их высокомерного отношения к себе.

Неожиданно Кара почувствовала, что очень устала, и опустила руку. Затем, сказав мсье Шарблану, что платье просто великолепно, она попросила Сесиль, чтобы все вышли из номера и не входили в него до тех пор, пока она немного не отдохнет, не примет ванну и не переоденется к обеду.

Служанка со словами: "Certainement, mademoiselle [Конечно, мадемуазель (фр.)]. Пока моя госпожа будет отдыхать, я распоряжусь, чтобы ей выгладили брюки" — собрала с кресел лоскуты ткани и незаметно удалилась.

Оставшись одна, Кара принялась стягивать с себя свадебное платье, но вскоре раздался стук в дверь. Она решила, что принесли цветы, — Али, начиная с восьми утра, каждый час посылал ей букет, и теперь цветов в номере стояло столько, что впору было ложиться в гроб и слушать соболезнования родных и близких.

Однако это оказался не посыльный с цветами, а полковник Сингх, который привел с собой телевизионщиков и газетных репортеров. Как всегда, он был предельно вежлив. Поскольку, как сказал Сингх, его высочество известный в мире человек, а информационные агентства многих стран уже начали посылать своих корреспондентов, чтобы осветить в прессе и на телевидении такое важное событие, как его бракосочетание, то не могла бы мисс О'Хара дать им интервью и, если это возможно, попозировать перед объективами.

— Почему бы нет? — ответила ему девушка.

Из-за сильной усталости ей было трудно помнить все инструкции по общению со средствами массовой информации, которые оставил ей Саркати, но основные она все же усвоила — не говорить о цели его приезда в Соединенные Штаты и о вчерашнем покушении на его жизнь.

Выслушивая вопросы журналистов, она позировала перед фотографами, как и подобало на пресс-конференциях, и отвечала:

— …Да, я родилась в Соединенных Штатах… Мне двадцать четыре года… Да, я была замужем. За молодым англичанином… Нет, я не стану называть его имени… Да, последние пять-шесть лет работала секретарем-машинисткой в разных городах Европы и Ближнего Востока… Да, мой отец был главным сержантом военно-морских сил США… Да, он тот самый Майкл Джон Френсис Патрик О'Хара, награжденный во время Второй мировой войны орденом Почета… Нет, моего отца никогда не посылали на работу в страну принца Али Саркати Мухамеда Масруха… Нет, никогда не думала над этим, но уверена, что наш брак еще больше укрепит дружбу между нашими странами… Нет, с принцем в Европе никогда не встречались… Да, мы впервые встретились с ним в "Отель Интернэшнл"… Да, думаю, это можно назвать любовью с первого взгляда… Нет, слухи о том, что он к свадьбе переводит на мой счет большую сумму, подтвердить не могу… Да, я испытываю огромную радость, что стану принцессой…

Каре показалось, что все это будет длиться целую вечность.

Заметив, что девушка едва стоит на ногах, полковник Сингх выступил вперед и, подняв руки со словами, что пресс-конференция закончена, вывел всех из гостиной.

Когда из ее номера вышел последний репортер, она, заперев за ним дверь, направилась в спальню, чтобы снять с себя свадебное платье и повесить его в шкаф. Открыв дверь спальни, Кара увидела сидевшего на краю ее кровати Джека Мэллоу.

— Привет! — с улыбкой произнес он.

— Как ты здесь оказался? — удивилась девушка.

— Очень просто. Пришел вместе с репортерами.

— В таком случае ты мог бы с ними и убраться. Что случилось? Домашняя вечеринка в Бимини сорвалась?

Пилот почесал двухдневную щетину на своей щеке.

— Какая еще домашняя вечеринка в Бимини? — удивился он.

— На которую ты поехал с Марибель.

— А-а, та! Ты имеешь в виду длинноногую блондинку из бара "Сансет"?

Кара вошла в спальню.

— Можно подумать, что ты с ней незнаком, — заметила она.

— Нет, почему же, знаком, — удивленно глядя на Кару, признался Мэллоу. — Она мой очень хороший, давнишний друг. Но все дело в том, что любовные отношения мы с ней уже давно не поддерживаем. Да, но я ни в каком Бимини с ней не был.

— Тогда почему не отвечал на телефонные звонки?

— Ничего удивительного в этом нет. Я просто не мог.

— Почему?

— Потому что меня не было дома, — чуть ли не с гордостью произнес Мэллоу. — Видишь ли, я был в тюрьме.

— В тюрьме?

— Так точно. Почти сразу после того, как ты спустила на меня собак.

— Никаких собак я на тебя не спускала! — с гневом в голосе воскликнула Кара. — Я только сказала тебе, что…

— Я хорошо помню, что ты сказала мне тогда, — прервал ее Мэллоу. — Поэтому я после того, как забрал машину из гаража твоей гостиницы, напился.

— Напился? — удивилась девушка. — Так ты напился?

— Да, и еще как. До поросячьего визга, — с гордой улыбкой на губах произнес пилот. — Вот четверо полицейских меня и забрали. Знала бы ты, в чем меня обвинили. Пьянство, появление на людях в нетрезвом виде, управление транспортным средством в алкогольном опьянении, сопротивление при задержании… За всю жизнь меня еще ни разу не арестовывали. Мне грозило наказание: штраф в пятьсот долларов или тридцать дней пребывания в тюрьме. Я предпочел первое, но, выйдя на свободу, из газет узнал, что мне грозит еще большее наказание. Долгое и мучительное. Совсем как Прометею, которому орел выклевывал печень.

— Да, но этот арест может стоить тебе работы в "Консолидейтед", — с тревогой заметила Кара.

— Так оно и вышло, — весело сказал Мэллоу. — Заплатив штраф, я тотчас позвонил своему начальнику. Ты бы слышала, что он прокричал мне в трубку. Какими он только меня словами не обзывал. Так что, если бы не мой арест, быть бы мне сейчас на полпути к Гонконгу. — Пилот поднялся с кровати. — Так что, сама понимаешь, ничего другого, кроме небольшого клочка земли да "кукурузника", у нас с тобой не остается, — продолжил Мэллоу. — Да, а чего ты ждешь? Ты надо мной уже посмеялась. Так что давай снимай с себя это дурацкое платье и переодевайся во что-нибудь более приличное. Мы идем в бар и за кофе обсудим наши дела.

— Какое дурацкое платье? — возмутилась Кара. — Это мой свадебный туалет, который стоит четыре тысячи долларов! Я выхожу замуж за принца Али Саркати Мухамеда Масруха и завтра в два часа дня состоится регистрация нашего брака!

— Опять шутишь?

— Я еще никогда не была так серьезна, как сейчас. Принц сделал мне предложение, и я его приняла.

— Но ты же не можешь выйти замуж за этого старого козла!

— Почему не могу?

Мэллоу задумался, чтобы найти нужные слова, а потом сказал:

— Это же полная чушь. И это после того, что между нами…

— Было? — резко прервала его Кара. — Это ты хочешь сказать? О, да будет тебе, Джек! Каким же старомодным надо быть, чтобы так думать. Проснись и посмотри на небо. Там уже суперреактивные самолеты летают. Я сказала тебе прошлый раз, что…

— Да знаю я, знаю, что ты мне сказала! — выкрикнул Мэллоу. — Поэтому я и напился. И прошу тебя, никогда не говори мне больше этого. У меня были девушки, но я ни одну из них не любил, как тебя. Когда я в Стамбуле вошел в офис и увидел тебя, я сразу сказал себе: "Это она". И с того момента мне никто больше не нужен.

— Ха! — скривив рот, воскликнула Кара.

— Нет, я вполне серьезно, — обиженно произнес Джек. — Хорошо, я тупой пилот. Можешь меня называть и так. Но ты не умнее. Испугавшись всего, что творилось вокруг тебя, ты такого напридумала. И решила, что я замешан в убийстве сыщика и что провожу с тобой время с единственной целью — вытянуть из тебя информацию и тем самым подзаработать. И только для этого я познакомился с тобой в Стамбуле.

— Да, я так и думала, — подтвердила Кара.

— И поэтому старалась как можно сильнее меня обидеть?

— Да.

— Хорошо. Ну, если мы теперь знаем всю правду друг о друге, почему бы нам не помириться? — сказал Мэллоу и попытался обнять девушку. — Ну иди же. Давай поцелуемся и все забудем.

— Нет! — отшатнувшись от пилота, ответила Кара.

— Почему нет?

— Я твердо решила начать новую жизнь.

— Решила за эти сорок восемь часов?

— Послушай, Джек, — проигнорировав сарказм, прозвучавший в его вопросе, обратилась к нему Кара. — Я даже сама перед собой не могу притвориться, что влюблена в Саркати. Но я всего-навсего хочу денег. Много денег. Я тебе уже об этом говорила. Его предложение для меня хороший шанс, лучше которого не бывает. Принц до свадьбы перечисляет на мой счет двести тысяч долларов, а если я рожу сына, еще полмиллиона.

— Понятно, — произнес Мэллоу. — Но есть всего один способ заиметь ребенка, и ты о нем прекрасно знаешь. Ты снимаешь с себя одежду, ложишься на спину и раздвигаешь ноги. Тогда я…

— Думаю, будет лучше, если ты тотчас уйдешь! — гневно оборвала его Кара, прошла в гостиную и открыла входную дверь номера. — Или хочешь, чтобы я позвала кого-нибудь из охраны отеля?

Джек Мэллоу проследовал за ней в гостиную и, подойдя близко, сказал:

— Зачем тревожить охрану? Не лучше ли тебе вызвать сюда своего бенгальского тигра?

— Что ж, могу сделать и это, — ответила Кара. — А теперь, Джек Мэллоу, послушай, что я тебе скажу. Убирайся из моего номера и из моей жизни навсегда. Нравится тебе это или нет, но завтра в два часа пополудни я стану супругой принца Али Саркати Мухамеда Масруха. — Она хлопнула дверью за спиной у пилота, потом открыла ее и нанесла Джеку последний удар: — А еще я буду жить в большом дворце из розового мрамора, иметь четырнадцать детей от Али, и все они будут мальчиками. А если нам потребуется куда-нибудь выехать, то мы поедем в красном плюшевом паланкине на слоне с золотыми клыками.

— Хорошо. Посмотрим еще, что будет, — буркнул ей в ответ Джек Мэллоу.

Глава 25

Во имя Аллаха, Всемогущего и Милосердного.

Когда погаснет солнце, когда с неба упадут звезды и когда сдвинутся горы…, когда души соединятся, и когда погребенную заживо малышку спросят, за что ее умертвили, и когда раскроются страницы Книги, и когда разверзнутся небеса, и когда в аду станет светло, и когда приблизится сад — тогда каждый узнает, кто это сделал.

Это решение у Гамилы созрело не сразу. За тем, что происходило вокруг, она наблюдала уже несколько дней и все ждала, а вдруг?

Лежавший рядом с ней мужчина уже давно уснул, а ее мучила бессонница. Девушка с пылающими от гнева глазами вслушивалась в шум прибоя. Она понимала, что по законам морали ей должно быть стыдно за многое из того, что она сделала за последние пять лет. И мисс Ульрих, руководившая школой для девочек из благородных семей, ее бы не одобрила. Но Гамила ни в чем не раскаивалась и ни о чем не жалела, за исключением того, что Ясмин — девочка. А она ведь так молила Аллаха! Но если бы она теперь могла начать жизнь заново, то поступила бы точно так же.

Ну а теперь все кончено.

Из-за жары Гамила всегда спала нагишом, и ей это нравилось. Обхватив сначала ладонями свои груди, она затем провела руками по телу. Грудь ее была по-прежнему тугая, живот имел красивую форму, внутренняя поверхность бедер была гладкой и прохладной. Ничто не изменилось в ее теле с того дня, когда они с Али впервые познали друг друга. Все, чем он тогда так восторгался, осталось прежним.

Сегодня, когда принц держал ее в своих объятиях, он сказал ей: "Гамила, это должно было когда-то случиться. Пойми, у меня не осталось больше сил. Неужели я так наказан за совершенный нами грех?"

От обиды уголки ее губ поползли вниз. Аллах свидетель, она делала все, чтобы угодить своему повелителю. А теперь, когда в чреве Гамилы уже бьется новая жизнь, он решил жениться на другой, а ее отправить на женскую половину дворца, где она станет посмешищем для других его жен и наложниц, отвергнутых за неспособность родить ему сына.

"Это совсем не потому, что я полюбил эту девушку, — сказал он ей тогда, — или хочу разделить с ней брачное ложе. Она слишком независимая и земная. Не то что ты. Но сына мне родила Анжелика. Возможно, что и этой удастся".

Стараясь не разбудить спавшего рядом Али, Гамила осторожно спустила ноги на пол и босиком прошла в соседнюю комнату. По крайней мере часть того, что сказал ей принц, можно было бы и простить. В глубине души она надеялась, что Саркати к рыжеволосой американке скоро охладеет. Да, первые несколько недель он будет от нее без ума. А потом?

Гамила, не включая света, быстро оделась.

"Нет, не любит эта американка Саркати и его предложение приняла только из-за денег, — подумала она. — Все любят деньги. Порфиро Родригес тоже их любил и за эту любовь поплатился жизнью, да прости его Аллах. Как он боялся, встречаясь со мной! Однако он совсем не испугался сделать то, что я ему велела".

Девушка надела брюки, блузку, сунула ноги в плетеные сандалии и накинула на плечи норковую шубку. Теперь никто из служащих гостиницы не удивится, завидев ее входящей в "Отель Интернэшнл" в три часа ночи, когда в ресторанах еще играла музыка и большая часть постояльцев еще бодрствовала. Без бриллиантовой серьги в ноздре внимания на нее никто не обратит.

Ее маленький револьвер с рукояткой, инкрустированной перламутром, все еще оставался там, куда она его спрятала, как только вернулась из Гольфстрим-парка, — в шкафу. Гамила надеялась, что стрелять из него ей снова не придется. Однако, если американка заупрямится, она не остановится ни перед чем.

Опустив револьвер в карман шубки, Гамила прошла в комнату, где спала Ясмин.

Няня ребенка тоже спала. Окно в детской было открыто, и через него в комнату проникал холодный воздух. Увидев, что с ее дочери сползло одеяло, Гамила подошла к кроватке и, укрыв девочку, поцеловала в лобик.

Она предложит рыжеволосой американке все, что только та пожелает. Но если мисс О'Хара не захочет отказаться от Али, Гамила совершит то, что сделала с Гонсалесом.

Из-за проливных дождей и образовавшихся в верхних слоях атмосферы турбулентных воздушных потоков над западной частью страны все рейсы самолетов, прилетавших из этого региона, были задержаны ровно на двадцать четыре часа.

Три лимузина, вернувшиеся из Международного аэропорта Майами, доставили в "Отель Интернэшнл" девять опоздавших на сутки гостей: две молодые пары из Кливленда, приехавшие на курорт, чтобы провести здесь медовый месяц, четверых мужчин из Чикаго, участников симпозиума психиатров, открывавшегося сегодня утром, и седовласого мужчину с худым лицом, который отказался от помощи швейцара, предложившего внести в гостиницу дорогой атташе-кейс.

— Нет, спасибо, — нервно произнес он. — Если не возражаете, я понесу его сам.

С кейсом и перекинутым через руку теплым пальто седовласый по вестибюлю вместе с прибывшими гостями подошел к стойке регистратора.

Терпеливо дождавшись своей очереди, он обратился к клерку:

— Номер я не заказывал. Дело в том, что здесь остановилась моя супруга и живет она у вас уже несколько недель. Вот моя визитка. Меня зовут Чарльз Филлипс, и прибыл я из Акрона, штат Огайо.

Служащий взглянул на визитку.

— Да-да, конечно, мистер Филлипс. Она проживает в 409-м номере, — ответил он и снял трубку телефона, стоявшего на стойке. — Мне сообщить вашей супруге о вашем приезде?

Мистер Филлипс положил визитку в бумажник, вынул из него стодолларовый банкнот и, свернув его вдоль, с улыбкой положил перед служащим.

— Нет, не надо. Только дайте мне запасной ключ от ее номера.

— Да, конечно, мистер Филлипс, — улыбнулся в ответ клерк, пряча в карман деньги. — Понимаю, что вы задумали. Хотите сделать сюрприз супруге?

— Да-да, непременно сюрприз, — ответил приезжий, забирая у него запасной ключ.

В два сорок пять Кара закончила собирать свои вещи. Затем девушка принялась укладывать все, что ей подарил принц Али Capкати. Для упаковки она использовала картонные коробки и плотные пластиковые мешки, предназначавшиеся для мусора. Когда последний подарок принца был уложен, часы показывали три ноль одну. Боясь, что семинольская куколка, которую преподнес ей Джек, повредится в дороге, она вынула ее из чемодана и положила в огромную дорожную сумку, которую носила через плечо.

С этой куклой она решила не расставаться, так как с ней были связаны ее единственные приятные воспоминания о Майами.

Кара радовалась, что ей совсем не хочется спать, потому что прилечь ей было все равно негде: двуспальная кровать, софа, стулья и кресла — все было завалено подарками Саркати.

Девушка надеялась, что принц сможет вернуть потраченные на них деньги. Ей было немного жаль только мсье Шарблана, он будет расстроен: его произведение сегодня днем не покажут публике, которая не часто видит свадебные платья стоимостью четыре тысячи долларов.

С ювелирными украшениями дело обстояло проще — она оставила их на столе в гостиной с многочисленными записками.

Кара еще раз перебрала записки. Одна из них была для Али. В ней она благодарила его за сделанное им предложение стать его женой и извинялась за свой отъезд, объясняя его тем, что не может выйти замуж за человека, которого не любит. Вторая — мистеру Флетчеру, также с извинениями и просьбой оставить ее офис для Конни Шварц. Место для работы просто великолепное, и обиженная девушка могла бы на нем неплохо подзаработать. Следующая записка предназначалась для кассира отеля. В ней она просила его отдать десять тысяч долларов, оставленных ею в сейфе, мистеру Хассану Хафизу.

Кара задумалась, а не оставить ли ей еще и прощальное послание Джеку Мэллоу, но потом отказалась от этой мысли: что может сказать девушка своему бывшему любовнику, предложение которого она отвергла?

А кроме того, будь пилот настоящим мужчиной, он, когда она его выгнала, не ушел бы так смиренно, а задрал бы ей подол свадебного платья, стянул бы с нее полупрозрачные трусики и ворочал бы ее в постели, пока она не взмолилась бы о пощаде.

Как ни старалась Кара, но слез своих сдержать не могла. А что было бы, если Джек сделал это? Может быть, тогда многое изменилось бы. Мистер Оливер, первый атташе американского посольства в Вене, многому научил ее. Например, никогда не стыдиться своего тела. Он говорил, что в проявлении сексуальной страсти нет ничего плохого — она естественна, как голод или жажда. Он говорил, что в ее жизни обязательно наступит момент, когда она, ощутив блаженство в объятиях мужчины, наконец-то поймет, что в мире нет ничего более важного, чем любовь.

Вот этот момент и наступил. Все произошло точно так, как и говорил мистер Оливер. Сейчас, до отъезда в аэропорт, она вместо того, чтобы сидеть одной и думать, как до отлета самолета убить время, могла бы упиваться любовью с любящим ее мужчиной и стонать от наслаждения. Она знала, что после этого она была бы готова съесть все, что предложила бы ей на завтрак стюардесса, включая двойную порцию яичницы с тунцом и репчатым луком.

Но нет, Джек Мэллоу оказался совсем не таким. Он не так сильно любил ее, если позволил себя прогнать. Его храбрости хватило только на то, чтобы забраться к ней голым в ванну.

Услышав осторожный стук в дверь, Кара от неожиданности вздрогнула и повернула голову. Она никого не хотела видеть, потому как никакие разговоры уже не могли повлиять на ее решение уехать.

Кара повернула ручку замка и распахнула дверь.

— Да? — произнесла она и увидела перед собой темноволосую девушку в дорогом норковом манто стоимостью не менее десяти тысяч долларов.

Нежданная ночная гостья, заметив, что гостиная Кары заставлена упакованными коробками и чемоданами, подняла на нее свои удивленные глаза.

— Мисс О'Хара, я могу войти? — спросила она. Кара ничего не понимала.

— Почему же нет, — ответила изумленная девушка. — Но учтите, если вас послал принц, то у него ничего не получится. Я твердо решила уехать. Так что можете возвращаться к Саркати и передать его высочеству, что наша свадьба отменяется. Я возвращаюсь в Стамбул пятичасовым рейсом.

Гамила закрыла за собой дверь, сделала шаг вперед и, дважды охнув, медленно осела на пол. Кара быстро освободила от коробок кресло, усадила в него потерявшую было сознание девушку. Затем она заставила ее глотнуть немного коньяку.

— Спасибо, — поблагодарила ее Гамила. Кара сбросила коробки с другого кресла и, пододвинув его, села напротив фаворитки принца.

— Вы так сильно его любите? — спросила она.

— Да, — ответила девушка. — Так…, так, что невозможно передать словами!

Кара уже хотела задать ей давно интересовавший ее вопрос, но тут же передумала. Какое ей дело до того, кем доводился ей Али? Это не ее проблемы. Если черноволосая красавица приходится ему дочерью и имеет от него дочь, то чему здесь удивляться? На Востоке это довольно распространенное явление.

— Может быть, скажете мне, зачем вы среди ночи явились ко мне? — спросила Кара.

Окончательно пришедшая в сознание девушка облизнула языком свои пересохшие губы и, коснувшись рук Кары, произнесла:

— Теперь это уже не важно. Скажу вам только, что я жду от Али сына. Вы понимаете, что я должна была чувствовать, зная, что принц женится на другой?

Кара внимательно посмотрела на Гамилу и все поняла. Неужели та пришла, чтобы ее убить?

— А вы уверены, что родите сына?

— Абсолютно!

— А как же сын от Анжелики?

— А кто знает, найдут его или нет, — пожав плечами, ответила Гамила. — А если сын Али и отыщется, окажется ли он достойным такого отца, как его высочество? Захочет ли принц признать в нем своего сына? — Гамила замялась, а потом продолжила: — Мистер Родригес наводил справки об Анжелике Бревар и выяснил, что француженка была плохой женщиной. Она торговала своим телом, а деньги тратила только на себя. Очень даже возможно, что и сын у нее такой же непутевый.

— Мистер Родригес рассказал об этом Али? Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет. Об этом он сообщил только мне, — ответила она.

— Понятно, — сказала Кара и посмотрела на часы.

Ей предстояло еще купить билет, пройти регистрацию, таможенный и паспортный контроль, так что дольше оставаться в отеле она уже не могла.

Кара поднялась с кресла, взяла свой багаж.

— Ну, мне пора, — сказала она.

Гамила помогла ей донести до лифта багаж. Когда лифт, на котором они спускались, остановился на четвертом этаже, к ним присоединился еще и священник, в руке которого был сильно потрепанный чемодан.

— Дамы! — в приветствии приподняв шляпу, произнес он и посмотрел на Кару. — А вы, случайно, не на пятичасовой рейс?

— В Стамбул с посадкой в Лондоне, — уточнила девушка.

— Это замечательно, — обрадовался отец Динант. — А я в Лондоне делаю пересадку и лечу в Браззавиль. Так что у нас с вами будет время для очень долгого и приятного разговора.

Кара не знала, радоваться ей или нет такому соседству. А почему бы не радоваться? Ей же давно хотелось исповедаться и наконец-то успокоиться.

— Да, конечно, — ответила Кара. — Я буду очень рада. Выходя из лифта, девушка увидела, что в вестибюле у стойки дежурного клерка происходит что-то непонятное. Мистер Флетчер, размашисто жестикулируя, объяснялся с четверыми полицейскими, а стоявшая рядом с ними молодая женщина-блондинка, одетая, как показалось Каре, в одну соболью шубку, навзрыд плакала. Здесь же находился седовласый мужчина с худым, вытянутым лицом. Мужчина с кулаками рвался к вытиравшему с лица кровь Рене Дюпре, которого заслонял собой пятый полицейский.

Подойдя ближе к стойке, девушка услышала, как нападавший на парня мужчина сказал:

— Этот мерзкий подонок к тому же подлый трус. Он даже не осмелился, как подобает настоящему мужчине, встретить меня, а спрятался в ванной. И мне пришлось его оттуда вытаскивать.

— Пожалуйста, успокойтесь! — умолял управляющий "Отель Интернэшнл".

— Замолчите все! — гаркнул старший по званию полицейский. — И вы, мистер Флетчер, вместе с остальными. Хватит вам заботиться о престиже вашего отеля. Все равно благодаря вашим связям никакой информации об этом инциденте в прессе не появится. — Он указал пальцем на несчастного рогоносца и спросил его: — Ваше имя?

— Чарльз Филлипс. Я из Акрона, штат Огайо, — последовал ответ.

— А дама?

— Как это ни печально, это миссис Филлипс. Видели бы вы, чем они занимались, когда я вошел в номер…

— Нас не волнует, что вы там увидели. Об этом вы расскажете в участке. А вы, молодой человек, кем будете?

— Рене Дюпре, — ответил спасатель.

— Откуда?

— Тоже из Акрона.

— Вы сказали, что работаете в этом отеле?

— Раньше работал, — уточнил мистер Флетчер.

— Послушайте! — запротестовал уволенный спасатель. — Я же ничего плохого не делал — просто подзарабатывал себе на жизнь. Она любит, чтобы ее регулярно трахали, вот я и старался.

От удивления глаза блондинки сразу просохли.

— О, Рене, как ты можешь так говорить! — укоризненно произнесла она. — И это после тех чувств, которые мы испытывали друг к другу?

— Слушайте, леди, — обратился к ней один из полицейских. — Будет лучше, если вы закутаетесь в свою шубку. Иначе можете подхватить простуду.

Старший полицейский вновь повернулся к Рене.

— В Акроне живете с родственниками? — спросил он.

— Да, с приемными родителями.

— Как их зовут?

— Мать — Лизетт, а отца — Эдуардом.

— Чем занимается отец?

— Можете считать, что он скрипач.

— Хорошо. Этого пока хватит, — сказал полицейский. — Заберем их с собой и не будем больше тревожить управляющего. Хотя, мистер Флетчер, ничего страшного в том, что произошло в вашем отеле, нет. Могу вас заверить, что подобное случается почти каждую ночь. Триста шестьдесят пять раз в году.

— Но только не в том отеле, где я управляющий, — фыркнул мистер Флетчер. — Если бы я знал, что вытворяет здесь этот мерзавец, я бы тут же вышвырнул его вон.

Кара подождала, пока полицейские посадят в машину мистера Филлипса и Рене Дюпре, потом достала из сумочки листок бумаги с напечатанным на машинке текстом и прочитала:

"Мой дорогой сын! Прости меня за то, что давно тебе не писала…"

Она читала его до тех пор, пока не дошла до фразы:

"…Была рада узнать от Лизетт, что ты на сезон нашел работу в курортном городе Майами-Бич…"

Потом, пробежав глазами по тексту, нашла следующий абзац:

"…мои наилучшие пожелания Эдуарду".

"Так вот кого так безуспешно пытались разыскать частные сыщики и агенты ЦРУ, — подумала девушка, — вот за какой листок бумаги я могла бы получить от принца Али Саркати Мухамеда Масруха сто тысяч долларов, а его сводный брат готов был выложить пятьдесят не торгуясь!"

И та и другая сумма была для нее почти фантастической. Гамила, увидев, что у Кары вытянулось лицо, побелела, тревожно спросила:

— Что-то случилось?

— Нет, ничего, — ответила та и посмотрела на нее, как бы изучая. — Извините, я уже вас об этом спрашивала, но ответьте мне еще раз. Вы его очень любите?

Темноволосая девушка, гордо вздернув свой маленький подбородок, твердым голосом произнесла:

— Не стоит извиняться, мисс О'Хара. Я его люблю отныне и вовеки.

— Девушки, о чем это вы? — мягко улыбаясь, спросил их отец Динант.

"О том, чего священники знать не должны. У них и своих проблем предостаточно. Не знаю, права я или нет", — подумала Кара, разорвала частично восстановленное ею письмо Анжелики Бревар, и улыбнулась приятному старичку.

— Так, святой отец, девичьи разговоры. А теперь если мы не поспешим, то опоздаем на самолет, — ответила она.

Глава 26

Мистер Флетчер, одетый в халат, который он успел накинуть, когда его разбудил охранник, чтобы сообщить о драке в 409-м, прощался с Карой и отцом Динантом у входа в отель, уверяя, что будет по ним скучать.

— И мне будет не хватать всего, что меня здесь окружало, — в ответ ему сказала Кара.

— Рад это слышать, — улыбаясь, произнес мистер Флетчер и обернулся, услышав за спиной голос:

— Такси. Дама, вам такси?

Обернувшись вслед за управляющим "Отель Интернэшнл", Кара увидела на улице слона с паланкином, из-за красных плюшевых занавесок которого выглядывал Джек Мэллоу. Да, это был тот самый слон из "Деревни семинолов". "Опять Джек где-то наклюкался. Надо же, и в такую рань", — подумала Кара.

— Что ты там делаешь? — поинтересовалась девушка.

— Жду тебя, — ухмыльнулся пилот. — Почти с полуночи. С той самой минуты, как добрался сюда из "Деревни семинолов".

Мэллоу с помощью хлыста, какими пользуются погонщики слонов, дал команду огромному животному опуститься, и тот послушно, подогнув колени, лег брюхом на мостовую. Высокий пилот вылез из паланкина и, указав Каре на него пальцем, скомандовал:

— Ну-ка, забирайся в него, и никаких разговоров! И чтобы отрезать ей путь к отступлению, бывший пилот быстро погрузил багаж девушки на спину слона.

— А если я не захочу? — не очень решительно произнесла Кара.

— Тогда мне придется задрать тебе платье и шлепать тебя по голой попке до тех пор, пока возле отеля не соберутся все полицейские города.

— Ты не посмеешь! — вскрикнула девушка. — В присутствии священника!

— Я могу и отвернуться, — проявив мужскую солидарность, сказал отец Динант.

— И я тоже, — пожав плечами, сказал мистер Флетчер. Кара сделала нерешительный шаг в сторону слона и спросила Мэллоу:

— Сколько же ты здесь торчишь?

— Я тебе уже говорил — с того самого момента, как уговорил парня продать мне слона.

— А если бы я сейчас не вышла, что бы ты делал?

— Ждал.

— Джек, — нерешительно обратилась к Мэллоу Кара.

— Ну.

— А с чего ты взял, что я ни за кого, кроме тебя, не смогу выйти замуж?

— Я знал, — уверенно ответил Мэллоу.

— Ах, ты знал! А что бы ты делал, если бы сегодня в два часа пополудни увидел, как под звуки свадебного марша я вхожу в ресторан "Империал" в белом подвенечном платье?

— Я бы въехал туда вслед за тобой на моем Джумбо, — ответил Мэллоу. — Сказал бы его высочеству, что ты моя, и только моя, и щелкнул бы его по носу. Потом я посадил бы тебя в паланкин, и мы бы поехали ко мне в Талапалузу. Там я нашел бы священника, который бы нас и обвенчал.

Отец Динант одобрительно закивал:

— Это было бы весьма разумно, дети мои.

— И я так считаю, — согласился с ним мистер Флетчер. Мэллоу помог Каре забраться в паланкин, затем сел рядом с ней и подстегнул слона хлыстом. Огромное животное поднялось на ноги, развернулось, и в этот момент к гостинице подкатила машина с мигалками, из которой выскочили двое полицейских.

Один из них, седоволосый мужчина средних лет, сдвинул на затылок форменную фуражку и обратился к собравшимся:

— Эй! Что здесь происходит?

— Меня похищают, — откинувшись на спинку сиденья, сияя от счастья, ответила Кара. — Этот великан-красавец, который сидит рядом со мной, увозит меня в Талапалузу, штат Джорджия. Он хочет, чтобы я там извела всех долгоносиков и родила ему пятнадцать детей. — Она посмотрела на отца Динанта и добавила: — Но прежде чем он на мне женится, я должна исповедаться.

По команде Мэллоу слон тронулся с места и пошел по Коллинз-авеню. Второй полицейский двинулся было за ними, но мистер Флетчер остановил его:

— Полно тебе, Джимми! Разве есть закон, запрещающий по утрам ездить на слонах по Майами-Бич?

Полицейский почесал затылок.

— Да вроде бы нет, мистер Флетчер, — ответил он. Управляющий "Отель Интернэшнл" пригладил пальцем свои щеголеватые усики.

— Ну что, ребята, не хотели бы и вы стать молодыми, дурашливыми и влюбленными? Ну, хотя бы на несколько минут? Я бы на вашем месте не стал докладывать своему начальству о том, что здесь видел. По крайней мере, я своему не собираюсь. Можете представить, что подумает обо мне председатель совета директоров, если я в своем отчете напишу, что видел на рассвете, как по Коллинз-авеню шел слон с золотыми бивнями и красным плюшевым паланкином?! В паланкине сидела прекрасная молодая пара, которая видела свое счастье в том, чтобы бороться с долгоносиками и рожать рыжеволосых детей.

— Но только после того, как поженятся, — уточнил отец Динант.

— Ну конечно же, сэр! Конечно, святой отец! Зачем докладывать? — согласился с ними седовласый полицейский.

Благодушные улыбки, появившиеся было на лицах четверых мужчин, начали таять, когда те посмотрели вслед удаляющемуся слону: не обращая внимания на сигналы автомобилей, которые вынуждены были тащиться за ним, огромное животное величественно шествовало по Коллинз-авеню, размахивая похожим на обрывок каната хвостом. Казалось, оно было так же счастливо, как и те, кто восседал на нем.


на главную | моя полка | | Доставь его мертвым. Пропала стриптизерша |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения



Оцените эту книгу