Глава 1. Эльвира

Он метался по комнате почти до самого утра, словно загнанный зверь. Успокоиться не получалось, сама мысль о том, что можно лечь, попытаться закрыть глаза, расслабиться и погрузиться во мрак, вызывала ужас. Казалось, что сон отнимает те крупицы времени, которые ему остались. Крупицы интересной, осмысленной жизни, которая не так давно стала приносить ему удовлетворение. Много лет он, мальчик из небогатой семьи, пробивался на самый верх, менял политические партии, заключал договоры с мафиози, а иногда и, казалось с самим дьяволом — и ведь достиг практически вершины! И небольшая рассеянность была вполне простительна большому человеку, в конце концов, для запоминания существовали секретари… Но он все сильнее нервничал, забывая назначенные встречи, о которых ему напоминали, конечно… но он не мог вспомнить, когда с кем должен был встречаться!

Разумеется, вначале все это казалось ему смешным, и про ослабление памяти он какое-то время рассказывал анекдоты в кругу близких… пока не понял, что часто забывает даже то, с кем вчера ужинал. И ужинал ли вообще. А на медицинском обследовании, после обстоятельного разговора с невропатологом, ему сделали анализ крови на новейшем реактиве. Результат его не удивил, словно он подсознательно ждал приговора. Болезнь Альцгеймера, и далеко не самое ее начало. Амилоидные бляшки резали его мозг, шинковали, словно капусту для засолки, и остановить их было нечем. Ему недолго осталось наслаждаться властью и положением. Еще два, самое большее три года — и он будет забывать лица своих родных и знакомых. Перестанет адекватно реагировать на журналистов, разучиться читать и писать… Нет!!! Этого просто не может быть. Не может быть, что через пару лет он превратится в бессмысленное существо, не отличающееся по интеллекту от мартышки. Должно быть лекарство от этой болезни. Пусть оно будет недоработанным, с побочными эффектами — но он должен его получить. Даже если принимать его будет рискованно — ему уже нечего терять.

* * *

— Элька, я сижу тут совсем голодная, ты решила меня уморить?

— Мама, ты только что пообедала. — устало ответила я, не оборачиваясь. Сзади послышались шаркающие шаги, и моя еще не старая матушка приблизилась к дивану и больно схватила меня за шею.

— Ты мать заморить хочешь, знаю! — прошипела она. — Когда это я обедала, я весь день одна дома сижу. Знаю, я в тягость тебе, память уже не та. Но кормить меня ты обязана, а не то я до президента дойду!

Я нащупала ногой убежавший тапок, встала и отправилась на кухню. Разумеется, на круглом кухонном столике, покрытом одноразовой клеенкой, стояли две огромные грязные тарелки с остатками бульона и костями от куриных ножек. Клеенка была покрыта жирными разводами, над которыми уже кружила толстая навозная муха. Мама в последнее время ела без помощи столовых приборов, руками, разбрызгивая суп или жир по сторонам, и клеенку мне проще было выкинуть, чем отмыть. К счастью, дефицита клеенок в аптеках не было, но вот дополнительной курицы в холодильнике на нашлось. А заставить мать вспомнить, что поела она полчаса назад, не было никакой возможности. Поэтому я просто заварила в большой чашке пакетик чая, развела там таблетку снотворного, и вернулась в комнату, где мама, растекшись по креслу, немигающим взглядом смотрела в приятно мигающий голубой экран.

— Мамочка, сейчас я накрою на стол, а ты выпей пока чайку.

Она машинально протянула руку, взяла чашку и, не донеся ее до рта, начала очередную обличительную речь:

— Я знаю, ты давно бы меня потравила, но мою пенсию транжиришь. Думаешь, если я не помню, где была вчера, то и про пенсию забуду? А ну вертай мои деньги, воровка!

— Да-да, верну, все верну. — спорить было бесполезно. Да и зачем? Через час она все равно не вспомнит мои аргументы. — Ты только чайку выпей, и я пойду за деньгами.

— Нет, немедленно возвертай! — она воинственно взмахнула чашкой, горячий чай выплеснулся на ее ветхий халат, но она даже не вздрогнула. — Я перепрячу так, чтобы ты за ночь не нашла. Думаешь, не знаю, что ты ночами мой потолок перерываешь? Думаешь, я сплю! Нет, я все вижу. И все помню! Как тебя зовут, отвечай?

Я отвернулась и молча вышла на кухню. Опустилась на жесткую табуретку возле загаженного супом стола и закрыла руками лицо. Надо было вымыть посуду. Надо выбросить клеенку, вымыть стол… Надо прибрать крошечную кухоньку, где я провожу вечера… Но из меня словно выпили всю кровь. Я пока не жаловалась на память, и мамины слова звенели в голове, вызывая эхо, словно отражаясь от стеклянных стен. Бедная, она не помнит почти ничего. Но я тоже хочу забыть, о, я тоже хотела бы не помнить о том, что случилось всего лишь полтора года назад. Но забыть это невозможно — или надо, как моя бедная мама, выбросить на помойку всю свою предыдущую жизнь.

А ведь еще три года назад я была счастлива. Ну, почти счастлива. Альцгеймер тогда уже подкрался близко к маме, она с трудом вспоминала, что надо купить в магазине, утром оставляла в ванной открытым горячий кран, а потом доказывала обвареным кипятком соседям, пытающимся вынести нашу дверь, что она только что пришла из магазина, к крану не подходила, а в квартире в ее отсутствие, видимо, орудовали злоумышленники.

Но я упрашивала соседей понять и просить, выплачивала им деньги на ремонт, закупала продукты, которые мама то ли забыла купить, то ли оставила на прилавке магазина уже после оплаты. и возвращалась в свою семью, где меня ждали любимый муж и две пятилетние дочки-близняшки. Пухленькие девочки радовались моему появлению, а Антон каждый вечер читал мне длинную мораль, последовательно разъясняя, как я должна была прожить этот день, какие неотложные дела выполнить, и как запротоколировать сделанное. У него было множество самых разнообразных правил на все случаи жизни: на какой полке в холодильнике должны лежать сосиски, а на какой — пельмени. Как и во сколько мы с ним должны ужинать и завтракать, сколько времени и когда дети должны играть. Все делалось в соответствии с жестким расписанием.

Во сколько бы я не возвращалась с работы, в 19 часов и не позже дети садились за стол в большой комнате, которая служила одновременно гостинной и нашей с мужем спальней. Сидеть за столом можно было ровно полчаса, и неважно, успевали ли малышки за это время доесть все, что лежало на тарелке — задерживаться Антон запрещал. Потом дети шли умываться, надевали пижамы, я должна была ровно двадцать минут читать им сказку по выбору Антона, и в 20.30 я должна была выключать свет. И горе мне, если я задерживалась хоть на пару минут.

Когда-то именно за эту педантичность я и полюбила Антона. Она казалась мне надежностью, той крепостью, в которой можно укрыться от жизненных невзгод. Он приходил на свидание секунда в секунду. У него всегда была четко расписана программа развлечений, и ни одна минута наших встреч не проходила зря. После свадьбы он настоял, чтобы мы с ним ушли от родителей и снимали квартиру. Причем, квартира нам нужна была сразу двухкомнатная — мудрый Антон предвидел скорое рождение ребенка. Мы сняли крошечную хрущевку на окраине города, довольно дешево по московским меркам, но и эта сумма пробила жуткую брешь в нашем совместном бюджете. Я еще училась на биофаке, получая небольшую стипендию, Антон только начинал работу айтишником в компьютерной фирме. Денег не хватало ни на что, но квартиру мы все же сняли, и ни разу не пожалели об этом. Думаю, не помереть голодной смертью нам удалось лишь благодаря четко составленному списку покупок — там расписано было все, включая количество чайных пакетиков на месяц. А когда родились близняшки, не спящие подряд более двух часов, только строгое расписание Антона спасало меня от безумия. Надо отметить, что и к себе он относился не менее строго. И раз уж написал, что вторую половину ночи детей укачивает на руках сам, то ни разу за год не отступил от этого правила, как бы ему ни хотелось спать.

Девочки — Анна и Алиса, Аня и Аля — получились просто заглядение. Антон был высоким блондином с арийски невозмутимым лицом и голубыми глазами, настолько светлыми, что иногда казались прозрачными. У меня же к каштановым волосам прилагались чуть раскосые карие глаза — наверное, где-то рядом с моей семьей пробегали татаро-монголы. У дочек же глаза были карими, и, оттененные длинными белокурыми локонами они казались черными, как горький шоколад. Мамочка считала их невероятными красавицами, и они с Антоном даже подружились на почве взаимного согласия. Тогда мама была еще бодрой молодой пенсионеркой, и легкая забывчивость лишь придавала ей очарования. Свекровь и младший брат антона навещали нас редко — наверное, я не нравилась свекрови, но она это никогда не выражала вслух. Мне казалось, что у меня просто идеальная семья, и иногда даже становилось страшно за свое ничем не замутненное счастье.

И лишь через полтора года, когда девочки немного подросли, а я вышла на работу, обнаружилось, что любовь Антона к порядку не так хороша, как думалось вначале. Любое отклонение от расписания вызывало у Антона приступы гнева, которые выражались не криком, а долгими, выматывающими душу нотациями. Иногда разбор моих полетов длился всю ночь, а наутро я шла в свой институт молекулярной биологии, куда с таким трудом смогла устроиться после биофака, и где меня терпеливо ждали полтора года после декрета, и спала прямо на ходу.

Но до поры до времени я терпела. Моя любовь к Антону была еще жива, к тому же, дочери не чаяли в нем души. Каждый вечер после обязательной сказки он приходил в их комнатку, подтыкал одеяльца и целовал в лобик. Каждую субботу брал обеих девочек и на весь день уходил в какой-нибудь парк аттракционов, велев мне убрать квартиру — разумеется, по всем правилам. Мешать их прогулке мне не дозволялось. А в воскресенье мы гуляли вместе, или выезжали куда-то на природу. Строго по расписанию, и никакой дождь или снег не мог помешать пикнику на озере, если уж он был запланирован на прошлой неделе… Девочки гуляли чуть ли не босиком по снегу, но, как ни странно, особо не болели. Видимо, суровая закалка шла им на пользу. А вот я почти не вылезала из затяжных трахеитов с бронхитами.

И вот два года назад мой научный руководитель, возможно, с моей подачи, занялся исследованием болезни Альцгеймера. Пока причины ее возникновения тонули в густом мраке, но у меня, словно лучик света во мраке тоннеля, появилась слабая надежда. Если можно найти причину болезни, то ее можно будет и вылечить! Возможно, это случиться нескоро, но ведь бывают в жизни и чудеса. Вдруг мою маму еще можно успеть спасти? Вернуть ее настоящую личность, ту милую, слегка легкомысленную мамочку, которая, мне хотелось верить, скрывается где-то далеко, за изрезанным амилоидными бляшками мозгом.

Но пока маме становилось все хуже. Блокаторы нового поколения на нее не действовали, не говоря уж о старом добром Ноотропиле. По вечерам она начала выходить из дому и теряться в пространстве. Добрые люди помогали ей звонить мне с мобильного, который я раз в два дня заряжала и совала в карман единственного пальто, которое она надевала в любую погоду. Она звонила почти ежедневно, и я, не дочитав обязательную сказку и не обращая внимание на злобные окрики мужа, бросалась на ее поиски. А по ночам слушала бесконечные, изматывающие нотации. Я понимала, что причиняю мужу неимоверные моральные страдания. В его четком расписании никаких внеплановых выходов из дому быть не могло. Если мать сошла с ума, ее надо поместить в сумасшедший дом и забыть о проблеме. И я никак не могла ему растолковать, что болезнь Альцгеймера пока неизлечима, и на время лечения в клинику такого больного не берут. На дорогой французский пансионат с полным медицинским уходом денег у нас с Антоном не было — один месяц там стоил как две наши с ним зарплаты. АК ведь за съемное жилье мы по-прежнему платили, и немало. Отдавать же мать в государственную богадельню я не согласилась бы под страхом расстрела.

Я пыталась найти сиделку, но на это «баловство» Антон деньги давать отказался, хотя зарабатывал к тому времени уже прилично. Он настаивал на отделении в психоневрологическом диспансере, уверяя, что там о больных вполне прилично заботяться. Но я бывала в этих отделениях, и честно скажу — не хотела бы я там очутиться на старости лет… Я стала откладывать деньги со своей невеликой зарплаты, но на эти сэкономленные копейки мне удалось найти только какую-то пенсионерку, которую мама через три дня обвинила в похищении дешевой брошки из бисера и потребовала немедленно вызвать полицию. Я обыскала дом и нашла брошку в хлебнице, но, как говорится, осадок остался. Пенсионерка тем же вечером нас покинула, разумеется, удержав задаток и сообщив, что я еще и должна ей за моральный ущерб. И я продолжала бегать по вечерним улицам, разыскивая заблудившуюся мать. К этому прибавилась внезапно возникшая у нее подозрительность — теперь она не открывала двери залитым соседям и даже приходящим как на работу в ее квартиру сантехникам. И объясняться со всеми ними приходилось мне.

Нотации по ночам стали регулярными, иногда за ночь мне не удавалось поспать и часа. Антон говорил, что я не ценю его, не люблю своих детей. Мне надо определиться, мне надо отказаться от сошедшей с ума матери. А в одно прекрасное утро, посмотрев на мои полузакрытые от бессоницы глаза, руководитель лаборатории, профессор Шульман, спокойно сказал:

— Эля, я все понимаю. У тебя семья, дети… Но наукой ты в таком состоянии заниматься не можешь. А я не могу держать в лаборатории лишних людей. Подавай заявление по собственному.

Но я, немного подумав, подала на развод.

Глава 2. Зоя

Зоя вздрогнула от звука дверного звонка. Но нет, эту квартиру она сняла совсем недавно, ее преследователь просто не успел бы ее вычислить! Но кто может звонить так поздно, после девяти вечера не лучшее время для гостей. Но может быть, что-то забыла квартирная хозяйка? Зоя взяла себя в руки и подошла к двери:

— Кто там?

— Служба доставки. — холодно ответили из-за массивной железной двери. Такой надежной, закрывающейся на щеколду изнутри, и с оптическим глазком, который увеличивал стоящего на площадке. Эта дверь послужила основным доводом в пользу аренды именно этой, совсем не дешевой квартиры.

Зоя долго смотрела в глазок на невысокого мужчину в синей форме, пока он, не потеряв терпение, снова не начал звонить. Тогда она глубоко вздохнула и открыла дверь.

— Чего так долго? — грубо спросил курьер. — У меня еще шесть заказов, а время к ночи! Распишитесь вот тут.

Он ткнул в руки женщине большую записную книжку, раскрыв ее примерно на середине. Она машинально поставила закорючку напротив своей фамилии, после чего ей вручили тяжелый серый сверток. Она открыла было рот, чтобы спросить, кто отправитель, но курьер, не дожидаясь лифта, уже спускался по лестнице, и она не решилась кричать вслед. Закрыв дверь и задвинув щеколду, Зоя решила развернуть посылку прямо в коридоре. Она села на черно-белую потертую скамеечку с плюшевой обивкой, аккуратно развязала красивую веревочку цвета шоколада, развернула серую оберточную бумагу… Просочившись на ее пальцы и стекая по нарядному золотистому халату, на пол закапала густая красно-бурая жидкость.

От неожиданности она разжала руки, и с глухим чмоканьем сверток упал на пол. Несколько уже ничем не связанных слоев бумаги развернулись, и сочный кусок сырого мяса в полумраке коридора показался ей черным.

Охнув, она, как была в домашнем халатике, бросилась к двери, с трудом отодвинула щеколду и выбежала на лестницу. Разумеется, курьера уже и след простыл, но она сбежала с четвертого этажа, бросилась на улицу, рассчитывая если не догнать посыльного, то хоть увидеть номер машины, в которой он приехал. Но на улице не было ни души. Лишь у тротуара стояли парочка припаркованных машин, которые она видела еще утром.

Она в растерянности покрутила головой… но ведь прошло пара минут, не больше, куда же делся курьер? Между двумя рядами многоэтажек еще зеленела слегка пожухлая от первых холодов трава, но на огромной клумбе с чисто декоративными редкими кустиками на обочине спрятаться было решительно невозможно. Несмотря на полумрак, клумба прекрасно просматривалась, как, впрочем, и проходы между высотками. Внезапно внимание женщины привлекло небольшое деревце неподалеку от подъезда, на котором что-то висело.

Пытаясь заглушить внутренний голос, убеждавший ее не подходить к деревцу и срочно возвращаться домой, она на подгибающихся ногах подошла к деревцу. На уроне глаз покачивался какой-то крупный продолговатый предмет, с которого свисал белый лист бумаги с крупно напечатанными буквами. В темноте она не сразу разобрала, что этот предмет… это висящее существо было черным котом с белым воротничком, которого она подкармливала те пару дней, которые прожила в этом доме. Кот был повешен на прочной бельевой веревке, его такая умильная еще утром мордочка была перекошена предсмертным воплем, а на одну из скрюченным лапок и была приделана белая записка.

Зачем-то достав из кармана телефон, Зоя посветила на сливавшиеся в глазах буквы: «Ты будешь следующей!»

Ее била крупная дрожь, но не от холода. В тот момент она вообще забыла, что на дворе октябрь, а на ней — лишь шелковый халатик, заляпанный кровью. Теперь она боялась возвращаться домой. Значит, преследователь достал ее и здесь, на этой квартире, снятой всего пару дней назад! Она никому не сообщала новый адрес, даже родной сестре. Не помогло! Но теперь у нее есть доказательства, теперь полиции не удастся обвинить ее в том, что она выдумывает угрозы!

Она позвонила по номеру, который помнила наизусть:

— Капитан Дивинский, мой преследователь снова проявился! Нет, я не придумываю. Умоляю, пришлите патруль, у меня есть доказательства! Да-да, вещественные!

Она почувствовала жгучий холод, ветер продувал насквозь, но она не могла себя заставить даже зайти в подъезд. Лишь когда приехали два медлительных полицейских и сняли с ветки несчастного кота, она, тихо всхлипывая, пошла вслед за ними в дом. Показала валяющийся на полу кусок мяса, упросила проверить квартиру, полчаса стоявшую незапертой, и лишь тогда бросилась на кухню и схватила стоящую на подоконнике бутылку коньяка. Она пила прямо из горла, давясь слезами и коньяком, который сегодня даже не обжигал, как обычно, гортань.

Наконец, тепло разлилось по телу, крупная дрожь начала стихать, и она снова начала звонить капитану:

— Вам доложили? Теперь вы мне верите?

— Гражданка Рахманинова, вы же сами врач. — вкрадчиво сказал капитан. — Вы хоть понимаете, что я лишь из сострадания не даю делу ход? Сегодня вы повесили кота и бросили на пол кусок мяса. А завтра пырнете кого-то ножичком? Я должен отправить вас в психушку на экспертизу, а вместо этого по телефону беседую.

Она в ужасе молчала. Что он несет, этот сосунок-капитан? Кто повесил кота? Там же была записка, там угроза была!

— Но кота повесил маньяк! Я люблю котов, я их кормлю!!! — что она несет, ей надо подобрать слова, не может быть, что ей не поверят. — Капитан, сегодня мой преследователь перешел все границы. Ну неужели вы думаете, что я могла сама все это проделать?

— Ну картинки-то вы рисовали. — равнодушно ответил Дивинский. — Словом, обратитесь по месту работы, пусть вас коллеги полечат. А мне не звоните больше. Я то я вам обследование организую.

В трубке раздались гудки, показавшиеся ей похоронным маршем. Вот значит как. От звонков с угрозами и страшных картинок, которые она находила на лобовом стекле соседских машин, ее преследователь перешел к убийствам. Пока только кота… но ведь он обещал, что следующей будет она!

Зоя села на теплый кухонный пол и зарыдала. Как все это вообще могло с ней произойти?

С самого детства она отличалась недюжинным любопытством. Сначала разбирала на части кукол и игрушки, затем заинтересовалась человеческой психикой — самым сложным, что существовало в этом загадочном мире. Она играючи закончила школу, с красным дипломом поступила в медицинский, а специализацией выбрала психиатрию.

В 25 лет она, красивая маниатюрная брюнетка, пришла в интернатуру в психоневрологический диспансер, и тут же очаровала средних лет профессора. Несмотря на свой почтенный возраст, он выглядел отлично, прямо хоть в кино его снимай — высокий шатен с копной густых волнистых волос, широкоплечий, подтянутый, с обаятельной голливудской улыбкой. Да и имя было вполне голливудское — Ричард.

Разумеется, профессор был женат, но влюбленная девочка не смогла ему отказать. А через некоторое время выяснилось, что жена красавца-психиатра согласна на развод, и Зоя как-то неожиданно для себя стала профессорской женой.

Следующие несколько лет прошли как в сладком сне — отличный муж, законченная интернатура, поступление в аспирантуру, интересная работа, о которой она мечтала со школы. Единственное, что огорчало — Ричард не хотел иметь детей.

— Солнышко, один сын у меня есть. — как то сказал он ей, когда они как-то вечером пили сладкое красное вино. На маленькой кухоньке горели лишь крошечные настенные светильники, освещая низкий продолговатый столик с двумя бокалами, уютная темнота развязала ей язык, и она призналась мужу, что давно мечтает о собственной ляльке. Ей даже сны о детях начали сниться, и там она тискает крошечную дочурку, там похожую на Ричарда… Но муж не растрогался.

— Я не хотел тебе говорить, … но мне нельзя иметь детей. — Ричард говорил немного грустно, но вполне уверенно. — Мой сын инвалид с детства, не дай Бог тебе узнать, что это такое — тяжелобольной ребенок. Я проверялся — это генетический брак, и дело во мне, жене просто не повезло. Но больше никого делать несчастными я не стану.

— Но есть же разные методы… — растерялась Зоя. — Можно же ЭКО сделать, проверить эмбрионы…

— Девочка моя, ты же сама врач. — муж улыбался одними губами, взгляд был пристальным и холодным. — Эмбрионы проверяются лишь на некоторые синдромы. Большинство генетических болезней на этой стадии не определяются.

Она готова была рискнуть, но Ричард, намучившись с больным сыном, на этот риск не соглашался. Они спорили долго, и в конце концов Зоя сдалась. Сны о детях продолжались, но теперь стали какими-то безнадежными, дети во сне постоянно плакали, и под утро Зоя сама просыпалась в слезах.

Впрочем, вскоре эти сны начали казаться ей самой мелкой из возможных огорчений. Дело в том, что с некоторых пор больные в отделении начали ее пугать. Ей казалось, что, беседуя с ней, они задают слишком много личных вопросов, вместо того, чтобы отвечать на вопросы чисто медицинские. И главное — откуда-то они знали о ней то, что она им никогда не рассказывала…

Она пару раз пожаловалась на это мужу, к тому времени защитившему докторскую диссертацию и возглавившему их отделение. Тот удивленно посмотрел на ее и спросил:

— Знают, что ты вчера посетила салон красоты? Но почему тебя это пугает? Они увидели новую прическу, вот и весь секрет.

— Рич, но они знают про стилиста. — Зоя была серьезно встревожена. — Ну, что я вчера макияж делала. Откуда? Я ж его смыла вечером!

— А давай сейчас и спросим. — Рич решительно взял ее за руку и повел к одной из палат. Распахнул дверь и спросил видевшего на железной кровати сжавшегося в комочек серого человечка в серой полосатой пижаме: — Иван, ты доктора Васильеву про стилиста спрашивал?

— Ась? — серый человечек с искренним удивлением потряс головой. — Про какого спилиста?

Ричард рывком вытащил Зою из палаты и, ускоряя шаг, потащил ее по коридору. Она молчала автоматически все быстрее перебирая ногами. Иван совсем недавно спрашивал ее про неудачные сиреневые стрелки для глаз, которые ей сделали вчера. Стрелки и правда вышли не очень, они полностью погасили необычный серо-зеленый цвет ее глаз, заменив его на противный болотный. Но видеть эту красоту больной никак не мог! И сейчас он уверял, что ничего про стилиста не знает…

Во второй палате повторилась та же картина. Больная с параноидной шизофренией, еще утром интересовавшаяся, дорого ли нынче берут стилисты, и не переплатила ли доктор Васильева за неудачный макияж, уверяла, что даже не говорила с доктором сегодня.

Зое впервые стало страшно так, словно она очутилась в ночном кошмаре. Врать ее больные не умели, они и правда верили пылесосы с огромными жерлами, засасывающие в себя гуманоидов, они и правда разговаривали с потусторонними голосами. Они видели многое из того, чего не было в окружающем мире. Но еще ни разу не забывали того, что в этом мире реально существовало.

Она стала нервной, по утрам пила успокаивающие травки. Ей начало казаться, что ее пациенты с жалостью смотрят на нее, когда она приходит к ним в палаты на утреннем обходе. И они продолжали задавать ей странные вопросы, которые становились все более интимными. Например, почему она вчера отказала мужу в близости, соврав про головную боль. Зоя перепугалась до полуобморока — она и в самом деле пару дней назад отказала Ричарду, но ее пациенты не могли, никак не могли этого знать! И они не могли ее просто троллить — их интеллект был почти разрушен, и тонкий троллинг был этим человеческим обломкам не под силу. Но теперь она боялась жаловаться Ричарду — он и так странно на нее посматривал.

Кульминация наступила довольно быстро. Она зашла в палату к буйному пациенту, здоровенному бугаю, бред преследования у которого пока не удавалось купировать. Поэтому в палате он находился один, было бы слишком рискованно подселять к нему соседей. Санитары зафиксировали его смирительной рубашкой, усадили на кровать и ушли, а Зоя, как обычно, присела на табуретку возле больного и приготовилась задавать вопросы. Она проводила такие опросы ежедневно, и опасности не было никакой — кроме смирительной рубашки, волю больного подавлял сложный коктейль из лекарств. Но вдруг ровяк взмахнул руками, длинные рукава, прочно связывающие его, отвалились, рубаха спала, словно разорванная простыня, и он набросился на Зою, сбив ее с табуретки на пол и пытаясь вцепиться в горло.

Она плохо помнит, как, отбиваясь, добралась до двери палаты и выбежала наружу. Санитаров в коридоре не оказалось, она в панике бросилась на дежурный пост — но и там, как ни странно, никого не было, хотя сестра не имела права отлучаться ни на минуту. Зоя металась по коридору, похожая в этот миг на своих пациентов, не решаясь даже закричать, и в ужасе ожидала, что буйный псих выбежит и додушит ее. И тут ее крепко схватили за руку. От неожиданно она заорала, сама удивляясь прорезавшемуся голосу.

— Зоя, что с тобой? — Ричард крепко держал ее за руку, его брови были сдвинуты. — Ты что-то потеряла?

Она начала сбивчиво объяснять про нападение пациента. Больно сжав ей запястье, Ричард буквально волоком потащил ее за собой в палату. Ногой распахнул дверь и замер в проходе, загородив ей обзор. Потоптавшись за его спиной, она извернулась и робко заглянула в палату из-под его локтя. На железной кровати, плотно замотанный в смирительную рубаху, неподвижно сидел некогда буйный здоровяк.

— Зоя, тебе нужно лечь на обследование. — сказал ей вечером Ричард. Она плакала, уверяла, что у нее не было галлюцинаций, что бугай порвал на себе рубаху и пытался ее задушить. Муж лишь задумчиво качал головой, и, лишь только она замолкала, снова талдычил о переутомлении и необходимом обследовании.

В тот вечер они ни до чего не договорились, а наутро Зоя поняла, что не может жить с человеком, который ей настолько не верит. Ей и так было очень страшно теперь входить в свое отделение, она вздрагивала от каждого произнесенного пациентами слова и не отпускала санитаров во время утреннего обхода, спиной чувствуя, как они переглядываются и вертят пальцами у виска. И она подала одновременно два заявление об уходе по собственному желанию — с работы и от мужа.

Узнав о ее решении, Ричард сильно помрачнел и спросил, может ли он сделать хоть что-то, чтобы ее удержать? Зоя чуть не ляпнула, что может, если согласится на ребенка, но прикусила себе язык. Теперь она сама уже не решилась бы рожать, даже если б муж вдруг согласился. Если у нее начинается душевная болезнь, ей нельзя обрекать на муки еще одно живое существо! Она не стала ничего объяснять, переехала на съемную квартиру, и в назначенный срок пришла в суд. Общих детей и собственности у супругов не было, и развели их быстро, даже не давая времени на примирение. С работы так легко было не уйти, но через два месяца ее все же отпустили. Она устроилась в другой диспансер, в геронтологическое отделение для больных со старческой деменцией. После агрессивных шизофреников больные старички казались ей милыми и безобидными. С Ричардом отношения тоже наладились, теперь они были если не друзьями, то добрыми приятелями. Он иногда приглашал ее в театры, они вместе бывали у общих друзей. Жизнь вроде бы налаживалась, пока через полтора года не начались странные звонки со скрытых номеров.

Глава 3. Эльвира

Мама давно заснула, видимо, отведав все же снотворного чайку, а я все без сил сидела на кухне. В голове снова зазвенели детские голоса:

— Мама, мамочка, почему папа плачет? Мамочка, ты его обидела???

Да, тогда, два года назад, я впервые увидела, как плачет Антон. Он всегда был таким уверенным в себе, таким невозмутимым. Он всегда знал, как правильно поступать всем, включая меня и детей. А тут он словно разваливался на глазах, рыдая, как маленький ребенок. Он уверял, что не может жить без меня и детей, что он согласен на все — мы наймем сиделку для мамы, он даст на это денег, он готов оплатить и дорогой пансионат, только чтобы не оставаться без своих любимых. Я рыдала вместе с ним, еще больше пугая несчастных детей. Казалось, можно бы уступить, и жить как прежде — но у меня словно замкнуло что-то внутри. Я представляла себе, что вот через какое-то время с мамой все уладится, но ведь обязательно случиться что-то еще, не вписывающееся в жетские рамки расписания, составленного Антоном на долгие годы вперед. И мне снова придется не спать ночами, слушая его нудные, вызывающие уже тошноту нотации. При одной мысли об этом меня накрывала волна такого ужаса, что все заверения в любви казались пустым сотрясением воздуха.

Чтобы пореже пересекаться с мужем, я отводила девочек в садик, а сама до вечера сидела в лаборатории, стараясь не думать ни о чем, кроме нашего исследования. Где-то в глубине сознания теплилась мысль, что вот сейчас мы сможем поймать и развернуть вспять коварную болезнь, лишающую разума мою маму, и тогда нам всем станет легче. У девочек будет любящая бабушка, Антон создаст другую семью, куда сможем направить свою энергию, и отстанет от меня. Я смогу, я должна это сделать… А пока Антон забирал Аню и Алю из садика, играл с ними по вечерам и даже читал обязательную сказку на ночь. Я же возвращалась ближе к полуночи, демонстративно принимала снотворное, шла в комнату дочек и ложилась на лежащий на полу узкий матрас.

Изучение иностранных научных статей по болезни Альцгеймера тоже не радовали. Сравнительно недавно установили, что болезни соответсвуют амилоидные бляшки, образующиеся в мозгу и разрезающие его словно бритвой. Бляшки образовывались из обрезков белка бета-амилоида — нужного и полезного, который у здорового человека должен как раз чинить поврежденные связи между нейронами в мозгу. Но внезапно этот белок, словно получив команду, из друга превращается во врага. Его обрезки, не пригодившиеся при починке, перестают выводиться через спинно-мозговую жидкость. Они остаются, сворачиваясь и превращаясь в те самые бляшки, уничтожающие нейронные связи и сам мозг.

Выяснив все про бляшки, обрадованные медики стали разрабатывать препараты, растворяющие их. Препараты действовали, бляшки растворялись, их выводили из головного мозга, а на их место заступали новые, все так же разрезающие нейроны. Стало очевидно, что возникновение бляшек — всего лишь один из симптомов болезни, как высокая температура при гриппе. Сбивать температуру, конечно, надо — но грипп таким образом не победить. И тогда ученые сосредоточили усилия на блокаторах бета-амилоидных белков. Увы, эти блокаторы могли слегка затормозить развитие бляшек — но тем самым они лишали мозг необходимого для его починки белка. Вдобавок, полностью остановить синтез было невозможно. А значит, развитие болезни лишь слегка затягивалось. Вдобавок, действовали блокаторы почему-то не на всех испытуемых.

Кроме того, после смерти у всех больных Альцгеймером в мозгу обнаруживались нейрофибриллярные клубки, образованные из нерастворимого тау-белка. Почему этот белок менял структуру и переставал выводиться, было так же непонятно, как и в случае с бета-амилоидом.

Мой научный руководитель профессор Шульман, изучив материалы, решил пойти другим путем. Опытный генетик, он считал более перспективным воздействие на генетическом уровне. К этому времени уже была выявлена генетическая предрасположенность к болезни Альцгеймера: в ее развитии принимают участие нарушения на хромосомах 1, 14, 19 и 21.

Чаще всего генетически наследуется разновидность поздней болезни Альцгеймера, развивающейся в возрасте от 65 лет и старше, но и более ранняя форма зависит от наследственности. Последним словом в генетике было обвинение во всех грехах аллеля APOE4 — именно у его обладателей чаще всего возникает деменция. Так что, если в будущем удастся заблокировать весь ген APOE или воздействовать только на этот конкретный аллель, возможно, деменцию можно будет предотвратить. Наверное, на такие исследования можно было бы получить хорошие гранты, но меня, по вполне понятным причинам, это не устраивало. Мне нужно было остановить уже развившуюся патологию.

К тому же, даже если в старте болезни Альцгеймера виноват ген APOE, все равно оставался главный вопрос — а что именно запускает в организме этот ген? Какие процессы? Почему полезный белок вдруг становится смертельно опасным? Что нарушает его отток? И почему вредное воздействие начинается не раньше через через полвека после рождения человек — ведь болезнь Альцгеймера возникает обычно в 50–65 лет, и никогда — у молодых?

На эти вопросы современная наука ответа пока не давала. но я решила найти их самостоятельно — благо пока что мое участие в исследованиях состояло в основном в подробном протоколировании результатов генетических анализов людей с жуткой болезнью. В остальном я вольна была вести свою программу исследований, но пока не спешила. Слишком много вопросов, и так мало ответов на них…

Тем временем я почти перестала ночевать дома — мама постоянно звонила и плакала, уверяя, что у нее снова украли постельное белье, или последние деньги. Так что после работы я ехала к ней, там и ночевала. Ночью мне звонил Антон, просил вернуться, пожалеть если не его, то девочек. Иногда прямо ночью я приезжала, но вид как-то разом сдавшего, согнутого мужа, которого я помнила таким бодрым и подтянутым, вызывал у меня депрессию. Казалось, даже его яркие белокурые волосы потемнели, стали серыми, словно сажа на подоконнике. Дочки по утрам просили не вести их в садик, побыть с ними хоть немного — но я не могла пропустить работу. Я сама себе казалась чудовищем.

Несколько месяцев прошло в таком аду, затем Антон сдался. Он переехал к матери, и виделся с дочками только на выходных, уже без меня. Отцом он по-прежнему был сумасшедшим, этих прогулок девочки ждали всю неделю. По вечерам я читала им сказки, как было заведено при отце, но, когда заканчивала, малышки начинали плакать:

— Мама, почему папочка нас не целует? Где он, он не хочет нас видеть???

Были моменты, когда я готова была позвонить Антону и попросить его вернуться. Как теперь я жалела, что ни разу не поддалась порыву! Да, любовь прошла, даже звук некогда любимого, чуть хрипловатого голоса раздражал, но пусть так — зато мои девочки были бы со мной! Такие маленькие, такие красивые, только начинающие жить…

Но я держалась, глупая баба. Я думала, что рано или поздно все перемелется. Продвинутся исследования болезни, убивающей мою маму, успокоится Антон — он ведь красивый мужчина в самом расцвете, зарабатывал в последнее время тоже очень неплохо, а одиноких женщин вокруг полно… А я… ну, любви мне уже не хотелось. Единственное, чего мне искренне хотелось в то время — это покоя. Посидеть поздним вечерком на маленьком балкончике в обнимку с дочерьми, вдыхая их такой родной аромат молока и какао… Мне не нужны были больше африканские страсти. Но моей мечте не суждено было сбыться.

Развод прошел на удивление спокойно. Постаревший лет на десять Антон не стал спорить с судьей, и даже не попросил отсрочку. А недели через две приехал на нашу съемную квартиру и спокойно сказал, что взял на работе двухнедельный отпуск и хочет поехать с дочерьми на две недели во Францию. Туда, где мы проводили свое свадебное путешествие. Мне нужно всего лишь подписать доверенность на вывоз детей за границу. И я, не раздумывая, назавтра же поехала с ним к нотариусу и подписала доверенность. Знала бы я, что в этот миг своими руками уничтожаю свою жизнь!

Все две недели, пока Антон с дочерьми путешествовал по Франции, я была спокойно. Каждый вечер, ровно в 22.00, на вацап приходило лаконичное сообщение от мужа: «Все ок, девочки в восторге». Да я и не сомневалась в этом — бывший муж был буквально сумасшедшим отцом. Казалось, он лучше прыгнет в кипяток, чем обидит своих детей.

Через день я звонила Антону на вайбер, и он передавал трубку дочерям. Захлебываясь от восторга и перебивая друг друга, малышки рассказывали об игровых автоматах с необычными играми, о зоопарке, где можно покормить заморских животных, и о теплых южных озерах. Долго болтать нам Антон не давал, но девочкам было хорошо, и я радовалась за них.

Почувствовав непривычную свободу, я буквально воспарила в небеса. Запросила в научной библиотеке все сведения о любых исследованиях болезни Альцгеймера, и вскоре нашла интересное исследование взаимосвязи между заместительной эстрогенотерапией, проводимой в постменопаузе, и развитием болезни Альцгеймера у пожилых женщин. Эксперимент проводили в исследовательском институте США в течение 5 лет. Собирались сведения о возрасте, когда женщина начала или прекратила прием эстрогенов, возрасте наступления менопаузы, и развитие собственно болезни Альцгеймера.

Это исследование выявило удивительную картину. Если женщина начинала принимать гормон эстроген в момент наступления менопаузы, или в течение 5 лет после нее, то риск возникновения болезни уменьшался почти наполовину. Но если она начинала принимать эстроген через 5 и более лет после менопаузы, то болезнь Альцгеймера не только возникала чаще, но и шла более быстрым темпом, буквально за пару лет полностью разрушая личность!

Не вполне поверив этому исследованию, я нашла еще несколько похожих, проведенных учеными Англии и Австралии. Все они говорили о том же самом. Если женщина принимала эстрогены в момент наступления менопаузы, риск возникновения болезни у нее стремился к нулю, несмотря даже на наличие зловредного гена. Если же время было пропущено, то прием эстрогена вызывал прямо противоположный эффект. То есть часто болезнь возникала, даже если, казалось, для нее не было особых предпосылок.

Но что значили эти удивительные факты? Болезнь Альцгеймера как-то зависела от наличия эстрогена в организме? Но тогда почему тот же эстроген в одних случаях останавливал, а в других не только не предотвращал, но и усиливал болезнь?

Но дойти до нужных выводов тогда я не успела. 26 мая Антон с детьми должны были вернуться в Москву. И вот накануне, 25 мая, в 22.00 вместо короткого сообщения на вацап я получила развернутое:

«Эля, я не могу жить без тебя и детей. Ты оказалась никудышной женой и плохой матерью. Моя жизнь окончена. Детей я забираю с собой, им незачем оставаться в этом мире. Прощай.»

Не совру, если скажу, что на какое-то мгновение я потеряла сознание. Похоже, на автомате я добралась до ближайшего отделения полиции, где меня жестоко высмеяли. Подумаешь, пошутил бывший муж — да он пьян, наверное! А может, и вообще его дружки подшутили, забрал его смартфон. Я плакала, говорила, что Антон никогда так не шутил, и он не пьет, совсем, тем более, когда с детьми. Я просила связаться с французской полицией, но меня не особенно вежливо вывели под руки из отделения и посоветовали отправляться домой. Но я поехала не к себе, а к дому своего бывшего.

Когда я добралась до его высотки, было около полуночи. Но мне плевать было на правила вежливости, хотя я знала — его мать придает этикету большое значение. Думаю, педантичность Антона была родом из семьи. Лифт в высотке не работал, и на 14-этаж я взобралась пешком. Физическое напряжение слегка помогло собраться с мыслями, и я решила просить помощи у свекрови. Она открыла мне дверь сразу, одетая не в обычный байковый халат, а в легкий шелковый брючный костюм, словно собиралась принимать гостей. И теперь молча стояла в дверях — высокая белокурая дама неопределенного возраста, надменная, словно королева перед холопами.

— Чем обязана в такое время? — ядовитая насмешка в голосе ударила меня, словно током. Я молча протянула ей смартфон с посланием ее сына. Она прочитала его, слегка изменившись в лице, но и не подумала подвинуться, пропуская меня в квартиру.

— Антон, наверное, выпил. — ледяным тоном произнесла она.

— Но он не пьет!

— Деточка, он стал пить после того, как ты выгнала его пинками. — теперь она говорила устало, и даже ее спина слегка сгорбилась. — Он вообще сильно изменился. Ты высосала из него жизнь. Зачем ты пришла ко мне?

— Вы не понимаете, он же с детьми! Где мои дети? — в истерике прокричала я в ее осунувшееся лицо.

— Не кричи на меня! — она резко выпрямилась, ни следа усталости или растерянности теперь не было на ее тонком злом лице. — И убирайся отсюда!

Она отступила и захлопнула дверь перед моим носом. Я еще долго звонила и стучала в дверь, но оттуда не доносилось ни звука, словно квартира была пустой.

Как я провела эту ночь, я не могла вспомнить до сих пор. Кажется, бродила пешком по городу, ехала куда-то на метро. Глубокой ночью заглянула к матери, но она, к счастью, спала. Думаю, в тот момент я не смогла бы вынести ее безумия. Назавтра Антон с детьми, разумеется, не вернулся. Его телефон был отключен, сообщения больше не приходили. Во французском посольстве, куда я пробилась с боем, к моему заявлению отнеслись серьезно. Мне пообещали в ближайшие дни оформить Шенген, и тут же, не теряя времени даром, отправили запрос в Интерпол. Антона и детей начали искать по всей Франции. Через четыре дня, когда я прилетела в Париж, меня уже ждали в префектуре с подробным отчетом.

Прилетев во Францию, Антон взял напрокат на две недели машину «Пежо», и вместе с детьми стал колесить по всей стране, вроде бы без особой цели. На заправках он попадал в видеокамеры, нашлось множество свидетелей, которые видели его в Лионе. Вечером 23 мая Антона видели в Марселе, почему-то одного, без детей. В бюро путешествий он купил три билета на паром, следующий из Марселя на остров Корсику.

Кроме того, в Марселе Антон засветился неоднократно. Как установило следствие, он снял в пяти банкоматах крупную сумму денег, более десяти тысяч евро, к банкоматам он подходил тоже в одиночестве, где и с кем оставались дети, выяснить так и не удалось. А 24 мая он вместе с машиной погрузился на паром, идущий в Корсику. Почему-то на видеокамеры попал сам Антон, заезжающий на прокатной машине по сходням, в вот детей в машине на записи полиция не увидела. Может, они спали на задних сиденьях, и не попали в объектив? Двое свидетелей подтвердили, что дети сидели в машине, но можно ли было полагаться на их память? Увы, на на проходах от трюма в каюты камер не было.

Пробыв почти целый день на Корсике, Антон пересекает остров на автомобиле, и на его другом конце купил билет на паром, следующий в Неаполь. Вечером того же дня Антон покидает Корсику уже один, без дочерей, и плывет он в Италию.

В Неаполе его след на пару дней потерялся, хотя был уже в розыске. Но через два дня он снова попал на глаза свидетелям. Около восьми вечера его заметят одиноко ужинающим в городском уличном ресторане. После ужина он сел в свою Пежо и отправился примерно за 250 км от Неаполя, а именно нанизенькую, захолустную железнодорожную станцию. Арендный автомобиль он оставил на стоянке возле станции, выдрал с корнем встроенный в Пежо автомобильный GPS-навигатор и вместе с ним бросился под идущий на скорости 180 км в час скоростной экспресс. Остановить его было некому — на крошечном полустанке не было дежурного. В 22.45 карабинеры нашли на железнодорожных путях его изуродованное, буквально размолотое в порошок тело. Неподалеку будет лежать такой же истерзанный, размолотый в труху навигатор, не поддающийся восстановлению.

При осмотре тела погибшего карабинеры нашли в кармане его пиджака 120 евро и письмо, написанное от руки. Четким, не дрогнувшим даже в этот страшный момент почерком Антон написал на неровном листе бумаги, выдернутом из своего ежедневника:

«Я хотел умереть вместе с дочерьми, но это было бы слишком просто. Я умру последним. Девочки покоятся с миром, они не страдали. Они одни в тихом месте. Ты их никогда не увидишь, но можешь уйти следом.»

Глава 4. Зоя

Звонили ей всегда днем, иногда до начала обхода, иногда после полудня. Номера не определялись, и она никак не понимала, как такое возможно. Сначала позвонившие просто шумно дышали в трубку, не произнося ни слова. Потом из трубки раздавалось громкое шипение, словно закипал гигантский чайник, взрывая ей голову. Она перестала отвечать на звонки со скрытых номеров, тогда ей стали звонить с городских телефонов, которые она не знала. И теперь уже в трубке не молчали. Странный бесплотный голос в подробностях рассказывал, как он будет разделывать Зою на части, в каком порядке он будет отрезать ей руки и ноги, как начнет сдирать кожу с живота…

Она бросилась в полицию за защитой. Сначала у нее не хотели принимать заявление, и она бегала из прокуратуры и отделение, как на работу. Наконец, ее отправили в СК, заявление приняли, делом занялся капитан Дивинский, и Зоя воспрянула духом.

Полиция выяснила, что на ее мобильный за три месяца поступило около 50 входящих звонков. Определить скрытые номера не удалось, но с городскими телефонами никаких трудностей не возникло. Выяснилось, что номера принадлежали разным отделениям той самой клиники, где работала теперь доктор Васильева. Причем, звонили ей именно тогда, когда она была на работе. После короткой проверки капитан вызвал Зою и коротко сказал, что дело закрывается. Следственные действия проведены, выяснилось, что доктор Васильева звонит себе на мобильный с рабочего телефона. И если доктор Васильева еще раз позволит себе отвлечь на свой милый розыгрыш занятых людей, капитан организует ей психиатрическую экспертизу, и ближайшие годы она проведет все в том же психдиспансере, но уже в другом статусе.

А тем временем на лобовых стеклах припаркованных возле дома соседских машин начали появляться коллажи: ее фотографии, приклеенных в центре листа бумаги, и окруженные рисунками разных кухонных приборов — вилок, ножей, скалок. Иногда под ее портретами были трехэтажные ругательства в адрес всего мира. Владельцы машин скандалили — они думали, что коллажи делает сама Зоя. Они обещали обратиться в полицию, побить ее, поджечь ей дверь… Она снова попробовала обратиться в полицию, и даже уговорила упрямого капитана отправить коллажи на экспертизу, но на них не было найдено ничего, кроме отпечатков пальцев самой Зои.

Она пыталась рассказать о сталкере бывшему мужу, но Ричард, потемнев лицом, начал уговаривать ее лечь на обследование в их отделение, обещал, что там ей станет намного лучше, и никто ее не обидит… Зоя вспомнила набросившегося на нее психа и вздрогнула. Еще не хватало оказаться запертом в том отделении, откуда она с таким трудом сбежала! Но она поняла, что Ричард ей не верит. Он считал ее сумасшедшей, и иногда ее обжигал ужас от мысли, что он может быть прав…

В одну прекрасную ночь в окно ее съемной квартиры влетел огромный камень. Стекла дорогого стеклопакета с сильным звоном полетели на пол, из пробитого окна сильно дуло, но Зоя сидела на кровати, завернувшись в одеяло, и не решалась позвонить в полицию. Она рыдала до самого утра, а выплакав все слезы, твердо решила поменять квартиру. На всякий случай она не стала об этом говорить никому из знакомых и коллег, выбрала в Инете квартиру в районе, до которого надо было ехать около получаса на метро и еще полчаса на автобусе, осмотрела квартиру с прочной стальной дверью и оптическим глазком, договорилась с хозяйкой и сразу внесла задаток. Бывшей квартирной хозяйке она оставила письмо с извинениями, разумеется, без нового адреса.

Многоэтажки-новостройки были настолько далеко от ее прежнего дома, что уж там-то преследователь никак не мог случайно оказаться. То, что теперь до работы она добиралась более часа, казалось досадным пустяком, на который и внимания обращать не стоило.

Почти неделю Зоя прожила спокойно. Прекратились пугающие ее телефонные звонки, никто не клеил странных картинок на машины, припаркованные у дома. И вот сегодня ей прислали с курьером сырое мясо, и повесили полюбившегося ей кота…

Наконец, она пришла в себя, проверила щеколду на двери, и лишь тогда пошла умываться. Ледяная вода охладила горящее лицо, и слегка привело мысли в порядок. Пока ее не убьют — а смерть, вероятно, будет нелегкой и небыстрой — полиция и не пошевелится. Она не может больше жить одна, ей нужна защита.

Немного подумав, она позвонила своей коллеге, у которой совсем недавно была в гостях с Ричардом, и спросила, нельзя ли ей немного пожить у них в гостях? Ей очень неудобно было озвучивать такую просьбе, и изумление в голосе коллеги подтвердило ее опасения. Коллега вежливо объяснила, что свободных комнат у нее нет, и Зоя, извинившись, начала обзванивать подряд всех, с кем когда-либо общалась. Разумеется, причину она не объясняла, упирая на той, что ей внезапно стало очень тоскливо в пустой квартире. Она сама удивлялась своей настойчивости, граничащей с безумием — но готова была на все, лишь бы не оставаться больше одной.

В конце концов она напросилась в гости к одинокому пожилому врачу из отделения неврозов, который, спасовав перед ее напором, согласился даже на то, что Зоя переедет к нему немедленно, этой же ночью. Врач давно вдовел, его взрослая дочка жила в Петербурге, и он нашел даже некоторую пикантность в просьбе молодой женщины. Зоя вызвала такси, уговорив таксиста обязательно подняться к ней на этаж, быстро собрала вещи и уже через час звонила в докторскую дверь.

Просидев допоздна с гостеприимным вдовцом в гостиной, перед работающим фоном телевизором, под утро Зоя впервые крепко уснула. Проснулась она от криков и запаха гари. Старенький врач в ужасе метался по квартире, из коридора валили черные клубы дыма. Зоя начала звонить в пожарку, затем в МЧС… Через пару минут горящую входную дверь мощным ударом вынесли — хорошо, что дворник-таджик не стал ждать приезда пожарных. Услышав крики в доме, он прибежал на этаж со шлангом, присоединил его к крану в кухне соседней квартиры, потушил весело пылающую дверь, а затем зачем-то выбил ее.

Полиция приехала нескоро, покачали головой, поглядев на сгоревшую дверь, и предположили, что малолетние хулиганы просто из баловства подложили под нее свернутую зажженную газету. Хулиганов пообещали найти, но по унылому тону полицейских было понятно, что искать их никто не будет.

Выпив сердечные капли, старенький врач отправился на работу. У Зои был выходной, и она осталась в кваритре с выбитой полусгоревшей дверью, понимая, что это она стала причиной пожара, чуть не погубившего ни в чем не повинного человека. Но… вдруг она ошибается? Мелькнула безумная мысль. Это ведь может быть простым совпадением. Может, где-то в подъезде живут наркоманы, и у них хорошим тоном считаются подобные шутки?

Собравшись с мыслями, она вызвала слесаря из ЖЭКа, и к вечеру дверь поставили. Врач остался на ночное дежурство в больнице. Оно было внеплановым, и Зое показалось, что несчастный просто не хочет возвращаться домой, где еще витал неприятный запах горелого пластика. Зоя заперла искореженную дверь, разделась и попыталась заснуть, но, хотя накануне не спала почти до утра, сон никак не приходил. Вдруг ей показалось, что в наружную дверь кто-то тихонько вставляет ключ. Вне себя от ужаса, прямо в короткой ночной рубашке она бросилась в коридор и начала орать:

— Уходите, я сейчас вызову полицию!!!

Замолчав, она с ужасом поняла, что в дверной скважине и правда что-то скрежещет. Она начала набирать 112, никак не попадая по цифрам трясущимися пальцами. Наконец, ей удалось дозвониться до оператора, и она с рыданиями начала упрашивать поскорее прислать полицейских С того конца трубки ее все просили успокоиться, но он боялась замолкнуть хоть на миг, чтобы не слышать страшного скрежета в замочной скважине…

Наряд прибыл минут через пять. Разумеется, на лестничной клетке перед дверью никого не обнаружилось. Полицейские уверяли, что на этажах тоже не было ни души, а лифта в доме не было. Не слишком вежливо посоветовав плачущей женщине успокоиться и не дергать зря полицию, наряд отбыл, отказавшись подежурить в квартире до утра.

В полном отчаянии Зоя поплелась на кухню. О том, чтобы лечь спать, не могло быть и речи. Ей отовсюду мерещились странные звуки. Вот что-то стукнуло в окно — она выключила свет и бросилась к стеклу. Разумеется, за окном никого не было, да и кто мог бы залезть на пятый этаж? Сзади раздавался шорох, и она бежала включать свет. В один из таких бессмысленных забегов она вдруг подумала, что там просто было бы открыть окошко и шагнуть наружу — и все ее страхи окажутся позади, наверху…

Но мысль о бездне, из которой нет возврата, напугала ее еще больше. Нет, она заставит полицию все же завести дело о нападении! Она решительно подошла к кухонному столику врача, достала из маленького ящичка острый кухонный нож, и стала методично резать себе руки и шею. Из глубоких царапин текла кровь, от боли сжимался желудок, зато страх отступал перед болью и железной решимостью. Теперь полиции придется открыть уголовное дело, раз ее не только напугали, но и пытались убить!

Разрезав себя всюду, куда могла дотянуться, она заляпанной кровью рубашкой тщательно протерла ручку ножа, вышла в коридор, достала из сумочки ключ, открыла входную дверь и набрала номер полиции:

— Это снова из квартиры номер… Да, недавно тут был наряд, но они уехали. А дверь все-таки вскрыли, и на меня напали с ножом!

Допрос длился долго, Зое показалось, что прошли минимум сутки. Минуты и часы сливались в сознании, как и слова полицейских, и все, что она понимала — ей снова не поверили. Ее отвезли в отделение, где врач бегло осмотрел руки и ноги женщины и небрежно бросил: «Самоповреждения. Видите, какие неглубокие порезы? Царапины обычные». В какой-то момент она увидела среди полицейских Ричарда и обрадовалась: сейчас он скажет, что его бывшая жена нормальная, что она не могла сама себя изрезать, что на нее напали…

Но Ричард лишь один раз взглянул на нее, и потом долго о чем-то беседовал с полицейскими. Она иногда слышала отрывки разговора, кусочки фраз, сказанные знакомым властным голосом. Или ей это только чудилось?

— Да, психопатка с бредовыми идеями, я это давно понял. Я же врач с клиническим опытом… В моем отделении… да… страдает галлюцинациями и диссоциативным расстройством. Вы не поняли. Она не привлекает к себе внимание, напротив. Она подвержена идее причинения себе вреда с суицидальными наклонностями. И хочет, чтобы ее остановили.

Хочет, чтобы ее остановили? На какую-то долю секунду ей вдруг показалось, что Ричард прав. Но нет, не ее, пусть остановят того, кто ее преследует!

Наконец, ее отпустили из отделения. Она вышла на улицу из полутемной проходной и зажмурилась от яркого солнечного света. Надо же, она просидела на допросе всю ночь! Но куда ей теперь идти? Мелькнула мысль вернуться к бедному доктору-вдовцу, но это было невозможно. Он и так пострадал от ее присутствия, они оба едва не сгорели заживо. Просто бессовестно было снова подвергать его смертельной опасности. Да и к тому же присутствие старого врача, как показала практика, никак не могло ее защитить от неизвестного сталкера. Что вообще могло от него защитить?

Но в любом случае, пора было идти на работу. Она доехала на метро до снятой недавно квартиры, быстро приняла душ, переоделась и отправилась в больницу. Зайдя в отделение, она с умилением посмотрела на дементных старушек, таких миленьких, в чистеньких больничных халатах, и главное, не задающих пугающих вопросов, и не рвущих на себе смирительные рубашки. Надо бы вообще переселиться в отделение — подумала она. Дома ее никто не ждет, можно изредка ездить туда за сменной одеждой. А ночевать она сможет и в докторской, кушетка там вполне удобная, и больничные одеяла ее вполне устроят. Приняв это решение, она повеселела и, пообщавшись с молоденькими сестричками, пошла на обход.

Ее дежурство заканчивалось через сутки. Все это время она периодически вздрагивала от звонков на свой мобильный, но это были родственники пациентов — сталкер не позвонил ни разу.

На следующее утро она задумалась. Да, ночевать наверняка стоит в отделении, но надо ли сидеть тут безвылазно весь день? Наверняка нет. Вечером нужно привезти смену одежды, а пока… Сейчас она может выйти на дневную прогулку, посидеть в приличной шоколаднице… Словом, насладиться новой жизнью, в которой преследователь не сумеет ее достать. «Страдает галлюцинациями и диссоциативным расстройством» прозвучал в голове голос бывшего мужа, такой отчетливый, словно он стоял рядом. Она потрясла головой, чтобы отогнать неприятное воспоминание, переоделась и вышла из отделения.

На узкой лестнице, ведущей в вестибюль, ее снова охватил страх. Вокруг не было ни души, только наглухо запертые двери психиатрических отделений пялились замазанными побелкой стеклами. Она все ускоряла шаги, потом побежала вниз, рискуя оступиться и слететь вниз. Затем взяла себя в руки и снова пошла медленно, крепко держась за перила. Откуда этот страх, ведь в больнице ей ничего не угрожает!

Выйдя на улицу, она снова в нерешительности застыла. Пойти гулять по городу, наслаждаясь октябрьским непривычным солнышком? Или все же заехать на квартиру, пока светло и не страшно? Немного подумав, она решительно отправилась к метро. Сначала дело, а развлечения потом. В шоколадницу в центре города не страшно зайти и поздним вечером.

Она доехала до новых высоток, дошла до огромной клумбы и с опаской покосилась на дерево, на котором пару дней назад висел бедный повешенный кот. Но сейчас, при ярком дневном свете, дерево с яркими желто-зелеными листьями выглядело нарядно и абсолютно безобидно. Да и вообще, не привиделся ли ей ночной кошмар? Зоя не стала глубоко продумывать эти мысли. Врач-психиатр, она знала все о возникновении душевных болезней, но не верила, что одна из них угнездилась в ее мозгу. Нет, ее преследователь вполне реален, просто пока она не может это доказать.

Она доехала на лифте до своего этажа, с некоторой опаской подошла к двери, на всякий случай подергала ручку… Дверь была заперта, похоже, что в квартире ее не ждало ничего дурного. Она достала ключ, отперла дверь и, невзирая на дурное предчувствие, решительно шагнула внутрь.

Глава 5. Эльвира

В дверь квартиры негромко постучали, можно сказать, поскреблись. Я опрометью кинулась открывать, пытаясь успеть до того момента, когда стук станет громче и разбудит маму. На этот раз повезло, успела. Дверь распахнулась, и в полумраке лестничной клетки обрисовалась невысокая фигура в черном плаще, в полузакрытым капюшоном лицом. Словно со стороны я увидела, как это темное существо скидывает капюшон, достает спрятанный за спиной топор и сбрасывает с плеч долой мою дурную голову. Мне захотелось засмеяться. Да, вот и конец страданиям. За мной пришли.

— Я увидел, что у тебя свет горит. — тихий мужской голос прервал наваждение… или что это было? — Эля, мне надо с тобой поговорить. Я больше не хочу тянуть.

Я молча отодвинулась от двери, чувствуя, как пересохло горло. Нет, это еще не моя смерть пришла. Я потеряла детей и способность радоваться жизни, и все для того, чтобы снова начать, как встарь, всю ночь вести бесполезные, дурные разговоры. Только уже не с Антоном, а с его младшим братом.

Когда-то мне казалось, что Гарик совсем не похож на Антона, разве что цветом волос. Но белокурые локоны, которыми так гордился мой муж, у его братца выродились в светло-серую паклю цвета перезимовавшей картошки. Ни тонких черт лица брата, ни его стати у Гарика тоже не наблюдалось — обычный офисный замухрышка, невысокий и худощавый, с каким-то стертым, словно ластиком, лицом. Без особых примет или приятного голоса. В первое время я никак не могла запомнить его настолько, чтобы узнавать при встрече — для меня он сливался с асфальтом. Похоже, вся красота, как и вся материнская любовь, в этой семье досталась старшему. Как я узнала много позже, Игорь-Гарик родился, когда мать с отцом уже были на грани развода, и его появлению на свет никто не обрадовался.

Но за все годы семейной жизни мы виделись по нескольку раз в год, на каких-то крупных семейных праздниках. Судя по всему, особой близости у братьев не было, хотя Антон часто звонил матери и давал ей ЦУ по поводу Гарика. И даже немного помогал ему деньгами — в последнее время, когда начал нормально зарабатывать сам.

Близко познакомилась я с Гариком полтора года назад, и ассоциировался он у меня не с бывшим мужем, а с несчастьем…

Тогда, во французском комиссариате, я была словно в тумане. Французского я не знала, поэтому соболезнования французских жандармов до меня просто не доходили. А переводчик бесстрастно рассказывал мне, в каких местах муж снимал деньги, где его видели свидетели и где запечатлели камеры. На большой мониторе я видела изображения Антона, иногда мелькали детские лица, и у меня больно сжималось сердце. Аня и Аля сидели в машине, за столиками уличных кафе, и так беззаботно смеялись! Они были с любимым папочкой, они даже не вспоминали про меня… Но я готова была их насовсем отдать Антону, только бы они были счастливы, только бы они были!

Записку мне зачитали, потом показали поближе, чтобы я подтвердила почерк. Почерк я узнала — прямые углы, буквы, словно выведенные готическим шрифтом, которому Антона никогда не учили. Но эта прямолинейность была у него в крови. До меня все доходило словно через слой ваты, но я поняла главное — тела моих детей пока не обнаружены, только тело Антона. Где же девочки?

Через бесстрастного переводчика я умоляла жандармов найти детей, найти их тела, я хочу их увидеть! Мне обещали, что поиски будут продолжаться, будут вестись сколь угодно долго, но детей найдут. Маршрут примерно известен, хотя идет опрос свидетелей, поиски будут вестись и во Франции, и в Италии. Как только будет что-то известно, меня немедленно известят через посольство. А вот мне надо возвращаться в Россию. Поскольку оплачивать мое пребывание в Париже, увы, некому.

Это был дополнительный удар, вроде не самый страшный, но добивший меня окончательно. Денег у меня не было, гстиницу мне было не потянуть. Билеты в оба конца и два дня моего пребывания во Франции оплатило Французское посольство, но держать меня на полном обеспечении неделями оно не собиралось. Если была бы свободная квартира в Москве, я продала бы ее, чтобы только самой участвовать в поисках. Но мне нечего было даже продать.

В полубессознательном состоянии я вышла из комиссариата и застыла на пороге, не вполне понимая, где я и куда должна идти. В этот момент на крыльцо легко взбежал невысокий худощавый парень и внезапно остановился возле меня. Как обычно, я не сразу его узнала, поэтому равнодушно отвернулась.

— Ну что, сссука. — прошипел он, подавшись ко мне всем телом. — Антон мертв, теперь ты довольна?

Я развернулась и, вся дрожа, в диком недоумении взглянула на него. Брат моего мужа… он что-то спросил? Довольна ли я? Моих детей убили, я никогда их не увижу… довольна ли я???

Внезапно туман в моем мозгу начал сгущаться и темнеть. Невероятная, первобытная ярость словно вытеснила боль и недоумение. Она захлестывала меня с дикой силой, и голове зазвенел забытый с детства клич: «Убей врага!!!» Когда-то, в милой далеком детсве, мы кричали так на занятиях по кик-боксингу, когда в жестоком спарринге целились в голову сопернику. Кик-боксинг я бросила в шестом классе, внезапно ощутив себя девочкой, которой хочется платьице. И думала, что давно забыла и боевую стойку, и этот неудержимый, рвущийся изнутри клич. Убей врага!

К счастью, вспомнить полностью тот бой мне не дано уже никогда. Вроде бы, первый удар в голову Гарик пропустил, отлетел к стене и вмазался в нее. Потом он достаточно ловко защищался, блокируя удары. А потом бой прекратили жандармы, вывернув нам обоим руки.

Писать на меня заявление пострадавший благородно отказался, а я, в свою очередь, отказалась от услуг медиков, которые настойчиво предлагали мне в жандармерии. Я сама врач, на хорошем английском отвечала я. Мне ничего не нужно. Спасибо, я доберусь до отеля и закажу такси в аэропорт. У вас не будет больше со мной проблем.

Дальше в памяти снова провал. Видимо, такси мне заказали, поскольку вряд ли я в таком состоянии могла вызвать его сама. Очнулась я в своем номере, на столике стояла открытая бутылка минералки и стакан. Я стояла возле столика я пыталась понять — что мне делать дальше? Улетать в Россию? Зачем?

Я покачнулась, схватилась рукой за столик, бутылка опрокинулась, и вода тонкой струйкой закапала со стола на серый меховой палас. Номер в этом отелей был больше и выглядел дороже, чем моя квартира в Москве. Отпустив стол, я села прямо на мокрый ворс. Что мне делать на Родине? Что у меня там осталось? Полубезумная мать, которая через пару лет превратиться в овощ, не понимающий, где в квартире туалет?

С трудом, словно старуха, я поднялась на ноги, стащила со своей роскошной односпальной кровати покрывало и сбросила его на пол. Туда же отправилось и одеяло. Затем я стянула с матраса накрахмаленную простыню, надрезала ее маникюрными ножницами с пронзительным хрустом разорвала на две продольных полосы. Одни убытки у бедных французов, не повезло им со мной — несмотря на туман в голове, безумный смех все время словно рвался на поверхность с какой-то мрачной стороны души.

Веревку я скрутила быстро, сделала петлю со скользящим узлом, и только тут задумалась — а где найти солидный крюк? Увы, дизайнерская люстра на двух тонких блестящих трубках никакого доверия не вызывала. Я метнулась в ванную — снова тот же дизайнерский шик, бедные гнутые лапы в ванны, хромированные трубы полотенцесушителя — но ни одного массивного крюка! Этот отель был совершенно не приспособленный для самоубийств!

Но таким пустякам было меня уже не остановить. Вернувшись в комнату, я посмотрела на оконные шторы. Густой синий бархат крупнокалиберными волнами нависал над полом. Весили они явно немало. Ну что же, раз карниз выдерживает всю эту роскошь, выдержит и еще немного. Или не выдержит…

Стараясь не думать о том, что будет, если попытка не удасться, я встала на подоконник и крепко привязала к карнизу веревку из скрученной простыни. Ну что же, проверим, насколько хорошие у них тут крепления — я мрачно засмеялась и сама испугалась, услышав со стороны свой смех. Закрыв глаза, я накинула веревку на голову и вдруг почувствовала, что кто-то перехватил мои руки, сдернул с шеи петлю и рывком снял меня с подоконника.

— Элька, ты что… не смей!

От волнения Гарик хрипло шептал. Я прислонилась к стене и молча смотрела на него, уже без всяких чувств. Мне не хотелось убить его, как часом ранее. Мне уже ничего не хотелось. Зачем он помешал мне уйти вслед за детьми?

— Ты безумная! — голос у него наконец прорезался, но сильно охрипший. — Ты понимаешь, что он этого и добивался? Мой братец? Он хотел, чтобы ты вот так… Ты что, решила его порадовать? Чтобы посмеялся из ада?

— Мне плевать. Пусть смеется. — свой голос я тоже слышала как со стороны. Такой ровный, спокойный. — Уходи.

— Эля, я знаю… Тоша был той еще сволочью. — он пытался справиться с голосом. Под конец получилось. — Поверь, я это знаю лучше тебя. Но ты ж боец. Ты должна жить.

Я не понимала, о чем он говорит. Ладно, это придется перетерпеть. Я выслушаю его бормотание, а потом он уйдет. И я докончу начатое.

— Эля, у меня есть деньги. — неожиданно решился он. — Я оплачу тебе проживание во Франции. И мы сможем участвовать в поисках.

Я уставилась на него, постепенно выныривая из окутавшего меня дурмана. Жить в Франции на его деньги? Быть чем-то обязанной брату урода, лишившего меня детей? Ну уж нет. Я отчаянно затрясла головой.

— Ладно, я все понимаю. — он наконец отвел от меня взгляд. — Но я останусь здесь и прослежу за поисками. Только сначала сам отвезу тебя в аэропорт. Чтобы точно знать, что ты села в самолет. — он криво усмехнулся и добавил. — Одну я тебя тут ни на минуту не оставлю.

Он действительно не ушел, пока я не прошла регистрацию и не зашла в зал ожидания. Может быть, караулил меня и дальше, но у меня не было обязательной цели умереть именно в Париже. В конце концов, торопиться мне некуда, а в Москве будет куда больше возможностей. Но в московском аэропорту меня встретил мой научный руководитель, профессор Шульман. Его полуседую окладистую бороду я увидела сразу, пройдя контроль, и вначале не поверила своим глазам.

— Эльвира, это правда? — вместо приветствия спросил он, неловко вытягивая из моих непослушных рук спортивную сумку с одеждой. — Ты повеситься хотела? А наша работа? Пусть все вокруг погибнут от слабоумия, а ты дезиртируешь?

— Натан Константинович, вы знаете уже? — только тут я сообразила, что даже не сообщила в институт о том, что буду неделю отсутствовать. По идее, меня могли уже уволить за прогулы.

— Знаем, хохо… — немолодой полный профессор мягко семенил рядом, пыхтя и отдуваясь, но моим попыткам вернуть свою сумку резво сопротивлялся. — Но ты нам нужна! Ты мне — понимаешь, мне! — нужна! На тебе огромная часть работы, кто ее сделает, если не ты? И ты вообще помнишь, почему я взялся за эту тему? Не ты ли меня слезно молила вникнуть в механизм болезни, убивающей твою мать? А теперь что, мать побоку?

— Не знаю, Натан Константинович. — мы остановились, проходящие мимо люди толкали нас, кто-то негодующе фыркал. — Мне кажется, меня уже ничего не интересует. Не будет больше от меня толку.

А ты крестись, коли кажется! — негодующе загремел профессор. — Ну-ка, едем в лабораторию. Ты там будешь сидеть, пока мозги на место не встанут. Еду я тебе сам носить буду.

— А мама… — робко начала было я, но профессор прервал меня:

— Вот тоже мне, вспомнила! Твою мать я к нам оформил как подопытную, в нашей клинике пока поживет. А там видно будет.

Я с облегчением вздохнула и, не споря больше, поехала в институт.

Оказалось, мои мозги хоть потихоньку, но отмерли и теперь просто жаждали работы. Я проводила в лаборатории сутки напролет, сравнивая разные исследования, изучая анализы больных Альцгеймером, и их геномы. Через две недели маму пришлось вернуть домой — клиника не держала подопытных свыше двух недель. Следом вернулась и я — увы, поражение мозга неуклонно прогрессировало, и теперь ее нельзя было даже на день оставлять одну. Она могла открыть газ и через час чиркнуть спичкой, сходить по-большому прямо на пол и выбросить продукты жизнедеятельности прямо в окно. Меня она временами еще узнавала, но вот про зятя и детей больше не вспоминала. И в этом я видела единственный плюс нашего положения.

Гарик писал мне на вацап каждый день из Парижа, потом с Корсики, где участвовал в поисках племянниц. Через две недели он приехал, уставший и какой-то опустошенный. Никаких следов девочек полиция двух стран так и не нашла. Не удалось установить даже, были ли они на пароме, идущем на Корсику, или исчезли еще в Марселе.

Официальной версией стало первоначальное предположение, что Антон выбросил девочек за борт прямо с парома, предварительно убив их и повесив на ноги рюкзачки с грузом. Хотя Интерпол не очень верил в свою же версию. Она объясняла бесследное исчезновение близняшек, но невозможно было поверить, что на напичканом камерами и людьми пароме такое удалось проделать незаметно. Конечно, ночью можно было с детьми незаметно подняться на палубу… Но ведь на пароме работали рестораны. По палубам даже в темноте прогуливались пассажиры. Да и камеры — не так уж много мест находились вне из поля зрения. Если Антон подошел к борту с живыми детьми, вряд ли это было в полной тишине, и вряд ли дети, как ниндзи, сливались с палубой. Если убил девочек заранее, то подниматься с телами на плечах было слишком уж рискованно — такая картина уж точно привлекла бы хоть чье-то внимание. Но хотя усилиями Интерпола за любую информацию о происшедшем обещали награду в 50 тысяч евро, ни одного свидетеля, обратившего внимание на белокурого блондина с двумя девочками-близняшками, полиция не нашла.

Поэтому достаточно вероятной оставалась версия о том, что девочки целыми и невредимыми доплыли до Корсики, и были убиты и спрятаны уже там. Корсика силами поисковых отрядов была обыскана, но — снова ничего. Увы, но все попытки восстановить автомобильный навигатор не увенчались успехом — а ведь если бы удалось узнать маршрут, поиски можно было сосредоточить на куда более ограниченной местности.

Поиски вяло продолжались, но с каждой неделей становилось все очевиднее, что к цели они не приведут. Вся моя жизнь с той поры сосредоточилась в лаборатории. Но чем больше я изучала болезнь Альцгеймера, тем яснее понимала — моей маме это уже не поможет. Возможно, я сумею проникнуть в секрет этой странной дегенерации мозга — но спасти единственного родного человека уже не успею.

Но Гарик, вернувшись из Франции, не оставлял меня вниманием. Мне оно было неприятно — его вид напоминал мне о бывшем муже. С другой стороны, мне все равно не удавалось хотя бы на день забыть о своем горе, и тут уж появление Гарика ничего не меняло. Поэтому я, стиснув зубы, выдерживала его еженедельные визиты, борясь с искушением просто выставить его из дома. Но в этот раз он превзошел сам себя, ворвавшись ко мне после полуночи. Что ж его так припекло-то?

— Эля, я хочу сделать тебе предложение… — прошептал он, потом откашлялся. — Я хочу исправить то, что сделал мой братец. Ты думала о том, что можешь родить еще детей?

Внезапно я ощутила себя героиней фильма в жанре «нуар» — мгла окутывает город, в полутемной кухне стоит изможденная брюнетка и слушает признание в любви от своего врага… Нелепость ситуации и самого предложения до того ошеломила меня, что на миг я забыла даже о спящей в комнате матери и расхохоталась. Этот нелепый тип притопал ко мне ночью, чтобы предложить мне родить ребенка? Да, до утра такое предложение дотерпеть никак не могло.

— Ты рехнулась? — зло процедил Игорь, на сей раз нормальным голосом. — Чего ржешь?

Я вытерла выступившие на глазах слезы. В самом деле, чего я смеюсь? И как я смогла засмеяться после всего пережитого? Слезы все текли, и я отстраненно подумала, что сейчас пойдет откат. Да уж, истерики у меня начинаются на пустом месте.

— Воры! — из коридора раздались шаркающие шаги. Мама, похожая на сказочную ведьму в старом полураспахнутом засаленном халате, с пучком растрепанных седых волос, нарисовалась на пороге кухни. — Это кто тут шелудит?

Гарик снова отвернулся к окну. Я быстро обняла маму и, преодолевая сопротивление, отвела ее обратно в комнату. Прямо в халате уложила на диван, укрыла тонким покрывалом. Через время она заснула, снотворное еще действовало. Я сидела рядом с ней на краешке дивана, дожидаясь, когда Гарик уйдет. Выходить нему и снова вести дикий разговор не было никакого желания.

Прошло безумно много времени, когда я наконец услышала тихие шаги и звук захлопывающейся двери. И лишь тогда снова вышла на кухню, погасив лампу и задвинув выцветшие шторки. Лучше я посижу в темноте, чем снова буду отбивать атаку незваного гостя.

Но его слова словно пробили какую-то брешь в сознании. Могу ли родить еще ребенка? По возрасту да, мне лишь недавно исполнилось 33 года. Но… жизнь этого ребенка превратится в ад. Я все время, каждую минуту буду думать о том, что его могут у меня отнять. Я буду видеть в этом малыше его двух пропавших сестричек, это они будут смотреть на меня его глазами. Я не буду отпускать его от себя ни на секунду. Изведу обоих. При такой жизни годам к десяти замученный гиперопекой ребенок останется сиротой. Нет, это исключено. То, что моя жизнь уничтожена, не означает, что я могу мучить кого-то еще. Нет, я доделаю свою работу и уйду. Но Гарик прав — я не могу уйти сейчас, когда близка к разгадке страшной болезни, отнимающей у людей разум.

Глава 6. Эльвира

Из тяжелой полудремы меня вывел телефонный звонок. Спросонья я даже не сразу узнала свою школьную подругу Соню. Впрочем, после школы мы встречались нечасто, а после замужества и вовсе не виделись по году, лишь поздравляя друг друга на праздники через Фейсбук. О моем горе она знала, больше того, она создала зачем-то страничку по поиску моих девочек, оповестила о моей потере всех виртуальных друзей, и за последние полтора года мне приходило куча сообщений от странных людей, которые якобы где-то видели обеих близняшек и Антона. Причем, некоторые видели их в вещих снах, а некоторые общались с ними на спиритических сеансах. Сначала я банила всех доброжелателей вкупе с ясновидящими, потом перестала заходить в ФБ и заблокировала уведомления о новых сообщениях.

— Элька, я знаю, кто может тебе помочь! — Соня аж захлебывалась от восторга. Ты не поверишь, что со мной произошло позавчера! Да, я писала уже об этом в ФБ, но спорить готова, ты не прочла!

— Соня, мне не до ФБ сейчас. — пробормотала я, пытаясь окончательно прийти в себя после тяжелого полусна-полузабытья.

— Но у тебя есть шанс! Ты же хочешь найти девочек! — по настойчивому тону подруги я поняла, что она все равно не отстанет. Лучше выслушать ее по телефону, а то, чего доброго, придет ко мне домой. После визита Гарика мне еще долго приходить в себя, еще одного гостя я сегодня не выдержу.

— Хорошо, рассказывай.

Выбив из меня хоть такое подобие интереса, подруга оживилась и рассказала свою историю.

Оказалось, позавчера у нее пропал муж. Да-да, взрослый мужик отправился вечером заправлять машину и исчез. Его мобильный не отвечал, хоть и был в Сети. Соня сама сбегала на заправку, находившуюся в двух кварталах от их дома, но мужа там не нашла. Всю ночь она то звонила ему на телефон, то рыдала, то обзванивала больницы и писала душераздирающие посты в ФБ, а наутро пошла в полицию.

Разумеется, принимать у нее заявление категорически отказались, послав ее подальше аж на три дня. Соня просила запеленговать мобильный, который к тому времени уже механически отвечал про про недоступного абонента, но полиция не желала искать беглого муженька. Дежурный так и сказал:

— Дамочка, встретил ваш супружник внезапно другую красотку. Нагуляется да придет.

— Элька, но я-то знаю, что Гена не такой! Ну как он мог вот так пропасть? Ну хотел бы загулять, наплел бы мне про командировку. Я ж его не проверяю, где он там катается по работе. Но исчезнуть без вести — не для него!

Отчаявшись, Соня вышла из отделения и в растерянности остановилась. Что делать? Идти в прокуратуру, в СК? Добиваться срочного розыска? Но как???

Она машинально прошла десяток шагов, и вдруг внимание привлекла яркая рекламная строка на плакате, украшавшем окно небольшого подвальчика:

«Поиск пропавших по фотографии»

Кроме ярко-красной рекламной строки, на плакате словно наслаивались друг на друга черно-белые фотографии мужчин и женщин. А внизу не таким уже крупным шрифтом сияла приписка: «Мы найдем ваших близких. Оплата по результату.»

Выпалив все это одной длинной фразой, Соня с шумом вдохнула воздух надолго замолчала. Не выдержав МХАТовской паузы, я спросила:

— И как, нашли они Гену?

— О, заинтересовалась!!! — взвизгнула она. — Да, представь себе! Я тоже не поверила вначале, но зашла. Там офигенная магиня сидит, Мариам, вся в черном бархате и кружевах. Она как из немого кино вышла, такая роковая женщина, совсем на колдунью не похожа. Она послала меня за фотой Гены, сказала, что полиция никого искать не хочет, поэтому она и открыла контору. Все, кого в участке бортанули, приходят к ней. И она больше половины находит. Тот есть тех, кто жив, две трети отыскивает, а тех кто в виде трупа — около четверти.

Колдунья Мариам долго работала с фотографией и хрустальным шаром, речетативом бормотала какие-то заклинания, и в конце концов велела Соне ехать в лесок на окраине города. Сказала, что ехать надо срочно, иначе можно опоздать. Соня тут же вызвала такси, доехала до леска и попросила таксиста подождать.

— И что ты думаешь? Точно. Генка, бедный, без сознания лежал в какой-то канаве. Живой, только сильно побитый. Машину украли, гады, его по башке треснули, довезли до леска и выбросили. — Соня пыталась подпустить в голос слезу, но ликование по поводу внезапно обнаруженной ясновидящей было настолько сильным, что забивало прочие чувства. — Вот как я бы его искала, если бы не Мариам? Он бы так и лежал там, пока пневмонию не получил!!!

— Если бы все было так просто, полицию вообще можно было б отменить. — не веря своим ушам, сказала я. — Всех пропавших нашла бы Мариам.

— Нет-нет, я ж сказала, она только половину может найти. — перебила подруга. — Ну как ты не поймешь, она не мошенница, честно говорит, что иногда бессильна. Вот не видит место, где человек находится, и все. Или видит, но как-то нечетко, слишком большой радиус получается. Так что полиция вообще-то нужна, хотя… все равно ж не ищет!

— И чего ты от меня хочешь? — вяло спросила я, уже зная ответ.

— Элька, не придуривайся, не идет тебе. — строго ответила Соня. — Ну-ка, бери фотографии девочек, и жди меня. Сейчас я тебя к Мариам отвезу.

— А Гена-то как, оклемался? — я лихорадочно думала, как избавиться от назойливой Соньки, но в голову ничего не приходило.

— Да все в порядке, доктора его осматривали, сказали полежать на всякий пожарный пару деньков, и будет как новенький. Машину жалко, конечно, но она застрахована, так что порядок. — бодро отчиталась Соня. — Давай, готовься, я еду.

Она отключилась, а я на цыпочках зашла в комнату и, стараясь не разбудить маму, начала доставать из старого комода фотографии. При виде моих белокурых девочек на глаза снова навернулись слезы, похоже, я так и не выплакала их все. Ну почему я сразу не послала Соньку, зачем согласилась на авантюру?

Ясновидящих за последние два года я насмотрелась в ассортименте, впрочем, как и медиумов, гадалок и прочих предсказателей прошлого, настоящего и будущего. Они из меня деньги и нервы, давая призрачную надежду, ее крушение каждый раз словно отрезало от меня кусочек. И полгода назад я дала слово не мучить себя больше. Даже странным казалось мне сейчас, что я, дама с ученой степенью, бегала к гадалкам, как любая необразованная тетушка. Да, в падающем самолете атеистов нет…

В дверь позвонили — похоже, Сонька уже ехала ко мне, пока мы беседовали по телефону. Мама заворочалась на кровати, и я выбежала в коридор, а потом и на лестницу, не дожидаясь, пока она полностью проснется. Выдержать ее крики и оскорбления сейчас я бы не смогла.

Румяная и веселая подружка схватила меня за руку и потянула за собой. Мы вышли из подъезда, сели в поджидавшее такси и тут же поехали — похоже, Соня заранее сказала таксисту адрес. Происшествие с Геной, если и расстроило Соньку, то сейчас расстройство померкло перед предвкушением сенсации. Похоже, она и правда безгранично поверила в возможности Мариам.

Через полчаса мы уже стояли перед дверью подвальчика с плакатом. Соня слегка оробела и теперь подталкивала меня вперед, к узеньким ступенькам, ведущим вниз. Я решительно спустилась, потянула на себя дверь и зашла в полумрак коридорчика, закрытого в конце тяжелой черной бархатной шторой.

Соня неотступно шла следом. Пришлось ускорить шаги, чтобы она не оттоптала мне пятки. Мы влетели в узкую мрачную комнатушку, в которой из всей мебели обнаружился только письменный тяжелый стол и два стула с высокой спинкой. Возле стола стояла высокая стройная женщина в длинном бархатном платье.

И в самом деле, похожа на актрису из немого кино, промелькнула мысль. Какое-то несовременное лицо с высоко уложенной кичкой, слишком длинные черные ресницы, слишком густые брови, слишком яркие полные губы, загадочно полуприкрытые тяжелыми веками глаза… Возраст дамы я бы затруднилась определить, черные волосы, багровая помада и пучок на голове старили ее, хотя, вполне возможно, мы с ней были ровесницами.

Увидев нас с Соней, она кивнула на стул и пристально посмотрела на меня. Я села, с недоумением глядя на странную даму в черном. Да уж, прежние гадалки и медиумы были одеты не менее экзотично, но никому не пришло в голову нарядиться в стиле декаданса. Впрочем, надо же отличаться чем-то от коллег…

Соня топталась возле двери, словно подсвечивая свои цветастым плащом полумрак, и что-то бормотала себе под нос. Почему-то мне показалось, что именно она выглядит тут неуместно, словно говорящий попугайчик на съемках фильма «нуар». А вот гадалка с гипнотическим взглядом из-под нависших век была на своем месте. Она что-то от меня хочет, внезапно подумала я. Надо угадать что. От этого многое зависит. Многое зависит… о чем это я?

Просверлив меня взглядом, Мариам все так же молча протянула руку, и я, так же без слов, достала из сумочки и отдала их фотографию. Мариам все так же без слов развернулась и вышла из комнатки через боковую дверцу, не замеченную мной ранее.

— Куда это она? — через минуту ошеломленно спросила я Соню.

— Не знаю, меня она не уносила… — несколько бессвязно ответила та. Похоже, подруге было сильно не по себе.

Порассуждать на эту тему мы не успели. Гадалка вернулась в комнату, протянула мне фотографию и коротко сказала:

— Они живы. Я не нашла их среди мертвецов.

— Элька, ты слышишь? Они живы!!! — Соня буквально заплясала на месте.

Я чуть заметно покачала головой. Ох, сколько таких откровений я выслушала за последние полтора года!

Дождавшись, пока я возьму из ее рук фото, Мариам медленно обошла стол и тоже села, и а потом заново впилась в меня взглядом.

— Девочки находятся вместе с каким-то мужчиной. Судя по всему, он с ними в кровном родстве.

— Верное, все верно, — поддакивала сбоку Соня. Я молчала.

— О том, что девочки живы, знаете еще один человек, кроме того, кто с ними. — медленно, словно подбирая слова, вещала Мариам. — Но он не скажет правду, хотя любит вас.

Наверное, в этот момент меня тоже можно было снимать для кино, правда, комического. Я вытаращила на медиума глаза, пытаясь понять, о ком это она? Видимо, об Игоре, на эту роль никто больше не подходил. Вот зараза эта Сонька! Только она могла разболтать гадалке о настойчивом поклоннике, к сожалению, как-то в помутнении сознания я рассказала ей о Гарике, и она, похоже, сильно прониклась. В ФБ, к счастью, она ничего об этом не писала, и на том спасибо. Ну ничего, сеанс закончится, и мы с ней серьезно поговорим.

— Вы много раз хотели покинуть этот мир. — пригвоздили меня жесткие слова Мариам. — Хотели зависнуть между мирами навсегда. Так всегда происходит с отступниками. Но вас спас ангел-хранитель.

Ну вот, Сонька и об этом догадалась. Хотя, я же сама ей рассказывала, как Игорь спас меня от петли.

— Вы можете спасти человечество от одной из самых страшных болезней. К сожалению, от меня закрыта информация, от какой. Но вы близки к успеху. Осталось немного, совсем немного…

Вот тут я полностью растерялась. О том, что я работала в лаборатории над изучением причин и лечением болезни Альцгеймера, Соня точно не знала. Я вообще никому не рассказывала о своих исследованиях. Даже не потому, что хотела сохранить их в тайне — нет, они просто никого не интересовали. Когда я сообщала о медицинских экспериментах, единственное, о чем спрашивали собеседники — ищем ли мы лекарство против рака. Узнав, что онкология в сферу наших изысканий не входит, собеседники тут же теряли всякий интерес к моей работе. И уж тем более никто не мог знать, что я близка к завершению работы.

— Вы мне не верите. — спокойно подытожила Мариам. — Что ж, жаль. Могу дать простенький прогноз, который убедит вас в том, что мне можно доверять. Ваш начальник — он же старый, верно, но крепкий? — на днях уйдет. Мне сообщили, что его уже ждут там. — она выразительно закатила глаза. — Готовьтесь, вы поднимете упавшее знамя.

Меня охватил ужас. Натан Константинович на днях умрет? Единственный близкий мне человек, который поддержал меня в страшные дни, тоже готовится меня покинуть? Не может быть! Я в это не верю, не хочу верить. Но почему я впадаю в такую панику? Это же просто очередная фальшивая ясновидящая, ни одна из них не знает, да и не может знать будущее!

Справившись с нервами, я сухо спросила, сколько я должна за сеанс, и получила такой же сухой ответ:

— Нисколько. Когда поверите, придете ко мне, и мы начнем поиски ваших девочек. А потом и поговорим.

Я буквально выбежала из подвальчика и понеслась в сторону метро. Соня бежала за мной, укоряя в неблагодарности и в тупости.

— Ты же понимаешь, что она реально видит будущее! А ты! Вот она откажется тебе помогать, будешь локти кусать!

— Отстань! — не оборачиваясь, на бегу бросила я.

Через какое-то время подруга и правда отстала. Я вбилась в переполненное метро и поехала в лабораторию.

В одном гадалка была права. Наше исследование продвинулось довольно далеко, и, как это не грустно, тормозило его только упрямство Натана Константиновича. Он все пытался заблокировать зловредный ген, но пока безуспешно. А я обошла препятствие и пошла дальше.

По мере изучения различных зарубежных исследований по болезни Альцгеймера выяснилось, что она обычно сочетается с пониженным уровнем инсулина в мозгу, многие исследователи называют его «диабетом третьего типа» или «диабетом мозга». Предполагалось, что именно резистентность к глюкозе в свою очередь увеличивает риск амилоидных бляшек… Да, диабетики 2 типа в два раза чаще заболевают Альцгеймером. Но ведь сам глюкозорезистентный диабет тоже чаще всего возникает в период менопаузы, то есть одновременно со стартом Альцгеймера. Обе болезни возникают одновременно, а вовсе не одна после другой. Так может, и причина возникновения у них одна?

Итак, я решила плясать от печки. Что происходит во время менопаузы? Ответ прост: уменьшается, а потом прекращается выработка женского гормона эстрогена. Может ли отсутствие этого гормона оказаться связанным с возникновением сразу двух опаснейших болезней?

Не так давно выяснилось, что эстрогеновые рецепторы есть не только в половых органов женщины, но и во всех слизистых оболочках, и даже в мозгу. Именно эстроген делает придает эластичность коже, именно поэтому после менопаузы кожа покрывается морщинами.

Но вот женский гормон перестает вырабатываться. а что происходит в его рецепторами? Вот на этот вопрос я не нашла ответа.

Можно предположить, что они просто сворачиваются и отмирают. А если нет? Вернее, если у части людей отмирают, а вот у тех, у кого активен аллель APOEε4, они остаются в рабочем состоянии? Только вот раствор для для их работы поступать перестает. Но могут ли рецепторы найти себе работу сами?

Возможно, одним из таких заместителей для осиротевших рецепторов становится инсулин. Отсюда и резистентность к нему. А вот второй заместитель? Можно ли предположить, им становится амилоидный белок?

Разумеется, пока это было лишь предположением, но мне казалось оно вполне логичным. Все кусочки пазла становились на свои места.

Эстрогеновые рецепторы начинают реагировать на амилоидный белок, препятствуя его выводу и превращая его в бляшки. Если гормонозаместительная терапия начата вовремя, они, хоть и нехотя, переориентируются обратно на женский гормон. Если же нет, то они полностью переключаются на бета-амилоид. И что произойдет, если женщина вновь начинает вводить в организм эстроген? Рецепторы будут воспринимать его как дополнительную дозу все того же амилоида, и с удвоенной силой начнут сворачивать несчастный белок, не давая ему чинить мозг и укоряя течение болезни!

Но болезнь Альцгеймера встречается и у мужчин, хотя и два раза реже, чем у слабого пола. Что же, эстрогеновые рецепторы есть у всех, хотя понятно, что их намного меньше.

Гипотезу надо было доказывать, и лучше всего клиническими испытаниями. В принципе профессор разрешил их проводить, но велел в рабочее время заниматься вопросами блокировки вредного гена, а уж потом я могу изучать воздействие на эстрогеновые рецепторы. Свободного времени у меня было много, и работа бы шла, но… Пациенты из отделения деменции, с которым у нашей лаборатории был договор на исследования, не могли выдержать двойную лекарственную нагрузку. А в первую очередь на них испытывались блокаторы гена APOE.

Тем не менее, я договорилась с химиками, и они разрабатывали блокаторы рецепторов, действие которых я потихоньку проверяла. И как раз на днях убедилась, что иду в правильном направлении. Больная со второй стадией Альцгеймера, которая забывала, что делала 5 минут назад, и заменяла дыры в памяти на выдуманные воспоминания, внезапно перестала фонтанировать обвинениями в адрес вороватых врачей и медсестер-садисток, и и через десять минут после завтрака еще могла довольно уверенно ответить, что сыта. Да, уже через полчаса она забывала, что уже позавтракала, но и это было большим достижением. Хотя увы, при обследовании выяснилось, что рецепторы эстрогенов по прежнему рабочие, а значит, результат был кратковременным. Но и это было огромным шагом вперед.

Я понимала, что уже утраченные отрезки памяти не восстанавливаются, как не восстанавливается и усохший, порезанный на дольки мозг. Но ведь в данном случае болезнь зашла довольно далеко, а моим горячим желанием было останавливать страшную болезнь в самом начале. Если рецепторы эстрогена заблокировать, когда они лишь перешли с женского гормона на амилоидный белок, болезнь будет остановлена навсегда. И даже при поздних стадиях больного можно зафиксировать в том состоянии, до которого он дошел без лечения, и не допустить дальнейшего разрушения мозга.

Глава 7. Зоя

Она очнулась от пронизывающего насквозь холода, и долго не могла понять, где находится. Пыталась подняться, но, встав на четвереньки, поняла, что на ногах не ее удобные, как тапочки, ботильоны, а какая-то огромная грубая обувь, спадающая при резком движении. Руки болели, как от тех, недавних порезов. Она поднесла одну руку в глазам и ахнула: длинный рукав нарядного оранжевого свитерка был заляпан кровью и сильно разорван. В прорехах виднелась рука с несколькими царапинами, уже распухшими и начинающими гноиться. Не веря своими глазам, она смотрела на порезанную руку, испытывая что-то вроде дежа-вю. Совсем недавно она сама резала себя ножом, но те раны давно зажили. Но сейчас на руках свежие порезы, вдобавок, на них надеты огромные брезентовые перчатки. На черной ткани виднелись бурые разводы — наверное, от ее крови. Или это чужая кровь?

Со стоном она поднялась все же на ноги, поскользнулась на мокрых листьях и снова упала. Не пытаясь больше встать, она кое-как села и начала озираться вокруг. Похоже, она лежала в глубокой канаве, полузасыпанной мокрой пожухлой листвой. Как долго она тут находилась?

Она попыталась вспомнить хоть что-то, хотя голова тут же отреагировала сильной болью. Вот она открывает дверь квартиры… это было совсем недавно, пару минут назад? Или прошло больше времени? Она посмотрела наверх, но заходящее солнце. Домой она вернулась рано утром, так что прошло часов пять, не меньше. Но что там произошло? Она не помнила ничего. Вот дверь открылась в темноту… вот темнота стала потихоньку рассеиваться, и она сидит в сырой канаве, грязная, промокшая насквозь, с пульсирующей головной болью. Плаща на ней не было, и она не могла вспомнить = успела ли снять его в прихожей, или его украли уже после…

Отчаявшись понять, что происходит, она снова попыталась встать на ноги, и на этот раз это удалось. Но шею что-то холодило. Она осторожно нащупала какую-то мокрую скользкую тряпку под подбородком, но так и не поняла, что это. С тихими стонами она приковыляла поближе к краю канавы, которая оказалась глубокой, почти под подбородок, попыталась вскарабкаться наверх, но мокрые корни вырывались из ослабевших рук, несмотря на садовые перчатки, и она скользила вниз, не в силах преодолеть подъем. Она ощупала карманы — мобильник лежал в одном из них. Обрадовавшись, она начала нажимать на кнопки экстренных служб. Мобильный в ответ молчал, и лишь минут через пять она сообразила — он полностью разряжен. Зоя снова села на мокрые листья и начала тихо плакать.

Тем временем солнце уже зашло, и начало быстро темнеть. Она представила, что ей придется заночевать в этой канаве, корчась от ледяного ветра, и от ужаса она начала выть. Громко, надрывно. К ее счастью, вскоре над канавой склонилась чья-то лохматая голова.

— Эй, тетка, чего орешь? — хрипло вопросила голова. — И так башка трещит, и тут твои вопли еще!

— Пожалуйста, помогите выбраться! — взмолилась она. — Я заплачу!

— Заплатит она, пьянь несчастная. — ворчливо отозвался неожиданный спаситель. — Да ладно, лезь, что-ли. — и он протянул ей грязную руку.

С помощью бомжа Зоя все же выбралась наверх. Порылась в карманах, но кошелька там не обнаружила, только ключи от квартиры звенели в кармане брюк. Кошелек оставался в плаще, отстраненно вспомнила она… Впрочем, бомж, похоже, и не рассчитывал на материальную благодарность. Еще немного поворчав, он потопал куда-то в темноту. А женщина, пошатываясь, словно и вправду была пьяна, поплелась прочь от канавы, в сторону высоких фонарей. Судя по шуму, там проходила трасса, и Зоя надеялась, что поймает попутку до дома.

Увы, вид у нее был такой, что останавливаться никто не хотел. Солнце давно зашло, но даже света фонарей хватало, чтобы машины, начинающие было тормозить, жали на газ и быстро уезжали. Зою била крупная дрожь, она промокла и замерзла, и ей все сильнее хотелось просто сделать несколько шагов вперед, на трассу, под идущий грузовик. Наверное, она бы так и поступила, но тут вдалеке показалась патрульная машина. Зоя бросила на дорогу и отчаянно замахала руками. И через пару минут она, о радость, уже сидела в теплой машине. А еще через полчаса снова была в ставшем уже втором доме отделении, у капитана Дивинского, смотревшего на нее с плохо скрываемым отвращением.

— На этот раз что, гражданка Рахманинова? Вас насильно напоили? — зло спросил он. — Честно, мне все надоело. Я пошлю вас на судебную экспертизу. Если вы псих, то надо лечиться, а не полиции голову морочить.

Зоя в ответ лишь плакала и снова повторяла, что не помнит ничего. Кто-то напал на нее в квартире, кто-то порезал ей руки и отвез в канаву… Но капитан не стал даже слушать ее лопотание и ушел, велев дежурного составить протокол об очередных самоповреждениях. Зоя мотнула головой, мокрая тряпка на шее привлекла ее внимание, и она попросила зеркало. Ей довольно грубо посоветовали пойти в дамскую комнату и привести себя в порядок, а то смотреть противно. Провожать ее дежурный отказался, и она, преодолев на вполне понятный ей самой страх, дошла до туалета сама. Поглядела в зеркало и снова ужаснулась — выглядела она ничуть не лучше спасшего ее бомжа — с грязными спутанными в огромный колтун волосами, распухшим от слез и от долгого лежания в канаве лицом, в мокром разорванном свитерке… А на шее у нее болтался мокрый черный капроновый чулок.

Кое-как умывшись и сняв дикое украшение, она глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки. Если продолжать скандалить и требовать завести дело о нападении, можно и в самом деле угодить в психушку. И тогда с ее работой все будет закончено — врач-психиатр, признанный невменяемым, профнепригоден. Она останется без работы, с инвалидностью по психиатрии, и будет тупо ждать, пока преследователь добьет ее окончательно… Нет!!!

Она попыталась унять сильную дрожь, но не смогла, и поплелась обратно. Молча подписала протокол, который даже не смогла прочесть — строки плясали и расплывались перед глазами. Попросила вызвать для нее такси — зарядку для телефона просить она уже не решилась. Такси в полиции вызвали с радостью — там тоже хотели быстрее избавиться от сумасшедшей тетки. Зоя доехала до дома, умолила таксиста подняться с ней в квартиру, зашла в прихожую, включила свет… И увидела стальную вешалку, а на ней — мирно висящий плащ, в котором утром вышла с работы. Она сунула руку в карман плаща — кошелек был там.

Таксист согласился подождать еще пару минут, и Зоя вихрем пронеслась по квартире, собирая все вещи, попавшиеся ей на глаза. Она решила, что больше возвращаться на квартиру не станет. По крайней мере, пока не разберется со сталкером. А значит, одежда должна быть собрана не пару недель, не меньше. Она будет жить на работе, пока не придумает, что ей делать.

Она тихонько поднялась в свое отделение с огромной спортивной сумкой, заполненной вещами, буквально прокралась в докторский кабинет и засунула сумку поглубже под аккуратно застеленную кушетку. Все, теперь на долгое время ее дом здесь. Надо прийти в себя, надо придумать, как заманить сталкера в западню.

Зоя равнодушно кивала коллегам, заглядывающим в докторскую и старательно скрывающим удивление при виде измученной докторши. Мрачному завотделением, прямо спросившему о планах, она сообщила, что в новой квартире прорвало трубу, и для жизни она в ближайшие дни будет абсолютно непригодной. Так что она, если ни у кого нет возражений, пока поживет в своем рабочем кабинете. Завотделением, похоже, не слишком обрадовался новости, но тут же поставил ей кучу дежурств на ближайшие дни.

Всю ночь она не смыкала глаз, пытаясь обдумать положение, и понимая, что одной ей не справиться. Она подумала было о частном сыщике или телохранителе, и даже какое-то время радовалась, что удалось найти решение задачи, но потом вспомнила, что сыщики стоят дорого, бодигарды еще дороже, а она с постоянными квартирными переездами и поездками на такси потратила не только недавно полученную зарплату, но и все свои небольшие накопления. Мелькнула мысль попросить взаймы у Ричарда, но она отбросила эту идею. Если уж бывший муж объявил ее сумасшедшей, то денег на сыщика он ей тем более не даст.

Можно было взять кредит. Квартиры для залога у нее не было, но тысяч сто ей бы выдали наверняка. Как раз на пару месяцев бы хватило. А дальше? Она вспомнила, что иногда сталкер делал перерыв, и от недели до месяца она могла дышать свободно. Телохранитель мог бы подарить ей еще месяц-другой спокойной жизни, но проблему бы это не решило.

Прошло пару дней, но она так и не могла ничего придумать. Радовало лишь то, что нападения прекратились, как и постоянные звонки. Так что вряд ли у нее едет крыша. Сталкер существует, но нет никого, кто в него поверит.

Глава 8. Эльвира

— Эля, у нас серьезный прорыв. — Натан Константинович прямо лучился от удовольствия. — Наши химики синтезировали наконец ферменты, усиливающие действие препарата, отвечающего за блокировку нужного гена. Пора испытывать на кошках… Хахаха!

Я лишь вздохнула. Химики обещали мне усовершенствовать блокатор рецепторов, до руки у них все не доходили. Да и зачем — блокировка гена звучала солиднее, тут и на Нобелевку можно было замахнуться… Но возразить мне было нечего, профессор семимильными шагами продвигался вперед, и уже предвкушал научные работы, мировое признание и прочие, безумно приятные профессорской душе ништяки.

Я едва поспевала за Натаном Константиновичем, который на всех парах несся в химлабораторию. Судя по его сияющему виду, скоропостижная кончина ему вовсе не грозила. И я решительно выкинула из головы предсказание черной Мариам. Если начну еще и гадалкам верить, толку от меня не будет даже на любимой работе.

В химической лаборатории, просторном помещении с десятков холодильных шкафов и рядом длинных столов, заставленных многочисленными бутылочками, склянками и чашками с различными реактивами, нас ждало двое мужчин в немодных теплых свитерах и старых джинсах. Одного из них, пожилого лысого химика в роговых очках я знала давно, второго, коренастого молчаливого мужчину лет 40–45, перевели в лабораторию пару недель назад, но, по словам первого химика, он неплохо знал свое дело. Он нежно, словно младенца, прижимал к себе небольшую пузатую бутыль ярко-синего цвета.

— Ну что, ребятки, напиток вечной памяти готов? — бодро вопросил оживленный до предела профессор.

Строевым шагом он прошелся вдоль длинных столов с реактивами. Под его тяжелыми шагами пол слегка поскрипывал, и колбы тихонечко звенели. Внезапно одна бутылка, стоявшая близко к краю, слетела со стола и громко разбилась о затянутый специальным линолеумом пол.

Почему-то мне на миг стало холодно, словно от испуга. Да что это со мной? Бутылка с реактивами разбилась, эка невидаль! С моей впечатлительностью не надо было к гадалке ходить. И с Сонькой надо прекращать все контакты. Вообще любые контакты надо прекращать. Я и так задержалась в этом мире…

Коренастый химик быстро передал профессору пузатую синюю колбу, тут же извлек откуда-то из-под стола швабру с намотанной тряпкой, затем одним ловким движением, словно юнга на корабле, вытер пол, а швабру положил рядом с осколками.

— Марьванна уберет. — добродушно сказал он, разогнувшись. — Профессор, ваш заказ готов, вы его в руках держите. Идемте в поле, проверять.

Я вышла из лаборатории первой. Следом вышли оба химика. Профессор почему-то остался в зале. Дверь закрылась, мы замерли в широком институтском коридоре.

— Ну что, по коням? — спросил молодой.

— Надо профессора подождать. — пожала я плечами.

Несколько минут мы стояли в коридоре, глядя за закрытую лабораторию, откуда не доносилось ни звука. Меня все сильнее охватывало странное волнение. Наконец, я решительно потянула на себя дверь.

Профессора мы увидели сразу. Он лежал ничком почти возле самой двери, вытянутая левая рука касалась дверного порога. Правая рука, согнутая в локте, была прижата к седой голове, и под скрюченной ладонью виднелась совершенно целая синяя колба. Я бросилась перед неподвижным телом на колени, перевернула на спину, и, взглянув на его искаженное словно от испуга лицо и почерневшие, сведенные в жуткую гримасу губы, зачем-то начала трясти его за плечи. Затем в панике нажала несколько раз на грудную клетку и начала делать дыхание рот в рот.

Очнулась я уже на полу, лежа рядом с профессором. Кроме двух химиков, вокруг кучковалось много народу — и лаборанты, и руководство лабораторий, и еще какие-то левые люди. Не было только медиков с дефибрилятором. Преодолевая непонятную слабость, я встала на колени снова попыталась было начать реанимацию, но меня аккуратно оттащили от неподвижного тела профессора.

— Эльвира, уже четверть часа прошло, вы ему не поможете. — грустно сказал молодой химик.

— Но как же… Где же врачи? — слезы уже текли по лицу, мешая мне говорить.

— Едут, пробки в городе. — сердито ответил главврач. И правда, через несколько секунд под окном завыла сирена, и еще через минуту в лаборатории появились двое в больничных халатах и с чемоданами.

Приехавшие медики били профессора электротоком, а я сидела на полу и рыдала в голос, понимая, что помощь безнадежно опоздала. Почему, ну почему я потеряла сознание? Если бы я продолжала реанимацию, возможно, Наума Константиновича еще можно было спасти? «Мне сообщили, что его уже ждут там.» — прозвучал в голове чей-то неприятный тягучий голос. Мариам! Она предсказала, что профессор умрет! Она откуда-то знала это… Она знала, что профессор умрет… И она сказала, что мои девочки живы!

Я чуть ли не ползком добралась до двери, по стеночке обогнув стайку любопытных девиц в белых халатах, вышла наружу и побежала к выходу из здания, на бегу набирая номер.

— Соня? Не сердись на меня. Ты же понимаешь, в каком я состоянии. Скажи адрес Мариам, пожалуйста! Я не запомнила.

Через минуту адрес был сброшен мне на вацап, и я отчаянно замахала рукой проезжающему мимо такси. Но машина не остановилась, вероятно, опаздывая на вызов… Я бегала вдоль улицы, но больше свободных такси на горизонте не было, а бежать к метро и с пересадками добираться до места мне казалось слишком долго… Скоро шесть вечера, гадалка может уйти. А мне в моем взвинченном состоянии просто не дожить до завтра в здравом уме! Хотя… наверное, я с ним уже простилась. Все же, наследственный Альцгеймер — не шутка, вот и меня накрыло, горько усмехнулась я. Теперь я буду искать дочерей с помощью ясновидящей. А можно для верности и к шаманам обратиться, буду ходить по улицам голой и бить в бубен… Ну где же хоть какое-то завалящее такси???

Кто-то осторожно дотронулся до моего локтя. подскочив от неожиданности я оглянулась — рядом стоял химик, присутствовавший при смерти профессора.

— Вы торопитесь куда-то? — робко спросил он. — То есть… не хотел бы навязываться, но у меня тут конек железный стоит неподалеку, мог бы подкинуть. Правда, Жигулюха не слишком роскошная, но если вы не против…

Я была совсем не против. Прервав его бесконечные извинения и оправдания, я попросила его подкинуть меня по сброшенному Соней адресу, и через полчаса уже стояла возле подвальчика, с рекламой ясновидящей, которая реально находила людей. С химиком, всю дорогу рассказывающем о том, каким прекрасным человеком был покойный профессор, я забыла даже попрощаться и, видимо в шоке от такой неблагодарности, он сидел в с своих стареньких Жигулях и таращился на меня с таким видом, словно только что проглотил живую жабу. Ну что же, завтра же весь институт будет знать, что Эльвира Тихонова ходит по гадалкам. Вот вам и научный работник, горько усмехнулась я. Впрочем, на Нобелевку я не претендую, мне бы блокатор рецепторов создать, и моя миссия на этом свете закончена.

В последний раз обернувшись на ошеломленного химика, я решительно дернула дверь подвальчика. К счастью, она оказалась незапертой. Глубоко вздохнув от облегчения, я тут же забыла о коллеге и, пытаясь унять непонятно откуда возникшую дрожь, спустилась вниз.

Отодвинув шторку, я застыла в изумлении. Марим сидела возле стола в позе сломанной куклы. Ее руки безвольно висели вдоль тела, голова сильно склонилась к груди, тяжелые веки были опущены. Казалось, она даже не дышала. Мертва! — в панике подумала я. Или… кататонический шок? Но я не психиатр, я даже не врач, строго говоря. Я ничем не могу ей помочь!

Почему-то на цыпочках я осторожно подошла к ней по отчаянно скрипевшему полу, и дотронулась пальцами до ее шеи. Казалось, я нажала на какую-то невидимую кнопку — гадалка тут же вскинула голову и впилась в меня тяжелым взглядом. Я невольно отшатнулась и принялась оправдываться:

— Простите, я не хотела вас беспокоить… мне показалось, что вам плохо!

Она еще некоторое время молчала, не отводя от меня черных глаз. Потом тихо ответила:

— Я была… там. Вы застали меня врасплох.

— Простите еще раз. — в отчаянии повторила я. — Я не в себе просто. Вы знаете, мой начальник… он сегодня умер. Он был здоров, совершенно…

Она равнодушно пожала плечами и прикрыла глаза.

— Вы увидели это… или вы всем так говорите про их близких? — внезапно вырвалось у меня. Мариам с внезапным интересом взглянула на меня.

— Если вы мне не верите, зачем приехали? — ее ледяной голос подействовал, как холодный душ.

— Хорошо, я вам поверю. — с трудом выдавила я. — Вы правда сможете мне помочь? Сможете найти моих девочек живыми?

— Я уверена, что они живы. — медленно протянула она. — Я знаю, что есть человек, который может это подтвердить. Но найти мертвых часто бывает легче. Намного легче. Они могут мне сами сказать, где искать. С живыми у меня связи нет.

— Так что мне делать? — голова кружилась так отчаянно, что я боялась потерять сознание прямо здесь, в маленькой темной комнатке.

— Мне надо побывать в том доме, в котором жили девочки.

— Но я снимала ту квартиру, наверняка она уже занята… — растерялась я.

— Тогда буду работать через вас. — согласилась Мариам. — Так…

Одним резким движением она поднялась и подошла к столику. Перегнувшись, достала из невидимого мне ящика большой хрустальный шар, водрузила его на стол и на несколько бесконечных минут замерла, словно в трансе. Затем повернулась ко мне:

— Уверена, что смогу вам помочь. — удовлетворенно прошептала она. — Приезжайте завтра в то же время, и начнем работу.

Словно во сне, я преодолела несколько ступенек наверх и вышла на улицу. Наверное, надо было вернуться в лабораторию… но голова кружилась, и я боялась, что вот-вот упаду. Надо бы дойти до ближайшей аптеки, проверить давление… В этот момент передо мной возник подвезший меня химик.

— Эльвира, вам нехорошо? Давайте я вас до ближайшей больницы довезу. — забеспокоился он.

— А как… — язык ворочался с трудом. и я никак не могла сформулировать свою мысль. — Почему вы еще здесь?

— Да вот, дочке решил подарок купить. — тут же начал оправдываться он. — Видите, какой сувенирный красивый. — он кивнул на яркую вывеску на стеклянной витрине. — А тут вы, мне показалось, вам плохо, я из магазина сразу выбежал… Эльвира, вы мне позволите вас подвезти? Мне правда неудобно так, словно я вам навязываюсь…

Он так трогательно смущался, что мне внезапно стало весело. Но головокружение так и не отпускало, вдобавок, меня начало подташнивать, и я попросила:

— Помогите до аптеки дойти.

— Вам правда плохо? — он совсем расстроился. — Хотя что это я, чурбан бесчувственный. Вы же… у вас не глазах профессор умер. Такой стресс даже мужиков с ног валит, а вы, такая хрупкая… — он снова запнулся. Затем осторожно взял меня за локоток и достаточно настойчиво потянул к своей машине.

Сесть внутрь без его помощи я бы не смогла. Но он, буквально поднял меня на руки, посадил на заднее сидение и достал из бардачка бутылку «Лимончелло»:

— Вот, сладенький ликерчик, и вкусно, и стресс всегда снимает. Я его только для дам вожу. — и он с ласковой улыбкой буквально влил мне в рот несколько глотков прямо из бутылки.

Кислый, но вкусный напиток слегка взбодрил, голова еще кружилась, но тошнота прошла полностью, и мне стало как-то намного спокойнее на душе. Жизнь внезапно начала окрашиваться в нежно-розовые краски. Жалко бедного Натана Константиновича… но он был немолод, и он умер в прекрасном настроении, в предвкушении главного в своей жизни триумфа. Можно сказать, на взлете. Завтра я приду к Мариам, и мы начнем искать моих дочерей. Гадалка уверена, что они живы. Я не верю ей… или все же верю? Она предсказала смерть профессора, и мне не хотелось верить, что она просто угадала. И к тому же, она отыскала мужа Сони!

— Полегче стало? — с улыбкой обернулся ко мне химик. — Я знаю, всем дамам ликерчик нравится. Моя бывшая в таком восторге от него была, что в конце концов между мной и ликером выбрала его. — он слегка погрустнел. — Эльвира, может быть, в ресторан поедем? Мне хотелось бы с вами поговорить о разных вещах…

Мое прекрасное настроение стало немного понижаться. Он ухаживать за мной пытается, что ли? Но мне сейчас не хочется даже думать о мужчинах… Я отрицательно покачала головой.

— Отвезите меня домой, если вам не трудно. Или давайте я выйду и доеду до метро. — голова кружиться перестала, и чувствовала я себя уже не хуже, чем утром.

— Эльвира, вы решили, что навязывается вам старый дурень? — грустно усмехнулся химик. — Но я ж понимаю, где вы, молодая и красивая, и где я… Нет, я о важном деле поговорить хотел.

Мне стало стыдно. Что-то льщу я себе, нашлась неотразимая красавица. Человек о работе поговорить хотел, а я решила, что еще один раб моей небесной красоты нашелся. Хотя, насчет разницы в возрасте он явно кокетничает. На первый взгляд, он лет на десять старше, для мужчины совсем не критично. Да и насчет красоты что-то перебарщивает, я не роковая красотка, да и он вовсе не Квазимодо. Так что не факт, что я ошиблась…

— Как вас зовут? — неожиданно спросила я, вдруг сообразив, что не знаю даже имени человека, который так обо мне заботится.

— Петр. — с готовностью откликнулся тот.

— А по отчеству?

— Сергеевич. — совсем погрустнел химик. — А нельзя ли просто Петр? Мне приятнее будет. Обещаю, что не стану к вам приставать!

— Хорошо, Петр. — покладисто откликнулась я. — Давайте поговорим, только в институте, ладно? В нижнем кафе. А потом и по рабочим местам можно разойтись.

— Эльвира… Я как раз не хотел об этом говорить на работе. — на этот раз он не краснел и не мямлил. — Дело серьезное. Что-то ваш профессор сделал не то. — он пару секунд помолчал, словно собираясь с духом. — Скажите, он не пробовал на себе… наш препарат?

В полном ошеломлении я вытаращила на него глаза. Вот уже чего не ожидала услышать!

— Понимаете, он постоянно спрашивал, с какими сердечными лекарствами сочетается наш блокатор. — нахмурив брови, продолжал Петр. — Я ему говорил, что проверки совместимости с различными лекарствами мы пока не проводили, но на проводящую систему сердечной мышцы средство действует. Поэтому для экспериментов надо выбирать только людей с абсолютно здоровым сердцем. Но…

— Но зачем Натану Константиновичу принимать ваш блокатор? — все еще не могла осознать я.

— У него был активным аллель APOE4. — грустно ответил химик. — Мне генетики по секрету сказали. Ваш профессор очень боялся деменции. Это был одним из самых сильных его страхов.

Я сидела молча, откинувшись на сидении. Как мало мне было известно об окружающих меня людях! Профессор выслушивал мои рассказы про мать, утешал… но ни разу не обмолвился о том, что сам опасается наступления Альцгеймера! Более того, ему уже перевалило за седьмой десяток, и, если бы опасность существовала, то признаки начинающейся дегенерации мозга были бы заметны окружающим. Но это для меня такие доводы имеют резон. Если у человека сильная фобия, вряд ли досужие рассуждения его утешат.

Ладно, допустим, втайне Натан Константинович боялся активизации зловредного гена, и блокатор разрабатывал в первую очередь для себя. Но ведь клинические испытания были в самом разгаре, еще полгода, максимум год, и мы бы точно знали, как действует блокатор и с какими лекарствами его можно сочетать. Зачем было испытывать недоработанный препарат на себе?

— Да, понимаю ваши сомнения. — покачал головой Петр. Я не проронила ни слова, но видимо, все мысли отразились на лице. — Но смотрите сами. Профессор вошел на к нам здоровым и бодрым. Я химик, а не врач, но общие познания в медицине имею. Как и вы, кстати. Скажите, вам профессор показался… ну, накануне гипертонического криза или инсульта?

— А есть такие признаки? — удивилась я. — Вообще-то, инсульт часто наступает внезапно, без предупреждения. А иногда у пожилых людей отрываются тромбы, это вообще предсказать невозможно.

— А посмертную маску вы видели? — хмуро спросил химик. — А пену на губах? Это не инсульт и не тромб. Такие искаженные лица я видел после обширного инфаркта — но он не убивает за пару секунд. А пену — при эпилепсии.

Я потрясла головой. Пена на губах? Я ее не видела! Более того, я делала искусственное дыхание… пена… я бы почувствовала! У меня снова резко закружилась голова, и перехватило дыхание.

— Эльвира, боюсь, мое мнение во внимание не примут — но это отравление. — четко сказал Петр. — Нужно делать вскрытие.

— Вы утверждаете, что вашим препаратом можно отравиться?

— Нет, конечно! — возмутился химик. — Мы проводили испытания уже давно, этот блокатор — просто улучшенный вариант прежнего! Но уверен, что с сердечными препаратами его принимать было нельзя. Этот коктейль просто остановил и без того нездоровое сердце профессора.

— Но вы думает, что профессор сам принял препарат… — не понимала я. — Так зачем вскрытие?

— Я думаю, что блокатор гена APOE профессор принял сам. — отрезал химик. — Я передал ему пробирку, и он специально задержался в лаборатории, чтобы незаметно выпить дозу. А вот сердечные капли одновременно с препаратом он пить бы не стал. Их подлили перед походом в лабораторию.

Глава 9. Эльвира

Ночевать я осталась в институте, на кушетке в кабинете биохимии. Петр ходил к начальству, затем ездил в Следственный комитет настаивать на вскрытии, я же от дальнейшего расследования полностью отстранилась. Интересно, Петр подозревает в отравлении меня? Кроме нас с профессором, в лаборатории молекулярной генетики в последнии дни посторонних не было. Но я сердечные капли профессору не подливала, уж в этом я была уверена. Кстати, а у него разве было больное сердце?

К своему ужасу, я поняла, что не знала даже этого. Да, когда Натан Константинович быстро шел, скорее бежал по коридорам или по лестницам, у него начиналась одышка. Но он сам смеялся над своим весом и возрастом, уверяя, что Альцгеймер ему не грозит — не доживет. И ни разу я не видела, чтобы он резко останавливался и хватался за грудь… Не видела в его руках никаких подозрительных бутылочек или пузырьков, за исключением препаратов, разработанных по нашим формулах химиками. Может, он принимал лекарства втайне, не желая вызывать жалость?

Профессор всегда казался мне человеком открытым, полностью поглощенным наукой. Тщеславным, да, но кто ж из нас без греха. Он мечтал разработать лекарство века, войти в историю генетики. Но представить, что он скрывал сердечные приступы и тайком глотал лекарства… Это было настолько же дико, как и поверить в то, что он решил тайком принять недоработанный блокатор гена APOE. А впрочем, у него могло быть вполне здоровое сердце, и сердечные препараты он выпил не сам. Петр подозревает, что их тайком подлили перед походом в лабораторию. Но кто и зачем???

Под утро я прилегла на большое кресло и забылась тяжелым сном. Разбудил меня Петр. Он сел в кресло напротив, бодро отчитался, что вскрытие состоится послезавтра, а пока он хотел бы выяснить, как будет проходить наша дальнейшая работа.

— Имейте в виду, весь запас наших ферментов погиб. Разумеется, за несколько дней мы восстановим его, но я хотел бы решить вопрос принципиально. Готовим заново фермент для блокировки APOE4, или ваш блокатор рецепторов?

Я протерла кулачками глаза и попыталась сосредоточиться. Голову словно залили свинцом, виски периодически пронзали раскаленные иглы. Почему мой блокатор? А как же почти законченная работа Натана Константиновича?

— Эльвира, а зачем? — растерянно спросил меня химик. Кажется, я повторила свой вопрос вслух. — Он же бесполезен, профессорский блокатор, подумайте сами. Те, у кого еще не начался Альцгеймер, разве станет его принимать? Даже проверять аллели не станет, зачем? А когда болезнь начала развиваться, разве поможет блокировка гена? Процесс-то уже запущен?

Внезапно его напряженное до того лицо расслабилось, он слегка улыбнулся и подмигнул мне:

— Вы же и сами это понимаете, раз в обход профессора работали над своим препаратом…

— Я не работала в обход! — Я хотела возмутиться, но никак не могла собраться с мыслями. — Все было согласовано с Натаном Константиновичем. А вы не правы, совсем. Люди знают — если в роду кто-то погиб от Альцгеймера, у них повышенный риск. Вот как у меня, к примеру. Я собиралась принимать препарат лет через десять. Если будет объявлено, что болезнь Альцгеймера можно предотвратить, люди, у которых родственники больны, сами придут на обследование…

— И начнут принимать блокатор гена? — усмехнулся Петр. — Но не все, у кого активен аллель APOE4, получают деменцию. Получается, люди будут принимать препарат просто на всякий случай? Это то же самое, что из опасения перед онкологией заранее отрезать себе грудь и яичники. А вы уверены, что у блокатора не будет отдаленных последствий, не уступающих Альцгеймеру?

— Не уверена. — выдохнула я. — Чтобы это узнать, мы и проводим клинические испытания, к чему этот допрос?

— Мое мнение таково — мы должны разработать препарат, который останавливает уже начинающуюся болезнь. А не пытаться ее предсказать. Мы не ясновидящие, а ученые.

Я вздрогнула. Мариам! Мне надо обязательно сегодня вырваться к ней. Вот сейчас распрощаюсь с настырным химиком и сразу поеду.

— Петр, но есть научный план для нашей лаборатории, он уже подписан…

— И что, кто-то, кроме вас и покойного профессора, может точно рассказать, какие именно ферменты для вашего плана нужны? — Петр поднялся на ноги. Обрадовавшись, я тоже поднялась с кресла, хоть и с некоторым трудом. — Эльвира, вы почему-то все время чего-то боитесь. Мы будем работать по вашим формулах, проведем все нужные испытания, а когда препарат будет готов, описан в научных журналах и принял научным сообществом, будет уже поздно нас наказывать. Победителей не судят.

Моя мама, подумала я. Это ее шанс. Если препарат мы доработаем за полгода, можно будет спасти остатки ее мозга. Профессор был бы против, он так гордился своей работой… но профессора больше нет, я никому не причиню вреда, изменив план исследований. Возможно, когда руководство института узнает о моем самовольстве, меня уволят… но какая разница? Если мне удасться спасти мать и найти девочек, я буду работать хоть медсестрой, хоть санитаркой, и никогда не стану жаловаться на несправедливую судьбу. А если Мариам меня обманула… ну что ж, решение принято давно, в таком случае увольнение уже ничего для не изменит.

— Мы еще на Нобелевку замахнемся. — подбадривал меня Петр. Снова криво улыбнулся и робко спросил: — Возьмете соавтором?

— Возьму, разумеется. — решилась я. — Работаем по моему блокатору. Только простите, сейчас мне надо срочно уехать.

— Я вас подвезу. — покладисто кивнул Петр. — Пока мы не обсудили формулу, я все равно не могу приступить к работе. Вот по дороге поговорим, все запишем, а потом я вернусь в лаборатории и начну, потихоньку.

Вскоре мне стало ясно, что без Петра я никуда бы не добралась. Тело словно не подчинялось приказам мозга, ноги, казалось, надо было передвигать руками, и лишь почти повиснув на мускулистой руку химика, я без потерь спустилась по лестнице. Мой спутник с некоторой тревогой посматривал на меня, но вопросов не задавал. Может, принял мою слабость за женское кокетство.

Он загрузил меня в Жигули, завел мотор, и по дороге вновь начал выяснять подробности про блокатор.

— Эльвира, мне легче было бы работать, если б я точно понимал, в чем суть вашего открытия.

Я лишь вздохнула, именно в этот момент мне было не до формул. Но никто не виноват в моих проблемах…

— После менопаузы рецепторы в мозгу, чувствительные к эстрогену, должны закрываться. У большинства людей так и происходит. Но у части людей они остаются в рабочем состоянии, и, не получая нужный гормон, переориентируются на бета-амилоидный белок. Вероятно, именно за эту переориентацию и отвечает ген, который хотел заблокировать Натан Константинович.

— То есть даже это не точно?

— Увы, биохимия не математика. Аксиом нет, все надо проверять клинически.

— Понял. — кивнул химик. — Но пока наш блокатор не работает, верно?

— Работает, но недолго. — на автомате ответила я. — Не понимаю, почему… наверное, плохой из меня сейчас ученый. Но факт остается фактом — на какое-то время рецепторы слово застывают, амилоид не захватывают — но не закрываются!

— Так может, и не стоит упорствовать? — химик даже притормозил. — Можно доработать фермент, пусть он заставит открытые рецепторы не реагировать на амилоид, да и все! Больные просто будут пожизненно принимать лекарство, ну, как диабетики до конца колют инсулин.

— Может, и так… но опять же нужны клинические испытания. — согласилась я. — у меня нет уверенности, что рецепторы не адаптируются к ферменту и снова не возьмутся за амилоид. Хотя это проверять надо. Но куда лучше было бы рецепторы закрыть насовсем. Пожалуйста, не тормозите, мне надо срочно доехать туда, где я была вчера! Я то я все равно сейчас думать не могу.

Петр кивнул и свернул на какую-то боковую улочку, где можно было проехать без особых пробок. Оказалось, он прекрасно знал Москву, и мы окольными путями достаточно резво домчались до места.

С трудом дождавшись, пока химик влез в какую-то дырочку возле тротуара, я выскочила из машины и бросилась к знакомому подвальчику. Быстро спустилась… но входную дверь закрывала опущенная стальная решетка. И никаких табличек! Но ведь Мариам обещала принять меня сегодня, где же она?

Я посмотрела на часы: да, около полудня, она велела приехать в это время. Машинально подняла глаза на оконную витрину и увидела, что яркий плакат, обещавший найти без вести пропавших, тоже исчез. Теперь подвальчик выглядел совершенно заброшенным, словно туда давно не ступала нога человека. И что мне теперь делать?

И без того нетвердо держащие меня ноги отказали окончательно, и я без сил опустилась прямо на грязные ступеньки. Через пару секунд рядом появились мужские ноги в джинсах. Сильные руки рывком подняли меня, и знакомый встревоженный голос произнес:

— Эльвира, что с вами?

— Мариам исчезла. — слезы хлынули потоком, мне было уже плевать, что подумает обо мне химик. — Она обещала найти моих дочерей… но пропала сама!

Петр поднял меня на руки и отнес в машину. Осторожно посадил на заднее сидение, затем втиснулся рядом и попросил:

— Расскажите мне все.

И я, захлебываясь слезами, кратко рассказала об Антоне, пропавшем вместе с дочерьми где-то в далекой Швейцарии, об Гарике и о Мариам, подарившей мне надежду и так коварно обманувшей. Петр слушал молча, только все сильнее хмурился. Я уже закончила рассказ и пыталась справиться с рыданиями, а он все молчал.

Наконец, ожил, достал из карманчика в дверях стопку бумажных носовых платков, аккуратно достал один, ласково вытер мне лицо, и лишь тогда произнес:

— Эльвира, давайте начнем клинические испытания, нас в клинике ждут. Я же вчера специально к ним ездил, переносил наш визит. А вечером мы с вами поедем к вашему Гарику…. и я из него душу вытрясу. Если он знает что-то про братца, он нам расскажет.

Я согласилась, что мне еще оставалось делать? Мы снова окольными путями доехали до института, я осталась ждать в машине, а Петр сбегал в лабораторию за блокиратором рецепторов. Раствор был готов довольно давно, но из-за исследований профессора до него никак не доходили руки.

Мы уже ехали в психиатрическую клинику, а я все изводила себя. Натан Константинович умер, а я, его любимая ученица, плюнула на дело его жизни, согласилась вместо его исследований проводить свои… Но с другой стороны, ему уже все равно, а мне пока нет. Пока… Мариам пропала, и это значит, что она меня обманывала… Но зачем? Она не взяла с меня ни копейки. Зачем ей был этот обман? Из чистого садизма? Тогда тем более она хотела бы посмотреть на реакцию жертвы… И потом — все ее слова не могут быть обманом, она же знала, что профессор скоропостижно умрет!

Про клинические испытания препарата я даже не думала. Смутно помню, как мы дошли до отделения геронтологии, все переговоры с охраной, главврачом и завотделением взял на себя Петр. Все начальство клиники до сих пор имело дело с профессором Шульманом, и к его замене на меня отнеслись настороженно. Кажется, завотделением даже звонил в наш институт и выяснял мои полномочия.

Пока Петр по внутреннему телефону выяснял отношения с руководством психбольницы, я затравленно осматривалась по сторонам. Даже в приемном покое обстановка сильно действовала на нервы. Серые стены были словно припорошены вековой пылью. Двери без ручек, решетки, через каждые пару метров перегораживающие длинные коридоры, словно мы находились в тюрьме… Даже здоровый человек не смог бы здесь находиться долго здесь без ущерба для психики. А Антон предлагал мне поместить сюда маму навсегда!

Петр куда-то ушел и долго не возвращался. Если нас сюда не пустят, не страшно, думала я. Мы сразу поедем искать Гарика. А исследования можно и отложить… или отменить вообще. Но все кончилось хорошо, главврач лично поднялся с нами на лифте на четвертый этаж, довел до кабинета дежурного врача Зои Рахманиновой и пожелал удачи.

В маленьком кабинетике, где вся меблировка состояла из круглого пластикового столика, двух низеньких пластиковых стульев и застеленной клеенкой кушетки, стоял какой-то затхлый, неприятный запах, словно окно не открывали с лета. Доктор Рахманинова стояла возле кушетки и беспомощно смотрела на нас, не предлагая сесть и не делая попытки заговорить. Даже в своем раздерганном состоянии я заметила, что с молодой докторшей что-то не так.

Доктора Зою в отделении я встречала не раз, хотя обычно непосредственно с ней мы не работали. Но милая розовощекая блондинка казалась мне олицетворением самой нормальности. А сейчас передо мной стояла женщина, которой самое место было бы в одной из палат своей клиники. Посеревшее лицо и бледными, странно подергивающимися губами, с дергающемся в нервном тике правым глазом и трясущимися руками, она меня напугала настолько, что я на миг даже забыла о своей беде.

Кажется, Петр тоже был впечатлен, но, в отличие от меня, отвлекаться он не захотел.

— Доктор, давайте прямо сейчас выясним, кому из отделения нужен наш препарат, и раздадим его лично. — бодро попросил он.

Стоя посреди кабинета, Зоя растерянно посмотрела на нас и молча кивнула.

— Так где журнал назначений? — уже немного нервно спросил Петр. — Давайте займемся делом.

Доктор подошла к включенному компьютеру, пару раз кликнула мышкой и развернула к нам монитор. Петр уставился туда, а мы с докторшей — друг на друга. А ведь наверняка я выгляжу не лучше, вдруг подумала я. Такая же нервная, руки дрожат, ноги подгибаются. Но у меня горе, а у нее… Стоп! Кажется, я начинаю гордиться своей бедой, этого еще не хватало!

— У вас что-то случилось? — внезапно вырвалось у меня. Петр оторвался от монитора и с досадой взглянул в нашу сторону, покачал головой и снова отвернулся. — Простите за бестактность…

— Вы правда хотите слушать? — чуть хрипловатым, безучастным голосом спросила Зоя, не отрывая от меня взгляда, и мне стало страшно. Кажется, говорят, что психиатры часто сходят с ума, безумие заразительно… Но отказаться от разговора казалось уже невозможным… Ох, я тоже не в себе, не иначе.

Все тем же монотонным голосом Зоя начала рассказывать о преследователе. Сырое мясо, повешенная кошка, канава, в которой она могла замерзнуть, черный чулок на шее… Черствый капитан полиции Дивинский, считающий, что Зоя сама себя калечит. Честно говоря, на месте капитана я подумала бы точно так же. И тем не менее, рассказ докторши так меня увлек, что я даже не заметила, как к нам подошел Петр, тоже с интересом слушающий Зою.

— Ну, девушка, гов… ну, фигня ваша проблема. — усмехнулся он. — Ее просто надо правильно решить.

— Вы можете ее решить? — обернулась к нему Зоя. Ее глаза расширились, и сейчас она даже больше, чем раньше, была похожа на умалишенную. — Я бы никаких денег не пожалела.

— Меня не интересуют деньги. — отрезал Петр. — На данном этапе меня интересует наше исследование. Если вы нам поможете, я берусь за пару дней с вашей проблемой разобраться.

— Я… Я вам буду помогать! — она прямо заплясала на месте. — Что надо делать?

— Подойти к списку больных и выделить тех, у кого Альцгеймер. Со стадиями, пожалуйста. — довольно грубо бросил химик. Докторша бросилась выполнять поручение, а я вопросительно посмотрела на Петра. Тот выразительно пожал плечами. Я убедилась, что Зоя стоит к нам спиной, и покрутила пальцем у виска, но Петр задумчиво покачал головой.

Через пару минут на мониторе красовались пять фамилий пациенток: две с второй и три с третьей стадией Альцгеймера. Петр с Зоей обсудили, кому какую дозу давать, и доктор лично пошла проследить, чтобы бабуси добросовестно приняли лекарство. Петр с довольным видом уселся на кушетку, а я осторожно присела на хлипкий стульчик.

— Вы не думаете, что эта странная история… что она больна? — после небольшой паузы спросила я.

— Понятия не имею. — равнодушно ответил химик. — Я не психиатр. Может, и больная… хотя чего мне в жизни только не встречалось. Нарочно не придумаешь.

Он расслабленно сидел на кушетке, прикрыв глаза, словно спал или грезил наяву. Похоже, тоже не спал этой ночью, подумала я. Но любопытство не давало мне покоя.

— Но если… это выдумки, как же вы поможете?

— А кто сказал, что помогу? — с тем же безразличием спросил Петр. — Нам надо срочно исследование проводить, заинтересованность врача лишней не будет. Времени мало… в любой момент тему могут прикрыть. Вы же видели, нас уже пускать не хотели. А завтра возьмут и не пустят. Оказывается, все на авторитете профессора и его знакомствах держалось.

— Но как же… — я беспомощно осеклась.

Надо же, дожила до весьма зрелого возраста, а все пытаюсь взрослых людей перевоспитать. Если человек обещает помощь, вовсе не собираясь ее оказывать — не помогут мои нотации. Но это значит, что и мне помогать он не собирается… Он и меня обманывает, ему нужна формула… но зачем? Он сказал, что рассчитывает на Нобелевку, или хотя бы на признание научным миром. Но для этого мало создать рабочий препарат. Намного больше времени уйдет на клинические исследования. А если тему закроют, и мы не сможем попасть в отделение геронтологии исследования мы провести не сможем, и грош цена тогда будет нашему открытию…

Но для химика этот препарат очень важен, это ясно. Не буду гадать для чего, не это меня должно сейчас волновать. Надо заставить Петра выполнить свои обещания, и немедленно, пока формулы у него еще нет.

В кабинет буквально влетела доктор Рахманинова. Сейчас она выглядела намного лучше, чем при нашей встрече: лицо немного порозовело, глаза не дергались, губы не дрожали.

— Я дала всем препарат. — радостно сообщила она. — А вы… мне поможете?

— Да, Петр собирался прямо сейчас заняться вашей проблемой. — неожиданно для себя выпалила я и в упор поглядела на очнувшегося от сладкой дремы химика.

Его губы чуть искривила усмешка, но он тут же посерьезнел и солидным баском сказал:

— Лады, девушки, вы тут поворкуйте, а я с серьезными людьми переговорю. Нужно засаду ставить, будем ловить вашего психа на живца.

Он поднялся и вышел из кабинета. Зоя нерешительно поглядела на меня и села на второй стульчик.

— Эльвира, а вас тоже что-то сильно угнетает… — словно решившись, сказала она. — И довольно давно. Я же врач, я это вижу. Тоже… преследователь?

— Если бы… — выпалила я, и мгновенно осеклась. Щеки вспыхнули, и я торопливо продолжала: — Нет, у меня беда, и вы правильно заметили, очень давняя.

И я торопливо, словно боясь передумать, рассказала внимательно слушающей Зое про Антона. Про его пунктуальность, про наш развод, и его исчезновение вместе с девочками. Про Мариам с ее предсказаниями я говорить не стала. Зоя слушала, ни раз не перебив, и лишь когда я закончила, стала задавать уточняющие вопросы. А потом надолго задумалась.

Я сидела молча, уже жалея, что вывалила на эту и так замученную то ли собственным, то ли чужим безумием женщину. Но Зоя подняла голову и сказала:

— Эльвира, я думаю, он жив. Ваш бывший муж. И девочки тоже.

Я вздрогнула и подняла голову. Вот уже второй человек говорит мне это. Ладно, Мариам была ясновидящей… или выдавала себя за таковую. Но врач-психиатр…

— Понимаете, таких людей психиатрия неплохо изучила. — мягко продолжала Зоя. — У них не повреждена психика, но она крайне хрупкая. У них есть картина мира, и все, что в нее не вписывается, кажется им угрозой самому их существованию. Поэтому они нападают первыми, убирая все неправильные детали.

Раз в его картине мира все сошедшие с ума должны были лечиться в спецучреждениях, а вы протестовали — вы нарушали идеальную картину мира. А ваш развод ее просто разрушил напрочь. И он решил вас наказать.

— Я это поняла. — слабо улыбнулась я. — Да он сам это написал.

— Нет, вы не поняли. — показала головой Зоя. — Наказать вас, разрушив вашу картину мира — это правильно, с его точки зрения, разумеется. Это разумный и адекватный ответ. Но вы решили, что он убил себя и дочерей. Но ведь он не был ни в чем виноват, а дети тем более. Их убийство было бы несправедливым! А значит, он этого сделать не мог.

Я в полном ошеломлении смотрела на собеседницу. Такие мысли мне до сих пор в голову не приходили. Антон, с его несокрушимой уверенностью в своей правоте, не стал бы наказывать невиновных…

— Но… бывают же психозы? И люди совершают то, что в нормальном состоянии и представить себе не могли?

— Психозы исключают серьезную подготовку. — грустно ответила Зоя. — А тут безукоризненное похищение. Уверена, они живы, все трое.

— А труп на рельсах? Если это не Антон, то кто???

— Кого-то он, значит, убил… — задумалась Зоя. — Одно могу сказать, этот убитый — из криминального мира. У вашего мужа должно быть моральное оправдание своих действий.

Некоторое время я сидела молча, переваривая ее слова. Вот, оказывается, кто был мне нужен с самого начала — врач-психиатр. Если мне вовремя поставили мозги на место, возможно, я не сдалась бы так легко, я сумела бы по горячим следам найти девочек!

— Вы такой хороший психолог… Но как же с вашим преследователем? — внезапно спросила я.

— Хотите спросить, как же я не могу понять психа, который меня убивает? — жалобно спросила Зоя. — Значит, не такой уж я хороший врач…

— Нет, что вы… — я запнулась, подбирая слова. — Не в этом дело. Я хотела сказать… тот, кто вас преследует, он же недавно это делает. Чем-то вы его спровоцировали… ну, может, в неладную минуту попались ему на глаза. В любом случае, была же отправная точка. Если бы вы вспомнили, с чего все началось, может, это помогло бы вычислить психа?

Зоя задумалась, но увы, продолжить тему мы не успели — вернулся Петр и тут же скомандовал:

— Ну, девочки, по коням. Доктор, срочно звоните коллегам, пусть вас на вечер подменят. Будем на живца ловить.

Глава 10. Зоя

С чего же все началось? Этот вопрос не давал ей теперь покоя. Ведь все у нее до поры было так здорово — семейная жизнь, любимая работа… А потом — пациенты, задающие странные вопросы и пугающие ее буйным поведением. Но это и правда началось не сразу после того, как она поступила на работу. Так с чего же все началось?

Но у нее никак не находилось времени для воспоминаний. Она долго обзванивала врачей из своего отделения, обещая отработать за них две смены, если за нее подежурят ночь прямо сейчас. С огромным трудом ей удалось договориться с пожилым геронтологом, потребовавшим, чтобы Зоя подменяла его на новогодние праздники. Она с благодарностью согласилась.

По договоренности, Петр с Эльвирой ушли первыми, пару раз пройдясь по коридору и громко обсуждая, что уезжают на работу, где и заночуют. Затем Петр с больничного телефона позвонил в свой институт, велев напарнику приготовить все для срочной доработки некоего фермента. И лишь после этого ученые удалились.

Примерно через полчаса Зоя взяла легкую сумочку, и в свою очередь прогулялась по отделению. Затем, опять же с больничного телефона, позвонила пожилому врачу, дом которого поджег ее преследователь, и попросила разрешения заехать к нему в гости и перевезти к нему некоторые вещи, которые она боится оставлять на съемной квартире. С трудом, но разрешение было получено. Зоя еще немного покрутилась по отделению, а потом тихо вышла в длинный полутемный коридор.

Но пару секунд ее охватила безумная паника. Пустые коридоры, перекрытые решетками, напоминали кадры из ужастиков, которые она смотрела в детстве. Казалось, сейчас одна из дверей с тихим скрипом откроется, решетка поднимется, и из темноты выглянет страшная окровавленная рожа какой-то нежити. Ох, зря она согласилась на роль живца… С другой стороны, еще пара месяцев преследований — и ее домом надолго станет ее же больница.

Она покрепче стиснула сумочку и, преодолев несколько лестничных пролетов, вышла на улицу. Подошла к краю тротуара и, увидев подъезжающее синее Жигули, подняла руку, голосуя. Петр остановился, Зоя влетела на заднее сидение рядом с Эльвирой и замерла.

— Ну, девочки, поехали. — серьезно сказал Петр, не оборачиваясь. На переднем сидении рядом с ним сидел еще один крепкого вида молодой мужчина. Он обернулся и протянул Зое небольшой брелок.

— Положите в карман брюк и спокойно входите в квартиру. — проинструктировал он. — Мы услышим все, что произойдет, так что не волнуйтесь.

Зоя молча кивнула, хотя мужчины спереди этого увидеть не могли. Никакого спокойствия она не ощущала. Ее ударят по голове… ну и что, что это услышат? Но спорить она не стала.

В трех кварталах от съемной многоэтажки машина приостановилась, напарник Петра выскочил из нее и помог выйти Эльвире. Дверь захлопнулась, и Зоя поехала дальше. Они сделали небольшой круг, потом подъехали к дому, и Петр велел ей неторопливо подниматься к себе, постоянно оглядываясь по сторонам.

— Делайте вид, что взволнованы. — деловито инструктировал он. Для Зои это звучало издевкой. Из-за безумного сердцебиения она почти не могла дышать. — Да вы не бойтесь, мой товарищ уже ждет вас, и я тоже через пару минут вернусь. Но пока придется отъехать. Тот, кто вас наверняка ожидает, не должен видеть, что вы не одна.

Зоя на подкашивающихся ногах выползла из машины и, дико озираясь, поплелась к подъезду. За спиной раздался шум отъезжающей машины, и она с трудом преодолела желание повернуться и бежать за ней следом. Она даже остановилась, но поняла, что Петр давно уехал. Тогда она попыталась выдохнуть, и снова пошла к дому.

Подъезд встретил ее полумраком. Лампочки на лестничных пролетах были выбиты или выкручены, уходящие солнечные лучи с трудом проникали через грязные маленькие оконца, практически не освещая ступеньки. Лифтом она воспользоваться побоялась, и теперь медленно поднималась, крепко держать за перила и вздрагивая от любого шороха. Но как она не медлила, в конце концов она добралась до пятого этажа, и дверь квартиры оказалась перед ее носом. Она подергала дверную ручку. Заперто, как и ожидалось. Теперь надо войти… Но она все стояла на площадке, не решаясь достать ключи. Может, плюнуть на все, выскочить из дома и ждать на улице Петра? Он обещал вернуться. Пусть отвезет ее обратно в отделение, и она спрячется там снова. И что… до конца жизни?

Сверху раздалось странное шуршание, и она, наконец, решилась. Ключ пару раз выпадал из рук, но она упорно поднимала его и в конце концов сумела вставить в дверь. Он провернулся легко, словно замок был недавно смазан. Дверь так же без скрипа отворилась, и она вошла внутрь.

Свет включить она не успела, лишь протянула руку к выключателю, когда сильные руки обхватили ее за плечи, прижали к стене, а на шее возникло что-то вроде шелкового шарфа. В мгновение ока удавка так стиснула ей горло, что она не могла не то что вскрикнуть — даже дышать. Она пыталась просунуть пальцы под тугой шелк, хоть немного ослабить петлю, но безуспешно. Ее затошнило, и она, теряя сознание, из последних сил начала стучать ногой по полу и стенам. Сверху раздался топот, и нападавший, отшвырнув ее вглубь коридора, выскочил из квартиры.

Вероятно, на пару минут Зоя все же отключилась. Пришла в себя она на грязном полу, свет в коридоре уже горел, и у входа в квартиру толпились все трое — Петр, Эльвира и незнакомый мужик. Вид у них был растерянный.

— Его поймали? — горло саднило, слова давались ей с трудом. Задавая вопрос, она уже по лицам троицы видела, что он бесполезен. — Но вы его хоть видели?

— Мы его слышали. — наконец решилась ответить Эльвира. — Ну, то есть чьи-то быстрые шаги я лично слышала точно.

Зое помогли подняться, сняли с шеи петлю из черного шелкового чулка, довели до ванной, и всей компанией пошли на кухню. Эльвира хотела согреть всем чаю, но Петр запретил хоть что-то пить или есть в этой квартире.

— Но почему вы его не поймали? — в отчаянии спросила Зоя, умывшись и немного придя в себя.

Петр с незнакомцем переглянулись и промолчали, отвечала снова Эльвира. Из ее рассказа Зоя поняла, что произошло.

Оказалось, что Эльвира со спутником дошли до дома первыми и поднялись на шестой этаж, где и стояли возле лифта в засаде. Передатчик был в руке у мужчины, и шумное дыхание поднимающейся по лестнице Зои слышала даже Эльвира. Петр подъехал через пару минут, вошел в подъезд и встал так, чтобы видеть выход из лифта и с лестницы. Он должен был перекрыть преступнику возможность бегства.

Предусмотрено вроде было все до мелочей, но что-то пошло не так. Эльвира слышала, как Зоя два раза роняла ключи, как, шумно выдохнув, зашла в квартиру… но после этого наступила тишина. И шиль через несколько секунд в приемнике вдруг раздались слабые удары, словно ногой об стену. И она первой побежала к лестнице, сообразив, что нападение уже произошло. Пробежав пару ступенек, она вроде бы услышала быстрые шаги вниз по лестнице, но они как-то сразу затихли. На пятом она со спутником на миг остановились перед настежь распахнутой дверью Зоиной квартиры, прислушались — но вокруг была мертвая тишина. Никто не бежал по лестнице, лифт не двигался с места… Напарник позвонил Петру, и тот стал медленно подниматься, прислушиваясь — не заработал ли лифт. Но нет, вокруг не раздавалось ни звука. И Петр готов был поручиться, что на лестничных пролетах никто не прятался.

Немного посидев на кухне, вся компания подхватилась и пошла вниз. На все зоины вопросы мужчины угрюмо отмалчивались, и Зоя с отчаянием видела, что она ей не верят. Никто не мог улизнуть из ее квартиры, а значит, она снова придумала нападение! Багровая полоса на шее от черного чулка, ее борьба, обморок — все инсценировка! Отчаяние лишало ее голоса, отнимало последние силы. Вот нашлись же люди, которые готовы были ей помочь, но теперь и они ее покинут. Лучше бы ее задушили сегодня…

Петр тем временем подвез Зою обратно к больнице, и даже любезно проводил до отделения. Эльвира увязалась с ними. Когда Зоя уже открывала своим ключем больничную дверь, она вдруг сказала:

— Я вам верю. Понимаете, я слышала, как кто-то бежал вниз! А у меня галлюцинаций точно нет.

— Спасибо вам. — упавшим голосом ответила Зоя. — Но уже поздно. Второй раз тот… сталкер в ловушку не полезет. Даже если найдутся у меня защитники.

— Зоя, вы все же подумайте. — настойчиво сказала Эльвира, даже придержав немного зоину руку. — С чего началось это преследование? Самое начало, тот первый раз — что это было — записка, звонок? Что произошло перед этим?

Зоя обещала вспомнить, просто чтобы не обижать хорошего человека. Думать в тот момент она вообще не могла. Она прошла в свою комнату, до полуобморока изумив пожилого геронтолога, уже прибывшего ей на смену. Пообещала ему, что обязательно отдежурит на новогодних праздниках, чуть не прибавив: «Если доживу», и попросила его освободить ей рабочее — оно же спальное — место.

Сменщик с большим удовольствием отбыл, и она без сил рухнула на кушетку. Надо бы переодеться, забрать из подсобки рабочий халат… но у нее не было сил даже подняться. Она могла лишь лежать дохлой тушкой на клеенке, и, поняв бесполезность любых попыток привести себя в порядок, против своей воли она начала вспоминать. С чего же начался весь этот кошмар?

Вот буйный шизофреник набрасывается на нее и начинает душить… но нет, еще до этого разные больные начали задавать ей интимные вопросы. Какой из них был первым? Кажется, пожилая добродушная бабуся с параноидной шизофренией, между истинами, поведанными ей высшими силами, поинтересовалась, почему стилист не сумел нарисовать ей красивые стрелки на веках. Надо же, оказалось, память хранит даже такие ненужные мелочи.

Но тем не менее, просьба Эльвиры выполнена. Все началось с той бабуси. И что ей это дает? Она дрожащими руками достала мобильный, с сомнением посмотрела на горящую строку времени. Половина одиннадцатого, не поздновато ли для звонков? Но с другой стороны, вряд ли Эльвира легла уже спать. Семьи у нее теперь нет… Зоя вздрогнула. Да уж, ее собственные мучения на минуту показались ей не такими уж страшными. Она еще немного поколебалась, потом решила, что хуже не будет, и набрала недавно вбитый в память номер:

— Простите, что поздно… Вы можете говорить? Я вспомнила, как это начиналось.

Эльвира внимательно ее выслушала, а затем тихо сказала:

— Зоя, но вы не вспомнили главное. Что произошло накануне? За день, за два, за неделю до первого странного вопроса? Должно было произойти что-то не совсем обычное. Может, что-то даже не очень важное, но такое, что вам запомнилось.

Зоя сунула телефон обратно в карман брюк и снова задумалась. Достала телефон, вывела на экран календарик… В какой день, какого числа ее начали пугать собственные пациенты? Сейчас на дворе октябрь, а это началось, кажется, сто лет назад… да, больше двух лет прошло, это было так давно, еще до развода с Ричардом… То есть, они и развелись-то потому, что у нее начались глюки, и в какой-то момент она испугалась. Испугалась, что ее муж, психиатр со стажем, решил упрятать ее в психушку. Он так странно на нее смотрел, когда она жаловалась ему… Но у нее снова глюки? Ей только кажется, что какие-то проблемы у них с мужем начались раньше? Еще до того, как ее впервые напугали в собственной больнице?

— Я не хотел тебе говорить, … но мне нельзя иметь детей. Мой сын инвалид с детства, не дай Бог тебе узнать, что это такое — тяжелобольной ребенок. Я проверялся — это генетический брак, и дело во мне.

Голосов мужа прозвучал в ее голове так громко, словно он сидел рядом. Зоя аж подскочила на кушетке. Когда же состоялся этот разговор? Она снова схватилась за телефон, долго тупо глядела на календарик, но никак не могла сосредоточиться. Она хотела детей, это она помнила. Ей снились розовощекие младенцы, она плакала во сне… Да, ее желание было так велико, что она решила серьезно поговорить с мужем, хотя и понимала уже, что ему неприятны разговоры на эту тему. И даже после того, как состоялась решающая беседа, и Зоя уже поняла, что детей у них не будет, она не могла вот так сразу сдаться. Она еще надеялась, что уговорит Ричарда, что найдет нужные слова… Она таскала его в гости к коллегам, у которых были маленькие дети, она умильно на них смотрела и долго рассказывала мужу о сладеньких пяточках младенцев. Да, она хотела узнать, чем болен его сын… что же ей тогда помешало?

С ужасом она поняла — да, именно это и помешало. Буйные пациенты, тут же становящиеся смирными, когда к ним приближался муж. Ее собственное подозрение, что она сходит с ума… Ей стало не до детей Ричарда, она просто забыла об его больном сыне. Более того, она сама уже побоялась бы заводить ребенка, даже если б муж вдруг согласился.

Она вскочила с кушетки и забегала по комнатушке в сильном нервном возбуждении. На бегу достала телефон и набрала номер старшей сестры из их некогда общего с Ричардом отделения.

— Наталья Павловна, — забыв даже поздороваться, выпалила она, дождавшись ответа. — Вы все знаете, вы так давно работаете… Скажите, чем болен сын Ричарда? Ну, конечно, моего бывшего мужа? Чтоооо???

Она нажала отбой и без сил рухнула на кушетку. Ей еще было страшно, но теперь она поняла все.

Глава 11. Эльвира

После второго звонка Зои я начала раздуваться от гордости. Надо же, какая я молодец! Не подвел мой дедуктивный метод, и бедная докторша все же нашла отправную точку всей этой жуткой истории. Правда, пока неясно, как ей защититься — но это уже не по моей, а по ее части, все же именно она — психиатр. А я так, сыщик-любитель. Правда, если б не способности к дедукции, я бы не смогла найти закономерность во всех исследованиях болезни Альцгеймера, и не придумала бы свой блокатор… Но вот в Антоне разобраться не сумела, резко загрустила я. Хотя в психах, похоже, даже специалисты не очень-то разбираются, вот хоть взять ту же Зою. Мне не в чем себя винить.

Кажется, впервые за полгода я начала получать от жизни удовольствие. Дети живы, теперь я в этом не сомневалась. А раз они живы, я их найду. Даже если они сейчас на другой стороне земного шара — отыщу все равно. Тем более, у меня есть теперь толковый помощник. Он никуда не денется, пока не будет готов блокиратор, и не получит формулу, пока не найдет моих девочек.

Тем временем Петр подвез меня к дому. Мы договорились, что переночую я на сей раз у себя, а не в институте. Тем более, с содроганием сообразила я, матушка оставалась в одиночестве почти двое суток. Конечно, холодильник был забит едой, газ надежно перекрыт вентилем, а спички спрятаны. Но в квартире можно найти еще много чего интересного.

Но дом снаружи выглядел таким спокойным и тихим, без запаха гари, на лестничной площадке не бушевали мыльные волны, уютно горела лампочка возле лифта… Я практически успокоилась. Хотя, открываю своим ключом квартиру, почему-то разволновалась вновь. Даже не скажу, что меня встревожило — может, неприятный запах?

В коридоре было темно, и запах стал намного сильнее, словно неподалеку прорвало канализацию. Через щель в приоткрытой из большой комнаты двери виднелся свет, я поспешила туда и застыла на пороге.

Все поверхности комнаты были покрыты словно бел-серым пухом. Диван, стол, комод, были усыпаны рваными белыми клочьями, а пол слоями покрывали обрывки то ли скатерти, то ли полотенец. Местами все это великолепие плавало в лужицах липкой жидкости, распространяющей ту самую жуткую вонь, которая валила меня с ног. Она уже стала невыносимой, била по носу, словно кувалдой, и я машинально натянула на лицо воротник узкого свитерка.

— Тфарина, убью!!! — донеслось до моего уплывающего сознания чье-то нечеткое бормотание. Я повернулась на звук.

— Ты кто??? Стоять, тфарь! — с дивана, словно фильмах ужасов, поднялось невероятное создание, нечто вроде обтянутого сухой кожей скелета в заляпанном бурыми пятнами драном халате. Лицо монстра было тоже испещрено пятнами, почти безгубый рот кривился в гримасе, речь почти невозможно было разобрать. — Ты за мной пиишла! Убью!!!

С боевым кличем зомби схватил со стола большую фаянсовую чашку и запустил мне в голову. Я выскочила в коридор, захлопнула дверь, привалилась к ней, баррикадируя ее своим телом, и попыталась вступить в диалог:

— Мамочка, это я, Эля. Я твоя дочка. Пожалуйста, успокойся, я хочу тебя покормить.

— У меня нет дочек! Я маму жду! Ты воровка и тварь, и я отнесу мамочке твою ногу! Голова с волос, да, твои двери!

Дальше с той стороны раздавались уже бессвязные ругательства и глухие удары по тонкой фанере. Я молнией выскочила из квартиры, захлопнула входную дверь и дрожащими руками заперла ее снаружи на ключ. Почти в ту же секунду раздался звон — похоже, вслед мне летели остатки нашего кухонного сервиза.

Мама — вернее то, во что она превратилась — бесновалась в запертой квартире, бросаясь всем телом на дверь, а я сползла вниз по стене и теперь сидела на полу почти в полуобмороке, раздавленная виной и бессилием. Я понимала, что маму уже не спасти. Даже если блокатор будет готов уже завтра, все равно я опоздала — третья стадия дошла до решающего финала, ее бедный мозг нашинкован на узкие полоски, подобно капусте в бочке. Уже ничем не помочь, не отыграть обратно. Больнее всего мне было, что я не успела совсем чуть-чуть. Если бы месяц назад начала давать блокатор, пусть не доработанный, пусть не закрывающий, а только парализующий рецепторы, у нее был бы шанс дожить до настоящего лекарства… Но я так плохо соображала все это время, я хотела убить себя, и почти не думала о матери. Поздно, теперь все поздно! Ради чего я работаю?

И внезапно в измученном мозгу возникла формула — простая и изящная. Да, надо попробовать — возможно, именно это изменение фермента превратит легкий паралич рецепторов в полную заморозку! И тут я зарыдала — почему, ну почему я додумалась только сейчас! Но раньше я не способна была соображать в полную силу. Проклятый Антон! Он хотел уничтожить меня, и это ему почти удалось. И гибель моей мамы на его совести.

Глухой стук от ударов внутри квартиры прекратился. От рыданий становилось больно в груди, глаза жгло, словно от горсти песка, но перестать я не могла. Иногда мелькала мысль, что надо позвонить Петру, он приедет и заберет маму, но я понимала, что не в силах сейчас говорить ни с кем. слез уже не было, опухшие глаза болели, но я все билась в рыданиях, сухих, только зря разрывающих сердце. Внезапно кто-то сел на ледяной пол рядом со мной, и на мои плечи опустилась чья-то горячая рука. С трудом разлепив немного веки, я взглянула на обнимающего меня мужчину и отпрянула с такой силой, что больно стукнулась затылком об стену. Гарик!!!

— Эля, что с тобой? — он явно перепугался.

— Что со мной??? — закричала я, взвиваясь с пола. — Тебе интересно, что со мной сделал твой братец? Так смотри же! Жри, не обляпайся!

Я выхватила из сумочки ключ, с первого же раза вставила его в скважину и открыла дверь. Гарик сделал шаг назад, но я схватила его за руку и силой потащила внутрь. Не знаю почему, но он с нашей первой встречи вызывал у меня слишком сильную ненависть. Намного сильнее, чем к старшему братцу, угробившему мою жизнь.

Я дотащила его до комнаты, превращенной в помойку. По лицу Гарика я видела, что он с трудом подавляет рвотные позывы, но не собиралась его отпускать. Мама лежала на полу, прямо в одной из липких луж, и самозабвенно храпела.

— Это… Эля, что это? — у шоке прошептал Гарик.

— А это болезнь моей мамы дошла до финиша. — выкрикнула я. — Если бы не твой брат, я вовремя создала бы для нее лекарство. Антон забрал полтора года моей жизни. Я опоздала…

Внезапно порыв ярости иссяк, и я стала отступать в коридор. Пошатнулась, оттолкнула Гарика, пытавшегося поддержать меня за плечи, и достала телефон. Хватит истерить, надо оказать помощь маме… тому, что от нее осталось. Но позвонила я не Петру, а Зое.

Услышав о том, в каком состоянии мама, она тут же пообещала прислать санитаров, и попросила меня приехать тоже.

— Эльвира, успокоительное вам необходимо, мне ли не знать. — грустно сказала она в трубку. — Приезжайте, я выделю вам койку.

Я спрятала телефон и привалилась спиной к стене. Вот и все. Маму отвезут в геронтологию, и Зоя за ней присмотрит. Как вовремя мы с ней встретились! Я добьюсь, чтобы Петр обязательно ей помог. А вот кто поможет мне?

— Гарик. — я посмотрела на мужчину, и он тут же отвел глаза. — Я знаю, твой брат жив. Где он?

Он отшатнулся, глаза подозрительно забегали, но довольно быстро он взял себя в руки.

— Я сам пытался это выяснить. — глухо ответил он. — Он иногда писал мне на вайбер. Хотел узнать… жива ли ты еще. А я спрашивал, где он. А потом… я ему все высказал. Что он сволочь. Что он хуже вампира, из всех жизни высасывает. Из тебя, из меня, из матери. И он перестал мне писать. Я много раз пробовал — не отвечает.

Я в отчаянии закрыла глаза. Ну вот и все. Последняя ниточка с треском оборвалась. Мариам исчезла, Гарик потерял связь с Антоном. Мне никто уже не поможет. Значит, надо добиться, чтобы от Зои отстал псих, когда-то выбранный ею в мужья, и тогда я с чистой совестью смогу доверить ей маму. А меня в этой жизни уже ничего не удержит.

Гарик, несмотря на все протесты, поехал в больницу со мной. Когда мама, предварительно накачанная лекарствами еще в квартире, была вымыта и уложена на койку в двухместной палате, мы с Зоей и Гариком пошли в ее крошечный кабинетик, и она почти насильно запихнула в меня два, а в Гарика одну синюю таблетку.

Потом заварила нам крепкого чаю, и мы до утра сидели на ее одинокой кушетке и беседовали. Гарик умолял Зою подтвердить, что мою маму еще можно вылечить. Я молчала, Зоя что-то мямлила и вздыхала, виновато поглядывая на меня. Каждый вопрос Гаррика словно резал мне по сердцу, и, чтобы прекратить тяжелый разговор, я потребовала рассказать, за что так жестоко преследовал нашу докторшу бывший муж.

— Понимаешь, до меня это дошло только сегодня. — виновато начала Зоя. — Когда я узнала, чем болен его сын. Гебефрения.

Я вопросительно посмотрела на нее. Гарик тоже внимательно слушал, хотя я затруднилась бы сказать, понимает ли он услышанное.

— Это очень тяжелая форма шизофрении, стартует с самого детства, и лечению не поддается. — пояснила Зоя. — И она действительно наследственная… Только родители могут страдать более легкой формой болезни. Но я подумала, почему же Ричард был так уверен, что передал поврежденный ген? Жена здорова, да, но ведь шизофрения передается и через поколение. Но он так уверенно говорил… а это означает лишь одно: Ричард знал, что болен.

Видимо, он как-то сумел компенсировать болезнь, разобраться с симптомами. А потом пошел учиться на психиатра, чтобы удержать себя на плаву.

Но родился ребенок, у которого поврежденный ген проявился с такой силой, что он стал тяжелым инвалидом. Такой стресс выдержит не всякий здоровый человек, а Ричард был далеко не здоров. Началась декомпенсация, возможно, с галлюцинациями, но он надеялся справиться. Разошелся с женой, прикованной к сыну-инвалиду, и женился на мне. Может быть, думая, что в крайнем случае я ему помогу, я ведь тоже врач. А я, как назло, заговорила о детях… Рассказать мне правду о своей психической болезни он был не готов. Согласиться на рождение еще одного ребенка-шизофреника тоже. Представляете, какой стресс для человека, который рассчитывал на мою помощь?

— И он решил так отомстить? Только за то, что ты хотела детей? — не веря своим ушам, спросила я, даже не заметив, что перешла на «ты».

— Нет, разумеется. — грустно улыбнулась Зоя. — Он сначала вовсе не думал мстить. Он лишь хотел напугать меня так, чтобы я решила, что схожу с ума, и думать забыла о детях.

— То есть в прямом смысле переложить с больной головы на здоровую? — подал голос Гарик.

— Примерно так. — Зоя даже не улыбнулась. — И ведь был момент, когда я так и подумала.

— Но как он мог заставить пациентов нападать на тебя, а потом забывать об этом? — удивилась я.

— А на меня никто и не нападал. — вздохнула Зоя. — Есть лекарства, убирающие галлюцинации, с есть средства, которые их вызывают. Страшно подумать, какой дряни я наглоталась за те пару месяцев, которые мы проработали в одном отделении с мужем…

И вот представляете, каково было его негодование, когда он уже добился своей цели, уже напугал меня так, что я не думала ни о каких детях, просто боялась сойти с ума окончательно — и вдруг заявила, что ухожу с работы и развожусь с ним? До этого он балансировал на грани, но я добила его психику окончательно.

Мы немного помолчали. Затем я почему-то шепотом спросила:

— Теперь он абсолютно безумен?

— Думаю, да. — кивнула Зоя. — Хотите спросить, почему этого никто не замечает? Так при паранойе до какого-то момента больные могут скрывать свой бред. Особенно, если у них специальное образование.

— Я другое хочу спросить…. — я откашлялась. — Что он хочет с тобой сделать? Просто попугать или… — я не решилась докончить фразу, но Зоя меня поняла.

— Думаю, он и сам не знает. — грустно сказала она. — У него наверняка чудовищные галлюцинации, и он понимает это. Но считает меня виновницей его теперешнего безумия. Пока ему плохо, мне не должно быть хорошо. Пока пугает… но в один прекрасный миг безумие может окончательно затмить рассудок. И тогда убьет.

Мы с Гариком переглянулись. Зоя чуть нахмурилась, заварила нам еще чаю и робко спросила?

— А Петр… он кто? Охранник ваш?

Гарик с подозрением посмотрел на меня.

— Он химик. — изумленно ответила я.

— Надо же, а на вид прямо Джеймс Бонд. — в свою очередь удивилась Зоя. Я лишь пожала плечами. — Может, он придумает что-то?

— Я позвоню ему утром. — пообещала я. — Пусть хоть он немного поспит.

Зоя посмотрела на часы и ахнула:

— Половина пятого, мне через час вставать! Ну-как, теперь в постель! То есть ты в постель, а вы — она повернулась к Гарику — Поезжайте домой, пожалуйста.

Несмотря на все протесты, мы безжалостно выставили моего ухажера на мороз, то есть за дверь отделения. Я наскоро ополоснула холодной водой лицо, переоделась в старенький, но чистенький больничный халатик, легла на кровать, думаю, что промучаюсь без сна до утра, и в тот же миг уснула.

Проснулась я оттого, что кто-то с силой потряс меня за плечи. Я открыла глаза и увидела склонившегося надо мной хмурого Петра.

— Почему мне ночью не позвонили? — вместо приветствия буркнул он.

— Не хотела будить. — вытаращила я глаза. Сообщение о том, что в любой непонятной ситуации я должна звонить ему, меня потрясло. — Вы же не Скорая, чтобы по каждому чиху приезжать.

— Мы работаем в команде, и я первый должен узнавать, что происходит. — теперь его тон был командным. Я откинула одеяло, села в постели и огляделась.

В палате мы были вдвоем. Стульев в ней не было, лишь маленький столик у окна и тумбочки в изголовьем. Петр нависал надо мной, и я против воли почувствовала себя виноватой.

— Моя мама… — хотела было объяснить я, но он лишь махнул рукой.

— Уже знаю. Только… она ж недавно заболела?

— Года три уже.

— Но еще недавно была адекватной?

— Не совсем так. — пояснила я. — Но недавно она меня еще узнавала, хотя не могла вспомнить, что делала утром, и путала события и слова.

— И за сколько же времени эта болезнь прогрессирует?

— Это вы лучше у Зои спросите, у нее практики больше. — не выдержала я. — Петр, мне не очень хорошо сейчас, зачем вы меня допрашиваете?

Он нехотя отошел от кровати, позволив мне нашарить ногами ботики и встать. Пошел было к двери, но затем повернулся и спросил:

— Эльвира, когда будет блокатор готов?

— Я, кажется, поняла в чем ошибка. — неуверенно пробормотала я. — Но это надо еще проверить, конечно.

— Так поедем в лабораторию! — он сделал шаг вперед, и мне показалось, что сейчас он схватит меня за руку и прямо в халатике потащит на улицу.

— Но я не могу сейчас думать! — торопливо сказала я. — Я даже до конца сформулировать свою мысль не способна. Моя мама… если с Зоей случится что-то, ее просто выкинут из отделения. А дома она погибнет.

— Так она же вычислила психа?

— И что толку? — горячо возразила я. — Полагаете, она в состоянии с ним справиться в одиночку?

Он отвернулся и что-то вполголоса пробормотал. Подозреваю, это был вовсе не комплимент. Затем вышел из палаты и быстро пошел по коридору, я с трудом поспевала за ним.

В докторском кабинетике на кушетке в гордом одиночестве сидел Гарик. Не знаю, ездил ли он домой, но мне показалось, что на нем все те же джинсы и футболка, что и ночью, а на щеках и подбородке темнела короткая щетина. Увидев меня, он вскочил, но тут же в изумлении перевел взгляд на Петра.

— Эльвира, а это кто?

— Конь в пальто. — рассердилась я. — Ты не мой муж, ничего не перепутал?

— Но… — он закашлялся и замолчал. Затем, гордо отвернувшись, снова уселся на кушетку. Мы с Петром выбрали стулья, и в гробовом молчании стали ждать Зою.

Впрочем, ожидание продлилось недолго. Сначала к нам заглядывали молоденькие сестрички. Они просовывали головы, быстро закрывали дверь, и мы слышали сдавленное хихиканье. Я уже начала серьезно опасаться за зоину репутацию, но тут пришла она сама.

— Доктор Рахманинова, — официально начал Петр, вставая и жестом показывая ей на стул. — Давайте обсудим, как решить вашу проблему.

— Но…

— Вы сядьте. — приказал Петр. В этот момент он мало походил на скромного химика, когда-то подвозившего меня к гадалке. Немного постояв, он начал мерить ногами крошечный кабинет — два шага вправо, разворот, два шага влево. Это безумно действовало на мои растрепанные нервы, но остановить вращение я не решилась.

Дождавшись, пока Зоя опустится на предложенный стул, он, наконец, приостановился и, четко выговаривая слова, продолжил:

— Отлично. Есть два пути: попробовать еще его раз спровоцировать, поймать и сдать в полицию. И второй — просто ликвидировать. Тогда вы будете в безопасности.

— Я за первый путь. — тут же ответила Зоя.

— Увы, это худший вариант. — сухо сказал химик. — Во-первых, он может и не откликнуться на провокацию, затаиться на время. С психами я дел раньше не имел, но здоровый человек поступил бы именно так. Во-вторых… он может уничтожить вас прежде, чем мы придем на помощь.

— Нет! — выкрикнула я.

— Тогда давайте добро на ликвидацию.

Мы с Зоей беспомощно переглянулись. Внезапно Гарик вскочил:

— Я сам его ликвидирую!

Я с невольным интересом взглянула на расхрабрившегося парня. Недалеко же он ушел от братца. Ну надо же, какая криминальная у них семейка!

— Сидеть! — гаркнул Петр. — Еще мне тут любителей не хва… Короче, если хотите убрать психа, то этой ночью все будет кончено.

Зоя опустила голову, помялась, и слезно попросила дать ей время на раздумья. Петр согласился, но с условием — к работе я приступаю немедленно. От отвозит меня в лабораторию, я дорабатываю блокатор, а Зоя вольна думать, сколько ей будет угодно. Никто не торопит. На том и порешили.

Перед самым выходом Зоя шепнула мне на ухо:

— Я его боюсь, этого вашего… Петра.

Я пожала плечами и вышла вслед за мужчинами в коридор. Бояться я давно уже перестала, а после того, как мама практически умерла, напугать меня было уже совершенно нечем.

С огромным трудом удалось отделаться от Гарика. Он рвался со мной в институт, и красноречия Петра не хватало, чтобы его остановить. Угомонился он лишь после обещания позвонить ему, когда я поеду обратно в психбольницу.

Я села в машину рядом с Петром, и мы поехали, постоянно застревая в огромных пробках. Мне было очень неспокойно. Зоя не хотела убивать своего мужа… и мне казалось, это вовсе не оттого, что жалела сталкера или боялась переступить закон. Больше всего она боялась, что ошиблась.

Могла ли она ошибиться? Мне казалось, что ее подозрения вполне логичны. В ее объяснения укладывались все странности. Вначале — необычное поведение пациентов — да, это действие наркотиков, которые муж мог подливать ей совершенно безбоязненно. А после развода уже настоящие нападения. Звонки с угрозами, записки, повешенная кошка, удавка-чулок. Стоп! Но как все же Ричард, уважаемый, уже не молодой врач, сумел совершить к примеру, последнее нападение и словно провалиться сквозь землю?

Последний вопрос я повторила вслух. Петр с досадой кашлянул и сердито сказал:

— Эльвира, не забивайте себе голову. Не о том вам думать надо. Вы не забыли, что нам срочно нужен блокатор?

— Это вам срочно. Мне уже торопиться некуда. — дерзко ответила я.

Машина резко дернулась в сторону, чуть не врезавшись в соседний Лексус. Оттуда истошно засигналили. Я испуганно оглянулась — пассажирка Лексуса крутила дрожащим пальцем у виска.

— Так вы отказываетесь дорабатывать? — с явной угрозой в голосе процедил Петр. Его лицо замерло, словно окаменело. Но руки уже крепко держали руль.

— Нет, не отказываюсь. — выдохнула я. — Но вы не отказываетесь обеспечить безопасность Зои… и найти моих детей.

Какое-то время мы ехали в молчании, потом я решилась спросить:

— Вы тоже думаете, что это муж… Ричард?

— Я думаю, у этой докторши крыша полностью тю-тю. — грубо ответил он. — Сама себя она режет и душит. Небось, чулок в кармане плаща пронесла.

— Но я слышала на лестнице шаги!

— Полагаете, обычный немолодой мужик способен за секунду в темноте набросить удавку, а затем за три секунды исчезнуть? В доме, где и кошка не спрячется? Да тут такая тренировка нужна! Он что, ниндзя какой? Бетмен? Может, она видела, как муженек по ночам полеты с крыши отрабатывает?

— Но кто-то это сделал?

— Вот она и сделала. — словно выплюнул Петр. — Не, меня это все не касается. Мне нужно другое. Если вы того желаете — уберем ее мужа, пусть успокоится. Только сказки мне рассказывать нефиг.

Остаток дороги мы ехали молча. Пробка вокруг постепенно рассосались, даже парковку возле института мы нашли легко. Я пошла в свою лабораторию, Петр убежал по каким-то своим, подозреваю, вовсе не химическим делам. Я села за стол с безумно дорогим микроскопом, который профессор получил в рамках какого-то научного обмена в самых высших научных кругах, и глубоко задумалась. Но увы, снова не над своим изобретением.

Нужна тренировка, чтобы так ловко накинуть удавку. Нужна сноровка, чтобы исчезнуть. Я вспомнила фотографию Ричарда — уже немолодой мужчина, его когда-то крепкая, подтянутая фигура начала расплываться, и в последний год брака он даже отказывался от полета на горнолыжный курорт, поскольку начала сдавать дыхалка. Он может быть трижды психом, но трюки с исчезновением ему не по плечу.

Но почему-то я не верила и в версию Петра и полиции. Сама накинула на себя чулок? В ее глазах был такой ужас — его не сыграешь. И потом, шаги были. Убегавший спустился на этаж ниже… А дальше что?

Я вскочила было со стула, чтобы бежать к Петру, но тут же сообразила, как он меня встретит, и решила позвонить Зое. Мне пора и правда заняться своей работой, это единственное, что я могу сделать полезного для нас обеих. А вот она пусть ищет информацию — дело касается в первую очередь ее жизни.

Глава 12. Зоя

После звонка со странным заданием она долго сидела за столом в общей докторской, не в силах справиться с изумлением. Как ей искать, какие подбирать ключевые слова?

Она осмотрелась по сторонам. После утреннего обхода завотделением куда-то удалился, молоденькая девушка-интерн, с опаской поглядев на хмурую Зою, пробормотала, что очень живот болит, надо посидеть в комнате задумчивости, затем, судя по дробному звуку каблучков, пробежала до выхода и выбежала из отделения. А Зоя набрала в компьютере первую фразу: «черный чулок на шее». В ответ выпали самые различные сайты — они предлагали сексуальное кружево, изысканное женское белье, какой-то фильм из полицейской серии и адреса борделей. Вздохнув, она набрала в поисковой строке другие слова: «удавка на шее». Тут почему-то вылезли политические сайты. Зоя с удивлением прочла пару заголовков, поняла, что все страны соревнуются, кто больше затянет удавок у других, и задумалась — как же сформулировать правильный запрос: Добавила слово: «девушек», и узнала, что последние полгода была в тренде: оказывается, в уходящем году любимым украшением девушек был чокер, то есть ошейник или удавка. У каждой второй этот модный аксессуар красовался на шее, хотя, надо полагать, они не лежали с этим чокером в канаве…

Ну что же, намеков поисковики явно не понимали. Зоя решила расписать подробнее: «маньяк душивший девушек удавкой». Вот эту фразу наконец Гугл, наконец, понял правильно, и выдал целую подборку маньяков. Она сразу отбраковала тех, кого уже поймали, и стала читать про подвиги неизвестных героев маньячного фронта.

Первый маньяк, нападавший на девушек в в далеком поселке, носил с собой удавку из прочной лески. Он подкарауливал жертвы на автобусных остановках, накидывал леску на шею, отводил в лес, раздевал, насиловал, а затем душил уже не леской, а каким-то предметом их туалета. Но это были не чулки — поселковые девушки таких изысков не носили.

Маньяк из Калининграда подкарауливал девушек вдоль безлюдных дорог и предлагал подвезти. Он бил их кулаком в висок, потом душил удавкой прямо в машине, а надругался уже над мертвым телом. Известно примерно о шести жертвах, но в реальности их может оказаться намного больше.

А вот случаи, которые могут подойти. Нападения на женщин в Москве. Пять лет назад в своей квартире в районе МКАД найдена задушенная собственным шелковым шарфом студентка. Ее руки были связаны за спиной. Через три месяца в том же районе убита еще одна студентка. Тоже в своей квартире. Задушена ремешком от любимой сумочки. Предполагалось, что в Москве завелся очередной маньяк, но сколько на его счету жертв было неизвестно.

А вот два года назад — только что получившая институтский диплом девушка задушена обычным шнурком. Так-так, вот это уже горячее. Убитая ждала в гости подруг, как раз диплом обмывать собирались. Сокурсницы уже поднимались по лестнице и были этажом ниже, когда наверху хлопнула дверь, затем раздались тихие шаги и негромкий скрип. Ну, мало ли кто вышел, девушки, не торопясь, продолжили подъем. Никого не встретив, они дошли до квартиры своей подруги, долго звонили, потом одна из девушек подергала ручку, и дверь приветливо распахнулась. Хозяйку они увидели сразу же, она лежала в коридоре, с раздутым багровым лицом, а на шее был туго затянут коричневый шнурок.

Эксперт уверял журналистов, что девушка была задушена буквально в тот момент, когда подруги входили в ее квартиру. В полиции их допрашивали почти сутки, даже взяли подписку о невыезде, но обвинить в удушении почему-то постеснялись.

Зоя сохранила страницу в закладках и задумалась. А ведь похоже — преступник проник в квартиру без ключа — хотя, возможно, он был знаком с убитой и она сама его впустила? Хотя сокурсницы уверяли, что намечался девичник, и посторонних мужчин не приглашали. Но это ладно, Мосгаз доказал, что такие трудности для настоящего маньяка преодолимы.

Но вот потом… он вышел в тот момент, когда три девушки поднимались в квартиру, и исчез… он не проходил мимо подруг! Мог подняться на этаж выше? Возможно. Она снова прочитала статью в газете. Девушки уверяли, что слышали шаги на площадке сверху, но буквально пару секунд. Нет, не похоже было, что кто-то бежал наверх. Хотя, за веселой болтовней могли бы и не услышать…

Она снова начала поиски в Интернете. Ага, еще случай, полтора года назад, жертва тоже в Москве, удушена снятыми с ее ног колготками. Не черными, но не в том суть. Продавщица «Пятерочки» ожидала в гости мужчину, с которым познакомилась на Тиндере, поэтому днем отвезла сына-школьника к бабушке. А вечером, примерно за полчаса до смерти, позвонила узнать, сделал ли ребенок уроки. И бабушка, и сын-второклассник уверяли, что голос у нее был вполне веселый, никакой тревоги она не выказывала.

Около восьми вечера ее знакомый поднялся на лифте на этаж и позвонил в дверь. Ему никто не открыл. Немного растерявшись, он начал звонить на мобильный телефон новой знакомый, и, к своему изумлению, услышал из-за запертой двери заливистые трели. Справившись с удивлением, он решил, что дама пошла в душ, и вот-вот выйдет. После чего, немного помявшись на площадке, вышел на пожарный балкончик покурить.

Балкончик от квартир отделяла дверь с полупрозрачным матовым стеклом. Незадачливый кавалер успел разок затянуться, как вдруг ему послышался какой-то прерывистый скрип, словно несколько раз открывалась и закрывалась чья-то дверь. Он резко обернулся — точно, квартира, куда он звонил, была открыта нараспашку. Он выскочил с балкончика, пометался по площадке, но вокруг стояла тишина. Никаких шагов, никаких силуэтов… Он хотел было зайти в открытую квартиру, но иррациональный страх требовал уходить, подальше и побыстрее. Он успокоил себя тем, что видимо, дама решила его продинамить таким диким образом, сбежав от него на другое свидание, и торопливо выскочил из подъезда.

Понятно, что версия «динамо» не выдерживала никакой критики, но интуиция не обманула незадачливого ухажера. Только это бегство спасло его в итоге от статьи за убийство. Хотя никаких его следов в квартире убитой и на ее теле не было обнаружено, бедняга полгода просидел в СИЗО, и вышел буквально чудом.

Зоя вскочила с места и буквально заплясала от буйной радости. Вот он, ответ всем тем, кто уверял, что такое невозможно. Что она все выдумала, что никто не может выйти из квартиры и исчезнуть на глазах поднимающихся свидетелей. В докторскую заглянула одна из медсестричек, и Зоя взяла себя в руки и вновь села за компьютер. Наверняка есть и еще случаи…

Она листала страницы прессы, и, наконец, поняла, что за чудо спасло беднягу с Тиндера. Оказывается, душителя-невидимку полгода назад поймали. По крайней мере, об этом сообщал броский заголовок в одной из центральных газет.

Зоя в шоке вглядывалась в строки на экране, не осознавая их смысл. Как поймали? Он же рядом, он на свободе! Она закрыла глаза, досчитала до ста, и снова принялась за чтение.

Итак, год назад выпускница Инъяза одного из маленьких частных ВУЗов решила заняться репетиторством. Полгода все шло отлично, пока к ней не начал ходить мужчина средних лет, собирающийся на ПМЖ в Канаду. Язык ему надо было выучить срочно, через полгода его уже ждали на новой работе, но у бедолаги оказалась редкая неспособность к иностранным языкам. Деньги он платил немалые, и уже через пару занятий начал предъявлять претензии — почему это результата нет? Скорее всего, дело был не в репетиторе, подумала Зоя, впрочем, для дела это было неважно. Важным было то, что девушка жаловалась на капризного клиента подругам. Это сыграло позже решающую роль.

И вот однажды, придя на очередной урок, ученик позвонил в дверь, но ему не открыли. Он начал звонить на мобильный, услышал из-за двери знакомые трели, разъярился и начал стучать в дверь, и потом и дергать за ручку. На его беду, дверь открылась, и он вошел внутрь.

Незадачливая репетиторша лежала в большой комнате, где обычно проходили уроки. Ее красивое шелковое платье было разодрано, шея как-то нелепо вывернута вправо, и ее туго перетягивал черный кружевной чулок.

Увы, то, что скандальный ученик зашел в квартиру, было его роковой ошибкой. Его отпечатки пальцев были обнаружены на стенах, а следы рвоты — в кухонной раковине. К этому прибавили показания подруг и приятельниц убитой — и приговор был готов. Разбираться, искать мотивы и заниматься тому подобной интеллигентской фигней следователи даже не собирались. Но доблестные следователи не успокоились на этом, и мужика обвинили и в убийстве продавщицы «Пятерочки» Способ удушения тот же, чулком. По странному совпадению, домовые видеокамеры в обоих случаях не работали, так что их заменили соседи-свидетели, которые видели его у ее дома…Поскольку с момента старого убийства прошло полтора года, их свидетельства, понятное дело, стоили немного, но суд это не смутило.

Зоя отодвинулась от компа и задумалась. Похоже, на мужика просто навесили оба убийства, очень уж удобной жертвой он был. Она начала искать еще статьи об этом деле. Одну нашла — там издевались над преступником, который уверял, что, поднимаясь наверх, слышал чьи-то тихие шаги и скрип отпираемой двери.

Итак, преступник-невидимка приходит в квартиры, где одинокая женщина кого-то ждет. Интересно, она сама впускает внезапного гостя? Вот Зоя не впускала, и тем не менее, оба раза он ждал ее уже внутри. Впрочем, у Ричарда было много возможностей сделать дубликаты… Стоп! А какие, кстати, у него были возможности? Еще до развода они разъехались по разным квартирам, и работали в разных отделениях! Как Ричард мог получить доступ к ее ключам?

Она подумала еще немного, но решила, что на этот вопрос ей ответят Эльвира или Петр. У женщины-ученого явный талант сыщика. Это она предположила, что похожие нападения обязательно должны быть раньше, чувствуется хорошая тренировка преступника. Правда, те случаи, о которых она прочла, заканчивались гибелью жертвы, а она пока жива… Ладно, это тоже объяснит ей Эльвира. И главное — если на нее нападает не муж, а какой-то совершенно неизвестный ей маньяк — почему он так настойчиво преследует именно ее? Откуда знает адреса, ведь она уже несколько раз меняла квартиры?

Глава 13. Эльвира

От долгой работы с микроскопом у меня заболели глаза, и я решила прогуляться по институту. В большой приемной меня перехватила секретарша главного, очень полная и болтливая дама, просившая называть ее «на ты» и просто Зиночкой. Дама по виду была ровесницей моей матери, хотя Альцгеймером не страдала. Я все время оговаривалась, называя ее Зинаидой Васильевной, и секретарша при моем появлении обычно кривилась так, словно ей на язык попадал ломтик лимона. Но тут она просияла и выскочила из-за большого стола с коммутатором.

— Ну как вы, Элечка? Убиваетесь поди по Натану Константиновичу? — она вцепилась в мою руку и потащила к стоящему у стены большому коричневому дивану из потрескавшегося кожзама. — Вы на похороны кого пригласите?

Я молча смотрела на нее. Вот не думала, что мне придется заниматься похоронами… Да о чем я вообще последние дни думала?

— А инстутитут не примет участие? — удалось выдавить мне.

— Ну конечно, конечно! — еще радостнее уверила Зиночка. — Уже все приказы подписаны, деньги выделены. Но не по человечески же так, словно и неродные. Кто-то же должен быть тамадой… ой, я хотела сказать, как родственник должен встречать провожающих. Это же вы, Эля, он вас любил, как родную дочь!

— Зинаида… Зиночка, но у него же должны быть настоящие родственники!

— Сын есть, но он в Штатах живет. Мы написали, он прибудет сюда, но через неделю только, билетов раньше не достать. Или через шесть дней, но к похоронам по-любому опоздает. Так что же, бедного Натана Константиновича как собаку безродную похоронить, что ли…

Она болтала без умолку, бросая чудовищные фразы и заливаясь радостным смехом, и я начала думать, что все мы в нашем институте сошли с ума. Надо сдаваться Зое… хотя психиатры тоже разные бывают. До моего слегка поплывшего сознания донеслись обрывки фразы:

— А еще уборщица наша позавчера померла, ее тоже хоронить надо, я конечно же займусь, но сразу два покойника, это ж два гроба, и две панихиды надо провести!

— Постойте, Зинаида Васильевна! — перебила я. — А от чего уборщица умерла?

— Да не знаю я, от инфаркта, может, или инсульта, или тромб оторвался, а еще разные вещи случаются, вот моя сноха недавно чуть не померла тоже…

Я выдернула прочно зажатую в мощной Зиночкиной руке руку и снова перебила ее:

— Она умерла мгновенно? Как профессор?

— Да что ты, Эля! Она тут два часа ходила и коридорам и жаловалась, что в глазах что-то темно стало. И наклоняться она-де не может, голова кружится. И что руки холодеют… Я-то думала, прикидывается баба. Ну понятно, возраст не молодой, но если поясница болит да голова кружится, нечего и на работу ходить физическую Права я, вы мне скажите?

— А как она умерла? Пена была на губах?

— Пена? — изумилась Зинаида. — Так пена при эпилепсии бывает. У меня двоюродный брат на такой женился, у нее припадки раз в месяц, и так страшно сразу, пена изо рта, язык проваливается…

— Что случилось с уборщицей? — выкрикнула я.

— Да она вот так два часа бродила, на швабру опиралась, как сомнабула, а потом вон на тот стул приземлилась. — Зина показала на деревянный стул с высокой спинкой возле стола. — Дернулась так странно, голову запрокинула и падать начала. Я к ней подбежала, а у нее лицо такое перекошенное было, словно она привидение перед смертью увидала. Меня аж в жар бросила.

Перекошенное лицо… Я вспомнила профессора. Я ведь тоже подумала, что он умер от испуга. А пена на губах как же? А была ли она? Не заметила я тогда никакой пены.

Зинаида все несла какую-то чушь, но я встала, пробормотала, что закружилась голова, и пошла прочь, ускоряя шаги почти до бега. Уборщица умерла в тот же день, что и профессор. Убирала она обычно вечером. Наверное, подобрала осколки разбитых колб… и у нее закружилась голова. Как у меня после того, как я делала профессору искусственное дыхание.

Что же, похоже, Петр прав. Бедного Натана Константиновича отравили. Но как? И чем? Раз отравилась уборщица, то сердечные капли, смешанные с блокатором, тут ни при чем. Доступа к нашим препаратом у персонала института не было. Я напрягла память. Вот профессор случайно свернул со стола какую-то колбу. Вот он берет в руки синюю пузатую бутылку, и вслед за нами идет с ней к двери. Не дошел… Через минуту он уже умер. Я чуть не отправилась следом, делая дыхание рот в рот, затем уехала, тело профессора увезли в морг, а в лаборатории остались две разбитые бутылки. В одной из них был яд…

Может, все объясняется очень просто. Та бутыль, которая упала случайно, и содержала отраву. Но тогда почему никто больше не пострадал? То есть как это никто? Мне было очень плохо до самого вечера. А вот химики, вроде, были в порядке… или просто не жаловались на недомогание? Но в любом случае, они не потеряли даже сознание, хотя стояли рядом с осколками. Но главное — если разлитый препарат был ядовитым, почему они никого об этом не предупредили??? Они же не могли не знать, что хранят в своем царстве?

Объяснить это было невозможно. Похоже, оставался единственный вариант — отрава была в синей бутылочке. Или, если не принимать во внимание бредовую версию о профессоре, тайком отпивающем каплю заветного эликсира — на бутылочке. На ее узком горлышке, за которое ее так удобно было держать.

Я остановилась возле узкого окна, прислонилась лбом к холодному стеклу и застонала. Нет, я не хочу в это верить. Зачем Петру было травить профессора? Он, наоборот, хотел найти виновного, настаивал на вскрытии… И нес чушь о том, что профессор до жути боялся деменции, настолько сильно, что готов был втайне от меня выпить недоработанный препарат, парировал зловредный внутренний голос. У человека, способного на такое, деменция должна быть уже в полном разгаре. А насчет мотива… я тоже прекрасно знала ответ. Петру не нужен был блокатор гена, запускающего болезнь. Ему нужен был блокатор для кого-то, кого Альцгеймер уже настиг и шел вперед семимильными шагами. А профессор никогда не согласился бы изменить план работы.

Перед моим чересчур живым воображением словно пронеслись кадры последних секунд жизни Натана Константиновича. Вот он берет из рук Петра синюю бутыль… я напрягла память — точно, химик держал ее чуть пониже горлышка, хотя логичнее было передвинуть пальцы повыше… Затем Петр быстро идет к выходу, буквально вынуждая коллегу, а потом и меня идти перед ним, а профессор остается чуть позади. Видимо, он не сразу потерял сознание, но на помощь позвать уже не мог — парализовало дыхательные мышцы.

А вечером уборщица руками подняла осколки синей бутылочки… Почему она работала без перчаток? Да кто ж ее знает. А может, перчатки были, но острый осколок прорвал их… В любом случае, яда ей досталось совсем немного, возможно, даже меньше, чем мне во время искусственного дыхания. Но ей хватило…

Что мне теперь делать? Найти Петра, задать ему все свои вопросы, и… что дальше? Доказать я ничего не смогу, это я понимала. Химику даже незачем меня убивать. Он может просто отстраниться. И тогда Зою убьют, а мою маму выкинут из отделения. Таких больных не держат в больницах долго, их отправляют домой, где они гниют заживо. Или отправляют в пансионаты, где они умирают за неделю.

Держась за стенку, я доползла до туалета, бросилась в кабинку и нагнулась над унитазом. Меня вырвало сразу, и долго рвало горькой зеленой желчью.

Если я обвиню Петра, он сумеет доказать, что это я сошла с ума. Меня в лучшем случае уволят, а мои дети останутся жить с маньяком, который в любой момент может их уничтожить, если сочтет, что они в чем-то неправы. Детей мне никогда не отыскать. Мариам… она могла мне помочь, но она исчезла… Вдруг ее тоже убил Петр. Но зачем? Я могу понять, зачем он устранил профессора, но чем ему помешала безобидная гадалка?

Шатаясь и всхлипывая, я доползла до раковины и с отвращением увидела в зеркале свое опухшее, перемазанное желчью лицо. Холодная вода немного привела меня в чувство, но я так и не могла решить, что же мне делать дальше. Возвращаться в лабораторию смысла не было, никогда я не была дальше от любых формул, чем теперь. Идти к Петру? Нет, только не сегодня! И я позвонила Зое.

Лишь услышав мой срывающийся голос, она заволновалась и велела приезжать немедленно. Я бросилась к лифту и поехала вниз, надеясь, что мое бегство ускользнет от бдительного взгляда Петра. Почему-то встреча с ним пугала меня сейчас больше всего.

На этот раз такси я поймала сразу, как-то легко, без пробок доехала до Зои, и сразу получила стакан с успокаивающим коктейлем. Затем мы вышли в безлюдный коридорчик между отделениями, украшенный со всех сторон решетками, и я рассказала подруге по несчастью о своих подозрениях. Зоя внимательно выслушала, нахмурилась и, слегка запинаясь, сказала:

— Ты хочешь, чтобы я посоветовала обвинить Петра? А полиция тебе поверит?

— Нет. — отчаянно помотала я головой. — Уверена, что никаких следов на вскрытии не найдут. Все же Петр хороший химик.

— Тогда зачем? Ой, что это я… — Зоя даже отшатнулась. — Да, я поняла, он тебе был как родной. Но ведь ему ты уже не поможешь?

— Но помогать его убийце???

— А если это не он? Если профессор на самом деле умер от инфаркта, и уборщица — ну, от инсульта, к примеру. То, что в один день, это же не доказательство. Она могла услышать о скоропостижной смерти, разволноваться, вот и результат. Она ж тоже была в возрасте.

Не знаю уж, подействовал коктейль из барбитуратов или зоины доводы, но я начала немного приходить в себя.

— И что же мне делать?

— Думаю, то же, что делала до своих подозрений. — предложила Зоя. — Надо спасти твоих детей и… — она слегка замялась. — твою мать. Если меня убьют, о ней некому будет позаботиться.

— Детей мне все равно не отыскать. — выдохнула я.

— Ну почему же? — уже более твердо возразила Зоя. — Я психиатр все же, мы изучали такой тип акцентуации, как у твоего бывшего. Думаю, мы его разъясним. Только… чтобы нормально думать, мне надо своего сталкера сначала найти.

Я лишь уныло покачала головой. Да, Зоя в первую очередь думает о своем спасении. Профессор для нее был совсем чужим, мысли о мести за него в голову не приходят… Но выбора у меня и в самом деле нет.

— Ладно, возвращаемся в отделение. — кивнула я. — Что ты отыскала?

— А ты способна что-то воспринимать? — с тревогой спросила Зоя, вставляя ключ в скважину решетки. — Если нет, ложись спать, я тебе уже койку приготовила.

Но спать я не хотела совершенно. Поэтому мы зашли в кабинетик Зои, она усадила меня на кушетку, села рядом и вывела на телефон статьи о маньяке-невидимке, душившем жертвы буквально на глазах свидетелей и таинственно исчезающим после.

— Как ты думаешь, девушки сами его пускали? — дождавшись, когда я закончу чтение, спросила она.

— Ты же не пускала.

— Да, я вот тоже голову ломаю. — быстро и нервно заговорила она. — Ричард никак не мог получить мои ключи от съемных квартир. Мы уже вместе не работали и не жили. Тогда как? Кто-то из коллег воровал ключи из моих карманов, отдавал бывшему мужу, а потом незаметно клал обратно?

— Слишком сложно, — помотала я головой. — Ты полагаешь, что в квартиры можно попасть, только имея ключ?

— Нет, но… Ричард такого не умел!

— А тот, кто проник в твою квартиру, умел. Как и тот, кто задушил этих девушек. — я кивнула на телефон.

— Но откуда он взялся? Как узнавал мои адреса? Откуда знал, когда я прибуду домой?

Я молчала. На все вопросы у меня уже давно были ответы, но я начала сомневаться в своих дедуктивных способностях. В этот момент в сумочке истошно заорал мой мобильный. Я достала его и обреченно посмотрела на номер. Разумеется, Петр. Вот же неймется ему!

— Эльвира, куда вы опять пропали? — без предисловий начал он. По тону я поняла, что, мягко говоря, он очень сердит.

Зоя сделала страшные глаза и предостерегающе прижала палец ко рту. Я кивнула и сухо ответила:

— Меня срочно попросила приехать доктор Рахманинова. Маме плохо. Я должна у вас отпрашиваться, как у начальства? Нет? Тогда объясните суть претензий?

В трубке раздался глубокий вздох. Зоя топталась возле меня, явно желая что-то сказать. Я не стала дожидаться и предложила Петру немедленно приехать, а то у доктора возникли возникли новые проблемы, без него никак не решатся. А пока Зоя в опасности, я буду волноваться за маму, а значит, и разрабатывать свой препарат не смогу.

Стоило закончить разговор с Петром, тут же позвонил Гарик с тем же вопросом — где меня носит? Скрывать свое месторасположение я не стала, и назначила общий сбор в дурдоме. Тут нам самое место, мрачно подумала я, пряча телефон в сумочку. И Зое, слегка поехавшей от постоянного преследования и режущей себе руки, чтобы вызвать доверие. И Гарику, свихнувшемуся от любви к не слишком молодой и красивой, зато убитой отчаянием тетке. И в первую очередь, конечно, мне, собирающейся заняться поимкой маньяков в паре с профессиональным киллером.

Прибыли мужчины почти одновременно, и в маленьком кабинетике стало тесно. Потрепанный постоянными передрягами Петр сел на кушетке рядом с Гариком, наконец-то побывавшим дома и снова одетым с иголочки. Я устроилась на стуле, а Зоя извинилась и пошла проверять пациентов. Смартфон с подборкой маньяков она оставила мне, и я с чувством глубокого внутреннего удовлетворения протянула его Петру. Он читал заметки вслух, и его брови в удивлении поднимались все выше. Наконец, он закончил и вопросительно посмотрел на меня.

— Ну что, теперь поверили, что Зоя это подстроила не сама? Что существует маньяк, для которого такие нападения не в новинку?

Петр задумчиво покачал головой:

— Допустим, есть такой. А где докторша-то наша его подцепила? И потом, всех баб он за раз кончал, почему с ней церемонится?

— Не понимаете? А я думала, вы профи. — не удержалась я. — Неужели не догадались, где сейчас прячется этот маньяк, и почему охотится только за Зоей?

Петр все еще с недоверием глядел на меня, но по глазам я видела, что до него постепенно доходит. Вернулась Зоя и с порога спросила:

— Но как Ричард знает, когда и куда я поеду?

— Вы после развода телефон меняли? — развернулся к ней Петр, наконец-то оторвавшись от ошеломленного разглядывания моего лица. Зоя помотала головой, и он протянул руку: — Давайте.

Он за секунду разобрал ее телефончик, вытряхнул оттуда литиевую батарейку и маленькую металлическую пластинку, величиной с ноготь большого пальца, от которой шли несколько усиков-проводков. Положив пластинку на палец, задумчиво покрутил возле глаз и пренебрежительно изрек:

— Маячок, причем, самодельный. Даже не прослушка. Но отследить маршрут можно.

Он снова засунул пластинку в телефон и завинтил крышку. Протянул аппаратик Зое, но та завертела головой и даже отступила, спрятав руки за спиной. Тогда пожал плечами и положил телефон рядом с собой на кушетку. Затем спокойно спросил меня:

— Что надо сделать, чтобы вы наконец вернулись в лабораторию?

— Скажите… — задумалась я. — Значит, Ричард не подслушивает разговоры Зои… Он просто следит за ее передвижениями. Так он определяет, где снята очередная квартира, и знает, когда она туда едет. И там ее ждут… тоже ориентируясь на маячок. Так ведь?

— Ну так. — согласно кивнул химик.

— Тогда можно устроить ловушку. — решилась я. — Без Зои. Конечно, маньяк может не среагировать, ждать другого раза… но у психов с выдержкой неважно. Думаю, клюнет. Вы возьмете ее телефон и ключи, не торопясь поедете в ту квартиру, и войдете туда сам.

Петр вытаращил на меня глаза и вдруг зашелся в приступе дикого смеха. Он хохотал громко и раскатисто, как ребенок, сгибаясь пополам и похлопывая себя по коленям, и изредка вытирал кулаками набегающие на глаза слезы. Иногда порывался сказать что-то, но смех превращал слова в прерывистое икание.

Мы с Гариком и застывшей у стены Зоей смотрели на него, слегка отвесив челюсти, и не понимали столько буйного веселья. Наконец, Петр смог справиться с очередным приступом и, слегка задыхаясь, произнес:

— Добрая ты баба, Эля. Душевная такая. Не удивляюсь, что этот хлыщ в тебя втюрился. — Гарик дернулся было, но я махнула рукой, и он затих. — Меня не жаль, значится, так и запишем. — он снова захохотал, но на сей раз приступ был короче.

— Ладно, войти-то войду, дело несложное. А дальше что? Скрутить урода и передать полиции? Или завалить на месте его же чулком?

— Но… — я осеклась, беспомощно глядя на него. — Это разве поможет? Думаете, в полиции станут разбираться?

— Может, и разберутся. — равнодушно пожал плечами Петр. — Так что, сдаем маньяка?

— Да!

— Нет, мне надо подумать! — крикнули мы одновременно с Зоей и испуганно переглянулись. Почему ты не хочешь? — спросила она одними губами.

— Зоя, это не решит проблему. — вслух ответила я. Она взглянула на Петра, он отвел глаза и резко встал.

— Думать — это сколько вам угодно. А сейчас я отвезу вас в лабораторию. — он помог мне подняться, вернее, просто поднял на ноги и крепко взял под руку. — И попрошу не убегать, не сообщив мне.

Гарик подошел ко мне с другой стороны и пошел сбоку, не отставая ни на шаг. Зоя замыкала шествие. Она довела нас до двери и, дождавшись пока мы вышли в коридор, защелкнула решетку у входа.

На сей раз Гарик поехал со мной в лабораторию. Петр лишь мрачно покосился на него, но возражать не стал. Он довел меня до лаборатории, проследил, чтобы я села возле микроскопа, лично отвел Гарика к столу профессора и с холодной вежливостью попросил не выпускать меня лишний раз из-за стола.

— Эльвира. — Но почти ушел, но вдруг застыл в дверях. — Вы правильно поняли, я в вас заинтересован. Но если вы будете по-прежнему халтурить, мой интерес пропадет.

Бросив эту угрозу, он наконец ушел окончательно. Я раскрыла баночку с клетками эпителия, нанесла мазок на предметное стекло и, двигаясь словно сомнамбула, сунула препарат под микроскоп. Мысли витали очень далеко, я даже не вполне понимала, что вижу…

— Эльвира, когда все закончится, давай уедем далеко-далеко… — словно из под земли донесся чуть сдавленный голос Гарика. Я обернулась — он стоял сбоку от стола и с тоской смотрел на меня. — Чтобы рядом не было никаких странных типов, никаких психов…

На меня снова нахлынул приступ непонятной злости.

— Боюсь, все закончится вместе со мной. — пытаясь справиться с эмоциями, отрезала я.

— Да? — казалось, он совсем не расстроился. — Я об этом тоже думал. Я без тебя не останусь. Эля… придумай что-нибудь романтичное. Для нас обоих.

Я вздрогнула, как от удара, невольно толкнула микроскоп, тот пошатнулся, и маленькое стеклышко с препаратом спикировало на пол. Я дернулась было поднимать, затем передумала и развернулась всем корпусом к Гарику. Но он смотрел куда-то в пол, лицо окаменело, черты заострились, как у брата. А он же красивее Антона, пронеслось в голове. У него лицо намного выразительнее… о чем это я?

Из окна по глазам мне ударил солнечный зайчик. Я повернулась к окну и зажмурилась — осеннее солнце уже заходило, подмигивая через запыленное оконное стекло, последний луч пробежался по моим глазам, а следом за ним, плавно покачиваясь, планировал красный кленовый лист. Он немного помедлил, словно пытаясь насладиться светом, затем ускорил ход, слегка стукнувшись о стекло… Я завороженно следила за его полетом, а в голове разворачивались романтичные сцены двойного харакири или прыжка в бездну с Моста самоубийц… Внезапно тугая пружина в груди разжалась, и я поняла, что совсем не хочу умирать. Не нужна мне эта романтика! Я хочу жить, впереди еще так много прекрасного. Пусть подохнут уроды, испоганившие мою единственную жизнь. А я еще потрепыхаюсь!

Ничего не ответив Гарику, я подняла стекло, выкинула его в урну и начала заново готовить препарат. И тут меня осенило. Какая же я была дура! Я пыталась закрыть рецепторы, но их невозможно закрыть без отключения гена АРОЕ. Прав был профессор! И хватит мне биться головой в стену. пытаясь ее проломить. Пока найти дверь.

Кажется, Гарик отошел и вновь уселся за стол, в глубокой задумчивости я даже не слышала его шагов. Рецепторы без блокировки гена останутся открытыми до конца жизни. Перестав получать эстроген, они начинают судорожно искать замену, и находят бета-амилод. А если им помочь? И вместо исчезнувшего эстрогена подкинуть другой материал для работы? Вот же она, дверца в наглухо замурованной стене!

От возбуждения я встала и прошлась по кабинету. Гарик смотрел на меня широко раскрытыми глазами, но молчал. Я бросилась обратно на стул и снова задумалась.

Что же предложить рецепторам? Молекулы этанола, всплыл в памяти ответ, словно давно ждал своего часа. На каком-то этапе алкоголь выводит бета-амилоид из спинного мозга, говорилось в некоторых исследований. Каким образом, никто не понимал. Но если моя теория верна, то становится понятным, что рецепторы захватывают этанол вместо эстрогена. Амилоид остается свободным, а значит, выводится, а не слипается в бляшки! Правда, водка еще никого не спасла от Альцгеймера, но она и не поступает в кровь небольшими дозами круглые сутки. К тому же, этанол слишком разбавлены в организме другими жидкостями.

Я резко отодвинула ставший ненужным микроскоп и торопливо написала на листочке формулу. Сделаю все сама, Петру я больше не доверяю. А за материалом сбегает Гарик.

— У меня просьба. — ласково сказала я. — Сгоняй в ближайший ларек за поллитровкой.

И засмеялась, наблюдая, как у Гарика медленно отвисает челюсть.

Глава 14. Зоя

Ее трясло с самого утра. Все аргументы Эльвиры словно пролетали мимо сознания. Вроде бы она осознавала, что все верно — проблему надо решить разом, по кусочкам не получится, только хуже выйдет. И жертвы тут неизбежны, весь вопрос в том, кого раньше уничтожат — ее или обидчиков. Но до безумия угнетала сама мысль о том, что на ее совести будут чьи-то жизни, пусть даже опасных преступников.

Она удивлялась спокойствию Эльвиры. Наверное, в самом деле надо потерять всех, кого любила, чтобы достичь такого дзена, думала она в те редкие минуты просветления, когда вообще способна была сосредоточиться на чем-то.

Но рубикон был перейден в тот момент, когда она, решившись, набрала номер Ричарда.

— Солнышко, ты как? — она чуть не зарыдала, услышав тревогу в его голосе. А вдруг она все же ошиблась? Ну что же, тогда ничего сегодня не произойдет. Нечего и бояться.

— Очень плохо, Рич. — пролепетала она. — Я сойду с ума скоро, если не вырвусь отсюда хоть на время. Хочу уехать на месяц в Грецию. Там тепло сейчас, в море купаться можно. Только деньги… у меня их нет. Я у всех коллег уже одолжила, 300 евро всего не хватает. Ты не мог бы… Если у тебя нет, ты скажи, я не обижусь. Найду, займу хоть в быстрокредитах. Сможешь одолжить? Спасибо, ты меня просто спас! Давай я к себе подъеду, мне надо летние вещи в квартире забрать. И туда туда же подъезжай. Да, конечно, вечером даже лучше! Только… Не сердись, но я боюсь одна заходить в квартиру.

Она сделала паузу, выслушивая негодование Ричарда и уверения, что ей пора прекратить себя зря накручивать. Когда он закончил, она виновато произнесла:

— Но я не могу ничего поделать с собой. Вот после отдыха, уверена, все будет в порядке. А пока давай возле дома встретимся, и вместе пойдем наверх. С тобой мне не будет страшно.

Они договорились встретиться у подъезда в половине десятого. Лишь положив трубку, она сообразила, что бывший муж даже не спросил ее новый адрес, и ее опять затрясло от страха. Похоже, на этот раз он и правда настроен решительно. Да она и сама понимала, что он ни за что не позволит ей отдыхать на теплом море, на это и был рассчет.

На какое-то мгновение ей захотелось все переиграть. Вот сейчас она позвонит Ричарду, скажет, что никак не может вырваться с работы, что она позвонит, когда сможет встретиться — может, завтра, или через день, или через неделю… Ну, когда она будет готова. И пусть Эльвира обижается, если угодно. Слишком страшно вновь оказаться один на один с маньяком. Ну почему она должна идти туда одна?

Но она так и не отменила встречу. Заказала на 20. 45 такси, чтобы приехать вовремя. Телефон с маячком положила, против обыкновения в сумочку, она не могла больше чувствовать его тяжесть в кармане плаща. Вот так и сходят с ума, тоскливо подумала она. Сначала бояться собственного телефона, потом враги поселяются в квартире напротив и начинают облучать СВЧ-печками. Но бороться с собой не стала, ей и так предстояло тяжелое испытание.

Она вышла из такси в 21.23 и нерешительно прошлась вдоль высоток. Одинокий уличный фонарь выхватывал из мрака дерево возле бордюра, на котором не так давно висел кот. Приглушенный шторами свет из множества окон превращал зеленую клумбу в центре двора в таинственный темный остров, с которого доносились странные, шелестящие звуки. То ли кикиморы ухали, то ли леший таращил зеленые огоньки-глаза, готовясь к прыжку… Там нет никаких монстров, стряхнула она с себя морок. Настоящие чудовища ждут ее дома.

Зоя посмотрела наверх. Ее собственные окна выглядели черными провалами на освещенной стене, но она не сомневалась — противник на месте. Но его ждет сюрприз. Боооольшой такой сюрприз. Тем не менее, сердце колотилось так, что ей стало физически больно.

— Солнышко, как я рад тебя видеть! — Ричард неслышно подошел сзади и приобнял ее за плечи. Разумеется, он сразу отметил, как ее трясет, и слегка нахмурился. — Что с тобой опять?

— Нервы. — она попыталась улыбнуться, но безуспешно. — На меня же напали в прошлый раз, вот и боюсь теперь.

— Ничего, недолго осталось. — успокаивающе заметил он. Зоя снова вздрогнула, и он тут же пояснил: — Мы войдем вместе, и ты поймешь, что бояться нечего.

Вполуобнимку они зашли в темный подъезд, и Ричард потянул ее к лифту. С неожиданной даже для нее самой силой Зоя вырвалась и, нащупав рукой перила, побежала к лестнице. Не оглядываясь, она понеслась наверх, рискуя споткнуться и сломать шею, а Ричард, негромко чертыхнувшись, пошел за ней. Лишь у самой квартиры Зоя сбавила ход и остановилась, дожидаясь слегка запыхавшегося мужа. Лампочка не горела и тут, только сверху через маленькое боковое окошко подмигивали уличные фонари.

— Ну что же ты встала, открывай. — теперь она заметила, что он тоже слегка нервничает. Трясущимися руками достала телефон, включила фонарик, затем нащупала в кармане ключ, провернула в скважине и рывком распахнула дверь. В этот же момент рядом раздались шаги, и словно ниоткуда материализовались Эльвира с Гариком и Петр с напарником.

— Это еще что? — охрипшим от неожиданности голосом начал было Ричард, но сильным толчком был вброшен внутрь квартиры. Через секунду туда вошла вся компания, и Эльвира аккуратно затворила дверь.

В полутьме прихожей раздались быстрые шаги человека, убегающего внутрь квартиры. Петр включил свет. Ричард медленно поднимался с пола, с абсолютно белым, перекошенным от ужаса лицом, вновь прибывшие преграждали ему путь к выходу. Петр, не торопясь, прошел в комнату. Раздался короткий вскрик, затем спокойный голос:

— Ребята, заходите. Захар, вяжи врача, я пока этим займусь.

В полуобмороке Зоя зашла в комнату. Возле красивого бархатного дивана на давно немытом полу валялся перепачканный пылью мужчина с заломленными и связанными за спиной руками в черных перчатках из тонкой кожи. Она подошла поближе: пленник был молод, наверное, не старше тридцати лет. Худое, костлявое тело, узкое, какое-то лисье лицо, невзрачные черты лица, блуждающий взгляд… где-то она видела это лицо, только где?

Раздался мощный шлепок, и в комнату, словно футбольный мяч, был вброшен Ричард со связанными руками. Он плюхнулся аккурат рядом с мужчиной-лисой, и тот внезапно заговорил:

— Доктор, как же так? Развели нас, как лохов?

Ричард выматерился и, не пытаясь даже встать, повернулся к Зое:

— Что, шлюха, дружков своих привела? Думаешь, живой останешься, на пляже греться будешь? Как же! Ничего вы не докажете! Вот он, — коротко кивнул на связанного партнера. — все равно от вас уйдет. Не от вас, так позже. И тебя он достанет, хоть со дна моря! Ты уже сдохла, сука, поняла? Тебе лучше потравиться сразу, он тебя будет доооолго убивать!

Петр пнул его в живот, Ричард закашлялся и согнулся, и в комнате, наконец, наступила тишина. Потрясенная Зоя вновь посмотрела на невзрачного мужичка на полу, и вдруг вспомнила. Этот пациент лечился у Ричарда давно, кажется, поступил к нему лет пять назад, если не раньше. Он проводил в отделении по два-три месяца, потом вновь выписывался на полгода, и опять ложился в отделение. Зою еще тогда удивляло, что ведет его лично Ричард, не доверяя этого пациента никому из врачей. Она даже пыталась расспросить мужа о загадочном мужчине, и услышала ответ, что у человека душевная травма, к нему приходят по ночам мертвые девицы, и он занимается с ними сексом. Ричард берется помочь пациенту, но лишь в том случае, если другие врачи не станут пробовать на нем свои методы. К тому же, там материала на хорошую докторскую диссертацию, если не делиться информацией с конкурентами.

Зоя поверила тогда, ей даже в голову не пришло, что это не простые галлюцинации — а к маньяку по ночам приходят убитые им жертвы! И даже в страшном сне ей не могло привидеться, что Ричард бережет маньяка вовсе не для научной работы, а на всякий случай, для своих целей!

— Ну, доктор, может, спросить что хотите? — повернулся к ней Петр.

— Да… — от ужаса она плохо соображала, но все же спросила: — Кто вам дал ключи от моей квартиры?

— Какие же вы, бабы, все же тупые. — усмехнулся тот. Даже лежа на полу, со связанными за спиной руками, он выглядел довольным и спокойным. — Зачем мне ключи, овца ты безрогая? Я в любую квартиру и так войду, замочек отодвину. Главное, чтобы замок дешевый был, а царапины внутри никто и не заметит, кроме спецов. Обычно я к убойным овцам я не ломлюсь, они меня сами пускают. Но с тобой другое дело, можно и без спросу зайти.

Петр нагнулся, запустил руку в карман джинсов маньяка и достал оттуда связку длинных изогнутых железок. Покрутил головой, ловко протир из о собственные штаны и сунул обратно.

— Не представляешь, братан, как мне нравилось видеть их тупые рожи. — весело обратился к нему снизу маньяк. — Вот открывает такая фря разряженная сантехнику, брезгливо ручкой в сторону сортира машет. И вдруг видит в моих руках черный чулок. И я к ней близко-близко подхожу так медлеееено. А уж когда они понимали, для чего у меня перчатки резиновые на руках, да когда я к ним вплотную подходил, к стене прижимал. Оооо! Какой был кайф!

Зоя вскрикнула и закрыла лицо руками. А маньяк все не унимался:

— Вот эту мне велели слегонька придушить, не до смерти. Ну, чтобы не за один раз. И отмыкать дверь сказали спокойно, хоть взламывать, все равно ни один нормальный мент ей не поверит, замки проверять не станет, пока дохлую не найдут. Вот сегодня бы и нашли, уж я бы от души порезвился. Да впрочем ничего, потерплю еще немного. Пусть побегает на воле.

Эльвира тоже подошла поближе и склонилась над психом:

— А где вы спрятались, когда в прошлый раз покушение сорвалось?

— Да в соседнюю квартиру зашел. — охотно пояснил маньяк. Ричард дернулся было что-то сказать, но получил от Захара ногой в челюсть и снова закашлялся. — Я ж заранее обычно выясняю, в какой квартире люди на стреме, а в какой можно просто зайти, постоять в коридоре и выйти, когда шухер прошел. Обычно же как: вижу девку смазливую в магазине, иду следом, смотрю, в какую квартиру зашла, где свет вспыхнул. Затем обхожу остальные хаты на ее этаже и ниже. Там запоры любые могут быть, справлюсь. Даже если следы от моих железок останутся, разве тупые менты станут у соседей замки осматривать? — он довольно захихикал. — Ночью смазываю петли у дверей, куда зайти хочу, да и все дела. Тихонько там стою, хотя на ржач пробивает, когда слышу, как по площадке мечутся тупые курицы, или орут благим матом.

Вот девицу, к которой подруги шли, как мастерски завалил! Потом в соседней квартире стоял с приоткрытой дверью, в щелку смотрел на дур, и не поверите — так хотел выйти да их всех там положить! Даже не знаю, чего сдержался. Камеры-то домовые я всегда заранее отключаю, меня поймать нереально, сколько бы народу не завалил.

— А как же выясняете, что в соседней квартире безопасно? — не унималась Эльвира.

— Да прихожу за пару дней до часа Хэ, говорю, что сантехник, соседи снизу жалуются на протечку, уже плавают там у себя, днем звонили, а им никто дверь не открыл. Тут-то и узнаю, пустая ли обычно квартира. Если нет, то жильцы возбухать начинают, мол, дома мы, никто нам не звонил и на протечку не жаловался! А если не бухтят, то все и понятно. Потом внутрь захожу, по санузлам прохожусь, видно же, кто дома и насколько по любому пустяку в коридор выскакивают. Кто-то не открывает, конечно, да и пофиг. Мне же одна всего квартира и нужна запасная, хоть на самой площадке, хоть этажом ниже.

— Но зачем? Вы их даже не насиловали! — в голосе Эльвиры звучало искреннее изумление.

— Ну ты даешь, овца! — маньяк начал злиться. — Они ж ко мне по ночам все приходили! И ласковые такие, все делали, что я велел. А ты знаешь, что я им приказывал?

Он явно жаждал поведать подробности, но Эльвира молча отошла, кивнув Петру. Тот деловито предложил маньяку:

— Выбирай: или мы звоним в полицию, передаем записанное на диктофон признание и вас обоих, или…

— Что сделать надо? — оживился тот.

— Удавка у тебя с собой?

— Обижаешь, начальник! — удивился тот. — Где ей еще быть?

— Тогда все просто. Ты сейчас душишь вот этого урода. — он кивнул на Ричарда, который от шока только молча открывал рот и таращил глаза. — И уходишь отсюда нафиг. А если нет, ну что ж, твой выбор.

— Да что ж я, дятел, ради урода в тюрьму идти? — искренне развеселился маньяк. — Развязывай руки, придушу его в лучшем виде.

— Отлично. Погоди, дамы выйдут, и приступишь.

Петр требовательно посмотрел на Зою, но та лишь тряслась, закрыв руками лицо. Эльвира подошла к ней, приобняла за плечи и чуть ли не силой вывела из квартиры. Гарик, шаркая ногами, выполз следом.

Идти по лестнице пешком сил не было, поэтому вызвали лифт. Выйдя на улицу, Эльвира вздохнула полной грудью, а Гарик рысью бросилась куда-то вбок, за дом, в темную расщелину между высотками.

— Куда он? — Зоя пугалась уже любого шороха.

Плохо ему. — коротко ответила Эльвира. — Я через такое уже проходила. А теперь мне… все равно.

Гарик вернулся через пару минут, весь какой-то помятый, с бледным лицом, казавшимся из-за неяркой подсветки зеленым, как у утопленника. Он подошел к Эльвире и тихо спросил:

— Ты-то как?

Глава 15. Эльвира

— В порядке. — я лишь пожала плечами. — Даже рада. Весь мир мне не переделать, но хоть какие-то уроды получат по заслугам.

Зоя вдруг дернулась, отбежала от нас шагов на двадцать и привалилась лицом к стене. Свет из окон обрисовывал ее силуэт, и я видела, как подсвеченные плечи трясутся, как она бьется лбом о дом, словно в трансе, но что делать, я не знала. Наверное, просто дать ей успокоиться.

— И ты так спокойна? — теперь Гарик смотрел куда-то вниз, на свои ботинки. Теперь неверное освещение превратило его лицо в гипсовую посмертную маску.

— Дорогой, я стала ведьмой от горя и бедствий. — грустно процитировала я. — Ты выбрал не ту женщину.

Он молчал, все так же глядя себе под ноги. Ну вот и кончилась его большая любовь, с облегчением и какой-то непонятной грустью подумала я, но он заговорил снова.

— Других женщин нет. Не существует. Особенно, — тут он слегка усмехнулся. — когда встретил настоящую ведьму.

Кажется, он взял меня за руки, и я позволила ему это. Но тут из подъезда вышли Петр с Захаром, химик подошел к нам, а напарник отправился к притулившимся неподалеку синим Жигулям.

— Эльвира, поехали. Зоя, вы остаетесь, позвоните в полицию, говорите все по плану.

Я развернулась к Зое. Она уже не билась головой об стену, но по прежнему прижималась к ней и тряслась так, что, казалось, вот-вот начнет осыпаться штукатурка. Сомнительно, что она смогла бы попасть пальцами по нужным цифрам, не говоря уж о том, чтобы что-то объяснить полиции.

Петр тоже смотрел на совершенно расклеившуюся докторшу, и лицо его все больше мрачнело.

— Ладно, я сама позвоню и все расскажу, будто мы вдвоем приехали. Так даже правдоподобнее будет. — не выдержала я. — Ее одну оставлять нельзя. Фиг знает, что выкинет.

— Дело говоришь. — одобрил Петр. Его напарник уже подъехал поближе к подъезду. — Лады, оставайся, а мы поехали.

— Только его с собой заберите. — на всякий случай я отскочила от Гарика. — Если нас будет трое, точно разные ненужные вопросы возникнут.

— Не поеду! — возмутился Гарик. Петр шагнул вперед, и через секунду Гарик с заломанными за спину руками уже лежал на заднем сидении Жигулей. Захлопнулась дверца, Захар газанул, и машина с несчастным Ромео скрылась из вида. Петр еще раз внимательно посмотрел на меня и вдруг произнес:

— Эля, когда все законечится, может, в мою бригаду? Дам любые рекомендации.

— Я обычная баба. — почему-то мне польстило его предложение, и я невольно улыбнулась. — Обстоятельства только необычные. Но они же закончатся… надеюсь.

Он пожал плечами и ушел куда-то за дома. А я набрала номер полиции:

— Пожалуйста, приезжайте скорее! В доме номер… напали на доктора Рахманинова!!! Не знаю, что с ним, мы тут с подругой сбежали, стоим на улице, телефон доктора не отвечает, нам очень страшно!

Полиция приехала минут через десять. Я надеялась, что Зоя уже успокоилась, но увы, она впала в какое-то подобие ступора, и, хотя передвигала ногами и кивала, как заведенная, вряд ли понимала, о чем с ней говорят. Впрочем, это лучше любых заверений убедило полицию в ее невиновности. Молодой капитан, прибывший с бригадой на вызов, лично налил бедняге стакан воды, и попросил медэксперта отыскать хоть какое-то успокаивающее в чемоданчике для экспертизы. Ничего крепче валерианы там не нашлось, тем не менее, в чертовой квартире мы просидели до поздней ночи. У меня аж язык устал рассказывать историю всем, кто желал ее выслушать. Звучала моя версия так:

Моя подруга доктор Рахманинова боялась заходить в собственную квартиру после двух нападений. Она даже жила какое-то время в больнице, с разрешения заведующего. И когда ей понадобились забрать из дома вещи и документы, попросила зайти с ней вместе и меня, и бывшего мужа. Ну да, одного защитника ей казалось мало, а кто бы на ее месте не боялся бы? Конечно, о нападениях она заявляла в полицию. У капитана Дивинского должны быть два ее заявления. Почему не были приняты меры? Ну вот это не у меня надо спрашивать. Никто не верил Зое, ее почему-то считали сумасшедшей.

В этот раз мы приехали, встретили у подъезда бывшего зоиного мужа, и вместе поднялись в квартиру. Зоя открыла дверь и увидела в коридоре какого-то мужчину. Она бросилась вниз, я за ней, а Ричард, видимо, зашел в квартиру. Может, хотел захватить того, кто внутри, не знаю. Мы постояли этажом ниже, потом стали звонить Ричарду. Мы слышали, как где-то заливается его телефон, но никто не отвечал. В панике мы выбежали из дома и начали звонить в полицию.

Зоя лишь тряслась, всхлипывала и кивала в ответ на все вопросы. Я попросила разрешения зайти в комнату и поглядеть, что же все-таки произошло. Поворчав, симпатичный капитан лично проводил меня до входа, веле смотреть издалека.

Ричард лежал на боку, прижав ноги к животу. Его руки по-прежнему были связаны, а на шее красовался туго перетянутый черный шелковый чулок. Хорошо, что лица не было видно, иначе я могла бы и не сохранить своего потрясающего меня саму спокойствия.

Труп маньяка валялся чуть поодаль, его лицо было синим почти до черноты, с прокушенных губ свисали пузыри мутной пены. Я знала, что в кармане Ричарда лежит бутылочка с остатками яда, который дали выпить психу, но помочь следствию, разумеется, не могла. Впрочем, рано или поздно пузырек найдут, с отпечатками пальцев Ричарда, разумеется. Я не сомневалась, что Петр все сделал правильно.

Лишь поздней ночью нам с Зоей разрешили уйти. Брести куда-то по темноте я отказалась, и полицейские даже согласились отвезти нас до психушки.

Глава 16. Эльвира

В эту ночь я спала на жесткой узкой кушетке, как убитая. Зоя успела провести утренний обход, позавтракать и поговорить по моему телефону с Гариком и Петром, когда я наконец разлепила глаза. Подруга, увидев, что я проснулась, тут же сбегала к аппарату за горячим сладким кофе, и, подвинув ко мне стеклянный столик на колесах, ласково спросила:

— Элечка, выспалась?

— Кажется… или нет. — простонала я, чувствуя, как вновь смыкаются веки.

— Ты меня спасла вчера. — теперь Зоя говорила виновато. — Мне так стыдно… вы ради меня на такое пошли, а я даже пару слов не могла связать.

— Да ладно тебе, были моменты, когда я была не лучше. И давай на этом закончим разбор полетов. — вяло предложила я.

— Конечно! — воскликнула Зоя. — Я всего час спала сегодня, не больше, но вот очнулась и поняла — все уже закончено! На этот раз все, на меня никогда больше не нападут, я могу жить где угодно, я могу спокойно заходить к себе домой, мне не надо шарахаться от любой тени! Элечка, как я счастлива!

Она прошлась по тесной комнатке в каком-то подобии вальса, но тут же опомнилась, подошла к столику, и стала совать мне в руки дымящуюся чашку.

Я пальцами раскрыла глаза, взяла кофе и залпом выпила горячий напиток, почти не чувствуя вкуса. Зато голова наконец хоть немного прояснилась.

— Тебе Петр сто раз звонил. И Гарик. — весело сказала Зоя.

— Петру перезвоню. — решила я, садясь и свесив ноги на пол. Оказалось, на мне надет больничный халат, а я и не помнила, когда успела переодеться. — А Гарик, уверена, скоро сам будет здесь.

Петр сухо поздоровался и тут спросил, когда же я приступлю к работе. Что удивительно, он даже не поинтересовался, как прошел вчерашний допрос. Впрочем, какое ему могло быть дело до моих показаний и трупов Ричарда и маньяка?

— Концепция изменилась. — отрапортовала я. — Я поняла, где ошибка. Теперь создание препарата — дело нескольких дней, максимум недели. Блокатора рецепторов не будет. Я их просто переориентирую.

— Не понял… Да ладно. Когда будет готов препара?

— Я провожу клинические испытания. Сейчас доктор Рахманинова заново раздаст препарат больным, вечером сделаем контрольные пробы.

— Отлично. — его голос слегка потеплел.

— Но вы помните, что мне все еще нужна ваша помощь? Детей мы не нашли! — торопливо крикнула я, пока он не повесил трубку.

— Ну что же, Эльвира, у вас неделя времени. — он снова говорил резко и зло. — Через неделю мне нужен препарат. Готовый к употреблению. Если за это время придумаете, как найти детей — помогу. Нет — препарат все равно возьму. И не пытайтесь со мной играть.

— А если не отдам препарат? — спокойно поинтересовалась я. — Вам же не жидкость нужна, а формула, она у меня в голове.

— Вы понимаете, что защитить вас некому? — вежливо поинтересовался химик.

— А вы понимаете, что напугать меня вам нечем? — так же вежливо спросила я.

— Да уж понял, что вы не из пугливых. — хмыкнул химик. — Но я правда не представляю, где ваш бывший прячется.

— Была такая гадалка, Мариам… Она знала, что Антон жив. Она исчезла, я подозреваю, с вашей помощью…

Я услышала, как Петр смеется по ту сторону трубки.

— Вот вроде умная ты баба, Элька. А иногда послушаешь — нет, дуры все-таки бабы, без исключений. То в гадалок верят, то в вечную любовь… Все, думай, где твои скрываются.

В трубке раздались короткие гудки. Я вновь легла, сидеть не было сил. Зоя во время разговора нервно шагала по комнатке, а теперь подошла и села на краешек кушетки.

— Теперь моя очередь помогать. — сказала она. — Я из-за своих бедствий все не могла на твоей беде сосредоточиться. Голова от ужаса не варила, от слова совсем. Сейчас понимаю, что выманить твоего мужа несложно, можно было давно уже это сделать. Мы учили в институте про таких психопатов, только на практике я их не встречала. Зато вот настоящего шизофреника встретила. — она на миг замолкла, сглотнула и продолжала: — Твой Антон. Он обязательно должен довести дело до конца, иначе картина мира рушится. Так наказал он тебя или нет?. Что, по его замыслу, ты должна была сделать, потеряв детей?

Я лежала, закрыв глаза. Что написал мне муж в своей прощальной записке? Что девочек я больше не увижу, но могу к ним присоединиться, когда пожелаю?

— То есть ты должна была наложить на себя руки. — утвердительно кивнула Зоя. — Да, я так и подумала. Ты должна была осознать свою чудовищную вину в происшедшем и сама привести в исполнение его приговор. Но ведь этого не случилось! Уверена, он все еще ждет.

— Наверное. — мне было слишком тяжело думать. — Ждет.

— Но как он узнает, когда это случится? — настойчиво продолжила Зоя. — Как он может быть уверен, что ты страдаешь, сходишь с ума, что ты не успокоилась и не начала снова радоваться жизни? Он должен за тобой постоянно наблюдать. Подумай, как он за тобой следит?

Гарик, в ужасе подумала я. Брат звонил ему по вайберу, а потом перестал… Но он не мог перестать! Неужели Гарик меня обманул?

— Может, и обманул. — грустно кивнула Зоя. — Я уже никому не верю. В общем, надо выманивать твоего бывшего из норы. Подумай, чем его побольнее ударить?

Мы обе задумались. Антон не допустит, чтобы я радовалась жизни? Значит, мне надо прикинуться счастливой. Надо… заново выйти замуж!

Я вскочила с кровати.

— Зоя, я придумала! Мне надо изобразить, что я выхожу за Петра. Все по взрослому — подать заявление в ЗАГС, разослать приглашения, сделать фотки. И пусть Гаррик по вайберу устроит истерику на эту тему. Уверена, что Антон читает все сообщения, да и разговоры телефонные слушает, просто Гарик его не видит. Он же компьютерщик, мой бывший, уверена, у него есть все доступы к телефону брата. Тем более, после развода он жил с ним довольно долго в одной квартире.

— Да, идея хорошая. — Зоя кивнула, но ее напряженное лицо мне не понравилось. — Только вот… ты уверена, что Гарик должен знать, что замуж ты выходишь понарошку?

Я оторопело уставилась на нее.

— А если он тебя обманывает, а сам постоянно на связи с братом? Он расскажет, что замужество липовое, и ты лишишься единственной возможности выманить бывшего из норы. Как знаешь… но я бы сказала Гарику, что выхожу замуж взаправду. Тем более, Петр мужчина очень интересный, и к тебе точно неравнодушен. Гарик поверит.

Гарик наверняка поверит, отрешенно подумала я. И что дальше? Я вспомнила его мечтательный тон, когда он говорил о двойном самоубийстве. Станет ли он дожидаться моего замужества? Готова ли я пожертвовать его жизнью ради цели, пусть самой благородной? Да какое, к черту, можно найти благородство в том, что я уже никому не верю???

— Нет, дорогая, я скажу ему правду. — тихо ответила я. — Антон ничего не узнает. Если никому не верить, во что мы превратимся?

Как и ожидалось, Гарик вскоре прибыл в психушку. Смотря ему прямо в глаза, я позвонила на его мобильный, дождалась, пока он достанет телефон и с ошарашенным видом уставится на номер, потом молча отобрала аппаратик, положила на стол и, взяв Гарика за руку, под аккомпанемент мобильных трелей вывела из кабинета, а затем и из отделения. Зоя шла следом и открывала-запирала двери.

Про прослушку телефона Гарик понял сразу. Но вот идея свадьбы с Петром, хоть и фейковой, не пришлась ему по вкусу. Он тут же предложил альтернативу — я выхожу замуж не за Петра, а за него, и не понарошку, а по-настоящему. Вот тогда Антон точно от злости выползет на свет!

Но мы с Зоей стояли на своем. Да, пожалуй, в качестве жениха Гарик разозлит Антона даже больше, чем Петр. Он воспримет это как прямое предательство. Но идея наказать брата для него может стать для него важнее, чем собственно мое наказание. Он решит, что убив Гарика, он одним выстрелом достигнет двух целей — отомстит предателю и добьет меня.

Петр же для психопата человек чужой, ненужный. Всех мужчин, которые могут образоваться вокруг меня, он отлавливать точно не станет. Проще сразу добить непокорную женушку, чем годами охотиться за ее ухажерами.

— Не понял. — Гарик сильно побледнел, губы ходили ходуном. — Ты решила поработать мишенью, и ожидаешь, что я на это подпишусь?

— Да не убьет он меня. — с досадой бросила я. — Зоя, объясни ему, пожалуйста.

— Понимаете, — горячо заговорила Зоя, дергая руками запертую решетку на двери. — Он же себя не считает сволочью. Он уверен, что вершит Высшую Справедливость. Он вынес приговор — но жена сама под влиянием своей чудовищной вины должна привести его в исполнение. А если Эля, наоборот, решила устроить свое счастье, а он ее, к примеру, пристрелит… это что же получается, он станет тупым убийцей, каким-то доморощенным Отелло, а вовсе не Вершителем Правосудия?

— И что он сделает? — выкрикнул Гарик. — Извинится, отдаст Эльке детей уйдет в монастырь?

— Да нет же, нет, — умоляюще начала Зоя, а я отошла на пару шагов, закрыла глаза и привалилась спиной к решетке. Напряжение вчерашнего дня и ночной допрос давали о себе знать, из меня словно выкачали весь воздух. Единственное, чего мне хотелось — лечь на спину, можно даже на грязный каменный пол, закрыть глаза и заснуть… Но Гарик тут же подскочил ко мне и начал трясти за плечи:

— Эля, Элечка! Тебе плохо?

— Да, от твоего упрямства. — не открывая глаз, процедила я. — Недавно ты собирался умереть вместе со мной. Что-то изменилось с тех пор?

— Нет. — я почувствовала, что он отшатнулся. — Если так… да, пусть будет по-твоему.

Я с трудом отлепилась от стены, мы с Зоей наскоро проинструктировали Гарика и пошли обратно в отделение. Оставаться в психушке ни мне, ни Зое больше не хотелось, и воспользовавшись тем, что ее смена закончилась, мы решили хоть ненадолго уехать.

— Нет, я тебе не верю. Не верю. — как заведенный, повторял Гарик, когда мы снова вошли в кабинет. У него был такой измученный вид, что я даже подумала: вдруг Зоя была права, и надо было сказать, что моя свадьба с Петром — настоящая? Может, он рассердился бы на глупую бабу, и не страдал бы так? Но ставки сделаны, переигрывать было поздно.

— Твои проблемы. — С деланным весельем ответила я. — Я поехала к Петечке. Если хочешь, жди здесь. Тебе Зоя составит компанию.

— Ох, нет-нет, я на совещание у главного. — тут же откликнулась Зоя. — Гарик, вы тут посидите, я вернусь через часик, может, даже раньше.

Мы заперли телефон Гарика в ящичке стола, и втроем поехали в мой институт. По дороге Зоя бурно радовалась всему — толпе народу, ярким желтым листьям, изредка падающим на нас со стоящих вдоль дороги деревьев.

— Даже не верится, что я смогу спокойно ходить по улицам. — мечтательно говорила она. — Эля, если б ты знала, как это здорово! Ничего больше не надо, только бы вот так погулять по осени, не вздрагивая от каждого шороха!

Я подавленно молчала. Мне очень хотелось порадоваться за Зою, но я не могла не думать о том, что впереди еще объяснение с Петром… а в результате может ничего и не выйти из нашей затеи. Мы прогнозируем поведение безумца. Но возможно ли его вообще предвидеть?

Петр повел нас в небольшое институтское кафе, где мы расположились в закутке за огромным какао-деревом в кадке. Крупные листья тропического растения словно усиливали сюр происходящего.

Химик слушал внимательно, только все сильнее хмурился. Когда мы с Зоей закончили парное выступление, он пробормотал под нос: «Слабоумие и отвага», и сурово спросил:

— А если твой муженек и не подозревает о том, что должен чувствовать и как действовать, и тупо пристрелит тебя с ближайшей крыши? Даже не сам, просто наймет кого-то через Инет?

Я лишь пожала плечами.

— У вас есть другой вариант?

— Нет других вариантов. — кивнул Петр. — Хоя и твой… не фонтан. Это докторша у нас воду мутит? Она своего муженька разъяснить за столько лет не смогла, а чужого, значит, как орех расщелкала?

Мс с Зоей молчали. Не поднимая глаз, она перебирая длинную бахрому на салфетке под чашечкой, на щеках пылали огни, но оправдываться явно не собиралась.

— Ладно. Препарат готов? — Похоже, Петр уже принял решение.

— Будет готов через несколько дней.

— Отдашь до свадьбы?

Гарик открыл было рот, а я весело расхохоталась.

— Вы меня и правда слабоумной считаете. — я вытерла рукой выступившие слезы. — Получите препарат, когда все будет кончено. Ну… или не получите.

Гарик вскочил со стула, перебив меня и чуть не уронив роскошное тропическое деревце.

— Я думал, вы Эльку отговорите! Вы хоть понимаете, на что она идет?

Петр смерил его тяжелым взглядом.

— Всегда думал, что Эля слишком хороша для тебя, сосунок. — веско сказал он, и повернулся ко мне: — А давай взаправду жениться? Я не против.

Я закрыла глаза и чуть не застонала. Только этого мне и не хватало! Если мужчины, на которых вся надежда, начнут меня делить, рассчитывать больше не на что.

К счастью, профессионал взял верх над самцом, и Петр наконец принял решение.

— Доктор Рахманинова, поезжайте обратно в институт и проводите испытания. — скомандовал он. — Ромео с собой заберите, чтоб под ногами не путался. Проследите там за ним, пусть через свой телефон истерит в вайбере, Фейсбуке, Инстаграме, да всюду, куда дотянуться сможет. Мол, бабы-суки, у нее муж погиб с детьми, а она нового уже нашла, не успели кости остыть, не стоптала даже новых туфелек… ну, думайте там сами. Поливай змеюку подколодную дурными словами, не стесняйся, матери по-черному. Можно и другу какому позвонить, пожаловаться. Да слезу в голос подпусти, у тебя отлично выходит. Эля, поехали, надо провести подготовку на местности.

Зоя почти силой увела Гарика, пообещав, что все его контакты будут оповещены о моей скорой свадьбе, а мы с Петром загрузились в добитые Жигули и куда-то поехали. Оказалось, в районную поликлинику. Я осталась сидеть на узком диванчике в коридорчике возле регистратуры, а Петр куда-то поднялся, спустился только через полчаса и снова загрузил меня в машину.

— Вы чем-то больны? — из вежливости поинтересовалась я.

— Ага, глупостью — отрезал он. — Иначе послал бы тебя так далеко, что обратно дорогу б не нашла. Справку я брал, о твоей беременности.

— А… зачем?

— Иначе в ЗАГСе нас запишут на месяц вперед, а оно нам надо? Мне эликсир через неделю нужен, не позже. Да и нефиг давать уроду столько времени на подготовку. А со справкой нам через неделю как раз срок и назначат. И главное, легко проверить, почему такая срочность. А твой, думаю, все проверит, параноик еще тот.

Вспомнив поминутное расписание и постоянные проверки его выполнения, я лишь тяжело вздохнула. И почему я терпела столько лет, зачем рожала от него детей? Почему воспринимала жесткий контроль как горячую заботу? Нет ответа…

Тем временем мы пришли в ЗАГС, пока я рассматривала пальмы в холле, Петр сбегал в кабинет заведующей, и мы получили приглашение на бракосочетание уже на следующую субботу, через 9 дней. Отсчет пошел.

Потом Петр отвез меня в психушку к Зое, велел проверить действие препарата, и через два часа подойти к выходу. Я неохотно поплелась наверх, обещая себе, что, если выживу, мы с детьми хоть на неделю уедем к теплому морю, где я смогу забыть скрипящие решетки, кисловатый запах пустых коридоров и невероятную грусть, охватывающую при виде людей в серых пижамах, с лицами без выражения и пустыми глазами.

Зоя обрадовалась мне и выразила полную готовность немедленно сделать все анализы. Гарика в психушке не было, чему я только порадовалась. Я устала от постоянных истерик, вдобавок предвидела, что их еще будет предостаточно. И тем не менее, мне становилось теплее на душе при мысли, что существует на свете человек, готовый отдать за меня жизнь.

Впрочем, обдумывать свое отношение к Гарику мне было некогда. Зоя лично брала анализы крови и соскобы у всех пятерых дементных пациентов, а я ходила следом и тщательно упаковывала пробы в герметичные стерильные пакетики, на которых надписывала фамилию, стадию и время… Примерно через час работа была проделана, все пробы заморожены в маленьком холодильнике процедурной, а мы с Зоей сели пить чай.

После холодных серых палат с серыми людьми ее кабинетик с застеленной зеленым махровым пледом кушеткой и маленьким стеклянным столиком показался мне уютным, словно кухня в моей квартире. А кофе у Зои получался на редкость ароматным.

— Как ты думаешь, мне идти на свадьбу? — внезапно спросила она, допив очередную чашечку.

— Почему бы нет? Ты чего-то боишься? — я невольно вздрогнула, кофе пролилось на столик, а оттуда несколько капель брызнули мне на светлую юбку. Я грустно смотрела на пятнышки, понимая, что даже переодеться мне не во что. А съездить домой времени нет.

— Я уверена, что все будет по плану… а вдруг нет? — они снова ярко заалела.

— Тогда не ходи. — решила я. — Если с тобой что случиться, кто о матери позаботиться?

— А ты совсем не боишься?

— Не знаю даже. — я ненадолго задумалась. — Наверное, нет. Самое плохое со мной уже случилось. Хуже уже не будет, все может измениться только к лучшему.

— Ты можешь забыть об этой истории, выйти замуж за своего Гарика, родить еще ребенка…

— И терпеливо ждать, пока свихнувшийся маньяк прикончит обоих? — уточнила я. — Ты же сама говорила — Антон никогда не позволит мне радоваться жизни. Вариантов у меня нет.

— Но можно спрятаться, поменять телефоны, работу, страну… — робко возразила Зоя.

— Увы, у меня нет связи с мафией, которая помогла бы мне скрыться. — грустно улыбнулась я. — И миллионов нет, чтобы купить недвижимость за рубежом. Даже в американскую программу защиты свидетелей не попадаю. Не повезло мне, что тут и говорить.

Больше Зоя не спросила. Мы в молчании выпили еще по чашечке кофе, затем совместными усилиями постарались застирать пятна на юбке. В конце концов, в мокрой грязной юбке, я спустилась к входу и стала ждать Петра.

— Хороша, нечего сказать. — одобрил он, когда я села в машину. — Ты что, в одежде душ принимала?

— Кофе облилась, запасной одежды с собой нет, и домой ехать было некогда. — отчиталась я.

— Заедем, но позже. — строго сказал Петр. — Сейчас некогда, салоны закрываются через час. А еще на примерку нужно время.

Через минут двадцать мы приехали в роскошный свадебный салон. Сквозь стеклянные витрины светили кружевами и стразами пышные белые и кремовые платья-торты на безголовых манекенах. Между ними красовались разного вида белые шляпки с цветами, павлиньими и лебедиными перьями, с бахромой и вуалями.

Внутри салон поражал обилием зеркал. Они сверкали отражением огромных театральных люстр, образовывали бесконечную галерею, в которую уходили сверкающие ряды платьев и диадем, туфелек и цветов. Откуда-то из глубины зеркального тоннеля к нас выплыла продавщица, вся в чем-то белом и воздушном. Я хотела было сказать, что дорогих нарядов ради фиктивной свадьбы покупать не стоит, но Петр и не собирался со мной ничего обсуждать. Он достал мобильник, открыл какой-то файл и начал зачитывать продавщице размеры необходимых вещей. Я с удивлением услышала, что мне нужно одно из самых пышных платьев, с десятком нижних юбочек, большую сумку-клатч, украшенную камнями Сваровски, и шляпку с длинной, тоже украшенной многочисленными стразами вуалью.

Продавщица метнулась снимать с манекена наиболее устрашающий наряд, а я склонилась к Петру:

— Но зачем мне наряд матрешки-девственницы? Антона посмешить?

— Командовать парадом буду я. — отрезал Петр. — Мало того, что подписался на твою авантюру, ты мне еще диктовать будешь, как кому одеваться?

Я заткнулась и без возражений зашла в незаметную примерочную вместе с жутким платьем и белыми туфлями на мощной платформе. Туфли неожиданно оказались удобными и устойчивыми, платье же было мне велико, и превращало меня в огромную потешную самоварную бабу. Кружевные воланы лишь усиливали комическое впечатление.

Скромно потупив глаза, я вышла из примерочной и предстала пред глазами Петра. Он лишь присвистнул, оглядев меня сверху до низу, и протянул мне шляпку с сеткой, напоминающей противомоскитную, но с явно лишними сверкающими стекляшками. С тяжелым вздохом я нацепила на себя это великолепие и повернулась к одной из зеркальных стен. Лучше бы я этого не делала. Нет, в любой церк меня взяли бы без проб, хотя, боюсь, невероятное сверкание ослепило бы даже партнеров-клоунов.

— Берем. — подытожил Петр, оторвавшись от созерцания всего великолепия. Он придирчиво осмотрел клатч, перехваченный у продавщицы, которая непременно желала всучить его мне. Видимо, какой-то яркой детали, на ее взгляд, мне не хватало.

Отступив на пару шагов, Петр достал смартфон и начал меня снимать. Под его чутким руководством я кружилась в платье с развевающимися юбками и подъюбниками, то надевала шляпку с вуалью, то снимала его и обмахивалась, точно веером. Закончив фотосессию, жених велел мне переодеться и пошел платить, а я обреченно подумала, что вот теперь-то любви Гарика будет нанесен решающий удар. Так жутко, как в свадебном наряде, я не выглядела даже после поединка с взбесившейся матушкой.

Переодевшись, я долго любовалась на себя в зеркалах. Даже заляпанная кофе юбка меня больше не смущала. Петр деловито загрузил покупки в багажник и сообщил, что готов отвезти меня домой.

— Но зачем весь этот маскарад? К тому же, совсем не дешевый, — не выдержала я. — Обычного платья бы хватило, ну, можно было шелковое белое купить. А уж шляпа с фатой — вообще в кошмарном сне привидится, не проснешься!

— Это еще пустяки. — бодро заверил Петр. — Цветочки. Хочу послушать, что ты скажешь, когда тебя перед церемонией накрасят!

— Вы развлекаетесь так, что ли? — вздохнула я.

— Все, отставить разговорчики. — скомандовал Петр. — Отдыхай, завтра отвезу тебя в лабораторию.

— Только надо у Зои забрать образцы. — сообщила я. — Они в холодильнике, я их с собой не стала таскать, чтобы не испортить.

— Ладно, сначала образцы отвезу, потом тебя. — покладисто ответил Петр. — Главное, чтобы работа наконец продвинулась.

— Теперь я уверена, близка к финишу. — порадовала я. — Слегка изменила катализатор, и молекулы этанола все поняли правильно. Они теперь дружат с рецепторами, занимают их полностью. Лабораторные исследования проведу завтра, но сегодня в отделении другие результаты у ежедневного теста. У больных со второй стадией время запоминания ряда из пяти цифр — 2 минуты максимум. Так было всю неделю. А сегодня провели тест — они запомнили весь ряд и смогли его повторить через 10 минут. Правда, через полчаса снова все забыли — но сдвиг огромный!

— Отлично. — одобрил Петр, и после некоторой паузы спросил: — А мать сможешь вылечить?

Я помолчала, пытаясь справиться с эмоциями, сглотнула возникший в горле комок и грустно ответила:

— Нет. Там уже нечего спасать. Мозг атрофирован полностью.

Петр замолчал, затем включил радио, и мы доехали до дома под залихватский шансон. Я уже вышла из машины, когда Петр сообщил мне в спину:

— Я там тебе фотки переслал, где ты платью радуешься. Поставь во все соцсети, к которым имеешь доступ. Да напиши там, что вот наконец встретила свое счастье. Ну мол, мужчина не жадный, вот какие наряды прикупил, да это еще что, только начало! Сразу после бракоцеремонии в свадебное путешествие улетишь на Мальдивы, прямо в тот же день. На месяц минимум.

Я понимающе кивнула. Да, понятно, что Антон не допустит свадебного путешествия. Ему придется срочно выходить из подполья.

Дома я тут же разослала по соцсетям свадебные фотки, ответила на первые комменты и едва успела принять душ, как в дверь зазвонили. Я поглядела в глазок — ну конечно же, Гарик! Зачем он приехал, ведь его так просто отследить по телефону!

Я открыла дверь, Гарик посмотрел на мое нахмуренное лицо и тут же сообщил:

— Не волнуйся, тот телефон в квартире остался. Я новый купил, с другой симкой. С ним теперь и буду ездить. А Гондоша пусть думает, что дома сижу, горюю. А теперь пляши!

— С чего бы? — удивилась я.

— Твой план оказался удачным. Полчаса назад Антон вышел на связь!

Глава 17. Эльвира

С утра меня била крупная дрожь. По квартире валялась разбросанная одежда, постель была застелена сикось-накось, а любые предметы мельче чайника просто вываливались из рук. Хорошо, что Зоя отказалась ко мне приходить, мелькнуло в голове, она так восторгалась моим бесстрашием, а вот на поверку оказалось, не такая уж я и храбрая. Руки были ледяными, а попытки заявившегося с утра пораньше Гарика согреть их у сердца вызывали лишь раздражение. Ближе к полудню разодетый как на свадьбу Петр привез мне одежду с обувью и шляпкой и выгнал Гарика, велев ему ехать сразу к ЗАГСу, и обязательно захватить с собой телефон с Антоном внутри. Проводив бедного Ромео, он повернулся ко мне и неодобрительно покачал головой:

— Что-то ты сбледнула… боишься?

Я торопливо закивала.

— Так поздно уже бояться. — назидательно изрек Петр. — Короче, на соседних крышах его нет, все дома поблизости я проверить не мог, но в любом случае мы исходим из того, что стрелять он не будет. Кстати, он Гарику так и не сказал, что собирается предпринять?

— Он никому полностью не верит, так всегда было. — я с трудом шевелила непослушными губами. — Зато маршрут и время, полагаю, рассчитывает именно с его слов.

— Уже неплохо. — кивнул Петр. — Главное, ты должна слушаться меня, как солдат генерала. Ни шагу без команды, это ясно? Шляпу сейчас наденешь, но вуаль подними. И накрась губы поярче, вот помада. Надо, чтобы твое лицо было хорошо видно. Иди, одевайся и красся.

Что ж, на войне приказы не обсуждают, успокаивала я себя, измазывая губы толстым слоем ярко-алой помады с металлическим блеском. В сочетании с глубокими тенями, залегшими вокруг запавших глазниц, кровавая помада придавала мне вполне инфернальный вид. Ни дать ни взять восставший из гроба вампир. Затем вновь напялила ненавистный наряд, на этот раз со шляпкой, взяла в руки клатч, и под руку с черно-белым парадным Петром вышла из подъезда.

— Так, теперь постоим немного, потом поцелуемся. — скомандовал он, замирая на пороге… Я слегка вздрогнула, но спорить не стала. В тот момент, когда твердые, как камень, губы жениха коснулись моих дрожащих губ, раздались щелчки, нас кто-то активно снимал.

Я досрочно прервала поцелуй и оглянулась. Метрах в ста от подъезда у бордюра припарковался длинный белый лимузин, украшенный маленькими букетиками белых роз и огромными воздушными шарами. А между ним и нашей парочкой стояла высокая стройная женщина в неярком сером платьице и, как заведенная, щелкала фотоаппаратом. Я уж и отвыкла снимать чем-то, кроме смартфонов, и потому с интересом поглядела на нее.

Отщелкав серию, женщина в сером опустила фотик, сделала пару шагов вперед и с улыбкой посмотрела на меня. Я ощутила некоторую тревогу — откуда-то я помнила эти черные глаза с тяжелыми веками, эту горделивую посадку головы… но где я видела незнакомку? Я перевела взгляд на улыбающегося Петра, и тут меня словно ударило током — Мариам! Вот же она, пропавшая ясновидящая, на которую я так когда-то надеялась!

— Это… вы ее тогда подослали? — не веря себе, прошептала я, глядя в безмятежные глаза жениха.

— Да, это я, твоя гадалка Мариам. — оказалось, она уже подошла к нам вплотную — Не желаешь ручку позолотить?

Я отвернулась, глотая слезы. Как же это жестоко, поманить меня надеждой… ведь на самом деле, обещая мне помощь, Петр с Мариам и не догадывались, что Антон и в самом деле жив!

— Это было необходимо. — в голосе Петра слышалось что-то вроде извинения. — Чтобы ты начала работать, тебя что-то в жизни должно было держать. Я ж понимал, что ты руки вот-вот на себя наложишь, если не поверишь, что девочки живы. А чтобы ты поверила, гадалка должна была пообещать тебе какой-то ужасный факт, который вскоре исполнится.

— Вы только ради этого профессора убили? — я готова была разрыдаться, и плевать, что в этот момент за нами может наблюдать Антон!

— Ну ты уж совсем нас за людоедов держишь. — сердито ответил Петр. — Профессор мешал разработке блокатора. На него пытались надавить, чтобы изменил программу или хотя бы выделил твою тему для приоритетной разработки. Но он уперся рогом — нет, только генетика, это ж прорыв в науке, Нобелевка светит! Ему плевать было на все, кроме науки — на деньги, на угрозы… Да и чем его купить или запугать было? На тот свет в карманах ничего не унесешь, а сын на другом конце света, до него нам не дотянуться. Его устранение было суровой необходимостью. А заодно мы достигли и второй цели — ты мне поверила. Одним выстрелом, так сказать.

— А Соня… моя подруга. — у меня никак не укладывалось в голове очевидное.

— Да, ее мужа тоже пришлось потерять, а потом найти. — подтвердил Петр. — Чисто прошла операция, без накладок. Никто не пострадал.

Увидев, как из моих глаз полились слезы, он хозяйским жестом привлек меня к своему плечу, скрывая залитое влагой лицо от возможных наблюдателей. Я услышала легкие шаги — Мариам отошла от нас. Дав мне несколько минут пореветь, Петр скомандовал:

— Теперь отставить истерику. Нам пора.

Усилием воли я заставила себя хоть немного успокоиться, и покорно пошла за ним. Встряска, как ни странно, пошла на пользу делу — злость и отчаяние полностью вытеснили страх, руки-ноги больше не дрожали. Мы загрузились в лимузин. Кроме Мариам и шофера, там сидели еще двое крепких мужчин в нарядных черных костюмах, в одном я узнала Захара. Да уж, немного на нашей свадьбе гостей. Не насторожит ли это Антона? Может, стоило все же прихватить для вида и Зою?

Мы с форсом подъехали к ЗАГСу. Петр велел мне изобразить радостную улыбку, вышел из лимузина первым и галантно протянул мне руку. От его оскала меня невольно пробрала дрожь, но со сторон, думаю, все смотрелось естественно. Оставив шофера за рулем, всей компанией мы зашли в огромный, выложенный мрамором холл, где еще стояла большая компания во главе с другими новобрачными. В углу я заметила Гарика в простых джинсах и свитере. Его лицо было настолько бледным, что сразу становилось ясно — перед вами отвергнутый возлюбленный. Вот и хорошо, у Антона не будет причин сомневаться.

— Петя, мы с твоей красавицей сходим носик попудрить. — звонко прокричала Мариам. — Пошли, дорогая, у тебя помада размазалась.

Схватив меня за руку, бывшая гадалка повела меня за угол. Мы прошли шагов двести по длинному узкому коридорчику, еще раз завернули налево, и наконец зашли в просторную дамскую комнату, отделанную, как и холл, зеленоватым мрамором. Затем, быстро оглянувшись, Мариам затолкала меня в туалетную кабинку, задвинула щеколду, достала из большого серого баула пару белых туфель на устойчивом каблуке и пару светлых балеток, которые протянула мне, и стала торопливо снимать свою обувь, как две капли воды похожую на сменную:

— Быстро переодевайся. — увидев, что я стою как вкопанная, приказала она. — Шевелись давай, твое платье пока еще наденешь!

— Нет! — поняв наконец ее план, прошептала я. — Нет, он же тебя убьет!

— Ах, какие мы нежные, — скривилась Мариам, переобувшись и стягивая серое платье. — Какие принципиальные. Белое платье тебе к лицу, что и говорить. Короче, или ты его снимаешь прямо сейчас, или я звоню шефу и отменяю операцию.

Толкаясь локтями и мешая друг другу, мы кое-как переоделись. Мариам затолкала запасные туфли обратно в баул, закрыла его на молнию и сунула мне в руки. Затем достала из его кармашка помаду, быстро намазала губы диким алым блеском. Чуть подумав, оторвала от рулона туалетной бумаги кусок и жестом велела протереть губы. Я с облегчением стерла алую помаду. Мариам окинула меня придирчивым взглядом, надвинула на лоб шляпку, опустила вуаль, из-под которой виднелись лишь алые всполохи губ, забрала у меня зажатый подмышкой клатч и вышла из туалета. Досчитав до шестидесяти, я с баулом наперевес осторожно двинулась следом.

В длинном коридорчике за поворотом было пусто и тихо. Я медленно шла мимо нескольких запертых дверей, как вдруг из-за одной донесся едва слышный шорох. Я притормозила, но шум сразу стих, и, постояв еще пару секунд, я пошла дальше.

Предыдущая свадьба, видимо, уже зашла в зал бракосочетаний, сейчас огромный мраморный холл выглядел пустым. В углу по-прежнему стоял сгорбленный Гарик с понуро опущенной головой, рядом красовались три или четыре стула, словно из набора мадам Петуховой, а в середине зала стояли Петр и двое его соратников. Мариам в роскошном платье-торте нигде не было видно. Я прошла пару шагов и остановилась, словно наткнувшись на невидимое препятствие. От туалета до зала даже по кривой метров сто, не больше. Свернуть или спрятаться по пути некуда. И тем не менее, Мариам исчезла!

Опомнившись, я бросилась к Петру и хотела что-то сказать, но он сердито покрутил головой и поднес палец ко рту. Я увидела, что он внимательно смотрит на крутые наручные часы. Красная точка на них потихоньку перемещалась, и в конце концов поменяла цвет на зеленый.

Тогда Петр схватил меня за руку, и мы пошли к выходу, двое свидетелей маршировали сзади. Гарик бросился было следом, но Петр, оглянувшись, смерил его нехорошим взглядом, и тот застыл на месте.

Мы почти бегом выскочили из ЗАГСа и, обогнув лимузин, подбежали к старым знакомым Жигулям. В момент загрузились, Захар сел за руль, и мы поехали. Дорогу указывал Петр.

Дождавшись паузы, я тихо спросила:

— Но зачем? Антон увидит, что похитил другую, и убьет ее. Мне же ничего не угрожало!

— Риск есть. — мрачно согласился Петр. — Но он входит в нашу работу. Тобой я рисковать не имею права.

— Но со мной риска не было!

— Да? — усмехнулся Петр. — Боюсь, мы его потеряем. Но остается шанс, что его захватит сама Мариам. Ты бы тоже смогла?

Я замолчала. Петр все поглядывал на часы с точкой, постоянно меняющей цвет, машина плутала по городу, потом внезапно развернулась и поехала все дальше, за МКАД.

— Бл… — выругался вдруг Петр. — Как он от нас оторвался? Гонит на бешенной скорости… где все гаишники?

Через какое-то время точка на часах просто замерла. Петр велел ехать по заданному маршруту, но по его напряженному лицу и сжатым кулакам я поняла — что-то пошло не так.

Через какое-то время я слегка покашляла.

— Кажется, он распознал обман. — хмуро откликнулся Петр, словно на заданный вопрос. — Есть вариант, что они доехали до места, но вряд ли. Там вокруг лес.

— До какого места?

— Она должна была продержаться, пока они не доедут туда, где он прячем детей. — ответил Петр. — Иначе, чует моя задница, возникнут сложности…

Через пару минут его мобильник зазвонил.

— Шеф, он меня раскрыл. Пришлось брать. — зазвучал из трубки знакомый чуть хрипловатый голос. — Мы в машине, ждем на трассе…

— Едем уже. — ответил Петр и отключился. По его мрачному лицу я понимала, что результат операции его не радует. Антон пойман, но где дети? И вообще, в Москве ли они?

— Я же говорила, ему надо было похитить меня! — не выдержав, я разрыдалась. — Меня бы он довез до детей, а вы бы проследили!

— Не факт. — хмуро откликнулся Петр. — Он специально поехал в лес, чтобы остановиться на обочине в тихом месте и спокойно обыскать тебя. Он же компьютерщик, так что любой маячок бы обнаружил. Мы предвидели такой поворот. Дальше ты пропала бы вместе с детьми, никто никогда тебя бы не нашел. А сейчас хоть Антон у нас в руках.

Мы ехали уже без лишней спешки. Выехав за город, прибавили ходу, и через минут десять увидели одиноко стоящую у обочины старую черную Ауди. Дверь распахнулась, и в кружевных белых лохмотьях вышла Мариам.

— Ну и сильный же, черт. — с полугневом, полувосхищением протянула она. — Думала, он меня на лоскутки порвет. С трудом уложила. Недаром говорят, что у психом сила невероятная.

Она повернулась ко мне:

— Отдавай мое платье, я хоть оденусь нормально.

Я молча протянула ей баул, и она скрылась в густом подлеске. Петр подошел машине, открыл заднюю двери и вытащил с сидения связанного по рукам и ногам Антона. Под глазом у него расплывался багровый синяк, из-за запекшейся крови не было видно рта. Светлые глаза безумно сверкали.

— Ну что, дружок… Отбегался. — добродушно сказал Петр. — Сейчас мы тебя в лес отнесем, и живого зароем.

— Ройте-ройте. — зло усмехнулся тот окровавленным ртом и посмотрел на меня. — Предал меня Гарик, да, сука? Ну ничего, я сдохну первым, девчонки чуть позже. Думаю, неделю продержатся, воду я им оставил. Вот и представляй эту неделю, как они от голода подыхают.

— Антон, это же твои дети. — в ужасе прошептала я. — Они тебя любят!

— В них твоя грязная кровь. — прошипел он. — Я бы мог их воспитать людьми… Но ты не сможешь! Они могли бы вырасти только твоими подобиями. Исчадиями ада. Но теперь уже все равно. У них нет шанса.

— Подохнуть тоже можно по-разному. — Петр с размаху треснул Антона по разбитому рту. Тот даже не отшатнулся, лишь сплюнул сгусток крови вместе с выбитым зубом и хрипло засмеялся.

Зажмурившись, я отступала к лесу, пока меня не остановила твердая рука уже переодевшейся Мариам.

— Не уходи. — прошептала мне она в ухо. — Если его сейчас до смерти забьют, ты никогда про детей не узнаешь.

Ее слова придали мне сил, и я бросилась к Петру:

— Не надо его бить! Я уверена, он скажет мне, где девочки!

— Скажет, как же… — пробурчал он. Чуть подумав, скомандовал: — Грузите его обратно в машину. Здесь как следует не допросишь.

Мужчины перенесли Антона в его Ауди, Петр сел за руль Жигулей, его напарник рядом, а мы с Мариам устроились сзади. Проехав немного, химик задумчиво, как бы про себя, спросил:

— Что делать будем? Эля, у тебя случайно нет сыворотки правды?

— Нет. — призналась я. — Я в нее не верю. По крайней мере, на безумцев она не подействует.

— А что на него подействует? — зло спросил он. — Чем его можно напугать? Пытками?

Я вспомнила безумный взгляд прозрачных глаз и вздрогнула. Нет, не стоит даже пытаться запугать Антона.

— Значит, остается последний вариант. — хмуро подытожил Петр, и Мариам согласно кивнула.

Глава 18. Развязка

Мы ехали в поезде уже больше суток. Хорошо, что на этот раз взяли купе, я не выдержала бы больше поездок в общем вагоне. Я и так безумно устала от монотонного стука колес, измоталась от постоянных пересадок. Позавчера мы потеряли сигнал маячка, и лишь неимоверной удаче были обязаны тем, что вновь взяли след. Но кажется, теперь мы вышли на финишную прямую. Антон ехал в этом поезде, не делая даже попыток сойти и вновь запутать следы. Он даже разрешил проводнику принести ему в купе чай. Еще бы, он наверняка считал, что всех перехитрил, обнаружив следивший за ним маячок и засунув его в рейсовый автобус, едущий в Краснодар.

Я лежала на нижней полке, и пыталась хоть немного подумать. Где же я ошиблась? Вначале все шло по сценарию, который предположила Зоя: узнав о свадьбе, Антон похитит меня и где-то спрячет, скорее всего, в подвале или в заброшенном доме за пределами города. А дальше я должна была бы дозревать в заточении, как переспелый плод. Вероятно, мне бы сообщили о гибели детей от голода, о том, что мой жених проклял меня за побег со свадьбы, и про то, что долгие годы я проведу, не видя белого света. Но доведение меня до самоубийства могло затянуться, поэтому мы предполагали, что меня заточат в том же месте, где будут жить и дети — для удобства безумного папочки.

Но похоже, тут мы жестоко ошиблись. Детей вообще не привозили в Москву. И полностью прав был Петр — мой след потеряли бы еще на трассе, и до детей я бы не добралась так или иначе. Никому не доверяющий Антон не поленился сделать крюк, чтобы обыскать похищенную женушку, полагаю, как раз на предмет возможной прослушки. Не думаю, что он подозревал, что ведется настоящая спецоперация по его поимке — он просто не доверял Гарику.

Три дня назад, изловив Антона, его усыпили сильной дозой снотворного, отвезли на мою квартиру и вызвали на консультацию Зою. Увы, она ничем не могла порадовать. Вся надежда была на то, что психопат довезет меня или Мариам до места, где он прячет детей. Поскольку операция провалилась, не было никакого способа узнать о детях у Антона.

— Понимаете, — Зоя судорожно сжимала ладонями большую чайную чашку, из которой не отпила ни глотка. — Таких фанатиков в Гражданскую жгли в печах, а в Средневековье — на кострах. Но чего-то от них добиться… вы можете попробовать, конечно. Но я уверена, не добьетесь…

После этого я позвонила Гарику. Он приехал тут же, но тоже не мог придумать, как воздействовать на брата.

— Я вот вспоминаю детство. — слегка запинаясь, сказал он. — Я тогда ходил в третий класс, Антон, видимо, в восьмой. Он в школе с каким-то местным хулиганом поссорился, и тот начал его прессовать. Подкарауливал возле школы с дружками и избивал. Сильно так, Тоша домой приползал буквально. Я плакал, хотел родителям рассказать, а Антон велел молчать, иначе ему врагом стану. И вот так они его месяц били, наверное. А он никому ни слова, только синяки пудрой замазывал, чтобы не бросались в глаза. А потом я узнал, что тот хулиган вместе с дружками сгорели в гараже. Они там курили потихоньку, ну, портвешкой баловались, и вот вечером гараж закрыли, чем-то подперли снаружи, плеснули бензину и подожгли. Никто не нашел поджигателя.

А через пару месяцев он за что-то на меня обиделся. Не помню уже — то ли конфеты съел, которые ему бабушка подарила, то ли еще что… И он решил мне отомстить. Дождался, пока родители вечером уйдут, оставят нас вдвоем. Долго ждал, недели две, наверное, они редко надолго уходили. И вот дождался, затолкал меня в буфет и запер ключом. У нас такой буфет был, с большим отделением и маленьким ключиком. И вот ключик он спрятал.

Я плакал полночи, пока родители не пришли, и не разбудили Антона. Начали его ругать. Он молчит, я реву в буфете… Стали у него ключ требовать, а он в ответ: не отдам, и все! Я его наказал. Пусть три дня там сидит!

— И что было? — несмотря на свои беды я расстроилась, представив, как маленький мальчик, рыдая, полночи сидит в темном отделении буфета.

— Мама просто выломала дверь буфета. — криво усмехнулся Гарик. — А отец хотел выпороть Антона. Но…

Он замолчал.

— Что же помешало? — заинтересовался и Петр, до того слушавший с заметным выражением скуки на лице.

— Антон помешал. — после легкого колебания ответил Гарик. — Он как-то странно засмеялся и сказал, что лучше отцу убрать ремень, а иначе с ним может что-то нехорошее случиться во сне. Мне не хотелось так думать… и сейчас не хочется… но мне кажется, папа просто испугался. И потом… Антона никто не трогал. Но через полгода отец на самом деле умер во сне. Сердце остановилось.

Он снова замолчал, оптом сглотнул и сказал:

— Никто не мог напугать Антона. Он вряд ли вообще чувствует страх. Мне кажется, и боли он не чувствует. Только ненависть.

— Понятно. — хмуро подытожил Петр. — У вас вся семейка психиатрическая. — он метнул в меня злой взгляд. — Ладно, потратим еще несколько дней. Вариант номер два.

Назавтра в пять утра мы с Петром и Захаром зашли в мою комнату, где на диване под действием лекарств в полузабытье лежал Антон. При моем появлении он широко распахнул глаза и очнулся окончательно.

— Чему радуешься, сучка? — тихо и почти ласково произнес он. Губы оскалились, изобразив что-то вроде кривой улыбки. — Во сне не слышала, как дети плачут и просят поесть? Думаю, и вода у них уже закончилась.

Я так же тихо ответила:

— Не могу поверить, что когда-то вышла за тебя замуж. Какой же я была дурой. Туы обычный маньяк.

Несмотря не прочно связанные руки и ноги, он рванулся ко мне, свалился на пол, путы на руках врезались в предплечья, оскаленные зубы впились в побелевшие губы. Я невольно отшатнулась и отошла подальше, за спину Петра. Тот с усмешкой глядел на извивающееся на полу тело, затем произнес:

— Уж извините, что влезаю в такую милую семейную сцену, но время поджимает. Сейчас тебя — он легонько пнул Антона носком ботинка — перевезут в тихое место, где можно будет без помех допросить, а затем утилизировать. Побудешь немного партизаном на допросе, тебе полезно.

Они с Захаром с некоторой опаской подошли к извивающемуся пленнику, запихнули ему в рот старое вафельное полотенце, взяли за руки и за ноги и понесли к машине. Я шла впереди, готовая реагировать на опасность в виде соседей, которые могли вылезти из квартиры в неурочный час.

Некоторое время заняло скручивание Антона и запихивание его в багажник Жигулей. Он отбивался с такой силой, что в какой-то момент мне показалось, что мужчины не удержат его даже вдвоем. Но они справились.

Петр сел за руль, Захар рядом с ним, а я примостилась на заднее сидение. Мы выехали за город в небольшой пригородный лесок, свернули с трассы на узкую тропинку, проехали метров триста и остановились возле преградившего дорогу поваленного дерева.

— Тут не проехать! — зло выкрикнул Петр.

Громко матерясь, они с напарником выскочили наружу и начали, пыхтя и ругаясь, отодвигать лежащее дерево. Я тоже вылезла из машины, напряженно прислушиваясь. Солнце еще не показалось над горизонтом, но яркий свет фар немного разгонял темноту вокруг машины. Тишину осеннего леса нарушали лишь шелест листвы на ветру да негромкие посвисты каких-то ночных птиц. И вдруг сзади раздался негромкий скрип, затем тихий щелчок, словно напряглась и звякнула какая-то пружина. Я замерла… но все было тихо. Медленно, как во сне, я начала поворачиваться назад, и через пару секунд увидела, как за невысокими березками скрывается серая тень. Вот она полностью исчезла из очерченного фарами круга, и я заорала:

— Он сбежал! Петр, ловите его, сбежал же!!!

Петр тоже обернулся, заорал: «Стоять! Застрелю, сука», слазил в машину, достал из бардачка пистолет и даже для верности пальнул несколько раз из пистолета по верхушкам берез. Мы немного постояли, затем загрузились в Жигули и поехали обратно, так и не убрав с дороги березу.

Разумеется, побег был подстроен. Путы на руках и ногах пленника лишь на первый взгляд казались крепкими, а на самом деле были ослаблены до предела. Защелку багажника старенького Жигули заблаговременно сломали. Во время складывания вдвое дергающегося тела путы, уже до того практически порванные во время падения Антона, расплелись практически полностью, и теперь ничто не мешало их просто снять.

Самым сложным для нас было решить, куда установить маячок. Одежду Антон мог поменять в любой момент. Решили, что лучше всего подойдут кроссовки — Антон всегда любил эту обувь, хорошие кроссы мог носить неделями. Если предположить, что приехал он из другого города, вряд ли взял с собой сменную пару.

Маячок засунули в мастерски надрезанную полиуретановую подошву. Место разреза запаяли так, что я, даже присмотревшись, не смогла ничего обнаружить.

Комедия с поваленным деревом и выстрелы в спину беглецу, по мнению Петра, должны были убедить свихнувшегося ботана — побег удался лишь чудом. Но вот незадача — Антон, похоже, не поверил, проверил не только одежду, но и обувь, и все же нашел маячок! Как выяснилось, в камере хранения на одном из вокзалов он заранее оставил какой-то чемоданчик, видимо, шпионское оборудование было там. М-да, его с толку не собьешь, подумала я с тоской. Вот такую бы храбрость, сообразительность и упорство — да в мирных целях! Но нет, все втоптано в грязь, все служит лишь одной безумной цели — уничтожить меня… Больше всего меня беспокоило, что Антон бросился в бега, даже не попытавшись остаться в Москве и все же рассчитаться со мной. Похоже, он понял, что я не одна, за спиной стоит команда. Но он не мог отказаться от своей идеи наказать меня, маньяки не отступают. Что же он решил предпринять теперь?

Колеса мерно стучали, наверху раздавалось сонное сопение Гарика и Петра. Марим лежала напротив и, похоже, не спала. Я шепотом обратилась к ней:

— Ты не устала?

— Я так лет пять живу. — прошептала она в ответ. — Это еще что, лежим себе, дремлем. Ты бы в багажнике часов десять проехала, тогда бы про усталость спрашивала. Впрочем, куда тебе. Давно бы зарыдала и попросилась домой.

— Тебе Петр нравится? — спросила я напрямик, ее постоянные подколки начинали действовать на нервы. — Поэтому ты так ко мне относишься? Но я ему безразлична. Его просто поразило несоответствие хрупкой ученой дамы с вот таким вынужденным бесстрашием. Ты его тоже можешь поразить до глубины души. Например, упади в обморок при виде бездомного голодного котенка.

Мариам невольно фыркнула, но тут же осеклась и отвернулась к стене. А я почувствовала, как веки смыкаются, и провалилась в глубокий сон.

Пробудили меня прямые солнечные лучи, ласкающие лицо через приоткрытое окошко. Поезд ехал на Юг, к Сочи, и казалось, мы возвращаемся прямо в лето. Где-то позади оставался холодный октябрь, почта два года терзаний, разочарование, ненависть и отчаяние… Гарик уговорил проводника заварить нам хороший кофе, я смаковала горячий, и настроение поднималось все выше, стремясь к не вполне оправданной эйфории. Мариам попыталась улыбнуться мне за завтраком, хоть получилось и не очень естественно, Петр повеселел, а Гарик, похоже, был вообще на седьмом небе от счастья, сидя практически в обнимку со мной и выпаивая мне чашку за чашкой. Его не смущали даже грозные звонки от начальства, требующего, чтобы Гарик хоть на час показался на фирме живьем.

От эйфории меня удерживала только мысль, что Антон все же может оторваться от слежки. За детей я особо не волновалась. Не верилось, что свихнутый папаша мог оставить их взаперти на одной воде. Он же понимал, что процесс моего уничтожения может сильно затянуться, и наверняка позаботился о том, чтобы дети были под присмотром и в безопасности. Его безумие было на редкость логичным, впрочем, Зоя уверяла, что у маньяков логика всегда железная.

Кроме нашей четверки, в поезде ехал еще один неприметный мужичонка из команды Петра, он и вел непосредственное наблюдение. Сейчас он ехал в общем купе вместе с Антоном, и, его его словам, тот явно был настроен на долгую дорогу. А значит, мы едем либо в Сочи, либо еще дальше — в Адлер.

На маленьком полустанке уютные бабушки с большими корзинами торговали огромными розовыми яблоками, варенной кукурузой и красными вареными раками. У меня потекли слюнки, но Петр запретил нам выходить и даже высовываться окна купе. Неприметный сотрудник за кукурузой и раками вышел, но съел все закуску там же, в общем вагоне, щедро поделившись с соседями. Как потом сообщил, Антон был единственным, кто от угощения отказался. Похоже, паранойя у моего и без того подозрительного муженька достигла апогея.

Я с грустью глядела в занавешенное окошко. Раздвигать занавески на полустанке было строго запрещено, и я в душе понимала целесообразность запрета, но так тоскливо было сидеть взаперти, когда поезд стоял, а снаружи светило теплое южное солнце! Мариам с Петром вышли погулять по коридору, а я, сгорбившись, все сидела в купе, уставившись невидящим взором на пустой откидной столик. Гарик сел рядом и обнял меня.

— Не грусти. Когда все закончится, мы приедем сюда сами. Без расстрельной команды, только с твоими детьми. — ласково сказал он.

Я покосилась на него и промолчала. Кажется, Гарик научился читать мои мысли. Бедный, он тоже жертва своего брата. Как это страшно — с детства думать, что брат может в любой момент убить тебя или родителей… наверное, я бы сошла с ума от такого соседства. Я вздрогнула, словно от холода, и Гарик сильнее сжал мои плечи.

— Ты останешься со мной… когда все будет кончено? — вдруг жалобно спросил он. — Я столько жил рядом с Антоном, что перестал понимать, как ко мне относятся люди. Иногда я думаю, что ты меня ждешь, просто себе не признаешься… но чаще кажется, что я вызываю у тебя только ненависть… но ведь это не так?

Я медленно покачала головой. Когда-то, в прошлой жизни, я ненавидела Гарика. Но это было так давно… а теперь, когда я вспоминаю о нем, мне становится теплее на душе. Я только кажусь такой мужественной, а на самом деле мне неуютно и тоскливо одной. А я осталась совсем одна, когда моя мама полностью лишилась рассудка. Вокруг меня толкутся люди, которые хотят получить разработанный мной препарат, но им все равно, что со мной случится потом. И лишь недавно я поняла, что есть человек, который никогда меня не оставит. Ни на этом, ни даже на том свете. Или я так же, как Гарик, уже потеряла связь с реальностью?

Мариам с Петром вернулись в купе и сели, заметно нервничая. Вестей от разведчика все не было, и мы не понимали, чего ожидать. Поезд уже подъезжал к Сочи, проводники заперли туалеты, когда мы получили условный сигнал: объект выходит. Мигом собравшись, благо, сменных вещей почти не везли, мы бросились к выходу. К счастью, перрон был полным, и мы быстрыми перебежками добежали от перрона до вокзала и разбежались по туалетов. Напряженная, как струна, Мариам внимательно прислушивалась и, лишь зазвенел условный звонок, схватила меня за руку и потянула к выходу.

Сразу за вокзалом нас ждал черный джип Чероки с сильно тонированными стеклами. Петр сел за руль:

— Похоже, он из Сочи уедет. — сквозь зубы бросил он. — Сел в междугороднюю маршрутку. Но может выйти по пути.

Неприметного попутчика мы подобрали по дороге, он не стал садиться в одну маршрутку с объектом. В толчее при выходе из вагона он нацепил на Антона маячок, но шизанутый компьютерный гений один раз уже доказал, что это для него не проблема.

Мы ехали по узкому перешейку вдоль прекрасных гор, скользкий серпантин заставлял замирать сердце и напоминал, что когда-то, еще в прошлой жизни, я боялась высоты… Сейчас тот страх казался милым и каким-то несерьезным, как перед загадочным Букой, который живет под кроватью. Антон из маршрутки не выходил, по крайней мере, его маячок там оставался. На наручных часах Петра красная точка передвигалась по трассе со скоростью 90 км в час.

Мы уже въехали в Адлер, когда маячок издал характерный писк, поменял цвет и исчез с экрана. Петр вполголоса выругался.

— Снова здорово. — протянула Мариам. — Нашел, гад. Но судя по месту, это уже не маршрутка… где эта точка?

Гарик торопливо загрузил в телефон Гугл карту и торжествующе протянул:

— Да вот же этот дом!

Притормозив возле обочины, Петр вырвал из рук Гарика телефон и уставился на экран. Привстав с сидений, мы вытягивали шеи, чтобы поглядеть на небольшую беленую избушку, судя по всему, неподалеку от выхода на пляж. Неужели нашли?

Петр включил навигации и стремительно газанул. Не успев снова усесться, мы повалились на сидения, стукая друг друга локтями и головами.

— Ох, нельзя ли поласковее. — простонал Гарик, держась рукой за лоб.

— Он обнаружил слежку, сейчас покинет дом. — отрезал Петр. — Если он один, не успеем так или иначе. Если там дети — у нас минуты три.

На дикой скорости мы преодолели несколько километров и, чудом не нарвавшись на дорожников, притормозили невдалеке от одноэтажного белого дома с небольшим фруктовым садом. Его окружал ветхий деревянный заборчик, слегка покосившийся от старости. Но сад был хорош — сочная желтая алыча и оранжевые абрикосы приковывали внимание, отвлекая его от чуть облезшей штукатурки и прогнивших досок. Между деревьями на крепких веревках висело самодельное кресло-гамак, с мягкой подушкой, синей в белую полосочку.

— Теперь думаем. — отрывисто приказал Петр. — Если пойдем на штурм — он детей убить может?

Я молчала, не зная, на что решиться.

— Давайте я постучу в калитку. — предложила Мариам. Она открыла все тот же баул, содержимое которого, видимо, сильно изменилось, и достала чуть примятый белокурый парик. Надела, слегка пригладила волосы, и в своих облегающих черных брюках и водолазке стала еще больше похожа на актрису немого кино. — Антон меня видел в шляпе и платье невесты, вряд ли узнает в другом наряде и макияже.

— Других вариантов нет? Действуй! — велел Петр, и Мариам выпорхнула из машины. Танцующей походкой она прошла вдоль трех соседских заборов, подошла к нужному и кулаком застучала в дряхлую калитку, аккомпанируя своему крику::

— Эй, хозяин, продай абрикосы! Ну не жмись, у тебя вон все ветки обломаны! Не будь жмотом, они у тебя все равно сгниют!

Тем временем Петр с помощником выпрыгнули из джипа, велев нам с Гариком оставаться внутри и не отсвечивать, и пошли куда-то вбок, огибая белый дом по большой дуге. Гарик взял меня за руку и так сильно сжал, что я чуть не вскрикнула. Солнце светило, словно в разгар лета, нагревая внутренность машины, словно микроволновку, жаркий воздух обжигал легкие, по спине ползли струйки липкого пота. Нервы натянулись как струны, грозя скорым обрывом. А белокурая Мариам все колотилась в запертую калитку, и все яснее становилось, что ей не откроют.

Внезапно задняя дверь распахнулась, и Петр буквально выдернул нас с Гариком наружу и пошел вперед, по дороге рассказывая:

— Там в доме только дряхлая бабулька, у которой твой бывший квартиру снимал. Она за детьми присматривает, пока он в отъезде. Говорит, сегодня только приехал и в дом зашел, немного покрутился у какого-то приборы, сбросил куртку, выругался и сказал, что пора детям выкупаться, даже одеться толком не дал, мол, тепло на улице. Бабка разволновалась, спорила с ним, что сейчас местные не купаются, волны слишком большие. Но он даже слушать не стал, взял обоих за руки и к морю пошел. Наверняка уже на пляже, но мы догоним. Только пешком, там вблизи нет проезда для машин.

К концу рассказа мы уже бежали., Мариам обернувшись, тут же соориентировалась и побежала следом. Напарник остался в доме, успокаивая не на шутку встревоженную хозяйку — на случай, если Антон решит пройти кругами и вернуться.

Пробежав между домами, мы выскочили на каменную набережную с узкими проходами к покрытому крупной галькой пляжу. Отделенное от набережной узкой каменистой лентой, шумело, плескало волнами, оставляя следы белой пены, изумительной красоты черное море.

Но любовалась волнами я не более секунды. По бетонному молу, узким языком врезавшимся в воду, неторопливо шел высокий белобрысый мужчина в легкой белой майке и холщовых штанах, ведя за руки двух девочек в легких сарафанах, с короткими стрижками. Я замерла, как вкопанная. Вот же они, мои девочки, они стали старше, и стрижка намного короче, но я узнала бы их в любом виде… Куда он их ведет? До моих уставших мозгов никак не доходило, что на этот раз задумал Антон.

Петр молнией перелетел через парапет и спрыгнул на гальку, Мариам птицей слетела за ним. Мы с Гариком долго примеривались перед прыжком, и, когда наконец собрались с духом и прыгнули, наши напарники уже подбегали к молу. Но Антон с девочками их сильно опередили. Обнявшись, они стояли вдалеке, на самом краю мола, лицом к преследователем. И только тут я поняла: он поверил, что не сможет больше повредить мне… и сейчас убьет дочерей на моих глазах!

Я бежала так, что сердце выскакивало из груди, дыхания не хватало, а в бок словно воткнули отвертку. Но все равно опоздала к развязке. Антон что-то крикнул и столкнул девочек в воду, а затем прыгнул следом. Волны взметнулись, словно пытаясь выбросить людей обратно, а потом отступили, унося с собой три барахтающиеся фигурки. Не потратив на колебания лишней секунды, Мариам с Петром сиганули за ними.

Я добежала до конца бетонного языка и в ужасе остановилась. Метрах в ста шел настоящий морской бой. Кажется, Антон пытался утопить девочек, а Петр с Мариам — вытащить их и одновременно утопить безумного папашу. Но Антон заслуженно когда-то получил свой разряд по плаванию, а боевые приемы моих товарищей в воде работали плохо. К тому же буйные волны не давали отдышаться, отбрасывая противников на большие расстояния. Вот одну из девочек отнесло от места сражения, ее голова скрылась под водой… Гарик оттолкнулся от бетона и прыгнул в воду, поплыл вперед. Я металась на краю, не решаясь сделать последний шаг. Увы, но плавала я неважно. Конечно, метров сто на воде продержусь, доплыву до места, где вода буквально вскипала не только от волн, но и от резких ударов. Но вот потом точно потону… Или, скорее, Мариам с Петром отвлекутся, спасая меня, и не успеют помочь девочкам. Нет, лучше мне не мешаться под ногами у профи… Но они там все утонут!

Я уже решилась прыгнуть, когда кипение вдали слегка утихло, Мариам плыла к берегу, загребая одной рукой, а второй поддерживая одну из малышек, Петр работал двумя руками, а девочка держалась за его ремень. Вода вдалеке все еще бурлила, но куда слабее, и две сплетенные фигуры изредка всплывали на гребнях волн, все чаще скрываясь в глубине Гарик! Он остался там!

Петр доплыл первым, одним прыжком взметнулся на мол, отряхнулся, как собака, ловко вытащил Анечку и помог подняться Мариам с Алей. Девочки сотрясались от крупной дрожи, вода лилась с них ручьем, мокрые волосы облепили лоб и закрывали глаза. Они пытались отвести от лиц мокрые пряди, но, увидев незнакомых людей, начинали рыдать еще сильнее. Они меня не узнавали… Бедные, бедные, подумала я, только что их хотел утопить любимый отец, и утешить их некому. Я снова посмотрела на море. Какое-то время на поверхности было тихо, затем тела поднялись на мгновение и снова исчезли. Гарик… Нелепый мальчишка, мечтающий ухватить свою Жар-птицу за хвост, и уже поверивший, что заслужил свое счастье. Он отвлек Антона, дал возможность отбить девочек. Но он не справится с безумцем в одиночку!

Мариам бросила на бетон расплывшийся от воды белокурый парик и обняла девочек, а Петр шагнул ко мне, протягивая руку. Я молча пятилась к краю, лишь мотая головой.

— Эля, мы нашли девочек. Пойдем, все закончено. — Петр говорил тихо, словно с тяжелобольной.

— Гарик… его надо спасти! — истерически выкрикнула я, чувствуя, как срывается голос.

— Поздно, уже не доплыть. Нам пора, пойдем же! — он все придвигался ко мне, готовясь к прыжку.

Еще мгновение, и он схватил бы меня, но я сделала еще один маленький шаг назад и без разбега прыгнула в воду. Рядом вскипела вода, я заработала руками, пытаясь плыть быстрее, но тут же была притиснута к краю мола твердой рукой Мариам. Петр, не оборачиваясь, проплыл мимо нас.

— Вылезай, живо! — скомандовала она, оставила меня и поплыла за Петром.

Я подтянулась, вылезла на мол и прищурилась. Вода на месте побоища почти успокоилась, и я подумала, что Петр прав, уже поздно… Слезы заволокли глаза, я с остервенением протерла их руками, и увидела, как две белокурых головы вновь показались на поверхности, одну за волосы схватила Мариам, а другую Петр. И вот Мариам уже плыла назад, придерживая рукой неподвижное тело.

— Помогай, будем откачивать! — она пыталась забросить безжизненное тело на мол, но в одиночку не справлялась. Я схватила Гарика за руки, рывком вытащила его, сама поражаясь своей силе, перекинула животом через колено и с силой нажала на спину. Вода хлынула мутным потоком, он закашлялся, открыл глаза, и через пару минут опасность миновала.

Мариам полулежала рядом в луже воды, шумно дыша.

— Повезло вам. — она все не могла отдышаться и закашлялась. — Он как раз вдохнул воду, когда мы подплыли. Еще пару секунд, и адью.

Гарик сидел, привалившись к моему плечу, и тоже пытался справиться с дыханием. девочки с ужасом смотрели на нас, от шока перестав даже рыдать.

— А где… Антон? — с опаской спросила я.

— На дне. — Петр оказался за моей спиной. Он единственный, даже насквозь промокший, выглядел неплохо, не задыхался и не кашлял. Мы же все напоминали больных выдр. — Потом всплывет, но это уже не наши проблемы.

Я почувствовала глубокое облегчение. Это звучит жестоко, но если бы Антон остался жив, я бы никогда не почувствовала себя в безопасности. Петр помог мне подняться, и мы подошли к девочкам. Они испуганно попятились.

— Вы меня не узнаете? — как можно мягче спросила я. — Алечка, Анечка… Неужели вы меня совсем не помните?

— Мама? — произнесла Аня. — Но папа сказал… Ты же умерла!

— Папа заболел, вы же видели это сами… Папа тяжело заболел и перестал всех узнавать. Сначала он не узнал меня, а теперь и вас!

— Он правда… не понарошку хотел нас утопить? — рот Али искривился от ужаса, и она зарыдала.

— Он не понимал, что делает. — я обняла девочек. Простите его. Если бы он очнулся, он бы умер от горя.

Через полчаса мы доехали на джипе до крупного супермаркета, и неприметный мужчина, единственный сухой человек в нашей компании, накупил для всех кучу разнообразных шмоток. Затем мы отправились в дорогой отель, где объяснили свой мокрый вид тем, что наша яхта перевернулась. Петр заказал номер для меня с дочерьми и отдельно для Гарика, отправил меня заниматься девочками, а они с Мариам пошли к Гарику переодеваться. Я долго согревала дочек горячим душем, завернула в махровые халаты и уложила в постель. Конечно, замерзнуть в прогретом солнцем Адлере было сложно, но дети больше часа провели в насквозь мокрой одежде, и я беспокоилась за их здоровье. Горничная, обрадовавшись клиентам в межсезонье, пообещала принести им чаю в номер, и даже вызвалась достать деревенский мед. Когда измученные девочки, напившись сладкого чаю, задремали, я попросила горничную на всякий случай посидеть с ними, и перешла в соседний номер, где на пару часов нашли приют Петр с Мариам.

Вся троица уже в сухих нарядах сидела на роскошной двуспальной кровати, застеленной вышитым атласным одеялом. Правда, купленная наугад черная спортивная одежда крупного размера превратила стильного Гарика и подтянутого Петра в обычных гопников, а Мариам с негритянской шапкой курчавых влажных волос вместо роскошных локонов, в коричневом балахоне и розовых кроссовках смотрелась натуральной рыночной торговкой. Подозреваю, что и я выглядела не лучше в безразмерной серой футболке и синих штанах, в которые можно было засунуть две Эльвиры, но времени посмотреть в зеркало у меня так и не нашлось.

При моем появлении Мариам бросила на меня недобрый взгляд. Подозреваю, привыкнув к образу Веры Холодной, теперь она не могла простить мне свой дикий вид. Петр же оживился и сообщил, как рад, что я наконец-то появилась. Ему с помощниками через полчаса уезжать, и надо успеть решить основной вопрос, поговорив со мной наедине.

Мариам с Гариком ушли, пообещав купить в соседнем магазине хоть какие-то продукты в дорогу, и мы с Петром остались вдвоем. Он усадил меня на кровать и сел напротив в небольшое уютное бархатное кресло, с видимым удовольствием откинувшись на спинку.

— Ну вот и все. — его оживление выглядело слегка наигранным, казалось, что-то его сильно беспокоило. — Давай формулу препарата, и мы расстаемся. Я еще перед поездкой уволился из института, так что… финита ля комедия.

Я продиктовала формулу, которую Петр записал куда-то в недра смартфона, объяснила принцип действия нового препарата, подробно отчиталась о результатах тестов, и велела забрать остатки у Зои.

— Хорошая работа. — одобрил Петр. Выслушав пояснения, он искренне повеселел. — Ну что же, новые звездочки на погонах мне обеспечены. По секрету скажу, Элечка — препарат для такоооого человека нужен! Не достал бы — самому голова бы больше не пригодилась. А так — наградят, не забудут.

Он сделал долгую паузу.

— А вот тебя вынужден огорчить, — невесело усмехнулся наконец. — Нобелевку ты не получишь. Я узнал, что тему блокировки генов просто закрывают, тебя переведут в другую лабораторию, биохимическую. Заниматься собственной разработкой легально тоже не сможешь, никто не подпишет план исследований, никто не выделит средств. Никому не интересна чистая наука. Профессора больше нет, званий и наград у тебя нет, прикрыть тебя некому. Так что что вместо лекарства от Альцгеймера будешь испытывать на собачках какую-то хрень.

— Что поделаешь. — кивнула я, сейчас никакая новость не смогла бы испортить мне настроение. — Собачки так собачки.

— Могу дать бесплатный совет. — усмехнулся Петр. — Твой препарат ведь действует? Возьми в банке кредит и открывай частную практику, с обещанием затормозить развитие страшной болезни. Родным ведь все равно, чем ты лечишь, главное — результат будет.

Я лишь покачала головой. Рано или поздно я пробью свою тему, и опубликую результаты. Через месяц, через неделю, через год, через десять лет. Надо только подождать… но мне уже некуда спешить.

— И еще вопрос, напоследок. — я с удивлением увидела, как смутился этот стальной человек. — По делу мы уже никогда не встретимся. Но как… насчет свадьбы со мной? Ты будешь как за каменной стеной… вернее, как в бункере. Никакая бомба не пробьет, хоть и ядерная.

Я задумалась. Жить в бункере мне не хотелось, да только не в этом было дело. Совсем не в этом.

— У меня тоже вопрос. — это прозвучало черной неблагодарностью, но у меня не было выбора. Петр заслуживал откровенности. — Если для выполнения задания потребовалась бы меня, как профессора, а иначе никак… что бы вы решили?

Он молчал, лишь до скрежета стиснул зубы. Лицо окаменело, на скулах выступили желваки. Через пару секунд он резко встал и, ни разу не обернувшись, вышел из номера. А я долго еще смотрела вслед человеку, который спас моих детей… который ради дела готов был меня убить.

В комнату вбежал Гарик, радостный, как щенок.

— Элечка, мы победили, победили! — повторял он, широко распахнув глаза. — Я до сих пор не могу поверить!

Я встала и, рассмеявшись, шагнула в объятия человека, который готов был ради меня умереть.