Книга: Загадка одного воскресенья



Загадка одного воскресенья

Игнасио Карденас Акунья

Загадка одного воскресенья

Загадка одного воскресенья

Введение

1. Смерть Дедала

Мартин ворвался в огромную квартиру Ругмилы, сжимая в руке браунинг с глушителем. Я в тот момент сидел на кушетке, обитой темным бархатом, и с этой точки Мартин показался мне более массивным, чем на самом деле. Высокий, крепко сбитый, мускулистый, хорошо сложенный, Мартин являл собой внушительное зрелище — его голубые глаза, приятно гармонирующие со светлой кожей лица, метали молнии. Его волнистые волосы, в молодости каштановые, а теперь седые, были всклокочены. Я неплохо знал этого человека — несмотря на свою европейскую внешность, Мартин был кубинцем.

Ругмила, его любовница, сидела на своем обычном месте. Не будучи красавицей, она тем не менее была весьма притягательной женщиной. И вполне соответствовала дорогостоящим привычкам Мартина: лет двадцати четырех — двадцати пяти, пикантная, с огромными черными глазами. Сейчас она с неподдельным ужасом смотрела на присутствующих в ее квартире людей.

— Всем поднять руки! — резко произнес Мартин, и нижняя губа его судорожно дрогнула.

Я увидел, что она у него несколько деформирована, чего прежде не замечал.

Двое других мужчин, сидящих на кушетке рядом со мной, удивленно открыли рты; я же удивления не испытывал — по-видимому, вся наша преступная деятельность была раскрыта. Службе Государственной безопасности было прекрасно известно о каждом нашем шаге. Меня уже о том информировали, единственное, чего я не знал, — то, что и Мартин посвящен в это. В мою задачу, входило обезвредить и передать в руки правосудия всю группу, но пока эго не совсем получалось, и я уж было подумывал о принятии чрезвычайных мер, однако до поры до времени тщательно скрывал свои планы.

«Вряд ли целесообразно начать мне действовать прямо сейчас, — подумал я, — тем более, что эти двое, сидящие рядом со мной, могут помешать: во всяком случае, вырубить их мне не удастся». И я встал, подняв руки. Ближайший ко мне мужчина громко запротестовал.

— Молчать! — сухо оборвал его Мартин. — Лицом к стене! Руки на стену!

Все молча повиновались.

— Обыщи их! — услышал я.

Нежная рука Ругмилы извлекала из моего кармана «люгер», который я всегда носил с собой. Произведя ту же операцию с другими, женщина вышла из комнаты.

— Всем сесть! — скомандовал Мартин.

Стараясь не выдать своих намерений и не вызвать подозрений, я медленно двинулся к дивану. Двое других направились туда же, что весьма способствовало моему замыслу. Однако Мартин, продолжая держать их на мушке, приказал им сесть в кресла, стоящие на некотором от кушетки отдалении. Один из них, до той поры не проронивший ни слова, недовольно воскликнул:

— Полагаю, ты объяснишь нам, в чем дело, Мартин. Не думаешь же ты, что с нами можно играть в подобные игры?!

Несмотря на страх, таящийся в его голосе, он произнес эти слова спокойно.

— Молчать! — рявкнул Мартин, не сводя с нас внимательного взгляда. Подойдя к двери спальни, он Крикнул:

— Ругмила, тащи ее сюда!

Спустя несколько секунд дверь отворилась, и появилась Ругмила, в сопровождении загорелой, высокой женщины, вытирающей платочком слезы.

Ругмила подтолкнула ее в спину; женщина, сделав несколько неуверенных шагов, осмотрелась и наконец решительно двинулась в моем направлении. Тут я ее узнал — это была жена доктора Рохи, арестованного утром. Я еще спрашивал себя тогда, что же за ошибку он совершил…

— Это он… — пробормотала женщина и разрыдалась.

Мартин, пристально поглядев на меня своими голубыми глазами, подошел ближе. Сейчас его лицо напоминало восковую маску.

— Я так и думал, — процедил он сквозь зубы. — Вы можете убираться! — обратился он к двум мужчинам, сидящим в креслах. Один из них хотел что-то сказать, но Мартин грубо его оборвал: — Я, кажется, сказал — убирайтесь! — Затем он повернулся к своей любовнице: — Уведи ее, Ругмила!

Когда все ушли, в комнате воцарилась гробовая тишина: мы с Мартином, несомненно, думали сейчас об одном и том же. Наконец он высказал свои мысли вслух:

— Нас уже двенадцать лет преследует тень Сусанны, не так ли, Арес?

Он произнес это ни к кому не обращаясь, но в его голосе прозвучала застарелая обида, мускулы его лица расслабились, и оно сделалось мягче, привлекательней.

— Настал час, когда для тебя игра окончилась, — продолжал он. — Теперь ты никого больше не обманешь, Арес. Думаю, на сей раз тебе не удасться вывернуться.

Мартин улыбнулся. Это была грустная улыбка, улыбка человека, понимающего, что наступил час расплаты. Я смирился со своей ужасной судьбой.

— Ты знал, что я проклят, Арес… Но я хочу вернуть тебе удар. Понимаю, мне придется либо скрыться, либо уничтожить тебя. Я еще тебя спрашивал, как ты можешь быть уверенным, что ничего не раскроется? А ты играл так искренне! Жаль, что ты оказался таким двуличным, — он сделал небольшую паузу. — Ну и что будем делать? Ты же знаешь, что Сусанна не была бы спокойной, если б я пришел к ней один. Мы должны отправиться вместе, Арес! В этом даже есть своя прелесть…

Лицо его приняло прежнее выражение, оно казалось высеченным из гранита, в блеске его глаз было нечто фатальное. Я понял, что решающий момент наступил, и протянул руку к диванной подушке.

— Ты отправишься первым! — резко произнес Мартин. — Мы пойдем в Ад, Арес!

Я почувствовал, что выстрел неизбежен, и слегка отклонился. Послышалось три громких хлопка. На лице Мартина появилась победоносная улыбка. Он что-то пробормотал, чего я не разобрал как следует, нечто вроде «я знал» или «я этого боялся», и рухнул на пол прямо к моим ногам. Я попытался привстать, но мир перед моими глазами куда-то поплыл, и все погрузилось во тьму.

2. Невидимое око

Месяц спустя, окончательно поправившись после полученных ранений, я поднимался по главной лестнице Управления Безопасности в сопровождении двух агентов.

У дверей по стойке смирно стояли солдаты в белых касках. Мы миновали нескончаемо длинный коридор и остановились перед одной из четырех дверей. Один из агентов нажал на кнопку звонка, и, получив разрешение, мы вошли и приблизились к единственному столу, стоящему в помещении.

Агенты застыли напротив человека, сидящего за ним. Я стоял между ними, и мысли лихорадочно роились в моей голове. Чтобы успокоиться, я принялся разглядывать помещение — прямоугольный кабинет, заставленный ящиками с картотекой, обитые кожей кресла, журнальный столик с магнитофоном. На стене я увидел несколько портретов героев Революции.

— Это — сеньор Арес, лейтенант, — сказал агент справа.

Тот оторвался от бумаги, которую читал, и бросил на меня изучающий взгляд. Затем одобрительно кивнул сопровождавшим меня:

— Хорошо. Вы свободны.

Лейтенант указал мне на кресло и, разговаривая по селектору, разглядывал меня. Он был довольно рослый, хорошо сложен. Я пригляделся к нему повнимательнее и отметил, что самым замечательным на его лице был взгляд: умный, интеллигентный с хитрецой. Я подумал, что мне необходимо упорядочить свои мысли и приготовиться к любым неожиданным вопросам.

Примерно через минуту в кабинет вошел полный негр, с необычайно легкими для столь грузного человека движениями. Его лицо показалось мне удивительно маленьким для такого толстяка. Несмотря на внушительную фигуру, негр был совсем молодым. Короткая, аккуратно подстриженная бородка прикрывала его подбородок. Мне почему-то подумалось, что этот человек из бывших бойцов-боевиков. Лейтенант называл его Рене.

Рене подошел к нам и бесцеремонно плюхнулся в кресло, наверняка он был одного звания с лейтенантом. Его светящиеся весельем глаза говорили о незаурядном Здоровье. Пододвинув магнитофон в центр журнального столика, лейтенант улыбнулся.

— Мы должны зафиксировать нашу беседу, сеньор Арес, — коротко объяснил он.

Я согласно кивнул и попытался успокоиться. Несмотря на корректное поведение моих собеседников, было ясно, что они, несомненно, захотят узнать от меня одну лишь правду.

Допрос начал Рене. В его руке появилась папка, видимо, с моим делом.

— Арес, прошло примерно полгода, как вы вышли из тюрьмы. Насколько нам известно, вас выпустили раньше за безупречное поведение.

В его тоне не было и намека на вопрос, но я тем не менее ответил:

— Вы абсолютно правы.

Тот перелистал бумаги и продолжил:

— Мы установили постоянное наблюдение за вами и узнали, что несколько недель спустя вы вступили в контакт с неким Мартином, возглавляющим контрреволюционную банду.

Я снова кивнул.

— Воспользовавшись полным доверием со стороны вышеуказанного лица, вы вошли в его группу и сделались, можно сказать, его правой рукой.

Я громко рассмеялся. Лейтенант внимательно посмотрел на меня.

— Вы что, не согласны с нами, Арес?

Я пожал плечами:

— Мартин не доверял никому.

— Ладно, — продолжал Рене, — скажем так: он доверял вам больше других и выделял вас среди остальных членов группы.

— Возможно, — сказал я.

— Через какое-то время после вашего вступления в эту организацию мы начали получать анонимную информацию, причем весьма ценную, о всех передвижениях группы.

— Ее посылал я.

— И подписывали?..

— «Мститель».

— Вы как-нибудь помечали свои послания?

— Красной точкой внутри буквы «М».

— Верно, — пробормотал лейтенант.

— Пока наши предположения подтверждаются, — сказал Рене, повернувшись к своему напарнику.

Тот неторопливо поднял голову, будто размышляя о чем-то. Затем подошел ко мне.

— Объясните нам, Арес, что вас побудило к этим действиям? Каковы ваши мотивы?

Я инстинктивно почувствовал, что конец нашей беседы еще далек. Спросив разрешения закурить, я раскурил сигару и с шумом выдохнул дым.

— Мотивы?.. Вам нужны мотивы? Я контрреволюционер? Нет! — Заметив недоверие на лице лейтенанта, добавил: — Разве этого недостаточно?

Рене с сомнением покачал головой.

— Скажете тоже, Арес! Если б все было так просто, как вы думаете! — воскликнул лейтенант. — Не вижу никакой необходимости доказывать вам, насколько для вас сейчас выгодны подобные высказывания. Все это красивые слова! Для нас вы ТОЖЕ контрреволюционер, пока не докажете обратного. Что вы на это скажете?

Конечно, он прав. Я вымученно улыбнулся. Среди мыслей, владевших мною, была одна, отличавшаяся от остальных своей необычайной ясностью. Эта мысль не покидала меня, когда я бесповоротно решил покончить с Мартином. Меня обуревала жажда мести, и я даже не задумывался над тем, что уничтожив его, могу уничтожить и себя самого. Так я ненавидел Мартина!

Из раздумий меня вывел голос Рене.

— Мы ждем, Арес.

— Хорошо, — ответил я. — Единственным моим мотивом была месть, хотя я и испытывал величайшее отвращение к той грязной работе, которую мне поручали.

— Вот мы и на правильном пути, — улыбнувшись заметил лейтенант. — Нам также известно, что в основе ваших мотивов лежит тот факт, что вы были приговорены к двадцати годам тюрьмы за убийство некоего Синкеньи — мошенника и негодяя, который вам крайне мешал. В прессе это нашумевшее дело известно под названием «Убийство проститутки на улице Зеро». Мы внимательно ознакомились с материалами следствия — там полно недомолвок и неясностей. У вас, без сомнения, были хорошие адвокаты, а в подобном полном противоречий деле, сами понимаете, это немаловажно…

— Какая халтура с их стороны, не так ли, Арес? — вмешался Рене.

Я снова пожал плечами.

— Не вижу смысла обсуждать это сейчас.

— Конечно, — согласился тот. — Странно только, что в материалах следствия нет ничего, относительно Мартина. Как это могло получиться?

— Ну, это длинная история, — неохотно произнес я.

— Но чтобы как следует разобраться в деле, вам придется рассказать нам все, — сказал лейтенант.

Я хмуро глянул на него. Первой моей мыслью было возразить, но мало-помалу меня переполнило желание поведать им все. Я ощутил, что мною владеет навязчивая идея, прошлое всплывало из глубины моей памяти. Мне страшно захотелось облегчить свою душу.

Это было то время, когда я с беспечной бестактностью и скепсисом высмеивал все вокруг. Жизнь била через край, я был полон энтузиазма, частенько брался за работу, где того и гляди преступишь закон. Но меня это не волновало. Сейчас немыслимо было даже вообразить, что в том разлагающемся обществе я провел ни много ни мало — девять лет. Конечно, я не мещанин и не ханжа, у меня другие взгляды на жизнь, но некоторые события, которые мне пришлось пережить и стать их непосредственным участником, могли бы привести в ужас и более крепкого человека. Но, как я уже сказал, когда вокруг все гнило и разлагалось, это не имело для меня никакого значения.

Я вспоминал обо всем этом даже не без удовольствия. Во всем есть какое-то очарование. Даже в этом скучном прямоугольном помещении…

— А как вы отнесетесь, лейтенант, — прошептал я, — если я скажу, что убийство Сусанны не имело бы никакого смысла, не будь оно совершено в то воскресенье?

— Да ну вас, ей-Богу, Арес! — воскликнул Рене. — Что еще за загадки!?

— А так и есть, — настойчиво повторил я. — Оно не могло произойти в другой день.

— Для чего вы нам все это говорите, Арес? Чтобы мы сами нашли ответ? — спросил лейтенант.

— Как хотите, — я поудобнее устроился в кресле. — Но я очень прошу — оставьте ваши вопросы до конца моего рассказа.

Оба согласно кивнули.

— У нас нет возражений по этому поводу, — подтвердил Рене.

Я помолчал с минуту, собираясь с мыслями, затем закурил новую сигару. После чего не спеша и обстоятельно начал извлекать на свет Божий все детали, повлекшие за собой загадку того июльского воскресенья 1951 года.



Часть 1

Загадка

3. Ящик Пандоры

Я очень ясно помню тот летний вечер. Время текло медленно. Удушливая атмосфера не предвещала ничего необычайного и ночью. Я сидел за стойкой в «Пласе», потягивая третью порцию «дайкири»[1], когда увидел ее, нерешительно задержавшуюся у входа. Но нерешительность эта длилась недолго — она направилась к официанту, обслуживающему в зале одного из клиентов. Многие предпочитали сидеть за столиком, а не возле стойки. Не знаю, что она ему сказала, но без сомнения, речь шла обо мне, потому что официант указал в мою сторону, и девушка, аккуратно ступая на своих высоких каблучках по ковровой дорожке, пересекла зал и остановилась рядом со мной. Совсем юная, едва достигшая совершеннолетия, с изящной фигуркой, одетая в цельно кроенное платье, она излучала молодость и свежесть. Восхитительная девушка! Я со знанием дела, — а вкус у меня требовательный, — оглядел ее узкую талию, мысленно раздев девушку донага. «Талия несколько высоковата, — подумал я, — но за исключением этого незначительного изъяна, все остальное что надо».

Таким образом, я оценил ее внешность и одежду одним опытным взглядом. Девушка, заметив мой интерес, слегка покраснела, потом спросила:

— Сеньор Арес?

Я кивнул в ответ и улыбнулся.

— Садитесь, пожалуйста.

Я щелкнул пальцами, подзывая бармена.

— Карлос, приготовьте что-нибудь сеньорите, — сказал я и повернулся к девушке. — Что будете пить?

— Спасибо. Ничего. Могу я с вами поговорить?

Я не питал особых иллюзий насчет тех услуг, о которых она меня попросит. Таковы уж веяния времени. Наверняка, какая-нибудь грязная работенка.

— Не можете ли вы назвать свое имя, сеньорита…

— Рамирес, — прошептала она. — Гленда Рамирес.

— Вот и отлично, сеньорита Рамирес. А теперь должен сообщить вам, что у меня есть контора, где я принимаю клиентов. А сегодня я отдыхаю.

— О, извините! — воскликнула она с недовольной гримаской, и при этом на ее щеках обозначились две трогательные ямочки. — Но дело такое срочное! Понимаете, я уже была в вашей конторе…

Я почувствовал в ее голосе затаенный страх и отметил, что время от времени она поглядывает в сторону входной двери. Улыбнувшись и изобразив удивление, спросил:

— А кто вам сказал, где меня можно найти?

— Ваш водитель. То есть шофер, который вас иногда подвозит, — объяснила она. — Он сказал, что возможно я застану вас в этом баре.

Я кивнул и снова спросил:

— Ну и что это за безотлагательное дело?

— Не могли бы мы поговорить… с глазу на глаз? — и она мотнула головой в сторону уединенного столика.

— Ну, если вы так желаете… — произнес я и поднялся, одновременно сделав Карлосу знак, чтобы он принес мне еще «дайкири».

Мы направились к столику, одиноко стоящему в углу. Я заметил, что девушка снова нервно взглянула на дверь. Вытащив сигареты, предложил ей закурить, но она отказалась. Я прикурил и вопросительно взглянул на нее.

— Речь идет о моем отце, — дрожащим голосом проговорила она. — О сенаторе Грегори П. Рамиресе. Вы, наверное, о нем слышали?

Я хотел спросить, что означает это «П», но промолчал и только сказал:

— Да. Приходилось. Так что случилось?

— Его шантажирует одна женщина, — понизив голос ответила она.

Да, дельце становилось интересным.

— Она его шантажирует, — повторила девушка, собираясь с духом.

Она прикусила нижнюю губу и запнулась. Видимо, сеньорита Рамирес пыталась справиться с нерешительностью, вызванной этой избитой шаблонной фразой.

— У вас еще есть время все обдумать, сеньорита. Может, все это выдумки, понимаете, что я имею в виду? — попытался я успокоить девушку.

И тут она, всхлипывая, поведала мне историю, старую как мир. У ее отца интимные отношения с некоей особой, известной всем под именем Сусанна. Отношения эти зашли слишком далеко, и в кульминационный период сенатор Рамирес совершил непростительную глупость, постоянно посылая своей возлюбленной страстные письма. Но, как известно, всему приходит конец, пришел конец и этой любви, сначала перешедшей в холодность, а затем в настоящую неприязнь.

Все было бы хорошо, если б эта особа смирилась со своим «несчастьем» и просто выплакала свое горе, тем более, что за свою отставку она получила от «отца родины» 6000 песо. Но так поступила бы любая другая женщина, но только не Сусанна.

Когда сенатор возомнил, что Сусанна начисто вычеркнута из его жизни, он получил письмо, полное ласковых упреков. Его спокойствие, естественно, было нарушено, однако он упорно не отвечал, пока не получил другое послание, на сей раз уже с угрозами. Либо он заплатит еще, либо его супруга получит подробное описание всех разнообразных даров, которые были преподнесены ей сенатором за время их продолжительной любовной связи. Тогда сенатор, в планы которого абсолютно не входил развод, поскольку семья его жены была одной из самых известных в городе и ратовала за прочный брак и все такое прочее в вопросах нравственности, начал ежемесячно выплачивать Сусанне весьма кругленькую сумму. И уже смирился с этим. Но случилось так, что вскоре «отцам города» за заслуги перед нацией повысили жалованье. Подобное «справедливое» решение было принято на одном из памятных совещаний.

И ненасытная Сусанна быстро все прикинула и произвела несколько нехитрых математических выкладок в своей прелестной головке, рассудив, что ей тоже положено повышение «зарплаты». Ситуация стала невыносимой. Сенатор сделался желчным и раздражительным, его чуть не хватил апоплексический удар. Он начал орать на дочь, и если такое не произошло пока с сеньорой Рамирес, чувствовалось, что это вот-вот случится, потому что вспышки раздражения у сенатора все более усугублялись.

Закончив свое сбивчивое повествование, сеньорита Рамирес начала вдруг умолять меня раздобыть у Сусанны эти уличающие отца письма. Стиснув лицо ладонями, девушка шептала: «Умоляю, умоляю!». В конце разговора она достала из сумочки сотенную купюру и сказала, что заплатит в два раза больше, когда я передам ей эти письма.

— Вы можете подождать до завтра? — спросил я.

— Нет! — вскричала она. — Завтра наступает срок, установленный Сусанной, когда ока вручит их моей матери, а это крах, развод!..

Я попросил сеньориту Рамирес рассказать мне о местонахождении дома, где предположительно находятся обличительные письма, и сказал, чтобы она ожидала моего звонка.

Она поднялась и робко протянула мне на прощание руку, затем с опаской покинула бар.

Я инстинктивно почувствовал, что дело это опасное. Сам не знаю почему. Но ощущение было мимолетным, и я не обратил на него особого внимания. Посидев еще немного в баре, я решил наконец взглянуть на дом коварной Сусанны.

Хотя было уже почти девять вечера, ее дом, расположенный в Ведадо, казался погруженным в сон. Но меня это не удивило, ведь ночная жизнь его обитательницы еще не начиналась.

Я пристально вглядывался в засаженный деревьями двор, окружавший строение. Убедившись, что поблизости никого нет, перелез через садовую решетку. Достав отмычку, которую всегда носил с собой, я попробовал открыть входную дверь — безрезультатно. Я осторожно обошел дом. С горечью оглядел множество окон с массивными металлическими решетками. И тогда решил испытать судьбу, попробовав проникнуть через помещение для слуг. Руководствуясь законом, согласно которому в любой цепи есть свое слабое звено, я вскоре очутился в доме.

Зажегши фонарик, прокрался к спальне Сусанны. Кругом царила мертвая тишина, и если бы не свет, пробивавшийся из-под двери спальни, ничто не говорило бы о том, что дом обитаем. Я уже подумал, что я один во всем доме. Но я ошибался.;. Там была Сусанна.

Необыкновенно красивая женщина… Ее черные прямые волосы, коротко подстриженные по моде, два года назад называвшиеся «итальянский мальчик», покрывали голову правильной формы. Совершенный овал лица завершался прелестным подбородком. Аккуратный, хотя и не классический носик, очень шел этому восхитительному лицу. Огромные темные глаза, обрамленные длинными ресницами, были полуоткрыты. Ее белое роскошное тело, наполовину обнаженное, покоилось на широкой кровати. Спальня освещалась каким-то сумрачным похоронным светом. Похоронным… Ведь женщина, раскинувшаяся на кровати, была мертва. Я подумал, что она олицетворяет собой прекрасную смерть. Как сказал великий Бодлер: «безжалостный покой великолепной маски…»[2]

У ножа, вонзенного пониже левой груди, была отполированная деревянная рукоятка, на которой не виднелось никаких следов. На белом бархатном одеяле и подушках в изголовье кровати алели пятна крови. Я бросил взгляд на вместительный туалетный столик, заставленный бесчисленными флаконами с духами и коробочками с кремами, лакированными пудреницами с инкрустациями. От них исходил пряный аромат. Кругом были раскиданы различной формы гребенки, коробочки с тушью и прочие предметы женской косметики. Кроме того, на столике стояла продолговатая эллипсообразная шкатулка из слоновой кости, полная драгоценных украшений. Я подошел к застекленному шкафчику, в котором висели многочисленные туалеты, подчеркивающие фигуру. Рядом в беспорядке валялись разбросанные ночные сорочки, пеньюары, комбинации… На столике, стоящем возле постели, вместе с двумя мягкими креслами, виднелась серебряная пепельница, полная пепла и окурков, тут же находились два стакана с остатками выпивки. На роскошном ковре, покрывающем пол, также в беспорядке были разбросаны предметы дамского туалета. Но во всем этом не ощущалось какой-либо неряшливости или неаккуратности. Голубые обои на стенах тускло освещались маленьким бра.

Я снял перчатки, подошел к телу и потрогал его. Оно было холодным, кровь, должно быть, уже свернулась. Все, и окоченение и мертвенная бледность лица, резко контрастирующая с черными полузакрытыми глазами, говорило о смерти. Скоро начнется необратимый процесс разрушения…

Почему убита эта женщина удивительной красоты?!

— Да, — сказал я себе, передернувшись от озноба, — все мы когда-нибудь умрем — это неизбежно.

Я неторопливо приступил к поискам. Методично обшарил спальню, пытаясь обнаружить, где спрятаны письма сенатора. Тщетно. Тогда я решил обыскать остальные комнаты. Но прежде снова тщательно осмотрел шкатулку с драгоценностями. Это была редкая, по всей видимости, старинная вещь из слоновой кости, с вырезанным на крышке лицом женщины, видимо, китаянки. Меня очень заинтересовало это изображение. Сгорая от любопытства, я приблизил вещицу к глазам, снял крышку и увидел содержимое шкатулки: там не было ни одной дешевой вещи. Но что-то заставило меня призадуматься. Судя по всему, эта шкатулка не предназначалась для хранения драгоценностей. Мне показалось, что существует какой-то странный контраст между самой шкатулкой и ее содержимым. И что побудило резчика изобразить это лицо на крышке? Сам не могу объяснить, зачем я вывалил драгоценности на туалетный столик и потряс шкатулку. Затем простукал дно. Услышав звук, раздающийся обычно при ударе по полому предмету, я почувствовал, как участился мой пульс. И принялся лихорадочно размышлять, где по логике вещей может находиться потайной ящик, наличие которого я сразу же заподозрил, услышав этот звук. Я вертел шкатулку и так и сяк, но все безрезультатно. Наконец, устав от этих тщетных манипуляций, я вставил крышку в пазы и закрыл шкатулку. Китаянка, вырезанная на крышке, смотрела на меня с каким-то неописуемым торжеством. Буквально с вызовом. Я достал лупу и снова внимательно осмотрел шкатулку. И тут на лице китаянки заметил крошечную дырочку, невидимую невооруженным глазом. Взяв с туалетного столика шпильку, я сунул ее в неприметное отверстие. Раздался характерный щелчок невидимой пружинки, и потайное отделение открылось. Я увидел письма. Обрадованный, спрятал их в карман.

То, что случилось потом, произошло, по-видимому, из-за моей излишней самоуверенности. А ведь внутренний голос меня предупреждал, что дело будет опасным. Я был уверен, что все пройдет гладко и потерял бдительность. Сзади послышались легкие шаги, и я понял, насколько был глуп, забыв о предосторожности. Я не успел даже сунуть руку под мышку, где находился «люгер». Короткий приказ «Не шевелиться!» прорезал тишину. Я хотел повернуть голову, чтобы хотя бы столкнуться со своим противником лицом к лицу, но тот же неприятный резкий голос произнес: «Не оборачиваться!» Я застыл на месте. Совершив одну ошибку, мне не хотелось совершать вторую, оказав сопротивление. Я весь напрягся, чувства мои обострились, и я решил ждать — в моем положении это было самым разумным. Может, этот человек снова заговорит?.. Я ожидал. Но не слышал ни его голоса, ни какого-либо иного звука. Зато увидел нечто светящееся. Этот блеск был похож на сверкающие маленькие звездочки с каким-то опаловым отливом. И все погрузилось во тьму…

Не помню, сколько времени я находился без сознания. Когда я, наконец, с трудом приподнялся с пола, покрытого ковром, то попытался вспомнить, что же произошло. В изнеможении прислонившись к холодной стене, сквозь наплывающий волнами туман в глазах я огляделся вокруг: та же комната, то же полуобнаженное мертвое тело прекрасной женщины. Только шкатулка исчезла, а вместе с ней и драгоценности.

Вдобавок ко всему, я услышал далекий приближающийся звук сирены, как бы разрезавшей теплый ночной воздух. Я оцепенел от страха. И не ошибся — протяжный звук сирены приближался. Необходимо скорее покинуть этот проклятый дом. Я осмотрелся и вспомнил — ведь где-то в доме остались мои перчатки. Взглянув на свои руки, почувствовал, как отчаянно забилось сердце — они были в крови. Мне стало ясно, что какие-то мерзавцы заманили меня в ловушку. В ужасе я отметил, что все стены спальни тоже забрызганы кровью. «Повсюду остались мои отпечатки», — с горечью подумал я, прислушиваясь к приближающейся сирене. Ее плачущий голос становился все громче, громче. Я выскочил во двор как раз вовремя. Возле дома послышался скрежещущий звук резко затормозившей машины, за ним последовали сокрушительные удары в дверь. Я протиснулся сквозь садовую решетку и бросился наутек.

Добравшись до отеля, я сразу принял душ. Затем осмотрел рану на своей голове. Нестерпимо болел затылок, на котором вскочила огромная шишка. Но, судя по всему, ничего серьезного не произошло. Я оделся, жадно проглотил полстакана «бакарди»[3] и, поудобнее усевшись в кресле, принялся раздумывать над тем, какого черта я влип в эту дурацкую историю.

На часах половина одиннадцатого — значит, все эти странные события произошли за какие-нибудь полтора часа. Я не стал тратить время на бесплодные сожаления по поводу случившегося, а решил сразу оценить ситуацию. Развалившись в кресле, дважды перечитал письма — лишь три из них принадлежали сенатору. Остальные были написаны другими, как видно, более благоразумными людьми, поскольку не были подписаны полным именем. Отложив в сторону письма сенатора, я спрятал оставшиеся в карман. Вряд ли они мне понадобятся.

Выпив с наслаждением еще глоток рома, взялся за телефон. И улыбнулся: девочка оказалась послушной — видимо, она не отходила от аппарата, с нетерпением ожидая моего звонка. Тяжело дыша, она спросила:

— Вы достали?

— Да, — ответил я. — И это и еще многое другое. Когда вы заплатите?

Мои слова похоже ее встревожили.

— Я что-то не понимаю… Вы сказали «и многое другое». Объясните, пожалуйста.

— Это не телефонный разговор, синьорита Рамирес.

Прошло несколько секунд, прежде чем она заговорила:

— Я приеду к вам в контору в течение получаса. Как вы на это смотрите?

— Буду ждать вас там, — ответил я и повесил трубку.

На часах — половина двенадцатого. Через сорок минут я был в конторе, где меня уже ожидали. Но это оказался сам Рамирес — старый, лысый и толстый. Его маленькие, хитрые глазки перебегали с предмета на предмет. Лицо сенатора — круглое и расплывшееся напоминало мяч. Одетый в дорогой, хорошо сшитый костюм, Рамирес имея вид человека, привыкшего всегда повелевать. С подозрением взглянув на меня, он высокомерно произнес:

— Полагаю, вы и есть тот самый Арес?

Я не ответил. По сути дела, слова Рамиреса и не были вопросом. Небрежным жестом я прикрыл дверь. Сенатор прошел на середину кабинета и без разрешения плюхнулся на стул, который жалобно заскрипел под его тяжестью.

— Сеньорита Рамирес не придет? — спросил я.

— Не собираюсь объяснять вам причины, по которым моя дочь не пришла. — Рамирес взглянул на часы. — Мне известно, что она наняла вас, чтобы получить кое-какие бумаги. Разумеется, без моего ведома. Все это она проделала за моей спиной. Работа вами выполнена и, видимо, успешно, не так ли? Поэтому я лично явился за ними; вот здесь 200 песо, которые мы вам должны, как и договаривались. — Он извлек из бумажника две сотенные купюры и положил их на стол.



— Как бы не так! Если уж на то пошло, сенатор, ваша дочь подговорила меня украсть ваши письма к вашей возлюбленной Сусанне, — насмешливо воскликнул я.

Услышав о письмах, сенатор даже бровью не повел. Он посмотрел на меня с презрением.

— Из-за неопытности моей дочери, я, похоже, попал в лапы такого омерзительного прохвоста, как вы, — сказал он. — Полагаю, 300 песо вам недостаточно. Сколько же вы хотите?

— Не знаю, сенатор, — любезно ответил я, почесывая подбородок. — Конечно, деньги меня интересуют, но нет такой цены, которую можно было бы заплатить за это, — я улыбнулся и нагло посмотрел ему в глаза. — Конечно, будь у меня парламентская неприкосновенность, меня бы тоже не волновала какая-то там смертишка, но понимаете, тут такое дело, я всего-навсего бедный…

Он грубо прервал меня, лицо его побагровело.

— Как?! Как вы сказали?! Предупреждаю, я не намерен терпеть какие-либо выходки! Меня ваши отговорки не волнуют! Что это за намеки? Где письма, черт побери?!

— Похоже, вы не понимаете, сенатор, — вежливо улыбнулся я. — Мы сейчас говорим о покойнике, вернее, о покойнице. Вам ясно? Ваша прекрасная любимая Сусанна мертва. Когда я пришел к ней домой, то застал ее труп. И вы должны кое о чем хорошо подумать.

Когда я умолк, на моем лице уже не было беспечной улыбки. Я понимал, что произошло преступление, и я — единственный свидетель. Я сидел на стуле, наклонившись вперед и подняв глаза, увидел в руке Рамиреса пистолет.

— Вы, должно быть, не отдаете себе отчета, что значит смеяться надо мной! — с яростью прошипел он. — Письма, живо!

Я сунул руку в карман и с недовольным видом вынул два письма и положил их на стол.

— Одного не хватает! — рявкнул сенатор.

— Вот как? — изобразил я удивление. — Я обнаружил там только два.

Рамирес не отводя дула пистолета, гневно посмотрел на меня.

— Я написал три письма! — прорычал он.

— Мне очень жаль, — ответил я. — Но это все, что у меня есть. — Потом, словно меня внезапно осенила эта мысль, добавил: — Может, женщина уничтожила или спрятала одно письмо, чтобы потом вас шантажировать?

— Именно это меня и интересует, — задумчиво пробормотал сенатор.

Он спрятал письма в карман пиджака и направился к двери. Продолжая сжимать в руке пистолет, он бросил на меня пронизывающий взгляд.

— Запомните хорошенько, Арес. Не вздумайте меня шантажировать с помощью этого письма.

— Письмо… — пробормотал я себе под нос, когда он вышел. — Сусанне оно больше не нужно. — Взглянув на часы, увидел, что уже половина первого. — Да, и здорово же я влип.

Пожав плечами, я положил в бумажник 200 песо. «Выясню, кто ее убил», — подумал я и вышел из конторы.

В гостинице, прежде чем лечь спать, я достал свою записную книжку и занес в нее наиболее значительные события прошедшего дня. Такая у меня выработалась привычка с тех пор, как я занялся своей неблагодарной деятельностью. Затем я уснул и крепко спал до самого утра.

4. Убежище беглеца

Наступил рассвет. Я вскочил с постели, сделал небольшую зарядку, принял душ и оделся. Затем, прочитав газету, отметил любопытное: убийство было совершено с целью ограбления. Служанка сообщила, что пропали драгоценности и недостает множества дорогих вещей. Исчезло также полотно кисти Дега. Пустое место на стене свидетельствовало об изысканном вкусе вора. Из массы картин, висевших в доме прекрасной Сусанны, убийца предпочел «Балерину за кулисами» Эдгара Дега. Полиция ведет расследование. Найдено огромное количество следов, и поимка преступника — вопрос нескольких часов. Что не вызывало никаких сомнений — вор и убийца — одно и то же лицо. Значит я не только вор, но еще и убийца, и все это по милости той проклятой девчонки с ангельским личиком.

Тяжело вздохнув, я открыл бумажник и посмотрел на сотенные купюры. «Нет, во всем этом виновата не она», — подумал я, выходя из отеля. Позавтракав, не отправился как обычно в контору, а зашел в телефонную будку и набрал номер сенатора.

— Что вам угодно? — спросил низкий бархатный голос. Подобострастные нотки выдавали слугу.

— Будьте любезны сеньориту Рамирес.

— Как доложить, кто ее спрашивает?

Черт побери! Следовало ожидать подобного вопроса.

— Какое вам дело? — заорал я. — Если она дома, попросите ее к телефону.

Как ни странно, грубость сработала. Это оказалось гораздо действеннее, чем если бы я начал объясняться. Слуга, должно быть, решил, что я один из тех типов, кто не может назвать свое имя.

— Сеньорита ушла в университет, господин, — сказал он смиренно.

Повесив трубку, я закурил сигарету и сделал три глубоких затяжки подряд. Затем поехал в университет. В справочной университета мне сообщили, что сейчас дочь сенатора на кафедре философии. Припарковав машину напротив храма науки, и принялся ждать. Чуть позже одиннадцати я заметил мальчишку, тащившего стопку свежих газет.

Купив одну, я разразился проклятьями — дело принимало скверный оборот: на передней полосе красовалась моя физиономия. Я закурил вторую сигарету и стал читать. Через полчаса я увидел сеньориту Рамирес, выходящую из здания с книжками в руке. Она легко перепрыгивала через ступеньки, перебрасываясь шутками с подругами.

Я тихонько свистнул. Увидев меня, она подбежала к машине.

— Нам надо поговорить, — сказал я. — Садитесь!

На ее лице промелькнуло неодобрение, похоже, ее что-то удивило. Оглядевшись по сторонам, она села рядом со мной. Увидев на сиденье развернутую газету, вскрикнула от ужаса. Это и понятно: крупными буквами там было напечатано: «ПОЛИЦИЕЙ РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК».

— Вы… вы убили ее? — прошептала она, побледнев.

— А я ждал вас вчера вечером, — заметил я.

— Мне очень жаль. Но папа подслушал наш разговор. У него отводная трубка. И… Но послушайте! Вы еще не ответили на мой вопрос! Это вы ее убили?

Девушка мне очень нравилась. И вообще, мне нравятся девушки, задающие наивные вопросы.

— Так считает полиция, — ответил я. — Но есть два человека, которые знают, что это — ошибка.

Да? И кто же это?

Я засмеялся.

— Убийца и я… естественно.

— Как вы думаете, кто это мог сделать?

В ее словах звучало какое-то отчаянье, но взгляд оставался грустным. Мне показалось, что этот вопрос таит в себе скрытый смысл. Я с беспокойством посмотрел на девушку и ответил:

— Да-да… Ваш отец.

К моему удивлению, лицо сеньориты Рамирес оставалось спокойным — вероятно, она была готова к подобному ответу.

— Это не так, — возразила она. — Вы же знаете, что это не так, вы сказали это, чтобы напугать меня.

В ее глазах я увидел страх, в голосе звучала неуверенность. И тогда я решил перегнуть палку, чтобы увидеть ее реакцию.

— Вы с вашим отцом сговорились заманить меня в ловушку. Все это я уже обдумал. Для чего вам так срочно понадобились эти письма? Не застав меня в конторе, вы разыскали меня в баре. — Я заметил, как девушка сделала протестующий жест, но не дал ей заговорить и продолжал: — Вам был нужен именно я. С моей репутацией детектива, берущегося за различного рода темные дела, не так ли? Красивое личико и триста монет — этого достаточно, чтобы я не отклонил ваше предложение.

— Какая гнусность! — возмущенно воскликнула она.

— Возможно, вы не до конца были посвящены в эту интригу, — невозмутимым тоном продолжал я. — Может, ваш отец просто попросил вас связаться со мной и уговорить забрать эти письма… — я улыбнулся, — письма любимой Сусанны, как он с нежностью ее называет. А я, как дурак, клюнул на вашу удочку. Разве я мог отказать такой хорошенькой девушке, да еще впридачу с тремястами песо в руках? Ваш отец все предусмотрел. А потом он подождал меня в доме Сусанны. Оглушил, а потом оставил по всей спальне отпечатки моих пальцев… Отличная работка!

Девушка пронзила меня взглядом, в котором читалось все: ярость, гнев, страх, презрение.

— Не думаю, что я стану дальше выслушивать все эти мерзости, — тихо произнесла она. — Если вы верите всему тому, о чем сейчас говорили, вы еще больший подлец, чем думает мой отец.

Со слезами на глазах она вышла из автомобиля. Я поглядел ей вслед, и ругательство невольно сорвалось с моих губ. Да, нелегкая мне предстояла задача — доказать, что это убийство — не моих рук дело. Я молча, словно оцепенев, сидел в машине, и обдумывал, что делать дальше. Необходимо выработать четкий план действий. Затем я поспешно покинул машину и направился к автобусной остановке. Сев в подошедший автобус, добрался до коммерческого центра города и позвонил в платный гараж, где время от времени оставлял машину. Сообщил служителю гаража о местонахождении своего автомобиля, чтобы тот мог приехать и забрать его. После чего двинулся пешком на Колокольную. Все это время я надеялся, что никто из шедших мне навстречу людей не опознает меня по фотографии в газете, ведь полиция не дремлет. Я старался выглядеть как один из миллиона жителей Гаваны и ничем не привлекать к себе внимания прохожих.

Минут через пять я оказался возле парикмахерской на улице Санха. Выйдя оттуда свежевыбритым и коротко подстриженным на армейский лад, я двинулся к Алисе, живущей в районе Старой Гаваны. Стукнув в дверь молоточком, стал ждать. Алиса появилась быстро. Увидев меня, она с иронией произнесла:

— Заходи, любовь моя. Я ждала тебя.

Я вошел. Алиса остановилась передо мной. Она походила на игривую кошечку.

— Я знала, что ты придешь, — сказала она. — Когда увидела в газете твою физиономию, подумала: сейчас он явится ко мне, чтобы спрятаться. Когда ему плохо или нет денег, он всегда приходит к Алисе. А когда неприятности минуют, он поцелует меня в носик, скажет: «Пока, дорогая!» и исчезнет до тех пор, пока с ним опять не случится какая-нибудь история.

Я стерпел ее упреки, потому что Алиса была стопроцентно права. Но сейчас я чувствовал себя не лучше волка из «Красной шапочки», затравленного охотниками. Чтобы скрыть свое замешательство, я сжал Алису в объятьях и поцеловал в кончик носа. Затем отнес на диван. В ее голосе звучала любовь, в глазах читался немой укор. Чувствуя себя виноватым, я снова принялся ее целовать. Алиса обняла меня за шею и страстно возвратила мне поцелуй.

— Эта сладкая минута перечеркивает все остальное, — прошептала она, приподнявшись с дивана и поправляя прическу. — Ну, а теперь поговорим о тебе.

— Поговорим, если не займемся другими вещами, — рассмеялся я.

— Иногда ты меня просто удивляешь своей беспечностью, — укоризненно проговорила Алиса. — Ну да ладно, оставим это. Ответь лучше, почему полиция считает, что ту женщину убил ты? — Лицо ее приняло испуганное выражение. — Ты же не убивал, так ведь?

Она слегка отодвинулась и пристально посмотрела на меня. Да, мне явно нравятся девушки, задающие наивные вопросы… Хотя Алиса отнюдь не наивна. Я поцеловал ее в губы и спросил:

— А ты как думаешь?

— Думаю, что ты способен…

— Какая плохая девочка! — воскликнул я.

— Это — единственный способ удержать тебя, — объяснила Алиса.

— Это называется эгоизмом. Все хорошее должно быть естественным.

— Дурак набитый! Хлыщ! Сатир! — прикидываясь разгневанной, произнесла Алиса.

Рассмеявшись, я коротко рассказал ей обо всем, что со мной приключилось.

— Вот и вся история, — подытожил я. — Как видишь, я крепко увяз. Теперь на меня повесят это дело, — добавил я хмуро.

— Ты заслужил, — сердито пробормотала она. — Это ведь не по твоей части, а ты встрял в это дело, только чтоб повыпендриваться перед девчонкой.

— Будет тебе! — возразил я. — Не намерен весь вечер выслушивать от тебя обвинения.

Я резко встал и надел шляпу. Но это была игра — мне вовсе не улыбалось уходить. Алиса повисла у меня на шее… и все стало на свои места. С этого момента все шло по моему плану. Я поручил Алисе достать из сейфа в моей конторе письмо Сусанны и принести сюда.

— Полицейские, — предупредил я, — наверняка крутятся возле конторы на случай моего возвращения. Они могут оказаться внутри, поэтому будь осторожна. Прежде чем войти, обойди вокруг здания.

Затем я прочитал небольшую лекцию о том, как избавиться от слежки.

Когда через два часа Алиса вернулась, я убедился, что лекция пошла ей на пользу. Хвоста, правда, не оказалось, но Алиса действовала правильно — она выложила из сумки все семь писем: одно сенатора и шесть остальных, принадлежавших трем разным людям, которые подписывались только инициалами. Я почувствовал себя неуютно. Прочитав эти письма несколько раз, я так и не обнаружил в них ни одного имени. Да, начинать было не с чего. Одни только глупости да банальности, которые пишут без ума влюбленные мужчины своим пассиям. Я нервно зашагал по комнате. Алиса молча наблюдала за мной. Что-то мне в ней очень нравилось, а что — и сам не знаю. Может, ее огромные темные глаза, может, чувственный рот или прекрасное тело. Но больше всего мне нравилось ее спокойствие. Она говорила очень мало, а если говорила, то только по делу. Поразительное качество для красивой женщины… А кроме того, Алиса умела думать.

Сейчас она улыбнулась, сходила на кухню и принесла мне стакан холодного пива, словно разгадав мое желание. Вот такой была моя Алиса.

День близился к концу; мы сидели за столом и ели. Я проглядел вечернюю прессу, принесенную Алисой из города. Все оставалось по-прежнему. Полиция продолжала надеяться, что преступник вскоре окажется в ее руках. Подобное двусмысленное утверждение меня рассмешило: они имеют в виду меня или кого-нибудь еще? Я прочитал в газете показания шофера Сусанны. Записав его адрес в блокнот, подумал, что это заявление не больно-то интересное, хотя…

Около девяти вечера, прослушав по радио последние новости, я решил выйти. Проверив «люгер», надел шляпу. Алиса стояла в дверях.

— Отговаривать тебя, конечно, бессмысленно, — сказала она.

Я улыбнулся, потому что она предвосхитила мой ответ.

— Ты права. Это пустая трата времени.

— Береги себя, дорогой, — прошептала она.

— Ты все еще поёшь в «Сьерре»? — спросил я, лишь для того, чтобы что-то сказать.

— Да, но только до одиннадцати. Ты придешь?

— Возможно.

Я поцеловал ее в кончик носа и вышел, на улицу. Пока я дожидался на углу автобуса, подумал, что снова заметил в ее глазах упрек. И опять почувствовал себя виноватым. И поделом. Я всегда беззастенчиво пользовался Алисой, и она никогда не подводила меня.

5. Макейра

Чтобы добраться до нужного мне дома, необходимо было преодолеть небольшую низину. За нею начинался обособленный от города квартал бедноты. Он располагался на пологом холме; ниже, освещенные скудными фонарями, стояли покосившиеся домишки с залатанными стенами, возле которых я заметил несколько плохо одетых людей. Между домами проходила узкая улочка. Зрелище было удручающим — чахлые, худосочные деревья, поломанные заборы, неподалеку — огромная, зловонная куча мусора.

С минуту я постоял в тени небольшого дерева, оценивая обстановку. Затем нашел нужный мне домик, напоминавший развалины. Убедившись, что полицейских поблизости нет, я спустился с холма и подошел к дому. Постучав кулаком в дверь не очень сильно, а так, чтобы только быть услышанным, — прислушался. Дверь открыла женщина с грудным ребенком на руках. Другой малыш, постарше, уставившись на меня своими темными круглыми глазенками, вцепился в материнский подол. Женщине на первый взгляд было лет сорок — сорок пять, но возможно она была и моложе. На ее лице лежала печать страданий и нищеты. Безвольные мутные глаза говорили о полнейшей апатии. Нищета… одна только нищета, — читалось в ее глазах. Женщина испытующе посмотрела на меня и без особого энтузиазма спросила:

— Что вам угодно?

Я не успел ответить. Позади нее из двери выглянул мужчина с заспанным лицом.

— Кто там, Анджела? — хрипло спросил он.

Я сделал шаг вперед, чтобы он меня увидел, но судя по всему, он не узнал меня по газетной фотографии; мягко отстранив женщину, он подошел ко мне. Женщина послушно ретировалась, увлекая за собой ребенка, державшегося за ее подол. Мужчина внимательно разглядывал меня.

— Заходи, приятель, — проговорил он. — Я тоже читаю газеты, но придерживаюсь того мнения, что сначала следует выслушать человека, а потом уж делать вывод — осуждать его или нет.

— Благодарю вас, — тихо ответил я, присаживаясь на предложенный мне неудобный табурет.

— Каждый человек имеет право на собственное мнение, — философски изрек мужчина. — У одних — оно одно, у других — другое. Полагаю, у вас тоже существует свой взгляд на вещи.

Я не знал, что ответить. Его слова о том, что он никого не осуждает, пока не выслушает, вовсе не означали, что он не верит, будто я убил Сусанну. Да еще эта туманная философия…

Он уставился в пол.

— Вам мои слова могут показаться странными, — словно угадывая мои мысли, продолжал он, оторвав взгляд от пола и теперь в упор разглядывая меня. — Она более чем кто-либо другой заслуживала смерти; это была не женщина, а сущий дьявол — эгоистичная, деспотичная, в общем, недостатков у нее хватало. Но я сейчас не намерен давать ей какую-либо оценку. Ведь у всех без исключения есть свои недостатки. И в некотором роде, она не отличалась от остальных.

Я, в свою очередь, изучал лицо говорившего. Понял, что передо мной честный, добропорядочный человек. И человек этот был мне нужен, и я хотел его понять. Может, он сможет вытащить меня из этой трясины. И я заговорил:

— Вы теперь без работы, сеньор Макейра. Я мог бы нанять вас на несколько дней. Мне нужен шофер.

— Нет, благодарю вас, — не раздумывая ответил он. — Вы правы, в работе я нуждаюсь. Только не в такой. Это слишком опасно. Кроме того…

Я достал из бумажника 100 песо.

— Всего на трое суток, — я положил купюру на его колено.

— Кроме того, — не обращая ни малейшего внимания на деньги, продолжал Макейра, — машина сейчас в разъездах и…

Я достал еще сотенную, затем еще две и пятьсот.

— Жду вас в агентстве, — тоном приказа произнес я и посмотрел на часы: — В половине одиннадцатого вы медленно поедете по улице Инфанта. Если все будет в порядке, привяжите к антенне автомобиля белый платок.

Макейра проводил меня до двери. Вид у него был испуганный.

— Не волнуйтесь, сеньор Макейра, — успокоил я его. — Я не убивал Сусанну.

На его лице появилось удивленное выражение.

— Нет? А кто же ее убил?.

— Вот это нам и предстоит выяснить. Всего хорошего!

В двадцать пять минут одиннадцатого я увидел блестящий черный «шевроле» с белым платком, привязанным к антенне, подошел к нему и приказал Макейре на первой скорости медленно проехать по улице, чтобы приглядеться к машинам, следующим за нами. Не заметив ничего подозрительного, я тем не менее велел шоферу проделать это еще два раза. На его лице застыла странная улыбка.

— Удивительный вы человек, — заметил он. — В тот день, когда ее убили, вы были весьма неосторожны. Я правильно догадываюсь? Я же, наоборот, человек крайне предусмотрительный.

— Вы потеряли работу, но я же не говорю…

— Что?

— «В тот день, когда ВЫ убили Сусанну».

— Верно, — заметил он, — конечно, вы могли бы так сказать, но это — вопрос спорный. Каковы ваши планы?

Я не сразу ответил на его вопрос, а только вытащил из кармана блокнот и спросил:

— Сколько у Сусанны было любовников?

Макейра весело посмотрел на меня.

— Никогда их не считал. Это длинный список…

— Среди них есть, чьи инициалы начинаются на «Р». Вы случайно не знаете, кто это?

— Скорее всего, Ремберто Рамерал, — без колебаний ответил Макейра. — Он испанец. Занимается импортом ликеров. Насколько мне известно, сейчас проживает в Алмендаресе.

— Нанесем-ка мы ему визит, — произнес я, поудобнее устраиваясь на сиденье.

Никогда бы не подумал, что дом, который занимал любовник Сусанны, может так выглядеть. Уж больно обшарпанный был у него вид. Я позвонил. Дверь открыл сам хозяин. Я не был с ним знаком. Однако почему-то сразу решил, что это именно он. И почему-то подумал, что до моего прихода он сторожил под дверью. И открыл ее с таким видом, словно ожидал встретить не меня, а кого-то другого.

— Что вам угодно? — сухо спросил он.

— Побеседовать с вами, — ответил я и, не дожидаясь приглашения, перешагнул через порог.

— Что за неслыханная наглость! — вскричал Рамерал. — Кто вам позволил врываться в мой дом?

— Помолчите, сеньор Рамерал! — резко сказал я. — Скандал пойдет вам не на пользу. Надеюсь, вы не хотите, чтоб ваша жена прочитала вот это? — и я помахал перед его носом письмом к Сусанне.

Тот попытался его выхватить, но я успел спрятать изобличающее послание в карман.

— Давайте лучше спокойно поговорим, — предложил я.

Из глубины дома послышался приятный женский голос.

— Кто там, Рембер?

— Нет… ничего, — ответил Рамерал, увлекая меня за собой. — Быстро говорите, что вам нужно. У меня мало времени.

Он нервно порылся в кармане и достал пачку сигар «Партагас». У меня перед глазами тут же всплыли окурки в пепельнице Сусанны, и сердце предательски екнуло. Увидев, что Рамерал намерен спрятать пачку, я попросил:

— Не угостите ли меня сигарой?

И прежде чем он успел ответить, выхватил у него из рук пачку и сунул ее в карман. Рамерал рванулся ко мне, но я пнул его ногой в живот, и он отлетел к стене.

— Если отпечатки пальцев на этой пачке совпадут с теми, что оставлены на стакане в спальне Сусанны, — угрожающе произнес я, — приготовьтесь к тому, что вам многое придется объяснять в полиции.

Он молча с ненавистью смотрел на меня.

— Когда я вам позвоню, сеньор Рамерал, приготовьте убедительное объяснение, — сказал я и, повернувшись, направился к автомобилю.

— Ну как? — спросил Макейра, сгорая от любопытства.

— Не скажу, что ему было приятно, — ответил я, добавив: — Для первой-то встречи…

— А! «Для первой…» Значит, будут еще?

— Безусловно, безусловно, — задумчиво пробормотал я.

— А теперь куда?

— К «К.С.П.». Знаете?

Макейра на секунду задумался.

— Может, речь идет о сеньоре Падуа, — сказал он наконец. — Его зовут Карлос, а еще также Золотым Тельцом. Этот старик обожает молоденьких девочек. Их же интересует его бездонный кошелек. Сусанна говорила, что он — владелец двух сахарных заводов.

— И твоя хозяйка хотела бы их присвоить, а?

— Да, в этом ей опыта было не занимать. И вообще, все ее знакомые — всякие там государственные шишки, индустриальные магнаты, банкиры.

— О! Одно письмо подписано «В.В.». Это, часом, не банкир Вертьенте Второй?

— Он был одним из ее визитеров, — Макейра откинулся на спинку и пристально посмотрел на меня: — Думаете, у одного из них был повод? Ревность или…

— У них у всех имелись мотивы, — я сделал Макейре знак ехать. — А вот, например, прекрасный повод для убийства: она могла их шантажировать…

— Вы мне еще не сказали, к кому мы сейчас едем, — проговорил водитель, нажимая на газ. — Сейчас несколько поздновато для визитов… я хочу сказать, для визитов такого рода. Не лучше ли сначала договориться по телефону? Ведь у вас есть козырь и вам нечего бояться отказа от встречи. Когда они узнают, что у вас в руках их письма, сами прибегут как миленькие.

«Шевроле» выехал на просторный Проспект 31, но я не обратил на это внимания, поскольку изучал лицо Макейры. Половина его лица улыбалась, другая не выражала никаких эмоций. Вне всякого сомнения, мой собеседник человек умный, находчивый. Проскочив тоннель, машина с ревом помчалась дальше. Когда мы миновали Потин, Макейра вопросительно взглянул на меня, но я промолчал, и он продолжил свой путь. Я все еще колебался, куда нам ехать, и в раздумье закурил сигарету. Наконец, я велел припарковать машину возле бара «Каштан». Зайдя туда, выпил стакан холодного пива и попросил телефонный справочник. Взяв еще стакан и потихоньку потягивая из него, я отыскал в справочнике Карлоса Сото Падуа. Набрав номер, услышал длинные гудки и стал ждать, тем временем размышляя, в какую опасную игру я играю. Ведь все возлюбленные прекрасной Сусанны — люди с огромным влиянием и… Женский голос прервал мои раздумья. Женщина раздраженно спросила, кто звонит. Я тоже занервничал и чуть было не ответил бестактностью, но тут приятный баритон прервал истерические вопли.

— Сеньор Падуа? — облегченно спросил я.

— Он самый, — ответили мне. — Можно узнать, кто вы и какого черта вам надо в такое время?

Я отхлебнул пива, отметив про себя, что судя по голосу, этому человеку далеко за пятьдесят.

— Могу рассказать вам кое-что интересное об убийстве Сусанны. Ну как? — сказал я.

— Что? — Падуа перешел на шепот. Голос его изменился, и я уже не был уверен в том, что мой собеседник человек в возрасте.

— Я не намерен повторять, сеньор Падуа, — сердито произнес я.

— А я — выслушивать глупости, — отрезал тот, не повышая голоса.

Я ожидал, что после подобного ответа он повесит трубку, но этого не произошло. Я почувствовал, что Падуа у меня на крючке.

— Буду ждать вас в кабаре «Сьерра» в течение часа, сеньор Падуа. — Тот было запротестовал, но я невозмутимо продолжил: — Вам будет нетрудно меня узнать. Отыщите столик, на котором не будет вазы с цветами, там вы меня и найдете.

Он продолжал что-то возражать, но я повесил трубку, допил пиво и вышел на улицу.

— К «Сьерре», — приказал я Макейре.

— Куда? — похоже, удивился тот, но мне было некогда изучать выражение его лица.

— К кабаре «Сьерра», — повторил я.

— Но… но вы должны понять, — заговорил Макейра взволнованно, — что это равносильно тому, как если бы вы развалились на скамейке в Центральном парке в полдень… Впрочем, вы знаете, что делаете, — и он лишь пожал плечами.

— «Сьерра» — прекрасное место для встречи, — прервал я его, но Макейра меня уже не слушал.

Под предлогом аллергии на цветы я попросил официанта убрать со стола роскошный букет роз и принести «дайкири». Столик стоял напротив входа, но находился в темноте. Хотел бы я сейчас увидеть лицо Алисы! Оркестр заиграл какую-то легкую инструментальную пьесу. Мелодия была заразительной, и наблюдая за дверью, я принялся отбивать такт ногой. Начались танцы, но вот на эстраду вышла Алиса и запела одну из песен, которые мне были так хорошо известны. Кик всегда, она выглядела прекрасно и неповторимо. Она не могла видеть меня в полумраке зала. Закончив петь, Алиса произнесла в микрофон несколько шуток и снова затянула тягучую медленную мелодию. Неожиданно музыка заиграла быстрее, и на сцену выскочили очаровательные мулатки и понеслись в огненном танце. Зазвенели бонго[4]. Какие мулаточки! Когда вокруг все снова закружились в танце, к моему столику подсел Падуа. Лицо его вытянулось от удивления.

— Вы?! — пробормотал он. — Вам следовало бы быть поосторожней.

Я рассмеялся. Мне действительно было очень весело. Падуа, толстый, лет пятидесяти, изумленно смотрел на меня. Меня очень развеселило, что я почти не ошибся относительно его возраста. И, судя по всему, Падуа не был сложным и неприятным человеком, как я предполагал раньше.

Он продолжал почти жизнерадостным тоном:

— Весьма любезно с вашей стороны пригласить меня сюда. А то, знаете, моя жена… Я еле нашел предлог.

Я взглянул на его смуглое лицо. Его предки-метисы, должно быть, разбогатели в нашей стране, но его уже нельзя было назвать метисом — лицо моего собеседника выглядело более европеизированным.

— У меня имеется на продажу письмо, сеньор Падуа, — начал я, сразу перейдя к делу. — Письмо, написанное вами Сусанне.

Со скрытой усмешкой он прикурил от золотой зажигалки сигару. Глубоко затянувшись, с улыбкой выпустил дым и пытливо взглянул мне в лицо. Танцующие возвратились к своим столикам. Музыка прекратилась. Падуа продолжал меня разглядывать. Взгляд его ничего не выражал.

— А! Вы вот что имеете в виду?! Но это не представляет для меня никакой ценности, сеньор Арес. Я ведь никогда не подписывал письма.

Он произнес это бесстрастным тоном. Взгляд его ничего не выражал; хоть я и не верил в его спокойствие, такая реакция с его стороны меня не больно-то обрадовала. Я ожидал, что передо мной предстанет дрожащий от страха за свои неблаговидные делишки человек, который при виде компрометирующего письма начнет просить или изворачиваться, а этот Падуа был невозмутим, как электронный калькулятор.

— По всей вероятности, вы ошиблись в том, почему меня так заинтересовала встреча с вами, — произнес наконец Падуа. — Я желал бы приобрести другую вещь.

Не хотел бы я сейчас увидеть выражения своего лица. От неожиданности гортань перехватил спазм.

— Я согласен заплатить 2000 песо за картину «Балерина за кулисами» работы Дега, — продолжал Падуа, как ни в чем не бывало.

Так вот в чем дело! Я предлагаю ему письмо, а он… Я мысленно выругался. В дверях стояло четверо полицейских.

Я оглянулся по сторонам. Двое в штатском направлялись к нашему столику. Кольцо сжималось. Я быстро привстал, но рядом прозвучал твердый голос:

— Не надо скандала, Арес. Пройдемте с нами.

Тяжело вздохнув, я почувствовал, что все мои мускулы напряжены до предела. Я действовал молниеносно. Тот, кто стоял справа, получил сильнейший удар в солнечное сплетение. Агент слева отлетел в сторону, когда я двинул его ребром ладони по шее. Падая, он повалил соседний столик, с грохотом полетели тарелки. Раздался пронзительный женский визг. Началась жуткая неразбериха.

Вся сцена разыгралась за какие-то доли секунды. На крики сбежались официанты, полуголые мулаточки отчаянно вопили и размахивали руками. «Какие у них фигурки!» — совсем некстати подумал я, и тут же понял, что сейчас не до этого. Как сумасшедший, я кинулся на эстраду и налетел на Алису.

— Сожалею, но не смогу посмотреть твой следующий номер, дорогая! — запыхавшись, пробормотал я. — Где выход?!

Не заставляя повторять дважды, Алиса схватила меня за руку и поволокла за кулисы, затем по длинному коридору к двери. Алиса! Она всегда знала, что мне нужно. Выскочив из кабаре, я в два прыжка очутился на улице Кристины. Там уже ожидал Макейра.

— Должно быть, кто-то меня узнал! — быстро пояснил я. — Поехали!

«Шевроле» на бешеной скорости вылетел на Беласкин. Затем повернул на улицу Карлоса III и выехал на улицу Инфанта. Я велел Макейре остановиться. Вылезая из машины, сказал:

— Завтра в десять на набережной.

— Набережная большая, — справедливо заметил тот.

— Не важно. Я сам вас найду.

Подождав, пока «шевроле» не скроется из вида, я подошел к стоянке такси.

— В Старую Гавану, — сказал я дремавшему водителю. Но я не отправился к Алисе, а провёл ночь в третьеразрядной гостинице, где никого не интересовала моя личность.

6. Владелец игорного дома

В восемь утра, покинув гостиницу, я направился к газетному киоску, купил номер «Паис» и, пока мальчик чистил мне ботинки, прочитал его. Тут я заметил, что в нескольких метрах от меня расположен полицейский участок. Мимо прошел полицейский и строго посмотрел на меня, но я сделал приветливое выражение лица, и он двинулся дальше по улице. Полицейский явно меня не узнал.

Первая страница газеты была посвящена смерти Сусанны, но моей фотографии уже не было; единственное, что там было — подробный рассказ о моем нахальном бегстве из «Сьерры», ничего нового ненасытные репортеры у полицейских не разузнали. Дойдя до этого места, я отложил газету. Кому эти подробности известны лучше, чем мне?! Но я вспомнил кое-что еще и мне хватило одного взгляда на текст, чтобы выругаться: в рассказе упоминалась Алиса, которая подозревалась в попытке помешать правосудию.

— Черт возьми! — прорычал я.

Когда мальчишка покончил с моими башмаками, я зашел в кафе позавтракать. Затем решил позвонить банкиру Вертьентесу. «Но сейчас еще слишком рано», — подумал я и отказался от своего намерения.

Девять утра. Я вспомнил о Макейре и взял такси. Выйдя из него в районе парка Масео, я залюбовался морем. Его огромная, спокойная поверхность величаво простиралась до самого горизонта. Мимо медленно проехал Макейра, но не остановился. Через несколько метров дорога делала поворот. Никаких подозрительных машин я не заметил и, перейдя проспект, уселся на парапет. Моему взору предстали многочисленные шлюпки и лодочки, бороздившие залив, а дальше — гигантская толща воды, лениво перекатывающаяся в лучах восходящего солнца. Наконец подъехал Макейра.

— Боже мой! — воскликнул он. — Вас еще никто не заметил!.

— Поехали быстрее, Макейра! — приказал я, прыгая в машину.

Макейра был примерным исполнителем. Ни слова не говоря, он немного проехал вперед, как бы запутывая следы, а потом выехал с другой стороны набережной. Оказавшись на улице Согласия, он чуть притормозил «шевроле» и игриво посмотрел на меня.

— Полагаю, вы хотели именно этого? Ну, и куда теперь? Наверное, к Верьтьентесу, — ответил он за меня. — Он единственный, у кого мы еще не были.

Я посмотрел на водителя — крепкий, хорошо сложенный человек среднего возраста с блестящей кожей чисто выбритого лица, он производил приятное впечатление. Но меня очень заинтересовали его глаза — огромные, голубые, ярко сверкавшие в солнечных лучах. Макейра заехал в китайский квартал и остановил машину. Я задумался.

В треугольнике, образуемом улицами Санха, Дракон и Гальано, находился китайский квартал, являвший собой как бы грязное пятно в самом сердце Гаваны. В течение всего дня там можно увидеть китайцев, медленно двигающихся в своих просторных одеждах по узким улочкам. Поутру сюда прибывали омнибусы, отправляющиеся затем в коммерческую часть города. Кубинцев в этом квартале — раз-два и обчелся. К концу дня улицы китайского квартала обычно оживлялись, но сейчас, как ни странно, желтолицые прохожие почти не попадались на глаза, их словно поглотила земля. Все китайцы в это время расходились по своим магазинчикам, кафе, парикмахерским, салонам с музыкальными автоматами. А позже, под покровом ночи, на улицы выходили разряженные проститутки, многие из них смотрели на вас вожделенным взглядом из-за шелковых занавесок. Они чувствовали себя в этом районе легко и свободно. Всевозможные запреты здесь не действовали, а если и действовали, то весьма гибко, учитывая интересы богатых владельцев публичных домов, вносящих немалую лепту в кассу муниципальных властей. На рассвете лихорадочная деятельность увеселительных заведений заканчивалась и разбредались кто куда приезжие, глупцы, сдуру просадившие все деньги на игорных автоматах, поскольку им подсунули фальшивые жетоны; молодые люди, искавшие легкой любви, американские моряки, заглянувшие сюда в поисках приключений, поджидающие ночью возле баров своих жертв сутенеры.

Понемногу шум в квартале затихал и к утру, как обычно, улица ненадолго заполнялась хрупкими фигурками азиатов в просторных одеждах, которые вновь исчезали до вечера…

Здесь Вертьентес и содержал игорный дом. Мы ожидали его примерно с полчаса. Знали, что сейчас он находится в здании, подсчитывает доходы после развеселой ночи. Макейра поставил «шевроле» рядом с входом возле «кадиллака» Вертьентеса. Наконец, тот появился, оживленно разговаривая с какими-то сопровождавшими его людьми. Из «кадиллака» вышел шофер в униформе и предупредительно открыл перед хозяином дверцу. Собеседники Вертьентеса разошлись в разные стороны. Когда тот сел в машину, я резко подскочил к ней, рванул дверцу и уселся рядом с ним. Не успел «кадиллак» тронуться, как я выхватил «люгер» и вдавил дуло в бок ошеломленному Вертьентесу. Его водитель в ужасе смотрел на меня.

— Прикажите ему ехать! — угрожающе прошептал я Вертьентесу, поднимая «люгер».

В глазах Вертьентеса я увидел страдание, он сделал какой-то знак шоферу, и машина медленно тронулась. Я ощупал его пиджак в поисках оружия.

— Никогда не ношу пистолета, — прошептал тот. — Я честный человек, мне некого бояться.

— Похоже на намек, — процедил я. — Наверное, вы не очень-то рады моему появлению.

Тот покачал головой.

— Я читаю газеты и у меня неплохая память на лица.

Мы остановились у светофора. На углу я заметил полицейского. Водитель несколько раз нажал на клаксон, но тут же оставил это, увидев в зеркальце мое разъяренное лицо.

— Скажите ему — если не хочет получить пулю между лопаток, пусть прекратит заниматься глупостями! — произнес я.

Вертьентес что-то сказал водителю, и мы тронулись. Я поудобнее устроился на сиденье и в упор посмотрел на своего соседа.

— Ваша хорошая память соответствует моим желаниям, сеньор Вертьентес, — заметил я.

У того на лице появилось слабое подобие улыбки. Он сунул руку в карман пиджака и тут же застыл, как парализованный, почувствовав прикосновение дула в районе сердца. Но он медленно вытащил руку, в которой держал паспорт.

— Взгляните на дату и все поймете, — произнес он.

Я открыл паспорт, разжал губы и выругался. Вертьентес прибыл на Кубу из Мексики на следующий день После убийства.

— Думаю, это все объясняет, — сказал он. — Как видите, я не мог убить Сусанну.

— Но могли кому-нибудь поручить это, — заметил я.

Тот загадочно улыбнулся.

— Конечно, мог, — почти прошептал он. — Но я этого не делал. Зачем? Она красива, приятна, обаятельна, несравненна в постели, — цинично добавил он. — Если б даже я и хотел, у меня просто не было бы для этого повода.

— Может, это? — я показал письмо.

— Из-за такой бумажонки! — презрительно скривился он. — Да за кого вы меня принимаете? Я написал их в своей жизни кучу. Вы, должно быть, внушили себе: «Сусанна его шантажировала, вот он и пошел на убийство». Но она меня не шантажировала.

Машина снова остановилась на красный свет так резко, что меня отбросило на спинку сиденья. Когда мы снова двинулись, я сказал:

— Других она шантажировала, а вас нет? С чего бы это?

— Шантажировала других? Да, это вполне возможно, — теперь он как бы рассуждал сам с собой. — В этом вся Сусанна. Но со мной она так не поступала, — он тяжело вздохнул. — Она знала, что мне в высшей степени наплевать на подобные угрозы, вот и не делала этого. — Вертьентес искоса взглянул на меня, заморгал и робко произнес: — Вы что, хотите продать эти письма?

— Думаю, вам это не интересно, — ответил я, пряча письмо во внутренний карман пиджака. — Нет, на данный момент оно не продается, сеньор Вертьентес. А там посмотрим…

Я увидел, что мы выехали на широкий, усаженный раскидистыми деревьями проспект Президентов.

— Прикажите остановиться.

Вертьентес тронул шофера за плечо, но тот будто не замечал. Тогда Вертьентес дотронулся до него еще раз.

— Остановись, Альберт.

— Нас преследуют, — сухо ответил тот.

Вертьентес оглянулся и посмотрел через заднее стекло. Я сделал то же самое и захохотал. За нами ехал Макейра, который, в соответствии с моим приказом, двигался следом за «кадиллаком». Вертьентес в ужасе повернулся ко мне, в глазах его метался страх.

— Кто это? Вы его знаете?

— Остановите здесь. Я выйду, — не отвечая на его вопрос, приказал я шоферу и выскочил на дорогу.

— Ну как? — поинтересовался Макейра, когда я плюхнулся на сиденье.

— Не очень. Вертьентеса в воскресенье на Кубе не было.

— Ну, в таком случае все остается по-прежнему.

— Почти, — прошептал я, сдерживаясь, чтобы он не понял по моему виду, какое я потерпел с Вертьентесом поражение. — Давайте лучше зайдем куда-нибудь перекусить. В какое-нибудь незаметное кафе.

— Как вам креольская закусочная на выезде из города? — спросил Макейра.

— Любая подойдет, лишь бы никто не вязался, — пожав плечами, ответил я.

— Знаю такое место. Это — «Оазис».

В течение всего завтрака мы оживленно беседовали. Я расслабился и непринужденно болтал о всякой всячине; мне хотелось хоть ненадолго забыть о своих злоключениях, тяжелым камнем навалившихся на меня. Тем более, что Макейра оказался интересным собеседником — он свободно поддерживал разговор на любые темы; чувствовалось, что он человек неглупый и достаточно культурный. Он поведал мне многое из того, с чем ему приходилось сталкиваться по роду своей профессии, и рассказывал об этом остроумно и увлекательно.

— Теперь я почти уверен, что не вы убили Сусанну, — вдруг произнес он. — Но какого черта вы делали ночью у нее дома?

— А вы догадайтесь, Макейра! Все это издержки моей профессии.

— А вы скрытный человек, Арес, — заметил он широко улыбаясь.

7. Рамераль в отчаяньи

Пока Макейра ожидал в машине, я опустил в автомат монетку и набрал номер Рамераля. Подошла служанка и сообщила, что хозяина нет дома. Он еще не приезжал со склада. «Какого склада?» — спросил я. «На улице Кристины», — ответила она.

Прибыв по указанному адресу, мы смогли лишний раз убедиться, что у Сусанны явно была губа не дура. Склад вместе с магазином занимали добрый гектар.

Слева находилась контора, соединявшаяся с основным зданием стеклянной галереей, которая шла дальше и вела в склад и магазин — внушительные помещения, обшитые деревом. Я увидел множество рабочих, служащих за счетными машинками, а в стеклянной конторке — самого сеньора Рамераля.

— Сеньор Рамераль ожидает вас наверху, — сообщил мне паренек, через которого я передал свою просьбу. — Поднимитесь вот по этой лестнице, сеньор, — добавил он, указывая на встроенный эскалатор.

Лицо Рамераля отливало синевой; со времени нашей первой встречи он еще больше осунулся. Рамераль жестом указал мне на стул; я, поблагодарив, сел. Устроившись поудобнее, начал:

— Итак, сеньор Рамераль, отпечатки на коробке сигар идентичны отпечаткам на стакане из спальни Сусанны. Что вы на это скажете?

Рамераль схватил подвернувшийся под руку карандаш и нервно принялся постукивать им по краю стола, затем начал черкать что-то на листке бумаги, лежавшем перед ним. Потом, подняв голову, глянул на меня глазами затравленного животного и закусил губу.

— Все верно, — прошептал он наконец. — Это я был там вечером с Сусанной. Но я не убивал ее!

Я внимательно изучал его лицо. Или Рамераль — простак, или он очень умело лжет.

— Когда вы от нее ушли?

— Около шести.

— Она не говорила, что кого-то ожидает? Ну, может, как-то дала это понять?

— Не знаю, — нерешительно ответил Рамераль, потирая подбородок. — Не так-то просто было узнать, что у нее на уме. Она искусно умела скрывать свои чувства.

— Когда вы уходили, кто оставался в доме?

— Только она и служанка.

— Как зовут служанку?

— Кайта.

Я вспомнил свои уроки журналистики и пристально посмотрел ему в глаза.

— Вы влипли в весьма неприятную историю, Рамераль, — произнес я, сопровождая свои слова обвиняющим жестом. — Ведь известно, что Сусанна никого не принимала, не убедившись предварительно, что служанки нет дома.

Взгляд Рамераля лихорадочно заметался по небольшому кабинету. Он судорожно сжал губы и весь напрягся.

— Она меня шантажировала, — прошептал он.

— Кто? Служанка?

Он утвердительно кивнул.

— Какая прелесть! Воистину, каков хозяин — таков и слуга.

— Письмо, которое вы мне показали… — начал Рамераль, но не закончив, живо вскочил со стула, растерянно глядя поверх моей головы. — Кто?.. — жалобно воскликнул он, но я быстро усадил его обратно. Рамераль вроде бы успокоился, но я заметил на его лице выражение злорадства и вместе с тем паники. Сквозь стекло конторки я увидел двух полицейских, поднимающихся по лестнице.

Наступил момент, когда необходимо было действовать без промедления. Я быстро оценил свои возможности и принял единственно верное решение — кинуться на стеклянную стену, отделявшую контору от магазина. Так я и сделал. Стекло было не толстым, оно легко разбилось, я пролетел сквозь него и рухнул на мешки с зерном, самортизировавшие мое падение. Однако полицейские еще не дойдя до кабинета, принялись свистеть. На свист со всех сторон сбежалась огромная толпа.

Перескочив через груду мешков, я вбежал в основной коридор и осмотрелся вокруг. Впереди через грязное стекло я увидел стоящую во дворе полицейскую машину, у входа остановился огромный грузовик, на котором рабочие подвозили продовольствие. Они как раз сгружали какие-то коробки и ящики. Со стороны склада по коридору бежали двое полицейских. Еще один, перепрыгивая через груды мешков и ящики, с бутылками, мчался по двору. Не раздумывая я свернул в боковую дверь, на секунду задержавшись там, чтобы перевести дыхание. Вокруг стоял тяжелый запах прелого зерна и испорченных продуктов. Я повернул направо за гигантские коробки с сырами, лихорадочно пытаясь отыскать другой выход из этого проклятого склада, но тщетно. Сейчас меня схватят, я в западне! Я обшаривал взглядом все уголки, даже потолок. Свистки приближались! Единственное спасение — слуховое окно. Полки вдоль стен сослужили мне роль лестницы. Взобравшись наверх, я разбил стекло рукоятью «люгера» и наконец вдохнул полной грудью воздух свободы. Потом пролез в узкое отверстие слухового окна и, уже оказавшись на верху, остолбенел — на крыше я практически попал в безвыходное положение. Слишком высоко… Из замешательства меня вывел шум мотора. Пробежав по крыше к месту разгрузки, я увидел, что грузовик с продуктами подъезжает к полицейской машине. Так, вот она, моя единственная и последняя возможность! Набрав в легкие воздуха, я прыгнул в кузов. Когда грузовик повернул за угол, я расхохотался — полицейская машина попыталась сманеврировать, чтобы заблокировать выезд со двора, но огромный грузовик уже уехал. Когда он несколько притормозил при выезде из проулка, я выпрыгнул возле кафетерия на улице Фернандины. Только сейчас я вспомнил о Макейре, но возвращаться назад было равносильно самоубийству.

— На вас напали собаки? — услышал я голос позади себя, войдя в кафетерий.

Я повернул голову и увидел, как один из официантов с улыбкой рассматривает меня.

— Да нет, — как можно спокойнее ответил я. — Попал тут рядом в автокатастрофу, но, как видите, ни одной царапины…

— Рядом? Странно! Я ничего не слышал.

— Это на Четырех Дорогах, — объяснил я. — Принесите-ка мне лучше холодного пива.

Когда он ушел, я закурил и начал обдумывать свое шаткое положение. Официант поставил передо мной стакан с пивом и снова уставился на меня.

— Мне бы переодеться, — сказал я. — Нужны брюки и чистая рубашка.

— Я как раз об этом подумал, сеньор.

Официант походил на собаку, которую только что стошнило, он и сам был весь какой-то грязный, как, впрочем, и это заведение.

— Подождите немного, — сказал он, показывая гнилые зубы, потом заорал:

— Марсело! Марсело!

Из-за перегородки выбежал испуганный паренек.

— Слушаю вас, сеньор Ривас. Что вам угодно, сеньор Ривас?

— Сеньор хочет дать тебе поручение, болван. Иди сюда!

Я вырвал из блокнота листок и написал размеры рубашки и брюк, затем вынул двадцать песо и отдал парию. При виде моего бумажника глаза сеньора Риваса подозрительно заблестели. Я достал еще двадцать песо и протянул их Ривасу. Парнишка стрелой помчался в сторону Монте.

Чтобы как-то скрасить мое одиночество, Ривас подвинул стул к моему столику и сел. Я почувствовал страшную усталость.

— Расскажите, пожалуйста, как это вас угораздило попасть в аварию, сеньор…

— Алварес, — назвал я вымышленную фамилию, отпивая из стакана пиво.

— А где вы оставили машину, сеньор Алварес?

— Об этом не беспокойтесь, — ответил я. — Она сейчас на улице Кристины. Я позвонил оттуда в мастерскую и ее отправят куда следует.

— Да, вам повезло, что сами не пострадали, — широко открыв бегающие глаза, пробормотал Ривас. — Вы приехали из-за города? Транзитом через город? Вам здесь все хорошо починят, как-никак столица…

Он говорил и говорил, переливая из пустого в порожнее, слова сливались в монотонный гул, и я не обращал на его болтовню никакого внимания.

— А что полиция? Разве на Четырех Дорогах не было полиции? Сейчас так много полицейских. И чем только они занимаются? Случись с человеком несчастье, их никогда не окажется рядом. Полиция! Сроду не мог понять, для чего она вообще существует. А вы с ними прежде не сталкивались? Они составили акт об аварии?

Ривас порядком мне надоел. Он уже вызывал у меня отвращение да к тому же от него исходил какой-то кислый запах. Кроме того, он имел отвратительную привычку все время хватать собеседника своими потными руками, да еще с такой силой, словно он тонет в море. Я последний раз затянулся и загасил окурок. Ривас продолжал:

— Если вы, сеньор Алварес…

— Слушай, убери свои копыта, — не выдержал я, когда он снова схватил меня за руку. Тот в ответ улыбнулся, показывая гнилые зубы. Я увидел, что возвратился парнишка.

* * *

— Наконец ты явился, Марсело! А то сеньор Алварес устал от моей болтовни.

Он взял у юноши пакет с одеждой и пинком отправил парня за перегородку. Потом повернулся ко мне.

— Вот, пожалуйста.

— Где я могу переодеться?

Ривас на мгновение задумался, затем лицо его приняло важное выражение.

— А, вы хотите переодеться? — он сверкнул глазами. Видно, до него не сразу все доходило. Идите за мной.

Я пошел.

Он провел меня в грязную длинную комнату, где стояла отвратительная вонь. Я подумал, что стоило бы запереться при помощи стула. Положив на журнальный столик, стоявший в углу, «люгер», документы и бумажник, я стал раздеваться. Когда я уже заканчивал переодевание, Ривас пинком распахнул дверь. Я было дернулся за «люгером», но Ривас угрожающим тоном произнес:

— Не советую вам это делать, сеньор Арес.

Я увидел направленное мне в грудь дуло небольшого пистолета и переспросил:

— Арес?

Его глаза победно засверкали:

— Да, лицо, которое я видел в газетах, я уже никогда не забуду.

Пожав плечами, я застегнул на рубашке пуговицы. Ривас подошел к столику и взял мой бумажник.

— Просто беда какая-то, мне все время приходится иметь дело с людьми, у которых хорошая память, — заметил я.

— Я ни минуты не сомневался, что не ошибся, — изрек Ривас. — Как только вы появились, я сразу понял — вот тот, кто мне нужен.

— Отлично, сеньор физиономист, — насмешливо проговорил Я. — Ну, и что теперь?

Тот сделал неопределенный жест.

— Меня интересует только одно, — сказал он, указывая на мой бумажник.

— Идет! Берите его!

— Не хотел бы извиняться, — сказал Ривас. — Мне нравится, что вы такой щедрый.

Я наклонился к свертку со старой одеждой.

— А что делать с этим? — спросил я.

Тот пожал плечами.

— Меня интересуют только деньги, — повторил он, снова заглядывая в бумажник. И тут он совершил непростительную ошибку — слишком надолго задержал на нем свой взгляд.

Я швырнул свертком с одеждой в Риваса и прыгнул на него. Ривас автоматически выстрелил, но пуля просвистела мимо и впилась в стену. Я с силой ударил его в челюсть, пистолет вывалился из рук Риваса, глаза панически заблестели. Я добавил ему с левой в солнечное сплетение, и мерзавец тяжело осел с выпученными от боли глазами. Его начало рвать. Я сунул «люгер» в карман и спрятал бумажник.

— Вот так я плачу за ваши услуги, — произнес я и бросил купюру в десять песо прямо в блевотину.

В дверях появился Марсело; он смотрел на эту безобразную сцену с таким видом, что было Ясно — подобное зрелище для него не впервые.

— Это твой отец? — поинтересовался я.

Тот отрицательно замотал головой.

— Радуйся, парень! Возьми эти деньги, — я протянул ему двадцать песо, — и поищи другую работу. Здесь тебе придется плохо.

Парень печально посмотрел на меня и молча скрылся за дверью. Я пожал плечами и вышел на свежий воздух. После зловонного помещения, я почувствовал себя на улице как в раю.

8. Антиквар

В китайском ресторанчике, столь же омерзительном и грязном, как и заведение Риваса, я пообедал какой-то тягучей мешаниной с ужасным запахом, которая у них называлась супом, и мельком просмотрел газету, купленную на автобусной остановке. Меня обрадовало, что с Алисой все в порядке — ее допросили и отпустили. Но от последних новостей у меня начался желудочный спазм. Статья называлась «Убийца Сусанны пытается избавиться от драгоценностей». Я прочел следующее: «Сегодня утром некий субъект пытался продать драгоценности, похищенные из дома сеньоры Сусанны Диас де Аройо антиквару сеньору Альфреду Батлеру. Сеньор Батлер, отказавшийся приобрести эти вещи сомнительного происхождения, явился в полицию и описал этого человека. Описание полностью совпадает с внешностью известного авантюриста Хуглара Ареса, подозреваемого в убийстве сеньоры Диас».

Дальше шла несусветная чушь, от которой мне стало просто смешно, хотя сейчас было и не до смеха. Дело усложнялось все больше и больше. Казалось вокруг моей скромной персоны организовали заговор. Аккуратно сложив газету, я подумал — что за мотивы побудили этого Батлера явиться в полицию с подобным заявлением? И только пожал плечами. Какими бы они ни были, Батлер заслуживал моего визита. Отыскав в телефонном справочнике раздел антикварных лавок и магазинов ювелирных изделий, я выяснил, что нужный мне магазин находится на улице Св. Николая, неподалеку от китайского квартала. Я записал адрес в блокнот и вышел из ресторанчика.

Около девяти вечера я очутился напротив магазина Батлера. Огляделся вокруг. Увидел на витрине различные женские украшения, дорогие сервизы, картины и рядом всякую дребедень. Улица была еще довольно пустынна, но по начинающемуся вечернему оживлению чувствовалось, что это место Гаваны пользуется ночью большим успехом.

Похлопав по пиджаку, я проверил, на месте ли мой «люгер», затем позвонил.

За полуоткрытой дверью показался маленький китаец.

— Что вам угодно? — спросил он, но вглядевшись повнимательнее, заговорил вдруг таким тоном, словно давно меня ожидал: — Плоходите, сеньол Алес.

Я улыбнулся — видно, я стал известным человеком в городе.

— Спасибо, Чин-Ли, — сказал я, не имея ни малейшего намерения пошутить.

— Я не есть Чин-Ли, — возразил китаец. — Я есть… я есть…

— Мне все равно, как тебя зовут, — перебил я. — Скажи хозяину, чтоб он вышел.

Чин-Ли, ни слова не говоря, исчез в просторном коридоре, разделяющем дом на две половины. Я посмотрел по сторонам. Типичное жилище антиквара. Повсюду статуэтки, хрусталь, серебряная и фарфоровая посуда, изделия из керамики; все это казалось раритетами, по которым сходят с ума всякие чудаки-коллекционеры. Тут возвратился Чин-Ли.

— Сеньол Батлел не сможет вас плинять, — произнес он с церемонным поклоном.

Я сделал движение, смысл которого он понял сразу. Чин-Ли пошел впереди, я — за ним; китаец двигался маленькими быстрыми шажками, ступая мягко и бесшумно как кошка. И вообще во всем его облике было нечто кошачье — вкрадчивость, гибкость. Остановившись у закрытой двери, он указал мне на нее. Входя, я сунул руку в карман и незаметно вытащил «люгер». Батлер, сидящий за огромным столом, занимающим полкомнаты, отреагировал точно так же — в его руке появился пистолет.

— Не стоит, Батлер, — проговорил я, держа его на мушке. — Не хотелось бы с вами сыграть вничью.

Тот положил пистолет на стол и улыбнулся. Затем поднялся, настороженно глядя на меня, подошел к китайцу и резко ударил его по подбородку. Китаец рухнул, затем медленно поднялся, улыбнулся загадочной, непроницаемой восточной улыбкой и со словами: «Я же говолил» — направился к двери.

Батлер посмотрел на свой пистолет и воскликнув!

— К чертовой бабушке оружие! — швырнул его в ящик стола.

Удостоверившись, что Чин-Ли не подслушивает за дверью, он запер ее. Мне показалось странным, что Батлер говорит с южноамериканским акцентом. Он словно прочитал мои мысли:

— Вас удивляет, что я несмотря на свою фамилию так хорошо говорю по-испански?

— Меня это не интересует, — прервал я его. — Я хочу знать, чем вызвано ваше заявление властям.

Батлер с довольным видом развалился в кресле. У него было холеное свежевыбритое лицо и довольно крепкое телосложение, несмотря на небольшой рост. Он сидел с видом человека, который знает, что делает. Когда он понял, что я не расположен шутить, улыбка исчезла с его лица и он выпрямился в кресле.

— Извините, — заговорил он. — Я тут смеюсь, совсем позабыв о том, что у вас настроение отнюдь не веселое.

Я с угрозой посмотрел на него:

— Жду объяснений, Батлер.

Тот задумчиво выпятил подбородок.

— Гм, — промычал он, пристально разглядывая меня. — Вас, наверное, удивят мои слова. — Он сделал многозначительную паузу и выпалил — Мне просто хотелось услужить вам.

Я буквально оцепенел. Батлер начинал меня раздражать.

— Сейчас все объясню, Арес, — произнес мой собеседник улыбаясь. — Вам известно, кто убил Сусанну?

— Будь мне это известно, стал бы я ударяться в бега! — воскликнул я.

— Зато мне это известно, Арес, — доверительно сообщил он. — Но как вы могли об этом узнать, не познакомившись со мной?

— Но зачем выходить на меня подобным образом? Если вам все известно, стоило обратиться в полицию…

— О! Полиция! — воскликнул он. — Даже слышать о ней не хочу, Арес!

Ситуация становилась забавной и любопытной. Я рассмеялся.

— С каким удовольствием я бы вас вздул, Батлер, — заметил я.

— И совершили бы непростительную глупость.

— Давайте перейдем к делу, Батлер. Кто убил Сусанну?

— Это то, о чем я не сказал полицейским. Кто убил Сусанну… Разрешите мне начать с самого начала, — заявил он вдруг совершенно серьезно.

Я кивнул, и он начал.

— Все это чертовски запутано, — Батлер с секунду помолчал, затем продолжил. — Все началось с Дега. Прежде чем влипнуть в эту историю, вы слышали о существовании картины?

Я отрицательно покачал головой.

— Это неповторимый шедевр, Арес, — глаза его засверкали от восхищения, — и эта божественная красота принадлежит мне. Подождите минуту… — он вытащил из кармана связку ключей и нашел нужный, маленький и изящный, словно игрушечный. Я тем временем закурил сигару. Батлер отпер ящик письменного стола и извлек оттуда пергамент. — Взгляните сюда!

Я посмотрел на пергамент — это был документ, оформленный в Париже, который и подтверждал, что Батлер является владельцем картины Эдгара Дега «Балерина за кулисами». Внимательно изучив документ, я понял, что никакой подделки тут не было — я неплохо разбирался в подобного рода вещах. Возвратив Батлеру пергамент, я поднял глаза, давая понять, что жду дальнейших объяснений.

— Как видите, Дега — мой, — заявил Батлер. — Он обошелся мне в баснословную сумму во время одного из моих путешествий в Париж.

— Как же картина попала к Сусанне? — поинтересовался я.

Батлер с удрученным видом опустил голову. Затем смущенно взглянул на меня.

— Мужчины — народ слабохарактерный, Арес…

— Вы обменяли картину на ласки Сусанны? — резюмировал я насмешливо.

Тот кивнул.

— Чтобы это понять, надо знать Сусанну. Вы были с ней знакомы? Видели ее хоть раз? Живую, я хочу сказать…

— Нет, когда я ее увидел, она была мертвее Рамзеса Второго.

— Когда я с ней познакомился, я чуть с ума не сошел, так мне захотелось обладать ею, Арес. — Глаза Батлера округлились. — Да, Сусанна — воистину одно из самых редкостных украшений природы; увидев ее вторично, я захотел ее на всю жизнь. Она очаровывает любого с первого взгляда, поверьте. И на всю оставшуюся жизнь.

Батлера прервал скрип двери. Блеск в его глазах погас. Он замолчал, но скрип продолжался. Мягкий, тихий скрип. Батлер вздохнул, но ничего не сказал. Казалось, он раздумывал, кто посмел нарушить его сладкие воспоминания. Тут дверь заскрипела в третий раз. Батлер раздраженно вскинул голову и что-то пробормотал. Затем крикнул:

— Кто там? Войдите!

Дверь открылась, и в проеме показалась стройная китаянка.

— Гм! — воскликнул я. — Вы, оказывается, скрываете у себя такое сокровище!

— Разумеется! — громко рассмеялся Батлер.

Я разглядывал китаяночку, пока она приближалась к нам. Она была в цветастом широком платье, невысокого роста, но ее пропорциональная фигурка привела меня в восхищение. Маленький рот и широко расставленные глаза очень гармонировали с ее безупречным овалом лица. Батлер называл ее Лу-Ми. Она заговорила с ним по-китайски, он отвечал так же. Девушка, видимо, с чем-то не соглашалась; я услышал, как Батлер повторил ей что-то дважды. Затем, сделав нетерпеливое движение рукой, пронзил ее гневным взглядом и произнес по-английски:

— Ладно, Лу-Ми. А теперь иди отсюда.

И все. Китаянка вышла из комнаты, оставив за собой легкий запах духов.

— Вернемся к нашей беседе, Арес. — Батлер снова стал серьезным. — К сожалению, Сусанна не относилась к тому типу женщин, которые способны на бескорыстную любовь. Она всегда требовала что-нибудь взамен; у одних драгоценности, у других деньги. За ее ласки всегда нужно было платить. В моем случае это был Дега. Я долго крепился, страдал, мне не хотелось расставаться с картиной, но я не удержался. Мысль о том, что я не добьюсь расположения Сусанны, угнетала меня. Когда я был уже не в состоянии выносить это, я отдал ей «Балерину» взамен за минуты любви, на которые она согласилась. — Батлер замолчал, на его лице появилось выражение страдания. — Сусанна неповторимая женщина. У нее не было ни единого изъяна. Ее красота — совершенна, понимаете, Арес?! Когда я прикасался к ее телу, райские кущи казались мне по сравнению с этим просто пустяком. Но Сусанна была лишена истинных чувств. Она не имела понятия о сострадании, милосердии; она не знала, что это такое. И вот настал день, когда картина стала ее собственностью, я самолично водрузил ее на стену в гостиной. А потом все кончилось. Сусанна отвергла меня, и ни просьбы, ни протесты, ни мои мольбы ее не волновали. Она оставалась непреклонна. — Батлер снова сделал глубокую паузу. — Думаю, она просто смеялась надо мной, и тем самым лишь усугубляла мою боль. Потом я вспомнил, что у Сусанны нет документа на эту картину и решил ее вернуть. Мой замысел заключался в том, что я намеревался юридическим путем доказать, что картина не является подарком, она просто отдана в залог. Однако существовало слишком много свидетелей того, что я подарил эту картину ей, и я опасался, что Сусанна с ее влиянием и связями выиграет дело да еще посмеется надо мной во второй раз. И тогда я решил выкрасть картину. Естественно, у меня и в мыслях не было сделать это самому, я подумал, что проще обратиться к профессионалу, который и провернет это дельце за определенную плату. — Батлер с грустью посмотрел на меня. — Вижу, вижу, Арес, вы не одобряете мои методы. Я теперь тоже весьма сожалею об этом — с того самого момента, как этот человек вышел отсюда и направился к дому Сусанны.

— Итак, Батлер, кто этот человек, и как мне узнать, что вы не лжете?

— Святые небеса! — воскликнул он. — Я лгу?! Для чего? Я знаю, что он убийца, им не мог быть никто иной… разве что вы.

Я злобно ухмыльнулся.

— Потише, Батлер. Не играйте с огнем.

— Поймите, Арес, — простонал Батлер, — я обратился к властям не из чувства гражданского долга или любви к Закону. У меня не было другого пути, чтобы связаться с вами. Безусловно, я сделал это довольно необычным способом, но, как видите, он оказался эффективен. Мое намерение — вступить с вами в сделку, говорю это прямо. Тот человек меня предал. Он исчез вместе с картиной.

— Вы говорили о сделке. И какого она характера?

— Я опишу вам того человека, чтобы вы его нашли. Но когда вы его обнаружите, не спешите передавать в полицию, пока я не улажу с ним дела насчет картины. Без всякого сомнения, никто не рискнет купить ее у него. Ведь это очень известная вещь. И он это понимает.

— Что-то здесь не так, Батлер. Выходит, вы хотите, чтобы я обнаружил этого человека, вы с ним все выясняете, и он прямым ходом преспокойно отправляется в полицию. Не думаю, чтобы он согласился.

Глаза Батлера лукаво заблестели.

— Любому человеку становится в тюрьме намного комфортнее, когда он знает, что при выходе оттуда его ожидают многие и многие тысячи. — Батлер поднял руку. — Я сам с ним договорюсь. Найду нужные слова — это я беру на себя. Вы только приведите его ко мне.

— Ну, давайте, описывайте его. Какая у него внешность?

Батлер откинулся в кресле и с облегчением вздохнул.

— Значит, вы принимаете мое предложение?

Я кивнул.

— Итак, человек этот высокого роста, шатен, хорошо сложен, всегда безукоризненно одет. Носит аккуратные, тонкие усы, имеет отличные манеры. Но вряд ли вам поможет одно описание. Чтобы его разыскать, проще поехать в Старую Гавану и найти там в парке бродячего актера по кличке Калиостро. Спросите у него, где Хуан Синкенья. — Батлер поднял указательный палец а добавил: — Предупреждаю, Арес, Калиостро опасен, и Синкенья тоже.

Через пять минут я вышел из кабинета Батлера в сопровождении китайца. Тот тихо, по-кошачьи шел сзади. В коридоре я столкнулся с выходящей из комнаты Лу-Ми, одетой в длинное просторное платье. Она пробормотала извинения. Я понял — толкнула она меня не случайно. Чин-Ли обернулся и гневно посмотрел на нее. Девушка быстро скрылась в одной из многочисленных комнат. Когда я вышел на улицу, в китайском квартале уже вовсю бурлила жизнь.

9. Бродячий артист

Как только китаец запер за мной дверь, я полез в карман своей рубашки и обнаружил там записку, от которой исходил аромат духов. Понять я ничего не мог — на листке виднелись столбцы странных китайских иероглифов. Я вошел в кафе и, заказав пива, медленно прихлебывал его, раздумывая над рассказом Батлера. Мне была не по душе игра антиквара. Положив на столик песо, я поднялся. Китаец взял деньги, недоверчиво посмотрел на меня и улыбнулся.

— Большое спасибо, сеньол, — проговорил он, провожая меня взглядом.

Движения его были скованы. Я остановился, с секунду подумал, потом возвратился к стойке.

— Вы не прочтете мне записку? — спросил я китайца.

Тот взглянул на листок. По его лицу разлилась смертельная бледность.

— Могу я узнать, что здесь написано? — резко спросил я.

— О, сеньол! — воскликнул тот; в глазах его стоял ужас. — О, сеньол!

Я посмотрел на него как на сумасшедшего.

— Прекратите причитания! — заорал я. — Что здесь написано?

Китаец взял записку, словно гремучую змею, запинаясь прочитал вслух ее и вернул мне. Пока он читал, меня охватила дрожь. «Берегитесь, вас преследует смерть!» — шепотом перевел китаец.

Как обычно, чувствуя, что ситуация становится опасной и непредсказуемой, я, принимая все меры предосторожности, отыскал неприметную гостиницу и решил там переночевать. Этот так называемый отель с равным успехом можно было бы назвать свинарником. Но для меня наступили дни, когда мне было решительно наплевать на комфорт. Этой ночью я отвратительно спал — меня одолевали кошмары. Проснулся поздно. Стояла страшная жара, и я принял холодный душ. Затем пошел в кафе и позавтракал. После чего купил газету. Сообщения о смерти Сусанны уже отодвинулись на второй план.

Газеты сообщали, что полиция разрабатывает два направления, но пока ничего нового нет. Я позвонил Алисе. Мой звонок, по-видимому, застал ее в постели, потому что на мое «Привет, дорогая!» она сонно ответила:

— А! Это ты. Знаешь, что ты меня разбудил?

— Брось ворчать, — ответил я. — Ты всегда просыпаешься такая сердитая?

— Послушай, ты, свинтус, — отогнав сон, сказала она. — Если ты не прекратишь…

Я перебил ее:

— Как там с тобой обошлись в полиции?

— О! — раздалось на другом конце провода. — Они были очень любезны. Для начала спросили, почему я помогла тебе смыться, но потом извинились, сказав, что, должно быть, это ошибка. Ведь была такая суматоха! — она рассмеялась. — Я кричала: почему они не поймали того типа — это тебя, — который меня преследовал. К тому же, они перевернули вверх дном все кабаре. Ну и все в этом духе…

Я улыбнулся, представив лицо Алисы, когда она безбожно врала блюстителям порядка.

— Умница!

Она послала мне по проводу поцелуй и повесила трубку, я же задержал свою в руке и прислушался. Так и есть! Эта мысль давно пришла мне в голову и я оказался прав. «Щелк!» послышалось в телефоне. Потом еще раз. Я не ошибся. Полицейские прослушивали ее телефон. Я пулей выскочил из телефонной будки и остановил первое попавшееся такси. Через минуту здесь будут полицейские! Сев на заднее сиденье, я погрузился в раздумья.

— Куда ехать, сеньор?

Шофер, совсем еще молодой человек, спросил это резким тоном. Его голос чем-то напоминал мой собственный. Именно в этот момент он взглянул в зеркальце заднего обзора. Если он и узнал меня, то не подал вида.

— Сеньор не сказал, куда ехать, — повторил он.

— Я из деревни, — с восточным акцентом произнес я. — Мне хотелось бы проехаться по городу. Давайте для начала съездим в Старую Гавану.

Довольно неуклюжая выдумка, конечно. Но мне было безразлично, поверил он мне или нет. Водитель лишь пожал плечами и направился в самую старую часть города. За два часа мы исколесили весь район вдоль и поперек, объездили кварталы старинных застроек, но все было так, как я и ожидал: мы не встретили ни одного бродячего актера. Наверное, они появляются на улицах ближе к вечеру.

В то время, когда происходили эти странные события, Старая Гавана представляла собой район резких контрастов — поразительное смешение старины и модерна, роскоши и нищеты.

В два часа дня мы с таксистом решили перекусить. Судя по его болтовне во время обеда, водитель показался мне довольно забавным малым.

— Меня не интересует, кто вы, — заметил он. — Если человек назвался Хуаном Палотой, для меня он — Хуан Палота. Я — всего лишь таксист. Всякий, кто мне оплачивает поездку, для меня человек уважаемый.

— Отличная философия, — согласился я.

— Называйтесь как угодно, — продолжал он. — Я знаю одно: два песо плюс два песо — будет четыре песо. — Он поднял голову над тарелкой и лукаво улыбнулся. — Ясно? Если из-за своего чрезмерного любопытства я потеряю клиентов, то умру с голоду.

Тоже верно. Мы ехали по грязной кривой улице. Часам к шести вечера мы остановились возле парка Христа. До сих пор судьба мне не улыбалась, хотя нескольких актеров я уже видел. Без особого энтузиазма я покинул машину и направился к группке людей, столпившихся возле памятника Пласидо[5]. Я заметил двух смешно разодетых мужчин. На одном из них, высоком, была надета нелепая шелковая рубаха, другой, пониже ростом, с подобием тюрбана на голове, был облачен в индейское пончо. Этот головастик зазывал публику:

— Подходите, сеньоры, подходите! — заученно повторял он. — Подходите и полюбуйтесь на мастерство великого восточного мага Калиостро! Такое представление бывает только раз в жизни!

Народ постепенно собирался. Эти мошенники, несомненно, были наделены каким-то очарованием. Я внимательно разглядывал Калиостро — мужчину лет тридцати пяти, может, сорока. Высокий, довольно полный, но судя по всему сильный и мускулистый, о чем свидетельствовала его крепкая шея, он, видя, что публика собралась, театральным жестом приказал своему низкорослому спутнику замолчать и принялся рассказывать о своей несчастной судьбе. Это была хитрая ложь, старая как Мафусаил, достаточно эффектная.

Затем он начал показывать фокусы, извлекая из-под одежды различные предметы; они то появлялись, то исчезали. Тогда я перевел взгляд на его компаньона. А на, того стоило посмотреть. Он тоже искусно манипулировал руками. Я протиснулся сквозь толпу к нему поближе. Обратил внимание на его уродливо вывернутые веки. Прелюдия закончилась, и коротышка перешел к кульминационной части их необычного представления. Не переставая разглагольствовать, он внимательно следил за публикой, с иронической усмешкой поглядывая, достаточно ли заплатили зрители. Потом он закричал: «Не уходите, сеньоры, поддержите бедных актеров!». Я знал, почему он так убеждает публику не расходиться — сейчас должно было начаться самое интересное.

Коротышка поднялся на цыпочки, чтобы лучше видеть аудиторию, изобразил на лице самую подобострастную улыбку и с непринужденной веселостью в голосе спросил:

— Никто из сеньоров не хочет выручить нас пятипесовой бумажкой?

Мне стало смешно, публика смотрела на него с подозрением. Но коротышка не унимался:

— Ну что же вы, господа? Столько народу и ни у кого не найдется пяти песо, чтобы достойно завершить представление! — он улыбнулся. — Мы будем вам очень признательны. — Все с той же циничной ухмылкой, он принялся спрашивать: — Вы? А может, вы? — и тыкал пальцем то в одного, то в другого, но все оставались равнодушны. Ага! — вскричал он вдруг. — Наконец-то нашелся человек, поверивший в наши артистические способности! Подойдите, пожалуйста, сюда! Дайте ему пройти!

Я взглянул — кого это удалось обвести вокруг пальца. Им оказался нескладный человек с всклокоченной шевелюрой.

«У этого болвана есть лишние пять песо, — подумал я. — Лучше бы сходил в парикмахерскую да постригся».

Лохматый субъект вручил коротышке деньги, и тот представил его публике. Затем кивнул Калиостро. Тот, сделав несколько отвлекающих пасов, взял купюру лохматого типа и принялся проделывать с ней различные фокусы: деньги то исчезали, то появлялись вновь, то он прятал их в карман, то доставал изо рта. Затем «восточный маг» призвал публику смотреть повнимательнее, чтобы не упустить деталей. Позади Калиостро стоял малюсенький столик, а на нем — мясорубка. В нее он и запихнул купюру. Коротышка начал крутить ручку. Недоверчивая публика подозрительно заворчала.

Нечесаный субъект поначалу пытался возразить, но все же сдержал себя и на его лице появилось выражение олимпийского спокойствия. Между тем коротышка что есть сил крутил мясорубку. Неожиданно возле него возник негритенок, не отрывающий глаз от манипуляций мнимого чародея. Его детский ум, естественно, не мог понять «секрета» «великого иллюзиониста». Но почувствовав, что деньги скоро превратятся в фарш, он схватил коротышку за руку.

— Что вы делаете?!

— Как видишь, дитя, прокручиваю через мясорубку пять песо, — вежливо ответил тот, незаметно отталкивая негритенка локтем в сторону.

— Сумасшедший! — кричал мальчишка, словно эти пять песо принадлежали ему. — Перемолоть пять песо!

— Уйди, черт бы тебя побрал! — процедил сквозь зубы разозленный коротышка. — Ты что, хочешь получить по башке?

Лицо коротышки побагровело от злости, но негритенок крепко вцепился ему в руку и не отпускал ее. Он так потешно натужился, что публика расхохоталась. Представление превращалось в комедию. И тут коротышка совершил самую большую ошибку. Желая избавиться от назойливого мальчишки и дать ему затрещину, он убрал с мясорубки руку, и она чуть не попала под нож. Мальчишка же бросился к мясорубке, чтобы выхватить из нее деньги. И вот он с победоносным видом разжал кулачок, и тут веселье публики сменилось всеобщим гневом: все увидели не пять песо, а клочок газеты. Калиостро угрожающе двинулся к негритенку, но несколько мужчин оттащили его и с ругательствами посоветовали убираться подобру-поздорову и не обманывать народ. Побелев от ярости, тот сделал знак коротышке, и оба под насмешки и свист толпы удалились.

На углу возле церкви они остановились. Я перешел улицу и заплатил Хасинто — так звали таксиста. Калиостро снял свой халат и отдал коротышке, тот сунул его в котомку и направился по улице Христа в сторону пристани. Калиостро же пошел по улице Виллегас. Я поблагодарил Хасинто и медленно двинулся за фокусником.

10. Синкенья

Калиостро пошел прямо по Виллегас до Обиспо и там свернул к центру города. Шел он медленно, наклонив голову, его вполне можно было принять за тихого добропорядочного горожанина. Миновав Национальную библиотеку, он перешел улицу и остановился у входа в парк. Я тоже остановился и, закурив сигару, сделал вид, будто рассматриваю книги издательства «Минерва», выставленные в витрине. Затем я увидел, как Калиостро вошел в Центральный парк и двинулся следом. Вытерев платком вспотевшее лицо, я посмотрел на часы — четверть девятого. В воздухе стояла духота, должно быть, собирался дождь.

Калиостро оглянулся; я наклонился, будто собираюсь завязать ботинок. Миновав Национальный театр, Калиостро направился к торговцам бижутерией, лотки которых были расположены на улице Сан-Рафаэль. Эта улица всегда была полна народа. Я видел, как Калиостро приостанавливается возле лотков и рассматривает товары, то согласно кивая, то равнодушно проходя мимо. Я шел сзади. Калиостро зашел в зал небольшого кинотеатра. В зале было прохладно, в темноте тускло белел экран. Начался показ Диснеевского мультфильма о гусенке Дональде. Чтобы Калиостро меня не заметил, я сел в последнем ряду и на секунду отвлекся. Спустя несколько минут, когда глаза привыкли к темноте, я стал изучать зал. Народу было немного. Но Калиостро неожиданно куда-то исчез. Я пошел по проходу между рядами как бы в поисках более удобного места, но Калиостро как сквозь землю провалился. От досады я больно прикусил губу. Конечно, отвлекшись, я совершил непростительную глупость. Да и для чего нужно было суетиться — ведь Калиостро не догадывался, что я за ним слежу. И тем не менее он ускользнул.

Может, воспользовавшись темнотой, он спрятался за углом, поняв, что я пришли по его душу и теперь следит за мной? Я грустно улыбнулся. Не надо обладать особым умом, чтобы войти в одну дверь и выйти в другую. А я, кретин, ждал, пока мои глаза привыкнут к темноте! Все оказалось гораздо проще, чем я себе представлял.

Я уже решил покинуть кинотеатр, но тут заметил мужчину, выглянувшего из туалета. Это был Калиостро. Он посмотрел в зал и снова скрылся за дверью. Я направился в туалет. Внутри разговаривали двое, один из них был фокусник. При виде меня мужчины прервали разговор и сердито посмотрели в мою сторону. Я подошел к умывальнику и принялся мыть руки, одновременно украдкой поглядывая в их сторону. Собеседник Калиостро что-то передал ему и быстро вышел. Оглянувшись, я заметил, что кто-то наблюдает за мной через щель в двери. Вне всякого сомнения, этот мошенник приторговывает марихуаной. Через минуту Калиостро, закурив сигару, вышел из туалета.

Я понял, что он закончил торговлю, и решил отправиться за ним. Неплохая идея. Стараясь держаться в темноте, чтобы он меня не заметил, я увидел, что он направляется к зданию Консульства. Я замедлил шаг, чтобы установить некоторую дистанцию между нами.

Калиостро остановился, оглядываясь вокруг. Я моментально замер на месте и заговорил с каким-то толстяком, идущим мне навстречу, начал молоть вздор. Тот недоуменно уставился на меня. Когда Калиостро завернул за угол, я, оставив толстяка стоять с открытым ртом, ринулся за актером. Калиостро зашел в бар Американского Клуба. Я притаился в темноте за огромной колонной Дворца Искусств. Минут через пять я увидел, как он вышел из дверей Клуба, на ходу жуя сэндвич. «Если Калиостро меня раскусил, он воистину гений притворства», — подумал я. С сэндвичем в руке Калиостро двинулся по мостовой, затем свернул на Авокадо. Я забеспокоился — а вдруг этот мошенник водит меня за нос, отвлекая.

Начался моросящий дождь. Маленькие капельки воды упали на мое лицо. Я выругался про себя — если этот бродяга куда-нибудь не зайдет, можно вымокнуть до нитки. К счастью, этого не случилось. Когда дождь усилился, Калиостро неожиданно открыл дверь какого-то дома на Техадильо и вошел внутрь. Минуты через две я подошел к двери и стал подбирать отмычку. При моем опыте это оказалось нетрудно. Дверь открылась, и я очутился на лестнице. Преодолев первый пролет, я остановился, прислушиваясь. Затем поднялся еще на несколько ступеней и оказался на втором этаже. Я увидел длинный коридор, слабо освещенный укрепленной под потолком лампочкой. На цыпочках, стараясь не шуметь, я двинулся вперед. Все было погружено в полутьму. За поворотом начался второй коридор со множеством дверей. Сквозь одну из них доносились какие-то голоса. Я прислонился к стене и прислушался. Слова трудно было разобрать, слышны были лишь обрывки фраз. Я стал размышлять, что же предпринять. В одну из этих комнат вошел Калиостро. Кроме него, там находился еще кто-то. Я решил рискнуть. Достав «люгер», ногой распахнул дверь. Калиостро был там.

Его глаза расширились от ужаса, сейчас он походил на затравленного зверя. Его собеседник, напротив, был спокоен, невозмутим, он просто замолчал и не сводил с меня глаз.

Я приказал им положить руки на стол. Калиостро искоса взглянул на меня и пробормотал проклятье. Я подошел к нему и рукояткой «люгера» стукнул его по затылку. Калиостро мягко осел на пол. Его приятель, не теряя времени, быстро сунул руку в ящик письменного стола… но не успел оттуда ничего вытащить. Я резко коленом задвинул ящик и зажал его руку. Затем ударил его дулом «люгера» по лицу. Человек заорал от боли, выдернул руку и затряс ею в воздухе. Я заметил у него на мизинце маленький уродливый отросток. Судя по описанию антиквара передо мной был Синкенья.

Схватив Синкенью за горло, я подтащил его к стене. Затем обшарил его карманы. Оружия он не носил. Достав из ящика стола пистолет, я положил его в карман пиджака. Затем сел и указал Синкенье на стул напротив меня. У того был ошеломленный вид. Вытерев кровь со щеки, он пробормотал:

— Кто вы такой, черт побери?

Я с силой сжал ему руку, и он скорчился от боли. Синкенья, похоже, меня не узнал. Одежда на мне была помята, выражение лица не предвещало ничего хорошего.

— Я Арес, вспомнили? Тот самый простофиля, который теперь отдувается за ваши игры!

— Чего вам от меня надо? — спросил он запинаясь. — Я ничего не сделал.

— Отдай «Балерину», подонок! — заорал я. — А то будем беседовать в другом месте! В полиции!

— Вижу, — прошипел Синкенья. — Вы собираетесь мною прикрыться, только этот номер не пройдет. Если захотите потопить меня, погорите вместе со мной. — Я всего лишь вор, а вы — убийца.

— Кончай ломать комедию, Синкенья! Это ты убил Сусанну, и кандидат на виселицу ты!

Тот смачно плюнул на пол, все его изысканные манеры как ветром сдуло.

— Меня не волнует, что вы болтаете! Я знаю одно: убийца — вы. Я вас видел тогда, в доме у Сусанны.

— Как это ты меня видел?

— Вы находились в спальне рядом с убитой, когда я пришел за картиной.

И тут я подумал: может, Синкенья не врет. Он пришел к Сусанне в девять часов, а ведь уже час как она была мертва. Если он убийца, что ж тогда ему делать в ее доме через час после убийства? Кто-то явно меня дурачит. Но кто? Сенатор? Падуа? Рамераль?

Я кинул на Синкенью пронзительный взгляд.

— Если ты не убийца, зачем же тогда двинул меня по голове?

— Я подумал, что вы преступник, и хотел, чтоб полиция решила, что ограбление тоже ваших рук дело. К тому же, когда я вас вырубил, у меня появилось время, чтобы стащить деньги и драгоценности.

— Дурак! — вскричал я. — Если б полиция меня обнаружила, как она смогла бы пришить мне ограбление, ведь этих якобы украденных мною вещей при мне не было?

Тот презрительно усмехнулся.

— Это уж их забота. А я испачкал ваши руки в крови, оставил следы на стенах комнаты и позвонил фараонам. Кстати, ударил я вас не так уж сильно, Арес, — цинично заключил он.

Мне даже захотелось поздравить его с удачей. Если подобный мошенник способен на этакую выдумку, значит, у него неплохое воображение.

— Отлично, Синкенья, тогда твоя взяла. Но сейчас мой черед; я найду «Балерину» и сдам тебя.

Его лицо исказила гримаса ярости. Он прикусил губу.

— Предлагаю сделку, Арес, — быстро произнес он, посмотрев мне в глаза. — Я отдаю вам картину, и вы меня отпускаете. Подумайте хорошенько — какой вам смысл меня сдавать.

Я засмеялся, затем закурил очередную сигару и взглянул на Калиостро, шевельнувшегося на полу. Он повернулся вверх лицом и замер в этом положении. Я стряхнул на него пепел и выпустил дым.

— Где картина, мерзавец? — рявкнул я.

— Я знал, что вы согласитесь, Арес, — облегченно улыбнулся Синкенья. — Мы с вами одного поля ягоды. — Он с силой сжал пальцы. — А картина — дорогая, жаль с ней расставаться.

Он подошел к просторной нише на противоположной стене и стал отодвигать там какие-то предметы.

Со своего места я увидел, как он схватил вазу..

— Если ты собираешься выкинуть какую-нибудь глупость, Синкенья, то расстанешься с жизнью, — предупредил я.

Он поднял глаза. Мое предостережение почему-то его рассмешило. Затем Синкенья достал из ниши картину, завернутую в бумагу и подошел ко мне. Его глаза лихорадочно блестели.

— Смотрите! — он протянул мне сверток.

— Разверни сам, — приказал я, не отводя от него дула.

— А вы как всегда осторожны, — насмешливо процедил он сквозь зубы.

Удостоверившись, что передо мной именно то, что нужно, я жестом приказал Синкенье свернуть картину в трубочку. Сделав аккуратный рулон, тот, улыбаясь, протянул его мне. Я взял его и посмотрел на Калиостро, который пытался приподняться. Я подумал — а не вырубить ли мне его еще разок, но увидел, что в этом нет необходимости: тот снова повалился на пол в глубоком обмороке.

Синкенья презрительно посмотрел на лежащего.

— Болван! — пробормотал он злобно. — Кстати, Арес, а кто вам обо мне рассказал?

— Скоро узнаешь, — ответил я. — Сейчас мы пойдем к нему.

— А, понял, — кивнул Синкенья, — это работа Батлера.

— Заткни свою поганую пасть и собирайся. Ты и так слишком много болтаешь.

Он пожал плечами и направился к двери.

— Батлер надул вас так же как меня, — произнес он, не оборачиваясь. — Не нужна ему эта картина. Ему нужна Священная Урна.

— Что? Какая еще… — но я не успел закончить фразу. Рука Синкеньи дернулась к выключателю, и все погрузилось в темноту.

Почти тут же я почувствовал, как кто-то схватил меня за ноги. Потеряв равновесие, я полетел на пол. Но падая успел выстрелить. Грохот в этом практически пустом помещении был ужасающий. Темному прорезала вспышка огня. Падая, я все же не выпустил из рук «люгер».

Пальцы Калиостро держали меня мертвой хваткой. Здорово же притворился этот тип! Отпустив мои ноги, он вцепился мне в горло. Все поплыло у меня перед глазами, а этот негодяй все сильнее сжимал пальцы на моей шее. Я чувствовал, что задыхаюсь, что кислород покидает мои легкие. Собрав последние силы, я умудрился головой двинуть Калиостро в зубы. Затем «люгером» словно молотком ударил его по затылку. Пальцы Калиостро разжались, и я услышал глухой стук падающего на пол тела.

Тряхнув головой, я попытался отогнать удушье. Затем поднялся с пола, и включил свет. Синкенья, понятное дело, исчез. Я даже не стал его преследовать — это уже не имело смысла… Я запер дверь, воспользовавшись ножкой стула, затем подошел к распластавшемуся на полу Калиостро. Из-под уха у него текла тонкая струйка крови. Я раздвинул волосы и осмотрел его череп. Дыхание Калиостро было частым и прерывистым. Но, слава Богу — он был жив, а то уж я подумал, что убил его.

И тут мне вспомнились последние слова Синкеньи. Священная Урна… Но сначала я тщательно обыскал помещение. Обнаружил немало интересных вещей: среди прочего — множество пачек сигарет с марихуаной и пакетики с каким-то белым порошком, вероятно, с кокаином или героином. Но мне не удалось отыскать какую-либо чашу или урну. И даже ничего похожего на нее.

11. Взбучка

Когда я вышел из комнаты, коридор был пуст. Видно, никто не услышал ни грохота выстрела, ни шума драки. А может, обитатели этого дома были такими же мошенниками, как Синкенья и его приятель, и побоялась вызвать полицию? Или просто в этом доме никто не жил.

Слабая лампочка на лестнице осветила циферблат моих часов. Стрелки показывали без двух минут час. Я спустился вниз и, дернув ручку двери, осторожно выглянул на улицу. На противоположном тротуаре стоял Синкенья и целился мне прямо в голову. Сухой звук выстрела разорвал тишину. Я увидел голубой всполох его пистолета и отклонился в сторону. Потом выхватил «люгер» и выстрелил из своего крайне неудобного положения, но промахнулся. Синкенья выпалил дважды, и пуля вонзилась в стену чуть повыше моей головы. Посыпалась штукатурка. Захлопнув дверь, я побежал к лестнице, пытаясь отыскать другой выход из этого проклятого здания, но безрезультатно. В конце коридора — находилось окно. Открыв его, я выглянул наружу и всмотрелся в темноту — вдоль здания тянулась довольно высокая глинобитная стена, упиравшаяся в пристройку соседнего здания.

Прыгнуть на эту стену — сущий пустяк. Единственное, чего я опасался, — это поскользнуться в темноте, ведь стена была мокрой от дождя. Не долго думая, я ухватился за подоконник и осторожно вылез на стену. Стена была широкая — это хорошо. Я начал продвигаться по ней, опираясь руками о стену здания, из которого вылез. Достигнув пристройки, я спрыгнул вниз. Пролетел почти три метра, а в темноте мне показалось, что здесь не так высоко. Дождь почти прекратился. Ощупал скользкую стену пристройки и осторожно начал ее обходить. Я чувствовал, что весь вспотел от напряжения, ногу чуть не свело судорогой, боль ощущалась почти во всем теле. Но все же я радостно улыбнулся: если Синкенья все еще напротив двери — преподнесу ему сюрпризец.

Обходя пристройку, я наткнулся на какую-то дверь, запертую на висячий замок. Опершись о него ногой, подтянулся, ухватился за крышу пристройки и влез на нее. Осмотрелся — никого. Затем стал изучать окрестности. Синкеньи я не увидел, зато чуть ниже по улице приближался патруль. Я решил, что ночной дозор вспугнул Синкенью и он смылся. Стараясь не шуметь, я спустился с другой стороны пристройки и отправился в гостиницу.

Остаток ночи я провел в этой грязной гостинице в размышлениях. Теперь я более или менее разобрался во всех хитросплетениях этой чертовой интриги, в которую влип благодаря стараниям сенатора и иже с ним. Но все же сенатор ошибся, подумал я. Между ним и Батлером, несомненно, существовала какая-то связь, которую я пока ещё не разгадал. Около трех часов дня мне принесли одежду, которую я отдавал в чистку. Одевшись, я вышел на улицу. Картину же отправил заказной бандеролью Алисе.

Потом позвонил к сенатору домой и попросил сеньориту Рамирес. К телефону подошел сам сенатор и громовым голосом возвестил, что дочери нет дома.

— Мне необходимо с вами поговорить, — заявил сенатор, — вы не могли бы со мной встретиться? Это дело чрезвычайно важно для нас обоих. Жизненно важно, — добавил он осторожно.

Я улыбнулся. Сенатор, кажется, собирается снова надуть меня. Но, словно разгадав мои мысли, сенатор сказал:

— Если вам представляется небезопасным встретиться у меня, скажите, где я могу вас увидеть.

— Вам не терпится заполучить третье письмо, не так ли, сенатор?

— Об этом мы тоже побеседуем, Арес, — отрезал, он. — Но есть еще нечто более важное… очень важное.

— Важное для кого? — осведомился я.

— Арес, дело серьезное, мне не до шуток, уверяю вас.

Я почувствовал, что на сей раз сенатор не врет и задумался, где лучше назначить встречу. Конечно, возможно, что он собирается подложить мне какую-нибудь свинью, но все же…

— Ладно, сенатор. Приеду, — произнес я.

— Жду, Арес, — он повесил трубку.

Сенатор проживал в роскошном особняке на 5-ой улице в Мирамар. Прежде чем выйти из такси, я внимательно осмотрелся — нет ли слежки. Не заметив ничего подозрительного, вылез из машины в двух кварталах от виллы сенатора. Я был очень осторожен. Нажимая на кнопку звонка, все время оглядывался по сторонам. И тут заметил четверых типов, лица которых мне очень не понравились. Они по двое направлялись ко мне с противоположной стороны улицы. Я не стал тратить время на выяснение того, почему они так внимательно за мной наблюдают, а помчался со всех ног вниз по улице. Они ринулись вдогонку, точно свора собак за волком. Перескочив через невысокий бордюр, я опустился на газон. Один из типов уже нагонял меня. Резко затормозив, я двинул его в челюсть. Ноги его подкосились, и он распластался на траве. Удар, по-видимому, был страшный, потому что бил я от всего сердца. Но тут меня окружили. Остальные трое надвигались со всех сторон. Прежде чем потерять сознание я увидел довольное смеющееся лицо сенатора, наблюдавшего за всем происходящим через стеклянную дверь своего особняка.

Очнулся я от тошнотворного запаха — вокруг стояло такое зловоние, что меня чуть не вывернуло наизнанку. Я лежал в вонючей яме в каком-то отдаленном районе города. Вытерев кровь, текущую изо рта, я приподнялся из мерзкой грязи. Увидев, где нахожусь, выругался — я весь был перемазан нечистотами. «Кто-то дорого мне за это заплатит», подумал я в ярости.

Посмотрел на часы — около шести. Долго же я провалялся в этой помойке! Затем оглядел свой костюм: расстегнув рубашку, увидел страшные кровоподтеки. Здорово же меня отделали эти молодчики! Тут мне вспомнилась улыбающаяся физиономия сенатора. Я ощупал карманы в поисках писем. Так и есть, письма пропали. Но мерзавцы не довольствовались одними письмами, они сперли все мои деньги до последнего песо. Я почувствовал, что меня покидают последние силы. Да, мальчики сенатора поработали на славу. Изо рта снова пошла кровь, я, проклиная все на свете, вытер ее платком, который, как ни странно, оказался чистым. Я потерпел полный крах.

С трудом поднявшись на ноги, я спотыкаясь стал выбираться из этой омерзительной дыры. Откуда-то сверху донесся грохот промчавшегося поезда. Когда глаза привыкли к темноте, я вылез из канализационной трубы и с наслаждением вдохнул свежий вечерний воздух.

Выпрямившись, я всмотрелся в огни лежащего передо мной города и понял, в каком направлении мне следует идти. Снова взглянув на часы, отметил, что уже почти восемь вечера.

Кое-как почистив костюм, я побрел в сторону дома Макейры. Фонари освещали холм, на котором находился бедный квартал, где жил шофер Сусанны. Я с минуту постоял, чтобы отдышаться. Прислонившись к дереву, увидел Макейру, увлеченно беседующего с каким-то человеком. Оба отчаянно жестикулировали, и хотя я не слышал, о чем шла речь, понял, что они спорят. Макейра что-то достал из кармана и отдал собеседнику. По тому, как двигалась его рука, было ясно, что отдает он эту вещь неохотно. Мужчина спрятал ее в карман, повернулся и направился к поперечно идущей улице, где и скрылся возле домов, расположенных в нижней ее части. Макейра вошел в свой дом, я выступил из укрытия и последовал за ним.

Увидев меня в дверях, он чуть не выпрыгнул из своего старого кресла. А при виде моих синяков, закричал:

— Боже мой! Что случилось?

— Ребята сенатора совершили со мной небольшую прогулку, — падая на стул, произнес я.

Макейра присвистнул.

— Хорошенькую же взбучку они вам задали, — с сочувствием заметил он. — Но согласитесь, вы все-таки счастливый человек. Ведь они могли вас убить. Да, а как вам удалось скрыться со склада Рамераля? Я уж думал, для этого нет никакой возможности.

— Я тоже так думал, — ответил я. — Но мне всегда нравилось справляться с невозможным, Макейра.

— Вижу. Вы человек изобретательный, Арес.

Я поблагодарил его сдержанной улыбкой.

— Можно мне привести себя в порядок здесь, у вас? — спросил я.

— Разумеется. Все немногое, что есть в этом доме, — ваше, Арес. — Он повернулся и громко позвал: — Анджела! Анджела!

В дверях появилась его жена. За ней прибежал малыш и вцепился в подол ее платья.

— Что тебе надо? — недовольно спросила она. — Я ведь тебе уже говорила, что незачем так орать. Я не глухая. — Затем она обратилась ко мне. — Добрый вечер, сеньор Арес.

— Извини, женушка, — сказал Макейра. — Ты же знаешь мою дурную привычку — кричать. Сеньор Арес хочет привести себя в порядок. Ты бы приготовила ему ванну, а потом сообрази чего-нибудь поесть.

— Чего-нибудь поесть? — с укором спросила она. — Что же мы можем предложить сеньору Аресу? Разве кукурузную кашу.

Макейра испепелил ее взглядом. Я почувствовал себя неловко и пробормотал извинения. Когда сеньора Макейра вышла, ее муж сказал:

— Извините Анджелу. Она слишком много работает. Когда мы поженились, она не была такой. Но со временем ее характер изменился.

— Не надо извиняться, что вы, — проговорил я. — У всех бывает дурное настроение.

В половине одиннадцатого мы с Макейрой вышли из дома. Облачившись в его костюм, я словно отдыхал в нем.

— А теперь куда? — спросил Макейра.

— К сенатору, разумеется.

— Что? Вам все еще мало? Хотите испытать судьбу?

— Может быть… Но я должен нанести ему визит. Макейра завел мотор и без лишних слов подъехал к дому сенатора.

— Будьте осторожны, — предостерег он. — Вы слишком импульсивны, Арес.

Я рассмеялся. Сейчас я думал, какое лицо будет у сенатора, когда слуга ему доложит, что я явился.

12. Служанка Сусанны

— Сенатор меня ждет, — сказал я слуге, подошедшему к двери. — Моя фамилия Арес.

Сенатор появился минут через пять. Он был в халате и домашних туфлях.

— Сожалею, что так поздно, сенатор, — заговорил я. — Но небольшой инцидент помешал мне прийти в условленное время.

Рамирес нахмурил брови. Сейчас его лицо явно выдавало его крестьянское происхождение.

— Вы снова явились, и это свидетельствует о том, что вы назойливы как муха, Арес, — процедил сквозь зубы сенатор, и из рукава его халата показался маленький никелированный пистолет. — Из-за вашего упрямства вам придется сегодня ночевать в тюрьме, — с угрозой добавил он и снял телефонную трубку.

Я злобно улыбнулся.

— Начнем с того, что вы сами просили меня о встрече. Ну да ладно… Что ж, звоните в полицию. Но обещаю, скандал будет грандиозным! Даже если мне придется гореть в геенне огненной, я постараюсь сделать все, чтобы раздуть это дело до гигантских размеров. И вам долгое время не быть сенатором.

Рамирес положил трубку:

— Хорошо, Арес. Что вы предлагаете?

Я подошел к нему вплотную и произнес:

— А это вам за выгребную яму, в которой я по вашей милости оказался!

И с размаху двинул его в челюсть. Он охнув, повалился на диван. Пистолет выпал из его руки и отлетел в сторону. Сенатор попытался подняться, но после моей подножки под мягкий шелест шелкового халата скатился на ковер. Я схватил его пистолет и опустил в карман.

— Ваши обезьяны украли мой «люгер», вот я и возвращаю себе долг. — Я помог сенатору подняться и усадил его на диван. — К тому же вы мне должны пятьсот семьдесят пять песо, которые эти свиньи вытащили из моего бумажника. И письма тоже.

— Письма принадлежат мне, — вскричал взбешенный сенатор. — Вы не выполнили своего обещания и вынудили меня прибегнуть к подобного рода методам. Я вас предупреждал…

— Я с вами не вступал ни в какие сделки, — поправил я его, — а имел дело с вашей дочерью. Кстати, где она?

— Она за городом, с матерью. Но это вас не касается, — ответил он, попытавшись встать с дивана.

— Отлично, это не мое дело. Но письма и деньги меня касаются. Где они?

— Я их сжег, Арес, — ответил Рамирес, гнусно улыбаясь.

— Сожгли чужие письма? — спросил я, хватая его за полу халата.

— То есть как это чужие?! — воскликнул он. — Что вы говорите? Я же за них заплатил.

— Слушайте меня внимательно, сенатор, больше повторять я не буду. Вместе с вашим письмом у меня лежали другие. Они тоже были украдены. Что, ваши молодчики не отдали вам эти письма, мои деньги и пистолет?

— Не знаю я никаких молодчиков! Я никого не приглашал, — возразил он наглым тоном. — Их нанимал человек, с которым я договорился. Он мне отдал только мое письмо.

Сенатор фыркнул. Я внимательно посмотрел на него — сейчас он говорил искренне.

— Сколько у вас украли, Арес? — спросил он.

— Пятьсот семьдесят пять песо, — ответил я.

Сенатор направился в спальню и минуту спустя возвратился с шестью купюрами по сто песо.

— Возьмите, Арес. Вы меня утомили. И уходите отсюда, — добавил он, поворачиваясь ко мне спиной.

— Минуточку, сенатор, минуточку. Я хочу задать вам один вопрос.

Тот сделал нетерпеливый жест:

— Когда же вы уберетесь, Арес?

— Где вы находились между семью тридцатью и восемью тридцатью вечера в день убийства Сусанны? — спросил я.

— А! — он пожал плечами и направился в спальню. — Всего хорошего, Арес, — с этими словами он исчез.

Я передразнил его движения и рассмеялся. Затем покинул особняк.

На следующее утро я постучал в дверь дома, где жила служанка Сусанны; мне открыла непричесанная старуха с угрюмым лицом.

— Чего надо? — спросила она, зевая.

Я мягко отстранил ее и быстро вошел в дом. Старуха, протестуя, двинулась за мной. Я потребовал, чтоб она помолчала. Затем молча указал ей на стул. Она помертвела от страха.

— Зачем ты обманула полицию, бабуля? — нежно спросил я.

Старуха чуть не задохнулась от возмущения.

— Вы ошибаетесь, сеньор, — пробормотала она.

Я улыбнулся.

— Ладно, ты их не обманывала, — произнес я. — Но скрыла часть правды. Кто последний заходил к Сусанне в тот вечер?

Она судорожно сжала губы.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Я грозно посмотрел на нее.

— Шантаж — скверная штука, бабуля.

Она, казалось, успокоилась и посмотрела на меня презрительно.

— Не знаю я, что вы хотите этим сказать, — упрямо повторила она.

Это вывело меня из терпения, в моих глазах сверкнула ярость. По возрасту эта женщина годилась мне в бабушки и меня удивило, как эта убеленная сединами особа может быть столь лживой. Во мне поднималась волна отвращения.

— Послушай, бабуля, мне терять нечего, — произнес я отчаянным тоном. — Мне нужна твоя помочь.

— Никаким шантажом я не занимаюсь, — возмущенно заявила старуха. — Сеньор Рамераль приходил сюда на следующий день после смерти сеньоры Сусанны и сказал, что если его имя появится в газетах, это может повредить его репутации. Он меня просил сказать полиции, что я его в тот вечер не видела, и подарил мне двести песо. А что мне оставалось делать? Мне очень нужны деньги и я их взяла. Кроме того, богачи всегда выходят сухими из воды. Мне очень жаль, что вы попали в такой переплет. Но сейчас я сказала правду. Когда я уходила, сеньор Рамераль все еще находился в комнате сеньоры Сусанны.

Хотелось верить, что она не врет. Да, в этом деле все так запутано, почище чем в критском лабиринте.

— Спасибо, бабушка, — сказал я, взяв ее за плечо. — До свидания!

Спускаясь по лестнице, я размышлял над этим темным путаным делом. Я думал о сенаторе и его письмах, о Рамерале и его лжи, об этом Батлере с его сомнительными махинациями. Но пока никого из них не мог вывести на чистую воду.

В полном смятении чувств я подошел к тому месту, где Макейра поставил машину.

— В город, — коротко приказал я, садясь.

И тут получил неожиданный подарочек.

— Без глупостей, Арес, — произнес полицейский, сидящий на заднем сиденье и сжимающий в руке револьвер.

Я нервно засмеялся. Человек, смотревший на меня в зеркало, был в фуражке и костюме Макейры… но это был не Макейра…

* * *

Дойдя до этого момента в своем повествовании, я сделал паузу, подумав, что мне захотят задать вопросы. И повернулся к Рене.

Тот улыбнулся и сказал:

— Подробный рассказ, Арес, ничего не скажешь. У вас неплохая память.

— И через сто лет, если я, конечно, доживу, мне не забыть ни одной детали из этой невероятной истории, происшедшей со мной. Пока я сидел в тюрьме, все это весьма четко отложилось в моем мозгу.

— Продолжайте, Арес, — приказал лейтенант. — А потом мы все проверим и сделаем необходимые выводы.

Часть 2

Непостижимость загадки

13. Сенатор в затруднительном положении

Так окончилась игра, в которую я играл в течение трех дней. Она не больно-то меня развлекала и радовала не больше чем могут радовать остывшие лепешки. Мне задавали одни и те же вопросы. Полицейские напоминали стаю голодных волков.

— Ваше имя?

— Хуглар Арес.

— Возраст?

— Тридцать лет.

— Профессия?

— Частный детектив.

— За что вы убили Сусанну Диас?

— Я ее не убивал.

— Что вы делали в ее доме в ночь на воскресенье?

У меня вырывались проклятия. Я тщетно старался успокоиться. В миллионный раз, словно попугаи, они задавали мне этот вопрос А ведь моя история — всего лишь часть правды. Но я старался не лгать. Не хотел противоречить самому себе. Необходимо упорно стоять на своем… или я пропал. Пока я не упоминал ни о Батлере, ни о Падуе. Но имена сенатора и Рамераля всплыли. Если они боятся скандала, пусть выкручиваются как хотят. Я делал то же самое.

Вопросы мало-помалу менялись. Сначала я просто одурел. Потом почувствовал страшную усталость. Еще позже дошел до белого каления. И уж к вечеру, когда мои отяжелевшие веки слипались от усталости, почувствовал, что прихожу в отчаянье. И впал в своего рода прострацию. Словно сквозь туман до меня доносились одни и те же слова. Но я знал, что это не так. Вопросы все же менялись, меня пытались сбить с толка. Одни и те же интервалы между вопросами. Один и тот же тон, которым они задавались… но мозг уже никак не реагировал. Тогда меня подхватили под руки и куда-то поволокли. Мне шептали вводя в соблазн: «Почему бы вам не признаться, тогда вы сразу отправитесь спать…»

Они хотели, чтоб я встряхнулся, и добились своего. Ругаясь, я собрал остатки сил и кинулся на следователя, однако сильный удар по затылку заставил меня замолчать. Ноги мои подкосились, я упал и впервые за все это время передохнул.

На следующее утро полицейские вели себя более любезно — принесли мне тосты с маслом и кофе с молоком. Затем все повторилось сначала. Первым меня допрашивал заместитель шефа полиции по имени Гастон. До сих пор помню его покрытое оспинами лицо. Они походили на рытвины на центральном шоссе. Он спрашивал:

— За что вы убили Сусанну Диас, Арес? С целью ограбления?

— Опять двадцать пять! Боже мой! Я никого не убивал. И никого не грабил!

— А как вы объясните, что в спальне убитой обнаружены кровавые отпечатки ваших пальцев?

— Со мной сыграли дурную шутку. Я пришел туда, чтобы отыскать письма одного моего клиента и меня в спальне оглушили..

— Фамилия вашего клиента?

— Сенатор Грегорио Рамирес.

— Прекратите, Арес! Опять вы за старое? Смените пластинку: сенатор даже не знаком с вами.

— Это он сказал?

— Разумеется. Мы его допросили.

— Приведите его сюда. Пусть он сам мне об этом скажет.

— Для частного детектива вы довольно наивны, Арес. Вы что же думаете, сенатор просто так возьмет да придет, как только вы попросите?

— Да, думаю ему не повредит понюхать мою задницу.

— Не сквернословьте, Арес! — Я получил первую пощечину. — Пока мы с вами разговариваем по-хорошему.

Когда мне влепили пощечину, я решил, что не мешает отдать должок. И не стал долго раздумывать: сжав покрепче кулак, я отправил его прямо в рябую физиономию. Последнее, что я видел, была струйка крови, стекавшая с губ моего обидчика. Но тут стая волков опрокинула меня на спину, и все исчезло…

Очнулся я в одиночке. Нет худа без добра — там, по крайней мере, царила тишина. Я взглянул на часы — три. Неизвестно только — дня или ночи. Я закурил и растянулся на твердом неудобном ложе. Спустя какое-то время дверь камеры отомкнули, и на пороге появилась дочка сенатора в сопровождении двух полицейских, одним из которых был Гастон собственной персоной. Он ткнул пальцем в мою сторону и спросил:

— Этому человеку вы поручили раздобыть письма?

Девушка с испуганным выражением лица утвердительно кивнула. И посмотрела мне в глаза. Заметив синяки и ссадины на моем лице, которых было, наверное, больше, чем оспин на физиономии Гастона, она дрогнувшим голосом спросила:

— Его… его били?

Гастон не ответил. Взяв сеньориту под руку, он вывел ее из камеры в коридор, и они скрылись из виду.

Прошло полчаса. Визит повторился. Только на сей раз в компании полицейских появился Батлер. Он отлично сыграл свою роль. Посмотрев в мою сторону, попросил меня встать, потом повернуться. Наконец заявил, что это не я пытался продать ему драгоценности. Я облегченно вздохнул. Пока дело было не так скверно, как я думал.

Прошло еще пятнадцать минут. Гастон притащил с собой Карлоса, бармена из «Пласы». И снова потерпел фиаско. Он несколько раз задавал парню один и тот же вопрос, но бармен оказался на высоте. Подтвердил, что я покинул его заведение около девяти вечера.

— Почему вы так уверены? — недовольно спросил Гастон. — Почему, например, это произошло не в восемь?

— Потому что… я, — тихо произнес Карлос, — я работаю до девяти, а когда сеньор Арес ушел, до девяти оставалось всего несколько минут.

Я ощутил прилив радости и чуть не захлопал в ладоши. Мое алиби налицо. Сусанна умерла в промежуток от семи тридцати до восьми вечера, а я в это время находился в «Пласе».

В четыре часа дня меня выпустили.

— Кстати, Арес, мы можем задержать вас за нарушение паспортного режима и сопротивление властям, — пригрозил мне Гастон. — Так что советую вам вести себя поосторожней, — добавил он строго.

— Ценная рекомендация! Я еще много чего смогу натворить! — саркастически заметил я.

— Вы все смеетесь! Слушайте хорошенько, Арес, — Гастон чуть не задохнулся от злости. — Мне не нравится, когда меня бьют по физиономии! Запомните это, вы! Предупреждаю первый и последний раз!

Я рассмеялся. Он взял папку с моим делом и ушел. Я с наслаждением вдохнул воздух свободы, видя, как за ним захлопнулась дверь; и почувствовал себя на седьмом небе.

Выйдя на улицу и закурив сигару, я созерцал проезжающие мимо автомобили. И тут заметил на противоположной стороне улицы Гленду Рамирес, сидящую в машине. Она нажала на клаксон, и призывно помахала мне рукой, делая знак подойти. В два прыжка я оказался возле нее. При виде Гленды я понял, что передо мной женщина моих грез. «Она должна быть со мною всегда», — подумал я. В коротеньком платьице Гленда очень смахивала на маленькую девочку. Но это была женщина, обаятельная женщина с соблазнительной улыбкой.

— Вас подвезти? — спросила она.

— Нет, благодарю. Хватит с меня проблем.

— Почему вы думаете, — загадочным тоном произнесла она, — что со мной у вас возникнут новые проблемы?

— Спросите об этом зеркало своей машины, — отрезал я и двинулся в путь.

— Постойте, Арес. По правде говоря, отец очень просил меня привести вас к нему. Он ждет.

— Ваш отец? Просто невероятно!

— Он знает, что вы думаете о нем и обо всем этом. Потому и прислал меня. Он думает, что мои чары неотразимы. Прежде он так считал, — добавила она, грустно улыбнувшись, затем сделав грациозный жест, прошептала: — И как же мне быть? Вы меня бросите?

— Нет, просто не смогу этого сделать, — улыбнулся я. — Благодарю вас за визит. Вам, вероятно, сложно было побороть себя и свидетельствовать в мою пользу?

Она снова погрустнела.

— Неужели я заслужила, чтоб у вас сложилось такое ужасное мнение обо мне? — в ее словах послышался упрек. — Не отрицаю, вы правы, но не во всем. Тем более, что вы обозлены на моего отца. Когда я прочитала, что Сусанна умерла между семью тридцатью и восемью, я собралась в полицию, чтоб заявить о вашей невиновности. Но отец запретил мне это делать, сказав, что вы припрятали его письмо, чтобы потом шантажировать. Это верно, Арес?

Я рассмеялся. Рамирес изворотлив, как камышовый кот. Я открыл дверцу и сел в машину.

— Посмотрим, что еще от меня хочет сенатор, — произнес я, оставив ее вопрос без ответа.

Девушка завела мотор, затем серьезно посмотрела на меня и резко тронула машину с места. Вела она машину превосходно. Не отрывая взгляда от дороги, она разговаривала со мной не поворачивая головы. Я развлекался тем, что разглядывал ее точеный профиль. Дочка сенатора не отличалась совершенством греческой богини, как Сусанна, но ее внешность могла бы удовлетворить любого тонкого ценителя женской красоты.

Она затормозила напротив особняка. Легкими шагами девушка двинулась вперед. Ее грациозная походка перечеркивала всю ее детскость. Что ж, у каждого свои уловки… У сенатора — хитрость и коварство. У дочки — красота.

Я проследовал за ней по широкой аллее во дворик, затененный могучими деревьями. Сенатор устроился роскошно. Он, вероятно, думал, что все вокруг живут так же. Стоит лишь протянуть руку, сделать легкое движение — и все готовы тебе служить. Я огляделся. В углу патио[6] стоял огромный стол под круглым парусиновым навесом от солнца. За столом сидел сам сенатор в плавках, напротив него — какой-то мужчина. Чуть поотдаль я заметил еще некоего субъекта, одного из тех сукиных сынов, которые напали тогда на меня на улице. Он играл с большой собакой, привязанной цепью к дереву. Картину дополнял овальный бассейн, в котором, словно нимфы, плескались две молоденькие девчонки, примерно возраста Гленды. Мужчина, разговаривающий с Рамиресом., указал ему на меня, и сенатор повернулся в мою сторону.

— Черт возьми, сенатор, — Арес собственной персоной! — воскликнул он игриво. — Идите скорее сюда, садитесь!

— Вам, наверное, надо побеседовать. Так что я вас оставляю, — произнесла Гленда и ушла по направлению к дому.

— Сеньор Контрерас. Арес, — представил нас друг другу сенатор. — Сеньор Контрерас — мой агент по рекламе.

Вид у Рамиреса был такой торжественный, что я не смог сдержать улыбку. Сенатор просто сиял, как голливудская кинозвезда.

— А это кто? — спросил я, указывая на типа, игравшего с собакой. — Ваша «шестерка»?

Сенатор закашлялся. Его глазки сузились, щеки слегка обвисли.

— А вы не лишены чувства юмора, Арес, — промурлыкал он. — Не думал, что вы его узнаете.

И расхохотался, давая понять, что вопрос исчерпан. Исчерпан с его точки зрения, но не с моей. Сенатор, видимо, еще не знал меня как следует…

— Угощайтесь, Арес, — указал он на запотевший кувшин, стоявший посередине стола. — Это мохо[7].

Взяв стакан, я сделал небольшой глоток. Напиток оказался холодным, но я еще бросил в него кусочек льда. Затем спросил:

— Что вам угодно, сенатор?

Рамирес поднял стакан и принялся внимательно его разглядывать. Затем, так и не пригубив его, поставил на стол.

— Наши отношения никогда не были сердечными, — начал он. — Черт побери, объясни это ты, Контрерас. У тебя лучше получится, — в замешательстве обратился он к рекламному агенту. — Я никогда не умел складно говорить, — скромно добавил он.

Я отпил еще глоток и повернулся к Контрерасу, молодому человеку с длинными ресницами и жеманными манерами. Тот поднял глаза и робко посмотрел в мою сторону.

— Дело довольно деликатное, сеньор Арес. От его результатов зависят будущие выборы, — молодой человек сделал паузу и, часто мигая, уставился на меня.

— О каком деле ты говоришь, сынок? — строго спросил я.

— Черт возьми! Ну разумеется, о связи сеньора Рамиреса с Сусанной Диас! О письмах!

— А! — воскликнул я, словно до меня только сейчас дошло. — И что же мы будем делать?

Лицо парня покраснело. Он был смущен, видать, в отличие от его хозяина, у него еще действительно сохранилась капля совести.

— Одним словом, — вмешался сенатор, — до выборов остались считанные месяцы и любая компрометирующая информация, просочившаяся в прессу, может быть использована против меня. А это равносильно краху. У меня незапятнанная репутация. Среди моих избирателей немало женщин, а вам известно сколь чувствительно они относятся к подобного рода вещам. Я не могу себе позволить потерять их голоса!

— Ах! Вы шутите, сенатор. Все считают вас любимцем Президента. Как же вы можете потерять голоса? Если в верхах говорят, что ваша кандидатура пройдет, чего вам волноваться из-за каких-то там избирателей?

Рамирес сделал протестующий жест.

— Вы не понимаете, Арес. Я много чего могу себе позволить, однако мое имя должно оставаться кристально чистым. Ведь это скандал! Сообщение о моей связи с Сусанной вызовет распри внутри моей партии, всплывут имена многих людей, также находившихся с ней в близких отношениях. Многие только и думают, как бы подложить мне свинью… а это такой прекрасный предлог подставить мне подножку… И меня принесут в жертву. Поэтому необходимо, чтобы вы молчали, пока не пройдут выборы. Естественно, я соответствующим образом отблагодарю вас. Никому не следует пренебрегать могущественными друзьями, Арес, — намекнул он.

Я рассмеялся.

— Не надо ходить вокруг да около, чтобы убедить меня в том, что все имеет цену, — сказал я.

— Что вы, Арес, я не хотел…

— Сколько вы заплатите за мое молчание?

— Может, договоримся на пятьсот песо? — вмешался молодой человек.

— Отлично, сынок, по-моему, это разумная идея. Итак, где деньги?

Они переглянулись. Молодой человек собрался было что-то сказать, но сенатор удержал его за руку. «Заплати ему!» — приказал он. Тот вытащил из своего портфеля конверт, и вручил мне. Я пересчитал — ровно пятьсот. Затем я допил мохо и поднялся из-за стола.

— Хочу, чтобы вы знали: в полиции кое-что известно о ваших похождениях, — предупредил я. — Хотя, разумеется, такой пустяк, как полиция, вас не должен волновать, не так ли?

— Конечно, Арес, — ответил сенатор. — Мы надеемся на благоразумие полиции. Поэтому любой ваш промах будет упрежден. Очень хорошо, что вы это понимаете.

Я улыбнулся, затем указал на субъекта, играющего с собакой.

— Как его зовут?

— Это мой слуга.

— Не могли бы вы попросить его подойти?

Сенатор поднял руку и громко крикнул:

— Томас!

— Скажите, чтобы он вернул мне письма и пистолет.

Сенатор кивнул Томасу, и тот отдал мне «люгер».

Затем, достав из другого кармана письма, передал их мне. Я спрятал письма в бумажник и сказал:

— У Гастона есть свое оружие, сенатор. Полагаю, что никто не будет просить его проявлять инициативу.

Затем незаметно взял с тарелочки кубик льда, зажал его в кулаке и со всей силы двинул Томаса по носу. Его кровь забрызгала всех нас. Томас, словно подраненное животное рухнул на газон и застыл в скрюченной позе. Я повернулся и направился к выходу. Уходя, заметил, что Гленда ошеломленно наблюдает за мной из окна особняка.

14. Легенда Лонгов

По дороге в центр я размышлял обо всей этой истории, ничего, кроме тошноты у меня не вызывавшей. Перед глазами мелькали многочисленные персонажи сего запутанного дела, всплывала вся грязь и мерзость причастных к этому преступлению лиц, ведь, если разобраться, только у Рамераля было алиби. Выходя из автобуса, я чертыхнулся сквозь зубы.

Зайдя в гостиницу, я принял душ, обсох и сразу же ушел. Холодная вода слегка освежила мое усталое, избитое тело, и предаваясь размышлениям о хорошем обеде, я заглянул в маленький ресторанчик к Исайе.

Исайя разволновался при виде синяков на моей физиономии. Это был кругленький низкорослый человечек 6 детским простодушным лицом. Он очень уважал меня то, что однажды я его выручил, вышвырнув из его введения какого-то дебошира. Кроме того, я помог ему вывести на чистую воду некую женщину, которая безбожно его обирала. Исайя — забитый, несчастный человек, прекрасно ко мне относился и всегда был готов угостить меня лучшим из того, что найдется на его кухне. А я сейчас был ужасно голоден и ел с огромным аппетитом.

В семь вечера я покинул ресторан и на автобусе отправился к Батлеру. По дороге просмотрел вечерний выпуск «Паиса». После моего освобождения сообщения об убийстве Сусанны приобрели новую окраску. Газеты, как обычно просили жителей всячески помогать полиции и по возможности предоставить новую информацию.

Выйдя из автобуса на улице Санха, я побрел по китайскому кварталу, где царило спокойствие и тишина. Остановившись вновь перед витриной с антиквариатом я позвонил в дверь.

— Челт побели, да это сеньол Алес! — воскликнул Чин-Ли, принимая у меня шляпу и любезно кланяясь.

— Привет, Чин-Ли! — поздоровался я. — Спроси своего хозяина, не хочет ли он меня принять?

Чин-Ли, снова церемонно поклонившись, исчез в темноте коридора. Около минуты я ждал. Наконец появился китаец, и я последовал за ним по просторному коридору. Батлер ожидал меня в кабинете. На нем был шелковый китайский халат, он сидел положив ноги в мягких китайских туфлях, на стол. Подходя к Батлеру, я заметил в его глазах странный блеск. Мне это не очень понравилось. «С хитрым, изворотливым Батлером надо держать ухо востро», — подумал я. Батлер вежливо улыбнулся и пылко воскликнул:

— Поздравляю, Арес! Вам повезло, что вы выкрутились из этой истории. Поздравляю от чистого сердца! Вы — находчивый человек, а подобное качество в наше время для мужчины редко.

Он учтиво указал мне на кресло, достал коробку сигар и предложил. Я отказался, тогда он закурил сам. Затем, видимо, решил сразу перейти к делу:

— Полагаю, у вас есть какие-то новости, и неплохие?

— Я виделся с Синкеньей. Если, конечно, это для вас хорошая новость.

Батлер одобрительно кивнул, но мне тем не менее показалось, что все это его не слишком-то заинтересовало.

— Вы не выполнили условий нашей сделки, — недовольно проговорил он. — Мы же договаривались, что я смогу лично с ним поговорить.

— Он ускользнул буквально у меня из рук.

— А «Балерина»? Вам удалось ее раздобыть?

— Да, — коротко ответил я. — И я верну ее владельцу.

— Владелец — я, отдайте ее мне!

— Вы не поняли, Батлер. Я сказал, что верну ее ВЛАДЕЛЬЦУ.

— Но вы же видели документ! Что, хотите взглянуть на него еще раз?

Он открыл ящик письменного стола и выложил на стол пергамент.

— Читайте!

Я взглянул на него с отвращением.

— Картина принадлежит не вам.

Батлер испепелил меня взглядом, полным ненависти и негодования.

— Проклятье! — прошептал он. — Вы — предатель, Арес, подлый предатель, такой же, как этот сукин сын Синкенья. Мы договаривались…

— Приберегите эту идиотскую комедию для кого-нибудь другого, кто вас не знает, Батлер, — мрачно посоветовал я. — Вас интересует не картина. Вы поручили отыскать Синкенью, чтобы выяснить его местонахождение, вот и все. Он надул вас с добычей. Но речь шла не о картине.

— Вы слишком хитры для меня, Арес, — расстроенно произнес Батлер. — Мне не следовало впутывать вас в это дело. Впрочем, впредь мне наука. — Батлер нажал на кнопку звонка, спрятанного в столе. — Слуга вас проводит.

Хотя я уже был сыт по горло этим представлением, уходить пока не собирался.

— Не беспокойтесь, — проговорил я вставая. — Я знаю дорогу. Но я скоро вернусь. Сделаю кое-что и вернусь. Очень жаль, что вы так недальновидны, Батлер. Мы могли бы недурно заработать на Урне…

Эффект от моих слов был поразительным. Батлер привстал, глаза его вылезли из орбит, зрачки расширились, он стал неузнаваем.

— Не двигаться, Арес! — направил он на меня черное дуло пистолета. Мне сразу стало не до смеха, но я решил попытаться свести все к шутке.

— Меня подобный бизнес не волнует, Батлер. Я просто пошутил, — с недовольной миной тихо произнес я.

— Прошу вас, сядьте, Арес.

Я с усталым видом опустился в кресло. Лицо Батлера выражало нерешительность. Я не сомневался, что сейчас его мозг лихорадочно работает, прикидывая, что к чему. Для его сдержанного темперамента это было внове — ведь, судя по всему, Батлер по натуре — меланхолик. Наконец он очнулся от размышлений. Понял, что обнаружив свою заинтересованность, он тем самым совершил непростительную глупость. Батлер принял равнодушный вид, но, увы, слишком поздно — ведь он уже проявил такой неподдельный, можно даже сказать, бешеный интерес. Я правильно поступил, неожиданно застав его врасплох.

— Вы что-то говорили об Урне, Арес. Что вам о ней известно? — спросил антиквар, понимая, что обмануть меня ему уже не удастся.

Но тут он меня сам того не желая, подловил — я ничего не знал об Урне. Так что мне ни в коем случае не следует его морочить, а то еще продемонстрирую свою неосведомленность. Поэтому я решил сыграть на другом.

— Вы меня обманули, Батлер. Должен признать, что, увидев вас впервые, я решил, что вы — человек неглупый.

Тот улыбнулся.

— Почему же сейчас вы считаете иначе?

— Я сужу по вашим интригам, Батлер. По вашим грязным интригам. Например, ваше вранье по поводу — картины. А сейчас, наверное, вы что-нибудь темните насчет этой сказочной Урны.

Батлер, закусив губу, спрятал пистолет. Его лицо снова выражало нерешительность. На лбу выступил пот. Я подумал, что это скорее от волнения, чем от духоты. В его голове явно шла борьба диаметрально противоположных мыслей.

— Имейте же совесть, Арес, — вытирая платком пот, сказал он. — Вы поступили ро мной подло. Я имею в виду историю с картиной. Но, черт побери, Арес, с вашей-то репутацией да еще…

— С моей репутацией! Да вы просто свинья, Батлер! Я всегда уважительно отношусь к тем, кто ведет со мной честную игру!

— И ошибаетесь! — ввернул Батлер.

— Ничего, все встанет на свои места! Время еще есть.

Нерешительность Батлера, похоже, прошла. Он поудобнее расположился в кресле и затушил в пепельнице окурок сигары.

— Это поразительная история, Арес, — заговорил он. — Когда я ее услышал, она меня просто потрясла, — он снова закурил, выпустил колечко дыма и ненадолго замолчал, словно припоминая что-то. — Вы когда-нибудь слышали о Лонгах, Арес? — антиквар сделал многозначительную паузу, а я отрицательно покачал головой. — Ну так вот. Лонги — это древняя китайская секретная организация, истоки которой восходят ко времени первой династии Мин[8]. Она возникла вследствие соперничества могущественных китайских семей, которые помогли Чжу-Юань-Чжану свергнуть династию Юань[9]. Это было сказочное время, Арес. Но самой поразительной была империя, из-за которой они вели спор. Разумеется, Чжу-Юань-Чжан, имея такую огромную военную силу, стал императором. Человек решительный, предприимчивый, амбициозный — великий человек! Изумительная история. Но если вам скучно… — Батлер вопросительно взглянул на меня.

— Продолжайте, — сказал я. — Странно, конечно, но мне интересно послушать эту китайскую байку.

— Меня это не удивляет, Арес, — улыбнулся антиквар. — Восточные легенды всегда вызывают у нас интерес. Они каким-то непонятным образом очаровывают. Поезжайте на Восток, и вы почувствуете все волшебство этого сказочного мира, Арес. Все его великолепие! Мне всегда хотелось жить именно там. Где мы с вами сейчас? — Батлер сделал презрительный жест, затем сосредоточился и продолжал — Да, так вот. Среди многочисленных влиятельных семей, как это всегда было и будет, начались всякие интриги, и против Чжу-Юань-Чжана создалась мощная оппозиция. Тогда император начал коварные репрессии; за ними последовали кровавые убийства в различных регионах страны. Нам с вами никогда не понять азиатского упорства; шла кровопролитная война, героическая и неравная борьба; возникло подполье, всякие кланы и тому подобное. Так на свет появились Лонги, — Батлер тяжело вздохнул, казалось, он сопереживал, вспоминая… — Я неплохо изучил восточные традиции и обычаи, Арес, и в общих чертах познакомился с возникновением этого общества. Большинство китайцев, входящих в него, как ни странно, плохо знают подробности и причины возникновения общества: они даже не знакомы с его обрядами. Но, полагаю, здесь огромную роль сыграло время; ведь время все стирает, Арес. Так исчезла девственная чистота церемонии этих обрядов, некогда носившая название «обряда посвящения». — Батлер восхищенно взглянул на меня, казалось, он был опьянен собственным рассказом. — Разрешите кое-что уточнить прежде чем я продолжу. Эту альтруистическую организацию ни в коем случае нельзя приравнивать ко всяким кровавым обществам вроде Ку-Клукс-Клана и тому подобным, которые проливают кровь в Сан-Франциско и других американских городах. Ку-Клукс-Клан и аналогичные организации — это наихудший образец тайных обществ. Наше общество — а мне выпала честь состоять в его членах, — принимает лишь посвященных, в него входят в том числе лучшие китайские семьи. — Батлер немного помолчал. — Во времена Чжу-Юань-Чжана культ Лонгов был запрещен: в ту пору поклонялись принцессе, изображение которой вырезано на крышке шкатулки из слоновой кости. В этой шкатулке покоился драгоценный прах принцессы, и все это держалось в глубочайшей тайне. Юная принцесса приняла мученическую смерть в борьбе своей семьи против могущественного императора. Здесь, Арес, честно признаюсь, я не знаю в точности, соответствует ли легенда реальности. Потому что все мои попытки разузнать имя — принцессы оказались тщетны. А я потратил на это уйму времени. Единственное, мне известно точно — в кровопролитной борьбе участвовало множество семей. Это меня несколько утешает… утешает, что это всего лишь легенда. Да, Арес, всего лишь только легенда…

— Легенды украшают историю, — промолвил я. — Если лишить ее этого, она теряет всю свою прелесть.

— А! Знаю, Арес, знаю! Видите, вы уже заинтересованы! — А все потому, что это — Восток! Сначала он затягивает нас… а потом совершенно очаровывает. — Глаза Батлера засверкали безумным огнем. — Полагаю, ваш аналитический ум уже прикинул стоимость этой реликвии. Да, вы правы, цена ее баснословна. Но это еще не все, Арес. Однако разрешите, я продолжу. Со временем культ Лонгов претерпел основательные изменения, но Урна осталась невредимой. Я хочу сказать, она не пострадала, и традиция сохранилась до последних дней злополучного правления Куо-Мин-Тана. Правда, вследствие одного небольшого инцидента у изображения повредилась мочка левого уха. Я уже говорил, что почти все поклонники культа Лонгов занимают высокое положение в обществе. Когда рухнуло правительство Чан Кай-Ши, эти люди поняли, что в новом Китае им жизни не будет, и эмигрировали в США. Здесь их общество превратилось в нечто вроде благотворительной организации, но как и прежде, в него принимались лишь избранные, то есть образованные и богатые представители китайских семей. Впрочем, в него стали принимать и иностранцев, обладающих вышеупомянутыми качествами…

Я скептически улыбнулся. Мне показалось смешным, что организация, принявшая в свои члены такого типа, как Батлер, может быть достойной. Жестом я дал понять, что весь внимание.

— Какое-то время спустя, после их эмиграции в США, — продолжал Батлер, — произошло ужасное несчастье. Бесценная реликвия бесследно исчезла. Ее украли! Это повергло членов организации в страшное горе. Ведь это реликвия предков, а кто-то ее осквернил; и все поклялись найти сокровище и отомстить нечестивцу. Однако любые усилия ни к чему не привели — Урна и ее похититель, казалось, провалились сквозь землю. С того времени и повелась своеобразная традиция — во время церемонии посвящения новые члены стали платить на тысячу песо больше, чтобы впоследствии эти деньги пошли на уплату тому, кто обнаружит местонахождение святыни и ее похитителя. На сегодняшний день эта сумма уже достигла 100 000 песо. Как видите, цифра свидетельствует о том, что члены общества Лонгов непреклонны в своем решении. По своему чувствованию я уже больше азиат, чем американец, Арес. Я не издерган работой, как другие, у меня железные нервы, своей выдержкой я могу поспорить с йогом. Всю свою энергию и силу я трачу на розыски похитителя. Его я пока не обнаружил, но Урну отыскал. Она находилась у Сусанны. Но Сусанна не похитительница. Это легко можно доказать. Хотя она была очень привязана к этой вещи, истинной цены и истории ее происхождения она не знала. Однако Сусанна не назвала мне имя человека, подарившего ей Урну. Тот, естественно, тоже не догадывался о ее ценности и не знал, что она из себя представляет. И для Сусанны и для того человека — это была просто симпатичная дорогая шкатулка. Собственно, потому он так легко с ней и расстался.

— Минуточку, Батлер, — перебил я. — Урна — это нечто похожее на шкатулку из слоновой кости, эллипсообразной формы, на крышке которой вырезано лицо восточной женщины?

— Абсолютно верно! Значит, вы тоже видели ее в доме у Сусанны?

— Ну да, — подтвердил я. — Насколько я понял, она хранила в ней драгоценности и личные бумаги. У шкатулки еще имеется потайное отделение со специальным хитроумным замочком. Но тут кое-что не сходится, Батлер, — мрачно добавил я. — Вы не предлагали за нее Сусанне деньги? За 100 000 песо можно приобрести десяток подобных реликвий.

— Не за 100 000 песо, Арес. За 50 000, пожалуй, можно, — уточнил антиквар. Я улыбнулся, поняв намек. — Во всяком случае с кем, с кем, а с Сусанной невозможно было сыграть в такую игру. Она баба хитрющая, и начала бы выведывать у меня историю шкатулки, и тогда уж не рассталась бы с ней никогда. Ведь Сусанна — своего рода коллекционер. Вы же понимаете, что это означает: болезненное желание всегда иметь предметы своих вожделений перед глазами, чтобы вечно созерцать их. К тому же, деньги в подобных случаях не играют ни малейшей роли. Нет, Арес, Сусанна никогда не отдала бы мне Урну.

— А Синкенья? Как он узнал об истинной стоимости Урны? Полагаю, вы не настолько глупы, чтобы рассказать ему об этом.

— Вот именно. Единственный кого я посвятил в это дело, — вы, Арес… Правда, я подозреваю одного человека. Хотя он мне верен, но он мог допустить неосторожность. Настоящей цены Урны он не знает, но после того, как я обвинил его кое в чем, он мог пойти против меня. Я должен был получить Урну через него, а теперь, возможно, он ее утаил. И я в его руках, Арес. Вот и все.

Я посмотрел Батлеру в глаза.

— У вас есть какое-нибудь право на обладание этой Урной? Только, Бога ради, Батлер, не надо мне снова пудрить мозги, как с картиной!

Батлер чуть не расхохотался.

— А вы удивительный человек, Арес! — его глаза возбужденно заблестели. — Ведь вы сейчас собираетесь меня надуть. Я вам преподнес на тарелочке всю историю, а вы возьмете, да скроетесь. И Урна вместе с вами. Почему к черту, вы думаете, будто вообще существуют документы на право владения ею?

Я задумчиво закусил губу.

— Хорошо, Батлер. Сто тысяч разделить на два будет пятьдесят. Вы согласны?

— Вы неплохой математик, Арес, — насмешливо произнес Батлер. — Когда вы приступите?

— Немедленно, — ответил я. — 50 000 песо — не игрушки.

Антиквар проводил меня до двери кабинета. Он казался сильно взволнованным. Наверняка считал, что больше меня не увидит. Он остановил меня в коридоре и неожиданно, словно его только что осенила какая-то мысль, спросил:

— Синкенья не ваш человек, Арес?

Я выставил вперед подбородок и пристально посмотрел на него.

— Нет, — произнес я в ответ. — Думаю, нет.

— Кто убил Сусанну, Арес? Я хочу спросить, нет ли у вас по этому поводу каких-либо соображений?

— Многие могли это сделать, Батлер. Включая вас.

В его глазах вспыхнул зловещий огонек.

— Вы правы, — согласился он. — Я мог ее убить. Она того заслуживала.

15. Владелец «Балерины»

Церемониал в доме Батлера меня рассмешил. Я не мог просто оттуда, выйти, без того, чтобы улыбающийся Чин-Ли с поклоном не сопровождал меня по коридору до двери. Он спросил, отчего это Батлер такой довольный. Я не ответил и, уж собрался было выйти, как неожиданно услышал легкий аромат духов. В коридор вышла Лу-Ми, это прекрасное творение природы. Меня охватило неудержимое желание нежно погладить ее мягкие волосы, впасть в экстатический восторг от созерцания ее сказочных глаз. В Лу-Ми все было гармонично — фигура, шея, голова. «У Батлера губа не дура», — мелькнула мысль. Я его понимал.

На улице я взглянул на часы — девять вечера. Китайский квартал начинал оживать. Проклиная Батлера и свои бесстыдные мысли по поводу Лу-Ми, я направился к своим американским приятелям-коллегам, которым в  прошлом году помог распутать одно сложнейшее дело. Мне необходимо было отправить следующее сообщение:

ВЕССОНУ И ДУГЛАСУ

ЧАСТНОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО

ЛЕКСИНГТОН АВЕНЮ 6 САН-ФРАНЦИСКО, КАЛИФОРНИЯ, США. ПРОШУ УЗНАТЬ ВСЕ О СУЩЕСТВОВАНИИ СЕКРЕТНОГО КИТАЙСКОГО ОБЩЕСТВА, ИМЕНУЕМОГО ЛОНГ ИМ РАЗЫСКИВАЕТСЯ СВЯЩЕННАЯ УРНА НАЗНАЧЕНО ГРОМАДНОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ДЕЛО СРОЧНОЕ ПРИВЕТ ХУГЛАР АРЕС ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ, «АТЛАНТИК» УЛИЦА 12, ГАВАНА, КУБА

По дороге в контору я раздумывал над рассказом Батлера. Я не сомневался, что значительная часть его имеет под собой реальную основу. Но что в нем правда, а что вымысел? Возможно, что-то известно Синкенье. Но как с ним снова встретиться? Если у него есть хоть капля мозгов — а я в этом был уверен, — он обязательно должен вернуться в свое убежище на Техадильо. Ведь там остались наркотики и прочая дребедень. А Калиостро? Будет ли он теперь продавать марихуану, которую ему поставляет Синкенья? Конечно, маловероятно, что отныне он доверит ему такое дело. Хотя, минуточку… Калиостро моя единственная зацепка. Надо только выждать. Хоть предположение о том, что Калиостро вернется на свое прежнее место, противоречило здравому смыслу, но иной раз именно в такой невероятной ситуации я добивался нужных результатов. Во всяком случае я ничего не теряю. Надо снова связаться с Макейрой.

В маленькой приемной моей конторы меня дожидался Сото Падуа. При виде меня его лицо просияло. Похоже, он был чем-то взволнован.

— Я уж подумал, вы никогда не придете, Арес! — воскликнул он. — Жду вас уже больше часа.

Я не ответил. Настроение испортилось. Отперев дверь, я пропустил Падуа в контору и молча указал ему на кресло. Тот сел. Неожиданно зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал голос Макейры. То, что он сказал, меня очень обрадовало, поскольку я ужасно не люблю, когда из-за меня страдают ни в чем не повинные люди. Макейру лишь допросили и тут же выпустили. По его мнению, меня вычислили, когда я входил к служанке Сусанны. Пока я с ней беседовал, полиция успела подъехать к ее дому. Логично. Я тоже так думал. Я попросил Макейру заехать ко мне в контору.

Падуа нервничал. Не успел я повесить трубку, как он приступил к расспросам.

— Вы говорили обо мне в полиции, Арес?

Я плюхнулся в кресло и закурил.

Медленно с наслаждением я вдыхал ароматный дым сигары. Если Падуа спешил, то у меня времени было предостаточно. Наконец, я спросил:

— Вы хотите мне что-то сказать?

Я обратил внимание, что редкие волосы Падуа растрепались, и открылись небольшие залысины. Из его глаз исчезла веселость. Сейчас они были полны страха. Падуа выдавил улыбку, но его движения уже не были столь непринужденны, как в тот вечер в «Сьерре».

— Нет, — ответил он. — Я ничего не хочу сказать. — Падуа нахмурился. — Но может, вы удовлетворите мой интерес? Я имею в виду «Балерину» и… А вы не больно-то тактично себя ведете! — он ткнул в мою сторону пальцем и произнес — Полиции иной раз известно о нас такое, то мы сами о себе не знаем…

— Знаете что! — возмутился я. — За две тысячи песо я могу себе позволить быть нетактичным. Слишком уж ничтожна сумма за такое дело. Я так и думал, что мои предположения…

— Ладно, Арес, — перебил Падуа. — Картина у вас?

Я лишь пожал плечами:

— Я не тот, кто ограбил вашу любовницу.

Падуа постепенно обретал присутствие духа. Он улыбнулся.

— Я не утверждаю, что вы кого-то грабили, Арес. Но не можете же вы требовать от меня деньги, не имея того предмета, который…

— Я много чего могу, — на этот раз прервал его я. — Может, у меня есть доказательства того, кому на самом деле принадлежит картина.

Падуа посмотрел мне в глаза.

— Знаете, Арес, — произнес он с презрительной гримасой. — Вы просто портите свою репутацию.

Мне стало смешно. Субъекты, подобные Падуа, всегда заводят речь о репутации, хотя сами всю жизнь только тем и занимаются, что смывают с себя комья грязи, чтобы обрасти ею заново. И как только у этих свиней хватает цинизма взывать к моей совести?! Меня его слова не обескуражили.

— Что касается картины, то здесь предстоит солидная тяжба, — заметил я. — Существует еще один претендент на нее. Он мне делал такие же предложения, что и вы. Кстати, у него есть документы на право владения картиной.

— Это фальшивка! Ясное дело, фальшивка! — возбужденно воскликнул Падуа. — Ни у кого не может быть такого права, потому что картина принадлежит мне!

— Извините, друг мой, — холодно произнес я. — А я был уверен, что картина принадлежит Сусанне.

— Я ей подарил.

— Да? — усмехнулся я. — Должно быть, в качестве доказательства огромной любви, не так ли? Удивительно, что тот, другой, утверждает то же самое.

Падуа издал истерический смешок.

— Теперь я все понял, Арес. Отлично понял… Вы просто хотите выжать из меня побольше, вот и придумали какого-то мифического соперника. А? Великолепная игра, Арес! Нечего сказать! Это очень идет на пользу вашей безупречной репутации.

Но ему не удалось вывести меня из себя. Просто после этих слов я взял его за шиворот и, не обращая внимания на протесты, вышвырнул в коридор.

Затем спокойно развернул газету. Через секунду раздался звонок в дверь, я встал, чтобы снова спустить Падуа с лестницы, но открыв дверь, увидел перед собой Макейру.

— А, Макейра! Проходите. Садитесь!

— Я видел, как от вас вышел сеньор Падуа, страшно рассерженный, — сказал он. — Надеюсь, вы были с ним вежливы? А то ведь он очень влиятельный человек.

— Не волнуйтесь, Макейра. Падуа сейчас не в том положении, когда может использовать против меня свое влияние.

— Вы знаете, что делаете, Арес, — не стал спорить Макейра. — Но на вашем месте я забыл бы об этом проклятом деле и спокойно наслаждался жизнью. — Внимательно приглядевшись к моему лицу, он спросил — Как же все-таки вам удалось выкрутиться? Похоже, они вас били!

— Ничего, друг мой, — успокоил я его. — Ненавижу, когда надо мной смеются, а кто-то сейчас именно этим и занимается.

— Думаю, что больше не понадоблюсь вам, сеньор, — сказал Макейра. — Теперь вы можете управлять собственной машиной. Наверное, вы захотите расторгнуть наш договор?

— А сколько дней осталось?

— 0; еще несколько дней. Срок истекает в понедельник.

— А зачем нам расставаться, Макейра?

— Но…

— Ничего, дружище! Приободритесь! Я же вам как-то сказал, что мы его поймаем, и мы его поймаем! — бодро заключил я.

— Но тут просто какой-то замкнутый круг! — возразил Макейра.

— О! Да вы, оказывается, пессимист! Бросьте! Помните, я как-то говорил о бродячем актере по прозвищу Калиостро?

— Я видел много бродячих актеров, но никогда не запоминал их прозвищ. Зачем мне это?

Я на секунду задумался. Вряд ли теперь Синкенья позволит Калиостро заниматься старым ремеслом, но я пока не знал, куда скрылся этот мошенник, и сейчас хотел использовать малейшую возможность отыскать его.

— Это такой неряшливый тип, — объяснил я, — который часто появляется в парках Старой Гаваны. Что если вы съездите туда и посмотрите?

Макейра равнодушно пожал плечами:

— Раз вы приказываете… Что я должен делать?

— Походите немного по паркам. Только осторожно, Макейра. Калиостро — та еще пташка, и я не хочу, чтобы вы влипли в какую-нибудь историю. Когда вы его найдете, постарайтесь связаться со мной. Возьмите, — протянул я визитную карточку. — Здесь все телефоны, по которым меня можно найти. Если меня там не окажется, позвоните Карлосу, бармену в «Пласе». Я при каждом удобном случае, буду ему позванивать.

— Когда мне ехать?

— Прямо сейчас. Чего терять время?

Макейра поднялся.

— Я это, конечно, сделаю, но только ради вас, — пробормотал он. — Вообще-то, я не люблю играть в детектива.

Я грустно улыбнулся. Мне это тоже не нравилось. Иногда бывает полезно, но, как правило, — одна грязь, сплошная грязь…

16. Тайна Падуа

Через пятнадцать — двадцать минут после ухода Мадейры, я услышал за стеной легкий шум. Он напоминал шуршание бумаги, и я не придал ему значения. Спустя несколько минут шум повторился. Я прислушался — как будто кошка водила по стене лапой. Я оторвался от газеты и в недоумении пожал плечами. «Если это какой-нибудь шутник, он, возможно, воспользуется звонком, если же кошка, — ей это скоро надоест», — подумал я.

Шум прекратился. Часы показывали десять часов две минуты. Мною овладело странное беспокойство, сердце учащенно забилось, по коже побежали мурашки. Такое редко со мной случалось, сейчас я испытывал неподдельный страх. Мне всегда казалось, что страх — ощущение удивительное. Нередко он возникает на пустом месте, затем усиливается, и так же неожиданно исчезает. Страх подсознательно сидит в каждом человеке. Не он ли в темные ночи палеозоя собирал вместе всех наших предков? Да, страх до сих пор не изжил себя, и, по-видимому, это никогда не произойдет.

Погладив рукоятку «люгера», я несколько успокоился. Затем рассмеялся. Все это глупости! Страх часто приходит сам по себе, не стоит принимать это всерьез.

Я подумал, что пора уходить из конторы. Но я становлюсь до невозможности упрям, когда нечто неприятное, касающееся меня лично, овладевает мною. Тем более такая ерунда, как этот непонятный страх. Я попытался взбодриться. Если из-за каждого неприятного ощущения я буду прекращать работу — на что это станет похоже?

И я поудобнее уселся в кресле, пытаясь отыскать причину этого страха. Но стоит ли терять на это время — раз эта тревога необъяснима, пусть таковой и остается. Черт с ней!

Но все же почему? Эти чувства — страх, опасность, должно быть, из другого измерения — наверное, просто предупреждение свыше.

— Арес! Вы здесь?

Чей-то голос вывел меня из раздумий, и я чуть не поддался панике — настолько неожиданно меня позвали. Я встал с кресла и выхватил «люгер».

— Не подходите к двери, Арес! — услышал я. — Не трогайте дверную ручку! Вы меня слышите?

— Черт побери! Это уж слишком! — вскричал я, но не шелохнулся.

Прошли две нескончаемые минуты. С той стороны двери послышался властный голос:

— Осторожнее, Гонсалес! Ага! Вот и детонатор… Точно!

При слове «детонатор» я вздрогнул. Холодные лапы смерти уже протянулись ко мне. Судорога чуть не свела мне спину. Когда я услышал: «Теперь можно открывать, Арес!», то почувствовал дрожь в коленях. Но выглянув за дверь, самым наглым образом скрыл обуявший меня страх.

— Что вы тут делаете? Что за шум? — спросил я.

На меня насмешливо смотрел лейтенант Гастон из следственной бригады. Рядом с ним стоял агент Гонсалес, держа в руке смертоносное устройство.

— Мы можем войти? — осведомился Гастон.

Не дожидаясь моего приглашения, он ввалился в кабинет, за ним — Гонсалес.

— Мы принесли вам небольшой подарочек, — сказал он и водрузил на стол взрывчатку.

Я мельком взглянул на нее, постаравшись принять равнодушный вид. Передо мной лежала грубо сделанная самодельная бомба. Ее смастерил явно какой-то жестянщик. Но как бы плохо или хорошо она ни была сделана, я четко себе представил, что бы от меня осталось, попытайся я открыть дверь. С недовольной миной я предложил моим посетителям стулья.

— Вы легко отделались, Арес, — произнес Гастон.

Я страшно устал от всех этих передряг и мне не хотелось демонстрировать перед полицейскими свои чувства. Достав коробку — сигар, я подвинул ее гостям, но они отказались. Сам я курить не хотел, но все же взял сигару, чтобы хоть чем-то занять руки, которые предательски подрагивали.

— Вижу, у вас неплохие друзья, Арес, — Саркастически произнес Гастон. — Вам не кажется, что благоразумнее было бы оставить это дело? Несмотря на наши предупреждения вы сегодня все-таки побывали у сенатора… а это нехорошо, Арес.

Минуту назад я испытывал к ним огромную благодарность, но как только они заговорили, мне захотелось послать их куда-нибудь подальше.

— Думаю, Гонсалес, мы снова ошиблись, — сказал Гастон задумчиво. — Вы считаете, сеньор Арес прекратит расследование? Как бы не так! Но я тебя поздравляю, Гонсалес! Где еще нам найти такую великолепную наживку, как сеньор Арес? Вот что мне пришло в голову! — восторженно воскликнул он, поднимаясь со стула. — Давай-ка, Гонсалес, оставим сеньора Ареса в покое. Оставим его одного. Я уверен, ему есть над чем подумать, а мы только мешаем.

Они направились к двери, но возле самого порога Гастон остановился, затем возвратился к столу и взял взрывчатку.

— Может, мы отыщем в ней что-нибудь интересное для следствия. Всего хорошего, Арес!

Когда они ушли, я с остервенением пнул корзину для бумаг. «Свиньи!» — подумал я и в изнеможении опустился в кресло.

Сейчас мне просто необходима была сигара. Мерзавец, подложивший мне взрывчатку, должно быть, дерзкий парень: я открываю дверь — и раздается взрыв. Знал ли он, что я нахожусь в конторе? Да конечно, знал. С 23-ей улицы видны окна моей конторы — а свет был включен. Нетрудно догадаться, что я внутри. Но для чего этот негодяй проделал такую сложную, кропотливую работу, ведь один-единственный выстрел мог бы разрешить все проблемы. Я улыбнулся. Теперь мне не надо гадать о том, что за звуки раздавались за дверью.

Посмотрел на часы — около двух. Я решил наконец покинуть контору. И тут зазвонил телефон. Макейра сообщал, что у него сломалась машина.

— Ничего, — сказал я. — Утром поедем на моей.

Тот пробормотал извинения и повесил трубку.

Я отошел от телефона и приблизился к окну. Внизу мчались автомобили, группа людей стояла на автобусной остановке. Среди них я заметил низкорослого человечка, который разглядывал мое окно. Я тихо попятился и сквозь щель между портьерой и оконной рамой стал за ним наблюдать. Прошло двадцать минут, затем полчаса… Люди садились в подъезжающие автобусы, но человечек не двигался. Словно неодушевленный предмет, он застыл под моим окном. Через десять минут я надел шляпу, сунул в карман пиджака «люгер» и, не выключая свет, вышел из конторы.

Спустившись на лифте, подумал, что если выйду через дверь здания «Атлантика», где находилась моя контора, и появлюсь как раз на 23-й улице, то обнаружу себя. Поэтому я решил выйти в другую дверь и перелезть через стену, доходящую до соседнего здания. Я так и сделал и через длинный узкий проход вышел на 12-ю улицу. Затем бесшумно преодолел несколько клумб с цветами и очутился на 23-й. В этот момент зажегся красный свет светофора, и я оказался практически зажат между несущимися мимо меня машинами. Несмотря на поздний час движение в этом районе всегда интенсивное. Рядом послышался скрежет тормозов. Кто-то обозвал меня нелестными словами. Я пробормотал что-то в ответ и выругался, потому что не мог сдвинуться с места, а чертов человечек уже заворачивал за угол. Кое-как выбравшись на тротуар, я бросился за ним вдогонку. Тот на безумной скорости свернул на 10-ю улицу и вскочил в машину. Когда я, отдуваясь, прибежал туда, машина уже мчалась по улице.

Несмотря на неудачу, я улыбнулся, представив себе лицо коротышки, когда тот понял, что взрывчатка не сработала.

На следующее утро я пришел в контору очень рано. В приемной меня вновь ожидал Падуа. Он читал газету, и на его лице было написано отчаянье.

— Приободритесь, Падуа! — крикнул я с порога. — Что у вас случилось? Полагаю, вас пока не беспокоила полиция?

— Вы читали газету, Арес? Видели там про Рамераля?

— Конечно, читал! Да успокойтесь вы! Вас это не коснется. Подумайте хорошенько: сколько людей могут подписаться инициалами «К.С.П»? Беда в том, что каллиграфы в полиции отъявленные мошенники. Если они захотят выяснить, что эти письма написаны вашей рукой… Да, мне не очень-то нравятся эти ребята…

— Не шутите такими вещами, Арес. Знаю, вчера я вел себя, как ребенок. Прошу меня извинить. Но… вам не кажется, что в кабинете нам будет удобнее?.

— Разумеется, — ответил я и отпер дверь.

— Мне необходимо письмо, — произнес вдруг Падуа, и в его руке появился пистолет 22-го калибра.

Я посмотрел на пистолет. Маленький, неказистый, но стреляет как любое другое огнестрельное оружие. Я хмыкнул. Угрозы всяких мерзавцев мне уже порядком надоели. Падуа, к примеру, мелкий пакостник. Наверняка издевается над своими рабочими… И сейчас, угрожая своим пистолетиком, он смотрелся со стороны весьма не страшно, о чем, вероятно, и сам догадывался. Рука у него тряслась от страха, и он никак не мог унять дрожь.

— Без глупостей, Арес. Входите первым, — приказал он.

Но то, что я устроил, нельзя было назвать глупостью. Сделав два шага вперед, я поднял руку и снял шляпу. Моя рука описала в воздухе полукруг, словно я собирался бросить шляпу на кресло, но внезапно резко изменила направление; шляпа отправилась на пол, а мой кулак прямо в лицо Падуа. Он оказался обезоружен гораздо скорее, чем я ожидал.

— А теперь сядьте. Спокойно! — предупредил я, подходя к телефону. — Сейчас у нас будет длинный разговор, с Гастоном.

Падуа бросился к телефону, но я толкнул его в кресло.

— Ну, пожалуйста, Арес! — взмолился тот. — Выслушайте меня!

— Меня абсолютно не интересует, что вы собираетесь мне сказать, Падуа, — отрезал я.

Я начал набирать номер.

— Вы не пожалеете, Арес, если выслушаете меня, — заявил Падуа, доставая из кармана вместительный кожаный бумажник.

Я прекратил набирать воображаемый номер и уселся в кресло.

— Честно говоря, письмо мне не нужно, — начал Падуа. — На самом деле я пришел за картиной.

— Я что, недостаточно ясно вам вчера объяснил? — спросил я, заметив, что на лице Падуа появилось вчерашнее выражение нерешительности. — Ладно, — моя рука снова потянулась к телефону. — Гастону будет весьма интересно узнать, почему вы так стремитесь завладеть картиной, которая вам не принадлежит.

— Мне очень совестно за вчерашний срыв, Арес, — объяснил Падуа. — Поэтому я вам раньше ничего не рассказывал. Все началось раньше, — Падуа вымученно улыбнулся. — Я заварил эту кашу, и сам же стал жертвой. Видите ли, Арес, «Балерина» — это подделка.

Я чуть не подпрыгнул в кресле, но вовремя взял себя в руки.

— Не стоит так огорчаться, — произнес я. — Подобные шуточки никогда ни к чему хорошему не приводят.

Падуа, похоже, не слушал, и неожиданно начал свой рассказ с таким видом, словно давно собирался кому-нибудь об этом поведать.

— Во время медового месяца мы с женой отправились в Париж, там я и приобрел эту картину. В ту пору еще не было такого ажиотажа вокруг предметов искусства. И не было таких строгих правил в отношении их вывоза. Я тогда был компетентным, достаточно образованным и вместе с тем амбициозным служащим… Должно быть, эти амбиции и помогли мне добиться благосклонности моей будущей жены, претендентов на ее руку хватало, она была богатой и культурной женщиной. После свадьбы мы решили отправиться в Париж. И я мечтал поднести ей такой подарок, который вызвал бы ее восторг, но, к сожалению, ни средств, ни возможностей у меня в то время не было, и я никак не мог добиться успеха. Увидев эту картину, я понял, что счастье, наконец, мне улыбнулось. Прогуливаясь по Латинскому кварталу, я встретил молодого художника, который предложил мне купить у негр Дега. Вы только прислушайтесь — Дега! Но парень сразу меня предупредил, что картина написана не Дега, что это талантливо, очень талантливо выполненная копия. Понимаете? Любопытно, что он признался мне в том уже в студии, когда я, раскрыв рот, наслаждался картиной. А она была прекрасна! Я не разбирался в живописи, потому показал ее знатокам. И многие из них, без колебаний утверждали, что это подлинник. Я приобрел картину. Кстати, заплатил за нее смехотворно маленькую сумму. И не раскаивался; увидев реакцию Софи, я испытал гордость и удовлетворение. Я ходил раздувшись от важности как индюк, разумеется, жене сказал, что это подлинник. Это и было моей ошибкой, ведь, наверное, где-то существовал оригинал Дега. Мне следовало обо всем рассказать жене, извиниться, но я без конца это оттягивал. Не мог. Мне просто не хватало духу. Время шло. Все, кто посещал наш дом, уходили с уверенностью, что любовались подлинным Дега. Но так не могло продолжаться вечно. Точно не помню когда, кажется, года через три, Совет попечителей церкви, в который входила моя супруга, решил устроить аукцион по продаже ценных вещей, а деньги от него перечислить на постройку церкви. И моя жена решила преподнести им в дар Дега. Я забил тревогу. Ведь это означало, что будущий покупатель обнаружит подделку и меня объявят мошенником!

— Приятная ситуация! — воскликнул я.

— Я говорил себе то же самое! — кивнул Падуа. — Как вы, наверное, предположили, попытался отговорить свою жену. Приводил для этого все возможные доводы. Но тщетно. Софи всегда делала то, что ей вздумается. Картина представляла для нее духовную ценность, а раз духовную — значит она должна принадлежать Богу. Она заявила, что не может пожертвовать деньги или какую-нибудь материальную ценность, потому что это всегда вызывало у нее отвращение. Вы только вообразите! Я не знал, что делать и рассказал обо всем Сусанне, с которой был связан тесной дружбой. — Падуа поднял на меня глаза, робкая улыбка промелькнула на его губах. — Сусанна была тем человеком, который всегда мог дать дельный совет. Она предложила просто-напросто перекупить картину до открытия аукциона, и эта идея показалась мне стоящей. И Сусанна приобрела ее за 15 000 песо. А потом обещала продать картину мне. — Падуа умолк и глубоко вздохнул. — Вот для чего мне нужна картина, Арес. Потому что если она попадет в руки властей, они смогут отдать ее на экспертизу, и разразится такой скандал, что мне не поздоровится.

Я смотрел на его безутешное лицо еле сдерживая смех. Столько хлопот из-за какой-то подделки. Ведь все могло бы разрешиться иначе, скажи он жене: «Знаешь, старуха, я купил тебе ценную картину. Заплатил за нее гроши. Вот здесь внизу написано Дега, но на самом деле написал ее Сеньор Никто. Ты ведь не рассердишься, правда?» Но сеньор Падуа поступил не так, как простой смертный. Он предпочел прожить всю жизнь в этой беспрестанной лжи, ради одного лишь тупого удовлетворения своей ненасытной гордыни.

— Вот и все, Арес, — сказал Падуа, давая понять, что его повествование подошло к концу. — Вы продадите мне картину?

— Там будет видно, пока что это не в моей власти, — ответил я. — Как вы сами недавно заметили, я не могу продать то, чего у меня нет.

Падуа с досадой махнул рукой.

— Вы мне обещаете? — спросил он.

— Я ничего не обещаю и не обещал. Я сказал, что поговорю с вами, вот мы и поговорили.

— А письмо? Что вы сделаете с письмом?

— Пока что спрячу его. Посмотрим, насколько правдив ваш рассказ.

Падуа приподнялся в кресле, побелев от ярости.

— Вы — мошенник! — заорал он. — Я думал…

Я презрительно улыбнулся.

— Не волнуйтесь, Падуа, — перебил я его. — Не такой уж я подлец, как вы думаете. Если вы не имеете отношения к убийству, ваше письмо никто не прочтет. Это я вам обещаю.

Падуа достал пузырек с таблетками, проглотил две штуки и направился к двери. Я проводил его.

— Когда «Балерина» будет у меня, я с вами свяжусь. Всего хорошего!

Падуа обернулся.

Я легонько подтолкнул его в спину и захлопнул за ним дверь.

17. Анонимная угроза

Сидя в кресле автобуса, я развернул газету — ведь только в дороге у меня было время для чтения. Так… Скандал в доме Рамераля. После того, как меня выпустили из полиции, поскольку мое алиби подтвердили дочь сенатора и бармен из «Пласы», полицейские допросили служанку Сусанны, которая показала, что последним человеком, видевшим Сусанну живой, был Рамераль.

Читая дальше, я присвистнул: грозовые ветры подули над особняком сенатора. Репортер позволил себе написать следующее: «Почему известный политический деятель скрыл от правосудия тот факт, что ему кое-что известно о смерти прекрасной куртизанки с улицы Зеро?» И дальше в ироническом тоне он продолжал: «Наверняка мужчине, часто посещающему дом знаменитой Сусанны, должны быть известны любопытные подробности ее жизни. Она, несомненно, имела большое влияние на высокопоставленных особ».

Я закрыл глаза и попытался представить себе, как восприняли эту статью сенатор и его агент по рекламе. Мне стало смешно. Пусть они думают, что частный детектив Хуглар Арес, получивший от них за молчание 500 песо, их предал. На самом деле я плевать на них хотел.

Около одиннадцати мне позвонил Макейра и сообщил, что снова принялся за поиски Калиостро в парках Старой Гаваны. Я пожелал ему успеха. Как говорил Батлер, чтобы найти Синкенью, необходимо сначала отыскать Калиостро. Я собирался сам заняться, но решил, что лучше побыть в конторе. Чувствовал, что назревает большой скандал. Слишком уж многие пытались на меня воздействовать, пора с этим кончать.

Прежде чем спуститься поесть я позвонил сеньорите Рамирес. Я представил себе ее улыбку, мягкие линии прекрасного тела, округлую грудь, приятный нежный голосок. После приветствий я сразу приступил к делу.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал я.

Ее ответ мне понравился.

— И в чем она будет выражаться? — спросила девушка. Это не было ответом неразумного ребенка.

— Это не телефонный разговор. Не могли бы мы поговорить конфиденциально? Например, в баре, как в первый раз.

Она согласилась, более того, в ее голосе прозвучали нотки воодушевления. Видимо, ее весьма заинтриговал мой звонок. И я подумал: «Женщина не может быть совершенной, если в ней полностью отсутствует любопытство».

Надев куртку и шляпу, я вышел из конторы. Девушка появится не раньше чем через час, и я решил не терять времени даром. Зайдя в бар, просмотрел телефонный справочник, пытаясь обнаружить в нем какого-нибудь специалиста, разбирающегося в живописи. Не найдя никого подходящего, я задумался, где бы отыскать компетентного человека, который может отличить подлинного Дега от фальшивого. Хотелось узнать, врал мне Падуа или нет. Сам же я в картинах смыслил ровно столько, сколько в китайской грамоте.

Гленда явилась почти через два часа. Допив остатки «дайкири», я пересел за столик, стоявший в отдалении от стойки. Девушка изящно опустилась на стул рядом со мной.

— Тоже «дайкири»? — спросил я.

Гленда смущенно улыбнулась, и на ее щеках появились трогательные ямочки. Потом улыбка куда-то улетучилась, уступив место выражению напряженного любопытства, почти такого же, какое она испытывала тогда, При нашей первой встрече.

— Для «дайкири» рановато, — заметила она, грациозно указав наманикюренным пальчиком в сторону моего стакана. — Я, пожалуй, закажу мороженое.

Я подозвал официанта, бледного, долговязого парня, который будто изваяние застыл возле нашего столика. Гленда попросила земляничное мороженое. Затем испытующе посмотрела на меня, но я упорно молчал. Гленда слегка зарделась. Наконец явился официант и поставил перед ней мороженое. После его ухода я спросил:

— Надеюсь, вы слышали о картине Дега «Балерина за кулисами»?

На лице девушки появилось удивление — похоже, вопрос застиг ее врасплох. Она растерянно взглянула на меня, открыла было рот, но промолчала. Прошло несколько секунд прежде чем она с тревогой задала вопрос:

— Она у вас есть?

Я двусмысленно улыбнулся.

— Знаете, — произнес я, — вокруг этой картины разыгралась такая неприглядная история, что мне хотелось бы кое-что проверить. Вы не могли бы мне помочь? Для вас это будет совсем несложно, — уточнил я, заметив на ее лице испуг. — Но я смогу более подробно рассказать вам обо всем, лишь будучи абсолютно уверенным в вашем благоразумии.

Она подняла голову и в упор посмотрела на меня. Затем опустила глаза на свои колени и принялась нервно теребить складки на платье.

— Вы не совсем уверены в моем благоразумии, — тихо произнесла она. — Когда я пришла в полицию с заявлением о вашем алиби, я сделала это потому лишь, что ни на секунду не сомневалась в вашей невиновности. — Гленда запнулась и посмотрела на меня с укором. — А вот сейчас я в этом что-то не совсем уверена…

— В чем же вы сейчас сомневаетесь?

— Вы похитили картину, да?

— Ну… — наконец протянул — я. — Это называется поверхностным суждением. — Я не говорил, что картина у меня. А если даже и так, это еще не означает, что я ее украл.

— Но… но в чем же дело?

— В свое время все станет на свои места, Гленда, И ваша помощь только ускорит дело. Что вы на это скажете?

Она пожала плечами так, что это можно было принять за согласие, однако на лице ее все еще читался страх.

— Вам нечего бояться, — заверил я.

— Хорошо, — кивнула Гленда. — Я согласна.

— И вы обещаете быть благоразумной?

— Обещаю! — торжественно сказала она.

— Ладно, — произнес я, улыбаясь, потому что у Гленды был такой серьезный вид, что мне даже стало смешно. — Верю вам на слово.

И я поведал ей историю Падуа о картине, аукционе, и фальшивке. Девушка слушала меня с ошеломленным видом. Мой рассказ ее поразил. Когда я закончил, она сказала:

— Кажется невероятным, что происходят подобные вещи, верно? Почему этот человек не сказал жене правду? Уверена, что хорошая жена его поняла бы.

— Вот именно, — согласился я. — Мужчины часто совершают опрометчивые поступки из-за женщин.

Гленда рассмеялась, на ее щеках снова появились ямочки.

— Некоторые мужчины, — поправила она. — Вы ведь так не поступили, а? Мой отец прав, Арес, вы — неисправимый циник, — она произнесла последние слова непринужденно-весело.

Я церемонно склонил голову, как бы благодаря ее за комплимент. Затем, усевшись поудобнее, отменил, что окончательно воспринимаю Гленду не как девушку-подростка, а как женщину в полном смысле этого слова.

Отпив из стакана «дайкири», я внимательно посмотрел на нее. Да, я был прав. Она уже далеко не ребенок, и знает об этом.

Мы еще немного поболтали, и я почувствовал, что девушка пытается очаровать меня этой болтовней. Но я ненавидел говорить о тех вещах, которые не любил. Прежде чем она ушла, я еще раз напомнил ей о благоразумии.

Еще минут десять после ухода Гленды над столом витал легкий аромат ее духов, и мне снова припомнились трогательные ямочки на щеках и мягкая женственная улыбка.

В четыре я позвонил Алисе. Длинные гудки уведомили меня, что ее нет дома. Через полчаса я позвонил снова и услышал: «Да, слушаю! Слушаю!», но промолчал. Алиса с раздражением повесила трубку. Это было мне на руку. Я немного подождал, но не услышал характерного щелчка, какой обычно бывает при прослушивании. Я подождал еще двадцать минут и снова позвонил, и как и прежде помолчал в трубку. На сей раз Алиса за несколько секунд в самых нелестных выражениях выложила все, что думает по поводу этого молчания, и безжалостно хлопнула трубкой о рычаг. Когда я позвонил в третий раз, с Алисой чуть не случилась истерика.

— Помолчите, сеньора! — смеясь приказал я. — Боже мой! Что за выражения!

— Убирайтесь к черту! — тем же тоном закричала она, все еще не разобрав, с кем говорит.

— У тебя плохое настроение?

— А, это ты? Прости, любовь моя, — извинилась она, узнав мой голос. — Какой-то кретин без конца названивает и молчит в трубку.

— И это повод, чтобы оскорблять меня?

— Бога ради, Хуглар! Ты что, не понимаешь, я приняла тебя за другого?

— Понятно, понятно… Значит, у тебя есть другой!

Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Алиса снова принялась ругаться.

— Отлично, отлично, — перебил я. — Ладно, попридержи свой язычок, и скажи лучше, сверток, который я тебе прислал, у тебя?

Понизив голос, она прошептала:

— Ты имеешь в виду картину?

— Ага, уже посмотрела…

— А что? — обиделась она. — Я не знала, что там и… Но как ты решился, Хуглар? А вдруг бы полиция обыскала дом?

— Потому я это и сделал, дорогая. Где она?

— Здесь, — чуть слышно ответила она. — Я ее как следует припрятала.

— Жди меня в течение часа, — сказал я и повесил трубку.

Посмотрел на часы — уже шесть десять, а солнце все еще стоит высоко и ужасно жарко. Я вытер пот со лба и поспешил к Алисе.

Она встретила меня с непонятным выражением лица. В левой руке она сжимала конверт. Переступив порог, я спросил:

— Что случилось, дорогая?

Она растерянно посмотрела на меня.

— Да нет, ничего, только… Вот это письмо. Странно, когда принесли твой сверток, его еще не было. А почтальон приходил часов в двенадцать.

— Может, письмо принес кто-нибудь еще?

— Возможно… — проговорила она, и губы ее задрожали от волнения. — И от кого оно?

— Не знаю. Сначала надо прочитать. Чего ждать?

Алиса настороженно посмотрела на меня. Я улыбнулся — женщины всегда все драматизируют.

Алиса мельком взглянула на листок бумаги и подняла глаза на меня. В них стоял такой страх, что я буквально оцепенел. Ни слова не говоря, Алиса прижалась ко мне; ее трясло от рыданий. Я нежно обнял девушку за талию, провел в гостиную и усадил на кушетку. Затем вытер ей слезы платком и попытался успокоить. Алиса дрожащей рукой протянула мне письмо.

На машинке было напечатано следующее: «Если ты дорожишь своим прелестным личиком, передай своему любопытному хахалю, чтобы не совал нос куда не следует. Смерть Сусанны — не его дело».

У меня вырвался тяжелый вздох. Все ясно — обыкновенная дешевая угроза. Сначала пытаются меня стереть в порошок, затем запугивают угрозами расправиться с Алисой.

Оторвавшись от письма, я посмотрел на нее. Тревоги в ее глазах уже не было — сейчас в них застыл страх. Чтобы успокоить Алису, я решил соврать. Указав на письмо, произнес:

— Не обращай внимания, дорогая. Это не более, чем обыкновенная угроза. — Я говорил не очень убедительно, но все же продолжал — Если бы они хотели причинить тебе вред, то сделали бы это без всякого предупреждения.

— Но… но я боюсь, — прошептала Алиса. — Ты что, не понимаешь?! Мне страшно! Я же выхожу из дома, бываю на улицах… Я не могу сидеть где-то и прятаться. Я должна выступать на сцене.

— Лучше на несколько дней позабыть о выступлениях, — посоветовал я. — Думаю, поимка этого мерзавца — дело нескольких часов. Тебе же на это время необходимо скрыться.

Моя идея ей абсолютно не понравилась. На лице Алисы появилась раздраженная гримаса.

— Что значит скрыться?! Где?! Как будто меня трудно найти?

— Да, никакого секрета тут нет, дорогая. Газеты сообщали твой адрес. Тебя знает вся Куба.

— Мне это не нравится, Хуглар. Ой, не нравится. Они угрожают изуродовать мне лицо. Мое будущее, — Алиса грустно, с упреком улыбнулась. — Это единственное, что у меня есть… Ясно тебе?. — в ее глазах появилось выражение бесконечного страха и незащищенности. — Что ты намерен делать?

— Тебе необходимо скрыться. Если возможно — у кого-нибудь из дальних родственников. Уверен, у тебя есть кто-нибудь, у кого ты могла бы пробыть несколько дней.

Алиса на мгновение задумалась.

— Да, — проговорила она. — Моя тетя Флора. Иногда я у нее бывала. Она живет в Луйяно.

— Превосходно! — воскликнул я. — Это как раз то, что нужно. Отдаленный район… Необходимо сейчас же ехать.

Алиса слабо запротестовала, но я нежно взял ее за руку и настоял на своем. Она захотела собрать чемодан, но я ей не разрешил — это было бы равносильно тому, что дать объявление в газету об ее отъезде.

Пришлось добираться до дома ее тетки, трижды меняя такси. Когда мы доехали до Луйяно, я был уверен, что за нами никто не следил.

18. Сеньор Рамераль просит помощи

Просторный вестибюль «Паккарда», когда я туда добрался, был пуст. Я разбудил молодого человека, дремавшего за конторкой, и попросил ключ от номера. Вручая мне ключ, он показал куда-то через плечо:

— Вас ждут, — сонно сообщил он.

Я. обернулся. На банкетке из орехового дерева, стоящей в противоположном углу, сидел высокий, плотного сложения мужчина средних лет.

Я подошел к нему; он поднялся, высокомерно взглянул на меня… Однако в его высокомерии не было ничего обидного, по-видимому, этот человек привык держать себя подобным образом со всеми. Круглое лицо, тонкие, аккуратно подстриженные усы; ввалившиеся глаза смотрят серьезно и вдумчиво. Взгляд не пустой, как, скажем, у Гастона, а умный и решительный. Волосы, тщательно приглаженные, слегка вьются.

— Вы меня ждали? — спросил я.

Тот подхватил портфель, лежащий рядом в кресле, и поднялся.

— Я жду сеньора Ареса. Это вы? — Я кивнул. — Я — доктор Росалес, — представился посетитель. — Адвокат сеньора Рамераля. — Он сделал небольшую паузу. — Полагаю, вам не надо объяснять, кто это и зачем он попросил меня прийти к вам?



— Нет уж, объясните, — возразил я. — Я питаю отвращение к различного рода загадкам.

— Это тот самый человек, которого вы посетили на днях, и из конторы которого были вынуждены уйти… несколько необычным способом.

— Вы очень красноречивы, — вежливо заметил я. — Что же произошло с сеньором Рамералем?

— Его жена хотела бы поговорить с вами. Она убедительно просила меня уговорить вас… Я бы вас отвез.

— Вот как? — улыбнувшись спросил я, прищелкнув пальцами. — Я нужен супруге сеньора Рамераля и должен немедленно бежать к ней по первому зову и пасть у ее ног. Вы знаете, который час? — я постучал по циферблату своих наручных часов.

Тот даже не взглянул на часы, он смотрел на меня. В его взгляде уже не было прежней решимости, скорее в нем читалась хитрость.

— Но в просьбу сеньоры Рамераль входит и это. Здесь задаток, — доктор Росалес извлек из портфеля конверт и протянул мне.

Я разорвал конверт — там лежали десять купюр по пятьдесят песо.

— Жду ваших приказаний, доктор! — весело отчеканил я.

— За мной! — улыбнулся Росалес.

Я вышел за ним на улицу к блестящему черному «седану». Росалес поехал по Прадо. На набережной он свернул налево и, не поворачиваясь ко мне, произнес:

— Сеньор Рамераль в весьма затруднительном положении. Заявление служанки Сусанны оказалось для него роковым, к сожалению, у него нет алиби. — Росалес бросил на меня быстрый взгляд. — Вы полагаете, это он убил?

Я двусмысленно улыбнулся:

— Он? Кто это утверждает?

— Не знаю, конечно, но…

— Вижу, у вас на сей счет есть сомнения.

— Не знаю, — повторил адвокат. — Иной раз я думаю, что знаю человека и — ошибаюсь, хотя моя профессия обязывает меня хорошо разбираться в людях. Я, например, не могу себе представить сеньора Рамераля в роли убийцы.

Автомобиль был удобный, с мощным мотором. Я посмотрел в окно и увидел, что мы выехали на широкий проспект Уилсона. Я достал сигару, опустил боковое стекло, чтобы выходил дым, и закурил. Росалес, крепко вцепившись в руль, продолжал:

— Человеческая натура — очень сложна, никто не может претендовать на то, что отлично знает людей. Во всяком случае, до конца разобраться в человеке невозможно, так что я даже и не пытаюсь этого сделать, знаю — все равно не удастся.

Адвокат замолчал, и несколько минут мы ехали в полнейшей тишине, казалось, он о чем-то размышляет.

— Да, — прервал я паузу. — Вы абсолютно правы. В каждом человеке есть какая-то двойственность.

Адвокат несколько сбросил скорость, когда мы въехали в тоннель. Миновав его минут через пять, машина остановилась.

Я осмотрелся. Улица вокруг была пустынна. Доктор Росалес открыл какую-то калитку и, подойдя к дому, позвонил в дверь. Я остановился позади него. Через несколько секунд дверь отворилась.

— Проходите, — адвокат пропустил меня вперед. — Скажите сеньоре, что прибыл сеньор Арес, — обратился он к девушке, открывшей нам.

Служанка ушла, и тут же появилась женщина.

— Можешь идти, Мария, — властным голосом проговорила она. — Я сама займусь гостями.

Она провела нас в комнату и жестом предложила сесть.

— Извините меня за опоздание, сеньора, — пробормотал Росалес. — Но мне пришлось долго дожидаться сеньора Ареса в гостинице.

Сеньора Рамераль опустилась в кресло. Адвокат тяжело плюхнулся на диван, стоящий слева.

Я осмотрел просторную гостиную — в ней все находилось в соответствии — старинная добротная мебель, огромный рояль в углу и вообще чувствовалось, что хозяева — люди состоятельные.

Возраст сеньоры Рамераль было трудно определить — гладкая кожа без единой морщинки, умные красивые глаза чуть подкрашены, изящная фигура. Во всяком случае, даже если она не моложе своего мужа, то прекрасно сохранилась. Она не была красавицей, но весьма привлекательной.

— Не беспокойтесь, доктор Росалес, — произнесла она в ответ на его извинения. — Главное, что вы нашли сеньора Ареса и привезли сюда. — И она пристально посмотрела на меня. — Полагаю, сеньор Росалес рассказал вам, зачем я просила вас разыскать, сеньор Арес?

Не почувствовав в ее тоне никакого подвоха, я молча покачал головой:

— Нет, сеньора.

— Как? — воскликнула она, повернувшись к адвокату. — Вы ему ничего не объяснили, доктор?

— Я подумал, будет лучше, если вы лично все расскажете сеньору Аресу, — ответил адвокат. — Или я сделаю это в вашем присутствии. Вы знаете, я против конфиденциальных разговоров, однако в данном случае…

— Да-да, — перебила она. — Мне известно ваше мнение, доктор, но с другой стороны… — она сжала губы. — Ведь так пожелал Рембер… и возможно, это принесет результаты. — Она повернулась ко мне и буквально впилась в меня глазами. — Мой муж, — произнесла она с уничижительной улыбкой, — очень высоко оценивает вас как детектива. И он поручил мне заключить с вами контракт, чтобы вы нашли настоящего убийцу. — Сеньора Рамераль снова улыбнулась. — Он считает, что вы, должно быть, уже подозреваете кого-то. — Она на мгновение замолчала. Сейчас она казалась беззащитной женщиной, мучимой сомнениями. Потом она твердо взглянула на адвоката, затем на меня — Так ведь?

«Неподходящее время для шуток», — подумал я, но тем не менее ответил:

— Да.

— И кого же, если не секрет?

— Вашего мужа.

Женщина холодно посмотрела на меня:

— Ваш ответ не очень-то приятен, сеньор Арес.

— Но я уверен. А вы?

— Это просто наглость, — заявила она высокомерно.

Я, улыбаясь, поднялся, вынул конверт с деньгами, извлек из него пятьдесят песо, положил их в карман, а остальные деньги протянул адвокату.

— Это за то время, которое я потратил на вас.

Адвокат, даже не притронулся к деньгам, его лицо приняло озабоченное выражение.

— Сядьте, пожалуйста! — сказал он. — Сеньора сама не своя от всех этих ужасных событий.

Я снова опустился в кресло.

— Кроме того, — встревоженно продолжал адвокат, — люди вашей профессии, как правило, видят то, чего еще не успели рассмотреть другие. Как, например, в данном случае всю неприглядность ситуации. Умоляю вас, извините сеньору. У нее же нет вашего опыта в подобных делах. — Заявление адвоката несколько рассмешило меня. Он хочет сделать вид, будто хорошо разбирается во всех тонкостях моей профессии.

Я взглянул на женщину. Лицо ее побледнело, губы были сжаты. Сеньора Рамераль словно застыла в своем кресле. По-видимому, адвокат имел на нее влияние.

— Дело в том, сеньор Арес, что я тоже не сторонник частного сыска, тем более применительно к данной истории, но… Вы ведь могли знать человека, убившего Сусанну Диас, хотя у него и не вызывающее сомнений алиби. Сеньор Рамераль убежден, что вы — именно тот человек, кто способен разгадать эту загадку. Откуда у него такая уверенность, не знаю. Он отказался разговаривать со мной на эту тему, а я как адвокат привык считаться с мнениями моих клиентов. Я всего лишь советую или подсказываю, но, как видите, окончательное решение зависит не от меня.

Адвокаты всегда много говорят. И я, в свою очередь, не сторонник адвокатов… Однако я не высказал этого вслух.

— Ваши слова наводят меня на мысль, что вы хотите, чтобы я нашел убийцу.

Адвокат утвердительно кивнул.

— Хорошо, — сказал я. — Мой гонорар — тридцать песо в день, не считая расходов. Естественно, если со мной произойдет какое-нибудь несчастье, от меня не требуется возврат гонорара.

— Отлично, — согласился адвокат. — Сеньор Рамераль велел мне не торговаться.

— Вот и прекрасно. А теперь мне необходимо кое-что уточнить. Вы разговаривали с Каитой, служанкой Сусанны, которая является свидетельницей обвинения?

— Я хотел, но не удалось. Она исчезла.

— Исчезла?!

— Я хочу сказать, — уточнил он, — что с тех пор, как ее отпустили из полиции, она домой не возвращалась. Никто из соседей ее не видел.

— Как случилось, что в полиции ее так быстро отпустили?

Адвокат улыбнулся.

— Это все штучки юриспруденции, — пробормотал он. — Бумаги подписал прокурор… а остальное неизвестно.

Я в раздумье прикусил губу.

— В разговоре со служанкой, — медленно произнес я, — мне показалось, что она не лжет. Конечно, не всегда можно определить, врет человек или нет. Некоторые это делают удивительно искусно. Но во всем этом есть нечто странное. Старуха ведь тянула из сеньора Рамераля деньги… А тут рассказала о нем в полиции. Зачем же убивать курицу, несущую золотые яйца?

— А может, полицейские расставили ей ловушку, и старуха угодила в нее? И ей специально приказано скрыться на то время, пока идет следствие? — вмешалась побледневшая сеньора Рамераль. — Такое тоже возможно. Кстати, мой муж говорил, что эта женщина очень лжива.

— Не исключено, — задумчиво проговорил я и поднялся.

Уже в «седане», мчавшемся по направлению к гостинице, адвокат сказал:

— Сеньора Рамераль ищет доказательства для развода и нанимает частного детектива, чтобы он собрал компрометирующие данные на ее мужа.

— О! Она собирается развестись! Она ревнива?

— Я знаю, о чем вы подумали, Арес, — ответил Росалес. — Лучшего алиби, чем у Джулии, не придумаешь. Весь вечер и половину ночи в воскресенье она провела в клубе, где играла в канасту[10] со своими приятельницами.

Я почувствовал жалость к Рамералю. Столько хлопот, чтобы скрыть от своей жены безобидные письма, написанные ненасытной Сусанне… и все ради чего? В его доме поселилась волчица…

— Полагаю, вам уже не нужны эти улики? — спросил адвокат, внимательно посмотрев на меня.

— Да, вы правы. Они уже не имеют значения для скандала, в котором замешан сеньор Рамераль. Его жене все равно все давно известно, — ответил я, улыбаясь.

Машина остановилась напротив гостиницы. Я открыл дверцу и вышел.

— Если появятся какие-нибудь новости, всегда к вашим услугам, — сказал я адвокату и поднялся в вестибюль, который был пуст. Юноша за конторкой снова спал. Я взглянул на часы — до рассвета оставалось совсем немного.

19. Визит к Каите

Я повязывал галстук, когда громкий стук в дверь прервал мои раздумья. Я поправил узел и открыл дверь. Передо мной стояла Лу-Ми. При виде ее я почувствовал сильное волнение.

На ней было платье из китайского шелка, волосы заплетены в аккуратные косички, спадающие на спину. Девушка являла собой восхитительное зрелище.

Я пригласил ее войти. Она миновала узкую прихожую и направилась к дивану. Я последовал за ней и сел рядом. Глаза ее были полны страха.

— Вы прочитали мою записку? — спросила она.

— Да, мне ее перевел ваш соотечественник. Я очень благодарен вам за помощь и за ваше беспокойство, Лу-Ми, но не вижу никакой опасности.

Она поправила косичку и порывисто схватила меня за плечо.

— Не говорите так, прошу вас, — она с беспокойством всматривалась в меня. — Вы не понимаете, о чем идет речь! Он задумал убить вас! Мне сказал это Ли-Вонг.

— Кто это? Его слуга?

— Да, человек, который вас сопровождал, когда я передала записку.

Я задумчиво поглядел на Лу-Ми. Она казалась искренней. Конечно, она могла и лгать. У некоторых женщин это получается весьма убедительно. Я всегда с трудом верил в то, что могу внушить искреннее беспокойство женщине, подобной Лу-Ми. «Поэтому, подумал я, лучше ей не доверяться».

— Все очень запутано, Лу-Ми, — сказал я. — Мы с Батлером заключили сделку и, хотя он пренебрежительно относится к моей профессии, он дал мне слово вести честную игру. Зачем ему меня убивать?

— Не знаю. Послушайте, что я скажу! Я боюсь за вас. Вы слишком доверчивы, а он — плохой человек. Я очень хорошо его знаю. Он хочет вас предать!

Я вдохнул аромат ее духов, который распространился по всей комнате.

— Вы его жена?

— Я ему принадлежу, — печально ответила девушка.

Я не мог понять, что это означает на ее китайско-американском жаргоне. Может, тогда это меня просто не волновало. В глубине ее прекрасных глаз я увидел то же желание, которое владело мной. Я вглядывался в выражение ее лица. Она была прекрасна той красотой, о которой мы так часто мечтаем и которая, как правило, ускользает из наших рук. Подобную восточную красоту нередко можно увидеть на рекламных туристических проспектах, приглашающих к путешествиям по экзотическим странам. А сейчас эта красота стояла передо мной и не сводила с меня глаз. Желание пьянило меня. Я резко притянул Лу-Ми к себе и почувствовал, как ее маленькие груди прижались к моему телу. Невозможно было найти слова, чтобы описать мое тогдашнее ощущение…

* * *

В два часа дня я спускался по ступенькам «Паккарда». Солнце скрылось, день был пасмурный, как иногда случается в Гаване. Черные тучи, нависшие над городом, скрывали вершины небоскребов, лица спешащих прохожих были невеселы и озабоченны.

Думая о хрупком и прекрасном теле Лу-Ми, я шел к дому Каиты. Я испытывал чувство легкой вины по отношению к девушке. Лу-Ми, красивая, интересная, умная… И я — дурак, или почти дурак… Я находился словно в полусне, от которого она меня пробудила. И когда она исчезла, я почувствовал себя абсолютно опустошенным. Ее предостережение о грозящей мне опасности и что надо соблюдать осторожность не выходило у меня из головы.

Около трех я оказался возле дома Каиты. Поднялся по грязной, загаженной лестнице и несколько раз постучал. Никакого ответа. Я осмотрелся — в длинном коридоре виднелись еще двери: одна рядом, другая напротив, но обитатели этих квартир будто вымерли, никто мною не интересовался. Я было достал отмычку, как вдруг услышал:

— Кого вы ищете? Что вам нужно?

Я удивленно обернулся. Тихий голос походил на скрип несмазанной двери. И увидел старуху державшую в одной руке ключ, а в другой тюк грязной одежды.

— Каита ушла… исчезла, — немногочисленные зубы старухи казались темными пятнами. — Я не спрашивала куда. Меня это не касается.

Она отперла дверь соседней квартиры и скрылась в темном помещении. Я приступил к своей задаче.

Как ни странно, в квартире Каиты царила безупречная чистота, что резко контрастировало с внешним видом самого дома. Все вещи, похоже, находились на своих местах. Этот порядок как бы свидетельствовал о профессии хозяйки квартиры. Над дверью висела листовка с изображением улыбающегося сенатора Рамиреса в полный рост. Я не спеша изучал содержимое многочисленных шкафов и шкафчиков. Ничто не привлекло моего внимания. Тогда я зашел в маленькую комнату. В застекленном шкафу висело немного одежды. Полочка для обуви была пуста.

Под кроватью стояли тапочки. На ночном столике я обнаружил целую кипу листовок, призывающих голосовать за сенатора Рамиреса. И на всех — широкая светлая улыбка. Не оставалось ни малейших сомнений по поводу того, за кого голосовала Каита.

Выйдя из комнаты, я закурил сигару, чтобы немного поразмыслить. После чего решительно двинулся в коридор и, не забыв запереть за собой дверь, вышел на лестницу. Я мог поспорить на все, что угодно, что сенатор платил Каите за такое доверие к его особе.

20. Загородный дом сенатора

Когда я выехал на центральное шоссе, начался ливень. Сзади осталась Гавана со своими бетонными громадами, уличным шумом и копотью выхлопных газов, со своими заботами и огорчениями.

Моя машина глотала километр за километром. Ливень, не ослабевая, продолжался около часа. Моим пунктом назначения была невзрачная деревушка Каимито, расположенная у обочины дороги, к которой я приближался со скоростью 80 километров в час. Я подумал, что пропаганда в избирательной компании сенатора развертывалась с такой же скоростью, с какой я приближался к деревушке, потому что эта улыбающаяся листовка встречалась буквально каждые двести метров — на деревьях, на разрушенных домах, на столбах…

Теперь я ехал по главной улице поселка; кругом — грязь, бедность, нечистоты… По имеющимся у меня сведениям, дом Каиты находился в конце пыльного проулка. Он представлял собою покосившееся сооружение из дерева и черепицы, чудом еще державшееся на своем нехитром фундаменте. На фасаде я увидел листовку: «Хотите иметь чистые просторные улицы, канализацию, школы и больницы? Голосуйте за сенатора Рамиреса!» И чуть ниже — улыбающаяся физиономия. И подпись — Грегорио П. Рамирес. Я подошел к двери и дважды ударил молоточком. Вышла старуха. Я спросил ее о Каите, но у нее не оказалось времени на ответ — служба сенатора работала быстро и продуктивно: за моей спиной дважды взревел клаксон, и я увидел блестящий лимузин и сидящего в нем Томаса.

— Сенатор хочет вас видеть! — прокричал он.

Старуха захлопнула дверь прямо перед моим носом.

Я сел в лимузин и оказался зажатым между двумя громилами.

Проехав с километр, мы очутились за пределами поселка. Томас сделал резкий поворот. Лимузин помчался по узкой мощеной дорожке, обрамленной высокими пальмами. Когда дорожка закончилась, моему взору открылась загородная резиденция сенатора.

Огромное строение середины девятнадцатого столетия выглядело внушительно. Так же, как в городе, Рамирес и здесь жил совсем неплохо.

Мы поднялись по ступенькам, миновали длинный коридор и вступили на некое подобие террасы, окна которой выходили на север. Здесь было множество народа.

Приятели сенатора наслаждались отдыхом на лоне природы. Кто играл в биллиард на длинном столе, затянутом зеленым сукном, кто, развалившись в кресле, курил дорогие сигары. Шел оживленный разговор на политические темы. Я увидел, как группа людей окружила некоего политического деятеля, пользующегося огромным влиянием в Правительстве. Они напоминали мух, слетевшихся на сладкое.

При виде нас сенатор пронзил Томаса взглядом и сделал нам незаметный знак, указав на дверь слева от меня. Я очутился в огромном кабинете, где стояли глубокие кожаные кресла и гигантский письменный стол в углу. Я огляделся.

Кабинет был обставлен с вызывающей роскошью. Здесь сенатор Рамирес чувствовал себя как рыба в воде. Он открыл ящичек с «гаванами», взял одну из них и с наслаждением закурил, затем жестом указал мне на кресло. Тут я увидел, что в кабинет вошел мой давний приятель, агент по рекламе.

— Буду краток, Арес, — произнес сенатор без всякого вступления и, усевшись за письменный стол, забарабанил пальцами по полированной поверхности. Затем выпустил облако дыма. — До сих пор я терпел ваши выходки, хотя мне, вероятно, не следовало этого делать. Вы, видимо, забыли, что вас в любой момент могут стереть в порошок, Арес! — вдруг заорал он, сделав угрожающее движение правой рукой. Насупившиеся брови и горящие от ярости глаза делали его несколько комичным. Но сенатор явно не собирался шутить… если он вообще был способен на шутку. И сейчас простым движением руки он ставил меня в известность о своем безграничном могуществе. Сенатор встал, обогнул стол и уселся в кресло. Агент по рекламе тут же пересел к нему поближе и подобострастно заглядывал ему в лицо. Я сидел молча и ждал, когда сенатор продолжит свою гневную тираду. Тот, казалось, расслабился. Затем кинул на меня уничтожающий взгляд и, подняв указательный палец, произнес:

— Однако в мои планы абсолютно не входит ведение переговоров с вами. Единственное, что я хочу сказать, — я не потерплю ни малейшего скандала вокруг моего имени! Вот мое последнее слово, Арес.

И он снова выпустил дым.

— Возможно, — робко вмешался агент по рекламе, — мы могли бы прийти к какому-нибудь согласию, если бы сеньор Арес рассказал нам, зачем ему понадобилось беседовать с Каитой.

— Все очень просто, сынок, — ответил я. — Мне за это платят.

— Кто платит? — взревел сенатор.

— Семья Рамераль.

— А, черт возьми! Значит вы одновременно тянете деньги и с меня и с Рамералей! Вы бандит, Арес!

Я вежливо наклонил голову.

— Зачем вам понадобилась Каита? — снова спросил молодой человек. — Все, что ей известно, она рассказала в полиции.

— Ты так считаешь, мой мальчик? Чего же вы оба боитесь, если я немного с ней побеседую?

— А кто вам сказал, что мы боимся? — возмутился сенатор.

— Я говорю.

Молодой человек и сенатор переглянулись. Затем сенатор посмотрел на Томаса.

— Подожди за дверью, — приказал он и со свирепым выражением лица подошел ко мне. — Мы не можем целый день ходить вокруг да около, Арес. Лучше поговорить начистоту. Вы правы, я боюсь, только не того, что вы себе вообразили. Я не убивал Сусанну и бояться мне нечего. Но на носу выборы и подобная ситуация для меня нежелательна. Короче говоря, я не могу себе позволить такой роскоши, как скандал вокруг моего имени. Поэтому Каита и солгала, это я ее об этом попросил. Она… вернее, вся ее семья многим мне обязаны, я оказывал им небольшие услуги…

Я тут же представил себе, как сенатор сидит и подсчитывает все «благодеяния», которые он совершил в своей жизни.

— Каита солгала умышленно, — продолжал он. — Но она лично может подтвердить мое алиби, поскольку мы вместе с ней вышли из дома Сусанны около половины восьмого. И это — правда! Однако заявить об этом во всеуслышание — значит вызвать скандал, поэтому она и молчит.

Я задумался.

— Если вы вместе с Каитой ушли в половине восьмого, значит, вы последние, кто видел Сусанну в живых. Почему же тогда Каита утверждает, что Рамераль тот самый человек, который ушел от Сусанны в семь часов?

Сенатор на несколько секунд задумался, потом протянул руку к звонку. Мгновенно появился Томас, держа руку за пазухой. Я улыбнулся.

— Скажи Каите, пусть войдет, — приказал сенатор. — Она сама вам все объяснит, — повернулся он ко мне.

Появилась Каита и словно изваяние застыла посередине кабинета. При виде меня она с трудом сдержала изумление, затем приблизилась к письменному столу:

— Что вам угодно, сеньор сенатор?

Тот нежно, почти по-родственному, посмотрел на старуху.

— Садись, Каита.

Женщина робко присела неподалеку от стола, рядом с агентом по рекламе. Села она так аккуратно, словно боялась помять тщательно отглаженное платье. Одета она была очень опрятно, лицо ее выражало почтение, но я заметил, что старуха замирает от страха, ожидая, когда сенатор объяснит причину ее вызова. Лицо сенатора излучало обаяние и приветливость — прямо предвыборный плакат да и только.

— Каита, я хочу, чтобы ты рассказала сеньору Аресу все, что тебе известно о смерти твоей хозяйки.

Каита сначала непонимающе посмотрела на него. Ее губы зашевелились, но она не издала ни единого звука, Затем снова напряженно впилась глазами в лицо сенатору.

— Забудь о том, что ты говорила раньше, Карта. Забудь о том, что обещала мне. Сейчас я хочу, чтобы ты рассказала правду, — мягко произнес сенатор.

Женщина беспокойно зашевелилась и стала нервно перебирать складки на платье.

— Что вы желаете знать, сеньор? — спросила она меня.

— Все, что произошло той ночью, — ответил я. — Попытайтесь также вспомнить все факты, которые, по-вашему, могут быть связаны с убийством вашей хозяйки.

Кайта вопросительно взглянула на сенатора, как бы испрашивая разрешения — тот кивнул.

— В пять часов вечера пришел сенатор Рамераль, — начала старуха, нервно поднося пальцы к губам. — Он не часто навещал сеньору, но уж если приходил, всегда делал это в пять часов, а уходил около шести. В тот раз он ушел почти в семь.

— Наверное, это Сусанна попросила его уйти именно тогда, — вмешался сенатор. — Я ей позвонил и она сказала, чтобы я явился по поводу своего последнего письма. Она просила меня прийти после семи, так как будет занята. Конечно, тем самым она кое на что намекала.

— Что было потом?

— В семь пришел сеньор сенатор.

— Вы все время указываете точное время. Вы что, всякий раз, когда к Сусанне приходил гость, смотрели на часы?

Женщина улыбнулась.

— Не всегда, сеньор. Но это было накануне моего выходного, и когда сеньор сенатор пришел, я должна была уже уходить, только не смогла этого сделать.

— Почему?

— По моей просьбе, — снова вмешался сенатор. — Я попросил Каиту меня подождать. Хотел узнать, на сколько голосов в ее деревне я могу рассчитывать. Это здесь, неподалеку.

Я посмотрел на Каиту.

— Хорошо, — сказал я. — Рамераль ушел и явился сенатор. Что произошло потом?

— Ничего.

— Как так ничего?.

— Да так, ничего. Немного погодя сеньор сенатор вышел и отвез меня на машине домой.

— Давайте по порядку, Канта, — проворчал я. — Сенатор с Сусанной находились в спальне?

— Да, — тихо проговорила женщина.

— Что они делали?

— Я туда не входила. Но было слышно, как они спорили.

— Громко?

Канта снова повернулась к сенатору.

— Да, — еле слышно произнесла она.

— А потом сенатор вышел один, а Сусанна осталась в спальне, — закончил я за нее.

Канта кивнула. Сенатор хотел вмешаться.

— Ладно, ладно, — успокоил его я. — Я не собирался проводить здесь дознание. Просто хотел узнать, вместе ли вы ушли. Но не кажется ли вам странным, сенатор, что вы препирались насчет шантажа со стороны Сусанны в ее спальне?

— Хотя это и может показаться странным, дело обстояло именно так. Надо хорошо знать Сусанну. Ее намерения были ясны: заманить меня в ловушку. Я имею в виду — превратить меня в послушную овечку. Она ведь принимала меня почти раздетой!

— Сусанну убил человек, который находился с ней в интимной связи, — сказал я. — Более того, все говорит за то, что она ожидала этого человека. Вам известны другие ее любовники?

— У нее их было предостаточно. Но в доме она принимала немногих: Падуа, Рамераля, Батлера, полковника Саминаса — только его сейчас нет, его часть в данное время дислоцируется на Востоке… Еще Вертьентес Второй.

Я повернулся к Каите.

— Сенатор довез вас до дому и сразу поехал к себе?

— Нет, мы зашли к моим соседкам, которые хотели познакомиться с ним перед выборами.

— И когда закончились ваши визиты?

— Около десяти вечера.

— И все это время вы были вместе?

— Да.

— Зачем вы солгали в полиции насчет того, во сколько Рамераль ушел от Сусанны?

— Я перепутала.

Я поднял брови и рассмеялся.

— Странно, вы не похожи на человека, который легко может сбиться с толку.

— Тем не менее это так, — категорическим тоном заявила старуха. — Я чуть с ума не сошла в полиции от их вопросов. Не знала что и говорить. Сенатор попросил, чтобы я не упоминала его имени, дабы не повредить ему перед выборами. Полицейские хотели знать, кто тогда заходил в гости к сеньоре, кроме сенатора, только ли сеньор Рамераль там был. А почему он не мог убить сеньору? Может, он спрятался где-нибудь неподалеку, подождал, пока мы с сеньором сенатором уедем, а после этого возвратился в дом. Если он ни в чем не виноват, зачем он заплатил мне 200 песо, чтобы я сказала, будто не видела его?

— Может, по той же причине, что и сенатор — боялся скандала.

— Это он так говорит.

— Я тоже ему не верю, впрочем, как и сенатору.

— Арес… — гневно начал сенатор.

— Да, знаю, сенатор, знаю. Спасибо, Каита, это все.

Старуха взглядом спросила у сенатора разрешения уйти. Тот кивнул, и она покинула кабинет.

— Ну, вы удовлетворены, Арес?

— Нет. Кстати, почему Каита теперь работает здесь?

— Сусанна уже давно говорила мне о ней, как о человеке, которому можно доверять. А теперь эта старая женщина осталась без работы. Служанка она просто бесценная.

— Вы имеете все основания утверждать подобное. Чтобы быть бесценной служанкой, надо уметь подслушивать и угождать. Ладно… Думаю, мне пора идти.

Сенатор позвонил… Но явился Томас, а с ним еще двое субъектов, которые ехали со мной в лимузине.

— Вы не сможете так просто уйти отсюда, Арес, пока не сообщите нам о своих намерениях. Как я уже говорил, я не могу допустить, чтобы мое имя фигурировало в деле об убийстве. Я не собираюсь прибегать к силе… разве только у меня не останется иного выхода.

Я сел и скрестил на груди руки.

— Не советую мне угрожать, — холодно произнес я.

Глаза сенатора сузились, и слова его прозвучали подчеркнуто четко.

— Так не вынуждайте меня, Арес! Какое вам дело до Сусанны? Никакого! Думаю, вам безразлично, чья рука заплатит вам деньги. Давайте заключим новую сделку, если вам все мало. Вы разыскиваете убийцу. Но меня в это дело не вмешивайте! Возьмите.

И он протянул мне пять сотенных. Я положил их в карман.

— Вы, похоже, забыли, что в прессе уже появились некоторые недвусмысленные комментарии.

— Это нас уже не волнует, — цинично заявил Рамирес.

— Ясненько, — пробормотал я. — Все продается, — я подавил вздох. — Мне надо идти.

— Ну, и каково будет ваше решение?

— Если вы не убивали, значит не убивали; вы знаете, я трупами не торгую.

Сенатор пристально посмотрел на меня.

— Томас, проводите его.

— Доставьте меня к моей машине, — сказал я. — Она осталась за деревней.

— Ваша машина уже здесь, — мрачно произнес Томас.

— Великолепное обслуживание, — насмешливо похвалил я. — Просто великолепно…

Я направился к выходу, но сенатор указал мне на другую, незаметную дверь в противоположном углу кабинета.

— Вот сюда, Арес.

Мы прошли сквозь старинное здание. Миновали внушительную библиотеку. Впереди шел Томас, сзади — двое громил с тупыми лицами. Пройдя длинным коридором, мы очутились возле выхода. У обочины дороги стояла моя машина. Ее охраняли двое крестьян, следивших за владениями сенатора. Один из них подошел ко мне и поклонился, должно быть, приняв меня за кого-то из гостей.

— Сеньору что-нибудь угодно?

Я помолчал, собираясь с мыслями. Наконец спросила.

— А что, сеньорита Рамирес ушла?

— Сеньор ошибается, — ответил тот. — Сеньорита Рамирес сегодня вообще не приезжала.

Это все, что я хотел узнать. Пробормотав «благодарю», сел в машину и нажал на акселератор.

Через час я притормозил у особняка сенатора в Гаване. Девушка в форменном платье попросила меня подождать в огромной гостиной, пока она сообщит сеньорите. Через несколько минут я услышал мелодичный голосок Гленды:

— О, Арес! — И увидел ее, одетую в простенькое, но дорогое платье, плотно обтягивающее все прелести ее изумительной фигурки.

Я поднялся с улыбкой.

— Какие причины на сей раз привели вас сюда? — игриво спросила девушка с симпатичной гримаской.

— А что, нужны особые причины? — тем же тоном поинтересовался я.

— Не знаю, не знаю… Все зависит от вас. Садитесь.

Я присел рядом с ней и улыбнулся.

— Судите сами. Я пришел сюда только для того, чтобы полюбоваться самой восхитительной девушкой Гаваны. Я могу сделать это только здесь.

— О, какой ужас! Вы — опасный человек, Арес!

— Недурное определение.

— Которое заставляет призадуматься. Кстати, вас выдают глаза. Вам не терпится узнать о результатах моего расследования. Так что не говорите, будто пришли любоваться мною.

— Извините, я забыл, что вы изучаете философию и психологию. Полагаю, у вас не возникло затруднений?

— Никаких, — горделиво вскинула она головку. — История ясна как Божий день. — Она перешла на шепот. — Правда, есть одна непонятная деталь, остальное же, как я сказала, ясно. Конечно, о том, давал ли Падуа Сусанне деньги для аукциона, мне неизвестно. Но то, что он купил картину во Франции в качестве свадебного подарка, и то, что жена пожертвовала ее церкви, — верно. Падре Измаэль, один из учредителей аукциона, решительно подтвердил это.

— А что вы подразумеваете под «непонятной деталью»?

— Никто из тех, с кем я разговаривала, не верит, что картина — подделка.

— Значит, по-вашему, версия Падуа годится?

— Да.

— Благодарю вас, вы меня очень выручили.

Сеньорита Рамирес проводила меня до двери. На пороге она все-таки не удержалась и задала мучивший ее вопрос:

— Арес, ведь вы не крали эту картину, правда?

— Возможно! — рассмеялся я. — Разве я похож на грабителя?

Она тяжко вздохнула.

— Опасный человек — это самое мягкое для вас определение.

* * *

Чтобы проверить алиби сенатора, я снова отправился к Каите. Поговорил с соседями. Все в один голос утверждали: в тот час, когда убили Сусанну, сенатор убеждал их в том, насколько для них выгодно проголосовать за него на предстоящих выборах. По-видимому, Рамиреса придется вычеркнуть из списка подозреваемых.

21. Билеты?

Около десяти вечера я приехал в контору. Не успел войти, как зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал: «Если не прекратишь заниматься делом Сусанны — ты мертвец. Даю тебе срок до завтра». Голос был резкий, но вероятнее всего звонивший говорил через носовой платок. Я повесил трубку и задумался. Неожиданно грохот выстрела прервал мои размышления. Выстрел напоминал оружейный. Мне даже показалось, что от грохота обрушатся стены кабинета. Пока я пытался обнаружить откуда стреляли, прозвучали почти одновременно еще два выстрела. Я вскочил словно подброшенный пружиной и, выхватив «люгер», бросился в приемную. Там я наткнулся на Вертьентеса. Тяжело дыша, с выпученными глазами, он пытался что-то сказать. Лицо его было белым как мел и вдруг изо рта у него хлынула кровь. Глаза Вертьентеса закатились, и он замертво рухнул на пол.

Перепрыгнув через лежащее тело, я выглянул за дверь. Никого. Слабоосвещенный коридор был пустынен и тих. Лифта в здании не было. Прямо от подвала начинался коридор. Я понял намерения убийцы. Выйти через главный вход опасно, недаром коротышка тогда следил за окнами моей конторы. Я быстро смекнул, что все складывается против меня и пожалел, что не запер дверь, ведущую к соседнему зданию. Не выпуская из рук «люгер», я выскочил на улицу. Прохожие с удивлением смотрели на меня, но не особенно приглядывались.

Заметив низкорослую фигурку, я кинулся следом, но было поздно — человечек с коротенькими ножками, оттолкнув какую-то женщину, шедшую по тротуару ему навстречу, уже садился в автомобиль, стоящий на 25-й улице. Когда я туда выскочил, догнать его было уже невозможно.

Вернувшись в контору, внимательно осмотрел лежащего Вертьентеса, распростертого посреди комнаты. Безжизненные глаза неподвижно уставились в потолок. Я в своей жизни видел множество смертей, и сразу понял, что медицинской помощи не требуется. Все и так было ясно. Но, несмотря на пережитое волнение и стремительную погоню за коротышкой, я моментально разобрался в ситуации и понял, что правильно поступил, выбрав такой путь. Если б я выбежал через главный вход, возможно…

И тут я кое-что увидел, от чего мой пульс учащенно забился. В руке Вертьентеса была зажата записка. Это могло означать одно — в последний момент перед смертью он пытался написать то, что хотел мне сказать. Я взглянул на лицо мертвеца — черты его заострились, члены начали холодеть.

Я разжал кулак убитого. Но прочитать записку не успел — в коридоре послышались громкие шаги. Мне хватило времени лишь на то, чтобы спрятать записку. Выпрямившись, я увидел, как дверь медленно отворилась, и на пороге возник полицейский.

Через полчаса прибыл Гастон с неизменной усмешкой на своей рябой физиономии. Он переводил взгляд с меня на Вертьентеса и обратно. Затем в приемную ввалился непременный сержант Гонсалес. Оба склонились над мертвецом. Оба молчали. Стояла тишина — слышно было лишь поскрипывание плохо прикрытой двери.

Холодным профессиональным взглядом Гастон изучал тело. Он извлек из кармана убитого документы на имя Вертьентеса, но казалось, не удовлетворился этим. Затем кончиками пальцев для чего-то пощупал его муслиновую рубашку и скорчил недовольную гримасу. После поднял глаза и угрюмо спросил:

— Кто это?

Я чуть не рассмеялся. Чтобы лейтенант местной полиции не знал самого известного в городе владельца игорного дома?! Гастон явно разыгрывал комедию.

— А вы не знаете? — ехидно спросил я. — Это — Вертьентес, содержатель игорного притона.

Гастон почувствовал скептицизм в моем вопросе и, невзирая на угрожающий взгляд, улыбнулся. Вертьентес, так же как и его притон, был достаточно хорошо знаком всем полицейским, однако они делали вид, будто не обещают особого внимания на всякие противозаконные вещи, которым там творились. Все, или почти все получали свою долю, соответственно их чину. И, судя по всему, недурную.

Прекратив сверлить меня взглядом, Гастон сконцентрировал свое внимание на погибшем. Перевернув тело, он снова скорчил гримасу. На спине убитого виднелись три аккуратных отверстия.

— Отличная работа, Арес. Лучше некуда, — сказал Гастон, криво усмехнувшись. Оторвавшись от трупа, он повернулся к сержанту. — Как вам, Гонсалес? Красивая работка, не так ли?

— Что правда, то правда, — ответил тот. — Думаю, на сей раз сеньору Аресу многое придется нам объяснять.

Я пожал плечами. Фараоны ошибаются и сами это знают. Видать, держат меня за простака.

— Как вам будет угодно, — сказал я насмешливо. — Вы — хозяева положения, вам и карты в руки.

Гастон плюхнулся в кресло, стоящее возле стола. Гонсалес поступил так же. Я в ожидании вопросов сел на стул. Они смотрели на меня. Я закурил сигару и продолжал ждать.

— Мы с удовольствием выслушаем вашу очередную историю, Арес, — проговорил Гастон, не сводя с меня глаз. — Не думаете же вы, что мы намерены проторчать всю ночь в вашей конторе.

— Боже мой! — с отвращением в голосе воскликнул я. — Вы что, и в самом деле считаете, будто я убил этого типа? — Вытащив свой пистолет, я протянул его Гастону. — Взгляните, стреляли ли из него недавно.

Гастон понюхал дуло «люгера» и бросил пистолет на стол.

* * *

— Это еще ни о чем не говорит. Вы могли использовать другое оружие.

— Конечно, мог! — вскричал я. — Но я этого не делал. Обыщите контору. Вы найдете там другой пистолет. Но из него тоже не стреляли.

— Но в таком случае, что все это значит, Арес? — спросил Гастон, указывая на труп.

— Вертьентес — один из любовников Сусанны, — объяснил я. — Когда на меня навесили ее убийство, я вышел на него и допросил, но у него оказалось отличное алиби. Я уж и забыл о нем, как вдруг нахожу его здесь, всего изрешеченного пулями. Похоже, он хотел что-то рассказать, да не успел. Я преследовал его убийцу до 25-й улицы, но тому удалось скрыться. Его ожидала машина.

Гонсалес двусмысленно хмыкнул.

— Как выглядел убийца? — спросил он. — Полагаю, вы сможете его описать.

— Лица его я разглядеть не смог. Это — человек очень маленького роста, почти карлик.

— Вы говорили об алиби, — перебил Гастон. — В чем оно заключалось?

— Когда убили Сусанну, Вертьентес находился в Мексике.

Гастон задумался, затем надел шляпу, снял трубку, позвонил в управление и начальственным тоном приказал прислать следователя и врача. Назвав адрес конторы, он положил трубку.

— Ладно, Арес, — произнес он. — Мы еще вернемся к этому вопросу. А сейчас поедем с нами.

Они мне до того уже надоели, что я едва не послал их ко всем чертям. Но вовремя сдержался. Надев шляпу, я вышел вслед за Гастоном. Гонсалес остался в конторе, наблюдая за колечками дыма, которые он старательно выпускал изо рта.

В управлении Гастон не терял времени даром. Меня отвели в лабораторию и снова взяли отпечатки пальцев. Эту ночь мне пришлось провести на неудобном диване управления, и я абсолютно не выспался, а на утро меня без всяких церемоний оттуда выпихнули.

В полдень я уже сидел в своей конторе. Понимал, что есть от чего волноваться. В записке Вертьентеса неровными каракулями было написано два слова. Всего два. «Билеты, Арес». Я напряг все свои умственные способности, но это ничем мне не помогло. «Ничего, черт побери, это еще ни о чем не говорит», — подумал я и мне вспомнился доктор Фауст с его вечными поисками истины. Скатав из записки шарик, я выкинул его в корзину для бумаг.

22. Лу-Ми открывает карты

В четыре часа дня я остановил машину на 12-й улице. Молодой человек передал мне шифрограмму от Вессона и Дуггана, детективов из Сан-Франциско. Открыв ее, я прочитал следующее:

ХУГЛАРУ АРЕСУ ЧАСТНОМУ ДЕТЕКТИВУ

«АТЛАНТИК», УЛИЦА 12. ГАВАНА КУБА

СУЩЕСТВОВАНИЕ ЛОНГОВ ДОКАЗАНО И ПРОВЕРЕНО ЭТО БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО ВЗАИМОПОМОЩИ СТРАН ВОСТОКА ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ОБМАНА СВЯЩЕННАЯ УРНА — МИФ ПРИВЕТ ВЕССОН И ДУГГАН ЧАСТНЫЕ ДЕТЕКТИВЫ

Поднявшись в контору, я обнаружил Лу-Ми, сидящую в приемной на диване. При виде меня, она привстала, глаза ее заблестели от радости. Как всегда она была одета в шелковое цветастое платье, облегающее ее стройную фигурку.

— А я давно вас жду, — сообщила она на своем китайско-американском наречии.

Я взял девушку за руку и улыбнулся.

— Очень сожалею, что заставил вас ждать, — открывая дверь, сказал я. — Надо было предупредить меня заранее о своем приходе.

— Вы же знаете, что я не могу этого сделать, — жалобно простонала она. — Я ухожу только с его разрешения.

Открывая дверь, я попытался заключить ее в объятия.

— Ради Бога, прошу вас! Не надо! — довольно холодно, но вежливо проговорила Лу-Ми. — Сейчас не надо, — и она направилась к диванчику, стоящему в углу.

— Извините, забыл, что вы принадлежите Батлеру, хотя и не понимаю, какого черта это означает. Он, случайно, не купил вас?

— Нет, — улыбаясь ответила она. — Я связана с ним клятвой. Но не пытайтесь это понять. Наше общество предоставило меня ему в качестве служанки. По крайней мере так должно выглядеть. Такова старинная традиция, — уточнила она с грустной улыбкой. — Но традиции не устаревают!

— Я уже слышал об этом обществе, — сказал я, садясь рядом с нею. — Это общество Лонгов, не так ли?

Она кивнула:

— Вам о нем рассказал сеньор Батлер?

— Да, кое-что он рассказал. Должно быть, Батлеру выгодно в нем состоять. — Я посмотрел девушке в глаза, она несколько раз моргнула. — Все, что он мне рассказал, похоже на восточную сказку для детей… Может, вы хотите к ней что-нибудь добавить?

Она с оскорбленным видом приподнялась с диванчика и вызывающе взглянула на меня. Однако через секунду черты ее лица смягчились.

— Мне не нравится ваш тон, Арес, — с укором произнесла Лу-Ми. — Я… я пришла извиниться, а вы только усложняете мне задачу.

— Извиниться? За то, что обыскали мою квартиру?

Она снова кивнула:

— Он меня заставил.

— И как вы собираетесь извиняться?

— Я… я хотела сказать… Ради Бога, Арес! Ну что вы хотите от меня услышать?

— Правду. Вы на свой страх и риск обыскали мою квартиру. И сделали это по собственному усмотрению.

— О! Боже мой! — она изобразила удивление: ее глаза сейчас походили на две искрящиеся яшмы. — Ну как вы можете так говорить?!

Я подошел к ней и крепко обнял. Лу-Ми прильнула ко мне без всякого сопротивления. Я почувствовал мягкое прикосновение ее нежной груди и увидел полуоткрытые розовые губы. Искорки в ее глазах превратились в пламя желания. Я оттолкнул ее от себя с той же силой, с какой раньше прижимал.

— Так мы ни к чему не придем, милочка. Давай-ка лучше побеседуем о вашей китайской легенде.

Она вздохнула и сделала усталый жест.

— Вы всегда такой раздражительный?

— Нет, только когда собираюсь выслушивать китайскую легенду, — ответил я.

Она снова вздохнула и на её лице появилась легкая улыбка.

— Но… а он? — пробормотала Лу-Ми. — Получается, я обману его доверие, если эта легенда — правда.

— А! — я махнул рукой. — Не будьте так наивны! К тому же, уверен, Батлер уже заподозрил вас в измене.

— Как, он меня подозревает? — Теперь ее изумление было искренним. — Ладно, в конечном счете это меня не удивит. Но, все-таки, почему вы уверены, что он считает меня изменницей?

— Не так уж сложно прийти к такому выводу, — ответил я, пожимая плечами. — Думаю, у Батлера мало людей, кому он полностью доверяет… или доверял. Один из них, например, рассказал Синкинье об истинной цене Священной Урны. Конечно, если сам Батлер не обманул меня, говоря, что обладает подобной ценностью.

Лу-Ми перебила меня напыщенным тоном:

— Она на самом деле бесценна. Это правда.

Я продолжал:

— Чин-Ли, вернее, Вонг-Ли, как мне кажется, абсолютно предан вашему хозяину, и вряд ли такой человек, как Батлер станет посвящать в свои секреты больше, чем двоих. Поэтому Вонг-Ли вне подозрений, и можно прийти к выводу, что Батлера предали вы, — и я простодушно улыбнулся.

Девушка снова приблизилась ко мне и взглянула на меня в упор. Ее глаза светились колдовским блеском. Она с неистовой силой впилась своими губами в мои, затем как-то странно попятилась, при этом косо поглядывая на меня.

— Я не хотела так воздействовать на вашу… на вашу душу, — прошептала она. — У меня вдруг вспыхнуло страстное желание… Это какой-то импульс… Но я хочу сделать вам предложение. Это одно дело… простое дело.

Она взяла мою руку и поцеловала.

— Я уже отбросил в сторону все свои чувства, — произнес я. — Давайте о вашем деле.

Она задумчиво прикусила губу, затем прошептала:

— Дайте мне, пожалуйста, закурить.

Я сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку. Лу-Ми отвела взгляд, затянулась и с силой выпустила дым. Наконец сказала:

— Прежде всего я хочу, чтобы вы знали: Урна действительно стоит огромных денег. Может, даже больше, чем вам говорил сеньор Батлер. Кстати, сколько он сказал, она стоит?

— Сто тысяч, — без колебаний ответил я. — Конечно, не считая того, что это — историческая реликвия. Но мне кажется, это мало смутит покупателя, если им окажется ваше общество.

— Сто тысяч? Это он так сказал? — Лу-Ми рассмеялась. — Наше общество не пожалеет и полмиллиона тому, кто вернет Урну, Арес.

Я тоже сделал попытку рассмеяться, но сумел выдавить лишь скептическую ухмылку.

— Не верите? — спросила девушка.

— Трудно, — признался я. — Полмиллиона — это куча денег.

— Значит, вы мне не верите?

— Верю, верю. Я очень доверчив, но что бы вы подумали, если б я сказал, что эта Урна у меня и я хочу за нее вознаграждение? Ведь на кон поставлено, как вы сами заметили, полмиллиона долларов. Существует какой-нибудь легальный способ их потребовать?

— Вероятно, нет. Лонг, — общество секретное, в США оно вне закона. Но вы можете отбросить свои страхи. У общества незыблемые правила, оно не нарушает своих обещаний… если только человек, принесший Урну, не замешан в ее похищении, как это произошло с сеньором Батлером.

Ее слова меня не удивили. Уже довольно давно я это подозревал. Наклонившись, я раскурил сигару.

— Расскажите мне об этом, — не глядя на девушку, попросил я.

— Насколько я понимаю, — заговорила она, — вы уже имеете представление о происхождении Урны и о всевозможных перипетиях, связанных с ее ввозом в Америку. Однако буду краткой. Важно еще одно: Батлер прячет свое истинное лицо за маской страстного коллекционера. Он не смог избежать искушения завладеть этой реликвией, даже зная о всех препятствиях на пути к ее обладанию. О последствиях он не задумывался. Затем, дабы отвести от себя подозрения, он придумал небезызвестный вам так называемый «взнос на священный выкуп», то есть деньги, которые вносил каждый новичок, вступающий в общество. Вначале эти суммы шли на оплату секретных эмиссаров, разыскивающих по всему свету Урну. Поскольку это результатов не дало, число эмиссаров постепенно сокращалось, и деньги стали скапливаться в сейфах общества, пока не достигли гигантской суммы в полмиллиона долларов.

Лу-Ми на секунду умолкла, а я поудобнее устроился в кресле.

— Мне кажется, я навеваю на вас скуку, — заметила девушка.

— Напротив, драгоценная моя, продолжайте, — откликнулся я, стряхивая пепел на ковер.

— Несмотря на то, что похищение было хорошо разработано, некоторые незначительные детали указывали на сеньора Батлера. Но члена общества нельзя обвинить на основании простых подозрений. Тем более, такого высокопоставленного члена, каким является сеньор Батлер — он ведь входит в Высший Совет. Прошло время. Сеньор Батлер купил меня в качестве служанки, как это заведено в обществе, — а это тысячелетняя традиция, несмотря на то, что подобные вещи совершаются тайно.

— Но… а закон?

— Какой закон?

— Который запрещает такие вещи. Ведь рано или поздно всегда находится кто-то, кто восстанет, не подчинится этим правилам!

Лу-Ми горько улыбнулась.

— Вы, западные люди, в некоторых вещах иной раз бываете удивительно наивны. Все члены нашего общества — люди богатые, уважаемые, влиятельные. Они женятся, ведут нормальный, обычный образ жизни, но кроме того, имеют одну или несколько служанок. Они их покупают, затем содержат, кормят, одевают, воспитывают — что бы служанки умели себя подать и быть милыми во время приемов и тому подобных случаях — а иногда, как например, случилось со мной, эти люди влюбляются в служанку и женятся на ней… И предрассудки рассеиваются. Служанка становится таким же уважаемым членом общества.

Я посмотрел на Лу-Ми. Ее глаза цвета яшмы ничего не выражали. Я встал и подошел к столу. Делая вид, будто поправляю бумаги, взглянул в окно. Девушка напряженно следила за мной.

— Вы очень убедительно все рассказали, сеньора. Женщины, которые называют своего мужа «сеньор», всегда убедительны.

— У меня сохранилась такая привычка, ведь я была его служанкой.

— Ладно, значит общество подозревает Батлера, но доказать они ничего не могут. И что все это означает?

— Сеньор Батлер… то есть мой муж, — поправилась она, — привез Урну на Кубу, и зная об опасности, связанной с нею, продал ее Сусанне, но продал так, как если б эта вещь не представляла особой ценности… Я хочу сказать, что он продал ее не за такую высокую цену, чтобы возбудить подозрения, но и не за такую низкую, чтобы Сусанна осталась к ней равнодушна. Кроме того, он не оформил право собственности. По сути дела была совершена фальсификация, а уж в этом мой уважаемый супруг не знает себе равных. Тут он просто артист.

Я подошел к Лу-Ми и коснулся губами ее щеки.

— Ты закончила? — прошептал я.

Легкая дрожь пробежала по ее телу. Лу-Ми повернулась, ее глаза лихорадочно блестели.

— Ты мне не веришь?

— Нет, я тебе не верю, — ответил я, снова поцеловав ее в щеку.

— Послушай! — у Лу-Ми вырвался легкий вздох. — Ты думаешь, я способна тебе солгать?

— Конечно!

— В таком случае — прощай! То, что я хотела предложить, я могу предложить лишь человеку, который мне доверяет. А ты не такой.

Она попыталась встать, но я усадил ее в кресло.

— А теперь послушай более убедительный рассказ, драгоценная. — Я сел на край стола и закурил новую сигару. Затем выпустил дым и начал — Вы с Батлером знали, что Сусанна хранит в Урне какую-то ценную вещь. Что это за вещь? Ладно, не имеет значения. Но это что-то ценное, из-за чего можно пойти на кражу. Но в самый последний момент у Батлера не хватает решимости и он обращается к Синкенье. Вот тут-то и возникают трудности. Батлер не может просто сказать ему: «В комнате у Сусанны есть шкатулка, внутри которой находится такая-то вещь, принеси ее мне!» Как же сделать, чтобы Синкенья подумал, что ценность Урны не совпадает с ценностью предмета, лежащего в ней? Но у Батлера незаурядное воображение — сказка о Лонгах достойна его дивного ума; он и меня ею околдовал. Должно быть, Синкенью тоже. А почему бы и нет? Каков сюжет! Какая интрига! И главное: все правдоподобно! — я подсел поближе к девушке и с наслаждением вдохнул аромат ее тела. — Ты тоже заслуживаешь поздравлений. Вы с Батлером составляете превосходную парочку!

— Составляли.

— Возможно. Но ты забыла, что сейчас он подозревает тебя. Даже не представляю, сколько времени он будет продолжать весь этот маскарад.

— Ты считаешь меня лживой!

— Более того, — тихо произнес я.

Лу-Ми слегка откинулась в кресле, дыхание ее стало глубоким. А взгляд, до той поры недоверчивый, приобрел простовато-насмешливое выражение.

— Ты неисправимый маловер, — отводя глаза в сторону, с невинным выражением лица произнесла она и принялась разглядывать узор на своем платье.

С минуту мы неподвижно сидели в полном молчании, я — разглядывая ее, она — разглаживая тонкими пальцами складки на ткани. Затем не поднимая глаз, она спросила:

— Как ты догадался, что я лгу?

Я достал из кармана шифрограмму и поднес к ее глазам.

— Ты прав, — с наглой усмешкой заявила Лу-Ми. — Я столько раз репетировала это вранье, что и сама в него поверила. Но, зная тебя, не думаю, что тебя это возмутило. Верно?

— Нет, конечно, — ответил я. — Но скажи, в этой легенде о Лонгах ведь есть что-то правдивое?

— Да, кое-какие исторические свидетельства… Хотя Батлер мне об этом ничего не говорил, я тоже была уверена, что он украл какой-то предмет культа у организации, в которую он входит. «Взнос на священный выкуп» — это чистейшей воды выдумка. Но изобретательная.

— Скажи, только честно: Батлер тебе муж или нет?

— Нет. Я встретила его на базаре в Китайском квартале Сан-Франциско. Он нарисовал мне картины красивой жизни и все такое прочее, и я пошла с ним. Не потому, что поверила ему, просто мне все опротивело. Так я и стала бездельницей, живущей в атмосфере роскоши, которой он меня покорил. Естественно, я не удивилась, когда выяснилось, что он мошенник. По-моему, почти все мужчины такие, — девушка подняла голову и долго разглядывала потолок. — Дай мне еще сигарету.

Я снова сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку… Лу-Ми изящно выпустила дым.

— Но ведь тебя не волнует мое мнение о мужчинах. Слишком уж плохо я о них думаю. Правда, о тебе я думаю иначе. Однако вы с Батлером представляете собой как бы синтез моего идеала мужчины. Ты — решительный, внушающий страх и, подозреваю, находящий удовольствие в риске; Батлер — образованный, рафинированный, но, несомненно — слабый. Из-за его слабости и трусости Урна сейчас не у нас, а в другом месте. Батлер не знает, что такое жизнь в нищете, и он не захотел брать на себя ответственности за похищение. Я умоляла, на коленях его просила не действовать через третье лицо — ведь это усложнит дело. Все было так просто. Мы знали, где Сусанна держит Урну, сложность представлял лишь секретный замок. Но и про него нам было известно, поскольку она приносила Урну к нам домой, — Лу-Ми выбросила сигарету и повернулась ко мне. — Все было так просто, — повторила она. — Ведь ты на месте Батлера не колебался бы, верно? А Батлер… Я хотела сама пойти, но он меня остановил. Он — отчаянный трус. Какая жалость!

— Может, он скорее благоразумен, чем труслив. Я осмотрел Урну прежде Синкеньи, и в ней не оказалось ничего, кроме интимных писем.

Лу-Ми откинулась на спинку кресла.

— Все это не так… Как только ты нажал на механизм, сработала первая пружинка. Ее функция — сбить со следа…

— Значит, ты полагаешь, что нужная вещь у Синкеньи, но он даже не знает о ее существовании?

— Я не полагаю, а уверена, что это так. Если только ты не обманываешь, и она не у тебя. Но это настолько сомнительно, что даже я в то не верю.

— Почему тебе это кажется сомнительным? Урна находилась в моих руках, и я решился на махинации. Что ж тут необычного?

— Нет, милый, ее у тебя нет. Будь она у тебя, ты бы уж с нами торговался. Не уничтожив нас, невозможно извлечь и песо из этой вещи. Достаточно одного слова, моего или Батлера и…

— Ладно, — перебил я. — У меня ее нет. Ну и что дальше?

— Думаю, ее можно раздобыть. Я несколько раз встречалась с Хуаном, похоже, он испытывает ко мне слабость, — Лу-Ми злорадно усмехнулась. — Но я не могу все строить только на этом, мне необходима поддержка сильного и решительного человека. И этот человек — ты.

— Не будь такой самонадеянной.

— Передо мной, случайно, не второй Батлер? — вызывающе спросила Лу-Ми.

— Успокойся, милочка. Смотри, не промахнись в поисках кандидатуры! Почему бы мне не задуматься над тем, что ты продашь и меня, как предала Синкенью и Батлера? Что такое Лу-Ми на самом деле? Может, это — хитрая лисица, которая явилась ко мне и предлагает мне отправить Синкенью в лучший мир, чтобы похитить то, о чем она мне даже не говорит, потому что не доверяет?

— Я не говорю о том, что находится в Урне, потому… потому что тогда я буду тебе не нужна.

— Не надо больше об этом, драгоценная. Ты без сомнения принимаешь меня за набитого дурака, который с радостью готов тебя сопровождать. Где находится Синкенья?

— Не знаю. Он уже две ночи не приходил в условленное место. Он поддерживает со мной связь, — Лу-Ми поднялась. — Когда он появится, дам тебе знать. Я должна идти, дорогой. Я сказала Батлеру, что выйду в город за покупками, но мне нужно быть дома до его возвращения. Необходимо рассеять любые подозрения. — Девушка протянула руку. — До свидания, милый!

Я поднялся, чтобы проводить ее до двери. То, что я увидел в окно, заставило меня с силой толкнуть ее в бок.

— В чем дело?

— Я увидел Батлера, дорогая.

23. Духи Лу-Ми

У Лу-Ми вырвался возглас удивления и ужаса:

— Он? Ты уверен, что это он?!

— Успокойся. Не думаю, чтобы он явился сюда. Похоже, он просто шпионит за моей конторой.

Лу-Ми сжала губы, она казалась сильно обеспокоенной.

— Надеюсь, ты приняла все меры предосторожности, когда уходила? — сердито спросил я.

— Да… да, конечно. Но он так недоверчив! Батлер уверял меня, что отправится в город и вернется к ужину, не раньше. Думаешь, он следил за мной?

— Все может быть… Вероятно, он следил и за мной.

— Святой Боже! Как же я отсюда выйду, чтобы он меня не заметил?

— Я все устрою. Но все-таки относительно того дела скажи, что ты мне предлагаешь. Как мы сумеем встретиться с Синкеньей? У тебя есть план, или это не так?

— Нет! Нет… Прошу тебя! Отложим это на другой день, — Лу-Ми на цыпочках подошла к окну. — Он все еще там! — воскликнула она, нервно хватая меня за руку. — Ты не можешь незаметно вывести меня отсюда?

— Конечно, могу, но я решил этого не делать, пока ты не скажешь, в чем заключается твое дело.

Она беспомощно посмотрела на меня.

— Но почему ты не хочешь понять, в каком я положении? Если Батлер обнаружит меня здесь, он меня убьет! Ты что, не отдаешь себе отчета в том, что со мной будет?!

Я подошел к ней.

— А! — спокойно произнес я. — Не так страшен черт, как его малюют. К тому, же, похоже, он не собирается сюда подниматься. У нас еще много времени для беседы.

Но я ошибся. Когда я снова посмотрел в окно, то увидел, что Батлер переходит улицу и идет к «Атлантику». У Лу-Ми началась истерика.

— Он идет сюда! — завизжала она.

Схватив девушку за руку, я потащил ее в коридор.

— Иди в дамский туалет, — приказал я, — и жди меня там, пока я за тобой не приду.

Она повиновалась с глазами полными ужаса. Возвратившись к себе, я сел в кресло и закурил.

— Входите, — сказал я, услышав звонок в дверь.

Дверь тут же отворилась, и на пороге появился Батлер. Прежде чем войти, он внимательно оглядел все вокруг. Однако по его взгляду трудно было сказать, что он что-то специально разыскивает. Похоже, он даже пытался скрыть, что его нечто интересует. Делал вид, будто он занят изучением обстановки помещения, в котором очутился впервые. Наконец Батлер обратился ко мне:

— Привет, Арес! — сказал он и вяло двинулся в мою сторону.

— Я кивнул ему в знак приветствия.

— Садитесь, Батлер, и расскажите, чем я обязан такой чести, что вы лично решили меня посетить.

Батлер устроился в кресле возле стола и сложил на животе свои наманикюренные руки. Я увидел его белые зубы, тонкие аккуратные усики. Батлер сделал глубокий вздох, словно неожиданно захотел наполнить легкие свежим воздухом. Неожиданно в его лице появилась жесткость, оно потемнело, глаза смотрели холодно и настороженно.

— Где Лу-Ми, Арес? — резко спросил он.

В его голосе не чувствовалось драматизма, он был так же холоден, как и блеск его глаз. Но в его тоне я ощутил скрытую неуверенность. Выпрямившись в кресле, я беззаботным тоном спросил:

— А почему вы об этом у меня спрашиваете?

Батлер скривил губы и втянул в себя воздух.

— Я знаю, что она была здесь, — твердо заявил он.

— А что, этими духами пользуется исключительно Лу-Ми? — съехидничал я.

Зрачки Батлера сузились.

— Ненавижу совпадения, Арес. Возможно, другая женщина, которая пользуется теми же духами, недавно находилась здесь, но я все же думаю, что это не так.

Неожиданно глаза его расширились, и он утвердительно кивнул. Со словами: «Какой же я идиот!» Батлер вскочил и пулей вылетел в коридор с такой скоростью, что я не успел его остановить. Батлер бросился в дамский туалет, где пряталась Лу-Ми.

Я вбежал туда за ним. Он осмотрел весь туалет, но напрасно — Лу-Ми исчезла. Только в воздухе витал тонкий аромат духов.

Батлер испепелил меня взглядом.

— Вам не удастся с ней сбежать, Арес! — произнес он угрожающе и повернулся ко мне спиной.

Возвратившись в контору, я в изнеможении опустился в кресло. Когда я закуривал очередную сигару, за-! звонил телефон. В голосе Лу-Ми все еще звучал страх.

— Я ждал твоего звонка, — сказал я. — Но советую тебе сейчас же вернуться домой. Батлер ушел от меня страшно злой.

— Я и не собираюсь возвращаться, — ответила она. — Сыта уже всем этим по горло!

— Так что за дело ты мне предлагала, дорогая?

— Не могу сейчас об этом говорить. Позвоню позже.

— Может, тогда оно меня уже не заинтересует, — мрачно заметил я.

— В таком случае; мне будет очень жаль, — понизив голос, произнесла она. — Но думаю, ты согласишься.

— Не будь такой самоуверенной, — снова предупредил я. Она стала было возражать, но я перебил — Ладно, ладно, если не найдешь меня здесь, позвони в «Пласу», — я дал ей номер телефона и добавил — Спросишь Карлоса, он меня найдет.

24. Конец карлика

Зазвонил телефон; я приподнялся на кровати и выругался: фосфоресцирующие стрелочки будильника показывали половину четвертого утра. Вяло протянув руку, поднял трубку.

— Слушаю вас. Что еще?

— Оказывается, у нашего приятеля плохое настроение, — прозвучал голос сержанта Гонсалеса, но, похоже, он обращался не ко мне, а к Гастону. — Мы сейчас находимся в морге, Арес. Приезжайте, хотим вам кое-что показать.

— Какого черта это нужно делать именно сейчас? — взревел я.

— Через полчаса, — коротко произнес сержант и бросил трубку.

Отодвинув телефон, я задумчиво уставился в окно. По стеклу яростно стучали потоки дождя. Кошмарная ночь для посещения морга или любого другого места.

Закурив сигару и медленно вдохнув дым, я подошел к окну, вглядываясь в голубоватый сумрак. После чего я присел на край кровати, еще раз затянулся и положил сигару в пепельницу.

«Еще один мертвец, — мысленно сказал я себе. — Кто бы это мог быть? Если б эти фараоны не говорили загадками!»

Надев непромокаемый плащ, я вышел в коридор. Проклиная все на свете, спустился по лестнице и вошел в вестибюль. За конторкой, как обычно, спал молодой человек. На банкетке восседал ночной сторож, тупо созерцая лужу воды, скопившуюся у входа. На другой банкетке сидели ухмыляющиеся Гастон и Гонсалес.

— Мы знали, что вы спуститесь, Арес… чтобы идти в морг.

— Что случилось?

— Скоро увидите.

Подняв воротник, я вышел за ними на улицу. В морг я вошел вслед за Гастоном. Возле двери, охраняемой полицейским, Гастон остановился. Гонсалес тоже неподвижно застыл словно изваяние. Наконец Гастон двинулся вперед — я за ним. Миновав, длинное холодное помещение, мы приблизились к столу, на котором лежал труп. Гастон приподнял простыню, закрывавшую покойника. Я взглянул на него. Если б Гастон следил за моей реакцией, пытаясь по ней определить мое настроение, то потерпел бы полное фиаско — на моем лице не дрогнул ни один мускул. Лицо, — если это можно было назвать лицом, — человека, лежащего на столе, было мне не известно: я его ни разу не видел. Однако что-то знакомое в нем было.

— Кто это? — спросил я, поднимая глаза.

Гонсалес издал какой-то непонятный звук. Его губы сложились в ироническую улыбку. Гастон смотрел на меня с нескрываемым интересом.

— Ну и ну, Арес… — протянул он.

Я снова взглянул на изуродованное лицо карлика — а это, несомненно, был он. Перепачканное грязью, застывшее, оно являло собой отталкивающее зрелище. На коже застыли темные подтеки, которые могли быть и кровью, и грязью. «До чего омерзительное зрелище!» — подумал я и повторил:

— Кто это?

Оба полицейских молчали. Затем насмешливо переглянулись и с укором посмотрели на меня. Я почувствовал смертельную усталость.

— Ну вас к черту! — заорал я, поворачиваясь к ним спиной.

— Вы арестованы, Арес, — строго проговорил Гастон.

У меня потемнело в глазах. Я обвел взглядом этот проклятый морг: на других столах также лежали изуродованные трупы или люди, погибшие внезапно… Мне послышались хлопки выстрелов, скрежет врезающихся друг в друга автомобилей, крики ужаса и боли… Наконец, я пришел в себя.

— Вы его убили, Арес, — словно сквозь туман услышал я голос Гастона.

Я взглянул ему прямо в глаза.

— Стало быть, это я его убил, да? — чуть слышно спросил я, но ответа не получил: полицейские с каменными лицами смотрели на меня, не произнося ни слова. — За что же я его убил, позвольте спросить?

— Вы поссорились при дележе денег, — ответил Гастон.

Я широко улыбнулся, показав при этом все свои зубы. Красиво получается, ничего не скажешь…

— Да что вы говорите! — воскликнул я.

— Ваша ирония меня не убедит, — прервал меня Гастон, затем достал пистолет, передернул затвор и снова спрятал его. — Сначала этот человек пытался убить вас, но в силу счастливого стечения обстоятельств ему это не удалось. И вы убили его. Все сходится. Собственно, мы ожидали нечто в этом роде.

— Да вы просто ищете козла отпущения! — возмутился я.

— Ошибаетесь, Арес, — вмешался Гонсалес. — У вас ничего не выйдет. Какой смысл отрицать, что этот карлик вам знаком. Мы знаем, как все случилось.

— Да?! В таком случае будьте любезны, расскажите! Чтобы мы все трое это знали.

— Нам нередко приходится сталкиваться с подобным сарказмом, Арес, — деловитым тоном произнес Гастон. — Не скрою, поначалу мы ошиблись, но какого дьявола! Кто не ошибается?! Важно то, что сейчас нам все ясно. Сусанну вы не убивали. Мы тщательно проверили — вы даже не были с ней знакомы; но в ночь убийства вы видели преступника или в дальнейшем каким-то образом напали на его след. После вашего ареста и последовавшего за ним освобождения вы, несмотря ни на что, упорно пытались довести дело до конца. Зачем, Арес? Мы просили вас не вмешиваться, но вы плевали с высокой башни на наши предупреждения. Очевидно, вы собирали улики против человека, которого сами намерены были шантажировать. Точнее говоря, против него, — Гастон указал на тело карлика.

Я улыбнулся, продемонстрировав ровную линию зубов. Гастон выдержал многозначительную паузу. Я снова улыбнулся. Гастон взглянул на Гонсалеса, как бы в поисках поддержки и продолжал:

— Этот тип устал от ваших происков и решил вас убрать. Вечером следующего дня благодаря нашему неожиданному посещению вашей конторы нам удалось обезвредить бомбу, которую он поставил; вот тогда вы и решили с ним покончить. Мы прекрасно понимаем, вы, можно сказать, боролись за собственную жизнь.

Я рассмеялся. Вот оно что! Конечно, поначалу я подумал, что это, вероятно, коротышка, но ведь могло быть и не так. Что он, единственный карлик в городе? И видел-то я его в темноте да еще издалека, так что как следует не разглядел. Я еще раз посмотрел на труп. Да, без сомнения, это тот самый карлик.

— Хорошо, — произнес я наконец. — С этим ясно. Он пытался убить меня, а я убил его. А на кого вы повесите убийство Вертьентеса? Тоже на меня?

Гастон сделал какой-то жест, и взглянув на Гонсалеса, заговорил:

— Как вы только что сами заметили, отбросив всякий сарказм, дело ясное. Это произошло примерно так: Вертьентес договорился с карликом, что тот убьет Сусанну, а сам на это время подготовил себе алиби, уехав в Мексику. Однако по стечению обстоятельств в тот самый день вы пришли к Сусанне за письмами сенатора по просьбе его дочери и наткнулись на ее труп. Карлик, которому ничего не оставалось, кроме как спрятаться, оглушил вас ударом по голове и позвонил нам, чтобы мы, обнаружив вас в доме, где произошло преступление, обвинили вас в убийстве. Затем карлик скрылся, но оставил какие-то следы, по которым вам удалось его обнаружить. Вот тогда между вами и началась борьба за добычу. Возможно, карлик, нарушив приказы Вертьентеса, появился у него, и вы его выследили. Чтобы связать по рукам и ногам Вертьентеса, вы стали собирать улики против карлика. И позвонили Вертьентесу с предложением объединиться против него. Карлик, в свою очередь, обо всем догадался и всадил в Вертьентеса пол-обоймы… А быть может, узнав тайну Вертьентеса, вы позвонили ему и начали Шантажировать. Конечно, вы допускали ошибки… ну да ладно, своим признанием вы только облегчите свое положение. — Гастон закрыл лицо карлика простыней и сухо произнес — Идемте!

— Великолепнейшая теория! — даже не пошевельнувшись, сказал я. — Только в ней существует один весьма спорный пунктик — я не убивал карлика. Я даже не знаю, от чего он умер.

Гастон сунул руку в карман и извлек оттуда какой-то предмет.

— Вам это о чем-нибудь говорит?

Я взял предмет — им оказался болт… или скорее то, что от него осталось. Он весь был сточен. Не нужно было быть экспертом, чтобы убедиться в этом с первого взгляда.

— Что это? — спросил я безразлично.

— Болт, — ответил Гастон. — Только не уверяйте, будто не знаете, что такое болт, хорошо? — в его голосе звучала насмешка.

— Этот болт от тормоза машины, которой управлял карлик, — уточнил Гонсалес. — Может, это освежит вашу память. Карлик готовил вам ловушку, но она не сработала. Вы с лихвой возвратили ему подарок, и вот результат, — он ткнул пальцем в сторону стола. — Наверное, вы более живучи.

Теперь мне стало понятно происхождение грязи на неподвижном лице карлика: его проволокло по земле во время подстроенной автокатастрофы.

— Идемте, — произнес Гастон.

Я не стал возражать. Мысли проносились в моей голове с невероятной скоростью. Все оборачивалось против меня. Полицейским был нужен козел отпущения, и я подвернулся под руку. Закурив сигару, я пошел первым. Сделав несколько шагов, я остановился: нужно было подумать.

— Как звали этого карлика? — спросил я, прикидывая тем временем возможность выскочить на улицу.

— Цезарь Бламбино, — ответил Гастон. — Еще его называли Циркачом, не знаю, то ли за его рост, то ли потому, что он работал в цирке. Кроме того, он занимался продажей билетов.

В моем мозгу молниеносно вспыхнули слова записки Вертьентеса: «Билеты, Арес». И я спросил, не был ли карлик билетером.

— Зачем вы все ему объясняете, лейтенант? — вмешался Гонсалес. — Он знает обо всем не хуже нас.

— Не важно, — откликнулся Гастон. — Теперь сеньор Арес в курсе того, что нам все известно и он не будет пытаться отвертеться.

Их голоса четко доносились до меня, пока я отчаянно просчитывал возможности побега. Целесообразнее решиться на это в дверях. Возможно, больше мне не представится такого случая, так что надо рискнуть. Когда мы оказались на пороге, то столкнулись со служителями морга; они несли носилки, на которых подобно мумии покоился какой-то субъект. Я протиснулся в образовавшуюся щель, и Гастон с Гонсалесом на какие-то доли секунды оказались отгорожены от меня носилками. Не теряя времени, я изо всей силы толкнул носилки прямо на них. Полицейских отбросило назад. Сделав отчаянный рывок, я кинулся бежать. Преодолев огромный коридор, выскочил на кладбище и зигзагами помчался между могилами и склепами. Дождь заметно ослабевал. Сзади в ночной тьме слышались громкие проклятия Гастона, он разразился ругательствами. Поскользнувшись на мокрой земле, я упал и ударился лицом и правым ухом обо что-то твердое. Из глаз посыпались искры. Последним, что я помнил прежде чем погрузиться во тьму, было приятное ощущение холодной воды, стекавшей по моему лицу.

Часть 3

Объяснение загадки

25.Арес размышляет…

Все вокруг было молчаливо и неподвижно; в ночной тишине тускло вырисовывались нечеткие очертания могил и склепов. Голова раскалывалась от боли. Я сделал глубокий вдох, чтобы хоть как-то снять боль, и попытался подняться, опираясь рукой о грязную мокрую землю. Дождь уже прекратился, но пасмурное небо предвещало новый ливень.

Прислонившись к холодному склепу, возвышавшемуся в темноте, я посмотрел на циферблат часов. Было около пяти утра. Наблюдая за стремительно бегущей секундной стрелкой, я подумал: «Суета сует…» Я ничего не мог разглядеть в темноте; лишь резкий порывистый ветер пронизывал меня до костей, никакие посторонние звуки не нарушали мертвой тишины кладбища.

Я медленно двинулся вперед. Пройдя несколько метров, наткнулся на фонтанчик с водой. Просто благодать! Я смыл с лица подтеки грязи, и тут же по ассоциации мне вспомнилась изуродованная физиономия карлика. Я вздохнул. Ведь и я мог закончить свое существование таким же образом, превратившись в неподвижную окровавленную груду.

Прежде чем выйти через калитку на улицу, я скинул мятый и грязный дождевик. Он мог привлечь чье-нибудь внимание, а мне снова, с горечью отметил я, следует оставаться незамеченным.

Боль в голове, похоже, прошла, пытка закончилась. Я добрался до какой-то второразрядной гостиницы. Сквозь закрытое окно вонючего номера я задумчиво разглядывал предрассветное серое небо, которое постепенно начинало голубеть.

Рухнув на кровать, закурил сигару и включил радио. Раздался треск, сквозь который я наконец услышал голос диктора, рассказывающего про мои подвиги. Я снова стал знаменитостью, попав в первый блок утренних сообщений. Сделав глубокую затяжку, я в отупении наблюдал за клубами дыма, плавающими по комнате.

Погрузившись в размышления, попытался связать воедино все происшедшее со мною за последнее время. Необходимо разгадать эту гнусную загадку! И я пришел к следующим выводам:

Первое. У Сусанны хотели выкрасть какую-то вещь, спрятанную в овальной шкатулке вместе с письмами и драгоценностями. Поэтому ее и убили. Что же это за вещь?

Второе. В комнате Сусанны все указывало на то, что ее убил человек, находящийся с ней в близких, если не сказать интимных отношениях. Должно быть, один из ее любовников. Кто он?

Третье. Все ее любовники, за исключением одного, не знали истинной стоимости этой вещи, равно как и не знали о месте, где она была спрятана.

Четвертое. Судя по всему Лу-Ми с Батлером присутствовали при том, как Сусанна получила какое-то известие. Какое? Может, она узнала, что эта вещь имеет огромную ценность?

Пятое. Вертьентес прежде чем умереть оставил записку: «Билеты, Арес!» Какие билеты? А может, имеются в виду деньги? Но это невозможно, потому, что согласно словам Лу-Ми, «вещь» Сусанны нельзя было сразу использовать, поскольку Лу-Ми или Батлер в любой момент могли донести на Сусанну обществу.

Шестое. Карлик, убийца Вертьентеса, был продавцом билетов.

И тут, совершенно неожиданно, в моем мозгу вспыхнула мысль: Верьентес перед поездкой в Мексику подарил Сусанне выигрышный лотерейный билет. Для убийцы он был дороже пресловутой Урны. У кого его приобрел Вертьентес? Разумеется, у карлика. А тот после убийства Сусанны понял, что причиной ее гибели является именно этот билет, ведь газеты ни разу ни о каком лотерейном билете не упоминали. Вертьентес покупал билет в присутствии еще одного человека, вот его-то и следует подозревать в совершении преступления. Карлик пришел к какому-то соглашению с этим человеком, и они решили устранить свидетеля покупки этого билета. Вот тебе, Арес, и причина убийства Вертьентеса и заодно меня.

«Все это, конечно, хорошо, Арес, — подумал я, — но кто же в таком случае этот неведомый компаньон карлика? Батлер? Нет. Батлеру не нужен был билет, да он и не знал о его существовании. Кроме того, зачем ему тогда понадобился Синкенья? Тот вроде бы тоже не знал о билете. А предположить, что он был любовником Сусанны — абсурд. Нет, это не Синкенья. Сенатор? Это вообще невероятно; его алиби полностью подтверждено Рамералем. А сам Рамераль? Да он и мухи не обидит. Кроме того, что значит для такого богача какой-то лотерейный билет. Ради него идти на убийство?.. Нет. С другой стороны, можно допустить, что после своего ухода Рамераль вновь вернулся. Чем тогда объяснить, что Сусанна была раздета? Может, Сото Падуа? Зачем? Тот тоже баснословно богат… Кто ж остается? Ну, давай же, Арес, думай! Если Сусанна была с Вертьентесом, где в это время находился другой любовник? Куртизанка такого класса не станет принимать одновременно двоих. Да, но… а если второй появился в доме до их прихода, что тогда? Шофер? Макейра? А вдруг? Он весьма привлекательный, наверняка пользуется успехом у женщин… О, Макейра? Есть в тебе что-то такое, что трудно определить, что-то поистине присущее настоящему мужчине.

Начнем сначала. Синкенья? Вряд ли, бессмысленно. Синкенья — любовник Сусанны! Нет! Конечно, она женщина ненасытная, но и у таких существует свой кодекс чести. Они отбивают для себя мужчин придерживаясь определенных принципов, которым безоговорочно следуют. И все говорит за то, что это не Синкенья. Между смертью Сусанны и моментом, когда меня оглушили, прошло определенное время. Но все же… Вдруг Синкенья по какой-то причине находился в голубой спальне? Допустим, он не догадался, что эта шкатулка — именно то, что ему нужно, и задержался в поисках других вещей или, допустим, после ухода он сообразил, что оставил на месте преступления какую-то компрометирующую улику и вернулся, чтобы ее уничтожить».

Я рассмеялся. В эти мучительные минуты мой мозг лихорадочно придумывал одну гипотезу за другой. Я понимал, что нахожусь сейчас на дне кратера вулкана, из которого вот-вот хлынет раскаленная лава и поглотит меня как жителей древних Помпей…

Встав с постели, я прошел в ванную и подставил затылок под струю холодной воды. Затем вернулся и, раздевшись, растянулся на кровати, пытаясь заснуть. Но сон не приходил — я продолжал размышлять. Да, постепенно все становится на свои места. Синкенья, оглушив меня, скрылся со шкатулкой и прикинул, сколько она может стоить. А если он знал, что находится внутри этой шкатулки и содержимое было для него так вожделенно… Вряд ли! И снова несоответствие: в спальне Сусанны не было никаких признаков борьбы, никакого беспорядка, а ведь ее явно убили в постели. Может, она в это время спала? Вот как было дело! Сенатор оставил Сусанну спящей и уехал с Каитой. Входит Синкенья, убивает Сусанну… находит шкатулку. Но нажимал ли он на пружину, открывающую второе отделение? Просмотрел ли как следует ее содержимое? Необходимо найти этого мерзавца и выбить из него правду! Но если он все сделал сам, зачем ему тогда услуги Лу-Ми? А если китаянка лжет и никакой второй пружинки не было? И правдива ли эта китайская легенда Батлера?

Полежав в раздумьях еще с полчаса, я в конце концов признался сам себе, что достиг в своих размышлениях кое-каких успехов, но мало-помалу моя способность анализировать все новые факты шла на убыль. Глаза слипались, усталость давала о себе знать. И я стал погружаться в сон, раздумывая: кто убил карлика Бламбино? Синкенья? А если он не знал о существовании выигрышного билета? Я снова пришел в возбуждение, а вместе с ним нарастала тревога. Сон пропал.

26. Месть Синкеньи

В половине одиннадцатого вечера машина резко свернула на широкий Портовый проспект. Позади остались рестораны, гостиницы, публичные дома. Я искал гостиницу под названием «Ронда». Карлосу, бармену из «Пласы» удалось разобрать из чудовищного жаргона, на котором говорила Лу-Ми, позвонившая ему, слова: «Сонда», «гостиница» и «одиннадцать ночи». Никаких сомнений у меня не возникло, но полистав телефонный справочник, я не обнаружил там ни одного отеля под названием «Сонда», потому решил, что речь идет о «Ронде», расположенной на Портовом проспекте. Это было довольно отдаленное место, и если меня заманивают в ловушку, оно для этого очень подходит. Поэтому необходимо соблюдать осторожность. Итак, решив, что место моего назначения — «Ронда», я попросил парня, сидящего за рулем, притормозить возле гостиницы и ехать помедленнее — мне хотелось хорошенько осмотреться.

Неподалеку виднелись развалины церкви Паулы. Люминесцентная вывеска на фасаде гласила: «Гостиница «Ронда». Это трехэтажное здание, высившееся передо мной, было расположено на самом отдаленном участке проспекта и, судя по всему, пользовалось весьма дурной славой. Когда мы подъехали к самой гостинице, я внимательно вгляделся во тьму. Кругом было тихо, дверь с закругленной в виде арки верхней частью напоминала вход в пещеру.

Мы еще раз объехали вокруг здания; я внимательно оглядывал набережную — нет ли за мой слежки, потом попросил шофера остановиться и подождать меня в темном боковом проулке. Сам же, подобно дикому зверю, бесшумно подкрался к входу.

Легонько постучал. Справа открылось маленькое окошечко, и я увидел выглянувшую оттуда загорелую физиономию.

— Вам чего?

— Информацию.

— У нас здесь простая ночлежка. Два песо за ночь, — ответил человечек.

— Мне есть, где провести ночь, — сказал я, протягивая в окошечко пять песо. — Я ищу девушку. Молодую китаянку, миниатюрную, симпатичную. Зовут Лу-Ми.

— Не знаю такую, — ответил тот и попытался вернуть мне деньги. — Здесь нет никакой китаянки.

Я вспомнил, что Лу-Ми встречалась с Сенкеньей, и проговорил:

— Похоже, у вас проживает такой элегантный субъект. У него еще лишний палец на правой руке. Знаете та кого?

Человечек разжал губы, и я увидел желтые от никотина зубы.

— Возможно, — произнес он и многозначительно потер большой и указательный пальцы.

Через решетку в окошечке скользнул еще один билет в пять песо.

— Элегантный субъект, о котором вы говорите, снял комнату несколько дней назад. Точно, у него странный палец… Он уже довольно долго не выходит из номера. Пятый номер, второй этаж, — человечек усмехнулся. — А вы что, тоже его дружок?

— А если не так?

— В таком случае ты уберешься ко всем чертям, — снова усмехнулся он. Похоже, он в первый раз усмехнулся искренне.

Поднявшись на второй этаж, я отыскал пятый номер. Проверив пистолет, почувствовал себя увереннее. Рукоятка «люгера» приятно оттягивала карман. Вытащив его, свободной рукой повернул ручку двери. Она оказалась не запертой. Вступив в номер, я остановился у двери, держа «люгер» наготове. Внезапно передо мной появилась Лу-Ми.

— Входи, Арес, — улыбаясь промурлыкала она. — Мы тебя ждем.

Я прошел за ней и осмотрелся. На столе, заставленном стаканами, возвышались бутылки из-под «кока-колы» и бутылка «Бакарди». После небольшой паузы заговорил и Синкенья, сидящий в кресле:

— Да, Арес, мы ждем вас. Садитесь. С минуты на минуту сюда придет наш любимый друг Батлер, тогда мы и сможем побеседовать.

Я сел на стул так, чтобы видеть дверь. Лу-Ми устроилась на ручке кресла Синкеньи и нежно поигрывала его волосами.

— Мы с Хуаном любим друг друга, — просто объяснила она на плохом испанском. Ее глаза лихорадочно блестели. — Батлеру придется с этим смириться.

— Придется, — подтвердил Синкенья. — Придется, — повторил он. — Шкатулка у меня, и теперь я буду диктовать условия. Что вы на это скажете, Арес?

— Поскольку я уже достаточно хорошо знаю Батлера, думаю, он вас поймет, — очень серьезным тоном ответил я. — Во всяком случае, для того, чтобы получить шкатулку, он пойдет на любые условия.

— Лу-Ми считает, что для вас целесообразнее остаться с нами в дружеских отношениях. Мы не собираемся никого убивать. Так что спрячьте вашу игрушку, давайте лучше выпьем за нашу дружбу, Арес.

Он налил в стакан немного «Бакарди» и спросил:

— Сделать вам коктейль?

— Спасибо, не люблю.

Глаза Синкеньи блеснули. Он повернулся к Лу-Ми:

— Ну а ты как?

Она улыбнулась и налила себе немного «кока-колы», капнув туда светлого «Бакарди».

— За дружбу и понимание, — произнесла она на ужасающем английском и выпила стакан до дна.

— Думаю, дорогая, Арес выпьет с нами за дружбу, — сказал Синкенья, снова налил «Бакарди» и подошел ко мне.

— Пейте, — ласково проговорил он.

— Нет, спасибо, я — трезвенник, — отказался я.

Синкенья грохнул кулаком по столу и впился в меня взглядом. Внезапно адский огонь охватил его желудок. Кровь прилила к его лицу, он приподнялся, схватился за живот, и вдруг смертельно побледнел. Он попытался выхватить из-за пазухи пистолет, но руки его уже не слушались и в страшных конвульсиях Синкенья рухнул на пол.

— Стерва! — прохрипел он. — Ты меня отравила! Ты… заплатишь мне за это!

Несмотря на то, что я был готов к чему-то подобному, на какое-то время я буквально остолбенел. Затем наклонился над затихшим Синкеньей и нажал на его желудок, пытаясь вызвать рвоту. Но это было уже бессмысленно — Синкенья отправился в мир иной. В этот момент что-то твердое и тяжелое обрушилось мне на голову, и комната рассыпалась на тысячу сверкающих осколков.

* * *

— Ну, хорошо, Арес, не хватает только «Балерины». Где она?

С трудом разлепив веки, я оглядел комнату. Перед глазами стоял туман и все предметы казались деформированными и причудливо изогнутыми. Я почувствовал страшное головокружение.

На краю кровати, где я лежал, я увидел сидящего Гастона. Неподалеку в кресле устроился Гонсалес, у двери находился полицейский агент в форме, а рядом — низкорослый человечек с унылым лицом, тот самый, что впустил меня в гостиницу.

Я ощупал на голове повязку, затем осмотрел руку — она немного испачкалась просочившейся сквозь бинт кровью. Резкая боль пронзила мой многострадальный затылок, словно меня изо всех сил двинули молотком. Гастон повторил свой вопрос.

Я встал, перешагнул через распростертое на полу тело Синкеньи и прошел в ванную. Холодная вода несколько меня освежила.

Возвратившись в комнату, я опустился на стул. На столе лежали все вещи, украденные из спальни Сусанны, не хватало лишь картины. Я взглянул на часы — получается, я провалялся без сознания несколько часов. За это время, вполне возможно, Батлер вместе с Лу-Ми могли очутиться где-нибудь в другой стране и весело посмеиваться надо мной. Посмотрев на Гастона, я ответил:

— Не знаю я, где картина. Вы бы лучше спросили об этом китаянку.

Гастон с Гонсалесом переглянулись.

— Бросьте, Арес! У вас что, совсем нет мозгов? Вы все еще считаете, что вам удастся усыпить нас вашими идиотскими россказнями?

Я устало вздохнул.

— Китаянка, жена Батлера — та самая женщина, которая отравила этого типа, а когда я попытался помочь ему, кто-то двинул меня сзади по голове. Или, по-вашему, я сам себя оглушил?

Говоря так, я сам чувствовал, что мои объяснения выглядят смехотворными и неубедительными.

— Для сыщика вы слишком наивны, — заметил Гастон.

— Вы без конца получаете по голове в самых разных отдаленных районах города, — добавил Гансалес и обратился к портье с идиотским видом стоявшему у двери: — Была здесь ночью какая-нибудь девушка?

— Вот он о ней спрашивал, — ответил тот. — Но я достаточно ясно объяснил, что никаких девушек тут не проживает. Тогда он спросил вот о нем, — и коротышка ткнул пальцем в сторону трупа.

На рябом лице Гастона появилось ликование:

— Ну видите! Чего вы добиваетесь, Арес? Надеетесь сбить нас с толку, рассказывая о какой-то мифической китаянке!

Я только пожал плечами:

— Она его отравила, а затем оглушила меня.

— Или вас оглушил он, прежде чем умереть от яда, который вы ему подсыпали, — вставил Гонсалес.

— О! — вскричал я в отчаянии. — Если вы так считаете, то дадите промашку!

— Мы переживем ваши насмешки, Арес! Нам не впервой. Ситуация это позволяет. Вы убили Бламбино, но тот, кто оглушил вас и убил Синкенью, не взял драгоценности, за которыми вы сюда явились.

— Почему, вместо того, чтоб это обсуждать, вы не прикажете арестовать Батлера и его жену? А стоило бы! Гастон, вы зря теряете время! Шевелитесь!

— А вы веселый человек, Арес! Хорошо, пусть будет по-вашему. Но сначала заедем в полицию. Там вы нам все подробно расскажете. Все, Арес.

У меня вырвался тяжелый вздох. В номер вбежал полицейский.

— Вас к телефону, лейтенант.

Через пять минут Гастон вернулся, очень раздраженный.

— Расскажите нам о китаянке, Арес.

Гонсалес, услышав эти слова своего начальника, удивленно поднял брови.

— Что случилось?

Гастон повернулся к нему:

— Батлер и китаянка погибли у себя дома. Когда они попытались открыть шкатулку, произошел взрыв. Должно быть, внутри находилось взрывное устройство.

— Месть Синкеньи, — пробормотал я.

Заинтригованный, Гастон посмотрел на меня:

— Отчего вся эта путаница, как, по-вашему, Арес? Что находилось в шкатулке?

Я засмеялся:

— Лотерея.

Гастон хватил кулаком по столу:

— Вам все еще угодно шутить? В таком случае, поедем в подходящее для шуток место.

— Все, разумеется, очень смешно, — грустно проговорил я. — Я понимаю, что сейчас не время для юмора. Ясно одно — Батлер хотел найти в шкатулке выигрышный билет, подаренный Сусанне Вертьентесом.

— Пока что ничего не ясно! — сердито проворчал Гастон. — Лучше начнем все сначала.

Я снова пожал плечами:

— Не настолько уж неясно, как вам кажется! — уколол я Гастона.

27. Развязка

Когда я закончил свое повествование, лейтенант и Рене переглянулись. Воцарилась длительная тишина.

— Вот и все, что может вас заинтересовать, — заключил наконец я. — А конец истории вам хорошо известен, вы же читали газеты того времени. Об этом деле достаточно много писалось и говорилось.

Лейтенант поднялся и выключил магнитофон.

— С нас довольно этой информации, — произнес он. — Все ясно, Арес. Удивительное дело — человеческий мозг. Он фиксирует каждую мельчайшую деталь столь давнишнего дела.

Я горько усмехнулся:

— Вы так считаете?

— Нет, — ответил он. — В подобной ситуации я бы на вашем месте тоже все запомнил так скрупулезно. А теперь, — обратился он к Рене, — сообщите сеньору Аресу кое-какие факты, которые ему не известны. Быть может, это дополнит ваш рассказ, Арес, хотя для вас это уже ничего не меняет. Все эти события сильно попортили вам жизнь. А потом вы можете спокойно отправляться домой и забыть об этих кошмарах.

Тревожное стеснение в груди куда-то исчезло. Нервы мои вроде бы успокоились. Я испытал огромную радость узнав, что свободен. От радости я даже не сразу заметил, как Рене говорит лейтенанту: «Нет, каков Арес! Вы только посмотрите!»

Я очнулся от эйфории.

— Извините, я вас не слышал.

Тот сдержал улыбку.

— Конечно, конечно. Я спросил, вам известно, что Гастон застрелен своими же дружками-контрреволюционерами? Это произошло при нападении на Плайя-Хирон.

— Ничего не знал об этом, — смутился я.

— Ну хорошо, — сказал Рене. — Будучи уже при смерти Гастон написал записку, в которой признавался во многих преступлениях, в том числе и в том, что тайно получил от некого анонима 10 000 долларов за то, чтобы собрать против вас улики. А еще 10 000 он получил уже после того, как вас осудили. Он сообщал также, что поначалу подумал, будто деньги передал ему сенатор Рамирес, но потом выяснил, что это предположение ошибочно и так никогда и не узнал, кто же именно всучил ему эту взятку. Однако лично я считаю, что он обо всем знал или догадывался. Просто по каким-то причинам он не захотел называть имя того человека.

— Это свидетельствует о том, — вмешался лейтенант, — что вы стали жертвой преступной интриги.

— Если же досконально разбираться в этом деле, — продолжал Рене, — нам известно еще одно обстоятельство, которое оказало существенное влияние на результат судебного процесса. Обвинитель на суде сам был любовником Сусанны.

Я невесело улыбнулся и тихо заметил:

— Я и не сомневался, что против меня существовал сговор.

Рене рассмеялся.

— Самое неприятное, что вас сделали козлом отпущения, Арес, — сказал он. — До определенного момента все свидетельства были довольно неясны. Разоблачительные факты появились тогда, когда мы обнаружили письма Мартина Макейры к вам. Зачем этому сеньору понадобилось вам писать? Что за связь существовала между вами? Возникло множество вопросов, и поскольку ответа на них не было, мы решили заняться Макейрой. Выяснили, что он никогда не посещал вас в тюрьме и пришли к выводу, что ваша связь возникла еще до Революции. Тогда мы тщательно сопоставили ряд фактов. Первое: 1951 год; Мартин — неудачник. Второе — он работает шофером у знаменитой Сусанны. Третье: после того, как вас осудили, он вдруг неожиданно неслыханно разбогател. Четвертое: им занялась налоговая инспекция, провела тщательное расследование источников его доходов и вдруг выяснилось, что он выиграл крупную сумму в лотерею. Пятое: к концу 1961 года деятельность Мартина становится подозрительной. Шестое: сразу после заключения вас в тюрьму он вносит в Национальный Банк на имя сеньоры Макейра вклад в сумме 20 000 долларов. Это произошло в августе 1951 года. Мы побеседовали с вашим адвокатом и он сообщил нам все детали, связанные с лотерейным билетом, о котором вы ему говорили.

Лейтенант прервал Рене:

— После этого мы почти уверились в том, что вы не виноваты. Во всяком случае, учитывая ваше примерное поведение, мы стали хлопотать о досрочном освобождении, при условии, что мы будем иметь достаточно доказательств вашей невиновности. И наши предположения, как видите, подтвердились. Ну, как вам мой рассказ?

— Выходит, — хрипло прошептал я, — с самого начала я был чем-то вроде пешки на вашей шахматной доске?

Оба рассмеялись.

— Мы знали, что не обманемся в вас, Арес. Были даже почти уверены в этом, — произнес лейтенант. — Мы приняли во внимание, что после освобождения вы изберете правильный путь. А остальное зависит от вас.

— Возможно, я ведь ни в чем вас не укоряю.

На самом же деле я мечтал произнести: «Ну Арес, это — все». Рене по-своему понял выражение моего лица и, улыбнувшись, сказал:

— Сейчас закончим, Арес. Но разве из простого любопытства, прежде чем вы отсюда выйдете, вы не хотите узнать, что именно Мартин Макейра — истинный виновник всех ваших невзгод. Как вы нам сейчас объяснили, проанализировав ситуацию, вы пришли к ошибочному выводу, что всему виной Синкенья. Судя по вашим словам, все указывало на него. Конечно, для вас оказалось неожиданным, что в деле, кроме того, замешаны Батлер и Лу-Ми.

— Разумеется, — ответил я. — Я немного устал, но смогу детально объяснить вам, что произошло. Перед — судом я и вправду проанализировал свое положение: все официальные лица, все судейские были ко мне враждебно настроены. Причины мне были известны, но я много думал о том, что ни я, ни мой адвокат не обмозговали как следует основные доказательства обвинения. Это не слишком-то волновало моего адвоката. Я даже не смог его убедить в существовании лотерейного билета. Адвокат не счел нужным это использовать в качестве доказательства или хотя бы веского аргумента, поскольку, как он объяснил, речь идет о билете, купленном, проданном и подаренном людьми уже умершими, которые не смогут выступить как свидетели. Он, понятное дело, имел в виду Вертьентеса, Сусанну и карлика. Тем более, что билет был на предъявителя и, следовательно, как доказательство не имел особой ценности. Ведь им мог воспользоваться любой. Так что именно тех самых немногочисленных доказательств моей невиновности и не хватало моему адвокату, чтобы выиграть процесс. А отягчающих обстоятельств сколько угодно! Своими неразумными действиями я навлек на себя гнев многих высокопоставленных особ, вот и получил на всю катушку. В первые дни заключения я находился в состоянии полнейшего отупения. Но постепенно стад раскладывать все по полочкам и думать, думать, думать… У меня появилась идефикс — нужно разобраться! И все мои мысли крутились вокруг одного: Макейра. Сначала я в это не верил, но постепенно пришел вот к какому выводу. Во-первых: трижды, когда я скрывался от полиции, я всякий раз удивлялся, с какой легкостью они меня обнаруживали. Это не могло быть простым совпадением. А ведь о моем местонахождении знали только двое: я сам да Макейра. Во-вторых: в тюрьме я неожиданно вспомнил, что человек, с которым Макейра разговаривал возле своего дома, когда меня отделали молодчики сенатора, был не кто иной как Бламбино. В-третьих: Макейра звонил мне в контору в ту ночь, когда была подложена бомба, чтобы сообщить, что сломалась машина. Что за необходимость была звонить? На самом деле он хотел убедиться, жив я или нет. В-четвертых: поскольку Бламбино продавал билеты на углу 12-ой, Вертьентес скорее всего именно там купил выигрышный билет и подарил его Сусанне, а ведь оба они приехали на машине, за рулем которой находился Макейра. В-пятых, общеизвестно, что женщины, ведущие такую жизнь, как Сусанна, нанимают привлекательных шоферов, с которыми обычно заводят любовные шашни.

Над всем этим я раздумывал еще до того, как меня арестовали в «Ронде». Каким же должен быть тот хитрец, который, несмотря на мою осторожность и опыт, настолько втерся в мое доверие, что я посвящал его во все шаги, которые предпринимал, более того, даже привлёк его к расследованию! Я ведь даже ни о чем его не спросил. Должно быть, не хотел тогда видеть в любом человеке врага, вот и доверился ему как последний идиот. Очевидно, в каждом есть что-то грязное и подлое, не исключая меня самого. Эта ошибка стоила мне двенадцати лет тюрьмы и смерти одной ни в чем не повинной женщины.

— Как? — воскликнул лейтенант. — Кого вы имеете в виду?

Рене тоже повернулся ко мне с удивленным видом.

— Подобные детали вам, конечно, ни о чем не говорили. Слушайте, — я сунул в карман руку и извлек оттуда газетную вырезку, которую хранил долгие годы. — Это газета за 1952 год, — пояснил я и прочитал: «Несчастный случай в дачном поселке. Гуанахау. Шоссе № 3. Вчера ночью была сбита машиной старая женщина Каталина Гуэрра, известная также под именем Каита. Она переходила улицу Эсперанса, направляясь к себе домой. Сеньора Гуэрра была тут же доставлена в отделение скорой помощи, где несколько минут спустя скончалась. Человек, сбивший пожилую женщину, ехал в черном «кадиллаке», который так и не был установлен. Но некто Оскар Техера, владелец табачного киоска, сообщил, что разглядел водителя — это был высокий плотный мужчина с голубыми глазами и вьющимися волосами, одетый в элегантный черный костюм. Незадолго до несчастного случая он покупал у Техеры сигары и поставил «кадиллак» как раз напротив киоска. К сожалению, Техара не запомнил номер машины. Полиция делает все, чтобы задержать виновного. Изидро Треллес. Спецкор».

Дочитав заметку, я сказал:

— Как вы могли заметить, описание полностью совпадает с внешностью Макейры.

— Да, описание похожее, — подтвердил Рене. — Только я не понимаю, почему он убил Каиту. По-моему, это — бессмысленное убийство.

— Не скажите, — возразил я. — Макейра хотел избавиться от единственного свидетеля, который мог подтвердить его любовную связь с Сусанной. Он знал, что я думаю по поводу этого убийства. Рано или поздно я выйду из тюрьмы, и если мне не удастся доказать, что он был любовником своей хозяйки, он окажется в безопасности. И он столько лет чувствовал себя в полной безопасности… Только вот…

Лейтенант поднялся. Я понял, что беседа окончена, и тоже встал. Я заметил, как Рене задумчиво потирает свою левую щеку.

— Кстати, Арес, — спросил Рене, — а что стало с «Балериной»?

Я грустно улыбнулся.

— По моей просьбе Алиса ее спрятала. Она вас интересует?

— Разумеется.

— Алиса принесет ее вам. Для меня это слишком неприятное напоминание.

Мне не терпелось уйти, но я не мог удержаться, чтобы не задать один, очень важный для меня вопрос, и я хотел задать его как можно естественнее. Когда я заговорил, то почувствовал дрожь в голосе.

— А Гленда? Что вам о ней известно? — спросил я.

Они обменялись быстрыми взглядами. На губах Рене появилась легкая улыбка.

— Она живет среди нас, Арес, — ответил он просто. — Вышла замуж, работает, получила звание профессора.

Лейтенант легко хлопнул меня по спине.

— Чтобы полностью удовлетворить ваше любопытство, сообщу, что сенатор и Сото Падуа высланы в Северную Америку; Рамераль уехал в свою страну, предварительно свернув дело. Он больше не занимается торговыми операциями.

Они проводили меня до двери, но лейтенант, казалось, не был полностью удовлетворен — на его лице было написано огорчение.

— Что вас мучает, лейтенант? — спросил я.

Тот рассмеялся:

— А вы неплохой физиономист, Арес. Да, вы правы. Вы нам еще не сказали, почему это преступление не могло быть совершено в какой-нибудь другой день, кроме воскресенья.

— А! Это!.. Признаться, ваше выражение лица меня несколько испугало. На самом деле все очень просто. Вы, вероятно, забыли, что Национальная Лотерея разыгрывается по субботам. Однако в субботу банки не работают. Сусанна была вынуждена держать выигравший билет дома. А выигрыш оказался солидный — полмиллиона песо. В понедельник банк оплатил бы билет. Понимаете? Какие чувства должны были владеть преступником?!

— Ладно, мы вас больше не задерживаем, Арес, — произнес лейтенант. — Вы и так слишком замешкались…

Когда я вышел на улицу, была уже ночь. Восхитительная звездная ночь. Холодный ветер обвевал мое лицо. На душе было тяжело и грустно. Захотелось побежать к Алисе, но как она меня примет после всего произошедшего? Если кто-нибудь и мог бы придать мне сил, то только она. Ведь поначалу Алиса каждую неделю навещала меня в тюрьме. «Когда ты выйдешь, заклинала она, забудь о мести». Но кто мне заплатит за причиненную боль?!

Я поднял воротник. Почти семь месяцев я не видел Алису. Может, она устала просить и ждать? Возможно и так, и я не в праве укорять ее за то.

Я медленно побрел по улице, пока наконец не свернул за здание тюрьмы, где и столкнулся с Алисой. Я увидел ее радостное лицо, а в нескольких метрах от нас заметил смеющегося Рене. Алиса неожиданно кинулась мне на шею и зарыдала. Я бережно вытер ее глаза платком. Затем взял под руку, и мы вместе направились домой.

Примечания

1

Дайкири — ром с сахаром и лимоном.

2

Ш. Бодлер «Цветы зла» XXXII» (Перевод В. Левика).

3

Бакарди — сорт рома.

4

Бонго — негритянские барабаны.

5

Пласидо (наст, имя Габриэль де ла Консепсьон Вальдес (1809–1844) — кубинский поэт.

6

Патио — внутренний дворик.

7

Мохо — кубинский алкогольный напиток домашнего приготовления.

8

Мин — китайская императорская династия (1368–1644).

9

Юань — императорская династия в Монголии и Китае (1271–1368).


на главную | моя полка | | Загадка одного воскресенья |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 1
Средний рейтинг 4.0 из 5



Оцените эту книгу