Книга: И всё-таки она вертится!
И всё-таки она вертится!
Стихи
© Шевчук И. М., 2019
© Яковлев А. В., иллюстрации, 2019
© Рыбаков А., оформление серии, 2011
© Макет. АО «Издательство „Детская литература“», 2019 О конкурсе
Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почетным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.
В августе 2009 года С. В. Михалков ушел из жизни. В память о нем было решено проводить конкурсы регулярно, что происходит до настоящего времени. Каждые два года жюри рассматривает от 300 до 600 рукописей. В 2009 году, на втором Конкурсе, был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ».
В 2018 году подведены итоги уже шестого Конкурса.
Отправить свою рукопись на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.
Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его подростковом «секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.
С 2014 года издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-листы конкурсов. В серии уже издано около 45 книг. Выходят в свет повести, романы и стихи лауреатов шестого Конкурса. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.
Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию.
Стихи
Вращение
Смотрю на юлу чем дольше я,
Тем ярче она вращается…
Во что-то другое,
большее,
Вращаясь, вещь превращается!
Юла лишь тому подтверждение.
Лежала себе, хромоногая…
И вдруг —
второе рождение?!
Примеров тому знаю много я.
Обратимся хотя б к ЦЕНТРИФУГЕ.
Внутрь нее попав, ты
Не просто вращаешься в круге —
Рождаются в нем космонавты!
Или возьмем
ИСКУССТВО.
Когда балерина вращается,
В очень
тонкие
чувства
Вращенье ее превращается!
А когда проводов вращается
Вокруг
магнита
моток,
Вращение их превращается
В энергию атомов – ТОК!
Не просто так, чтоб проветриться, —
Хочешь ты
или нет —
Земля наша в космосе вертится,
Вращаясь средь прочих планет.
И если тебе вращения
В мире пока не нашлось,
Может —
прошу прощения —
Ты плохо искал свою ось?
У Планеты на ладошке
Так же, как у нас тобой,
Разбегаются дорожки —
Можно топать по любой!
В небе Звездочки гадают
У Планеты по руке:
Где какие пропадают?
Что там ждет их вдалеке?
С высоты открыт их взору
Всех земных дорог узор:
Где какой подняться в гору?
Где какой спуститься с гор?
Где какой остановиться,
Чтоб другую подождать?
Сколько врозь одной ни виться —
Вместе легче вдаль бежать!
Хитро звездочки мигают
И подсказки сыплют вниз.
Выбрать путь нам помогают —
Ты поднять их не ленись!
У Планеты на ладошке
Разбегаются дорожки —
Ждут их дальние края…
Отгадаешь,
где твоя?
Я выбираю
Кто ходит в рабах у вчерашнего дня —
По Жизни тащится где-то там с краю…
Потому
не ОНА выбирает МЕНЯ —
Поэтому
Я ЕЕ выбираю!
Я выбираю Солнце без туч!
И ты,
Ночь, его мне не застишь!
А рот —
тот, что захлопнут на ключ!
А сердце —
то, что распахнуто настежь!
Я выбираю – не быть подлецом!
Не пнуть сапогом
бездомную псину!
А ветер —
тот, который в лицо!
А славу —
ту, которая в спину!
Куда бы дороги меня ни вели,
Я выбираю
путь не к наградам!
А парус —
тот, который вдали!
А руку —
ту, которая рядом!
Я выбираю «РЕ» после «ДО» —
Дорос ли я до него,
не дорос ли…
А смелость —
ту, которая ДО!
А песню —
ту, которая ПОСЛЕ!
В начале дороги,
в ее ль конце —
Я выбираю
лицо без грима!
А правду —
которая точно в цель!
А пулю —
которая точно мимо!
От «НЕНАВИДЯ»
и до «ЛЮБЯ»
Я выбираю
лишь крупный калибр!
Сегодня
я выбираю тебя…
Ты тоже имеешь
право на выбор!
Многогранная личность
Во мне живут сто человек!
А может, даже двести?
Один рвет сразу с места в бег!
Другой – топтун на месте.
Один стеснительный, как тень.
Другой – нахал нахалом!
Один – молчун.
Другой – весь день
Чушь в уши бы пихал вам!
У каждого из них причем
Различные таланты.
Один – наукой увлечен.
Другому – всё до лампы!
Один в небесной высоте
Мечтательно летает.
Другой, разлегшись на тахте,
Баранки уплетает.
Один открыл с «приветом» рот —
Другой уже прощается…
И как же этот весь народ
Во мне-то умещается?
Представляете?!
Представляете,
сегодня
Ровно в десять двадцать шесть
Я с земли травинку поднял
И вдруг понял, что я…
ЕСТЬ!
Хоть живьём меня вы ешьте —
Я все детство продремал!
Сколько тех травинок прежде
Я вот так же поднимал?
Но в тот миг, когда коснулась
Этой нынешней рука,
Что-то вдруг во мне проснулось —
Непонятное пока.
И оно все шире, шире —
Распирает изнутри…
Я – неповторимый в мире!
Мир прекрасен – посмотри!
Он для нас наполнен светом
И водою дождевой…
И, представьте,
в мире этом
Я не камень!
Я – ЖИВОЙ!
Сердце постучало
У меня в груди.
Я ему ответил:
– Кто там? Заходи!
Что уж там топтаться?
Посмотри, как здесь
Этот мир прекрасен.
Но пока – не весь.
Очень не хватает,
Чтобы жить любя,
В нем пока кого-то…
Может быть, тебя?
Сердце, постучавшись,
В этот мир зашло
И над миром солнце
Новое зажгло.
И светло в кромешной
Стало вам ночи…
Вы впустите сердце —
Если постучит.
В день рожденья наше Сердце
Отправляется в поход.
Открывает клапан-дверцу
И идет,
идет, идет…
Сердце в том не виновато,
Что все время на ходу.
Вслед за ним и я куда-то
Все иду,
иду, иду!
Я б свернул —
а что, как после
Мы друг друга не найдем?
Как пастух и верный ослик,
Мы идем,
идем, идем.
Только я могу с дороги
Отдохнуть, устав в пути,
А к сердцам законы строги —
Лишь идти,
идти, идти!
Никуда ему не деться…
Слышишь, топает в груди?
Как ты там, в порядке,
Сердце?
Ну, иди, иди, иди…
Неразлучные друзья
Куда б ни шел я – каждый день
За мною по пятам
Везде моя крадется Тень:
И тут!
И здесь!
И там!
Хотя она всегда в тени,
Она вертлявый плут!
И в этом минусы одни
И здесь!
И там!
И тут!
В ответ свернулась Тень у ног:
«Ты лучше плюсы взвесь!
Со мною ты не одинок
И там!
И тут!
И здесь!»
Дорога
Однажды вдруг Дорога
Пришла ко мне домой
И говорит с порога:
«Вставай, пошли со мной!»
«Куда?» – спросил ее я.
«Ну как – куда? Вперед!
Где нет душе покоя
И сердце не соврет!»
С тех пор мы всюду вместе —
Дожили до седин,
Но никогда на месте
Мы с нею не сидим!
Пусть мы плутали стожды,
Но главное в пути
Не то, КУДА идешь ты,
В нем главное – ИДТИ!
Устремленность
Когда дорогу преградит полено,
Где для других возможен перескок,
Улитка из глубин своей вселенной
Наружу выдвигает перископ.
Неспешно свой обряд свершив старинный —
У всех подлодок так заведено! —
Уверенной, спокойной субмариной
Уйдет она на собственное дно.
И, трезво оценив размеры цели,
Улитка ляжет на обратный курс…
Ведь все равно – в начале ли, в конце ли —
Тот доползет куда-то, кто не трус!
Мечта
На свете столько много КАРТ!
А почему их много?
Чтобы уже от школьных парт
Манила нас дорога!
На свете столько много ПОЧТ!
А почему их много?
Чтоб письмам долететь помочь
До отчего порога.
А МЕЧТ —
такого слова нет…
И не случайно вовсе.
МЕЧТА – одна.
И в том секрет!
И ты к нему готовься!
Она тебя вперед влечет!
Не даст с дороги сбиться!
…А остальные все не в счет,
Кому в два счета сбыться!
Когда-нибудь
Когда-нибудь на краешке Земли
Я отыщу ту самую дорогу
Призывному доверившийся рогу
Вдруг чутко различимому вдали.
Спрямив зигзаги сотен катастроф,
Всплыв чудом после кораблекрушений,
Из всех возможных выйду окружений…
Там ждут меня каких-то пара строф.
Но в них сольются Небо и Вода
И близких Звезд понятное скольженье.
И станет глупым
их любое продолженье
Когда-нибудь, тогда-нибудь, тогда…
Горшок цветочный на окне
Забыл за шторой я.
А сам уехал на коне
В далекие края.
В краях далеких ничего
Не удивляло нас:
Там много всякого всего,
Что видел я сто раз!
Кода ж вернулся я домой,
Услышал песню вдруг.
То пел горшок цветочный мой,
Забытый мною друг.
Окна я штору распахнул
И вдруг увидел сам
Морской прибой и саксаул,
Путь в горы, к небесам.
Прекрасных множество картин,
Что не увидел я,
Когда отправился один
В далекие края.
О как порой бывает слеп
Сидящий на коне!
А зрячим —
тот, кто смотрит вслед,
Оставленный в окне!
И даже этот вот стишок —
Откуда б вдруг он стал?
Его цветочный мне горшок
На ушко нашептал…
Мир в окне
Почему довольно часто
Из своих людских квартир
Видим мы в окне несчастный
И унылый серый мир?
Будто он присыпан дёрном…
Не ищи, чья в том вина.
Может, просто не отдернул
Занавеску ты с окна?
Стеклопакет
Как раньше стекла дребезжали!
Когда по гулкой мостовой
Трамваи за окном бежали,
Сирены «скорой» злился вой!
Когда же дня стихали звуки
И улица была пуста,
К окну тянулись клена руки
И шорох слышал я листа.
Стучались к нам зима и лето
Совсем по-разному в окно…
Теперь из-за стеклопакета
Немое я смотрю кино.
Старое фото
На снимке повыцветшем – юная дама
И юноша с очень смешной бородой.
Та юная дама —
она моя мама.
А юноша – папа
совсем молодой.
Их сфоткал случайно, наверное, кто-то —
Какой-то фотограф,
искавший любовь…
Они еще могут покинуть то фото
И могут случайно не встретиться вновь.
Но так и сидят на скамеечке в сквере,
От солнца улыбки свои не тая,
Еще и не зная,
еще и не веря,
Что скоро на свет уже вылуплюсь я.
Сижу я невидимо посерединке,
Еще неподвластный законам Земли,
Чтоб папа и мама остались на снимке
И больше расстаться уже не смогли.
Как же так все получилось,
Что на свете ВСЕ случилось?
Закрутилось что-то где-то,
Пылью звездною пыля,
Ярким светом излучилось —
ПЫХ! —
и Солнышко случилось.
А под ним —
ТЫ-ДЫХ! —
планета
Под названием Земля.
Жизнь фонтаном как забила!
И одним прекрасным днем —
надо ж так случиться было! —
Мама вдруг случилась в нем.
Не какая-нибудь мама —
Мама именно моя!
А потом —
везенье прямо! —
У нее случился Я.
Если ты,
вокруг не глядя,
Жизнь решил перебежать,
То чего,
скажи мне, ради
Чудеса ей совершать?
Внешний мир
всего лишь фото.
Сейф,
закрытый на замок!
Создан он, чтоб у кого-то
Оживать в глазах он мог.
Чудеса на заточенье
Без тебя обречены!
Придаешь ты им значенье —
Придаешь величины.
Может стать скворец обычный
По размеру
как дворец,
Если взгляд сменить привычный.
Стоит этого скворец!
Без тебя бы не умчался
Вдаль весенний ручеек.
На волнах бы не качался
Желудевый в нем буёк.
Без тебя бы лист осенний
О пощаде не молил.
И секретных донесений
Дождь не слал бы —
просто лил…
Чудеса простые эти
Ты твори, не торопя.
Потому что всё на свете
Начинается с тебя!
Ракушкою двустворчатой,
Ночь надвое деля,
Расправят мир узорчатый
Мне небо и земля.
Волшебно и натружено,
Надежды всем даря,
Родится в ней жемчужина
По имени Заря…
Искринки
Пускай я только лишь искринка.
Но это – только лишь пока.
Я – Солнца хрупкого икринка!
Мне утро – вместо рыбака.
Ведь без меня не разгорится
В небесном неводе заря!
И новый день не воцарится,
А значит, старый будет зря.
Без нас, без маленьких лучинок,
Дорогу к свету не пробить!
Как путь на небо – без личинок.
Ведь кто-то должен первым быть?
И будут звать вперед вас дали,
Сияньем сказочным маня!
И в том сиянии едва ли
Вдруг кто-то вспомнит про меня…
Шарик с надписью
День сегодня душный.
Солнце землю жарит.
Я возьму воздушный
Мне послушный шарик.
К нитке я прилажу
Маленький крючок,
Надписью украшу…
А какой – молчок!
Полетит по свету,
Галок он пугая,
Встречным по секрету
Людям помогая.
В парке скорость сбавит
Он над старичком —
Тень над ним поправит,
Лист поддев крючком.
Вложит листик дуба
Он девчонке в косу,
Выудит из супа
Косточку барбосу,
А кому-то ключик —
Из травы сплошной…
Сто улыбок включит
За своей спиной!
Но, устав от странствий,
Он крючок отвяжет.
И кому-то «Здравствуй!»,
Не таясь, он скажет!
И к кому-то нужный
Сделает шажок…
Шарик мой воздушный
С надписью «ДРУЖОК»!
Клетчатый платок
Прощай,
платок мой клетчатый,
Продольно-поперетчатый!
Зачем тобой из поезда
Махал в окно я всем?
Ты так красиво выглядел…
Но вдруг ты взял и вылетел,
И ветер вдаль тебя унес.
И нет
тебя
совсем!
И если ты забудешься,
То где-нибудь заблудишься!
И выцветешь,
и выгоришь,
Растрескавшись по швам.
Повиснешь над тропинкою
Истлевшей паутинкою,
Ни разу и не встретившись
Ни мне,
ни нам,
ни вам.
Но если ты запомнишься,
Ты на лету опомнишься!
И, смело крылья распрямив,
Расширившись в края,
Обнимешь землю клетчато —
Продольно-поперетчато —
Чтоб с самолета видели
И вы,
и мы,
и я!
С точки зрения дирижабля
С точки зрения
дирижабля,
Облака —
это волн силуэты
На поверхности сонной моря,
Под которой он сам —
субмарина.
Длинных ливней
пресная капля,
Тех, что в небо с земли воздеты,
Капле моря соленого вторя,
Ту иллюзию
сотворила.
Ей согласно,
леса и горы,
Что внизу проплывают чинно,
Есть не более
чем кораллы,
Населенные живностью донной —
Существами смешными,
которым
Имя ЛЮДИ дала пучина.
Тралят дно это ливни,
как тралы,
Упуская их тонну за тонной.
Но зато,
поймав в самолеты —
Очень странных конструкций ловушки, —
Кто-то их,
на дне собирая,
Вдруг из моря без всякой лески
Прямо к солнцу дергает с лету…
И они,
прижавшись друг к дружке,
Долго смотрят вниз,
замирая,
На кораллов своих перелески…
Друг улетел
Я лежу на животе…
А вверху то те, то те
Пролетают, улетают
Самолеты в высоте.
И в одном из них, виня
В ссоре нашей с ним меня,
Тот летит, кто был мне другом
До сегодняшнего дня.
Посмотрите, как он скис!
Но в окно не глянет вниз.
Разве только – краем глаза.
Терпит сил последних из.
Вот и я себя держу —
Краем глаза вверх гляжу.
Вдруг увидит, что гляжу я,
А не просто так лежу?
А еще не дай бог вдруг
Глянем разом я и друг —
И поймем, что друг без друга
Нам не нужен мир вокруг.
Самолетика флажок
В облаках растаял.
В небе звездочку зажег —
Для меня оставил.
Чтоб сияла в вышине
За него пока что
По секрету только мне
Звездочка-букашка.
И мигала мне с небес,
Не жалея света,
Будто вовсе не исчез
Самолетик этот.
И любимый человек
Улетел как будто
Не на вечность,
не навек —
Только на минуту…
Не дано вступить нам дважды
В реку призрачную ту…
Повстречались в ней однажды
Две песчинки на лету.
Краткий миг —
такая малость!
Друг за дружку в нем держись!
А песчинкам показалось —
Вместе прожили всю жизнь.
Тот, кто, походя, рукою
Те часы перевернул,
Даже если б знал такое,
Вряд ли им тот миг вернул.
«Часовщик» был мастер дела!
Что душою тут кривить —
Никому на свете белом
Время не остановить.
Быстро чью-то злую шутку
Погребет гора песка:
Повстречались на минутку —
Потерялись на века…
Вода звенела в нем когда-то —
Не исчерпать ее до дна!
И даже в жаркий день вода та
Была желанно холодна!
В краях она не уменьшалась —
И вечность целая прошла…
Срок подоспел ли,
чья-то шалость? —
Вода вдруг трещинку нашла!
И, в небо глядя, опустело,
Немой наполнившись мольбой,
Кувшина глиняное тело —
Готово к участи любой.
Однако так решили люди:
Судьба его предрешена,
Но пусть пока еще побудет
Кувшин хранилищем пшена.
Кувшин служил еще полвека —
С людьми и сеял, и пахал.
Но ширилась в боку прореха,
Не треснул вовсе он пока.
И снова люди те решили
Не отправлять кувшин на бой…
Хранили в треснутом кувшине
Свой инструмент мастеровой.
Когда ж, не ведая пощады,
Спалил дома их лютый враг —
И крыши, и полы дощаты,
И стены обратились в прах!
И камня вечного скрижали
Вдруг оказались некрепки…
Но нерушимые лежали
В золе кувшина черепки.
И воину на пепелище,
Что чудом уцелел живой,
Они заветной дали пищи —
Воды чистейшей дождевой!
И этих сил ему достало,
Чтоб встать и одолеть врагов
И чтоб из пепла снова встало
Святое пламя очагов.
И первым, из чего решил
Испить воды он, всласть глотая,
Была не чаша золотая —
Обычный глиняный кувшин…
Саженцы
Как трудно слово посадить
На белый лист пустой.
И каждой букве угодить,
И каждой запятой.
Как трудно в самый первый раз
Из тоненькой строки
Свой первый вырастить рассказ.
А может быть – стихи?
А может, строчку лишь одну
Я точкой закруглю —
И станет ясно кой-кому,
Как я его люблю.
Дерево жизни
Ямку я для деревца
Выкопал,
умолк:
Самому не верится
В то, что выйдет толк.
В землю помогу ему
Я на ножку встать —
Больше не могу ему
Ничего я дать…
Но в какую б даль меня
Ноги ни несли,
Мне картина дальняя
Виделась вдали.
Слышал рост я саженца
В пекло и мороз —
Он ветвями,
кажется,
Сквозь меня пророс.
Влагой ствол наполню я
Десять раз на дню.
Если грянет молния —
Тучи разгоню!
Если солнце жгучее
Жарит целый день —
Одинокой тучею
Дам ему я тень.
И уже заметнее
Бег его ветвей.
Дарит песни летние
В листьях соловей.
Путники заблудшие,
Чьи сердца черствы,
Дни припомнят лучшие
В шепоте листвы.
И уже уверенней
Бурной кроны рост.
Свод небес доверен ей —
Миллионы звезд!
Прятки в ней устроили
Тучи и коты!
В ней дома построили
Чьи-то там мечты…
* * *
Встретился однажды я
С деревом моим —
Тень знакома каждая
Мне была под ним.
Я спросил у дерева
«Как же ты смогло?!
Так знобило с севера!
С юга так пекло!
Одному на свете-то
Труден путь земной…»
Дерево ответило:
«Ты ведь был со мной!»
Путеводная звезда
Этот мир как темный лес —
Всюду ждут загвоздочки!
Тяжело идти в нем без
Путеводной Звездочки!
Верить можно только ей!
То, что сложным кажется,
В свете Звездочки твоей
Ерундой окажется.
Ей виднее с высоты
Тупики и выходы.
Кто идет на свет Звезды —
Тот не ищет выгоды.
Если ж дело к холодам,
Стер туман Звезду мою…
Я ее вам не предам!
Я ее придумаю!
Маленький принц
Про что эта сказка?
Вопрос без ответа…
Но в жизни хоть раз ее каждый откроет.
…Там, в космосе дальнем, одна есть планета.
А если точнее —
один астероид.
Его притяженье не знает границ.
Любил свою Розу там Маленький Принц.
Нет в жизни печальней прощального старта,
Когда разлучаетесь с тем, что любили…
Скажите, Географ,
зачем же вам карта?
Вы дальше ее никогда не ходили!
Вся ваша ученость —
занятье для рта.
Взгляните на карту —
на ней пустота!
Скажите, Фонарщик,
на вашей планете
Кому фонари нужный путь разглядели?
Скажите, Фонарщик,
светлее ль при свете,
Который не светит?
Нужнее ль при деле,
В котором есть смысл,
но нету тепла?
Никто и не спросит у вас: «Как дела?»
Скажите, Король,
для чего вам корона,
Коль подданных нету у вас и в помине?
Ни кот не согреет вам ноги у трона,
Ни пламя —
заботливым зверем в камине.
Нет права труднее, чем править собой.
А всеми-превсеми сумел бы любой!
Всё новые встречи дарили планеты
Наивному страннику звездного шарфа.
Все больше вопросы,
все меньше ответы…
Из звездного шлейфа не флейта,
не арфа —
А голос нежнее окликнул с Земли…
В пустыню упавшие звезды легли.
И здесь, на Земле
голубой и огромной,
Узнал он секрет от попутного друга —
О милой звезде,
небольшой и укромной,
Точней,
астероиде дальнего круга,
Откуда со стаей кочующих птиц
Отправился в путь опрометчивый Принц.
Узнал он о том, что попутные птицы
Не в силах поднять за собою печали,
Которая в дальней дороге случится,
Но только в конце ее, а не в начале.
Что целое море несбыточных роз
Не стоит цветка, что в руках твоих рос…
Родина
Грустит на окошке в горшочке цветок.
Ему и светло, и не тесно.
То смотрит на юг он,
то вдруг на восток —
ОТКУДА ОН САМ?
Неизвестно…
На клумбах снаружи другие цветы
Цветут агрессивно и дружно.
На глупый вопрос им:
«ОТКУДА ЖЕ ТЫ?» —
Ответа искать и не нужно.
Красавицы их заплетают в венок,
Поклонники дамам их дарят…
А скоро он станет совсем одинок,
Когда тут морозы ударят.
Опасностей мир от него застеклен.
И шепчутся с вьюгами крыши:
«ОТКУДА ЖЕ ОН?»
Может, знает тот клен,
Который поднялся их выше?
Но снова приходит весна за зимой,
Цветы расставляя по клумбам.
Застыл он в окошке загадкой немой,
Страной, не открытой Колумбом.
Пусть даже сорняк он болотной реки!
Эй, птицы, вы лишь намекните!
И птицы щебечут —
намеки тонки…
Но где там понять нам их нити!
Как ты ни прекрасен —
ты только лишь куст,
Когда изнутри ты безроден!
Твой путь одинокий печален и пуст…
Как трудно на свете без Родин!
Посерединке
О том, как лучик солнца скачет
По скользкой радуге-дуге,
Наперебой крича, СУДАЧАТ
Горячим полднем в СУДАКЕ.
О том, как звездочки бликуют
В сиянье северном не те,
Тишком вполголоса ВОРКУЮТ
Полярной ночью в ВОРКУТЕ.
Такие вот у нас размахи!
Такая вот у нас страна!
Пошила, будто бы рубахи,
Нам всем характеры она.
В характере смешались южном
Напор страстей и пряность трав!
А в северном —
холодном, вьюжном —
Спокойный взгляд и тихий нрав.
А я живу посередине —
Между южан и северян, —
Где осень тянется к рябине
И клен в тумане чуть багрян.
Считаю это за удачу…
Не удивляйся, милый друг,
Что я,
то громко засудачу
То тихо заворкую вдруг!
Рыба-луна
Небо было прежде Морем…
Море было прежде Небом…
Только звезды знают это,
Только звезды и Луна.
Хоть на что с тобой поспорим —
В мире том, весьма нелепом,
Вдвое больше было света,
Вдвое меньше было дна.
Только звезды тем началам
Есть немые очевидцы.
Лишь они да эта рыба —
В полнолунье что видна
В темной глади за причалом,
Среди звездной чечевицы…
Тайну лунного изгиба
В глубине таит она.
В созвездии окна
Всю ночь в окошко светится
Мне звездочка одна…
На улице не встретится
Средь прочих звезд она.
Когда,
дыханье затая,
К ним взгляд я подниму,
Я знаю:
где-то там моя!
Какая?
Не пойму!
Но только лишь подушка
К щеке моей прильнет —
Мне в форточку подружка
Секретно подмигнет.
В квадрате узком форточки,
В созвездии окна,
Из звездной выпав горсточки,
Мне одному видна.
Шел на цыпочках автобус
Это что за фокус-покус?
По асфальту —
шарк да шарк —
Шел на цыпочках автобус
На ночевку в автопарк.
Шарк-да шарк…
Ему бы посох!
По пустынной мостовой
Шел на задних он колесах,
День закончив трудовой.
Из последних сил держался…
Как бы не упасть в кювет?
В лужах темных отражался
Необычный силуэт.
Странной более картины
Не видали я и ты.
Спали окна и витрины.
Спали люди и коты.
Спали своды крыш окрестных.
Во дворах темным-темно.
И водитель,
если честно,
За рулем уснул давно.
Лишь автобус —
настоящий! —
Шел на цыпочках в ночи.
Не будить чтоб город спящий,
Фары в небо он включил.
И мигали с неба звезды
Этим фарам двум в ответ.
* * *
А наутро вдаль увез ты
Наш с тобой ночной секрет…
Люди и машины
По ночам страницы перелистывания —
Люди тех касаются страниц.
По ночам машины пересвистываются,
Научившись этому у птиц.
В параллельной их цивилизации,
В час, когда все улицы тихи,
Шлют друг другу их сигнализации
Только им понятные стихи.
Утром вновь одеты и обуты мы…
Табуном покорных олених
Мчат машины важных нас,
как будто бы
Мы всерьез хозяева у них.
Вот поезд на много персон…
Но я в нем один пассажир.
Куда повезешь меня, Сон?
Хотя бы чуть-чуть подскажи.
Ты тягой фырчишь паровой,
Готовый сорваться
«ДУ-ДУ!»
Вагонам твоим не впервой
Таблички менять на ходу.
Маршрут свой не выдашь ты мне…
Да знаешь его ли ты сам?
Один я в вагонном окне —
Готовый отбыть к чудесам.
А я еще тот обалдуй!
За что же такой мне почет?
Ну ладно —
давай наколдуй
Мне мир,
что сквозь время течет!
Где рельсы блестят впереди,
А сзади – вскипают волной…
Пугай!
Удивляй!
Береди!
И может,
случится со мной,
Что там – на лету, на плаву —
Попутчиком станет мне тот,
Который потом наяву
Однажды вдруг мимо пройдет.
В усмешках —
моей и его —
Мы оба узнаем о том,
Что виделись мы до того —
Мы в поезде были одном…
Электричка
Электричка
толпой
загружается.
На две части
толпа
разделяется:
Тех, кто смотрит,
как все
приближается,
Тех, кто смотрит,
как все
удаляется.
В том и этом смотренье участие
Принимаю,
хоть так и не принято.
Разрываюсь меж ними на части я,
Чтоб застигнуть —
а что посредине-то?
Лишь мельканье
в глазах
отражается…
А никто вон и не удивляется:
Где вдруг спрячется то
«ПРИБЛИЖАЕТСЯ»
И откуда взялось
«УДАЛЯЕТСЯ»?
Между Прошлым и Будущим
где оно —
Наше что ни на есть Настоящее?
Там, в окне, из чего оно сделано?
Не понять —
лишь мельканье скользящее.
Вот и смотрим,
и смотрим
упрямо
Кто назад,
кто – вперед,
но – не прямо…
Миллион монеток
Сыплет Осень с веток:
«Дай-ка напоследок
Золотом блесну!
Накуплю для деток
Пряников-конфеток!»
Жаль на эти деньги
Не купить весну…
Лужи —
это вообще-то не лужи.
Лужи —
это небо такое.
Только оно и ниже, и уже —
Можно чтоб было достать рукою.
Тучи погладить,
дерева листья,
Птиц от дождика спрятать в ладошку
Беру я палочку вместо кисти,
Закат в них мешаю не понарошку.
В луже загадочного силуэта
Чьи-то следы, проступив,
простыли.
Может, Того,
кто придумал нам это
Лужное небо
в бетонной пустыне?
Имена на асфальте
Ногами приминая
К земле их на века,
Читаю имена я:
«Осина,
клен,
ольха…»
Откуда тут взялись те,
Теперь и не узнать —
Деревья-то без листьев
Забыли, как их звать…
Осенние заплатки
С утра мне куртка новая
Легла на плечи гладко —
А на спине кленовая
Уже видна заплатка…
До чего же прытки
Вьются на виду
Золотые рыбки
У нее в пруду!
Ты постой немножко
В круговерти той —
Ляжет лист в ладошку
Рыбкой золотой.
Первые заморозки
О чем предупредить меня хотел
Паук в один из заморозков ранних?
О, как на солнце празднично блестел
Сентябрьской паутины шестигранник!
В чем дело, друг?
Тревожиться о чем
С тобой нам средь осеннего балета?
Смотри, как радужно купается лучом
В нарядной паутине бабье лето!
Лишь к ноябрю я смог сообразить,
Когда без солнца серый мир остался, —
Он паутиной мне изобразить
Снежинку первую усиленно пытался…
Интервьюга
Нынче вьюга дает интервью
Дымоходам,
антеннам,
карнизам…
Я спирали с ней мысленно вью,
Будто нервами, ими пронизан!
В этом вое то смех клоунад,
То таинственно он благороден.
То дворцовых в нем звон колоннад,
То дворовых в нем стон подворотен.
Так откуда же он, этот вой?
Из далеких пределов восточных?
Или, может быть, вой это – твой?
И простуженных труб водосточных?
Телевизором белым окна
Болен я…
Но не выключить звука!
Что-то рвется поведать она,
И никак не понять нам друг друга…
Сосульки летят
Смотрите —
сосульки, сосульки!
Смотрите —
сосульки летят!
С завалинок теплых бабульки
Им вслед с пониманьем глядят.
Им Март подыграл на свистульке.
Когда еще этот Апрель
Для самой последней сосульки
Настроит резную свирель?
На звук тот потянутся с юга
Гонцы прошлогодних утят…
Пока ж,
обгоняя друг друга,
Сосульки на север летят.
А может быть —
и не на север?
В ангары холодных планет,
Весны подозренья рассеяв,
Летят они в виде ракет?
От крыш-космодромов взлетают.
И тают,
и тают,
и тают…
По краю дождя
Зеленый,
сиреневый,
желтый
Зонты нахлобучил нам дождь.
Куда под дождем бы ни шел ты —
Все время навстречу идешь.
И мир разделен на две части:
На тех, кто нахохлен и сыр,
И тех, кто доволен отчасти,
Взирая на солнечный мир.
Я зонт распахну понарошку,
Поскольку,
из дома идя,
Секретную знаю дорожку
По самому краю дождя.
Он здесь не похож на лавину.
Иду по каким-то делам
Я с дождиком наполовину
И с солнышком напополам.
Держу это в тайне я строгой,
Свой зонтик куда-то ведя…
Лишь Радуга той же дорогой
Гуляет по краю дождя.
Невидимый мастер
Мой знакомый мастер плетения
Вил веревки из птичьего пения,
Из журчания
ручейкового,
Из качания
василькового,
Даже запахов,
даже молчания…
Пожимал удивленно плечами я:
– Ну на что, ну куда эти нити нам?
Кто поверит нитям невидимым?
Не дослушал слова он последние.
Взял дымящие трубы соседние
И вкруг них
дымы их улиткою
Обвязал толстенною ниткою.
А потом —
и вздохнуть не успели мы —
Шар земной он обвил туманными
Ручейковыми
параллелями,
Васильковыми
меридианами.
И с авоською этой гигантской
Вдаль походкой пошел хулиганской —
Мой невидимый мастер плетения…
Созвездия
В ночном поднебесье —
Не в сказке, а в были, —
Родившись из пыли,
Вдали от Земли
Скучают Созвездья…
Мы их сочинили
И вечно скитаться
Вдали обрекли.
Создатели, где вы?
Забыты вы сами!
Чьей прихотью странной
Был мир населен
Медведицей,
Девой,
Львом и Весами,
Еще Близнецами
И метким Стрельцом?
Устало вздыхает
Печальная Дева,
В косу заплетая
Миров светляки:
«Подснежники, где вы?
Кузнечики, где вы?
И зеркальце тихой реки?»
Медведица ищет
Берлогу напрасно.
Добычи не сыщут
Ни Лев, ни Стрелец.
Для сластён Близнецов
На Весы леденцов
Не отвесит смешной продавец…
В ночном поднебесье
Рассветы им сняться,
Цветное убранство
Лет, вёсен и зим.
Нам светят Созвездья,
И страшно остаться
Им в звездной пустыне
Однажды одним…
Снежный барс
Когда-нибудь я полечу на Марс…
Едва покину мостик капитанский —
Туман расступится пунцовый
МАРСИАНСКИЙ,
И мне навстречу выйдет Снежный Барс.
По шкуре шелковой сиреневых тонов
Узор струится пурпурных подпалин…
Обычный цвет – цвет снега и проталин.
И для меня он в общем-то не нов.
На Марсе всё не так, как на Земле…
Но о Земле далекой говорит мне
Узор струящийся его метеоритный
И кончик уха в розовой золе.
О той Земле, где снег бесцветно-бел,
А цвет проталин где, увы, бесцветно-черен…
Но простынь белую из угольковых зерен
Там Снежный Барс, как мантию, надел!
Ему на черно-белом негативе
Неведом вовсе марсианский фарс.
И к дальним звездам безучастен Барс,
Где Барсы носят пятна цвета киви.
В краю заснеженном скитальцу невдомек,
Что по ночам глядят на Землю с Марса
Глаза печальные причудливого Барса
И в космосе не так он одинок…
…КОГДА-НИБУДЬ Я ПОЛЕЧУ НА МАРС!
Полушария
Ты смотришь на небо,
Где звездочка тает,
Мигая прощально
У самой земли.
Ты смотришь на небо,
В котором светает…
И звезды печально
За землю легли.
Ты смотришь на небо
В своем полушарье.
В моем же – похоже,
Так было всегда —
Смотрю я на небо,
Глазами в нем шаря, —
Мурашки по коже —
А вот и звезда!
Зажжется не сразу —
Мигнет лишь вначале,
Еще не растаяв
На небе твоем.
Друг друга ни разу
С тобой не встречали —
Но небо листаем
С тобой мы вдвоем.
И знает лишь ветер,
Слетевший внезапно,
Что в небо подхватит
Упавший листок,
Зачем на рассвете
Смотрю я на запад,
А ты на закате
Глядишь на восток…
Фокусник-горизонт
Опять дразнишь моря ты!
С утра пораньше встал —
Луну за краем спрятал,
А солнышко достал.
И к солнышку в придачу
Кораблик на краю,
Чтоб заново в удачу
Поверил он свою.
На берег Море волны
Спустило с поводка —
И злючи,
и проворны…
Но злость их коротка.
Едва лизнут мне пятки,
Где пятнышком – мазут,
И тихо на попятки
К хозяину ползут…
Слушая океан
Век за веком
неустанно
Бьется сердце Океана —
Днем и ночью
в час любой
В скалы плещется прибой…
Долго-долго почему-то
Слушать я могу прибой…
В эту кажется минуту,
Что бессмертны мы с тобой.
Где живет сердце
Где мое сердце живет?
Думаете, наверно,
Повыше чуть, чем живот?
А вот как раз и неверно!
Чуть-чуть —
в деревне у бабушки.
Там, где ночью в реке
Стучали таинственно камушки
И вился туман вдалеке.
Чуть-чуть —
у соленого моря!
Где, не доплыв до буйка,
Я папе на время проспорил.
Но, пап,
это только пока!
Еще —
у мамы под мышкой,
Где мог я маленьким стать.
Залечь с какой-нибудь книжкой
И даже ее не читать.
А может,
в «стрелялочке» новой?
Хотя не в игрухах суть.
Наверно, чуть-чуть —
в Ивановой?
Но только совсем чуть-чуть!
Когда-нибудь это все вместе
Я чудом сложу…
И вот
Тогда мы окажемся в месте,
Где мое сердце живет.
Песенка, упавшая в траву, —
Это не монетка золотая…
В поисках монетки, пыль глотая,
Всю траву, бывает, оборву!
Песенку искать не надо мне —
На коленках ползать и бояться…
С ней все по-другому:
ТИ-ШИ-НЕ
Надо дать немного отстояться.
Настояться запахом цветка,
Напоиться сладостью росинки.
И расслышать в шелесте осинки
Вдруг полет неслышный мотылька.
Ты ведь сам ту песенку спугнул?
Ну, само собой,
ты не нарочно!
Просто ты шагнул неосторожно.
Или слишком быстро ты шагнул?
Видишь, как кивает иван-чай?
Он-то знает,
песенка найдется —
Ей уже продолжиться неймется…
Только ты замри – не отвечай!
Чтоб потом, взлетая в синеву
И на голоса другие множась,
Нашу нам простила толстокожесть
Песенка, упавшая в траву…
Счастливого пути!
Цветы земли,
как счастья семафоры,
Включают нам опушки и поля.
Как важно понимать сигнал, который
Тебе навстречу вывесит земля.
Зеленый-разрешающий, и желтый,
И красный-запрещающий сигнал —
В какие б дали дальние ни шел ты —
Ты сразу их конечно бы узнал.
Три цвета тех —
зеленый, желтый, красный —
Надежно предпочла другим тонам,
Быть может,
Осень вовсе не напрасно
И в листьях продублировала нам.
Но принимать поспешное решенье
По трем цветам всего лишь не спеши!
Они ведь регулируют движенье
Не транспорта,
а все-таки – души.
Цветов земли тончайшие оттенки —
Их сотни,
миллионы…
Их не счесть!
Нет в речи слов порой у нас для их оценки —
По их губам мы можем лишь прочесть.
По ним читают бабочки и птицы
Лучинки света,
капельки дождя —
Когда душе твоей поторопиться?
Где замереть,
границы перейдя?
Не жди, что подадут душе на блюде
Ответы на любой ее вопрос!
И по какой дороге выйти в люди,
Быть может, ей укажет тонкий лютик,
Который в мир еще и не пророс…
В одной
из великих
звездных
прелюдий
Планеты
готовили
свой
парад
И только
маленький —
маленький
лютик
Стоял последним
у звездных врат.
Тамтамы стихий —
первозданных,
лютых! —
В гигантский
папоротник
гремят…
И только
маленький —
маленький
лютик
Стопой динозавра
слегка лишь примят.
Потом динозавров
сменили люди.
Они покланялись
другим цветам…
И только
маленький —
маленький
лютик
Их гнев не изведал…
И был ли он там?
Однажды в предсмертном
диком салюте
Взорвутся звезды,
сбившись с пути!
И только
маленький —
маленький
лютик
Сможет в себе
этот мир спасти.
Чтоб где-нибудь снова
сыграли лютни,
Он станет последним
у звездных врат…
Совсем неприметный
маленький лютик —
В тысячу тысяч
звездных карат…
Бабушка-вечность
Вечность, глядя свысока,
Вяжет что-то снова —
Нитку тянет из клубка
Нашего земного.
Спицей звездною сплетя
Наши души в ниточку,
Снова штопает, шутя,
В черном небе дырочку.
Вот бы глянуть нам на то,
Что ж она там вяжет!
Но об этом ни за что
Бабушка не скажет.
Знать об этом нам пока
Строго запрещается!
Вечность вяжет из клубка —
И Земля вращается.
Тайная связь
За спицей спица бегает
У бабушки в руках,
Но вид она лишь делает,
Что вяжет из клубка.
Клубок ей – передатчиком!
Она всегда при нем.
Для девочек и мальчиков
Он включен на прием.
От «далека» до «рядышка»
Он покрывает круг…
Но вдруг седеет бабушка —
А мы взрослеем вдруг.
И чудо повторяется…
Мы чувствуем, дивясь,
Что с нами не теряется
Двух спиц-антенок связь.
В какие б дали пыльные
Злой ветер нас ни гнал —
Где не берут мобильные,
Мы ловим их сигнал.
Всегда на связи бабушки —
Их спицы в душах вьют
Забытые оладушки
И детских лет уют.
Подошел избушке срок
Обновить гнилой порог…
Ляжет новая доска —
С глаз долой поди, тоска!
Зазвенит,
запахнет стружка!
Так чего же ты, Избушка,
пригорюнилась?
«А с того, что эти доски —
Неприглядны
да неброски —
Всех шагов
людей входивших
Берегли мне отголоски,
Помня всех —
кто с чем пришел:
И того, кто
задержался,
Обещал,
да не остался,
И того, кто потоптался,
Постоял,
да не зашел…»
Есть люди в мире нашем,
Кому из века в век
Мы вслед одно лишь скажем:
«Упрямый человек…»
А может, злимся зря мы?
Ведь если кто упрям,
Пойдет он к цели прямо
Назло стальным дверям!
Уж вы не обессудьте:
Ему ветра в лицо,
А он до самой сути
Дойдет в конце концов!
Пусть он на плаху ляжет,
Казнить себя веля,
Но всем вокруг докажет,
Что круглая Земля!
И где его кровинка
На землю упадет,
Упрямая травинка
Асфальт потом пробьет…
Я законы природы нарушу!
Сквозь асфальт и бетон я пробьюсь!
И, осилив дорогу наружу,
Я дождя вместе с солнцем напьюсь!
Даже если под шиной паду я,
Мне короткого хватит глотка…
Ветерок вам поведает,
дуя,
Как была моя жизнь коротка.
И быть может,
отчаявшись, кто-то
Сил отыщет, сомненья гоня,
Для рывка,
для броска,
для полета,
Чтоб дожить эту жизнь за меня.
Эта жизнь бесконечно большая
Для того,
кто оставил в ней след…
Ведь законы одни нарушая,
Мы другие рождаем на свет!
Другие
Миллионы звездных блесток
Ночь расставит по местам…
Как бы ни был ветер хлесток —
Каждый звездный перекресток
Знает свой порядок там.
Но как только звездным пледом
Ночь нам небо застелит,
Там, меж звезд,
зимой и летом —
Их покой ему неведом! —
Чертит след свой сателлит.
Это звездочка такая!
По небесной бирюзе,
Никому не потакая,
Путь куда-то пролагая,
Чертит след…
Она – другая!
Ей никак нельзя
КАК ВСЕ!
Что тебе-то до Тибета?
А Тибету – до тебя?
Встали горы из шербета,
Нёбо слюнками скребя.
И внутри у вас запикал
Экстремальный сладкомер.
Он штурмует пик за пиком.
Он любитель крайних мер.
Здесь чем выше вам,
тем слаще…
Хоть к вершине путь тернист,
Всё осилит настоящий
Сладкоежка-альпинист!
А в награду —
шоколадка
Под названьем Эверест!
Лишь лизнет ее он сладко,
Но сознательно не съест.
Чтобы звездочки сияли
И нани-
зывались!
Чтобы мы внизу стояли
И обли-
зывались…
С песочной вершины
Весь мир на ладони:
Пригорки, лощины,
За речкою кони.
Но есть два маршрута
На пик этой кручи:
Положе —
оттуда,
Отсюда —
покруче.
Мы путь свой проложим
На склоны крутые.
Пусть там, где положе,
Штурмуют другие!
Пусть сыплет и сыплет
Песок нам за ворот,
Ногами босыми,
Как саблей, распорот.
Пусть вредная осыпь
Не раз и не десять
К подножью отбросит,
Пусть душит и месит!
Но жесткий песок нам
На вкус после схватки
На гребне высоком
Покажется сладким!
Я шагаю по проспекту
Проспект по городу идет —
Не то что в горку улица!
Прямой стрелой летит вперед —
Не гнется, не сутулится!
Но как же мне щекочет нос
Тот запах теплых булочек,
Что наплывает, как гипноз,
Со всех соседних улочек!
Я пудру мысленно лизну,
Но не сверну в те улочки!
Я в их не верю кривизну
Ни за какие булочки!
Вас уведут недалеко
Зигзаги их непрямостей!
И потеряться так легко
В соблазнах этих пряностей.
Другое дело – прямота!
Зовет прямая линия
Меня в далекие места
И прямо в небо синее!
Как будто смелый самолет
По полосе взлетательной,
Я по тебе иду на взлет —
Свой первый, испытательный!
За прямоту твою,
Проспект,
От всех взлетающих —
респект!
За углом
Углы —
это хитрая штука!
Гадаем, что «ЗА?…» —
напрасно мы!
Для каждого —
в том и наука! —
За каждым углом —
ПО-РАЗНОМУ!
Кто первой слезой не плачет,
Улыбку несет по кругу,
Для тех этот мир прячет
За каждым углом
ПО ДРУГУ!
А тем, кто злость укрывает
И думает лишь о драке,
Для тех —
так часто бывает —
За каждым углом —
ПО СОБАКЕ…
Носорок
Рог на носу —
подумаешь, досада!
У многих их на лбу аж два подчас!
Но в том-то и соблазн —
уже с детсада
Он у тебя, как мушка, между глаз!
И нос, как дуло, все берет на мушку,
Удар свой предвкушая ножевой!
Ну ладно там
пенек или кормушку
А если там, на мушке, кто живой?
Копыта отбивать начнут триоли,
Мишени дрожь почувствовав в углу…
Себя ты ощущаешь поневоле
Прикладом,
приложением к стволу!
Один лишь страх ты сеешь по дорогам —
Спасайся!
Прочь!
Беги, покуда цел!
Когда ты в этот мир уперся рогом,
Что есть твой мир?
Оптический прицел!
Я снова сегодня какой-то злой —
Торчат наружу колючки.
Изнутри продырявили добрый мой слой
Какие-то вредные злючки.
И стал я снаружи, как кактус, зловещ!
Вокруг все уныло и серо…
Какая же все-таки тонкая вещь —
Внутренняя атмосфера!
Слова и люди
Если человек пустой,
Сколько рядом ты ни стой,
Вылетают из него
(Но не значат ничего!)
И слова пустые —
Пульки холостые…
Улетят куда-то вдаль,
Хлопнут,
лопнут —
и не жаль…
Если человек наполнен —
Мы слова его запомним…
Сколько в небе им ни виться,
Там где свет и синева,
На ладонь к нам,
будто птицы,
Возвратятся те слова…
Батарейка
Жила на Канарах одна канарейка…
Внутри канарейки была батарейка.
На воле жилось канарейке с трудом —
Еду добывай,
обустраивай дом,
От хищников прячься,
следи за порядком…
Откуда бралась в батарейке зарядка?!
Теперь канарейка живет без труда:
В ухоженной клетке порядок всегда!
Есть корм и питье!
Для качания – рейка…
Но, кажется, села внутри батарейка.
На веревку покороче
Посадили Сокола,
Чтоб летал не там, где хочет,
А вокруг да около!
Он на цыпочки привстал —
И вообще взлетать не стал…
Сам попробуй хохмы для —
Как тебе летается,
Если снизу вся земля
Якорем болтается?
Свой путь
Стать в жизни кем-то мы мечтаем
И вдруг становимся не тем!
А может, книжки мы читаем,
Не замечая нужных тем?
Давно бы стали президентом!
Или какой-нибудь «звездой»!
Но разминулись с тем моментом
Мы в нашей жизни молодой.
А может, просто выбираем
Совсем не тот мы институт?
И в нем от скуки умираем…
Другие – там, а мы всё тут!
Не жизнь, а просто клоунада!..
Мы, спохватившись, узнаём,
Что раньше думать было надо —
Еще в младенчестве своем!
Чтоб время нас потом не било,
Дать будет поздно задний ход…
А время, между прочим, было!
У каждого – почти что год!
Когда ничто не отвлекало,
Весь мир лежал у наших ног!
И судеб будущих лекала
Ты примерять спокойно мог.
Чтоб в жизни не пороть горячек,
Прямее путь начать к мечте,
Подумай, свернутый в калачик,
Еще у мамы в животе!
Что такое солнце
«ЗВЕЗДА! —
утверждает седой астроном. —
Ее наблюдаем на небе мы днем».
«МОНЕТА!.. —
вздыхает банкир. —
Но пока
Никто не нашел для нее кошелька».
«Бессмертное СЕРДЦЕ! —
поэт говорит. —
Все наши погаснут, а это горит!»
Я не исчезну!
Однажды, когда я,
кусая конфету,
Тащился из школы
средь белого дня,
Я взял и представил,
представил, что нету —
Вдруг раз – и не стало
на свете меня.
Глаза в предвкушенье
зажмурил я сладко:
Какая в природе
пойдет чехарда!
А всё – как и прежде…
Вот это накладка!
Как будто и не был,
Исчез без следа.
Всё так же куда-то
спешат пешеходы,
Из Африки в небе
летят журавли,
Свистят электрички,
меняются моды,
И к Марсу ракета
стартует с Земли.
Так что же, я вовсе
ни грамма не стою?
В размерах планеты —
без палочки ноль?
Выходит, что просто
я место пустое?!
Ну нету – и нету.
Недавно ль, давно ль…
А в доме пятнадцать,
по улице прямо,
В квартире сто пять
у окна с утречка
Глаза проглядели
не папа и мама —
А два незнакомых
седых старичка…
К маме!
Какая умная машина —
Огромный этот самолет!
Она уму непостижима!
Ей все известно наперед!
В какой момент нырнуть отвесно
К посадке вниз, под облака,
Когда внизу слепая бездна
И так дорога далека.
В какой момент земли коснуться —
И чтоб ни раньше и ни позже…
Дать тормозам приказ проснуться —
Как будто взять коня под вожжи!
Чтоб сердце вздрогнуть приказало —
А вдруг не хватит полосы?!
Но к зданью аэровокзала
Причалить четко под часы.
И чтоб в иллюминатор прямо,
А не наискосок вдали
Была видна моя мне мама —
Центр притяженья всей Земли!
Иероглифы
Бывает, станет все вокруг легко…
И в небесах замысловатый росчерк
Пером, что обмакнули в молоко,
Вдруг явит суть,
что крылась между строчек.
Он будто тех, кто свыше,
беглый взмах,
Нам приоткрывший истины иные.
Всего лишь миг —
развеют этот знак
Чернила те молочно-водяные.
Но корень дуба, скрюченный внизу,
Что прежде был коряжисто-уродлив,
Вдруг подтвердит тот тайный иероглиф…
И смысл новый в этот мир внесу.
Через дожди и снега
Приходит радость к нам,
как дождь,
Гремя карнизной кромкой.
И окон гладь бросает в дрожь
От поступи той громкой.
Всю ночь фонтаны дождь растил —
А утром след его простыл.
Приходит к нам печаль,
как снег,
Из тайного колодца.
Тот снег неслышно,
как во сне,
На цыпочках крадется.
Не завывало, не мело —
А на душе белым-бело…
Вроде хочешь плакать —
А оно смеется.
Хочешь рассмеяться —
Плачется ему…
Вроде дождь и слякоть —
А ему неймется
Вдоль по лужам шляться
Снова одному.
И обнять заветно
Вымокшую псину,
В ней загадку чуя
Родственной души.
И смотреть секретно
Пешеходу в спину.
Как ему хочу я
Крикнуть: «НЕ СПЕШИ!»
Оглянись, прохожий!
Будешь с нами третьим
В небо пар из пасти
Выдыхать – смотри!
Где еще похожий
День такой мы встретим?
Собственное Счастье
Угадав внутри!
Кто-то еще
Если тоже ты подумал,
Что не все так безнадежно,
Ветерок попутный дунул —
И в него поверить можно…
Если тоже ты расслышал
Чьих-то крыльев взмах свободный
И поднялся звук тот выше,
Став звездою путеводной…
Если тоже ты заметил
В темноте кромешной бури
Краешек, который светел,
И шагнул на свет лазури…
Если тоже над тобою
Звезды стелят ночь устало, —
Значит, нас с тобой не двое,
А гораздо больше стало!
Морозный рисунок с утра на окне.
В нем странное что-то мерещится мне…
Дремучая чаща,
тропинка,
шалаш —
Какой-то не наш,
не землянский пейзаж.
А может, Мороз, ты посланник планет,
С которыми связи у нас еще нет?
И много столетий морозная вязь
С землянами тайно выходит на связь?
А мы к этим звездным посланьям глухи.
Не слышим их письма.
А может – стихи?
Планетяне
Мы кота за хвост не тянем,
Мы расскажем все как есть:
Топал инопланетянин,
Думал, что б на ужин съесть?
В окуляре телескопа
Был он очень одинок:
Голова, живот и попа
И по паре рук и ног.
Брел путями непростыми
Он неведомо куда,
По какой-то там пустыне
То ли камня, то ли льда.
И профессор семиглазый,
Морща свой зеленый лоб,
Всеми щупальцами сразу
У себя в затылке скреб:
«Это что там за планета
В темноте висит, пыля?
Так-так-так, планета эта
Называется Земля!
Данный инопланетянин…
Так-так-так, всего – двуглаз?!
Видно, разными путями
Шло развитие у нас!»
Долго в телескоп ученый
Руки-ноги изучал. I
Но, наукой увлеченный,
Он о главном промолчал.
Ну и что, что в линзу око
Видит зорко, как орел?
Но куда ж так одиноко
Инопланетянин брел?
С точки зрения Вселенной,
Это вовсе не вопрос:
Кто там гнет сустав коленный,
Бородою весь оброс?
Сколько он вот так протянет?
Нет подсказки ни одной…
А ведь инопланетянин —
Планетянин нам родной!
Только мы-то с вами сами
Тоже смотрим в телескоп,
Мухомор с семью глазами
Всех вперед увидеть чтоб!
И поэтому не видим
Ничего себя вокруг —
В телескоп, увы, невидим
Даже самый близкий друг…
Планетяне, дорогие!
Хоть и манят нас с небес
Звезды яркие другие,
Нам никак друг друга БЕЗ!
Контакт
В огороде расцвел
РАДИОЛУС —
А цвести должен был
ГЛАДИОЛУС!
Из динамиков, то есть бутонов,
Очень странный доносится голос.
Будто кто-то с далекой планеты
Передать нам желает приветы.
Но помехи понять нам мешают
Волны всякие там и кометы.
Ничего разобрать невозможно…
Вдруг настроить его как-то можно?
Крутим пестики мы и тычинки,
Шевелим лепестки осторожно.
Но, настроив его как умели,
Разобрать лишь одно мы сумели:
Что у них полетел
РАДИАТОР —
А лететь должен был
ГЛАДИАТОР!
Жил забор.
С давних пор.
Сторожил избу забор.
Сторожил ее как надо!
Уговор так уговор!
Город рос.
На откос,
Словно трактор без колес,
Забирался,
подбирался —
Снес избу,
березку снес.
Лишь забор
с этих пор
Глупо небоскреб подпер…
Нашу память напоследок
Сторожит еще забор.
Невидимое
Не увидеть мир глазами
Нам до самого конца.
Что глаза не видят сами,
То подскажут им сердца.
В них живут, сплетаясь тесно,
Глубина и высота.
Только им одним известно,
Что такое красота.
Мы сердцами проверяем
Рассуждений умных нить.
Только им мы доверяем
В глубине любовь хранить.
Чтобы в вечности продлиться,
В гладь лесного озерца
Смотрятся не наши лица —
Наши смотрятся сердца…
Твой след
Твой римский предок в белой тоге
Терзался тем же иногда:
Всю жизнь следишь —
а что в итоге?
Не оставляешь ни следа.
Привычно тянешь свой дренаж ты
Под толстым слоем суеты…
Остановись! И хоть однажды
Склонись к ручью лесному ты.
Молекул чистых притяженье —
Впусти в себя,
чтоб хоть на миг
Твое узнало отраженье
Свет звезд и тех, кто там —
на них!
Пусть этот миг и будет краток —
Он всё расставит на места.
Гора исписанных тетрадок
Не стоит чистого листа.
Оставить след —
пустая прихоть.
Не разберут потомки – чей.
Для них ты сотню раз умри хоть…
Но сохранит тебя ручей.
Доверься ты его вершинам,
Как святодейственный друид.
К ладоням чьим-то и кувшинам
Пускай вода тебя струит!
В поисках равновесия
Все по Земле куролесю я,
Только никак равновесия
Этого я не найду!
Может, в породу я редкую?
Жизнь подо мной табуреткою
То поскрипит в ЭТУ сторону
То накренится в ТУ!
Что ж за везенье такое?
Из состоянья покоя
Все ей отправить неймется
Снова меня в непокой!
Ладно, потерпим немножко мы —
Может, наладится с ножками?
Или же вовсе на свете
Нет табуретки такой?
Верхом на черепахе
На трех китах?
На трех слонах?
А может – черепахе?
Которой, в общем, все равно,
Кого куда везти?
Чуть-чуть юля,
стоит Земля…
Но при ее размахе
Проверку нам
китам-слонам
Уж не произвести!
И в суете
на темы те
Мы думаем всё реже.
Итак порой
проблем с горой —
Растут как снежный ком!
Ну а раз тут
они растут —
Мир черепаха держит…
Ведь ей же, в общем, все равно —
КТО ТАМ РАСТЕТ НА КОМ?
Лежит без конца и без края вода
В открытых просторах морей.
Но сушей вода завершится всегда,
Хоть сколько б ни плыл ты по ней.
А если по суше отправишься в путь,
Хоть сколько ты там ни бреди,
Приходит и суше конец как-нибудь,
И только вода впереди.
Начало другого —
в конце одного…
А может, нет странного в том ничего?
Свершая дневной поворот,
Незримого слушаясь в этом руля,
Гляди:
начинается Небом Земля.
А может быть, наоборот?
И всё-таки она вертится!
Привыкли уж давно мы,
Что этот мир непрост.
Гадают астрономы
На картах дальних звезд.
Земли они вращение
Исследуют по ним.
И где орбит смещение?
И кем же шар гоним?
Кто, став ему опорой,
Земную движет ось
С той силой, без которой
Пошло бы вкривь да вкось?
Кто день меняет на ночь,
Ведя столетьям счет?
Наш дворник
Петр Иваныч!
А кто же вам еще?
Без всяких умных формул
Усилием бровей
Метлою влево дернул,
Потом повел правей.
Метет он пыль дорожную,
В ТУ сторону пыля,
А в противоположную
Вращается Земля.
Пусть кто-то схемы чертит,
Научный спор ведет…
А он метет и вертит,
Все вертит и метет!
Знакомство с автором этой книги
«Свобода – это осознанная необходимость…»[1]
…Особенно в том случае, когда тебя в два годика от роду берет и подкидывает в небо на глазах у всего прогрессивного человечества не кто-нибудь, а сам Фидель Кастро[2] – генералиссимус острова этой самой Свободы[3]. Подкидывает не просто так, а образцово-показательно – под зорким прицелом телефотокамер в честь удачного разрешения Карибского кризиса[4], чуть было не угробившего это самое человечество. Нате, мол, люди, смотрите и запоминайте – вот он, тот, кому эстафету свободы у нас, камарадос[5], перенимать и дальше по жизни нести. Дело было в стареньком крохотном аэропорту Пулково. И с чего, спрашивается, этот бородатый гигант выбирает именно тебя из сотен других претендентов, пока по ковровой дорожке от самолета к лимузину идет?…
И ведь запечатлелось это чудное судьбоносное мгновение где-то на страницах истлевших газет и выцветших кинопленок. Так что, в случае чего, можно и откопать, чтобы оправдаться за свое дальнейшее жизненное поведение.
Самое главное, что мамочка моя, по ее словам, и не тянула меня к Фиделю на лобзание, как многие другие мамаши. Не по ней ноша-то уже была двух с половиной летняя. То ли по беретику меня команданте[6] заприметил – сам-то тоже в беретике был, то ли потому, что мама моя в первой линии у самого ограждения стояла.
Эх, если б только моя дорогая мама знала, чем это подбрасывание может аукнуться! Не в том смысле, что не поймает, – Фидель мужчина боевой и не такое ловил, – а в том смысле, что символическим смыслом момента это подкидывание не ограничится. Видно, столько революционной энергетики вложил Фидель в это подкидывание, что оно неминуемо должно было возыметь для мальчика в берете далеко простирающиеся последствия. Чуть ли не всю силу любви к Свободе во мне одном на тот момент он решил сосредоточить.
Кстати, всю эту историю я относительно недавно и узнал, и осознал. Потому как мама моя ее вспомнила лишь по случаю – когда Фиделя не стало. Не придала она тогда этому событию должного значения. И совершенно напрасно. Сколько сразу в моем дальнейшем жизненном поведении этим обстоятельством объяснилось бы!
Ох уж и натерпелась она от меня!
Хорошо хоть младшего братишку пронесло. Он на момент прохождения Фиделя по ковровой дорожке еще в колясочке дрых. Вот подкинул бы его команданте вместо меня – посмотрели бы, кто тогда у нас покладистым родительским любимчиком вырос – я или он?
Ну а после подкидывания куда же мне деваться-то дальше было? Некуда. То-то и оно.
Вот почему в шесть лет от роду (опять же по материнским воспоминаниям), едучи в автобусе, угрюмо уткнувшись лбом в стекло, я вдруг ни с того ни с сего вскочил и начал на весь автобус истерить: «Я ЛЮБЛЮ ШИРЬ, ПРОСТОР! Я НЕ МОГУ ПИСАТЬ ПО ЗАКАЗУ!»
С чего? А с того, что, ввиду постоянного уличения меня в стихосочинительстве в неполных моих шесть лет, определила меня родительница в поэтический кружок при журнале «Костёр». Посещали его преимущественно школьники средних классов. Даже семиклассники имелись. Так что я, получилось, был самый шкет[7] среди них.
А в ту пору Советский Союз помогал доблестным вьетнамским братьям американскому агрессору отпор давать. Мясорубка нешуточная к 1966 году развернулась. Это тогда человечество впервые услышало жуткое слово «напалм»[8].
Советские госпитали конечно же открыли свои двери для потока пострадавших. И привели нас, юных поэтов, в палату. А там вьетнамцы лежат. Кто – без ноги. Кто – без руки. А кто – и без лица. И главное, среди них половина – дети совсем. Сверстники наши.
Я одного паренька запомнил. В памяти остался узкий крупный план. Он здоровой рукой протез второй руки мне демонстрирует. Мол, классный протез какой! За веревочку тянет – пальцы сгибаются, отпускает – разгибаются. Прямо фильм ужасов какой-то!..
Показали нам это всё, значит, и домашнее задание дают: написать к следующему занятию стихи на тему «ЗВЕРСТВА АМЕРИКАНСКИХ АГРЕССОРОВ». Ну и, как говорится, не выдержала душа поэта. А другие ребята ничего написали, помнится, бойко так. Их-то Фидель не подкидывал.
Ну и пошло-поехало со свободой этой…
Вот, казалось бы, окончил я факультет журналистики ЛГУ, что по тем временам для рабоче-крестьянского контингента было почти невероятно. Отец мой, прошедший артиллерийским разведчиком ужас Сталинграда, спал и видел, как его «неправильный» сын наконец за ум возьмется и будет в Афганистане с «вертушки»[9] репортажи вести о подвигах наших ребят. А я возьми да и пойди в детскую газету.
Ха-ха!.. Это легко сказано: «пойди». Вообще-то по распределению я должен был в заводской многотиражке какой-то шахты в Тюменской области три года трубить – как минимум! Так что газету «Ленинские искры» я три последних курса, можно сказать, выхаживал. Место это было элитное, хоть и орган обкома ВЛКСМ[10], но все ж таки какая-никакая отдушина на ниве журналистской партийно-политизированной поденщины[11]. И люди туда переходили уже из взрослых газет, ума и опыта поднабравшись и подустав от бравурных заголовков.
Я ведь даже диплом под руководством редактора этой газеты, Людмилы Анатольевны Онищенко, писал: «ВЫМЫСЕЛ КАК ОДИН ИЗ ПРИЕМОВ ТВОРЧЕСКОГО МЕТОДА ДЕТСКОГО ЖУРНАЛИСТА». Только этот вымысел у меня на поверку не «одним из», а главным и единственным приемом фигурировал. Непонятно было – то ли я статьи писал, то ли небылицы складывал на основе реальных фактов детско-пионерской жизни. Но на доске лучших материалов периодически мои журналистские опусы красовались.
Так чего еще надо для полного счастья?
А я вот все, неуемный, никак в толк не мог взять одну вещь. В еженедельной шестнадцатиполосной газете план на корреспондента – одна полоса в неделю. Сдаются материалы в четверг. Ну, в пятницу еще можно прийти, когда верстка идет, – корректоры что-то могут попросить поправить. Но вот в остальные дни – понедельник, вторник, среду – зачем кресло-то в редакции продавливать?
Мне уже к тому времени было чем заняться на досуге: два литобъединения – поэтическое (Нонны Слепаковой) и прозаическое (Валерия Воскобойникова), два театра – молодежный театр-клуб «Суббота» и детский «Домашний театр» (где я свои спектакли ставил), два ансамбля – детский ансамбль «Каникулы» (где я с детишками песенки свои разучивал) и студенческий ансамбль авторской песни «Краски» (который опять же не без моего творческого участия был организован)…
Ну вот, короче, и начинают в голову мне настойчиво постукивать всякие нехорошие мысли: «А чего я штаны-то в редакции просиживаю? Жизненный КПД[12] на заднюю точку зря извожу?…»
И ее величество Свобода, курлыча с небес, предательски стала зазывать меня на вольные хлеба. А оттуда (с этих самых хлебов) только что Иосифа Бродского[13] на Соловки отправили. Нет, мол, такой профессии в нашей стране – поэт. И коллеги мои, журналисты, которые всю жизнь в редакции проработали, в один голос пальцем у виска стали крутить: ты таким трудом и удачей сюда попал и вот так разом всю жизнь готов себе перечеркнуть?! На свободном поприще выживают исключения, единицы…
Ну, набрался я таки сил, хлопнул дверью – и началось мое свободное плавание по коварному океану творческой самореализации…
Оглядываюсь я сейчас с высоты жизненного опыта и дивлюсь порой. А ведь и правда рискованное это дело – Свобода. Если бы на поворотах судьбы моей ветерок чуток не в попутную сторону дунул, неизвестно, где бы мой кораблик Свободы сейчас рыб кормил. Да и я вместе с ним.
Но как-то случилось так, что набрался я наглости и заскочил в машину к Эдуарду Николаевичу Успенскому – якобы интервью для детской газеты брать, а выскочил оттуда после разговора с ним уже с первой книжкой – «Шагалочка».
А потом как-то очень вовремя для меня редактор «Ленинских искр» Людмила Анатольевна пошла на повышение и стала главредом в питерском «Детгизе». Вот и вторая книжка моя – «Бесконечный караван», считай, по счастливой случайности вдогонку подоспела. Ну а с двумя книжками уже и в Союз писателей можно заявление подавать. И подал. И приняли!
Но с книгами произошла остановка. Народ в 90-е годы XX века интересовала колбаса и финансовые пирамиды. Вот и сидел, чертил на листах ватмана игровые схемы, в которые превращал свои стихи. Разрабатывал объемные головоломки. И в театре «Эксперимент» успел поактерствовать. И сценарии для первого отечественного сериала «Улицы разбитых фонарей» пописать. И роликов рекламных понапридумывать, когда вся эта индустрия только зарождалась. И музыки песенной всякой понаписать, которую никто, может, никогда и не узнает. И настольных игр. А потом, когда появились компьютерные и мобильные игры, – то и здесь отметился. И необычные аттракционы для «Фиксиков». И анимация для «Смешариков», коих и нарёк сим именем и имею честь родным папашей им приходиться. Причем меня увлекала не только сценаристика. Раскадровка – это особая радость. А почему бы еще самому и персонажей не поозвучивать?
Свобода! Вот тогда-то и случилась со мной Свобода!..
Но вот, друзья мои, мы наконец подошли к книжке, которую вы сейчас держите в руках.
Для меня она тоже некий эксперимент. Шаг в сторону. Причем шаг опять же из серии пишешь «в стол». То есть для души. Заведомо понимая, что ни одному издательству подростковые стихи, по сути дела, не нужны. Ну не коммерческий это жанр – поэзия – и всё тут!..
Кстати, о поэзии…
Ведь игровые малышовые стихи, с которыми у многих связана моя фамилия, и поэзия – это не одно и то же. Именно поэтому и в Союз писателей попал я не без труда. Некоторые коллеги были настроены категорически против: мол, никакой Шевчук и не поэт! Эквилибрист словесный! Играет словами, и всё. Никакой высоко-поэтической метафоры, никакой морали. Несерьезно – короче. Обэриут[14] – одним словом.
И это мнение было вполне обоснованным.
Ведь большинство моих старших питерских коллег по цеху, таких, как глубоко почитаемые мною Михаил Яснов и Сергей Махотин, в детскую поэзию пришли из взрослой – по необходимости, как они сами в этом признаются. А я – типа, сознательно и целенаправленно. Поэтому с настоящей поэзией они, в отличие от меня, были, действительно, на «ты».
Так я и не спорю! Ну не писал я в те времена настоящей лирической и философской поэзии. Не увлекало.
А тут вот пару лет назад зацепился взглядом за картины художника Саши Ивойловой. Картины настолько многоуровневые по возможной интерпретации, что не удержался – взял и стал их зарифмовывать. Тоже без особой надежды, что какое-либо издательство ими заинтересуется. Однако питерский «Детгиз» – честь ему и хвала! – издал-таки книжку. Люблю ее несказанно!
Но что делать дальше? Картины кончились, а размышленческие стихи продолжались. Сидел и писал «в стол». По старой, выработанной годами привычке. Опять же уверенный, что это больше для себя, чем для кого-то.
И тут на тебе – михалковская премия!
Так что благодаря этому Конкурсу вы сейчас и держите в руках книгу, которая вряд ли бы появилась на свет сама по себе. И я надеюсь, что вам было над чем поразмыслить и о чем задуматься, читая помещенные в ней стихи.
Так что бывают у госпожи Свободы и приятные новости. Главное – не давать душе лениться. Она должна трудиться. Не важно, в каком творческом направлении. Главное – не изменять принципу: ни дня без строчки. Ну или какого-нибудь эквивалента этой самой строчки. И тогда тебе в будущем воздастся! Ведь не зря Фидель Кастро в небо подкидывал!
Хотя для души нашей по большому счету не так уж и принципиально: востребован труд твой на данный момент или нет. Потому что для души, вкусившей радостные стороны сладкого слова «Свобода», главное – это…
ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ!
О художнике этой книги
На одной из ранних фотографий Александра Яковлева, автора рисунков к этой книжке, он, белобрысый ленинградский ребенок, держит в руке карандаш, глядя в пространство задумчиво вдохновенным взглядом. Поэтому можно считать, что рисовать он начал гораздо раньше, чем помнит себя. Еще в детсадовском возрасте Саша расчеркивал тетрадочные листы на крупные клетки и мгновенно заполнял появившиеся кадры лишь ему понятными каракулями. Это были «фильмы», ведь слово «комикс» юный рисовальщик еще не знал. Тетрадки в 48 листов хватало лишь на вечер.
В школе, вместо того чтобы прилежно учиться, он рисовал карикатуры на учителей, которые тайком передавались по рядам. Этим Александр заслужил любовь одноклассников и настороженно-уважительное отношение со стороны преподавательского состава.
Попав в больницу, где долгие дни можно было только лежать, будущий художник рисовал пальцем в воздухе. Перед последним звонком губной помадой девочки Нади изобразил на школьной стене профиль классного руководителя и в течение нескольких лет, проходя мимо школы, с удовлетворением замечал, что рисунок его подновляют всё новые реставраторы.
После школы Александр четыре раза неудачно поступал на художника и все четыре раза сильно расстраивался[15]. По настоянию родителей получил «нормальную» специальность, закончив с красным дипломом медицинское училище. Однако в медицине возможности рисовать были несколько ограничены, поэтому он поступил на открывшуюся кафедру книжной графики питерского филиала Московского университета печати, где и обрел наконец свое рисовальное счастье.
В дальнейшем Яковлев работал в книжном магазине, типографии, журнале, рекламном агентстве, издательстве, где оформил много книжных обложек. Попутно делал рисунки для детских и – иногда – взрослых книжек. Участвовал в конкурсах книжной графики и побеждал в них.
Когда рисовать к чужим текстам Александру Яковлеву становится скучно, он пишет свои. По мотивам написанной им в соавторстве с Юрием Чернецовым «Разбитой сказки» подруги-кукольницы Елена Пешкова и Алиса Баженкова смастерили куклы, и теперь они, вместе со специально сделанным мультфильмом, колесят по музеям России – от Великого Новгорода до Хабаровска.
Кроме того, Александр рисует карикатуры и побеждает с ними на международных конкурсах. А еще преподает графический дизайн на родной кафедре.
В свободное время любит ходить в походы на острова и собирать грибы.
Воспитывает дочку, а та воспитывает его.
Примечания
1
Высказывание философа Спинозы.
Вернуться
2
Фидель Алехандро Кастро Рус (1926–2016) – кубинский революционер, государственный, политический и партийный деятель, руководитель Кубы.
Вернуться
3
Остров Свободы – неофициальное название Кубы.
Вернуться
4
Карибский кризис – в 1962 г. политическое, дипломатическое и военное противостояние между СССР и США.
Вернуться
5
Камарадос (от исп. сomrades) – друзья, товарищи.
Вернуться
6
Команданте (от исп. comandante) – командир.
Вернуться
7
Шкет – мальчик (разг.); здесь: самый маленький.
Вернуться
8
Напалм – зажигательная смесь, используемая как оружие.
Вернуться
9
«Вертушка» – здесь: вертолет.
Вернуться
10
ВЛКСМ – молодежная организация Коммунистической партии СССР, комсомол.
Вернуться
11
Подёнщина – здесь: рутина.
Вернуться
12
КПД – коэффициент полезного действия.
Вернуться
13
Иосиф Бродский (1940–1996) – русский поэт, драматург, переводчик. Лауреат Нобелевской премии по литературе.
Вернуться
14
Обэриу («Объединение реального искусства») – группа писателей и поэтов, существовавшая в начале 1930-х гг.; культивировали поэтику абсурда. Яркие представители: Даниил Хармс, Николай Заболоцкий.
Вернуться
15
Никогда не сдавайтесь! (А. Яковлев)
Вернуться