Книга: Воспоминания о Максимилиане Волошине



Волошин Максимилиан

Воспоминания о Максимилиане Волошине

Воспоминания о Максимилиане Волошине

СОДЕРЖАНИЕ

От составителей

Л. Озеров. Максимилиан Волошин, увиденный его современниками

"И ЖИЗНЬ - КАК МОРЕ ПРЕД ГРОЗОЮ..."

М. Волошин. Автобиография ["по семилетьям"]

М. Волошин. Автобиография

М. Волошин. О самом себе

Хронологическая канва жизни и творчества М. А. Волошина

"ВСЕ ВИДЕТЬ... ВСЕ ПОНЯТЬ... ВСЕ ЗНАТЬ... ВСЕ ПЕРЕЖИТЬ..."

B. Вяземская. Наше знакомство с Максом

C. Иванов. Из юношеских дней

М. Дьяконов. Гимназические годы

Ф. Арнольд. Свое и чужое

Е. Кругликова. Из воспоминаний о Максе Волошине

Е. Бальмонт. Редко кто умел так слушать, как он

М. Сабашникова. Из книги "Зеленая змея"

А. Амфитеатров. Чудодей

A. Белый. Из книги "Начало века"

Б. Садовской (Садовский). "Весы". Воспоминания сотрудника

B. Ходасевич. Из книги "Литературные статьи и воспоминания"

Е. Герцык. Из книги "Воспоминания"

B. Рогович. Прирученный кентавр и девушка

А. Толстой. Из статьи "О Волошине"

C. Дымшиц-Толстая. Из воспоминаний

История Черубины (Рассказ М. Волошина в записи Т. Шанько)

Черубина де Габриак (Е. Дмитриева). Исповедь

М. Цветаева. Живое о живом

Л. Фейнберг. Из книги "Три лета в гостях у Максимилиана Волошина"

М. Волошин. Репинская история

Ю. Оболенская. Из дневника 1913 года

Е. Кривошапкина. Веселое племя "обормотов"

Маревна (М. Воробьева-Стебельская). Из книги "Жизнь в двух мирах"

А. Бенуа. О Максимилиане Волошине

"ВСЯ РУСЬ - КОСТЕР..."

И. Эренбург. Из книги "Люди, годы, жизнь"

И. Березарк. Райский уголок

Г. Шенгели. Киммерийские Афины

Неизвестная. Единственная встреча

И. Бунин. Волошин

Р. Гинцбург. Часы неизгладимые

М. Волошин. Дело Н. А. Маркса

Э. Миндлин. Из книги "Необыкновенные собеседники"

B. Вересаев. Коктебель

М. Изергина. В те годы

"МОЙ ДОМ РАСКРЫТ НАВСТРЕЧУ ВСЕХ ДОРОГ..."

М. Волошина. Из книги "Макс в вещах"

Т. Шмелева. Навечно в памяти и жизни

К. Чуковский. Из "Чукоккалы"

Л. Горнунг. Дневниковые записи

Э. Голлербах. "Он был более знаменит, чем известен"

А. Белый. Дом-музей М. А. Волошина

Н. Рыкова. Мои встречи

А. Остроумова-Лебедева. Лето в Коктебеле

Л. Белозерская. Из книги "О, мед воспоминаний..."

З. Елгаштина. Коктебель и его легенды

Г. Смирнов. На экскурсии

Вс. Рождественский. Из книги "Страницы жизни"

И. Басалаев. Записки для себя

М. Альтман. Царь Киммерии (Из дневника 1929 г.)

C. Липкин. У Волошина в тридцатом

Е. Архиппов. Коктебельский дневник (1931 г.)

Л. Аренс. О Максимилиане Александровиче Волошине и его жене Марии Степановне

Н. Чуковский. Из книги "Литературные воспоминания"

КОММЕНТАРИИ

Приложение. Воспоминания о М. А. Волошине, не вошедшие в сборник

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

Цель настоящего сборника - воссоздать образ Максимилиана Волошина, поэта, художника, мыслителя. Эти грани художнических и духовных интересов Волошина передают три его автобиографии, включенные нами в сборник. Они составляют особый его раздел, где читатель найдет также и хронологическую канву жизни и творчества поэта. Предваряя таким разделом рассказы мемуаристов, мы стремились прежде всего дать как бы панорамное обозрение всей жизни Волошина, позволяющее отчетливее представить важнейшие этапы его жизненного пути. Этапы эти отражены в трех последующих разделах: первый из них освещает наиболее протяженный период - от детских лет Волошина до 1917 года; второй - годы революции и гражданской войны; и, наконец, в разделе, завершающем книгу, рассказывается о периоде, связанном с созданием Дома поэта - главного детища Волошина в сфере его многообразных интересов и увлечений.

Отбирая материалы для сборника, мы старались учесть не только глубину постижения мемуаристами личности Волошина, но и отражение в их воспоминаниях различных событий и эпизодов его жизни, порой малоизвестных или воспринимаемых современниками поэта по-разному. Так сталкиваются подчас полярные взгляды М. Цветаевой и И. Бунина, Г. Шенгели и А. Амфитеатрова... Читатель найдет в сборнике и воспоминания людей, чуждых Волошину, не понимавших его и даже ему враждебных; это образцы довольно частого восприятия фигуры поэта в обывательской среде. Всегда стремившийся "быть, а не казаться", Волошин слишком многих раздражал своеобычной внешностью и поведением.

Крайне важным кажется нам и присутствие в сборнике собственных воспоминаний Волошина, особенно тогда, когда в них освещаются события, не получившие адекватного их значимости отражения в мемуарной литературе. В полной искренности Волошина не приходится сомневаться. А кто лучше его может описать перипетии мистификации с Черубиной де Габриак или драматическую эпопею генерала Н. А. Маркса? К сожалению, эти воспоминания записаны в последние годы жизни Волошина, когда болезнь все больше препятствовала его творческим замыслам, их осуществлению. Но все-таки и здесь сохраняется отпечаток волошинского дара рассказчика и его добрый юмор...

Поскольку мемуаристы нередко рассказывают об одних и тех же эпизодах (зачастую только повторяют услышанное от других), мы решили сократить подобные повторы. Сокращались и "общие сведения" о биографии Волошина, не являющиеся воспоминаниями в прямом смысле. В то же время такие воспоминания, как очерк "Живое о живом" Марины Цветаевой, отличающийся глубоким проникновением в мир волошинской жизни и творчества, или подкрепленные эпистолярными документами свидетельства Евгении Герцык, даются без такого рода купюр.

Выражаем благодарность Е. Н. Будаговой, П. Р. Заборову, Н. М. Иванниковой, А. В. Лаврову, А. Е. Парнису, В. А. Чувакову, Ю. В. Шанину за помощь в работе над комментариями, а также всем авторам-мемуаристам, предоставившим нам для этого сборника тексты воспоминаний.

Лев Озеров

МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН, УВИДЕННЫЙ ЕГО СОВРЕМЕННИКАМИ

Всякий сборник воспоминаний - это, по существу, коллективный портрет, созданный людьми разного возраста, характера, темперамента. Участники такой книги, конечно, не уславливались о том, что они невольные соавторы, оказавшиеся под одним переплетом. Каждый из них в разное время и в меру сил писал свои воспоминания, исходя из личного опыта и относясь к предмету описания с восторгом или с отрицанием, если говорить о крайностях (они наличествуют и в этой книге, посвященной М. А. Волошину). Как из разноцветных кусков стекла, мрамора, эмали, цветных камешков, укрепленных на слое цемента или мастики, составляется мозаика, мозаичный портрет, так из разнохарактерных воспоминаний деятелей искусства, людей всевозможных наук и ремесел, общественных деятелей складывается образ примечательного человека. Таким примечательным человеком в данном случае является Максимилиан Александрович Волошин, жизнь которого охватывает два с лишним десятилетия XIX и три с лишним десятилетия XX века.

Естественно, что участие читателя в создании такого образа немаловажно. Книга дает разнообразный и по содержанию, и по форме материал, комментирует его. Читатель, однако, не может, не должен оставаться пассивным к предлагаемому материалу. Он должен его познать и осмыслить. Вот почему наибольшую пользу ему принесет близкое знакомство с произведениями самого М. Волошина, с его стихами, поэмами, переводами, прозой. Именно это приблизит читателя к пониманию книги воспоминаний о Волошине, написанной его современниками. Именно это даст ему точку отсчета и ориентиры.

О М. А. Волошине написано воспоминаний намного больше, чем могло войти в эту книгу, по сути дела, первую предпринятую у нас попытку такого рода. Одно дело составлять книгу воспоминаний о примечательном русском писателе XVIII-XIX веков. Здесь есть долгая традиция составления и издания. Другое дело составить, скомпоновать и прокомментировать книгу о писателе впервые, то есть идти по первопутку, собрать разрозненные материалы о долго и несправедливо замалчивавшемся деятеле нашей культуры.

В этой книге читатель найдет воспоминания, принадлежащие перу писателей (Андрей Белый, Иван Бунин, Викентий Вересаев, Марина Цветаева, Илья Эренбург, Георгий Шенгели, Корней Чуковский и др.), художников (Елена Кругликова, Александр Бенуа, Маргарита Сабашникова, Анна Остроумова-Лебедева), искусствоведов, журналистов, друзей поэта разных лет начиная с его детства. Жизнь Волошина дается в движении во времени, вписывается в него. Время является фоном воспоминаний. Но - не только фоном. Оно является действующим лицом. И это важное свойство книги.

Постижение трудов и дней, личности Волошина происходит не вдруг. Это сложный и долговременный процесс. Вначале проступает импозантное, игровое, может статься, театральное, маскарадное, экзотическое, одним словом, внешне-показательное. Это бросается в глаза, особенно на фоне Крыма, Коктебеля: эллин, римлянин, бродячий певец-бандурист, сказитель.

От первого лица он мог говорить о Франции и Греции, Испании и Швейцарии, о Гомере и Данте, Руанском соборе и Млечном Пути. Позднее явственно начнут проступать черты скитальца - искателя правды и красоты, мыслителя, историка, звездочета и живописца. Сложная, внешне далеко не ординарная натура; идти по ее следам увлекательно, что испытали на себе многие, в том числе и пишущий эти строки.

Еще при жизни Волошин стал легендой. Сейчас легенда вырастает в миф. Тем не менее это реальная фигура в истории русской литературы и русского искусства. Он был хранителем "святого ремесла", как назвала работу поэта Каролина Павлова. Следы его впечатаны не только в почву Крыма, но и в почву русской культуры нашего века: в поэзию, искусство перевода, прозу, живопись, искусствоведение, философию.

Читателю этой книги предстоит по разрозненным записям создать единый образ человека и поэта. Это, повторюсь, увлекательно, хотя и непросто.

Для того чтобы показать, как по-разному воспринимали Волошина разные люди, приведу несколько описаний его глаз. Это любопытно с двух точек зрения: во-первых, перед нами свидетельства смотревших в эти глаза современников, во-вторых, это говорит о многообразии, переменчивости, текучести облика самого Волошина.

Не только сочинения, но и внешность поэта останавливала внимание и запоминалась своей несхожестью с окружающими людьми.

"На нем был костюм серого бархата - куртка с отложным воротником и короткие, до колен, штаны - испанский гранд в пенсне русского земского врача, с головой древнего грека, с голыми коричневыми икрами бакинского грузчика и в сандалиях на босу ногу", - вспоминал писатель Эм. Миндлин в своей книге "Необыкновенные собеседники". Серые мерцающие глаза Волошина он называет смеющимися. Запомним.

Марина Цветаева эти же глаза рисует по-другому. Иное она видит "в его белых, без улыбки, глазах, всегда без улыбки - при неизменной улыбке губ". Не помнит ни у кого таких глаз: "...глаза точь-в-точь как у Врубелевского Пана: две светящиеся точки..." Цветаева взгляда не отводит от "...светлых почти добела, острых почти до боли (так слезы выступают, когда глядишь на сильный свет, только здесь свет глядит на тебя), не глаз, а сверл, глаз действительно - прозорливых". Постепенно приходит определение: "Не две капли морской воды, а две искры морского живого фосфора, две капли живой воды".

Живописец и поэт Леонид Евгеньевич Фейнберг (брат композитора и пианиста Самуила Евгеньевича Фейнберга) познакомился с Волошиным в 1911 году. Он пишет: "Широкий, отвесный лоб был несколько выдвинут вперед, с упорным доброжелательным вниманием. Взгляд не очень больших, светлых, серо-карих глаз был поражающе острым - вместе с тем и бережно-проницательным. В его глазах было нечто от спокойно отдыхающего льва".

Совсем по-иному (можно сказать - по контрасту) увидел те же глаза Волошина явно не симпатизирующий ему Борис Садовской: "Из-под пенсне и нависших бровей на широком лице беззаботно щурятся маленькие странно-веселые глазки". Сравните "странно-веселые" с "бережно-проницательными".

Андрей Белый в мемуарах "Начало века" описывает званый ужин у Брюсова и увиденного им на этом ужине Волошина: ярко-рыжую бороду, рыжеватую шапку волос, пенсне "с синусоидой шнура, взлетевшего в воздух". Волошин щурился на Бальмонта "затонувшими в щечных расплывах глазами".

Всеволоду Рождественскому Волошин "казался похожим на ясноглазого, примиренного с жизнью старца, бродячего рапсода гомеровских времен". Здесь ясноглазый старец, этакий коктебельский Платон Каратаев или Лука из "На дне". Эти глаза резко отличаются от "странно-веселых глазок". Пишут разные люди с их разным подходом к Волошину. Об этом читатель забывать не должен.

Вдова поэта М. С. Волошина в неопубликованной рукописи своих заметок о нем сочувственно выделяет наблюдения близкого знакомого, искусствоведа Эриха Геллербаха, который увидел "глаза зеленоватые, внимательные, почти строгие глаза, глядевшие собеседнику прямо в зрачки, но без всякой въедливости и назойливости, спокойно и вдумчиво... Когда Волошин улыбался, глаза оставались совершенно серьезными и становились даже более внимательными и пристальными". Новое, несхожее с предыдущими описание глаз.

Цвет глаз, свет глаз, их отсветы и, главное, впечатление от них, складывающееся не отдельно, а в связи с обликом поэта.

В описании глаз и взгляда Волошина семью современниками можно найти противоречия. Я намеренно привел так много определений разных людей. Они показательны и говорят о том, что разные собеседники видели человека по-разному. Это вполне естественно и не должно озадачивать читателей. Но здесь имеет место и другое. Сам Волошин бывал разным. И это - от богатства натуры. От постоянно ищущей пытливой мысли. Наиболее наблюдательные из современников отмечают в поэте именно эту черту - богатство человеческой и художнической натуры, поисковый характер творчества, умение проникать в разные пласты истории разных народов.

Читатель этой книги получает обильный материал о жизни, личности, многообразном творчестве М. А. Волошина. К тому же в распоряжение читателя попадают три автобиографических очерка 1925 и 1930 годов. И все же не лишне будет остановиться на важнейших вехах его биографии.

Еще в ранние годы всем существом Волошина овладел зародившийся в нем и все возраставший интерес к поэзии, к искусству вообще, особенно к живописи. Творчество и суждения о творчестве, не мешая друг другу, шли рядом всю жизнь.

В Московском университете, на юридический факультет которого Волошин поступил в 1897 году, он увлечен задуманным им "Студенческим сборником", выпускавшимся в пользу нуждающихся студентов. Волошин неблагонадежен. Находится под негласным надзором полиции.

"Что-то скажем, наконец, мы - первое поколение двадцатого столетия?.." Он пишет:

Не жилица в нашем мире

Наша муза. Ведь она

В глубине самой Сибири

Жгучим горем рождена.

Эти песни прилетели

И родились средь степей

В буйном ропоте метели,

Под зловещий звон цепей...

В этих ранних стихах Максимилиана Волошина слышатся отголоски революционно-демократической поэзии, поэзии Некрасова и поэтов некрасовской школы. В дальнейшем они будут звучать все глуше и глуше. Но позднее, в стихах, написанных поэтом в революционные дни 17-го года и в годы гражданской войны, они заявят о себе с новой силой.

А пока бунтарские порывы юности сменяются страстью к путешествиям по европейским странам, по Средней Азии, где поэт почувствовал "древность, относительность европейской культуры". Максимилиан Волошин предстает перед нами убежденным скитальцем, познающим мир. С рюкзаком он прошел Италию, Швейцарию, Австрию, Францию, Германию, Испанию, Грецию. Он жадно познавал пространство и время, народы и их культуры. При свойственном Волошину артистизме он легко проникал в любую историческую среду, отделенную от него морями и столетиями, он чутко и внятно воспроизводил померкшие в памяти поколений исторические краски. Это его свойство подмечено современниками поэта и воспроизведено в их воспоминаниях.

Взгляд на мир с высоты тысячелетних культур разных народов становится у Волошина главенствующим в пору его творческого созревания. Судьба народов Земли, самой Земли в кругу светил - вот что его интересует в первую очередь.

Каждый рождается дважды. Не я ли

В духе родился на стыке веков?

В год изначальный двадцатого века

Начал головокружительный бег.

Мудрой судьбой закинутый в сердце

Азии, я ли не испытал

В двадцать три года всю гордость изгнанья

В рыжих песках туркестанских пустынь?

В жизни на этой магической грани

Каждый впервые себя сознает

Завоевателем древних империй

И заклинателем будущих царств.

Я проходил по тропам Тамерлана,

Отягощенный добычей веков,

В жизнь унося миллионы сокровищ

В памяти, в сердце, в ушах и глазах.

Эти строки из маленькой поэмы Волошина "Четверть века" написаны в Коктебеле в декабре 1927 года, в дни землетрясения. Все три времени настоящее, прошедшее, будущее - сомкнуты в одно, пространство сплющено, и человек, написавший эти строки, находится во всех веках и в любом пункте планеты одновременно. Такова магия поэзии Волошина.



Волошин прошел через увлечение поэзией "парнасцев" - группы французских поэтов прошлого века (Эредиа, Сюлли-Прюдом, Леконт де Лилль, Малларме), отделявших искусство от насущных интересов общества. Русскому поэту импонировало живописное начало этой школы, рельефность словесного образа, умение выражать вещность мира, его краски, тона и полутона. Эта эстетическая программа "парнасцев" воплощается в стихах Волошина и в зрелую его пору, и в позднюю, правда, претерпевая известные изменения. Эти изменения продиктованы все большим влиянием русской поэтической традиции, идущей от Пушкина и Тютчева.

В предисловии к книге избранных стихотворений "Иверни", 1918 г. ("иверни" - редко встречающееся русское слово, означающее "черепки" или "осколки"), Волошин излагает в общих чертах эволюцию своей поэзии, ее героя: "Вначале странник отдается чисто импрессионистическим впечатлениям внешнего мира... переходит потом к более глубокому и горькому чувству матери-земли... проходит сквозь испытание стихией воды... познает огонь внутреннего мира и пожары мира внешнего..." Здесь в укрупненно-поэтических, можно сказать, мифологических образах показана дорога идейно-художественных исканий поэта. От беглых хаотичных впечатлений бытия к познанию сути истории мира в связи с историей индивидуума ("огонь внутреннего мира" в сочетании с "пожарами мира внешнего"). Это сочетание лирики и эпоса остается до конца жизни поэта и художника одной из характерных его черт.

В первой русской революции Волошин видит "...первое начало, а не продолжение 70-х годов, так как, вероятно, это движение пойдет совсем иным путем". Он чувствовал, что это не будет продолжением народничества, это будет нечто новое, неизвестное ему.

"Мятежом на коленях" назвал Волошин первые проявления народного недовольства в начале 1905 года. В январе этого года Волошин был в Петербурге. Он пишет статью "Кровавая неделя в Санкт-Петербурге", статью, которая, с одной стороны, является свидетельством очевидца, с другой показывает настроение самого поэта. Он уже в ту пору понял, что произошедшее в дни кровавого января является первым звеном в цепи событий революционного характера. Поэт предчувствовал конец империи, хотя выразил это, быть может, чересчур помпезно, театрально. В прозе это звучит так: "Зритель, тише! Занавес поднимается". В стихах, написанных в Петербурге в 1905 году ("Предвестия"), он говорит:

Уж занавес дрожит перед началом драмы...

Уж кто-то в темноте, всезрящий, как сова,

Чертит круги, и строит пентаграммы,

И шепчет вещие заклятья и слова.

Поэтом овладевают "блуждания духа", он увлекается теософией, "познанием самого себя", изучает историю французской революции, продолжая размышлять над судьбами своей Родины.

Каков путь истории? Волошин не знает. Но он решительно отвергает жестокость и кровопролития. Война убийство, террор неприемлемы для него. Эти средства не оправданы никакой целью. Такова позиция Максимилиана Волошина. Она на протяжении всей его жизни могла принимать тот или иной оттенок, но в существе своем он оставался верен христианским принципам, особенно сильным в период первой мировой войны.

Кто раз испил хмельной отравы гнева,

Тот станет палачом иль жертвой палача.

"Хмельная отрава" братоубийства - по Волошину - равно грозит и палачу, и жертве палача.

Не случаен отказ Волошина от воинской службы в дни первой мировой войны, когда в письме военному министру он открыто заявляет: "Я отказываюсь быть солдатом, как европеец, как художник, как поэт... Как поэт я не имею права поднимать меч, раз мне дано Слово, и принимать участие в раздоре, раз мой долг - понимание".

Война для Волошина - величайшая трагедия народов. Для него "в эти дни нет ни врага, ни брата: все во мне, и я во всех".

Само собой напрашивается сравнение социально-исторической позиции Волошина с толстовским непротивлением злу насилием. Разумеется, учение Толстого не сводится только к такому непротивлению, оно гораздо шире и масштабней. Волошин в статье "Судьба Льва Толстого" (1910) замечает: "Формула всемирного исцеления от зла проста: не противься злу, и зло не коснется тебя. Толстой провел ее в своей жизни последовательно и до конца". И далее - сокрушенно: "Толстой не понял смысла зла на земле и не смог разрешить его тайны".

Нет смысла превращать Волошина в толстовца, но вполне естественно говорить о гуманизме как начале, их объединяющем.

16 октября 1916 года М. А. Волошин пишет из Коктебеля в Париж М. С. Цетлиной: "Поскорей бы кончалась эта мировая нелепица. Странно: в Базеле я воспринял войну апокалиптически, в Париже как великую трагедию, в России же не могу к ней относиться иначе, как к чудовищной нелепости. Так все нелепо кругом, такие грандиозно-нелепые формы принимают ее отражения в окружающей жизни *.

* Письмо не опубликовано. Хранится в архиве А. Ф. Маркова (Москва).

Он был многолик, но не двуличен. Если он и ошибался, то всегда в сторону жизни человека, а не его гибели. Волошин видит людей, которых хочет сберечь. Он их понимает и жалеет. Он - враг насилия, ему равно близки и равно от него далеки и те и эти, и белые и красные. Нет правых, нет виноватых, все достойны жалости и осуждения.

С риском для жизни Волошин в дни господства белых в Крыму спасает красных. Об этом вспомнит Вс. Вишневский, когда подарит Волошину свою книгу "Первая Конная" с надписью: "...шлю Вам эту книгу, где показаны мы, которым в 1918-20 гг. вы оказывали смелую помощь в своем Коктебеле, не боясь белых". Подобные свидетельства есть и от лица белых, которым поэт оказывал помощь, не боясь красных. Время действия нам известно: 1918- 1920 годы. Место действия - все тот же Крым, Коктебель.

Это был отнюдь не абстрактный гуманизм, а последовательная, продуманная позиция. Волошин был убежден, что читатель, которого он "найдет в потомстве", поймет его. Именно о нем, будущем своем читателе, думал он, когда отвечал одному из тех критиков-вульгаризаторов, которые самозванно и самодовольно писали в те годы от имени народа, обвиняя поэта в противостоянии революции, в "контрреволюционном" характере его творчества. Вот почему ответ Волошина на несправедливую, жестокую критику - его "Письмо в редакцию", опубликованное в журнале "Красная новь" (1924. № 1), завершалось такими знаменательными, поистине пророческими словами: "Стихи мои... сами сумеют себя отстоять и очиститься от нарастающих на них шлаков лже-понимания".

Был у этого волошинского письма и первоначальный вариант, где поэт открыто, с мужественной прямотой разъяснял свою позицию. "Разумеется, писал он, - красных при белых и белых при красных я защищал не из нейтральности и даже не из "филантропии", а потому, что массовое взаимоистребление русских граждан в стране, где культурных работников так мало и где они так нужны, является нестерпимым идиотизмом. Правители должны уметь использовать силы, а не истреблять их по-дурацки, как велись все терроры, которых я был свидетелем.

Коммунизм в его некомпромиссной форме мне очень близок, и моя личная жизнь всегда строилась в этом порядке, государственный же враждебен, как все, что идет под знаком Государства, Политики и Партийности" *.

* Оригинал этого письма М. А. Волошина хранится в архиве А. Ф. Маркова.

Перечитываю эти строки волошинского письма и понимаю: испытанные, печально известные социологические мерки мало или, сказать по правде, ничего не могут объяснить в личности Волошина, в нестандартности, как прежде казалось, неуместной старомодности его суждений. Для Волошина слово "партийность", звучавшее в устах зарвавшихся террористов, было синонимом сектантства, чванливости (комчванства), отгороженности от народных устремлений и интересов. Он, гуманист, не мог примириться с тем, что воочию видел в годы гражданской войны и в самом начале 20-х годов у себя в Крыму. Отсюда - такие воспаленные, кровью написанные стихи, как "Бойня", "Террор", "Потомкам".

Это ощущение было близко и Марине Цветаевой, о чем она пишет в своем очерке о Волошине. Она была там. Он был здесь. Это читатель должен понимать.

Волошин был мечтателем, и коммунизм в его свободной некомпромиссной форме ему был очень близок. Но против жестоких, уродливых, бесчеловечных форм его осуществления он решительно протестовал. И этот протест был протестом человека досталинской поры, чутко уловившего тенденцию времени. Это было предупреждением. Одним из ранних предупреждений о возможности сталинщины и бериевщины.

Волошин не дожил до апогея сталинского режима - середины - конца тридцатых годов. Наибольшим капиталом называл Сталин человека и, называя его так, сам становился миллионером. Именно он и его подручные укорачивали человека на голову в лагерях и тюрьмах, множили единицу на миллионы. В ту пору и возник термин "абстрактный гуманизм", объявлявший традиционное гражданское и духовное человеколюбие вне закона. Человечность не совмещалась с бесчеловечностью и поэтому была упразднена как идеология, якобы чуждая пролетариату, чуждая социализму сталинского типа, противная духу диктаторского режима "вождя народов" и "корифея науки". И, разумеется, в этом расчисленном и процеженном восприятии художественных ценностей не было места для поэзии Волошина. А она, наперекор всему, продолжала жить. И прежде всего - именно потому, что в "минуты роковые" истории Максимилиан Волошин не искал удобного убежища от бурь и треволнений. Он не покинул страну в тревожные годы ее, в годы революции и гражданской войны. "Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали, - признавался Волошин в своей автобиографии, - я их ожидал давно и в формах еще более жестоких". Он был поэт, и пережитые им бури и треволнения прошли сквозь его жизнь, через его сердце:

Верю в правоту верховных сил,

Расковавших древние стихии,

И из недр обугленной России

Говорю: "Ты прав, что так судил!"

Надо до алмазного закала

Прокалить всю толщу бытия.

Если ж дров в плавильной печи мало,

Господи, - вот плоть моя!

Он никогда не писал с такой страстностью, с такой взрывчатой силой, как в годы революционных потрясений и гражданской войны. До алмазного закала прокалилась не только толща бытия, но и душа поэта. Слова, прежде скрывавшие огонь, теперь стали неистово выбрасывать его. Да и сами слова прокалились и стали другими.

Раньше он был мечтателем, книжником, гранильщиком лапидарных строк, акварелистом слова, писавшим тонкой кистью. Сейчас его стихия - огонь. Он прошел "сквозь муки и крещенье совести, огня и вод".

Писатель В. В. Вересаев, долго живший в Крыму и давно знакомый с Волошиным и его творчеством, справедливо заметил: "Революция ударила по его творчеству, как огниво по кремню, и из него посыпались яркие, великолепные искры. Как будто совсем другой поэт явился, мужественный, сильный, с простым и мудрым словом..."

Революция привела к поэту вереницу персонажей русской истории. Привела и приковала к ним внимание. После мифологии - история. Перед ним проходят и цари, и повстанцы, и монахи, и мастера.

Было много их - люты, хоробры, Но исчезли, "изникли, как обры", В темной распре улусов и ханств, И смерчи, что росли и сшибались, Разошлись, растеклись, растерялись Средь степных безысходных пространств.

Это - из стихотворения "Дикое Поле", написанного в июне 1920 года. Революция и послереволюционные годы были годами настойчивого, глубокого, трагедийного вглядывания современного поэта в исторические судьбы России.

Стихи исторического цикла исполнены тонкого ощущения времен прошедшего, настоящего, будущего. Такое впечатление, будто Волошин самолично побывал на стрелецкой казни, видел, как Грозный побил Орду, что поэт сам работал на петровских верфях, гнал наполеоновских солдат по Смоленской дороге, шел по Владимирке вместе со ссыльными революционерами. Передвижение во времени для Волошина возможно так же, как передвижение в пространстве. Его стихи и поэмы рождались в гуле сменяющихся эпох, на перекрестках, тропах и тропках, большаках, магистральных путях истории.

Так история входит в современность волей поэта, сочетающего эпохи и народы. Поэзия Максимилиана Волошина именно сочетает, а не сравнивает. Она не делает исторических выводов и не терпит аллегорий. Читатель следует за поэтом, веря в то, что в пути им встретятся и корабль Одиссея, и Пушкин, с корабля озирающий "брега Тавриды", и Богаевский с этюдником, и летчик и художник Арцеулов, ищущий место, удобное для планеризма.

В зрелые крымские годы действенное общение с людьми, навещавшими его и жившими у него, заменило ему скитальчество, "охоту к перемене мест".

В трех точках Коктебельского залива узнается Волошин. Первая точка дом, где он жил и работал. Вторая - могила, которую можно увидеть, стоя рядом с домом. Третья точка - склон горы Карадаг. Если смотреть в эту сторону из дома поэта, абрис скалы напоминает профиль Волошина. Он сам замечает это, когда в стихотворении из цикла "Киммерийская весна" (1918) говорит о Коктебеле:

Его полынь хмельна моей тоской,

Мой стих поет в волнах его прилива,

И на скале, замкнувшей зыбь залива,

Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

"Судьбой и ветрами" изваяны и поэтические создания Волошина. "Огнь древних лет и дождевая влага двойным резцом ваяли облик" поэта и его поэзии, с годами все более отходившей от канонов и предписаний символизма и современных ему течений и обретавшей самостоятельность и самобытность, сделавшие его продолжателем русской классики XVIII-XIX веков.

Восточный Крым, его горы и море, сизые, коричневые (сепия!), сиреневые складки его земли, овеянные древнегреческими легендами о "гомеровой стране" - все это с молодых лет было близко поэту. Это отразилось и на его внешнем, и на его духовном облике.

Современный пейзаж Коктебеля и его окрестностей, покоряющий своей красотой, внушает вместе с тем мысль о древности этой земли, об огромных исторических эпохах, здесь наглядно явленных. Пространство и время здесь как бы объединились, чтобы своей двуединой силой держать в плену наше поэтическое чувство. Максимилиан Волошин именно это и стремился выразить своей поэзией. Он чувствовал:

Каких последов в этой почве нет

Для археолога и нумизмата

От римских блях и эллинских монет

До пуговицы русского солдата!..

Я цитирую строки из созданной М. Волошиным в конце 1926 года поэмы "Дом поэта" (иногда ее называют большим стихотворением). Он писал в ней:

А за окном расплавленное море

Горит парчой в лазоревом просторе.

Это море, эти "окрестные холмы", это небо поэт наблюдал влюбленно, жадно, круглосуточно, запечатлевая свои видения в стихах и в живописи.

Много и увлеченно скитавшийся по миру, Волошин в оседлости своей проявил такую же увлеченность. Он выбрал место и построил дом, удобный для жизни и работы. Как прежде он кочевал, чтобы увидеть мир и людей, так теперь мир и люди стремились к нему. "Дом Волошина - целое единственной жизни, живой слепок неповторимого лика, вечная память о нем", - говорил Андрей Белый. Сам поэт пишет об этом в письме искусствоведу Голлербаху: "Волошинский дом" - это не я. А целый коллектив. Коллектив художников, поэтов, философов, музыкантов, ученых".

В разные эпохи в России были салоны, знатные дома, клубы ("клобы"), где собирались интересные люди. Были имения и квартиры, ныне ставшие памятниками культуры или навеки загубленные в годы сталинщины. Но никому не Удалось создать столь долговременную, столь дружную артель художников, как это удалось Волошину.

"Дом поэта" имеет и прямой и переносный смысл. Местожительство, мастерская поэта и художника. И вместе с тем "Дом поэта" расширяется до понятия "Мир поэта".

Дом Волошина был похож на корабль. Его так и называют - корабельным. Дом-пристанище? Не только. Над домом - башня с площадкой для наблюдений за звездами. Стартовая площадка для полета мысли.

Здесь поэт ощущал связь дома, одинокой души и безмерности вселенной. Киммерия становится не только местом физического пребывания Волошина, местожительством его, но и - главным образом - "истинной родиной его духа".

Сердце мира, солнце Алкиана.

Сноп огня в сиянии Плеяд!

Над зеркальной влагой Океана

Грозди солнц, созвездий виноград.

Поэт из мастерской, с капитанского мостика своего корабля на приколе, видит залив, горы, небо, мирозданье.

Обаяние Дома поэта было велико и после кончины поэта, когда вокруг его вдовы Марии Степановны собирались молодые и старые поклонники поэзии, ныне здравствующие и действующие художники, писатели, ученые. Дом Волошина продолжал свою жизнь.

Щедро одаренный, Максимилиан Волошин мог делать все - золотые руки. Подобно тому как в видном деятеле литовской культуры начала нашего века Чюрленисе сочетались художник и музыкант, в Волошине соединились поэт и художник. Он был мастером и выглядел потомком какого-то племени крепышей, путешественников, художников. В нем было нечто прочное, надежное, основательное, возрожденческое. В нем искали опоры.



Утихла буря. Догорел пожар.

Я принял жизнь и этот дом, как дар

Нечаянный, - мне вверенный судьбою,

Как знак, что я усыновлен землею.

Всей грудью к морю, прямо на восток

Обращена, как церковь, мастерская

И снова человеческий поток

Сквозь дверь ее течет, не иссякая.

Среди людей, нередко даже образованных, есть умелые мастера разлучать, разводить даже недавних добрых друзей, ссорить, разобщать. Волошин сводил, сочетал, образовывал гроздья и гнезда тружеников и творцов, радовался встречам и горевал по поводу невстреч. Он верил (и в этой вере пребывал до конца жизни), что человек от рождения гений, что в нем заложена энергия солнца.

Сам Волошин определял себя как коробейника идей. Цветаева добавляла: "и коробейника друзей". Он любил давать, давал щедро: ночлег, свежую акварель, обед, мысль, стихотворение, надежду. Он предотвращал возможную вражду, зависть, недоброжелательство. Опять Цветаева: "Всякую занесенную для удара руку он, изумлением своим, превращал в опущенную, а бывало, и в протянутую". Делал он это легко и душевно.

Максимилиан Волошин создал мир, исполненный любви и братства людей искусства, неповторимый мир, о котором сейчас можно говорить с завистью и восторгом, как о сотворенном самим человеком. Его жизнь и его смерть в 1932 году носят характер легенды. Пятьдесят пять лет. Еще жить бы ему и жить. Но читатель не может не признать в жизни и творчестве Волошина известной завершенности. Она как песнь - начало, продолжение, конец. И только сейчас настает час, когда об этой жизни и об этом творчестве можно, не таясь, говорить во весь голос.

По своему человеческому и творческому облику Волошин решительно противостоит тенденциям времени, истоки которого - в проявлениях насилия и произвола - уже давали о себе знать при жизни поэта, тенденциям, ныне достаточно ярко обнародованным в прессе на десятках и сотнях примеров человеческих судеб его современников. В этом свете историки культуры вправе отнести М. А. Волошина к числу самых выдающихся гуманистов нашего века, таких, как Владимир Короленко, Альберт Швейцер, Ромен Роллан, Томас Манн, Бернард Шоу. Он был бесстрашен в выражении правды, стоек в житейской борьбе, непреклонен в своей вере в человека и культуру.

Горе-историки новейшей литературы тщились запихнуть Волошина в раздел "пацифистов", стоящих "над схваткой", сторонних наблюдателей. На деле все было сложнее и драматичнее, как мы могли уже в этом убедиться, знакомясь с суждениями Волошина о том, как "велись все терроры", которых он был свидетелем, и как относится к этому он, поэт и гражданин, вступающий в "борьбу с террором независимо от его окраски".

Волошин ненавидел войну. Борьба против войны и ее угрозы, спасение человечества от уничтожения - актуальнейшие вопросы современности - уже давным-давно находились в эпицентре его поэтического внимания. Он был одним из первых деятелей культуры, кто еще до атомной бомбы стал бороться за выживание человечества. Тогда, задолго до второй мировой, задолго до Хиросимы и Нагасаки, он поднял голос в защиту полного мира.

На протяжении жизни в учении, в скитаниях по миру, в работе, в общении с людьми, в чтении и познании Максимилиан Волошин воспринял и выработал гуманитарные принципы, являющиеся основой его творческого поведения. Его понятие об истории человечества и истории культуры опираются на всю выработанную веками в борении, в диспутах, в спорах гуманитарную мысль о высшей ценности личности, ее свободе и достоинстве.

Он искал гармонии. Рожденный для гармонии, он жил в мире, раздираемом противоречиями, в мире, расколотом войнами и революциями. В эпоху гражданской войны и разрухи, террора и ужасающего голода. Приходится удивляться глубине его художественных и научных предвидений, умению предвосхищать будущее. Его чувство обострилось и стало предчувствием.

Исследователи лунной поверхности цитируют Волошина ("...Ни сумрака, ни воздуха, ни вод. Лишь острый блеск гранитов, сланцев, шпатов. Ни шлейфы зорь, ни вечера закатов не озаряют черный небосвод") и удивленно говорят о том, как тонко и точно передал поэт восприятие как бы приближенного к нам спутника Земли:

...И страшный шрам на кряже Лунных Альп

Оставила небесная секира.

Ты, как Земля, с которой сорван скальп

Лик Ужаса в бесстрастности эфира!..

Лунная поверхность, с которой "сорван скальп", увидена поэтом в 20-е годы, когда наука об этом могла только догадываться. Поверхность Луны отличается от земной, как свидетельствуют ученые, "отсутствием толстого чехла переработанных в сравнительно недавние геологические эпохи пород" *. И это - ключ ко многим проблемам происхождения и эволюции Солнечной системы. Как поэт космических предчувствий Волошин должен быть с благодарностью упомянут наукой, именуемой планетологией.

* Гурштейн А. Здравствуй, море дождей! - "Известия", 1970, 18 ноября.

И в поэзии и в живописи Волошин сочетал планетарное видение с видением деталей И то и другое видение позволяло ему проникать и в тайники души человека, и в тайники природы. На его акварелях, названных подчас строками из его стихов или подписанных его двустишиями, трехстишиями, четырехстишиями, видны морщины, нет, скорее борозды земли. Он не копировал коктебельские уголки и извилины лазурного залива, он создавал свои мир, в котором современность сочеталась с историей и археологией. Надо было много и долго бродить по земле, чтобы воссоздать ее утренний, дневной, вечерний, ночной облик.

Однажды в районе Коктебеля работали геологи. Познакомившись с Волошиным и его акварелями, они нашли, что его не натурный, а как бы условный пейзаж "дает более точное и правдивое представление о характере геологического строения района, нежели фотография", - вспоминал Эм. Миндлин. Геологи заказали Волошину серию акварелей. Волошин с гордостью говорил об этом, исполнен веры "в искусство, как в самую точную и верную меру вещей".

Он принадлежал к поколению Брюсова, Блока, Андрея Белого. Пережил первого на семь лет, второго - на одиннадцать. Андрей Белый пережил Волошина на два года. Их жизни вписываются в одну эпоху, которую в творчестве своем каждый из них выразил по-своему.

Как ядро, к ноге прикован

Шар земной. Свершая путь,

Я не смею, зачарован,

Вниз на звезды заглянуть.

Эти строки - из посвященного Брюсову стихотворения, написанного в 1903 году. Шар земной оказался для поэта весьма привлекательным. "Земля настолько маленькая планета, что стыдно не побывать везде", - писал Волошин в письме к матери за два года до упомянутого стихотворения (1901). Земля землей, но поэт посмел и взглянуть "вниз на звезды" (обращает на себя внимание этот планетарный взгляд, это "вниз" - с земли, прикованной к ноге). Он научается видеть песчинку и планету не отдельно друг от друга, а во взаимодействии. Он идет еще дальше:

Так будь же сам вселенной и творцом!

Рывок мысли от планеты к человеку. Поэт писал о космосе, возвеличивая человека и его дело, и оказался нашим современником.

Нынешняя эпоха космических полетов дала возможность по-новому взглянуть на те стихи Волошина, которые обращены к мирозданию. Эта сторона творчества поэта выходит нынче на первый план.

В одном из писем 1923 года поэт пишет: "...приходится идти совершенно непротоптанными дорогами, и не знаю, что удалось формулировать, что нет". Речь идет о цикле "Космос" (1923), состоящем из семи фрагментов. От мифических озарений молодости поэт проделал путь к "теории относительности" и новейшим открытиям в области физики и астрономии. Казалось бы, неактуальный и надмирный в год написания, этот цикл, равно как и другие стихи на эту и родственные темы, стал крайне современным и даже актуальным в наши дни.

Так современность открывает в наследии поэта то одну, то другую его часть, имея в виду в будущем (оно уже наступает) раскрыть его целостно и всесторонне. Пора это будущее приблизить и сказать о Волошине всю правду без опасений и оглядок.

Максимилиан Волошин относится к числу тех художников слова, которые не сразу вошли в культурный обиход современников. Это вхождение происходило постепенно, оно продолжается и в наши дни.

Художественный опыт Максимилиана Волошина освоен последующими поэтами, вошел в культурный опыт русской литературы и литературы народов СССР. В большей или меньшей степени влияние Волошина испытали на себе Марина Цветаева и Илья Сельвинский, Вера Звягинцева и Николай Тарусский, Георгий Шенгели и Александр Кочетков, Сергей Шервинский и Елена Благинина, Всеволод Рождественский и Сергей Наровчатов, Арго и Марк Тарловский, Клара Арсенева и Павел Антокольский, Арсений Тарковский и Мария Петровых, украинские поэты и переводчики Микола Зеров и Максим Рыльский. Это не школа. Это нечто большее. Это культурно-историческая общность.

При жизни Волошина и после его смерти было немало примечательных деятелей культуры, высоко ценивших его и оставивших убедительные свидетельства этого в виде воспоминаний, очерков, заметок, эссе.

Помнится, в Дубултах на Рижском взморье, в 1956 году, в последнюю осень жизни Владимира Луговского, мы много и увлеченно говорили о Волошине. Началось с того, что, глубоко вбирая воздух в грудь, Владимир Александрович восхищенно, не объявив автора, стал читать - почему-то со второй строфы:

Ветер клонит

Ряд ракит,

Листья гонит

И вихрит

Вихрей рати,

И на скате

Перекати

Поле мчит.

Луговской читал эти стихи Волошина с нескрываемым удовольствием, лихо, озорно, будто вспоминал свою юность, свои ветры, обутые в "солдатские гетры".

Когда он дочитал стихотворение "Осенью":

- Волошин! - воскликнул я.

- Узнали? - удивился Луговской. - Это меня радует, потому что этого блистательного мастера успели порядком подзабыть. Давно не издается, старые книги редки... - И после паузы: - Я многому учился у него...

Мы стали по памяти цитировать отдельные строки и строфы из Волошина. Читали их, восторгаясь, причмокивая, получая истинное удовольствие. Поэзия!

Мы много раз убеждались в том, что слово поэта передает его тончайшие ощущения.

О, запах цветов, доходящий до крика!

Каким надо обладать чутьем, чтобы в слове выразить запах, доходящий до крика... "Крик" - слуховое ощущение распространено на запах. Диффузия ощущений и чувств делает поэзию Волошина многомерной.

Изобразительность слова Волошина можно объяснить его живописным даром. Но этого объяснения недостаточно. Его проницательность историка и психолога видна во всех его произведениях.

"Живопись учила его видеть природу", - говорил Вячеслав Иванов. Он же в 1904 году писал Волошину: "У вас глаз непосредственно соединен с языком. Вы какой-то говорящий глаз". Это верно. Но этого мало. У Волошина абсолютный слух. Мелодика его стиха подключена к системе его зрительных образов, к звукописи, к мысли.

С тех пор как отроком у молчаливых

Торжественно-пустынных берегов

Очнулся я - душа моя разъялась,

И мысль росла, лепилась и ваялась

По складкам гор, по выгибам холмов.

Пластика и мелодика образа и мысли в их сочетании помогали поэту в постижении мирозданья и истории, народа и индивидуума.

Он работал всегда и всегда ждал гостей в свой дом. Иные из видевших Волошина говорили о нем как о крымском отшельнике. Его рисуют домоседом, чуть ли не бирюком. А он был общительнейшим из русских поэтов. Редкий пример доброжелательства. Он собирал силы новой литературной, живописной, мыслящей России.

Творческие достижения Волошина признавали М. Горький и А. Луначарский, И. Анненский и М. Сарьян, В. Брюсов и М. Кузмин, А. Дживелегов и В. Вересаев, М. Цветаева и А. Белый, А. Толстой и И. Эренбург и многие другие. Однако, изданный скудными дореволюционными тиражами, он оставался поэтом, известным сравнительно небольшому кругу любителей.

При жизни Волошина вышло в свет тринадцать оригинальных и переводных книг его стихов, переводов, прозы. Многие подготовленные им работы не увидели света и до сих пор ждут публикации.

Максимилиан Волошин - это обширный поэтический материк, до сих пор нами не освоенный.

Пониманию творческого наследия Максимилиана Волошина на протяжении десятилетий мешали люди, которые старались наклеить на него ярлык и привязать то к ранне-поздним символистам, то к пацифистам, то к сторонникам модерна и распада, то обзывали космополитом, писавшим русские стихи так, будто это французские стихи. Это все искажает истинный облик художника возрожденца по духу, поэта-мыслителя, истинного патриота, гуманиста.

Оговорки и описки в отношении М. А. Волошина устойчивы. В редакционной врезке, предпосланной публикации стихов Волошина в "Новом мире" (1988. № 2), читаем: "смятение русского интеллигента", "стремление остаться над схваткой", "печать трагической растерянности"...

Такие прямолинейные оценки заставляют еще раз напомнить о необходимости более отчетливого, глубокого представления о гуманистических принципах мироощущения поэта. Сейчас, на большом временном расстоянии, очевидно, что Волошин отвергал бессмысленное кровопролитие, насилие, людскую черствость и ожесточение. В наши дни стихи из циклов "Пути России", "Усобица" и др. выглядят, по слову Александра Бенуа, откровениями. В стихах Волошина, созданных им в 1918-1922 годах, выражена надежда, что "из ненавидящей любви, из преступлений, исступлений - возникнет праведная Русь"... Обращает на себя внимание удивительной силы словосочетание "ненавидящая любовь". Нельзя не увидеть поэтической точности в определении сознательно избранной позиции в стихотворении Волошина "Гражданская война", в ее завершающей строфе:

Одни восстали из подполий,

Из ссылок, фабрик, рудников,

Отравленные темной волей

И горьким дымом городов.

Другие из рядов военных,

Дворянских разоренных гнезд,

Где проводили на погост

Отцов и братьев убиенных.

В одних доселе не потух

Хмель незапамятных пожаров

И жив степной, разгульный дух

И Разиных, и Кудеяров.

В других - лишенных всех корней

Тлетворный дух столицы невской:

Толстой и Чехов, Достоевский

Надрыв и смута наших дней...

Одни идут освобождать

Москву и вновь сковать Россию,

Другие, разнуздав стихию,

Хотят весь мир пересоздать.

В тех и в других война вдохнула

Гнев, жадность, мрачный хмель разгула...

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

Рисуя портреты современников, Волошин вместе с тем рисует автопортрет. И это надо знать читателям предлагаемой книги. Летописец, эпик, бытописатель в облике Волошина сочетается с проникновенным лириком.

С большим опозданием, но очень естественно и без каких-либо потуг, при всеобщем к нему интересе входит Волошин в духовную жизнь наших современников, людей приближающегося к своему завершению XX века. Так аукается конец века, когда наследие поэта переходит в сокровищницу русской культуры, в ее классику, с началом века, когда занималась заря его творчества.

Долгий путь заблуждений в отношении Волошина, надеемся, пройден и завершен. Недооценка его роли в истории нашей литературы, упрощенная трактовка его общественной позиции, стремление записать поэта в "абстрактные гуманисты" - все это не выдержало испытания временем. Наследие Максимилиана Волошина - литературное и живописное - это испытание выдержало. Оно пережило прямых и косвенных хулителей, нигилистически его отрицавших и готовивших для него полное забвение. А между тем многие творения Волошина (особенно последних десяти - пятнадцати лет его жизни) только сейчас по-настоящему глубоко прочитываются и продолжают оказывать серьезное влияние на новые генерации художников слова и кисти. Вот почему идущим поколениям так важно узнать, как жил и работал, как искал и мыслил мастер, которому посвящена лежащая перед читателем книга.

И жизнь - как море пред грозою...

Максимилиан Волошин

АВТОБИОГРАФИЯ ["ПО СЕМИЛЕТЬЯМ"]

Сейчас (1925 год) мне идет 49-й год. Я доживаю седьмое семилетье жизни, которая правильно располагается по этим циклам:

1-ое семилетье: ДЕТСТВО (1877-1884)

Кириенко-Волошины - казаки из Запорожья. По материнской линии - немцы, обрусевшие с XVIII века 1.

Родился в Киеве 16 мая 1877 года, в Духов день.

Ранние впечатления: Таганрог, Севастополь. Последний - в развалинах после осады 2, с Пиранезиевыми * деревьями из разбитых домов, с опрокинутыми тамбурами дорических колонн Петропавловского собора.

* Пиранези Джованни Батиста (1720-1778) - итальянский гравер и архитектор.

С 4-х лет - Москва из фона "Боярыни Морозовой". Жили на Новой Слободе у Подвисков, там, где она в те годы как раз и писалась Суриковым в соседнем доме 3.

Первое впечатление русской истории, подслушанное из разговоров старших, - "1-ое марта" 4.

Любил декламировать, еще не умея читать. Для этого всегда становился на стул: чувство эстрады.

С 5 лет - самостоятельное чтение книг в пределах материнской библиотеки. Уже с этой поры постоянными спутниками становятся: Пушкин, Лермонтов и Некрасов, Гоголь и Достоевский, и немногим позже - Байрон и Эдгар По.

2-ое семилетье: ОТРОЧЕСТВО (1884-1891)

Обстановка: окраины Москвы - мастерские Брестской ж[елезной] д[ороги], Ваганьково и Ходынка. Позже - Звенигородский уезд: от Воробьевых гор и Кунцева до Голицына и Саввинского монастыря.

Начало учения: кроме обычных грамматик, заучиванье латинских стихов, лекции по истории религии, сочинения на сложные не по возрасту литературные темы. Этой разнообразной культурной подготовкой я обязан своеобразному учителю - тогда студенту Н. В. Туркину 5.

Общество: книги, взрослые, домашние звери. Сверстников мало. Конец отрочества отравлен гимназией. 1-й класс - Поливановская, потом, до V-го, Казенная 1-ая 6.

3-е семилетье: ЮНОСТЬ (1891 - 1898)

Тоска и отвращение ко всему, что в гимназии и от гимназии. Мечтаю о юге и молюсь о том, чтобы стать поэтом. То и д[ругое] кажется немыслимым. Но вскоре начинаю писать скверные стихи, и судьба неожиданно приводит меня в Коктебель 7 (1893).

Феодосийская гимназия. Провинциальный городок, жизнь вне родительского дома сильно облегчают гимназический кошмар. Стихи мои нравятся, и я получаю первую прививку литературной "славы", оказавшуюся впоследствии полезной во всех отношениях: возникает требовательность к себе. Историческая насыщенность Киммерии 8 и строгий пейзаж Коктебеля воспитывают дух и мысль.

В 1897 году я кончаю гимназию и поступаю на юридический факультет в Москве. Ни гимназии, ни университету я не обязан ни единым знанием, ни единой мыслью. 10 драгоценнейших лет, начисто вычеркнутых из жизни.

4-е семилетье: ГОДЫ СТРАНСТВИЙ (1898-1905)

Уже через год я был исключен из университета за студенческие беспорядки и выслан в Феодосию. Высылки и поездки за границу чередуются и завершаются ссылкой в Ташкент в 1900 году. Перед этим я уже успел побывать в Париже и Берлине, в Италии и Греции, путешествуя на гроши пешком, ночуя в ночлежных домах. 1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь настигли меня Ницше 9 и "Три разговора" Вл[адимира] Соловьева 10. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно - с высоты азийских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей.

Отсюда пути ведут меня на запад - в Париж, на много лет, - учиться: художественной форме - у Франции, чувству красок - у Парижа, логике - у готических соборов, средневековой латыни - у Гастона Париса *, строю мысли у Бергсона, скептицизму - у Анатоля Франса, прозе - у Флобера, стиху - у Готье и Эредиа... В эти годы - я только впитывающая губка, я весь - глаза, весь - уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Балеары, Корсика, Сардиния, Андорра... Лувр, Прадо, Ватикан, Уффици... Национальная библиотека. Кроме техники слова, овладеваю техникой кисти и карандаша.

* Парис Гастон (1839-1903) - французский филолог-медиевист.

В 1900 году первая моя критическая статья печатается в "Русской мысли" 11. В 1903 году встречаюсь с русскими поэтами моего поколения: старшими Бальмонтом, Вяч. Ивановым, Брюсовым, Балтрушайтисом - и со сверстниками - А. Белым, Блоком.

5-е семилетье: БЛУЖДАНИЯ (1905-1912)

Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р. Штейнер 12. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера.

К 9-му января 1905 года судьба привела меня в Петербург и дала почувствовать все грядущие перспективы русской революции 13. Но я не остался в России, и первая русская революция прошла мимо меня. За ее событиями я прозревал смуту наших дней ("Ангел мщенья").

Я пишу в эти годы статьи о живописи и литературе. Из Парижа в русские журналы и газеты (в "Весы", в "Золотое руно", в "Русь"). После 1907 года литературная деятельность меня постепенно перетягивает сперва в Петербург, а с 1910 года - в Москву.

В 1910 году выходит моя первая книга стихов 14.

Более долгое пребывание в России подготавливает разрыв с журнальным миром, который был для меня выносим только пока я жил в Париже.

6-е семилетье: ВОЙНА (1912-1919)

В 1913 году моя публичная лекция о Репине вызывает против меня такую газетную травлю, что все редакции для моих статей закрываются, а книжные магазины объявляют бойкот моим книгам.

Годы перед войной я провожу в коктебельском затворе, и это дает мне возможность сосредоточиться на живописи и заставить себя снова переучиться с самых азов, согласно более зрелому пониманию искусства.

Война застает меня в Базеле, куда приезжаю работать при постройке Гётеанума 15. Эта работа, высокая и дружная, бок о бок с представителями всех враждующих наций, в нескольких километрах от поля первых битв Европейской войны, была прекрасной и трудной школой человеческого и внеполитического отношения к войне.

В 1915 году я пишу в Париже свою книгу стихов о войне "Anno Mundi Ardentis" 16. В 1916 году я возвращаюсь в Россию через Англию и Норвегию.

Февраль 1917 года застает меня в Москве и большого энтузиазма во мне не порождает, так как я все время чувствую интеллигентскую ложь, прикрывающую подлинную реальность революции 17.

Редакции периодических изданий, вновь приоткрывшиеся для меня во время войны, захлопываются снова перед моими статьями о революции, которые я имею наивность предлагать, забыв, что там, где начинается свобода печати, свобода мысли кончается.

Вернувшись весною 1917 года в Крым, я уже более не покидаю его: ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую - и все волны гражданской войны и смены правительств проходят над моей головой. Стих остается для меня единственной возможностью выражения мыслей о совершающемся. Но в 17-ом году я не смог написать ни одного стихотворения: дар речи мне возвращается только после Октября, и в 1918 году я заканчиваю книгу о революции "Демоны глухонемые" и поэму "Протопоп Аввакум" 18.

7-е семилетье: РЕВОЛЮЦИЯ (1919-1926)

Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали: я их ожидал давно и в формах еще более жестоких. Напротив: я почувствовал себя очень приспособленным к условиям революционного бытия и действия. Принципы коммунистической экономики как нельзя лучше отвечали моему отвращению к заработной плате и к купле-продаже.

19-й год толкнул меня к общественной деятельности в единственной форме, возможной при моем отрицательном отношении ко всякой политике и ко всякой государственности, утвердившимся и обосновавшимся за эти годы, - к борьбе с террором, независимо от его окраски. Это ставит меня в эти годы (1919-1923) лицом к лицу со всеми ликами и личинами русской усобицы и дает мне обширный и драгоценнейший революционный опыт.

Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека (стихотв[орение] "Потомкам"). Эти же годы являются наиболее плодотворными в моей поэзии, как в смысле качества, так и количества написанного.

Но так как темой моей является Россия во всем ее историческом единстве, так как дух партийности 19 мне ненавистен, так как всякую борьбу я не могу рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле, - то отсюда вытекают следующие особенности литературной судьбы моих последних стихотворений: у меня есть стихи о революции, которые одинаково нравились и красным, и белым. Я знаю, например, что мое стихотворение "Русская Революция" было названо лучшей характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных лагерей (имена их умолчу).

В 1919 году белые и красные, беря по очереди Одессу, свои прокламации к населению начинали одними и теми же словами моего стихотворения "Брестский мир" 20. Эти явления - моя литературная гордость, так как они свидетельствуют, что в моменты высшего разлада мне удавалось, говоря о самом спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что ее принимали и те, и другие. Поэтому же, собранные в книгу, эти стихи не пропускались ни правой, ни левой цензурой. Поэтому же они распространяются по России в тысячах списков - вне моей воли и моего ведения. Мне говорили, что в вост[очную] Сибирь они проникают не из России, а из Америки, через Китай и Японию.

Сам же я остаюсь все в том же положении писателя вне литературы, как это было и до войны.

В 1923 году я закончил книгу "Неопалимая купина". С 1922 года пишу книгу "Путями Каина" - переоценка материальной и социальной культуры. В 1924 году написана поэма "Россия" (петербургский период) 21.

В эти же годы я много работал акварелью, принимая участие на выставках "Мира искусства" и "Жар-цвет" 22. Акварели мои приобретались Третьяковской галереей и многими провинциальными музеями.

Согласно моему принципу, что корень всех социальных зол лежит в институте заработной платы, - все, что я произвожу, я раздаю безвозмездно. Свой дом я превратил в приют для писателей и художников, а в литературе и в живописи это выходит само собой, потому что все равно никто не платит. Живу на "акобеспечение" Ц[Е]КУБУ 23 - 60 p[ублей] в месяц.

Иконография

Кошелев 24. Портрет маслом во весь рост. 1901.

Е. С. Кругликова. Поясной порт[рет] маслом. 1901.

Много карикатур, рисунков и силуэтов разных годов. Слевинский 25. Порт [рет] маслом с книгой. 1902. Якимченко 26. Голова, масло. 1902. В. Хаpт 27. Голова углем. 1907. А. Я. Головин. Портрет поясной. Темпера. 1909. Голова, литография. 1909.

Э. Виттиг 28. Бюст в виде герма. 1909. Е. С. 3ак 29. Голова, сангина. 1911. Диего Ривера. Мал[ый] порт[рет], вся фигура. 1915.

Колоссальная голова. Масло. 1916. Баруздина 30. Порт[рет] маслом. 1916. Рис[унок] головы. 1916.

Бобpицкий 31. Сангина. 1918. Мане-Кац 32. Поясной, масло. 1918. Xpустачев 33. Сангина. 1920. Остроумова-Лебедева. Голова акварелью. 1924.

Поясной портрет. Масло. 1925. Кустодиев. Масло. 1924.

Костенко 34. Гравюра на лин[олеуме]. 1924-25. Верейский 35. Литография.

БИБЛИОГРАФИЯ

Вот в каком порядке мои стихи должны быть изданы:

Две книги лирики:

ГОДЫ СТРАНСТВИЙ (1900-1910). SELVA OSCURA * (1910-1914).

* Темный лес (итал.). Слова из первых строк "Божественной комедии" Данте: "В середине жизненного пути я в темный лес вступил"

Книга о войне и революции:

НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА (1914-1924). ПУТЯМИ КАИНА.

Из франц[узских] поэтов мною переводились: Анри де Ренье, Верхарн, Вилье де Лиль-Адан ("Аксель"), Поль Клодель ("Отдых седьмого дня", ода "Музы"), Поль де Сен-Виктор ("Боги и люди").

Из критических моих статей под названием "Лики творчества" вышел только первый том о Франции в изд[ательстве] "Аполлон" (СПб., 1914). Остальные же, посвященные театру, живописи, русской литературе и Парижу, - 4 тома, остались неизданными 36.

Максимилиан Волошин

АВТОБИОГРАФИЯ

Я родился 16 мая 1877 года, в Духов день, "когда земля - именинница". Отсюда, вероятно, моя склонность к духовно-религиозному восприятию мира и любовь к цветению плоти и вещества во всех его формах и ликах. Поэтому прошлое моего духа представлялось мне всегда в виде одного из тех фавнов или кентавров, которые приходили в пустыню к св[ятому] Иерониму 1 и воспринимали таинство святого крещения. Я язычник по плоти и верю в реальное существование всех языческих богов и демонов - и, в то же время, не могу его мыслить вне Христа.

Родился я в Киеве и корнями рода связан с Украиной. Мое родовое имя Кириенко-Волошин, и идет оно из Запорожья. Я знаю из Костомарова 2, что в XVI веке был на Украине слепой бандурист Матвей Волошин, с которого с живого была содрана кожа поляками за политические песни, а из воспоминаний Францевой, что фамилия того кишиневского молодого человека, который водил Пушкина в цыганский табор, была Кириенко-Волошин 3. Я бы ничего не имел против того, чтобы они были моими предками.

На своей родине я никогда не жил. Раннее детство прошло в Таганроге и Севастополе. Севастополь помню в развалинах, с большими деревьями, растущими из середины домов: одно из самых первых незабываемых живописных впечатлений.

С 4-х лет до 16-ти - Москва. Долгоруковская ул[ица], Подвиски обстановка суриковской "Боярыни Морозовой", которая как раз в то самое время писалась в соседнем доме.

Потом окраины Москвы - Ваганьковское кладбище, и леса Звенигородского уезда: те классические места русского Иль-де-Франса, где в сельце Захарьине 4 прошло детство Пушкина, а в Семенкове 5 - Лермонтова. И то, и другое связаны с моими детскими воспоминаниями.

Позже - Поливановская гимназия и казенная 1-ая гимназия. Это - самые темные и стесненные годы жизни, исполненные тоски и бессильного протеста против неудобоваримых и ненужных знаний.

16-ти лет - окончательный переезд в Крым - в Коктебель. Коктебель не сразу вошел в мою душу: я постепенно осознал его как истинную родину моего духа. И мне понадобилось много лет блужданий по берегам Средиземного моря, чтобы понять его красоту и единственность.

Я окончил феодосийскую гимназию и сохранил на всю жизнь нежность и благодарность к этому городу, который в те годы мало напоминал русскую провинцию, а был, скорее, южноитальянским захолустьем.

Два года студенческой жизни в Москве оставили впечатление пустоты и бесплодного искания. В 1899 году я был выслан в Феодосию за организацию студенческих беспорядков 6. Потом уехал в первый раз за границу: в Италию, Швейцарию, Париж, Берлин. Я еще раз возвращался в Москву. Был допущен до экзаменов. Перешел на третий курс юридического факультета, опять уехал в Италию и Грецию; возвращаясь, был арестован, привезен в Москву и выслан в Среднюю Азию.

Полгода, проведенные в пустыне с караваном верблюдов, были решающим моментом моей духовной жизни. Здесь я почувствовал Азию, Восток, древность, относительность европейской культуры.

Это был 1900 год - год китайского пробуждения 7. Сюда до меня дошли "Три разговора" и "Письмо о конце всемирной истории" Вл. Соловьева, здесь я прочел впервые Ницше. Но надо всем было ощущение пустыни - той широты и равновесия, которые обретает человеческая душа, возвращаясь на свою прародину.

Здесь же создалось решение на много лет уйти на запад, пройти сквозь латинскую дисциплину формы.

С 1901 года я поселился в Париже. Мне довелось близко познакомиться с Хамбу-ламой Тибета 8, приезжавшим в Париж инкогнито, и прикоснуться, таким образом, к буддизму в его первоистоках. Это было моей первой религиозной ступенью. В 1902 году я так же близко соприкоснулся с католическим миром, во время моего пребывания в Риме 9 , и осознал его как спинной хребет всей европейской культуры.

Затем мне довелось пройти сквозь близкое знакомство с магией, оккультизмом, с франкмасонством, с теософией и, наконец, в 1905 году встретиться с Рудольфом Штейнером, человеком, которому я обязан больше, чем кому-либо, познанием самого себя.

Интерес к оккультному познанию был настолько велик, что совершенно отвлек меня от русских событий 1905 года и удержал меня вдали от России. Первую русскую Революцию я увидал в том преображении, которое выразилось в моем стихотворении "Ангел Мщенья", осуществившемся воочью только теперь.

Литературная моя деятельность, если не считать моих детских стихотворений, началась с 1900 года библиографическими заметками и статьями в "Русской мысли", а потом фельетонами в газете "Русский Туркестан". После перерыв в два года, когда меня не печатали как "декадента". Затем - первый цикл стихов, напечатанный в 1903 году в журнале "Новый путь", стихи в "Северных цветах" основание "Весов", участие во всех художественных изданиях: "Грифе", "Перевале", "Золотом руне", "Аполлоне" и т. д., в качестве художественного и литературного критика.

С 1904 года я стал писать худож[ественные] и лит[ературные] фельетоны в газете "Русь". Жил большею частью в Париже, лишь изредка наезжая в Россию.

Газетная моя работа изредка прерывалась всеобщими газетными травлями, вызываемыми, по большей части, моими публичными лекциями, - и тогда страницы всех газет на время для меня закрывались. Были годы, когда мне негде было писать и мои книги не принимались на продажу книжными магазинами. Так было перед началом Европейской войны. Это дало мне возможность прожить несколько лет безвыездно в Коктебеле, вновь вернуться к оставленной на некоторое время живописи и отойти от суеты литературно-журнальной сутолоки.

В самые последние часы перед началом войны я успел проехать в Базель, где принимал участие в построении Дома св[ятого] Иоанна.

Потом был в Париже, в Лондоне - и вернулся в Россию лишь в 1916 году. В феврале 1917 года был в Москве, а после не покидал берегов Черного моря.

В моих странствиях я никогда не покидал пределов древнего средиземноморского мира: я знаю Испанию, Италию, Грецию, Балеары, Корсику, Сардинию, Константинополь 10 и связан с этими странами всеми творческими силами своей души. Форме и ритму я учился у латинской расы. Французская литература была для меня дисциплиной и образцом.

К стихам своим я относился всегда со строгостью. Мой первый сборник вышел, когда мне было 33 года. До внимания публики мои стихи доходили медленно. Газетная шумиха, слишком часто подымавшаяся вокруг моих статей, мешала мне как поэту. Меня ценили, пожалуй, больше всего за пластическую и красочную изобразительность. Религиозный и оккультный элемент казался смутным и непонятным, хотя и здесь я стремился к ясности, к краткой выразительности.

Мои стихи о России, написанные за время Революции, вероятно, будут восприняты как мое перерождение как поэта: до революции я пользовался репутацией поэта наименее национального, который пишет по-русски так, как будто по-французски.

Но это внешняя разница. Я подошел к русским, современным и историческим, темам с тем же самым методом творчества, что и к темам лирического первого периода моего творчества. Идеи мои остались те же. Разница только в палитре, которая изменилась соответственно темам и, может быть, большей осознанности формы.

Мой поэтический символ веры - см. стихотв[орение] "Подмастерье", которое я написал как предисловие к "Иверням" - сборнику избранных моих стихотворений.

Мои политические credo - разбросаны по всем моим стихам о современности.

Мое отношение к государству - см. "Левиафан" 11.

Мое отношение к миру - см. "Corona Astralis" 12.

Максимилиан Волошин

О САМОМ СЕБЕ

Автор акварелей, предлагаемых вниманию публики под общим заглавием "Коктебель", не является уроженцем Киммерии по рождению, а лишь по усыновлению. Он родом с Украины, но уже в раннем детстве был связан с Севастополем и Таганрогом. А в Феодосию его судьба привела лишь в 16 лет, и здесь он кончил гимназию и остался связан с Киммерией на всю жизнь. Как все киммерийские художники, он является продуктом смешанных кровей (немецкой, русской, итало-греческой). По отцовской линии он имеет свои первокорни в Запорожской Сечи, по материнской - в Германии. Родился я в 1877 году в Киеве, а в 1893 году моя мать переселилась в Коктебель, а позже и я здесь выстроил мастерскую.

В ранние годы я не прошел никакого специально живописного воспитания и не был ни в какой рисовальной школе, и теперь рассматриваю это как большое счастье - это не связало меня ни с какими традициями, но дало возможность оформить самого себя в более зрелые годы, сообразно с сознательными своими устремлениями и методами.

Впервые я подошел к живописи в Париже в 1901 году. Я только что вернулся туда из Ташкента, где был в ссылке около года 1. Я весь был переполнен зрительными впечатлениями и совершенно свободен в смысле выбора жизни и профессии, так как был только что начисто выгнан из университета за студенческие беспорядки "без права поступления". Юридический факультет не влек обратно. А единственный серьезный интерес, который в те годы во мне намечался, - искусствоведение. В Москве в ту пору - в конце 90-х годов прошлого века - оно еще никак не определилось, а в Париже я сейчас же записался в Луврскую школу музееведения, но лекционная система меня мало удовлетворяла, так-как меня интересовало не старое искусство, а новое, текущее. Цель моя была непосредственная: подготовиться к делу художественной критики.

Воспоминания университета и гимназии были слишком свежи и безнадежны. В теоретических лекциях я не находил ничего, что бы мне помогало разбираться в современных течениях живописи.

Оставался один более практический путь: стать самому художником, самому пережить, осознать разногласия и дерзания искусства.

Поэтому, когда однажды весной 1901 года я зашел в мастерскую Кругликовой 2 и Елизавета Сергеевна со свойственным ей приветливым натиском протянула мне лист бумаги, уголь и сказала: "А почему бы тебе не попробовать рисовать самому?" - я смело взял уголь и попробовал рисовать человеческую фигуру с натуры. Мой первый рисунок был не так скверен, как можно было ожидать, но главными его недостатками были желание сделать его похожим на хорошие рисунки, которые мне нравились, и чересчур тщательная отделка деталей и штрихов. Словом, в нем уже были все недостатки школьных рисунков, без знания, что именно нужно делать. Словом, я уже умел рисовать и мне оставалось только освободиться от обычных академических недостатков, которые еще не стали для меня привычкой руки. На другой же день меня свели в Академию Коларосси 3. Я приобрел лист "энгра", папку, уголь, взял в ресторане мякоть непропеченного хлеба и стал художником. Но кроме того я стал заносить в маленькие альбомчики карандашом фигуры, лица и движения людей, проходящих по бульварам, сидящих в кафе и танцующих на публичных балах. Образцами для меня в то время были молниеносные наброски Форена, Стейнлена и других рисовальщиков парижской улицы. А когда три месяца спустя мы с Кругликовой, Давиденко и А. А. Киселевым 4 отправились в пешеходное путешествие по Испании через Пиренеи в Андорру, я уже не расставался с карандашом и записной книжкой.

В те годы, которые совпали с моими большими пешеходными странствиями по Южной Европе - по Италии, Испании, Корсике, Балеарам, Сардинии, - я не расставался с альбомом и карандашами и достиг известного мастерства в быстрых набросках с натуры. Я понял смысл рисунка. Но обязательная журнальная работа (статьи о художественной жизни в Париже и отчеты о выставках) мне не давала сосредоточиться исключительно на живописи. Лишь несколько лет спустя, перед самой войной, я смог вернуться к живописи усидчиво. В 1913 году у меня произошла ссора с русской литературой из-за моей публичной лекции о Репине. Я был предан российскому остракизму, все редакции периодических изданий для меня закрылись, против моих книг был объявлен бойкот книжных магазинов.

Оказавшись в Коктебеле, я воспользовался вынужденным перерывом в работе, чтобы взяться за самовоспитание в живописи. Прежде всего я взялся за этюды пейзажа: приучил себя писать всегда точно, быстро и широко. И вообще, все неприятности и неудачи в области литературы сказывались в моей жизни успехами в области живописи.

Я начал писать не масляными красками, а темперой на больших листах картона. Это мне давало, с одной стороны, возможность увеличить размеры этюдов, с другой же, так как темпера имеет свойство сильно меняться высыхая, это меня учило работать вслепую (то есть как бы писать на машинке с закрытым шрифтом). Это неудобство меня приучило к сознательности работы, и тот факт, что [в] темпере почти невозможно подобрать тон раз взятый, - к умеренности в употреблении красок и чистоте палитры.

Акварелью я начал работать с начала войны. Начало войны и ее первые годы застали меня в пограничной полосе - сперва в Крыму, потом в Базеле, позже в Биаррице, где работы с натуры были невозможны по условиям военного времени. Всякий рисовавший с натуры в те годы, естественно, бывал заподозрен в шпионстве и съемке планов.

Это меня освободило от прикованности к натуре и было благодеянием для моей живописи. Акварель непригодна к работам с натуры. Она требует стола, а не мольберта, затененного места, тех удобств, что для масляной техники не требуются.

Я стал писать по памяти, стараясь запомнить основные линии и композицию пейзажа. Что касается красок, это было нетрудно, так как и раньше я, наметив себе линейную схему, часто заканчивал дома этюды, начатые с натуры. В конце концов, я понял, что в натуре надо брать только рисунок и помнить общий тон. А все остальное представляет логическое развитие первоначальных данных, которое идет соответственно понятым ранее законам света и воздушной перспективы. Война, а потом революция ограничили мои технические средства только акварелью. У меня был известный запас акварельной бумаги, и экономия красок позволила мне его длить долго. Плохая акварельная бумага тоже дала мне многие возможности. Русская бумага отличается малой проклеенностью. Я к ней приспособился, прокрывая сразу нужным тоном, и работал от светлого к темному без поправок, без смываний и протираний.

Эту эволюцию можно легко проследить по ретроспективному отделу моей выставки. Это борьба с материалом и постепенное преодоление его.

Если масляная живопись работает на контрастах, сопоставляя самые яркие и самые противоположные цвета, то акварель работает в одном тоне и светотени. К акварели больше, чем ко всякой иной живописи, применимы слова Гёте, которыми он начинает свою "теорию цветов" 5, определяя ее как трагедию солнечного луча, который проникает через ряд замутненных сфер, дробясь и отражаясь в глубинах вещества. Это есть основная тема всякой живописи, а акварельной по преимуществу.

Ни один пейзаж из составляющих мою выставку не написан с натуры, а представляет собою музыкально-красочную композицию на тему киммерийского пейзажа. Среди выставленных акварелей нет ни одного "вида", который бы совпадал с действительностью, но все они имеют темой Киммерию. Я уже давно рисую с натуры только мысленно.

Я пишу акварелью регулярно, каждое утро по 2-3 акварели, так что они являются как бы моим художественным дневником, в котором повторяются и переплетаются все темы моих уединенных прогулок. В этом смысле акварели заменили и вытеснили совершенно то, что раньше было моей лирикой и моими пешеходными странствованиями по Средиземноморью.

Вообще в художественной самодисциплине полезно всякое самоограничение: недостаток краски, плохое качество бумаги, какой-либо дефект материала, который заставляет живописца искать новых обходных путей и сохранить в живописи лишь то, без чего нельзя обойтись. В акварели не должно быть ни одного лишнего прикосновения кисти. Важна не только обработка белой поверхности краской, но и экономия самой краски, как и экономия времени. Недаром, когда японский живописец собирается написать классическую и музейную вещь, за его спиной ассистирует друг с часами в руках, который отсчитывает и отмечает точно количество времени, необходимое для данного творческого пробега. Это описано хорошо в "Дневнике" Гонкуров 6. Понимать это надо так: вся черн[ов]ая техническая работа уже проделана раньше, художнику, уже подготовленному, надо исполнить отчетливо и легко свободный танец руки и кисти по полотну. В этой свободе и ритмичности жеста и лежат смысл и пленительность японской живописи, ускользающие для нас, кропотливых и академических европейцев. Главной темой моих акварелей является изображение воздуха, света, воды, расположение их по резонированным и резонирующим планам.

В методе подхода к природе, изучения и передачи ее я стою на точке зрения классических японцев (Хокусаи, Утамаро), по которым я в свое время подробно и тщательно работал в Париже в Национ[альной] Библиотеке, где в Галерее эстампов имеется громадная коллекция японской печатной книги Теодора Дерюи 7. Там [у меня] на многое открылись глаза, например, на изображение растений. Там, где европейские художники искали пышных декоративных масс листвы (как у Клода [Лоррена]), японец чертит линию ствола перпендикулярно к линии горизонта, а вокруг него концентрические спирали веток, в свою очередь окруженных листьями, связанными с ними под известным углом. Он не фиксирует этой геометрической схемы, но он изображает все дефекты ее, оставленные жизнью на живом организме дерева, на котором жизнь отмечает каждое отжитое мгновенье.

Таким образом, каждое изображение является в искусстве как бы рядом зарубок, сделанных на коре дерева. Чтобы иметь возможность отличать "дефекты" от нормального роста, художник должен знать законы роста. Это сближает задачи живописца с задачами естественника. Раз мы это поняли и приняли, мы не можем отрицать, что в истории европейской живописи в эпоху Ренессанса произошел горестный сдвиг и искажения линии нормального развития живописи. Точнее, этот сдвиг произошел не во времена Ренессанса, а в эпоху, непосредственно за ним последовавшую. При Ренессансе опытный метод исследования был прекрасно формулирован Леонардо. Но на горе живописцев этот метод не был тогда же воспринят наукой, а был принят два поколения спустя в формулировке не художника, а литератора Фр. Бэкона 8. Это обстоятельство обусловлено, конечно, самим складом европейского сознания.

Таким образом, экспериментальный метод попал из рук людей, приспособленных и природой и профессией к эксперименту, к опыту и наблюдению, в руки людей, конечно, способных к очень точному наблюдению, но никогда не развивавших и не утончавших своих естественных чувств восприятия, что привело прежде всего к горестному дискредитированию "очевидности", но через это и к неисправимому разделению путей искусства и науки.

Правда, в области научного познания это навело к созданию различных механических приспособлений для точного определения мер и веса.

В свое время Ренессанс еще до раздвоенности науки и искусства создал различные дисциплины для потребностей живописцев: художественную перспективу и художественную анатомию. Но в наши дни художник напрасно будет искать так необходимых ему художественной метеорологии, геологии, художественной ботаники, зоологи, не говорю уже о художественной социологии. Правда, в некоторых критических статьях, например, у Рескина, [есть] нечто заменяющее ему эти нехватающие дисциплины (в статьях о Тернере) 9, но ничего по существу вопроса и детально разработанного еще не существует в литературе.

Точно так же, как и художник не имеет сотрудничества ученого, точно так же и ученый не имеет сейчас часто необходимого орудия эксперимента и анализа - отточенного тонко карандаша, потому что научный рисунок художественная дисциплина, которую еще не знает современная живописная школа.

Пейзажист должен изображать землю, по которой можно ходить, и писать небо, по которому можно летать, то есть в пейзажах должна быть такая грань горизонта, через которую хочется перейти, и должен ощущаться тот воздух, который хочется вдохнуть полной грудью, а в небе те восходящие токи, по которым можно взлететь на планере.

Вся первая половина моей жизни была посвящена большим пешеходным путешествиям, я обошел пешком все побережья Средиземного моря, и теперь акварели мне заменяют мои прежние прогулки. Это страна, по которой я гуляю ежедневно, видимая естественно сквозь призму Киммерии, которую я знаю наизусть и за изменением лица которой я слежу ежедневно.

С этой точки зрения и следует рассматривать ретроспективную выставку моих акварелей, которую можно характеризовать такими стихами:

Выйди на кровлю. Склонись на четыре Стороны света, простерши ладонь... Солнце... Вода... Облака... Огонь... - Все, что есть прекрасного в мире...

Факел косматый в шафранном тумане... Влажной парчою расплесканный луч... К небу из пены простертые длани... Облачных грамот закатный сургуч...

Гаснут во времени, тонут в пространстве Мысли, событья, мечты, корабли... Я ж уношу в свое странствие странствий Лучшее из наваждений земли...

P. S. Я горжусь тем, что первыми ценителями моих акварелей явились геологи и планеристы, точно так же, как и тем фактом, что мой сонет "Полдень" был в свое время перепечатан в Крымском журнале виноградарства 10. Это указывает на их точность.

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ КАНВА ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА М. А. ВОЛОШИНА *

(Составил В. П. Купченко)

* Здесь и в комментариях даты до 1918 г. - по старому стилю, заграничные события этого времени - по двойному обозначению - старый и новый стиль.

1877

16 мая. В Киеве, в семье члена киевской палаты уголовного и гражданского суда Александра Максимовича Кириенко-Волошина, у его жены Елены Оттобальдовны, урожденной Глазер, родился сын Максимилиан.

1878

23 февраля. Александр Максимович назначен членом Таганрогского окружного суда. Переезд семьи в Таганрог.

1879

После размолвки с мужем Елена Оттобальдовна с сыном переезжает в Севастополь.

1881

9 октября. Смерть Александра Максимовича. Елена Оттобальдовна выезжает с сыном в Таганрог. Не ранее декабря. Отъезд в Москву.

1883

Весна. Елена Оттобальдовна с сыном поселяется в семье инженера-путейца О. П. Вяземского, в Ваганькове.

1887

Май. Поступает в частную гимназию Л. И. Поливанова.

1888

Август. Перешел в 1-ю Московскую казенную гимназию (во 2-й класс).

1890

Знакомство с доктором П. П. Тешем и его семьей. Остался на второй год в 3-м классе.

Октябрь - ноябрь. Начинает писать стихи.

1892

11 октября. Начинает вести дневник.

1893

31 января. Первое публичное выступление: на литературно-музыкальном вечере в гимназии читает "Клеветникам России" Пушкина.

17 марта. Елена Оттобальдовна решает переехать вместе с Тешем в Коктебель близ Феодосии.

3 июня. Отъезд в Крым.

Конец августа. Начало занятий в Феодосийской гимназии.

Декабрь. Начало дружбы с А. М. Пешковским - будущим ученым-языковедом.

1894

Весна. Начало дружбы с А. М. Петровой. Увлечение рисованием.

20 сентября. Читает на похоронах директора гимназии В. К. Виноградова стихотворение его памяти.

1895

Весна. Пишет стихи, рисует. Дает уроки. Переходит в 7-й класс.

Лето. В Коктебеле. Увлечение историей философии.

Осень. В Феодосии выходит сборник памяти В. К. Виноградова со стихотворением Волошина: его поэтический дебют.

1896

2 февраля. В Феодосии в гимназической постановке "Ревизора" исполняет роль Городничего.

Начало декабря. Ставит в гимназии "Бежин луг" (по Тургеневу) и "Разговор дам" (по Гоголю).

1897

6 июня. Получает аттестат зрелости.

1 августа. Зачислен в Московский университет на юридический факультет.

Октябрь. Узнает, что находится под надзором полиции.

Ноябрь. Вступает в попечительство о бедных и в студенческое землячество.

1898

Ноябрь. Дружба с М. П. Свободиным, начинающим переводчиком.

1899

8 февраля. Начало Всероссийской студенческой забастовки.

15 февраля. Исключен из университета на год "за агитацию" и выслан из Москвы в Феодосию.

Конец февраля. Посещает с М. П. Свободиным в Ялте А. П. Чехова.

29 августа. Выезжает из Феодосии с Еленой Оттобальдовной и дочерью П. П. Теша в первое заграничное путешествие (Италия и Швейцария).

16(28) октября. Приезд в Париж.

15(27) ноября. Отъезд с Еленой Оттобальдовной через Кёльн в Берлин.

Декабрь. Посещает вольнослушателем лекции в Берлинском университете. Изучает немецкий язык.

1900

Февраль. Восстановлен на 2-м курсе юридического факультета. Пишет рецензии для журнала "Русская мысль".

Май. Перешел на 3-й курс юридического факультета. 26 мая - до 19 июля (1 августа). Выезжает из Москвы в заграничное путешествие с друзьями-студентами. Посещают Австрию, Германию, Италию, Грецию.

28 июля. Прибыли из Константинополя в Севастополь.

21 августа. Арестован в Судаке и доставлен в московскую Басманную часть. Через две недели выслан из Москвы - до особого распоряжения.

Начало сентября. Едет в Севастополь, оттуда вместе с инженером В. А. Вяземским отправляется в Среднюю Азию, на изыскания трассы Оренбург-Ташкентской железной дороги.

Октябрь - ноябрь. Полтора месяца с караваном, выполняет обязанности заведующего лагерем, ведет пикетаж. Пишет статьи в газету "Русский Туркестан".

15 ноября. Вернувшись в Ташкент, получает известие, что его дело "оставлено без последствий". Решает не возвращаться в университет, а заняться самообразованием.

Декабрь. Следит за событиями "боксерского" восстания в Китае, читает сочинения Вл. Соловьева и Ф. Ницше.

1901

Январь - февраль. Решает ехать в Париж и заниматься литературой и искусством. Знакомство с народовольцем И. П. Ювачевым, отцом писателя Д. Хармса.

22 февраля. Выезжает из Ташкента. 4 марта. Приехал в Москву. Середина марта. Берлин.

20 марта (2 апреля). Приезжает в Париж.

Середина апреля. Знакомится с художницей Е. С. Кругликовой. Вечера в ее мастерской, начинает рисовать. Знакомство с С. И. Щукиным.

Май. Посещает лекции в Лувре, бывает в театрах. Знакомство с писательницей А. В. Гельштейн.

24 мая (7 июня). Выезжает из Парижа в путешествие по Испании с художниками А. А. Киселевым, Е. С. Кругликовой, Е. Н. Давиденко.

Коней, мая - начало июля. Стихотворение "В вагоне".

9 (22) июля. Возвращение в Париж.

Ноябрь - декабрь. Посещает лекции в Сорбонне и в Высшей русской школе.

1902

Вторая половина января. В Высшей русской школе прочел доклад о Некрасове и А. К. Толстом.

Март. Решение целиком посвятить себя искусству и литературе.

Май. Начало занятий живописью (маслом).

Июнь - август. Путешествие с журналистом А. И. Косоротовым по Италии и на Корсику. Две недели в Риме.

Начало сентября. Возвращение в Париж.

Конец сентября. Знакомство с К. Д. Бальмонтом.

Октябрь. Знакомство с Агваном Доржиевым. Интерес к буддизму.

1903

Первая половина января. Отъезд из Парижа.

3 (16) января. Приезд в Петербург.

Январь. Знакомство с А. Н. Бенуа, И. Э. Грабарем, С. П. Дягилевым.

Конец января. Знакомство с В. Я. Брюсовым, А. А. Блоком, П. С. Соловьевой, В. А. Серовым, К. А. Сомовым, В. В. Розановым и др.

3 февраля. Приезд в Москву.

5 февраля. Знакомство с Андреем Белым.

11 февраля. У С. И. Щукина знакомится с М. В. Сабашниковой.

Февраль - март. Общается с символистами, участвует в их чтениях в Литературно-художественном кружке (ЛХК).

Лето. В Коктебеле. Постройка собственного дома. Переводит Э. Верхарна.

Начало ноября. Приезд в Москву.

Ноябрь. Бывает у Бальмонтов, Брюсовых, Сабашниковых, Щукиных. Посещает собрания ЛХК, "воскресенья" у А. Белого.

18 ноября. Выступает на "чтении" об Уайльде в ЛХК. Знакомство с А. Р. Минцловой.

27 ноября. Отъезд из Москвы в Париж.

1904

Январь. "Весь с головой в живописи". 10(23) января. На банкете редакции журнала "Плюм" знакомится с Э. Верхарном, О. Роденом.

Середина марта. Приезде Париж М. В. Сабашниковой. Совместные посещения музеев, церквей, мастерских художников.

Июнь. Общается с К. Д. Бальмонтом, Е. С. Кругликовой, М. Метерлинком, И. И. Мечниковым.

8(21) июня. Отъезд М. В. Сабашниковой из Парижа.

Июнь. Стихотворение "Письмо".

Конец июня. Знакомство с Айседорой Дункан.

9(22) июля. Выехал из Парижа в Швейцарию,

Первая половина августа. Знакомство в Женеве с Вяч. Ивановым.

21 декабря. Приезд в Москву. Встречи с В. Брюсовым, А. Белым.

1905

9 января. Утром приезжает в Петербург, видит расстрелы манифестаций.

21 января (3 февраля). В Париже. Встреча с М. В. Сабашниковой.

Первая половина марта. Знакомство с А. В. Амфитеатровым. Общение с А. И. Бенуа.

26 апреля (9 мая). Стихотворение "Таиах".

Конец мая (начало июня). Вступает в ассоциацию иностранной прессы. Начинает заниматься фотографией.

Середина сентября. Интерес к Р. Штейнеру и его книгам.

19-29 октября (1-11 ноября). В Берлине у М. В. Сабашниковой. Знакомство с Р. Штейнером.

7(20) ноября. Возвращение в Париж с М. В. Сабашниковой.

1906

2 (15) марта. Стихотворение "Ангел мщенья".

12(25) марта. Отъезд в Москву.

12 апреля. Бракосочетание с М. В. Сабашниковой.

15 апреля. Отъезд с женой из Москвы в Париж.

Май. Встреча Р. Штейнера с Д. С. Мережковским, 3. Н. Гиппиус, Д. В. Философовым и Н. М. Минским у Волошиных.

Ок. 14(28) июня. Супруги Волошины выезжают из Парижа в свадебное путешествие по Дунаю: Вена, Бухарест, Будапешт, Констанца, Константинополь.

Начало июля. Приезд в Коктебель.

2 сентября. Отъезд в Москву.

20 сентября. Отъезд в Петербург. Встречи с издателем газеты "Русь" А. А. Сувориным. У Вяч. Иванова знакомство с М. А. Кузминым, С. М. Городецким. Решение поселиться в Петербурге.

Ок. 10 октября. Поселяется с женой в Петербурге на Таврической, 25, этажом ниже Вяч. Иванова.

Октябрь - декабрь. Встречи с Н. А. Бердяевым, А. А. Блоком, Н. И. Евреиновым, Вяч. Ивановым, М. А. Кузминым, А. В. Луначарским, В. Э. Мейерхольдом, А. М. Ремизовым, В. В. Розановым, Ф. Сологубом, Г. И. Чулковым и др.

1907

Январь - февраль. Участие в "средах" Иванова на "башне". Пишет статьи в газету "Русь".

27 февраля. Читает в ЛХК в Москве лекцию "Пути Эроса".

2 марта. Возвращается в Петербург.

Начало марта. Осложнение отношений с Вяч. Ивановым и Маргаритой Васильевной.

Ок. 18 марта. Отъезд с Еленой Оттобальдовной через Москву в Крым.

Ок. 1 июня. Возвращение в Коктебель.

14 августа. Приезд в Коктебель Сабашниковой.

Лето. Неоднократные посещения Аделаиды и Евгении Герцык в Судаке, дружба с ними.

Ок. 9 ноября. Отъезд в Москву.

Ноябрь. Встречи с А. Белым, В. Я. Брюсовым, Вяч. Ивановым и др.

1908

14 февраля. Выступает на "Вечере новой поэзии и музыки" в Юрьеве вместе с М. А. Кузминым, А. М. Ремизовым, Г. И. Чулковым и др.

Март. Встречи с А. Р. Минцловой. Знакомство с Е. И. Дмитриевой.

4 апреля. Был у Блока дома.

10 мая. На вечере в издательстве "Шиповник".

Апрель - май. Переводит "Отдых седьмого дня" П. Клоделя.

Ок. 11(24) мая. Выезжает в Париж. По пути в Гамбурге навестил M. В. Сабашникову, встречался с Р. Штейнером.

16(29) мая. В Париже.

Конец мая (нач. июня). Встречи с Бальмонтами, Рене Гилем, К. С. Станиславским.

Конец июня (нач. июля). Переезд на ул. Булар, 35. Знакомство с А. Н. Толстым в мастерской Е. Кругликовой.

Лето. Пишет статьи в "Русь", переписывается с Е. И. Дмитриевой. Дружба с А. Н. и С. И. Толстыми.

Осень. Отчуждение от М. В. Сабашниковой. Отход от теософии.

1909

Январь. Переселился к А. В. Гельштейн, встречался с Бальмонтами.

Ок. 29 января. Приезд в Петербург.

Февраль. Общается с С. М. Городецким, Н. С. Гумилевым, Е. И. Дмитриевой, Вяч. Ивановым, М. А. Кузминым, С. К. Маковским, К. И. Чуковским.

3 марта. Читает лекцию "Аполлон и мышь".

4 марта. Знакомство с И. Ф. Анненским в Царском Селе.

9 марта. Участвует в постановке пьесы Ф. Сологуба "Ночные пляски" в Литейном театре вместе с Л. С. Бакстом, И. Я. Билибиным, С. М. Городецким, Б. М. Кустодиевым, А. М. Ремизовым и др.

Середина марта. Знакомство с А. Я. Головиным.

Апрель. Подготовка издания журнала "Аполлон".

Середина апреля. Отъезд через Москву в Крым.

Май. Стихотворение "Делос". Переводит "Музы" Клоделя, "Аксель" Вилье де Лиль-Адана.

21 мая. Приезд в Коктебель А. Н. и С. И. Толстых.

30 мая. Приезд в Коктебель Е. И. Дмитриевой и Н. С. Гумилева.

Лето. Переводит "Акселя", пишет венок сонетов "Corona astralis" и др.

1 сентября. Выезжает с Е. И. Дмитриевой в Петербург.

5 сентября. Приезд в Петербург. Сентябрь - октябрь. Работа в "Аполлоне". 24 октября. Выход № 1 "Аполлона".

Начало ноября. Мистификация с Черубиной де Габриак. Заседания "поэтической академии".

15 ноября. Вышел № 2 "Аполлона" со стихами Черубины.

19 ноября. Столкновение с Н. С. Гумилевым в мастерской Головина.

22 ноября. Дуэль с Н. С. Гумилевым. 30 ноября. Смерть И. Ф. Анненского.

1910

4 февраля. Отъезд из Петербурга в Крым. Февраль. В Коктебеле пишет стихи цикла "Киммерийская весна" и статьи для "Аполлона".

Ок. 27 февраля. В Москве, в издательстве "Гриф", выходит первый сборник Волошина "Стихотворения. 1900-1910".

Декабрь. Знакомство с Р. М. Гольдовской, Б. А. Садовским, М. И. Цветаевой.

1911

Конец апреля. Отъезд в Крым.

5 мая. Приезд в Коктебель М. И. Цветаевой из Гурзуфа.

Май. Пишет "Сонеты о Коктебеле". Мистификации. Переводит стихи Анри де Ренье.

Август. Пишет статью о Богаевском.

Начало сентября. Выезжает в Москву, а затем - корреспондентом "Московской газеты" - в Париж.

14(27) ноября. Получает известие о прекращении издания "Московской газеты".

1912

11(24) января. Участвует в праздновании юбилея К. Д. Бальмонта.

30 января (12 февраля). Выезжает из Парижа в Россию.

2(15) февраля. Берлин. Встречается с Р. Штейнером, Эллисом.

8 февраля. Приезд в Москву. Останавливается у Эфронов.

12 февраля. Выступает на диспуте "Бубнового валета" в Политехническом музее с Д. Д. Бурлюком, Н. С. Гончаровой, М. Ф. Ларионовым.

25 февраля. Выступает на втором диспуте "Бубнового валета".

15 апреля. Приезд в Коктебель.

4 июля. Участвует в "Вечере слова, жеста и гармонии" в Феодосии с А. Н. Толстым, актером Ю. Л. Ракитиным и др.

Середина июля. "Вечер" повторяется в Феодосии (12-го), затем в Евпатории (14-го), Симферополе (15-го) и Севастополе (16-го).

Июль. С В. П. Белкиным, А. В. Лентуловым и А. Н. Толстым расписывает в Коктебеле кафе "Бубны".

Лето. Занимается живописью. В Коктебеле M. M. Пришвин.

Сентябрь - ноябрь. Готовит книгу "Лики творчества". К дому пристраивается мастерская. Пишет пейзажи с натуры.

5 декабря. Выезжает в Москву.

1913

Начало января. Записывает рассказы В. И. Сурикова для книги о нем.

Конец января. Знакомство с М. П. Кювилье.

Начало февраля. Встречи с М. С. Сарьяном.

12 февраля. Выступает с критикой картины И. Е. Репина "Иван Грозный и его сын Иван" на публичном диспуте в Политехническом музее вместе с Д. Д. Бурлюком и Г. И. Чулковым.

14 февраля. Выступает там же на диспуте о кризисе театра.

Середина февраля. Газетная кампания в защиту Репина.

24 февраля. Второй диспут "Бубновых валетов" в Политехническом музее.

Конец февраля. Выходит брошюра М. А. Волошина "О Репине".

20 марта. Выезжает из Москвы в лекционное турне. Читает лекцию "Жестокость в жизни и ужасы в искусстве" в Смоленске (21-го), Витебске (22-го), Вильно (23-го).

Лето. В Коктебеле занимается живописью. Пишет венок сонетов "Lunaria".

Август - сентябрь. Дружеское общение с художницей Ю. Л. Оболенской.

Сентябрь. Закончена статья о Сарьяне. Пишет о русских иконах, о В. И. Сурикове. Прогулки в горы.

Конец ноября. В Москве, в издательстве М. и С. Сабашниковых, вышла книга П. де Сен-Виктора "Боги и люди" в переводе Волошина.

15 декабря. Участвует в "Вечере поэзии и музыки" в Феодосии вместе с сестрами Цветаевыми.

Декабрь. В Петербурге выходит книга статей "Лики творчества".

1914

Середина февраля. В Москве выходит книга "Маркиз д'Амеркёр" Анри де Ренье в переводе Волошина.

Лето. Пишет о готике. В Коктебеле А. Н. и С. И. Толстые, Р. Р. Фальк, сестры Цветаевы.

Ок. 6 июля. Отъезд из Коктебеля в Швейцарию (Базель) через Феодосию, Севастополь, Одессу, Галац, Будапешт, Вену, Мюнхен.

18(31) июля. Прибытие в Дорнах. Начало войны России с Германией.

Июль - август. Работает в Дорнахе на постройке антропософского храма ("Гётеанума"), рубит барельефы. Встречается с Р. Штейнером, А. Белым, М. В. Сабашниковой.

Октябрь. Начинает рисовать акварелью.

Ноябрь - декабрь. Работает над эскизом сценического занавеса для Гётеанума.

1915

2(15) января. Отъезд из Дорнаха в Париж (через Берн).

Январь. Занимается в Национальной библиотеке, рисует в академии Коларосси. Общается с О. Редоном, И. Г. Эренбургом.

Конец января (нач. февраля). Стихотворения "В эти дни", "Петербург", "Реймская богоматерь" и др.

Начало (середина) апреля. Сближение с М. О. и М. С. Цетлиными.

Май. Встречается с Л. С. Бакстом, П. Пикассо.

Май - июнь. Пишет статьи для "Биржевых ведомостей".

Июнь. Встречается с А. В. Гольштейн, Д. Риверой, Б. В. Савинковым. М. Б. Воробьевой-Стебельской, И. Г. Эренбургом.

29 июня (12 июля). Приезжает в Биарриц на виллу Цетлиных, где гостит М. Б. Воробьева-Стебельская (Маревна).

Лето. Пишет для газеты "Биржевые ведомости". Переводит стихи Э. Верхарна.

Осень. Стихотворения "Пролог", "Пещера", "Усталость".

Ок. 1 (14) октября. Уезжает на велосипеде в Испанию.

Ок. 27 октября (9 ноября). Возвращение в Париж.

Декабрь. Стихотворения "Левиафан", "Ропшин".

1916

Январь. Сближение с Диего Риверой. Общается с Ф. Леже, А. Модильяни, Б. В. Савинковым и др.

Февраль. В Москве выходит вторая книга стихов "Anno Mundi Ardentis. 1915".

Март. Последняя встреча с Э. Верхарном.

25 марта (7 апреля). Выехал из Парижа в Россию через Дьепп, Лондон, Берген, Торнео, Белоостров. В Англии участвовал в шекспировских торжествах.

С 5 по 16 апреля. В Петербурге.

С 17 по 24 апреля. Москва. Ю. К. Балтрушайтис, К. Д. Бальмонт.

Ок. 27 апреля. Приезд в Коктебель.

Лето. Пишет монографию о Сурикове. Выступает на вечерах в Коктебеле и Феодосии. В Коктебеле -О. Э. Мандельштам, В. В. Ходасевич, А. К. Шервашидзе и др.

Октябрь. Хлопочет об освобождении от воинской повинности. Пишет об А. Н. Бенуа.

Ок. 20 ноября. Медицинским освидетельствованием освобожден от воинской повинности.

28 декабря. Приезд с Еленой Оттобальдовной в Москву.

1917

Январь. Выставил 14 акварелей в "Мире искусства".

8 марта. Подписывает заявление об охране памятников искусства (в "Утре России") вместе с И. Э. Грабарем, В. Ф. Ходасевичем, А. М. Эфросом и др.

Весна. В Коктебеле составляет сборник переводов стихов Э. Верхарна и третий сборник своих стихов - "Иверни".

Лето. Стихотворение "Подмастерье". Рисует акварелью. В Коктебеле - В. Ф. Ходасевич, А. И. Цветаева, Г. А. Шенгели.

С 12 августа по 12 сентября. В Коктебеле А. М. Горький.

Конец октября. В Коктебеле И. Г. Эренбург. Узнает о вооруженном восстании в Петрограде.

С 10 по 25 ноября. В Коктебеле М. И. Цветаева.

Конец ноября. Стихотворения "Святая Русь",

"Москва".

Декабрь. Стихотворения "Термидор", "Петроград", "Стенькин суд", "Дметриус-император", "Демоны глухонемые".

1918

2 января. Установление советской власти в Феодосии.

Январь. Стихотворения "Русь глухонемая", "Из бездны" и др.

С начала марта по начало апреля. В Феодосии.

Апрель - май. Поэма "Протопоп Аввакум", начало немецкой оккупации Крыма.

Июнь. Стихотворения "Молитва о Городе", "Коктебель", "Карадаг".

Май. В Москве вышел третий сборник стихов "Иверни".

Лето. Ходит на этюды, участвует в концертах, выступает с чтением стихов и лекций. Был в Судаке, встречался с С. Я. Парнок.

Сентябрь. В Коктебеле - Н. Н. Евреинов, Г. А. Шенгели, С. Я. Эфрон.

Середина ноября. Уезжает в лекционное турне - сначала в Ялту. Встречается с С. К. Маковским, Н. В. Недоброво. Читает лекцию о Верхарне, стихи. Участвует в выставке "Искусство в Крыму".

1919

Январь. Читает лекции в Народном университете (Севастополь). В Харькове выходит четвертый сборник стихов Волошина "Демоны глухонемые".

О/с. 19 января. Приезд в Одессу.

Февраль - март. Выступает на литературных собраниях. Переводит Анри де Ренье. Знакомство с Э. Г. Багрицким, Л. П. Гроссманом, В. П. Катаевым, Ю. К. Олешей.

6 апреля. Одесса освобождена Красной Армией от белогвардейцев.

Апрель. Участвует в деятельности союзов искусства. Общается с А. Е. Адалис, И. А. Буниным и др.

10 мая. Отплывает из Одессы на шхуне "Казак" в Крым.

15 мая. Евпатория. Знакомство с командармом И. С. Кожевниковым.

26 мая. Приезд в Коктебель.

28 мая. Стихотворение "Неопалимая купина".

С 29 мая по 10 июня. В Феодосии. Встречается с К. Ф. Богаевским, В. В. Вересаевым, генералом Н. А. Марксом.

Первая половина июня. Стихотворения "Русская Революция", "Плаванье", "Матрос", "Красногвардеец". Переводит А. де Ренье.

20 июня. Феодосия занята белыми.

23 июня. Узнав об аресте генерала Н. А. Маркса, обвиненного в связи с большевиками, едет в Феодосию.

25 июня. Едет вслед за Н. А. Марксом в Керчь и Екатеринодар.

С 30 июня. Екатеринодар. Встречается с Е. И. Васильевой (Дмитриевой), Г. Вильямсом, Б. А. Леманом.

Середина июля. Поездка в Ростов. Встреча с М. П. Кудашевой (Кювилье).

15 июля. Возвращение в Екатеринодар и отъезд в Крым.

С 20 июля. Коктебель.

Август. В Коктебеле - Д. Д. Благой, М. П. Кудашева, Е. Л. Ланн, А. Соболь.

Октябрь. В Коктебеле - В. В. Вересаев, О. Э. Мандельштам.

Октябрь - ноябрь. Начал работу над поэмой "Святой Серафим".

Декабрь. Приезд в Коктебель И. Г. Эренбурга с женой.

1920

Январь - февраль. Бывает в Феодосийском литературно-артистическом кружке (ФЛАК). Был в Судаке у А. К. Герцык.

Февраль - март. Выступает с лекциями и стихами в Еврейском литературном обществе в Феодосии.

5 мая. Подпольный большевистский съезд в Коктебеле, обнаруженный белой контрразведкой. Один из делегатов скрывается в доме Волошина.

Лето. Стихотворения "Дикое Поле", "Северо-восток", "Гражданская война".

Конец июля. Помогает освободить О. Э. Мандельштама из врангелевской контрразведки.

С октября живет в Феодосии.

14 ноября. Феодосия освобождена Красной Армией.

19 ноября. Назначен заведующим по охране памятников искусства и науки в Феодосийском уезде. Поездки по уезду.

Декабрь. Живет в доме Айвазовского. Работает в области народного просвещения.

1921

Январь. Ездит по Феодосийскому уезду, инспектируя памятники искусства и частные библиотеки.

24 января. Отъезд в Симферополь.

Февраль - апрель. Читает лекции, стихи, участвует в культурно-просветительной работе Крымнаробраза. Переводит В. Гюго.

9 мая. Вступает во Всероссийский Союз поэтов.

21 мая. Приезд в Феодосию.

3 июня. Стихотворение "Потомкам".

Конец июня. Преподает в Институте народного образования. Последняя встреча с Н. С. Гумилевым. С началом болезни (полиартрит) уезжает в Коктебель.

Сентябрь. В доме Волошина работают художники во главе с А. А. Пшеславским над памятником "Освобождение Крыма".

Ноябрь - декабрь. Читает лекции в Народном университете и на командных курсах. В Крыму голод.

И декабря. Смерть А. М. Петровой в Феодосии.

1922

Январь. Начало работы над циклом "Путями Каина".

Февраль - май. Начало дружбы с М. С. Заболоцкой.

8 мая. Избран председателем КрымКУБУ (Комиссия по улучшению быта ученых) по Феодосии.

Июль. Охранная грамота Дому поэта от Крымсовнаркома.

18 сентября. Отъезд в Севастополь.

Сентябрь - ноябрь. Находится в Институте физических методов лечения. Был на 1-м съезде музейных работников в Севастополе (5-9 октября).

1923

8 января. На 73-м году жизни умерла Елена Оттобальдовна.

Март. М. С. Заболоцкая переезжает в Коктебель на правах жены Волошина.

Апрель. Мысль о "летней станции" для художников и литераторов (прообраз будущих домов творчества).

Лето. В Доме отдохнуло до 60 человек - в том числе Е. И. Замятин, К. И. Чуковский, М. М. Шкапская.

1 ноября. Открытие в Коктебеле первого планерного слета.

Ноябрь - декабрь. Начало работы над поэмой "Россия".

1924

Январь. Работает над поэмой "Россия".

20 февраля. Отъезд с М. С. Заболоцкой через Феодосию в Харьков.

С 1 марта. В Москве. Выступает с чтением стихов на "Никитинских субботниках" и в Кремле. Встречи с А. Белым, В. Я. Брюсовым, В. В. Вересаевым, А. К. Воронским и др.

31 марта. Получает удостоверение от наркома просвещения А. В. Луначарского, разрешающее создание в коктебельском Доме бесплатного дома отдыха для писателей.

6 апреля. Приезд в Ленинград. Встречи с Е. И. Васильевой (Дмитриевой), А. Я. Головиным, Э. Ф. Голлербахом, Е. С. Кругликовой, Б. М. Кустодиевым и др.

10 мая. Отъезд из Ленинграда в Москву.

19 мая. Отъезд из Москвы в Крым.

Лето. В Доме поэта жили: А. Е. Адалис, А. Белый, В. Я. Брюсов, А. Г. и Н. А. Габричевские, Л. П. Гроссман, В. М. Инбер, Е. Л. Ланн, С. В. Лебедев, А. П. Остроумова-Лебедева, Н. К. Чуковский, Г. А. Шенгели, С. В. Шервинский и др. - всего до 300 человек.

17 августа. Празднование именин Волошина. "Кино" при участии А. Белого и В. Брюсова.

Конец августа. Стихотворные конкурсы.

Конец ноября. Пишет статью об искусстве Крыма.

1925

29 января. Постановлением КрымЦИКа дом Волошина и участок земли закреплены за ним.

4 февраля. М. С. Заболоцкая выехала на лечение в Харьков.

20 февраля. Выезжает в Харьков к Марии Степановне.

21 марта. Возвращение в Коктебель.

Начало мая. Избран почетным членом Российского общества по изучению Крыма (РОПИК) в Москве.

31 мая. В "Известиях" заметка "Юбилей М. Волошина".

12 июня. Приезд в Коктебель М. А. Булгакова.

Лето. В Доме жили: Ю. С. Беклемишев (Крымов), Е. Л. Ланн, А. П. Остроумова-Лебедева, Г. А. Шенгели, С. В. Шервинский, В. Я. Эфрон - всего до 400 человек.

17 августа. В день именин Волошина отмечается 30-летие его литературной деятельности. Представление "Поэты - поэту".

Октябрь. Пишет автобиографию.

Декабрь. Наброски стихотворений "Дом поэта" и "Четверть века".

1926

С 1 по 16 марта. Живет в Феодосии. Встречи с А. С. Грином.

Лето. В Доме жили: А. Г. и Н. А. Габричевские, К. В. Звягинцева, Е. С. Кругликова, Е. Л. Ланн, Ю. Л. Оболенская, А. П. Остроумова-Лебедева, С. В. Шервинский - всего 410 человек. Чтения стихов, доклады, выставки.

Середина ноября. Стихотворение "Каллиера".

Декабрь. Стихотворение "Дом поэта".

1927

Январь. Отправили 173 акварели в Государственную Академию художественных наук (ГАХН) в Москву. 9 февраля. Приезд в Москву. 26 февраля. Открытие выставки Волошина в ГАХН.

9 марта. Зарегистрирован брак с М. С. Заболоцкой.

13 марта. Творческий вечер Волошина в ГАХН. Февраль - март. Выходит в свет брошюра Е. Ланна о Волошине. Посещение театров, встречи с В. В. Вересаевым, Л. П. Гроссманом, А. И. Цветаевой, Г. А. Шенгели. Выступает с чтением стихов, с лекциями о Киммерии. 31 марта. Приезд в Ленинград.

14 апреля. Открытие выставки акварелей Волошина. Читал стихи в Литературно-художественном обществе.

20 апреля. Сообщение об утверждении М. А. Волошина почетным членом Общества по изучению Крыма.

Конец апреля. Принят во Французское астрономическое общество.

Лето. В Доме поэта жили: С. А. Ауслендер, В. М. Инбер, В. Г. Лидин, А. А. Остроумова-Лебедева, К. С. Петров-Водкин, В. А. Рождественский, Г. А. Шенгели, И. Г. Эренбург - около 500 человек.

1928

Март. Акварели Волошина на выставке "Помощь Крыму" в Ленинграде.

17 марта. Отъезд в Новороссийск. Знакомство с Е. Я. Архипповым.

Апрель. Принят в члены Всероссийского Союза писателей.

Лето. В коктебельском Доме жили: Р. М. Гинцбург, Е. Л. Ланн, 3. П. Лодий, Ю. Л. Оболенская, А. М. Пешковский, В. А. Рождественский, Г. А. Шенгели, В. Д. и С. В. Шервинские - всего 625 человек. В Коктебеле - В. В. Вересаев.

1929

Январь. Работает над стихотворением "Владимирская Богоматерь". Участвует в выставке крымских художников в Симферополе.

Февраль. Стихотворение "Аделаида Герцык". Работает над поэмой "Святой Серафим".

Март. Участвует в выставке акварелистов в Ленинграде.

Апрель. Акварели Волошина экспонируются на выставке "Графика и искусство в СССР" в Голландии.

Лето. В доме жили: М. С. Альтман, В. В. Вишневский, Е. И. Замятин, В. А. Рождественский, И. М. Саркизов-Серазини, В. Д. и С. В. Шервинские и др.

Ноябрь. Подписывает договор на перевод произведений Г. Флобера для Государственного издательства.

9 декабря. Инсульт.

1930

Январь. Переводит "Юлиана Странноприимца" Флобера.

Март. Начинает хлопоты о пенсии.

Май. Акварели Волошина - на выставках в Риге и Лондоне.

Лето. В Коктебеле - М. С. Альтман, В. А. Десницкий, Б. А. Лавренев. Из Судака приезжали А. Белый, В. Я. Шишков, А. Н. Толстой. Диктует Т. Б. Шанько "Историю Черубины". Пишет акварели.

Сентябрь. Заявление о пенсии в Главискусство и Всероссийский Союз писателей.

Осень. Разбирает свой архив. Пишет "О самом себе".

1931

Февраль. Решение передать Дом Союзу писателей.

2 марта. Выписан членский билет Всероссийского Союза писателей.

Июнь. В Доме - Е. Я. Архиппов с женой.

Лето. В Крыму голод.

21 ноября. Сообщение о назначении персональной пожизненной пенсии А. Белому, М. А. Волошину и Г. И. Чулкову.

Середина декабря. Обострение астмы. Ездил в Феодосию к врачу.

1932

Март - апрель. Пишет воспоминания.

Май. Ждет с М. С. Волошиной представителя Союза советских писателей для переговоров о судьбе Дома.

Июнь. В Коктебеле - П. А. Павленко, В. А. Рождественский.

Лето. Ежедневно пишет акварели.

Конец июля. Астма осложнилась гриппом и воспалением легких.

11 августа. В 11 часов утра, на 56-м году жизни, скончался.

12 августа. Погребен на горе Кучук-Енишары (впоследствии получившей название Волошинской).

Все видеть... все понять... все знать... все пережить...

Валентина Вяземская

НАШЕ ЗНАКОМСТВО С МАКСОМ

В первый раз мы увидели Макса в Севастополе у Натальи Александровны Липиной 1. Мы заезжали к ней проездом в Петербург. Ему было года три или четыре. Это был маленький увалень, который верил всему, что бы ни выдумывали, и прятался и удирал от несуществующих чудовищ. Он показался странным ребенком и малоинтересным.

Через три года Елена Оттобальдовна привезла его к нам в Москву 2, где мы тогда проживали. Как же я была удивлена, увидав вместо маленького увальня красавчика в русском вкусе. Как водится, он сначала стеснялся. Чтобы его занять, дать ему освоиться, я предложила ему играть, в карты. Он сказал, что умеет играть в "Никитки". Я и по сие время не знаю, в чем игра эта заключалась, но цели своей она достигла: мой маленький гость разболтался и так мило учил ей, так очаровательно говорил: "Кла-а-ади, би-и-ири", что я до сих пор это помню. Он так разошелся, что рассказал мне про Сороку Белобоку (он говорил "Сароку Билабоку"). Тут я пришла в восторг и потащила его ко взрослым рассказывать про "Сороку". В его манере говорить было что-то чарующее. Он своеобразно выговаривал слова, растягивая гласные, и то выражение, которое он давал произносимому, было так оригинально, что все взрослые с интересом слушали. Это посещение положило начало нашей дружбе.

После этого он стал часто у нас бывать и был и чувствовал себя на положении близкого родственника. Весною они совсем переехали к нам. Я была чуть не вдвое старше его (ему был 7-й, а мне 12-й год), но мне было веселее с ним, чем со своими сверстницами. В нем было такое интересное сочетание наивной простоватости с острым умом и наблюдательностью. Он мог тут же подряд поразить то нелепостью, то мудростью не по летам своих мыслей и суждений.

Вскоре он начал декламировать уже не "Сороку", а Пушкина и Лермонтова "Полтавский бой", "Бородино", отрывки из "Демона" Как-то, когда я завела для Макса свой "граммофон" 3, он сказал: "Да, я прежде лучше говорил стихи, чем теперь". Конечно, надо быть Максом, чтобы говорить подобные вещи, но верно то, что слова из "Демона": "Когда он верил и любил" - маленький Макс говорил с такою силою и убедительностью, с какой не сказать взрослому поэту, особенно в наше время.

В этом возрасте Макс приходил в азарт, декламируя. Мой дядя Митрофан Дмитриевич 4, с которым мы тогда жили, человек с сильной юмористической жилкой, чтобы его подзадорить, предлагал ему состязания: кто лучше скажет, например, "Бородино". Макс относился к этим состязаниям вполне серьезно. Однажды, когда для большего эффекта декламации ему посоветовали влезть на стол, он, спускаясь после прекрасно выполненной задачи, обратился к дяде: "Ну, Митрофан Дмитриевич, теперь вы полезайте на стол". Как-то моя мать его спросила, что ему особенно нравится в "Полтаве", которую он с таким подъемом декламировал. Он, не задумавшись, сказал: "Сии птенцы гнезда Петрова" (до "полудержавный властелин") Тогда она его спросила, что все это, по его мнению, значит. Он сказал, что не знает. Это вышло очень комично, но, в сущности, в поэзии прелесть непонятных, то есть действующих не на сознание, а на подсознание, строк пленяет очень многих, и в наше время это-то и считается поэзией. И его казавшиеся смешными слова были глубоки.

У него в то время определенно чувствовалось пристрастие к красивому стиху. Он шутя запоминал большие отрывки из Пушкина и Лермонтова. У него в большом ходу в то время была еще книжечка Даля, из которой он восхитительно рассказывал про Совушку, Петушка и Лисичку, Бабушкиного бычка - на прекрасном народном языке. Он также любил повторять отрывок из "Конька-Горбунка" про ерша. Слушать он умел удивительно, не сводя глаз с чтеца. Чаще всего - того же Митрофана Дмитриевича, с которым он состязался, и ужасно любил, чтобы ему рассказывали сказки.

Как-то в сумерки Люба 5 стала сочинять для него сказку про Большую Медведицу и хотела оставить без конца, потому что нас чем-то прервали. Не тут-то было... Он пристал к ней, как репешек, и не отстал, пока заинтересовавшая его сказка не получила достодолжного окончания. Он любил смотреть картинки и подолгу мог сидеть и их рассматривать. У него были любимые игрушки: кукла и обезьяна, которую он торжественно называл Обезьяна Ивановна. По внешности он обращался с ними довольно небрежно, и они были у него довольно-таки потрепанными, но он их как-то вочеловечивал, особенно обезьяну, и я до сих пор помню Максину Обезьяну Ивановну как личность.

Лето Макс с матерью провели в Москве, мы же уезжали на юг. Осенью мы снова встретились и заметили, что Макс опять стал проявлять странности, а именно - бояться сверхъестественного. Он отворачивался от некоторых мест, произносил заклинания и показывал все внешние проявления ужаса по разным, весьма неожиданным, поводам. Объяснялось это влиянием Туркина и Валериана 6, которые шутки ради внушали ему подобные мысли. Старание его разубедить, объяснить, что его зря морочат, ни к чему не вело. Он пресерьезно, садясь за стол, простирал руки и говорил: "Аминь, аминь, рассыпься, чур, мое место свято" Однажды в середине заклинания Валериан взял да пере вернул его кверх ногами. Вышло ужасно комично, а он как будто искренно стал приписывать духам то, что он взлетел на воздух, и рассказывал другие подобные факты. Заставить его одного в темноту выйти в сад было невозможно... Казалось, он весь был во власти нелепого суеверия!.. Но тут являлся вопрос: в самом ли деле это было так, действительно ли он верил или только делал вид, что верит?

Наблюдая за ним, мы чувствовали, что ему казалось интересным верить в сверхъестественное, жизнь при такой вере казалась ему красочнее и увлекательнее обыденной. Он такой жизни желал, к ней стремился и поэтому верил. Но... рядом с чудачком, которого можно было обмануть чем угодно и над которым все потешались, уже и тогда жил умный, трезвый человечек, который отлично знал, что его морочат, но молчал об этом, ибо жизнь, если дать уму руководить ею, казалась ему скучнее. Да и сказать ли? Макс любил, чтобы все кругом него были заняты им, а при старании проводить его и морочить, разумеется, окружающие были очень заняты и заинтересованы им. Поэтому еще вопрос, кто кого водил за нос: те ли, кто дразнил его, или он тех, кто его дразнил.

Одно из самых оригинальных качеств Макса всегда было его отношение ко мнению о нем других людей. Его нельзя было задеть, раздражить, раздразнить, напугать, вывести из себя. Все, что ему говорили про него самого, было ему "интересно". Это качество чувствовалось и в детстве. Когда его хотели разозлить, он просто находил, что сказанное "интересно", и так к этому и относился (хотя, конечно, не осознавал своего отношения), и получалось часто не совсем то, чего ожидал его оппонент.

Повторяю, у Макса с детства было тяготение к необыденному в жизни. Неопределенное чувство ужаса, вызываемое сверхъестественным, несомненно, было необыденным, и его к этому тянуло. На этой струне играл Туркин, когда пугал его. У одного из французских писателей прошлого столетия (кажется, Бурже или Маргерит) есть рассказ о детстве, очевидно автобиографический, озаглавленный "Пум" ("Poum"). Одна глава, где описано, как Пум следует за своим кузеном в сад, темный и страшный, зная, что его будут пугать, что он будет дрожать от ужаса, следует потому, что сам не знает - боится он этого или стремится к этому страху. Тут переживания Пума прекрасно передают переживания Макса. Благодаря этому он и слушал чтение Эдгара По - очевидно, со смесью ужаса и наслаждения, когда Туркин ему читал. Нам же он рассказывал лишь о первом, то есть об ужасе. Но второе, несомненно, было налицо, иначе зачем бы он стал его слушать. Туркин вообще мудрил над ним, и со стороны казалось странным, что Елена Оттобальдовна ему это позволяла. Надо думать, что, с одной стороны, она была очень занята и не во все входила, а с другой, что оригинальность этих отношений ее забавляла и ей любо было, что фокусы учителя выявляют необычайность способностей ученика. И потому она смотрела сквозь пальцы на непедагогичность таких приемов. А может быть, это и не было ошибкой, может, все эти переживания служили его духовному росту и своеобразию его духовного склада. "Chi lo sa" *, как говорят итальянцы.

* Кто знает? (Итал.)

Во всяком случае, он часто жил в мире, сильно отличающемся от мира детей его возраста, и был одновременно и глупее, и умнее их.

Впрочем, главные мудрствования Туркина происходили не на моих глазах (при моей матери он таких вещей не делал). Это происходило в то время, когда мы жили в Петербурге. Несколько лет мы бывали у них проездом через Москву, и Макс был тем же милым ребенком. Потом мы года два не виделись и встретили его уже отроком.

Елене Оттобальдовне было лет 35, когда мы с ней познакомились. Она была очень красива. В официальных случаях она надевала прекрасно сшитое черное шелковое платье, а по праздникам красный шелковый запон и бывала идеально красива. Обычно же она носила малороссийский костюм с серым зипуном, и, я думаю, ее оригинальность бросалась больше в глаза, чем ее красота. Она была очень умна и с большим юмором. Слушать ее разговоры с Максом было ужасно смешно, она в такой уморительной форме отвечала на его требования. Хотя в то время, может быть, это и не всегда было приятно Максу, так как она была, в сущности, очень строга, но думаю, что эти разговоры значительно способствовали развитию в нем того юмора, который составлял одну из его столь привлекательных сторон.

Она так умела со стороны видеть многое в комическом свете и сама даже не замечала, как метко она подчеркивала чужие нелепости. Я и сейчас замечаю в себе некоторые следы влияния ее оригинального ума. Она была большая спорщица и часто спорила с моим дядей так, как описано у Тургенева в "Дворянском гнезде". В пылу сражения они говорили больше, чем думали. Я помню случай, когда в конце спора Елена Оттобальдовна заявила: "Митрофан Дмитриевич, а помните, на прошлой неделе я говорила то самое, что вы теперь оспариваете, а вы спорили против меня". Так в пылу спора они поменялись ролями.

Все в Елене Оттобальдовне было оригинально и своеобразно, ничего в ней не было стереотипного. Когда она говорила серьезно, в ее речах было что-то сверхобыденное и потому поэтичное. Она ездила верхом в мужском костюме и была в нем красавцем юношей, и никак нельзя было принять ее за переодетую женщину.

Наталья Александровна Липина - очень интересная личность и большая энтузиастка - была другом как Елены Оттобальдовны, так и моей матери. Она стремилась сблизить этих своих друзей, но это ей удалось не при жизни очень уж они были разные люди по внешнему складу, - а после смерти.

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720

XML error: XML_ERR_NAME_REQUIRED at line 720


на главную | моя полка | | Воспоминания о Максимилиане Волошине |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 5
Средний рейтинг 3.4 из 5



Оцените эту книгу