Книга: Сурок из Красной книги



В. И. Капитонов

 Сурок из Красной книги

Сурок из Красной книги

Вспоминается 13 апреля далекого 1962 года, когда, после длительного ожидания автомашины на автобазе города Чимкента, мы наконец-то выехали с экспедиционным грузом под насмешливыми взглядами шоферов в горы Каржантау. И было чему им улыбаться! Мы получили старенькую машину ГАЗ-67 со слабым мотором и с женщиной-шофером, которая до сих пор не отваживалась выезжать за пределы города. Но, увы! Ничего лучшего автобаза нам не выделила.

Быстро промелькнули уже почти отцветшие зеленеющие яблоневые сады города и окрестных сел. Машина, тревожно постукивая мотором, быстро мчала нас по ярко-зеленой в эту пору глинистой всхолмленной пустыне. Едва переехав полноводную весной реку Бадам, машина начала подъем. Надсадно гудя и щелкая, она взбиралась все медленнее и где-то на середине склона встала. Пришлось вылезать и подталкивать ее. Измученные вконец, мы все же выкатили своего «козлика» на плосковершинный, пониженный здесь гребень хребта. Уселись снова в «газик», но не тут-то было.

Здесь, на высоте двух тысяч метров над уровнем моря, в лощинах еще лежали снежники, постоянно пересекавшие дорогу, и нам через каждые десять-пятнадцать минут приходилось вылезать и лопатами прокапывать путь. Уже под вечер дорога уперлась в такой мощный снежник, что откопать ее не представлялось никакой возможности. И мы с облегчением (нет худа без добра!) стали сгружать наш нехитрый, но довольно громоздкий экспедиционный скарб. Отважная водительница «козлика», с трудом развернувшись на размокшем склоне и помахав на прощанье рукой, скрылась за ближайшим поворотом.

А мы, присев на вьючные ящики, наконец-то по-настоящему стали разглядывать местность. С юга-запада на северо-восток, насколько видели глаза, тянулся всхолмленный уплощенный гребень гор Каржантау. На северо-востоке он, повышаясь до трех тысяч и выше метров, плавной дугой соединялся с внушительным (высотой до 4200 метров) Угамским хребтом. К северу Каржантау, теряя высоту, круто обрывались в синеющую от бесснежья каньонообразную долину реки Бадам, а к югу почти так же круто спускались к долине многоводной реки Угам.

В окрестностях нашей остановки, на северном склоне, среди множества снежников поднимались небольшие известняковые скалы и карровые поля, лишенные почвы и растительности. Чуть ниже разреженно росли крупные, раскидистые, с причудливой кроной деревья зеравшанского можжевельника или арчи. Облюбовав густохвойную арчу, мы перенесли под ее нависшие почти до земли длинные ветви свой скарб. Расположили рюкзаки и спальные мешки в виде полукруглой стены для защиты от возможного ветра и дождя и почувствовали себя как дома, хотя хмурая погода ухудшалась. На маленьком костре вскипятили воду, набрав ее из ближайшего ручейка, заварили крепкий чай, с наслаждением поужинали, вдыхая ароматный дым можжевельника, и, посидев еще немного у затухающего костра, забрались в спальные мешки. Но, несмотря на большую усталость, долго не могли уснуть. Завтра предстоял трудный день...

Ранним утром 14 апреля, воспользовавшись сильным ночным заморозком, сковавшим талый снег, мы с грузом самого необходимого для работы отправились по водоразделу Бадама и Угама в истоки реки Гимурсай, где предполагали изучать сурка Мензбира.

После утомительного пятичасового пути, часто проваливаясь в глубокий снег, добрались мы до места работы. Здесь была еще зима. На восточных, западных и северных склонах лежали сплошные снежные поля, на фоне которых темнели обнаженные останцы, скалы. Лишь на южном склоне кое-где уже появились проталины, зазеленела низкорослая травка. С трудом нашли здесь местечко, свободное от талой воды, и поставили палатку. Прояснившаяся было погода стала портиться, поэтому, наскоро закусив, мой спутник Юрий Серафимович Лобачев ушел в нижний лагерь, а я в подзорную трубу стал осматривать окружающие склоны.

Всюду, даже в самых многоснежных местах, были видны запачканные землей сурочьи норы с расходящимися от них тропинками. Около некоторых сидели и сами сурки. Их темные съежившиеся фигурки четко выделялись на фоне бесконечных снегов, но при неподвижности их легко было спутать с такими же темными, выступавшими из-под снега камнями. Так начались наши наблюдения за зверьками.

Как известно, сурки — грызуны с семейным образом жизни. Они строят сообща обширные и надежные убежища, имеют хорошо выраженные семейные участки, к которым очень привязаны, обладают сильно развитой сигнализацией, инстинктами подражания, ранней способностью к строительству нор и гнезд и другими поведенческими особенностями, необходимыми в общественной семейной жизни.

Но вернемся к сурку Мензбира, который, как иногда говорят, самый-самый... В чем же его исключительность?

Во-первых, он самый мелкий из сурков, обитающих в Европе и Азии, весит в конце лета в среднем около четырех килограммов при длине тела сорок пять сантиметров. Во-вторых, он имеет наиболее резко меняющуюся по сезонам года окраску. В-третьих, у него самая малая по площади область распространения, или ареал, весь сосредоточенный в горах Западного Тянь-Шаня. В-четвертых, это самый высокогорный из сурков СССР. Нижняя граница его распространения нигде не опускается ниже двух тысяч метров над уровнем моря. В-пятых, как новый для науки вид он описан наиболее поздно, в 1925 году, профессором Среднеазиатского университета Даниилом Николаевичем Кашкаровым. И, наконец, это единственный из сурков, внесенный в Красную книгу Казахстана, СССР и международную.

Мы изучали сурка Мензбира в основном в 1961 и 1962 годах, когда и выяснили, что численность этих зверьков сократилась. В 1962 году охота на него в Казахстане была запрещена. Позднее его изучением под нашим руководством занимался Виктор Иванович Машкин. Собранные данные и легли в основу очерка.

Как обычно, весной в горах Западного Тянь-Шаня погода нас не баловала. Но, несмотря на длительные ненастья с туманами и обильными снегопадами, а нередко и с ураганными ветрами, весна вступала в свои права: все больше зацветало растений, оживленней становились птицы, количество которых с каждым днем увеличивалось, на соседнем вытаявшем гребне все чаще появлялись фигурки горных козлов. И в жизни сурков тоже происходили важные события.

Первый вопрос, который нас занимал, как распределены зверьки на занимаемой ими территории? Оказалось, вся сколько-нибудь пригодная для их жизни местность уже поделена между ними на семейные участки, точные границы которых выявить трудно. Их можно проводить условно, отступая метров на двадцать (обычное удаление от норы кормящегося сурка) от крайних нор. Этот контур очерчивает пространство, на котором протекает годичный цикл жизни сурочьей семьи. Здесь ее пастбища, убежища, наблюдательные пункты.

Размеры семейной территории сурка Мензбира в месте нашей работы в верховьях реки Бадам оказались очень велики — от пяти до пятнадцати гектаров. По-видимому, расширить границы своего участка зверьков вынудили многолетний чрезмерный выпас скота и отсюда низкая продуктивность пастбища, а также частое беспокойство, которое причиняют им люди, овцы и собаки. В этом нас убедило и то, что всего километрах в тридцати, в верховьях реки Сайрам, где выпас был более умеренный, семейные участки сурков имели гораздо меньшие размеры, иногда не превышая гектара.

Что помогает зверькам поддерживать границы своей территории? Прежде всего мечение, или маркировка участка, а при необходимости и его защита, что характерно для многих животных. С ранней весны сурки, особенно взрослый самец, обегают все убежища своей семьи и расчищают их от снега и земли. Часто взрослые звери совершают маршруты по границам территории и оставляют свой запах, потирая щечной (точнее заглазничной) железой стенки нор, выступающие камни, а иногда и стенки специально выкопанных неглубоких ямок. Поэтому между глазом и ухом у самцов кожа от маркировки нередко бывает почти голой.

Границы участка зверьки метят также экскрементами, мочевыми точками, покопками. Как-то на 1617 метрах сурчиного маршрута оказалось 245 меток, примерно по одной через каждые шесть с половиной метров. Причем преобладали пометки секретом щечной железы, который выделяется в виде капель густой жидкости с довольно сильным смолистым запахом. Секрет этот особенно важное значение имеет в мечении территории и служит для распознавания зверьков, так как, несмотря на семейную общность, запах несомненно содержит индивидуальные особенности. Кроме того в условиях очень разреженной численности, когда одинокому зверьку бывает трудно найти себе подобных, маркировочные точки помогают ему набрести на следы обитания другой семьи и установить с ней контакт.

Что собой представляет семья сурка Мензбира? В ней бывает от двух до двенадцати зверей: взрослые самец и самка и их потомство одного или даже двух лет. Иногда в семье живут и более взрослые — трехлетние зверьки, по размерам уже не отличимые от родителей. Так что в одной норе могут жить два-три крупных самца (отец и сыновья) и две-три такие же самки (мать и дочери). Однако при наступлении половой зрелости, что бывает обычно после третьей спячки, молодые отделяются от родителей и образуют новые пары, способные дать потомство уже в этом году. Но зверек, не нашедший партнера, нередко возвращается к родителям. При этом легче принимается дочь и более холодно, особенно отцом,— сын. Один из таких случаев наблюдал В. И. Машкин: «В семье, состоявшей из четырех крупных сурков,— очень старых самца и самки и двух самцов-трехлеток, в апреле остались лишь два первых. В середине мая один из сыновей вернулся на территорию родителей и стал жить в ее дальнем конце. Отец подолгу смотрел в его сторону, но особого интереса к нему не проявлял. Старая самка, напротив, часто приближалась к сыну, кормилась в пяти-шести метрах от него, но от контакта с ней тот уклонялся. Через семь дней он уже кормился у родительской норы, а на девятый, после тревожного крика, забежал в нее, хотя там были взрослые. На двенадцатый день сын уже ночевал в одной норе с родителями и в дальнейшем продолжал жить в ней. Однако отец еще долго был «холоден» к сыну и на его попытки обнюхивания не отвечал».

Довольно дружелюбно семья принимает к себе чужих сурчат, которые могут навещать соседние семьи, а иногда и совсем остаться в них. В. И. Машкин описывает такой случай. На участке одной семьи из восьми сурков в середине июня появился чужой сурчонок-прошлогодок. Первые дни он вел себя очень осторожно, тщательно обнюхивал все маркировочные точки, «сигнальные» пункты, старался не попадаться на глаза хозяевам, обычно стремительно убегая при их приближении. Но постепенно он освоился с запахами семьи и стал свободно перемещаться по ее участку. В отсутствие хозяев иногда даже посещал их норы, но ночевал в расщелинах скал и в глыбовых осыпях. Контактов избегал, хотя уже кормился нередко в семи-восьми метрах от членов семьи.

На одиннадцатый день пребывания в чужом владении тревожный крик застал годовалого чужака, годовалого хозяина и двух малышей этой семьи на окраине участка. Все они прибежали к одной норе и уселись вместе на камень. Первое мгновение все неотрывно смотрели в сторону источника тревоги. Но через полминуты один из малышей уже обнюхивал чужака. В этот же день установились взаимные контакты пришельца с молодыми членами семьи, а на следующий — и со взрослой самкой. Еще через день чужак уже ходил в постоянную нору и стал ночевать с хозяевами. В спячку он залег вместе с ними.

Иногда из семьи уходит взрослый самец и, видимо, пытается вселиться в новую. Об этом, например, свидетельствует следующий эпизод. В одной семье сурков взрослый самец в конце июля отсутствовал пять дней. А в это время на его участок несколько раз забегали сурки-соседи. Они кормились и совершали кратковременные заходы в норы. Один из них взрослый, еще не линявший самец обследовал многие норы и даже пометил их. Затем к нему подошли два годовика-хозяина, и с одним из них он обнюхался раз пять подряд. Второй годовик ходил сначала за чужаком с поднятым хвостом, но потом тоже обнюхался с ним и неоднократно. Вскоре пришелец «познакомился» со взрослой самкой, и часа два годовики и самка не отходили от него, словно он был намазан чем-то лакомым.

На второй день чужой самец вновь пришел на участок. Обнюхивания повторились. Но тут появился двухгодовалый член семьи и пошел на чужака с прижатым к спине хвостом. Подойдя на метр, он бросился на пришельца, повалил его и схватил за грудь зубами. Годовик из семьи хозяев сначала лишь наблюдал за дракой, а затем и ввязался. Чужак вырвался и убежал.

На следующий день появился изрядно потрепанный взрослый самец этой семьи. У него была разорвана нижняя губа, а лопатки и шея покусаны. Первое время члены семьи относились к нему отчужденно, не проявляя, однако, враждебности. Но постепенно взаимоотношения в семье наладились. Вероятно, самец-хозяин тоже ходил в чужую семью и там получил основательную трепку. Переход сурков из одной семьи в другую, несомненно, полезен для жизнеспособности вида, так как устраняет явление близкородственного спаривания.

Иной семейный уклад у североамериканского желтобрюхого сурка, обитающего на западе США и Южной Канады. По наблюдениям американского натуралиста Эрмитейджа, основу его населения составляет крупная семья-гарем, состоящая из одного взрослого самца и трех-двенадцати взрослых самок. Каждый из взрослых зверей имеет свою нору и небольшой индивидуальный участок, расположенный по соседству с другими. Детеныши живут с матерью, как правило, лишь год и после первой же спячки расселяются. К этому их вынуждает значительная агрессивность взрослых, особенно самца. Но положение последнего в гареме тоже непрочное. В популяции (населении) всегда существует избыток взрослых самцов, и между ними происходит конкуренция за обладание гаремом. В любой момент кто-то из них может быть побежден и изгнан более сильным пришельцем.

И, наконец, особая форма брачных отношений у самого популярного американского сурка — лесного, широко распространенного в Северной Америке. Каждый зверек этого вида имеет свою нору. Пробудившись от спячки где-то в первой половине февраля, самец много бегает в поисках самки. После брачного периода зверьки снова уединяются в своих норах. Родившиеся детеныши воспитываются лишь матерью, растут очень быстро и расселяются из материнской норы уже в первое лето жизни, чтобы следующей весной самим уже участвовать в размножении.

Таковы три основные формы семейной жизни сурков, каждая из которых является наилучшей для данных природных условий.

Главное во взаимоотношениях зверьков с природной средой — это поддержание определенной температуры организма. Когда слишком холодно (на севере и в высокогорьях), суркам выгодно залегать в спячку группами, семьями. Плотно прижавшись в гнезде один к другому, звери меньше охлаждаются по сравнению с одиночками, а, значит, экономнее расходуют накопленный летом жир — единственный источник поддержания жизни во время спячки. Бесснежный период на севере и в высокогорье короче. И молодые зверьки не успевают за первое лето жизни настолько вырасти и развиться, чтобы одиночно перенести спячку. Поэтому они вынуждены зимовать первый, второй, а иногда и третий год вместе с родителями, пока не обретут самостоятельность. Семейный образ жизни определяет миролюбие зверьков, свойственное и сурку Мензбира.

Иное дело желтобрюхий и лесной сурки, обитающие обычно в мягких климатических условиях лесной зоны и на небольшой высоте над уровнем моря. Там нет зимой сильных морозов, а период питания более продолжителен. Этим и определяется тот семейный уклад, о котором мы рассказали.

Известная поговорка «рыба живет, где глубже, а человек, где лучше» верна и для животных, которые всегда стремятся заселить наиболее благоприятные места обитания. В лучших местах, как выяснил для Тувы В. В. Сунцов, сурки живут крупными многодетными семьями. Малыши в них находятся под бдительным присмотром старших и гибнут реже, а родители подолгу неизменно живут друг с другом. Если и случится худшее — гибель одного из них, то потеря быстро восполняется за счет постоянного притока зверьков из менее благополучных семей. А таких большинство, и обитают они по соседству с процветающими. Из-за неблагоприятного жилья, недостаточного питания эти семьи легко распадаются, их состав часто меняется, поэтому и детенышей мало. К тому же и гибнет их больше. Процветающие и неустойчивые семьи составляют единую колонию, но ежегодный прирост популяции зверей обеспечивают первые.

Итак, сурочьи семьи обычно живут мирно. Их миролюбивые отношения проявляются в частом взаимном обнюхивании, облизывании, «причесывании», или перебирании резцами кожи друг друга, в легком покусывании морды и основания хвоста, то есть там, где расположены пахучие железы. Запоминание запаха секрета желез — важнейшее условие общественной жизни сурков, о чем мы уже рассказывали.



Многое значат в жизни этих зверьков, как и вообще животных, игры. Они не только помогают взаимным контактам, но и развивают физически, укрепляют общественные инстинкты, подготавливают молодых к самостоятельной жизни, выявляют самого ловкого, определяя без борьбы его место в сообществе. Разнообразные позы и движения в играх сопровождаются различными звуками и развивают навыки в таких жизненно важных действиях, как преследование, устрашение, брачный ритуал, спаривание. Четкость и уверенность в выполнении этих поведенческих актов достигаются путем тренировок. Сурчата, воспитанные человеком без общения с себе подобными, теряются при первых встречах с ними и подчас не могут принять правильной позы даже при таких, казалось бы, врожденных действиях, как спаривание.

Враждебные формы поведения — угроза, нападение, борьба, хотя и довольно редко наблюдаются у сурков, они необходимы в отношениях между членами разных семей и, тем более, разных колоний. Показателем агрессивного настроения зверька является поза на выпрямленных конечностях с напряженно выгнутой спиной и поднятым к ней хвостом. Сближаясь с нарушителем границ семейного участка, сурок еще более выгибается, прижимает хвост к спине, опускает голову, взъерошивает шерсть. Нарушитель тоже принимает такую же позу, но чувствует себя менее уверенно и по мере сближения понемногу отступает. Когда же отступания не происходит и зверьки сближаются на расстояние около метра, они оба почти одновременно становятся в боевую позу на задних лапах, поджав передние и прижав хвост к спине. Возбуждаясь, зверьки начинают стучать резцами и маленькими шажками сближаются почти вплотную. Этого обычно бывает достаточно, чтобы пришелец отступил, особенно если он еще не углубился на чужую территорию. Но если он успел это сделать, то хозяин бросается на него, издавая хриплое гоготание и стараясь укусить в грудь, шею, морду. Пришелец всегда убегает, а хозяин, прекратив преследование на границе, демонстративно метит заглазничной железой ближайший камень.

Но так происходит в природе, а в неволе? Когда чужак попадает на территорию явно превосходящего по силе хозяина, то старается прижаться в ближайший угол вольеры и, поднявшись в низкой стойке на задние лапы, полураскрыв рот и поджав передние конечности, напряженно ждет. Стоит только сунуться к нему, как он отражает нападение ударом передней лапы и укусами резцов, издавая при этом рычание. Если в вольеру пущена самка или молодой самец и его на время оставят в покое, то он принимает менее напряженную позу и дает себя обнюхать какому-либо из собратьев, затем поочередно его обнюхивают и другие местные сурки, и он, осмелев, выходит из угла. Если же пришелец оказывается нервным, пугливым и на попытки хозяев обнюхать нос в нос отвечает рычанием, ударами лап, то его, как правило, убивают укусами в горло и грудь. В природе это вряд ли случается, так как «чужак» всегда имеет возможность убежать.

В общественной жизни сурков велика роль издаваемых ими звуков, но они изучены еще недостаточно. С помощью особой аппаратуры углубленно изучен пока лишь крик тревоги. Записывая его на магнитофонную пленку, известные московские натуралисты Николай Николаевич Воронцов и Александр Александрович Никольский выявили в звуках четкие видовые отличия, в том числе обусловленные рельефом местности.

Наши многолетние наблюдения в природе и неволе за сурками Мензбира (на хребтах Каржантау и Чаткальском); за черношапочным — на севере Якутии (в Верхоянье); за длиннохвостыми — на хребтах Таласском, Киргизском, Дарвазском, Гиссарском; за серым — в Казахском нагорье, на Алтае, в Тарбагатае, Северном Тянь-Шане; за байбаком — в Кокчетавской, Целиноградской, Карагандинской областях показывают, что голоса различных видов сурков очень многообразны. Вот некоторые вариации.

Заблаговременно заметив человека, сурок Мензбира издает протяжное, минорное «квыыый», байбак — высокий крик «кха-чи», серый — всегда более низкое, громкое «ку-пи», черношапочный — резкое, короткое, звучное «ыыть», а длиннохвостый — звучное, переливчато-свистовое «рриил» или менее звучное и переливчатое «кряуу».

При близкой внезапной наземной опасности — приближении собаки, лисицы сурки издают описанные выше звуки, но коротко, по четыре-шесть раз и быстро, один за другим. У скрывшегося в убежище сурка этот крик, убыстряясь, порой переходит в хрипловатый, глухой, часто повторяемый кашель — «какх-какх-кха-кха-кха». При виде орла крик опасности издается один раз — коротко, резко, звучно.

В драке между собой, а иногда обороняясь от человека или собаки, все виды сурков глуховато рычат. Причем особый вариант рычания они издают в играх. Выражая неудовольствие при попытке отнять корм, нежелание играть или идти на руки к знакомому человеку, байбак, серый и длиннохвостый сурки издают высокий, несколько гнусавый и пискливый звук «эээи», напоминающий крик галки, но более протяжный.

Страх (невозможность спрятаться от быстро надвигающейся опасности) вызывает у байбака или серого сурка, чаще молодых, негромкое короткое шипенье, как бы выходящее из глубины груди. При болевом ощущении — ударе, попадании в капкан или даже в предчувствии удара все виды сурков кричат истошно, пронзительно и протяжно, подобно тому, как визжит поросенок.

При дружелюбной встрече с другим сурком или с хорошо знакомым человеком все виды сурков издают негромкое гоготание «ко-ко-ко-ко-ко». В период гона самцы байбака, например, часто издают гнусавый стонущий звук. Иногда они, как и самцы серого сурка в Казахском нагорье, приглушенно воркуют, напоминая обыкновенную горлицу.

Эти голоса далеко не исчерпывают всех сурочьих звуков. Дальнейшее внимательное наблюдение за зверьками в неволе, при групповом содержании в условиях, близких к природным, а также расшифровка и сопоставление магнитофонных записей голосов позволят различать еще больше их вариаций, отражающих многообразные стороны интимной жизни грызунов.

Крикливее сурки весной и в начале лета. Но молчаливы в конце его, перед спячкой — тогда даже при виде явной опасности зверек часто уходит в нору молча. Понижена его звуковая активность в закрытой местности с ограниченным обзором. Редко кричат сурки в местах с интенсивным выпасом скота, обилием собак и людей, если они двигаются мимо, хотя и неподалеку. Стоит, однако, остановиться или свернуть им к зверьку, как тотчас раздается крик тревоги.

Заметив близко человека или хищника, он тяжелыми прыжками, взмахивая в такт хвостом, спешит со скоростью девяти-десяти километров в час к своей норе. Добежав, встает на задние лапы и, вытянувшись столбиком, кричит, как бы предупреждая об опасности других пасущихся зверьков. Они зорко оглядываются, а некоторые, самые ближние, вторя этому крику, уже застыли выжидательно у своих убежищ.

Важны в жизни сурков наблюдательные пункты, с которых широко просматривается местность. Ими служат чаще всего крупная глыба камня, уступ скалы или же площадка у норы, если она расположена на вершине бугра. Камни — наблюдательные пункты — хорошо заметны по отсутствию на них лишайников (стерты лапами), по некоторой сглаженности и даже глянцевитости поверхности. Поблизости, как правило, находятся и убежища. Надежные наблюдательные пункты зачастую определяют и размеры семейной территории. Хорошо видимый с разных точек участка, сидящий в спокойной позе сурок-«сторож» создает благоприятную обстановку в семье или колонии, позволяет зверькам, не опасаясь хищников, удаляться от убежища и лучше кормиться.

Это породило мнение, неоднократно высказываемое авторами популярных книг, о существовании у сурков специальных «сторожей». В действительности таковых нет. Просто у зверьков, даже если их живет в норе двое, существует обычно (но не всегда) чередование в кормежках. Если в семье много зверьков, то нередко за местностью одновременно присматривают два, а то и три из них. И здесь, конечно же, у большой семьи больше преимуществ перед одиночными сурками, которые чаще гибнут от врагов.

Хотя сурок Мензбира и выбирает для обзора наиболее высокие места, все же нередко из-за сильной расчлененности склонов или высоких густых трав местность полностью не просматривается. Спасает зверька в этих условиях необычно большое — сто-сто пятьдесят — число защитных нор и других убежищ, располагающихся на семейном участке через пять-десять метров друг от друга. А в высокотравье выручают и сурчиные тропинки. Они помогают испуганному зверьку сориентироваться и быстрее достичь спасительного убежища.

Даже плохой обзор местности на каком-либо семейном участке в значительной мере восполняется тем, что данный участок граничит с территориями других семей. Как пишет Борис Михайлович Петров, один из пионеров изучения сурка Мензбира, «плечо» соседа заменяет собственный обзор местности: сосед принимает на себя наблюдение за определенным участком.

Потребность сурков в наблюдательных пунктах так велика, что, например, длиннохвостые сурки, которых мы изучали в высокотравном субальпийском поясе гор Гиссара-Дарваза (Таджикистан), сооружают на своих сурчинах земляные «тумбы» высотой пятьдесят-семьдесят сантиметров. Вершина такой «тумбы» утоптана от постоянного пребывания на ней зверька. Сурчина обычно густо зарастает крупнотравьем метровой и более высоты, особенно щавелем и его крепкими стеблями. Голова зверька, стоящего на тумбе, находится почти на уровне соцветий щавеля, красновато-ржавая окраска которого гармонирует с окраской сурка. В альпийском же низкотравном поясе гор в условиях лучшего обзора местности «тумбы» не встречаются.

Утром и под вечер сидят на своих наблюдательных пунктах взрослые сурки Мензбира, издавая протяжные, несколько раз повторяемые, с минорным оттенком крики — «квыыый». Так перекликаются они в спокойном состоянии, как бы оповещая соседей о своем житье-бытье.

И здесь напрашивается сравнение с собратом сурка Мензбира — черношапочным, обитающим в арктической тундре Якутии. Он особенно привязан к своим наблюдательным пунктам на высоких останцах, с которых в хорошую погоду почти круглосуточно обозревает пустынную местность своей суровой родины и пронзительно кричит-свистит. Здесь мало хищников, практически нет людей и скота и, как правило, нет близко других сурочьих семей, для которых могли бы предназначаться крики. И сама собой приходит мысль, что эти крики — своеобразные позывные для редких расселяющихся сурков — как бы помощь в нахождении ими себе подобных, малочисленные горстки-семьи которых разбросаны по необъятным просторам гористой Арктики.

Ну а питание? Каковы здесь взаимодействия сурков? Как используют они пастбища своей территории? С весны зверьки в основном кормятся в местах первых проталин и на солнцепеках, где в укромных уголках, защищенных от ветра, теплее, и растения зеленеют и цветут раньше. А в конце лета, под осень, наоборот, сурки предпочитают северные склоны, где больше снега, а, значит, там и запоздалая вегетация трав. Обычно взрослый самец и полувзрослые зверьки с весны выселяются из зимовочных убежищ и живут в летних норах на расстоянии тридцати-пятидесяти метров друг от друга. Такое расселение помогает сберечь кормовые ресурсы возле выводковой норы. Ведь самка, выкармливая в эту пору детенышей, не может надолго уходить из нее. Да и для подросших сурчат сбереженные запасы корма тоже крайне важны. Они позволяют им насытиться около материнской норы. Удаление же неопытных сурчат от убежища грозит им смертельной опасностью. Такое, примерно, распределение мест кормежки между разными членами свойственно вообще грызунам с семейным образом жизни.

При шести парах млечных сосков у самки наиболее кормными являются лишь три средних. За обладание ими среди сурчат возникает жестокая конкуренция. Сильные отталкивают слабых, и те все более отстают в росте. Это наблюдается и у сурка Мензбира, хотя численность выводка у него наименьшая. Ко времени перехода на самостоятельное питание конкуренция особенно обостряется, так как потребность в молоке у малышей возрастает. У отставших в развитии сурчат запаздывает рост зубов, и они при переходе на растительный корм оказываются к нему менее подготовленными и еще более отстают. Поэтому нередко в одном выводке вес детенышей различается довольно значительно — на двадцать два-двадцать три процента.

Самка кормит зачастую лежа на боку и спине. Попытки сосать мать вне норы наблюдаются редко. Самка обычно при таких попытках издает крик недовольства и отходит от сурчат. Интенсивно растущий организм молодых зверьков, как и лактирующей матери, требует полноценного, богатого белком и минеральными веществами корма. Поэтому они охотно, вдвое чаще, чем взрослые самцы, поедают землю, различных беспозвоночных и даже птенцов воробьиных птиц. Известны случаи ловли сурками и ящериц. Очень важна для зверьков близость невыгорающей до зимы растительности. Поэтому они предпочитают места вблизи выхода грунтовых вод, долго нетающих снежников. Селятся и около стоянок отар. Именно здесь, на обильно унавоженной земле растут мальва маленькая, пастушья сумка, ползучий клевер и особенно гречишка скальная, или каменная. Эти растения высоко питательны и, что особенно важно, отличаются длительной (от избытка азота в помете овец) вегетацией. Так что в этом отношении близость овечьих отар полезна.

Интересно проследить взаимосвязь: сурки и хищники. Поведение этих зверьков при виде своего врага — пернатого или наземного — очень точно описал известный зоолог А. Н. Формозов. Он обратил внимание на то, что интенсивность, частота следования криков и их продолжительность очень зависят от характера и близости опасности.

Наиболее короткий крик — при появлении беркута. Могучая птица налетает так стремительно, что зачастую зверек не успевает повторить его. Орел схватывает сурка когтями за спину и голову, когда тот бежит к норе. Если зверек успел перевернуться на спину и с визгом начинает отбиваться всеми четырьмя лапами, то хищник временно оставляет его и хватает вновь, как только сурок повторяет попытку убежать. Иногда орел не может умертвить сурка. Тогда он поднимает добычу на высоту и разжимает когти... А затем спускается, чтобы подобрать разбившуюся жертву.

Наземные хищники, в первую очередь лисицы и особенно чабанские собаки — главные враги сурка Мензбира. Сложный рельеф, высокотравье облегчают охоту, позволяя хищнику застать кормящегося зверька врасплох и схватить его до того, как он юркнет в нору. Но в сплошных сурочьих поселениях хищникам охотиться труднее, так как крики тревоги идут направленно в сторону врага и, подобно валу, перемещаются по мере его продвижения по колонии.

Иногда отношения сурков с хищниками зависят от чисто местных условий и мало понятны. В горах Каржантау приходилось наблюдать этих зверьков возле лисьих и барсучьих нор и даже ловить их там. В то же время известны случаи нападения на взрослых сурков и лисицы и барсука. В степях Карагандинской области выводки корсаков и лисиц подчас располагаются не далее ста метров от густых поселений байбака с обилием сурчат. Более того, наблюдались даже совместные игры сурчат и лисят. Возможно, эти хищники, подобно волкам и орлам, не охотятся вблизи своих выводковых нор и к тому же имеют возможность ловить более мелкую и легче доступную добычу — полевок, пищух, тушканчиков.

Что касается сурка Мензбира, то основная масса зверьков гибнет в зубах чабанских собак. Сокращают численность этого сурка и браконьеры, без эффективной борьбы с которыми предотвратить постепенное исчезновение и так уже редкого зверька невозможно...

Незаметно промелькнули весна и короткое высокогорное лето. Стояла пока ясная, теплая, а в полдень даже жаркая погода. Давно в ближайших окрестностях растаяли снежники, иссякли или сделались маловодными ручейки. Большинство сурков, накопив достаточно жира, залегли в спячку и лишь редкие одиночки-подранки или очень старые особи виднелись кое-где по утрам.

Наша работа по изучению сурка Мензбира закончилась. Увязав свой уменьшившийся скарб, мы терпеливо ждем знакомого чабана Тулегена с его верблюдом, обещавшего перевезти наши вещи до автомобильной дороги. Со смесью грусти и радости взираем на побелевший от свежего ночного снега высокий гребень Угамского хребта. Наконец, привели верблюда, уложили его на землю и стали навьючивать. Мы рассчитывали переехать за два рейса и были очень удивлены, когда навьючили весь груз сразу. Бедняга-дромадер едва встал, подняв груз по меньшей мере в триста килограммов. Медленно пройдя по тропе метров двести, он потом зашагал увереннее и даже пытался срывать губами колючие соцветия рослого татарника. На перевале остановились поправить вьюк. Истоки Бадама, такие яркие и интересные весной, теперь казались безжизненными, серыми. Грандиозная воронка цирка в главном истоке реки представлялась маленькой и впечатления не производила. Мы поняли, что весь интерес для нас в этих местах заключался в сурке Мензбира. До свидания, сурок, до новой встречи!




на главную | моя полка | | Сурок из Красной книги |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения



Оцените эту книгу