Пролог

Уютные пятничные вечера в почете не только у мирных граждан. Именно в пятницу вечером чаще всего арестовывают и задерживают подозреваемых по громким делам. Именно в пятницу приглашают на допрос тех, кто особо рьяно отстаивает свои права. И именно в эти часы, полные расслабляющей надежды на отдых, приходят с обыском – врасплох – к строптивым свидетелям, чей статус тут же меняется, а свобода ограничивается. Немудрено, что именно пятница традиционно и заслуженно называется у нас Днем следственных работников. Только для них да для крупных руководителей последний рабочий день нет-нет да и переваливает за полночь.

Президент заканчивал просмотр накопившейся к концу рабочей недели почты. Впереди его, как и всех, кому не грозит внезапный арест, ждали два дня отдыха на природе с любимицей Кони – единственным существом, которое безоговорочно и без раздумий выполняло каждую команду. Преданная Кони и впрямь была готова умереть за Хозяина.

Президент улыбнулся мыслям о собаке и оценил объем оставшейся работы. В раскрытой папке с надписью «Входящая корреспонденция» было всего несколько листков. Прочитав очередное обращение и сделав две короткие пометки на полях «обр. вним.» и «помочь!», он отложил лист и потянулся за следующим. На бланке Верховного суда оказалось обращение от имени Председателя Л. М. Краснова.

Президент углубился в текст и помрачнел. Главный судья писал о том, что судебная власть великой страны не может справиться с так называемым «рейдерством». Он поморщился. Слово было какое-то зубодробильное, неудобное, не выговариваемое, в общем, не русское. И непонятно было даже, как его правильно произносить: через «е» или через «э». А если через «е», то оба раза «е» или раз «е» и раз «э», или же через «э»… Тьфу, пропасть какая-то. ВеВе снова поморщился. Посмотрел на часы: 22.30 – и потянулся к кнопке вызова помощника.

Стакан

Хрустальный, со слезой, стакан, наполненный до краев, как всегда, в 22.30 стоял на столе. Двое: один, долговязый в белом халате и в очках, другой, коренастый крепыш в черном костюме и с наушником, – склонились над напитком. Взяв длинной пипеткой пробу, долговязый влил ее содержимое в пробирку и быстро добавил по капле из трех разных бутылочек: красной, зеленой, желтой. Несчастная биомасса запыхтела в тесной пробирке и начала переливаться всеми цветами радуги. Выпустив струйку пузырьков, она вновь обрела первоначальный цвет. Мужчины переглянулись.

– Вроде в норме… – не очень уверенно протянул мужчина в белом.

Раздался звонок, и тот, что в черном костюме, занервничал:

– Что значит «вроде»? Давай точнее! Не то сам будешь пить! – Он угрожающе двинул стакан к эксперту.

Тот отшатнулся:

– Да все в порядке! Не сомневайтесь! Можно подавать.

Крепыш в черном костюме покачал головой и, пробубнив под нос: «Вроде, вроде», взял поднос со стаканом и вышел из кабинета. Пройдя по коридору, он постучал в закрытую дверь и чуть приоткрыл ее:

– Разрешите?! – и, не дожидаясь ответа, вошел внутрь.

* * *

Со стакана упала капелька-росинка. Президент опустил стакан, так и не пригубив. Снова вернулся к письму Верховного: «…отдельные решения, принимаемые в региональных судах, направлены на обслуживание рейдерских захватов…» Он снова поморщился от «неудобного» слова и продолжил перечитывать: «…считаю необходимым просить Вас о прекращении полномочий следующих федеральных судей…» Далее шел список из восьми известных фамилий.

«Рейдеры, грейдеры, шмейдеры», – каламбурил про себя Президент. Он много раз указывал Краснову на недопустимость лишения судейских полномочий через прямое решение Главы государства. Безусловно, в стране, где именно Он назначает всех судей снизу доверху, только Ему принадлежит последнее слово. Но Президент не может позволить себя использовать. Даже если этого очень хочет Председатель Верховного суда.

Президент взял красный карандаш и наискосок аккуратно вывел наверху: «Поставьте вопрос перед Высш. квалиф. коллегией! Обойдитесь без Указа!» Положил карандаш, решительно взял стакан и медленно выцедил его содержимое. Обещавшие быть удачными выходные начались отвратительно: настроение испортила бумага Верховного, кефир был выпит без аппетита, а в голове засело дурацкое нерусское словечко.

Он легонько пристукнул кулаком по столу, поднялся и двинулся из кабинета. Оставалась последняя надежда восстановить предвыходное настроение – утопить горький осадок в водной стихии. Его ждали три лучших помощника: бассейн, сауна и душ.

Штурм

Около семи вечера пятницы в Коровяков переулок славного города Тригорска тихо заехали несколько пассажирских «Газелей» и огромный голубой автобус с тщательно задрапированными окнами. Переулок целиком занимали здания НИИ «Микроточмаш», однако вокруг не было ни души – большинство работников НИИ, по теплому весеннему времени, уже часа два как покинули производство и разъехались по своим дачным участкам.

Сидящий в первой «Газели» грузный, краснолицый мужчина в безвкусном, но при этом явно дорогом костюме скользнул взглядом по переулку и поднес ко рту переговорное устройство.

– Напоминаю для особо тупых – никаких «тяжких телесных». Если приедут менты, в драку не встревать, разговаривать с ними буду я и судебные исполнители. А теперь… первый… второй… третий – пошел!

Двери «Газелей» сдвинулись, и оттуда, громыхая тяжелыми ботинками, посыпались штурмовики – крепкие молодые парни в камуфляжной форме с нашивками частной охранной структуры «КЛЕЩ».

В кармане краснолицего тренькнуло, и он, бросив взгляд на определившийся номер, вытащил мобильный телефон.

– Слушаю, Петр Петрович…

– Ну, что там, Колесов? Ты начал? – проворковал тихий, вкрадчивый голос.

– Начал.

– Все тихо?

– Да.

Телефон отключился, и Колесов сунул его в карман, выбрался из «Газели», еще раз оглядел переулок и неторопливо двинулся к проходной. Там уже слышались короткие вскрики и звон бьющегося стекла.

Время для рейда они выбрали очень удачно. Как раз вчера милиционеры из разрешительной системы забрали все оружие охранников НИИ на ежемесячную проверку, и это позволяло провести захват чисто, без ненужной стрельбы и риска. Да и пятница была выбрана тоже не случайно: уж встречный иск до понедельника подать не удастся никому – суды закрыты, судьи отдыхают.

Колесов зашел на проходную, окинул взором разгромленную стеклянную будку пропускного пункта и перешагнул через распростертого прямо на проходе немолодого охранника НИИ. Второго охранника, растерянно утирающего кровь с разбитого лица, штурмовики блокировали уже внутри будки.

– Позвонить, гнида, успел… – процедил старший звена – высоченный, около двух метров, детина. – Сейчас менты будут.

Колесов поджал губы, выразительно покачал головой и двинулся дальше. Он проводил инструктаж раз шесть. Терпеливо объяснил, кому куда бежать и кого и как блокировать. Но «клещи» не были так уж профессиональны, потому и получат всего по двести долларов за эти полчаса работы плюс премия для тех, кто умудрится выполнить свою задачу без проколов.

Где-то впереди раздался женский визг, и Колесов ускорил шаг. Вошел в приемную, бросил взгляд на зажатую в углу дюжим «клещом» секретаршу и заглянул в приоткрытую дверь директорского кабинета. Пунцового от ярости директора НИИ «Микроточмаш» Александра Ивановича Батракова, крупного, сильного мужчину, едва удерживали в кресле двое штурмовиков, пока третий обшаривал стол в поисках ключа от сейфа.

– Вечер добрый, Александр Иванович, – кивнул Колесов.

Батраков словно получил пощечину.

– Т-ты?! – не веря своим глазам, выдохнул директор. – Что ты здесь делаешь?! Что происходит?!

Колесов недобро усмехнулся, хотел было зайти и объяснить Батракову, кто есть кто, как вдруг услышал негромкий, но очень характерный хлопок. От этого до боли знакомого звука выстрела он невольно пригнулся:

– Е-мое!

«Только бы не Пахом!» – мелькнуло в голове руководителя захвата.

Саша Пахомов, бывший «афганец», бывший чекист и здешний особист, изрядно пил, но – с его огромным боевым опытом – был крайне опасен. И если Пахомов задержался на работе, число проблем серьезно возрастало. Этим щенкам, то есть «клещам», его точно было не взять.

Колесов метнулся в приемную, оттуда – в коридор, пробежал несколько метров и застыл на месте. В отходящем от коридора аппендиксе, как раз у настежь распахнутых дверей в спецчасть, столпились четверо растерянных, явно не знающих, что предпринять, «клещей». Еще один, усыпанный обломками табуретки и с разбитым лицом, лежал на пороге.

– Этого мне еще не хватало! – зашипел, как от ожога, Колесов.

Пахомов определенно был на рабочем месте.

– Эй, командир, – испуганно и криво улыбнулся ему один из штурмовиков. – Ты же говорил, у них стволов нет!

– В сторону! – яростно приказал Колесов и, прижимаясь к стене, быстро скользнул к распахнутой двери. – Пахом! Ты, что ли?!

Изнутри послышался густой нетрезвый мат и – снова – выстрел.

– Откуда у него ствол?! – продолжал нагнетать обстановку «клещ». – Ты же сказал, все стволы менты выгребли!

– У Пахома «стечкин» именной, – нехотя прояснил ситуацию Колесов, – с Афгана еще. Командарм Громов подарил.

Только что громившие направо и налево НИИ и все еще возбужденно дышавшие «клещи» уважительно притихли, а Колесов досадливо крякнул и тронул носком ботинка лежащего на пороге боевика. Тот слабо пошевелился.

– Значит, так, – повернулся он к остальным, – блокировать снаружи и ждать. И чтоб никакого мне геройства. Иначе он нас, – Колесов тяжело вздохнул, – то есть вас… всех положит.

Колесов критически оглядел уже начавших приходить в себя штурмовиков, достал из кармана мобильник и стремительно двинулся прочь. У него еще хватало дел в захваченном НИИ.

Петя

Спирский сидел в своем московском офисе на Космодамиановской набережной и задумчиво разглядывал стоящий на краю стола фотографический портрет. С него на Петра Петровича смотрел круглощекий ясноглазый мальчуган, зажатый молодыми, счастливыми, улыбающимися лицами мамы и дяди Лени Краснова – ныне Председателя Верховного суда России.

Это была единственная фотография, сделанная случайно в парке Сокольники у уличного фотографа много лет назад и сохраненная матерью. Петя, перебирая архив, оставшийся после смерти мамы, нашел ее и отдал в фотоателье. Там ее подретушировали, раскрасили, увеличили и размножили. Одно фото Спирский отправил Краснову, который к тому моменту был еще и.о. Председателя Верховного суда, другую поставил на стол в офисе. Ну, и еще одну повесил в гостиной дома.

Каждый, кто приходил к нему в офис или домой, неизменно умилялся Петиной мордашкой, затем отмечал необычную красоту матери, а потом несказанно удивлялся, опознав в улыбающемся статном мужчине бессменного Главного Судью страны.

– Ну что, «дядя Леня»? Поможем сыночку? – Петя подмигнул улыбающемуся отцу и сам же себе ответил – густым «красновским» басом: – Конечно, поможем!

С фотографии он перевел взгляд на компьютерный монитор, удовлетворенно улыбнулся и замурлыкал незатейливый мотивчик. Рыцари его любимого детища – игры «The Knights Story» завершали захват соседнего замка.

Тихонько и тактично, словно боясь отвлечь сына Председателя, пусть и внебрачного, от его важных дел, брякнул телефон, и Петр Петрович протянул руку. На дисплее значилось: «Колесов».

– Что там еще? – недовольный тем, что приходится отрываться от размышлений, манерно отреагировал Спирский.

Он был абсолютно уверен, что в Тригорске все должно пройти, как по нотам.

– Есть проблема, – раздался из трубки голос Колесова, и тут же – странный, далекий хлопок.

Спирский насторожился. Этот неприятный звук был похож на выстрел.

– Говори.

– Особист на работе оказался. Пьяный, сволочь…

– Вы его обезвредили? – поинтересовался Спирский.

– Да. Почти. Блокировали прямо в спецчасти.

– Тогда в чем проблема?

В трубке снова хлопнуло.

– Некоторые документы… о которых вы говорили. Они находятся именно там, внутри, – после затяжной паузы отозвался Колесов, – и пока Пахомов не сдастся, нам их не изъять. А он не сдастся, пока не протрезвеет…

Спирский раздраженно хлопнул по клавиатуре и, даже не дав предводителю водрузить победный флаг, вышел из игры.

– Это все?

– Нет. К нам едут менты. Им с проходной успели позвонить. Но это я решу.

Спирский недовольно крякнул и откинулся на спинку кресла. Обычно для подобной работы Петр Петрович нанимал ребят из Главного следственного управления, прозванного в предпринимательской среде ГэСэУ. За вполне умеренную плату они могли завести уголовное дело, провести обыски и совершенно разрушить всю систему защиты компании-жертвы. Причем нанять этих молодых, активных и жадных до денег парней можно было и для решения вопросов с иногородними «клиентами». Совсем недавно Петя провернул захват одной нижегородской телефонной компании, и московские гэсэушники – опера и следователи – решили о-очень многие вопросы, начиная от бесконечных вызовов на допросы всех руководителей и акционеров и заканчивая традиционным изъятием бухгалтерских документов.

Спирский поднялся из кресла и подошел к окну. Там, прямо под окнами офиса, несколько воробьев делили заплутавшего после недавно прошедшего ливня жирного дождевого червяка.

Сотрудничать с ГэСэУ вообще было очень выгодно. Попав на отлаженный милицейский конвейер, его «клиенты», как правило, совершенно терялись, а главное, теряли представление о том, что происходит на самом деле. Вот как этот червяк, понятия не имеющий, кто его клюнет следующим. Между Петей и гэсэушниками сложились настолько прочные отношения заказчика и исполнителей, что никто из ГэСэУ уже давно не задавал ему никаких вопросов. И только на этот раз, из-за каких-то внутренних проблем, московские милиционеры в Тригорск выезжать отказались.

Петр Петрович сложил руки на груди. Спирский не был бы Спирским, если бы не нашел выхода из положения. Тщательно пересмотрев ксерокопии приказов по НИИ, добытых через подкупленных недовольных бухгалтеров, он очень быстро отыскал изгнанного из «Микроточмаша», теперь уже бывшего начальника охраны Колесова, и они прекрасно друг друга поняли.

– Сделаю, – угрюмо кивнул Колесов. – Систему охраны я знаю как свои пять пальцев. Главное, чтобы у вас все было «хоккей». Вы понимаете, о чем я?

Спирский тогда снисходительно улыбнулся:

– Если вы о правоохранительных органах, то можете не беспокоиться. Все предусмотрено.

Он действительно учел все, до мельчайших деталей. И только засевшего в спецчасти, словно в окопе, нетрезвого особиста предусмотреть оказалось невозможно. И кое-какие их планы тот уже нарушал.

* * *

Александр Иванович Батраков – очень уважаемый в городе и заслуженный человек – был в бешенстве. Его рабочий стол был завален вывернутыми из ящиков бумагами, а его самого ощупывали, словно девку.

– Нашел, – подал голос один из налетчиков и вытянул из директорского кармана тяжелую связку ключей.

– Вы за это ответите! – чуть не задохнулся от ярости Батраков и тут же наткнулся взглядом на Колесова.

Бывший начальник охраны НИИ, изгнанный не так давно директором, снова стоял в дверях кабинета.

– Тебя же в наручниках отсюда уведут, Колесов! – пообещал Батраков.

– Ключи от сейфа нашли? – не обращая на бывшего начальника ни малейшего внимания, поинтересовался бывший подчиненный у бойцов.

– Нашли какие-то, – протянули ему только что извлеченную из кармана директорских брюк связку.

Колесов кивнул, взял связку и подошел к высокому сейфу в углу кабинета. Подобрал ключ, открыл дверцу и достал пластиковую коробку.

– Ну вот, и печати у нас. Даже переделывать не придется.

Батраков обмер.

– У кого это «у вас»? – все еще не веря в реальность происходящего, выдохнул он.

– У нового руководства НИИ, избранного собранием акционеров, – спокойно пояснил Колесов и сунул связку ключей в карман. – Кстати, я – новый начальник службы безопасности этого предприятия.

Директор НИИ хлопнул глазами и, сбрасывая наваждение, мотнул головой.

– Что за бред? У меня 63% акций! Какое может быть новое руководство? Какое собрание акционеров? Я ничего не проводил!

Но Колесов не собирался поддерживать беседу. Он отошел к окну и достал пискнувшую рацию.

– Что с бухгалтерией? Хорошо. А в цехах кто остался? Понял. Что-что?! Милиция? Патруль? Да-да, конечно, проведите. Но только вместе с судебным исполнителем. Прямо в директорский кабинет. Отбой!

Батраков сосредоточился, анализируя услышанное. То, что сюда идет милиция, было хорошо, но он совершенно не представлял, что может делать в его кабинете судебный исполнитель: ни долгов у НИИ не было, ни претензий к нему никто не предъявлял – уже много лет.

– Отпустите его, парни, – распорядился Колесов, и директора мгновенно освободили. – Теперь он безопасен и никому не нужен. – Колесов отвернулся от сверженного директора.

Батраков поднялся из кресла, потер затекшие кисти рук и с горечью произнес:

– Зря я тебя тогда пожалел, Колесов… надо было на тебя еще и уголовное дело завести!

Колесов резко повернулся и угрожающе двинулся к Батракову.

– А я тебе, старый козел, обещал, – с ненавистью прошипел он, – что тебе это с рук не сойдет! Вот я и вернулся! И никакие адвокаты тебе не помогут!

Директор стиснул зубы, в поисках, чем бы в него запустить, оглядел заваленный бумагами стол и уткнулся взглядом в рассыпанные веером визитки.

«Артем ПАВЛОВ. Адвокат» – значилось на самой верхней.

– Нет… – пробормотал он, отказываясь поверить в столь явный знак судьбы, – этого не может быть…

Французский завтрак

– Ну что, мэтр, когда возвращаетесь в Россию? – спросил Вольдемар, сделав глоток красного вина из высокого фужера.

– Еще не решил, – улыбнулся откровенно наслаждающийся выходными в Париже Павлов. – Съезжу в Барбизон… погуляю в Фонтенбло… а уж потом…

Вольдемар понимающе кивнул, и Павлов погрузился в созерцание. Последние 11 лет, посещая Париж, он обязательно встречался с Вольдемаром, но до сего дня Артем затруднился бы точно определить статус своего парижского знакомого. Товарищ? Пожалуй, отчасти. Знакомый? Безусловно, чуть больше. Друг? Все ж не совсем… хотя в общечеловеческом плане – конечно же. Может быть, партнер? По отдельным вопросам бывало и так. В общем, отсутствие четкого понимания статуса их встреч и отношений не доставляло им каких-либо неудобств, а скорее, наоборот, гарантировало обоим полную свободу и непринужденность в общении.

Не сговариваясь, они встречались именно в этом кафе на Рю де Риволи, сразу же налево от одной из лучших гостиниц французской столицы «Маурис», напротив сада Тюильри, где любой прохожий, внимательно глядящий себе под ноги, мог натолкнуться взглядом на выложенную мозаикой из цветных камней надпись «Angelina».

Это было людное, модное и шумное место, расположенное напротив зеленой решетки вечно цветущего сада. В утренние часы здесь завтракали спешащие на работу парижане и, что особенно приятно для двух холостяков, милые парижанки. А затем кафе наполнялось многоязыкой толпой туристов, бредущих из хрустальной пирамиды Лувра, что высилась в двух кварталах отсюда. Пожалуй, именно в этом небольшом, шумном, но всегда уютном кафе Артем особенно остро чувствовал знаменитый дух Парижа – неугомонный и задорный.

Они расположились в глубоких кожаных креслах в углу, сразу же за лестницей. Только этот столик был обращен к огромной стеклянной витрине так, что были видны вся проезжая часть, улица, сад Тюильри со скамейками и фонтаном, гуляющие парочки и все посетители кафе, которые оказывались в поле зрения сидящих за столом. И только этот столик всегда был снабжен табличкой «RESERVE» – дань уважения хозяина кафе почетному посетителю, которому он определенно был обязан чем-то важным.

Чаще всего завсегдатаи с интересом разглядывали шумных посетителей, в основном туристов, развлекаясь тем, что наперегонки угадывали язык и страну, из которой приехал тот или иной гость. Впрочем, Вольдемар, знавший в совершенстве пять языков и сносно изъяснявшийся еще на трех, никогда не уступал Павлову, и чаще всего им приходилось останавливать игру, договариваясь о ничьей. Но сегодня они просто наслаждались покоем.

– Как я понимаю, дело Голицына закончено, – рассеянно глядя в витрину, нарушил молчание Вольдемар.

Павлов еле заметно кивнул:

– Да, мы выиграли суд. Иск вашего друга удовлетворен полностью. Остались формальности, а с ними легко справится мой партнер в Париже мэтр Элизабет.

Артем пригубил вино и прикрыл глаза. Выбор Вольдемара был, как всегда, удачен: Шато-Брие урожая 1982 года имело необычайно тонкий и насыщенный вкусовой букет.

– Нет, Голицын и его компаньоны мне не друзья, – отозвался Вольдемар. – Это просто знакомые и клиенты. Весьма перспективные клиенты – и для меня и для вас, месье Артем. Насколько я знаю, их бизнес в Европе расширяется, а значит, им еще понадобятся услуги толкового адвоката. Тем более что вы соотечественники… Кстати, как вам работается во Франции?

Павлов усмехнулся.

– Неплохо. Здесь мне существенно легче защищать клиента с помощью своего главного оружия – знания закона.

Вольдемар удивился:

– А что, разве в России адвокат работает как-то иначе?

По лицу Павлова пробежала тень – на долю секунды, не более.

– В сегодняшней России адвокат – слишком часто – просто посредник между сторонами. – Он поставил бокал на столик. – Иногда может быть интриганом и политиком… и даже брокером на судебно-криминальной бирже.

Француз недоуменно поднял брови, и Павлов понял, что придется объяснять:

– Некоторые мои коллеги сбрасывают во время судопроизводства акции своих клиентов, предпочитая заработать на предательстве… Впрочем, этих я за коллег не считаю.

Вольдемар недоверчиво хмыкнул.

– Странно, я считал, что в России сейчас растет спрос на услуги адвокатов и они процветают…

– Сегодня растет спрос на прокурорские и милицейские услуги, – отмахнулся Павлов, – процветают же посредники – их родственники, бывшие коллеги и друзья тех, кто заводит дела и сам же их прекращает.

Парижанин потрясенно глядел на Артема.

– А как же все эти громкие процессы, которые вы без конца ведете, будоража общественность разоблачениями бездарных «заказных» дел?! Разве не вы освободили вашего клиента Гусинского от преследования?

– Ну да, освободил, – горько усмехнулся Павлов, – от преследования, медиа-активов и лишних денег…

– И все же адвокат решает что-то сегодня или нет? Неужели все так плохо?!

Павлов на секунду ушел в себя, а затем посмотрел Вольдемару прямо в глаза:

– Думаю, что может быть и еще хуже. После дела Ходорковского всех его адвокатов потребовали исключить из адвокатуры. Двенадцать человек! Я буду одним из тех, кто встанет на их защиту.

Вольдемар потрясенно молчал. Он многое повидал на своем веку, но даже не представлял, с каким вопиющим беззаконием приходится сталкиваться мэтру Павлову.

«Заклеванный»

Генеральный директор ООО «МАМБа» Петр Петрович Спирский так и застыл у окна, любуясь бесстыдной схваткой над еще живым и, надо полагать, все понимающим червяком. Понятно, что со стороны жертвы медленное склевывание выглядело вопиющим беззаконием, и устало извивающийся червяк наверняка уже получил инфаркт всех четырех своих сердец. Однако это трогало Спирского менее всего; его куда как сильнее интересовало развитие конфликта между воробьями. Длинного и толстого червяка наверняка хватило бы на всю стаю, но, вот беда, делиться воробьи не умели, да и не хотели.

Петр Петрович вздохнул. Ему-то приходилось делиться со многими. Как-то раз ему заказали «поглощение» сети закусочных, размещенных на автозаправках Московской области. Заправки имели известный английский бренд, а связей в милиции у Спирского еще не было. Пришлось подбирать целую команду из бывших, некогда изгнанных из органов оперативников.

Инсценировка была поставлена с размахом. Директора сети буквально завалили повестками, постановлениями и запросами от имени подразделения Главного следственного управления Центрального федерального округа России. Целых полгода тренированные юристы «МАМБы» вели «следствие» по делу закусочных, отписывая все процессуальные документы без малейших помарок и тем более ошибок.

Дошло до того, что Спирский снял целый этаж в старом особняке в центре Москвы. По дверям развесили грозные вывески: «Начальник ГСУ ЦФО РФ», «Начальник следственной части ГСУ ЦФО РФ», «Старший следователь по особо важным делам ГСУ ЦФО РФ» и т.п. устрашающие названия. Сюда трясущегося от ужаса директора сети и вызвали… Около 10 часов абсолютно профессионально «допрашивали», после чего отобрали подписку о невыезде и обязательство являться в этот несуществующий отдел несуществующего управления по первому же требованию.

Рейд завершился вполне удачной сделкой по продаже всех этих отобранных заправочных кафетериев владельцу сети ресторанов-закусочных, чей логотип, словно флаг победы, мгновенно сменил прежний и встречается теперь чаще, чем бензин марки АИ-98.

Телефон деловито завибрировал, и Петр Петрович, не переставая следить за воробьями, принял вызов. Это был Колесов.

– Милиция прибыла, – коротко отчитался новый начальник охраны НИИ.

– Хорошо, – кивнул Спирский, взял фломастер и поставил в списке напротив строки «п. 14. Милиция» жирную галочку. – Продолжай.

Кресло

– Что случилось?! – послышалось с порога кабинета, и в дверь вошел сержант в сопровождении трех автоматчиков, облаченных в бронежилеты. – Здравствуйте, Александр Иванович. Что здесь у вас происходит?

– Грабеж! Бандитский наезд! – вскочил со своего кресла директор и почти побежал навстречу милиционерам. – Ворвались, понимаешь! Выгребли сейф…

Колесов усмехнулся, выглянул за дверь, и в кабинет тихонечко вошел полный молодой человек в очках, строгом сером костюме и с папкой в руке. Поправил очки и так же тихо поздоровался:

– Добрый день!

– Скорее вечер, – бесцеремонно ответил ему сержант. – А вы кто будете? Тоже из банды?

– Я из службы судебных приставов. Серов моя фамилия.

Мягко ступая по паркету, молодой человек подошел к столу и, раскрыв папку, начал выкладывать на стол бумаги.

– Что это вы здесь раскладываете? – насторожился Батраков.

– Это судебное решение о наложении ареста на девяносто процентов акций акционерного общества «Микроточмаш», – спокойно пояснил судоисполнитель.

Директор потрясенно хлопнул глазами, а молодой человек так и продолжал раскладывать бумаги.

– Это протокол собрания акционеров о переизбрании совета директоров…

Сержант подошел к столу и пролистал документы.

– Ну… вроде все правильно, – без особой охоты признал он. – Вы сами-то это видели, Александр Иванович?

Директор схватил бумаги и начал судорожно их листать.

– Это же бред сивой кобылы! Нам предъявили иск на семьдесят два миллиона рублей. Да я и фирмы этой не знаю! Явное же мошенничество!

– Вот только решение суда в любом случае настоящее, – протянул ему листок сержант.

Оторопевший Батраков принял документ.

– Решением Усть-Пинского районного суда… – прочитал он по слогам и поднял взгляд: – Где это находится?

– На досуге в атласе найдете, – вступил в разговор Колесов и повернулся к сержанту: – А мне время дорого. Сержант, вы убедились, что мы действуем по закону?

Милиционер нехотя кивнул.

– Тогда желаю успешного прохождения службы, – Колесов дружелюбно взял «под козырек». – Остальное – прерогатива судебных исполнителей.

Директор проводил развернувшегося милиционера изумленным взглядом, медленно осел в кресло, потянулся к телефону с гербом, но Колесов тут же прижал трубку рукой.

– А вас, Александр Иванович, я попрошу покинуть помещение. Вы уволены.

Батраков поднял глаза и медленно покачал головой:

– Не ты меня в это кресло сажал…

Колесов на секунду задумался и недобро усмехнулся:

– Да никто и не претендует на ваше кресло. Вы, главное, рабочее место освободите.

Директор стиснул зубы, а его вцепившиеся в подлокотники крупные пальцы побелели от напряжения. Колесов окинул его внимательным взглядом и кивнул штурмовикам:

– Помогите Александру Ивановичу расстаться с прошлым… Можно и на руках – вместе с его любимым креслом.

Защитник

Вольдемар напряженно думал. То, что рассказал ему Артем, изрядно меняло его представление о положении дел в России. Но проигрывать в споре он все же не собирался.

– И все же русский адвокат решает что-то или нет? Или он бесправен?

Павлов пригубил вина.

– Я, как оптимист, полагаю, что может стать еще хуже. Похоже, репрессии адвокатов Ходорковского – только начало атаки на закон.

– Не обобщайте, – замотал головой Вольдемар, – адвокаты Ходорковского защищали врага государства.

– Даже враг государства имеет право на защиту, – Павлов усмехнулся, – особенно если его назначили на такую «должность». А если разрушить право на защиту, тогда карательная функция государства обернется волком, попавшим в овчарню. И мы это уже проходили.

Вольдемар недовольно поморщился:

– Если вы о процессах 30-х годов, то это – спекуляция… у Сталина вряд ли был иной способ централизовать власть.

Павлов покачал головой:

– Я говорю не только о 30-х. Первые политические процессы над адвокатами прошли в конце XIX века. Романовы испугались независимости адвокатуры от них лично… – Артем прищурился, – а в результате потеряли всю страну.

Вольдемар тяжко задумался, и Павлов добавил:

– Да и у вас во Франции случилось то же самое. Вспомните процессы над Людовиком XVI и Марией Антуанеттой. Вспомните, как притесняли тогда адвокатов, а по сути закон. И чем это кончилось? Революцией, голодом и террором – настоящим торжеством беззакония.

– Марат и Робеспьер сами были адвокатами… – насупился Вольдемар.

– Верно, – легко согласился Павлов, – и Ульянов-Ленин – тоже. Правда, все они были неудачниками!

– Да, неудачи – это не ваш стиль, мэтр Павлов, – натянуто улыбнулся Вольдемар, – но ведь надо понять и власть. Ваши отцы нации решают задачи по наведению порядка. Делают это в условиях исторического цейтнота, в сложных внешнеполитических условиях. Полагаю, и вопрос целостности России стоит весьма актуально!

Павлов, соглашаясь, кивнул, и воодушевленный Вольдемар выложил главный аргумент:

– Хотите вы этого или нет, а в таких условиях излишнее следование букве закона снижает эффективность действий! Кстати, гонимые сейчас олигархи прикидываются овечками и молят о политическом убежище, хотя они в свое время вовсе не церемонились с законом! Укрепление государства – вот первоочередная задача для ваших властей.

Он победно оглядел оппонента, и Павлов, принимая вызов, кивнул.

– Уверен, что соблюдение законов и гарантии собственности укрепят Россию ничуть не хуже… А когда государство лихим захватом прибирает к рукам целую нефтяную империю, то какой пример она подает гражданам?

Наступила затяжная пауза. В кафе гурьбой зашли несколько туристов, и Вольдемар, пользуясь возможностью уйти от этого неприятного разговора, дружески улыбнулся:

– Да… в России работать интереснее, чем во Франции. Столько событий каждый день. Отличное поле деятельности для полного сил, прекрасно образованного мужчины…

– Да уж… не соскучишься, – усмехнулся в ответ Артем и снова посмотрел в зал на туристов.

Его собеседник проследил за взглядом Павлова.

– Что вас так заинтересовало, мэтр? По-моему, обычные туристы из Швеции.

– Из Норвегии, – поправил его Артем. – Я изучал этот язык, когда готовился к работе в этой стране.

Вольдемар прищурился; он все еще находился под впечатлением напряженного спора.

– Повезло скандинавам, что вы так и не приехали к ним, – пошутил он. – Кстати, мэтр, а вы не жалеете, что так и не стали работать по основной профессии, а перешли на адвокатскую ниву?

Павлов на мгновение задумался.

– Нет, Вольдемар, – покачал он головой, – я ни о чем не жалею. Я выбрал занятие по душе и увлечен своей профессией. Мне действительно нравится защищать людей.

– Ну, тогда вы – счастливый человек, – развел руками собеседник.

Соперник

Губернатор аккуратно положил трубку на рычаги и поднял тревожный взгляд на своего заместителя Аксенова:

– Батраков звонил. Говорит, что НИИ захвачено вооруженными людьми. Ты ничего об этом не знаешь?

Заместитель на секунду замер.

– Слышал кое-что. Говорят, у него какие-то проблемы с москвичами… то ли долги, то ли претензии по качеству…

– Да в том-то и дело, что не с москвичами! – раздраженно рыкнул губернатор. – Какое-то ООО из… Усть-Пинска, что ли. Кстати, ты не знаешь, где это?

Аксенов досадливо крякнул:

– Иск, Валерий Матвеевич, можно откуда угодно подать. Я вам точно говорю, это москвичи.

– И что же делать? – расстроился губернатор.

– Самое умное: не вмешиваться, – сурово покачал головой Аксенов. – У «Москвы», будьте уверены, все по закону. И если дело дошло до захвата, значит, Батраков и впрямь накуролесил – дальше некуда.

Губернатор сокрушенно покачал головой, поднялся из-за стола и подошел к окну. Как правило, его заместитель оказывался прав; чутье у Аксенова было… дай Бог каждому. Но знать, что некогда ведущее НИИ страны захвачено базарными барыгами, и не иметь права на вмешательство… это было тяжело.

– Вот увидишь, Иван Степанович, – сварливо пообещал он Аксенову, – сдадут они сверхсложное оборудование на цветной металл, нашпигуют пустые цеха вьетнамцами и будут шить тапочки.

Аксенов лишь пожал плечами:

– Закон есть закон. А его, сами знаете, не переспоришь.

Товарищ

Директора крупнейшего регионального института и бывшего оборонного предприятия, самого Александра Ивановича Батракова вынесли за проходную прямо в кресле.

– Что вы делаете?! – чуть не плакала бегущая за парой здоровенных бойцов секретарша. – Как вам не стыдно!

Но «клещи» не обращали внимания ни на нее, ни на взбешенного директора. Когда Батраков оказался за воротами, он сразу же вытащил мобильный телефон и сделал два главных звонка: губернатору и прокурору области. И впервые за всю историю города прокурор ничего обещать не стал.

– Усть-Пинск? – переспросил он. – Знаю такой городок. И судью тамошнюю, Григорову, знаю. Сильная судья. Грамотная. Взяток не берет. Это вам все юристы скажут.

Все еще красный от возмущения Батраков растерялся. Неподкупная судья, помогающая мошенникам, – в его голове это не укладывалась. А главное, прокурор определенно самоустранялся от участия в судьбе бывшего оборонного предприятия союзного значения.

– И что же мне делать?

– Адвоката наймите, – сухо порекомендовал прокурор. – И мой вам совет: не пытайтесь экономить на знании законов. Пригласите самого лучшего, какого сможете найти.

В телефоне послышались гудки, и совершенно раздавленный таким поворотом дела Батраков впал в прострацию.

– Что делать, Александр Иванович? – прерывающимся голосом напомнила о себе секретарша. – Ужас-то какой! Что же делать?

– Домой иди! – рявкнул Батраков. Он и сам не знал, что теперь делать.

«Может, Перовскому позвонить?»

Директор на секунду замер и досадливо оттолкнул от себя кресло. Именно с Перовским, старым институтским товарищем, была связана одна из самых неприятных историй, в какие только попадал Александр Иванович. Вдобавок в самый разгар отпускного сезона. И вспоминать об этом несостоявшемся отпуске было тяжело.

* * *

Большинство руководителей его ранга предпочитали отдыхать за рубежом, но Александр Иванович заграницы побаивался, а потому каждый август проводил в любимом еще с советских времен санатории ВЦСПС в Евпатории. И только в 1998-м Батраков отпуск отложил.

В тот сумасшедший год на НИИ обрушился шквал заказов и контрагенты тут же переводили платежи – авансом, избавляясь от подпирающих бюджеты инфляционных рублей. За неделю до 17 августа 1998 года расчетный счет «Микроточмаша» трещал от денег. Зарплаты и отпускные были выплачены вовремя и даже вперед. Вот тогда-то Батракову и позвонил Перовский. Как всегда, в деловой манере, не тратя понапрасну свое и чужое время, Анатолий Михайлович посоветовал совершить простую финансовую операцию: конвертировать все имеющиеся рублевые средства в доллары. Более того, Перовский порекомендовал взять в банке максимально возможный рублевый кредит и его также обменять на валюту.

– Мне нужно время подумать, – попытался уклониться от этой малопонятной операции Батраков.

И тогда Перовский рассмеялся:

– Вот увидишь, через пару недель у многих директоров появится и достаточно свободного времени, и сам повод для раздумий. А сейчас надо действовать.

Эта странная фраза и задела Батракова за живое. Да, совет Перовского выглядел совершенной глупостью: все последние месяцы доллар только падал. Однако институтский приятель не часто предлагал какие-либо сделки Батракову, а если предлагал, оба неизменно оставались в прибыли.

Отношения с банком у Батракова были наилучшими, а прочное финансовое положение института позволяло взять в кредит практически любую сумму. Он позвонил председателю банка, и через два дня деньги для «приобретения нового оборудования» были уже на счетах НИИ. Ну, и еще один день ушел на конвертацию.

И началась самая тяжелая за последние несколько лет жизни Александра Ивановича неделя. Едва доллары поступили на валютный счет, он стал хвататься за сердце как минимум два раза в день. Валидол и корвалол прочно поселились на его рабочем столе, а Батраков только и делал, что проклинал падающий доллар, Америку, президента Клинтона и, конечно же, «недоделанного капиталиста» Перовского.

Он звонил своему советчику через день, высказывая Перовскому все, что он о нем думает, бесился, порывался срочно продать приобретенные и уже порядком «упавшие» доллары. Но затем начинал подсчитывать уже имеющиеся убытки и снова и снова хватался за голову, за сердце и таблетки. А потом его терпению пришел конец.

В пятницу вечером Александр Иванович дал указание главбуху подготовить платежки для продажи валюты и возврата кредита. А в понедельник 17 августа 1998 года, когда Батраков подписал перевод денег на обратную конвертацию и погашение кредита, а главбух уехала в банк, наступила расплата.

Все, что произошло дальше, Александр Иванович был обречен помнить всегда. Но именно потому, что тогда Перовский оказался прав, ему следовало звонить – и немедленно.

Капиталист

Перовский поднял трубку и опешил:

– Саша?

Батраков не звонил ему с того самого дня – с 17 августа 1998 года.

– Выручай, – тяжело выдохнул директор НИИ в трубку на том конце провода. – Я уж и не знаю, к кому обращаться.

Перовский сосредоточился, терпеливо выслушал, понял-таки, чего от него хотят, и, сделав многозначительную паузу, ударил институтского приятеля ниже пояса:

– Ты, как всегда, ошибся, Александр Иванович. Это не моя проблема, а главное, это не в моей компетенции. Обращайся к адвокатам.

И повесил трубку.

Он тоже запомнил тот день, как никакой другой, – и не только потому, что стал вчетверо богаче. Именно в тот «черный понедельник» Перовский потерял друга.

Поутру, едва нажав «первую кнопку» пульта, он понял, что победил. Шел дневной выпуск новостей, и Катя Андреева с ее, как всегда, безукоризненным пробором и серьезным видом говорила об обвале рублевых торгов на ММВБ и приостановке всех операций по конвертации до особого распоряжения Центробанка.

Перовский переключился на НТВ, но и там увидел то же самое. Дефолт уже прокатился по стране, и те, кто держал свои средства в валюте, а еще более те, кто обратил в доллары свои рублевые займы, оказались в колоссальном выигрыше.

«Странно, почему Саша не звонит?» – едва справившись с волнением, подумал Перовский. Его друг Александр Иванович Батраков попадал и в ту, и в другую категорию счастливчиков и должен был сейчас прыгать от радости. Невзирая на возраст.

Перовский набрал номер друга, начал расспрашивать о самочувствии, так, между делом, поинтересовался, не хочет ли он извиниться перед старым приятелем… и нарвался на взрыв бешенства.

– Да я из-за твоей идиотской конвертации на грани банкротства! Слава Богу, скинул эти проклятые «баксы» и вернул банку кредит! Чуть по миру меня не пустил, барыга хренов!

Перовский обмер:

– Ты что, Саша, телевизор не смотришь?!

И снова получил в ответ шквал злобы и обиды.

– Я тебя понял, Саша, – поджал губы Перовский. – Ты пока передохни, а главное, посмотри ОРТ – пожалуйста! Там как раз про тебя говорят. А потом, если совести хватит, позвони – продолжим.

Больше ему Батраков не звонил. Вплоть до этого дня.

* * *

Связь оборвалась, и Батраков схватился за сердце, с такой ясностью встала перед ним картина его морального поражения – тогда, в 1998-м, включив ОРТ, он поначалу еще больше разозлился, так как подумал, что не успеет вернуть свои рубли из-за какого-то там «дефолта». А когда до него дошел весь ужас положения, Батраков выскочил из кабинета и закричал на секретаря:

– Где главбух?! Где моя машина?!

– Они уехали в банк… уже два часа как… – залепетала испуганная секретарша.

– Догнать!!! Остановить!!! Уволю!!! Всех уволю!!!

Некоторое время Батраков метался по приемной, пугая воплями проходящих мимо кабинета работников НИИ, а затем в бессилии рухнул на кожаный диван и, закрыв голову руками, в отчаянии замотал ею из стороны в сторону.

– Александр Иванович, может, чайку? – попыталась хоть как-то разрядить обстановку секретарша.

Но шеф лишь угрюмо молчал и продолжал качать головой, словно китайский болванчик. А потом дверь приемной распахнулась, и в нее стремительно ворвалась главбух:

– Александр Иванович, что за безобразие! Мало того, что ваш водитель Игорь никак не мог выехать из гаража. То ему помыться, то ему заправиться надо. А потом еще на дороге гвоздь поймал и битый час менял колесо!

Батраков медленно поднял голову.

– Приехали в банк за полчаса до обеда, – размахивала руками главбух, – а они перед самым нашим носом закрылись! Говорят, по техническим причинам операции приостановлены. Бред какой-то! Творят что хотят!

– И что дальше? – глотнул Батраков.

Главбух с виноватым видом развела руками:

– Не сдали мы платежки… Может, вы позвоните председателю? Пусть примут сегодняшним днем. А? Александр Иванович?

Батраков тяжело поднялся с дивана, прижал главбуха к себе, с чувством расцеловал ее в обе щеки и протянул руку:

– А ну давай эти платежки сюда! Быстро!

Принял и на глазах ошеломленной бухгалтерши порвал их в мелкие клочки.

У Батракова так и не хватило духу извиниться перед Перовским, и их отношения были разрушены. Впрочем, не только с ним. Благодаря выданному накануне кризиса кредиту банк оказался на грани банкротства. Председатель банка кинулся уговаривать директора НИИ вернуть заемные средства – хотя бы с индексацией по среднему курсу рубля, но Батраков стоял на своем, и дело дошло до судебной тяжбы.

И вот здесь директор совершил вторую ошибку: предоставил вести все дела в суде заводским юристам. И – проиграл. Тяжба перешла во вторую инстанцию, и сообщение о вторично проигранном процессе застало Батракова в Москве.

Александру Ивановичу как раз предстояло вести переговоры по заказам для крупного немецкого концерна электробытовых приборов, и он оформлял первый свой заграничный паспорт для первой поездки за рубеж. Понятно, что известие о проигранном процессе заставило его нервничать, нужные бумаги все время терялись, и, если бы не помощь Андрея Андреевича Павлова, неизвестно, сумел бы Батраков увидеть заветную «краснокожую паспортину».

Выручивший его Павлов, давний знакомый Батракова, работал начальником одного из управлений МИДа. Увидев расстроенного директора НИИ, Андрей Андреевич не только помог ему с документами, но и, дипломат по службе и в жизни, пригласил Батракова в открывшийся в Подмосковье ресторан «Царская охота», где как раз недавно отобедали Ельцин и Жак Ширак. Там, за бутылочкой фирменной клюквенной настойки, давно уже не говоривший ни с кем по душам Батраков растаял, рассказал все как есть и увидел, на удивление, конструктивную и даже оптимистичную реакцию.

– У вас нет повода для расстройства, – сдержанно улыбнулся Андрей Андреевич, – у вас есть повод предпринять шаги по защите.

Батраков оторопел, а Павлов уверенно порекомендовал заключить договор на защиту со своим сыном, к тому времени уже известным благодаря выигранным громким делам и регулярным выступлениям на телевидении адвокатом.

Батраков еще долго недоуменно хмыкал, вспоминая этот разговор. Павлов-старший так и сказал: «Рекомендую», словно речь шла не о родном сыне, а каком-то рядовом сотруднике. Однако рекомендация себя оправдала, и теперь Батраков просто не видел, к кому еще, кроме Павлова-младшего, можно обратиться.

Александр Иванович вздохнул. Положа руку на сердце, этот не по возрасту самоуверенный адвокат изрядно его раздражал – и скоротечностью консультаций, и нежеланием подробно объяснять, что и зачем делается, а главное, незаслуженно легким успехом. Проблему, с которой заводские юристы не могли справиться многие недели – сколько бы их Батраков ни дрючил, – Павлов решил за часы. Но когда Александр Иванович – кстати, очень тактично – потребовал отчета, адвокат лишь усмехнулся:

– Вам, Александр Иванович, няня Арина Родионовна нужна, чтобы сказки о проделанной работе рассказывать, или результат?

Эта ироничная фраза обидела Батракова даже больше, чем подозрительно быстрый выигрыш Павлова-младшего в суде. Но ему нужен был результат, теперь даже больше, чем тогда. И значит, следовало наступить своей гордыне на горло и звонить – прямо сейчас.

Александр Иванович с тоскою глянул в сторону НИИ, где так и лежала его визитница, и с трудом, по памяти дозвонился до Павлова-старшего, уже много лет разводящего пчел в далеком Подмосковье.

– Да, – подтвердил Андрей Андреевич, – Артем по-прежнему практикует.

– И где он сейчас?

– Ой, ну я не знаю, где-то в отъезде, – хмыкнул отец адвоката, – то ли в Лондоне, то ли в Париже… вы лучше сами ему позвоните, телефон я дам.

Батраков старательно записал номер мобильного телефона адвоката, который, как оказалось, не менялся уже более десяти лет, и, собравшись с духом, набрал цифру за цифрой.

Рейдеры

Приятной мелодией зазвенел мобильный телефон, и Павлов, извинившись перед Вольдемаром, ответил:

– Да… Александр Иванович? Конечно, узнал. А по порядку можно?

Вольдемар тактично отвел глаза и некоторое время рассматривал виды на Тюильри, а когда разговор закончился, увидел перед собой совсем другого Артема – собранного и деловитого.

– Вы спрашивали, когда я собираюсь в Россию, – напомнил Павлов, – теперь я это знаю совершенно точно: сегодня.

– А как же Барбизон и Фонтенбло? – опешил Вольдемар. – У вас же впереди два выходных, насколько я помню. Почему не провести их в Париже?

По лицу Артема пробежала тень.

– Мой клиент стал жертвой рейдеров, – сосредоточенно произнес он, – так что эти два дня могут оказаться решающими.

– Рейдеры? – удивленно вскинул брови Вольдемар. – Это ведь что-то из военно-морского дела?

Павлов кивнул:

– Так называли мобильный военный корабль в английском флоте, в одиночку нападавший на суда испанцев.

– А при чем здесь ваши бизнесмены? – удивленно спросил его собеседник.

– Так они себя называют, – развел руками Павлов. – Хотя на самом деле они скорее пираты. Их профессия – захват чужой собственности. Естественно, путем обмана. И таких рейдеров у нас, увы, становится все больше.

– Как такое возможно? – опешил парижанин.

– Несовершенство законов и коррумпированность правоохранительных органов – вот причина всего… – нехотя пояснил Павлов, – и, уверяю вас, этого вполне достаточно.

– А я собирался прикупить в Москве кое-какую недвижимость, – растерянно сказал француз. – Неужели все так серьезно?

– Почти каждый день что-нибудь захватывают, – подтвердил опасения собеседника Артем, – так что это уже явление. И оно принимает массовый характер.

Вольдемар потрясенно замер, а Павлов стремительно перебрал в памяти все, что знал о Тригорском НИИ. Захват такого крупного предприятия наверняка потребовал немалых усилий.

«И кто мог на это решиться?»

Пока ответа не было, но, кто бы ни провел этот рейд, он подготовился основательно и наверняка был не последней картой в пухлой рейдерской колоде.

* * *

Спирский улыбался. Там, за окном, наконец-то стало ясно, кто есть кто. Прямо в центр шумной компании пернатых ворвался крупный самец. Грозно заверещал, раз-два клюнул в головы самых дерзких, и перепуганные сородичи разлетелись в стороны. Нечто подобное происходило и при переделах собственности, – Петр Петрович видел это многократно, хотя сам предпочитал побеждать не массой, а умом.

Именно потому, что был он достаточно умен, Спирский принципиально не работал в Москве, где все, по его сведениям, было поделено между «Мосбилдингом» и «Вольтой».

Вольтовцы славились нахрапистым стилем и поразительной всеядностью, а их босс, Марк Фрид, «Рейдер № 1» в негласном табеле рейтингов коллег, действовал без устали и без разбору. Вольтовцы давно уже вели масштабную войну как в Москве, так и в регионах: отбирали аптеки и рестораны, винные заводы и торговые марки, конструкторские бюро и шоколадные фабрики. Это было несложно, поскольку Фрид опирался на своих друзей и сокурсников, занимавших кресла в Правительстве, высших судебных инстанциях и даже в Управлении делами Президента.

Дружеская поддержка была настолько мощной, что даже обеспечила Фриду присутствие Главного Босса на подписании контракта между «Вольтой» и концерном «Шелл»! Ясно, что Фрид ради гарантии высшего лица без колебаний раскошелился на лишний миллиард в пользу государства. Последние два года вольтовцы вели жесткую затяжную борьбу с министром коммуникаций Рейнгольдом за компанию «Мультифон».

«Мосбилдинг» же, построивший свой бизнес на захватах трамвайных депо, таксомоторных парков и детских садиков, опирался на московских «мэрцев», отладивших бесперебойную систему поглощения городских объектов «своим» рейдером. Именно «мэрцы» регулярно давали «билдам», как звали «Мосбилдинг» партнеры и конкуренты, наводки на тот или иной хозяйственный комплекс, остающийся без надлежащего присмотра. Наводки, а особенно результаты конкурсов, аукционов и проведенных сделок, щедро вознаграждались через сложную систему фирм-однодневок, созданных исключительно для того, чтобы отмыть для очередного столичного управленца приличную сумму денег. И, само собой, ведущие идеологи и руководители «билдов» предусмотрительно обзавелись иммунитетом, купив себе кресла депутатов и сенаторов.

Спирский, прекрасно понимая, что в столице неизбежно придется столкнуться с этими двумя мощными силами (остальные в расчет не принимались), всю свою деятельность сосредоточил на регионах, где все еще активно стреляли, а вот умело «поглощать» так и не научились.

Петр Петрович улыбнулся и глянул на стену: там в изящной рамке красовалась бумага, подтверждающая его права на магазин «Ромашка». Это был его первый рейд и единственный захват, произведенный в Москве. Но главное – Спирский был в этом совершенно уверен и очень этим гордился, – захват «Ромашки» стал самым первым, официально оформленным и зафиксированным в России рейдом.

Прозвенел телефон, и Петр Петрович поднял трубку:

– Да.

Это снова был Колесов:

– НИИ – наш. Менты уехали, Батраков – на улице.

– В цехах кто-то остался?

– Да. В ремонтно-механическом одна бригада в ночь. Говорят, срочный заказ. Я приказал их не трогать.

Спирский удовлетворенно кивнул: пусть видят, что пришел настоящий хозяин.

– Правда, Пахомов из спецчасти так и не вышел, – продолжал отчитываться Колесов, – но я думаю…

– Что с бухгалтерией? – оборвал его Спирский. – В компьютеры вошли без проблем?

– Все нормально. Они даже пароль не сменили.

Петр Петрович рассмеялся. Он давно купил несколько серых человечков – и в бухгалтерии, и даже в юридическом отделе, а потому все компьютерные пароли знал.

– Значит, реестр уже у меня?

– Да, Петр Петрович. У вас.

Продолжая слушать отчет Колесова, Спирский взял со стола фломастер и поставил в списке две жирные галочки – в строчках «п. 15. Батраков» и «п. 16. Реестр».

Захват реестра акционеров имел огромное значение. Это настолько желанная для рейдера добыча, что часто при невозможности захватить ее наиболее дерзкие захватчики просто создают параллельный, подложный реестр. Получают по нему решение суда, проводят физический захват, затем правят захваченные документы, а сделавший свое дело фальшивый реестр уничтожают – так же, как «убирают» наемного киллера, отстрелявшего свои заказы.

Петр Спирский и созданная им рейдерская компания «МАМБа» не брезговали ни подделками, ни кражами реестров, однако в случае с НИИ «Микроточмаш» этого даже не понадобилось. Батраков, будучи экономным, а точнее, скупым, считал затраты на ведение реестра на стороне, в отдельной компании лишними, а поэтому реестр акционеров НИИ велся здесь же, на предприятии. Собственно, это был один-единственный компьютерный файл, где в алфавитном порядке были перечислены все акционеры. И теперь один из важнейших для захвата документов был в руках у Спирского.

Петр Петрович глянул в окно. Крупный самец ухватил червяка поперек тела и почти без усилий взлетел на ветку. И возмущенные сородичи ничего с этим не могли поделать.

«Ну что ж, – глянул Спирский на часы, – пора и мне в Тригорске показаться…»

Скорая юридическая…

Бросать Париж сейчас, в самом начале двух законных выходных, было досадно. Артем очень рассчитывал насладиться поездкой в «Мекку импрессионистов» – Барбизон, а затем прогуляться в спокойном философском одиночестве по аллеям Фонтенбло. А вместо этого приходилось возвращаться в Россию, да еще ввязываться в «хозяйственное дело» с неоднозначными перспективами. Тем более что речь, видимо, пойдет об очередном «субботнике» в пользу одного из многочисленных отцовских товарищей и соратников. Но клиент есть клиент, и Артем вылетел в Москву ближайшим рейсом, а работать над новым делом начал уже в аэропорту. До этого дня ему удавалось в Тригорске все – даже одержать победу в дважды проигранной Батраковым тяжбе с банком.

Правовая ситуация, которую создал кризис 1998 года, была беспрецедентной – такого в юридической практике страны просто еще не случалось. И Павлов сумел сделать главное: разработать безукоризненную правовую позицию и заручиться экспертными заключениями лучших цивилистов и ученых-юристов России.

Поскольку в схожей с Тригорским банком ситуации оказалась вся банковская сфера страны, итог был предсказуем. Павлов легко выиграл дело в Высшем арбитражном суде, мгновенно прекратившим тяжбу во избежание создания опасного прецедента.

Разумеется, Артем видел, что раздражает Батракова. Привыкший командовать всеми вокруг, директор так и не увидел разницы между крупным российским юристом и своим техническим персоналом. Но главное, Батраков просто не успевал понять, что именно происходит, и это для сильного номенклатурного работника было настоящим унижением.

Позже Артем еще раз помог своему клиенту – в нешуточном конфликте Батракова с собственным замом по безопасности. У директора имелись все основания считать Колесова замешанным в крупном хищении, но остро не хватало других оснований – для увольнения заслуженного спецназовца и ветерана нескольких военных кампаний.

Павлов тогда был по горло занят громкой тяжбой между двумя публично поссорившимися министрами, а потому он просто выложил перед Батраковым набор документов с нужными формулировками.

– Начинайте действовать по этому алгоритму, и ваш Колесов уволится, – гарантировал он.

Однако, поняв, что Александр Иванович алгоритма не усвоит, он аккуратно, простым языком, буквально по шагам расписал всю последовательность действий отдела кадров.

Артем видел, сколь неудовлетворенным вышел из его офиса Батраков, но, разумеется, едва «павловская схема» заработала, Колесов уволился – почти мгновенно. Однако то, что предстояло сделать Павлову теперь, было на порядок сложнее.

Особист

Колесов возвратился к блокированной спецчасти, лишь когда убедился, что вся остальная территория НИИ под его контролем. Подал знак «клещам», чтобы не шумели, и осторожно заглянул в настежь распахнутую дверь.

В этой первой комнате небольших размеров, без окон, была оружейка. Пустые шкафы, в которых еще вчера хранились пистолеты охраны, валялись на полу, деревянный стол был перевернут, у стены рядом с дверью лежали обломки табуретки, которую в драке разнесли о чью-то голову, скорее всего, того, лежащего в коридоре «клеща». Стены кое-где были выщерблены пулями, но Колесов был уверен: Пахом вовсе не собирался кого-либо убивать и просто палил в разные стороны, чтобы ввести нападающих в замешательство.

«Что ему и удалось…» – с «непатриотичным» удовлетворением подумал Колесов; он отдавал должное бывшему коллеге.

Теперь особист сидел за железной дверью примыкающей к оружейке спецчасти – чуть в стороне – и контролировал через выбитый «глазок» все подходы. Колесов еще раз осторожно заглянул в комнату.

– Эй, Пахомов! Санек! Это я – Колесов Сергей. Слышишь меня?

– Вот так сюрприз! – тут же отозвался Пахомов. – Здорово, майор. Ты-то какими судьбами здесь оказался? Тебя вроде еще год назад Батраков из НИИ выгнал.

– Ага, – легко подтвердил Колесов, – тогда он – меня, а сегодня я – его. Сменилась власть, Санек… окончательно сменилась.

– Жаль Батракова, – глухо произнес Пахомов из-за железной двери, – хороший мужик… о людях думал. Таких сейчас мало осталось.

– Ага, – снова охотно подтвердил отставной майор, – этот хороший мужик скупил со своими родичами все акции по дешевке. А меня, нормального работника, на улицу выгнал.

– Так ты, говорят, воровал у него.

– Знаешь, Санек, – усмехнулся Колесов, – это сейчас по-разному называть можно. А на зарплату, которую он мне платил, можно было только с голоду не сдохнуть. Ну да хрен с ним, мы-то с тобой всегда договоримся. Мы люди простые, оба из служивых, оба за речкой бывали. Так что нам делить нечего, и интересы у нас одни и те же…

– Нет, майор, мои интересы важнее, – глухо возразил Пахомов.

– Это еще почему? – удивленно спросил Колесов.

– Ты теперь барыгам служишь. А я – государству… Родине.

Колесов заиграл желваками.

– Знаешь, Санек… я как-то с минометным взводом одну высотку занимал. Так я там почти неделю со сломанной рацией сидел, и ни одна сволочь о нас не вспомнила. Вот она – твоя Родина. Если б с духами не договорился, там бы и остался…

За железной дверью послышался шелест. Пахомов определенно менял позицию.

– А у меня за два дня до выхода полразведгруппы полегло, – отозвался наконец он, – и если бы помощь не подошла…

Колесов жестом подозвал самого молодого «клеща».

– Подвал найдешь? – шепотом спросил он.

Тот кивнул.

– Дуй вниз и перекрой стояк с водой.

Штурмовик тихо, почти на цыпочках двинулся по коридору.

– Значит, разная у нас Родина, Санек. Разная… – еле слышно пробормотал Колесов.

Оплата его труда прямо зависела от «чистоты» захвата, и, учитывая, что именно в спецчасти хранились наиболее интересные с коммерческой точки зрения документы, Колесов мог не досчитаться чуть ли не трети премиальных.

«Вызвать ментов?» – мелькнула мысль, но от нее тут же пришлось отказаться.

С юридической точки зрения Пахомов удерживал спецчасть совершенно незаконно. Однако приглашать милицию было неосмотрительно. Батраков имел в этом городе немалые связи и вполне мог договориться с милицией и под предлогом захвата пьяного вооруженного особиста силой вернуть НИИ под свой контроль.

К отставному майору так же, на цыпочках, подошел боец «КЛЕЩа».

– Перекрыл… – тихонько доложил он.

Колесов кивнул. Без воды, еды и туалета сдача Пахомова была вопросом пары суток. И к понедельнику, когда Батраков притащит в НИИ местных чинов из самых важных органов, а он их наверняка притащит, особист, скорее всего, уже сдастся.

«А может быть, и не сдастся…» – возникла ненужная, в общем-то, мысль, и прогнать ее уже не удавалось.

Белое-черное

Петр Петрович выехал в Тригорск с железной убежденностью: все пройдет, как по нотам. Он твердо знал: каждый торговый человек в душе был, есть и останется навсегда лоточником – жадноватым и недальновидным. Приступая к очередной осаде, он каждый раз делал один и тот же вывод: жертва скорее попытается проглотить весь свой скарб с риском подавиться, чем наймет хорошего адвоката для построения действительно надежной защиты. И, само собой, – как черепаха без панциря или еж без иголок – их раскормленные розовые тушки представляли собой исключительно лакомую добычу для поднаторевших в разбое хищников.

Кое-кто из них чувствовал опасность, а некоторые даже знали, кто именно из конкурентов «заказал» поглощение их бизнеса рейдерам. Но, не готовые платить за качественную адвокатскую работу, далекие от понимания значения профессионализма и репутации, его будущие жертвы чаще всего прибегали к услугам разного рода ходатаев, сводников и посредников, легко обещающих «разрулить, отмазать и закрыть» любой вопрос.

Естественно, никаких проблем эти ребята не решали, а, скорее, наоборот, запутывали – даже самые простые ситуации. Но главное, очень многие из них просто сливали всю информацию конкурентам и… Петру Петровичу. Каждый такой слив щедро оплачивался, и ни уличить, ни обвинить подобного «ходатая» было невозможно. Адвокатской присяги никто из них не давал, кодекса профессиональной этики никогда не имел, а из всех «добродетелей» эти сводники признавали лишь самую простую – деньги. И когда жертва окончательно запутывалась, к ней приходил… Петр Петрович Спирский.

По мере необходимости Петр Петрович использовал оба своих лица, но более всего он любил образ Белого Рыцаря-Спасителя. Приходил, предлагал помощь – почитай, бесплатно, и жадноватые лавочники почти неизменно клевали, и вскоре Петя отбирал их магазины, центры и моллы – безо всякого труда. И только к тем, кто отваживался бороться, Петр Петрович приходил в своей второй ипостаси – Черного Рыцаря-Разрушителя.

Понятно, что кое-кто уже начал понимать, что происходит. По крайней мере, на сайте «компромат.ру» описания его рейдов появлялись регулярно. Однако, прочитав призыв одного журналиста защищаться от рейдеров организацией надежной юридической обороны, Спирский лишь поморщился. Опытный рейдер, он знал, что зажимающие каждую копейку лавочники просто не в состоянии пойти на такие жертвы.

Более того, Петр Петрович считал журналиста неправым в принципе. Уж он-то знал, что рейдерство, – во-первых, чрезвычайно полезный, во-вторых, стабильный и, в-третьих, долговечный бизнес. Потому что, пока есть спрос, будет и предложение, а спрос на рейдерские услуги был отличный: Пете охотно заказывали захваты ювелирных компаний, автосалонов и даже магазинов женского белья.

Тригорское дело обещало завершиться абсолютно стандартно. Пару месяцев назад Петр Петрович при «случайной» встрече прямо предупредил Батракова, что положение его НИИ неустойчиво, и предложил за его акции хорошую, реальную цену. Но «красный директор» оказался на редкость упрямым и самонадеянным типом. Не зная, что Черный Рыцарь-Разрушитель уже вонзил свое копье в тело «Микроточмаша», не оценив предложений Белого Рыцаря-Спасителя и, похоже, даже не поняв, кто, почему и зачем ему предложил «помощь», Батраков избрал путь обреченного на унижение, разорение и осмеяние.

Лишний

Александр Иванович Батраков так и бродил вокруг недоступного теперь НИИ «Микроточмаш», набирая номер за номером и обзванивая всех, кто хоть как-то мог помочь. Он лишился всего и сразу, и даже оба его новеньких служебных «Мерседеса» остались там, за оградой, почти в прошлой жизни. А потом на город упала темнота, и он забрался в переполненный дачниками автобус и впервые за много-много лет поехал домой, держась за поручни.

Происшедшее казалось ему невозможным. Батраков и в советские времена слыл крепким хозяйственником. Он одним из первых внедрил систему хозрасчета, и даже Горбачев, приехав с рабочим визитом в Тригорск осенью 1989 года, признал опыт Батракова передовым и подлежащим распространению по всей стране.

Михаил Сергеевич долго рассказывал партактиву Тригорска про квартиры к 2000 году и всеобщую перестройку страны. И хотя ничего из его обещаний так и не сбылось, Батраков запомнил Горбачева о-очень убедительным. Он до сих пор относился к первому президенту СССР неплохо и уж точно лучше, чем к Ельцину, который так и не нашел возможности посетить НИИ, а главное, ни разу не принял Батракова, сколько Александр Иванович ни записывался к нему на прием.

А в конце 90-х страну охватил кризис неплатежей и нехватки наличности, и начались трудные времена. Батраков тогда чуть не растерял своих лучших специалистов и, проклиная перестройку, порой доплачивал им едва ли не из собственного кармана.

Он сыпал проклятия до тех пор, пока не встретил своего близкого приятеля по институту Анатолия Перовского, занимавшего в ту пору пост руководителя машиностроительного завода. Они зашли в кооперативное кафе, выпили на двоих бутылочку «Московской», и Перовский объяснил, что все идет просто превосходно.

– Ваучеризация – это замечательная идея, – толковал он, – и если есть что приватизировать – а у тебя это есть, – можно стать настоящим капиталистом!

Институтский приятель знал, что говорил. Как раз в то время он занимался приватизацией дышавшего на ладан огромного издательского объединения.

– Хочешь стать «мистером Твистером»? – неловко улыбался в ответ Батраков.

– А почему бы и нет? – подлил водочки приятель. – Завод у меня уже есть, газеты будут… дело за пароходом.

Перовский сказал это настолько серьезно, что Батраков задумался. Он видел, что времена государственного владения проходят, и, скорее всего, безвозвратно. И тогда Александр Иванович Батраков, красный директор, член партии с 60-го года, примерный семьянин и образцовый общественник, первый раз в своей жизни решился на рискованный шаг. Посчитал наличность, снял со сберкнижки сбережения, вытащил из-под линолеума отложенные на черный день доллары, выпотрошил ящики письменного стола и на все деньги купил ваучеры.

Понятно, что провернуть такую операцию в одиночку было невозможно, и к закупкам пришлось подключать всех, даже самых дальних родичей. Цены росли и падали в зависимости от сообщений программы «Время». Так что, когда деятель, пообещавший за 300 дней превратить Россию в Эльдорадо, выступил в студии ОРТ и объяснил, что обладатель ваучера владеет частью страны, сосед Батракова, дебошир и алкоголик, вообще отказался продавать ваучеры своей жены и ее сестры – хоть за какие деньги. Хотя свой приватизационный чек к тому времени уже променял на бутылку спирта «Роял». Но приватизация шла полным ходом, ваучеры скупались, менялись, крались, собирались, отбирались, вкладывались, и вскоре одни стали еще богаче, а другие еще беднее.

Батракову посчастливилось набрать рекордное (он понятия не имел, каким числом ваучеров ворочали в то время Йордан, Кох, Авен и иже с ними) число ваучеров, и он довольно быстро договорился со сговорчивыми и поделил владение АОЗТ «НИИ Микроточмаш» с несговорчивыми. Так в Тригорске и появилось новое частное предприятие, а Батраков медленно, но верно стал «учиться капитализму».

Более всего ему помогал Перовский. Институтский приятель то отыскивал несколько вагонов японской видеоаппаратуры по бросовым ценам, то предлагал взять партию детских колясок и тут же находил контрагентов, готовых перекупить товар. А незадолго до дефолта Анатолий Михайлович затащил Александра Ивановича на таможенный склад.

– Вот где настоящий Клондайк, – Перовский широким жестом обвел десятки застрявших на таможне большегрузных машин, прибывших из Европы, Турции и даже Китая, – и кое-что скоро будет нашим.

Так оно и оказалось. Уже через неделю они закупили здесь партию куриных окорочков, конфискованных у какого-то липового получателя, не имевшего даже расчетного счета для уплаты формальных таможенных платежей.

Разгружать этот «куриный караван» из двадцати двух фур было категорически некуда, и начальник таможенного поста уже с ужасом представлял, как будет пахнуть его не оборудованный рефрижераторами склад через неделю после выгрузки. Так что Перовский, предложивший забрать товар за символическую плату, выглядел в глазах обеспокоенного таможенника настоящим спасителем.

Двадцать два большегрузных фургона куриных ножек были рассредоточены по районным рынкам и магазинам за один день. И хотя сама идея торговли – хотя бы и оптовой какими-то «ножками Буша» остро претила сознанию директора крупного НИИ, полученная от этой операции прибыль возместила все моральные издержки.

Так и пошло. Каждая новая операция оборачивалась для бывшего «красного директора» утратой очередных принципов и отчасти благодаря этому – приносила прибыль. Понятно, что вскоре Батраков растерял не только половину принципов, но и все отношения с родней. И дело было даже не в том, что Александр Иванович так и не накрыл, как обещал, праздничный стол для всех, кто помогал ему собирать ваучеры. Директор совершенно точно знал: они ему просто завидовали.

– Теперь у них будет повод позлорадствовать, – пробормотал Батраков и вышел из автобуса.

И едва Александр Иванович ступил на никогда им прежде не виденную «свою» остановку, его вдруг посетила безумная идея. Ему на секунду показалось, что на самом деле все произошло строго по законам этой новой жизни. Что кто-то неведомый точно так же, как он сам ранее, просто отодвинул свои принципы в сторону, чтобы получить прибыль. Вот только в роли «конфискованной партии окорочков» сегодня выступало его собственное НИИ – дело, на которое Александр Иванович Батраков положил всю свою жизнь.

Артем

Все время полета до Москвы Павлов перебирал в памяти все, что знал о НИИ. У этого крупного предприятия было множество слабых мест: скуповатый, консервативный Батраков экономил даже на самом главном – юридическом обосновании своих прав.

Артем вздохнул. Принадлежащий тому же поколению его отец тоже был консервативен, но – боже! – как же не походил он, и взглядами, и судьбой, на самонадеянного бывшего «красного директора» Батракова.

Папа вышел в отставку из МИДа, которому отдал более сорока лет, много лет назад и так и не смог примириться с новыми выдвиженцами, исповедовавшими космополитизм и приверженность западным идеалам. Державшийся крайне консервативных и патриотических взглядов, отец всю жизнь верил в светлое коммунистическое будущее и был очень обижен на Горбачева и Ельцина за развал могучего Союзного государства. Исторически ничем не оправданный распад СССР Андрей Андреевич принимал, пожалуй, даже ближе к сердцу, чем потерю кого-либо из близких.

Прошедший через четырехлетний ад фашистского концлагеря в раннем детстве, потерявший отца еще в младенчестве и похоронивший мать в 20 лет, Андрей Андреевич вырос сильным, мужественным, неэмоциональным и очень строгим – и к себе, и ко всем, кто с ним общался. Он не делал различия между детьми, женой, коллегами, просто встреченными случайными гражданами. Со всех, но прежде всего с себя самого, он требовал по самой высокой ставке. И если человек его подводил, Андрей Андреевич навсегда вычеркивал его из своих невидимых «списков».

Впрочем, окружающие, в том числе и «вычеркнутые», об этом никак не догадывались. Дипломат в жизни и на работе, отец продолжал здороваться и даже сдержанно улыбаться, хотя широкой улыбки Павлова Старшего, в отличие от Младшего, никто никогда не видел.

«Fasten your belts, please…» – ласково попросила стюардесса, и Артем дисциплинированно пристегнул ремни. Самолет шел на посадку, а его снова начала грызть совесть, и особенно он переживал за матушку.

Василиса Георгиевна, педагог, доктор наук, всю сознательную жизнь преподававшая политэкономию, обществоведение и философию, в конце 90-х обратилась к Богу и вскоре приняла крещение. Этого никто не ожидал, и, понятно, что тут же возникли разногласия с мужем. Лишь спустя пять лет отцу удалось совладать со своим характером. Крещенный с рождения, но выросший атеистом, он лишь постепенно, вместе с женой стал посещать воскресные и праздничные службы и даже исповедоваться и причащаться Святых Христовых Тайн.

Матушка же в своем искреннем порыве пошла еще дальше и действительно начала новую жизнь: в 64 года закончила православный Святотихоновский институт при Московской патриархии, получила диплом богослова-катехизатора и теперь с удовольствием преподавала в сельской церковноприходской школе. А на все лето уезжала в Ровно, на Западную Украину, где ее ждали тридцать прекрасных монашек под руководством игуменьи Свято-Никольского Городского женского монастыря матери-настоятельницы Михаилы.

Артем, познакомившись несколько лет назад с матушкой Михаилой, поразился той легкости и жизнерадостности, которая буквально излучалась совершенно волшебным образом от игуменьи и ее подопечных. Они постоянно шутили, смеялись, радовались жизни и каждому маленькому, незаметному для суетных мирян событию. Вот божья коровка прилетела, а вот красивый цветочек распустился, а как поет эта птица в березовой роще. При этом все монашки очень четко несли свою службу и беспрекословно выполняли свои обязанности и поручения настоятельницы.

Артем знал, что матушка Михаила втайне уговаривала Василису Георгиевну Павлову остаться с ними, но мама пока лишь отшучивалась. Возможно, считала себя не готовой, а может быть, просто ждала исполнения судьбы. Ибо вряд ли что-то удержит ее от этого шага, когда Господь призовет к себе Андрея Андреевича. А пока преподавала детишкам и находила в этом и радость, и Божий промысел.

Артем очень любил родителей, а уж к маминым занятиям относился с особым трепетом. Ее поездки в сложный западный край Украины, где нет-нет да и вспыхивали антирусские и антиправославные выступления националистов и униатов, требовали настоящей самоотверженности. Он тоже старался помочь, чем мог, веселым жизнерадостным монашкам, противостоящим Златому Тельцу, Мамоне и Гордыне всей своей жизнью. И, что самое странное, Артем, человек абсолютно светский, в чем-то главном видел в них союзниц.

Предпродажная подготовка

Петр Петрович Спирский мчался по ночной трассе в Тригорск так же, как и работал, – быстро и аккуратно.

«Черный Рыцарь… Белый Рыцарь… – словно заговор повторял он. – Да, да, я и тот и другой…»

Петр Петрович знал, что не производит на людей особого впечатления – ни при первой встрече, ни при второй, – мешали его природная рыхлость, вкрадчивый голос и несколько женственные манеры. Спирский долго думал, откуда это в нем, и пришел к выводу, что все дело в том, что был он выпестован в «неполной семье», где основные заботы по воспитанию были возложены на бабушку и прабабушку. Понятно, что Петенька рос мнительным, болезненным и уже тогда рыхловатым мальчиком.

Учился он плохо – опять-таки потому, что часто болел и слишком рано понял выгоды такого своего положения. Стоило Петеньке кашлянуть, и мамки-няньки-бабки немедля вызывали частного профессора педиатрии – вальяжного и упитанного. Айболит, как мысленно называл Петя профессора, тоже был человек смекалистый, а поэтому с удовольствием приходил к мнимому больному, неизменно получая в награду червонец, домашний ужин и стопку «Московской».

«Сволочь…» – подумал Петр Петрович.

Он, обладавший отменной природной интуицией, прекрасно видел всю фальшь и плохую игру Айболита, способного часами – под дымящийся борщ и закуски – вдохновенно разглагольствовать о том, что государство никогда не сможет воспитать и обучить семейного врача, а тем более заменить его участковым-многостаночником. Однако женщины слушали эти рискованно вольнодумные рассуждения с благоговением, может, потому, что мужчин в семье Спирских, кроме Петеньки, не было.

Да, «дядя Леня» в дом приходил, – именно из его кармана были те самые бесценные червонцы, что мгновенно перекочевывали в карман Айболита, – но признавать себя отцом Петеньки Краснов не собирался. Для растущего судейского чина, к тому же партийного, признать две семьи означало поставить крест на карьере. А расплачивался за этот семейный тупик его внебрачный сын.

Петр Петрович стиснул зубы. Счастливее его были даже те, чьи отцы почти не выходили из мест заключения, потому что, когда они все-таки выходили – пусть и на пару недель, – каждый малыш во дворе знал, чей папаня самый крутой. И оставалось Пете только одно утешение – книги и мечты.

Он перечитал все рыцарские романы из огромной семейной библиотеки и не мог оторваться от книг даже ночью. Конечно, и мама с тетей, и бабушка очень переживали, что «мальчик не выспится», и просили его идти в кроватку. Петя делал вид, что послушался, и закрывал книгу. А после дежурных поцелуев всех населявших квартиру женщин дверь в детскую наконец-то затворялась, а Петя доставал фонарик и накрывался одеялом с головой.

Он видел себя то Ланселотом, то рыцарем Айвенго и довел себя в ночных бдениях едва ли не до галлюцинаций. А однажды произошло нечто такое, что и поныне не поддавалось объяснению, – к Петру явился Рыцарь.

Петр Петрович поежился. Он до сих пор помнил все: и то, как повеяло холодом, и то, как тяжело – до хруста – давили на паркет хрущевской «двушки» копыта нагруженного броней боевого коня. Более всего Петю поразил зеркальный щит, может быть, потому, что именно от него отразился луч его выставленного перед собой для защиты фонарика.

– Ты кто? – спросил Петя голосом, охрипшим от реальной и очень тяжелой простуды.

– Я тот, кто победил Артура, – спокойно ответил Рыцарь, – и я пришел за тобой.

Он протянул копье, легонько ткнул Петю в запястье, и наутро именно на этом месте обнаружился вычурный, ни на что более не похожий разрез – копье, обвитое змеей.

– А что? – сказал себе как-то повзрослевший Спирский. – Нормальный стигмат. Вот она – сила детской веры.

Но куда как больше сила его детской веры ждала иного – признания. Спирский видел себя отвергнутым принцем, тайным рыцарем, истинным Красновым, терпеливо ждущим своего часа послужить Родине и лично товарищу Л.И. Брежневу. Ведь лишь потому, что и между рыцарями случаются раздоры, папа и не может признать сына – из разумной осторожности. Но Петя верил: его час наступит, и когда-нибудь сам Леонид Ильич наградит его Звездой Героя, а отец попросит прощения, прижмет к сердцу и признает – перед всеми.

Впереди показались огни не спящего НИИ «Микроточмаш», и Петр Петрович вывернул руль и плавно подкатил к крыльцу конторы, выскочил из машины, хлопнул дверцей и стремительно взбежал по ступенькам.

– Здравствуйте, Петр Петрович, – уважительно вытянулся блокирующий разгромленную проходную «клещ».

– Где Колесов? – на ходу бросил Спирский.

– В бухгалтерии, Петр Петрович. Я вас провожу.

Спирский молча, скупым жестом от помощи отказался. Он понял, в какой стороне находится бухгалтерия, уже на подъезде к «Микроточмашу» – по четырем светящимся окнам административного корпуса.

– Так-так… где тут у меня бухгалтерия?.. – толкал он одну дверь за другой.

Петр Петрович знал, что победит, едва заполучил первый пакет акций. Собственно, для успешного рейда иногда бывает достаточно всего лишь одной акции, даже если капитал компании акционирован в миллионы акций. А как-то Пете удалось захватить крупного оператора сотовой связи всего лишь с пакетом в 0,015% акций.

Спирский улыбнулся: зато судебную власть он использовал на все 100%. Его помощники организовали серию исков, и три месяца кряду едва ли не все суды страны работали на него, и за его счет накладывались аресты, изымались реестры и заводились дела. Юристы тогдашней его жертвы метались по всей России, отписываясь от самых невероятных исков, поданных то недовольными качеством связи абонентами Поволжья, то Дальневосточным филиалом банка кредитора, то Питерским поставщиком какого-то незначительного оборудования. А параллельно в Москве через прикормленных прокуроров и следователей завели три уголовных дела, причем одно из них Петя умудрился завести против себя самого!

Это был гениальный ход. Тем самым Спирский совершенно развязал себе руки, ибо в рамках проверки заявления о том, что г-н Спирский незаконно пытается получить акции предприятия связи, была проведена целая серия обысков. И в результате все важнейшие финансовые документы были изъяты, а реестр акционеров был скопирован и подменен. Понятно, что уголовное дело на г-на Спирского, как водится, было вскоре закрыто за отсутствием события преступления.

Петя, любивший эффектные ходы, считал эту историю едва ли не лучшей комбинацией в своей рейдерской практике. Он даже вывесил в своем кабинете своеобразный триптих. В большую, изготовленную по спецзаказу рамку, под стекло вставили три листа:

1– Заявление с требованием возбудить уголовное дело против П. П. Спирского.

2– Постановление о возбуждении уголовного дела.

3– Постановление о прекращении уголовного дела в связи с отсутствием события преступления.

Естественно, все три документа фактически готовились и сочинялись в недрах «МАМБы».

Спирский толкнул последнюю дверь, и в глаза ударил свет. Да, это была бухгалтерия НИИ «Микроточмаш».

– Петр Петрович? – поднялся из-за стола Колесов и вымученно, принужденно улыбнулся.

– Бумаги уже готовы? – не ответил на улыбку Спирский.

Колесов кивнул и показал на аккуратно разложенные на столе стопки документов.

– Все, как вы сказали.

Спирский удовлетворенно прищурился. «Предпродажная подготовка» захваченного предприятия была произведена.

Советник

Артем решал текущие московские вопросы по пути в Тригорск – по телефону.

– Держи все, что у нас есть по рейдерам, наготове, Ванюша, – предупредил он помощника, – должно пригодиться.

– Я в командировке, а вам помогут в «Стране Советов», – порекомендовал он попавшему под наезд новому клиенту, – скажете Николасу Фандорину, что от меня.

– Я знаю, что это приемная Фрида, девушка, – улыбнулся он, услышав, как старательно представляется вымуштрованная секретарша, – передайте шефу, я все сделал. Да-да, Павлов.

Однако мыслями Артем был в Тригорске. Судя по всему, Батраков эту ночь не спал вовсе, по крайней мере, первый раз директор перезвонил адвокату, едва тот вышел из аэропорта Шереметьево. Предложил организовать машину, однако Павлов предпочел выехать на своем «Ягуаре». Так что встретились они уже на въезде в Тригорск.

– Представляете! Просто бандитский налет какой-то! – сразу обрушился на него Батраков. – С дубинками! Охрану избили!

– А почему вы так поздно позвонили?! – оборвал его Павлов.

Батраков замешкался, видно, пытался сообразить, сколько часов ночи могло быть в Париже, когда он дозвонился до Павлова.

– Я имею в виду не время звонка, – уточнил Павлов и жестом пригласил директора пересесть в его машину, – а то, что вы позвонили лишь после того, как предприятие перешло под контроль других акционеров.

Батраков растерялся еще сильнее.

– Поймите меня правильно, – смягчился Павлов, – обычно в таких ситуациях исправить положение почти невозможно. Пока мы соберем контраргументы и начнем дело в суде, пройдет немало времени. За это время предприятие могут перепродать, и дело усложнится еще больше.

Директор насупился:

– Если вас беспокоит вопрос о размере вашего гонорара…

– Гонорар здесь ни при чем, – устало сказал Павлов и тронул машину с места. – Просто я не хочу давать ложных обещаний и вселять в вас необоснованные надежды.

Несколько секунд Батраков молчал, а затем заговорил снова – с такой страстью, что Артему буквально физически передавались и его боль, и его отчаяние, и его злость.

Батраков сказал все: и что ему почти 65 лет, и что сорок из них он отдал «Микроточмашу», и что именно он создал НИИ в его сегодняшнем виде. Что и у него, и у его детей и внуков есть все для нормальной безбедной жизни. Но что для него это предприятие больше, чем способ заработать, это его детище… Он не ушел, когда на крупное оборонное НИИ стало всем наплевать. Он крутился, как мог, но выстоял и доказал всем этим идиотам-реформаторам, что может не только выживать, но и развиваться…

– А что теперь? – страдальчески спросил Павлова директор. – Отдать это уникальное НИИ бандитам? Лавочникам, торгашам, придуркам, которые хотят превратить его в дешевый ларек?

Артем некоторое время ждал, а когда понял, что Батраков уже выдохся, тихо, но внятно ответил:

– Нет, Александр Иванович, они вовсе не придурки. Это вполне циничные дельцы, и, будьте уверены, они все просчитали… даже то, кому продать НИИ с максимальной прибылью для себя. И выгнать их будет ох как непросто!

Ревизор

Первым делом Петр Петрович, пустив перед собой Колесова, сходил к блокированной «клещами» спецчасти.

– Ну что, орлы? – поинтересовался Колесов.

– Стреляет, гад, – устало отозвался старший звена. – Даже порога не переступить.

Спирский многозначительно посмотрел на нового начальника охраны НИИ.

– Выкурим, – уверенно пообещал Колесов. – Воды у него уже нет, а к утру еще и похмелье наступит. Мать родную за стакан воды продаст.

– Смотри, Колесов, – покачал головой Спирский, – если к понедельнику бумаги из спецчасти не достанешь, плакали твои премиальные.

Колесов угрюмо кивнул, а Петр Петрович развернулся и двинулся назад, в бухгалтерию. После того, как он наладил отношения с понимающими людьми, его доходы существенно повысились, и первым удачным опытом был один из маленьких лакокрасочных заводов. Некогда безвестный «почтоящик», а ныне рассекреченное и даже приватизированное предприятие, этот заводик имел массу совершенно неизвестных на Западе технологических секретов, и продать их удалось за очень даже неплохие деньги.

«А Ной уже напоминает…» – с неохотой подумал Спирский о своем главном заказчике технологических «ноу-хау».

Здесь, на «Микроточмаше», коммерчески любопытной информации было еще больше, чем на том лакокрасочном заводе. И, прежде чем перепродать НИИ заказчику рейда, Петр Петрович намеревался без лишнего шума «снять» эти мало кому известные «сливки». Вот только пока доступ к самым сладким документам был намертво перекрыт пьяным и, похоже, не вполне психически нормальным особистом.

Спирский знал, что добьется своего – раньше или позже. Он стал добиваться своего, как только перестал мечтать. А перестал он мечтать, когда понял главное: Краснов – его настоящий отец – не признает его никогда.

Понимание этого факта пришло к нему, когда вдруг приоткрылась завеса над прошлым семьи. Это была «темная история» из «темных времен», и главное, что сумел подслушать Петя из разговоров бабушки и прабабушки: и дед, и прадед когда-то кем-то были «взяты», куда-то «увезены» и где-то «сгинули». А бабушка и прабабушка, спасая себя от похожей судьбы, подписали какие-то бумаги о том, что знать своих мужей больше не хотят. Петя попытался узнать чуть больше, и женщины мгновенно замкнулись, а когда он спросил об этом у дяди Лени, тот просто испугался.

Лишь спустя много лет Петя узнает, что родство с репрессированным никогда не приветствовалось в судейской касте – даже в мягкие хрущевские времена. Вероятно, из профессиональной осторожности. А тогда он понял основное: правды не дождаться – даже от своих.

Петя не сразу сообразил, что это означает, а когда все-таки сообразил, все пошло, как по маслу. Свобода от правды оказалась штукой, на удивление, удобной – не только для взрослых, но и для него, особенно в положении единственного мужчины в семье. И все началось достаточно простым экспериментом – почти наудачу.

В день материнской получки и бабкиных пенсий он обошел семью, рассказывая каждой из женщин свою историю о каком-то малообеспеченном однокласснике, которому он очень хотел бы помочь. Разумеется, Петя понимал, сколь некрасиво кичиться своим благородством, а потому просил сохранить его обращение за субсидией в тайне. И дело пошло.

Каждый месяц он придумывал новые и все более слезливые истории об умерших и тяжело больных родственниках Веры Ивановой, о новом отчиме Сережи Кузнецова и братике-инвалиде Илюши Фролова. И мама, бабушка и прабабушка вытирали мокрые глаза, чмокали заботливого сыночка-внучка в щеку и выдавали по рублю. Когда же Петеньку посетило вдохновение и он создал проникновенную балладу о неизлечимом заболевании первоклассника Яши, который обречен в скором времени ослепнуть и никогда не увидеть цирк, зоопарк и уголок Дурова, он заполучил в фонд несуществующего первоклассника Яши целых двенадцать рублей.

Да, это не было похоже на рыцарское поведение, но с той секунды, когда Петя увидел в глазах главного и единственного рыцаря своей жизни дяди Лени Краснова страх, кое-что изменилось. Он уже не верил столь безоглядно в силу рыцарства.

* * *

Первым делом, едва на востоке занялась заря, Павлов направил машину к НИИ и тут же увидел, что в четырех окнах горит свет.

– У меня же там все ведомости на зарплату! – забеспокоился Батраков. – Что им там надо?

– Документы сортируют, – сухо пояснил Артем. – Что-то уничтожают, что-то фабрикуют заново, в общем, готовят предприятие к юридически чистой продаже.

Батраков шумно глотнул.

– И поскольку новый владелец ни в чем не замешан, – вывернул руль Артем, – он будет относиться к категории «добросовестный покупатель».

– И… что? – широко открыл глаза Батраков.

– И наши шансы вернуть предприятие приблизятся к нулю, – пожал плечами Павлов и, видя, что директор совсем упал духом, подбодрил его уверенной улыбкой: – Ну что, Александр Иванович, где будем собирать «штаб фронта»? Мы же будем его собирать?

Батраков стиснул челюсти.

– Будем, – жестко процедил он. – В пансионате. Я всех обзвонил.

«Эх и крепок еще старик, – подумал Артем. – Этот боец будет сражаться до конца».

* * *

Петр Петрович встал из-за стола, только когда убедился, что весь необходимый набор документов у него в руках. Он лично перевязал толстые папки прочным капроновым шнуром, забрал у Колесова печати и лишь затем отправился в директорский кабинет. С неудовольствием отметил беспорядок на столе и тут же выбрал из бумажных завалов самое главное: ежедневник, две толстые записные книжки и рассыпанные веером визитки. Это не было обязательным условием успеха операции, но знать связи Батракова досконально было бы полезно.

– Через часик здесь появятся Кухаркин и Кравчук, – предупредил он сопровождающего его повсюду Колесова. – Дашь им несколько бойцов, пусть проверят и опечатают остальное имущество НИИ.

– А вы… вы когда снова приедете? – напряженно спросил Колесов.

Спирский улыбнулся. Ничего юридически значимого в эти два выходных Батраков сделать не сумеет, но вот попытаться вернуть предприятие силой очень даже может. А потому лучше, если печати, самые важные бумаги да и сам Петр Петрович будут отсюда подальше, в Москве.

– Работай, Колесов, работай, – так и не ответив на вопрос, похлопал он бывшего майора по плечу, – а как спецчасть освободишь, звони. Телефон знаешь.

Штаб

Темно-синий «Ягуар» бесшумно скользил по ведущей в лес ровной асфальтовой дороге. Веселенький березовый лес уже обзавелся сочной зеленой кроной, но лучи восходящего солнца все же просеивались сквозь листву, и по лобовому стеклу автомобиля пробегали неровные тени от разросшихся лесных великанов.

– Красиво у вас, – отметил Артем, чтобы вывести директора из ступора. – Наверное, отбоя нет от желающих отдохнуть в пансионате? И доходы, должно быть, неплохие…

– Да никаких здесь доходов, Артем Андреевич! – отмахнулся Батраков. – Вроде и расположен пансионат хорошо, и целебные источники есть, и красота прямо пушкинская! А денег не приносит. Пустое дело. Даже рейдера не заинтересует.

– Не согласен, – покачал головой Павлов. – Ваш пансионат лакомый кусочек. Во всяком случае, продать его можно куда как быстрее, чем громоздкий НИИ.

Старик насупился, достал сигарету и закурил. Он знал, что Артем не любит табачного дыма, и держался от самого Тригорска, однако несогласие Павлова означало, что он, Батраков, не прав, а этого Александр Иванович не переносил – еще больше, чем адвокат табачный дым.

Павлов молча нажал кнопку стеклоподъемника и опустил стекло со стороны директора. И Батраков повертел сигарету в руках и… выкинул.

– В середине девяностых я попал на прием к одному из заместителей Гайдара с просьбой поддержать НИИ, – глухо сказал он, – и тот прямо сказал мне, что вся наша продукция – дерьмо.

Адвокат молча слушал. Он тоже помнил это время.

– А его помощники, – продолжил Батраков, – тут же начали обсуждать со мной проценты откатов на тот случай, если мы все-таки получим госзаказ.

Павлов еле заметно покачал головой. Он знал и об этой практике – достаточно, чтобы понимать Батракова.

– А сегодня стране снова потребовалась наша продукция, – вздохнул директор, – на новые ракеты, например, нужны подшипники меньше копейки размером. А делаем их только мы да немецкий «Сименс».

Артем насторожился:

– Значит, вам светит процветание на ниве госзаказов?

Это существенно расширяло число соперников и завистников НИИ, а значит, и круг возможных заказчиков рейда.

– У нас заказов с Министерством обороны и с Роскосмосом как минимум на два года вперед, – горько усмехнулся Батраков. – Очень вовремя на меня напали, подозрительно вовремя…

Слева по ходу движения машины появился металлический забор, окрашенный в голубой цвет. Затем дорога, вместе с забором, повернула к воротам, охранник с помповым ружьем, разглядев Батракова, нажал кнопку, и «Ягуар» выскочил на огромную поляну, спускающуюся к берегу реки.

– Ого! – восхитился Павлов.

Панорама открывалась… как на картинах передвижников. Внизу, в обрамлении изумрудной листвы, виднелись живописные, красного кирпича корпуса пансионата и несколько одноэтажных, в русском стиле, деревянных коттеджей. И машину уже встречали четверо разновозрастных мужчин.

Артем припарковал машину, прихватил портфель с ноутбуком и двинулся вслед за директором.

– Это директор пансионата – Мальков Кирилл Иванович, – представил Батраков толстяка с депутатским значком на лацкане.

– Артем Павлов, адвокат.

– Рад с вами познакомиться, – протянул руку Мальков.

– Вы, я вижу, депутат?

– Александр Иванович настоял, – кивнул Мальков в сторону директора и неловко пошутил: – Но что-то пользы от этого никакой… разве что не арестуют, пойди что не так.

Павлов уклончиво кивнул, и Батраков, недовольный шуткой Малькова, по очереди представил ему остальных: главного инженера НИИ Боброва, финдиректора Лесина и заместителя по науке – усталого вида господина в мятом костюме и с огромной плешью на голове.

– Прошкин, – хрипло, с трудом выдавил зам по науке.

Все собравшиеся прошли в кабинет директора пансионата, уселись за длинный стол, и Павлов тут же взял слово.

– Господа, – раскладывая ноутбук перед собой, начал он. – Поскольку Александр Иванович предложил мне выступить защитником ваших интересов, позвольте сразу, не теряя времени, задать вам несколько вопросов.

Заместители дружно выразили согласие, и Павлов, подключив ноутбук к Интернету, задал первый вопрос:

– Не было ли у вас в последнее время налоговых или каких-то еще проверок, которых вы не ждали?

Все посмотрели на финдиректора Лесина.

– Было такое, – сдвинул брови финансист, – три проверки в мае, и все неплановые. Две из налоговой инспекции, еще одна – из пенсионного фонда. Но все вопросы мы сняли… так сказать… в рабочем порядке.

– Понятно, – продолжая щелкать по клавиатуре ноутбука, кивнул Артем, – следующий вопрос. За последние недели ваш секретариат получал письма, содержания которых вы не смогли понять?

Теперь откликнулся Батраков:

– Моя секретарша говорила, что получила письмо с чистым листом бумаги внутри. И еще было какое-то письмо, которое она приняла за рекламу. Я посмотрел, но, честно говоря, тоже ничего не понял.

Павлов кивнул какой-то своей мысли и поднял взгляд на собеседников.

– Это – классика рейдерства, господа. Ревизоры скачивали у вас нужную для рейда информацию, и, скорее всего, какие-то из проверок были заказными.

Руководители НИИ замерли.

– Письмо же было нужно для того, – пояснил Артем, – чтобы у рейдера на руках было документальное подтверждение о том, что вас, как акционеров, якобы уведомили о предстоящем собрании акционеров.

– Собрание акционеров?! – охнул Батраков.

Павлов, требуя внимания, поднял палец вверх:

– На этом собрании было принято решение о смене руководства, то есть вас. Далее они продадут предприятие другой фирме, а та, в свою очередь, следующей. И уже третий покупатель получает статус добросовестного приобретателя. И вся эта операция может быть закончена в три дня.

Предатель

Если бы Павлов не щелкал по клавиатуре, тишину в кабинете можно было назвать гробовой.

– К чему вы клоните, Артем Андреевич? – суровым голосом прервал молчание Мальков.

– Пока ни к чему, – печально улыбнулся адвокат, – я лишь поясняю ситуацию. Вы должны были спохватиться при первых же признаках готовящегося захвата. Но и ваша служба безопасности, и ваши юристы эти тревожные симптомы проморгали. Ну, а теперь ключевой вопрос: кто из вас не является на сегодняшний момент акционером компании «Микроточмаш»?

– Я не являюсь, – ответил директор пансионата, – я пришел сюда не так давно, когда акции были уже выкуплены.

Павлов щелкнул по клавише в последний раз, откинулся на спинку стула и оглядел руководство НИИ.

– Изменю вопрос: кто из вас перестал быть акционером НИИ?

– Что это все значит, Артем? – встревожился Батраков.

– Только то, что кто-то голосовал не арестованными акциями на фиктивном собрании акционеров за смену руководства. Это значит, что кто-то из вас…

Руководители недоуменно переглянулись.

– Да-да, из вас, – подтвердил адвокат, – или сам завладел предприятием, или тайно передал свои акции нынешним захватчикам.

В кабинете воцарилась такая тишина, что стало слышно, как ветер качает кроны берез. Никто не хотел признаваться.

– Это чисто технический вопрос, – вздохнул Павлов, – и его можно легко прояснить, например, достав реестр акционеров.

И тогда подал голос Прошкин. Он встал из-за стола, откашлялся и все тем же хриплым голосом произнес:

– Это… кхм… это я виноват.

* * *

По кабинету пролетел короткий вздох ужаса и разочарования. Все уставились на стоящего, словно провинившийся школьник, зама по науке.

– Удельная цена тридцати сребреников, – угрюмо прокомментировал Мальков. – Сколько же ты выручил в абсолютном выражении, Иуда?

– Ничего я не выручил… – устало произнес Прошкин и сел, почти упал на стул. – И в реестре вы никаких изменений не найдете.

У него был вид совершенно раздавленного человека.

– Как так – ничего не выручил? – опомнился Батраков. – Что, вообще, происходит?!

– Доверенность, – понимающе хмыкнул Павлов и обратился к Прошкину: – Вы дали кому-то доверенность на управление акциями?

Тот убито кивнул.

– А почему ты молчал? – поддержал его финдиректор.

– Шпионит, – мрачно предположил Мальков. – На рейдеров работает.

– Ни на кого я не работал и не работаю! – вскипел Прошкин. – У меня не было выбора! Они подставили моего сына! Или я делаю, как скажут, или мой сын садится в тюрьму на несколько лет. Ты бы поступил иначе?

Прошкин рывком поднялся и, с шумом оттолкнув стул, двинулся к выходу.

– Подождите, – жестом остановил его Артем. – Ваш сын хотя бы вышел на свободу?

Зам по науке понурился:

– Пока нет. Его обещали выпустить под подписку о невыезде сегодня утром.

– А кто предложил вам эту сделку? – не отпускал его Артем.

– Один опер из городского отдела милиции, – убито сказал Прошкин и вдруг испугался: – Но я не буду называть его фамилию!

– А кому вы дали доверенность?

Прошкин на секунду задумался:

– Его фамилия Кухаркин. Я его не знаю и раньше не встречал… Все! Больше я ничего не скажу!

Зам по науке двинулся к выходу, но, когда он рванул дверь на себя, там оказался огромный охранник с поднятым для стука кулаком.

– Извините, Александр Иванович, – через плечо Прошкина обратился он к Батракову, – но там подъехал джип…

– И что?! – раздраженно рявкнул Батраков. Охранник виновато пожал бугристыми плечами:

– Они говорят, что они новые хозяева.

Ложь

Петр Петрович ехал в Москву на предельной скорости. Чтобы не скучать, нашел на радио новости, но почти сразу же раздраженно выключил. Интервью министра экономического развития ничего нового не содержало, а главное, министр заблуждался в самых очевидных понятиях.

Да, именно коррупция и несовершенство законов помогали рейдерству, но кто сказал, что это плохо? Весь жизненный опыт Петра Петровича упрямо говорил: по-настоящему быстрый рост бизнеса возможен лишь там, где законы еще несовершенны, а власти коррумпированы. И как только законники учтут все, а чиновники перестанут «брать», мир просто остановится.

Величайший рейдер современности никогда не стеснялся лгать; уж он-то знал, что ложь – один из важнейших инструментов ведения современного бизнеса, ибо каждый, кто скажет правду о своих доходах, переместится в самое начало списка жертв – найдутся охотники.

Петр Петрович никому без нужды не платил, никогда не выполнял обещаний, данных с глазу на глаз, не брезговал обращаться к уголовникам, а особенно бестолковых клиентов «воспитывали» нанятые им «гориллы». Нет, он вовсе не был жесток; жестокой была сама жизнь, в которой всегда побеждает сильнейший. И репутация беспощадного дельца, которого проще иметь в союзниках, чем в противниках, была основой, фундаментом его блестящих побед. Но главной причиной неуязвимости Петра Петровича была та, что он не принимал ничьей дружбы. Потому что лишь так можно было не опасаться удара в спину.

Он познал цену дружбы как никто другой – едва начал собственное дело и организовал прием стеклопосуды на дому. Петя – тогда еще не вполне оформившийся подросток – давал 10 копеек за бутылку, а накопив несколько сот штук, от чего семейные дамы впадали в безмолвную истерику, нанимал дворника Эльдара, и тот за 1 рубль отвозил на своей рабочей тележке всю тару в ближайший пункт приема.

Да, квартира превратилась то ли в склад, то ли в помойку, а запах стоял… как на задах винно-водочного магазина, но поворачивать назад было поздно. Прибыль оказалась неожиданно высокой, и, проработав так всего месяц, Петя понял, что пора переходить на круглосуточный режим. Те, кому не хватало на «чекушку от таксистов», несли стеклопосуду даже ночью, а уж клятв и заверений в своей вечной «дружбе» Петя тогда наслушался – по горло.

Для начала Петя снизил ночной тариф до 6 копеек, а затем понял, что делиться с таксистами незачем и можно просто держать у себя в холодильнике запас водки и пива. И дело пошло: спиртное улетало, как горячие пирожки в базарный день.

Даже наивные женщины уже понимали, что товарно-денежные операции Пети вовсе не предназначены для организации Тимуровской команды и помощи ветеранам-инвалидам. Но было уже поздно: достигший 100 кг живого веса и освобожденный от армии «Айболитом» Петя заматерел, а главное, осознал, что никогда и не хотел никакой иной судьбы. Однако даже он, в самых сладких своих грезах, не представлял, как высоко поднимется, сколько власти и силы появится в его пухлых белых руках.

Депутат

Охранник замер в дверях, ожидая приказаний, и все руководство НИИ, включая едва не ушедшего Прошкина, дружно посмотрело на московского адвоката.

– Сколько их? – поинтересовался директор пансионата Мальков.

– Двое хозяев, шофер и охранник.

– Это в любом случае не захват, – констатировал Артем.

– Вы уверены? – насторожился Батраков.

– Пансионат не завод, – пояснил Павлов, – захватить его можно, а вот удержать сложно – территория большая, а охрана стоит денег. Думаю, здесь они будут действовать официально, через суд. И выгонять вас будут уже с ОМОНом.

Батраков возмущенно покраснел, но довольно быстро его глаза наполнились любопытством: здесь, в пансионате, Александр Иванович ощущал себя полным хозяином.

– Машину на территорию не пускайте, – распорядился он, – а этих жуликов приведите сюда…

Охранник удалился исполнять приказ, и Павлов тут же повернулся к Прошкину:

– Вам не стоит присутствовать при этом разговоре. Не надо, чтобы вас видели. И еще… вас не затруднит подождать меня? Я хотел бы поговорить о вашем сыне.

Прошкин растерянно кашлянул:

– К-х-хорошо.

– Ну, а теперь посмотрим на оппонента, – задумчиво кивнул Павлов, – это всегда полезно.

* * *

Первым в кабинет вошел невысокий, подвижный, коротко стриженный молодой человек с колючим взглядом темных глаз. Увидел собравшееся за одним столом начальство, на секунду оторопел, но мгновенно взял себя в руки.

– Посмотри-ка, у них тут целый штаб работает, – с нервным смешком повернулся он к напарнику.

Второй, полный высокий мужчина в светлом костюме, вошел следом и с каменным от напряжения лицом вежливо поздоровался. И только шедший последним «клещ» так и остался у распахнутых настежь дверей – там, где его решительно отрезала от боссов охрана пансионата.

– Ну и хорошо, что мы вас всех застали, – с натужной беззаботностью усмехнулся стриженый. – Время сэкономим…

– Представьтесь, – сухо потребовал Батраков.

– Я – новый директор НИИ «Микроточмаш»… – начал стриженый.

Батраков побагровел, а Мальков медленно встал из-за стола.

– Самозванец ты… Гришка Отрепьев, – с презрением произнес он. – Вот сидит директор НИИ – Батраков Александр…

– А ты сам-то кто? – вызывающим тоном оборвал его стриженый.

– Моя фамилия Мальков, и я директор этого пансионата, назначенный…

– Бывший директор, – снова оборвал его стриженый, – с этого дня я вас увольняю приказом по НИИ, к которому структурно относится этот пансионат.

Мальков поперхнулся, а стриженый взял у напарника скатанный в трубочку листок и бросил его на стол.

– Вот приказ о вашем увольнении. Можете ознакомиться.

Руководители НИИ замерли: ни обсуждать законность «приказа», ни даже прикасаться к этой бумаге никто не хотел.

– Поехали отсюда, Леонид, – тронул стриженого за рукав более осторожный напарник, – вернемся с ОМОНом и решением суда.

Оба дружно повернулись к двери.

– Вы, если я не ошибаюсь, Кухаркин? – послышалось вслед им.

Визитеры обернулись. Задавший вопрос незнакомый мужчина продолжал сосредоточенно работать на компьютере.

– Я… да… Кухаркин, – опешив, подтвердил стриженый. – А что…

– Кухаркин Леонид Васильевич, семьдесят второго года рождения… по оперативным данным, входил в подольское преступное сообщество… – тут же зачитал с монитора незнакомец, – проходил как свидетель по двум уголовным делам о вымогательстве и хищении в особо крупных…

Рейдеры переглянулись.

– Это еще что?

Но тот как не слышал.

– …владелец небольшого водочного завода «Урожайный» в Подмосковье, – продолжал читать он, – вместе с Кравчуком С.И. организовал фирму «ИПС», замешанную в ряде громких скандалов, связанных с недружественным поглощением предприятий…

Стриженый порывисто шагнул к столу и схватил монитор ноутбука, намереваясь повернуть его к себе. Но незнакомец ему этого не позволил – тут же перехватил запястье рейдера и легонько повернул.

– Ф-ф-ф… – зашипел тот.

Охранник рванулся в распахнутые настежь двери, намереваясь помочь шефу, но его жестом остановил второй рейдер.

– Стоп! Ты кто такой? – впился он глазами в незнакомца.

– Вот моя визитная карточка, – вынул тот из кармана визитку и вложил ее в зажатую руку Кухаркина. – Ознакомьтесь и впредь ведите себя приличнее.

* * *

Спирский уже был на полпути к Москве, когда ему позвонил Кухаркин:

– Петр Петрович! Проблема!

– Ну, так решайте…

Было слышно, как взволнованный Кухаркин поперхнулся.

– Тут у них в пансионате адвокат, Петр Петрович!

Спирский высокомерно улыбнулся. Он уже наводил справки о тригорских адвокатах: никто из них опыта в подобных делах не имел, а потому сколько-нибудь достойных соперников ему в этой провинциальной коллегии просто не было.

– Из Москвы! – словно отвечая на его мысль, выпалил Кухаркин. – Тот самый, что в телевизоре…

– Как – из Москвы? – удивился Спирский. – Какой такой телевизор?

Он провел захват почти мгновенно, и договориться о защите так же быстро Батраков не мог. Да еще в выходные… и тем более в Москве.

– Он все про нас знает! – продолжал взволнованно тараторить Кухаркин. – И про Подольск, и про «Урожайный» – все!

Спирский резко сбросил скорость и начал прижимать машину к обочине.

– Так, давай по порядку! Имя, фамилия и так далее…

– Павлов! Московская коллегия, тачка навороченная, как…

Спирский резко нажал на тормоз, и его бросило на руль. Он помнил эту фамилию не только из телепередач.

– И костюмчик не меньше штуки баксов… – продолжал сеять панику Кухаркин.

– Стоп! – оборвал его Спирский.

В трубке воцарилась тишина, прерываемая лишь взволнованным дыханием Кухаркина.

«А с другой стороны, – подумал Петр Петрович, – ну, что он может сделать?»

Каждый шаг адвоката потребует времени, а НИИ со всеми его потрохами будет перепродан от силы к четвергу. А то и раньше.

– Значит, так, – процедил Спирский, – копия решения суда у тебя есть?

– Есть…

– Приказ о назначении тебя директором НИИ Колесов тебе передал?

– Передал…

– Приказ об увольнении Малькова ты подписал?

– Подписал…

– Вот и действуй. И никакая коллегия ничего сделать не сможет. И не звони мне больше по таким пустякам.

Петр Петрович оборвал связь, откинулся на спинку сиденья и на мгновение прикрыл глаза. Павлов был известным адвокатом, однако их пути не пересекались, и еще вопрос, настолько ли он хорош в работе, как по телевизору.

Спирский рассмеялся, взялся за руль и тронул машину с места. Он сталкивался с мощнейшими адвокатскими конторами – и с «Бадвой и партнерами», и со «Зловинским и К°», и с «ЮСТИСом» – и, хотя сражение велось по нескольким объектам сразу, сумел завалить всех.

Против него тогда были брошены не только «заряженные» судьи, но и лучшие юридические умы. Зловинского, как обычно, консультировал Бугинский и даже бессменный декан юрфака МГУ Зуханов. Но Петя обвел-таки докторов наук вокруг пальца и успел не только прибрать к рукам металлургический комбинат, нефтеперегонный заводик и химическую фабрику, но и выгодно перепродать их. В итоге только он, Спирский, вышел из этого правового котла сухим и богатым, а упомянутые великие законники до сих пор, уже второй год, ломают копья в арбитражных судах.

То же самое ждало и Павлова с его откровенно запоздалой попыткой повернуть юридический процесс вспять.

* * *

Выходивший «на минуточку» за дверь Кухаркин возвратился воодушевленным и тут же по-хозяйски уперся руками в стол:

– Ну что, господа, я внятно все объяснил? А теперь прошу вас не препятствовать законному руководству НИИ и покинуть территорию пансионата. Вместе с господином адвокатом. – Он повернулся к Малькову и язвительно улыбнулся: – А вас, как лицо материально ответственное, я попрошу остаться. Будете сдавать имущество по описи.

Мальков стиснул зубы, а Павлов встал из-за стола и развернул ноутбук монитором к рейдерам:

– Для начала загляните сюда.

Те настороженно переглянулись, и Кухаркин машинально потер кисть руки.

– Ну же, прошу вас, – подбодрил их адвокат.

– А что это? – настороженно спросил Кравчук.

– Местный закон о депутатах, – охотно пояснил Павлов, – и здесь четко сказано, что на период исполнения депутатом своих полномочий за ним закрепляется его рабочее место.

Уже чувствующие подвох рейдеры снова переглянулись.

– Ну и что? – осторожно поинтересовался более вдумчивый Кравчук.

Павлов кивнул в сторону Малькова:

– Кирилл Иванович – депутат городского собрания. Так что его рабочее место, то есть руководство пансионатом, останется за ним до следующих выборов. Таков закон.

Рейдеры дружно приоткрыли рты да так и замерли.

Отступные

Артем отслеживал реакцию рейдеров и быстро подтвердил свои предположения. Эти двое ничего не решали. Известные как соучастники нескольких рейдерских налетов, они определенно были на ролях исполнителей, а главное лицо так и оставалось в тени.

А тем временем рейдеры понемногу приходили в себя: принялись размахивать руками, кричать, что это лишь начало и пусть никто не надеется… что будет ответный ход… и вскоре начало кричать и размахивать руками и все больше заводящееся «отстраненное» руководство НИИ.

– А что, если поговорить об отступных? – внезапно для всех спросил Павлов.

– Что? – повернулся к нему Батраков. И тут же наступила тишина.

– Вам не удержать предприятие, – по очереди посмотрел в глаза рейдерам Артем. – И, скорее всего, вы его просто перепродадите.

Те переглянулись.

– И не потому, что у Александра Ивановича в этом городе связи, а у вас их нет, – многозначительно улыбнулся Павлов, – и даже не потому, что вы, пусть и с пакетом акций, не знаете специфики «Микроточмаша»…

И рейдеры, и бывшее руководство НИИ напряженно слушали, но куда клонит московский адвокат, не понимали ни те, ни другие.

– Просто и вам, и нам договориться об отступных удобнее. Мы возвращаем себе контроль над предприятием, а вы получаете некую сумму за выполненную работу.

Рейдеры снова переглянулись, и Павлов сразу увидел, что попал в точку. Именно «некая сумма за выполненную работу» и была их целью.

– Мы должны подумать, – сосредоточенно ответил более толковый Кравчук.

И это означало, что они обязаны сообщить о предложении хозяину рейдерской конторы.

– До вторника времени хватит? – скорее предложил, чем спросил Павлов. – Будет обидно, если эту уникальную фирму второпях и за гроши продадут чужим людям.

И по тому, как блеснули глаза стриженого Кухаркина, Павлов увидел, что его намек на куда как большую, чем планировалось перед захватом, сумму до адресата дойдет.

* * *

Второй раз Кухаркин дозвонился до Спирского, когда тот входил в свой офис на Космодамиановской.

– Петр Петрович! Адвокат предложил отступные! – выпалил Кухаркин. – Я отложил разговор на вторник.

– Ты или он? – сразу понял, в чем дело, Спирский. – Кто из вас двоих отложил разговор на вторник?

В трубке наступила пауза. Кухаркин явно смутился.

– Он… – в конце концов признал рейдер.

– Время хочет потянуть, – констатировал Спирский. – А что именно он сказал?

– Сказал, что не хочет, чтобы фирма ушла на сторону за гроши.

Спирский рассмеялся. Московский адвокат наивно пытался вскочить на подножку давно ушедшего трамвая.

«Хотя, с другой стороны… – хмыкнул Спирский. – Почему бы не использовать ситуацию?»

Ему доводилось брать «отступные» на полпути, и это всегда было намного проще, чем доводить операцию до конца. Но самой лучшей была ситуация «аукциона», когда оба «владельца» – и старый, и новый – наперебой предлагают ему свои условия.

– И еще… Петр Петрович, – напомнил о себе Кухаркин.

– Ну?

– Мы не сумеем снять Малькова так быстро, как вы хотите, – виновато сообщил Кухаркин. – Он – депутат, а этот адвокат нашел закон…

Спирский заиграл желваками. Пансионат не представлял большой ценности, но продать его было проще всего, а довесок в виде несменяемого директора-депутата ни одному покупателю не понравится. Но, что еще хуже, Мальков, как директор, мог требовать ясности в документах, а Мальков, как депутат, – жаловаться. И обе его ипостаси изрядно портили кровь.

– Возвращайтесь, – распорядился Петр Петрович, – они еще не знают, с кем связались.

В его арсенале было множество способов давления; более того, время работало скорее на него, чем на московского адвоката. Однако мысль о том, что Павлов, едва объявившись, уже начал навязывать ему свои правила, не отпускала. И это было нестерпимо.

Торг

Едва рейдеры, осознав, что с налету изгнать Малькова не выйдет, и слегка дезориентированные предложением отступных, покинули пансионат, руководители мгновенно сгрудились вокруг Артема.

– Артем Андреевич, – начал Батраков, – я не собираюсь мешать вашей работе. Но зачем вы дали понять, что стоимость НИИ выше, чем они могли предполагать? Это же увеличит сумму отступных!

– А никакого выкупа не будет, – устало ответил Павлов. – Им это не нужно. Будьте уверены, уже в начале следующей недели они оформят продажу НИИ своей дочерней фирме. А затем перепродадут его заказчику рейда – так называемому добросовестному покупателю, у которого отнять вашу фирму будет почти невозможно.

– Вы хотите, чтобы рейдеры затребовали с заказчика денег больше, чем они обговаривали раньше? – предположил финдиректор Лесин.

– Точно, – подтвердил Павлов. – Пусть торгуются, скандалят, пытаются создать «аукцион», а мы тем временем будем работать.

– И что я должен предпринять? – напряженно поинтересовался Батраков.

Артем на секунду задумался:

– У вас есть связи в налоговой?

– Конечно, – пожал плечами директор.

– Попросите их возбудить дело против вашего НИИ. И лучше подготовить бумаги за выходные, чтобы подать иск в понедельник, сразу с утра. Налоговики найдут к чему придраться, а руки рейдерам это свяжет.

– Отличная мысль! – оценил идею финдиректор Лесин.

Артем снова застучал по клавиатуре ноутбука.

– И еще… у вас неудобные акционеры есть? Жалобщики, недовольные…

– Есть один… ветеран всех фронтов, – нахмурился Батраков. – Он мне всю кровь выпил. Только в утрате потенции меня еще не обвинял…

Павлов удовлетворенно кивнул:

– Отлично. Я завтра же пришлю к нему своего помощника, пусть этот акционер подает на вас в суд.

Батраков побагровел, но, уже понимая, что все сказанное адвокатом имеет смысл, терпеливо ждал разъяснений. И Павлов разъяснил.

– Формально, чтобы доставить фирме массу неприятностей и даже арестовать некоторые бумаги, – тихо сказал он, – достаточно одной-единственной акции. И это как раз то, чего рейдеры сейчас не хотят. – Он оглядел притихших руководителей. – Ну, и поднимайте волну… в прессе, на радио. Подключайте связи, шумите, – отвлекайте внимание, одним словом.

– А вы чем будете?.. – начал, да так и не завершил вопрос Батраков.

Павлов понимающе кивнул:

– А я тем временем попробую поставить под сомнение саму правомочность захвата. Если успею, конечно.

Компромат

Петр Петрович стремительно прошел к своим компьютерщикам и первым делом взял со стола сводку. Его люди постоянно отслеживали в Интернете все сообщения о своем боссе и фирме «МАМБа», а порой и вычищали их, в том числе и с помощью конкретных финансовых бонусов.

– Что с «компроматом»? – спросил Спирский, имея в виду самый строптивый «сливной» сайт.

– Заблокировали, Петр Петрович, – не отрывая взгляда от монитора, сообщил его лучший хакер.

Спирский удовлетворенно прищурился. Он знал, что надолго блокировать сайт не получится, но порой даже два-три дня имели немалое значение.

– Петр Петрович, – окликнули его от двери, и Спирский обернулся.

Это был Толик Блинков, его зам по правовым вопросам.

– Все уже собрались. Ждут.

Спирский кивнул, аккуратно положил сводку на место и двинулся вслед. Ему предстояло провести со своими работниками «мастер-класс». О том, как бороться, с кем бороться и как вести «бизнес», основатель «МАМБы» всегда рассказывал сам, и эти наполненные жизненным опытом лекции, как правило, никто не пропускал.

Петр Петрович вошел в обитый темно-коричневыми пластиковыми панелями кабинет и ступил на такого же цвета и рисунка ламинат. Основатель не баловал сотрудников роскошным интерьером и, руководствуясь правилом «Не дорого, но чистенько», всегда выделял на очередной ремонт минимум денег.

– Здравствуйте, Петр Петрович… – нестройно загудели сотрудники.

Спирский быстро оглядел «студентов». Все работники «МАМБы», кроме занятых на «производстве», были уже здесь.

– Так, я не слышу бодрости в голосах моих верных вассалов, – бодро пошутил Петр Петрович.

Сотрудники снова загудели – уже дружнее, и Спирский, хрустнув суставами, потянулся и удовлетворенно оглядел своих работников:

– Что вам рассказать на этот раз? Или подискутируем?

Услышав предложение подискутировать, «студенты» опешили. Таким добрым их шеф бывал нечасто.

– Вы говорили, что мы – санитары бизнеса, – вылез вперед лишь вчера принятый в «МАМБу» рыжеволосый стажер, – но ведь и «овца» имеет на свою шкуру… если не юридическое, то хотя бы моральное…

Спирский прищурился. Этого лупоглазого рыжика-пыжика приняли по протекции одного из давних сотрудников «МАМБы». Игорь, верный помощник Спирского, сам побеседовал с ним, проверил биографию, позвонил знакомому оперу и в итоге утвердил его с испытательным сроком в три месяца.

– Хочешь узнать, почему я этого права не признаю? – поинтересовался Спирский.

– Хорошо бы.

Петр Петрович усмехнулся. Наивность стажера не знала границ, и Спирский, поначалу раздражавшийся такой непосредственностью, решил при случае использовать это чудесное качество. Например, подставить этого олуха под какую-нибудь «проходную» сделку, а потом сделать крайним. Такие кадры тоже нужны.

– Идет, – кивнул Петр Петрович, – расскажу вам кое-что из жизни «овец».

Он расположился в кресле за двухтумбовым массивным, занимающим чуть ли не полкомнаты, столом и оглядел сгрудившихся вокруг «студентов».

– Взять хотя бы нашего нынешнего клиента – НИИ «Микроточмаш». Когда его директор Батраков занимался приватизацией, он обманул не только тех, кто создавал институт. В первую очередь он обворовал государство.

– А откуда вы это знаете? – заинтересовался рыженький. – Вы же не опер…

– А все это очень просто, – улыбнулся Спирский и повернулся к своему заместителю Блинкову: – Толик, что должен был сделать Батраков по второму варианту приватизации?

Тот сразу же отреагировал:

– Включить обязательную долю государства в размере тридцати процентов плюс одна акция.

– А сделал он это?

– На бумаге, которую показал в министерстве, да, – кивнул Блинков. – А на самом деле зарегистрировал совсем другие документы.

Рыжеволосый стажер приоткрыл рот, явно, чтобы спросить, почему Батракова еще не посадили, и Блинков, получив молчаливое разрешение шефа, приоткрыл еще одну тайну:

– Сам Батраков руки не марал. Он подставил начальника юротдела НИИ, которого через полгода сам же выгнал за пьянку.

Наблюдающий за реакцией «студентов» Петр Петрович усмехнулся, и Блинков понял, что шеф доволен и можно продолжать:

– После этого он избавился еще от трех своих замов, забрав их доли. А в течение следующего года создал ситуацию, угрожавшую банкротством и разорением предприятия.

– А это ему было зачем? – вытаращился рыженький.

– Люди испугались, – пожал плечами Блинков, – и начали скидывать акции за бесценок. И тогда Батраков скупил их и довел свой пакет акций до контрольного.

Блинков еще раз глянул в досье и завершил:

– Фактически в составе акционеров остались только те, кому плевать на все, либо те, кого Батраков побоялся «кинуть».

Юрист захлопнул папку, сел и со скучающим видом уставился в окно, из которого была видна часть набережной Москвы-реки. А Спирский хохотнул и забросил свои короткие ножки на стол. Это означало, что директор «МАМБы» испытал наивысшее удовольствие от общения с подчиненными.

– Мы очень хорошо проанализировали деятельность этого деятеля, – скаламбурил Петр Петрович, – и получили весьма интересный портрет.

Сотрудники превратились в слух, а он все рассказывал и рассказывал. И об эмиссии акций, когда пакеты ненужных акционеров размывались, а сами акционеры оставались ни с чем. И о том, как Батраков зарегистрировал пару оффшоров на свою семейку. И даже о том, что все бабки НИИ в конечном счете сливаются в швейцарский банк.

– Возникает вопрос, а где он платит налоги? – зло улыбнулся Спирский. – Ответа нет, как нет и бабок в бюджете. На западном языке это называется «схема оптимизации налогов», а на русском – «воруют».

«Студенты» сдержанно засмеялись, и Петр Петрович счел важным подчеркнуть, что рядовые акционеры НИИ при таком директоре давно забыли, что такое дивиденды, а всякие ненужные семейному карману Батракова вопросы, типа очистных сооружений, всегда решались обычной взяткой, в данном случае – списанной и врученной небогатому природоохранному прокурору «Волгой».

– Как хотите, – развел руками Петр Петрович, – а этот клиент – наш.

И рыженький стажер только растерянно и восхищенно хлопал глазами.

Третий

Оставив руководство НИИ составлять «план мероприятий», Павлов первым делом позвонил в Москву, одному из своих наиболее хватких помощников:

– Ванюшка, выезжай.

– Прямо сейчас не смогу, шеф. Вы же знаете, у меня на субботу…

– Хорошо, выезжай сегодня вечером, – разрешил Павлов, – но чтобы с утра в воскресенье был уже здесь и готовил документы. Номер в гостинице я тебе забронирую.

– Понял, – нехотя согласился помощник.

Павлов знаком пригласил терпеливо ждущего Прошкина садиться в его машину и отправился в город: ближе к обеду, часа через два, должна была решиться судьба сына заместителя по науке. И Прошкин сразу же стал рассказывать, как все это произошло:

– Это случилось три недели тому назад.

«Три недели… – отметил Павлов, – однако все три недели вокруг НИИ ничего не происходило. И каких документов у них могло не хватать?»

Вопрос был не праздный, и, если бы Артем на него ответил, защита НИИ могла быть выстроена куда как быстрее.

– …Слава и его друзья выходили из клуба и садились в машину моего сына, – рассказывал Прошкин, – а тут в клубе – облава, и в машине моего сына, под водительским сиденьем, нашли пакет с анашой. Целых полкило! Представляете?

«Кто-то из местных в деле… – подумал Павлов. – А то и – в доле…»

Организовать столь явную подставу без прямого указания из верхов Тригорской администрации было бы непросто. Да и не нужно.

– Его сразу арестовали…

– А как именно вам предложили сделку? – заинтересовался Павлов.

– Пришел этот Кухаркин, – поник головой Прошкин, – сказал, что поможет, но ни деньги, ни акции ему не нужны – только доверенность на управление акциями. А потом и в милиции намекнули, что надо быстрее что-то решать.

– Кто намекнул – следователь?

– Да, из городской криминальной милиции, – нехотя подтвердил зам по науке, – они и арест производили…

Артем сосредоточился. Участие местных оперативников в подставе упрощало рейд, однако Павлов чувствовал: манера захвата столичная – быстрая и юридически грамотная, да и «послужной список» пришедших в пансионат рейдеров никак не был связан с Тригорском. В этом «симбиозе» чувствовалось какое-то противоречие.

– Только я прошу вас, – внезапно испугался Прошкин, – не надо все это разглашать!

Артем сокрушенно покачал головой.

– Я не имею права уговаривать вас выступить на стороне Батракова, – тихо сказал он, – у меня у самого сын… понимаю. Но если вам нужна моя помощь, то я буду защищать вашего сына в этом деле. Вот моя визитка.

Прошкин взял визитку, некоторое время потрясенно вертел ее в руках и вдруг полез в карман и вытащил из старенького портмоне другую визитку.

– Вот здесь фамилия, должность и телефоны этого капитана… в общем, все.

Павлов кивком поблагодарил за доверие и развернул визитку лицевой стороной.

«Ну что ж, капитан Бугров, теперь я знаю и третье лицо в этом деле…»

Прошкину явно полегчало, и он принялся рассказывать – просто о себе. О том, как рад был когда-то просторной квартире и возможности работать на космос и «оборонку». Как стремительно рос город, как много ему платили и как завидовала вся округа их московскому снабжению. Как за пять лет он защитил докторскую, а жена за те же пять лет стала кандидатом наук. И как потом все это рухнуло, и люди, чьи головы за рубежом оценивались в миллионы, пошли торговать шмотками на рынке.

«Кто вы?» – думал Артем о невидимом противнике.

Он чувствовал эту столичную хватку, но видел, что и без местных тоже не обошлось.

– …и я бы пошел на рынок, если бы Батраков не спас, – в голосе Прошкина зазвучал стыд, – платил нормально. Акционером сделал…

– И?

– Но я – не герой! Я и не могу, как Пахомов, запереться и отстреливаться до последнего патрона!

Павлов с недоумением посмотрел на зама по науке.

– Какой Пахомов? Что за стрельба?

– А разве вам не рассказали? – удивился Прошкин, – Пахомов, наш особист, бывший «афганец», заперся в спецчасти и начал палить… прямо по рейдерам.

– Бывший «афганец»? – насторожился Артем.

Он знал одного «афганца» Пахомова.

– Ну да, – подтвердил Прошкин, – бывший офицер КГБ, звания не помню.

Лицо Артема непроизвольно растянулось в улыбке.

– Бывший… – пробормотал он. – В этой конторе «бывших» не бывает.

– А вы что… его знаете?

Павлов задумчиво хмыкнул:

– Был у меня знакомый с такой фамилией.

Впереди показался синий дорожный знак с надписью «Тригорск», и Павлов повернулся к ученому:

– Скажите, а что… этот Пахомов… он так и сидит в своей спецчасти и держит оборону?

– Ага, – кивнул Прошкин, – и, насколько я его знаю, добровольно он оттуда не выйдет.

«Это точно… – подумал Артем. – Насколько его знаю я…»

Воспитатель

Петр Петрович устал и охотнее всего отправился бы домой отсыпаться, но он должен был дождаться новостей из Тригорска.

– Наши союзники и опора – закон и государственный аппарат, – прошелся он по кабинету.

Сотрудники замерли. Шеф, как всегда, мыслил парадоксами.

– Или, что то же самое, несовершенные законы и продажные чиновники, – пояснил Спирский.

Чуть было не подумавшие, что шеф заговаривается, «студенты» с облегчением рассмеялись, а Петр Петрович раскинул руки в стороны, словно указывая, где стоит непродуманный закон, а где – продажный чиновник.

– Мы следуем первым и обращаемся ко вторым.

Сотрудники превратились в слух, и не потому, что побаивались шефа; просто Петр Петрович иногда действительно открывал им глаза на жизнь, как она есть.

– Беда в том, что, пока вы учились, кооператоры превратились в олигархов. Захватили ресурсы и теперь плевать хотели и на закон, и на государство.

Спирский победно оглядел своих «вассалов».

– Но мы-то с вами юристы! Кому, как не нам, навести порядок в зажравшемся российском бизнесе?! Научить их уважать закон и страну!

– Вы хотите сказать, что мы помогаем закону и стране? – снова вылез вперед хлопающий рыжими ресницами по конопатым щекам парнишка.

Спирский усмехнулся.

– Толик, – повернулся он к Блинкову, – дай-ка нам статистику.

Зам по правовым вопросам кивнул и с невозмутимым, даже несколько ленивым видом открыл свое вечное досье.

– С учетом этого года и прошедших пяти лет, когда с нами работали сотрудники ГСУ, мы помогли раскрытию 25 преступлений в сфере финансово-хозяйственной деятельности. За это время лейтенанты, начинавшие работать с нами, стали майорами, два капитана – подполковниками, один – полковником, а подполковник Чекалов – генералом. Ордена и медали перечислять?

Блинков лениво оторвался от бумаг и вопрошающе глянул на шефа, но Спирский уже тяжело, почти гипнотически смотрел на «студентов».

По сути, от этих болванов требовалось немного. Разбежаться по всем волостям да забомбить суды исками и заявлениями. Пусть себе накладывают аресты по всей матушке России и назначают собеседования и слушания, на которые никто никогда и не явится. Но даже болван должен верить в свою правоту, а лучше – в избранность.

– Это не просто цифры, – с чувством произнес он. – Отыскать скелет в шкафу можно у каждого бизнесмена и даже бизнесвумен.

Кто-то робко хихикнул.

– Но покопайтесь в досье так называемых олигархов, и вы увидите: каждый из них – вор и убийца. Каждый из них шел по статьям и под статьями. Именно каждый.

В осаде

Артем высадил Прошкина в центре и после недолгих колебаний направил машину к захваченному рейдерами НИИ.

«Неужели это тот самый Пахомов? – думал он. – Просто невероятно!» А в памяти уже всплывали картинки из далекого, казалось, навсегда оставленного позади прошлого.

Они оба тогда учились в Высшей школе КГБ. Павлов пришел после службы в погранвойсках, а Пахомов был зачислен, уже имея за плечами боевой опыт службы в Афганистане. И оттуда он привез не только боевые награды, но также ранение и контузию. Ранение не было тяжелым, но вот контузия беспокоила, а иногда и пугала – в том числе и сокурсников.

Артем вспомнил ставший известным на всю школу случай, когда Сашку неосторожно зацепил словом старшина-сверхсрочник, выполнявший на курсе функции казначея и распределявший талоны на распродажу. Тот, не подумав, попрекнул Пахома в том, что «афганцам» государство дало и так слишком уж много льгот, и не всегда по делу.

Павлов, присутствовавший при этом, тогда подумал, что Сашка свернет обидчику шею, такой холодной яростью полыхнул его взгляд. Но Пахом тогда удивил всех: он просто схватил толстенького старшину и с видимой легкостью забросил того на канцелярский шкаф. С тех пор Пахомова старались не доставать.

«Это точно Сашка Пахом, – тихо рассмеялся Павлов. – Если уж закусил удила, будет держаться до конца».

Некоторое недоумение вызывало то, что рейдеры, несмотря на открытую особистом стрельбу, не стали обращаться в милицию: то ли решили не поднимать шума, то ли не были до конца уверены, что милиция не примет сторону жертвы. В обширной рейдерской практике случалось и такое.

«Скорее всего, они просто не хотят шума, – решил наконец Павлов, – и рассчитывают, что Сашке самому надоест эта «игра» и он свалит домой, когда осознает, что на выручку ему не придут…»

Проехав по пустому переулку, Павлов остановил «Ягуар» прямо у проходной НИИ и, выйдя из машины, оглядел здание – как крепость, за которую еще предстоит драться.

Здание НИИ внешне выглядело именно так, как и должен выглядеть «ящик». Видимо, в советские времена кто-то получил Госпремию, изобретя такой серый, невзрачный стеклянно-бетонный корпус, который не спутаешь ни с чем другим, ибо во всех городах Союза все эти здания были построены, считай, по одному и тому же проекту.

«Вот ведь ирония судьбы, – думал Артем, проходя по разбитой асфальтовой дорожке, – прятали и защищали эти «ящики с секретами» от шпионов и врагов-империалистов, а теперь свои же «совки» их захватывают».

Проходная завода слегка напоминала рубку крейсера «Варяг» после артобстрела японской эскадрой: стекла выбиты, двери сорваны с петель и приставлены к стене, а стены закопчены, – видимо, от дымовых шашек или холостых выстрелов «пугачей». А у дверей стояли крепкие парни в черных куртках и беретах, настороженно глядящие на приближающегося к ним незнакомца.

– Бойцы, кто старший?! – с ходу начал Павлов.

– А те че надо? – угрюмо спросил мордоворот, с вызовом оглядев визитера с ног до головы.

Артем понимал, что указания бойцам были даны самые строгие насчет всех посетителей, и даже его мажорный вид не произвел на них никакого впечатления.

Однако это его не смущало.

– Вопрос не слышали? – с металлической нотой в голосе поинтересовался он. – Старшего сюда! Быстро! Скажите, Павлов пришел!

Бойцы переглянулись; они явно были смущены таким нахрапом, и наконец тот, что постарше, кивнул:

– Позови!

Мордоворот, нехотя переваливаясь, исчез внутри разгромленной проходной, и вскоре в разломанном дверном проеме появился крупный и плечистый, но уже немолодой мужчина, которого Павлов про себя тут же назвал «офицером». И едва быстрые серые глаза «офицера» остановились на лице визитера, как его рот растянулся в напряженной улыбке:

– Ба-а, какие гости! Здравствуйте, господин Павлов! Вот ведь не ждал, не гадал…

«Ждал… – не поверил ему Артем, – еще как ждал…»

– Вы, можно сказать, кумир моей семьи, – продолжал напряженно нахваливать гостя «офицер», – жену, дочь и тещу от телика не оторвешь, когда вы там народ просвещаете. Вы случайно телевидение с собой не привели?

Павлов ждал. «Офицер» определенно просто тянул время, чтобы собраться с мыслями.

– Не-ет? Ну и хорошо, что один и без оружия. Чем могу служить?

– Для начала представьтесь, пожалуйста, – деловито потребовал Артем и представился сам: – Я действительно Артем Андреевич Павлов, адвокат Московской коллегии.

– А я – Сергей Михайлович Колесов, новый начальник охраны НИИ, – широко, словно показывая, насколько велики его полномочия, развел руки в стороны «офицер».

«Может и не пропустить…» – оценил значение жеста Артем.

– Уважаемый Сергей Михайлович, у меня к вам абсолютно деловой, конфиденциальный разговор. – Артем многозначительно двинул бровями и кивнул в глубь коридора. – Можем мы пройти к вам в кабинет?

«Офицер» напряженно оглядел его с ног до головы, его взгляд остановился на портфеле адвоката.

– А какие у нас с вами, господин защитник, могут быть деловые разговоры? – наконец задумчиво спросил Колесов.

Артем ждал; он понимал, сколь непростое решение должен принять нанятый рейдерами «офицер».

– Ну… коли пришли, проходите, – наконец-то отважился Колесов, – хоть автограф дочери оставите. А то ведь не поверит, что я с ее кумиром в вонючей проходной общался.

Он посторонился, пропуская адвоката вперед, и Артем решительно шагнул в чрево захваченного НИИ.

Кабинет Сергея Михайловича Колесова более напоминал солдатскую каптерку. На полу были разостланы матрасы, а на единственном столе громоздились бушлаты, телогрейки и синие шинели с зелеными петлицами, оставшиеся от прежних вохровцев. Вперемешку со всеми этими шмотками валялись обрывки газет, пластиковые бутылки из-под воды, крошки хлеба, огрызки яблок и прочий неидентифицируемый мусор. Под ногами на затоптанном грязном полу Артем даже разглядел ровные, с пятирублевую монетку, пятна засохшей крови. А в воздухе без движения висел фиолетовый табачный дым. Смрад, грязь, разгром и хаос.

Дождавшись, пока незваный гость закончит осмотр, Колесов, явно довольный произведенным на адвоката впечатлением, достал из нагрудного кармана своей форменной куртки блокнот и протянул Павлову:

– Не откажите в любезности, подпишите!

Павлов размашисто написал: «На добрую память…» – и поднял глаза на Колесова:

– Кому? Как звать дочку?

– Елизавета, как королеву аглицкую! – с гордостью ответил тот.

Павлов дописал: «…будущей королеве Елизавете от А. Павлова» – и поставил подпись, которую обычно оставлял на подобных неофициальных бумагах.

– Вот и славно… спасибо, – быстро упрятал блокнот в карман Колесов. – Ну, так что за конфиденциальный разговор вы хотели вести?

– Я пришел к вам вполне официально, так как у меня есть соглашение с супругой человека, насильно удерживаемого вашими людьми в этом здании.

Колесов напрягся, и Павлов понял, что Пахомов и впрямь все еще здесь.

– Я не собираюсь качать права, – успокоил он «офицера», – так как вижу, что вы человек серьезный, бывалый и понимаете, что раз я пришел, то не уйду, не выполнив своего адвокатского долга.

Колесов поморщился, как от зубной боли:

– Долг, соглашение, права… Как все у вас пафосно! Да никто этого вашего Пахомова здесь не задерживает! Мы его хоть сейчас выкинули бы отсюда, он у меня как чирей на ж… Заперся, сука, и отстреливается.

«Он, – с теплотой подумал Артем, – больше некому…»

– Мы его, козла, и уговаривали, и денег предлагали, – страстно принялся жаловаться Колесов, – жену и ту привозили, а он – как рыба об лед!

Павлов не выдержал и рассмеялся. Он все больше узнавал в упертом особисте «Микроточмаша» своего Пахома – в каждой черточке.

– Если вы его заберете, мы вам только спасибо скажем!

– Ну что ж, давайте попробуем вытащить вашего «узника», – все еще смеясь, предложил Артем. – Хуже от этого никому не будет.

Урок

Петр Петрович узнал от Колесова о визите московского адвоката, едва тот появился у проходной.

– Не препятствуй, – мгновенно принял он решение, – а при случае – подставь.

Он понимал, что шансов подставить опытного «почтальона», как называли в его кругу адвокатов за их непригодность ни к чему, кроме как доставить арестанту письмо, записку или передачку, почти нет, а вот разобраться, зачем тот явился в НИИ на самом деле, Колесов мог.

– Ну что ж, – оглядел Спирский «студентов», – продолжим наш «мастер-класс». На чем мы остановились?

– На олигархах, – напомнил рыженький стажер.

– Нет, я вовсе не призываю вас объявить охоту на олигархов, – упреждающе поднял руку Петр Петрович. – Это стадо – резерв государя. Когда проголодается, тогда и выдернет очередного жирного барана. Будь то телеканал или акции нефтегазового монстра.

– Это вы, Петр Петрович, про «Нефтеросс»?

Спирский стиснул челюсти. Этот рыжий опять влез с уточнениями, и охотнее всего он бы отправил этого стажера куда-нибудь на село. Была у него такая мечта – прихватить один крупный подмосковный совхоз. Там такой олух царя небесного очень бы пригодился. Провести через него совхозный сход, выбрать директором. Над внешностью поработать, очечки кругленькие нацепить, пиджачок серенький с заплаточками на локтях, вроде как работает много и бережливый… Но отвлекаться в самый важный момент основатель «МАМБы» не собирался.

– У Президента много способов отрейдировать олигарха, – пояснил он, – вот если бы тебе Президент страны сделал предложение отдать ну, например, половину твоего состояния. В пользу какого-нибудь фонда «Кремлевские сады». Ты бы смог отказать?

Спирский оглядел наивное конопатое лицо стажера и окончательно принял решение следующий же захват провести с этим рыжим почемучкой. Стоит его похвалить, а то и назвать партнером, и этот пацанчик будет у него в кармане.

– Ну… это зависит, как будет сделано предложение, – исполнился важности стажер, – если наш Президент говорит так, что желваки ходят на скулах, или руки под стол уберет, то лучше отдать не только половину, а все сполна.

Петр Петрович заинтересовался, но прерывать не стал.

– Ну а если он руки на столе держит, – продолжал демонстрировать свои познания рыжий, – спокойно говорит, чуть лениво поглядывает, брови поднимает, лоб морщит, то можно и поторговаться…

Спирский недобро прищурился:

– Когда тебя Президент позовет, ты мне потом расскажешь, как торговался. Если, конечно, тебя потом найдут!

«Студенты» подобострастно рассмеялись, но Петр Петрович тут же – одним властным жестом – призвал их к тишине.

– Главное, что вам следует помнить: мы – не беспредельщики, мы следуем закону. В этом наша броня. – Он поднял стиснутый кулак. – И еще: мы служим нашей стране. В этом наша сила. Мы – не просто санитары бизнеса. Мы его надежда и будущее…

Петр Петрович оглядел замерших «студентов» и, осуждающе покачав головой, сказал главное:

– Потому что на той стороне «линии фронта» – только зажравшиеся Батраковы.

Тот самый Пахом

Артем буквально выскочил из душной смрадной дежурки и зашагал вслед за Колесовым. В коридоре, у двери в спецчасть, увидел сидящих на стульях трех охранников с помповыми ружьями и в бронежилетах.

– Ну, как там наш смутьян? – подошел Колесов к старшему.

– Да вроде тихо пока, – уважительно поднялся тот со стула. – Иногда матом кроет. Иногда песни поет.

– Короче, развлекается, – прокомментировал Колесов и кивнул в сторону Артема. – Это его адвокат, господин Павлов. Хочет попытаться увести его домой без шума.

– Вы бы осторожнее с ним, господин адвокат, – сочувствующе посмотрел на Артема охранник, – он точно контуженый, может и башку ненароком прострелить.

– Я знаю, – улыбнулся Павлов и шагнул в распахнутую дверь оружейки.

Здесь был полный разгром: ящики для пистолетов и пирамида, где еще недавно стояли карабины, опрокинуты, стол продавлен, а табуретка разбита – то ли о стену, то ли об голову… Такое обычно и бывало в захваченных предприятиях, где находилась вооруженная охрана.

Артем видел подобное не раз и уже знал, как и что происходило: за пару дней до «мероприятия» приходят милиционеры из разрешительной системы и под предлогом проверки охранной деятельности изымают оружие. И только затем появляется какой-нибудь Колесов со своими хлопцами.

Павлов машинально оценил число выбоин от пуль на стенах и вздохнул: их было больше десятка, а значит, Пахом действительно «заклинил» и опять вспомнил Афган.

За дверью послышался металлический лязг передергиваемого затвора, и Павлов, даже не отдавая себе отчета, что делает, мгновенно вылетел за пределы зоны обстрела и прижался к стене.

– Стоять, гады! Еще шаг, и я стреляю!!

Это был тот самый Пахомов. Уж его голос Артем помнил отлично.

– Спокойно, Пахомыч! – крикнул он. – Это я – Артем Павлов, Палыч! Помнишь меня?

– А почему не папа римский?! – нетрезво поинтересовался Пахомов. – Вали отсюда, пока не сделал в тебе пару лишних отверстий. Для вентиляции… мозгов!

– Да ты что? Совсем озверел?! – заорал Артем и прижался к стене еще плотнее. – Это же я, твой однокурсник! Выпуск 1991 года, второй факультет, группа 2Б, 7-я «норвежская» подгруппа, начальник курса Новиков, замполит Ефремов, старшина курса Городецкий…

От двери спецчасти послышалось сопение.

– Выйди.

Артем выдохнул, мысленно перекрестился и покинул укрытие.

– Помнишь, как ты Шумилкина забросил на шкаф? – не прекращал он поддерживать «беседу». – А как на Новикова орал? А как мы с тобой на последний рубль на двоих обедали в столовке?

За дверью воцарилось молчание, а в пустой глазнице бронированной двери блеснул осколок зеркала. Пахомов явно оценивал дислокацию тех, кто провел Павлова и теперь стоял по другую сторону двери в оружейку.

«Грамотно…» – отметил Артем и бросил взгляд на Колесова. Тот притаился у дверного косяка и внимательно прислушивался к тому, что происходит внутри. И правая рука нового начальника охраны была предусмотрительно сунута в карман куртки, где, видимо, и лежал служебный «Макаров».

– Слушай меня, однокурсник, – заворочался за дверью Пахомов. – Если хочешь со мной поговорить, то сначала закрой дверь в оружейную комнату на засов. Затем подойди к двери и, досчитав до двадцати пяти, открой ее и заходи. И без фокусов! Если я еще кого-нибудь, кроме тебя, увижу, замочу всех! Ты меня понял?

Артем быстро, не давая Колесову и его людям опомниться, развернулся на пороге и захлопнул дверь, ведущую из коридора в оружейную. Щелкнув засовом, подошел к двери, за которой скрывался Сашка, и начал отсчитывать секунды. И на двадцать пятой секунде дверь приоткрылась, и мощная рука, схватив его за полы пиджака, рванула внутрь помещения.

На мгновение Павлову показалось даже, что он, несмотря на свои девяносто килограммов веса, оторвался от земли.

– Полегче, медведь…

Павлов огляделся. На столе была разложена нехитрая закуска и высилась литровая бутыль с надписью: «Спирт медицинский для наружного применения». А у стены стояло штук шесть загодя заготовленных пластиковых бутылок с водой, – недели две можно продержаться.

Дверь за спиной захлопнулась, лязгнул замок. Павлов повернулся и увидел стоящего перед ним Александра с пистолетом в руке.

– Ну, привет, что ли…

Внешне Пахомов не сильно изменился – высокий и статный, скуластый. Разве что седина обильно осыпала его короткие и прямые волосы, жесткие и неуступчивые, как он сам.

– Надо же, – удивленно протянул Пахомов, – действительно Павлов. Не ожидал, что встречу тебя спустя столько лет, да еще в такой обстановочке.

– А по-моему, удивляться тут нечему, – оглядел спецчасть Артем. – Как раз такая обстановка – твоя стихия. Кругом враги, и только вы со «стечкиным» в героическом одиночестве отстаиваете правое дело. Красота…

Но Пахомов шутки не принял.

– Ты мне только одно скажи – ты на этих уродов работаешь или на кого? – угрюмо спросил он. – Кто из них тебе может платить так хорошо, как ты привык?

– Расслабься, Пахомыч, – улыбнулся Павлов, – я работаю на правильной стороне.

На заросшем щетиной лице Пахомова блеснула широкая белозубая улыбка.

– А знаешь, я тебе верю, – сказал он и, разведя руки в стороны, шагнул к бывшему однокурснику.

Друзья

Спирский уже завершил «мастер-класс», а Колесов так и не звонил. И тогда он сам набрал номер, но это не был номер Сергея Михайловича.

– Что там происходит?

– «Почтальон» зашел в спецчасть, – отрапортовал хорошо оплаченный и приближенный к новому начальнику охраны НИИ «клещ».

Петр Петрович насторожился. Проникновение адвоката противника в святая святых института выглядело подозрительно.

– И что он там потерял?

– Говорит, его попросила об этом жена чокнутого особиста. Типа, боится за мужа, просит вытащить.

Спирский хмыкнул. Версия была убедительной, а противник даже как бы помогал ему овладеть предприятием целиком. Но в бескорыстную щедрость московского адвоката как-то не верилось.

– А сам Колесов где?

– Караулит у дверей. Думает, что «почтальон» сумеет особиста выманить.

– Ну-ну, – пробормотал Спирский, – жди, Сережа, жди.

Он понимал, что, скорее всего, никакого подвоха здесь нет и Колесов искренне надеется получить-таки обещанные премиальные, а этот адвокат пытается вывести чокнутого особиста за территорию НИИ живым и более-менее здоровым. Но жизнь научила Петра Петровича быть осторожным. Да и то, что Колесов допустил в спецчасть человека Батракова, неважно, под каким предлогом, опускало его шансы на премию до нуля.

Он тут же набрал номер Колесова и, не вдаваясь в объяснения, распорядился:

– На выходе из спецчасти Павлова обыскать. И… помни о своих премиальных.

* * *

Они обнялись, и хозяин кабинета гостеприимно указал стволом пистолета на стул:

– Садись, Палыч.

Павлов присел, а Пахомов ногой подвинул табуретку, сел напротив и бросил на стол наградной «стечкин».

У этого пистолета с дарственной гравировкой и подписью генерала Громова на корпусе была прелюбопытная история. Вообще-то, за успешную операцию в Панджшерском ущелье Пахомова представляли к Звезде Героя, но где-то в штабах сочли такую награду чрезмерной, и Героя заменили на личное оружие. Впрочем, как были уверены все до единого однополчане Пахомова, на самом деле штабисты завернули Героя исключительно из-за взрывного характера и дурного нрава Сашки, поэтому командарм и наградил его сам, по-мужски.

Пахомов ухватил на три четверти опустошенную бутыль со спиртом и набулькал «огненной воды» в стакан и металлическую кружку. Затем пододвинул к Павлову бутылку с колой, ломоть черного хлеба и банку сардин и стукнул кружкой о стакан.

– Ну, дрогнули?!

Павлов молча выпил полстакана, запил мутной липкой колой, похожей по вкусу на отвар из лекарственных трав, и взял со стола кусок черного хлеба. Сам хозяин спецчасти уже пододвинул к себе стеклянную банку из-под огурцов и, с трудом просовывая в горловину свою широченную ладонь, азартно вылавливал затерявшийся на дне единственный огурец.

Павлов отломил кусок хлеба, макнул его в почти опустошенную банку из-под сардин, с аппетитом закусил. Он так с утра ничего и не поел.

– Ты чего тут устроил Кандагар?

– Эх, Палыч!.. – вздохнул особист. – Знал бы ты, что здесь творится…

– Ну, кое-что я знаю. Батраков рассказал. Ты мне расскажи, как ты вообще в Тригорске оказался. Выпускник Высшей школы КГБ, а сидит в спецчасти НИИ…

Пахомов насупился:

– Чо тут говорить? Сам знаешь, какое время было. Кругом бардак, Контору почти развалили. Кто в охранку подался, кто – в коммерцию. Да ты и сам тоже свалил за бугор учиться… в Гарвард – так?

– Нет, в Питсбург, – мотнул головой Артем, – в Школу права.

– Один хрен, – махнул рукой особист. – Я хотел у себя дома в Грозном работать, но там уже дудаевцы верховодили, и управление закрыли…

Он подлил спирта.

– Ну, и куда мне с моей русской рожей? В нелегалы? Перевели сюда, а здесь тоже сокращение, ну и устроился в НИИ особистом.

– Сань, – не выдержал Павлов, – тебя же с твоим боевым опытом и знаниями могли в любую…

Пахомов упреждающе поднял руку:

– Ну, вспомнили обо мне во вторую чеченскую… Пришли двое из Конторы и так же вот начали – ваш опыт… ваши знания…

– И что?

Особист помрачнел:

– В Афгане, когда я осколок схлопотал, меня Руслан Абалков, чеченец, на себе вытащил… а уже в наше, «мирное», время его родной аул артобстрелом накрыли. Всех. Ну и принял он сторону боевиков.

В спецчасти на несколько секунд повисла мертвая тишина.

– И что, Артем… мне против него воевать?

Павлов молчал.

– Понятно, мне и на гражданке денежные места предлагали, – вздохнул особист.

– Ну и соглашался бы.

– Да не могу я этих мерзавцев на джипах охранять! – взревел Пахомов. – Я своей стране хочу служить! Государству! Я и в Афгане воевал потому, что верил! А иначе ради чего мы там столько ребят потеряли?!

– А здесь… – начал Павлов.

– Здесь – нормально, – оборвал его Пахомов. – Батраков – мужик стоящий. И фирму сберег, и людей. Ему страна спасибо должна сказать за то, что детали для ракет у нас берет, а не за бугром.

Они выпили, и Павлов, быстро закусив, оглядел уставленные сейфами и стеллажами стены спецчасти. Второпях распиханные по полкам бумаги определенно только что сортировали.

– Сдается мне, ты не только из-за упрямства здесь оборону держишь.

Пахом внимательно посмотрел на собеседника.

– С какой целью задаете вопрос, мужчина?

– Брось, Пахомыч, – отмахнулся Артем, – не надо со мной в государственные тайны играть.

Они оба знали, что бумагами бывших оборонных НИИ за бугром интересуются весьма живо, и они оба знали, что юридических препятствий к утечке некогда секретной информации теперь почти нет.

– НИИ давно приватизировано, – развел руками Артем, – здесь нет больше государственных тайн, остались только коммерческие.

Пахомов насупился.

– Знаешь, Артем, – тихо сказал он, – здесь годик назад делегация гостила из Германии, от концерна «Сименс»… и был у них один человечек – и на русском неплохо шпрехал, и водку с нашими конструкторами будь здоров жрал. А главное, ориентировка из ФСБ на него пришла.

Павлов машинально бросил взгляд на стеллажи и вдруг понял, что именно делает с документами «Микроточмаша» Пахомов.

– Переподшиваешь…

– Точно, – кивнул особист. – Без меня им за полгода не разобраться, где что лежит.

Артем вздохнул. По сути, Пахомов был прав, но вот юридически…

– Слушай, Артем, помоги, – заглянул ему в глаза бывший однокурсник.

– Чем? – насторожился Павлов.

Особист поднялся из-за стола и снял с полки тоненькую папочку – не более двух десятков листков.

– Передай от меня весточку на волю, – бережно положил он папку на стол, – ты сам знаешь кому.

* * *

Колесов терпеливо ждал у закрытых на засов дверей в оружейку и уже понимал: премиальных за чистоту захвата не будет. А потом внутри что-то грохнуло, раздались быстрые шаги, и засов со свистом отодвинулся.

– Да пошел ты! – закричал раздосадованный упертостью особиста адвокат.

Колесов налег на дверь, отбросил адвоката в сторону, с «Макаровым» наперевес ворвался в оружейку и сразу понял, что опоздал. Стальная дверь в спецчасть была уже закрыта.

– Ничего не понимает, – пожаловался адвокат начальнику охраны и, размахивая портфелем, двинулся по коридору.

Там, сзади, грохнул выстрел, и пуля, выпущенная из пахомовского «стечкина», вырвала кусок штукатурки где-то над головой. Но это было неважно. Колесов проводил уплывающий по коридору адвокатский портфель напряженным взглядом, а затем резко обернулся. Один из «клещей» смотрел прямо на него.

«Вот кто Спирскому стучит…» – подумал начальник охраны и понял, что обыск Павлова придется делать демонстративно, и лучше, если при осведомителе шефа.

– Слышь, адвокат, – стремительно двинулся он следом, – вы что там, переругались, что ли?

– Да пошел он, – махнул рукой тот, – тронутый, он и есть тронутый!

Колесов жадно ощупал взглядом портфель.

– А воды у него много?

– Нет у него воды, только кола – полбутылки.

Колесов удовлетворенно прищурился. На коле да на спирте долго особисту не протянуть.

– А портфельчик свой позвольте на досмотр…

Московский адвокат резко остановился:

– Вы это серьезно?

Колесов скосил взгляд на стучащего Спирскому «клеща».

– Извините, Артем Андреевич, но так начальство приказало. Да и вышли вы не из сортира, извините, а из спецчасти.

Павлов раздраженно крякнул, некоторое время колебался и открыл-таки портфель:

– Смотрите.

Колесов заглянул внутрь и осторожно, двумя пальцами перебрал несколько файлов и папок. Та, что была ему нужна – со штампом НИИ, – была здесь. Он видел этот штамп сквозь полупрозрачный пластик.

– Никаких претензий, – с деланным разочарованием вздохнул Колесов и принюхался. – И, кстати, как вы поедете? От вас же спиртом… на пять шагов несет.

Адвокат бросил взгляд на стоящий у проходной новенький синий «Ягуар» и задумался.

– Не знаю… не подумал. Может, бойца дадите? Мне только до гостиницы.

«Ну вот, – подумал Колесов, – наконец-то все пошло как надо».

Без выходных

Узнав, что Павлов покинул спецчасть, так и не уговорив особиста сдаться, да еще и «пустым», Петр Петрович встревожился еще больше. С ним определенно играли в какие-то игры, возможно, с непредсказуемым исходом.

– Ты его хорошо досмотрел? – допытывался он по телефону у Колесова.

– Нормально, Петр Петрович, – нехотя отозвался временный начальник охраны, – ты не беспокойся…

Спирский стиснул челюсти:

– Вы!

– Что? – не понял Колесов. – Что – я?

– Обращайся. Ко мне. На вы, – яростно процедил Спирский. – Я… тебя нанял, а не наоборот.

– Извините… – растерялся Колесов, и Спирский оборвал связь.

Перед его глазами стоял Гога – последний, кто говорил ему «ты».

Петр Петрович заскрежетал зубами и заметался по кабинету. Менее всего он желал сейчас вспоминать это лицо. Но он его помнил, и с этим ничего нельзя было поделать.

– Что у нас с оформлением Тригорской фирмы?! – рявкнул Спирский на ожидающего распоряжений Блинкова.

Тот невозмутимо пожал плечами:

– Так ведь суббота… вы и сами это прекрасно знаете…

– Документы, – требовательно протянул руку Спирский.

Блинков с тем же невозмутимым и даже ленивым видом подал ему папку, Петр Петрович вырвал ее, швырнул на стол, раскрыл, уперся пухлыми ладонями в стол, но читать не мог – перед глазами так и стоял Гога…

– О-па! Гляньте, кто нарисовался! – измывался над будущим великим рейдером двадцать лет как покойный дворовый тиран. – Сам Петруччо!

Он кривлялся, отвешивал поклоны, делал корявые реверансы, а его пьяные дружки гоготали…

Спирский, сбрасывая наваждение, мотнул головой, через силу полистал документы и с силой захлопнул папку.

– Толя, чего ты телишься?! Когда будут оформлены права на землю и на этот вонючий пансионат?! Мы связаны этим барахлом по рукам и ногам! Нужно скорее сбрасывать! Иначе Заказчик нас не поймет!

Блинков спокойно слушал. Они оба знали, что никакой вины заместителя по правовым вопросам в том, что Мальков оказался депутатом, нет.

– И не надо ждать понедельника! – продолжал яриться Петр Петрович. – Кто там у нас в Минюсте?! Пришпорь своих бойцов, пусть едут к нему на дачу, перетирают, и чтобы в понедельник с утра регистрация уже была!

– А кого я пошлю? Этих сосунков? – невозмутимо пожал плечами Блинков. – Вы и сами знаете, с ними никто в субботу говорить не станет.

– Значит, милый мой, сам поезжай! – язвительно распорядился Спирский. – Обещай что хочешь, хоть златые горы, но в понедельник с утра все нужные бумаги должны быть у нас!

Блинков глянул в потолок.

– Они там зажрались до невозможности. Устроили себе семейный бизнес под названием «Регистрация прав». Вход 100 тысяч баксов, а выхода нет…

Петр Петрович насупился. Это было чистой правдой.

– А что у нас есть из компры? Что-нибудь на минюстовских есть? Может, запустим?

Блинков молчал. Из той «сотни штук», что нужно было отдать, его доля составляла 15 процентов. Нормальный откат. И топить человека, который с каждой сотни честно отдавал ему 15 тысяч «зеленых», Блинков не собирался, что бы там ни напридумывал шеф.

Собственно, откат, устоявшаяся форма решения вопросов с представителями госструктур, прекрасно работал во все стороны. Один из Толиных клиентов, которых он сопровождал и обслуживал, не так давно получил пост вице-губернатора Нечерноземного региона, и теперь в его сферу входили обычные социальные вопросы: распределение пособий, дотаций, детских выплат. Но даже за эти нормальные бюджетные выплаты в Минфине нужно было откатить порядка 20 процентов. Толя взялся помочь возмущенному вице-губернатору, но сумел «отбить» лишь 10 процентов, а остальные разделил восемь к двум. Так что чиновнику в любом случае перепадало 8 процентов от пенсий и пособий. Ну, и Толе оставалось кое-что.

– Чего вы от меня хотите? – устало спросил Блинков. – Чтобы я изменил систему? Грозил пальцем каждому берущему свои два процента премьер-министру?

Спирский покачал головой:

– Работать надо лучше, Толик… работать.

Эскорт-услуги

Павлов поблагодарил услужливо предоставленного начальником рейдерской охраны бойца «клеща», вытащил из «Ягуара» пакет со сменными рубашками и вторым костюмом, закрыл машину и двинулся в гостиницу. И «клещ», поначалу двинувшийся прочь, вскоре присел на лавочку возле остановки и достал сотовый телефон.

«Прав был Пахомыч…» – отметил Артем и вошел в гостиницу.

Администратор быстро оформила заселение, забронировала на завтра номер и для помощника известного адвоката, вручила ключи, и Артем, безмятежно помахивая портфелем, поднялся на четвертый этаж. Подписал автограф зардевшейся дежурной по этажу, пару минут перешучивался по поводу возможности «попасть в телевизор» и вошел-таки в номер. Повесил пиджак в шкаф, поставил ноутбук и портфель у стола, а затем выглянул в окно и тут же подтвердил правоту Пахомова: отсюда, с четвертого этажа, было прекрасно видно, как за две улицы от гостиницы припарковался один из рейдерских микроавтобусов.

Он достал мобильный телефон и набрал номер.

– Ты как в воду глядел, эскорт налицо.

– Ты поосторожнее там, – проворчал Пахом, – они могут и дальше пойти.

Павлов отключил связь и задумался.

Уже когда Колесов не стал изымать папку – там, в битком набитом «клещами» коридоре НИИ, стало ясно, что бумаги ему нужны, а свидетели – нет. А значит, у Пахомова были основания считать этот рейд чем-то более серьезным, нежели обычный, пусть и юридически оформленный, грабеж.

«Ай да Колесов… – мелькнула мысль. – На кого ж ты работаешь, майор?»

Павлов быстро осмотрел номер, достал из портфеля папку со штампом спецчасти НИИ и вложил ее в тоненький пластиковый файл, а затем в еще один и еще. Выглянул в коридор, попросил у дежурной утюг, еле отбился от предложения выгладить все, что ему нужно, и через пару минут оплавленная со всех четырех сторон упаковка была надежно запечатана. И тогда Артем прошел в ванную, перекрыл подводящий воду к унитазу кран, слил из бачка всю воду и аккуратно водрузил документы под крышку. В таком виде бумаги могли пролежать долго.

«Ну что ж… пора как бы и отобедать…»

Если верить восторженным отзывам «клеща», перегнавшего машину, в ресторане гостиницы «Олимпия» кормили очень даже недурно.

* * *

Сергей Михайлович Колесов отслеживал каждый шаг московского адвоката и, когда Павлов начал спускаться в ресторан, уже поднимался по второй лестнице – с телефоном у щеки.

– На втором… – докладывал ему единственный «клещ», которому он доверял, о передвижении адвоката, – на первом… вошел в ресторан.

Колесов стремительно ворвался в коридор четвертого этажа и поманил дежурную пальцем.

– Я от Бугрова, – кивнул он, сунул в лицо служебное удостоверение и протянул руку: – Ключи от 404-го.

– Это же сам Павлов… из «Зала суда»! – испуганно моргнула девчушка и тут же решительно замотала головой: – Я не могу.

Колесов понимающе кивнул.

– Работа надоела? Оно и правильно: клиенты капризные, платят копейки. Хочешь, я прямо сейчас директору гостиницы позвоню?

Дежурная опустила глаза, и Колесов уже видел: сдастся.

– Здесь Тригорск, а не Москва, девочка, – добил он ее. – Да и ты уже большая; пора бы понимать, кто где главный.

Дежурная молча, не поднимая глаз, выдвинула ящик стола и вытащила ключи.

– Правильно, – ободряюще кивнул Колесов, – приятно иметь дело со взрослыми людьми.

Артем вышел из гостиницы через служебное помещение – спустя полминуты после того, как вошел в ресторан. Есть хотелось чудовищно. Да и мысли о том, что прямо сейчас происходит на четвертом этаже, не отпускали.

«Бедная девочка…»

Ему так и не удалось объяснить дежурной, почему не надо препятствовать тем, кто захочет войти в занятый им номер. Пришлось девчушке просто поверить, что так надо.

Обыск

Первым делом Колесов проверил вещи адвоката. Открыл портфель и тщательно перебрал все папки до единой. Затем открыл и закрыл ноутбук, потом ощупал одежду в шкафу, яростно переворошил стопку рубашек, и лишь тогда его взгляд остановился на утюге.

– Интересно, – пробормотал он, – и что же ты здесь гладил, господин адвокат?

Некоторое время Колесов размышлял, а затем стремительно прошел в ванную комнату, пару секунд осматривал помещение и вскоре выуживал запаянную в целлофан документацию из бачка.

– Ну, вот и все, – счастливо и широко улыбнулся он и вдруг вспомнил зажатые Спирским премиальные. – И пошел ты куда подальше, босс!

Теперь Петр Петрович зависел от него не меньше, чем Колесов от Спирского.

* * *

Осведомитель позвонил Спирскому, едва сумел найти себе замену на то время, пока он отойдет от спецчасти – якобы в туалет.

– Колесов уехал.

– Куда? – оторопел Петр Петрович.

– По-моему, вслед за адвокатом. Я не знаю точно, он меня на спецчасть поставил.

Спирский задумался. До этих пор Сергей Михайлович таких фортелей не допускал и сообщал все, что делает.

– А он этого… «почтальона» на выходе обыскал?

– Да, но ничего не нашел.

Это был неплохой признак. Юридически значимых бумаг в спецчасти не было, а коммерчески важные попадут к Петру Петровичу не позднее понедельника… если Колесов, конечно, выполнит обещание.

– Хорошо, держи меня в курсе.

Петр Петрович дал «отбой», некоторое время перебирал бумаги, но уже не находил себе места. Понимая, что надо выспаться и что сейчас, в субботу вечером, скорее всего, ничего уже не произойдет, он даже отправился домой, упал в кровать, но и здесь не получил ни сна, ни покоя. И вовсе не из-за этого путающего карты московского «почтальона». Перед глазами стоял Гога – первый и последний, кто сумел его обмануть.

Спирский, тогда еще Петя, как раз начал действительно звездное восхождение к вершинам бизнеса – с торговли водкой. И Гога, обычный дворовый бездельник, был одним из самых постоянных его клиентов.

Гога первым, прознав о развернувшемся в самый разгар горбаческого антиалкогольного указа бизнесе Пети, стал брать товар, в том числе и под «честное слово», – то пиво, то портвейн «Агдам», а то и бутылку «Пшеничной». Давал расписки, подолгу не платил, и Петя, глядя в налившиеся кровью глаза «клиента», понимал, что лучше потерпеть: раньше или позже, но деньги у Гоги появлялись.

Спирский перевернулся на живот и зарылся в одеяло. Он до сих пор помнил астрономическую по советским временам сумму, которую задолжал ему в тот раз Гога, – 98 рублей 32 копейки. И когда он отыскал в себе силы потребовать возврата долга, произошло неожиданное. Обычный дворовый бездельник достал из кармана солидную пачку новеньких, благородного песочного цвета сотенных банкнот.

Петя никогда не видел столько крупных купюр сразу. Он работал с трешками, пятерками, в лучшем случае – с червонцами, а уж солидные, спрятанные в коробку из-под туфель «Цебо» фиолетовые четвертные были для него неразменным капиталом. Собственно, на жажде солидности он тогда и погорел.

Ровно 12 сотенных купюр демонстративно отсчитал и протянул ему Гога в обмен на 785 помятых рублевок, 105 трешниц, 11 пятерок, 2 десятки и четвертной. А едва Спирский счел, что все благополучно завершилось, Гога легко перехватил обе его руки, отклонился назад и со всего маху двинул тяжелым лбом в переносицу.

Телефон затрезвонил, и Спирский схватил трубку.

– Как дела?

Спирский вскочил с постели; он уже узнал голос Заказчика.

– Все по плану.

– А у меня другие сведения.

Петр Петрович насторожился:

– И какие?

– Час назад Батраков и финдиректор Лесин переговорили с начальником Тригорской налоговой инспекции, – напряженно сообщил Заказчик. – Прямо у него на даче.

– И что?

– В понедельник налоговая подает иск. Ответчик – «Микроточмаш».

Спирский с облегчением рассмеялся:

– Ерунда… не переживайте. Это просто попытка оттянуть время.

– И эта попытка сработает. Батраков сдал сам себя.

– Как? – не поверил Спирский.

Заказчик осторожно прокашлялся:

– Батраков принес повинную на одну из своих старых мелких операций по сокрытию доходов. Для него это грозит серьезным штрафом, но все юридические операции по «Микроточмашу» будут приостановлены. В первую очередь – наши операции.

Спирский обмер. «Адвокат подсказал, – понял он. – Больше некому. Батраков слишком прост…»

– Когда я обратился к вам, то полагал, что имею дело с самым лучшим, – с неудовольствием сказал Заказчик.

– Так оно и есть, – глухо отозвался Спирский.

– Тогда откуда такие проколы? И сделайте вы, наконец, хоть что-нибудь с этим адвокатом! Мне не нравится, что какая-то «телезвезда» сует нос в мой бизнес.

Спирский отчаянно закивал:

– Сделаю.

В трубке раздались гудки, и Петр Петрович без сил осел на кровать.

Сам этот трюк – настучать на самого себя – придумал в свое время именно он; это было его, и только его изобретение. Именно так он поступал, чтобы купленные следователи под предлогом раскрытия предполагаемой аферы миноритарного акционера Спирского получили доступ к доселе недоступным бумагам мажоритарных.

В результате хозяева фирмы вскоре обнаруживали, что уже не контролируют ничего, а со Спирского снимали все обвинения. Просто потому, что именно в том, в чем его «обвиняли» дружественные менты, Петр Петрович не был виновен изначально.

Если бы Батраков сделал нечто подобное, Спирский развалил бы надуманный иск за пару часов, но беда была в том, что Батраков пожертвовал частью укрытых денег всерьез, и налоговая не могла, просто не имела права спустить такое дело на тормозах.

«Адвокат… – заскрипел зубами Спирский, – вот кого надо…»

Он быстро набрал номер своего осведомителя из «клещей», а вскоре позвонил Колесов – сам.

– Это Колесов.

– Я понял, – заходил от стены к стене Петр Петрович, – и первым делом хочу знать, почему ты покинул рабочее место.

Временный начальник охраны НИИ замялся; он определенно не мог сообразить, что именно известно шефу.

– И еще, – металлическим голосом поинтересовался Спирский, – раз уж ты был в городе, ты, вероятно, знаешь, чем занят «почтальон»?

Это была чистой воды импровизация – наудачу. Спирский вовсе не был уверен, что Колесов в каких-то своих целях пытался «приглядеть» за московским адвокатом. Но ловушка сработала. Колесов поперхнулся и через несколько долгих секунд хрипло сказал:

– Адвокат исчез.

Пакет

Павлов понимал: Колесов обязательно захочет удостовериться, что все прошло чисто, а потому или он сам, или его человек в ресторан заглянет. Так что времени на все было в обрез.

Он едва не сшиб подвернувшуюся уборщицу, проскочил не слишком чистым задним двором ресторанной кухни, вылетел на улицу и махнул первой же машине – старенькому «Фольксвагену».

– НИИ «Микроточмаш», и побыстрее.

Водитель все понял, и спустя десять минут Артем уже подходил к заветному Коровякову переулку. Протиснулся сквозь разжатые кем-то прутья забора и оказался именно в том месте, которое указал ему бывший однокурсник.

– Я на месте, – коротко ответил он, едва Пахомов ответил на звонок.

– Где именно?

– У торца здания администрации. У забора.

– Хорошо. Смотри вверх.

Павлов задрал голову. Сумерки уже порядком загустели, но он хорошо видел белеющий на фоне серой стены, медленно плывущий вниз пакет.

– Видишь?

– Да. Все нормально.

Пакет устремился вниз еще быстрее, и через несколько мгновений Артем уже перерезал веревку.

– Готово.

– Давай, Палыч, не подведи, – глухо попросил так и сидящий в спецчасти, как в окопе, Пахомов. – Сам знаешь, рано или поздно, а выйти мне придется.

* * *

Сергей Михайлович не понимал ничего: Спирский орал в телефон так, что на Колесова оборачивались прохожие. Он кричал, что Колесов не сумел сделать даже простейшего дела – обеспечить «чистый» захват; что долбаный особист уже сутки сидит в своей долбаной спецчасти; что он уже не слишком уверен, что этот «почтальон» ничего не вынес, а главное, что он уже устал от обещаний и почти не верит самому Колесову.

Самое обидное, что все эти обвинения были высосаны из пальца. Колесов был уверен, что Пахомов к понедельнику сдастся, а этот московский адвокат в конечном счете останется с носом – именно к этому все и шло.

«И с чего он так завелся?»

Ответа не было.

– Я должен знать, что он делает! – кричал Спирский. – Каждый его шаг!

Колесов стиснул зубы.

– Это не входит в мои обязанности, Петр Петрович, – процедил он, – я боевой офицер, а не ваш «топтун».

В трубке телефона воцарилось молчание, – похоже, шеф начинал приходить в себя.

– Выясни, где он, – чуть сбавил тон Спирский. – Я добавлю премиальных. Даже прокол со спецчастью спишу.

Колесов усмехнулся. Это был уже другой разговор.

Настя

Павлов перебежал через улицу, миновал сквер и углубился в проходные дворы старой части города. И через каких-нибудь пять минут он вышел на незнакомую ему широкую улицу и принялся ловить такси. Возвращаться в гостиницу, как и вообще оставаться в этом городе, ему было незачем: Артем достаточно хорошо объяснил директорату, что и как следует сделать. А все остальное решалось уже не в Тригорске.

Конечно, бросать на гостиничной автостоянке «Ягуар» было жалко, однако Павлов уже понимал, что все сделал правильно, и даже то, что он принял спирта, в конечном счете помогло. Просто потому, что резко понизило значение происходящего в глазах Колесова, а значит, и его бдительность. И теперь, если не давать никакой пищи для размышлений, и Колесов, и его шеф, и даже тот, кто за всем этим стоит, так и будут оставаться в неведении о его следующих шагах.

Мимо, одна за другой, проехали в свете вечерних фонарей несколько легковушек, Павлов машинально поднял руку, и рядом, свистнув шинами, остановился большой серебристый «Лексус» под номером, начинающимся на «001». Павлов удивился: пару лет назад все первые номера каждой новой серии были зарезервированы за первым лицом государства, который выдавал их исключительно заслуженным людям. Число их было невелико: олимпийские чемпионы после победы в Турине да такие великие артисты, как Георгий Жженов и Сергей Юрский. Присваивались подобные номера и личным автомобилям руководителей регионов и министерств, а изредка и особо лояльным бизнесменам, как, например, Борису Тетереву, который ввез и зарегистрировал в России действительно первый «Роллс-Ройс Фантом» под номером «е001ав». В условиях объявленной борьбы с мигалками, спецномерами и прочими «заметными» привилегиями эти простые сочетания цифр становились все более ценными.

«Да, с такими номерами не «таксуют», – подумал Артем, на всякий случай подошел к машине и заглянул через опущенное стекло. За рулем джипа сидела молодая женщина.

– Извините, мадмуазель, – благодарно улыбнулся ей Павлов, – но мне в Москву.

Женщина окинула его быстрым оценивающим взглядом и кивнула:

– Садитесь. Мне тоже в Москву.

Артем быстро открыл дверцу и нырнул в салон.

– От меня пахнет спиртом, извините, – сухо предупредил он, – но вам это неприятностей не доставит.

Женщина повела ноздрями, но его откровенность, похоже, искупила даже запах.

– Я умею защищаться от неприятностей, – в тон ему ответила она, – пристегнитесь.

Артем улыбнулся. Он сразу отметил и эту стать, и гордую посадку головы. На роль «девицы под покровительством» женщина в любом случае не подходила, впрочем, как и на роль избалованной дочери такого же избалованного взятками и подхалимажем высокопоставленного чина.

«Лексус» рванул с места и стремительно заскользил вперед, но лишь когда синий дорожный знак с надписью «Тригорск» остался позади, Артем с облегчением выдохнул и откинулся на спинку кресла.

– А что вы потеряли в наших палестинах, господин Павлов? – не отрывая взгляда от дороги, поинтересовалась женщина.

Конечно же, она его узнала, но Артему не хотелось бы думать, что она терпит запах спиртного только поэтому.

– Работа, – сдержанно пояснил он, – и, кстати, меня зовут Артемом.

– Настя, – так же сдержанно представилась женщина. – И, кстати, вовсе незачем делать такую страшную тайну из захвата «Микроточмаша».

Артем повернул голову и с удивлением посмотрел на спутницу.

– А что вы хотите? – пожала она плечами. – Чтобы город этого не заметил?

– Надеюсь, вы не приняли меня за рейдера? – поднял брови Павлов.

«Лексус» легко обошел пять или шесть легковушек, и только после этого Настя ответила:

– Нет, разумеется. И потом, институт захватили вчера вечером, а вы прибыли в Тригорск из Парижа лишь сегодня утром.

Артем заинтересованно хмыкнул. Эта женщина, даже, скорее, девушка, удивляла его все больше.

– Ну, и как там, в столице Любви и Свободы? – не давая ему опомниться, поинтересовалась она.

Павлов уклончиво рассмеялся, но приличия требовали отвечать на вопрос, а не интересоваться, откуда такая информированность.

– Там, как всегда… Любовь и Свобода.

– Не увиливайте, – покачала головой Настя. – Что нового на улице Тюриньи, 5?

Павлов, совершенно потрясенный, замер: его проверяли на интеллект и любознательность – более чем жестко.

– Задавать такой вопрос на пятой минуте знакомства?! – искренне возмутился он. – Где вас обучали манерам?

Нет, Артем прекрасно понимал, что речь идет о недавно проданном с аукциона за рекордную сумму «Портрете Доры Маар». Этот портрет жены Пабло Пикассо, написанный им же незадолго до того, как он свел ее с ума и отправил в психиатрическую клинику, был недавно куплен новым русским водочным королем. И все равно: для нормальной «светской» беседы со случайным попутчиком вопрос был неоправданно сложен.

– Не можете ответить? – склонила голову Настя.

– Маар, безусловно, интересная дама, – в той же жесткой, почти спортивной манере парировал он, – однако настоящей музой Пикассо следует считать Ольгу.

Настя удовлетворенно улыбнулась, а Павлов мысленно перекрестился. Он терпеть не мог проигрывать в подобных «схватках». Но похоже, что радовался он рановато.

– Ну… если Хохлова могла вдохновить мастера на написание портрета Сталина и получение Ленинской премии мира, – немедленно возразила Настя, – тогда можно…

Павлов крякнул и азартно включился в спор. Они ловили друг друга на слове и на полуслове, не переставая состязаться в изяществе и хитрости и буквально, как саперы на минном поле, прощупывая глубину обороны и интеллекта собеседника.

И Павлов снова и снова возражал и нападал, пока однажды не поймал себя на странном ощущении: прямо сейчас он словно стоял ногами на двух берегах истока великой реки, делящей мир надвое. И на одной стороне были Париж и Пикассо, Настя и веселые украинские монашки, а на другом – то, с чем он сталкивался по долгу службы каждый день. И сегодня этот контраст был особенно нестерпим.

Обман

Сначала за окном долго висели фиолетовые сумерки, затем на Москву упала ночь, а Петр Петрович так и не мог уснуть. То, что произошло с ним двадцать лет назад, жгло сердце до сих пор. Ограбленный и униженный, но, что самое ужасное, столь незатейливо обманутый, Петр Спирский не мог прийти в себя еще очень долго. Более всего ему хотелось догнать обидчика, вцепиться ему в горло и вырвать свои деньги вместе с его хамским сердцем.

Стоило ему закрыть глаза, как перед ним возникали сцены предстоящей расправы над обидчиком – одна красочнее другой. Вот Петр стоит над поверженным врагом с дымящимся револьвером, вот он вытирает о корчащегося противника обагренный кровью клинок, а вот он протыкает его на всем скаку рыцарской пикой. И в каждом таком сюжете Петя видел себя Рыцарем – то Белым, то Черным. Он снова мечтал – впервые за последние шесть или даже семь лет.

Но – вот беда – Петя знал, что не в силах устоять не только перед железными кулаками Гоги, но даже перед его нахальным прищуром. А потом наступил день, когда Пете пришлось-таки преодолеть страх и выйти на улицу. И это был второй из самых черных дней в его жизни. Гога, прекрасно понимающий, что малохольный спекулянт Петя ни за что в милицию не пойдет, не только не застеснялся, увидев его, а, напротив, сделал своей «шестеркой» – быстро и решительно.

Петр Петрович застонал и перевернулся на другой бок. С тех самых пор он сторонился всех сколько-нибудь сильных людей, и именно с тех самых пор он терпеливо учился их использовать – каждый день.

Однако тогда он еще не ведал, сколь долгим будет путь наверх, а потому просто сказал себе: «Мой замок захвачен, а верные вассалы повержены. Но это лишь временное поражение. Мой час еще придет…»

Он бегал за «бухлом», и попутно Гога царственно, одним жестом решал его проблемы с соседскими пацанами. Он давал Гоге «в долг» и одновременно терпеливо осваивал нормы «правильного понта», чтобы ни в коем случае не переступить границ.

Пожалуй, это была хорошая наука, но – тайный агент, Истинный Рыцарь, лишь временно нацепивший маску оруженосца, – Петр Петрович не умел, да и не хотел прощать: там, среди 904 мятых купюр, были те, что хранились у него с шести-восьми лет, и кое-какие из них он помнил, что называется, «в лицо». Он и теперь их помнил.

Тишину квартиры нарушил пронзительный звон, и Спирский схватил трубку.

– Это Колесов.

– Говори.

– Адвокат в номер не возвращался и в ресторане не обедал, а его машина так и стоит возле гостиницы.

– Все?

– Все, Петр Петрович, – убито признал Колесов. – Я не знаю ни где он, ни чем занимается.

Спирский прикусил губу и аккуратно вернул телефон на тумбочку у кровати. Этот московский адвокат, как и Гога, наивно думал, что ему позволено унижать Петра Петровича своими выходками и закулисными интригами. И он точно так же, как и Гога, понятия не имел, что расплата неизбежна.

Не Цицерон

Женщины могут скрывать свои мысли и желания за внешней неприступностью, однако руки и ноги любой женщины гораздо красноречивее любой их мины. И если больше внимания обращать на то, как они теребят перчатки, кольца, браслеты, то есть все, что попадется под руки, либо двигают стопой, переставляя ее с мыска на пятку или просто покачивая изящной туфелькой, многое становится понятней.

Однако Настя спокойно держала руки на руле и лишь иногда едва отставляла указательный палец правой руки. Павлов долго гадал, что бы это значило, и в конце концов решил толковать этот жест, как своеобразный виртуальный укол в их затянувшейся словесной дуэли. И дуэль все длилась и длилась…

– Не каждому дарован талант и благополучие одновременно, – методично излагала свою позицию Настя. – Ремесленник неплохо зарабатывает на жизнь, но без души не создать ни Мыслителя, ни Венеру Милосскую.

Артем насторожился. Учитывая недавние уколы Насти в адрес его профессии, это могло оказаться очередной атакой.

– О чем вы? – осторожно поинтересовался он.

– Ваше ремесло вас кормит, но, по сути, это обычные бумажные крючки, параграфы и формулировки.

Кровь кинулась Артему в лицо:

– И что? Ну же, продолжайте!

Настя улыбнулась:

– А то, что скульптуры Родена уже стали бессмертны, а ваше ремесло – лишь тлен и суета. На что вы тратите свою жизнь, Артем? На телешоу «Зал суда»? На давно умерщвленный властью телелозунг «Свобода слова»? На тиражирование давно известных истин?

Артем стиснул зубы. Эта красотка била по его самым больным местам так, словно чуяла, где они.

– Я буду отвечать по каждому пункту вашего обвинения, – яростно выдохнул он, – и пункт первый: уникальность творений Родена.

Настя прищурилась: она видела, что разозлила попутчика не на шутку.

– Создав Мыслителя, Жан Огюст Роден растиражировал его, продавая копии направо и налево, – чеканно, как на лекции, констатировал Артем. – Сегодня в каждой столице Европы есть свой Мыслитель, а коллекционеры боятся покупать их, поскольку из трех предложенных – все четыре оказываются подделкой.

– Вы плохо считаете, господин юрист? – удивилась Настя.

– Вовсе нет, – скорбно покачал головой Артем, – просто четвертый Мыслитель, которого продавец считает подлинным, а потому держит у себя дома, тоже подделка – только классом повыше.

Настя нахмурилась. Ей тоже не нравилось проигрывать.

– К чему вы это говорите? Хотите унизить признанного творца?

– Нет, – мотнул головой Артем, – напротив. Мне больно, когда талант встает на коммерческие рельсы, потому что тогда он становится опасен не только для своих современников, но и для благодарных потомков.

И тогда завелась уже Настя. Забыв об элементарной дорожной безопасности, она развернулась к Артему, и лицо ее полыхало:

– А разве вы не делаете то же самое?! Разве вы сами не тиражируете то, что сказано еще латинскими юристами – за тысячи лет до вас!

Артем окаменел. Некоторое время он старался пережить удар, а потом вдруг вспомнил неунывающих украинских монашек. Да, слова их молитв были те же, что и за две тысячи лет до них, но вложенное-то в мольбу чувство было живым! Именно это живое чувство и помогало им улучшать мир.

– Скажите, Настя, – повернулся он к женщине, – где бы сегодня была Европа, если бы Марк Тулий Цицерон боялся бы обличать римских тиранов? Со всей присущей ему страстью…

– Вы не Цицерон, – упрямо отрезала Настя.

– Не в этом дело, – улыбнулся Артем. – Просто, в отличие от камня для скульптуры, общество людей – живой, все чувствующий и понимающий организм. А потому у него не бывает ни копий, ни повторов, и каждая… поверьте, каждая трагедия переживается впервые.

Настя задумалась, но Артем говорил уже не только для нее, но и для себя:

– И когда адвокат спасает справедливость, он спасает ее не только для подзащитного. Каждым своим делом – неважно, в зале райсуда или по «ящику» – он создает прецедент. И значит, каждым своим делом он закладывает здоровье всему обществу – на десятилетия вперед.

Рыцарь

К двум часам ночи Спирский уже почти сходил с ума от ярости.

– Никто не смеет мешать Петру Петровичу Спирскому, – бормотал он, мотаясь беспокойным ночным привидением из комнаты в комнату, – никто.

Гога этого не понял, а потому все решил банальный крысиный яд. Как-то утром тетки затеяли травлю тараканов, которые, несмотря на идеальную чистоту и порядок, проникали в кухню семейства Спирских от соседей. Тетки, как обычно, долго спорили и рядились, какой раствор приготовить и как лучше его подавать рыжим прусским захватчикам. В итоге смешали крысиный яд, хранившийся с незапамятных времен у бабушки в шкафу, с протертым в порошок «тараканьим карандашом», который не так давно появился в продаже у расторопных кооператоров-артельщиков.

Петя, отсыпавшийся после очередной Гогиной ночной попойки, на которой ему пришлось прислуживать, сквозь дремоту слышал женский базар и ворочался с боку на бок. А когда он все-таки не выдержал, встал и подошел к двери в зал, то увидел на столе трехлитровую банку желтоватой жидкости. На клочке наклеенной на банку бумажки химическим карандашом был нарисован череп с костями и выведена фиолетовая надпись: «ЯД».

Решение пришло мгновенно, и треть стакана крысиного яда превосходно растворились в бутылке армянского коньяка. В период горбачевской борьбы с алкоголизмом на чуть приоткрытую пробочку никто не обращал внимания. А еще через час, прихватив пару бутылок чешского пива и «коктейль», Петя уже стоял над топчаном почти умирающего от похмелья Гоги.

Только спустя несколько лет Петр Петрович осознал, насколько рисковал, но тогда его больше всего разозлило то, что до Гоги так и не дошло, что с ним случилось. А потом приехали менты, и мертвого хулигана вывезли на казенном «труповозе», а уже через два дня в загаженной донельзя комнате огромной коммуналки появились новые соседи – с побелкой и обоями.

Спирский и теперь не знал, почему патологоанатом не диагностировал столь очевидное и намеренное отравление, милиция не стала копать глубже, а дворовые сплетники списали смерть Гоги на паленый коньяк. Может, потому, что живым он и так уже надоел всем до невозможности. И только Петю мгновенно наступившие во дворе тишина и благонравие пугали – до мороси на коже. Он уже понимал, какую границу переступил.

В поисках оправдания он приостановил всю свою торговлю и с головой зарылся в книги, не отзываясь ни на осторожный стук в дверь растерянной «клиентуры», ни на испуганные и такие же осторожные попытки теток понять, что же стряслось с их Петенькой. А ему становилось все хуже и хуже, пока однажды не пришло спасение, откуда не ждал.

Это была та самая старая, потрепанная, без обложки тонюсенькая книжка, почти брошюрка, что и поныне сопровождает его в каждом рейде, – «Легенда о короле Артуре и двенадцати рыцарях Круглого Стола». Десятки раз Петя читал и перечитывал эту книжку – лет с восьми, и только в 19, когда нашел в себе силы избавиться от главного тирана, увидел: легенда из раннего Средневековья на самом деле рассказывает о нем.

Петр Петрович прекратил безостановочный бег по комнате и взял книжку со стола. Он лично переплел ее в настоящий сафьян и знал здесь каждое слово – действительно каждое.

Сюжет был прост. Славный рыцарь Ланселот убил досаждавшего королеве Гвиневере рыцаря Милигранса, чем и заслужил ее благосклонность и право на свидание, естественно, без оповещения старого, ни на что уже не годного мужа – короля Артура.

Но шила в штанах не утаишь, и, когда нехороший рыцарь Мордред разузнал о свидании, он прямо сказал об этом Артуру, и счастливого любовника застали прямо в опочивальне королевы.

Разумеется, крепкий телом Ланселот, перерубив рыцарей, вырвался и бежал, оскорбленный Артур выступил войной против своего лучшего рыцаря, а все королевство логров мгновенно охватила междоусобица, что и нужно было коварному Мордреду.

– Все ложь… – пробормотал Спирский. – Какая же все это ложь!

Едва открыв эту книжку – еще тогда, в 19 лет, – он сразу же увидел главное: воспетый трубадурами Ланселот – вовсе не та фигура, с которой стоит брать пример, а единственный по-настоящему достойный человек во всей этой компании – черный рыцарь Мордред. То есть он – Петр Спирский.

Так же, как и Спирский, Мордред был очень умен и образован – летописцы просто вынуждены были это отметить. Но главное, Мордред, как и он, сын Председателя Верховного суда, пусть и внебрачный, имел прирожденное право на власть.

Летописцы очень умело обошли этот вопрос и представили тот факт, что Артур оставил своим и.о. именно Мордреда, результатом интриг. Однако даже им пришлось упомянуть, что фея Моргана, мать Мордреда, была сестрой короля, а значит, Мордред был племянником бездетного Артура. То есть реальным претендентом на верховную власть.

Петр Петрович вздохнул и положил книжку на место. Он, как никто другой, знал, насколько неспособны законные дети Краснова сменить отца на его посту, – ну, не тот у них масштаб мысли! Он, Петр Спирский, напротив, имел все, что действительно необходимо. Кроме одного – признания.

Спирский давно понимал, что главным препятствием к женитьбе растущего судейского чина Краснова на матери оказалось то, что она – дочь и внучка репрессированных. И, странным образом, это тоже перекликалось с судьбой Мордреда, ибо его тетки были сожжены Артуром как ведьмы. Это давало Мордреду повод для памяти, а при случае и мести, – впрочем, как и Спирскому. Именно тогда, в 19 лет, Петр понял главное: он БУДЕТ использовать отца в своих целях – нравится это Краснову или нет. И еще: он ничего не должен верховной власти страны; напротив, они все должны ему.

И руки это развязывало.

Ной

К пяти утра Петр Петрович смирился с тем, что сегодня уже не уснет, включил настольную лампу и бережно взял в руки любимую книжку. Как и всякий наш человек, он превосходно умел читать между строк, и еще тогда, в советском прошлом, искренне поражался тому, как отважилось издательство выпустить столь явную антисоветчину.

Более всего похожая на рыцарский орден, Партия тоже имела свой кодекс чести, а главное, свои поединки за благосклонность «королевы» – Власти. И каждый из видных партийцев носил свой «маршальский жезл в ранце», мечтая однажды сместить старого, ни на что не годного очередного «Артура» и самому взойти на Главное Брачное Ложе. Но ведь и Петя – по крови – был одним из них!

Конечно же, Петр понимал: одной крови в столь важном деле, как претензия на главную «постель страны», недостаточно. Недаром же Мордред для начала – разбоем, то есть нормальным для рыцарских времен способом, – заработал состояние, не уступающее королевскому.

Более того, прямо объявить, что ты претендуешь на «ложе Гвиневеры», в любой системе означает потерять все! – сколько бы денег у тебя ни было. Ибо в любом ордене еще с рыцарских времен одержать верх над соперником можно только одним способом: уличить его в попытке пробраться в королевскую постель – всеобщей, но тщательно скрываемой преступной страсти. Именно поэтому его отец – настоящий рыцарь Краснов был так осторожен и внимателен в своем движении наверх.

Петр Петрович довольно быстро осознал, что все они – вплоть до «Артура» – уязвимы, просто потому, что они люди – живые и в силу этого подверженные страстям. Опытный рейдер Спирский даже допускал, что могучего и не слишком умного Ланселота просто подставил клан Мордреда, чтобы наконец-то отлучить от трона ненавистный клан королевы Гвиневеры. И по-настоящему хороший компромат – неважно, насколько он достоверен, – в таком деле главное подспорье.

Ну, а пока такого компромата нет, приходится делать то же, что и остальным: изображать верность присяге сюзерену, помаленьку откусывать от королевского пирога да поглядывать, не для тебя ли королева-власть оставила дверь своей опочивальни приоткрытой. Петр Петрович видел множество таких ждущих своего часа «безземельных Ланселотов», и все они были на одно лицо.

«И когда же настанет мой час?»

Петр Петрович вздохнул, включил компьютер и быстро набрал адрес своего сайта и любимого детища – игры «The Knights Story», или, как ее звали в Сети, ТКС.

– О Господи!

Ной был здесь – в пять утра! – и определенно его ждал. Записка буквально возникла на глазах!

Петр Петрович болезненно зашипел. Ной уже помог ему кое-что заработать. И все равно этот партнер по бизнесу производил жутковатое впечатление.

«Ты же хотел своего шанса? – мелькнула в голове издевательская мысль, так, словно Петр Петрович смотрел на себя самого сверху вниз. – Вот и отвечай! Хватай удачу за хвост!»

Он собрался с духом и застучал по клавиатуре.

Петр Петрович стукнул по «Enter» и откинулся на спинку кресла. Но ответ пришел мгновенно, так, словно Ной именно этих слов и ждал.

– Сволочь! – выругался Спирский: Ной видел его насквозь, и врать почему-то не хотелось.

Петр Петрович с огромным облегчением выключил монитор и тут же подскочил, как от электрического разряда. Но это был всего лишь пронзительный телефонный звонок.

– Да! – схватил трубку Спирский.

– Извините, что разбудил, Петр Петрович…

Это был Колесов.

– Говори, – с колотящимся сердцем разрешил Спирский.

– Адвоката нигде нет. До сих пор. Но его «Ягуар» на стоянке.

– Дальше, – потребовал Спирский.

Он понимал, что Колесов позвонил не ради этого.

– Прибыл его помощник. Из Москвы, – нехотя произнес Колесов. – Бросил в номере вещи и отправился в город.

Спирский глянул на часы: стрелки «Ролекса» показывали 05.46.

– Что ему делать в чужом городе в такую рань? Да еще в воскресенье!

– Я не знаю, – убито признался Колесов. – Но человечка проследить за ним я послал.

Спирский с усилием потер воспаленные бессонницей глаза.

– Держи меня в курсе. Я должен знать, что происходит.

Связь оборвалась, а Петр Петрович устало откинулся на подушку. Интуиция подсказывала ему, что Павлова в Тригорске уже нет, но ни где он может находиться, ни чем заниматься в воскресенье утром, Спирский не понимал. И это совершенно выводило его из себя.

Собчак

Настя молчала долго, а когда все-таки заговорила, Павлов понял, что дуэль завершена – за полной ненадобностью. И тогда сами собой посыпались шутки, а он рассказал ей о том, что действительно наболело.

Он говорил о целом поколении, успевшем вырасти без уважения к закону, о милых девочках и мальчиках, пришедших в профессию не спасать, а зарабатывать, об участившихся случаях обмана коллег и даже о донельзя удивившем Артема адвокате, поставившем ложь в один ряд с остальными профессиональными инструментами.

Павлов и сейчас не понимал, что могло привести этого симпатичного парня к таким фатальным выводам, но по его версии выходило, что, лишь обманывая правосудие, следствие и обвинение, можно и нужно спасать клиента.

– Видно, мы росли и воспитывались в разных песочницах, – смущенно констатировал Артем. – Собчак хоть и намного старше, но лично мне ближе.

– Вы знали Собчака? – заинтересовалась Настя.

Артем тепло улыбнулся. Анатолий Александрович умел рассказать о самых сложных вещах удивительно просто. Когда он объяснял, что такое настоящее право, на Первом съезде Советов, депутаты сидели, раскрыв рты.

– Мне удалось пообщаться с ним лишь однажды, – вздохнул он, – а наш более обстоятельный разговор – уже в Париже – так и не состоялся.

Они разминулись на каких-нибудь пару часов, а из Калининграда Собчак так и не вернулся – умер странной и таинственной смертью.

– Это ведь именно в Париже он прятался несколько лет? – полуобернулась Настя.

«И откуда вам это известно, милая барышня?»

– Да, – кивнул Артем, – но вы должны знать, что Собчак не попал в Кресты лишь благодаря воле и преданности жены Людмилы. Так что термин «прятки» не слишком подходит; скорее, это было убежище.

– Его пытались посадить? И кто?

«Те, кто и пришел к власти в стране и в прокуратуре…» – подумал Артем, но вслух сказал другое:

– Мало ли желающих сунуть приличного человека под государственный каток?

И Настя не стала настаивать, а он вспомнил о Вольдемаре, без лишних слов предоставившем Собчаку свою квартиру, защиту и помощь в чужом для него городе и стране.

– Я видела его в Париже, – прервала молчание женщина. – Отец отправил меня учить язык, и на экскурсии возле «Ля Томб Наполеон» я увидела Собчака. Он прогуливался по дорожке возле Инвалидов. Никто из наших его не узнал, а я вспомнила, потому что была с отцом у него на приеме.

Настя негромко рассмеялась, и от этого смеха у Павлова разлилось по всему телу странное, незнакомое ему ранее чувство легкости и какого-то непонятного счастья и свободы. Она смеялась легко и самозабвенно, как жаворонок в весеннем поле. Она и сама была, как птица, – яркая, легкая и стремительная…

Королева

Ранним дождливым московским утром забрызганный «Лексус» влетел на Кутузовский проспект и чуть не обдал грязью задремавшего возле своего патрульного «Форда» гаишника. Постовой рванул из кармана свисток и отчаянно замахал палкой.

Настя резко затормозила:

– Ну, вот вам и шанс проявить свою полезность нашему обществу.

Павлов приготовился к обычному профессиональному спаррингу, но служивый, приблизившись к чуть притормозившему автомобилю и разглядев его номера, начинающиеся с 001, лишь досадливо махнул рукой и затопал обратно к своему автомобилю.

– Готова поверить в чудеса телепатии и телекинеза, – Настя прыснула, прикрыв рот ладонью. – Научите меня двигать предметами и милиционерами на расстоянии, чтобы они ко мне не приближались.

Павлов лишь улыбнулся. Он уже сообразил, что гаишник увидел не пассажира, то есть его, а номера.

«Видимо, ты все же чья-то дочь или… – это предположение Артему нравилось менее всего, – жена, а автомобиль с его волшебными номерными знаками принадлежит мужу-олимпийцу или удачливому питерскому бизнесмену…»

Способов проверить предположение было два: спросить или…

– Если вы не возражаете, Анастасия, я предлагаю заехать ко мне на чашечку утреннего кофе, – предпочел он второй вариант. – Я живу на Арбате возле «Праги». Владельцы ресторана – мои клиенты и всегда доставляют мне утром свежие пирожные. Что предпочитаете? Фирменное «Птичье молоко»? Корзиночки с фруктами под белым ванильным соусом? Правда, есть еще ежевичные тарталетки…

– Издеваетесь над бедной, голодной и усталой девушкой? – смешливо поинтересовалась Настя. – Или это профессиональная расчетливость?

Артем замер. Кажется, у него был шанс.

«Или нет?»

Его так и держали в неведении.

– Простите, Настенька. Вы и сами видите, что я только и думаю, как заманить вас в свое холостяцкое логово. Спирт выветрился, а пить кофе в одиночестве, когда есть шанс разделить его с вами… в этом есть что-то неправильное.

Настя загадочно улыбнулась, а Павлов погрузился в почти забытое состояние.

Последний раз некое схожее чувство он испытывал в первом классе, когда никак не мог найти повод подружиться с самой красивой девочкой в классе Ирочкой Королевой. Ее внимания – одинаково безуспешно – добивались и хулиганы, и отличники. Наконец Артем подошел к ней после уроков, покраснев от смущения, просто предложил проводить до дома и… получил согласие. Оказалось, что из всего класса Королева, которую так и звали Королева через «Е», а не через «Ё», тоже выбрала именно его.

Роман длился до шестого класса, пока не появились новенькие девочки, которые вытеснили прежних «королев» и отвлекли мальчиков от старых подружек, а заодно от геометрии, географии и физики. Ирочка тоже изменилась, ее детская кукольная красота стала меняться на подростковую угловатость, и все резко усложнилось.

А Настя молчала и продолжала смотреть на пустынный, стремительно уходящий под колеса Кутузовский проспект. В этот ранний утренний час по проспекту лениво ползли оранжевые уборочные автомобили, готовя трассу к наплыву рублевских жителей и госчиновников, предпочитающих всем полосам движения – разделительную, а всем цветам светооптики – ярко-голубой. Пройдет пара часов, и они помчатся на своих федеральных авто с госдач навстречу светлым кабинетам и мягким креслам.

«Придется поблагодарить за подвоз и заняться делами», – с сожалением констатировал Артем, и его тут же бросило вперед – Настя затормозила.

– Ну, вот и «Прага». И где же ваши пирожные?

Папа

Спирский всем сердцем чувствовал, что московский адвокат тоже не спит и наверняка прямо сейчас выстраивает очередную серию козней. И когда Колесов позвонил еще раз, эта уверенность лишь окрепла.

– Помощник адвоката зашел в чью-то квартиру.

– Адрес! – потребовал Спирский.

– Микрорайон «Заводской», дом 6/2… а номер квартиры, судя по освещенным окнам, 71.

Петр Петрович кинулся к компьютеру, открыл список акционеров и в считанные минуты нашел и этот адрес, и хозяина квартиры с на удивление красноречивой фамилией Жлобенко. Не теряя времени, он тут же набрал номер рядовой бухгалтерши, когда-то продавшей рейдерам пароль от компьютеров НИИ.

– Есть такой акционер, – заспанным голосом подтвердила женщина.

– Кто он?

– Пенсионер. Ветеран. От него вся наша бухгалтерия стонет. Все ему вечно что-нибудь должны…

Петр Петрович отключил телефон и уставился в окно. Там уже занимался вялый московский рассвет. Едва появившись в Тригорске, Павлов уже сорвал ему «чистый» захват пансионата, убедил Батракова сдать себя налоговой, а теперь еще и подключил профессионального жалобщика.

«И каким же будет следующий выпад? Неужели придется звонить «папеньке»?»

Спирский глянул на часы: 06.30 – и потянулся к телефону. Обычно старик в это время уже не спал – даже в воскресенье.

– Алло… Леонид Михайлович…

– Что еще случилось? – раздался из трубки недовольный голос Краснова.

– Доброго утречка, Леонид Михайлович, – весело пожелал Спирский. – Это Петр беспокоит ни свет ни заря…

– Какой… Ты, что ли, Петя? Ну, что у тебя еще стряслось? – почти застонал Краснов.

– Тут адвокат один московский имеется… Павлов… А.А. Знаете такого?

– Ну, знаю, – озабоченно отозвался Верховный. – Ближе к делу, Петя.

Петр Петрович тоже озабоченно вздохнул. Обычно он старался не злоупотреблять влиянием своего фактического отца, и Краснов, пусть формально и отказавшийся от отцовства, это ценил. Но данный случай был особым – слишком уж многое было поставлено на кон.

– Проблемы с этим адвокатом, Леонид Михайлович… Он уже всех достал, не только меня. Может быть, вы что-нибудь подскажете? А то и поможете? Сколько же можно над законом измываться?!

В телефонной трубке на пару мгновений воцарилась тишина, а затем послышался голос молодой жены Краснова:

– Кто там, Леня?

Старик смущенно засопел.

– Позвони мне через часик, Петя. Я… я подумаю… – Трубка замычала короткими гудками.

Опоздавший поблагодарить Спирский лишь просопел повешенной трубке:

– Ну-ну. И вам того же, папа! Тем же самым, по тому же месту… – и аккуратно положил телефон на тумбочку. Он умел ждать.

Председатель

Леонид Михайлович Краснов стал Председателем ВС путем долгой череды сложных, продуманных и кропотливо исполненных шагов. Он очень дорожил своим местом и за шесть лет выстроил под собой достаточно сложную систему подчинения его решениям. И результат был: Краснов разрешил даже давний спор между Председателем Высшего арбитражного суда и Председателем Конституционного суда – с помощью Первого лица, разумеется.

Очередная встреча, внешне ничем не примечательная и никем особо не замеченная, прошла в закрытом режиме. ВеВе дал четкое и недвусмысленное указание навести порядок с единообразием судебной практики, прекратить споры и ориентироваться в решении споров хозяйствующих субъектов на позицию Верховного.

Леонид Михайлович удовлетворенно улыбнулся. ВеВе оговорился, что ни в коей мере не настраивает их на подмену одного суда другим, а, скорее, наоборот: каждый решает вопросы в рамках своей компетенции, но ориентируется на сложившуюся практику Верховного. Это была победа.

– Ну, где ты там, Леня? – послышался голос молодой жены, и Леонид Михайлович на секунду приостановился перед зеркалом.

«Да, Леня, это кредит… и даже аванс, – думал он, рассматривая появившиеся вокруг глаз морщинки. – Скоро 60, а столько еще интересных дел!»

Леонид Михайлович шел к этому посту всю жизнь и лишь теперь выстроил всю систему под себя: везде ученики, сокурсники, друзья и единомышленники. Пожалуй, если не считать московского председателя Горину, все в его власти и подчинении.

«Оно и правильно, что же за бардак начнется, если допустить, как в Америке, судей самим придумывать законы. Этак мы все разрушим и растеряем. Не-ет! Не будет при мне вольницы! С законом шутить и упражняться не позволю! За то и ценит меня Президент, что я никогда от буквы закона не отступал!»

– Ну, Леня…

– Иду-иду… – Бодро расправив плечи, он двинулся в сторону спальни.

Единственное, что расстраивало порой Верховного, это Петя. Нет, он, конечно, вырос умным, внимательным мальчиком. Никогда не настаивал на отцовстве Верховного. Часто просил подсказать, как правильно поступить в той или иной юридической ситуации, а главное, никогда не просил повлиять на решения судей. Сам справлялся.

По-настоящему крупную ошибку Петя совершил только один раз, когда, записав несколько дружеских разговоров с Леонидом Михайловичем на диктофон, принялся козырять своей близостью к Верховному в кабинетах провинциальных судей. Понятно, что записи производили нужное впечатление. Мощный баритон Краснова, столь часто звучавший с экранов и трибун страны, был до боли узнаваем каждым работником отечественной системы правосудия. И после такого «аудиоурока» даже самые несговорчивые сдавались.

Когда Леонид Михайлович об этом узнал, он очень рассердился, и Петю спасло от разрыва отношений лишь то, что записи никогда не демонстрировались в Москве.

– Кто звонил? – поинтересовалась жена.

– Петя, – вздохнул Верховный и нехотя залез под теплое одеяло.

Он с юности привык жить по-другому: подъем в шесть утра, ледяной душ, зарядка и тут же за работу, даже в выходные. Но супруга сказала, что нужно уметь расслабляться, и Леонид Михайлович, стиснув зубы, напряженно ждал, когда можно будет встать и окунуться в жизнь.

«Значит, и тебе дорогу Павлов перешел…» – подумал он о просьбе сына и обнял супругу за талию.

Верховный встречался с Павловым на самых различных мероприятиях – от дня рождения Резника до конференции «Российское правосудие на современном этапе». И если честно, этот адвокат его раздражал с самого начала: и этой манерой одеваться с иголочки, и снисходительным тоном, и не по чину быстрыми победами в нескольких громких процессах. Леонид Михайлович, привыкший идти по карьерной лестнице шажок за шажком, не доверял подобным взлетам и понимал, что эти победы или результат случая, или – что намного более вероятно – политического заказа. Но более всего раздражала Краснова претензия этого едва оперившегося юриста на собственное оригинальное видение правосудия!

Когда Краснов узнал, что Артем агитирует за создание сети альтернативных судебных, посреднических и переговорных институтов, он даже не придал этому значения. Затем, на всякий случай, заказав диссертацию Павлова «Альтернативные формы разрешения юридических конфликтов», Верховный пролистал ее и был буквально поражен «вывернутым наизнанку» взглядом на правосудие: адвокат призывал не судиться, а мириться! То есть он покушался на «святая святых» правосудия – саму систему судоустройства!

Пожалуй, этот выскочка действительно мог нанести Пете неожиданный удар, откуда и не ждешь.

Ограбление

Квартира Павлова располагалась на последнем этаже старокупеческого дома в арбатских переулочках – по-домашнему тихих и законопослушных. Однако, поднявшись на четвертый этаж, Артем остановился и с недоумением оглядел входную дверь. Она выглядела так, словно ее вскрыли консервным ножом, а затем, как могли, вставили на место.

– Ого!

Артем осторожно вошел в прихожую, включил свет, прошел в кухню, заглянул в ванную комнату и зашел в кабинет. В нос ударил запах сигарного дыма, а в центре комнаты, меж подготовленных к выносу вещей и разбросанных деловых бумаг, стоял чемодан и две спортивные сумки.

– Милицию будете вызывать? – поинтересовалась Анастасия.

Артем еще раз оглядел кабинет – уже внимательнее.

– Нет, – удовлетворенно улыбнулся он. – Все в порядке. Тот, кто это сделал, уже извинился.

– Как – извинился? – не поняла девушка.

– Он, а точнее, они сообщают, что зашли ко мне по ошибке, – Артем прошелся по кабинету, – также они выражают глубокое уважение ко мне и моей профессии и приносят искренние извинения. Вот такой «мессэдж».

– Вы меня пугаете, – испытующе посмотрела ему в глаза гостья, – или это снова телепатия? Как с гаишником…

Артем пожал плечами, подошел к рабочему столу в форме стеклянного куба работы Семена Левина и замер.

– Никакой телепатии… – тихо сказал он.

Семен был потрясающе талантлив. Именно этот безвременно ушедший человек-легенда придумал зеленую «горошину» НТВ, вдохновившись сказкой Андерсена о проверке на чистокровность. Именно он создал «фирменный стиль» Президента России и его Администрации.

Артем потер висок. Как-то ему посчастливилось поработать с легендарным художником, и они остались друзьями. Каждый год Семен появлялся на дне рождения Артема с каким-нибудь удивительным подарком. Этот стол – символ прозрачности, открытости и честности адвокатской работы – был спроектирован, собран и подарен автором Артему на 37-й день рождения. А вскоре Семена не стало.

– А если не телепатия, то что? – напомнила о себе Настя.

– Видите, на столе аккуратно разложены досье? – вздохнул Артем и приподнял одну из папок с ботиночными тесемками и надписью «ДЕЛО».

Настя заинтересованно кивнула.

– Они лежали в другом месте, – бросил папку на стол Артем, – и господа злоумышленники, обнаружив досье на своих коллег, которых мне иногда приходится защищать, очевидно, глубоко призадумались.

Он прошелся по кабинету, оценивая масштабы «разрухи».

– Затем они решили проверить, куда попали, ведь папки с делами могут быть и у следователя, и у прокурора, и даже у судьи, притащившего «работку на дом».

– А разве это разрешено? – удивилась Настя.

Артем лишь развел руками. Его опыт говорил, что этим, увы, грешат все вышеназванные коллеги.

– Они быстро убедились, что я не «красный», то есть не работник органов, и решили обмозговать коллизию. С одной стороны, обнаружили неплохой куш… – он слегка пнул туго набитый чемодан и спортивную сумку, – а с другой стороны, по их понятиям, грабить «почтальона», то есть адвоката, простите, за-пад-ло!

Девушка вздернула бровь.

– Запад Ло? Это я где-то слышала, – хмыкнула она, – хотя точного значения термина не помню.

– Н-да-с, – протянул Павлов, – неученая пошла молодежь, раньше в нашем дворе каждый карапуз знал, что такое «западло».

Настя приготовилась было возразить… и передумала.

– Это, дорогая Настенька, – улыбнулся Артем, – вовсе не ориентация красавицы Джей Ло на Запад или ее западная часть, застрахованная на два миллиона долларов.

Девушка возмущенно фыркнула:

– А покорректнее это выразить нельзя?

Артем на секунду задумался и кивнул. Пожалуй, он взялся бы выразить этот термин юридически корректно.

– Это – действия против правил, установленных в самом преступном сообществе. Нарушение этого правила ставит человека вне «понятий», то есть вне закона, и он становится изгоем, к которому можно применять почти любые меры наказания.

Настя заинтересованно хмыкнула:

– А почему вы назвали адвоката почтальоном?

Артем улыбнулся:

– Традиция. Адвоката часто используют не как носителя правовой помощи, а как доставщика писем с воли и обратно. И притеснять, а тем более грабить его…

– За-пад-ло… – за него закончила Настя.

– Вы на удивление способная ученица! – рассмеялся Артем.

– Льстец! – обвиняя, кинула Настя.

И в следующий миг оба, двинувшись вперед, – он, чтобы поощрительно коснуться ее рукава, она, чтобы наказать его за лживую лесть ударом кулачка, – столкнулись и замерли. И сразу стало ясно, что главное между ними уже произошло.

– А что было потом? – не отрывая влажного взгляда от его глаз, тихо спросила Настя.

Артем вздохнул:

– Они выкурили две лучшие сигары из моей скромной коллекции…

Настя запустила узенькие ладошки под его пиджак.

– Самые лучшие?

– Да, – он бережно обвил руки вокруг ее талии, – два «Больших Черчилля», столь обожаемых отцом карибских коммунистов товарищем Фиделем Кастро…

– А потом?

Она явно не желала торопиться.

– Не спеша выкурили их, сидя в креслах у стола и разглядывая мои досье.

– Не спеша? Почему?

Ее губы были так близко.

– Они хотели показать, что они тоже профессионалы…

– Как и вы… – тихо произнесла Настя, а едва он двинулся вперед, ее узкие ладошки жестко уперлись в его грудь. – Кто-то обещал кофе с пирожными…

Диспут

Леонид Михайлович мужественно пролежал до семи, но думал только о Павлове. Он как-то даже втянул Павлова в научный диспут, доказывая необходимость укрепления системы судоустройства, а не ее развала путем создания химер типа «альтернативного правосудия». Но самонадеянный юрист и здесь оказался на высоте.

– Вот сравнительная таблица идентичных споров, – развернул он склейку, – обычная практика: 14 месяцев работы, 7 судебных решений, а результат не оправдал даже издержек.

Понимающие, насколько обычна эта ситуация, слушатели закивали. Хуже того, в подобных спорах ответчик часто прекращал всякую хозяйственную активность и успевал вывести активы.

– А вот дело из практики третейского суда при Союзе промышленников и предпринимателей, – показал на второй столбец Павлов. – Возглавил этот суд известный юрист Михаил Борчевский.

Леонид Михайлович нахмурился; он знал, что в создании этого третейского суда участвовал и Павлов, и уже чувствовал, что адвокат приготовил бомбу.

– Решение вынесено за два дня, – окинул слушателей победным взглядом адвокат, – в законную силу оно вступает с момента провозглашения и дополнительных расходов не требует. Обе стороны согласились с ним, и оно уже исполнено.

Слушатели загомонили: разница между 14 месяцами и 2 днями была явно не в пользу традиционной судебной системы.

– Искать согласие, а не взвинчивать «гонку вооружений» – вот решение для бизнеса, – подвел итог Павлов.

Это был полный разгром. Да, коллеги сразу же окружили Краснова и принялись подобострастно хвалить именно его выступление, но Верховному стало так тоскливо, так тошно, что он даже не пошел на банкет и сразу же уехал к себе на Поварскую.

На столике у кровати тактично и негромко брякнул телефон, и Леонид Михайлович нехотя поднял трубку:

– Да, Петя, я подумал. И мой тебе совет: не связывайся. Ты с ним еще нахлебаешься.

Петя принялся что-то возражать, но Верховный уже принял решение:

– Решай свои проблемы сам, Петр. Ты давно уже взрослый и даже успешный мужчина.

Заказ

Осознав, что «дядя Леня» ему не поможет, Спирский некоторое время пребывал в прострации, а потом вспомнил, что это уже не в первый раз. Так уж вышло, что, несмотря на свою начитанность, Спирский экзаменов никуда не сдал, а «дядя Леня», как раз двинувшийся вверх по карьерной лестнице, «светиться» в приемных комиссиях не рискнул, и оставалось Пете одно – работать.

А тем временем его подпольный винно-водочный бизнес приходил в упадок. Государство, сообразившее, что с пьяным гражданином договориться проще, стало снимать ограничения на торговлю алкогольной продукцией. Горбачевская борьба за всеобщую трезвость сменилась круглосуточным обслуживанием алчущих граждан, и Петя оказался на грани краха.

Ему не пришлось изобретать велосипед: единственной точкой опоры, могущей дать ему следующий толчок, был и оставался винный магазин под управлением Зинаиды Полухиной. Уже несколько лет она поставляла Пете товар для ночной торговли, и Спирский знал ее, как облупленную.

Он подошел к операции со всей серьезностью. Да, Пете пришлось побегать по комиссионкам и подежурить на Рижском рынке, но вареные джинсы, кофту от Версаче, платок от Диора и страшно модный в то время набор косметики от Пупо он ухватил. Спирский не исключал самых невероятных поворотов на этом пути: Зинка, человек из мира торговли, вовсе не походила на неизбалованных дворовых девчонок и могла отреагировать на такие подарки – пусть и к старому Новому году – довольно резко. Но произошло неожиданное: одинокая женщина проблемного возраста запала на давным-давно знакомого ей мальчика Петю мгновенно.

Если честно, Петя не был к этому готов. Да, время от времени он пытался поухаживать за девчонками, но это ничем никогда не заканчивалось, даже когда был повод пригласить их к себе домой. Петю нагло объедали, опивали, а затем так же нагло кидали. И только с Зинкой, а затем и с ее магазином «Ромашка» он справился блестяще. Сам.

– Ну что ж, дядя Леня, если не хочешь помочь… – начал он и замер.

Петр Петрович совершенно неожиданно для себя вдруг понял, что Верховный уже помог ему – честной оценкой силы противника. И тогда он позвонил начальнику своей службы безопасности.

– Гриша… есть клиент.

– Кто? – недовольно засопел явно еще не проснувшийся начальник.

– Павлов. Адвокат.

Сопение прекратилось.

– Это который из «Зала суда»? – осторожно поинтересовался многоопытный службист. – И чего вы хотите?

– Во-первых, знать, где он и что делает. Докладывать каждый час.

Гриша задумался.

– Это расходы… Он где, в Москве?

– Я не знаю. Вчера был в Тригорске, но Колесов говорит, что в номере он так и не появился.

– Ладно, Петр Петрович, – нехотя согласился Гриша. – Адреса офиса и квартиры я найду и наблюдение поставлю, но учтите, он может находиться и у друга, и на съемной квартире… так что гарантий никаких… сами пони…

– Начинай работать, Гриша, – оборвал его Спирский, – и немедленно.

Пена

Первым делом Артем вышел в прихожую и придвинул к приоткрытой двери тумбочку.

«Вот тебе, рейдер, и дырка в борту», – посетовал он, а сам уже бежал на кухню доставать египетскую медную турку, купленную в свадебном путешествии с Любой в Порт-Саиде. Артем выторговал ее и плюс еще три турки размером поменьше у торговца-бедуина за два доллара. Друзья, отведавшие кофе из этих двудолларовых турок, выпросили остальные три, а последнюю он берег исключительно для дорогих гостей, так как к кофе относился равнодушно, отдавая предпочтение зеленым чаям.

Вспомнив о Любе, Павлов тяжело вздохнул. Он развелся с женой, практически не пожив с нею. Пока учился в Академии КГБ, Артем как-то не придавал значения тому, что женился на дочери начальника. Но выпуск пришелся на самый путч, и когда он, трезво пораскинув мозгами, подал на увольнение – пока еще можно, без поражения в правах, тесть счел это едва ли не предательством Родины, а своего зятя – достойным «показательной» посадки. Чтоб другим неповадно было.

Артем рассмеялся и отчаянно загремел посудой, которая после визита незваных гостей тоже оказалась сдвинутой со своих привычных мест и разбросанной по столу и по полу.

«И где же турка? Ага… в мойке…»

Сажать вчерашнего курсанта оказалось просто не за что, но целеустремленный Любин папашка умел достигать поставленных целей, и житья не стало, а брак не спас даже подрастающий Антошка. И тогда они с Любой поговорили, трезво взвесили все, что потеряно, и то немногое, что осталось, и решили двигаться по разным траекториям.

– Я что-то не пойму… – послышался Настин голос, словно она прочитала его мысли, – ты женат?

«Альбом увидела…» – понял Артем. После прихода нежданных «гостей» многие вещи переместились по квартире совершенно непредсказуемо.

– Был. – Артем зажег газ и налил воду. – Люба с Антохой живет в Кембридже, под Лондоном, преподает русский язык и литературу. Ну, а сын уже учится в университете… на историческом.

Вопреки обыкновению, они сумели сохранить нормальные отношения.

Сзади неслышно подошла Настя:

– Обожаю смотреть, как мужики готовят. Что-то есть в этом первобытное, настоящее. Мужчина-добытчик кормит свою женщину.

«Свою женщину?!» – мысленно охнул он, однако от комментариев воздержался. Все выдавало в Насте цельную, горячую и страстную натуру, но как же она была непредсказуема и своевольна!

Будь она хоть немного попроще, Артем с ходу предложил бы ей, к примеру, принять ванну… перед кофе. Он так и видел эту картину: Настя осваивается в его ванной комнате. Сначала был бы слышен плеск и ее нежное мурлыканье какой-то незатейливой песенки. А потом она запустила бы гидромассажный агрегат, и пол старенькой арбатской квартирки закачался бы под вибрацией итальянского сантехнического чуда.

Артем рассмеялся.

– Вам смешно? – поинтересовалась Настя.

– Нет-нет, не обращайте внимания, – отмахнулся Артем и засыпал кофе.

Но мысли были только о том, как она могла бы выглядеть принимающей гидромассаж. Он сам не пользовался этим агрегатом, так как, во-первых, мылся быстро и под душем, а во-вторых, когда он его купил и решил испробовать, к нему сбежалось полподъезда соседей с резонным указанием на то, что дом вот-вот развалится. Понятно, что Артем уступил: цена покоя в доме была для него куда как выше этой игрушки. Но если бы речь шла о такой даме, как Настя, он спустил бы с лестницы всякого, кто посмел бы посягнуть на спа-процедуры прекрасной гостьи.

– Пойду освобожу хотя бы один столик, – хмыкнула Настя.

Артем кивнул и продолжил колдовать, раскладывая на прозрачной тарелке захваченные по дороге в ресторане пирожные, но соблазнительные видения уже не отпускали. Вот она стоит в ванной, наклонившись над водой. А вот она смеется, обнажая красивые зубки и отбрасывая назад пышные волосы, волнами спадающие на ее лицо. И от этого возникала порядком подзабытая дрожь и сладостное томление от предчувствия чего-то секретного и невероятно соблазнительного. А потом бы с ней что-нибудь произошло… Артем снял турку с огня… ну, к примеру, она – Венера, рожденная из пены морской, – начала бы тонуть в этой самой пене, и он бы ворвался, подхватил судорожно цепляющуюся за него девушку и силой вырвал ее из пенных оков. Поднял, прижал бы к себе и стремительно понес в спальню…

– Я газету на стеклянный столик постелила… – прервала его мечтания гостья. – Вы не в обиде за прессу?

– Не в обиде, – отозвался Артем и разлил кофе по чашечкам.

«Вот что бы я сказал твоим родителям и милиции? – нежно спросил бы он. – Представляешь заголовки завтрашних газет? «Адвокат Павлов утопил любовницу!» Или еще лучше: «Мыльная трагедия адвоката Павлова…»

А потом бы Артем обернул ее шелковым одеялом, подаренным мамой к Новому году. Набитое непряденым шелком, оно и впрямь было необыкновенным – в жару охлаждало, а в холод – согревало.

– И где обещанный кофе? – донеслось из комнаты.

Артем улыбнулся, подхватил чашечки и двинулся навстречу своей мечте.

– Скажите, Настя, вы никогда не чувствовали, как трагично несовпадение реалий и мечты?

Гостья изогнула изящную бровь.

– Каждая девушка это чувствует. Но ни одна вам в этом не признается.

Артем рассмеялся, и почти сразу засмеялась и она. Стало совершенно ясно, что здесь все взрослые, а потому все прекрасно понимают.

Зинка

Петр Петрович до сих пор помнил, как стоял на пороге Зинкиной, а теперь его квартиры с букетом гвоздик. Цветы, конечно, официозные, но в ту пору, да еще в середине января найти что-то другое было попросту невозможно. Зинка тоже была во всеоружии – принарядилась, надела подаренные Петей джинсики и кофточку с глубоким вырезом, ну, и на столе все было в порядке. Несмотря на все еще господствующий в стране дефицит, работникам торговли по-прежнему удавалось накрывать праздничные столы. И почти сразу же Петру стало ясно, насколько же различаются их истинные цели.

– Надо приватизировать твой магазин. Это сейчас можно сделать по упрощенной схеме, – горячо объяснял он.

– Ой, Петечка, какой ты умненький… обожаю умных мужиков, – на глазах таяла Зинка.

– Нужно срочно собирать документы, – волнуясь от близости цели, твердил он, – принимай меня на работу исполнительным директором, и я все сделаю.

– Как же мне тебя отблагодарить-то, Петрушенька? – все настойчивее демонстрировала вырез в кофточке директор магазина.

Он был упорен, однако и она двигалась к своему женскому счастью, – может быть, последнему в жизни, – с настойчивостью асфальтоукладчика, и в конце концов у всех все получилось.

В течение двух дней Петр Спирский стал новым директором создаваемого ТОО «Ромашка» и совладельцем здания магазина – 320 кв.м, отдельно стоящих складских помещений – 200 кв.м и примагазинной территории – еще 600 кв.м – все в черте Москвы.

В считанные дни он открыл на этой территории два новых приемных пункта – стеклотары и металла и проинструктировал приемщика, как отличать чугун от стали и бронзу от меди. И хотя приемщик, двоюродный брат Пети, все время все путал и умудрялся принимать даже ворованные вентили магистрального газопровода и канализационные люки, дело шло.

Тупость приемщика приводила Петю в бешенство – в Москве как раз провели показательный суд над похитителями таких люков, и ему приходилось возить их на переплавку на подмосковный завод. Но брат по-прежнему подводил его под статью, и в конце концов пьянчуги даже умудрились стянуть крышку от люка возле самого крыльца магазина.

И только Зинка была счастлива… действительно счастлива. Отстоявшая за прилавком полжизни, она с огромным облегчением сбросила всю эту ношу на единственного настоящего мужика в своей жизни и возвращаться к этому ежедневному кошмару – даже ценой перерыва драгоценного трудового стажа – не собиралась. Ни за какие коврижки.

Артемий и Клеопатра

Артем никак не мог понять, на кого она похожа, – пока в его телефоне не включилось напоминание.

«Клеопатра! – понял он. – Точно. Именно Клеопатра…»

Да-да, именно на Клеопатру в исполнении Чулпан Хаматовой из незабываемой премьерной постановки «Современника» более всего походила эта молодая женщина.

Спектакль прошел до назначенного срока премьеры. Однако человек-праздник Михаил Куснирович, хороший знакомый Павлова, уговорил-таки Галину Волчек дать один спектакль в рамках фестиваля «Черешневый лес» и оказался прав. Хотя столь откровенной постановки давно не видела московская сцена, мастерство актеров только выигрывало в контексте откровенно эротических сцен.

«Так… кажется, я серьезно запал…» – понял Артем, куда его тащит.

– Никогда не пила такой вкусный кофе, – признала Настя.

Она сидела в кресле у столика, покачивая красивой стройной ножкой, смотрела по сторонам, и в каждом повороте головы чувствовалась царственность. Телефон снова напомнил о необходимости сделать пару звонков, и Артем вздохнул.

– Извините, Настя, – тихо попросил он и тут же набрал номер. – Ванюша, ты уже в Тригорске? Бачок в моем номере проверил? Значит, пусто… А как там эта девчонка-дежурная?

Услышав о девчонке, Настя на секунду сдвинула брови, но лишь на секунду.

– Расплакалась? Бедняжка. А что с ветераном? Общий язык с ним нашел? Он согласился подать иск? Молодец. И с налоговой, значит, порядок… Хорошо, отбой.

– Вы заставляете девчонок плакать? – как бы ненароком поинтересовалась Настя. – Это что – часть профессии, как и знание тюремного жаргона?

Артем печально улыбнулся:

– Это дежурная по этажу. Ее вынудили открыть мой номер для незаконного обыска. Очень переживает девочка.

Настя притихла, а Павлов уже набирал следующий номер.

– Соломин? Ну, здравствуй, Юра. У меня тут пачка любопытных бумаг из Тригорского НИИ… возможно, по твоей части. Проверишь?

Настя, прищурившись, наблюдала. Она явно видела по лицу Артема, что ему сказали что-то неприятное… и довольно жестко.

– Я помню… знаю… понимаю. И все же глянь. От тебя не убудет. Да, через полчаса буду.

Он отключил вызов, глянул на гостью и понял, что только что жестко обозначил для нее пределы своего гостеприимства.

– Извините, Настя…

– Да ладно…

Артем поморщился: он категорически не желал терять то, что между ними едва обозначилось.

– Вы где собираетесь остановиться в Москве?

Женщина пожала плечами.

«Гостиница…» – понял он.

– Может, тогда прямо здесь?

Ее брови возмущенно поползли вверх.

– Дело в том, что я вынужден уехать, – торопливо начал пояснять он, – и квартира останется совершенно свободной. Дня на три. А порядок здесь наведут, и дверь поставят… я позвоню.

– Заманиваете? – с бесшабашной издевкой закивала Настя. – Сначала в гости, затем – цветы, а кончится все банальными романтическими прогулками под луной и катанием на лодке?

Артем демонстративно повел широкими плечами:

– Можно и на лодке. Мы и это умеем, а не только кофе варить…

Настя смешливо, по-девчоночьи прыснула:

– Ладно, уж… езжайте по своим делам, а я подумаю. А едете-то куда? Небось опять в Париж?

– Я бы в Париж с удовольствием, – с готовностью развел руками Павлов, – но сейчас для меня важнее Усть-Пинск.

Настя потрясенно покачала головой:

– Бог мой… Усть-Пинск… какая у вас романтическая профессия!

Конспиратор

Менее всего полковник Соломин желал тратить это воскресенье на адвокатские игры Артема. Но четверть часа назад стопка документов Тригорского НИИ перекочевала из рук адвоката Павлова в его руки, и следовало дать ей ход, – судя по развитию обстановки, немедленно.

– На работу, Юра? – подошла к нему жена.

– Я ненадолго.

Супруга лишь покачала головой. Она понимала, в каком ведомстве работает ее муж: уйдет на час, а вернется в час ночи.

– Ладно, я сама Верочку в студию отведу…

Соломин вздохнул. Он изо всех сил старался проводить урезанные выходные с дочкой и в художественную студию обычно водил дочурку сам, но генерал сегодня был на работе, а в воскресенье пробиться к нему было на порядок легче.

«Значит, снова Тригорск, – думал он, – и опять рейдеры».

По формальным признакам давно уже приватизированный Тригорский НИИ «Микроточмаш» большого значения не имел. Правда, около трех недель назад Соломину пришлось чуть-чуть надавить на московское Главное следственное управление: эти придурки едва не приняли рейдерский заказ на захват НИИ. Допустить этого было нельзя: в пансионате НИИ заканчивали курс лечения глубоко законспирированные агенты ФСБ из Чечни. Не так давно крупное соединение боевиков, в котором они работали, случайно попало под обстрел федералов, и пострадали почти все.

Понятно, что Соломин придавил резвых ГэСэУшников лишь чуть-чуть, почти дружески, но этого хватило: рейдеры получили отлуп и порядка трех недель искали другого исполнителя захвата. Этого, чтобы завершить курс лечения и без шума отправить агентов к месту дальнейшего прохождения службы, хватило. Ну, а рейдеры были вынуждены занимать НИИ силами дилетантов из «КЛЕЩа» – как слышал Соломин, с чудовищными проколами.

Соломин открыл дверцу своего сильно подержанного «Рено» и забрался в настуженный салон.

– Давай, милая, заводись…

Формально он и теперь не имел права вмешиваться в разборки тригорских ученых и московских захватчиков. По объективным признакам это было сугубо коммерческое дело. Но, как сразу сказал Артем, там, внутри осажденной «клещами» спецчасти, засел, как в окопе, небезызвестный им обоим Пахомов. И это кое-что меняло.

Наследник

По злой иронии судьбы, Зинка угодила в один из тех самых люков, крышки от которых пьянчуги сдавали его брату, а сам Спирский – в куче прочего лома – вывозил на переплавку в Подмосковье.

В тот вечер они безобразно поссорились. Зинка потратила кредитные деньги на белую песцовую шубу; она считала это безумно удачным капиталовложением, искренне веря, что шуба и через десять лет останется шубой.

– Дура… – констатировал Петр Петрович.

И только что смотревшая на него с обожанием Зинка – с ее свежевыкрашенными и завитыми на ближайшие полгода кудрями и «французским» маникюром – заплакала, вышла за дверь и исчезла – навсегда.

Спирскому не была совсем уж безразлична ее судьба. Он искал ее, но безуспешно. Тело Зинки нашли через две недели сотрудницы санэпидемстанции во время проверки и санобработки колодцев. Почуяв жуткий запах, они пригляделись и увидели труп женщины, обезображенный крысами и тлением, и, хотя документов при ней не оказалось, Петр Петрович понимал, кто мог угодить в люк в роскошной белой песцовой шубке.

Первым его позывом было сходить и помочь установлению личности, но по здравому размышлению он признал, что это необязательно, и все прошло по установленному юридическому порядку. Милиция оформила бесхозный труп, который захоронили на общем участке кладбища, выделенном для бомжей, а через шесть месяцев Петр Спирский получил решение районного суда «о признании Зинаиды Николаевны Полухиной пропавшей без вести». Поскольку наследников у Зинаиды не было, а районному нотариусу было представлено завещание от ее имени, составленное вроде бы за пару месяцев до ее пропажи в пользу Петра Петровича Спирского, то вопрос, кому должна достаться квартира и прочее имущество пропавшей Зинаиды, не стоял.

Впрочем, это было уже неважно. Мучимый совестью и, как всегда, кинувшийся за оправданием к своей книжице о короле Артуре и Круглом Столе, Петр Петрович внезапно ясно осознал, что именно произошло. Старый, никому не нужный «король Артур» – в лице Зинки Полухиной – сошел с трона, а место в «королевской постели» – в данном случае в реестре собственников – целиком унаследовал тот из рыцарей, кто стоял к власти ближе остальных.

Да, половая принадлежность и социальные роли героев не сходились, а времена разделялись многими веками, но сама схема была та же самая. Первый рейдер человечества лорд Мордред – через века – протягивал руку первому рейдеру России Петру Спирскому.

Конечно, несмотря на столь роскошное оправдание нового способа жить, полное преображение Пети Спирского в Рыцаря – то Белого, то Черного – затянулось, а возможно, не завершилось и до сих пор. По крайней мере, сегодня Петру Петровичу – совершенно измученному воспоминаниями – удалось уснуть лишь к восьми утра. А в одиннадцать ему позвонил начальник службы безопасности.

– Есть контакт! – бодро отрапортовал Гриша.

– Говори, – мгновенно проснулся Спирский.

– Ему заказали билет на Среднеуральск. Вылет в 14.00, прибытие в 18.40.

Петр Петрович охнул: Павлов определенно прорывался к месту подачи иска к Тригорскому НИИ – в Усть-Пинск.

– Если он едет по Тригорскому делу… – начал службист.

– Подожди, Гриша, дай подумать, – оборвал его Спирский и сосредоточился.

Но подсчитать, когда Павлов прибудет в райцентр, не получалось: спросонья голова еще не работала.

– Если он в Усть-Пинск… – снова подал голос Гриша, – то…

– Ну?!

– До понедельника ему туда точно не добраться. Я проверил. Там весенний буран грянул, и местный аэропорт для «аннушек» закрыт. «Железки» в Усть-Пинск нет, а трассу вот-вот гаишники перекроют.

Спирский с облегчением выдохнул. Даже если Павлов сделает невозможное и убедит упрямую и самолюбивую судью Григорову, что она была не права, ко вторнику все уже решится. И даже если что-то пойдет не так, почта с Урала прибудет в Тригорск не ранее конца недели.

«Разве что он приготовил мне еще какую-то гадость…»

Шамиль

Ольга Александровна Григорова когда-то гремела на весь Уральский округ. Ее знаменитые решения по среднеуральской промгруппе, объединению «Главуралпром» и «Уральскнефтедобыча» сделали ее известной не только в узких кругах юридического сообщества, но и в государственном масштабе. Приезжали телевизионщики, журналисты, и даже сам Владимир Владимирович Познер дважды приглашал ее в эфир своей программы «Времена».

И только в Верховном суде, когда до его председателя дошла жалоба потерявших свой бизнес дельцов, не оценили ее искреннего порыва вернуть государству награбленные активы и приватизированные за копейки заводы. У руководства было другое мнение, и вслед за отменой всех решений Григоровой были сделаны оргвыводы и в отношении ее самой – «перевести федерального судью О. А. Григорову из окружного суда Среднеуральского федерального округа в районный суд города Усть-Пинск». Сюда и отправился адвокат Павлов спасать от рейдеров бывшего директора НИИ «Микроточмаш» Батракова.

Самолет прибывал по расписанию, в 18.40, и у трапа Артема должен был ждать автомобиль руководителя службы судебных приставов Шамиля Саффирова, дружившего с Павловым еще со службы в армии, а если точнее, с сержантской учебки.

Артем улыбнулся. Ему довелось как-то поддержать Шамиля, которого сержант пытался спровоцировать на открытый конфликт в откровенно проигрышной ситуации. Саффиров, не наедавшийся досыта, как, впрочем, и все первогодки, пытался вынести из столовой два куска белого хлеба, но, в отличие от остальных, его застукали с поличным.

– Та-ак… – с чувством глубокого удовлетворения нависал над салагой сержант Величко. – Жрать хочешь?

Свидетели, такие же салаги, как Шамиль, замерли, а сержант, предчувствуя потеху, уже вылавливал из бачка кусок вареного свиного сала.

– На, откушай свининки…

Шамиль побледнел и стиснул зубы.

– Че… не понял приказ? – хищно поинтересовался сержант.

Только что наблюдавшие за происходящим салаги дружно отвернулись. Все они знали взрывной характер щуплого татарина, но шансов у него не было. Никаких. «Дедушка» превосходил курсанта на три лычки, на три призыва и на тридцать кг.

– Ну… – с угрозой повторил сержант.

И тогда Артем, на тот момент рабочий по кухне, вздохнул, поставил стопку пустых бачков на соседний стол, оправил на себе белую поварскую рубаху и двинулся в «зону конфликта».

– Прошу разрешения уточнить ваш приказ, товарищ сержант, – четко, по уставу обратился он.

– Не понял… – растерялся сержант. – А тебе-то, Павлов, че надо? Твое место где?

Пожалуй, именно тогда и началась карьера будущего адвоката. С точки зрения сержанта, место салаги было известно где, и Артем оспаривать этот «тезис» прямо сейчас не собирался. Но Величко в своей «дискуссии» с Шамилем неосторожно употребил термин «приказ», и это кое-что меняло.

– В настоящий момент я исполняю обязанности рабочего по кухне, товарищ сержант, – четко отрапортовал Артем, – а следовательно, обязан следить за порядком и выполнением распорядка дня во вверенном мне подразделении.

Величко непонимающе хлопнул белыми ресницами. Устава сержант не знал да и не читал – не те у него были умственные способности.

– Прошу уточнить приказ, – упростил ему задачу Артем.

– Я два раза не повторяю… – выдавил Величко, еще не понимая, куда себя только что загнал.

Зато это прекрасно понимал курсант Павлов.

– Тогда, по уставу, я обязан обратиться за уточнением приказа, отданного в моем присутствии, во время моего дежурства и на вверенном мне объекте, к вышестоящему командиру.

Он отчеканил волшебную формулу и замер по стойке «смирно», а Величко растерянно моргнул и густо покраснел. Теперь у него было два пути: настаивать на официальном термине «приказ» и получить проблемы с офицером или «по-простому» въехать наглому салаге Павлову в челюсть. Вот только боялся «дедушка»-сержант и того и другого – понимал, чем может кончиться.

– Рядовой Саффиров! – наконец-то через силу рявкнул он.

– Я! – напряженно отозвался Шамиль.

– Свободен! Кругом марш, по распорядку дня. И не дай Бог, еще раз поймаю на кухне.

– Рядовой Павлов.

– Я, товарищ сержант… – вытянулся Артем.

– Свободен, рядовой.

Величко приосанился и вразвалку двинулся к выходу из столовой. Со стороны глянуть – почти без потерь.

Артем посмотрел на проплывающие в иллюминаторе облака и рассмеялся. Как ни странно, именно там, в обычной солдатской столовой, он до конца осознал всю силу закона – неважно, писаного или неписаного. И проблема сержанта Величко была в одном: он так и не выбрал, по какому закону поступить.

* * *

Руководитель службы судебных приставов Шамиль Саффиров прибыл в аэропорт за четверть часа до прибытия самолета – на двух машинах. Распорядился встать на краю поля и вышел покурить, поглядывая на низкое, темное северное небо. Как уже сообщила метеослужба, на Урал двигался весенний буран. Впрочем, «павловский» рейс приземлиться успевал.

Артема он запомнил в первую же ночь карантина, когда в расположение роты заглянули «старички» – менять свою старую форму на только что полученную салагами новую. Они уже заканчивали рейд, обчистив семерых новобранцев с подходящим размером одежды, когда из умывальной вышел высокий крепкий парень. Шамиль хорошо помнил, как он удивился, затем неторопливо оценил число грабителей и сокрушенно покачал головой:

– Ребята, верните вещи.

«Деды» от такой наглости опешили, а затем принялись ржать, показывая пальцем на салагу и подталкивая другу друга в бока:

– Во дает! Службы еще не нюхал, а уже голос подает!

Павлов аккуратно, как показывал сержант, повесил полотенце на кровать.

– Я же по-хорошему прошу… вы возвращаете вещи, и мы спокойно расходимся.

Все, что произошло дальше, Шамилю удалось увидеть еще раз лишь спустя три года, уже на гражданке, когда отец принес с завода первый, распределенный по очереди видик и выпрошенную у начальника цеховой лаборатории кассету с Джеки Чаном.

Шамиль рассмеялся: сказать, что «дедушки» удивились, значит, не сказать ничего, – «дедушек» очень сильно расстроили. Конечно, они еще пытались «сохранить лицо», и кто-то старался сбить салагу с ног, а кто-то пытался зайти сзади… вот только заканчивалось все одинаково больно. И в конце концов «деды» под хохот и свист ободрившегося молодняка побежали.

Позже эта первая победа помогла всем, кто оказался в этом карантине. За ними раз и навсегда закрепился ярлык «борзота», и травили их намного осторожнее, чем сверстников из соседних рот. И вообще, как говорили знающие люди, «у вас не служба, а мед».

Понятно, что к Павлову выстроилась целая очередь желающих познать тайны абсолютно запрещенных восточных единоборств, а уж имя выучившего Артема тренера – Юрия Константиновича Вдовина – записали в свои блокноты все. Но толку от этого было чуть.

– Пацаны, – терпеливо объяснял Артем, – ваше основное оружие не набитый кулак, а дух и воля. Противник должен быть обезоружен еще до схватки.

«Пацаны» слушали, кивали, но помнили только старшего сержанта Цибулю, пытавшегося застегнуть Артему воротник, а оказавшегося в полковом сортире на 200 душ.

Никто не видел, как он там оказался, как никто не понимал, как может пролезть 120-килограммовая туша в стандартное очко. А сам Цибуля молчал – и когда его оттуда вытаскивали, и когда отмывали. Но главное, что понимали все, сунул его туда вовсе не дух – пусть и очень бесстрастный и отрешенный, – а вполне конкретный курсант.

– Ты нас, главное, правильно бить научи! – требовали одногодки.

И только там, в столовой, возле этого ублюдка, Шамиль своими глазами, словно в замедленной съемке, увидел, как работают отрешенность и воля. Павлов смотрел сержанту прямо в глаза… более того, он – совершенно бесстрастно – предложил ему выбор! И «дедушка» дрогнул и отступил. Безо всякой схватки.

* * *

Пока подвозили трап и открывали двери, Артем смотрел на уже присыпанное снежной крупой взлетное поле и роскошное черное авто баварского завода, которое Шамиль приобрел в Москве, когда приезжал к нему в гости.

До Шамиля эта симпатичная «трехлетка» катала спикера Грызунова, и, как ни отговаривал друга Артем от подобного шага, объясняя, что гарантия кончилась и начинаются серьезные ремонты и профилактики, авто своей мечты Шамиль все же купил. Теперь, перегнав его в Среднеуральск, поставив на учет и обзаведясь местными «блатными» номерами на 001, Шамиль выглядел так, что с него можно было писать картину.

– Вижу-вижу, Шамиль, – задорно кивнул Артем в сторону уникального авто, – жизнь удалась. Восточный вариант.

Армейский друг рассмеялся и заключил Павлова в объятия.

– На себя посмотри… Европа… Сплошной Сен-Лоран!

Артем вспомнил, как они вдвоем, по уши в грязи, отрабатывали перехват нарушителя границы, и тоже рассмеялся: дистанция между теми двумя салажатами и ими сегодняшними и впрямь была внушительная. А свита из молодых подчиненных, до того переминавшихся позади автомобиля главного судебного пристава Среднеуральского округа, уже приближалась.

– Молодец, что позвонил, Артемий Андреевич, – отодвинулся Шамиль.

Пусть видят, какого высокого уровня гость его посещает.

– Ты не представляешь, Шамиль Ренатович, – важно подыграл ему Артем, – как я тебе благодарен за встречу и помощь.

Ему тоже нужен был Шамиль и его триста лошадей под капотом – чтобы успеть сделать невозможное.

* * *

Соломин пробился к генералу только после шести вечера. Поздоровался, дождался приглашения и присел за стол.

– Мне документы из спецчасти Тригорского НИИ передали…

Генерал молча строчил какую-то бумагу.

– Ну-ну, я слушаю, – не прекращая писать, подбодрил он. – Продолжай…

– Я их просмотрел. Бумаги определенно не для широкого круга коммерсантов.

– И что? – глянул на него поверх стекол стильных очков генерал.

Соломин набрался духа:

– Рейдеры. Они уже взяли НИИ и пытаются прорваться в спецчасть.

Генерал досадливо крякнул и бросил ручку на стол:

– НИИ приватизирован?

– Да, – вынужден был признать Соломин.

– Значит, все необходимые процедуры пройдены?

– Наверняка.

– Тогда чего ты от меня хочешь? – ядовито поинтересовался генерал. – Чтобы я, как последний второгодник, сунул нос не в свое дело и получил по этому самому носу?

– Но эти документы действительно оборонного значения… – начал Соломин.

Генерал раскраснелся.

– Хватит с меня этих шпионских игрищ! – хлопнул он по столу широкой ладонью. – Реальной работы невпроворот! Или у тебя время свободное появилось?!

Соломин глотнул. То, что особист Пахомов, действуя на свой страх и риск, пытается предотвратить утечку важной для «оборонки» информации, генерала ни в малой степени не касалось. Просто потому, что все процедуры во время приватизации были действительно проведены. А значит, Пахомов, самовольно удерживая архивы, нарушает закон. Для генерала имело значение только это.

– У тебя все?

– Все, товарищ генерал, – поднялся из-за стола Соломин, четко, по-военному развернулся и направился к двери.

– И верни чужие бумаги на место, – проворчал вдогонку генерал, – не хватало мне потом еще и тебя покрывать…

* * *

Шамиль отправил «почетный караул» во вторую машину, а сам подсел к Павлову – на заднее сиденье роскошного авто.

– Так, Марсель, – хлопнул он водителя по спине, – давай ко мне!

– Но… – начал Артем.

– С женой познакомлю, – энергично продолжил Шамиль, – она твоя преданная поклонница, ни одной программы не пропускает! Я даже ревную…

Артем упреждающе выставил ладони перед собой:

– Спасибо ей огромное! Но мне надо срочно в Усть-Пинск.

Шамиль растерянно замер:

– А как же манты? Неужели твое дело до понедельника не потерпит?

– Не знаю, – честно признал Артем и вдруг вспомнил сидящего в спецчасти, как в окопе, Пахомыча, – но тут каждая минута может оказаться роковой.

Шамиль расстроено цокнул языком и вдруг потрясенно хлопнул себя по коленям.

– Ай да Павлов! Ну, хитер! Так ты мне за этим позвонил?! Чтоб я тебя в Усть-Пинск на своей красавице подбросил?! И кто после этого из нас двоих азиат? Совесть у тебя есть?

Артем прыснул, но тут же сосредоточился.

– У меня присяга есть, Шамиль, – твердо сказал он. – А дело крайне серьезное.

Армейский друг бросил на него изучающий взгляд:

– А кто из судей тебе нужен? Может, я и помогу чем? Все же мы вышестоящая организация…

– Григорова. Знаешь?

Шамиль с чувством присвистнул.

– Еще бы не знать… это наша бывшая прима, – с явным уважением сказал он. – Гремела своей принципиальностью на всю страну… ну, и загремела – так, что до сих пор не опомнилась. Круто с ней Москва расправилась.

– Значит, поможешь? – заинтересовался Артем.

Шамиль кивнул и решительно хлопнул водителя по спине.

– Давай, Марсель, в Усть-Пинск. – Он повернулся к Артему: – Если она тебе нужна, так мы и домой к ней подъехать можем.

– Да ну? – удивился Артем.

– Главное, не проси невозможного. Только в рамках закона. Иначе труба всем придет!

Артем рассмеялся.

– Труба – это не всегда плохо, – с облегчением пошутил он. – Особенно если труба нефтяная или газовая.

– А если она принадлежит такой компании, как ЮКОС? – легко парировал Шамиль.

– Ну что ж, – принял уточнение Артем, – будем считать, что русская поговорка «дело – труба» предвосхитила ситуацию с ЮКОСом, и теперь следует говорить: «Твое дело – ЮКОС».

Теперь уже рассмеялись все трое, включая шофера по имени Марсель, а когда они отсмеялись, Шамиль покачал головой:

– Эх, Артем, тебе бы все шутить. А у нас уже не до шуток. Достали эти проходимцы – столичные да питерские. Понаехали в округ, позахватывали все, что можно, и даже то, что нельзя. Теперь делят.

– А вы что же? – заинтересовался Артем.

– А нам приходится крутиться, – горько вздохнул Шамиль, – между старыми и новыми, питерскими и московскими, да еще и нашими уральскими. Того и гляди, самого сожрут.

Оба замолчали – надолго, потому что оба понимали, насколько все серьезнее, чем это можно рассказать словами. А потом зазвонил телефон Павлова, и он, извинившись, принял вызов. Это был Соломин.

– Ну, что там, Юра?! – обрадовался Артем.

– А ничего, Артем, – убитым голосом ответил тот.

– Вообще ничего? – ужаснулся Павлов.

– Ты и сам знаешь, мы не можем вмешиваться в споры хозяйствующих субъектов, – почти протокольно отчитался Соломин.

И уже по этому протокольному тону стало ясно, насколько все плохо.

Божий суд

Петр Петрович и поныне поражался тому, сколь многое в нем изменила смерть Зинки Полухиной. Да, как и в прошлый раз, после избавления от ежедневного кошмара в лице обычного дворового хулигана Гоги, он вдруг ощутил себя Рыцарем! Но это было другое.

В считаные дни Сын Самого Краснова осознал, в какую жуткую пропасть сам себя загнал: он, рыцарь по крови и по духу, вкалывал, как самый обычный – мелкий и жадноватый – лавочник! В то время как стоило провести небольшую манипуляцию законом, нормальный рыцарский рейд, и к твоему почти фамильному замку прирезались новые земли, а под твои знамена становились новые и новые вассалы.

Впрочем, только после полного переоформления собственности Зинки на себя Петр Петрович в полной мере оценил, насколько точным учебником рейдерства является старая легенда об Артуре. Теперь он был уверен, что Ланселота развели, как лоха, ибо, едва этот могучий телом и слабый умом рыцарь оказался в высочайшей опочивальне, на власти клана королевы Гвиневеры была поставлена точка. Артур просто обязан был предпринять меры к защите своей чести, и Гвиневеру отправили на костер, а клан Мордредов оказался еще на один шаг ближе к верховной власти.

Конечно, Ланселот вмешался и спас любимую женщину, но это лишь ухудшило положение. Артур выступил на войну, страна втянулась в усобицу, а рыцари, из этических соображений вышедшие на помощь Ланселоту и Гвиневере, обрели юридический статус пособников сепаратизма. После этого с ними можно было делать все, что угодно.

Сразу же нашедший параллели с современностью Петр Петрович использовал этот трюк с изменением статуса врага многократно и с неизменным успехом. Стоило ему подсунуть на весы правосудия пару тяжеловесных аргументов – иногда в новенькой банковской упаковке, и свидетелей противника начинали допрашивать с особым пристрастием. И вскоре свидетели жертвы обретали статус лжесвидетелей, затем – подсудимых, и возмездие слепой, но хорошо вооруженной Фемиды этим правдолюбцам было воистину ужасным. Понятно, что «рыцари» врага сдавали своих «королев» – один за другим, так же как сдал Гвиневеру правосудию Ланселот, – едва осознал, в какую волчью яму угодил сам и невольно затащил туда всех своих друзей.

Спирский часто задумывался над тем, что заставило Артура, стиснув зубы, выпустить главного сепаратиста – Ланселота за границу, во Францию. Конечно же, первым делом Ланселоту удалось повернуть в свою пользу сами основы средневекового права. Рыцарь пошел в отказную, недвусмысленно заявив, что честь королевы нарушена не была, а нет греха, нет и наказания. И поди докажи, что в королеве кто-то побывал.

Понятно, что Мордред начал подыскивать новых свидетелей обвинения, ибо, если королева будет по суду признана невиновной, вся его с таким трудом организованная подстава окажется бессмысленной, а уже подшитый в дело компромат потеряет юридическую силу. И тогда загнанный в угол любовник королевы прибегнул к праву на Божий Суд – поединку один на один – и пообещал замочить каждого, кто осмелится «открыть пасть» на Гвиневеру. И свидетелей не нашлось.

В такой ситуации оснований отказать Ланселоту в выездной визе во Францию просто не было, и, конечно же, Мордреда это не устраивало. Примирение двух главных сил – Артура и Ланселота – было полезно стране, но отодвигало шансы Мордреда самому занять трон в невообразимо далекое будущее. Пришлось подключать родню. Сэр Гавейн, братишка сэра Мордреда, провел масштабную пиар-кампанию при дворе и буквально вынудил Артура объявить Ланселоту войну и двинуть войска через Ла-Манш.

Это и был звездный час Мордреда. Артур не имел права оставить своим и.о. никого, кроме самого близкого родственника, а таковым являлся сын его сестры Феи Морганы – сэр Мордред.

Когда Петр Петрович доходил до этого места в легенде, он плакал – всегда. Уж он-то понимал, каких возможностей лишен изначально, – просто потому, что не учился в спецшколе среди детей коллег Краснова, не тренировался в элитном спортзале под руководством друзей Краснова, а в маленькой будочке возле его, красновского, дома не сидел милиционер, точно знающий, что ему будет, если к сыну Краснова привяжется такой, как Гога.

Его, истинного Краснова, самой природой призванного властвовать над всеми этими купчишками, ремесленниками и прочим быдлом… его, перед кем должны были тянуться в струнку все рыцари младше подполковника… его – человека высочайшего происхождения – лишили всего.

Союзник

Едва они выехали на Усть-пинскую трассу, как их машины остановили двое засыпанных снегом, словно Деды Морозы, патрульных ДПС.

– Опять дорогу перекрыли! – недовольно цокнул языком Шамиль и хлопнул водителя по спине. – Иди, Марсель, разберись.

Водитель послушно вышел, но почти мгновенно вернулся.

– Впереди заносы. Все застревают.

Шамиль покачал головой, выбрался из машины и двинулся к постовым.

«Не успеваю, – понял Артем, – ничего не успеваю…» Соломин не сумел пробить его дело через начальство и приостановить неизбежную продажу НИИ. Оставалась надежда на судью Григорову, но майский буран, обычное дело на Урале, крал у Павлова самое важное – время.

«И кто еще может помочь?» – ушел в себя Артем.

Фигур, могущих повлиять на тригорскую ситуацию, было не так уж много: Батанин, Карамов да Фрид. Однако персону Карамова адвокат отвел сразу, просто потому, что для этого олигарха его финансовые интересы могли перевесить все остальные.

Намного интереснее был Батанин; в том, что он поможет, Артем не сомневался. Но Батанин просто в силу характера наверняка будет долго молчать, тянуть с ответом, думать, а потом начнет выспрашивать все до мельчайших деталей. А времени было – в обрез!

«Может, все-таки Фрид?»

Этот олигарх имел возможность убедиться, что адвокат Павлов не подставляет, не обманывает и не кидает клиентов, друзей и знакомых. А после того, как пару лет назад Павлов помог издательскому дому «Коммендантъ» вернуть взысканные «Вольтой» десять миллионов долларов, выиграв процесс, начатый Фридом, тот обратил на «оппонента» самое пристальное внимание.

Несколько раз олигарх обращался к адвокату с деловыми предложениями, и Павлов даже проконсультировал его по громкому английскому делу, когда опальный олигарх Белозерский пытался отсудить у Фрида 5 миллионов за якобы высказанные оскорбления.

Артем улыбнулся. Когда он подал от имени Фрида тщательно продуманные возражения, суд отказался принять иск Белозерского, и вопрос был исчерпан. Затем у Фрида вышло недоразумение с министром информации, оказавшимся конкурентом «Вольты» в скупке акций госконцерна «Информсвязь», но и здесь Павлову кое-что удалось. По крайней мере, мешать «Вольте» министр перестал.

«Да, пожалуй, Фрид… – подумал Артем и глянул на часы. – Эх, поздновато!»

Фрид частенько работал по выходным, но шансы застать олигарха на работе ближе к восьми вечера воскресенья были астрономически малы.

Артем глянул на свирепо размахивающего руками Шамиля, отметил, что он уже двинулся в будку, к начальству, глянул в спину молчащего водителя и открыл дверцу. Вести такие разговоры при свидетелях не стоило.

Снег ударил в лицо сразу, и Артем повернулся к ветру спиной и набрал номер Пахомова.

– Привет.

– Угу, – мрачно и деловито отозвался засевший в спецчасти друг.

– Тебе пора выходить.

– Это еще почему? – удивился Пахомов.

– Максимум через четверть часа они начнут штурм спецчасти. А может быть, и раньше.

В трубке воцарилось молчание.

– А ты откуда знаешь? Ты, вообще, откуда звонишь?

– Со Среднего Урала. А знаю о штурме потому, что собираюсь сделать еще один звонок. Серьезный звонок.

Пахомов недовольно крякнул.

– Ладно… я все свои дела, в общем, закончил. Просто не хотелось этим козлам…

– Сантименты потом, – оборвал его Павлов. – Выходи. У тебя от силы пять-десять минут.

– Ты же говорил, четверть часа! – возмутился Пахомов.

– Чем раньше, тем лучше, – поставил точку Павлов. – Поверь мне…

– Ладно-ладно… – недовольно засопел Пахомов. – Выхожу…

Связь отключилась, а Павлов посмотрел на возмущенно напирающего на офицера Шамиля, достал записную книжку и вскоре набирал номер приемной Марка Фрида, олигарха.

Телефон долго не отвечал, и, наконец, после щелчка произошла переадресация, и послышался приятный женский голос:

– Приемная Фрида, слушаю вас.

– Я бы хотел переговорить с Марком Минаевичем, – снова повернулся спиной к меняющему направление бурану Артем.

– Кто его спрашивает, представьтесь, пожалуйста.

– Передайте, что звонит Тарем Лавпов, юрист. Мой телефон 105-55-56.

– Хорошо. Я сейчас же передам господину Фриду. Вы подождете или вам можно перезвонить?

– Перезвоните, спасибо.

– Всего доброго!

Павлов назвался таким странным именем, следуя любимой забаве Фрида – разговаривать на тарабарском языке со своими приятелями, так, чтобы окружающие не понимали ни слова. Именно это и сделал Павлов, переставив буквы своих имени и фамилии.

Шамиль тем временем уже выскочил из будки и теперь кому-то названивал, настойчиво добиваясь беспрепятственного проезда в Усть-Пинск. Через четыре минуты Артему позвонили из приемной Фрида.

– Мистер Лаупоу? – с едва заметным английским акцентом спросила секретарь.

– Да-да. Слушаю вас.

– С вами будет говорить Марк Фрид.

В трубке заиграла музыка, и почти тут же послышался густой бас олигарха:

– Алло, Тарем Дранеевич?

Артем улыбнулся: Фрид охотно включился в игру.

– Здравствуйте, Марк Минаевич! Рад слышать. Как ваши дела?

– В носовном в рядопке! – продолжил любимую игру Фрид.

– Отлично. У меня есть к вам не вполне обычная просьба, Марк Минаевич.

Олигарх на секунду – не более – задумался:

– Если вы подъедете ко мне в течение часа, мы даже успеем попить кофе. Вот и расскажете.

– Увы, Марк Минаевич, за час мне никак не успеть, – невесело рассмеялся Павлов. – Я на Среднем Урале.

Олигарх заинтересованно хмыкнул:

– Ну что ж, выкладывай свою не вполне обычную просьбу. Покумекаем.

Артем сосредоточился. Он понятия не имел, кто стоит за захватом НИИ, но у Марка Минаевича были совсем иные «поисковые возможности»: олигарх мог не только докопаться до истины намного быстрее, но и вмешаться в ход событий – так, чтобы это служило его интересам, разумеется…

Марик

Тяжело бороться за место под солнцем, если ты живешь в России и зовут тебя Марк Минаевич Фрид. Марик рос в обычном московском дворике возле Патриарших прудов, ходил в двадцатую школу, а после занятий спешил в музыкальную школу на Герцена. Спешил, потому что промедление грозило ему новым синяком под глазом, а в лучшем случае, серией оплеух, которые, не скупясь, отвешивали ему дворовые мальчишки.

Драться Марик не умел, не хотел и не мог, потому что каждый раз он думал не о разбитых губах, расквашенном носе или заплывшем глазу, а об оставшейся от отца скрипке. Ссадины и синяки благодаря живучести молодого организма заживали, а вот давший однажды трещину инструмент исправить было невозможно. И Марик каждый раз принимал нелегкое решение – страдать, спасая главное достояние семьи.

Так продолжалось до пятого класса. За это время Марк подрос, но вместе с ним выросли и обидчики. Их было от трех до пяти человек, а он – один. Они умели хорошо драться, а Марик – лишь играть на скрипке. И конца этому социальному неравенству не предвиделось.

И вот однажды к маме зашел в гости ее бывший одноклассник Валерий Зайцев. Следует сказать, в начале семидесятых все мальчишки Советского Союза знали, кто такой Валерий Зайцев, чемпион мира и Европы по боксу в среднем весе. Дядя Валера приехал в гости из заграничной поездки и первым делом рассказал про Мюнхен, Париж и Лондон, где провел несколько боев и завоевал чемпионский титул, но в конце концов обратил внимание и на Марика:

– Ну что, пацан, а ты чем занимаешься? Самбо? Бокс? Классическая борьба? Неужели футбол?

И в ответ на каждый вопрос Марк лишь вздыхал и все ниже и ниже опускал голову.

– Я музыкой занимаюсь. На скрипке играю. Вот. – Марк потянул из шкафа папин инструмент.

– Вот те на… – Чемпион почесал стриженную под «бобрик» голову. – А что играешь?

– Ну, разное… – Марк замялся… и все-таки расчехлил скрипку.

И когда он сыграл «Реквием» Амадея Вольфганга Моцарта, растроганный чемпион отблагодарил юного скрипача, как сумел: вывел во двор, поставил в основную стойку и за часик-другой показал главное – вплоть до убийственной комбинации «апперкот и хук слева».

А спустя еще полчаса, когда Марк старательно и абсолютно неожиданно для дворовой публики отправил своего главного тирана Илью в глубокий нокаут, все худшее в этой жизни кончилось – раз и навсегда. Больше его не били.

Странным образом судьба снова свела Марка с жертвой его первого нокаута уже в 1992-м. Марк Минаевич вернулся из США, где проходил стажировку в «Бэнк оф Нью-Йорк», а Илья к этому времени уволился из «Альфы» и создал свою охранную фирму. Они встретились, посидели за хорошо накрытым столом, посмеялись, и все вышло как нельзя лучше.

Марку нужна была надежная охрана и физическая защита, Илье – серьезный заказчик, и за почти пятнадцать лет совместной работы Илья не подвел шефа ни разу. Дважды, пользуясь своими старыми служебными связями в органах, он разоблачал подготовку реальных покушений на олигарха. Ну, а Фрид… Марк Минаевич Фрид с того самого первого нокаута ни с кем и никогда не дрался – как-то не было нужды. Но два главных урока дяди Валеры он усвоил навсегда: не ждал, когда его ударят, и уважал профессионалов – хоть в музыке, хоть на ринге, хоть в зале суда. И Артем в число таких профессионалов, с точки зрения Фрида, входил.

Разумеется, чтобы по-настоящему заинтересовать сегодняшнего, достигшего всего Марка Минаевича, профессионализма было недостаточно. И пробным камнем для Павлова стала формально его не касающаяся история развода олигарха-металлурга с женой.

Олигарх сразу предложил бывшей жене содержание в 500 тысяч долларов ежегодно, и, скорее всего, ее это устраивало. Но вот беда, это не устраивало адвоката супруги, известного в узких кругах маклера по бракоразводным делам Альберта Зловонского. Вместо того чтобы разрешить конфликт, Альберт увлекся поисками давно легализованного имущества олигарха, рассчитывая за счет разгрома чужой семьи получить в качестве гонорара такую же сумму.

Выглядело это довольно комично, так как судья, окончательно запутавшись в нулях, в конце концов постановил выплачивать на содержание оставшихся с матерью двух несовершеннолетних детей половину оклада бывшего супруга в 25 тысяч рублей. Сам металлург удивился осторожности судьи и добровольно выписал супруге чек еще на 250 тысяч североамериканских долларов – так, на ближайший год. И только настырный поверенный так ничего и не получил – пожалуй, заслуженно.

Павлов, еще на первом этапе высказавшийся в адрес коллеги столь же весело, сколь и точно, оказался прав и юридически, и просто по-людски, и Фрид, наблюдавший за этим поединком со стороны, уверенно занес его в свой неписаный перечень людей, достойных внимания.

Покупатель

Легенда о рыцарях Круглого Стола стала для Спирского Евангелием.

«Изменник-рыцарь! – кричал раненый сэр Гавейн осажденному в своей французской крепости сэру Ланселоту. – Когда я поправлюсь, я снова сражусь с вами. Ибо не успокоюсь, пока один из нас жив!»

И Петр Петрович заливисто смеялся. Гавейн определенно выполнял указание Мордреда, ибо «сражаться» с осажденным сепаратистом, да еще на чужбине, можно было годами. В то время как самое важное происходило вовсе не на войне, а в Лондоне – под шумок.

Этот сугубо рейдерский прием стал у Спирского любимым. Отправить юристов жертвы (в легенде – рыцарей Артура) в какой-нибудь Зажопинск (в легенде – во Францию), по любому, самому дурацкому иску и без помех переписать фирму на себя – это срабатывало всегда. Ясно, что это сработало и у Мордреда – все-таки он был королю родней, по-нашему сказать, акционером.

Вероятно, Мордреду помогло и то, что уставшие от старческих «закидонов» Артура люди – те же купчишки да ремесленники – давно уже ассоциировали непопулярную войну за поруганную честь «королевы-власти» с именем ее мужа. И надо полагать, что, когда прошел слух о гибели Артура, никто особо не опечалился, и самим же Артуром назначенный преемник Мордред взошел на трон под всеобщее ликование – пусть и немного досрочно.

Спирский начал работать так же чисто, лишь когда сумел сколотить настоящий «аппарат поглощения» – с пиаром и прочими «подготовительными ласками эрогенных точек» мелких акционеров. Было забавно наблюдать, с каким азартом они кидаются сдавать своих старых «Батраковых» и какой шок их постигает, когда через два-три дня становится ясно, что Новый Король уже перепродал их – свою «королеву Гвиневеру», свою «любовь до гроба» – новому владельцу, почти в бордель.

Негромко зазвонил «особый» прямой аппарат, номер которого знали лишь несколько самых доверенных людей, и удивленный Петр Петрович снял трубку и, не отвечая, прислушался. Приятный женский голос, не дожидаясь ответа, промурлыкал:

– Петр Петрович? Вас беспокоит приемная Марка Фрида. Вы можете ответить Марку Минаевичу?

Спирский оцепенел. С Фридом лично он был знаком, что называется, только шапочно, а фигура такого масштаба – сама! – позвонила ему впервые.

– Да, да. Чем обязан?

– Марк Минаевич хотел с вами переговорить, – лаконично ответила сладкоголосая барышня.

Большего она ответить и не могла.

– Соединяйте, – решительно кивнул Петр Петрович и тут же услышал густой бас олигарха:

– Вечер добрый, Петр Петрович… Надеюсь, ни от чего важного не оторвал?

Спирский бросил взгляд на монитор: немногие уцелевшие рыцари наносили лорду Мордреду удар за ударом.

– Минуточку, – сварливо попросил он и вывел Мордреда из игры. – Да, Марк Минаевич, слушаю.

– Говорят, вы в пятницу приобрели интересный объект… в Тригорске.

Спирский удивился. Об операции в Тригорске могли знать многие, но вот что за этим захватом стоит именно он, было известно единицам.

– Ну… это обычный хозяйственный спор… пока многое неясно…

– Не смешите, господин Спирский, – хохотнул олигарх. – Насколько мне известно, шансов у Батракова никаких.

Петр Петрович зарделся: это была высшая оценка, о какой он мог только мечтать.

– А к чему вы этим… интересуетесь, Марк Минаевич?

– А я давно присматриваю тихое местечко, чтобы устроить дом отдыха для работников «Вольты», – без экивоков ответил олигарх. – Торг уместен.

Спирский взмок. Фактически Фрид сказал, что за деньгами не постоит.

– Это… стоит… обсудить.

– Когда будут готовы все необходимые документы? – жестко насел Фрид. – Вы же понимаете, что меня устраивает только «чистая» сделка…

Петр Петрович стушевался. О чистой продаже пока не было и речи. Да, в Усть-Пинск Павлов попасть до вторника, а то и до среды не успевал, но иска налоговой к НИИ, если Заказчик прав, было не избежать.

– Думаю, ко вторнику, – слукавил Спирский; сам он прекрасно понимал, что задавить иск налоговой раньше среды не удастся.

– Вот и прекрасненько, – хохотнул олигарх. – Жду вашего звоночка.

В трубке раздались гудки, а Петр Петрович так и сидел, уставившись в пространство перед собой.

Интерес Фрида к тригорской недвижимости был понятен. Как раз на днях Марку пришлось расстаться со столь неудачно приватизированной дачей в подмосковном поселке «Сосновка» из-за того, что бывший премьер-министр, отписавший за день до своей отставки этот комплекс Фриду и нагревший на этом приличные деньги, вдруг возомнил себя «избранником и преемником» одновременно и ударился в политику.

Естественно, в Кремле его амбиции оценили по достоинству и поощрили почетным уголовным делом, которое приняла к расследованию Генеральная прокуратура. Естественно, Фрид попал… что называется, «под раздачу» и во избежание дальнейших осложнений сдал участок и постройки государству. Сегодняшнее стремление Фрида, с одной стороны, все же приобрести какую-то загородную резиденцию, а с другой – сделать это по возможности подальше от Москвы было понятно.

«Надо же, как все непросто!» – вскочил и заходил по комнате Петр Петрович.

Формально у него было четыре варианта реализации пансионата. Первый – передать его Заказчику по ранее обещанной схеме, второй – продать на свободном рынке скупки захваченных рейдерами активов, третий – поторговаться с Фридом и продать пансионат за максимально возможную цену и четвертый – оставить актив в собственности или продать, дождавшись хороших конъюнктурных условий.

Конечно, соблюсти договор с Заказчиком рейда на НИИ было надежнее всего… хотя… что может быть надежнее тех денег, которые мог заплатить Марк Минаевич Фрид?

За окном протяжно завыла парочка весенних котов. Спирский очнулся и тут же набрал номер Колесова:

– Что у тебя со спецчастью, Сергей Михайлович? Особиста выкурил?

– Пока нет, Петр Петрович, – убито признался Колесов.

– Ты еще помнишь, что мне обещал? – ядовито поинтересовался Спирский. – Что в понедельник спецчасть будет пустой. Было такое?

– Было.

– Ну, так работай, так тебя перетак! – заорал Петр Петрович. – Меня уже покупатели задолбали! А ты… тоже мне «боевой офицер»!

Колесов разъяренно засопел, но Спирский не собирался цацкаться с его самолюбием – особенно в такой ситуации.

– До понедельника осталось, – он глянул на часы – 20.30, – три с половиной часа, и лучше бы тебе поторопиться. Иначе ты у меня вообще… шиш чего получишь.

* * *

Шамиль вернулся в машину совершенно разъяренным.

– Вот тупые! Как об стенку горохом!

И тут подал голос водитель Марсель:

– Здесь на Усть-Пинск мимо карьера дорога есть, Шамиль Ренатович… горно-комбинатская. Ее круглые сутки чистят.

– А какого ты… – взвился Шамиль, – молчал?!

– Машина больно хорошая… – вздохнул водитель. – Жалко мне ее… по щебенке.

Шамиль осекся, некоторое время вздыхал, а потом горестно стукнул кулаком по колену.

– Придется ехать.

«Неужели успею?!» – загорелась в груди Артема надежда.

– Героическая ты личность, Шамиль, – толкнул он плечом друга, – такую машину и – по щебенке…

– Да ну тебя… – болезненно шмыгнул носом друг, но глянул на Павлова, рассмеялся и махнул рукой: – Ладно, вперед, Марсель! И этим… сзади помигай, пусть не спят.

* * *

Собственно, Петр Спирский, сколько себя помнил, только и делал, что работал. Порой ситуация складывалась настолько напряженная, что ему едва хватало сил на свои духовные запросы, а они были – и нешуточные.

Петра Петровича настолько волновала рыцарская история, что он захотел реализовать ее наяву, создав первый в истории России настоящий рыцарский замок, турнирную площадку, арену для сражений, конюшни, кузнечные цеха и мастерские. В таком интерьере можно было снимать фильмы по мотивам романов Сенкевича и Вальтера Скотта, игры и даже научно-популярные фильмы! И более всего он жаждал исторической реабилитации Рыцаря Круглого Стола сэра Лорда Мордреда. Именно его Спирский считал истинным героем «Легенды об Артуре».

Однажды ему даже удалось купить древний трактат, повествующий о реальных событиях того времени! Поначалу, засомневавшись в его подлинности, Петр Петрович отправил его в исторический музей, главному спецу по рукописям Семену Постникову, и тот пришел в неописуемый восторг. Рукопись уверенно датировалась периодом Круглого Стола и короля Артура. А потом его нашел – другого слова Петр Петрович подобрать бы не сумел, – его нашел меч самого сэра Мордреда.

Меч предложил – через Мака – «случайно» увидевший рыцарский сайт шотландский антиквар, некий О'Коннор. Петр заинтересовался, и его агент, коим выступил Постников, съездил в Бирмингем, изучил предоставленный образец и твердо заявил, что подтверждает подлинность находки. В итоге вместе с пересылкой и растаможкой «игрушечный рыцарский меч для карнавала» обошелся Пете в 10 тысяч фунтов стерлингов. Учитывая, что речь идет об оружии, победившем легендарный Эскалибур и ранившем самого Артура, это были смешные деньги.

Меч и впрямь оказался потрясающим. По всей плоскости лезвия шла изящная витиеватая надпись – заклинание о помощи и покровительстве обладателю меча самой Феи Морганы. Зная, что сэр Мордред был ее сыном – по одним источникам и любимым племянником – по другим, можно было утверждать: меч тот самый.

А потом нашелся и явный аргумент, от которого кожа Спирского покрылась мурашками, а старый детский шрам зачесался. На рукояти было обнаружено стилизованное изображение копья и обвившей его змеи.

Выстрел

Подполковник в отставке, кавалер трех орденов Александр Михайлович Пахомов еще раз окинул взглядом свое «укрытие» и удовлетворенно хмыкнул. Документы были переподшиты в одному ему известном порядке.

– Без меня за год не разобраться…

И все-таки сдавать позиции вот так, без боя, он не привык.

– Щенки…

Пахомов поднял бутыль со спиртом, встряхнул, долго, с минуту наверное, держал ее в руке и… все-таки поставил на место.

«Галюха меня уже заждалась…»

Жене было не привыкать: она ждала его из каждой командировки и никогда не была уверена, что муж вернется. И все-таки…

Пахомов досадливо крякнул и высветил на телефоне часы. С того мгновения, когда он завершил разговор с Артемом, прошло ровно пятнадцать минут. Уже шестнадцать.

– Эх!

Пахомов сунул тяжелый ключ в массивную стальную дверь, три раза повернул, изо всех сил толкнул дверь и двинул широкой ладонью в лицо кинувшегося на него «клеща».

– Все, салаги, хорош! Кончилось…

И тут же прогремел выстрел.

Пахомов удивился, поймал взглядом перекошенное, белое лицо Колесова, глянул на толчками растущее алое пятно на груди, сделал два шага назад и медленно-медленно осел вдоль заполненного картонными папками стеллажа.

– Придурок…

* * *

Майор МВД в отставке Сергей Михайлович Колесов растерянно посмотрел на пистолет. Ничего подобного с ним еще не случалось – никогда. Но Спирский, сволочь, довел-таки его до белого каления…

– Вы что наделали? – подал голос молоденький «клещ».

Колесов мгновенно, с разворота двинул ему кулаком в лицо и, все еще не веря в реальность происшедшего, присел над особистом. Тот уже отходил и смотрел прямо ему в глаза – холодно и презрительно.

– Я не хотел, Пахом…

– Звоните Петру Петровичу, – навис над Колесовым еще один «клещ», тот самый, что стучал Спирскому.

Колесов стиснул зубы.

– Сам знаю, – процедил он, поднялся с колена и оглядел замерших возле распахнутой двери в спецчасть штурмовиков. – Пошли вон.

Те не шевелились.

– Пошли вон, я сказал! – заорал Сергей Михайлович, и лишь тогда до них начало доходить.

Опустив головы и толкаясь плечами, «клещи» торопливо повалили из оружейки – подальше от этого опасного места.

Колесов дождался, когда выйдет последний, выглянул, чтобы убедиться, что никто ближе десяти шагов от оружейки не стоит, и нырнул в полутьму спецчасти. Достал телефон, быстро набрал номер и превратился в слух.

– Да, Сережа, – отозвался капитан Бугров.

– Я Пахомова замочил, – тихо сказал Колесов, – отмажешь?

В трубке воцарилось молчание.

– Свидетели? – наконец-то поинтересовался капитан.

– Восемь человек. Все – «клещи».

– Значит, из штатских никого?

– Никого.

– Ты уверен?

– Уверен. – Колесов протер рукавом взмокший лоб. – За деньгами не постою.

После двух-трех операций с батраковским сырьем ему действительно удалось встать на ноги. Он мог вообще не подписываться на этот рейд… если бы не желание отомстить директору и не точное знание, что архивы спецчасти стоят раз в двести больше того, что он успел взять до увольнения.

– Ладно, выезжаю, – наконец-то отозвался Бугров. – Главное сейчас – с «клещами» воспитательную работу провести. Чисто по-мужски. Чтоб без соплей.

Бугров отключился, и Колесов без промедления набрал номер Спирского; он точно знал, что стукач уже накапал боссу.

– Петр Петрович?

– Допрыгался… – процедил босс. – И не надейся, что я тебя отмазывать стану!

– А я и не надеюсь, – холодно парировал Колесов. – Сам отмажусь. Главное, чтобы вы, Петр Петрович, не сдрейфили.

Спирский поперхнулся и возмущенно запыхтел.

– То, что ты отмажешься, я знаю, – спустя некоторое время прошипел он, – лучше скажи, как расплачиваться теперь со мной будешь… ты хоть понимаешь, что весь рейд под угрозой? Ты же уголовное дело на всех нас повесил!

Колесов понимал. Уголовное дело действительно могло приостановить продажу предприятия заказчику.

– Не бойтесь, Петр Петрович, – тихо сказал он, – не будет никакого уголовного дела.

– А Павлов? – жестко напомнил Спирский. – Ты думаешь, когда он вернется из Усть-Пинска, он все это так оставит?

Колесов поджал губы. Его тоже беспокоил этот адвокат.

– Все. Работай, – подвел итог Спирский. – И чтобы к утру все было чисто.

Сергей Михайлович судорожно глотнул, вышел из спецчасти, наклонился над телом огромного особиста, охлопал его карманы и вытащил телефон. Зашел в меню, отыскал входящие звонки и чуть не застонал.

Судя по автоматической записи, якобы разругавшийся с особистом адвокат звонил Пахомову дважды: через пять-семь минут после своего исчезновения из гостиницы и с четверть часа назад.

Зар-р-раза!

Эти двое элементарно водили всех за нос.

«Мамба»

Петр Петрович был очень раздражен. Внутри его конторы проколов давно не происходило, да и Колесов, хотя и был «субподрядчиком», лишь по необходимости привлеченным со стороны, производил впечатление профессионала. Однако навредить он сумел так, как ни одному вражескому адвокату не снилось.

«Что ж, – все еще не в силах справиться с раздражением, крякнул Спирский, – кадры и впрямь решают все… Колесов – кадр. Вот пусть и решает!»

Это была лишь невеселая шутка, но Петру Петровичу нравилась категоричность этой фразы. Он вообще умел, а главное, любил учиться у сильных руководителей. Спирскому очень понравилось, например, утверждение Петра I, что за пару лет работы на одном месте любого хозяйственника можно сразу же вешать без суда и следствия. Он так и видел эту картину: дорога и два ряда виселиц – для всех, кто облажался в его рейдах.

Нет, Петр Петрович, конечно же, никого не вешал, но расправлялся холодно, жестко и быстро, и больше двух лет у него практически никто не задерживался. Не от жестокости – по необходимости.

Так, пару лет назад в фирме возникла группа из четырех выпускников МГИМО – двух девушек и двух парней. Молодые юристы рьяно взялись за работу и, надо признать, показали высочайшую эффективность и порой могли вести до десяти судебных процессов одновременно. Загружать суды новыми и новыми исками было очень важно, а ребятишки плодили их с необычайной скоростью и выдумкой, обнаружив еще и нестандартный творческий подход.

Проработав в таком плотном режиме пару месяцев, эти две парочки, а оказалось, что они еще и поддерживают иные отношения, стали заметно снижать темп и порою саботировать указания шефа, намекая на необходимость повышения зарплаты.

Они знали, что правило в «МАМБе» одно: первые три месяца испытательный срок и символические сто долларов; они сами подписали такой контракт. Но умненькие ребятишки быстро сообразили, что уже обеспечили шефу порядка миллиона долларов прибыли, и решили устроить бунт на корабле. Хуже того, они попытались выставить Петру Петровичу условия!

Требование четверки было простым: либо немедленное зачисление в штат с добавкой по 1000 долларов каждому, либо выплата премии в размере 10 тысяч долларов, либо увольнение с выплатой премии плюс еще столько же за конфиденциальность.

Наивные ребятишки не понимали двух вещей: Спирский никому не позволяет ставить себе условия и еще… Спирский всегда готов на ответный удар. Он их просто уволил, а когда вчерашние студенты попытались отыграть свое через суд, начал всплывать профессионально состряпанный компромат. Да, это обошлось Петру Петровичу недешево, но, во-первых, тех денег, что заработали для него эти четверо, хватало, чтобы снять нужные видеоматериалы в самой навороченной киностудии Голливуда, а во-вторых, остальные получили урок – жестокий и в силу этого действенный.

С тех пор в «МАМБу» не брали ни друзей, ни влюбленных парочек, ни, тем более, супругов или родственников. А при малейшем подозрении в создании коалиции работники безжалостно увольнялись. Иного способа остаться неуязвимым Спирский просто не видел. Молодежь быстро подрастала, все хватала на лету и довольно быстро начинала наступать на пятки.

Лишь несколько лет назад Петр Петрович нашел способ хоть как-то «держать руку на пульсе времени» – через Игру. Если честно, он заказал «The Knights Story» – лучшим, кого сумел отыскать, – лишь для того, чтобы хоть как-то выразить мир, существующий внутри его головы. Затем оказалось, что внутри платной игры с рыцарскими мотивами отлично проверяется универсальность принципов сэра Мордреда! А затем началось главное… нет, не деньги… хотя лохов тоже хватало; просто он вдруг увидел, как на глазах подрастает новое поколение волчат. Эти перенимали его методы войны влет.

– Надо, кстати, глянуть, что там… – вслух подумал Петр Петрович, включил монитор и машинально, как делал это уже много лет, вошел на сайт.

Ной снова был здесь.

Петр Петрович торопливо застучал по клавиатуре.

Спирский задумался. Он был уверен, что Колесов сделает все, как надо. Но вот сколько часов ему понадобится, чтобы все было чисто?

«Мне в любом случае нужно быть завтра, за пару часов до начала рабочего дня, – понял Спирский и глянул на часы. – До шести утра… у меня… десять часов…»

Петр Петрович с огромным удовлетворением покинул чат и защелкал по клавишам, просматривая параметры Игры.

Однажды созданная им Игра давно жила своей жизнью, в нее приходили новые и новые игроки, поднимая ставки, отвоевывая ранее завоеванные территории и продавая награбленное в походах. Основные игроки были хорошо известны Петру Петровичу и давно составляли его боевой костяк. Он проверил их в многочисленных походах, и они не предавали его интересов, разумеется, не забывая при этом и о своих.

После каждого похода на виртуального врага Лорд Мордред, а точнее, стоящий за этой игровой фигурой Петр Петрович одаривал своих союзников, раздавая не мифические земли и владения, а реальные деньги. Да-да, это были настоящие «денсредства», идущие на такие же настоящие открытые в банке «СПИтеРСКИЙ» счета.

Петр Петрович улыбнулся и проверил текущее состояние вечной виртуальной войны. Никто из игроков не мог устоять перед соблазном заработать реальные деньги в нереальной игре. Это было вполне естественно как для заядлых Интернет-жителей, так и для разного рода «падонков», давно не считающих зазорным «качать бабло через сеть». И все эти ребятки не учитывали одного: «Что знают двое, то знает свинья».

Ну а поскольку, чтобы взять денежки, приходилось оставлять реальные данные о себе, у Петра Петровича собралась весьма внушительная «коллекция», если не сказать досье, на многих из тех, кто оставался неуязвим даже для управления по противодействию преступлениям с использованием сети Интернет. И Петя гордился своим досье, куда попали и такие одиозные фигуры, как Мак, Кика и Мидвед, вполне заслуженно.

Он еще не твердо знал, как распорядится этим своим достоянием в дальнейшем. Из кого-то можно было сделать преданных вассалов – в этом, реальном мире, а кто-то годился разве что бегать на посылках. Ведь, на самом деле, большая часть этой публики только думала, что они – волчата, и уж Спирский-то знал: десять дней в клетке, и волчонок начинает завидовать собаке; еще десять дней, и упряжка да хозяйский кнут становятся символом хорошей жизни. А главное, он был абсолютно уверен: каждый ремесленник рано или поздно обретает своего господина. И чем талантливее ремесленник, особенно в деле вечной войны, тем быстрее он должен попасть под рыцарскую крышу – неважно, Черную или Белую. В мире, где заправляют законы сэра Мордреда, иначе просто не бывает.

Судья и пес

Дорога вдоль карьера горного комбината оказалась на удивление укатанной, так что в Усть-Пинск они домчались в считаные часы. Черный «БМВ» главного судебного пристава и сопровождающий его «Рено» затормозили возле зеленого домишки в три окна, и Шамиль с Артемом тут же вышли и направились к полуоткрытой, висящей на одной петле из трех калитке.

«Мужчин тут нет, – отметил Артем, – и давно…»

У крыльца к нему кинулся весело машущий хвостом лабрадор, и Павлов, не переставая набирать номер Пахомова, машинально подивился, откуда в этом забытом богом городишке пес такой модной породы, да еще, как видно, с отличной родословной.

«Ну же, Пахомыч! Отзовись!»

Ластящийся к нему кобель действительно смотрелся странно и несколько чуждо в этом усть-пинском дворике. Такие псы – на правах членов семьи – обычно сопровождают президентов. Павлов бросил взгляд на Шамиля:

– Откуда такой пес у Григоровой?

– А, и ты заметил! – рассмеялся друг. – Вот что значит столичный гость, сразу обратил внимание.

Павлов слушал вполуха. Телефон могли разбить в драке, а могли изъять, – разумеется, лишь в том случае, если Пахомыч «сдавался» по всей форме…

– …а вообще-то ты прав, Тема, – постучал в дверь Шамиль, – псина знатная, и его историю ты лучше спроси у бабки Григоровой, а то мне, пожалуй, и не поверишь.

На стук никто не отвечал. Да, в доме звучали голоса, но они, скорее всего, были телевизионного происхождения. Артем легко спрыгнул с крыльца и, продираясь сквозь густые заросли малинника, двинулся вдоль стены, дотянулся до освещенного окна и постучал.

– Вот же старая… не может звонок повесить! – весело ругнулся Саффиров.

Его, кажется, услышали, за дверью раздался скрипучий женский голос:

– Это кто там?! Сейчас пса спущу!

Шамиль рассмеялся и потрепал симпатягу-лабрадора по загривку.

– Ольга Александровна! Это я – Шамиль Саффиров! И со мной друг и коллега из Москвы! – Он подмигнул Артему. – Человек из столицы приехал, а вы его – собаками травить!

За дверью заворочались, лязгнул засов, и сквозь щель на них глянули две пары глаз: одни, пониже, принадлежали двустволке двенадцатого калибра, другие, повыше, – седой женщине в очках.

Павлов и Саффиров отшатнулись от двери – оба, инстинктивно выставив вперед левую руку и прикрываясь правой.

«Моя школа», – мелькнуло в голове у Артема.

– Ольга Алексанна! Ну что вы, ей-Богу! – пристыдил женщину Шамиль. – Мы же с чистым сердцем и добрыми намерениями!

– Ну заходите, коли с добрыми намерениями, – опустила ружье женщина и взглянула на Павлова поверх очков: – А вы кто, молодой человек?

– Артем Андреевич Павлов, профессор Московского университета, юрист, – отрапортовал Артем.

Он намеренно не сделал акцента на своей профессии – знал, насколько судьи не любят общаться с его братом адвокатом, списывая на них ответственность за все свои ошибки и промахи.

– М-м-м… ну, проходите, – вздохнула Григорова, – коллеги…

Оговор

Первым делом Сергей Михайлович собрал всех восьмерых свидетелей и выстроил «клещей» в коридоре – прямо перед выбитой дверью в оружейку.

– Никому не дрейфить, – стараясь говорить внятно и внушительно, сказал он. – Сейчас прибудет специалист, он и разъяснит, что кому говорить.

– А мы-то здесь при чем? – шмыгнул разбитым носом тот, что попался ему под руку. – Это вы его замочили.

Колесов усмехнулся: он знал, что главное – все правильно объяснить.

– Если будет возбуждено уголовное дело, рейд остановится, – прямо сказал он, – а если рейд остановится, Петр Петрович будет искать виноватых…

– Лично я ни в чем не виноват… – обиженно шмыгнул носом мальчишка.

Колесов покачал головой:

– Ты будешь ни в чем не виноват в одном случае: если то, что произошло, на самом деле – самоубийство.

Парень открыл рот:

– Самоубийство?!

Колесов оглядел остальных. Более опытные, они уже учли тот факт, что он – майор МВД, пусть и бывший.

– Именно, – пояснил он мальчишке, – потому что тогда интересы Петра Петровича не пострадают. Но если он потеряет свои деньги из-за того, что ты – паникер и полный болван… и начал давать не те показания…

Парень залился краской.

«Начал думать…» – отметил Колесов.

– Я хочу, чтобы до всех дошло, – прошелся он вдоль строя, – в нашей системе чужая смерть – профессиональный риск. Кто к этому не готов, тот неправильно выбрал работу. А кто начинает паниковать, вместо того, чтобы привлечь к проблеме профессионалов, тот попал вдвойне.

Колесов испытующе оглядел штурмовиков.

– А сейчас взять всем стулья в приемной, – распорядился он, – поставить вот здесь, у стены, и отдыхать. Вплоть до прибытия следственной группы. Это приказ.

Бойцы дружно повалили в приемную, а Колесов стремительно прошел в спецчасть. Щелкнул выключателем и по-хозяйски оглядел залитые белым неоновым светом стеллажи и сейфы.

Он уже понимал, что эти двое – мертвец и адвокат – все предусмотрели, а значит, оставленные для него в унитазном бачке гостиничного номера «документы» стоят не дороже сортирного чтива.

– И мне все придется начинать с нуля.

Угодник

Артем осмотрелся и сразу оценил аккуратность, с которой все в доме было прибрано и расставлено. В прихожей ничего лишнего: вешалка с одиноким серым плащом, подставка для зонтов – удивительная вещь для местной публики и условий жизни. Однако в подставке, как и положено, стоял модный зонтик от Прада, а на верхней полочке лежала аккуратная дамская шляпка, отороченная маленькой вуалью.

«Мамаша-то, кажется, модница в своем суде», – невесело пошутил про себя Павлов. Однако его любопытные взгляды не укрылись от хозяйки, и она, словно отвечая на его мысленную реплику, глянула поверх очков.

– Интересуетесь, молодой человек, как я живу в этом захолустье после столичной жизни?

– Я, честно говоря, о вашей прошлой жизни ничего не знаю, – осторожно ответил Артем, – да и захолустьем ваш уголок вряд ли можно назвать. Скорее, глубинка.

– О-о, да вы эстет, господин Павлов, – оценила утонченность фразы хозяйка. – Что ж, проходите, сейчас будем пить чай.

– Ольга Александровна, позвольте внести посильную лепту, – мгновенно отреагировал Артем и ловко извлек из портфеля предусмотрительно купленную в Москве пачку свежих сливочных помадок и коробку зефира в шоколаде.

– Угодник… – улыбнулась судья и жестом пригласила молодых людей в комнату. – Так что вас привело ко мне в столь поздний час?

– Ольга Александровна, – подчиняясь приглашению, присел на стул Артем, – я знаю, что вы человек принципиальный, честный и прямолинейный.

– Ну-ну… – тут же поджала губы Григорова.

– Вся ваша карьера тому наглядное подтверждение, – развел руками Артем. – Вы не только принимали принципиальные решения, не поддержанные в итоге властью, но и смело комментировали их. А сегодня не найти в стране судью, который будет давать комментарии под камеру или в интервью журналистам. Ну, может быть, кроме Тамары Георгиевны Морщаковой…

Григорова слушала, все так же поджав губы, но Артем продолжал расставлять точки над «i». Иначе было нельзя.

– Обычно судьи становятся разговорчивыми лишь после увольнения, – глядел он прямо в глаза опытной судье, – а болтливыми – после несправедливого увольнения. Как ваша бывшая подчиненная Дудешкина.

Григорова нахмурилась.

– Что касается Дудешкиной, то уволила ее не я, а квалификационная коллегия. Было за что. А прикрывать свою безграмотность оппозиционными речами – последнее дело.

– Возможно, – согласился Артем, – однако увольнение судьи само по себе ЧП. Как, впрочем, и перевод высококвалифицированного судьи из окружной судебной коллегии в районный суд.

Павлов красноречиво посмотрел на хозяйку дома. Григорова нервно теребила кружевную салфетку, покусывала нижнюю губу и глаз от чашки не поднимала.

– Так вы за этим сюда приехали, господин адвокат? – Она уже не скрывала, что узнала Павлова. – Или все-таки за чем-то другим?

– За чем-то другим, – кивнул Артем. – У вас находится дело по иску некоего Кухаркина по доверенности акционера Прошкина к НИИ «Микроточмаш».

Григорова задумалась.

– Ну, и что?

– Дело в том, Ольга Александровна, – посмотрел ей в глаза Артем, – что это так называемый рейдерский захват.

– Ясно, – кивнула Григорова. – Вы хотите сказать, что истец Кухаркин – один из тех самых рейдеров, о которых говорил товарищ Герман Греф, а затем и товарищ Владимир Путин.

– Верно, Ольга Александровна, – кивнул Артем. – А выдавший доверенность на управление акциями Прошкин – жертва шантажа. Его сына арестовали незадолго до этого и заставили Прошкина дать такую доверенность в обмен на свободу сына. Разве можно считать такие действия добровольными?

– Мне неизвестны эти обстоятельства, – жестко отрезала судья, – но если все так, то почему вы не обратитесь в милицию, прокуратуру? Ведь если это правда, то налицо вымогательство или принуждение как минимум.

– Прошкин боится за сына, – пояснил Артем, – его сына так и не выпустили из СИЗО. В Тригорске вообще ужас что творится. Люди остались без работы, а директора НИИ Батракова вообще унизили. Выкинули из кабинета вместе с креслом! Как щенка! Представляете?

Григорова удивленно подняла брови.

– Вы сказали Батраков? А звать его как – Александр Иванович?

– Верно, – осторожно подтвердил Артем. – Вы что… его знаете?

– Не то чтобы очень хорошо, – покачала головой женщина, – не то чтобы очень…

Кони

Гости, видя, что хозяйка ушла в свои мысли, уважительно замолчали, а Ольга Александровна тихонько помешивала чай, но думала только о Батракове. Они встретились двадцать пять лет назад, на Высших партийных курсах в Москве.

«Надо же, Саша… – улыбалась она, – через столько лет».

Компания на курсах подобралась пестрая и разномастная. Ольга оказалась единственной судьей тогда еще городского суда Курска; остальные были с производства да из села – ткачихи, рабочие… и понятно, что Саша Батраков, тогда главный инженер из какого-то поволжского города – стройный, широкоплечий и очень, очень серьезный – выгодно выделялся на их фоне.

Ольге он понравился сразу, как, впрочем, и остальным девчатам, – простоватые ткачихи уже пытались обратить на себя внимание Александра Ивановича. И понятно, что Саша лишь отшучивался и нет-нет да и бросал внимательные взгляды на Ольгу. И только когда они оказались рядом в библиотеке, за конспектированием трудов Ленина, ей удалось вызвать его на разговор.

Само собой, такой роскошный мужик оказался женат, и все равно Саша Батраков – умный сильный, самостоятельный, точь-в-точь, как этот нахальный адвокат, – так и остался в ее памяти неким эталоном настоящего мужчины.

Ольга Александровна вздохнула. Она так и не смогла устроить личную жизнь. Да и карьера не задалась тоже по этой причине. Ольга никогда не стеснялась назвать подлеца – подлецом, а бездарность – бездарностью. Вот взять хотя бы это дело, по которому приехал Павлов. По поводу этого иска и заявления об аресте акций председатель суда трижды вызывал ее к себе в кабинет и пытался давать указания. Один раз она сходила. Второй раз он прибежал сам, но после того, как Ольга открыла на глазах у председателя блокнот и стала записывать каждое его слово, тот выскочил из кабинета Григоровой, как ошпаренный. Тем не менее, формальности в этом деле были соблюдены, и все пошло ровно так, как того требовал председатель.

– Хорошо, – кивнула она Павлову. – Обещать вам я ничего не могу, да и не собираюсь. Но любое ваше ходатайство, если вы готовы его подать, рассмотрю как положено.

– Ходатайство будет подано, как положено, завтра с утра, – с удовлетворением кивнул адвокат. – Мы подаем от имени крупнейшего акционера и ответчика в этом процессе А.И. Батракова встречное исковое заявление и такое же заявление об обеспечении иска. Наш доверитель просит арестовать остальные акции предприятия и не допустить его разграбления в период выяснения отношений.

Григорова слушала, не перебивая.

– Пусть торжествует принцип равноправия сторон, – нравоучительно и воодушевленно твердил адвокат, – как и состязательность, о которой многие судьи не то что подзабыли, но даже и не слышали…

– Не вам меня учить, молодой человек! – взорвалась Григорова и решительно кивнула в сторону увлеченного просмотром сериала «Солдаты-5» Шамиля: – Забирайте вашего приятеля и – до завтра.

Немного смущенные, Артем и Шамиль отправились в прихожую, натянули свои плащи, и лишь тогда Шамиль что-то вспомнил:

– Да, тут Артем Андреевич отметил, что псина у вас замечательная. Не скажете, откуда она родом?

– Из Питера, – отмахнулась Григорова. – Племянник передал.

Шамиль многозначительно посмотрел на Артема.

– И паспорт у собаки есть?

– Конечно, – пожала плечами судья.

– А матушку вашей собачки случаем не Кони звать?

Григорова задумалась, но тут же отмахнулась:

– Ну, а если Кони, то что? Вам-то какая разница? Идите, отдыхайте.

Приятели переглянулись и послушно двинулись к двери.

Следователь

Бугров прибыл в сопровождении двух своих лучших оперативников, когда Колесов уже выдрал из подшитых дел почти все, что его интересовало.

– Привет, Сережа, – аккуратно переступив через порог спецчасти, сунул он ладонь Колесову.

– Здорово, – принял рукопожатие Колесов. – Займешься?

Бугров глянул на сидящего у стеллажей мертвого особиста и кивнул.

– Ну что, – повернулся он к застывшим у дверей в спецчасть помощникам, – какие идеи? Что будем рисовать?

– У него ссора была, – тут же вспомнил Колесов, – с адвокатом. Павлов его фамилия. Артем Андреевич.

Бугров удивленно присвистнул:

– Это из «Зала суда», что ли?

Колесов мрачно кивнул.

– А что за ссора? – сдвинул брови Бугров.

– Он же пьяный круглые сутки был… – кивнул в сторону покойного Колесов. – Сам себя не помнил…

– Это хорошо… – хмыкнул под нос оперативник и заглянул в спецчасть: – Это же спирт?

– Ага, – кивнул Колесов, – прикинь, столько выжрать!

Бугров удовлетворенно рассмеялся и потер ладонью об ладонь.

– Ясен перец. Рисуем самоубийство. Ты его, надеюсь, не из табельного замочил?

Колесов криво ухмыльнулся:

– За дурака меня держишь? Вот… получай.

Он швырнул на стол пистолет, и Бугров тут же сосредоточился:

– Расстояние?

– Около метра. Вряд ли меньше. Ну, ты же с экспертами договоришься?

– И думать забудь, – отрезал оперативник. – У нас эксперты – в страшном сне не приснится. У них все – «строго по уставу». Будем пороховые газы на рубаху отдельно наносить. Я уже так делал…

Колесов заинтересованно хмыкнул и принялся выдирать оставшиеся чертежи. Стопка уже получалась внушительная – с два энциклопедических тома толщиной. А Бугров тут же вытащил из «Макарова» патрон, из чемоданчика – щипцы, вывернул пулю и сунул холостой патрон обратно.

– Думаешь, прокатит? – засомневался Колесов.

– В Москве – нет, а в Тригорске – вполне, – коротко отозвался оперативник, – техническая база у наших экспертов неважная.

Игра

Петр Петрович машинально щелкал по клавиатуре, но сосредоточиться на игре по-настоящему не выходило. Если совсем уж честно, эта игра все чаще приносила ему неприятные сюрпризы.

Спирский – совершенно неожиданно для себя – так и не сумел справиться с неким «Ланселотом» в синих одеждах, который заходил в сеть на пару часов почти ежедневно и за это короткое время умудрялся сколотить группу рыцарей, возглавить их, выступить в поход и отвоевать у Пети какую-нибудь дальнюю деревушку или город.

Любопытным было то, сколь точно, со знанием сути дела этот «Ланселот» соблюдал этику Раннего Средневековья. Добычу он раздавал поровну всем участникам похода, а тем, кто был не согласен, объявлял дуэль и, выводя за город, убивал в поединке – точь-в-точь Божий Суд. Со временем «левых» игроков у него в команде практически не стало, а бойцы, привыкшие к коллективным ролевым играм, с нетерпением ждали очередного появления «Ланселота».

Петр Петрович попытался выяснить, что это за фрукт, однако столкнулся с проблемой: «Ланселот» обналичивать завоеванные средства ценой раскрытия своей персоны не пожелал. Спирский попытался хотя бы поговорить с этим странным «хостом», но диалог не получался. А потом появился Ной, и Петр Петрович совершенно растерялся.

Первым делом этот рыцарь, одетый в светло-голубые одежды и украшенный золотыми позументами, галунами и уланами, открыл счет, но только валютный и корреспондентский. То есть, скорее всего, он жил за рубежом – в Прибалтике, Казахстане или, к примеру, в Армении. И, что еще любопытнее, он платил помногу, ибо проигрывал битву за битвой – с треском.

Это было не вполне обычно. Играя на настоящие деньги, можно было и не расплачиваться по долгам, если игрок потерпел поражение и его рыцарь был убит. Часто игроки именно так и поступали, оставляя отыгравший свое «труп» шакалам и заводя нового бойца. И только если вам хотелось продолжить игру под тем же именем и с тем же вооружением, вам приходилось гасить долги. На это были способны единицы – только наиболее самолюбивые. Ной был из тех, кто свои долги погашал – раз за разом.

Понятно, что Петра Петровича одолело любопытство, и он решил поболтать со столь настырным «клиентом» и сразу понял: дело нечисто. Ной попросил о личной встрече и был готов оплатить все – вплоть до «командировочных» в Париж. Спирского определенно пытались контролировать, а значит, была утечка информации.

На деле все оказалось еще сложнее, и, положа руку на сердце, Ной ни разу не переступил границ приличий. Но тогда Петр Петрович не на шутку встревожился, побеседовал с Гришей, и начальник службы безопасности уверенно показал на Мака.

– Больше дать на вас информацию в Интернет некому, Петр Петрович, – прямо сказал многоопытный службист, – а эту компьютерную крысу давно пора мордой об стол! Это я вам говорю.

– Об стол – значит, об стол, – мгновенно принял решение Спирский. – Пошли.

Гриша кивнул, и через считаные мгновения хрипящий от боли Мак и впрямь распластался лицом на столе.

– Кому меня сдал? – навис над ним Петр Петрович. – Только не вздумай девочку из себя строить.

Мак, он же Макиавелли и он же Денис, панически скосил глаза на завернувшего ему «салазки» начальника службы безопасности, глотнул и начал выкладывать все, как есть – пункт за пунктом.

Как оказалось, он слил информацию на создавшего уникальную Игру босса в Интернет из чистого хвастовства. И первым делом персоной Петра Спирского заинтересовался некий Ной, человек, безусловно, продвинутый и «фишку» в программном бизнесе просекающий.

– Говорят, он из бывших наших, немец, что ли, – торопливо выкладывал Мак, – но поднялся хорошо… живет в Париже, бабла немерено. Кто с ним дело имел, никто еще не жаловался.

– А твой какой интерес? – мгновенно заподозрил что-то недоговоренное Петр Петрович.

Мак пристыженно шмыгнул носом.

– Там у них в Сорбонне курсы есть по «ай-теку»… хотел попасть. Ной обещал помощь.

Спирский покачал головой. Он знал манеру компьютерщиков паразитировать на своих хозяевах, но чтобы вот так нагло слить босса… Такого в «МАМБе» еще не случалось.

– Я еще подумаю, что с тобой сделать, – пообещал он Маку, – легко уж точно не отделаешься.

В тот момент он точно знал, что оборвет все связи, на которых есть малейшее подозрение, что они возникли из-за слива. Однако Ной оказался на удивление перспективным клиентом. Пожалуй, самым перспективным.

«Главное, чтобы Колесов чисто сработал, – думал Петр Петрович, – а уж там я развернусь…»

Самоубийца

Имитация самоубийства заняла больше времени, чем ожидалось, а потом оперативник выбрал-таки время просмотреть записи в мобильном телефоне мертвого особиста и встревожился.

– Это кто? – ткнул он в несколько подряд идущих автоматических записей о пропущенных звонках. – Как думаешь?

– А что тут думать? Я знаю. Это – тот самый адвокат, – не отрываясь от обвязывания капроновым шнуром уже приготовленных к выносу документов, пояснил Колесов.

Бугров покрутил пальцем у виска:

– Ты что, Сережа, совсем? Ты почему сразу ничего не сказал?

– А что такое?

– Ты посмотри! – ткнул ему в нос телефон Бугров. – Он же ему четыре раза позвонил! Три последних раза – почти подряд! Они же явно как-то повязаны!

– Ну, знаю я… – недовольно буркнул Колесов. – Они вроде даже дружили когда-то. И что я теперь могу сделать? Записи стереть?

Оперативник охнул:

– Дружили?! Ты каким местом думаешь, Сережа?!

Колесов поморщился. Если честно, он последние два часа думал только о том, как пронести все эти бумаги мимо стукача своего босса. Но Бугров был прав: Павлов был опасен. А может быть, очень опасен.

– Где он сейчас? – жестко поинтересовался Бугров.

– В Усть-Пинске, кажется. Это где-то на Урале, – ответил Колесов и задумался.

Сейчас, когда бумаги были в его руках, Сергею Михайловичу было глубоко плевать и на Спирского, и даже на Бугрова. Он знал, не пройдет и недели, и он будет богат, очень богат и, само собой, свободен. Однако адвокат Павлов с его обширным опытом вращения в судейских кругах мог испортить все, причем в последний момент.

– Его бы задержать на Урале… – вслух подумал он, – денька на три-четыре…

– Если они и впрямь были дружны, – покачал головой Бугров, – Павлов узнает о смерти Пахомова максимум завтра. А значит, здесь появится послезавтра. И если он добьется передачи тела московским экспертам…

Колесов крякнул и яростно стукнул кулаком по стеллажу. Его категорически не устраивала такая перспектива.

– Слушай, – повернулся он к оперативнику, – а у тебя связи на Урале есть? Можно устроить так, чтобы он застрял там… хотя бы на недельку? Где-нибудь в СИЗО…

– На недельку… Проще уж – навсегда, – невесело усмехнулся Бугров. – Тоже мне выдумал… в СИЗО! Он тебе потом такое СИЗО устроит!

«А почему бы и не задержать его там навсегда? – задумался Колесов. – Какая мне разница? Все одно – платить придется…»

– Годится, – решительно кивнул он. – Навсегда так навсегда. Деньги у меня, слава «Микроточмашу», еще есть. Да и тебе проще, – кивнул он в сторону якобы застрелившегося особиста, – не стоять потом навытяжку перед московской комиссией.

Бугров некоторое время молчал, а затем вытащил телефон и принялся молча набирать одному ему известный уральский номер.

* * *

Петр Петрович прекрасно понимал, что Колесов отмажется, на то он и местный. А потому думать мог только об открывшемся доступе к архивам спецчасти.

«Интересно… а сколько это все стоит на самом деле?»

Ной платил щедро, очень щедро, но и Спирский был не лыком шит, понимал, что и Ной – всего лишь посредник.

«Может, прямо сейчас выехать? – глянул он на часы. – Нет, рано. Пусть сначала Колесов за собой приберет».

Наученный горьким опытом общения с Гогой и его дружками, Петр Петрович всячески избегал уголовщины и всегда выстраивал между собой и «отстоем жизни» высокую надежную стену из хорошо оплачиваемых работников. Но главное, что он понимал: рейд обязан быть свободен от подозрений в нарушении закона. Иначе можно потерять все. А уже после двенадцати ночи, когда Петр Петрович валился с ног от усталости и размышлений, позвонил его осведомитель:

– Колесов заказал «почтальона».

В груди у Спирского словно вырос кусок льда.

– Что?!

– Бугров его с кем-то свел по телефону, – тихо, явно таясь, докладывал «клещ», – но сам ввязываться не стал. Говорил Колесов.

В глазах у Пети на секунду потемнело, а затем перед ним во всем своем ужасе предстало его единственное настоящее преступление – мертвый Гога.

– Я мало чего расслышал, – так же тихо говорил и говорил осведомитель, – но вроде взялся кто-то из службы приставов…

– И слышать не хочу! – панически отрезал Петр Петрович. – Это шутка! Ты ничего не слышал и не знаешь! Это всего лишь глупая шутка. Я к этому не причастен!

– Как скажете, – с облегчением выдохнул «клещ».

Петр Петрович остервенело начал тыкать в кнопку отключения связи, затем с омерзением, словно огромного ядовитого паука, бросил телефон на тумбочку и сжал голову руками. Но мертвый Гога так и висел перед ним.

«Срок давности… – колотилось в висках. – Я давно ни в чем не виновен!»

Занос

Они вышли от Григоровой, и Шамиль задумчиво покачал головой:

– Что ты будешь делать? Может, все-таки ко мне?

– Ты же знаешь, что мне придется ждать утра здесь, иначе есть риск застрять в заносах, – улыбнулся Артем, – устроюсь в гостинице, переночую, утром оставлю заявление, а тогда уж – к тебе.

Шамиль невесело хмыкнул:

– Да нет здесь приличных гостиниц. Не поверишь, клопы – размером с кулак!

– Да ну… – и впрямь не поверил Артем. – Вряд ли с кулак!

– Ну, чуть меньше… – вздохнул друг и на секунду ушел в себя. – Знаю! Есть тут один кемпинг возле города. Строили для лыжников, а теперь там весь бомонд усть-пинский отрывается. Нормальное местечко. – Шамиль щелкнул пальцами: – Марсель!

– Да, Шамиль Ренатович, – приоткрыл окно роскошного баварского авто водитель.

– Короче, Марсель, – распорядился главный судебный пристав Среднего Урала, – прямо сейчас отвезешь Артема Андреевича в кемпинг, ну, ты знаешь…

Водитель нехотя кивнул. Но Шамиль еще не закончил:

– А утром – в суд. Подождешь, когда он завершит все дела, и сразу – ко мне. – Шамиль повернулся к Павлову: – Смотри, Тема! Чтоб на манты к обеду был как штык!

Артем демонстративно оглядел доверенный другом на целых несколько часов огромный «БМВ» и покачал головой:

– Нет, Шамиль, все-таки что-то героическое в тебе есть.

– Я тебя когда-нибудь прикончу! – рассмеялся армейский друг. – И так сердце разрывается!

«Успеваю, – понял Павлов, – причем все успеваю…» А Шамиль уже манил к себе обреченного исполнять роль сопровождающего молоденького пристава из своей свиты.

– Смотри мне, – многозначительно прищурился он, – чтобы все было о'кей. Шкуру спущу, если прокол какой выйдет.

* * *

Петр Петрович метался по квартире, как раненый зверь.

– Я ни в чем не виновен, – твердил он, – я всегда соблюдал закон.

И лишь через полчаса, когда Колесов позвонил и сказал, что все в порядке, Спирский сумел взять себя в руки.

– Что там? – едва удерживаясь от того, чтобы вывалить на Колесова все, что он о нем знает и думает, спросил он.

– Эксперты уже приехали, – сухо отчитался Колесов. – Рабочая версия – самоубийство.

«Неужели пронесет?»

Для дела самоубийство вечно пьяного особиста было бы на руку.

– Труп убрали? – осторожно поинтересовался Петр Петрович.

– Бугров говорит, через часик увезут.

Спирский замер. Ему очень хотелось ощупать свои новые сокровища лично, собственными руками.

– Тогда я выезжаю, – наконец-то решился он. – В спецчасть без меня никого не пускать.

– Как скажете, – почти равнодушно отозвался Колесов. – Да и кому она нужна, эта ваша спецчасть?

«Вот и хорошо, что никому… – подумал Спирский. – Вот и прекрасненько…»

* * *

Павлов отключился сразу, едва попал в мягкое кондиционированное тепло ультрасовременной машины, – сказались последние сутки практически без сна. Иногда он вздрагивал и на доли секунды открывал глаза, но, поскольку перед ним не было ни затравленно глядящего из-за решетки подзащитного, ни умного, заранее «заряженного» судьи, а только километровые столбики, он мгновенно успокаивался и тут же улетал обратно в сон.

Ему снилась Настя – такой, какой бы она была, если бы у них все уже сложилось. Девушка стояла посреди залитых весенним солнцем Елисейских Полей, и за ней возвышалась Триумфальная арка, а вокруг не было ни души. Он попытался обнять девушку, однако она лишь загадочно улыбалась и тут же ускользала – раз, второй, третий – самым непостижимым образом. А когда она ускользнула в пятый или седьмой раз, Павлов огляделся и вдруг понял, что Париж совершенно пуст. Вокруг не было ни души!

– Настя, – позвал он, – брось эти фокусы.

Но девушка лишь рассмеялась, и он терпеливо двинулся за ней, пока они оба не добрались до арки.

– Настя! Настенька! – звал он, поднимаясь вслед за ней по ступенькам все выше и выше, а затем они очутились на смотровой площадке, и здесь тоже не было ни души, а Настя стояла на самом краю парапета и, прижимая обе руки к груди, что-то отчаянно ему говорила.

Павлов не слышал ее слов, он пытался подойти поближе, но его ноги почему-то перестали слушаться. По всему телу разлилась свинцовая тяжесть, а он все силился и все никак не мог понять, что же так отчаянно пытается сказать ему девушка.

– ….р…ай!

– гыр…!

– Пррр…!!!

Павлов собрал все силы, с трудом преодолел сопротивление вмиг загустевшего воздуха и сделал еще два шага – прямо к краю, у которого стояла Настя:

– Что ты говоришь? Я не понимаю? Что?

– Прыгай! Прыгай!! Пры-ы-ы-ы-гай!!!

– Прыгай же ты, козел!!! – кричал молоденький пристав, пытаясь вытолкнуть из машины Марселя, а тот выл, но баранку не отпускал.

И тогда пристав повернулся к водителю ногами, вытолкнул его из открытой двери и тут же сиганул из машины сам.

– Боже! – охнул Павлов.

Неуправляемый автомобиль, чудо немецкого производства и радужная мечта Главного пристава Среднеуральского округа Шамиля Ренатовича Саффирова, стремительно летел под откос, подпрыгивая на кочках и сбивая низкорослые сосенки.

Павлов машинально ухватил портфель, дернул ручку двери и вывалился из машины. И ровно в тот же миг, когда он ухнул в снег и покатился по склону, что-то заскрежетало, а затем небо с хрустом разошлось в стороны, а земля дрогнула и замерла.

* * *

Настя вскочила и поняла, что проснулась от собственного крика. Кое-как спустила ноги с постели и коснулась лица – оно было мокрым.

«Артем?!!»

И ровно в тот же миг в подмосковном Звенигороде так и не сумевшая сегодня заснуть Василиса Георгиевна Павлова схватилась за сердце, с трудом отыскала рукава простенького плаща и двинулась через весеннюю морось к храму – главной и единственной надежде. А жесткий и, казалось бы, совсем неэмоциональный Андрей Андреевич снял с полки альбом с фотографиями всей семьи, прижал к груди, да так и замер, не в силах ни раскрыть его, ни поставить на место.

И даже Юрий Максимович Соломин, человек совершенно далекий от какой бы то ни было мистики, внезапно схватил с тумбочки сигареты, выскочил – прямо в тапочках и майке – на балкон, но, вместо того, чтобы щелкнуть зажигалкой, уставился на огни полуночной Москвы и впервые подумал, что этот огромный, странный мир не может существовать просто так – сам по себе.

И только всю жизнь балансировавший на самом краешке бытия Вольдемар все понял правильно. Прислушался к себе, отложил в сторону досье на очередного «подопечного», достал телефон и без промедления набрал номер Артема. Мэтр Павлов не откликался.

* * *

Колесов наблюдал за развитием следствия со стороны. Тщательно проинструктированные Бугровым «клещи» заученно дали – Бугрову же – свои показания. И выходило так, что первым делом пьяный особист обстрелял новых хозяев НИИ, затем вдрызг разругался с пришедшим выручать его собственным адвокатом, чему свидетели – вторая, отдыхающая смена, а потом просто затих, – видимо, глушил спирт.

Понятно, что уже попадавшие под выстрелы особиста штурмовики были осторожны и даже не думали проверять, что там происходит. Пулю в лоб через выбитый «глазок» стальной двери получить никто не хотел. И только этой ночью начальник охраны НИИ Колесов распорядился вскрыть стальную дверь при помощи спецсредств.

Следы применения этих спецсредств были видны и теперь: дверь искорежена, стены испачканы черной жирной копотью, а драгоценные архивы спецчасти разлетелись по всей комнатушке – за год не разобраться. Однако эксперты сразу отметили, что причина смерти особиста – не взрыв, а проникающее пулевое ранение в область сердца.

– Неужели никто не слышал выстрела? – недоумевал Бугров.

– Мы же здесь не торчали круглые сутки, – дружно врали «клещи», – других дел полно. Один периметр обойти – два часа потерять!

И все-таки Сергей Михайлович волновался; он понимал, что его судьба зависит не столько от показаний штурмовиков и результатов вскрытия, сколько от исхода заказа – там, на Среднем Урале. И он понятия не имел, как много времени это займет.

* * *

Пахомов – с обширным кровавым пятном на расстегнутой рубахе и мазками жирной черной сажи на лице – стоял напротив него и молчал.

– Пахомыч? – удивился Артем. – А ты сюда как попал?

Он совершенно точно помнил, что находится на Среднем Урале, за тысячи километров от города Тригорска.

– Тс-с-с… – приложил палец к губам друг, – лежи тихо. Он сейчас уйдет.

– Кто? – еще больше удивился Артем.

Но Пахомов посмотрел на него так выразительно, что Артем счел за лучшее подчиниться и замереть. Он понимал, что прошедший Афган однокурсник вряд ли станет делать или говорить что-то просто так.

Артему было ужасно больно – там, в районе сердца; ему даже казалось, что оно вообще молчит, а затем он почувствовал, как что-то невидимое коснулось его лица, груди, карманов брюк и лишь потом, спустя бесконечно долгие минуты Пахомов дал отбой:

– Все. Можешь возвращаться.

Артем сделал усилие… и сердце стукнуло… и завелось. Он собрал все свои силы, напрягся… но встать так и не сумел.

– Надо же, – удивился он, – не получается.

– Давай-давай, – подбодрил его друг, – не залеживайся, тебе нельзя.

Артем непонимающе тряхнул головой, не без труда повернулся на бок, поджал ноги к груди, кое-как уперся в мокрый весенний снег руками и… встал на колени.

– Пахомыч… ты где?

Прямо перед ним уходила вниз огромная, с редкими черными валунами на белом снегу воронка выработанного карьера. Луна уже вышла, и снег буквально резал глаза своей нездешней белизной.

– Пахом…

Артем с трудом, преодолевая боль во всем теле, встал на ноги и осмотрелся.

«Привиделось, что ли?»

Вокруг не было ни души, и только в полусотне метров внизу лежал на крыше вмявшийся в огромный валун некогда такой красивый «БМВ».

– О господи!

И ровно в этот миг он услышал трель мобильного телефона. Она звучала где-то совсем рядом, буквально в шаге от него. Артем наклонился, обвел мокрый весенний снег взглядом и замер.

– А это еще что?

Где-то под снегом продолжал настойчиво заливаться бессмертным творением Вольфганга Амадея телефон, а он видел только одно – ясно читаемые человеческие следы вокруг себя.

«И мне никто не помог?»

Теперь он вспомнил все: и остервенело вцепившегося в баранку Марселя, и сиганувшего из машины молодого пристава.

Телефон снова завел все тот же мотив – уже третий или четвертый раз, и Павлов упал на колени, запустил растопыренные пальцы в снег, нащупал скользкое пластиковое тельце, нажал кнопку и осторожно приложил к уху:

– Да…

Собственный голос прозвучал как чужой – хрипло и неузнаваемо.

– Ты его замочил? Все в порядке?

Этот голос ему тоже был незнаком.

– Да, – сам не понимая зачем, ответил Артем, – все в порядке.

Связь разъединилась.

Артем глянул на высветившееся на чужом телефоне время: 02.22, сунул его в карман и понял, что там нет его собственного телефона. Он быстро ощупал другие карманы – недоставало и блокнота. Паспорт, позволяющий опознать его тело, когда найдут, был на месте, портмоне с деньгами тоже не тронули, однако то, что позволяло отследить его связи, странным образом «вывалилось» из карманов, пока он лежал без сознания, и исчезло.

Артем выдернул торчащий из снега адвокатский портфель и увидел, что и он расстегнут, а бумаги – в свете луны это было неплохо видно – поменялись местами.

«И кто это сделал? Марсель? Или этот… второй…» – Артем попытался вспомнить, как звали молоденького пристава, не сумел и, преодолевая боль во всем теле, двинулся вверх по склону, а через каких-нибудь двадцать шагов увидел Марселя. Личный водитель Шамиля Саффирова лежал, прижавшись щекой к большому валуну, а пронзительно-белый снег вокруг него был обильно смочен кровью.

– Марсель, – торопливо опустился на колени Артем и тронул его за плечо. – Бог мой…

Обнявший валун водитель был мертв.

Там, сзади негромко пыхнул и озарился желтым пламенем изувеченный автомобиль, и Артем бережно прикрыл веки водителя, развернулся и, преодолевая боль, решительно двинулся наверх. Выбрался на дорогу и внимательно посмотрел в обе стороны. Дорога была пуста.

«И сколько я пролежал?»

Ответа не было, как не было ответа и на то, где именно он находится, и на то, что, собственно, произошло.

«Неужели заказали?»

Судя по звонку, все именно так и было.

Артем сокрушенно покачал головой, проследил, куда уходят следы, и двинулся в обратную сторону. Встреча, даже случайная, с исполнителем заказа была ему ни к чему.

* * *

Когда Бугров сунул ему мобильный телефон, сердце Колесова дрогнуло и застряло где-то в горле.

– Ну, что там? – осторожно спросил он в трубку.

– Все в порядке, – сухо отчитался уральский подрядчик, – а что у вас?

Колесов глянул на часы: 02.24. До приезда Спирского время еще было.

– Деньги, как вы знаете, уже на месте, а минут через сорок я передам ключ вашему человеку. Раньше мне не вырваться.

– Ждем, – так же сухо произнесли в трубку.

Колесов машинально протянул телефон Бугрову, но тот убрал руки за спину:

– Я тут ни при чем. Оставь себе. Все равно телефон со скупки.

Сергей Михайлович растерянно повертел в руках улику, решил, что утопит ее в первой же канаве, и поднял глаза. Тело Пахомова уже выносили через выбитые двери оружейки.

– Все, – развел руками Бугров, – я свою работу сделал. Теперь твоя очередь…

– Я расплачусь минут через сорок, – понимающе кивнул Колесов, – только позвоню боссу, расставлю этих олухов по своим постам и выйду.

– Я подожду, – прищурился оперативник.

* * *

Петр Петрович узнал о выводах следственной группы по результатам осмотра места происшествия в 02.28, в пути.

– Пока все в порядке, – дрогнувшим голосом отчитался Колесов. – Тело уже увезли. Рабочая версия – самоубийство.

– И все? – осторожно поинтересовался Спирский.

– …нет, – после долгой паузы отозвался Колесов и все-таки сказал то, что хотел услышать Петр Петрович: – Думаю, что рейду теперь никто не помешает.

Спирский отключил телефон и уставился на бегущую под колеса дорогу. Фактически Колесов сказал, что Павлов мертв.

Тревога

То, что с Павловым произошло что-то страшное, Настя поняла сразу, но решить, что теперь делать, не могла долго – голова просто не работала.

– Душ… – дрожащим голосом сказала она вслух. – Я не могу думать посреди ночи. Мне нужно в душ…

На подгибающихся ногах она кое-как добрела до ванной комнаты, забралась в душевую кабину и впервые за много лет повернула краник на синий цвет – до отказа.

Ледяная вода обожгла. Настя стиснула зубы, но зато, когда она вышла, ее хорошенькая головка работала как часы. И первым делом она испугалась – уже по-настоящему.

«Что со мной? Зачем мне это?»

Она не знала ни почему почувствовала боль за этого милого, но в общем-то почти чужого ей человека, ни что должна теперь делать. Да, он предоставил ей свою квартиру – так же легко и без вопросов, как она его подвезла, но и только! Однако тревога и растерянность уже не отпускали.

«Телефон… Надо кому-нибудь позвонить!»

Она схватила телефон, отыскала среди бумаг, лежащих на стеклянном столе, визитницу, выдернула одну и набрала номер Артема.

Телефон не отвечал.

– Н-нет! – разъярилась она. – Ты не имеешь права со мной так поступать! Отвечай!

Однако и во второй, и в третий раз произошло то же самое – телефон молчал. Настя кинулась искать рабочие номера, выудила среди бумаг старый ежедневник и с облегчением обнаружила на первой странице наклейку с телефонами адвокатов коллегии.

«Его звали Ванюшей… – вспомнила она имя помощника, которому при ней звонил Артем. – Есть!»

В наклеенной распечатке помощник так и значился: «Ванюша».

Настя стремительно набрала номер, и спустя пару секунд на звонок откликнулись:

– Да?

– Ванюша! Где Павлов?!

– А вы кто? – оторопел помощник.

– Да какая разница, кто?! – закричала она. – С ним беда, понимаешь?! Он на звонки не отвечает!

Наконец проснувшийся помощник недовольно засопел:

– Он же в командировке… мало ли что…

– Я знаю! – отрезал Настя. – В Усть-Пинске! Но он не отвечает на звонки!

Помощник притих. Похоже, не отвечать на звонки не было отличительной чертой его шефа.

– Ладно, я поищу…

«Пустое! – поняла Настя. – Не поможет! Отец?»

Отец был не последней фигурой среди российской элиты, но она так давно не обращалась к нему… все хотела самостоятельности.

«Позвонить? – подумала она и глянула на часы – 02.38. – Или выехать?»

Если выехать немедленно, к утру Настя поспевала домой.

Кто?

Так часто бывает в нашей жизни: помоешь машину – тут же пойдет дождь, и какие-то замызганные грузовики будут постоянно обдавать вас грязью; оставишь дома зонтик – и, считай, купил себе билет в дождевую мойку; порадуешься безоблачному небу – тут же налетят тучи и ответят тебе занудным душем.

Об этом старательно пытался думать Артем Андреевич Павлов, взбираясь по ведущей куда-то вверх дороге где-то посреди Уральского горного хребта. Но целиком изгнать сомнения не удавалось.

«Неужели – Шамиль?»

Тот последний номер, с которого позвонили на чужой телефон, не принадлежал Шамилю, но в такой ситуации это почти ничего не значило. У Артема не было сомнений, что его заказали, а главный судебный пристав навряд ли будет заниматься столь грязным делом лично.

«Неужели – Саффиров?»

Павлов понимал: единственной веской причиной заказа может быть только прямо сейчас решающаяся судьба Тригорского НИИ. Более того, он знал, как часто рейдеры прибегают в своем промысле к помощи службы судебных приставов… и он, увы, слишком хорошо помнил этот многозначительный взгляд армейского друга – в самом конце, когда тот давал ему сопровождающего.

«Но не в таком же деле! И не Шамиль! Только не он…»

В ушибах и ссадинах, мокрый, грязный, в изорванном костюме, с портфелем в руке он карабкался и карабкался по слякотной, сплошь покрытой талым снегом дороге вверх, но ответа на свои вопросы не находил.

«А ведь кое-кто считает меня погибшим…»

Его жена Любаша, теперь уже бывшая жена, частенько говорила Артему, чтобы он не отправлялся в одиночку в свои хоть и редкие, но неизменно рискованные командировки. И на то, если честно, были основания. То Артема угораздило насолить приморским краевым чиновникам, думавшим захватить энергосистему края, то он примется защищать волгоградского мэра, арестованного чуть ли не с согласия Президента, а то свяжется с нижегородскими банкирами, отбивающим очередную атаку мошенников. Однако до сего дня Бог адвоката Павлова миловал.

Отчасти ему помогала сугубо профессиональная мера предосторожности: Артем тщательно готовил каждую поездку и заранее давал журналистам пищу как для освещения событий, так и для размышления над ними. А тараканы, как известно, света не любят – разбегаются. Но сегодня Артем, как никогда хорошо понял и значение другой поговорки: «Чем ярче солнце, тем гуще тень». И сегодня прямо из этой темной зоны к нему и протянулась костлявая рука небытия.

* * *

Петр Петрович Спирский прибыл в Тригорск под утро. Прошел в спецчасть и охнул:

– Ты что, Колесов, наделал?! Как я здесь разберусь?!

Из-за использования спецсредств документы НИИ вывалились из ячеек и теперь в полном беспорядке были разбросаны по всей спецчасти. Петр Петрович поднял одну из папок, открыл и непонимающе тряхнул головой:

– А это еще что?

– А что такое, Петр Петрович? – заинтересованно вытянул шею Колесов. – Что-нибудь не так?

Но Спирский лишь потрясенно моргал, наклонялся, хватал следующую папку, открывал, отбрасывал в сторону и снова открывал.

– Не может быть! Кто это сделал?!!

Почти в каждой папке определенно недоставало нескольких варварски выдранных листов… следовало думать, наиболее ценных.

– Ты?!! – развернулся он к начальнику охраны его НИИ.

– Я здесь ни при чем, Петр Петрович! – отшатнулся Колесов и мотнул головой в сторону единственного окошка спецчасти. – Похоже, он кому-то все через окно перебросил.

Спирский подбежал к окну и яростно скрипнул зубами. Стекло было аккуратно выставлено и сунуто за сейф, а на прутьях виднелись мелкие частички бумаги и полиэтилена.

– Я думаю, он с адвокатом договорился, – сказал Колесов. – То-то он из гостиницы исчез…

«А адвокат уже мертв… – подумал Спирский. – Они оба мертвы. И где теперь бумаги? А главное, что я скажу Ною?!»

И от этой мысли по спине пробежал противный холодок.

Встреча

Вольдемар прилег на диванчик прямо в рабочем кабинете и в течение ночи просыпался еще четырежды и четырежды набирал номер Артема, но каждый раз абонент оставался недоступен.

А ровно в семь утра Вольдемару позвонили:

– Месье Вольдемар?

– Oui, c'est moi!

– Простите, я не говорю по-французски, но знаю, что вы говорите по-русски, и я знаю, что вы в это время не спите.

– Да-да, пожалуйста, с кем имею честь?

– Я помощник Владимира Владимировича. Прошу вас от его имени быть сегодня в «Гранд-отеле», в номере 1232 в 10.00. Вас будут ждать.

– Хорошо.

В трубке старинного аппарата раздались гудки, а Вольдемар потрясенно выдохнул и подошел к окну. Он всегда полагался на собственную интуицию да на Божью волю – так, как учила его матушка, и в том, что произошло минуту назад, он всем сердцем ощущал Его волю.

Вольдемар покачал головой. Матушка вообще на удивление глубоко понимала суть вещей. «Самое страшное, – говорила Наталья Алексеевна, – обидеть Господа Бога! Ведь если человек отвернется от Бога, то и Бог отвернется от человека. А не видя друг друга, невозможно и помочь друг другу».

Теперь Вольдемар и сам был в немалом возрасте, и с каждым годом он понимал матушку все лучше.

«Да, – говорила она, – человек часто отступает от указанного Господом пути. Но путь все равно остается открытым, а человек всегда может одуматься, покаяться и вернуться. Такова природа человека – оступаться, вставать, грешить и снова исправляться…»

Вольдемар помнил слова матери так ясно, словно слушал их прямо сейчас. Он годами следовал обычаю по воскресеньям стоять в первых рядах молящихся святому Александру Невскому, заступнику и спасителю Святой Руси в храме его же имени на рю Дарю. А если он был не в Париже, то шел в ближайший православный храм и, даже будучи в Японии, в Токио отыскал «Николай Идо» – храм Святого Николая, и даже познакомился с семьей настоятеля. Спустя годы именно этот настоятель поможет Вольдемару в крайне важном деле, и не видеть в этом помощи свыше Вольдемар не рискнул бы.

Господь определенно помогал ему и теперь, и это была очень своевременная помощь.

«Сколько же лет прошло?»

* * *

Вольдемар прекрасно запомнил их первую встречу в далеких 80-х, когда в немецком пивном ресторанчике ему показали этого обычного с виду человека, тогда капитана КГБ.

Вольдемар как раз охотился за немецким палачом Второй мировой Францем фон Зибенау, который лично повесил нескольких товарищей Вольдемара, таких же, как он, детей русских эмигрантов, отказавшихся сотрудничать с оккупантами. Следы фашистского садиста терялись в Парагвае, где Вольдемар искал его целых пять лет, а затем вдруг обнаружились на Кубе, где бывший гестаповец, сменивший не одну фамилию и даже внешность, консультировал кастровцев, обучая их технической разведке.

А в начале весны того памятного года Зибенау прибыл в Берлин под именем Хорхе Мартинеса Руиса Кастильо и, как неожиданно узнал Вольдемар, вот уже два месяца квартировал в гостевом особняке кубинского посольства в элитном районе столицы ГДР. Естественно, он был крайне осторожен: не выходил на улицу, скрываясь за высоким забором и постоянно зашторенными окнами, а охраняли гестаповца кубинские военные и служба безопасности самого президента Фиделя.

Вольдемар, ходивший тогда на работу во французское посольство, еле вымолил у шефа продления командировки до начала мая. Он уже изучил привычки Зибенау-Кастильо и знал, что раз в неделю, строго по четвергам, тот выезжает на прогулку в Потсдамский лес. А значит, у Вольдемара был шанс.

Надо сказать, эти прогулки и сами по себе были довольно интересны. Каждый четверг около двух часов подряд Зибенау не только наслаждался природой в компании молодого секретаря, но и встречался с «гостями». В основном это были немецкие промышленники, лояльные к социалистическому правительству, но иногда приезжали и политики среднего звена от правящей партии СДПГ.

О чем говорили и что обсуждали, так и оставалось неизвестным, – подобраться к объекту Вольдемару не удавалось. Бдительный секретарь, который, судя по нежным взглядам Зибенау, был больше, чем секретарь, обладал звериным чутьем и проверял всех, кто попадал в поле его зрения. Дважды, переодевшись лесничим, Вольдемар пытался приблизиться хотя бы на расстояние слышимости и каждый раз терпел фиаско.

Тем временем его командировка в ГДР подходила к концу, и лишь в конце апреля, когда Вольдемар уже отчаялся выманить нациста из берлоги, в небесах что-то повернулось. Рано утром в занятый нацистом особняк приехала «Скорая помощь», простояла до обеда, а затем подъехала и другая машина – с надписью «Реанеамобиль». В машину занесли носилки, и в сопровождении трех машин охраны Зибенау вывезли в госпиталь немецкой демократической армии. В том, что вывезли именно его, Вольдемар не сомневался; он ясно разглядел секретаря, взволнованно бегавшего вокруг врачей. Такого шанса могло второй раз не представиться.

Первым делом Вольдемар через знакомого из торгпредства выяснил, что поступившего 28 апреля в 13.15 больного из кубинского посольства поместили в отделение проктологии.

Затем он тщательно подготовил начатое еще его отцом почти сорок лет назад досье. Он вложил фотографии, на которых «объект» был запечатлен за расправами. Подшил заверенные копии трех заочных приговоров о признании Франца Дитриха фон Зибенау, барона Веймара нацистским преступником, совершившим преступления против человечества и подлежащим аресту с передачей в руки правосудия для предания смертной казни. Пожертвовал единственной заверенной копией фрагмента протокола Нюрнбергского процесса на 25 листах. Приложил дактокарты¹ и зубные снимки, выкупленные отцом Вольдемара в американском архиве. Оставалось главное: передать досье молодому капитану КГБ из русской военной миссии – единственному, кто мог довести заслуженное возмездие до конца.

Небеса быстро услышали отчаянную мольбу Вольдемара и прислали весточку – приглашение немецкого правительства на празднование 1 Мая, Дня мира, согласия и труда в главный дворец съездов Берлина. Однако убедить русского капитана взять документы оказалось непросто. Да, он глянул на содержимое папки, но пакет в руки не взял, а попросил спуститься в гараж и положить его в старенький синий «Вольво», стоявший у пожарного щита.

Вольдемар сделал все, как сказали. И потянулись дни ожидания: русский капитан молчал, Зибенау постепенно приходил в себя и уже начал совершать прогулки на коляске под пристальным присмотром секретаря, а срок командировки Вольдемара истекал. А 8 мая, в День Победы, который празднуется парижанами очень пышно, Вольдемар получил открытку, судя по обратному штемпелю, отправленную с центрального почтамта Берлина. На открытке был изображен Воин-победитель, установленный в Трептов-парке. Русский солдат прижимал немецкого ребенка, разрубая опушенным мечом поверженную свастику. Открытка подписана не была.

Тем же вечером, включив новости CNN в 9 часов, он увидел фотографии из переданного им русскому капитану досье. Диктор сообщал, что сегодня утром благодаря совместно проведенной операции Интерпола, кубинского Министерства госбезопасности и немецкой службы госбезопасности Штази был задержан приговоренный в нескольких странах немецкий нацистский преступник Франц Дитрих фон Зибенау, барон Веймара.

Глядящий на Вольдемара с немецкой открытки солдат-освободитель сдержанно улыбался.

Корни

Уже через час боль в отошедшем от шока теле стала привычной, но Артем изрядно вымотался, а еще через два часа, вытягивая ноги из мокрого слякотного снега, он вдруг вспомнил профессиональную поговорку.

– Тяжела и неказиста жизнь российского юриста! – вслух произнес он и поразился тому, как жизнерадостно она звучит.

Он попытался ее напеть в нормальном попсовом ритме – не вышло; попробовал положить ее на музыку двух-трех арий из «Аиды» – не то! И лишь когда он вспомнил, как звучала пионерская дробь, поговорка заняла свое место, как влитая.

– Тя-а… жела! И-и-нека… зиста, – мысленно барабанил Артем, – жизнь… ра-ассий… ского! Ю-у… риста!

И ноги сами собой настроились на безостановочный ход, и через четыре с лишним часа пути по весеннему снегу, мокрый, промерзший, но вполне жизнеспособный Артем оказался на перекрестке. А спустя еще пару минут напряженного размышления, какой из путей выбрать, он услышал урчание взбирающегося на сопку грузовика.

Артем посторонился, одернул пиджак, поправил галстук и замахал портфелем. Автомобиль тяжело выдохнул и остановился, а из окошка высунулся лохматый шофер.

– До города подбросите? – выдавил Артем.

Он уже видел, насколько удивлен нечаянный спаситель его не слишком теплым костюмчиком, но ни сил, ни желания объясняться не было.

– До поселка, – поправил его водитель, – до города тут триста верст с гаком.

– Пусть будет до поселка, – махнул рукой Артем и полез в кабину.

Он уже разглядел автомобиль, на котором ему предстояло ехать. Это была обычная ассенизаторская машина, на которой до сих пор в городах и поселках, не оборудованных центральной канализацией, спасают уборные местных жителей от фекального извержения.

– Ничего, – подбодрил его водитель, – к вечеру автобус пойдет с рабочими в город к ночной смене, на нем и доберешься до Перми.

«До Перми?!» – мысленно охнул Павлов и прокашлялся. Его проблемы касались только его самого.

– Ну, как бизнес?

– Бизнес как бизнес, – хмыкнул водитель, – вот, помогаю людям не отрываться от корней.

Павлов улыбнулся. Ударение на букву «я» в слове «людям» звучало необычно.

– Это как же?

– А просто, – пожал плечами водитель. – Мой бизнес что? Говно. А без него ничто на земле не растет, не цветет и не плодоносит. Человек и сам из земли произошел, то есть из того же говна. – Водитель на секунду задумался. – Правда, кому-то поболее досталось, а кому-то – поменее.

Артем не удержался и прыснул, но водитель этого даже не заметил; он уже явно сел на любимого конька и увлеченно развивал свои мысли:

– Главное в нашей жизни – не забывать, из чего мы все слеплены, и жить так, чтобы после нас хоть какие-то ростки остались… а мы… из чего вышли, туда и уйдем.

– Интересная теория, – не мог не признать Павлов. – Из ничего – в ничего…

– Как это «из ничего»? – возмутился водитель. – Вся наша сила в говне! Я его сосу уже десять лет – знаю! Каждый мне кланяется! Каждый не только сотенную дает, а еще и угостить норовит. Потому что – всем польза!

Артем внимательно слушал; его гораздо сильнее заинтересовала аллегорическая сторона народной философской схемы, но вовсе не был уверен, что от этого человеческого качества всем – только польза.

– Насобираю цистерну и еду к фермеру, – продолжал водитель, – а там уже не сотня – поболе выходит. Потому как на нем, родимом, все и растет.

«А может быть, он прав?» – думал Артем: уж то, что лучше дела идут как раз у самых «говнистых», было очевидно.

– Это у вас там, в городе, у всех унитазы, нашему брату – никакой работы. А и вы без говна не можете. Приедет, бывает, начальник московский и давай нас поучать, а от самого несет за версту. Так и написано на роже: «говнюк».

Артем захохотал.

– И все деньги у него говенные, – с чувством высказывал наболевшее водитель, – и вся родня его из-за этих говенных денег переругается, и сами в говно превратятся и других вокруг себя перемажут!

– Сильно сказано! – не мог не выразить восхищения Артем.

– Слова – что? – отмахнулся водитель. – Вся Великая Русь на том стоит.

* * *

К половине восьмого утра Спирскому позвонил оставшийся в Тригорске за старшего его помощник Кравчук.

– Короче, Петр Петрович, поговорил я с этим ветераном, – отчитался он, – не будет он иск подавать.

– И во что мне это обошлось? – на всякий случай поинтересовался Спирский.

– Пустяки… сто штук «деревянных», – усмехнулся Кравчук. – Внучка на него надавила, дедок и сдался.

Спирский удовлетворенно рассмеялся. «Право первородства» по-прежнему было самым ходовым товаром, и цена ему была все та же, библейская, – миска чечевичной похлебки. Ну а с налоговой, с подачи Батракова решившей подать иск «Микроточмашу», обещал помочь Заказчик.

«Обидится», – понял Спирский.

Заказчик обеспечил в операции по захвату НИИ целую «группу поддержки» – вплоть до местных оперативников, но Петр Петрович слишком хорошо знал, в какие заоблачные выси взлетела цена «Микроточмаша» после звонка Марка Минаевича Фрида.

«Придется мне Заказчика кидать…»

И лишь одно обстоятельство по-прежнему повергало Петра Петровича в ужас – разбросанные, перепутанные, а главное, кем-то расчетливо выпотрошенные архивы спецчасти.

«И где они могут быть?»

Насколько он знал ситуацию на рынке, наудачу такой товар не сбыть, а значит, будет лежать его сокровище в какой-нибудь адвокатской берлоге – до тех пор, пока туда не придут расследующие обстоятельства гибели Павлова оперативники.

Московский гость

Ольга Александровна с утра была не в настроении. Подумав над сложившейся ситуацией и полистав последние номера «Коммерсанта», она убедилась, что ее использовали в грязной рейдерской игре, и от этого нервничала и злилась на всех, даже на Павлова. А в 8.45 раздался первый звонок. «И кто это – в такую рань?» – подумала Ольга Александровна и подняла трубку.

– Григорова у телефона.

– Ольга Александровна, здравствуйте! Доброе утро! – Голос председателя звучал неуверенно и подрагивал.

– Слушаю вас, Евгений Борисович, – Григорова говорила предельно сухо, так как уже догадывалась, о чем пойдет речь.

– Я хотел поинтересоваться, как там у вас дело Иванова? Все в порядке?

– А что ему будет?! Дело в процессе подготовки, никаких изменений нет. Назначено… – Григорова надела очки, пододвинула ежедневник, полистала и нашла нужный день: – На двадцать восьмое. Больше мне добавить нечего.

– Вот и славно, Ольга Александровна, – обрадовался председатель, – я больше ничего и не хотел знать. Сами понимаете, должность обязывает быть в курсе…

– Да, я все понимаю, Евгений Борисович, – еще более сухо обозначила свою позицию Григорова, – а теперь вы позволите мне заняться работой?

Председатель поперхнулся, и Ольга Александровна с полным правом водрузила трубку на место. У нее и впрямь было много работы: развод Васильчиковых, лишение родительских прав Кафтановой, восстановление на работе бригады с лесопилки и прочая, прочая, прочая… А Павлова, обещавшего быть со встречным иском к захватчикам прямо с утра, все не было.

«Ну, и где мой ночной гость?»

Григорова встала из-за рабочего стола и открыла дверь в приемную:

– Катя, посмотри, не приносили сегодня в канцелярию писем или пакетов или вообще каких-либо бумаг на мое имя?

Секретарь порылась на столе. Затем вышла из приемной:

– Схожу в канцелярию, посмотрю.

Ольга Александровна вздохнула и вернулась за стол. Перед ней высилась стопка папок с делами. Первым на сегодня было назначено рассмотрение иска Анны Васильчиковой, которая вот уже полгода пыталась развестись с мужем.

– Вот ведь беда, – покачала головой Григорова.

О похождениях Анны знал весь Усть-Пинск. Васильчикова, работавшая в администрации города руководителем отдела торговли и потребительского рынка, была настоящей местной достопримечательностью. В молодости Анна мечтала стать актрисой и даже ездила поступать в ГИТИС. Экзамены не сдала, но задержалась в столице на полгода – жила на съемной квартире у проходимца из приемной комиссии, который элементарно ее эксплуатировал – сексуально, естественно.

Мерзавец утверждал, что звездами становятся исключительно через любовные сцены, – взять хотя бы Мерилин Монро, Элизабет Тэйлор или Софию Лорен. И наивная Анна каждый вечер разыгрывала для покровителя одну и ту же сцену из романа своей французской тезки Анны и ее мужа Сержа Голон «Анжелика и король». Ничего, кроме этой книги, девушка просто не читала. А однажды преподаватель перестал появляться, а еще через пару недель явилась хозяйка квартиры, и Анне пришлось в спешном порядке завершать карьеру актрисы и возвращаться в Усть-Пинск.

Поскольку тяга к учебе у Анны имелась, а ее пышные соблазнительные формы неизменно привлекали наставников, ей без труда удалось поступить, а затем и закончить Среднеуральский политехнический университет. Это образование в сочетании с высокой оценкой ее несомненных природных достоинств и помогло ей с наступлением новых времен сделать карьеру в администрации города.

Пожалуй, только муж Анны, инженер лесокомбината, или, как его называли, «лесопилки», умудрялся не замечать изрядно разветвленные рога, растущие у него строго пропорционально карьерному росту супруги. Но теперь Анне самой надоело скрывать от тихого инженера свое истинное предназначение, и она решила развестись.

Безоговорочному разводу мешали только дети: девочка 10 лет, лицом сильно смахивающая на бывшего начальника горторгинспекции, да мальчик 6 лет, рыжий и конопатый, как заместитель начальника Усть-Пинского УВД. Рогоносец категорически не желал расставаться ни с женой, ни – тем более – с обожаемыми и абсолютно законными детьми.

Григорова, понимая, что вечно откладывать дело будет невозможно, пыталась примирить их и даже как-то совестила Анну, однако спустя полгода похожего на спектакль процесса с незадачливой актрисой в главной роли ей стало ясно: семьи не сохранить. Оставалась одна проблема – дети.

У Григоровой не было сомнений в том, с кем из родителей детям будет лучше, но здесь все зависело от решения отдела опеки.

– Ольга Александровна, – вошла в кабинет Катерина, – вернулся запрос из отдела опеки и попечительства по делу Васильчиковых. Они согласны, чтобы дети остались с отцом. А по вашему вопросу…

Отчаянно зазвонил телефон, и Григорова властным жестом остановила секретаршу:

– Подожди, Катенька.

Она подняла трубку, однако вместо ожидаемого голоса председателя суда услышала Шамиля Саффирова:

– Ольга Александровна! Павлов у вас не появлялся?!

– Сама жду, – с неудовольствием ответила Григорова. – Видно, загулял ваш московский гость…

– Исключено! – отрезал главный судебный пристав округа. – Я не только до него, я даже до Марселя дозвониться не могу! Все трое как в воду канули! Ни в кемпинге их не было, ни у вас…

В голосе Шамиля определенно слышались панические нотки.

– Ничем помочь не могу, – покачала головой Григорова. – В конце концов, появиться у меня в суде, прежде всего, в его интересах.

В трубке раздались гудки, и Ольга Александровна подняла глаза на секретаршу:

– Слушаю…

– И по вашему вопросу, – продолжила с того же места Катерина, – в канцелярии никаких бумаг на ваше имя не поступало.

«Ну, и где ты, дорогой товарищ Павлов?» – поджала губы Григорова. Ответа не было.

* * *

Тригорский губернатор уже собрал всех у себя, когда позвонила Настя.

– Папа! Мне нужно срочно с тобой поговорить!

– Не сейчас… – недовольно оглядел подчиненных Некрасов.

– Но, папа! Это действительно важно!

Губернатор досадливо крякнул, встал из-за стола и направился к выходу из кабинета.

– У меня совещание, – наконец-то выбрался он в приемную, – а ты мало того, что исчезла на сутки…

– Мне уже не шестнадцать! – возмутилась Настя. – Я взрослая!

– А если взрослая, так решай свои проблемы сама! – рявкнул губернатор.

И тогда она разрыдалась:

– Человек… исчез! Совсем исчез!

– Кто? – не понял Некрасов. – Куда?

Такой он не знал свою дочь.

– Артем! Павлов! Помоги найти его, отец!

Губернатор опешил:

– Во-первых, кто такой этот Павлов?

– Адвокат! Из «Зала суда»! – прорыдала дочь. – Он даже на звонки не отвечает!

– Тот самый Павлов? – еще больше опешил губернатор. – Тот, что взялся защищать Батракова?

– Да!!!

– Вот те раз… – пробормотал губернатор и тут же взял себя в руки. – Значит, так, соплей не распускать! Я тебе ничего не обещаю, но то, что ты об этом сообщила, молодец! Меры я приму.

Некрасов сложил телефон и вернулся в кабинет. Тяжелой походкой прошел в голову стола и упер огромные красные кулаки в полированную крышку.

– Товарищи…

Чувствующие, что произошло нечто экстраординарное, подчиненные замерли.

– Только что мне стало известно, что известный адвокат Павлов, взявшийся защищать интересы Батракова, исчез.

Приближенные обмерли. Это действительно было ЧП.

– Это все москвичей работа, – наконец-то подал голос Аксенов. – Я вам говорил, Валерий Матвеевич, все куда как серьезнее…

– И какие у тебя предложения? – впился в лицо заместителя взглядом Некрасов.

– А никаких, – мрачно отозвался Аксенов. – Не та у меня весовая категория, Валерий Матвеевич, чтоб в таком деле советы давать.

Некрасов обвел подчиненных взглядом, и все они молча кивали и опускали глаза: правоту осторожного Аксенова понимали все.

Мандарин

«Гранд-отель», как всегда, был востребован первыми лицами планеты. Именно здесь останавливался в свое время царь со свитой, любили бывать Черчилль и Эйзенхауэр. И только в новые времена Билл Клинтон – по своим мотивам, а Кондолиза Райс – после начала войны в Ираке, останавливались в посольстве. Вероятно, были основания бояться… Именно сюда и прибыл Вольдемар – за десять минут до назначенной аудиенции… терпеливо дождался и – секунда в секунду – поднялся навстречу высокому гостю его страны.

Тот вошел ровной быстрой походкой. В левой руке был зажат какой-то предмет. Протянул руку для приветствия и сел в кресло. Устало улыбнулся:

– Рад видеть. Ну, как?

– Все прекрасно, ВеВе! Как вы?

– Все хорошо, много дел. Вы извините, Вольдемар, я не успел позавтракать, вот прихватил с собой.

Он разжал пальцы и протянул левую руку. На ладони лежал мандарин – крупный, с яркой пупырчатой кожицей всех цветов украинской революции.

– ?

– М-да, цвет мне тоже не очень нравится, но мандарины люблю. Хотите?

– О нет, ВеВе, спасибо большое, я позавтракал. Вы наслаждайтесь, а я буду говорить… с вашего позволения.

– Да-да, пожалуйста. – Президент разломил сочный мандарин, и маленькая оранжевая искорка брызнула на ковер.

Вольдемар сосредоточился.

– Я хотел поблагодарить вас за помощь, – отчетливо произнес он. – Марина Антоновна была счастлива оказаться у вас на приеме, она говорит, что Антон Иванович ждал этого великого момента всю жизнь, – Вольдемар вздохнул. – Жаль, что не дожил… зато теперь он упокоен в родной земле, а шашка по праву принадлежит вам, защитнику земли русской.

Президент мгновенно посерьезнел:

– Спасибо, но благодарности лишние. Это наш долг, и мы его отдаем и будем отдавать тем, кто честно защищал Родину и не изменил присяге.

Вольдемар сделал вежливый, но непреклонный жест.

– Отдельное спасибо за российское гражданство. Марина Антоновна плакала.

– Вольдемар, поклонитесь ей от меня, – тепло улыбнулся Президент, – к сожалению, я не смогу в этот раз с нею встретиться – очень напряженный график визита. Как ваша сестра, племянницы?

– Благодарю, – наклонил голову Вольдемар, – тоже прекрасно. Натали выпустила книгу, я вам ее пересылал, сейчас снимается в новой киноленте в Италии. Ирэн готовится к защите докторской диссертации.

– Молодцы, просто умницы. А за книгу спасибо, я с удовольствием прочитал. Легкий стиль, точное слово. Молодец… пусть пишет.

Вольдемар благодарно наклонил голову.

– Я обязательно передам вашу оценку и ваши пожелания девочкам. Они вас любят и очень ценят ваше мнение.

– Просто вы с сестрой их очень хорошо воспитали, – тепло улыбнулся Президент. – Сохранить язык и культуру за пределами Родины… это удается немногим.

Оба на некоторое время замолчали.

– Но вы ведь хотели сказать что-то еще? – ободряюще посмотрел на Вольдемара Президент.

Тот кивнул.

– Вы же знаете, ВеВе, что на Западе бизнес не горит желанием инвестировать в Россию, – осторожно начал Вольдемар.

– Мы в этом уже не нуждаемся, – решительно отрезал Президент, – особенно когда те, кто грабил мою страну много лет, теперь пытаются диктовать нам свои условия.

– Нет, нет, ВеВе, – с жаром сказал Вольдемар, – речь вовсе не об этом. Я говорю о тех, кто верит в Россию и хотел бы с ней работать, но кого останавливают различные факторы.

– Ну, это тоже известная песня.

Президент отломил еще одну дольку, и из-под надорвавшейся нежной кожицы снова брызнула сладкая струйка.

– Если очень хотят работать, – ВеВе достал носовой платок, – найдут возможность, а нет, так извините. Мы сегодня сами справляемся.

Он сунул платок в карман и, сопровождая каждую фразу короткими жестами, пояснил:

– Страна богатеет день ото дня, и тот, кто с нами был с первой минуты, – сегодня наши соратники; те, кто пришел позже, – наши партнеры; те, кто инвестирует в последнее время, – наши контрагенты, и мы их тоже уважаем. Никакой час у Господа Бога не может быть последним.

– А как быть с теми, кто ушел в оппозицию и даже эмигрировал… как быть с теми из мирового сообщества, кто вас небезосновательно критикует?

Мандарин взорвался солнечными струйками. ВеВе разжал пальцы и вытер руку платком. По его лицу пробегали волны мышечных сокращений. Заходили желваки, напряглись губы, чуть сощурились глаза, дернулся уголок рта. Казалось, тема, поднятая утренним гостем, причиняет Президенту настоящую физическую боль.

– Вольдемар, вы же русский человек. Вы хлебнули горя в эмиграции, но вы росли, сохранив любовь к стране, которую покинули. Вы на деле доказали свою преданность Родине. А те, кто ввергнул страну в кошмар революции, а затем в братоубийственную войну, развязал мировую войну, а сегодня попрекает нас из-за океана демократическими ценностями, не могут рассматриваться ни как партнеры, ни даже как контрагенты. Они в лучшем случае брехуны, в худшем – враги. С ними говорить не о чем. Или сдаются, или мы их…

Он остановился, но вновь заходившие на скулах желваки досказали то, о чем промолчал Президент.

– О'кей. Тогда скажите, почему вы не боретесь с теми, кто продолжает грабить страну изнутри? – неожиданно прямо спросил Вольдемар.

– Грабят? Вы кого имеете в виду? – удивился ВеВе.

– Я имею в виду, дорогой ВеВе, тех, кто захватывает бизнес, разрушает предприятия, уничтожает людей, и называют их, кажется, рей-де-ры, – по слогам выговорил собеседник.

– Ах вот вы о чем, – понимающе кивнул Президент. – Знаю про эту проблему, докладывали… Честно говоря, я еще до конца не разобрался с этим явлением, хотя все чаще о нем слышу. В принципе, слияние и поглощение существует в любой экономической системе. Это своеобразная санация бизнеса. Известно, что выживает сильнейший, и ничего страшного в этом нет. Монополизация нашему хозяйству не грозит, а для эффективного управления и повышения бдительности это даже полезно. Пусть стая волков рыщет, добивая раненых и больных, производя санацию и естественный отбор.

– А не страшно держать такую стаю хищников? – поинтересовался Вольдемар. – Ведь они могут быстро подрасти и стать еще прожорливее.

Президент покачал головой:

– Волков, то есть этих самых рейдеров, бояться нет оснований. Мы давно обложили их красными флажками и не выпустим за ограждение. А если поголовье слишком увеличится, отрегулируем с помощью прокуратуры и закона.

– Да, это эффективные инструменты, – признал Вольдемар, – лучше, чем прививки и стерилизация.

ВеВе рассмеялся.

– Мы же не звери, чтобы стерилизовать! Пусть себе развлекаются… до поры до времени. А особо зарвавшихся – в зоопарк, на гособеспечение. Смотрите, граждане, вот бывший олигарх, и он зарвался без меры! Теперь отдыхает и работает на благо общества. Лет через восемь перевоспитания посмотрим, что с ним делать.

Взгляд и ровная речь ВеВе не выдавали и тени сомнения в правоте своих слов. Очевидно, он уже не раз высказывал эту теорию и давно привык спокойно относиться к подобным упрекам.

– Уважаемый ВеВе, уверен, что вам виднее, – наклонил голову Вольдемар.

Пауза затянулась, но ВеВе, всегда отличавшийся вежливостью, спокойно разглядывал гобелен на стене, относящийся к эпохе Короля-Солнца Людовика XIV. Ему явно нравилась сцена охоты, на которой травили волка. Зверь ощерился, поджав хвост, забился в корни огромного дуба и готовился умереть. Необыкновенно были вышиты глаза серого хищника, – неизвестная мастерица использовала оранжевую нить, и от этого волчий взгляд казался еще более диким и обреченным.

– Возможно, в России уже стоит задуматься, как защитить молодой русский бизнес от рейдеров, – решился перейти к последней части разговора Вольдемар, – один мой русский знакомый, которому я, безусловно, доверяю, рассказал, что это происходит даже с предприятиями, еще недавно работавшими на оборону страны. Странно, что Россия не нуждается в хорошей обороне. Мало того, он рассказал, что за подобными захватами часто стоят высокие государственные люди.

– Что он имеет в виду, этот ваш хороший знакомый? – вопросительно взглянул на своего визави ВеВе.

– В данном случае речь идет о ком-то из команды губернатора, причем они опираются даже на Председателя Верховного суда и Генерального прокурора.

В воздухе повисла пауза – короткая, но красноречивая.

– Я обещаю проверить этот факт, – серьезно и несколько угрожающе сказал ВеВе, – и лучше бы ваш хороший знакомый не ошибался.

Он решительно подошел к столу, вырвал из блокнота листок и протянул его собеседнику:

– Черкните, пожалуйста, его фамилию, предприятие, о котором идет речь, ну, и город, область, регион.

Вольдемар взял листок, достал свой карманный «Монблан» и написал два слова, сложил бумажку и протянул обратно.

Президент принял записку, не спеша раскрыл ее, прочитал и усмехнулся. Посмотрел на Вольдемара и, как будто задумавшись, сказал:

– Знаю, знаю. В принципе, выбор у вас неплохой, как и интуиция. Человек он честный, хотя его позиция не всегда совпадает с генеральной линией партии…

– Простите, ВеВе. С какой линией? – недоуменно прервал его Вольдемар.

– А, извините, – усмехнулся ВеВе, – я забыл, что вы не жили в нашей стране. Была такая расхожая фраза в советские времена, когда говорили о том, что одобрено правящей верхушкой государства.

– Значит, сегодня «генеральная линия партии» – это ваша генеральная линия? Так? – прямо спросил Вольдемар.

Президент на секунду задумался:

– Ну, почти. Хотя, видимо, так. Если мы решили, то мы за решение несем ответственность.

Президент встал и сделал шаг к вставшему вместе с ним Вольдемару. Он крепко сжал руку француза и второй рукой подхватил ее слегка снизу:

– Прощайте, до следующего свидания может пройти много времени. Но вы всегда можете ко мне обращаться. Для друзей, – он сделал паузу, пристально взглянув в глаза собеседника, – я открыт и готов сделать все, что в моих силах.

ВеВе развернулся и четким чеканным шагом, чуть придерживая правой рукой фалду пиджака, вышел из номера. Запах мандарина заполнил уютный гостиничный номер.

Профессор

Судья Григорова окинула зал суда пристальным взглядом и продолжила зачитывать свое решение:

– …разъяснить матери детей Анне Савельевне право общаться, встречаться без ограничения времени со своими детьми. А также ее обязанность принимать участие в образовании, воспитании и содержании детей вплоть до наступления совершеннолетия, – сухо зачитала судья. – Решение может быть обжаловано в течение десяти дней в суд вышестоящей инстанции. Решение понятно?

Григорова оторвалась от чтения и посмотрела поверх очков на только что разведенную пару. Те словно окаменели.

– То есть как? – вырвалось у Анны Васильчиковой.

– Дети со мной? – не веря в такое счастье, выдавил Илья Александрович, новоиспеченный холостяк с двумя детьми на иждивении.

– Еще раз спрашиваю – вопросы есть? – Григорова выждала пять секунд, захлопнула папку с надписью «ДЕЛО» и величественно удалилась.

Там, за дверью, еще раздавались невнятное бормотание, всхлипы, какая-то возня, но Ольгу Александровну ждало следующее дело. Уволенные работники лесопилки с раннего утра топтались у подъезда суда, молча курили, а завидев судью, расступились и – все, как один, – сняли кепки. Теперь они также молчаливо сгрудились в узком коридоре перед залом суда.

– Пришло заявление от директора лесопилки, то есть ООО «Уральский лесопил», – отчиталась секретарь, – он просит перенести слушание из-за командировки в Египет, копии билетов приложены.

– Какая еще командировка у лесоруба в Египет? – нахмурилась Григорова. – Что он там делает? Помогает египетским товарищам финиковые пальмы вырубать?

Катерина лишь пожала плечами.

– Будем слушать в его отсутствие, – приняла решение судья. – Его известили своевременно. Что еще?

– В общем, все. Больше писем не было.

– Ты хорошо посмотрела?

– Да, Ольга Александровна. Вы же знаете, я ничего не пропускаю. Больше ничего не было.

Московский гость появился, наговорил массу малоприятных вещей, убедил в своей правоте и тут же исчез – бесследно, даже заявления не оставил.

– Профессор… – хмыкнула Ольга Александровна.

Федеральная судья никогда не боялась телекамер и понимала, что без СМИ главные вопросы общества не разрешить. Она признавала необходимость правового просвещения, но та просветительская форма, которую выбрал Павлов, была чересчур уж оригинальной! Чересчур…

Раздражало и то, что теперь каждый второй истец или ответчик, недовольный решением и даже просто высказыванием судьи, требовал «показать его дело по телевизору».

Дверь в кабинет распахнулась, ударилась о стену, на Кате не было лица.

– Ольга Александровна! Только что нашли машину главного судебного пристава! Водитель успел выпрыгнуть, но погиб! А в машине все сгорело! Вообще все!

Сердце Ольги Александровны болезненно защемило, а Катя продолжала тараторить:

– Девчонки сказали, там был Павлов, ну тот самый, симпатичный, из «Зала суда»! И молоденький пристав! Вот кошмар-то какой!

Григорова зажмурилась и опустила лицо в ладони.

– Ольга Алексанна, что с вами? – забеспокоилась Катя. – Ольга Алексанна!

Судья молчала.

Рыбак

До поселка Большие Валки они добрались быстро, и первым делом Павлов купил в местном, обшитом старой вздутой фанерой «мини-маркете» самый приличный телефон, какой только нашел. И тут же позвонил Фриду:

– Здравствуйте, Марк Минаевич.

– Здорово, Тарем Дранеевич! – жизнерадостно отозвался олигарх. – Если ты по своему делу звонишь, то должен знать: я в Тригорских торгах уже участвую!

Павлов глубоко вдохнул и двинулся в сторону автовокзала.

– Понял. А не будет ли неэтичным с моей стороны поинтересоваться, кто все-таки руководитель этого рейда?

– Какая там этика?! – захохотал Фрид. – Какие тайны?! Сегодня утром Петр Петрович Спирский лично прибыл на объект.

– Спирский? – не поверил Павлов.

Он знал этого рейдера – заочно; ему хорошо была известна жесткая манера «игры» ПиПиСа или ПуПСа, как его называли подчиненные: уж кости по его заказу «нужным» людям порой ломали… но чтобы убить?

– Ты удовлетворен, Тарем Дранеевич? – поинтересовался Фрид.

– Вполне, – выдохнул Артем. – Спасибо, Марк Минаевич. Приеду в Москву, перезвоню.

Автовокзал, как и все в этом поселке, был рядом, и Павлов уже видел очередь к кассам, сплошь состоящую из мужчин в строительных куртках и женщин с корзинами и бидонами. Настало время звонить Мишке.

Так вышло, что Миша Рыбаков, по прозвищу Рыбак, давний товарищ детства, последние двадцать лет потратил не на изучение права, языков и экономики, а по большей части осваивал тюремные университеты. Понятно, что талант он и в тюрьме талант, отчего Рыбак теперь, к сорока годам, считался кем-то вроде премьер-министра непризнанной страны Беззакония. Насте незачем было это знать, но именно Мишкино дело, обнаруженное грабителями в квартире Артема, и заставило их задуматься по-настоящему.

Артем принялся набирать Мишкин номер и покачал головой. Он без малейших сомнений взялся защищать Рыбака – и не только из-за детской дружбы. Следственные органы сымитировали заказное убийство, которое Мишка не заказывал, в котором не участвовал и о котором слыхом не слыхивал, сымитировали настолько неумело, что ничего, кроме острого стыда и отвращения, это дело вызвать не могло.

В конце концов Мишку оправдали – исключительно ввиду отсутствия события преступления, как такового. Да, Артему пришлось изрядно потрудиться, но в результате перед очами присяжных заседателей прямо перед последним словом Михаила объявился… «покойный» – собственной персоной.

В свое время заказанный сорвал неплохой куш, а затем просто улизнул и от следствия, и от братвы. И теперь, когда он раскаялся и предстал перед судом, к этому бесстыдно ангажированному делу ни добавить, ни убавить ничего было нельзя. Вот так, под вопли прокурора о том, что, дескать, дело это – сплошная фальсификация, подтасовка и провокация, они и пошли на приговор. И в главном Павлов с государственным обвинителем Шокиным был абсолютно солидарен: дело и впрямь было насквозь подтасованным и фальшивым.

– Але, Миша?

– Артем? Ты, что ли? – рассмеялся за тысячи километров Мишка. – Как дела, господин адвокат?

– Нормально. На днях квартиру едва не обчистили… – тоже рассмеялся Павлов.

– Вот те раз! – возмутился Рыбак. – Они что – вообще не въехали, с кем…

– Да все нормально, Миш, – поспешил его успокоить Артем, – и «въехали», и даже извинились… как могли. У меня другая беда.

– Выкладывай, – решительно предложил Рыбак, – чем смогу, тем помогу.

– Заказали меня, Миша… – сказал Артем. – И даже исполнили – здесь, на Среднем Урале. Чудом выжил. Сейчас на перекладных еду в Пермь.

Рыбак потрясенно присвистнул.

– А кто – знаешь? Хоть какие-то концы есть? Сам понимаешь, пока заказ не доведен до конца, для тебя ничего не кончилось.

– Понимаю, – вздохнул Артем. – Предположительный заказчик – рейдер Петр Спирский, предположительный исполнитель – пристав, подчиненный моего армейского друга Шамиля Саффирова… Но имени пристава я не помню.

– Хочешь, чтобы на них наехали?

– Ни в коем случае! – чуть не закричал Артем. – Шамиль мне друг и таким останется, пока все не станет ясно, как день!

– Ну… так не пойдет, – возмущенно пыхнул Рыбак, – если твой дружбан серьезный человек, ты этого пристава живым уже не увидишь.

– Да знаю я… – болезненно поморщился Артем, – но у меня, если что, улика есть – телефон этого мальчишки. Там номеров – штук сто…

– Годится, – принял решение Мишка, – передашь телефон моему человеку в Перми, а я всю эту цепочку по своим каналам пробью. Уж точно быстрее, чем менты!

– Спасибо, – вздохнул Артем и огляделся.

Его некогда столь хороший, а ныне почти не пригодный к использованию костюм уже привлек внимание всего автовокзала. По крайней мере, несколько сбившихся в кучку молодых девчонок уже прыскали от смеха, бросая на Павлова заинтересованные взгляды.

Павлов дружелюбно помахал им рукой и набрал третий номер:

– Соломин? Юра, извини, конечно, за нахальство, но у меня к тебе снова есть просьба.

Усач

Зал суда быстро наполнился рабочими с лесопилки, а вместе с ними – глухим бормотанием, прокуренным покашливанием и запахом натруженных мужских тел, неделю не видавших бани. Григорова начала слушание, и делу совершенно не мешало отсутствие ответчика – директора, улетевшего в срочную командировку в район Шарм-Эль-Шейха. Работе мешало другое: перед глазами судьи стоял позорно изгнанный рейдерами Саша Батраков – идеал мужской красоты 60-х годов и нахальный, но столь убедительный адвокат, сгоревший в аварии вместе с молоденьким приставом.

А когда второй час близился к концу, дверь зала судебных заседаний распахнулась, и на пороге появился крепко сложенный усатый майор в форме, похожей на форму подразделений государственной безопасности. Майор сразу, безо всякого разрешения двинулся к столу судьи:

– Вы федеральный судья Григорова О.А.?

– Да, это я, – строго посмотрела на него судья. – Но почему вы без разрешения врываетесь в зал суда?

– Майор Особой фельдъегерской службы Швыдкой, – представился бравый усач. – Прервите заседание, пожалуйста, у меня к вам срочный пакет. Из Москвы.

Ольга Александровна удивленно подняла брови, но тут же встала.

– Перерыв пять минут, – объявила она и повернулась к майору: – Пройдите за мной в кабинет.

В зале оживились, кто-то из лесорубов даже гоготнул вполголоса, но майор уже притворил дверь.

– Ольга Александровна, вам лично пакет. – Фельдъегерь протянул судье тонкий конверт формата А-4 и следом за ним формуляр: – Распишитесь в формуляре.

Григорова отметила, что обратный адрес московский, в то время как пакет, судя по отметкам фельдъегерской службы, отправлен намного ближе, из Перми, и расписалась.

– А что там?

– Этого нам знать не положено, ваша честь, – отчеканил усач, – иначе нарушилась бы конституционная гарантия на тайны переписки и телеграфных сообщений. Одно могу гарантировать точно: это не споры сибирской язвы!

Судья улыбнулась.

– Извините, – улыбнулся усач в ответ, – вынужден попрощаться… дела. Честь имею.

– Подождите, – остановила его Григорова.

У нее внезапно созрел вполне законный в правовом смысле план.

– А могу я передать вам документ обратно в Москву, вашему отправителю?

Майор на секунду задумался и глянул на часы.

– Хорошо, готовьте ваш пакет. Я буду у вас через два часа.

Майор щелкнул каблуками и вышел, а Григорова вскрыла послание. Внутри конверта был обнаружен второй конверт, а в нем – квитанция Сбербанка об оплате госпошлины, два экземпляра искового заявления и все остальные необходимые документы: заявление о наложении мер обеспечения иска и доверенность на имя А. А. Павлова.

«Что же с тобой случилось, Артем Андреевич?» – покачала головой Ольга Александровна, вышла в приемную и положила вскрытый конверт на стол секретарше:

– Зарегистрируй, Катенька.

Теперь судье оставалось вынести определение о принятии встречного иска, рассмотреть заявление и вынести решение о частичном его удовлетворении. Она понятия не имела, как сгоревший в машине адвокат сумел отправить это письмо, но свое дело он сделал – несмотря ни на что.

* * *

Юрия Максимовича Соломина вызвали в кабинет генерала к концу рабочего дня.

– Присаживайся, – пригласил генерал.

Соломин осторожно присел: этот вызов – и сам по себе – был весьма неординарным явлением.

– Ты те бумаги по Тригорску на место вернул? – заглянул ему в глаза генерал.

Внутри у Соломина тоскливо заныло.

– Никак нет, товарищ генерал, – еле выдержал он пристальный взгляд, – не успел.

– Слава Богу, – с явным облегчением вздохнул генерал и тут же пояснил: – Из аппарата Президента нештатное задание спустили. И как раз по Тригорску…

Соломин обмер. Такое случалось нечасто.

– Займешься, – сухо распорядился генерал.

– И… что от меня требуется? – осторожно поинтересовался Соломин.

Генерал протянул ему тоненькую папочку:

– Проверишь достоверность информации. Однако учти, это не приказ о вмешательстве; мы не можем нарушать закон. Только проверка. Ты все понял?

Соломин отчаянно закивал. После того, как Артем втянул его в Тригорскую историю, он ждал расплаты каждый день и не думал, что отделается так легко.

«Галоша»

Шереметьево встретило адвоката Павлова мелким моросящим дождиком. В последнее время в кругах метеорологов появилась новая особенность называть такие занудные моросящие дожди «слабыми ливневыми», и Артем сильно подозревал, что даже самый главный метеоролог страны не смог бы объяснить, чем отличаются эти два одинаково неприятных погодных явления. Если представить ливень мог любой человек от карапуза до пенсионера, то «слабый ливневый» дождь едва ли прорисовывался в воображении самых искушенных погодоведов.

Без багажа, в порванном и перепачканном костюме, Павлов вышел на площадь аэровокзала, и таксисты-частники, едва увидев, как он одет, на полуслове прекращали агитацию за «недорогой подвоз». Но чем дальше от входа, тем менее требовательными становились «извозчики», и в конце концов Артем предложил свою цену:

– Парни, у меня есть семьсот тридцать рублей. Мне нужно доехать в центр на Арбат – быстро, аккуратно и без лишних расспросов.

Желающих предоставить услуги заметно поубавилось. И лишь паренек, до этого скромно жавшийся в стороне, сделал приглашающий жест.

– Пойдемте, если вас не смущает мой автомобиль. – Мальчишка посмотрел Павлову в глаза. – Обещаю не расспрашивать, хотя узнать, как мой любимый телеведущий дожил до такого состояния, ужасно хочется.

Он улыбнулся такой открытой простодушной улыбкой, что Павлов мгновенно проникся к мальчишке симпатией.

– Поехали!

Автомобиль молоденького таксиста действительно оказался необычным. Это был укороченный вариант «Волги ГАЗ-21». Артем все детство провел в отцовской «двадцать первой», а видел почти все ее варианты, вплоть до кабриолетов, что встречались на Кавказе и в южных районах России и Украины. Это же был автомобиль-купе, то есть двухдверный, можно сказать, спортивный вариант. Выкрашенная в глянцевый черный цвет, с красной бархатной обивкой внутри, она смотрелась точь-в-точь как отполированная калоша.

– Слов нет, автомобиль отличный, – оценил идею Павлов, – но зачем ты сделал такое сочетание обивки салона и цвета кузова?

– Нарочно, – пояснил таксист, – тот, кто захочет обидеть мою старушку и назовет «галошей», не сможет этого сделать при всем желании. Она и так называется – «галоша».

Парень указал на выполненную поверх родного приемника и стилизованную под аутентичную надпись: «Галоша-2000-21».

– А почему 2000-21? – заинтересовался Павлов.

– Ха-ха. Вот видите, и вы попались! – Паренек явно был доволен тем, что ему удалось поставить в тупик знаменитого адвоката.

– Да я и сам догадался, – открыл пассажирскую дверцу Артем, – 2000 – это цена твоей тачанки в рублях, а 21 – это твой возраст. Вот и вся задачка. Хорош болтать, поехали!

Адвокат сел поудобнее рядом с водителем и снова оценил продуманность дизайна. Как известно в узких кругах тонких ценителей «двадцать первых» «Волг», высшим шиком считается установка впереди такого же диванчика, как и сзади. Стоит его разложить, и салон автомобиля превращается в трехспальный диван-софу – огромное удобство в условиях полевой ночевки.

Артем улыбнулся. Этот диван напомнил ему детство и семейные путешествия вместе с отцом и мамой по просторам тогда еще очень большой Родины. Он отлично помнил эти ночевки с костром и ухой – и на реке Медведице, и на Оке. От этой трехспальной автософы веяло счастьем.

Мальчишка тронул машину и начал рассказывать о том, как ставил кулису от «уазика», а Павлов набрал номер оставшегося в Тригорске помощника.

– Ветеран Жлобенко иск подавать отказался, – отчитался Ванюша, – рейдеры над его внучкой поработали, купили за копейки.

Артем недовольно цокнул языком: увы, порой такое происходило.

– А что с иском от налоговой? – спросил он.

– Батраков сказал, что-то не получается с иском, – понуро отчитался Ванюша, – я так думаю, без давления из аппарата губернатора не обошлось.

«Опять местные…» – покачал головой Павлов. Уже по тому, как подставили Прошкина, было ясно, что без участия губернских чиновников не обошлось. Но он до сих пор не знал, кто именно обеспечивает Спирскому «административный ресурс».

– И еще… шеф, – засмущался помощник, – вас тут какая-то ненормальная девица искала. Думаю, она не только меня посреди ночи разбудила…

«Настя…» – почему-то сразу подумал Артем и снова набрал номер своей квартиры. Телефон молчал.

Он понимал, что столь быстрый и бурный роман мог закончиться столь же стремительно. Но странный «сон», который он увидел за мгновение до почти неизбежной гибели, подсказывал Артему, что их отношения так просто не завершатся.

– Красивая у вас работа, – с завистью сказал водитель, – по телевизору показывают…

– Точно, – растерянно, все еще под впечатлением последних суток, кивнул Павлов.

– Сегодня заеду расскажу маме, что вас вез. Она все ваши программы смотрит. Особенно ей нравится, ну не считая вас, конечно, Савелий Кашин на первом канале. Тихий такой… вежливый и очень… очень справедливый. Да, кстати, а что с вами все-таки случилось?

Артем вспомнил, как летел по заснеженному склону вниз, и, все еще не веря, что уцелел, покачал головой.

– Работа со мной случилась. Красивая, как и все, что показывают по телевизору, – сказал он и переключился на мысли о своей настоящей работе.

Хорошо было бы знать, как поступит Григорова с посланным ей в обход правил пакетом. Своенравная, гордая и принципиальная Ольга Александровна могла запросто его не принять, тем более если с ней «поработают» до того, как она окажется один на один с собой в совещательной комнате. Откуда в последние годы очень многие судьи выходили либо героями, либо изгоями. А значит, более-менее надежной фигурой оставался только Фрид.

Марка Фрида из «Вольты-Групп» знали все, кто так или иначе имел отношение к бизнесу. Вот уже восемнадцать лет он владел и руководил своей «Вольтой-Групп» – известной в том числе и на поприще рейдерства. Впрочем, в его исполнении это скорее походило на классические легальные схемы слияния и поглощения, чем на разбой. Наверное, поэтому ни один «круглый стол» у Президента и в его Администрации не обходился без участия Марка, а кадры о сделке между «Вольтой» и «Шелл» облетели весь мир. Позади президентов групп скромно стояли два руководителя стран, чьи интересы отстаивали эти национальные корпорации: Президент России – рядом с Марком и премьер Великобритании – рядом с Джеком Стивенсом.

Фрид имел вес, репутацию и мощнейший ресурс, как это модно стало говорить в современном российском бизнесе. И это было главным, ибо если у вас есть ресурс, то бизнес станет для вас радостным зарабатыванием, а если ресурса нет, стоит начинать сушить сухарики, интересоваться в местном географическом обществе, где находится Краснокаменск и Чита, и, конечно же, уточнить в юрконсультации, где именно расположен Басманный межмуниципальный суд Центрального административного округа Москвы.

Павлов еще раз набрал свой домашний номер, и это снова ничем не кончилось – Настя не откликалась.

«А может быть, стоит поменять планы?»

Ехать в свою квартиру, если Насти там нет, бессмысленная трата времени, а костюм… Павлов оглядел себя… костюм было можно поменять и в Тригорске.

– Слушай, дружище, – повернулся он к водителю, – тебя как зовут?

– Павлом, а мама Павликом зовет.

– Давай-ка, Павлик, договоримся с тобой о следующем. Ты меня можешь пару дней повозить на своей шикарной гало… каравелле, я хотел сказать?

– Да галоша она, галоша. Не заморачивайтесь, господин Павлов. Конечно, я с удовольствием буду вас возить, мне и платить не нужно… только бензин купите.

– Нет, так не пойдет, – мгновенно взял инициативу на себя Артем. – Платить я тебе буду по сто рублей в час. Давай-ка поворачивай ко мне в офис на Ильинку.

То, что Фрид взялся поучаствовать в ситуации, было прекрасно, однако Артем уже придумал, как сделать ситуацию еще более управляемой.

Сосед

Петр Петрович Спирский остановился в гостинице «Олимпия» на четвертом этаже, через две двери от пустующего номера Павлова, и пока все шло ровно так, как надо. Отказался от претензий к НИИ старый жалобщик Жлобенко. Начальник налоговой инспекции понял желание Заказчика и под благовидным предлогом приостановил свой иск к Батракову. Засевший в спецчасти особист, как сказал ему утром Колесов, объявлен самоубийцей. И даже самый мерзкий фактор – адвокат Павлов, судя по всему, тихо застрелен где-то на Среднем Урале.

Оставалось прекратить все выплаты, приостановить платежи по договорам и снять все деньги со счетов на свои фирмы-однодневки. По оценкам Петра Петровича, у Батракова залежалось несколько миллионов, оставалось их только списать – на текущие ремонты, консультации и покраску облаков.

Была, правда, проблема с исчезнувшей частью архива, но Спирский уже поручил своим людям выяснить, кто мог быть причастен к выносу, и первый результат уже был получен. Кто-то ляпнул, что Колесова видели идущим к своей машине с массивным, хорошо упакованным пакетом.

«Ну что ж, Сергей Михайлович, – потирал руки Спирский, – заканчивай свою грязную работу и милости просим ко мне на ковер… или, если будешь молчать, к моим специалистам…»

А потом ему позвонили со Среднего Урала, прямо из Усть-Пинского суда:

– Старуха приняла исковое заявление от Павлова.

– Стоп! – не понял Петр Петрович. – Этого не может быть!

Он совершенно точно знал, что адвокат к этому времени уже несколько часов как на том свете.

– Это так, – сказал человек из Усть-Пинска, – был фельдъегерь – то ли из Перми, то ли из самой Москвы… Он и привез конверт. А через два часа увез решение Григоровой о принятии иска.

Спирский тряхнул головой. Этого не могло быть по трем-четырем причинам, включая физическую смерть адвоката, но это было.

– А это законно? – уцепился он за соломинку.

– Я не знаю, – сказали ему, – но эта старуха ничего незаконного делать не станет. Не та у нее закваска.

Петр Петрович дослушал все, что ему сказали, и, совершенно потрясенный, упал на кровать. Он ни-че-го не понимал.

УК

Ильинка – особая улица: именно здесь концентрация представителей власти исполнительной резко уступает чиновникам судебным. Именно на этой славной исторической улочке, помимо главного универмага страны, располагается Конституционный суд, который вот уже несколько лет питерские пришельцы грозятся перевести в свой родной Питер. Далее по правой стороне высится занимающий целый квартал Верховный суд. На этой же площади, прежде именовавшейся Рыбной, находится Международный коммерческий арбитражный суд при Торгово-промышленной палате и недавно созданная Коллегия медиаторов, в которую пригласили и Павлова, имевшего подобный опыт после стажировки в Америке.

Рядом находился и офис Павлова. Когда-то Артем помог владельцу этого здания отстоять его от захвата мосбилдинговскими структурами, в благодарность за что счастливый хозяин 12 тысяч сверхценных метров выделил адвокату-спасителю 120 метров под офис.

И хотя гонорар в 1% за отвоеванные титаническим трудом 100% смотрелся забавно, Павлова такая арифметика вполне устраивала. Ценящий роскошь, он отлично помнил и голодные студенческие годы, и армейскую похлебку, и двухлетнюю американскую диету. Все эти два года Артем платил и за учебу, и за жилье, а заработок давали только редкие статьи в газетах да выступления по радио.

Теперь все это было позади, и Павлов мог по праву гордиться своим кабинетом, выполненным в ярких светлых тонах, из которых преобладал желтый: мягкие диваны желтой кожи, отделанный такой же кожей ореховый стол, шелковистые желтые обои, золотистое ковровое покрытие и, наконец, желтые жалюзи, прикрывавшие четыре огромных окна в две стены. Окна, пожалуй, и стоили того 1%, что получил адвокат за успешно проведенное дело, ибо два из них выходили на Спасскую башню и храм Василия Блаженного, а два других – на Ильинку с видом на Гостиный двор и церковь Святого Николая-Угодника.

– Здравствуйте, Артем Андреевич, – не отрывая изумленных взглядов от костюма шефа, поздоровались адвокаты, помощники и стажеры.

– Здравствуйте, коллеги, – кивнул Артем и сразу же озадачил секретаря: – Установить круглосуточное дежурство, а когда придет письмо из Усть-Пинска, немедленно везите его в Тригорск! Нарочным.

– Зачем, шеф? – удивился фактический заместитель. – Мы же и так все успеваем!

– Выполнять, – впервые не стал вдаваться в объяснения Артем, – и еще вы должны знать: в Тригорске орудует Спирский.

Адвокаты переглянулись. Петр Петрович был крупной фигурой, а значит, схватка предстояла жестокой.

– Найдите мне о нем все, что сумеете. Понимаете? Все! – распорядился Артем и поманил юных стажеров Сашу и Машу: – А вы поедете со мной в Тригорск. Пора и вам запах пороха понюхать.

Этих двоих новичков-юристов Павлов забрал из школы частного права при Президенте России. Есть такая организация, что каждый год собирает 20—30 лучших из лучших выпускников юрфаков страны и дает им гранты на все два года обучения и специализации. Понятно, что они становятся специалистами, за которыми выстраиваются очереди. Артем как-то поучаствовал в такой «битве за кадры» и не пожалел – юная Маша порой находила такие формулировки, что впору ставить в предисловие к сборнику по антирейдерской защите бизнеса, заказанному издательством «ИКС-НО».

– Как скажете, шеф, – почти хором протянули Саша и Маша.

А едва недоумевающие, взятые из офиса в пожарном порядке стажеры уселись в «галошу», Павлов глянул на часы и понял, что Григоровой пора звонить. Он быстро набрал номер Усть-Пинского суда и получил по телефону такую выволочку, какой не знал со времен собственного стажерства. Нет, Ольга Александровна все поняла, а главное, сделала правильно, но многочасового напряжения неизвестности выдержать не сумела.

– И Шамилю позвони, бесстыдник! – по-свойски отчитала его женщина. – Он тут весь наш Северный Урал вверх тормашками перевернул – тебя да стажера своего ищет.

«Не сейчас…» – горестно подумал Артем и сразу же вспомнил слова Мишки Рыбака, что, если все сделано всерьез, рядового исполнителя заказа уже нет в живых.

– Что-нибудь случилось, Артемий Андреевич? – осторожно поинтересовался замерший на заднем сиденье Саша.

– Работа наша случилась, – вздохнул Артем и достал из портфеля планшет и набор фломастеров. – Итак, я буду называть состав преступления, типичного для рейдеров, а вы будете определять номер статьи УК. В Тригорске это может пригодиться.

Стажеры затаили дыхание.

– Чаще всего рейдеры совершают мошенничество. Причем группой лиц, по предварительному сговору и в крупном размере. Назовите номер статьи.

– 159-я! – мгновенно сообразил Саша.

– Я бы сказала, 159-я, часть вторая, – тихо добавила Мария.

Артем удовлетворенно кивнул. Если Спирского когда-нибудь удастся изобличить, эта статья уголовного кодекса станет для него самой важной.

– Отлично, оба правы, но Маша дала более полную квалификацию. Кстати, какое самое громкое дело по данной статье было заслушано в суде за последний год?

– Вы про Ходорковского? – снова первым отреагировал Саша. – Но ведь его дело не было рейдерским, да и квалификация была по части четвертой…

– Вы правы, Александр, – кивнул Артем, – с небольшим «но».

Он даже спиной чувствовал, как напрягся, услышав это многозначительное «но», стажер.

– Я не исключаю, что Ходорковский не брезговал теми или иными рейдерскими приемчиками, – задумчиво сказал Артем, – но судили его не за это. А если проследить реализацию этого «национального проекта» полностью, от «Байкалинвеста» до конечного потребителя, то уж больно схема выглядит похожей на широкомасштабный рейд государства в пользу отдельных заказчиков.

Стажер досадливо засопел. Не разглядеть в действиях государства столь явных признаков мошенничества группы лиц по предварительному сговору и в крупном размере было обидно.

– Это уже политика, – наконец-то нашелся, как отыграться, он, – а политика – не наша профессия.

Павлов рассмеялся и тут же задал следующий вопрос:

– Ну хорошо, а если рейдер «попросил» заключить соглашение об имуществе за символическую плату? Вот… как в Тригорске, где акционер Прошкин дал рейдерам доверенность на полное управление своими акциями. Без единого слова о деньгах…

Стажеры молчали.

– А зачем он это сделал? – наконец-то поинтересовалась Маша.

– А у него сына в изолятор посадили, – пояснил Павлов, – а затем пообещали содействие освобождению в обмен на управление его акциями…

– Чистое вымогательство, – тут же отозвалась Маша, – статья 163-я!

Павлов оглянулся на молчавшего Сашу, и тот демонстративно откашлялся и добавил:

– Сделка явно была совершена под принуждением. Поэтому лучше ставить вопрос о возбуждении уголовного дела по статье 179-й.

Павлов смешливо поднял брови:

– Но ведь принуждение совершает не рейдер, а государственная служба. Так против кого направлена статья 179-я? Против изолятора? Или против оперативников? А может, против того, кто руководит и теми и другими?

Саша растерянно молчал.

– Вы правы, Саша, политика – не наша профессия, – усмехнулся Артем, – но понимать, по каким статьям идет политик, и уметь их использовать, чтобы защитить клиента, надо. Кстати, вы, Саша, этим и займетесь…

Стажер опешил:

– Я?!

– Именно, – кивнул Артем. – Когда мы приедем в Тригорск, вы подготовите для Прошкина полный комплект исковых документов.

Саша, потрясенный таким поворотом дела, умолк, но в разговор тут же вступила Маша.

– Прошкин не согласится, – возразила она шефу, – он же понимает, что можно сделать с его сыном в изоляторе.

Павлов, охотно соглашаясь, кивнул:

– Ну-ка, Саша, скажи нам, какая это статья?

– 119-я, – мрачно отозвался стажер, – «Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью». Только это не пройдет…

– Почему? – живо спросил Артем.

Его остро интересовало, как оценивают силы и возможности адвокатуры именно эти, молодые…

– У них же все схвачено, Артемий Андреевич, – нехотя произнес парень, – они даже про вас при желании могут все узнать…

– Что, например?..

– Да что угодно: от номеров кредиток, ИНН и пенсионного номера до личных переговоров по телефону…

– Какая статья, Маша? – кинул вопрос девушке Артем.

– Нарушение неприкосновенности частной жизни, – печально отозвалась она, – статья 137-я или даже 138-я – «Нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений…»

Павлов удовлетворенно кивнул:

– Этим займетесь вы.

– Я?! – опешила девушка.

– Совершенно верно, – энергично подтвердил Павлов. – Рейдеры в Тригорске нарушили очень многое. Я еще покажу вам, как они незаконно получили сведения, составляющие коммерческую, налоговую или банковскую тайну. Там есть о чем поговорить с бухгалтером Батракова…

– Это 183-я статья УК, – уже веселее прокомментировал Саша, понявший, что отдуваться будет не он один. – Вот только я не понял, Артемий Андреевич, зачем все это? Ясно же, что от этого почти ничего не зависит.

Артем невесело кивнул и протянул стажерам длинный, составленный им лично список.

– Это работники НИИ, которые так или иначе пострадали от рейдеров. И если хотя бы один из этого огромного списка согласится подать иск, все изменится. Кардинально.

Стажеры притихли, и Павлов мысленно перебрал, все ли сделал, что мог.

«Может, журналистов подключить? Вопрос – кого…» Сколь ни хамски был проведен захват «Микроточмаша», юридическая сфера требовала особой деликатности в подаче материала.

Артем вздохнул. Он бы с удовольствием доверил такой материал Андрюше Колесникову. Статьи этого журналиста отличались незаурядной остротой, а задорная, искрометная манера письма делала Колесникова настоящим лидером среди собратьев по цеху. Однако надо отдать должное его таланту: Колесников никогда не переходил грани дозволенного; именно его человеческий такт и позволял ему вот уже почти семь лет неотступно следовать за руководителем страны, описывая все его вздохи, улыбки, оговорки и жесты в самой забавной манере.

Артем улыбнулся. Они с Андрюшей дружили уже давно, так что рассчитывать на его профессиональную помощь было разумно. Одна беда: о необходимости выехать за пределы Москвы предупреждать следовало заранее, а события в Тригорске давно уже набрали скорость курьерского поезда. Павлов просто не успевал.

Утопленник

Бугров приехал на «Микроточмаш» лично, уже после шести.

– А почему предварительно не позвонил? – насторожился Колесов.

– Не телефонный разговор, – поджал губы оперативник и мотнул головой в сторону Коровякова переулка: – Пошли погуляем.

Сердце Сергея Михайловича оборвалось.

– Ну, хорошо… пошли, – принял он приглашение и не ошибся: дело было – хуже некуда.

– Короче, Сереж, – прямо сказал Бугров, – эксперты уперлись: они считают, что на самом деле в спецчасти произошло убийство с последующей имитацией самоубийства.

– Но ты же обещал! – обомлел Колесов. – Ты же сам говорил, что у них база – хуже некуда! Ты же, бл…, деньги с меня взял!

– Ты думаешь, мне легко?! – взорвался Бугров. – Если эти козлы на меня капнут…

Отчаянно зазвонил телефон, и потрясенный Колесов сунул руку в карман.

– Да! – свирепо отозвался он. – Что там еще?!

– Павлов вернулся в гостиницу, – сообщил так и не снятый им с поста возле «Олимпии» «клещ», – только что в номер поднялся.

– Как?! – опешил Колесов. – Как он мог вернуться?!

– А я почем знаю? – хмыкнул «клещ». – Вы сказали, я…

Колесов отключил телефон и поднял глаза на Бугрова. Оперативник хмуро ждал продолжения разговора.

– Павлов жив, – с ненавистью бросил ему в лицо Сергей Михайлович. – Ну, и как ты мне это объяснишь?

Бугров побледнел:

– Я… я не знаю.

– Он же первым делом смертью Пахомова займется! – даже не Бугрову, себе сказал Колесов. – Он же от нас мокрого места не оставит!

– Я тут ни при чем, – выставил руки оперативник.

– Да? – саркастично скривился Колесов. – А кто его уральцам заказал?

– Ты, – непреклонно парировал Бугров. – Я тебе сразу сказал: это не мое дело.

Колесов тихо матюгнулся и покачал головой:

– Тебе не отмазаться. Если Павлов утопит меня, я утоплю тебя. Ты меня понял?

Бугров поджал губы. Он все прекрасно понимал.

Иннокентий

Артем оставил стажеров оформляться в гостиницу, а сам взлетел на четвертый этаж, улыбнулся оторопевшей от его помятого вида дежурной, взял ключ и стремительно скрылся в номере. Принял холодный душ, оглядел жуткий синяк на груди, налепил на ссадины несколько свежих пластырей, быстро надел дожидавшийся его на вешалке новый костюм и тщательно ощупал карманы брошенной на пол испорченной одежды: бумажник, новый телефон, какая-то мелочь, мятая визитка…

– Ну-ка, ну-ка…

Это была визитка капитана Бугрова Савелия Ильича, полученная им от Прошкина. Артем поморщился: ему было жаль мальчишку, «за грехи отцов своих» сидящего в столь малоприятном месте, как изолятор. Но ничего, кроме как послать Прошкину стажера Сашу, он пока сделать не мог.

Павлов рассовал извлеченные из испорченного костюма вещи по карманам, выскочил из номера, кинул ключ дежурной и стремительно сбежал по ступенькам на первый этаж.

– Едем? – с готовностью предложил водитель «галоши».

– Нет, Павлик, здесь у меня своя машина, – отказался Артем.

«Смотаться домой к Пахомычу?»

Телефон Пахомова не отвечал, и это означало, что однокурсник отсыпается дома. Либо, что тоже возможно, сидит в «клетке» за чью-нибудь сломанную при «сдаче» челюсть.

«Нет, сначала к Батракову», – решил он и двинулся к стоянке: для дела нанести визит директору захваченного НИИ было важнее.

Артем забрался в машину, и «Ягуар» фыркнул и заурчал, как ласковая кошка, встретившая вернувшегося хозяина. Его мерное умиротворенное мурлыканье успокаивало. Однако Павлов нервничал: охотнее всего он бы сейчас посетил свой любимый спортклуб и под руководством Юры-сенсея избавил себя от напряжения на целом взводе тугих резиновых манекенов, с удовольствием поглощающих энергию сколь угодно мощных ударов. Но, как сказал Фрид, Петр Спирский уже появился в Тригорске, и это означало, что финальная фаза всего рейда не за горами.

Павлов нажал кнопку электрического стояночного тормоза, отметил, что красный значок-предупреждение погас, и потянулся к рычагу передач. И тут же задняя левая дверь дернулась, а автомобиль качнулся. Кто-то явно пытался открыть машину и отчаянно дергал закрытую дверь.

Артем обернулся и слегка приоткрыл боковое стекло:

– Эй, вы там! Что за шутки?

Снизу на Артема взглянули два испуганных глаза в роговых очках с толстыми линзами:

– Простите, ради Бога, простите. Это я вас, так сказать, потревожил. Меня зовут Иннокентий Германович. Я, как говорится, сотрудник лаборатории микроприборов. Пожалуйста, откройте мне, у меня к вам, так сказать, пакет от, понимаете ли, Пахомова…

Артем насторожился. После того, что случилось на Среднем Урале, имело смысл поберечься.

– Ну, пустите же меня, – взмолился очкарик, – а то, как говорится, не дай Бог, кто увидит, что я, понимаете ли, с вами здесь, так сказать, беседую…

Артем на секунду задумался.

– Хорошо. Встаньте и протяните руки ко мне! – приказал он.

Иннокентий Германович повиновался, хотя для этого ему пришлось положить на землю увесистый сверток, тут же отозвавшийся металлическим стуком.

– Это, понимаете ли, наш новый прибор, – пояснил очкарик, – за ним, понимаете ли, идет, как говорится, настоящая охота. Пахомов поручил вам передать…

«Какая тупая подстава! – поморщился Павлов и тут же сосредоточился. – Но это значит, что-то произошло!»

Наивная настойчивость, с которой ему пытались всучить «прибор», говорила о том, что рейдеры в панике.

Разумеется, он мог задать пару вопросов об обстоятельствах «поручения» от Пахомова, и очкарик наверняка бы засыпался. Но тогда был риск обнаружить этот пакет подброшенным в гостиничный номер или в багажник.

«И все усложнится еще больше…» – признал Артем и тут же принял решение и открыл дверь:

– Залезайте на заднее сиденье.

Иннокентий Германович быстро шмыгнул в салон и моментально захлопнул дверцу.

– Давайте ваш пакет, – протянул руку Артем и тронул машину с места.

Иннокентий молча подчинился.

– Я могу посмотреть, что там? – развернулся к нему Артем.

– Лучше не надо, – испугался Иннокентий, – прибор секретный; просто передайте, куда положено.

Артем еще раз оглядел Иннокентия Германовича с ног до головы. Стоптанные башмаки со стесанными внутрь каблуками, коротковатые брюки, давно не знавшие утюга, застиранная несвежая рубашка с обтрепанными рукавами, бесформенный пиджак и нелепый галстук на резинке. Этого мог сломать даже дворовый хулиган-подросток.

– Ладно, Иннокентий Германович, я все понял, – бросил пакет на сиденье Артем. – Куда вас подвезти?

– Не стоит беспокоиться, я недалеко живу, – с явным облегчением выдохнул ученый, – остановите прямо здесь.

Павлов притормозил, и очкарик выскочил из автомобиля так же проворно, как и сел в него. Артем тронул машину с места и тут же невесело рассмеялся. В зеркале заднего вида вспыхнули два желтых огня следующей за ним машины. По форме фар и блеклому свечению отечественной оптики опознавалась «девятка» или «восьмерка». Артем двигался не слишком быстро, и провожающие прочно держались на хвосте.

«И когда они будут меня «брать»? – прищурился Артем. – М-да… вряд ли они будут затягивать».

И тогда он сделал все в точности так, как учили в «вышке»: сбросил скорость, дотащился до ближайшего поворота, вяло-вяло повернул и, как только скрылся за придорожными кустами, выдавил из своего зверя все его триста лошадей. Долетел до следующего поворота, повернул, свернул еще и еще раз и прижался к обочине возле жилого дома. Втиснулся между «Газелью» и «тридцать первой» «Волгой» и погасил фонари.

«Ну что ж, минут семь-восемь у меня есть…» Артем потянул за кончик клейкой ленты, аккуратно ее размотал, раздвинул оберточную бумагу и обнаружил картонную коробку вполовину меньше стандартной обувной. Он аккуратно приоткрыл крышку и увидел пистолет Макарова.

– Ого! Вот это размах…

* * *

– Адвокат коробку взял, Савелий Ильич, – отчитался оперативник, едва Иннокентий вывалился из машины Павлова – уже с пустыми руками.

– Начинаем, – жестко распорядился Бугров.

Его категорически не устраивала вся эта схема. Он знал, что эксперты от своих выводов о времени смерти Пахомова не отступятся, а у Павлова наверняка обнаружится алиби на все последние сутки, и повесить убийство на него не получится. Однако он, как оперативник, имел право на рабочую версию, а там, глядишь, и уральцы подъедут.

Капитан Бугров тяжело вздохнул. Разговор уже оплатившего работу Колесова с исполнителями заказа вышел трудным: уральцы никак не могли поверить, что адвокат выбрался из рухнувшей в карьер, а затем полностью сгоревшей машины. Но загнанный в угол Колесов привел факты, и уральцы согласились, что его требования справедливы, а работу следует исполнить до конца.

– Он оторвался! – взволнованно сообщил оперативник по рации. – Мы его потеряли!

– Значит, ищите! – взорвался Бугров.

Для него было главным удержать адвоката под контролем хотя бы пару часов – до прилета уральцев, а там… Бугров усмехнулся… а там он с легкой душой снимет с покойного «почтальона» все подозрения и повесит гибель Пахомова на кого-нибудь из «клещей». А уж кому именно из них придется застрелиться в предчувствии возмездия за убийство особиста, пусть решает Сергей Михайлович.

777

На улице было безлюдно и темно, а преследователи, видимо, крутились по ближайшим дворам. Артем вышел из машины, поднял прибитую ветром к колесу страничку «Тригорской правды», обернул ею пистолет и огляделся. Проблему следовало решать, и немедленно.

– Ну что ж, ребятишки… хотите поиграть – поиграем.

Артем тренировался долгие годы, а по молодости и вовсе умышленно создавал себе тяжелые ситуации. Например, выходил с утра на работу без копейки в кармане и ходил так целый день, оставляя себя без обеда, не делая покупок, не заглядывая в магазины и столовые до тех пор, пока не зарабатывал на это денег.

Порой на это уходило несколько дней, и ему действительно приходилось туго. И тогда молодой, никому еще не известный адвокат заходил в ресторан и после сытного обеда подзывал метрдотеля и начинал долгий обстоятельный разговор о качестве обслуживания, блюдах и соответствии их заявленным в меню. Иногда приходилось наизусть зачитывать закон о защите прав потребителей с правилами обслуживания посетителей ресторанов, кафе и других предприятий общепита, и, как правило, ресторанные работники сдавались еще на этапе обсуждения качества обслуживания.

Впрочем, и среди них попадались действительно талантливые и стойкие бойцы. Но вот разговора на тему налогов и неучтенной наличности не выдерживал уже никто, даже самые закаленные профессионалы. Именно так судьба и свела начинающего адвоката Павлова с таким же начинающим ресторатором Аркадием Новиковым.

Аркадий только-только открыл на Тишинке непритязательный ресторан «Елки-Палки» с недорогой и вкусной русской кухней. Адвокат и ресторатор провели за напряженной беседой более двух часов и поняли, что нуждаются во взаимной поддержке.

«Так, чего это я?» – остановил поток мыслей Артем и рассмеялся: вспомнил, что последний раз поел еще на Среднем Урале.

– Вот она…

Он еще раз огляделся и решительно двинулся к новенькой «Волге» с синими милицейскими номерами, видимо, поставленной здесь живущим в соседнем доме работником местной правоохранительной системы. Павлов мимоходом нажал на кнопку багажника, и она подалась, а багажник открылся.

«Наивные непуганые аборигены!»

Адвокат быстро сунул сверток с пистолетом внутрь, прикрыл багажник и так же деловито и быстро вернулся к «Ягуару», завел и – теперь уже не спеша – выехал на дорогу.

– Ну, где же вы, бойцы?..

Управляя одной рукой, Артем сунул в коробку из-под пистолета банку «Колы», тщательно обернул коробку в ту же самую оберточную бумагу и кое-как налепил клейкую ленту. В зеркале заднего вида уже показались знакомые огни машины преследователей.

Все шло просто и предсказуемо: ему несколько раз мигнули фарами, затем дважды откашлялись в мегафон и, наконец, обогнали и перегородили и без того узкую проезжую часть. Павлов послушно прижался к обочине и принялся терпеливо ждать.

Они приблизились к «Ягуару» с двух сторон и одновременно наклонились к передним окнам автомобиля, и оба были вооружены. Ближний к Артему оперативник, придерживая одной рукой невидимую кобуру, предъявил зажатое во второй руке удостоверение и заговорил:

– Господин Павлов, прошу вас выйти из машины. Вам придется проехать с нами для допроса и опознания.

– Вот как? – широко улыбнулся Павлов. – Простите, а с кем я, собственно говоря, должен ехать и куда, позвольте полюбопытствовать?

– Вы должны проехать в убойный отдел криминальной милиции Тригорска к капитану Бугрову. Удостоверение вы видели. Еще вопросы есть?

– Да, в общем и целом, нет! – еще шире улыбнулся Артем. – Проехать я готов, но только в своей машине.

Оперативники переглянулись.

– Я не оставлю свой «Ягуар» ночью на улице города, где даже оперативники убойного отдела вынуждены держать руку на кобуре, – пояснил Артем. – А потому предлагаю вам, капитан Селиванов Сергей Сергеевич, присесть ко мне в автомобиль.

Павлов знал, что впечатление будет произведено уже тем, что он разглядел и запомнил имя и звание старшего. И оперативники действительно пристыженно убрали руки с оружия и безропотно влезли в автомобиль адвоката.

– Ну, показывайте путь, друзья Харона! – нарочито пафосно продекламировал Павлов.

– Какие похороны?! – недоуменно переглянулись оперативники.

Но Павлов уже выжимал акселератор.

– Let' start your engines! – скомандовал он, и автомобиль в который раз за этот вечер взревел во весь свой дикий кошачий голос.

* * *

– Он не вышел из машины, – доложили Бугрову из второй машины.

– Как не вышел? – оторопел Савелий Ильич.

– К себе в машину посадил. Обоих. Но едут к нам…

Бугров смачно выругался.

– Вот недоумки! Учишь их, учишь…

Теперь адвокат мог начать валить все на его работников: по-хамски забрались в машину, бросили на сиденье какую-то коробку, а затем ее же мне и вменили!

– Слушай, Костя, – распорядился он по рации, – помоги этим двоим – там, на месте; я так чую, этот адвокат их точно вокруг пальцев обведет!

– Ладно, Савелий Ильич, помогу, – легко согласился оперативник. – И не беспокойтесь вы так: адвокат, не адвокат, – а никуда он теперь не выскочит.

– Мне бы твой оптимизм, – выдохнул Бугров.

* * *

Через пять минут гонки по темным закоулкам Тригорска вся компания была на месте. А едва они, все трое, выбрались из автомобиля, подошел еще один – явно старший по званию.

– Господин Павлов, нет ли у вас в автомобиле предметов, принадлежащих другим лицам? – взял он инициативу на себя.

– Да вроде все мое, – пожал плечами Артем.

– Тогда попрошу забрать с собой все ваши вещи.

– Все? – прищурился Павлов. – Может, проще досмотреть автомобиль прямо здесь?

Оперативники – все трое – переглянулись.

– Нет-нет, – решительно замотал головой старший. – Берите все, и пройдемте.

– Ну, как хотите, я вас за язык не тянул, – рассмеялся Павлов и принялся вынимать из салона все, что можно было достать, не повредив обшивки салона и стационарного оборудования.

Он вынул из бардачка сервисный набор в кожаной папке с логотипом «Ягуара», затем протянул оперативникам пачку журналов и газет, две бутылки воды, выложил на капот свой портфель и демонстративно положил в него сверток, полученный от Лже-Иннокентия.

Оперативники, естественно, переглянулись.

Затем Павлов двинулся к багажнику и, сосредоточенно копаясь, принялся передавать в руки бедолаг все новые и новые предметы: портплед с костюмами, мешок с запасной обувью, кофр с бумагами, набор гаечных ключей и монтажных приспособлений для смены колес. А в самом финале выкрутил крепежный болт, достал на глазах совершенно обалдевших оперативников запасное колесо и протянул его ближайшему оперативнику:

– Берите, берите. Я так понимаю – все, значит все! Ну, а теперь – к шефу!

Артем захлопнул багажник и, подхватив портфель и дорожный кофр, двинулся ко входу в отдел, где уже переговаривались вполголоса два охранника в бронежилетах и с автоматами наперевес.

– Добрый вечер, сержант, – тепло поприветствовал Павлов одного из охранников и сделал серьезное лицо: – Мы идем к капитану Бугрову, пропустите этих двоих такелажников, они со мной…

Сержант прыснул, но, увидев зверское лицо нагруженного запаской капитана, прикусил язык. А еще через минуту все трое стояли у двери с аккуратно выписанной от руки вывеской: «Начальник отдела по расследованию убийств и разбойных нападений капитан милиции Бугров Савелий Ильич».

* * *

Савелий Ильич поднял голову от бумаг и посмотрел на Павлова немигающим заинтересованным взглядом. Вот так – лицом к лицу – он видел известного адвоката впервые, но выглядел он куда хуже, чем по телевизору: глаза усталые, улыбка – через силу.

«Тоже ни фига не спал… – понял оперативник, – причем давно…»

– Ну что, Артемий Андреевич, – поднялся из-за стола Бугров, – прошу вас выдать предметы, которые вы удерживаете незаконно.

– У меня нет таковых, уважаемый господин капитан, – не опуская взгляда, уверенно сказал адвокат.

Бугров на секунду опешил. Начало разговора было на удивление простым. Адвокат не потребовал разъяснить сути происходящего, не пытался козырять статьями… он вообще чувствовал себя здесь, как дома!

«Ладно, это только твои проблемы…» – решил наконец Бугров.

– Что ж, раз вы так уверены в этом, попрошу предъявить для осмотра все ваши вещи.

– Тогда начинайте с запасной покрышки, инструментов и прочей дряни, – издевательски улыбнулся адвокат.

– Я сам знаю, с чего начинать, – буркнул Савелий Ильич и развернул стоящий на столе адвокатский портфель к себе. – Какой код?

– А вы вспомните курсантскую юность, господин капитан, – весело предложил адвокат. – Что больше всего мешало учебе?

Бугров насторожился. Этой нахальной «телезвезде» и впрямь было смешно.

– Три семерки, – легко пояснил адвокат, – неужели забыли?

Оперативники заржали.

– Цыц! – рявкнул Бугров и набрал название дешевого советского портвейна – 777. Расстегнул замок и вытащил заветный пакет.

Еще не понимающий, как он глубоко попал, адвокат улыбался.

– Это что, господин Павлов? – кивнул в сторону пакета Бугров.

– Если честно, не имею понятия, – мотнул головой адвокат, – но думаю, вам это лучше известно.

– Поясните! – потребовал Савелий Ильич.

– Да, очень просто… это ведь ваш сверток, и вы мне его передали.

Бугров опешил и посмотрел на адвоката, но тот ни глаз не отводил, ни улыбаться не переставал.

– Поясните, Павлов! – почти приказал Бугров.

– А что пояснять? – пожал плечами адвокат. – Просто делайте свою работу. Могу продиктовать, что следует занести в протокол: «По словам допрашиваемого, сверток ему был передан от капитана убойного отдела Бугрова Савелия Ильича».

Адвокат нахально подмигнул, и в груди у Бугрова начало закипать.

– Валера, – обратился он к самому молодому оперу, – приведи двух понятых. Там, в обезьяннике, поищи более-менее приличных.

Оперативник исчез и спустя полторы-две минуты напряженного молчания привел с собой двух задержанных торговцев фруктами. Азербайджанцы не имели при себе документов и теперь дожидались, когда знакомые подвезут из общаги, где они все обитали, паспорта и регистрацию.

Бугров тщательно объяснил торговцам, для чего их пригласили, выложил на стол почти готовый протокол и кивнул Валере:

– Открывай и говори, что видишь, – и для меня, я записываю, и для понятых, они должны и слышать, и видеть.

Азербайджанцы испуганно склонились над коробкой. Опер кивнул, потянул за липкую ленту и в считаные секунды сорвал крышку.

– Газировка. Целая банка, – он достал банку «Колы».

Бугров растерянно моргнул.

– Еще смотри! Внимательнее! Что там?

Оперативник поглядел в коробку, затем на шефа, затем на скучающего адвоката Павлова и, наконец, на ожидающих от него чуда в духе циркового фокусника Кио азербайджанцев.

– Пусто…

– Ага… пуста! – хором, как по команде, с абсолютно одинаковым акцентом сказали понятые.

Бугров привстал в кресле.

– Смотри дальше!

Совершенно растерявшийся опер лихорадочно пошарил рукой:

– А, нет! Вот бумажка какая-то, билет в кино, что ли? Или нет? Это визитка.

Валера вытянул двумя пальцами визитку и оторопело посмотрел на нее, читая про себя и шевеля толстыми красными губами.

– Читай ты скорее, что там?!

Бугров уже совсем потерял терпение. Он выскочил из-за стола, подбежал к оперативнику и вырвал мятую визитную карточку.

– Ну-ка дай сюда! – Он поднес визитку к глазам и оторопел.

На визитке значилось:

* * *

За прошедшие с момента задержания четверть часа Колесов уже совершенно измаялся, а Бугров так и не звонил.

«Скотина!» – подумал Сергей Михайлович и не выдержал – набрал номер оперативника сам.

– Сейчас, подожди… – растерянно отозвался тот. – Я занят.

– Ты что… не можешь его закрыть хотя бы на пару часов? – пронзила Колесова жуткая догадка.

– Да… – убито отозвался оперативник.

– Слушай меня, Савелий, – с ненавистью процедил Колесов, – ты деньги взял. Уральцы вот-вот прилетят. Даже не думай его выпускать, пока я отмашку не дам.

Оперативник молчал.

– Я тебе серьезно говорю, – прошипел Колесов, – если ты его отпустишь, он исчезнет, добьется расширенной экспертизы, меня повяжут, и тогда я тебя сдам. С потрохами! Ты понял меня?!

Он орал и орал и лишь спустя две или три минуты осознал: Бугров давно уже отключился.

* * *

Павлов осознал, что замена пистолета на полученную от Прошкина визитку не сработала, а его сегодня «закроют», мгновенно – по ряду почти неуловимых, но для него абсолютно ясно читаемых признаков.

– Вы это серьезно, капитан? – прищурился он.

Тот поднял взгляд и понял, что Артем все понял.

– А вы как хотели, господин адвокат, – нехотя отозвался оперативник, – убить человека и не понести наказания?

«Ого! – хмыкнул Артем. – А они и впрямь серьезно за дело взялись!»

– А ну-ка, объяснитесь, – потребовал он. – Кто убит?

Бугров поджал губы.

– Ну же, – еще требовательнее напомнил о себе Артем. – Кто именно убит? Или вы даже это мне сказать боитесь?

– Кому как не вам знать, господин адвокат, – глянул в сторону оперативник, – кто убил вашего клиента Пахомова…

Сердце Артема замерло.

– Пахомыч?! Вы хотите сказать, что Пахомов убит?! Когда?! Кем?!

Оперативник нахмурился:

– Есть основания считать, что вами… перед тем, как вы вышли из спецчасти, якобы с ним поругавшись…

Артем непонимающе тряхнул головой. Он сталкивался с такими наглыми фальсификациями, защищая клиентов, но сам получил такой жуткий удар впервые.

– Стоп! – вспомнил он. – Я же говорил с Пахомовым по телефону минувшей ночью, и он был жив!

– Не знаю, не знаю…

– Любая экспертиза это подтвердит! – продолжал напирать Артем. – Неужели вы так близоруки?!

Но капитан явно не собирался с ним это обсуждать и уже заполнял какую-то форму.

«Что-то не то…» – понял Артем.

Бугров определенно не имел совести и прочих «гуманитарных излишеств», но, судя по званию, был уже довольно опытным профессионалом. Он просто не мог не понимать, что уже к утру ежечасно названивающие клиенты и коллеги обнаружат, что Павлова нигде нет, выйдут на Батракова, затем на губернатора, а когда Артема вытащат, мало не покажется никому.

«Или что-то произойдет уже сегодня ночью, – мысленно констатировал Артем, – и они всего лишь пытаются меня блокировать… на время».

– Не ввязывайтесь, капитан, – покачал он головой, – не отмоетесь.

Бугров молча продолжал что-то строчить.

– И убийцу Пахомова все равно найдут, – продолжил Артем, – не вы, так ваши коллеги… На захваченном «Микроточмаше» не такой уж большой круг подозреваемых.

Капитан упорно писал, и только играющие на скулах желваки выдавали его напряжение.

Артем нахмурился: прямо сейчас творилось преступление. Да, он мог пройти сквозь стоящих за спиной оперативников, как иголка проходит сквозь мешковину, но там, у выхода, стояли простоватые молоденькие автоматчики, а становиться причиной еще худшего преступления Артем не желал.

«И кто мне может помочь?» – Павлов быстро перебрал всех, кого знал, и был вынужден признать: утром их будут десятки, но прямо сейчас – никто. А между тем именно этой ночью должно произойти нечто крайне важное, нечто такое, ради чего Бугров готов пожертвовать даже карьерой.

«Но что?»

* * *

Ближе к ночи Петру Петровичу позвонил осведомитель из «клещей»:

– Павлов здесь, в Тригорске.

– Как? Откуда? – не понял Петр Петрович.

Уже почти сутки, как мертвый, Павлов сначала подал иск, а теперь, если верить осведомителю, бродит по ночным улицам Тригорска.

– Я всего не знаю, – виновато ответил осведомитель. – Но Бугров приезжал на «Микроточмаш» к Колесову, они переговорили и разошлись злые, как пантеры. А потом Колесов звонил Бугрову и требовал «закрыть» адвоката хотя бы на пару часов.

Петр Петрович взмок. Сказанное означало, что уральские исполнители заказа в чем-то просчитались и Павлов действительно жив.

– А откуда ты это все знаешь? – насторожился он.

«Клещ» хмыкнул:

– Колесов так орал, что в коридоре было слыхать…

– А еще что-нибудь есть? – напряженно поинтересовался Петр Петрович.

– Я не уверен… – прокашлялся осведомитель, – но мне кажется, они его этой ночью все-таки замочат. Не в милиции, конечно…

«Скорее бы…» – тоскливо подумал Петр Петрович. Он категорически не желал пачкать руки, но этот долбаный юрист со своими финтами уже достал его вконец!

В гости?

– Распишитесь в описи изъятых у вас вещей и давайте-ка снимать ремень, шнурки… – начал Бугров.

«Все, – понял Павлов, – пора!»

Ему сложно было это объяснить – даже самому себе; он просто чувствовал: уступать нельзя, ни миллиметра.

– Исключено, – жестко заявил он.

– Вот только не надо мне этих звездных капризов, – поморщился оперативник, – вы не в Москве, а здесь – не телевидение.

– Я на территории Российской Федерации, – еще жестче обозначил позицию Павлов, – и здесь, да будет вам известно, и впрямь действуют законы.

– Какие законы, Павлов? – язвительно хохотнул Бугров.

И одновременно двое его подчиненных чуть-чуть, но приблизились.

– Законы, которых не знают эти двое азербайджанцев, но прекрасно знаю я и которым обязаны подчиняться вы!

– Так, – посмотрел на своих помощников Бугров, – похоже, без принуждения не обойтись.

«Неужели придется прорываться?» – с неохотой подумал Павлов. Это было против его правил, но именно сегодня и именно здесь правила почему-то не работали. Вообще.

И едва его взяли под руки, а он мгновенно просчитал, где кто должен оказаться спустя мгновение, зазвонил телефон – его телефон. Бугров недовольно поморщился, взял новенький аппарат и поднес к глазам.

«Наверное, стажеры…» – подумал Павлов и протянул руку.

– Дайте-ка его мне, – потребовал он. – Хватит с вас нарушений…

Бугров замер.

– Дайте телефон мне, – с угрозой повторил Павлов. – Ну?!

Бугров глотнул и вдруг сделал немыслимое: принял звонок, нажал кнопку громкой связи и протянул телефон Павлову.

– Или так, или никак.

Он сказал это тихо-тихо, и Артем, видя, что происходит нечто невозможное, взял телефон.

– Да…

– Павлов! Артем! Где вы?! – прозвенел на весь кабинет девичий голосок.

– В убойном отделе, – потрясенно выдохнул Павлов, – а как вы меня нашли?

Это была Настя.

– Ванюша ваш новый номер сказал! Артем, извините, я не могу долго говорить, я из папиного кабинета звоню… Вы приедете сегодня к нам в гости?

– В гости? – опешил Артем. – Куда?

– Сейчас я дам трубку папе!

Артем искоса глянул на Бугрова: на том не было лица.

– Артемий Андреевич, – пророкотал хорошо узнаваемый губернаторский баритон, – это Некрасов. – Губернатор смущенно прокашлялся. – В общем, ждем вас… через часик.

– Слышите, Артем! – тут же встряла Настя. – Через часик!

Звонок оборвался, и Павлов поднял глаза на Бугрова. У капитана был такой вид, словно адвокат только что разрушил самую светлую, самую нежную, самую выстраданную его мечту.

* * *

– Папка, я тебя люблю больше всех на свете!

Настя обняла сидящего за обеденным столом отца сзади и поцеловала его в макушку.

– Ты бы постригся!

Губернатор, тучный, крупный мужчина с мощной головой, посаженной на такую же мощную, необхватную шею и венчавшейся плоским широким затылком, угрюмо поглощал приготовленный дочерью омлет.

– Пойми ты, глупая девчонка, что нельзя одной мотаться по ночным дорогам. И почему ты не предупредила меня? Я мог дать свою машину.

Настя сморщилась:

– Твой шофер вечно воняет потом. И анекдоты у него глупые!

– Ну, хорошо, – раздраженно попытался отец урезонить вышедшую из-под контроля дочь, – не нюхай его и не слушай! Включи музыку!

– Ага, и несколько часов подряд слушать отечественный шансон?

Настя уселась напротив и подперла щеку рукой.

– Давай уж я буду ездить на своей машине, а ты с Васей.

– Ладно, – махнул отец рукой. – Только, чур, условие, всегда мне звонишь в начале пути, по дороге и как приехала. Договорились?! – Валерий Матвеевич поймал Настину руку, ставившую перед ним чашку с чаем. Посмотрел ей в глаза и нежно сжал огромной ручищей ее миниатюрные пальчики. – Иначе мне будет очень-очень плохо.

– Папуль, ну что ты?! – смутилась дочь. – Не расстраивайся, я обещаю тебе звонить и никогда не выключать телефон, а еще ты всегда можешь найти меня, позвонив оператору спутниковой системы поиска, которая стоит у меня в машине. Звонишь, называешь номер моей машины, затем пароль: «У вас продается славянский шкаф?», они тебе говорят, где я и даже с кем я. Потому что салон прослушивается через специальные микрофоны.

Отец скептически выслушал свою продвинутую в вопросах компьютерных технологий дочь и отхлебнул чаю.

– Умная ты у меня, сил нет! Если бы еще училась так же хорошо, как отца разыгрываешь… Может, переведешься в ГИТИС? Или во ВГИК? А то давай в Щуку… я могу Табакову позвонить…

Настя рассмеялась.

– Ой нет, папуля, не хватало еще, чтоб меня его жена приревновала! Да и не собираюсь я в актрисы. Я вот думаю, не заняться ли мне юриспруденцией? Это ведь так интересно: спасать людей, толковать законы, защищать невиновных! Романтика…

Отец с подозрением покосился на дочь.

– То, что я по твоей просьбе пригласил этого адвоката, еще ничего не значит.

– А я разве говорила, что он для меня что-то значит? – прищурилась дочь.

Губернатор раздраженно отодвинул звякнувшую о блюдечко чашку.

– Я не слепой. А ты его лучше обходи стороной. Он же во все дыры лезет! В любой конфликт! В любую свару! Да, пока все у него получалось, но я тебе говорю: это ненадежно. На бесшабашности еще никто карьеры не построил.

Настя, передразнивая отца, состроила скептическую мину.

– Я надеюсь, ты не станешь говорить этого ему за чаем?

Валерий Матвеевич глянул на скопировавшую его манеры дочь и невольно улыбнулся. До этого адвоката у дочери ходил в фаворитах молодой популярный писатель, написавший бестселлер про олигархов, еще раньше – ученый-физик, готовящийся стать нобелевским лауреатом, а до физика – генетик, судя по Настиным восторгам, открывший новый способ клонирования.

Ни с одним из них сколько-нибудь серьезных отношений у дочери не было. Уж это бдительный отец знал точно! Приставленные к дочери частные сыщики отрабатывали свои доллары на пять с плюсом. Кроме того, папа отлично знал характер дочери, целиком унаследованный от матери. Такой характер не дозволял мужикам приближаться ближе разрешенной дистанции. При малейшем несоблюдении дислокации нарушитель отправлялся сперва в нокаут, который Анастасия освоила, занимаясь кикбоксингом, а затем и в полное забвение, из которого ни один бывший кавалер так и не вернулся.

– Ну, что ж… – пожал могучими плечами губернатор. – Посмотрим на твоего плейбоя…

* * *

Они покидали убойный отдел в полном боевом порядке. Впереди всех шел с автомобильной запаской на плече капитан Селиванов, далее шли двое его коллег, нагруженных портпледом с костюмами господина адвоката, мешком с запасной обувью, кофром с бумагами, а также набором гаечных ключей и монтажных приспособлений для смены колес. И замыкал шествие – налегке, с одним только адвокатским портфелем – сам Павлов.

– Счастливой службы, – тепло пожелал он молоденьким автоматчикам на выходе, и те благодарно улыбнулись.

А едва они пересекли порог милиции, позвонил Ванюша:

– Артемий Андреевич! Вы уж извините! Эта девица у кого хочешь признание вырвет!

– Ты о моем новом телефонном номере? – рассмеялся Павлов.

– Не выдержал! – честно покаялся помощник. – Достала она меня! Пришлось дать…

Павлов рассмеялся, расспросил Ванюшу, как там устроились юные стажеры, пожелал спокойной ночи, проследил, чтобы все изъятые у него предметы были расставлены точно по своим местам, а едва он уселся в салон, раздался новый звонок.

– Это я, Рыбак, – стремительно сказал Мишка, – начну с главного: тебя этой ночью кончат.

Артем откинулся на сиденье, на секунду прикрыл глаза и тоже начал с главного:

– Кто?

– Это не братва, и это не милиция, – быстро сказал Мишка, – но работают жестко. Пристава, который тебя не сумел… уже убрали…

– Саффиров с ними? – оборвал его Павлов.

– Нет, – хмыкнул Мишка, – твой татарин – нормальный мужик: всю ментуру и всю братву на уши поставил! Переживает. Позвони ему.

– Обязательно, – пообещал Артем, – а что еще?

– Заказчик работает от губернатора. А киллеры прибудут в Тригорск минут через сорок…

Внутри у Павлова оборвалось.

– И я тебя прикрыть не успеваю… – с трудом выдавил Мишка. – Извини, но тебе лучше знать все как есть.

«Значит, от губернатора…» – повторил про себя Павлов. Его подозрения об участии в захвате «Микроточмаша» кого-то из местных эта информация подтверждала целиком. Но сегодня собственная прозорливость его почему-то не радовала.

– Спасибо, – сказал он, – есть что-нибудь еще?

– Нет, – тихо ответил Мишка, – тот, кого мои люди кололи, ни фамилий, ни кличек заказчиков не знает… обычный диспетчер.

Артем еще раз поблагодарил, тут же начал набирать Шамиля – он прекрасно представлял себе, что чувствует его армейский друг. То же самое чувствовал он сам – прямо сейчас – по поводу гибели Пахомыча. И главный вопрос был один: а не я ли виновен в том, что все так повернулось? Однако телефон Шамиля был вне доступа.

Не переставая набирать номер, Павлов попытался обдумать хотя бы свое положение, но и здесь достойного решения не видел. Местная милиция быть ему защитой не могла: расспросят, может, заявление примут, да и выпустят… минут через сорок. Вряд ли мог повлиять на ситуацию и Соломин: то, что ФСБ не станет нарушать закона и вмешиваться в «хозяйственный спор», Юра объяснил вполне внятно. И выходило так, что к тому времени, как киллеры прибудут в Тригорск, Артем начнет знакомство с Настиным папой, а к тому времени, как он покинет крышу гостеприимного губернаторского дома, бойцы будут расставлены по местам, а схема быстрого и бесшумного устранения нормально включится и нормально отработает.

Телефон Шамиля по-прежнему был вне зоны доступа, и Артем досадливо поморщился.

«Может, все-таки позвонить Соломину? Неужели Юра не объяснит своим тригорским коллегам, насколько все серьезно?»

Артем тронул машину с места. Он уже понимал, что звонить Соломину не станет. Потому что если ФСБ вмешается, уральцы просто обрубят все концы, а он так и не узнает, что происходит на самом деле.

* * *

Сергей Михайлович узнал о происшедшем, когда Павлова уже отпустили.

– Ему губернатор позвонил, – прямо сказал Бугров, – и я уже ничего не мог…

– Губернатор?! – охнул Колесов.

– Точно, – убито отозвался оперативник, – там еще дочка некрасовская говорила, но я так и не понял, при чем здесь она.

Колесов замер. Павлов опять одержал верх, причем так, как от него не ждал никто.

– Да ты не беспокойся, – попытался оправдаться Бугров, – никуда он не денется, все равно уже сегодня на улицу выйдет. Уральцы, может быть, даже раньше подъедут.

– Ты не понимаешь, – мотнул головой Колесов. – Если сам Некрасов вытащил его из убойного отдела… дело плохо.

То, что начиналось, как нормальный рейдерский захват с нормальной работой на нормального босса, обернулось для Колесова жуткой ловушкой. И Сергей Михайлович прекрасно понимал, что теперь, когда вмешался сам губернатор, ни Спирский, ни Бугров отмазывать его не станут – за его полной для них ненадобностью.

– Не бойся, – тихо сказал Бугров, – не пройдет часа-двух, и твой Павлов уже никому никогда не помешает.

«Если бы…» – горько подумал Колесов и отключил связь. Он был уверен, что все произойдет с точностью до наоборот: московский адвокат опять выйдет сухим из воды, а Спирский свалит все свои проколы на него.

* * *

Петр Петрович ужинал в ресторане «Олимпии», когда ему позвонил осведомитель:

– Павлова отпустили.

Спирский поджал губы. Он уже не спрашивал, откуда это известно: выбранный им боец показал себя в работе превосходно.

– И где этот адвокат сейчас?

– Я не понял, – виновато ответил осведомитель, – Колесов тихо говорил, но он упоминал губернатора. Типа, Некрасов адвоката из ментовки вытащил.

– Как? – оторопел Спирский. – Не может быть!

Заказчик рейда твердо гарантировал, что в администрации губернатора у него схвачено все, а губернатор ему – отец родной.

«А может, он узнал, что я пытаюсь продать «Микроточмаш» Фриду?» – с неудовольствием подумал Петр Петрович.

Этот Павлов уже показал себя думающим оппонентом; недаром он первым делом предложил рейдерам отступные за НИИ. Но точно так же Павлов мог предложить отступные непосредственно Заказчику… если сумел на него выйти. И Заказчик, понимая, что Спирский может его «кинуть», запросто мог пойти на прямой сговор с Батраковым через адвоката.

«А ведь они могли договориться…» – колотилась в голове Спирского назойливая догадка. Заказчик в первую очередь хотел получить пансионат, и, если бы Батраков согласился уступить эту в общем-то ненужную институту часть собственности, все остались бы удовлетворены. «Они что, хотят оставить меня ни с чем?» Этого Петр Петрович позволить не мог. Он уже проделал сегодня большую часть работы. Ветеран-жалобщик Жлобенко продался за жалкие сто тысяч, иск налоговой к «Микроточмашу» застрял в кабинете начальства, а сам НИИ был перепродан посреднической фирме-однодневке. Так что уже завтра можно было уступить институт Фриду. «Лишь бы встречный иск от Батракова запоздал…» Спирский хорошо понимал, что служба фельдъегерей работает быстрее почты, но даже они вынуждены ждать самолетных рейсов, а значит, шанс у него был. И как только все это уложилось в голове, Петр Петрович быстро набрал номер начальника службы своей безопасности.

– Гриша…

– Да, Петр Петрович, – отозвался подчиненный.

– Колесов Сергей Михайлович… – Спирский на секунду задумался. – Короче, он свою работу выполнил, и мне больше не нужен. Однако есть сведения, что он похитил из спецчасти НИИ наиболее важную часть бумаг. Вышли в Тригорск пару толковых людей, пусть им займутся.

– Пока не отдаст?

– Естественно, – подтвердил Спирский, – труп мне не нужен, а мои бумаги нужны. А потом сдай его ментам: есть сведения, что именно он особиста замочил.

– Сделаем, – легко согласился начальник службы охраны.

* * *

Павлов отыскал недавно отстроенный в центре Тригорска особняк губернатора Некрасова почти сразу. Кивнул безропотно открывшему ворота охраннику и приткнул машину у крыльца – почти все место занимал стандартный черный «Членовоз-Бенц» со скучающим шофером за рулем.

Артем, стыдя не подумавшего о других водителя, погрозил ему пальцем, проворно взбежал на крыльцо, позвонил, и дверь тут же распахнулась.

– Артем! – выдохнула Настя. – Где тебя… вас носило?!

Артем галантно наклонил голову, вошел и прикрыл за собой дверь.

– В основном в отрогах Среднего Урала. А чем я обязан приглашению вашего отца?

– Просто ответное гостеприимство, – широко улыбнулась Настя и, схватив его за руку, потащила через огромный холл. – Пойдемте, Артем, я вас с отцом познакомлю! И бросьте свои холостяцкие страхи!

Павлов рассмеялся. В ситуации, в которой он пребывал, его холостяцкие страхи и вправду почти ничего не весили.

– Сейчас я отца вытащу из кабинета, – отпустила его руку Настя, – а вы пока осваивайтесь.

Артем кивнул, проводил ее взглядом и начал осваиваться. Привычно отметил соответствующий должности уровень жизни, перевел взгляд на развешанные по стенам картины и обмер.

– Матерь Божья!

Зал – весь – был увешан архитектурными эскизами и проекциями роскошного ультрасовременного гостиничного комплекса, кропотливо вписанного в ландшафт пансионата НИИ «Микроточмаш».

Артем подошел к одной проекции, ко второй, к третьей, жадно осмотрел будущий интерьер элитной лыжной базы, ресторана французской кухни, бассейна на восемь дорожек, корта, кегельбана… и потрясенно покачал головой. Деньги, которые предполагалось вложить в уникальный русский ландшафт пансионата, превосходили стоимость всего НИИ «Микроточмаш» в разы! Природный ансамбль пансионата с парками и аллеями, расположенный у реки на равнине, окаймленной с трех сторон березовой рощей, выглядел теперь ничуть не хуже самых знаменитых мировых курортов.

«Интересно…»

– А вот и мы!

Павлов обернулся. Рядом с тоненькой Настей стоял огромный, размером с медведя гризли мужчина. Губернатор сделал шаг вперед, и двинувшийся навстречу Артем отметил, что у Некрасова и походка медвежья.

– Очень рад, – протянул массивную ладонь Настин отец.

– Взаимно, – принял рукопожатие Павлов и пристально посмотрел в глаза губернатора.

Глаза у Настиного отца были тоже медвежьи: небольшие, внимательные и уверенные, и эти глаза изучали Артема тщательно и не слишком дружелюбно.

– Ну что, мужчины, чаю? – забеспокоилась Настя.

Они синхронно, не отрывая взглядов друг от друга, кивнули и так же синхронно присели в мягкие кресла у небольшого журнального столика.

– Как вам наш город? – начал светский раут – или раунд? – губернатор.

– Если бы он выглядел так же, как все это… – кивнул на ближайший эскиз Павлов.

– А-а, – странно прищурился Некрасов, – Свечников…

Павлов поднял брови. Он еще не слышал этой фамилии.

– Архитектор из Сорбонны, – пояснил Некрасов, – Настя разыскала.

– И не только разыскала, – поставила чашечки на стол Настя, – но и притащила сюда, в Россию. Он же из эмигрантов…

– Ну, пригласил-то его все-таки я, – возразил Некрасов. – И оклад европейский положил я, и простор для творчества предоставил я…

– Еще бы ты не представил, – хмыкнула Настя и тут же пояснила для Павлова: – Свечников – мировая звезда. Теперь в городе все скамейки, все остановки и почти все парки – его дизайна.

Павлов напряженно слушал. Скамейки в Тригорске и впрямь были хороши, однако, если верить Рыбаку, лично ему оставалось радоваться дизайну города от силы минут тридцать.

– А это что? – кивнул он в сторону будущего парадного фасада пансионата.

– А это – проект под названием «Новый русский Версаль», – горделиво сказала Настя. – Самое гениальное творение этого мастера.

Павлов превратился в слух, а Настя рассказывала и рассказывала. О том, как долго упрашивал Свечников ее отца дать ему подходящую площадку, чтобы устроить там загородную резиденцию для администрации города. Как долго объяснял здешнему архитектору, что городу нужен объект, куда не стыдно будет пригласить иностранных гостей, высших руководителей страны и прочих официальных лиц.

Она рассказывала, как все выходные дни почти не говорящий по-русски Свечников мотался по району и осматривал разрушенные усадьбы, вымершие деревни и поселки. Как однажды ему показали пансионат. И как с тех самых пор он ежедневно, до позднего вечера просчитывал место расположения существующих построек пансионата, и как все-таки создал план реконструкции – теперь мечту всей своей жизни.

«Уж не из-за этой ли архитектурной мечты меня намереваются убить?» – неожиданно подумал Павлов. Судя по эскизам, деньги, которые предполагалось вложить в проект, были просто сумасшедшие.

– Если бы еще Батраков не упирался… – нашел паузу в почти сплошном восторженном монологе дочери губернатор. – Отдал бы сразу – и никаких проблем.

– А теперь… – начал Павлов.

– А теперь все это уйдет чужим людям, – досадливо поморщился губернатор. – Хорошо еще, если выкупить у новых хозяев удастся…

Павлов превратился в слух. Формально ему оставалось «коптить небо» минут пятнадцать-двадцать, и он всем существом чувствовал, что ключи от почти гамлетовской дилеммы «быть или не быть» зарыты где-то здесь.

– А что… могут перехватить?

– Запросто, – нахмурился Некрасов. – Какой-нибудь Фрид на пять-шесть миллионов больше даст, лапу наложит, и плакали все наши с Настей проекты…

«Он ничего не знает, – понял Павлов. – Он самый обычный Заказчик…»

Ему уже приходилось такое видеть. Тот, кто платит за все, как правило, даже не интересуется, какими методами обеспечиваются его интересы. Образно говоря, состоятельный покупатель может и не подозревать, что в саду под яблонями роскошного особняка, обещанного ему посредниками, теперь лежит все семейство прежних владельцев. Да и зачем ему утопать в деталях? Он платит деньги, в частности, и за то, чтобы не знать.

Клиент

Уральцы прибыли на оговоренное место минута в минуту, а еще через минуту Бугрову позвонили со Среднего Урала:

– Савелий, в чем дело?

Внутри у оперативника оборвалось:

– А что такое?

– Ребята приехали на «Микроточмаш», а на месте – никого! Только эти салаги в клоунской униформе!

«Сбежал…» – мгновенно просек Бугров. Он понимал, что Колесов уже догадался, в какое безнадежное дело ввязался.

– Очень жаль… – через силу сказал он. – Но вы же знаете, я к этому делу никакого отношения…

– Не юли, капитан, – по-хамски оборвали его, – это ты его рекомендовал. И что я вижу? Претензии нам предъявлены, а заказчика нет! И, кстати, где клиент? У тебя? Ребята уже могут начинать с ним работать?

В голове у Бугрова промчался вихрь противоречивых мыслей. В одну секунду ему стало ясно главное: Павлова мочить поздно – себе дороже выйдет. А вот если Колесова возьмут иногородние оперативники и он проболтается… крайним останется именно он, капитан Бугров, – и перед коллегами, и перед уральцами.

– Я скажу вам все, как есть.

На том конце связи тут же насторожились:

– Ну…

Оперативник сосредоточился. Врать уральцам было смертельно опасно, но иного выхода Бугров не видел.

– Клиент оказался под губернаторской крышей, – как можно натуральнее выдохнул он, – его вообще нельзя было трогать. Даже на Урале.

– О-опачки! – изумились на том конце связи. – Выходит, Заказчик нас подставил?!

– Точно, – выдохнул Бугров и судорожно вытащил записную книжку с координатами одному ему известного временного убежища Колесова.

Он понимал, что устроившие покушение на человека из некрасовской команды уральцы теперь просто обязаны обрубить все ведущие к ним концы. Но главное, что понимал Бугров: только устранив Сергея Михайловича, можно оборвать все до единой нити, ведущие лично к нему.

– Где этого гада найти?! – жестко потребовали у Бугрова, и он торопливо продиктовал адрес убежища Колесова.

– А теперь адрес клиента!

– Но его же нельзя… – опешил Бугров.

– Не тебе решать, Савелий, что можно, а что нельзя, – оборвали его. – Если этот адвокат со всеми его связями за уральскую ниточку потянет, знаешь, куда он выйдет?

Бугров прокашлялся. Он не верил, что Павлов способен выяснить, кто именно взял на себя покушение, но тут уральцам было виднее.

– Он сейчас в коттедже губернатора… – выдавил он. – Думаю, около получаса они там еще посидят…

– А потом?

– А потом поедет в гостиницу «Олимпия», там у него номер… 404, четвертый этаж.

– Какая машина?

– «Ягуар», – выдохнул Бугров. – Синий «Ягуар»…

* * *

Артем глотнул чаю, глянул на стремительно отсчитывающие последние минуты его жизни часы и стремительно перебрал все, что уже знает. У него не было фактов, позволяющих прямо обвинить Некрасова в заказе рейда. Более того, губернатор произвел на него благоприятное впечатление. Но главное, Павлов видел, что губернатор может многое изменить, – если ему все правильно объяснить.

– По моим сведениям, Фрид уже предложил рейдерам больше, чем может себе позволить Заказчик рейда, – тихо проронил он.

Звонко ударилась о чашечку ложечка, а Некрасов поднял глаза.

– И что это значит?

– Это значит, что пансионат в любом случае не достанется Заказчику рейда, – прямо ответил Павлов.

– Он достанется Фриду… – помрачнел губернатор, но Павлов улыбнулся и покачал головой:

– Фриду тоже ничего не достанется.

– Но кому тогда? – поднял брови Некрасов.

– НИИ «Микроточмаш» останется за Батраковым, – твердо ответил Артем.

Губернатор прищурился:

– А откуда такая уверенность?

– Я адвокат, – пожал плечами Павлов, – и это не первое мое дело. Да, Петр Спирский мощная фигура, почти слон по размерам. Но есть и другие фигуры… а главное, есть правила игры.

– И… что следует из этих правил? – замер губернатор.

– Мат в три хода, – беспощадно констатировал Артем. – И никуда Спирский от этого мата не уйдет. Некуда там уходить.

Некрасов переглянулся с дочерью.

– А я тебе говорила, что Батракова нужно поддержать, – напряженно сказала Настя. – Может быть, и сейчас не все потеряно.

«Неужели губернатор не Заказчик?» – не мог поверить Павлов.

– Только не надо лезть не в свои дела, Настенька, – раздраженно осадил дочку Некрасов.

– Вмешайся, папа! – жестко потребовала она. – Батраков не может не оценить твою помощь, и тогда пансионат будет наш! Но для этого сначала нужно помочь!

– Чем? – досадливо крякнул губернатор. – Позвонить Батракову и сказать: Саша, я на твоей стороне?

– Хотя бы! – с вызовом ответила Настя.

Павлов, останавливая назревающую ссору, поднял руку:

– Валерий Матвеевич, вы действительно можете помочь делу. Во-первых, проконтролируйте, чтобы следствие об убийстве начальника спецчасти НИИ Пахомова было беспристрастным.

Губернатор открыл рот да так и замер.

– Постойте! Кто-то убит?!

«Удивление искреннее», – отметил Павлов.

– Да, – кивнул он, – подполковник в отставке Пахомов убит на своем рабочем месте, скорее всего, кем-то из рейдеров.

Губернатор помрачнел:

– Я не позволю замазать такое дело.

Артем благодарно кивнул и продолжил:

– И еще… необходимо освободить из изолятора сына зама по науке НИИ Прошкина.

– А при чем здесь Прошкин? – растерялся губернатор.

– Дело против НИИ висит на доверенности, которую Прошкин-старший дал рейдерам в обмен на свободу сына. Если парень выйдет, Прошкин отзовет доверенность и вся конструкция Спирского посыплется.

В зале повисла пауза.

«Ну же… – мысленно подбодрил губернатора Павлов, – раскройся до конца!»

Потому что, если губернатор пойдет на это, он – не Заказчик.

* * *

Петр Петрович не находил себе места. Прошло уже около часа, а отпущенный Бугровым адвокат ни в номере, ни в ресторане «Олимпии» так и не появлялся. И когда он все-таки решился и лично позвонил Бугрову, небо и земля словно поменялись местами.

– Он у губернатора в гостях, – нехотя ответил оперативник.

– Как – в гостях? – выдохнул Спирский.

Он еще мог поверить, что Некрасов вытащил московского адвоката из убойного отдела – просто, чтобы не говорили потом, что он в своей губернии даже милицию не контролирует… но чтобы пригласить в гости?!

– Я сам ничего не понимаю, – убито признался Бугров. – Позвонил на его личный телефон и лично пригласил в гости.

Спирский прикусил губу. В аппарате администрации губернии определенно что-то происходило, и он впервые понятия не имел, что именно.

«Они пошли на сговор, – застучало у него в голове, – а меня думают кинуть. Это точно!»

В такой ситуации единственной надеждой на благоприятный исход операции оставалось предложение Фрида.

Охота

Сергей Михайлович уже упаковал бумаги НИИ и с черного хода вышел во двор небольшого частного дома на окраине города, – скорее, из предосторожности, чем по необходимости. Прислушался и замер. Возле сарая определенно кто-то копошился.

«И кто ты?»

Колесов медленно отступил назад в дом, стараясь не скрипеть половицами, подошел к уже упакованному кофру и на всякий случай достал пистолет. Пошарил рядом, вытащил обойму, вставил, нащупал глушитель, насадил, снова прислушался – тихо.

«Наверное, какой-нибудь алкаш…» – с облегчением подумал он, и в следующий миг входная дверь отлетела в сторону.

Сергей Михайлович сделал все почти инстинктивно. Присел, выстрелил, попал… перекатился к столу, поймал в прицел еще одного мужчину, вошедшего уже с черного хода, попал… и признал, что происходит самое худшее: на него начали охоту.

* * *

Первый заместитель губернатора Аксенов уже выходил из бассейна, когда ему позвонил Некрасов.

– Иван Степанович, – гневно пророкотал губернатор, – я только что узнал, что в НИИ убит начальник спецчасти, а сын Прошкина невиновен и сидит в СИЗО из-за акций отца…

Аксенов насторожился:

– Ну, о ЧП в НИИ мне известно… А кто такой Прошкин?

– Зам по науке из «Микроточмаша», – яростно пояснил губернатор. – Так что, будь добр, останови этот наглый рейдерский налет!

– Я? – изумился Аксенов.

– А кто у нас милицию курирует? – агрессивно поинтересовался Некрасов. – Вот и позвони им, распорядись, чтобы закрыли это надуманное дело. Мне в губернии эта грязь не нужна!

Аксенов машинально вытер лицо махровым полотенцем и сел на полированную дощатую скамейку.

– Хорошо, позвоню…

– До завтра, Иван Степанович, – чуть менее гневно пророкотал губернатор.

– До завтра, Валерий Матвеевич… – попрощался Аксенов.

«Как же ты меня достал!»

* * *

Некрасов был кошмаром Ивана Степановича Аксенова всю его жизнь. В прошлом – вечный соперник по спортивной карьере, а с приходом новых времен – в карьере народного избранника и политика, пусть и местного уровня. Вот и теперь Валерий Матвеевич был губернатором, а Иван Степанович – всего лишь его первым заместителем.

Аксенов, троекратный чемпион города и чемпион области по вольной борьбе, был хорошо известен. Благодаря прошлым спортивным заслугам его охотно выбирали и переизбирали – электорату нравился простой на вид мужик из народа. Но и на последних, самых важных выборах снова одержал верх Некрасов.

Понятно, что щедрый Валера пригласил проигравшего оппонента возглавить хозяйственный блок в администрации и даже дал ему пост вице-губернатора. Но Аксенов недаром трижды побеждал Некрасова на соревнованиях по вольной борьбе; он прекрасно помнил, как выглядит Валерий Матвеевич, положенный на лопатки. И сдаваться не собирался.

– Эх, времена… эх, нравы… – вздохнул Иван Степанович и принялся вытирать чуть заплывшее жиром тело бывшего атлета.

Спортивное прошлое простого советского чемпиона было прекрасным. Аксенов и теперь мог рассуждать о спорте долго и со знанием дела. На женщин эти рассуждения производили неизменно положительное впечатление, и к концу разговора медведеподобный Иван Степанович Аксенов переходил к основному: объяснению, чем «двойной нельсон» отличается от одинарного и как правильно переводить соперника в партер. Ну а когда разогретые спортивной болтовней вице-губернатора девушки начинали хихикать и бросать многообещающие взгляды на могучую шею Ивана Степановича, он задавал свой коронный вопрос-загадку:

– Ну, а кто скажет, какой прием и какое положение в вольной борьбе обожают все женщины? Победительнице приз – демонстрация приема, проигравшим – тоже!

Естественно, девушки проигрывали – кто специально, кто искренне. А гордый и разгоряченный экс-чемпион области Аксенов уводил добровольцев показывать бросок через бедро и, конечно же, «туше».

Но времена изменились, и если раньше на танцах во Дворце культуры Тригорска любая девушка считала за счастье прогуляться и полюбезничать с борцом-чемпионом вполне бескорыстно, то теперь дамы, а особенно те, что обитали в московских клубах и ресторанах, предпочитали всем известным формам отношений исключительно товарно-денежные. Поэтому, когда Аксенову стали понятны перспективы превращения пансионата в элитный комплекс, он не мешкал.

Первым делом Иван Степанович поговорил с французским архитектором Свечниковым, детально объяснил ему, кто в области есть кто и почему все интересные проекты в конечном счете реализует именно он. И воспитанный в западной традиции эмигрант все понял и под гарантии реализации своей мечты без шума передал Аксенову 75 процентов будущего ООО «Новый русский Версаль» – генподрядчика всей реконструкции и строительства.

Чтобы зафиксировать договоренности, Аксенов ввел в учредители свою жену Тамару, а Свечников – сына Жана, специально приехавшего из Парижа. А едва Аксенов решил, что пора ставить в известность Некрасова, произошло неожиданное: «красный директор» Батраков уперся.

– Старая сволочь… – выдохнул Иван Степанович. – Ни себе, ни другим!

Хоронить проект из-за элементарной глупости Саши Батракова было бы еще большей глупостью, и ясно, что выход был найден – в лице Петра Петровича Спирского. Аксенов гарантировал рейдеру невмешательство администрации, а Спирский – изгнание Батракова из НИИ и передачу пансионата в руки ООО «Новый русский Версаль».

«И что теперь происходит?» – напряженно думал Аксенов.

Он контролировал все, вплоть до шагов приглашенного Батраковым адвоката, и пока даже Павлов ничего серьезного противопоставить Спирскому не сумел. По крайней мере, так утверждал Петр Петрович.

– Тогда почему подключился Некрасов? – задумчиво глядя на колыхающуюся воду бассейна, сам себя спросил Аксенов.

Ответа не было, а тем временем Некрасов не просто вмешался: он потребовал прекратить содержание сына Прошкина под стражей – одну из гарантий успешности всего рейда.

Аксенов набрал номер Спирского:

– Петр Петрович, что там с моим заказом?

Спирский начал неспешно, со знанием дела отвечать, и Аксенов задавал все новые и новые вопросы, но слушал только интонацию и вскоре обнаружил в голосе партнера знакомые нотки. Именно такие нотки проскальзывают у тех, кто пытается что-то скрыть.

* * *

Колесов убедился, что оба его «гостя» мертвы, снял туфли и куртку и, оставшись в черном свитере, скользнул к лестнице на чердак. Стараясь не скрипеть ступеньками, он быстро поднялся наверх, пробрался к маленькому оконцу и замер. Сверху он прекрасно видел притулившийся за сараем джип и еще двух человек: сидящего в машине водителя и ждущего результатов третьего киллера у калитки, и этот третий уже волновался.

Сергей Михайлович поймал его в прицел, мягко спустил курок, стремительно скатился по ступенькам вниз, перепрыгнул через труп у входа, метнулся к калитке и заглянул в застывшие глаза. Убедился, что киллер мертв, и только тогда вышел к машине, поднял пистолет и расстрелял водителя – прямо через лобовое стекло.

* * *

Когда стрелка часов миновала обозначенные Рыбаком сорок минут, ничего особенного не произошло, но вот когда прошло еще четверть часа, Павлова словно отпустило. Он не взялся бы этого объяснить, но внутри разлилось чувство абсолютного покоя, а еще через пару минут, когда он встал, чтобы попрощаться с этим гостеприимным домом, в его кармане тактично завибрировал телефон.

– Извините, – улыбнулся Артем провожающим его губернатору и Насте и вытащил телефон. – Да…

– Решение Григоровой прибыло! – счастливо отрапортовали из московского офиса.

– Спасибо, – широко улыбнулся Артем. – Срочно его сюда!

– Что-то случилось? – тут же заинтересовалась Настя.

Павлов покачал головой, но улыбки сдержать уже не мог.

– Этой ночью, от силы утром, решение федеральной судьи Григоровой о принятии встречного иска будет уже в Тригорске, – повернулся он к Некрасову. – Вы понимаете, что это значит?

Тот помедлил, а потом уверенно кивнул:

– Рейд захлебнется.

Гарантии

Когда ему позвонил Некрасов – уже второй раз за этот вечер, Аксенов все еще размышлял. Но едва губернатор сказал главное, недостающие детали исчезли, и Аксенов был вынужден признать: Спирский проиграл.

– Но это вовсе не означает, что проиграл я, – усмехнулся он и тут же набрал номер Батракова: – Александр Иванович! Это Аксенов, и я буду говорить и от имени Некрасова тоже.

Стремительно, даже не давая Батракову опомниться, он вывалил на «красного директора» все: и то, что чуда не случится, поскольку НИИ уже перепродан, а завтра его перепродадут еще раз – теперь уже добросовестному покупателю. И то, что московский адвокат с чем приехал, с тем и уедет, а персонально он, А.И. Батраков, останется с носом.

– Но можно договориться.

– Как? – хрипло выдохнул Батраков.

– Отдайте нам пансионат, – намеренно выделив «нам», жестко потребовал Аксенов.

Батраков поперхнулся, умолк, некоторое время думал и, наконец, задал первый и главный вопрос:

– А какие у меня гарантии?

– Мы прикажем Григоровой, – с упором на «мы» сказал Аксенов, – дать нужное вам решение суда – то, за которым столь безуспешно бегает Павлов, и рейд остановится сам собой.

Батраков некоторое время сопел в трубку… и не согласился:

– Это не гарантия. У меня одна гарантия – акции Прошкина. Я хочу их иметь. Прямо сейчас.

– Хорошо, – согласился Аксенов, – я прямо сейчас, под свою ответственность, отдам приказ освободить сына Прошкина из изолятора. И скажу Прошкину-отцу, что главный благодетель – вы. Вы понимаете, что это значит?

– Понимаю, – вздохнул директор.

«Еще бы ты не понимал», – усмехнулся Аксенов.

То, что затюканный Прошкин тут же отзовет доверенность и с радостью отдаст свои акции Батракову, лишь бы никогда больше не рисковать сыном, было очевидно.

– Ну что, договорились?

– Сначала Прошкина-младшего освободите… – явно не веря в такое счастье, потребовал Батраков.

* * *

Александр Иванович жалел, что доверился Павлову, с самого начала. Все это время он решительно не понимал, что тот творит. Батракова раздражала манера адвоката отшучиваться, когда ему задают серьезные вопросы, ничего не объясняя, отдавать какие-то распоряжения и указания не только своим, но его и подчиненным. Его обескураживали исчезновения и такие же внезапные появления адвоката. Он ненавидел даже ноутбук, с которым Артем общался больше, чем с ним, его клиентом.

Теперь, когда ему позвонил Аксенов, директор, как никогда прежде, убедился: он был прав и адвокат не может сделать ровным счетом ни-че-го! Просто потому, что у губернатора и его команды давно все схвачено.

– И я был прав… – зло рассмеялся Александр Иванович, – ох как прав.

Понимая, что в такой ситуации его уже никто не спасет, он первым делом в пожарном порядке снял со своих счетов в оффшорах все, что сумел. Да, рейд это не отменяло, впрочем, как и решение Усть-Пинского суда, но Батраков был уверен: отнять институт, если ему будет принадлежать 80-90 процентов акций, не удастся никому.

Уже в субботу, пока Павлов ездил по своим «Усть-Пинюпинскам», директор запустил слух, что «Микроточмаш» будет продан и перепродан, оборудование из цехов сдадут на лом, а в цеха посадят китайцев или вьетнамцев, чтобы выпускать остро необходимый России пластиковый ширпотреб. А в воскресенье началась кампания по масштабной скупке акций.

Нанятые им и щедро вознагражденные люди объехали каждого акционера, и, представляясь москвичами, каждому говорили то, что, в общем-то, в Тригорске и так понимали: Батраков проиграл и никаких надежд на дивиденды уже нет. И люди – кто сразу, кто минут через пять-десять – лезли в шифоньеры и доставали спрятанные со времен ваучеризации бумаги.

В результате уже сегодня ночью Александр Иванович держал в своих руках 94 процента акций. Так что до полного пакета не хватало только тех самых 6 процентов, что были у Прошкина.

Батраков понимал, что, пока сын его зама по науке сидит в изоляторе, тот скорее перегрызет себе вены на руках, чем отдаст хоть одну акцию. Но сегодня все изменилось, и директор уже знал: как только Прошкин-младший выйдет, а зам губернатора Аксенов доступно объяснит, кому Прошкин-старший этим обязан, он, Александр Иванович Батраков, станет единственным владельцем всего предприятия – раз и навсегда.

И Бог с ним, с этим пансионатом.

УК-2

Павлик на своей «галоше» уже поджидал Артема у въезда на территорию губернаторского особняка. Тому имелись две причины: Артем не имел оснований не верить словам Рыбака о выехавших в Тригорск уральцах, а внутри такой странной машины его искать уж точно не станут. И второе: Павлов прекрасно осознавал силу такого символа, как беспечно оставленный у губернаторского крыльца «Ягуар», – особенно в провинции.

– Молодец, – похвалил он Павлика за расторопность и обомлел: – А вы почему не спите? Детское время кончилось.

На заднем диване сидели насупленные Саша и Маша.

– А они поругались, Артемий Андреевич, – рассмеялся Павлик, – из-за статей Уголовного кодекса! Представляете?

Павлов кивнул: он представлял.

– Ну, и какая на этот раз проблема, господа стажеры?

Стажеры молчали.

– Маша, – принял волевое решение Павлов и уселся поудобнее. – Начинай ты.

– Вот если судья вынес «заказное» решение, – тоненько начала Маша, – и предположим, что это доказано…

– Предположим, – кивнул Павлов.

– Я считаю, – приободрилась девушка, – что ответственность должна наступить по статье 305-й, которая так и называется: «Вынесение заведомо неправосудных судебных актов».

Павлов задумчиво хмыкнул. Если бы рейдеры смогли купить губернатора, Бугров – договориться с экспертами и его, Артема Павлова, посадили, судье – после окончательной победы справедливости во всей России – можно было бы вменить как раз 305-ю статью.

– Это очень редкий состав, Машенька, – пояснил он ситуацию, – и, насколько мне известно, к сегодняшнему дню был только один такой процесс.

– Я знаю, – шмыгнула носом девушка, – по арбитражному судье из Ингушетии.

И тут уже не выдержал Саша.

– А я считаю, – с напором начал он, – что их действия можно квалифицировать и по другим составам. Это так называемые «должностные преступления». Судья – это ведь чиновник, то есть должностное лицо, находящееся на госслужбе.

Саша остановился и победно посмотрел на Машу.

– Да-да, Машенька, это злоупотребление должностными полномочиями, а возможно, и превышение их!

Артем улыбнулся. Ему очень нравилась эта парочка.

– Совершенно верно, ребята… но и эти составы, несмотря на постоянно звучащую критику, правда, в основном бездоказательную, чрезвычайно редки среди судей.

Он развернулся к ним:

– Есть еще одна статья – 330-я, «Самоуправство». Это моя любимая статья.

– Почему? – спросили пораженные стажеры.

– А его очень много, – охотно пояснил Артем, – самоуправство повсюду: в семье, на работе, в делах. Кстати, и рейдер, прежде всего, самоуправничает, подменяя своей алчностью необходимые распорядительные документы. Присваивая тем самым полномочия, которыми его никто не наделял.

Мак

Главный судебный пристав Среднеуральского округа Шамиль Саффиров действительно поставил на уши всех – от милиции до бандитов. Он требовал, угрожал, обещал – как выполнимое, так и невыполнимое, и в конце концов на Небесах что-то стронулось. Уставшие отбиваться от настырного Главного пристава опера потянули за свои бесчисленные ниточки, кого-то прижали, на кого-то надавили, и в результате Шамиля посадили в самолет среди упакованных в бронежилеты крепких широколицых ребят, и от него теперь требовалось одно – ждать.

Приземлялись в Тригорске ужасно – у дышащей на ладан «Аннушки» дребезжало и норовило отвалиться все, на что ни падал взгляд. Но уже через четверть часа спецгруппа взяла Бугрова – на глазах у подчиненных, а еще через четверть часа командиру отрапортовали о найденных у неприметного домика на окраине четырех трупах. Ну, а здесь, в подвале «Олимпии», завершалась последняя фаза.

– Я с вами чикаться не буду, – нависал над поставленными на колени двумя последними киллерами командир отряда, – или признание, или…

Шамиль деликатно кашлянул.

– И, кстати, вам здесь делать нечего, – оглянулся на него и дружески похлопал по плечу командир, – идите пока… покурите.

Шамиль понимающе кивнул, двинулся к выходу, достал сигареты и замер. Из невообразимо замысловатой, явно сделанной под калошу «волжанки» выходил… Артем Павлов. Собственной персоной.

– Блин… прости, Темка… – выдохнул Шамиль. – Не знал я, кому дело поручил. Видит Бог, не знал.

– И ты меня прости, – тревожно посмотрел ему в глаза Артем, – не имел я тебе права раньше позвонить. Чуял, что не твоя работа, но права позвонить, пока все не обошлось, не имел.

Сзади хлопнули двери, и запакованные в бронежилеты уральские специалисты быстро протащили мимо них двоих парней в наручниках и с наброшенными на головы куртками.

– Думаешь, обошлось? – не без сомнения спросил Шамиль.

Артем проводил группу захвата таким же исполненным сомнения взглядом:

– М-да… хочется верить.

* * *

Первым, кого увидел Артем, когда поднялся на свой этаж, был… Спирский. Петр Петрович входил в свой номер – через пару дверей от 404-го.

– Ого! – подивился Артем, приветливо кивнул дежурной по этажу и тут же принялся названивать помощнику. – Доброй ночи…

– Здравствуйте, Артем Андреевич, – отозвался тот. – Вы мне задание давали… ну, по Спирскому.

– Верно, – подтвердил Артем и, приглашая стажеров заходить, толкнул свою дверь, – все, что только можно отыскать.

Помощник прокашлялся.

– Я тут выяснил… у них около полугода назад конфликт был… В общем, устроили ребята Спирского дебош. Петра Петровича журналюги не тронули, а вот Макиавелли засветился. Тот самый, из «The Knights Story»…

Артем рассмеялся.

– Сере-ежа, – укоризненно протянул он и жестом предложил стажерам присаживаться и чувствовать себя, как дома. – Вы что, тоже подсели на эту игрушку?

– Я, шеф, не «подсел», – возмутился помощник, – просто я в курсе всего, что происходит в Сети. Ну, или почти всего.

– Ну, с Макиавелли все понятно, – принял версию Павлов, – но как вы, Сергей, выяснили Петино участие?

Удовлетворенный тем, что версия принята, помощник хмыкнул:

– А очень несложно: зашел в игру… отмечаю, шеф, в свободное от работы время… поиграл с Макиавелли в его команде, ну, и разузнал кое-что…

– Что-то не похоже на Мака, – засомневался Павлов.

Если совсем уж честно, он сам пробовал играть с Маком и никогда не мог стать его союзником – даже на одну «кампанию», а уж влезть Маку в доверие! Павлов считал, что это абсолютно нереально.

– Просто я слыхал, Мак не слишком доверчив, – разъяснил он помощнику, откуда у заваленного работой шефа такая информированность.

– В том-то и дело, – явно улыбался Сережа, – что Мак сам своего шефа сдал – какому-то немцу… или французу… я так и не понял. Перья распустил… ну, и сболтнул кое-что. А в Интернете такое скрыть нереально.

Павлов удивился. На Макиавелли это похоже не было.

– Ну, это все игра, – вслух подумал он, – ведь Мак мог просто врать, как это принято в Сети. Ему нужно поднять престиж игрушки, вот он и насочинял сорок бочек арестантов. А что подтверждает вашу версию?

– Смотрите, шеф, – явно гордясь логикой мысли, начал объяснять Сережа, – Мак работает на одного из создателей игры и ее явного лидера Лорда Уайта. Ну, того, что ходит в белоснежных одеждах, которые сгенерить невозможно…

Павлов, соглашаясь, хмыкнул. Этот Белый Рыцарь отличался принципиальной непорядочностью. Он втирался в доверие к новичку и предлагал вместе воевать против кого-то сильного. А дав новичку немного подняться, выводил его за город и убивал. Понятно, что его состояние все время росло. Так что почерк Лорда Уайта был тот же, что и у Спирского.

– Дальше так, – объяснял помощник, – заработанные деньги можно переводить в банк «СПИтеРСКИЙ». Вам это название ничего не напоминает?

Павлов молча кивнул. Название не просто напоминало: оно буквально кричало, на весь свет оповещая, кто его босс. И все-таки наиболее весомым аргументом была тактика «Белый Рыцарь – Черный Рыцарь». Наехать «через прокладку», затем заявиться к жертве в виде спасителя, а затем замочить – особенно если жертва упирается.

– Спасибо, Сережа, – поблагодарил помощника Артем и повернулся к стажерам: – Надеюсь, вы подготовили план работы на завтра?

Те переглянулись.

– Быстро, – скомандовал Артем, – нам в шесть утра вставать!

* * *

Уже далеко за полночь Петр Петрович признал, что не отзывающийся на звонки Сергей Михайлович, скорее всего, бежал, а к четырем утра позвонил Гриша.

– Нашел я хату, где прятался Колесов, – сухо отчитался начальник службы безопасности, – но делать там нечего.

– Может быть, хоть какие-то бумаги остались? – вскочил с кровати Спирский.

– Может, и остались, но мне туда не пробиться: следственная группа работает.

В голову Петру Петровича ударила кровь.

– А что они там потеряли?

– Четыре трупа и машина, – так же сухо отчитался Гриша. – Номера уральские. Колесова, само собой, среди трупов нет.

Петр Петрович охнул и сполз с гостиничной кровати. В том, что убитые – уральские киллеры, у него сомнений не было.

– Так… жди моих распоряжений, – приказал Петр Петрович и тут же начал набирать номер Кравчука.

Абонент не отзывался.

Спирский набрал номер Кухаркина, некоторое время ждал, но и этот номер был недоступен. Лично подчиненных ему людей в городе Тригорске, судя по всему, уже не было.

– И что мне делать? – вслух спросил себя Спирский. У него оставалось в Тригорске несколько мелких дел, а главное, он так и не сумел выполнить заказ Ноя. Но в такой ситуации ему следовало забирать последние документы на НИИ, выезжать в Москву и сразу же, утром, прямо в Москве перепродавать «Микроточмаш» Фриду – какие бы претензии Заказчик рейда Аксенов потом ни выставил.

– Гриша, – позвонил Петр Петрович начальнику службы безопасности, – подъезжай к «Олимпии». Мы едем в Москву.

Устрица

Еще вчера, когда Некрасов сказал, что решение Григоровой получено, Аксенову стало ясно: Спирский проиграл. А когда простодушный Валерий Матвеевич упомянул имя Фрида, сердце Аксенова подпрыгнуло и застряло где-то в горле. Иван Степанович прекрасно знал: перед Фридом, а точнее, перед его капиталом, устоять невозможно, а значит, Спирский уже переметнулся. И это означало, что всю игру следовало переключать на себя.

Именно это Аксенов и сделал: ночью же позвонил Кравчуку и Кухаркину и внятно объяснил, что ждет этих «шестерок», если его, Аксенова, попробуют кинуть. И «шестерки» все поняли правильно, и к утру во всем Тригорске оставалась только одна неуправляемая фигура – адвокат. Ему Аксенов и назначил встречу в недавно открытом по настоянию Свечникова устричном баре ресторана «Олимпия».

Вымуштрованному персоналу бара уже сообщили, что их рабочий день начнется часа на четыре раньше, чем обычно, однако Аксенов не торопился: важно было показать адвокату, кто здесь главный. Так что, когда первый заместитель губернатора все-таки появился, Павлов уже откровенно скучал за лэптопом и начатой дюжиной каменных устриц.

– Ну, здоров, адвокат! – не подавая руки, поздоровался Аксенов.

Он всегда отличался могучим телосложением и знал, какое впечатление производит на людей – вкупе с бритой начисто головой.

– Добрый день, господин Аксенов, – дружелюбно отозвался тот.

– Ну, что делать-то будем? – пододвинул к себе тарелочку с устрицами Аксенов. – Как тебя урезонить-то?

Адвокат на мгновение замер.

– Я – юрист, Иван Степанович, поэтому будьте добры, уточните, для чего именно вы пригласили меня на встречу?

– Закрыть вопрос, – посмотрел ему в глаза Аксенов. – Ты приехал, поработал, а теперь – давай назад, в Москву. А мы тебя и отблагодарим, и, как говорится, все издержки учтем.

Павлов поднял брови:

– Если я вас правильно понял, то вы мне предлагаете прекратить работу по этому делу и сдать моего клиента. А вы мне за это оплатите издержки. Правильно?

– В точку, – кивнул Аксенов. – Еще и премию выпишем.

Адвокат сосредоточенно хмыкнул:

– Иван Степанович, вы как-то странно представляете себе мою работу и мое положение. Как бы вам объяснить. Вот смотрите…

Он подцепил очередную устрицу и продемонстрировал ее Аксенову:

– Видите устрицу? Она уже вскрыта, но еще жива. И если капнуть кислотой…

Павлов поднес половинку лимона, выдавил каплю сока, и мягкая мантия устрицы дернулась и стала, извиваясь, сжиматься. Аксенов заинтересованно следил.

– Видите, – показал глазами Павлов, – как тщетно она пытается избавиться от боли?

– А в следующую секунду ее проглотят, – рассмеялся Аксенов.

Он видел это десятки раз.

– И все – пустая ракушка, – продемонстрировал створку Павлов, – и годится она разве что на пуговицы.

– Ближе к делу, господин адвокат, – нетерпеливо усмехнулся Аксенов.

Но тот словно и не слышал нетерпения в голосе второго человека в губернии.

– А ведь раньше, прежде чем ее съесть, повар возился, пытаясь ее открыть, а она не давалась и сжимала створки все крепче и крепче…

Аксенов заерзал и, сгорая от нетерпения, продолжил вместо адвоката:

– А потом ей вонзили между створок нож, взломали открывалкой, капнули лимонным соком и – в рот… Вот только к чему вы все это?

– А к тому, Иван Степанович, – серьезно пояснил Павлов, – что адвокат – такая же устрица. И если его тронуть, он обязан захлопнуть створки! Он никому не может открывать их, кроме своего доверителя.

– Почему это? – не согласился Аксенов.

– Потому что если он даст слабину и откроется, – все с той же серьезностью продемонстрировал на устрицах весь процесс адвокат, – то его тут же выпотрошат – до основания! И никому он будет не нужен, вот как эта пустая ракушка.

Аксенов стиснул зубы, хотел ответить резкостью, но ему позвонили. Он вытащил телефон, прочел короткое СМС-послание только что вышедшего из нотариальной конторы юриста и недобро рассмеялся.

– А ты и так уже никому не нужен, – поднял он глаза на адвоката, – и знаешь почему?

– Почему? – поинтересовался адвокат.

– Потому что тебя уже вскрыли!

Павлов насторожился:

– И кто?

– Твой собственный клиент Батраков! – усмехнулся Аксенов. – Сдал он тебя, господин адвокат! Только что сдал…

Аксенов резко поднялся и двинулся прочь, едва не сбив попавшегося по пути официанта. Его юрист уже оформил передачу пансионата от Батракова, а значит, рейд был завершен – по крайней мере, для него лично.

* * *

Павлов получил доставленное с нарочным решение Григоровой в шесть утра, а потому выслушал Аксенова спокойно. В конце концов, то, что Заказчик наконец-то раскрылся, было ему на руку. Но вот сказанное заместителем губернатора о Батракове насторожило. Артем немедленно, прямо из бара, позвонил директору НИИ, но тот не отзывался. «И что же произошло на самом деле?» А еще через пару минут ему позвонил Ванюша:

– Артемий Андреевич! Батраков отдал пансионат!

– Откуда известно? – не поверил Артем. – Насколько это достоверно?

– Здесь, в суде, все только об этом и говорят!

Павлов на секунду задумался. То, что «красный директор» дрогнул, было неприятно. И, главное, Павлов не до конца представлял, как они оформили передачу юридически, в условиях жесткой схватки двух сторон.

«Вот тебе и иллюстрация ко вчерашнему разговору… – хмыкнул он. – Тут тебе и должностное преступление, и самоуправство…»

– Ты запустил решение Григоровой? – спросил он помощника.

– Да, – выдохнул Ванюша, – сейчас начну судебных приставов долбить, чтобы шли в НИИ – «клещей» изгонять.

– Молодец, – похвалил помощника Павлов.

Мысленно перебирая все, что еще предстоит сделать, он поднялся на четвертый этаж и тут же увидел замерших у дверей его номера стажеров.

– А вы почему еще не в городе? – поднял брови Павлов. – Кто будет пакет исковых документов для Прошкина-старшего готовить?

Саша изготовился врать, открыл рот, да так и замер.

– Что случилось, Артемий Андреевич? – охнула Машенька.

– А что такое? – удивился Артем.

– Да на вас лица нет!

Артем тут же широко улыбнулся, хотел отшутиться, но понял, что не стоит. Эти ребятишки должны все понимать как есть.

– Похоже, деточки, клиент чуть-чуть не дотерпел…

– До чего не дотерпел? – опешили стажеры.

Артем открыл дверь номера и сделал широкий приглашающий жест.

– До нашей победы, ребята… сдался наш клиент… сдался.

– Как же так?! – обиженно моргнула Маша.

– Вот сволочь! – поддержал ее Саша. – И вам ничего не сказал?!

Павлов приложил палец к губам:

– Поосторожнее с лексиконом, Александр.

Он подошел к столу, вытащил из портфеля кипу заранее подготовленных документов и начал аккуратно их раскладывать.

– И что же нам теперь делать? – обступили его стажеры.

– А для нас это ничего не меняет, – покачал головой Артем. – Клиент может не знать, что его обвели вокруг пальца, но я-то знаю, что на той стороне – Петр Петрович Спирский. А такие люди не останавливаются… что бы там клиенту ни наобещали. А главное, это ведь мы давали присягу, а не клиент.

Стажеры потрясенно замерли.

– Так что нам предстоит работать так же, как и прежде, – Павлов на секунду задумался. – А может быть, и еще напряженнее.

«Версаль»

С утра Некрасову позвонили из Кремля, затем он бегло просмотрел очередное предложение Свечникова, а спустя полчаса узнал о передаче пансионата «Микроточмаша» никому доселе не известному ООО «Новый русский Версаль». Губернатор с минуту подумал и вызвал Аксенова:

– И как это называется? Только не надо говорить, что ты к этому непричастен.

– Батраков счел, что так безопаснее, – беззастенчиво, не отводя глаз, парировал первый зам. – Да и Настина мечта теперь наверняка осуществится.

Некрасов лишь покачал головой. Он так и не заболел болезнью новых русских чиновников и не стремился обзавестись как можно большим количеством недвижимости, которая сама плывет в руки любому руководителю региона. Но эту «слабость» с лихвой восполняли его заместители, растаскивающие город и район по своим сусекам со скоростью торнадо.

Ситуация с пансионатом НИИ была своеобразной. Ясно, что Аксенов рано или поздно передаст пансионат администрации или указанным ею структурам. Немного заработает и передаст. Возможно, это и будет тем решением, которое успокоит мечтателя-энтузиаста Свечникова, порадует Анастасию и проучит строптивого ворчуна Батракова.

– Но ты ведь на него не давил?

Аксенов улыбнулся:

– О чем вы, Валерий Матвеевич? Там и без меня есть кому давить. Один Фрид чего стоит! Да и вы меня прекрасно знаете…

Губернатор нахмурился. Они отработали с Аксеновым очень много лет, и зам его обычно не подводил. Никто лучше его зама не справлялся с вопросами в Минэкономразвитии хотя бы потому, что там у Аксенова сидел друг в ранге замминистра, который и делил с ним все полученные от внеочередного финансирования региона откаты.

Но губернатора беспокоило то, что Аксенов определенно вел какую-то свою игру. Именно он уговаривал Некрасова не вмешиваться в ситуацию в НИИ «Микроточмаш».

Валерий Матвеевич вздохнул. Его весьма озадачил утренний звонок из Кремля, и он очень надеялся, что скандальные события в Тригорске не всплывут в тот самый момент, когда он войдет в приемную Президента РФ.

– Ох, Иван Степанович, – с сомнением покачал он головой, – и так проблем – выше головы… Ладно, иди.

Ему предстояло хорошенько подготовиться к встрече с главой государства, а он не любил очковтирательства, победных реляций и пустой болтовни. Нужно было давать конкретные цифры, факты и предложения. И уж вопросов, которые могли волновать Кремль, было множество, начиная от недособранных за прошлый год по плану налогов.

Прыжок

Когда Спирский прибыл в Москву, оборона трещала по швам, а вражеские рыцари наступали. Ранним утром их войска атаковали Петины позиции, и система начала рушиться… Акции быстро возвращались владельцам, сделки разваливались, акты признавались недействительными и незаконными. А юристы «МАМБы» уже побежали – после первого же визита рубоповцев в одну из дочерних фирм – кто на больничный, кто в отпуск, а кто и просто поменять место работы.

Его вассалы разбегались и переходили на сторону врага. Помощники, юристы, подчиненные под напором вражеских адвокатов сдавали один за другим позиции и – прямо сейчас! – проигрывали судебные процессы. Следователи забросали контору и квартиру Зинки, где был прописан Спирский, повестками и требованиями явиться на допрос, очные ставки и для дачи объяснений. Отец на звонки не отзывался, а его секретари ссылались на временное отсутствие Леонида Михайловича.

Петр чувствовал, что его дурачат и Краснов просто скрывается. Он не мог понять, почему вдруг все ополчились на него, почему отец отказался от него, а верные, натренированные сотрудники оказались трусами и предателями. Годы постоянных тренингов, казалось, создали идеальную сплоченную команду, способную вцепиться в любой кусок собственности и разорвать его на глазах обожаемого хозяина.

Петр Петрович горестно вздохнул. Чего стоили их бесконечные заверения в преданности и готовности работать в любых условиях, если при первой же опасности они разбежались, как крысы и бросили своего хозяина и шефа?! Такого предательства и трусости Петя не ожидал.

Он обратился за помощью к любимой книжице, но ответа на главный вопрос: что делать, если ты проигрываешь, – так и не нашел. В легенде об Артуре его прототип погиб на поле боя – в самой последней, оказавшейся роковой схватке.

– Ерунда какая! – раздраженно отбросил книжицу Спирский; его такой финал не устраивал ни в малейшей мере.

Надеясь найти хоть какое-нибудь решение, он быстро вошел в Интернет и, само собой, тут же увидел серию напоминаний от Ноя.

– Да пошел ты! – заорал Петр Петрович и вошел в Игру.

Но и здесь, в полной и абсолютной его вотчине, все шло не так. Некий Лорд Джастис уже осаждал сэра Мордреда – Лорда Уайта в его собственном замке, и, как только это стало известно остальным, к нему на помощь потекли все новые и новые рыцари – все, кто имел зуб на Уайта-Спирского.

Ему припомнили все обиды и унижения, коварные нападения и предательство, которые сопровождали каждый Петин шаг по Землям Русландии. Исчез даже Макиавелли! Его герой, Рыцарь Маквэлл, стоял без дела в городе и не двигался последние 50 часов, о чем указывал его личный гейм-таймер.

«Я должен отыскать выход!» – напряженно жал на клавиши Петр Петрович.

Он чувствовал себя обложенным волком, вокруг которого не осталось свободного от ядовито-красных флажков пространства. Кругом алые флаги, светофоры, переключенные на постоянный «красный», и даже грибы в лесах превратились в ядовитые мухоморы, а ягоды налились волчьим багрянцем.

«Остается одно, – понял Спирский, – прыгать через заграждение…»

Он открыл сейф и собрал самые дорогие ему бумаги, набил портфель и кейс, наличные деньги побросал в пластиковый пакет. Офис был пуст – сегодня, сославшись на плохое самочувствие, отпросились даже секретари.

Петя понимал, что лучше ему сейчас не заострять этот вопрос и не выяснять, действительно ли у обеих Марин наступили «критические дни» и почему за четыре года работы на Спирского эти дни наступили у них впервые и одновременно. Он понимал, что критические дни, по всей видимости, на самом деле наступили у него и, похоже, они закончатся совсем не так, как это обычно происходит у Марины и Марины.

«Ничего… прорвемся!»

Спирский быстро вышел из подъезда офисного центра на Космодамиановской набережной и замер: он не видел своей машины и водителя, не было и джипа сопровождения. Вместо них на парковке дежурили три одинаковые черные «Волги» с наглухо затемненными окнами.

Петр Петрович пригляделся и стиснул зубы. Номера, и особенно буквенные сочетания из «Е», «К» и «X», сказали ему гораздо больше, чем брошенные в почтовый ящик повестки. И в каждой машине сидели по четыре оперативника.

Увидев выходящего из офиса лидера отечественного рынка слияний и поглощений, они спешно покинули свои автомобили и двинулись навстречу своему «объекту». Отступать было поздно, а перескочить красные флажки невозможно.

– Петр Петрович Спирский? – спросил крепкий коренастый мужчина в рубашке с короткими рукавами.

– В чем дело? – Петя остановился и почувствовал, как его колени предательски дрогнули.

– Пройдите с нами в машину.

Коренастый жестом указал на ближайшую «Волгу», а другой опер открыл дверь и придерживал ее, ожидая Спирского. Петр Петрович жадно оглядел двор и тут же уперся взглядом в Гришу. Начальник собственной безопасности лишь виновато развел руками: мол, извините, а здесь я – пас.

– Прошу вас, – напомнил о себе оперативник.

– Я не понимаю, в чем дело, – попытался Петя потянуть время.

Он видел, что круг оперативников сужается. Лишь справа от Пети оставался промежуток, через который можно было в три-четыре прыжка добежать до набережной.

Спирский жадно втянул ноздрями запах воды. Река лучше всякой трассы могла вывести из Москвы, укрыв его темными водами и ночной мглой. Она уже предлагала ему свою помощь.

«Нужно решаться, – понял он, – или я вырвусь из окружения, или…»

Ничего хорошего второе «или» не обещало.

Петя бросил коренастому портфель, стоящему рядом с ним оперативнику – кейс и, сделав прыжок вправо, развернулся и побежал. Прыжок! Еще один! И он обогнул преградившую путь машину.

Оставалось всего несколько метров, как вдруг опора ушла из-под ног, и Петр Петрович, сделав нелепый пируэт, распластался на асфальте. А в следующее мгновение на него навалились пятеро здоровенных сотрудников.

Петр Петрович зарычал, вывернул голову, пытаясь выяснить, за что он зацепился, и увидел полуоткрытый канализационный люк.

«Судьба…»

Хакер

Сергей Михайлович наблюдал за тем, как взяли Спирского, с расстояния в триста-четыреста метров. Он спокойно проводил босса внимательным взглядом, отметил, что офис тут же опечатали, развернулся и двинулся к ближайшей станции метро. А примерно сорок минут спустя Колесов поднялся на лифте на девятый этаж одного из домов микрорайона на Юго-Западе и позвонил в нужную квартиру. Еще раз… еще! И, наконец, замок заскрежетал, дверь приоткрылась, а в проеме показалось заспанное лицо Мака.

– Сергей Михайлович? – удивился лучший хакер «МАМБы».

– Дело есть, – заговорщицки подмигнул Колесов.

Мак откинул цепочку, и Колесов тут же вошел и, не разуваясь, оглядел кухню и комнату:

– Один?

– Ну, да… а… в чем дело?

– Мне нужны контакты Спирского, – не стал тратить время попусту Колесов, – ну и пароли, разумеется.

Хакер криво ухмыльнулся:

– Так это вы не по адресу, Сергей Михай…

Колесов ударил его, как стоял, – точно в печень, и Мак хватанул воздух ртом и беззвучно, вытаращив глаза, начал оседать на пол. Но Сергей Михайлович ему этого не позволил: ухватил за ворот и бросил в просиженное кресло.

– Спирский арестован, и он тебе уже не защита, – склонился он над хватающим воздух Маком, – а я тебя буду пытать до тех пор, пока не получу то, что мне нужно.

Из глаз хакера полились обильные слезы, и Колесов уже видел: сдастся. Он усмехнулся, прошел в кухню и щелкнул кнопкой электрочайника, – после бессонной ночи во рту совершенно пересохло.

«Лишь бы на той стороне все правильно поняли…» – подумал он.

Так вышло, что Сергей Михайлович не имел своих контактов за рубежом, а мотаться по всей Европе и с риском загреметь в Интерпол совать ворованную информацию первым встречным Колесов не собирался. Его вполне устраивали налаженные контакты взятого поутру босса. Он, как единственный владелец столь необходимых на Западе секретов, имел право «приватизировать» их и право на торговлю ими.

* * *

Ко вторнику Юрий Максимович Соломин знал почти обо всем, происходящем вокруг Тригорского НИИ. Он знал, что к торгам подключился Фрид, напрочь сломав этим заранее просчитанную схему «МАМБы». Он знал, что первый заместитель губернатора Аксенов получил вожделенный пансионат и этим раскрылся как Заказчик всего рейда. Соломин даже получил непроверенную информацию о том, что Павлова заказали, и четыре свежих трупа на окраине Тригорска – следствие этого заказа.

Понятно, что Юрий Максимович тут же позвонил Артему, но, слава Богу, тот оказался жив и здоров, а значит, информация о заказе была недостоверной. Кто-кто, а уж Соломин знал, насколько жестко исполняются подобные акции. Но главное, Юрий Максимович добился-таки экспертного заключения и выяснил, что «Микроточмаш» приватизирован с некоторыми нарушениями и в его спецчасти действительно могли находиться документы оборонного значения.

«И Пахомыч, царство ему небесное, был прав…»

– Василь Василич, – позвонил он главному «связисту», – поставь-ка Интернет и телефоны «МАМБы» на контроль. Разрешение у меня на столе.

– Что-нибудь серьезное? – поинтересовался «связист».

– Пока нет, – перелистал толстеющее на глазах дело Соломин, – но ты и сам знаешь, как это бывает: сегодня это невинный разговор, а завтра…

По сведениям из ГСУ, офис «МАМБы» был уже опечатан, однако, как только разрешение на «прослушку» легло на стол Соломина, он был обязан отфильтровать все – сколько бы труда это ни потребовало.

КПЗ

Попасть в знаменитый Петровский изолятор или, точнее, «ИВС на Петровке», можно несколькими путями, и самый первый лежит через проходную с центрального входа по известному всей стране адресу Петровка 38. Также можно зайти через 2-й Колобовский переулок прямо во внутренний двор изолятора временного содержания. Но проще всего туда попасть в качестве задержанного по подозрению в совершении серьезного преступления, которым занимается ГУВД Москвы. Такого человека доставляют прямо в ИВС безо всяких формальностей.

Хотя по новому закону решения о содержании под стражей стали принимать суды, следователи и прокуроры давно уже прокатали глубокую колею в ближайшие к их кабинетам суды. Натренировав своих районных судей на удовлетворение ходатайств об аресте своих клиентов, следователи за пару лет отладили бесперебойную систему получения санкций.

Разумеется, этим конвейером пользовались не только честные правоохранители, но и не вполне праведные бизнесмены, боровшиеся с конкурентами, захватывающие чужие предприятия, занимающиеся рейдерскими атаками и недружественными поглощениями. Уж это опытный рейдер Петр Петрович Спирский знал.

Железная дверь камеры со зловещим лязгом и скрежетом, сотрясая стены и воздух мрачной комнаты, захлопнулась, и Петр Петрович огляделся. Здесь, помимо него, было еще двое сидельцев, и ему еще предстояло узнать, что молодого чеченца задержали по подозрению в причастности к убийству главного редактора русской версии «Форбс» Пола Хлебникова, а угрюмого лысого абхазца обвиняли в организации угонов автомобилей.

В камере было три отдельные одноэтажные койки. Сварганили их, видимо, такие же заключенные в какой-нибудь дальней колонии в Краснокаменске или в подмосковном Можайске. Ведь главной задачей современной системы исполнения наказаний так и остается снабжение самой системы. Одна колония специализируется на производстве сапог для миллионной армии зэков, другая – бушлатов и рукавиц, третья – металлических коек, а четвертая – вяжет веники и метлы.

Собственно, таким образом решается многоплановая задача пенитенциарной системы страны: наказание, перевоспитание, занятость, полезный труд и профит в пользу государства. Недаром даже металлические таблички регистрационных номеров десятилетиями производили в местах не столь отдаленных. А каждый бывший в армии или в колхозе гражданин страны, влезая в кирзовые сапоги, мог без труда определить, сколько лет лишения свободы отбывает сшивший их зэк. Для этого нужно было лишь достать стельку и посмотреть на количество зарубок, оставленных этим «кутюрье».

В КПЗ ни кирзовых сапог, ни телогреек, ни даже подходящей спецодежды не выдают, так как люди по определению попадают туда «временно» и вовсе не являются заключенными в полном смысле слова. Презумпция невиновности запрещает именовать таких людей преступниками до того момента, как будет вынесен соответствующий обвинительный приговор суда и он вступит в законную силу.

Понятно, что никто не обращает особого внимания на эту прогрессивную тенденцию, когда речь идет о таких лицах, как Борис Абрамович Березовский, или сепаратистах с Северного Кавказа. Поэтому вопрос использования презумпции невиновности до сих пор остается на усмотрение власти и решается в полном соответствии с ее высочайшим мнением.

Обо всем этом прекрасно знал и частенько рассуждал новый обитатель 26-й камеры по известному адресу на Петровке. И, рассуждая о государственном подходе в вопросах определения виновности своих граждан, Петр Спирский свято верил, что никогда не попадет в разряд не то что подозреваемых, но даже свидетелей. Он был искренне убежден, что выполняет важную государственную миссию, производя – строго в рамках закона – санацию бизнеса и очищая его от слабых, никчемных, бестолковых, нерасторопных, медлительных, негибких, несговорчивых, тупых и просто лишних.

Ежедневно читая «Файненшл Таймс» и «Уолл Стрит Джоурнал» и почти не выключая канал Блумберга и РБК, он точно установил, что самый выгодный, прибыльный и активный сектор предпринимательской активности на Западе лежит в области так называемых «Mergence and Accusations», то есть «слияний и поглощений». Ему нравилось управлять процессами слияния и поглощать всех, кто не способен защититься. Ему нравилось быть санитаром бизнеса и пожирать слабых, а еще больше нравилось отгрызать куски у сильных.

Казалось, он сделал все возможное и даже невозможное, стремясь обезопасить свой бизнес! Он выстроил сотрудников не просто в единую вертикаль, а скорее, уложил их плашмя, оставив единственную возможность – ползать, само собой, под его чутким руководством. Однако жизнь почему-то переиграла Петра, и он тяжко страдал от неудавшейся партии, а еще более оттого, что никак не мог понять, где именно казавшаяся идеальной система дала сбой.

Бумаги

Если честно, Соломин ничего подобного не ждал, но уже через четверть часа после подключения «прослушки» ему позвонили.

– Кто-то вышел по Интернету на Францию с личного «ящика» Спирского.

– Как так? – не понял Соломин.

Он совершенно точно знал, что Спирский сейчас в изоляторе на Петровке, 38.

– И это еще пустяки, – не ответил на вопрос главный «связист», – ему ответили. Некий «Ной». И знаешь, о чем они говорили?

Соломин насторожился:

– Неужели о бумагах «Микроточмаша»?

– Точно. Тот, кто воспользовался «ящиком» и паролем, сообщил «Ною», что Спирский арестован, а потому бумаги привезет он.

– Кто «он»? – сосредоточился Соломин.

– Он не представился. Но думаю, ты его легко вычислишь, если тряхнешь главного хакера «МАМБы». Записывай адрес.

Соломин схватил карандаш, торопливо записал адрес, и только тогда «связист» сказал главное:

– Более того, я откопировал почерк работы этого «Ноя» на клавиатуре в режиме реального времени и послал нашим коллегам из внешней разведки. И три минуты назад мне пришел ответ…

Соломин взмок: он уже чувствовал масштаб происходящих событий.

– Почерк опознан. Этот «Ной» уже был замешан в хищении оборонных секретов. И не просто замешан: у него целая система!

Юрий Максимович открыл рот, да так и замер.

Допрос

Спирского вызвали на допрос довольно быстро. Его ждал молодой рыжий следователь, равнодушно разглядывавший Петра Петровича и одновременно заполнявший какие-то формуляры, где в шапке фигурировали имя и фамилия нового заключенного.

– Присаживайтесь, господин Спирский, – предложил рыжий следователь. – Меня зовут Станислав Витальевич Шмидт, мое звание – майор юстиции, должность – следователь по особо важным делам отдела по борьбе с экономическими преступлениями ГУВД города Москвы. Мне сообщили, что вы собрались давать показания. Интересно узнать, какие? О чем?

Рыжий замолчал и вопросительно поглядел на Петра Петровича.

– Я хотел рассказать вам, майор, и вашему начальству о том, что, как только мои покровители узнают о моем задержании, вас уволят в течение пяти минут без выходного пособия. А еще я хотел узнать, по какому праву вы меня здесь держите и до сих пор не даете мне пообщаться с родственниками, друзьями и с адвокатом, наконец.

Петр Петрович старался говорить ровно, так как отрепетировал эту фразу и заучил каждое слово и даже интонацию, пока ждал ответа на свой утренний запрос через железную дверь камеры. Однако в конце голос его предательски дрогнул, и он все же сорвался на фальцет.

– Отвечаю по порядку, – спокойно и даже равнодушно начал майор, – уволить меня, конечно, могут, но для этого нужны веские основания и существует специальный порядок, так что за пять минут не получится.

Спирский напряженно слушал.

– А теперь, что касается вашего задержания и нахождения в ИВС, то есть в изоляторе временного содержания. Вы задержаны в порядке статьи 91 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации по подозрению в совершении ряда тяжких преступлений. Обвинение будет сформулировано в срок, отведенный законом. Вам оно будет объявлено, а копию получите на руки.

Майор шел по точно выверенной многими годами практики линии.

– По поводу ваших родственников. Мы пытались найти их, но никого из близких родственников у вас, увы, не осталось, а дальних разыскать не удалось.

Петр Петрович переполнился бешенством:

– Вы должны были известить моего отца, Краснова Леонида Михайловича! Вы что, первый раз слышите, что я его сын?!

Рыжий покачал головой:

– Петр Петрович, успокойтесь. С Леонидом Михайловичем мы связались в первую очередь. Однако он пока ничего не ответил.

– Как? – не мог поверить Спирский. – Как так не ответил?!

Майор лишь развел руками.

– И последнее… Адвокат вам может быть предоставлен государством, если вы по материальным соображениям не можете себе этого позволить. Если у вас уже есть соглашение с каким-либо адвокатом, вы можете назвать его координаты, и мы его разыщем.

– Подождите со своим адвокатом, – поднял руку Петр Петрович. – Я вам русским языком сказал, что мой отец Председатель Верховного суда Краснов! Он должен знать о моем аресте!

– Извините, пока задержании, – невозмутимо поправил Спирского следователь.

– Да это уже не задержание, а заключение! Казнь просто какая-то! – закипел Спирский. – И, конечно же, мне нужен адвокат, срочно! Платный, бесплатный – пусть хоть какая-то сволочь придет!

– Мы можем обеспечить только бесплатного, – отметил что-то карандашом следователь. – Вас вызовут на допрос, как только найдется адвокат по назначению. А сейчас не смею вас задерживать.

Майор нажал на красную кнопку с надписью «ВЫЗОВ КОНВОЯ», дверь следственного кабинета тут же распахнулась, и внутрь вошел здоровенный детина в форме прапорщика.

– Выходим в коридор, руки за спину, не разговаривать, не оборачиваться, следовать моим указаниям, – скороговоркой произнес конвойный прапорщик и, зайдя к Спирскому сзади, подтолкнул его в спину.

От такого, казалось, легкого толчка Петя пошатнулся и, потеряв равновесие, чуть не улетел в коридор, но прапор могучей ручищей схватил его за мигом треснувшую рубаху.

– Куда собрался, воробушек?! Стоять! Вперед марш! – скомандовал он, выровнял Спирского, подхватив его под локоть, и посмотрел на следователя.

Тот покачал головой и сложил руки крест-накрест, что означало «не трогай!». Прапор кивнул и вывел заключенного в коридор.

Нанятая совесть

Теперь, когда все кончилось, Александр Иванович, уединившись в загородном домике, скрашивал одиночество бутылкой старого купажного шотландского виски. Глядя на этикетку с цифрой «21», он потягивал янтарный напиток и помешивал угли в пылающем, несмотря на теплую весну, камине.

Да, он достиг целей, и теперь был стопроцентным владельцем дела своей жизни, но вот юридически… до тех пор, пока действовало рейдерское решение суда, Александр Иванович не контролировал ничего. Этот парадокс Фемиды угнетал, и оставалось только думать – о своей нелегкой судьбе, о родителях и друзьях, уже ушедших в мир иной, и, в конце концов, о человеческом несовершенстве. А когда Батраков ополовинил вторую бутылку и перешел к анализу людской неблагодарности, в дверь постучали.

Александр Иванович встал и нетвердой походкой подошел к окну. Сквозь легкий тюль, заботливо устроенный женой, он увидел синий «Ягуар», остановившийся у калитки, и молодого паренька, сидевшего за рулем и с любопытством глазеющего на его дом через открытое окно.

«Павлов…» – подумал директор. Так и не сумевшего ему помочь адвоката он сегодня хотел видеть менее всего.

Стук в дверь стал еще настойчивее, и Александр Иванович нехотя открыл красивую резную дверь, уже понимая, что выглядит в своем длинном халате в лучшем случае трагически, в худшем – смешно.

– Заходите, господин адвокат, – безразлично пригласил Батраков. – Раз приехали, будем пить вместе.

– Вы же знаете, я на работе не пью, – Павлов вошел, – да и приехал я к вам не за этим.

Батраков развел руками, сел в свое кресло-качалку и жестом предложил Артему занять простое кожаное кресло напротив.

– Выкладывайте.

– У меня есть для вас новости, но я не знаю, с каких начать. – В голосе Павлова вдруг зазвучала ирония, и Батраков четко это почувствовал.

– А разве вы приносили мне хоть одну хорошую новость, господин адвокат? – начал заводиться он. – Вы же вообще не интересуетесь, как чувствуют себя люди, попавшие в беду! Вам же это не интересно! Вам подавай громкие процессы, славу, внимание телекамер, газет. А мы для вас так… рабочий материал, очередная ступень к славе.

Павлов нахмурился, но Батракову было уже плевать на все.

– Да и разве проигрывает адвокат когда-либо?! – горько кинул он в лицо Павлову. – Нет! Проигрывает подзащитный! А ваш брат всегда в выигрыше.

Павлов выслушал этот монолог, а потом пододвинул кресло поближе к столу и протянул руку за пустым стаканом:

– Ну, раз пошел такой откровенный разговор, дорогой мой клиент, наливайте и мне.

Батраков удивленно посмотрел на адвоката и вылил остатки второй бутылки в стакан Павлова.

– Я вижу, что порядком вам поднадоел, – сказал Павлов, – хотя и старался не досаждать лишними разговорами и не отнимать время ни у вас, ни у себя.

Батраков открыл рот.

– Нет-нет, дайте мне сказать! – решительным жестом остановил его Павлов. – Я начну с хороших новостей. Спешу вас обрадовать, что больше я не занимаюсь вашим делом.

Адвокат замолчал и сделал первый большой глоток виски.

«Прав был Аксенов… прав, – враждебно подумал Батраков, – ничего вы, адвокаты, сделать против власти не можете…»

Павлов закусил лимоном.

– Итак, я больше не занимаюсь вашим делом. Более того, теперь мой клиент – Петр Петрович Спирский.

Павлов не успел закончить, так как в него полетел брошенный Батраковым стакан. Он просвистел в сантиметре от виска едва успевшего отклониться Артема.

– Ты, ты, ты… – не находил слов директор. – Иуда! Крапивное семя! Чем они тебя купили?! Что пообещали?! 30 сребреников?! Так ведь и тебя высосут, как меня! И выбросят! И кончится адвокат Павлов! Да ты уже кончился!

Артем откинулся в кресле, крепко сжал стакан виски в руке и, полузакрыв глаза, следил за истерикой Батракова. Она уже переходила в последнюю фазу с напоминаниями о гражданском долге, о Родине, долге и присяге адвоката.

– А разве я отступил от присяги? – как бы про себя, негромко спросил Павлов.

Батраков на мгновение умолк, побагровел и с новой силой обрушился и на Павлова, и на всех адвокатов, вместе взятых:

– Ненавижу вас всех! Выучили вас на свою голову! Пришли на все готовое! Вас же не человек интересует, а его мошна! Весь интерес только в том, чтоб покрасоваться да обокрасть! Ты ж никогда со мной и не говорил, как с человеком! Полчаса – и побежал! А может, человеку этого мало! А может, он даже не понял, зачем тебя нанял! Может, не разбирается в ситуации! Эх ты! Нанятая совесть!

Павлов выждал, убедился, что Батраков выговорился, и сосредоточился.

– Знаете, Александр Иванович, однажды я встретил человека, который поведал мне интересную теорию происхождения человека.

Директор опешил.

– По его мнению, – поставил стакан на стол Артем, – все мы произошли, извините, из дерьма и в него же превратимся после смерти. А жизнь дана для того, чтобы все время из себя эту субстанцию выжимать. Как говорил Антон Чехов, «по капле выдавливать».

Батраков насупился, но, видя, как серьезно настроен адвокат, оборвать его не решился.

– Понятно, что один за всю жизнь не только ничего из себя не выжмет, а еще поболее привнесет, – поднял брови Павлов, – а иной просветляется, и ни смрада от него, ни зловония – даже после смерти.

Александр Иванович поджал губы; он определенно не понимал, к чему вся эта проповедь. Павлов даже смотрел не на него, а куда-то вдаль.

– Я свою жизнь, может быть, и не так прожил, чтоб заблагоухать. Когда общаешься с, извините, говном, сложно не замазаться, но, если я хоть одному говнюку помогу и если он хоть что-то после этого полезное сделает – не важно, что, – я буду считать свою миссию выполненной. И не стыдно мне будет в глаза людям глядеть. Да и сейчас не стыдно.

Батраков приготовился возразить, но Павлов поднял руку:

– Оставьте ваши домыслы при себе. Судите по поступкам.

Он сунул руку в портфель, вытащил оттуда толстую черную папку с надписью на торце «НИИ vs. МАМБа» и бросил ее на столик:

– Вот мои поступки. Загляните.

Батраков приоткрыл корочки папки, тут же схватил ее, пролистал и увидел то, на что уже и не рассчитывал. Здесь, казалось, было все: несколько заявлений об отзыве иска, реестр акционеров, а главное, решение собрания, которым восстанавливался в правах А.И. Батраков.

Директор густо покраснел, начал пролистывать дальше и увидел, что здесь действительно все – вплоть до копий учредительных документов трех оффшорных компаний, принадлежащих как Спирскому, так и ему самому! И самым последним документом была доверенность, в которой Батраков доверял адвокату А.А. Павлову быть его представителем по всем делам и вопросам.

– Да, я более не занимаюсь вашим делом, – кивнул Артем, – потому что оно целиком завершено.

Батраков судорожно сглотнул.

– Да, теперь мой клиент – Спирский, и это означает, что самый опасный ваш противник уже сидит в изоляторе, а я – его назначенный судом защитник.

Артем посмотрел, как Александр Иванович прячет мигом протрезвевшие глаза, и все-таки сказал то, что, в общем, говорить не собирался:

– Да, мы с вами могли расстаться иначе. Меня не смутило даже то, что вы, не сказав мне ни слова, начали скупать акции. Но два часа назад, когда мой стажер пришел помогать Прошкину, я узнал, что вы, пользуясь случаем, высосали из раздавленного горем отца последнее, что он имел.

Павлов поднялся, направился к выходу и только у двери приостановился:

– И хотя этот отчет стоил мне не только денег, из ваших рук я гонорара не возьму. Надумаете расплатиться, адрес оплаты: Москва, Красный Крест.

Потомок

Когда Спирский вернулся в камеру, она была пустой – кавказцев определенно вызвали на допрос. И мысли почему-то вертелись не около приглашения адвоката или позиции на следствии. Петр Петрович думал о Париже. Тогда, несколько месяцев назад, поняв, что Ной – здравомыслящий бизнесмен, он с удовольствием принял приглашение в Париж.

Работы почти не было, все захваченные активы в виде кондитерской фабрики подмосковного Подольска, швейного комбината в Чехове и автосервиса в Серпухове были распроданы, и он легко и быстро собрался в поездку. В Москве стояла хмурая осень, а в Париже еще вовсю цвели хризантемы и астры, солнце сияло и оставляло на гранитных плитах Елисейских Полей тени крон каштанов.

«Вот бы куда мне сейчас», – тоскливо подумал Петр Петрович.

Он поселился, как и советовал Ной, в «Мариотте», в двух шагах от знаменитого ночного клуба Элтона Джона «The Queen» – по красноречивому адресу Елисейские Поля, 100. Бросил сумку с вещами, вышел на улицу и долго бродил по «столице мира», по-настоящему застряв лишь в одном историческом месте – у бывшего советского посольства.

Огромный серый монолит посольства просто поражал своей неприступностью, тяжестью, неповоротливостью и угрожающей мощью. Этот осколок советской империи не привлекал внимания туристов, а те, кто случайно на него наталкивался, спешили скорее миновать неуютный монумент ушедшей советской мощи. И только вдоль забора ютились ежащиеся от холода румынские и украинские проститутки, почти инстинктивно пытающиеся укрыться в тени бетонного великана бывшего «старшего брата».

А к семи вечера Петр Петрович занял столик в кафе «Монте-Кристо», где была назначена встреча, и сразу же увидел его. Это был мужчина неопределенного возраста с волосами ненатурально-яркого пшеничного цвета, одетый в рыжую мягкую замшевую куртку и элегантные зеленые брюки и укутанный в теплый толстый шарф по самый нос, на котором красовались солнцезащитные очки с голубыми стеклами. В общем, один из множества раскрепощенных, любящих комфорт французов. Вот только на пальце у него красовался перстень с гербом, спутать который с чем-нибудь иным было немыслимо – змейка, обвивающая копье.

– Вы?! – привстал Спирский. – Это вы – Ной?

Француз – или кто он там – обнажил белые фарфоровые зубы и протянул руку:

– Рад нашей встрече. На самом деле меня зовут Йон, однако «перевертыш» в виде спасителя всего живого на земле Ноя мне показался удачной находкой для роли в вашей Игре.

Петр Петрович машинально пожал тонкие прохладные пальцы, но думать мог только о перстне. Он давно уже понимал, что странный шрам, появившийся на его руке, никакой не стигмат, а обычный «защим» от кроватной пружины, но магическая сила знака меньше от этого не становилась.

– Оттуда у вас это? – показал он глазами.

– А-а, это, – посерьезнел Ной, – у него длинная история. Это фамильный перстень моего наставника, который теперь принадлежит мне – как его наследнику.

– Вы – потомок сэра Мордреда?!

Петя был потрясен.

– Кровного родства между нами нет, – покачал головой собеседник, – но вы должны понимать, что кровное родство – еще не все.

Петр Петрович растерянно кивнул. Все, чего он достиг, он достиг помимо родственных связей – сам. Однако никто не имел права приближаться к нему так близко.

– Что вам надо? – выдавил из пересохшего горла Петр Петрович.

– Мне понравилось, как вы работаете. Особенно хорош был рейд на комбинат плодово-ягодных вин. Сколько у вас было процентов акций?

– Две десятых… – одними губами ответил Петр Петрович.

Именно столько ему хватило, чтобы положить руку на сотни гектаров земель комбината в Подмосковье. Естественно, все ушло под жилищную застройку.

– Но, может быть, хватит бороться с доярками и агрономами? – придвинулся к нему Йон. – С таким-то талантом…

Спирский насторожился. Нельзя было исключать, что этот «рыцарь» счел его ремесленником, которому необходимо покровительство господина.

– Вам давно пора совершать точечные операции, – откинулся на спинку кресла собеседник. – Хватит «бить по площадям»…

– Ближе к делу, Йон, – потребовал Спирский. – Что именно вас интересует?

Собеседник понимающе наклонил голову и начал перечислять, попутно загибая пальцы:

– Ногинская фабрика электробытовых приборов – там производились высокоточные приборы опознавания ракет и торпед, – загнул он мизинец.

Спирский криво улыбнулся.

– Подольский лифтовой завод, – загнул Йон безымянный, – производил шахты и подъемные механизмы для стратегических ракет.

Петр Петрович потешно поднял брови.

– Тригорский комбинат, – загнул средний палец Йон, – специализировался на микроагрегатах, незаменимых в сложных комплексах вооружений…

– А сколько за это дают? – оборвал его Спирский.

Он слишком хорошо помнил историю с масштабной распродажей советского вооружения – пусть формально и списанного – на территории объединенной Германии. Да, западные «партнеры» получили то, что их интересовало, но вот российский юрист, нашедший ходы в генералитет, в конце концов оказался крайним. Можно было сказать и так, что сунувшийся в большую игру адвокат пал жертвой собственной алчности, а можно сказать и так, что его подставили, – причем непонятно кто – наши или его собственные «партнеры».

– Ну так, сколько за это дают? – повторил он вопрос. Собеседник обнажил ослепительно белые зубы.

– Никаких секретных технологий в интересующих меня фирмах давным-давно нет. Мне необходимо лишь то, что было подвергнуто конверсии, то есть рассекречено и переведено на мирные рельсы.

Петр Петрович непонимающе тряхнул головой:

– А где смеяться?

Йон на секунду нахмурился, переваривая русский юмор, и, было видно, решил говорить все, как есть.

– Конверсия ничего не значит. Вы же понимаете, что линия по производству патронов может быть легко переделана в линию по производству конфет. А потребность в конфетах в нынешнем неспокойном мире колоссальна!

Петр Петрович рассмеялся:

– Ну и купили бы, если так по конфетам страдаете! Какие проблемы, если все рассекречено?

– Пробовали, – кивнул Йон, – и вначале все шло успешно, пока один из наших коллег в 2000 году не был превращен в козла отпущения при покупке технического отчета НИИ «Турбоагрегат». Над ним провели показательный процесс, осудили на пожизненное заключение и тут же помиловали, отпустив с позором домой.

Петр Петрович задумался. Он понимал, что государство, спасая оборонку от беззастенчивой скупки, прошло по той тончайшей границе между законом и беззаконием, которую так часто использовал он сам.

– Именно поэтому нам так нужны вы, – снова придвинулся к нему Йон, – те, кто не нуждается в дополнительных разрешениях, – он улыбнулся, – но нуждается в дополнительных денежных знаках.

Петр Петрович попросил сутки на размышление, а через две недели российский бизнес потрясла новость о дерзком захвате, который совершила «МАМБа». Пресса, кроме, пожалуй, сайта «Компромата нет», не придала особого значения захвату Горюновского завода лакокрасочных изделий и технологий. Хотя именно здесь когда-то производили краски, невидимые для радаров.

Приглашение

Губернатор сумел вырваться домой часа на полтора раньше, чем рассчитывал.

– Ты уже приехал? – удивилась Настя и присела рядом. – Так рано?

– Обычный конец рабочего дня, – обнял он ее за плечи и тут же объяснил: – В Москву надо ехать, доченька.

Настя склонила голову к отцовскому плечу, а Некрасов грустно вздохнул и посмотрел на противоположную стену, где висел огромный портрет кисти Александра Шилова. Красивая моложавая женщина смотрела на обитателей комнаты и словно готова была им сказать что-то вроде: «Доброе утро, мои родные! Как дела?!»

– Была бы жива мама, все было бы иначе, – тяжело уронил Валерий Матвеевич.

Настя мгновенно приложила свою ладошку к его рту.

– Папа, я тебя прошу, не надо! Маме там хорошо. А портрет мне этот никогда не нравился, да и мама его не любила.

Некрасов снова вздохнул. Настя напоминала свою маму каждым жестом.

– Папка, не грусти! – затормошила его дочь. – А вместо портрета лучше давай повесим фотографию. Помнишь, ту, когда вы только поженились, а я родилась. Вы – еще студенты, а я – лысый колобок!

Губернатор засмеялся: ему тоже нравилась эта фотография. Да и вообще, его дочь смотрела в самую суть вещей. Встречая на каком-нибудь мероприятии очередного министра, она порой говорила: «Фу-у, какой неприятный тип!», и, странным образом, именно этот человек доставлял Некрасову хлопоты. Или, наоборот, отмечала: «Удивительно милый человек!» Проходило время, и Валерий Матвеевич снова признавал: дочь права.

«Если бы она так же не ошибалась с этим адвокатом…» – мелькнула непрошеная мысль.

– А что этот Павлов… тебе не звонил? – вдогонку ушедшей на кухню дочери крикнул он.

– Он в Москву не так давно уехал, – отозвалась Настя.

«Интересно, – отметил губернатор, – у его клиента Батракова только что пансионат «отжали», а он – запросто уезжает в Москву… Мне бы его проблемы…»

Губернатор вздохнул: возле Тригорского НИИ уже крутились понаехавшие из столицы журналисты, и ему в такой ситуации оставлять город было не с руки, но, как известно, приглашения от первого лица страны обсуждению не подлежат. Да и вокруг Кремля определенно что-то происходило – уж на то, чтобы понять это, многолетнего опыта Некрасова хватало.

Администратор

Когда тригорская история была, в общем, закончена, Марк Минаевич Фрид снова загрустил. Ему нравилось не только играть роль Великого Олигарха, но и участвовать в спасении людей, освобождать заложников – в общем, влиять на общественные процессы, а значит, жить.

Так бывает, что останавливается «Роллс-Ройс», и вышедший из него бизнесмен в страусиных ботинках и бобровом пальто покупает у бабки-торговки подгорелый пирожок с картошкой и смачно уплетает его за обе щеки. Нечто подобное происходило и с Фридом. Да, государство признало за ним право быть миллиардером, однако сам он вдруг начал утрачивать вкус к жизни и все чаще чувствовал себя так, словно живет в стеклянной банке, наполненной абсолютным вакуумом.

Однажды он даже проехался в метро, ловко удрав от телохранителей, и успел осилить целых три остановки! И только на выходе из метро «Арбатская» его обнаружила и взяла под охрану взмыленная команда бойцов во главе с таким же взмыленным начальником безопасности. Но Фрид был счастлив: пообщавшись под землей с простыми гражданами, торговцами и бомжами, населяющими наш некогда лучший в мире метрополитен имени Ленина, Марк Минаевич еще и еще раз убедился: мир несовершенен и нуждается в его, Фрида, участии и помощи. Но, увы, мир об этой помощи опять не просил.

Пребывая в таком пессимистичном настроении, связанном еще и с тем, что давно обещанная ему в Администрации государственная должность никак не находилась, Марк уединялся в кабинете и часами пилил свою любимую скрипку. В такие периоды его секретарь страстно желала написать заявление об уходе, и только исключительно хорошая зарплата помогала ей как-то дожить до конца рабочего дня. Но когда он заканчивал седьмую пьесу, секретарь вошла в кабинет и принесла Фриду хоть сколько-нибудь свежую новость.

– Марк Минаевич, вас к телефону из Администрации Президента. – Она покосилась на скрипку и добавила, сделав значительное выражение лица: – Говорят – срочно!

– Соединяйте, раз срочно.

Марк подошел к столу и снял трубку, стилизованную под пистолет Макарова, так что со стороны казалось, будто олигарх решил свести счеты со своей богатой, сытой жизнью. Этот телефонный аппарат подарил Фриду бывший министр внутренних дел, преподнеся заодно и настоящий наградной «Макаров». В трубке раздался радостный звонкий голос.

– Марк Минаевич? Приемная Чиркова, – молниеносно выпалила секретарь. – С вами хотел бы переговорить Вячеслав Григорьевич. Соединяю.

Фрид рассмеялся: он знал, откуда такая торопливость. В приемной Чиркова, как и в тех приемных, куда дозванивались его помощники, никогда не слыхали отказов или каких-либо возражений от разговора с человеком, чье имя в новой России стало почти нарицательным. Телефон крякнул, и в трубке Марк услышал знакомый ровный, уверенный голос:

– Марик? Привет, дорогой. Как дела идут? Как семья? Как сам? – И, не дожидаясь ответа, тут же: – Надеюсь, все прекрасно, ведь по-другому у тебя и не бывает.

– Да-да, Слава, все хорошо, – уныло отозвался Марк.

– Ну и славненько. Слышал новый анекдот про нашего шефа?

– Ты меня провоцируешь, Слава, – мрачно констатировал Фрид. – Какие анекдоты по телефону?

– Ну и дурак! По телефону только и можно, иначе никто не узнает! Ха-ха-ха!

Чирков определенно был доволен собственной шуткой.

– Короче, слушай! Шеф проголодался, открывает холодильник, а там стоит холодец и весь трясется: блюм-блюм-блюм. Шеф посмотрел на него и говорит: «Не ссы! Я за кетчупом…»

Чирков снова рассмеялся, но тут же переспросил:

– Ну, как?

– Смешно. Даже очень, – не меняя интонации, ответил Фрид.

– Я очень смеялся, тем более знаю, что шеф не терпит кетчуп, но любит студень.

«Да и кто будет есть кетчуп сам по себе, без холодца?» – подумал Марк; выходило так, что холодцу все одно – конец.

– Но дело, Марик, вовсе не в кетчупе и не в холодце, – внезапно посерьезнел Чирков. – Нужно поболтать по поводу приобретения акций одной новой компании. Фактически я выполняю поручение, но ты, если правильно все поймешь, получишь подтверждение об этом и сам. Соображаешь, о чем я говорю?

– В основном соображаю, – уселся поудобнее в кресле Фрид, – но не пойму, о какой компании ты говоришь. За последние полгода наплодили ваши ребята из управделами их сотни, поди разбери, что и зачем.

– Нет, нет. Тут совсем другое. Речь идет о новом объединении на нефтяном рынке, который наконец-то становится более прозрачным и более государственным.

– А-а-а… так ты о «Нефтероссе» речь ведешь… – без энтузиазма сказал Марк.

Об истории объединения нескольких государственных, полугосударственных и негосударственных нефтяных активов в единое предприятие – подобно «Газпрому» – не говорили последние два месяца только ленивые. Наконец объединение было завершено, но западные СМИ, подкупленные известно кем, начали атаку на созданного гиганта и призывали не покупать на биржах акции этого нефтеналивного монстра.

Дабы перебить оплаченную пропаганду, Кремль запустил свою, демонстрируя, как замечательно растут в цене новые акции, как все бизнесмены – лидеры российского рынка – с удовольствием скупают эти ценные бумаги, а олигархи наперегонки доказывают свою лояльность власти и Кремлю.

Фрид смотрел на всю эту кампанию с глубоким сарказмом. Он абсолютно не хотел рисковать своими капиталами, пусть их и насчитывалось более десяти миллиардов.

– Ну… ты как? – напомнил о себе Чирков.

«Ну вот, и меня «посчитали»…» – вспомнил Марк Минаевич фразу из старого советского мультика.

Однако места и времени для маневра не оставалось, и он, в свойственной ему манере, сделал шаг навстречу:

– Ясное дело. Я давно искал повод, чтобы предложить свою поддержку и участие в этом важном государственном деле.

– Ага, рассказывай сказки! – рассмеялся Вячеслав, но тут же продолжил: – Ну, раз искал случай и возможность, то он тебе представился. Пользуйся и можешь меня не благодарить.

– Уговорил, не буду… – холодно отозвался Фрид, но Чирков уже продолжал:

– Значит, завтра к 13.00 будь в Кремле. Лучше приехать минут за тридцать, хотя я тебя знаю, ты и так притащишься за час и будешь меня допекать. Но, Марик, поверь, завтра будет не до тебя, и поэтому не раньше чем в 12.30 заходи ко мне, а потом к Самому. Все инструкции и расклады – завтра перед визитом. Пока еще всего не знаю, но завтра большой день.

– Для кого?

– Для страны, для общества, для истории, ну и для тебя, конечно, дружище! Давай до завтра!

Марк Минаевич опустил трубку-пистолет на рычаги. В этом разговоре с «Макаровым» у виска было что-то очень символичное.

* * *

Разумеется, Марк наблюдал за развитием ситуации вокруг «НЕФТЕРОССА» и уже раздумывал о том, предложат ли ему оказать поддержку и в очередной раз выказать лояльность не столько экономическому эксперименту возвращения нефтяных ресурсов в лоно матери-Родины, сколько правящей власти. За последний месяц такую лояльность всенародно проявили многие приближенные к Красной площади олигархи.

Первым акции на миллиардную сумму приобрел Алексей Верибоска, ему тут же ответил Владимир Батанин, отдав 1,2 миллиарда, а затем из Англии прибыл и сам ненецкий губернатор Ролан Арсентьевич, который дал 1,5 миллиарда. А конкурс на самого лояльного Кремлю олигарха все продолжался и продолжался. И, само собой, пришла очередь Фрида.

Марк вздохнул и вызвал зама по финансам. Выслушал отчет о текущих доходах и расходах. Попросил принести сводку по остаткам денежных средств в оффшорных компаниях. Собрав бумаги, выпроводил финансиста, разложил отчеты по столу и… снова взялся за отцовскую скрипку.

На этот раз свет в кабинете Марка Фрида не гас, а печальная музыка Шопена не стихала до поздней ночи.

Йон

Соломин позвонил Павлову, едва тот въехал в Москву.

– Привет, Артем. Есть новость: твой Спирский на Петровке.

Павлов улыбнулся:

– Я уже в курсе. Меня назначили его защищать. Если успею, то увижу Петра Петровича уже сегодня.

Соломин тихонько охнул.

– Ну, у тебя и профессия! Только вот что, Артем, сначала заскочи ко мне. Пропуск я заказал.

– А что случилось? – заинтересовался Павлов.

– Ты попал в десятку, – прямо ответил Соломин, – ну, и Пахомыч, царство ему небесное, конечно, тоже все правильно оценил.

– Документы НИИ! – выдохнул Павлов.

– Точно. Но есть и то, что по телефону обычно не говорят.

– Еду! – мгновенно принял «приглашение» Артем и на первом же перекрестке поменял направление пути. А еще через полчаса он уже сидел напротив Соломина. – Рассказывай.

Соломин принялся выкладывать то, на что имел право, а Павлов превратился в слух. Собственно, он уже догадывался, что Колесов не тот человек, чтобы слепо следовать указаниям босса, но, чтобы совершить такое масштабное «кидалово», нужно было обладать чертами настоящего пирата! Но куда как более опасной фигурой виделся покупатель бумаг Ной, он же, по сведениям из других источников, Йон. Уже скупивший кое-какие секреты нашей оборонки, он, похоже, останавливаться не собирался.

– И что ты намерен делать? – уже ближе к финалу разговора поинтересовался Павлов.

– Выпускать Колесова из страны, – посмотрел ему в глаза Соломин, – как наживку. Ключевых бумаг у него нет – Пахомыч все заблаговременно выдернул и тебе передал, а главное, этот Ион – фигура более масштабная. У нас другая проблема…

Павлов сосредоточенно сдвинул брови:

– И какая?

– Формально этот Йон чист. Да, мы знаем, что он поставил скупку наших оборонных секретов на поток, но формально большинство из них теперь и не секреты, а так… коммерческое ноу-хау…

Павлов прикусил губу. Приватизация изменила статус огромного количества технологических тайн.

– Это здесь его закрыть – раз плюнуть, а там, в Европе, этот Ион не интересен никому, – подытожил Соломин.

Павлов кивнул. Он лучше, чем кто-либо, понимал и силу, и слабость закона. Даже если кому-то в Европе удастся взять Йона с поличным на покупке документов НИИ, чтобы собрать всю доказательную базу, понадобятся месяцы. А никто в Евросоюзе держать человека под стражей столько времени не будет: или – в суд, или – на свободу. И значит, Йон уйдет.

– И что вы хотите от меня?

Соломин напрягся.

– Ты имеешь право отказаться…

– Ближе к делу, Юра, – насторожился Павлов.

– У тебя же есть контакты во Франции… личные контакты. Дай им знать. Может, у них что-то подходящее для иска найдется. Не может быть, чтобы такой персонаж, как этот Йон, нигде не нарушил закона.

Артем откинулся на спинку стула и на секунду прикрыл глаза. Да, у него были друзья, в частности Вольдемар, но их исполненные такта взаимоотношения не предполагали своекорыстное использование друг друга.

– Нет, – решительно сказал он и поднялся, чтобы уйти. – У вас тоже есть «дружественные организации»… Вот и обращайтесь.

Соломин недовольно крякнул.

– Это только называется красиво, а на деле мне ого сколько времени понадобится, чтобы система заработала. А Колесов уже через три часа в самолет сядет!

– Все-все, Юра, – замотал головой Павлов, – и речи быть не может.

И тогда Соломин задумался и вдруг сделал останавливающий жест рукой:

– Подожди. Я тебе еще кое-что покажу.

Павлов приостановился: там, среди раскладываемых бумаг, мелькнуло что-то очень знакомое.

– Вот, – Соломин встал и сунул ему один из документов, – смотри, из какого гнезда этот «птенец» выпал.

Павлов пригляделся. Это была ксерокопия какого-то документа на испанском языке, вот только на самом верху архивной «единицы хранения» властно и пристально смотрел на восток орел – тот самый, из 41-го года.

– Если приглядишься, то увидишь: бланк старый, оригинальный, а текст на нем относительно недавний.

– Интересно… – взял в руки необычную ксерокопию Павлов. – А что это?

– Это список учеников одной очень закрытой школы в Латинской Америке, – прищурился Соломин, – и некто с оперативной кличкой Ион в этом списке есть.

Павлов думал. Он помнил, как относится к нацизму Вольдемар.

– Не надо ничего делать, – умоляюще посмотрел на него Соломин, – просто сообщи; пусть твои французы хотя бы на него посмотрят…

Артем с усилием потер лицо и вздохнул:

– Ничего не обещаю, но попрошу. Посмотрю, что ответят.

Соломин счастливо улыбнулся, а Павлов двинулся к выходу, но в дверях обернулся:

– А Спирский… он в чем-нибудь виновен?

– По нашей линии нет, – покачал головой Соломин. – Не успел он туда по-настоящему голову сунуть… Повезло твоему новому подзащитному, сильно повезло…

Каприз

Когда Павлов вышел от Соломина, цейтнот уже приобретал катастрофические размеры. Прежде чем ехать на Петровку, 38 к Спирскому, он просто обязан был заехать в офис и взять бумаги, в частности, по Тригорску. Однако первое, с чем он столкнулся, были пробки, – народные избранники, с мигалками и достойным их статуса сопровождением, как назло, ехали теми же маршрутами. И даже в своем офисе он столкнулся с той же проблемой: один-единственный лифт был занят охраной владельца здания.

Артем не взялся бы сказать, зачем, но владелец обставлял свой приезд массой внешне эффектных, но вряд ли действительно эффективных оборонительных мероприятий вроде перекрытия Ильинки и блокирования лифта. Так произошло и в этот раз, а когда Павлов, потеряв уйму времени, забрал-таки бумаги, ему позвонили:

– Тарем Дранеевич?

Это был Фрид, и он звонил несколько не вовремя.

– Что случилось, Марк Минаевич?

– Загляни ко мне, если не трудно, Тарем Дранеевич… есть вопрос.

Павлов удивился, затем вздохнул и глянул на часы. Добраться на Петровку, 38 он еще успевал, но вот поработать с подзащитным… вряд ли.

– Еду.

Он понятия не имел, что понадобилось от него олигарху, но, когда адвокат оказался в приемной, стало ясно, что дело серьезнее, чем он мог предположить.

Фрид ждал Павлова в кабинете, пожал ему руку и сразу же провел в комнату переговоров со звуконепроницаемыми стенами и особым, защищающим от сканирования, экраном.

– У меня есть свои интересы в Тригорске, – первым делом поставил его в известность Фрид.

Павлов ждал: он понимал, что это лишь прелюдия.

– Но я хочу просить там, – поднял глаза в небо Фрид, – чтобы мне позволили не только завершить Тригорскую историю, но и поучаствовать в судьбе Спирского.

Адвокат удивился.

– А зачем вам Спирский?

– Талантлив, бестия, – пожал плечами Фрид, но поймал взгляд Павлова и понял, что ему не верят. – Ну, хорошо-хорошо… может старый, заслуженный миллиардер иметь свои капризы?

Павлов пожал плечами. Он понятия не имел, что задумал Фрид. Он даже не хотел говорить Фриду, что назначен защищать Спирского.

– Ваши планы – это только ваши планы.

Фрид, соглашаясь, кивнул.

– Мне может помешать лишь одно: если он по части ФСБ что-нибудь натворил… Я слышал, его только поэтому… на самом деле, и закрыли.

Павлов быстро перебрал в голове разговор с Соломиным и решил, что кое-что сказать можно.

– Не беспокойтесь, – успокаивающе сказал он, – не успел ваш подзащитный по-настоящему туда голову сунуть. Просто не успел…

* * *

По здравом размышлении, Петр Петрович был даже рад, что у него не вышла операция с тригорскими бумагами до конца. Меньше работы прокурору, а ему ближе назад, к работе. А если эту адвокатессу – Любарскую или Любомирскую – он точно не помнил, все-таки уговорят его защищать…

«Да и этот Йон…» – Спирский крякнул и повернулся на койке на другой бок.

Когда они прощались и Йон, уважительно склонившись, сказал какой-то комплимент, обдав его свежим дыханием только что рассосанной таблеточки, Петр Петрович сделал глупость.

– Вы знаете, мистер Йон… Мне неудобно просить вас…

Йон усмехнулся, по-своему истолковав замешательство Петра.

– Просите, что хотите, компаньон.

Петя набрался решимости и попросил:

– Снимите очки!

Йон на мгновенье замер, а затем расхохотался в голос, и этот смех был резким, колючим и неприятным. А затем «компаньон и заказчик» легко и ловко снял голубые очки, и Спирский пожалел обо всем. На него смотрели абсолютно белые, безжизненные рыбьи глаза.

– Эй, братан, – толкнули его в бок, – слышь, меня Алан зовут, давай меняться.

Петр Петрович открыл глаза и приподнялся. Рядом с койкой стоял один из сокамерников.

– Твои шузы больно мне глянулись, а я тебе свои топчаны подгоню. Замазали?!

Заросший с головы до ног щетиной любитель чужих автомобилей явно был настроен прибрать к рукам и чужие модельные лодочки, скроенные в далекой южной стране из кожи ящерицы и молодого аллигатора.

– Во, зырь, фирма! – совали ему чуть ли не в лицо стоптанные контрафактные кроссовки с надписью то ли АБИДАС, то ли АДИБАС. – Тебе на киче будет вольно в них топтаться, а мне скоро откидываться.

– Ну и что? – отодвинулся от провонявших кроссовок Спирский.

– На воле нужно показаться не уркаганом и не чмом, – серьезно, как ребенку, объяснил ему Алан, – а деловым кентом. Мне твои ботики в самый раз будут. Давай, снимай…

Петр Петрович насупился. Сопротивляться было бесполезно, тем более что с соседней койки за их возней давно уже наблюдал третий арестант, Саламбек.

«Быдло…» – подумал Петр Петрович, сел и нагнулся к ботинкам.

Те, кто сунул его сюда, никогда не оказывались в его положении сами, а потому не особенно заботились о том, как чувствует себя приличный человек в такой компании, – будь это хоть сын Краснова.

– Слышь, Алан, чего ты навалился на пацана, да?! – пружинисто поднялся с нар Саламбек.

Алан опешил, а Саламбек уже стоял напротив – глаза в глаза.

– Ты пойди оперу расскажи, что тебе выходить пора на свободу, да?! Он тебе сразу же путевку выпишет на волю, да?!

«Черный Рыцарь… Белый Рыцарь… затем снова Черный Рыцарь…» – подумал вдруг Петр Петрович. Он уже видел, что его начали обрабатывать вдвоем – в паре, со сменой ролей.

Он сам так делал – сотни раз.

Долг

Вольдемар без раздумий дал мэтру Павлову согласие просмотреть документы. Многолетний опыт подсказывал: информация никогда не бывает лишней. А главное, после той, успешной операции по идентификации и поимке фон Зибенау он чувствовал себя в долгу перед «российской стороной». И едва он вывел на монитор первый же файл, внутри появилось предчувствие чего-то по-настоящему значительного.

Для него не был новостью список учеников закрытой неправительственной спецшколы. Ему ничего не говорили имена, но вот когда он проверил «почерк» неведомого «Йона», сердце зашлось. Именно этот, записанный в режиме реального времени почерк работы на клавиатуре принадлежал одному из наиболее успешных последователей казненного фон Зибенау… нет, пожалуй, самого успешного!

Вольдемар лихорадочно просмотрел сброшенные для него данные, вскочил и бросился надевать пиджак: самолет в Будапешт, где была назначена встреча Йона и похитителя бумаг из России, должен был вылететь вот-вот, и он еще успевал.

«Я отдам тебе свой долг, – уверенно улыбнулся он, – господин капитан».

* * *

Йон понял, что со Спирским не все в порядке, уже когда тот не вошел в Игру в обычное для него время, а потом прибыло это странное электронное послание. Некто, не назвавший своего имени, на неважном английском языке сообщал, что Спирский арестован, что пароль его электронного ящика и адрес Йона добыты силой и что единственным владельцем обещанного Спирским товара является он, отправитель этого письма.

Отправитель сообщал, что уже вылетает из России и предлагает встретиться в Будапеште на набережной напротив Дворца. Он гарантировал, что будет ждать контакта с 20.30 до 21.00 местного времени каждый четный день, начиная с сегодняшнего числа в течение двух недель. При себе он будет иметь рыжий кожаный портфель. Если документы не понадобятся, то через две недели он продаст их другому заказчику.

Письмо удивило. Нет, что выбранный на роль обезьяны, таскающей каштаны из огня, Спирский со своей жадностью рано или поздно кончит именно тюрьмой, Йон знал. Не было ничего удивительного и в том, что кто-то «унаследовал» часть имущества Спирского после его ареста. Но Йон знал: вероятность того, что в Будапешт вылетела «наживка» ФСБ, в такой ситуации равна 99 процентам. Однако не назвавший своего имени наглец действовал вопреки всем правилам, которым должна следовать правильная, продуманная «наживка».

«Неужели он и впрямь действует сам, без «поводка»? И что, если он и впрямь привез те самые документы?» – думал Йон.

Риск ошибиться был, однако в такой ситуации следовало действовать, причем срочно, и Йон выехал в Венгрию, захватив с собой обязательный в подобного рода поездках несессер. С этим набором, и не снившимся профессиональным киллерам, он объехал полмира, следуя за своим наставником и убирая каждого, кто внушал подозрения. Самые безобидные на вид предметы – красивая стильная булавка для галстука или шариковая ручка «Монблан» – мгновенно превращались в смертельное оружие. И, разумеется, Йон понимал: его главное оружие – ум, наблюдательность и осторожность.

* * *

Вольдемар успел приехать в Будапешт за полчаса до назначенной Колесовым встречи, а к набережной у Дворца он подошел минута в минуту и тут же узнал человека, чьи фотографии получил из России. Жесткое, волевое лицо «наживки» было упрятано в поднятый воротник длинного плаща, а сверху прикрыто широкополой шляпой. Как и было оговорено, с рыжим портфелем в руке Колесов вышел к реке и двинулся по мосту через Дунай.

Вольдемар занял удобное для наблюдения место и принялся вычислять Йона, но, даже когда Колесов прошел мост из конца в конец и вернулся, лучший ученик фон Зибенау не появился.

«Как и ожидалось…» – констатировал Вольдемар.

Если он не ошибся, а Вольдемар ошибался крайне редко, именно Йон совершил несколько десятков убийств по всему миру и так ни разу и не был ни уличен, ни тем более пойман. Так происходило, в частности, потому, что Йон не принимал чужих правил, а значит…

«Он не придет сюда! – мгновенно понял Вольдемар. – Он застанет Колесова врасплох!»

Вольдемар неспешно двинулся вслед за «владельцем товара» и, несмотря на весьма наивные попытки бывшего офицера МВД соблюдать конспирацию, быстро вычислил, что он остановился в дешевой двухзвездочной гостинице «Штар» – совсем недалеко от назначенного места встречи.

Понятно, что Вольдемар тут же снял маленький номер на последнем этаже гостиницы, прямо за стенкой от номера Колесова, прикрепил к стене стандартную «прослушку» и принялся терпеливо собирать информацию.

В половине десятого хлопнула дверь, и в комнате были слышны шаги, которые не затихали до одиннадцати ночи. Видимо, жилец нервничал и ходил кругами по комнате. Около полуночи в ванной полилась вода. Затем заработал телевизор, а еще через четверть часа Колесов начал набирать телефонный номер.

– Герл… – на отвратительном английском затребовал бывший офицер, – найс герл ту ми…

Вольдемар насторожился: вызов проститутки был первым внешним контактом Колесова, и, зная способности Йона, пусть и заочно, он мог предположить, что Йон этим случаем воспользуется.

По телефону что-то спросили, видимо интересуясь, какую именно девушку доставить в номер, но Колесов лишь раздраженно сопел: объясниться яснее не позволял уровень знания языка.

«Сейчас что-то произойдет…» – понял Вольдемар и приоткрыл дверь номера.

Через несколько минут в коридоре раздался звук каблучков, а мимо двери, покачивая бедрами, скользнула потертая жизнью и профессией сутенерша с толстым альбомом в полиэтиленовом пакете.

Вольдемар задумался. Йон редко использовал других людей, но еще реже он повторялся, так что сутенерша вполне могла быть нужным образом проинструктирована. Он аккуратно прикрыл дверь и припал к наушнику: дверь негромко хлопнула, и сутенерша тут же попыталась объясниться – сначала на венгерском, затем на английском и, наконец, кое-как – на русском.

– Блондинка? Фото… красивий.

Сделка

Колесов с облегчением вздохнул и, не вставая с кресла, властно протянул руку:

– Да-да, блондинка. Где там твои фотографии?

Сутенерша, качнув бедрами, сделала шаг вперед, грациозно вытащила и подала ему толстенный альбом.

«А она тоже – ничего…» – с удивлением отметил Сергей Михайлович, принял альбом и замер – мысли так и крутились вокруг его дела.

Он прекрасно понимал, что здесь, на Западе, кидают ничуть не реже, чем у нас, а потому намеревался тут же объяснить неведомому «Ною» главное. Во-первых, именно он, бывший начальник охраны Тригорского НИИ, сделал основное – взял для Спирского этот архив. Во-вторых, он, Колесов, – бывший спецназовец с богатейшим боевым опытом, и пытаться кинуть его – значит нарваться на крупные неприятности. Стоявший между ним и архивом начальник спецчасти подполковник Пахомов, ныне покойный, не понял, с кем связался, и результат, что называется, налицо. В-третьих, он отнюдь не пешка, а уже ферзь – один из немногих, прорвавшихся до конца доски.

Поэтому – никаких чеков, кроме тех, что можно обналичить в любой точке мира. Никаких «завтра». Никаких «половину сейчас, половину потом». Вот товар, будьте добры, платите. Или – или. На крайний случай он был снаряжен «по полной» – вплоть до маленького браунинга с тремя патронами, но для них же будет лучше, если крайний случай не наступит.

– М-м? – Сутенерша показала глазами на альбом, призывая поскорее начать выбор самой достойной блондинки.

Колесов усмехнулся и открыл тяжелую обложку. На первой же странице вместо фотографии была записка крупными печатными русскими буквами:

Сергей Михайлович дернулся и поднял глаза на сутенершу. Та с ожиданием, явно не понимая, в какую историю ее втянули, улыбалась.

– Вот дура… – болезненно хмыкнул Колесов и осторожно приоткрыл вторую страницу.

Альбом был внутри полым, и весь он был набит банковскими упаковками.

«Ай да Ной! – подумал Сергей Михайлович. – Смотри, какой широкий жест доверия!»

Его несколько расстраивали общие затраты на операцию: от проваленного уральцами заказа до десяти штук зеленых таможне – чтобы пропустили без досмотра. Но результат покрывал все. Он закинул ногу на ногу, развернул альбом так, чтобы эта дура не видела, что скрыто внутри, уселся поудобнее и вытащил одну упаковку. Потянул за полиэтилен и зашипел от болезненного укола в палец.

– Ах ты!

Колесов машинально сунул палец в рот и тут же понял, насколько плохо его дело. Губы онемели мгновенно – как от наркоза.

– Т-ты… – выдавил он, и рот открылся, да так и застыл.

Сергей Михайлович попытался встать, но ни правая рука, ни правая нога его уже не слушались, и он мягким тяжелым кулем повалился на ковер. Сутенерша подошла, наклонилась, упакованной в перчатку рукой подняла альбом и широко улыбнулась, ощерив ровные фарфоровые зубы.

– Ы-ы-ы… – затрясло Колесова.

Его парализованное тело уже начало извергать из себя сначала содержимое желудка, затем – кишечника, и в считаные десятки секунд все понимающий Колесов оказался лежащим в зловонной луже собственных нечистот.

– Да… блондинка… красивий, – кому-то сидящему за стеной сказала сутенерша, демонстративно вытащила из портфеля замаскированный под подарок сверток с документами, бросила его на середину комнаты, развернулась и вышла из номера.

Колесов уже почти не мог дышать. Изо всех сил он пытался вдохнуть хоть что-то, хотя бы маленький глоточек смрада, заполнившего номер гостиницы, но ничего из агонизирующего тела ему уже не подчинялось. А потом появился Пахомов.

Он стоял таким, каким его запомнил Колесов там, в спецчасти: спокойный, с огромным кровавым пятном на груди и мазками жирной черной сажи на лице.

– Саша, я не хотел, – не губами, чем-то другим произнес Колесов, – ты же знаешь… это случайность.

И тогда рядом с Пахомовым возник молоденький пристав, втянутый в преступление обещанием суммы, достаточной для покупки квартиры-двушки в Североуральске. Колесов ни разу его не видел, но узнал почему-то сразу.

– Ты сам виноват, – прямо сказал ему Сергей Михайлович, – и потом, я только заказчик… Это не я тебя втянул…

Пахомов и пристав молча расступились, и вперед вышли еще двое – караульные, совсем еще салаги, брошенные им без подмоги там, в Афгане. И впервые Колесову нечего было сказать.

* * *

Комиссар полиции центрального района Будапешта еще раз перечитал лежавший на столе рапорт: «…Найдено тело… принадлежит гражданину России Сергею Михайловичу Колесову… выехал из РФ месяц назад… проживал в гостинице «Штар»… обыск в номере ничего не дал… все документы и вещи на месте… допрошенные по делу работники толком ничего пояснить не смогли… хозяин гостиницы также… версия отравления не подтвердилась… дело закрыто… за отсутствием состава преступления… тело и вещи родственники забирать отказались… принято решение уничтожить путем кремирования… дата, подпись…»

Комиссар покачал головой и пробубнил: «Проклятые русские!» Занес перо над бумагой и поставил подпись: «Согласен. Комиссар полиции Центрального района. Дата. г. Будапешт» – и, подышав вчерашним перегаром токайского на резиновую печатку, приложил ее к постановлению.

Обмен

Все шло строго по рейдерской схеме – пусть и в камере, и Саламбек в своем якобы искреннем порыве помочь Спирскому даже применил силу – чуть-чуть. И похититель чужих машин оставил чужие туфли в покое, и началось главное – раскрутка. Саламбек подсел к Пете на кровать и сказал:

– Я слышал про тебя. Ты – Спирский, великий рейдер.

Он смотрел своими пронзительными глазами в Петину переносицу, и соврать ему было решительно невозможно. Спирский судорожно мотнул головой в знак согласия.

– Мы тебе даже один объект хотели заказать, – небрежно уронил чеченец.

Это было странно, однако в Спирском тут же проснулось профессиональное любопытство.

– И что за объект?

– Тебя же Москва не интересует, – Саламбек беззвучно рассмеялся, – ты же не хочешь ссориться с другими волками, которые пасут здесь свои овечьи стада.

– Вы хорошо информированы, – отметил Петр Петрович.

– Слава твоя идет впереди тебя, – поощрительно сказал чеченец. – Вот и сюда она пришла раньше, чем ты сел. Ждали мы тебя. Я – чтобы поговорить, Алан – чтобы ботинки поменять.

Он снова беззвучно засмеялся, обнажив ровные красивые белые зубы. И Петр Петрович, понимая, что с ним только что пошутили, тоже рассмеялся.

– Но ты зря потревожил хороших людей в Тригорске, – внезапно посерьезнел Саламбек. – Мне нет дела до завода, а вот директора санатория Малькова зря обидеть пытались, он человек хороший. Никогда не отказывал в помощи.

Петр Петрович глотнул. Теперь он догадывался, почему ГэСэУ отказались провести захват «Микроточмаша», и эти догадки его не радовали.

– А что вам с этого санатория? – осторожно поинтересовался он.

– Как что? – недобро усмехнулся Саламбек. – Там мой брат с друзьями лечился, а твои люди приехали и шум подняли. Брату пришлось уезжать, а он ведь до конца не долечился.

Внутри у Спирского похолодело.

– Я в такие дела не вмешиваюсь, – с трудом выдавил он. – Нужно лечиться, лечитесь…

И чеченец мгновенно почувствовал эту слабину.

– Эх ты… – презрительно усмехнулся он. – А мы тебе даже как-то заказ хотели сделать… крупный заказ, хороший… неподалеку от одного Дома культуры… на время.

Петр Петрович громко икнул. И тогда Саламбек встал с его койки, выпрямился и посмотрел на Петю сверху вниз.

– Бедный ты человек, Петр Спирский.

– Почему? – не в силах смотреть в эти глаза, спросил Петр Петрович.

– А что у тебя есть? – поднял брови чеченец. – Вот у меня семья. Большая семья. Есть дети. Есть жена. Есть родители. Брат. Сестры. У меня много друзей. У меня есть цель – борьба за правое дело. У меня все есть. А вот ты – нищий. У тебя, кроме денег, ничего нет.

Спирский опустил глаза, и Саламбек, конечно же, все видел.

– От тебя страхом за километр воняет. – Чеченец отошел к окну и повернулся к похитителю машин: – Эй, Алан! Тебе, кажется, ботинки были нужны?

Боль

Настя наводила справки сама. Сначала разведала, что еще за четверть часа до того, как Артем переступил порог ее дома, его пытались арестовать. Затем один запавший на нее капитан из ОМОНа проболтался, что киллеров взяли за две минуты до того, как Павлов подъехал к «Олимпии». И, в конце концов, она узнала главное: ровно в ту минуту, когда она, задыхаясь от ужаса, вскочила с постели – там, в Москве, Павлов, судя по всему, прыгал из мчащегося под откос автомобиля – на Среднем Урале.

– Бред! – не могла она поверить в реальность того, что с ней происходит. – Я продвинутая, свободная и очень, очень современная женщина!

А потом просто села в подаренный отцом на шестнадцатилетие «Лексус» и отправилась в Москву. Она мчалась по вечерней трассе навстречу падающему за горизонт солнцу, въехала в ночную, сверкающую разноцветными огнями Москву и привычно повторила уже знакомый маршрут «ресторан «Прага», Арбат, проезд, подъезд». Закрыла машину, взбежала на четвертый этаж и после двух секунд колебаний открыла дверь так и оставшимся у нее ключом.

– Артем… вы здесь?

В квартире было темно и тихо.

Она включила в коридоре подсветку, прошла в спальню и замерла. Огромный и давно уже взрослый адвокат Павлов спал беспокойным сном набегавшегося мальчишки.

– Артем… – позвала она.

Павлов, не просыпаясь, развернулся на спину, простыня сползла с него.

– Бог мой!

Все его тело было покрыто ссадинами, кое-где залепленными аптечными пластырями, а на груди, там, где сердце, отливал сиреневым цветом чудовищных размеров синяк.

«Это тогда…» – мгновенно вспомнила она свой сон: Артем скользит по краю заснеженной, с редкими черными валунами пропасти, за которым угадывается космическая глубина.

– Тема… – уже без особой надежды снова позвала она, подошла и присела на край постели, но он спал – так сладко и глубоко, словно не высыпался целую вечность.

И тогда Настя сделала то, что хотела сделать все это время: сняла и повесила на спинку кресла пиджак, скинула туфли, прилегла рядом и осторожно обняла мужчину, так неожиданно ворвавшегося в ее жизнь. Но вместо того, чтобы просто наслаждаться этим противозаконным счастьем, неожиданно вспомнила взгляды, которыми все время ощупывали Артема эти коровы. Многочисленные его обожательницы даже не думали о том, что уже видела она: за стильной одеждой и бесконечными шутками скрываются следы ударов, о которых никто не знает. «И никогда не узнает…»

Показания

К утру Петр Петрович понял, что все обошлось одним лишь обменом обувью, однако заснуть он так и не сумел. Он строил технологию освобождения – даже если Любомирская, или как ее там, не придет.

Он предчувствовал, что назначенным адвокатом наверняка окажется женщина, эдакая тетка – проблемная, с одышкой, какая-нибудь бывшая судья-неудачница без семьи и мужской поддержки, а иначе чего ей таскаться по следственным изоляторам и выслушивать от следователей всякую ерунду. И понятно, что первым делом «почтальоншу» следует отправить к отцу – пусть настаивает на помощи. Или вымаливает – здесь уж как ей понравится.

Он уже практически представлял, как поведет разговор с этой несчастной, как она бросится исполнять его поручение – хотя бы для того, чтобы оставить свою убогонькую визиточку самому Леониду Краснову. И правильно… когда еще у нее такой шанс появится?

Сейчас Петра Петровича даже не интересовало, какое обвинение ему предъявят, ясно же, что главное сейчас – не анализировать происшедшее, а сосредоточиться на будущем. Как говорили древние римляне: «Past hoc, ergo propter hoc!» («После этого, значит, вследствие этого».). А там, на свободе, он уже быстро раскопает, кто и почему решил сыграть с ним в такую злую игру. И уж будьте покойны, достанем всех!

И едва эта мысль приобрела ясность и законченность, Спирский встал, подошел к двери и забарабанил в дверь. И тотчас же в смотровом окошке послышалось лязганье, и там возник охранник:

– Слушаю вас! Что стучим?!

– Мне нужно к старшему.

Петя не знал, как точно обращаться и о чем просить и вообще с кем и о чем говорить, но точно знал: главное – выбраться. А для этого нужно встречаться, разводить, забалтывать, обманывать, блефовать, в общем, делать все, чему он учился всю жизнь.

– Я хочу давать показания!

– Хочешь – значит дашь, только не спеши давать-то, а то давалка отвалится! – грубо сострил невидимый охранник и захлопнул окошко.

Петр Петрович стиснул зубы и обернулся. Оба его сокамерника не спали и, даже лежа на койках, смотрели на него сверху вниз.

Каша

В загородной резиденции Президента царила обычная утренняя суета. Охранники менялись сменами, шеф-повар давал нагоняй персоналу за то, что каша запаздывает и получается слишком жидкой, а горничные, пользуясь отсутствием хозяина, заканчивали уборку.

Глава государства тем временем совершал ежедневный обычный моцион: конная прогулка, тренажерный зал, бассейн. На 10.00 была назначена встреча с Председателем Верховного суда, на 10.45 с заместителем главы Администрации, на 11.30 с губернаторами Тригорска, Волгограда и Краснодара. К 13.00 он должен был отправиться в Кремль, где его будет ждать Марк Фрид, один из немногих олигархов первой волны, до сих пор держащийся на плаву и пребывавший в фаворе у Кремля.

Каша оказалась на редкость жидкой, и он не стал ее доедать, зато ягоды были необычно душисты и вкусны. Традиционный чай с лимоном и медом завершал завтрак, и теперь нужно было идти менять такую мягкую и приятную кашемирово-шелковую рубашку-поло на тугой крахмальный воротничок и бескомпромиссный синий костюм. Он вздохнул и, сказав «Спасибо», вышел из-за стола. Через пятнадцать минут в рабочем кабинете началась встреча с Верховным.

Отец за сына

Леонид Михайлович Краснов с вечера не мог ни спать, ни есть, ни думать о чем-то другом, кроме как о предстоящей беседе с Президентом. После того, как летом этого года наконец-то были закончены ремонт и реконструкция здания Верховного суда на Поварской и на его торжественное открытие удалось привести самого главу государства, авторитет и ресурс Краснова колоссально выросли. Самые злобные языки умолкли, и Леонид Михайлович ощущал себя победителем и фаворитом. И вот теперь это странное приглашение.

Он собирался в отпуск, и об этом было известно в Администрации, как вдруг в последний рабочий день, накануне отпуска, его вызывают к Самому. Да, зам главы подсказал Краснову, что следует подготовить сведения по региональным главам судов, чьи полномочия нуждаются в продлении. Но для такого дела вовсе нет нужды встречаться с Президентом. Эта работа давно была поставлена на поток и не требовала присутствия обоих руководителей.

Промучившись всю ночь, не выспавшись и не отдохнув, Леонид Михайлович отправился на работу. В 8.00 его забрал водитель, и уже в 8.20 он был в своем новом кабинете на Поварской. Но после звонка с Петровки работа разладилась – мысли все время возвращались к сыну.

Естественно, Краснов дал указания руководителям судов, чтобы они не давали разрешения на арест Спирского. Леонид Михайлович чувствовал свою ответственность перед памятью Петиной матери, к которой он питал в свое время нежные чувства. Но открыто признать свою заинтересованность в судьбе Спирского означало подписать себе приказ об увольнении.

Да, формально судей не мог уволить никто – что уж говорить о Председателе Верховного суда страны, – и все же схема была предельно проста и не раз опробована на других председателях, рангом пониже. Президент, назначавший всех судей страны, обладал абсолютным могуществом и в судебной системе тоже. Ни одна квалификационная коллегия не могла противостоять его не то чтобы указанию, а даже просто мнению, эмоции, мимолетному жесту. Леонид Михайлович понимал это, как никто другой.

Гоня от себя дурные мысли, Краснов собрал бумаги, вышел из здания суда и точно в назначенное время прибыл на прием. А вскоре не любивший опаздывающих, но регулярно опаздывающий ровно на 10 минут Президент вошел в кабинет, и они поздоровались и присели.

Президент, не глядя в глаза Краснову, повел разговор об укреплении судебной системы за счет новых кадров и молодежи, готовой работать за совесть, а не за страх. Затем он указал, что при малейшем подозрении в коррупционных связях, даже при отсутствии реальных доказательств, необходимо отстранять таких судей от работы и тщательно разбираться в ситуации… И Краснов, естественно, со всем соглашался и поддакивал. Как вдруг Президент посмотрел прямо на него и задал совершенно неожиданный вопрос:

– Леонид Михайлович, ситуация с вашим псевдо родственником поставила вас в двусмысленное положение. Под угрозой недоверия находится вся судебная система страны. Что вы лично думаете делать в этой ситуации?

Краснов растерянно моргнул, попытался сообразить, как именно трактовать слова «под угрозой НЕДОВЕРИЯ», а Президент многозначительно молчал, и, в конце концов, Леонид Михайлович понес какую-то околесицу, что он вовсе не отец Спирского, что никогда ему не помогал и вообще видел раз в год.

Президент скептически поморщился и покачал головой. Такой ответ его явно не устраивал, а значит, скорее всего, вопрос об отставке Верховного практически был предрешен.

Через двадцать пять минут после беседы за закрытыми дверями из кабинета вышел бледный, измученный человек. В этом усталом, расстроенном и сгорбленном старике никто бы не узнал грозу российских преступников, олигархов и оппозиционных политиков – теперь уже бывшего Председателя Верховного суда России Леонида Михайловича Краснова.

Дуэль

Леонид Михайлович и Валерий Матвеевич столкнулись перед входом в резиденцию, и впервые Верховный прошел мимо, не поздоровавшись с губернатором. Некрасов задумчиво хмыкнул и вошел в просторный холл, украшенный картинами и ковром на паркетном полу. Впрочем, кроме двух суровых сотрудников ФСО, здесь ничего примечательного не было. Затем помощник хозяина резиденции провел Некрасова в приемную и предложил подождать вызова, и, поскольку вынужденное ожидание затянулось, губернатор развернул одну из лежавших в приемной газет.

Это была «Правдивая комсомолка», и на первой же странице в глаза бросался анонс «Тригорские руководители проспали секретный объект» и еще один анонс, пониже: «Арестованный рейдер Петр Спирский купил губернатора Некрасова». У Валерия Матвеевича остановилось дыхание и помутнело в глазах.

– Что за бред?!

Он судорожно пролистал страницы, нашел статью и замер. Некто Филипп Тёркин детально описывал появление в Тригорске команды Петра Спирского, гибель начальника спецчасти НИИ «Микроточмаш» и полное невмешательство губернатора Некрасова в эту ситуацию.

Валерий Матвеевич отложил газету. Ему хотелось умереть.

– Господин Некрасов, Валерий Матвеевич! – раздался настойчивый голос помощника. – Проходите, Президент вас ждет.

Взвинченный статьей, Валерий Матвеевич прошел в кабинет и, чтобы не выдать волнения, положил руки на полированную столешницу широкими ладонями вниз. И тут же почувствовал, что все предрешено.

Президент поднял тяжелый взгляд и посмотрел на него так, как учили когда-то на уроках оперативной психологии, – не мигая, в переносицу собеседника. Затем он сцепил руки, чуть наклонился вперед и, четко выговаривая слова, начал заранее подготовленный текст:

– За четыре года вашего губернаторства вы так и не смогли выстроить четкую вертикаль власти в вашем регионе. Вы не смогли создать четкую систему взаимодействия между всеми ветвями власти. Вы проспали захват градообразующего предприятия оборонного значения. Вы отдали в руки рей-де-ров, – он выговорил это слово, чеканя каждый слог, – государственные секреты. Вы не смогли обеспечить реализацию приоритетных национальных проектов ни на одном из направлений. Вы провалили социальные программы. Вы не обеспечили четкого и понятного развития жилищных программ. Вы развалили систему жилищно-коммунального хозяйства региона. При таких показателях простого смертного можно было бы сажать без суда и следствия. Вам же я предлагаю добровольно покинуть занимаемую должность. Немедленно.

Президент замолчал, и только жестко обозначившиеся на скулах желваки продолжали двигаться в такт его недосказанным мыслям.

Уже взявший себя в руки Некрасов вызов принял и решительно перевернул руки ладонями вверх:

– Эти руки привыкли трудиться. Они растили хлеб, они строили, они управляли. Мои руки – вот мои лучшие аргументы.

Он поднял усталые глаза на Президента.

– Вертикаль власти выстроена вами, и выстроена по всей стране. В том числе и в нашем регионе. Лучшее подтверждение тому – наш разговор в ВАШЕМ кабинете.

Президент удивился, но прерывать губернатора не стал, и Некрасов так же спокойно, со знанием дела продолжил:

– Взаимодействие между всеми ветвями власти лучше всего выстроено на юге страны, где либо все получают из «общака», либо под дулом автомата отчитываются за выполненную работу.

Президент едва заметно помрачнел.

– В моем, – Некрасов на секунду задумался, – извините, нашем регионе взаимодействие построено по одному известному демократическому принципу «сдержек и противовесов».

Некрасов приостановился, чтобы убедиться, что его понимают, и на всякий случай пояснил:

– Никогда я не позволял себе командовать судами и унижать их зависимостью от квартирных распределений и подачек, указывать прокурорам, как защищать законность, шантажировать законодателей, прикармливать подчиненных и заискивать перед спецслужбами. Если это теперь в нашей стране считается преступлением, тогда я виновен!

Губернатор ненадолго умолк и, видя, что прерывать его не станут, перешел к деталям:

– Захват градообразующего предприятия был проведен, поддержан и разработан столичными проходимцами, которые выкормились, паразитируя на коррумпированных судах и следствии. Но главным рей-де-ром, – Некрасов тоже по слогам выговорил это слово, – в нашей стране является государство. То есть – вы, господин Президент.

Глубокая тишина кабинета стала почти космической.

– После государственного разгрома крупнейшей частной нефтяной компании страны и перепродажи ее через фирму-однодневку каждый нечистоплотный захватчик и мошенник уяснил эту нехитрую схему: деньги—суд—деньги.

Президент смотрел на него, по-прежнему не мигая, хотя, возможно, и не без труда.

– А социальные программы не развиваются потому, – горько усмехнулся губернатор, – что в Министерстве соцзащиты требуют откат на каждом этаже и в каждом кабинете, даже за детское пособие и оплату протезирования безногим калекам такса 20 процентов!

Некрасов чуть развел огромные ладони в стороны.

– Это не моя такса – это государственная такса. Поэтому и национальные проекты проваливаются.

По лицу Президента пробежала тень.

– К тому же в эти проекты никто не верит! – развел руки еще шире губернатор. – И никаким пиаром этот вопрос не решить. Людей не обмануть.

Он вздохнул.

– Что касается меня, то жилье мы строили и строим. Цены, в отличие от московских спекулянтов, держим на доступном уровне. Ну, а система ЖКХ не может быть реформирована, пока не будет отремонтирована. Принятый Госдумой под давлением Кремля закон не учитывает реального состояния дел. Он не работает, как не заработал закон о долевом строительстве и соинвесторах.

Губернатор снова уложил огромные ладони на стол и вдруг улыбнулся – так, словно сбросил с плеч давящую ношу.

– И последнее: я никогда не держался за кресло, но крепко держал само кресло и всех тех, кто под ним находился. Его не смогли раскачать ни чекисты, ни бандиты, ни рейдеры, ни коммунисты. Поэтому я готов отвечать сам. И готов уйти прямо сейчас.

Президент сдвинул брови, желваки окаменели, а дуэль воспаленных глаз определенно затягивалась. Как вдруг Президент улыбнулся:

– Послушайте, Валерий Матвеевич, а вы не хотели бы попробовать себя в политике?

От неожиданности Некрасов чуть не поперхнулся и, не найдя нужных слов, лишь слегка развел руками.

– Нет-нет, не отказывайтесь! – неожиданно живо посмотрел на него Президент. – Подумайте! Для начала предлагаю вам занять пост заместителя спикера Верхней палаты. Можете пока не отвечать…

Некрасов откинулся на спинку кресла, и Президент упреждающе поднял правую руку:

– Не спешите. Передавайте дела вашему преемнику, отдохните дней десять, нет, даже лучше побольше. Затем возвращайтесь в Москву, и продолжим наш разговор. Мне очень нужны честные профессионалы.

Он снова посмотрел в переносицу Некрасова, но взгляд уже был другим: тоскливым, усталым и страдающим. И чтобы скрыть эту мгновенную слабинку, он встал и протянул руку:

– До встречи через две недели. Здесь же. Вам позвонят.

Аудиенция бывшего губернатора закончилась, и новоиспеченный вице-спикер Сената в растерянности вышел из кабинета.

«Титанический человек, – потрясенно думал он, – и умеет же все повернуть в свою пользу. Вот уж действительно в этой конторе «бывших» не бывает!»

* * *

Уже в 11.00 информационное агентство «Интерновость» выдало на свои ленты сразу две политические новости, ставшие неожиданностью и в определенном смысле сенсацией. В российском истеблишменте одновременно появились целых две вакансии.

По дороге

В 12.00 Марк Минаевич Фрид был на Старой площади. От приемной на Старой площади, где Чиркова не оказалось, он пешком пошел к Спасским воротам по Ильинке. Проходя Биржевую площадь, он заметил знакомую вывеску: «Коллегия адвокатов Артема Павлова». У подъезда стоял синий «Ягуар» адвоката, за рулем которого сидел незнакомый парень.

«Надо же… в двух шагах и от Кремля…» – оценил стратегическое положение офиса Фрид.

В этот момент из подъезда и вышел, разговаривая сразу по двум телефонам, сам адвокат. Попеременно общаясь с двумя трубками и придерживая под мышкой портфель, он еще на ходу листал подборку бумаг.

Фрид приветливо улыбнулся и подошел.

– Все… договорились! – Адвокат убрал один телефон и тут же завершил и второй разговор: – Александр Сергеевич, вы слышали окончательную формулировку. Всего доброго!

– Привет, Артемий Андреевич, – протянул руку Фрид.

– Здравствуйте, Марк Минаевич, – принял рукопожатие адвокат. – Какими судьбами?

– Да вот, мимо проходил… – развел руками олигарх.

Адвокат окинул быстрым взглядом телохранителей Фрида – двое мощных парней в черных костюмах сзади, двое спереди.

– Понимаю. Давайте угадаю, куда и откуда гуляете?

– Вижу, что уже угадали, – остановил адвоката Марк Минаевич. – Лучше скажите, что там свежего в Тригорске?

– Все в порядке, – кивнул Павлов, – поручение клиента исполнено, Спирский кормит клопов на Петровке, а я – его назначенный адвокат.

Знающий, что победа для Артема куда важнее гонорара, Фрид удовлетворенно рассмеялся:

– Уверен, вы приложите все усилия для его освобождения.

– Такая профессия, – развел руками адвокат, – врач ведь обязан лечить всех, даже любовника своей жены. Лишь бы больной не сопротивлялся.

Фрид удивленно поднял брови:

– А что… Спирский еще не все понял?

– Он ведь впервые проиграл, – пояснил Павлов.

– Вот как… – задумчиво протянул Фрид. – Ну что ж, если понадобится разъяснить, я готов. Тем более, что вы знаете: у меня есть свои интересы в этой игре. А сейчас извините, мне нужно идти.

Олигарх посмотрел на часы. До встречи с Президентом оставалось 25 минут.

– Да-да…

Охранники мгновенно сомкнулись и черным квадратом, похожим на исполненное неким «новым Малевичем» сюрреалистическое полотно, двинулись к Кремлю.

Инвестор

После разговора с Павловым настроение у Марка Минаевича Фрида приподнялось. Он любил приносить пользу, он любил быть востребованным, он вообще любил жизнь. Собственно, лишь для того, чтобы развязать себе руки, Фрид и пошел на то, чтобы уже сегодня выложить два миллиарда для поддержки государственного пиар-проекта… хотя он вовсе не считал его приоритетным.

Времени на встречу с главой Администрации не оставалось, а Слава Чирков так и не успел дать все необходимые инструкции своему старому приятелю, и Фрид прошел сразу же в главный корпус. В приемной его попросили подождать и через пять минут пригласили в кабинет, почти не отличающийся от таких же в Бочаровом ручье и в Ново-Огареве, – только занавески на окнах да письменные приборы другие.

Марк присел у стола и тут же встал: в кабинет решительно вошел его хозяин. Они поздоровались, сели, и Фрид сразу же сделал предложение, которого от него ждали:

– Господин Президент, я считаю необходимым приобрести солидный пакет акций «Нефтеросса» и прошу вашего совета.

– Разве я могу советовать в вопросах бизнеса, да еще вам, Марк Минаевич, – бесстрастно ответил Президент. – Вы сами прекрасно все знаете. И, судя по вашим словам, уже сделали правильную ставку. Надеюсь, вы заработаете значительно больше, чем вкладываете.

Президент изучающее посмотрел на собеседника.

– Кстати, сколько вы намерены потратить, если не секрет?

Фрид так же, не моргая и демонстрируя открытость и уверенность, посмотрел в глаза Президента.

– За последнее время акции, не успев попасть в свободную продажу, сильно выросли в цене, и поэтому я намерен купить их на два миллиарда.

Президент одобряюще кивнул – два раза. Это хорошо, что он не отводит глаза и что говорит четко, не пресмыкаясь и в то же время не наглея. Он немного помолчал, затем достал из папки на столе лист бумаги и положил перед Марком.

– Сегодня утром я принял отставку тригорского губернатора Некрасова. Он заслуженный человек, бывший спортсмен. Здоровье расшалилось, и семейные проблемы нужно решать, вот и попросил отпустить его с госслужбы. Я согласился с ним.

Марк, затаив дыхание, ждал. Президент сцепил руки и, посмотрев исподлобья на Фрида, предложил:

– Марк Минаевич, в связи с образовавшейся вакансией предлагаю вам стать руководителем Тригорского региона. Считайте, что это – официальное предложение.

– Я не могу отказаться, господин Президент, – почти без паузы принял предложение Фрид. – Это серьезное дело и серьезная должность. Я готов работать честно и эффективно. Вам не будет за меня стыдно.

Фрид ответил бы согласием в любом случае. Он, как никто другой, знал, что от предложений такого уровня власти не отказываются. Но Тригорск устраивал его и по многим иным причинам.

– Если вы готовы, то сегодня же получите указ и принимайте дела. Надеюсь, у вас это получится лучше, чем у Некрасова. Разберитесь с хозяйством, обратите внимание на фермеров, дороги и транспорт. Да, и еще… Вам предстоит завершить эту некрасивую историю с НИИ «Микроточмаш». Я дам вам помощника.

Президент положил руки на стол ладонями вниз. Это означало – разговор закончен.

Фрид кивнул и встал:

– Понял. Сегодня же вылетаю.

Адвокат Ланселот

Дверь загромыхала и открылась, а на пороге возник тот же слоноподобный прапорщик:

– Спирский! На выход! Адвокат пришел.

«Ну, наконец-то!»

Петр Петрович подскочил на койке и, пригладив всклокоченные волосы, бросился к выходу, но прапорщик остановил его:

– Стоять! Не шибко беги-то. Руки за спину, марш вперед и не оборачиваться!

Спирский подчинился, и прапорщик подтолкнул его в спину и захлопнул дверь камеры.

Петя двинулся по коридору – так быстро, что конвойному пришлось пару раз одернуть его. А когда они пришли в следственную часть, которая также, за неимением другого места и возможностей, использовалась как переговорная для встреч с адвокатами, прапорщик остановился и вручил Пете квиток какого-то «требования»:

– Иди в восьмой кабинет, там тебя ждут.

Петя практически подбежал к обитой дерматином и изрядно обшарпанной двери с маленькой деревянной биркой «№ 8». На мгновение остановился, перевел дыхание и, попытавшись напустить на себя равнодушно-надменный вид, какой должен иметь сын Председателя Верховного суда, вразвалку вошел в кабинет.

– Вы?!

Павлов кивнул, и до Пети постепенно стало доходить, что, скорее всего, его адвокатом будет человек, разрушивший весь его бизнес; человек, на смерть которого Спирский так рассчитывал, и, что немаловажно, человек, которого отец ненавидел больше, чем своего зама по гражданским делам Чернова.

Об этой ненависти ходили настоящие легенды, и в судейской среде появилась даже новая идиома: «Ну что вы как Краснов с Черновым», а шахматы или нарды, которые дарили Леониду Михайловичу или его заму Михаилу Леонидовичу, подбирались исключительно двух цветов – догадываетесь, каких?

«Но почему Павлов пришел как адвокат по назначению, то есть бесплатно?»

– Просто мне обещали привести одну известную адвокатессу, – по возможности веско сказал Петр Петрович. – Ее зовут Любомирская.

– Любарская, наверное? – поправил его адвокат. – Ну, так она по тюрьмам не ходит, тем более по бесплатным делам. Ее скорее можно встретить в Конституционном суде, чем на Петровке в КПЗ.

– Не знаю, не знаю, из уважения к моему отцу могла бы и прийти. А вас я и не звал, и не ждал.

Адвокат понимающе кивнул:

– Я объясню. Что касается вашего, как вы выразились, «отца», то спешу вас огорчить, Петр Петрович…

Павлов протянул ему сложенную газету «Эх, Жизнь!». Спирский жадно схватил ее. На первой странице была опубликована фотография Краснова в парадном мундире Председателя Верховного суда. Он надевал его всего несколько раз за все десять лет, что занимал этот пост, но вездесущие журналюги раскопали и это фото.

Петя раскрыл газету, и его рот невольно открылся. Уже на следующей странице он увидел свою фотографию на полполосы. Заголовок перечеркивал фотографию наискосок. «ОБЕЗВРЕЖЕН». Сверху шли выносы со следующими фразами: «Председатель Верховного суда отрекся от сына», «Конец СПИРатСКОГО рейдерства» и «Отец за сына не в ответе».

Взмокший от напряжения Петр Петрович впился глазами в текст и сразу понял главное: Краснов полностью от него открестился. Он признал, что был короткое время знаком с матерью Петра Спирского, когда тот был еще совсем сопливым мальчишкой, но затем никаких контактов, а тем более дел у них не было. И вообще он попросил бы в свете последних событий не пачкать его, Краснова, доброе имя какими-либо намеками на связь с Петром Спирским, подозреваемым по нескольким уголовным делам.

– Скотина… – выдохнул Петр Петрович.

Отец опять отказался от него, уже второй раз.

– Это непросто далось ему, Петр Петрович, – глядя в зарешеченное окно, тихо сообщил адвокат. – Уж сердечный приступ он пережил.

Спирский поджал губы и бросил газету на стол.

– И он снова ошибся. Я ведь еще не подсудимый!

– Верно, – кивнул адвокат.

– И дело еще не закончено…

– Неверно, – покачал головой адвокат.

Петр Петрович недоуменно заморгал:

– То есть?

– Тригорский рейд завершен, – уверенно и спокойно сказал Павлов и сел за стол напротив. – Это я вам говорю, бывший адвокат Батракова.

Спирский улыбнулся и покачал головой:

– Я еще не вывел на поле все свои фигуры.

– Их у вас просто нет, – парировал адвокат, – особенно если вы о Фриде…

Петр Петрович замер. Никто не мог знать о его переговорах с Фридом, и, значит, Павлов просто блефует.

– Минутку, – вытащил телефон Павлов и почти тут же протянул его Спирскому: – Вот номер Фрида. Позвоните и удостоверьтесь.

Петр Петрович, как загипнотизированный, уставился на высветившийся номер и спустя бесконечно долгое время все-таки нажал на кнопку вызова.

– Марк Минаевич… это я, Спирский.

– Треп Трепович?! – мгновенно и очень по-дружески переиначив его имя, отозвался олигарх. – Ну что, камера хоть приличная досталась? Ничего, потерпите уж… все там будем!

– Вы отказываетесь от сделки? – прямо спросил его Петр Петрович.

– А вы что, не читали решения суда? – удивился Фрид. – Обязательно почитайте, Треп Трепович, очень отрезвляет.

Спирский поднял глаза на адвоката, и тот, подтверждая сказанное олигархом, кивнул.

– Вы проиграли дело, Петр Петрович. От вас даже Аксенов отказался. Кравчук и Кухаркин – в бегах, – адвокат развел руками, – хотите вы этого или нет, а закон – в данном конкретном случае – торжествует.

Спирский потерянно вернул телефон и с ненавистью уставился адвокату в глаза:

– Проклятый Ланселот…

– Что?

– Да-да, ты! – яростно крикнул Спирский. – Все вы на одно лицо! Вы всем кислород перекрыли! И закон для вас – только прикрытие! Себе-то вы все разрешили!

Адвокат окаменел:

– Вы это – серьезно?

– Да куда уж серьезней?! – заорал Спирский. – Некуда серьезней! Мы не на пляже разговариваем! Должны видеть, если вы – мой адвокат, а не…

Павлов упреждающе поднял руку:

– Я – ваш адвокат. Поэтому давайте-ка выкладывайте свои претензии по порядку. С самого начала.

* * *

Артем выслушал дикую смесь из рыцарских фантазий и рейдерских терминов до конца. Он стоически выдержал все претензии и узнал даже о спецшколе, в которой Петр Петрович не учился, и о МГИМО, куда он, само собой, также не поступил. И, конечно же, Артему Павлову было что ответить: в отличие от Петра Спирского, в девятнадцать лет уже имевшего свой бизнес, а в двадцать бывшего более чем состоятельным человеком, он эти свои годы «трубил» на заставе – в карельских болотах. Он мог бы сказать подзащитному, что тоже добивался успеха не «благодаря», а, скорее, «вопреки» и только сам: и учился не в кооперативном техникуме, а на профессию, в которой иногда и головы отлетают; и что, даже потеряв после путча перспективы, все равно поднялся.

Спирский обязан был понять, что уже поэтому у них разные весовые категории, и рассчитывать, что такие, как Павлов, будут облизывать таких, как Спирский, значит, ничему в жизни так и не научиться. Но такие аргументы вышли бы слишком личными, а значит, не слишком точными.

– А главное, – уже вывалив на него все, выдохнул Спирский, – я всегда соблюдал закон. И вы это знаете. Все это знают.

Артем усмехнулся. Он знал больше, чем мог предположить Петр Петрович, но сейчас главным было не это.

– Формально вы правы, Петр Петрович, – кивнул он, – однако будем откровенны: даже когда вы соблюдали закон, вы делали это вынужденно… чтобы вам НЕ МЕШАЛИ грабить.

– А вы?.. – начал Спирский.

– А я чту закон по своей воле… – пожал плечами Артем. – Чтобы МЕШАТЬ грабить.

Рейдер поджал губы и упрямо покачал головой.

– Вы защищаете прослойку ворья – таких, как Батраков. Это ведь они, а не я, разграбили страну. А такие, как вы, их теперь прикрывают.

Павлов рассмеялся:

– Извините, Петр Петрович, но ваши попытки прикрыться махновским лозунгом «грабь награбленное» – лукавство.

– А в чем я не прав? – с вызовом вскинул голову рейдер. – Или Батраков – не вор? Или страна от него не пострадала?

Павлов понимающе кивнул. Его подзащитный упрямо выстраивал себе идейное оправдание – большое… красивое. В итоге, вероятно, выйдет, что он, Спирский, – «Белый Рыцарь», а все его жертвы – воплощение Порока.

– Я не строю иллюзий в отношении «батраковых», – честно признал Артем, – но стране, если уж использовать ваш патриотический посыл, «батраковы» не опасны. Один-два раза отступив от закона, они уже знают, что виновны, а потому обрекли себя на страх до конца жизни.

Спирский недобро усмехнулся: он тоже понимал это, но никак это утверждение комментировать не стал.

– А вот такие, как вы, – посмотрел ему в глаза Артем, – строят систему вечного грабежа сознательно. И не «батраковы», а именно вы живете и процветаете в этой системе, служите ей…

– И порядок решили наводить именно с меня? – стиснув зубы, процедил Спирский.

Артем вздохнул, встал из-за стола и подошел к окну. Это был правильный вопрос.

– Я тоже знаю легенду об Артуре, – задумчиво глядя в окно, сказал он, – и я хорошо помню, чем она закончилась.

– А что там помнить? Все, как у нас, – покривился Спирский. – Король Артур оружие в озеро забросил и на лодке свалил. Голову на отсечение даю, что с казенными бабками. Испачканных дележом рыцарей отправили в ссылку – в Палестину, грехи замаливать, а во главе страны встал герцог Корнуэльский – «темная лошадка», о которой никто раньше слыхом не слыхивал.

Павлов нахмурился и покачал головой:

– Вы, как всегда, упустили главное – суть… конечный результат рейда всех против всех.

– Что я упустил? – насторожился подзащитный. – Ну же, говорите!

Артем прищурился:

– Неужели не помните?

– Да говорите же! – уже раздражаясь, потребовал Спирский. – Ну!

Артем на секунду задумался. Пользоваться терминологией Спирского не хотелось, но иначе его подзащитному было не понять сути.

– В «отрейдированную» страну пришли саксы… – посмотрел ему прямо в глаза Артем. – И королевства логров не стало.

* * *

Адвокат задавал и задавал вопросы – деловито, сухо, строго по делу, что-то записывал, и Петр Петрович отвечал – почти механически, но мыслями был далеко-далеко отсюда. Нет, он вовсе не сдался, и даже последний аргумент Павлова о саксах его не впечатлил. Рейдер до мозга костей, Спирский прекрасно понимал, что и саксы – те же рейдеры, только пришедшие из другой страны. Да и что такое развитие цивилизации, если не бесконечный рейд всех против всех?

Более того, Петр Петрович прекрасно понимал, что в результате непрерывной внутренней «войны» более всего выигрывают исторические конкуренты России. Ибо надо быть полным дураком, чтобы пропустить уникальную ситуацию и не использовать каждую драгоценную секунду временного умопомешательства огромной страны. И его это совершенно не печалило.

По-настоящему начитанный человек, Спирский понимал, что гиены никогда не нападут на группу сильных взрослых мужчин – даже посреди пустыни. Принюхиваться, наблюдать из-за холмов и даже идти след в след будут… но не нападут. Но если в такой ситуации мужички развязали бойню за флягу воды или – что еще смешнее – за кошелек с деньгами, их место – в желудках тех, кто терпеливо ждет за бугром… в обоих смыслах этого слова.

Его зацепило другое – брошенная мимоходом фраза адвоката, и отвязаться от нее уже не получалось.

– Ну, хорошо, допустим, вы добились всего, – легко и даже как-то несерьезно предположил адвокат, – допустим, вы даже дошли до самого верха… но что дальше?

Петр Петрович открыл рот да так и замер, а потом адвокат спросил еще что-то, и Спирский ответил, но этот, предыдущий вопрос так и засел в голове раскаленным гвоздем. Может, потому, что для начала нужно было спросить себя: а что мне, собственно, нужно? На самом деле…

– Я думаю, что сумею убедить судью изменить меру пресечения, – подал голос адвокат и начал набирать длинный телефонный номер.

– А? Что? Спасибо… – механически поблагодарил Петр Петрович; ему было не до того.

«А что бы сделал сэр Мордред?»

Он поворачивал эту мысль и так и эдак, и выходило одно: похожий на него, как одна капля воды походит на другую, Мордред не стал бы останавливаться. Ему, как и Спирскому, было бы мало старчески беззубого правления в духе короля Артура. Он мочил бы их до конца, до тех пор, пока последний «Батраков» не отдал бы ему своего последнего спрятанного в оффшоре доллара. Потому что, лишь отобрав у этого ворья все, можно было взяться за остальную сволочь – мелких рыцарей, купцов и мастеровых. И только потом, когда самая последняя «Зинка» и самый отъявленный «Гога» будут знать, что еще дышат лишь потому, что Он разрешает им дышать, можно будет остановиться.

Свобода

Марк Минаевич Фрид буквально бежал по булыжной мостовой, на ходу отдавая указания по телефону своим помощникам: подготовить самолет, собрать совещание, собрать вещи для длительной командировки. Прыгнув в машину, он приказал шоферу ехать на Житную улицу в МВД, а из министерства уже вышел вместе с двумя мужчинами в штатском, в одном из которых легко узнавался заместитель министра.

Все трое сели в служебную машину с синими номерами и мигалками, и процессия тут же двинулась во Внуково. Въехав на взлетное поле, черная «Ауди» остановилась у трапа самолета, и Марк вышел из автомобиля и в сопровождении заместителя министра быстро взбежал в самолет. Салон бизнес-класса был практически пуст: два коммерсанта на последнем сиденье и жена вице-губернатора с покупками из ГУМа.

– Ну что, земляки-тригорцы, – бодро поприветствовал пассажиров только что назначенный губернатор, – вперед, на новую малую родину!

Жена вице-губернатора смешливо прыснула, коммерсанты дружно ощерились улыбками и так же дружно подняли правые руки в знак ответного приветствия. Но были в салоне и менее оптимистично настроенные персоны.

На переднем кресле сидел заросший щетиной, неопрятно одетый, с опухшими красными глазами Петр Спирский в наручниках. Рядом с ним, развалившись в свободной позе, позевывал охранник в штатском, а в проходе между кресел стоял майор Шмидт.

Увидев начальство, майор поспешно принял стойку «смирно», а когда генерал подошел к следователю и что-то шепнул ему, тот удивленно вытаращил глаза и, покопавшись в кармане, протянул начальнику какой-то предмет. Генерал тут же передал этот предмет Марку, и тогда Фрид подошел к Петру, посмотрел на него сверху вниз, присел на корточки и молча, лично расстегнул наручники только что полученным от заместителя министра ключом.

Рейдер не без труда встал, ошалело оглядел замерших пассажиров и потер затекшие от наручников руки.

«…уголовное дело, возбужденное по признакам… – быстро, невнятно, явно стараясь побыстрее отделаться от этой формальности, читал по бумаге генерал, – привлеченный и допрошенный… Спирский… заявлений не поступило… постановил… прекратить… за отсутствием события преступления…»

Дочитав до конца, генерал откашлялся и протянул лист Петру, но тот не отреагировал, и тогда замминистра отдал постановление Марку Фриду. Тот бережно сложил листок пополам, а затем вчетверо и аккуратно спрятал во внутренний карман пиджака. И только когда Марк отошел от Спирского и, скрестив руки, замер, до рейдера что-то стало доходить.

Машинально огладив грязные спутанные волосы, Петр Петрович провел руками по запачканной несвежей рубашке, брезгливо оглядел себя, словно пытаясь понять, откуда на нем оказались эти стоптанные контрафактные кроссовки АДИБАС, и нетвердой походкой двинулся к выходу.

Майор Шмидт и двое конвойных двинулись ему наперерез, но остановились под грозным взглядом губернатора Фрида, а если еще точнее, то подчиняясь жесту заместителя министра, показавшему им кулак из-за спины счастливого тем, что наконец-то именно он решает судьбы людей, Марка Минаевича.

* * *

Петр Петрович пошел к выходу и остановился только на миг – у зеркала. Огладил заросший щетиной подбородок и понял, что самое страшное – глаза. Это были отрешенные, блуждающие глаза пациента психиатрической клиники, только что выписанного после курса интенсивной терапии.

«Как странно выглядит Зло…» – глупо хихикнул Петр Петрович.

Продолжая глуповато улыбаться, на подгибающихся ногах он сошел с трапа и, как завороженный, двинулся навстречу солнцу, поглаживая растертые в кровь наручниками запястья. Отвыкшие от яркого света глаза слезились – поначалу сами по себе, а затем и от переполнивших его чувств. Петр Петрович плакал – впервые за последние тридцать лет.

И дело было не в том, что свобода пришла к нему в образе конкурента Марка Фрида – об этой изменчивости Фортуны – или Фемиды? – адвокат Павлов его предупреждал. Дело было в свободе самой по себе. Никогда прежде Спирский так не жаждал свободы и не ценил ее, может, потому, что лишь теперь понял: единственным, чего он так жаждал всю жизнь, была Свобода.

– Я ошибался… – пугая своим видом подъехавших для посадки на рейс Москва – Тригорск пассажиров, всхлипывал Спирский. – Я не там ее искал.

И пассажиры, даже те, что уже поднимались по трапу, вывернув головы, смотрели и смотрели на странного человека в замызганной одежде и с прочерченными на грязных щеках дорожками от слез.

– Все совсем не так, как я думал, – плакал Петр Петрович и все дальше уходил от своих тюремщиков и освободителей, конвоиров и следователя, самолета и пассажиров – от всех.

Он хотел обрести независимость от бабушкиной пенсии и теткиных окладов, начал копить, а кончил вымогательством – у тех же бабушки и теток. Он мечтал швырнуть Краснову его еженедельный червонец в рожу и не брезговал даже сбором бутылок, а кончил тем, что спаивал таких, как Гога. Он возжаждал свободы от тирании Гоги и, в конце концов, пошел на самое страшное, что можно помыслить.

Не разобравшись в жизни до конца, он двигался наверх, поглощая слабых и порабощая сильных, и всем сердцем верил, что, достигнув самого верха, сумеет вырваться из той клетки, в которой прожил всю жизнь. И только теперь увидел: с каждым его шагом клетка становилась все прочнее, а значит, его клетка – у него в голове.

– Какое счастье, – твердил он в лицо шарахающимся встречным, – Бог мой, какое счастье для вас, что Краснов не дал мне своей фамилии!

Потому что, если бы «Рыцари» признали его чистокровным Красновым, а значит, своим, он бы уже взошел на самый верх, и самая совершенная из клеток – та, что в его голове, – стала бы тотальной. Для всех.

* * *

Через полгода в одном из далеких монастырей появился послушник. Он производил впечатление абсолютно счастливого человека, и это было странно, поскольку в каждой своей молитве он прежде всего благодарил Господа и всех, кто стал орудием Его воли, за то, что ему не позволили дойти до конца.

Три товарища

Александр Иванович Батраков вернулся в свой кабинет в пять утра, и уже к обеду его кресло после ремонта – перетяжки лопнувшей кожаной спинки и замены двух роликов – было торжественно водружено на прежнее место. Инженеры и бухгалтеры разбирали сваленные по углам бумаги, уборщицы отмывали полы от крови, грязи и копоти, истребляя, по выражению Батракова, даже сам запах рейдерского духа. Но главное – «красный директор» уже знал все, что следует сделать.

Первым делом предстояло пресечь ничем не обоснованные, но упорные слухи, что адвокат Павлов решал вопрос по НИИ чуть ли не в Кремле, и дать понять, что именно благодаря его, Батракова, характеру и связям антирейдерская кампания проведена столь эффективно и мощно. Только так можно было чуть выправить подпорченный – после массовой и не слишком этичной скупки акций миноритариев – имидж. Впрочем, Батраков был исполнен энтузиазма. Да, для выкупа стольких акций ему пришлось потратить почти все свои сбережения в оффшорном банке, к которым он не прикасался со времен кризиса 98-го года, но цель была достигнута, и теперь Александр Иванович был единственным владельцем «Микроточмаша».

А к вечеру в кабинет прошмыгнула секретарша.

– Александр Иванович, к вам Соломин Юрий Максимович, из Москвы, направлен переводом.

– Не сейчас, – раздраженно отрезал директор. – Вы же видите, я занят.

– Но… он не совсем из Москвы… – дала понять, что не все так просто, умная секретарша. – Он из… другой столицы, северной…

Батраков насторожился, вспомнил, что с утра как раз по этому поводу звонил сам начальник Тригорского управления ФСБ генерал-майор Федотов, вздохнул и, подержав посетителя в неведении «протокольные» четверть часа, приказал допустить. Дверь открылась, и в приемной Генерального директора возник аккуратно одетый, коротко постриженный мужчина.

– Здравствуйте, Александр Иванович! – широко улыбнулся он. – Меня зовут, хотя вы уже наверняка, знаете, Юрий Максимович Соломин, почти тезка известного артиста.

Батраков невольно вздрогнул: улыбка гостя чем-то напомнила ему такую же широкую улыбку адвоката Павлова. Но мимолетное наваждение тут же прошло, и Батраков, чуть замешкавшись, пожал протянутую руку и указал гостю на стул:

– Присаживайтесь, Юрий Максимович, располагайтесь. Сейчас нам чайку сделают. Рассказывайте, что вас к нам привело?

Батраков натужно, однако так же широко улыбнулся.

– Спасибо, а то я прямо из аэропорта. Рейсовый летит слишком поздно, вот я и пристроился к новому губернатору на борт его самолета.

Батраков невольно напрягся; об отставке Некрасова ему сообщили сразу, но вот кто новый губернатор, он еще не знал. А спрашивать не позволял статус.

– В общем, напросился, – улыбнулся Соломин, – зато время сэкономил, а время, которое у нас есть, – это деньги, которых у нас нет, так, кажется, говаривал Остап Бендер.

Батраков нетвердо помнил, что именно говорил Остап Бендер, но на всякий случай понимающе закивал головой.

– Да-да. Время – это действительно деньги. Значит, новый губернатор уже в городе… а вы, стало быть, с ним знакомы…

– Да это совсем неважно, – отмахнулся гость. – У нас с вами, Александр Иванович, теперь другие задачи. И будем мы их решать вместе на новом качественном уровне.

– Вместе? – не понял владеющий 100 процентами акций своего предприятия Батраков. – Вместе с кем?

Улыбка сошла с лица московского гостя, и Батраков увидел серьезного, целеустремленного, полного решимости человека со стальным взглядом, не знающим ни преград, ни сомнений, ни возражений.

– Вот мои документы.

Батраков осторожно взял протянутую гостем кожаную папку и внимательно пролистал документы: приказы, письма, рекомендации, указ, листок по учету кадров, характеристика, диплом Высшей школы КГБ СССР, диплом выпускника Института им. Андропова и еще какие-то бумаги на иностранных языках с заверенными переводами.

«Мама родная!!!»

– Чтобы облегчить вам изучение моих регалий, – деловито сказал «гость», – буду комментировать. До недавнего времени я работал в 1-м Главном управлении, а затем в Службе внешней разведки, последние годы занимался решением ряда важных государственных вопросов, работая в центральном аппарате ФСБ России.

Батраков почувствовал, как по его лбу сбегает капелька едкого пота, но вытирать ее не рисковал.

– Сегодня уволен из органов безопасности переводом в народное хозяйство, то есть прямо к вам, – пронзил его взглядом посланец из Москвы. – Я направлен на ваше предприятие для решения чрезвычайно важной государственной задачи.

Соломин замолчал, дожидаясь вопросов, но Батраков был почти парализован, бессмысленно пробегал текст последнего документа глазами и… не понимал.

«…Указ Президента России… уволить в запас генерал-майора государственной безопасности Юрия Максимовича Соломина… переводом в народное хозяйство…»

Батраков поднял глаза на собеседника. Перед ним сидел действительно боевой полковник, ранняя седина которого была хорошо скрыта цветом светло-русых волос, а волевое лицо не давало оппоненту никаких шансов на победу в споре. Возражения также не принимались. При общении, а тем более при работе с таким человеком можно было лишь одно – подчиняться, причем безоговорочно.

Директор медленно, аккуратно закрыл папку и сложил руки на столе перед собой – как ученик первого класса.

– Ну и как теперь быть?

– Как?! – поднял брови генерал-майор. – Да все очень просто, господин генеральный директор. Я назначаюсь вашим первым замом. В течение двух, максимум трех месяцев мы осваиваем с вами всю институтскую кухню…

«…мы осваиваем с вами…» – мысленно повторил Батраков.

– …я имею в виду производство, рабочий цикл, коллектив, поставки, заказы, подряды и так далее. Как только будем готовы, объявляем о вхождении в состав РОСОБОРОНПРОМА.

Сердце Батракова стукнуло и застряло где-то в горле.

– Да-да, – наставительно забарабанил взятым со стола директора карандашом по директорскому же столу первый зам, – возвращаем государству потерянные активы. Сегодня, дорогой товарищ Батраков, пришло время собирать камни.

Батраков облизнул мигом пересохшие губы.

– А как же мои… ну… наши… – он замялся.

– Вы, наверное, хотите узнать, как быть с акциями, которые вы так удачно подсобрали? – по-хозяйски откинулся в кресле чекист. – Не беспокойтесь, государство вас не обманет! Все акции будут у вас выкуплены. По номинальной стоимости.

У Батракова помутилось в глазах. При создании акционерного общества он продуманно занижал номинал акций, чтобы легче было их выкупить, но теперь эта политика оборачивалась против него.

– После выкупа акций НИИ станет частью крупного государственного концерна-холдинга, – развивал перспективу Соломин, – и будет управляться Советом директоров. А вас, дорогой наш директор, мы с почетом и уважением отправим на заслуженную пенсию.

«Где же валидол? – пошарил глазами по столу директор. – Ну, где же он…»

– В общем, как говорится в анекдоте про «Красную Шапочку и Серого Волка», – встал с кресла первый зам, – вас, уважаемый Александр Иванович, хотели недружественно поглотить, а мы будем вас дружественно сливать с госконцерном.

Батраков тупо смотрел в пространство перед собой.

– Не вешайте нос, шеф! – похлопали его по плечу. – Лучше скажите, какой кабинет я могу забрать для работы и своих вещичек?

Батраков жестом показал на дверь, которая вела в приемную.

– Кабинет напротив.

Соломин стремительно двинулся к выходу, но у самых дверей остановился:

– Жду вас через пятнадцать минут у себя.

* * *

Ровно через пятнадцать минут первый заместитель попросил секретаршу, которая, примеряя роль «слуги двух господ», испуганно металась меж двух кабинетов, пригласить Батракова. И когда Александр Иванович вошел, первое, что бросилось ему в глаза, был стоящий на самом почетном месте большой снимок в стеклянной рамке. На снимке, широко улыбаясь, как близнецы-братья, были запечатлены три бравых вояки в полевой форме.

Молодые цветущие курсанты с петлицами связи на фоне таких же цветущих яблоневых садов, обнявшись, смотрели в объектив камеры так уверенно, словно смотрели в свое будущее. В правом явно угадывался Соломин, посреди важно возвышался орденоносец Пахомов, а в левом – хоть и с небольшим сомнением – Батраков идентифицировал… будущего адвоката Артемия Андреевича Павлова.

Правосудие для всех…

Едва Артем вошел в офис, позвонила Настя.

– И как там обещанный мне Париж?

– Сегодня вылетаем.

Не в силах сдержать счастливой улыбки, Павлов шел в свой кабинет, но перед глазами стояла только Настя – такая, какой он увидел ее посреди ночи, едва открыл глаза.

– Правда, что ли?! – восторженно охнула Настя. – Ну, и где ты тогда бродишь?! Я замучалась ждать!

Любимая женщина имела право на каприз, и Артем глянул на часы.

– Буду… через часик-полтора, но сначала я должен подвести итоги.

Безотрывно корпящие над бумагами адвокаты уже приветствовали его – кто жестом, кто кивком.

– Здравствуйте, – каждому кивал Артем и, понизив голос, прижал трубку плотнее: – Все, Настенька… у меня работа.

Он отключил телефон и победно оглядел помощников.

– Все, ребята, в Тригорске полная победа!

– Йес! – взвизгнула Маша. – Я знала!

Павлов рассмеялся:

– А теперь быстренько пробежим по итогам. Кто мне скажет, на чем рейдеры «поймали» Батракова?

Адвокаты переглянулись. Такое подведение итогов происходило каждый раз, и щепетильность и требовательность шефа, честно говоря, всех уже достали.

– Да мы знаем, Артемий Андреевич, – за всех ответил Сережа Гришковец, – закон надо соблюдать, и все будет тики-так.

– Мелких акционеров не надо обижать! – подхватила Маша. – Иначе они кого угодно поддержат, лишь бы своего босса стряхнуть. А чем кончаются революции, мы уже знаем!

– Точно, Мария! – порадовался радикальности ее вывода Павлов. – И значит, первым теоретиком рейдеров был… ну-ка…

– Неужели Ленин? – сам не веря тому, что сделал такой вывод, спросил Саша.

Павлов подошел и демонстративно пожал ему руку.

– Браво, товарищ Александр. То, что удалось Ульянову, больше не повторит никто. Хапнуть целую страну, не вложив ничего, только под обещание, – это абсолютный рекорд!

– А в результате – разруха и миллионы смертей, – тихо сказала Маша.

Артем вспомнил Пахомыча и вздохнул. В этом и была одна из самых жутких особенностей рейдерства: выигрывая – лично для себя – на рубль, они разрушают – для всех остальных – на миллионы, оставляя после себя выжженную землю, а то и самые настоящие кладбища.

– Но ведь почти то же, по сути, сделано и в девяностых? – осторожно то ли спросил, то ли решил, сам для себя, Саша. – Теми же Кохом, Чубайсом, Юмашевым, Гайдаром…

Павлов невесело улыбнулся:

– Беда в том, что нет такого предприятия из приватизированных в 1991—1995 годах, где бы не был нарушен закон – в его сегодняшнем толковании и понимании.

– А может, реформаторы намеренно создали условия, при которых соблюсти закон невозможно? – предположила Маша. – И теперь весь бизнес на крючке… выбирай любого и делай с ним что хочешь.

– Похоже на правду, – мрачно хмыкнул многоопытный Гришковец. – Ходорковского «закрыли», Сосновку у Фрида и Касьянова отобрали, коллекцию Союзмультфильма завернули… Все понимают, что это грабеж, и все молчат. Знают, чем кончится, если вякнешь.

Ребята притихли, и Павлов, понимая, что на такой ноте «прения» закрывать не стоит, окинул их требовательным взглядом.

– Но то, когда закон восторжествует, зависит в том числе и от нас.

Молодые адвокаты молчали.

Берлинский лесник

Йон отыскал имя самозванца – Колесов Сергей Михайлович – в списках пассажиров, тут же встретил его в толпе гостей Будапешта, убедился, что он ничего не сунул в камеру хранения, и сопроводил из аэропорта до отеля. А едва Колесов ушел на встречу с ним, Йон сунул портье десять сотенных бумажек и – уже с ключами – поднялся в номер. Платить за то, что можно взять даром, он как-то не собирался.

Йон внимательно обыскал вещи самозванца и почти сразу же обнаружил увесистую пачку, упакованную в искрящуюся подарочными цветами оберточную бумагу. Аккуратно вскрыл, тщательно просмотрел всю пачку целиком и сразу увидел основной изъян «коллекции» – ключевых чертежей здесь не было.

Понимая, что в Будапеште делать уже нечего, Йон неспешно сошел вниз по лестнице, бросил ключи благодарному портье и лишь в последний миг решил сходить-таки к месту так и не состоявшейся встречи. Ему было любопытно, как именно его собирались «поймать на крючок». И первым, кто бросился ему в глаза, был неприметно сидящий за столиком кафе человек.

Если бы не многолетняя выучка, Йон бы закричал – от боли и гнева. Человека, сидящего в сторонке, он узнал сразу. Именно этот человек – только на двадцать лет моложе и одетый лесником – четырежды попадал в поле его зрения в лесу под Берлином, и именно этот человек нечаянно обнаружил себя, когда отец заболел и был в срочном порядке госпитализирован.

Дитрих фон Зибенау дал Йону все, даже это имя. Он заменил подобранному на безвестной помойке Йону и отца, и мать, и всех родственников. Он дал ему лучшее образование и воспитание – из всех возможных. Он показал ему цену денег и власти, не отказывая ни в том, ни в другом. Он действительно стал для Йона всем и вся!

А потом появился этот человек, и отца не стало.

«Возмездие… – застучало в висках Йона, – ты познаешь возмездие…»

Мешкать было нельзя, и, как только «берлинский лесник» снял номер в том же отеле, что и Колесов, началось перевоплощение в свою вторую, а на самом деле истинную ипостась.

Йон, как всегда, не повторялся, и, если бы притаившийся за приоткрытой дверью «лесник» не был вооружен, он бы испытал возмездие уже там, в отеле. Но охотник был готов к сопротивлению, и Йон высказал ему все презрение, на какое был способен: демонстративно убил Колесова и так же демонстративно бросил сверток с документами на середину комнаты. А когда «берлинский лесник», немного успокоившись и отправив бумаги – обычной почтой – в Россию, вылетел в Париж, Йон последовал за ним.

Гости

Директор отеля «Крайон» справился о прибытии самолета и удовлетворенно улыбнулся. Московский рейс прибыл в Руасси без опозданий, и, скорее всего, мэтр Павлофф и его спутница уже в пути. Директор знал, как нравится жандармам аэропорта, когда иностранцы говорят на языке Вольтера и Бальзака. Мэтр Павлофф язык знал, как немногие, а значит, и задерживать его без нужды никто не станет.

Директор каждый раз ожидал приезда этого молодого талантливого адвоката с нетерпением: говорить и даже спорить с ним было сплошным удовольствием. Но в этот раз мэтр прибывал со спутницей, и директор уже зарезервировал за ним двухкомнатный сьют и накрыл стол с фруктами и вином.

– Месье Вольдемар уже был здесь?

Директор обернулся. Перед ним стоял высокий, стильно одетый мужчина в синих очках.

– Вы его друг? – поинтересовался директор.

– Можно сказать и так, – обнажил ряд ровных фарфоровых зубов мужчина. – Если считать двадцать лет знакомства достаточным, чтобы обрести этот статус.

Директор с уважением наклонил голову. Он считал себя большим другом Вольдемара, но знал его намного меньше. И все-таки…

– Извините, месье, боюсь, я не могу быть вам полезен.

Как его клиенты, так и его друзья имели право на конфиденциальность – без объяснения причин.

– Нет-нет, это вы меня извините, – любезно отозвался незнакомец. – Просто мы разминулись, а должны были встретить друзей…

– Из России? – обрадовался такому совпадению линий судьбы директор. – Я тоже очень люблю Россию…

Но незнакомец уже был удовлетворен. Галантно поклонился и неторопливой, немного танцующей походкой двинулся прочь.

Директор вздохнул. Он действительно очень любил Россию и все, что с ней связано, и он очень ценил дружбу и постоянство. Он всегда лично проверял списки клиентов, заселяющихся на следующий день в отель, и, найдя фамилии знакомых, делал для них приятные презенты и сюрпризы. Мэтра Павлофф это касалось даже более, чем остальных.

И когда спустя полчаса русский мэтр появился с сияющим лицом, горящими глазами и прекрасной незнакомкой под руку, директор с первого взгляда понял, как угадал со сьютом и столом: мэтр был влюблен и, похоже, любим.

– Здравствуйте, мэтр, – сдержанно улыбнулся директор и подал знак старшему администратору.

Он знал, что делает, ведь, чтобы научиться угадывать состояние человеческой души с первого взгляда, нужно всего-навсего родиться в Париже, а также чтобы твои родители родились в Париже, а бабушка с дедушкой родились хотя бы в Провансе. У директора «Крайона» все эти биографические данные были в полном порядке, как и врожденное чувство такта. Француз до запонок, до мозга костей, он всегда знал, что необходимо его постояльцам для полной гармонии и приятного отдыха. Сейчас, например, он точно знал, что этим двоим нужен самый лучший из имеющихся в наличии номер, столик легких закусок и хорошее шампанское либо 1995-го, либо 1998 года от Дона Периньона. Ну а перво-наперво, их нельзя беспокоить ближайшие три-четыре часа.

Директор еще раз окинул взглядом юную спутницу адвоката, отметил его горящие глаза и крепкую фигуру и с сомнением хмыкнул: «Нет, четырех часов этому мустангу недостаточно, дадим им часов шесть, а лучше восемь…»

– Жан-Поль, – подозвал он старшего администратора, – проводите наших почетных гостей, месье Павлофф с его дамой в апартаменты на третьем этаже с видом на пляс де ла Конкорд. Закажите дюжину фин-де-клер и салат из лобстера. И после этого перекройте коридор, чтобы никто не шастал в этом конце до самого вечера. Вам ясно, Жан-Поль?

– Bien sur, monseiur, – коротко кивнул все понимающий Жан-Поль.

Удовлетворенный директор бросил взгляд сквозь витрину. Высокий мужчина в синих очках сидел через улицу за столиком, видимо, ждал месье Вольдемара.

* * *

В 20.00, как было условленно, зажужжал поставленный на беззвучный звонок мобильный телефон Артема. Это звонил Вольдемар, и он предлагал встретиться недалеко от гостиницы в кафе «Лаурент» на аллее Елисейского парка. Артем поцеловал спящую Настю, стремительно собрался и положил на ночной столик у кровати короткую записку:

Артем неслышно выскользнул из номера, повесил на дверь табличку «Не беспокоить», спустился на первый этаж и, улыбнувшись администратору, выбрался на уже перекрещенную вечерними тенями парижскую улицу. Это было удивительно, однако в голосе Вольдемара – всегда спокойном и размеренном – он почуял тень тревоги.

Впервые за много лет.

Секрет

Если бы не твердая договоренность, Вольдемар не пошел бы на эту встречу. Собственно, и в «Крайон» он заглянул только затем, чтобы встретить мэтра у входа, обговорить все профессиональные новости на месте и немедленно распрощаться. Но его снова охватило чувство, что за ним следят, и он снова двинулся с детства знакомыми улочками, пытаясь отыскать и определить источник тревоги. Он был абсолютно уверен, что это связано с фон Зибенау.

Впервые это чувство появилось у него еще в Будапеште, едва он вошел в отель и снял номер, но тогда он счел это следствием общей, весьма острой ситуации. Вторая волна тревоги накрыла его уже в номере Колесова: бывший боевой офицер лежал в луже рвоты и дерьма, а упакованный в яркую подарочную пленку пакет с документами демонстративно лежал посреди комнаты. Это был вызов – ясный и недвусмысленный; хуже того, это было посланием ему.

«Йон…» – мгновенно понял Вольдемар, чья это работа; только этот киллер нациста фон Зибенау был настолько изобретательным и дерзким. Но вот беда, Вольдемар был уверен, что их пути никогда не пересекались. Знакомый лишь по коротким сообщениям со всего мира, Йон никогда не давал повода себя обнаружить, а Вольдемар ни разу не попадал в поле зрения его хозяев. Иначе бы его просто уничтожили – уже тогда.

«Но зачем ему был нужен этот демонстративный вызов, – непрерывно думал Вольдемар, – и почему он теперь идет за мной?»

И только на пороге кафе «Лаурент» что-то произошло: там, в прошлом Вольдемара, словно мелькнула какая-то тень…

– Здравствуйте, Вольдемар, – поднялся навстречу мэтр Павлов, – вы кого-то ищете?

– Нет, ничего, – Вольдемар повернулся и, растерянно улыбаясь, двинулся к столику, – здравствуйте, мэтр.

Артем нахмурился:

– Впервые вижу вас таким…

Вольдемар недовольно крякнул и решил сказать все как есть:

– Много лет назад я сумел организовать разоблачение и арест фашистского палача нацистского преступника по имени Франц Дитрих фон Зибенау барон Веймар. Он был задержан в Германии, в тогда еще советской части Берлина.

Брови Павлова поползли вверх:

– Постойте, постойте… Что вы такое говорите?! Я точно знаю, что фон Зибенау был разоблачен вовсе не с вашей помощью, а благодаря нашему коллеге!

Вольдемар округлил глаза от удивления:

– А вы-то откуда это знаете?! Я никому об этом не рассказывал! Да и ваша сторона никогда и нигде этих деталей не разглашала! Это секрет!

Павлов улыбнулся:

– Дорогой Вольдемар! Никто, кроме наших преподавателей, никогда, кроме учебы в спецшколе, и никому, кроме ее слушателей, действительно ничего не рассказывал.

Вольдемар опешил, но и на лице Артема вдруг появилось удивление.

– Но я не знал, – потрясенно покачал головой он, – что с той стороны помогали именно вы, Вольдемар… И, кстати, какое отношение это имеет к вашему нынешнему настроению?

Вольдемар на секунду задумался и вдруг ясно вспомнил, как именно держала пакет «сутенерша». И в следующий миг он словно оказался там, возле коттеджа кубинского посольства. Молоденький секретарь и, похоже, любовник Дитриха фон Зибенау стоял, склонившись над патроном, и держал в руке сумку с его личными вещами. И держал он ее точно так же – тремя пальцами, оттопырив большой и указательный.

«Бог мой!» – мысленно ужаснулся Вольдемар. Выходило так, что опаснейший убийца был одновременно и его личным врагом.

– Из-за чего вы так напряжены? – напомнил о себе Артем.

– Нет-нет, ничего, – замотал головой Вольдемар, – это обычные призраки прошлого в голове старого солдата.

Втягивать в эту историю русского друга, пожалуй, теперь он мог так назвать Артема, Вольдемар не желал.

– Лучше расскажите, как идет ваша борьба с рейдерами, – перевел он разговор в другое русло.

Павлов усмехнулся:

– Рейд остановлен, главный рейдер уже побывал в следственном изоляторе – под моей адвокатской опекой. – Он глянул на часы. – Думаю, он уже на свободе.

– Благодаря вашей адвокатской помощи?

Артем покачал головой:

– Нет, Вольдемар… я намерен честно помогать ему на следствии и в суде, но у нас многое происходит благодаря Системе.

Вольдемар сочувственно покачал головой и… встал из-за стола.

– Извините, мэтр, мне пора.

Всю жизнь балансировавший на самом краешке бытия и небытия, теперь он чувствовал опасность все острее.

– Но может быть… – начал Павлов, но осекся и подал руку: – Удачи, Вольдемар.

Их отношения предполагали полную независимость – без необходимости что-либо объяснять.

Возмездие

Тот, который обрек его отца на жуткую и позорную смерть, спешил через мост к Музею Инвалидов. Он был немолод – на два десятка лет старше того, каким запомнил его Ион в лесу под Берлином. Он был ослаблен работой с архивами и вечными раздумьями. Он был жертвой.

«Ты познаешь возмездие… – колотилась в голове раскаленная ненавистью мысль. – Ты познаешь…»

Тот, который убил его отца, перешел мост, присел на лавочку, и Йон замер неподалеку. Жертва болтала по телефону. Жертва говорила на русском, переходя то на французский, то на итальянский, с некой Ирэн. Они обсуждали приезд какого-то «батюшки» и встречу «греков».

Йон поджал накрашенные губы, но тут же взял себя в руки и чопорно поправил шляпку с вуалькой – настолько старомодную, насколько позволял имидж дамы в годах. Маскировка оказалась удачной, по крайней мере, несколько молодых арабов, проходящих мимо Йона-дамы, загоготали и сделали пару неприличных жестов – почти рефлекторно. А прохожих на мосту становилось все меньше и меньше…

Йон прошел чуть дальше, присел на дальней лавочке в конце пешеходного моста и превратился в ожидание. Он знал все, что произойдет в ближайшие пять-шесть минут, и он выбрал то единственное оружие, которое годилось для такого торжества правды, – тонкий финский кинжал, утяжеленный ртутным сердечником.

Этот кинжал был подарен ему отцом по особому случаю и с тех пор побывал и в Сербии, и в Болгарии, и в Албании, а не так давно и в Венгрии. Йон строго выполнил все указания отца, и первую ночь новое оружие провело с ним в одной постели – под подушкой. И оно сразу же стало своим, почти живым, почти разумным. Оно всегда требовало крови, а с тех пор, как Йон нашел виновного в гибели отца, оно требовало крови каждую секунду.

Пожилой убийца, увлеченный беседой, прижал телефон правым плечом к уху, а освободившимися руками принялся вытаскивать блокнот, чтобы раскрыть его и начать записывать, и Йон понял: пора! В такой позе не то что нанести удар, но даже толком защититься было невозможно. Йон огляделся. На мосту было практически пусто – лишь парочка подростков в полусотне шагов да группа грязных, заросших бородами клошаров, устраивающихся на ночлег в своих картонных коробках.

– Ты познаешь возмездие…

Йон встал, опустил руки вдоль туловища, освобождая кинжал из рукава, и неторопливо, походкой пожилой, чопорной и бесконечно старомодной дамы двинулся вперед. Он должен был подойти на расстояние броска.

– Разрешите пройти, месье…

Эта едва слышная фраза достигла слуха Йона, когда он уже почти подошел на расстояние броска, и сразу же изменила все. Она не могла принадлежать ни подросткам, ни клошарам. Он чуть наклонил голову и, не сбавляя скорости, скосил глаза. Тот, кто ее произнес, уже прошел сквозь клошаров и двигался ему наперерез – бегом.

– Вольдемар! Слева!

Йон зарычал и бросился вперед, а убийца его отца уже понял все и медленно поднимался со скамейки, не сводя тревожного взгляда с мчащейся к нему пожилой чопорной дамы.

– Ты познаешь… – Йон размахнулся, – воз… мез… дие…

Кинжал свистнул, вспыхнул в тусклом свете фонаря, но уже за мгновение до того, как он лязгнул о перила моста, Йон понял, что промахнулся.

– Беги, Вольдемар! – заорали сбоку, теперь уже совсем близко.

Йон стиснул зубы и, ломая каблуки, рванулся к убийце отца. Увидел его бледное и уже отрешенное лицо, прыгнул, а едва он коснулся врага, его сбили с ног.

– Я сам, Вольдемар!

Йон выхватил стилет и, ухватив упавшего убийцу отца за одежду, с яростью стал наползать – рывок за рывком, сантиметр за сантиметром – туда, к пульсирующему ужасом и предчувствием неотвратимости расплаты горлу.

– Куда вы, мадам?! – по-русски взревел тот, что пытался его удержать. – Держись, Вольдемар!

Йон занес руку со стилетом, и его вдруг отпустили – совсем. Он выдохнул, и в следующий миг русский ударил, и кисть Йона хрустнула, а стилет отлетел под скамью. Йон моргнул, выпустил врага и, преодолевая мгновенную тошноту, откатился в сторону. Вскочил и замер.

Русский уже помог убийце встать, и теперь они стояли глаза в глаза с ним, и за спиной того, кто сегодня должен умереть, не было ничего, кроме перил моста.

– Ты познаешь… – процедил Йон, сорвал очки и бросился вперед.

Он ударил всем телом, сбил, сдвинул, почти вышвырнул его за пределы моста и жизни, когда его тело вдруг оторвалось от мостовой, а небо перевернулось. И в следующий миг Йон, едва успевший зацепиться за литье, ударился грудью о чугунный парапет и повис над Сеной. Дыхание остановилось, сердце пронзила режущая боль, а ненавистное лицо и – рядом – еще одно, принадлежащее тому, кто все испортил, теперь смотрели на него сверху.

– Держитесь! – требовательно протягивали к нему руки оба перегнувшихся через перила врага. – Дайте руку! Вы разобьетесь!

Йон молча пожирал их взглядом. Он бы не смог подать руки, даже если бы хотел, – расстояние было слишком большим.

– Артем, придержите меня! – крикнул враг. – Я спускаюсь! Ну, дайте же вашу руку, Йон!

Йон вздрогнул. Убийца его отца знал, с кем имеет дело. Он посмотрел вниз: речная вода сейчас менее всего походила на себя саму и вся переливалась всполохами света. Свечение все усиливалось и усиливалось, а потом он увидел глубоко внизу – еще ниже, чем река, и даже ниже, чем ее дно, тысячи – нет! – миллионы огней. И, если правда то, что говорят священники о преисподней, его отец – единственный, кто его любил, ждал сына именно там, внизу.

«Я иду к тебе, папа…»

– Не надо, Йон! – заорали сверху. – Дайте руку!

Йон поднял голову. Сознание уже уходило.

– Никогда я не протяну руки убийце моего отца, – из последних сил сказал он и разжал онемевшие пальцы.

Рейдер

Артем опоздал на ужин в «Беркли» на полчаса.

– Ну, и где тебя носило? – ревниво поинтересовалась Настя.

– А? Да так… – тряхнул головой Артем и сделал по возможности виноватое лицо: – Извини, Настенька, пришлось объясняться с жандармами.

Когда Йон прыгнул, Артем сделал все, как учили в Высшей школе КГБ. Он должен был это сделать! Но с тех пор перед глазами стояло только одно: жуткий человек с белыми мертвыми глазами в платье старой чопорной дамы, падающий вниз – туда, в неясное свечение, где уже через несколько секунд можно было разглядеть только вялый поток мутной воды.

«Вот он, финальный аккорд Второй мировой…» – тихо сказал тогда Вольдемар, а Павлов неожиданно подумал, что в Германии 1933-го тоже начали с того, что поставили крупный бизнес на карачки.

– Ты меня слышишь?

– Да, конечно, – очнулся Артем. – Что будешь есть?

Настя улыбнулась:

– Ты меня обманул, Тема.

Артем через силу улыбнулся. Он знал, что виноват перед своей любимой женщиной, но у него было такое чувство, что она говорит не об опоздании.

– Ты говорил, что борешься с рейдерами, – прищурилась Настя, – но это неправда.

– Как так? – удивился Артем.

– Ты сам – рейдер, – тихо сказала она, – вечный пират, вечно бороздящий воды Мирового океана.

Артем на секунду опешил и тут же рассмеялся. Сравнение было красивым, но лично он – полчаса назад – чувствовал себя пограничной собакой, потому что ТАК не бегал с самой службы на заставе.

– Я, вообще-то, пограничник, – поправил он возлюбленную, – если угодно, пограничный сторожевой корабль. Слежу, знаешь ли, за соблюдением правил мореплавания.

– Какие могут быть правила в вечной войне – приподняла бровь Настя. – Не много ли ты на себя нагрузил, пограничник?

Артем пожал плечами и вдруг вспомнил Петра Петровича с его теорией вечного рейда всех против всех: купцов против короля, короля против рыцарей и рыцарей против купцов.

– Кто-то же должен принуждать ИХ ВСЕХ к соблюдению ИМИ ВСЕМИ принятых правил?

Настя сокрушенно покачала головой:

– Это задача судей, а вовсе не твоя. Куда ты суешь голову?

Артем рассмеялся. Романтический ужин в Париже стремительно превращался в диспут где-нибудь на Ильинке.

– А что делать, если судьи примыкают то к одному «флоту», то к другому? – принял он вызов. – Кто тогда остается на страже закона?

– И ты хочешь сказать, что это – адвокат, – с сомнением покачала головой Настя, – один против всех…

Артем попытался возразить, стремительно перебрал всех, кто ему помогает, и вдруг с ужасом понял: почти все они служат закону ВОПРЕКИ Системе. Да, их много, но каждый из них, по сути, – один на один с этой огромной рейдерской машиной.

– Это только кажется, что юрист один против всех, – покачал он головой, – на деле он один ЗА всех. Даже если эти ВСЕ своих общих интересов и не понимают.

Он жестом подозвал почтительно замершего неподалеку официанта, и тогда Настя – очень по-женски и очень по-русски – оперлась щекой о ладонь:

– Где твой порт, рейдер?

Артем заглянул ей в глаза и улыбнулся:

– А может быть, лучше спросить, есть ли у рейдера вакансия первого помощника?

1

Дактокарты – дактилоскопические карточки (отпечатки пальцев).