ВМЕСТО ПРОЛОГА

Она выпорхнула из подъезда многоэтажки в темноту настоянной на запахах лета ночи. Дробно простучали каблучки по асфальту.

Белые кружева блузки нежны, как прикосновение любимого, легки, как пена. Каблучки: цок, цок, цок. Сердце: стук, стук, стук. А в нем любовь, много, много любви.

И небо, безучастный свидетель всего…

Каблучки перестали выбивать торопливую дробь, распрощавшись с твердью асфальта. Осторожно ступив на высушенную дневным жаром тропинку, она томно вздохнула: «Как сладко любить…»

Вдруг белое пятнышко блузки мелькнуло у полосы кустарника. Мелькнуло и исчезло. Как-то сразу, рывком. Сдавленный женский крик никого не разбудил, даже не потревожил в засыпающих, равнодушных многоэтажках.

Сердце остановилось и бухнуло вновь, еще и еще, тревожным набатом.

Глаза выхватили из темноты мерзкую, словно паук, руку, рвущую на себя податливую паутину блузки.

Крику не пробиться сквозь чужую ладонь. Крик погиб, не успев родиться.

Треск рвущейся ткани, звериное нечеловеческое рычание… И тьма…

Там, за кругом тьмы, злобный монстр — порождение ужаса, творил страшное, грешное и отвратительное.

И его некому остановить. Некому…

Незримо качнулись во тьме ночи ветки кустов, пропуская белые клочья кружева.

Вновь по тропинке, мимо многоэтажки, по асфальту… Под тусклый свет фонаря.

Глаза — окна в отчаяние, в бессилие, в боль и страх, в отвращение к себе.

Хрупкое тело сползло по двери, пачкая ее кровью, пропитавшей волосы, стекающей по щеке…

Глава 1

Хлеб я пеку сама. Это единственный способ сохранить фигуру. Рецепт прост: два стакана муки, два стакана отрубей, треть пачки дрожжей, щепотка соли и щепотка сахара. Кто знаком с тестом, сообразит, что со всем этим делать…

Действительно просто, очень просто. Сложней приучить себя это есть. Мне как-то удалось, поэтому без труда влезаю в свое выпускное платье.

…И неудивительно: когда в хлебе одни опилки — на них не раздобреешь.

Опилками я называю отруби, кто пробовал — поймет, что разница несущественна.

…В тот злополучный день я сидела за кухонным столом, бережно очищая отруби от мышиных экскрементов и ломая голову над сюжетом новой книги весьма философского содержания.

"Какова мера терпимости? Нет, видимо, так: какова мера толерантности?

Да, «толерантности» — лучше. Одно и то же, а насколько умней… Где граница толерантности, отделяющая безнравственность от…"

Боже, как много срут эти мыши! А я вчера еще недоумевала за ужином, откуда в моем хлебе взялся тмин. Бедный Евгений, как он меня хвалил. Чему он радовался? Он любит тмин.

Откуда у мышей взяться тмину? Нет, это черт знает что такое! Одно говно! И я должна это есть? Для фигуры.

Я злилась, так как было очевидно: во всем опять виноват Санька. С тех пор, как я решилась стать матерью, жизнь пошла под откос. Если бы не Санька, я бы мигом мотанулась за отрубями, а не перебирала бы мышиные экскременты. Он сирота, и я должна любить его во сто раз сильней, чем родного ребенка.

Лично я давно осиротела, но раньше это не чувствовалось так сильно.

Раньше я жила припеваючи и лишь когда стала матерью — поняла, как тяжело быть сиротой. В случае моей болезни присмотреть за Санькой было решительно некому.

Да-а, жизнь у меня не мед и даже не сахар. Выйти из дому невозможно.

Санька часто болеет, капризничает, плачет, его нельзя оставлять надолго. И все на мне одной. Кто мог, уже помог и отказался. Дальше я должна рассчитывать только на себя. Маруся и та взбунтовалась. Категорически от меня отреклась.

Заявила: "Если бы я хотела возиться с детьми, нарожала бы своих.

Придется тебе, старушка, раскошелиться".

Раскошелиться. Разве я против, но как это сделать? На кого кошелиться?

Кого брать? Домработницу или няньку? С появлением в моем доме Саньки возникла острая потребность в целом штате прислуги. Здесь разве обойдешься одной нянькой?

Нет, что ни говори, но лишь теперь, перебирая мышиные какашки, поняла я мою бедную покойную Нелли, да простит ее господь и царства ей небесного за все содеянное. Пока наши друзья и знакомые ломают голову, как могла она пойти на такие жуткие преступления, я постигаю эту тайну на собственной шкуре. Только год я побыла Санькиной матерью, а уже готова убить первого встречного и без всякого повода, а Нелли все же делала это лишь со знакомыми людьми и к большой своей выгоде.

К тому времени она была матерью Саньки целых три года. И это не могло не сказаться на ее психике. Правда, у нее была нянька. Малыш сидел рядом со мной и своим кашлем опять сметал «гуант» на очищенные отруби.

— Санька, когда кашляешь, отворачивайся от стола, — попросила я, плохо скрывая раздражение и мучаясь от этого.

— Мама, а что такое секскременты? «Боже, ребенок помешан на сексе. Хоть бери и выбрасывай этот телевизор. Насколько проще было, когда он из алфавита выговаривал всего несколько букв. Тогда его хоть не понимали окружающие. Чертов логопед, научил-таки его говорить. Теперь он чешет языком не хуже взрослого, но что он мелет? Секскременты. Ужас! Видимо, я вслух произнесла это нехорошее слово. А как надо было сказать? Говно? Разве это лучше? Я ужасная мать, но что делать?!»

— Санька, не сиди здесь. Из окна дует, ты болен. Иди ляг в кровать.

— И смотреть телевизор? — обрадовался он, вскакивая со стула.

Я с опаской покосилась на часы. Время было уже такое, что вполне могла выпорхнуть с экрана какая-нибудь едва одетая дивчина и задрыгать голыми ногами или чем-то и того хуже. Да и политики ничуть не лучше этих певичек. Несут порой такое, что интеллигентные родители за головы хватаются и тащат подальше от экранов детей. По фене болтают уже в открытую, как заправские ворюги, и только что не матерятся, и то избранные, остальные уже вовсю матерятся.

Но все же лучше, когда больной ребенок лежит в кровати, а не сидит на сквозняке у окна.

— Хорошо, включи телевизор, — согласилась я. — Но крикнешь мне, что там идет.

Санька вскочил, с воплем радости повалил стул и выбежал из кухни. Я удрученно посмотрела ему вслед, мысленно отмечая, что штанишки ему уже коротки, и выглядит он в них потешно, как клоун в цирке. С тех пор, как я решилась стать матерью, сердце мое преисполнилось беспокойством. Каждую минуту меня что-то волнует, пугает, огорчает.

Адская, должна сказать, жизнь. Просто непостижимо, как справляются с проблемой материнства миллионы женщин. Вот уже год, как я с трудом справляюсь с этой проблемой, а дальше — хуже. Оказывается, дети постоянно растут. С ними не получается никакой экономии. Курточка, которую я купила ему на выход, пролежала одну лишь зиму и вот уже мала.

Просто удивительно, как быстро растут дети. А как они быстро учатся! И в основном плохому.

— Мама! Мама! А что такое секс-премьер?

«Ну вот, яркая иллюстрация… Но что он смотрит?! Что ему там показывают?!»

Я сорвалась с места и вихрем влетела в Красную комнату. Санька сидел в кресле и с серьезным видом поглощал «Новости». На экране не было никакого секса, и все выглядело благопристойно.

Это ужасно, мой ребенок помешан на сексе. В четыре с лишним года.

— Санька, не секс-премьер, а экс — значит, бывший, — сказала я вслух, а мысленно задалась вопросом: «А он что подумал?»

— Тогда сексофон что такое? — не унимался Санька. — Сказали, что Клинтон любит свой сексофон.

При слове «Клинтон» меня прошиб пот. Бог знает, какую информацию только что получил ребенок. Сексофон. О чем это? Может, комната, где этот престарелый юнец предавался сексу с Моникой? Или музыка, под которую они там все это делали? Музыка! Черт! Я совсем отупела. Конечно, музыка, Клинтон же играет на саксофоне.

Мне стало значительно легче. Я вытерла пот и удовлетворила Саньку правильным ответом, после чего отправилась на кухню ковыряться в мышиных какашках.

"Ах, как не вовремя нагадили мыши. Хотя это я не вовремя обнаружила. Ведь ела же хлеб вчера, и ничего, а теперь даже дышу с отвращением, но выхода нет.

Фигура дороже. Да, Маруся права, надо срочно заводить домработницу. Во всяком случае, будет кому возиться с мышиным говном, да и с Санькиным заодно".

Принимая те или иные решения, люди не в состоянии предвидеть всех последствий. Таким образом, желая избавиться от мелких неприятностей, мы получаем крупные.

Я позвонила Марусе и сообщила:

— Я решила завести домработницу.

— Ах, я прямо вся упала! Решилась-таки старушка, — обрадовалась Маруся.

Вероятно, моя жизнь казалась ей все еще недостаточной юдолью плача и печали. Домработница в этом смысле должна была исправить положение. Видя, как я несчастна, Маруся автоматически попала в разряд счастливых женщин, а кто же не желает себе счастья?

— Значит, так, старушка, все заботы я беру на себя, — с энтузиазмом воскликнула Маруся. — Не вздумай обращаться ни, в какие агентства. Ты вся отдайся своему Саньке, а я позабочусь об остальном. Максимум через три дня у тебя будет симпатичная трудолюбивая девушка, готовая за скромную плату потакать всем твоим капризам. У меня уже есть такая на примете: утонченная, грамотная и твоя соседка. Живет ну прямо рядом с тобой.

Я даже не сразу поняла, что произошло. Умение Маруси врываться в чужую жизнь и превращать ее в бардак могло кого угодно обезоружить, но, думаю, у меня уже появился кое-какой иммунитет, иначе бы я не задала своего вопроса.

— Почему девушка? — спросила я.

— Тебе нужна помощь или разговоры о давлении и радикулите?

— Помощь, конечно.

— Тогда — девушка. Симпатичная, образованная, покорная и трудолюбивая.

Мне стало смешно.

— Маруся, ты идеалистка. Ты веришь в сказки.

— Почему?

— Где же сейчас найдешь симпатичную и трудолюбивую девушку? Эти вещи несовместимы. О покорности я и не говорю. Это просто анахронизм. А образованная прислуга — хуже гангрены.

— Старушка, ты прямо вся отстала от жизни. Говорю же: такой анахронизм живет рядом с тобой. Просто рядом!

Я пришла в ужас. Уж Не мою ли Старую Деву Маруся имеет в виду?

Представляю, что она сделает с моим Санькой да заодно и со мной. Она же неряха!

У нее даже мыло грязное! Из ее дома бегут тараканы (кстати, ко мне), что же говорить о людях? Правда, тараканы (с появлением Саньки) теперь уже бегут и от меня. Мой Евгений тоже скоро побежит… Евгений! Меня словно ледяной водой окатили.

— Маруся! Какая девушка? Тем более покорная и симпатичная! У меня же Астров. Я и так старше его на два года.

— Не на два, а на пять, а внешне так и на все десять, но при чем здесь Евгений? Он от этого только выиграет, — заверила меня Маруся.

— Он-то — да, но речь идет обо мне. С чем останусь я после его выигрыша?

— В твоем возрасте не об этом надо думать…

— В моем возрасте только об этом и думают, — возразила я. — Особенно теперь, когда у меня Санька. Ребенку нужен отец.

Маруся едва не задохнулась на том конце провода, столь беспредельно было ее удивление.

— Так ты хочешь выскочить замуж за своего Астрова?! — завопила она. — Нет, держите меня, я прямо вся сейчас упаду! Ты?! Замуж?! Нет, старушка, я просто падаю! Чтобы ты — и замуж!

Меня это начало раздражать.

— Да, я — и замуж, а что здесь удивительного, особенно для тебя. Ведь ты же с подобной мыслью не расстаешься от самого своего рождения, почему же я не могу решиться на замужество?

— Потому что после четвертого брака ты дала зарок не регистрировать свои увлечения, — напомнила мне Маруся.

— Правильно, — согласилась я. — Зарока я не нарушаю. Евгений не увлечение, а жестокая необходимость. Во-первых, всегда приятно иметь рядом личного телохранителя, особенно, когда он обходится тебе почти даром.

Во-вторых, Санька уже сейчас по собственному желанию называет его отцом. Ты знаешь, он сделал это гораздо раньше, чем назвал мамой меня.

— Телохранителей сейчас пруд пруди, нищих отцов тоже, — заметила Маруся.

Не обращая внимания на ее колкости, я продолжила, нанося основной удар:

— К тому же у Евгения есть все те мужские качества, которые я хочу видеть в Саньке. Согласись, это большая редкость, чтобы мужчина хоть как-то соответствовал женскому представлению о сильном поле.

Маруся демонстративно рассмеялась:

— Ха! Ха-ха-ха!

— Уже по твоей реакции ясно: мой Евгений — соответствует, следовательно, лучшего отца Саньке не найти. Так стоит ли рисковать? Не потому ли умные хозяйки в домработницы берут пожилых женщин?

— Да, в объявлениях обычно пишут: после сорока. А тебе сорок один.

— Спасибо за напоминание, я тоже помню, сколько тебе, но речь не о том.

Я, конечно, уверена в Евгении, но к чему брать грех на душу и вводить мужика в лишний соблазн.

— В чем же соблазн? — Маруся любит иногда прикинуться дурочкой.

— Знаешь, когда изо дня в день молодая девица будет на его глазах стоять задницей кверху, тут и кремень станет мягче пластилина.

— Почему обязательно задницей кверху?

— Потому что — это самая рабочая поза. Я все же надеюсь, что домработница будет стирать белье, чистить ковры, мыть полы и так далее, а все это делается в известной позе, поэтому мне хотелось бы иметь в доме задницу постарше.

— Старше себя, — уточнила Маруся.

— Как минимум, — заверила я.

— Хорошо, завтра мы это обсудим.

Глава 2

Ранним утром следующего дня Маруся ворвалась в мою квартиру со своим новым любовником. Иван Федорович, мужчина в костюме, внешне весьма обаятельный.

Он не имеет привычки громко и не к месту смеяться, регулярно чистит обувь, не ковыряет в носу в задумчивости и не цыкает зубом, от него совсем не пахнет потом, он иногда пьет в меру, курит только дорогие сигареты и в гостях тактично скрывает свой непомерный аппетит.

Несмотря на все Перечисленные достоинства, я относилась и отношусь к Ивану Федоровичу очень прохладно. Возможно, я не смогла простить Марусе разбитого сердца Акима.

Ах, Аким, предпоследняя любовь Маруси. Она его жестоко бросила, а он все-таки мой сосед.

Если до этого Аким просто пил, то теперь он запил горькую и совсем забросил мое хозяйство. В ванной несколько месяцев течет кран горячей воды, а в туалете барахлит бачок. Время от времени сосед стучит в мою дверь. Бия себя в грудь кулаком, он говорит:

— С соседями так не поступают!

Я соглашаюсь, обливаясь слезами, но напоминаю, что Марусе он никакой не сосед, а мне очень даже, так же как и Старой Деве, которая уже трижды жаловалась участковому.

— Машка хотела моей любви! — кричит Аким. — Вот ей! — и он скручивает большой кукиш. — Еще не родилась та баба, которая…

— Знаю, — грустно отвечаю я, после чего Аким приходит в себя, вздыхает, смущенно роняет слезу и топает домой.

Разве могу я после этого любить Ивана Федоровича? Если дело пойдет так и дальше, мне придется, как абсолютно одинокой женщине, просить Евгения починить кран и бачок, а это сильно ударит по моему авторитету, ведь он мне еще не муж.

Вот почему я не люблю Ивана Федоровича.

К тому же он старается всех убедить, что безумно любит Марусю. Он демонстрирует свое восхищение в самой отвратительной для меня форме: ест Марусю глазами, из которых струится патока, то и дело вспыхивает восторгом и захлебывается от нежности.

Если бы он был не из провинции, а Маруся не являлась обладательницей столичной квартиры, гаража и дачи, я бы ему поверила. Но в Москве околачивается масса провинциалов, способных за вышеперечисленные сокровища и не на такое.

Поэтому на его любовь я сразу же посмотрела с подозрением и брезгливостью, чего не скажешь о Марусе. Кстати, пора вернуться к ней.

— Ну, старушка, и загрузила ты нас своими проблемами! — с ходу пожаловалась она, едва успев внести в квартиру свой пышный бюст. — Мы с «моим» бросили в постели делом заниматься и всю ночь проспорили, какого возраста должна быть прислуга. Он стоит на своем: не старше двадцати пяти.

— И я его могу понять, — усмехнулась я. —Так же, как и тебя.

— Я с ним согласна, — поспешила сообщить Маруся.

— Ах, согласна, птичка моя. Чудесно, тогда возьми эту трудолюбивую девушку себе. Будешь лучше справляться с хозяйством, — ответила я, кивая на Ивана Федоровича.

Маруся пришла в смятение, но очень быстро из него вышла.

— Мне бюджет не позволяет, — заявила она.

— Не страшно, такие расходы я охотно возьму на себя, по дружбе и для эксперимента.

Маруся просверлила меня взглядом и поняла, что я не шучу.

— Ну, что скажешь? — спросила она, оборачиваясь к «своему». — Или я не права? Она завидует нам.

— Права, права, — тут же замурлыкал он, кусая Марусю за щеку и умильно вскрикивая:

— А щеки! Мои румяные щеки!

Фу, как это противно. И я должна все это терпеть. Но в одном я с ним согласна: щеки Маруси и раньше занимали значительную часть ее лица, а в последнее время просто выступили за его пределы.

— Ваня! Перестань, — млея от счастья, отбивалась Маруся, а он то кусал, то щипал ее оплывшие щеки с каким-то садистским остервенением, словно она была не тем, что есть, а извращенной малолетней нимфеткой.

Я смотрела на эту сцену с нескрываемым отвращением, мысленно поклявшись не соглашаться на прислугу младше пятидесяти.

— В общем, так, старушка, — вспомнила обо мне Маруся, когда Иван Федорович утомился дергать ее за щеки. — Ты как хочешь, но Жанне я уже сообщила. Работе она очень обрадовалась, поэтому выкручивайся сама. «Мой» занят сегодня, поэтому мы спешим. Пока, чмокни Саньку, мы испаряемся.

Что они и сделали.

Минут пять я стояла в прихожей, потрясенная столь наглым вторжением в свою жизнь.

Кто кому завидует? Разве я пытаюсь протиснуть молодую девицу в Марусин дом? Щеки!

Щеки!

Я фыркнула и хотела вернуться в кровать, откуда раньше времени меня и извлекла Маруся, но три дверных звонка сообщили о приходе Евгения. Я распахнула дверь и тут же была подвержена нападению на свои худые щеки.

— А щеки! Щеки! — радостно вопил Евгений, щипая и кусая меня на все лады.

— С ума. сошел?! — отбивалась без особой охоты я. — Могу представить, где ты этому научился.

— Да, эту сцену я только что видел в твоем подъезде, — признался Евгений.

— Ну так не думай, что такой варварский способ выражения любви нравится всем, — ответила я и добавила:

— Может, он и в самом деле любит Марусю, раз лучших достоинств в ней не нашел? А ведь и правда, из всего, что у нее было, более-менее сохранились только щеки.

Евгений усмехнулся и пожал плечами.

— Конечно, любит. Я не поклонник крупных — женщин, но Маруся уж очень хороша.

Я, словно после удара под дых, поинтересовалась одними губами:

— Чем же она хороша?

— Сиськами, задницей и вообще фигурой. Всего много, все есть. Что еще мужику надо?

Я растерянно осмотрела свою фигуру в висящем на стене зеркале. Отметив ее незначительность, я пролепетала:

А мне еще хотели впендюрить молодую домработницу. Понятен ее замысел, я имею в виду Марусю.

Евгений неожиданно заинтересовался:

— Домработницу? Вот правильно. Это то, что тебе нужно. А то глянь на себя в зеркало: на тебе уже лица нет. Надо взять молодую крепкую домработницу, чтобы все спорилось в ее руках…

Насчет ее рук не знаю, а мои руки уже уперлись в бок, глаза метали молнии и стрелы.

— Маруся — прелесть, на мне нет лица, а ему не кикимору болотную — молодую и крепкую подавай, чтобы все в руках! — возмутилась я.

Евгений рассмеялся.

— Обожаю, когда ты ревнуешь. Не хочешь молодую, бери старую. Мне подойдет любая.

— Как это по-мужски! — выразительно закатывая глаза, констатировала я, на что Евгений рассердился.

— Ну все, хватит, — рявкнул он, но, испугавшись своей смелости, сразу же дипломатично пояснил:

— Лично я иду ремонтировать кран и бачок, а ты можешь приготовить мне кофе, а если появится настроение, то и завтрак. Санька где?

— Санька спит, а ты иди к черту, так меня пугать. Говорила тебе, что разница в возрасте до добра не доведет. Мне уже сейчас трудно соответствовать твоим тридцати шести, а что будет через десять лет?

— Через десять лет я буду импотентом, и ты успокоишься, — обнадежил Евгений.

— Заманчивая перспектива.

Санька выскочил из спальни: и закричал:

— И я буду импотентом! И я!

Мне осталось лишь развести руками.

— Вот, милый мой, до чего доводит твое воспитание. Вот, чему ты учишь ребенка, хотя в его возрасте это неплохо, особенно при его болезненном интересе к сексу. Вчера он справлялся, что такое секс-премьер и сексофон.

— Надеюсь, ты правильно ему объяснила, — рассмеялся Евгений, хватая Саньку на руки и подбрасывая под потолок.

— Можешь не сомневаться, — ответила я и удалилась на кухню варить кофе, раз уж в этом доме совершенно не дают поспать.

Звонок в дверь застал меня за этим занятием. Из ванной выбежал Евгений и с криком «это Серега пришел на помощь!» помчался в прихожую.

Серега, друг Евгения, в помощи постоянно нуждается сам, но. при этом (как последний враг) умудряется еще предлагать и свою, хотя от этого выходят одни неприятности.

На этот раз Серега, видимо, обещал справиться с бачком и краном. Я живо представила, что теперь с ними станет, но решила по пустякам не расстраиваться.

Поэтому, спокойно закуривая сигарету, я сидела на кухне и изучала в зеркале свое лицо, которого якобы на мне нет, и была вполне довольна тем, что вижу.

Щеки, правда, немного ввалились, но разве не этого добивалась я много лет?

На пороге вырос Евгений. На его губах блуждала улыбка.

— Это к тебе, — крикнул он и, насвистывая игривый мотивчик, отправился в ванную.

— Эй, постой, — вернула я его громким шепотом. — Кто там?

— Какая-то незнакомая девица, спрашивает хозяйку. Это ты?

— Это я. А что за девица? Хорошенькая? Евгений причмокнул губами и закатил глаза, демонстрируя крайнее восхищение.

— Высший пилотаж! — констатировал он.

Я пулей вылетела в прихожую. У раскрытой двери стояла девица, каких немало на Тверской. Длинные, ничем не прикрытые ноги, полные глупости глаза в обрамлении щедро намазанных тушью ресниц, сочные карминовые губы, на голове…

В общем, я пришла в ужас и с криком «нет, никогда!» захлопнула дверь и сразу припала к «глазку», давая себе клятвы завтра же убить Марусю.

Девица удивленно пожала плечами, перешла к соседней двери и надавила на кнопку звонка.

Ждать ей пришлось довольно долго. У моей соседки Татьяны не квартира, а постоялый двор. То из Мурманска родственники, то из Челябинска, то из Ставрополя. И что ни ночь, то пир горой. Хроническое нашествие гостей доведет-таки мою добрую Татьяну до хронического алкоголизма. Она уже давно не работает, перешла на ночной образ жизни и трезвой бывает лишь изредка.

Девица в ожидании нетерпеливо дрыгала своей длинной ногой, а я ругала и ее, и Марусю, и Татьяну. Наконец дверь распахнулась, и на пороге показалась Татьяна в халате, накинутом поверх ночной сорочки до пят. Она сонно, пьяно и бестолково хлопала ресницами, явно пытаясь продрать глаза.

— Как вы относитесь к гостям из… — заблеяла девица, но Татьяна не дала ей договорить.

— Прекрасно отношусь, — воскликнула она, сгребла девицу в охапку и радостно завопила:

— Миша! Юра! Андрюха! Тети Дунина Зина приехала!

И потащила девицу в квартиру.

Я пришла в полное недоумение. Что за чертовщина? Куда она поволокла мою девицу? Это что? Она уже и моих гостей принимать собирается?

Не успела я прийти в себя, как затисканная объятиями девица вновь появилась на площадке. За ней шла смущенная Татьяна с журналом «Башня» в руках и извинялась на все лады:

— Простите, я вас приняла за Зину, дочку тети Дуни. Вы похожи, очень похожи. Миша! Юра! Андрюха! Ведь правда?

— Правда! Правда! — басовито загудело из глубины квартиры.

Девица вежливо улыбнулась, отряхнулась, расправила крылышки и, пятясь, уперлась в дверь Старой Девы, куда тут же и позвонила.

Татьяна исчезла, и на площадку выползла Старая Дева с головой, утыканной бигуди. У нее постоянно вместо головы — бигуди. Что она только на них наматывает? У нее же нет волос.

— Как вы относитесь к гостям из будущего? — заученно заблеяла девица. — Что скажете о бесконечности Вселенной?

Старая Дева вместе с бигуди ушла в размышления, а девица, пользуясь этим, просочилась в ее квартиру и повела свой репортаж уже из прихожей. Речь шла о господе, совести и вере. Старая Дева, понятия не имея ни о первом, ни о втором, ни о третьем, обожала такие речи, из чего следовало, что у проходимки есть перспектива состариться прямо в ее квартире.

Но кого уже они стали присылать к нам, эти свидетели Иеговы? И откуда они берут этих своих свидетельниц? Прямо с панели, что ли? Фу, как она меня перепугала, эта девица.

Я отлепилась от «глазка» и отправилась на кухню. Не успела я заняться уборкой, как опять раздался звонок.

— Это ко мне! — крикнул Евгений и вновь помчался в прихожую.

Я рассердилась, плюнула и взялась-таки за чистку плиты, чего долго не решалась делать. Евгений тут же вернулся. Он был полон разочарования.

— Это к тебе, — равнодушно бросил он и поспешил в ванную.

— Да постой же, — зашипела я. — А теперь там кто?

— Какая-то девица. Спрашивает Софью Адамовну. Это ты?

— Это я, ответила я, придирчиво всматриваясь в его глаза. — А что за девица? Хорошенькая?

Взгляд Евгения не выражал ничего, кроме крайнего нетерпения.

— Обычная девица, каких миллион. Сонь, мне некогда, ты иди, она ждет.

Я несколько успокоилась, но бдительности решила не терять. Придала своему лицу самое строгое выражение и поплыла в прихожую.

Девица топталась у двери на коврике. Вид у нее был очень смущенный, а когда я грозно сказала «ну?», бедняга и вовсе сконфузилась. Глаза из-под челки смотрели загнанно и обреченно.

«И где только Маруся откопала такую?» — подумала я и строго повторила вопрос:

— Ну?

Девица покрылась красными пятнами, нервно затеребила подол платья и, приседая, сказала:

— Здрасте.

— Здравствуйте, милая, — покровительственно ответила я, придирчиво изучая ее и оттаивая душой.

"Нет, это существо не опасно. Чтобы мой Астров изменил мне вот с этим?

Даже если такое случится, я только ему посочувствую".

Я решила ее подбодрить.

— Итак, слушаю вас, — сказала я, после чего девица растерялась окончательно и сбивчиво залепетала:

— Меня это, Жанна зовут, я это, насчет работы пришла, мне это, говорили, я собиралась уже вчера, но, сказали, что как бы не надо, а сегодня, вот.

— Понятно, следуйте за мной, — усмехнулась я и отправилась на кухню.

Когда мы проходили мимо ванной, внезапно распахнулась дверь, и перепачканный Евгений шагнул нам навстречу. Девица испуганно шарахнулась и юркнула на кухню раньше меня.

— Кто это? — свистящим шепотом спросил Евгений, делая ужасные глаза.

— Прислуга, — издевательски кривляясь, ответила я. — Допрыгались, милые.

— И как она?

— По-моему, ее надо лечить.

Евгений пожал плечами и скрылся в ванной, а я отправилась на кухню.

Девица стояла ко мне спиной и смотрела в окно.

— Присаживайтесь, Жанна, — я указала на стул. — Кофе хотите?

— Спасибо, — робко ответила она.

— Спасибо? В каком смысле?

— В смысле… Не хочу.

Я задумалась о соотношении робости и покорности в характере человека и на несколько секунд забыла о Жанне…

Очнулась я, лишь когда Санька выскочил из ванной и с криком «где моя прислуга?» прыгнул на руки Жанны.

Я остолбенела. Я близка была к обмороку, поскольку находилась в уверенности, что девушка точно лишится чувств, но ошиблась. Жанна мгновенно преобразилась. Она рассмеялась, не выпуская Саньку из рук, уселась на стул, повела с ребенком бойкий разговор и через пять минут знала о нас столько, что я озаботилась новой проблемой.

Оказывается, наличие прислуги в доме делает жизнь его обитателей весьма прозрачной.

С этим смириться я никак не могла, но, видя своего ребенка в руках Жанны радостным и счастливым, я представила себя сидящей, скажем, в опере, а рядом Евгений. Что ж, недурно. А к нашему приходу Санька, отмытый до белизны, переодетый в свежевыстиранную пижамку, сладко дремлет на кружевных белоснежных простынях, а на столике в гостиной приятный ужин на двоих и при свечах…

Просто блеск!

Я посмотрела на Жанну совсем другими глазами.

"Ну и пусть сплетничает, — храбро подумала я. — После Старой Девы и верной подруги Маруси мне это совсем не страшно. Главное, что она любит детей.

И они любят ее, если судить по моему Саньке, а его трудно обмануть".

— Что вы умеете делать? — спросила я, чтобы не выглядеть легкомысленной.

Жанна вмиг утратила веселье, привычным движением (как куклу) прижала моего сына к груди и серьезно отчиталась:

— По дому умею делать все: стирать и гладить белье, чистить ковры, натирать паркет, знаю десять рецептов варки кофе, хорошо готовлю традиционные блюда и обожаю драить кастрюли.

Представив, что всю эту нудную и изнуряющую работу она будет делать вместо меня, я почувствовала значительный прилив сил. Последняя же ее фраза едва не довела меня до экстаза.

— А комнатные растения вы любите? — спросила я, с огромным трудом скрывая радость. — У меня много дорогих цветов.

— Цветы — с детства моя слабость. Я их холю и лелею, словно своих деток.

Сладкий вздох вырвался из моей груди:

— Ах!

Но я быстро взяла себя в руки и строго спросила:

— А как вы относитесь к домашним животным?

Надо признаться, что у меня не было никаких домашних животных, но я уже серьезно задумалась: «А почему бы мне их не завести?»

Услышав вопрос, Жанна буквально заискрилась внутренним светом и с трогательной нежностью произнесла:

— Домашних животных очень-очень люблю. Я затрепетала.

"Ну надо же, как мне повезло. Это просто ангел какой-то, а не девушка.

Таких надо клонировать. Просто брать и клонировать. Сотнями. Тысячами. Чтобы всем было хорошо. Ах, как я теперь заживу! Даже не знаю, как благодарить мою Марусю".

— А скажите-ка, милая, что вы любите больше всего? — спросила я, недоумевая, как могла так долго обходиться без прислуги.

— Больше всего на свете я люблю детей, — ответила Жанна, и мне потребовалось немало сил, чтобы удержаться на стуле, а не наброситься на нее с объятиями и поцелуями.

Пришлось торжествовать молча, что было равносильно пытке.

— А как вы относитесь к воспитанию? Мне хотелось бы вырастить из сына приличного человека, а не какого-нибудь рэкетира, депутата или, упаси боже, лидера ЛДПР.

Этот вопрос всегда очень волновал меня. Некоторые заводят детей и совсем не хотят их воспитывать. Детей это чрезвычайно травмирует. Именно так получаются вышеперечисленные продукты плохого воспитания.

— Я обожаю воспитывать детей и даже закончила шестимесячные курсы гувернанток, — заверила меня Жанна, чем окончательно свела с ума.

Подобно голливудской героине, мне захотелось, подпрыгивая от счастья, закричать: «Хочу! Хочу!» Но я чудом сдержалась.

А вот Санька не стал скрывать своих чувств. Он завизжал от радости, чем привлек внимание Евгения. Он испуганно ворвался в кухню и, увидев, что здесь все довольны, с облегчением вздохнул.

Санька прыгал на коленях Жанны, а я томилась от переизбытка чувств:

«Вот кого мне нашла Маруся! Вот кого она мне нашла!»

Будь у меня хоть капля предвидения, я залилась бы слезами в тот самый миг, когда нога Жанны ступила на порог моей квартиры.

Но даром предвидения обладаю не я, а все кому не лень. Послушать мою Марусю, даже она обладает этим даром; Хотя, если учесть, сколько неприятностей принесла мне ее Жанна, то, может, это и так. Однако все это в дальнейшем, а пока…

Глава 3

А пока я не знала, куда деться со своим счастьем: хотелось буквально со всеми поделиться открытием, что я и делала в первые дни с утра до вечера.

— Знаешь, что приносит женщине истинное блаженство? — вопрошала я очередную из подруг, лежа на диване с сигаретой в зубах и любуясь тем, как спорится работа в руках Жанны.

— Новая шубка? — принималась гадать подруга.

— Холодно.

— Богатый любовник?

— Холодно.

— Отдых на Канарах?

— Уже теплей.

— Неужели групповой секс? — с восхищением изумлялась подруга.

— Фи, какая чепуха. Это, все вместе взятое, не идет ни в какое сравнение с моей Жанной, — с гордостью сообщала я. — Прислуга — вот что может сделать женщину счастливой. Когда имеешь домработницу, то шубки, любовники и отдых на Канарах так же доступны, как групповой секс. Когда в твою жизнь входит прислуга, жизнь вроде та же, но совсем с другим оттенком. Знаешь, чем отличается лебедь от курицы?

— Шеей?

— Умением летать. Курица только хлопает крыльями, но остается на земле.

Так вот, я взлетела так высоко, что мне жаль вас, хлопающих крыльями. Жанна, приготовь мне белую блузку, но сначала принеси кофе и сделай потише телевизор.

Или нет, выключи его совсем.

Не стоит, думаю, упоминать чувства, которыми преисполнялись мои подруги. Все, как одна, завидовали мне завистью всех цветов радуги. Лишь Тамара — очень деловая женщина — не поняла меня.

— Серьезно? — удивилась она. — Прислуга действительно приносит столько радости?

— Прислуга и счастье — синонимы, — заверила я.

— Странно, — изумилась Тамара, — почему же я не испытала этого? У меня два водителя, кухарка, горничная, прачка и садовник, не считая секретарш, которых тоже можно смело отнести к прислуге, если взять во внимание то, чем им обычно приходится заниматься. Сюда же можно отнести и телохранителей. Так почему же я несчастна?

— Может, потому, что количество не всегда переходит в качество? — предположила я.

— А может, мой муж вместо меня кайфует? Даня! Даня!!! Сейчас же иди сюда, — закричала Тамара, обращаясь к мужу. — Соня утверждает, что прислуга приносит счастье. Отвечай, это правда?

— Лично мне счастье приносишь ты, — услышала я честный ответ бездельника Дани.

Еще бы, бизнес Тамары кормит известную часть страны, так что уж тут говорить о каком-то Дане.

— Соня, наша прислуга никакого счастья не приносит, — со вздохом призналась Тамара. — Одни только хлопоты. И все воруют.

— Это потому, что у тебя нет моей Жанны, — с гордостью ответила я, всей душой жалея подругу.

Можете представить, как жилось мне в те дни, раз я была полна таких восторгов. Жанна — девушка из многодетной семьи, самая старшая из детей — была на редкость ловка и трудолюбива. С шести лет на ее плечи легли большое хозяйство и толпа братишек и сестренок. Она привыкла со всем справляться и не роптать и сохранять жизнерадостность. Скромность ее поражала, ум вызывал уважение, легкий нрав — симпатию.

В моем доме воцарился абсолютнейший порядок, Санька был ухожен и накормлен, а мы с Евгением располагали всеми вечерами к собственному своему удовольствию. И все это за весьма скромную плату, потому что выяснилось:

Жанна мечтает в совершенстве овладеть английским. Я охотно взялась ей в этом помочь, расширяя по ходу ее кругозор и без устали делясь своим жизненным опытом.

За короткое время мы стали подругами, точнее я стала ее кумиром, что было особенно приятно. Занимаясь домашним хозяйством, Жанна успевала не только слушать меня, но и выражать свое восхищение, причем в самой лестной форме.

Конечно, я была в восторге, день ото дня все больше влюбляясь в прислугу, подумывая всерьез над повышением жалованья, что с моей стороны уже было бы настоящим меценатством, поскольку Жанна планировала продолжить свое образование и собирала средства для оплаты обучения в университете.

Я поделилась своей идеей с Евгением, и он всячески ее одобрил, напомнив, однако, что такие домработницы, как Жанна, на дороге не валяются, а ведь если она поступит в университет, ее надо будет кем-то заменить. Впервые в жизни, да простит меня господь, я пожалела об отмене крепостного права.

— Я же умру без нее.

— Ну, это будет не так скоро, — поспешил успокоить меня Евгений.

— Да, но я уже сейчас представить не могу, как буду обходиться без нее.

К тому же она мне как дочь. Все, что есть у меня внутри, что накопилось за долгие годы жизни, настойчиво требует передать это дочери.

— Отдай Саньке. — Ему это на пользу не пойдет. Нет, нет, нет. Представить себе не могу, что будет, когда меня покинет Жанна.

— Это будет не скоро, — снова заверил меня Евгений, но он ошибался;

Через несколько дней после нашего разговора позвонила Тамара и пригласила меня на банкет по случаю своего юбилея.

Так было всегда. Все дни рождения Тамары, сколько себя помню, проходили на моих глазах. Сначала это были детские собрания с тортом, свечами и лимонадом, потом отроческие вечеринки с теми же атрибутами и подпольным вином, потом юношеские бесшабашные пьяные компании и так далее.

Но с тех пор, как Тамара забралась на коммерческий олимп, ее дни рождения не радовали меня. Я отбывала их как повинность, расплачиваясь за многолетнюю верность и дружбу. Там уже не было прежней атмосферы родственного единства, где все любили и были любимы. Там присутствовали скука и суета, и еще много тщеславия и прагматизма. Все друг от друга чего-то хотели и старались это тут же получить.

Там, на этих юбилеях, я уже не принадлежала себе и чувствовала себя чужой и страдала, что не нужна Тамаре, как прежде, и что она меня уже не так любит, хотя она клялась, что без меня на собственном дне рождения просто повесилась бы. Вот как загнала бедняжку жизнь.

В общем, я знала, что ждет меня на этом банкете: это будет шумный и суетливый прием с чиновниками, политиками, бизнесменами, банкирами и звездами эстрады, где у каждого припасен камень за пазухой и улыбка до ушей.

Я очень не хотела туда идти, но не могла отказать подруге. Я вынуждена была сказать «да».

Тамара, избавившись от неловкости, связанной с ожиданием моего ответа, обрадовалась и размечталась о том, чего уже не будет никогда: как мы посидим вдвоем, напьемся, поболтаем, распахнем друг другу души…

— Кстати, Мама, как там твоя новая подруга-домработница? — неожиданно спросила Тамара. — Ты по-прежнему от нее в восторге?

— Она прелесть, я не прочь ее удочерить, — засвидетельствовала я, — Жаль, что я никак не могу ее увидеть. Все дела, дела. Времени свободного совсем нет. Неужели она так уникальна?

— Можешь не сомневаться. Это перл.

— Слушай, Мама, а почему бы тебе не захватить ее на мое торжество?

Может, мне удастся переманить ее к себе, и я узнаю, что такое настоящее счастье.

Мне понравилась такая мысль, я имею в виду, конечно, не счастье Тамары, а само торжество.

— Это идея! — закричала я, предвкушая, сколько радости получит Жанна от того, что для нас с Тамарой хуже цирроза.

Я мгновенно ощутила себя волшебницей-крестной, щедро одаривающей Золушку-Жанну, и поинтересовалась:

— А карета за нами будет? Тамара поняла меня с полуслова.

— Будет, и с кучером, — пообещала она.

— Блеск!

Я повесила трубку и вот тут-то впервые ощутила его. Он стоял за моей спиной и дышал мне в затылок. Я застыла перед зеркалом, висящим над телефонным столиком, и потому ясно видела: за мной нет никого.

Но кто-то дышал. Даже волосы шевелились на затылке. Ужас!

Не знаю, что стало бы со мной, если бы не звонок в дверь. На пороге стояла Старая Дева. По отсутствию бигуди я определила, что она при параде.

— Ко мне пришел старый друг, — заблеяла она, — и очень хочет с вами поговорить.

— С чего это? — испугалась я.

— Он ваш читатель.

— Ваш друг?

— Да, — с осуждением подтвердила Старая Дева. — Мой друг — ваш читатель.

— Пусть читает что-нибудь другое, — запротестовала я и поспешно захлопнула дверь.

И в это время осознала, что не чувствую дыхания на моем затылке.

«Чего только не привидится, — подумала я и рассмеялась. — А может, тот, который дышал, обиделся за друга Старой Девы? Не слишком-то любезно я обошлась с ним. Сам виноват. Впредь будет знать, с кем дружить».

…Это происшествие тут же забылось, и последующие два дня я портила Жанну, заставляя ее примерять свои наряды. В моем розовом платье она была так мила, что это заметил даже Евгений.

— Ого! — сказал он, после чего я поняла, что перестаралась.

Жанна вспыхнула и потупилась, а я возмутилась.

— Это что еще такое? Ты не пойдешь с нами, так что не радуйся, — предупредила я Евгения.

— И очень тебе за это благодарен, — ответил он. — По роду деятельности я достаточно насмотрелся. Когда я был телохранителем у…

Но я не могла это слушать. Я его оборвала:

— Знаем, знаем, наслышаны. Чем распускать перед Жанной хвост, пойди-ка лучше посмотри, чем занят там наш Санька.

— А что, Жанна уже освобождена от своих обязанностей? — удивился Евгений.

— До банкета частично — да. Нам еще нужно обсудить манеры, раз они так ее беспокоят.

Астров скроил недовольную физиономию, но отправился к Саньке.

— Так вот, — обратилась я к Жанне, едва за ним закрылась дверь, — нет там никаких манер. Все то воспитание, которое ты получила у своих родителей, придется забыть. Ты не сморкаешься в занавеску, умеешь пользоваться ножом и вилкой, не чавкаешь во время еды и не хватаешь со стола руками — на этом и остановимся. Этого Достаточно.

— Неужели? — удивилась она.

— Остальное тебе ни к чему. Научись, милая, не краснеть, не робеть, не конфузиться и говорить то, что хочется, не выбирая момента.

Жанна с ужасом воззрилась на меня.

— Да, да, милая, — компетентно подтвердила я. — Обязательно научись перебивать собеседника: уверенно и хорошо поставленным голосом, так, чтобы ему сразу стало ясно, что он невежа и несет форменную чушь. И непременно дай ему понять, что ты Нечто, а он плебей и недостаточно богат. Если при этом ты будешь сидеть с нахальным видом, закинув ногу на ногу и попыхивая сигаретой в дорогом мундштуке, тебе поверят и возненавидят всей душой. После этого можешь переходить к сдержанным комплиментам. Из твоих уст они будут очень ценны.

Я перевела дыхание, пользуясь этим, Жанна сообщила:

— Но у меня нет дорогого мундштука. И я совсем не умею курить.

— Чепуха, это проще простого, а мундштук я тебе одолжу. Главное, не переборщить с комплиментами, чтобы собеседник (или собеседница) не задрал нос.

Так, слегка одари его и принимайся давить по новой, пусть почувствует свое ничтожество, а потом снова приободри легким комплиментом.

Жанна всплеснула руками:

— Боже, как это сложно!

— Да, милая, непросто, — согласилась я. — Но ради собственного престижа порой приходится из кожи вон лезть, тебе же придется делать немного. Держи собеседника в тонусе, и его уважение тебе гарантировано. Если при этом он сочтет тебя полезной, завоюешь и его любовь.

— А ее?

— Или ее, смотря с кем будешь общаться.

Здесь существенной разницы нет. Но это при условии, что ты не будешь занудой. Умей улыбаться и вызывать улыбки. И помни, где бы ты ни была, везде ты главная, потому что женщина и очень хорошенькая. Ты должна свято в это верить, так как тебя обязательно попытаются убедить в обратном.

С чувством исполненного долга я откинулась на спинку дивана и победоносно взглянула на нее. Бедняжка окончательно сникла.

— Как же все это суметь? — схватилась за голову она. — Что для этого нужно?

— Уверенность.

— Уверенность?

— Да, милая. Уверенность в том, что ты венец творения. Когда ты уверишься в собственной непогрешимости, в это поверят и все остальные. Ты приобретешь значимость.

— Правда?

— Клянусь!

— А если у меня не получится, — вздохнула Жанна. — Что для этого нужно?

— Ты должна твердо знать: все, что делают Другие, — плохо, пошло и бездарно. Правильно и хорошо лишь то, что делаешь ты. Вот формула Успеха. Но она требует определенного состояния, я имею в виду материальную сторону жизни.

Самовлюбленность — порок, а порок — роскошь. Бедность обречена быть добродетельной, в то время как богатство может позволить себе и порок. За все то, чему учила тебя я, нищенку, невзирая на внешность, назовут хамкой и надают по шее. Так что, милая, ничего не поделаешь, придется блефовать, если хочешь попасть в приличное общество.

Жанна задумалась. Кажется, желание попасть в приличное общество у нее исчезло. Я поняла, что перестаралась, и решила ее успокоить.

— Ну, милая, не стоит пугаться, я буду рядом и поддержу, если будет в этом нужда. К тому же у нас есть несколько дней, которые мы посвятим усиленным репетициям и тренировкам. У тебя все получится. К тому же я смотрю на этот банкет не только как на развлечение, а с дальним прицелом. Ты молода, бедна и вышла из среды, не предполагающей будущего. Если осуществится твоя мечта и ты закончишь университет, что будет дальше? Думала ты об этом?

Жанна растерялась.

— Не знаю. Я разбогатею и буду жить достойно.

— Как ты себе это представляешь? — спросила я, изумляясь такой наивности.

— Ну, получу образование и буду работать.

— Где? Все приличные места давно заняты. Кто поможет тебе устроиться на достойную работу? Твои подруги, которые работают за гроши?

Она сидела в моем безумно дорогом розовом платье на моем безумно дорогом антикварном диване и была похожа на печального суслика.

Сердцe мое зашлось от жалости.

Почему хорошим людям так плохо живется?

В этом есть жуткая несправедливость!

— Допустим, я тебя не брошу, — заверила я-. Но ты должна сама научиться хоть чуть-чуть работать локтями. Ты трудолюбивая девочка, и руки — это хорошо, а локти еще лучше.

Пришел Евгений и возмутился:

— Чему ты учишь ребенка?

— Жизни! — парировала я и с гордо поднятой головой удалилась.

Но лучше бы я этого не делала. Лучше бы я осталась в комнате и убедила Жанну в том, что все это шутка, что не надо ей никакого общества, поскольку живут же люди и без него, и совсем неплохо живут на свои гроши. Но я ушла, позволив ей закоренеть в своих желаниях.

Глава 4

Наступил долгожданный день. Все утро мы репетировали, и у Жанны уже кое-что неплохо получалось. Она научилась элегантно закидывать ногу на ногу, принимать раскованную позу и естественно смотреть в упор пристальным взглядом.

Мундштук в ее пальчиках выглядел тоже вполне естественно, и она уже почти не давилась дымом.

Евгений, которому в этот вечер предстояло нянчить Саньку, крутился рядом и не переставал Дивиться: как легко можно испортить человека.

Я не разделяла его мнения, поскольку Жанна все еще не могла избавиться от комплекса неполноценности и в глазах ее слишком часто появлялся испуг. Она была безнадежно целомудренна и ничего не могла поделать со своей наивной доверчивостью, а также любовью к людям. Времени было мало, и мне пришлось смириться. Я сделала все, что могла. На первый взгляд Жанна была неотразима, а там уж — как бог даст.

Когда за нами прибыл автомобиль, присланный Тамарой, я, в последний раз придирчивым взглядом окинув Жанну, успокоила себя:

— Как-нибудь обойдется.

— Она так прелестна, что не обойдется, — рассмеялся Евгений.

Он словно в корень смотрел. Так все и вышло.

Обычно Тамара для своих торжеств арендовала подходящие случаю помещения, но на этот раз все были приглашены на ее новую дачу. Она сделала там суперремонт и хотела незамедлительно пустить пыль в глаза. Ей это удалось. В тот вечер многие ее друзья стали ее же тайными врагами. Только Жанна, пожалуй, восхищалась без примеси иных чувств. Остальные — коченели от зависти.

Тамара, в бриллиантовой диадеме, в драгоценной горностаевой накидке, в длинном белом платье, как прекрасное привидение стояла у входа в свой сверкающий огнями дворец и на правах любезной хозяйки говорила гостям гадости.

— А-а, это ты, мой маленький! — фальшиво обрадовалась она толстому, приземистому мужчине, ведущему под руку высоченную девицу, похожую на фонарный столб. — Это ты, мой пони!

— Почему это маленький? Почему это поди? — обиженно пыхтел он, подставляя хозяйке губы.

— Потому что я обожаю тебя, — пояснила Тамара и, словно только что заметив «фонарный столб», захлебнулась от восторга:

— Ах, Дианочка, прелесть моя, как ты пополнела! И как тебе идет второй подбородок!

Дианочка, позеленевшая от бесконечных диет, но так и не сумевшая избавиться от двойного подбородка, была близка к обмороку. Она вспыхнула от ярости и могла наговорить бог знает чего. Я даже струхнула, но глупость в больших голубых глазах выдавала ее безобидность, и я успокоилась. Тамара легко справится с такой и без моей помощи.

За «столбом» и «пони» следовали мы. На лице моей подруги появилась мимолетная искренность.

— Мама! Это ты?! Слава богу! Я думала, ты уже не придешь, — воскликнула она, целуя меня, отстраняясь и цепким взглядом оценивая мой скромный наряд.

— По-моему, мы не опоздали, — ответила я, кивая на Жанну.

— Здрасте, — присела моя смущенная Золушка, которая, несмотря на утомительные репетиции, сразу, же все сделала не так.

— Ба! Мама, да ты не одна! — обрадовалась Тамара. — Это и есть твоя необыкновенная крошка?

— Да, это она, но что ты будешь с нами делать?

Тамара мгновенно поняла, о чем идет речь.

— Не волнуйся, я представлю ее как подругу и дочь своей подруги, — воскликнула она.

— Надеюсь, ты не меня имеешь в виду? — насторожилась я.

— Нет, конечно, у нее же есть своя мать, — успокоила меня эта язва. — Пойдем, я покажу тебе кое-что. Даня! Даня! Принимай гостей!

Элегантный Даня поспешил занять пост, а мы направились в сад.

— Как вам моя иллюминация? — поинтересовалась Тамара. — Обрати внимание, последний писк.

— Дом словно охвачен пламенем, — похвалила я. — И что, это будет постоянно так?

— Да, наружное освещение нынче в моде. Мама, а как тебе мои фонтаны?

— Зашибись!

— А цветы?

— ;И цветы — зашибись, но кто их выставил на холод? На деревьях еще и почки не набухли, а у тебя фонтаны и цветы.

— Ах, я же не виновата, что родилась весной, — вздохнула Тамара. — За делами жизнь проходит мимо. Даже некогда полюбоваться этой красотой. Даже на Сейшелах я отсыпалась, и единственное, что мне удалось, так это обгореть на солнце.

Мне стало жаль свою несчастную подругу.

Я решила ее приободрить.

— Зато сегодня у тебя сладкая жизнь, — сказала я. — Все, не исключая и меня, страдают от зависти.

— То-то же, — удовлетворилась польщенная хозяйка и от избытка чувств ущипнула за щечку Жанну. — А что это мы такие молчаливые?

— Ребенок никак не может в себя прийти от твоего «Мазератти» с водителем, — пояснила я.

— Ах, вот оно что, — улыбнулась Тамара. — Но ты же сама просила карету.

Я не успела ответить. Примчался взволнованный Даня и с воплями «приехал Сам» утащил мою подругу. Мы с Жанной остались одни.

— Почему эта Тамара называет вас Мамой? — спросила девушка. Я рассмеялась.

— Надеюсь, ты не подумала, что нас связывают родственные узы?

Жанна испуганно замотала головой.

— Нет, нет, так невозможно подумать, — пролепетала она.

— Тамара даже старше меня, а Мамой меня зовут все мои друзья. Открою свою тайну. Ты не знаешь, что Санька не мой сын. Точнее, теперь-тo он мой, но до этого он был сыном моей любимой подруги.

— Что же случилось с вашей подругой? Спросила Жанна, и на лице ее отразилось заблаговременное сострадание.

— Она умерла, — с искренней грустью ответила я. — Погибла, когда Саньке было три года. Я усыновила его, но паршивец никак не хотел звать меня мамой.

«Тетя», и все. И так продолжалось довольно долго. Время шло, ребенок рос, катастрофически накапливая опыт, а я по-прежнему была «тетя Соня». Разве это не обидно?

— Обидно, — подтвердила Жанна. — Но сейчас же он зовет вас мамой.

— И это благодаря нашей Марусе. Она придумала хитрость. «Давай, — однажды сказала она, — мы все будем звать тебя мамой. Санька подумает, что это твое имя, и к нам присоединится». Она сама оповестила всех знакомых и друзей, как теперь надо ко мне обращаться. Все, кроме нее, стали звать меня Мамой, даже Евгений. Мне стоило немалых трудов его от этого отучить.

— А как вас звала тетя Маруся?

— Как обычно: старушкой. Но Санька, слава богу, не стал звать меня старушкой. Слово «мама» гораздо чаще звучало в моем доме. Ты знаешь, это помогло. Ребенок действительно очень быстро присоединился к большинству и теперь зовет меня мамой, впрочем, как и все остальные. Они пристрастились и не могут отвыкнуть. Ну что, пойдем к гостям?

Жанна улыбалась и слушала меня с интересом, но вдруг задрожала.

— Тебе холодно? — спросила я, заметив внезапную перемену.

— Нет, это нервное. Может, не надо к гостям? Может, лучше побудем здесь?

Мне это очень не понравилось. К черту летели все наши тренировки.

— Ты — венец творения, — строго сказала я. — И запомни, здесь нет никого лучше. Пойдем в дом, увидишь сама. Ты — это совершенство, а они все — посредственности. Надеюсь, мой мундштук на месте?

— Он в моей, то есть в вашей сумочке, — пролепетала Жанна.

— Что значит в «вашей»? Раз сумочка у тебя в руках, значит, она твоя. И переходи уже на «ты», — отрезала я и потащила ее в дом.

Я тут же в холле споткнулась об Тосю, которая обрадовалась и закричала:

— Мама! Это ты?

— Это мы, — ответила я.

— Ты не видела Марусю? — спросила Тося, с любопытством разглядывая окаменевшую Жанну. — Я везде ее ищу.

— Бог с тобой, — возмутилась я. — Откуда Марусе здесь взяться? Будто не знаешь, что она уже двадцать лет не разговаривает с Тамарой.

Нам навстречу пробирался облезлый Тосин муж, видеться с которым я не желала никогда. Тося вбила себе в голову, что он лакомый кусочек для всех без исключения женщин, и мне не хотелось ее в этом разубеждать. Хотя сейчас, когда его бизнес пошел в гору, может, это стало и так. В любом случае я поспешила ретироваться, но было поздно. Он раскинул руки для объятий и завопил:

— Мама, как ты похорошела!

— И ты по-прежнему неотразим, — решила быть любезной я, от чего Тося пошла пятнами.

— Нам надо поболтать, — зашипела она, оттесняя мужа от нас с Жанной. — Стае, слышишь? Нам с Мамой надо поболтать!

Я решила воспользоваться моментом.

— Станислав, — с патетикой воскликнула я, после чего он вытянулся и стал сантиметром выше. — Нам действительно надо поговорить, а ты пока развлеки эту юную леди, — и я кивнула на Жанну, которая тоже пошла пятнами и испуганно залепетала:

— Нет, я лучше останусь с вами.

— Не говори мне «вы», — зашипела ей на ухо я. — Мы же перешли на «ты».

Иди с ним. Он круглый дурак. Рядом с ним несложно чувствовать себя венцом творенья.

— Мама, что такое? Вы шепчетесь? — капризно надул губы Стае.

Тося смерила меня ехидным взглядом.

— Лишь из любви к подруге, — рассмеялась я, лаская ее взглядом. — Но, Станислав, раз ты обижаешься, скажу. Я призналась Жанне, что в юности была в тебя влюблена.

Эффект был потрясающий, причем сразу с обеих сторон. И Тося, и Стае были в шоке, каждый по-своему, конечно.

— Как зовут эту прелесть? — неловко сменил тему Стаc, с опаской косясь на жену.

— Прелесть зовут Жанна, — вдохновилась я — и, Станислав, я буду тебе благодарна, если не дашь этой крошке скучать.

— Можешь не сомневаться, Мама, — заверил Стаc меня, предлагая свой локоть обомлевшей Жанне.

И он потащил ее в самую гущу народа.

— Кто она? — задребезжала Тося, едва мы остались одни.

— Подруга Тамары и моя.

— Мама, почему я об этом ничего не знаю?

— Сама удивляюсь, — честно призналась я.

— Но дело не в этом. Ты видела, Мама, что Тамарка сделала со своим лицом? Сколько можно тянуть эту бедную рожу? То есть кожу. У нее же глаза вот-вот окажутся на заднице.

— Это циничное и избитое выражение, — не одобрила я.

Тося не обратила на это никакого внимания и продолжила с еще большим вдохновением:

— А освещение! Ты видела где-нибудь такое безобразие? Ужас! Дом похож на ресторан! А цветы? Снег еще толком не сошел, а она цветы выставила! Они же посинели от холода! А фонтаны? Ты видела. Мама?! Тамарка совсем сошла с Ума.

Вляпать столько денег в такую пошлость и безвкусицу. Я просто схожу с ума!

Я решила затеять спор, в ходе которого как Дважды два четыре доказала, что фонтаны и иллюминация не пошлость, а бездна вкуса и самый последний писк моды, хоть и мало кому по карману. К тому же я заострила внимание на естественной молодости хозяйки, а также на ее диадеме и горностаевой накидке, чем окончательно лишила Тосю настроения.

— Вот так-то, — победно заключила я, очнувшись от упоения спором и вспомнив о Жанне. — А где это наши голубки?

— Твоя голубка в хорошей компании, — сверкнула глазами Тося, — а вот где мой голубь шизокрылый?

Я проследила за ее взглядом и увидела у колонны Жанну. С бокалом в одной руке и мундштуком в другой она смотрелась недурно, но кто это рядом с ней?

Боже, какой мужчина! Какой элегантный молодой человек!

Я тут же «примерила» его на себя и расстроилась. «Ах, где мои семнадцать лет!»

Но какие великолепные у него манеры, как изысканно он держится. А как он смотрит на мою бедную крошку.

— Ты не знаешь, кто это? — спросила я Тосю, кивая на собеседника Жанны.

— Как? Мама! Разве ты не в курсе? — ужаснулась она. — Это же крупный бизнесмен, друг Тамарки. Его семья дружна с самим…

Стае, уже сильно навеселе, появился очень не вовремя и расстроил наш разговор. Тося тут же выдала ему нагоняй, призывая меня в свидетели его распутства и пьянства. Когда я глянула на колонну, там уже не было ни Жанны, ни молодого человека. Мне стало скучно, и я оставила сладкую парочку.

В поисках своей домработницы я бродила среди гостей, дипломатично отбиваясь от друзей и знакомых. Вдруг я увидела Тамару. Вцепившись одной рукой в Жанну, а другой в того самого элегантного молодого человека, она, волнуя гостей своими драгоценными горностаями, стремительно летела к зимнему саду, к беседке, увитой цветами.

Я залюбовалась чертовкой.

«Ах, как удачна ее последняя операция, приуроченная к торжеству. Даже глядя в упор, я не дала бы ей больше двадцати пяти. Надо же, куда шагнула наша медицина. Нет, правда, Тамара и в восемнадцать не была так хороша, как сейчас, в свои не буду говорить сколько. Ну почему я такая трусиха? Пора бы уже и мне подумать о том же».

Тамара тем временем бросила свою добычу в беседке и устремилась ко мне.

— Видела? — спросила она, переводя дыхание. — Скажи, Мама, как тебе эта парочка?

— Недурна.

— И я того же мнения, — торжествующе воскликнула она. — Я все чудесно устроила, пусть поболтают в уединении. Как тут не насторожиться?

— Что чертовка, задумала? Признавайся.

— Сказка так уж сказка, — рассмеялась она. — Почему бы нашей Золушке не встретить на балу своего принца?

Я остолбенела.

— Как тебя понимать?

— Михаил…

— Его зовут Михаил?

— Да, — довольная собой, кивнула Тамара. — Михаил совсем недавно жаловался мне на современную молодежь. Представляешь, парню двадцать восемь, воспитан, богат, красив, умен, но никак, не может жениться. Он невероятно положительный, а вокруг что ни баба, то стерва.

— И начиная прямо с тебя, — возмутилась я. — Это надо же такое придумать!

— Да перестань, Мама, они созданы друг для друга, все будет прекрасно, — заверила она меня.

— Этого-то я и боюсь. Чем прекрасней будет им, тем мне хуже.

— И бояться тут нечего. Мама, вот увидишь, они поженятся в самое короткое время. Он уже без ума от твоей Жанны.

— И я от нее без ума: как тут быть?

— Да никак, пусть женятся и живут себе счастливо.

Я схватилась за сердце.

— Ну, спасибо тебе, дорогая, ты настоящая подруга. А обо мне ты подумала? Ты не забыла? Жанна — моя домработница.

— И прекрасно, мы ему об этом не скажем. Я представила ее родственницей своей лучшей подруги. О том, что Жанна твоя прислуга, он может вообще никогда не узнать.

— Лично мне хочется сказать ему об этом прямо сейчас, в противном случае я только и видела свою Жанну. Нет, как это по-женски, взять и выбить домработницу из-под лучшей подруги! Ты позавидовала моему счастью, а я еще сражалась с Тоськой за твои горностаи, фонари и фонтаны. Знала бы, ругала бы тебя в свое удовольствие.

Тамара растерялась:

— Ой, Мама, не подумала я как-то.

— А по-моему, очень даже хорошо подумала и спланировала все неплохо.

«Слушай, почему бы тебе не захватить ее на мое торжество», — передразнила я ее.

— Ты заранее все предвидела, а я-то, наивная душа, так нахваливала свою Жанну, да, оказывается, не в те уши. Поздравляю, кто тебе дороже — я или этот сопляк Михаил? Ты, предательница, хочешь устроить ему личное счастье за мой счет?

Тамара уже вяло, но защищалась.

— Не только его счастье. Согласись, что больше всех выиграет твоя Жанна. Ну где она найдет такого жениха?

Видимо, тень сомнения легла на мое лицо, потому что Тамара очень вдохновилась.

— Мама, не будь эгоисткой, так мило все вышло, я даже сама не рассчитывала. Меня захлестнуло возмущением.

— Ах, значит, рассчитывала! Вот ты и проболталась! Это подло! Подло!

Неужели ты не видишь? Теперь я сама должна драить кастрюли!

Услышав это, моя подруга едва не прослезилась. Лишь теперь она окончательно осознала, что сотворила, и растерянно залепетала:

— Мама, ну не убивайся ты так, может, еще обойдется, может, еще и не наладится…

— Не наладится, как же! — продолжала возмущаться я. — Раз мне это во вред, значит, теперь уж точно наладится! Смотри, как он на нее уставился, как волк на ягненка. У-у, сводня! Мало тебе богатых невест? — Я уже нешуточно замахнулась на Тамару.

— Ах, дорогая, он точно влюбился с первого взгляда. Даже уже благодарил меня, — удрученно призналась она.

— С первого взгляда! — сквозь слезы рассмеялась я. — Конечно, как тут не влюбиться с первого взгляда, когда я тебе все уши прожужжала о достоинствах Жанны. Куда ж бедному парню было деваться? А тут еще и мордашка смазливая, и держится как принцесса! Сама я, дура, научила! Бьюсь об заклад: все то, что я так подробно тебе рассказывала, тут же передавалось этому Михаилу. Он с тобой откровенничает, ты с ним, а я страдай! Сию же минуту отбываем домой! Жанна!

Жанна! Мы уезжаем!

С этим воплем я ворвалась в беседку и потащила свою Жанну домой, но этим лишь все усугубила.

Одно дело молодому человеку влюбиться в девицу, и совсем другое дело, когда эту девицу у него отбирают. Тут уж любовь приобретает вселенские размеры.

Михаил, почуяв сопротивление, тряхнул гривой, как молодой лев, и грозно спросил:

— В чем дело?

— Дело в том, что нам пора, — рявкнула я, уповая на покорность Жанны.

Моя крошка послушно поплелась за мной. Точнее будет сказать, не поплелась, а помчалась, потому что улепетывала я с весьма приличной скоростью.

— Зря ты, Мама! — догнал меня отчаянный вопль Тамары. — Это дико и несовременно.

Глава 5

Домой мы приехали значительно раньше, чем намечалось. Евгений встретил нас легким недоумением.

— Так рано? Не понравилось?

— Понравилось, некоторым даже слишком, — бросила я и прямо в бальном наряде отправилась в ванную смывать с себя лицо. — — Чего это она такая сердитая? — поинтересовался он у Жанны.

Что было дальше, я видеть уже не могла, но, думаю, она покраснела и потупилась, эта скромница. В наше время бедные девушки выпрыгивают из себя, стараются, не покладая ни рук ни ног, подцепить хоть мало-мальски приличного жениха, а этой сразу бизнесмена подавай, семья которого дружна с самим этим, черт его знает с кем.

Ох, как я зла, как я зла! Вот и делай после этого людям доброй Когда я вышла из ванной, Жанны уже не было. Евгений отпустил ее домой, сославшись на то, что Санька спит, а другие дела подождут.

Мое розовое платье аккуратно висело на стуле. Мундштук и сумочка лежали на столике.

— Какая муха тебя укусила? — спросил Евгений, протягивая мне зажженную сигарету.

— Тамара подложила нам свинью. Она нашла Жанне богатого жениха.

Евгений по достоинству оценил мое сообщение и приуныл, но очень быстро оправился.

— Знаешь, — сказал он, — а я даже буду рад этому. До смерти надоело видеть, как в доме крутится чужая девчонка. Живешь, как на вокзале. В конце концов, я буду тебе помогать. Вот, к примеру, сегодня я перемыл всю посуду и постирал Санькины шорты. Пусть эта Жанна выходит замуж, и фиг с ней.

— Пусть выходит, — согласилась я. Ах, если бы это было так, но вышло гораздо хуже.

На следующее утро я проснулась от того, что Жанна(у нее был свой ключ) включила кофемолку. Возможно, она всегда поступала так, чтобы принести мне в постель свежесваренный кофе, но раньше я этого не замечала.

Или раньше меня это не раздражало. Видимо, у меня прорезался дар предвидения и я уже начала чувствовать, сколько неприятностей мне предстоит пережить из-за этой Жанны. Услышав зудящий звук кофемолки, я взвилась, накинула халат и понеслась на кухню, но, встретив приветливо-покорный взгляд прислуги, смягчилась.

— Я зашла в магазин и купила свежих сливок, — сказала она, после чего я уже не могла высказать своего раздражения и лишь хмыкнула.

— Эти сливки — чистое масло: я налью их вам в кофе, — продолжила Жанна, и уж тут-то я поняла, что все еще ее люблю.

— Сегодня я на два часа отлучусь: нужно забрать ваш костюм из химчистки и сдать туда ковер. Уже договорилась с соседом, он бесплатно подбросит.

Я растаяла окончательно.

— Жанна, зачем самой тащить тяжелый ковер? Позвони — приедут и заберут.

— И сдерут бешеные деньги. Нет уж, лучше отвезу сама, это несложно.

«Ну что взбеленилась, глупая, — подумала я. — Моя Жанна — человек, а не полезное домашнее животное. Пусть поступает как ей лучше, я же буду рада тому, что есть. В конце концов, она уже мне как дочь».

И жизнь наша потекла по-прежнему. Мы стали еще ближе и даже перешли на «ты», как настоящие подруги. Вечерами, когда Евгений уходил на дежурство, мы оставались одни. Жанна садилась в кресло и занималась мелкой починкой одежды Саньки: пришивала пуговицы, крючки и прочее. Я же устраивалась рядом и с великой охотой отвечала на ее вопросы.

— Хочешь знать, что было дальше, милая? А ничего: я была умна, поэтому он не мог время от времени называть меня глупышкой. Это сильно мешало развитию чувств.

A Жанна мотала на ус.

— И вы расстались?

— О да, но я недолго грустила. Гораздо раньше в моей жизни появился безумно красивый нахал. Его комплименты отличались удивительной пошлостью и безнравственностью, в силу чего могли способствовать лишь возбуждению моего полового инстинкта, с которым я и без того не знала, что делать. В том возрасте, естественно. В общем, мы прожили целую жизнь, не вставая с кровати.

— Не вставая с кровати? Сколько же длилась эта жизнь? — изумилась Жанна.

— Уж не помню: то ли месяц, то ли три. Потом я поняла, что это исключительно благодаря тому, что мы не вставали, в противном случае я не продержалась бы и недели.

— И вы расстались?

— Естественно. К тому же выяснилось, что он решительно не готов меня содержать, поскольку по статье вылетел с работы. Была в те времена такая кара.

— И ты осталась одна? — трепещущим голосом спросила крошка.

— Я?! Никогда! Мне ли заниматься такими глупостями? К тому времени новый роман уже громко стучал в мою дверь. Мой новый Ромео, конечно, был значительно старше меня, но зато с моим содержанием не возникало никаких проблем. Я, что называется, как сыр в масле каталась.

— Но что же случилось? Он умер?

— Умер? Боже меня упаси. Только трупов мне не хватало. Он вышел у меня из моды. Я смотрела, как поспешно волосы покидают его глупую голову, и соображала, через сколько лет его лысина положит конец нашим отношениям. Живот и лысина — это то, что я не переношу в мужчинах.

— А нельзя ему было заняться спортом и сделать операцию по пересадке волос? Он же был богат.

— Нет, милочка, нельзя.

— Почему?

— Потому что к тому времени в моей жизни появился «Аквафреш» — тройная защита от всей семьи. За границей я познакомилась с женатым менеджером очень крупной косметической фирмы, с которым могла быть только любовь. Он щедро осыпал меня ею, а заодно — тюбиками зубной пасты. Зубы мои сверкали, как жемчуг… Но Жанна! Почему ты спрашиваешь меня только об этом? Почему тебя интересует только любовь?

Она вспыхнула и потупилась. Сердце мое заныло. Когда же днем позже она сообщила, что ее завтрашний вечер занят, я все поняла.

— Жанна, вы встречаетесь? Она сделала вид, что не поняла. Я вынуждена была идти напролом.

— Жанна, если ты встречаешься с Михаилом, не стоит от меня это скрывать. Лучше усваивай мой опыт, — посоветовала я, втайне мечтая привить своей скромнице настораживающую развязность, от которой Михаил бежал бы так далеко, как это только возможно.

Но Жанна, чистое дитя, ни о чем не подозревая, бросилась мне на шею и радостно закричала:

— Правда? Ты на меня не сердишься? Я могу все рассказать?

— Ну, конечно, милая, — ответила я, отлепив ее от себя и стараясь скрыть недовольство. — Со мной можешь быть предельно откровенна.

И она последовала этому совету. Теперь после каждого свидания с Михаилом она выдавала мне подробный отчет, я же скрепя сердце радовалась за нее и по-матерински вдохновляла на такое, что в народе иначе как распутство и не зовется.

В скором времени воспитание мое возымело плоды: Жанна резко изменилась.

День ото дня она становилась все развязней и развязней. Это не сказывалось на ее работе, нет, днем она была паинька, а вот вечерами превращалась в настоящую бестию. Возвращаясь со свидания, она бежала не домой, а ко мне и тут же во всех красках хвасталась своей победой над Михаилом. Делала она это, развалясь в кресле, закинув ногу на ногу, в одной руке держа банку с пивом, в другой мой мундштук, который, как я поняла, Жанна уже давно считала своим.

Я видела, что дело идет к плохому, но (как люди слабы!) меня это устраивало. Более того, я торжествовала и считала дни до того момента, когда Михаил раскусит мою скромницу и, само собой, разочаруется в ней. Ах, как я этого хотела!

И вот наступил долгожданный день начала конца. Михаил, как обычно, отвез Жанну домой. Она помахала ему из окошка подъезда, мол, все в порядке, никто не обидел. Он успокоился, развернул машину и уехал, а Жанна и не подумала стучать в свою квартиру.

Она тут же помчалась ко мне, плюхнулась в кресло, закинула ногу за ногу, открыла банку пива, сделала несколько глотков, жадно затянулась сигаретой и с гордостью сообщила:

— Свершилось! Признаться, я испугалась.

— Что? Он сделал тебе предложение?

— Да, переспать с ним, — со счастливой улыбкой подтвердила она.

Я охнула, вся обратившись в протест, совершенно забыв, что только этого и желала каких-нибудь десять минут назад. Теперь же я была охвачена праведным гневом. Наглец, да как он смеет! Так поступать с порядочными девушками?!

— И ты согласилась?

Жанна зажмурилась и радостно кивнула.

— Да!

— Это было не-под-ра-жаемо! Это! Ох, какой он мужчина! Я чуть не умерла.

Если посмотреть правде в глаза, я давно уже не девственница, а дама с богатым опытом, но понять Жанну при всем своем желании я не могла. Что тут может быть неподражаемого? И уж тем более, от чего она там собралась умирать?

Особенно, если это происходит в первый раз.

Впрочем, надо внимательней присмотреться к Михаилу. Опыт опытом, но каких только чудес не бывает?

— И на какой ноте вы расстались? — стараясь казаться равнодушной, спросила я.

— На самой оптимистичной! Он проводил меня домой и овладел мною еще раз прямо в подъезде.

— В подъезде? — изумилась я. — Какая была в этом необходимость?

— Страсть! Он обожает таких скромных девушек, как я, и загорается прямо с ходу. Ничего не поделаешь. Представляешь, я в твоем французском платье, он в своем английском костюме, который чуть дешевле его «Мерседеса» и…

Я только ахнула, а Жанна, торжествуя с банкой пива в руке, продолжила:

— Как страсть берет над мужиками верх! Такой сдержанный обычно, а тут словно обезумел. Набросился на меня, кричит: «Хочу!» — и все тут. Даже про костюм забыл, а сам аж дрожит.

— И ты согласилась? — спросила я, едва справляясь с любопытством.

— А кто меня спрашивал? Он буквально изнасиловал меня.

— Просто блеск! — вынуждена была воскликнуть я.

— А ты думала!

— И какова была твоя реакция?

Она с видом умудренной опытом матроны произнесла:

— Знаешь, я где-то читала, что в глубине души каждая женщина мечтает быть изнасилованной.

— Неужели?!

— Точно-точно, но только так, чтобы знать, что это не угрожает ее здоровью и уж тем более жизни. Так вот, могу тебе сказать, что это правда.

Когда он набросился на меня, я искренне оказывала сопротивление, но отдалась ему с таким удовольствием, какого вообще никогда не испытывала. Сама удивилась.

— Неужели?!

— Точно-точно. Приятно, когда мужчина из-за тебя теряет голову, просто звереет. Именно звереет. Он был как сумасшедший.

— Я думаю! Если прямо в подъезде да еще в английском костюме, тут уж об уме говорить не приходится. И как только вам это удалось?

— Стоя.

— Как же стоя? — изумилась я, вспомнив об их значительной разнице в росте.

— Просто. На ступеньку выше поднялась и к стеночке прислонилась. Очень даже ничего. Советую попробовать при случае.

— Ну, милочка, все, что мне нужно, я уже попробовала, — смутилась я. — И что он теперь говорит?

— Говорит, что теперь хочет быть со мной всегда!

— Они все так говорят, главное — разобраться, что при этом имеют в виду, — постаралась я охладить ее пыл, да где там.

Жанна трепетала от любви к Михаилу. Она тут же поведала мне, как искусна сегодня была и в какой восторг привела его своим мастерством.

— И он не удивился? — озадачилась я.

— Нисколечко! Он был счастлив!

— Но где ты всему этому научилась?

— Как «где»? Как же это «где»? Да у тебя же! Ты сама мне все это открыла.

Сказать, что мне сделалось дурно, — это не сказать ничего. Я захлебнулась от презрения к себе. Боже! Какая извращенная у меня фантазия! И все это я вывалила ребенку?! Поверить не могу! Как далеко, оказывается, иногда меня заносит. А я считала себя удовлетворенной, но откуда же это взялось?..

— Жанна, я не могу сказать тебе: «Продолжай в том же духе». «Не вздумай больше так поступать», — я тоже сказать тебе не могу. Но будь осторожна. От этого бывают не только сифилис, гонорея и СПИД, но — что, быть может, еще ужасней — и дети.

Она рассмеялась и, беззаботно махнув рукой, сказала:

— Тем раньше мы поженимся.

— Но ведь речи об этом не было, — напомнила я. — Он сказал лишь, что хочет всегда быть с тобой. Вы лежали в постели?

— Ну да.

— Вот это он и имел в виду. Жанна, умоляю, будь осторожней. Богатые мужчины зачастую безнравственны по отношению к женщинам, особенно, если те бедны. Не попадай в западню. В любом случае, можешь рассчитывать на меня, Всегда помогу и советом, и делом.

Не могу передать, как я была расстроена. Я уже забыла о всех своих планах, такое тяжелое предчувствие охватило меня.

«Если моя глупая Жанна вляпается в беду, никогда не прощу себе этого», — подумала я, недоумевая, как могла я пойти на такую гадость, когда в мире и без меня хватает зла.

Но исправлять что-либо было поздно. Глупо объяснять ей, что пошло сидеть в кресле, закинув ногу на ногу в присутствии пожилой женщины (это я о себе), и уж совсем нехорошо пить пиво по-мужски прямо из банки. Да и вообще, зачем его пить? И мундштук этот дурацкий делает ее похожей на куртизанку, к чему, правда, в большинстве своем женщины и стремятся. И наряды ее чрезмерно дерзки, хоть и берет она их в моем гардеробе. Все плохо! Очень плохо, но теперь ее не переубедить. Она лишь замкнется, а я потеряю над ней контроль.

Я решила по-прежнему разыгрывать из себя опасную соблазнительницу.

Чтобы не терять у нее авторитет, на вопрос, как это было впервые У меня, я тут же сочинила еще одну идиотскую историю.

— Это было в горах. Над пропастью на дереве. На очень толстой ветке. Он чрезвычайно увлекся, а я умирала от страха. Чувствуя, как с каждым движением сползаю к более тонкой части ствола, я с удивительной ясностью осознала, что выражение «сорваться с члена» не является бессмысленной абстракцией. «Еще немного, и это произойдет со мной», — обреченно подумала я, тем самым испортив себе первое впечатление.

— Нет! Нет! — воскликнула Жанна. — Это очень красиво! Мы обязательно попробуем!

«Ну вот, — опечалилась я, — опять научила плохому. Еще, чего доброго, сверзнутся в пропасть, а я буду грызть себя всю оставшуюся жизнь. Впредь буду осторожней, но как быстро меня заносит».

С того дня я полностью поменяла свое мнение относительно судьбы Жанны и теперь мечтала о ее браке с Михаилом. Угрызения совести были ужасны. Я своими руками едва не довела хорошую девушку до безобразия. Да и довела. Один бог знает, захочет теперь Михаил жениться на ней или нет.

Глава 6

В тот же вечер, когда Жанна ушла домой, я позвонила Тамаре.

— Ну что, сводня, как у твоего жениха дела? — осторожно поинтересовалась я.

— Не знаю, Мама, давно его не видела, — не менее осторожно ответила та.

— Зато я знаю. Уже несколько месяцев он каждый день встречается с моей Жанной и изрядно этой глупышке вскружил голову.. Тамара оживилась.

— Мама, точно, это так, — радостно призналась она. — Михаил тоже от нее без ума. Просто бредит ею. Только и слышу, какая его Жанна необычная: скромная, застенчивая, серьезная. Уверена, дело движется к свадьбе.

Да с моей ли Жанной встречается ее Михаил? Впрочем, мне стало значительно легче.

— К свадьбе, говоришь? — переспросила я. — Не рано ли?

— А стоит ли тянуть? Михаил уж не мальчик, тридцать стукнуло.

— В прошлый раз, помнится, ты говорила, что двадцать восемь.

— Ах, Мама, к чему счеты, два года туда, два года сюда — какая разница.

Ведь мы же с тобой ошибаемся на десятки лет, когда речь идет о нашем возрасте, так к чему эта мелочность?

Пришлось согласиться, что ни к чему.

— И дело не только в Михаиле, — продолжила она. — Такие чистые создания, как Жанна, на дороге не валяются, так зачем же теряться?

«Да уж, — подумала я, — это ты давно ее не видела. Но Михаил-то видит каждый день».

— Ты точно уверена, что он намерен жениться? — с тревогой спросила я.

— Абсолютно, и сделал бы предложение хоть сегодня, когда бы не его любимая родительница. Она и слышать не желает о мезальянсе.

Этого я боялась больше всего.

— Ну, милочка, — с напором возразила я. Мезальянс еще никому не навредил. Я сама многократно вступала в неравный брак и знаю, что гораздо сильней отношениям мешают разные взгляды на то, кому мыть посуду или выбивать ковры.

— Увы, это так. Я в очень дружественных отношениях с матерью Михаила, и, клянусь, она исправима. Надо только с ней поработать.

— Ну так поработай, пожалуйста, раз уж ты втянула меня в такую передрягу. Мне уже чудится, что кто-то все время стоит за моей спиной и дышит в затылок. Представляешь, в каком состоянии мои нервы?

— Представляю. Можешь не сомневаться, Мама, поработаю. Очень скоро Михаил сделает Жанне предложение.

И Тамара не обманула. Долго мучиться сомнениями, бессонницей и самобичеванием мне не пришлось. Недели две я, расширяя познания в сексе, вечерами слушала откровения Жанны, а потом наступил столь желанный момент. Она, наконец, произнесла долгожданную фразу:

— Миша сделал мне предложение.

— Ты имеешь в виду законный брак? — на всякий случай удостоверилась я.

— Да, он просил моей руки и сердца.

— Надеюсь, это было не в постели, потому что мужчинам в постели я не доверяю.

— Нет, это было в очень торжественной обстановке, — с мечтательной улыбкой произнесла Жанна, и тут же личико ее исказилось гримасой боли.

Я разволновалась:

— Что? Что еще не так?

— Все так, — с тяжелым вздохом сказала она. — Все очень так, но теперь он хочет видеть моих родителей, чтобы просить моей руки.

Я тоже вздохнула, но с облегчением.

— И прекрасно, это говорит лишь о том, что он порядочный мужчина, уважает тебя и чтит традиции. Что же тут вздыхать?

— Да, но я не могу привести его в свой дом! — закричала Жанна.

Впервые она закричала, во всяком случае, я такое услышала впервые и очень рассердилась.

— Успокойся, — сказала я. — Почему ты не можешь привести домой Михаила, когда наша Маруся о твоей семье выдала самые лестные отзывы? А она в своем буфете научилась неплохо разбираться в людях. Так что — не дури. Пусть парень придет и сделает предложение по всей форме.

— Но куда? Куда он придет? В мою конуру? Он же сразу меня разлюбит, как только увидит нашу нищету. Ты же не знаешь, как мы живем! У нас в прихожей стоит шкаф шестьдесят четвертого года.

— Пусть думает, что это антиквариат.

— Мама и папа спят на железных кроватях с дурацкими набалдашниками на спинках.

— Железные кровати опять в моде, и как раз с этими дурацкими набалдашниками.

Жанна схватилась за голову:

— Да нет! Нет! Это невозможно. На полах вместо ковров половички из кусочков ситца.

— И это очень модно.

— А на кухне радиоприемник времен Черчилля, велосипед брата Кольки висит на стене в туалете, а в ванной! Боже! Чего там только нет: тазы, доски, гантели Петьки, скейт Сережки, и бабушкин медный таз — опять же на стене.

Только ванны там нет, а так все есть. Все, что давно пора выбросить. Это не квартира, а трущоба!

Жанна, разрисовывая ужасы своей квартиры, пришла в гораздо большее отчаяние, чем я, знающая толк в жизни. Было очевидно, что нужны веские аргументы. И они у меня были.

— Зато у вас много детей, — с преувеличенным восхищением воскликнула я.

— Михаил, как единственный ребенок в семье, это поймет и позавидует. Не бойся, он не разлюбит тебя. Богатые мужчины за это не разлюбят. В худшем случае будет любить как прежде.

— А в лучшем?

— Полюбит еще сильней, — компетентно пообещала я.

— Почему?

— Да потому, что он будет счастлив. Он сможет дать тебе то, чего катастрофически не хватает в твоей жизни. Не об этом ли мечтают настоящие мужчины? Михаил будет счастлив твоим счастьем и очень горд. Обязательно отведи его туда, где все предметы обихода развешаны по стенам.

Жанна несколько успокоилась.

— Это правда? Это точно мне не повредит? — шепотом спросила она, видимо, в компенсацию за свой отчаянный крик.

— Конечно, милая. Как говорила моя бабуля, покойная Анна Адамовна, умей извлекать добро из зла и пользу из вреда. Только представь, твой Михаил во всем блеске своего богатства входит в дом, где велосипеды и тазы на стенах и лоскутные половички на полах. Он даже помыслить не мог, что в наше время такое возможно. И посреди этой нищеты стоишь ты — прекрасная, юная, чистая, свежая — и сгораешь со стыда! Как думаешь, что ему сразу захочется сделать?

Жанна лишь пожала плечами и призналась:

— Не знаю.

— Ему сразу захочется на руках вынести тебя из этого убожества и осыпать… Ну, уж не знаю, чем он там захочет тебя осыпать, но, поверь моему опыту, обязательно чем-нибудь достойным. Абсолютно уверена, он проявит щедрость.

В дальнейшем так и получилось. Жанна послушалась меня и окончательно завоевала сердце Михаила. Он пришел в ее дом, с должным уважением отнесся к ее родителям, испросил их благословения, а потом увез ее в свой рай и долго-долго целовал ее пальчики, за что-то просил прощения и клялся, что никогда и ни в чем она больше не будет нуждаться.

Я даже прослезилась, когда услышала все это. Тонкий душевный порыв, исходящий от мужчины, я не могу воспринимать хладнокровно. Это умиляет меня почти как медведь, танцующий на задних лапах.

— И когда же теперь свадьба? — спросила я, прикладывая к глазам платочек.

— Завтра он представит меня своей матери, — ликуя, сообщила Жанна. — И я ее очень люблю.

— Уже?

— Да, хотя ни разу ее не видела.

— Вот и не спеши, — посоветовала я и задумалась.

Жанна с улыбкой наблюдала за мной и ждала, что я еще скажу.

— Значит, представит матери? — спросила я минуту спустя. — А почему только матери? А отцу?

— Об отце он ничего не говорил.

— Но у него есть отец. Я это точно знаю. Раз о нем не было речи, значит, дело плохо.

Моя наивная Жанна в недоумении хлопала глазами. Она еще не знала, что женщина с любимым мужем зачастую получает и … свекровь. Не буду выдавать никаких эпитетов, потому что свекровь сама по себе является эпитетом. Уж я-то знаю. Их у меня было (и эпитетов, и свекровей)… Впрочем, чур меня, чур. Даже и вспоминать вредно.

— Жанна, — сказала я. — Если Михаил собирается представить тебя матери и даже не вспоминает об отце, это значит только одно: мать для него самый главный человек в его жизни. Тридцать лет, а Михаилу именно столько, она жила на своем высоком пьедестале. Она прочно обосновалась там и вряд ли захочет потесниться. Следовательно, тебе предстоит тяжелая жизнь. Я огорчена.

Жанна испуганно посмотрела на меня и спросила:

— И что же мне делать?

— Ах, как жаль, что я не знаю твоего Михаила. Уже этого было бы мне достаточно. Но в любом случае она — подруга моей Тамары, а это говорит о многом. Радует и то, что ты ужилась со мной, следовательно, уживешься и с чертом. Но я хочу тебе счастья, а эта его мать кого хочешь заставит валяться у своего пьедестала. Я это чувствую. Придется брать инициативу в свои руки. Что Михаил знает обо мне?

Жанна опешила.

— Ничего? А почему же такая растерянность? Бедняжка потупилась, покраснела и пролепетала что-то нечленораздельное. Это меня насторожило.

— Ну? Признавайся, Жанна, что ты успела отмочить?

— Я сказала, что ты моя тетя, — призналась она и втянула голову в плечи, словно я собиралась ее бить.

Будто я когда-нибудь кого-нибудь била… по голове. Будто нет для этого более подходящих органов.

— Умница! — обрадовалась я. — Все очень неплохо складывается. Из этого следует: Михаил не знает, что ты работаешь прислугой. Мужчина, особенно если он муж, даже мысли подобной не должен допускать. К тому же такое незнание убережет тебя от последующих упреков, которые в семейной жизни неизбежны.

Она не сразу поняла мое настроение.

— Так ты не сердишься? — с сомнением спросила она.

— Я довольна. Теперь на правах родственницы я могу публично вмешаться в чужую жизнь, а что может быть лучше?

— Не знаю, — призналась Жанна.

— Поживешь с мое — узнаешь, — заверила я. — Михаил уже сообщил тебе дату?

— Какую дату?

— О боже! Да тот «счастливый» день, когда должна состояться твоя встреча с его нежно любимой мамочкой! Этот день определен?

— Да, это будет в следующее воскресенье.

— Прекрасно, — воскликнула я. — В противном случае мне бы не захотелось переносить вечеринку, и мамочке пришлось бы подождать. Но ей повезло, мы с Марусей наметили вечеринку на субботу. По этой причине я не уверена, что в воскресенье буду достаточно свежа, но я и не боюсь огорчить мамочку.

Жанна насторожилась.

— Что ты задумала? — спросила она.

— Иди, дитя мое, домой и спи спокойно. Твоя тетушка о тебе позаботится.

Она ушла, но вернулся Он, стоящий за моей спиной. Он снова дышал мне в затылок, от чего становилось жутко. И почему Он выбирает именно такие моменты?

Когда я совсем одна.

Я пожалела о том, что не разрешила остаться Евгению. Санька, хоть и будущий мужчина, но еще плохой защитник, особенно от привидений.

Глава 7

Я, стараясь не замечать дыхания на затылке, позвонила Тамаре. Ее удивил мой поздний звонок.

— Мама, ты почему не спишь? — возмутилась она. — И людям спать не даешь!

— Тома, он опять пришел, — сообщила я зловещим шепотом.

— Кто он? — спросила она и скандальным тоном добавила:

— Даня, скотина, опять стянул с меня одеяло! У меня радикулит! По твоей вине!

— А мое где? — услышала я отдаленный голос Дани. — У меня тоже радикулит.

— Твое на полу, эгоист! — цыкнула Тамара и пожаловалась, думаю, уже мне:

— Никакой нет жизни, ни днем, ни ночью.

Проза жизни подруги подействовала на меня благоприятно. Дыхание за спиной стало почти незаметно.

— Так что там у тебя? И почему ты шепчешь? — насторожилась Тамара.

Видимо, окончательно проснулась.

— Стоящий вернулся, — сообщила я. — Мой затылок онемел от его дыхания.

Теперь, правда, отошел, почуяв вашу борьбу за одеяло. Тактичный, черт.

— Ой, Мама, надо тебе к Джуне. Хочешь, составлю протекцию?

— Нет, нет, — испугалась я, — мне своих «тараканов» хватает. Это все Жанна. И даже не она, а твоя подруга. А мне нельзя нервничать, и надо кое-что узнать.

— Так спрашивай, — зевая, разрешила она. — Но не увлекайся, помни, что уже ночь.

Я была кратка и с помощью нескольких вопросов составила заочное мнение о матери Михаила. Выяснилось, что она не так уж плоха, но роль свекрови испортит кого угодно.

— А зачем тебе это, Мама? — заинтересовалась Тамара.

— За тем, что я тетушка Жанны. И не вздумай проболтаться, что это не так. Как ты объяснишь тот факт, что Михаил сначала просит у родителей Жанны руки и сердца их дочери, а уж потом решается познакомить невесту с ее будущей свекровью? Обычно поступают наоборот. Тем более что он прилежный сын.

— Объясняю тем, что я сама так ему посоветовала. Чем дальше зайдет дело, тем меньше будет аргументов у Лизы. Кстати, ее зовут Елизавета Павловна.

— Это я уже поняла. А твоя Лиза в курсе, что ее сын сделал предложение девушке?

— Да, Мама, я вчера ей об этом сказала, — голосом, полным трагизма, сообщила Тамара.

— И как она держит удар?

— Прекрасно. "Мой Миша не маменькин сынок, а самостоятельный мужчина.

Он волен принимать решения сам, без моей помощи", — сказала она, хотя я точно знаю, что был скандал со слезами, «Скорой помощью» и проклятиями.

— И чем недовольна эта несчастная?

— Я же говорила, она против мезальянса. Отец Михаила в прошлом крупный чиновник. Он и сейчас занимает видное положение. Сама Лиза тоже очень деятельная женщина, у нее два фонда, партия и бизнес. О Михаиле я уже и не говорю. Он, конечно, получил великолепный старт, но многим и это не помогло. Он же трудолюбив, умен, образован…

— Хватит, хватит, я все поняла, лучше признайся, он действительно маменькин сынок?

— Безусловно.

— Тогда как же он решился самостоятельно выбрать себе жену?

— Потому и решился. Жаждет независимости.

— Ты уверена? Тамара рассердилась.

— Мама, он не в первый раз открывает мне душу, и уж я-то знаю, что там внутри. Он до смерти боится современных эмансипированных женщин, потому и в восторге от твоей Жанны, потому и решился в первый раз пойти против воли матери.

Я озабоченно посмотрела за окно. Рассвет был близок, а у меня еще столько незаданных вопросов. «Придется ограничиться самыми важными», — подумала я и спросила:

— Чего же ей надо от невестки?

— Лиза не хочет, чтобы после ее смерти судьба Миши оказалась в руках какой-нибудь тюхи. В лице невестки ей нужна крепкая рука.

Это было как раз то, что нужно и мне.

— Крепкую руку Лиза получит в моем лице, — заверила я Тамару, точно зная, как мне теперь поступить.

На следующий день я набрала номер телефона Лизы (им меня снабдила Тамара) и представилась.

— Ах, как я рада! — воскликнула Елизавета Павловна. — Как я рада! Я читала все ваши книжки и давно мечтала с вами познакомиться.

— Так, может, ваша радость станет еще полней, если вы узнаете, что это может произойти в ближайшее время, поскольку нам предстоит породниться, — сказала я и выдержала паузу.

Елизавета Павловна тоже выдержала паузу, а потом растерянно произнесла:

— Простите, не поняла…

— Разве Тамара не говорила вам, что девушка, на которой ваш сын собирается жениться, — моя племянница? Если не говорила, то я рада сообщить вам эту приятную новость.

— А…э…

— Более того, Жанна мне почти как дочь, — добавила я, чтобы усилить впечатление.

— Э…а…

— И я принимаю живое участие в ее воспитании и судьбе, — уж здесь-то я не солгала ни словом.

— Ах вот оно как, — наконец-таки пришла в себя Елизавета Павловна. — Миша мне что-то говорил, но, видимо, я не совсем поняла.

Миша ей ничего не говорил, а моя Тамара — тем более, поскольку об этом только ночью узнала сама.

— Ваш Миша прелесть, — запела я. — Видела его всего лишь раз на юбилее у Тамары и теперь молю бога, чтобы и мой сын вырос таким же. Во всяком случае, теперь мне ясно, к чему надо стремиться. Даже жаль, что он остановил свой выбор на Жанне, хоть она и моя племянница.

— А чем плоха Жанна? — насторожилась Елизавета Павловна.

— Жанна? Я ей желаю счастья. Она обладает всеми необходимыми идеальной жене качествами, но у нее слишком твердый характер. С детства она была такой: ангел, а не ребенок. Добрая, отзывчивая, послушная, честная, трудолюбивая, терпеливая, нежная, веселая, тактичная и так далее, но как упрется порой, как найдет на нее, тут уж никто с ней не сладит.

— И во что же она упиралась?

— А это в зависимости от обстоятельств. С малых лет она была необычайно умна и точно знала, что ей нужно. Это уже потом нам приходилось соглашаться, что она была права, а поначалу казалось: сплошная блажь. Одно утешение, Жанна редко качает права и делает это в очень тактичной форме. Тамара боготворит вашего Мишу.

— Да, я знаю, — сдержанно ответила Елизавета Павловна, — Тамара Мишу очень любит, но она и Жанну очень хвалила.

— Жанну трудно не похвалить, но из соображений высшей справедливости считаю своим долитом вас предупредить: она очень упряма и для женщины бывает чрезмерно тверда. Правда, она еще ребенок и легко поддается воспитанию, но ухо с ней надо держать востро. Она крепкий орешек.

— Да что вы говорите, — забеспокоилась Елизавета Павловна.

— Именно, — подтвердила я, — Ситуация осложняется тем, что она однолюбка и вряд ли по доброй воле откажется от вашего Михаила. Это качество она унаследовала от своей матери, моей старшей сестры. Эта дурочка до сих пор обожает своего мужа, нарожала ему сумасшедшее количество детей и живет в нищете, а когда-то была красавицей и могла рассчитывать на выгодную партию.

Жанна бедна как церковная крыса. И все по прихоти своей матери. Будь ее мать умней и не влюбись в отца Жанны, все могло быть иначе. А сейчас я не могу смотреть без слез на своих многочисленных племянников и племянниц.

— О! Что вы говорите! — только вздыхала моя собеседница.

— Да. Мать Жанны и теперь еще красивая женщина, и не будь у нее этой глупой любви, можно было бы как-то исправить положение. На свете достаточно мужчин, умеющих заработать на приличную жизнь.

(Здесь я, пожалуй, немного загнула лишнее.) — Он что же, пьет, этот муж, отец Жанны? — пришла в недоумение Елизавета Павловна.

— Если бы! Он все свободное время посвящает воспитанию детей, а мог бы брать сверхурочную работу и получать неплохие деньги. Вместо этого ходит с мальчиками на рыбалку, учит их мастерить табуретки и прочее и прочее.

— Но ведь это похвально.

— Вы считаете? — удивилась я.

— Что же тут плохого, если отец любит своих детей и отдает им все свободное время? И вообще, Софья Адамовна, я не поняла, вы что, против?

Я выдержала паузу, подчеркивая чрезвычайную важность того, что собираюсь сказать, и с достоинством продолжила:

— Елизавета Павловна, если вы имеете в виду брак, то да. Я против, и простите меня за откровенность, но мы уже люди не чужие.

Она, похоже, расстроилась. Думаю, из чувства противоречия.

— Да почему же вы против? — эмоционально воскликнула она.

— Жанна из бедной семьи и не должна была влюбляться в вашего Михаила, — произнесла я голосом, полным трагизма. — Хотя здесь-то как раз я могу ее понять, но нет ведь никакой уверенности, что и другим детям моей сестры так же повезет. Они начнут ей завидовать, пойдут ссоры… Нет-нет, это нехорошо. Я не сторонница неравных браков.

— Здесь я с вами согласна, — живо откликнулась мать Михаила, — в основном это выглядит плохо, но бывают и исключения. Софья Адамовна, отвечая благодарностью на вашу откровенность, хочу знать: почему вы мне позвонили?

«Хороший вопрос, — подумала я. — Но так я тебе и призналась!»

— Жанна сказала, что в ближайшее время состоится ваше знакомство.

Девочка чиста, наивна и даже не подозревает о сложностях семейной жизни. Она безумно любит Михаила и, как сегодня мне открылась, уже заочно любит вас. Мне хотелось бы уберечь ее от возможных травм. Пока дело не зашло слишком далеко, я подумала, что, может быть, если мы с вами найдем общий язык, еще не поздно будет расстроить этот брак.

— Что вы говорите! — В голосе собеседницы прозвучало неподдельное возмущение. — Чтобы я устраивала интриги за спиной своего сына? Пусть будет так, как уготовлено судьбой.

«Браво! — подумала я. — Я не ошиблась в подруге Тамары. Не женщина, а кремень».

— Мне очень стыдно за свою неловкость, — вновь запела я. — Поверьте, я не хотела вас рассердить и уж тем более обидеть, и руководствовалась самыми лучшими чувствами. Жанна мне как дочь. Я уже жалею, что решилась на эти переговоры. Вовек себе не прощу, если сделала только хуже.

— Успокойтесь, никому вы хуже не сделали, — смягчившись, заверила меня Елизавета Павловна, — а поступили вполне честно, прямо выразив свою позицию по этому вопросу. В любом случае, это не телефонный разговор. В ближайшее время нам надо встретиться и познакомиться поближе.

— Да, конечно, и я была бы счастлива видеть вас у себя в это же воскресенье. Очень надеюсь, что этот день вас устроит. Я приготовлю легкий ужин…

— Спасибо, — прервала меня она. — Надо подумать. Если не возражаете, я завтра вам позвоню.

Я не возражала и, пожелав ей всего хорошего, тут же бросилась набирать номер Тамары, но в трубке раздавались короткие гудки. Я сделала вывод, что Елизавета Павловна меня опередила. Короткие гудки раздавались очень долго.

Целый час я рысью металась у телефона, пока не сообразила позвонить мужу Тамары.

— Даня, мне срочно нужна твоя жена, она дома?

— Где-то здесь, дома.

— Тогда извлеки ее мне.

— Сейчас, Мама, — ответил Даня и пошел извлекать, но очень скоро вернулся и сообщил:

— Она разговаривает по мобильнику.

— Именно поэтому я тебе и звоню. Разговаривает она уже целый час. Если не хочешь разориться, прекрати, пожалуйста, это безобразие.

— Хорошо, — сказал Даня и пошел прекращать.

Прекращал он довольно долго, еще минут пятнадцать, после чего Тамара мне позвонила сама.

— Мама, что ты наговорила Лизе? — возмущенно спросила она.

— Лучше скажи, какое у несчастной составилось обо мне мнение?. — кротко поинтересовалась я.

Тамара предварила ответ тяжелейшим вздохом.

— Ой, Мама, ты бы и не спрашивала. Если обобщить и сильно смягчить, то в ее глазах ты личность странная.

— А если не обобщать и не смягчать?

— То отпетая мерзавка.

— Великолепно, — сказала я, мысленно потирая руки. — Лучшего трудно было ждать.

— Да что же тут хорошего? Особенно, если учесть, что ты, самозванка, представилась тетушкой Жанны. Или ты переменила планы, решив оставить ее в пожизненных домработницах?

Возмутительно! Как могла она такое обо мне подумать?!

— Нет, — ответила я, — планы мои прежние: я желаю Жанне счастья и уже приняла для этого ряд мер.

— Я в курсе. Лиза советовалась, можно ли отправиться в гости к такой малахольной, как ты. И не нанесет ли это удар по ее безупречной репутации.

Должна сказать, что ты глупо себя повела.

— Лучше скажи, как ты выкрутилась.

По новому вздоху я поняла, что Тамара сражалась за меня, как лев, и восстановила мое доброе имя, во всяком случае впечатление Елизаветы Павловны подверглось значительным коррективам.

— Я выкрутилась, — подтвердила мои ожидания подруга. — Чего я только не плела, вспомнила даже наше мокрое детство. Короче, она успокоилась, согласившись, что женщина, пишущая книги, нормальной просто не может быть, а известная доля «тараканов» не очень портит хорошего человека.

Не могу сказать, что слышать это было приятно, но меня такой глупостью не пронять. Особенно, когда речь идет о серьезном.

— Как это понимать? — деловито уточнила я. — Придет она в воскресенье или нет?

— Придет, Мама, придет, — успокоила меня Тамара. — Там же познакомится и с Жанной. Мы решили, что так даже лучше.

— Ее не удивило, что знакомство с тетушкой состоится раньше, чем с остальными родственниками?

— Нет, не удивило. Ты не оставила ей сомнений, кто в доме хозяин, — заключила Тамара.

На следующий день в моей квартире раздался звонок. Елизавета Павловна приняла приглашение. При этом она обращалась ко мне с вежливостью доктора психиатрической клиники, разговаривающего с одним из самых трудных своих Пациентов.

Значит, в ее глазах крыша моя подъезжает… Что ж, в этом есть своя прелесть. Сколько можно слыть умной? Надоело.

Глава 8

Договорившись с Елизаветой Павловной, я угомонилась и решила со спокойной совестью отдаться предстоящей субботней вечеринке.

На старости лет Марусе приспичило блистать. Видимо, любовь Ивана Федоровича осложнила ее жизнь. Ей захотелось светскости. Вечеринки стали нормой нашей жизни. Первое время я пыталась оказывать сопротивление, но Маруся восстала.

— Впервые в жизни мне попался достойный мужчина! — возмутилась она. — Так дай же мне насладиться счастьем.

— И предыдущие твои мужчины были совсем неплохи, — возразила я и, подумав, добавила:

— Каждый по-своему.

— Вот именно, каждый по-своему — неплох, а все вместе — ужас. Я прямо вся негодую, как вспомню, сколько моей крови было выпито!

— Если брать Акима, то он предпочитал «Абсолют».

— А мой Ваня предпочитает любовь, — с гордостью заявила она. — И если я не буду разбавлять любовь вечеринками, он быстро заскучает.

— Чем больше будешь стараться, тем скорее это произойдет, — пообещала я и тем едва не довела Марусю до слез.

— Пойми же ты, — завопила она. — Это единственный в моей жизни мужчина, который не только достает мне до плеча, но даже может обхватить меня за талию, и при этом ему хватает рук.

Вот тут я ничего не могла возразить. Аргумент был сильный. Выше Маруси я видела только гориллу в зоопарке. То же могу сказать и о ее знаменитой талии.

Маруся — наша всеобщая гордость, достояние всех друзей и знакомых. Она героиня многочисленных побасенок и анекдотов. Положа руку на сердце каждый, кто знает ее, вряд ли согласился бы стереть ее из своей памяти. Она способна украсить жизнь любого и сильно украшает. В своем эгоизме мы забываем о ее женском счастье. А ведь ей с темпераментом, помноженным на размеры тела, живется совсем непросто.

Я смирилась с вечеринками. Они прочно вошли в мою жизнь. Маруся терпеть не могла спонтанности. Она тщательно расписывала сценарий, который не соблюдался никогда. В основном, по вине мужчин. Ну не привыкли наши мужчины пить по сценарию. Нет, до первых двух рюмок они еще как-то держались, пытаясь соответствовать ее представлению о светском времяпрепровождении, а вот потом все неизбежно шло кувырком.

И что интересно: никогда не хватало спиртного. Сколько бы бутылок мы ни заготовили впрок, к концу, а то и к середине вечеринки обязательно приходилось посылать кого-нибудь в магазин «24 часа».

Дальше — хуже. Некоторые участники вечеринок стали являться в назначенное время уже изрядно навеселе. Видимо, из опасения, что до нужной кондиции снова не хватит одной бутылки. Но не спасало даже это. За бутылкой все равно приходилось бежать. Удивительным образом расход закуски не увеличивался.

В этом — тайна русских вечеринок.

Предвидя вышеперечисленные заморочки, Маруся каждый раз старалась избежать проблем. Хотя лично я не стала бы относить поход за бутылкой в разряд проблем русского человека. Но Маруся придерживалась европейской точки зрения и неутомимо стремилась к порядку. За несколько дней до вечеринки она разворачивала бурную деятельность. С утра до вечера висела на телефоне, тщательно изучая аппетиты друзей.

Мужчины, как один, клялись, что одной бутылки на всех хватит за глаза, если бутылка будет двухлитровой. При этом они всегда имели в виду, что остальное втихаря принесут с собой. Маруся, пользуясь опытом, накопленным за буфетной стойкой, делала из выпытанного надлежащие выводы и составляла меню.

В тот день, как обычно, она прибежала раньше всех и прямо с порога окунула меня в сложную гамму своих чувств к Ивану Федоровичу.

— Тес, — зашипела я, — Жанна еще не ушла. Не стоит посвящать ее в тайну твоих оргазмов.

— Не стоит, — согласилась Маруся. — А где она?

— На кухне готовит бутерброды, хотя через час у нее свидание.

— Ну-у, ты изверг, старушка! Что же мы, сами не управимся по старинке?

— Если хочешь, управляйся. Тогда я отпущу Жанну, но на меня не рассчитывай.

Ей нестерпимо хотелось поделиться своим личным счастьем во всех подробностях. Она, рискуя новым платьем, устремилась на кухню. Жанна охотно приняла помощь, и только мы ее и видели.

— Смотри не загуливайся, завтра у нас встреча с матерью Михаила! — крикнула я ей вслед.

— Ой, старушка, взвалила ты на себя ношу, — сочувственно произнесла Маруся и тут же переключилась на достоинства Ивана Федоровича.

За обсуждением его достоинств время пролетело быстро.

— Ну? Будем потихонечку перебираться в гостиную? — окидывая удовлетворенным взглядом тарелки с закуской, спросила Маруся.

— Будем, но учти, там Санька.

— Ерунда, — усмехнулась она и, подхватив поднос с мясным ассорти, двинулась к двери. Я с селедкой «под шубой» — за ней. Санька встретил нас вопросом:

— Мама, а что такое демократия?

— Видишь, старушка, как людям политикой голову заморочили. Больше бы говорили про любовь.

— Нет, нет, пусть лучше про политику, — испуганно возразила я, вспоминая недавнее увлечение ребенка и его щекотливые вопросы.

— Что же тут хорошего, — возразила Маруся. — Уже пятилетний ребенок хочет знать, что такое демократия. Этого все хотят знать, дорогой мой, — закричала она, наклоняясь к Саньке и придавливая его своим необъятным бюстом, наполовину выпавшим из широкого декольте. — Не один ты такой умный.

— Ой, тетя Маруся, чем ты на меня упала! — пришел в восторг Санька.

— Иди, сынуля, поиграй, не мешай накрывать на стол, — сказала я, с улыбкой наблюдая, как тетя засовывает свой выпавший бюст обратно в декольте.

В этот миг раздался звонок.

— Это Ваня! — радостно закричала Маруся и с жутким топотом выбежала в прихожую.

— Это не Ваня, — горестно сообщила она, ведя за собой Елену, невесту Сергея.

— Серега еще не пришел? — спросила та, шаря по углам глазами и протягивая Саньке шоколадку.

— Нет, но обязательно будет, — успокоила я ее. — Разве не знаешь, твой Серега и мой Астров — сиамские близнецы. Астров звонил, предупреждал, что слегка задержится, значит, то же случится и с Серегой. — Тетя Лена, а что такое демократия?

Заворачивая шоколадку, встрял в разговор Санька. Он очень хотел знать.

— Бoже мой, сынок, это слово такое, — рассердилась я. — И прекрати до ужина есть шоколад!

— Жанна меня поужинала йогуртом и кашей, — сообщил он, запуская свои острые зубки в плитку шоколада. — Мама, демократия — это слово и все? — спросил он уже с набитым ртом. — И больше ничего?

— Уж поверь мне, и больше ничего, — заверила его Маруся и обратилась к Елене:

— Принеси из холодильника минеральной воды. Что-то я нервничаю.

— Ты всегда нервничаешь, когда рядом нет Ивана Федоровича, — ответила та, но за водой пошла.

— Мама, но это едят или с этим играют? — не отставал Санька.

— С демократией? — я задумалась. — Скорей играют.

— А как играют?

Тройной звонок прервал нашу беседу. Маруся с воплем «это Ваня!» выбежала в прихожую.

— Нет, не Ваня, — крикнула я ей вслед. — Так звонит только Роза.

Роза — очаровательная непоседа — полная противоположность своему мужу, мрачному молчуну.

Я не ошиблась. Это действительно была она.

— Все в сборе? — защебетала она своим высоким, звонким голосом. — Что?

Бабье царство? И я одна. Мой Пупсик придет часом позже. Я дала ему задание заехать в кондитерскую за тортом.

— Нашла кому доверить торт, — осудила ее Маруся. — Ты прямо обалдела.

Разве можно мужикам доверять такое ответственное дело?

— Моему мужику можно, — успокоила ее Роза и прошла в комнату. — А где тут Санька? А что я ему принесла! — раздалось ее сюсюканье.

— Тетя Роза, а что такое демократия? Вы умеете в нее играть?

— Ну что ты, маленький, я же не политик, — рассмеялась Роза.

— Да объясни ты ребенку, и пусть он отвяжется, — не выдержала Маруся.

— Хорошо, — согласилась я, — объясняю: демос — народ, кратия — власть.

Следовательно: демократия — власть народа.

Но тут уж озадачилась Елена.

— Если те, у кого власть, — народ, кто же тогда мы? — спросила она.

— Мы — те, кто народ выбирает, — бойко ответила Маруся. — Иначе вообще непонятно, для чего мы.

— Выбирает на выборах, — уточнила я.

— Значит, мы для выборов! — радостно сообщил Санька.

— Ну, примерно так, — согласилась Роза и, захлопав в ладоши, закричала:

— Девочки, девочки, есть предложение. Давайте не ждать мужиков, а садиться.

Сядем первыми и съедим все самое вкусное. Это будет очень демократично. Пусть в другой раз не опаздывают.

Я посмотрела на часы и решила, что она права. Наши мужчины изрядно подзадержались. Два часа — это уже слишком.

— Хорошо, садимся, — скомандовала я. Никто не возражал.

Дружно уселись. Со взрывом открыли шампанское.

— Я водочку, я водочку, — напомнила Маруся.

Налили водочки и… О мужчинах вспомнили спустя два часа.

— Однако мой Пупсик задерживается, — пьяно щурясь, констатировала Роза.

— Ой, Ваня, Ваня, что-то случилось! — схватилась за сердце Маруся.

— И телефон молчит, — констатировала Елена, озабоченно глядя в сторону прихожей.

Я решила всех успокоить, хотя сердце мое было не на месте.

— Может, они там, где поблизости нет телефона, — сказала я.

— Что? Сразу все? — изумилась Роза. — И мой пупсик? С тортом?

— Судя по всему, твой Пупсик ест торт в каком-то другом месте, — злорадно пояснила Маруся.

— А у моего Серенького мобильник, — едва не плача, сообщила Елена.

— Значит, твой Серенький лежит в постели, — обрадовалась Маруся. — Прямо весь там и лежит. Не может же он в присутствии одной бабы звонить другой, должен соблюдать элементарные приличия. — И она абсолютно неприлично заржала.

Только скандала мне не хватало.

— Стоп, стоп, стоп, — закричала я. — Ее Серега не расстается с моим Астровым. Они что же, по-твоему, вместе в постели лежат? И я могу им передать твои слова? Ты разрешаешь?

— Никто их не заставляет ложиться в одну постель, — парировала Маруся.

— При одинаковых обстоятельствах они лежат по разным постелям.

— Астров мне не изменяет, — заверила я.

— Серега мне тоже, — присоединилась Елена.

— Мой Пупсик тоже хранит верность, — на всякий случай добавила Роза, чем окончательно рассмешила Марусю.

Она ржала так, словно на всех вышеперечисленных мужчин имела впечатляющий компромат. Мы все почувствовали себя оскорбленными.

— Не изменяет только мой Ваня, — вдоволь наржавшись, сообщила Маруся.

— Но и его нет, — ехидно усмехнулась Елена. От Елены я этого не ожидала и тут же с одобрением посмотрела на нее.

— А мобильник у него есть, — припомнила Роза.

Ее реплика мне тоже понравилась, чего нельзя сказать о Марусе. Бедняга пошла красными пятнами и схватилась за бюст.

— —Ой, я прямо — Беда! Беда! — заревела она. вся не могу! Надо что-то делать!

— А что мы можем сделать? — вздохнула Роза.

Маруся металась по комнате, Вызывая ужас у меня и радость у Саньки.

— Бежать! Спасать! — призывала она. Даже Елена — женщина с самым малым опытом (из присутствующих) — была не склонна отзываться на столь хлопотные призывы.

— Куда бежать? — спросила она. — У них одна дорога — к дому Сони, а у нас по тысяче.

— Тогда куда-нибудь надо позвонить! Срочно! Я прямо вся дрожу!

— Позвонить можно, раз выяснилось, что у наших любимых при себе мобильники, — одобрила это предложение я.

Мгновенно выстроилась очередь у моего телефона. Растолкав всех, первой схватила трубку Маруся. Елена тоже проявила неслыханную оперативность и стояла второй. По непонятным причинам Роза оказалась третьей, я же плелась в хвосте.

Впервые я подумала, что недостаточно люблю своего Астрова. Впрочем, для волнений Евгений ранее не давал мне повода. Он и в огне не горит и в воде не тонет, и раз не звонит, значит, так нужно. Придет, и я все узнаю.

— Занято, — растерянно промямлила Маруся и тут же возмущенно завопила:

— Мерзавец!. Кому-то звонит!

Елена вырвала у нее трубку и вскоре присоединилась к Марусе. Розе повезло значительно больше. Пупсик откликнулся на ее призыв и даже поведал о трагической судьбе торта.

— Я собираю его с паркета, — добросовестно доложил он.

— С какого паркета? — пытаясь проникнуть в самую суть, спросила Роза.

— С нашего, — раздражаясь, пояснил он. Роза включила микрофон, предоставляя возможность и нам насладиться этой беседой.

— Не кричи на меня! — громко крикнула она.

— Я не кричу! — возмутился Пупсик. — Я собираю торт с паркета. Черт знает сколько здесь крема! Вся наша квартира в креме!

— А-ааааа! — задохнулась Маруся.

До нее наконец дошло, чем занят Пупсик.

— Твой болван размазал по паркету наш торт?! — завопила она и заскрипела зубами.

— Почему ты дома? — не обращая внимания на волнение Маруси, профессионально вела допрос Роза. — Почему ты дома, когда я жду тебя в гостях?

— Ты же сама послала меня за тортом, — вяло оправдывался муж.

— За тортом я послала тебя три часа назад, — била аргументами Роза. — Где ты шлялся?

— Я шлялся… Тьфу! Я ездил за тортом.

— А потом?

— А потом я повез торт к Соне.

— Правильно, мы здесь тебя и ждем. Так почему же, ничтожество, торт лежит на моем паркете? — уже не на шутку разбушевалась Роза. — И как ты оказался дома, когда мы ждем тебя здесь?

— Я уже почти заехал во двор Сони, но вспомнил, что забыл положить торт в холодильник, подумал, что ты будешь ругаться, и развернул машину домой. Дома торт выскочил из коробки и случайно ударился о паркет. Не волнуйся, я уже его собрал. Он в холодильнике и почти не пострадал, так, слегка помялись цветочки.

Сейчас протру паркет и еду к вам.

Дослушать эту галиматью до конца удалось мало кому из присутствующих.

Маруся, к примеру, уже давно втихаря материлась, характеризуя мужскую половину человечества вообще и Пупсика в частности.

— Да с чего ты, ничтожество, взял, что я собралась кормить тебя тортом?

— задала законный вопрос Роза и, закатывая глаза, со вздохом бросила нам:

— Нет, ничего поручить нельзя! Вот тупица!

— А что? Разве ты не для нас его заказала? — проявил прямо-таки детскую наивность Пупсик.

— Ты его цену видел? — с максимальным презрением спросила Роза. — У нас что, золотая свадьба или похороны твоей мамочки? Так почему же ты, ничтожество, решил, будто я враз вывалю немыслимую, сумасшедшую сумму, чтобы тебя, недотепу, побаловать сладеньким? Как тебе могло это в голову прийти? Твою тупую! Это же надо сообразить — взять и отпереть общественный торт в свой холодильник, да еще и намазать им по пути мой паркет. Деньги вычту из затрат на твои сигареты.

Будешь теперь курить «Приму».

Пупсик не стал сносить гнев жены безмолвно. Он озлобился и попытался всю ответственность переложить на нее, мол, дура сама, раз не смогла объяснить вразумительно, что надо. В результате он пообещал в скором времени прибыть с тортом для окончательного установления виновного.

— Во наглость! — резюмировала Маруся и, оттеснив меня, кинулась звонить своему Ване. — Ну что за мерзавец! Опять занято! — чуть не рыдая, сообщила она, уступая мне место у аппарата.

Я попыталась дозвониться Евгению, но занято было и у него. Елена схватила трубку и вскоре горестно вздохнула:

— Занято.

Потом все опять по очереди продолжали терзать телефон, но меня уже минут пятнадцать беспокоило совсем другое. Санька все время крутился под ногами и, пользуясь отсутствием Жанны, сокрушительно набирался опыта. Больше всего ему понравился Марусин мат. К тому же он все подряд ел со стола и даже хватался за рюмки. Я схватила ребенка на руки и унесла в Красную комнату — теперь детскую.

Положив его на кровать, спросила:

— Спать будешь? — — Нет, конечно, — ответил он.

— Тогда просто полежи, послушай сказку, — я кивнула на магнитофон.

Он был против, но сделал вид, что согласился, рассчитывая, когда я уйду, включить телевизор. Я же рада была всему, лишь бы он не видел Марусиного декольте и не слушал ее мата.

Глава 9

В прихожей шла активная жизнь. Маруся злилась, а Елена предавалась страданиям. Она кругами бегала вокруг телефона и приговаривала:

— Куда он пропал? Куда же он подевался?

— Нет, я так больше не могу! — взвыла Елена. — Надо звонить в милицию!

— Не волнуйся, он придет, — успокоила ее Роза. — Я абсолютно уверена.

— Но почему? Почему ты так уверена? — заламывая руки, воскликнула Елена.

— Потому что у меня есть жизненный опыт, — снисходительно усмехнулась Роза. Он говорит: мужчины приходят всегда. Возвращаясь, они благоухают женскими духами, дышат на нас перегаром и удивляются, почему мы так негодуем.

Все восхитились ее опытом.

— Да, — мечтательно закатывая глаза, воскликнула Маруся, — неужели где-то есть мужчины, ждущие своих женщин?

— Так же, как и мы их, — вздыхая, добавила Елена.

— На других планетах, — в тон им воскликнула я, и воцарилось романтическое молчание.

Мы тщательно переваривали информацию. Нам было над чем подумать.

Звонок в дверь был подобен электрошоку. Мы вздрогнули, вскрикнули и бросились в прихожую.

— Это Ваня! — завопила Маруся и, растолкав всех, открыла.

На пороге топтался Пупсик. С тортом.

— Это я, — сказал он и отдался в женские руки.

Маруся выхватила коробку и потащила ее к столу разбираться, можно ли чем-то заесть горечь разлуки с Ваней.

Елена сыпала вопросами. Бедняжке почему-то Казалось, что Пупсик знает о местопребывании ее Серенького.

Я топталась, выказывая всевозможные положенные знаки гостеприимства.

Нас всех перекрывала Роза со своей лавиной упреков. Пупсик сразу же погрузился в бестолковую задумчивость, пытаясь вникнуть в смысл извергаемых женой междометий. Розину мысль он никак не мог ухватить. И тут раздался новый звонок.

Маруся бросила торт и с визгом «Ваня!» устремилась в прихожую. Но ее ждало новое разочарование. Пришла Жанна мыть посуду.

— Вы еще не разошлись? — радостно изумилась она.

Лицо ее светилось тем светом, который излучают только счастливые влюбленные.

— Мы еще не собрались, — ответила я и повела ее в кухню.

По пути она заглянула к Саньке и виновато сообщила:

— Заснул, прямо в одежде.

— От этого еще никто не умер, — успокоила я ее. — Как прошла встреча?

— На самом высшем уровне, — ответила Жанна, вновь приобретая развязность, усаживаясь на стул и забрасывая ногу на ногу. — Пиво есть?

— Есть шампанское.

— Охотно выпью. Дай сигаретку.

Этими словами она обычно предваряла подробный отчет о пылком движении тел и душ, сгорающих в пламени любви. Выслушала я отчет и на этот раз, правда, в сильно усеченной форме, поскольку Маруся то и дело врывалась в кухню.

— Пойду переоденусь и примусь за посуду, — устало вздохнула Жанна, расстегивая мою кружевную блузку. — Хочется выспаться, чтобы завтра не разочаровать будущую свекровь.

— Знаешь, — подумав, сказала я, — иди-ка ты лучше домой, посуду вымою я сама.

— Правда?

— Правда.

— Ой, спасибо! — обрадовалась она. — Сейчас сниму твою дорогую одежду и побегу!

— Да ладно, беги так. Завтра, все завтра. Видишь, у меня черт знает что творится. Один Пупсик пришел. Остальные мужики куда-то пропали.

Но Жанну не очень волновали мои проблемы.

— Он сказал, что свадьба будет через месяц! — воскликнула она, чмокнула меня в щеку и побежала.

— Куда спешите? — крикнула я ей вслед.

— Навстречу счастью! — рассмеялась она и хлопнула дверью.

Маруся, с набитым ртом и тортом на лице, вышла из гостиной.

— Вечеринка не удалась, — сообщила она, пережевывая торт. — Будем разъезжаться. Может, Ваня дома спит, меня не дождавшись.

— Да, поедем с Розой, ее Пупсик нас подвезет, — сказала Елена. Я растерялась.

— Как? Так быстро? Уже? Зачем же я тогда отпустила Жанну?

Мне совсем не улыбалось оставаться одной в пустой квартире с горой грязной посуды и размазанным по столу тортом.

Подруги безжалостно толкали меня в лапы ожидания. Томительного, мучительного ожидания с всевозможными страхами и сердечной болью.

— Может, еще подождем наших мальчиков? — взмолилась я.

Елена пожала плечами и сказала:

— Поеду, пока есть попутчики. Маруся была более категорична. Она вбила себе в голову, что любезный Ваня крепко спит на ее диване. Мне не удалось ее переубедить. Пришлось прощаться. С похоронным видом мои подруги отправились по домам, а я уселась на диван грызть ногти.

Их переживания передались мне. Страшные картины рисовались в моем воображении. Я уже видела своего Евгения лежащим в луже крови с проломленным черепом, с простреленной грудью, и с новой остротой вдруг поняла, как он мне нужен.

«Так можно сойти с ума!» — подумала я, взяла себя в руки и отправилась мыть посуду, часть которой неугомонная Маруся успела снести в кухню.

Но и там мне не было покоя. Из крана шла не вода. Из крана хлестала алая кровь моего Евгения, а я размазывала ее мочалкой по тончайшему японскому фарфору. Бамсс! Тарелка выпала из рук и разбилась. Я очнулась и пришла в ужас.

Евгений, может, еще и жив, а тарелка моя уже погибла.

С этой мыслью я, забыв о фигуре, пошла доедать остатки торта. Что-то хрустело на моих зубах. Я ругалась и мысленно советовала Розе чаще мыть свой паркет…

Вдруг я услышала какие-то звуки.

Странные, скребущие звуки. Они доносились. из прихожей. Что это?

Неужели тараканы? Идут ко мне от Старой Девы!

Меня бросило в жар. Может, это нервы?

Я прислушалась. За спиной никто не стоял и в затылок не дышал. Звуки были совсем из другой оперы. И совсем не похожи на те, которые издают шевелящиеся на стене обои. Исходили они от двери. Скорей это было похоже на слабое ковыряние ключом в замке!

Рой предположений пронесся в моей голове. Кто может ковырять ключом в моей двери? Да кто угодно, включая и злоумышленника, хотя ключи от квартиры есть лишь у меня, у Жанны и у Евгения.

Я опять прислушалась. Ковыряют!

Когда я дома, Евгений звонит. Жанна поступает так же. К тому же она давно спит…

Кто же тогда ковыряет ключом? И ключом ли? .Было страшно, но я на цыпочках вышла в прихожую, приблизилась к двери и приложилась к «глазку».

Пусто. На лестничной площадке ни души. Но в замке по-прежнему ковыряли. Вяло и неумело.

Ужас! Ужас!!!

К такому повороту событий я абсолютно не была готова. Колени мои задрожали, захотелось если не упасть, то хотя бы сесть, но я снова припала к «глазку». Лестничная площадка пуста, а в замочной скважине идет какая-то работа.

Что за чертовщина?

Страшная мысль внезапно обожгла меня.

«Санька!!!»

Мой беззащитный ребенок спит в Красной комнате!

Мысль о нем придала мне сил. Пусть забирают все, даже меня, только не трогают моего ребенка.

Я вихрем понеслась в Красную комнату. Санька спал, подложив кулачок под щечку. Он был прекрасен в своей чистоте и невинности.

Я вернулась в прихожую, открыла чулан: на меня выпали старые матрасы, подушки и покрывала. Схватив этот скарб, я помчалась обратно и завалила ими Саньку.

Он спал так крепко, что даже не шелохнулся. Я отошла от кровати, удостоверилась, что со стороны ребенка не видно совсем, для верности набросила сверху еще пару покрывал и скатерть и на цыпочках понеслась в кухню, прихватила пару ножей, а по пути добавила к ним из чулана еще и молоток с топором.

Разложив все это в непосредственной близости от порога, я подумала, что, если злоумышленник проникнет в мой дом, ему совсем не придется пользоваться собственным орудием убийства — все уже есть у меня и лежит наготове.

Однако я была полна решимости не пускать преступников в дом. Я опустилась с цыпочек на всю ступню, потопала для правдоподобности и противным тоненьким голоском пропищала:

— Женя, по-моему, за нашей дверью кто-то есть. Там кто-то скребется.

Отпрыгнув от двери, я сделала несколько грузных шагов, имитируя Женю, и, приблизившись к порогу, спросила густым (насколько это было возможно) басом:

— Кто там, Соня?

Надеюсь, это у меня получилось достаточно правдоподобно.

— Не знаю, Женя, может, ты взглянешь? — перешла я вновь на писклявый голосок.

— Взгляну, только прихвачу с собой пистолет, — ответствовал мне бас.

Несмотря на все мои ухищрения, звуки за дверью не прекратились.

Напротив, они, начав стихать, оживились и даже раздались какие-то толчки в дверь.

Ну что тут будешь делать?

Я заглянула к Саньке, простилась с ним и вернулась в прихожую с самыми решительными намерениями. При этом я старательно обнаруживала себя топотом и басила:

— Не тронь пистолет, это не игрушка. Ну, где тут твои грабители? Сейчас я устрою им расстрел!

На слове «расстрел» я опять припала к «глазку» и прислушалась. За дверью раздался слабый стон. Жуткий страх сковал мое тело, а из груди вырвался дикий визг, и волосы встали дыбом.

— Кто там? — уже действительно не своим голосом спросила я, коченея от ужаса. Стон повторился.

— Да кто же там?! в отчаянии крикнула я и шарахнула по двери ногой.

Слабое "я" раздалось мне в ответ, причем откуда-то снизу.

— Кто "я"?

— Я… — и опять стон.

— Чего ты хочешь?

Протяжный стон опять раздался снизу и нечленораздельное мычание следом за ним.

«Раз злоумышленник так слаб, что и объясниться толком не может, значит, он или сильно пьян, или совсем болен, — подумала я. — Следовательно, есть надежда, что я смогу воспользоваться тем арсеналом оружия, которым запаслась».

Мысль эта вдохновила. Я схватила в руку топор и резко распахнула дверь.

На пороге лежала Жанна. С ключом в руке.

Глава 10

Я Закричала. Ах, как я кричала!

Окровавленная Жанна лежала на пороге, а я кричала, еще не понимая, что это она. Я видела залитый кровью кусок человеческого мяса и отдалась во власть ужаса. Когда же этот кусок пошевелился и попытался переползти через порог, я перешла на визг. Визжала так, что плафоны люстры звенели не хуже колоколов.

На лестничную площадку — храбрая женщина — выползла Старая Дева. Увидев кровь, она, не задумываясь, присоединилась ко мне. Теперь мы визжали вдвоем.

Бигуди от напряжения вибрировали на ее лысой голове. Я визжала тоненько и пронзительно, а Старая Дева хрипловато и с дребезжанием. Потом она замолчала.

Замолчала раньше меня. Может, потому, что окровавленный кусок мяса лежал не в ее прихожей, а может, потому, что она глупа и у нее нет Саньки.

— Это же Жанна! — воскликнула Старая Дева, подслеповато щурясь и делая несколько шагов к моей квартире. — Где это ее так?

У меня моментально сработал многовековой рефлекс, который помогает нам общаться с соседями.

— Где-где, в Караганде! — отрезала я и, втащив Жанну на середину прихожей, захлопнула дверь.

Присев на корточки, я нащупала ее пульс. Не могу сказать, что я сильна в медицине, но какой-то пульс был. Значит, она жива. И ее непрерывные стоны говорили о том же. Но что мне-то делать?

Вызывать «Скорую помощь», что же еще. Судя по тому, что на ней была все еще моя (баснословной цены) кружевная блузка, до дому бедняжка не дошла, а идти тут не больше пяти минут, следовательно, все это время девочке было очень нехорошо.

Я метнулась к телефону, набрала нужный номер и завопила что было мочи:

— «Скорая помощь»?! «Скорая помощь»?!

— Слушаю вас, — ответил мне голос, выражая глубокое отвращение.

— Срочно! Пожалуйста! Приезжайте!

— На что жалуетесь?

— Не я! Раны! Много ран! Кровь! Много крови! Срочно! Умоляю!

— Температуру мерили? — брезгливо поинтересовался голос.

Я опешила. При чем здесь температура?

— Температуру? Кому?

— Тому, у кого раны.

— Вы что, издеваетесь? Девочка лежит вся в крови, а я буду мерить ей температуру? Вот приезжайте и померяйте.

— Мы сами знаем, что нам делать, — возмутился голос. — Ваш адрес?

— Записывайте, — закричала я и… И связь пропала. Совершенно. В трубке была мертвая тишина.

— Что за чертовщина! — выругалась я. Телефон не работал.

— Не надо звонить, — простонала Жанна. Оказывается, она подползла к телефонному столику, выдернула из розетки шнур и теперь лежала без сил у моих ног. В ее руке по-прежнему был зажат ключ от моей квартиры. Я присела, разжала ее пальчики, взяла ключ и положила его на столик.

— Почему не надо? — растерянно спросила я. Глаза ее переполняли боль и мольба.

— Не надо звонить, мне уже лучше.

— Лучше?!!!!!!! Разве может быть лучше в твоем состоянии? На тебе же живого места нет!

Жанна пошевелилась, сделала над собой усилие и попыталась встать. Я пришла в ужас.

— Что ты делаешь?! А если у тебя переломы?! До прихода врачей нельзя вставать!

— Не надо никаких врачей, — дрожащим голосом просила она. — Умоляю, помоги мне добраться до ванной.

Она так настойчиво пыталась встать, что мне пришлось поднять ее, подставить ей плечо. К испорченной кружевной блузке добавилось и мое новое платье, которое вряд ли теперь отмоешь от крови. Но зато исполнилась мечта Жанны: она добралась до ванной.

Увидев, что она вполне жива, я немного успокоилась и вспомнила о Саньке.

— А-а! — закричала я. — Мой мальчик сейчас задохнется под матрасами!

И я побежала в Красную комнату спасать Саньку. Слава богу, он не задохнулся, а лишь немного вспотел. Я переодела его в пижамку накрыла одеялом, поцеловала и вернулась к Жанне.

Бедняжка разделась догола и улеглась в ванну, под струю горячей воды.

Моя блузка валялась на полу. Я подняла ее и выбросила в мусорное ведро. То же я проделала и с юбкой Жанны, и с ее нижним бельем, которое тоже было безнадежно испорчено.

Зато сама девочка — хвала небу — понемногу начала приходить в себя. К тому же я увидела, что тело ее абсолютно цело, лишь несколько синяков на руках и ногах. Лицо тоже не пострадало, а вот на голове я обнаружила рваную рану, по всей вероятности, и давшую такое обилие крови. Я остановила кровь, обработала рану, как смогла наложила повязку и приказала:

— Вылезай, тебе нельзя сидеть в горячей воде.

Жанна покачала головой. Все это время она молчала, остановив свой бессмысленный взгляд на какой-то невидимой точке.

— Вылезай, слышишь? От горячей воды снова пойдет кровь.

Она никак не отреагировала на мои призывы.

Я закрыла кран и вытащила пробку. Вода начала медленно убывать. Жанна нехотя поднялась, покачнулась и завалилась на меня. Набросив на нее полотенце, я вытащила бедняжку из ванны, поставила на пол и спросила:

— Сама сможешь идти? Она кивнула.

— Тогда пошли, я помогу. Мы добрели до спальни. Уложив ее в постель и накрыв одеялом, я уселась рядом.

— Что случилось? — спросила я, и она горько заплакала.

Плакала она то жалобно, то отчаянно; сердце мое рвалось на части, к тому же меня не покидал страх. Я все еще не знала, что произошло.

— Жанна! Что произошло? — воскликнула я, дрожа от нетерпения. — Говори скорей, или я умру.

Она порывалась сказать, но новая волна рыданий ей мешала. Ожидание становилось мучительным. Нервное напряжение достигло предела. В голове проносились самые чудовищные мысли, сердце тяжелым молотом бухало в груди. казалось, еще немного, и я потеряю сознание.

Жанна, словно почувствовав мое состояние, сумела сквозь рыдания выдавить из себя:

— Меня изнасиловали.

— А почему рана на голове?

— Я ударилась о какую-то плиту, когда он повалил меня на землю.

— Так тебя не били?

— Нет. Меня изнасиловали, — воскликнула она и с новой силой залилась слезами.

«Боже, как я рада! Как я рада! Ее изнасиловали!»

Я действительно была рада.

«Изнасиловали! И больше ничего! Не били и не мучили, а всего лишь изнасиловали. Значит, она здорова и была бы еще здоровей, если бы не сопротивлялась, а по доброй воле легла…»

— Жанна, но почему ты ползла? И стонала… Ты была похожа на труп!

— Не знаю, мне стало дурно, меня рвало, потом ноги отказали и руки тоже. Не помню, как очутилась у твоей двери, лишь помню, что не могла встать и дотянуться до звонка. В голове была боль и какой-то сумбур, будто все это происходило не со мной. Лишь в воде я… В общем, я ожила.

— Может, у тебя сотрясение мозга? Ты сильно ударилась?

Жанна покачала головой.

— Нет, — прошептала она и яростно закричала:

— И мой мозг здесь ни при чем, меня изнасиловали, как ты не поймешь!

Я отшатнулась.

— Да поняла, поняла я, но как это случилось? Расскажи же мне наконец!

— Ах, какая разница, — махнула она рукой. — Я вышла из твоего подъезда и направилась к своему дому по аллее через дворы.

— Говорила же тебе: не ходи через кусты!

— Аллея была совершенно пуста, и я шла очень быстро, почти бежала. Мне почему-то вдруг стало жутковато. Может, это было предчувствие, а может, потому, что там очень темно. Я бежала и неожиданно ощутила сильный рывок и тут же оказалась в зарослях. Остальное было как во сне.

— Ты потеряла сознание?

— Нет, но помню все очень смутно. Я старалась дотянуться руками до невидимого лица, но не могла. Хотела закричать, но мешал пластырь. Да, да, он, мерзавец, сразу залепил мне пластырем рот. Убийственная беспомощность. Меня преследовала одна лишь мысль: «Боже! Новая блузка!» Он порвал твою блузку.

— Да черт с ней, с блузкой! — успокоила ее я. — И что же, никто вас не заметил?

— Нет, там не было ни души. И кричать я не могла. Все мои вопли тонули в пластыре. Потом я почувствовала, как уплывает сознание. Когда очнулась, несколько секунд не могла сообразить, где я. Голова гудела, в ушах пульсировало. Руки были связаны лоскутом от блузки…

Я не на шутку забеспокоилась.

— Так он тебя еще и связал?

— Да, но не сильно, и ткань блузки не очень прочная. От пут я без труда освободилась, хуже было с пластырем. Снимать его было очень больно. И в голове билась одна мысль: «Кошмар!»

И еще мысль: «Я успела его сильно поцарапать. По-моему, даже лицо».

Потом мне стало дурно и стошнило прямо на месте в примятую траву. Домой в таком виде я идти не решилась! Я продралась сквозь кусты и поплелась к тебе. Как добралась, абсолютно не помню, в голове каша. Вот так. меня изнасиловали! — Жанна закричала опять. — Изнасиловали! И жизнь моя теперь абсолютно бесперспективна! Теперь я не хочу жить!

Что тут скажешь? Даже смешно. Я всплеснула руками.

— В перспективе любой жизни — смерть, но не стоит торопить события, — сказала я и погладила ее по голове. — Ты еще молода, эта беда забудется, придет счастье и вытеснит все плохое.

Она сбросила мою руку и закричала:

— Ничего не забудется! Никогда не забудется! Неужели не ясно, что теперь у меня никогда не будет счастья! Меня изнасиловали! Теперь мне одна дорога: в могилу! Я повешусь!

Я хваталась попеременно то за голову, то за сердце, то сплетала руки на груди.

«Боже, какая наивность! Какая наивность!» — мысленно восклицала я, ситуация требовала моего вмешательства.

— Ну, дорогая, нельзя так мрачно смотреть на жизнь, — вкрадчиво начала я. — Что за беда? Изнасиловали? Миллионы женщин претерпевали это в своей жизни, да что там миллионы, каждая, если она не урод. Поверь мне, каждая, и не раз. И ничего, и живут себе счастливо, ты же почему-то решила вешаться.

Жанна была потрясена моим оптимизмом. Она даже перестала плакать и спросила:

— Ты серьезно?

— Более чем, — заверила я. — Спроси любого — всякий знает, что творится на белом свете. Я имею в виду семейную жизнь.

— При чем здесь семейная жизнь?

— А вот при чем. Когда бедная, замотанная работой, мужем и детьми женщина, кое-как прополоскав себя в ванной, добредает-таки до постели с единственным страстным желанием: уронить голову на подушку и забыться крепким непродолжительным сном, вот тут-то и начинается.

— Да что начинается? — закричала Жанна. — У меня же совсем другое!

Я опять погладила ее по голове и назидательно сказала:

— Поверь мне, милая, то же. У тебя то же. Муж хватает ее; бедняжку, и заставляет предаваться разврату. Муж-то считает, что она выполняет свой супружеский долг. Однако, если посмотреть на это с точки зрения замученной семейной жизнью женщины, все это иначе как грубым развратом не назовешь.

Естественно, жена, занимаясь постоянно святыми делами: стиркой его носков, варкой борща, уборкой сортира и т. д., уже напрочь утратила всякую ветреность.

Она панически пытается пресечь этот разврат любым путем. Вот тут-то и начинается!

— Что? — вытирая слезы, спросила Жанна.

— Да насилие! Чуть ли не каждый день мужья насилуют своих бедных жен прямо в супружеской постели, и ничего. Их за это даже не судят. Жены потом думают, как бы им отомстить, но это уже днем, на том дело и кончается, ко всеобщему удовольствию. Лично меня многократно насиловал мой собственный муж. И поверь, деточка, это еще не предел женских страданий. Есть дуры, которые готовы подвергать себя насилию добровольно, да при этом еще изображают оргазм, лишь бы убедить мужа, что он половой гигант. И все эти мучения они терпят только ради того, чтобы он не пошел на сторону. Будто есть силы, которые могут наших мужей от этого удержать, особенно вознесенных добрыми женами в степень половых гигантов. Вот так-то, милая.

Жанна, слушая меня, плакала уже с меньшим энтузиазмом. Своими речами я отвлекла ее от страданий, но как только я замолчала, она вновь зарылась в подушку и залилась слезами.

— Меня уже никто никогда не будет насиловать, — с мучительной тоской воскликнула она.

— Ну, дорогая, тебя не поймешь, — изумилась я. — Тебе и то плохо, и это нехорошо. И почему тебя никогда не будут насиловать?

— Потому что у меня никогда не будет мужа! Я с ней никак не могла согласиться.

— Почему это не будет мужа? — спросила я. — Ты же сама мне сказала, что свадьба через месяц.

— Да, сказала, но это было до того, а теперь Миша не женится на мне-еее.

После этих слов она зарыдала с особым отчаянием. Она комкала одеяло, зачем-то запихивала его себе в рот, давилась и всхлипывала, как ребенок.

Я страдала не меньше. — Ну успокойся, дорогая, — гладя ее по рукам, плечам и голове, сказала я. — Ты права, от мужчин не всегда дождешься сочувствия, но это и ни к чему. Совсем не обязательно рассказывать твоему Михаилу всю правду. Мужчинам вообще вредно знать правду, это нездорово отражается на их оптимизме. Поэтому сразу научись не вываливать все. Надо сортировать информацию: где-то приврать, что-то утаить, о чем-то промолчать, а кое-что и не вспоминать вовсе. В этом залог семейного счастья. Рану скроет прическа, синяки уйдут под одежду. Лицо, слава богу, цело, так зачем же Мише знать, что с тобой произошло?

— За тем, что он все равно узнает, только подумает гораздо хуже! — закричала Жанна и замолотила по кровати и руками, и ногами.

У несчастной началась истерика. Я смотрела на нее с недоумением. Ну испугалась. Это понятно. Ну ударилась головой. Тоже радости мало. Душит бессильный гнев на подонка. И это объяснять мне не надо. Что же делать? Выход один: успокоиться, наплевать и забыть. Тем более что завтра такая важная встреча. Придут Елизавета Павловна, Михаил. А у невесты распухшие от слез глаза. Ну куда это годится? И к чему весь этот концерт? Я рассердилась.

— Жанна, сейчас же прекрати валять дурака! Приведи себя в порядок и ложись спать.

— Как я могу спать? — зло закричала она.

— Я дам тебе снотворное. Твой Миша придет в ужас, когда завтра увидит тебя.

— Он никогда меня не увидит!

Ну это уже было слишком. Я возмутилась.

— Не строй из себя недотрогу! — закричала я. — Если какой-то придурок поимел тебя в кустах, это еще не повод для трагедии. Надеюсь, он не оставил там свой автограф, следовательно, Миша может спать спокойно. Ты ему верна, поскольку все произошло практически без твоего участия, или с пассивным участием, что одно и то же. Так что хватит!

— Нет, не хватит, — давясь болью, прошептала Жанна. — Миша думает, что это я, а я теперь уже другая. И все! Оставь меня! Я больше не могу!

И она вновь зарыдала. Мне это начало надоедать.

— Знаешь, хватит! — возмутилась я. — Убиваешься так, словно случилась настоящая катастрофа. Ты испугалась, это понятно. Неприятно, конечно, но ты же сама говорила мне, что всякая женщина в глубине души мечтает быть изнасилованной. Считай, что мечты всех женщин воплотились в тебе одной.

Счастливица.

— С этим не шутят! — крикнула Жанна и запустила в меня подушкой.

— А что нюни распускать? Возьми себя в руки. Подумаешь, лишний раз трахнули. Эка невидаль. Главное — не обидели. Вот блузку порвали, это да, горе.

А я собиралась ее тебе подарить. Впрочем, и это исправимо. Через месяц станешь женой Михаила, он богатый, купит тебе сто таких блузок.

Тут на нее накатила новая волна истерики. Она принялась подвывать и кататься по кровати, с остервенением молотя руками и ногами.

— Ничьей женой я теперь не буду, — скулила она. — Никто на мне теперь не женится. Вся жизнь кувырком из-за какого-то подонка! Гадина! Сволочь! Убила бы его! Убила бы!

Я ничего не могла понять.

— Ты что же, все-таки собираешься рассказать Михаилу об этом незначительном эпизоде своей жизни? — поразилась я.

Нехорошие предчувствия охватили меня.

— Постой-постой, и о чем ты там бормотала? Почему ты «другая»? Можешь ты выражаться ясней? — отчаянно закричала уже и я.

— Куда уж ясней, — вздохнула Жанна. Мой крик подействовал на нее отрезвляюще. Она больше не плакала, но такая мука отразилась на ее лице, что уж лучше бы она продолжала рыдать.

— Как я теперь объясню Мише, почему я не девочка? Он же именно за это меня и полюбил. Мне сделалось дурно.

— Что?!!

— А то, что не было у нас ничего. Я все врала. Он берег меня, не целовал по-настоящему даже, а теперь…

Жанна закусила губу. В ее глазах вновь показались слезы.

— Теперь он никогда не поверит мне, а я так его люблю-ююю.

Я просто остолбенела.

Глава 11

Все то время, пока я пребывала в заблуждении относительно характера свиданий Жанны и Михаила, свидания эти, оказывается, носили чисто пионерский характер.

Кто же мог подумать, что тридцатилетний мужчина, преуспевающий бизнесмен, столько месяцев водил мою дурочку за ручку вдоль Москвы-реки и любовался закатами?

Естественно, я про такое и подумать не могла, поэтому легко верила всем сексуальным измышлениям Жанны. Она же (до чего дошел прогресс!) страдала от своей чистоты, чувствовала свою ущербность и компенсировала целомудрие развязностью, но только у меня на кухне. Пиво, сигареты и порнобасни были только для меня, с Михаилом же она была скромна.

И слава богу! Но до чего мы дожили в погоне за модой! Этак скоро невинным девушкам действительно придется идти на панель, чтобы, упаси боже, не заподозрили их в старомодности, а порядочным людям придется совершать всякие подлости, чтобы не казаться белыми воронами.

А может, так уже и происходит. Ведь даже я, дура старая, возвожу на себя напраслину, хотя в душе, ну чистый ангел.

Но речь тут не обо мне.

— Так, значит, вы не ездили по всем тем злачным местам и пирушкам? — изумленно воскликнула я, как только Жанна закончила свой рассказ. — И ты дурила меня, а вы просто дружили, как мальчик с девочкой?

— Можно сказать и так, — подтвердила она. После более детального допроса выяснилось, что дело было не только в ней. Инициатива, точнее, отсутствие оной исходило от Михаила. Более того, когда Жанна, взвинченная рассказами о моих победах, попыталась реализовать нечто подобное на Михаиле, он в сдержанной форме дал ей понять, что ценит в женщинах простое происхождение, помноженное на скромность.

«Твое происхождение гарантирует наше абсолютное счастье, — сказал он. — Возьми я девушку своего круга, ничего хорошего не получится — через месяц развод. У нас же будет крепкая и счастливая семья. К тому же среди девиц моего круга почти невозможно найти невинную, ты же у меня — создание непорочное. Мама терпеть не может всех этих курящих и пьющих девиц, не говорю уже об их сексуальной распущенности. Ради того, чтобы иметь невесткой целомудренную девушку, она готова смириться даже с неудачной родословной».

Из этого монолога Жанна сделала вывод:

«Относится он ко мне, как хозяин к прелестному щенку, который обещает под его строгим руководством и опекой превратиться в прекрасную выставочную собаку. И боится лишить будущую жену невинности раньше времени, до того как посадит ее под домашний арест».

Но этот вывод ее устраивал, поскольку действительно гарантировал семейное счастье в доступном ей понимании. И все же этим вечером, накануне встречи с Елизаветой Павловной, Жанна решила устроить Михаилу настоящее испытание.

После очередной романтической прогулки он, как обычно, подвез ее к дому и собрался проводить до квартиры.

— Не надо, Мишенька, я сама, — попыталась отказаться Жанна.

— Нет, я должен знать точно, что ты в безопасности, — твердо заявил он.

— Ну хорошо, — вздохнула Жанна и открыла дверцу автомобиля.

Она, как обычно, не собиралась идти сразу домой, а хотела зайти ко мне, похвастаться «успехами». Ведь Михаил объявил точный день свадьбы.

Видимо, предвкушая беседу со мной, Жанна уже начала входить в роль.

По-другому ее порыв я объяснить не могу. Когда они поднялись на второй этаж, ей вдруг захотелось спровоцировать жениха на безумство. Она остановилась на лестничной площадке и в упор посмотрела на Михаила. Взгляд его был невинно озабоченным.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Да, — страстно прошептала она, — случилось, — и резко подалась вперед.

— Что же? — спокойно поинтересовался он и отступил на один шаг.

— Я тебя люблю.

— Я тебя тоже, — признался он Михаил. «Черт непрошибаемый!» — возмутилась в глубине души Жанна и поднялась на одну ступеньку.

Михаил попытался в тусклом свете, падающем с соседней площадки, разглядеть, который час.

— Пойдем, малыш, уже поздно, завтра мне рано вставать, — напомнил он.

Но у Жанны был свой сценарий.

— Подойди ко мне, — прошептала она.

— Зачем? — изумился праведный Михаил.

— Ну подойди, пожалуйста, — взмолилась она.

Он несколько секунд напряженно соображал, стоит ли это делать, но все же приблизился к невесте.

— Ну? — В его голосе послышались нeтepпeливо-раздраженные интонации.

Мол, какая еще глупость пришла тебе в голову?

Жанна встала на цыпочки и, обвив руками его шею, страстно впилась губами в его рот. Бедняга обомлел и попытался слегка оттолкнуть ее, отстраниться, но Жанна прижалась к нему еще сильней своей упругой девичьей грудью и слегка застонала. Их поцелуй обрел наконец-таки вкус.

— Я люблю тебя, люблю, — при этом томно шептала она.

Какой ужас! И во всем этом повинна я со своими рассказами.

Пока Жанна трепетала в руках Михаила, пока она усиленно желала его, бедняга ломал голову, что это на нее нашло. Голова у нее закружилась, и глупышка ничего не придумала умней, как сказать:

— Я хочу тебя, любимый, прямо сейчас, прямо здесь, мы уже почти муж и жена.

В общем-то, все происходило именно так, или примерно так, как я ее и учила. На свою голову. Глупые книжки и дурацкие фильмы тоже послужили наглядным пособием. Руки ее осмелели и поползли вниз его живота…

И вот тут-то Михаил проявил твердость, редкую для мужчины. Он сказал:

— Нет! Не делай этого.

— Но почему? — растерялась Жанна. Понятное дело, в книжках и фильмах все было не так. Там…

— Ты же хочешь меня, — промямлила она, — хочешь, я чувствую…

Михаил наконец отстранился и строго сказал:

— Ты глупая, вздорная девчонка. Как в твою голову могут приходить такие мысли? Накануне свадьбы! В грязном подъезде! В любой момент может кто-нибудь войти. Отвратительно даже представить себе такое. Я думал, моя невеста более благоразумная девушка. Ты меня расстроила.

Жанна надула губки. В ее глазах блеснули слезы. Она почувствовала себя оскорбленной и несправедливо униженной.

— Ты тоже очень расстроил меня, — сказала она. — Теперь я вижу, что для тебя приличия важней самых искренних порывов. Ты просто сухарь! Бесчувственный сухарь! У тебя все по расписанию, как на вокзале. Ты понятия не имеешь о настоящих чувствах. Ты не любишь меня!

Она впервые позволила себе бунт.

— Что за вздор! — возмутился он. — Недопустимо делать такие заключения лишь на основании того, что я цивилизованный человек, прекрасно воспитан и контролирую свои эмоции.

— Ты не любишь меня! Не любишь! — заплакала Жанна.

Михаил смягчился, но не настолько, чтобы не прочитать невесте нотацию.

— Ты сердишься только из-за того, что я не пошел на поводу у твоих детских капризов, — сказал он.

(Ничего себе — детских.) — Это не капризы! Это любовь! — плакала тем временем Жанна.

— Ну хорошо, я не правильно выразился. На поводу у твоих детских порывов. Я старше тебя и не должен допустить свершения подобных глупостей.

Он прижал к груди рыдающую Жанну и погладил ее по голове, как ребенка.

Она тут же успокоилась, но плакать предусмотрительно не прекратила.

— Поверь, малыш, ты сама об этом пожалела бы уже спустя пять минут. Я люблю тебя и хочу, чтобы наша любовь осталась чиста.

— Если любовь чиста, то она чиста и в подъезде, и где угодно, — стояла на своем она.

(До сих пор не пойму, и что это ей приспичило?) — Ты не права, но сейчас не время для споров, — подтолкнул ее к двери Михаил. — Беги домой. Завтра поговорим. У меня рано утром важное дело, а потом мы встретимся у твоей тетушки.

Жанна чмокнула жениха в щеку, и они расстались. Дождавшись, когда автомобиль Михаила выедет со двора, она побежала ко мне, уселась на кухне, закинула ногу на ногу и, зажав в одной руке банку с пивом, а в другой сигарету, поведала очередную байку о страстной любви на ступенях лестницы.

Реализовала-таки свои мечты. Слушая ее, я думала, что любовь на ступенях — обычное развлечение молодежи. Однако одно дело байки, другое — то, что отмочила она.

И после этого мне будут говорить, что предчувствие — плод женского воображения. Что же, как не предчувствие, толкнуло ее на эту глупость? (Я имею в виду соблазнение Михаила.) Что же, как не предчувствие? Так долго, вздыхая, взирать на закат и держаться за руки и потом перечеркнуть все это одним предложением, простите, потрахаться на лестнице? Нет, на Жанну это не похоже.

Здесь виновато только предчувствие. Бедняжка уже тогда шестым чувством знала, что ждет ее, и пыталась исправить беду. Насколько проще было бы ей сейчас, если бы Михаил не устоял. Но он устоял, а поэтому все осложнилось.

Я очень расстроилась.

— Жанна, — сказала я, — очень неудачная сцена произошла у тебя с женихом сегодня. Не стоило устраивать ее накануне такой встречи.

— Я и сама уже жалею, — всхлипнула она. — Теперь он подумает, что я прикидывалась, а на самом деле развратная. Особенно когда выяснится, что я обманула его и уже не девственница.

— Вот здесь ты можешь не волноваться! — успокоила я. — Есть масса способов избежать разоблачения. Не плачь, забудь этот кошмар, вы поженитесь, вас ждет счастье, если, конечно, ты не будешь дурой.

— И что я должна для этого сделать? — На ее лице появилась надежда. Я тоже воспряла духом.

— О! Я же сказала, есть много способов. Первый и самый распространенный, это подгадать первую брачную ночь под критические дни, как это модно сейчас называть.

— Это не мне решать, — опечалилась Жанна. — Здесь уже все решил Михаил.

— Второй способ: с помощью гормональных препаратов вызвать эти самые критические дни в нужный момент.

— Но это может не получиться.

— А если и это не получится, тогда уж придется запастись кровью какого-нибудь животного. Курицы, к примеру. Здесь требуются лишь ловкость рук и немного артистизма. В нужный момент выливаешь кровь на брачное ложе и всеми доступными способами сигнализируешь любимому о своих страданиях.

Жанна смотрела на меня с недоверием.

— Да ну? И такой номер пройдет?

— Конечно, милая.

— И он ничего не почувствует?

— Мужчины чувствуют только то, что хотят, — заверила ее я и добавила нечто, чего в моей жизни не было никогда, но обстоятельства сейчас очень требовали, чтобы это было:

— Лично я таким образом теряла невинность не раз, — не моргнув глазом солгала я, — и все, кто лишал меня девственности, были довольны. Они чувствовали ответственность и готовы были тут же вступить со мной в брак, к чему не всегда была готова я. Чаще за утраченную невинность я брала компенсацию в денежном выражении, поскольку супружество считаю не наградой, а наказанием.

На Жанну моя речь произвела положительный эффект. Больше она уже не заговаривала о самоубийстве. Я дала ей выпить успокоительной микстуры, и наш разговор как-то сам собой перешел на завтрашний день.

Мы обсудили все необходимые детали, выбрали платье ей и мне, сочинили примерный сценарий, по которому должна развиваться встреча с будущей свекровью…

Здесь уж, конечно, в основном говорила я. Очень умно и вдохновенно.

Когда я выдала девушке все рекомендации, случайно выяснилось, что бедняжка спит. Видимо, подействовала микстура.

Я выключила свет, на цыпочках вышла из спальни и тут же позвонила матери Жанны, успокоила ее, сказав, что она осталась у меня.

Лишь после этого я осознала, что произошло с моими нервами. Их словно медведь подрал.

«Здесь одной микстурой не обойтись, — подумала я. — Здесь надо бы что покрепче».

Слава богу, благодаря Марусе «чего покрепче» в моем доме хватало, и я отправилась на кухню.

Оптимизма, которым я заразила Жанну, я сама в тот момент не испытывала.

Я не была уверена, что она сумеет сделать все правильно в свою первую брачную ночь, потому что лично я вряд ли сумела бы справиться с такой задачей;

Вероятней всего, жених поймал бы меня за руку и потребовал объяснений, что было бы катастрофой.

Да что там ночь! Сумеет ли Жанна уже завтра не выдать себя — вот в чем вопрос.

Потом мне вспомнились все те глупости, которыми я пичкала беззащитную в своей чистоте девушку, и сразу на меня навалились угрызения совести. Ну кто, спрашивается, тянул меня за язык?

Кроме того, я беспокоилась, как-то Михаил отнесется к ее последней импровизации? К этой глупости на ступенях в подъезде.

Сказать честно, я была в ужасе. Счастье Жанны висело на волоске, и я мучительно искала способ эту беду поправить.

Но сколь долго ни ломала я голову, приходила к одной только мысли: найти злодея и подвергнуть его наказанию. Законному, естественно, тогда Михаилу станет понятно, как пострадала Жанна, и он содрогнется от сочувствия к ней.

Однако вряд ли Жанне, как и Михаилу, и уж тем более Елизавете Павловне захочется выносить на публику эту трагедию. Да я и не сторонница забегать вперед с разными сообщениями. Лучше выждать; время покажет.

Переживания мои были нарушены новым скрежетанием в дверном замке.

На этот раз кто-то орудовал очень энергично. Казалось, замок ломает какой-то варвар, такой стоял скрежет.

— Дьявол! — воскликнула я. — Кого еще несет ко мне нелегкая?

Естественно, у меня возникла мысль, что насильник решил не ограничиваться одной лишь Жанной, прикинув, что тетушка тоже недурна.

Я схватила сковороду, выбежала в прихожую и остановилась перед дверью с самыми агрессивными намерениями.

Я хотела заглянуть в «глазок», но не успела, потому что дверь внезапно распахнулась, а моя рука сама собой взмахнула сковородой и опустила ее на голову…

Глава 12

— Ой, е-мое!!! — воскликнул Евгений, когда моя сковорода опустилась на его голову. — Ты что, Мама, с ума сошла?

Я с ужасом смотрела на него. Кошмар! На кого он похож, мой любимый?

Ширинка расстегнута, рубашка разорвана, в крови, в губной помаде и в следах травы, лицо в подозрительных царапинах, брюки невообразимо грязные. И все это безобразие к тому же еще источает запах дешевых женских духов и перегара.

Евгений тем временем со стоном «ой, Мама, ой!» присел прямо там, где стоял.

— Надеюсь, тебя не изнасиловали? — спросила я, готовая уже ко всему.

— Ой, Мама, я теперь даже и не знаю, после того как ты меня отоварила… Я рассердилась.

— Не называй меня Мамой! Просила же и не раз. Черт тебе мама!

— Хорошо, хорошо, ты. Мама, не сердись. Сейчас я тебе все объясню, и ты поймешь. Но зачем же ты меня так отоварила?

Он был безнадежно пьян. Я не только никогда не видела его таким, но даже и не подозревала, что это возможно. Присев от удара, он уже не мог подняться и окончательно упасть он тоже не хотел. Это заставляло его совершать какие-то невообразимые движения и спиной, и всем телом; Видимо, он искал надежную точку опоры, которая была пока лишь под одним его мягким местом.

Однако Евгений все елозил и елозил, пытаясь ухватиться за что-нибудь руками. И уронил-таки шкафчик с обувью.

— Ой, прости, это не я и случайно, — сказал он и распластался на всю прихожую.

Следом за этим раздался громкий раскатистый храп. Евгений не притворялся, он действительно заснул. Размеры тела не позволяли его транспортировать. Я только вздохнула от бессилия и решила оставить его на полу.

Надо же такому случиться, чтобы в один день на меня свалились сразу все напасти. И почему он не позвонил, а пытался открыть дверь? Раньше он никогда так не поступал, зная, что я дома. Впрочем, раньше он такой и не приходил.

Я отправилась в Красную комнату, разделась и улеглась на Санькину кровать. Почувствовав меня рядом, сынуля, не просыпаясь, обхватил мою шею ручками и прижался мордашкой к моей груди. Я задохнулась от нежности, обняла его и заснула.

Утром меня разбудила Жанна, привыкшая вставать раньше всех. Она принесла кофе.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я шепотом, стараясь не разбудить Саньку.

— Нормально, — ответила она и виновато добавила:

— Я заснула в твоей постели, даже не помню, как это получилось.

— Ерунда, — усмехнулась я, демонстрируя оптимизм. — Зато Евгений заснул на полу. Он пришел поздно ночью безобразно пьяный.

Жанна покрылась красными пятнами. Почуяв неладное, я, как ужаленная, вскочила, накинула халат и выбежала в прихожую. Евгения там не было. Я метнулась в спальню. Он был там. Лежал поперек кровати. Его одежда валялась на полу.

— Он испугал меня уже под утро, — пояснила Жанна. — Пришел и рухнул прямо на меня.

Она стояла за моей спиной и, сгорая от стыда, смотрела на Евгения.

— Да-ааа, — сказала я и отправилась на кухню.

Жанна поплелась за мной следом.

— Он меня не трогал, — оправдывалась она. — Пришел и рухнул. Ты мне веришь?

— Верю, верю, — задумчиво ответила я, усаживаясь за стол и закуривая сигарету.

— Он был одет. Даже не знаю, когда он разделся. Я накрыла его одеялом и вышла.

— Зачем одетого человека накрывать одеялом? — спросила я.

Жанна потупилась.

Я сидела и думала, что раньше, до того как она подверглась изнасилованию, у меня даже в мыслях не было бы ничего из того, что есть сейчас.

И она это чувствует. И страдает. Хотя не виновата абсолютно ни в чем. И все же на ее лице печать вины. Потому что Евгений, разумеется, разделся до того, как лег в постель. И он не просто рухнул, а, думая, что там лежу я, залез к Жанне под одеяло и…

Сделай он это раньше, визг стоял бы такой, что полдома уж точно сбежалось бы, а сейчас она постеснялась даже пикнуть. И это после того, как она только что перенесла такой стресс. А мы еще собираемся обмануть Михаила.

Интересно, как это нам удастся? Надеюсь, что удастся.

— Перестань, Жанна, — сказала я. — Неужели ты думаешь, что я могу приревновать тебя к пьяному мужику? Почему ты стоишь, опустив голову? Почему не негодуешь? Эта пьяная свинья разбудила тебя, напугала, а ты сгораешь от стыда!

Это безобразие какое-то! Ну да фиг с ним. Давай лучше займемся делами. Времени у нас в обрез.

И мы занялись делами. В четыре руки привели квартиру в порядок, приготовили себе самые красивые платья, подкрасились, накрутили волосы и отправились на кухню готовить. Там-то нас и нашел Евгений. Он выполз из спальни уже вполне трезвый. Жанна, увидев его, тут же вспомнила про Саньку и выбежала в гостиную.

— Ну?! — грозно спросила я, с большим подозрением глядя на его щеку.

— Что «ну»? — спросил он, старательно пряча глаза. — Ну задержался немного вчера, работал…

— Уж вижу. На лице следы твоих трудов, — кисло усмехнулась я.

— Где? — испугался он и побежал в ванную. — Е-мое! — донеслось оттуда.

— Как же так?

Я не поленилась отправиться к нему. Стала рядом и с глубоким презрением смотрела на расцарапанную щеку.

— Только не рассказывай мне ничего про бритву, — предупредила я. — До сих пор воняешь женскими духами. Ты хоть помнишь, что вчера у нас была вечеринка? Маруся чуть не умерла от негодования, — Так испортить ей отдых.

— При чем здесь Маруся, — ответил Евгений. — Я виноват только перед тобой. Я помнил о вечеринке до последнего момента и приехал с легким опозданием…

— В семь часов утра, — закончила его мысль я. — Почему твоя рубашка вся в зеленых полосах? Ты что, валялся в траве? А потом она расцарапала тебе лицо!

Накручивая себя, я уже негодовала. Я замахнулась, собираясь отпустить ему звонкую пощечину, но Евгений поймал мою руку и с глубоким чувством вины прошептал:

— Со-оня…

Мне расхотелось его бить.

— Уйди с глаз моих, — сказала я. — Некогда мне разбираться с тобой.

Вот-вот придут гости.

— А разве я не буду играть роль хозяина?

— Что? — ужаснулась я. — Ни в коем случае! Евгений расстроился.

— Мы же собирались изобразить счастливых мужа и жену, — напомнил он.

Меня возмутило его нахальство.

— Какое уж тут счастье, когда муж до утра валяется на траве, после чего приходит с разодранной рожей, — сказала я и отправилась на кухню, вспомнив, что не вынесено мусорное ведро.

Когда я прошествовала мимо него с гордо поднятой головой и полным мусора ведром, он попытался мне помочь, но я была неумолима.

— С глаз моих долой!

На лестничной площадке меня подстерегала новая неприятность в лице Старой Девы.

— Как прошла ваша вечеринка? — жеманясь, спросила она.

— Отлично! — рапортовала я, даже не взглянув в ее сторону, за что тут же поплатилась.

— Думаю, было бы еще лучше, если бы Женечка не лежал в кустах, а сидел за столом, — сказала она и с чувством исполненного долга удалилась, громко хлопнув дверью.

Ноги мои подкосились.

«Лежал в кустах? В каких кустах? Не в тех ли…»

Я бросилась к ее двери и неистово надавила на кнопку звонка. Старая Дева мгновенно выросла на пороге, довольная произведенным эффектом.

— Очень рада, — сказала она.

— Простите, в каких кустах лежал мой Женя? — спросила я, не обращая внимания на ее слова.

Она изобразила изумление, от чего ее лысые брови, словно облезлые гусеницы, поползли вдоль ее узкого лба.

— Как в каких? В наших кустах. Там, где аллея. Я выгуливала своего Жульку. Он чуть не написал на вашего Женю. Да, да, Женя был мертвецки пьян.

Даже не шелохнулся.

Это был шок. Я не верила своим ушам. Но откуда могла знать Старая Дева про кусты? И потом, она врунья, конечно, но такое не придумала бы. Нет, он действительно был в кустах. И его испачканная рубашка говорит о том же, и брюки. Брюки! О чем же тогда говорит его расстегнутая ширинка?

Мой ужас отразился на физиономии Старой Девы.

— Что?! Что-то случилось? — закудахтала она.

Я сумела улыбнуться.

— Все в порядке. Не вспомните ли, когда именно вы гуляли со своей прелестной Жулькой?

— Жулька — кобель, — с глубокой обидой уточнила она. — А гуляли мы…

Она задумалась. Я терпеливо ждала.

— А уж и не помню точно, темно уж было. Ах да вспомнила: а вот когда к вам звонил мужчина с тортом, тогда мы и отправились гулять. Он вышел из лифта, а мы туда вошли.

Я уронила пустое ведро. Оно с грохотом упало и покатилось по площадке, а потом и по ступенькам.

«Так и есть. И время сходится. Следом за Пупсиком пришла Жанна, а потом она почти тут же ушла. Ужас! Ужас! Что же делать?!»

Открылась моя дверь, показалась встревоженная физиономия Евгения.

— Здрасте, — поджав губки, произнесла Старая Дева. — А мы тут все про вас.

Он мгновенно исчез за дверью. Я побежала по ступеням вниз за ведром.

Старая Дева, сообразив, что скандала не будет, разочарованно вздохнула и, фальшиво пожелав мне всего доброго, отправилась в свою квартиру.

Когда я выросла на пороге, Евгений (он ждал меня в прихожей) попятился.

Видно, на лице у меня было написано все, что сейчас произойдет, потому что он здорово испугался.

— Соня, Сонечка, не надо, я тебе сейчас все объясню, — забубнил он. — Увидишь сама, я не виноват.

— Женя, — прошипела я, — лучше иди к себе домой и придумай что-нибудь правдоподобное.

— Уже! Уже придумал! — закричал он, радостно хлопнул себя ладонью по лбу, плюнул, чертыхнулся и поправился:

— Я хотел сказать, что мне не надо ничего придумывать. Я уже сейчас могу рассказать тебе всю правду.

— Уже не надо. Лучше иди домой.

— Соня, я не виноват, это водка, это отрава, яд, ты посмотри, я же весь зеленый.

— Особенно в области рубашки. Это трава, Женя, а не водка. Не надо было валяться в кустах.

Он сник и взялся за ручку двери, явно ожидая, что я его остановлю. Я не знала, как мне поступить. Я действительно хотела, чтобы он ушел.

— Мы же собирались с тобой удивить эту грымзу, будущую свекровь Жанны, ты же сама хотела, — снова напомнил он мне.

Теперь мне это показалось глупейшей затеей.

— Иди, Женя, мне трудно выглядеть счастливой рядом с тобой, во всяком случае сегодня, — сказала я, и он ушел.

Глава 13

Из гостиной вылетел невозможно нарядный Санька.

— А папа куда ушел? — озабоченно поинтересовался он, сияя от гордости за свой новый матросский костюмчик.

— Папа ушел на работу, — ответила я и, поставив мусорное ведро на пол, крикнула:

— Жанна, почему ты так рано нарядила ребенка? Он же испачкается!

В подтверждение он тут же полез в мусорное ведро. Жанна выбежала из гостиной, подхватила его в одной рукой, ведро другой и понесла их на кухню.

— Уже не рано, — сказала она. — До прихода гостей остался час.

Я вскрикнула и помчалась надевать приготовленное платье. В строгом английском платье я была тоньше тростника и выглядела очень эффектно. Тщательно изучив себя в зеркале, я осталась довольна. Бессонная ночь, конечно, не прошла бесследно. Под глазами наметились темные круги, да и кожа потеряла свой цвет, но в данном случае это даже к лучшему. Для тетушки я выгляжу вполне прилично.

Не стоит раздражать этих свекровей своей молодостью и здоровьем.

С этой мыслью я отправилась на кухню посмотреть, чем заняты Санька и Жанна. Санька восседал за столом уже в майке и трусах. Его костюмчик висел на спинке стула, на котором сидела Жанна. Она запихивала в него богатырскую порцию оставшегося с вечеринки торта, не подозревая, что торт этот собирали с паркета.

Санька, давясь, ел с наслаждением. Увидев меня, он панически заторопился, сгреб с тарелки остатки и все разом сунул в рот, проталкивая пальцами поглубже и давясь пуще прежнего.

— Что здесь происходит? — возмутилась я. — Зачем ты кормишь ребенка тортом, да еще в таком количестве? Он же перебьет себе аппетит.

— И пусть перебьет, — ответила Жанна. — Объестся и заснет, а не будет скакать и приставать к гостям со своими вопросами.

Я сочла такое решение проблемы мудрым и погладила Саньку по голове.

— Кушай, кушай, сыночек.

— Я уже все скушал, — ответил он и показал свои грязные руки.

Жанна вскочила и потащила его в ванную. Минутой позже он уже снова был в своем новом матросском костюмчике. Жанна тоже принарядилась. В скромном синем платьице с белым воротничком она была похожа на гимназистку.

— По-моему, все чудесно, — сказала я, и в это время раздался звонок.

Она побледнела и задрожала. Я, признаться, тоже, но выдавила из себя улыбку и смело отправилась в прихожую.

У порога я приостановилась, три раза перекрестилась, лишь после этого взялась за ручку двери и…

Семейство было в полном составе. Впереди всех, наступая на меня широкой грудью, вошла Елизавета Павловна в черном костюме из джерси с золотой отделкой.

За ней, возвышаясь головой, с букетом в руках шел Михаил. И где-то на заднем плане затерялся отец семейства — без имени, без отчества, без прав, но с грандиозными обязанностями.

Я тут же вошла в роль гостеприимной хозяйки: отскочила назад, давая возможность будущей свекрови внести в квартиру свое большое тело, и с улыбкой безумного счастья воскликнула:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, мы не опоздали? — одарила меня снисходительно Елизавета Павловна, с трудом протискиваясь в дверь.

Я подумала: «Боже, как она похожа на Марусю. Только счастливый ее вариант. Бедная Жанна!»

— Вы не опоздали, вы очень вовремя, — запела я, принимая букет от элегантного Михаила и восторженно закатывая глаза. — О!

Мое "о" относилось уже к замыкавшему шествие отцу семейства. Он нес огромную коробку, которая, как и Елизавета Павловна, с трудом проходила в дверь.

— Это подарок, — рявкнула будущая свекровь, кивнув на коробку.

Я расплылась от удовольствия, раскидывая руки, чтобы принять подарок.

— Не вам, ребенку, — охладила мой пыл Елизавета Павловна. — Где малец?

Не вижу мальца!

Санька, забившийся в угол и оттуда с интересом наблюдавший за разыгрывающимся действом, отреагировал мгновенно.

С криком «я здесь! я здесь!» он выбежал в центр прихожей и потребовал:

— Давай подарок!

После этого началось энергичное общение прибывшего семейства с моим бойким сыном. Подарок распечатали и тут же объяснили, как им пользоваться. Это был какой-то странный робот размером с человека. Он ходил, говорил, как Александр Лебедь, рыком и мигал цветными лампочками.

У меня сразу же возникло множество вопросов. Было не ясно, при чем здесь робот, куда его такого большого девать и как это все отразится на воспитании моего сына.

Ясно было только одно: Елизавета Павловна не пожалела денег, чтобы омрачить мою жизнь. Она сделала это! Мне не будет покоя от ее рычащего чудища.

Санька уже был близок к экстазу. Его теперь не собьешь с ног никаким тортом.

Своим роботом он переколошматит в моем доме все бьющееся, а может, даже и небьющееся. Я же еще не знаю всех способностей этого механического чудовища.

И тут прозвучал второй звонок. Всем было наплевать, ведь хозяйка-то я.

Пришлось открыть дверь. Я сразу же наткнулась на лицо Евгения. На очень нетрезвое лицо.

— О! Нет! Только не это! — закричала я и попыталась закрыть дверь.

Но он все силы употребил, не давая ей закрыться. Я выталкивала его из квартиры и руками, и коленями, но он упорно стремился объясниться со мной прямо сейчас и бормотал:

— Ну, Соня, ну, Соня, ну будь человеком… Паника охватила меня. Силы были слишком неравны, к тому же гости бросили своего робота и с интересом наблюдали за моими действиями. Самого нетрезвого Астрова они еще не видели, я успешно прикрывала его дверью, но то, как энергично я выталкиваю кого-то коленом, скрыть было трудно.

— Что там происходит? — строго поинтересовалась Елизавета Павловна.

— Прос-ти-те, ми-ну-точку, — сдавленным невероятными усилиями голосом извинилась я и просто чудом каким-то вывалилась на лестничную площадку, прикрыв за собой дверь.

Старая Дева, конечно же, уже была тут как тут. Она крутилась у мусоропровода, делая вид, что у нее там важные дела, и одновременно не сводя с нас глаз.

— Ты зачем приперся? — зашипела я. — Ты смерти моей жаждешь?

В ответ он попытался меня поцеловать. Старая карга мгновенно заинтересовалась своим мусорным ведром. Она оберегала себя от неприятных ощущений.

— Вы не хотите пройти в свою квартиру? — обратилась я к ней. — Стоять здесь небезопасно!

— Где хочу, там и стою, — буркнула она и с места не сдвинулась.

Пришлось заняться воспитанием Астрова в ее присутствии. Изложив в краткой форме все, что я о нем думаю, я предложила ему отправиться домой. Он ответил:

— Я уже дома.

Я поняла, что обычной логикой его не прошибешь. Время поджимало. За спиной — полный дом гостей. Без меня они вот-вот заскучают и все вывалят сюда, на лестничную площадку.

— Хорошо, — сказала я, — можешь ты сделать для меня доброе дело?

Евгений решил поторговаться.

— И ты меня простишь? — спросил он. Я вынуждена была обещать.

— Тогда могу. Все что хочешь.

— Поезжай к Розе и привези мне от нее… — я задумалась, — привези, в общем, она сама знает что. Она передаст. Понял?

Астров обрадовался.

— И после этого ты меня не выгонишь? — на всякий случай удостоверился он.

Я поразилась мужской наивности и солгала:

— Конечно, нет.

— Тогда я пчелкой! Одна нога здесь, другая там! — крикнул он, чмокнул меня в щеку и побежал по ступенькам вниз, хотя лифт стоял на нашем этаже.

Розу я выбрала из географических соображений. Она жила дальше всех от меня. Это давало надежду, что гости уйдут раньше, чем вернется Евгений.

Я с удовлетворением потерла ладони, поправила прическу, одернула платье и… тут-то взгляд мой упал на коврик, лежащий у двери. Ужас! Коврик весь был в крови. Да что там коврик! Вся дверь была перепачкана кровью, как и стена и бетонный пол. Мы с Жанной, делая уборку в доме, начисто забыли о лестничной площадке. Я со страхом глянула на Старую Деву, которая приближалась ко мне со своим жутким ведром.

— Вот-вот, — сквозь зубы процедила она и прошествовала мимо.

Оставить все как есть я не могла, как и не могла вернуться домой за мокрой тряпкой. Весьма странно прозвучало бы мое заявление гостям:

«Вы тут посидите пока, а я пойду помою на лестнице пол». Посылать за тем же Жанну было бы и вовсе бесчеловечно. Она и так ходит еле живая.

Оставалось одно: соседка Татьяна, Я нажала на кнопку ее звонка и ждала, нервно поглядывая на свою дверь. В любой момент из нее могли высыпать мои гости. А в голову, как назло, не приходило ничего правдоподобного. Кстати, и Татьяне не мешало бы выдать приличную версию. Как я ей объясню, откуда здесь взялась кровь?

Наконец дверь распахнулась, и лестничная площадка заполнилась разухабистыми звуками:

— Виновата-а-а ли я, виновата-а-а ли я, ви-новата-аа ли я-я-я-я, что люблю-ю-ю! Виновата ли я-я-я, что мой голос дрожа-ал, когда пела я песню ему-уу!

Татьяна скромничала. Голос ее совсем не дрожал, чего нельзя было сказать о стеклах в окне лестничного пролета. Они задребезжали от столь проникновенного исполнения. Тем более что соседка не только пела, она еще и притопывала, содрогаясь своим грузным телом в каком-то немыслимом танце.

Увидев меня, одиноко стоящую на пороге, она обрадовалась, распахнула для объятия и вплела в свою песню новый, не предусмотренный авторами, куплет:

— Коля, это-о-о не баба Мароня-яя! Коля это-о-о не баба Мароняяя, это наша соседочка Соня-я-я!

Татьяна веселилась так заразительно, что я тоже чуть не запела:

— О дай-те-е-е, дай-те-е-е мне воды, я свой позор сумею смыть!

Но этого не произошло. Татьяна пропела мне:

— Заходи-и-и-и-и! — и уже в глубь квартиры:

— Налива-аай!

Я зашла с одной лишь целью не дать ей рассмотреть кровавые пятна на полу и стене. Зашла и тут же, стараясь не сбиваться на пение, объяснила, что мне нужны тряпка и ведро с водой.

Татьяна, приплясывая все это время, разочарованно махнула рукой на дверь ванной и уплясала на кухню. Оттуда сразу же раздался звон стаканов. Потом секунда молчания, смачный хруст и грянула песнь: «Выплыва-а-а-ют распис-ны-ыые Стеньки Ра-аазина челны-ы-ы!»

Я не стала терять даром времени, схватила ведро, наполнила его водой и помчалась смывать кровь.

— И за бо-о-орт ее броса-а-а-ет! — неслось мне вслед.

Всей душой я радовалась, что есть на свете жизнерадостные люди, которым нет дела до чужой жизни. Побольше бы таких соседей.

Вымыв все дочиста, я вернула ведро и, три раза перекрестившись, одернула платье, поправила прическу и с опаской заглянула в свою прихожую.

Глава 14

Волновалась я напрасно. Видимо, персона моя в глазах Елизаветы Павловны была столь незначительна, что ее отсутствие никак не могло отразиться на всеобщем веселье, которое по-прежнему крутилось, во-первых, вокруг нее, а уж потом вокруг робота.

— Я потом покажу тебе нашу собаку! — обольщала она моего Саньку. — У нас есть такая большущая собака, я кормлю ее вкусной сахарной косточкой!

Жанна смущенно топталась за спинами гостей и дрожала, как овечий хвост.

Она уже сомневалась, дойдет ли очередь до нее.

— У меня складывается впечатление, что они пришли знакомиться с моим Санькой, — украдкой шепнула ей я.

— У меня тоже, — дрожащим голоском ответила она.

Однако Санька развеял это впечатление. Он наконец возжелал поделиться своим восторгом с нами.

— Жанна, смотри, — крикнул он, с разбегу прыгая к ней на руки. — Робот выше меня!

— И меня тоже, — пропищала та, с ужасом глядя на игрушку.

— Ах, Жанна, — расплылась в доброй улыбке Елизавета Павловна и строго добавила:

— Миша.

Мгновенно появился второй букет, маленький, но очень элегантный.

Я с напряжением вперилась глазами в Мишу и отца семейства, ожидая и от того, и от другого удивительных свершений. Мужчины действительно очень украсили собой сцену знакомства, чего нельзя было сказать о будущей свекрови. В то время, когда она сверлила придирчивым взглядом мою сомлевшую Жанну, они галантно кланялись и наперебой представляли друг друга.

Когда все наконец познакомились, я заметила, что Елизавета Павловна осталась не вполне довольна будущей невесткой. Точнее, она была совсем недовольна, хоть и пыталась это скрыть. Она (и это сразу бросалось в глаза) относилась к тем людям, у которых буквально все должно быть самого высокого качества. Такие люди даже на вопрос:

— Какое у вас образование? — отвечают:

— Самое высшее!

Зато Жанне Елизавета Павловна понравилась. Взгляд девушки теплел, когда она смотрела на этого фельдфебеля в юбке.

— Она чудо! — украдкой шепнула мне Жанна, как только представилась такая возможность.

— В некотором смысле да, — согласилась я, имея в виду совсем другой аспект сущности Елизаветы Павловны. — Но дама неприятная в крайней степени.

— Ну что ты! — испугалась Жанна. — Неужели она тебе не понравилась?

— Не нахожу в ней ничего, способного вызвать подобные чувства, — честно призналась я.

— Это странно. Она очень похожа на Мишу, точнее, он на нее. И глаза, и выражение лица! Я просто насмотреться на нее не могу!

— Еще насмотришься, — без энтузиазма пообещала я и добавила:

— Я рада, что она тебе нравится. Может, хоть это тебе поможет.

Елизавета Павловна тем временем знакомилась с моей квартирой. Причем делала она это со смаком, щедро отпуская хвалебные комментарии. У меня даже появилось подозрение: уж не собирается ли она поселить здесь молодых. Особенно ей понравилась гостиная, детище моего третьего мужа. Я бы даже сказала, его шедевр, потому что моя гостиная — это настоящее произведение.

Мой третий муж был директором завода, но голова и руки у него были на месте. Гостиная — это резьба по липе и зеркала, это мозаичные полы каких-то невиданных пород дерева и хрустальный потолок с диковинной подсветкой… Все это существовало почти двадцать лет и было словно новенькое. Но это уже благодаря моим стараниям.

— Миша, взгляни, какой великолепный евродизайн, — воскликнула гостья, и я пожалела ее всей душой.

— Этот дизайн — ровесник Жанны, — с гордостью сказала я. — Мы тогда о Европе и слыхом не слыхали. Все, сделанное здесь, опирается на древние традиции русских мастеров.

— И вы уже много лет живете среди этой прелести? — изумилась Елизавета Павловна.

— Да, — согласилась я, — и уже много лет ее убираю. Теперь, правда, Жанна мне помогает. Она очень трудолюбива, — ввернула я, радуясь такой возможности.

— Да, да, — рассеянно отозвалась Елизавета Павловна, переходя в другую комнату. — Миша говорил мне. Ах, какая прекрасная картина, — тут же восторженно воскликнула она, увидев мой портрет во весь рост, занимающий большую часть стены. — Кто эта прекрасная дама?

Мне стало обидно.

— Разве не видите? Я!

— Вы? — На лице гренадера в юбке появилось разочарование.

Я сжалилась над ней и сказала:

— Шутка. Разумеется, это портрет моей бабушки.

Елизавета Павловна с облегчением вздохнула и улыбнулась. Затем она внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Раз ваша бабушка, значит, прабабушка Жанны?

К такому повороту я не была готова, но пришлось согласиться.

— Ну, разумеется, — после легкой заминки ответила я. — Это прабабушка Жанны.

— Оч-чень хорошо, — одобрила Елизавета Павловна и по-новому посмотрела на Жанну. — Миша, ты слышал? Это твоя будущая родственница.

Миша и без того прирос к портрету, с удовольствием смотрел на юную меня, и в глазах у него были совершенно не родственные чувства.

«Дьявол, — подумала я. — Ведь собиралась быть только тетушкой, а уже угодила в прабабушки. Чертов муж (второй). Приспичило ему писать меня в костюме знатной дамы».

— Так прабабушка Жанны, выходит, была дворянка? — с легким недоверием продолжила допрос Елизавета Павловна.

Я вспомнила, как нынче это модно и, не моргнув глазом, солгала:

— А разве вы не видите?

Гостья вперилась в портрет, будто там у меня та на лбу было написано, к какому роду-племени я, пардон, бабушка относится. После пристального изучения портрета будущая свекровь повеселела.

— Вы знаете, — воскликнула она, обращаясь ко мне почти уже как к своей подруге, — а ведь действительно есть легкое сходство с вами.

— Надеюсь, — скромно ответила я.

— Да, да, и Жанна тоже унаследовала некоторые черты, — продолжила Елизавета Павловна. — Ведь правда, Миша?

Он охотно согласился. Все были рады, только Жанна зарделась от смущения. Бедняжка не привыкла врать. Надо подумать, правильно ли я воспитываю Саньку.

Елизавета Павловна, уже вполне довольная, ущипнула Жанну за щечку и сказала:

— Крошка, а ты мила.

Я решила, что на этой оптимистичной ноте можно их приглашать к столу.

Приглашение восприняли с энтузиазмом. Разогретые приятным сообщением о дворянском происхождении невесты, гости захотели к духовной пище присовокупить что-нибудь посущественней. Слава богу, на столе было все. Все, что осталось от вечеринки. Мы с Жанной добавили к этому всего несколько блюд, но зато каких!

— Миша, — снисходительно бросила ему мать, — поухаживай за невестой.

Он ринулся выполнять приказание матери. Одной рукой взялся за стул, другую положил на талию Жанны…

И комната взорвалась оглушительным визгом. Невеста закричала, словно резаная. Присутствующие содрогнулись. Бедного Мишу затрясло, как от электрического тока. У Елизаветы Павловны подогнулись колени, и она рухнула на стул. Я потеряла дар речи, онемела, но ненадолго. Секундой позже я завизжала не хуже Жанны, схватила ее за руку и с криком «все погибло!» поволокла на кухню, предоставив гостям возможность строить домыслы.

— Что случилось? — уже на кухне спросила я, быстро включая духовку, сгребая с коробки крошки торта и высыпая их прямо на пламя.

— Не знаю, — прошептала Жанна.

— Как это не знаешь? Орешь и не знаешь? Она испуганно покачала головой.

На бедняжке не было лица. Один страх.

— Миша ко мне притронулся и… Меня словно кипятком окатили.

— Плохо, — констатировала я, принюхиваясь, достаточно ли уже дымят крошки. — Придется показать тебя невропатологу, а то и психиатру. Ты слишком впечатлительная, возьми себя в руки.

Я попыталась погладить ее по плечу, но она опять вскрикнула и прыгнула на другой конец кухни. Я окончательно расстроилась и посоветовала:

— Старайся пока держаться подальше от Михаила. И вообще сядешь рядом со мной.

Надо сказать, последнее событие сильно повлияло на меня. На душе и без того скребли кошки. К тому же я с мучительным напряжением ждала возвращения Евгения. Он мог вернуться в любой момент, и это не было бы приятным сюрпризом.

Что ему взбредет в голову, знает только черт!

Тем временем крошки уже достаточно надымили. Я выключила духовку, осторожно взяла Жанну за руку и повела ее в гостиную.

Гости в глубокой задумчивости сидели за столом. Было видно, что задумались они, услышав наши шаги, а до этого энергично делились соображениями.

— Чем-то пахнет? — потянула носом Елизавета Павловна.

Я этого и ждала, а потому со скорбным вдохновением воскликнула:

— Сгорел наш пирог! Спасибо Жанне, вовремя вспомнила, а то не избежали бы мы пожара.

— Ах, так вот что это было! — обрадовалась гостья.

Все облегченно вздохнули, потому что, услышав наш визг, подумать можно было все, что угодно.

Я, как обстоятельства и требовали, принялась вздыхать и жаловаться.

Елизавета Павловна, Михаил и даже отец семейства сердечно меня успокаивали, мол, ничего страшного, все прекрасно и не стоит так убиваться из-за какого-то пирога. И чтобы укрепить меня во мнении, что обед удался, все набросились на еду.

Я, пользуясь случаем, что рот Елизаветы Павловны занят, без устали хвалила Жанну. Мать Михаила сдержанно кивала.

— Так вы, значит, тетя Жанны? — воскликнула она после третьей рюмки. — Это очень приятно. Но у вас другая фамилия.

— Естественно, — таинственно улыбнулась я. — До определенного времени я не ограничивала себя в мужьях и имела их достаточное количество.

— Ах вот как, — поджала губы она. — Надеюсь, Жанне не передастся эта черта.

— Я тоже надеюсь, — ответила я. — Пока я единственная унаследовала эту черту от бабушки, — и я кивнула на свой портрет.

В глазах Елизаветы Павловны тут же появился озорной блеск.

— Если честно признаться, я тоже когда-то была легкомысленной, — вздымая грудь, сказала она. — Во мне и сейчас живут какие-то демонические силы.

Отец семейства усиленно закивал головой, как лицо очень от этих сил пострадавшее.

— Во мне живут Манон, Нана и Мессалина! — сверкая глазами, продолжала делиться признаниями его супруга.

— Во мне живут Лондон и Париж! — воскликнула я. — Но я-то в них не живу.

Отец семейства громко загоготал, но под взглядом жены мгновенно притих.

Я смотрела на беднягу с огромным сочувствием. Было очевидно, что его жена не меняла мужей лишь потому, что всегда очень хорошо знала, как подойти к делу таким образом, чтобы на всю жизнь хватило одного. Муж ее, судя по всему, был задвинут в бизнес так далеко, что бедняге некогда было поинтересоваться жизнью супруги. К примеру, куда его Лиза тратит заработанные им деньги. Я много слышала о разгульной жизни богатых людей, но, глядя на этого несчастного, и слепому было ясно: это не тот вариант. Но если в чем-то бедолага и согрешил, то надо помнить о таком человеческом качестве, как снисходительность. Ведь даже собаке Лиза время от времени бросает кость, а муж ее как-никак человек.

Я решила быть с ним поласковей. Это не могло ему повредить, поскольку Елизавета Павловна уже расслабилась и так была увлечена собой, что не замечала вокруг ничего. Миша, пользуясь этим, тут же стал оказывать знаки внимания невесте, а я пристроилась к отцу семейства в тайной надежде выпытать у него как можно больше о расстановке сил в семье. Он сомлел от моего внимания и… начал рассказывать о каком-то своем приятеле, точнее, даже и не о самом приятеле, а почему-то о его дедушке.

— Дедушка его в свое время был очень крупный партийный бонза, что по тем временам было странно, — сказал папаша и многозначительно посмотрел на меня.

— Чем же странно? — спросила я, злясь, что на всякую ерунду уходит драгоценное время.

— А странно тем, что из алфавита он не выговаривал добрую половину букв. Народ мог не правильно его понять. Речь его была картава и забавна. Фраза:

«Я стаый ебационер», — на самом деле была абсолютно прилична и не имела другого смысла, кроме того, что он старый революционер.

Я ошиблась. Елизавета Павловна, видимо, никогда не теряла бдительность.

Видимо, она умела рассказывать и слушать одновременно.

— Ах-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! — взорвалась она громким смехом, который, наткнувшись на мой нарочито недоуменный взгляд, тут же иссяк. — Хм, он все время болтает глупости, просто стыдно, — жеманно поведя плечами, смутилась она.

Я была счастлива, наконец-то увидев эту женщину смущенной, и теперь знала, как мой хрупкий росточек Жанну привить на это пышное старое дерево.

Я тут же перешла к делу и в течение ближайших пятнадцати минут заострила всеобщее внимание на проблеме, которая свела всех нас. Неожиданно получив поддержку от Михаила, я настояла на точном дне свадьбы, мотивируя свою настойчивость безграничной любовью к племяннице и предстоящей длительной командировкой. На самом деле я принадлежала лишь себе и Саньке, и меня некому и некуда было командировать, но Елизавета Павловна дрогнула и согласилась отдать своего Михаила моей Жанне уже через месяц.

Решив одну проблему, я тут же столкнулась с новой. Времени прошло более чем достаточно, и теперь Евгений мог появиться в любую минуту, что не повышало настроения. Я, конечно, не забывала о роли приветливой хозяйки, стараясь всеми способами продемонстрировать окружающим свое отменное воспитание, но думала сама лишь об одном: как бы выпроводить гостей до возвращения Астрова. Поэтому, когда Михаил озабоченно посмотрел на часы, я с трудом сдержала радость. Тем более что Жанна к тому времени сидела уже едва живая от стараний понравиться его маме и осознания того, что это плохо получается.

— Что? Уже? Так рано? — воскликнула я с притворным испугом, поспешно вскакивая со стула.

— Да, к сожалению, пора, — «огорчила» меня Елизавета Павловна. — У Миши много работы.

Она пристально посмотрела на меня и решила утешить.

— Не расстраивайтесь, — сжалилась надо мной она. — Теперь, когда мы познакомились и назначили день свадьбы, будем встречаться чаще. У Жанны будет еще возможность порадовать нас своим пирогом.

— Надеюсь, надеюсь, — лепетала я, поглядывая в сторону двери.

Все дружно встали из-за стола и двинулись в прихожую. Елизавета Павловна бросила провальный взгляд на мой портрет и обласкала взглядом полумертвую Жанну. Я поняла, что выиграла сражение.

В прихожей выяснилось, что гости очень довольны. Комплименты так и сыпались изо всех уст.

— Ну, долгие проводы — лишние слезы, наконец сказала Елизавета Павловна и взялась за ручку двери. — Спасибо за все, все было прекрасно…

И тут ее взгляд на чем-то остановился.

— Кровь, — рассеянно сказала она, чмокнула в щеку меня, потом Жанну и вышла из квартиры.

Михаил и отец семейства проделали то же самое следом за ней.

Звук падающего тела Жанны раздался одновременно со стуком захлопнувшейся двери.

Глава 15

Видимо, я чем-то заслужила расположение всевышнего, потому что и звонок Розы раздался сразу же, как только за семейством жениха закрылась дверь.

— Роза, я сейчас! — крикнула я в трубку и побежала приводить Жанну в чувство.

Когда бедняжка пришла в себя, мы вместе бросились искать кровь. Надо признаться, долго искать ее не пришлось. Едва заметные следы крови в прихожей были везде: на стене, на мебели и даже на ручке двери. Жанна схватила мокрую тряпку и принялась их стирать, а я помчалась к телефону.

— Мама, что случилось? — строго спросила Роза. — Я перед тобой провинилась?

— Нет, — ответила я, предчувствуя недоброе.

— Тогда зачем ты натравила на меня Евгения?

— Он еще у тебя? — изумилась я.

— Появился неслыханным образом и уже давно здесь.

— Что значит «неслыханным образом»?

— То и значит, что он приехал к нам на такси без копейки денег. Мой Пупс вынужден был расплачиваться с таксистом.

"Да-а, — подумала я. — Правильно предки утверждали, что человека не узнаешь, пока не съешь с ним пуд соли. Я с Астровым еще не съела и килограмма, а уже обнаружилось, что он абсолютно ненадежный человек. Так опозорить меня перед друзьями! И кто его просил брать такси? И куда он дел все свои деньги?

Да-а, такой кого хочешь изнасилует!"

— Где он? — спросила я.

— Сейчас в ванне, — сердито ответила Роза. — Фу-уу! Как мы все утомились! Пупсу пришлось приглашать соседа, чтобы уложить его туда.

Ясное дело, особенно если принять во внимание размеры Пупса и размеры Евгения. Я уже раскаивалась, что послала Астрова к Розе. Раз Пупсик превратился в Пупса, значит, Роза серьезно им недовольна. Боюсь, без Астрова здесь не обошлось.

— А что он делает в ванне? — осторожно поинтересовалась я.

— Трезвеет.

— До сих пор?! — ужаснулась я.

— Почему «до сих пор»? На наших глазах он высосал полбутылки водки. Это непосредственно перед тем, как отправиться в ванную. Так что времени прошло не так уж много. Тут уж возмутилась я.

— Роза, это странно, — воскликнула я. — К тебе приходит нетрезвый Евгений, ты поишь его еще, а потом тащишь вытрезвлять в ванну. Как прикажешь это понимать?

— Мама, клянусь, он был трезвый! Грязный — да. Разодранный, ободранный — да. С похмелья — да, но трезвый. Пупс предложил ему поправить здоровье, да сам же сразу и пожалел об этом. Женька расколошматил чайный сервиз и вазу.

— Еще бы! Он от меня уходил уже на бровях.

— Но кто же знал, — оправдывалась Роза. — Ты бы хоть позвонила.

— Если бы я могла. Он приперся в самый неподходящий момент: ко мне как раз пришли будущие родственнички Жанны.

Роза ахнула и, думаю, схватилась за сердце.

— Не волнуйся, все обошлось, — успокоила я ее. — Наша свекровь уже почти нас любит, насколько это возможно вообще в подобных обстоятельствах.

Сейчас я переживаю о другом: как заполучить своего Астрова обратно.

— Ну, Мама, об этом не переживай. Сейчас пойду в ванную и сменю теплую воду на ледяную, он вмиг очнется. Потом дам понюхать нашатырь и отправлю к тебе. Кстати, зачем он приезжал?

Вспомнив чайный сервиз и вазу, я не решилась на чистосердечное признание.

— Убей — не знаю, — сказала я. — Но зачем бы он ни приезжал, гони его обратно.

Она и сама не горела желанием задерживать у себя столь неугомонного гостя.

— Да, да, — горячо подтвердила она. — Мой Пупс сам отвезет его.

— Неплохо бы, — ответила я, вешая трубку, и мысленно добавила: «А то он еще кого-нибудь изнасилует по пути».

Переодетая в халат Жанна управлялась на кухне. Ее ловкие руки механически мыли тарелки, а полные мольбы глаза с ожиданием смотрели на меня.

— Все обошлось, — решительно сказала я. — Свекровь наша, конечно, не подарок, но портретом мы ее добили. Она сдалась.

— Думаешь? — дрожащим голоском спросила Жанна.

— Уверена. Да и кто не захочет иметь невесткой дворянку? Здесь можешь не сомневаться: твое дворянское прошлое ее впечатлило.

— Это плохо, — вздохнула крошка. Выглядела она неважно. «Дотянет ли она до собственной свадьбы?» — грешным делом подумала я и окончательно расстроилась. Однако вида не подала и продолжала демонстрировать оптимизм.

— Почему плохо? — радостно изумилась я. — Хорошо, очень хорошо.

— Что ж хорошего? Я не дворянка, и это быстро вскроется. Елизавета Павловна спросит у твоей подруги, с которой она дружна. Я обрадовалась еще больше.

— У Тамары? Пусть спросит. Она скажет ей все, что надо нам с тобой.

— Ты заставишь врать Тамару? — испугалась Жанна.

Ах, святая простота.

— Зачем же врать? Хотя, сколько себя помню, Тамара только этим и занимается, иначе не пошел бы в гору ее бизнес. Но в нашем деле все обстоит как нельзя лучше, потому что бабуля моя, обладая даром предвидения, распустила слух о своем дворянстве задолго до того, как это вошло в моду. Тамара, как и покойная бабуля, уверена, что в моем роду одни дворяне. Сама я такой уверенностью похвастаться не могу, но это и не важно.

Жанна задумалась. Я видела, как ей все это не по душе. Все больше и больше она запутывается в сетях вранья и измышлений. Теперь каждый ее шаг потребует тщательного анализа, ей придется постоянно играть. А как же она хотела? Вся жизнь — путы. Лично я в них чувствую себя как рыба в воде. Я представить себе не могу, что можно прожить больше часа, не солгав.

Согласна: ложь вредна для души. Но правда невероятно вредна для моего тела. Приходится выбирать, и очевиден выбор: без тела нет души. Во всяком случае, на этом свете.

— Жанна, прекрати хандрить, — строго сказала я. — У тебя нет для этого причин. Миша тебя любит, свекровь терпит, я помогаю. Ты должна быть счастлива и скоро будешь богата. Все умрут от зависти.

— Я как вспомню… — всхлипнула она.

— А ты не вспоминай, — прервала я ее. — Лучше возьми «Комет» и помой раковину. Ты забросила мое хозяйство, вот это горе. А как вспомню, что скоро со всем этим придется справляться одной, да еще Санька в придачу — повеситься хочется. Твой Миша женится на тебе уже хотя бы потому, что мне это очень невыгодно!

Возможно, мой последний аргумент показался Жанне весомым. Она перестала плакать и страдать и всю свою энергию направила на мое хозяйство. Я же отправилась на поиски своего беспризорного сына и нашла его под столом. Он крепко спал. Рядом лежал робот. Из его металлического рта торчало пирожное.

Я осторожно подняла сына с пола и понесла его в Красную комнату.

— Мама, что такое чпок-модель? — сквозь сон поинтересовался ребенок.

Я не стала делиться своими соображениями на сей счет, а с нежностью прошептала:

— Спи-ии, родной, спи-ии.

Уложив его в кроватку, я вернулась на кухню.

— Ребенок уснул голодный, — с укором сказала я.

— Почему? Я его покормила.

— Все равно меня мучает совесть. Как-то не так проходит моя жизнь. Я плохая мать.

Жанна принялась меня успокаивать, приводя очень лестные доводы. «Ах, — подумала я, — ведь я достойна лучшего, так почему же в последние дни сваливаются на меня такие беды?» И в это время раздался звонок.

— Это Евгений! — крикнула я и пошла открывать дверь.

Я не ошиблась. На пороге стоял Астров. Он опирался на Пупса. Бедный Пупс!

Было очевидно: Роза не стала дожидаться полного вытрезвления и отправила Астрова в том виде, в каком он очнулся.

— Это я! — торжественно сообщил он и громко икнул.

— Я пойду? — уже с порога запросился домой Пупс. — Там машина осталась открытая.

— Хоть в прихожую его заведи, нам же с Жанной этого не осилить.

Пупс, изнемогая под тяжестью Евгения, сделал один только шаг, и вся эта конструкция завалилась в мою прихожую. Старая Дева мгновенно распахнула свою дверь. Вот же… Никогда не покидает своего поста.

Пупс, войдя в мое положение, выбрался из-под Астрова и помог мне закрыть дверь. После этого он тут же взмолился:

— Я пойду? Там машина…

— Иди, иди, — согласилась я, — на сегодня с тебя хватит. К тому же мне не терпится побыть наедине с любимым.

И он ушел.

— Жанна! — крикнула я, воинственно водружая кулаки на бедра. — Ты домыла посуду?

Она выглянула из кухни и робко ответила:

— Да, и прибрала в гостиной.

— Так иди, милая, домой. Остальное — завтра.

Она сняла передник и ушла прямо в халате. Я почувствовала некоторое облегчение и значительный прилив сил.

— Ну? — спросила я, грозно нависая над лежащим Евгением.

Он икнул и подарил мне просветленную улыбку.

— Ну? — гневно повторила я свой вопрос. И только тогда контакт состоялся.

— Можешь взглядом светлый праздник вызвать в чьей-нибудь душе? — с пафосом воскликнул он и выкинул вперед правую руку, ну совсем как Ленин на броневике.

Я опешила и застыла с вопросом на губах.

— Пер Гюнт, — с улыбкой пояснил Евгений, икнул и добавил:

— Стыдно не знать.

От такой наглости я не нашлась, что сказать. Этот негодяй проник в мою душу, очаровывал Саньку и теперь, когда ребенок уже называет его отцом, напивается до потери чувств и насилует мою Жанну. Боже! Как тут быть?!! Жанна — ладно, но уже моя жизнь идет под откос!

Я пришла в такое гадкое настроение, что разум мой помутился. И ничего не придумала лучше, как спросить:

— Ты зачем изнасиловал Жанну? Астров (надо отдать ему должное, он мгновенно протрезвел) посмотрел на меня, как на восьмое чудо света, покрутил пальцем у своего виска и с чувством превосходства изрек:

— Нажралась — веди себя прилично. Но вести себя прилично я уже не могла. Теперь, когда моя личная жизнь в который уже раз терпела фиаско, я готова была на самые крайние меры. Я впала…

Впрочем, не знаю, куда я впала, но схватила его за грудки и, забыв о спящем Саньке, завопила изо всех сил:

— Ты зачем изнасиловал Жанну, подлец?!! Он к тому времени окончательно протрезвел и испугался.

— О чем ты говоришь? — залепетал он. — Если ты имеешь в виду то, что было сегодня в. спальне, знай: я не виноват. Я же не знал, что это не ты. Да, я хотел, потому что думал, что это ты, а как узнал, что ты это не ты, так сразу упал и заснул. И больше ничего. Жанна может подтвердить.

Я с глубокой печалью смотрела на него, качая головой и готовя проникновенную речь. Он выслушал ее, не вставая с пола, и страшно разволновался.

— Соня! — закричал он, едва я закончила. — Ты сошла с ума! Как ты могла такое подумать?

— А что я могла подумать, когда ты пришел весь в траве, в крови и с разодранным лицом?

Евгений вскочил на ноги и возбужденно забегал по прихожей.

— Нет! Это черт знает что такое! — приговаривал он. — Я насильник?!!

Никогда!!!

— А почему ты так уверен? — спросила я. — Ты же ничего не помнишь.

Его растерянный взгляд говорил о том, что я поселила-таки в нем неуверенность, но, как любой мужчина, он решил стоять на своем до . конца.

— Да, не помню, — признался он, — но точно знаю, что такого быть не могло. Изнасиловать! Ха! Да еще кого? Жанну! И где? В кустах! Будто у меня не было для этого более подходящего места!

— Но почему у тебя была расстегнута ширинка? — выдвинула я весомый аргумент. Евгений впал в задумчивость.

— Ширинка? — спросил он как о чем-то потустороннем.

— Да, — ехидно подтвердила я. Он вдруг радостно хлопнул себя по голове, вдохновленный собственной находчивостью.

— Ха! Конечно, была расстегнута! Если бы ты знала, сколько я выпил, не задавала бы мне таких глупых вопросов.

Я сделала вид, что согласна.

— Ладно, но это еще не все, — сказала я, готовя ему западню и всей душой желая, чтобы он в нее не попал. — Почему на твоей рубашке следы травы?

— Я валялся, — порадовал меня Евгений. — Видимо, и на траве тоже. Я же говорил: я пил яд, настоящий яд, потому и не все помню.

— И кто расцарапал тебе лицо, видимо, ты тоже не помнишь.

— Абсолютно не помню. Вероятно, я валялся в кустах и расцарапал щеку об ветку. И тут я нанесла основной свой удар.

— Ты не помнишь, — сказала я, — а вот Старая Дева отсутствием памяти не страдает и может тебе сообщить, в каких кустах ты валялся. Ты валялся как раз в тех кустах, в которых была изнасилована Жанна, и как раз в то самое время!

Старая Дева прогуливала свою Жульку, и она чуть на тебя не написала. Я имею в виду Жульку, конечно.

Евгений сник. Нельзя сказать, что я торжествовала. В душе у меня был траур. Я хоронила свою любовь. Он неуверенно прошел в гостиную и плюхнулся на диван, как бы давая мне понять, что так просто он отсюда не уйдет. Я остановилась на пороге и, опираясь о дверной косяк, уставилась на него.

— Да-ааа, — сказал он, громко скребя затылок. — Сюжет лихо закручен.

— Теперь ты понял, как мне нелегко? Такие странные совпадения. И тут он возмутился:

— А в каких кустах прикажешь мне лежать? Будто здесь есть богатый выбор! Куда дополз, там и упал, то есть лег.

Мне «нравится» способность мужчин возмущаться в самый неподходящий момент. Весь мой гнев вернулся и тут же излился на него в очень резкой форме. Я припомнила ему все, даже тот батон, который он без кулька когда-то положил на заднее сиденье своего автомобиля. Кстати, как я и предсказывала, батон потом слетел на грязный пол, а магазины были закрыты, и мы чуть не остались без ужина. Пришлось идти по соседям.

Евгений с убитым видом сидел на диване и будто бы меня слушал, на самом же деле он размышлял.

— Да нет, Соня, нет, — мягко вклинился он в мой пылкий монолог о батоне. — Относительно времени могли ошибиться. Поверь моему опыту, так бывает.

Людям кажется, что произошло все тогда-то, и они в этом клянутся, а потом оказывается, что даже и не в тот день.

— Что?! — завопила я. — Ты хочешь меня убедить, что Жанну изнасиловали в другой день? Или намекаешь на то, что лежал в других кустах?

— Да нет, лежал я в тех самых кустах, теперь я и сам это вспомнил. И время примерно совпадает, но я был так пьян, что изнасиловать никого не мог чисто физически. Ты понимаешь?

— Нет, — отрезала я.

Евгений вскочил с дивана и закричал:

— Ну не мог я никого изнасиловать! Был такой, что самого впору… Пойми же, если бы я мог дойти до квартиры, стал бы я валяться в кустах? Говорю же, яд пили, настоящий яд, из ларька.

— Не ври, водку в ларьках уже давно не продают, — возмутилась я.

— Да, поэтому яд и пили, — подтвердил он и, раскинув для объятий руки, направился ко мне. — Соня, солнышко, брось заниматься ерундой.

Я отскочила словно ужаленная и закричала:

— Не трогай меня! Не прикасайся! Не верю. Если яд, тем более не верю.

Евгений вздохнул, опустил руки и с новым вздохом признался:

— Соня, я не хотел тебе говорить, но у меня алиби: в кустах мы лежали вдвоем. В глазах у меня потемнело.

— С кем? — прошептала я, испытывая сильное сердцебиение.

— С Серегой. Понимаешь, я вел его к нам, мы упали в кусты да там и остались лежать… какое-то время. Потом я… двинулся домой за подмогой, а он остался. Дальше, клянусь, ничего не помню.

— Так вас было двое?

— Точно.

— А Старая Дева?

— Она не заметила. Серега пал первый, я на него. Клянусь. Могу звякнуть ему, он подтвердит. Сегодня был у него, — Евгений сдавленно усмехнулся.

— И что?

— А что-что. Видочек — похуже моего. Рубашка в крови и в этой, в траве… Рожа разодрана, голова не соображает. Тоже ничего не помнит. Если хочешь, поедем к нему, он все подтвердит.

Я поспешила отказаться.

— Нет-нет, не надо, и что он может подтвердить, если ничего не помнит?

— Но ты-то мне веришь?

— Теперь верю, — ответила я и задумалась.

Глава 16

Мне срочно нужна была Тамара для решения многих неотложных вопросов.

Мобильник ее молчал. Домашний телефон был занят; я решила ехать.

Заверив Евгения в том, что инцидент исчерпан, я отправила его домой, а сама бросилась звонить Жанне. Она согласилась переночевать эту ночь у меня и присмотреть за Санькой. Дождавшись ее прихода, я помчалась к Тамаре.

Я знала, что найти ее будет непросто, но решила не сдаваться, пока не встречусь с ней. И действительно, ее я дома не застала, зато наткнулась на ее возмущенного мужа. С дикими воплями: «Я сделаю из тебя человека!» он сосредоточенно лупил кота.

Бедный кот уже давно мечтал (и это было очень заметно) стать человеком, но решительно не знал, как осуществить эту мечту, чтобы задвинуть злодею-хозяину по-человечески промеж глаз, а не отделываться смешными мерами.

Кот вскакивал, пританцовывал и даже пытался вставать на задние лапы, но человеком все никак не становился и поэтому вынужден был кусаться и царапаться с очень скромными результатами. Зато сам Данька зверел прямо у меня на глазах.

Я почувствовала, что должна прекратить это безобразие.

— Хватит тиранить кота! — рявкнула я голосом Тамары.

Данька, не выпуская из рук животное, вытянулся по стойке смирно и рапортовал:

— Он первый начал.

— Зато ты умней.

Против такого аргумента он не устоял и выпустил кота. Тот со сверхзвуковой скоростью шмыгнул под диван.

— А Тамары нет, — злорадно сообщил Данька. — И я не знаю, когда она будет.

— Ну хоть куда ей звонить-то, ты знаешь? — вздохнула я, поражаясь, как некоторые жены терпят таких мужей.

— Не-а, не знаю. Она запретила звонить на мобильный и сама сегодня звонит. — Данька посмотрел на часы. — Вот, сейчас будет звонить, спрашивать, покормил ли я кота.

— А ты его покормил?

— Это не моя забота.

Я села на диван, взяла журнал и приготовилась ждать, но в комнату вошла пожилая дама в переднике и сообщила:

— Тамара Семеновна звонят. Говорить будете?

«Неужели у Дани есть выбор?» — изумилась я и закричала:

— Я буду говорить.

Дама достала из передника телефон и с непроницаемым видом протянула его мне.

— Кота покормили? — строго вопрошала Тамара.

— Слушай, — возмутилась я, — у тебя полный дом прислуги, а ты доверила Дане кота? Он же бьет его смертным боем.

Даня закатил глаза и начал сползать с дивана. Тамара же разразилась дикой бранью.

— Что она говорит? — простонал Даня.

— Лютует, — прикрыв трубку рукой, сообщила я.

— Зачем ты меня заложила?

— Из чувства долга. Она моя подруга, а кот — ее любимец, ты же нам — никто.

Тамара тем временем успокоилась и сообразила наконец, с кем разговаривает.

— Мама, а ты что там делаешь? — спросила она.

— Тебя жду.

— Это глупо. У меня полный завал. Сегодня я здесь ночую.

— Где «здесь»?

— А зачем я тебе нужна? — вопросом на вопрос ответила она.

— По очень важному делу, — сказала я и шепотом добавила:

— Секретному.

Сработало. Она не смогла справиться с любопытством, даже в то время, когда полный завал и ночует где-то «здесь».

— Жди, Мама, — сказала она, — пришлю за тобой машину.

Как непросто иметь таких важных подруг. Сорок минут меня не пускали к ней в квартиру, хотя я назвала пароль, теперь жди неизвестно сколько, а у меня тоже важные дела.

И все же Тамара меня любит, потому что машина пришла быстро. Более того, там (на заднем сиденье) полулежала она сама между двумя телохранителями.

На животе у нее покоился раскрытый «ноутбук».

— Садись рядом с водителем, — крикнула она, не меняя позы и быстро бегая пальцами по клавишам.

Я села, и автомобиль тронулся.

— Рассказывай!

— Что? Прямо здесь? — удивилась я.

— Какая тебе разница? — она пришла в недоумение. — Здесь решались вопросы и поважней.

— Не знаю, какие здесь решались вопросы, но при свидетелях я и слова не скажу.

— Хорошо, — сжалилась надо мной Тамара и приказала водителю припарковаться и покинуть автомобиль.

— Ну? — нетерпеливо спросила она, как только шофер ушел.

— Что «ну»? — возмутилась я. — Ты так и будешь сидеть, облепленная телохранителями? Так я тебя сейчас задушу вместе с ними!

— Почему?

— А почему, когда тебе понадоблюсь я, то всегда пожалуйста, я к твоим услугам, но как только мне захочется поговорить с тобой, тут же возникают какие-то непреодолимые препятствия?

— Хорошо, — сказала Тамара и обратилась к своим «лбам», — оставьте нас одних.

«Лбы» окатили меня презрением, но покинули автомобиль.

Я развернулась на сто восемьдесят градусов и тут же приступила к делу.

— Теперь мне понятно, как ты обходишься без Маруси, — воскликнула я.

— Что ты имеешь в виду? — опешила она.

— Вашу ссору, затянувшуюся на много лет. Теперь я знаю, кто заменяет тебе Марусю. Эта невообразимая Елизавета Павловна.

— Почему невообразимая? Она милейшая женщина.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Тогда я знаю ее с совершенно другой стороны. Что неудивительно. Одно дело быть связанной с ней приятным бизнесом ее сына, и совсем другое — отношениями свекровь — невестка. Видела бы ты, на что она настроилась.

— На что?

— Сегодня она была у меня в гостях. С мужем и сыном. Точнее, с сыном и мужем, в такой последовательности они ей дороги.

Тамара прикрыла свой «ноутбук» и процедила сквозь зубы:

— Слушай, Мама, ты за этим меня оторвала от дела?

— Непохоже, что я тебя от чего-то оторвала, — ответила я. — Но это не главное. Это я так, для легкой разминки. Главное другое.

— Так скажи что и катись ко всем чертям! — закричала Тамара.

Она стала сумасшедшая какая-то.

— Ладно, — согласилась я. — Мне нужна твоя помощь. Знаю, тебе это не составит труда…

— Ближе к делу, — нетерпеливо перебила она. Нет, она невозможная, когда на работе. Куда же ближе?

— Мне нужна информация об одном человеке.

— Еще ближе!

— Сергеев Сергей Сергеевич, — нервно выпалила я. — Запомнить легко.

— Кто это?

— Серенький, ну Серега, друг моего Астрова.

— Что ты хочешь о нем знать?

— Все! Все, что возможно.

— Зачем тебе? Я потупилась.

— Ну… надо.

— Тамара усмехнулась.

— Ясно. Хорошо, сделаем.

— А когда? — забеспокоилась я.

— Сегодня воскресенье. Завтра позвоню тебе, скажу. Выходи.

От неожиданности я чуть не вышла, но неведомая сила остановила меня.

— Как «выходи»? И ты не отвезешь меня домой? — возмутилась я.

— Нет, это не такси. Доберешься сама.

— Но мы не поговорили о Жанне.

— Не время, Мама. Поговорим потом.

Телохранители (и как только она их выдрессировала) уже открывали дверь и делали вид, что культурно помогают мне выйти. На самом деле я была чуть ли не вышвырнута из автомобиля, который сорвался с места, как только мой зад поднялся с сиденья. Несчастные «лбы» были вынуждены, рискуя жизнью, заскакивать в машину на ходу.

С глубокой печалью смотрела я вслед «Мерседесу», уносящему мою Тамару.

Тяжела ты, шапка Мономаха.

Вернувшись домой, я первым делом заглянула в Красную комнату и порадовалась своей предусмотрительности. Как хорошо, что я купила Саньке кровать навырост — огромную двуспальную, а не детскую, как мне предлагали Маруся и Астров. Как бы ребенок поместился на ней вместе с Жанной и роботом?

Зато теперь таких проблем нет. И Саньке, и Жанне, и даже роботу хватило места.

Спят как убитые, не исключая робота.

Я на цыпочках вышла из комнаты и направилась в кухню с твердой решимостью выпить кофе и выкурить сигарету. Почему-то именно сейчас, когда я стала матерью и должна подавать хороший пример, нестерпимо хочется курить. В последнее время я смолю сигареты одну за другой. Безобразие.

Я сварила кофе, налила полную чашку, затянулась дымом и подумала: «Нет, не может мой Астров быть таким плохим. Конечно же, это Серега. Только он на такое способен. Я всегда не доверяла ему».

Я быстренько перебрала в памяти самые яркие страницы нашего с Астровым романа, вернулась к его истокам. Познакомились мы красиво. Евгений спас меня от неминуемой смерти. Погибнуть бы мне под колесами электропоезда, когда бы не его оплеуха. Да, было очень романтично. Удар, и я на полу.

И потом он вел себя как настоящий мужчина. Следил за мной, бесцеремонно вмешивался в мою жизнь, кстати, очень вовремя, за что я ему благодарна. Поэтому и жива до сих пор.

И дальше все было красиво. Как полюбил его Санька. А Старая Дева. Она же млеет при виде Астрова. И все подруги млеют…

Нет, Евгений не мог никого изнасиловать. Сердце подсказывает мне — это Сергей. И потом, Санька уже называет Астрова отцом. И я уже настроилась. Он так мил, так нежен. А как он красив! А как силен!

Нет, это невозможно. Женя — насильник? Ерунда. Он даже меня никогда не насиловал. Правда, я не давала ему такого повода, не было у него такой возможности, но тот, кто имеет склонность, всегда найдет место…

И тут меня осенило: "Надо позвонить Елене и выспросить все о Сергее.

Поздновато, конечно, нормальные люди уже спят, но я извинюсь".

И я позвонила.

Елена не спала. Она плакала. Горько плакала прямо в трубку. Когда я спросила о Сергее, она заплакала еще горше.

— Ой, Мама, даже слышать о нем не хочу, — призналась она. Я насторожилась.

— А что такое?

— Этот идиот заявился ко мне утром весь в крови и с разбитым лицом. Я возликовала.

— Что ты говоришь! Он был пьян, надеюсь.

— Уже нет, но с сильного похмелья, — всхлипнула Елена.

Я жалела ее всем сердцем, но и о деле не забывала.

— И за каким чертом он к тебе пришел, такой хороший? — поинтересовалась я.

— Извиняться. Представляешь, Мама, нес какую-то чушь о водке и яде.

— Это одно и то же, — пояснила я. — О кустах он ничего не говорил?

Теперь уже насторожилась Елена.

— О каких кустах? — растерянно спросила она.

— Уж и не знаю, о каких, о растениях, ну знаешь, растут такие, густые.

— Нет, о кустах он не говорил. Зато говорил о твоем Астрове, мол, пили с ним. Это правда? Я собиралась тебе звонить, но сомневалась, удобно ли спрашивать о таком.

Я задумалась. Ответ требовал осторожности. Видимо, будет лучше встать на защиту Сергея.

Пусть знает, что я к нему хорошо отношусь. Елена наверняка передаст наш разговор.

— Знаешь что, — сказала я, — зря ты рыдаешь. Ничего страшного не произошло.

Мое сообщение против всех ожиданий повергло Елену в ужас.

— Не произошло?! — закричала она. — Мама! Ты ли это?! Мы уже собирались на днях отправиться в загс, а он пьет всю ночь, а я всю ночь не сплю и рыдаю, а ты говоришь, что ничего не произошло?! Да от него несло женскими духами! Да у него на рубашке следы губной помады, а на его физиономии следы женских ногтей!

«Вот придурок, — подумала я, — даже не удосужился переодеться. Бедняжка Елена. Знала бы она…»

— И как он все это объяснил? — трезво поинтересовалась я.

— Отослал меня к твоему Астрову. Сказал, что он все объяснит и докажет его кристальную чистоту передо мной, — рыдая, сообщила Елена, — Как это по-мужски! — восхитилась я. — Мой Астров поступил так же.

Надо устроить им очную ставку и выяснить, где их носило.

— Не получится. Мой Сергеев пришел Прощаться. У него важная командировка. Срочная. «А-аа! — подумала я. — Ударился в бега!» Елена словно подслушала мои мысли.

— А по-моему, — сказала она, — он просто хочет отсидеться вдали от меня и переждать бурю.

— Не исключено. Завтра же выпытаю все у Евгения и сообщу тебе, но советую успокоиться. Вряд ли там был криминал. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — вздохнула Елена.

— Не каждый же день такое происходит. Наши мальчики напились какой-то дряни, отравились, с кем-то подрались…

— А губная помада?

— Испачкаться можно и в метро. Знаешь, как это бывает: поезд резко затормозил, и какая-нибудь цыпочка прислонилась своими губками.

— Он тоже так говорит, но я не верю.

— А я верю, потому что на Евгении не было губной помады, а ведь они были вместе, — обиженно напомнила я. — Неужели ты думаешь, что мой мэн Астров отстал бы от твоего тюхи Сергея?

Елена призадумалась. Ее Сергей действительно во многом уступал моему Астрову, а по темпераменту он был просто флегма в сравнении с моим ненаглядным.

И уж если речь идет о женщинах, трудно представить, что Сергей поспел, а Евгений оплошал.

— А как у твоего с лицом? — спросила Елена.

— Можешь быть спокойна: полный порядок. Лицо разодрано по самому высшему разряду. Это ее действительно успокоило.

— Кто их знает, — уже более миролюбиво заключила она. — На групповой скандал с бабами они не способны. Особенно мой Сергей.

Я согласилась:

— Да, трудно представить, что наши мальчики по пьяной лавочке сняли девиц, а те тут же разукрасили им вывески. Обоим. Одновременно.

— А для драки с мужиками они выглядят слишком прилично. Во всяком случае мой Сергей. К тому же мужчины обычно после себя оставляют фингалы, а не царапины на щеках. Может, и правда, ветки? — с надеждой спросила Елена.

— Вот и я так думаю. Конечно, ветки. В любом случае не будем делать поспешных выводов.

— Это да, а вот как объяснить факт с женскими духами? Очень дешевый запах и очень вонючий.

— Думаю, что и здесь есть доступные нашему пониманию объяснения. Надо только до них дожить, — заверила я Елену.

Положив трубку, я почувствовала себя значительно уверенней. Конечно, обидно, что Астров дружит с таким подонком, но раз за дело взялась я, долго этой дружбе не продлиться.

В это время раздался звук шагов, и на кухне появилась заспанная Жанна в халате, наброшенном поверх ночной рубашки.

— Что случилось? — спросила она. — Почему ты не спишь?

— А ты почему не спишь? Она зевнула, показав ровные белые зубки и розовый язычок, и виновато пожала плечами.

— Не спится. И робот этот надоел. Хотела убрать его, но Санька тут же просыпается и требует положить обратно в кровать.

— Жанна, — после некоторых раздумий решилась спросить я, — ты только не нервничай и не принимай мои слова близко к сердцу, но очень хочется знать: там, в кустах больше никого не было?

Она посмотрела на меня как на сумасшедшую.

— Не поняла, — сказала она. — Ты о чем?

— Ну, я о том, о вчерашнем. Тогда, когда с тобой произошла… неприятность, ты не заметила в кустах еще кого-нибудь?

Она вспыхнула. Я тут же пожалела о своем вопросе, но что тут поделаешь.

Надо же как-то узнать.

— Нет, там была только я и этот негодяй, — твердо ответила Жанна.

— Но, может, ты не заметила сгоряча.

— Не заметила кого? Еще одного человека? Как ты себе это представляешь?

— рассердилась она. — И почему спрашиваешь?

— Видишь ли, Старая Дева утверждает, что там лежал какой-то мужчина. Ты не вздумай у нее спросить, но она как раз в это время прогуливала свою шелудивую Жульку.

Жанна истерично рассмеялась.

— Как она могла разглядеть что-либо в кустах, когда там было темно?

Даже я, сражаясь с подонком лицом к лицу, не смогла разглядеть его лица, а Старая Дева что-то увидела! Да врет она все!

— Ну, врет так врет, — согласилась я, стараясь уйти от неприятной темы.

Жанна вдруг с большим подозрением посмотрела на меня и спросила:

— Ты что, рассказала все Старой Деве? Я отшатнулась.

— Бог с тобой! Она тут же все выложит твоему Мише! Из-под земли его найдет и выложит.

Глава 17

На следующий день я позвонила Астрову и рассказала ему о разговоре с Еленой.

— Все правильно, Серега уехал в командировку, — подтвердил он.

— А почему так внезапно? — безразличным тоном поинтересовалась я.

— Ничего не внезапно. Плановая командировка. Он уже месяц назад знал, что уедет, а Елене не говорил, чтобы не расстраивать. Нормальный ход, я тоже так делаю.

Тут уж я не выдержала и закричала;

— Как делаешь ты, мне не рассказывай! Уж я-то знаю лучше тебя!

Евгений мгновенно вспомнил о своем неблаговидном поступке и начал каяться:

— Ну, Сонь, ну прости, ну, блин, проштрафился, ну не век же меня казнить…

— Тебя еще никто не казнил, — напомнила я и с наилучшими пожеланиями повесила трубку.

Жанна выглянула из Красной комнаты, спросила:

— Ругаетесь?

— Ругаемся, — подтвердила я. — И еще долго будем ругаться. Моя бабушка о человеческих отношениях говорила так: «Это яйцо, где все раздельно до тех пор, пока соблюдаешь деликатность. Малейшая грубость разрушает скорлупу этикета, и наружу лезет такое, от чего трудно отмыться». Бабушка не отмывалась.

После очередного скандала она сбрасывала с себя старый брак и с чистыми надеждами устремлялась в новый.

— И много у нее было браков? — горько усмехнулась Жанна.

— Значительно меньше, чем это принято в наши дни. Она мудро избегала скандалов. Всякий раз, когда я выходила замуж, она говорила:

«Помни, Соня, создание отношений происходит одновременно с их разрушением».

— Да, — с грустью согласилась Жанна. — Но что мне делать с Санькой? Он опять просится в метро.

Я с гордостью в очередной раз осознала, что мой ребенок — одаренная личность. Только у одаренного мальчика могут появляться такие странные желания.

В то время, как современные дети бредят виртуальными играми, роликами и «Киндер-сюрпризами», мой Санька пристрастился к метро. Метро. Что может быть прозаичнее? Найти новизну в обыденном дано лишь истинному таланту. Я решила ему не мешать;

— Раз просится — езжайте, — сказала я. Санька с воплями восторга выскочил из Красной комнаты и, пританцовывая от нетерпения, сообщил нам:

— Я поеду на секскалаторе!

«Ребенок помешан на сексе!» — в который уже раз огорчилась я и обреченно произнесла:

— Жанна, одень его попроще.

Отправив Жанну и Саньку на прогулку, я бросилась звонить Тамаре. Мне не терпелось получить информацию о Сергее. Еще мне хотелось сделать то, что я, имей хоть каплю разума, должна была бы сделать сразу после неприятного происшествия с Жанной, а не двое суток спустя. Но разум иногда покидает меня, поэтому драгоценное время упущено, и результата уже может и не быть.

«А все же придется заглянуть в кустики», — подумала я, убедившись, что в рабочее время дозвониться до Тамары — утопия.

Но, видимо, астрологи правы. В этот день меня везде подстерегало разочарование. Как только я спустилась со своего девятого этажа и вышла во двор, то тут же попала в объятия пьяной и невероятно нарядной Татьяны. В каждой руке она несла по две сумки, а за ней тянулась вереница гостей, у которых руки тоже оттягивали пакеты с чем-то тяжелым. Татьяна, как обычно, была в подпитии и попыталась обнять меня, не выпуская сумки из рук.

— Радость-то какая! — завопила она. — Тетя Клава с дядей Ваней приехали!

— А Коля уехал? — деловито осведомилась я, ловя себя на мысли, что напрочь отвыкла от ее манеры общения.

В последние полгода мне доводилось слышать ее только поющей. Правда, и сейчас она сбивалась на речитатив. — Колю я только что проводила, — пропела Татьяна, и началась процедура знакомства с ее новыми гостями. Они побросали свои сумки и дружно протянули мне руки. Я улыбалась, кланялась и ругалась в душе на чем свет стоит, но поделать ничего не могла.

Как-то незаметно у меня с Татьяной установились такие близкие отношения, что совершенно невозможно было пренебречь этой процедурой, не оскорбив ее в самых лучших чувствах. Пока я жала руки и выслушивала приглашения и рассказы о красотах Забайкалья, время шло. А ведь к приходу Жанны я собиралась сделать очень много полезных дел.

Уж не помню, каким чудом удалось мне вырваться от гостеприимной Татьяны, но я сделала это и тут же побежала к кустам, а там меня ждало новое разочарование. Старая Дева в сентиментальной задумчивости бродила по дорожке.

Ее шелудивая Жулька бежала рядом и резвилась без устали. И все это происходило в непосредственной близости от места, где, судя по рассказам Жанны, бедняжка претерпела грязное нападение. Заметив меня, Старая Дева срочно оживилась и замахала руками. Я поняла, что ей не терпится показать тот куст, под которым лежал мой Евгений. У меня появилось острое желание отправиться домой, которое я тут же и осуществила.

Уже открывая дверь своей квартиры, я услышала телефонный звонок. Какое счастье! Звонила Тамара.

— Мама, ты где ходишь? Весь день не могу дозвониться. Бедная секретарша замучилась: то занято, то нет никого. Безобразие.

— Конечно, занято, — возмутилась я. — У меня же нет секретарши, а я тоже хочу дозвониться. Ты узнала что-нибудь о Сергее?

— Больше мне делать нечего, как бросать свои дела и заниматься твоими глупостями. Узнала.

Я задрожала от нетерпения.

— Что ты узнала?

— Пока лишь узнала, у кого можно узнать, но, Мама, за все нужно платить!

— Так заплати, черт тебя побери! Тамара бездонно вздохнула.

— Все хотят все.

Меня удивило такое признание.

— Ты о чем? — спросила я.

— Все хотят много денег.

— Много денег? — поразилась я. — За такую услугу? Сережа что, американский шпион?

— Да нет, — успокоила меня она, — за услугу денег они не хотят, за услугу они хотят услугу, которая принесет много денег.

— Ну, милая, уж здесь выкручивайся сама. Как-то ты решаешь свои ежедневные вопросы, реши и этот. Мне очень нужно. И не набивай себе цену, не опошляй нашу дружбу.

— Мама, разве я набиваю? Как тебе не стыдно? Сама же спрашиваешь, я только отвечаю. Я и звоню-то по другому вопросу. Ты в курсе, что уже окончательно назначен день свадьбы?

— Еще бы! — радостно воскликнула я и горестно подумала: «Ну что за черная полоса пролегла через мою жизнь! Куда ни кинь, везде клин! И все это из одного корня растет».

— Так вот, Мама, сегодня Миша мне все рассказал, да и Лиза звонила. У них проблема. Сердце мое тяжелым стуком зашлось в груди.

— Что еще?!

— Они хотят знать, будешь ли участвовать ты, но теперь не знают, как и спросить.

— Что значит «как спросить»? — изумилась Я. — И в чем участвовать?

— Да в приготовлениях к брачной церемонии, Мама, будто у тебя есть сейчас другие проблемы! — рассердилась Тамара.

«Еще сколько», — подумала я.

— Лиза считает, что тебе как тетушке было бы уместно и по средствам участвовать. Она не уверена, что прилично задавать такие вопросы прямо тебе, ты все же не близкая родня, ну в смысле не мать, и поэтому она спросила меня, но я-то не в курсе твоих планов, поэтому пока отмолчалась.

— Намерена участвовать, — заявила я, — буду участвовать, несомненно.

Тамара замялась.

— Мама, учти, это очень дорого. Лиза хочет с размахом, с большим размахом, — предупредила она.

— За размах пусть платит сама, я заплачу лишь за то, что сочту необходимым. Я не настолько богата, чтобы удавиться от жадности, но и не настолько бедна, чтобы пускать деньги по ветру. Положу даже кое-какое приданое моей Жанне, но лишь то, что она сможет забрать с собой в случае развода.

— Мама, тьфу на тебя, — рассердилась Тамара. — Разве можно говорить о разводе накануне свадьбы?

— Надо планировать и приятные вещи, не только же заботы. Но почему Елизавета Павловна не обратилась с этим вопросом ко мне? (Я имею в виду свадебную церемонию.) Почему она говорит о ней с тобой? Я что, произвела на нее такое невыгодное впечатление?

— Напротив, — с радостью сообщила Тамара, — она полностью переменила свое мнение, Уж не знаю, что ты там с ней делала, но она рассказывает о тебе взахлеб. Называет тебя гением, хотя (я точно знаю) не прочитала ни одной твоей книжки.

— Пусть не читает и впредь. Меня устраивает подобная оценка. О дворянстве Жанны она поминала?

— Да. Поминала. Ты что ей наплела про свой портрет? Нельзя же так безбожно дурить будущих родственников.

— Только родственников так дурить и можно. Остальным это по фигу. А про портрет она додумалась сама, я лишь не развеяла ее заблуждения. Кстати, ты не выдала нас?

— Что ты, молчала, как Штирлиц, и кивала головой. Но тут и врать не надо, ты-то у нас дворянка.

— Да. Я — да. Слава богу, моей бабушке это вовремя пришло в голову. Я хоть выросла как человек, с чувством собственной исключительности, но мы все не о том. Что она сказала о Жанне?

Тамара задумалась.

— Знаешь, Мама, о Жанне Лиза вовсе не поминала. Говорили только о тебе.

О твоей эксцентричности, о твоей оригинальности, о твоем таланте и о твоем интеллекте. Слушай, где ты все это взяла для приема гостей? Может, подскажешь?

Мне пригодится.

— Эксцентричность и оригинальность надо иметь свои, так же как талант и интеллект, — гордо заявила я. — Лично у меня все это появляется с перепугу. Так ты, значит, уверена, что Елизавета Павловна довольна.

— Довольна она быть не может, поскольку Михаил до определенного момента всецело принадлежал только ей, но она сказала: «Пусть женится на этой Жанне, раз уж у нее такая тетя».

Вот он, «луч света в темном царстве». Хоть чем-то судьба порадовала .меня. Дожила-таки я до любви Елизаветы Павловны. Передать не могу, как это приятно. Чувствуется, у нас будет здоровая и крепкая семья.

И тут же я вспомнила о тех проклятых кустах. И мир померк. И на душе заскребли кошки. Кусты! Дьявол бы их побрал! Душа моя сразу запросилась туда.

Бежать. Разведать. Бороться. Искать. Найти и не сдаваться…

— Значит, я скажу, что ты согласна? — очень вовремя отвлекла меня от неприятных мыслей Тамара.

— Пусть Елизавета Павловна позвонит, и я сама ей это скажу, а ты, милочка, постарайся в ближайшее время выполнить мою просьбу.

— Я, Мама, уже все бросила и только твоими просьбами занимаюсь, — огрызнулась Тамара и тут же с любовью добавила:

— Как все узнаю, сразу позвоню.

Вот так всегда: милая, добрая, а потом вдруг как огрызнется — и снова добрая и милая.

Знать бы, какая муха ее кусает. Секретарша или этот, партнер какой-нибудь. Нет, нельзя женщине работать. Это очень портит ее характер.

Я глянула на часы. Однако пора в кусты.

В любой момент могла вернуться Жанна, а у меня сделаны не все дела…

Глава 18

На этот раз мне повезло. Дорожка была пуста. Старая Дева перебралась в другую часть двора и там зацепилась языком за дворничиху. Жулька нюхала цветы.

Еще мне будут говорить, что она кобель.

Я поспешила к цели и сразу занялась тщательным осмотром места происшествия. И нашла…

Первое, что я увидела, был носовой платок Евгения. Один из того комплекта платков, который мне подарила Венера, золовка моей гостеприимной соседки. Я долго ломала голову, что мне делать с таким подарком. Уже хотела использовать их в качестве салфеток, но меня выручил Евгений.

— Хочешь, — спросил он, — заберу их себе?

— Да, возьми, — согласилась я, стараясь забыть, что дарить дареное дурно.

Но что я могу поделать, если есть у меня такая черта: решительно избавляться от всего, к чему душа не лежит. Так я расставалась со всеми мужьями, так рассталась и с платками. И вот встретилась. В кустах.

Я подняла платок и как вещественное доказательство положила его в заранее приготовленный пакетик. Туда же я отправила и пуговицу, собираясь впоследствии установить ее хозяина, и фантик от «Белочки», и окурок. Когда же я добралась до разбитого флакончика из-под дешевых духов, сразу стало ясно, почему так «благоухал» мой Евгений. Судя по всему, Сергей «благоухал» тем же.

Хоть этим я могу обрадовать Елену.

Рассматривая осколки, я вспомнила, что нечто подобное Жанна носила в сумочке. С непонятной целью, потому что духами она пользовалась моими, надо сказать, очень хорошими. Плохих я не терплю.

Дальнейший осмотр не принес ничего интересного. Я нашла лишь тот камень, о который могла удариться Жанна, да оставила на ветке кусочек своего платья. Зря я ругала Евгения. Его щеки вполне могли пострадать именно здесь, как и щеки Сергея.

Ха, именно здесь! И кусты тоже тому виной, а не только ноготки Жанны.

Или только ноготки Жанны? Мои-то щеки целы, но кусочек платья остался на ветке.

Новые сомнения охватили меня. Казалось я умру, если не докажу непричастность Евгения к этой темной истории. Ах, Санька уже называет его отцом, да и я не прочь была считать его мужем. Боже, какой удар! Нет, Астров теперь просто обязан быть хорошим человеком.

Но хорошие «человеки» в кустах не валяются!

Впрочем, всякое бывает. Если при этом они не насилуют девушек, пусть валяются, где хотят.

Я уже собралась отправиться домой, но что-то заставило меня в последний раз оглянуться. В траве что-то сверкнуло.

Это был ключик. Маленький симпатичный ключик. Удивительно, как я раньше его не заметила. Но от чего же он? Может, от автомобиля? Вряд ли, слишком маленький. Тогда, возможно, от почтового ящика? Маловероятно, хотя и возможно.

Или от чемодана. Да нет. Не мог же насильник полезть в кусты с чемоданом.

— Мама, что ты здесь делаешь? — раздалось у меня за спиной.

Признаться, я подпрыгнула. Как коза. Ветка тут же хлестанула меня по лицу, и вот, я уже вытираю со щеки кровь. Как все просто, а я еще ругала Евгения.

— Мама! Ты зачем туда полезла?

Я оглянулась, вытирая щеку и проклиная эти кусты. Мысленно, конечно.

Жанна стояла на дорожке, держа за руку Саньку. Больше всего я опасалась, что она увидит, как я шарю в кустах. И то, чего я опасалась, свершилось. Но она сама виновата. Лично я после такого происшествия эти кусты обходила бы за сотню километров. Но, с другой стороны, Жанна не виновата, что мой дом — в тупике, и путь к метро один.

Она была бледна. Нижняя губа ее тряслась. Где мой Санька со своими вопросами? Хоть бы один задал для разрядки атмосферы. Никогда не догадается, если очень надо.

— Мама, а что такое сексзотика?

Слава богу, очень вовремя. Какой умный ребенок. Теперь можно улыбнуться. Румянец начал медленно возвращаться на щечки Жанны.

— Вы мороженое купили? — спросила я.

— Мороженое? — удивилась Жанна.

— Пойдем купим! — обрадовался Санька. И мы пошли. Я шла с тайной надеждой как-нибудь выкрутиться из положения и мороженое не покупать, поскольку опасалась за Санькино горло. В руках я несла мешочек с вещественными доказательствами и молила бога, чтобы его не заметила Жанна. Но она заметила и спросила:

— Что это?

Я смотрела на нее и молчала. Находчивость изменила мне, в голове вместо ответа был фон: глухой шум, похожий на шепот. Я склонна думать, что это шепот мыслей, но врачи утверждают, что это шум крови, бегущей по сосудам. Возможно, они и правы, потому что моя мысль (если она вообще есть) легка и бесшумна.

— Я нашла это в кустах, — брякнула я и приготовилась ловить падающую в обморок Жанну.

Но она падать не стала. Она выхватила пакет и запустила в него руку.

— Осторожно! — закричала я. — Осколки!

— Да, осколки, — грустно согласилась она.

— Узнаешь?

— Вот, оказывается, куда делись мои духи, — прозрела она.

— Духи, слава богу, остались в кустах, и грустить тут не о чем — дрянь удивительная. Я подарю тебе новые, хорошие, а вот этот ключик, он не твой?

Жанна взяла в руки ключик, внимательно посмотрела на него и осторожно положила в кулек.

— Нет, не мой, — покачала она головой. — Но я его где-то видела.

— Таких ключиков тысячи, миллионы и более.

— Нет, я его точно видела.

— Наверняка они все похожи. Я тоже видела, но это ничего не доказывает.

Кто докажет, что ключик принадлежит тому негодяю? Если учесть, что на несколько домов это единственные кусты, кого там только не побывало. Он мог пролежать там не один год.

В этом месте Санька счел своим долгом вмешаться в разговор.

— Нет, мама, — сказал он, — не мог.

— Почему это? — изумилась я.

— Он бы поржавел. И кусты эти. — только наши кусты. Сюда чужие не ходят.

— Почему? — хором воскликнули мы с Жанной.

— Далеко, — ответил Санька и махнул рукой в сторону ее дома. — У того дома есть свои кусты.

Я умилилась. Правильно. На три дома две группы кустов. Первая группа в отдалении и принадлежит дому Жанны и зеленой высотке, а эти кусты наши, потому что здесь тупик. Чужой сюда не пойдет. Если он, конечно, не маньяк. Гениальный ребенок! Просто вундеркинд! А чего еще ждать от моего сына?! Придется и в самом деле купить ему мороженое, а с горлом как-нибудь сладим. Буду мазать его люголем. Для профилактики. До и после мороженого.

Дома я (тайком от Жанны) еще раз изучила свои «трофеи». Особенно меня заинтересовал ключик, точнее, он единственный меня заинтересовал, поскольку от носового платка и от осколков пузырька проку не было, как от фантика и окурка.

Но зато на ключик я возлагала большие надежды. Еще большие надежды я возлагала на звонок Тамары.

Она позвонила лишь через неделю.

— Извини, Мама, раньше не могла, — сразу объяснила она. — Не было нужной информации.

— А сейчас есть? сгорая от нетерпения, спросила я.

— Есть, и очень плохая. Твой Сережа еще тот фрукт. Мой тебе совет: гони его из своего дома. И что это за дружба у него с Евгением?

— Обычная мужская дружба.

— Это надо прекратить.

Такая категоричность возмутила меня. Как это прекратить? Будто мой Евгений бычок на веревочке: куда его поведешь, туда и пойдет. Да и я не нуждаюсь в беспочвенных советах, а если есть почва — разберусь сама. Только дайте мне почву.

— Почему это прекратить? — сердито спросила я.

И вот тут-то Тамара меня огорошила. Едва с ног не сбила своим сообщением.

— Да потому, — сказала она, — что Сергей ваш самый настоящий насильник!

Я даже онемела. Стою и не чувствую ни рук ни ног. Лишь мурашки по всему телу бегают. Хорошо, что язык мой не онемел.

— Как это насильник? Откуда ты знаешь? — прошелестел мой язык.

— Откуда знаю? — удивилась Тамара. — Вот так вопрос. Ты же сама мне дала поручение. Я выяснила, что Сережа ваш работал в ментовке, до того как сел за изнасилование. После этого он работал…

Но я уже не слушала ее. Мысль моя вырвалась из оков неведения и понеслась на просторы фантазии. Я уже видела, как одурманенный ядом из ларька Сергей пробирается дворами от метро в наши кусты.

Вот он идет по центральной улице, затем свернул в переулок, сделал десяток шагов, огляделся в темноте и резко нырнул в подворотню. Прошел через двор Жанны, потом через детскую площадку и по усаженной густым кустарником аллее в мой двор. Еще раз оглянулся и нырнул в заросли. Он не собирался совершать никакого насилия, просто шел на вечеринку, но…

Косматое чудовище внутри него вдруг заскреблось и потребовало выхода.

Сергей присел за цветущим кустом и стал ждать. Время остановилось.

Прошла минута, а может быть, час, он не знал, не чувствовал. Он ждал.

И в этот момент в конце темной аллеи послышался перестук каблучков.

Жанна возвращалась домой. Сергей не видел ее, но подумал:

«Вот оно».

Горячая волна пробежала по всему его телу. Он знал, чувствовал: в этот раз все будет так, как надо, как ему хочется.

В тот момент, когда светлое пятно блузки поравнялось с кустами, он протянул руку и сильно рванул на себя легкое девичье тело. Крик ее задохнулся под его потной ладонью.

Она билась под ним, как большая рыбина, скребя ногтями по ткани одежды всего в нескольких сантиметрах от лица. Его рука с размаху обрушилась на щеку девушки, и та обмякла, ударившись о камень, лежащий в траве.

Он вынул из кармана рулон липкой ленты и начал лихорадочно отдирать от него кусок. Жанна тихо застонала. Ему удалось наконец справиться с пластырем и быстро залепить ей рот. В это время она и поцарапала ему лицо. Тогда он заломил ее руки и начал рвать тонкую ткань блузки. Даже в темноте он различал матово светящееся женское тело, сводившее его с ума.

Она пришла в себя, замычала и вновь забилась. Он рванул «молнию» брюк и навалился, ощущая мягкую податливость. Мелькнули ее глаза, распахнутые невероятно широко. Он попытался рассмотреть лицо.

«Темно. Ни черта не видно. Девушка или женщина? Судя по телу, тонкому и хрупкому, совсем молодая», — подумал он, с удовольствием вслушиваясь в проснувшегося в глубине его естества зверя.

Все остальное произошло мгновенно. Он ощутил, как напряглась и застонала жертва, когда он резко и грубо вошел в нее, почувствовал, как она вздрогнула, обмякла и перестала сопротивляться.

«Ничего, не умрет, — безжалостно подумал он. — Хорошая наука, чтоб не шлялась по ночам».

Косматое чудовище наконец успокоилось и заползло обратно в свое логово.

«Нужно сматываться… Плохо, если эта стерва сразу поднимет шум».

Он перевернул безвольное тело и связал ее руки за спиной обрывками блузки. Нащупал рукой пластырь на губах.

«На пять минут хватит, а потом пусть орет сколько влезет…»

Быстро прокрался вдоль аллеи, прячась за кустарником, рывком преодолел светлое пятно детской площадки и устремился к подворотне. Там сел в машину.

Чуть дрожащей рукой повернул ключ. Мотор загудел уверенно и ровно.

Стоп. При чем тут мотор? Глупости. Не было никакого мотора. Сергей шел на вечеринку, следовательно, не было мотора. К тому же он был пьян. С чего вдруг мне пришло это в голову?

А в остальном очень похоже. Только вряд ли он пробирался дворами, раз Евгений утверждает, что пришли они вместе. Раз вместе шли и вместе упали в кусты, значит, очнулся Сергей после того, как Евгений покинул кусты. Видимо, так.

Но почему мне явилось это видение?

Надо спросить у Жанны про звуки мотора. Может, она говорила, да я забыла, а подсознание вдруг выдало нужную информацию.

Глава 19

После разговора с Тамарой я сразу же позвонила Евгению.

— Ты должен сейчас же приехать ко мне, — сказала я.

— Кому это я так задолжал? — рассмеялся он.

— Зря смеешься, мне не до шуток. Он насторожился.

— Случилось что-нибудь с тобой?

— Нет.

— С Санькой? — В его голосе уже слышалась паника.

Как это приятно, должна заметить. Просто счастье, если я в нем не ошиблась.

— С Санькой тоже все нормально, — успокоила я его. — Ребенок уже спит в обнимку со своим роботом, будь он неладен.

— Я без него соскучился, — признался Евгений. — Но если с вами все в порядке, почему ты мне звонишь? А-аа! Понял. Ты решила меня простить. Какая ты молодец. Это надо же, не прошло и года, а я уже опять в фаворе у своей королевы.

Я решила держать марку, поэтому сказала:

— Зря ерничаешь. Ни о каком мире не может быть и речи. В крайнем случае временное перемирие. Мне нужна твоя помощь.

— Понял. Мы будем через тридцать минут. Я растерялась. Еще не хватало, чтобы он завалился ко мне с Сергеем, с которым расстается крайне редко. Как же я буду обсуждать вопросы о насильнике в присутствии самого насильника?

— Кто это «мы»? — озабоченно спросила я.

— Мы с букетом, — ответил он и повесил трубку.

Я приложила руки к сердцу и подумала: «Ах, все же он душка».

Евгений действительно уложился в полчаса. Первым вошел в квартиру букет (необычайных размеров), за ним — сам Астров. Я ахнула:

— Это просто чудо!

— Еще бы, — усмехнулся он. — Уж я-то знаю в этом толк, не зря же у меня цветочная фамилия.

— Фамилия у тебя скорей звездная, если взять во внимание латынь, — возразила я, вдыхая ароматы букета.

Евгений, решив, что душа моя вполне оттаяла, попытался наладить контакт и с телом. Обхватив меня за талию, ой протянул для поцелуя губы.

— Вот уж нет, — воспротивилась я. — Не вижу для этого веских причин.

Лучше садись на диван и слушай, что тебе скажу.

Он покорно выполнил приказание. Я поставила в вазу цветы и лишь после этого начала свой рассказ. Когда я дошла до места, где Сергей хватает Жанну за руку и тащит в кусты, Евгений рассмеялся.

— Ну ты даешь! Серега? Кого-то хватает и тащит в кусты? Он бы умер от гордости, узнай, какого ты о нем мнения. Бедолага робеет перед бабами даже после приличной дозы алкоголя.

— Тебя послушать, так он полный импотент, а ведь с Еленой же он как-то ладит.

— Ладит, но с большим скрипом. Если бы Ленка не была настойчива, он ни за что бы не решился признаться ей в своих чувствах. Это она буквально изнасиловала его. Он ни нападать, ни обороняться не может. Легкая добыча для наглых баб.

Я задумалась. Вот как раз Елена не производит впечатления наглой бабы.

Совсем наоборот. И все же Сергей нашел с ней общий язык, и дело даже движется к свадьбе. Двигалось. Потому что сейчас уже все под большим вопросом.

— Кстати, — спросила я, — Сергей вернулся из своей командировки?

— Да, вчера вечером. Сегодня весь день был на работе, а потом сразу же сквозанул к Елене Прекрасной. Даже от моей компании отказался, — с легкой обидой закончил Евгений.

— А что ты мог ему предложить?

— Ну… по кружечке пивка.

— В этом ты весь. Человек поехал налаживать личную жизнь, а твоя личная жизнь — пивная бочка.

— Ну, Сонь…

— Не перечь мне, — прикрикнула я. — Отвечай на вопрос: ты давно его знаешь?

— Само собой, что за вопрос? Сергей — друг детства, этим все сказано.

Евгений уже изучающе смотрел на меня, видимо, сообразив, что я вознамерилась его чем-то огорошить. Вероятно, он уже подозревал, чем именно.

— Раз он друг детства, следовательно, ты знаешь, что он работал в ментовке, — с приветливой улыбкой сообщила я.

— Ну да, знаю.

Я кокетливо погрозила пальцем, мол, нехорошо скрывать тайны друга от любимой. Любимая Должна знать все. Ну хотя бы про близкого Друга.

— Следовательно, — продолжила я, — в курсе, как он из ментовки ушел.

— В курсе, — ответил Евгений, нервно потирая ладонями колени. — Но лучше бы ты перестала играть в кошки-мышки, а сказала все сразу.

— Я сразу все и говорю. Сергей из милиции ушел в тюрьму.

— Да, это так. Он был слишком честный для такой работы, поэтому его и «ушли», — ответил Евгений, не оставляя в покое колени.

— То, что ты заступаешься за друга, делает тебе честь, — сказала я. — А вот то, что ты дружишь с человеком, совершившим такое гнусное преступление, это ужасно и ставит под сомнение твою нравственность.

Евгений вскочил с дивана, зло засунул руки в карманы брюк и нервно прошелся по комнате.

— Серега не совершал никакого преступления, — глухо сказал он, поворачиваясь ко мне спиной и глядя в темное окно. — Его подставили. Паскудно подставили. Подло. Как последние суки.

— А почему ты не смотришь мне в глаза? — спросила я невинным голоском, но лучше бы мне промолчать.

Он резко повернулся и посмотрел мне в глаза, но что это были за глаза!

Они метали стрелы и молнии. Лицо его стало белее стены. Желваки заходили ходуном. Ноздри затрепетали, как у бешеного быка. Таким я не видела его никогда. Я струхнула и попятилась.

— Как ты можешь таскать эту грязь? — загремел Евгений. — Серега тюха и простофиля, но в разведку я пошел бы только с ним.

«Очень веский аргумент, — пятясь, подумала я. — Пусть он перенасилует всех женщин Москвы. Разве это может помешать мужской разведке?»

Евгений продолжал наступать на меня и греметь:

— Его подставили, потому что сунулся не туда. Какого черта он пошел в ментовку! Думал, будет ловить преступников. Будто преступники дадут себя ловить! Не разобрался, откуда рыба гниет, и начал качать права. Ему намекнули, что перестарался, он не успокоился и давай строчить рапорты начальству. Ха! Вот смешной парень. Пожаловался тому, на кого накопал гору компромата, но это мы с ним уже потом узнали, а тогда думали, что в этом единственное его спасение.

Утром письмо в канцелярию передал, а уже вечером за ним пришли. Насиловали?

Извольте отвечать.

Евгений зло припечатал кулаком свою же ладонь. Было видно, что его это не удовлетворило. С гораздо большим удовольствием он припечатал бы чью-нибудь физиономию. Я не трусиха, но мне стало страшно.

— Что же, он совсем-совсем не виноват? — невзирая на страх, позволила себе усомниться я. — Дым без огня? Разве такое бывает?

— Бывает. В нашей стране все бывает. Девку, которую ему подсунули, до этого он даже не видел. Зато она все знала о нем. Даже родинки указала. Глухая подстава. Все ребята от злости скрипели зубами, а поделать ничего не могли. Сел Серега. Единственное, что для него удалось сделать, это скостить срок. Вот так-то.

В гневе Евгения было много искренности, но меня это не убедило. Все эти сексуальные маньяки бывают очень хитрыми. Они обманут кого хотите, когда им приспичит.

— Почему ты так уверен в невиновности Сергея? — спросила я. — На чем основана твоя уверенность? На его честном слове?

Евгений посмотрел на меня, как на маленькую глупую девочку, несущую незнамо что.

— Моя уверенность основана только на моем знании. В тот день и час, когда Серега якобы насиловал их подставу, мы с ним культурно отдыхали, попивая пивко в одном из баров города Москвы, столицы нашей Родины. Понятно?! На глазах у всей честной братии, завсегдатаев того бара!

Свою речь он начал спокойно, но с каждым словом распаляясь все больше, закончил ее на очень высоких тонах.

— Не кричи! — рявкнула я. — Ты хочешь, чтобы я поверила в эту фантастическую историю? Много народу было в баре?

— Человек двадцать, не меньше.

— И все видели Сергея?

— Все. Мы там долго сидели.

— И все свидетельствовали об этом в суде? Евгений замялся.

— Ну, в суд пошли не все, а лишь три человека. Бармен сразу отказался давать показания. Испугался за свое рабочее место. Многие ссылались на плохую память. Некоторые прямо говорили, что не хотят связываться с органами. В общем, не считая меня, было три свидетеля. Более чем достаточно для алиби, но суд не учел наши показания. Суд счел, что свидетели — шайка лгунов, выгораживающих дружка.

Евгений впился в меня взглядом. Я сомневалась. Он увидел это, рассердился и закричал:

— Как ты можешь? Думаешь обо мне черт знает что! Я бы руки не подал Сереге, если бы знал, что он способен обидеть женщину.

Думаю, мало кому в этом месте удалось бы сдержать улыбку. Мне не удалось.

— Спроси любую женщину, и она ответит: мужчины рождены для того, чтобы обижать нас, слабых и беззащитных, — воскликнула я.

Для убедительности я поджала губы и шмыгнула носом.

Евгений слегка смутился. Может, и не смутился, но почувствовал себя не совсем уютно, вспомнив о своих недавних художествах.

— Ну, Сонь, я не об этом, — жалобно запричитал он. — Каждый может ошибиться, не со зла же. Вот убей меня на этом месте, если совру.

— Соврешь, и я тебя не убью, но говори.

— Нет такого мужика на свете, который осознанно обижает любимую женщину. А если обижает, значит, он не мужик.

— Здесь речь идет о насилии, — напомнила я. — Маньяк не мужчина, он того, — я покрутила пальцем у виска и высунула язык, чем рассмешила Евгения.

Он потянул меня за локоть и ласково сказал:

— Сонь, хватит мне мозги вправлять, а? Серега не насильник, ведь сама же знаешь. Сколько времени вы знакомы?

Я задумалась.

— Два года, а может, уже и больше.

— Вот видишь. И все это время он поражал тебя своей бестолковостью…

— Это совсем другое дело, — начала я, собираясь произнести убедительную речь, но Евгений меня перебил.

— Все, — сказал он, — едем к нему. Здесь поможет только очная ставка.

— Но Серега же у Елены.

— Значит, едем к Елене.

— Что ж, поедем, — согласилась я.

Глава 20

Мы вышли из подъезда и направились к автомобилю.

— Черт, покрышка сдохла, — выругался Астров и сердито пнул ногой колесо. — Ты садись, я быстро подкачаю.

Я уселась на переднее сиденье и тут же вставила ключик в отверстие бардачка. С этим ключиком в последние дни я не расставалась и совала его во всевозможные отверстия, зная, какое значительное место занимает в жизни человека случайность.

На этот раз мне не повезло. Ключик вошел охотно, а вот вытащить его не удалось. Когда Евгений подкачал колесо и уселся на водительское место, я, виновато взглянув на него, сказала:

— Вот.

— Что «вот»? — удивился он. Глазами я показала на торчащий из замка ключик.

— Вытащить не могу.

— А зачем ты его туда совала? — задал он резонный вопрос, на который у меня был ответ, но поделиться им я не могла.

Поэтому я пожала плечами и сказала:

— Не знаю. Просто так.

Евгений схватил мой ключик и резко дернул с абсолютно нулевым результатом.

— Не поломай! — вскрикнула я.

— Конечно, поломаю, — возмутился он, дергая ключ. — Суешь сюда всякую дрянь, а потом кричишь «не поломай». А как, по-твоему, я попаду в свой бардачок? У меня там лежат важные кассеты. Завтра я их должен передать.

— Куда?

— В надежные руки, мать твою! .К моей радости, после некоторых мучений ключик удалось извлечь целым и невредимым. Евгений брезгливо посмотрел на него и протянул мне.

— На и больше никуда не суй, нежно потрепал меня по щеке.

— Хорошо, — согласилась я и взяла ключик с твердой решимостью куда-нибудь сунуть его сразу же, как представится такая возможность.

Она представилась мне очень скоро: едва Елена открыла нам дверь и я вошла в прихожую. Пользуясь испугом Елены, побежавшей приводить себя в порядок, и отсутствием Сергея (мы застали их за каким-то делом), я сунула ключик в замок кейса, стоящего на полу. Единственное, что доставило мне удовлетворение, это то, что ключик хорошо и вошел, и вышел, но поворачиваться при этом он не захотел. Было очевидно, что он не от этого кейса.

— Ты что делаешь? — испуганно зашипел на меня Евгений.

Из его памяти еще не стерлась трагичная история с отделением для перчаток.

— Все в порядке, — сказала я, поспешно пряча ключ в карман.

Дискутировать было некогда, потому что из спальни вышел Сергей и, страшно смущаясь, поприветствовал меня, после чего пожал руку Евгению. Я поймала себя на мысли: «Да-а, на насильника он действительно совсем не похож, а жаль».

Елена пригласила нас на кухню к чаю и пирогу.

— Вы что, помирились? — украдкой шепнула ей я, хищно высматривая, нет ли здесь работы для моего ключика.

— Да, а что?

Она испытующе посмотрела на меня и добавила:

— Ты же сама говорила, что он ни в чем не виноват. И он так говорит.

— Слушать, что говорят мужчины, распоследнее дело, — сказала я, протягивая ей купюру значительного достоинства. — Ты бы лучше сбегала за бутылочкой хорошего вина. И еще купи чего-нибудь к столу. Евгений сегодня урвал кое-что, хочет отметить это дело.

Естественно, я врала, деньги были мои, и дала я их для того, чтобы выпроводить Елену, потому что решила взять быка за рога.

— Что ты делал в кустах? — спросила я сразу же, как только за ней закрылась дверь.

— В каких кустах? — опешил Сергей.

— В тех, что растут у меня под домом. Евгений, изумленный таким натиском, попытался что-то сказать, но я показала ему кулак, призывая к молчанию. Он смирился. Сергей же, тупо глядя на мой кулак, спросил:

— С чего ты взяла, что я был в тех кустах?

— Не вздумай отпираться, — на всякий случай предупредила я, — тебя там видели. Если хочешь, чтобы все осталось между нами, лучше признайся честно, что ты там делал в позапрошлую субботу, в день вечеринки.

Угроза подействовала. Сергей густо покраснел и признался:

— Ну помочился я там, так что. Там все порядочные люди мочатся, не в подъезд же идти.

Я тут же испытала глубокое отвращение к ключику, лежащему в моем кармане. Вот глупая, хоть бы догадалась его помыть. В хлорке.

— Помочился и что? — решила я продолжить допрос. — Что ты делал дальше?

— А ничего не делал, — развел руками Сергей.

— Вот видишь, — радуясь за друга, воскликнул Евгений. — Не делал он ничего.

— А ты молчи, — прикрикнула я и пронзительным взглядом просверлила Сергея. — Значит, не делал ничего. А если хорошенько подумать? Если припомнить все основательно?

Евгений заерзал на стуле. Его нервозность говорила, что я на правильном пути. Сергей беспомощно посмотрел на меня, на друга и, словно бросаясь с обрыва, выдохнул:

— Если основательно, то сказал, что я, наверное, пойду, и пошел.

— Куда пошел? — строго спросила я.

— Домой. К себе домой.

— А кому ты это сказал?

— Так Ивану. Ивану и сказал. Евгений напрягся, а мне стало ясно, что теперь уже не ясно ничего.

— Какому Ивану? — с горькой тоской спросила я.

— Так Федоровичу, — ответил Сергей, после чего мой Астров вдохновенно закричал:

— Э-эх! Дурак! Выдал Ваню! Надо же, выдал Марусиного Ивана.

В этом утверждении было столько изумления, словно он никак не мог поверить в сей печальный факт.

— Ну на хрена ж ты выдал его?! — закричал Евгений, стуча кулаком по лбу Сергея. — Где твои мозги? Она же теперь все расскажет Марусе.

— А что? Я ничего, — оправдывался тот.

— Ты-то ничего, а ему теперь как жить? Ты что, не знаешь Марусю?

Судя по тому, как побледнел Сергей, он Марусю знал. И еще мой шизанутый собирался идти с этим иудой в разведку.

Я красноречиво посмотрела на Евгения, мол, что ты скажешь теперь?

Однако теперь он говорил много и непонятно. Вспоминал зачем-то, как Иван пошел в ларек и купил там яда, как они травились потом в его автомобиле, как поставили автомобиль на стоянку и решили идти пешком, но поехали на метро…

Все это было ужасно интересно, но меня мучил один вопрос.

— Зачем же вы полезли в кусты? — спросила я. — Версии множатся, как кролики на воле. По версии Евгения, в кусты упал Сергей. По версии Сергея, в кусты зашли помочиться. Ужас. Три бугая в наши кусты! Удивляюсь, как не было потопа, зато совершенно ясно, почему они так медленно растут. Я их сажала еще ребенком, и, если бы не такие, как вы, быть бы у меня под окном лесу.

— Какая разница, зачем мы туда полезли, — возмутился Евгений. — Ты что собиралась выяснить? Вот это и выясняй. Когда Серега покинул с кусты, там еще оставался Иван, следовательно, к Сереге не может быть никаких претензий.

— Конечно, — воскликнула я, — теперь все претензии только к Ивану Федоровичу.

Евгений схватился за голову. Сергей же, напротив, втянул свою голову в плечи. Он понятия не имел о моих претензиях, но уже панически боялся их.

— Что ответил тебе Иван Федорович, когда ты заявил, что идешь домой?

— Он сказал, что лучше останется в кустах, — промямлил Сергей.

«О боже, — подумала я. — Как прекрасно наши мужчины проводят время! А мы, дуры, ждем их и переживаем. И порой даже завидуем. „Ты где гулял? Я как идиотка весь день сижу одна! Думаешь, мне не хочется? Думаешь, только тебе одному, да? Я ничем тебя не хуже!“ Знали бы женщины, за что борются. Чтобы иметь право посидеть в моих кустах!»

— Почему он захотел остаться в кустах? — спросила я строго.

Сергей потупился и пожал плечами:

— Не знаю.

— И ты ушел?

— Ушел.

— И даже не поинтересовался, что он там будет делать?

— Зачем? — удивился Сергей. — Он же взрослый человек. Раз решил остаться, значит, ему так нужно.

— Ты преступник! — закричала я. — И всякий, кто так думает, тоже преступник. Если бы ты не оставил его там, не произошло бы страшное преступление! — закричала я и вовремя вспомнила, что на этом, пожалуй, пора ставить точку.

— А что случилось? — не на шутку испугался Сергей. — Иван…

Голос его дрогнул и оборвался. Взгляд растерянно расплылся по пространству кухни, потом сфокусировался, поплыл и наткнулся на Евгения. В глазах Сергея читалась паника. Астров понятия не имел, что стало в тех кустах с Ива-, ном Федоровичем, и пожал плечами.

— Успокойся, — пожалела я Сергея, — Иван Федорович жив. В противном случае Маруся дала бы мне знать. Он-то жив, черт бы его побрал. Ну да ладно, в остальном разберемся. Женя, срочно едем к Марусе.

В прихожей хлопнула дверь. Пришла Елена.

— Вы куда? — удивилась она. — У нас возникли срочные дела, — пояснила я, хватаясь за ручку двери.

— А как же вино?

— Отпразднуете мир с Сережей, — посоветовала я и шепнула ей на ухо:

— Он действительно тебе не изменял. Во всяком случае, в тот день, когда намечалась вечеринка.

Глава 21

Всю дорогу Евгений внушал мне, что уже поздно и на ночь глядя общение с Марусей пагубно скажется на его психике.

— Мне будут сниться кошмары, если я вообще засну, — жаловался он.

— На что ты намекаешь? Хочешь остаться в машине? — возмутилась я.

— Было бы неплохо. Я бы вздремнул. Какой там от меня прок?

— Будешь отвлекать Ивана мужскими разговорами.

В этот момент мы как раз въехали во двор Маруси. Евгений глянул на окна ее квартиры и обрадовался.

— Какие разговоры? — закричал он. — Посмотри, у них нет света. Или уже спят, или отправились в гости.

— Если спят — разбудим, если в гостях — разыщем, — постановила я и грозно приказала:

— Выходи из машины.

Я чувствовала свою власть над ним и пользовалась ей по полной программе. Ой вздохнул и нехотя открыл дверцу «Тойоты». Представляю, как он клял в душе те кусты, и яд из ларька, и женские духи. Если бы не вышеназванные причины и чувство глубочайшей вины, он не задумываясь послал бы меня очень далеко вместе с моей заполошной Марусей. Тем более что он был участником «полетов», которые мне с ней предстояло разбирать. С мужской легкостью совершив грех, Евгений по-мужски не стремился его искупать. Но для этого и существую я.

Уж я-то его заставлю. Искупая этот грех, он еще много сделает хороших дел. С горечью подозреваю, что все великие дела в этом мире вершатся примерно по такому же сценарию.

…Маруся была не в гостях. Она спала в объятиях Ивана Федоровича, и я ее разбудила. Вы видели когда-нибудь слона в пеньюаре? Я вам сочувствую. Сами не понимаете, сколько радости потеряли. Это зрелище способно рассмешить покойника. Оно может вывести из депрессии кого угодно. Я мгновенно забыла про свое горе и расхохоталась.

Не знаю, чем в это время был занят Евгений. Думаю, ему было нелегко.

Смеяться в лицо полуобнаженной женщине все же неприлично.

Маруся, застигнутая врасплох, была рада продемонстрировать свой пеньюар моему Астрову, поэтому не спешила набрасывать халат. Уверенная в собственной неотразимости, она никак не могла отнести мой смех на свой счет и с улыбкой ждала разъяснений. Когда ожидание затянулось, она рассердилась.

— Хватит ржать! — гаркнула она. — Я прямо вся смотреть на тебя не могу.

«А я на тебя», — подумала я и подавилась новым приступом смеха. Маруся грозно посмотрела на Астрова и спросила:

— Она что, приехала в час ночи, чтобы вволю поржать? Прямо трясется вся наша старушка.

Не знаю, чем закончилась бы эта сцена, но в прихожую выполз всклокоченный Иван Федорович, и Маруся вынуждена была стыдливо вскрикнуть:

— Ой, пойду халат наброшу. Когда она набросила халат, мой смех как рукой сняло. Я тут же приступила к делу.

— Мужчины — на кухню курить, женщины — в комнату шептаться, — сказала я, чем зажгла в глазах подруги огонь любопытства.

Она схватила меня за руку и потащила в комнату, не дожидаясь, когда мужчины отбудут на кухню.

— Что случилось? — громогласным шепотом спросила она, опуская на диван свой центнер с гаком.

Я тоже присела и, стараясь не смотреть на торчащий из-под халата пеньюар, спросила:

— Маруся, это ты расцарапала лицо Ивану Федоровичу?

Она потупилась.

Я тут же пожалела о своей роли в ее жизни. Ну зачем, спрашивается, я долбала ее этим Иваном Федоровичем? Теперь она ни за что не согласится признать, что и на ее солнце есть темные пятна. Она грудью станет на его защиту.

— Соседский кот, — скорбно вздохнула Маруся. — Представляешь, старушка, взбесился. Я прямо вся чуть не умерла. Как вскочит, как набросится на меня.

Если бы не Ваня, загрыз бы меня, скотина.

— Знаем мы этого кота, — с ехидной усмешкой сказала я. — Этот же кот твоего Ваню напоил до смерти и женскими духами облил.

Я вскочила, а Маруся как сидела, так и осталась сидеть.

— Откуда ты знаешь? — не своим голосом спросила она.

Нарадоваться не могу на ее простоту. Как приятно иметь дело с такими людьми.

— От верблюда, конечно, — сообщила я, меряя шагами ее комнату.

Усидеть на месте я уже не могла. Энергия била через край, ноги сами несли на кухню к Ивану Федоровичу, но раньше Маруси я туда пойти не могла.

— Буду с тобой откровенна, — шепотом сказала я, радуясь концентрации ее внимания. — В моем дворе была изнасилована девушка. И как раз в то самое время, когда у нас была вечеринка.

— Жанна! — вскрикнула она, тараща глаза и зажимая ладонью рот.

— Тьфу на тебя. Какая Жанна? Она была дома, с нами. Ты что, забыла?

— Точно, вспомнила, вы еще на кухне шептались.

Очень удобно иметь подругу с такой памятью. На всякий случай. Вдруг понадобится алиби. Тогда просто приходишь к ней, вызываешь в ее памяти нужные события, и она свято верит в то, что они действительно происходили, и будет клясться в этом уже по собственной инициативе хоть на Библии, хоть на Коране.

— А кто же это тогда, если не Жанна? — заинтересовалась Маруся.

По-другому и быть не могло.

— Это девушка, живущая в соседнем доме, ты ее не знаешь, — пояснила я.

Маруся пришла в изумление. Она никак не могла переварить мысль, что я знаю кого-то, кого не знает она.

— Изнасиловали ее как раз в тех кустах, — продолжила я, — в которых был замечен твой Иван.

Взгляд Маруси приобрел ястребиность.

— В каких кустах он был замечен? — воинственно закричала она.

— Да тише ты, — испугалась я. — Его надо брать нахрапом. Девчонка утверждает, что поцарапала лицо насильника. Еще она, падая, разбила флакон с духами. Следовательно, от насильника должен исходить сильный запах дешевых женских духов.

— Был! Был такой запах! — воскликнула Маруся, глядя на меня совершенно дикими глазами.

— Еще на рубашке должны остаться следы травы, знаешь, такие зеленые пятна или полосы.

— Были и пятна, были и полосы! — закричала она, срываясь с дивана и устремляя все свои килограммы к двери.

Я с воплем «нет, еще рано!» попыталась преградить ей путь, но тут же была опрокинута на пол. Маруся пробежалась по мне и с тяжелым топотом помчалась на кухню. Я вскочила, отряхнулась и, дивясь, что все еще цела, понеслась за ней.

По пути она где-то прихватила огромные деревянные щипцы для белья, с их помощью она и повела допрос.

— Тебе мало?! Тебе все еще мало?!! — яростно вопрошала она, неистово молотя щипцами своего Ваню куда ни попадя.

Я поразилась его выдержке. Он довольно лениво прикрывался руками и стонал:

— Маруся, Маруся, ну сколько можно…

«Да-а, — подумала я, — такой кого хочешь изнасилует».

Евгений сидел на стуле, нервно курил и сгорал от стыда. Он вздрагивал от каждого удара, на лице его отражалась боль Ивана Федоровича.

Я понимала, что остановить Марусю невозможно. Надо ждать, когда она устанет. К счастью, произошло это довольно быстро, хотя Ивану Федоровичу, думаю, так не показалось. Когда она опустила щипцы и уселась на стул, вытирая пот, он посмотрел на нее с большой благодарностью.

— Ты хоть знаешь, за что я лупила тебя? — с мягким укором спросила Маруся, после чего я поняла: нет такого греха, который она не простила бы своему Ване.

— Понятия не имею, — ответил он, потирая ушибленные места. И тут она зарыдала.

— Ва-аня, я тебя та-ак ждала-аа, я прямо вся тебя ждала-аа, а ты?

— А я? — бестолково поинтересовался Ваня, и она снова подняла щипцы.

— Я больше не могу смотреть на это избиение младенцев, — сказал Евгений и попытался ее остановить, но тут же был выдвинут ею за пределы кухни.

— Маруся, ты сошла с ума! — закричал он, приземляясь в коридоре у двери туалета. — Тебе надо лечиться! У психиатра!

Я бросилась к Евгению, протянула руку помощи и прошептала:

— Лучше молчи, милый, а то лечиться придется тебе и не только у психиатра. У Маруси опыт, вес и рост, помноженные на темперамент, а у тебя что?

— У меня тоже опыт, вес и рост, — поднимаясь с пола, обиженно сказал он.

— Да, но без ее темперамента грош им цена. Она любит своего Ваню и скорей убьет тебя, чем его.

Астров успокоился и смотрел на Марусю с гордостью за меня. На лице его было написано безграничное счастье. Счастье и прозрение. Он, глупый, считал меня тираном. Оказывается, я ангел в сравнении с ней.

— Теперь видишь, как тебе повезло, что ты влюбился в меня? — шепнула ему на ухо я.

Евгений понял меня с полуслова, нежно обнял, поцеловал и ласково шепнул в ухо:

— Ты ангел, ангел.

— Вы что это там милуетесь, когда я прямо вся в горе? — грозно спросила Маруся, опуская щипцы. — Если этот изверг мне сейчас все не расскажет, я его убью, — пообещала она, с презрением глядя на Ивана Федоровича.

— Расскажу, Маруся, расскажу! — горячо взмолился тот. — Только скажи что?

— Расскажи, как ты насиловал бедную девушку, — потребовала она.

Ваня тупо посмотрел на нее и втянул голову в плечи. На лице его запечатлелась мучительная работа мысли.

— Что? — зарычала Маруся. — Негодяй! Будешь отпираться?!!

— Не буду, Марусенька, не буду, сразу все подпишу, тьфу, сразу все скажу, только намекни что, где и когда? Я плохо помню.

— Ты мне, Ваня, ваньку не валяй! Не помнит он! Что ты плел мне про духи? Целую сагу сочинил! А про рожу разодранную свою?! Козел!

— Марусенька, я всю правду плел, и про сагу, и про рожу, и про духи.

Верь мне, Марусенька, верь. Вот и Женя здесь. Он не даст мне соврать. Мы же вместе были — и я, и Сережа, правда, Женя? — Иван Федорович повернулся к Астрову и посмотрел на него с такой надеждой, что мне сразу же захотелось все ему простить.

Однако этого не захотелось Марусе. Она вновь подняла свои щипцы и, игриво помахивая ими, желчно спросила:

— Может, вы и насиловали вместе?

— Может, — согласился Иван Федорович, — я не помню. Был очень пьян. Тут оживился мой Женя.

— Ну как это не помнишь, Ваня, — обиделся он. — Как на вечеринку собирались, помнишь? Тот кивнул распухшей головой.

— Помню.

— Как решили до этого размяться, помнишь?

— Помню.

— Как распили бутылочку?

— Да, да, это помню, — вдохновился Иван Федорович, услышав наконец хоть что-то приятное.

Евгений облегченно вздохнул.

— Ну вот, а говоришь: «не помню». Потом ты повез нас к Соне.

— Видимо, да, — задумчиво согласился Ваня.

— Как это повез? — возмутилась Маруся. — После бутылки водки? Он что, был пьяный за рулем?

— Видимо, да, — подтвердил Иван Федорович.

Нет, Маруся все же успела выколотить из него все мозги. Что он несет?

Она же его теперь совсем убьет.

— Да не был он за рулем, — поспешно успокоил ее Евгений. — Машину мы поставили на автостоянку.

— Он до сих пор ее не может найти, — вставила она. —Вы-то хоть помните, что это за автостоянка? Нет, я его убью! Я прямо вся сейчас его убью!

— Автостоянок в Москве много, — философски отметил Евгений, — но со временем найти можно. Если постараться.

— Да не отвлекайтесь вы на всякие мелочи, — возмутилась я. — При чем здесь автостоянка, когда мы решаем такие важные задачи. Что было потом?

Поставили вы автомобиль на автостоянку и…

— И в метро, — воскликнул Иван Федорович, чем заслужил одобрительную улыбку приятеля.

— Во-от, — как к маленькому обратился Женя к нему, — помнишь-таки.

Молодец. А по пути завернули в ларек. Там-то, у своего знакомого ты нам яду и купил.

— Какого еще яду? — пожелала знать Маруся.

— Машенька, я же тебе говорил, — пояснил Иван Федорович. — Водка была плохая. Настоящая отрава. Яд. Мы выпили, и дальше уж совсем ничего не помню.

Клянусь. Хоть убей меня!

— Нет, я сейчас упаду! Я прямо вся сейчас упаду! — закричала Маруся. — Зачем вы пили, изверги, когда мы вас ждали на вечеринке?

— Зачем вы, изверги, пили? — присоединилась к ней я. — Разве не для этого мы затеяли вечеринку? Что же вы, дождаться не могли?

Евгений с укором посмотрел на нас.

— Будто не знаете, зачем мы пили, — сердито сказал он. — Будто вы даете нам пить на вечеринке.

— Кто? Мы не даем? — возмутилась Маруся. — Будто вы у нас спрашиваете.

Каждый раз вас разносят по домам пьяных в лежку, а вам все мало.

— Ладно, не будем отвлекаться, — миролюбиво сказала я. — Лучше освежите свою память. Вышли вы из метро и…

— Обнялись и с песнями пошли, — сообщил Иван Федорович, на которого опять снизошло озарение. — Потом Сергею захотелось отлить…

Маруся схватилась за сердце, закатила глаза и прорычала:

— О ужас! Уроды! Уроды позорные! Иван Федорович виновато заморгал глазами и заблеял:

— Ну, Марусечка, это же нормально, мы же пили пиво, много пива.

— Они еще и Пиво пили, — с безысходностью обратилась я к подруге. — Яда им показалось мало.

Она уже потеряла способность комментировать и лишь шептала:

— Уроды… Уроды…

— И что было потом? — спросила я, готовая ко всему.

Иван Федорович, ища подсказки, вопросительно посмотрел на Евгения, но тот чесал в затылке и мучительно припоминал. Тогда на Ваню снизошло новое озарение.

— А-аа! — закричал он. — Так Женька же вспомнил, куда мы шли, и расстроился, и заспешил.

Щипцы мигом поднялись в воздух, и Марусин истошный вопль прокатился по кухне:

— А ты, значит, не расстроился! А ты, значит, не заспешил! Так вот тебе! Вот тебе!

— Марусенька! — плаксиво задребезжал Иван Федорович. — Я тоже расстроился, я тоже заспешил, но не смог подняться!

— Изверг! — гаркнула Маруся и хватила об пол щипцами.

Они рассыпались на части.

— Дальше я помочь ничем не могу, — искренне признался Евгений. — Я упал под лестницей в соседнем подъезде и уснул.

Мы с Марусей скрестили взгляды и, схватившись за сердце, хором воскликнули:

— Уроды!

Иван Федорович мучительно соображал, чем бы порадовать нас, и сообразил-таки.

— Вспомнил, — ликуя, сообщил он, — потом ушел Серега. Я просил его не бросать меня, но он сказал, что Елена ему башку оторвет, и ушел.

Я не стала рассказывать, что в интерпретации Сергея все было наоборот: он просил Ивана пойти с ним, а тот наотрез отказался.

Я лишь сказала:

— Сергей на вечеринку тоже не пришел. Видимо, заснул в другом подъезде.

Хорошо, что в нашем доме много подъездов. На всех пьяниц хватит.

Марусю крепко заклинило.

— Уроды, уроды, — приговаривала она, закатывая глаза и качая головой.

— Ваня, а ты-то чем занялся в кустах? — полюбопытствовал Евгений.

Иван Федорович развел руками:

— А хрен его знает. Думаю, заснул. Маруся вышла из ступора и спросила:

— И долго ты там спал?

— Вот уж не помню. Да и как разберешь? Темно было, когда заснул, темно было, когда проснулся. Встал и пошел на вечеринку, трезвый как стеклышко уже…

— Можно подумать, — скептически отозвалась Маруся, с тоской глядя на рассыпанные по полу «останки» щипцов. — Напился, упал, заснул, проснулся и трезвым пошел на вечеринку. Тогда я не поняла, когда же ты насиловал, если все происходило в такой строгой последовательности.

Иван Федорович удивленно развел руками.

— Так в промежутке, наверное, — растерянно сказал он и добавил:

— Я так думаю.

— А я думаю, что он вообще никого не насиловал, — решил вступиться за собутыльника Евгений.

Я поспешила охладить его пыл и сказала:

— Лучше подумай над тем, почему Старая Дева видела в кустах тебя одного, когда там валялась целая компания.

Евгений сник и умолк.

— Ну? — грозно обратилась Маруся к Ивану Федоровичу. — И почему же ты не дошел, когда мы так тебя ждали? Куда ты еще завернул? В какой подъезд?

Он неожиданно обиделся:

— Ни в какой подъезд я не заворачивал, а пошел прямо к Соне.

— Так почему же ты ко мне не дошел? — изумилась я. — Что тебе помешало?

— Не что, а кто, — уточнил он. — Я встретил соседку твою, Татьяну. Она сказала, что все только что уехали на машине. Я и не пошел. Что ж было идти, когда все уехали.

Это сообщение почему-то несказанно порадовало Марусю.

— Он не врет! — закричала она так, словно не было у него никаких грехов. — Татьяна действительно была во дворе, когда мы уезжали. Она стояла и болтала со Старой Девой. Значит, мы разминулись совсем немного. Иди, поцелую.

Она протянула ему руки. Ее Ванечка тут же погрузился в ее объятия.

«Что-то здесь не так, — подумала я. — Гости ушли, а следом приползла Жанна. Выходит, ее изнасиловали после того, как Иван Федорович покинул кусты, если, конечно, исключить его. Дьявол! Я запуталась».

— Маруся, — сказала я, выразительно показывая ей на дверь, — надо поговорить.

Она мигом все поняла и перестала обниматься со своим Ваней. Мы отправились в гостиную.

— Ты ему веришь? — строго спросила я.

— Даже не знаю, — со вздохом ответила она. — С одной стороны — не верю, потому что мужчинам верить нельзя никогда, а с другой стороны, как подумаю…

Слушай, старушка, неужели он мог изнасиловать кого-нибудь, кроме меня?

Я всплеснула руками:

— Ты невозможна! Конечно, мог. Мужчины все могут. А твой Ваня вообще темная личность. Я всегда с подозрением смотрела на то, как он кусает твои щеки и кричит при этом с каким-то нездоровым восторгом: «А щеки! А мои щеки!» Это что, по-твоему, нормально?

Маруся изумилась:

— Что же здесь ненормального?

— А ты представь, что мой Астров таким же образом кусает меня.

— Фу, мерзость какая, — содрогнулась она. — Да, в этом есть что-то неприличное, садистское.

— А я о чем? Я о том же. Иван Федорович вполне может изнасиловать кого угодно, но ты пока никаких мер не предпринимай до моего разговора с Татьяной.

Там уж посмотрим.

— Да-да, конечно, — охотно согласилась она, совершенно не способная на еще какие-либо меры. Щипцы уже были разбиты.

Мы вернулись на кухню. Мужчины о чем-то совещались громким шепотом.

Увидев нас, они с видом мелких воришек замолкли и разом потянулись к сигаретам.

— Женя, домой! — скомандовала я, после чего мой Астров вздохнул с облегчением.

— Знаешь, за что я люблю твою Марусю? — признался он мне уже в машине.

— За что? — вспыхнула ревностью я.

— Она дарит мне вкус к жизни. Как-то сразу начинаешь понимать, что ты счастлив…

— Что нет у тебя Маруси? — уточнила я.

— Примерно так, — согласился он.

Глава 22

— Три часа ночи. Неужели ты разбудишь Татьяну? — с опасением спросил Евгений, когда его «Тойота» въехала в мой двор.

— Разбужу? — рассердилась я. — Да она сама кого хочешь разбудит. Она вообще никогда не спит. У нее же гости.

— Но к Татьяне я с тобой не пойду, — категорически заявил он.

— Конечно. Ты пойдешь спать. Ведь завтра же необходимо передать в надежные руки кассеты.

Астров почему-то испугался:

— Какие кассеты?

— Как это какие? Те, что лежат в бардачке, если ты, конечно, мне не соврал.

Евгений вздохнул с облегчением, и я поняла, что действительно пора отпустить беднягу на покой. Работа у него беспокойная, рано приходится вставать, а тут еще я со своими поисками.

— Да, кассеты надо передать, — зевая сказал он. — Сонь, я до дому не доеду. Прямо здесь, в машине, сейчас и засну. Можно?

— Еще чего. Изволь подняться и заснуть в моей спальне. Тут и спать-то осталось каких-нибудь три часа. А я за это время как раз переговорю с Татьяной.

— Очень надеюсь, что тебе этого времени хватит, — сказал Евгений. — Потому что утренний кофе я мечтаю получить из твоих нежных ручек, а не из рук Жанны.

Опасения Евгения были не напрасны. К утреннему кофе мне удалось вырваться с большим трудом, но время не было потрачено без пользы.

Когда я пришла к Татьяне, пир был в самом разгаре. К гостям, с которыми я уже успела познакомиться, добавилась еще и моя старая подруга — баба Уля. В прошлом году она приезжала в Москву на очень серьезную операцию и выпила здесь столько, что не понадобилось никакой анестезии. Нет, доктора, конечно, все сделали как положено, но только для того, чтобы баба Уля не пела громко во время самой операции. К их удовольствию, она уснула, и операция прошла успешно.

Теперь Уля приехала на осмотр и консультацию.

Мы с ней сразу полюбили друг друга. Не знаю почему, но меня с детства тянуло к простым русским женщинам, ну к тем, что и коня… и в избу…

Баба Уля была как раз такая.

— А-аа! — радостно закричала она, увидев меня. — Сонька! Да иди же я тебя поцелую!

Терпеть не могу целоваться с пьяными и избегаю этого всю жизнь, но с ней я поцеловалась охотно. Она сгребла меня в охапку, придавила своей необъятной грудью и не отпустила до самого утра.

— Да Татьяна, налей же ты Соньке, красавице нашей. Да больше лей, больше, мне для нее ничего не жалко. Да пей, Сонька, пей. Пей да не закусывай.

Баба Уля с любовью завела прядь моих волос за ухо, с интересом потрогала мои сережки и чмокнула меня в лоб.

— Красивые висюльки, — сказала она. — Те, что ты мне дарила, хуже. Эти лучше.

— Я вам и эти подарю, — пообещала я.

— Ой, да Татьяна, налей же Соньке! — пуще прежнего закричала бабуля. — Да мне же для нее ничего не жалко. Пей, Сонька, пей и теперь закусывай.

Я выпила, закусила и, пока еще не поздно, быстренько перешла к делу.

— Татьяна, ты друга моей Маруси знаешь? — спросила я.

— Друга Сонькиной Маруси ты знаешь? — тут же продублировала вопрос баба Уля. Татьяна задумалась.

— Мордатый такой? Здоровый, краснорожий? — спросила она.

— Ну, есть немножко, — согласилась я.

— Знаю.

— Она знает, — перевела Уля, которая не могла оставаться безучастной.

— Татьяна, помнишь, я приходила к тебе за ведром и тряпкой?

— Ну, помню.

— Это было в воскресенье, а перед этим была суббота. Так вот, вспомни, пожалуйста, ты его видела в тот день, в субботу? И если видела, то где?

— Да, вспомни, где видела, и наливай, — вставила баба Уля.

Татьяна не послушалась. Она сначала налила, а потом вспомнила.

На другом конце стола затянули песню, и баба Уля, не выпуская меня из объятий, тут же присоединилась своим зычным контральто:

— Не-ее моро-оозь меня-яя…

Это дало мне возможность оставить стопку нетронутой. Татьяна быстренько опрокинула в рот свою, наспех закусив огурцом, вплотную придвинулась ко мне и закричала, стараясь перекрыть поющих:

— В тот день я видела его два раза. Татьяна показала два пальца и повторила:

— Два раза.

— Где? — прокричала я из-под мышки бабы Ули.

— Первый раз в кустах, а второй во дворе. Мы как раз провожали Барбоса.

Это Борька, двоюродный брат нашего Коли по материнской линии. Потом мы пошли сажать его на поезд. Я-то не пошла, только до метро проводила и вернулась.

Тогда-то и увидела их.

— Кого их? — закричала я.

— Ну этого… Ваню, что Марусин друг, Сережку, что друг твоего Женьки, и самого Женьку. В кустах они лежали и песни орали. Их еще хотели в милицию забрать за хулиганство, но я сказала, что это наши, из соседнего дома, ну и…

— Татьяна махнула рукой, мол, обошлось все. — Остались спокойно лежать в кустах. Никто их не тронул, — добавила она и потянулась к бутылке.

Я запаниковала.

— Татьяна, подожди! Уже и без того я плохо соображаю. Не наливай пока.

— Я налью, и пусть стоит, — успокоила она меня.

— Значит, ты видела Ивана Федоровича в кустах? И всех троих одновременно тоже?

— Да, и даже пела с ними. Я надела новый халат, а они мне его испачкали.

Она обиженно надула свои красивые пухлые губы. Надо отдать должное, несмотря на обилие гостей и хронические встречи и проводы, Татьяна как-то умудрялась сохранять в квартире удивительный порядок. В нашем доме она всегда славилась чистоплотностью, чего никто не может сказать о Старой Деве, у которой бигуди и те грязные. Поэтому я поняла ее обиду. Испачканный халат — это проблема.

— Татьяна, реши мне такую задачу, — прокричала я, поскольку гости в это время как раз взяли самую верхнюю в песне ноту. — Почему в кустах ты видела всех троих, а Старая Дева — одного Евгения?

Задавая вопрос, я не слишком надеялась получить ответ, но Татьяна меня удивила.

— И я видела Евгения в кустах, только уже одного.

Я потрясла головой:

— Ничего не пойму! Как же это?

— Это позже было, я в круглосуточный за хлебом ходила, — пояснила она и добавила:

— Правда, лежал он уже в наших кустах.

— Как в «наших»? А какие кусты не наши?

— Те, в которых они раньше лежали. Песня неожиданно закончилась.

— Надо промочить горло, — сказала баба Уля, — пересохло, — и Татьяна бросилась наливать.

Я терпеливо дождалась, пока все выпьют и даже выпила сама, поскольку мне снова начало казаться, что кто-то стоит за моей спиной, хотя я точно знала, что непосредственно за моей спиной находится лишь крепкая рука Ули.

— Да что ты ерзаешь, красавица ты наша? — спросила она, поднося очередную стопку ко рту. — Не ровен час пролью.

Она пропускала стопки парами, закусывая после второй.

— Опять? — спросила Татьяна, которая была в курсе моих проблем.

— Да, — кивнула я. — Стоит.

— Да что стоит-то? — заинтересовалась баба Уля. — Слово-то какое хорошее.

— Кто-то все время стоит у нее за спиной, — пояснила за меня Татьяна. — Она уже и к психиатру ходила.

Баба Уля отпрянула и внимательно посмотрела в мое лицо.

— Ой, девка, сглазили тебя. Дурные люди сглазили. Ты вот что, красавица наша, сходи к колдунье. Есть тут у вас колдунья одна. Со всего света к ней приезжают, а ты рядом живешь и дойти не можешь. Я уж всем еще в прошлый раз адресок дала. Все ту колдунью хвалят. Кому что надо — нашла, всех мужьев взад вернула и родовое проклятие всем сняла. Тань, ты своди ее потом, пусть полечит.

Вон Валентина ваша — на что дура, и та ее хвалит.

Я изумленно посмотрела на Татьяну.

— А Валентина — это кто?

— Да Старая Дева наша, — рассмеялась она.

— Надо же, у нее и имя есть, а я его совсем забыла, такой хороший она человек.

— Имя-то есть, а ума нет, — согласилась со мной Татьяна. — Представляешь, совсем спятила, уж и живет почти у той колдуньи. Может, и в самом деле сходишь? Хвалят.

— Да сходи, красавица ты наша, сходи, — чмокнула меня в щеку баба Уля.

— Я бы жить не смогла, когда кто-то за спиной.

— Схожу. Потом. Когда-нибудь. Сейчас мне не до того. Сейчас мне про кусты знать надо. Татьяна, я не поняла, в каких кустах кто лежал.

— Да мы сейчас пойдем и выясним, где кто лежал, — воскликнула баба Уля, вскакивая с места. — Правильно, Татьяна? Проветриться надо. Походим, песни попоем, протрезвеем. Сколько можно в избе сидеть?!

И глазом я моргнуть не успела, как вся компания дружно снялась с насиженных мест и шумно двинулась на улицу. Татьяна повела всех прямо к дому Жанны. К моему огромному удивлению, компания во главе с ней трезвела прямо на глазах, проявляя живой интерес к моей проблеме. Обогнув дом по широкой асфальтированной дороге, мы свернули на тропинку, ведущую к нашему дому, но уже к его фасаду.

Признаться, в тех краях я давно не была, пожалуй, со времен своего детства. Наш дом, имея Г-образную форму, одной стороной выходит на проспект, одной во двор, а другой смотрит на улицу и, соответственно, на остальные дома.

Попасть на эту сторону из нашего двора непросто, поскольку к дому прилепилось еще одно здание. Поэтому Татьяна и повела нас окольными путями. Так вот там, оказывается, есть тоже кусты, о существовании которых знают все собачники и понятия не имела я. В тех кустах и валялись наши любимые мужчины.

Видимо, они сошли на станцию раньше и пробирались к моему дому не с той стороны, с какой это обычно делают все жильцы.

— Но как получилось, что Евгений валялся один? — удивилась я.

— Это он валялся уже второй раз, — пояснила Татьяна. — Там его Старая Дева и видела.

И она повела всех на экскурсию к нашим кустам, в которых я раньше нашла его носовой платок. Воздух на улице был прохладен и свеж. Все замерзли.

— Вот, — сказала окончательно протрезвевшая Татьяна, показывая на кусты, — здесь Женька и лежал. Но недолго. Перед ним здесь полежал Серега. Он шел по аллее и вдруг упал. Потом поднялся и ушел в обратную строну. Я как раз бегала в «Двадцать четыре часа» за хлебом. Наш-то магазин уже закрыт был. Когда я вернулась обратно, во дворе стояла Старая Дева.

— С собачкой? — уточнила я.

— Да, с собачкой. Она рассказывала мне сплетни, которые узнала от соседки с пятого этажа. Пока мы разговаривали, высыпали твои гости, сели в машину и укатили. Тут-то и подошел Марусин Ваня. Я сказала ему: «Все только что уехали». Он повернулся и потопал по аллее и тоже завалился в кусты. Правда, тут же поднялся и пошел в сторону метро.

— А мой Евгений?

— А Женька уже после. Не знаю, как он туда упал, не видела, разговаривала со Старой Девой. Я долго с ней разговаривала. Она тоже не видела, увлеклась. Потом я простилась с ней и пошла домой, а Старая Дева пошла по аллее. Еще и лифт не успел спуститься, как она ворвалась в подъезд и завопила, что твой Женька лежит в кустах, и потащила меня смотреть.

Я зашла в тупик. Если в кустах не было Жанны, значит, она к тому времени уже подверглась нападению и успела до меня дойти. В противном случае наши мужчины не пропитались бы запахом ее духов, попеременно падая в кусты. Но тогда не ясно, почему Старая Дева перед прогулкой видела мужа Розы входящим в мою квартиру. Ведь это было задолго до того, как в кустах оказалась сама Жанна.

Пришлось поделиться частью информации с Татьяной.

— Ты что, не знаешь нашу Старую Деву? — рассмеялась она. — Я же сказала, она общалась с соседкой с пятого этажа. Вышла из своей квартиры, села в лифт, доехала до пятого этажа и застряла там на час, а может, и больше. Она вышла на прогулку уже тогда, когда я купила хлеб и возвращалась назад. Поверь мне, было уже темно.

Когда приехал муж Розы, темно еще не было, но быстро стемнело потом.

Все правильно. Старая Дева ввела меня в заблуждение. Иван Федорович не имеет к этому изнасилованию никакого отношения — в тот момент он спал в других кустах.

Мой Евгений спал в подъезде. Ха, выходит, он спал в чужом подъезде. Как это приятно. Сергей тоже где-то спал, потому что появился в наших кустах незадолго до выспавшегося Ивана Федоровича.

— Кстати, — вывел меня из задумчивости голос Татьяны, — в эти кусты падали не только они.

Я насторожилась.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что на следующий день в них шарил какой-то мужчина. Видимо, что-то там потерял. Мы с Земфирой, что с третьего этажа, проходили как раз по аллее. Я встретила ее в нашем магазине, куда ходила за продуктами.

— Как выглядел этот мужчина? — с тревожно бьющимся сердцем спросила я.

Татьяна пожала плечами.

— Я видела его со спины. Заметив нас, он поспешно вылез из кустов и быстро пошел в сторону дороги, сел в машину и уехал.

— Ты запомнила марку автомобиля?

— Нет. Дорога далеко и за кустами плохо видно. Может, Земфира запомнила, она выше меня. А что случилось? Почему тебя это интересует?

— Потом расскажу, — отмахнулась", рассчитывая на ее занятость.

Баба Уля с печалью сообщила, что никогда не была так трезва, и неожиданно грянула песню, вставляя в нее слова, что пора, мол, опохмелиться.

Остальные дружно согласились с ней и, невзирая на ранний час, дружно подхватили песню. Горизонт окрасился рассветом. Я вспомнила про Евгения, охнула и побежала домой.

— Красавица, не забудь сходить к колдунье! — крикнула мне вслед баба Уля.

— Обязательно схожу, — пообещала я, не собираясь этого делать.

Глава 23

Жанна еще не пришла. Евгении на кухне жарил яичницу. В этом деле он был большой специалист.

— Ты уже проснулся? — удивилась я.

— Не могу спать, когда тебя нет рядом, — пожаловался он.

— А как же ты спишь, когда спишь не у меня? — ехидно поинтересовалась я.

— Совсем не сплю, — серьезно ответил он и добавил:

— Надо с этим делом завязывать и сходиться для нормальной жизни. Вот Жанну выдадим замуж, и я перееду к тебе, хотя лучше бы ты ко мне.

— Это — тема для обсуждения, но перенесем его на другой день. Сегодня я не в форме. Такое о ваших художествах узнала, до сих пор шерсть дыбом стоит.

Евгений вздохнул и сказал:

— А моя шерсть уже давно дыбом не стоит, потому что вся вылезла, так с тобой нелегко. Я рассмеялась.

— Так зачем же ты хочешь ко мне переехать, если я такая плохая?

— Затем, что Маруся еще хуже, — философски ответил Евгений. — Вы, женщины, или Соньки, или Маруси, или Тамары, или Елены.

Мне не хотелось выглядеть умной, но пришлось.

— Ты не прав, — сказала я. — Женский мир значительно обширней и разнообразней. Есть еще Тоськи, Людмилы, Розы, а также Алисы, Венеры, Ольги, Ирины и бесконечное множество имен и характеров.

— Да, есть, — согласился Евгений, перекладывая яичницу на тарелку и подвигая ее мне, — но, видимо, мне больше подходят Соньки. Уж такой я непутевый парень. Кофе будешь?

— Я пила водку. Самогонку, — зачем-то сказала я правду.

Наверное, от смущения. Со мной бывает такое.

— С нюхом у меня полный порядок, — ответил Евгений. — А ругаться уже надоело. То я не прав, то ты не права, а жить-то когда?

Я подивилась мудрости его слов и принялась за яичницу. В глубине души я томилась. Страшно хотелось отправиться к Земфире, но с ней мы были не настолько близки, чтобы я могла ранним визитом портить ей жизнь. Пришлось смириться и ждать того часа, когда мое появление в ее доме не покажется неприличным.

Проводив Евгения, я встретила Жанну.

— Уже проснулась? — удивилась она.

— Еще и не засыпала, — ответила я, ломая голову, как бы незаметно перейти к мучившему меня и очень болезненному для нее вопросу.

Жанна прямиком прошла на кухню и занялась мытьем посуды. Я присела рядом, соображая, как бы помягче задать свой вопрос, чтобы ее не травмировать.

— Вчера Миша водил меня в свой дом, — грустно сказала она.

С того печального дня Жанна больше не забегала ко мне после своих свиданий. Она вообще стала немногословной. Я даже удивилась, что она вдруг пошла на откровенность, и, признаться, не ждала от этого ничего хорошего.

— Зря мы затеяли все это, — продолжила она, не обманув моих ожиданий. — И про то, что ты моя тетушка, я брякнула зря. Теперь жалею.

— Почему жалеешь? — удивилась я.

— Потому что плохо это. Нельзя обманывать близких. Вообще никого обманывать нельзя. Мне стало интересно.

— Почему нельзя?

— Грех это большой, и на душе тяжесть.

— Насчет греха не знаю, а насчет души скажу так. Гораздо большая тяжесть возникает у меня, когда я вовремя не догадаюсь обмануть, — поделилась я своим опытом.

— Может, ты и права, — вздохнула Жанна, — только потом обязательно возникают проблемы.

С этого и надо было начинать. Значит, у нее уже возникли проблемы.

Какие? Этот вопрос я тут же ей и задала.

— Елизавета Павловна вчера спрашивала о каком-то приданом, которое ты собираешься дать за мной. Я чуть не сгорела со стыда.

— И напрасно. Разве я тебе не говорила? Я действительно собираюсь дать за тобой приданое.

Жанна испуганно посмотрела на меня:

— Зачем?

Я рассердилась:

— А чего ты так испугалась? Это что, тебя обяжет? Можешь не сомневаться, я даю от всей души и лишь то, что дала бы своей дочери, которой, к сожалению, у меня нет. Так не пропадать же добру. Давая его тебе, я хоть знаю, что оно попадает в хорошие руки. А так, умру, и пропадет вовсе.

Жанна нахмурилась.

— Не говори так, — попросила она. — Ты еще молодая, я считаю тебя своей подругой.

— Но двадцать лет разницы не шутка. По закону природы я умру на двадцать лет раньше тебя, а если не возьмусь за ум и не заживу спокойной жизнью, то гораздо раньше.

— Я не могу это слышать, — топнула ножкой Жанна. — Лучше давай о приятном. Какое приданое ты собираешься мне дать?

— Маленькое, но хорошее. Кое-что из вещей своей драгоценной бабули, царство ей небесное, кое-что из вещей своей покойной мамули, и ей царство небесное. Вещи все антикварные и дорогие.

Жанна бросилась меня целовать.

— Если ты со своим Мишей не уживешься, — продолжила я, — делиться они не будут, потому входят в разряд личных вещей. Она помрачнела.

— Я с ним уживусь, а вот захочет ли он со мной жить, когда узнает, — прошептала она и заплакала.

Ох, как я разозлилась.

— Выбрось эти глупости из головы! — закричала я. — Даже думать об этом не смей! Как это он узнает, если ты сама ему не скажешь?

— Как? Будто не знаешь, как такие вещи узнают? В первую же ночь и узнает.

— Об этом не переживай. Я уже говорила, как это легко устроить, а подробные инструкции выдам накануне первой брачной ночи. И есть за что бороться. Елизавета Павловна — такая женщина! — я закатила от удовольствия глаза, плюясь в душе. — Ее муж — душка, а сам Михаил! Тут уж помолчим, чтобы не сглазить. И все тебя уже любят. Даже Тамара это знает. И ты из-за своих глупостей хочешь испортить столько труда? Это мне непонятно. Не хочешь ради себя, хотя бы ради меня постарайся. Столько труда! Столько труда! Ведь я же болею всей душой! Я уже включилась в твои проблемы! Я этого не переживу! Ты что, не веришь, что я не переживу?

— Верю, — вздохнула Жанна, уголком фартука вытирая слезы. — Я постараюсь.

— Вот это совсем другое дело, — успокоилась я и невзначай задала свой вопрос:

— Кстати, в тот вечер ты не слышала шума автомобиля? Может, та сволочь уехала на автомобиле?

— Точно! — вскинулась она. — Я слышала звук отъезжающего автомобиля.

Мне сделалось не по себе. Нельзя же быть до такой степени проницательной. Это писательство слишком развило мое воображение. Надо это дело бросать, пока я не превратилась в настоящего пророка. Пророкам живется не слишком хорошо. Кассандру, беднягу, вообще ни за что убили.

— Ты уверена, что не ошиблась? — спросила я. — В прошлый раз про автомобиль ты ничего не говорила.

Жанна задумалась и сказала:

— В прошлый раз мне было не до того, да ты и не спрашивала. Я точно помню, что слышала со стороны дороги звук отъезжающего автомобиля. У меня еще мелькнула мысль, что, если бы я могла закричать, водитель пришел бы на помощь.

— А у тебя не мелькнула мысль, что водитель и есть тот самый насильник, который, сделав свое грязное дело, сматывается с места преступления? Жанна с изумлением посмотрела на меня.

— Нет, такой мысли у меня не возникло.

— Боже, какое доверие к людям! — ужаснулась я. — Как ты собираешься жить с таким мировоззрением? Тебе крупно повезло: у тебя есть я. Раз автомобиль был, значит, я знаю, где его искать.

Теперь уже никакая сила не могла остановить меня. Я вскочила и побежала к Земфире.

Земфира встретила меня безрадостно и настороженно. Голубоглазая и белокурая татарка, она сохранила от предков лишь кухню и желание размножаться.

Из-за ее спины торчало несколько белокурых голов.

— Брысь отсюда, — крикнула она детям и предложила мне войти, пояснив:

— Собираю своих лоботрясов в школу.

— Наверное, я не вовремя, — сказала я и тут же задала свои вопросы, не забыв приврать, что недавно потеряла в тех кустах очень важную для себя вещь.

— Тогда я точно знаю, кто эту вещь взял! — обрадовалась за меня Земфира.

— Да, да, поэтому Татьяна меня к тебе и послала, — еще больше обрадовалась я.

— Этот бессовестный человек все время, когда приезжает в соседний дом, ставит на нашей площадке свою машину. На то место, куда мой муж привык ставить свою. Уж сколько раз мы с ним ругались.

— А номер или марку машины ты не запомнила?

— Номер нет, а в марках я не разбираюсь. Муж, может, и знает, но он уже на работе.

— А как же мне найти того человека? — расстроилась я.

Земфира задумалась.

— Сделаем вот как, — сказала она. — Ты оставь мне свой номер телефона.

Когда он приедет, я тут же тебе позвоню. Ты выглянешь во двор и сама увидишь и машину, и хозяина. Такой вариант тебя устраивает?

Этот вариант меня вполне устраивал.

Глава 24

Звонка Земфиры пришлось ждать долго. Прошла неделя, другая, а она все не звонила.

До свадьбы Жанны осталось пять дней. Мне как тетушке пришлось взять на себя часть хлопот. К тому же Жанна уже не была в моем распоряжении, как раньше.

Конечно, она не совсем бросила меня. Время от времени она забегала и управлялась с частью хозяйства. И за Санькой она по-прежнему присматривала. И все же голова моя шла кругом от забот. Но, несмотря на это, я очень ждала звонка.

В тот вечер я топталась на кухне, готовила ужин, а мысли крутились вокруг Земфиры. Не выдержав, я набрала ее номер и напомнила о себе.

— Я не забыла, — успокоила меня она. — Но, странное дело, он больше не ставил машину в нашем дворе. Или вовсе не приезжал, или нашел другую стоянку, не знаю. Но если появится, я тут же сообщу, — еще раз пообещала она.

— Вот сволочь, — сказала я, положив трубку на аппарат. — Не приезжает.

Значит, это точно он.

— Ты о ком? — спросил вошедший на кухню Евгений.

Он, пользуясь моим затруднительным положением, под предлогом помощи уже давно перебрался ко мне и энергично занимался хозяйством, пытаясь меня убедить, что нет никакой необходимости в новой домработнице, так же как и в няне. Пока, несмотря на его старания, я придерживалась противоположной точки зрения. Все мои друзья и знакомые во главе с Марусей искали полноценную замену Жанне.

— Я о том негодяе, что пытался испортить жизнь моей девочке, — ответила я, смахивая со щеки слезу.

Не знаю почему, но чем меньше оставалось дней до свадьбы, тем сентиментальной становилась я. Может, слишком хорошо вошла в роль тетушки или желание иметь дочь обнаружило себя таким причудливым образом, только теперь я не называла Жанну иначе как «девочка моя» или вовсе на манер бабы Ули — «доча».

Она тоже испытывала ко мне самые нежные чувства. Боюсь, приданое сыграло здесь свою роль, но больше, думаю, моя забота.

А заботилась о ней я по полной программе, не жалея ни сил, ни средств и своей активностью поражая Евгения. Роль тетушки уже не устраивала меня. В глубине души я представляла, что Жанна — моя взрослая дочь, которую воспитала и вырастила я сама и теперь очень удачно выдаю замуж. Передать не могу, как это было приятно. Одна лишь мысль омрачала идиллию, мысль о том, что где-то по этой земле ходит негодяй. Он живет и думает, что безнаказанно может вершить зло.

Слава богу, Жанна за предсвадебными хлопотами забыла про него и выглядела вполне счастливой. Она была весела, мила и очень ласкова со мной.

Помогая мне по дому, она, как игривый котенок, мурлыкала свои девичьи глупости, что умиляло меня. Но я всегда помнила, что есть на свете негодяй…

Евгений очень ревновал. Порой мне казалось, что он невзлюбил Жанну. Мы стали часто ругаться. Вот и сейчас он рассердился и закричал:

— Зачем тебе все это нужно? Все и без того знают, как ты добра.

— Бессовестный, я хлопочу не для этого.

— А для чего? Ладно, когда ты хочешь помочь Жанне. Это я могу еще понять, но зачем тебе нужен тот негодяй, этого я никак понять не могу.

— Зло должно быть наказано, иначе быть беде, — с видом пророка произнесла я, чем несказанно разозлила Евгения.

— Что ты несешь? — завопил он. — Только подумай, что ты несешь! Быть беде! Ха! У нас на каждом шагу творится зло, а где наказание? Кто, кроме тебя, переживает об этом? Все уже приспособились жить среди зла. Зло — примета времени, а бороться со временем может только идиот. Те, кто живет с ориентиром на добро, вымирают как мамонты. Уже давно миром правит зло, и все довольны.

Перешагнут и идут дальше. Тут уж возмутилась я:

— Куда? Куда они идут? Выпить яда, а потом в кусты? И выползают из кустов с расстегнутой ширинкой, с разодранной мордой и с запахом дешевых женских духов? Да, во всем, что касается зла, ты у нас большой дока!

Евгений обиделся.

— Это запрещенный прием, — морщась, как от зубной боли, сказал он. — Что за моду ты взяла: в любом споре это у тебя главный аргумент. Ты что, теперь до конца дней мне это вспоминать будешь?

— Почему до конца дней? И над могилой тоже, — сказала я, собираясь произнести длиннющую филиппику, гневную и очень обличительную, но зазвонил телефон.

Евгений поднял трубку и тут же протянул ее мне:

— Тебя.

Звонила Земфира.

— Соня! Посмотри в окно! — закричала она Дурным голосом. — Надо же, легок на помине. Только мы поговорили, а он тут как тут.

Я бросилась к окну. Во дворе стоял автомобиль темного цвета. Это все, что можно было увидеть с моего девятого этажа. Не снимая передника, я понеслась в прихожую. Там я отыскала ключик и, полная решимости, схватилась за ручку двери. Евгений попытался меня остановить:

— Куда ты?

— В кусты! — зло ответила я, отталкивая его и выскакивая на лестничную площадку.

Знай я, что будет дальше, была бы осторожней хотя бы в своих высказываниях. Но я понятия не имела об этом, а потому прямо в фартуке и халате вылетела во двор и застыла перед единственным стоящим на площадке автомобилем.

Это был совсем новенький и дорогой «Мерседес». Первым делом я из кармана халата вытащила ключик и попыталась сунуть его во все подходящие отверстия. У меня ничего не получилось. Ключик явно к ним не подходил. Тогда я обошла «Мерседес» со всех сторон, потрогала его руками и даже зачем-то понюхала. Может, потому, что я Телец, а Тельцы, как утверждают гороскопы, любят по запаху определять природу вещей. Запах у «Мерседеса» отсутствовал, зато у него появился голос.

— Что вы здесь ищете? — строго поинтересовался он.

Я вздрогнула и оглянулась. На меня с большим подозрением смотрел высокий, худощавый, симпатичный мужчина средних лет. Я тут же приосанилась, вздымая бюст и втягивая живот. Взгляд мой приобрел хорошо проверенную на бесчисленных объектах томность.

— Ax, как вы напугали меня, — проворковала я, поправляя свои длинные волосы и стараясь их высушить. Бедра мои при этом ходили ходуном.

Мужчина смотрел уже с интересом. Особенно на мои фартук и халат.

— Я такой страшный? — спросил он. Все мужчины в таких случаях отвечают примерно одинаково. Видимо, это дает им право считаться консерваторами.

— Вы — нет, а вот я, — со вздохом произнесла я, показывая на фартук и халат.

— Ничего страшного не вижу, — усмехнулся мужчина. — Очень красивые женские ноги в домашних тапочках. Халат тоже неплохо сидит на вашей фигуре.

"Точно, он, — подумала я, пристально глядя в его красивое нагловатое лицо. — Такой кого хочешь изнасилует. И почему-то мне кажется, что мы знакомы.

Или нет. Во всяком случае, кого-то он мне напоминает. Но кого?"

— Мы не встречались раньше? — словно подслушав мои мысли, спросил мужчина.

Меня залихорадило.

«Точно, встречались. И он так думает. Хотя это может быть и обычный мужской приемчик. Значит, мне удалось-таки произвести на него, маньяка, впечатление своими ногами, бедрами и волосами. И все это несмотря на фартук, халат И тапочки. Как это мило. Значит, есть еще порох в пороховницах».

— Не знаю, встречались ли мы раньше, — кокетливо ответила я, — но точно знаю, что вас мне сам бог послал. По собственной глупости я попала в очень затруднительное положение.

Услышав о моей глупости, незнакомец расцвел. Как это любят в нас некоторые мужчины. Те, которые не слишком надеются на собственный ум. Видимо, он из их числа. Меня это более чем устраивало. Я тут же нарисовала себе его психологический портрет.

Трудное детство, нехватка витаминов, умный, но слабый отец и сильная, но глупая мать. В результате испорченная психика, любовь к неумным, подавляющим его женщинам и презрение к умным, но слабым мужчинам. Склонность к садизму и насилию. Трусость, способная на отчаянные поступки, хитрость и лживость.

— Чем я могу вам помочь? — не подозревая о моих психологических экзерсисах, доброжелательно поинтересовался он.

— Видите ли, — вздыхая и не прекращая водить бедрами, воскликнула я, — я жарила котлеты, когда позвонила моя подруга и, плача, призналась, что у нее беда. Сломя голову я понеслась к ней, благо выяснилось, что мой сосед едет в ту же сторону. Я приехала, и что же? Подруги и след простыл, сосед уехал по своим делам, а я оказалась на другом конце города в халате, фартуке, тапочках и без копейки денег. Вот она, плата за доброту. Я не прошу, чтобы вы везли меня прямо домой. Просто подбросьте куда-нибудь, если это окажется по пути. Вы куда сейчас едете?

— Вообще-то в Новые Черемушки, — с улыбкой ответил мужчина, — но могу подвезти куда надо, если это не за пределами города. Я запрыгала от восторга.

— В Черемушки! Конечно, в Новые Черемушки! Боже, как мне повезло!

— Тогда садитесь, — предложил он, распахивая дверцу «Мерседеса».

Я порхнула на переднее сиденье и воскликнула:

— Поезжайте туда, куда вам надо, а я сама выберу место, где мне сойти.

— Согласен, — кивнул он, и мы поехали. Всю дорогу я не могла избавиться от мысли, что мы уже где-то виделись.

— Могу я узнать, как вас зовут? — в конце концов не выдержала я.

— Аркадий, — коротко ответил он, и, обласкав меня взглядом, спросил:

— А вас как?

— Ландыш, — ответила я. Он удивился:

— Ландыш? Разве это имя?

— Это цветок, но вас же не удивляет женское имя Роза. Мою подругу именно так и зовут. К тому же половину Америки и нашу певицу зовут Жасмин. А меня зовут Ландыш. Прихоть моей матушки.

— Очень красивая прихоть, — похвалил он, и я приготовилась диктовать ему номер своего телефона, такого же настоящего, как и имя Ландыш.

Но, к большому моему удивлению, Аркадий не пошел на дальнейший контакт.

Он только поддерживал светскую беседу. Более того, чем ближе мы были к Новым Черемушкам, тем сдержаннее становился он.

«Голову готова дать на отсечение, что в Новых Черемушках он и живет, а дом для него — святое, как для всех маньяков», — подумала я и спросила:

— А вы по какому делу к нам в Черемушки?

— Я там живу, — ответил Аркадий. К моему счастью, я с детства прекрасно знала этот район. С помощью ряда вопросов мне удалось выяснить, что он не обладает и сотой долей моих знаний. Я не скрывала своего удивления.

— Я недавно там живу, — пояснил он.

— Развод и размен? — опуская приличия, поинтересовалась я.

— Нет, совсем наоборот, — усмехнулся Аркадий, и я поняла, что он недавно женился.

Все стало на свои места, кроме одного: зачем счастливому новобрачному набрасываться на чужих невест и насиловать их?

Пока я ломала голову над этим вопросом, он сделал несколько поворотов и сказал:

— Вы как? Лично я уже приехал. Метров через тридцать будет мой дом.

Пришлось оживиться.

— Что вы говорите? Выходит, мы почти соседи. Какое прекрасное совпадение. Я выйду на углу.

Аркадий не слишком обрадовался этому сообщению, но и не загрустил. Мы простились там, где я и обещала. «Мерседес» я покинула со словами:

— Кто знает, может, вскоре мы и встретимся.

О, как я была права. Он уезжал, а я стояла, смотрела ему вслед и думала: «Встретимся, обязательно встретимся, маньяк проклятый».

Когда его машина скрылась из вида, я пулей понеслась через дворы.

Отыскать его «Мерседес» на площадке перед домом не составило большого труда.

Более того, сам маньяк стоял у второго подъезда и беседовал с пожилым мужчиной, который производил очень благоприятное впечатление. Я даже его пожалела. Знал бы, несчастный, с каким мерзким типом он разговаривает, содрогнулся бы не сходя с места.

Дождавшись, пока они наговорятся, я шмыгнула в подъезд следом за маньяком. Дальше все было просто. Как говорится, дело техники. Он в лифт, я по ступенькам и со скоростью, значительно превосходящей скорость лифта. К счастью, долго бежать по лестнице мне не пришлось. Остановилась я между четвертым и пятым этажами. Дождалась когда Аркадий откроет дверь и войдет в квартиру. После этого на цыпочках приблизилась, посмотрела на номер квартиры, запомнила его и приложила ухо к двери, прислушиваясь к звукам в замке и неуклюжему мужскому пению, перемежающемуся насвистыванием модного мотивчика.

Я осталась стоять перед дверью. Уж не знаю, что еще я хотела услышать, но так вот просто уходить ужасно не хотелось. Душа просила: подожди. И я дождалась.

Сильный удар в спину заставил меня войти в дверь, к которой я так упорно прижимала ухо.

Да, да, я туда вошла, хотя была абсолютно уверена, что маньяк как минимум два раза повернул ключ в замке.

«0-ля-ля!» — подумала я, вкатываясь в прихожую. Однако секундой позже стало ясно, что «о-ля-ля» — слишком слабая оценка ситуации. Когда я увидела, кто автор удара, мне совсем не захотелось вставать с пола, более того, захотелось по-пластунски в кратчайшие сроки покинуть эту квартиру.

Но кто же мог подумать, что у такого некрупного маньяка может быть такая здоровенная жена. Или у страха глаза велики, или действительно Маруся рядом с ней просто пигмей. И другое странно: столько времени я ощущала, что кто-то стоит у меня за спиной, а такого мастодонта даже не почувствовала.

Было очень страшно. Очень. Однако, заметив на полу портфель, я не преминула засунуть в его замок свой ключик. Ключик был не от этого портфеля, зато я была тут же поставлена на ноги и новым ударом послана на пол. Так со мной не обращались даже мужчины. Мой левый глаз потерял зоркость, потому что в кратчайшие сроки под ним образовался синяк. От боли я потеряла страх и завопила:

— Ты, мастодонт чертов… — и далее весь нецензурный ряд, характерный для подобных случаев.

Боже, зачем я только ее расшевелила. Это чудовище с криком «ах ты шалава!» набросилось на меня, и вряд ли после этого моя жизнь имела бы смысл, если бы не маньяк.

Надо отдать должное, он не остался в роли постороннего наблюдателя. Он принял самое живое участие в моей судьбе, всеми силами пытаясь сохранить мою прическу. Каким-то чудом ему удалось оттащить свою мастодонтшу, после чего я вскочила на ноги и отбежала на безопасное расстояние, уповая с тех пор лишь на длину своих ног.

— Вы ничего не знаете! — закричала я, твердо решив расположить к себе мастодонтшу и свалить свою предполагаемую вину на маньяка. — Он насильник. Он зверски насилует женщин!

— Я не знаю?! — возмутилась мастодонтша и тут же плаксиво обратилась к маньяку:

— Аркаша, как ты мог изменить мне с таким ничтожеством?

Я же в свою очередь с уважением подумала:

«Неужели он насиловал и ее?» Маньяк смутился и залепетал:

— Лариса, понятия не имею, вижу ее впервые, честное слово, можешь спросить у нее сама.

«Вот оно, мужское коварство!» — подумала я, даже в такой критический момент гордясь тем, что правильно нарисовала его психологический портрет.

Маньяк действительно оказался лжецом.

— Ну?! — спросила меня Лариса.

— Мы не знакомы, — уклончиво ответила я. — Но он насильник. Он испортил моей девочке жизнь.

— Чем? — строго осведомилась Лариса.

— Как «чем»? Насилием, разумеется.

— Да бросьте вы, — рассмеялась она. — Аркаша насиловал меня неоднократно, но моей жизни это не повредило.

— То же самое сказала и я, но она еще глупая и мне не верит.

Лариса приняла боевую позу.

— Вот ты и проболталась! — закричала она. — Аркаша! Как ты мог насиловать эту неблагодарную тварь? Мне даже бить ее противно!

Против последнего я ничего не имела, поэтому категорично заявила:

— Если противно, не бей.

— Да как же тебя не бить; когда ты нахально утверждаешь, что мой Аркаша тебя насиловал?

— Я этого не утверждала, а лишь пояснила, что то же самое сказала Жанне, но она еще глупая и мне не верит. Я предполагаю, что он зверски ее изнасиловал, а она теперь ждет ребенка и хочет отомстить. Она молодая и наделает глупостей. Я же считаю, что нет смысла в лишних жертвах, и потому взялась это дело уладить.

Зачем я приплела сюда ребенка, мне в тот момент было неведомо, но, видимо, речь моя удалась, потому что Лариса призадумалась.

— Кто такая Жанна? — сурово спросила она Аркашу.

Бедняга испуганно втянул голову в плечи, но все же ответил:

— Бабушка дворничихи Нины, ну той, конопатой, с первого этажа.

— Ты мне уже и с бабушкой изменял? мрачнея, поинтересовалась Лариса.

Маньяк пришел в ужас. Бедняга, даже я вынуждена была ему посочувствовать.

— Лара! Лара! Как ты могла такое подумать? — запричитал он.

— После этого, — по непонятным причинам она указала на меня, — я что угодно могу думать.

Мне стало обидно. Неужели есть женщины, которые думают, что они красивей меня? Это возмутительно! Как жаль, что она такая крупная. Но с другой стороны, не могу не порадоваться за Россию, богатую на дородных своих дочерей.

И в этот момент взгляд мой упал туда, куда надо, и я поняла, почему плохо видит именно левый мой глаз, точнее, почему фингал появился именно под ним. Потому что в правой руке у Ларисы была хозяйственная сумка, из которой торчали горлышки бутылок. Я не большой специалист в таких вопросах, но даже мне было ясно, что в тех бутылках. Это было как нельзя кстати. Я временно пошла на мир.

— Дорогие мои, — со сладкой улыбкой (насколько позволял фингал) воскликнула я, поглядывая на горлышки. — Зачем нам ссориться? Разве мы не умные люди? Давайте я открою вам боль своего сердца, а вы, как русские люди, постараетесь мне помочь.

Лариса тупо посмотрела на меня, потом на Аркашу и спросила:

— Она что, сумасшедшая?

Аркаша загадочно пожал плечами.

— Я несчастная, — ответила я. — Неужели придется включать в это дело моего двоюродного братца, полковника милиции. Три недели назад ваш «Мерседес»…

— Это не его «Мерседес», — поспешно вставила Лариса и, смягчая взгляд, добавила:

— А в чем, собственно, дело?

Я поняла, что здесь меня больше не будут бить, и сразу почувствовала себя хозяйкой.

— Боже, какой фингал! — воскликнула я, глядя в зеркало. — Что теперь я скажу своему мужу?

Лариса мигом вошла в мое положение.

— Пойдемте, пойдемте, — запричитала она, хватая меня за руку и таща на кухню. — Мы сейчас компресс к нему приложим…

— Вы уже к нему приложились, — с глубокой обидой сказала я и посмотрела на горлышко бутылки.

Ни в коем случае не подумайте, что бутылка действительно интересовала меня. Я хочу сказать, что сама-то не слишком уважаю этот вид яда, но срочно надо было развязать языки Аркаше и Ларисе. И я своего добилась, правда, частично. Лариса, проследив за моим взглядом, воскликнула:

— А давайте выпьем! За знакомство! И вы нам все расскажете, а мы постараемся вам помочь, чтобы не беспокоить по пустякам вашего братца полковника.

— Я пить не могу, — с тоской признался Аркаша и зачем-то потряс мобильником. — Я за рулем.

— Он за рулем, — подтвердила Лариса, доставая из холодильника закуску, — а мы выпьем, а он нам нальет. Так что же случилось с его «Мерседесом» три недели назад?

— Вы же сказали, что «Мерседес» не его, — ехидно напомнила я.

— Правильно, не мой, — засвидетельствовал Аркаша, — а моего шефа.

— И вы один у него водитель?

— А почему я должен перед вами отчитываться? — неожиданно взбунтовался Аркаша.

Лариса взглядом извинилась за него и, жеманясь, замяукала:

— Ну, Аркаша, не будь таким грубым, мы же решили по-хорошему выяснить, что произошло.

— Ну, один, — нехотя ответил он.

— А сам он бывает за рулем этого автомобиля?

— Он — нет, а помощник его бывает. Кстати, три недели назад я ездил домой, в Иванове. Так что точно не был за рулем.

Ларису после этого сообщения словно подменили. Она выкатила грудь колесом и завопила:

— Поняла, ты, шалава? С вопросами тут она. А ну катись отсюда, пока я… Я не могла молчать.

— Постойте, постойте, закричала я. — Не так скоро. Точное время еще не установлено, зато установлено, что Аркадий может быть подозреваемым.

Лариса сникла и сказала:

— Давайте выпьем, ребята.

Мы, исключая Аркашу, выпили. Я пила исключительно из соображений дела, а Лариса, видимо, по привычке.

— И что там произошло? — закусывая, спросила она. — Почему я не знаю?

— Потому что время еще не пришло, — таинственно ответила я, решив с этой Ларисой не расслабляться. — Есть свидетели, которые указывают на вашего мужа. Сама-то я не уверена, что это сделал он, хочу разобраться, за этим и пришла.

— Да что сделал-то? — возмутился Аркадий.

— Я же сказала: девушку изнасиловал. Аркадий вытаращил глаза:

— Я?!!

— Возможно, — тактично ушла от прямого ответа я. — Пока никто этого не утверждает. Но лишь пока, — добавила я, вспомнив о своем решении не расслабляться. — Дальнейшее покажет.

Лариса придвинулась ко мне.

— И все же, не могли бы вы нам поподробнее рассказать, — нежнейшим голоском промяукала она. — А то вы все намеками какими-то говорите.

Даже удивительно, что в таком теле живет такой голосок.

— Сегодня не могу, — опять уклончиво ответила я и подумала: «Номер автомобиля знаю, выяснить, кто хозяин, моей Тамаре не составит труда, так что же я здесь делаю? Пора сматываться».

— Почему вы не пьете? — поинтересовалась Лариса. — Пейте и рассказывайте.

— Я расскажу, обязательно, но несколько позже, — пообещала я, поспешно опрокидывая рюмку в рот и вставая из-за стола. — А сейчас пускай Аркадий срочно отвезет меня на место происшествия.

— Это куда? — встрепенулся тот.

— Туда, откуда вы меня привезли. Лариса задумчиво посмотрела на бутылку, перевела взгляд на Аркашу и сказала:

— Не поняла. Вы же не знакомы. Аркадий растерянно развел руками:

— Она попросила, я подвез. И все.

— Правильно, — подтвердила я. — А теперь срочно отвезите обратно.

Срочно, промедление смерти подобно, особенно для вас.

Лариса тут же вскочила со стула.

— Но почему? — в панике закричала она.

— Потом, потом, сейчас некогда, — объяснила я, устремляясь к двери.

Однако Аркадий даже не изменил позы. Он сидел и смотрел на меня, не собираясь никуда ехать.

— Что сидишь?! Что сидишь?! — завопила Лариса. — Беги! Вези!

Вздрогнув, как от удара хлыста, он сорвался с места и побежал.

— Когда вы вернетесь? — раздался нам вслед крик Ларисы.

«Никогда!» — подумала я. — Через час, — пообещал Аркадий.

Глава 25

Мы спустились во двор, сели в машину, Аркадий выкатил ее со двора, прижал к тротуару и остановил.

— А теперь рассказывай, — сказал он, вынимая ключ из замка зажигания.

— Что рассказывать? — попыталась прикинуться дурочкой я.

— Все. К чему этот спектакль разыграла, ну и все остальное. Иначе домой не повезу.

Пришлось рассказать. В общих чертах и не вдаваясь в подробности, я поведала то немногое, что знала сама. Аркадий задумался.

— Соседка видела меня издалека? — спросил он.

— Да, — честно призналась я.

— Это не шеф, — сказал он. — Шеф на меня не похож. Он толстый. Помощник его похож на меня, если смотреть издалека. Фамилия помощника Глыба, имя Юрий.

Отчества не знаю. Живет недалеко от того места, где мы встретились. Но я тебе ничего не говорил.

— Само собой, — с пониманием кивнула я. — А шефа своего знаешь давно?

— Пономаря, что ли? Давно. С самых яслей. Мы с ним и в школе учились.

Витька Пономарев был не в авторитете тогда. Работаю у него недавно. Взят из милости, но долго его баранку крутить не собираюсь. Ну что, поехали?

— Поехали, — согласилась я, и в это время зазвонил его мобильник.

— Откладывается наше мероприятие, — сказал Аркадий после краткой беседы с шефом. — Срочно требует к себе. Если хочешь, дам денег на метро, а нет, так отвезу после. Мне так думается, что я не надолго ему понадобился.

Ехать через весь город с синяком, в халате, фартуке и домашних тапочках мне не хотелось.

— Поеду с тобой, — ответила я, о чем сильно пожалела в дальнейшем.

По пути, уже за городом, выяснилось, что едем мы на дачу шефа. К тому времени солнце село за горизонт. Я взволновалась, как на это дело посмотрит мой Евгений, но Аркадий сказал:

— Времени в обрез, сейчас обратно не повезу. Сиди. Через два часа будешь дома.

Я успокоилась.

Когда мы приехали на дачу и «Мерседес» вкатился в широкие металлические ворота, было уже совсем темно. Вдали горел огнями трехэтажный особняк.

— Оставайся в машине. Я скоро, — бросил Аркадий и действительно побежал по дорожке.

Я поудобней расположилась на сиденье и приготовилась ждать, любуясь силуэтами высоких сосен и елей, обступивших дом. Однако долго сидеть в одиночестве мне не пришлось. Очень скоро распахнулась дверь, и грубый мужской голос невежливо приказал:

— Вываливайся.

— Зачем это? — поинтересовалась я.

— Вываливайся по-хорошему, — посоветовал голос.

Я «вывалилась». Меня обдало дорогим одеколоном, из тех, что с примесью запаха конского пота. Страдая от удушья, я спросила:

— И дальше что?

— Иди за мной.

В темноте невозможно было разглядеть лица говорящего, но размеры его впечатляли. Рост под два метра и косая сажень в плечах. У меня сразу отпала охота спорить. «Будь что будет», — подумала я и пошла.

Он привел меня к дому, минуя парадный вход, свернул за угол, по ступеням спустился вниз и распахнул очень красивую резную деревянную дверь.

— Входи.

Я остановилась и замычала, пытаясь наладить контакт, но нужные слова никак не шли на ум. К тому же он был слишком нетерпелив и не стал дожидаться, когда я точно сформулирую свою мысль.

— Входи, — повысив голос, повторил он и грубо втолкнул меня в темный проем.

Там была еще одна дверь, которую, видимо, я должна была открыть своим лбом. Так я и поступила. И попала в грандиозных размеров помещение, в центре которого был бассейн.

— Иди помойся, — миролюбиво посоветовал мне мой спутник, кивнув на дверь, за которой, по всей вероятности, был душ.

— Зачем? — пятясь, спросила я.

— За тем, что воду только сегодня поменяли, — сказал он и собрался уходить.

— Постойте, — закричала я, совершенно рефлекторно стараясь повернуться к собеседнику своей красивой стороной и тщательно скрывая от него синяк под глазом. — Зачем мне мыться? Я не собираюсь купаться. У меня нет купальника.

Молодой человек (а это был симпатичный молодой человек) окинул меня презрительным взглядом и, сплюнув, сказал:

— Где он только таких кошелок берет? Я понимала, что он ведет беседу с самим собой, но все же откликнулась.

— Что? — спросила я. — Простите, не поняла.

— Да ты еще и глухая, — значительно громче сказал он. — Старая и глухая. А прикид? Что у тебя за прикид? Спрашивается, где этот придурок вас берет, таких кошек драных.

Мне стало обидно, но вида я не подала. Молодой человек уже не казался мне таким симпатичным, как прежде, но все же я решила ему улыбнуться.

— Вялая ты какая-то, — констатировал он. — Надо в тебя немного влить. Я забеспокоилась:

— Влить? Чего влить? Чего еще влить?

— Да не волнуйся, у нас без брака. Ты иди пока мойся, а я сейчас. И купальник тебе прихвачу.

Он ушел, закрыв дверь снаружи, а я зачем-то пошла в душ, сняла фартук, халат, тапочки и помылась. Я стояла в чем мать родила, когда дверь распахнулась и в душевую вошел тот «малыш».

— На вот, сделай глоток, — посоветовал он, не обращая внимания на мою наготу и протягивая бутылку с очень красочной этикеткой.

— Сейчас же выйдите отсюда! — категорично потребовала я, отталкивая бутылку, чем сильно его рассмешила.

— Да ладно тебе, не выдолбывайся, — миролюбиво сказал он, вновь протягивая бутылку. —Лучше пей, веселей станешь.

— Из горлышка я не пью. Он снова заржал.

— Ах, из горлышка она не пьет, — ломаясь и корчась, издевался он. — Не пьет, видите ли, она из горла. Может, тебе еще бокал принести?

— Отстань, — рассердилась я, хватаясь за халат и пытаясь натянуть его на мокрое тело. Надо сказать, что частично это мне удалось.

— Что ты сказала? — с легкой угрозой произнес мой мучитель и шагнул ко мне.

Он непринужденно заломил мои руки за спину и, зажав мне нос, влил из бутылки в мое горло столько, сколько захотел. Боже, как меня обожгло! От языка до самого желудка сей миг пролегла огненная дорожка. Голова закружилась, ноги подкосились, я упала на грудь своего мучителя и, с трудом шевеля языком, пьяно спросила:

— Что это?

— Ром, — смеясь ответил он. — Всего шестьдесят градусов.

— Мне достаточно, — ответила я и в накинутом на одну руку халате направилась к бассейну.

Молодому человеку это сильно не понравилось.

— Э-ээ! Ты куда? — крикнул он.

— Поплаваю.

— Так не пойдет, — рявкнул он, схватил меня за руку, развернул к себе и… наконец-то заметил мой знатный синяк. — Фингал?! Ах ты сука! Ты что, бля, хочешь меня подставить?

— Я уже ничего не хочу, — философски заметила я. — Мне без разницы.

— Зато мне не без разницы! — возмутился он и потащил меня к выходу.

Сама не зная почему, я упиралась как могла, но он пинками выгнал меня из дома и сурово погнал к воротам. По пути я отметила, что «Мерседеса» нет.

Видимо, Аркадий уже уехал, решив, что я его не дождалась.

— Слышь, милый, а где Аркаша? — спросила я, стараясь смягчить сердце своего мучителя.

— Я тебе сейчас все конкретно расскажу, — пообещал он, распахивая ногой калитку и размахивая мною в воздухе примерно так, как обычно Санька своим плюшевым медведем. — Сейчас ты у меня все конкретно узнаешь!

И я, перемахнув через дорогу, влетела в кусты. В воздухе я пыталась ему внушить, что в доме остались дорогие моему сердцу предметы: фартук, тапочки и трусы, но он даже слушать меня не захотел. Он захлопнул калитку и пожелал мне счастливого пути.

— Как же я выберусь отсюда? — жалобно поинтересовалась я, приземлившись с ушибами, но без переломов. На это он мне ответил:

— С твоей ли профессией этого не знать? Я пошевелила своими пьяными мозгами, но так и не сообразила, как моя профессия может помочь мне в этой беде. Признаться, к тому времени я не очень помнила, какова она вообще, моя профессия.

Я вылезла из кустов, просунула в рукав халата и вторую руку, застегнула его на все пуговицы и, охая от боли, пошла по дороге в том направлении, откуда приехала на «Мерседесе»…

На этом месте память моя отказывается выдавать дальнейшую информацию.

Подозреваю, что ночь прошла бурно. С того конца света я все же как-то добралась домой. В пять часов утра. Лишь тогда вновь включилась моя память. Чертов ром! Я заглотнула, думаю, четверть литровой бутылки, и вот результат.

Когда я, еще не совсем трезвая, с подбитым глазом, без фартука, босиком и в мятом, грязном халате показалась на пороге своей квартиры, Евгений испуганно отшатнулся и сказал:

— Да-аааа.

— Что — «да»? — возмутилась я. — Лучше помоги мне снять этот халат и наполни ванну. Я хочу помыться.

— Еще бы, — ужаснулся Евгений. — От тебя так разит мужским одеколоном.

— Каким одеколоном? — простонала я.

— Тем, который воняет конским потом и который ты терпеть не можешь. Фу, как разит! Даже перегар перебивает.

Я разгневалась и закричала:

— Долго ты будешь надо мной издеваться? Сейчас же помоги мне снять халат. Видишь, рука совсем не поворачивается.

Лучше бы я его об этом не просила. Когда он снял с меня халат, выяснилось, что на мне нет не только фартука и тапочек, но и трусов.

— Да-аа, — задумчиво глядя на меня, сказал Евгений. — Вижу, там тебе еще больше, чем мне, не повезло.

— Где «там»? — изумилась я, стыдливо прикрываясь руками. — Ты о чем?

— О том, с какими словами ты выбежала из дома.

«Напрасно он рассчитывает на мою память», — подумала я и спросила:

— С какими?

— Я спросил: «Куда ты?», а ты ответила: «В кусты». И хлопнула дверью.

Вот я теперь и говорю, не повезло тебе там. Еще больше не повезло, чем нам с Иваном и Серегой.

Мне стало обидно.

— Нашел с кем сравнивать! — крикнула я и побежала в ванную.

Евгений упрямо пошел за мной. Разве мог он надеяться, что в ближайшее время ему представится такой удачный момент.

— Сравнивать действительно кощунственно, — с издевкой сказал он. — Хотя чем ты отличаешься от нас? Кстати, почему от тебя пахнет одеколоном?

"А черт его знает, — подумала я, становясь под душ и задергивая штору.

— Видимо, когда этот идиот тащил меня, я пропиталась его конским запахом".

— Впрочем, я не о том, — не дождавшись ответа, продолжил Евгений. — Если твой покорный слуга три недели страдал из-за расстегнутой ширинки, то как быть с тобой? Ты же явилась вообще без трусов.

— Ну и что? Ничего плохого в этом нет. Я тебе потом все расскажу, и ты сам увидишь, что я права.

Евгений рассмеялся нервным смехом.

— Меня едва не убили на месте за две царапины на щеке, а я должен ждать, пока ты искупаешься, а потом соизволишь объяснить, откуда фингал.

Я вылезла из-за шторки, умоляюще посмотрела на него и попросила:

— Женя, не галди.

Ох, зачем я это сделала. Только окончательно вывела его из себя.

— Что значит «не галди»?! — завопил он. — Почему «не галди»?! Я что, не человек, что ли? У меня что, нервы железные? Всю ночь не спал! Срывается прямо от плиты, с криком «в кусты!» выбегает из дома, шляется где-то всю ночь и под утро приходит босиком, с фингалом, но без трусов и в помятом халате. Да еще разит от нее перегаром и конским одеколоном. И я это почему-то должен терпеть.

И это все при том, что и вообще она не подарок. Вредная и непослушная.

Тут уж я смолчать никак не могла, потому что всегда считала себя венцом творения, особенно вот в такие минуты своей жизни.

— Я вредная? — закричала я.

— Ты вредная, — подтвердил Евгений.

— Вранье!

— Нет, не вранье. Ты вредная, и сладить с тобой невозможно!

— Сладить невозможно? Вранье! Да я самая покладистая в мире. Проси меня делать то, что я хочу, и сам увидишь, с какой охотой я это исполню. Ты не умеешь найти ко мне подход.

Пока он от возмущения глотал воздух, я успела ополоснуться под душем и, решив с ванной повременить, накинула махровый халат и отправилась на кухню.

Евгений двинулся за мной.

— Значит, так, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, начал он, — или ты сейчас же рассказываешь мне, где шлялась всю ночь, или я ухожу. Ноги моей не будет в твоем доме.

Слезы навернулись на мои глаза.

— Женя, убей меня, не помню. Он бессильно развел руками и уже с жалостью спросил:

— Что это было?

— Ром, — с полуслова поняла его я и, подумав, добавила:

— Много рома на голодный желудок. Ведь ужин я приготовить не успела. Покорми меня, а? Пока я не умерла от голода прямо на твоих глазах. Покорми, а потом разберемся. И не бросай меня. Я очень тебя люблю. И Санька тоже любит тебя. Очень.

— Только не надо шантажировать ребенком, — уже оттаивая, но еще строго сказал Евгений.

— Я не шантажирую, а констатирую. Он вздохнул и спросил:

— Яичницу будешь?

— Буду, — кивнула я, положила голову на стол и заснула.

Проснулась я от звонка в дверь. Открыла глаза, осмотрелась. Это была уже не кухня, а спальня. Мой добрый Евгений сжалился окончательно и перенес меня на кровать.

Звонок повторился. Более длинный и настойчивый.

— Что же он не открывает? — подумала я, глянула на будильник и поразилась:

— Пять часов? Чего? Если я не проспала сутки, то вечера.

И тут мне стало скверно. «Санька! Где мой Санька?! О ужас! Что я за мать?!!»

Я вскочила с кровати и сразу же поняла, что дело труба. В голове словно граната взорвалась, все тело ломило, щека аж дергалась от боли, а левая нога или совсем не шла, или шла куда-то не туда, куда правая.

С громадным трудом я добралась до прихожей и открыла дверь. На пороге стояла Тамара, из-за ее спины торчал Даня, а за ним возвышались два гиганта-телохранителя.

Я не обрадовалась этой «процессии», но вежливо сказала:

— Входите.

Супруги вошли, а телохранители остались на лестничной площадке.

Тамара, едва перенесла ногу через мой порог, начала сокрушаться:

— Мама! Ужас! Что случилось? Что же теперь будет? Как же так?

Даня молчал, но смотрел на меня с пониманием, интересом и с легкой брезгливостью. Я рассердилась на него, но больше на Тамару.

— Перестань квохтать, — сказала я. — И откуда ты все знаешь?

— Ничего я не знаю, — сказала Тамара, — а только вижу перед собой ходячий синяк.

— Что?!

Я глянула на себя в зеркало и обмерла. Мало того что лицо перекосил невероятный фингал под глазом, так еще и руки, и ноги мои имели такой вид, словно накануне я подверглась беспощадным пыткам. Все виды поражений были написаны на моем теле: кровоподтеки, шишки, ссадины, царапины и даже ранки. В общем, я играла всеми цветами радуги и действительно была похожа на ходячий синяк.

— А я приехала поговорить с тобой о предстоящей свадьбе, — растерянно произнесла Тамара.

— Теперь об этом не может быть и речи, — удрученно ответила я и, вспомнив о Саньке, закричала:

— Боже! Где мой ребенок?

Даня взял со столика записку и протянул ее мне.

— Может, это тебе поможет, — с видом «ну ты и погуляла» сказал он мне.

Я схватила записку и жадно прочла: "Мы поели и поспали. Ушли в зоопарк.

Вернемся к ужину. Обед на плите. Целую. Жанна".

— Что я буду без нее делать, ума не приложу, — вздохнула я, горестно прижимая записку к груди.

— Ты имеешь в виду Жанну? — осведомилась Тамара.

— Да, ее. Даже Маруся уже ищет ей замену, но пока ничего похожего.

— Пока, Мама, надо позаботиться о том, что стоит на первом месте. А на первом месте — свадьба Жанны. К тому времени цвет твоей кожи приобретет как раз особую яркость. Будешь сине-желто-зеленая. Как ты собираешься выкручиваться?

Она была права. Я с тоской смотрела на себя в зеркало и страдала, — А все твои глупости, — взялась добивать меня она. — Когда ты успокоишься? Я так и знала, что этим кончится, потому что ты лезешь не в свои дела. Как это случилось?

— Ох, — простонала я, — лучше и не спрашивай. Половину не помню, а другую половину и вспоминать не хочу. Евгений уже пригрозил, что бросит меня.

— И правильно сделает, — энергично одобрил Даня.

— Заткнись, — попросила его Тамара и строго обратилась ко мне:

— С тобой все ясно. Ты, Мама, ложись лучше в постель и никому не показывайся.

Свадьбу я беру на себя. Кстати, тебе не кажется, что здесь пахнет сотрясением мозга? Что-то взгляд мне твой не нравится. Надо доктора.

Как сказала она это, так мне сразу сделалось дурно. В глазах затанцевали черные снежинки, ноги подкосились, и я рухнула на пол.

— Даня, дурак, что стоишь? Доктора! — донесся до меня из другого мира голос Тамары. — Срочно!

Глава 26

Дальше я вела себя абсолютно как героиня «мыльной оперы»: попала в больницу и впала в спячку. Память, слава богу, осталась при мне, но частями.

Спала я долго. Сколько, знаю лишь по словам очевидцев. Сама помню только отдельные фрагменты того, как просыпалась, ела и вновь погружалась в сон. Просыпаясь, я обнаруживала у своей постели то Евгения, то Тамару, то Розу, то Марусю, то Елену, то Сергея, то Даню. И даже Ивана Федоровича.

Не буду перечислять всех своих друзей, но медперсонал был сражен.

Количество посетителей больше всего впечатлило санитарок. С того момента, как я появилась в больнице, у них появилась мечта. Мечтали они о той сладкой минуте, когда я проснусь окончательно и отправлюсь домой. Поскольку минута эта долго не наступала, меня отправили домой прямо спящую.

Когда я очнулась в своей спальне и в своей постели, мне сразу же расхотелось спать. Тем более что рядом со мной была Жанна.

— Как? — закричала я. — Разве ты не замужем?

— Замужем, замужем, — успокоила она меня. — Не нервничай и лежи тихо.

— А Санька? Где он?

— За Санькой присматривает бабушка Рая. Я разволновалась пуще прежнего и даже попыталась вскочить с кровати.

— Что за бабушка Рая? — закричала я. — И где Евгений? Он еще не бросил меня? Жанна рассердилась.

— Лежи, пожалуйста, спокойно, — приказала она, запихивая меня обратно под одеяло. — Все в порядке. Дом не брошен. Хозяйством занимаются Евгений и бабушка Рая. Я тоже не бросила тебя.

Желание узнать о происхождении бабушки Раи буквально завладело мной.

— Что за бабушка? — завопила я. — Откуда она взялась?

— Маруся отыскала ее. Очень милая старушка, бойкая и опрятная. Евгений доволен.

— А Санька?

— Санька тоже не против. Я несколько успокоилась и способна была вести нормальную беседу.

— А ты как? — спросила я. — Как твой муж?

— Все прекрасно, — заверила меня Жанна.

Я внимательно посмотрела на нее. Она не выглядела несчастной.

— Как прошла твоя брачная ночь? — храбро поинтересовалась я. — Ты сделала все так, как я тебе говорила?

Жанна покраснела.

— Нет, — сказала она, — я ничего не стала делать, но все в порядке.

Миша отнесся к этому с пониманием. Сам успокоил меня и сказал, что верит в мою непорочность. Не у всех же это проходит одинаково. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я все поняла и порадовалась за то, что он оказался таким грамотным.

— Теперь я живу у него и очень счастлива, — продолжила она. — Елизавета Павловна часто бывает у нас и относится ко мне прекрасно.

В это мне верилось с трудом, но, вспомнив нетребовательность Жанны, я подумала, что, может, так оно и есть. Моя девочка во всем видит только хорошее.

— Что вы сказали ей обо мне? — спросила я.

— Тамара сказала, что ты в больнице. Елизавета Павловна хотела навестить тебя, но Тамара отговорила ее, объяснив, что ты выглядишь не очень хорошо, а потому не будешь рада.

Я обратила внимание на то, что общение с Елизаветой Павловной уже отразилось на речи Жанны. Она стала степенней и вальяжней, отчего выглядела немного старше своего возраста.

— Как прошла свадьба? — ревниво поинтересовалась я.

Жанна оживилась:

— Очень хорошо! Это было нечто необычное! Мое платье! Мы венчались!

Санька нес за мной фату! Были приглашены такие люди! Такие люди! Известные артисты тоже! О! Это было волшебно! Волшебно! Я просто счастлива! Все подруги завидуют мне!

— Я рада, что тебе все завидуют, и жаль, что меня там не было. Евгений был?

— Да, я пригласила его. Сначала он не хотел, но когда мы решили, что Санька должен нести фату, он согласился. Побоялся отпускать его одного.

Жанна внезапно умолкла, покраснела и смущенно посмотрела на меня.

— Говори, что тебя мучает, — со вздохом сказала я, понимая, что мне это будет неприятно.

— Сонечка, милая, я тебя так люблю, почти как свою маму. Ты столько хорошего для меня сделала и вообще, ты очень добрая. Я тебя прошу, не надо больше искать того негодяя. Я тебя очень прошу. Честное слово, я о нем уже забыла. У меня все так хорошо. Не надо больше его искать. Ладно?

— Ладно, — согласилась я и подумала, что тут же продолжу поиск, как только это станет возможно.

Когда Жанна ушла, я не заснула, а целиком погрузилась в воспоминания.

Что-то говорило мне: не там ищешь, голубушка. Видимо, сбила меня с правильного пути Татьяна со своей Земфирой. Все мое существо понимало, что преступление совершил не чужой мне человек. Во всяком случае, я с ним знакома. Не знаю почему, но я чувствовала, что это именно так.

Пословицу «дома и стены помогают» я ощутила на себе. Действительно, дома уже через несколько дней я была на ногах.

Евгений с утра до вечера меня пилил.

— Выбрось свои глупости из головы, — требовал он. — Больше месяца прошло. Кого ты искать собираешься? Мало тебе сотрясения мозга? Подумай, у тебя ребенок и муж, если, конечно, ты меня таковым считаешь.

— Скажу тебе честно, Женя, пока не найду того подлеца, не смогу считать тебя мужем. Он опешил:

— Почему?

— Потому что не уверена до конца, что это не ты.

Он даже не обиделся. Пальцем локрутил у виска и пошел делать ремонт. Он начал переклеивать обои в Красной комнате и в гостиной.

— Кто видел мою рулетку? — донесся из прихожей его разъяренный голос. — Опять пропала рулетка!

"Зря я не опросила всех жильцов нашего дома, — расстроилась я. — Надо было сразу по горячим следам поговорить с теми, у кого окна выходят во двор.

Может, кто-нибудь видел эту ужасную сцену с Жанной. Не бывает так, чтобы никто не видел. Дом большой, столько народу.

Почему я не подумала об этом вовремя? Прав Женька, теперь уже поздно".

Я пошла к Евгению. Он носился по комнате с криками «кто видел мою рулетку?».

Бабушка Рая, которая с любовью кормила Саньку на кухне, в конце концов заинтересовалась поисками и крикнула:

— Какая рулетка-то? Черненькая?

— Да! — с надеждой возопил он.

— Значит, мыться пошла, — удовлетворенно заключила ядовитая старушка и продолжила трапезу.

Евгений беззвучно выругался и схватился за голову. Мне стало его жалко.

— Вот она, — сказала я, показывая на рулетку, висящую на поясе его брюк.

— Ну и ведьма, — пожаловался он, глазами показывая на кухню.

— Женя, как ты думаешь, — спросила — это был случайный человек или маньяк?

— Я об этом совсем не думаю и тебе не советую, — рассердился он и пошел клеить обои. Я пошла за ним следом.

— Зря сердишься. Лучше помоги мне. У тебя же в таких делах опыт.

— Лучше ты помоги мне, — сказал он, взбираясь на стул. — Черт, а где отвертка? Отвертка где?! — истошно завопил он.

— Черненькая? — тут же откликнулась из кухни бабушка Рая.

Евгений аж позеленел от злости и не своим голосом заорал:

— Да, черненькая, отвертка тоже черненькая и тоже мыться пошла!

— Нет, — спокойно ответила бабуля, — вон она, у плиты лежит.

— Вы доведете меня до инсульта! — сквозь зубы процедил он, спрыгнул со стула и пошел на кухню.

— Что ты злишься? — побежала я за ним. — Это настораживает меня. Как только я заговорю об этом, ты сразу злишься. Разве не подозрительно? Сам подумай.

— Уже подумал. Очень подозрительно. Жена возвращается с сотрясением мозга, а муж злится, потому что боится повторения ее подвигов, и это выглядит подозрительно. Баба Рая! — внезапно перешел он на крик.

И я, и бабушка Рая, и даже Санька вздрогнули и, вытаращив глаза, уставились на него.

— Чем вы его кормите? Это же мой клейстер для обоев!

— А бабушка сказала, что это молочный кисель, — рассмеялся Санька и с наслаждением выплюнул содержимое изо рта.

— Нет! Я сойду с ума! — рявкнул Евгений, хлопая дверью.

Баба Рая изумленно посмотрела ему вслед и сказала:

— Тю-юю… Че это он? Сказився, что ли? То был добрый, коханый такой, а то вдруг раз тебе, в сто чертей превратился. Это я должна орать, Что через него мальца одной мукой накормила. Еще и орет. Ишь какой. Сам подставил мне свой клейстер и орет.

Я развела руками и пожаловалась:

— И главное, без всякой причины.

— Ой, смотри, Сонька, — со вздохом сказала ехидная бабуля, вытирая Саньке рот, — не вздумай с ним расписываться. Это он сейчас тебе такие концерты закатывает, а дальше что? Как мужем себя почувствует да в твою квартиру навсегда заедет, что он скажет тогда? Еще не так заорет. В такую квартиру всяк не дурак перебраться.

Я рассердилась:

— Что вы говорите? У него есть своя квартира. И не хуже моей. При чем здесь жилплощадь?

— А при том, люба моя, что он тебя, ретивый наш, еще и бить станет!

Я пришла в ужас, не зная, что отвечать.

— Да, да, — подтвердила она, довольная произведенным эффектом, — распишешься и опомниться не успеешь, как он тебя бить спочнет. Уж я-то знаю, уж навидалась на своем веку.

Сделав такое заявление, она потеряла ко мне всякий интерес и переключила свое внимание на Саньку.

— Иди, милай, — сказала она, осторожно вытряхивая его со стула, — иди, родненький, бабушке веничка с совочком принеси. Подмести надо здеся. Засралися мы что-то с тобой.

Санька обрадовался и бегом умчался в прихожую. Я же, сраженная этой сценой, пошла в его комнату звонить Марусе.

— Ты что мне подсунула? — зло прошипела я в трубку, стараясь, чтобы не услышала баба Рая. — Где ты отрыла это ископаемое?

— Ты же сама жаловалась, что с ребенком невозможно экономить, вот я и нашла подешевле, — сочла не лишним оправдаться Маруся.

— Да, с ребенком экономия невозможна, — согласилась я, собираясь произнести проникновенную речь, но Маруся перебила меня вопросом:

— А зачем тебе экономить, ты же богатая?

— Стыдно расточительствовать, когда вокруг такая нищета.

— Тогда отдай свое богатство бедным.

— Нет, я лучше буду экономить.

— Старушка, я тебя не пойму, — зашла в тупик она. — Если хочешь экономить, чем тебе не нравится баба Рая?

— Тем, что я не собираюсь экономить на ребенке. Это вредно для моей старости. Рядом с этой бабой Раей ребенок вырастет черт-те чем.

— Ну, старушка, я прямо вся тебя не понимаю. По-моему, ты привередничаешь.

— Я привередничаю? Знаешь, что минуту назад сказала твоя баба Рая?

«Засралися мы с тобой», — вот что она Саньке сказала. Он учится быстро. Долго ждать не придется. Он будет говорить «здеся» и носить за женой веник и совок.

Из него не получится настоящего мужчины, такого, как мой Астров.

На этом месте разговор был прерван. В трубке раздались гудки, потому что рука моего Астрова легла на рычажок аппарата.

— Пойдем потолкуем, — мрачно сказал он и потащил меня в гостиную.

— Ты не дал мне поговорить с Марусей! — уже на ходу возмутилась я.

— И правильно сделал, — рявкнул он, усаживая меня в кресло. — Нечего засорять линию глупостями. Чем тебе не нравится баба Рая?

— Всем!

— А если конкретней? Только что с Марусей ты была гораздо словоохотливей.

— Она не тащила меня за шиворот. Правильно баба Рая сказала. Скоро ты меня и бить начнешь. Уже почти начал.

— Она так сказала? — радостно изумился Евгений. — Так и сказала?

— Да, так и сказала, — крикнула я, не понимая, чему он радуется. — И посоветовала гнать тебя в шею. Знай, раз уж ты ее защищаешь.

— Посоветовала гнать в шею? — Он поскреб в затылке и рассмеялся. — Нет, она фрукт. Просто чудо природы.

— Что же здесь чудесного?

— Да то, что примерно так же она отозвалась о тебе. Слышала бы ты ее советы, убила бы старушку на месте.

Я всегда предполагала, что старость очень портит людей, но чтобы так…

— Значит, она еще и лицемерка! — вдохновляясь, закричала я. — Теперь-то ты понимаешь, что ее оставлять нельзя? В нашем доме всегда будет раздор. Она не успокоится, изо дня в день будет подогревать нас инсинуациями, инспираторша эта! Подожди, она еще сплетни начнет из дома таскать и подружится со Старой Девой, — пригрозила я.

Евгений задумался.

— Да, — сказал он, — это баба Рая может, но придется терпеть.

Меня потрясло его высказывание. Как это «терпеть»? Я неоднократно слышала это слово, но так до конца и не уяснила себе его смысл.

— Слушай, Астров, — срываясь на самые высокие ноты, сообщила я, — если бы я умела терпеть, не была бы столько раз замужем. На что ты меня толкаешь? И ради кого? Ради бабы Раи?

Он покачал головой и спокойно сказал:

— Нет, ради Саньки. Не кипятись, подумай сама. Ты — сирота. Я — сирота.

Рискну сказать: отсутствие тещи и свекрови нас не пугает, но зато у Саньки нет законных бабушек и дедушек. Без дедушек еще можно обойтись, а вот без бабушек плохо.

Хоть одна бабушка должна быть. У тебя же была?

— О! Моя бабушка! Такую не купишь ни за какие деньги. Только мечтать могу, чтобы у моего Саньки была такая! Но ее нет.

— Пусть будет, какая есть. Лично меня воспитывала примерно такая бабушка. Тебя же устраивает твое воспитание?

— Не всегда, — для порядка возразила я. Евгений озадаченно хмыкнул и тоном, не терпящим возражений, сказал:

— Но временами все же устраивает.

— Временами — да.

— А я, между прочим, зачастую тоже искал своей бабушке веник, но от этого у меня не развилась любовь к уборке полов. Рискну сказать: отвращение тоже не развилось. На определенном отрезке своего жизненного пути я проводил с бабушкой очень много времени и не считаю, что это худшие моменты моей жизни.

Мне жаль, но вы, леди, не правы.

Меня впечатлила его история.

— Ты искал веник? — пребывая в задумчивости, спросила я.

— Искал, — подтвердил Евгений.

«Что ж, — подумала я, — может, и в самом деле не стоит лишать ребенка бабы Раи. Во всяком случае я могу отметить, что он к ней тянется».

— Но она кормит его клейстером, — не сразу сдавалась я.

— У своей бабушки я ел и похуже.

— Похуже? Что же?

— Не рискну сказать.

— Бог мой! Евгений! Ты меня пугаешь. Но дело не только в клейстере. Ты слышал, что она сказала? «Засралися». А «здеся»? Как тебе это «ндравится»?

— Моя бабка знала слова и похуже. Я решила выдвинуть последний аргумент, с моей точки зрения, самый весомый.

— А сплетни? — воскликнула я. — Она будет носить их по всему дому.

Евгений с сожалением посмотрел на меня и покачал головой.

— Леди, как вы несообразительны. Моя покойная мама легко справлялась с этим недостатком бабули.

— Но как? — изумилась я.

— Подумай, куда направить ее энергию.

— Куда же я ее направлю…

Высказаться окончательно по этому вопросу мне не дал телефонный звонок.

Вышеупомянутая баба Рая схватила трубку и с ходу повела разговор, активно сообщая подробности нашей жизни.

— Они уже тута чуть ли не дерутся, — кому-то фальшиво сокрушалась она.

— Мне аж от ребенка стыдно, уж не знаю, куда и мальца девать.

— С кем она разговаривает? — нервно поинтересовалась я у Евгения.

Он добродушно улыбнулся и пожал плечами. Мне бы его спокойствие.

Я ворвалась в прихожую и закричала:

— Баба Рая! Кто вам разрешил разговаривать с моими друзьями?

Она и ухом не повела.

— Вон, уже и она прибегла, — сообщила она в трубку. — Ореть як резаная.

Уже даю ей, даю. На, — протянула она мне трубку и добавила:

— Тамарка твоя несчастная, этот мужик в юбке.

— Ты слышала? — возмущенно спросила я у Тамары. — Теперь ты меня понимаешь?

— Мама, что там у тебя происходит? Вы что, и вправду деретесь?

Мне стало смешно. Честное слово. Что за наивность?

— Ты видела моего Евгения?

— Конечно, что за вопрос?

— Бицепсы его видела?

— Само собой, — подтвердила Тамара.

— И вес его помнишь?

— Думаю, килограммов девяносто. К чему все эти вопросы?

— А к тому, что вдруг ты забыла, раз такие глупости говоришь. Какой смысл мне драться с Евгением, когда у него девяносто, а у меня шестьдесят? В крайнем случае я могу его бить. Если он будет не против.

— Так ты что, била его?

— К сожалению, не догадалась. Эта баба Рая наговорит еще и не то.

В этот момент я заметила, что та не ушла далеко. Она остановилась за моей спиной и, не скрывая интереса, слушала.

— Баба Рая! — истошно завопила я. — Оставь меня одну! Иди к Саньке.

— Что там еще? — заинтересовалась Тамара.

— Представляешь, она разговаривать мне не дает. Стоит и слушает, — пожаловалась я, выразительно сигнализируя старухе рукой и показывая глазами на дверь кухни.

Бабка вздохнула, опустила руки на фартук и нехотя тронулась в указанном направлении.

— Чувствуется, это не Жанна, — констатировала Тамара.

— Тысячу раз я еще вспомню Жанну, согласилась я. — Но хватит об этом.

Очень хорошо, что ты мне позвонила. Я как раз собиралась звонить тебе сама. Мне нужна информация об одном мужчине. Записывай: Глыба Юрий. Живет на моей улице.

Соседний дом. Впрочем, адрес я узнаю сама. Ты лишь…

Тамара отреагировала неадекватно.

— Нет, Мама, нет! — панически завопила она и бросила трубку, пользуясь тем, что дозвониться ей практически невозможно.

Я растерянно уставилась в висящее на стене зеркало. Оттуда смотрело невозмутимое лицо Евгения, стоящего за моей спиной.

— Да, — сообщил он моей спине. — Это я запретил Тамаре снабжать тебя информацией. Рискну сказать: когда-нибудь из-за этого мы расстанемся. Но не потому, что ты бросишь меня или я тебя, а потому, что твои мозги не только сотрясутся, но и выскочат за пределы черепа. Если не угомонишься.

— Ты змей, — сказала я и отправилась к бабе Рае.

Она сидела на кухне. На руках у нее был Санька. Она, охая и страдая от радикулита, натягивала ему на ногу ботинок. Не понимаю, почему это надо делать в кухне, если есть прихожая?

— Баба Рая, — уже без прежнего запала сказала я, — ребенок с трех лет прекрасно справляется с этим занятием сам.

— С каким занятием? — опешила она. Я глазами показала на ботинки. Ее это не смутило.

— Насправляется еще за свою жизнь, — ответила она, натянула второй ботинок и с непоколебимой решимостью принялась завязывать шнурки.

Санька победоносно посмотрел на меня, тепло на бабу Раю и спросил:

— А что такое оргазм?

Мне сделалось дурно, а старуха спокойно объяснила:

— Это то, внучек, что я испытываю сейчас: когда тело ломит, в позвоночнике как кто палкой хватил, по коже мурашки, в голове шум, а в душе полнейшее удовлетворение.

«Боже мой! — подумала я. — И ведь это еще не все. Сейчас пойдет на улицу и сдружится со Старой Девой. Тогда и мне наступит полный оргазм. А Евгений еще советует управлять ее энергией. Разве можно этим управлять? Чем занять такую силу? Это поколение выросло на чистых продуктах и не знало ни о какой экологии».

И тут меня осенило. И направлять никуда не надо. Только вопросы задавай.

— Баба Рая, вы уже со всеми познакомились в нашем доме? — вкрадчиво спросила я.

Она посмотрела на меня с опаской и сказала:

— Тех, что уехали за границу, с пятого этажа, из пятнадцатой квартиры, не видала еще.

— Они вернутся через два года, — успокоила я ее.

— Столько я не проживу, — опечалилась она.

— Вы проживете, это я — вряд ли.

— А тебе что сделается? — окинула меня равнодушным взглядом баба Рая.

Я не стала вводить ее в курс этих своих проблем, а перешла к другим.

— А в соседнем доме вы еще не всех знаете? — с легким подвохом спросила я.

— В соседнем доме еще не всех, — озабоченно ответила она, спуская Саньку с колен. — Пойдем, милай, погуляем, воздухом подышим.

«Посмотрим, — подумала я, — насколько можно на нее рассчитывать».

Этим же вечером она подробно рассказала мне, в какой квартире живет Юрий Глыба, сколько там комнат и с кем изменяет ему жена.

Я твердо решила, что она мне нужна.

Глава 27

С того момента, как мне удалось укротить пытливый нрав бабы Раи, направив ее энергию в нужное русло, душа моя несколько успокоилась. Появилась надежда.

Баба Рая работала не жалея сил. В короткое время она установила контакты со всеми местными сплетницами, и, казалось, нет тайны, которая ей не по зубам. С утра до вечера теперь у нас звонил телефон, к которому она бежала сломя голову, в рекордные сроки поспевая из самой дальней точки квартиры.

Энтузиаст чужой жизни — она не подозревала сама, какому делу служит. Следует отметить, служила она исправно. Мне оставалось лишь задавать ей нужные вопросы.

Состояние неосведомленности для нее было столь мучительно, что могло лишить ее аппетита и сна. Духовная жизнь бабы Раи, собственно, и есть борьба с этим мучительным состоянием.

С получением информации моя надежда найти насильника возрастала. На убыль она пошла по той же причине. Чем больше узнавала я от разведчицы, тем ясней становилось, что время безнадежно упущено. Версия с Глыбой рассыпалась, как только выяснилось, что в то время, когда Жанна подверглась нападению, он загорал на средиземноморском песке. К тому же мной овладели предчувствия. Сразу два. Первое: что я злодея никогда не найду. Второе: что он окопался среди близких мне людей.

Это было особенно мучительно, потому что падала тень и на Евгения. Без конца я прокручивала в голове их массовый поход в наши кусты и пришла к выводу, что, учитывая поправку на память Татьяны, оказаться там одновременно с Жанной мог каждый. Следовательно, и мой Астров.

Такие мысли подогревали мою подозрительность. Мне казалось странным в нем положительно все. Особенно то, что он свирепел при упоминании о том роковом дне.

— Рискну посоветовать, — гремел он. — Займись чем-нибудь путным.

Вспомни хотя бы, что ты писатель, и напиши, наконец, что-нибудь.

Это было обидно само по себе и еще обидней в связи с тем, что я ждала от него помощи. Когда мне удалось-таки донести до него свою мысль, тут он и вовсе взорвался.

— Что ты несешь?! — завопил он. — Я должен помогать тебе?! Но ведь ты подозреваешь именно меня! Уж извините, леди, но давать показания против себя не всегда заставляют даже доблестные работники милиции.

Я иссякла. Печаль проникла в мою душу и свила там свое колючее гнездо.

К тому же тихие воды нашей жизни стали мутны от крови, которую неустанно пускала нам баба Рая. Да, да. Несмотря на предпринятые мною меры, у нее все еще находилось время и на это. В доме теперь часто бухал молот войны. Один лишь Санька был счастлив в нашей семье, я же с тоской поглядывала на бельевую веревку.

В таком страшном состоянии и застала меня Жанна.

Несмотря на дорогое платье и еще более дорогую косметику, вид у нее был такой, словно она опять посетила кусты со всеми вытекающими последствиями.

Глаза горели лихорадочным огнем, губы дрожали, щеку дергал нервный тик, и слезы готовы были показаться в любой момент.

Я мгновенно забыла про бельевую веревку и закричала:

— Что?! Что случилось?!

— Я беременна, — выдохнула она.

— Боже, какое счастье! — обрадовалась я, а она взорвалась рыданиями.

— Неужели Михаил не хочет ребенка? — изумилась я.

— Хочет, очень хочет, — ответила Жанна и буквально утонула в слезах.

— Тогда в чем дело? Почему ты ревешь?

— Я. — . Я…

Казалось, она задохнется от горя. Я почуяла неладное. Боже, зачем я брякнула тогда эту глупость про ребенка? Если только выяснится, что я накаркала — вырву к черту свой поганый язык!

— У меня большой срок, — выдавила-таки из себя она. — На месяц больше, чем я замужем.

Так и есть! Накаркала! Надо бы вырвать мой поганый язык!

— Думаешь, ребенок от насильника? — на всякий случай уточнила я.

Жанна вытерла слезы, высморкалась в платок, покачала головой и сказала:

— Не думаю. Точно знаю. Ребенок его. Этого подонка. Этого негодяя.

Она сжала свои крохотные кулачки, но уже не плакала. Лицо ее исказила ненависть.

«Не натворила бы она глупостей», — испугалась я и поспешила ее успокоить:

— Зря ты делаешь из этого трагедию. Срок позволяет прервать беременность. Полагаю, недели три у тебя в запасе есть. Я придумаю, как это устроить.

— Миша знает, что я беременна.

— Как это случилось?

— Меня вырвало, потом закружилась голова, потом тошнота и все другие симптомы. Да что я тебе рассказываю, ты все знаешь лучше меня. Это печально.

Очень грустно.

— Если и знаю, то лишь по рассказам, — придя в уныние, сказала я. — В моем возрасте стыдно признаться, но беременной я не была. Полнейшее отсутствие опыта. Но как же ты скрыть не смогла? Надо же было скрыть и тихонечко бежать к врачу. Кстати, свекровь твоя в курсе?

— Елизавета Павловна первая заметила и на-; правила меня к врачу. И Миша тоже.

Вот здесь мне по-настоящему сделалось дурно.

— Ты ходила с ними к врачу? — закричала я. Жанна вздохнула.

— Еще нет. Завтра должна пойти. Свекровь записала меня к своему гинекологу, но я будто почувствовала, да и сон мне был. В общем, сегодня я зашла к нашему районному. Иду от него. Минут двадцать назад он мне написал срок, — Жанна протянула свою «историю».

Я жадно впилась в жуткие закорючки, какими пишут все медики без исключения. Срок был определен практически день в день. Оставалось лишь порадоваться уровню профессионализма районного гинеколога. Я огорчилась.

— Черт! Незаметно сделать аборт в таких условиях будет сложно, но все же надо выбрать момент…

Жанна схватилась за голову и закричала:

— Какой момент?! Какой момент?! Завтра мы всей семьей пойдем к гинекологу, и там выяснится, что я забеременела на месяц раньше, чем вышла замуж!

— Значит, от этого ребенка нужно избавиться сейчас же! Вроде тебе вдруг стало плохо, и ты попала в больницу. Скажем, что случился выкидыш, и все шито-крыто. Я звоню подруге!

Жанна опять залилась слезами.

— Какой подруге? Посмотри на часы, — попискивая и хлюпая, сказала она.

— Если я не вернусь через час, меня будут искать. Мое исчезновение и выкидыш?

Они что, дураки?

— Почему дураки? Нормальное явление. У каждой женщины выкидыш может случиться практически в любой момент, естественно, при условии, что она беременна. Если тебя будут искать, это даже хорошо. Тем естественней все будет выглядеть. Будут искать и найдут в больнице. Главное, чтобы мне удалось уговорить свою подругу. Тогда уже минут через сорок не будет никакого ребенка и в помине. Пойди определи его возраст.

Жанна побледнела.

— Нет, нет, я не могу, — пятясь, залепетала она.

— Ты что, боишься? — изумилась я. — Это же совсем не больно и очень быстро.

— Откуда ты знаешь? Сама же призналась, что беременной не была.

— Да, но подруги-то у меня есть. Маруся уже через тридцать минут после этого скакала, как коза.

— И доскакалась, — горестно качая головой, констатировала Жанна. — Теперь у нее не может быть детей. Я так рисковать не хочу. Михаил спит и видит себя отцом. Я растерялась.

— Чего же ты хочешь? Рожать? От маньяка? Его ублюдка?

— Нет, рожать ублюдка я тоже не хочу. Ты с помощью своей подруги устроишь мне преждевременные роды. Потом. Когда я соберусь с духом. Говорят, это безопасней аборта.

Признаюсь, я была поставлена в тупик, поскольку гинекология никогда не была моим сильным местом. Я больше по духовной части.

— Надо посоветоваться с подругой, — сказала я и принялась звонить Розе.

Очень не хотелось раскрывать наши секреты, но уж если это необходимо, лучше ей, чем кому-то еще. Во всяком случае, у нее именно то образование, которое так необходимо сейчас нам. И она умеет держать язык за зубами. Качество очень ценное не только в гинекологии.

Как я и надеялась, Роза поняла меня буквально с полуслова.

— Все ясно, у девочки была внебрачная связь, — прервала мои длинные объяснения она. — Теперь вы хотите избежать проблем.

— Да! — ликуя завопила я, радуясь, что не потребовалось напрягать свою фантазию, поскольку Роза, видимо, с такими проблемами сталкивается чуть ли не каждый день. — Да! Все обстоит именно так!

— Надо делать аборт, — она вернула мне плохое настроение.

— Это невозможно, — вздохнула я. — Жанна против. Она хочет подождать и рассчитывает на преждевременные роды.

— Об этом не может быть и речи, — окончательно расстроила меня подруга.

— Ты должна уговорить ее на аборт.

Бедняжка с таким напряжением прислушивалась к нашему разговору, что на лбу у нее выступила испарина.

— Что? — жалобно спросила она.

— Аборт, — прикрыв трубку рукой, вынесла я приговор Розы.

Жанна замахала руками.

— Нет! Нет, нет! Только не это! Я читала, я много читала, это ужасно! Я боюсь!

— Она боится, — сообщила я Розе. — Начиталась специальной литературы и теперь боится. К тому же ей известен печальный опыт нашей Маруси. Я не могу ее уговорить. Боюсь, она от меня сбежит, и будет еще хуже.

Роза тут же пришла в ужас. Еще мне будут говорить, что нет женской солидарности.

— Ни в коем случае! Ни в коем случае, — завопила она, — не отпускай эту дурочку! Жанна еще глупая и испортит себе жизнь. Немедленно уговори ее на аборт. Хватай и тащи в мою клинику. Я сейчас же выезжаю туда.

Мне пришлось сообщить об этом Жанне. Та, как я и предполагала, сделала попытку улизнуть. Я с трудом поймала ее уже в прихожей, затащила в гостиную и, держа за руку, поведала Розе о своих затруднениях.

— Но почему? Почему она не хочет? — с отчаянием закричала она, тоже болея за Жанну всей душой.

— Думаю, она просто боится.

— А родов не боится?

— Роды будут когда-то, а аборт — сейчас.

— Но роды еще хуже!

— Увы, да, — согласилась я, не имея понятия ни о первом, ни о втором. — Но ничего не поделаешь, издержки человеческой психологии. Самое страшное зло — зло немедленное.

— Что же вы будете делать? — растерялась Роза.

— Мы подумаем и тебе перезвоним. Я еще минут сорок терроризировала Жанну. Когда бедняжка дошла до последней точки, мне стало очевидно: ни родов, ни аборта может не понадобиться по той причине, что ее прямо сейчас хватит апоплексический удар, так плохо она выглядела.

— Хорошо, — сказала я, устыдившись своей жестокости. — Оставим все пока так, как есть. После этого я позвонила Розе.

— Лично ты можешь при осмотре не заметить нашего лишнего месяца? — прямо спросила я.

— Только этим и занимаюсь, — успокоила меня она. — Приводи завтра Жанну в клинику, выдам ей справку для мужа и свекрови.

Такой ответ меня вполне устроил. Оставалось договориться с Елизаветой Павловной. На этом пути я предвидела большие трудности. Здесь телефонный разговор не годился, и я решилась на личную беседу.

Я была несказанно удивлена, когда выяснила, что не только Михаил и Елизавета Павловна, но и отец семейства будет присутствовать при нашем щекотливом разговоре.

— А это зачем? — сквозь зубы спросила я, делая знаки Жанне, что ей лучше не присутствовать.

— За тем, что у нас все по-семейному, — объяснила Елизавета Павловна, с удивлением наблюдая за моими жестами.

Я смирилась и вынуждена была свою повесть о трогательной любви к Жанне и о ее легендарной застенчивости доверить всей аудитории.

— Зачем вы нам это рассказываете? — спросила ее свекровь, едва я закончила.

— Потому, что у нас тоже все по-семейному. Неприлично будет, если к гинекологу Жанна пойдет с кем-нибудь, кроме меня.

— Да чем же неприлично? — изумилась Елизавета Павловна.

— Тем, что вы не настолько ей близки, чтобы присутствовать при таком интимном акте.

— Надеюсь, вы не Мишу имеете в виду? Миша, ты слышал? Мы не настолько Жанне близки, чтобы знать все о ее здоровье. То, что ты присутствовал при акте зачатия, для Софьи Адамовны ничего не значит. Посещение доктора, оказывается, более интимно.

Елизавета Павловна грозно посмотрела на Мишу. Он заерзал, но промолчал.

— Вы неверно меня поняли, — возмутилась я. — Так можно что угодно наизнанку вывернуть. Я имела в виду лишь то, что Жанна очень стеснительная и будет ужасно нервничать от стыда, если вы и Миша пойдете с ней. Он еще ладно, но вам-то зачем ходить? Вы что, не доверяете мне?

— А при чем здесь вы? — оторопела она. — Я — будущая бабушка, Миша — будущий отец, а вы кто?

— Будто не знаете, — рассердилась я. — На моих руках Жанна выросла, и, зная меня с детства, она не стесняется меня. А уж если речь идет о внуке, для него будет лучше, если Жанна останется спокойной, а не будет нервничать, сгорая от стыда. Я уже записала ее к своему гинекологу, завтра мы туда пойдем.

Представить себе не могу, чтобы мою племянницу осматривал кто-нибудь, кроме моей Розы! — с патетикой воскликнула я.

Ну, уж где-где, а здесь-то я не лгала.

— Осмотр должен произвести наш профессор! — заключила Елизавета Павловна и выпятила грудь, давая понять, что не уступит.

В воздухе запахло грозой. Но тут неожиданно вмешался отец семейства. Вы не поверите, но он снова рассказал про своего древнего знакомого, который не выговаривал всех букв и говорил «стаый ебационер». К моему удивлению, его супруга зашлась от смеха, как и в прошлый раз. Видимо, за долгие годы жизни отец семейства выработал свой способ воздействия на неукротимую жену. Лишь после этого рассказа он перешел к делу.

— Лизонька, — сказал он, — по-моему, Софья Адамовна права. Жанна действительно на редкость стеснительный ребенок. Ей будет неудобно идти к гинекологу с тобой. Нам надо быть как-то поделикатней в таких вопросах. Пусть Софья Адамовна отведет ее к своему врачу и потом все нам расскажет. — И рассказывать нечего, — радостно воскликнула я. — Просто принесу заключение доктора. Впрочем, Миша, если хочет, может пойти со мной.

Елизавета Павловна сидела мрачнее тучи.

— Почему только Миша? — проскрипела она. — А Жанна?

От моей радости не осталось и следа.

— Жанна само собой, — коченея от гнева, пояснила я. — Я, Жанна и Миша!

Мы втроем. Втроем пойдем к доктору, втроем войдем в кабинет и втроем ляжем на кресло.

— Я тоже пойду! — заявила эта непрошибаемая, не обращая внимания на мои издевки.

— Тогда уж надо захватить и мать Жанны. Вы не забыли? У нее есть мать.

— И отец, — вновь поддержал меня отец семейства. — Справедливости ради надо взять и его.

— А братья и сестры? Чем они хуже? — истерично рассмеялась я. — Возьмем тогда уже и их. Да мало ли кого еще надо прихватить с собой. На кресло. Если уж идти к гинекологу, так целой демонстрацией. С флагами и транспарантами. Так и двинемся завтра.

— Так и двинемся, —Согласилась Елизавета Павловна.

«Как живет здесь моя бедная Жанна!» — в отчаянии подумала я и наткнулась на сочувствующий взгляд Михаила.

Этот взгляд вдохновил меня на дальнейшую борьбу, и я воскликнула, обращаясь уже непосредственно к всевышнему.

— О господи! — воскликнула я. — Неужели невозможно миром решить такой простой вопрос? Сотни женщин ходят на прием к гинекологу вообще без всякого сопровождения, и человеческий род еще не угас. Так неужели моя Жанна хуже других? Почему она должна шагать под конвоем свекрови?

Михаил ерзал и вздыхал, но выступить против матери не решался. Не знаю, чем кончилось бы все это, если бы не зазвонил его мобильник. Он достал телефон из кармана и сразу же превратился в человека. В очень важного человека, преисполненного и внешнего, и внутреннего достоинства. Он разговаривал так умно и уверенно, что стало ясно: Михаил способен на сильные решения. Он быстро, спокойно и квалифицированно что-то кому-то объяснил. Я слышала: разговор идет на моем родном языке, но о чем этот разговор, могла лишь догадываться, так загадочна и непонятна была речь Михаила.

Отдав последнее указание и задумчиво отправляя трубку в карман пиджака, он являл собой воплощение исполненного долга. Все, не исключая и меня, с трепетным уважением следили за ним.

— Думаю, — Не выходя из роли, четко произнес Михаил, — Жанна должна отправиться к врачу с тем, с кем ей будет удобней. Жанна!

Его бледная жена мгновенно явилась на зов.

— С кем бы ты хотела пойти к врачу?

— Одна, — ответила она и густо покраснела. Елизавета Павловна встрепенулась.

— Вот видите, — злорадно усмехнулась мне она, — девочка не хочет идти с вами.

— Так же, как и с вами, — еще более злорадно улыбнулась я в ответ. — Но пойдет она к моему врачу.

— Почему это? — взвизгнула свекровь.

— Потому что Роза знает и любит Жанну, в отличие от вашего хваленого профессора. А уж какой это специалист, можете спросить у нашей общей знакомой Тамары. Она компетентно вам расскажет.

— Мама, пусть Жанна идет к Розе, — тоном, не терпящим возражений, сказал Михаил.

— Делайте как хотите, — промычала Елизавета Павловна и, исполненная трагизма, удалилась из комнаты.

Мужчины виновато посмотрели на нас с Жанной. Это была полная победа. А всякая победа — начало поражения.

Глава 28

С того момента, как я узнала о беременности Жанны, желание разыскать злодея и наказать зло стало нестерпимым. Чем бы ни занималась я, где бы ни находилась, мысли об этом всегда были со мной. Единственную улику, ключик, я совала во все возможные отверстия и без всякого результата.

Я стала раздражительна, а Евгений впал в спячку. С ним совершенно невозможно было говорить. Как только баба Рая отправлялась на охоту за сплетнями, мне сразу же хотелось поделиться с ним своими мыслями, но при первом же моем слове он впадал в апатию.

— Что ты лежишь? — возмущалась я. — Раньше ты был активный, а теперь, как выпадет свободная минута, так ты сразу на диван. Все лежишь и лежишь!

— Я думаю, — важно ответствовал Евгений, не открывая глаз.

Меня такой ответ приводил в ярость, потому что кто-кто, а уж я-то знала, что это за думы. Глубокая задумчивость, естественно переходящая в храп, вот что это такое. Как это по-мужски! Он что, думает пережить этот сложный период нашей жизни, не вставая с дивана?

Я готова была наброситься на него с кулаками, но вернулась баба Рая, и я пошла на заклание. Она принесла мороженую горбушу и горела желанием посолить ее для бутербродов.

— Вы это делали когда-нибудь? — спросила я.

— Дак ты посолишь, — снимая с Саньки ботинки, ответила она. — Такой вам с Женькой через неделю завтрак будет, языки проглотите.

«Ты только об этом и мечтаешь. Ну вот, началось», — подумала я и обреченно потянулась за солью.

Срывая свою злость на бедной, заледеневшей горбуше, я лупила ею по столу и мазала солью все, что могла, не исключая и себя.

— Больше соли сыпь, больше, — подбадривала меня баба Рая.

— Больше боюсь, — сердито ответила я.

— Рыба берет соли столько, сколько ей нужно. Сыпь. Чего ты боишься?

— Того, что пересолю.

Старуху такой ответ не удовлетворил. Она выхватила рыбину из моих рук и тут же высыпала на нее половину пачки. И в этот момент кто-то опять встал за моей спиной. Я испуганно оглянулась. Пусто. Не совсем, конечно, пусто. Ореховые шкафы с посудой стояли на своем обычном месте, но не они же дышали мне в затылок. На фоне предыдущих неприятностей, усугубленных горбушей, мне это показалось невыносимым, и я завыла.

— Что, голубка, опять? — спросила баба Рая, не прекращая топить рыбу в соли. — Стоить?

— Стоит, — чуть не плача подтвердила я.

— Ох, сходила бы ты к той пророчице, что страсенс страшный и дружит с нашей Валентиной.

Я тут же вспомнила о другой дружбе. О дружбе самой бабы Раи со Старой Девой. Не могу сказать, что мне приятно слышать, как ненавистную Старую Деву называют Валентиной, да еще нашей. Но перед лицом предыдущих зол это зло отступило на второй план.

— Баба Рая, а ты была у той пророчицы? — сдержанно поинтересовалась я, стараясь не замечать стоящего за моей спиной.

— А как жа, — с гордостью отозвалась она. — Была, голуба, была.

— И что она тебе такого дивного сказала? Старуха мгновенно бросила рыбу и взахлеб поведала о своих впечатлениях.

— С ходу она рассказала мне все про мой радикулит! И про боли в суставах, и про бессонницу, и про сонливость. Все рассказала.

Мне стало смешно. Есть ли чему радоваться? Будто баба Рая сама не знала о своей патологической бессоннице на фоне хронической сонливости. Или про радикулит и про боли в суставах? Так стоило ли ходить к гадалке?

— И это все, чем она вам помогла? — не скрывая неодобрения, спросила я.

Старуха покачала головой и сообщила с видом победителя:

— Нет, не только. Еще она сказала, где лежит моя грелка, которую я искала две недели. Санька, пострел, утащил ее в подъезд под лестницу и поселил на ней бездомного кота.

Я не могла к подобному сообщению остаться равнодушной.

— Она что, так и сказала? — изумилась я. — Сказала, что мой Санька утащил вашу грелку и поселил на ней кота?

— Нет, она по-другому сказала, — с чувством превосходства пояснила бабулька. — Но так сказала, что я сразу смекнула, что произошло, и домой вернулась уже со своей грелкой. Так какая же разница, что сказала пророчица, если грелка нашлась?

«И действительно, — подумала я, — разницы никакой. А не пойти ли в самом деле мне к той гадалке. Пусть подскажет, кто обидел нашу Жанну, да заодно и откроет секрет Стоящего за моей спиной».

— Решено, я тоже пойду, — сказала я, чем расположила к себе старушку.

— И пойди, голуба, а я адресочек тебе дам, а хочешь, дак и сама с тобой схожу.

— Нет-нет, — поспешила я отказаться, — вполне достаточно одного адресочка.

— Неужели ты и в самом деле туда пойдешь? — ужаснулся внезапно проснувшийся Евгений. — Я тебя не узнаю!

— Зато я тебя узнаю! — возмутилась я. — Весь день спать и проснуться в самый неподходящий момент!

Передать не могу, как он разозлился. Сколько гнева выплеснул он на нас с бабой Раей. Впервые мы сплотились с ней и дружно противостояли натиску врага.

Астров рычал на нас и возмущался отсутствием у нас ума до тех пор, пока я не сказала:

— Знаю, что тебя так взбесило.

— Что? — задыхаясь от ярости, спросил он.

— Боишься, что пророчица откроет мне один секрет. Думаю, не надо уточнять какой.

Он сразу как-то сник и, покрутив у виска пальцем, отправился на диван.

Уже на следующий день я была у гадалки.

Женщина эта, толстая и глупая, не произвела на меня (первоначально) должного впечатления. Лишь потом, спустя месяцы, осознала я, как она была права. А в тот день, сидя за круглым кургузым столом, на котором с трудом помещался даже самый короткий пасьянс, я думала, что зря пришла. Пока пророчица раскидывала карты и поила меня турецким кофе, я скучала, развлекая себя отборными ругательствами, которые, естественно, посылала в адрес хозяйки лишь в глубине души.

— Есть у тебя, красавица, враги, — после долгих размышлений над картами сообщила колдунья.

«Очень тонкое замечание, — подумала я. — Интересно, сколько оно мне будет стоить?»

— Есть у тебя и друзья, — продолжила она череду «открытий». — Есть счастье, есть и горе.

— Да, все это у меня есть, — с трудом скрывая раздражение, согласилась я. — Но не могли бы вы поконкретней?

Она изогнула в удивлении бровь и спросила:

— А что бы ты хотела знать, красавица?

— Хотела бы знать, найду ли того, кого ищу. А если найду, то где?

— Ах, э-это, — разочарованно протянула она, давая мне понять, что я тут, оказывается, беспокою ее сущей мелочью. — Кого ищешь — найдешь, и найдешь в своем доме, — сказала она и загадочно поджала губы.

Если учесть, что я сразу не настроена была верить этой толстой тетке, то можете представить мой внутренний отзыв на подобное сообщение. «Баба дура, мелет, что на язык упадет, и плакали мои денежки», — подумала я, собираясь уходить.

— И балконы все в доме закрой, — словно угадав мои намерения, поспешила добавить пророчица.

Это уж и вовсе меня рассмешило.

— Почему все? — спросила я. — У меня один балкон.

— А двери к нему две.

«Ну, это, допустим, она могла и у бабы Раи узнать, и у Старой Девы», — подумала я, однако интерес к ней у меня все же появился.

Я решила продолжить беседу.

— И что же будет, если двери не закрою? — с плохо скрытым скептицизмом спросила я.

— Беда будет, — строго ответила гадалка. — Мальчонка, что живет в твоем доме, в скором времени пострадает.

— Вы имеете в виду моего сына? — возмущенно спросила я, не понимая, как можно играть с такими святыми вещами.

— Не сын он тебе, но это не важно. Двери закрой.

— Двери и без того закрыты. На дворе осень и холод. Кто же в такое время открывает балкон?

— О ком много думаешь, тот и открывает. «Ни слова в простоте, — мысленно возмутилась я. — Интересно, как долго она тренировалась, чтобы нести такой вздор? Ну да ладно, раз уж я пришла сюда, то узнаю все, что хотела, пусть это и глупость распоследняя».

— Вы сказали: я найду, что искала. А как мне это сделать? Посоветуйте.

— Советую, — важно качнула головой вещунья. — Успокойся и ничего не делай. Сиди и , жди. Все придет само. А двери закрой. «Дались ей эти двери!»

— Хорошо, хорошо, — поспешила заверить я, — двери закрою, но как же я найду, что ищу, если не буду искать? Разве можно сидеть и ждать? Этак ничего и не будет.

— Будет. Все будет.

— Точно?

— Точно, красавица. Вот новое народится, тогда старое и умрет. И ты узнаешь.

— А как узнаю? Как?

— Ключик все откроет.

— Какой ключик?

— Тот, что ты имеешь. С его помощью что ищешь и найдешь, — заговорщически подмигнула пророчица и выразительно посмотрела на дверь. — Пора уж тебе домой, красавица.

«Что? Уходить? Уже? Нет, фигушки, я еще не все узнала!»

— А вы не ошибаетесь? — недоверчиво спросила я. — Точно найду? У меня предчувствие, что на этот раз я не найду того, кого ищу. — Предчувствие обманывает тебя, — величественно сообщила она и опять взглянула на дверь. Я разволновалась. Да что же она все на дверь кивает? —Как до интересного дошло, так она сразу на дверь. Толком выяснить ничего не дает.

— Так вы утверждаете, что я найду? А где найду? И кого? Что-то мне неясно.

Она посмотрела на меня так, что не оставалось сомнений: я произвела на нее впечатление.

— Уж сказала тебе, красавица, — поразилась она. — В доме своем найдешь.

Когда новое народится. Ключиком все и откроешь. Куда уж ясней.

— А кого найду? Кого?

— Злодея.

Уф! Я испытала легкое головокружение.

— А кто он?

— Злодей, он и есть злодей, — выражая нетерпение, ответила вещунья и спросила:

— Ты, красавица, только за этим пришла, или еще чего знать хочешь?

Естественно, я хотела еще очень много знать. У каждой женщины в процессе жизни возникает столько вопросов, что только успевай их задавать, но она меня разочаровала.

— Если главное узнала, для другого в другой раз приходи. Когда то, что я напророчила, сбудется. И двери закрой.

— Какие двери? — опешила я.

— И свои, и мою, с другой стороны. И бывай, красавица.

Она, уже не доверяя моей сообразительности, встала, взяла меня за руку и повела к выходу. В прихожей я вдруг вспомнила о Стоящем за моей спиной.

— Послушайте! — воскликнула я, упираясь и хватаясь за дверной косяк. — Я же вас спросить забыла: кто стоит у меня за спиной?

— Ангел, красавица, стоит, ангел-хранитель, — ответила пророчица, выталкивая меня из квартиры и захлопывая дверь.

«Ангел-хранитель? — удивилась я. — Что же он так сильно дышит в мой затылок?»

Я поняла, что еще не готова уйти. Как же так? Взять и просто уйти, когда толком-то еще ни про кого и не узнала. Была у пророчицы, а вернулась ни с чем. Я должна теперь все знать и про всех. А мой Женя? А Жанна? А кем будет Санька, когда вырастет? И я. Я же ничего не знаю про себя: когда умру? Когда выйду замуж? И выйду ли когда-нибудь вообще?

Я снова храбро позвонила в дверь. Гадалка открыла, всем своим видом давая понять, что не собирается меня впускать.

— А мой Женя? — завопила я. — Вы про него ничего не сказали!

.

— Сказала я, да ты не слышишь.

— А Жанна?

— Замуж выйдет. Я остолбенела.

— Так она уже .вышла, — воскликнула я и сделала попытку войти в квартиру.

— Выйдет еще, — пообещала вещунья, выпихивая меня самым грубым образом.

— А Санька! Санька! Мой сын! Кем он будет, когда вырастет? — с отчаянием завопила я.

— Двери закроешь — узнаешь! — гаркнула она и захлопнула свою дверь.

С впечатлением, что мною совершена очередная глупость, я отправилась домой.

Глава 29

Поход к пророчице меня не удовлетворил. Несмотря на свои предыдущие подозрения, признать, что мой Евгений и есть тот злодей в моем доме, я готова никак не была. От этой мысли все во мне восставало. Мне без труда удалось убедить себя в том, что вещунья просто чокнутая и мелет все подряд. Однако уже через три дня я сильно задумалась над ее словами.

В тот день пьяная Маруся приехала ко мне в гости со своим Иваном.

Приехали они договариваться об очередной вечеринке. Я протестовала как могла.

Настроение действительно не располагало ни к каким празднествам. Еще больше не располагали к этому отношения с Евгением, не говоря уже о присутствии бабы Раи.

— А я уже ящики привезла, — расстроилась Маруся и скомандовала:

— Ваня, выгружай.

Ваня нехотя встал из-за стола и отправился на улицу доставать из багажника ящики. Следует сообщить, что после продолжительных поисков через несколько месяцев на одной из автостоянок Москвы он счастливейшим образом обнаружил свою машину. Так вот, он отправился за ящиками, Евгений, из солидарности — с ним. Мы с Марусей остались на кухне.

— Ты почему в шубе? — чтобы поддержать разговор, спросила я. — Дождь же на дворе.

— Ваня купил мне новую шубу, и потому я прямо вся в ней, — поделилась она радостью.

— А почему каракуль? Ты же терпеть не можешь каракуль.

— Да, — согласилась пьяненькая Маруся, рискованно качнувшись на стуле, — не люблю негров и каракуль. Но шубу буду носить, потому что мой Ваня купил.

Во время этого разговора Санька крутился рядом, хватая со стола еду.

— Ты что же, Машка, в шубе так и будешь за столом сидеть? — встряла в разговор баба Рая, в честь гостей накрывавшая на стол.

— Я в ней теперь и спать буду, — призналась Маруся и вновь заговорила о гулянке:

— Ну, старушка, давай устроим вечеринку у тебя.

— Нет, — рассердилась я, — сказала же, не хочу. Тебе приспичило, у себя и устраивай.

Хлопнула входная дверь. Из прихожей донеслись голоса вошедших мужчин.

— Куда его? — спросил Иван Федорович.

— На балкон давай, — сдавленным от усилия голосом ответил Евгений.

Мне стало интересно, что они тащат. Я выскочила в прихожую, но ничего, кроме ящика, не увидела. Пришлось вернуться к Марусе.

— Что в ящике? — спросила я.

— Угадай с трех раз, — рассмеялась она. И тут я заметила, что нет моего Саньки. В кухню уже ввалились раскрасневшиеся мужчины, а сына и след простыл.

— Где ребенок? — спросила я и, вспомнив про балкон, побежала в комнату.

Дверь балкона была приоткрыта, и Санька, конечно же, был там. На бельевой палке сидела огромная черная ворона, а он, опасно перевесившись через перила, пытался дотянуться и схватить ее. Ворона, осознавая свою недосягаемость, по этому случаю не волновалась, злорадно косила глазом и слегка передвигала лапами, перемещаясь на край палки. Санька упрямо тянулся за ней.

Я обмерла. Неизвестно, чем кончилось бы дело, не помешай я этой охоте.

Точнее, наоборот, очень даже хорошо известно, что Санька уже через минуту оказался бы за пределами балкона. Падение с девятого этажа вряд ли пошло бы ему на пользу. Я была близка к обмороку.

Схватив возмущенного ребенка, я помчалась на кухню и закричала:

— Какой дурак оставил открытым балкон?

— Я, — удивленно ответил Евгений, явно не понимая, 'почему за это его называют дураком. — Ты же знаешь, какой плохой там шпингалет, а мы все равно сейчас пойдем за вторым ящиком.

— В таком случае, я хочу, чтобы ты знал: только что Санька чуть не упал вниз, — сказала я и отправилась плакать в Красную комнату.

Я сидела на кровати и глотала слезы, а сын гладил мои длинные волосы и приговаривал:

— Мама, какая ты у меня красивая. Приятно, что мой ребенок уже с детства знает, как успокоить женщину. В конце концов я рассмеялась, и мы помирились. Причем пророчица оказалась права на все сто. И дверь балконная, и открыл ее тот, о ком много думаю, и мой Санька едва за это не поплатился. И вообще, если бы не вещунья, кончиться все могло бы очень плачевно.

Это заключение погрузило меня в полнейшую тоску. Значит, все предсказания пророчицы — правда. Выходит, в своем доме я найду злодея. А кто в моем доме? Не баба же Рая насиловала Жанну. И, уж конечно же, не Санька.

Значит, остается Евгений.

С этого дня не было мне покоя. На Астрова я смотрела так, что он сам, похоже, начал считать себя преступником. Я шарахалась от него как от чумного, не учила больше его жизни и вообще перестала его пилить. Это окончательно добило беднягу. Этого вынести он уже не смог и пошел на откровенный разговор.

— Ты что, действительно меня подозреваешь?

— А почему бы и нет, — ответила я. — Сам же говоришь, что ничего не помнишь.

— Да-а, тяжелый случай. Мы помолчали.

— Ну хочешь, я уеду, — первым нарушил молчание он. — Уеду, и ты перестанешь мучиться.

— Или замучаюсь еще больше, — ответила я и подумала: "А что, это мысль.

Ведь гадалка сказала, что злодея я найду в своем доме. А если Астров уедет, выходит, это не он".

Однако следующая мысль опять повергла меня в уныние.

"Балконные двери тоже казались мне ерундой, потому что были и так закрыты. Однако в нужный момент открылись же они. И Астров может так же появиться в подходящий момент, где бы он ни жил. Пусть уж лучше будет у меня на глазах. И потом, колдунья советовала мне ничего не предпринимать.

Следовательно, все должно быть так, как было. А там жизнь сама покажет".

Евгений не уехал, а тут грянули новые неприятности.

Однажды хмурым, дождливым днем неожиданно явился Михаил. Мокрый, в забрызганном грязью дорогом пальто, он рассеянно мял в руках зонт и испуганно бубнил:

— Извините, я на минуту.

— Где Жанна? — струхнула я.

— Не знаю, — признался он. — Мы поругались.

«Этого только не хватало», — подумала я и приказала:

— Пальто — на вешалку, зонт и кейс — на столик, и за мной в гостиную.

Расскажешь все по порядку.

По порядку выяснилось, что Жанна после посещения врача стала очень странной, конечно, на взгляд Михаила, потому что мне так не показалось. Нет ничего странного в том, что, нося под сердцем ребенка не от мужа, женщина страдает и нервничает. Для этого есть много причин: позор разоблачения, страх потери любимого, бессильное негодование на подонка…

К тому же Жанна оказалась ужасной трусихой. Аборта она боялась панически и тянула до последнего. Теперь точно так же она стала бояться преждевременных родов. «Чтобы женщина боялась родов? Это ненормально». — решила я и отправилась к психоаналитику.

— Нормально, — сказал он. — Все женщины побаиваются родов. И даже некоторые мужчины.

Это изумило меня. Дай мне волю, за всех бы рожала, лишь бы и мне от этого польза была.

— Что вы говорите? — воскликнула я. — Боятся и рожают? Просто герои!

— А что делать? — вздохнул аналитик. — Карма у них такая.

— Ну, вы-то мужчина, — напомнила ему я, и он повеселел.

— Да, я мужчина, но вы говорите, что она родов боится панически?

— Панически.

— Это следствие того жуткого насилия, о котором вы только что мне рассказали. Дело в целом поправимое, но требует большой работы. Месяцев на семь-восемь, я думаю. Очень значительной работы и очень значительных денег.

«Обойдешься, — подумала я. — Через месяцев семь-восемь Жанна родит, если не родит раньше, и дело поправится без твоих усилий».

— У меня к вам еще вопрос, — решила я оправдать свой визит. — Возможно, это не в вашей компетенции, но хоть подскажите, куда с ним обратиться. Дело в том, что мой пятилетний сын постоянно интересуется…

Я замялась, потому что толком не знала сама, чем интересуется мой сын.

Хоть в этом я была похожа на остальных родителей.

— Интересуется сексом, — подсказал мне психоаналитик.

— Не совсем, но близко. К примеру, ему в голову приходят такие странные словосочетания. Вот недавно он спросил у меня, что такое сек-спорт.

Психоаналитик с большим интересом посмотрел на меня.

— Секс-порт? Что это такое? — взволнованно спросил он. — Может, бордель для моряков?

— Это экспорт, — успокоила я его. — В исполнении моего сына слово приобрело неоднозначный смысл, так же, как и многие другие слова.

— Какие же? — чрезвычайно заинтересовался врач.

— Эскалатор, саксофон и прочие. Меня это очень волнует.

— Напрасно. Это обычная фиксвербмодумания. Потребность отражать свои настоящие чаяния, желания в повседневной речи, но в очень . завуалированной форме. Это нормально. Не волнуйтесь, с возрастом пройдет, — заверил меня он.

«У многих не проходит до пенсии», — подумала я, вспоминая наших политиков.

Я поблагодарила врача, вернулась домой, позвонила Жанне и сказала:

— Бойся, голубушка, сколько хочешь. Это нормально. Все боятся. Кстати, у моего Саньки фиксвербмодумания.

— Что это? — ужаснулась она.

— Это похуже всяких родов. Кстати, родов панически боятся не только женщины, но и некоторые мужчины. И это нормально. Так что ничего не бойся, то есть бойся спокойно.

— Хорошо, — согласилась она.

Некоторое время она боялась уже в открытую. Но вот беда — не заладилось у нее с Михаилом. Но что у него за претензии!

— Она часто разговаривает с кем-то по телефону и замолкает, как только появляется мама или я.

Я просто зашлась от нетерпения, пока выслушала его жалобу.

— Конечно, она разговаривает со мной или с Розой. О своих женских делах. Потому и замолкает. Я даю ей всяческие советы, связанные с ее положением.

— Но вы сами не рожали, — изумился Михаил.

Меня это возмутило. Я даже прикрикнула:

— Психоаналитик был вообще мужчина! Это же не помешало ему копаться в моей женской душе, о которой он если и имеет понятие, так со слов таких же, как я, женщин. А им вряд ли можно доверять.

— Но Жанна стала много плакать.

— Вот это плохо, хоть и понятно. В ее состоянии это бывает. Женщины становятся очень нервными, — сказала я, ставя ударение на слове «нервными». — Ты должен как-то ее развеселить.

Михаил только рукой махнул.

— Но как? — с отчаянием воскликнул он. — Как? Она стала дикая.

Шарахается от всех, говорит, что меня не достойна, несет всякую ерунду.

— Какую ерунду? — испугалась я.

— Не знаю, я ее не понимаю, — признался он, — говорит, что я в ней ошибся.

«Совсем сдурела? — возмущенно подумала я. — Точно хочет все испортить!»

— Где она?

Миша пожал плечами.

— Не знаю. В тот-то и дело. Она пришла ко мне в офис, плакала, хотела серьезно поговорить. Я посадил ее в автомобиль и повез домой. По дороге мы поругались, она выскочила из машины и убежала.

— Как это «выскочила»? На ходу, что ли?

— Почему «на ходу»? Я остановился, она и выскочила. Вот, приехал к вам, с полчаса шлепал по лужам, даже курил, не решаясь войти, а ее и здесь нет. Не знаю, где искать.

Мне стало легче. Если дело только в этом, не беда. Жанну мы приведем в чувство, лишь бы он к ней нормально относился.

— Миша, ответь мне на один вопрос: ты ее любишь?

Он явно не ожидал такого поворота и очень удивился.

— Конечно, люблю.

— Тогда можно, я буду с тобой откровенна?

— Да, конечно.

— То, что Жанна нервничает, это нормально в ее положении, но, думаю, есть причина, которая и лишает ее покоя. Я восхищаюсь Елизаветой Павловной, да что там восхищаюсь, я ее боготворю! — воскликнула я, с удовлетворением отмечая кислое выражение лица Михаила.

Было ясно: он тоже ее боготворит и порой считает, что такому ангелу место на небе.

— Не может не восхищать доброе сердце твоей матери, — с пафосом продолжила я. — Сердце, способное обогреть всех, кого оно любит. Иногда тем, кого она любит, становится даже жарко. А бывают моменты, когда жар ее сердца просто сжигает дотла. Боюсь, это и происходит с Жанной.

Михаил смотрел на меня как на ясновидящую.

— Вы думаете, она из-за мамы?

«Конечно, из-за мамы, дурак! Из-за твоей мамы и паралич может хватить, не у всех же такое крепкое здоровье, как у тебя», — подумала я, но вслух сказала другое.

— Нет, что вы! Ваша, Миша, мать здесь ни при чем, — участливо пожимая его руку, воскликнула я. — Кстати, Жанна обожает ее и во всем хочет ей подражать.

— Не надо, не надо! — испуганно закричал Михаил. — Вот подражать не надо. Жанна — яркая индивидуальность. Любое подражание испортит ее.

Я энергично кивнула головой:

— Абсолютно согласна, но Жанна-то так не считает. Она мучается от того, что не такая, как ваша мать. Поэтому она вбила себе в голову, что вас не достойна.

— Только поэтому? — изумлению его не было предела. — Как вы меня успокоили. Софья Адамовна, но что же делать? Я не хочу, чтобы она была похожа на мою мать. Мне Жанна нравится такая, как она есть. Но где же она сейчас?! — хватаясь за голову, горестно .воскликнул он. — В такой ливень!

— Давно вы расстались? Он взглянул на часы.

— Чуть меньше часа назад.

— В таком случае она в метро и вот-вот будет у меня. Думаю, тебе лучше уйти. Мы должны поговорить с ней с глазу на глаз. После беседы все станет на свои места. Обещаю тебе.

Михаил вскочил с дивана и заметался по комнате с криками «мне лучше уйти».

— Да, — сказала я и глазами показала, где дверь.

Он мгновенно шмыгнул в нее и, схватив пальто и на ходу надевая его, буквально вылетел из моей квартиры и побежал по ступенькам вниз.

— Чтобы не встретиться с Жанной в лифте! — уже с восьмого этажа крикнул он мне.

Я стояла на лестничной площадке, махала ему вслед рукой и, умиляясь, думала: «Он любит ее. Любит».

— Чтой-то двери все пораспахнули, — возмутилась за моей спиной баба Рая. — И зонтов мокрых понакидали, и чумаданов.

Ах, Миша!

Я выскочила на балкон и, потрясая зонтом и кейсом, закричала со своего девятого этажа:

— Миша! Миша! Забыл!

Он уже садился в автомобиль и только махнул рукой:

— Не страшно! Потом!

Его «Мерседес» рванул в сторону проспекта, а на аллее показалась фигурка Жанны. Она бежала вдоль злополучных кустов, согнувшись под струями ливня. Я тоже промокла вмиг и вернулась в комнату.

— Спрячь это все пока, чтобы Жанна не увидела, — сказала я бабе Рае, отдавая ей зонт и кейс. — Не хочу, чтобы она знала, что ее Миша был здесь.

Баба Рая, ворча и вздыхая, выполнила просьбу и отправилась укладывать Саньку спать, а я пошла встречать Жанну.

Она была в отчаянии. Плакала и причитала:

— Я так больше не могу. Я устала! Устала!

— Это все потому, дорогая, что в тебе ребенок не от Миши. Избавишься от него, и будет все хорошо, — успокоила я ее.

Однако у нее началась истерика.

— Какой он чужой?! — закричала она. — Какой он чужой, раз во мне?! Это мой, мой ребенок! Мой!

Я не поверила своим ушам. Что это она говорит? «Мой ребенок»?

— Да! Мой! — с новой силой закричала она, прочитав опровержение своих слов на моем лице. — Пять месяцев! У него уже ручки и ножки! И сердечко! И попка! Он маленький! Беспомощный! И совсем ни в чем не виноват! Он маленький и беззащитный! Его каждый может убить! И только я могу его защитить!

Мне оставалось хвататься за сердце и причитать «боже, боже».

— Ты хочешь его рожать? — с трудом шевеля онемевшими губами, спросила я и подумала:

«Что-то мне очень нехорошо. Я, видимо, сейчас упаду».

— Да, рожать, — отрезала Жанна и поплыла куда-то, поплыла…

И комната поплыла, и стол, и люстра, и баба Рая… Стоп! Откуда она здесь взялась? Кто ее приглашал? Я мигом пришла в себя и огласила комнату громким криком:

— Баба Рая! Что надо?

— Ничего, — ответила старая проныра, обидчиво поджимая губы.

Просто удивительно, как губами она передает все оттенки своих чувств.

— Дьявол! — вспомнила я. — Нет сигарет! Баба Рая, Санька спит?

— Спал, голуба, пока ты не разбудила его своим визгом.

— Так пойди и купи мне сигарет, а себе песочного печенья.

Она обожала печенье и отправилась за ним даже в дождь.

— А Михаил? — воскликнула я, едва за ней закрылась дверь.

— Уйду от него, — решительно ответила Жанна. Да, она собралась меня убить!

— А о нем ты подумала? — выдвинула я глупейший аргумент.

Она горестно усмехнулась.

— А что о нем думать? Видела сегодня: он окружен девицами. Просто в цветнике работает.

— И красивые девицы? — встрепенулась я.

— Похожи друг на друга, как участницы конкурса красоты, — презрительно отвесила губку Жанна. — Да мне что за дело? Все равно я не могу больше жить во лжи. Уйду. Уже ушла.

Я рысью пробежалась по комнате и в живописной позе, подперев руками бока и выставив вперед ногу, остановилась перед ней.

— Та-ак, — протянула я, — оч-чень хорошо. Уйдешь!

— Уйду!

— И куда ты уйдешь? На шею своей бедной матери? Пополнишь ряды своих братьев и сестер еще одной нищей крошкой? И подашь хороший пример младшим?

Завтра они все, как одна, принесут в подоле!

Жанна вспыхнула, но плакать не стала. Она молча смотрела на меня и страдала. Я решила продолжить натиск до победного конца.

— Поверь моему опыту! — закричала я. — Ведь для чего-то же я жила? Всю дальнейшую жизнь ты будешь жалеть о том, что ушла! Будешь кусать локти! Будешь проклинать меня!

— А тебя-то за что? — удивилась она.

— За то, что я тебя вовремя не остановила.

— Ребенка я в обиду не дам, — на всякий случай напомнила она.

Я махнула рукой и со вздохом сказала:

— Да бог с ним, с твоим ребенком, если дело только в нем. Хочешь — рожай, но уходить-то от мужа зачем? Разве ребенку от этого станет лучше?

— А разве будет лучше, если Миша узнает, что это не его ребенок? — крикнула Жанна и разрыдалась.

Я явила ей новую истину.

— Да миллионы мужчин воспитывают чужих детей и понятия не имеют об этом! — воскликнула я, наслаждаясь своей речью. — Я даже не уверена, мой ли отец тот человек, который дал мне свою фамилию и воспитывал меня до тех пор, пока не умер. Что-то я на него совсем не похожа. А Маруся! Да ее же отец был пигмеем, настоящим пигмеем, но от кого-то же она взяла свой гренадерский рост.

Мать ее, умная женщина, до сих пор обходит молчанием эту тему. Так почему же тебе неймется обо всем рассказать своему Михаилу?

— Потому, что когда-нибудь он узнает об этом сам. Мама всегда говорила: сколько веревочке ни виться, а кончик все равно найдется.

Как это меня вдохновило! Уж здесь-то мне было, что возразить.

— Глупости! — крикнула я и рассмеялась для убедительности. — Глупостям учила тебя мама! Знала бы ты, сколько лет вьются некоторые мои .веревочки. И это не предел. Есть на свете и такие веревочки, которые и своих хозяек переживут, и их мужей, а кончиков так никто и не увидит. Надо только подойти к делу с умом, а уж ум-то проявить есть ради чего. Ради блага будущего ребенка.

Пусть у него будет отец Миша, раз так богу угодно. И уж если быть до конца откровенной, то лучше богатый отец, чем никакого.

Жанна наконец засомневалась.

— Думаешь? — спросила она.

— Ха! «Думаю». Уверена! Здесь нет альтернативы. Если ты действительно любишь своего маленького с его ручками, ножками, сердечком и попкой, — я любовно похлопала Жанну по животу, — то должна уже сейчас позаботиться о его будущем. Согласись, что для этого лучшего мужа, чем Михаил, трудно найти. К тому же ты его любишь. И он тебя. Зачем же делать плохо всем?

Жанна задумалась.

— Не знаю, не знаю, — качая головой, бормотала она. — Как-то страшно становится. Что скажет Миша, когда я рожу раньше срока на целый месяц?

— Ты сначала роди, — посоветовала я, — потом посмотришь. Еще неизвестно, сколько ты будешь ходить. Вот Тося, к примеру, переходила со своим старшим сыном целых шесть недель и три дня. Может, и у тебя будет та же история.

— А если я рожу раньше срока? Тогда получится еще больший разрыв.

— Но рождаются же и семимесячные младенцы, и восьмимесячные. Почему же такое не может и у нас произойти? Уверена, Роза легко нам это устроит. Но думай, пожалуйста, о хорошем, тогда все уладится само собой. Поверь моему опыту.

Жанна поверила. Она немного успокоилась, уже не плакала, но было видно, что совесть по-прежнему мучает ее.

«Надо бы навалиться на эту совесть», — подумала я и навалилась.

— Вот посмотри на моего Астрова. Как считаешь, любит он Саньку?

— Конечно, любит, — ответила она и почему-то посмотрела на меня с укоризной.

— Стал бы он любить его меньше, когда бы узнал, что это его сын?

— Стал бы больше любить.

— Вот. Значит, если ты будешь умна, твоего ребенка будут любить так же сильно. А теперь думай, стоит ли для этого лгать? Тем более что ложь ради ребенка — святая ложь. Ты страдаешь, мучаешься, но лжешь, как это тебе ни противно. И все ради ребенка, ради ножек, ручек, попки, — заключила я, думая, что теперь-то уж точно хватила лишку.

Однако Жанну моя речь сломила.

— Да, — вздохнула она, — теперь я вижу, что не имею права раскисать.

Спасибо тебе, но как же мне помириться с Мишей? Так некрасиво я с ним поступила, рыдала, выскочила, побежала.

Я растаяла от умиления.

— Ерунда. Нормальное женское поведение. Если время от времени будешь так себя вести, он только сильней любить будет.

— Но сейчас-то что мне делать?

— Идти к себе, дождаться мужа с работы и быть такой же нежной и ласковой, как и прежде.

Окрыленная Жанна умчалась домой, а я осталась со свирепой бабой Раей, которая никак не могла мне простить того, что вместо приятного подслушивания нашего разговора она под дождем ходила за сигаретами для меня. Свирепость ее усиливало то, что в ближайших магазинах не было песочного печенья.

Я забилась в спальню и там ждала звонка от Михаила. Я точно знала, что он позвонит. В противном случае весь мой женский опыт не стоил бы и гроша.

И он действительно позвонил.

— Софья Адамовна, спасибо, мы помирились. Все у нас теперь хорошо. Я решил взять недельный отпуск и увезти Жанну подальше от наших дождей на солнышко и золотой песок. Вы рады за нас?

— Я очень за вас рада! — с присущей мне искренностью воскликнула я. — Ты молодец, что решил взять отпуск и отвезти Жанну туда, где нет дождей. Желаю вам счастья.

Кто-то опять задышал мне в затылок. Я оглянулась механически, наперед зная, что это мой ангел-хранитель, но это был Евгений.

— А может, и мне увезти тебя туда, где нет дождей, к морю и солнцу? — спросил он.

— Нет, — ответила я и подумала: «Пророчица велела мне сидеть и ждать».

Глава 30

Когда молодожены вернулись, первым, как это ни удивительно, посетил меня Михаил, а вовсе не Жанна. После того, как я в рекордные сроки помирила его с женой, он проникся ко мне особым доверием. Я была рада этому и старалась приручить его как могла. Когда он пришел ко мне с благодарностью и подарками, я говорила только то, что ему было приятно, лучилась от счастья при каждом его слове и не скупилась на комплименты.

Михаил нашел во мне не только «исповедника», которому можно открыть душу и доверить некоторые интимные тайны, но и приятного собеседника.

Мы подружились и виделись очень часто. Теперь, когда я составила конкуренцию не только Тамаре — давней подруге Михаила, — но и Елизавете Павловне, можно было смело держать руку на пульсе. Если отношения у Михаила с Жанной . испортятся, я первая узнаю об этом.

Но я не просто с ним дружила. Я вела посильную работу, облегчая жизнь Жанны. К примеру, я хвалила мать Михаила на все лады, между делом щедро забрасывая ее огород камнями. И небесплодно. Даже Жанна заметила, что в последнее время Михаил стал значительно самостоятельней и изредка даже давал отпор Елизавете Павловне.

Сама я, теперь часто бывая в доме своей любимой «племянницы», не раз становилась на защиту Елизаветы Павловны по ее же просьбе, вот до каких вершин храбрости поднялся Миша под моим чутким руководством.

Мне только оставалось дивиться, какую легкую добычу представляет он для хищных женщин. Просто странно, что ему удалось избежать их острых коготков, но это уж точно благодаря его мамаше.

Хотя как мать я сделала для себя вывод: нет смысла чрезмерно подавлять ребенка. Он привыкнет и будет искать подавления сам. Или, что еще хуже, откликнется на доброту первой встречной, и как я с ней потом уживусь?

Нет, я сына должна воспитывать так, чтобы он слушался только меня, а не каких-то там благодетельниц, какой сумела прикинуться перед Мишей я. Уже сейчас надо предпринимать меры, чтобы впоследствии ни одна из женщин не смогла управлять им так легко, как я мужем Жанны.

Кстати, не только Миша поддавался моему влиянию. Изредка и Елизавета Павловна становилась совершенно ручной, жаль только, что редко.

Поскольку отношения с Евгением зашли в тупик, а пророчица посоветовала мне сидеть и ждать, свободного времени у меня образовалось много. Впрочем, и без советов гадалки я прекратила бы поиски, потому что потерпела полное фиаско.

Иногда мне даже казалось, что впервые в жизни я не получу ответа на вопрос, который занимает меня чрезвычайно. Однако сомнения мои были напрасны, ответ я получила, но был он столь неприятен, что уж лучше бы оставаться в неведении.

Но вернемся к Жанне. Весной она благополучно и в срок родила чудесного мальчика. Елизавета Павловна была в это время на отдыхе в Испании и рассчитывала вернуться к родам невестки, но они произошли на месяц раньше, чем планировались.

Я, пользуясь отсутствием свекрови, взяла бразды правления в свои руки.

Из роддома мы забирали Жанну в очень торжественной обстановке. Там были не только ближайшие родственники, которых лишь со стороны молодой мамы была целая толпа. Многие пожелали погреться у чужого счастья: и друзья Михаила, и подруги Жанны, и мои подруги, которые почти все ее знали и любили. Даже баба Рая пожелала присутствовать, о Саньке я уже не говорю. Он не простил бы мне, если бы его не пустили «забирать ребеночка». Когда Жанна вышла из дверей роддома с ребенком на руках, Санька умудрился подскочить к ней раньше Михаила.

— Дай подержать! Дай мне подержать! — вопил он, топая ногами.

Пришлось дать ему подержать драгоценный сверток. Понарошку, конечно, потому что мать не выпускала свое чадо из рук и даже Михаилу разрешила лишь взглянуть на него.

Компания из родственников и друзей стояла внизу и со смехом наблюдала за сценой встречи моего Саньки с младенцем. Когда же Михаил поцеловал жену и символически подержал в руках сына, все дружно закричали:

— Поздравляем!

Поздравляем! — и забросали счастливую троицу цветами.

Я с опаской наблюдала за Жанной, но она выглядела счастливой. Такого приема она явно не ожидала и ошалела от радости. Окруженная друзьями, цветами и любовью, она стояла, держа в руках сына, вся светилась и была необычайно красива.

Уже дома, когда усадили за стол гостей и они галдели и пили за здоровье матери и ребенка, Жанна, отправившись в детскую кормить этого ребенка, призналась мне украдкой, что так счастлива не была никогда.

— Даже немножечко устала, так мне хорошо, — сладко вздохнула она, с нежностью глядя на малыша, с причмокиванием сосущего грудь.

— Конечно, устала, — умилилась я, — такое чудо на свет произвести.

Думаю, это нелегко.

— Да, нелегко, — согласилась она и зевнула. Я встревожилась.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — успокоила она меня.

— И ничего плохого не ощущаешь?

— Нет, разве что легкую слабость.

— Слабость? Конечно, слабость! Разве можно сразу оправиться после родов? А мы, глупые, целый банкет устроили. Тебе нужно отдохнуть. Иди приляг.

Жанна с тревогой посмотрела на меня.

— А ребенок?

— За него не беспокойся. Здесь, в соседней комнате, твоя мать, и я с удовольствием присмотрю за малышом.

— Правда? Тогда и в самом деле пойду отдохну, — сказала она, укладывая малыша в кроватку.

Я осталась в комнате одна. Нет, не одна, конечно. Младенец лежал в двух метрах от меня, утопая в кружевах. Накушался досыта и, посапывая, крепко спал.

Он был не такой, какими обычно бывают новорожденные: не красный, не желтый, а беленький и с румяными щечками. Из-под чепчика выглядывала длинная черная челочка, пухлые губки сложились гузкой, в центре мордашки — похожий на пуговичку носик.

Я не могла наглядеться. Сердце мое таяло от нежности и любви.

"Боже мой, — думала я, — и мы хотели такое чудо извести. Лишить жизни.

Изверги! И главный изверг я. Какое счастье, что Жанна оставила это существо, кто бы ни был его отец. Хотя совершенно очевидно, что ребеночек совсем не похож на моего Евгения. А ему, малышу, и это безразлично. Вон он, пупсик наш, спит и совсем не переживает по этому поводу".

В детскую зашел Михаил.

— А Жанна где? — встревожился он.

— Спит, — шепотом ответила я. — Устала девочка, слишком много положительных эмоций.

Миша подошел к кроватке и с любопытством посмотрел на малыша.

— Надо же, неужели это мое произведение? — чисто риторически спросил он, но меня эта фраза неприятно кольнула.

— Твое, твое, можешь не сомневаться, — поспешила заверить я.

— Да знаю, — рассмеялся он. — Странные испытываю чувства. С одной стороны, хочется его на руки взять, а с другой стороны, страшно этого боюсь.

Скорей бы мама приехала. Я уже звонил ей вчера.

«Чертов маменькин сынок!» — мысленно возмутилась я, совершенно не испытывая тоски по Елизавете Павловне.

— Очень жалко, что он родился на месяц раньше, — вглядываясь в личико сына, сказал Михаил. — Если он сейчас весит три килограмма, сколько же он весил бы через месяц? Настоящий был бы богатырь!

— И хорошо, что не богатырь, — торопливо возразила я. — И хорошо, что не стал дожидаться срока, нетерпеливый он наш, зато Жанне легче было произвести его на свет.

В детскую завалила толпа подвыпивших друзей Михаила.

— Куда пропал Папаша? — радостно загалдели они.

— Папаша наслаждается общением с сыном!

— Он его уже воспитывает!

Мы с Михаилом зашикали. Друзья мгновенно преисполнились важности и на цыпочках проследовали к кроватке.

— Не подходите близко, — строго приказала я. — На вас полно микробов.

Эти здоровые лбы, многоуважаемые мужи в галстуках… Короче, столпы бизнеса, столпившись у кроватки младенца, стали сами похожи на младенцев.

Принялись друг друга толкать, гримасничать и шепотом называть друг друга бациллами. Потом все дружно сошлись во мнении, что малыш — вылитый отец, особенно нос, губы и глаза. Учитывая, что изучаемый объект спал, как они определили последнее, неясно, но меня это вполне устраивало. Михаила тоже. Он просиял от удовольствия и охотно откликнулся на предложение друзей пойти выпить «за здоровье его сына».

— Софья Адамовна, а вы? Разве не пойдете? — спросил он, выходя из комнаты.

— Нет, я здесь посижу, — ответила я. Потом в детскую просочился Санька.

Мы с ним долго любовались младенцем и мечтали, мечтали…

— Это дитя будет космонавтом, — важно сказал Санька, и я едва не умерла от гордости за своего сына.

Надо же, он не такой, как все, мой ребенок! Он совершенно необычный!

Потому что не мечтает стать киллером или рэкетиром, как другие дети. Мой сын мечтает стать космонавтом. Вот что значит настоящее воспитание!

— Мама, ты слышала про Вовочку? — чтобы я не слишком радовалась, спросил Санька.

— Про Вовочку? — насторожилась я, не связывая с этим именем ничего хорошего. — Что именно?

— Ну, как в школу приехали врачи проверять ум детей, а учительница сказала девочкам, чтобы они бежали из класса, когда Вовочке зададут вопрос. Вот у него и спрашивают: «Что строится рядом с вашей школой?» А он отвечает:

«Публичный дом». Девочки вскочили и бежать, а Вовочка им вслед: «Куда вы? Там только фундамент заложили!»

«Боже мой, какой прогресс, — подумала я. — Сексафон, секспорт и даже секстаз просто „тьфу!“ в сравнении с Вовочкой».

Глава 31

Любой знает, что беда подкрадывается незаметно, в самый счастливый момент жизни жертвы и безжалостно крушит все, что в краткий миг своего пребывания создало счастье.

Так случилось и на этот раз. В тот момент, когда и я, и Жанна успокоились и почувствовали себя счастливыми, когда я помирилась с Евгением, когда стало забываться все плохое и даже баба Рая стала изредка проявлять кротость, а Санька перестал интересоваться сексом, именно в это безоблачное время неожиданно грянул гром.

Охваченная ужасом Жанна прибежала ко мне и, рыдая, сообщила:

— Все пропало.

Я ничего не поняла, но сильно испугалась и закричала:

— Что? Что пропало, говори быстрей, пока я еще жива и могу тебя слушать! — потому что, признаться, сердце мое чуть не остановилось.

Лишь в этот миг я осознала, что, несмотря на безоблачную счастливую жизнь, все время пребывала в напряженном ожидании беды. Я загнала это ожидание глубоко внутрь, но от этого оно не перестало существовать. Теперь же, услышав сообщение Жанны, я судорожно соображала, к чему именно относится ее «пропало».

Заметив наконец что она пришла без ребенка, я в отчаянии закричала:

— Где малыш?!

— Его повезли на экспертизу, — заламывая руки, воскликнула Жанна и разразилась гомерическим смехом.

Я остолбенела.

— На какую экспертизу? И что в этом смешного?

Жанна хохотала и ничего не могла объяснить. По щекам ее текли крупные слезы. Мне показалось, что она сошла с ума.

— На какую экспертизу повезли ребенка и кто его повез? — вопила я, исступленно тормоша ее. — Скажешь ты мне или нет?!

Я и сама уже плохо соображала. В комнате, где мы с Жанной уединились, давно уже собрались все обитатели квартиры: Евгений, явившийся с работы на обед, баба Рая, млеющая от любопытства, и Санька, испуганно выглядывающий из-за ее пышной юбки.

— Ты что, не видишь? У нее истерика, — констатировал Евгений, оттаскивая меня от Жанны. — Баба Рая, воды!

— И таблетку! — от себя добавила я. После того как Жанну привели в чувство, а бабу Раю с Санькой в срочном порядке выдворили на прогулку, удалось выяснить: Елизавета Павловна, вернувшись из Испании, очень обиделась, что упустила такой торжественный момент, как рождение внука. Она никак не могла понять, почему он родился на месяц раньше.

Спроси она об этом у меня или у невестки, может, все и обошлось бы. Но свекровь затаилась и принялась думать, и чем больше она думала, тем подозрительней становилась. Елизавету Павловну не устраивало в ребенке некоторое несоответствие веса и возраста.

Выбрав удачный момент, она устроила сыну допрос с пристрастием и без труда выяснила, что в первую брачную ночь не было достаточных признаков девственности невесты.

Сопоставив эту информацию с весом, ростом и возрастом младенца, она сделала печальный для нас с Жанной вывод: ребенок чужой.

Елизавета Павловна — тонкий политик — не стала чинить долгих разборок, а сделала все наскоком, так быстро, что молодые родители и опомниться не успели, как оказались на пути к генной дактилоскопии. Единственным, кто возмутился, услышав об этом, был отец семейства.

— Лизонька, ты сошла с ума, — сказал он. — Какой генный анализ? Нас знает вся Москва. И вся Москва завтра будет об этом говорить.

— Мне обещали держать это под большим секретом, — успокоила всех Лизонька, и мнимый дедушка других возражений не нашел.

Михаил же был так огорошен, что и не пытался возражать. Мнение матери в вопросах деторождения для него было непререкаемо. Он лишь мучительно надеялся, что, несмотря на это мнение, все как-нибудь обойдется и виновато смотрел на Жанну. Та же была близка к полной потере чувств. Она молчала и со всем соглашалась: анализ так анализ, генный так генный. Удивительно, как она еще им все не выложила под метелку.

Дослушав рассказ Жанны до этого места, я не выдержала.

— А ты-то! Ты могла ей сказать свое твердое нет, этой тиранше! — сгорая в огне возмущения, закричала я.

— Нет, — мямлила она.

— Почему? Почему ты допустила эту дурацкую экспертизу? Ха! Установление отцовства! Ишь что удумали! Как ты допустила такое?! Почему не орала, не плакала, не топала ногами? Почему не произвела психической атаки на мужа и свекровь?

— Зачем? — безразлично осведомился Евгений, со стороны которого я уже с полчаса ждала больших неприятностей. — Вот они, твои штучки, — не заставил он долго ждать. — Учила глупостям девочку, играла ее судьбой, теперь расплачивайся. Если ее выгонят и осрамят…

— Я заберу ее к себе и отыщу ей мужа получше Михаила, — заверила я, подбадривая едва живую Жанну. — Но и сейчас еще не все потеряно. Экспертов можно подкупить. Люди они или нет? Очень плохо, что ты не поехала со своими родственничками на эту экспертизу. Теперь я не знаю даже, куда обращаться по этому вопросу и кого именно подкупать.

Евгений демонстративно воздел руки к потолку и страстно воскликнул:

— Всевышний! Образумь эту женщину!

— Шел бы ты отсюда, — возмутилась я. — Это наши женские вопросы, и обойдемся без тебя. Иди на работу и там качай свои права.

Он с обидой удалился, бросив на прощание:

— Вечером поговорим.

«Иди, иди, что-то сильно ты расхрабрился», — ответила я ему, но лишь мысленно.

— Что теперь будет? — спросила Жанна, когда мы остались одни. — Ах, как я жалею, что послушала тебя тогда и не ушла еще до рождения сына.

Мне стало обидно.

— Давайте, давайте! — закричала я. — Валите все на меня, как на мертвую! Теперь, оказывается, во всем виновата я. Правильно, так мне и надо.

Зачем больше всех старалась? Зачем я лезла не в свои дела?

Жанна склонила голову и молчала. Я решила не добивать ее, а проявить великодушие.

— Ладно уж, — сказала я. — Хватит об этом. Было бы лучше, конечно, если бы ты не допустила этой экспертизы, но я и сейчас не вижу опасности.

— Не видишь опасности? — удивилась она.

— Абсолютно никакой. Дело непростое, даже сложное, но я берусь его уладить, — заверила я, понятия не имея, как это сделать.

Опыт говорил мне, что нельзя капитулировать раньше времени. Нельзя бежать, увидев врага, а надо обязательно вступать в бой, как бы ни мучило чувство неуверенности. Силы порой появляются так же внезапно, как и исчезают.

Нельзя отрекаться от той правды, которую взялся проповедовать, и признаваться во лжи, сколько бы тебя ни уличали. До последнего надо стоять на своем и не скатываться к раскаянию.

Нельзя впадать в полное отчаяние и расставаться с надеждой, как нельзя топтать слабого и бояться сильного.

Все эти «нельзя» говорили мне, что из-за этого черного горя уже проглядывает светлый лучик надежды, просто мы об этом еще не знаем, но обязательно узнаем, если раньше от страха не умрем. К тому же нельзя забывать о словах пророчицы, в крайнем случае они сбудутся, и Жанна второй раз выйдет замуж, если уж совсем все будет плохо с Мишей. Я-то знала, что Жанну, как ни померк в ее глазах этот мир, ждет еще много хорошего, потому что она молода, симпатична, добра и… И у нее есть я.

— Жанна, — сказала я, — иди домой и ни о чем не беспокойся. От тебя сейчас требуется только одно. Если ты это мастерски выполнишь, я буду тобой гордиться.

— Что значит «одно»? — заинтересовалась она.

— Это презрение, которым ты должна встретить Елизавету Павловну и Михаила. Тихое, кроткое презрение. Думаю, у тебя это хорошо получится. Пусть им станет стыдно. Пусть знают о своей дикой непорядочности. Пусть ужаснутся.

— Они не ужаснутся, — вздохнула Жанна. — А если ужаснутся, то совсем от другого, когда узнают, что мой сын только мой.

Я рассердилась.

— Это уже не твоя забота, — прикрикнула я. — Если я сказала, что они ужаснутся, значит, ужаснутся. Можешь мне поверить. Иди домой и делай так, как я советую. И до получения результата ни с кем не вздумай говорить. Слышишь?

Объявляем им бойкот! — заключила я и гордо подумала: «Вот наглость какая!»

— Хорошо, — согласилась она, — я пойду и сделаю, как ты советуешь, но не станет ли мне от этого еще хуже?

— Клянусь, не станет. Сейчас все зависит лишь от того, насколько убедительна ты будешь в своем молчаливом презрении. Если хочешь быть с Михаилом, постарайся, пожалуйста.

— Постараюсь, — пообещала Жанна и отправилась домой.

Я решила не давать бой Елизавете Павдовне. Я лишь ей позвонила и, сказав «позор», опустила трубку. Пусть знает и о моем презрении.

А потом я стала негодовать. В основном негодовала я на пророчицу с ее дурацкими предсказаниями. Я доверилась этой глупой бабе, прекратила поиски и ждала, когда народится новое и умрет старое. Что «новое», что «старое»?

Хотя, если хорошенько подумать, новое — сын Жанны. Он уже родился.

Тогда старое — наши с ней страдания. Когда они умрут?

Если учесть сложившиеся обстоятельства, то скоро. Как только Елизавета Павловна с помощью своей экспертизы установит, что Михаил так и не стал отцом.

Страдания наши тут же и умрут, поскольку больше страдать по поводу «узнает — не узнает» не придется.

Приход бабы Раи освежил мои мысли.

— Знаешь, — созналась я ей, — частично твоя пророчица оказалась права, но не все ясно.

— Дак ты вспомни хорошенько, что она сказала, все ясно и станет, — посоветовала она, и я начала вспоминать.

И вспомнила про ключик. Гадалка утверждала, что ключик этот все и откроет, но почему-то обязательно в моем доме. Первая мысль была, естественно, о Евгении. Но если этот злодей он, то как поможет мне ключик?

«Это мистика какая-то, — подумала я, — и дура буду, если не брошу заниматься ерундой».

Однако ключик не шел из головы.

Я достала его из укромного места и принялась совать во все имеющиеся в квартире замки. Он был слишком мал и везде проваливался.

Я была огорчена и уже собиралась на время сдаться, но тут пришел со службы Евгений. Увидев, чем я занимаюсь, он заразился и проявил изобретательность. Это позволило нам отыскать еще парочку замков, в которых не бывал мой ключик. К сожалению, с тем же успехом, что и прежде. Когда стало ясно, что он ни к чему не подошел и в доме незадействованных замков не осталось, Евгений спросил:

— А зачем мы суем-то его во все дыры?

— Для дела, — загадочно ответила я, не собираясь рассказывать ему о своем походе к пророчице.

— Для какого дела? — изумился он.

— Для хорошего. Вдруг что-нибудь интересное откроем.

Ему не оставалось ничего другого, как покрутить пальцем у виска.

— Лучше бы подумала, как быть с Жанной, — сказал он. — Кстати, это навело меня на мысль. А почему бы и мне не пойти на такой же анализ?

Его заявление привело меня в полное недоумение.

— О чем ты? — спросила я, тоже собираясь крутить пальцем у виска.

— О нас с тобой, — пояснил Евгений. — Ты же по-прежнему считаешь меня преступником. — Может, и помирилась со мной только из-за того, что я единственный, кроме тебя и Жанны, знаю об этом изнасиловании. Признайся, опасаешься, что в случае нашего разрыва я вас разоблачу?

Негодованию моему не было предела. За кого он меня принимает? И какие мысли у него в голове. Вот уж точно, чужая душа — потемки. Выразив Евгению свое негодование, я позволила себя успокоить и сказала:

— Я всегда верила тебе, хоть и испытывала легкие сомнения.

— Так вот, — усмехнулся он, — если ты по-прежнему испытываешь сомнения, я могу подвергнуть себя этому анализу. Тогда убедишься, что к ребенку Жанны я не имею никакого отношения, а следовательно, чист, аки младенец.

— Завтра же займусь этим вопросом, — пообещала я.

Глава 32

Несколько дней я провела достаточно плодотворно для себя. Я подняла на ноги всех друзей, имеющих хоть какое-то отношение к генетике. Я третировала их как могла, и, клянусь, они не знали, куда от меня, скрыться. Уж такая я настырная.

Когда позвонила Жанна и сообщила, что на следующий день Елизавета Павловна будет ознакомлена с результатами геномной дактилоскопии, я была преисполнена решимости дать ей достойный отпор.

— Что теперь мне делать? — едва не плача спросила Жанна.

— А ты выполнила все, что я тебе советовала? — спросила я.

— Выполнила и сейчас еще выполняю: не разговариваю даже с собой. Полный бойкот.

— Оч-чень хорошо. И дальше так действуй. И не вздумай никуда с ними ехать. Пусть сами отправляются за своими результатами, а я приеду к тебе, и будем поджидать их вдвоем. Вот тогда-то они узнают, что натворили, вот тогда-то им станет стыдно. Ох, и запросят они у нас прощения! Или я буду не я!

— Правда? — спросила Жанна.

Она явно мне не верила.

— Что ты говоришь! Думаешь, они будут просить прощения?

— Уверена, — категорически заявила я. — Приготовься к победе.

— Неужели победа? — Голосок ее задрожал.

— Победа! И только победа!

На следующий день я начала готовиться к победе с утра. Я стащила всю свою косметику в Санькину комнату, потому что она самая светлая из всех, имеющихся в квартире. Расставив на подоконнике баночки, флакончики и пластиковые коробочки, я принялась за дело. Мне очень. хотелось выглядеть фантастически красивой. Впрочем, кому этого не хочется. Но в тот день мне хотелось этого особенно.

Надо сказать, что Санька без воодушевления воспринял оккупацию своих владений.

— Мам, а я где буду? — возмущенно поинтересовался он.

— Комната большая, всем места хватит, — успокоила его я, щедро покрывая свое лицо «Макс Фактором».

— Тогда смотри мне не мешай, — предупредил он и начал мешать мне.

Он накинул на себя скатерть и сказал, что это плащ. Потом он вытащил откуда-то зонт-трость и, заверив меня, что это шпага, принялся лупить им налево и направо. С этим смириться я никак не могла. Много пыли, много шума и большая вероятность приобретения фингала под глазом, что в мои планы никак не входило.

Пришлось выставить Саньку за дверь. Шума стало еще больше, но зато уменьшилась вероятность приобретения фингала.

Я вздохнула с облегчением и взялась за румяна. Кстати, у меня есть и свой, естественный румянец, не стертый годами, но он не идет ни в какое сравнение с тем, который предлагает мне этот «Макс Фактор». Впрочем, за такие деньги румяна могли бы быть и получше.

За спиной раздался скрип открываемой двери.

— Что? Саня, что? — не оборачиваясь, грозно произнесла я.

— Мама, я не буду шпагой, я про Вовочку.

— Где ты берешь эти ужасные анекдоты? Я же запретила тебе их рассказывать!

— Это не анекдоты, а былины про Вовочку, — попытался утихомирить меня Санька.

— Былины? Какие еще былины? Где ты их наслушался?

— Баба Рая мне на ночь читает.

— Что?!

Я вскочила и помчалась на кухню. Виновница моего «экстаза» степенно терла плиту.

— Баба Рая, опять вы занимаетесь контрвоспитанием ребенка! Теперь взялись травить ему анекдоты? Поздравляю вас!

— Ничего страшного, — спокойно ответила баба Рая. — Все равно узнает, но от других.

Я плюнула и пошла рисовать себе красивое лицо.

Саньки в комнате не оказалось, что радовало безгранично. Я взяла румяна и принялась вдохновленно наносит их на щеки. Вдруг из-под кровати раздалось сдавленное кряхтенье. Я с визгом вскочила на стул и завопила:

— Мыши!

Баба Рая сей же момент выросла на пороге.

— Тю-ю, — разочарованно протянула она, — это же пострел наш.

Действительно, из-под кровати выкарабкивался Санька, таща за собой какой-то предмет.

— Это черт знает что! — воскликнула я и с ужасом посмотрела на себя в зеркало. — Баба Рая! Что вы со мной сделали?!

— Да что же? — заинтересовалась она.

— Из-за вас у меня теперь одна щека красней другой.

— Дак подровняй. Отчаяние охватило меня.

— Подровняй? Я и так уже похожа на клоуна! Раз в жизни собралась привести себя в порядок! Это сумасшедший дом какой-то! У меня закончилась эмульсия, теперь эту сверхустойчивую косметику можно будет снять только вместе с моим лицом.

Конечно, я преувеличивала. Достаточно было умыться, что я и сделала.

Когда вернулась в комнату, сын сидел на кейсе и рулил моим зеркалом.

— Отдай зеркало и иди к бабе Рае. Пусть расскажет тебе новую былину про Вовочку.

Санька обрадовался, вскочил и поволок кейс на кухню. Тут меня словно током прошило. Я выхватила у него кейс и, обнаружив там еще не обследованные дырочки, помчалась в спальню за ключиком. Сгорая от нетерпения, вставила его в один из замков и… раздался легкий щелчок. Замок открылся.

«Ах, Евгений!»

Меня бросило в пот. Я тут же вставила ключик во второй замок… А второй не открылся. Видимо, для него существует второй ключик, которого у меня нет. Мне страстно хотелось знать, что в том кейсе. Я крутила его, как мартышка очки, но ломать не решилась.

«Ах, Евгений!» — подумала я, ощущая слабость и в руках, и в ногах.

Сын подошел ко мне, забрал кейс и упрямо потащил его по полу.

— Баба Рая! — завопила я. — Что это за чемодан у Саньки?

Она оперативно появилась на пороге комнаты.

— Чумодан? Какой чумодан? А-аа, дак это ж Мишка Жанкин когда-то забыл с зонтом вместе. Ты приказала спрятать, шоб Жанка не убачила, дак я и спрятала.

Под Санькину кровать. Тю-ю, а как он у вас в спальне оказався?

И она принялась отбирать у Саньки кейс.

— Отдай, негодник, не твое. Видишь, вещь дорогая, а ты таскаешь ее где ни попадя.

«Еще какая дорогая», — подумала я и отправилась заново рисовать красивое лицо.

На этот раз мне это удалось. Когда в последний раз я глянула на себя в зеркало — пришла в восторг. Вблизи — десять лет долой. Издали, пожалуй, долой даже шестнадцать. Нет, действительно, выглядела я восхитительно, поэтому, довольная, насвистывая веселый мотивчик, отправилась к Жанне.

«Пусть теперь сами оправдываются», — думала я.

Жанна была дома одна.

— Даже ребенка мне не оставляют, — с трудом удерживаясь от слез, сказала она. — Забрали его и уехали за этими проклятыми анализами.

— За результатами, — уточнила я. — Но ребенок, насколько я поняла, и есть камень преткновения. Что же они тебе его не доверяют, раз он только твой?

Это разгул несправедливости.

— У-у-у-у, — как от зубной воли завыла Жанна.

— Успокойся, дорогая, я приехала как раз для того, чтобы навести в этом доме порядок. Елизавета Павловна должна быть поставлена на место. И я это сделаю.

Жанна явно не разделяла моих амбиций.

— Мне бы только с Мишей помириться, — жалобно мямлила она.

— Никогда не ограничивайся малым, — посоветовала я. — Малое и получишь.

Надо ставить перед собой грандиозные задачи. Это сильно осложняет жизнь, зато делает ее интересной.

Я была в ударе, а потому от общих фраз перешла к понятиям более конкретным. Для разминки прочитала Жанне лекцию об общественной морали и о несоответствии с ней наших личных потребностей. Затем углубилась в этику семьи и способы выживания в ней.

— Ты должна не забывать ни на минуту, — вдохновленно назидала я, — что ты — Женщина, а он всего лишь мужчина. Это сразу делает вас неравными в той борьбе, которая из деликатности называется браком. А где неравенство, там и насилие. В армии это называется дедовщиной. В семье это выглядит примерно так же, но это не значит, что ты должна подставлять мужу подножку, когда он несется с кастрюлей, наполненной кипятком. Это не значит, что ты должна привязывать гирю к его ноге, когда он спит, чтобы, вскакивая по естественной надобности, он ронял эту гирю на детородный орган. Но это не значит, что ты должна избегать радикальных мер. Просто меры воздействия должны быть гуманнее, поскольку институт брака — это гражданское формирование.

Однако Жанна слушала меня невнимательно. Она вздыхала, нервно мяла руки и со страхом поглядывала на часы.

— Ты должна, — продолжила я, максимально повышая голос, — развить в нем чувство вины, чтобы муж, несмотря на то, что он стоит на обеих ногах, создавал впечатление ползающего на брюхе. В противном случае с ним невозможно будет жить, поскольку физически он сильней.

Видимо, с брюхом у меня получилось особенно впечатляюще, потому что Жанна заинтересовалась и спросила:

— А как же в нем это развить?

— Очень просто, если будешь слушать только меня. Чем мужчина отличается от дикого зверя?

— Не знаю.

— Только тем, что добавила к нему женщина. Следовательно, мужчина, которого ленилась воспитывать мать, подобен тигру или медведю. Сила, эгоизм и хроническое желание жрать. Время от времени, правда, возникают и другие желания, но в основном это не связано с женой. Значит, жить в одном доме с мужчиной все равно, что жить в одной клетке с диким зверем. Брак — это творчество, а творчество — это фантазия. Слава богу, от мужчин этого не дождешься, следовательно, фантазировать надо самим. Знаешь, почему твои отношения с Михаилом зашли в тупик?

— Почему?

— Потому что ты ленилась творить и проявлять фантазию. Представляешь, сколько умственного труда вкладывают в тигра дрессировщики?

Жанна испуганно покачала головой.

— А-а, милая, — обрадовалась я, — не знаешь. А вот я знаю. Ночами приходится не спать, прежде чем получишь результат.

— Что-то не очень я заметила этот результат у Евгения, — неожиданно съязвила Жанна.

— А чем тебя не устраивает мой Астров? — возмутилась я. — Думаешь, твой Миша лучше?

— Да нет, — смутилась она, — я не то хотела сказать. Я хотела сказать, что не видела я никакой твоей интеллектуальной борьбы.

— Ха, так я тебе ее и показала! Что же я, дура? Это невидимая борьба, не-ви-ди-мая. В основном она происходит ночью…

Звук открываемой двери прервал мой психологический натиск.

— Пришли! — вскрикнула Жанна и заметалась по комнате. — Что делать? Что мне делать? — беспомощно приговаривала она.

Я максимально сконцентрировалась и рявкнула:

— Сесть.

Она плюхнулась в кресло.

— Прими оскорбленную позу, — скомандовала я.

Она попыталась принять, но что это была за поза: голова опущена, грудь спрятана, плечи свернуты, в глазах печаль. Разве так должна выглядеть оскорбленная женщина?

— Жанна, расправь плечи, выпяти грудь, гордо подними подбородок, зажги гневом глаза. Вот, уже лучше. Непринужденности не хватает. Ногу повесь на ногу и отставь в сторону локоть. Теперь просто блеск. Что бы тебе ни говорили, подбородок не опускай и не смотри на говорящего.

Едва я успела занять достойную позу за креслом, в котором застыла Жанна, в комнату вошли Елизавета Павловна и Михаил. За их спинами смущенно прятался отец семейства, но я это скорее знала, чем видела.

Елизавета Павловна, к моей досаде, держалась слишком независимо, а вот Миша действительно порадовал меня. Видимо, не прошли даром мои уроки. Несмотря на то, что он входил в комнату на ногах, создавалось впечатление, что он ползет к жене на брюхе.

«За это можно ему кое-что простить», — подумала я, наблюдая, как свекровь разворачивается по левому флангу, пропуская вперед окончательно заробевшего отца семейства и пряча за свою широкую спину сына.

— Всю дорогу грызла его, — с фальшивым гневом сообщила она, подталкивая к нам своего мужа. — Иди, прощения проси, раз хотел семью разрушить.

Бедный ее супруг семенил ногами, клонился головой и лепетал:

— Лизонька, Жанночка, Жанночка, Лизонька, сам не знаю, сам не понимаю.

— Все ясно, — сказала я, принимая его извинения и отставляя беднягу в сторону. — Дальше что?

Жанна хлопала глазками, ничего понять не могла, но подбородок не опускала и не сводила глаз с угла, противоположного мужу и свекрови. Елизавета Павловна, раскинув для объятия руки, пошла на нее, ревущим басом передавая свои чувства:

— Доченька! Прости нас! Мы виноваты! И я виновата!

«Доченька» дернулась, делая попытку броситься в объятия свекрови, но я крепко зафиксировала на ее плече свою длань. Жанна осталась на месте, торча подбородком в угол.

— Я понимаю, мы виноваты, но ты должна нас простить, хотя бы ради вашего с Мишенькой сына, нашего внука, — с рыданиями изрекла Елизавета Павловна, и уже никакая длань не смогла остановить Жанну.

Эта дурочка бросилась, неблагодарная, к свекрови, хотя должна была бы броситься ко мне.

— Я прощаю вас, прощаю, — мямлила Жанна.. — Вы тоже меня простите.

Я онемела от такого предательства. В гневе я пыталась найти в уме эпитет, достойный этой дурочки. «Кикимора болотная!» — ни к селу, ни к городу пришло в мою бедную головушку. Сказывалось общение с бабой Раей. Тут и Миша подбежал со словами «прости, прости». И отец семейства лепетал что-то подобное.

Сцена, достойная большой сцены. Мне было противно на это смотреть, но все же я прослезилась и даже всхлипнула пару раз. Тут предательница вспомнила и про меня и бросилась целоваться со словами благодарности.

— Спасибо, спасибо, — твердила она.

— За что мне-то спасибо? — шепнула ей на ухо я. — Ты еще расскажи им, что я подкупила экспертов.

Жанна мгновенно поменяла репертуар и тут же закричала:

— Как я рада!

Потом Елизавета Павловна взяла меня под локоть и повела в другую комнату.

— Нам надо поговорить наедине, — сказала она.

— Думаю, надо, — согласилась я. Она чувствовала себя неловко и хотела оправдаться.

— Понимаете, долгое время Миша жил один. Со мной, конечно, но без любимой женщины. И вот у него появилась семья. Своя семья. Понимаете?

— А как же, — воскликнула я. — Конечно.

— Сначала я была в смятении.

— Это было очень заметно.

— Но семья состоялась, и жила своей жизнью, и даже ждала ребенка. И тогда во мне вспыхнула такая любовь к этой семье, что я готова ради нее на любые жертвы.

— Знаете, видя ваши возможности, я до смерти жалею об отсутствии у меня достойных врагов. Тотчас хочется натравить вас на них. Неужели не ясно, что столь грубое вторжение в чужую жизнь может эту жизнь разрушить?

— Но не разрушило же.

— Исключительно благодаря мне. Как только я узнала о возникших проблемах, бросила все силы на то, чтобы остановить Жанну. Она сразу же хотела уйти. И потом, я все время ее уговаривала. Видели бы вы, сколько энергии потратила я на то, чтобы она не держала на вас зла.

— Понимаем и не забудем никогда, — заверила меня Елизавета Павловна.

Я вдруг сникла. Где нет борьбы — нет жизни. Я отправилась домой.

Глава 33

Евгений, к восторгу Саньки, гонял по железной дороге поезда.

Расположились они с комфортом, заняв всю комнату. Сын встретил меня вопросом:

— Мама, а знаешь, кто национальный герой Украины?

Я порадовалась, что мой ребенок переключил свои интересы на историю, и предположила:

— Бандера?

Санька с чувством величайшего превосходства сообщил:

— Хрюша, — и на всякий случай добавил:

— Это баба Рая сказала.

Евгений рассмеялся и пустил свой поезд под откос.

— Чем закончилось мероприятие? — поинтересовался он — Тем, что я тебя по-прежнему люблю, — ответила я, «падая» на пол и возвращая поезд на рельсы.

Он улыбнулся и чмокнул меня в нос.

— Может, для большей уверенности и мне пройти этот анализ? — спросил он.

— Уже не надо.

— Почему?

— Потому что есть другие неопровержимые доказательства твоей невиновности.

— Не понял, — сказал Евгений, передавая Саньке пульт управления дорогой. — Пойдем на кухню, поговорим. Неужели ты нашла преступника?

— Увы, да, — вздохнула я, — но это уже не важно.

На самом деле я не знала, как быть со своей тайной. Очень хотелось открыть ее Астрову, но вначале я решила поговорить с Михаилом.

Он сам, неожиданно и без приглашения приехал ко мне на следующий же день. Я удивилась, но вида не подала. Это была суббота, моя семья была в полном сборе. Баба Рая затеяла пироги. Евгений не отходил от меня ни на шаг, разрываясь между любовью и пирогами. Я отправила его на железную дорогу к Саньке, и мы с Михаилом уединились.

Вид у него был виноватый. Мы сидели в гостиной и рассеянно вели беседу.

Ему хотелось оправдаться за поступок матери, мне хотелось поговорить о его поступке, если так можно назвать то, что он сделал. Было видно: каждому есть что сказать, но говорили мы совсем о другом. Первой решилась на откровенность я.

— Михаил, — спросила я, — изменял ли ты Жанне? Естественно, это останется между нами.

Я приготовилась мучительно долго вытягивать из него признание, пользуясь своим умом, опытом и талантом, но до этого дело не дошло.

— Изменял, — неожиданно добровольно признался он, — один только раз, но это было до того, как мы поженились.

Я поудобней устроилась в кресле, сделала чрезвычайно добрые глаза и проникновенно спросила:

— Как же это случилось?

— Внезапно. Я и сам не хотел, но Жанна перед этим в подъезде долго провоцировала меня… В общем, как говорится, нашло.

"Ха, все сходится, — подумала я. — Дурочка действительно провоцировала его тогда, но ничего себе «нашло».

— Кто же эта девушка или женщина? — вкрадчиво поинтересовалась я, опасаясь его вспугнуть.

Он замялся.

— Стыдно признаться, но я не знаю ее достаточно близко. Это было только раз, и с тех пор я ее не видел.

— А как это произошло? Она тебя соблазнила?

— Нет, скорее я ее…

— То есть она не выражала желания?

— Нет, скорее наоборот.

— И было это в моем дворе? Он остолбенел.

— А вы откуда знаете?

— А на следующий день ты искал в кустах вот это? — я протянула ему ключик и крикнула:

— Баба Рая, принеси «чумодан» и зонт. Миша хочет уйти.

Он представлял собой жалкое зрелище. Как только Жанна смогла полюбить такого?

Не очень сознавая, что делает, Михаил принял из рук бабы Раи кейс и зонт и, лепеча извинения, удалился.

Из Красной комнаты выглянул Евгений.

— Миша что, ушел? — удивился он.

— Выметнулся, как чумной, — высказалась баба Рая. — И что Сонька там только с ним делала?

Она выразительно посмотрела на Евгения. Он шутливо покачал головой.

— Да-да, стоишь теперь, башкой качаешь, — рассердилась старуха. — В наше время жены с чужими мужьями в комнатах не закрывались. Пойду-ка я лучше к своим пирогам, все ж там больше порядка.

— Женя, я хочу тебе что-то сказать, — призналась я, когда старая язва скрылась на кухне.

— Всегда весь к твоим услугам. Туда? — он кивнул на дверь гостиной. — Там ты принимаешь мужчин? Кстати, пора узнать, что ты делала с Михаилом? Почему он вынесся, как чумной?

— Выметнулся, — поправила я и пообещала:

— Сейчас узнаешь.

Сбиваясь, волнуясь и негодуя, я поведала ему все, что узнала в эти дни.

Он слушал меня с непроницаемым лицом, а когда я закончила, спросил:

— Так я не понял, ты что, чокнутая, действительно заплатила?

— Да, с меня потребовали сумасшедшие деньги! Женя, хоть убей меня — не скажу, сколько я отдала. Вот нашли дуру! — серьезно распереживалась.

— Меня не это интересует, — бессердечно отмахнулся Евгений. — Если ты отнесешь им все свои деньги, я только спасибо тебе скажу. Думаешь, легко быть мужем богатой жены? Особенно когда к этому богатству не имеешь отношения. Меня интересует, каковы результаты на самом деле? Михаил отец или нет?

— Отец, отец, — заверила я. — И когда я всучала взятку, а взяточник ломался, он, наверное, точно знал, что Михаил отец. А я, дура, уговаривала его не разваливать семью! Стыдоба! Да за те деньги, что он с меня содрал, этому ребенку можно купить десять отцов! Ну штуки три уж точно.

Астров расхохотался.

— Считай, что ты заплатила за спокойствие Жанны. В противном случае она узнала бы, кому обязана своими страданиями.

Вот она, хваленая мужская логика!

— Зачем ;мне было за спокойствие Жанны платить, когда оно обошлось бы даром? — изумилась я.

— Как это? — удивился Евгений.

— А так. Открой я чемоданчик раньше, не стала бы никому платить, но ей сказала бы, что заплатила и результаты фальшивые.

Астров шутливо схватился за голову:

— Боже! С кем я живу!

— Просто удивительно, что я раньше не догадалась, еще когда Земфира перепутала Аркадия с Михаилом. Они действительно похожи. Это Михаил искал в кустах ключик, и его видела Земфира. «Мерседесы» уж и вовсе все на одно лицо.

— Особенно если они одной серии и цвета.

— Да-а, — вздохнула я, — права оказалась пророчица.

— Ты была у пророчицы?! — поразился Евгений. — Ты, образованная женщина?! Я возмутилась:

— Да, была, и что в этом такого. Я ходила узнать, кто стоит у меня за спиной. Ну, по пути спросила и про злодея. Между прочим, все, что она предсказала, сбылось. Начиная с Саньки, который чуть не упал с балкона, и кончая Михаилом. Знаешь, почему я до последнего подозревала тебя?

— Почему?

— Потому что она сказала: в своем доме злодея найдешь, с помощью ключика.

— Я убью эту пророчицу! — завопил Евгений.

— Да послушай, я думала, что ключик — это иносказание, а оказалось, один в один. Под Санькиной кроватью лежал «дипломат» Михаила, который я и открыла.

— И это единственное твое доказательство? — изумился Евгений.

— Представь, какой гениальностью нужно обладать, чтобы на такой скудной почве построить столь верное заключение. Сегодня я допросила Михаила, и он практически сознался во всем. Теперь я не знаю, что с этим делать?

— С чем, с этим?

— Как это «с чем»? С насилием!

— В стране, которая вся стоит на насилии, ты не знаешь, что делать с насилием? Земля будет раем, если все изнасилованные этим миром пострадают так, как пострадала Жанна.

Я хотела горячо возразить, но дверь распахнулась, и в комнату вбежал возбужденный Санька.

— Папа, мама! — закричал он. — Баба Рая рассказала новый анекдот про Вовочку!

— Ты же утверждал, что это былины, — ехидно напомнила я.

— Бабушка Рая сказала, что это уже анекдот. — Вовочка стал президентом!

— Не может быть! — изумилась я и с осуждением посмотрела на Евгения. — Вот что происходит с детьми, когда они не получают должного воспитания. Ты хочешь, чтобы твой сын пошел по стопам Вовочки?

— Мы будем крепкой дружной семьей и не допустим этого, — пообещал Евгений. — У ребенка будет безоблачное детство и отвращение к трудностям. Он проживет сто лет, и, когда уйдет из жизни, о нем скоро забудут, как и о нас с тобой. О том, что мы когда-то жили, будет знать один лишь господь.

Я почувствовала себя счастливой женщиной и воскликнула:

— Ах, ты мой самый лучший муж.

— Я таким родился, — скромно ответил Евгений.

Через месяц в мою дверь постучала девица с младенцем на руках. Это была подруга Жанны. Она рассказала ошеломляющую историю. Оказывается, Михаил — отец ребенка, которого девица принесла мне в качестве вещественного доказательства.

Она хотела не скандала, а денег.

Зная о моей дружбе с Жанной и Михаилом, она предложила мне быть посредником в переговорах о содержании младенца.

— При условии, что ты расскажешь, как это произошло, — ответила я.

— Это произошло случайно, — и она назвала мне точную дату, день, когда Жанна подверглась насилию. — Михаил проводил Жанну домой, — продолжила девица, — и на обратном пути случайно встретил меня. Я попросила его подбросить меня до моего дома, это совсем рядом. Он подбросил и поднялся ко мне выпить чашечку кофе. Была суббота, родители в это время обычно на даче, мы были одни. Он ушел лишь под утро, и больше мы никогда не встречались. Даже на свадьбу меня не пригласили, — обиженно заключила она.

Не трудно представить мое изумление.

— Так в тот вечер вы не расставались? — вскрикнула я.

— Ни на минуту, — ответила девица.

— А как же ключик? Откуда он взялся?

— О каком ключе вы говорите? — спросила она. — Не о том ли, который я незадолго до этого дала Жанне? Михаил забыл его у меня. Она положила его в сумочку и сказала, что обязательно передаст.

— Так вы и до субботы встречались?

— Нет, то есть не так, как вы думаете. Мы все вместе — я, Жанна и Михаил — заходили ко мне за книгой. Он открыл кейс, чтобы положить книгу, а когда закрыл, случайно обронил ключик. Я потом его нашла и передала ей.

«Значит, ключик выпал из сумки Жанны, а она или забыла о нем или не сообразила. Но кто же тогда был в тех кустах?»

Я пообещала девице помощь и выпроводила ее.

Все ликовало во мне.

«Оказывается, Михаил никакой не злодей, а порядочный мужчина!»

Впервые в жизни мне не удалось раскрыть преступление, но как я была этому рада. Выходит, наказывать зло не всегда удобно.

Однако нельзя верить пророчицам. Мудр был Евгений, когда хотел ее убить. Хотя, может, она и права, ведь я же злодея еще не нашла.

Ах, тогда что же делать с Астровым?

Подвергнуть его генетической экспертизе.

С подругой Жанны все обошлось. Михаил заплатил ей, а на большее она и не претендовала. Спустя месяц я узнала почему. Я, прогуливаясь в парке с Санькой, встретила девицу в обществе симпатичного молодого человека. Он нес на руках младенца, был слегка пьян и выглядел абсолютным отцом.

— Мой муж, — представила его девица.

— Мой сын, — представил молодой человек младенца.

— Я тоже сын, — просветил всех Санька и посмотрел на нетрезвого молодого человека без симпатии.

"А кто же тогда сын Михаила? — подумала я, шагая по аллее парка. — И что Михаил делал в наших кустах? Ох уж эти мужчины. Нет на земле с ними порядка! Кто кого изнасиловал? Кто кому отец? И, главное, кто мой Евгений?

Злодей он или нет?"

И тут меня осенило. Я схватила Саньку за руку и потащила домой.

В прихожей Евгений с кем-то разговаривал по телефону.

— Жанна, — сказал он, передавая мне трубку. — По-моему, у нее опять какие-то проблемы. Она сама не своя.

Я схватила трубку и закричала:

— Куда ты дела тот ключик, который передала тебе подруга?

— Какой ключик? — удивилась она.

— От кейса Михаила, он забыл его у твоей подруги, когда вы поднимались к ней за книгой.

— Господи, — рассердилась она. — Это было сто лет назад. Я в тот же день отдала его Мише, да что о том, Соня, в моей жизни произошло очень важное событие. Я не знаю, что мне делать, я схожу с ума!

— Приезжай, разберемся, — сказала я и повесила трубку.

Евгений с интересом смотрел на меня.

— Ну, что там еще? — спросил он. — Ты тоже сама не своя.

— Теперь я точно знаю, что Жанну изнасиловал Михаил, — загробным голосом сообщила я. Евгений отшатнулся:

— Да ну! Не может быть! Почему ты так решила?

— Потому что ключик, который я нашла в кустах, был от его кейса.

Потому, что Земфира не ошиблась, это он искал его в кустах на следующий день, когда приходил к нам в гости. Искал и не нашел, но зато нашла я.

— А как же он тогда открывал свой кейс? — спросил Евгений.

Я изумилась, совсем не ожидая услышать столь глупый вопрос.

— Что у тебя за, каша в голове! — закричала я. — Сообщаю тебе такое, а ты спрашиваешь черт-те что! Это его кейс! У него наверняка был запасной ключик, в конце концов, он мог сломать замок, если уж сильно приспичило! Это Михаил был накануне в кустах! Это он насиловал Жанну, даже не зная, что это она, его невеста. Там было темно, а она не представилась.

Евгений уже ничего не понимал.

— А кто же был у той девицы? — спросил он. — Или она все врет?

— В том-то и дело, что не врет, — успокоила я его.

— Тогда ты меня запутала, — признался Астров. — Почему же он рассказал тебе про девицу и ничего не рассказал про то, что было в кустах?

— Потому, что это разные вещи. Кто же добровольно признается, что он насильник, маньяк?

— Все равно не понимаю. Он же был у девицы.

— А кто тебе сказал, что Михаил, возбужденный Жанной в подъезде, не мог сначала изнасиловать в кустах ее, потерять там свой ключик, а уж потом встретить девицу и благополучно провести у нее ночь? Все, я должна поговорить с подругой, которая свела меня с экспертом.

— С каким экспертом? — изумился Евгений.

— Да с тем, которому я давала взятку! — завопила я. — Пусть отдает деньги обратно, раз Михаил отец ребенка!

— Не эти ли деньги, — встряла в беседу невесть откуда взявшаяся баба Рая, которая, боюсь, подслушала весь наш разговор. — Тут тебе на днях принесла одна тетка бандерольку. Сказала, что срочно уезжает, и просила передать.

И она протянула мне сверток.

— Баба Рая! — возмутилась я. — Почему я узнаю об этом только сейчас?!

— Дак тебя ж дома не было, — невинно пояснила старушка.

— Но потом же я пришла! — крикнула я и, безнадежно махнув рукой, распечатала сверток.

Там были деньги (надеюсь, вся сумма взятки) и письмо. Моя подруга, ссылаясь на срочные дела, . извинялась и сообщала, что приедет не скоро, что взятку эксперт вернул, поскольку в ней нет необходимости: Миша в самом деле оказался отцом.

Я победоносно посмотрела на Евгения.

— Ты понял! Я поймала преступника!

— А чему ты радуешься? — изумился он, увлекая меня подальше от бабы Раи. — Ты понимаешь, что теперь получается? Я был не прав, я все переварил и понял, что это плохо.

— Что? — тупо спросила я.

— Ты буквально заставила Жанну выйти замуж за подонка, который изнасиловал ее да еще после этого отправился спать с ее подругой.

Да, я сделала это и теперь зашла в тупик. Я не видела никакого выхода из этого положения. Оставалось одно: отправиться к Мише и задушить его собственными руками, чтобы Жанна осталась вдовой.

— И как теперь быть? — огорчился Евгений.

— У меня нет ответа на твой вопрос, но гадалка ведь ясно сказала, что Жанна второй раз выйдет замуж.

Я была подобна утопающему, хватающемуся за соломинку. И в этот трагичный момент явилась заплаканная Жанна.

— Что случилось?! — в один голос завопили мы с Евгением.

— У меня роман, — без сил падая на диван, сообщила она. — Я влюбилась, и сегодня он сделал мне предложение. Я не знаю, как быть, схожу с ума, я не люблю больше своего мужа, он изменял мне, я все узнала, я больше не люблю его с его зверской мамочкой!

— Вот тебе и ответ на твой вопрос, — облегченно вздохнула я, торжествующе глядя на Евгения. — Права была пророчица!