Книга: Абонент недоступен



Абонент недоступен

Пролог

Бросив сумку на пассажирское сиденье, Владимир Сергеевич Волков завел мотор. Серебристый «гольф» приятно завибрировал.

Весь мир еще спал.

Из трубы котельной выползал негустой дым, а в детском саду напротив горело одно-единственное окно.

Где-то вверху тлело звездное небо.

Вдруг картина резко изменилась. Детский сад с котельной исчезли, будто под ними разверзлась земля. Остался только утренний небосвод, где одинокой искрой мелькнула догорающая Венера.

В поле зрения Волкова ворвались острые щупальца оранжевого пламени.

И звук — резкий, пронзительный, оглушающий.

Со стороны казалось, что стальной «гольф» превратился в спичечный коробок, поддетый у края стола щелчком большого пальца.

Машина со звонким скрежетом упала кверху брюхом рядом с образовавшейся в асфальте воронкой размером с канализационный люк, откуда, клубясь, валил черный дым.

Обожженное, изломанное тело мужчины в салоне серебристого «гольфа» окутала вечная мгла.

В возобновившейся тишине стали слышны звуки бьющегося стекла, а затем истерические вопли проснувшихся домохозяек.

Часть первая

Большие деньги

1

Толкнув стеклянные аэропортовские двери «Шереметьева-2» и оказавшись на улице, адвокат Юрий Гордеев первым делом потянул ноздрями воздух. Ничего особенного он в нем не уловил. Москва как Москва. Однако тут и была вся прелесть. То, что москвичи по привычке называют жарой, после двух недель средиземноморского пекла кажется делом какого-то райского кондиционера.

Не прошло и трех секунд, как вниманием Гордеева стали овладевать приземистые парни в одинаковых черных футболках — таксисты, эти назойливые столичные извозчики. Их было человек десять, не меньше, в один голос тараторивших один и тот же вопрос: «Куда ехать, уважаемый?»

— Юрка!

Гордеев обернулся и увидел Дениса Грязнова.

— Ты чего там застрял? — Денис скатал в трубочку последний номер «Московского комсомольца» и швырнул в урну.

Гордеев не без труда выбрался из живого кольца, подошел к Денису, и они обменялись крепким рукопожатием.

— Прошел мимо что та сомнамбула, — сказал Денис чуть ли не обиженно. — Что с глазами?

— Прости, забыл о тебе совсем.

— Не понял. Как это — забыл?

— Ну вот так.

— А какого же хрена ты мне тогда звонил из своего этого… как его?..

— Из Неаполя.

— Во-во, из него. Понты колотил?

— Ладно, не дуйся. Спасибо, что встретил.

Хлопнув правой дверцей свежевымытой «девятки», Гордеев в один момент как бы отсек от себя и синее море, и курортную беззаботность, и прелести падений в воздушные ямы, которыми был так богат только что перенесенный трансъевропейский перелет. Все осталось в прошлом. Ну, хотя бы в ближайшее время. Там впереди, в самом центре Москвы, ждала целая куча важных дел. Романтический настрой адвокату, рассуждал Гордеев, как собаке пятая нога. Сравнение было, конечно, так себе, но лучшего подобрать невозможно.

Уверенно держась за руль, Денис делился последними новостями. Точнее, не делился — вываливал на свежую гордеевскую голову все, что за последние две недели накопил в своей. И тем самым откровенно ловил кайф, созерцая информационную отсталость своего друга, когда тот то и дело выкатывал глаза и ронял подбородок, по-детски реагируя на ту или иную историческую новинку.

Впрочем, Денис был удивлен не менее: такого прожженного волка, каким был Гордеев, пронять какой-либо словесной белибердой было практически невозможно, а тут — на тебе — бесплатный аттракцион.

— Стоит только на несколько дней среди рабочей недели уйти в какие-нибудь горы, — хладнокровно резюмировал Денис, — как ты моментально превращаешься в социально недействительного гуманоида.

— Чего-чего? — вытаращился Гордеев.

— Пространственно-временной интенсив, очередная классовая утруска, смена парадигм…

— Эй, Ландау! — перебил Гордеев. — Откуда у тебя в голове вся эта каша?

Денис окинул Гордеева коротким взглядом:

— Хотя само понятие «гуманоид» здесь совершенно теряет смысл.

— Нет, вы на него только посмотрите. Что с тобой случилось?

— А с тобой?

— Поговори мне еще, — сказал Гордеев, сдерживая улыбку. — Разбазарился.

Денис с сожалением покачал головой:

— У тебя там, в твоем Неаполе, даже радио не было, что ли?

— Представь себе — не было. Голова как горный хрусталь — ни соринки, ни пылинки. Словом, чистая доска, табула раса, как выражались древние римляне.

— Да ну?

— Ага, она самая.

— Так мы сейчас эту самую чистую доску маленько подмараем.

Денис ткнул пальцем в автомагнитолу, и в динамиках заиграли позывные радио «Свобода».

Новостная сводка почти слово в слово повторяла все то, что пять минут назад закончил исторгать из себя Денис. Однако даже он сбавил скорость и встроился в крайний правый ряд, когда дикторский голос доложил:

«Сегодня в Москве убит бывший генеральный директор концерна «Интерсвязь» Владимир Волков. По данным агентства Интерфакс, взрывное устройство — предположительно, два килограмма тротила с электронным взрывателем — было подложено под автомобиль потерпевшего и сработало, когда Волков находился в салоне. Потерпевший скончался на месте. Следствие полагает, что это устройство с дистанционным управлением и покушение на бизнесмена тщательным образом подготовлено. По факту преступления возбуждено уголовное дело».

— Ничего себе, — просипел Денис пересохшим горлом. — И до этого добрались.

— Ты его знал? — простодушно спросил Гордеев.

— Нет, не знал. Слышал только. С характером мужик. Головастый и с характером. Был, — мрачновато добавил Денис. — Теперь уже был.

В разговоре наступила пауза, которую радиоэфир тут же заполнил россыпью словечек, типа «дефолт», «минфин», «консолидация правых»…

— Ладно, — начал Гордеев, — смени волну. Хочу музыку.

— Бодряковую?

— Да, именно бодряковую. На сегодня смуров достаточно.

Денис снова прикоснулся к магнитоле, и салон до краев заполнился ровным, как кремлевская зубчатка, ритмом с обволакивающе-сытыми басами. Машина побежала быстрее, выскочив на самую середину Ленинградского шоссе.

До конца поездки попутчики больше не проронили ни слова.

2

«Не может быть, не может быть, не может быть…»

Виталий Федорович Проскурец импульсивно расхаживал по кабинету от окна к двери, инкрустированной под мореный дуб, то снимая, то опять водружая на нос очки в тонкой позолоченной оправе.

Хотелось выпить.

Да нет, не просто выпить, а надраться по-черному, как последний сапожник. Забыть, забыть все. Забыть, а затем проснуться и узнать о розыгрыше, который ему устроили не в меру распоясавшиеся коллеги.

Но это не могло быть розыгрышем. Это была самая настоящая, неподдельная, натуральная реальность. И реальность была во всем. Она реально перла из всех мыслимых и немыслимых щелей. Ибо то, что произошло сегодня утром, — чистейшая, суровейшая правда.

Ему позвонил незнакомец, представившийся старшим следователем по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Омельченко и тоном, не терпящим возражений, предложил срочно приехать по адресу… Он продиктовал адрес и сказал, что встретит лично.

Они встретились у дверей помещения, на котором была табличка «Морг». И вот тут, на пороге, Проскурец узнал от Омельченко, что его давний друг, компаньон и соратник Владимир Волков — мертв. И не просто мертв, как это обычно случается с пятидесятилетними мужчинами (инфаркт, инсульт или еще что-то из этой же серии) — мертв в бесконечной степени. Черная пыль вместо кожи на обуглившихся костях. Именно эта жуть предстала перед глазами Виталия Проскурца, когда его подвели к оцинкованному столу и санитар в зеленоватом фартуке отбросил покрывало, обнажив неприглядные останки.

— Вы были знакомы с потерпевшим, Виталий Федорович? — задал вопрос Омельченко, очень худой, высокий мужчина с костлявым лицом и волосами, уложенными с легкой небрежностью.

— Что? — Проскурец поднял лицо и немигающими глазами уставился на следователя.

— Подумайте.

— О чем вы говорите?

— О чем? Это вы меня спрашиваете?

— Да, это я вас спрашиваю. И не вижу в этом ничего странного.

— Ладно. — Омельченко потер руки. — Итак, вы утверждаете, что не знакомы? Я правильно вас понял?

— Да, именно так.

— А между тем эти останки принадлежат, хотя было бы правильнее сказать — принадлежали — гражданину Российской Федерации Владимиру Сергеевичу Волкову.

Массивная фигура Проскурца внезапно зашаталась, едва не потеряв равновесия.

— Ну вот, видите, я прав, — сказал Омельченко, успев подхватить собеседника за локоть.

— Это Володя? — сдавленно произнес Проскурец.

— Да, да, да. Он самый. Надеюсь, для вас этот факт не является новостью?

— Что?!

— То, что Волков явился жертвой жесточайшей расправы.

— Не понял? — Проскурец стащил с лица тонкую оправу очков и двумя пальцами быстро промассажировал переносицу.

— Ваше «не понял» — всего лишь дань риторике. Все вы очень хорошо понимаете, дорогой Виталий Федорович.

— Боже мой, о чем вы говорите?

— Это не есть несчастный случай, это — убийство. Самое настоящее. Очередное рядовое заказное у-бий-ство. Вы меня хорошо расслышали?

— Куда уж лучше.

В стрессовых ситуациях голова Проскурца работала особенно быстро — тут конечно же сказались долгие годы работы в советском военно-промышленном комплексе. Там от скорости ментальных реакций очень часто зависела социальная безопасность сотрудников. Ситуация, которая стремительно разворачивалась перед Виталием Федоровичем сейчас, была стрессовой в кубе. «Так, — размышлял он, — у следствия в руках какие-то чрезвычайно важные козыри. Это несомненно. Иначе бы этот Омельченко не вел себя так развязно. И эти козыри наверняка способны кого угодно загнать в западню. А из этой западни выход только один — косвенно признать себя виновным… Виновным в чем?

— …карточка из стоматологической клиники, где Волков регулярно лечился, с помощью которой нам удалось идентифицировать личность потерпевшего с точностью до микрона, — говорил словоохотливый Омельченко, пока Проскурец мысленно справлялся с лавиной нахлынувших вопросов.

— Как это произошло? — уже спокойным тоном спросил Проскурец.

— Ага, проснулся живой интерес. Прекрасно.

«Важняк» Омельченко, заложив обе руки за спину, сделал несколько шагов взад-вперед, осматривая стены, пока это дело ему не надоело, и тогда он снова подошел к Проскурцу:

— Э-э… Простите, Виталий Федорович. Давайте сделаем так: вы завтра утречком прибудете к нам, в прокуратуру, и там мы все самым подробнейшим образом обсудим. Договорились? А сейчас самое мудрое и благородное — это разбежаться по рабочим местам. У нас работа, у вас полно работы. У всех работа, да? Нехорошо отрывать другу друга от любимых занятий, подчиняясь воле обстоятельств, правда? Будем выше этого. Надеюсь, вы меня правильно понимаете?

— Надеюсь, да, — выдавил из себя Проскурец, направляясь к выходу из этого страшного места.


…И теперь, меряя широкими шагами кабинет, то выглядывая в окно, то оказываясь у двери, Проскурец неоднократно ловил себя на том, что невольно подслушивает, о чем толкуют подчиненные. Он вдруг замер посередине, потому что его мобильник дал о себе знать настойчивой трелью.

Привычным жестом из внутреннего кармана пиджака он извлек черную пластиковую коробочку, нажал кнопку ответа и приложил к уху.

— Да.

— Виталий Федорович? — донесся из трубки женский голос.

— Да, да, я слушаю.

— Это Лена.

— Лена? — Проскурец добрел до стола и уперся в него свободной рукой. — Лена Волкова?

— Да, Виталий Федорович, Лена Волкова. С каких это пор вы перестали узнавать мой голос?

— Ты где?

— В Москве.

— Ты в Москве? Ты точно в Москве?

— Господи, да что с вами такое, Виталий Федорович? Я точно в Москве. Только что из самолета.

— Извини, Лена.

— Где папа? Я не могу до него дозвониться, все номера молчат, будто их отключили. Он что, уехал?

— Понимаешь, Лена… случилось несчастье.

Проскурец говорил как автомат, стараясь сдерживаться.

— Что случилось?

— Я… я даже не знаю, как тебе сказать. Его машина, понимаешь… Она…

— Я ничего не понимаю. Чья машина? О чем вы говорите?

— Его машина… Извини, Лена. Если у тебя есть возможность приехать — приезжай сейчас же.

— Куда?

— К нам в офис. Я тебе все объясню. Адрес помнишь?

— Конечно, помню.

— Тогда приезжай. Я жду.

Проскурец отключил телефон и снова с подозрением посмотрел на закрытую дверь.

На другом конце Лена услышала в трубке легкий щелчок, будто в конце предложения поставили точку. Линия разъединилась.

За окнами такси проносились архитектурные монстры сталинского ампира, которые делали Ленинградское шоссе увеличенной в несколько раз копией Невского проспекта. Лена еще раз набрала номер, но теперь за заунывно длинными гудками ничего не последовало.

— МАИ знаете? — спросила она у водителя.

— Стекляшка, что ли?

— Ну да.

— Как не знать. Теперь туда, что ли?

— Туда.


Лена откинулась на спинку сиденья, обтянутого искусственной кожей, и услышала, как в ее голове с каждый ударом сердца нарастало: «папа, папа, папа…»



3

У входа ее встретила троица охранников, вид которых мог внушить обывателю довольно серьезные опасения, а особенно то количество боевого снаряжения, что висело на них. Однако легко миновав этих суровых с виду парней, которым ничего не оставалось, как снисходительно улыбаться приятной темноволосой девушке, Лена взлетела на девятый этаж, где располагался офис «Интерсвязи» — одной из крупнейших в России частных телефонных компаний, чей приоритетный профиль — сотовые системы подвижной связи. Когда-то генеральным директором «Интерсвязи» был ее отец — Владимир Волков, но уже полгода, как он ушел с этого поста и из компании вообще, передав все полномочия давнишнему своему другу и первому заместителю Виталию Проскурцу. Почему так произошло, Лена не знала. До сих пор ее мало интересовали дела собственного отца, последний год она провела в Соединенных Штатах, где по контракту с Чикагским технологическим институтом занималась научной работой. Освоение новых технических и географических территорий стало для нее таким важным делом, что до всего остального, если оно не имело отношения к биологии, руки не доходили.

Войдя в помещение офиса, обставленного в ультрасовременном стиле с обилием пластика и алюминия, она увидела множество хорошо одетых молодых людей, которые наперебой начали с ней здороваться. Она узнала только некоторых, однако кивнула всем сразу — и решительно направилась к двери с табличкой «Генеральный директор». Лена вошла без стука и обнаружила Виталия Федоровича, нервно расхаживающего по кабинету. Увидев ее, он молча кивнул, молча закрыл дверь и показал на кресло у стола. Он казался чрезвычайно подавленным. Лена не стала первой нарушать молчание, ожидая продолжения разговора, начатого по телефону.

— Лена, — заговорил Проскурец, прокашлявшись. — Понимаешь… Ну, в общем… Папы больше нет.

По ее спине пробежал холод.

— Когда? — Единственное, что она могла спросить. Все, что называется «убийственной истерикой», происходило сейчас у нее глубоко внутри, и Лена не позволяла ей выплеснуться наружу.

— Сегодня утром, в восемь часов. Его машина взорвалась у подъезда дома.

— Нашего дома?

— Да, вашего дома. Прямо у подъезда. Это ужасно, ужасно…

— Это несчастный случай? Да?

— Нет, Лена, это убийство.

— Боже мой!

— И еще, Лена, ты должна это знать. Это очень важно. Я — один из основных подозреваемых.

— Подозреваемых? В чем подозреваемых?

— В убийстве. Точнее, в организации убийства, если пользоваться их терминологией.

— Вы? А при чем здесь вы?

— Лучшего претендента на эту роль им просто не найти.

— Почему?

— Все очень просто. Они идут по пути наименьшего сопротивления. Так гораздо проще. Тут и дураку ясно, что смерть Волкова мне выгоднее, чем кому бы то ни было.

— Боже мой, что вы такое говорите? Как это — выгодна?

И тут Лена не выдержала и разрыдалась. Ее лицо исказила гримаса отчаяния, из глаз брызнули слезы. Она закрыла лицо руками, слово боялась открыто демонстрировать свою слабость.

— Бизнес — это война, — тихо, но твердо проговорил Проскурец. — Здесь нет и не может быть друзей. Каждый сам за себя и против всех. Но в моих правилах бизнес — это прежде всего война умов, стычка интеллектов, в которой нет и не может быть места физическому устранению конкурента.

Проскурец подошел к окну и в очередной раз снял очки:

— Да, мы с твоим отцом в последнее время были не в ладах. Можно сказать — воевали.

Лена вздохнула:

— Вы всю жизнь воюете. Сколько я себя помню, все мужчины воюют друг с другом.

— Да, ты права. Поддавки — это не для нас.

Лена не очень понимала, что имел в виду Проскурец под выражением «были не в ладах», но догадывалась, что речь шла о какой-то идее отца, которую тот мог отстаивать со свойственными ему прямотой и настойчивостью. И эту же самую идею мог с той же настойчивостью отвергать Проскурец. Совершенно обычное для них дело, можно сказать, бытовая привычка. Без этого они просто не жили. Они просто выругивали каждый свое. Но все самые продолжительные интеллектуальные баталии рано или поздно приводили их к полному согласию.

Именно таким непростым путем они основали дело, над которым теперь красуется вывеска «Интерсвязь».

— Володя всегда был полон идей, — сказал Виталий Федорович, будто прочитав мысли своей собеседницы. — Идеи били из него фонтаном. И все его идеи были просто отличные, одна лучше другой. Но ему, как всегда, хотелось их тут же воплотить в жизнь, ничего не откладывая на потом, особенно когда такая возможность предоставлялась. Он был страшный непоседа. Порой просто ужасный. Он еще называл это аномальным энтузиазмом.

Проскурец принялся массажировать переносицу, а из-за зажмуренных глаз выступили и заблестели на ресницах скупые слезинки.

4

В полуподвале Мосгорпрокуратуры бывший эксперт, а ныне пенсионер Иван Фомич Иванов наклеивал куски обожженной по краям крокодиловой кожи на специально сколоченный из фанеры ящик, имевший очертания кейса — портфеля, с которым обычно носится всякий деловой сброд. Фомич напоминал сейчас ребенка, который засиделся над головоломкой, известной миру как «паззл», когда из горы разрозненных кусочков требуется собрать целую картинку. Он и в прежние годы слыл мастером — золотые руки, соответствуя на все сто: ловкие пальцы, орлиный глаз, живой ум.

Когда в полуподвале показалась долговязая тень следователя Игоря Омельченко, Фомич свою работу закончил и теперь, сидя в углу, ацетоном смывал с пальцев остатки клея.

— Ну и как? — спросил Омельченко первым делом.

Фомич кивнул на стол:

— Забирай своего аллигатора. Почти новехонький. Можешь с ним хоть за пивом, хоть за шмивом.

— Очень хорошо, очень хорошо, — приговаривал Омельченко, с явным удовольствием поглаживая крокодиловую поверхность, восстановленную из аккуратно подогнанных друг к другу фрагментов. — Вещдок высший класс. Ты, Фомич, прямо Франкенштейн.

— Чего-чего? — сморщив нос, поинтересовался Фомич.

— Франкенштейн. А что такое?

— Ты, Игореха, знаешь что — ты эти свои антисемитские штуки попридержи для других. Здесь тебе не патриотический клуб.

— Да я не это имел в виду, упаси бог, Фомич, ты что? — зашаркал Омельченко. — Франкенштейн — это такой доктор был, швейцарский барон, он из двух трупов одного живого парня сделал.

— Знаю, кино видел. — Сказав это, Фомич с трудом сдержался, чтобы не захихикать, но через мгновение разразился громким смехом.

— Так, — властно бросил Омельченко, указав пальцем на кейс, — запакуй и ко мне в кабинет.

— Сам пакуй. Я свое дело сделал.

— Ладно. Посмотрим.

— А чего тут смотреть? Пакуй и дуй себе. У меня работы еще, что у Пикассо.


Сидя уже за своим рабочим столом в следственном кабинете, Омельченко с прежней любовью рассматривал полученный у Фомича кейс.

В кабинет вошла рослая секретарша и произнесла:

— Проскурец явился.

— Ага, давай его сюда, — сказал Омельченко, накрывая кейс черным бархатом.

Секретарша вышла, и тут же в его кабинет протиснулся Проскурец. Омельченко про себя отметил его слегка осунувшееся лицо.

— Заходите, заходите, Виталий Федорович, — сказал он, выходя из-за стола. — Садитесь, пожалуйста. Курите?

Проскурец отрицательно покачал головой.

— Очень жаль. — Омельченко вернулся в кресло. — А у меня тут настоящие мексиканские… Ну да ладно. Нет так нет.

— Так что произошло вчера с Владимиром Сергеевичем? — подал голос Проскурец.

Вместо ответа Омельченко повернулся резко влево и отбросил в сторону черное покрывало, обнажив кейс.

— Ваш? — Омельченко переместил дорогой, судя по всему, ему предмет ближе к Проскурцу.

Проскурец пожал плечами.

— Ваш или нет? — Омельченко повторил вопрос, чуть повысив голос. — Не тяните. Ну? Ваш или нет?

— Может, и мой.

— Так, так, так. А поточнее? Что значит «может»? Юлить не советую, мы располагаем свидетелями, опознавшими этот портфельчик именно как ваш. И это не блеф.

Проскурец обвел глазами лежавший перед ним портфель.

— Ровно месяц назад у меня был точно такой же. Но он пропал.

— Да ну? Пропал? Это же настоящий крокодил.

— Возможно.

— Не возможно, а именно настоящий.

— Ну и что из того?

— А то, что у нас имеются свидетели, которые в один голос утверждают, что у вас был именно из настоящего крокодила.

— Я не отрицаю. Был. Но я же сказал — он пропал.

— Как же вы так неосмотрительно себя вели? А? Виталий Федорович? Вещь немалых денег стоит.

— Я не понимаю, куда вы клоните, Игорь… м-м… простите…

— Игорь Николаевич, если вам угодно, уважаемый Виталий Федорович.

— Простите, Игорь Николаевич, я что-то никак не пойму вашей стратегии. При чем здесь этот кейс? Впрочем, догадываюсь. И все же объясните, если вас не затруднит.

— Объясню, не волнуйтесь. Всему свое время. Хотя это вы мне должны объяснить, при чем здесь эта штуковина. Но сначала давайте все же закончим. Итак, ваш это или не ваш?

— Да поймите же, таких портфелей во всем мире пруд пруди.

— Ну, допустим, не пруд…

— Ладно, согласен, таких навалом. Но все равно, я разве должен за каждый из них нести персональную ответственность, что ли?

— Хорошо. — Омельченко выдвинул один из ящиков стола и достал оттуда полиэтиленовый пакетик, в который было запаяно что-то блестящее, протянул Проскурцу. — А это говорит вам о чем-нибудь?

Проскурец взял двумя пальцами пакетик и тут же увидел, что в нем находится медная пластина, на которой выгравирована надпись: «Виталию Федоровичу Проскурцу от любящих коллег в день 50-летия. 15.06.94 г.».

— Если вы нашли это вместе с этим, — Проскурец положил пакетик на крышку кейса, — тогда все сходится: это мое. Только…

— Ну вот и отличненько! — Омельченко чуть ли не выпрыгнул из-за стола. — Не возражаете, Виталий Федорович, если мы прямо сейчас же оформим опознание по всем правилам? Таковы наши бюрократические требования, ничего не поделаешь. — И, не дождавшись ответа, снял телефонную трубку, крутанул несколько раз диск и бодро проговорил: «Надя, давай сюда понятых».

5

Для своих двадцати шести лет Лена Волкова к смерти относилась слишком философски. Возможно, в том был отпечаток ее профессии — биолог, специализирующийся в эндокринологии, доктор медицины американского стандарта. «Моя молодость похоронена под грудой реторт и микроскопов, а сверху ходят стадами подопытные пацюки», — любила она повторять вслух.

Все формальности, связанные с процедурой кремации отца, она перенесла с сократовской невозмутимостью. «Холодная, как рыба», — именно это она слышала за своей спиной всю дорогу. И правда, после того как Лена покинула кабинет Виталия Проскурца, она больше не проронила ни слезинки. Ее могли упрекнуть — и упрекали — в бессердечности, черствости и черт знает в чем еще, но все это по отношению к ней было несправедливо. Никому не дано заглянуть в ее душу, и потому не им судить о том, что в ней происходит. «Да, все мы смертны, — повторяла Лена прописную истину. — И смерть не всегда означает конец. Иногда смерть означает начало».

6

— Итак, Виталий Федорович, теперь продолжим, — сказал Омельченко, скрестив перед собой пальцы рук и мягко опустив на них свой сухой подбородок. — Если этот кейс ранее принадлежал вам, а взрывное устройство под машиной Волкова находилось именно в нем, то вот вам один-единственный вывод: убийство Владимира Сергеевича — дело ваших рук. Вы согласны?

Проскурец от неожиданности привстал.

— Ну, скажем так, не конкретно ваших. Тут без сообщников не обойтись. Это и коню понятно.

— Простите, но на каком основании вы допускаете?..

— С вашим алиби я ознакомился, — ввернул Омельченко. — Тут вы можете расслабиться. С восьми тридцати до половины одиннадцатого утра вы провели в ресторане клуба «Профи», куда, согласно вашей версии, должен был явиться и Волков. Но не явился. Досадно, конечно. Причину его неявки мы уже знаем. В любом случае ваше алиби — просто блеск! Только следствие смущает одно архиважное обстоятельство. В последнее время у вас с Волковым были очень серьезные разногласия по части финансовых дел, не так ли?

— Да, действительно. Но разве это что-то меняет?

— Ничего не меняет. Просто сумма в деле фигурирует немалая. Да, Виталий Федорович?

— Ну и что с того?

— А то, что игра стоила свеч. Ведь стоила же? Правда, Виталий Федорович?

— Я не уверен, что деньги — достаточный повод, чтобы опускаться до убийства. Мы с Волковым предпочитали честную игру.

— Красивые слова! Господин Цицерон просто отдыхает! Но только как же вы это с портфельчиком-то недодумали? А? Понимаю, старость, болезнь Альцгеймера и все такое. Однако уголовная ответственность — штука слепая, ей не до жалости.

— Этот кейс у меня пропал еще месяц назад, об этом знают многие из моих сотрудников. А с кейсом пропали и ценные дискеты, слава богу, не секретные. Но где и когда случилась эта пропажа — я не помню, тут можно уповать и на склероз, или Альцгеймера, как вы изволили выразиться.

— Вы с Волковым разбежались полгода назад, так?

— Ну, предположим.

— Если говорить кратко, то основной причиной его ухода из «Интерсвязи» явились расхождения во взглядах на дальнейшее развитие компании, так? Поправьте меня, если я ошибаюсь.

— Да, все так. Мы действительно разошлись по идейным соображениям. Но подумайте сами, разве это повод?..

— Виталий Федорович, дорогой мой, сейчас не мне, а вам думать надо. Вам, вам и только вам. Что касается меня, то в этой голове, — Омельченко постучал себя пальцем по виску, — картинка сложилась яснее ясного. Насколько я в курсе, после ухода из компании Волков неоднократно требовал выплаты по пакету акций «Интерсвязи», которым он по праву создателя компании естественным образом владел. Вы же постоянно срок выплаты оттягивали, придумывая все новые и новые причины…

— Я не выдумывал.

— Какая разница? Ну, ссылались.

— Это были более чем объективные причины. На «Интерсвязи» повис долг Российскому космическому агентству, примерно сорок миллионов.

— Долларов, если не ошибаюсь?

— Да, долларов.

Омельченко блаженно закатил глаза:

— О, майн гот! Это ж какие деньжищи! И если я опять же не ошибаюсь, то Волков требовал от вас выплатить ему примерно такую же сумму.

— Да. Ну и что с того? Только он не требовал, он торопил.

— Разве есть разница? Я, например, ее не вижу.

— Большой бизнес требует больших денег, вам ли не знать, Игорь Николаевич.

— Ха! — изрек Омельченко и уселся на угол стола. — Мне ли не знать! Но согласитесь, Виталий Федорович, все ведь сходится, как в таблице умножения.

— Не понимаю.

— Ну как же? Волков требует свои деньги на совершенно законных основаниях. «Интерсвязь» его больше не интересует, он там уже, попросту говоря, совершенно никто, так?

— Подождите, как это никто?

— Ну ладно, скажем так, почти никто. Отдать ему в руки — чужому человеку по сути — затребованную им сумму для вас означает влезть по самые ноздри в долги, правильно? А этого ой как бы вам не хотелось. Я вас тут понимаю и всецело поддерживаю. Это было бы ужасной картиной, я ее прямо вижу, как живую. Весь персонал сидит без зарплаты. То есть ходит на работу каждый божий день, а денег не видит. Многие в срочном порядке продают свои «тойоты» и «лендроверы», нажитые непосильным трудом, а до рабочего места теперь добираются сугубо общественным транспортом. А в общественном транспорте все прелести московской народной жизни: нищие, попрошайки, алкашня и тэ дэ и тэ пэ. Что это означает? А это означает, что персонал теперь злющий, как голодный койот, для персонала теперь весь мир выкрашен в мрачные тона, с клиентом он разговаривает кое-как, почти как с бомжами из того же метрополитена, а временами и вовсе срывается на крик. В результате чего клиент от вас бежит как от огня и прибивается к более сговорчивому и покладистому оператору, к тому, что менее всего озлоблен и отравлен бытовухой. А все ваши заказы идут побоку, доходы резко снижаются, и вся ваша фирма в конечном результате уходит с молотка, где ее тут же подбирает какой-нибудь невзрачный олигарх почти за бесценок.

— Что ж, — Проскурец вздохнул, — в прозорливости вам не откажешь. Картину вы нарисовали мрачнее мрачного. Однако у меня другое мнение.

— Ну-с, с большим удовольствием вас послушаю.

— Вы не задумывались как криминалист над тем, что слух об убийстве еще больше подрывает авторитет любой компании? Ведь никто не желает иметь дело с мокрушниками. Активное население далеко не публика-дура, неужели не понятно?

— Понятно, понятно, куда уж понятней.

— Тогда чего же вы от меня хотите?

— А вы не догадываетесь?

— Догадываюсь, конечно.

— А чего же спрашиваете?

— Очень уж хочется услышать это именно из ваших уст.



— Ну хорошо. Согласно закону, то есть статье 34-й Уголовного кодекса, вы — организатор убийства Волкова. Ознакомьтесь с постановлением о привлечении вас к уголовной ответственности. Вам предъявляется обвинение по статье 105-й, часть вторая, пункт «е» Уголовного кодекса Российской Федерации, то есть умышленное убийство гражданина Волкова. Итак, Виталий Федорович, теперь самый важный вопрос: вы признаете себя виновным?

— Наконец-то вы это произнесли.

— Так признаете или нет?

— Нет, конечно. Вы же прекрасно знаете ответ. Не понимаю только, зачем вся эта казуистика?

— Таковы формальности. Я обязан вас об этом спросить при предъявлении обвинения. А теперь я зафиксирую ваши показания в протоколе допроса обвиняемого.

— А вы знаете, Игорь Николаевич, правила вашей игры, вашей следовательской стратегии логически несложны.

— Интересно…

— Вот как примерно это выглядит. Я признаю себя виновным в совершении инкриминируемых мне действий, вы доводите меня до скамьи подсудимых, суд, само собой, сует меня в исправительно-трудовой лагерь строгого режима лет этак на десять — пятнадцать с полной конфискацией имущества. Вы раскрываете убийство, тут же получаете от Генеральной прокуратуры неслабые премиальные и преспокойно почиваете на лаврах в ожидании очередного повышения по службе. Ну как?

— Вообще-то ничего. В прозорливости вам также не очень-то откажешь. Вы правы. Что я могу еще добавить? Правы. У каждого из нас совершенно четкие мотивы. У вас одни, у меня совершенно противоположные. Как черное и белое. Инь и ян. Вы убегаете, я догоняю. Полицейские и воры, да?

Проскурец равнодушно махнул рукой:

— Ладно, банкуйте. Все козыри у вас. Посмотрим, что у вас получится. После убийства Володи меня теперь мало что проймет. Но ничего подобного признанию вы от меня никогда не дождетесь.

— Завидую вашей твердости, Виталий Федорович. Прямо человек-гора. Стоик Теодора Драйзера.

Проскурец невольно хмыкнул, отреагировав на серию характеристик в свой адрес.

— Но учтите, — повысив тон, начал Омельченко, — никаким условным сроком вам никогда не отделаться. Да и нет таких адвокатов, что отыщут хоть один контраргумент против чемоданчика из крокодиловой кожи.

7

— И где ты его откопала?

— В самолете.

Проскурец держал в руке полупустой стакан, из которого приятно пахло коньяком. Лена держала в руке бутылку с золотистыми армянскими иероглифами на желтой этикетке, предлагая наполнить опять. Они были у нее дома, точнее — у покойного Волкова. За окном сгущались сумерки, пришлось зажечь настольную лампу.

— Всю дорогу от самого Чикаго я проспала как убитая. Как тот сурок. Открываю глаза и вижу: рядом со мной сидит здоровый такой блондинистый мужик, хотя я точно помню, что никакой мужик рядом со мной не сидел. Представьте себе мое недоумение. Как потом оказалось, его подсадили к нам в Неаполе, куда наш Ил приземлился, чтобы разжиться керосином. Сначала я подумала — немец или швед. Вы бы только его видели. Ну вылитый скандинав. И тут все мои подозрения и догадки вылетели в трубу, что называется, моментально, потому что в следующий момент он повернулся ко мне и на чистейшем русском спросил: «Как спалось?» И тут же добавил: «Леночка». У меня глаза сделались вот такенные! Нет, ну вы представляете? Я его в первый раз в жизни вижу, а он мне «Леночка». Он конечно же заулыбался, будто ничего особенного не произошло. И постучал себя пальцем вот сюда, по сердцу, а затем тем же пальцем уставился на мою грудь. И тут за сердце схватилась уже я. Пропуск! Черт меня дери — беджи. Ну, пластиковая такая карточка на прищепке, мой личный опознавательный знак сотрудника Чикагского технологического института. Он все это время болтается на мне, как ярлык. Хотите знать обо мне все? Нате вам, знайте, там обо мне все, кроме разве что возраста и семейного положения. И хоть бы одна собака из наших напомнила. А еще друзья называются.

Он назвался Юрием и чуть ли не с ходу предложил выпить с ним шампанского. Представляете? Если честно, я почти не ломалась. А чего ломаться? Никакого смысла. Я представила, как он нажимает кнопку вызова, из глубины салона появляется стюардесса, он ей что-то шепчет, она уходит, а через пять минут она уже стоит с подносом, на котором в двух пластиковых стаканчиках что-то такое шампанистое пузырится, такая аэрохалява, понимаете? Ничего подобного. Этот Юрий пошарил под своим креслом и извлек оттуда «фаустпатрон» ледяного «Абрау-Дюрсо». Вот, говорит, купил еще в Москве, но за курортной суетой и обилием местных тратторий оставил в холодильнике без внимания. Стаканов у него, правда, не нашлось, и пришлось нам по очереди играть горниста.

— Это как?

— Что «как»?

— Играть горниста?

— С горла то есть.

— А-а.

— Слово за слово, только мы как следует присели — и уже в столице нашей Родины. А потом в своей сумочке я нашла вот эту самую визитку. Вы, Виталий Федорович, думайте, что хотите, только я думаю, что это судьба.

— Остается только добавить: летайте самолетами «Аэрофлота».

— Во всяком случае, это первый в моей жизни юрист, с которым я выдула целую бутылку шампанского чуть ли не на брудершафт. С вами разве такое когда-нибудь случалось?

— Нет, не случалось. На меня молодые юристы никогда не обращают внимания.

— Ну вас! — отмахнулась Лена. — Я с вами о самом серьезном…

— Так и я о серьезном. Но мне всегда казалось, что лучший юрист называется высшая справедливость.

— Чего-чего?

— Высшая… эта… справедливость. Или как там ее?

— Ой, Виталий Федорович, не смешите мои кеды. «Высшая справедливость». Где вы только набрались такой ерунды?

— Это не ерунда. Зачем мне адвокат, если дело мое шито белыми нитками?

— Белыми-то белыми. А только вот вы задумайтесь, зачем. Хорошо задумайтесь.

— Было бы странно, если бы я об этом не думал. Ты думаешь, я об этом способен забыть?

— Не думаю. Но только как представлю себе эту тетку, которая «высшая справедливость», то есть Фемида — с безменом и кухонным ножичком… А еще если вспомнить, что она слепая как устрица, то, по ее понятиям, вы и будете самый что ни на есть всамделишный убийца. Потому что на одной чаше весов — вы, маленький такой, прижученный. А на другой — огромный кейс. И кто — кого?

— Хорошо, хорошо, — сдался Проскурец. — Я просто подумал, что классные адвокаты не лакают шампанское в самолетах с незнакомыми попутчицами.

— А вот это мы еще посмотрим.

8

В понедельник утром — ровно в девять — Гордеев без опозданий вошел в прохладные покои юридической консультации на Таганской, 34, надеясь застать своих коллег, что называется, разом. Но обнаружил только секретаршу Машеньку — веснушчатую девицу с совершенным знанием арабского, не считая нескольких европейских. Месяца два назад ее привел Костя Булгарин, торжественно объявив при этом о выходе на международный уровень.

«Как это?» — простодушно спросил тогда Гордеев. В ответ Костя сначала смерил коллегу своим беспардонным взглядом и совершенно спокойно произнес: «Саддам Хусейн — наш потенциальный клиент. Ты, что ли, будешь с ним ля-ля?»

— Маша, приветик! — первым делом изрек Гордеев.

— Ой, с приездом вас, Юрий Петрович! — Маша оторвалась от своего компьютера, где на мониторе вместо традиционной «Формулы-1» действительно был какой-то деловой текст, над которым она трудилась. — Загорели, как Майк Тайсон, честное слово.

— Спасибо за комплимент. А где все? — спросил Гордеев, напуская на себя не в меру серьезный вид.

— Смотря кто вам нужен.

Гордеев задумался, но ненадолго.

— Ладно, никто мне не нужен, — махнул он рукой. — Кофе у нас еще есть?

— Полно, — улыбнулась Маша. — Вам сколько?

— Как обычно — один. Или одно, как сейчас принято выражаться.

— Ждите, — сказала Маша, нажимая на красную кнопку кофеварки. — Сейчас будет вам одно.

И тут до Гордеева дошло, какой международный уровень имел в виду Костя Булгарин. Все дело в том, что Маша долгое время прожила с родителями в Египте, где от скуки не только выучила несколько иностранных языков, но — что самое главное — насобачилась варить превосходнейший кофе, не хуже тамошних кейфистов, даже с помощью обычной электрической кофеварки. Только одна Маша знала, какие зерна идут, а какие ни в какую. И теперь кофейный запах из конторы юрконсультации с утра до вечера будоражит Таганку. А клиенты чувствуют себя уже не как в присутственном месте, а, как минимум, в каирской кофейне, что, само собой, настраивает на легкость общения, на непредвзятый тон.

— Готово, — раздался голос Маши, и перед Гордеевым возникла большая чашка волшебного напитка.

Пользуясь отсутствием сотрудников, он позволил себе выкурить сигарету. Под кофеек.

И тут зазвонил телефон.

Маша сняла трубку и через мгновенье произнесла:

— Юрий Петрович, это вас. — И тихо добавила: — Женщина.

9

Виталий Проскурец, отпущенный следователем Омельченко под подписку о невыезде из Москвы, придя на работу, ожидал встретить со стороны сотрудников что-то подобное легкому презрению. Но, как ни странно, встретил полное понимание.

Впервые после убийства Волкова он собрал большое совещание, на котором подробно прояснил ситуацию, рассказав обо всем, что ему известно о ходе следствия.

Несколько человек выдвинули ряд рациональных соображений относительно того, какую позицию следует принять Проскурцу в этом деле.

— Кто-то желает вывести нас из равновесия, — высказался Михаил Федотов.

— Кто желает, Миша? Конкретизируй, пожалуйста.

— Я имею в виду структуры, для которых «Интерсвязь» — явный конкурент.

— Кого ты имеешь в виду? «Комтрест»? «Бумеранг»?

— Не думаю, что это дело рук «Бумеранга», но там имеется парочка типов, способных пойти на такое. Тем более такая подходящая для темных дел атмосфера.

— Ты имеешь в виду конфликт между мной и Волковым?

— Да, именно это я имею в виду.

Миша Федотов был одним из самых ценных и перспективных членов команды Проскурца, который притащил его из одного серьезного НИИ, где Михаил за компьютером решал глобальные проблемы движения черных металлов и, в перерывах совершенствуясь в традиционный пинг-понг, систематически выигрывал ящик пива.

Это именно Миша придумал для «Интерсвязи» новую систему организации работы с клиентом, пачками привлекая их невиданными льготами, отчего их фирма получала отличные барыши из-за увеличения потока заказов. Благодаря этим и ряду других его разработок начиная с 1996 года «Интерсвязь», по итогам британского еженедельника «Economist», прочно вошла в первую десятку самых преуспевающих компаний постсоветской России, оставив позади себя многих промышленных монстров, уступая разве что только «Газпрому».

— У тебя есть какие-то существенные доводы, Миша? Я имею в виду твои «бумеранговские» соображения, — строго спросил Проскурец.

— Конечно нет. Это только догадки. Просто догадки. Но они небезосновательны.

— Для следствия твои догадки — признак параноидального бреда. Их уже устраивает их собственная версия. Она греет их холодное сердце. Видел бы ты этого следователя… А впрочем, еще увидишь. Тебя и еще нескольких человек Омельченко любезно приглашает к себе.

— Да, мы знаем, — сказал Миша. — Сегодня пришла пачка повесток.

— Кстати, у него в столе кроме убийственных вещественных доказательств — настоящие мексиканские сигареты, твои, кстати, Миша, любимые.

— О! Это уже иной коленкор.

— Можешь покурить, но не очень-то расслабляйся, — Проскурец погрозил пальцем. — Омельченко — хитрая лиса. Возможно, ты таких хитрецов в жизни своей еще ни разу и не встречал.

— Ничего, прорвемся, — сказал Миша, показывая сжатую в кулак ладонь — а-ля «рот-фронт».

Проскурец выслушал еще несколько реплик от своих коллег, которые по большей части были обеспокоены судьбой компании, что естественно, а значит, и своей собственной. После чего завершил заседание.

Вернувшись в кабинет, он собрался позвонить Лене, но вспомнил, что та сегодня встречается с адвокатом.

10

Лена и Гордеев сидели в кафе «Сатурн» друг против друга. Они решили не засиживаться в официальных стенах юридической консультации, даже несмотря на одуряющий запах кофе, а предпочли взяться за старое — продолжить импровизированное застолье, начатое на борту аэробуса. Гордеев отметил, что Лена выглядит хорошо до ослепительности, причем при всей скромности ее нарядов, которые на самом деле только подчеркивали ее естественную привлекательность.

— Послушайте, — начал Гордеев, после того как Лена изложила ему суть дела, — неужели Владимир Волков действительно ваш отец? Это просто невероятно.

— Что невероятно?

— После того как мы с вами виделись в последний раз, ну, то есть в первый, в самолете по дороге в Россию, мой друг случайно включил радио, и на нас обрушилась информация об убийстве именно Владимира Волкова.

— Даже так. Значит, наша встреча — действительно судьба.

— Вам тоже так показалось?

— Да, именно так и показалось.

— Что ж, я ничего не могу сделать, кроме как взяться за защиту обвиняемого. Вам не знакома фамилия следователя?

— Почему же? У Виталия Федоровича она просто не сходит с уст. Омельченко.

— Да ну?

— Что «да ну»? Вы с ним знакомы?

— Еще как! После университета сидел с ним в одном кабинете.

— Как это в одном? У вас же другие приоритеты. Вы же защитник, а он — обвинитель.

— Все так. Но до того как я стал адвокатом, я служил следователем в прокуратуре.

— Вот уж никогда бы не подумала.

— Не похож?

— Еще не решила, но как-то у меня в сознании это не укладывается.

— Ничего, привыкнете.

— Как же вы так быстро переориентировались? Насколько мне известно, в прокуратуре с обвиняемыми не очень-то церемонятся, рубят лес направо и налево. Может быть, вы хотите сказать, что я не права? Тогда скажите.

— Вы действительно не совсем правы. Везде все зависит от людей. Ничего не поделаешь, мы привыкли судить о месте по человеку, который это место занимает. Но это не всегда верная точка зрения.

— Ладно, тогда — разубедите меня. Покажите мне верную точку зрения. А то я что-то совсем запуталась. Заодно расскажите, что на самом деле происходит с нашей страной. Мне из-за бугра ее что-то было совсем не видать, хотя в Чикаго сейчас русских, наверно, больше, чем самих американцев. Плюнь — попадешь в Толика или в Сашу.

— Разубедить вас — сущий пустяк. Другое дело — самому понять. У меня в голове такая же каша, что и у вас. Хотя из уст адвоката это, скорее всего, должно звучать устрашающе. Но уверяю вас, никто не знает, что с нами происходит. Что-то происходит, вот и все. Одни на каждом шагу трубят о жидомасонском заговоре, другие — о большевистском реванше. Но ни у тех, ни у других нет и не может быть никаких основательных доводов для своих обвинительных доктрин. Никому не приходит в голову, что это просто историческое развитие, что человечество развивается в согласии с движением всего мира.

— Цель — ничто, движение — все, что ли?

— Мир стремится к равновесию. Если Соединенные Штаты собрали под свои орлиные крылья все лучшие мировые умы, то тем самым обделили другие места.

— Знаю, я сама жертва brain drain — утечки мозгов.

— Вся Америка — типичный результат утечки мозгов.

— Скорее, не типичный, а уникальный, — добавила Лена.

— Не спорю. Возможно, вы и правы. Даже согласен, уникальный. Кому из здравомыслящих людей сегодня придет в голову обвинять Америку в том, что у нее там так здорово, замечательно и так далее, и что туда каждый мало-мальски способный и не ленивый индивид устремляет свой взор?

— Да, вы правы. Я сама рванула туда, потому что мне надоело смотреть в раздолбанный микроскоп, которым пользовался еще сам Авиценна. А в Америке я получила все новомодные хай-теки. Как бы там ни было, а Америка — это пример человечеству, каким должен выглядеть мир.

— А вот тут-то вы и заблуждаетесь, — сказал Гордеев и положил на стол свою тяжелую ладонь. — Но хватит об этом. Не будем превращать наш деловой разговор в бесконечную дискуссию. Вернемся к нашему делу.

— Да, я с вами полностью согласна. Но только наш разговор мне почему-то не кажется бесконечной дискуссией. Все очень интересно. Я бы хотела его продолжения.

— Как-нибудь потом. Сейчас я должен вести себя как профессионал.

— Хорошо, — улыбнулась Лена. — Ведите!

Гордеев поудобнее уселся на стуле, приняв правильный, по его мнению, вид — прямая спина, чуть приподнятый подбородок.

— Итак, — начал он, — мне и вам пока ясно одно: Проскурца круто подставили. И не может быть, чтобы этого не понимал Омельченко. Этот жучара сечет все на свете.

— Вы так думаете?

— А вы разве нет?

— Во всяком случае, я об этом догадывалась. Но не решалась делать выводы. Да и не было оснований их делать. Мой отец на том свете, вот и весь вывод. Искать преступника — дело следственных органов.

— И мое.

— Ваше?

— А чье же еще?

— А как же защита обвиняемого? Презумпция невиновности и все такое?

— Погодите, дойдем и до этого. У таких людей, как Омельченко, принцип один — тебя подставили, значит, сам и виноват. Виноват в том, что вовремя не предпринял ничего такого…

— Чего «такого»?

— Не знаю. Насколько я понимаю, Проскурец ничего не предпринял.

— Он даже не мог предположить подобной развязки.

— Ну вот и попался. Презумпция же невиновности для следственных органов — пока еще пустой звук. Этим, как правило, очень часто пользуются преступники. Просто сплошь и рядом. На каждом шагу. И если честно, именно эта прореха в нашем законодательстве заставила меня податься в адвокаты. А раньше, тысячу лет тому назад, я был «важняком».

— Кем, простите?

— Это вы простите. «Важняк» — следователь по особо важным делам. Точно такой же, как и Омельченко.

— А разве убийство моего отца — особо важное дело?

— Еще какое важное. Там, где замешаны большие деньги, любое дело из рядового превращается в особо важное. Особенно когда от этих денег зависит состояние государственного бюджета. Можно сказать, что прокуратура имеет только одну-единственную задачу — охрана казны. И любое нарушение закона — подчеркиваю, любое — там рассматривается как посягательство на госбюджет.

— Каким образом, если не секрет?

— Как правило, косвенным образом. Ведь никому же в голову не придет грабить государство напрямую, не в средние же века живем, когда все финансовое богатство державы лежало в каком-то одном царском погребе, а к погребу был приставлен казначей. Сейчас госбюджет рассортирован по разным мешкам, а мешки эти разбросаны по всей стране.

— Или по всему миру.

— Или по всему миру. — Гордеев с уважением посмотрел на Лену. — О! А вы, я вижу, не отличаетесь тугодумием.

Лена усмехнулась:

— Если это комплимент, то спасибо. До сегодняшнего дня я думала, что хорошо разбираюсь только в биохимии, да и то когда стою у кухонной плиты. Но если честно, мне до сих пор ничего особенно не ясно.

— Ладно, как-нибудь проиллюстрирую примером из жизни. Когда я могу встретиться со своим клиентом? Я имею в виду — с Проскурцом?

— Когда нужно? Можно хоть завтра.

— Да, и не забудьте зайти в нашу юрконсультацию внести гонорар и оформить соглашение. Без ордера на защиту я не смогу явиться к нашему «важняку» Омельченко.

— Все сделаю, как договорились. А с Виталием Федоровичем вы можете встретиться прямо у нас.

— У «нас» — это где?

— У меня. Теперь, к сожалению, уже только у меня.

— Это квартира вашего отца, правильно?

— Да.

— Очень хорошо.

— Почему?

— Будет полезно окинуть взглядом некоторые из его личных вещей.

— Хорошо. Я вам сегодня же позвоню. У вас есть мобильный телефон?

— Когда-то был, да и то не мой. Теперь нет. Да он мне и ни к чему.

— Адвокату и ни к чему?

— Пока был ни к чему. Не сваливалось таких дел, чтобы без мобильника хоть криком кричи. Все какая-то мелочевка. Другое дело — ваше дело.

— Заметано. Завтра у вас будет свой собственный телефон. Я думаю, Виталий Федорович расщедрится на один «Эрикссон». Для своего адвоката.

— А то! — рассмеялся Гордеев.

11

Вернувшись из «Сатурна» в юрконсультацию, Гордеев, как и мечтал, застал некоторых своих коллег, что называется, одним махом. После двухнедельного паломничества в Италию он страшно соскучился по друзьям-коллегам. Несмотря на порой вопиющую разность интересов, Гордеев прикипел к ним настолько, что именовал свое сообщество не иначе как «кланом».

После обмена любезностями, по традиции переходящими в невинные колкости, Гордеев подошел к Косте Булгарину и с ходу вцепился в одну из пуговиц на его новехоньком пиджаке.

— Э, э, Гордеев, — взмолился Костя, — оторвешь же, гад. Только два дня, как ношу.

— Я и сам вижу, что шмотка свежая.

— Если видишь, какого рожна крутишь?

— Хороший костюмчик. Почем брал?

— А тебе какое дело?

— Такой же хочу. Штуку баксов тянет?

— За штуку я еще год назад отоваривался.

— Ого! Две?

— Ну, примерно две, — не без гордости произнес Костя.

— Значит, Генри Резника ты уже настиг. Так надо понимать?

— Понимай как хочешь. А лучше заведи себе достойных клиентов и сам настигай кого вздумается.

— Уже завел такого.

— Да ну! И кто же этот счастливец? Билл Гейтс?

— Не совсем, но где-то там.

Костя уставился на Гордеева своими немигающими глазами.

— Ладно, не тяни резину, рожай скорее — кто?

Гордеев снисходительно посмотрел на Булгарина, отхлебнул из чашки и четко произнес:

— Проскурец.

Лицо Булгарина на какое-то мгновение вытянулось вниз, будто в кривом зеркале.

— Какой Проскурец?

— Сам знаешь какой. Из «Интерсвязи».

— Да ну! Брось.

— Что «брось»?

Костя приблизился к Гордееву и тихо проговорил:

— Не твоего полета птичка.

— Как это не моего? Тебе одному, что ли, клифты за две штуки носить?

— Гордеев, кончай цирк. Ты же капиталистов за семь верст всегда обходил.

— Когда такое было?

— Да всегда. Ты же сам говорил, что у тебя от всех этих… как ты их называешь?

— Кого?

— Ну этих… новых русских…

— А-а, от «лавандосов».

Костя кисло усмехнулся:

— Черт тебя возьми, Гордеев, где ты только таких слов успеваешь нахвататься?

— На улице, друг мой, на улице. Слушай, вообще-то я с тобой не это хотел обсудить. Давай не будем рвать друг у друга кусок мяса. Я бы тебе этого Проскурца сам всего с потрохами отдал…

— Ну так отдай, чего му-му паришь? Я, можно сказать, только и ждал, когда его прижучат. А тут ты…

— Можешь не переживать, — вставил Гордеев, — уже прижучили. Но дело здесь не в самом Проскурце.

— А в чем?

— Понимаешь… Как бы тебе так сказать, чтобы ты все скумекал? Ко мне обратился не собственно Проскурец, я его еще даже в глаза не видел.

— А кто?

— Да погоди ты со своими «кто», «в чем». Дай договорить. — Гордеев заерзал на стуле, усаживаясь поудобнее. — Позвонила дочка Волкова. Ну, того, которого взорвали. А Проскурца теперь жучат как основного подозреваемого в убийстве. Уже обвинение предъявили. Понимаешь?

— Не-а, не понимаю. Чего это дочке потерпевшего вздумалось выгораживать потенциального преступника?

— Да потому, что Волков с Проскурцом были корешами.

— Ну и что с того?

Гордеев, нахмурившись, посмотрел на Булгарина:

— Так, я вижу, тебе с ходу ничего не втемяшишь. Ладно, объясню как-нибудь потом.

— Нет, чего уж тут, объясняй сейчас.

— Короче, ты сам все по ходу дела поймешь. Меня интересует не Проскурец, а, скорее, дочка Волкова.

Глаза Кости моментально сделались маслянистыми.

— Что — запал на девку, кобелюка? Можешь не отвечать, по глазам вижу.

Гордеев демонстративно опустил веки:

— Кто ж его знает, как оно сложится. Тут долгая история. Понимаешь, этот Проскурец ей теперь как бы вместо отца. И я ей пообещал, что вытяну его из этого дерьма.

— Я так понял, ты с ней не в первый раз…

— Угадал, — вставил Гордеев. — Мы еще в самолете спелись.

— Славно, славно…

— Слушай, Костян, мне твои консультации, если честно, в этом деле вот так нужны. — Гордеев «резанул» ладонью по горлу. — Как сало хохлу. Ты же с этими высокими технологиями на коротком поводке гуляешь, да? Расскажешь, что и как… Ну ты понял? За услуги будет заплачено из моего гонорара.

— А как же клифт за две штуки?

— Подождет. Похожу пока в том, что есть.

12

Гордеев пешком поднялся на пятый этаж, не дожидаясь лифта. Ему всегда казалось, что ноги надежнее техники.

Дверь открыла по-домашнему одетая Лена, а в ноздри ударил сногсшибательный запах жареной птицы. Утка, пронеслось в голове у Гордеева.

— По-пекински? — спросил он вслух.

Лена чуть заметно улыбнулась и пожала плечами:

— Не знаю. А разве не все равно?

— Старый холостяк знает толк в хорошей кухне.

Лена и Юрий некоторое время стояли, уставившись друг другу в глаза, не зная, о чем говорить.

— Где мой клиент? — прервал молчание Гордеев.

— Я здесь. — Донеслось из комнаты, и в прихожую вышел солидного вида мужчина, протягивая ладонь. — Здравствуйте. Моя фамилия Проскурец. Виталий Федорович Проскурец.

— Гордеев. Юрий Петрович, — сказал адвокат, пожимая сухую руку своего нового клиента. — Очень приятно.

За столом, разделываясь с уткой, они предпочли обмениваться несущественными пустяками, благоразумно отложив до конца трапезы обсуждение дел, ради которых они встретились.

Затем, расположившись в кабинете покойного Волкова, Гордеев задал первый вопрос:

— Виталий Федорович, скажите, у вас есть враги?

— Враги?

— Да, именно враги.

— А у кого же их нет? Только полное ничтожество может их не иметь.

— Вы в этом уверены?

— Уверен, не беспокойтесь. Только ничтожество способно лечь под каждого, кто выше его, и не испытывать при этом никакого чувства вины. Враги же помогают нам чувствовать себя собой, если хотите.

— Прекрасно! — воскликнул Гордеев.

— Что прекрасно? Враги?

— Нет, сказано прекрасно. И все же, вы не могли бы вспомнить, кто именно является, ну, или может являться вашим противником?

— Послушайте, неужели вы думаете, что я вот так с бухты-барахты начну тыкать пальцем во всякого, кто когда-то не в том месте перешел мне дорогу?

— А почему бы и нет? У нас это называется методом свободных ассоциаций.

— Свободных ассоциаций, вы сказали?

— Да.

— Но постойте, насколько я помню, свободные ассоциации — это что-то из фрейдизма.

— Вы угадали. Почти так.

— Но вы ведь не собираетесь избавлять меня от эдипова комплекса?

— Упаси Бог! Хотя юрист мало чем отличается от психоаналитика.

— Да? Никогда об этом не думал.

— Нас отличают масштабы. Первый помогает исцелить душу отдельного человека. Мы же врачуем целое общество. Свободные ассоциации — это мое персональное заимствование у Фрейда. Ну и как вам важняк Омельченко?

Проскурец пожал плечами:

— Ему, как он говорит, все яснее ясного в этом деле.

— Ах да, я забыл. Он идет по пути наименьшего сопротивления. Ему некогда распыляться на криминалистические технологии.

— Лена мне говорила, что вы с ним почти однокашники.

— С Омельченко? Именно, что почти. Но не более того.

— И какого вы о нем мнения?

— Лиса. Хитрая, изворотливая лиса. Вот, пожалуй, и все, что можно о нем сказать.

— Вы надеетесь эту лису одолеть?

— А разве у нас есть иной выход? Или мы его, или он нас. Особенно когда загонит дело в суд. До суда мы дойти не должны. Нужно все утрясти на берегу, иначе нас ожидают крупные издержки. Прежде всего финансовые.

— Финансовая сторона — это по моей части. Пускай она вас не беспокоит. Я пока не бедняк.

— О, Виталий Федорович, здесь вы не совсем правы. Издержки могут раздуться до таких размеров, что разорят и вас, и вашу компанию, что называется, в один момент.

Проскурец наклонил голову вперед, упершись в выставленный кулак, и тягостно проговорил:

— Юрий Петрович, мне необходимо избавиться от этого груза. Он повис на мне неизвестно за какие грехи.

— Ну, про ваши грехи мы поговорим отдельно. А теперь давайте приведем себя в порядок и кое-что все-таки обсудим.

Проскурец поднялся со своего места, прошелся в другой конец комнаты и открыл встроенный в мебель холодильник.

— Не возражаете, если мы немного выпьем?

Гордеев улыбнулся. Перед ним был живой человек с совершенно живыми желаниями и потребностями, совсем не тот чванливый «лавандос», с которыми для него ассоциировались все без исключения новые русские.

— Не возражаю, — ответил он. — Даже с удовольствием. Но только самую малость. Я как-никак за рулем.

— Ах да, я не подумал, — Виталий Федорович разочарованно нахмурился. — Тогда, если вас оштрафуют, смело записывайте на мой счет. Ведь это уже мой грешок.

— Договорились, — сказал Гордеев, берясь за рюмку.

Они выпили, немного помолчали.

В кабинет вошла Лена и вопросительно посмотрела на них.

— Как вы тут? Пришли к согласию? — И увидев в их в руках водку, радостно возвестила: — Спелись!

— А почему бы не спеться, — пустился в рассуждения уже слегка захмелевший Проскурец. — Люди мы или не люди, в конце-то концов?

Гордеев смотрел попеременно то на Виталия Федоровича, то на Лену, как бы сравнивая их, и, как ни удивительно, находил сходство. Нет, не внешнее. В этих людях была какая-то общая черта, которая особенно его привлекала. Объяснить это простыми словами было невозможно, требовалось нечто большее. На некоторое время Гордеев решил, что это просто воздействие алкоголя, но вскоре эту версию отклонил. Нет, не то. Это было что-то далекое, но при этом до боли знакомое, будто из детства, как бабушкины пирожки с капустой. Словом, в обществе этих людей он впервые за долгие годы почувствовал настоящий душевный комфорт. И еще решил, что готов сделать все, что в его адвокатских силах, чтобы вернуть этим людям их жизненное равновесие.

— Почему Волков ушел с поста гендиректора «Интерсвязи»? — спросил он, когда Лена вышла из кабинета.

— Расхождения во взглядах, — ответил Проскурец, не задумываясь.

— Чьих? Ваших и его?

— У Володи были свои личные представления о перспективах развития нашей компании. В последнее время он осыпал меня массой всевозможных упреков. Говорил, мол, я консерватор, ретроград, за деревьями не вижу леса и все такое прочее. Я же просто реалист, и оттого реально смотрю на вещи. А Волков, как мне казалось, от реальности был далек. Все наши перепалки в итоге привели к тому, что он собрался наконец с духом и решил: лучше расстаться по-доброму, чем продолжать работать в таких условиях.

— Он именно с вами не сошелся во взглядах? Или были другие, с кем он не ладил?

— Нет, только со мной. С сотрудниками у него были великолепные отношения. У нас работают в основном молодые люди, они тянулись к Волкову. Он находил с ними общий язык, я — не всегда. Такой уж я человек. И поздно меня перековывать.

— Насколько мне известно, Волков остался акционером «Интерсвязи».

— Да, как основатель компании, он имел триста тысяч акций.

— Это сколько? — поинтересовался Гордеев. — Я имею в виду в деньгах.

— До прошлогоднего августовского кризиса наша компания американскими экспертами оценивалась в два миллиарда триста миллионов. Долларов, разумеется.

Гордеев даже присвистнул.

— Вот и посчитайте, — продолжал Проскурец. — Триста тысяч акций — это примерно шесть процентов от общего пакета.

Гордеев призадумался, принявшись вычислять.

— Не утруждайте себя, Юрий Петрович, — сказал Проскурец. — Сумма, которая принадлежала Волкову, составляет от ста до ста пятидесяти миллионов долларов.

Гордеев все еще не мог отделаться от мысли, что перед ним не очередной рассказчик красочных баек про чьи-то несусветные доходы. Таких баек он за все девяностые годы наслушался бесконечное множество, от клиентов — в особенности. Он поймал себя на мысли, что невольно осматривает кабинет покойного. Квартира как квартира, в обычной панельной башне серийного образца. Глядя на это, никогда не скажешь, что здесь живет миллионер.

— «Интерсвязь» — это первая российская компания, акции которой стали высоко котироваться на Нью-Йоркской фондовой бирже, — продолжал Проскурец. — Я не хвастаюсь. Для нас самих это было полной неожиданностью. Впрочем, я ошибаюсь. Есть у нас в штате один толковый парень, для которого такой поворот событий был нормальной закономерностью. Во многом благодаря его голове мы достигли таких высоких показателей.

— А кто этот парень?

— Вам действительно интересно?

— Пожалуй, да.

— Если хотите, я могу устроить вам встречу. Это проще простого. Надеюсь, вам будет о чем потолковать. Его зовут Миша Федотов. Это действительно прелюбопытная личность.

— Не сомневаюсь. Но давайте вернемся к Волкову. Вы поддерживали отношения после его ухода?

— Поддерживали, если можно так сказать. Он предложил мне выкупить его шестипроцентный опцион. Я, в принципе, дал «добро». Мне было выгодно завладеть его пакетом акций, тогда бы я сразу стал монопольным владельцем «Интерсвязи». Шесть процентов — это достаточно, чтобы повлиять на управляемость компании. Но таких денег у меня на тот момент не было, как нет и сейчас. Кризис здорово всех подкосил. Поэтому я всячески оттягивал момент выплаты. А Володя регулярно настаивал, звонил, говорил, что, если я не потороплюсь, он весь свой пакет выбросит на биржевые торги.

— Ему нужны были деньги? — спросил Гордеев, ожидая нового поворота истории.

— Да, ему нужны были деньги.

— Вы не знаете, зачем? Это же не просто деньги, а очень большие деньги. А судя по всему, в жизни он был не слишком притязательным человеком.

— Вы правы, не слишком. Почти непритязательный. Довольствовался самым малым. Деньги для него были не самоцелью, а инструментом. Очевидно, в последнее время он затевал какой-то новый проект, который требовал больших финансовых вливаний.

— Я так понимаю, вы не в курсе его новых дел?

— Ну, если бы я серьезно вникал во все дела, которыми занят Волков, у меня бы просто не было ни сил, ни времени вести «Интерсвязь», — выпалил Проскурец, но, подумав, добавил: — По слухам, что-то связанное с новыми телекоммуникационными технологиями. Хотя я совсем не исключаю и другие варианты.

— Разве вам действительно было неинтересно? — вежливо спросил Гордеев. — Ведь телекоммуникационный бизнес — это же и ваш бизнес, не так ли?

— Вы хотите сказать, не считал ли я его своим конкурентом? — спросил Проскурец, не скрывая улыбки. — Нет, не считал. Волков был чрезвычайно легок на подъем, заводился с пол-оборота от любой мало-мальски интересной идеи. Однако из-за отсутствия реальной почвы под ногами не всякая идея в его руках получала должное воплощение. Вы даже представить себе не можете, сколько всплесков волковского энтузиазма я пережил за все время нашей дружбы! У «Интерсвязи» своя надежная ниша в российском телекоммуникационном пространстве. Володя затевал что-то совершенно новое, можно сказать, невиданное. А наш клиент вряд ли станет менять свою испытанную «Моторолу» или «Эрикссон» на какую-нибудь сверхновомодную игрушку с кучей неизвестно для чего предназначенных примочек. Никто не горит желанием ни с того ни с сего переходить на другие стандарты подвижной связи. Все хотят стабильности. Мы им эту стабильность изо всех сил стараемся обеспечить.

Последние слова в голове у Гордеева вызвали настоящую эмоциональную бурю. По части высоких технологий он чувствовал себя самым последним профаном. Денис Грязнов был совершенно прав, когда говорил о современном пространственно-временном интенсиве и о том, что из него очень просто выйти, но трудно вернуться, — он просто вышвыривает за борт всех своих ренегатов, не щадя никого. Ничего удивительного — на носу третье тысячелетие, время крутых технологических перемен. Делать нечего, придется подучиться, что-то на эту тему почитать, «засесть за словари», расспросить Дениса, наконец. Перед Проскурцом что-то не очень хотелось показывать свое невежество, что называется, лицом.

Но на один вопрос он все-таки решился:

— Виталий Федорович, вы не могли бы вкратце рассказать, как вы с Волковым организовали вашу компанию?

— Вкратце? — Проскурец призадумался. — Вообще-то история длинная. Но я попробую.

— Если не трудно.

— Началось все давно, еще когда мы с Волковым работали в Военно-промышленной комиссии при Совмине СССР. Проектировали систему противоракетной обороны страны. Сейчас это уже не секрет, поэтому я не требую от вас никаких клятв на предмет неразглашения.

Гордеев на всякий случай приложил к губам указательный палец, мол, мой рот на замке.

— Когда грянул девяносто первый, — продолжал Проскурец, — мы ясно осознали, что у нас впервые в жизни появилась возможность сделать что-то свое, а не горбатиться на «дядю».

— Дядю? — переспросил Гордеев, демонстрируя всю широту улыбки.

— Ну да, дядю. Так ласково мы называли нашу дорогую государственную систему. Впервые за долгие годы государство позволяло всякому хоть в чем-то кумекающему честному человеку сделать то, что ему хотелось сделать всегда. Реализоваться на полную катушку, так скажем. Мы начали, когда нам было уже далеко за сорок. Прямо с самого нуля. Имея за плечами немалый опыт, но ни единой копейки в кармане. Ни о каких баснословных прибылях никто из нас даже и не мечтал. Просто чесались руки на большую работу, вот и все. И когда такая работа подвернулась, мы ушли в нее с головой. Вот, пожалуй, и все, если вкратце. Остальное вы сами можете видеть. Сотовая связь работает, растет, развивается… Только Волков вот…

— Ну все, Виталий Федорович, — успокаивающим тоном начал Гордеев, — я думаю, на сегодня достаточно. Отдыхайте, старайтесь держаться молодцом, а мы со своей стороны сделаем все, что от нас зависит. Если вспомните что-нибудь существенное, то знаете, как меня найти.

— Слушайте, Юрий Петрович, я кое-что уже вспомнил.

— Да? Очень хорошо. Ну так говорите же.

— Незадолго до гибели Володи я видел его в «Метрополе» в компании одного важного типа. Его фамилия Пашкевич. Это наш общий коллега по Военно-промышленной комиссии. Фигура, надо сказать, чрезвычайно засекреченная. Во всяком случае, до недавнего времени, сейчас не знаю. Они с ним что-то горячо обсуждали. Я не подслушивал, но до моего слуха помимо воли дошел некоторый смысл. Он касался именно того нового проекта, о котором вы меня расспрашивали.

— Вот это уже интересно. Этого Пашкевича можно найти?

— Попробуйте. У меня даже имеется номер его домашнего телефона. — Проскурец извлек из кармана пиджака записную книжку в черном переплете. — Вот. Пашкевич Евгений Павлович. У него, я надеюсь, вы получите наиболее исчерпывающую информацию.

Гордеев заглянул в раскрытый блокнот и аккуратным почерком списал номер в свой адвокатский органайзер. Затем, вспомнив о запланированной на сегодня встрече с Костей Булгариным, посмотрел на часы. Они показывали без четверти три.

— О, мне пора.

— Подождите, Юрий Петрович, — сказал Проскурец, — мы еще не все утрясли.

Гордеев бросил на него вопросительный взгляд.

Проскурец положил на колени кожаный кейс, щелкнул никелированными замками и вручил Гордееву пластиковую коробочку черного цвета. Сотовый телефон! Удобный, округлой формы корпус размером не больше солнцезащитных очков легко разместился бы в детской руке, а кнопки, благодаря их выпуклости и рассредоточению почти по всей поверхности телефона, не мешают друг другу.

— Спасибо, — отреагировал Гордеев, рассматривая презент, приятно холодящий ладонь. — Штука что надо. Теперь я вооружен связью до самых зубов. Будем считать это авансом в счет гонорара.

— Нет проблем, — заулыбался Виталий Федорович.

Прощаясь, Юрий Гордеев и Лена Волкова снова долго смотрели друг другу в глаза, не произнося ни звука. Слова были не нужны. Электрическая дуга чувств, образовавшаяся между ними, говорила об очень многом, не нуждаясь ни в каком озвучивании. Гордеев лишь молча пожал протянутую ему теплую руку, и ритуал был совершен.

Другое дело Проскурец. Соблюдая рамки делового общения, прощаться приходилось также по-деловому.

13

В 15.30 Гордеев уже входил в контору юрконсультации на Таганской, 34. Кости на месте еще не было, и Гордееву пришлось довольствовать лишь Машенькиным кофе.

Он еще вчера договорился с Костей о встрече. Как и в вопросах высоких технологий, Гордеев был такой же неуч по части крупных финансов. Не совсем, конечно, неуч, но отстал безнадежно. Его страна развивается семимильными шагами, скачет с места на место, что кенгуру. В одном и том же месте сегодня могут действовать одни законы, а завтра картина меняется радикально с точностью до наоборот. Вышел из мейнстрима — все, начинай сначала. По поводу своей неграмотности Гордеев огорчался не очень сильно. Он был уверен в одном: если надо, он освоит любую сторону жизни за рекордно короткий срок. Еще на юрфаке он удивлял однокурсников своей чудовищной обучаемостью, когда однажды за одну ночь вызубрил чуть ли не назубок весь толстенный том по римскому праву, за что в итоге заслуженно любовался твердой «отл.», вписанной в зачетку нервной рукой профессора Арцыбашева.

— Привет, Юрец! — послышался бодрый голос Кости. — Давно ждешь?

— Не очень, — отозвался Гордеев. — Пришел и жду.

— Извини, старик, еще секундочку. Мне нужно срочно кое-куда звякнуть. В моем мобильнике что-то батарейки подсели.

— Возьми мой. — Гордеев не без бахвальства извлек из кармана новенькую, еще пахнущую свежим пластиком овальную «Моторолу».

Как и ожидалось, Костя вскинул брови.

— Откуда? От Проскурца?

— Аванс.

— Растешь, черт возьми, — резюмировал Костя, набирая номер на новой гордеевской «игрушке».

Пока он болтал, Гордеев думал, какая же это светлая голова придумала сотовую связь. С ее появлением человек перестал быть привязанным к дому, к конторе, к рабочему месту, где он, как правило, сидел в четырех стенах, взаперти, в ожидании телефонных звонков, изнывая от недостатка общения. А теперь ходит, где ему вздумается. Вот она — та самая долгожданная свобода!

— Хорошая штука, — сказал Костя, протягивая Гордееву телефон. — На, носи. И не теряй. Другого такого тебе еще долго не видать.

— Как знать. Никогда не угадаешь, что она выкинет в следующий момент.

— Кто она?

— Жизнь, кто же еще?

— А, ты все про это. Жизнь, друг мой, мы сами себе делаем.

— Да ну? А разве не мама с папой?

— Ну все! — не выдержал Булгарин. — Вступать в дискуссию по поводу твоих никчемных тем я не собираюсь.

— Да я тебя, в общем-то, и не призываю. Ты сам заводишься. Что, что-то там с клиентурой? Какие нелады? Говори, поможем.

— А разве не ты нуждаешься в моей помощи?

— Я, — кивнул Гордеев. — А завтра наверняка ты будешь нуждаться в моей. Никто ни от чего не застрахован.

— Гордеев, не обобщай, — брезгливо скривившись, отрезал Булгарин.

— Ладно, не буду.

Костя удалился выкурить сигарету, а когда через пять минут вернулся, на его лице уже как ни в чем не бывало лежала маска благостного умиротворения. Очевидно, никотин действовал на него каким-то гипнотическим образом, потому что, усевшись напротив Гордеева, он заговорил прежним тоном, переполненным дружескими нотами:

— Давай, Юрок, вываливай свои проблемы.

— Да, в общем-то, не проблемы это, а так, пара вопросов, — отозвался Гордеев.

— Тогда давай свою пару вопросов.

Гордеев положил на стол органайзер, открыл на нужной странице, куда обычно записывал все, что так или иначе нуждалось в пояснении, и заговорил:

— Сотовая связь. Мне нужно знать о ней все.

Булгарин с недоумением посмотрел на Гордеева, хмыкнул:

— Слушай, ты же только что от Проскурца. Ты у него разве не мог спросить?

— Я предпочел никакой информации на эту тему у него не получать.

— Почему?

— Боюсь, она может оказаться однобокой, так как он лицо заинтересованное. Специалист подобен флюсу.

— Мудро, — качнул головой Костя. — До классного лойера тебе остался один маленький шаг.

— Давай без комплиментов. У меня для них в голове ни пяди свободного места.

— Ладно. Сотовая связь, говоришь? Хорошо, тогда слушай.

Гордеев уселся поудобнее, приготовившись записывать.

— С ликвидацией старой монолитной структуры управления народным хозяйством, — говорил энциклопедически разносторонний Костя Булгарин, — и появлением новых категорий экономических субъектов, а именно фирм, коммерческих банков, акционерных объединений, бирж и прочих, которых нынче плодится не меньше, чем грибов после хорошего дождя, значительно возросла экономическая конкуренция.

— Вот новость! — проворчал Гордеев. — Ты мне Америк, пожалуйста, не открывай. Давай по существу. Ближе к телу, так сказать.

— Экономическая конкуренция означает одно: теперь успешная экономическая деятельность предприятий и организаций становится все более затруднительной, если отсутствует должное оснащение вычислительной техникой и средствами оперативного доступа к информации, рассредоточенной по многим системам и банкам данных как внутри страны, так и за ее пределами.

Практической и наиболее реальной основой для обеспечения большинства информационных потребностей может служить развитая сеть отечественных систем и каналов связи, охватывающая всю территорию страны и обозначаемая емким понятием «деловая связь». И здесь доминирующее положение занимают сотовые системы подвижной радиосвязи. Это принципиально другая структура, основанная на сотовом построении и распределении сигнала. Зона обслуживания делится на большое количество ячеек, именуемых сотами.

— Сотами? — переспросил Гордеев. — Шестигранники такие, да?

— Да, по форме они действительно напоминают пчелиные соты. Их радиус в среднем колеблется в пределах от полутора до пяти километров. Каждая из сот обслуживается отдельной базовой радиостанцией небольшой мощности, находящейся в центре ячейки. Совокупность же ячеек образует зону обслуживания. В центре зоны размещена центральная станция, соединенная проводными или радиорелейными линиями с телефонной сетью общего пользования и со всеми базовыми станциями, находящимися в зоне обслуживания. Абоненты могут осуществлять связь между собой и через центральную станцию выходить на любого абонента телефонной сети общего пользования. Понятно?

— Это все? — спросил Гордеев.

— Все, — сказал Костя. — Я думаю, тебе этого будет вполне достаточно. Еще вопросы есть?

— Полно, — сказал Гордеев, рисуя в своем органайзере соты-шестигранники. — Каким образом у тех, кто занимается телекоммуникационным бизнесом, такие сверхприбыли?

— Какие сверхприбыли?

— Ну как «какие»? У них же оборот — сотни миллионов баксов. А это ведь не алмазы, не золото и даже не нефть с алюминием.

— Такие доходы остались в далеком прошлом. Августовский кризис им крылья так подрезал, что мама не горюй. А пока системообразующие банки не накрылись медным тазом, телекоммуникации действительно были самой бурно развивающейся отраслью новой российской экономики, а самым прибыльным сектором этого рынка была сотовая связь. Теперь они еле-еле концы с концами сводят, а прошлый год вообще закончили со страшными убытками. Но, правда, еще держатся.

— Ну а раньше откуда такие обороты? Это же не массовая какая-нибудь, а, можно сказать, элитарная связь.

— В том-то и дело, что элитарная. Когда народ на перестроечной волне стал набивать карманы зелеными хрустами, мобильник стал таким же символом преуспевания, как шестисотый «мерс» или «гранд чероки». Потому и стоил нехило — до двух штук, да еще за разговор по полбакса за минуту. Вот и посчитай. Мобильник тогда был не средством, а атрибутом крутизны и символом власти. По его наличию узнавался чувак влиятельный, богатый, а по его отсутствию — не очень, то есть, проще говоря, лох. Кому же охота выставлять себя напоказ лохом? Вот народ-то из кожи вон и лез, чтобы повесить на пояс такую же штуковину, что и у тебя. — Костя показал на стол, где молчаливо лежала «Моторола». — А те, кто эти мобильники распространял, на простоте человеческой откровенно наживались. Да тот же твой Проскурец. Вот почему наша сотовая связь — самое дорогое удовольствие в мире.

— Понятно. — Гордеев почесал затылок. — Ну, а с другой стороны, не будь у них такой прибыли, им попросту бы не хватило средств для нормального развития.

— Во! — воскликнул Костя. — Совершенно справедливо. Это именно то, что называется этапом первоначального накопления капитала. А задача адвоката — обеспечить такое правовое поле, в котором этот этап проходил бы наименее болезненно.

— Не учи ученого. Это я и без тебя усвоил.

— Вот и молодец. Значит, толк из тебя будет.

— Ладно, хватит язвить, — беззлобно огрызнулся Гордеев.

— Ладно, не буду, — почти весело отозвался Булгарин.

Гордеев, исписав несколько страниц соображениями, которые совместно с Костей успел выработать, захлопнул органайзер.

— Пойдем лучше поближе к кофеварке, — сказал он. — Мой организм заждался кофеина.

14

После разговора с Гордеевым Виталий Федорович явился на рабочее место в заметно приподнятом настроении. Наконец-то в его безнадежном деле появился настоящий и, кажется, весьма толковый защитник.

Оторвав от компьютера Михаила Федотова, позвал его в свой кабинет.

— Миша, все нормально, — заговорил он. — Мне думается, мы выкарабкаемся.

— Мы?

— Мы, мы. Наша компания. Его фамилия Гордеев.

— Чья фамилия?

— Адвоката.

— Ага! У вас, значит, появился адвокат? — спросил Миша, одобряюще улыбаясь.

— Да.

— И кто же он?

— Толковый, молодой, понимающий. Его Лена нашла. Кстати, ты с ней разговаривал?

— Один раз. Да и то только после похорон.

— Ну и что она?

— Да ничего. Сами понимаете, каково человеку. У нее же отца убили!

— Да, это все понятно. Но ты ей тоже не самый чужой. Даже жениться собирались.

— Собирались. Но только когда это было? Лет сто назад.

— И тем не менее и ты и она до сих пор как трава в поле. Ни семьи, ни детей. А пора бы уже.

— Да я не против. Она мне до сих пор по ночам снится.

— Так за чем же дело стало? За ней, да? Ты это хочешь сказать?

— За ней, за кем же еще. Вы же ее характер знаете. У нее в голове только подопытные мухи.

— Это ты зря. Она просто увлечена своей работой, вот и все. Как и ты, в общем-то. В любом случае, лучшей пары тебе не найти. Мало на земле найдется девушек, способных тебя оценить по-настоящему. А Ленка может.

— Да она-то ценит. А что толку?

— А толк будет, когда ты сам подойдешь к ней и первым попросишь прощения. Первым, ты понял?

— А почему я первым? Она тогда первая все затеяла.

— Да потому что ты мужчина, вот почему. Понятно?

— Понятно. Только не понятно, как это сделать.

— Как? Возьми в руки телефон, набери номер, позвони, договорись о встрече. Неужели тебе не интересно узнать, как она провела целый год в Чикаго?

— Да я сам, когда мотался в Чикаго, собирался ей позвонить, но так и не решился.

— Ну и зря, что не решился. А теперь возьми и позвони. Не думаю, что она откажется с тобой увидеться.

— Вы уверены? — робко спросил Миша.

— Абсолютно, — поставил точку Проскурец. — Ладно, иди работай. Компания не должна страдать от простоев.

15

Весь день Гордеев провел в раздумьях. Его неотвязно преследовала одна и та же мысль: является ли Проскурец тем, за кого себя выдает? Не способен ли он пойти на организацию покушения на Волкова ради сохранения своего детища — компании «Интерсвязь»?

Большие деньги, как известно, меняют человека. И, как правило, не в самую лучшую сторону. А потеря компании для Проскурца означала бы разбитое корыто. Ни много ни мало. Потерять на склоне лет дело своей жизни, остаться, что называется, ни с чем, превратиться в прежнего полунищего инженеришку — это было бы невыносимо. После такого поворота только один путь — веревка. Но, с другой стороны, зачем лезть в петлю самому, если туда можно загнать своего соперника? Но такой ли Проскурец? Способен ли он на подобное? Не знаю, пока не знаю, думал Гордеев. Время покажет. Время все расставит по местам.

И адвокат решительно взялся за телефонный аппарат.

Он позвонил сначала загадочному Евгению Павловичу Пашкевичу, которого порекомендовал ему Проскурец, но того ни дома, ни вообще в Москве не оказалось. Он был в командировке. Как объяснила его жена (или кто она ему?): «Женю послали на космодром Байконур, где по его части возник ряд неразрешимых вопросов».

— Ему туда можно позвонить? — спросил Гордеев, пряча волнение.

— Я думаю, можно, — ответила женщина. — Но только я не знаю номера. Он обычно сам звонит.

— А когда звонил последний раз?

— Вчера.

— Он обещал перезвонить?

— Да. Но сказал, что не раньше, чем через месяц, потому что все это время будет находиться в таком месте, где телефоны отсутствуют. Сами понимаете, степь.

— Понимаю, — задумчиво проговорил Гордеев. Точнее, ему казалось, что он понимает. В голове же крутилось нечто совершенно другое, весьма далекое от казахстанской степи.

Целый месяц находиться в неведении? Что это означает? Это означает, что Омельченко подсоберет материал на Проскурца как на организатора убийства Волкова. В то время как этот Пашкевич может оказаться важным свидетелем. Но Пашкевич — всего лишь слабая надежда, которая все время ускользает. Почему ускользает? Ничего не ускользает.

Гордеев снова взялся за телефон, набрал номер Дениса Грязнова.

— Ты не знаешь, как связаться с Байконуром? — спросил он, когда услышал голос Дениса.

— Гордеев, ты?

— Я, кто же еще.

— Как там Проскурец?

— А ты почем знаешь?

— Земля слухами полнится.

— Невероятно!

— И ты забыл, что я сыщик. Информация — мой хлеб насущный. Ну как Проскурец-то?

— Пока никак. Только вчера с ним первый раз встретился.

— Я знаю.

— Черт, Денис, ну откуда? От Булгарина?

— Тепло.

— Тогда понятно. Так как с Байконуром связаться.

— С каким Байконуром? С кинотеатром?

— На хрена мне твой кинотеатр. Мне космодром нужен.

— Космодром?

— Ну да, космодром. Откуда космические корабли отправляются бороздить просторы Вселенной.

— А зачем тебе аж Байконур понадобился?

— Пока не скажу. Боюсь, сглазишь.

— Не бойся, я не глазливый.

— Рассказывай…

— А тебе какой сектор нужен?

— В смысле?

— Ну, сектор, сектор какой? Ты что, не в курсе?

— Не-а.

— Там же, на этом Байконуре, секторов и площадок, что у Ельцина теннисных кортов. Так какой?

— Ну, Денис, — взмолился Гордеев, — ну, прошу тебя, побереги мои нервы. У меня и так голова не на месте, а ты меня про какие-то сектора и площадки грузишь. Мне не сектор, мне человека найти надо.

— Человека?

— Ну да. У тебя есть телефон хоть какого-нибудь?

— А ты кого ищешь?

— Потом скажу.

— А ты сейчас скажи. Может, я его знаю.

— Не знаешь. Он не из твоей тусовки.

— Не суди по себе. Ты тоже не очень-то из моей.

— Ладно, хорош прикалываться. Ты телефончик ищешь?

Гордеев услышал в трубке серию щелчков по компьютерной клавиатуре, и вскоре голос Дениса победно возвестил:

— Есть!

— Говори.

— Только ты учти, это не совсем Байконур, а его контрольно-пропускной пункт. Там когда-то один мой дружок служил, с тех пор телефончик остался. Ты записываешь?

— Записываю.

Гордеев занес продиктованный номер в органайзер и спросил:

— А к кому мне там лучше всего обратиться?

— Для чего?

— Как «для чего»? Чтобы выйти на космодром.

— Ну ты, Юрка, даешь. Позвони и узнаешь. Слушай, ты хоть помнишь, какой послезавтра день?

— Помню. Суббота.

— Я не в этом смысле.

— А в каком?

— Подумай.

— Денис, пощади, ради бога.

— Юбилей «Глории».

— Послезавтра? Мама моя, точно!

— Давай, Юрок, подтягивайся к нам к десяти. Махнем на Истру шашлык жарить.

— А раков?

— Что «раков»?

— Раков будем ловить?

— Сам лови. Я их боюсь.

— Да ладно.

— Клянусь. Я их даже есть боюсь, думаю, что покусают. Это у меня с детства.

— Хорошо, хоть людей ты не боишься.

— Людей я тоже боюсь, только виду не показываю.

— Не прибедняйся.

— Ладно, не буду. Только, смотри, не опаздывай, адвокатище.


Нажав на рычаг, Гордеев с ходу принялся связываться с Казахстаном, намереваясь достучаться до Байконура. В трубке что-то долго щелкало, завывало, шумело, и наконец чей-то бодрый голос ответил скороговоркой:

— Начальник поста капитан Пинчук у аппарата.

Гордеев на долю секунды впал в замешательство, не зная с чего начать.

— Алё, алё! — снова донеслось из трубки. — Я слушаю. Кто это? Говорите. Алё, алё! Балуется кто там, чи шо?

— Здравствуйте, — наконец сказал Гордеев.

— Здоров, если не шутишь. Кто это?

— Вообще-то моя фамилия Гордеев. Я бы хотел…

— Кто? — не дав договорить, громко переспросил Пинчук. — Еще раз скажи, я что-то не дюже расслышал. Небось опять провода сурок поел. Так кто это?

— Адвокат Гордеев.

— Берендеев?

— Гордеев. Из Москвы.

Тишина в трубке. Очевидно, капитан прикрыл ее ладонью, советуясь с напарником. А может быть, просто ожидая что-то услышать от Гордеева, который ничего лучшего не смог придумать, как сказать совершенно логичное:

— Алло!

— Та я слушаю. Говори, не алёкай, как тот попугай.

— Я говорю, это Гордеев из Москвы.

— А я Пинчук с Конотопа, — неожиданно парировал капитан. — И шо теперь?

Гордеев понял, что имеет дело с одним из нормальных армейских насмешников, про которых в народе кочуют сотни анекдотов.

В голове мелькнул один из таких:

«В полк прибыла партия новобранцев. Старшина Пономаренко читает по списку:

— Губерман.

— Я!

— Меценмахер.

— Я!

— Рабинович.

— Я!

— Не, хлопцы, так не пойдет, — разочарованно говорит старшина. — Ни одной нормальной фамилии. У кого есть нормальные фамилии? Шоб как у меня, на «ко»?

— Есть!

— А ну? — обрадовался Пономаренко.

— Коган».

Вспомнив этот анекдот, Гордеев мгновенно расслабился, а голос обрел уверенность.

— Мне нужен Евгений Павлович Пашкевич.

— Кто?

— Повторяю: Евгений Павлович Пашкевич, специалист по космическому слежению.

— Слушай, адвокат… как там тебя?

— Гордеев.

— Гордеев, а ты, наверно, думал, шо я вот так вот по телефону тебе выложу, как на тарелке, местонахождение секретного специалиста?

— Да, я именно так и думал. А что, нельзя?

— Да не, можно. А на кой черт тебе Женька?

— Дело у меня к нему.

— А если у тебя к нему дело, то какого х… ты на КПП звонишь?

— А такого, что у меня другого номера нет. Только вот этот.

— А-а, так бы сразу и говорил. А то — адвокат, трешь-мнешь. Нема тут ни х… твоего Женьки.

— А где он?

— Вчера еще был. Вчера надо было звонить.

— Как был? — переспросил Гордеев, не совсем понимая, о чем идет речь. — У вас был?

— Я тебе шо, не русским языком сказал? Вчера был. Самогон пили. А сегодня он уже на миру.

— На каком миру?

— Ты куда звонишь? Алё, адвокат?

— Как куда? На Байконур.

— Так а шо ж тогда переспрашиваешь? На миру, говорю. Станция такая орбитальная, «Мир» называется. Или там у вас в Москве о такой не знают?

— Как это? — спросил Гордеев почти упавшим голосом.

— А вот так. Отправили спутник чинить.

— Прямо на орбитальную станцию?

— А ты думал, к теще в подпол?

— Когда?

— Шо «когда»?

— Когда его отправили?

— Вчера утром «Прогресс» запустили.

— Как «Прогресс»? Это же грузовой корабль.

— Вот чудак-человек! А шо, грузовой корабль для одних помидоров в тюбиках? Ты в кузове бортовой машины когда-нибудь ездил?

— Ну а как же? На картошку и в армии.

— Так чего ж спрашиваешь? Это для вас, шо в телевизоры пялятся, он грузовой. А здесь «Прогресс» шо дельтаплан. Сел и поехал.

— Товарищ капитан, скажите…

— Ну все, адвокат, — резко оборвал Пинчук, — я и так с тобой тут здорово разболтался. Сейчас начальство придет и мне тут таких свистулей может наколупать, шо до новых веников не реанимируюсь. Бывай здоров.

В трубке раздались частые гудки, и Гордееву ничего не оставалось, как положить ее на рычаг. Воображение рисовало загадочного Пашкевича на борту космической станции «Мир», «на миру». Единственная ниточка, за которую можно зацепиться для проведения успешной защиты, ускользала, исчезая в недосягаемых эмпиреях околоземной орбиты.

А что, если выйти на Пашкевича через Центр управления полетами? — пронеслось в голове.

Гордеев полистал органайзер, нашел искомую графу и снова взялся за телефон.

16

Лена Волкова, сидя в кабинете отца за портативным компьютером, заканчивала отчет по последним лабораторным испытаниям собственного проекта под сочным названием «Механизм самосборки белка в условиях повышенного радиоактивного фона», который она начала еще в Чикаго и взяла для доработки с собой в Москву. Экран монитора пестрел множеством диаграмм, графиков, сонограмм и даже интроскопическими изображениями внутреннего строения организма рептилии, сделанными с помощью спектрометра ядерного магнитного резонанса.

Звонок телефона заставил ее вздрогнуть и из мира нуклидов и протоплазмы вернуться к реальности. Она сняла трубку.

— Да. Кто? Федотов, какого черта! — обрадованно произнесла Лена. — Ты где? Ну так заходи, если в двух шагах.

Минут через десять, открыв входную дверь, она уже здоровалась с коренастым Федотовым. На лицах обоих сияли улыбки. Встреча старых друзей.

— Черт меня побери, но я рада тебя видеть, Федотов, — сказала Лена, пока он раскупоривал бутылку с красным вином.

— Я тоже рад. Куда наливать?

— Куда? Слушай, а давай, как раньше.

— А как раньше?

— Ты все забыл. Из граненых стаканов!

— Давай, — улыбнулся Михаил. — А у тебя есть граненые стаканы?

— Есть! — Лена поставила на стол пару. — Папа их берег для подобных случаев. Они ему тоже напоминали о старых добрых временах.

Федотов задумался.

— За Владимира Сергеевича, — произнес он, поднимая полный стакан. — Я думаю, он бы сейчас радовался вместе с нами. Земля ему пухом.

Выпив, они уставились друг на друга, и Лена сказала:

— Ну, рассказывай.

— Что рассказывать?

— Как жил, что делал.

— А ты разве не в курсе?

— Почему же, в курсе. Но только ты сам расскажи. Например, почему до сих пор не женился на Светке Мазур?

— Ты с ума сошла! Скажешь тоже — Светка Мазур. Она же дура. Дура и стерва. Она меня за два дня семейной жизни до самых костей бы обгрызла.

— Интересно, что ты говоришь другим, когда речь заходит обо мне? То же самое? Да? Призна-вайся!

— Не выдумывай.

— Я не выдумываю. Я просто интересуюсь.

— Слушай, Лена, давай оставим эту тему от греха подальше, чтобы снова не разругаться на века.

Лена опустила глаза, принявшись разглядывать дно опустошенного стакана.

— Хорошо, — переменив тон, сказала она. — Давай эту тему оставим. Как у вас в «Интерсвязи»?

— Ты имеешь в виду, что говорят по поводу убийства?

— Ну, хотя бы это.

— Всякое говорят. Одни считают, что Проскурец виновен, другие — нет.

— А ты как считаешь?

— Я? — удивился Михаил. — Ты разве во мне сомневаешься?

— Нет, не сомневаюсь. Но все-таки…

— Я думаю, что у меня язык не отвалится, если еще раз скажу, что считаю Виталия Федоровича чрезвычайно порядочным, честным и совершенно чистым человеком. Этого достаточно?

— Я это и без тебя знаю. Проскурец никогда бы не пошел на такое. И не потому, что он боится неминуемого возмездия. Просто у него не та закалка. Точнее, закалка у него как раз такая, которая не позволяет ему даже думать о подобном.

— Кстати, как он дома себя ведет? Что говорит жене? Ах да, я совсем забыл, они уже два года, как не живут вместе.

— Да, а все дети в кембриджах и оксфордах.

— Да, им не до него.

— Впрочем, если Проскурца посадят, они останутся без гроша, и тогда вся их загранучеба накроется медным тазом. Слушай, Миша, его действительно могут посадить?

— Легко. С такими уликами — раз плюнуть. Сейчас не очень-то церемонятся с нуворишами. Когда некоторых судей в очередной раз прижали за взятки, у них появился большой зуб на всех денежных мешков, которых они теперь не способны развести на чемодан банкнот.

— Неужели раньше и суд покупался?

— Еще как покупался, а главное, продавался.

— Подумать страшно.

— Раньше, чтобы убить кого-то, для начала достаточно было быть богатым, чтобы выйти сухим из воды. Многие новые русские именно таким грязным образом оберегали свои вожделенные капиталы от внешних посягательств. И представь, что многим ничего за это не было. Ничегошеньки.

— Как же это? — растерянно спросила Лена.

— Суд пошумел, пошумел, адвокат привел неоспоримые доказательства их полной невиновности, и все — они на свободе. Никаких тебе громких разоблачений, никаких длительных тюремных заключений. Пресса тоже молчит, потому что туда тоже сделали массивное финансовое вливание. Тишина и покой. Таким образом на свободе многие, хотя их руки в крови по самые локти, если не выше. Некоторые из них купили себе места в Госдуме и получили депутатскую неприкосновенность. Чего тут греха таить — из-за бабок убивали и будут убивать всегда, пока Земля не слетит с катушек.

— Миша, тебе говорит о чем-нибудь фамилия Гордеев?

— Гордеев? — Федотов задумался. — Кто это?

— Адвокат, — ответила Лена.

— Адвокат? Так, дай подумать. Адвокат Гордеев.

— Он сейчас защищает Виталия Федоровича.

— Вот оно как. Нет, про Гордеева я первый раз слышу. Где его контора?

— Сейчас вспомню, — сказала Лена. — Да я тебе лучше его визитку покажу.

Лена принесла карточку и вручила Михаилу, который принялся рассматривать ее со всех сторон.

— Таганская, 34. Я знаю эту контору, — заявил он. — У меня там есть очень хорошие знакомые, толковые парни. Одного зовут Константином Булгариным. А почему именно Гордеев, а не Булгарин?

— А что Булгарин?

— Я тебе скажу, что Булгарин вытаскивал своих клиентов и не из таких безнадежных трясин, в которую сейчас угодил Проскурец.

— Гордеев потому, что Гордеев. Это моя инициатива. Можно сказать — у меня сработал нюх.

— Ну, если нюх, тогда конечно, — сказал Миша, заметно иронизируя. — Они уже встречались?

— Да, вчера днем.

— О чем говорили?

— Я не слышала. Но у них сложились довольно теплые отношения.

— Прямо теплые?

— Говорю тебе это с полной уверенностью.

— Но умение налаживать теплые отношения с клиентом — это не заслуга адвоката. Его задача — защита клиента.

— Не в этом смысле теплые. Мне кажется, Гордеев проникся пониманием. — Лена осеклась. — Черт, не так надо сказать. Понимаешь, это не просто какой-то профессиональный интерес. Это какой-то по-настоящему человеческий интерес. Нет, все равно казенно звучит. Но это именно так, человеческий интерес. Тебе понятно? — Лена произносила последние слова, едва сдерживая слезы, причину которых она не смогла бы объяснить толком.

— Мне все понятно, Лена, ты можешь успокоиться.

— Он сейчас ищет Пашкевича.

— Кто ищет?

— Гордеев. Виталий Федорович ему про него рассказал. Он говорит, что убийцу нужно искать не в «Интерсвязи», а там, где папа в последнее время вел свои дела.

— Это Проскурец так сказал?

— Да.

— И Гордеев его послушал?

— Да. А что?

— Нет, ничего, — ответил Михаил. — Просто интересно. Интересно, откуда Проскурец знает про дела Волкова. Они же, после того как Волков ушел, почти не встречались.

— Не знаю. А разве это важно? Знает, не знает, какая разница?

— Никакой разницы, ты права. Просто интересно, и не более того. Но я думаю, что Виталий Федорович погорячился, рассказав про Пашкевича. Во всяком случае, Пашкевич Гордееву ничего существенного не даст. Да Пашкевича соседи знают только как работника торговли. Он же до сих пор — сплошной почтовый ящик. Я имею в виду его законспирированный статус. Даже жена толком не в курсе, чем он там занимается.

— А почему это тебя так волнует? Я и не знала, что ты его тоже знаешь.

— Я его не знаю.

— Тогда откуда у тебя такие подробные о нем сведения?

Михаил вылил в стаканы остатки вина.

— Хочешь тост? — спросил он.

— Валяй, — ответила Лена.

— За нас!

— Что ж, весьма ёмко, — сыронизировала Лена.

Возвратив на стол уже пустые стаканы, они снова посмотрели друг на друга, но только это уже был не тот взгляд, что при встрече, а какой-то вялый, почти безжизненный. Их разделяла не то стена времени, не то пропасть мировоззрений. Словом, им больше не о чем было говорить.

17

Около одиннадцати утра команда людей в штатском — следователи Мосгорпрокуратуры и оперы МУРа во главе с Омельченко — оккупировала «Интерсвязь», хладнокровно роясь в сейфах, засев за офисные компьютеры. Обычная процедура, именуемая «изъятие и выемка документации». Согласно плану, выемка даст бумаги, которые лишний раз подтверждают заинтересованность Проскурца в физическом устранении Владимира Волкова. Дело верное. Даже если эта заинтересованность будет иметь весьма условный, косвенный характер, ее будет вполне достаточно, чтобы взять Проскурца под стражу. Улика «А», то есть кейс из крокодиловой кожи, превращает любую косвенную бумагу в прямое доказательство. Представленные следствию, а затем и суду, они сделают свое дело на пять с плюсом. Таким образом, миссия стратега Омельченко будет исполнена с блеском.

Как никто другой, он был убежден, что там, где имеют место большие деньги, обязательно должна быть связь с организованной преступностью.

— Да, Виталий Федорович, да, — говорил Омельченко, растянувшись в кресле, пока опергруппа шерстила офис, — вам следует все рассказать в деталях следователю.

— Но я же ничего не знаю об этих деталях, — отвечал Проскурец, однако в его голосе не было уверенности, а внутри клокотало: «Неужели этот вельзевул от прокуратуры действительно упечет меня за колючую проволоку, даже не моргнув?»

— Хотите начистоту? — спросил Омельченко, лукаво сощурившись.

— Давайте. Только мне не очень понятно, почему вы спрашиваете. Это же ваш день. Сегодня вы командир эскадрильи.

— Да, действительно. — Омельченко с удовольствием хрустнул пальцами. — Но такт, вежливость — это также наше оружие. Так вот, если начистоту, то срок вам грозит сравнительно небольшой. Десять лет.

— Как вы сказали?

— Десять лет. А что?

— Небольшой? — Глаза Проскурца вывалились из орбит. — По-вашему, это небольшой?

— Для убийцы — просто щадящий, почти что равный помилованию.

— Но я не убийца!

Омельченко усмехнулся:

— А кто убийца?

— Не знаю.

— Тогда смиритесь с этой ролью. Другого кандидата у нас тоже нет. Один вы. В старину говорили: используй то, что есть.

Виталий Федорович заглянул в глаза следователя. В них была пустота. Будущее казалось Проскурцу невыносимым, полным бесконечного мрака, населенного кошмарными химерами.

18

Михаила Федотова в этот день задерживали дела, поэтому начало проведения обыска он пропустил. Но, паркуясь возле многоэтажной «стекляшки», весь девятый этаж которой занимала компания «Интерсвязь», его внимательный глаз выделил несколько машин, номерные знаки которых явно указывали на принадлежность к следственным органам.

Осмотревшись, выходить из своей машины Михаил не торопился. Он вынул из кармана мобильник и набрал номер.

— Это Федотов, — сказал он в трубку. — У нас тут гости. Да, как и ожидалось. Омельченко верен себе. Жду дальнейших инструкций.

Некоторое время Михаил молчал, вслушиваясь в голос из телефона, и наконец сказал:

— Я понял. А что делать с Гордеевым? Как «что такое»? Он уже вышел на Пашкевича. Наше счастье, что он в зоне недосягаемости. Пашкевич, кто же еще. Нейтрализовать Гордеева? Можно. Надо подумать. Хорошо, до связи.

Михаил спрятал телефон обратно в карман и вышел из машины.

Переступив порог офиса и увидев незнакомых людей, снующих туда-сюда, навесил на себя вопросительный взгляд. И вскоре встретился глазами с Омельченко, который, выйдя из кабинета генерального директора, обратился к одному из своих коллег с вопросом, который, несмотря на гул, Михаил все же расслышал.

— Ну что там у нас? Есть контакт? — спросил Омельченко у совсем еще юного на вид парня в сером костюмчике.

— Кое-что, — ответил парень, поднимая голову, чтобы заглянуть в глаза своему шефу.

— Кое-что — это почти ничего. Мне нужна конкретика. Показывай, что нарыли. Давай, давай, не тяни!

Парень показал на стол, заваленный документацией. Омельченко направил туда широкие шаги и длинными пальцами раскрыл одну из папок.

— Марина, что здесь происходит? — спросил Михаил Федотов у одной из девушек, которую оперативники согнали с ее рабочего места и теперь она стояла у окна, с высоты девятого этажа безучастно взирая на внешний мир.

— Завал, Миша. Полный завал. Я думаю, нас закрывают, — ответила Марина, не отрываясь от окна.

— Не мели чепуху! Это просто рядовая процедура. Они скоро уйдут, и мы снова заживем по-прежнему, — возвестил Михаил.

— Правда? — Марина доверчиво посмотрела на него.

— Ну конечно! — Его глаза заискрились. — Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

— Никогда.

— Ну вот видишь. Все нормально. Проскурец у себя?

— У себя.

— Он один? К нему можно, не знаешь?

— А ты спроси у начальника.

— А кто начальник?

— Вон тот, видишь?

— У стола?

Марина кивнула:

— Ага, тот. Самый длинный.

Федотов несколько секунд смотрел на занятого бумагами Омельченко, затем сказал:

— Ладно. Подожду, пока они слиняют. Я думаю, боссу сейчас не до меня.

19

День для пикника выдался как по заказу: солнце, в небе ни тучки, жара минимальная.

Денис, как водится, колдовал над мангалом, а Юрий, стоя по колени в воде, забрасывал спиннинг.

— Эй, Гордеев, — позвала одна из барышень, купавшихся неподалеку, — как там наша рыба? Клюет?

— Ага. Носом.

— Каким? — спросила другая, и барышни захихикали.

Гордеев, держась как можно невозмутимей, в очередной раз замахнулся удилищем.

— Рыбы нет. Русалки всю распугали.

— Ну так переключайся на русалок. Или, может, у тебя с наживкой не все в порядке?

— Да нет, с наживкой-то как раз все в полном порядке. С русалками не повезло.

— Фу, какой грубый, — запротестовала одна из девиц.

— А вот мы его сейчас сами поймаем! — нашлась первая.

И обе девушки, выйдя из воды на берег, стали стремительно приближаться к рыболову.

Предчувствуя, что через мгновенье он прямо в футболке и джинсах окажется в реке, Гордеев, хохоча, дал деру прямиком к мангалу, сматывая на бегу леску.

А Денис тем временем уже снимал с углей ожерелья золотистой баранины, от которой исходил одуряющий запах, возбуждая в присутствующих и без того нагулянный на свежем воздухе первобытный аппетит.

Получив по шампуру и рассевшись кругом, присутствующие предались долгожданной трапезе, отпуская комплимент за комплиментом в адрес шеф-повара и виновника торжества одновременно.

— Ну как, дозвонился до Байконура? — спросил Денис Гордеева, когда гости, наевшись шашлыка, всей компанией отправились купаться.

— Почти.

— Почему почти?

— Потому что это действительно только ка-пэ-пэ.

— Я же тебе еще тогда сказал. И что, тебе там не дали никакого другого номера?

— Да нет, не в этом дело. Там был один капитан, он сказал, что Пашкевич…

— Кто?

— Пашкевич, ну тот, который мне нужен.

— А-а. И что капитан?

— Капитан сказал, что его отправили в командировку на станцию «Мир» чинить какой-то спутник. Ты можешь себе такое представить?

— Могу. А что тут такого особенного?

— Нет, ну это же орбитальная станция.

— Не понимаю твоего возмущения.

— Да не возмущение, скорее, удивление.

— Ты по Неаполям шляешься? Шляешься.

— Ну и что с того? При чем здесь Неаполь?

— А человек даже в космос слетать не может, так, по-твоему? Тем более не балду пинать, как ты, а по делу.

— Ну дела…

— Проснись, чувак! Двадцать первый век на носу.

— Да я не про это.

— А про что?

— Я про то, что мне этот Пашкевич нужен вот так! А он теперь хрен знает где. Я попытался связаться с Центром управления полетами…

— С ЦУПом, что ли?

— Ну да. Я там одному мужику из отдела навигации помогал госдачу приватизировать…

— Ну и как, связался?

— Связаться-то я связался, да только мне там, в ЦУПе в этом, вежливо дали понять, что никакого Пашкевича на орбите сейчас нет и быть не может, что такой фамилии даже нет в списке отряда космонавтов, что у меня неверная информация, и так далее, и так далее, пятое десятое. Короче, я как адвокат в данный момент совершенно безоружен. Да еще Проскурца арестовали. Труба, короче.

— Когда?

— Да вчера. Этот Омельченко с него теперь с живого не слезет, пока не зароет где-нибудь под Архангельском. В общем, кранты сплошные.

— Постой, как ты сказал его фамилия?

— Омельченко.

— Да нет, не следователя, этого я и сам как облупленного знаю. Того, что в космос улетел?

— Пашкевич. Только я думаю, ни в какой космос он не улетел. Капитан просто пошутил.

— Да постой ты. Куда ты летишь? Значит, Пашкевич?

— Ну.

— А зовут как?

— Женя. То есть Евгений Павлович.

— Ага, — задумчиво произнес Денис.

— Что «ага»?

Денис повернулся к Гордееву и громко провозгласил:

— Отдыхай, говорю! Иди искупайся, с девчонками порезвись. А то ходишь, как на похоронах.

— Подожди… Слушай, Денис, а не взяться ли тебе за это дело как сыщику? Я скажу Лене, чтобы она официально обратилась в «Глорию». Очень прошу тебя помочь мне, век буду благодарен.

— Ладно, предоставь это дело мне. Завтра если не твоего Пашкевича, то кого-нибудь не хуже найдем. Я все-таки сыщик, тем более частный. Иди, иди, гуляй, мне еще вторую очередь шашлыка запускать. А Волкова пусть подруливает в «Глорию» часикам так к двенадцати.

И Гордеев, как завороженный, медленно стянул с себя футболку с джинсами, оставшись в одних плавках. Являя великолепный средиземноморский загар и ладно сработанный торс, побрел к реке, откуда до слуха Дениса вскоре донесся обильный женский восторг.

20

Микроавтобус Дениса с уставшей, но довольной компанией мчит по московским улицам. Гордеев рядом с водителем. Он достает из кармана свой персональный мобильник, нажимает подряд несколько кнопок, прикладывает к уху.

— Лена? — говорит он. — Если вы не против, я хотел бы к вам заскочить. Прямо сейчас. Я почти рядом. Хочу познакомить вас с сыщиком, моим другом. Очень хорошо. Угу, до встречи.

И обращаясь к Денису:

— Тебе не в лом забросить меня в Крылатское?

— Какие проблемы, Юрок! Я сегодня всех самым аккуратным образом доставляю к самому порогу. Диктуй координаты.

— Осенний бульвар, двенадцать.

— Дела сердечные? — подмигнул Денис.

— Ну, почти. Да и познакомить вас надо с Леной, с твоим работодателем.

21

Лена оказалась девушкой понятливой, и Юрию не надо было долго объяснять ей, зачем в их деле должен был появиться частный сыщик. Они с Денисом очертили общий круг проблем, после чего Лена уже официально попросила Грязнова установить наблюдение за Федотовым и из рук в руки передала сумму, названную Денисом. И Грязнов тут же откланялся.

Гордеев же, едва ушел Денис, отправился в ванную, чтобы смыть с себя запахи пикника.

Он тихо радовался, что Лена отнеслась к его внезапному визиту как к событию само собой разумеющемуся, которое непременно должно было случиться и вот случилось.

Не удивило Гордеева и то, что, как только он вышел из ванной комнаты, закутанный в мягкий халат, они бросились друг к другу, будто две разнозаряженные частицы, которые силой долго удерживали от сближения.

В восемь утра из-под вороха одежды завопил сотовый. Гордеев сполз с кровати и, с трудом распечатав глаза, двинулся на поиски.

— Да, — сказал он в трубку, подавляя зевоту.

— Ты где? — спросил телефон голосом Дениса. — Еще в Крылатском?

— Угу.

— Спишь?

— Угу.

— Тогда марш под душ и через тридцать минут жди меня у подъезда.

— А что такое?

— Ничего такого. Поедем искать твоего Пашкевича.

— Надыбал что-то?

— Не то слово. Давай, давай, не тяни. Мне самому не терпится.

Сварганив на скорую руку чашку кофе, он на всякий случай заглянул в спальню. Безмятежность, с какой Лена отдавалась утреннему сну, его приятно удивила. Расслабленное лицо было озарено полуулыбкой полного счастья.


Денис не солгал: через тридцать минут с небольшим его «девятка» действительно затормозила у подъезда. Гордеев заметил, что воронка от взрыва исчезла. На ее месте чернела свежая заплата из битума.

— Куда лежит наш путь? — забравшись в машину, спросил он, демонстрируя приподнятость духа.

— В Марковку, — ответил Грязнов, выруливая к большой дороге.

— Что там?

— Чувачок один. Компьютерный гений. Недалеко от поселка проживает.

— А зачем нам компьютерный гений?

Денис неодобрительно осмотрел Гордеева сверху вниз.

— Ты еще спишь или как? — почти раздраженно спросил он.

— Да нет, просто спрашиваю. По-моему, совершенно нормальный вопрос: зачем нам компьютерный гений?

— Его зовут Альберт Чувашов. Для нас с тобой — просто Алик.

— Очень хорошо. А что дальше?

— Информация для размышления: Алик — одноклассник Евгения Пашкевича по математической спецшколе. Это была неразлучная троица.

— Троица? А кто третий?

— Ни за что не отгадаешь.

— Скорее всего. Так кто же?

— Владимир Левин.

— Кто?!

— Да, да, ты правильно расслышал. Не Ленин, а Ле-вин, — повторил по слогам Денис.

— Тот самый?

— Ага, именно тот самый. Интересно, правда?

— Не то слово.

Гордеев хорошо помнил, кто такой Владимир Левин. Международная знаменитость, не меньшая, чем свой почти полный тезка, который вождь мирового пролетариата.

В июле — августе 1994 года, находясь в Петербурге, в маленьком офисе АОЗТ «Сатурн», он вместе с напарником — одним из совладельцев «Сатурна» — взломал банковскую компьютерную сеть крупнейшего и наиболее защищенного американского «Cитибанка», перевел из него общей сложностью 2,78 миллиона долларов в калифорнийское отделение «Банк oф Aмерикa» на счета своих американских дружбанов, а также на счета некоторых компаний в Израиле.

Погорел Левин по двум банальным причинам: жадность и недостаток информации. Дело в том, что трансакции свыше миллиона долларов отслеживаются спецслужбами. Этого он не знал. Да Левин и не был тем, кого называют хакерами. А потому заметать следы не умел. Сначала его вел неутолимый мальчишеский интерес ко всякого рода тайнам киберпространства. Этакий Буратино, у которого под мышкой вместо азбуки — современный персональный компьютер. Когда же он со всей мощью своего аналитического ума увидел все прорехи, которыми, как решето, усеяно поле компьютерных сетей, им овладел азарт игрока. Как известно, такой азарт мало кому позволяет вовремя остановиться, если только ты не хладнокровная натура. В конечном итоге вычислить его оказалось не так уж сложно.

Когда об этом уникальном инциденте на весь мир сообщили многие информационные агентства и телеканалы, в том числе и российские, некоторые аналитики утверждали, что, если бы Левин отсасывал из «Cитибанка» хотя бы по 50—100 тысяч долларов ежемесячно, не покушаясь на миллионы, его фамилия никогда бы появилась на страницах газет и в бюллетенях спецслужб.

До сих пор держится в секрете, как лос-анджелесские банкиры обнаружили компьютер, с которого была предпринята попытка проникновения в сеть «Cитибанка». Достоверно известно только то, что помощь в розыске Левина оказал хакер из Сан-Франциско, который около полутора лет назад был арестован по обвинению во взломе компьютерной банковской системы все того же «Cитибанка».

Воспользоваться украденными деньгами компьютерный мошенник мог только за границей, куда он и отправился. В марте 1995 года Левина арестовали при попытке въехать на территорию Велико-британии. Агенты ФБР после ареста были неприятно удивлены первым заявлением Левина: «Я все время находился в Петербурге и никакого отношения к краже в «Ситибанке» не имею». Это означало, что пропавшие деньги находятся в руках русского взломщика и тот готов за четверть украденной суммы нанять лучшую в Лондоне адвокатскую контору. Что, впрочем, и было сделано.

Алистер Келман, лондонский адвокат, специализирующийся в вопросах, связанных с информационными технологиями, в интервью «Ньюсуик» сказал, что удивлен этим происшествием, и добавил: «Давно пора бы. Это обещает стать очаровательным анекдотом».

Насколько известно, после шести месяцев пребывания в федеральной тюрьме Пенсильвании Владимир Левин был завербован Пентагоном, в стенах которого до сих пор успешно и работает.

Из короткой аннотации Дениса Гордеев узнал, что Алик Чувашов и был тем самым напарником Левина, когда тот поставил на уши весь финансовый мир Соединенных Штатов. Однако Алик с тех пор навсегда ушел в тень, не откликаясь ни на какие предложения со стороны различных структур на предмет сотрудничества. Правда, за исключением одного-единственного человека — Дениса Грязнова.

— Я его нашел, когда он почти загибался, — пояснил Денис.

— Загибался? В наше время и с его талантом? — всерьез удивился Гордеев.

— Кто-то из питерских гебистов пронюхал, что Алик и Левин чуть ли не молочные братья. И ну его шпынять по всем параметрам — и так и этак. Мол, если не согласишься на нас работать, мы быстренько сфабрикуем на тебя какое-нибудь щекотливое дельце, которое потянет как минимум на червончик строгого. А у него, между прочим, трое детей — близнецы, представляешь?

— И что Алик? Согласился?

— Согласиться для него означало признать себя причастным к взлому «Ситибанка». Тем более он прекрасно себе представлял, какого характера работу ему могут поручить в госбезопасности. В общем, стукачом он быть наотрез отказывался. Он держался до последнего, пока не собрал в охапку жену и детей и не перебрался в Москву, где уже работал его третий школьный приятель — Женя Пашкевич. Долгое время, правда, он ему боялся даже звонить, опасаясь подставить и себя и его. Он поселился в Марковке, недалеко от Перловки, где снял дачу у Кольки Голикова, моего давнего приятеля.

— А Колька откуда его знает?

— Этот говорит, на грибах познакомились.

— На каких грибах? На мухоморах?

— Не знаю. Познакомились, и все. Еще в Питере. А вот однажды Колька порекомендовал мне Алика как неплохого специалиста, когда у меня при одном расследовании возникли проблемы с компьютерными технологиями. Алику как раз позарез нужны были деньги, семья почти голодала. Вот так мы с ним и сошлись. С тех пор он мой эксперт по цифровым технологиям и прочим всевозможным мудреным современным электронным штукам-дрюкам. А специалист он, надо тебе сказать, просто высший класс. Не голова, а сплошной системный блок, «Пентиум» третий. Только вот история с Левиным привила ему устойчивую манию преследования. Парень теперь из дому выйти не может — ему в каждом встречном агент спецслужб мерещится. Поэтому все время работает строго в домашних условиях.

— Ужас какой-то.

— Не то слово, Юрок. Ужас, согласен. Но пока ничего не поделаешь.

— Ну и как он теперь?

— Сейчас сам увидишь. После того как он наконец решился связаться с Пашкевичем, тот взял его под свою опеку, оградив от всевозможных посягательств спецслужб на его золотые компьютерные мозги. А у нашего сыскного агентства появился настоящий доктор компьютерных наук.

«Девятка», порычав в неглубокой жиже грунтовой дороги, размытой ночным ливнем, остановилась у невысокой бревенчатой избы, утопающей в буйных зарослях. Откуда-то выбежала и залаяла поджарая немецкая овчарка.

— Вилли, привет! — сказал Денис, обращаясь к псу, и тот, вывалив набок язык, уселся возле его ног. — Где Алик?

Вилли показал своей острой мордой на избу и с места рванул обратно во двор, очевидно, оповещать хозяев о прибытии гостей.

— Пошли, Юрок, покажу тебе живого героя нашего времени.

То, что Гордеев увидел, войдя в дом, мощно контрастировало с внешней действительностью. Как если бы во время Бородинского сражения в небе на бреющем полете ни с того ни с сего пронесся бы Ту-144 во всей красе. Сказать, что дом был заставлен компьютерами — не сказать ничего. Здесь компьютер был прежде мебели, точнее, заменял ее.

Трое мальчиков-близнецов сидели каждый перед своим монитором и резались в какую-то сложную сетевую стратегию, не обращая никакого внимания на двух пришельцев, которыми для них несомненно являлись Гордеев с Грязновым.

— Здоров, братва! — Денис попытался привлечь к себе внимание «киберпанков», но выклянчил только недовольное мычание. — Где папка?

— Там, — сказал один из троих, не отрывая глаз от экрана.

— Где там?

— Денис, старикан, — донеслось из глубины дома, и Гордеев увидел обаятельного бородатого очкарика лет тридцати, заключающего Дениса в дружеские объятия. — Наконец-то ты сюда добрался.

— Я не один.

— Ну так еще лучше! А то я тут уже одичал от своего отшельничества.

— Это Юра Гордеев, мой задушевный приятель.

Гордеев и Чувашов обменялись рукопожатиями.

— Так мы сейчас крюшончику сварим, — предложил Алик. — Посидим как люди, за жизнь потрем. Дениска нам о международной обстановке доложит, а то я тут в глуши за месяц от жизни отвык. Газет не читаю, телевизор не смотрю, а только паяю все что-то да перепаиваю. Скука, короче, для вас зеленая.

— Билла Гейтса уже переплюнул? — спросил Денис.

— А кто такой Билл Гейтс? Не знаю такого. Во всяком случае, у нас такие кони не взлетают. Мы и без Гейтса сами себе Гейтсы…

— Ладно, ладно, — прервал его Денис. — Забодяжь нам чайковского для начала, а потом о деле поговорим. У Юры сроки горят.

— Да? — притихшим голосом спросил Алик. — А чего надо?

— Мне нужен Евгений Пашкевич, — ответил Гордеев, ощущая легкую растерянность от дивного шквала гостеприимства.

— Женька? — переспросил он, и тут же шлепнул себя раскрытой ладонью по лбу. — Я же забыл совсем… Пойдем! Идите сюда.

Денис и Юрий переглянулись и двинулись вслед за Аликом. Он открыл дверь в соседнюю комнату, где на столе стоял очередной компьютерный монитор, на котором за многочисленными помехами просматривалась чья-то ухмыляющаяся физиономия.

— Чей мобильник включен? — спросил Алик.

— Мой, — ответил Гордеев. — А что?

— Надо вырубить. — И ткнул пальцем в монитор: — Модульная наводка. И без того сигнал шаткий.

Гордеев достал свою «Моторолу» и вывел ее из рабочего состояния.

— Готово.

Монитор моментально очистился.

— Алик, — сказала вдруг физиономия, — где ты ходишь? Луч уходит. Земля же вращается. Ты забыл?

— Да тут гости у меня, — извиняющимся тоном ответил Алик.

— Гости гостями, но ты же не закончил. «Запорожец» врезался в шестисотый, а что дальше случилось?

— Потом, потом, Женя. У меня тут один человечек, он тебя ищет.

— Меня?! — удивился экранный собеседник. — У тебя? А как он пронюхал?

— Никак. Просто чистая случайность. Гигантская флуктуация, понимаешь?

— Понимаю.

Пашкевич ненадолго замолчал, видимо, обдумывая информацию, затем сказал:

— Ладно, давай его в экран.

Алик повернулся в кресле к двум ничего не понимающим друзьям, которые стояли поодаль, переглядываясь и пожимая плечами.

— Юра, садись на мое место.

Гордеев на ногах, которые с чистой совестью можно было назвать ватными, подошел к столу и уселся в освободившееся кресло.

— Вот сюда, ближе к камере. Ага.

— А что дальше делать?

— Ничего. Просто говори, ему слышно.

— Здравствуйте, — сказал Гордеев.

— Юра, побыстрее, если можно, — поторапливал Алик. — У нас пять минут эфира, нет, уже только четыре.

— Добрый день, — ответил Пашкевич из монитора. — Это вы меня искали?

— Да, я. Если вы только, конечно, Евгений Павлович Пашкевич.

— Да, конечно, я Пашкевич, — усмехнулся Евгений Павлович. — Но можно просто Женя.

— Очень приятно. Моя фамилия Гордеев. Но можно просто Юра, — немного дрожащим от волнения, но веселым голосом представился он.

И вдруг увидел, что изображение на экране каким-то странным образом поплыло, и вскоре лицо Пашкевича смотрело на него уже вверх тормашками.

Юрий виновато посмотрел на Алика, мол, я ничего здесь не трогал, оно само. Алик ответил снисходительной улыбкой и махнул рукой:

— Не обращай внимания, это невесомость.

— Юра, я вас слушаю, — сказал Пашкевич.

— Женя, я адвокат Виталия Федоровича Проскурца.

— Адвокат?

— Да. Ему предъявлено обвинение в организации убийства Владимира Волкова.

— Ах, вот оно что, — голос Пашкевича сделался серьезным.

— Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов.

— Задавайте. Хотя, честно признаться, для меня это не совсем естественно.

— Что не совсем естественно? — спросил Гордеев.

— Не естественно таким образом общаться со следственными органами. Я имею в виду, находясь на орбитальной станции.

— А, вы про это. Для меня тоже, хотя я и не в космосе. Но я не следственные органы. Я скорее защитник от следственных органов, если так можно выразиться.

— Женя, Юра, ближе делу! — нервничал Алик. — У вас только полторы минуты.

— Женя, — уже более уверенно, немного грубоватым голосом продолжал Гордеев, — я знаю, что он с вами сотрудничал.

— Да, было дело.

— Мне нужно знать, каким проектом был занят Волков в последнее время… Я имею в виду, в тандеме с вами.

— Я вас понял.

Лицо Пашкевича на экране повернулось и снова заняло нормальную «человеческую» позицию.

— Да, у нас был совместный проект.

— Меня интересует, что это за проект. Его, так сказать, суть.

— Я понимаю. Вы хотите выяснить, не связано ли его убийство с нашими совместными действиями? — спросил Пашкевич. — Нет, уверяю вас, Юра, не связано. Это просто какое-то чудовищное недоразумение.

— Женя, я не совсем это имею в виду.

— Не это? А что же тогда?

— Судя по всему, преступнику очень хотелось, чтобы оно выглядело именно как недоразумение.

— Вы в этом уверены?

— Почти абсолютно.

— Вам виднее. Вы знаете, я только что подумал…

И тут пропал звук. Хотя изображение Пашкевича, который все еще продолжал шевелить губами, оставалось достаточно четким.

— Что? — спросил Гордеев и повернулся к Алику. — Что он говорит?

— Время, — ответил Алик. — Сейчас и картинка уйдет.

Экран заволокло серой рябью, и вскоре на месте улыбающегося космонавта образовалась сплошная электронная каша.

— Черт! — пробормотал Гордеев. — Вот же непруха. Когда можно будет еще поговорить?

— Сейчас гляну, — ответил Алик и вывел на экран монитора густую таблицу с множеством ничего не говорящих Гордееву числовых символов.

Гордеев поймал себя на мысли, что его почти не удивляет возможность связаться с космическим объектом, не выходя из подмосковного бревенчатого дома. Это больше было похоже на добрую шутку, на беззлобное надувательство. Ведь на экране мог быть и не Пашкевич, а кто-то из компании лихих шутников. Тем более что Гордеев никогда в глаза никакого Пашкевича не видел, даже на фотографии. А как же невесомость? — спросил он у самого себя. А что невесомость? При современных графических возможностях компьютерной техники симуляция невесомости не есть проблема. И если бы не присутствие здесь Дениса Грязнова, Гордеев действительно воспринял бы все увиденное как самый обыкновенный розыгрыш. Но Денис в профессиональных делах на розыгрыши не был способен. Для него расследование и трезвый взгляд на вещи — это понятия-синонимы.

— Только через двенадцать дней, — сказал Алик.

— А? — Гордеев еще пребывал в раздумьях.

— Я говорю, сеанс связи через двенадцать дней.

Гордеев захотел спросить, каким образом Алику удалось наладить двустороннюю (именно двустороннюю!) космическую связь, но его опередил Денис:

— Алик, колись, как ты дошел до такой жизни?

— До какой?

— Сам знаешь до какой, — произнес Денис, показывая на компьютер.

— А, ты про это? А чего тут особенного? Это обычная спутниковая тарелка для приема телевидения.

— Ой ли, обычная?

— Обычная. Ну, правда, частотки ресиверу я слегка подрезал…

— Ага, уже теплее.

— Ну так, самую малость. Для удобства.

Денис переглянулся с Гордеевым, который, прислонившись к дверному косяку, стоял и с большим трудом делал вид, что в действительности ничего особенного в общем-то не происходит.

— И давно ты это? — продолжал Денис.

— Что «это»?

— Частотки, говорю, давно подрезал?

— Да нет, только в прошлом году, когда Женька первый раз на «Мир» полетел.

— Ладно, предположим, что так. Ты его слышишь и видишь. А он тебя как? У тебя же мощности не хватит.

— А мне зачем? Это пускай он меня видит и слышит. У них там на «Мире» стоит отличный приемничек. Они с его помощью могут не только породу моего Вилли разглядеть, но даже с точностью до дня вычислить его возраст.

— Не понял, — Денис напрягся. — Что это за приемничек такой?

— Да есть один. Рентгенвибротелескоп называется. Знаешь такой?

Денис кивнул:

— Слышал. От профессора Капицы. В передаче «Очевидное — невероятное».

— А чего ж тогда спрашиваешь?

— Уточняю. Например, не гнал ли беса профессор Капица?

— Профессор Капица беса не гонит никогда! — с деликатной грубостью отрезал Алик. — Это один из последних честных ученых на всем земном шаре. Вместе со Станиславом Лемом и Борисом Стругацким.

— Ну ладно, ладно, — оправдывался Денис. — Не заводись. Я же неуч, ты знаешь. Иногда чего-нибудь не того и ляпну. А ты не обращай внимания.

— О'кей, — уже совершенно спокойно отозвался Алик и повернулся к Гордееву: — Слушай, Юра, да ты не огорчайся, что мы Женьку потеряли. Я же с ним и с Волковым этот проект вместе химичил.

— Правда? — обрадованно отреагировал Гордеев.

— Честное пионерское! — ответил Алик и рукой отдал пионерский салют. — Могу, если нужно, порассказать. Только не знаю, чего тебе конкретно нужно.

— Да я и сам еще толком не знаю.

— А ты не стесняйся, задавай вопросы.

— Да ему все бы да разом, — встрял в разговор Денис. — Валяй все подряд. Только чайковского не забудь забодяжить.

— Лады. — Алик вышел из «радиорубки» и через время вернулся с тремя глиняными кружками, от которых исходил горячий запах какого-то сумасшедшего настоя из множества диких трав.

— Дурман есть? — спросил Денис, показывая на кружки.

— Нет. Дурмана нет. Вчера последнюю щепоть заварил. Только вытяжка ржаной спорыньи. Зато много.

Гордеев бросил на Дениса взгляд, полный недоумения.

— Пей, — сказал Денис. — Ты еще такого не пил.

— А оно как? — робко поинтересовался Гордеев.

— Да никак, — ответил Денис, переглядываясь с Аликом. — Как всё на свете. Шуток не понимаешь? Пей!

Гордеев все еще сомневался. По слухам он знал, что многие знаменитые компьютерные программисты весьма часто балуются сильными наркотическими веществами, если только не сидят на них по полной программе, как тот же небезызвестный Тимоти Лири — профессор из Гарварда, изобретатель Интернета.

Он сделал глоток и убедился, что это обычный травяной сбор, не более того. Вот теперь его действительно попытались разыграть. И разыграли.

— У вас все шуточки на уме, а у меня, между прочим, клиент в «Матросской тишине» парится.

— Ой, да, — спохватился Денис. — Давай, Алик, колись насчет Волкова.

— Когда-то давно, еще в 1996 году, мне в голову пришла идея глобального телекоммуникационного покрытия, — рассказывал Алик, прихлебывая из кружки. — Это не было чем-то принципиально новым для сотовых подвижных систем, однако принципиальное отличие заключалось в том, что зона обслуживания дополнялась цеппелинами.

— Чем? — спросил Гордеев, склонившись над своим органайзером.

— Цеппелинами.

— В смысле дирижаблями?

— Скажем так, хотя тут есть небольшое отличие. Но это не самое главное. Короче, это проект цеппелин-сателлитовой сотовой связи, сокращенно ЦЕСС. Хотя с самого начала ни о каком проекте речи не шло. Это Волков уже позже присобачил ему это громкое слово — проект. Присобачил и тут же лихорадочно ринулся воплощать в жизнь. Роли он распределил таким образом: я — основной генератор идей, Волков — исполнительный продюсер, а Пашкевич — главный менеджер по поставкам авиационно-космического оборудования.

— А на какой стадии сейчас находится разработка вашего, как ты сказал, ЦЕСС?

— За два дня до убийства Владимира Сергеевича мы уже готовы были перейти к стадии внедрения. Не хватало лишь одного, сам понимаешь, чего.

— Денег?

— Их самых.

— Сколько? Ну хотя бы примерно, если не секрет.

— Не секрет. Примерно миллионов двадцать.

— Долларов?

— Да, долларов. Необходимо было заплатить за изготовление цеппелинов.

— А для чего вообще нужны цеппелины?

— На самом деле все очень просто. Дорогостоящие ретрансляционные спутники дополняются цеппелинами с установленными на них приемо-передающими системами по типу базовых радиостанций. Если такой дирижабль запустить на высоту пятьдесят метров, то радиус одной соты-ячейки увеличивается с обычных пяти до ста и более километров, в зависимости от параметров ландшафта. А если высота запуска достигает ста метров, то очень возможно, что радиус при этом расширяется до тысячи верст. Таким образом отпадает потребность в большом количестве базовых станций.

— Очень интересно, — кивал Гордеев. — Очень интересно.

— Для покрытия такой территории, как Москва, достаточно подвесить три-четыре таких дирижабля-цеппелина.

— Что это дает?

— Не догадываешься? Обвальное удешевление абонентской платы до уровня — а то и ниже — платы за обычный проводной телефон общего пользования.

— Надо же!

— Или вот еще одно преимущество: дирижабли можно вешать в любой точке земного шара, где угодно и в каком хочешь количестве за относительно смехотворные бабки, особенно по сравнению с затратами на прокладывание телефонных кабелей. Если этот проект осуществится, это позволит покрыть сетью сотовых коммуникаций все так называемые «глухие» зоны, где содержать наземные радиостанции экономически нецелесообразно да и не позволяет естественно-природный характер местности.

— То есть?

— Ну, например, в горах, в открытом море, в тайге, в районе нефтедобычи, где уже сегодня острая потребность в мобильной связи назрела и встала ребром. Можно сказать, что тайга до сих слабо освоена человеком именно из-за отсутствия быстрой связи с центрами продвинутых цивилизаций.

— А ЦЕСС позволяет такую связь наладить? Прямо посреди тайги?

— ЦЕСС позволяет ее наладить в считанные часы после поступления заказа. Ведь дирижабли в режиме пилотирования можно перемещать по горизонтали на какие угодно расстояния.

— Получается, что ЦЕСС — это самый настоящий эволюционный прорыв? Так надо полагать?

— Да, именно так. К тому же ЦЕСС, после широкого введения в эксплуатацию, моментально выводит сотовый телефон из разряда дорогих игрушек для новых русских. ЦЕСС позволяет иметь мобильник всем, кто в том нуждается, начиная с полугрудных детей и кончая немощными пенсионерами. И тогда прощай проводной телефон общего пользования, как распрощалось человечество с черно-белым телевидением! — закончил Алик свою маленькую, полную страсти речь, с трудом переводя дух.

— Скажи, Алик, как ты думаешь, кому выгодна смерть Волкова? — спросил Гордеев. — Проскурцу? Или кому-то еще?

— Проскурцу? Нет, я так не думаю. Хотя по всем статьям Проскурцу-огурцу само собой эта смерть была выгодна.

— Почему ты так думаешь?

— Так у него же Волков всю дорогу клянчил свои собственные бабки, а Проскурец зажимал. Об этом все знают. Правда, Волков в последнее время хотел взять Проскурца и всю «Интерсвязь» в долю.

— Да? А мне Проскурец от этом ничего не говорил.

— Да он об этом и сам не знает. Владимир Сергеевич собирался ему это предложить в день своей смерти, когда он ехал, точнее, собирался ехать к нему на встречу. Он собирался привезти его сюда и показать все, что мы успели сделать. В смысле, показать весь принцип работы ЦЕСС. Он даже хотел предложить переименовать ЦЕСС в ПРОЦЕСС.

— В ПРОЦЕСС? Почему?

— Не догадываешься?

— Нет.

— ПРОскурец плюс ЦЕСС.

— Ага, точно.

— Ну, понимаешь, почему, да?

— Примерно — да.

— Чтобы подкинуть леща и таким нехитрым образом умилостивить богов, как выражался ВВС.

— ВВС? Кто это?

— Волков Владимир Сергеевич. Сокращенно — ВВС. Он оттого и ушел из «Интерсвязи», что Проскурец идею ЦЕСС воспринял как полный бред и похерил начисто.

— Выходит, Волкову пришлось начинать все с самого начала?

— Выходит, именно так. С нуля.

— Снова с нуля, — задумчиво пробормотал Гордеев. — Как в девяносто первом.

— Ну да. А когда с бабками у нас наступил полный голяк, я даже было подумывал взяться за старое и грабануть по сети какой-нибудь крупный банк, как тогда с Левиным. Я считал, что на этот раз игра стоила бы свеч. Но Волков запретил мне даже думать об этом. И сказал, что он сам без малого банк, что у него в бумагах почти двести миллионов. Только сначала их нужно как-то забрать.

— А почему он не предложил ЦЕСС каким-нибудь западным инвесторам?

— Почему же? Была такая мысль. Но инвесторы точно так же, как и Проскурец, крутили пальцем у виска, точно так же говорили — бред, нонсенс, научная фантастика. А все потому, что идея была максимально проста. Все думали, если все так просто, то почему же ничего подобного нигде еще не появилось. Многим просто не нравились цеппелины, для них они ассоциировались с чем-то крайне архаичным, отжившим свое.

— Странно. А ведь все гениальное — именно просто, как веник.

— Еще проще, — поправил Алик. — Веник — это уже почти восьмой «Пентиум».

Все трое, схватившись за животы, заржали как кони.

22

По дороге в Москву Гордеев спросил Дениса:

— А почему Алик до сих пор живет в такой глуши, а не переберется в Москву?

— А на кой черт она ему сдалась, эта Москва?

— Ну как на кой? Ему здесь уготовано более достойное место. Тем более после встречи с Пашкевичем все преследования для него теперь закончились, можно сказать, полностью.

— Ты серьезно думаешь, что ему в Москве будет лучше?

— Да. А разве не так?

— Я так не думаю. И Алик особенно так не думает.

— Ну почему? Ведь в Москве он бы и зарабатывал намного больше.

— Он хакер. А современный хакер предпочитает действовать в одиночку. А в Москве ему бы пришлось жить по корпоративным правилам.

— Хакер? Но он же завязал!

Денис улыбнулся:

— У тебя превратное представление о хакерах. Хакер — не совсем тот, о ком ты думаешь. Да и не только ты. Девяносто процентов населения страны считает, что хакер — это какой-то поганец, типа Левина или подобного ему Митника. Абсурдно ставить знак равенства между компьютерной преступностью и хакерством. Но именно это в наших средствах массовой информации и делается, причем чуть ли не ежедневно. Откроешь любую газету, непременно нарвешься на материал о компьютерных взломщиках. Включаешь «ящик» — то же самое. Но все эти публикации, все эти эффектные истории не дают и никогда не давали полной картины этого явления. Для них сенсационность компьютерных преступлений оказалась золотой жилой. Броские заголовки, вольная трактовка милицейских протоколов, заумные размышления социологов привели к тому, к чему привели — к формированию и утверждению в общественном сознании нового штампа: хакер — действующее лицо всех преступлений, связанных с компьютерами. К тому же основными источниками служат показания пойманных настоящих преступников, заметь, не хакеров.

— А кого же?

— Хакер в своих действиях стремится максимально придерживаться этических норм программиста.

— Неужели такие нормы в действительности существуют?

— Представь себе, существуют. И красной нитью там проходит общеизвестное «Не навреди!». Просто так случилось, что образ жизни хакера не вписывается в общепринятые стереотипы. Он, как правило, аполитичен и является атеистом. Увлекается идеями левого или анархистского толка. Не любит оказываться на виду, поэтому склонен к анонимности. Выходит на связь чаще всего посредством модемного подключения или, как ты сегодня видел, с помощью спутниковых каналов.

— И каковы же мотивы хакера?

— Прежде всего — дело.

— Дело?

— Да, дело. Хакер занят делом. Все, чем сегодня славен компьютер, сделано руками, точнее, мозгами многочисленной армии хакеров. Хакера мало привлекают данные, перерабатываемые компьютерной системой. Его интересует сама система как сложный программно-аппаратный комплекс, способы проникновения в систему, исследование ее внутренних механизмов и возможности управления ими, а также использование этой системы для доступа к другим системам.

— А зачем им это надо?

— А зачем люди сотни лет играют в шахматы? Современные компьютеры представляются хакерам чрезвычайно умными и сложными механизмами, бросающими интеллектуальный вызов человеку, не ответить на который истинный исследователь просто не в состоянии. Кроме того, сам процесс проникновения в систему и исследование архитектур операционной системы дают намного большее удовлетворение, чем чтение защищенных файлов.

И Гейтс, и Джобс, и Возняк — все они когда-то были самыми настоящими хакерами, шутя, играючи сделавшие свои головокружительные карьеры. Ведь хакер с английского сленга переводится как «прикольщик», то есть человек, способный на розыгрыши.

— Я заметил.

— Но, заметь, не всегда эти розыгрыши — пустая возня с целью надорвать животики. Чаще всего их приколы затем служат общечеловеческим целям.

— Вот бы никогда не подумал.

— Ведь изобретение компьютера — это, собственно, такой же прикол, как и все остальное. И этот прикол когда-то точно так же воспринимался в штыки всевозможными узколобыми ксенофобами, как твой Проскурец воспринял идею ЦЕСС. Они до сих пор отвергают все новое и непривычное. Посмотри вокруг! Это именно они и все им подобные выдвинули бессмертное умозаключение о кибернетике как о продажной девке империализма! И они до сих пор среди нас, эти умники из кабинетов. И от них никуда не денешься, потому что они наши папы и мамы.

— Но кто знает, куда завела бы нас наша полная свобода действий, — возразил Гордеев. — Мы же для них все-таки их дети. А все дети порой способны на необдуманные поступки, вплоть до нечаянного самоуничтожения, например когда суют в розетку свои маленькие розовые пальчики.

Денис на некоторое время замолчал, сосредоточившись на дороге, но не выдержал и изрек:

— Ты адвокат, Юрок. Адвокату действительно присущ консерватизм, иначе это уже будет не адвокат, а черт знает какая хреновина. Так что тяни свою лямку, господин адвокат, но не будь только тупой скотиной. Лады?

— Лады, куда ж я денусь? Тем паче от тебя и от твоей жгучей критики.

— Смотри мне! — улыбаясь, пальцем погрозил Денис.

— Знаешь что, Денис, — сказал Гордеев, — вези-ка ты меня в Мосгорпрокуратуру за разрешением на свидание.

— С Проскурцом?

— Да, с ним. Надо его хорошенько еще раз обо всем расспросить, а то что-то мой дорогой старикан не все договаривает.

— Давно бы так!

— А заодно и с Омельченко кое-что перетереть.

И съехав с МКАД, «девятка» покатила по Ярославскому шоссе, углубляясь в Москву.

23

Проснувшись, Лена нашла на соседней подушке записку: «Это было СУПЕР! Прости, моральных сил разбудить тебя не нашел. Ты давишь клопа, как настоящая спящая красавица. Где ты этому научилась? Не верю, что в Чикаго! Буду вечером, если только дороги не занесет снежным бураном. Навеки твой Гордеев, Esq.».

Прочитав, она заулыбалась и, выбравшись из постели, отправилась под душ. Но не дошла. В квартиру позвонили. Она заглянула в глазок и увидела Михаила Федотова.

— Привет, — донеслось из-за двери. — Я на минутку.

Поколебавшись, Лена все же открыла дверь:

— А ты не мог для начала хотя бы позвонить?

— Не мог. На мобильнике аккумулятор сел. А с автоматов звонить я уже разучился.

— Так ты позвонить забежал, что ли?

— Нет, я к тебе.

— Ну проходи, если ко мне. Подожди только, я умоюсь.

Ополоснувшись по-быстрому, Лена вышла из ванной в халате, в том самом, в котором вчера вечером щеголял Гордеев, прошла по квартире в кабинет отца и застала Федотова роющимся в ящике стола, где хранились всевозможные бумаги.

— Ну и чего ты там потерял?

Михаил испуганно отдернул руки.

— Ничего, — виновато залепетал он. — Просто стало интересно.

— Странно. Мог бы меня из-под душа подождать, я бы тебе сама все показала. Так чего тебе там нужно? — Лена показала на ящик стола. — Постой, а откуда у тебя ключ? Он же был заперт, а ключ только у одной меня. Откуда?

— Лена, не пори ерунду, он же был открыт. Я только хотел…

— Нет, он был заперт, — она твердо стояла на своем. — И я это хорошо помню.

— Ну, подожди.

— Нет, это ты подожди. Мне кажется, это ты ерунду порешь, а не я. Или ты хочешь сказать, что у меня что-то с памятью, да? Зачем тебе это?

Михаил выставил вперед открытые ладони:

— Лена, подожди…

Громко запищал сигнал сотового телефона. Михаил запустил руку в карман, но, бросив на Лену быстрый взгляд, тут же передумал.

— Говоришь, аккумулятор сел? Объясни мне, что все это значит? Бери, бери, а то он будет еще час трезвонить.

Михаил извлек телефон и нажал кнопку выключения. Трель прекратилась.

— Я пойду, — сказал он. — Я заходил, потому что хотел тебя увидеть. Просто увидеть. Неужели не понятно? Ведь я люблю тебя, Лена! Люблю!

— О, боже! — Лена всплеснула руками. — Что это на тебя нашло? И почему в твоих признаниях столько плохо скрываемой фальши? Ты отвратительный актер, Миша.

— Я не актер! — Михаил приблизился к Лене и правой рукой обхватил ее за талию, силой прижал к себе, а левую запустил под махровый халат, принявшись судорожно мять упругую грудь.

— Отпусти! Отпусти меня! Слышишь? Я буду кричать!

— Кричи сколько влезет, мне плевать. Я пришел взять свое — и я возьму свое…

— Ты глухой? Отпусти сейчас же!

— Давай, кричи. Я люблю, когда ты кричишь. Это всегда придавало столько фантастического шарма нашим сексуальным безумствам. Надеюсь, ты их не забыла. Кричи!

— Последний раз говорю — отпусти!

— Нет!

Михаил поволок упрямое, сгруппировавшееся тело в спальню и бросил на кровать. Одна его рука, держа мертвой хваткой Лену за плечо, вжимала ее в мягкую поверхность. Другой он стал расстегивать брюки. Но тут взгляд его упал на подушку, где лежала утренняя записка от Гордеева. Взяв в руки, он с быстротой молнии пробежал написанное широко открытыми глазами, отпустив Лену и уже не обращая на нее никакого внимания.

— Даже так! — злобно бросил он, смял записку и сунул в свой карман. — Посмотрим еще, кто — кого.

Он застегнул брюки и решительно направился к выходу. Лена услышала, как в прихожей несколько раз повернулись замки, открылась и захлопнулась дверь. Она встала с кровати, дошла до телефона и, глотая слезы, стала набирать номер.

24

Случайный прохожий, петляя в Сокольниках между дворами, бросив мимолетный взгляд на это желтое здание, никогда не догадается, что перед ним «Матросская тишина». Да, да, та самая знаменитая, легендарная, почти мифическая тюряга. Не догадается, пока не заметит стальных решеток на темных окнах. А впрочем, кто сегодня не ставит на свои окна решетки? Сегодняшний городской житель совершенно добровольно и в трезвой памяти превращает свой дом в тюремные казематы. И не знаешь тогда, что и думать: то ли от внешнего мира прячется жилец, то ли он внешний мир оберегает от самого себя. Сколько ни тужься, никогда не отгадаешь. Сколько людей, столько и причин.

С этими мыслями Гордеев утопил кнопку звонка на зеленой металлической двери, отдающей свежей масляной краской. Открыл молодой охранник в сержантских погонах, сжимая рукоять «калашникова», и, как по инструкции положено, вопросительно уставился на посетителя. Гордеев молча протянул ему удостоверение члена Московской коллегии адвокатов, затем вошел в обширный зал и направился к окошечку.

Могучая бабища — дежурная, позвонив по внутреннему телефону, сказала:

— Ваш Проскурец в двести шестнадцатой, в ординаре. Только он на допросе.

— Надолго? — спросил Гордеев.

— Когда его повели? — переспросила дежурная в телефонную трубку. — Следователь прибыл минут сорок назад.

Это значит, что ждать придется часа два, не меньше. Омельченко — большой любитель язык чесать.

— Ну, будете ждать? — строго спросила дежурная.

— Придется, — вздохнул Гордеев, поглядев на часы. — Но я пока пройдусь.

— Как желаете, — без всякого интереса сказала дежурная.

На улице шел мелкий, противный дождь. Гордеев поднял воротник пиджака, засунул руки в карманы и пошел вдоль стены, обходя лужи и кучи мусора. Он старался держаться ближе к домам, где росли высокие тополя и не так обдавало холодными струями.

Забежав под крышу автобусной остановки, Гордеев вспомнил о выключенном мобильнике и решил позвонить Лене. Но как только он привел телефон в рабочее состояние, тот тут же требовательно заулюлюкал.

— Юра, — услышал он голос Лены, — ты где?

— Почти в тюрьме.

— Не понимаю… Где?

— У «Матросской тишины». Пришел навестить Проскурца.

— Приезжай ко мне!

— Подожди…

— Приезжай, потом все объясню. Я прошу тебя!

— Хорошо, хорошо, сейчас уже мчусь.

Поймав такси, Гордеев был в Крылатском уже через двадцать минут, а еще спустя пять в его объятия упала взволнованная Лена.

— Михаил… — лепетала она. — Он приходил сегодня… Он был не такой… С ним что-то случилось. Я не знаю что, но это будто был другой человек. Не Михаил. Понимаешь? Другой.

— Нет, не совсем. Во-первых, какой Михаил?

— Федотов. Из «Интерсвязи»…

— Да, да, да. Помню. Мне Виталий Федорович про него рассказывал. Ты говоришь, он был здесь? Сегодня?

— Да, — ответила Лена, глотая слезу. — И рылся в папиных документах. Я ничего не понимаю, Юра.

— Успокойся, пожалуйста. Я тем более ничего не понимаю. Что он хотел найти?

— Я не знаю.

Гордеев заметил, что Лена начала мелко дрожать, будто в комнате внезапно наступил собачий холод. Он нежно обнял ее за плечи. Любопытно, подумал он, каков характер отношений между этим Михаилом Федотовым и Леной? Хотя это и не касалось его настолько, чтобы задавать такие вопросы, но ведь Лена обратилась именно к нему, Гордееву, а это значит, что он имеет право обо всем расспросить, если только Лена сама ничего не захочет рассказать. Лену продолжало трясти, и Гордеев решил, что сейчас самое время ей и ему выпить чего-нибудь горячего, кофе или…

— У тебя есть что-нибудь спиртное? — спросил он.

Лена закивала, не отрывая лица от его груди.

— Там, в папином кабинете. Там коньяк. Знаешь где?

— Да, я знаю, — сказал Гордеев, хорошо помня, откуда Проскурец доставал водку. — Надо снять симптомы стресса. Посиди пока здесь.

Лена сидела в кресле, думая о том, насколько непредсказуема реальность и какими еще сюрпризами она может одарить, когда Гордеев вернулся с двумя хрустальными стаканами, наполовину заполненными янтарной ароматной жидкостью. В комнате повис крепкий запах мускатных сортов вино-града.

— С ним можно связаться? — спросил Гордеев, усевшись напротив Лены.

— С кем? — Лена подняла глаза, в которых еще не высохли слезы.

— С Федотовым.

— Ну конечно. Только я не знаю номера. Он почему-то мне его забыл оставить.

— А Проскурец знает?

— Конечно. Он же с ним работает.

— Да, Проскурец много чего знает, — вздохнул адвокат. — Только не все говорит.

— Ты о чем?

— Да есть одно обстоятельство, — сказал Гордеев, позволив себе чуть заметно улыбнуться. — Сегодня были у одного навороченного компьютерного прикольщика. Он, кстати, компаньон твоего отца.

— Да? — удивилась Лена. — Это кто же? Я его знаю?

— Думаю, нет. Это не твой контингент. Да это и не важно. Представь себе, я от него разговаривал с Пашкевичем.

— С Пашкевичем? Как? Ты же сказал, что он в космосе.

— Он и есть в космосе. Тот капитан с КПП, оказывается, и не думал шутить. Представь себе, этот прикольщик установил связь со станцией «Мир», используя для этого обычную телевизионную тарелку.

— Не понимаю. Как он это сделал?

— Гений. Он просто гений, для которого нет никаких преград. Недаром твой отец взял его в свою команду. Очевидно, у него был нюх на подобных типов. Да он и сам, как мне кажется, был из таких.

Вдруг Лену осенила догадка:

— Слушай, Юра, а тебе не приходило в голову, что этот гений мог быть причастным к гибели папы? Ведь взрывное устройство в том злополучном кейсе приводилось в действие при помощи дистанционного управления.

— О нет! — возразил Гордеев. — Такое устройство сегодня может соорудить любой более или менее смышленый школьник. Да и к тому же налицо явное отсутствие мотивов. Нет, нет, выбрось эти иллюзии из своей головы. У тебя просто нервный шок, и оттого тебе чудятся всякие монстры. После визита этого мерзавца ты теперь в каждом прохожем способна увидеть как минимум Джека Потрошителя.

Вопреки увещеваниям Гордеева, Лена все еще продолжала думать, что ее просто-напросто хотят успокоить и как-то отвлечь от угрожающей действительности, привести в состояние элементарного равновесия. Но под воздействием коньячных спиртов ее ум снова стал податливым, разбудив в ней прежнюю женственность, и через несколько минут она уже смотрела на Гордеева как на своего настоящего защитника, готового в любой миг примчаться на помощь.

25

Федотов, покинув Лену, забрался в свою «ауди» и тут же взялся за мобильник.

— У меня проблемы, — говорил он в трубку. — Я ничего не нашел. Там нет этих чертовых формуляров. Да, да, я точно говорю, я все проверил. У меня хватило времени. Их будто кто-то до меня подчистил. Возможно, они у Проскурца. Я не знаю. Что мне делать дальше?

Михаил потянулся к бардачку, достал сигареты и закурил, одновременно выслушивая длинную тираду невидимого собеседника.

— Есть еще один фигурант. И он не менее опасен, чем Гордеев. Его фамилия Чувашов, — сказал он, когда на том конце ему позволили, и снова принялся слушать.

— Я понял, — ответил он. — О'кей! Буду на месте через час с небольшим.

«Ауди» синего цвета выехала на Рублевское шоссе и помчалась по направлению к центру Москвы.

26

Проскурец расхаживал по пустой одиночной камере, заложив руки за спину. Он только что вернулся с допроса, который ему очередной раз учинил дотошный Омельченко. На этот раз следователь не выглядел таким тактичным и манерным, каким пытался казаться в стенах прокуратуры. К сегодняшнему допросу можно смело прибавить приставку «с пристрастием». Омельченко уже не вытягивал из Проскурца необходимые ему сведения, а без малого выколачивал. Складывалось такое впечатление, будто Омельченко ведет последнее в своей жизни дело, а от его исхода зависит вся его дальнейшая человеческая судьба. Проскурец ничего толком не понимал. Улик, способных загнать его в острог, у следствия навалом, но неугомонный Омельченко роет все глубже и глубже, будто желает раскрутить дело на полную катушку, а раскрутив, отыскать такие факты, о которых даже Проскурец не имеет ни малейшего представления.

Глядя на серые стены камеры, Виталий Федорович представлял себе предстоящий разговор — теперь уже с адвокатом Гордеевым.

Но Гордеев почему-то отсутствовал и не торопился навещать своего клиента. И Проскурец уже невольно подумывал о том, не ошибся ли он с выбором защитика. Еще совсем не поздно призвать на помощь кого-то более надежного, например того же Константина Булгарина, о котором хорошо отзывается Михаил Федотов.

На время ареста Проскурец оставил Михаилу все бразды правления «Интерсвязью». А если ему вдобавок ко всему припечатают срок, то Федотов автоматически превращается в генерального директора компании. Собрание же акционеров никогда не станет возражать против его кандидатуры. Подобная перспектива почему-то отдавалась в сердце Проскурца нестерпимой болью. При всем уважении, с которым он отзывался о Михаиле, он все же чувствовал по отношению к нему какое-то потаенное недоверие. И это чувство недоверия находилось скорее всего на уровне подсознания, поэтому объяснить его логически он был не в состоянии. До тех пор пока Федотов был все время на виду, Проскурец не считал его опасной фигурой. Но теперь, когда впереди зияла пропасть длительного тюремного заключения с полной конфискацией имущества и невозможностью вернуться на прежнее место работы, его душа не находила себе места. «Федотов погубит «Интерсвязь», — думал Виталий Федорович.

27

Алик Чувашов, склонившись над столом, при свете галогенового светильника — с паяльником в одной руке, с ручным сканером в другой — возился с очередной «погремушкой», как он ласково отзывался о всех своих изделиях. Его жена Маруся в соседней комнате укладывала сыновей в три одинаковые деревянные кровати. Дети ворочались, переговаривались, не выказывая никакого желания отойти ко сну. Все было, как всегда.

С улицы донесся недружелюбный лай Вилли. Затем, поверх лая, урчание тяжелой автотехники.

Алик выглянул в темное окно, но кроме пары зажженных автомобильных фар ничего не увидел.

— Выйду, гляну, кого там принесло, — бросил он жене, проходя мимо детской.

Он вышел во двор, где лай собаки стал слышен еще громче, и в темноте разглядел, что к забору прижался неопознаваемый объект — не то небольшой грузовик, не то микроавтобус. Фары были потушены. Алик подошел ближе. По проступающим в темноте камуфляжным пятнам он понял, что перед ним что-то военное. Точно, военное! БМП — боевая машина пехоты. Откуда, черт возьми, здесь это?

— Вилли, молчать! — скомандовал Алик.

Пес еще пару раз рявкнул для порядка и затих.

Наступила тишина. Ни звука. Ниоткуда ни звука.

Внезапно оба кормовых люка БМП шумно распахнулись, и оттуда, как яблоки из мешка, посыпались люди. Трое или четверо. Их лица были скрыты масками с тремя круглыми прорезями — для глаз и рта.

— Не двигаться! Оставаться на месте! — раздался чей-то громкий приказ, и Алик ощутил, как в спину ему резко уткнулось дуло автомата, причинив достаточно боли, чтобы внезапно вскрикнуть от неожиданности. Однако он сдержался.

Чьи-то натренированные клешни (именно клешни, иначе не скажешь) быстро завели обе его руки назад, и на запястьях клацнули кольца наручников.

Еще кто-то из команды ночных налетчиков залепил ему рот широким прямоугольником клейкой ленты, и Алик временно лишился дара речи.

Вилли снова начал истерично лаять, хватая то одного, то другого «гостя» за штанины, пытаясь оттянуть от хозяина.

Яркая вспышка выхватила из темноты несколько однотипных масок, и следом грянул оглушительный выстрел.

У Алика зазвенело в ушах.

Лай прекратился.

— Бля, Мирон, ты чего в голову лупишь? — раздался обиженный, почти детский голос. — Все штаны мне мозгами засрал. Куда ты смотришь? Я же их только-только надел. Новье же.

— Прости, Мурзик, — басом прогремело в ответ. — Е… темнота.

— А фонарь тебе на что?

— О, точно! Про фонарь-то у меня из головы совсем вылетело. Спасибо, что напомнил. Привык, понимаешь, по-темному шариться.

Алик, сообразив, что произошло с его собакой, отчаянно замычал и двинулся вперед.

Но тут же получил прикладом между лопаток. Другой удар пришелся по затылку. Он зашатался и, потеряв сознание, рухнул плашмя на землю. Безвольное тело тут же подхватили две пары накачанных рук и поволокли к дому. Открыв двери, они бросили его на пол, как ненужную рухлядь.

Из детской комнаты выбежала растрепанная Маруся. Увидев своего мужа в таком состоянии, она издала громкий вопль.

— Цыц, сука! — заорал налетчик голосом Мурзика. И подойдя ближе, отвесил ей звонкую затрещину. Перестав кричать, Маруся руками закрыла лицо.

Из комнаты выглянули три испуганных детских лица.

— Оба-на, глянь-ка! — показал пальцем на детей Мурзик. — Что с этими будем делать? Связать?

— Не надо, — спокойно сказал третий, видимо, старший группы. — Запри их где-нибудь. Этого будет достаточно. Потом решим.

— Ты думаешь? А я бы связал. Мало ли что у них на уме.

— Запри, я говорю!

— Понял, — Мурзик утвердительно кивнул и тут же завопил будто не своим голосом: — А ну назад! Быстро!

Подняв над головой укороченную версию автомата Калашникова, дал в потолок длинную очередь. На его голову посыпалась штукатурка. Дети, дико завизжав, бросились обратно в комнату и забились в угол. Маруся кинулась за ними.

— Вот так! — Мурзик зашел в комнату, обвел ее взглядом и одиночным выстрелом выворотил из стены выключатель. — Сидеть тихо, а то хуже будет.

Выйдя из комнаты, он захлопнул за собой дверь и, не обнаружив замка, встал к ней спиной, как часовой.

Алик, лежа на полу, пришел в себя и попытался встать на ноги. И тяжелый ботинок обрушился на его челюсть. Раздался хруст треснувшей кости.

— Лежать! — приказал Мирон. — Встанешь, когда я скажу. Понял? Я спрашиваю, ты понял?

Алик промычал в ответ, мелко закивав.

— Ну что, первая часть марлезонского балета закончилась, — бодро прокомментировал Мурзик.

— Ага, — отозвался Мирон.

— Переходим ко второй?

— Подожди. Куда жеребца гонишь? Покури.

— Ну, хорошо. Если время терпит, можно и покурить.

— Подождем, пока Шурик справится у начальства о наших планах на вечер.

Из глубины дома доносились шаги третьего участника налета.

— Шурик, нашел чего там? — крикнул Мурзик. — Проверь, баб нет больше? А то мы с Мироном треугольники им прочешем на скорую руку. Да, Мирон?

С автоматом наперевес появился Шурик.

— Техники там, что у дурака фантиков, — пробубнил он. — Где он только бабки берет?

Шурик достал из кармана сотовый телефон и набрал номер, не снимая пальца со спускового крючка автомата.

— Это я. Объект нейтрализован. Да, да, все сделано. Значит, никого не ждем и доводим до конца сами? Я понял, не надо повторять. Все, до связи.

— Так, пацаны, — сказал Шурик, пряча телефон обратно в карман, — действуем по плану. Все флоппи и жесткие диски изымаем. Остальное — в мелкую лапшу.

— А этих тоже? — спросил Мурзик, показывая на Алика. — В лапшу?

— Этих? — Шурик почесал затылок. — Про этих сказано — на наше усмотрение. Посмотрим.

— Я бы не смотрел, — сказал Мурзик. — Чего на них смотреть? Чик-чирик — и порядок.

— Так, ладно, вперед! — скомандовал Шурик. — Только сначала диски, а затем в лапшу. Не перепутайте, ублюдки.

— Сам ублюдок, — обиделся Мурзик.

— А ну тихо, ты! Я сказал — ублюдки, значит, ублюдки. Иди работай!

Все трое двинулись в дальние комнаты.


Вскоре Алик услышал, как на пол со звоном посыпались инструменты, начали шлепаться книги, затрещали корпуса системных блоков компьютеров.

Алик пошевелился. Сломанная челюсть нестерпимо ныла. Каждое самое незначительное движение отдавалось в теле выстрелами боли. Он начал ползти, видя перед собой одну-единственную цель — дверь детской. Упершись лбом в деревянный пол, он попробовал встать на колени. Получилось! Новая, неожиданная боль молнией пронзила ногу. Боль обезволила тело, и Алик снова оказался в прежнем положении. Вторая попытка была более удачной. Стоя на коленях, упершись в стену, он начал медленно подниматься в полный рост, прикусив нижнюю губу, чтобы не застонать.


Набрав полную сумку дисков и дискет, троица налетчиков осматривала углы.

— На полках зырил? — спросил Мирон мечущегося Мурзика.

— Да все прошарил. Чисто.

— Ну что, Шурик, в лапшу?

Шурик, окинув комнату последним взглядом, скомандовал:

— Давай!

Все трое, щелкнув предохранительными скобами, направили дула автоматов на ряд компьютерных дисплеев. Страшный грохот наполнил дом. Из взрывающихся экранов дождем посыпались голубые и желтые искры, смешанные с осколками стекол. Завоняло порохом и горелой изоляцией.


Алик был уже у двери, когда начался расстрел аппаратуры. Поэтому он, уже почти не опасаясь быть услышанным, навалился на дверь, и та легко подалась вперед. В кромешной темноте он никого не увидел. Он тихо позвал: «Маруся! Вы здесь?» Но из-за кляпа ничего, кроме мычания, не получилось. Однако, как ни странно, услышал в ответ:

— Да, папа, это мы.

Из-под кровати выполз один из мальчуганов и подбежал к Алику, обняв его за ногу.

— Тихо, тихо! — замычал он. — Больно.

К нему подлетела Маруся и сорвала пластырь.

— Уходим! Быстро! — распорядился Алик уже нормальным голосом, забыв о поврежденной челюсти, но не надолго, потому что в следующую секунду издал стон и схватился за правую щеку. — Маруся, открывай окно.

Маруся, не задавая вопросов, с силой рванула на себя обе рамы. В комнату хлынула свежая лесная прохлада. Алику показалось, что он слышит соловья.

— Всем быстро в лес! — приказал он. — Я за вами. Но сначала вы.

Когда дети благополучно были уже вне дома, Алик со скованными за спиной руками перевалился через подоконник и упал прямо в приветливые руки жены. Дети уже сидели в кустах неподалеку. Алик, опираясь на плечо Маруси, поковылял к ним.

— Быстрее, папа, быстрее, — наперебой поторапливали мальчишки. — Они уже не стреляют.

Действительно, пальба прекратилась и со стороны дома послышалось несколько крайне недовольных голосов.

Пять теней, из которых две принадлежали взрослым, а три совсем еще маленьким детям, быстро углублялись в лес по направлению к железнодорожному полотну.


— Сбежали, твари! — чуть ли не плачущим голосом отрапортовал Мурзик. Он молниеносно подскочил к распахнутому окну, дал наружу длинную автоматную очередь. — Я же говорил, надо было их до того кончать.

— Не ной, Мурзик, — успокаивал Мирон, стаскивая с бритой головы трикотажную шапку-маску. — Ликвидатор ты или сопля под носом? Еще напускаешь кишок, поверь мне на слово. Жизнь длинная.

— Далеко не уйдут, — уверенно проговорил Шурик. — Все их документы у меня. Объявят всероссийский розыск как особо опасных, тогда не побегают. Мурзик, волоки сюда канистру. Пионерский костер будем делать.

— Во! — Мурзик потер ладони. — Вот это уже иной разговор. Это как раз по мне.

И когда БМП, грозно урча, сворачивала на трассу, небо над окраиной Марковки из черного все больше и больше превращалось в ярко-малиновое.

Часть вторая

Связь вещей

1

Ранним утром Гордеев, как и планировал, снова появился в «Матросской тишине». Он выбрал раннее время — восемь часов утра.

Небритый, но аккуратно причесанный Проскурец сидел перед ним в кабинете следственного корпуса, делая глубокие сигаретные затяжки.

— Поверьте мне, Юрий Петрович, я и представить себе не мог, что у Володи всерьез может что-то получиться из той идеи, которую он мне излагал, находясь в том полусумасшедшем состоянии…

— Постойте, Виталий Федорович, — вежливо перебил Гордеев, — я не собираюсь вас отчитывать, как провинившегося первоклашку, упаси бог. Я только хочу выяснить, что вам еще известно по Волкову. Все то, что вы просто не посчитали должным доложить из-за недостаточной, на ваш взгляд, серьезности.

— Не знаю, Юрий Петрович, не знаю…

— А Федотов?

Проскурец, услышав эту фамилию, моментально распрямил спину, весь внутренне подобрался.

— А что Федотов?

— Очень интересная личность, — произнес Гордеев с плохо скрываемой нотой сарказма. — Жалею, что до сих пор с ним не увиделся.

— Не спорю, личность действительно колоритная…

— И достаточно противоречивая, не так ли?

— Ну, в общем-то, да… Вам что-то о нем известно?

— Пока немного. Но от всей души страстно желаю узнать как можно больше.

— Ну так какие проблемы? Позвоните в «Интерсвязь» на его мобильный…

— Вы знаете, Виталий Федорович, я уже пробовал звонить по всем возможным номерам.

— И что?

— Глухо.

— Как «глухо»?

— Не знаю. Я думал, что, может быть, вы внесете хоть какую-то ясность. На рабочем месте он не появлялся, только звонил. Его мобильный молчит.

— Странно…

— Странно — не то слово. А он случайно не говорил вам, что собирается уехать или еще что-то в этом роде?

— Нет, ничего такого я от него не слышал.

— И еще такой вот вопрос: что ему могло понадобиться в архивах Волкова?

— Что? Я вас не понимаю.

— Вчера он внезапно, без предупреждения появился у Лены и, воспользовавшись ее отсутствием, залез в письменный стол Волкова и что-то усиленно там искал. За этим занятием Лена его как раз и застала. Что вы на это скажете?

Проскурец виновато опустил голову и бессильно развел руками, будто это его застали за неблаговидным делом.

— Ладно, Виталий Федорович, — сдержанно начал Гордеев, — давайте поставим вопрос по-другому. Каким был характер отношений между Волковым и Федотовым, когда они бок о бок трудились в вашей компании? Теперь уже только в вашей…

— Обычный характер.

— Что значит «обычный»? Вы меня, пожалуйста, извините, но я снова чувствую недосказанность.

— Ну, они ладили… Хотя, нет, не то… Скорее, не совсем.

— Что не «совсем»? Поймите, Виталий Федорович, я не следователь, я все-таки ваш адвокат. И если вы будете от меня что-то скрывать, то у следствия окажутся все шансы поставить меня, как вашего защитника, в самое неловкое положение, из которого мне просто не выкарабкаться. И тогда все наше сотрудничество окажется обычным топтанием на одном месте. Не поймите меня превратно. Я должен иметь полную картину происходящего, вплоть до интимных подробностей, до самых ничтожных деталей, о которых у вас сложилось впечатление как о недостойных внимания.

Проскурец пожал плечами:

— Да я вроде и так как на духу…

Гордеев, скептически сжав губы и выпятив нижнюю челюсть, несколько раз кивнул.

— Это вам только кажется. Ваши иллюзии…

— Иллюзии? Я что-то не совсем вас понимаю.

— А что тут понимать? У меня что ни день, то полная корзина сюрпризов. И вот, к примеру, один из таких: Лена и Федотов были, как оказывается, любовниками.

Проскурец удивленно заморгал.

— Но они же собирались пожениться.

— Это неважно. Главное, они были близки.

— Постойте, Юрий Петрович, я что-то не очень вас понимаю. Вас это шокирует? — спросил Проскурец, подаваясь вперед.

— Нисколько. Если меня что сейчас и шокирует, так это то, что от меня эта информация была утаена. И дело тут не в том, что мне небезынтересна Лена. Просто это дает мне основания полагать, что Федотов был посвящен во многое из того, что для меня пока является тайной, покрытой мраком.

Проскурец неторопливо взмахнул рукой.

— Да что вам дался этот Федотов?

— Если честно, я пока сам не знаю, — ответил Гордеев. — Но у меня есть чутье, предрасположенность к интуитивному знанию, если хотите.

— Да-а? И что же вам говорит ваша интуиция?

— О чем? Да о том, что Федотов не совсем тот, за кого себя выдает. Вы понимаете, о чем я?

— Не говорите ерунды, Юрий Петрович, — взмолился Проскурец, извлекая из пачки новую сигарету. — Я его сам привел в «Интерсвязь». Мне ли не знать, за кого он себя выдает. Просто парень заметался, особенно после недавних событий.

— Давайте все же отложим вашу адвокатскую миссию по отношению к Федотову в сторону. А вместо этого попытаемся восстановить все те события, которые предшествовали его появлению в вашей компании, — предложил Гордеев.

— Не смею возражать, давайте. — Проскурец скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула. — Это был, насколько мне не изменяет память, 1994 год. Нам срочно понадобился менеджер по продажам. Как раз тогда было туговато с кадрами. Толковые ребята бежали на Запад, тем более тогда такая возможность предоставлялась. На одной из наших презентаций какой-то тип из Министерства связи — уже не припомню, кто именно, — свел меня с Федотовым. Мы разговорились, сразу нашли общий язык. Ну, вы знаете, как это обычно бывает. Туда-сюда, общие интересы и тому подобное. Мир цифровых и прочих высоких технологий не был для него потусторонним. Тем более, как выяснилось, он вдобавок ко всему закончил Московский физико-технологический институт.

— То есть МФТИ?

Проскурец утвердительно качнул головой:

— Вы, надеюсь, в курсе, как высоко выпускники МФТИ котируются за бугром, особенно в Соединенных Штатах?

— Да, конечно, — коротко кивнул Гордеев.

— Федотов тут же высказал ряд конструктивных соображений о перспективах развития подвижной связи в России, и я подумал, что этого человека я просто не имею права упустить. Мы обменялись телефонами, а через два дня он уже у нас работал. И за все эти годы он с его головой оказал фирме такие услуги, которые и до сих пор заслуживают только самых высоких оценок и похвал.

— И что — никаких нареканий? — озадаченно спросил Гордеев. — Что-то не верится.

— Во всяком случае, я что-то не припомню. Да их никак и не могло быть.

— С чего вы так решили?

— Потому что это редкостный трудоголик стенического типа с ярко выраженными креативными способностями — вот, пожалуй, наиболее точный психологический портрет Михаила Федотова, — пафосно подытожил Виталий Федорович.

Гордеев хмыкнул:

— И поэтому вы склонны думать, что его недавнее столь странное появление у Лены — лишь результат какого-то чудовищного недоразумения? — спросил он, поднося зажигалку к сигарете, которую Проскурец уже несколько минут держал во рту незажженной.

— Ну а вы поставьте себя на мое место, Юрий Петрович.

— Представьте себе, уже поставил. Но что-то пока никакой головокружительной симпатии к вашему Федотову в себе не обнаружил. И, возможно, никогда не обнаружу. Во всяком случае до тех пор, пока не встречусь с ним тет-а-тет.

— Мне кажется, — начал Проскурец, нервно выпуская в потолок струю сизого дыма, — такая встреча у вас не за горами.

— Хочу надеяться, — закончил Гордеев, поднимаясь с места. — Извините, но мне уже пора. Нужно еще раз наведаться к Лене, она пока что не совсем пришла в себя после последнего визита Федотова.

Гордеев нажал кнопку вызова надзирателя. Он тут же и возник, звеня увесистой связкой ключей, выжидающе посмотрел на Проскурца. Тот сидел за столом, почти не шевелясь, лишь поднося ко рту сигарету.

Лучи утреннего солнца падали на его лицо вместе с тенью от тюремной решетки. С улицы доносились звуки проезжающих автомобилей. Реальный мир отсюда казался невероятно недосягаемым, будто не существующим вовсе.

Надзиратель, не говоря ни слова, лишь демонстративно погремел связкой — и Проскурец встал.


Одним из первых зарево пожара над Марковкой заметил водитель-дальнобойщик Гервасов, однако поначалу не придал ему никакого значения, потому что ошибочно принял за восход солнца. Бросив взгляд на зарево, Гервасов сожалел лишь о том, что слишком задержался на крестинах, с которых он и возвращался, отчего как следует проспаться перед предстоящим рейсом ему уже никак не удастся. Лишь приблизившись к собственному дому, дальнобойщик увидел, что это вовсю полыхает хата Алика-Электроника.

Три пожарных машины боролись с пламенем не очень долго. Не прошло и часа с момента, когда Гервасов добежал до раздолбанного, но все же функционирующего поселкового таксофона и набрал «01», а команда бравых брандмейстеров в огнеупорных костюмах уже сворачивала свои противопожарные причиндалы. Толпа зевак-полуночников «любовалась» черными, как брови Гервасова, останками того, что еще совсем недавно было домом Алика-Электроника.

Ранним утром оперативная бригада, состоящая из марковского участкового старшего оперуполномоченного майора милиции Поликарпова и опер-уполномоченного УГРО капитана милиции Куролазова, приступила к осмотру пожарища.

— Если погорельцы до сих пор не объявились, значит, они заживо сгорели, будучи запертыми в доме, — разумно рассуждал Поликарпов.

— А если там их и в помине не было, что тогда? — не менее разумно спрашивал веснушчатый Куролазов. — Допустим, уехали на дачу?

— Какую дачу? — спросил Поликарпов. — Зачем им дача? Они же на ней живут.

Куролазов почесал в затылке:

— Ну, не на дачу, а, допустим, в город к брату или к тетке в гости, а заодно и за покупками.

— Тогда пожар для них будет веселым сюрпризом, — пошутил по-черному Поликарпов, нисколько не меняя серьезного выражения лица. — Как бы там ни было, а этот костер разгребать придется пока только нам одним.

— Правильно, — солидарно кивнул Куролазов, — чтобы никто не мешал обнаружению вещественных доказательств.

— Красиво сказал! — Поликарпов похлопал Куролазова по плечу, а пальцем другой руки показал на дом. — А теперь надо бы поднять вон ту балку и посмотреть, что под ней.

— А ты?

— Я не пойду.

— А чего?

— Чего, чего. Не знаешь разве, чего?

— Не-а, не знаю.

— Меня Верка убьет, если увидит, что я снова китель засрал. Она его только вчера выстирала. Полпачки «Ариеля», между прочим, извела. Сам знаешь, какая она у меня жмотистая. Так что — не обессудь.

— Ладно, — вяло согласился Куролазов, сморщив рябой нос.

И опер прыгнул на то место, которое еще вчера называлось крыльцом. Под подошвами дерматиновых сандалий с глухим хрустом сломалось несколько прогоревших досок. Когда же он добрался наконец до обозначенной Поликарповым балки, его руки, одежда и лицо были вымазаны сажей до такой степени, что он стал напоминать шахтера из фильма «Большая жизнь» в исполнении артиста Алейникова.

— Э-эх! — обхватив балку, прокряхтел Куролазов.

Вблизи вид этой обуглившейся деревяшки сообщал ему чувство, близкое к паническому — ее диаметр был никак не меньше, чем талия его двоюродной сестры Марины, которую в деревне справедливо прозвали «Тетя-бык».

Балка чуть пошевелилась, однако с места никак не тронулась.

Поликарпов, находясь на рейде и расхаживая взад-вперед по зеленоватой лужайке, дал очередное ценное указание:

— Надо бы повторить попытку.

— Попробую! — все в той же бодрой тональности согласился Куролазов и, набрав полные легкие лесного воздуха с довольно изрядной примесью угарных радикалов, предпринял второй боевой заход на неподдающуюся балку.

И, как тут же выяснилось, не зря. Вредная балка медленно-медленно стала уходить вверх, а вскоре и вовсе встала на попа, будто какой-то телеграфный столб, у которого охотники до цветного металла оборвали все его медные провода заодно с траверсами, анкерами и изоляторами. Впрочем, аллюзия с телеграфным столбом пришла в голову только одному человеку, а именно Поликарпову, на шее которого висело несколько нераскрытых преступлений в сфере хищения цветного металла подобным «телеграфным» путем. А нераскрытыми эти преступления были не потому, что Поликарпов был никудышным милиционером, вовсе нет. Просто все кражи на его участке совершал один и тот же человек — местный цыган по кличке Мазута, которому Поликарпов приходился не кем иным, как двоюродным братом.

В голове конопатого Куролазова мысли были несколько другие. И мысли эти прежде всего заключали в себе один-единственный вопрос: интересно, куда в следующий момент будет падать эта установленная вертикально толстая деревяшка а-ля Марина-бык? Правда, думать ему пришлось недолго. Балка, блестяще сыграв за несколько коротких минут роль телеграфного столба, стала возвращаться в прежнее состояние, то есть, говоря проще, валиться на землю. Но только на этот раз не в сторону Куролазова, а, как можно догадаться, прямехонько на грызущего семечки участкового Поликарпова.

— Держи ее, Куролазов, держи! — последнее, что услышал чумазый опер перед тем, как бывший телеграфный столб, ударившись со всего размаха оземь, с треском разлетелся на несколько тяжелых кусков, один из которых сбил-таки Поликарпова с ног. Парадно-выходной китель майора сплошного серо-голубого колера в тот же миг получил несколько устойчивых пятен цвета подсолнечных семечек.

Поликарпов вскочил на ноги и принялся верещать:

— Ты куда, капитан, смотришь?! Ты что, меня надумал угробить?!

— Не надо было гав ловить, — зло сказал капитан Куролазов. — Не слепой, поди…

— Чего-чего?

Майор схватился за кобуру, притороченную к поясу, вынул из нее пахнущий репейным маслом пистолет Макарова, снял с предохранителя и уже собрался дать в воздух первый выстрел, как тут же Куролазов закричал:

— Гля, гля!

— Чего там?

— Жмур!

— Жмур? — недоверчиво переспросил участковый.

— Ага.

— Где? — спросил Поликарпов, застыв с пистолетом в руке, точь-в-точь как комиссар Еременко на знаменитой фотографии времен Великой Отечественно войны.

— Да вот же! Внизу, прямо подо мной, — Куролазов показывал куда-то туда, где еще недавно мирно покоилась обгоревшая балка.

— А ну-ка, дай я гляну.

Поликарпов, не убирая в кобуру пистолет, по головешкам ловко добрался до места, где находился опер, и глянул вниз.

— Матерь мою растудых! — нараспев возвестил он.

Человеческий череп смотрел на него невидящими глазницами из глубины пепелища. Вся кожа без остатка была съедена огнем.

— Бедный Алик, — сдавленно проговорил Куролазов.

Поликарпов состроил мину недоумения:

— Какой Алик?

— Как «какой»? Алик-Электроник.

— Ты что, совсем уже ослеп? — с укором осведомился Поликарпов. — С метра не видишь?

— Не понял?

— Ты погляди повнимательнее.

— Ну?!

— Что «ну»?

— Поглядел.

— Не видишь?

— Не-а.

— У Алика одного переднего зуба нету, ему Мазута прошлым летом по пьяной лавочке выбил. Забыл?

— Точно!

— А у этого — глянь! Зубы, как у митькиного мерина.

— Ага, — согласился опер. — Тогда кто же это, если не Алик?

— А вот это уже не наша забота, — отрезал Поликарпов, пряча пистолет в кобуру. — Надо вызывать жмуровоз. Мы свое дело сделали, теперь очередь за следователями и экспертами. Нехай они теперь тут копаются.

2

Микроавтобус несся по рытвинам Мытищ в направлении станции Марковка со скоростью девяносто километров в час, и на такой ухабистой дороге это запросто могло перерасти в дорожную трагедию. По крыше «фольксвагена» то и дело скребли низко висящие ветви. Сам микроавтобус выглядел довольно сносно: белые вымытые бока, на которых синей краской аккуратно было выведено «Gloria»; никелированный бампер, которого еще не коснулись беспощадные рыжие клыки коррозии; затемненные стекла.

За рулем сидел Денис Грязнов. Кроме него в машине находился Юрий Гордеев, прижимавший к уху черную «мыльницу» «Моторолы». Оба лица выражали предельное напряжение.

— А, черт! — проворчал Гордеев, пряча телефон во внутренний карман пиджака. — Как в воду канул.

Денис на секунду оторвал взгляд от дороги и посмотрел на своего расстроенного спутника.

— Ничего, Юрок, найдем нашего Федотова.

— Понимаешь, у меня какое-то предчувствие странное, что ли, — говорил Гордеев, с трудом подбирая слова. — И оно меня не отпустит, пока я сам с этим Михаилом не увижусь и не переговорю как следует. Ах, как много я у него сейчас спросил бы. И прежде всего про Лену. Проскурец подождет.

— Господи, да не нервничай ты, — заклинал Денис. — Слышишь? Ты бы себя только видел. На тебе же лица нет, опять как сомнамбула.

— Не обращай внимания.

— Интересно, как, по-твоему, у меня это получится? Глаза завязать?

— Я просто думаю, — оправдывался Гордеев. — Активизация серого вещества сообщает организму такое же серое состояние.

— Это кто тебе такое сказал? Твоя биологичка?

— Заткнись, — огрызнулся Гордеев. — Во-первых, не биологичка, а биолог. А во-вторых, о сером веществе я знаю еще с пятого класса.

— Да ну? А у нас в школе почему-то об этом никто ни сном ни духом.

— А это потому, что учиться надо было в нормальной школе, а не с вывертом, как некоторые.

— Не знаю, я ходил в самую нормальную.

— Ладно тебе, речь не об этом.

— А-а! — догадался Денис. — Ты все о том же. Ну ладно, сейчас отвезем Алика со всем семейством ко мне, и я тут же бросаюсь, как рысь, искать твоего Федотова.


Алик Чувашов с Марусей и тремя пацанами покинули свое лесное укрытие только на рассвете. Возвращаться в саму Марковку не решились, предполагая, что ночные ликвидаторы первым делом будут искать их именно там. Да и некуда было возвращаться. Они все впятером с ужасом наблюдали, как горит их дом, словно он был сделан из бумаги. А в поселке Алик со скованными за спиной руками вызвал бы по меньшей мере всплеск народной паники, а это добром обычно не кончается. Поэтому остаток тревожной ночи из лесу несколько раз выходила только одна Маруся, но лишь для того, чтобы найти какой-нибудь инструмент, способный справиться с наручниками. Когда же она однажды вернулась со ржавым обломком стального полотна для ножовки по металлу, который она отыскала на задворках марковской автобазы, то у нее ничего не получилось — титан, из которого была изготовлена цепь, не поддавался. В таких случаях обычно спасает какая-нибудь заводская гильотина для рубки дюймовой арматуры, которая используется в железобетонных конструкциях, да где такую штуку сейчас найдешь?

Единственный выход — это позвонить кому-нибудь и позвать на помощь. Из тех, кому Алик доверял больше всего, был Женя Пашкевич, но он сейчас был недосягаем. Оставался Денис Грязнов. Но вот беда — Алик не помнил его номер, он остался в записной книжке, которая наверняка сгорела дотла вместе с домом. Нет, какие-то цифры в голове, конечно, крутились, но ничего путного из этой круговерти извлечь он не мог. Да и откуда звонить? Вот был вопрос из вопросов. Тот раздолбанный телефон-автомат, единственный на весь поселок, просматривается со всех сторон, как Останкинская телебашня. А до ближайшей железнодорожной станции пешком, да еще с тремя детьми добираться по меньшей мере часа три.

Дети, как ни странно, держались мужественно. Во всяком случае, никто из троих ни разу как следует не захныкал, если не считать жалоб на холод, который даже взрослого человека пробирал крупной дрожью от пяток до макушки. Судя по всему, это внезапное приключение ребят просто забавляло. И именно это больше всего удивляло Алика, даже больше, чем визит людей в черных масках. Он боялся, что мальчики, выросшие в пенатах кибернетического пространства, впитавшие его с молоком матери и духом отца, при первом же столкновении с грубой реальностью окажутся совершенно дезориентированными и потерянными, впадут в депрессивный коллапс. Ничего подобного! Несмотря на свой малый возраст, близнецы, как оказалось, с жизнью были знакомы не через компьютерные игрушки, они с ней практически были на «ты».

В пять утра небо совсем выбелилось. Запели птицы. Алик сидел на куче прошлогодней листвы, а руки за спиной служили своеобразным буфером, чтобы не сильно отсидеть копчик — нет худа без добра. И тут он вспомнил о визитке, которую Гордеев сунул ему в самый последний момент, как раз перед тем как садился в «девятку» Дениса. Вот она, эта картонная карточка, до сих пор так и лежит в заднем кармане джинсовых брюк, из которых со вчерашнего дня он почти не вылезал.

— Слышь, Пашка, — позвал Алик одного из сыновей, — возьми там у меня из кармана карточку и дай рассмотреть.

Рукой Гордеева поверх визитки был вписан номер, судя по всему, это был номер мобильного. Впрочем, это ничего не добавляло и не отнимало. Звонить по-прежнему было неоткуда. Таксофоны в лесу стоят только в волшебных сказках.

Невдалеке захрустели ветки. Все насторожились, хотя точно знали, что так ходит только Маруся. Она возвращалась с разведки.

— Уже светло, надо идти, — сказала она. — Если не спеша, то часа через два будем у железнодорожного разъезда. Там на шлагбауме сидит Наташка Петрова.

— Кто такая? — спросил Алик. Маруся помогала ему подняться с насиженного места.

— Неважно. Мы с ней когда-то в одном пионерском лагере были.

— А телефон там есть?

— Должен быть. А что? Ты разве номер вспомнил?

— Пашка, покажи!

От троицы близнецов отделился один, подбежал к родителям, достал из заднего кармана гордеевскую визитку, которая в его ручонках смотрелась как почтовый конверт, и показал маме.

— Это тот, что к нам с Денисом приезжал, что ли?

— Он самый.

— А ему можно доверять? — спросила Маруся настороженно.

Алик пожал плечами:

— Ну, я думаю, если он друг Дениса. Тем более — адвокат…

— Во всяком случае — это пока наш единственный шанс, — уверенно провозгласила Маруся. — С другой стороны, мы можем его ни о чем и не просить, а просто узнать телефон Грязнова.

— Или так, — кивнул Алик.

Он посмотрел на жену и не смог сдержать улыбки. В ее волосах запуталось такое количество листьев и всяких мелких веточек, что она стала похожа на лесную нимфу.

— Смешная, да? — спросила Маруся, поймав взгляд мужа, и тут же скомандовала: — Все, пошли. Сейчас не до причесок.

Пять человек двинулись в путь. Солнце поднималось над лесом, обещая ясную погоду.


Гордеев вышел из зеленых дверей «Матросской тишины», получив обратно отобранный вертухаями сотовый телефон. Не успел он его вернуть в рабочее состояние, как тот тут же дал о себе знать настойчивыми электронными переливами.

— Алло, Юрий? — раздался с того конца женский голос, Гордееву совершенно незнакомый.

— Да, это я.

— Доброе утро.

— Доброе утро.

В трубке наступила пауза.

— Говорите, — предложил Гордеев.

— Меня зовут Маруся. Я жена Алика Чувашова. Вы у нас вчера были.

— Да, да, был. Только мы с вами, кажется, не виделись.

— Да, меня не было дома.

— Очень жаль.

— Нам нужен Денис Грязнов.

— Денис? К сожалению, я тут ничем не могу вам помочь, его нет даже поблизости.

— А где он?

Гордеев вскинул руку и посмотрел на циферблат часов:

— Ну, я думаю, еще дома. Или на работе. Вы звонили ему?

— А у нас нет его номера.

— Что-то случилось? — ни с того ни сего спросил Гордеев.

— Да нет, мы просто потеряли записную книжку, осталась только ваша визитка.

Гордеев почувствовал, как участилось его сердцебиение.

— Нет, я точно чувствую — что-то случилось.

— Почему вы так решили? — спросила Маруся, неумело скрывая волнение, которое читалось в ее голосе.

— Да потому что звоните именно вы, а не Алик, — ответил Гордеев. — А это значит, что он не может подойти к телефону. Он болен?

— Не совсем.

— Так, — начал Гордеев уверенным тоном, — говорите, что у вас стряслось, я решу, как лучше поступить.

В трубке снова наступила тишина, после которой Маруся произнесла:

— Нам просто нужен телефон Дениса.

— Хорошо, — сдался Гордеев, — записывайте.

Он продиктовал номер.

— Спасибо, — поспешно бросила Маруся, и в трубке раздались короткие гудки.

Он сунул телефон в карман и зашагал к метро, легко выбросив этот звонок из головы — она была забита иным материалом, работа над которым не терпела никаких отсрочек.

Но не одолел он и половину пути, как карманная «Моторола» снова попросилась прижаться к уху.

На этот раз это был Денис.

— Ты где, дома?

— Нет, не дома, — ответил Гордеев. — Я только что из тюрьмы.

— Давай без шуток.

— Какие шутки? У Проскурца был.

— Тем более.

— Что тем более?

— Сейчас не до Проскурца. Стой возле метро «Сокольники» и никуда не отходи, я тебя сейчас на фуре подберу. — (Фурой Денис называл свой микроавтобус.)

— К Алику?

— Да, догадливый ты мой.


Лес закончился, и «фольксваген» уже несся параллельно железнодорожному полотну. Впереди показалась полосатая будка линейного обходчика.

— Нам туда? — спросил Денис, указав подбородком в сторону будки.

— Да, туда, — кивнул Гордеев, держа перед глазами автодорожный атлас.

Микроавтобус резко затормозил. В ту же секунду из помещения выбежала Маруся и помчалась навстречу.

— Где дети? — первым делом спросил Денис.

— Дети в лесу.

— Где?!

— Они с Аликом.

— Туда можно проехать?

— Нет, только пешком. Машину можно оставить тут. Наташа за ней присмотрит. — Маруся показала глазами на будку. Там стояла румяная деваха в оранжевой жилетке и щедро им всем улыбалась.

— Доброе утро, Наташа! — торжественно произнес Денис. — Как жизнь?

Наташа закивала и показала большой палец — во!

— Да, кстати, познакомься, это тот самый Гордеев.

Маруся и Юрий обменялись чуть заметными улыбками.

— Пошли, — сказал Денис, держа в руке кейс с инструментами, и все трое вскоре скрылись за деревьями.

Алик сидел, прислонившись к массивному дубу, и, как ни странно, спал. Близнецы играли неподалеку в догонялки, совершенно забыв о своем обещании не шуметь.

— А ну-ка, старик, давай сюда ручонки, — услышал Алик голос частного сыщика Грязнова, полагая, что дело происходит во сне, но на всякий случай решил открыть глаза. Сон обернулся явью.

Алик, кряхтя, отполз от дуба, и Денис, открыв свой фирменный кейс с набором инструментов и всевозможных хитроумных прибамбасов, стал возиться с замками наручников. Эта процедура заняла не больше пяти минут, потому что Алик вскоре уже собственными освободившимися руками потирал припухшие запястья.

— Ну, Денис, я твой должник по самый гроб, — рассыпался в благодарностях Алик.

— Молодец! — объявила Маруся и, подлетев к Денису, влепила в его губы самый смачный поцелуй, на какой только была способна.

Денису от такой неожиданности даже показалось, что он покраснел «аки школяр».

— Браслеты я забираю с собой, — произнес он, швырнув наручники в кейс. — Это улика. А сейчас все едем ко мне, приводим себя в порядок и только потом садимся в кружок и самым подробнейшим образом рассказываем о том, что же на самом деле произошло. А пока — ни слова о случившемся. Понятно?

Все пятеро членов семейства Чувашовых согласно закивали и двинулись за Грязновым по направлению к будке железнодорожного обходчика.

— Юрок, ты тоже с нами, — настаивал Денис. — Забудь на сегодня обо всех своих планах.

— Уже забыл, — сообщил Гордеев. Ему, так же как и Денису, не терпелось узнать, каким образом Алик Чувашов оказался в лесу, да еще и закованный в наручники.

3

Прибывшая оперативно-следственная группа из областной прокуратуры и милиции во главе с важняком Мособлпрокуратуры Огневым приступила к осмотру сгоревшего дома, принадлежавшего «в данный момент нигде не работающему гражданину Российской Федерации Альберту Чувашову» (как и было записано в протоколе), а оперы МУРа извлекли из-под останков дома два бесформенных трупа.

— Наконец-то в Марковке хоть что-то произошло, — глядя в окно, рассуждал дальнобойщик Витька Гервасов. У него «слетел» утренний рейс в Тулу, и теперь он не без удовольствия отсиживался в местной чайхане под вывеской «У Полины» и расправлялся с пятой кружкой классического «Жигулевского», в охотку борясь с похмельным синдромом. — В другой раз такую ораву мильтонов сюда никаким пряником не заманишь.

— А чего они там делают? — спросил бородатый слесарь по фамилии Арутюнов.

— Черт его знает. Говорят, окромя хозяев нашли еще кого-то, — ответил Гервасов, глядя в окно. — А вон наши стражи порядка идут, наверняка решили по пивку врезать. Сейчас мы их и расспросим.

Арутюнов глянул в окно и увидел, что по узкой дорожке к чайхане (как здесь, в Марковке, называют любое питейное заведение) приближается знаменитый на всю округу антикриминальный дуэт — старший оперуполномоченный Генка Поликарпов и оперуполномоченный районного уголовного розыска Васька Куролазов.

Войдя в чайхану, Поликарпов осмотрел помещение глазом владыки, отчего у некоторых присутствующих кожа покрылась гусиной рябью: абсолютно безгрешных в этом месте было ничтожно мало. Затем уселся на свое коронное место — у эстрады, с которой по выходным дням доносятся рваные ритмы местного ВИА «Масик и дружбаны» (если, конечно, дружбанов с утра не утащат лабать на какую-нибудь свадьбу), — и заказал пару пива и одного, как он выразился, дебелого леща. За тот же столик уселся и Васька Куролазов с аналогичным заказом.

А вскоре к ним присоединились Гервасов и Арутюнов, чьи глаза светились фосфором любопытства.

— Дело там темное, — говорил Поликарпов, активно разделываясь с лещом, запивая его самым лучшим пивом, какое только хозяйка Полина не пожмотилась выставить участковому. — Больше я тебе ничего сказать не могу, потому что это тайна следствия.

— Я понимаю, — кивал Гервасов. — А Электроника нашли?

— По предварительному заключению, ваш Электроник, то бишь Альберт Чувашов, как раз их всех и замочил, — заявил Поликарпов, откручивая лещу голову.

— Кого?! — спросил Арутюнов, выкатив из орбит оба своих черных глаза.

— Двух сотрудников ФСБ, — обыденно ответил Поликарпов, сделав вид, будто речь идет о краже ведра картошки. — А потом поджег дом, чтобы замести следы.

— Да ну?! — удивился уже Гервасов.

— Хитро придумано, — вступил в разговор Васька Куролазов. — Но только следственные органы на мякине не проведешь. А жмурика, между прочим, я первым нашел.

— А с чьей подачи? — спросил Поликарпов, прищурившись. — Забыл? А ну, давай, скажи при всех!

— Я бы и без подачи нашел, — отпарировал Куролазов ехидный выпад. — Кто ищет, тот всегда находит.

— Знаешь, чтобы так искать, ума много не надо, — выпалил Поликарпов. — Вон, весь китель мне зачумазил. Верка с меня теперь с живого не слезет, как минимум на неделю пилораму свою врубит.

— А чем же он их замочил? — задумчиво спросил Гервасов. — Топором, что ли?..

— Да ну, топором, — ввернул Арутюнов. — Скажешь тоже. Электроник не знает даже, как к нему подходить, к топору-то. Я сам видел, как он дрова рубить пытался. Это называется — нервных просим немедленно удалиться.

— Тогда чем же? — не отставал дальнобойщик.

— Из автомата системы генерала Калашникова, — бухнул оперуполномоченный, приосанившись от эффектно произнесенной формулировки и теперь ожидая реакции непосвященных.

— Иди ты! — растерянно молвил Гервасов.

— Витька, ты не так ставишь вопрос, — поправлял его слесарь Арутюнов. — Нужно спросить: откуда у него «калаш»?

— Именно этим вопросом в данный момент и озадачено следствие, — поставил точку Поликарпов и мощным усилием милицейской воли подавил в себе нестерпимое желание рыгнуть. Перед ним на столе лежало все, что осталось от леща: несколько мелких ребрышек да горстка серебристых чешуек.

4

Прошлой ночью в доме Алика Чувашова бригада так называемых ликвидаторов, состоящая из трех бесстрашных парней, закончив расстрел дорогостоящей аппаратуры, истратив на это дело по два полных рожка для автомата системы АКМ, двинулась завершать начатое до конца, а именно — уничтожать обитателей этого дома. Но ликвидаторы были страшно озадачены, когда обнаружили, что те благополучно ушли и скрылись в непроглядных лесных зарослях, окружавших дом. Можно было, конечно, прочесать лес и все-таки достать беглецов, но это могло привлечь к операции излишнее внимание местных жителей, что было категорически запрещено инструкцией, полученной накануне. К тому же уничтожать членов семьи Чувашова было разрешено только в случае оказания ими сопротивления, угрожающего жизни. Суть задания сводилась лишь к запугиванию и разрушению компьютерной техники. Но после того как Мирон пристрелил во дворе собаку, а командир бригады, он же Шурик, никак на это не отреагировал, вся троица пришла к молчаливому согласию — всех в расход, а затем пожаловаться начальству на то, например, что этот Чувашов кидался на них с топором или с лопатой.

Но теперь, после побега, планы ликвидаторов рассыпались, будто карточный домик. Страсть пострелять по живой мишени осталась неудовлетворенной, отчего во всех трех душах возник страшный дискомфорт.

— Мурзик, волоки канистру, — нашелся сообразительный Шурик. — Пионерский костер будем делать.

— Точно, — отозвался Мурзик, направляясь к выходу. — Подпустим им петушка красного напоследок. А на базе скажем, что короткое замыкание.

— И сумку с дискетами заодно отнеси в машину.

— Ага.

— Давай закурим, что ли, — Шурик обратился к Мирону, который ходил из угла в угол, заглядывая во все щели.

— Держи! — Мирон бросил командиру пачку «Кэмела».

— Да успокойся ты, — сказал Шурик. — Нет их там. Сам подумай, будут они ждать? Сядь лучше перед дорожкой. Через десять минут отчаливаем.

— Поливать? — на пороге возник Мурзик с канистрой.

— Ага, — Шурик махнул ему рукой. — Давай. Не жалей только. Лей погуще.

Послышался лязг металла, затем хлюпающие звуки, и к запаху гари примешался едкий дух высокооктанового бензина.

Шурик затушил сигарету, докурив ее до половины, взял автомат. На всякий случай снял для проверки обойму и тут же вставил обратно. И направился к выходу, бросив на ходу Мурзику:

— Давай, Абдула, поджигай, я пойду пока мотор заведу. Уходить надо быстро.

— Понял, не дурак, — отозвался Мурзик, доставая из кармана зажигалку.

Шурик, сделав несколько шагов, остановился на крыльце, резко развернулся и дал длинную автоматную очередь, целясь в своих подчиненных, задержавшихся сзади.

От неожиданности их глаза выкатились наружу.

Два тела рухнули на залитый бензином пол, будто подкошенные.

Из-под их камуфляжных роб быстро расползлись две большие ярко-красные лужи.

Шурик наклонился над Мурзиком, посмотрел в его мертвые глаза, приставил дуло автомата к месту, где сходились черные, еще совсем мальчишеские брови, и сделал дополнительный выстрел. Контрольный.

Та же процедура была проделана и с Мироном.

Шурик быстрым шагом достиг БМП, быстро забрался внутрь, откуда, издав хлопок, параллельно земле и по направлению к дому вылетела сигнальная ракета, угодив точно в мертвое тело Мурзика. Очевидно, пары бензина уже успели заполнить все небольшое пространство дома, потому что в следующую секунду дом в буквальном смысле взлетел на воздух.

К этому времени, выжимая педаль газа до самого упора, Шурик уже выводил БМП из Марковки.

Проехав по трассе несколько километров, он свернул в лес, где вскоре и остановился, уткнувшись в сооружение из веток, со стороны напоминавшее шалаш. Покинув БМП, Шурик подошел к шалашу и стал одну за другой отбрасывать ветки. Под ними обнаружился легковой автомобиль, внутрь которого Шурик тут же торопливо перебрался. Взявшись за руль и взглянув на свое отражение в зеркале заднего обзора, он только теперь обнаружил, что до сих пор не снял с себя черную маску. Усмехнувшись, он стащил с себя этот шутовской колпак и игриво забросил на заднее сиденье.

Выехав на пустынное шоссе, он достал из кармана сотовый телефон.

— Все по плану, — проговорил он. — Можно объявлять всероссийский розыск. Впрочем, с его выводком долго не побегаешь.

5

— Ты узнал бы их по голосам?

Денис и Алик сидели в кухне, пока Гордеев с Марусей укладывали на диван всех троих малолетних щеглов, свалившихся от усталости прямо на пол, после того как их вымыли, причесали и накормили.

— Я узнал бы их, даже если бы они навсегда лишились дара речи, — отвечал Алик, с лица которого не сходила глухая угрюмость.

— Как? Ты же ни одного лица не видел, — удивленно проговорил Денис. — Или у них были какие-то другие приметы? Татуировки или еще что-то?

— Нет, ничего примечательного я в них не заметил. Обыкновенные жлобы, имя им легион. Но покажи ты мне сейчас тысячу этих жлобов, я тебе через минуту выберу этих самых троих… Правда, не троих, а только двоих.

— Почему двоих?

— Третий, который у них был за старшего, на жлоба не тянул.

— А на кого же?

— Каким-то он мне холененьким показался, интеллигентненьким.

— Интеллигентненьким? — переспросил Денис.

— Да, именно интеллигентненьким, лучше не скажешь.

— А какие-нибудь словечки характерные, жаргон какой-нибудь? Ну, хоть что-нибудь, ты меня понимаешь.

— Говорю тебе, типичные жлобы, отморозки, даром, что на БМП. Вот, наверное, и все их характерное отличие, — сделал вывод Алик.

Денис задумался. Со жлобами ему было все более или менее ясно. Но вот этот «интеллигентненький» из головы никак не выходил. Казалось бы, что тут такого особенного: приехали, постреляли, подожгли дом, уехали. Под покровом ночи, все как полагается. Ликвидаторы хреновы. Но откуда? Кто их нанял? Чьи это стервятники? Кто в конце концов за всем этим стоит? Он слышал краем уха, что силовые ведомства имеют так называемый ликвидационный или зачистительный отдел, который занимается устранением нежелательного элемента, и что этот отдел не подчиняется никому, разве что только самому президенту, да и то не напрямую, а через десятые руки, так как сотрудники этого отдела, этих так называемых бригад ликвидаторов, соблюдают строгий конспиративный режим. Поэтому этих людей никто и никогда в лицо не видел.

Этот ликвидационный отдел был создан в 1994 году, когда на Кавказе вспыхнул чеченский кризис и возникла необходимость в подобных бригадах. По слухам, убийство генерала Дудаева — дело их ловких рук.

Денис также знал из достоверных источников, что в эти бригады входят не только отпетые мордовороты, для которых убийство человека такое же обыденное занятие, как для законопослушных граждан прихлопывание назойливого комара, но и достаточно образованные, высокооплачиваемые специалисты в разных областях науки. Как известно, ликвидация Дудаева — операция, проведенная на высоком технологическом уровне, где ни одна деталь не осталась неучтенной.

Имея непосредственные контакты с сотрудниками спецслужб, Денис лично знал многих из тех, кто так или иначе имеет отношение к высоким технологиям. Да тот же самый Алик не раз вербовался ими в свои ряды, да только благодаря Жене Пашкевичу эта чаша прошла мимо него.

Но сейчас никто из знакомых Денису фээсбэшных компьютерных спецов не подходил под портрет, который написал Алик. А как утверждает Алик, этот тип в современной электронной технике разбирается будь здоров.

— Завтра я один или скорее всего с Юркой съезжу в Марковку. А вы будьте пока здесь и никуда из дому не выходите. Продуктов вам хватит дня на три, а там возобновим запасы. — Денис вздохнул: — Не нравится мне все это, ох и не нравится же.

6

— Тебе не кажется, что ночной визит этих долбаных головорезов из этого долбаного ликвидационного отдела как-то связан с нашим недавним посещением Алика?

Теперь на кухне собеседником Дениса был Гордеев. За окнами на землю упала ночь, а все семейство Чувашовых благополучно посапывало в соседней, единственной комнате малогабаритной квартиры Дениса Грязнова.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Денис.

— Что? Да хотя бы несанкционированный выход на связь со станцией «Мир».

Денис нахмурился еще больше:

— Если честно, что-то я решительно недопонимаю.

— Ну ты даешь! Наверняка для тех, кто сидит там, — Гордеев ткнул пальцем в потолок, — не является секретом то, что Алик и Пашкевич ведут космические разговорчики.

— С чего ты взял?

— Слушай, Денис, что с тобой стряслось? Где твоя легендарная сообразительность?

— Наверно, она вся теперь у тебя, — ответил Денис, нисколько не смутившись. — Стоило мне с этой твоей Еленой подписать договор, как я будто поглупел. Ладно, продолжай. Шучу я.

— Не может быть такого, чтобы на «Миру»… — Гордеев запнулся, потому что ему в голову тут же пришел образ байконурского офицера. — То есть на «Мире»…

— Не важно! — подбадривал Денис, позволив себе легкую усмешку.

— Не может такого быть, чтобы там на борту не было установлено каких-нибудь скрытых объективов, которые постоянно следят за космонавтами, чтобы они там чего-нибудь антигосударственного не откололи.

— Ага-а, — задумчиво кивнул Денис. — Ты хочешь сказать, что ничего от ЦУПа утаить нельзя?

— Ну да, что-то в этом духе. Но только мне кажется, что провода от этих потайных камер ведут не в ЦУП, а в обход него куда-то еще. Ну, ты сам догадываешься, куда.

— Ага-а, — еще раз произнес Денис. — Все правильно. Точнее, было бы странно, если бы наличие таких камер на самом деле отсутствовало. Ведь человек в открытом космосе совершенно не поддается контролю. Вернее, его очень не просто контролировать.

— Если только вместе со всеми не посылать каждый раз стукача, этакого искусствоведа в штатском, что, согласись, накладно. Однако вероятность таких полетов я не исключаю совершенно.

— Ну, начнем с того, что каждый космонавт так или иначе сотрудничает с чекистами.

— Или лучше сказать: каждый космонавт — хорошо замаскированный чекист, — предложил Гордеев.

— Почему же законспирированный? — пожал плечами Денис. — Полеты в космос — это своего рода выполнение долгосрочной программы государственной безопасности. Если мы летаем в космос, значит, мы нехилая держава, правильно?

— Да, но космонавту об этом знать не обязательно. Космонавт делает свою работу, что-то там исследует, букашек всяких невесомостью терзает и дальше ни в какие дела службы безопасности носа своего не сует. Вот поэтому за ним нужен глаз да глаз. А вдруг он чего такого ценного найдет, что эти сведения ему интереснее было бы передать в НАСА, потому что там лучше оборудование или более квалифицированные специалисты. Ведь для космонавта-ученого главное что? Главное — эксперимент, чистота научного открытия, у которого нет государственных приоритетов. Или хуже того — а вдруг этот космонавт ко всему прочему окажется сверхзасекреченным вражеским резидентом. Сечешь, куда я клоню?

— Секу, куда же от этого деться? — отозвался Денис. — Знаешь, о чем я сейчас подумал?

— И о чем?

— Не оттого ли «Мир» хотят вернуть с орбиты на Землю, что у него просто-напросто устарела эта самая система слежения за членами экипажа? Как ты думаешь, Юрок?

— Гениальная мысль! — Гордеев даже вскочил с места и заходил взад-вперед. — Система устарела, а новую ставить невозможно, это требует слишком больших расходов. Лучше уж построить новую станцию, дешевле будет. Однако устаревшая система — это еще не значит, что вышедшая из строя. Поэтому за экипажем слежка ведется постоянно. И представляешь, находящийся на орбите некто Пашкевич, кстати, вот он-то более всего тянет на стукача, должность его обязывает. И знаешь, я бы именно так его и определил — стукач, если бы только не его знакомство с Аликом. Хотя…

— Давай угадаю, о чем ты сейчас подумал, — предложил Денис.

— Ну попробуй.

— А не настучал ли сам этот Пашкевич чекистам на Алика, не слезая с околоземной орбиты? Да? Эта мысль? Можешь не отвечать, я сам о том же самом подумал. Мысль по сути правильная, только не соответствует действительности.

— Почему ты так решил?

— Все очень просто. Если бы Пашкевичу и его дружкам, про которых мы с тобой подумали, понадобилось отвадить Алика от космического хакерства, до которого он в последнее время докатился, то ему достаточно было лишь об этом сказать напрямую.

— Или предложить применить его разработку где-нибудь на практике, как это получилось с ЦЕСС, — закончил мысль Гордеев.

— Правильно! Ведь это же почти научное открытие. А Пашкевич ценит Алика именно за его голову, за способность к парадоксальному мышлению, чего ни у тебя, ни у меня днем с огнем не сыщешь. Ты думаешь, откуда у Алика столько техники, что ты видел в Марковке? Это все Пашкевич. Тех денег, что я ему эпизодически выплачиваю, хватило бы разве что на стиральную машину, которую он, кстати, и подарил Марусе.

— Выходит, Пашкевич держит Алика как живой генератор идей? — спросил Гордеев, перестав маячить по кухне и снова усевшись на место за столом.

— Представь себе — да. И Алик лучшей для себя участи не желал бы.

— Постой, — Гордеев поднес к своему виску указательный палец. — Тебе не кажется странным: сначала Волков, теперь вот Алик. Кто следующий? По всей вероятности, все тот же Пашкевич.

— Не исключено, — мотнул головой Денис. — Но пока он в космосе, ему ничего не угрожает. Ладно, давай сейчас отвалим, так сказать, на боковенского, а завтра, как и обещал, возьмемся за поиск твоего Федотова, если только он сам не объявится. Может быть, тут хоть что-то свяжется в одну ниточку.

7

На следующее утро, пока Денис готовил большой завтрак, Федотов нигде не объявился. Как ни насиловал Гордеев телефон, везде ответ был один: абонент недоступен.

— Звони Лене, — сказал Денис, поедая манную кашу. — Сейчас едем к ней. Она у нас пока единственный человек, кто знал Михаила ближе всех остальных.

К счастью, Лена была дома. Она уже три дня, как никуда не выходила, да и не очень-то стремилась. После стресса, пережитого в связи с визитом Федотова, она снова взяла себя в руки и усадила за отчет.

К Денису она сначала отнеслась настороженно и смотрела на него чуть испуганно (позже она скажет Гордееву, что у Дениса взгляд врача-гинеколога, от которого ничего невозможно скрыть, а Гордеев подтвердит, что это недалеко от истины), но вскоре привыкла и даже заливалась настоящим смехом, весело реагируя на некоторые шутки «своего детектива», которые Гордееву все же показались несколько плосковатыми и пошловатыми. Но если это работало на то, чтобы привести Лену в человеческое состояние, значит, Денис выбрал нужное направление. Как говорится, все средства хороши.

День за окном был обычный, и в его свете бледность на лице Лены показалась Денису чем-то благородным, как отличительная черта какого-то знатного рода. А глаза были такими темными, загадочными и таящими в себе такое милое коварство (которому хотелось сию же минуту подчиниться), что забирали на себя все внимание, уступая разве что полным, сочным губам и ровному ряду белых зубов, что возникал, когда Лена откидывалась назад, давая волю своей веселости.

И когда градус непринужденной атмосферы, которую Грязнов с Гордеевым генерировали, достиг необходимой отметки, Денис спросил:

— Лена, вы хотите помочь своему сыщику?

Она заморгала и уставилась на них с застывшей на губах улыбкой.

— Да. А что бы вы желали?

— Лена, — вступил в разговор Гордеев, — я не могу найти Федотова, он будто испарился.

— А в «Интерсвязи»?

— С тех пор как он побывал у тебя, он больше нигде не появлялся.

— А домой ты звонил?

— Ты знаешь его домашний номер телефона?

Лена пожала плечами:

— Сейчас гляну. Кажется, у меня собраны все телефоны, которыми я когда-либо пользовалась.

Она вышла, а через несколько минут вернулась с портативным компьютером, который поставила на стол, отодвинув в сторону чайную посуду.

— Сейчас, сейчас… — приговаривала она, водя по экрану курсором. — Ага, вот! Федотов. Рабочий, два мобильных, даже три, он их меняет каждый месяц. Так, а домашний? Юра, ты представляешь, нету. Да у него, насколько я помню, и квартиры своей никогда не было.

— А где же он жил? — спросил Гордеев.

— Обычно снимал.

— А разве он не мог купить себе квартиру? — спросил Денис. — Доходы, насколько мне известно, ему позволяли.

— Насколько мне известно, — произнесла Лена, сделав акцент на «мне», — он собирался купить квартиру, но все время откладывал. Предпочитал тратить деньги на автомобили и всякие электронные игрушки, типа дорогой аудиотехники.

— Меломан, значит, — сделал вывод Денис.

— Причем бешеный, — подтвердила Лена. — Однажды он летал в Лондон специально за какими-то сверхнавороченными звуковыми колонками, хотя их спокойно можно было купить в Москве.

— Значит, в местных лабазах он не отоваривается, — сказал Денис. — Жаль, а то бы можно проехаться по хай-эндовским точкам и расспросить о богатом клиенте по фамилии Федотов. Кстати, у тебя нет его фотографии?

— Фотографии? — переспросила Лена. — Фотографии… Что-то не помню. А видео подойдет?

— Видео?

— Ну да, видео. А что? Не то, да?

— Нет, наоборот. Еще лучше! — воскликнул Денис. — Движущийся фоторобот. Как говорится, и в фас и в профиль. Тащи кассету.

Лена сняла с полки и дала Денису небольшую, не больше пачки из-под сигарет видеокассету формата Hi-8.

— У меня камера накрылась, так что я вам ее показать не смогу.

— У меня дома как раз восьмерка, — обрадованно сказал Денис. — Он какой из себя? Как нам его узнать?

— Тот, кто больше всех меня лапает, — спокойно пояснила Лена, посмотрев в сторону Гордеева. — Это мы в Юрмале два года назад. Еще одна из бесконечных попыток сделать наши отношения приемлемыми для семейной жизни. Но, увы, результат — только эта кассета.

— Что тоже неплохо, — прокомментировал Денис.

— Да, — начала Лена, вспомнив, — вы можете съездить в Долгопрудный.

— А что там?

— Там МФТИ.

— Его альма-матер?

— Заканчивал аспирантуру. — Подумав, она добавила: — Странно, но это все, что я о нем знаю.

— Нас это удивляет не меньше, — ввернул Денис и похлопал по плечу притихшего Гордеева, тряся перед ним видеокассетой. — Пошли, Юрок, нас ждет встреча с прекрасным.

8

Кассета вошла в камеру без осложнений, и на телевизионном экране замелькали балтийские сосны, высаженные заботливой рукой природы по всему периметру Рижского взморья. В синем бикини по колени в морской воде стояла Лена и вовсю улыбалась в объектив. Волны окатывали ее загорелые ноги, оставляя на них пенные кружева.

За всем этим Гордеев наблюдал с большим удовольствием, пока в поле зрения не появился он, Михаил Федотов. Он приблизился к ней, вынырнув из воды в маске, ластах и с кислородным баллоном за спиной, набрал полные пригоршни не самой теплой, как можно было догадаться, морской воды и окатил ничего не подозревающую девушку. Ее улыбка слетела, как от сильного порыва финского норд-оста, и лицо приобрело выражение, напоминающее переживание кошмара. Кому-нибудь другому такая сценка могла показаться полной молодецкого задора и огня, но только не Гордееву. Он не хотел видеть, как развлекаются влюбленные. Он сразу отметил беспрецедентное коварство этого пловца и возненавидел его всем своим существом тут же, не отходя от телевизора.

Следующий эпизод происходил где-то в приморском кафе. Они сидели за пластиковым столиком и что-то потягивали через соломинки. Камера, судя по всему, лежала на пустующем стуле.

— Ну и как там в подводном царстве, товарищ Кусто? — спросила Лена, отгоняя от себя какое-то летающее насекомое, очевидно, осу.

— Нормально, — ответил Михаил. — Тихо и безлюдно.

— Брр! — отреагировала Лена. — И мокро.

— Не без того, — произнес Михаил, прикладываясь к соломинке.

— А меня пряником мани, никогда не заманишь…

Гордеев отвернулся от экрана и буркнул бесцветным голосом:

— Все ясно. Дальше можно не смотреть.

— Да? А мне интересно, — возразил Денис. — Как ты думаешь, он ее переубедит?

— Не знаю. И знать не хочу.

— Давай забьем, что в следующий раз она нацепит на себя все эти подводные причиндалы и как миленькая отправится под воду. Этот чувак, — Денис ткнул пальцем в то место экрана, где находился Федотов, — от своего не отступится.

— Ты уверен? — спросил Гордеев.

— На все сто! Вот увидишь.

— Не увижу. Сам на него смотри. Мне он и на фиг не нужен.

— Чего? — Денис вытянул лицо. — А какого же хрена мы его ищем?

— Ну уж вовсе не затем, чтобы смотреть, как он тащит бедную девушку в холодную воду.

— Гордеев, что несешь? Ты хоть слышишь, что ты несешь? Мне прямо становится стыдно за себя, что я с тобой имею детективные отношения. Да посмотри ты на них! Они же души друг в друге не чают.

— Заткнись! — сказал Гордеев, пытаясь схватить пульт дистанционного управления телевизором.

В этот момент открылась входная дверь и в комнату с кухни вошел Алик, поглаживая живот, в который он только что отправил большую тарелку Марусиного борща.

— Что не поделили? — спросил он.

— Да все нормально, — сказал Денис, поглядев на Гордеева.

— Да? А кричали так, что дети даже перепугались. Пашка сказал, что сейчас дядя Юра врежет дяде Денису по мусалам. Я подумал, пора идти разнимать. — Алик посмотрел на экран: — Что смотрим? Хоум-арт?

— Клуб путешественников, — добавил Гордеев.

В этот момент на экране Михаил рассказывал Лене, каких крабов он ловил на Камчатке. Его разведенные в стороны руки не помещались в объектив.

— Нашел? — спросил Алик. — Ну ты даешь, Денис.

— Кого нашел? — Денис захлопал ресницами. — Ты про кого?

— Про Шурика. — И Алик ткнул пальцем в экран. — Вот этот. Это же Шурик.

Денис и Гордеев обменялись взглядами.

— Алик, ты чего? — осведомился Денис. — Какой Шурик? С чего ты взял?

— Голос. Это его голос.

— Постой, ты про какого Шурика? — задал вопрос Гордеев. — Про того, который у тебя в Марковке был?

— А то про какого еще?

— Ты серьезно? — спросил Денис, все еще пребывая в легком недоумении.

— Ты думаешь, мне до шуток?

— Но ведь это… — начал Денис, борясь с путаницей в мыслях. — Его же зовут… Ты ничего не путаешь?

— И глаза его, — сказал Алик, и Денис с Гордеевым услышали, как у него во рту заскрипели зубы. — Точно, его глаза. И голос, и глаза. Это Шурик! Точно говорю.

— А ну, Юрок, сделай стоп-кадр, — попросил Денис. — Сядь, Алик, сядь и давай успокойся. Если ты уверен, что это тот самый Шурик, то это резко меняет картину. Но только в моих сыщицких мозгах эта идея ни в какие рамки не укладывается. Там теперь, как говорит Гордеев, полная каша. Что скажешь, адвокат?

Гордеев достал из пачки сигарету, сунул себе в рот, зажег и, только выпустив плотное облако дыма, произнес:

— Ты знаешь, что я скажу. Он мне сразу не понравился.

— Не то, Юрок, не то ты говоришь, — осек его Денис. — Нам нужны факты, а не твое отношение. Факты, понимаешь? Факты налицо. Я же говорю: перед нами этот бандит, а между собой бандюги называли его Шуриком.

— Да, это — доказательство, хотя и не подтвержденное другими доказательствами, — согласился Денис. — Но для начала неплохо бы найти этого самого «товарища Кусто». И если тот Шурик из телевизора и наш Михаил одно лицо, то я начинаю догадываться, где его можно искать. Хотя это полный абсурд.

— Какой полный абсурд? — спросил Гордеев, сердито выпустив струю дыма. — Где ты видишь абсурд?

— Ну ты только представь, допустим, я выхожу на нужных мне людей и спрашиваю: найдите мне такого-то и такого-то Шурика тире Мишу.

— Ну и что тут такого абсурдного? Пусть покажут тебе сначала всех Шуриков, а потом всех Миш. А мы сами выберем того, кто нам больше нравится. Звони прямо сейчас!

— Подожди, Юра, не торопись. Дай подумать.

— Звони, говорю. Без подумать. Промедление смерти подобно.

— Туда не звонить, туда только пешком идти надо. Лицом к лицу, понимаешь?

— Понимаю, можешь не учить, — отмахнулся Гордеев.

— Надо все взвесить. Мы еще МФТИ не проверили.

— А кто нам мешает?

— Сегодня уже поздно.

Гордеев посмотрел на часы:

— А, черт, действительно. Там уже никого нет. Надо было сначала в Долгопрудный ехать, а потом кассету смотреть.

— Да кто ж знал, что оно таким боком повернется?

— Слушайте, пацаны, — взял слово Алик, — а вам чего в Долгопрудном надо?

— А там наш этот… — Денис показал на телевизор, — Шурик-Мурик, он же Миша, он еще не знаю кто — штаны протирал. Аспирант, мать его.

— Так я там кое-каких чуваков знаю.

— Где? — спросил Гордеев. — В МФТИ?

— Ну да. Есть там парочка толковых ребят. Лаборанты. Если надо, они вас проконсультируют по любому вопросу.

— Они сейчас в стране? — осведомился Денис.

— Ну а где ж им еще быть? Они из своей серверной сутками не выходят. Да они и сейчас наверняка там сидят.

Денис с Гордеевым переглянулись.

— Рвануть прямо сейчас? — неуверенно спросил Денис.

— А чего тянуть? Куй железо, пока горячо, — рубанул ладонью воздух Гордеев.

9

Город Долгопрудный, воспетый популярным ансамблем «Дюна», теперь оставляет грустное впечатление. Впрочем, все можно списать на летнюю пыль, которая после проливных дождей прибивается к асфальту и досаждает несколько меньше.

Когда-то один из самых престижных в Советском Союзе вузов, МФТИ ныне представляет весьма печальное зрелище. Прошли времена, когда здесь были высокие конкурсы, престижность, когда учиться в физтехе было мечтой нашей будущей технической элиты.

Кроме того, здесь царил строгий внутренний режим, студентам некоторых факультетов запрещалось выносить из здания института конспекты лекций. Внешне МФТИ казался неприступным — чтобы проникнуть внутрь, человеку со стороны необходимо было проявить чудеса изобретательности.

Сегодня МФТИ находится в состоянии глубочайшего коллапса, как вообще все наше высшее образование. Коридоры с обломками некогда дорогостоящих приборов могут быть хорошей иллюстрацией разрушения технологической инфраструктуры, которое, похоже, принимает необратимый характер.

А старушка на проходной лишь апатично бросает взгляд на ваш пропуск, и вы оказываетесь внутри, в пыльных коридорах, заваленных какими-то коробками, обломками аппаратуры. На стенах висят стенды, обклеенные рекламой банков. О том, что это институт, напоминает лишь бумажка со странным текстом «Лекция Белокрыса переносится…»

И все же здесь, среди рухнувших памятников былого величия, все еще теплится какая-то жизнь. Продолжаются лекции. Студенты учатся, несмотря ни на что.

Алик шел впереди, а за ним, озираясь, шли Гордеев с Грязновым. Их шаги гулким эхом отдавались в девственно пустых коридорах, а они все шли и шли. Казалось, что эти лабиринты не имеют конца.

Но вот где-то на двадцатой минуте пути Алик остановился перед дверью без каких бы то ни было опознавательных знаков, из-под которой просачивался неяркий свет. Он уже поднял руку с выставленной костяшкой пальца, чтобы постучаться, но передумал, толкнул дверь и смело вошел внутрь. За ним последовали Денис и Гордеев.

Та же тишина, что и в коридорах.

Поначалу можно было подумать, что здесь, уходя, просто забыли выключить свет. И только слабые звуки кликающей «мышки» и переборы клавиатуры (которую российские компьютерщики ласково именуют «клавой») говорили о присутствии хомо сапиенса.

Если для рядового западного обывателя персональный компьютер — такая же неотъемлемая часть быта, как холодильник или стиральная машина, то для нас — нечто гораздо большее. Нет, конечно, среди российских граждан в подавляющем большинстве процветает боязнь компьютера, элементарное пользовательское невежество, однако если наш человек все-таки преодолел первый страх перед этой умной якобы машиной и поработал на ней немножечко, ну совсем чуть-чуть, то он уже не может противостоять детскому желанию посмотреть, как же она устроена. Он начинает экспериментировать, например компрессировать диск С или стирать системные файлы.

Дальше — больше. Поскольку, как ни прискорбно, еще очень многие граждане приобретают программное обеспечение на Митинском рынке, где никто не гарантирует его качества, им приходится решать массу технических проблем. Как известно, самый любимый ребенок в семье тот, с кем было больше забот, поэтому, намучившись с той или иной программой и просидев за компьютером лишнее количество часов, человек начинает относиться к машине все более серьезно.

— Здорово, парни! — разрушил тишину бодрый голос Алика.

— А, Альберт-Мольберт, как жизнь? — оторвался от монитора один из двоих компьютерщиков и воспаленными от бессонницы глазами взглянул на прибывших.

— Где пропадал? — спросил второй, бородатый очкарик, направив в сторону гостей такой же лихорадочный взор.

— Я тут вам людей привел.

— Видим, не слепые, — отозвался очкарик и протянул гостям открытую ладонь. — Я — Костя.

— А я — Федор, — представился второй, заморгав своими красными глазами. — Да вы садитесь, чего стоять.

Гости расселись на стульях, приставленных к стене. Грязнов тут же вжикнул «молнией» на своей сумке и извлек видеокамеру.

— Это чего, снимать нас будут? — спросил Федор.

— Не, ребята, этот номер не канает. Мы не для прессы, — продолжил Костя.

— Да успокойтесь вы, конспираторы, — урезонивал их Алик. — Человек вам кино показать хочет.

— А чего ж он камеру достал? — спросил Костя. — Давай кассету, сейчас глянем.

— У меня, понимаешь, «хай-восемь», — пояснил Грязнов.

— Ну и что? — удивился Федор. — Да хоть «бетакам». Давай кассету.

Грязнов вытащил из камеры кассету и передал Федору, которую он тут же вставил к какой-то серебристый ящик со множеством разноцветных огоньков под таким же множеством кнопок. Внутри ящика что-то зажужжало, и на экране монитора появилось изображение Лены, стоящей по колени в воде.

— Хороший кадр, — прокомментировал Костя. — А что дальше?

— Сейчас он вынырнет, — ответил Грязнов.

— Кто он?

— Увидишь. Водолаз Кусто.

Когда на экране появился Федотов, поливающий Лену морской водой, Костя уверенно проговорил:

— Это не Кусто. Я этого чувака под другим именем знал.

— Под каким? — спросил Грязнов. Мышцы его лица напряглись, будто он собрался закричать.

— Федька, помнишь его? — спросил Костя, повернувшись к напарнику, который вместе со всеми принимал участие в просмотре.

— Как не помнить, — отозвался Федор. — Он мне до сих генератор сверхвысоких частот не вернул. А мне без него квазисмеллер никогда до ума не довести.

— Эй, пацаны, вы не сказали как его зовут, — вступил в разговор Грязнов, чувствуя, что, если разговор не остановить вовремя, он может продолжаться бесконечно долго.

— Да Мишка это Федотов, — бросил Костя. — Аспирант.

— Правильно, — сказал Денис. — В принципе, это именно то, что мы хотели услышать. Теперь перейдем ко второй части.

— Что за вторая часть? — насторожился Костя. — Алик, кого ты нам привел?

— Холмса и Ватсона, — ответил Алик, ничуть не смутившись.

— Кого-кого? — скривившись, переспросил Федор.

— Кого надо.

— Все нормально, ребята, — продолжил Денис. — Мы действительно сыщики. Только мы не по ваши души.

— А по чьи? — не удержался Федор.

— Нам нужен Михаил Федотов.

— Знаем такого.

— Мы его не можем нигде найти, а он нам позарез нужен.

— Небось тоже спер чего-то? — спросил Федор.

— Почти, — вступил в беседу Гордеев. — Что вы можете о нем еще рассказать?

Костя пожал плечами:

— Ну, аспирант…

— Это мы уже знаем, — сказал Гордеев.

— Подожди, Костя, — сказал Федор, — у них же была особая группа. Ты забыл, что ли?

— Ну да, особая, — согласился Федор. — Они все были из каких-то там военных или еще из хрен знает каких ведомств. Их прислали сюда повышать свою техническую квалификацию, подучиться компьютерной грамоте и все такое.

— Постой, постой, — попросил слова Денис. — Ты сказал, из военных ведомств…

— Ну да, оттуда, — кивнул Костя. — А если вы про Федотова спрашиваете, так он был прислан сюда прямо из КГБ.

— Откуда?! — сдавленным голосом спросил Денис, выкатив от неожиданности глаза.

— Или как оно сейчас называется? ФСБ, что ли?

— Ты точно знаешь?

— Точнее не бывает. Я сам его личное дело на кафедре видел. Там так и написано: окончил Высшую школу КГБ имени Дзержинского.

— Ты понял, Юрок, куда нас занесло? — спросил Грязнов. — Прямо дантов ад, девятый круг.

— Понял. Но почему Шурик?

— Кликуха, — ответил Федор. — Его так дружки-однокурсники называли.

— А почему именно Шурик, а не Федя? — стоял на своем Гордеев. — Его же фамилия Федотов.

— Это после того как он заявил, что стоит на пороге изобретения машины времени, — отвечал Федор. — А дружки его так и назвали — Шурик, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию».

— Да, я помню, — согласился Костя. — Он еще с профессором Никудышним на эту тему спорил, уверял, что для обуздания пространственно-временного континуума ему не хватает только кое-каких деталей. Он, кажется, для этого и взял у Федора его генератор. Да, Федька?

— Ага, — отозвался Федор. — Правда, я долго не давал, а он, собака, стоял на своем и еще говорил, что я, мол, срываю открытие тысячелетия. Он мечтал, что когда машина времени станет орудием спецслужб, то в мире настанет вечный покой и порядок. Тогда всех врагов можно будет душить прямо в пеленках. Именно так он сказал, слово в слово: душить прямо в пеленках. Я не знаю, чего там у него с пространственно-временным континуумом, чувачок просто начитался научной фантастики, а вот только мой квазисмеллер действительно завис.

10

— Алик, а что такое квазисмеллер? — спросил Денис, когда вся компания возвращалась в Москву.

— Генератор ароматов, — ответил Алик, глядя в окно и думая о чем-то своем.

— Чего-чего? Это как?

— Да очень просто. Нажимаешь одну кнопку, и твой нос слышит запах бананов, нажимаешь другую — он уже слышит, как кто-то верзанул прямо посередине комнаты.

— Нос не слышит, он чует, — поправил Денис.

— Ошибаешься, именно слышит, — сказал Алик. — Это открытие Федьки. Он его еще восемь лет назад запатентовал. На этом открытии и строится идея квазисмеллера. Потому что запахи рождаются аналогично тому, как рождаются звуки. Только у запахов более гибкая частотная характеристика, она более органичная, более подвижная.

— А зачем нужен этот самый квазисмеллер? — спросил Гордеев. — Где его применять?

— Да где угодно! — воскликнул Алик. — Хотя бы в кино. Киношники об этом давно мечтают. На экране лес — на тебе запах леса. На экране болото — получай сероводород. Чтоб все как в жизни.

— А почему же он до сих пор не сделал этот генератор ароматов? — спросил дотошный Гордеев.

— Да кто ж ему даст? У него никогда не хватает необходимых элементов.

— А на Западе они есть?

— На Западе все есть, только с мозгами у них напряжно.

— Тогда я ничего не понимаю, — не унимался Гордеев. — Почему бы ему не рвануть на Запад и не сделать все там?

— Легко сказать — рвануть. Рвануть-то он давно бы рванул. Но я же тебе говорю — кто ж ему даст?

— А кто ему не дает?

— Догадайся с трех раз.

— Ну кто? Спецслужбы, что ли?

— Смотри, с первого раза допер.

— А им разве не все равно, что кто-то там чего-то изобретает? У них вон своих забот полон рот.

— Вот это именно и есть их забота. Выпустить из страны революционное изобретение — это выше их сил. Вспомни академика Сахарова.

— Нет, я действительно ничего не понимаю, — сокрушался Гордеев. — Ну тогда пускай дадут парню все необходимое, пусть делает себе на здоровье все, что ему заблагорассудится.

— Это в советское время, может быть, с ним именно так и поступили бы. Посадили бы в каком-нибудь почтовом ящике, где-нибудь в Челябинске-124, и качали бы из него все необходимое, а потом продавали патенты в Японию или в Штатушки. А сейчас рассвет частной собственности. Федька теперь может сам своими патентами распоряжаться, как ему заблагорассудится. Но только знаешь какие деньги он за свой квазисмеллер получит, если его начнут производить по всему миру? Миллионы, а то и миллиарды. Ведь каждому в своем доме хочется иметь запах вечной весны.

— Но и пусть себе получает на здоровье, — сказал Гордеев.

— Это ты так думаешь. А те, кто имеет рычаги власти, думают несколько иначе. Они ему говорят: ладно, ты продаешь свой патент на Запад, мы не против, у нас для производства этих штук все равно не хватает промышленных мощностей, мы тебе даже поможем это сделать, то есть продать, на высоком профессиональном уровне, но только и ты тоже должен пойти нам навстречу. А «пойти навстречу» — означает ни много ни мало девяносто девять и девять десятых процента от общего сбора. У Федьки же свои представления на этот счет, сам догадываешься, какие.

— Замкнутый круг какой-то, — проговорил Гордеев. — Получается, Федор невыездной, что ли?

— Именно! — ответил Алик. — Как в лучшие времена эпохи развитого социализма. Мы все невыездные.

— И ты?

— И я, и Костя. Нам просто в ОВИРе не выдают загранпаспортов и все время находят массу причин — то этой бумажки нет, то другой. Ко мне у них одна и та же стабильная придирка, мол, у вас в военном билете не проставлена группа крови. Я иду в военкомат, говорю, проставьте мне группу крови. А они мне отвечают, ее надо было ставить еще на приписной комиссии. Я говорю, так проставьте сейчас. А они мне — мы вам что, не русским языком говорим? Ее ставит приписная комиссия, а у вас уже военный билет на руках, до свидания. И так далее.

— Блин, абсурд какой-то, — сквозь зубы резюмировал Денис.

— И никакой не абсурд, — отозвался Алик. — Нормальная постсоветская действительность. Ты еще абсурда не видел.

11

Утром в камеру к Проскурцу вошел надзиратель-контролер и сухо сказал:

— К вам адвокат.

Виталий Федорович отправился вместе с контролером в следственный корпус, так и не решив, радует его этот визит или, наоборот, огорчает. Скорее — ни то и ни другое. Точнее сказать, ничего. Ничего, кроме пустоты.

— Вы знали, что Федотов — сотрудник спецслужб? — первым делом бухнул Гордеев, когда Проскурца завели в кабинет.

Проскурец подпер голову рукой, уставившись в поверхность стола.

— Неужели правда? — спросил он тихим голосом.

— Чистейшая.

— Даже не догадывался. — И, повысив тон, добавил: — Нет, я и представить себе ничего подобного не мог.

— Не надо волноваться, Виталий Федорович, — поспешил успокоить Гордеев. — Вашей вины здесь нет. Это его работа.

— Выходит, он был внедрен в компанию?

— Выходит.

— Боже, да ведь я же сам его брал на работу. Ловко же они нас окрутили. И какова его задача?

— Это я пытаюсь выяснить совместно с частным детективом, которого нашла Лена Волкова. На самом деле задач у Федотова может быть множество. Однако в одном я уверен на все сто процентов — обнаружить себя никак не входит в круг его приоритетов. А он себя обнаружил. И уже успел провернуть одну операцию, где есть потерпевшие. И никто не знает, какой фортель он и его начальство выкинут в следующий раз. Поэтому нужно быть готовым ко всему.

— А вы не допускаете, Юрий Петрович, что убийство Волкова — также его рук дело?

Гордеев горько усмехнулся:

— Конечно, допускаю. Эта мысль мне пришла в голову одной из первых, после того как он посетил последний раз Елену. Но допускать — не значит доказать. У нас пока нет достаточно веских аргументов, чтобы опрокинуть версию следователя. Да и самого Федотова нет. Компанией он управляет лишь по телефону, мотивируя это тем, что находится за рубежом. Хотя у нас есть все основания утверждать, что это не так, что дальше Марковки он никуда из Москвы не выезжал. И мне кажется, до тех пор пока суд не объявит приговор, что бывший генеральный директор компании «Интерсвязь» Вэ Эф Проскурец приговаривается к десяти годам лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии строгого режима, и так далее, — до тех пор Федотов не выйдет из подполья, это я могу гарантировать. Но мы с Грязновым делаем все, чтобы обнаружить его гораздо раньше. Если только он, конечно, сам себя каким-то образом не обнаружит.

— И все же, Юрий Петрович, что им могло понадобиться в «Интерсвязи»? — спросил Проскурец.

— Первая мысль, которая приходит в голову, это контроль сотовой связи, — ответил Гордеев. — Я думаю, эта мысль и вам не чужда.

— А из этой мысли совершенно логически вытекает следующая: агенты спецслужб таким образом внедрены в каждую компанию, что занимается телекоммуникационными системами, — предположил Проскурец.

— Боюсь, что в действительности дело обстоит именно так. И поэтому «Интерсвязь» частной компанией является лишь номинально.

— Увы, — развел руками Проскурец.

— Однако убиваться по этому поводу не стоит. Ничего не потеряно, Виталий Федорович. То, что вы находитесь в следственном изоляторе, еще ничего не решает. Будем считать это временным небольшим недоразумением, хотя я понимаю, каково сейчас вам.

— Омельченко так не считает. Насколько я понимаю, и мы также не располагаем никаким оправдательным материалом? — робко спросил Проскурец. — Так что же делать, если и у нас нет весомых аргументов? Мне, что же, так и сидеть?

— Пока нет весомых аргументов, — поправил Гордеев. — Что же касается вас лично, Виталий Федорович, то я намерен, в соответствии со статьей пятьдесят первой Уголовно-процессуального кодекса, составить мотивированное ходатайство на имя следователя Омельченко, в котором проанализирую его доказательства под углом зрения вашей невиновности. И полагаю, что мне удастся добиться вашего освобождения из тюрьмы. Под подписку о невыезде. Есть ведь и такая мера пресечения. А доказательства вашей невиновности мы добудем. Это лишь дело времени.

— Но если Федотов так и не объявится? — спросил Проскурец.

— Если не объявится… — Гордеев на секунду задумался и тут же выпалил: — Из-под земли достану. Или там же и зарою.

— Не резковато ли для адвоката, Юрий Петрович?

— Ничуть! Добро должно быть с кулаками.

— Ну а это и вовсе какая-то банальщина, — не удержался Проскурец.

— Ницше говорил, что когда общество забывает банальные истины, то с ним незамедлительно случается какая-нибудь беда. Судя по тому, что с вами беда уже приключилась, есть предположение, что вы тоже утратили вкус к простым истинам, а вместо них предпочли речи якобы высоколобых демагогов, типа Федотова. Я готов поспорить, что это именно он отговорил вас от участия в проекте Волкова. Убедите меня, что я не прав.

— Не могу, — опустив голову, проговорил Проскурец.

— Почему?

— Потому что вы правы, причем абсолютно. Федотов расписывал идею Волкова как бред сивой кобылы, а я, как последний дурак, его слушал. Слушал и верил. Он каким-то странным образом имел надо мною власть, отчего я многое ему позволял говорить, а еще больше — делать. Как только Володя нас покинул, я незамедлительно сделал Федотова своим заместителем, подняв из обыкновенного менеджера по продажам.

— А между прочим, в то злополучное утро Волков ехал к вам не за тем, чтобы в очередной раз клянчить свои деньги.

— Не за тем?

— Нет, не за тем. Он хотел ввести вас в курс того, что его команда уже успела сделать. Ввести в курс дела и убедить вас войти в долю на совершенно паритетных началах. И поверьте мне, Виталий Федорович, этот проект того стоил, точнее, он стоит того до сих пор. Проекту не хватает лишь кое-каких финансовых средств, но и финансы у него в скором времени появятся.

— Черт возьми, ну почему же Володя мне ничего не сообщил заранее? Я бы не назначал тогда никакой официальщины, я просто бы приехал к нему домой, мы бы просто посидели, все по-человечески обговорили, как раньше…

— Очевидно, он боялся вашего отказа.

Проскурец уронил голову на лежащую на столе ладонь. В горле застрял ком.

— Ничего, Виталий Федорович, все наладится. Не надо себя корить, вашей вины в смерти Волкова нет никакой. И, пожалуйста, не обращайте внимания на мои выпады, просто я сам сейчас нахожусь на взводе. Мне этот Федотов… Ну, в общем, он мне самому дорогу перешел, и теперь он уже и мой личный враг. Скажите мне еще одно. Вам кто-либо предлагал обратиться к услугам другого защитника?

Проскурец не удержался от скупой улыбки:

— Вы правы. Федотов. Он-то мне и рекомендовал какого-то Константина Булгарина. Из вашей, между прочим, конторы.

— А вот это новость! Я и не подозревал, что они знакомы. Надо будет проверить Костю на чистоту нравов. Впрочем, там и проверять нечего. Этот за кусок жирного пирога возьмется защищать хоть самого дьявола. Только не думаю, что с вашим делом он бы справился в два счета. Связи, смекалка, юридическая хватка — всего этого у Кости в избытке. Не хватает только одного — сопереживания проблемам клиента. Для него клиент — бездушный золотой телец, которого нужно во что бы то ни стало раздоить на кругленькую сумму, иначе в следующем месяце адвокат Булгарин останется без новенького костюмчика за пару тысяч долларов или слегка подержанного «порша».

Гордеев вдруг заметил, что расхаживает по кабинету, произнося речь, будто находится на судебном заседании.

— Извините, — тихо сказал он. — Я немного увлекся.

— Ничего, ничего, — сказал Проскурец. — Мне чертовски интересно.

В этот момент вошел контролер и спросил:

— Вы еще долго? А то мне смену сдавать.

Гордеев собрался было что-то сказать в ответ, но, взглянув на часы, передумал. Нужно было бежать и разыскивать Федотова.

— К сожалению, мне тоже пора сдавать смену, — сказал Гордеев. И протянув Проскурцу ладонь, добавил: — Только не расстраивайтесь. Все будет хорошо.

12

Встав с постели ни свет ни заря, Денис принял ледяной душ и через полчаса был готов отправиться в Марковку. На разведку. Он вышел из подъезда, прошел мимо своей «девятки» — в Перловку решено было ехать общественным транспортом, чтобы не привлекать лишнего внимания местной милиции.

Утренняя электричка была почти пустой. В это время суток основные пассажиропотоки устремлены в одну сторону — в сторону Москвы. Денис единолично занял одно из множества свободных деревянных сидений, вытянул ноги и развернул перед глазами свежую простыню «Московского комсомольца», газету, которую он не любил, но тем не менее иногда читал. Хотя бы для того, чтобы быть в курсе, о чем думает большинство, — «МК» мастерски формирует общественное мнение.

За немытыми стеклами вагона замелькали промышленные объекты, которые вскоре сменились зеленой стеной Лосиного острова — лиственных легких столицы. Под мостом саблей блеснула Яуза.

От перрона к дому Алика, точнее, к месту, где он еще совсем недавно стоял, путь лежал через лес. Тот самый лес, в котором все семейство Чувашовых пряталось от ликвидаторов, наблюдая, как их любимая изба превращается в груду головешек.

Денис шел по тропинке и никак не мог отделаться от одного и того же вопроса: для чего ликвидаторам понадобилась информация, хранящаяся на изъятых дисках? Алик сказал, что таким образом исчезли все разработки, которые он делал для ЦЕСС. Правда, копии хранятся в надежном месте — в сейфе у Пашкевича. Но насколько это место является надежным сейчас, никто не знает. И неужели для того, чтобы просто изъять информацию, понадобилось учинять такой погром? Не понятно. Мотивы ликвидаторов или тех, кто стоит за их спинами, терялись в тумане домыслов, которые носились в голове Дениса как стая ворон.

Денис свернул налево и оказался на поляне, с которой открывался вид пепелища — всего, что осталось от дома Алика. Денис приблизился к этому потухшему гигантскому костру, поддел ногой обуглившийся обломок несущей балки, стал обходить это место вокруг, ища глазами то, за что можно было бы зацепиться. Но кругом была только мертвая древесина, под которой даже не просматривалось хоть каких-то намеков на предметы домашнего обихода, будто здесь изрядно поработала армия мародеров. Впрочем, самым главным мародером был огонь.

Денис присел на корточки, принявшись рассматривать какой-то ничего не значащий предмет, как со стороны леса до него донеслось:

— Оставаться на месте, не двигаться!

Денис повернул голову и увидел, что в его сторону, придерживая фуражку за козырек, несется милицейский майор. Денис стал подниматься с корточек.

— Я же сказал, оставаться на месте! — кричал на бегу майор. Для большей убедительности он расстегнул кобуру, обнажив свой табельный «макаров».

Денис развел руки в сторону, демонстрируя миролюбие и безоружность.

Майору этого, по всей видимости, показалось мало, потому в следующий момент он несколько раз пальнул в воздух.

Краешком глаза Денис увидел, что с противоположной стороны к нему приближается еще один — рыжеволосый, одетый в спортивный костюм, который в свою очередь кричал:

— Товарищ майор, я его отсюда блокирую.

В это время майор, стоя у Дениса за спиной, заламывал его руки назад.

— Так это же не Электроник, — сказал запыхавшийся рыжий.

— Вижу, не слепой, — огрызнулся майор и обратился к Денису: — Вы подозреваетесь в соучастии совершения убийства.

— Чего-чего? — поинтересовался Денис.

— Убийства, — ответил тот. — Или я не русским языком говорю?

— Хотелось бы узнать, кого именно? — задал встречный вопрос Денис.

— Где «бобик»? — заорал майор.

— Там, — ответил рыжий, — за ельником.

— Не там, а здесь!

Куролазов трусцой засеменил в обратную сторону.

— Товарищ майор… — начал Денис.

— Молчать! — остановил его майор. — В отделении поговоришь.

Из-за деревьев появился ревущий «уазик», ведомый рыжим. Лихо подпрыгивая на кочках, автомобиль вскоре остановился, и майор бесцеремонно запихал Дениса в задний отсек, оборудованный для транспортировки задержанных.

За решетчатым окном уходила назад дорога, сужаясь в неровный клин. По обеим ее сторонам возникали свежевыстроенные коттеджи, вокруг которых бродили голые по пояс загорелые строители. Начинался новый рабочий день. В том числе и для милиции.

Марковское отделение милиции показалось Денису милым сооружением с новенькой офисной мебелью внутри. Впрочем, на мебель он обратил внимание лишь после того, как целый час его продержали за решеткой, в так называемом «обезьяннике». У решетки появился рыжий с раскрытой папкой и громко спросил:

— Кто здесь Грязнов?

Денис от удивления даже несколько раз оглянулся по сторонам. В камере, кроме него, не было ни единой души. Понимая, что провинциальные милиционеры от недостатка правонарушений скорее играют в игру под названием «милиция», чем являются ею на самом деле, Денис, чтобы не обманывать ожиданий местных блюстителей порядка, ответил честь по чести:

— Это я.

— Вставать надо.

— Хорошо, встаю.

Денис поднялся с деревянных нар.

— На выход! — как можно суше скомандовал рыжий и лязгнул щеколдой замка, отворяя дверь из нержавеющей стали, которую с любовью когда-то сделал сам слесарь Арутюнов. — За мной. Нет, не за мной. Идите вперед!

Денис кивнул, подавляя желание рассмеяться, и покорно повиновался воле конвоира.

Он вошел в залитый солнцем просторный кабинет, где за самым большим столом сидел майор милиции и что-то сосредоточенно писал в толстую, почти амбарную книгу.

— Товарищ майор, разрешите обратиться, — услыхал Денис из-за спины.

— Давай, — ответил тот, не отрываясь от своей писанины.

— Задержанный Грязнов доставлен.

— Замечательно, — сказал майор, захлопывая амбарный талмуд и помещая его в массивный сейф за своей спиной. — Проходите, Грязнов, садитесь.

Денис сел на стул. Из открытого окна поступала утренняя прохлада.

Рыжий уселся за соседним столом, положив перед собой девственно чистый лист бумаги для ведения протокола, размял кисть руки и взялся за шариковую ручку.

— Итак, — майор раскрыл красную книжечку с гербом Советского Союза на обложке.

— «Грязнов Денис Андреевич, год рождения семидесятый, родился в городе Барнауле», — читал Поликарпов. — Ладно, это все нам уже известно. Теперь ближе к телу, как говорит капитан Куролазов. — Майор кивнул на своего помощника, а тот кивнул в ответ. — Ответьте, пожалуйста, с какой целью вы прибыли в поселок городского типа Марковка?

— Друга повидать.

— Какого друга?

— Сами знаете, какого. Того, чья хата погорела.

— Так, — резко сказал майор, — попрошу мне не указывать! Кажется, здесь я задаю вопросы!

— Мужик, ты лучше того, — подал голос Куролазов, — ты лучше товарищу майору Поликарпову не перечь, а то он в гневе знаешь какой психованный? Может и по морде дать, честное слово!

— Ты бы тоже помалкивал, — бросил Куролазову майор. — Сейчас я говорю.

И повернувшись к Денису, продолжил:

— Как фамилия друга?

Денису не терпелось увидеть, куда в конечном счете приведет этот цирк.

— Чувашов, — ответил он. — Зовут Альбертом.

— Правильно, именно так. Вот видите, все и у нас, и у вас сходится.

— Я рад, — отозвался Денис.

— Какие общие интересы вас связывали?

— Грибы.

— Не понял.

— Грибы, говорю, мы вместе собирали, а потом в банки стеклянные закатывали, мариновали то есть. Вот такая закусь!

— Да, грибы у нас действительно замечательные. Вы какие больше любите — маслята или подберезовики? — спросил Поликарпов и незаметно для Дениса подмигнул Куролазову, мол, сейчас мы грибника этого выведем на чистую воду.

Куролазов глазами выразил полнейшую солидарность с начальством.

— Ну так какие? — повторил вопрос майор.

— Всякие. Я, вообще-то, в них не очень разбираюсь.

— А как же вы их собираете? А вдруг бледная поганка какая-нибудь попадется?

— Точно, — закивал Куролазов. — Заворот кишок — и привет горячий.

— Алик, то есть Альберт Чувашов, в них отлично рубит, — сказал Денис. — Кстати, вы не могли бы мне сказать, где он в данный момент находится?

— Кто находится? — переспросил майор, хитро прищурившись.

— Как «кто»? Чувашов, естественно.

— Если бы мы знали, — снова заговорил Куролазов, — мы бы тебя, мужик, не допрашивали. На твоего Чувашова объявлен всероссийский розыск. Уже вот и установки отпечатали.

Куролазов вытащил из ящика стола лист бумаги и показал его Денису. С портрета смотрел Алик, а текст под ним сообщал о чем-то из ряда вон выходящем.

— Можно мне поближе рассмотреть? — робко спросил Денис.

Майор великодушно кивнул:

— Посмотри, жалко, что ли.

Денис взял листовку и быстро пробежал ее глазами. Информация, помещенная под портретом, была неожиданной, если не сказать — обескураживающей. Алик разыскивался как убийца двух сотрудников Федеральной службы безопасности.

Почесывая затылок, Денис вернул листовку Куролазову.

— Хорошие грибочки, правда? — ехидненько спросил тот.

— Да, интересно, — тихо произнес Денис. — А как же он их порешил?

— Из «калаша», — незамедлительно дал ответ Куролазов.

— Надо же, — произнес Денис. — А таким тихоней всегда прикидывался.

— А в тихом болоте черти водятся, — резюмировал Поликарпов. — Такая трактовка поведения вашего, с позволения сказать, друга вам в голову не приходила, гражданин Грязнов?

— Не-а, — небрежно бросил Денис, — даже представить себе такого не мог. Так он, говорите, теперь в бегах?

— Я такого не говорил, — сказал Поликарпов.

— И я тоже, — вторил Куролазов. — С чего вы взяли?

— А установка зачем?

— Ах да, — сказал майор, почесал нос, а затем показал Куролазову свой большой кулак, мол, не лезь вперед батьки в пекло. — Ну да, в бегах. Но все равно его песенка спета.

— Это как? Напали на след?

— Грязнов, вам не кажется, что вы задаете слишком много вопросов? — строго спросил Поликарпов.

— Не кажется. Я, как гражданин Российской Федерации, имею право на информацию о поведении подобных Чувашову граждан, тем более если эти граждане мои знакомые.

— В интересах следствия мы не вправе распространять информацию. Здесь вам не базар, здесь, насколько вам известно, отделение милиции. Ясно?

— Все ясно, товарищ майор, — ответил Денис, заметив, что Поликарпову нравится, когда к нему обращаются официальным тоном.

— Так бы и давно, — тем же официальным тоном ответил Поликарпов. — А теперь, пожалуйста, ответьте на такой вопрос: где, по-вашему, может в данный момент находиться разыскиваемый Чувашов?

Денис пожал плечами:

— Понятия не имею.

— У вас имеются общие знакомые?

— Никак нет.

— А как же вы познакомились?

— В лесу.

— Гражданин Грязнов!

— Честное слово — в лесу, при сборе грибных культур, — клялся Денис, удерживаясь в рамках взятой тональности.

— Мне кажется, наш разговор зашел в тупик, — высказался Поликарпов.

— Мне тоже так показалось, — согласился Денис.

— Куролазов! — позвал майор.

— А?!

— Где ты витаешь? Небось опять про Лидку думаешь? Не думай, она тебя не стоит. Мы тебе получше девку найдем. Ты мне вот что скажи — что с Грязновым делать будем, отпустим?

— Можно, конечно, — Куролазов почесал затылок. — А что, если он нам срочно понадобится?

— В каком смысле?

— Ну не знаю. Придет, например, распоряжение из Москвы, мол, задерживать всех, кто так или иначе интересуется Чувашовым, и отправлять на Лубянку. Что тогда будем делать? По головке нас явно не погладят.

— Ты прав, парень, — Поликарпов ткнул пальцем в помощника. — И знаешь, я тебе вот что скажу: когда ты прав — ты прав. Свидетеля нужно попридержать. Во избежание всяких «а вдруг». Так что гони ты его обратно в клетку.

— Есть! — Куролазов вышел из-за стола и чуть ли не чеканным шагом подошел к Денису. — Встать! Руки за спину!

13

Михаил Федотов перебрался из неуклюжей БМП в комфортабельную «ауди», снял с головы черную маску, перестав таким образом быть Шуриком, вновь превратившись в обыкновенного Федотова, исполняющего обязанности генерального директора небезызвестной компании «Интерсвязь».

Тихо зашептал мотор, и темно-синяя иномарка покинула лес, вырулила на шоссе и помчалась по направлению к Москве. Боевая машина пехоты, которая прошлой ночью была угнана из одной из подмосковных военных частей, одиноко торчала посреди лесного массива. Завтра на нее наткнутся грибники либо работники лесной службы, сообщат куда следует, и инцидент будет таким образом частично исчерпан. Но это Михаила уже нисколько не волновало. Были заботы и поважнее. Он потянулся к магнитоле, нажал на ней подряд несколько кнопок. В салоне сначала раздался треск эфирных помех, потом тишина и, наконец, чей-то телефонный разговор. Михаил прислушался. Нет, не то. Его пальцы пробежались по кнопочному ряду еще раз — снова разговор. Ага, вот оно! Один из голосов принадлежал адвокату Гордееву, другой — Денису Грязнову. Они говорили о нем, о Михаиле Федотове, который временно исполняет обязанности генерального директора «Интерсвязи».

— Временно? — вслух спросил Михаил, направив свой вопрос лишь убегавшему из-под колес шоссе. — Нет ничего более постоянного, чем что-либо временное.

Он снова прислушался к голосам, которые поставляла ему его чудо-магнитола. Они делились версиями, в какой стороне лучше всего искать Федотова, но ни одна из версий не отвечала запросам здравого смысла.

— И не найдут, — снова вслух произнес Денис.

Его нога вдавила педаль акселератора вниз до упора. «Ауди» стремительно врывалась в Москву.

Пробежав по Ярославке, свернул налево, выехал на Сельскохозяйственную улицу.

У ворот огороженного высоким кирпичным забором участка, над которыми красовался транспарант с надписью «СМУ-15», Михаил остановился и несколько раз просигналил. В окно сторожки выглянул сторож, и ворота отъехали в сторону. А через пять минут Михаил уже покидал СМУ-15 на совершенно другом автомобиле. Это был новый джип «мицубиси».

За окнами машины очень скоро замелькали высотные постройки микрорайона Отрадное.

Припарковавшись у одного из домов, Михаил покинул джип, вошел в подъезд и лифтом поднялся на седьмой этаж.

Дверь квартиры открыл некий тощий человек лет тридцати с небольшим.

— Здоров, Макс, — бросил ему с порога Михаил.

— Заходи, — ответил Макс, закрывая за ним дверь. — Принес?

— Принес.

— Давай! — Макс потянулся к Михаилу костлявой рукой.

— Погоди, куда так летишь?

— Ты же знаешь, как она трещит.

— Угостил бы чем-нибудь для начала.

— Чем угостить?

— Чаем, например. Или кофеином.

— Ладно, — неохотно согласился Макс и отправился на кухню ставить чайник.

Михаил уселся в кресло, вытянул ноги и включил телевизор. На экране замелькала очередная развлекательно-политическая муть. «Каким должен быть тупым народ, который позволяет себе смотреть подобное», — подумал Михаил, однако телевизор не выключил, продолжая пялиться в экран, шевеля губами, которые еле слышно сыпали проклятия.

С кухни вернулся Макс с дымящейся чашкой кофе, передал ее Михаилу.

Михаил отхлебнул, потом поймал вопросительный взгляд Макса, сказал: «Ах, да», залез в карман и бросил ему небольшой пакетик с белым порошком.

— Что это? — спросил Макс, держа пакетик двумя пальцами.

— Твой корм, — ответил Михаил.

— Но тут же только на полторы дозы, а ты обещал на всю неделю снабдить.

— Остальное получишь после того, как выполнишь одну маленькую просьбу.

— Какую еще просьбу? Мы же договорились, что больше никаких просьб и никаких заданий.

— Обстоятельства радикально изменились, — пояснил Михаил.

— Слушай, может, хватит, а? Я и так уже по уши завяз во всех твоих интригах…

— Обстоятельства изменились, — с большей настойчивостью повторил Михаил. — Иди, ширнись, лица не тебе нет.

Макс снова удалился на кухню, откуда вскоре вернулся с иным, чем прежде, выражением лица, блеск в глазах усилился.

— Ну как? — спросил Михаил.

— Другое дело.

— Ну вот видишь, как замечательно. Ну как, поможешь?

— Смотря что, — Макс даже позволил себе улыбнуться. — Говори, решим.

— На этот раз ничего особенного… — начал Михаил.

— Подожди, старик, — прервал его Макс.

Его глаза странным образом закатились кверху, тело обмякло.

— Эй, чувачок, ты в порядке? — с легкой тревогой в голосе спросил Михаил.

— Все нормально, — прохрипел Макс. — Просто прет малость.

— Как голова?

— Голова как стеклышко.

— Не болит?

— Говорю же — все нормально. Просто небольшой передозняк. Сейчас пройдет.

— Макс, ты меня не пугай.

— Да все нормально.

— И на фига было так закидываться? Не понимаю. Ты, небось, все полторы дозы вбухал, да?

— Угу, — промычал Макс.

— Я так и думал. Хорошо хоть не всю партию тебе отдал, а то бы сейчас беседовал с трупом. Давай, приходи в норму, нам еще дела делать.

— Угу, подожди, — сказал Макс, опуская веки. — Я сейчас вернусь.

Минут через десять Макс действительно «вернулся». Он сел на диване, несколько раз повел головой и вопросительно уставился на Михаила.

— Ну, чего там надо? Кого мы на этот раз запускаем на Луну?

— Никого мы не запускаем, — отвечал Михаил. — Просто надо одному товарищу указать на его жизненное кредо, не то нам всем будет хороший капут.

Михаил был знаком с Максом не так давно, чтобы их можно было назвать добрыми знакомыми. Скорее всего их отношения были похожи на отношения господина и его раба — раба покорного, преданного. Однако преданность Макса была вызвана элементарной наркотической зависимостью.

Максим Смага, в недавнем прошлом старший научный сотрудник научно-исследовательского института при Министерстве атомной промышленности, получив три года назад лучевую травму, стал в тридцать лет инвалидом первой степени. Все эти три года его мучительно преследовали страшные головные боли, от которых он спасался сначала легальным морфином, который ему вводили в больнице несколько раз в месяц, а все остальное время он вынужден был глотать оглушающие дозы анальгина или других доступных болеутоляющих препаратов.

Полтора года назад Максим случайно, как ему показалось, встретился в Михаилом Федотовым.

Михаил с пониманием выслушал проблемы Макса и на другой день появился на пороге его квартиры. Он открыл на столе пластиковый кейс и достал оттуда небольшой пакет.

— Что это?

— Героин, — сказал Михаил. — То, что тебе нужно.

Михаил еще в первый день знакомства представился как сотрудник отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотических веществ, и потому для Макса подобный презент полной неожиданностью не был.

В тот же день Михаил показал, что с этим порошком нужно делать, как готовить раствор для инъекций и так далее. После укола Макс ощутил ни с чем не сравнимое блаженство. Головная боль ушла, будто ее не было вовсе. Это была долгожданная свобода. Снова захотелось жить, творить, работать. Впрочем, зачем работать? Нет, работа его больше не интересовала.

Макс спросил Михаила, как он может его отблагодарить. Михаил лишь похлопал его по плечу и сказал что-то типа: «Сочтемся как-нибудь».

Так Макс подсел на героин.

И теперь, когда «лекарство» заканчивалось, а Михаил по каким-то причинам задерживался, то к головным болям прибавлялись боли от ломок, вызванных героиновым голодом.

Макс в знак благодарности выполнял сначала совершенно невинные поручения, которые давал ему великодушный Михаил: куда-то сходить, кому-то что-то передать — словом, ничего особенного.

Но вот совсем недавно Михаил спросил его, может ли он изготовить бомбу. Макс пожал плечами и сказал, что при наличии необходимых ингредиентов… На следующий день ингредиенты Михаил доставил в своем пластиковым кейсе, с которым, кажется, никогда не расставался, и добавил, что бомбу нужно сделать такой, чтобы ее можно было активировать, находясь от нее на значительном расстоянии. И приложил к тротилу, набору детонаторов еще и устройство для дистанционного управления.

Изготовление бомбы заняло немного времени — через три дня она уже ждала Михаила. Но Михаил появился только через неделю, когда героин у Макса закончился и все тело изнывало по очередному уколу. Михаил открыл свой пластиковый кейс и вынул из него другой — из крокодиловой кожи.

— Теперь наша хлопушка будет жить здесь, — сказал он, передавая портфель Максу.

Когда героиновое опьянение проходило, Макс вдруг как бы прозревал. Он начинал задумываться о том, что делает. Бомба! Для чего он сделал бомбу? Для кого она предназначена? Но стоило ему только впустить в свою кровеносную систему несколько капель долгожданного эликсира, имя которому героин, как эти уничтожающие мысли моментально испарялись, как роса на солнце.

И однажды поздно ночью снова явился Михаил и сказал:

— Бери портфель и следуй за мной.

— Куда?

— Не надо вопросов. Одевайся и пошли.

Они приехали в микрорайон Крылатское. Михаил вручил Максу бумажку с адресом, подробным планом и еще какими-то цифрами под словами «серебристый «гольф».

— Что это? — спросил Макс.

— Номер дома и номер машины. Незаметно положишь портфель под днище, спрячешься где-нибудь неподалеку, дождешься, когда в эту машину сядет ее владелец, — и сделаешь бабах. Все очень просто.

— Нет, — запростестовал Максим. — Мы так не договаривались.

— Как «так»? — Михаил сделал вид, что ничего не понимает.

— Ну, кого-то взорвать…

— Слушай, ты хоть задумывался над тем, сколько стоит на улице вся эта дрянь, что я тебе натаскал за все это время?

Макс молчал.

— Я уверен, что ни разу ты об этом не задумывался. Ты считал, что я делаю тебе все это по какой-то дружбе?

Макс хорошо понимал, что отвечать что-либо совершенно бессмысленно.

— Какая между нами может быть дружба? — ожесточенно спрашивал Михаил. — Посмотри на себя, кому ты нужен. Мне не дружба твоя долбаная нужна, а ты мне нужен. Ты! Понял? Не хочешь отрабатывать, не надо. Но тогда завтра отдашь мне все бабки, которые я в тебя вложил. Ты хоть знаешь, сколько это?

— Нет, — тихо ответил Михаил.

— Ты столько даже в руках своих никогда не держал. Тебе столько даже никогда и не снилось.

Макс на негнущихся ногах выполз из машины, держа в руке кейс из крокодиловой кожи.

— Как только средства массовой информации сообщат, что ты свое дело сделал, то сразу же получишь свою дозу, — сказал напоследок Михаил. И его «ауди», сорвавшись с места, вскоре скрылась из виду за ближайшим поворотом.

Когда утром раздался взрыв и серебристый «гольф», охваченный огнем, взлетел на воздух, Максим выбрался из своего укрытия в подвале одного из ближайших строений и отправился домой. К головной боли, к героиновым ломкам прибавилось еще и разрывающее на части чувство вины. «Я убил человека, я убил человека…» — барабанами отзывалось в висках.

Добравшись до своей квартиры, он обнаружил в ней Михаила. Он преспокойно сидел все в том же кресле у телевизора.

— Как охота? — спросил он, улыбаясь, будто речь шла о любовном свидании.

Макс глядел на него, не в силах вымолвить ни единого слова.

— Можешь не отвечать, — сказал Михаил, протягивая пластиковый пакет, наполненный обещанным белым порошком. — НТВ уже все мне рассказало. Ты теперь почти телезвезда, поздравляю. Вот только в передачу «Герой дня» тебя не пригласят. А жаль, ты бы стал сенсацией недели.

С того злополучного дня прошло не так много времени, чтобы воспоминания о нем окончательно выветрились из головы Макса, даже при помощи крепких наркотиков. Несколько раз Макс помышлял о самоубийстве, но всегда вовремя появлялся Михаил, и его целительный порошок возвращал желание жить, заглушая все мыслимые самоупреки.

Вот и теперь он сидел перед телевизором и что-то снова от него хотел.

— Что конкретно? — спрашивал Макс.

— Проберешься в квартиру одного типа. Ключ у меня есть. Нет, нет, на этот раз без кровопускания. Просто закинешь ему один небольшой пакетик с одним веществом. Ну, скажем, запихнешь за батарею. Вот и все. Просто и чисто. Вернешься — доложишь.

— Когда нужно?

— Думаю, завтра утречком будет в самый раз. Он как раз из дома рано смывается.

— Какой адрес?

— Вот тут найдешь все — и адрес, и ключи, и вещество. — Михаил достал из кейса полиэтиленовый мешок и поставил на пол.

Макс запустил в мешок руку, достал ключи и переложил в один карман, листок бумаги с адресом — в другой. Затем пощупал содержимое пакета, вложенного в мешок.

— Сколько здесь?

— Почти триста граммов, — ответил Михаил. — Чистейший кокаин, не какая-нибудь синтетика. За такое количество с кичи просто так еще никого не отпускали. Это ему надолго отобьет охоту влезать не в свою игру.

Решение подбросить в квартиру Гордеева партию кокаина не было для Михаила спонтанным. Как только он узнал, что защитником Проскурца будет именно Гордеев, а не кто-то другой, на кого можно оказывать хоть какое-то давление и кто к подобному давлению давно привык, он тут же нанял соответствующего специалиста, который изготовил точную копию ключей от гордеевской квартиры.

Эту операцию Михаил называл страховочной процедурой.

Однако именно сейчас предпринимаемый шаг был вызван насущной необходимостью. Гордеев уже слишком далеко зашел в своем адвокатском расследовании, настало время опустить перед ним шлагбаум, иначе все может рухнуть к чертовой матери.

Рухнуть могла операция, носившая кодовое название «Испорченный телефон». За ее провал Федотову грозила неминуемая смертная казнь.

А умирать ему, естественно, никак не хотелось.

Суть «Испорченного телефона» сводилась к тому, чтобы внедрить своих людей в частные компании, занятые поставками сотовой связи в России, войти на всех уровнях в доверие к руководящему звену, а затем сделать все, чтобы занять руководящие посты не ниже генерального директора.

Поначалу у Михаила Федотова с его приходом в «Интерсвязь» все шло как нельзя прекрасно — персонал компании в нем души не чаял, для всех он был «мистер любезность».

Правда, этот взбалмошный и непредсказуемый Волков его почему-то недолюбливал. И тогда Михаил решился «подбить клинья» под его дочь Елену, а если возникнет необходимость, то и жениться, хотя женитьба на самом деле не входила в его ближайшие планы.

Роман Михаила и Елены уже набирал обороты, все уже шло к свадьбе, как вдруг Волков заявил о своем решении взяться за новый проект под названием ЦЕСС. Это решение послужило детонатором, чтобы между Волковым и Проскурцом вспыхнул большой скандал.

В итоге, не найдя общего языка со своим давним компаньоном, Волков покинул «Интерсвязь». Таким образом у Михаила отпала необходимость жениться на Елене. И тогда Михаил быстренько сфабриковал ссору, обвинив Елену в несносном характере, и однажды громко хлопнул дверью. После чего она отправилась в Чикаго, куда ее давно уже приглашали поработать американские коллеги-биологи.

Имея неограниченный доступ к прослушиванию всех телефонных разговоров, которые ведут клиенты компании «Интерсвязь», Михаил однажды установил, что Волков собирается предложить Проскурцу пойти на мировую, чтобы тот пересмотрел свои взгляды на проект, и тогда совместными усилиями поднять ЦЕСС, который к тому времени, по оценкам различных специалистов, имел большие экономические перспективы.

Михаил знал, что Проскурец в конечном итоге согласится, на это у него была масса причин. В перечне условий, которые Волков собирался выдвинуть Проскурцу, стояла такая графа: увольнение Федотова. И это было последней каплей, побудившей Михаила пойти на мокрое дело — на убийство своего несостоявшегося тестя.

После консультаций с вышестоящим начальством было решено поступить именно так, но при этом сделав все, чтобы первое и последнее подозрение падало только на одного Проскурца.

Все именно так и произошло. И если бы не вмешательство неизвестно откуда взявшегося Гордеева, тот адвокат, которого Проскурец нанял бы (а он бы это сделал лишь после консультации с ним, с Федотовым, на что Михаил и рассчитывал), сейчас лишь бессильно разводил бы руками. Но Гордеев, черт бы его побрал, никогда не возьмет денег, если уверен, что он их не заработал. У него есть характер, заставляющий его идти до конца. Он одинок и горд, соответствуя своей фамилии «Гордеев». Про таких говорят — человек чести, который всегда поставит на место хама. Гордеев стал главным камнем преткновения, способным разрушить любой самый изощренный план.

14

— Подождите, — взмолился Денис.

— Никаких «подождите», — стоял на своем Поликарпов. — Веди его, Куролазов.

— Встать! Руки за спину! — повторил Куролазов.

— Я имею право на один телефонный звонок, — вспомнил Денис избитую фразу из голливудских блокбастеров.

— Нет!

— Почему?

— Мы не в Америке, — ответил майор Поликарпов, закрыв тему.

Денису ничего не оставалось, как встать и подчиниться этому нелепому требованию.

Вновь оказавшись за нержавеющей решеткой, он растянулся на деревянной полке. И очень скоро услышал, как Поликарпов сказал в телефонную трубку:

— У нас тут тип один, приятель Чувашова. Говорит, приехал его навестить, а ведет себя как американец. Я вот подумал, может, шпион?

— И скажи, что грибы любит, пускай наркоэксперта пришлют, — подсказывал Куролазов, от которого Поликарпов, по всей видимости, яростно отмахивался.

— Фамилия Грязнов, зовут Денис Андреевич. Ага, через час-полтора где-то? Хорошо, мы вас ждем.

Денис услышал, как трубка легла на рычаг, затем приближающиеся шаги и голос Куролазова:

— Ну все, чувак, сейчас по твою душу чекисты приедут.

Шаги удалились.

Куролазов уселся за свой стол, положил на него чистый лист бумаги, и вывел вверху крупным школьным почерком: «Спецдонесение».

Ниже он принялся излагать все, что касалось задержания гражданина Грязнова, начав с того, как на выходе из дома его, представителя власти, крепко обругал сосед якобы за то, что он, Куролазов, якобы в прошлую субботу на своем «бобике» проехался по его огороду.

Спустя полтора часа послышался рев мотора, и Куролазов увидел в окно, что к участку на всех парах несется черная «Волга».

Поликарпов напялил фуражку и пошел встречать, на ходу бросив Куролазову:

— Остаешься за старшего.

Куролазов вскочил и, приложив ладони к швам своих спортивных штанов, сказал:

— Есть!

В помещение вошел плечистый мужчина лет сорока, который тут же спросил:

— И где он, ваш шпион?

— Вот его паспорт, — сказал Поликарпов, протягивая красную книжечку. — А сам он в камере. Вот сюда, пожалуйста.

Чекист остановился перед решеткой. Увидев Дениса, он спросил:

— Ну что, Грязнов, допрыгался? Пошли, в Москву поедем.

Грязнов с трудом сдержал улыбку.

Куролазов зазвенел ключами, выпустил Дениса и повел его к «Волге», возле которой стояли и курили два дюжих молодца в одинаковых серых костюмах. Один из них открыл дверь машины и уселся на заднее сиденье, другой сначала пропустил вперед Дениса и только потом сел рядом.

— Благодарю за содействие, — сказал чекист милиционерам, прощаясь у дверей машины.

Даже когда след от «Волги» простыл, они еще долго, как завороженные, смотрели в сторону столицы.

15

— На, держи. — Чекист обернулся и отдал Денису паспорт.

— Ага, спасибо.

— А теперь только честно — какого черта ты оказался в Марковке?

— Да все по тому же делу, — ответил Денис. — О котором я вам говорил.

— Ясно, что не по грибы. Что искал?

— В общем-то ничего. Так, узнать обстановку.

— Чувашов, я так полагаю, у тебя?

— Ну а где ж ему еще быть, Андрей Андреич? Раз Пашкевич на орбите, значит, только у меня.

— Понятно, — сказал Андрей Андреевич. — Скажи ему, пускай не высовывается, пока весь этот балаган с розыском не закончится.

— Вы случайно не выяснили, кто под него роет? — спросил Денис.

— Выясняем, — кивнул Андрей Андреевич. — Все, что ты нам доставил, я имею в виду информацию, мы проверили.

— И что дала проверка?

— Ничего.

— В смысле?

— Никакого Федотова или того, кто подходил бы под его описания, у нас не числится.

— Это точно?

— Абсолютно. Могу поклясться.

— И что — никаких искусствоведов в штатском в секторе сотовой связи?

— Никаких.

— Я не верю.

— Не веришь — не надо. Я тебе говорю, как есть. Возможно, это наш пробел, но я тебе точно говорю — никого в телекоммуникационном бизнесе от нас не присутствует.

— А что так? Кадровый дефицит?

— Да нет, все гораздо проще. До сих пор эта сфера экономики не шибко интересовала ФСБ. Для нас гораздо привлекательнее был и остается газово-нефтяной бизнес. Сам знаешь почему.

— Знаю, — согласился Денис. — От продажи сырья зависит бюджетная безопасность России. Другого же мы ничего продать не можем.

— Вот-вот. А что твои сотовые бароны? После кризиса они вообще едва на ладан дышат. Кроме льготных подключений нам от них ничего не надо. Налогами же пускай соответствующие структуры занимаются, нам этой головной боли и даром не надо.

Денис задумался. Неужели действительно все, что говорит полковник Андрей Андреевич Жабовский, соответствует действительности? Да и с какой, спрашивается, стати ему врать? Для того чтобы прикрыть своего человека? Но для этого не обязательно делать подобные категорические заявления, можно обо всем сказать совершенно открыто, тем более он, Денис, — родной племянник самого начальника МУРа генерал-майора Грязнова, которого Жабовский не без гордости считает своим лучшим другом, несмотря на то что оба служат в разных силовых ведомствах, известных своей давней взаимной непримиримостью.

— А что говорит следствие по поводу всего этого? — спросил Денис. — Я имею в виду поджог дома и этих так называемых ликвидаторов в масках.

— Кому-то, вероятно, очень хочется, чтобы про ФСБ начали думать как об антинародной организации. Личности тех, кого нашли в сгоревшем доме, уже идентифицированы.

— И кто же они?

— Один капитан, другой прапорщик мотопехотных войск. Оба служили в Пятой дивизии. Ранее воевали в Чечне.

— Значит, их просто наняли? — спросил Денис. — Я так и думал.

— Да, наняли, если только не появится еще какая-нибудь более точная версия.

— А что говорят в дивизии? В смысле, кто нанял?

— Там ничего не знают, только руками разводят. Родные требуют оформить их смерть как при исполнении правительственного задания, чтобы не потерять пенсию по поводу смерти кормильца. Они и слышать ничего не хотят, что их кормильцы совершали противоправные действия.

— Сослуживцев допрашивали?

— Допрос сослуживцев ничего не дал. Все либо что-то замалчивают, либо действительно ничего не знают.

— Фото Федотова предъявляли?

— Предъявляли в числе других фотоснимков. Никто не опознал. Но если честно, то не всех еще успели опросить. Осталось где-то человек двадцать. Но работа идет.

— М-да, работа идет. А что вот Алику делать?

— Я же тебе говорю, пусть пока сидит и не высовывается. Я думаю, что к концу этой недели весь этот винегрет мы разгребем.

— Да я не про это. Я про дом. Не вечно же ему у меня жить, он и так, бедный, без компьютера как рыба без воды, говорит, что уже до смерти надоело целыми днями в телевизор пялиться.

— Тогда у него выход один.

— Какой?

— Не догадываешься?

— Догадываюсь, конечно, но что-то смутновато.

— Поступить к нам на службу.

— К вам? В ФСБ?

— А что? Жилплощадью обеспечим, дадим какое угодно оборудование.

— Да нет, он вряд ли на это пойдет.

— Ну, если у него есть другие предложения…

— Не в этом дело. На самом деле он любые государственные органы старается пятой дорогой обходить, думает, что его хотят привлечь за всякие там хакерские выкрутасы.

— Ты имеешь в виду его причастность к взлому «Ситибанка»? Так об этом и так все у нас знают. Если бы хотели, так давно бы прижучили, и пискнуть не посмел бы.

— Да нет, есть другие штуки.

— Какие это другие? Несанкционированная связь с орбитальным комплексом «Мир», что ли?

— Вы и об этом знаете? Откуда?!

— Да ну, брось ты. Нас этим Пашкевич еще год назад всех смешил. Мог бы и сам догадаться, не маленький.

— А мы с Гордеевым уже целую теорию на этот счет раздули. Черт, я даже не знаю теперь, что и думать.

— О чем думать?

— Да о Федотове этом. Нам казалось, что он один из вас. А он даже неизвестно кто.

— Вот именно — неизвестно кто, — согласился Андрей Андреевич.

16

Гордеев после нескольких дней отсутствия появился у Лены с огромным букетом роз, прося таким неоригинальным образом прощения.

И хотя главной целью визита он считал все же саму Лену, тем не менее явился с просьбой: одолжить на время ее компьютер-ноутбук для измаявшегося в бескомпьютерном мире Алика Чувашова.

К тому же у них с Аликом появилась одна небольшая идейка, которую без того же компьютера никак не удается довести до ума. Они надумали «вычислять» Федотова с помощью современных цифровых технологий.

— Это как? — спросила Лена. — По Интернету, что ли?

— Какая ты догадливая, — улыбнулся Гордеев и запустил свой холодный нос в ее пушистые волосы.

— Нет, ты сначала мне все расскажи.

— Да тут и рассказывать нечего. Просто Алик выдвинул мысль, что у таких людей, как Федотов, обязательно должен быть персональный сайт. Кстати, ты знаешь что-нибудь об этом?

— Ничегошеньки не знаю. Персоналка у него своя, конечно, имеется, и я думаю, не одна. Но вот про сайт не знаю ни черта.

— Ладно, разберемся. Алик сказал, что ему бы только до компьютера добраться, а там он хоть черта лысого вычислит. Он говорит, что в реальном мире что-то плохо стал ориентироваться.

— Бедный мужик. Совсем погряз в своем киберпространстве.

— И ничего не бедный, — возразил Гордеев. — У каждого свои тараканы в голове. Да хоть на себя посмотри, ты же сама как бы не от мира сего.

— Что ты имеешь в виду?

— Твою профессию.

— А что моя профессия?

— Да ничего, все нормально. Просто для большинства населения твои опыты кажутся не чем иным, как пустой тратой времени и бюджетных денег. Вот если бы ты была строителем или продавцом в магазине, то тогда все нормально, тогда твоя деятельность у всех на виду.

— А то, что я сижу днями и ночами и ищу панацею от рака или от другой какой международной заразы?..

— Ну этого же никто не видит, Лена. Согласись, ведь так?

— Не хочу соглашаться.

— В любом случае народ тебе скажет прямо в глаза, что, пока ты там сидишь, переливаешь из пустого в порожнее, люди как умирали от рака, так и продолжают умирать. И пока ты каждого не облагодетельствуешь как фея из сказки, твоя профессия у подавляющего большинства всегда будет не в почете. С этим нужно только смириться. И продолжать делать свое дело.

— Ты думаешь?

— Уверен!

Лена посмотрела на Гордеева, затем положила голову ему на грудь.

— Боже, какой же ты все-таки неисправимый мутант.

— Мутант? — удивился Гордеев.

— Ну да, мутант.

— В каком это смысле?

— В смысле — полу-прокурор, полу-адвокат.

— А, ты все про это. Так в нашей стране быть чистым адвокатом невозможно.

— А чистым прокурором?

— У некоторых получается.

— Это ты про Омельченко?

— И про него тоже.

17

Тишину квартиры нарушали только звуки, доносившиеся с улицы. Гордеев включил свет и прошел, не снимая обуви, в комнату, где собирался по быстрому забросить в свою сумку пару свежих рубашек, чтобы затем снова отправиться к Лене.

Сегодня они собирались устроить домашний ужин, где непременно будет такая же точно утка, какую Лена готовила в первый визит Гордеева, когда Проскурец еще был на свободе.

Гордеев уже собрался выходить, как в дверь настойчиво позвонили.

«Какого черта?» — подумал адвокат и пошел открывать.

С порога на него смотрели два молодых, крепких человека, один из которых спросил:

— Юрий Петрович Гордеев?

— Да, это я. А в чем дело?

— Нам можно войти? — спросил второй.

— Нет, нельзя. Я хочу сначала убедиться, в чем, собственно, дело.

Гости синхронно достали из своих карманов красные книжечки и показали хозяину.

— Уголовный розыск, — представился первый, — капитан Дубов.

Гордеев быстро, но внимательно просмотрел предоставленные ему документы, затем вернул владельцам.

— Хорошо, проходите, — он сделал пригласительный жест.

Гости вошли.

— Вот посмотрите сюда, Юрий Петрович, — сказал Дубов, разворачивая бумажный лист.

— Что это?

— Это ордер на обыск.

— На обыск чего? — спросил Гордеев.

— На обыск квартиры, — бесстрастным голосом ответил Дубов.

— Этой квартиры?

Гости из УГРО окружного управления внутренних дел переглянулись.

— Ну конечно же этой. Или у вас есть другая?

— И что вы здесь собираетесь найти? — спросил Гордеев.

— Вы являетесь защитником господина Проскурца?

— Да.

— В данный момент он находится в следственном изоляторе, так? — спросил второй.

— Да, так. И что из того?

— Следствие установило, что Проскурец передал вам на хранение пакет документов, касающихся важных военных секретов. Этот пакет был незаконно изъят им из одного из управлений Министерства обороны России.

— Абсурд, — отреагировал Гордеев.

— Не понял? — спросил второй. — Повторите, пожалуйста, если вас не затруднит.

— Абсурд, говорю. Ничего подобного Проскурец мне не передавал. Он вообще мне ничего не давал на хранение.

— А если не передавал, тогда вам нечего беспокоиться. Но мы имеем информацию, и мы должны ее проверить, — высказался Дубов. И обратился к напарнику: — Давай, Серов, приступай. Где понятые?

— На лестнице, — ответил Серов.

— Гони их сюда.

Серов открыл входную дверь и впустил двоих мужиков, внешний вид которых говорил, что это самые обыкновенные бомжи, которых только что вынули из подвала.

Следом за ним вошел кинолог, ведя на поводке низкорослого цвергшнауцера.

— Работаем, Бурят, — сказал кинолог. — Ищи.

Бурят подошел к Гордееву, внимательно обнюхал его ботинки, затем поднял свою мохнатую морду кверху и заглянул адвокату в глаза. И повел кинолога дальше.

Еще один сотрудник начал внимательно осматривать книжные полки, выдвигать ящики стола, заглядывать под диван, греметь кухонной посудой.

Гордеев ходил из угла в угол, не скрывая своего волнения.

Он подошел к телефону, снял трубку, набрал номер.

— Денис, — проговорил он, — тут у меня внезапные гости с обыском. По всей видимости, из уголовного розыска региональной милиции. Подъезжай, если сможешь…

— Нет! — На рычаг лег палец Серова. Связь прервалась. — Звонить нельзя.

— Это почему же нельзя?

— Нельзя и все.

— Постойте…

— Я, кажется, понятным языком вам сказал: нельзя, значит, нельзя. Все! Дайте сюда трубку.

— Что значит «все»? — спросил Гордеев.

Серов невозмутимо пожал плечами:

— Посмотрим. От сумы и от тюрьмы не зарекаются, Юрий Петрович.

Из глубины квартиры послышался собачий лай и следом раздался голос кинолога:

— Сергей Макарыч, мы тут нашли что-то.

— Хорошо, — сказал Серов, потирая руки. — Пойдемте, Юрий Петрович, посмотрим, что там. Я же вам говорил, что мы здесь не просто так.

Бурят стоял на задних лапах и напряженно смотрел на батарею парового отопления.

— Что там? — спросил Серов.

— Не знаю, — ответил кинолог. — Но Бурят реагирует так, будто учуял покойника.

— Покойника? — переспросил Серов и подозрительно посмотрел на Гордеева, который не отрывал глаз от собаки, не находящей себе места в его квартире.

— А ну-ка дайте мне глянуть, — проговорил Серов, просовывая руку за батарею. — Здесь что-то действительно мягкое, как чья-то задница.

Кинолог от души рассмеялся.

— Но это не задница, это точно.

Серов вытащил из-за радиатора прозрачный пакет, до отказа набитый белым порошком, и поднес к своему носу.

— Так, интересненько, что же это у нас тут?

Он достал из кармана перочинный нож, бесцеремонно сделал надрез пакета, опустил в образовавшуюся щель мизинец, а затем с прилипшим на нем белым порошком поднес ко рту и языком проверил его на вкус.

— Добро пожаловать в Голливуд, — насмешливо проговорил он, взвешивая находку в вытянутой руке.

— Кокс? — спросил Дубов.

— Он самый. Тут хватит, чтобы свалить роту.

— Какой еще кокс? — задал вопрос Гордеев.

Серов удивленно посмотрел на адвоката:

— Это вы меня спрашиваете?

— Да, это я вас спрашиваю.

— Это кокаин, Юрий Петрович. Хотите сказать, что впервые видите этот пакет? Но он ведь найден в вашей квартире. Как вы теперь докажете, что он не ваш?

— Вы именно это искали? — спросил Гордеев. — Я имею в виду, вы именно за этим сюда пришли? То есть ваши рассказы про секретные документы всего лишь байки?

— Это не важно, — ответил Серов. — Мы на-шли наркотическое вещество, и этого вполне доста-точно.

— Что бы это ни было, это никогда мне не принадлежало, — отрезал Гордеев.

— Расскажите это своему адвокату, — улыбнулся Серов. — А сейчас нам самое время кое-куда проехать. Вы не возражаете?

— Куда проехать? — спросил Гордеев.

— Не прикидывайтесь дилетантом, Юрий Петрович.

— Я бы хотел дождаться своего друга.

— Это ваши проблемы.

— Конечно, мои. Не ваши ведь…

— Согласитесь, Юрий Петрович, они нас не очень волнуют. Вы обвиняетесь в незаконном хранении большой партии наркотических ве-ществ. Все понятно? Короче, вы вляпались! Все! Поехали!

18

Выходя из подъезда в сопровождении трех оперативников, Гордеев столкнулся нос к носу с запыхавшимся Денисом.

— Что нашли? — спросил Денис у Гордеева, не обращая внимания на оперативников.

— Грязнов, ты, что ли? — спросил Дубов, близоруко присматриваясь к Денису.

— Здоров, Дубов! — бросил ему Денис. — Извини, я с человеком разговариваю.

— Грязнов, гуляй, здесь сегодня я командир, — отозвался Дубов.

— Что нашли? — с большей настойчивостью спросил Денис.

— Не знаю, — ответил Гордеев. — У них спрашивай.

— Полкило кокса за батареей, — ответил Дубов.

— Чей? — спросил Денис.

— Эй, Грязнов, не валяй дурака! — почти закричал Серов. — Уйди с дороги, дай пройти!

— Не пройдете, пока не расскажете, — стоял на своем Денис. — Отпечатки пальцев сняли?

— Насколько я понимаю, нет, — ответил Гордеев. — Они весь пакет сами тут же облапали.

— Так, интересно, — Денис сделал шаг вперед.

— Эй, Грязнов, — снова заговорил Дубов, — иди куда шел.

— Слушай, — сказал Денис, — я, кажется, не с тобой разговариваю?

— Не вякай, а то вякалка сломается.

— Чего? — сморщив нос, спросил Денис.

— Ничего!

— Повтори.

Дубов занес над головой тяжелый кулак, собираясь отвесить Денису оплеуху. Однако у него ничего не вышло, так как в следующий момент его опередил Гордеев, чья нога наградила Дубова хлестким ударом в область печени. Дубов зашатался, потерял равновесие и плашмя свалился на асфальт.

Бурят яростно залаял.

К Гордееву тут же подлетел Серов, одновременно запуская руку за борт своего пиджака. Но Денис моментально разгадал его планы, и резкий удар правой руки пришелся тому в предплечье.

В воздухе мелькнул пистолет, выпавший из парализованной руки, и раздался звук стали, ударяющейся о бетон.

— Юра, давай в мою машину! — заорал Денис. Не теряя даром времени, подлетел к милицейскому автомобилю и, щелкнув на ходу выкидным ножом, запустил лезвие в обе левые шины. Пока продолжалось шипение выпускаемого воздуха, Денис, набирая скорость, уже выводил свою «девятку» из дворов к большой трассе.

— Денис, что это было? — спросил Гордеев.

— Забудь. Небольшое недоразумение. Я чего-то подобного ожидал.

— Они же теперь не отстанут, пока меня или тебя не достанут. Считай, что от защиты Проскурца меня уже отстранили.

— Не переживай, Юрок, все уладим. Не таких слонов укрощали.

— Как ты думаешь, Денис, откуда у меня за батареей взялась эта пачка кокаина?

— Не догадываешься?

— Никак нет.

— Кто-то побывал в твоей квартире. Если только это действительно не твой.

— Издеваешься?

— А ты что думал?

— А мне не до шуток.

— Я тебе говорю, не боись. Положись на меня. — Денис потряс расслабленной кистью.

— Болит? — спросил Гордеев.

— Ага. Твердый, гад.

— А чего на тебя этот Дубов кинулся?

— Давние счеты. Да оно и к лучшему.

— Не понял. Что к лучшему?

— Если бы не эта драчка, как бы мы сейчас от них смылись?

— Наверно, никак.

— Повезли бы тебя в упарвление, а там бы…

— А там бы я что-нибудь придумал.

— Гордеев, ты как ребенок, ей-богу. Ты будто с этими отморозками первый раз в жизни дело имеешь. Они же с тебя с живого не слезут. Ты у них через два дня будешь числиться среди резидентов колумбийской наркомафии. А через три, когда материал просочится в «Московский комсомолец», и вовсе тебя вышибут из адвокатуры.

— Куда мы сейчас? — спросил Гордеев.

— А где ты все это время был?

— У Лены.

— Ну вот мы прямо к ней и поедем. И там будем думать, кому было нужно, чтобы у тебя за батареей валялось полкилограмма отборного колумбийского снега.

— А чего тут думать? Ясно кому.

— Федотову? Я правильно мыслю?

— Ну да. Кому же еще. Только как он узнал?.. Ты куда сворачиваешь?

— В кусты, — ответил Денис. — Они наверняка уже включили свой пресловутый «Перехват-Центр». Значит, самое время менять транспортное средство.

— Как? На что менять?

— Пешком пойдем, — бесцветным голосом ответил Денис, будто речь шла о загородной прогулке. — В крайнем случае — на метро.

Внезапно в лобовое стекло резко ударили два снопа света из фар на всех парах несущегося навстречу автомобиля. Потеряв на какой-то миг зрение, Денис немедленно вывернул руль влево, чтобы избежать лобового столкновения. Машину бросило на газон, а Гордеев едва удержался на месте, чуть было не оказавшись в противоположной стороне салона, куда его жестко швырнула центробежная сила.

— Столб! — заорал адвокат, видя неумолимо надвигающееся железобетонное сооружение.

— Вижу, вижу! — Денис еще раз крутанул рулевое колесо, и «девятку» закрутило на месте, как волчок.

Гордеев увидел, как из машины, летевшей им навстречу, вышли двое, которых он сразу узнал — Дубов и Серов. Они вприпрыжку двигались в сторону «девятки», временно потерявшей пространственные ориентиры.

— Смотри! — снова заорал Гордеев, тыча пальцем в боковое окно. — Давай вперед!

— Куда вперед?! — вопрошал Денис, энергично вращая головой по сторонам. — Мы в тупике.

— Не может быть, чтобы не было выхода. Давай, Денис, двигай хоть куда нибудь, они уже здесь.

Две тени уже вплотную приблизились к их машине. В свете фар Денис увидел ухмыляющееся лицо Дубова, который чем-то тяжелым сильно ударил по капоту, оставив глубокую вмятину, и уже примерялся, чтобы то же самое проделать с лобовым стеклом. Денис выжал педаль газа до упора, и «девятка» рванула вперед, отбросив в сторону Дубова, который к такому повороту сбытий был совершенно не готов. Серов же так и остался стоять в стороне. «Девятку» неудержимо несло на придорожные кусты, за которыми могло находиться все что угодно — от гуляющих старушек до трансформаторной будки. Гордеев невольно зажмурил глаза. К счастью, за кустами, сломанными с тяжелым хрустом «взбесившейся» легковушкой, никаких препятствий не оказалось. Впереди был пустырь, который тянулся чуть ли не до самого горизонта, где созвездиями вечерних фонарей светился город. Машина запрыгала на кочках, отчего Гордеев несколько раз довольно чувствительно ударился головой о какие-то части салона.

— Гони, Денис! — с мальчишеским азартом, не обращая никакого внимания на ушибы, кричал Гордеев.

— Где они? — спросил Денис, с трудом справляясь с управлением.

Гордеев оглянулся. За задним стеклом стояла непроглядная тьма.

— Кажись, отстали.

— Не уверен, — покачал головой Денис. — Эти так просто не отлипнут.

— Да, ты прав, Денис. А что делать?

— Ехать.

— Правильно. А куда ехать?

— А куда глаза глядят, туда и ехать. Сейчас другого выхода не видать.

— Согласен. — Гордеев озабоченно крутил головой по сторонам, получая все новые ушибы, но не обращая, однако, на них ни малейшего внимания. — А вот и наши голубчики. Смотри, как их несет. — С правой стороны на пустыре показалась пара прыгающих фар.

— А что за тачка у них? — спросил Гордеев. — Ты не успел разглядеть?

— Какая-то иномарка. Скорее всего, взяли напрокат. Без ведома хозяина, естественно.

— Подонки, одним словом.

— Ага, они самые. — Денис переключил передачу и добавил газу. — Сейчас вопрос в том, как от этих подонков рвануть подальше.

Машина преследователей неумолимо приближалась, будто ее вела самая настоящая нечистая сила.

— Боже, у них там турбореактивный ускоритель, что ли? — не удержался Гордеев.

— Не думаю, — спокойно отреагировал Денис. — Под ними дорога получше нашей. Это нас, дураков, понесло по буеракам.

— Какая еще тут может быть дорога? — глуповато спросил Гордеев. — Тут же сплошной лунный пейзаж.

— А вот какая дорога! — воскликнул Денис, когда колеса «девятки» коснулись ровной асфальтированной поверхности.

Лихой поворот руля — и машина, довольно урча, будто проголодавшийся гепард, весело понеслась вперед, оставляя за кормой преследователей.

Гордеев оглянулся:

— Отстают, черти.

— Ты уверен? — спросил Денис, не отрывая взгляда от зеркала заднего обзора. — Я не очень. А у нас, между прочим, бензин почти на нуле.

— Как на нуле?

— Сам посмотри, — Денис кивнул на приборную доску. — До новостроек еще как-нибудь дотянем, а там моя фантазия кончается. Если имеются предложения, выкладывай.

— Предложений нет, — тихо сказал Гордеев и потянулся рукой к сигаретам.

Внезапно его глаза округлились, а из глотки вырвалось:

— Денис, ров! — Грязнов ударил по тормозам. Гордеева бросило вперед (в который раз за этот вечер!), и он получил очередной удар от транспортного средства. «Девятка» прошла юзом по асфальту и остановилась в трех, от силы в четырех сантиметрах от края свежего рва, на дне которого поверх желтого песчаного настила были уложены газопроводные трубы. По дороге ко рву стремительно приближалась иномарка с Дубовым и Серовым на борту. Денис переключил передачу и немного, насколько позволяло пространство, сдал назад.

Очевидно, Дубов, чье свирепое лицо можно было хорошо рассмотреть со стороны водительского сиденья, очень поздно заметил, что дорога заканчивается рвом. Дико завизжали тормоза, но, видимо, с ними было не все в порядке, потому что тяжелая «БМВ» ни в какую не хотела останавливаться. Передние колеса утратили под собой твердую почву, и машина нырнула вниз, уверенно увлекая за собой преследователей.

Когда «девятка» быстро отчаливала в обратном направлении, последнее, что увидели Гордеев с Грязновым, это были отчаянно орущие друг на друга Дубов с Серовым, которые не совсем успешно пытались выкарабкаться на поверхность рва.

Денис поставил машину на платную автостоянку, и они направились к светящейся невдалеке красной литере «М».

— Как там Алик? — спросил Гордеев, пока эскалатор спускал их в подземелье.

— Нормально, — ответил Денис. — Завтра нужно будет отправиться на Митинский рынок и прикупить кое-какого софта.

— Чего прикупить?

— Софта, говорю, — Денис насмешливо посмотрел на Гордеева. — Программного обеспечения то есть, господин Каменный Век. Алику теперь надо всю свою кухню собирать буквально с нуля.

19

От короткого рассказа, которым поделился Гордеев о совсем еще свежих своих приключениях, у Лены Волковой случился легкий эмоциональный шок. Именно легкий, потому что за короткое время она выработала в себе такой характер, позволявший ей находиться рядом с этим человеком, который называет себя адвокатом, без опаски обеспечить себе устойчивый психоз.

Она заварила свежего чаю, и теперь, сидя на диване, глядела на Гордеева, этого горе-адвоката, с плохо скрываемой радостью. Цел, жив — вот и славненько. Чего еще можно пожелать в этой непростой жизни? А Гордеев, прихлебывая чай и жмурясь от удовольствия, то и дело посматривал на дверь, ведущую в соседнюю комнату, где Денис пытался наладить телефонную связь с интересующими их лицами.

— Петр Алексеевич? — спросил Денис в трубку. — Это Денис. Вы себя не бережете. Говорю, не бережете себя. В смысле работаете на износ. Что? Говорите громче, тут со связью какая-то лажа. А, понял, срочные дела. А у кого они не срочные? Чего звоню? Да вот тут такое дело: мы тут с Юрком двум операм из вашего окружного управления немного циферблаты подрихтовали. Дубову и Серову. Да, этим двум обалдуям. Вам еще не доложили? Значит, доложат. У них там с собой один очень интересный предмет, который они, вероятно, будут выдавать за вещдок, найденный в квартире Гордеева при обыске. Это пакет, полный кокаина. Не мешает его хорошенько проверить на предмет отпечатков пальцев. И еще: кто именно снабдил Дубова и Серова информацией о Гордееве. О Гордееве, говорю. Так… Так… Я, конечно, догадываюсь, что это за источники, но все равно, мне нужно знать точно, кто именно. Конкретно — имя, фамилия, отчество, подробные координаты. Ага. Ну все, пока. Звоните мне на мобильный. На мобильный, говорю, звоните.

Денис положил телефон в карман и вошел в комнату.

— Так вот, голубчики, — сказал он, обращаясь к Гордееву и Лене, которые сидели на диване, о чем-то мило перешептываясь, — на них гнет спину какой-то дивный стукач, который знает все и вся. На самом деле ни о каких секретных документах, переданных Проскурцом, речи не шло с самого начала.

— Выходит, я был прав, — мрачно сказал Гордеев.

— С самого начала Дубов и Серов шли к тебе, Юрок, искать именно кокаин. Эта их собака натаскана строго на наркоту, к другому виду вещдоков она совершенно индифферентна.

— И кто же этот таинственный незнакомец? — спросил Гордеев. — Я имею в виду стукача.

— Завтра.

— Что завтра?

— Завтра Петр Алексеевич сделает персонально для меня благородный жест — выдаст всех, кто так или иначе к этому делу может быть причастен. Ты же знаешь, как у них только при одном упоминании дяди Славы очко играет.

— У Дениса дядя — начальник МУРа, — пояснил Гордеев, поймав вопросительный взгляд Лены.

— Короче, сплошная коррупция сверху донизу, — не без гордости произнес Денис.

И только в девять вечера следующего дня в его кармане раздался звонок мобильника.

— Алло, да, готов, записываю, — сказал Денис, раскрывая записную книжку. — Ага, ага. Это все? Спасибо, Петр Алексеевич. С меня магарыч. Я дядьке своему уже позвонил, так что он в курсе… Ну вот, — сказал Денис, выключив телефон. — Некто Смага, зовут Максим, Северный бульвар, 19. Твоих пальцев, Юрок, как и ожидалось, не обнаружено. Зато имеются его.

— Может, прямо сейчас? — с азартом спросил Гордеев.

— Что «сейчас»?

— Едем к этому Смаге прямо сейчас.

— На чем? На метро?

— Да хотя бы. Не важно совершенно.

Денис посмотрел на часы.

— Только вдвоем? — спросил он.

— А зачем нам еще кто-то?

— И то верно. Ладно, уговорил. Едем сейчас, но, чур, на такси.

— Без разницы, — сказал Гордеев.

20

Микрорайон Отрадное. Десять часов вечера. Гордеев и Грязнов вышли из такси на пересечении Северного бульвара и Юрловского проезда, и отправились искать девятнадцатый дом. Это было легко, потому что дом 19 стоит прямо у дороги. Они поднялись на седьмой этаж и позвонили в квартиру, номер которой Денису продиктовал его отец. Из-за двери не послышалось никакого шума. Еще звонок. Тишина. Денис и Гордеев переглянулись.

— Думаешь, нет дома? — спросил Гордеев.

— Не думаю, — ответил Денис. — Хотя все может быть. Но скорее всего, не хочет открывать.

— Что будем делать? Сидеть и ждать?

На всякий случай Денис еще раз приложил палец к кнопке дверного звонка, который, казалось, был слышен во всем доме.

За соседней дверью послышалась возня. Кто-то на дверь накинул цепочку, затем замки повернулись и дверь приоткрылась. В образовавшийся узкий зазор просунулся старушечий нос и один обрамленный морщинистой кожей мутный глаз.

— Вы к кому? — спросил нос.

— Мы вот сюда, — отозвался Денис, показывая на квартиру Смаги.

— К Максиму, что ли?

— Ну да, к нему. Он дома, вы не знаете?

— Дома, дома. Я слышала, как он заходил. А как выходил, не слышала. А он что, не открывает?

— Нет, не открывает, — ответил Денис.

— Надо сильней звонить, значит. Он дома, я точно вам говорю.

Старуха захлопнула дверь. И в тот же момент дверь квартиры Максима Смаги несколько приоткрылась, оказавшись не запертой.

Переглянувшись, Денис и Гордеев вошли в квартиру. И тут же остановились, настороженно прислушивась. Из глубины квартиры доносились голоса, обсуждающие текущие политические темы. На цыпочках Грязнов и Гордеев попятились назад. Денис остановился первым и, заулыбавшись, жестом дал команду «отбой». Гордеев вопросительно посмотрел на Дениса, а тот показал пальцем в глубину квартиры. Гордеев символически хлопнул себя ладонью по лбу. Телевизор! Голоса доносились из работающего телевизора. Но тем не менее это не убедило их в том, что квартира пуста. Все так же на цыпочках они стали пробираться вглубь. Голоса из телевизора становились все громче и громче. Первым в комнате оказался Денис.

— Твою мать! — высказался он, глядя в угол комнаты.

— Что там? — спросил подоспевший Гордеев.

Денис включил полный свет.

В кресле, где когда-то восседал Федотов, теперь полулежал Максим Смага. Из приоткрытого рта клетчатую рубашку заливала обильная слюна. В пальцах безвольно повисшей руки застрял одноразовый шприц объемом десять кубов.

Денис взял его руку, попытался нащупать пульс. Не получилось. Приложил палец к сонной артерии, прислушался. Затем отошел на шаг назад и сказал:

— Хана.

— Что с ним? — спросил Гордеев.

— Подумай-отгадай.

— Сверхдоза?

— Молодец. Пять с плюсом.

— Как ты думаешь, он сам или ему кто-то помог?

— Думаю, сам. Во всяком случае, следов насилия не наблюдается.

Внезапно их внимание привлекли странные звуки за входной дверью. Это были чьи-то приглушенные голоса.

— Соседи? — осторожно спросил Гордеев.

В этот момент дверь с громким треском открылась, и взорам Гордеева и Грязнова предстал здоровый парень в камуфляжной робе. Из-за его спины в квартиру вбежали еще двое в гражданской одежде. Раздался истеричный крик:

— Стоять на месте!

«Дубов? Какого черта!» — пронеслось у Дениса в голове.

Второй голос уточнил:

— Лечь на пол!

«И этот тут», — подумал Денис, имея в виду оперативного работника Серова.

Гордеев и Грязнов с места не двинулись, но и на пол ложиться не торопились.

Перед Денисом возникла массивная фигура парня в камуфляже, который произнес:

— На пол, сказали же! Глухой, что ли? — И тут же обрушил ему на голову свой тяжелый кулак.

Последнее, что Денис успел увидеть, это то, как туда же, в мир бессознательного, от кулака-кувалды последовал Гордеев. На четырех запястьях щелкнули кольца наручников.

— Я же тебе говорил, что они здесь в первую очередь появятся, а ты мне не верил, — проворчал Серов.

— Ладно, — отозвался Дубов, — считай, что я тебе свою зажигалку проспорил.

— То-то же, — сказал Серов и, обращаясь к растянувшимся на полу Гордееву и Денису, проорал: — А ну вставайте, хорош друшлять!

— С этим что делать? — спросил Дубов, показывая на труп Смаги.

— Этого для начала в морг не мешало бы.

— Ну да, — кивнул Дубов. — Но ты дождись судмедэксперта, а я этих доставлю наконец к нам.

22

Сутки назад Максим Смага, воспользовавшись ключами, которые получил от Михаила Федотова, незаметно для соседей проник в квартиру адвоката Гордеева, где запихал за радиатор парового отопления толстый пакет, набитый отборным кокаином.

Так же незаметно он покинул квартиру и отправился к себе домой в микрорайон Отрадное, где его ждала обещанная Михаилом очередная героиновая доза.

Вскоре после того как Смага сообщил Михаилу о том, что дело сделано, на телефон дежурного уголовного розыска округа пришло сообщение о том, что некто Гордеев использует свою квартиру в качестве склада для хранения крупных партий наркотиков, незаконно ввезенных на территорию России.

Однако сейчас мертвое тело Максима Смаги лежало на оцинкованном столе в помещении морга.

Усатый толстяк — судмедэксперт производил вскрытие.

— Чего это тут? — спросил он сам у себя. И стал рассматривать содержимое желудка покойника.

Затем он поддел пинцетом нечто бесформенное, напоминавшее моток магнитной ленты для записи и воспроизведения звука, потянул за один край, и дно эмалированной ванночки стало заполняться блестящим серпантином черного цвета.

— Вот это да! — снова озабоченно сказал сам себе судмедэксперт. И, помолчав, добавил: — Впрочем, у каждого свои приколы…

23

За решеткой камеры для задержанных только два человека — Гордеев и Грязнов.

Насыщенная событиями ночь перешла в день. Но о них словно забыли. Гордеев с Грязновым позволили себе немного вздремнуть, на какое-то время убрав подальше все мысли, которые терзали их головы.

Около полудня у камеры загремел ключами молодой дежурный и повел Гордеева и Грязнова по длинному коридору. В кабинете, куда они пришли, сидел начальник управления внутренних дел округа полковник Петр Алексеевич Хворостов.

— Задержанные доставлены, — доложил дежурный.

— Вижу, — ответил Хворостов. — Ну, присаживайтесь, орлы. Рассказывайте, как дошли до такой жизни.

— Очень просто, — сказал Денис, подавляя зевоту. — По долгу службы.

— И по зову сердца, — добавил Гордеев, не без труда выдавив из себя усмешку.

— Значит, так, — перешел к делу полковник, — на данный момент имеются изменения обстоятельств, которые вас должны заинтересовать.

— Ага, — произнес Гордеев.

— Какие изменения? — нетерпеливо спросил Денис.

— Подожди, не спеши, дай все объяснить. При вскрытии во внутренностях Смаги, конкретно — в желудке, найден целый рулон магнитофонной пленки, на которой, по всей видимости, записан человеческий голос.

— Голос? — переспросил Гордеев.

— Да, но не старые песни о главном, а именно голос, мужской речитатив.

— Чей? — спросил Денис.

— Судя по всему, хозяина, точнее, бывшего хозяина желудка, в котором нашлась пленка.

— Это что-то новенькое, — закивал Гордеев. — Такого мне встречать не доводилось.

— Что не доводилось? — спросил Хворостов. — Чтобы клиент пленку жрал, ты это имел в виду?

— Ну да, это.

— В жизни всякое бывает. Ты, Юра, просто молод еще. Поработай с мое — и не такое еще увидишь.

— И что это за голос? — не удержался Денис. — В смысле, что он говорит?

— Пленка сильно пострадала, поэтому запись нуждается в тщательной реставрации. Отдали экспертам, но пока никакого успеха.

Гордеев и Грязнов-младший переглянулись.

— Альберт, — громко сказал Юрий Петрович, закивав.

— Какой Альберт? — спросил Хворостов.

Под столом Денис каблуком прижал к полу носок гордеевского ботинка с такой силой, что адвокат едва сдержался, чтобы не вскрикнуть.

— Я говорю, Альберт, один московский адвокат, он в нашей юрконсультации работает, — поправился Гордеев. — У него среди клиентуры есть толковый парняга, который решает всякого рода звукозаписывающие проблемы. Установление подлинности и все такое.

— У нас тоже мастера имеются, — отозвался Хворостов.

— Но вы же сами сказали, что у них проблемы. А этот проблемы решает.

— Мы понимаем, — сказал Хворостов. — И ему можно доверять?

— Вне всяких сомнений! — заверил Гордеев. — Спец экстракласса. К тому же молчун, каких мало.

Денис, улыбнувшись, похлопал Юрия Петровича по плечу и сказал:

— Можно сказать, таких молчунов в природе только два человека: он и еще, кажется, ты, Юрок.

— Не спорю, — кивнул Гордеев. И обратился к Хворостову, произнеся с форсированной настойчивостью: — Господин полковник, дайте нам эту пленку. Она нам позарез нужна, мы из-за нее, можно сказать, едва не лишились карьеры, жизни и всего остального.

Полковник посмотрел на Гордеева и тут же передал ему несколько листов бумаги, на которых лазерным принтером был отпечатан текст.

— Вот то, что нам пока удалось расшифровать, — сказал он. — Тут есть несколько моментов, которые, как мне кажется, представляют интерес не только для вас. Прочитай, прочитай.

Гордеев взял бумаги, быстро пробежал глазами. Это были обрывки на первый взгляд совершенно не связанных между собой предложений, среди которых несколько раз мелькали слова «КГБ», «реванш», «тотальный контроль»…

— Тут что-то серьезное, — прокомментировал Гордеев. — Даже чересчур серьезное.

— По всему видать, этот Смага был не так прост, — сказал Денис, заглядывая в бумаги.

— Вот именно! — кивнул полковник. — Если все это, конечно, не бред сколовшегося наркомана.

— А зачем ему понадобилось запихивать внутрь себя всю эту канитель? — спросил Гордеев. — Если это послание, то не проще было бы отправить по почте?

— Мы на эту тему уже успели поразмышлять, хотя времени на размышления было с гулькин нос, — сказал полковник. — Видимо, на то у Смаги имелись свои причины. Ну, если вы настаиваете на том, что в ваших силах сделать лучшую реставрацию записи, чем наша, то давайте. Я даже распоряжусь, чтобы вам выдали оригинал, мы, так и быть, обойдемся копией.

Хворостов снял телефонную трубку и проговорил:

— Дубов? А где Дубов? Это ты, Серов? Давай, смотайся по-быстрому к экспертам, возьми у них пленку и тащи ее сюда немедленно.

Полковник вернул трубку на рычаг, а через минуту в кабинет влетел Серов. И, увидев Гордеева и Дениса, остановился как вкопанный.

— А эти чего тут делают? — спросил он, обращаясь почему-то к Гордееву.

— Давай сюда, — полковник протянул руку, в которую Серов вложил пластмассовую коробку. — Копию сделали?

— Целых три, — ответил тот.

— Молодцы, — сказал полковник. — Можешь идти. У меня допрос.

— Ага, — бросил на прощание Серов и скрылся за дверью.

— Пользуйтесь, — сказал полковник, показывая на коробку, лежащую на краю стола. — Раз это вашего ума дело, значит, вам с ним и возиться. Как получите новые данные, немедленно доложите лично мне. Ясно?

— Яснее уже некуда, — ответил Гордеев.

— Ладно, пацаны, — сказал полковник, — дуйте до хаты. Приведите себя в порядок — и за дело.

24

— Не хотелось бы одной хозяйничать в этом доме, Юра, — говорила Лена, пока адвокат лежал в горячей ванне. — Но ты вытворяешь такое…

— Это моя работа. Хотя и не всегда законная. Я сплошь и рядом нарушаю процессуальный кодекс.

— Дело не в работе. Твою работу я могу выдержать. А вот то, как ты ее делаешь…

— Нормально делаю. Вернее, ненормально.

— Мне нравится, что ты способен на безумные выходки. Но мне бы хотелось, чтобы ты понял разницу между безумием и обыкновенной глупостью. Но важное условие совместной жизни — это возвращение домой по вечерам.

— Ладно, я обещаю, что буду возвращаться домой по вечерам, и не важно, что мне придется делать днем. Обещаю, каждый вечер я буду дома.

Их губы сблизились. Внезапно Лена отстранилась и с улыбкой произнесла:

— Пытаешься переговоры вести. Я же знаю, что ты зарабатываешь на жизнь враньем.

— Но не сейчас. Слушай, адвокат Гордеев теперь человек почти женатый. И никаких больше безумств.

— У меня такое впечатление, что тебя всю ночь били по голове, — приговаривала Лена.

— Ты недалека от истины, радость моя, — пробубнил Гордеев. — Можно сказать, ты попала точно в цель. Меня действительно всю ночь били по голове. Причем во всех смыслах.

— Ты не знаешь, почему меня это перестает удивлять?

— Догадываюсь, — ответил Гордеев. — Одно из двух. Либо так проходит любовь, либо так образуется привычка. К хорошему человек привыкает особенно быстро.

— Где ты нашел хорошее? — удивилась Лена.

— Хорошее в том, что, несмотря ни на что, я еще живой.

— А, ты про это. Ну, при твоем образе жизни это достоинство очень скоро может превратиться в недостаток. Я боюсь за тебя, дурачок, — проговорила Лена, смахивая слезу. — Пообещай мне, что твои безумства больше не повторятся. Ты же адвокат, а не какой-нибудь вшивый опер из райотдела. Адвокаты все ходят в дорогих костюмах и ни в какие истории не влипают.

— Ну ты же сама говорила, что я адвокат-мутант. Так что люби таким, какой есть.

— Ладно, уговорил.

Лена наклонилась и поцеловала Гордеева. Его мокрая рука, обхватив талию, стала притягивать Лену к себе, пока та с радостным воплем не плюхнулась в воду. Ванна заходила ходуном, а на кафельный пол стала выплескиваться мыльная пена.


— Кстати, я что-то не вижу у тебя мобильника, — сказала Лена, наблюдая, как Гордеев, демонстрируя зверский аппетит, поглощал спагетти. — Я всю ночь тебе звонила, все время занято.

— Мобильник там же, где и твой компьютер, — ответил Гордеев набитым ртом.

— У Алика?

— Угу.

— А зачем он ему?

— Для выхода в глобальную киберпаутину.

— А что, обычного телефона ему недостаточно?

— Не-а, — Гордеев замотал головой. — Алик говорит, что по Москве все телефонные провода настолько древние, что, пока сигнал от абонента доходит до провайдера и затем возвращается обратно, теряются все кайфы, которые можно получить от связи. Игру в испорченный телефон помнишь? Ну вот, что-то типа того. Сотовая связь остается на сегодняшний день наиболее чистой связью. Как горный хрусталь. Ни капли лишнего жира. Я думаю, Проскурец не станет возражать, что мы нагреем «Интерсвязь» на несколько сотен зеленых за связь.

— Я думаю, не станет, — заулыбалась Лена. — Ну и что Алик?

— А что Алик?

— Чего-нибудь нашел?

— Ищет.

Зазвонил телефон.

— Привет, Денис, — сказала Лена в трубку. — Я-то в норме, в отличие от некоторых. Сейчас дам. Юра, тебя.

— Хеллоу, — сказал Гордеев.

— Сам ты хело. Тут есть кое-что интересное.

— Тут? Где тут?

— Приезжай, увидишь. По телефону об этом нельзя.

Гордеев, не пускаясь в лишние объяснения, какой новый интерес его влечет снова оставить Лену в одиночестве, сказал просто:

— Надо бежать.

И побежал. А через час он уже сидел перед компьютером между Аликом и Денисом.

— Покажи ему сначала все по Смаге.

— Ага, — отозвался Алик.

Он несколько раз кликнул «мышкой», и на экране появился текст.

— Вот.

— Это все надо прочитать? — спросил Гордеев.

— Желательно, — ответил Денис. — Но учитывая то, что времени у нас в обрез, перескажу тебе все в двух словах. Максим Максимович Смага, родился…

— Не надо про родился, — сказал Гордеев. — Я это и так уже прочитал. Давай покороче.

— Покороче, так покороче. Смага в прошлом специалист по ядерным боеголовкам.

— Откуда такие сведения? Из его желудка?

— Не совсем. Из архива КГБ. Того еще КГБ, советского.

— Вы что, успели туда смотаться? Когда?

— Никуда мы не мотались, — спокойно ответил Денис. — Забыл, с кем имеешь дело? — И показал глазами на Алика.

— А что, архивы КГБ теперь доступны в Интернете? — спросил Гордеев.

— Доступны, — кивнул Алик. — Но не в том Интернете, что для общего пользования. В специальном. То есть в закрытом.

— В закрытом? — Гордеев поморщился. — Это что, снова взлом системы?

— Не взлом, — пояснил Денис, — а несанкционированный доступ.

— Есть разница? — спросил Гордеев.

— Чисто терминологическая, — ответил Денис. — Алик просто забыл пароль и ему пришлось его немного поискать.

— Забыл пароль? Я ничего не понимаю. Какой пароль? Вы издеваетесь, что ли?

— Ничуть не издеваемся, — отозвался Алик. — В Интернете имеется несколько сайтов, которые выглядят как обычная домашняя страница какого-нибудь фаната футбольной команды «Спартак». Но это своего рода прикрытие, понты для лохов. Среди прочего сайт включает в себя некоторое подобие викторины, где нужно ответить на ряд совершенно дурацких вопросов. Например, кто в таком-то году на такой-то минуте забил гол в ворота «Манчестер Юнайтед»? Все, конечно же, норовят дать правильный ответ. Правильный ответ открывает раздел, в котором помещены сведения о том, сколько любовниц было у Сергея Юрана, там же помещены фотографии всех его девок в обнаженном, само собой, виде. Но если дать неправильный ответ…

— Зачем неправильный? — изумился Гордеев.

— Неправильный он только для заядлого фаната, — ответил Алик. — Вопрос звучит примерно так: сколько девок у Юрана? Кто-то поставит цифру 5, кто-то 88, короче, кто угадает, тот может посмотреть на юрановский гарем. Но если вместо цифр написать какое-нибудь словцо или предложение типа «Над всей Испанией безоблачное небо», то вместо девок перед тобой открываются совершенно иные дали, о которых ты даже не смел и подумать.

— Короче, Юра, вписываешь пароль — и ты уже на сверхсекретном сайте, — Денис подытожил увлеченные пояснения Чувашова. — Можешь теперь представить — пароль мы вписали, вышли на архив и теперь имеем о Максе Смаге более чем достоверные сведения.

— Интересненько, — сказал Гордеев. — А для чего существуют такие лжеспартаковские сайты?

— Не догадываешься? — спросил Денис.

— Догадываюсь, но весьма смутно.

— Для удобства.

— Чьего? Нашего, что ли?

— И нашего в том числе, — усмехнулся Денис. — Но в основном для тех, кому необходим постоянный доступ к архивным данным.

— А в архив для этого сходить нельзя?

— Можно, конечно, и в архив сходить, да только кого ты там сейчас застанешь?

— А куда все делись?

— После августа 1991 года, когда спецслужбам резко урезали финансирование, в целях экономии было решено законсервировать все старые кагэбэшные архивы. Но нашлись сообразительные парни, которые весь архив быстренько оцифровали, превратив горы бумажных папок в электронные. Но только хранить подобную информацию на дискете или еще как-то, в смысле при себе, сам понимаешь, стремновато. Поэтому с цифровой копией было решено поступить именно таким остроумным способом. Теперь тому, кто захочет узнать, не было ли у какого-нибудь Васи Петрова деда-подкулачника, достаточно назвать пароль — и через минуту ты уже в курсе дела.

— А откуда у вас пароль этот взялся? — спросил Гордеев. — Не, ребята, вы на меня, пожалуйста, как на идиота-то не смотрите, я действительно в этих хай-теках полный ноль. Но мне до жути все интересно, честное слово.

— Интересно — это хорошо, — сказал Алик. — Значит, в скором будущем станешь кибер-адвокатом.

— А такие разве есть? — спросил Гордеев.

— Ты будешь первым, — похлопал его по плечу Денис.

— Нет, ребята, правда, откуда у вас пароль?

Денис и Алик обменялись взглядами.

— Ты знаешь, Юра, — вяло произнес Денис, — для человека, который с компьютером на «ты», подобная информация — не за семью печатями. Алик ночь попотел — и вот тебе результат. Понятно тебе?

— Понятно, да не совсем, — сказал Гордеев. — Чувствую, что вы чего-то все-таки недоговариваете.

— Возможно, и не договариваем, — сказал Денис. — Ты лучше пока не задавай вопросов. Мы сами еще во всем не до конца разобрались. Ладно?

— Ну, как скажете, — Гордеев развел руками, демонстрируя полное понимание. — Давайте лучше я сам все почитаю, чего Алик нарыл.

— Тогда садись и читай, — сказал Денис. — А мы с Аликом пока пойдем на кухню чайковского забодяжим. Пошли, Альбертус.

За десять минут динамического чтения Гордеев успел узнать о Максиме Смаге столько информации, которую сам Максим, будучи еще живым, никогда бы не вспомнил сам. Это было самое настоящее досье, где фиксировались все подробности не только профессиональной деятельности, но и личные, если не сказать, интимные. На протяжении пятнадцати лет работы Смаги в системе Министерства атомной промышленности, точнее, еще с институтской скамьи, за ним велась самая настоящая слежка. К нему был приставлен так называемый осведомитель, по-народному — стукач, которого сам Смага никогда бы ни в чем подобном не заподозрил, потому что стукач был его лучшим другом, а именно — женой, которая в досье проходила под кличкой «Мандрагора». Мандрагора покинула Макса, когда тот во время испытаний нейтринного ускорителя получил мощный заряд радиоактивного излучения, превратившись в инвалида.

Его поместили в спецгоспиталь Пятого управления Министерства обороны, где, по заверению медиков, ему предстояло пройти курс реабилитационного лечения. Однако на самом деле так называемое лечение сводилось к нескольким десяткам инъекций специального препарата 7-диоксин-8/56-псифетамин (или просто «псифетамин»), который должен был развить у Максима Смаги направленную амнезию. Препарат имеет избирательное действие, стирая из памяти все, что в ней накопилось за последние десять — пятнадцать лет, в зависимости от вводимой дозы. Таким образом из мозга Смаги были вытравлены все данные, касающиеся вверенных ему военно-промышленных тайн. Вместе с тем для родных и близких он остался прежним Максимом, с той разницей, что голова его была так же чиста, какой она был еще до поступления ее хозяина в институт на факультет ядерной физики.

В комнату вернулись Алик с Денисом. Гордеев оторвался от компьютера, повернул к ним голову и, показывая на дисплей, спросил:

— Это что, все на самом деле?

Денис и Алик одновременно закивали.

— Послушайте, это же ужасно, — сказал Гордеев. — Даже во времена инквизиции человеческую личность не посмели бы подвергать подобной процедуре.

— Ты прав, Юрок, — сказал Денис. — Лишить человека его памяти, возможно, единственного неприкосновенного запаса, это значит разрушить личность. Что они с успехом и провели.

— Кто «они»?

— Кто они? Они — это те, что смастерили монстра, имя которому — Государство, по-язычески стремились к тому, чтобы при одном лишь упоминании этого самого имени у каждого от страха сводило судорогой все конечности. Но им ни за что не пришло бы в голову, что вот-вот грянет веселая эпоха Интернета, когда все их нечеловеческие усилия в один момент вылетят в трубу и они все останутся не у дел. И почему-то мне думается, что многие из них об этом не догадываются до сих пор.

— Что ты имеешь в виду? Опасность коммунистического реванша? — спросил Гордеев.

— Никогда не говори подобных глупостей! — ответил Денис. — Никакого коммунизма на территории России никогда не существовало. Диктатура тоталитаризма — это так. Но диктатуре до коммунизма — как до Киева раком. Коммунизм — это не дефицит колбасы и водки. Коммунизм — это связь. Связь возможностей.

— Возможностей чего?

— Да всего, чего угодно. Возможностей действительного и желаемого. Пусть я покажусь банальным, но это и связь возможностей самореализации личности.

— А ну гляньте-ка сюда, — послышался голос Алика.

— Что там? — спросил Денис, приблизив голову к компьютеру.

— Машина восстановила примерно пятьдесят процентов утраченной информации.

— Какой информации? — осведомился Гордеев.

— Из желудка Смаги.

— Ага! — воскликнул Гордеев. — Подвиньтесь, кабаны, дайте и мне попялиться.

Только сейчас Гордеев заметил, что к компьютеру подсоединен магнитофон Дениса, в котором туда-сюда крутилась одна и та же кассета.

— Подожди, — урезонил Денис, — программа еще не завершила работу. Видишь эту полоску?

— Ну?

— Когда она из зеленой станет голубой, тогда все упадет к твоим ногам.

— А что, такие программы действительно продают на Митинском рынке? — спросил Гордеев.

— Не для всех, но из-под полы — пожалуйста, — ответил Алик.

— Алик скромничает, — сказал Денис.

Гордеев оторвал голову от монитора и посмотрел сначала на Дениса, затем на Алика.

— В каком смысле скромничает?

— Он сам автор этой программы.

— Алик?!

— А то кто ж.

— А как же она на Митинский-то попала?

— Ну ты даешь, Гордеев, — сказал Денис. — Сколько всего уже за эти дни ты узнал, а удивляться не разучился. Честно сказать, я тебе чертовски завидую — каждый день как Луна-парк.

— А если меня это все действительно удивляет, что тогда?

— Все нормально. Привыкнешь. Кстати, на Митинском рынке добрая половина программ на самом деле написана не Биллом Гейтсом, а именно Аликом.

— Ну, не совсем мной, — прогудел Алик. — Некоторые в соавторстве…

— Не имеет значения, — остановил его Денис. — Твоя голова?

— Моя.

— Вот и не нуди.

Гордеев помотал головой.

— Не, ребята, с вами точно не соскучишься.

— Вообще-то эта программа предназначена для реставрации старых граммофонных пластинок, — сказал Алик. — Меня один меломан из Питера попросил отреставрировать с костей несколько редких записей Вертинского.

— С костей?

— Ну да, с костей. Они, эти записи, у него на рентгеновских пластинах. Знаешь такие?

— Как не знать! — воскликнул Гордеев. — Граммофонная субкультура.

— Я послушал эти кости — полный отстой, — продолжал Алик. — Пришлось писать специальную программу. Тем более меломан этот деньги предлагал по тем временам нешуточные, то есть был нормальный стимул. Я тогда программу эту довел до такой кондиции, что она стала восстанавливать даже такие записи, которые когда-то стерли, а сверху записали еще что-то.

— Да ну! — не унимался Гордеев. — Это ж каким таким макаром?

— Дело в том, что на самом деле не происходит окончательного стирания. Единственное, где реставрация невозможна, это там, где по пленке прошлись хорошей дозой радиоактивного излучения.

— Но почему же тогда на Петровке разводят руками, когда дело касается подобных вещей? — спросил Гордеев. — Там же вроде тоже не дураки сидят.

— Потому что на Петровке не пользуются самопальным софтом, — заключил Алик.

— Да они и не догадываются, что наши программеры чего-то действительно стоят, — добавил Денис. — На Петровке подавляющее большинство спецов вбило себе в головы, что все лучшее — там, за бугром, а у нас только всякие хакеры да фрикеры бездомные.

— Смотрите, — сказал Гордеев, показывая на монитор, — полоска уже голубая.

— Точно! — кивнул Алик. — Сейчас наведем пасеку.

— Чего наведем? — нахмурился адвокат.

— Пасеку, — спокойно ответил Алик. — Резкость то есть. От слова «пасти».

Алик вывел на клавиатуре многоходовый пассаж, и на экране высветилась зеленая синусоида, графически соответствующая записанному звуку.

— Ну давай, запускай, — торопил Гордеев.

— Все уже запущено, — сказал Алик. — Слушать там нечего, мы все равно ни одного слова не разберем.

Брови Гордеева прыгнули вверх.

— Не понял?

— Машина все уже прослушала за нас. Сейчас она нам выдаст полный текст расшифровки.

— Сразу текст? — снова удивился Гордеев.

— А что? Не подходит? — насмешливо прокряхтел Денис.

— Наоборот! То, что нужно. Я-то ухо уже навострил на хреновый звук, а тут на тебе — сразу текст. Сервис, тудых-растудых, — радостно закончил Гордеев.

На экране проступили буквенные символы.

Гордеев стал читать вслух:

— Я, Максим Иванович Смага, находясь в здравом уме и трезвой памяти, перед тем как по собственной воле уйти в мир иной, хочу сделать заявление, которое записываю на магнитофонную кассету… Я нахожусь в ужасном положении… Меня тяготит невыносимый груз… Это страшно… Я никогда так ничего не боялся, как боюсь сейчас… Я боюсь за себя и еще больше боюсь за свою страну… Меня держит на наркотической привязи один страшный человек. Его зовут Михаил Федотов…

Гордеев, прервав чтение, посмотрел на Дениса. Денис понимающе кивнул.

— В июле этого года, — продолжал читать адвокат, — в Москве произошло одно убийство — убийство бизнесмена Волкова. Это был взрыв автомобиля. И этот взрыв был подготовлен и произведен лично мной, но за всем этим стоял Михаил Федотов.

— Вот сволота! — не удержался Денис.

Далее текст сплошь состоял из обрывочных фраз: «бывшие чиновники КГБ…», «мятежные генералы…», «военный переворот…», «чрезвычайное положение…», «контроль над средствами массовой информации…», «тотальный запрет на использование в личных целях современной вычислительной техники…»

— Что за чушь? — Гордеев шарил глазами по экрану дисплея, будто надеясь найти что-то еще. Однако мозаика словосочетаний никак не хотела складываться в единую картину. — Денис, ты что-нибудь здесь понимаешь?

— Я понимаю только одно: каким бы интересным это чтиво ни было, это совсем не бесспорный документ, доказывающий, что Проскурец не виновен.

— Это я и без тебя вижу, — вздохнул Гордеев. — Однако от этой точки мы можем танцевать в деле освобождения клиента из тюрьмы.

— Юра, хлебать твоему клиенту баланду до тех пор, пока не отыщется Федотов. А это, насколько я теперь понимаю, сделать непросто. Такие люди просто так не легализуются, когда им в спину дышат овчарки.

— Да… — сказал Гордеев. — Что же делать?

— Думать, Юра, думать. Шевелить мозгами. Цепляться за любую мелочь. Алик, это весь текст?

— Да, весь. Остальное просто не подлежит реставрации. Желудочный сок растворил магнитный слой без остатка.

— Хорошо, будем считать, что это послание навело нас на мысль о проверке всех телефонных компаний, как частных, так и не частных, на наличие вшивых элементов, — скороговоркой произнес Денис. — Этим вопросом займутся соответствующие организации. А я, в свою очередь, подключу дядю.

— Мне думается, что силовые ведомства в первую очередь заинтересуются не самим Федотовым, а теми паханами, что толкают его в спину, — сказал Гордеев.

— Это понятно. Рано или поздно Федотов должен заметаться, когда поймет, что его вот-вот накроют вместе со всеми паханами разом, и оттого он просто обязан совершить ряд ошибочных действий. Это азбука криминалистической психологии, — заключил Денис.

— Алик, возвращай мне мой мобильник, — бросил Гордеев.

— Зачем он тебе? — спросил Денис. — Тебя же Федотов наверняка в первую голову и запеленгует.

— Если так, то это именно то, что нам нужно. Будем ловить его на живца. Подбросим ему немного дезухи и посмотрим, что из этого получится.

Часть третья

Испорченный телефон

1

В темном тупике одной из московских улиц с потушенными фарами стоит джип «мицубиси». В салоне Михаил Федотов внимательно прислушивался к шумам, доносящимся из динамиков его хитроумной магнитолы. Минул уже третий день, как он не может ничего узнать о передвижениях адвоката Гордеева. По шумам, которые Михаил слышал на канале, где обычно висит абонент Гордеев, Михаил безошибочно определил, что телефон работает в модемном режиме. Модемный пеленг в его шпионской системе радиоперехвата не был предусмотрен. Это было досадным промахом. Третий день Михаил не знал, что делать, хотя и сделал все, что возможно: Гордеева взяли в собственной квартире с увесистой пачкой запрещенного наркотического вещества. Но вдруг откуда ни возьмись появился этот вездесущий Грязнов Денис, учинил драку и увел Гордеева прямо из-под носа стражей закона. Всю эту до дрожи неприятную для Михаила сцену он наблюдал из своего джипа, припарковавшись неподалеку.

Теперь каждый день его донимало начальство, выспрашивая о том, как продвигается «дело Гордеева — Проскурца». Вот и сейчас заверещал сотовый телефон, и Михаил приложил к уху холодный пластик, из которого донесся густой, властный баритон, будто из преисподней:

— Михаил?

— Валерий Павлович… — начал Михаил.

— Сколько раз тебе повторять, чтобы никаких Валериев Павловичей, особенно по телефону, — повысив тон, произнес потусторонний собеседник.

— Есть, товарищ генерал-полковник.

— Майор, доложите обстановку.

— Товарищ генерал-полковник, я же вам час назад все уже рассказал.

— Ты хочешь сказать, что ничего за этот час не предпринял?

— Я сделал все, что от меня зависит.

— Ты, шпана недорезанная! — в голосе генерала проступили истеричные нотки. — Мудило ватное! Ты какого х… мне мозги пудришь?! Ты забыл, что тебя ждет в случае провала?

— Нет, не забыл, — сдержанно произнес Михаил. — Я все помню. Такое невозможно забыть.

— Чего ж тогда резину тянешь?

— Я не тяну. Просто изменились обстоятельства. Это какая-то форс-мажорная непредсказуемость.

— Брось пороть чушь, майор! Для нас не существует форс-мажорных непредсказуемостей. Если мы станем обращать внимание на все, что нам способно помешать, мы никогда не возьмем в руки власть в этой долбаной стране. Наполеон говорил, что власть достается тому, кто ее берет. Но только ты не Наполеон. Ты в лучшем случае — неудачник по типу Александра Матросова.

— Товарищ генерал, я бы хотел вам сказать…

— Не говорить — делать надо!

— Да, я согласен с вами, надо делать. Если бы только знать, что делать…

— Если к завтрашнему утру ничего не изменится, то минимум через два дня Проскурца отпустят на свободу за недостаточностью улик. Гордеев уже направил мотивированное ходатайство в прокуратуру. И между прочим, ты сам поспособствовал сбору важной информации для защиты.

— Я? Каким это образом?

— Ты и только ты навел его на мысль, что в твоем поведении что-то не чисто. Почему ты ни разу после ареста Проскурца не появился на рабочем месте?

— Но вы же сами знаете почему, товарищ генерал…

— Я знаю одно, что ты просто самый обыкновенный бздун. Ты боялся, что Гордеев тебя расколет при первой же беседе. И это вместо того, чтобы встретиться с ним и как следует заморочить ему голову, чтобы у него больше никогда не возникало на твой счет недопустимых в нашем деле домыслов.

— Я хотел, чтобы этой беседы у нас с Гордеевым никогда не состоялось.

— И ты не нашел ничего лучшего, как просто не показываться ему на глаза, да?

— Нет, Валерий… товарищ генерал… я хотел…

— Замямлил, — пристыдил генерал. — Ты чего мямлишь? Зассал? Да? Так и скажи, будь мужиком, но не соплей. Короче, если к завтрашнему утру ничего не удастся переломить, начинай подготовку к исполнению плана «Д».

— Дом советов?

— Тихо ты, дурак! Не ори. Все, до связи. Завтра утром все доложишь.

— Есть.

Телефонная трубка захихикала короткими гудками. Михаил отнял ее от уха, и рука почти безвольно упала на колени. План «Д» — это уже слишком, думал он. Но если это единственный шанс реабилитироваться после ряда совершенных ошибок, то план «Д» стоит того, чтобы осуществиться во что бы то ни стало. Слишком высоки были ставки.

2

В машине Федотова вдруг ожила магнитола, и из динамиков донеслись знакомые голоса. Гордеев разговаривал с Денисом Грязновым. Глаза Михаила вспыхнули хищным блеском.


Денис. Ты где пропадал, Юрок?

Юрий. Ха! Тот же самый вопрос час назад задал мне и мой клиент.

Денис. Кстати, как он? Бодрости не теряет?

Юрий. Как тебе сказать?.. Тюрьма, ты знаешь, здоровья еще никому не добавляла.

Денис. Что-то я не слышу бодрости в твоем голосе, господин адвокат!


Михаил из кучи кассет, разбросанных на соседнем сиденье, схватил первую попавшуюся и вставил в магнитолу. Когда на панели загорелся красный глазок, сообщая о том, что разговор записывается, Михаил расслабленно откинулся на спинку и закрыл глаза.

Гордеев снова был под контролем. А это означало, что жизнь Михаила еще не утратила смысла. Охотник опять настиг жертву, точнее, жертва сама вернулась в расставленные силки.

Так думал Федотов, сидя в своем джипе. Два последних дня он, можно сказать, не выходил из машины — то есть практически здесь жил…

Денис. Ну так все же, что у тебя с Проскурцом?

Юрий. К сожалению, пока ситуация складывается не самым лучшим образом. О чем, собственно, я ему и сказал сегодня.

Денис. Ну, и?

Юрий. Расстроился, конечно…


Михаил широко улыбнулся услышанному, достал из пачки сигарету и закурил, снова закрыв глаза…


Денис. Ну и долго это у вас будет длиться? Почему ты не хочешь предпринять решительные шаги?

Юрий. Постой! Кажется, это Лена…

Денис. А ты где?

Юрий. Да здесь же, у нее, в Крылатском! Денис, я тебе лучше перезвоню через пяток минут, ладно? Выйду на улицу и… Или ты сам набери мой мобильный. Я не хочу, чтобы она слышала то, о чем я тебе скажу. Все, до связи! Привет, Ленок!.. Да вот, освободился пораньше…


Разговор прервался короткими гудками. Гордеев отключил свой аппарат.

Михаил отмотал кассету на несколько реплик назад, проверил запись. Все было в порядке. Он повернул ключ зажигания, и машина мужественно задрожала, демонстрируя полную готовность подчиниться воле водителя. Включился ближний свет, и джип медленно двинулся в путь по пустынной вечерней улице, уверенно набирая скорость. Федотов держал путь в подмосковный Зеленоград.

А через какое-то время защелкало в магнитоле, и в кабине машины раздался отчетливый голос Дениса Грязнова:


Денис. Ну так ты уже свободен? Я имею в виду…

Юрий. Да, я сказал, что забыл купить сигареты и вышел на улицу. Ты откуда звонишь?

Денис. Чего ты спрашиваешь? Нынче даже дураку известно, что трудовые будни, как недавно пел народ, всегда праздники для нас. Значит, тружусь не покладая рук. Ну ладно, шутки в сторону. Так что у тебя с Проскурцом? И почему Лене не следует об этом знать? Что-то наконец сдвинулось?

Юрий. Вообще-то не хотелось бы по телефону…

Денис. Но я же звоню на мобильный! Ты что, считаешь, на нем кто-то мог повиснуть?

Юрий. Ну… ты же сам однажды заметил, что полностью секретной связи не существует.

Денис. Это так. Но чтобы сесть на мобильник, нужна соответствующая техника. А она в магазинах не продается, можешь мне поверить. И специалисты нужны соответствующие. Ну вот я, к примеру не могу позволить себе подобную роскошь.

Юрий. Утешил! Хорошо, будем надеяться… В общем, имел я сегодня довольно долгий разговор с Проскурцом… Он, естественно, жаловался, что не находит себе места. И вот тут я его, можно сказать, обрадовал — в кавычках. Говорю, что пока наш результат по его освобождению из тюрьмы обнадеживающий, но вместе с тем и печальный — лично для него. Ну, он, конечно, перепугался: что такое да почему? Я и выдал ему нашу с тобой информацию по Федотову.

Денис. Не рано?

Юрий. А куда он пойдет с этой информацией? Кто ж его выпустит из камеры?.. Словом, сообщил, что нам известно.

Денис. Что, прямо так все и выложил?

Юрий. Нет, пока сказал, что, по нашим данным, этот его протеже господин Федотов является членом подпольной антинародной организации. Предположительно сказал. Ну а что у нас с тобой имеются неопровержимые факты, об этом, естественно, умолчал.

Денис. И что он?

Юрий. Честно, даже жалко его стало. Такое, понимаешь, разочарование…

Денис. А сам что теперь собираешься предпринять?

Юрий. Жди завтра прямо с утра. Есть у меня идейка. По-моему, толковая.

Денис. Поделись хотя бы в двух словах, а то ведь я не засну!

Юрий. Она касается той пленки с магнитофонной записью, которую судмедэксперт обнаружил в желудке у покойного Максима Смаги…

Денис. И что, удалось расшифровать?! Ну не томи!

Юрий. Кое-что. Но и этого уже достаточно, чтобы некоторых господ отправить на долгую от-сидку.

Денис. Вот это действительно хорошая новость!

Юрий. Еще бы! Предсмертное послание! Я откровенно не завидую теперь господину Федотову. И, как ты, надеюсь, понимаешь, дальнейшая судьба Проскурца — дело, которое не стоит и выеденного яйца. Через два-три дня будет себе гулять на свободе. Но этого, последнего, я ему, разумеется, не сообщил. Тем больше будет радость.

Денис. Может, ты и прав… Ну хорошо, тогда до завтра. Горячий привет твоей славной девушке Лене.

И снова в магнитоле раздались короткие гудки…


Закончив разговор, который они вели между собой через мобильник и городской телефон, не покидая комнаты, Юрий с Денисом дружно рассмеялись.

— Как ты полагаешь, он нас услышал? — спросил Грязнов.

— Если он меня действительно «пасет», то обязательно.

— И какие же шаги предпримет? Я боюсь, не перебрали ли мы. Ведь после информации о «послании» Смаги он может вообще залечь на дно.

— А вот я думаю как раз об обратном. И совсем не исключаю, что он сделает все, чтобы узнать, какая информация содержится на пленке Смаги. И так как я по сути один, кто ею владеет, значит, у него не останется иного выбора, кроме как выйти на меня.

— Дай-то Бог… — задумчиво заметил Денисе. — Но в любом случае у нас имеется лишь один выход на Федотова, чтобы взять его и вытрясти всю информацию об этой его организации.

— Ты думаешь, это будет просто сделать, Денис? Как только перед нами замаячит надежда его выследить, то на следующий день все утренние газеты выйдут под шапкой о том, что такой-то и такой-то отправлен неизвестными киллерами в безвременную командировку к праотцам. Здесь я даю голову на отсечение.

3

Михаил поначалу ликовал. Его джип летел по свободному вечернему шоссе, ведущему прямиком к подмосковному Зеленограду, где он все эти дни скрывался от назойливых глаз Гордеева и Грязнова. В Зеленограде его не знала ни одна живая душа. Это было место, где Михаил мог свободно разгуливать по улицам, совершенно не боясь быть обнаруженным.

Но после того как Денис позвонил Гордееву, и адвокат выдал информацию о Максиме Смаге, ликование Федотова как рукой сняло.

Он догадался, что Гордеев с Грязновым его просто водили за нос, принимая за недотепу, за дурачка. Нет, подобных выпадов в свой адрес Михаил Федотов просто не был в состоянии вынести.

Джип резко развернулся и помчался к Москве.

Михаил набрал номер на своем мобильнике и сказал:

— Товарищ генерал-полковник, я готов к выполнению плана «Д».

— Отлично, майор! — произнес баритон на том конце линии. — Приступайте, майор. Час «икс» мы вам сообщим дополнительно.

— Есть приступать! — четко произнес Михаил.

Михаил несколько раз бросил взгляд на мобильник, что лежал среди кассет рядом, не удержался и набрал номер.


Телефон в кармане зазвонил как раз в тот момент, когда Гордеев стоял перед квартирой Лены, проводив уехавшего на лифте Дениса.

— Будьте добры Юрия Петровича Гордеева, — донесся из трубки мужской голос.

— Я вас слушаю.

— Не узнаете?

— Нет, не узнаю. Кто это?

— Федотов.

Гордеев почувствовал, как бешено заколотилось сердце: «Так не бывает».

Никогда в своей жизни Гордеев так сильно не волновался. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что человек одержим тяжелой формой мании преследования.

— Да ну?! — скрывая волнение, выговорил он. — Мистер Абонент Недоступен собственной персоной?!

Гордеев вошел в квартиру, захлопнул за собой дверь и увидел вопросительный взгляд Лены.

— Ты с кем разговариваешь?

Вместо ответа Гордеев приложил к губам указательный палец: т-с-с! И на секунду поднес трубку к ее уху.

Лена, узнав голос, нахмурила брови.

— Мистер Абонент Недоступен? — переспросил Федотов. — Это что, мне навесили такой кликан?

— Ага.

— Когда?

Гордеев посмотрел на часы:

— Минут десять назад.

— Быстро.

— А по-моему, в самый раз. — Гордеев изо всех сил играл в корректность.

— Если честно, мне даже нравится, — примирительным тоном произнес Федотов. — Я хочу сказать, что мне нравится быть недоступным.

— Я заметил, — сказал Гордеев. И, повысив тон, добавил: — Ладно, абонент, хватит болтать! Нам нужно встретиться.

— Встретиться? Что ж, я думаю, это было бы забавно.

— Так в чем же дело? — чуть дребезжащим от волнения голосом спросил Гордеев. — Называйте место и время. Обещаю не приводить хвостов.

— Обещаете? Серьезно?

— Клянусь!

— Я вам не верю, — сказал Федотов.

— Ну что ж, на вашем месте я поступил бы точно так же.

— Я так не думаю, — спокойно ответил Федотов.

— Тогда зачем же вам понадобилось мне сюда звонить?

— Хотелось бы снять у вас ненужные волнения по поводу моей скромной персоны. Гордеев, не пытайтесь меня найти. Иначе однажды вы можете недосчитаться кого-то из ваших друзей. Поверьте мне, я способен на многое. Если будет нужно, я сам вас найду. Понятно вам?

— Нет, не понятно. Что означает фраза «я сам вас найду»?

— Гордеев, вы же вроде неглупый человек, но почему-то задаете дурацкие вопросы.

— Я не хочу, чтобы меня искали, — твердо произнес Гордеев. — Это не входит в мои планы. Я привык сам ловить негодяев, а не быть их жертвой.

— Это ваше право, — сказал Федотов и прервал связь.

Гордеев отнял от уха телефон, из которого занудно вырывались короткие гудки.

— Почему он позвонил? — спросила Лена.

Гордеев, уставившись в одну точку, пожал плечами:

— Не знаю. Говорит, что если мы от него не отстанем, то будет новая кровь.

— Так прямо и сказал?

— Нет, конечно, он сказал иначе, но речь шла именно о крови. Зато теперь известно точно, что он в Москве.

— А что это меняет? — спросила Лена. — Его все равно никто искать не будет. Я имею в виду не вас, а тех, кому по штату положено искать.

— О чем ты говоришь? — спросил Гордеев. Выражение отрешенности на его лице сменилось недоумением: — Кому по штату положено?

— Ты и сам прекрасно значешь, — почему-то с раздражением сказала Лена и ушла на кухню, где у нее была гора немытой посуды после ужина с Грязновым.


…Час спустя позвонил Денис. Звонок раздался по городскому телефону.

— Хватит искушать судьбу, — сказал он сразу. — Преимущества сотовой связи тают на глазах. Ноль конфиденциальности. Если так пойдет дальше, то не за горами тот час, когда выражение «позвони мне на мобильный» будет означать то же самое, что и «снимай штаны, будем знакомиться».

— Пока ты катался по Москве и сочинял этот текст, — не без сарказма сказал Гордеев, — тут произшло нечто из ряда вон…

— Хочешь, угадаю?

— Ну, попробуй.

— Тебе позвонил наконец Федотов и угрожал расправиться с близкими, если ты от него не отвяжешься. Так?

Глаза Гордеева стали вылезать из орбит:

— Откуда ты знаешь?!

— Служба, друг мой, служба.

— Нет, я, конечно, все понимаю, ты частный детектив и все такое, тебе положено… Но не до такой же степени! Денис, что происходит?

— Да ничего особенного, успокойся. Просто Алик очередной раз проявил свою недюжинную креативность. Ты помнишь мою старую «Спидолу»?

— Ну, помню. Только она у тебя уже сто лет не фурычит.

— Это наше с тобой субъективное мнение, для Алика же оно ничего не означает. Он сдул с приемника пыль, чего-то там покрутил, прочадил всю квартиру канифолью, а потом включил. И когда я вернулся домой, говорит: слушай, тут «Шурик» с Гордеевым базлали. Я слушаю — точно!

— Неужели это так просто — пеленговать сотовые телефоны? — упавшим голосом спросил Гордеев.

— Нет, Юра, очень даже непросто. Но только не для Алика Чувашова. Не забывай, что он живет в середине двадцать первого века, пока мы с тобой прозябаем только в начале двадцатого.

— Ну да, ну да, смена парадигм и все такое. Ты говорил.

— Доходит до тебя?

— С трудом, но доходит.

— Слава Богу! Значит, будешь жить когда-нибудь в новом времени. Только я еще и о другом хотел тебе сказать.

— Да, да, говори.

— Я отослал текст, который извлекли из желудка Смаги, в одно важное учреждение.

— Куда?

— Не важно.

— Ладно, допустим. Ну и что там сказали?

— Ничего.

— Не понимаю, — нахмурился Гордеев. — Как это «ничего»? Никаких комментариев, что ли?

— Не совсем. Они дали мне понять, что это ничего не доказывает, мол, нет никакого смысла на основании столь сомнительного материала делать далеко идущие выводы.

— Постой, Денис. Ты можешь выразиться конкретнее?

— Могу. Их мнение таково, что когда какой-то конченый наркоша делает подобного рода заявления, которые практически не имеют под собой никакой фактологической базы, об этом даже не стоит и говорить.

— Вот как! — выпалил Гордеев. — А досье Смаги?

— Какое досье Смаги? — спросил Денис, будто слышал об этом впервые в жизни.

— Ты издеваешься? Досье из Интернета.

— Послушай, Юрок, никакого досье из Интернета не существует. Его нет в природе. Вообще! Ты понял меня?

— Как?

— Я спрашиваю, ты понял меня? — наставительным тоном произнес Денис.

— Кажется, да. Ты хочешь сказать…

— Я уже все сказал. Закрываем тему.

— Подожди, у меня по ее поводу куча вопросов.

— Вопросы потом. А сейчас вот еще что: я получил от моего дядьки сообщение, что с тебя не снимается обвинение в хранении большой партии нелегальных наркотических веществ. Короче, ты все еще подозреваемый.

Гордеев несколько раз сильно потер висок:

— Что за бред?

— Это не бред, к сожалению. Не все оказалось так просто.

— Не бред? А что же это тогда?! — Гордеев почти кричал. — Что это, если не бред? На пакете нет моих пальцев, только отпечатки Смаги, если не считать дактилоскопических следов этого придурка Дубова.

— Эй, эй, адвокат, поосторожней с ярлыками, — урезонивал Денис.

— Да пошли они все!..

— Куда пошли?

— Сам догадайся!

Денис рассмеялся:

— Денис, я ничего не понимаю, но у меня такое впечатление, что и ты с ними заодно.

— С чего ты взял?

— Я же сказал — у меня такое впечатление.

— Твое впечатление обманчиво, — заверил Денис. — Я просто пытаюсь тебя погрузить в атмосферу, в которой ты де-юре находишься.

— Зачем?

— Чтобы у тебя возникли хоть какие-то идеи, как из этой атмосферы выкарабкиваться. Ты хоть понимаешь, что твое уголовное дело, которое валяется на Петровке, — это первый большой шаг к тому, чтобы выкинуть тебя из адвокатуры. И не надо, Юрок, нервничать, это тебя не красит. К тому же помни, что аффекты сильно понижают интеллектуальные возможности.

— Денис, я сейчас, наверное, действительно скажу что-нибудь такое, отчего у тебя обо мне испортится мнение на всю оставшуюся жизнь.

— Не скажешь.

— Нет, скажу! — упорствовал Гордеев.

— Потом скажешь. А сейчас шутки в сторону. Твой юридический статус сейчас действительно хуже некуда. И не только потому, что ты у них на крючке. Это полбеды.

— Что значит «полбеды»? Имеется и вторая половина?

— Угу.

Гордеев вздохнул:

— Ну что ж, вываливай, Денис, не щади!

— Алик запеленговал разговор Федотова с его, по всей вероятности, непосредственным начальником. Начальника он называет по воинскому званию. Генерал-полковник. Но скорее всего это полная липа, хотя не исключено и обратное. Дело не в этом. По всей вероятности, в Москве готовится какая-то серьезная заварушка. Мне так стало ясно из записи их разговора.

— О чем они говорили? — спросил Гордеев.

— Не по телефону.

— Не по телефону что?

— Говорить об этом нужно не по телефону.

— Понял, тогда до завтра. Я думаю, до завтра ничего не произойдет?

— До завтра, может, и ничего. Но время работает против нас.

— Время всегда работает против нас, — резюмировал Гордеев.

4

Лена шла по Тверской, отбивая каблучками частую дробь.

После нескольких пасмурных дней это было первое утро, когда вместо привычной молочно-серой пелены над Москвой развернулось от края до края большое голубое небо.

В такие дни с неохотой ныряешь в бездну метро, хоть и залитую ярким, но все же искусственным светом. Зато с каким удовольствием выходишь наружу, на белый свет, если только летняя жара не плавит асфальт заодно с мозгами.

Сегодняшнее солнце не предвещало убийственного зноя. Просто это был хороший денек, когда краски большого города становятся сочнее, ярче, соблазнительнее.

Лена свернула с Тверской в Мамоновский переулок, прошла сто метров, и вдруг увидела Федотова. Он вышел из своего джипа, весь, как всегда, подтянутый, вышколенной походкой перешел улицу. Чтобы быть незамеченной, Лена спряталась за стоящий на обочине автобус. И достала из своей сумочки мобильный телефон.

— Юра, — сказала она почти шепотом. — Я вижу Михаила.

— Где? Во сне, что ли? — отозвался Гордеев. Он совершенно не ожидал, что Лена будет первым человеком из числа его знакомых, кому Федотов попадется на глаза.

— В каком еще сне, Гордеев? Ты сам очнись! Я на полном серьезе.

— Где ты находишься?

— В районе Театра юного зрителя.

— На Мамоновском, что ли?

— Да, на Мамоновском. Что мне делать?

— Что делать? Держи его в поле зрения.

— Но он уходит.

— Иди за ним. И не отключай мобильник. Я должен иметь с тобой постоянную связь. Я сейчас свяжусь с Денисом. Мы будем на месте, как только сможем.

— Ладно, я иду за ним.

Лена с телефоном в руке, почти крадучись, шла за Михаилом, спина которого маячила среди других похожих спин. Они уже миновали несколько строений, когда Федотов внезапно свернул в арку и на некоторое время скрылся из виду. Лена прибавила скорости, приблизилась к арке и остановилась. Приложила к уху телефон:

— Гордеев, ты меня слышишь?

— Да, слышу. Мы уже едем. Где ты сейчас находишься?

— Это Малый Козихинский. Он свернул в арку. Мне идти туда?

— Подожди…

— Лена, — услышала она голос Дениса. — Ты его видишь?

— Нет, я же сказала, он свернул в арку. Я не знаю, идти мне туда или не идти.

— Ты можешь хоть краем глаза увидеть, что там в арке? — спросил Денис.

— Наверно, могу. Сейчас гляну.

— Только осторожно, я прошу тебя, — услышала она голос Гордеева.

Лена сделала один шаг вперед и осторожно заглянула за угол. Ничего особенного. Типичный московский дворик, в котором кипели ремонтные работы. Кругом свалены мешки с цементом, какие-то доски, обрывки оберточных бумаг… Она сделала еще несколько шагов.

— Лена, не молчи, — послышался взыскательный голос Дениса.

— Я иду в арку, — сказала Лена.

— Ты его видишь?

— Нет, не вижу. Возможно, он зашел в один из подъездов.

— Хорошо. Оставайся там, где стоишь, мы через десять минут будем на месте.

…Микроавтобус на достаточно большой для этой части города скорости петлял в узких проездах.

— Ты уверен, что она не обозналась? — спросил Денис.

— Уверен. Невозможно спутать с кем-то другим того, с кем в тесном контакте провел достаточно долгое время.

— Ну да, я забыл, — кивнул Денис. — Я просто никак не могу поверить, что обнаружить Федотова оказалось так просто.

— Пока ничего простого я не вижу. Он еще не в наших руках. Тем более Лена его упустила из виду.

— Я не о том. Я не могу поверить, что он вот так запросто шляется по центру Москвы в то время, когда кое-кто просто изнывает от желания его найти и прижучить. Не знаю, как Федотов, а я бы ни за что не смог вот так…

— Стоп! — скомандовал Гордеев. — Мы, кажется, приехали. По всей видимости, вот эта арка. Так, а где Лена?

— Телефон! — сказал Денис.

— Что? Ах, да. — Гордеев поднес трубку к уху: — Лена!

5

Она прошла еще дальше, углубляясь во двор. Кругом не было ни души. По сравнению с залитой солнцем улицей здесь было мрачновато. Шаг, второй, еще шаг. Эхо шагов и больше ни звука. Перед глазами Лены было два подъезда, но, подняв голову и посмотрев на окна квартир, она поняла, что жилым может быть только один из подъездов. Второй полностью находился во власти ремонта.

Она направилась в первый. Хотя она и знала, что ей лучше всего прислушаться к рекомендации Дениса и оставаться на месте, любопытство делало свое дело.

Тут она услышала, как из трубки донесся скрипучий голос Гордеева:

— Лена! Лена! Ты где?

— Я здесь.

— Черт возьми, куда ты исчезла?

— Не волнуйся, просто исследую ландшафт. Хочу посмотреть, что это за подъезд.

— Не делай глупостей. Тебе же сказали, стоять на месте. Ты во дворе?

— Да.

— Мы идем во двор.

— Хорошо. Я вас жду здесь.

Но помимо воли сделала еще несколько шагов по ступенькам, взялась за ручку двери, ведущей в подъезд, потянула на себя.

Внезапно в образовавшийся проем молнией просунулась мужская рука и вцепилась мертвой хваткой в ее запястье. От боли пальцы разжались, выпустив мобильный телефон, который на лету перехватила другая мужская рука.

Перед ней стоял Федотов. Его лицо было перекошено злобой. Она открыла рот для того, чтобы что-то сказать, а скорее всего, чтобы просто издать вопль. Но на ее напомаженные губы тут же легла широкая ладонь Федотова, отчего Лена смогла только тихо мычать.

Во двор вбежали Гордеев с Денисом. Они стали лихорадочно осматриваться вокруг. Ни души. Ни звука.

Гордеев стал кричать в трубку:

— Лена! Ты куда опять пропала?

Вдруг до их слуха донеслось, как в глубине одного из подъездов громко лязгнула железная дверь.

Они моментально ринулись туда, вбежали в подъезд. Глазами, не привыкшими к темноте, они стали импульсивно искать источник недавнего звука.

В руке Дениса вспыхнул огонек зажигалки. Из темноты тут же проступили пыльные ступеньки, ведущие в подвал и кончающиеся массивной металлической переборкой.

Два широких шага, и они уже дергали на себя тяжелый металл, казавшийся броней. Это была пожарная дверь класса А: три слоя стального сплава, а между ними два слоя композитного материала на основе углеродного волокна. Денис хорошо разбирался в подобных строительных нововведениях последнего десятилетия. Такую дверь не берет практически ничто — ни алмазный бур, ни ацетиленовая горелка. Только хороший заряд тротила или лазер.

— Эх, сюда бы парочку противопехотных ракетных установок типа «Гром-6», — сказал Гордеев.

— Гордеев, я же тебя предупреждал, — совершенно неожиданно ответил телефон голосом Федотова. — Не пытайся меня найти, иначе ты можешь недосчитаться одного из близких. Ты забыл?

— Где Лена? — спросил Гордеев. Во рту у него все пересохло.

— Она пока останется со мной. Ей тут будет лучше.

— Где «тут»? — спросил Гордеев, уставившись глазами на дверь.

— Где надо.

— Не играй со мной в прятки, парень!

— А что мне, по-твоему, остается делать? Я люблю играть. Я ради этого живу. И не пытайся ее найти, это бесполезно. Не пытайся вообще ничего делать, все равно это тебе ничего не даст.

— Мне нужна Лена.

— Ровно через два дня получишь свою возлюбленную в целости и сохранности. Даю слово чести.

— О какой чести ты говоришь, мудило? — выдал Денис, выхвативший телефон из гордеевской руки. — Отдай Ленку — и дело с концом. А тебя я в любом случае из-под земли достану.

— Да ну? — удивился Федотов, не скрывая насмешливого тона. — Прямо из-под земли? Ну попробуй, если ты такой прыткий.

И телефон рассмеялся короткими гудками отбоя.

— Падла! — Гордеев несколько раз долбанул кулаком в металлическую стену.

Когда пелена гнева все же упала с его глаз, он нашел в себе силы оглянуться. Вокруг никого. Денис куда-то исчез, не предупредив. Где-то наверху один за другим защелкали замки закрывающихся дверей. Он стал подниматься по ступенькам, еще не зная о том, что предпримет в следующую минуту. В спертом воздухе носились пары нитроэмали, от которых слегка кружилась голова. Он похлопал себя по карманам в поисках мобильника. Но в карманах было так же пусто, как и вокруг, — телефон остался у Дениса.

Гордеев выбрался во двор.

Ему навстречу почти бежал Денис, в левой руке он нес свой чемоданчик с прибамбасами — джентльменский набор частного детектива.

— Юрец, я же тебе сказал — никуда от двери не отходить!

— Прости, я не слышал.

Денис и Гордеев вошли в подъезд, снова оказавшись у железной двери. Они старались не шуметь, чтобы не тревожить и без того не в меру бдительных жильцов, поэтому говорили шепотом.

Денис вручил Гордееву фонарь:

— Свети сюда.

— А что ты собираешься делать?

Денис положил чемодан на бетонный пол и, щелкнув хромированными замками, поднял крышку. Из обширного арсенала совершенно никогда не виданных Гордеевым деталей, в которых причудливым образом соединялись редкие металлические сплавы, пластик и керамика, Денис выбрал обыкновенный тюбик, похожий на тот, в котором содержится клей «Момент».

— Знаешь, что это?

— Нет.

— УПГ-8.

— То есть?

— Ускоритель плазмы Грязнова, восьмая модель.

— Не понял.

— Научную фантастику любишь?

— Не очень, — скривился Гордеев.

— Зря. Если бы любил, не задавал бы дурацких вопросов.

— А почему Грязнова? Ты автор? Типа гиперболоида инженера Гарина?

— Смотри, угадал.

Денис отвинтил крышку и стал выдавливать из тюбика вязкую жидкость красного цвета, как какой-то уличный художник, выводя на двери правильный прямоугольник размером в человеческий рост. Затем достал из чемодана несколько присосок и прикрепил их в каждом из четырех углов нарисованного прямоугольника.

— Зачем это? — спросил Гордеев.

— Детонаторы.

— Детонаторы? Ты собираешься взорвать дверь?

— Не совсем.

Внезапно двери подъезда распахнулись, в лица Гордеева и Грязнова ударил яркий дневной свет, в котором замелькало несколько суетливых теней.

— Лечь на пол! Руки за голову! — послышался чей-то командный голос.

Гордеев, сощурившись от яркого света, наконец увидел, что ему в лицо уставилось дуло так называемой «десантной» версии АКМ в руках с ног до головы облаченного в полевой камуфляж молодого оперативника. Его лицо показалось адвокату необычайно свирепым, точь-в-точь как из дешевых кинобоевиков.

— Я, кажется, русским языком сказал: на пол! — с заметно большей настойчивостью провизжал ведущий операции.

— Не ори, Леопард, — спокойно отозвался Денис. — Своих не узнаешь? Ослеп, что ли?

— Ах, вон это кто! Здорово. Что тут происходит?

— Угадай с трех раз, — предложил Грязнов.

— Нам сообщили, что здесь закладывается бомба. Видимо, жильцы решили, что лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Это вас ввели в заблуждение. Вообще-то это я позвонил дядьке, чтобы прислали бригаду из ребят попроворнее. А он, видно, решил вас снабдить более конкретной информацией, чтобы создать иллюзию боевого духа. Ну, чтоб не расслаблялись.

— Понятно, — сухими губами улыбнулся Леопард. — Так, а что на самом деле стряслось? Мы что, входим в твое подчинение?

— Никак нет. Скорее, мы — в ваше.

Денис тем временем прикрепил к присоскам по зажиму-»крокодилу», от которых к чемодану змеились четыре блестящих шнура. Склонился над чемоданом, открыл одно из его отделений, где оказался прибор, напоминающий портативный компьютер — дисплей с клавиатурой, — и нажал подряд несколько кнопок. На дисплее вспыхнули наборы цифр. В чемодане что-то зажужжало.

— А сейчас я предлагаю всей компанией временно отойти на задние позиции, — вежливо предложил Денис. — Ибо сейчас будет небольшой тепловой праздник.

Он достал из кармана и напялил себе на нос очки с зеркальными стеклами. Присутствующие, включая Гордеева, всей массой попятились назад. В руках у Дениса возник пульт дистанционного управления. Он нажал сначала желтую кнопку, и жужжание усилилось. Лица всех присутствующих застыли в любопытном ожидании. Палец Дениса на этот раз коснулся кнопки красного цвета, раздался хлопок, будто лопнул воздушный шарик, и возникла яркая вспышка, похожая на магниевый фотоблиц. Жужжание стихло, будто встроенный в чемодан электродвигатель неумолимо терял обороты. Денис снял с лица зеркальные очки и произнес:

— Все.

Присутствующие зашептались, обмениваясь взглядами, в которых читалось легкое недоумение.

— Ну и в чем фокус? — протиснулся вперед Леопард.

На том месте, где Денис вывел свой красный прямоугольник, металл несколько оплавился.

Денис легонько толкнул дверь, и прямоугольник стал падать, пока не грохнулся с мощным лязгом на пыльную поверхность подвального пола.

— Твою мать, что же это такое? — спросил Леопард. — Убей меня гром, если я когда-нибудь видел что-то подобное. Как тебе это удалось, Денис?

— Как-нибудь потом объясню, — ответил Денис. — А пока мы должны найти вот этого типа.

Денис достал из кармана несколько фотокарточек, изображающих Федотова двухлетней давности, снятых с видео.

— Давно он там? — спросил Леопард.

— Минут двадцать, не больше, — ответил Денис.

— Понятно. Угорь, Пиранья! — закричал Леопард. — Быстро в подвал!

Не задавая дополнительных вопросов, в проем, проделанный УПГ-8, быстро протиснулись два щупловатых на вид паренька в камуфляже и с зажженными фонарями.

— Тарантул, — снова закричал Леопард, — тащи из машины наш компьютер. Нужна карта подземных коммуникаций.

— Ты думаешь, что подвал не заканчивается под домом? — спросил Денис.

— Да, именно так я и думаю, — хладнокровно ответил Леопард. — Иначе зачем я здесь нужен? По всей видимости, и этот тип не так прост, если начальник МУРа потребовал направить сюда «Красноярск».

Гордеев слышал, что «Красноярском» называли антитеррористическую группу при МВД РФ, все ее члены в целях конспирации называют друг друга строго по кличкам. Однако он никогда не думал, что ему когда-либо придется бок о бок с полулегендарным «Красноярском» проводить какую-либо операцию. Он полагал, что его удел — юрконсультация на Таганской, 34, залы судебных заседаний и следственные изоляторы. Но сейчас судьба выдвигала адвокату Гордееву иные требования.

Тарантул принес компьютер, который Леопард положил себе на колени и поднял крышку-экран.

— Ага, я так и думал, — кивнул Леопард и сказал в микрофон, прикрепленный к его куртке: — Угорь, ответь.

— Леопард, это Угорь.

— Что у вас там?

— Пока никого.

— Ищите еще одну железную дверь. Возможно, она замаскирована под стену или еще под какую хрень.

— Понял. Ищем.

— Денис, я думаю, нам сейчас понадобится твоя кулинария, — сказал Леопард.

— Ты имеешь в виду УПГ-8?

— Ну да. После такого аттракциона с нашими бензорезами возиться что-то не очень хочется.

— Проблем нет, — улыбнувшись, ответил Денис, протягивая ему свой алюминиевый чемодан.

— Леопард, — послышалось из рации.

— Да, Леопард слушает.

— Это Угорь. Мы нашли дверь.

6

Федотов, крепко обхватив Лену, волок ее по совершенно темному подвалу, иногда подсвечивая дорогу огоньком зажигалки. Он по-прежнему зажимал ладонью ее рот, хотя Лена уже не мычала и даже как-то покорно шла рядом. Она была сейчас заложницей, которую рано или поздно, но непременно вызволит из плена Гордеев. Она была в этом уверена.

Федотов подвел ее к другой железной двери, зазвенел ключами, и, издав зловещий скрежет, дверь открылась. Щелкнул рубильник, и под потолком вспыхнули несколько ламп, осветив просторное помещение. Федотов захлопнул за собой дверь и отпустил Лену. Она тут же отпрыгнула от него в сторону. А Михаил тем временем, чертыхаясь, рассматривал свою ладонь, выпачканную губной помадой, ища глазами, обо что бы ее вытереть. Перепачканным ртом Лена выдавила из себя несколько достаточно сильных проклятий в его адрес. Михаил не обратил на это никакого внимания. Он вплотную приблизился к Лене, крепко взял ее за запястье и снова куда-то поволок. Они стали спускаться по сырым ступенькам, пока не достигли водного потока, распространяющего удушающий запах сероводорода, на который, казалось, Федотов не обращал никакого внимания. Лена же брезгливо морщилась. Она увидела, что у самых ступенек привязана надувная лодка с мотором.

— Прыгай, — скомандовал Михаил.

— Не буду!

— Прыгай! — И Михаил толкнул Лену в спину, отчего она потеряла равновесие и ей ничего не оставалось, как сигануть на резиновое дно.

Лодка задрожала и закачалась, особенно когда в нее забрался Михаил.

Взревел мотор, зажглась бортовая фара, и лодка направилась в глубь канала. В лицо полетели бесконечные брызги, однако внешний вид сейчас Лену не беспокоил совершенно. На какое-то время Лена забыла, что является заложницей в руках страшного человека, стараясь переключиться на другие мысли, хотя бы о том, что никогда раньше не бывала в подобных местах Москвы, о которых она даже не подозревала. Но когда в поле ее зрения попадал Михаил, который сидел на руле, она тут же возвращалась к реальности. А реальность была такова, что хуже ничего не придумаешь.

Вероятно, здесь когда-то протекала одна из многочисленных речек, которую при реконструкции города взяли в коллектор.

Впереди туннель, казалось, уходил в бесконечность. Наверно, так же должна себя чувствовать пуля в стволе винтовки, размышляла Лена.

— Куда ты меня везешь? — наконец спросила она.

Михаил повернул к ней свое лицо, на котором красовалась злая ухмылка. Лена приготовилась к тому, что он сейчас скажет что-то очень неприятное, бьющее наотмашь, отрезающее любые пути для отступления. Однако он промолчал.

— Куда? — переспросила она.

— Я же сказал, никаких вопросов, — твердо проговорил Федотов. И жестом показал, что нужно пригнуться.

Лодка вплывала в низкий туннель. С древней на вид кирпичной кладки свода над головой во многих местах свисали известняковые сосульки-сталактиты. Откуда-то из близкой глубины послышался грохот проносящегося поезда. Метрополитен. Где-то совсем рядом. Значит, несмотря ни на что, там продолжается нормальная жизнь, значит, мир не слетел окончательно с катушек, значит, есть надежда, что все вернется на круги своя.

Наконец мотор стал терять обороты, лодка замедлила ход и вскоре уткнулась носом в стену, в которую была врезана очередная дверь из проржавевшего металла. Федотов взял со дна лодки стальную фомку, просунул ее конец в узкую щель между стеной и дверью и резко повернул. Дверь подалась. Федотов открыл ее пошире и глазами показал Лене следовать в образовавшийся проем.

— Сюда.

Некоторое время они шли в полной темноте, Лена впереди, спотыкаясь то и дело о наваленные на полу обломки каких-то механизмов, издававших противный звон, напоминая атмосферу хирургического кабинета. Федотов, сзади подталкивая ее в спину, указывал направление.

Лена ловила себя на мысли, что еще год назад она доверчиво заглядывала в глаза этому человеку, казавшемуся ей эталоном мужественности и интеллекта. Они верила ему. Верила без оглядки. Она представляла себе их совместное будущее, но ни разу при этом не допустила, что сценарий их отношений может выкинуть такую совершенно непредсказуемую коллизию. Сейчас все представлялось ей кошмарным сном, который должен непременно закончиться, как только зазвенит будильник на прикроватной тумбочке. Она даже ущипнула себя. Нет, это не сон. Это все на самом деле. И от этого уже никак не отвертеться. И чашу эту придется испить до конца.

Вдруг щелкнул выключатель, и над их головами вспыхнул ряд галогеновых светильников. Лена, сощурившись, стала осматриваться. Впереди был длинный коридор, заканчивающийся еще одной дверью. Михаил показал туда. Стены казались стерильно белыми, лишенными хоть какого пятнышка. Точно хирургия какая-то, подумала Лена. Она хорошо помнила, что у Михаила существовала ни с чем не сравнимая страсть к чистоте и аккуратности, эта страсть скорее напоминала манию, доводящую ее обладателя до исступления, до самых непредсказуемых крайностей. Здесь, в этом загадочном помещении, царила натура Федотова. Это была его вотчина, проявляющая себя во всем.

Приблизившись к двери, которая была сделана из какого-то сложного полимера, Федотов достал из кармана пластиковую карточку и вставил в едва заметную щель на гладкой поверхности. Дверь почти бесшумно отъехала в сторону.

Лена не ошиблась: помещение, судя по оборудованию, напоминало химическую лабораторию. Кругом на столах стояли реторты, колбы, микроскопы, емкости с препаратами. В один ряд выстроились сразу пять компьютерных мониторов.

Федотов усадил Лену на стул, привинченный к полу четырьмя массивными болтами, и привязал ее, обмотав вокруг широкой липкой лентой.

— Зачем ты это делаешь? — спросила она. — Куда я отсюда денусь?

— Во избежание глупостей, — хладнокровно ответил Михаил.

— Глупостей? Чьих?

— Твоих.

— О чем ты? Глупости совершаешь здесь только ты. Вернее, преступление!

— Не болтай.

— Зачем я тебе нужна? Я же только мешаю.

— Ты — моя гарантия.

— Гарантия?

— Теперь Гордеев с Грязновым ничем другим не будут заниматься, кроме как искать тебя. А это то, что мне сейчас необходимо позарез. Но только им найти тебя — это все равно, что выйти в космос на дельтаплане.

— Хорошо же ты окопался, — с наигранным восхищением произнесла Лена, осматриваясь. — Это твоя резиденция?

— Моя.

— Прямо бэтмен какой-то.

— Брось молоть чушь!

— А что я такого сказала?

— Лучше сиди и помалкивай.

Федотов подсел к компьютеру. Все пять дисплеев вспыхнули неярким голубым свечением. Лене пришлось до боли в позвоночнике вывернуть шею, чтобы хоть краем глаза рассмотреть, что они показывали. На одном из экранов появилось что-то, напоминающее план.

Федотов защелкал «мышкой», изображение плана стало поворачиваться, то приближая, то удаляя тот или иной выбранный объект. Михаил достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну, сунул себе в рот и закурил от зажигалки, встроенной в наручные часы. Он явно нервничал. Так, во всяком случае, показалось Лене. В каком-то смысле это ее успокоило: в планы злодея, по всей видимости, закрались неполадки. Однако это могло быть как хорошей, так и совершенно отвратительной новостью. Потому что негативная сторона этого дела могла вылиться в совершение Михаилом недостаточно продуманных поступков.

— Черт! — буркнул Федотов. — Они все же проникли в центральный коллектор.

Лена еще сильнее повернула шею и разглядела, что по экрану идут какие-то человеческие тени, среди которых она смогла разглядеть Гордеева. Он был одет в свой костюм, поверх которого наброшен настоящий бронежилет. В руках у него — настоящий автомат Калашникова, к подствольной части которого прикреплен небольшой, но достаточно мощный фонарь.

Михаил оторвал взгляд от экрана и увидел, что в его сторону во все глаза пялится Лена. Он вздохнул, встал с места, взял откуда-то сверху нечто, напоминающее мешок, подошел и надел ей на голову. И как ни в чем не бывало вернулся на место.

— Федотов, я же так ничего не вижу, — сказала Лена из-под плотной материи. — Кто же расскажет потомкам о том, как Михаил Федотов…

— Заткнись, стерва! — выпалил Федотов. — Не мешай работать.

На экране центрального монитора возникли изображения нескольких сооружений Москвы, в числе которых оказался восстановленный храм Христа Спасителя.

7

Пятеро бойцов антитеррористической группы «Красноярск», к которым примкнули Юрий Гордеев с Денисом Грязновым, при помощи УПГ-8 вскрыв потайную дверь в подвале дома номер пять по Малому Козихинскому переулку, пробирались по подземному лабиринту.

— Здесь вода, — послышался голос Тарантула, который двигался впереди цепи.

— Очевидно, это подземная река, — сказал боец по кличке Смерть.

— Да нет, — покачал головой Леопард, не отрывая глаз от монитора портативного компьютера, который был прикреплен к его бронежилету на манер ярмарочного лотка, — никакая это не подземная река, а обычный сливной канал. Но на карте имеется лишь указание о его наличии, но нет никаких данных о его протяженности или направлении.

— Да, действительно, — сказал Угорь. — Запах, во всяком случае, как от слива.

Угорь достал из одного из многочисленных карманов на своей куртке круглую коробочку, которая оказалась самым обыкновенным компасом, выглядевшим при том обилии высокотехнологического оборудования, которым были окружены эти вооруженные люди, доисторическим артефактом, подобно каменному топору.

— «Красноярск», внимание: сообщаю направление канала, — провещал Угорь. — В сторону понижения уровня — северо-запад, в сторону повышения, соответственно, юго-восток. Прошу всех переориентировать свои топографические датчики.

— Наши координаты, — сказал Тарантул, — три минуты восемнадцать секунд по шкале Берковича.

— Да, все правильно, — кивнул Угорь.

— Тарантул, Смерть! Установить радиомаяк! — скомандовал Леопард.

— Есть установить радиомаяк! — донесся голос Смерти.

Гордеев с Денисом молча наблюдали за отлаженными действиями команды, однако не понимали, чего они в действительности добиваются, перебрасываясь непонятными приказами и обмениваясь информацией о месте нынешнего пребывания, хотя это совершенно не нуждалось в таком дотошном уточнении.

Глядя на этих людей, Гордеев никак не мог привыкнуть к тому, что перед ним настоящие зубры, совершившие не один десяток рискованных операций, снискавшие славу слаженного, безотказного механизма, который из безжалостных рук террористов выхватывает самых безнадежно «повисших» заложников, когда это уже никому не может показаться возможным.

«Красноярск» составляли низкорослые, щуплые парни, больше напоминавшие тинейджеров, увлекшихся игрой в «войнушку», чем бесстрашных воинов.

Однако Гордеев знал, что настоящий антидиверсионный лазутчик не должен обладать габаритами Шварценеггера, иначе ему никогда не пройти сквозь игольное ушко, а именно таких размеров обычно бывает выход из подавляющего большинства безвыходных ситуаций.

И только искусство кино требует изображений суперменов с гипертрофированной мускулатурой а-ля Рэмбо.

Короче, при своих габаритах Гордеев с Грязновым по отношению к «Красноярску» выглядели как парочка взрослых дядек, случайно оказавшихся в детской песочнице. Однако подлинными великанами здесь были все же парни из «Красноярска», они были великанами своего непростого дела, которому они отдавались душой и телом без остатка.

— Бамбук, — сказал Леопард в микрофон переносной радиостанции, — это Гуляйполе. Наши пространственные ориентиры — три минуты восемнадцать секунд по шкале Берковича. Квадрат десять, ноль четыре-пятнадцать.

— Гуляйполе, это Бамбук. Я вас понял. Квадрат десять, ноль четыре-пятнадцать чист. Можете продолжать движение. Мы вас страхуем.

— Хорошо, Бамбук. Какие паттерны представляют для нас интерес?

— Гуляйполе, осмотритесь самостоятельно.

— Значит, на двадцатый и сто тридцать четвертый квадрат? Я правильно вас понял?

— Не скажу — примерно, но и не смею уточнять.

— Ладно, я понял, Бамбук. Спасибо. Сеанс связи через десять минут на частоте А-десять. Отбой.

Леопард щелкнул тумблером на панели армейской рации, которая при нынешнем глобальном наступлении современных технологий выглядела настолько допотопно, что годилась разве что для магазина антикварных раритетов.

— А разве у них не хватает средств, чтобы приобрести оборудование посовременней? — тихо спросил Гордеев Дениса, показывая на рацию.

— Ты о чем, Юрок? Это только с виду эта штука пятидесятого года выпуска. Внутри же стоят все немыслимые хай-теки, вся самая последняя цифровая лабуда. Кстати, им все ставили пацаны из Долгопрудного, которых мы с тобой недавно изволили посетить.

— Они что, сотрудничают с «Красноярском»?

— Ну да. А что в этом такого?

— Странно.

— Не вижу ничего странного.

— А как же их пресловутая этика изобретателя: не работать на военку?

— А где ты видишь военку? — Денис кивнул в сторону белобрысого Смерти и угрюмого Тарантула, заваливающих камнями пластиковую коробку радиомаяка. — Это же совершенно мирные ребята. Просто чуть более осмотрительные, чем другие.

— Понятно. — Гордеев почесал в затылке, глядя на этих небывало уверенных в себе людей, похожих на чертей из самого ада. Черти каким-то немыслимым чудом оказались среди обычных смертных. И они действительно были бессмертны. Точнее, они сами твердо верили в то, что возможность отойти в мир иной без высшего соизволения своего верховного владыки для них закрыта.

Кажется, только сейчас к Гордееву пришло понимание, чем чистая сила отличается от нечистой, несмотря на то что время и место для подобных размышлений были в высшей степени неподходящие.

«А какое же подходящее, если не это место и не это время? — соображал адвокат. — Если и существуют на свете настоящие адвокаты, то это лишь адвокаты дьявола. Ибо дьяволу он нужнее всего. А без дьявола на свете не совершилось бы ничего, что совершается».

Его размышления прервал Леопард, который громогласно произнес:

— Приготовить каноэ!

Четверо «красноярцев» сняли с плеч вещевые мешки, вытряхнули из них на камни небольшие резиновые свертки, к которым приделали резиновые шланги, тянувшиеся из миниатюрного прибора, оказавшегося воздушным компрессором, который начал жужжать, напоминая полет шмеля, и свертки, развернувшись, в скором времени превратились в настоящие спортивные лодки, которые «красноярцы» тут же побросали на мутную и непроницаемую водную поверхность.

— Прошу, господа, — предложил Леопард Гордееву и Грязнову, показывая на плавучие транспортные средства. — Прокатим с ветерком.

8

Не задавая вопросов, они покорно уселись в этих нехитрых приспособлениях. Гордееву в качестве капитана корабля достался Тарантул, который первым делом занялся тем, что прикрепил к кормовой части нечто, напоминающее фен для укладки волос, откуда к поясу спецназовца тянулся тонкий провод, где и соединялся с черной коробкой, которую Гордеев сначала принял за пейджер. Тарантул нажал несколько кнопок. Сперва раздался писк, а затем фен вдруг выплюнул наружу струю сине-зеленого пламени.

Лодка задрожала и медленно двинулась вперед, подталкиваемая реактивной тягой. То же самое в данный момент происходило и с остальными тремя судами. Набирая скорость, они двигались, выстроившись гуськом на равном друг от друга удалении, чтобы огненные хвосты из сопел их реактивных моторов не спалили идущего сзади.

— Через сто пятьдесят метров поворот тридцать градусов, — сказала рация Тарантула голосом Леопарда, чья лодка шла во главе колонны.

Гордеев хотел спросить у Тарантула о том, куда направляется вся их компания, но передумал, потому что, миновав поворот, лихая эскадра набрала такую скорость, что вокруг установился страшный рев, подобный реву обезумевшего пещерного медведя. В ушах зашумел ветер, кирпичные стены, мимо которых они мчались, перестали быть стенами, а превратились в гладкую поверхность, которую захотелось потрогать, чтобы убедиться в этом.

9

— Мудачье! — произнес Федотов. — Долбаное мудачье!

По экрану монитора проносились одна за другой все четыре лодки «Красноярска», за которыми тянулись огненные хвосты.

— Что, донимают? — бесстрашно спросила Лена из-под мешка.

— Закрой свою пасть! Иначе я ее сам тебе заткну, — заорал Федотов. — И уже навсегда.

— Фу, какой грубый.

На эту фразу Федотов уже не отреагировал, потому что на экране появилось нечто, заставившее его вскочить с места и направиться к двери, ведущей в соседнюю комнату. Оттуда он вскоре вылетел с взъерошенными волосами, держа в руках массивную трубу гранатомета, похожего на выкрашенный в полевое хаки фагот. Из заднего кармана достал промасленный «ТТ» и заткнул себе за пояс. И замер посередине комнаты, прислушиваясь, как голодный волк, к шумам, которые могли бы доноситься извне.

Между тем стояла кромешная тишина.

Где-то очень далеко-далеко вверху шуршали шины городского автотранспорта, где-то еле слышно прогрохотал поезд. И все.

Федотов бросил взгляд на мониторы. Там тоже ничего интересного. Во всяком случае, для него. Он склонился над клавиатурой и нажал несколько кнопок. На экране сменилось несколько картинок.

Однако несколько изображений все же привлекли его внимание, а именно те, на которых совершенно ничего не было, кроме пустоты и мало заметной надписи в правом верхнем углу: «Камера отключена».

— Гребаная шпана! — закричал он. — Мои глаза! Они до них добрались. Я ослеп.

10

Эскадра надувных каноэ на реактивной тяге неслась по каналам этой подмосковной (в самом прямом смысле) Венеции, когда Леопард скомандовал:

— Стоп! Всем судам прибиться к ближайшему банку.

На английский манер Леопард называл «банком» берег канала.

Двигатели смолкли. Тарантул спросил:

— В чем дело?

— Двадцать или тридцать метров назад я вроде бы заметил камеру слежения. Как ты думаешь, Тарантул, откуда здесь камеры слежения, если это не банковский офис и не супермаркет?

Тарантул пожал плечами.

— Должно быть, кому-то очень необходимо наблюдать за миграцией фекалий в сливных коммуникациях.

— Логично, — кивнул Леопард. — Теперь не мешает выяснить, кому.

— Мне кажется, что мы именно для этого здесь и собрались, — сказал Угорь, отпивая из мельхиоровой фляги.

— Смерть, Тарантул! — заострил внимание Леопард.

— Да, — отозвались они.

— Нужно найти все камеры и вывести из строя.

— Ага, — согласился Смерть.

— Меня почему-то вовсе не радует тот факт, что уже на протяжении часа я представляю из себя телезвезду, — пожаловался Леопард. — Да и вас, я думаю, это не особенно восхищает?

— Совершенно верно, — сказал Смерть, задрав голову и внимательно рассматривая потолок. Затем снял с плеча автомат и сделал одиночный выстрел. С потолка посыпались крошки кирпичной кладки и остатки прибора, который раньше, по всей вероятности, был видеокамерой.

— Тот, кто эти штуки ставил, — конченый идиот, — сказал Угорь.

— Почему? — насторожился Леопард.

— Какой же дебил будет выставлять их на виду?

— По всей видимости, ему просто не хватило времени позаботиться о более тщательной маскировке, — просипел Тарантул.

— Тем лучше, — кивнул Леопард. — Однако мою душу не очень-то греет новость, что все это время мы были в поле его зрения.

— Это больше не повторится, Леопард, — сказал Тарантул, передергивая затвор автомата.

В следующую минуту насыщенный сероводородом воздух над каналом пополнился запахами сгоревшей пороховой смеси, которая обычно содержится в автоматных патронах образца 1947 года выпуска.

Когда стрельба закончилась, Леопард сказал:

— Я селезенкой чувствую, что мы вплотную подошли к самому логову нашего зверя.

— Я тоже чувствую, — закивал Тарантул.

— И я, — сказал Угорь.

— Где-то должна быть потайная дверь, — сказал Смерть.

— Как в «Дум»? — спросил Угорь.

— Ага.

— Правильно, киберпанк ты мой, — согласился Леопард, и резко скомандовал: — Все ищут потайную дверь!

«Красноярцы» расплылись в разные стороны, шаря лучами фонарей по стенам.

Гордеев тоже стал осматриваться. Ничего похожего на дверь поблизости не находилось. На это даже не было никакого намека.

В течение десяти — пятнадцати минут Леопард то и дело спрашивал:

— Ну как, нашли?

— Нет еще, — отвечали коллеги и соратники.

Однако первый победный вопль издал не спецназовец, а адвокат Гордеев.

— Кажется, оно! — сказал он неожиданно для самого же себя.

— Где? — закричали все хором.

— Да вот же! — Гордеев показывал на проржавленную перегородку из ветхого металла.

— Точно, она, — подтвердил Леопард, убедившись. — Давай, Денис, свой УПГ, — сказал он с дурашливым акцентом: — Будем делать немножко фейерверк.

Леопард причалил свое каноэ к обнаруженной Гордеевым двери и вывел на ней геометрическую фигуру в виде перевернутой пентаграммы. Казалось, что его рукой водит сам Сатана. В общем в известном смысле так оно, видимо, и было.

Затем он отплыл немного в сторону, чтобы его не зацепила тепловая волна от затеянного фейерверка, и нажал нужные кнопки.

11

Федотов метался по лаборатории как угорелый, не находя себе места, когда услыхал, что к потайной двери подкрались его преследователи.

Первым делом он подбежал к компьютеру, стал лихорадочно лупить по клавишам, то и дело оглядываясь на дверь, из-за которой до его слуха доносились пугающие звуки. Времени было в обрез. Он встал, взял в руки стул и занес его над головой, глядя на компьютер. Но в последний момент передумал, вернул стул на место, когда же шум за дверью стал угрожающим настолько, что пора было рвать отсюда когти, он подбежал к Лене, сорвал с ее головы мешок, размотал липкую ленту, которой она была привязана к стулу, схватил ее за руку и потянул за собой.

— Пойдем!

— Куда?

— Не спрашивай.

— Разве здесь есть еще выход? — все же спросила Лена.

— Есть.

— Ну тогда пошли, а то тебе и вправду крышка будет.

— Не вякай, зараза! — Федотов отвесил ей звонкую затрещину.

У Лены искры из глаз посыпались.

— Сукин сын, — сказал она, всхлипывая.

— Еще хочешь? — спросил Федотов, снова замахиваясь, но на этот раз у него ничего не получилось, потому что Лена вцепилась зубами в ту руку злодея, что обхватывала ее запястье.

Михаил издал короткий вопль, отпустил ее руку и закрутился волчком, тряся кистью руки.

Его уста произносили одно и то же слово:

— Сука! Сука! Сука! Сука! Сука! Сука, что же ты наделала, сука, падла?! До кости прокусила, ведьма! Как же я теперь?..

Он не успел договорить, а Лена так никогда и не узнала, что должно последовать после этого «теперь», потому что в следующий момент пентаграмма из ускорителя плазмы сделала-таки свое дело, образовав довольно обширный проем, в который запросто теперь мог протиснуться взрослый мужчина. Но в проем протиснулись по очереди семеро мужиков с лицами, искаженными ненавистью.

— Юра! — закричала Лена, увидев в проеме адвоката Гордеева, замызганное лицо которого первым показалось в подземной лаборатории Федотова. — Юрочка! Я знала, что ты меня найдешь! Любимый!

Она бросилась на жилистую шею Гордеева, моментально забыв все неприятности, свалившиеся на ее бедную голову. И с ходу залепила рот своему спасителю и возлюбленному в одном лице поцелуем такой силы, что у адвоката перехватило дыхание и, само собой, пропал дар речи.

Тем временем пятеро прытких парней моментом оккупировали помещение и стали хозяевами положения. Каждый из них нес на себе столько военного добра, что мог запросто поднять на воздух Останкинскую телебашню со всем Останкино.

— Где Федотов? — проорал Леопард. И тут же в глубине увидел дверь.

— Тарантул, Пиранья, за ним!

— Есть.

— Можно и мне с ними? — спросил Гордеев.

— Хорошо, — кивнул Леопард. — Тарантул, останься!

Они быстро взломали дверь и нырнули в темный проем.

Смерть тем временем взял на себя контроль над компьютером.

Угорь орлиным глазом осматривал потолок и стены на предмет поиска камер слежения и прочей провокационной мишуры.

Тарантул шарил по всем возможным и невозможным шхерам, углам и щелям.

Лена и Денис у стеллажей с химреактивами принялись тщательно обнюхивать каждую колбу, реторту, пробирку, банку с тем или иным порошком, маслом, кислотой, коробку с лабораторными инструментами, пялиться в микроскоп, заглядывать в ванночки для катализации химпроцессов.

Словом, дело шло.

В этом аккуратном мире никеля и дорогого пластика, которым с большим вкусом была отделана лаборатория, все казалось каким-то мертвым, неземным, нечеловеческим. Каждого из присутствующих свербило подсознательное желание взять какой-нибудь острый предмет и нацарапать на безупречной поверхности стены страшное ругательство. Так бывает, когда чей-то вкус кажется слишком изысканным, сверхэстетским, что ли.

Леопард стоял посреди лаборатории, ожидая поступления докладов от своих подчиненных, чтобы тут же принять соответствующее решение.

Через десять минут доклады начали поступать.

— Да тут целая телестудия, — подал голос Угорь, вытряхивая из ящиков, громоздящихся на полу, всевозможные приспособления для визуального слежения. — Что с этим делать, командир?

— Отсортируй и опиши, — ответил Леопард.

— Есть.

— Леопард! — позвал Тарантул.

— Что там? — настороженно спросил Леопард.

— Ты только глянь, — предложил Тарантул. Он держал за ремни несколько автоматов Калашникова. — Целый арсенал игрушек. Как минимум роту хватит оснастить.

— Опиши и отсортируй.

— Понял.

— Вот же дрянь! — возвестил Денис.

— Чего там? — спросил Леопард.

— Тебе лучше самому убедиться. Это не просто так.

— А ну, — Леопард подошел к стеллажам с препаратами.

— Вот, — Денис дал ему банку с белым порошком.

Леопард взял банку и поднес к глазам:

— Что это?

— Я только что провела короткий тест и сравнила несколько версий, — сказала Лена. — Ошибки быть не может, это — гексоген. Особо мощное взрывчатое вещество. Но, правда, тут его совсем немного. Вероятно, держали для исследований.

— Стало быть, где-то должен быть склад, — сообразил Леопард. — Тарантул!

— Да?

— Еще раз прошерсти каждую щель на наличие взрывчатки. Кажется, запахло жареным.

— О'кей.

— Смерть! — позвал Леопард.

— Я здесь, — Смерть поднял голову от монитора.

— Что показывает вычислительная техника?

— Боюсь, новости не из разряда утешительных, — провещал Смерть.

— Что такое?

— Я думаю, будет проще и яснее, если ты сам на это взглянешь.

Леопард бросился к столу, на котором был установлен компьютер с пятью мониторами.

К нему присоединились Денис и Лена. И пока они приближались к месту, где восседал спецоперативник Смерть, в голове Лены пронеслись тысячи самых ужасных картин, подсказанных разыгравшимся воображением. Какие еще кошмарные данные мог оставить в компьютере этот монстр по фамилии Федотов? Она представила себе, как на экране высвечиваются фотографии очередных жертв, которых планируется ликвидировать или что-то в этом роде.

Как оказалось, ничего подобного компьютер не показывал. На экране была какая-то совершенно обычная таблица, Лене ничего не говорящая: ни фотографий, ни имен, ни фамилий. По большей части все какие-то цифры, коды, крестики-нолики.

— Что это обозначает? — Леопард задал вопрос, который хотелось задать и Лене, и Денису.

— Если мне не изменяет чутье вместе с интуицией, — принялся разъяснять Смерть, — то это не что иное, как план-схема закладки взрывных устройств.

— Что? Что ты сказал?

— Взрывчатки. Бомб или еще чего-то подобного.

— Где? — спросил Леопард. — В этом помещении?

— Нет. Бери выше. — Смерть указательным пальцем показал вверх.

— Не понял? — нахмурился Леопард. — Куда выше? Выше — Москва.

— Вот и я о том же, — кивнул Смерть.

— Ты хочешь сказать, что Москва заминирована?

Смерть отрицательно мотнул головой:

— Не я хочу это сказать, а вот эта штука. — Он щелкнул ногтем по одному из пяти экранов.

Все присутствующие стали тревожно обмениваться взглядами, будто ища друг у друга поддержки.

— Так, давай успокоимся, — предложил Леопард, — и ты нам подробно расскажешь, где и что, сколько, когда и все такое.

— Максимум, какой вывод из всего этого я могу извлечь, я уже изложил, ну, пожалуй, еще средний объем каждого заряда.

— И какой объем?

— Минимально — триста килограммов тротилового эквивалента.

— Килограммов? Ты ничего не напутал?

— Нет, я ничего не напутал.

Леопард присвистнул:

— А когда и где оно должно взорваться? Можешь это сказать?

— Не могу.

— Почему?!

— Тут везде защита на защите.

— Так взломай ее к едреной фене!

— Не могу.

— Опять «не могу»! Почему?

— Не хватает софта, — сказал Смерть и постучал себя пальцем по макушке: — Вот здесь не хватает.

— Черт! — Леопард сжал кулаки. — Тебе нужно было не в «Дум» резаться, а повышать свою компьютерную грамоту.

— Леопард, — вступил в разговор Денис, — у нас есть один человек…

— Ну?

— Только за ним нужно смотаться. Он наверху… в Москве…

— Что за человек?

— Наш человек. Для него все эти компьютерные орехи, что тебе семечки.

— Ты уверен?

— Как в себе.

— Тогда бери Тарантула — и дуй за ним! — возбужденно скомандовал Леопард. — Часа вам хватит?

— С головой, — кивнул Денис.

— Тарантул!

Рядом возник Тарантул, поправляя на себе полевую амуницию и демонстрируя отменную строевую выправку:

— Я здесь.

— Отправляешься с Грязновым.

— Я готов.

— Тогда пошли, — сказал Денис.

12

Гордеев едва поспевал за прытким спецназовцем под вызывающей кличкой Пиранья. В туфли, не приспособленные для подобных прогулок, давно набралось столько воды, что в иной ситуации адвокат почувствовал бы себя совершенно разбитым и лишенным элементарного комфорта. Но сейчас для подобных пораженческих мыслей в голове не осталось места.

В голове было только одно — найти Федотова.

Не просто найти, а найти, взять и вытрясти из него все, что касается убийства Волкова. Даже теперь, находясь в довольно экстремальной ситуации, Гордеев не переставал быть адвокатом.

У Гордеева было такое впечатление, что с Федотовым он знаком уже добрый десяток лет: об этом человеке за короткое время он узнал столько, сколько, возможно, не знает о себе сам Федотов. Все это было весьма и весьма странно. Они даже никогда раньше не встречались, Гордеева он даже не видел на фотографии. Но взаимная ненависть была настолько сильна, что в конце концов она буквально породнила двух непримиримых оппонентов. И сейчас этот «родственничек» убегал от Гордеева и Пираньи.

Сначала они шли за ним, контролируя его спину, теряя из виду и снова беря его на мушку. Однако вот уже минут двадцать, как они сбились со следа. Теперь они рыскали по колено в воде, заглядывая во все дыры, не обнаруживая ни единой живой души.

Вдруг из-за ближайшего поворота ударил пистолетный выстрел.

Пуля угодила в стену в десятке сантиметров от головы Гордеева.

— А, черт! — И адвокат резко опустился на корточки.

За ним последовал Пиранья, ни на секунду не теряя бдительности. Он направил свой автомат в сторону, откуда вылетела пуля, и сделал одиночный выстрел. Затем еще и еще. После чего направил туда луч фонаря. Это был длинный коридор, конец которого терялся в темноте.

Внезапно Пиранья закричал:

— Ложись!

Гордеев упал там же, где стоял, вляпавшись в топкий ил.

Над его спиной просвистело что-то увесистое, ударилось в стену и… взрыв разнес в клочья тишину, вырвав из стены целую глыбу мелких и крупных камней, от которых Гордееву пришлось укрываться руками. Однако это не помогло. Несколько острых камешков все же зацепили голову. Адвокат почувствовал, как по виску побежал теплый ручеек крови.

Он поднял голову. Что с Пираньей?

Пиранья сидел, привалившись к стене, держась за окровавленный бок.

Гордеев по-пластунски подполз к нему.

— Что с тобой? Ты ранен?

— Зацепило малость, — простонал Пиранья.

— Глубоко?

— Не знаю. Но рация накрылась.

— Черт с ней.

— Мы теперь без связи.

— Убери руку, — попросил Гордеев. — Я посмотрю.

Его взору открылась рваная, но неглубокая рана. Очевидно, от осколка. Крови было предостаточно, чтобы проявить повышенное беспокойство — она так и хлестала.

— Идти сможешь? — спросил Гордеев. — Нужно перебраться на более сухое место.

— Не знаю еще, — сдавленно проговорил Пиранья. — Сейчас попробую.

Пиранья попытался подняться, но тут же с искаженным от боли лицом возвратился на место.

Юрий взвалил на себя тело Пираньи, благо сделать это оказалось легко — его вес вряд ли достигал пятидесяти килограммов. Найдя камень, возвышающийся над водой, он аккуратно усадил на него окровавленного спецназовца.

— Где у тебя аптечка?

— Там, за спиной, на поясе.

Гордеев извлек из-под бронежилета Пираньи миниатюрную коробочку, в которой, тем не менее, он нашел все самое необходимое, применяемое при подобных ранениях: перевязочный пластырь, антисептические микстуры и даже морфин.

Он тщательно промыл рану и залепил ее пластырем. Прикинув, сколько крови мог потерять этот боец, которому, по всей видимости, не было еще и двадцати трех лет, решил, что не так много, чтобы всерьез беспокоиться за его жизнь. «Скоро выкарабкается, — подумал Гордеев. — Этот выкарабкается». Не в состоянии себе объяснить почему, Гордеев был убежден, что Пиранья был из тех, кто благополучно выходит из самых-пресамых безнадежных положений.

13

Федотов изо всех сил пытался оторваться от преследователей, среди которых был его «враг номер один» — адвокат Гордеев. Но оторваться не удавалось. Уж очень проворен был у Гордеева напарник, который, казалось, предугадывал каждый последующий шаг, который только пытался совершить Федотов.

И вот, наконец, укрывшись в глубокой темной нише, он понял, что преследователи остались с носом. Потому что они прошли мимо него, не обратив ни малейшего внимания.

Федотов перевел дыхание. Ему позарез нужно было связаться с поверхностью и сообщить о случившемся. Но отсюда, из глубокого подземелья, его сотовый телефон не пробивался наружу. Необходимо было выбраться наверх. Но сейчас каждый его шаг контролировался преследователями.

Он прислушался. Преследователи возвращались. Его тело напряглось, рука сама потянулась к пистолету ТТ. Он высунул голову в узкий проем и первым, кого увидел, был Пиранья с фонариком. За ним шел Гордеев. Федотов вскинул пистолет и выстрелил. Но не попал. Слишком большое расстояние их разделяло. Тогда он решил идти ва-банк, пока такая возможность предоставлялась. Взяв в обе руки массивный раструб гранатомета, направил его в проход.

Вдали снова показалась миниатюрная фигура напарника Гордеева, который несколько раз выстрелил из автомата. Федотов не успел как следует увернуться, и одна пуля все же ужалила его в плечевую мышцу. Гранатомет чуть не выпал из рук. Однако палец в последний момент все же нажал на спусковой крючок, и в конец коридора полетел смертоносный заряд.

От взрыва у Федотова заложило уши, и первое время он не слышал ни малейшего шума, решив, что его преследователям пришла самая настоящая крышка. Он даже не стал проверять место взрыва.

Федотов осветил потолок над головой и увидел, что прямо над ним зияет дыра, напоминающая канализационный колодец, который, по всей вероятности, вел на поверхность. Федотов взялся за одну из стальных скоб, которая служила в качестве ступенек, подтянулся на одной руке, стал подниматься, мягко наступая на скобы, чтобы не вызвать лишнего шума. Когда он прошел уже несколько метров, то снова глянул вверх, направив туда луч фонаря: конца пути видно не было.

14

Леопард почти орал в рацию:

— Пиранья, ответь! Пиранья, ответь!

— Может быть, они в зоне недосягаемости? — спросил Смерть.

— Какая еще зона недосягаемости?! — Леопард нервничал, хлопая по плоскому ящику радиостанции. — Это штука пробивает любые стены.

— Она, конечно, пробивает, но всякое может быть.

— Всякое — это уже чепе! — резко произнес Леопард. — Ты понял? Чепе!

— Да все понятно. Что предлагаешь, командир?

— Думаю.

— Надо немного подождать. Это самое разумное. У нас нет людей, чтобы отправить на поиски.

— Я не понял, кто здесь командир? — нахмурился Леопард. — Ты или я?

— Ты, конечно…

Они прервали свой нелепый спор, потому что входная дверь тяжело заскрипела и в помещение подземной лаборатории ввалились Денис, Тарантул и новый человек — Алик Чувашов.

Командир протянул ему руку:

— Леопард.

— Простите? — переспросил Алик.

— Кликан, — улыбнулся Леопард. — Имени нет, как, впрочем, нет и фамилии.

— Надо же, — улыбнулся Алик. — Ну-с, и где у нас больной?

— Вот сюда, пожалуйста, — предложил Леопард. — Смерть, дай человеку поработать.

Алик уселся, размял пальцы, пододвинул поближе клавиатуру, тонкой кистью накрыл «мышь».

— Денис! — позвал он.

— А?

— Я видел тут кофеварку.

— Где?

— Да вот же, за моей спиной.

— Гляди, точно! — удивился Денис. — А я и не заметил.

— Если тебе нетрудно, проверь, в каком она состоянии.

— А что такое?

— Кофейку бы.

— Ага, понял. Сейчас сообразим.

— Смерть, — позвал Алик, — вас, кажется, так зовут?

— Да, да, — отозвался Смерть. — Я слушаю.

— Что надо найти?

Смерть принялся подробно объяснять, что ему удалось обнаружить и какие проблемы возникли при попытке проникнуть в глубь секретов, лежащих в основе всей этой системы. Алик понимающе кивал и не задавал никаких вопросов. Но когда Смерть заговорил о взрывчатке, которой начинены отдельные московские объекты, Алик совершенно естественно округлил глаза и переспросил:

— Что, серьезно?

— Без базара — серьезно, — ответил Смерть, ничуть не смутившись.

— Ладно, сейчас пофурычим, — прокряхтел Алик и принялся активно стучать по клавишам, что твой Рихтер. — Надо же, Москва заминирована! Сейчас мы ее разминируем.

— Как ты думаешь, он справится? — спросил Леопард у Дениса.

— Уверен, — сказал Денис. — Он не такие орехи вскрывал.

— Постой, а это не тот ли, что со станцией «Мир» собственную связь наладил?

— Тот, — улыбнулся Денис. — А ты откуда знаешь?

— Знаю. Как анекдот рассказывали. — Леопард бросил в сторону Алика полный уважения взгляд. — Во чувак дает! Молоток. Постой, так на него же всероссийский розыск объявлен.

— А тебе разве не все равно?

— Да мне-то как раз все равно…

— Тогда забудь, — бросил Денис. — Розыск уже отменен.

— Я так и подумал.

— А чего ж тогда спрашиваешь, если подумал?

— А если кто стукнет?

— Кто стукнет? — Денис обвел взглядом присутствующих. — Разве тут не все свои люди?

— Все! — уверенно заявил Леопард.

— Ну и вот и всё. Тема исчерпана.

— Готово! — послышался голос Алика.

Вся компания собралась вокруг компьютера, горя нетерпением.

— Ну давай, давай, чего там? — поторапливал Леопард.

— Не будем гнать волну нетерпения, господа, — изрек Алик, ощущая себя хозяином положения. Колпачком шариковой ручки он постучал по одному из экранов: — Во-первых, я прошу каждого из вас обратить внимание на этот маленький квадратик в левом верхнем углу. Обратили?

— Ну? — вопрошал Денис. — И что это?

— Сейчас все объясню. Это особый символ, используемый в очень редких программах. Иногда его называют черной меткой.

— Как в «Острове сокровищ»? — спросил Смерть.

— Во-во, — закивал Алик. — Только сейчас ни о каких сокровищах речь не идет. Скорее всего — радикально наоборот. На самом же деле — эта метка не что иное, как индикатор проблемности системы.

— А другими словами? — Денис не унимался.

— Другими словами, это означает, что, как только я или кто-то другой начнем вносить в стройность системы свои коррективы, как-то: вводить новые пароли, искать пароли, да и вообще вносить хоть какие изменения, — вся эта штуковина к чертовой матери накроется медным тазом. Но это было бы полбеды. Беда в том, что, перед тем как накрыться, система успевает активировать все заданные параметры.

— То есть? — спросил Денис.

— Как до меня успел выяснить товарищ Смерть, а к его мнению я целиком присоединяюсь, отсюда, — Алик снова постучал по экрану, — поступают сигналы во все точки Москвы, где, согласно карте, прилагаемой здесь, заложены взрывные устройства. Всего таких устройств, как мне удалось вытрясти из этого железного дровосека, насчитывается двенадцать штук. Тринадцатое же — это ядерная боеголовка UH-2. Двойка, сами понимаете, это количество разрушительной силы.

— То есть две мегатонны?! — брови Дениса взлетели. — Этого же хватит, чтобы пол-Москвы превратить в мелкое крошево.

— Где находятся все эти заряды? — спросил Леопард чуть ли не сквозь зубы, выдерживая хладнокровный тон, но зато с силой сжав рукоятку автомата.

— На этот счет пока нет точных данных, — ответил Алик. — Но я сделаю все возможное…

— Хотя бы примерно, — настаивал Леопард.

Внезапно на экране центрального монитора вспыхнула небольшая картинка с надписью: «Отсчет времени. До ликвидации объекта осталось 60 секунд».

— Что это?! — завопили все присутствующие.

— Это именно то, — ответил Алик.

— Можно что-нибудь сделать?

— Нет, я здесь бессилен, — одеревеневшим голосом отозвался Алик.

Экран высветил жилую девятиэтажку. Это была не фотография. Изображение, очевидно, транслировалось в реальном времени. Вокруг дома сновали машины, гуляли люди, бегали дети…

— Бог мой, да это же дом Юрки Гордеева, — прошептал Денис.

Когда в графе «Отсчет времени» не осталось больше цифр, а вместо них образовался ряд из сплошных нулей, изображение дома задрожало, из подвальных окон вырвались снопы огня, смешанного с пылью, дом закачался и в течение нескольких секунд рассыпался, будто карточный домик.

Звука не было, но всем казалось, что кроме грохота они отчетливо слышат последние отчаянные крики обреченных на погибель горожан. Казалось, что наступает конец света. Конец света для одной отдельно взятой планеты, сжатой до размеров московской девятиэтажки. Господи, да какая разница, каких размеров мир, который чья-то рука обрекла на безвременную погибель.

На мониторе возникла надпись: «Объект ликвидирован. До следующей операции осталось 2 часа 00 минут 00 секунд».

Казалось, что все присутствующие в течение первых пяти минут забыли родную речь. Никто не в силах был выдавить из себя хотя бы слово.

Первым, конечно же, заговорил самый психологически приспособленный к подобного рода ситуациям — Леопард:

— Алик, сделай все! Умри! Сойди с ума! Но дай мне исчерпывающие данные обо всех «адских машинах», связанных с этим компьютером. Если не удается предотвратить взрывы отсюда, у нас хватит ума сделать это прямо на месте.

— Да, конечно, — суетливо отозвался Алик, прильнув к экранам. — Я вытрясу из него все, что смогу. Черт, времени мало.

15

Федотов уже видел над своей головой призрачный свет, выход на поверхность казался уже совсем рядом. Он остановился, чтобы перевести дыхание. Достал из кармана сотовый телефон, нажал кнопку. Небольшой экранчик ничего не показал. Нет, еще рано. Он находился в зоне отчуждения для базовых станций. Нужно ползти дальше. И Федотов полз дальше, цепляясь за скобы, вмурованные в темный бетон этой мышиной норы, поставленной на попа.

Основная проблема для него в данный момент заключалась не в том, что по его следу идут озлобленные ищейки. С этим можно было мириться, тем более он вывел их из «рабочего состояния». Его мозг занимало другое, а именно то, что он за последние несколько часов — в самое ответственное время — наломал кучу дров. Во-первых, позволил преследователям захватить базу, как он называл лабораторию. Дьявол! Кто же мог подумать, что они кинутся его разыскивать и, мало того, найдут в такой рекордно короткий срок. Сейчас это казалось совершенно невероятным. Федотов искренне надеялся, что Гордеев ничего не станет делать, только бы сохранить жизнь своей возлюбленной. Но нет, не на того, оказалось, нарвался. Кроме Гордеева здесь оказался и Денис Грязнов с группой спецназа.

С этими мыслями Федотов схватился за последнюю скобу, из последних сил подтянулся и был уже на поверхности. Где-то совсем рядом прогремела электричка метрополитена. Экранчик сотового телефона дал «добро», и Михаил набрал номер.

На другом конце ответил густой бас:

— Да.

— Товарищ генерал-полковник…

— Майор?! Почему не вышел на связь в объявленное время?

— Непредвиденные обстоятельства…

— Что?! Я ничего не хочу об этом слышать. И почему ты связываешься со мной по телефону? Почему игнорируешь модемные каналы?

— Но…

— Что «но»?

— Вы мне не дали договорить.

— Ты и так уже много сказал.

— Подождите…

— Кому ты это говоришь, сопляк?! — вскипал генерал. — Я уже жду на протяжении часа, а от тебя никаких новостей. До ликвидации объекта номер один остается пять минут, ты молчишь. Представь себе мое состояние. Связь закончена, пересвяжись со мной по модему.

— У меня нет модема.

— Не понял?

— Они захватили базу.

Генерал замолчал, затем тихо, едва слышно произнес:

— Бля…

— Но им не удастся ничего изменить, товарищ генерал. Им ни за что не удастся проникнуть в систему, чтобы как-то повлиять на ход операции. Я поставил чрезвычайно мощную защиту. Ключ от нее находится у меня в кармане. Все операции будут проведены точно в срок, никаких срывов не предусматривается, — распалялся в заверениях Михаил.

— Майор, ты где сейчас находишься?

— Не важно.

Федотов осмотрелся. Вокруг была непроглядная тьма, которую, казалось, ничто не могло поколебать. Он действительно не мог сказать, где он сейчас находится.

— Нет, это очень важно! — упрямился генерал. — Я повторяю свой вопрос: где ты сейчас находишься?

У Федотова мелькнула мысль, что ему вынесен смертный приговор, от которого ему уже ни за что не отвертеться.

— Генерал, забудьте обо мне, — сказал Федотов в трубку и хотел уже нажать кнопку выхода.

Но тут его левый бок обожгло страшным ударом. Федотова отбросило в сторону, из руки выпал телефон, отскочив на недосягаемое расстояние.

В следующее мгновение в глаза ударил яркий свет от фонаря.

— Не двигаться, подонок! — услышал Федотов знакомый голос.

«Гордеев? — пронеслось в голове Михаила. — Жив?»

Гордеев стоял над Федотовым с автоматом, к которому был прикреплен фонарь.

— Не надо светить! — взмолился Федотов. — Убери свет!

— Не уберу, — ответил Гордеев. — Лечь на живот, руки за спину. Живо!

Федотов сделал еще несколько движений, отползая. И тут же нащупал у себя за спиной холодную рукоять ТТ. Последний шанс! Сохраняя страдальческое выражение лица, он резко выхватил пистолет из-за спины.

Несколько пистолетных выстрелов прогремели в темноте.

Гордеев успел отшатнуться. Но не удержал в руках автомат, выронил. Ударившись о камни, немедленно погас и фонарь.

Гордеев тихо шарил по земле в поисках автомата.

В руке Федотова вспыхнула зажигалка, которая на миг выхватила из темноты прильнувшего к земле адвоката.

Еще выстрел. Пуля вгрызлась в стену рядом с головой Гордеева.

Больше выстрелов не было. Послышался лишь сухой щелчок: у стрелявшего кончились патроны. Не услышав звуков, которые бы говорили о том, что Федотов перезаряжает оружие, Гордеев перевел дыхание и продолжил поиски оружия.

Рука Гордеева нащупала что-то, но это явно был не автомат. Скорее это напоминало сотовый телефон.

И тут снова вспыхнул огонек зажигалки. На этот раз над самой его головой. Над Гордеевым стоял Федотов с его автоматом.

— Ладно, адвокат, прощай, — тяжело дыша, сказал Федотов. — Мне было интересно с тобой работать. Честное слово.

Гордеев закрыл глаза.

Но после того как грянул выстрел, услышал: что-то грузное рухнуло к его ногам.

И затем увидел свет. Яркий-яркий свет. Что это? Рай или ад?

Вместо ответа до него донесся голос Пираньи:

— Вставай, ему кранты. Кончай валяться!

Гордеев увидел перед собой улыбающееся лицо напарника.

— Тебе же нельзя было ходить, — сказал Гордеев.

— Там жестко лежать, — бодро отозвался Пиранья. — И сыро, как… не скажу, где.

Гордеев поднялся с земли. В руке он все еще держал сотовый телефон. Поднес аппарат к уху и услышал бархатистый голос:

— Майор, ответьте!

— Если фамилия майора Федотов, то майора больше нет, — ответил Гордеев.

— Кто говорит?

— Адвокат Гордеев.

— Гордеев, что с майором?

— С кем я говорю?

— Тебя это не касается. Ты мне не ответил, что случилось с майором.

— Мертв.

— Это точно?

Гордеев посмотрел на то место, где должна была находиться голова Федотова, но увидел некое кровавое месиво с белыми кусками мозговой массы. Очевидно, это работа пули со смещенным центром.

— Точнее некуда.

Гордеев хотел еще что-то спросить, но в телефоне раздались короткие гудки.

Спрятав телефон в свой карман, Гордеев произнес:

— Нужно проверить его карманы.

— Уже сделано, — сказал Пиранья, показывая трехдюймовую дискету и еще несколько предметов, непонятных для Юрия.

— Тогда все путем. Возвращаемся на базу. Наше дело сделано.

16

Алик погрузился в систему настолько, что даже не услышал, как его позвал Гордеев.

— Старик, ты оглох? На, держи прибамбасы, может быть, пригодятся.

Он вывалил на стол все, что удалось извлечь из карманов покойного Федотова.

Алик быстро разложил на столе дискету, магнитные карточки и прочие вспомогательные приспособления.

— Сейчас проверим. Вот эта штука, — он показал на дискету, — должна быть то, что нам позарез необходимо. Где вы все это раздобыли?

— У Федотова.

— Что, поймали?

— Ага, поймали, — ввернул Пиранья. — Да только так поймали, что теперь он с испугу не может и слова сказать.

— В смысле? — недоумевал Алик.

Гордеев с Пираньей обменялись заговорщицкими взглядами.

— Потом, потом все узнаешь, — пообещал Гордеев. — Сейчас ты должен спасти мир.

— Понял, не дурак, — согласился Алик, снова прилепившись к компьютеру.

— Идите, мужики, там вас Лена кофеином отпоит, — сказал Леопард.

Они отошли в сторону, где над кофеваркой колдовала Лена. Кофе был уже готов. Лена с улыбкой, сквозь которую пробивались слезы, подала Гордееву чашку.

— Молодцы, что я могу еще сказать, — говорил Леопард. — Одно слово: молодцы.

Тарантул стянул с головы наушники, которые были подключены к радиостанции.

— Только что выступил директор ФСБ с заявлением, что, по предварительным данным, это, возможно, взрыв лако-красочных материалов, которые хранились в подвале дома, оборудованного под склад. Версия о теракте пока не возникала.

— Интересно, что они запоют, когда дома начнут валиться пачками? — задумчиво проговорил Леопард.

— Придумают что-нибудь, — сказал Гордеев.

— Да, придумают, — сказал Леопард. — Эти что угодно придумают. В следующий раз появится версия, связанная с магистральным газом, или еще какая-нибудь чушь. Да только кто ж им поверит? Публика у нас далеко не дура.

— Для них признание в теракте означает угрозу введения чрезвычайного положения, — вступил в разговор Денис. — А они этого как огня боятся. Потому что оно грозит всем ныне действующим силовикам немедленным увольнением, если только не отправкой в места не столь отдаленные. За попустительство и возможное пособничество.

— А кто же придет тогда на их место? — спросил Гордеев.

— Да кто угодно. В последнее время в прессе активно муссируется идея о том, что нынешние российские спецслужбы ни хрена мышей не ловят, что они не просто ослаблены и деморализованы — они недееспособны.

— Меня больше сейчас занимает другое, — говорил Гордеев. — Кто стоит за Федотовым? Кому принадлежит этот приятный голосок, который я слышал по телефону? Кстати, мне он показался до боли знакомым.

— В каком смысле знакомым? — спросил Леопард.

— Будто слышал его уже. Не то по телевизору, не то еще где-то. Не знаю, не могу вспомнить, провал в памяти какой-то, будто кто-то нарочно там навел хаос.

— А может быть, просто голова твоя не хочет вспоминать, — заметил Денис.

— Зачем ей это надо?

— А затем, чтобы не прийти в состояние полной прострации от того, что узнаешь.

— Хочешь сказать, что это такой защитный механизм?

— Ну да, что-то в этом роде, — рассуждал Денис. — Только в научной литературе это называется цензурой. Иногда действительно лучше не знать, что твой лучший друг однажды трахал твою жену.

Гордеев задумался, а затем произнес:

— Но главное — это то, что, мне кажется, хорошо поставленный голос этот принадлежит одному из тузов оттуда, — Гордеев показал глазами на потолок.

— А если услышишь — узнаешь? — спросил Леопард.

— Узнаю, конечно. Но только когда я его услышу? Когда это случится?! Меня же сейчас этот вопрос мучает.

— Да, проблема, — вздохнул Тарантул.

— Эй, орлы! — позвал Алик. — Я предлагаю вам взглянуть на это.

— Что? — Леопард вскочил с места. — Есть контакт?

— Есть. Пока, правда, не все. Но, думаю, это только начало.

— Что это?

— Это точные адреса закладок адских машин. Все одиннадцать.

— Одиннадцать? — спросил Леопард.

— Одиннадцать, — кивнул Алик.

— А должно быть, насколько я помню, двенадцать, не считая сработавшей.

— Ну да, — согласился Алик. — Вот я и говорю, не все.

— Черт! — произнес Леопард, читая адреса, высвеченные на экране. — Все одиннадцать адресов — это жилые дома и несколько крупных универмагов. Тарантул!

— Я здесь.

— Возьми эти адреса, Пиранью отвези в госпиталь, а потом возвращайся на нашу базу, прихвати все необходимое оборудование и дуй обезвреживать эти машины.

— Понял, уже бегу, — отозвался Тарантул.

— Только смотри, осторожней там.

— Я с ним пойду, — сказал Смерть.

— Да, ты прав. Ты, кажется, в Иерусалиме сталкивался с чем-то подобным.

— Ну да, там тоже была такая же петрушка с бомбами, — сказал Смерть. — Тоже несколько домов подряд. И почти такое же дистанционное управление.

— Постарайтесь все сделать как можно тише, чтобы никакой паники, — инструктировал Леопард.

— Будем, как мыши, — заверил Тарантул.

— Ну с Богом, парни. — Леопард похлопал Тарантула по плечу, одновременно крепко пожимая руку Пиранье, повернулся к Смерти: — Давай, Смерть, остался последний бой. А мы тут доведем до ума все, что выпадет на нашу долю. Не подведем.

— У вас работа похлеще нашей будет, — сказал Смерть. — На вас целых две мегатонны висят.

— Знаю, — сказал Леопард. — Но такова судьба. Ничего не попишешь. Двигайте!

Леопард вернулся к Алику.

— Ну что тут у нас?

— Ищу, командир, ищу.

— Давай, старикан, давай, ищи. Не подведи только. Хоть бы какой поганенький адресок, где валяется эта чертова UH-2. А там мы ее быстренько нейтрализуем.

Леопард отошел от компьютера, взял в руки наушники от радиостанции, напялил на уши.

— Ладно, пока послушаем свободный эфир, чего там несут наши высоколобые мастера слова.

Кажется, наступил момент долгожданной передышки, хотя до настоящего отдыха было совсем неблизко. Впереди было такое количество нерешенных проблем, что голова у всех шла кругом. И все же природа брала свое, организм требовал покоя.

Лена дремала, прислонившись к плечу Гордеева, который сидел и немигающими глазами смотрел в пустую стену, на которой он так и не выцарапал никакого неприличного слова. А так хотелось.

Алик напряженно возился с компьютером, не отрывая глаз от светящегося монитора.

Денис полулежал в кресле и молча допивал кофе. Волна тепла прошлась по конечностям, пытаясь погрузить тело в сон. Но Денис сопротивлялся.

Думать сейчас о сне — высшее преступление. В его голове проносились картины только что произошедших событий, которые трудно было назвать реальными. Он понимал, что истинный смысл происходящего дойдет до его сознания не скоро. Сейчас главное — действовать в нужном направлении, совершив при этом как можно меньше ошибок.

Денис молча допивал кофе.

— Чего?! — закричал Леопард, слушая в наушниках эфир. — Что за чушь он несет?

— Кто? — спросил Гордеев, однако Леопард его не слышал.

Денис дотянулся до него и потряс за рукав:

— Эй, братан, не ори.

— Что? — Леопард снял наушники.

— Орешь, как ненормальный, — сказал Денис.

— На, — он сунул наушники Денису. — Сам послушай. Посмотрим, заорешь или нет.

Денис взял наушники и надел на голову.

— Кто это говорит?

— Не узнаешь?

— Нет, не узнаю.

— А ты подумай. Приведи в движение мозговые извилины.

— Уже привел, но все равно не узнаю.

— А ну ты, Гордеев, послушай. Денис, дай ему уши.

Денис снял с головы наушники и предложил их Юрию.

Первые несколько секунд Гордеев слушал, не выражая никаких эмоций. Затем в один момент побледнел, будто вся кровь разом покинула его тело.

— Что с тобой, Юра? — забеспокоилась Лена.

— Это он.

— Кто «он»? — спросил Леопард.

— Тот… Из телефона… Тот, кто Федотову звонил… Это же…

— Господи, да как же ты не мог его вспомнить? — Денис ладонью хлопнул себя по лбу. — Это же генерал Курбатов, бывший заместитель директора службы госбезопасности, ныне депутат Госдумы.

— Точно, — ужаснулся Гордеев. — Он. Он самый, черт меня возьми.

— Курбатов сказал, что в деле о взрыве дома есть подозреваемые, — сообщил Леопард. — Он назвал имя Михаила Федотова.

Денис усмехнулся.


— Меня это не удивляет, — спокойно произнес Гордеев. — И я не удивлюсь, если позже в числе исполнителей он назовет антитеррористическую группу «Красноярск». Если только, конечно, узнает, что вы к этому делу имеете хоть какое-то отношение. Странно, почему Федотов не успел до генерала эту информацию донести?

— Выходит, ты помешал, — констатировал Денис.

— Да откуда он мог знать, что мы из «Красноярска»? — сказал Леопард. — Нас в лицо видело ничтожно малое количество людей. Наш статус — тише травы, ниже воды.

— Наоборот, — возразил Денис.

— Что «наоборот»? — спросил Леопард.

— Тише — воды, ниже — травы.

— Да ну? И что же тогда из нас получится? Тогда мы с такой формулировкой и на х… никому не нужны. Даже себе не нужны. Нет уж, лучше мы побудем тише травы, а то вода дюже шумит. Не замечал?

— Сюда! — снова позвал Алик. — Я нашел этот заряд!

— Вот это дело! — подскочил Леопард. — Где?

— Смотри сам.

Леопард уставился в монитор. Остальные последовали его примеру.

— Мать моя женщина! — почти по слогам произнес Леопард.

— Вот же хрень, — дополнил его Денис.

— Тот, кто все это затеял, не имеет души, — сказал Лена. — Это может сделать только безмозглый истукан.

— А мне кажется, что это весьма тонкий расчет, — сказал Гордеев.

— Какой еще к черту расчет! — свирепствовал Леопард.

— Восстановленный храм Христа Спасителя — это символ возрождающейся России. Во всяком случае, такая формулировка давно имплантирована в массовое сознание. Когда храм взлетит на воздух, то в массовом сознании закончится и вся идея возрождения России. И тогда все вернется на круги своя. Все как у Экклезиаста.

— Мне по херу твой Экклезиаст, — резко возразил Леопард. — Мне плевать, что думают те, кому не нравится новая Россия. Это моя страна, и она мне нравится такой, какая она есть, со всеми ее плюсами и минусами. Я сейчас пойду и обезврежу боеголовку.

— Мы с тобой, — сказал Гордеев.

— И я пойду тоже, — присоединился Денис.

— И я, — сказала Лена. — Мне здесь уже порядком надоело. Хочу на свежий воздух, сил моих больше нет сидеть в этом склепе.

— Подождите, ребята, вы еще всего не знаете, — заявил Алик.

— Что там такое? — обернулся Леопард, который уже решительно двигался к выходу. — Опять что-то непредвиденное?

— Боеголовку обезвредить невозможно.

— Не понял? — нахмурился Леопард. — Кому ты это говоришь? Мне? Или кому-то еще?

— Да, тебе, тебе я это говорю. Ты не знаешь главного.

— И знать не хочу. Зато я знаю, где лежит бомба.

— Ты можешь ее не найти.

— Найду.

— Ее может не оказаться под храмом.

Леопард замер на месте, затем резко повернулся к Алику:

— Хорошо, объясни, в чем фокус.

— У террористов какой замысел? Устроить ряд терактов, а на закуску разбомбить храм Христа Спасителя. Так? Чтобы показать, мол, вот какая она — ваша новая Россия, мол, в Советском Союзе такого беспредела не было, а если и был, то моментально и эффективно пресекался. И все же основная их цель — храм. Но ведь речь идет о бомбе в две мегатонны. А разве при такой мощности важно, где будет заложен заряд — непосредственно под самим храмом или в кинотеатре «Ударник». Когда над Москвой поднимется ядерный гриб, это будет уже совершенно не важно, потому как не останется никаких следов ни от «Ударника», ни от Христа Спасителя, ни от музея имени Пушкина. Верно же?

— Да, все так. — Леопард сжал губы. — Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю дождаться известий от Тарантула со Смертью.

Леопард посмотрел на часы.

— Да, верно. Непонятно, почему молчат.

— Рация у них в порядке? — спросил Гордеев, вспомнив о том, что та, что принадлежит Пиранье, разбита вдребезги.

— Должна быть в порядке.

Алик прошелся по клавиатуре. Экран высветил здание, которое предположительно должно стать очередной жертвой. Табло высвечивало отсчет времени. Хронометр показывал, что до взрыва остается двадцать минут.

— Твою мать! — схватился за голову Леопард.

— Что такое? — спросил Гордеев.

— Наша рация. Она же не настроена на их частоту. Мы же радио слушаем, а это FM-диапазон, что никак с ними не согласуется. Я представляю, как матерится Тарантул.

— Так это ж он сам на FM настроился и перед уходом никого не предупредил, — наябедничал Денис.

— Ну тогда пускай но себя и пеняет, — сказал Леопард и нажал на рации ряд кнопок, проговорив в микрофон: — Секвойя, ответь Мустафе. Секвойя, ответь Мустафе. Секвойя? Это Мустафа. Как там наша адская машина? Нашли? Ну и замечательно. Приступили к разминированию. Молодцы, говорю, молодцы. Мы обнаружили тринадцатый заряд. Где? Не скажу. Это не для открытого эфира. Да, есть небольшие сложности. Тут с тобой один наш механик имеет желание потрещать.

17

Смерть и Тарантул на своем микроавтобусе добрались до жилого дома на Люблинской улице достаточно быстро, не испытав в пути никаких осложнений вроде пробок или еще чего-то такого. Осложнения возникли при попытке проникнуть в подвал, когда Тарантул со связкой своих фирменных отмычек прикладывался к замку, а за его спиной возникла фигура сухопарого мужчины в милицейской форме.

— Участковый уполномоченный капитан Криворучко, — представился он.

— Здрасьте, — полуобернувшись, произнес Тарантул и снова погрузился в свою непростую работу.

— Позвольте у вас узнать, что здесь происходит, господа? — официальным тоном продолжал участковый.

— Не видно, что ли? Подвал вскрываем, — ответил Смерть, который подошел к двери, неся на плече сумку с инструментами и рацией.

— То, что вы вскрываете подвал, я вижу прекрасно. С какой только целью, можете мне объяснить?

— Не можем, — огрызнулся Тарантул, у которого кодовый замок, которые он обычно щелкал как орехи, никак не хотел поддаваться.

— А можно ли мне взглянуть на ваши документы? — не отступался участковый.

— Можно, — сказал Смерть и протянул милиционеру книжечку в красной обложке.

Участковый открыл книжечку и стал читать вслух:

— Московский уголовный розыск, старший лейтенант Притыкин.

Он повертел в руках книжечку:

— Откуда у вас этот документ?

— Папаша, ну там же русским языком написано: Московский уголовный розыск, — недовольно отозвался Смерть. — Что тут непонятного?

— Мне непонятно, почему вы взламываете замок, вместо того чтобы проникнуть в подвал на законных основаниях в присутствии техника-смотрителя.

— Времени нету, — сказал Тарантул, отбрасывая в сторону замок и распахивая дверь в подвал, и кивнул Смерти: — Пойдем.

— Эй, ребята, куда пойдем? — запротестовал участковый и крепко схватил Тарантула за рукав его куртки. — Я думаю, что вам лучше всего будет пройти со мной в отделение, где мы окончательно выясним, к какому уголовному розыску вы принадлежите.

Тарантул остановился, посмотрел на милиционера, лицо которого было напряжено до крайности.

— Ладно, раз нет никакого доверия к МУРу, тогда придется применить резервные меры, — спокойно сказал Тарантул и в ту же секунду лихим движением перехватил руку участкового и вывернул за спину. В следующий момент Тарантул сидел сверху лежавшего ничком на земле участкового и связывал обе его руки, не обращая никакого внимания на протесты, вырывавшиеся из перекошенного рта мужчины в милицейском мундире.

Смерть достал из сумки пластырь и крест-накрест заклеил им рот участкового.

Наступила тишина.

«Красноярцы» подхватили тело милиционера, поставили его на ноги и повели в темную глубину подземелья, освещая фонарем путь.

Подвал был оборудован под склад. Здесь было достаточно чисто, даже функционировало неоновое освещение, которое Смерть и зажег.

Связанного участкового определили в один из наиболее темных углов, привязав за ногу к трубе парового отопления, чтобы чего доброго не сбежал, что могло пустить под откос всю операцию.

Пока Тарантул возился с милиционером, Смерть прочесывал подвал. Поначалу ничего особенного в глаза не бросалось. Склад как склад. Пустующие полки, несколько тюков с каким-то барахлом, картонные коробки с елочными украшениями. В самом дальнем отсеке были свалены в кучу с десяток пластиковых мешков, в которых обычно хранится сахар, но это был явно не сахар. Смерть это чувствовал, что называется, селезенкой. Он поддел один из мешков, и его подозрения тут же подтвердились. Его взору открылся некий прибор, представляющий собой небольшую коробку из нержавеющей стали, к которой был примотан липкой лентой сотовый телефон, от него тянулось к коробке несколько разноцветных проводков.

— Оно? — спросил подошедший Тарантул.

— Оно, — невесело кивнул Смерть. — Взрыватель. Сообщай на базу. И тащи сюда мента, пускай глянет и ужаснется. Ему это будет весьма полезно. А я пока попробую к этой хреновине подступиться.

В этот момент ожила дремавшая рация, заговорившая голосом Леопарда:

— Секвойя, ответь Мустафе.


Леопард стащил с головы наушники и, передавая их Алику, сказал:

— На, Тарантул на связи. Объясни ему все как есть.

Алик взял наушники с микрофоном, спросив у Леопарда:

— Как мне к нему обращаться? Секвойя? Или…

— Да как хочешь. Сейчас это никакой роли не играет, даже если нас пеленгуют. Пусть слушают, сколько им влезет, авось прочухаются и забегают, как угорелые коты. Под шумок, знаешь, оно легче работается.

— Алло, Тарантул, ты меня слышишь? — спросил Алик в микрофон.

— Привет, Алик. Как дела?

— Да все нормально.

— Ты уверен?

— Нет, не уверен. Но надеюсь на лучшее.

— Правильно делаешь, старикан. Надежда умирает последней.

— Знаю. А теперь слушай меня предельно внимательно.

— Говори.

— Во время разминирования держи меня в курсе дела. Я должен контролировать каждое твое движение. Дело в том, что все заряды заключены в единую цепь.

— И что это означает?

— Это означает, что как только происходит разрыв цепи, но при этом не происходит взрыва, то на следующем заряде автоматически срабатывает реле, которое отвечает за активацию адской машины. Эта сучья система достаточно умна.

— Итак, наша задача заключается в том, что нужно обезвредить бомбу, но оставить все так, будто здесь нас не было? Я правильно сформулировал задачу?

— Да, именно так и нужно сделать.

— Сделаем.

— Если первую бомбу обезвредите именно таким образом, остальные уже ни за что не активизируются.

— Да ну! Ты хочешь сказать, что дальше мы можем работать играючи. Так, что ли?

— Ну примерно так. Но только после того, как обезвредите первую.

— О чем речь? Все сделаем как надо, — обрадованно проговорил Тарантул. — Смерть, ты слышал?

— Только я вас прошу до поры до времени не расслабляться, — сказал Алик.

— Не боись, старикан, нам по два раза повторять не нужно.

Обалдевший от увиденного, участковый отправился на свежий воздух, встав у входа в подвал, как часовой. Он долго чесал затылок, недоумевая, как он мог проворонить такую штуку, как бомба. Следя за тем, чтобы сюда не проник ни один сомнительный элемент, по радио он связался с окружным управлением внутренних дел и попросил прислать подкрепление вместе с саперами, чтобы вывезти к чертовой матери подальше отсюда, с его родного участка, эти мешки с дьявольской смесью.

18

Леопард расхаживал взад-вперед по пространству подземной лаборатории, то и дело останавливаясь у рации, прислушиваясь к звукам, доносившимся из нее. Из рации изредка был слышен голос Смерти, который в это время находился на другом конце Москвы в подвале жилого дома и производил разминирование. Смерть оттого и был прозван смертью, что справлялся с подобного рода заданиями в два счета, как ему казалось. На самом же деле это всегда стоило ему огромных затрат психических и физических сил, так как то напряжение, которое он испытывал во время подобной работы, было сравнимо с напряжением разве что диспетчера крупного аэропорта, от которого чуть ли не тотально зависит безопасность взлетно-посадочного процесса. Но, несмотря ни на что, Смерть всегда казался хладнокровным и бесстрашным, как сама смерть, если только такая параллель вообще возможна. Однако случай, с которым судьба столкнула его на сей раз, был из разряда беспрецедентных. Во всяком случае, для Москвы — точно беспрецедентным. Эта бомба была продуктом поистине сатанинского ума, для которого любые маломальские человеческие ценности отсутствуют начисто.

На двадцатой минуте Смерть начал замечать, что левая рука стала слегка дрожать. Он старался не думать об этом вовсе, так, во всяком случае, легче работается. Он думал только о том, что в его руках сейчас находятся жизни нескольких сотен ни в чем не повинных людей.

Леопард подошел к компьютеру, на дисплее которого мелькали цифры хронометра, неумолимо приближая время «икс» — время активации заряда.

— Как ты думаешь, он успеет? — Лена подняла уставшие глаза и уставилась на Леопарда.

— Не знаю, — сухо ответил Леопард. — Во всяком случае, установки «не успеть» я ему не давал.

— Смерть, не молчи, — бубнил в рацию Алик, — говори хоть что-нибудь.

— А чего тут болтать, — отозвался из рации Смерть. — Осталось не так много, как кажется. Сейчас, подождите там немного. Я справлюсь.

— Что ты сейчас делаешь? — не унимался Алик.

— Снимаю защитный блок со взрывателя. Это, кажется, ирландская электроника. Откуда у них только это? Черт, я же никогда раньше не имел дела с ирландскими прибамбасами.

— А они сильно отличаются от голландских или тайваньских? — дребезжащим голосом спросил Алик.

— Можно сказать, что это две большие разницы. Ага, я, кажется, разгадал алгоритм. Сейчас мы ее.

— Это последнее, что тебе осталось сделать?

— Подожди.

— Смерть, дорогой мой, осталось всего пять минут.

— Знаю. Это целый вагон времени. Сейчас, сейчас.

На компьютерных часах оставалось не больше тридцати секунд, когда Смерть, находясь на пороге полного нервного истощения из-за поистине адской концентрации сознания, ликвидировал последний препон, стоящий на пути обезвреживания адской машины, сделав ее ручной и относительно безобидной игрушкой.

— Все, — произнес Смерть сиплым голосом, — ей конец.

Казалось, что вздох полного облегчения каким-то чудом вырвался из глубокого подземелья и легким облачком повис над всей Москвой.

Смерть отпрянул с бледным лицом от бомбы и повалился без сил на бок. На лбу блестел бисер холодного пота.

— Смерть, мы победили! — закричал Алик в рацию. Его возглас радостно подхватили все, кто в это время находился в лаборатории.

Однако Смерть уже был не в состоянии выговорить хоть слово. Он поднялся с места и на почти негнущихся ногах вышел из подвала. На улице он был тепло встречен участковым, который тут же предложил отправиться к нему домой, где жена уже приготовила чай, кофе и обед для победителя. Но в это время к подъезду подкатил автобус с бригадой саперов, которые готовы были выносить из подвала мешки с гремучей смесью.

Смерть, поблагодарив участкового за приглашение, снова отправился в подвал, чтобы дать саперам последние инструкции. Из его рации донесся бодрый голос Леопарда:

— Смерть, где Тарантул?

— Здесь, со мной.

— Дай ему рацию.

— Даю. — Смерть снял с плеча коробку радиостанции и вручил ее Тарантулу.

— Держи.

— Секвойя на связи, — отрапортовал Тарантул.

— Отправляйся вместе с саперами ко всем следующим объектам и ликвидируй оставшиеся заряды.

— Я понял. Один? Без Смерти?

— Один. Теперь там работы немного, ты справишься и один. А Смерть пускай немедленно отправляется отдыхать.

— Понял.

— Я знаю, он будет говорить, что не устал и готов работать дальше, но это мой приказ. Ты слышишь меня, Смертушка?

— Да, слышу, — ответил Смерть. — Ладно, пойду оттянусь, но не больше трех часов, мне этого хватит еще на целую неделю.

— Хорошо, — сказал Леопард. — Мы приступаем к поиску боеголовки. Как отдохнешь, присоединяйся к нам.

— В принципе, я готов присоединиться к вам прямо сейчас.

— Нет, только не сейчас. Отдыхай.

19

Видавшая виды будка на колесах с надписью через весь бок «Мосгорсвязь» медленно двигалась по Садово-Самотечной улице. Прижавшись к обочине, остановилась. Открылись задние двери, откуда на проезжую часть стали выпрыгивать связисты в промасленных робах, всего четыре человека, включая водителя. Работяги как работяги, ничем не примечательные мужики, каких тысячи по всей неугомонной Москве.

— Ты этот имел в виду? — спросил один из них голосом Леопарда, тыча пальцем в канализационный люк.

— Да, он, — ответил Тарантул. — Фон радиоактивного излучения выше допустимой нормы.

— Это пока ни о чем не говорит, — строго сказал Леопард. — Мне нужны более серьезные доводы. Время, время, понимаешь?

— Понимаю, — сказал Тарантул, держа наготове стальной лом. — Необходимо вскрытие.

— Ладно, делай, только быстро, — торопил Леопард. — У нас еще восемь подозрительных точек. Только бы управиться до вечера, а там, глядишь, наткнемся на то, что ищем.

Тарантул ловко поддел крышку люка и отбросил ее в сторону. В проезжей части зазияла дыра, в которую тут же попеременно стали заглядывать участники экспедиции.

— Что там? — спросил Леопард. — Дай фонарь, я первым спущусь.

— Искатель возьми, — предложил Тарантул. Искателем он называл обычный счетчик Гейгера — индикатор радиоактивности.

— Ерунда все это, — кряхтя, сказал Леопард, спускаясь в подземелье.

— Почему ерунда? — спросил Тарантул, спускаясь следом.

— Потому что — ерунда. Не может здесь быть заряда.

— Ну почему? А вдруг…

— Вдруг только кошки родят. Сам посуди, поставь себя на его место.

— На место кого?

— Да того же Федотова, кого же еще?

— Что-то не хочется быть на его месте, — усмехнулся Тарантул: перед его глазами возник образ Федотова, обезглавленного сокрушительной силы выстрелом.

— Печенка мне подсказывает, что заряд находится либо в таком месте, о котором мы даже подумать не смеем в силу нашей профессиональной зашоренности, либо там, куда до нас еще ни одна собака нос не совала.

— Уточни, о какой собаке ты говоришь?

Леопард ничего не успел ответить, потому что сверху донесся голос Угря:

— Пацаны, давайте живо наверх!

— Какого хера? — спокойно спросил Леопард.

— А такого, что Смерть только что сообщил, что в районе Волхонки обнаружено то, что мы так долго ищем.

— Что именно? — небрежно поинтересовался Тарантул.

— Вылезайте, не прикидывайтесь. Там превышение фона на восемнадцать с лишним единиц.

— Ого! — отозвался Леопард. — Кажется, это наш малыш. Тогда банзай, конечно.

— Смерть наткнулся на него совершенно случайно, — продолжал Угорь уже в будке, которая стремительно приближалась к месту назначения. — По сообщениям специалистов, еще вчера там было все чисто, как в небе над Испанией. А сегодня на месте старого дома разрыли котлован под строительство штаб-квартиры «Мицубиси», и тут — бах! — у японского прораба из кармана завизжал карандаш.

— Карандаш? — переспросил Тарантул.

— Ну портативный счетчик радиоактивного фона. У них, у япошек, у всех такие штуки в карманах, особенно у детей. Хотя вся Япония — это такой большой детский сад.

— Не отвлекайся, пожалуйста, — вежливо предложил Леопард.

— Ага, да, извините. Так вот, когда котлован наконец разрыли, тут карандаш и проклюнулся. Японец в панике, сел в свою тачку и деру подальше. А куда подальше? В Японию, что ли? Велкам ту Москва, товарищ Самурай-сан. Затем к котловану примчались наши люди, ну и Смерть, само собой, примчался. Вот и все дела.

— И все же я что-то недопонял, — нахмурился Леопард. — Источник излучения установлен или нет?

— По всей видимости, пока нет. Но активные поиски продолжаются. Впрочем, это все случилось только полчаса назад.

— Полчаса назад?! — Леопард вскочил со своего места. — Так какого же черта тогда Смерть молчал, пока мы занимались всей этой хренотенью с канализационными люками?

— Подожди, не кипятись, — примирительно сказал Угорь. — Он просто не хотел нас беспокоить по пустякам. У этих япошек их индикаторы возбуждаются даже на микроволновые печи. А однажды у одного журналиста из «Асахи» заверещал в самый разгар пресс-конференции генерала Лебедя.

Японец же, согласно заведенной традиции, с пресс-конференции моментально ретировался, а потом написал, что, скорее всего, у Лебедя вместо головы ядерная боеголовка и что он вообще — живое воплощение ракеты SS-20.

— Ну а как закончилась пресс-конференция? Паника была? — поинтересовался Тарантул.

— А никто ничего и не заметил.

— Тогда почему у японца завизжал его карандаш, как ты говоришь? Может, кто-то пронес с собой бомбу или еще какую-то фигню, чтобы покончить с товарищем генералом?

— Не пори ерунды, Трантул. Какие могут быть бомбы, когда там охраны — пять кордонов.

— Тогда что это по-твоему?

— Я думаю, японский журналист не ошибся.

— Что ты этим хочешь сказать? — сдвинул брови Леопард.

— От Лебедя исходит такой мощный поток неизрасходованной энергии, который вполне можно спутать с рентгеновскими лучами.

— Ну, это уже точно ерунда какая-то, — парировал Тарантул.

— Никакая не ерунда. Ты слыхал что-нибудь о пассионарности?

— Ну, слыхал. А какое это имеет отношение к рентгеновским лучам?

— Согласен, никакого. Пока никакого. Но кто знает, какова природа пассионарности с точки зрения интегрального исчисления.

— Все, профессора, кончай базар, — произнес Леопард. — Приехали.

Будка «Мосгорсвязи» прижалась к обочине и замерла как вкопанная. Задние двери, похожие на ворота, вновь распахнулись, и на землю попрыгали «красноярцы», которых невозможно было отличить от мирных городских рабочих.

Со стороны свежевырытого котлована к ним быстро приближался Смерть, который, в отличие от коллег, был облачен в новенький, с иголочки элегантный костюм темно-синего цвета и недешевый галстук. В одной руке был портфель, в другой — сотовый телефон.

Волосы на голове уложены самым аккуратным образом. Словом, типичнейший новорусский яппи.

— Здравствуйте, друзья, — произнес он тоном, подражающим официальным церемониям. — С прибытием.

— Ага, — только и сказал Леопард.

— Чего тут у тебя? — спросил Тарантул. — Веди, показывай.

— Пошли, — кивнул Смерть в сторону котлована. — Идите за мной.

Все пятеро «красноярцев», которых возглавлял холеный Смерть, двинулись к вырытой посреди Москвы огромной яме. Остановившись у края, стали смотреть вниз, где в самом центре с поднятым кверху ковшом замер экскаватор польского производства с черной надписью «Стальова воля» на желтой стреле. Людей в котловане не было. Все рабочие прогуливались неподалеку в тени лип, куря сигарету за сигаретой, прячась от неимоверной жары.

— Если верить аппаратуре, — начал Смерть, — источник излучения находится вон в том дальнем углу.

— Что там? — спросил Леопард. — Выяснили уже?

Смерть достал из портфеля большой лист ветхой бумаги, развернул. Это была карта подземных коммуникаций.

— Вот здесь, — Смерть ткнул пальцем в план, — когда-то находился центральный канализационный коллектор всего центрального района Москвы. Но после завершения строительства нового старый коллектор решено было закрыть, однако руки до этого так и не дошли. С тех пор это пустующее подземное пространство.

— Пустующее? — спросил Леопард. — Значит, туда можно проникнуть хоть прямо сейчас. Тогда какого черта мы здесь стоим?

— Подожди, не гони беса, — осек его Смерть. — Все не так просто. Неужели ты думаешь, что мы все это время вот стояли и ждали вас, не в состоянии пошевелить ни единой конечностью?

— Нет, конечно, я так не думаю, — спокойно ответил Леопард. — Тогда в чем же там дело?

— А дело в том, что весь коллектор залит по самое горло бетоном.

— Чего-чего? — Леопард вскинул брови. — Каким еще бетоном? А кто его туда заливал?

— В том-то и дело, что об этом ни одна городская служба не может сказать ничего вразумительного, — сказал Смерть. — Все покрыто тайной и мраком. Бетончик, между прочим, свеженький, но застыл же, зараза, теперь, что камень.

— Понятно, — сказал Леопард, почесав затылок. — Имеются на этот счет хоть какие-то идеи? У меня, например, голова — пустой чайник. А если и приходят в голову мысли, то только о взрыве. Надо полагать, что ломом или отбойным молотком сюда не подкопаешься.

— Да, дела, — произнес Тарантул. — Не знаю, как у вас, у меня в голове только одна мысль — если там не наша бомбочка, тогда какого хера, спрашивается, кому-то понадобилось всю эту штуковину заливать бетоном, о котором никто и слыхом не слыхивал?

— Сколько у нас времени? — спросил Смерть, обращаясь к Леопарду.

— Времени? О каком времени ты говоришь? — отозвался старший «красноярец». — Наше время вышло еще вчера. Итак, друзья, нам нужно взять себя в руки и немедленно придумать способ, как добраться до источника излучения. Взрывать здесь мы не можем. Думайте, думайте. Все думайте.

— Не думать надо, а действовать, — заключил Смерть, задумчиво осматривая котлован.


Гордеев и Лена явились домой, сдирая с себя испачканную подземным вояжем одежду, горячими струями душа смывая с уставших тел въедливую пыль.

Телевизор по всем каналам муссировал одну и ту же информацию — о взрыве жилого дома, — склоняя ее на все возможные и невозможные лады. Все было как всегда: телевизионщики рутинно делали свою работу — боролись за рейтинг. Поэтому каждая следующая версия, дающая якобы исчерпывающее объяснение случившемуся, была страшнее и убедительнее предыдущей. Один из комментаторов настолько увлекся, что вполне серьезно допустил, что этот страшный взрыв — не иначе как космического происхождения, вроде падения Тунгусского метеорита, только гораздо меньших размеров. Пока меньших, как заверил обозреватель, нагоняя ужас на мирное население. Гордеев и Лена только от души рассмеялись, возможно, впервые за последние двое суток. После недавнего триумфального шествия по экранам страны голливудского блокбастера «Армагеддон» идея столкновения с космическими объектами, похоже, нашла свое реальное отражение в повседневной жизни. Хотя взрыв дома никак нельзя назвать явлением повседневной жизни. Поэтому у граждан, чьи уши никогда в жизни не слышали жутких завываний воздушной тревоги, версия, что это самое настоящее из ряда вон выходящее событие, нисколько не вызывает удивления. Тем не менее реальность была такова, что придумать что либо похуже было совсем не просто. Москва заминирована, это факт. И это не просто парочка-другая противотанковых мин, а это настоящая ядерная боеголовка, которая до сих пор хорошо спрятана где-то в центральном районе столицы. Таким образом Москва, а, значит, и вся остальная территория России, находится во власти дьявола. Но это лишь временное явление, думал Гордеев, хотя абсолютной уверенности у него не было.

— А ты знаешь, Лена, — говорил Юрий, — этот паренек с версией о внеземном происхождении взрыва не так уж далек от истины.

— Ты это серьезно? — удивилась Лена, которая мирно полулежала на диване, нанося на ногти пурпурный лак.

— Да, дорогая, совершенно серьезно. Ну, за исключением некоторых деталей, которые сейчас можно совершенно безболезненно опустить. Ради красного, так сказать, словца.

— Что ж, милый, тогда аргументируй, пожалуйста, свои красноречивые выводы.

— А чего тут аргументировать, если все ясно, как божий день. Тем, кто все это устроил, действительно не место на Земле. Такое впечатление, что они на самом деле прибыли сюда с какого-нибудь Сатурна или Марса, как в фильме «День Независимости». Понимаешь, к чему я клоню?

— Ну, так, смутно как-то. — Лена помахала в воздухе наманикюренной ручкой. — Продолжай.

— Посуди сама: для них здесь нет ничего святого, ничего совершенно, никакого уважительного отношения ни к чему на свете. Я этот свет имею в виду, естественно. Жизнь человека для них — пустой звук, такой же пустой, как для какой-нибудь гиены жизнь заблудившегося в саванне кролика. Причем ни одна гиена не покушается на жизнь своего собрата, каких бы катаклизмов ей не стоил дележ контроля над территорией.

— Постой, я, кажется, начинаю тебя понимать, — оживилась Лена. — Но тогда получается, что все те, кто был замечен в антигуманной деятельности, прибыли сюда с Марса или, во всяком случае, являются завербованными марсианскими спецслужбами агентами.

— Совершенно точно! — обрадовался Юрий, обхватил голову двумя руками. — Как же я сам до этого не додумался? Именно агентами они и являются, и, возможно, никогда этого не осознают. Как истинным рабом является тот, кто не знает о том, что он раб.

— Боже мой, Гордеев, о чем мы тут с тобой говорим? Страна вот-вот взлетит на воздух, а мы о каких-то инопланетянах. Как дети. Причем я не могу сказать, что мне все эти наши разговоры отвратительны. Скорее всего, совсем наоборот.

— Ты права, мы на самом деле — настоящие дети. Во всяком случае, именно сейчас. А чего бы, спрашивается, и не поребячиться. С одной стороны, все то, о чем мы тут с тобой говорим, для обывательского уха есть самый настоящий бред сивой кобылы, нездоровые фантазии зажравшегося информацией сознания. Но, с другой, если не заходить в своих фантазиях настолько далеко, то для чего тогда мы живем в этом неповторимом мире, прости за романтический тон. Помнишь старый софизм?

— Какой? Это который про тень от кипариса?

— Ты имеешь в виду, «истина — тень от кипариса»?

— Ну да.

— Это дзен-буддистский закидон. В Европе нечто подобное называется софизмами. Тот софизм, который я имею в виду, звучит так: птица двунога, и человек двуног, значит, человек — птица. Догадываешься, к чему я клоню?

— Смутно, — Лена слегка помотала головой.

— Человек на самом деле — птица. Потому что только человек способен в своих мыслях далеко оторваться от грешной земли и парить над ней до тех пор, пока какая-нибудь сволочная ситуация не сбросит его обратно. Разве не этот софизм объясняет нам, отчего у нас такое огромное количество птичьих фамилий — Соколовы, Сорокины, Орловы и Лебеди. Ситуация, про которую сейчас говорят по телевизору и к которой мы с тобой имеем непосредственное отношение, относится к числу таких сволочных, привязывающих нас к земной коре. Вместо того, чтобы заниматься любовью, мы вынуждены заниматься войной. Словом, сплошной сволочизм. Ты согласна со мной?

— Совершенно, — томно произнесла Лена и ее руки невольно потянулись к возлюбленному адвокату по фамилии Гордеев.


— Ладно, — сказал Смерть, обращаясь к Леопарду, — хорош трепаться, пойдем смотреть бетон.

«Красноярцы» двинулись за «начальством», каким со стороны выглядел элегантный Смерть в отличие от своих коллег, временно «переквалифицированных» в городских работяг, которыми, по сути, они и являлись — настоящими работягами.

— Вот, — сказал Смерть, показывая на открытый колодец и доставая из портфеля счетчик Гейгера, — бетона здесь под самую горловину.

Счетчик в его руках начал трещать, словно хотел донести какое-то важное сообщение. Но содержание его морзянки было простым до предела: там, внизу, под слоем бетона спрятано мощное оружие — боеголовка UH-2, — готовое в любую минуту поднять на воздух один из крупнейших городов мира.

— Уровень радиоактивного излучения точь-в-точь соответствует параметрам UH-2, — доложил Смерть. — Минус бетонное покрытие, естественно.

— Как ты сказал? — спросил Леопард, приблизившись. — Минус бетонное покрытие?

— Ну да.

— Значит, можно определить глубину закладки?

— Глубина уже определена — полтора метра.

— Это максимум?

— Максимум.

— Так, любопытно.

— Но трогать бетон опасно, — размышлял вслух Тарантул. — Резкие подвижки бетона чреваты чем угодно. Чуть что не так — и Златоглавая (Тарантул показал глазами поверх ближайших жилых домов, над крышами которых горделиво возвышался центральный купол храма Христа Спасителя) за пять секунд превратится в самую настоящую белокаменную. То есть одни сплошные камни.

— Не бери дурного в голову, Тарантул, — подал голос молчаливый Угорь. — Не то чего доброго накаркаешь, я тебя знаю.

— Что ты знаешь? — обиделся Тарантул.

— Есть одна мысль. — Угорь повернулся к Леопарду.

— Какая? — спросил Леопард, оторвав глаза от счетчика в руках у Смерти.

— Но предупреждаю сразу, эта мысль многим может показаться сумасшедшей.

— Давай, выкладывай, — заинтересованно предложил Леопард. — Все мысли на самом деле — сумасшедшие. Не сумасшедший тот, кто ни о чем не думает.

— Судя по карте, объем залитого бетоном канализационного коллектора не больше размеров большой комнаты в обычном жилом доме. Поправьте, если я ошибаюсь.

— Ошибаешься, но не намного, — успокоил Смерть. — Продолжай.

— Предлагаю взять эту штуку, — Угорь показал на скучающий в центре котлована экскаватор «Стальова воля», — и обкопать вокруг всю заливку, осторожненько вынуть весь кусок коллектора, затем погрузить на какой-нибудь тягач и отправить к чертовой бабушке подальше от Москвы.

— Так, — потер ладонями Леопард, — есть решение. Во всяком случае, другого более или менее подходящего у нас нет. Отправим куб или что там получится туда, где его будут бояться только спецы по ядерному вооружению, пусть они там свою же бомбочку и обезвреживают. Кто здесь экскаваторщик?

— Сейчас приведу, — сказал Смерть, укладывая коробку со счетчиком обратно в портфель и направляясь к синему вагончику строителей, расположенному на противоположной стороне котлована.

…Когда Юрий Гордеев и Лена Волкова с трудом оторвались друг от друга, на телевизионном экране появился некто генерал Курбатов. В прямом эфире он давал интервью телеканалу НТВ. Тема была прежняя: вчерашний взрыв дома.

«Ведущий. Итак, вы продолжаете настаивать на том, — говорил усатый ведущий, — что вчерашний взрыв произошел не из-за нарушений инструкций по хранению лакокрасочных материалов.

Курбатов. Да, я настаивал и продолжаю настаивать на этом. Потому что это самый настоящий террористический акт, призванный дестабилизировать политическую ситуацию в стране.

В. Но ведь ответственность за этот взрыв до сих не взяла на себя ни одна враждебная нашему государству организация.

К. Да.

В. Тогда откуда такая уверенность, что это именно теракт, а не несчастный случай? Ведь даже данных экспертизы еще никто не видел. Я полагаю, что вы их тоже не видели.

К. Поверьте, у меня имеются свои источники, по которым я получаю совершенно иную информацию.

В. И что конкретно сообщают эти ваши источники?

К. Позвольте мне промолчать.

В. Ну нет, Валерий Антонович, не позволю. Наши телезрители мне этого не простят. Надеюсь, вы это сами прекрасно понимаете, не первый год, как говорится, замужем. Тем более, раз уж вы проговорились насчет источников, тогда нечего тянуть кота за хвост. К тому же эфирное время — вещь достаточно ограниченная. Так что не стесняйтесь, выкладывайте.

К. Ладно, была не была. (Генерал заерзал на стуле, готовясь сделать заявление.) Значит, дело обстоит так. В Москве орудует шайка распоясавшихся исламских экстремистов, которые себя называют организацией глобального возмездия «Аль-Мухтар».

В. Ого как! Очень любопытно. Никогда не слышал что-то о такой организации.

К. Точнее сказать, «Аль-Мухтар» орудует не только в Москве, они охватили агентурной сетью всю территорию Российской Федерации. Их щупальца проникли во все властные и экономические структуры, и об этих щупальцах пока никто не имел никакого представления, всем кажется, что все происходит, как оно всегда происходило. Но это далеко не так. Все до поры до времени оставалось тихо. Теперь же совершенно очевидно, что руководство «Аль-Мухтар» приняло решение перейти к действиям, ведущим к радикальным переменам в жизни страны, и не исключено, что и всего остального мира.

В. Ничего себе! И откуда, позвольте поинтересоваться, у «Аль-Мухтар» такие, простите, мегагалактические амбиции?

К. Этого я пока сказать не могу. Однако некоторые соображения на этот счет у меня все же имеются. Членами этой по всем статьям самой опасной для мировой общественности организации являются достаточно богатые люди, известные под своими легальными именами, которые я, по известным причинам, сейчас называть не буду, да и вряд ли когда-нибудь назову. Однако именно эти люди щедро финансируют все без исключения террористические вылазки отпетых международных экстремистов.

В. Жаль, конечно, что вы не можете назвать никаких имен, однако тут я вас вынужден поддержать. Тем не менее заинтриговали вы нас по всем законам развития детективного сюжета.

К. Это не детектив, это самая настоящая жизнь, посмотрите вокруг себя, выйдите на улицу, пообщайтесь с народом.

В. Простите, что перебиваю вас, уважаемый Валерий Антонович, но мне не терпится услышать от вас одну вещь, которую вы наверняка знаете, ну, во всяком случае, догадываетесь.

К. Что именно вас интересует?

В. Какова же истинная цель всех деструктивных выходок «Аль-Мухтар»? Мировое господство? Или, может быть, что-то поскромней?

К. Именно мировое господство.

В. Боже, как банально! Пожалуйста, продолжайте, прошу вас.

К. Какой бы банальной ни казалась вам стратегическая цель «Аль-Мухтар», но все идет именно к тому. Мы располагаем сведениями, что центр, откуда в организацию поступают все без исключения директивы, находится не где-нибудь на Западе, как удобно было бы считать, и вовсе не в Саудовской Аравии, как хотелось бы думать многим нашим политологам и прочим аналитикам от желтой прессы, вроде…

В. Э-э… Я прошу вас, Валерий Антонович, здесь давайте-ка обойдемся без имен. Я не собираюсь заступаться за собратьев по цеху, просто наш разговор запросто может скатиться к обсасыванию костей тех, кто не имеет никакого отношения к рассматриваемой нами теме. Я имею в виду как прямое, так и косвенное отношение. Согласитесь, что тема эта требует самого серьезного анализа и разъяснения, для чего, в принципе, мы и собрались с вами в этой студии.

К. Да, я с вами согласен.

В. Очень хорошо. Итак, тема нами уже обозначена: подпольная террористическая организация «Аль-Мухтар» и ее амбиции на мировое господство. Давайте продолжим ее обсуждение.

К. Давайте. Мировое господство, тут я с вами согласен, вещь относительно банальная. Еще никому за всю историю не удавалось его осуществить — ни Риму, ни Британской империи, ни Соединенным Штатам. Никому, понимаете?

В. Понимаю. И чем же в качественном отношении от всех перечисленных субъектов отличается «Аль-Мухтар»? Какой-то невиданной до сих пор, изысканной стратегией или чем-то иным, принципиально новым? Ответьте телезрителям, Валерий Антонович.

К. Охотно. Во-первых, стратегия тут достаточно проста: нагнать на граждан всего мира неописуемый ужас, когда никто не знает, откуда ждать удара. Это, согласитесь, не война, когда ты знаешь, где свои, а где чужие. Тут все совершенно по-иному. Тут чужим в любой момент может оказаться сосед по квартире, с которым ты каждый день до этого дул пиво и забивал «козла», потому что сосед совершенно неожиданно может оказаться агентом «Аль-Мухтар».

В. Даже так! Весьма любопытно.

К. Да, любопытно, но это, прежде всего, согласитесь, ужасно.

В. Да, конечно, все это ужасно. Однако хочется спросить, не связана ли «Аль-Мухтар» как-то с пресловутым глобальным сверхобществом, которое якобы держит в руках все реальные рычаги власти?

К. Глобальное сверхобщество — досужая выдумка тех журналистов, о которых мы с вами условились сегодня молчать. Хотя лично мне на эту тему, на тему продажной, бездарной, ублюдочной и тому подобной журналистики, четвертой власти, как они любят себя называть, поговорить хотелось бы прямо сейчас.

В. Я вас вполне понимаю, Валерий Антонович, от этой четвертой власти вам в свое время досталось немало. Но все же давайте отложим эту тему до следующего раза.

К. А вы полагаете, что следующий раз у нас с вами когда-нибудь наступит?

В. Конечно. А вы разве придерживаетесь какого-то иного мнения?

К. У меня весьма большие сомнения.

В. Сомнения в чем? В том, что завтра уже не будет так, как сегодня? Если вас волнует именно это, то от натиска прогресса еще никому никуда не удавалось укрыться.

К. Меня волнует не прогресс, а регресс. Меня волнует, что завтра-послезавтра моя страна, мой народ, парализованные безотчетным ужасом, будут отброшены в глубокое-глубокое средневековье. Можете с этим быть совершенно не согласны, но если не принять срочных мер, то скорее всего произойдет именно так, как я вам только что сказал.

В. Ладно, допустим. И какие профилактические меры вы предлагаете провести в первую очередь?

К. С профилактикой мы уже опоздали. Тут нужна не профилактика, а решительные силовые действия.

В. И что это должны быть за действия, если не секрет?

К. Я же сказал — самые решительные действия, на какие только возможно в наше время решиться.

В. Конкретизируйте, пожалуйста.

К. Пожалуйста. Введение на всей территории России чрезвычайного положения, а также, если это будет возможно, на всей территории СНГ. Это раз. Два — установление строжайшей военной диктатуры, как бы это словосочетание ни резало слух мирных граждан, но иного выхода я не вижу, потому что его попросту нет. При этом должен будет усилиться паспортно-визовый режим для граждан Российской Федерации. Это значит ни много ни мало то, что с определенного часа «икс» ни один гражданин не будет иметь права покинуть территорию России.

В. Что это даст?

К. А это даст то, что у спецслужб появится возможность проверить чуть ли не каждого жителя. В том числе одно из самых неотложных мероприятий — изъятие у населения всех персональных компьютеров под угрозой смертной казни. Это оградит нашу страну от проникновения фальсифицирующей информации по сети Интернет.

В. И страна таким образом будет отброшена на сто лет назад.

К. Ну и что из того, что будет отброшена? Зато все останутся живы и здоровы. Только так мы способны гарантировать безопасность наших граждан.

В. Простите, Валерий Антонович, но кроме компьютера имеются и другие средства получения «потусторонней» информации. Например, коротковолновые приемники. Во времена холодной войны они отлично себя зарекомендовали.

К. С этим тоже придется разбираться, повторения прошлых ошибок мы не допустим, спасибо, что напомнили.

В. Судя по вашим прогнозам, если, не дай бог, когда-нибудь сбудется то, о чем вы нам тут только что говорили, России не избежать массовых репрессий, то есть фактически нового тридцать седьмого года, так надо вас понимать?

К. Понимать можно как угодно. Но только без этого, без этих радикальных мероприятий нам ни за что не остаться прежней Россией.

В. А вы полагаете, что все хотят оставаться в прежней России? Мне кажется, у вас превратное представление об общественном сознании среднего россиянина.

К. Я достаточно ясно представляю себе, что творится в голове среднего россиянина. И поэтому я никому не позволю вешать на мои уши лапшу.

В. Ну что ж, мне кажется, нам пора закругляться, иначе дело может дойти до скандала, чего бы нам никак ни хотелось. Итак, уважаемые телезрители, на вопросы нашей телекомпании отвечал депутат Государственной думы генерал-полковник Валерий Антонович Курбатов. Всего вам самого доброго».

Гордеев выключил звук и молча уставился на Лену. В его глазах читалось презрение, смешанное с равнодушием.

— Ну, и что ты по этому поводу думаешь? — наконец спросил он.

— Ничего не хочу по этому поводу думать. Ни-че-го. Абсолютно ничего. — Когда он говорил, у меня по телу туда-сюда бегали мурашки. Я думаю, что он не остановится на достигнутом. У него маниакальное стремление к власти.

— Да, ты совершенно права, это страшный, опасный человек. Возможно, мы сейчас даже не в состоянии представить его подлинных масштабов. Ясно пока только одно: ни нам, ни кому бы то ни было его ни за что не прижучить. Пока он остается депутатом, он — непотопляемый крейсер.

Абонент недоступен по всем мыслимым и немыслимым статьям. Именно этот его статус пугает пуще всего прочего. У меня такое впечатление, что закон о депутатской неприкосновенности был придуман специально под Курбатова, черт бы его побрал.

— Не расстраивайся, Юра. — Лена погладила Гордеева по голове, приглаживая сбившуюся шевелюру, — будет еще и на нашей улице праздник.

— Ты уверена? — улыбнулся адвокат.

— Абсолютно.


Экскаватор «Стальова воля» с задачей, которую перед ним поставил «Красноярск», справлялся на пятерку с плюсом, мастерски орудуя ковшом.

Уже был виден массивный железобетонный не то куб, не то шар, в общем, что-то среднее. Вокруг озабоченно носился Леопард, давая указание за указанием. К этому времени, тяжело ухая, в котлован уже съезжал могучий тягач с прицепленной сзади широкой платформой, вызванный специально для транспортировки «груза номер один» — бетонного куба, начиненного смертоносным сюрпризом.

— Куда это теперь? — спросил Тарантул, обращаясь к Смерти.

— Ты про боеголовку?

Тарантул кивнул.

— Видишь вон того человека? — Смерть показал глазами на пожилого субъекта, который крутился возле Леопарда.

— Вижу.

— Это главный ядерщик России. Из «темных», то есть засекреченных.

— Ага.

— Вот он и повезет эту репку в свою лабораторию, где и будет освобождать UH-2 от кожуры саркофага.

— Да, прямо мини-Чернобыль какой-то, — прокомментировал Тарантул. — Я имею в виду саркофаг и весь этот антураж.

Смерть усмехнулся помимо воли:

— Торжественнее просто некуда. Этот спец сказал Леопарду, что там внутри скорее всего находится боеголовка, которая год назад исчезла со склада базы подводных лодок в Североморске. Из-за этого происшествия тогда полетели головы многих высокопоставленных чиновников из Министерства обороны и Росвооружения. Однако расследование так ни к чему и не привело.

— Зато привело к тому, что мы торчим сейчас в этом котловане, вместо того чтобы спокойно сидеть где-нибудь в тени и тянуть светлое пиво.

— Пива захотелось?

— Не то слово, захотелось так, что аж скулы сводит.

— Потерпи, Тарантул. Вот очистим всю Россию от сволочной шушеры, тогда и гульнем как следует. А сейчас необходимо довести нашу миссию до логического завершения.

Подъемный кран с длинной стрелой поднял опутанную тросами железобетонную болванку над землей и аккуратно поставил на платформу, где ее закрепили несколько парней в одинаковых оранжевых костюмах, на спинах которых издалека был виден знак «Радиоактивная опасность». «Репку» накрыли брезентом, словно одеялом, мол, спи спокойно, дорогой ты наш товарищ, если только слово «товарищ» применимо к ядерной боеголовке, способной отправить на тот свет одновременно миллионов пять безвинных жертв.

Эпилог

На следующий день адвокат Гордеев на личном приеме представил прокурору города Москвы подробное и мотивированное ходатайство по делу об убийстве Волкова, в котором содержались неоспоримые доводы, свидетельствующие о полной невиновности подзащитного — генерального директора телефонной компании «Интерсвязь» Проскурца В. Ф. — в умышленном убийстве потерпевшего Волкова В. С., а также о фальсификации доказательств и злоупотреблениях старшего следователя по особо важным делам Омельченко, допущенных при расследовании дела по обвинению Проскурца. Разобравшись с делом, прокурор Москвы отстранил Омельченко от работы и собственноручно вынес постановление о прекращении уголовного дела в отношении Проскурца и об освобождении его из-под стражи.

Гордеев встретил Проскурца возле ворот следственного изолятора, который в Москве называют «Матросская тишина».

Всю дорогу от тюрьмы до самого дома они промолчали, не обменявшись ни одним ст*!*о*!*ящим словом. «Потом, Виталий Федорович, потом», — отмахивался Гордеев, как только Проскурец пытался задавать вопросы.

Перед глазами Гордеева стояло место, где когда-то находился дом, разрушенный взрывом. А теперь будто гигантская бритва срезала его с московского ландшафта. Из личных вещей у Гордеева осталось только то, что было на нем в день взрыва, да несколько рубашек в квартире у Лены.

Теперь Гордеев жил у Лены. Можно сказать, что вез он Проскурца уже к себе домой.


Дома их ждала ставшая уже традиционной утка по-пекински, запотевшая бутылочка «Абрау-Дюрсо».

За столом Проскурец не выдержал:

— Юрий Петрович, нет, вы мне все же расскажите, в чем там соль.

— Ладно, — сказал Гордеев, шелестя фольгой на шампанском. — Сейчас для этого, кажется, самое время.

— Давайте, давайте, не тяните!

— Виталий Федорович, — начал Гордеев, держась официального тона, — вы стали жертвой одного неудачного мирового заговора. В качестве агнца на заклание. Благо, все обошлось не так, как они планировали.

В этот момент раздался хлопок и пробка от шампанского отправилась в потолок.

— Вы шутите? — усомнился Проскурец. — Я и мировой заговор — это какая-то нелепица.

— Ну, это я, конечно, погорячился. До мирового заговора этим ребятам далеко.

— Тогда что же им было нужно?

— Ваша телефонная компания.

— «Интерсвязь»?

— Да, «Интерсвязь». И также все подобные «Интерсвязи» компании.

— Нет, и все же мне решительно ничего не понятно.

Гордеев и Лена переглянулись.

— Нам тоже, Виталий Федорович, не все понятно, — сказала Лена.

— Нам даже известно с достаточно максимальной точностью о том, кто за всем этим на самом деле стоит. Но доказать это нет никакой возможности. Абонент, как говорится, недоступен.

— И кто же эти молодцы? — робко спросил Проскурец. — Я имею в виду — кто заговорщики?

— Мне кажется, что вам лучше этого не знать, — ответил Гордеев. — Ради собственной же безопасности. Из-за подобной осведомленности, боюсь, я сам в ближайшее время не оберусь неприятностей. Денис Грязнов сегодня утром мне сказал, что, в частности, у него неприятности уже начались.

— У Дениса? — спросила Лена. — И что же это за неприятности?

— Сегодня утром в его квартире раздался телефонный звонок. Звонил представитель по связям с общественностью некоего депутата Госдумы.

— Надо полагать, того самого депутата? — спросила Лена.

— Сомнений никаких нет, что звонок был именно от него.

— И что он хотел?

— Представитель предложил некую астрономическую сумму за те данные, что мы извлекли из компьютера Федотова.

— Нет, ребята, давайте-ка все по порядку, — обратился с просьбой Проскурец. — А то у меня голова что-то идет кругом ото всех этих новостей.

— Во-первых, благодаря внедрению в вашу компанию Михаила Федотова им стали доступны полные данные о пользующихся услугами «Интерсвязи». Во-вторых, кроме фамилий, адресов, номеров телефонов и личных переносных станций абонентов они получили также и данные, позволяющие контролировать содержание переговоров. Федотов, кстати, этим с большим успехом пользовался, из-за чего он постоянно уходил из зоны нашего внимания. Как известно, среди пользователей сотовых телефонов — высшие государственные чины, в том числе многие министры, сотрудники аппарата Президента и правительства, Госдумы и, конечно, самих органов МВД. Так что судите сами, зачем заговорщикам понадобился контроль сотовой связи.

— Видно, далеко идущие планы имел в виду тот, кто все это затеял, — вставил Проскурец.

— Не то слово, — согласился Гордеев. — Захват государственной власти просто не может иметь краткосрочных перспектив.

— Захват государственной власти?! — Проскурец чуть не подскочил на месте. — Неужели они так высоко метили?

— И метили, и все у них было для этого самым тщательным образом спланировано. Да, это был жестокий, кровавый план. Один из самых кровавых планов, каких, наверное, история человечества еще не знает.

Дальше Гордеев рассказал обо всем, что с ним и его друзьями приключилось за все то время, пока Виталий Федорович «отсиживался» в следственном изоляторе.

Несколько раз Проскурец останавливал адвоката, уточняя ту или иную деталь.

— Таким образом, после серии террористических актов, которые, по замыслу заговорщиков, должны были унести жизни нескольких тысяч москвичей, у нынешнего правительства просто не осталось бы никакого выхода, кроме введения на всей территории России чрезвычайного положения с тотальным ужесточением режима. И в этот момент должны были выйти те самые «мятежные генералы». У них была своя мощная поддержка в прессе. Они хорошо платили PR-компаниям за создание в общественном сознании образов генералов — спасителей от постигшей Россию беды.

— А что это за данные, которые вы извлекли из компьютера? — спросил Проскурец, когда Гордеев закончил свой рассказ.

— Сами по себе эти данные ничего не доказывают. Но могут послужить неплохим детонатором при расследовании этого весьма непростого дела. А если это все получит должную раскрутку, то мир содрогнется, когда узнает, какую змею пригрел у себя на груди. Кстати, Денис эти данные уже передал в соответствующие органы. Сейчас там над их расшифровкой с утра до вечера трудится Алик Чувашов.

— Алик? — Лена искренне удивилась. — Каким образом он туда угодил? Он же всю жизнь был вольным стрелком.

— Решил-таки выйти из глухого подполья и послужить родной стране.

— Надо же. Действительно, все на свете меняется до неузнаваемости.

— Его семье уже выделили жилплощадь, так что Денис говорит, что в его квартире теперь тихо, как в мавзолее. Правда, Алик в деревне чувствовал себя намного увереннее, чем в городе. Отвык, понимаешь, хотя на самом деле родился и вырос в питерских каменных джунглях.

— А как «красноярцы»? — спросила Лена.

— Нормально. Что с ними сделается? Эти люди выкованы из таких сплавов, что им ничто на свете нипочем.

— Как Пиранья?

— Почти выздоровел, бок уже не беспокоит. По утрам вовсю ходит в гимнастический зал, тягает железо, чтобы не потерять форму. На них вообще любые раны рубцуются, как на собаке.

— А что Смерть?

— Смерть сказал, что поедет к бабушке в деревню отпаиваться козлиным… то есть этим… козьим молоком с медом. Восстанавливать потери нервной системы.

— А Леопард?

— Леопард завтра летит в Лондон на встречу ветеранов арабо-израильского конфликта.

— А он что, в нем участвовал?

— Участвовал. Одним из полевых командиров.

— На чьей стороне?

— На стороне арабов, кажется. Хотя сейчас работает бок о бок с израильтянами.

— Во дела!

— Такова жизнь.

— М-да, весело у вас, — невесело резюмировал Проскурец.

— Да, кстати, Лена, — начал Гордеев.

— Что, Юра?

— Мы завтра тоже летим.

— Куда? Тоже в Лондон?

— Да нет, какой еще Лондон. Что мы там забыли?

— А куда?

— В Карелию. На выходные.

— Зачем?

— Как «зачем»? Рыбу ловить. Озера там просто инопланетные. А какие караси в них водятся, клянусь, ты таких сроду не видела.

— Гордеев, ты что, московской шпаны еще не наловился?

Гордеев показал на кадык:

— Вот тут сидит уже эта шпана. Пусть «важняк» Александр Турецкий и его друг, дядя Дениса — Вячеслав Грязнов со своим МУРом их всех ловят, им это больше к лицу. Я же как-никак адвокат. Мое дело не ловить, а защищать от тех, кто ловит.

— Очухался, что ли? Вспомнил, кто ты есть на самом деле? — спросила Лена, не скрывая насмешки.

— Ага.

— А как же Неаполь? Ты же им всю дорогу бредишь.

— А ну его к черту, этот Неаполь! Там жарища невыносимая. — И, подумав, добавил: — Впрочем, не жарче, чем в Москве.


на главную | моя полка | | Абонент недоступен |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 7
Средний рейтинг 4.3 из 5



Оцените эту книгу