Книга: Тень подозрения



Тень подозрения

Чарльз Вильямс

Тень подозрения

Глава 1

Городок был небольшим. Если ехать с запада, то сначала вы проезжали мост, перекинутый через неторопливую глинистую речушку с непроизносимым индейским названием, а потом сразу попадали в центр города, состоящий из четырех-пяти кварталов, вытянувшихся вдоль широкой улицы, с площадкой для парковки и четырьмя светофорами на каждом из следующих друг за другом перекрестков. Я как раз проезжал последний, при этом скорость моя не превышала двадцати миль в час, и находился я строго в своем ряду, как вдруг со стоянки выскочил какой-то местный парень на старом побитом грузовике и даже не удосужился посмотреть в зеркало заднего вида.

Слева от меня была какая-то машина, и не оставалось ничего другого, как ударить по тормозам и врезаться в него, что я и проделал. Раздался лязг металла, на мостовую со звоном посыпались обломки радиатора и осколки разбившегося стекла. На залитой солнцем улице начали скапливаться зеваки.

Я затянул ручник, вышел из машины и с отвращением покачал головой, осмотрев свои потери. Передний бампер повис на одном креплении, правое крыло и изжеванная фара вдавились в колесо. Но хуже всего было то, что из поврежденного радиатора хлестал фонтан кипящей воды.

Виновный в аварии водитель грузовика тоже вышел из кабины. Высокий, футов шести ростом, худой брюнет с крупным носом; от его костистого лица, когда он сунулся ко мне, так и разило дешевым мускателем.

— Ты, идиот, — сказал он мне, — может, ты решил, что здесь гоночная трасса…

Плохое настроение зрело во мне уже давно, своим затянувшимся летним путешествием я был сыт по горло и без этого парня, залитого вином под завязку. Я схватил его за рукав и уже собирался как следует врезать ему в челюсть, но понял, что передо мной еще совсем мальчишками просто оттолкнул его от себя. Он все еще продолжал шуметь, как вдруг я почувствовал, что кто-то подошел ко мне сзади, и моя рука оказалась как будто зажатой в тиски, захваченная чьей-то большой ладонью. Я обернулся. Передо мной стоял жирный субъект с тяжелым взглядом блюстителя порядка. На нем был костюм защитного цвета и кобура.

— Вот что, — обратился он ко мне, — если вы собираетесь распускать руки, предлагаю начать с меня.

Я как раз при исполнении.

— О'кей, — ответил я. — Никаких рук.

Он продолжал сверлить меня своим колючим взглядом.

— Вы уже достаточно большой мальчик, чтобы безобразничать.

Как обычно бывает в таких случаях, вокруг нас» начала собираться толпа, хотя я вроде не собирался выдвигать свою кандидатуру на титул «Мисс Северная Флорида 1958». Все выглядело так, словно это я первым начал махать кулаками да вдобавок еще и врезался в грузовик, а то, что мои номерные знаки были выданы в Калифорнии, похоже, только подливало масла в огонь.

Он повернулся к водителю грузовика:

— Все в порядке, Фрэнки?

«Отлично, — подумал я, — наверное, они еще и родственники».

Фрэнки воспользовался случаем, чтобы излить душу. Оказалось, во всем виноваты эти чертовы туристы, которые шпарят через центр города со скоростью шестьдесят миль. Когда он заткнулся, у меня наконец появился шанс приступить к сбору голосов в свою пользу. Я подошел к столпившимся вокруг нас бездельникам, пытаясь найти очевидцев аварии, но все или ничего не видели, или предпочитали помалкивать.

— Ну, что же, мистер, — холодно сказал мне жирный коп, — давайте посмотрим ваши права.

Я вынул права из бумажника и мысленно дал себе обещание, что в следующий раз, если мне снова придется проезжать по этим местам, отправлю машину багажом, а сам пойду пешком. В этот момент с тротуара шагнула высокая темноволосая девушка и подошла к нам.

— Я все видела, — обратилась она к офицеру и рассказала ему, что произошло.

Его реакция показалась мне несколько странной, хотя я и сам не мог бы сказать, чем именно. Было очевидно, что они знакомы, но он даже не поздоровался с ней. Выслушав рассказ, он просто кивнул, но очень сдержанно и недоброжелательно. Она что-то написала на карточке и протянула мне:

— Если я понадоблюсь вашей страховой компании, они смогут найти меня по этому адресу.

Я сунул карточку в бумажник:

— Тысяча благодарностей. Вы мне очень помогли.

Она вернулась на тротуар. На лицах взглянувших на нее людей я заметил такое же странное выражение, как и у полицейского. Это было похоже на враждебность — или мне просто показалось? У меня создалось впечатление, что все они знали ее, но никто не попытался с ней заговорить. Впрочем, она, казалось, ничего этого не замечала.

Не знаю, возымел ли действие ее рассказ, или офицер, подойдя к Фрэнки поближе, уловил наконец его алкогольный выхлоп, но ситуация переменилась в мою пользу. Хорошо; поставленным командным голосом он рявкнул пару раз на Фрэнки, чтобы привести его в чувство, затем составил рапорт, но никаких квитанций не выписал. Грузовик не получил серьезных повреждений.

Мы обменялись координатами своих страховых компаний, и подъехавшая аварийная машина взяла мою на буксир. Я сел в кабину рядом с водителем. Чтобы попасть в гараж, ; нам пришлось вернуться к реке, на западную окраину города.

Город был охвачен оцепенением — в два часа пополудни южное солнце жарило вовсю. На белой от яркого света земле тени казались чернильными пятнами, и я чувствовал запах пота, исходивший от моей рубашки. На рассвете я выехал из Нового Орлеана и к вечеру собирался добраться до Сент-Питерсберга, чтобы еще до ужина искупаться в заливе. «Теперь ничего не попишешь», — мрачно размышлял я. Потом я снова подумал о той девушке, я попытался вспомнить, как она выглядела. Единственное, что запомнилось, — она была высокой и худощавой. Красивой? Пожалуй, хотя красоткой я бы ее не назвал. Наверное, ей около тридцати.

Что-то в ее лице показалось мне странным, — только я не мог понять, что именно. Впрочем, мне не было до нее никакого дела.

Гараж занимал просторное помещение на пересечении улиц, с витринами со стороны улицы и несколькими бензоколонками на шоссе. Мы поставили машину в бокс, где ее осмотрел механик — тощий как щепка, с безучастным выражением лица.

— Вы хотите, чтобы я оценил ущерб? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Я расплачусь сам, а потом пусть страховые компании грызутся между собой.

— Готово будет в лучшем случае послезавтра. У нас на складе нет таких радиаторов, придется везти из Талахасси на автобусе.

— О'кей, — согласился я.

Мне не улыбалось провести здесь тридцать шесть часов, но тут уж я был бессилен. Я вытащил из багажника свои чемоданы:

— Где здесь можно остановиться?

— В какой-нибудь гостинице наверняка найдется место, — ответил он.

— Отлично. Как добраться до ближайшей?

Он обтер руки обрывками ветоши и задумался:

— В нашем районе есть только одна — в трех милях отсюда. Но если вы поедете на восток, то найдете еще два хороших мотеля, совсем рядом друг с другом, — «Спэниш Мейн» и «Эль Ранчо».

— Спасибо. Могу я вызвать такси?

Он мотнул головой в сторону конторы:

— Загляните туда.

Крупный блондин в белом комбинезоне зашел и взял что-то с верстака. Он обернулся и посмотрел на нас:

—  — Если вы ищете мотель, то на колонке как раз заправляется миссис Лэнгстон.

Механик покачал головой.

— Кто такая эта миссис Лэнгстон? — Поинтересовался я.

— Хозяйка мотеля «Магнолия-Лодж», в восточном районе.

— Что вы мне посоветуете?

Он пожал плечами:

— Поступайте как знаете.

Его слова меня насторожили.

— Там что-нибудь не так?

— По-моему, там все в порядке. Довольно недорого, но без бассейна. Выбирайте сами, где вам остановиться.

Лишь теперь я понял, что мне знакомо это имя. Я был почти уверен, что это она. Подхватив свой багаж, я вышел на шоссе и угадал. Она стояла у старого фургона и доставала из сумочки деньги.

Я подошел к ней и поставил чемоданы на землю:

— Миссис Лэнгстон?

Она обернулась и слегка улыбнулась мне:

— Привет. — И тут я понял, что так поразило меня в ее лице, когда я увидел ее впервые. Она выглядела уставшей. Вот и все. У нее было худое и довольно приятное лицо, с правильными чертами, но в глубине красивых серых глаз таилась безграничная усталость.

— Мне сказали, что вы держите мотель.

— Все верно, — кивнула она.

— Не захватите меня с собой, если у вас есть места?

— Конечно. Поставьте сумки на заднее сиденье.

Мы выехали на главную улицу и покатили через город. Я надеялся, что если Фрэнки все еще где-то в городе, то мы успеем заметить его и загоним фургон в укрытие.

— Когда будет готова ваша машина? — спросила она, когда мы остановились на светофоре.

— Послезавтра, — ответил я. — Кстати, я хочу еще раз сказать вам спасибо.

— На здоровье, — ответила она. Загорелся зеленый, и мы тронулись.

Я повернулся и посмотрел на нее. У нее были темно-каштановые волосы до плеч и хороший цвет лица.

Кроме следов помады на губах — никакой косметики.

Красивой формы рот. Из-за высоких выступающих скул казалось, что у нее впалые щеки. Это было лицо зрелой женщины, в нем чувствовалась сила. Два кольца на руке — обручальное и свадебное — выглядели очень дорогими, и остальная ее экипировка совершенно с ними не сочеталась. Она была одета в дешевое платье из магазина готовой одежды. На красивых и длинных ногах — старые, стоптанные сандалии.

Справа, сразу за городской чертой, я увидел мотель «Спэниш Мейн». Вдоль фасада тянулся огромный бассейн, вокруг которого теснились разноцветные зонтики. Сверкавшая под белым раскаленным солнцем вода казалась голубой и прохладной, и я вспомнил, что в «Магнолия-Лодж» бассейна нет. «Вот черт», — мрачно подумал я. Ладно, по крайней мере, меня не пытались надуть. К тому же хозяйка мотеля — очень красивая женщина.

«Магнолия-Лодж» находился на левой стороне дороги, примерно четвертью мили дальше. Когда мы свернули к нему с шоссе, я понял, что имел в виду парень из гаража, когда сказал, что здесь «недорого»: во всем здесь ощущалась запущенность, отчего создавалось впечатление, что мотель так и не был достроен до конца. Корпус на двенадцать или пятнадцать номеров представлял собой стандартный блок в виде буквы «П», обращенный открытой стороной к шоссе.

Само кирпичное здание, крытое черепицей, казалось солидным и не слишком обветшалым, но явно нуждалось в покраске. Трава вокруг него выцвела и под палящим полуденным солнцем выглядела невзрачно.

В средней части двора и вдоль шоссе — что-то похожее на газон, но коричневого цвета и покрытое пылью. Белый гравий дорожки рассыпался, и местами сквозь него проросли пучки сорняков. Я удивился, как ее муж допустил, чтобы все пришло в такое состояние.

Машина остановилась перед входом в офис. Я взял с заднего сиденья две сумки с продуктами и вслед за миссис Лэнгстон вошел внутрь.

В маленькой прихожей царила прохлада и приятный полумрак — глухие венецианские ставни создавали надежную преграду жгучим солнечным лучам. На вощеном полу, выложенном темно-синими плитками, лежали плетеные половички и стояли бамбуковые кресла с черными и оранжевыми подушками. В углу комнаты — телевизор, перед диваном — длинный кофейный бамбуковый столик со стеклянной столешницей, на котором валялась кипа журналов. На столе у стены я заметил модель корабля. Она была около трех футов в длину и поражала тщательностью отделки. Напротив двери была установлена конторка, а в конце ее — маленький телефонный коммутатор и стойка с ячейками для ключей. Сразу за конторкой виднелась занавешенная дверь, за которой, очевидно, находились комнаты хозяев. Где-то в глубине работал пылесос.

Я сложил покупки на конторку. «Джози», — позвала она, и пылесос умолк. Из-за занавески появилась мощная темнокожая девица в белом фартуке. У нее было круглое добродушное лицо и большой рот, который она накрасила помадой неестественного, почти фиолетового цвета.

Миссис Лэнгстон положила передо мной регистрационную карточку и кивнула на сумки:

— Захвати это на кухню, Джози.

— Хорошо, мэм. — Девица взяла сумки и повернулась к выходу.

— Водопроводчик не звонил? — спросила миссис Лэнгстон.

Я снял колпачок с ручки и склонился над карточкой, снова — в который раз за последние дни — спрашивая себя, почему я все еще указываю свой адрес в Сан-Франциско. Впрочем, нужно же что-то написать, а этот адрес, по крайней мере, соответствует моим номерам на машине.

— Нет, мэм, — ответила Джози. — Телефон звонил несколько раз, но я думаю, что ошиблись номером. Когда я подходила, там промолчали, а потом повесили трубку. — И она вышла.

Я случайно поднял глаза. Лицо миссис Лэнгстон странно застыло, молочно-белая кожа побледнела еще больше, и у меня сложилось впечатление, что ей с трудом удается сохранять самообладание. Она смотрела куда-то вдаль отсутствующим взглядом.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

Она ахнула от неожиданности, потом покачала головой и заставила себя улыбнуться:

— Нет, все в порядке. Просто устала от жары.

Взяв в руки мою карточку, она бегло взглянула на нее:

— Сан-Франциско? А как вы переносите жару, мистер Чатхэм?

— Так, значит, вы там бывали?

Она кивнула:

— Один раз, в августе. У меня были с собой только летние вещи, и я чуть не замерзла. Но город мне понравился, мне он показался просто сказочным. — Она подошла к конторке и взяла из ячейки ключ. — Возьмите, номер двенадцать.

— Лучше я сразу же расплачусь, — ответил я. — Сколько с меня?

В этот момент зазвонил телефон. Мне показалось, что миссис Лэнгстон испугалась. Она выпрямилась и застыла на месте, как будто ей в спину плеснули ледяной водой, и в ее глазах мелькнул страх. Телефон зазвонил вновь, издавая пронзительную трель. Она с усилием протянула руку и сняла трубку.

— «Магнолия-Лодж», — чуть слышно произнесла она.

И сразу же побледнела, как будто с ее лица сошла вся краска. Она пошатнулась, и я перегнулся через стол, чтобы поддержать ее, — мне показалось, что женщина вот-вот упадет, но она опустилась на табурет, стоявший за стойкой. Попыталась положить трубку на рычаг, но не попала. Трубка осталась лежать на регистрационной книге, и я расслышал раздававшиеся из нее звуки. Миссис Лэнгстон закрыла лицо дрожащими руками.

Понимая, что лезу не в свое дело, я схватил трубку — сработал рефлекс, к тому же я примерно представлял, что услышу. И не ошибся.

Я услышал едва различимый шепот, — голос был наглый, порочный и напряженный, а те мерзости, которые он произносил, могли свести человека с ума.

Я обратил внимание на какие-то дополнительные звуки, какой-то фон. Через минуту поток нечистот иссяк и голос поинтересовался:

— Ты хорошо меня слышишь, дорогая? Скажи, тебе понравилось?

Я зажал рукой трубку и, перегнувшись через конторку, дотронулся до ее руки:

— Ответьте ему. — Я протянул ей трубку.

Она подняла голову, но только в ужасе уставилась на меня. Я потряс ее за плечо:

— Давайте, скажите что-нибудь. Все равно что.

Она кивнула, и я отнял руку от трубки.

— Почему? — закричала она. — Почему вы выбрали именно меня?

Я кивнул и взял трубку, чтобы услышать ответ. Тихий шелестящий смешок был омерзителен, как прикосновение к обнаженной коже выползшей из болотной тины гадины.

— Потому что мы знаем секрет, дорогая. Мы знаем, что это ты убила его, разве не правда?

Я нахмурился — в привычный сценарий это не вписывалось. Шепот возобновился:

— Мы все знаем, дорогая. И мне приятно думать, что мы с тобой… — И он повторил то, о чем ему так приятно было думать. Он производил впечатление человека с богатым воображением, которому не чужды самые отвратительные фантазии. Вдруг я услышал, что в шепот вновь вклиниваются какие-то посторонние звуки, какой-то шумовой фон, и в ту же секунду связь прервалась. Видимо, он повесил трубку, но, судя по всему, сделал это недостаточно быстро.

Я тоже повесил трубку и посмотрел на поникшую голову сидевшей рядом женщины.

— Бояться нечего, — сказал я, — обычно они неопасны.

Она взглянула на меня, но не смогла выдавить ни звука.

— Как давно он этим занимается?

— Давно… — неуверенно прошептала она. — Давно… — И потеряла сознание.

Я едва успел подхватить ее. Вынеся ее из-за стойки, я осторожно уложил женщину на пол, на один из половичков. Она оказалась очень легкой, слишком легкой для своего роста. Я распрямился и крикнул: «Джози!»

Неестественную бледность тонкого лица миссис Лэнгстон подчеркивали темные ресницы. Очевидно, она уже давно находилась на грани нервного истощения.

Джози выглянула из-за занавески и вопросительно посмотрела на меня.

— У вас есть виски? — спросил я.

— Виски? Нет, сэр, у нас нет ничего такого… — Она сделала еще один шаг по направлению к конторке и увидела лежащую на полу миссис Дэнгстон. — Ох, Боже милостивый…

— Помолчи, — приказал я. — Принеси мне стакан… И мокрое полотенце.

Я выбежал из комнаты и принес из фургона свои чемоданы. Там у меня лежала бутылка виски. Джози снова вынырнула из-за занавески. Я налил немного виски в стакан, опустился на колени рядом с миссис Лэнгстон и обтер ей лицо мокрым полотенцем.



— Вы думаете, она придет в себя? — тревожно спросила Джози.

— Конечно. Это просто обморок. — Я нащупал пульс, он оказался достаточно ровным.

— Вы не собираетесь давать ей виски?

— Не раньше чем она сможет глотать, — нетерпеливо ответил я. — Или вы хотите, чтобы она захлебнулась? Где ее муж?

— Муж?

— Мистер Лэнгстон, — раздраженно повторил я, — сходите за ним. Где он?

Она покачала головой:

— Никакого мистера Лэнгстона нет. Он умер.

— Ах вот что, — ответил я.

— Как вы думаете, может, вызвать врача?

— Не думаю, что в этом есть необходимость. Подождите-ка.

Миссис Лэнгстон шевельнулась и открыла глаза.

Одной рукой я обхватил ее за плечи, а другой поднес к ее губам стакан с виски. Она отхлебнула и закашлялась, но проглотила. Я отдал стакан Джози:

— Принесите воды.

Через минуту миссис Лэнгстон уже смогла сесть.

Я помог ей добраться до кресла и налил ей еще, на этот раз смешав виски с водой. Ее лицо слегка порозовело.

— Спасибо, — выговорила она слабым голосом.

Я нетерпеливо отмахнулся:

— Вы знаете, кто это был?

— Нет.

— И никого не подозреваете?

Она безнадежно покачала головой.

— А в полицию вы сообщали?

Она кивнула:

— Несколько раз.

Нельзя было терять ни секунды. Я подошел к телефону и вызвал телефонистку:

— Соедините меня с офисом шерифа.

После второго гудка мне ответил мужской голос.

— Я хотел бы поговорить с шерифом, — сказал я.

— Его сейчас нет. У телефона Магрудер, что у вас случилось?

— Вам звонят из «Магнолия-Лодж». Я хочу сообщить о психопате, который только что звонил миссис Лэнгстон. Мне кажется, вам уже поступали жалобы на него…

— На кого?

— На психопата, — повторил я, — на придурка, который беспокоит миссис Лэнгстон телефонными звонками.

— Да, да, я в курсе. Так что случилось?

— Мне кажется, я могу дать вам наводку, и если вы поторопитесь, то сможете накрыть его. Он повесил трубку минуты две назад…

— Погодите, дружище. Не так быстро. Кто вы такой?

Я сделал глубокий вдох.

— Моя фамилия Чатхэм. Я остановился в мотеле и случайно оказался в офисе, когда сюда позвонил этот мерзавец. Я выслушал его…

— Зачем?

Я подумал, что это, может быть, еще не самый идиотский вопрос, какой можно услышать от офицера полиции, но близко к тому. Но мне удалось подавить свой сарказм.

— Видите ли, я хотел установить, откуда он звонит…

— И он вам сказал? Очень любезно с его стороны.

Я вздохнул:

— Нет. Я все пытаюсь вам объяснить… Мне показалось, я напал на след, который может вам помочь…

— Да, да. Конечно. Вы по телефону получили отпечатки его пальцев.

— Так, значит, вас это не интересует?

— Послушайте, дружище, — холодно ответил он, — вы, наверное, думаете, что нам нечем заняться, кроме как сбивать ноги, разыскивая пьяных по телефонным будкам? Скажите миссис Лэнгстон, чтобы она просто повесила трубку, если ей не хочется слушать этого ненормального.

— Только это ей и остается.

— Она может вообще не подходить к телефону?

— А деловые звонки?

— Ничем не могу помочь. Знаю только, что никому еще не удалось навредить другому человеку, позвонив ему по телефону.

— Я об этом и не думал, — ответил я. — Я передам ей ваши слова, и все будет в порядке. — И я повесил трубку, кипя от негодования.

Глава 2

Я обернулся к миссис Лэнгстон. Она запустила руку в темные волосы, и в этом жесте сквозила такая же усталость, как и во всем ее облике. Она все еще была очень бледна. Еще несколько дней — и она просто рассыплется на части, как разбитая тарелка.

— Они приняли какие-нибудь меры? — спросил я.

— Только в первый раз. Ко мне приходил помощник шерифа и задавал какие-то вопросы. Но мне кажется, что он мне не поверил.

«Похоже на то», — подумал я. Я даже готов был поспорить, что именно так и было.

— Вы не знаете, не преследует ли он еще какую-нибудь женщину?

Она покачала головой:

— Не думаю. — В следующий момент ее глаза снова наполнились ужасом, и она закричала:

— Зачем он все это делает?

— Не знаю, — ответил я. — А зачем они выскакивают нагишом из кустов в парке? Впрочем, почти всегда они практически безобидны.

И я подумал, что веду себя почти так же глупо, как этот клоун Магрудер. Безобидны ли они? Разве что в физическом смысле.

Она вскинула на меня глаза:

— Зачем вы попросили меня отвечать ему?

Я пожал плечами:

— Сила привычки. Я всю жизнь проработал в полиции.

— Ах вот оно что. Вы хотели, чтобы он продолжал говорить?

— Именно. Это единственный способ выйти на него — стоит ему повесить трубку, и он становится недосягаемым, как если бы находился на другой планете.

Чем дольше он изрыгает свои гнусности, тем больше у нас шансов, что он допустит какую-нибудь оплошность, и мы сможем вычислить его. Или что мы сами услышим какой-нибудь характерный шумовой фон.

Она посмотрела на меня с возрастающим интересом:

— Вы что-нибудь услышали?

— Вот именно. Он звонил из бара. Конечно, это мало что дает, они почти всегда именно так и поступают. Но это место находится в пивном погребке или в ресторане, и мне кажется, можно выяснить, в каком именно.

— Как? — нетерпеливо спросила она. — Я хочу сказать — как вы догадались?

— Просто повезло, — ответил я. — Везение иногда случается, когда рассчитывать больше не на что.

В большей части телефонных кабинок устанавливают вентиляторы, как вам известно. И в этой он тоже есть, к тому же закреплен не правильно. Он производит столько шума, что его нельзя не услышать. Кроме того, я слышал, как включили музыкальный автомат.

Я задумался. Этот тип был, конечно, не в своем уме, но все же у него хватило сообразительности, чтобы повесить трубку, как только заиграла музыка. Впрочем, это ничего не меняло. Сексуальный маньяк не обязательно должен быть глупым — он просто неуравновешенный человек.

Она нахмурилась:

— Значит, если бы они вас выслушали, то могли бы его поймать?

— Не знаю. Для этого нужно определенное везение и достаточное количество людей, чтобы за несколько минут оцепить все подобные заведения в городе… — У меня не было никаких связей в полиции этого округа. Возможно, они по горло завалены работой и страдают от нехватки кадров. Это в полиции вечная проблема.

— Вы сказали, что работали в полиции? — спросила она. — Значит, теперь вы больше там не работаете?

— Нет.

Я убрал виски обратно в сумку и застегнул ее. Ключи от комнаты, которые она уронила на стол, так и лежали там. Я взял их и положил в карман. Миссис Лэнгстон встала. Я специально не стал ей помогать, чтобы посмотреть, как она сама справится с этим. Ноги у нее по-прежнему слегка подгибались, но в целом с ней все было в порядке.

— Спасибо вам за все, мистер Чатхэм.

— Вы часто падаете в обморок?

Она безрадостно улыбнулась:

— Это было так странно. По-моему, второй раз в жизни. Почему вы спрашиваете?

— Вам стоит сходить к врачу. Вы должны обследоваться.

— Глупости. Я прекрасно себя чувствую.

— Вы держитесь из последних сил. Когда они иссякнут, вы просто сломаетесь. Вы весите не больше сотни фунтов.

— Сто десять. Просто вы недооцениваете свою силу.

— О'кей, — ответил я. В конце концов, все это меня совершенно не касалось.

Я вышел на улицу и принес из фургона вторую сумку. Комната под номером двенадцать находилась в противоположном крыле. Она была угловой, а между ней и концом корпуса я насчитал еще три двери — всего пятнадцать номеров. Я поставил чемоданы и стал рыться в кармане, ища ключи, разглядывая выцветшее, сожженное солнцем пространство. «Бассейн футов двадцать на сорок», — подумал я и представил себе, как он должен выглядеть — тротуарные плитки, шезлонги, зонтики, кустарник и трава, — это место просто взывало о зелени. Мне стало стыдно. Я слишком увлекся.

Обстановка в номере оказалась довольно уютной — зеленый ковер на стене, двуспальная кровать под темно-зеленым покрывалом и комод, над которым висело большое зеркало. Пара кресел дополняла меблировку. Слева за дверью висело большое зеркало, в которое можно рассмотреть себя в полный рост, а за ним находилась ванная комната, отделанная травянисто-зеленым кафелем. Было жарко, но в глубине комнаты возле закрытого и зашторенного окна я заметил кондиционер. Я включил его, и через секунду в комнате повеяло прохладой. Я стащил с себя пропотевшую одежду и принял душ. Полотенца оказались изношенными и потертыми, чего и следовало ожидать от дешевой гостиницы. В отличие от добротной меблировки полотенца выдавали хозяйские секреты. Видимо, дела шли не слишком успешно. Я налил себе виски, закурил сигарету и растянулся на кровати.

Безделье действовало мне на нервы. Я подумал, что предпочел бы любую тяжелую физическую работу, пусть даже на самом солнцепеке, но мне хотелось заняться чем-нибудь таким, где я мог бы приложить руки. Строить или еще что-нибудь в этом роде. Когда работаешь руками, результат становится осязаемым.

В этом случае вашей работе не мешают посторонние люди, низменные чувства, абстрактные понятия, вам не нужно задаваться вопросом — что есть правда или не правда, и результаты шестилетнего труда вы не выбросите псу под хвост в результате пятиминутного помешательства…

Я вспомнил свой дом, там, на склоне Твин-Пикс, где после полудня на город, как ватная река, наползал туман, я вспомнил о Нэн. Воспоминания не вызвали у меня никаких особых чувств, кроме, пожалуй, ощущения утраты и бессмысленности своего существования.

После нашего развода прошел уже целый год. Дом был продан. Работу, которую она считала причиной нашего разрыва, я бросил.

Я затянулся сигаретой и уставился в потолок, размышляя, знает ли она о том, что со мной в конце концов произошло. Она снова вышла замуж и переехала в Санта-Барбару, но кто-нибудь из ее друзей, оставшихся в Бэй, мог написать ей обо мне или послать газетные вырезки. Я не получал от нее никаких известий, но, с другой стороны, не было и никаких причин для того, чтобы она мне писала. Это было не в ее духе:

«…я уже говорила тебе, что все идет своим чередом, а больше мне особенно нечего сказать…» Я надеялся, что ей не послали ту фотографию. Она была довольно кровожадной, так же, как и незамысловатая подпись: «Жертва полицейского произвола».

Я потушил сигарету и сел на кровати. Если я так и проторчу целый день взаперти, наедине со своими мыслями, то к вечеру полезу на стену. Я подумал о миссис Лэнгстон и об этом телефонном оборотне, который задался целью довести ее до нервного срыва. Городской справочник лежал на комоде. «Нет, — мрачно подумал я, — к черту все это. Какое мне дело до всего, что здесь происходит?»

К тому же он, скорее всего, давно уже ушел оттуда, так что и нечего суетиться.

Однако мне никак не удавалось выкинуть из головы этого дела. Я подошел к комоду и взял в руки маленькую книжечку. Задача, которую я перед собой поставил, была непростой, но ее решение поможет мне убить вторую половину дня. Я взял ручку и клочок бумаги и погрузился в изучение желтых страничек.

Кафе… В списке их было восемь — три на одной и той же улице под названием Спрингер. Возможно, это было главное злачное место в городе, и я выписал их адреса.

Таверны… девять в списке.

Пивные бары… ничего особенного.

Ночные клубы… один, причем под таким же названием, что и одна из таверн.

Всего набралось семнадцать названий, включая возможные повторения. Я вызвал такси и быстро натянул на себя спортивную рубашку и легкие брюки. Когда мы выехали, я заметил, что одно из заведений, внесенных в мой список, было напротив, через дорогу. Неоновая вывеска, на которой красовался силуэт выпрыгнувшей из воды рыбы, гласила: «Гостиница „Сильвер Кинг“.

Сюда я решил заглянуть на обратном пути.

На улицах я стал присматриваться к вывескам.

Главным местом отдыха действительно оказалась Спрингер-стрит. Я вышел из такси возле кафе, расплатился с шофером и вошел внутрь. Здесь был телефон, но не было для него кабинки. Очередное заведение находилось в соседнем квартале, на противоположной стороне улицы. Телефонная кабинка стояла в глубине зала, рядом с музыкальным автоматом. Как только я закрыл за собой дверцу, включился вентилятор, но не тот, который я искал. Этот работал совершенно бесшумно. Я бросил никель и, набрав наобум несколько цифр, сделал вид, что слушаю, потом повесил трубку и забрал монету.

За полчаса я проверил девять телефонов, побывав и в сверкающем стеклом и хромом «Стейк-Хаус», и в засаленных подвальчиках на Фронт-стрит, пропитавшихся запахом гамбургеров с чили, не пропуская ни дорогие коктейль-холлы, ни сомнительные пивные бары, и в результате получил довольно полное представление об увеселительных заведениях города. Река, вдоль которой тянулась Фронт-стрит, находилась в западной части города. На южной оконечности Спрингер-стрит еще встречались деловые кварталы, потом начиналась железная дорога с обшарпанным зданием вокзала, где за рельсами виднелись разноцветные дома. Северный конец широкой центральной улицы разветвлялся на два параллельных отрезка, на одном из которых располагался суд, а на другом — маленькое здание почты и федеральное управление, за ними две школы и основные жилые кварталы. В городе было четыре начинавшиеся на Фронт-стрит улицы, которые пересекались. Спрингер, представлявшая собой еще одну главную улицу, была единственной, которая проходила вдоль всего города с востока на запад и пересекала реку. Все остальные на Фронт-стрит заканчивались.

Но того, что искал, я так и не нашел и продолжил поиски. В большинстве заведений были установлены кондиционеры, и, выходя из них, вы чувствовали себя, как будто шагнули прямо в печную топку. Асфальтовое покрытие на тротуаре пузырилось, таяло и прилипало к подошвам. Моя рубашка была мокрой от пота. Через час я почувствовал, что зашел в тупик, и сделал передышку. В этом городе не было ни одной телефонной будки с шумно работающим вентилятором.

Однако в моем списке оставались еще два пункта. Одним из них был ночной клуб «Фламинго», находившийся, судя по адресу, на Вест-хайвей. Правда, он вряд ли был открыт в то время, когда звонил этот тип. Вторым номером была гостиница «Сильвер Кинг» — через дорогу от моего мотеля. Неужели он решился звонить оттуда — чуть ли не из самого ее дома? Но кто способен объяснить, чем руководствуются сумасшедшие в своих поступках? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться туда. На ближайшем перекрестке возле автобусной остановки я заметил такси и остановил его.

Когда мы доехали до Спрингер и остановились на светофоре, шофер обернулся и посмотрел на меня через плечо. Он был средних лет, со сдавленным с боков лицом, скорбными карими глазами и плохо подогнанными искусственными зубами, которые были слишком крупными и симметричными, отчего он казался сошедшим с плаката, рекламирующего зубную пасту.

— Скажите, — спросил он, — это не вы сегодня утром вступили в рукопашную с Фрэнки?

— Я не стал бы называть это рукопашной, — ответил я, — так, повздорили немного.

— Вот я и подумал, что ваше лицо мне знакомо, приятель. Вы, наверное, осматривали город? Готов поспорить, что видел вас три-четыре раза за вечер.

Я прожил всю жизнь в большом городе, и такой вариант просто не приходил мне в голову. Я находился в крошечном городишке и был в нем чужаком, к тому же успел стать заметной фигурой. Если прибавить к этому темно-красное лицо и торчащие ежиком рыжие волосы, то вряд ли можно ожидать, что я останусь незамеченным.

— Просто побродил по окрестностям, — объяснил — хотел убить время, пока машина в ремонте.

— Где вы остановились?

— В мотеле «Магнолия-Лодж».

— Ах вот как, — ответил он.

Я, нахмурившись, уставился ему в затылок. Опять то же самое — та же реакция, причем вы даже не смогли бы объяснить, почему она показалась странной. Я вспомнил, как вели себя зеваки, обступившие место аварии, а потом механик в гараже. Включился зеленый, и мы двинулись.

— А в чем, собственно, дело? — поинтересовался я.

Он пожал плечами:

— С самим мотелем все в порядке, как мне кажется. Хотя процветающим его не назовешь.

— Ну, что же, это не такое простое дело для одинокой женщины. Мне сказали, что ее муж умер.

— Да, в общем, можно так сказать.

Это было что-то новенькое. Он выразился так, словно человек мог быть мертвым в общем, а мог быть и в частности, будто существовали разные степени быть мертвым.

— Что вы имеете в виду?

— Это правда, что вы из Калифорнии? Наверное, в тамошних газетах не было такой шумихи? — На следующем перекрестке ему пришлось притормозить — зажегся красный свет. Он обернулся ко мне через плечо. — Лэнгстона убили, — сказал он.

Несколько секунд я молчал, вспоминая тихий мерзкий смешок и шепот: «Мы знаем, что это ты убила его, ведь правда?»

Потом я выбросил это из головы.

— Удалось поймать того, кто это сделал?

— И да и нет.

Такой ответ мог означать все, что угодно. Я вздохнул, прикурил сигарету и сделал новую попытку:

— Так да или нет?

— Одного из них поймали, — ответил он, — мужчину. Но до сегодняшнего дня неизвестно, кто был вторым. По крайней мере, так говорят.



Зажегся зеленый свет, он включил передачу и влился в общий поток. Конечно, все, что он рассказывал, еще ничего не значило. Я ждал, когда он заговорит снова.

— Конечно, теперь каждый может сопоставить, что к чему, и сделать свои выводы, если вы понимаете, что я хочу сказать. Но только никаких имен никто не называл…

Я сразу догадался, что он имеет в виду.

— Одну минутку. Не сомневаюсь, что закон в вашем городе запрещает убивать людей?

— Конечно, сэр. Но закон говорит еще и о том, что нужно иметь доказательства для того, чтобы арестовать человека и отдать его под суд.

Ощущение было такое, как будто дотрагиваешься до оголенного нерва. «Ну ладно же, — сердито подумал я, — я получил такие доказательства, правда, пока их недостаточно».

Мы выехали из деловой части города и теперь проезжали мимо фабричного корпуса и морозильной установки на окраине. Я попросил его ехать помедленнее — мне еще нужно было задать ему добрый десяток вопросов.

— Так вы говорите, что одного из них поймали и он признался, что с ним был еще кто-то, но не сказал, кто именно? Из него так и не смогли вытянуть имя второго?

В ответ он бросил через плечо:

— Мистер, из этого парня никому не удалось вытянуть ни одного слова. Он попытался оказать вооруженное сопротивление Колхауну и умер раньше, чем успел упасть на землю.

— А кто такой Колхаун?

— Тот самый здоровенный коп, который не дал вам отколошматить Фрэнки.

— Черт, да я и не собирался с ним драться… — Я замолчал. Не стоило тратить время на этот идиотский разговор.

— Вы выглядите как человек, который способен постоять за себя, что бы ни случилось, но позвольте мне дать вам один совет: никогда не связывайтесь с Колхауном.

— Я и не собирался, — нетерпеливо возразил я.

И пожалел о том, что задал этот вопрос.

— Вы, может, думаете, что он жирный. Мистер, я только одно вам скажу: никакой он не жирный. Знаете, мне случалось видеть его в деле… — Он помолчал, вздохнул и покачал головой. — Он тертый калач, вот что я имею в виду. Этот парень — тертый калач.

Я надеялся, что теперь он закончит свои рассуждения о Колхауне и перейдет к делу.

— Понятно, — я решил направить разговор в нужное русло, — так вы сказали, что одного застрелили на месте, потому что он оказал сопротивление. Поэтому он не сказал ни слова. Тогда откуда же стало известно, что был еще и второй? Или Колхаун видел его на месте преступления?

— Нет. Точно я не знаю…

Он повернул к стоянке перед «Сильвер Кинг». От жары над шоссе дрожало марево, и блеск белого гравия на стоянке слепил глаза. До меня донеслись звуки музыкального автомата, а через широкое распахнутое окно, возле которого мы остановились, я увидел нескольких мужчин, которые пили кофе у стойки.

Шофер обернулся ко мне и сцепил руки на изголовье сиденья.

— Так чего вы точно не знаете? — спросил я.

— Дело было так. Колхаун взял того парня, его звали Стрейдер, в половине пятого утра, когда он был у реки и пытался избавиться от трупа. Стрейдер приехал туда на машине Лэнгстона, а сам Лэнгстон лежал на заднем сиденье, завернутый в брезент и с проломленным черепом.

— Понятно, что это выглядело довольно подозрительно, — согласился я. — А был ли в машине кто-нибудь еще?

— Нет. Но там была другая машина, она стояла ярдах в пятидесяти ближе к дороге. Потом она уехала.

Колхаун слышал, как завелся мотор, и видел свет фар.

Он побежал туда, но не успел. Тогда он хотел стрелять по машине, но в темноте споткнулся и упал. А к тому времени, когда он поднялся и нашел свое оружие, она уже скрылась за поворотом шоссе. Но номер он разглядел. Ему удалось разглядеть его, потому что сзади горели подфарники…

— Понятно, понятно, — нетерпеливо перебил я, — так удалось узнать, чья это машина?

— Да. Это была машина Стрейдера.

— Вот оно что. И где ее потом нашли?

Он мотнул головой в сторону шоссе:

— Как раз вон там, рядом с тем номером, который Стрейдер снимал в мотеле. И еще одну вещь удалось выяснить достоверно — за рулем машины сидела женщина.

Некоторое время я молчал. Даже то немногое, что мне удалось узнать, объясняло, почему над этим городом нависла зловещая тень, тень подозрения, присутствие которой ощущалось во всем, к чему ни прикоснись.

— Когда все это случилось? — спросил я.

— В прошлом ноябре.

«Семь месяцев назад», — подумал я. Неудивительно, что ее глаза превратились в настоящий серый океан усталости и, судя по всему, она вот-вот окажется на грани нервного срыва., — С вас один доллар, — сказал он. — Мы выехали за черту города.

Я протянул ему два:

— Зайдите со мной. Я угощу вас пивом.

Глава 3

Мы вошли внутрь, и нас охватила кондиционированная прохлада. Здание было выстроено в форме буквы «Г», и на улицу выходили окна обеденного зала.

Слева от двери стояло несколько столиков, а в глубине, напротив окна, которое было видно с дороги, располагалась стойка с шеренгой табуретов перед ней.

Вращающиеся двери позади стойки вели на кухню. По обеим сторонам двери на стенах висели чучела морских тарпонов, а еще один был укреплен над дверью справа, за которой находился бар. Два дальнобойщика пили кофе и болтали с официанткой.

Бар представлял собой вытянутое помещение, примыкавшее к залу под прямым углом и образовывавшее «перекладину» буквы «Г». В глубине, по левой стороне, стояли множество столиков, музыкальный автомат, который в данную минуту молчал, и телефонная кабинка. Я бросил на нее беглый взгляд — с этим я разберусь потом.

За одним из столиков сидел мужчина в белой ковбойской шляпе и голубой рубашке. Он сидел боком ко мне, повернувшись к темноволосой, худой как щепка девице, во внешности которой угадывалась примесь индейской крови. Еще двое сидели, взгромоздившись на табуреты в глубине бара.

Они оглянулись на нас, когда мы вошли, и один из них кивнул таксисту. Над большим зеркалом висела еще одна рыба, такая огромная, каких я в жизни не видел.

Бармен вышел к нам, бросил в мою сторону любопытный взгляд и кивнул таксисту:

— Привет, Джейк. Что будешь пить?

— Бутылочку «Регал», Олли, — ответил Джейк.

Я заказал то же самое. Олли поставил перед нами заказ и вернулся за стойку, где протирал стаканы. Лет двадцати пяти на вид, он обладал широкими плечами, мускулистыми руками, широким загорелым лицом и хладнокровными карими глазами.

Я отхлебнул пива и закурил сигарету.

— Кто такой был этот Стрейдер? — спросил я таксиста.

Стоило мне только произнести это имя, как бармен и те двое, что сидели в стороне, обернулись и уставились на меня. И это несмотря на то, что прошло уже столько времени, отметил я.

Джейку стало явно не по себе.

— Это и есть самое чудное во всей этой истории.

Он приехал из Майами. И, как удалось установить, даже не был знаком с Лэнгстоном.

Один из мужчин за стойкой отставил свой стакан.

Он пристально смотрел на меня наглыми глазами человека, привыкшего нарываться на неприятности:

— Может, с ним самим он знаком и не был. Но это не значит, что он не мог быть другом кого-нибудь другого из его семьи.

Бармен покосился на него, но промолчал. Второй парень спокойно пил свое пиво. Тишина, которая воцарилась в баре, предвещала угрозу, но они, казалось, ничего не замечали. Это было для них привычным делом.

— Я не говорю, что, он не был знаком с другими, — возразил Джейк. — Я только хотел сказать, что не удалось доказать, что он знал кого-нибудь из Лэнгстонов.

— Тогда какого черта он вообще сюда приехал? — поинтересовался второй тип. — Почему его имя записано в регистрационной книге этого самого мотеля три раза за два месяца? Он приезжал сюда не в командировку, иначе в городе нашелся бы человек, с которым он встречался. К тому же кто поверит, будто он был настолько безмозглым, что пытался продавать здесь недвижимость в Майами?

— Откуда мне знать? — ответил Джейк. — Парень, который оказался настолько безмозглым, чтобы стрелять в Колхауна, способен и не на такое.

— Ерунда. Ты не хуже меня знаешь, для чего он приезжал. Этот жеребец навещал здесь свою леди. Он не смог добиться в своей жизни ничего серьезного, занимался какой-то ерундой, поэтому одна дамочка время от времени подбрасывала ему кое-что.

«Что за чудесное местечко», — мрачно подумал я.

Суд над ней не прекращался ни на одну минуту — каждый день ей предъявляли обвинение за это убийство — и здесь, и во всех остальных барах в городе, и всякий раз, даже когда она шла по супермаркету, катя перед собой тележку с продуктами. Интересно, почему она не продала мотель и не уехала отсюда? Должно быть, ей не давала сделать этого гордость. А по ее лицу было видно, что человек она гордый.

Впрочем, напомнил я себе, меня это не касается.

Я ничего не знал о ней, — может, она и в самом деле убила своего мужа. Среди убийц встречались такие люди, которые не могли солгать не покраснев. Но корысть заставляла их пойти на преступление. Однако на нее это было не похоже.

— Она что, тоже из Майами? — вмешался второй мужчина. Тон, каким он это произнес, говорил о том, что, по его мнению, быть родом из Майами — предосудительно уже само по себе.

— Черт, Руп, — с вызовом бросил Джейк, — не нужно представлять дело так, как будто я защищаю ее или Стрейдера. Я просто сказал, что знать о чем-то и доказать это — разные вещи.

— Доказать! — презрительно протянул Руп. — Слишком много носятся с этой ерундой. У них и так были все доказательства. Иначе почему Стрейдер вообще полез в это дело и попытался обставить все как несчастный случай?

Я отвернулся. Все было безнадежно. Но я вспомнил, что собирался задать один вопрос, который не давал мне покоя, и решил воспользоваться случаем.

— Зачем они взяли обе машины? — спросил я Джейка.

Они уже совершенно позабыли обо мне, увлекшись своей перепалкой, и после моего вопроса в зале повисла полная тишина, от которой по спине пополз холодок, не имевший ничего общего с прохладой от работающих кондиционеров. Джейк залпом допил свое пиво и поднялся.

— Ладно, мне пора. Спасибо вам, мистер. — Он вышел. Те двое некоторое время еще разглядывали меня, потом вернулись к своему разговору.

Я заказал еще пива. Олли откупорил бутылку и поставил передо мной. Из всех троих он казался мне наиболее разумным и наименее враждебно настроенным.

— Так почему они взяли обе машины? — спросил я его.

Он протер стойку, окинул меня оценивающим взглядом и уже было открыл рот, как в разговор вмешался Руп. Он уставился на меня своими черными блестящими глазами и спросил:

— Кто вы такой?

— Моя фамилия Чатхэм, — коротко ответил я.

— Я не об этом, мистер. Зачем вы задаете ваши вопросы?

— Просто так. А что?

— По-моему, вас очень интересует это дело, и можно подумать, что оно вас каким-то образом касается.

— Я просто интересуюсь местными обычаями, — объяснил я. — Там, где я вырос, людей осуждали за убийство в суде, а не за стойкой бара.

— Вы приезжий?

— Мне повезло еще больше — я здесь проездом.

— Тогда зачем вам понадобилось такси? Чтобы вытянуть что-нибудь у Джейка?

Неожиданно я почувствовал, что сыт этим разговором по горло.

— Заткнись, — бросил я.

Его глаза мгновенно налились злобой, и он сделал движение, как будто собирался встать с табурета. Бармен взглянул на него, и он снова сел. Его приятель, гораздо более крупный мужчина, с отвращением смерил меня взглядом, как будто прицениваясь, не попросить ли ему завернуть кусочек. Но все кончилось ничем и через мгновение уже отошло в прошлое.

Я нашарил в кармане никель и направился к телефону. Темноволосая девица и ее спутник в ковбойской шляпе, казалось, вообще ничего не замечали.

Когда я проходил мимо них, девушка оглянулась. На вид ей было не больше восемнадцати, но выражение ее лица говорило о том, что она, по крайней мере, вдвое дольше ведет яростную и непримиримую борьбу с любыми проявлениями невинности. Она вытянула под столом левую ногу, отчего юбка на ней задралась, а мужчина, ухмыляясь, писал что-то губной помадой на оголившейся ляжке. Девушка перехватила мой взгляд и пожала плечами.

Я зашел в кабинку, закрыл за собой дверь, и в ту же секунду мне стало ясно, что мои поиски завершены. Вентилятор включился и начал вращаться, издавая необычное жужжание, которое объяснялось не правильным креплением. Я начал быстро соображать.

Из обеденного зала он, скорее всего, видел, как она возвращалась из города, — вот почему он позвонил почти сразу же. , Но горничная сказала, что он звонил еще дважды до этого, когда ее еще не было дома. Ну, что ж, до этого он мог звонить из другого места, а на третий раз подобрался поближе. Можно ставить тысячу к одному, что им был один из этих троих.

Я сделал вид, что набираю номер, и, выйдя из будки, искоса взглянул на чрезмерно грамотного ковбоя.

Ему могло быть от двадцати восьми до сорока лет, у него было гладкое, круглое лицо, как у младенца-переростка, и намечающееся брюшко. Рубашка, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, была не голубой, по крайней мере не целиком голубой; Спереди она была светло-серой с жемчужными пуговицами и клапанами на нагрудных карманах, и на ней виднелись пятна в двух или трех местах, как будто он опрокинул на себя еду. Небесно-голубые глаза снова рождали мысль о младенце, если не брать в расчет выражение деревенской въедливости и хитроватой ухмылки, с которой он хватал девицу за ногу и предлагал ей прочитать то, что он написал у нее на бедре.

Скорее всего, он был карточным шулером.

Я вернулся к своему пиву. Исключительно лишь ради порядка я окинул взглядом Рупа и его приятеля — они отличались друг от друга так же разительно, как партнеры в дуэте комиков. Руп был худым, смуглым и со злобным выражением лица, в нем угадывался человек того сорта, который всегда оказывается зачинщиком разного рода неприятностей, что время от времени случаются в барах, однако в целом он показался мне вполне нормальным. Его приятель был крупным мужчиной с редеющими рыжими волосами и топорными чертами лица — оно вполне могло бы показаться бандитским, но никаких признаков порочности или развращенности я не заметил. Одет он был в испачканный маслом комбинезон защитного цвета, а под ногтями виднелась черная каемка, из чего можно было заключить, что он работает механиком.

Таким, как они, бесполезно задавать какие бы то ни было вопросы. Потребовалось бы часа два на то, чтобы подвести их к разговору, но, принимая во внимание враждебность и подозрительность, которыми была насыщена здешняя атмосфера, я подумал, что вообще не добьюсь от них никакого ответа. Я отставил свой стакан с пивом и собрался уходить.

— По-моему, вы сказали, что не местный, — подал голос Руп.

И я решил все же закинуть удочку:

— Да, я так и сказал.

— Тогда, наверное, у вас здесь есть знакомые. Вы только что кому-то звонили.

— Да, звонил.

— И даже не посмотрели в справочнике номер.

— Вы что-то имеете против?

— Где вы остановились?

Я обернулся и смерил его холодным взглядом:

— Через дорогу, и что из того?

— Я так и думал.

Олли поставил стакан, который он протирал.

— Вы уже уходите? — обратился он ко мне.

— Собирался, — ответил я.

— Может, это и к лучшему.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Только из соображений выгоды, приятель. Он мой постоянный клиент.

— О'кей, — ответил я, — но, раз уж вы так им дорожите, может быть, придержите его, пока я выйду.

Руп начал сползать со своего табурета, а рыжеволосый гигант с вызовом уставился на меня.

— Бросьте это, — спокойно произнес Олли, обращаясь к ним обоим, — я не хочу, чтобы ко мне заявились легавые.

— Правильно, — поддержал я. Потом положил в карман сдачу и через обеденный зал вышел на улицу.

Происшествие показалось мне глупым и не заслуживающим внимания, но я чувствовал, что это только легкий намек, указывающий на то, насколько накалилась здешняя атмосфера, — так рябь на поверхности воды говорит о том, что где-то в глубине проходит мощное течение, или зловещее мерцание тлеющего под пеплом огня предвещает готовый вспыхнуть пожар. Я удивился, почему так сильна неприязнь к ней. Казалось, никто не сомневается, что она причастна к убийству своего мужа, но, очевидно, никаких доказательств ее вины найти не удалось, иначе почему же ее не арестовали?

Я перешел на другую сторону шоссе, оглушенный свинцовой послеполуденной жарой, и меня снова поразил убогий вид территории, окружавшей мотель, как, должно быть, он поражал всех путешественников, которые размышляли, не свернуть ли им сюда. Здесь веяло разрухой. Почему она не занималась благоустройством, раз уж не хотела его продать? Я пожал плечами.

Почему я все время лезу не в свое дело?

Миссис Лэнгстон была в офисе и занималась бухгалтерией; на столе перед ней лежали две раскрытые амбарные книги. Она взглянула на меня и произнесла с едва заметной улыбкой:

— Разбираюсь с бумагами.

Я отметил, что она оказалась красивее, чем мне показалось сначала. В контрасте между молочной бледностью кожи и блеском волос цвета темного красного дерева было что-то на редкость притягательное. «Бывают такие лица, — подумал я, — их красота не бросается в глаза, она открывается вам постепенно, раз за разом».

Ее тонкие, необыкновенно женственные руки грациозно порхали над бумажным хаосом.

Я вошел внутрь и закурил сигарету:

— Он звонил из телефонного автомата в «Сильвер Кинг».

Она подняла на меня глаза, и я подумал, что этими словами только еще больше напугал ее, — теперь она знает, что он подобрался к ней совсем близко.

— Как вы узнали? — спросила она. — Значит, вы были…

Я кивнул:

— Вентилятор. Я проверил их по всему городу и нашел наконец тот, который гудит.

— Не знаю, как мне вас благодарить.

— За что? Ведь его я так и не нашел. Наверное, теперь он исчезнет на некоторое время. Но вы можете сообщить об этом шерифу, может, им это пригодится.

— Да, — ответила она, пытаясь придать своему голосу оптимизм, но я чувствовал, что она не надеется на то, что полиция предпримет какие-нибудь меры.

Меня охватило глубокое отвращение ко всему этому местечку. Давно пора предать эту историю забвению.

Я прошел в свою комнату и налил виски. Потом снял мокрую от пота рубашку, улегся на кровать с сигаретой и мрачно уставился на потолок. Теперь я жалел, что не отделал Фрэнки, пока у меня была такая возможность. Тогда я застрял бы здесь, по крайней мере, еще на тридцать шесть часов.

«Плохи твои дела, — сказал я себе. — Ты не можешь выносить собственного общества, а сам брюзжишь на всех подряд. Единственное, на что ты способен, — это ехать все дальше и дальше, а это не решает никаких проблем. Таким же ненужным ты будешь чувствовать себя и в Сент-Питерсберге, и в Майами…»

В дверь тихо постучали.

— Войдите, — ответил я.

Миссис Лэнгстон показалась на пороге и застыла в нерешительности при виде моего покрытого растительностью торса. Я не сделал ни малейшей попытки подняться. Она, наверное, подумала, что я воспитан как настоящая свинья, но мне это было совершенно безразлично.

Я равнодушно показал ей рукой на кресло:

— Садитесь.

Она оставила дверь слегка приоткрытой и подошла к стулу. Села, плотно сжав колени, и нервно одернула платье, очевидно чувствуя себя неловко.

— Я… я хотела с вами поговорить, — произнесла она, явно не зная, с чего начать.

— О чем? — Я приподнялся на локте и кивнул в сторону комода. — Виски, сигареты. Возьмите сами.

Отлично, Чатхэм. Ты совершенно утратил всякое представление о вежливости. У тебя есть все шансы вскоре стать настоящим хамом и брюзгой.

Она покачала головой:

— Спасибо. — Потом помолчала и неуверенно продолжила:

— Вы говорили, что раньше служили в полиции, но теперь ушли со службы?

— Да, так я и сказал.

— Могу ли я поинтересоваться, есть ли у вас работа в настоящее время?

— Я отвечу отрицательно. Сейчас у меня нет никакой работы, к тому же я здесь по дороге в Майами.

Зачем я туда еду — я и сам не знаю.

Она слегка сдвинула брови, очевидно не поняв, что я хотел сказать.

— Не согласитесь ли вы поработать для меня, если, конечно, это окажется мне по карману?

— Смотря что за работа.

— Я как раз собираюсь вам объяснить. Не могли бы вы узнать, кто этот человек?

— А почему именно я?

Она набрала в грудь побольше воздуха и решилась:

— Потому что я думала о том, как вы ловко выяснили, откуда он звонил. Вы справитесь. Я больше не выдержу, мистер Чатхэм. Я не могу обходиться совсем без телефона, но, когда он звонит, мне иногда кажется, что я вот-вот сойду с ума. Я не знаю ни кто он, ни откуда он говорит, — может быть, в эту минуту он смотрит на меня, я хожу по улицам, съежившись от страха…

Я вспомнил о том фарсе, который разыграл передо мной этот тупица Магрудер. «Никому не удавалось нанести человеку вред, позвонив ему по телефону…»

— Нет, — ответил я.

— Но почему? — беспомощно спросила она. — Денег у меня немного, но я готова без возражений уплатить вам любую сумму.

— Во-первых, потому что это дело полиции. А я не полицейский.

— Но частные детективы…

— Имеют лицензию. И тот, кто работает без лицензии, рискует навлечь на себя серьезные неприятности.

А во-вторых, только выяснить, кто он такой, — бессмысленно. Единственный способ его остановить — это собрать достаточно доказательств для того, чтобы отправить его в тюрьму или в сумасшедший дом, а это подразумевает рассмотрение дела в судебном порядке.

Что снова возвращает нас к необходимости обратиться в полицию и к окружному прокурору. Если они не захотят ради этого оторваться от своих кресел, значит, мы ничего не сможем поделать.

— Понятно, — устало ответила она.

Я ненавидел себя за то, что лишил ее последней надежды. Она была чертовски славной и очень ранимой, испытания, выпавшие на ее долю, были ей непосильны, и я чувствовал, что она относится ко мне с симпатией, если вообще можно доверять подобному впечатлению. Она была храброй, а это говорило о том, что в ней есть класс, другого слова я подобрать не мог, но силы ее были на исходе — она вот-вот могла сломаться. Я свирепо спросил себя, почему мне пришло в голову переживать о ее проблемах. Ведь я же решил, что мне нет до нее никакого дела.

— Почему бы вам не продать мотель и не уехать отсюда? — спросил я.

— Нет! — Меня поразила горячность в ее голосе.

Потом она немного успокоилась и объяснила:

— Мой муж вложил в мотель все, что у него было, я не хочу бросить все и бежать, как испуганная девчонка.

— Тогда почему вы не благоустраиваете территорию? Она выглядит настолько убого, что люди просто проезжают мимо.

Она встала:

— Я знаю. Но на это у меня просто нет денег.

«А у меня есть», — подумал я. К тому же я, очевидно, подсознательно искал себе что-то в этом роде, но с ней мне связываться не хотелось. Мне ни с кем не хотелось связываться. Такой уж у меня был период.

У двери она замешкалась:

— Значит, вы не хотите обсудить мое предложение?

— Нет. — Мне не понравилось, что она так откровенно надеется на меня, и мне хотелось раз и навсегда отделаться от нее и всех ее проблем. — Я знаю только один способ его остановить, если, конечно, смогу его вычислить. Но не станете же вы нанимать меня для того, чтобы я поколотил психически больного человека?

Ее передернуло:

— Нет. Какой ужас…

Я бесцеремонно перебил ее и продолжил:

— Не уверен, что смогу это сделать. Когда я работал в полиции Сан-Франциско, меня отстранили от должности за жестокое обращение, но тот человек, которого я избил тогда, был, по крайней мере, в своем уме. Мне кажется, это совсем другое дело, так что давайте оставим этот разговор.

Она снова нахмурилась, очевидно, в недоумении:

— Жестокое обращение?

— Именно так.

Она постояла еще несколько секунд, очевидно ожидая моих объяснений, и, поскольку никакого продолжения не последовало, сказала:

— Простите меня за беспокойство, мистер Чатхэм. — Потом вышла и закрыла за собой дверь.

Я возобновил изучение потолка. Он ничем не отличался от всех других, которые мне случалось разглядывать.


Около шести я снова вызвал такси и поехал в город.

Там я в одиночестве поужинал в «Стейк-Хаус», купил себе несколько журналов и пешком отправился обратно в мотель. В воздухе уже повисла голубая дымка — от пыли и опускающихся на город сумерек. Только перед тремя номерами стояли машины. С полчаса я лежал на кровати и читал, потом услышал, как на вымощенной гравием площадке затормозила еще одна машина, а минут через пять послышались громкие спорящие голоса. По крайней мере, один из спорящих говорил на повышенных тонах. Голос был мужской. Другой, судя по всему, принадлежал миссис Лэнгстон. Спор не прекращался, и мужской голос звучал все громче. Я встал с постели и выглянул за дверь.

Была уже ночь, но в коридоре горел свет. У открытой двери в двухместный номер стояли трое: миссис Лэнгстон, упрямого вида парень лет двадцати и затянутая в сыромятную кожу девица, лет на пять моложе своего спутника, которой для завершения образа не хватало мотоцикла и шлема. Под окнами номера стоял седан 1950 года выпуска. Я вышел и прислонился к стене, ощущая приближение скандала.

Миссис Лэнгстон держала в протянутой руке какие-то деньги:

— Убирайтесь отсюда, или я вызову полицию.

— Зови легавых! — ответил парень. — Ты мне надоела. — У него было наглое лицо, глаза орехового цвета, а темные волосы причесаны в виде утиного хвоста; он был облачен в сапоги «казак», джинсы и пуловер, наброшенный на плечи.

— Какие проблемы? — поинтересовался я.

Миссис Лэнгстон оглянулась:

— Он зарегистрировался один, а когда я через минуту выглянула, то увидела, как она выпрыгивает с заднего сиденья. Я сказала ему, чтобы он уезжал. И попыталась вернуть ему деньги, но он не хочет их брать.

— Хотите, я сам отдам их ему?

Парень смерил меня злобным взглядом:

— Не нарывайся, папаша, я кое-что умею.

— Я тоже, — ответил я, не удостаивая его особым вниманием. Вся эта ситуация отдавала какой-то фальшью. — Она сдавала комнаты по шесть долларов.

Миссис Лэнгстон забеспокоилась:

— Может быть, лучше вызвать полицию?

— Не стоит, — ответил я. Потом взял у нее деньги и посмотрел на парня:

— Кто вам заплатил?

— Кто мне заплатил? Ты что, совсем рехнулся? Я не понимаю, о чем ты говоришь. У нас с женой медовый месяц, и мы решили остановиться в этом поганом мотеле…

— Так, значит, вот почему она пряталась на заднем сиденье среди рисовых зерен и старых туфель, пока ты ходил регистрироваться.

— Она у меня застенчивая, папаша.

— Еще бы. В пинке под зад и то больше девичьего стыда. Где ваш багаж?

— Мы его потеряли.

— Интересная мысль. — Я свернул деньги и сунул их в нагрудный карман его майки. — Убирайся отсюда.

Реакция у него была хорошая, но он выдал себя глазами. Я успел заблокировать его левую, но почувствовал, как он уперся коленом мне в пах.

— Врежь ему, Джери! — взвизгнула девица.

Я сделал обманное движение и нанес удар. Его отбросило на машину, и он свалился лицом в гравий. Я подошел и встал над ним. Мне как будто показывали фильм в замедленной съемке или какой-нибудь надоевший отрывок из старого футбольного матча, который видел уже столько раз, что заранее знаешь, что произойдет в следующую секунду: он перекатился, вскочил, быстрое сунул руку в правый карман брюк и, вынув ее, сделал легкое движение запястьем. Послышался металлический щелчок — это выскочило лезвие. Я ударил его по руке, и нож отлетел на гравий. Он схватился за ушибленную руку и наклонился вперед, но не издал ни звука. Я закрыл нож и отшвырнул его назад, на крышу здания. Он стоял передо мной, держась за свою руку.

— Перелома нет, — сказал я. — Но в следующий раз будет.

Они сели в машину, таращась на меня, как два диких зверька. Девица была за рулем. Седан вырулил на шоссе и исчез, держа курс на восток. Я обернулся. Миссис Лэнгстон стояла привалившись к столбу, поддерживающему навес над крыльцом. Она обхватила столб руками, прижалась к ним щекой и смотрела на меня.

Она не показалась мне ни испуганной, ни взволнованной или потрясенной; единственное, что я заметил в ее глазах, — это усталость, всепоглощающая усталость, от всей жестокости и злобы, которые ее окружали. Она вздрогнула и провела рукой по волосам:

— Спасибо вам.

— Не за что.

— Что вы имели в виду, когда спросили, кто ему заплатил?

— Это было просто предположение. Они могли доставить вам массу неприятностей.

Она кивнула:

— Я знаю. Но мне не кажется, что их кто-то надоумил.

— В такой ситуации для них, возможно, нет ничего нового. Но тогда почему им понадобилась комната за шесть долларов?

— Ох!

— Они не из города?

— По-моему, нет.

Вернувшись в комнату, я сделал примочку на распухшую руку и потом читал до полуночи. Я уже выключил свет и почти провалился в сон, когда на ночном столике зазвонил телефон.

Я в недоумении поднял трубку. Кто мог звонить мне сюда?

— Алло, — сонно пробормотал я.

— Чатхэм? — Голос был мужской, незнакомый и звучал без всякого выражения и очень тихо, чуть громче шепота.

— Да.

— Ты нам мешаешь. Убирайся;

Теперь я полностью проснулся:

— Кто это?

— Не важно. Просто уезжай отсюда.

— Может, вы еще будете писать мне анонимные письма? Это будет такой же избитый прием.

— Мы знаем кое-что получше. Мы просто намекнем тебе, что это такое, ты увидишь.

Он повесил трубку.

Я тоже положил трубку и закурил. Все это казалось мне непонятным и совершенно бессмысленным. Может, это был Руп, налившийся по завязку? Нет. Голос был незнакомый, но безусловно трезвый. Тогда откуда он знает мое имя? Я пожал плечами и снова выключил свет. Анонимные угрозы по телефону! Какая глупость…


Проснулся я около девяти. Быстро приняв душ, я оделся и вышел, собираясь к Олли позавтракать. Утро было солнечным и жарким, и в первый момент блеск белого гравия на солнце меня ослепил. Машины, стоявшие здесь прошлым вечером, уехали. Джози ходила из комнаты в комнату с корзиной, в которой лежало все необходимое для уборки и чистое постельное белье.

— Доброе утро, — обратилась она ко мне.

Я помахал ей рукой и направился через дорогу, а она вошла в очередной номер. Вдруг я услышал, как она закричала.

Она выскочила на бетонное крыльцо, проходившее вдоль всего здания, и побежала, переваливаясь, как жирная медведица:

— Ох, мисс Джорджия! Ох, Боже милосердный, мисс Джорджия!..

За нее можно было не беспокоиться. Я развернулся и побежал к двери, из которой она вышла. Останавливаясь, я поскользнулся, схватился за дверную ручку, чтобы не упасть, и заглянул вовнутрь. И сразу же почувствовал, как во мне закипает холодная ярость. В том, как это было проделано, была видна рука профессионала. Мне был знаком этот почерк, который трудно спутать с чем-нибудь другим.

Краска со стен и потолка сходила хлопьями, а сложенное постельное белье и занавески еще слегка дымились и издавали вонь. Ковер представлял собой потемневшую разлагающуюся массу. Со всех деревянных поверхностей мебели — с комода, изголовья кроватей и ночного столика — сошел лак. Я услышал чьи-то торопливые шаги, и через секунду миссис Лэнгстон уже стояла в дверях рядом со мной.

— Не входите туда, — предупредил я.

Она смотрела на все это, но не произнесла ни слова. Я готов был подхватить ее и уже подставил руку, чтобы она могла на нее опереться, но она не собиралась падать. Она просто прислонилась к дверному косяку и закрыла глаза. Джози взглянула на нее и, издав какой-то гортанный стон, начала неуклюже гладить ее по плечу.

— Что это? — обратилась девушка ко мне, глядя на меня большими испуганными глазами. — Почему все так воняет и вздулось пузырями?

— Кислота. — ответил я. Наклонившись, я подцепил клочок ковра.

В моих руках он распался на части. Я поднес его к носу. — Вы знаете, из чего сделаны ваши ковры?

Она непонимающе уставилась на меня.

Тогда я обратился к миссис Лэнгстон:

— Я спрашиваю, из чего сделаны ваши ковры — из шерсти, хлопка или синтетики?

Она так и не открыла глаза, но ответила:

— Из хлопка.

«Тогда это, скорее всего, серная кислота», — подумал я. Значит, я могу войти, если после этого сразу же вымою свои ботинки. Из дверей мне было видно, что оба больших зеркала лежали на кровати — их разбили вдребезги, прикрыв постельным бельем, чтобы заглушить звук. Мне хотелось посмотреть, что творится в ванной.

— Присмотрите за ней, — попросил я Джози и собрался войти в комнату. Тогда это наконец случилось.

Она открыла глаза, потом обхватила лицо ладонями и начала хохотать. Я бросился к ней, но она увернулась, отбежала по гравию и остановилась там, под ярким солнцем, запустив пальцы в волосы; по ее щекам катились слезы, а из горла вырывался безумный визгливый хохот, который напоминал звук рвущейся материи. Левой рукой я перехватил ее запястья, а правой ударил по щеке. Она ахнула, перестала хохотать и с изумлением уставилась на меня так, как будто видела меня впервые в жизни. Я подхватил ее на руки и бегом припустил к офису.

— Скорее, — крикнул я Джози.

Я опустил ее в бамбуковое кресло, а через секунду вслед за мной в дверь ввалилась Джози. Я махнул рукой на телефон:

— Кто ее врач? Скажите ему, чтобы он немедленно приехал.

— Сейчас, сэр. — Она схватила трубку и принялась набирать номер.

Я повернулся к Джорджии Лэнгстон и опустился рядом с ней на колени. Она не упала в обморок, но ее лицо было мертвенно-белым, глаза смотрели совершенно бессмысленно, а трясущиеся руки судорожно теребили подол платья.

— Миссис Лэнгстон, — обратился я к ней, — все в порядке.

Казалось, она меня даже не видит.

— Джорджия! — крикнул я громче.

Она нахмурила брови, с ее глаз как будто спала пелена, и она посмотрела на меня. На этот раз она меня узнала.

— Ox, — вздохнула она. Потом закрыла лицо руками и покачала головой. — Все в порядке, — нетвердо выговорила она.

Джози положила трубку:

— Доктор приедет через несколько минут.

— Отлично. — Я поднялся на ноги. — Какой номер у той комнаты?

— Пятый.

Я быстро подошел к конторке:

— Вы знаете, где у нее регистрационные карточки?

— Они у меня, — отозвалась миссис Лэнгстон и попыталась встать.

Я бросился к ней и заставил снова опуститься в кресло:

— Сидите. Просто скажите мне, где они лежат.

— В ящике. На полке под конторкой. Если вы мне их дадите…

Я нашел их и положил ей на колени:

— Вы записали номер машины?

— Да, — ответила она, вынимая карточки по одной и просматривая их. — Она у меня где-то здесь.

Это был мужчина, он приехал один, часа в два ночи.

— Хорошо. — Я подошел к телефону и вызвал телефонистку. — Соедините меня с дорожной полицией.

— У них здесь нет офиса. Ближайший находится…

— Мне все равно, где он находится. Просто соедините меня с ним.

— Хорошо, сэр. Подождите, пожалуйста.

Я обернулся к миссис Лэнгстон. Она уже нашла нужную карточку.

— Какая у него машина?

По ее телу пробежала дрожь, как от озноба. Она глубоко вздохнула:

— «Форд». Зеленый седан. У него калифорнийские номера, и я еще удивилась, что этот человек говорит с таким сильным южным акцентом, почти как в Джорджии.

— Отлично. Скажите мне его номер.

— МФА 3-6-3.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы до меня наконец дошло. Я повторил:

— М-Ф… что?!

Я стремительно повернулся к ней и выхватил у нее из рук карточку.

— Я вас соединяю, сэр, — послышался голос телефонистки.

Я уставился на карточку с номером.

— Не нужно, спасибо, — медленно произнес я и положил трубку на рычаг.

Миссис Лэнгстон не сводила с меня глаз.

— Что случилось? — удивленно спросила она.

— Это мой номер, — ответил я.

Она покачала головой:

— Не понимаю.

— Этот номер они сняли с моей машины.

Глава 4

«Ничего, завтра мы тебе покажем» — по-моему, так он сказал. Это просто намек. Они решились на это из-за меня. Ущерб в пятьсот или даже тысячу долларов — это цена, которую она заплатила за то, чтобы я получил его послание.

Я подошел к ней:

— Вы можете его описать?

Она снова наклонила голову и трясущимися руками все складывала и снова разворачивала подол своей юбки. Ее снова выбросило на безлюдный остров, где были только она и ее страх. Я опустился на колени рядом с ней. Ужасно, что приходится мучить ее своими расспросами, но, когда приедет врач, он даст ей снотворного, и тогда ответы я получу только через двадцать четыре часа.

— Вы можете хотя бы приблизительно описать его внешность? — мягко повторил я свой вопрос.

Она подняла голову и попыталась сфокусировать на мне взгляд, потом в отчаянии закрыла лицо рукой:

— Я…

Джози бросила на меня сердитый и встревоженный взгляд:

— Разве нельзя оставить ее в покое? Бедняжка не может говорить.

— Я знаю, — ответил я.

Миссис Лэнгстон сделала последнее усилие.

— Я чувствую себя нормально. — Она помедлила, потом снова заговорила еле слышным голосом без всякого выражения:

— Мне кажется, ему лет тридцать пять. Высокий. Футов шести ростом. И очень худой.

У него волосы песочного цвета и светло-голубые глаза, и он часто бывает на солнце. Знаете, в уголках глаз такие морщинки… выгоревшие брови… — Она стала запинаться.

— У вас прекрасно получается, — сказал я, — может быть, вспомните еще что-нибудь?

Она глубоко вздохнула:

— Мне кажется, он носил очки… Да… У него на лице остались следы от оправы… На нем была белая рубашка… без галстука.

— Какие-нибудь особые приметы? Шрам или еще что-нибудь в этом роде?

Она отрицательно покачала головой.

На засыпанную гравием стоянку въехала машина.

Я поднялся.

— Как зовут врача? — спросил я Джози.

— Доктор Грэхэм, — ответила она.

Я вышел. Около зеленой двухместной машины стоял молодой человек с приятным, но встревоженным лицом и белокурыми вьющимися волосами. В руке у него была небольшая черная сумка.

— Доктор Грэхэм? Моя фамилия Чатхэм, — представился я. Мы пожали друг другу руки, и я вкратце ввел его в курс дела. — Я думаю, что это наконец добило ее. У нее истерика, шок, не знаю точно, как вы это называете. Но мне кажется, что она на грани нервного истощения.

— Понятно. И все же я должен ее осмотреть, — вежливо ответил он, но в его голосе прозвучало легкое раздражение, как всегда бывает, когда лечащему врачу приходится выслушивать доморощенные диагнозы.

В дом мы вошли вместе.

Он обратился к ней и, нахмурившись, выслушал ее безжизненный ответ.

— Нужно перенести ее в спальню, — приказал он. — Если вы мне поможете…

— Возьмите свою сумку.

Она запротестовала и попыталась встать на ноги, но я сгреб ее в охапку и вслед за Джози прошел за занавеску, которая закрывала дверной проем позади стойки. Я оказался в комнате, которая была чем-то средним между столовой и гостиной. В комнате было еще две двери, одна напротив другой. Та, что справа, вела в спальню. Спальня была прохладной и тихой, с плотно занавешенными окнами, чтобы не пробивалось солнце, и со вкусом подобранной мебелью.

На полу лежал жемчужно-серый палас, на котором стояла двуспальная кровать под темно-синим вельветовым покрывалом. Я опустил ее на кровать.

— Со мной все в порядке, — сказала она, пытаясь сесть.

Я мягко прижал ее к подушкам. В обрамлении спутанных темных волос ее лицо казалось восковой маской.

Доктор Грэхэм поставил свою сумку на стул, вынул стетоскоп и кивнул мне, чтобы я вышел.

— А вы останьтесь, — сказал он Джози.

Я вышел в проходную комнату. В одном ее углу помещался камин, а стены украшало огромное количество засушенных рыб и несколько увеличенных фотографий с изображением лодок. Я рассеянно подумал, что это не рыбы, а дельфины, но не придал этому особого значения. Меня охватило нетерпение. Я схватился за телефон и стал звонить шерифу.

— Его нет на месте, — ответил мужской голос. — Моя фамилия Редфилд. Чем я могу вам помочь?

— Я звоню из «Магнолия-Лодж»… — начал я.

— И что? — перебил голос. — Что там еще стряслось? — Нельзя сказать, что он разговаривал со мной грубо, но его голос звучал отрывисто и нетерпеливо, с плохо скрытым раздражением.

— Вандализм, — ответил я, — кто-то поработал кислотой и уничтожил один из номеров.

— Кислотой? Когда это случилось?

— Между двумя часами ночи и рассветом.

— Этот человек снимал номер? — Несмотря на звучавшее в его голосе раздражение или что это там было, я понял, что этот парень соображает лучше, чем тот паяц, с которым я говорил вчера. В том, как он задавал вопросы, чувствовался немалый профессиональный опыт.

— Совершенно верно, — ответил я. — Хорошо бы вы прислали сюда кого-нибудь.

— Вы знаете номер и марку его машины?

— Он ездит на зеленом «форде» типа седан. — И я быстро повторил ему описание человека, которое она мне дала. — Номер у него фальшивый — он украл его.

— Одну минутку! — перебил он. — Откуда вы знаете, что он украл номер? Почему вы так решили?

— Потому что это мой номер. Моя машина сейчас в ремонте и стоит в мастерской. Это такой большой гараж с витринами.

— Не так быстро. Во-первых, назовите себя.

Я назвал свое имя. По крайней мере, попытался.

Он снова перебил меня:

— Вот что. Я вообще не понимаю, при чем здесь вы. Попросите подойти миссис Лэнгстон.

— Она без сознания, и у нее сейчас врач. Так вы пришлете сюда человека, чтобы осмотреть разрушения?

— Мы пришлем кого-нибудь. А вы никуда не уходите. Нам нужно будет побеседовать с вами.

— Я никуда не собираюсь.

Он повесил трубку.

Я постоял еще некоторое время, пытаясь сориентироваться. Скорее всего, это было какое-то серное соединение. Сера стоит дешево и применяется повсюду, поэтому достать ее довольно легко. Если бы я нашел способ быстро нейтрализовать ее, то, возможно, мне бы удалось еще что-нибудь спасти. Мебель и деревянную отделку можно было бы восстановить, если бы это вещество не пожирало их с такой скоростью. Но сначала мне нужно было проверить свою догадку. Я вернулся в комнату за занавеской и на этот раз вошел в левую дверь. Там находилась кухня. Я рывком распахнул полку над раковиной. Уже в следующую секунду я нашел то, что искал, — маленькую баночку с содой.

Схватив ее, я направился в номер пятый. Я остановился в дверях и стал тереть влажные остатки ковра своим носовым платком до тех пор, пока он тоже не пропитался кислотой. Потом я расстелил платок на бетонной плите крыльца, хорошенько посыпал содой и стал ждать. Через несколько минут та часть, которую я не трогал, расползлась от моего прикосновения, как мокрая бумага, а та, что была засыпана содой, только обесцветилась. Я сбросил платок на гравий и вернулся в дом. Рука чесалась в тех местах, которые соприкасались с кислотой. Я нашел кран напротив конторки и вымыл руки.

Если бы я нашел ключи, то взял бы ее машину. Но перед тем, как уехать, я еще собирался поговорить с врачом, к тому же мне нужно было присутствовать, когда появится человек шерифа. Я вошел в дом и вызвал такси. Когда я повесил трубку, до меня из спальни донеслось профессиональное бормотание доктора.

Поскольку ум занять было больше нечем, я почувствовал, что меня снова охватывает бешенство. Мое стремление добраться до этого типа было сродни сексуальному желанию. Остынь, приказал я себе, лучше смотреть на все со стороны. В следующую минуту подъехала машина. Я вышел на улицу.

Это оказался Джейк со своими не правдоподобными и неживыми зубами, похожими на клавиатуру.

— Привет! — сказал он.

— Доброе утро, Джейк. — Я протянул ему двадцатку. — Съезди в ближайший бакалейный магазин и привези мне ящик соды.

Он вытаращил глаза:

— Ящик? Видно, изжога у вас нешуточная.

— Точно, — ответил я. Поскольку я так ничего ему и не объяснил, он отошел, косясь на меня, как на ненормального.

Я подумал, что вряд ли мне удастся выяснить, где злоумышленник купил кислоту. Мы имели дело с очень неглупым человеком: раз уж он смог проникнуть в гараж и снять мои номера, то вполне мог украсть кислоту в какой-нибудь гальванической мастерской.

С неожиданным для меня самого нетерпением я взглянул на часы. Какого черта они там возятся? После моего звонка прошло уже десять минут. Я снова вошел в дом. Джози уже вышла из спальни и теперь стояла у конторки с горестным и встревоженным выражением лица, как будто не могла понять, за что приняться, чтобы восстановить нарушенный распорядок дня. Из-за занавески вышел доктор и поставил свою сумку на конторку. В руках он держал книжечку рецептов.

— Что вы о ней думаете? — спросил я его.

Он покосился на меня и нахмурился:

— Вы, случайно, ей не родственник?

— Нет, — ответил я.

Он кивнул:

— Я так и думал, что здесь у нее нет родственников…

— Послушайте, доктор, кто-то должен позаботиться о ней. Я не знаю, есть ли у нее в городе какие-нибудь друзья и где искать ее родню, так что можете рассказать все мне. Я ее друг.

— Отлично. — Он положил рецепты, отвинтил колпачок своей ручки и начал писать. — Купите это лекарство немедленно и начинайте давать ей, как только она проснется. Я дал ей снотворное, так что проснется она ближе к вечеру. Но больше всего ей необходим отдых…

Он умолк и посмотрел на меня:

— Когда я говорю «отдых», то именно это и подразумеваю. Абсолютный покой, постельный режим.

Тишина. Как можно меньше беспокойте ее и не допускайте эмоциональных потрясений, если хотите ей помочь.

— Ваше дело — сказать, мое дело — выполнить, — ответил я.

— Попытайтесь уговорить ее поесть. На мой взгляд, ей нужно набрать фунтов двадцать. Не могу сказать ничего определенного, пока не придут результаты из лаборатории, но не думаю, что у нее анемия или еще какие-нибудь заболевания. Все это больше похоже на результат переутомления, расстройства сна и эмоционального напряжения.

— Стоит ли опасаться нервного истощения?

Он покачал головой:

— Это непредсказуемо и зависит от особенностей нервной системы и резервов организма. Ближайшие несколько дней я просто понаблюдаю за ней. Но могу сразу сказать, что ее здоровье в опасности. Не знаю, как долго она в таком состоянии, я не психиатр, но, во всяком случае, очевидно, что она в течение долгого времени испытывала сильный стресс…

Он умолк. Потом пожал плечами и сухо добавил:

— Итак, вернемся к обычной процедуре. Тут транквилизатор. А вот это — витамины. А это — фенобарбитал. — Он показал мне рецепты через стол и взглянул мне в лицо. — Держите фенобарбитал у себя и выдавайте ей строго предписанную дозу.

— Это опасно? — спросил я.

— Нет. Думаю, что нет. Но зачем искушать судьбу?

— Может быть, лучше нанять сиделку?

Он обернулся к Джози:

— Вы остаетесь здесь на ночь?

— Нет, сэр, — ответила та. — Я никогда не оставалась, но могу остаться, если нужно.

— Отлично. Ее нельзя оставлять одну. По крайней мере, несколько ближайших ночей.

— Займитесь этим, — обратился я к Джози, — бросайте вашу работу и позаботьтесь о ней. Я все равно собираюсь закрыть ваше заведение на некоторое время.

Доктор Грэхэм сложил свои принадлежности в сумку.

— Позвоните мне, когда она проснется. Без особой необходимости я приезжать не буду, но вы сможете держать меня в курсе.

— Конечно, — ответил я. — Большое спасибо.

Он уехал. Когда он выруливал на шоссе, Джейк уже сворачивал ему навстречу. Я поставил ящик с содой на крыльцо, взял у него сдачу, расплатился и дал ему хорошие чаевые. Он покачал головой и удалился.

Я нашел садовый шланг подлинее, такой, чтобы дотягивался до номера пятого, и присоединил его к крану. Но до приезда полиции я все равно не мог ничего трогать. Я взглянул на шоссе — машины шерифа все еще не было. Я бросил взгляд на часы, швырнул шланг на гравий, направился в контору и поднял трубку телефона.

Мне ответил все тот же голос:

— Управление шерифа, Редфилд слушает.

— Это говорит Чатхэм из «Магнолия-Лодж»…

— Да, да, — бесцеремонно перебил он, — что вам еще нужно?

— Я хочу узнать, когда вы пришлете сюда кого-нибудь.

— Не нужно мною командовать. Мы посылаем к вам человека.

— Когда? Уж постарайтесь на этой неделе, ладно?

Я собираюсь нейтрализовать кислоту и все как следует отмыть, пока она не проела дом до фундамента.

— Ладно, мойте. Я вам разрешаю.

— Послушайте, вы что, не собираетесь фотографировать место преступления? Не собираетесь снимать отпечатки?

— Не учите меня. Если он работал с кислотой, так уж, наверное, был в резиновых перчатках. Какие тут могут быть отпечатки.

Конечно, логика в его словах была. Но нельзя сказать, чтобы она была безупречной во всех отношениях, и, в конце концов, такую работу просто нельзя было назвать профессиональной. Причем во время разговора у меня зародилось странное ощущение, что он и сам это понимает. Уж слишком резко и раздражительно звучал его голос.

— И еще скажу вам, — продолжил он, — насчет ваших фантазий, будто он воспользовался вашими номерами. Подобные розыгрыши абсолютно не в моем вкусе. Я звонил в гараж, и мне сказали, что оба номера по-прежнему на вашей машине.

Я помрачнел. Интересно, она сама видела номера или записала их с его слов? Потом я вспомнил. Она сказала, что там были буквы, обозначающие Калифорнию, но он в своей карточке указал только цифры.

Значит, она видела их своими глазами.

— Очевидно, он уже вернул их, — ответил я. — И не спрашивайте меня, почему он это сделал.

— И не собираюсь. Если бы я поверил, что он вообще брал их, то уже чувствовал бы себя полным идиотом.

— Но в гараж он заходил?

— Естественно, нет.

— Ладно, послушайте. Это очень легко установить.

Только почему бы вам не оторвать свой зад от стула и не сходить туда, вместо того чтобы звонить по телефону? Если вы осмотрите гараж, то где-нибудь найдете следы взлома. А еще вы обнаружите, что номера кто-то снимал, а потом прикрутил обратно. Сомнений тут быть не может — в Калифорнии не выпускали больше номеров, которые бы начинались на пятьдесят семь, только наклейки. Так что на моей машине они стоят целых восемнадцать месяцев. Если болты не удастся открутить с первой попытки — ставлю выпивку. Но только сначала с них нужно снять отпечатки.

Впрочем, не думаю, что вы их найдете, — этот шутник слишком хитер.

— Вы думаете, что я настолько глуп? Зачем кому-то идти на все это ради чужих номеров?

— Если вы все-таки приедете сюда, я постараюсь вам объяснить.

— Оставайтесь на месте. К вам кто-нибудь приедет. Все это начинает меня интересовать.

— Ну, наконец-то. — Но он уже повесил трубку.

Я дал отбой и только собрался выйти на улицу, как телефон зазвонил.

— Алло, мотель «Магнолия-Додж».

Ответа не было, я слышал только какой-то шум и чье-то дыхание.

— Алло, — повторил я.

Раздался щелчок — на другом конце повесили трубку.

«Оборотень», — подумал я. Впрочем, может быть, это звонил мой новый приятель, чтобы убедиться, что я никуда не ушел? И тут меня поразила неожиданная идея, и я удивился, почему она до сих пор не приходила мне в голову, — я подумал, что это вполне мог быть один и тот же человек. Может, он вовсе не был психом. Вполне вероятно, что он проводил свою кампанию хладнокровно и систематически подрывал ее здоровье, как умственное, так и физическое, намереваясь добиться ее полного разорения. В таком случае он попытается отделаться от меня, как только поймет, что я собираюсь ей помочь.

Но зачем он это делает? Я снова ощутил, что над этим городом как мрачная, зловещая тень нависло подозрение, порождая недоверие и враждебность, впрочем, такие вещи трудно объяснить. Намеренно пытаться свести кого-то с ума еще хуже, чем просто убить. Это мог задумать человек с безнадежно извращенным умом. Но мог ли нездоровый человек проявить такую изобретательность, какую он выказал прошлой ночью? Не знаю. Каждый раз, когда я пытался оглянуться назад, все представало мне во все более и более мрачном свете.

За домом я нашел несколько досок, на которые. можно было встать, и подтащил их к двери пятого номера. Я бросил их на гравий и увидел, как с шоссе сворачивает полицейская машина. Полицейский в ней был только один. Машина остановилась, и он вышел — рослый молодой мужчина лет двадцати с небольшим, движения которого полностью соответствовали его атлетическому сложению. У него было полное, приятное лицо, выражавшее непоколебимую уверенность в себе, и раздвоенный подбородок, зеленые глаза и тщательно причесанные длинные темные волосы. Острые как лезвие, заутюженные складки на своих брюках и куртке защитного цвета он вполне мог бы использовать в качестве холодного оружия, но нужды в этом не было.

В кобуре, которая свисала с пояса, лежал 45-й калибр с перламутровой рукояткой, а На брючном ремне покачивался футляр из тисненой кожи, в котором лежали наручники. Внеся незначительные изменения в свой костюм, он вполне мог бы участвовать в сценической постановке Роз Мэри, и я почти ожидал, что он вот-вот разразится арией. «Прекрати, — сказал я себе. — Ты стал настоящим брюзгой и вечно исходишь ненавистью к людям».

— Вы Редфилд? — поинтересовался я.

Он небрежно мотнул, головой:

— Магрудер.

— Рад вас видеть. Моя фамилия Чатхэм.

Он с легкостью сдержал свой восторг от этого известия.

— Я слышал, что у вас настоящий пунктик — вам хочется, чтобы кто-нибудь непременно посмотрел на какую-то комнату. Так давайте взглянем, что там такое.

Я кивнул на открытую дверь номера пятого. Он подошел с неподражаемой грацией боевого быка, засунул большие пальцы рук под портупею и заглянул внутрь.

— Гм, — произнес он. Потом повернулся и кивнул мне:

— Отлично. Положите эти доски на пол.

Я вытаращился на него, но придержал язык и положил доски, как он сказал. Я чувствовал себя сэром Вальтером Рейли. Когда я, стоя на второй доске, укладывал третью, которая доставала до двери в ванную, он ступил в комнату.

Осмотрев результаты наглого и бессмысленного вандализма, он небрежно бросил:

— Неплохой разгром, правда?

— Примерно такое же впечатление это произвело и на меня. — Он никак не отреагировал на мои слова. Я зашел в ванную, чтобы посмотреть, что там творится, и снова ощутил прилив ярости. Ну ладно, пусть он оторвал арматуру. Обе раковины и ванна были покрыты черными пятнами, потому что он сбил эмалировку на дне. Я удивился, как ему удалось проделать все это бесшумно. Возможно, он воспользовался резиновой колотушкой и зубилом. Тот же инструмент он применил, чтобы процарапать длинные полосы на отделанных кафелем стенах. На полу стояли две пустые стеклянные банки по галлону каждая, а рядом лежали резиновые пробки.

Магрудер тоже вошел в ванную, встал рядом со мной и вытаращил глаза. Наконец, он ухмыльнулся:

— Похоже, этот парень был здорово не в духе.

Я просил прислать полицейского, а они подсунули мне какого-то оперного паяца. Я проглотил ядовитое замечание, которое все равно не помогло бы делу, и только было собрался спросить его, с чего он хочет начать, как он пожал плечами:

— На что вы рассчитываете?

Он одарил меня безразличным взглядом и снова поправил свою портупею.

— Я все осмотрел и составлю рапорт о том, что увидел, но мы не так много знаем, чтобы начать расследование.

— А как насчет того, чтобы снять отпечатки? Или у вас нет настроения? А как насчет того, чтобы посмотреть его регистрационную карточку? А кроме того, если, конечно, это не покажется вам чересчур утомительным, я могу дать вам его словесное описание.

И его машины заодно. Вас интересует что-нибудь из того, что я перечислил? А эти банки?

— А что в этих банках особенного? В них была кислота, это я уже знаю.

Меня снова охватило подозрение, хотя особых причин для этого не было. Правда, этот позер, этот напыщенный герой с плаката был не так глуп, каким хотел казаться. Он отлично понимал, что в таких случаях положено делать с банками. Их следует осмотреть, чтобы выявить возможные отпечатки пальцев, следует выяснить, какая именно кислота в них хранилась, потом нужно установить, откуда и как они были украдены, и, опираясь на эти сведения, продолжать расследование. Он валял дурака намеренно.

— Так, значит, я вас не заинтересовал?

— Разве я так сказал?

— Как мне связаться с шерифом вашего округа?

Нужно знать пароль или еще какую-нибудь хитрость?

Я дважды звонил ему в офис…

— Попробуйте позвонить в клинику Майо, — посоветовал он и добавил:

— Это в Миннесоте.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Но кто-то заменяет его на время отсутствия?

— Конечно. Редфилд.

— Понятно.

— Вы должны помнить его: это с ним вы говорили по телефону, — и с ухмылкой добавил:

— Он тоже запомнил вас.

— Конечно, я запомнил его. Он разговаривал со мной как обычный легавый.

Он обернулся и холодно уставился на меня:

— Что вы хотите этим сказать?

— Это он научил вас, как вы должны вести себя?

Или вы сами придумали?

— Он велел мне выяснить, кто вы такой, — взорвался он. — Повернитесь к стене и положите на нее руки.

— Бросьте, — ответил я.

— Повернитесь к стене!

Я вздохнул и положил руки на стену. Он обыскал меня, надеясь найти оружие, которого, как он знал, у меня не было. Потом он схватил меня за плечо, развернул лицом к себе и снова обыскал. Он ухитрился пару раз сунуть локоть мне под подбородок, оторвать полу рубахи и наступить на ногу, но свою неопытность он разыграл довольно грубо. Любой новобранец справился бы лучше. Единственной целью подобного спектакля является унижение, однако без публики оно совершенно бессмысленно. Наконец он отступил.

— Вы закончили? — спросил я.

— У вас есть какие-нибудь документы?

— Они в заднем кармане. Вы раза три натыкались на них.

— Дайте сюда.

Я вынул из кармана бумажник, демонстративно вытащил оттуда все деньги и протянул ему. Его лицо окаменело. Он просмотрел документы и вскинул на меня глаза:

— Так вы, значит, легавый? — Бывший.

— Зачем вы сюда приехали?

— Чтобы отмыть эту комнату от кислоты, как только вы закончите свою пародию на допрос.

— Что привело вас в наши места? Как вы оказались в этом доме? Какие у вас отношения с миссис Лэнгстон?

— Я остановился здесь, потому что моя машина сломалась.

— Почему вы на нее работаете? Не можете расплатиться за номер?

— Позвольте заметить, что мы с ней друзья. И я считаю, что ей нужна помощь.

— Друзья, вот как? Как давно вы с ней знакомы?

— Неполные сутки.

Он наградил меня холодной улыбкой:

— Быстро вы обзаводитесь друзьями. А может быть, это скорее относится к ней.

— Объясните мне одну вещь, — попросил я. — Как могло случиться, что полиция отказывает ей в помощи?

— Кто сказал, что ей отказывают?

— Посмотрите вокруг.

— А чего вы ждете от нас? Чтобы мы торчали здесь днем и ночью из-за того, что ее не любят в городе?

— Кто именно? Раз уж предполагается, что вы коп, это должно вам что-то подсказать. Скорее всего, кислоту разлил здесь именно тот, кто ее не любит.

— Вы предлагаете перетрясти половину города?

— Вам виднее. В любом городе не наберется и десятка таких, кто способен на подобные вещи.

Я только понапрасну сотрясал воздух. Он развернулся и вышел на улицу.

— Вот ваши вещи. — И он бросил бумажник на бетонную дорожку прямо мне под ноги.

— Спасибо, — ответил я.

— Не за что. И еще кое-что. На вашем месте я бы постарался выяснить, с кем связался. Она так добивается внимания со стороны полиции, и настанет день, когда вся полиция округа окажет ей такое внимание.

— Правда? — Меня удивило, что он сам заговорил об этом. — Почему же?

— Если вы пробудете здесь целый день, то узнаете. Она убила своего мужа.

— Значит, вы не арестовываете за это? Вы просто позволяете психам сжигать дома этих людей с помощью кислоты?

— Мы арестуем его, когда выпадет подходящий случай. Вы можете кого угодно учить, как полиция должна выполнять свою работу, в этом вы должны разбираться.

— Вы когда-нибудь слышали о клевете?

— Конечно, — кивнул он. — А вы пробовали когда-нибудь доказать ее без свидетелей?

Он подошел к своей машине и собрался сесть в нее.

— Подождите, — окликнул я. Он обернулся.

Я нагнулся и поднял бумажник.

— Желаете посмотреть, как я это сделаю? Мне не хотелось бы заставлять вас ждать целый день.

Он окинул меня холодным взглядом и уехал.

Глава 5

Я нашел распределительный щит и обесточил все крыло здания, потому что не хотел устроить сам себе электрический стул. Переодевшись в плавки, я приступил к работе. Я стоял в дверях и поливал из шланга стены, потолок и мебель до тех пор, пока вода не потекла через порог. Тогда я открыл несколько коробок с содой, рассыпал по комнате и еще раз пролил водой. Когда я попытался снять постельное белье, занавески и матрасы, они расползлись и превратились в рыхлые трухлявые лохмотья, поэтому я нашел в саду грабли и выволок все это во двор, прихватив заодно и ковер, который разорвал на куски. Выглядело все это отвратительно.

Даже в разбавленном состоянии кислота начала жечь мне ноги, когда я ступил с доски на пол. Я направил на ноги шланг и окатил их водой. Минут через пятнадцать основная часть работы была позади. Я вытащил остов кровати, комод, оба шкафа и ночной столик на бетонное крыльцо, еще раз промыл их из шланга и высыпал остатки соды на мокрую поверхность. Потом я принял душ, оделся и пошел к конторке. Джози сообщила, что миссис Лэнгстон спокойно спит. Потом она принесла мне ключи от фургона.

— Повесьте табличку «Мест нет», — распорядился я, — а если кто-нибудь приедет, скажите, что мотель закрыт.

Она взглянула на меня с сомнением:

— Вы думаете, мисс Джорджии это понравится? Она не настолько богата, чтобы швыряться деньгами.

— Я поговорю с ней. Больше, чем деньги, ей сейчас нужен покой, а мы должны позаботиться о том, чтобы его никто не нарушал.

Конечно, это была не единственная причина, но сейчас мне не хотелось вдаваться в объяснения. После этого я отправился в город и зашел в гараж. В ремонтном боксе механик трудился над моим автомобилем — он как раз отвинчивал разбитый радиатор. Он кивнул мне.

— Можно одолжить у вас отвертку? — спросил я.

— Конечно. Вот, возьмите.

Я обошел вокруг машины и попытался отвернуть болт на заднем номере. Он сразу же поддался. То же самое случилось и со вторым. Можно было даже заметить следы машинного масла, которым была смазана резьба. Я услышал шаги за своей спиной и оглянулся. Это оказался тот самый мастер в белом комбинезоне, у которого было кислое лицо.

Он кивнул Мне:

— Что это за свистопляска с вашими номерами? Недавно с ними уже возился человек из управления шерифа. Все сыпал на них какой-то порошок.

— Какой человек? — спросил я.

— Вы его не знаете. Крутой парень.

— Магрудер?

Мастер покачал головой:

— Этот только думает, что он крутой парень. А тот, что был здесь, действительно такой и есть. Это Келли Редфилд.

Я подумал, что это тот самый, который разговаривал со мной как добросовестный служака. Он казался таким раздраженным и по какой-то причине очень старался отделаться от меня, но, видимо, в конце концов решил заехать в гараж и увидеть все своими глазами.

— Что он сказал? — поинтересовался я.

— Что он сказал? Этот парень? Да из него и слова не вытянешь.

— Но он сказал вам, как они проникли сюда?

На мгновение на мрачном неподвижном лице отразилось удивление, но мастер тут же снова овладел собой.

— Он сказал, что в душевой выбито оконное стекло. И хотел узнать, не пропало ли у нас что-нибудь.

— А у вас что-то пропало?

.. Он покачал головой:

— Пока ничего не заметили.

— А если это кислота для аккумуляторов?

— У нас ее не бывает.

Все равно он украл ее где-то поблизости, потому что уже в два часа ночи она у него была. Он не мог везти ее издалека. Возможно, у Редфилда есть какие-нибудь идеи. Наверное, я застану его в офисе.

Офис помещался в глубине здания, где находился суд, и представлял собой убогое помещение с полом, покрытым обшарпанным коричневым линолеумом, пропитанное запахом пыли. Стена справа была уставлена обитыми сталью ящиками, а в противоположном конце комнаты за столом, который стоял возле забранного решеткой окна, сидели Магрудер и с ним еще один, похожий на буйвола рыжеволосый мужчина. Оба занимались бумажной работой. Стена слева была завешана объявлениями и плакатами «Разыскивается». Большой пропеллер на потолке вращался устало и безрезультатно и только перемешивал раскаленный воздух. В левом углу стоял бак для воды и виднелась дверь в кабинет Ко мне подошел Магрудер. Я заметил, что и С документами он работает, так же не снимая своей тяжелой портупеи. Может, он и спит в ней.

— А здесь вам что понадобилось? — поинтересовался он.

— Хочу поговорить с вашим шефом.

В этот момент худощавый мужчина в выцветшем хаки вышел из кабинета со стопкой бумаг и положил ее на стол. Магрудер кивнул в мою сторону;

— Келли, это тот самый парень.

Редфилд обернулся и быстро окинул меня цепким взглядом:

— Чатхэм?

— Совершенно верно.

— Зайдите ко мне.

Я последовал за ним в кабинет. Слева у стены стоял старый круглый стол, справа — два битком набитых ящика и вешалка для шляп, на которой болтались его пиджак, галстук и наплечная кобура с револьвером. В запертом застекленном шкафу стояли четыре карабина. Зарешеченное окно выходило на стоянку, вымощенную белым гравием.

Он кивком указал мне на стул, стоявший у стола:

— Садитесь.

Не спуская глаз с моего лица, он нашарил в кармане сигареты. Не предлагая мне, закурил сам и бросил спичку в пепельницу на столе. Ему было лет тридцать шесть — тридцать восемь, и его наружность полностью соответствовала тому уверенному тону, каким он говорил со мной по телефону. У него было худое лицо, четко очерченный твердый подбородок, высокий, закругленный лоб и начинающие редеть темные волосы. Серые глаза смотрели проницательно. Было ясно, что у него есть и ум и характер, но ни капли сердечности, по крайней мере в настоящий момент.

— Итак, Чатхэм, — начал он, — кто вы такой и что здесь делаете?

— Магрудер вам уже доложил. Вы же именно за этим его и присылали.

— Да. Но вы так ничего и не объяснили. Попытайтесь сделать это хотя бы сейчас.

Он раздражал меня и в то же время сбивал с толку. У него на лице было написано, что он — добросовестный человек, давно и честно работающий в полиции, что он отлично разбирается в тонкостях своей работы, — но откуда эта враждебность?

— Так на номерных табличках были отпечатки? — спросил я.

— Нет, — отрезал он. — Естественно, не было. И ни в комнате, ни на этих банках их тоже не может быть.

Вы думаете, что человек, который провернул подобную операцию, — дурак или новичок? Но не о нем речь, вернемся к вашим проблемам.

— Почему?

— Я хочу знать, кто вы такой и какого черта вы здесь делаете. И почему для достижения своей цели он воспользовался именно вашими номерами. Так почему же?

— Чтобы предостеречь меня. — И я рассказал ему о телефонном звонке, когда от меня потребовали, чтобы я уехал, потом рассказал о том, как звонили ей, и о том, какие я предпринял меры, чтобы найти телефонную будку, в которой шумел вентилятор.

Он обогнул стол и подошел ко мне:

— Другими словами, вы не пробыли в городе и часа, как уже сунули нос в дела полиции. От вас слишком много неприятностей, Чатхэм, я это за версту чую.

— Я же звонил вам в офис. Но получил от ворот поворот. Вы тоже пытаетесь замять эту историю с кислотой, но не можете окончательно решиться на это. В чем дело? Мне и раньше приходилось встречаться с людьми, которые стараются замести мусор под коврик, но вы показались мне другим человеком.

На мгновение его глаза вспыхнули от ярости, и я подумал, что он сейчас ударит меня. Но он взял себя в руки.

— У нас никому не дают от ворот поворот, — ответил он, — к тому же нам нечего прятать под ковриком.

Описание этого человека и его машины уже разослано по всем прилегающим округам и передано в дорожную полицию. Я выяснил, где он достал кислоту…

— Вы узнали?

— Заткнитесь, — не повышая голоса, ответил он, — когда вы закроете рот, я все вам расскажу, так что слушайте. Шансов когда-нибудь поймать его — один из тысячи. Зеленых «фордов» седан так же много, как людей по фамилии Смит во время облавы в публичном доме. То же самое можно сказать и о его внешности.

Даже если соединить одно с другим, и то шансов мало, а уж теперь-то он и подавно пересел в другую машину.

Учитывая размеры нашего городка, он приехал откуда-то из другого места. А это означает, что его наняли для выполнения этой работы и сам он может жить где угодно — хоть за тысячу миль отсюда. И кислота не навела нас ни на какой след. Это тупик. Грузовик, который ее перевозил, ограбили несколько недель назад на востоке от города, и одним из пунктов в списке украденного значилось десять галлонов серной кислоты. Я только что просмотрел это дело. Грабителей так и не нашли и похищенного не обнаружили. Большую часть груза составляла краска, которую можно продать где угодно.

Если хотите — можете уцепиться за эту ниточку. Ничего другого вам не остается.

— Что вы имеете в виду?

Он наставил на меня указательный палец:

— Вы ошиблись, сунув нос в это дело, как ошиблась одна блондинка, которая завела себе ручного скунса, и чем дольше я за вами наблюдаю, тем больше вижу ошибок с вашей стороны. По какому-то совпадению все это случилось именно тогда, когда вы объявились в городе.

Вы рассказали мне какую-то не правдоподобную историю о таинственном телефонном звонке. Если это не правда, значит, вы сами замешаны в этом деле. Если же вы не лжете и кто-то хочет заставить вас уехать отсюда, значит, вы замешаны в чем-то другом. Я не люблю людей, которые создают проблемы, а также болванов, которые шляются по городу без всякой цели и, по всей видимости, слетаются в один и тот же мотель. От него и так уже дурно пахнет.

— Я так и думал, что мы этим закончим, — сказал я. — Другими словами, вам наплевать на то, что с ней случится и как она сумеет выкрутиться. На вас уже висит одно нераскрытое убийство, поэтому вам хочется считать виновной ее, несмотря на то что вы не можете этого доказать. Ладно, вы правы насчет того, что здесь дурно пахнет. И обнаружить, кто именно портит воздух, — дело времени.

Он наклонился надо мной, опершись рукой об угол стола.

— Поймите, Чатхэм, и постарайтесь понять с первого раза. Я не знаю, что вам здесь понадобилось, но я знаю, кто вы такой. Нам не нужно, чтобы кто-то вмешивался в наши дела, у нас и без этого хватает проблем. Если вы позволите себе еще какую-нибудь выходку, то я приму к вам меры, причем серьезные. А теперь убирайтесь отсюда и постарайтесь держаться от меня подальше.

Я поднялся:

— Договорились. Я понял вас.

Зашел Магрудер и встал в дверях. Он холодно смотрел на меня. Редфилд кивнул ему, чтобы он дал мне пройти, и тот посторонился.

— Хорошо ты его, — произнес он.

Я проигнорировал его слова и обратился к Редфилду:

— Я не настолько глуп, чтобы обращаться со своими обвинениями в Большое жюри, но не думайте, что вам удастся меня остановить, когда я сам захочу заглянуть под коврик. И, если вы захотите принять ко мне меры, позаботьтесь о том, чтобы для этого были законные основания.

— Позабочусь, — ответил он. — А теперь убирайтесь отсюда.

Я вышел, понимая, что только испортил все дело, но еще достаточно злой, чтобы не переживать из-за этого. Завернув в аптеку, я купил по рецептам лекарства и вернулся в мотель. Когда я ставил машину напротив офиса, то посмотрел на часы. Было начало двенадцатого, и я вспомнил, что еще не завтракал.

Может быть, в такое время мне удастся поговорить с Олли наедине. Я перешел через дорогу, заказал сандвич и чашку кофе и перенес все это в бар. Там был только один посетитель, мужчина в форме монтера. Он допил свое пиво и ушел, бряцая, как ходячий ящик с инструментами.

Я поставил свою закуску на стойку и пододвинул табурет. — Вы не возражаете, если я посижу здесь? — поинтересовался я. — Я не потревожу ваших постоянных клиентов?

Он пожал плечами, но в его спокойных карих глазах вспыхнули искорки смеха.

— Извините меня за тот случай, но сами понимаете.

— Я уже забыл о нем. — У него было открытое лицо, и я надеялся, что он не относится к шайке, которая преследует ее. Мне очень хотелось верить, что я не ошибаюсь.

Он подошел, поставил ногу на полку под стойкой, опершись на нее коленом, и закурил:

— Некрасивая история с этой кислотой.

— Откуда вы узнали?

— Увидел, как вы вытаскиваете вещи. Я подошел к дому, и горничная мне все рассказала. Люди из конторы шерифа, конечно, ничего не нашли?

— Очень немного, — ответил я, прихлебнув кофе.

— Редфилд — хороший коп. Упрямый как черт, но умный. И честный.

— Да? — протянул я небрежно. — А почему вы заговорили об этом?

— Во всем городе только вы поддерживаете с ней какие-то отношения.

Я кивнул:

— У меня не было никаких отношений. Но теперь есть. В каком-то смысле я сам виноват в этой истории с кислотой.

— Как это?

— Сначала я хочу задать вам один вопрос. Скажите откровенно, вы тоже считаете, что она причастна к этому убийству?

— Хотите знать, что я думаю? — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Мне кажется, что я неплохо здесь устроился. Мой бар стоит сорок тысяч долларов, а мне через месяц стукнет двадцать семь. Мое дело приносит мне хороший доход, и я доволен жизнью. Поэтому я или думаю так же, как мои клиенты, или держу рот на замке.

— Не пытайтесь меня обмануть. В вашем возрасте вы не добились бы ничего, если бы обладали куриными мозгами и были бесхарактерным человеком.

Вы чертовски хорошо знаете, что именно думаете об этом, а все дело в том, что она не из тех, кто стал бы связываться со Стрейдером.

Он кивнул:

— Ладно. Возможно, именно так я и думаю. Но запомните: это не мои слова, вы сами все это сказали.

Так что никакого веса они не имеют. Понимаете, у меня есть маленькое хобби…

— Хобби?

— Совершенно верно. Меня интересуют разные явления, особенно два — женщины и морская рыба.

И теперь я знаю почти все, что можно узнать о морской рыбе, но по-прежнему практически ничего — о женщинах. Думаю, вы тоже.

— Вы правы. Но у вас есть шансы восполнить пробелы. Слушайте, вы можете вспомнить, кто пользовался вашей телефонной будкой вчера около двух часов дня? За пару часов до моего появления?

Он нахмурил брови и покачал головой:

— Обычно я не обращаю на это внимания, если только меня не просят разменять деньги. Туда постоянно кто-то заходит и выходит. А что?

Я рассказал ему о гнусном звонке, во время которого я расслышал гудение вентилятора.

— Он мог увидеть меня где-нибудь в городе и догадаться, чем я занимаюсь. Если он сидел в вашем обеденном зале, когда она подъезжала к дому — а я думаю, что так и было, — он видел и то, что я входил в дом вместе с ней. Так вы не помните?

— Нет. Наверное, кто-нибудь звонил, но я не обратил внимания.

— С двух и до того, как я вошел, сюда заходило много народу?

— Человек пять.. Может, и больше, мне трудно сказать.

— А кто сидел здесь все это время?

— Гм… Дайте вспомнить. Здесь был тот здоровый парень, Ред Данлеви. Он работает на заправочной станции дальше по шоссе. Возможно, он и придерживается нелестного мнения о девушках, но вряд ли говорит им об этом по телефону, а не при личной встрече. Руп Халберт любит пошуметь и покричать, но в целом он человек безобидный. Тот, кого вы ищете, Чатхэм, — сумасшедший. Вряд ли это может быть кто-то из тех, о ком я говорю. Перл Телли иногда откалывает довольно неприличные шуточки, но чтобы такое…

— А что тот парень, который сидел с ней за столиком и был одет как гитарист?

Олли усмехнулся:

— О нем я и говорю. У нас здесь Перл — не только женское имя. Телли — странный парень, и если на него посмотреть, то можно подумать, что его каждое утро засовывают в смирительную рубашку, чтобы надеть на него ботинки, но это только видимость. Что касается бизнеса, то тут он соображает, как бритвой режет, — ему ничего не стоит разменять вам никель и получить два доллара прибыли. У него несколько ферм в окрестностях города, в основном он разводит там скот.

Ничего в рассказе об этих троих не навело меня на дальнейшие вопросы.

— Расскажите мне, что случилось той ночью. Зачем нужно было инсценировать этот несчастный случай? Наверное, полиция решила, что те двое собирались оставить там машину Лэнгстона?

Олли кивнул:

— Так и было. Лэнгстон сложил все свои снасти вместе с мотором в фургон, чтобы утром ехать на рыбалку.

— В половине пятого?

— Конечно. Морского окуня ловят на рассвете.

— И что там с этим несчастным случаем? Они уверены, что он был подстроен?

— Да. В этом никто не сомневался. Понимаете, Лэнгстону было лет сорок семь и крепким здоровьем он не отличался. Наверное, чем-нибудь болел. В общем, на Финли-Кат, где он держал свою лодку, есть крутой спуск с берега, до кромки воды там футов восемь. А внизу лежит большая колода, к которой привязывают лодки. Его навесной мотор весил около пятидесяти фунтов. Так что можете себе представить, о чем все подумали, когда его расплющенную голову обнаружили между бревном, и лежавшим сверху мотором.

Я кивнул:

— А что делал Стрейдер в тот момент, когда его увидел Колхаун?

— Сидел у воды с фонариком и куском окровавленного брезента и возился с колодой.

— Крови должно было быть очень много.

— Так и было. И Стрейдер понимал это, У него в руках был нож, и он как раз надрезал себе левую руку, когда Колхаун приказал ему встать и повернуться к нему лицом.

Я снова кивнул. Олли продолжал свой рассказ, задумчиво глядя перед собой:

— Понимаете? Стрейдера никто здесь не знал, и никто не предполагал, что он знаком с Лэнгстонами.

Тогда как он сумел узнать о них такие подробности — где Лэнгстон держит свою лодку, как туда доехать и про, этот крутой берег и колоду внизу?

— Не знаю, — ответил я. Я и в самом деле не понимал. Убийство было подготовлено заранее и тщательно спланировано, и одному из убийц удалось скрыться. Но была ли это миссис Лэнгстон? Не думаю. Кто-нибудь из местных обязательно узнал бы об этом. Самое возмутительное во всей этой истории было то, что убийство хотели замаскировать под несчастный случай. Это означало, что кто-то, заранее знавший, на что идет или может пойти, понимал, что его могут заподозрить в убийстве. Он был знаком с Лэнгстонами и состоял с ними в каких-то отношениях. И судя по всему, это не Стрейдер…

— Как там оказался Колхаун? — спросил я. — Он ведь служит в городской полиции?

— Совпадение, — ответил Олли. — Он тоже был на рыбалке и поставил палатку неподалеку от этого места. Его разбудил звук подъехавшей машины.

— Понятно. А как стало известно, что за рулем машины Стрейдера сидела женщина?

— Мой повар видел, как машина остановилась вон там и оттуда вышла женщина.

— Он смог описать ее?

Олли покачал головой:

— Нет, было начало шестого утра, а осенью в это время еще совсем темно. Он как раз вошел в обеденный зал из задней комнаты, чтобы поставить кофе, и случайно глянул в окно. Та машина въехала во двор мотеля и остановилась напротив одного из номеров в правом крыле. Он, конечно, не придал этому значения, к тому же в том месте неважное освещение, но он ясно видел, что это была женщина; Ему показалось, что у нее темные волосы, но поклясться в этом он бы не смог. Она прошла к офису, но внутрь не входила. Просто исчезла на этом отрезке между офисом и левым крылом здания.

— А где полиция обнаружила машину? Она так и стояла возле правого крыла, напротив номера, в котором остановился Стрейдер?

— Да, она там и стояла.

Я кивнул:

— Слишком уж просто. Они что, считают ее настолько безмозглой, что думают, она прямо на этой машине вернулась к себе в мотель?

Он выпустил клуб дыма и задумчиво посмотрел на меня:

— Они считают, она не знала о том, что Колхаун разглядел номер машины. Это вполне вероятно. Она не могла видеть, как он гнался за ней в темноте, а он не стрелял по ней, потому что споткнулся и выронил ружье. К тому же, если бы она оставила машину где-нибудь в другом месте, ей пришлось бы возвращаться пешком и кто-нибудь мог ее заметить.

— Ее и так заметили. К тому же она ведь не входила в офис.

— Там есть задняя дверь — ее не видно отсюда.

— Как скоро они нашли машину?

— Меньше чем через полчаса. Как только Колхаун смог добраться до города и доложить о происшествии, к ней поехал шериф, чтобы известить ее, а заодно проверить, не убили ли и ее заодно. И первое, что он увидел, когда заехал к ней во двор, была эта самая машина, стоявшая напротив номера четырнадцать.

— Она спала, когда они постучали? Он должен был разобраться, притворяется она или нет.

— Нет. Она была в ночной рубашке и халате, но вид у нее был незаспанный.

— Это проверенный факт или просто слухи?

— Так было записано в рапорте. Наш шериф не любит распространяться о своих делах. Редфилд и Магрудер тоже мало что рассказывали, но я понял, что это он им запретил.

— Как она объяснила, что встала в такую рань?

— Она сказала, что ей позвонили по телефону. Как раз перед самым приходом полиции.

— Кто ей звонил?

— Ошиблись номером. Скорее всего, перепутали мотель. Какая-то женщина, явно в подпитии, хотела поговорить с парнем, которого не было среди постояльцев.

Я снова кивнул:

— Значит, ей пришлось перерыть все карточки, чтобы в этом убедиться?

— Ну да.

В этот момент в бар вошел еще один клиент, и я вернулся в мотель. Джози была там и занималась уборкой. Я включил кондиционер и сел обдумать то, что мне удалось узнать, Одно было очевидно — у меня не все в порядке с головой. Меньше чем за сутки двое совершенно разных людей предупредили меня, что я должен покинуть город или у меня будут неприятности. Раз я все еще был здесь, то, вероятно, с головой у меня большие проблемы.

Два разных человека? Да. Скорее всего, их именно двое. Редфилд — человек непростой, раскусить его мне пока не удалось; возможно, он представляет собой серьезную опасность, но я никак не мог поверить в его продажность или в то, что именно обыкновенная продажность и лежит в основе всей этой истории.

Может быть, вынести справедливое суждение помешала ему озлобленность, но вполне вероятно и то, что он был искренне убежден в ее виновности и действительно считал ее убийцей. Поэтому он, скорее всего, даже не знал, кто был тот, второй человек, и тогда получается, что от меня хотят избавиться две противоположные стороны.

Они в состоянии решиться на это — тут у меня не было никаких иллюзий. В его руках сосредоточена власть, за ним стоит весь аппарат шерифа, поэтому он мог сделать со мной такое, что мало не покажется. А что касается второго — он сказал, что история с кислотой — только начало. Эти слова кое-что говорили о нем. И звучало все это довольно зловеще.

Я неизменно возвращался к убийству Лэнгстона.

Мне все больше казалось, что кто-то намеренно старался подставить ее. Тот, кто разбудил ее в то утро, позвонив по телефону, мог действительно неверно набрать номер, но я в это не верил. Слишком много совпадений. Женщина, которая оставила машину Стрейдера возле мотеля, знала, что через полчаса в дверь постучит шериф, чтобы сообщить миссис Лэнгстон о смерти ее мужа, а кто же поверит в виновность человека, только что поднявшегося с постели с заспанными глазами? Нужно было, чтобы она полностью проснулась. Что и гарантировал спор с нетрезвым собеседником и поиски несуществующей фамилии в регистрационных карточках.

Итак, если считать, что все эти события связаны между собой, с чего я должен был начать? В выходке с кислотой зацепиться не за что. «Стрейдер», — подумал я. Все это началось с него. Зачем он приезжал? До сих пор так и не удалось выяснить, что он собой представлял. Поэтому я ничего не терял, начав именно с него. Кстати, он приехал из Майами. Отлично, здесь никаких осложнений не предвиделось…

Раздался телефонный звонок. Я взял трубку и услышал тихий женский голос:

— Мистер Чатхэм?

— Да, — ответил я, — с кем я разговариваю?

— Вы не знаете меня, но я могу кое-что вам рассказать.

— О чем?

— Например, о кислоте. Если вы, конечно, согласитесь с тем, что это стоит сотню долларов…

Она сделала паузу, и тут я услышал в трубке звук, от которого у меня кровь застучала в висках. Это было жужжание вращающегося вентилятора, того самого, который был не правильно закреплен.

— Хорошо, — сказал я, пытаясь скрыть охватившее меня возбуждение, — такая цена меня устраивает. Где я могу с вами встретиться?

— Нигде, — столь же мягко ответила она. — Так рисковать я не стала бы даже за тысячу. Когда я получу от вас деньги, то позвоню… — Она внезапно замолчала, ахнула, и я услышал щелчок — она повесила трубку.

Я швырнул трубку на рычаг и в три прыжка выскочил за дверь. Вход в «Сильвер Кинг» был прямо у меня перед глазами. Никто не выходил оттуда. Я бросился через дорогу, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Когда я ворвался в обеденный зал, за столом сидел одинокий дальнобойщик, к которому спешила из кухни официантка с подносом. Я заставил себя сбавить прыть и неторопливо прошел в бар.

Там никого не было, не считая Олли. На газете, расстеленной на стойке, он разбирал и приводил в порядок большой спиннинг. Я с глупым видом озирался по сторонам. Он вздохнул и поднял на меня, глаза.

— Все проржавело, — сообщил он.

— Куда она подевалась? — спросил я.

— Кто?

— Женщина, которая только что звонила из кабинки?

— Отсюда? — Он уставился на меня и нахмурил брови. — Никакой женщины здесь не было. После вас вообще никто не заходил.

Глава 6

Если он лгал, значит, передо мной был один из величайших актеров нашего времени. Но должно же существовать какое-то объяснение. Он продолжал смотреть на меня, как будто я окончательно спятил, потому что я закружил по залу, заглядывая во все углы — от двери до закоулка возле музыкального автомата. Туалеты находились в другом крыле короткого коридора, заканчивавшегося тупиком. Там никого не было, и выйти их них незаметно было тоже невозможно.

Дальше начиналась кухня, я рысью выбежал из коридора и застыл перед телефонной будкой. Как же я сразу не догадался — я взял трубку и поднес ее к уху.

Олли не лгал — звонили не отсюда. После звонка прошло не больше минуты, а трубка была нисколько не теплее, чем охлажденный кондиционерами воздух.

Тогда я подумал, что действительно схожу с ума, потому что вентилятор в кабинке производил именно то самое жужжание, которое я только что слышал по телефону. И в прошлый раз тоже, в этом я нисколько не сомневался. Я в недоумении покачал головой и вернулся в бар.

— Приношу свои извинения, — сказал я. И рассказал Олли об этой истории с вентилятором, умолчав о том, зачем звонила та женщина.

Он задумчиво кивнул:

— Значит, это другой телефон.

— И в другом городе, — добавил я, — потому что в этом я проверил все телефонные будки, кроме тех, которые находятся на телефонной станции и в магазинах. А оттуда звонить не могли, потому что я слышал музыкальный автомат. — Непонятно, — ответил он.

Я услышал, как открылась дверь, ведущая с улицы в обеденный зал, и за моей спиной зацокали каблуки.

Олли сунул руку в морозильник, откупорил бутылку пива и поставил ее на стойку слева от меня. Я повернул голову. Это был Перл Телли. На нем была все та же ослепительная рубашка, на которой красовалось несколько новых пятен. Я заметил, что он плотнее, чем мне показалось сначала, — в нем было, пожалуй, фунтов двести. Выглядел он настоящим придурком.

— Здорово, ребята, — произнес он и ухмыльнулся, снова поразив меня тем, как на одном и том же лице может сочетаться выражение голубоглазой невинности и хитрой расчетливости, как будто передо мной сидел какой-то не по возрасту развращенный слабоумный младенец…

Олли представил нас друг другу. Он сунул мне свою руку:

— Я в самом деле горжусь таким знакомством. Будь я проклят, если вы не знаменитость. После того, как вы сцепились со стариной Колхауном. — Он произносил «Кал-хун».

Я пожал ему руку и понадеялся на то, что вряд ли рискую встретиться с Колхауном среди подобной публики. Он снял свою белую шляпу, положил ее рядом с собой на стойку и смахнул с бровей испарину, проведя, по ним указательным пальцем движением, напоминающим работающие автомобильные дворники.

В конце он сделал легкий щелчок и стряхнул каплю жидкости на пол. Без шляпы он выглядел старше. Песочного цвета волосы поредели на макушке, обнажив большой участок кожи, белый и поблескивающий, как внутренняя оболочка сваренного вкрутую яйца.

— Будь я проклят, если она не стала настоящей достопримечательностью в наших местах, — заявил он.

У него был провинциальный южный акцент, — если бы так говорил актер на сцене, вы решили бы, что он переигрывает, доводя свою игру до уровня пародии, но Телли ухитрялся выглядеть совершенно естественным.

В любое другое время я бы заинтересовался этим феноменом, но теперь почти не обратил на него внимания.

Мои мысли бесплодно ходили все по тому же замкнутому кругу. Я ясно слышал гудение вентилятора, оно мне не померещилось. В этом я был совершенно уверен. Другой такой кабинки в городе не было. В этом я тоже не сомневался. И что из всего этого следовало?

— Знаешь, что вчера вечером сделали со мной ребята старины Колтера? — обратился он к Олли. — Они обчистили меня до копейки. С этими мошенниками…

Он вынул из нагрудного кармана два непонятных предмета и положил их на стойку. Несмотря на всю свою озабоченность, я наклонился, чтобы рассмотреть, что это такое. Это оказались две морские раковины, закрученные спиралью и заостряющиеся к концу.

— Что это? — поинтересовался я у него.

Олли слегка усмехнулся:

— Домики рака-отшельника.

— Ах вот как. — Теперь я вспомнил. Рак-отшельник — моллюск, живущий в раковине. Он строит их сам или находит пустые и поселяется в них.

— Да, сэр, — со вздохом продолжил Перл, — те ребята нашли несколько этих штуковин на побережье и пришли с ними ко мне, и первое, что один из них мне сказал: «Перл, почему бы нам не устроить бега между раками-отшельниками? Вот этими, — сказал он. — Нужно потихоньку положить их на землю, вот как я сейчас делаю, потом подождать и поставить на того, который, по-вашему, поползет первым».

Он вынул из кармана доллар и положил его на стойку:

— Вы тоже должны поставить доллар, и я вам все покажу.

— Не выйдет, — вмешался Олли. — Один из них дохлый — ты или накачал его снотворным, или загипнотизировал…

— Чепуха! — возмутился Перл. — Ты знаешь, что я не делал ничего такого. Кроме того, ты тоже можешь попытать удачи.

— Слушай, ты, маклер без порток, — беззлобно сказал ему Олли, — на деньги я не стал бы с тобой спорить даже о том, что солнце встает на рассвете.

Перл разочарованно пожал плечами, закинул раковины обратно в карман и подмигнул мне:

— Вот невезуха. Бывают дни, когда парню не удается заработать ни цента. — Он отхлебнул пива и вытер губы тыльной стороной ладони. — Эй, Олли, — с игривой гримасой бросил он, — я когда-нибудь рассказывал тебе о том парне, который приволакивался за нашей недотрогой, этой дамочкой из высшего общества? Ну, так вот что, сэр, похоже, он вообще не проводил с ней время, а пошел в аптеку и сказал тому» малому, что сидит за прилавком…

Я дождался невыносимо скучной развязки и вышел. На площадке у входа стоял обшарпанный грузовик, и я догадался, что это машина Перла. Испещренные пятнами борта свидетельствовали о том, что его использовали в качестве насеста куры. «Каждый город обладает своим характером, — подумал я, — у Сан-Франциско тоже были свои особенности». Я выбросил это из головы и возобновил свои бесплодные размышления. Нужно на какое-то время забыть об этом вентиляторе. Она хотела мне что-то сообщить при условии, что я заплачу ей за это. Но встретиться со мной она боялась. Кто-то или что-то испугало ее, и она была вынуждена прервать разговор. Может быть, через какое-то время она предпримет еще одну попытку.

По дороге я заглянул в офис. Джози сказала, что звонков больше не было. Вернувшись в комнату, я закурил сигарету и сел ждать, чувствуя полную безысходность, в голове теснились сотни вопросов, ответов на которые у меня не было, и я не имел ни малейшего представления, как их получить. Мне было непривычно действовать. При полном отсутствии поддержки и каких бы то ни было полномочий: обычно за моей спиной стоял престиж полиции крупного города, который работал на меня, когда мне требовалось что-то выяснить. Но здесь я был человеком из другой касты.

Меня буквально вытолкали из офиса шерифа, и теперь я сам находился под подозрением. И те сведения, которыми располагала страховая компания Лэнгстона, были для меня недоступны. Я даже с миссис Лэнгстон не мог поговорить: она спала и будет спать еще не один час.

Круг, по которому блуждали мои мысли, замкнулся, и я снова вернулся к Стрейдеру. Здесь, по крайней мере, все было ясно, и я решил начать именно с него.

Я проверил свои финансы. У меня оставался дорожный чек на восемьсот долларов и триста семьдесят с мелочью наличными. Банковская гарантия подтверждала, что на моем счету в Сан-Франциско лежат еще две тысячи шестьсот тридцать долларов. Так что с этим пока все было в порядке. Остальное, чуть больше двадцати одной тысячи, что я получил от своего деда, хранилось в государственных облигациях и прочих ценных бумагах самой высокой надежности; последние шесть месяцев я к этим деньгам не прикасался.

Очевидно, больше она звонить не собиралась. Вне себя от нетерпения, я подождал еще минут десять, а потом поехал в город на телефонную станцию. Она находилась на улице, параллельной Спрингер. Я попросил справочник по Майами и начал перелистывать желтые странички с телефонами детективных бюро. Я наугад выбрал одно из них, значившееся под незатейливым названием: «Виктор Лейн. Расследования», потом вошел в телефонную кабинку и набрал номер. Мне повезло — он сам снял трубку.

— Чем я могу вам помочь, мистер Чатхэм? — спросил он, когда я сообщил ему свое имя и объяснил, где нахожусь. ;

— Мне нужна вся информация о человеке по фамилии Стрейдер, который в ноябре прошлого года был убит здесь, в Галиции. Он приезжал сюда из Майами. Его имя и адрес мне неизвестны, но вы сможете навести справки…

— Гм… Одну минутку., . Я читал об этом. Вы имеете в виду довольно старое дело, мистер Чатхэм. Теперь я вспомнил эту фамилию, а также и то, что его личностью интересовались довольно пристально.

— Я знаю. Но вся эта информация для меня недоступна, даже то, что было опубликовано в газетах, а кроме того, у меня нет времени рыться в них и поднимать всю эту историю. К тому же может оказаться, что в газетах что-то упустили. Поэтому мне нужно от вас вот что: доберитесь до старых газетных подшивок и постарайтесь войти в контакт с кем-нибудь из полицейского руководства, чтобы к пяти часам у вас было полное досье на него — по крайней мере то, что удалось выяснить о нем во время следствия. Позвоните мне сюда, в мотель «Магнолия-Лодж», и сообщите обо всем, что сумеете узнать, а там посмотрим, что делать дальше. Сколько вы с меня возьмете?

Он назвал мне сумму.

— Годится. Чек на сотню я вышлю вам немедленно. Вас это устроит?

— Конечно. Прощаюсь с вами до пяти часов.

Выйдя на улицу, залитую слепящим солнечным светом, я взглянул на часы. Было начало второго.

Я завернул за угол и в направлении Спрингер-стрит заметил аптеку. Это было здание старой постройки, не оснащенное кондиционером в отличие от большинства городских строений. За дверью, затянутой сеткой, под потолком работал вентилятор, вращающиеся лопасти которого придавали ему сходство с аэропланом. Его сонное кружение распугивало вьющихся вокруг него мух, но деваться им все равно было некуда. Там стояли столики с мраморными столешницами на металлических ножках и мраморный фонтанчик содовой, а в глубине я заметил еще один прилавок и распахнутую дверь, ведущую в рецептурный отдел. В аптеке не было ни души, казалось, что все выскочили на улицу узнать, нет ли каких новостей о «Титанике», да так и позабыли вернуться.

Справа у стены помещалась телефонная кабинка.

Я вошел в нее и позвонил в мотель. Джози сказала, что меня никто не спрашивал. «Странно, — подумал я, — не могла же она так легко отказаться от возможности сорвать сотню долларов. Видимо, она серьезно опасается кого-то». А как насчет того вентилятора, который я слышал? Я нетерпеливо отмахнулся от этой мысли — сейчас не было никакого смысла доискиваться до ответа на этот вопрос.

Я вышел из кабинки, и из рецептурного отдела ко мне устремился провизор, глядя на меня с вопросительным выражением на лице, — маленький хрупкий человечек лет шестидесяти, в белом халате. Почти совершенно седые волосы были разделены посередине тщательным пробором. Из-под очков без оправы на меня взглянули кроткие серые глаза. Он выдал мне пыльную стопку конвертов, а в ящике кассы откопал трехцентовую марку. Я сел у фонтана, выписал чек для Лейна и надписал на конверте адрес. Потом заказал кока-колы. Он взболтал ее и поставил на прилавок.

— Вы давно здесь работаете? — спросил я его.

Он вежливо улыбнулся:

— Я купил это заведение в двадцать седьмом году.

— Тогда скажите мне одну вещь. Почему в городе так много разговоров об этом деле Лэнгстона? Ведь это не единственное убийство на свете, которое так и осталось нераскрытым.

— По многим причинам, — ответил он. — Лэнгстона любили. Его убийцами были жестокие, хладнокровные негодяи, одному из которых удалось скрыться. Городок у нас маленький, и все, что в нем происходит, касается каждого из нас; говоря друг о Друге, люди даже не называют фамилии. К тому же жизнь Южной Флориды вызывает у многих недоверие и зависть — там большие деньги, роскошная жизнь и все такое, а этот человек приехал из Майами, то есть был одним из тамошних бездельников.

— Как давно Лэнгстоны живут здесь?

— Полгода как переехали, но он-то здесь родился.

— Понятно. Местный парень.

Он кивнул:

— Точно. Может даже, местный герой в каком-то смысле. Он был для нас парнем из нашего города, который сумел прославиться там, среди больших шишек и разных знаменитостей, наводняющих Южную Флориду, по крайней мере, показал им, что и мы чего-то стоим. Мы им даже слегка гордились. Он прилично играл в футбол в «Джорджия Текс». Потом служил офицером на подводной лодке, которая потопила уж и не помню сколько японцев во время Второй мировой. После войны он занялся строительным бизнесом в Майами — строил дома на побережье. Заработал приличные деньги. Одно время поговаривали, что его состояние приближается к миллиону. Но дело в том, что он всегда оставался доступным, а это редко бывает, когда человек уезжает из родных мест и добивается успеха. После смерти его отца — он был попечителем средней школы, — так вот, после того как он умер и в городе не осталось никого из Лэнгстонов, он стал приезжать сюда, чтобы порыбачить, поохотиться на уток и навестить кое-кого из знакомых.

— А что случилось потом? Почему он вернулся и купил этот мотель? Ему ведь было только сорок семь?

— Совершенно верно. На него сразу же свалилось несколько неприятностей. Он неудачно развелся и потерял большую часть своего состояния…

— Вот оно что… В таком случае сколько же он прожил со второй миссис Лэнгстон?

— Чуть меньше года, по-моему. Четыре или пять месяцев назад они переехали сюда и купили мотель.

— А что это за вторая неприятность?

— Нелады со здоровьем. К тому же и дела у него пошли неважно. Он взялся за освоение большого земельного участка, а потом ввязался в процесс по поводу права на собственность. Он проиграл его, и мало того, что потерял состояние из-за развода, но еще и оказался не у дел. Но в основном его беспокоило здоровье. Он уже перенес один инфаркт, когда ему было не то сорок четыре, не то сорок пять, а потом случился еще один, более серьезный, и доктора сказали ему, чтобы он притормозил, иначе ему не дожить до пятидесяти. Потому он и вернулся сюда и на те деньги, которые у него оставались, купил мотель. На эти доходы он жил, и к тому же у него оставалось время на его любимые занятия — он мог охотиться на перепелок, ловить окуней, а осенью болеть за школьную футбольную команду. А через шесть месяцев его хладнокровно прирезали, как скотину, которую привели на убой.

Конечно, это всех возмутило, как же иначе? Представить только, что его затащили на берег, размозжили голову и бросили там, сделав вид, как будто это был несчастный случай. При мысли об этом всех охватывает ужас. Что за женщина могла это сделать, скажите на милость?

— Не что за женщина, — поправил я, — а какая именно женщина оказалась в этом замешана.

Беззащитное приветливое лицо стало непроницаемым, как будто он опустил над ним занавес. Такая реакция меня уже не удивляла.

— Может быть, этого никогда не узнают, — ответил он, сохраняя установившуюся между нами дистанцию.

— А что было со страховкой? — поинтересовался я. Миссис Лэнгстон сказала мне, что у нее нет ни цента. — В чью пользу был заключен договор? И получил ли бенефициант деньги?

Он кивнул:

— Пятьдесят тысяч или что-то около того. Их получила его дочь. Деньги ей выплатил или выплачивает до сих пор какой-то страховой фонд. Ей всего тринадцать.

— Других-договоров страхования он не подписывал?

— Когда он заключил второй брак, то уже не мог этого сделать. После двух инфарктов он на это не отважился.

— Тогда какими мотивами могла руководствоваться та женщина? Выходит, это были не деньги.

— Никто не знает, кто это был, — тщательно подбирая слова, заметил он, так и не поднимая занавеса. — Поэтому, естественно, никто не знает, какие мотивы были у нее. О ней неизвестно ничего, кроме того, что она была вместе со Стрейдером.

«Теперь все понятно», — подумал я. Круг вновь замкнулся. Я представлял себе его в виде двух змей, которые пожирают хвосты друг друга: она была виновна потому, что знала Стрейдера, и она знала его потому, что была виновна. Какими аргументами можно опровергнуть подобное обвинение? Я бросил конверт в почтовый ящик и поехал обратно в мотель. Когда я вошел в офис, навстречу мне из-за занавески вышла Джози и сообщила, что несколько минут назад мне звонили.

— Женщина?

— Да, сэр. Она сказала, что перезвонит.

— Спасибо, — поблагодарил я. — А как миссис Лэнгстон?

— Она все еще спит.

— Хорошо. Побудьте с ней еще.

Я сел около телефона и уставился на него, как будто хотел заставить его зазвонить скорее. Минут через двадцать мне это удалось. Я снял трубку и услышал тихий женский голос:

— Мистер Чатхэм?

— Это я.

— Вас все еще интересует это дело?

— Да, — ответил я. — А что случилось во время нашего предыдущего разговора? — Я напряженно вслушивался, но не уловил никакого жужжания.

— Меня чуть не застукали, и пришлось повесить трубку. Сейчас я звоню из другого места. Слушайте, это обойдется вам дороже. Заплатите мне три сотни или забудьте о нашем разговоре.

— Значит, тот звонок был для затравки? Не пытайтесь водить меня за нос.

— Я и не пытаюсь, — ответила она. — Я просто говорю, что вы или заплатите, или не узнаете ничего. Но, если я проболтаюсь, мне придется убираться отсюда, понадобятся деньги. Они догадаются, кто их выдал, а я не хочу, чтобы мне вылили эту кислоту в лицо.

— И что я получу за эти три сотни?

— Имена. Я назову того, кто это сделал, и того, кто нанял его.

— Имен недостаточно. Мне нужны доказательства.

— Вы их получите. Послушайте, они собираются проделать это еще раз. Это будет уже другой человек, но я дам вам его описание и скажу, в какой день они собираются это сделать. Что еще вы хотели бы узнать?

Я задумался.

— Конечно, я могу поймать исполнителя, но вдруг он будет молчать? А мне нужен тот, кто за ним стоит.

— Придумаете что-нибудь, — нетерпеливо ответила она. — Я сообщу вам его имя. Если полиция арестует его и скажет, что тот парень выдал его, как он узнает, что это не правда? Он расколется.

— Может быть, — согласился я. Трюк был не нов, но все еще работал.

— Значит, договорились? — О'кей. Где и когда мы встретимся?

— Мы не будем встречаться, я вам уже говорила об этом. Я хочу, чтобы расстояние между нами оставалось таким же, как сейчас.

— Тогда как я передам вам деньги?

— Наличными. Положите их в конверт и отправьте в Тампу на имя Гертруды Хайнс до востребования.

— На конце «с» или «з»?

— Какая разница? — раздраженно перебила она. — Купюры должны быть по двадцать долларов.

— Какие гарантии, что вы позвоните мне после того, как получите деньги?

— Никаких. Если вам предлагали что-нибудь получше, советую не упускать случай.

— Я кое-что знаю о таких уловках и, прежде чем отправлю вам эту сумму, хочу услышать от вас что-нибудь более существенное, чем ваши мудрые советы.

— Хорошо, в таком случае я не знаю, как вам помочь. Или мы с вами доверяем друг другу, или нет. А я никому не верю. Только что от этого изменится?

— Попытайтесь обратиться с вашими предложениями в полицию. Может, они смогут вам что-нибудь предложить.

— Ценное замечание. Ну, что же, я-то думала, что вас это интересует…

— Интересует. Но я никогда не отличался легкомысленностью. Если я надумаю отправить триста долларов неизвестно кому, то мне хочется получить какое-нибудь доказательство того, что вы знаете, о чем говорите.

— Ладно… — протянула она. — Это была та самая кислота, которую используют в автомобильных аккумуляторах. Они взяли ее, когда ограбили грузовик. Этого достаточно?

— Звучит убедительно. Если не считать того, что я по-прежнему не знаю, правда ли это. Я имею в виду грузовик.

Она раздраженно вздохнула:

— Господи, как с вами тяжело договориться, — и после паузы продолжила:

— Ладно, слушайте, я могу сказать, где они держат остатки кислоты…

— Это уже лучше.

— Но само по себе это вам ничего не даст, потому что одно дело — узнать, где она хранится, и совсем другое — кто ее туда принес, если вы меня понимаете. Они прячут ее на заброшенной ферме, хозяин которой больше не живет в наших местах.

— Не важно, — ответил я. — Просто объясните, как туда добраться.

— Не торопитесь. Вы все узнаете. Если вам покажется, что кто-то за вами следит, не ездите туда. Они думают, что я не знаю, где это, но, если они станут выяснять, кто вас навел, это может плохо для меня кончиться. Мне наплевать, что будет с вами, но я не хочу стать похожей на битый персик.

— Не беспокойтесь. Я буду осторожен. Итак?

— Ладно. Из мотеля поезжайте на восток до тех пор, пока не переедете бетонный мост через ручей. Это около четырех миль. Сразу за мостом, примерно через полмили, начнется грунтовая дорога, которая сворачивает влево и идет через лес. На повороте вы увидите два почтовых ящика. На одном из них написано, по-моему, «Дж. Прайор». Вы поедете по этой дороге, проедете мимо двух фермерских домов, потом увидите ограду корраля и настил, с которого коров заводят в грузовик, потом примерно три мили не будет ничего, кроме сосен и карликовых пальм. Ферма стоит справа от дороги.

Дом давно сгорел, от него осталась только каминная труба, а рядом с ним увидите старый амбар. Кислота лежит там, на чердаке, — восемь стеклянных бутылей, прикрытых гнилым сеном. Вы легко их найдете, потому что вместе с кислотой там спрятано несколько пятигаллоновых банок с краской.

— Понятно.

— Когда вернетесь, вышлите деньги. В течение недели я позвоню вам, как только точно узнаю имя.

— Так долго?

— Им же нужно, по крайней мере, дождаться, чтобы вы открылись?

Очевидно, они следили за каждым моим шагом.

Я почувствовал себя как человек, который занимается своими делами, стоя в ярко освещенном и незашторенном окне.

— Договорились, — сказал я. — Кстати, откуда вы сейчас звоните?

— Не важно. , — А откуда вы звонили в прошлый раз?

— По-моему, я вам уже говорила — из другого места. — И она повесила трубку.


Движение на шоссе было не особенно оживленным. Отъезжая, я заметил пять машин, следовавших за мной на разном расстоянии. Разогнавшись до сорока пяти миль в час, я стал наблюдать за ними в зеркало. Примерно через полмили справа от меня показался мотель «Эль Ранчо». Я покосился на него, когда проезжал мимо. Это был мотель того же класса, что и «Спэниш Мейн», только немного попросторнее, номеров на двадцать пять — тридцать, которые располагались полукругом вдоль подъездной дорожки. Еще там был бассейн со множеством разноцветных зонтиков и садовой мебелью перед входом. Ей и в делах не везло, не говоря уже обо всем остальном.

Три из ехавших за мной машин обогнали меня и скрылись из виду, делая в час миль шестьдесят. Зато к двум оставшимся присоединилась еще одна, догнавшая нас сзади. Она проехала мимо всех нас и исчезла. Оставшиеся двое так и держались за мной — очевидно, скорость в сорок пять миль казалась им наилучшей. К бетонному мосту мы подъехали, держась все в том же порядке. Я увидел почтовые ящики, заметил грунтовую Дорогу и начал прибавлять скорость до шестидесяти. Они отстали и через несколько минут пропали совсем. Еще миль через десять я увидел поворот направо. Я свернул, поставил машину за изгибом дороги, вернулся назад пешком и встал так, чтобы видеть шоссе. Минуты через три они проехали мимо, по-прежнему придерживаясь того же умеренного темпа. Все было ясно. Я развернулся и поехал обратно. Вернувшись к почтовым ящикам, я свернул на грунтовку. За мной никого не было видно, и навстречу тоже никто не попадался, не считая большой телеги с упряжкой.

Еще через милю обе фермы остались позади. За оградой дорога ухудшилась и становилась все хуже по мере того, как я углублялся в низкорослые сосны и карликовые пальмы. Пыль клубилась за машиной и повисала в раскаленном воздухе. Примерно через десять минут на дороге обозначился легкий подъем, и передо мной открылись поля, тянувшиеся вправо по склону. Поля были заброшены и поросли сорняками и бурой, засохшей травой. С дороги отходила колея, ведущая к старому фермерскому дому на вершине холма. Я свернул на нее и остановил фургон в тени одинокого дерева, торчащего около остатков фундамента и почерневшей от огня кирпичной каминной трубы, стоявшей на том месте, где раньше был дом.

Когда я выключил зажигание и вышел из машины, меня обступило дремотное оцепенение послеполуденное летнего дня. Это место казалось мирным, затерянным во времени и совершенно уединенным, что придавало ему особую привлекательность. «Художник сумел бы оценить его красоту», — подумал я. Жара волнами колыхалась над побуревшим пространством заброшенных полей, простирающихся до видневшегося внизу леса. В сотне ярдов от дома стоял старый амбар, серый и поврежденный непогодой, с прохудившейся во многих местах крышей, которая покосилась под сомнительным углом, в любую минуту грозя обвалиться. Я затушил сигарету и зашагал к нему, ступая сквозь хрустящие сорняки. Какие-то колючки прицепились мне на штанины и шнурки ботинок. Подойдя к двери, я увидел, что она закрыта, но замка не заметил. Над дверью было маленькое квадратное окошко, сквозь которое виднелись сложенные на чердаке кипы сена.

Вход преграждали два витка проволоки, концы которой были просунуты сквозь отверстия в двери и скручены снаружи, но, когда я размотал проволоку и попытался войти, мне не хватило сил раскрыть створки достаточно широко, чтобы протиснуться внутрь, — видимо, во время дождей под них намылся песок со ската крыши. Внутри было темно и пахло застоявшейся пылью, высохшим навозом и соломой. Узкие полосы света пробивались сквозь щели в стенах, освещая пылинки, висящие в неподвижном воздухе. Я ступал совершенно бесшумно. Справа от меня были пустые стойла, а у левой стены стояла лестница, ведущая наверх, на сеновал. Над лестницей виднелось квадратное отверстие, фута три шириной. На верхние ступени лестницы падал золотистый солнечный свет, проникавший в одну из прорех в дырявой кровле. Так же бесшумно я ступил на нее и начал подниматься.

Моя голова как раз прошла в отверстие, глаза уже были на уровне последней ступени, когда дыхание у меня прервалось, а кожа между лопатками покрылась мурашками. В толстом слое пыли, где солнечный луч пробивался сквозь дыру в крыше, я увидел свежие следы четырех пальцев и ладони. Мои ноги повисли в пустоте, я уцепился за верхнюю перекладину, как будто пытаясь вытянуть себя из трясины, на какую-то долю секунды я с ужасом ощутил себя висящим в воздухе, как воздушный шарик, наполненный гелием и потому не способный упасть на землю. Вслед мне раздался выстрел, от которого чуть не лопнули мои барабанные перепонки. Боль, как раскаленная игла, пронзила мне макушку, в воздухе взвились пыль и щепки, и тогда я, наконец, упал, пытаясь нырнуть в темноту под собой и спрятаться от смертоносного солнечного света. Я приземлился на ноги, но оступился, упал навзничь и перекатился и, оказавшись лицом кверху, с ужасом увидел то, что было надо мной. Я увидел согнутую в колене ногу в джинсах, на колене которой желтым пятном лежал солнечный луч, мускулистую руку и два ружейных ствола, поворачивающихся в мою сторону.

Я перевернулся, подтянул под себя колени и вскочил, когда ружье выстрелило снова. Меня еще раз пронзила режущая боль, на этот раз в руке, между плечом и локтем, пуля вонзилась в рассыпающийся пылью навоз, взметнула его в воздух вокруг моей головы и запорошила мне глаза. Я совершенно ослеп. Встав в полный рост, я пошел прямо, врезался в стену и снова упал.

Пошатываясь, снова поднялся и, протирая рукой глаза, почувствовал, что к пыли примешивается липкая кровь, но кое-что я уже мог разглядеть, достаточно, чтобы заметить узкое пятно света там, где была дверь. Но стоило мне только развернуться и броситься к ней, как над моей головой раздался металлический щелчок, потом еще один — когда он закрывал затвор перезаряженного ружья, и одновременно с этим я услышал, как захрустело сено под быстрыми шагами, — он побежал к передней части чердака. Я оказался в ловушке.

Пока я буду протискиваться сквозь полуоткрытую дверь, он окажется прямо надо мной и свесится из окошка в каких-нибудь шести футах от моей головы. Своим выстрелом он просто перережет меня пополам, это все равно что рубить топором кусок сыра.

Я увернулся и бросился к стене, выставив перед собой руки, чтобы не вылететь в отверстие и не оказаться разорванным на куски. Потом осмотрелся по сторонам. Другого выхода наружу не было — он мог только спрыгнуть на землю и последовать за мной.

Тут в голове у меня немного прояснилось, и я догадался, что второй выход должен где-то быть, потому что он вошел в амбар не с фасада. Я побежал, несмотря на то что за дверью уже раздался глухой удар, — он спрыгнул на землю и пробежал уже три четверти расстояния, отделявшего меня от дальней стены, когда свет сзади меня как будто выключили, и я понял, что это он протискивается в дверь со своим ружьем. Но впереди я так и не нашел ни двери, ни какого-нибудь отверстия. Лестница осталась позади меня. Прежде чем я успел бы подняться на чердак, чтобы попытаться найти выход оттуда, он снизу выстрелил бы мне по ногам, чтобы потом без труда прикончить. Мне не оставалось ничего другого, как продолжать пробираться вперед. Я слышал, как он все еще возится с дверью. Мой взгляд неистово метался, выискивая места, где сквозь стену пробивались солнечные лучи, и наконец увидел отверстие, которое было у основания немного шире, чем в верхней части. Должно быть, он выломал доску, чтобы проникнуть внутрь. Не сбавляя скорости, я бросился туда головой вперед. Доска поддалась, и мое правое плечо прошло в отверстие. Я вывалился на ослепительный солнечный свет, изо всех сил пытаясь сохранить равновесие, — стоило упасть, и он бы убил меня. Каким-то образом мне удалось устоять на ногах, и я снова побежал, потом пригнулся и резко отскочил влево, стремясь скорее завернуть за угол, чтобы убраться с открытого пространства, простиравшегося за моей спиной.

Мускулы на спине сплелись в ледяной клубок, когда я несся по открытому месту, каждую секунду ожидая, что в меня всадят полный заряд, но за спиной было совершенно тихо. Я еще прибавил скорость, рванул вбок и на ходу рискнул оглянуться через плечо.

Тот человек ничем не выдал своего присутствия, а я уже отбежал от амбара почти на сто ярдов, где был в пределах досягаемости для выстрела. Я снова метнулся влево и побежал к машине, пока он не отрезал мне путь. Мне это удалось, и я оглянулся, хрипло втягивая в себя воздух и роясь в кармане в поисках ключей. Теперь я увидел его. Он даже не стал выходить наружу. Ружье на таком расстоянии было бесполезным, и он спокойно стоял внутри и просто наблюдал за моим отступлением. Я не знал его, а значит, он мог предпринять еще одну попытку. Я вздрогнул. Он мог не опасаться, что я вернусь, чтобы рассмотреть его; дробовик, когда из него стреляют в упор, — самое непредсказуемое и опасное оружие на свете.


Я залез в машину и вырулил на дорогу, заметив, что кровь стекает с меня на сиденье. Мне пришлось протирать глаза, чтобы я смог вести машину. Отъехав на милю, я свернул к обочине и вышел посмотреть, насколько плохи мои дела. Я убедился, что в меня попали только отдельные дробины, но раны мучительно жгло, а из-за сильного кровотечения в машину было страшно заглянуть. Я почувствовал боль в макушке. В том месте, где меня зацепило дробью, на коже оказалась ссадина длиной дюйма три, но сама пуля прошла по касательной. Я разорвал рубашку, выбросил пуговицы на дорогу, стер с лица кровь и пыль и осмотрел свою руку. Пуля задела ее, оставив продольную царапину, углубляющуюся к локтю, рядом с которым она и засела. Я мог нащупать ее под кожей. Отверстие было большое. Скорее всего, картечь второго номера.

Я подумал о первом выстреле. Стрелявший стоял не дальше шести футов за моей спиной, а с такого расстояния, даже с плохим прицелом, случайная пуля не могла отлететь от остальных дальше чем на дюйм.

От второго выстрела, пуля которого только оцарапала мне голову, она должна была просто развалиться на куски, как упавшая дыня. У меня наступила реакция.

Меня охватила слабость, ноги задрожали, и мне пришлось сесть.

Я тяжело опустился на край сиденья и затянулся сигаретой, но мне не сразу удалось донести ее до рта.

Я уронил ее на дорогу в пыль, рядом с маленькими красными пятнышками и стал слушать, как где-то в лесу мирно стрекочут какие-то букашки. Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки, — как же ловко они меня обошли. Они воспользовались самой старой в мире уловкой и сделали так, что я клюнул на нее, как зеленый юнец.

Они оказались ловкачами, такими ловкачами, что мне стало не по себе. Анонимная подсказка, что я могу найти кислоту, если приеду в это уединенное место, должна была сразу насторожить меня. Я обязан был отнестись к этому с подозрением, по крайней мере хотя бы проявить осторожность. Но я ничего не заподозрил. Какая-то подсказка была, и я не имел права ее не заметить. Она предупредила меня, что за мной могут проследить. А он уже ждал меня здесь, на чердаке, с заряженным дробовиком.

И этих людей я считал деревенщиной?

Глава 7

Доктор Морли бросил пулю на белую эмалированную поверхность стола и проворчал:

— Гм… Гусиная дробь. — Это был полный цветущий мужчина, отличавшийся не только грубовато-добродушным и сердечным отношением к больным, но и способностью, подобно хамелеону, подстраивать свое отношение к ним под их потребности. Он был большим, пышущим здоровьем и относительно толстокожим, поэтому я получил настоящее мужское лечение, сопровождаемое комментариями в стиле черного юмора:

— Вы уверены, что это не был охотник на перепелок?

— Нет, — ответил я. Может быть, позже я тоже смог бы думать о «чем-нибудь веселом, но не раньше, чем в моих ушах перестанет звучать грохот от выстрела, прогремевшего над самой моей головой. — Это была двустволка, — добавил я и слегка дернулся, потому что он наложил тампон на рану и начал перевязывать.

— О, — ухмыльнулся он, — тогда вы еще, легко отделались.

«Если не учитывать, что в следующий раз он прицелится получше», — подумал я. У меня не было ни малейшего представления ни о том, кто это был, ни как он выглядел. В любой момент могло оказаться, что он стоит у меня за спиной. Единственное, в чем я был теперь уверен, так это в том, что этот человек — не просто придурок, который орудует кислотой и проведет за это несколько месяцев в окружной тюрьме, если его поймают. Никто не станет делать операцию на мозге, чтобы вылечить обыкновенную головную боль.

— Лучше сделайте мне прививку от столбняка, — попросил я, — не могу вспомнить, когда я делал ее в последний раз, а там все было усеяно навозом.

— Хорошо, будет вам прививка, — согласился он все так же весело. — Но сначала я поставлю вам небольшую заплатку на голову. Надеюсь, вы не слишком трясетесь над своей прической?

— Нет, если только она останется у меня на голове, а не будет разбросана вокруг какого-нибудь грязного амбара.

— Вижу, вам уже лучше. Я так и думал. Значит, вы не знаете, кто это мог быть и зачем он вас преследовал?

— Нет, — ответил я.

— Вам известно, что я обязан сообщить об этом в полицию, — огнестрельное ранение.

— Конечно. — Но, судя по всему, мы с тем же успехом могли известить об этом событии клуб садоводов или ближайшее отделение литературного общества. Нам понадобится любая поддержка, которой мы сумеем заручиться.

В мотеле мне удалось приостановить кровотечение и переодеться, прежде чем я отправился на такси в город. Регистратор в приемной доктора Грэхэма сказал, что доктор уехал на срочный вызов, и порекомендовал мне обратиться к Морли, приемная которого находилась в том же здании. Их кабинеты занимали второй и третий этажи над косметическим магазином и аптекой в восточном конце Спрингер, образуя там некий оазис медицины. Я взглянул на часы и подумал, что лучше бы ему поторопиться. Было уже почти четыре, а в пять мне позвонит Лейн, к этому времени я должен уже вернуться. Теперь Морли занялся раной на моей голове — он сбрил часть волос и начал накладывать шов. Потом он сделал мне прививку от столбняка.

— Теперь вы как новенький, — сказал он, протягивая руку к телефону. — Это случилось за пределами города?

— Да, в юрисдикции шерифа.

— Гм… Давайте посмотрим. Фамилия… местный адрес. Что еще я должен им сообщить?

— Ничего, — ответил я. — Только сначала убедитесь, что вас услышит не один человек…

— Вы зайдете к ним?

— Да. Я собираюсь туда заглянуть.

Я заплатил ему за прием, заглянул в магазин и купил там дешевую соломенную шляпу, чтобы прикрыть голову от солнца и любопытных взглядов, и зашагал к зданию суда. Там меня уже поджидали — Магрудер и тот здоровенный рыжий полицейский, имени которого я не знал, потому что никто не потрудился мне его сообщить. У него были очень светлые серые глаза и выдающаяся, как гранитная скала, челюсть, а также покрытые рыжими волосами руки, слишком суетливые и суставчатые, чтобы внушать доверие. Они привели меня в одну из задних комнат и обыскали: сначала каждый по очереди, а потом все вместе, после чего швырнули меня на стул и обступили со всех Сторон, обрушив град вопросов. Очевидно, им казалось, что человек, в которого стреляли, подлежит уголовному преследованию.

Но, несмотря на все их искусство ведения допроса, я все же ухитрился рассказать им, как было дело.

— Где ваше оружие? — набросился на меня Магрудер.

— У меня не было оружия, — ответил я, — так же, как и разрешения на него.

— Вы вступили в перестрелку без оружия?

— Я не вступал в перестрелку — в меня дважды выстрелили, и я убежал. Не потому, что я настолько туп, что дожидался второго выстрела, а просто потому, что в это время я упал и лежал на земле.

— Кто этот человек?

— Я уже говорил вам — я не видел его лица, только ногу и руку. По-моему, на нем был комбинезон. А кроме этого, я заметил, — что у него довольно большие руки. Он стрелял из двустволки, мне показалось, что это очень дорогое оружие. Я слышал, что в обычном магазине двуствольного ружья с эжектором не купишь.

— Вы убили его? Куда вы спрятали тело?

— Нет, я его не убивал. Но попытался бы, если бы у меня было оружие.

— Опишите это место еще раз.

Я описал это место еще раз.

Они переглянулись и кивнули.

— Старый дом Уила Нобла, — произнес Магрудер. — Вокруг него пустырь на сотни миль, вы вполне могли спрятать тело там.

— Я думаю, что именно на это он и рассчитывал, — ответил я и закурил сигарету. Рыжий великан наклонился ко мне и выхватил сигарету у меня изо рта.

— Затопчи ее, — приказал он.

Я затоптал. Интересно, где Редфилд. Не могу сказать, что я ожидал с его стороны большей лояльности.

Но, когда сидишь и бесконечно отвечаешь на вопросы, в то время как голова раскалывается на части, а человек, который пытался тебя убить, преспокойно вернулся домой и лег спать в свою постель, в конце концов начинаешь желать, чтобы вопросы были хотя бы разумными.

— Где ваша машина? — требовательно спросил Магрудер.

— На улице возле мотеля.

Магрудер кивнул рыжему:

— Сгоняй туда и перетряхни все сверху донизу: оружие, следы крови…

— Если вы как следует поищете, то найдете пятна крови на переднем сиденье, — вмешался я. — Я проехал девять миль, раненный в голову и руку.

— На вашей одежде следов крови не видно.

— Я переоделся. То, что я снял с себя, вы найдете в ванне. То есть нашли бы, потому что, естественно, вы и не помышляете об обыске, не имея ордера. Так вот, я уже указал причину, по которой моя одежда в крови.

— Это ваше утверждение.

— Там ее достаточно, чтобы определить, кому она принадлежит. Или это слишком просто?

— Он начинает мне надоедать, — заявил рыжий.

— Ты еще не уехал? — спросил его Магрудер.

Я чувствовал себя все хуже и хуже и чувствовал возраставшее безразличие к тому, что они делали.

— Какое наказание полагается в этом штате за то, что тебя обстреляли из винтовки? Я могу забрать свое заявление.

Они проигнорировали мои слова.

— Когда поедешь туда, загляни заодно в этот амбар и осмотри там все.

Рыжий отбыл. Я забыл о том, как принято вести себя в обществе, и закурил новую сигарету. Теперь ее выхватил у меня Магрудер. Все-таки это было разнообразие. Он растоптал ее ногой.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Он уселся за стол и стал в упор рассматривать меня своими холодными глазами. Я в свою очередь стал в упор рассматривать свою сигарету, не скрывая вожделения во взгляде.

— Я арестован? — поинтересовался я. — Если это так, то в чем меня обвиняют? В том, что я незаконно присвоил себе роль движущейся мишени?

— Пока он не вернется, будем считать, что вы задержаны для выяснения.

— И как по-вашему, сколько времени у него займет осмотр ста квадратных миль? Полчаса? У меня назначено свидание на пять часов.

— С вашей подругой? Я думал, она валяется в постели с белой горячкой.

— Постельный режим ей предписан в связи с полным нервным и физическим истощением, — вежливо объяснил я. — Наверное, вы так и хотели сказать. — Это не произвело на него никакого впечатления, что было, вероятно, к лучшему. Я и так находился в слишком незавидной ситуации, чтобы еще и дразнить его. Мне просто хотелось подготовить свой слух, ослабленный выстрелами, к тридцати дням тюремного заключения, В коридоре послышались шаги, и на пороге появился Редфилд. На нем была шляпа — видимо, он только что вошел с улицы. Он выглядел злым и раздраженным. Прежде чем раскрыть рот, он остановился в дверях и секунд тридцать сверлил меня свирепым взглядом:

— Итак. Кого вы убили?

— Никого, — ответил я. — Я не ввязывался в перестрелку, и у меня не было…

— Замолчите, — бесстрастно произнес он, — мы вернемся к этому через минуту. Я думаю, вам будет интересно узнать, что я только что получил ответ из Сан-Франциско.

— Неужели? — отозвался я.

— Поведение, не достойное офицера. Отлично звучит, не находите?

Магрудер навострил уши, и я догадался, что он впервые слышал о том, что Редфилд посылал туда телеграмму.

— Что это значит? Неужели эту обезьяну вышибли из тамошней полиции?

Редфилд кивнул:

— Он оказался крутым парнем и любил поколотить задержанных. Наверное, за это и получил пинка под зад. Поэтому, когда из Сан-Франциско его попросили убраться, он приехал к нам, надеясь найти здесь применение своим талантам.

— Так что вам сообщили? — спросил Магрудер, сверкая глазами, — Вы думаете, он начал играть в свои ворота?

Редфилд, казалось, не заметил его:

— Итак, Чатхэм, что вы можете сказать?

— Ничего, — ответил я.

— Бросьте. — Он слегка улыбнулся, но глаза были по-прежнему злыми.

— Раз уж они послали вам телеграмму, значит, рассказали в ней всю эту историю до конца. А если вы не захотели выяснить все до конца, то это ваше дело.

— Еще бы, — презрительно заметил он, — там было сказано, что вы подали в отставку. Они не правы?

— Я так и сделал. Причем по собственному желанию. Пришлось подождать, пока не кончится тридцатидневный срок, на который меня отстранили от работы, но я с самого начала решил, что все равно уйду оттуда. — Меня самого удивило, что я пустился в эти объяснения, — обычно я избегал разговоров на эту тему. Странно, несмотря ни на что, в нем чувствовался честный коп, который невольно внушал к себе уважение и симпатию.

— Понятно. Конечно, вы считаете, что вас обвинили несправедливо.

— Нет, я действительно был виновен.

Он странно взглянул на меня, но промолчал. Потом заговорил снова, сохраняя суровое выражение лица:

— Значит, теперь вы безработный парень, который не знает, где найти себе применение. Специалист по неприятностям. Какие отношения связывают вас с миссис Лэнгстон?

— Между нами нет никаких отношений. Правда, она мне нравится. И начинает вызывать у меня все большее восхищение. Мне нравятся люди, которые так умеют противостоять давлению.

— Ерунда. Сколько она вам заплатила?

— Повторяю вам, Редфилд, — я не получал от нее никаких денег.

— Тогда почему вы не уезжаете?

— На это я вам отвечу, что моя машина все еще в ремонте. Вы легко выясните это, если позвоните в гараж.

— Причина не в этом.

— Правильно, не в этом. Я мог бы привести вам несколько доводов. Один из них в том, что я не люблю, когда меня принуждают. Другой — в том, что меня начал интересовать мотель, но это деловой, интерес, и вас он не касается. Главная же причина в том, что вся эта каша с кислотой заварилась отчасти по моей вине. Я сунул нос не в свое дело, вы сами так говорили, и мне намекнули, что своей назойливостью я принесу ей больше вреда, чем пользы.

Так что теперь, после того что я ей устроил, могу ли я собраться и уехать, оставив ее расхлебывать эту кашу в одиночку?

— У вас есть лицензия на право работать в нашем штате в качестве частного детектива?

— Нет.

— Отлично. Если вы снова попытаетесь совать свой нос куда не следует, я засуну его кончик вам в ухо и вытащу с другой стороны.

— Лучше посоветуйтесь с вашим окружным прокурором, Редфилд. Пока я не получал от нее денег, меня нельзя рассматривать как частного детектива. Я действую как частное лицо, а это не одно и то же.

Он помрачнел:

— Есть много разных тонкостей, Чатхэм. Вам бы следовало это знать.

— Я знаю. Видел некоторые из них в действии.

— Если будете продолжать в том же духе, то снова увидите. А теперь расскажите мне, что это за чепуха со стрельбой с вами произошла? Мы получили сообщение от доктора Морли.

Я рассказал ему все с самого начала, с того момента, когда эта женщина позвонила мне в первый раз.

Когда никто не перебивал меня вопросами и не дышал в затылок, мой рассказ занял совсем немного времени. Он сел на край стола, закурил и слушал меня, никак не выражая своего отношения к моему рассказу. Наконец я умолк, и он обернулся к Магрудеру:

— Вы все проверили?

Магрудер кивнул:

— Митч как раз этим занимается.

— Хорошо. — Он снова повернулся ко мне и бросил:

— Давайте проверим, правильно ли я уловил смысл ваших россказней. Эта женщина, кем бы она ни была, заманила вас в ловушку, чтобы тот мужчина, кем бы ни был он, мог вас убить.

— Именно так.

— Значит, мы должны квалифицировать эти действия как преднамеренные, так что речь пойдет об убийстве первой степени. Вы следите за ходом моих мыслей?

— Конечно.

Он слегка подался вперед и наставил на меня указательный палец:

— Вот что — неужели вы будете меня убеждать, что в этой бредовой болтовне есть хоть капля здравого смысла? Два человека так беспокоятся о вас, что задумали вас убить, они готовы пойти на убийство первой степени, рискуя получить смертный приговор, и все это ради чего? Только из опасения, как бы вы не пронюхали, что они — те самые, кто вылил помои в похлебку миссис Мерфи. — Он вздохнул и покачал головой. — Чатхэм, вы представляете, сколько им могли дать за эту кислоту? Если бы поймали, конечно.

— Год. Может, полгода. Может, еще меньше.

— И вы хотите меня убедить в том…

— Бросьте. Вы знаете ответ не хуже, чем я.

— Что вы имеете в виду?

— Они отчего-то забеспокоились, и я не думаю, что их испугал дурацкий срок за вандализм и хулиганство.

— Ладно, не мучьте нас неведением. Поделитесь с нами вашими соображениями, что они, по-вашему, скрывают.

— Убийство… После первого им уже нечего терять.

Он внимательно смотрел на меня, его лицо было теперь совершенно неподвижным.

— Разве кого-нибудь убили?

— Лэнгстона.

— Я так и понял. Вы не находите, что в ваших рассуждениях есть определенные изъяны? Мы ведем расследование в течение семи месяцев, но никто до сих пор не пытался нас убить.

Мне не понравилось направление, которое принял наш разговор, но я был бессилен. Он загонял меня в угол, а я мог только наблюдать за тем, как он это делает.

— Что скажете? — продолжал он. — Впрочем, погодите, я сам знаю, что вы скажете. Нас они не боятся — ведь мы настолько глупы, что никогда не сможем их вычислить.

— Я этого не говорил.

— Конечно, есть еще один вариант. — Он говорил совершенно спокойно, как будто просто беседовал со мной, однако по его тону я понял, что он закипает от ярости, но пока еще может держать себя в руках. Я понадеялся на то, что ему это удастся подольше. Магрудер бросил на него вопросительный взгляд. Он даже не подозревал о том, что происходило между нами. — Я имею в виду, что вы можете думать, будто всех нас купили с потрохами. И нам нужно только найти простофилю вроде миссис Лэнгстон, и даже если не хватит доказательств, чтобы обвинить ее, она все равно не спасется. Все прекрасно, никто не обижен, и можно больше ничего не делать. Наверное, такой вариант кажется вам наиболее убедительным, признайтесь. Ну же, ответьте. Скажи что-нибудь, идиот, сукин сын…

Он соскочил со стола, схватил меня за отворот рубашки и рванул на себя. Он разорвал бы ее, если бы я не подчинился. Тыльной стороной ладони он ударил меня по губам, и я почувствовал, как зубы рассекли губу. Он снова ударил меня, его лицо было бледным от внезапно охватившей его необузданной ярости, а взгляд сделался таким безумным и выражал такую муку, как будто он испытывал сильную боль. Я отпрянул, зацепился за стул и упал. Потом осторожно поднялся, опасаясь получить удар по голове, но он внезапно отвернулся от меня и потер лицо ладонью.

Он сделал два глубоких вдоха — было ясно, что в его душе происходит настоящее сражение.

— Убирайтесь отсюда, — в бешенстве бросил он, — пока я не применил к вам оружие.

— Погоди минутку, Келли, — запротестовал Магрудер. — Мы не можем отпустить его, пока не узнаем, что выяснил Митч.

Редфилд свирепо обернулся к нему, и тот заткнулся.

— Мы знаем, где его найти, если он нам понадобится! Выстави отсюда этого сукина сына!

Магрудер посмотрел на меня:

— Вы же слышали, что он сказал.

— Да, — согласился я. Потом поднял с пола свою шляпу и приложил носовой платок к разбитым губам. — Я слышал, что он сказал. — Я вышел оттуда и свернул на Спрингер, чтобы поймать такси. Я не особенно злился на них. По крайней мере, я злился не так, как он сам злился на себя. Он был слишком опытным, чтобы относительно невинная провокация могла настолько вывести его из себя. Где-то в недрах его души поселились мыши, которые подточили изоляцию, защищавшую его нервные окончания. Интересно, как они туда попали?

Впрочем, раз уж пришло время поволноваться, то у него подобралась неплохая компания. Если и можно было где-нибудь найти местечко, в котором собираются люди с расшатанными нервами, то я его нашел.

Я подумал, что для записного шутника, который выскакивает из-за спины и кричит «Бу!», оно вряд ли подходит. Такой не доживет здесь и до перерыва на кофе.

Без десяти пять я расплатился с таксистом у дверей мотеля. Неподалеку стояла машина со значком шерифа, а дверь в мой номер была открыта настежь.

Я подошел и заглянул внутрь. В ящиках комода копался рыжеволосый здоровяк, в углу его рта дымилась сигарета. Он окинул меня безразличным взглядом и задвинул ящик.

— Похоже, оружия у вас нет, — сообщил он.

— А где ваш ордер? — поинтересовался я.

— Забыл прихватить. Хотите, я съезжу за ним, а потом проверю все еще раз?

— Нет, — ответил я.

— Я буду только рад, — любезно предложил он; — Мне это совсем нетрудно.

— Не беспокойтесь. Мне не хотелось бы злоупотреблять вашим вниманием.

— У вас хорошее чувство юмора, — заметил он. Потом он оглянулся по сторонам в поисках пепельницы, заметил ее на столике возле кровати и, пожав плечами, затушил сигарету о зеркальную поверхность комода. — Да, сэр, с чувством юмора у вас все в порядке.

— Как вы сюда вошли? — спросил я.

— Меня впустила горничная. Я сказал ей, что вы не будете сердиться. Черт возьми, неужели человек с таким чувством юмора будет сердиться?

Я ничего не ответил. Он снова окинул комнату безразличным взглядом и двинулся к двери:

— По-моему, у вас все в порядке, дружище. Вы не из нашего города, и в этом, наверное, все дело.

Я обернулся к нему, засунув руки в карманы. Он выждал минуту, надеясь, что я окажусь достаточно глуп и попытаюсь наброситься на него, потом шагнул за порог, на засыпанную гравием площадку.

— Кстати, верните ей ключи. И передайте от меня, что вы ни капли не рассердились. — Он сел в свой джип и уехал.

Я закрыл за собой дверь, глубоко вздохнул и закурил сигарету. Через пару минут я успокоился и зашел в ванную, чтобы ополоснуть лицо холодной водой. Испачканная кровью одежда так и лежала в ванне. В комнате все было цело; видно, он просто слонялся по ней в надежде, что я застану его здесь. Я затушил сигарету, уже совершенно спокойно направился в офис и положил ключи на конторку. Джози услышала мои шаги и с улыбкой вышла мне навстречу:

— Мисс Джорджия проснулась.

— Отлично, — ответил я. — Как она?

— Чуть лучше. Знаете, что она попросила в первую очередь?

— Трехфунтовую отбивную?

— Нет, сэр. Расческу и губную помаду.

«Ну, что ж, — подумал я, — психиатр, возможно, счел бы это равноценным».

— Замечательно. Спросите ее, могу ли я к ней зайти.

— Хорошо, сэр. Она о вас спрашивала.

Она скрылась в спальне, тотчас же вышла обратно и кивнула. Тогда вошел и я. У меня на голове все еще была шляпа, и я задумался, прилично ли будет войти, не снимая ее. Потом решил, что вполне, припомнив, как по-свински я вел себя, когда она приходила ко мне в номер. Наверняка она считала, что я сплю в одежде и ем руками. Когда я вошел в спальню, она сама разрешила мои сомнения. Она лежала, опираясь на две подушки, с наброшенным на плечи легким покрывалом, все еще очень бледная, но улыбающаяся и чертовски красивая. Она протянула мне руку. Ну, что же, видно, сегодня день ответов на вопросы.

— Я так рада вас видеть, — сердечно сказала она. — Я боялась, что вы уехали, даже не попрощавшись со мной и не дав мне возможности вас поблагодарить.

Я подумал, что она — единственный человек в городе, который еще не В курсе, что я — ее любовник, телохранитель, партнер, наемный головорез, а также ее возлюбленный и оплачиваемый частный детектив, а кроме того, отец ее троих детей-монголов. Она проспала все это.

— Джози сказала, что вы все еще здесь, но временно отлучились в город… о Господи, что с вами случилось? — воскликнула она, заметив бинты и пластыри на моей обстриженной голове.

— Небольшое происшествие, — ответил я, радуясь тому, что вторую повязку не видно под рубашкой. — Пара швов и ничего больше. Не беспокойтесь обо мне, лучше скажите, как вы себя чувствуете? Выглядите вы великолепно.

— Как это случилось? — решительно спросила она.

Я продолжал свою линию:

— Цвет лица у вас значительно лучше, и в глазах больше энергии и жизни…

— И говорю я ангельским голоском, — сказала она, — а это всегда хороший признак. — И она ткнула пальцем в сторону кресла, которое стояло возле кровати. — Прекратите молоть чушь, мистер Чатхэм, и присядьте. Я хочу знать, как вы были ранены и почему…

Я вспомнил слова доктора о полном покое и отсутствии эмоциональных потрясений. Она и так отличалась везением и крепким здоровьем, потому и лежала здесь, вцепившись пальцами в одеяло и уставившись без выражения на стену. Так что никаких выстрелов.

— Я пострадал из-за собственной неуклюжести, — соврал я, — и несообразительности. Мне анонимно сообщили о том, что кислота была частью груза, захваченного во время ограбления грузовика, и что ее остатки спрятаны в старом амбаре за городом. Я поехал туда и налетел головой на гвоздь, когда обшаривал чердак. Кислоты там не оказалось, хотя я и надеялся ее найти.

Похоже, она поверила.

— Простите меня, — просто сказала она, — это я во всем виновата.

— Ничего подобного, — возразил я, — если обратиться к фактам, то часть вины за разрушение той комнаты, лежит и на мне.

— Как вам могло прийти в голову такое?

Я рассказал ей.

— Наверное, он догадался, чем я занимаюсь, когда я проверял все телефонные будки. Это один и тот же человек. Возможно, это он вчера вечером подослал тех двоих, чтобы подстроить вам неприятности с полицией. Когда я помог вам от них отделаться, он, вероятно, решил, что я доставляю ему слишком много проблем. Кислотой он просто намекнул, что я принесу вам больше вреда, чем пользы, если так и буду болтаться в городе. Пока я не знаю, кто этот тип, но обязательно выясню это.

— Что вы собираетесь делать?

— Вчера вы хотели нанять меня в качестве частного детектива, чтобы разобраться в этом деле. Нанять вы меня все равно не можете, потому что у меня нет лицензии на право работы; я окажусь в тюрьме в ту же минуту, как только сотрудники шерифа докажут, что я получил от вас деньги. Но ни в каких законах не сказано, что я не имею права действовать в интересах мотеля — в качестве вашего друга и человека, который собирается стать совладельцем вашего предприятия, причем то и другое — чистая правда…

— Я не успеваю следить за ходом вашей мысли.

— Деловую сторону мы обсудим позже. Безусловно, вы не обязаны продавать мне часть вашего дела, если не хотите, но в настоящий момент эта версия может послужить хорошим прикрытием. Поэтому ее мы и будем придерживаться. Если вас кто-нибудь спросит, так и скажите. Факты же таковы, что я действительно в каком-то смысле уже взялся распоряжаться, пока вы не можете. Я закрыл мотель — иначе мы не можем быть уверены, что они не придут и не проделают того же самого в другом номере. Впуская в дом посторонних людей, мы не сможем обыскивать их багаж в поисках кислоты. Я взял на себя ответственность за выполнение тех предписаний, что назначил вам доктор, а эти предписания гласят, что вы должны оставаться в постели и отдыхать и не думать обо всей этой истории до тех пор, пока он не скажет, что вам можно вставать…

— Это просто смешно, — ответила она. — Я здорова как лошадь.

— Не сомневаюсь. Только эта лошадь в течение целого месяца не держала и крошки во рту и с прошлого года не спала как следует ни одной ночи. Поэтому вы не двинетесь с места и позволите мне самому заниматься делами.

— Но…

— Никаких «но»… Как только я появился в вашем городе, меня тут же попытался обвести вокруг пальца тип, который думал, что я на вашей стороне. И знаете, он меня убедил, — теперь я и сам так считаю.

В офисе раздался телефонный звонок. На пороге спальни возникла Джози.

— Это вас, — сообщила она. — Междугородный.

Глава 8

Я вышел, взял трубку и сказал оператору, что разговор будет за мой счет. Послышался голос Лейна:

— Мистер Чатхэм?

— Слушаю. Вам удалось справиться с поручением?

— Вполне. После нашего разговора мне удалось раздобыть те сведения, которые собрали о нем во время следствия в ноябре прошлого года. Полное имя Стрейдера Альберт Джеральд Стрейдер, на момент смерти ему было тридцать пять лет, и если задаться целью найти подходящее слово, чтобы его охарактеризовать, то наилучшим будет «бездельник». Или бабник, но это мне кажется не совсем приличным.

Однако придраться не к чему. Никаких связей с криминалом в его прошлом не было — по крайней мере, насколько это удалось выяснить, — если не считать нескольких мелких правонарушений вроде нанесения словесных оскорблений, оскорбления действием, да пару раз его задерживали за вождение в нетрезвом виде, — а они копались в его прошлом достаточно основательно. У ФБР на него ничего нет.

Я понял, главное, что вас интересует, впрочем, так же, как и всех остальных, — какого черта он вообще оказался в этом городе. Я думаю, шансов выяснить это практически никаких — никаким криминалом он не занимался, если не считать преступлением то, что он не пропускал ни одной юбки. Следствие почти со стопроцентной вероятностью пришло к выводу, что он приезжал туда из-за женщины. Возможно, замужней.

Он был довольно крупным парнем, к тому же атлетически сложенным, и вряд ли у него была необходимость ездить так далеко. Он играл в футбол, когда учился в военной школе. Этакий красавчик Джо — темноволосый, смуглый, сероглазый, к тому же умел хорошо одеваться. Женщины, по крайней мере определенного сорта — озабоченные, скучающие и неугомонные, — бегали за ним толпами. Так что давайте посмотрим фактам в лицо: такие женщины обычно знают, что к чему, и, должно быть, он спал со всеми.

Он занимался торговлей. Не слишком удачно, как это ни странно: о человеке с подобными внешними данными и с такой уверенностью в себе можно предположить, что он проныра, но я думаю, для успеха в деле нужно что-то другое. Возможно, от заинтересованности в своем деле тоже что-нибудь зависит. Начиная с июля прошлого года и до того времени, когда он был убит, он занимался продажей недвижимости, вернее, пытался заниматься. Он работал на фирму, которая называется «Уэллс и Меррит» и находится в северо-восточной части города, занимался продажами и сдачей в аренду и жил в маленькой холостяцкой квартирке недалеко от места работы, на Северо-Восточной Шестьдесят первой улице…

— Как долго он жил в Майами? — спросил я.

— С перерывами примерно с 1945 года, когда проходил службу во флоте. В сведениях имеются пробелы, какие-то записи не сохранились. В тот же период он посещал Флорида-Кис, а именно Марафон и Ки-Уэст, и, как мне кажется, какое-то время провел в Новом Орлеане. Но неизменно возвращался в Майами. Сейчас я взгляну в свои записи…

— Мне тоже нужно будет кое-что записать. — Я пристроил листок из регистрационного журнала на край стола и снял колпачок с ручки. — Давайте.

— О'кей. Он вырос в маленьком городишке на севере Луизианы. Его отец был адвокатом, а потом окружным судьей. Обоих родителей сейчас уже нет в живых, и теперь из всех его родственников осталась только замужняя сестра, на три года старше его, которая по-прежнему живет в том же городе — Уайтсборо. Это она приезжала в Галицию, чтобы забрать тело. Очевидно, Стрейдер не был трудным ребенком, он просто бездельничал. Наверное, был из тех, у кого в голове только девочки. Он умудрился провести четыре года в военном училище в Пенсильвании, но из Тулана его отчислили с первого курса из-за плохой успеваемости. В 1942 году он поступил во флот, а после увольнения записался в колледж и стал заниматься электроникой, в «Трежер-Айленд» в Сан-Франциско, по-моему, и к концу войны окончил его, получив звание второго радиста.

— Он, случайно, не служил в секретных отделах?

— Нет. Был рядовым. Во всяком случае, в 1946 году, если верить его послужному списку, он работал диктором на маленькой радиостанции в Майами. И проработал год, может, и немного дольше. О большей части 1948 года ничего не известно, но я выяснил, что почти всю зиму он жил с одной своей бывшей подружкой, шустрой девицей, которая держала скаковых лошадей.

Потом, в 1950 году, он занимался продажей автомобилей и в течение двух последующих лет работал на три или четыре агентства в Майами, а также на Флорида-Кис. Осенью 1953 года он перешел на разъездную работу и стал продавать кинопроекторы. Сотрудничал в основном с ложами, школами и церковными общинами. Он работал в Джэксонвилле, Флориде, части Южной Алабамы и Джорджии. Очевидно, он, как обычно, работал без огонька и погорел примерно через полгода. Дальше какой-то пробел, а потом сообщается, что осенью 54-го он вернулся в Майами и вновь занялся торговлей автомобилями. Потом, в 1955-м и до июня 1956-го, он снова был занят на разъездной работе и поступил на службу в компанию «Электроник энтерпрайзез», которая имела штаб-квартиру в Орландо. Я не знаю, что он там продавал, может быть, звуковоспроизводящую технику. Когда контора распалась, он ухитрился сдать экзамены и получить лицензию на право заниматься недвижимостью и перешел на работу в фирму, о которой я уже упоминал, — «Уэллс и Меррит».

Простым рекламным и разъездным агентом. Я думаю, женщины были для него существенной поддержкой.

— Нигде в записях не упоминается о его знакомстве с Лэнгстоном?

— Ни разу, а они копались в его досье не одну неделю. Эти двое относились к разным кругам. Лэнгстон был крупной фигурой, пока не разорился, а Стрейдер по своей бедности не мог иметь ничего общего с такими людьми.

— А что известно о первой миссис Лэнгстон?

— Тоже пусто. Казалось бы, что именно здесь и нужно надеяться на удачу, потому что она любила красиво пожить, особенно после развода, к тому же у нее были деньги, но никакой связи между ними установить не удалось. А уж найти ее пытались, можете мне поверить. Не забывайте, что Майами — большой город. И конечно, после этого им не оставалось ничего другого, как приняться за вторую миссис Лэнгстон, вдову. Я думаю, что причины для этого более чем очевидны. Стрейдер приезжал сюда для того, чтобы встретиться с женщиной, предположительно замужней, вот он и решил отделаться от мужа, а о женщине известно, что он пытался избавиться от трупа в ее присутствии, — так чего еще искать? Мы расколем ее за час, ребята. Прошло уже семь месяцев, но до сих пор никто не нашел никаких доказательств того, что они вообще были знакомы. Она просто не такого сорта. Единственное, что между ними оказалось общего, так это то, что она тоже довольно долго жила в Майами. Она работала техником в медицинской лаборатории и не имела ни гроша, кроме своего жалованья, ни с кем не встречалась и не имела никаких связей с тамошними толпами богатых бездельников. Я думаю, и с Лэнгстоном ее связали провода, которыми она его опутала, когда снимала кардиограмму.

— Понятно, — ответил я, — чем дальше, тем интереснее. Я надеюсь, они не стали цепляться за идею, что кто-то нанял Стрейдера, чтобы совершить убийство?

— Конечно. Прежде всего потому, что они не смогли найти никого, кто желал бы устранения Лэнгстона. Страховая компания связалась с его двенадцатилетней дочерью. Я думаю, если бы даже всю ее школу перетрясли профессионалы, они бы все равно не усомнились в том, что эта девчушка была без ума от своего отца. И в бизнесе Лэнгстон не имел особых врагов. Бабником он тоже не был. С первой женой у него установились довольно напряженные отношения, но какая ей была корысть в его смерти? Она уже развелась с ним, получила хорошую сумму и кубинского музыканта. И даже если предположить, что кто-то все же нанял убийцу, то почему он выбрал именно Стрейдера? Стрейдер не был сумасшедшим, а нормальные люди не становятся преступниками, сразу же взявшись за заказное убийство. В таких делах повышают в звании постепенно — или понижают, это уж зависит от точки зрения. К тому же нужно учесть способ, каким убили Лэнгстона. Его ударили по голове. Для профессионала это слишком сложно. Нет, с этим парнем они зашли в тупик еще раньше, чем признались в этом.

— Это все?

— Да. По крайней мере, пока. Все время приходится возвращаться к предположению, что он ездил на свидания с женщиной. Эти поездки не могли быть связаны с его работой, потому что никому в голову не придет торговать в таком месте недвижимостью в Майами, пусть даже он ее только продавал. К тому же если бы он приезжал по делу, то тот человек, с которым он встречался, обязательно заявил бы об этом.

Вот что мы имеем. За два месяца он приезжал трижды, а туда и обратно — около тысячи миль. А у Стрейдера только одно могло вызывать такой интерес.

— Ладно, — ответил я. — Сейчас я не могу решить, в каком направлении вести расследование дальше, но завтра просмотрите его досье еще раз. Может быть, вы сможете выяснить, чем он занимался в те периоды, о которых ничего не указано в послужном списке. Попробуйте найти его бывших подружек, выясните, где они сейчас. Я думаю, что он вряд ли вел переписку, но, может быть, заказывал междугородные переговоры по телефону?

— Вы правы, писем не было. Но ему два раза звонили. И каждый раз накануне отъезда. Но тут ниточка обрывается — звонили из автомата.

— Смышленый малый. Хорошо. Позвоните мне завтра, если удастся выяснить что-нибудь новенькое.

Я вернулся к миссис Лэнгстон. Она сидела в постели, обхватил колени руками.

— Вы что-нибудь ели? — спросил я.

Она покачала головой:

— Нет, я проснулась всего полчаса назад.

— Не откажетесь пообедать со мной?

Она улыбнулась:

— Я думала, вы не разрешите мне встать.

— Я и не разрешаю. Вы любите бифштекс? Это единственное блюдо, которое я умею готовить.

— Пожалуй, это было бы неплохо. Но готовить вам не придется, это могу сделать я или Джози.

— Вам нужно отдыхать. А Джози я отпустил на весь вечер. Мне нужно поговорить с вами.

Я вышел и вымыл фургон из шланга, добавив в воду немного порошка, застелил мокрое сиденье сложенным одеялом и направился в город. Там я купил пару бифштексов, авокадо, несколько французских рогаликов, джин, вермут и бутылку бургундского. Вернувшись в мотель, я побрился и переоделся, надев рубашку с длинными рукавами, чтобы прикрыть повязку на левой руке.

Лекарства, которые я купил, так и лежали в фургоне. Я отложил в сторону снотворное, хотя она на удивление быстро очнулась после него, а остальное перенес в офис. Джози как раз собиралась уходить.

— Постарайтесь вернуться не позднее полуночи, — попросил я ее. — Хорошо бы вы поставили раскладушку в гостиной, чтобы всю ночь быть поблизости от нее. Она выглядит гораздо лучше, чем я ожидал, но все равно эта идея насчет раскладушки кажется мне нелишней, по крайней мере сегодня.

— Хорошо, сэр, — ответила она и ушла.

Я прошел на кухню и собрал все необходимое для того, чтобы приступить к готовке. Оказалось, что Джози оставила на сковороде две картофелины. Я открыл джин и вермут и, смешивая коктейль, услышал за спиной шаги и обернулся. В дверях стояла Джорджия Лэнгстон. Она была в комнатных туфлях и темно-синей пижаме, поверх которой накинула голубой халат.

Она слегка подкрасила губы и тщательно расчесала свои волосы цвета красного дерева — по сравнению с бледным лицом и серыми глазами волосы казались темнее, чем на самом деле. «Ради такого Стрейдер мог проехать и больше, чем какие-то пятьсот миль», — подумал я. Если не считать того, что не настал еще тот день, чтобы она согласилась играть в его лиге.

— По-моему, я не разрешал вам вставать.

Она покачала головой и слегка улыбнулась:

— Я не хочу, чтобы мной командовали в моем собственном доме.

— Вы все еще нездоровье Доктор сказал, что вам нужно отдыхать.

— Тогда у меня есть для вас новость — и для вас, и для доктора. Когда женщина чувствует себя достаточно хорошо, чтобы смутиться при появлении в ее спальне мужчины, значит, она достаточно здорова, чтобы не лежать в постели. Это самый надежный клинический тест.

Я пожал плечами и попробовал коктейль.

— Вас не переспоришь. К тому же я не думаю, что женщина, которая серьезно больна, может выглядеть так великолепно, как вы. Наверное, вы правы.

— Спасибо, — поблагодарила она, и по ее лицу скользнула тень улыбки. — Однако будет лучше, если вы расскажете мне о ваших приключениях поподробнее, пока у меня не разыгралось воображение. Вы можете не слишком церемониться.

— Ox! — воскликнул я и понес коктейль в гостиную.

Она села на диван и подобрала под себя ноги. Я поставил бокалы на кофейный столик, сел напротив нее и закурил.

— Извините меня за то, что я обрушил все это на вашу голову. Такое уж было настроение. Это оттого, что у меня слишком много свободного времени, которое я заполняю жалостью к самому себе. Нужно чем-нибудь заняться.

Она кивнула:

— Вам не кажется, что после таких слов вы должны со мной объясниться?

— Мне нечего объяснять. Все это правда, за исключением того, что меня не уволили. Я был отстранен и сам не стал возвращаться на службу, как только понял, что не гожусь для полицейской работы Это меня и мучит.

— Конечно, я не имею права совать нос в чужие дела, — уверенно ответила она, — но все равно считаю, что вы должны мне все объяснить. Недавно вы заявили, что мы с вами друзья, а это накладывает обязательства на нас обоих. Тот человек был арестованным?

— Нет.

— Тогда, — холодно продолжила она, — это совсем другое дело. Что-то личное?

— Тоже нет. Подождите минутку… Точно. Это не касалось меня лично, но я повел себя так, как будто касалось. Видите ли, я был не просто профессионалом, я был фанатиком.

— Что он сделал?

— Он был пушером. Торговал наркотиками.

— Ах вот что…

— Хотя и это меня не оправдывает. Предполагается, что на страже закона стоят уравновешенные люди, а не фанатики и крестоносцы. На самом деле я был таким же уравновешенным, как и все остальные, но только до тех пор, пока не получил задание, связанное с этими делами, и не разобрался в этом бизнесе как следует. Это грязное занятие, которое я не могу сравнить ни с каким другим, особенно когда в него вовлекают детей. Может, вы и не знаете всех подробностей, скажем, на что способна шестнадцатилетняя девчонка, когда ей нужно заработать на дозу, но лучше вам и не знать об этом…

Я замолчал.

— Не думайте об этом. Я не собирался произносить речи с трибуны. В конце концов жена ушла от меня.

Она понимала, к чему я приду, хотя сам я этого не видел, к тому же у нее была навязчивая идея, что я должен время от времени приходить домой. В конце концов я потерял работу. Я выслеживал одного пушера, хитрого подонка лет двадцати трех, который сбывал свой товар детям, — злость и стремление во что бы то ни стало поймать его настолько ослепили меня, что я все испортил. Я задержал его, не имея серьезных доказательств, и он ушел. Посмеялся надо мной и ушел восвояси. Уже через три дня он снова занимался своим делом. Потом однажды вечером я наткнулся на него в баре. Он сказал мне что-то вызывающее, а потом не придумал ничего лучше как выйти в туалет.

Я помолчал, разглядывая сигарету, которую вертел в пальцах.

— Так вот. Тогда был, конечно, большой шум, но еще раньше, чем, меня отстранили от работы, я сообразил, что со мной происходит, и решил убираться оттуда.

Она кивнула:

— Да, я думаю, это было несправедливо. И еще я думаю, что вы слишком строги к себе. Никто не может полностью отключить свои чувства.

— Не может. Но предполагается, что полицейский должен добывать доказательства, чтобы отстаивать их в суде, а не с помощью кулаков — в запертом туалете. Впрочем, хватит об этом. Давайте поговорим о наших делах.

Она поднесла свой стакан к губам:

— Насчет мотеля?

— Да. Вы сказали, что не хотите продавать его за бесценок. А если бы вам предложили подходящую сумму?

Она кивнула.

— Тогда посвятите меня в подробности. Сколько вы заплатили за него, сумма закладных, если они есть, и какова, по-вашему, его теперешняя стоимость.

— Чуть больше года назад мы заплатили девяносто пять тысяч. Тридцать пять наличными, остальное — в пятипроцентных бумагах. Мы собирались сами привести в порядок участок, но здоровье моего мужа все ухудшалось, и мы так и не собрались. А после его смерти все еще больше разрушалось. Я не справляюсь одна.

На самом деле я понимаю, что единственный разумный выход — продать сейчас, и лучше потерять часть денег, чем все, что у меня есть, но для этого я слишком упряма. В последнее время я нашла в Талахасси фирму, которая занимается недвижимостью, и там мне сказали, что они даже не внесут меня в список, если я хочу получить больше семидесяти пяти тысяч.

— Вы можете сделать ремонт. Я думаю, что тогда вы получите даже больше ста тысяч. Для этого не нужно сажать большие деревья — просто ваш участок слишком уж невзрачный. Потом, вам нужны бассейн, детская площадка, газоны, кустарники, клумбы…

— Конечно. Но на это у меня нет денег. Я не знаю даже, на что отремонтировать ту комнату…

— К этому я клоню, — ответил я. — У меня есть небольшая сумма, которую я получил по наследству, а я уже говорил вам, что ищу какую-нибудь тяжелую физическую работу, чтобы с потом из моего организма вышло все, что не дает мне покоя. Мне нравится ковыряться в саду и заниматься благоустройством участков — мой дядя работал ландшафтным архитектором недалеко от Сан-Франциско, и я часто помогал ему во время летних каникул, когда учился в школе, и потом, когда провел два года в Стэнфорде. Я знаю, как это делается, могу даже построить бассейн, и мне хочется попробовать. Думаю, что мне удастся сделать из этого местечка настоящую картинку.

Она задумчиво склонила голову:

— Вам хочется стать совладельцем ради прибыли?

— Вот именно. Я готов вложить сумму, равную вашей доле, наличными, чтобы обустроить участок.

А поскольку всю основную работу я собираюсь выполнить сам, раз уж она мне по душе, то мы сможем рассчитывать на выгодную продажу. По крайней мере, могли бы рассчитывать.

— Мне кажется, вы кое о чем забыли. Вы только что на себе испытали, насколько озлоблены здесь люди. Если кто-нибудь ненавидит меня настолько, что решился на такое, он не остановится только потому, что заодно со мной навредит кому-то еще. Вы уверены, что вас это не остановит?

— Я как раз собирался к этому перейти. Есть способ остановить этого человека. Не думаете же вы, что этот случай — дело рук ненормального? Какого-то шутника с мозгами набекрень, который выплескивает на вас свою злобу потому, что уверен в вашей причастности к смерти мужа?

— Думаю. — Она нахмурилась. — А вы?

— Нет. Я думаю, что это те люди, которые убили его.

Она едва не пролила свой коктейль и поставила стакан.

— Но ведь это был Стрейдер…

— И какая-то женщина. Я думаю, она живет здесь и у нее есть соучастник. Может быть, это ее новый дружок. Послушайте… когда вас допрашивали в полиции, не намекали ли они, что кто-то мог намеренно подставить вас?

— Нет, — удивилась она. — По крайней мере, я не заметила.

— Может быть, конечно, они и не говорили об этом прямо. Но не учитывать такую возможность они не могли.

— Вы думаете?

— Да. Я думаю, почему она оставила машину именно здесь. Ей нужно было избавиться от нее, но сделать это в таком месте, которое никак не указывало бы на нее, и было бы логично отогнать ее туда, куда ее мог поставить сам Стрейдер. Я думаю еще и о телефонном звонке.

— О том, из-за которого я тогда проснулась?

— Да. Видите ли… — Я не стал продолжать. — Извините меня. Мне не хочется сейчас углубляться во все эти подробности и портить вам вечер. Я хочу, чтобы вы съели ваш бифштекс.

Она улыбнулась:

— Не беспокойтесь. Я и сама хочу съесть его, и наш разговор не испортит мне вечер. После того, что мне пришлось испытать, ваши вопросы, которые вы задаете с таким участием, для меня как плечо, на котором можно выплакаться.

— С вами так грубо разговаривали? Я имею в виду, во время допросов?

— Довольно грубо.

— Кто вас допрашивал? Шериф?

— В основном да. Иногда Редфилд. А чаще всего они вместе.

— Что за человек ваш шериф?

Она задумалась.

— Я бы сказала, что он очень опытный человек. Ему лет шестьдесят, и, как мне известно, он занимает свой пост уже больше двадцати лет. Но у него неважно со здоровьем, вот уже месяц или даже больше он лечится в клинике Майо. Но они обращались со мной без грубости, если вы это имели в виду, просто мне было очень страшно. Сам шериф — очень обходительный пожилой джентльмен, и если я сразу поняла, что Редфилд ко мне относится очень неприязненно, то в обращении шерифа со мной я не заметила никакой злости или недоброжелательности. Они не применяли ко мне методов третьей степени.

— Они содержали вас под арестом?

— Да. Но не сразу. Сначала они просто пытались выяснить, был ли мой муж знаком со Стрейдером и не собирались ли они на рыбалку вместе, спрашивали, в котором часу муж уехал и не слышала ли я, как Стрейдер уезжал на машине или возвращался обратно. Потом, часов в девять утра, они узнали от повара из «Сильвер Кинг», что тот видел, как сюда подъезжала машина и что за рулем сидела женщина. Меня привезли в офис шерифа, а потом, уже к вечеру, объявили, что я задержана по подозрению в убийстве, и отвели в камеру. В течение трех следующих дней они часами допрашивали меня, пока наконец не сняли с меня обвинение из-за отсутствия улик и не отпустили.

— И все это время они придерживались одной и той же линии? Они требовали признания или доказательства того, что вы со Стрейдером… то есть, я хочу сказать…

Она слабо улыбнулась:

— Что мы с ним любовники, — спокойно закончила она. — Да, и через некоторое время это начало меня пугать… Мне казалось невероятным, что они могут поверить в такое, а потом я начала понимать, что не только они могут в это поверить, но вся эта история и в самом деле представляется настолько ужасной, что им, пожалуй, удастся убедить и присяжных. Во-первых, я сразу же заявила, что незнакома со Стрейдером и даже не знала, что он зарегистрировался в нашем мотеле. Мне только что сообщили, что мой муж убит, и я была оглушена этим известием, так что, конечно, это имя мне ни о чем не говорило. Я даже не сообразила, кто это такой. Потом, когда снова смогла думать, я вспомнила, как накануне вечером он вошел в офис и спросил свободную комнату. Тогда они захотели узнать, не видела ли я его раньше. Я сказала, что не видела, и это была правда — я просто не помнила. Тогда они показали мне две регистрационные карточки за предыдущий месяц — это был октябрь, — и на обеих значилась его фамилия и номер его машины. Дело в том, что оба раза его регистрировал мой муж, который в те дни как раз был в офисе, но теперь эти совпадения росли как снежный ком, и уже каждая моя неточность вызывала подозрение. И то, что я примерно в середине октября ездила без мужа в Майами, как раз между двумя приездами Стрейдера сюда…

— Вы ездили в Майами? — Я слышал об этом впервые.

— Да. — Она взяла еще одну сигарету, и я протянул ей огонь. — Я ездила к врачу. Они, конечно, спросили зачем, ведь у нас здесь есть наш семейный врач — доктор Грэхэм. К тому моменту мои нервы были уже на пределе, а я сама — на грани истерики, поэтому моя реакция на этот вопрос только усугубила подозрения.

Я вышла из себя и отказалась отвечать, зачем я ездила туда. Естественно, когда до меня дошло, как глупо себя веду, я все объяснила, и они позвонили туда по телефону, но все равно это произвело на них неприятное впечатление, потому что мой визит к врачу можно было расценить как предлог для поездки в Майами на свидание со Стрейдером. Ведь в течение двух дней я проводила у врача всего по часу, а все остальное время — два дня и две ночи — была в городе совершенно одна, если не считать нескольких старых знакомых, с которыми я там встречалась. И поскольку речь шла не о болезни… — Она замялась.

— Не беспокойтесь, вам не обязательно рассказывать мне все подробности.

Она слабо всплеснула руками и улыбнулась:

— В этом нет ничего такого, о чем неловко говорить.

Мы с мужем очень хотели ребенка и уже начинали беспокоиться. У нас ничего не получалось. Но, когда они задали мне этот вопрос, я очень разозлилась.

— Вот что, — сказал я, — одной из самых серьезных улик против вас было то, что вы не спали, когда они пришли к вам в половине шестого утра. Вы объяснили это тем, что вас разбудил телефонный звонок. Не знаете, они хотя бы потрудились проверить это?

Она покачала головой:

— Нет. По крайней мере, я об этом ничего не знаю. А что?

— Потому что именно это должно было навести их на мысль, что их ведут по ложному следу. Как я понимаю, та женщина хотела поговорить с кем-то, кто не проживал в вашем мотеле, она говорила так, как будто порядочно выпила, по крайней мере, ей явно хотелось затеять с вам» спор на эту тему?

— Да, так и было.

— Вы не помните, как звали того парня, с которым она хотела поговорить?

— Да. Она просила мистера Карлсона.

— Значит, вы не знаете, предпринимали ли они попытки выяснить, был ли мистер Карлсон в тот день зарегистрирован в какой-нибудь другой гостинице?

— Они ничего мне об этом не говорили.

— Конечно, сдай могли сделать это и не ставя вас в известность. Но проверить они были обязаны, потому что половина пятого утра — неподходящее время для пьяных разговоров в городе, где в это время бары давно уже закрыты. И рановато для того, чтобы разыскивать знакомых по гостиницам. Они не высказывали вам свои сомнения по этому поводу?

— Да. Несколько раз они обвиняли меня в том, что я говорю не правду.

— Естественно. Это означает, что ни в одной гостинице им не удалось найти никакого мистера Карлсона.

А это говорило о том, что вряд ли кто-нибудь мог его разыскивать. Если вы лжете, значит, что вы виновны.

Но, принимая такую возможность, они были обязаны рассмотреть и обратную ее сторону. А именно — если вы говорите правду, значит, вы невиновны, а та женщина, которая вам звонила, и есть убийца вашего мужа.

Она пристально посмотрела на меня:

— Что это за женщина, которая могла такое сделать?

— Тем не менее такая нашлась. Причем в уме ей не откажешь. Давайте представим себе эту особу. За какой-нибудь час с небольшим она умудрилась убить человека, при этом ее любовника на ее же глазах застрелил полицейский, однако она сумела выкрутиться и подставить вместо себя вас, а сама осталась в тени.

Может, она и не профессиональный душитель, но истерична и непредсказуема, как кобра.

Глава 9

Через некоторое время я поджарил бифштексы, и мы поужинали, не возвращаясь к этому разговору до тех пор, пока не начали пить кофе. Она была совершенно спокойна, но съела только маленький кусочек бифштекса и выпила глоток вина. Я прикурил для нее сигарету.

— Вы твердо уверены, что ваш муж не был знаком со Стрейдером?

— Да, — уверенно ответила она. — Я никогда не слышала от него этого имени.

— Тогда, выходит, он знал эту женщину?

— Почему? — не поняла она.

— Один из них определенно должен был быть как-то связан с ним — иначе нет никакого смысла в том, чтобы инсценировать несчастный случай. Стрейдера никто не заподозрил бы только по той причине, что он останавливался у вас в мотеле. Значит, женщина знала, что попадет под подозрение, по крайней мере может попасть. Понимаете, это и сбило с толку полицию. Расследование все время ходит по кругу и неизменно возвращается к отправной точке. Женщина понимала, что ее заподозрят, если начнут расследовать убийство; расследование было начато, и вы оказались единственной подозреваемой. Что и требовалось доказать. Вас спасло только то, что они не смогли доказать факт вашего знакомства со Стрейдером, поэтому ему пришлось отдуваться одному. Если бы они передали дело в суд, не имея веских доказательств, любой адвокат, даже недавний выпускник университета, не оставил бы камня на камне от их обвинения. Редфилд, наверное, до сих пор по ночам кричит во сне и грызет подушку. Однако у него свои проблемы, а у меня — свои.

— И какие же?

— Всего одна — узнать, куда девалась эта чертова баба. Та самая, которая знала, что ее могут заподозрить, и сумела так ловко выкрутиться.

— Может, она ошиблась или переоценила опасность?

— Нет. Совершенно очевидно, что она — особа хладнокровная и дальновидная, которая не станет попусту суетиться и принимать поспешные решения.

Могла ли такая ошибиться?

— Вы говорите, что в этом был замешан еще один мужчина. Может; это сделал он.

— Не думаю. Стрейдер приезжал сюда к женщине, — как ни крути, а все равно упираешься в это.

В женщине и кроется ключ ко всему остальному. Однако если учесть, что в деле, судя по всему, участвовал еще один мужчина, — так почему же, скажите на милость, его не задержали? К тому же вы говорите, что этот ваш шериф не станет скрывать доказательства. Не думаю, что Редфилд на это способен.

— Нет. Я уверена, что никто из них не стал бы.

У Редфилда очень тяжелый характер, но он порядочный человек. По-моему, он безупречно честен.

Я задумался.

— У меня сложилось о нем такое же впечатление.

Мне показалось, что он терпеть вас не может и ему глубоко наплевать, если с вами что-нибудь случится, но в то же время он сам себе противен за это, потому что в глубине души он — слишком честный коп.

Она кивнула:

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Помните, я говорила, что во время допросов я чувствовала, что он меня ненавидит. Для этого у него было две причины.

Мой муж знал его довольно близко, и я припоминаю, как он однажды заметил, что Редфилд — образцовый полицейский. Для него нет ничего страшнее, чем видеть, как преступник уходит от наказания. А другая причина в том, что мой муж был для Редфилда чем-то вроде образца для подражания, как и для многих в нашем городе, кто был младше его. Когда они все еще учились в начальной школе, он был самым знаменитым выпускником местной средней школы за все годы ее существования, а когда они учились в средней школе, его выбрали Мистером Вся Америка в Джорджия-Текс за его фотографии и статьи во флоридских газетах. Может, это был мальчишеский азарт, но он не проходил. Потом он стал героем войны, а после этого сделал себе имя, занимаясь бизнесом в Майами. Он всегда был популярным. И особенно здесь, в своем родном городе, куда он вернулся после того, как у него ухудшилось здоровье и пришлось отойти от дел.

Так что для Редфилда и всех остальных все кристально ясно. Я — шлюха, совершившая убийство и сумевшая выкрутиться.

Она произнесла эти слова спокойно, почти без горечи. Вам пришлось бы пристально всмотреться в ее лицо, чтобы заметить в глубине ее глаз усталость и боль, скрыть которые она была не в силах. Я почувствовал нестерпимое желание как-нибудь утешить ее, но все же у меня хватило здравого смысла, чтобы осознать свое бессилие. Я мог только попробовать разобраться во всем этом.

— В котором часу Стрейдер зарегистрировался у вас?

— Около шести часов вечера.

— Он приехал один?

Она кивнула.

— А те два раза, в октябре — что записано в карточках, — он тоже был один?

— Да.

— Вы не припоминаете, не было ли в его комнате признаков женского присутствия?

— Нет, — ответила она. — Даже если они и были, горничная, наверное, подумала, что комнату снимает семейная пара, и ничего мне не сказала. Но конечно, в последний раз полиция обыскала его номер самым тщательным образом. Никакого присутствия женщины обнаружить не удалось.

— Значит, эта женщина живет где-то в городе и он не приводил ее в свой номер, даже на ночь. По крайней мере, не в последний свой приезд. Они проверили записи в других гостиницах, — может быть, он приезжал в другие дни и останавливался где-нибудь еще?

— Да. Он определенно приезжал только трижды и всякий свой приезд почему-то останавливался именно у нас. Это тоже вызывает некоторые подозрения.

— Вы не припоминаете, не попадался ли он вам на глаза той ночью? Я имею в виду, не заметили ли вы, когда выходили на улицу, стояла ли, во дворе его машина?

Она беспомощно пожала плечами:

— Нет. Они все время спрашивали меня об этом, но я просто не помню. В ту ночь в мотеле было занято восемь номеров, поэтому я не могла заметить, все ли машины на месте.

— А ваш муж, он собирался на рыбалку один?

— Да.

— В котором часу он уехал? Вы тоже вставали тогда?

— Нет. Я всегда предлагала приготовить ему кофе, чтобы он взял его с собой во фляжке, но он отвечал, что справится сам. Он редко брал с собой завтрак, потому что обычно возвращался уже к полудню.

В то утро он встал в половине четвертого — я помню, как он заводил будильник. Я тоже, конечно, проснулась и слышала, как он собирается на кухне, пьет кофе и наполняет свою флягу. Мотор для лодки и все остальное снаряжение уже лежало в фургоне — он загрузил его накануне вечером. Перед тем как уехать, он зашел в спальню и, как всегда, поцеловал меня, когда увидел, что я не сплю. Как обычно, он пошутил, что поймает такого большого окуня, что привирать насчет его размеров не придется, а потом я услышала, как он отъехал. Я… — Она внезапно прерывисто вздохнула и наклонилась к столу, чтобы затушить сигарету.

— Вы не слышали, не отъезжала ли одновременно с ним другая машина? — поскорее спросил я, чтобы отвлечь ее.

— Нет. — Она уже овладела собой. — Через некоторое время я снова заснула. И следующее, что я услышала, был тот самый телефонный звонок, когда эта женщина просила к телефону мистера Карлсона.

К тому времени, когда мне удалось ее убедить, что человек с такой фамилией у нас не проживает, я уже окончательно проснулась и не стала снова ложиться.

Я умылась и подогрела себе кофе — он всегда оставлял мне немного в кофейнике. А не прошло и десяти минут, как ко мне в дверь уже стучал шериф.

— Вспомните поточнее, в котором часу он уехал отсюда?

— Примерно без десяти четыре. Он почти всегда уезжал в это время. Минут через двадцать — двадцать пять после того, как звонил будильник.

— А сколько времени нужно, чтобы доехать до того места, где он держал лодку?

— Минут двадцать.

— Они указали точное время, когда Колхаун задержал Стрейдера?

Она кивнула:

— Колхаун в своих свидетельских показаниях объяснил, что его разбудил визг тормозов. Он посмотрел на часы. Это было в четыре двадцать пять.

— Гм… Тогда я задам еще один вопрос. Не было ли у вас причин когда-нибудь заподозрить, что ваш муж увлекся другой женщиной?

— Нет, — ответила она. — Определенно нет, — Просто случается, что в таком возрасте…

Ее глаза гневно сверкнули.

— Я же сказала вам… — Она резко остановилась. — Простите. — Она улыбнулась и отбросила со лба волосы движением, в котором сквозила все та же усталость. — Я не хотела разговаривать с вами в таком тоне.

Она устала. Я подумал, что напрасно пренебрег предписаниями доктора. Я раздавил в пепельнице окурок и поднялся:

— Вам нужно снова лечь. Я принесу вам лекарство. — И вышел', чтобы принести из своего номера снотворное.

Она улыбнулась:

— Вы с доктором Грэхэмом — упрямые конспираторы. Неужели вам не приходит в голову, что если бы я захотела покончить со всем этим таким способом, то давно уже так и сделала бы?

— Если быть откровенным, сегодня утром никто из нас не был уверен, что вы выкарабкаетесь. Вы оказались гораздо крепче, чем мы о вас подумали.

Она тоже встала и протянула мне руку:

— Ладно уж, идите, чтобы вам не пришлось из-за меня лгать. Вы даже не знаете, какой вы милый.

— Спокойной ночи. Утром мы продолжим наш разговор. — Я запер заднюю дверь и ушел к себе. На пороге своего номера я сел на край бетонной ступени, покуривая и глядя по сторонам в ожидании, пока вернется Джози. Неизвестно, что они еще задумали.

Джорджия Лэнгстон мирно спала, когда около половины одиннадцатого вернулась Джози и поставила раскладушку в гостиной. Я велел ей держать парадную дверь на засове и отправился спать.

Но сначала убедился в том, что окно в глубине комнаты как следует заперто и занавески опущены.

При воспоминании о выстрелах у меня по спине пробегали мурашки. Я все еще как будто видел перед собой пустые глазницы двойного ствола, рыщущие вслед за мной во мраке, как какой-то монстр из ночного кошмара. Только полного идиота не испугало бы подобное зрелище. Этот человек был умен и смертельно опасен. И я не имел ни малейшего представления, кто он такой. Если я не успею вычислить его до того, как он предпримет вторую попытку, то буду выглядеть не лучшим образом, когда меня найдут.

Я лежал в темноте на кровати, прислушиваясь к негромкому гудению кондиционера и пытаясь пролить хотя бы малейший свет на всю эту историю. Самое раннее без десяти четыре Лэнгстон уехал отсюда.

В это время он был еще жив. Он приехал на берег и в четыре двадцать пять уже лежал с проломленной головой на заднем сиденье фургона, закатанный в брезент. Ехать туда двадцать пять минут. Значит, проехав минут пятнадцать, он куда-то свернул и там его убили. Далеко заехать он не мог. Но это ни о чем мне не говорило. Город был маленьким, а в такой ранний час, когда движения на улицах практически нет, можно проехать из одного конца в другой минут за пять.

Какое отношение ко всему этому имела женщина?

Даже если он и бегал за юбками — хотя все в один голос это отрицают, — в четыре утра в захолустном городишке не ходят на свидание. К тому же прихватив с собой снасти на окуня, лодочный мотор и фляжку кофе. Предполагать это просто смешно.

Но какая-то женщина все же имела к этому отношение, потому что у Стрейдера была подружка, ради которой он и приезжал сюда. Как Лэнгстон мог быть связан с подружкой Стрейдера? На этот вопрос имелся простой ответ, который, очевидно, и пришел в голову полиции. Подружкой была жена Лэнгстона.

Итак, все сначала. Эта женщина живет здесь, в городе. До того как здесь поселиться, она где-то познакомилась со Стрейдером. Он появлялся здесь трижды в течение двух месяцев, чтобы повидаться с ней, для чего ему приходилось проделывать путешествие в тысячу миль. Как говорится в свидетельских показаниях, Стрейдер отнюдь не был неопытным юнцом, сгорающим от любви, значит, это была какая-то исключительная женщина. Конечно, невозможно понять вкус другого мужчины, но почему, чем дольше я шарил по окрестностям, тем упорнее мой взгляд обращался в сторону штата Флорида?

И я снова пришел к тому же выводу, что и полиция.

Я испустил в темноте тяжелый вздох и закурил. Она была где-то рядом, и я обязан был ее найти.

Зацепка у меня была только одна, причем очень слабенькая. Когда я говорил с ней по телефону, она не сделала никакой попытки изменить свой голос, хотя вполне могла снова сделать вид, что говорит человек нетрезвый, — как в тот раз, когда она звонила миссис Лэнгстон. Теперь у нее не было такой необходимости, потому что через полчаса я все равно должен был умереть. Зацепка была слабая, но все-таки была.

Но как тогда объяснить этот чертов вентилятор?

Внезапно я сел на кровати, ругая себя на чем свет стоит. Как я мог быть таким идиотом? Почему я раньше не догадался? Никакой тайны в этом вентиляторе не было. В первый раз она позвонила не для того, чтобы возбудить мой интерес или придать достоверность своему рассказу, как я сначала подумал. По крайней мере, не только для этого. Это была проверка. Они хотели посмотреть, как я отреагирую.

Он спрятался где-то и видел, как я заходил в ту телефонную будку, и догадался о том, что я задумал, но хотел убедиться окончательно. Так что могло быть проще, чем сочинить для меня фальшивку, установив вентилятор около какого-то другого телефона, и проследить за мной после того, как она мне позвонит. Если я помчусь через дорогу, чтобы попытаться ее застать, он увидит меня. А я именно так и поступил. И теперь у него не осталось сомнений. Тогда она позвонила еще раз и подставила меня под выстрелы. Слаженная работа — этого нельзя не признать, несмотря на весь ужас, который охватывал меня при этой мысли.

Чем дальше, тем интереснее. Означает ли это, что он был одним из тех четверых, что были тогда в баре, — Руп, Данлеви, Олли или Перл Телли? «Не обязательно», — подумал я. Похоже, что у них был способ узнавать обо всем, что я делал, и даже если он и не следил за мной, то мог от кого угодно узнать, что я в конце концов заходил в «Сильвер Кинг» и проверял там телефонную будку. Но я все-таки склонялся к мысли, что он один из тех четверых. И он понимал, что я могу его заподозрить, потому что он был там.

Итак, он — один из тех четверых. Кто же? Данлеви работал неподалеку отсюда на бензоколонке. Он вполне мог видеть, как я бежал через дорогу. Олли, естественно, и так все время находился в баре. Перл Телли вошел сразу же вслед за мной. Ничего не известно только о Рупе. Ставит ли это его под большее или меньшее подозрение, чем остальных? Он мог спрятаться где угодно и оттуда следить за мной.

Стал бы этот человек прятаться или более естественным для него было действовать открыто, как Телли? «Конечно, — подумал я, — если не принимать во внимание одно обстоятельство». Все мои рассуждения сводились к тому, что им было незачем себя утруждать. Потому что я должен был умереть.

Так что это с равным успехом мог быть как Телли, так и кто угодно другой. «Нет, — подумал я. — Только не этот косноязычный с диалектом деревенщины из Джорджии». Кто бы ни был тот человек, но я дважды слышал по телефону его голос, и хотя в первый раз он говорил шепотом, а во второй очень тихо, на такой акцент я не мог не обратить внимание.

Теперь у меня в руках были две тоненькие ниточки, и в обоих случаях я обязан этим тому, что, по их расчетам, не должен был остаться в живых. Узнай они, что я напал на след, — и во второй раз они такой ошибки не допустят. Уснуть мне удалось не скоро.


Было еще совсем темно, когда я свернул с шоссе возле двух почтовых ящиков и поехал по грунтовой дороге, вьющейся между соснами. Оба фермерских дома как будто вымерли. Я проехал мимо платформы для скота. Выводок молодых перепелок перешел через дорогу перед моей, машиной. Потом они вспорхнули и разлетелись веером над карликовыми пальмами, как оперенные ракеты. Через несколько минут я прибыл на место и поставил машину под деревом напротив почерневшей от пожара трубы.

Я проснулся еще до восхода, и почти сразу же меня поразила внезапная мысль: я не сомневался в том, что вчера, когда я подъезжал к дому, здесь не было следов другой машины — по крайней мере, с той стороны дома, откуда я сам подъехал к нему. Значит, была еще одна дорога, которая шла через лес, видневшийся за полями, и он подобрался к дому сзади. Если я найду дорогу, то сумею обнаружить место, где стояла его машина.

Было жарко и влажно, воздух был до крайности неподвижен, как будто день пребывал в нерешительности и затаил дыхание. Не было слышно ни звука, если не считать, что откуда-то с полей доносилось посвистывание перепелок. Солнце еще не взошло, но я достаточно хорошо видел, чтобы различить на дороге следы еще одних колес, кроме моих собственных. «Рыжий полицейский», — подумал я. Когда ему не удалось спровоцировать меня на сопротивление офицеру полиции, он не поленился приехать сюда и попытался выполнить свои прямые обязанности. На мгновение я даже посочувствовал Редфилду. Ему, должно быть, здорово не хватало рабочих рук, если на одного копа у него приходилось два клоуна.

Заходить в амбар я не стал — было еще слишком темно, чтобы я смог там что-нибудь увидеть. Я прошел мимо него, прислушиваясь, как хрустит под подошвами сухая трава, и чувствуя холодок между лопатками, — я снова вспомнил о выстреле, который прогремел в тот раз у меня над головой. В каких-нибудь двух сотнях ярдов дальше, в нижнем конце самого маленького из полей, я пригнулся, чтобы пролезть под провисшей оградой из колючей проволоки, и углубился в лес. В основном там росли дубы и карликовые сосны. Никаких следов я не заметил, впрочем, я нисколько не обольщался, понимая, что не гожусь в скауты или следопыты. Всю свою жизнь я ходил по тротуарам. Я искал не следы, а дорогу — уж это-то я был в состоянии найти.

Я пересек песчаный овраг, на дне которого протекал жалкий ручеек, затем дорога пошла вверх под небольшим уклоном. Я продолжал идти дальше. Продвигаться было легко — место было довольно открытым, там не было зарослей кустарника, только изредка попадались пучки засохшей травы и крапивы. Уже рассвело. Среди деревьев я нашел только одну колею, но на ней ясно проступали следы протекторов грузовика, причем выглядели они довольно свежими. По крайней мере, они появились здесь после последнего дождя. Дорога шла с юга на север, параллельно той, по которой я приехал.

Я заметил это место, положив в колею щепку, свернул направо и прошел на юг по направлению к шоссе.

Пройдя с полмили, я не нашел никаких признаков того, что здесь останавливалась или разворачивалась машина. Я вернулся и через несколько сот ярдов к северу от своей отметки обнаружил то, что искал. Едва заметные следы колес сворачивали налево и вели через поле к задней стене амбара, в пыли можно было различить след рисунка на протекторе — стандартные покрышки с ромбовидным узором, и это мне ни о чем не говорило, — таких, как они, были тысячи и тысячи где угодно. Солнце начало подниматься.

Я пошел по следу, держась между колеями, В некоторых местах земля была усеяна слоем опавших сосновых иголок, поэтому след терялся, но там, где дорогу покрывал песок, я тщательно изучал отпечатки, пытаясь обнаружить какие-нибудь отметины или стертые места, по которым можно было бы идентифицировать покрышки. Как я мог заметить, таких особенностей на них не оказалось. Примерно через двести ярдов я дошел до того места, где он остановился, а потом развернул машину. Поперек» дороги лежала довольно большая сосна, и я не нашел никаких признаков того, что он объезжал это препятствие. Я снова всмотрелся в следы.

Он свернул налево, потом проехал задним ходом, вернулся на дорогу и двинулся в том направлении, откуда я пришел. Несколько капель масла впитались в песок между колеями. Это означало, что машина не сразу развернулась и уехала, а постояла здесь некоторое время.

Я закурил сигарету. Отсюда до поля и задней стены амбара было не больше полмили; эти следы оставил тот самый парень, которого я искал.

Но ничто не указывало на то, кто он и приезжал ли он один. Я нашел отпечатки ног, но они были слишком нечеткими и ничего мне не дали. Потом я все же кое-что обнаружил. Ему не хватило места, чтобы развернуться, и, сдавая машину назад, он зацепил молодую сосенку. Я подошел к деревцу и тщательно осмотрел его. Крошечная, почти неразличимая вмятина на коре была слишком высоко — дюймов на восемнадцать выше того места, где можно было ожидать. В конце концов я понял почему. Этот след был оставлен не бампером легковой машины, а кузовом пикапа.

Как раз на таком и ездил Телли. Я отчетливо вспомнил его машину, с бортами, засиженными курами, стоящую перед входом в «Сильвер Кинг». Но я выбросил эту мысль из головы и удивился, почему мне все время приходит на ум этот клоун с кашей во рту. Обойдя упавшее дерево, я двинулся на запад, по направлению к полям. Там тоже были видны следы ног между старыми колеями, а еще ярдов через сто я нашел недокуренную сигарету, примятую ногой. У нее был белый фильтр, и когда я распрямил разорванную и смятую бумажку, то прочел Название. Это был окурок сигареты «Кент».

Когда я снова вернулся к амбару, солнце стояло уже высоко над головой и было достаточно светло, чтобы зайти внутрь Я вошел и не обнаружил ровным счетом ничего, кроме того, что верхняя ступенька лестницы была разнесена в клочья тем выстрелом, который прошел сквозь нее. Пустые гильзы исчезли. Я стоял, задрав голову к разбитой перекладине лестницы, и чувствовал, как меня охватывает холодное отчаяние. Что они сделают в следующий раз? И где? Они понимают, что теперь я не попадусь в ловушку так легко и им не удастся выманить меня из города. Возможно, следующую попытку они предпримут в городе, из машины.

Скорее всего, ночью. Мне придется все время быть начеку. Я вздрогнул при этой мысли.

Я вернулся в город, позавтракал в «Стейк-Хаус» и позвонил шерифу. Ответил Магрудер. Он сказал, что у Редфилда сегодня выходной день.

— Что вам нужно? — грубо спросил он.

— Хотел поговорить с легавым, — ответил я и повесил трубку.

В справочнике я нашел домашний номер Редфилда и позвонил ему. Никто не ответил. Начали открываться магазины. Я прошелся до лавочки скобяных изделий и приобрел стофутовую рулетку, а заодно прихватил на распродаже дешевые чертежные принадлежности. Прежде чем вернуться к машине, я вновь набрал номер Редфилда. Ответа по-прежнему не было. Я посмотрел его адрес — в свой выходной день он мог работать у себя в саду и не слышать звонка. Он жил на Клэйтон-стрит, 1060. Если ехать на восток, то это была третья улица от Спрингер. Я поехал. Его дом находился в последнем квартале, там, где улица кончается тупиком, упираясь в забор, за которым начинался персиковый сад. Слева находилась бейсбольная площадка, огороженная забором, надставленным проволочной сеткой. Дом стоял справа и был в квартале единственным. На деревенском почтовом ящике у входа виднелась надпись, выведенная четкими буквами: «К.Р. Редфилд». Я остановился и вышел из машины.

Кто-то из них был садовником — или он сам, или его жена. Огромный сад занимал, наверное, пол-акра, а по состоянию газона перед домом было видно, что за ним тщательно ухаживают. Слева была бетонированная площадка для машины с решетчатой оградой футов шести высотой, по которой красиво вилась пираканта. Такая же ограда, увитая плетистыми розами, была и справа, за полоской газона, тянущейся вдоль кирпичной дорожки. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Никто не отозвался. Я прошел по газону до бетонной площадки и заглянул за дом.

Гараж находился футах позади крыла дома, выстроенного в форме буквы «Г». Дверь была закрыта. Возле нее огнем горел цветущий куст бугенвиллеи. Я двинулся вокруг дома, надеясь, что застану его на заднем дворе. Там рос огромный дуб, под которым была вымощенная кирпичом площадка, два персиковых дерева и еще одна бархатная лужайка. Он, должно быть, недавно был здесь — укладывал кирпичи, строя приподнятую цветочную клумбу по краю лужайки, но сейчас я никого не увидел. Инструменты остались лежать возле недостроенной клумбы, а на мощеной площадке я заметил кучку песка и мешок цемента.

Я тихонько завернул за угол и уже собрался уходить, но, рассеянно оглянувшись, в смущении прирос к земле. В алькове, образованном внутренним углом дома, чуть ли не у меня перед носом, лежала девушка с темно-рыжими волосами. Она лежала на спине, на широком пляжном полотенце, закинув руки за голову. Не считая больших темных очков, которые смотрели на меня бесстрастно и непроницаемо, она была совершенно голой. Я развернулся, бросился обратно за угол и оказался на бетонной площадке прежде, чем успел с облегчением сообразить, что она спала. Однако, когда я снова сел в свой фургон, лицо у меня все еще горело.

Она так и стояла у меня перед глазами. Это была жена Редфилда, и я невольно чувствовал себя виноватым, но никак не мог избавиться от этой картины — она продолжала гореть перед моим внутренним взором, как бывает, если посмотришь на электрическую сварку и не успеешь вовремя закрыть глаза. Я все еще видел перед собой темно-рыжие волосы, рассыпавшиеся по полотенцу, пластиковую бутылку с лосьоном для загара возле ее бедра, впалый живот… Я выругался и развернул машину.

В конце квартала я свернул налево и возле «Спэниш Мейн» выехал на шоссе. Дом Редфилда оказался недалеко от «Магнолия-Лодж». «Не больше четверти мили», — подумал я.

Глава 10

Джорджия Лэнгстон все еще спала. Мы с Джози выпили на кухне по чашке кофе, я переоделся в старые вылинявшие джинсы и вернулся к прерванной работе. Разодрав останки испорченного ковра из пятого номера, я выбросил их на гравий вместе с клочьями матрасов, постельного белья и занавесок, а потом позвонил и вызвал грузовик, чтобы увезти все это на городскую свалку. Когда он уехал, я еще раз промыл комнату из шланга, а потом шваброй выгнал воду за порог. Теперь кислоты не осталось, и дней через пять, когда комната окончательно просохнет, я смогу заново покрасить ее и настелить новый ковер.

Злость, вызванная видом этого бессмысленного разрушения, постепенно испарилась, и я чувствовал себя вполне сносно. Было приятно чем-нибудь заняться. Солнце жарило вовсю, и по моим плечам стекали капли пота, когда я взял рулетку, большой черновой блокнот и карандаш и вышел во двор перед домом.

Я встал так, чтобы видеть все пространство перед фасадом, и, когда представил себе, как все будет, мне захотелось немедленно схватиться за инструменты и, не откладывая, взяться за дело, несмотря на палящее солнце. Я сделал предварительный набросок участка и строений, размотал рулетку и приступил к измерениям. Потом вернулся в свой номер, включил кондиционер и перерисовал все в масштабе на большой лист чертежной бумаги; в самой середине, напротив входа в офис, изобразил бассейн размерами пятнадцать на тридцать футов, обозначил бетонный бортик по его краям и окружил сооружение газоном. Подъездную дорожку я решил вымостить черными плитками, так же как и места для стоянки около каждого номера.

Потом нарисовал приподнятые клумбы с цветами вдоль дорожек, а в другом конце газона — густые заросли бамбука. Здесь он должен был хорошо прижиться и быстро разрастись. К бамбуку я добавил ярких цветных пятен, нарисовав рядом чи-чи, и, пожалуй, немного перестарался, но должно было получиться эффектно, а мы этого и добивались. В том же уголке я решил разместить детскую площадку.

Я высчитывал количество квадратных ярдов газона, площадь плиточного мощения и бетонного покрытия, погонные футы подземных коммуникаций и водопровода и количество дождевальных установок, когда кто-то постучал в дверь. Я бросил взгляд на часы и с удивлением обнаружил, что уже начало двенадцатого.. Очевидно, я целиком погрузился в свое занятие.

— Войдите, — пригласил я.

Вошла Джорджия Лэнгстон. Она была в накрахмаленной белой юбке и блузке цвета корицы, выглядела .отдохнувшей и радовала глаз. Она улыбнулась:

— Я вам не помешала?

— Нет. Зайдите, мне хочется, чтобы вы взглянули. — Я встал. Она подошла и встала рядом со мной, пока я объяснял ей свои чертежи. — Что вы об этом думаете?

— Я думаю, что это будет совершенно потрясающе, — сдержанно ответила она. — Но вы уверены, что вам хочется с этим связываться?

— Уверен. Чем дольше я смотрю на все это, тем больше мне нравится. Так по рукам?

Она кивнула. Потом неожиданно протянула мне руку и сердечно улыбнулась.

— Тогда я начну переводить свои деньги в местное отделение банка, — продолжил я. — Это займет всего несколько дней. За это время вы можете попросить своего адвоката, чтобы он составил договор о нашем партнерстве.

— Хорошо. — Вдруг она покачала головой, и в этом движении я снова заметил усталость. — Только, Билл, как же мы сможем снова открыть мотель? Мы не знаем, что они еще задумали.

Я взял ее за плечи:

— Я продолжаю этим заниматься. У меня появились две крошечные ниточки, и я постараюсь подключить к этому делу Редфилда.

— Вы думаете, он станет что-то делать?

— Ему придется. Нам нужно попытаться.

Когда она вернулась в офис, я стащил с себя пропотевшую одежду, принял душ и сменил повязку на руке. Потом надел чистую спортивную рубашку и новые брюки и собрал в узел белье, чтобы отвезти в, город в прачечную. Без пятнадцати двенадцать я снова отправился к Редфилду, и в этот раз мне повезло. Как только я остановился перед его домом, так сразу же увидел его. Он работал на заднем дворе. Все еще с некоторой неуверенностью я ступил на кирпичную дорожку, но, заметив, что он видит меня и не делает никаких знаков, чтобы я не подходил, я понял, что опасность миновала. Она ушла в дом.

Он был без рубашки и, стоя на коленях, возился у низенькой кирпичной стенки. Рядом, в тени большого дуба, стояла тачка с цементным раствором. Он поднял на меня глаза.

— Привет, — поздоровался я.

Он сдержанно кивнул, но не ответил. Наверное, решил, что я пришел к нему скандалить. Тогда в офисе он потерял терпение и повел себя очень грубо, а я был тяжелее его фунтов на тридцать, и теперь оружия у него под рукой не было. Но, если даже у него и были такие мысли, виду он не подал.

Я закурил и присел на корточки, глядя на него.

Полицейским он был хорошим, но никогда не выиграл бы соревнования каменщиков-любителей.

— Я хотел с вами кое-чем поделиться, — сказал я. — Сегодня утром я еще раз съездил туда. И нашел то место, где стояла его машина.

Он даже не обернулся:

— Я не беру работу на дом.

Он не умел обращаться с мастерком и большую часть раствора размазывал просто пальцами.

— Никаких отпечатков не останется, — заметил я, — у этой штуки шершавая поверхность.

— Я знаю, — ответил он. — Через полчаса я буду чувствовать, что мои пальцы как будто отшлифована наждаком.

— Если вы не возражаете, я покажу, как это делается.

— Вы каменщик?

— Но не член профсоюза. Мне приходилось заниматься садовыми работами. Дорожки, бордюры и все такое.

Он ничего не ответил, и я было подумал, что он откажется. Но он протянул мне мастерок и слегка отодвинулся. Я показал ему, как накладывать раствор и распределять его до конца кладки и как скользящим движением мастерка ровнять край одного ряда кладки с предыдущим. Я положил кирпич, снял излишки раствора и потянулся за следующим. Потом уложил еще три.

Он поблагодарил меня едва заметной напряженной улыбкой:

— У вас получается так, что кажется, это и впрямь нетрудно.

— Зависит от практики, — ответил я. — Только сначала вам нужно намочить ваш кирпич. Он слишком сухой.

— Зачем это? — удивился он.

— Он пористый и поэтому слишком быстро впитает часть воды из раствора. Раствор становится рассыпчатым и плохо затвердевает. У вас есть какое-нибудь корыто, чтобы налить воды?

— Конечно. — Он сходил в гараж и вернулся с небольшим мусорным баком. — Это подойдет?

— Отлично. Вы сложите туда кирпичи и зальете водой из шланга. Дадите им полежать несколько минут, а потом вытащите.

Он кивнул и вытер испарину с лица:

— Хотите пива?

— Звучит заманчиво.

Он поднялся на заднее крыльцо и скрылся в кухне за противомоскитной сеткой. Через минуту он вернулся, держа две откупоренные банки пива. Мы присели на корточки в тени. Я оглядел дворик. Второе крыло дома было направлено в сторону подъездной дорожки, и под навесом на углу я заметил передние колеса и капот какой-то старой машины. В центральной части дома было большое окно, а под ним цветочные клумбы и вымощенная кирпичом дорожка, соединявшая перекладины буквы «Г». Там я ее и увидел в тот раз. Я постарался не вспоминать об этом и понадеялся, что она не будет выходить из дома.

Я указал кивком на бугенвиллею, увивавшую стену гаража:

— Разве здесь не бывает заморозков? Как вы ее укрываете?

Он отхлебнул пива.

— Заморозки бывают не чаще двух-трех раз в год.

Хватает дымовой завесы — я развожу костер на углу.

Мы перешли к обсуждению местных сортов газонной травы. Это его увлекло, он оживился, и настороженность во взгляде исчезла. Он с интересом взглянул на меня:

— Вы говорите так, как будто сами занимались садоводством. Как случилось, что вы разбираетесь в стольких вещах?

— Мой дядя был ландшафтным архитектором, — ответил я. — И я помогал ему. — Я рассказал ему о том, какую сделку мы заключили с Джорджией Лэнгстон, и о своих идеях насчет благоустройства участка.

Он кивнул:

— Так что вы хотели? — Он повертел в руках пивную банку, изучая надписи на ней Потом сухо и с трудом произнес:

— Извините меня за тот случай в офисе.

— Забудьте об этом.

Он сунул руку в брючный карман, вытащил пачку сигарет и протянул мне:

— Закурите?

Это были сигареты «Кент».

— Спасибо, — поблагодарил я, и мы закурили.

Мы допили пиво, и он поднялся:

— Я должен разгрузить оставшиеся кирпичи. Пойду займусь этим.

— Я помогу, — предложил я. Меня не покидало приятное ощущение, что я в нем не ошибся.

Он скрылся за углом противоположного крыла дома, и я услышал, как хлопнула дверца машины. Она стала приближаться по подъездной дорожке и показалась из-за угла. Я вздрогнул. Это был пикап. Он затормозил, развернулся, подъехал к вымощенной кирпичом площадке и остановился. Я бросил незаметный взгляд на задние колеса. На них был тот самый ромбовидный узор, след которого я видел утром в пыли.

Мне удалось не выдать себя выражением лица. «Это еще ничего не доказывает», — подумал я. Масса народу курит такие сигареты, в округе найдется не одна сотня пикапов, а эта марка шин — самая распространенная. Но, когда я вернулся оттуда, его не было в офисе.

Мы разгрузили кирпич и аккуратно сложили его.

Он прислонился к задней дверце и задумчиво посмотрел на меня:

— Вы говорили, что ездили туда утром? И нашли место, где стояла машина?

— Да.

— Значит, вы знаете, на чем он приезжал?

Я не был уверен в том, как он отреагирует, но уйти от ответа не мог.

— Да, — ответил я, — он приезжал на пикапе.

Он одобрительно кивнул:

— Мне было интересно, заметили ли вы царапину на сосне.

Я почувствовал большое облегчение. Другой человек, мне незнакомый, был достаточно опасен, но, если бы это оказался Редфилд, могло быть еще хуже.

— Значит, вы тоже там были?

— Когда Митчелл вернулся и сообщил, что все случилось так, как вы и рассказали. Я примерно представлял себе, как он туда приехал, поэтому свернул на старую дорогу и пешком дошел до того места, где он развернулся около упавшего дерева.

— Вы подходили к амбару?

— Конечно. — И он саркастически усмехнулся. — Если вы намекаете на окурок, то это я бросил его там.

Или вы считаете этого типа настолько безмозглым?

— Нет, — ответил я. — Не считаю.

В этот момент с шоссе свернула машина и остановилась около гаража. Я понял, что задержался слишком надолго. Это был фургон, из которого вышла девушка — типичная домохозяйка из пригорода, если не учитывать того, что, глядя на нее, мне все время приходилось бороться с первым впечатлением. Я придал своему лицу безразлично-вежливое выражение, по крайней мере, сделал такую попытку.

Свои темно-рыжие волосы она собрала в конский хвост, спадавший до плеч. На ней были босоножки и очень консервативное, закрытое спереди хлопчатобумажное платье. Она была слишком хорошенькой.

И пожалуй, слишком загорелой… Я снова выругался про себя.

Редфилд довольно чопорно представил нас друг другу. Она протянула мне руку и улыбнулась:

— Очень приятно, мистер Чатхэм.

— Очень приятно, — ответил я.

— Вы ведь приезжий? — мило поинтересовалась она.

— Из Сан-Франциско, — кивнул я.

Она задумчиво посмотрела на меня:

— Довольно странно. Не могу избавиться от непонятного ощущения, будто я вас где-то видела.

Я успел проглотить фразу, готовую сорваться с языка, и поспешно заменил ее другой:

— Очевидно… дело в том, что я уже дня два в городе.

— Может быть, поэтому. — Она обворожительно улыбнулась. — У вас бывает так, мистер Чатхэм? Я хочу сказать — знакомо ли вам ощущение, что вы уже видели какого-то человека раньше?

— Конечно, — ответил я. — Мне кажется, это со всеми случается время от времени.

Я разозлился и в то же время чувствовал себя неловко, потому что не мог понять, к чему она клонит. Значит, она не спала. Тогда она должна была понять, что это случилось непреднамеренно и я исчез, как только увидел ее.

— Как вам понравился наш сад? Вы не находите, что у Келли отлично получается?

— Да, — ответил я, — очень красиво.

Может быть, она сумасшедшая. Через несколько минут я поспешил убраться оттуда, причем без всяких церемоний. Редфилд ничего не сказал, только сухо поблагодарил меня за то, что я помог ему с кирпичами.

— Вы обязательно должны как-нибудь снова заглянуть к нам, мистер Чатхэм, — кокетливо сказала она.

— Непременно, — ответил я, — благодарю вас.

Я направился к своему фургону, опасаясь, что оставляю на шоссе кровавые следы. Что с ней такое, чего она добивается? Откуда такая язвительность? Или мне показалось? Может, она специально выставляла передо мной свое тело, чтобы поиздеваться, или это было приглашением?

В присутствии собственного мужа? Редфилда? Если она любит риск, почему бы ей не сыграть в русскую рулетку, зарядив всю обойму?

Когда я вернулся в мотель, Джорджия Лэнгстон сидела за конторкой и заполняла два больших гроссбуха.

— Я ничего не могу с ней поделать, мистер Чатхэм, — с возмущением проворчала Джози.

— А я могу, — ответил я.

Я закрыл журналы, взял ее за плечо и отвел в спальню. Взбив как следует обе подушки, я скомандовал:

— Прошу вас.

Она вздохнула с подчеркнуто мученическим видом, но улеглась. Я снял с нее сандалии, бросил их на пол и сел в кресло. Она повернула ко мне голову и улыбнулась:

— Вы нахал. Но очень милый.

— Мне тоже случалось думать о вас, что вы милая.

А я не люблю, когда тех, кто мне нравится, приходится собирать по кускам, поэтому вы останетесь здесь.

К тому же я все равно хотел с вами поговорить.

Она состроила гримасу:

— Вы разрешите мне курить, доктор?

Я прикурил сигарету для нее и другую для себя.

— Насколько близко вы с мужем знали Редфилдов?

— Не особенно близко. Мы редко общались. Просто нет времени, когда занимаешься мотелем. По-моему, два или три раза мы играли в бридж. Но муж довольно часто ездил с ним на рыбалку.

— Это как раз то, о чем я хотел спросить вас. Вы не волновались, когда он уезжал на рыбалку один?

Я имею в виду — после двух инфарктов?

Она кивнула:

— Конечно. Но он почти никогда так не делал, потому что я беспокоилась. Единственная причина, по которой в тот раз он поехал один, — так это потому что Редфилду в последний момент пришлось уехать из города, а никого другого он найти не смог…

— Погодите, — поспешно перебил я. — Повторите еще раз. Вы хотите сказать, что Редфилд должен был поехать с ним вместе, но ему пришлось все отменить? Расскажите мне подробно, как это случилось.

Она с сомнением посмотрела на меня.

— Как вы знаете, все это случилось в четверг. Они договорились еще в понедельник. Но около полудня в среду Редфилд позвонил нам. Он должен был немедленно ехать куда-то в Алабаму. По-моему, он перевозил заключенного или получил еще какое-то задание.

Он извинился за то, что не мог позвонить раньше.

— Он разговаривал с вами? — спросил я. — А не с вашим мужем?

— Да. Кенделла не было дома.

— Но вы уверены, что рассказали ему об этом разговоре?

— Конечно. Почему вы спрашиваете?

— Честно говоря, я и сам не знаю… Но в этом есть что-то такое, что меня настораживает. Вы говорите, Редфилд извинился за то, что не позвонил раньше?

Он не сделал этого, потому что не знал о своем задании или потому что забыл о нем?

Она задумалась:

— Погодите. Теперь я припоминаю. Я почти уверена, что он сказал, — это просто вылетело у него из головы.

Я кивнул:

— И еще кое-что. Вы говорите, что Редфилд допрашивал вас вместе с шерифом. Это было на следующий день, как я понимаю. Его поездку отменили или он успел вернуться?

— Дайте подумать. Они привезли меня в офис шерифа около половины десятого утра. Тогда Редфилда еще не было. Он пришел вскоре после полудня, примерно в час.

Тогда очевидно, что он действительно уезжал из города. И узнал об этом накануне, еще до полудня, возможно утром. Я почувствовал волнение. Потом оно прошло. Какая связь могла существовать между всем этим и Лэнгстоном, даже если предположить, что моя дикая догадка верна?

— Вы знаете что-нибудь о миссис Редфилд? Откуда она родом, как давно они женаты и прочее?

— Нет. Я знаю совсем немного. Я уже говорила, что мы встречались с ней всего несколько раз. Но она кажется мне очень симпатичной. Она работала учительницей, а поженились они около двух лет назад.

— Она местная?

— По-моему, она приехала из Уоррен-Спрингс.

Это около шестидесяти миль отсюда. Но у нее есть здесь родственники; если бы вы увидели ее, то никогда бы не поверили, что такая красивая девушка — двоюродная сестра этого ужасного Перла Телли…

— Телли? — воскликнул я.

— Гм. — Она улыбнулась. — По тому, как вы это сказали, я догадалась, что с ним вы уже встречались.

— Дважды. — И я рассказал ей; как это было.

— Все верно, это Телли. Такая выходка с помадой для него типична. Многие находят его смешным — знаете, таким комическим персонажем, — но меня он возмущает. Эта испорченная девчонка, с которой он живет… И дело не в том, что он глуп и сам не знает, что делает. Он очень умный и, возможно, самый удачливый делец во всей округе. Он совладелец кинотеатра, конторы утильсырья, и уж не знаю, сколько у него недвижимости.

— Я в курсе, — ответил я. — По крайней мере, мне говорили о его фермах. Что вам еще известно о миссис Редфилд?

— Я так понимаю, что ее вы тоже уже Видели, — холодно сказала она. — Наверное, во всем городе не найти девушки красивее нее?

— Кроме одной, — прервал я ее. — Но вот к чему я клоню. Никто не сомневается, что Стрейдер приезжал сюда, чтобы встретиться с женщиной. И если верить тому, что я о нем узнал, это была отнюдь не Грейвель Герти.

Она изумленно посмотрела на меня:

— Вы имеете в виду ее?

— Почему бы и нет?

— Не знаю… мне кажется, она не такая. К тому же они поженились только два года…

— Давайте посмотрим на это с другой стороны.

Вы тоже не кажетесь «такой». И ваш брак насчитывал только один год. Но, как видно, это никому не помешало обвинить вас в связи со Стрейдером. Так почему нельзя, просто из любопытства, примерить к нему миссис Редфилд?

— Но что заставило вас так подумать?

— Несколько совпадений и безумных догадок. Он всегда останавливался у вас, а она живет в четверти мили отсюда. Наконец, мы знаем, что Редфилда той ночью не было в городе.

Она заметно разволновалась:

— Билл, вы представляете себе, сколько времени еще останетесь в живых, если решитесь произнести все это вслух в нашем городе?

— Да, — ответил я, — боюсь, что знаю.

Получалось, что на сеновале был Редфилд. Все его россказни о том, что он приезжал туда после, ничего не стоили. Я первый сказал ему, что ездил туда, он знал, что я — опытный коп и сумею многое заметить, поэтому решил сам объяснить мне все так, как ему было выгодно. И сделал это трико и убедительно, по-приятельски выразив мне свое молчаливое восхищение и намекнув, что мы оба кое-чего стоим.

Положение миссис Редфилд, по-видимому, было совершенно непоколебимым.

Глава 11

Потом моя теория начала разваливаться на куски.

— Погодите, — сказал я. — Пожалуй, мы зашли слишком далеко. Мы оба представляем себе, что за человек Редфилд. Так почему же мы так уцепились за идею, будто он стал бы прикрывать ее, если бы узнал, что она путалась со Стрейдером? Он скорее убил бы ее.

— Да, — задумчиво ответила она. — Но это если бы узнал.

Я кивнул:

— Вот именно. Вы правильно меня поняли. Он этого не знает и знать не хочет. Это меняет дело и объясняет многие его поступки. Получается, что у него нет никаких подозрений, которые он скрывает или пытается игнорировать. По крайней мере, он позаботится о том, чтобы все так и осталось. Напомните мне числа, когда приезжал Стрейдер…

— Шестое и двадцать девятое октября.

— Во время допросов даты, конечно, всплыли…

А если предположить, что Редфилд порылся в памяти и понял, что именно шестого и двадцать девятого октября его тоже не было в городе всю ночь или даже больше?

Она задумалась:

— Все равно этого недостаточно для того, чтобы человек мог заподозрить свою жену.

— Конечно, — ответил я. — Значит, у него могли быть и другие основания. Но не слишком убедительные. Он человек неглупый и с характером, значит, в своих заблуждениях не пойдет дальше известных пределов, и тут уж не имеет значения, насколько безрассудно он ее любит или, может быть, влюблен в нее, если это кажется вам более точным.

— Что вы задумали?

— Пока не знаю.

С какой стороны ни взгляни — дело представлялось мне смертельно опасным. Редфилд был офицером полиции и пользовался в городе большим уважением. Он располагал не одним источником информации. А я уже испортил себе репутацию из-за своих отношений с Джорджией Лэнгстон. Что бы я ни сделал, какой бы вопрос ни задал, ему бы стало известно об этом не позднее чем через час. Даже если она не имеет ко всему этому никакого отношения, он вполне мог убить меня, отделавшись обычным судебным разбирательством. Я нахожусь на Юге, к тому же в крошечном городишке; здесь нельзя публично задавать вопросы о моральном облике чьей-нибудь жены, если только вы не устали от жизни.

И какие основания позволяли мне считать, что она была знакома со Стрейдером? Как я мог доказать это, даже будь это правдой? И если бы мне удалось найти доказательства того, что именно она была его подружкой, как связать этот факт со смертью Лэнгстона?

У них не было никакого мотива, чтобы убивать его.

И кто был тем человеком, который задался целью свести с ума Джорджию Лэнгстон и разорить ее? И зачем он это делал? Какая связь существует между ним и миссис Редфилд? Может быть, это Телли? И он поступает так только потому, что они родственники? Все это выглядело бессмысленным.

Наконец, это было не просто опасно, но и совершенно безнадежно. Если бы мне удалось достоверно выяснить, что именно она и была той женщиной, к которой приезжал Стрейдер, и что все это имеет отношение к смерти Лэнгстона, то к кому я мог бы прийти со своими обвинениями? К Редфилду? А к кому же еще? Ведь именно он представлял собой власть в этом городе.

Редфилд, старина, если у тебя выдастся свободная минутка, то я только что узнал, что твоя жена — шлюха, и хочу потребовать ее ареста за прелюбодеяние, убийство и кучу других преступлений… одну минутку… у меня где-то здесь списочек…

Где-то здесь, где ты только что опустошил обойму.

И все равно нам нужно что-то предпринять.

— Вы не знаете, — спросил я, — есть ли у нас шансы, что шериф вернется в ближайшее время?

Она покачала головой:

— Практически никаких, как я слышала. По-моему, он проходит обследование по поводу желудка. Ничего страшного у него нет, но ему уже за шестьдесят, и язва так его замучила, что доктора советуют ему уйти на пенсию. Редфилд, скорее всего, так и будет заменять его, а потом выставит свою кандидатуру на следующих выборах.

— О'кей, — устало ответил я. — Давайте пойдем с самого начала. Что еще вы знаете о миссис Редфилд?

— Мы знакомы очень поверхностно, я уже говорила об этом. Ее зовут Синтия. Я думаю, ей лет двадцать восемь — двадцать девять, и поженились они два года назад, в июне, сразу после окончания занятий в школе. По-моему, она преподавала в третьем классе, и кто-то говорил мне, что приехала она как раз перед началом занятий, значит, это было в сентябре. Получается, это было в 1954 году. Я не знаю, приехала ли она прямо из Уоррен-Спрингс или перед этим побывала где-нибудь еще, но почему-то мне кажется, что это последнее место, где она преподавала.

— Не знаете, какая у нее девичья фамилия? Может быть, Телли, хотя это и не обязательно?

— Нет, к сожалению.

— Ну ладно, это не так уж сложно. — Я подошел к конторке и позвонил в Сити-Холл, чтобы выяснить, как зовут инспектора по школам. Им оказался мистер Дж.П. Уордлоу. Я посмотрел в справочнике номер и позвонил ему домой.

— Я разыскиваю не то мисс Телли, не то мисс Таннер, — сказал я ему. — Она преподает где-то в местной начальной школе, и мне кажется, что вы могли бы мне помочь.

— Гм, нет, — ответил он. — Я не храню дома никаких бумаг, а это имя мне ничего не говорит.

Я робко рассмеялся:

— Откровенно сказать, мистер Уордлоу, я попытался вести с вами нечестную игру. Понимаете, эта девушка — давняя подруга моей жены, и я хотел позвонить ей, но потерял бумажку с номером, которую она мне дала. Все, что я помню, так это то, что ее зовут Синтия и она преподает в третьем классе…

— Подождите. Теперь я понял, о ком вы говорите.

Это, должно быть, миссис Спрейг. Теперь она замужем за мистером Редфилдом. Келли Редфилд. Вы найдете номер в справочнике.

— Тысяча благодарностей, — ответил я.

Я позвонил в гараж, чтобы узнать, готова ли моя машина. Девушка извинилась, но с доставкой радиатора из Талахасси произошла небольшая заминка.

Машина будет готова завтра к утру. И она еще раз выразила сожаление. Я вполне разделял ее чувства и тоже выразил сожаление.

Потом я вернулся в спальню. Джорджия Лэнгстон с тревогой посмотрела на меня. Я не мог понять, почему даже один взгляд на нее придавал мне сил.

— Мало того, что вы очень честная и достойная девушка с потрясающими ногами, — сказал я, — у вас есть еще и фургон, которым я пользуюсь уже несколько дней. Можно мне воспользоваться им еще раз?

Она улыбнулась:

— Я ведь инвалид, так как же я смогу вам помешать? Куда вы собрались?

— В Уоррен-Спрингс. Синтия Редфилд уже была замужем. За человеком по фамилии Спрейг. Если копнуть поглубже ее прошлое, то, может быть, и найдется ниточка, связывающая ее со Стрейдером. Если я задержусь, пусть Джози останется с вами.

Я уже подошел к двери, когда она окликнула меня:

— Билл…

Я обернулся.

— Берегите себя, — просто сказала она.

До Уоррен-Спрингс оставалось не больше десяти миль, когда меня осенило, что я выгляжу как идиот на гусиной охоте. Как я не подумал раньше, что Синтия Редфилд никак не могла быть той женщиной, которая звонила мне по телефону, чтобы заманить меня в амбар.

Ее голос был гораздо глубже, ближе к контральто; интонации и выговор были совсем не такими.

«Ну ладно, дубовая голова, — подумал я, — одно лишнее усилие тебе все равно не повредит». Я пожал плечами и поехал дальше — смысла разворачиваться уже не было.


Уоррен-Спрингс показался мне немного больше Галиции. Он был построен вокруг площади, на которой великолепные деревья прилагали все свои силы, чтобы спрятать от глаз здание суда, которое вызывало скрежет зубовный. В июле два пятнадцать пополудни — время более чем изнурительное. Я без труда нашел место для парковки и нырнул в ближайшую закусочную. Заказав неизбежную колу, я направился к телефонной кабинке и открыл телефонный справочник. Спрейгов оказалось двое. Первый номер не отвечал, а по второму я нарвался на обаятельное существо, у которого, судя по произношению, не хватало передних зубов. Она сообщила мне, что мамочка ушла в магазин и она не знает ни о какой Синтии Спрейг.

Я наменял еще никелей и отдал их на заклание школьному инспектору. Обнаружив номер в справочнике, я позвонил ему домой. Его самого в городе не оказалось, а жена понятия не имела, работала ли у них Синтия Спрейг.

— Все, что я могу вам посоветовать, — позвоните секретарше моего мужа, — предложила она. — Они работают вместе уже пятнадцать лет, и она сможет ответить вам на любой вопрос.

— Отлично, — ответил я. — Где я смогу ее застать?

— Ее зовут Эллен Бизли, и во время каникул она обычно работает в офисе телефонной компании. Это на Стюарт-стрит, на северной стороне площади.

— Большое спасибо, — поблагодарил я.

Эллен Бизли на вид была незамужней женщиной лет сорока, с миниатюрным личиком, крошечным ротиком и серьезными, но приветливыми серыми глазами. Она посмотрела на меня из-за стола и выжидательно улыбнулась.

— Я не по поводу телефона, — объявил я. — Мне нужно разыскать девушку, которая раньше работала в школе в вашем городе, и мне сказали, что если кто-нибудь и знает ее, так это вы. У вас найдется время на чашечку кофе?

— Думаю, что да, — ответила она, позвонила кому-то по телефону, который стоял у нее на столе, взяла сумочку, и мы пошли. Прямо за углом оказалось кафе, оборудованное кондиционером. Мы прошли к дальнему столику и заказали кофе. Я предложил ей сигарету, но она застенчиво улыбнулась и отказалась.

— Девушку зовут Синтия Спрейг, — сказал я. — И с тех пор, как она работала здесь, прошло уже три-четыре года.

Она задумчиво сдвинула брови:

— Вы не знаете, она работала в начальной или средней школе? Или, может быть, в подготовительной?

— Не знаю. Но она была очень молода. Не старше двадцати четырех — двадцати пяти лет, поэтому я думаю, что речь идет о младшей школе. Она была замужем, только я не знаю имени ее мужа.

— Ох, ну конечно, я знаю, о ком вы говорите.

Она не была учительницей, по крайней мере те два года, пока жила здесь. Она была замужем за учителем. Ее мужем был директор средней школы. Роберт Спрейг. Теперь я отлично припоминаю — до замужества ее звали Синтия Форест.

— Сколько она здесь прожила?

— Довольно долго. По-моему, они с матерью переехали из Джорджии, когда она еще училась в школе. Потом она получила аттестат и стала преподавать в третьем классе в… погодите-ка… должно быть, это было в 1950 году. Мне кажется, они с Робертом Спрейгом поженились в 1952-м, весной, и тогда она бросила преподавание, но иногда выполняла секретарскую работу в офисе. Да, так все и было, пока он не погиб…

Я встрепенулся:, — Погиб?

Она кивнула:

— Это был несчастный случай. И произошел он по вине одной из тех ужасных штуковин для ванной, о которых все знают, что они опасны, но не верят, что несчастье может случиться на самом деле. Я хочу сказать, что люди не меняются. Понимаете, в большинстве старых домов нет центрального отопления, поэтому в ванную ставят переносной электрический обогреватель.

Миссис Спрейг услышала, как муж упал, и бросилась в ванную, а обогреватель оказался в воде вместе с ним.

Наверное, он хотел его выключить или включить, когда сидел в ванне.

— Вот как?

«Вряд ли взрослый мужчина мог быть настолько глуп или беспечен», — подумал я. И мне стало ясно, что именно это я и искал все время. Это было не предположение, а свершившийся факт. А полиция и страховая компания — если он был застрахован — все проморгали.

— Когда это случилось? — спросил я. — Не помните?

— Гм… Они были женаты почти два года, так что это мог быть 1954 год. В январе или феврале. Я, конечно, присутствовала на похоронах и помню, что было довольно холодно и дул северо-западный ветер», Она очень убивалась.

— Она не вернулась в школу?

— Нет. Мистер Снелл сказал, что до начала нового учебного года она может рассчитывать на любую временную работу, а потом он готов снова взять ее в третий класс, но она ответила, что собирается уехать.

За год до этого умерла ее мать, так что ее действительно ничто здесь не удерживало. По-моему, она уехала вскоре после похорон. Мне кажется, это было во второй половине февраля.

— Не знаете, куда она направилась?

Она покачала головой: :

— Нет. Может быть, она кому-нибудь писала, но я ничего об этом не знаю. Извините, мне жаль, что я не смогла вам помочь.

— Вы мне уже помогли, — ответил я. Значит, в конце февраля она уехала отсюда и в сентябре начала преподавать в Галиции. Где она была в течение этих шести месяцев и чем занималась? — Наверное, она получила что-нибудь по страховке?

— Боюсь, сумма была небольшая, — она грустно улыбнулась, — учителя зарабатывают немного, как вам известно. По-моему, договор был на пять тысяч.

«С пунктом о возмещении ущерба это будет десять», — подумал я.

— Может быть, кто-нибудь в городе знает, куда она уехала? Кто-нибудь из его семьи, например?

— Нет. Он приехал из Орландо. У нас в городе есть еще Спрейги, но они не родственники.

Она допила кофе. Я поблагодарил ее, и мы вместе вернулись к ней в контору. Очевидно, я снова зашел в тупик. Ничего в этой истории не подтверждало ее связи со Стрейдером, и я не смог найти ни одной ниточки, чтобы выяснить, где она провела эти шесть месяцев. Я уже сел в свой фургон и потянулся к ключу зажигания, как вдруг меня осенило. Как можно быть таким тупоголовым? Я полез в портмоне и вытащил клочок бумаги, на котором записал те сведения, что раздобыл для меня Лейн. Даты совпали. Теперь, воодушевленный и очень взволнованный, я вернулся в закусочную и направился к телефону.

Ее я не обману — она узнает мой голос. Но начну я именно с нее. Я набрал номер офиса телефонной компании и попросил Эллен Бизли.

— Это все тот же любопытный субъект. Ответьте мне еще на один вопрос, и я оставлю вас в покое.

— Конечно, — ответила она.

— Кто теперь занимает должность директора средней школы?

— Мистер Эдсон. Джоэл Эдсон. И он, по-моему, сейчас в городе. Он недавно вернулся из Гейнсвилла, где работал в каникулы.

— Тысяча благодарностей, — сказал я.

Я нашел номер Эдсона и позвонил ему. И мне повезло.

— Да, я слушаю, — он сам взял трубку, — кто говорит?

— Моя фамилия Картер, мистер Эдсон, — приветливо представился я. — И я очень надеюсь на вашу помощь. Я работаю на «Белл и Хауэлл» и хочу узнать, нельзя ли устроить небольшую демонстрацию для вас и кого-нибудь из совета попечителей школы…

— Какое оборудование вы предлагаете?

— Кинопроекторы. Вы увидите, что…

Он рассмеялся:

— Вам стоит внимательнее вести учет. У нас уже есть ваш проектор, и работает он отлично.

Я почувствовал, как меня обдало жаром от волнения.

— Как странно, — удивленно продолжил я, — в офисе об этом нет никаких записей. Вы уверены, что ваш проектор нашей фирмы?

— Конечно. Он у нас уже около четырех лет.

— Вы купили подержанный?

— Нет. Нам продал его ваш представитель. Теперь я вспомнил, когда это было, — в октябре 53-го, как раз за несколько месяцев до того, как Боб погиб. Боб Спрейг, он был здесь директором до меня. Я преподавал физику и химию и попал на демонстрацию, когда Боб, его жена и ваш сотрудник пытались уломать школьного инспектора и школьный комитет. Ваш сотрудник пробыл здесь несколько дней и в результате убедил комитет приобрести еще один проектор для начальной школы.

— Теперь я вижу, что это действительно был наш человек, мистер Эдсон. Видно, в офисе что-то напутали. Извините за то, что оторвал вас от дел.

— Не стоит извиняться.

— А вы не помните, как звали того продавца?

— Нет. Ничего не могу сказать о нем, кроме того, что это был довольно крупный парень и неплохо разбирался в футболе.

— Большое вам спасибо.

Мне действительно начинало везти. Я понял, что приближаюсь к разгадке. Вернувшись к фонтанчику с содовой, я выпросил у продавца полную горсть мелочи и позвонил в контору Лейна в Майами.

— Его сейчас нет, — ответила мне девушка. — Впрочем, погодите-ка минутку. Недавно он звонил и сказал, что встречается с кем-то в Майами-Бич, и дал мне номер. Дайте мне ваш, и он перезвонит вам через несколько минут.

Я продиктовал ей номер, сел за столик и стал ждать.

Ошибки быть не могло — предположение было таким логичным, а все кусочки мозаики так идеально подходили друг к другу, что я не мог ошибиться. Я смотрел в окно на залитую солнцем площадь и размышлял обо всем этом, а потом начал думать о Джорджии Лэнгстон.

«До чего это глупо, — подумал я. — Но очень приятно».

В кабинке зазвонил телефон. Я вскочил и нырнул внутрь.

— Междугородная вызывает мистера Чатхэма, — раздался механический невыразительный голос телефонистки.

— Чатхэм слушает, — ответил я. Я взял на себя оплату за переговоры и сунул в щель четвертак, чтобы она успокоилась. — Алло… Лейн?

В ответ я услышал его голос:

— Да. Моя помощница только что связалась со мной. Рад вас слышать — я сам собирался звонить вам.

— Отлично. Но сначала я хочу задать вам вопрос.

В 53-м году Стрейдер торговал кинопроекторами для школ, церквей и тому подобное. Какая фирма их выпускала?

— «Белл и Хауэлл».

Все шло отлично — я так и думал.

— Тогда вот что. За ним была закреплена какая-то определенная территория?

— Нет. Не совсем так, как я понял. Определенная территория у него была, я вам называл ее, но на ней работали два продавца.

Это уже было хуже. Но такой расклад устраивал меня больше, чем сухое математическое пятьдесят на пятьдесят.

— Какие у вас новости?

— Есть парочка. Мне пока так и не удалось узнать насчет его подружки из Галиции, но я и не копал глубоко в этом направлении. Господи, этот парень… жаль, что до того, как его кокнули, он не успел написать письменное руководство и разослать его по почте. Но начну сначала. Я заполнил некоторые подозрительные пробелы в его послужном списке. Помните, я говорил вам, что он, судя по всему, провел какое-то время в Новом Орлеане?

— Да.

— Так вот. Я отработал это направление. И собираюсь ограбить вас на небольшие дополнительные расходы — оплата пары междугородных звонков и двадцать пять долларов для парня, который время от времени выполняет для меня поручения, но мне кажется, вам хочется услышать о результатах.

— Естественно. Что ему удалось выяснить?

— Стрейдер был там в 54-м. Провел там всю весну и лето — с марта и почти до конца июля. Естественно, он был с подружкой — миленькой особ яркими волосами цвета бургундского вина, и называл он ее Син. Не могу сказать, было ли это проявлением его чувства юмора или это просто сокращенное от Синтии. Ни в каком криминале он замечен не был.

Но в это время он не работал ни на кого. У него был бар на Декатур-стрит. По крайней мере, до тех пор, пока он не разорился. Не знаю, кто дал ему деньги, чтобы купить этот бар…

— Страховая компания, — ответил я. — Муж этой самой Син попытался принять ванну, вися на электрическом проводе.

— Господи, так, значит, им удалось уйти!

— Там фигурировало всего пять тысяч, — если учесть возмещение ущерба, то десять.

— Понятно. К тому же она, видно, достаточно сообразительна, чтобы больше не связываться с этим.

Обычно именно на этом и прокалываются.

— Как бы там ни было, этого уже не докажешь. Но у нас свои проблемы. Вы нашли еще что-нибудь?

— Еще один пункт. Я выяснил, что он делал в этой самой «Электроник энтерпрайзез» в Орландо. Они занимались охранной сигнализацией. Какой-то новой системой.

— Вот как? — Это меня насторожило.

— Да. Во время службы во флоте он приобрел большой опыт по этой части. Во всяком случае, он успешно продавал эти системы и руководил их установкой в Джорджии, Алабаме и Флориде. В основном это были ювелирные магазины. Вы хотите, чтобы я еще что-нибудь разузнал? Похоже, девицу вы уже нашли?

— Да, — ответил я. — Я ее нашел. Может быть, я не смогу ничего доказать, но я знаю, кто она. — Я помолчал и нахмурился, уставившись на белую стену кабинки. — Вы должны сделать еще одну вещь. Какая газета у вас считается самым крупным изданием с обзором по всем южным штатам?

— «Геральд».

— Не могли бы вы снять копии со старых номеров? Меня интересует восьмое ноября прошлого года.

Это тот день, когда заварилась каша с Лэнгстоном.

Пошлите мне ее авиапочтой.

— О Лэнгстоне заговорили девятого. Это было в утреннем номере — я сумею его достать.

— Хорошо. Однако поторопитесь, чтобы я успел просмотреть их и перезвонить вам. Я и сам не знаю, что в них найду. Может быть, ничего. Во всяком случае, пришлите мне счет, и я вышлю вам чек.

— Обязательно. С вами приятно иметь дело, мистер Чатхэм.

— Вы проделали большую работу. Если окажусь в Майами, загляну к вам, и мы выпьем по рюмочке.

— Непременно.

Я снова вышел на улицу и сел в фургон. Теперь я знал, кто была подружка Стрейдера, хотя это знание не стоило и ломаного гроша. Доказать я по-прежнему ничего не мог. Стоило мне только заявить об этом вслух, и моя голова разлетится на куски. Я так и не знал, что связывало ее со смертью Лэнгстона.

И все еще не нашел доказательств, что это именно она хотела меня убить.

По крайней мере, пока не нашел.

Глава 12

Было уже пятнадцать минут пятого, когда я свернул к «Магнолия-Лодж» и остановился у офиса. Джорджия Лэнгстон, в легких брюках, стояла на приставной лестнице и красила стену и стойки крыльца.

— Сдаюсь, — сказал я.

Она улыбнулась и спустилась ко мне. На ней была соломенная шляпа, какие носят на Кубе или в Мексике, из краев которой торчали травинки.

— Вы можете сложить с себя обязанности сиделки, — сказала она. — Сегодня я была у доктора Грэхэма, чтобы получить результаты своего обследования, и он сказал, что со мной все в порядке. Нужно было просто отдохнуть пару дней, а они уже прошли.

— Чудесно, — ответил я, — чтобы отметить это событие, мы сходим куда-нибудь поужинать. Но сначала давайте войдем — мне нужно рассказать вам кое-что.

Джози уже ушла домой. Я смешал нам пару мартини, и мы расположились в гостиной.

— Держите крепче вашу шляпу, — объявил я. — Синтия Редфилд — давняя пассия Стрейдера. В 1954 году она около шести месяцев прожила с ним в Новом Орлеане. После того как ее первый муж погиб в результате несчастного случая, который мне кажется вовсе не случайным. — И я рассказал ей обо всем, что мне удалось узнать.

Она поставила на стол свой бокал и с ужасом посмотрела на меня:

— Это кажется совершенно невероятным. Но почему до сих пор об этом никто не узнал?

Я закурил.

— Этому есть несколько объяснений. Первое вы назвали сами — это кажется не правдоподобным. Она не производит такого впечатления. Почему кто-то стал бы ее подозревать? Единственный факт, который ей нужно было скрыть, пока она там жила, — факт ее знакомства со Стрейдером. А все остальное выглядело совершенно заурядно… и безобидно. И здесь, и в Майами полиция проверяла досье на Стрейдера, но ведь это случилось в другом штате. Если бы им заинтересовалось ФБР, они обязательно выяснили бы все подробности, но данный случай их не заинтересовал.

ФБР могло бы вмешаться в расследование, если бы он был и раньше замешан в каких-нибудь преступлениях, а он в них замешан не был. А потом она вышла замуж за Редфилда. Кто после этого осмелится задавать ей вопросы?

— Вы думаете, это она… в ту ночь?

— Я думаю, что в этом нет никаких сомнений.

— Но как мы сможем это доказать?

— Никак.

— Никак? Это ужасно. В это невозможно поверить…

— Я знаю. Понимаете… мы можем привезти сюда .свидетелей из Нового Орлеана… — это непросто, поверьте мне… и все, что мы сумеем доказать, так это то, что она была знакома со Стрейдером. Если я пойду к окружному прокурору с такими обвинениями, он просто рассмеется мне в лицо. А если я пойду с этим к Редфилду, он, убьет меня.

Она беспомощно всплеснула руками:

— Что же нам делать?

— Ничего, по крайней мере с теми фактами, которые у нас есть. Нужно найти еще что-нибудь.

— Еще доказательства?

— Ни одно доказательство не может считаться лишним, — ответил я. — Я хочу сказать, что за ее знакомством со Стрейдером кроется что-то более серьезное.

То, что она встречалась с ним, не могло послужить причиной для убийства вашего мужа. Но они его убили.

Почему?

Она устало покачала головой:

— Это какое-то безумие.

— Слушайте, я уже спрашивал вас, но спрошу снова, так что не спешите вцепиться мне в горло. Есть ли хоть малейшее подозрение, что ваш муж был увлечен ею?

— Нет, — ответила она. — Это совершенно невозможно предположить.

— Постарайтесь отнестись к этому объективно, — настаивал я. — Представьте, что он узнал, кто она такая. Знаете, это вполне возможно. Может быть, он видел ее со Стрейдером несколько раз, или она сама решила завести с ним игру…

— Нет, — твердо ответила она. — В это я никогда не поверю, Билл.

— Расскажите мне, что он был за человек.

Она мрачно уставилась на кончик своей сигареты.

— Он был практически сломлен, по крайней мере физически, и ему пришлось полностью пересмотреть свое отношение к жизни. Он жил очень скромно, хотя и залатал основные бреши. Все вокруг считали его идеально счастливым человеком, который ушел в отставку, купил мотель, дававший ему необходимые средства, и мог проводить все свободное время на рыбалке. Но ведь человек не может за один день полностью изменить свои привычки и цели и отказаться от амбиций.

Я надеюсь, что помогала ему и была ему нужна.

Он привык жить без оглядки — как паровая машина, которая работает на полных оборотах с закрытым аварийным клапаном, и в конце концов это его погубило. Мы познакомились с ним в клинике» в кабинете врача. Я работала техником в лаборатории, а он пришел на прием к кардиологу.

Это случилось вскоре после его развода с первой женой. Вы скажете, что я воспользовалась его состоянием, но я не думаю, что он тогда находился в каком-то особом состоянии, — он жил на полную катушку, и в его жизни всегда происходило множество событий — громкий бракоразводный процесс, потеря большей части состояния, инфаркт и проигранный процесс, который его практически разорил. Во всяком случае, если бы я смогла припомнить разные детали, сложить их в одно целое и передать вам свое впечатление, — то я не думаю. Он был, конечно, более или менее благополучен, но все же жестоко побит жизнью. Правда, он старался не терять чувства юмора и даже строил планы на будущее, по крайней мере тоже старался. Он объявил, что собирается прожить остаток жизни так, как живут пожилые дамы, — если можно вообще рассчитывать на какой-нибудь остаток, а я просто помогала ему. Во-первых, мы нравились друг другу и сообща проводили время за спокойными занятиями. О серьезных поездках на рыбалку ему пришлось забыть, но мы выяснили, что оба любим ходить под парусом. Нам нравилось устраивать пикники и погружаться в воду с масками и трубками и лежать, наблюдая за подводной жизнью. Музыка казалась ему скучной, но мы оба любили читать…

Я могу продолжать дальше, Билл, но нужно ли? Он просто не был способен на такой поступок. Он слишком порядочный человек, чтобы пойти на это. И Редфилд был его другом.

Я улыбнулся ей:

— Я не собираюсь обвинять его. Просто в таком деле важно ничего не упустить. А знаем мы еще очень мало. — Я встал и беспокойно принялся расхаживать из угла в угол. Все казалось чертовски запутанным. — Вы точно передали ему, что Редфилд отменил свою поездку?

— Конечно.

— И он вас понял?

— Билл, неужели вы думаете, что кто-нибудь окажется не в состоянии понять такую простую вещь?

— Разве он никогда не бывал рассеянным? Может быть, он забыл?

Она покачала головой:

— Нет. По крайней мере, перед тем как уехать, он пообещал, что будет особенно осторожен, потому что я беспокоилась из-за того, что он едет один. Чего вы добиваетесь своими вопросами?

— Хочу понять, зачем в то утро он заезжал домой к Редфилду.

Она уставилась на меня:

— Вы думаете, он заезжал туда?

— Похоже на то. А как вы думаете, где она встречалась со Стрейдером?

Она нахмурилась:

— В его доме? В его…

— Да. На случай, если вы еще не вполне уяснили, — эта девица не слишком щепетильна. Я, думаю, что они именно там и были и там-то все и произошло.

— Но почему? — жалобно спросила она.

— Не знаю, — ответил я.

Я по-прежнему ничего не понимал, но в эти трагические пятнадцать минут все трое должны были где-то встретиться, а он был единственным из этой компании, кто уже находился в дороге, поэтому именно он и мог к ним приехать. Но, даже если все это так и было, почему они убили его? Конечно, такая ситуация могла представлять опасность, но это только в том случае, если бы у нее не хватило ума или хладнокровия. Ведь ей нужно было просто подойти к двери и сказать Лэнгстону, что ее мужа нет дома.

За этим явно кроется что-то еще. Гораздо более серьезное. Ведь в этом замешан еще один мужчина — тот, который принес кислоту и пытался расстроить здоровье Джорджии Лэнгстон гнусными телефонными звонками. Зачем? Не потому же, что Синтия попыталась подставить ее, но эта попытка провалилась, — ее единственной целью было отвести подозрение от себя, и в этом она преуспела. Зачем ломиться в открытую дверь? Кто она — садистка? Или сумасшедшая?

— Мы только сломаем себе мозги, — сказал я. — На сегодня нам нужно забыть об этом. Мы просто поужинаем и не будем больше говорить на эту тему. — Потом я вспомнил, как я выгляжу. — Если, конечно, вас не смущает перспектива показаться на публике с субъектом, у которого выбрита голова и забинтована рука.

— Нисколько не смущает, — ответила она с улыбкой, которая показалась мне натянутой только самую малость.

Около половины седьмого я побрился и надел самый легкий из двух своих костюмов. Этот серый фланелевый костюм я купил в Сан-Франциско, да так ни разу и не надевал из-за жары. Дополнив его свежей белой рубашкой и темным галстуком, я бросил взгляд в зеркало и остался вполне доволен результатом. К тому же я буду в шляпе, и мы можем заказать отдельный кабинет. «Стейк-Хаус» — самое подходящее место.

Я прошел через офис. Она крикнула откуда-то из-за занавески, что будет готова через минуту. Я уселся в бамбуковое кресло, вяло перелистывая журнал. Наконец она вышла — на ней было платье темно-зеленого цвета, темнее, чем авокадо, которое оттеняло и подчеркивало кремовую бледность ее лица и шеи и красноватое сияние волос. Она надела маленькие золотые сережки в форме ракушек и золотую брошь в виде морского конька, нейлоновые чулки и очень открытые туфли на высоких каблуках.

Я встал.

— Ух ты! — сказал я. — Вы делаете мне честь.

Она ответила мне церемонным реверансом:

— Ну что вы, благодарю вас.

— Вы слишком хороши, чтобы красоваться так перед деревенщиной. Почему бы нам не поехать ужинать в Майами-Бич?

Она улыбнулась:

— Ни за что на свете. Хотя бы потому, что придется проехать тысячу миль, а я умираю от голода.

— Ну что же, зато мы сможем позавтракать перед возвращением.

Ее серые глаза остались холодными, хотя в них и промелькнули искорки смеха.

— Скажите мне, Билл, — вы предложили это от души или так нужно для вашего расследования?

— Вы сами понимаете, что это не совсем уместный вопрос, — ответил я. — Мое предложение было совершенно искренним и шло из самой глубины моего сердца. Может быть, оно было напрасным, но… Назовите это жестом с моей стороны. Сочтите это актом поклонения искусству.

Она с облегчением рассмеялась, мы вышли и направились к машине, наслаждаясь своей беспечностью, поскольку успели выпить по два мартини. С тех пор как я здесь оказался, это был первый по-настоящему приятный момент, когда я не чувствовал в ее поведении никакой напряженности или неловкости.

Однако продлилось это недолго. Я поставил машину в переулке за углом от ресторана, и мы пошли, как будто окруженные коридором молчания, чувствуя на себе недружелюбные и откровенно злобные взгляды.

Когда мы вошли внутрь, на нас устремилось множество глаз, но тут же все отвернулись. Никто не заговорил с ней. Мы нашли свободный столик в глубине зала и сели. Она постаралась улыбнуться.

Я потянулся через стол и взял ее за руку:

— Не обращайте внимания. — Потом я догадался, какую сморозил чушь. Вот уже семь месяцев она несла свой крест в полном одиночестве и не нуждалась в моих дурацких утешениях. — Хотел бы я иметь такое же самообладание.

Она покачала головой:

— Не смейте жалеть меня. Давайте выпьем мартини.

Мы выпили мартини и стали разглядывать отполированные воловьи рога, укрепленные на стене над нашими головами, недоумевая, почему их никогда не называют бычьими, коровьими или бизоньими. Может быть, их ценность определяется в зависимости от пола?

— Что такое буйволы? — спросила она.

— Больше, чем один буйвол.

Она сморщила нос:

— Пусть так, но что это такое? Есть разница между ними и быками?

— Практически никакой… По крайней мере, с фрейдистской точки зрения. Я думаю, все дело в их занятии. Если они работают, то называются буйволами.

Она поставила на стол локти и посмотрела на меня с насмешливым восхищением:

— Вы знаете массу удивительных вещей.

— О, в моей голове хранится куча еще более бесполезной информации. Если вспомню — обязательно поделюсь с вами.

У нас снова поднялось настроение, и обед прошел отлично. Она рассказала мне о себе. Ее отец был капитаном авиации в те дни, когда еще использовались летающие кастрюли, а потом служил на «ДС-4». Она прожила в Майами год, до того как поступила на курсы медсестер. Однажды она была помолвлена с парнем, который уехал в Корею, а после того, как прождала его два года, поняла, что на самом деле не хочет за него выходить. Ей нравилось работать в медицинской лаборатории больше, чем быть медсестрой, но учиться на врача ей не хотелось, даже если бы представилась такая возможность. Не хочет ли она снова вернуться в Майами, когда мы поставим мотель на ноги и сможем его продать? Она сказала, что да, но в результате между нами снова воцарилась неловкость, и мы умолкли.

Я заплатил по счету, мы вышли на улицу и снова прошли сквозь строй глаз, которые уставились на нас, как шляпки гвоздей, вбитые в окружавшую нас стену молчания. Но на этот раз тишина была нарушена. На углу, где нам нужно было свернуть, прислонившись к стене, стояли двое. Мы как раз проходили мимо, когда один из них сказал достаточно громко, чтобы не сомневаться, что мы его услышим:

— Думаю, у него кишка тонка.

В мгновенном порыве ослепившей меня ярости я повернулся и посмотрел на них, но тут же — она даже не успела потянуть меня за рукав — вспомнил о своем долге. Мы прошли мимо, и когда отошли ярдов десять, она прошептала:

— Спасибо, Билл.

— Я уже говорил вам, что завидую вашему самообладанию. Я не умею держать себя в руках.

Открывая перед ней дверцу машины, я оглянулся и увидел странную картину. Тот здоровенный коп, Колхаун, стоял на углу перед этими двумя. Было слишком далеко, чтобы я мог расслышать слова, но вид у него был как у сержанта, отчитывающего новобранцев. Потом он взял одного из них за рубашку и оторвал от стены, как криво приклеенную афишу. Когда он отпустил его, оба перешли на другую сторону улицы и исчезли.

Я обратил ее внимание на это происшествие. Она кивнула:

— Я знаю. Он часто так делает.

Я вспомнил свой первый день, когда чуть не подрался с Фрэнки:

— Но ведь…

— Да. Он всегда смотрит на меня так, как будто не видит. Но таких вещей он никому не позволяет.

Он странный человек, Билл. Я никогда не смогу его понять.

Я свернул направо, на Спрингер, и направился к мотелю. Мы как раз проезжали последний светофор, когда я услышал, как она ахнула:

— Билл, там этот человек!

Я бросил взгляд в том направлении, которое она указывала. Там было довольно много народу.

— Тот, что в белой рубашке! С закатанными рукавами!

Тогда я его увидел, но мы уже выехали на перекресток, и мне пришлось проехать дальше. Он шел в противоположном направлении, нам навстречу. На следующем углу я повернул налево, описал восьмерку вокруг квартала и вернулся обратно. Мы проехали всю Спрингер до самой реки, но его нигде не было видно. Я несколько раз сворачивал в переулки, но тоже безуспешно.

— Вы уверены, что это был он? — Я видел его мельком, и он соответствовал тому описанию, которое она дала мне утром, — высокий, худощавый, волосы песочного цвета, загорелый.

— Почти уверена, — ответила она. Потом засомневалась:

— Конечно, я не успела рассмотреть его как следует. К тому же на нем не было очков. Или были?

— Не было. Но в тот раз он мог надеть их только для бутафории.

Мы покружили еще минут десять, а потом остановились на Спрингер и осмотрели все закоулки, но безрезультатно.

— Я отвезу вас домой, — сказал я, — а потом вернусь сюда. Наверное, он все еще в городе, где-нибудь в пивном баре.

— Вы ничего не сделаете? — с тревогой спросила она.

— Нет. Мы даже, не можем требовать, чтобы его задержали, если вы не уверены, что опознали его. Если это не тот человек, он может подать на вас в суд за ложное обвинение. Если мне удастся его найти, я позвоню вам, чтобы вы еще раз на него взглянули.

Я поехал в мотель. Она открыла парадную дверь офиса, и я вызвал такси. Ключи от машины я отдал ей, и мы прошли в гостиную. В углу горела неяркая настольная лампа, отбрасывая слабый отсвет на ее волосы.

Она обернулась. Ее серые глаза внимательно смотрели на меня, как будто она хотела запомнить мое лицо — Вы ведь постараетесь быть поосторожнее?

— Конечно.

Она улыбнулась и протянула мне руки:

— Вечер был просто чудесный, Билл.

Я понял намек и скользнул ладонями по ее рукам до самых локтей, а потом прижал свои губы к ее губам, как будто собирался поцеловать ее перед сном, но не смог удержать себя в руках! В следующее мгновение я уже свирепо сжимал ее в объятиях и впивался в самые приятные и возбуждающие губы на свете, а ее руки сплелись у меня на затылке. Потом она уперлась руками мне в грудь и слегка оттолкнула, сердитая прежде всего на себя.

— Я сама не лучше вас, — нетвердым голосом произнесла она и отступила в сторону, покрасневшая и сконфуженная. — Дайте сигарету, — попросила она, прерывисто вздохнув.

— Это я во всем виноват.

— Спасибо, — лаконично поблагодарила она.

— За что?

— Не будем показывать пальцем, но виноваты мы оба. Это немного глупо, правда? Я знаю вас всего три дня.

— Я и не заметил, — ответил я. — Мой календарь и часы остались в другом костюме. Все, что я могу вам сказать, — вы настоящее чудо.

Она улыбнулась:

— Не беспокойтесь, Билл. Я не сомневаюсь, что вы — нормальный, здоровый тридцатилетний мужчина. Вам не нужно доказывать это.

— Я и не собирался.

— Было немного страшно. Я и не догадывалась, как девушки могут легко переходить к слезам.

— Это все?

— Не знаю. Не спрашивайте меня. Но вы не представляете, каким вы кажетесь мне храбрым, просто до безумия, когда беретесь за что-нибудь. Или насколько заманчивым мне несколько раз казалось ваше плечо.

— Оно свободно, — ответил я.

— Для чего?

Я взял ее лицо в ладони и запрокинул:

— Я скажу вам для чего. Я считаю вас изумительной. Вы очень славная, милая, сердечная женщина и знаете разные уловки, чтобы становиться все красивее всякий раз, когда я вас вижу.

Я поцеловал ее, — в этот-раз очень нежно, и посмотрел на прекрасные темные ресницы, которые отбрасывали тени на ее щеки. Она открыла глаза и улыбнулась.

— Ладно, может быть, вы тоже мне нравитесь, — прошептала она. — А теперь, Билл, не будете ли вы так любезны выйти отсюда?

— Не пожелав вам спокойной ночи?

— Мы уже пожелали друг другу спокойной ночи.

Я просто хотела, чтобы этот поцелуй остался воздушным. — Серые глаза стали задумчивыми и такими глубокими, что в них можно было утонуть. — Выметайтесь отсюда вместе с вашими проклятыми плечами.

На улице просигналило такси.

Мне нужно было закончить с делами. Я вынырнул из розовой дымки, затуманившей мои мозги, и вышел на улицу.

— Ладно, Джорджия, — сказал я, направляясь к шоссе, — я позвоню, если найду его.


К тому времени, когда мы подъехали к городу, я стер с лица следы помады и навел в голове порядок, чтобы вернуть себе способность здраво рассуждать.

Скорее всего, это вовсе не тот человек, который разлил кислоту. Описание было слишком неточным.

К тому же вряд ли он был настолько глуп, чтобы возвращаться в город. Но проверить стоило. Каким бы призрачным ни казался этот след, но пока что он был единственным.

Было уже половина десятого. Я расплатился с таксистом и начал пеший обход. Со вчерашнего дня я прекрасно ориентировался среди местных пивных баров. В первых двух я не встретил ничего интересного, кроме нескольких бессмысленных или неприязненных взглядов, но в третьем меня ждал выигрыш. Это был прокуренный, несмотря на кондиционер, подвальчик на улице, расположенной к югу от Спрингер, напротив железнодорожных путей. Я открыл дверь и в то же мгновение увидел его. В зале сидело шесть или семь человек, но мне в глаза бросилась белая рубашка, и мельком увидел в зеркале отражение его лица. Он меня не заметил. Я сделал вид, что не смотрю на него, и не спеша прошел на свободное пространство у витрины. Там у левой стены стояла пара автоматов для пинболла, а в глубине — пустая телефонная кабинка и музыкальный автомат, который сейчас молчал.

Я быстро соображал. Перед ним стояла наполовину пустая бутылка пива. В следующую минуту он заказал вторую, и я понял, что уходить он не собирается. Я нырнул в телефонную кабинку и позвонил ей.

Мы могли посидеть в машине перед входом, пока он не выйдет. Она как следует разглядит его лицо, и, если будет уверена в том, что опознала его, тогда им займусь я. Я подумал, что никому не покажется странным, если я вызову сюда полицию, — вид этого заведения говорил о том, что такая необходимость здесь возникает нередко.

Заходя, я даже не взглянул на остальных клиентов, и теперь меня поразила странная и довольно зловещая тишина, которая воцарилась в зале. Я огляделся. Слева от меня сидел Фрэнки, тот самый парень, который в меня врезался. Рядом с ним маячило еще одно знакомое лицо с тем же выражением, напрашивающимся на неприятности. Это был тот бездельник, который отпустил замечание в наш адрес, когда мы возвращались из ресторана. Остальные были мне незнакомы, лица у всех были одинаково злобные. Бармен, толстый парень со слуховым аппаратом, бросал на них беспокойные взгляды.

Ну, что же, значит, будет еще один бессмысленный скандал. Их было слишком много, чтобы справиться в одиночку, к тому же меня беспокоило кое-что более важное. Оно было снаружи.

— Она дала тебе выходной? — спросил Фрэнки.

Я ударил его левой, и только успел поставить пиво, которое держал в правой руке, как сам получил удар, прежде чем Фрэнки потерял равновесие после того, как прыгнул на парня в белой рубашке и сбил его с ног. Третий, тот самый бездельник с угла, попытался вклиниться между ними, размахивая пивной бутылкой. Я схватил его за рубашку, вытащил из толпы и изо всех сил ударил в лицо. Падая, он увлек за собой Фрэнки, и они вместе обрушились на автомат для пинболла — послышался грохот разбитого стекла, и по полу покатились стальные шарики.

Кто-то, должно быть, сунул в музыкальный автомат монету, потому что он вдруг разразился бравурной музыкой, покрывшей шум драки, — зловещий топот и мясницкие удары кулаков, проклятия и хриплое сдавленное дыхание. Они все навалились на меня. Шансы мои равнялись нулю — я даже не чувствовал ударов, когда кому-нибудь из них удавалось до меня дотянуться. Я осознавал только то, что вокруг меня клокочет настоящий океан злобы, из которого, как мишени в тире, выплывают чьи-то лица. Они оттеснили меня за стойку бара, причем двое повисли у меня на руках, в то время как трое других приплясывали передо мной, выбирая подходящее положение, чтобы ударить. Их было так много, что они сами себе мешали: им не хватало места как следует размахнуться. Я рванулся вперед, пытаясь освободить руки, и мы все рухнули на пол сплошной брыкающейся массой. Я попытался пробиться сквозь них и вдруг, в самый разгар хаоса, начал смутно осознавать странный феномен. Они исчезли. Другого слова я подобрать не могу.

Как будто они были стаей птиц, дружно снявшейся с веток. Я повернул голову и увидел две мощных ноги, обтянутые хаки и, как видно, растущие прямо из пола.

Они принадлежали Колхауну. Он отрывал их от пола одного за другим и методично, без видимых усилий швырял за стойку, как некий гигантский и совершенно бесшумный механизм. Наконец, он оторвал от меня последнего, я, все еще разъяренный, поднялся на колени и увидел Фрэнки, висевшего на стойке как раз за его спиной. Я отшвырнул его и потянулся к Фрэнки, и тогда на меня рухнула крыша. Он поймал меня за плечо, развернул вокруг своей оси, после чего огромная, как окорок, рука двинула меня в грудь. Меня отбросило назад, я врезался в стену и сполз по ней на пол, рядом с руинами автомата для пинболла. Ощущение было такое, как будто меня переехал грузовик.

Глава 13

— Все в порядке, — рявкнул он, — все кончено!

Что касается меня, то туг он не ошибся. Я чувствовал себя совершенно разбитым. Из рубашки на груди был вырван большой клок, который свисал из-под ремня. Обе руки были разбиты, а по лицу стекала кровь, сочившаяся из раны над правым глазом.

Я вытер ее. Сбоку что-то болталось и хлопало меня по шее. Я подумал, что это, должно быть, ухо или просто кусок скальпа. Но это был марлевый бинт, которым доктор перевязал мне голову, — он висел, держась на кусочке пластыря. Я оторвал его и, уронил на пол. Бросить не было сил.

Все остальные лежали рядком вдоль стойки и со страхом глазели на Колхауна. Мой приятель в белой рубашке, конечно, исчез. Наверное, и в городе его уже не было. То, что он бросился на Фрэнки, было, конечно, тонко продуманным маневром, в этом я нисколько не сомневался. От страшной слабости я даже не мог обругать себя как следует. Музыкальный автомат заткнулся, и в зале воцарилась напряженная тишина.

— Как вы оцениваете ущерб? — обратился Колхаун к бармену.

Последний нервно вышел из-за стойки и осмотрелся:

— Три табурета… автомат для пинболла не мой, но я должен его оплатить…

Колхаун выставил вперед указательный палец и произвел подсчет:

— ..четыре, пять, — он повернулся ко мне, — шесть. Семнадцать баксов с каждого. Гоните, — холодно приказал он.

Ропота протеста не последовало. Из карманов были вынуты бумажники, и на стойку посыпались деньги. У одного оказалось только одиннадцать долларов.

Колхаун пронзил его суровым взглядом:

— Принесешь завтра до полудня. Лучше, если к этому времени деньги уже будут здесь.

— Да, сэр.

Они были совсем ручными. Впрочем, я их вполне понимал. В свое время я насмотрелся на крутых парней, но Колхаун был чем-то особенным — огромная упитанная туша, в которой было фунтов двести шестьдесят внушительной мускулатуры, причем двигался он, как кошка, подкрадывающаяся к мыши.

— Ты тоже, Чатхэм, — сказал он.

Он сгреб меня за лацканы пиджака и повесил на стойку. Мне каким-то образом удалось вытащить бумажник, и я уже начал отсчитывать деньги, как вдруг дверь отворилась, и вошел Магрудер. Он уставился на меня холодными глазами и, грубо схватил за руку.

Потом он кивнул Колхауну:

— Я забираю этого бандита.

Колхаун уперся ему в грудь указательным пальцем:

— Возвращайся домой и утри нос, сопляк. Я сам разберусь с этим парнем.

Лицо Магрудера омрачилось.

— Он нарушитель спокойствия…

— Ты в черте города, приятель, — холодно возразил ему Колхаун. — Когда мне понадобится помощь, чтобы навести здесь порядок, я тебе позвоню; А теперь отпусти его руку.

Магрудер наградил меня свирепым взглядом, развернулся и вышел. Я снова обмяк на стойке — у меня не было сил вслушиваться в их юридическую перепалку. Я пропустил слишком много ударов в живот.

Палец Колхауна теперь указывал на дверь.

— Ну, парни, убирайтесь отсюда. И будет лучше, если сегодня ночью я никого из вас не встречу в городе.

Для меня это был сюрприз. Он только заставил нас заплатить за причиненные убытки, но никого не арестовал. Все прошли мимо Меня к двери, один или двое окинули меня угрюмыми взглядами. Я с удовлетворением отметил, что глаз того самого уличного бездельника заплыл настолько, что в ближайшие десять минут обещал совсем закрыться, а у Фрэнки премило вздулась губа и распухла челюсть. Наконец, я и сам оттолкнулся от стойки и нацелился к двери.

— Останься, Чатхэм, — сказал Колхаун, — ты пойдешь со мной.

«Только этого мне не хватало», — мрачно подумал я. Я был в чужом городе, и теперь мне собирались предъявить обвинение. Я остановился и устало привалился к стойке.

— Плесните ему виски, — обратился Колхаун к бармену.

Тот поставил на стойку стакан. Я выпил и потянулся к карману. Колхаун покачал головой:

— Это за счет заведения. Пошли.

Я последовал за ним нетвердыми шагами, и мы сели в седан, припаркованный напротив здания. Он рванул по Спрингер, проехал несколько кварталов на север, а потом свернул на запад. «Странно, — с недоумением подумал я, — тюрьма и полицейский участок находятся в восточном конце города, правда; тоже недалеко от реки, но на юг от Спрингер».

Мы оказались в плохо освещенном жилом районе, застроенном старыми и довольно ветхими домами.

Я представления не имел, что он задумал, и в какой-то момент даже хотел спросить его об этом. Он мог искать тихое местечко, чтобы как следует меня обработать; если это так, то мне вряд ли что-нибудь поможет.

В самом конце улицы он подъехал к тротуару и остановился под большими раскидистыми деревьями. Я заметил темный силуэт двухэтажного дома. Мы зашли в ворота, прошли по дорожке, но перед крыльцом свернули и направились за дом. Там было совершенно темно и тоже росли деревья. Под ногами я чувствовал поросшие мхом кирпичи дорожки. На заднем дворе оказался домик для гостей. Он толкнул незапертую дверь и повернул выключатель.

Судя по всему, Колхаун привез меня в собственную резиденцию. Стоило только переступить порог, и вопрос о том, женат ли он, отпадал сам собой. От одного взгляда на то, что там творилось, любая женщина завопила бы и убежала в ночную темень. Нельзя сказать, что там было неопрятно; просто во всем ощущался неистребимый и всепоглощающий мужской дух. Дом состоял из одной большой комнаты, к которой примыкали маленькая кухня и коридор, ведущий в ванную, расположенную слева. Бетонный пол был ничем не прикрыт, не считая двух маленьких индейских половичков. Кроватью ему служила металлическая койка, а остальная мебель состояла из старого обтянутого кожей стула, табурета и большого стола, заваленного журналами по охоте и рыбалке. На стенах висело множество военных фотографий с автографами, пара боксерских перчаток, выдубленные шкуры двух огромных гремучих змей, шкура аллигатора и два чучела окуня, каждый из которых, когда их поймали, весил, по крайней мере, фунтов по десять. В одном углу я заметил стойку с ружьями и винтовками, а в другом висели рыболовные снасти. Оба окна, затянутые сеткой, были открыты, очевидно, из-за отсутствия кондиционера. В комнате было душно и жарко, жужжали комары. Я вытер с лица кровь, пока она не начала капать на пол.

— Садись, — сказал он.

Я рухнул на один из табуретов, стоявших у стола.

Он скрылся в ванной и вышел оттуда, неся металлическую коробку, похожую на аптечку первой помощи.

Вынул оттуда марлю и пару каких-то штуковин, похожих на большие кровоостанавливающие карандаши, и принялся ловко обрабатывать мою рану над глазом.

Я почувствовал резкое жжение. Он промокнул еще раз и ухмыльнулся:

— Будет щипать еще минут двадцать.

— Я вижу, вы в этом деле не новичок? — поинтересовался я.

— Да, — кивнул он. — Иди умойся, а потом мы с тобой выпьем пива.

Я направился в ванную и, Как мог, привел себя в порядок. Когда я вышел, он протянул мне стакан с пивом:

— Садись, сынок, и переведи дух.

До сих пор мне не приходило в голову, что он, по-видимому, был из другой команды. Я вспомнил, как он швырнул меня к стене, как будто я был тюком грязного белья, и порадовался, что мы не встретились, когда ему было лет двадцать пять. Теперь, разглядев его поближе, я решил, что он, наверное, так же обвел вокруг пальца всех, кто считал его глупым и толстым. Если не присматриваться, то он мог показаться, деревенщиной, городским чудаком. Он носил соломенную фермерскую шляпу, замшевые ботинки, а широкие подтяжки, на которых держались его защитного цвета брюки, могли показаться деталью опереточного костюма. Однако из-под косматых бровей на меня смотрели холодные и проницательные голубые глаза.

Мы сели. Он откинулся на спинку кожаного стула со стаканом пиза в руках:

— Так ты вернулся туда, потому что искал его?

Я слышал его шуточки.

Я вынул сигарету и щелкнул зажигалкой:

— Я искал не его. Но раз уж мы заговорили об этом, я видел, как вы разогнали тех двоих. Почему?

— А как же? Это моя работа.

— Но вы ведь тоже считаете ее виновной.

— Если бы я и считал так, то держал бы свое мнение при себе. Но никто не будет приставать к женщинам на улицах этого города, пока я слежу здесь за порядком.

— Вас могут перевести на работу в офис шерифа.

— У него в офисе работает хороший парень, — ответил он. — Он мой друг.

Я отхлебнул пива и ничего не ответил.

— Зачем вы ездили в Уоррен-Спрингс? — спросил он.

Я удивленно посмотрел на него:

— Откуда вы знаете?

— Я много чего знаю. Я знаю и то, что ты как лось бегал по всем здешним телефонным будкам. Что ты хочешь узнать?

— Лучше я не буду рассказывать, — ответил я.

— Значит, ты что-то задумал. Или ты воображаешь, что можешь не отвечать на мой вопрос, если отказался говорить?

— Я не сказал ни слова. И кстати, кому нужна эта информация?

Его взгляд стал холодным.

— Она нужна мне, сынок, и только по моим собственным причинам. Если ты думаешь, что это уловка и я стараюсь для кого-нибудь другого…

— Извините, — сказал я.

— Возможно, я просто хочу уберечь тебя, потому что тебя могут убить. А убитых нам и так достаточно.

— Тогда получается, что этот человек, которого мы так осмотрительно стараемся не называть, замешан в этом? Мне не хотелось бы так думать. Во всяком случае, в последнее время — Он — нет. Он честен настолько, насколько это возможно. Но у нас никто не сочтет предосудительным, если человек возьмется за оружие, чтобы защитить честь своей жены.

— А что заставляет его думать, будто ее честь нуждается в защите?

— Это очень просто, сынок Понимаешь, я не стал бы обсуждать этого с кем попало, поверь мне. Но ты сам не новичок в нашем деле, и мне нравится то, что я о тебе слышал…

— Как вы узнали, что я служил в полиции?

— Я был в офисе, когда пришла телеграмма из Сан-Франциско. Он показал мне ее. Нет ничего зазорного в том, как ты ушел со службы.

— Когда это было? — поспешно спросил я. — Я хочу сказать — когда пришла телеграмма?

— В тот день, после обеда… это был вторник.

— В котором часу это было?

— В два часа. В пятнадцать минут третьего.

Тогда Редфилд не мог быть тем человеком, который стрелял в меня. Это было примерно в то же время.

Колхаун, казалось, догадался, о чем я подумал. Он покачал головой:

— Неужели ты серьезно так думал? Чтобы он стрелял в спину? Позволь сказать тебе, сынок: если ты не будешь вести себя осмотрительнее, он может убить тебя, но в этот момент ты будешь смотреть ему в глаза.

— Это меняет дело, — устало ответил я. — Значит, теперь за мной охотятся двое.

— Тебе лучше бросить все это. Я не думаю, что тебе удастся что-нибудь исправить.

— Послушайте, я ничего не выдумываю. Я знаю, кто убил Лэнгстона.

Он поставил свой стакан:

— Ты можешь это доказать?

— Пока нет.

— И не сможешь. Я думаю, ты ошибаешься…

Я быстро наклонился вперед:

— Что вы сказали?

Он понял свою ошибку, но было уже поздно.

— Я хотел сказать, что ты делаешь большую глупость. Конечно, ты ошибаешься.

— Бросьте, Колхаун, — перебил я. — Вы чертовски хорошо знаете, что хотели сказать не это. Вы подумали, что я ошибаюсь. Значит, вы тоже немножко в этом покопались. Почему?

Он посмотрел на меня, но не ответил.

— Почему? — снова спросил я.

— Я не распускаю сплетен о замужних женщинах, — проворчал он. — Говорю тебе, что он — мой друг…

Я встал и так стукнул об стол банкой с пивом, что оно выплеснулось на журналы.

— Да, черт возьми, вы тоже коп! Вы и дальше будете смотреть, как приносят в жертву невинную женщину?

— Не нужно поучать меня, Чатхэм. Я был копом тогда, когда ты еще следил за порядком в школе.

Я вдруг понял, что наделал. Передо мной сидел единственный порядочный человек, какого мне удалось найти во всем городе, а я набросился на его, как щенок.

— Простите меня, — сказал я. И снова сел на стул.

— Забудем об этом, — ответил он. — Значит, ты догадался?

— По-моему, да.

— Что ж, это случается со многими людьми. Если бы мы попытались представить себе, как это бывает, то просто спятили бы. Если ты об этом узнал, то забудь, понимаешь? Это обычное дело, простая банальность, каждый год происходят сотни случаев, в которых участвуют муж, жена и ее дружок. Только мы имеем дело с таким, когда никто и никогда не найдет даже самых ничтожных доказательств того, что жена и ее приятель были знакомы. И что еще больше осложняет дело — этот самый приятель мертв, поэтому нельзя даже заставить их давать показания друг на друга до тех пор, пока кто-нибудь не расколется…

— Все правильно, — сказал я. — И после этого вы начинаете сомневаться, ту ли женщину вы взяли, и начинаете искать другую.

— Нет здесь никакой другой.

Я закурил следующую сигарету.

— А вот в этом они ошиблись. Она не только есть, но я даже знаю, кто она такая. Слушайте, Колхаун, почему бы нам не перестать осторожничать и не поговорить откровенно? Подружкой Стрейдера была Синтия Редфилд.

Он вздохнул:

— Я уже говорил тебе, что мы с ним старые друзья. Если я сейчас сниму телефонную трубку и позвоню ему, ты не уйдешь из нашего города живым, если не пустишься бежать прямо сейчас.

— Я это понимаю.

— И хочешь взять с меня слово, что я ему ничего не скажу?

— Никогда не собирался брать с вас обещания.

— Почему?

— Теперь моя очередь говорить вам комплименты.

Мне понравилось то, что я о вас слышал.

Он покачал головой и взглянул на меня с усмешкой:

— Ну и нахал же ты, братец.

— Не всегда. Вот что я вам скажу. Я готов согласиться с тем, что, учитывая дурацкие и смешные принципы, которыми здесь так дорожат, мы не имеем права думать, будто у миссис Редфилд мог быть любовник или даже был на самом деле, — это запрещено. Но никакие правила, принятые в вашем обществе, не запретят нам рассуждать о том, не замешана ли она в сравнительно менее тяжелых провинностях, например убийстве. Это будет просто небольшой профессиональный разговор.

Он ухмыльнулся:

— Тебе нужно было работать адвокатом, а не полицейским.

— Мне нужно было работать ландшафтным архитектором, — возразил я. — Но вернемся к миссис Редфилд. У вас есть свои основания для подозрения или вы хотите узнать, что есть у меня?

— Ладно, — нехотя согласился он. — Это просто цепь случайных совпадений, и ничего больше. Первая, естественно, в том, что эти два дома расположены так близко друг от друга. Женщина — если только это была не миссис Лэнгстон — оставила машину Стрейдера около мотеля, а сама вернулась домой пешком еще до рассвета. Если срезать дорогу и пройти через сад, то от мотеля до дома Редфилда чуть больше четверти мили. Но если подозревать каждого, кто живет поблизости от мотеля, то можно подозревать весь город. Это тебе не Лос-Анджелес…

— Согласен, — ответил я. — Что еще?

Он загасил свою сигарету и тяжело вздохнул:

— Каждый раз, когда приезжал Стрейдер, Редфилда не было в городе.

Я кивнул:

— Я подозревал это, но спросить никого не мог, потому что мне просто набили бы морду. Все сходится.

Он свирепо стукнул кулаком по столу:

— Что сходится? Ты можешь осудить женщину только на основании дурацкого совпадения? Слушай, Чатхэм, эта девушка — не шлюха, которую он подобрал в пивной. Она — уважаемая замужняя женщина. Она работала учительницей…

— Все это не совсем так, — возразил я.

— Если ты хочешь приплести сюда эту историю с ее первым мужем, — перебил он, — то лучше забудь об этом. Об этом все знают. Это был обыкновенный несчастный случай, там все чисто. Ни у полиции, ни у страховой компании не возникло никаких вопросов.

— Конечно. Игра не стоила свеч. Если бы речь шла о сотнях тысяч, возможно, они с большим любопытством отнеслись бы к тому, что она сделала с деньгами.

— И что же она сделала с ними?

— Она купила бар для одного парня, с которым познакомилась за три месяца до того, как ее муж посадил себя на электрический стул.

Его лицо окаменело.

— Что? Кто был этот?.. — Потом он вздохнул. — Не важно. Ты уверен, что это был Стрейдер?

— Я собирал информацию о Стрейдере ив результате вышел на нее. Девушка по имени Син, с волосами цвета красного вина. Новый Орлеан, весна и лето 1954 года. Наверное, это было после того, как она уехала из Уоррен-Спрингс, но до того как появилась здесь.

Он сидел, уставившись на сигарету, которую держал в руке, и некоторое время ничего не отвечал. Потом неожиданно усталым голосом произнес:

— Хорошо. Как ты все это узнал? Начни с того дня, когда ты приехал сюда.

Я рассказал ему обо всем, сделав паузу, пока он ходил на кухню, чтобы принести еще пива. Когда я закончил, он сказал:

— Ты никогда не сможешь этого доказать.

— Я знаю, — ответил я. — Пока доказательств у меня нет.

— Ты знаешь, как поступит Редфилд.

— Она совершила убийство.

— А этого ты не знаешь; все это только предположения. Прежде чем ты сможешь перейти к доказательствам, тебе придется сказать Редфилду, что его жена — шлюха. Хочешь попытаться?

Раздался телефонный звонок. Телефон стоял на краю стола, он протянул руку и снял трубку:

— Колхаун слушает.

Некоторое время он слушал молча.

— Кто? Руп Халберт? Ладно, пусть он подойдет к телефону. — Последовала небольшая пауза. — Руп, это Колхаун. Бармен говорит, ты беспокоишь людей.

Иди домой… Ладно. — Он повесил трубку.

Я посмотрел на него и покачал головой:

— Вы просто поговорили с ним по телефону?

Он пренебрежительно махнул рукой:

— Руп — неплохой парень. Только когда примет лишнего, то начинает искать боксерские перчатки на дне своей пивной кружки. Ты думаешь, Лэнгстон заезжал туда в то утро? И застал их?

— Могло быть и так.

— Но зачем ему, это понадобилось? Даже если он забыл, что Редфилд отменил свою поездку на рыбалку, он не стал бы заезжать к нему.

— Давайте посмотрим с другой точки зрения, — предложил я. — Он знал, что Редфилда нет дома. Но он не знал, что там Стрейдер. Вспомните — ведь в тот раз его зарегистрировала миссис Лэнгстон.

Он слегка присвистнул:

— Сынок, когда ты убежден в своей правоте, тебе уже все равно, кому ты отдавишь ноги? Лэнгстон был уважаемым человеком в городе. Он не бегал за юбками и дружил с Редфилдом. С какой стати он стал бы заявляться туда, думая, что миссис Редфилд не будет иметь ничего против?

— Я сказал, что это только мое предположение, — возразил я. — Но, черт возьми, Колхаун, ведь он был там, и поэтому его убили. Это должно быть именно так. Он мог узнать, какая она на самом деле. Он мог и раньше видеть ее со Стрейдером.

Он покачал головой:

— Даже если он застал их вместе, я не убежден, что это они убили его.

— Конечно, не исключено; что это случилось по ошибке. Они подумали, что вернулся Редфилд, и запаниковали. И тот и другой ездили на фургоне. Но я не уверен, что дело в этом. Я думаю, там было что-то еще.

— О'кей. Но здесь твоя история разваливается на части. В ней дыра шириной в милю, из-за которой мы возвращаемся к самому началу. Это то самое, почему единственной подозреваемой оказалась миссис Лэнгстон. И остается ею. Один из них знал, что начни мы расследовать убийство и он окажется под подозрением. А подозревать миссис Редфилд у нас не было ни малейшего основания. Они со Стрейдером могли свалить труп Лэнгстона в любую канаву, и никто бы не подумал, что они имеют к этому какое-нибудь отношение.

— Подумайте. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы найти ответ на этот вопрос. Я догадался только недавно. Миссис Редфилд — ловкая особа, согласен, и причина, по которой она не фигурировала в этом деле, в том, что она только думала, будто ее могут заподозрить. Она просто ошиблась.

Он покачал головой:

— Не понимаю.

— Поставьте себя на место миссис Редфилд. Вы смотрите на труп человека, которого только что убили, и понимаете, что не имеет значения, где и когда его обнаружат, потому что люди узнают — последнее место, куда он отправился живым две, минуты назад, был ваш дом.

— Но он не собирался туда заезжать… — Он замолчал и уставился на меня. — Будь я проклят!

— Вот именно, — ответил я. — Она просто не знала об этом. Она увидела Лэнгстона, одетого для рыбалки, который явно зашел за Редфилдом, точно так же, как делал это десятки раз. Может быть, она даже не знала, что они собирались ехать вместе. А может, и знала, но решила, что Редфилд забыл предупредить Лэнгстона о том, что его не будет; В любом случае Редфилд и миссис Лэнгстон могли знать, что Лэнгстон заезжал туда.

— Будь я проклят, — повторил он.

— Единственное препятствие в том, — продолжил я, — что даже если собрать все факты, которые говорят за то, что это случилось именно так, то никто и никогда не сможет доказать ни одного слова. Нет никаких доказательств: оба, кто был к этому причастен, мертвы, а третьей ничего не остается, кроме как держать рот на замке. Так что она обезопасила себя со всех сторон.

Глава 14

Он кивнул:

— Это тупик.

— Подумайте сами, — сказал я, — правда, есть шанс, что все это было не так просто, как кажется.

Лэнгстон мог наткнуться на что-то более серьезное, чем неверная жена. И увидеть больше, чем двух человек.

— Вооруженного мужчину.

— Например. Вспомните, та женщина, которая позвонила мне и заманила в тот сарай, была не миссис Редфилд.

— Тогда твоя теория о том, что у нее был любовник, ни к черту не годится. Женщина, которая изменяет мужу, не созывает зрителей и не приглашает в гости соседей.

— Согласен, — ответил я, — но не уверен в этом.

Позвольте мне кое о чем спросить. Не случилось ли у вас той ночью еще какого-нибудь преступления? Грабеж, кража, еще что-нибудь в этом роде?

Он задумался:

— Нет, не припоминаю.

— Вспомните, когда об убийстве стало известно, его должны были занести в сводку.

— Мне нужно посмотреть по записям. Как бы там ни было, я все равно должен был ехать в офис шерифа. Ну и что?

— Много чего. Когда вы пытались задержать Стрейдера, он достал оружие. Неужели никто не задавался вопросом, зачем он носил его с собой?

— Ну, так ведь он только что убил человека. Ношение оружия не слишком большое преступление по сравнению с этим.

— Не в этом дело. Почему у него было с собой оружие? Лэнгстон не был застрелен, так что оно ему было нужно не для убийства. К тому же смерть Лэнгстона была все равно случайной. Стрейдер приезжал сюда для чего-то другого. А продавцы недвижимости обычно не разъезжают с таким арсеналом.

— Он раньше не привлекался.

— Нет. Но вы должны были с чего-то начать. Вы провели экспертизу?

— Это ружье украли в Тампе, в магазине спортивных принадлежностей, около года назад. Оно могло попасть к Стрейдеру через десятые руки.

— Не имеет значения. Ему не нужно было носить с собой ружье.

— Погоди-ка! — внезапно воскликнул он. — Минуту назад ты спрашивал, не случилось ли той ночью чего-нибудь еще… — Он приподнялся. — Вот черт, это было в Джорджии;

— Что именно?

— Там был налет, в результате которого чуть не пострадал весь город, и все это было затеяно ради того, чтобы выкрасть пару паршивых сейфов. Убили человека, полностью вывели из строя электростанцию и подожгли один из этих огромных бензовозов. Ущерб оценили, по крайней мере, в сотню тысяч долларов, а сами они взяли тысяч десять.

— Это случилось в ту же ночь?

— Я совершенно уверен. Но, черт возьми, ведь это было в Джорджии, Вовертоне. Чуть ли не в сотне миль…

— Их так и не поймали?

— Пока нет, насколько мне известно. Но нам-то что от этого?

Я почувствовал, что начинаю волноваться:

— Два сейфа? А чьи они были?

— По-моему, один из них принадлежал супермаркету, а второй ювелирному магазину.

— Ну так слушайте, — начал было я. Но тут снова зазвонил телефон, и я замолчал, потому что он снял трубку.

— Колхаун… Да… Праулер? Где он опять?

Он положил трубку и вскочил на ноги:

— Мне нужно в восточный район, но я подброшу тебя до города. У тебя есть машина?

— Нет, — ответил я, выбегая за ним следом, — я возьму такси.

— Мне нужно будет поговорить с тобой еще, — сказал он, когда мы неслись обратно на Спрингер. — Зайди ко мне после полудня. К этому времени я уже буду на ногах.

— Конечно, — ответил я. — А вы можете раздобыть какую-нибудь информацию про этот случай в Вовертоне?

— Какие-нибудь подробности?

— Да. Если это случилось в ту же ночь и до сих пор не нашли никого из участников. Проверьте, какая именно сигнализация стояла в ограбленных магазинах.

Он подрулил к остановке на углу.

— Сигнализация? — Но я уже вышел из машины, и он рванул на зеленый свет, не дождавшись моих объяснений.

Я застегнул пиджак, чтобы получше скрыть разорванную рубашку, и перебежал через дорогу к стоящему такси, провожаемый молчанием и неприязненными взглядами. Я был нарушителем общественного порядка, головорезом, отмеченным печатью своего ремесла, — с продырявленной головой, в разорванной одежде и с разбитыми руками. Когда я сел в такси и сказал шоферу, куда мне нужно, он сухо ответил, не поворачивая головы:

— Я знаю, где вы живете.

Я не стал придавать этому значения. Если в течение целой недели мне удастся не ввязаться в глупую и бессмысленную драку, я буду на голову впереди самого себя.


Когда мы остановились у мотеля, я с удивлением осмотрелся. Фургона на месте не было, а передняя дверь офиса оказалась приоткрыта. Может быть, она забеспокоилась и поехала меня искать? Я взглянул на часы — было только двадцать минут одиннадцатого. Но почему же она не закрыла дверь? Я расплатился с водителем и поспешил войти внутрь. В прихожей было темно, но из-за занавески, закрывающей дверь в комнату, пробивался свет. Я прошел туда и замер. Кофейный столик был перевернут, стеклянная крышка разбита, а окурки разбросаны по ковру вместе с осколками пепельницы. Рядом с мокрым пятном от пролитого кофе валялась разбитая чашка. Я бросился в спальню и ванную. Там все было в порядке, так же как и на кухне. Я снова побежал в прихожую и включил свет. Ни следов борьбы, ни пятен крови я не заметил. И все равно она не оставила бы дверь открытой.

Ругая себя на чем свет стоит, я схватился за телефон. Позвонить Колхауну я не мог — его не было дома, кроме того, мотель находился за пределами города. Моей единственной надеждой был Редфилд, и у него был выходной. Я нашел в справочнике его домашний номер. Впопыхах я сбился, и мне пришлось набирать его снова. Мне ответила Синтия Редфилд.

— Это говорит Чатхэм из «Магнолия-Лодж», — торопливо объяснил я, — ваш муж дома?

— Нет, — ответила она. Мне послышалось, что она сказала это удивленно. — Я думала, он у вас, мистер Чатхэм, Минут десять назад я пыталась до вас дозвониться…

— Он должен быть здесь? — перебил я.

— Да. Он был на собрании ложи, но тут пришел один человек, который хотел видеть его по срочному делу. Я позвонила ему, но мне сказали, что его вызвали и он уехал.

— Вам сказали, что он поехал сюда?

— Я так поняла. По крайней мере, тот человек хотел сообщить ему о каком-то происшествии в «Магнолия-Лодж». Что-то насчет миссис Лэнгстон.

— Этот человек все еще у вас?

— Да. Вы хотите что-то…

— Задержите его. — Я швырнул трубку и потом свирепо встряхнул аппарат, пока снова не услышал гудок.

Я вызвал такси.

Когда мы подкатили к дому, на крыльце горел свет, но никакой машины я перед домом не заметил. Наверное, этот человек уже уехал. Я увидел на дорожке возле дома фургон Редфилда и понадеялся, что он, возможно, уже вернулся домой. Сунув таксисту доллар, я побежал к дому.

Синтия Редфилд открыла мне дверь:

— Входите, мистер Чатхэм.

— Он ушел? — торопливо спросил я.

Она кивнула:

— Поехал в город на поиски Келли. Если он его не найдет, то вернется обратно. Проходите в гостиную, а я попробую еще раз позвонить в ложу.

Я прошел вслед за ней по короткому коридору.

В конце он поворачивал направо — очевидно, там находились столовая и кухня. Примерно посередине с левой стороны была дверь, ведущая в гостиную. Мы вошли. В дальнем углу я увидел камин и другой коридор, ведущий в спальню, расположенную в этом крыле дома.

Шторы на большом окне, выходившем на задний двор, были плотно задернуты. Прямо передо мной находилось еще одно зашторенное окно, а рядом с ним диван, кофейный столик и два современных шведских стула.

Слева от меня стояли проигрыватель и низкий столик, заваленный пластинками в разноцветных конвертах.

В комнате работал кондиционер.

— Что он вам сказал? — спросил я.

Она обернулась и улыбнулась, сокрушенно покачав головой, отчего ее волосы, собранные в конский хвост, описали полукруг..

— Он кубинец, и понять его очень трудно, особенно когда он волнуется. Но я поняла, что он говорил о миссис Лэнгстон. С ней что-нибудь случилось?

— Она исчезла.

— Может быть, ничего страшного не произошло, — произнесла она таким тоном, как будто хотела меня успокоить. — Но не будем терять времени. Давайте я попытаюсь еще раз позвонить в его ложу.

Телефон стоял на маленькой полочке между диваном и проигрывателем. Она набрала номер:

— Это снова миссис Редфилд. Не могли бы вы проверить, может быть, мой муж уже вернулся? Спасибо. — Она явно ждала ответа.

— Этот кубинец, — настаивал я, — он местный?

Как его зовут и где я могу его…

Она закрыла трубку рукой:

— Его фамилия Монтойя. Он живет на ферме недалеко от города. Обычно он приходит к Келли со всеми своими проблемами, потому что Келли говорит по-испански. — Она кивнула, указывая на стул:

— Пожалуйста, присядьте, мистер Чатхэм.

Я поблагодарил ее, но остался стоять. Даже теперь, когда от крайнего волнения мои нервы напряглись до предела, я ловил себя на мысли, что не доверяло ей. Не исключено, что она губила человека, а может быть, и двоих, но, глядя на нее, поверить в это было невозможно. Я разглядывал ее скромное хлопчатобумажное платье, туфли без каблуков, волосы, стянутые в хвост с помощью круглой гребенки, и спокойное смуглое лицо. Когда к таким приходит частный детектив, они держатся вкрадчиво, а их повседневные нейлоновые платья бывают в достаточной мере прозрачными, чтобы намекнуть, какого цвета их соски — кораллового или лилового; черт их знает, куда они прячут револьверы 45-го калибра. Но эта казалась потомственной домашней хозяйкой из пригорода, которая, повзрослев года на четыре, обзаведется двумя детьми и будет возить их в коляске. Может, я и правда не в своем уме.

В комнате было тихо, я слышал только легкое постукивание — она барабанила ногтями по полочке, на которой стоял телефон. Я разглядывал проигрыватель, как вдруг мое внимание привлек один из кричащих конвертов с пластинками, которые лежали на столике. Это была запись фламенко, а на обложке был помещен портрет исполнителя и, естественно, его имя и фамилия. Его звали Карлос Монтойя.

Монтойя!

Мне стало не по себе. «Нет, — подумал я, — ведь я сам позвонил ей. И все же…»

— Спасибо, — сказала она в трубку и положила ее на рычаг. — Его там нет, — обратилась она ко мне, слегка нахмурившись. — Я думаю, он может быть в кафе у Фаррара. Он часто туда заходит…

Она снова повернулась к телефону, но вдруг сморщила нос и бросила на кофейный столик взгляд, сопровождаемый раздраженный улыбкой:

— Давайте я унесу отсюда вашу ужасную сигарету, не то у меня все занавески пропахнут.

Она взяла пепельницу и вышла из комнаты. В пепельнице лежали два окурка, и один из них от сигареты без фильтра с очень темным табаком. Я немного успокоился.

Когда она вернулась, я спросил:

— Вы поняли, чего хотел этот самый Монтойя?

Она заколебалась:

— Ну, не думаю, что все на самом деле так мрачно, как он рассказывал, потому что он часто не может правильно подобрать слова. Но я поняла так, что он подъехал к мотелю, чтобы поговорить с миссис Лэнгстон насчет покупки старого лодочного мотора, который был у ее мужа. Там он увидел, как двое мужчин сажают ее в машину. Они вели ее, как будто она была пьяной, и ему не удалось с ней поговорить. Давайте я позвоню в кафе, и если Келли там тоже нет, тогда позвоним в дорожную полицию.

Она снова отвернулась к телефону и начала набирать номер. Я ждал, чуть не подпрыгивая от нетерпения. Она повернулась ко мне лицом, держа в правой руке трубку, в ожидании, пока ей ответят.

Потом вдруг она каким-то странным голосом вскрикнула:

— Келли… Келли! — И сбросила телефон на пол.

Теперь мне оставалось только смотреть и ждать.

В каком-то дальнем углу моего мозга вертелась мысль о том, как будет выглядеть ее загар при искусственном освещении. Она протянула руку и опрокинула на пол полочку и стоявшую рядом с ней лампу, после чего, чтобы довершить разгром, взяла с дивана подушку и швырнула ее на телефон, валявшийся на ковре.

Потом она обеими руками взялась за ворот платья и резким движением разорвала чуть ли не донизу. Ни трусиков, ни лифчика на ней, конечно, не было.

Я успел заметить, что с загаром все в порядке.

— С сиреной он доедет минуты за две, — сообщила она, внимательно следя за моей реакцией.

— Убить вас я смогу еще быстрее, — ответил я. — Об этом вы подумали?

— Конечно, — ответила она. Потом распустила хвост и растрепала волосы, чтобы они падали ей на лицо. — Но вы же не станете? Это не ваш стиль. Вы даже успеете убраться отсюда, если пуститесь бежать не откладывая.

— Конечно, — согласился я. У меня была чудесная возможность убраться отсюда.

Она расстегнула мой пиджак и посмотрела на разорванную рубашку:

— С вами даже и делать ничего не нужно. Так вы собираетесь бежать?

— Нет, — ответил я. Я уже слышал приближающуюся сирену. Он пристрелит меня раньше, чем я добегу до шоссе. — Я собирался кое-что вам сказать. Ваш муж не такой дурак, каким вы его считаете.

— Ах, вы еще[и оптимист? — Она проворно покопалась у себя под юбкой и сбросила пояс. Наступив на него ногой, она разодрала эластичную материю.

— Вы думаете, это так уж необходимо? У вас и так все получилось. Никто ничего не докажет.

Она не ответила. Сирена звучала уже совсем близко.

— Вы не доверяете остальным? Или это они вам не доверяют? — спросил я.

— Вы не попытаетесь бежать? — спросила она, нахмурив брови.

— Нет, я же вам сказал.

Судя по звуку, он был уже в трех-четырех кварталах отсюда и ехал со скоростью миль семьдесят в час.

Если он не перевернется или не въедет в садовую ограду, значит, водитель он хороший. Сирена то умолкала, то снова начинала завывать.

— Вы дурак. — Она облизнула губы.

Очевидно, она не была уверена, что у нее хватит присутствия духа, поэтому пыталась подготовить себе пути к отступлению.

— Хорошо, миссис Редфилд, — сказал я и сгреб ее.

Она стала вырываться, но это было бесполезно, потому что я не боялся причинить ей боль. Я повернул ее лицом к себе, правой рукой зажал оба запястья, а левую прижал к ее губам. Зажав ей рот, я оттеснил ее к стене у двери. Потом прижал ей ноги к стене, чтобы она не могла лягаться. Протяжный вой сирены умолк, и на крыльце, а потом и в коридоре послышались шаги.

Он рывком распахнул дверь, и я отшвырнул в сторону миссис Редфилд и повис на нем, стиснув его обеими руками. Под моим весом он споткнулся, поскользнулся на половике, и я ударил его в ухо. По-видимому, большого впечатления это на него не произвело — он только еще больше разъярился. Я даже подумал, что сейчас он встанет, хотя я сидел у него на плечах.

Я снова ударил его и попытался дотянуться до револьвера. Я рассчитывал, что он вынет его из кобуры, когда подойдет к двери, но он этого не сделал, поэтому у меня был только один способ им завладеть. Он дрался как безумный. Я был тяжелее его, как минимум, фунтов на тридцать, но он все шел вперед, пока мы оба не свалились на кофейный столик, сломав его и разбив пепельницу. Мне удалось снова взять его в захват — я стиснул ему шею левой рукой и потянул его на себя, а правой ударил по груди. Он сопротивлялся без единого звука. Тогда он сделал попытку дотянуться до оружия, но я ему не дал — я слегка повернул кобуру, и револьвер выпал из нее на пол.

Я сунул его в карман своего пиджака, не обольщаясь мыслью, что смогу испугать его этим. Это только в кино вы можете показать человеку револьвер, и он будет беспрекословно повиноваться, как будто у вас в руках волшебная палочка. Но я имел дело с Редфилдом, у которого только что избили и изнасиловали жену. В тот момент, когда он ее увидит, остановить его с помощью оружия можно будет, только разрядив в него всю обойму, пока он не упадет замертво.

Однако я все же мог воспользоваться одной штуковиной, которая должна была лежать у него в правом кармане брюк или куртки. Но прежде, чем я смог до них добраться, он снова бросился на меня, и мы опять покатились по полу, давя обломки упавшей лампы. К счастью, она не была подключена к розетке. На этом этапе сражения мы подкатились к тому месту, куда упала миссис Редфилд, когда я ее толкнул, и он наконец ее увидел — увидел, как она сидит в разодранном платье с растрепанными в беспорядке волосами. Теперь он превратился в неистового янычара, хотя по-прежнему не произнес ни слова. Чтобы остановить его, я должен был бы весить фунтов четыреста. Он стиснул мне горло и, придавив к полу, встал коленями мне на грудь.

Я ударил его в челюсть — достаточно сильно, рассчитывая сбросить с себя, — но с тем же успехом я мог бы молотить кулаками стену. Он ответил ударом в лицо, вскочил на ноги и «пнул по голове. Я схватил его за ноги и снова завалил на пол, и в этот раз, когда мы с ним. снова сцепились, я наконец нашел эту штуку.

Это было подло и отвратительно, и мне очень не хотелось так поступать с ним, но остановить его по-другому я не мог. Мне нужно было попытаться с ним поговорить, поэтому он должен быть в сознании.

Я схватил дубинку и сначала отключил ему руки, а потом обработал мышцы ног. Она метнулась мимо меня к камину и успела ударить меня кочергой, прежде чем я успел среагировать. Я снова оттолкнул ее, и она упала.

Редфилд лежал на обломках кофейного столика.

Я придавил его к полу, потому что он не оставлял попыток достать меня руками или ногами, хотя они больше ему не повиновались. В горле у меня клокотало, а во рту чувствовался вкус крови; перед тем, как воспользоваться дубинкой, я получил достаточно.

— Слушайте! — Мне пришлось сделать паузу, чтобы восстановить дыхание. — Я ничего ей не сделал.

Ты думаешь, я ненормальный? Она подставила меня.

Она хотела, чтобы вы меня убили или чтобы я навсегда убрался отсюда. Разве вы еще не знаете, что это она убила Лэнгстона? Сколько вы можете закрывать на это глаза?

У меня прервалось дыхание. Пытаясь вдохнуть, я посмотрел ему в лицо и понял, что он не слышал ни одного моего слова. Он был в сознании и не мог пошевелиться — то есть все было так, как мне хотелось, но все мои усилия ни к чему не привели. У меня не было никаких шансов пробиться к его сознанию: в его мозгу просто не осталось свободного места — он был переполнен всепоглощающим стремлением добраться до меня и убить. Двигались только его глаза — он переводил взгляд с меня на ее лицо и обратно. Взгляд у него был ужасный. Если бы я даже прожил лет сто, то и тогда, наверное, не смог бы его забыть. Потом я напомнил себе, что будет чудом, если я доживу хотя бы до утра.

Я поднялся.. Ноги у меня тряслись'. В комнате не было слышно ни звука, только наше хриплое дыхание нарушало тишину. Я подошел к стене и оборвал телефонный провод. Ключей от его фургона я не нашел, но он, наверное, оставил их в зажигании. Вряд ли мне удастся убраться на нем, не привлекая к себе лишнего внимания. Хотя теперь мне не было смысла планировать свои действия дольше чем на одну минуту.

Я двинулся к дверям. Она лежала на боку и хныкала.

Это было вполне разумно. Он оторвал себя от обломков столика и пополз на меня, как собака с перебитой спиной, по-прежнему глядя мне прямо в глаза. Он так и не произнес ни одного слова. «Значит, мне нужно самому с ним заговорить», — подумал я.

Что ж, ведь я уже выиграл для себя несколько лишних минут и машину.

Я выбежал на улицу и сел в джип. Ключи оказались внутри. Я завернул за угол и направился в сторону шоссе. Но, поразмыслив над своим положением, я понял, что шансов выбраться из штата у меня нет, даже если я раздобуду другую машину. И что я никуда не поеду, не разыскав Джорджию Лэнгстон.

Не нужно объяснять, на что они способны.

Глава 15

Может быть, Олли что-нибудь видел. У меня оставалось несколько минут, пока Редфилд не добрался до телефона и не поднял тревогу. Я проскользнул между двумя машинами на стоянке возле «Сильвер Кинг» и быстро осмотрелся по сторонам. Поблизости никого не было. Когда я пробегал мимо, официантка и двое посетителей обернулись мне вслед.

Интересно, на кого я сейчас похож.

В баре было настоящее столпотворение. За стойкой стоял незнакомый мне человек. «Ладно, — устало подумал я, — не может же он работать без выходных».

Потом я увидел Олли в другом конце зала. Он ремонтировал кассовый аппарат. Я подошел к нему, нашел свободное местечко и окликнул его по имени. Кое-кто из завсегдатаев обернулся. Я мельком глянул на свое отражение в зеркале. Порез над глазом еще кровоточил, и всю щеку покрывала корка засохшей крови. Под другим глазом виднелся фонарь, а на челюсти слева наливался здоровенный отек. Я заткнул за пояс развевающуюся, как знамя, оторванную полу рубахи и застегнул пиджак. Судя по устремленным на меня взглядам, это мало что изменило.

Олли обернулся и быстро подошел ко мне:

— Господи, Чатхэм, что с вами случилось?

— Долго рассказывать.

— Вы видели сегодня вечером миссис Лэнгстон?

Не заметили, как она выходила из дома?

— Нет, — ответил я…

— Она звонила несколько минут назад, спрашивала, не видел ли я вас…

— Откуда она звонила? — перебил я. — Как давно?

— Не знаю, откуда она звонила, но было это не больше пяти минут назад.

— С ней ничего не случилось?

Он удивленно посмотрел на меня:

— Думаю, ничего. Мне показалось, что она беспокоится за вас.

В этот момент в баре неожиданно стало тихо — такие паузы иногда случаются: умолк музыкальный автомат, и несколько человек одновременно замолчали, в результате чего я услышал за своей спиной чей-то голос. Он показался мне и знакомым и незнакомым в то же время. Я обернулся. Это был Перл Телли — он сидел ко мне спиной и рассказывал кому-то одну из своих нескончаемых историй:

— ..значит, первый говорит: «Слушай, Морис, мы знаем от тебя, что это должно было случиться с Гитлером, но, Морис, мы только хотим попросить — не будешь ли ты так любезен…

— Идиш из табачной лавочки, — пояснил Олли. — У него еще хорошо получаются южные шведы.

— Неплохо, — задумчиво отозвался я, не сводя глаз с Перла.

— Иногда, когда он заведется, то может всю ночь разговаривать на этих тарабарских наречиях.

— Может, он даже умеет говорить по-английски?

Олли усмехнулся и покачал головой:

— Ни разу не слышал.

— Ладно, я еще загляну к тебе, — сказал я, собираясь уходить.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он. — Может, отвезти вас к врачу, если у вас нет машины?

— Спасибо, со мной все в порядке. Я собираюсь разыскать миссис Лэнгстон. — «И исчезнуть не позднее чем через десять минут, — добавил я про себя, — если, конечно, хочу дожить до рассвета». Я вышел за дверь и посмотрел через дорогу. Ее фургон стоял у дверей офиса. Ничему уже не удивляясь, я бросился бежать и чуть не попал под машину. Водитель выкрикнул мне что-то непечатное и газанул. Я ворвался в прихожую и услышал в гостиной звуки шагов. Я откинул занавеску, и она обернулась. Насколько я мог заметить, она была цела и невредима и одета в то же платье, которое надела к ужину. Она взглянула на мое лицо и ахнула, а в следующее мгновение оказалась в моих объятиях, как будто мы целую неделю репетировали.

— Я так волновалась, — сказала она. — Я везде тебя искала, Билл. Что случилось?

— Нет времени объяснять. Нам нужно убираться отсюда, и поскорее.

Она услышала в моем голосе волнение и не стала задавать вопросов. Забежав в спальню, она выскочила оттуда с кошельком и парой туфель без каблуков.

Мы выбежали на улицу, и она заперла входную дверь.

Я подумал, что задняя дверь все равно взломана, но это не имело значения.

— Где живет Телли? — Я завел мотор. — На западе или на востоке?

— На западе. Нужно переехать через реку, и там еще миль пять к югу.

«Придется рискнуть», — подумал я. Я не представлял себе, как проехать по шоссе, не попавшись никому на глаза, но раз уж мы в это ввязались, так, по крайней мере, нам не придется возвращаться через город и снова ехать по этому мосту. Через несколько минут для нас все закончится.

Я повернул руль, вывел машину на шоссе и поехал по направлению к городу. Почти в то же мгновение мы услышали приближающийся звук сирен. Сворачивать было поздно. Я продолжал ехать вперед, затаив дыхание. Мимо нас на скорости не меньше шестидесяти миль пронеслась машина шерифа. Они нас не заметили. Они по-прежнему думали, что я разъезжаю на их джипе.

— Проследи за ним. — И я рванул с такой скоростью, на какую только мог решиться. — Он разворачивается?

— Да, — спокойно ответила она. — Что происходит, Билл?

Они обнаружили на Стоянке свой джип и теперь будут искать фургон.

— Я все тебе объясню, — ответил я, — если только удастся проскочить через город.

Через город я проскочил так, как будто за мной черти гнались. На практически пустынных улицах почти не было машин, чтобы я мог затеряться в потоке.

Я чувствовал себя как голый. Но никто не обращал на нас внимания.

Мы уже поднялись на мост в конце Ривер-стрит — от напряжения все мои нервы сплелись в клубок: я все время ждал, что услышу за спиной приближающийся звук сирен. Все обошлось. Я вздохнул с облегчением и, перебравшись на противоположный берег, сбросил скорость до пятидесяти.

— Где сворачивать?

— Примерно через милю. Там заправочная станция.

Я от всей души пожелал про себя, чтобы она оказалась закрыта, но мои молитвы не подействовали.

Однако, когда мы сворачивали, владелец станции разговаривал с клиентом и не обратил на нас внимания.

Я вывернул напрямую и снова прибавил газу. Засыпанная гравием дорога шла через лес, и другие машины нам не попадались. Я ударил по тормозам.

— Слушай, здесь я могу выйти. Без меня они тебя не тронут. Возвращайся на шоссе и поезжай на восток.

— У тебя неприятности? — все так же спокойно спросила она. , — И довольно серьезные. Если тебя поймают вместе со мной, у тебя тоже будут неприятности.

— Значит, ты предлагаешь бросить тебя здесь, без машины, ночью? Билл, не зли меня.

— Я только хотел сказать…

— Твои неприятности случились из-за меня. Я не знаю, что ты собираешься делать, но настаиваю на том, чтобы ты принял мою помощь. Так что поехали. Если хочешь, я могу сесть за руль.

— Мои шансы равняются одному к тысяче…

— Билл!

Я включил передачу и поехал дальше.

— Упрямая, — сказал я и улыбнулся в темноте.

Лицо тут же отозвалось болью. — Ты когда-нибудь бывала у него?

— Нет. Только проезжала мимо. Эта дорога идет вдоль реки до того места, где Кенделл держал свою лодку.

— Это символично, — ответил я, бросая машину в рискованный вираж, отчего из-под колес брызнул гравий. — Скажи мне, когда мы будем уже близко.

— Хорошо. Примерно за полмили до места мы должны увидеть забор и загон для скота.

— Отлично.

Мы свернули еще раз, но вокруг нас по-прежнему были только темнота и деревья. Мы мчались вперед по безлюдной дороге. Через несколько минут миновали ограду, и под колесами загрохотал настил. Я резко затормозил, высматривая края дороги. Меньше чем в сотне ярдов я заметил место, где нужно было свернуть. Едва различимая колея уходила влево, извиваясь между деревьями. Я ехал по ней, пока она не исчезла вовсе, но я продолжал держаться прежнего направления, прокладывая себе путь между стволами и зарослями кустов. Земля была сухой и твердой. Когда мы отъехали от дороги на четверть мили, я остановился и выключил зажигание и фары. Нас окружали сплошная чернота и абсолютная тишина, как будто мы были одни на всем континенте, который еще никто не открыл. Я повернулся к ней, но в темноте не смог различить ее лица. Тогда я протянул руку, и мои пальцы коснулись ее щеки. Она придвинулась ко мне, я обнял ее покрепче и прошептал ей на ухо:

— Мне страшно. Я здорово напуган.

— Я тоже, — ответила она. — Что случилось, Билл?

— Я разыгрываю свой единственный шанс из тысячи. Сначала я попался в ловушку, которую мне подстроил деревенщина, считающий членораздельный английский язык каким-то наречием. А теперь меня отколотила школьная учительница из заштатного городишки.

— В чем тебя обвиняют?

— В изнасиловании.

Она вскрикнула:

— Как ей это удалось?

Я обо всем ей рассказал.

— Я сам влез во всю эту кашу. Она устроила так, что я приехал туда на такси, чтобы потом использовать шофера как своего свидетеля. После этого она выждала некоторое время, чтобы все выглядело правдоподобно. Кто тебе позвонил — мужчина или женщина?

— Мужчина. Он сказал, что ты ввязался в драку и тебя сильно избили, а Колхаун арестовал тебя. Я была и в тюрьме, и в больнице…

Я вздохнул:

— Это становится однообразным. Но в этот раз своими телефонными звонками они только сыграли нам на руку. Скажи, кто такой этот Фрэнки, в которого я врезался на машине?

— Фрэнки Кроссман. Он работает на станции утильсырья у Перла Телли, на западной окраине.

— Значит, все верно. Фрэнки тоже в этом замешан.

Ему тоже удалось заманить меня в мышеловку — именно он начал драку, чтобы тот, который разлил кислоту, успел сбежать.

— Но зачем они перевернули все в гостиной?

— Один из них дождался, когда ты уедешь, взломал заднюю дверь и вошел. Понимаешь, им было нужно, чтобы все выглядело так, как будто с тобой что-то случилось, но чтобы на самом деле ничего такого не было, то есть они хотели дать Редфилду возможность обвинить меня, если удастся заманить меня к нему домой.

Ты куда-то уехала, я выпил, и мне пришло в голову поинтересоваться, как она выглядит без одежды, — вот я и стал ломиться туда, как лось во время гона…

— А в самом деле, как она выглядит без одежды?

Ты видел?

Я рассказал ей о том случае и добавил:

— Видишь, она обо всем позаботилась, сделав из меня любителя подсматривать.

— Что нам теперь делать?

— Пока не знаю. До сих пор все зависело от времени. Мой единственный шанс — убраться из штата, и Редфилд это отлично понимает. Я смогу нанять хорошего адвоката и сопротивляться экстрадиции до тех пор, пока не вернется шериф. Но так просто он меня не выпустит. Я думаю, что все шоссе уже перекрыты.

— Ты думаешь, он способен на все?

— Сразу ясно, что это давно его мучит. Он так долго варится в этом, что уже не в состоянии увидеть правду, даже если бы и захотел. К тому же не думаю, что ему этого хочется. Связавшись с ней, он в какой-то мере потерял себя, что, очевидно, его вполне устраивает.

— Но зачем мы едем к Телли?

— У меня есть кое-какие догадки. Я думаю, он следил за мной…

— Что ты хочешь сказать?

Я прикурил для нас по сигарете. Здесь нас никто не мог увидеть.

— Телли — тот человек, который звонил тебе, я почти не сомневаюсь в этом. Это он нанял того парня, чтобы облить номер кислотой. Я думаю, что он участвовал в убийстве твоего мужа. И я почти уверен, что он — один из тех, кто охотится за мной. — Я объяснил ей, почему так думаю.

— Господи, — прошептала она.

— Мне кажется, что телефон для него — такое же привычное оружие, как кислота или дробовик. Я продолжал собирать все ниточки, которые указывали на него, но не мог в них поверить, потому что тот, кого мы искали, говорил на языке, по крайней мере, отдаленно напоминающем английский. До сегодняшнего вечера я не знал, что Телли может говорить не только на диалекте…

— Он отлично копирует.

— Я догадался. Расскажи мне все, что ты о нем знаешь.

— Наверное, его можно назвать местной знаменитостью, — начала она. — Везде только и слышишь его новые истории. Он специально ведет себя как слабоумный деревенский парень или какой-то пошлый клоун, я не знаю, зачем он это делает, потому что никто в это не верит. Вряд ли он получил какое-нибудь образование, но ум у него острый как бритва. Никто не сумел обойти его в деловых вопросах. Он продает и покупает, торгует недвижимостью в качестве посредника, но готов потратить три часа на разные ухищрения и уловки, чтобы выторговать себе обыкновенную авторучку.

Лет восемь назад он приехал из Джорджии. У него не было ничего, кроме дряхлого грузовичка, нагруженного бычками, которых он собирался продать. Я говорила тебе, по-моему, что у него есть теперь, — большая контора утильсырья, доля в доходах от кинотеатра, три или даже четыре фермы, на которых выращивают скот, и земельные участки вдоль шоссе.

В одном из принадлежащих ему домов живет он сам, а в остальных — его родственники. Он называет их родней. Никто не знает, сколько их, откуда они приезжают и куда уезжают потом, неизвестно даже, платит ли он им что-нибудь. Он не женат, так что в его доме всегда кто-нибудь гостит, не считая той испорченной девчонки, с которой он сейчас живет. Я не помню, чтобы когда-нибудь встречала его с женщиной, которая не выглядела бы так, как будто он нашел ее на помойке, к тому же все они такого возраста, что их можно принять за малолетних преступниц, — возможно, так оно и есть. Я думаю, психиатр пришел бы к выводу, что он боится женщин, может быть, даже ненавидит их, поэтому не хочет видеть рядом с собой такую, которую не мог бы унижать.

Все свои сделки он заключает в барах, но сам почти не пьет. Кто-то рассказывал мне, что его дом напоминает забегаловку — там есть автомат для кока-колы и проигрыватель. Я знаю, что можно включить проигрыватель, если ударить по нему кулаком, но в автомат для колы он требует бросать настоящие монеты. С другой стороны, говорят, что он привозит самогон и устраивает для всех бесплатные попойки. Но не веселые, а просто скотские — они пьют до тех пор, пока не свалятся. Сам он остается трезвым и наблюдает за тем, как окружающие его люди превращаются в скотов. Я думаю, после всего, что я рассказала, тебе ясно, что я его не выношу.

— Наверное, на это есть серьезные причины. Я думаю, он пытался свести тебя с ума или хотел добиться, чтобы ты серьезно заболела просто потому, что собирался купить твой мотель за символическую цену.

Не сомневаюсь, — с его точки зрения, это совершенно нормальный поступок.

— Билл, может быть, за это он и пытался тебя убить?

— Не знаю. Надеюсь, что причина была другая.

Ты не знаешь, его когда-нибудь задерживала полиция? Я имею в виду — за уголовные преступления?

— Нет, я ничего об этом не слышала. А почему ты спрашиваешь?

— Просто предполагаю. Я скажу больше, когда доберусь до телефона.

— Где, — недоверчиво спросила она, — где ты собираешься искать здесь телефон?

— Ну, думаю, мы сможем позвонить от Перла.

— Но…

— Я догадался, когда меня снова обвели вокруг пальца с помощью телефонного звонка. Что скажешь, если мы изменим тактику и перейдем в наступление?

Терять нам нечего, что бы мы ни сделали, хуже не будет.

— Я согласна.

— Надень туфли без каблуков и пошли.


Двухэтажный дом стоял среди небольшой дубовой рощицы в двух сотнях ярдов от дороги. Свет горел только в одном окне, справа. Дом окружала голая утоптанная земля, и никакого забора вокруг этого двора я не заметил. Я взял ее за руку, и мы тихо обошли вокруг дома, изучая местность. На задней стене дома тоже светилось только одно окно. Может быть, это была одна и та же комната. Я старался не смотреть на окна, чтобы глаза привыкли к темноте. Ярдах в пятидесяти за домом темнело что-то большое, очевидно, это был амбар. Справа от парадного крыльца, под деревом, стояла машина — «форд» типа седан.

Здесь я оставил Джорджию. Приложив губы к ее уху, я прошептал:

— Жди меня здесь: Не входи, пока я тебя не позову.

Она кивнула.

Я скользнул к освещенному окну и услышал, что внутри играет музыкальный автомат и раздаются шаги по деревянному полу. Я осторожно посмотрел сквозь сетку на окне, стараясь не придвигаться слишком близко.

Я увидел длинную комнату, занимавшую почти все пространство от фасада до задней стены. Она была залита ярким светом двух больших ламп под потолком Прямо передо мной на диване лежала непомерно толстая и безвкусно одетая блондинка лет восемнадцати с книгой в руках. Она то и дело посматривала в ту сторону, где, очевидно, танцевали еще два человека, которых я не видел из своего укрытия. На ней были куцые шорты и совершенно неподходящая блузка, которая, как ни старалась, не могла скрыть всей этой груды цветущей девичьей плоти. Ноги у нее были босы, но на каждую лодыжку она нацепила по золотой цепочке, а на ее запястье желтели золотые часы. Рядом с диваном стоял шаткий карточный столик, заваленный журналами и книгами. То, что происходило в глубине комнаты и слева от меня, я не видел.

Она отложила книгу и обратилась к танцующим:

— Труди, если ты не прекратишь, то скоро отполируешь Ти-Джея. Перлу это не понравится. — Она говорила так, как будто во рту держала кусок мыла.

— Заткнись, Ла Верн, — ответил девичий голос, — и, ради Бога, надень что-нибудь. Меня тошнит смотреть на твои тряпки…

Тут танцоры попали в поле моего зрения. Я вгляделся получше. Девица была той худой брюнеткой, ногу которой Телли использовал в качестве блокнота, когда я увидел его в первый раз. Но мое внимание привлек мужчина. Это был парень, который ушел от меня, когда Фрэнки затеял драку в баре.

Я подкрался к крыльцу и ступил на него. Дверь, затянутая москитной сеткой, бесшумно открылась, и я оказался в коридоре. Там было темно, свет падал только из комнаты. Я прошел вперед и быстро огляделся.

Их было только трое, и сидели они в самой дурацкой комнате, какую мне только приходилось видеть.

Если бы в ней на часок заперли специалиста по интерьерам, он бы, наверное, взбесился. Рядом с диваном стоял автомат с колой. На нем на боку лежало деревянное седло. У противоположной стены находился проигрыватель, окрашенный в пастельные тона и исторгающий танцевальную музыку, а в глубине комнаты я заметил кровать со старомодными валиками, застеленную лоскутным одеялом. В противоположном от нее углу стоял автомат для пинболла, а прямо напротив меня — небольшой сейф и круглый столик, заваленный бумагами. На нем стоял телефон, а под ним, на полу, — маленький электрический вентилятор. Ни половиков, ни ковров в комнате не было, а некрашеные деревянные стены украшало несколько картинок, вырезанных из журналов.

Танцующие разошлись. Ти-Джей был худощавым и долговязым — футов шести ростом, с угловатым загорелым лицом и светлыми глазами. Джорджия описала его довольно точно. Труди показалась мне ничуть не симпатичнее, чем в первый раз. У нее были острые черные глазки, а узкое смуглое лицо выражало самоуверенное презрение ко всему на свете. Ла Верн просто таращила на меня глаза, не уверенная, что ситуация настолько серьезна, что стоит поменять выражение лица.

— Чего тебе надо? — свирепо произнес Ти-Джей.

— Во-первых, тебя.

Труди причмокнула губами и рассмеялась. Глядеть на нее было таким же удовольствием, как обнаружить у себя грыжу.

— Займись этим ублюдком, Ти-Джей.

Он вынул нож и направился ко мне танцующей походкой, поигрывая лезвием. Я вытащил из кармана кастет и ударил его по предплечью. Нож упал на пол.

Я отшвырнул его под диван; Ла Верн охватило такое волнение, что она даже приняла сидячее положение.

Труди завизжала и попыталась проскочить мимо меня к столу. Я отшвырнул ее обратно, и она, ударившись о музыкальный автомат, рухнула на пол. Ти-Джей держался за свою руку. Я перебросил дубинку в другую руку, схватил его одной рукой за шиворот, а другой — за брючный ремень и швырнул об стену. Потом я вспомнил, во что он превратил номер в мотеле, снова сгреб его и швырнул еще раз.

Револьвер лежал в одном из ящиков стола — автоматический, 45-го калибра. Я опустил его в левый карман плаща и подошел к Ла Верн.

— Как тебя зовут? — спросил я.

Она подобрала под себя свои громадные ляжки и обхватила их руками, положив подбородок на колени.

Теперь со стороны могло показаться, что она совершенно голая. Она ждала от меня проявлений если не участия, то хотя бы просто заинтересованности.

— Вы не собираетесь меня изнасиловать?

— Не сегодня, — ответил я. — Может, завтра, если получу амнистию. Так, значит, Перл уже сообщил вам радостную новость?

— Что? Ах да, он, конечно, нам все рассказал.

— Твое имя, — снова спросил я.

— Ла Верн Телли, — ответила она. — Я его двоюродная сестра.

— В котором часу он обычно возвращается из города?

— Не раньше часа или двух.

— Заткнись, — набросилась на нее Труди, — ты, безмозглая рваная кошелка!

— Как зовут ее? — продолжал я.

— Труди Хьюлет. Она не из нашей родни.

Я обернулся и посмотрел на Труди:

— Гертруда Хьюлет. Гертруда Хайнс. Вашего брата ничему не научишь.

Она выругалась.

— А этот? — Я указал на Ти-Джея. — Как зовут его, в какой степени родства вы с ним состоите и чем он занимается, когда ничего не поливает кислотой?

— Ти-Джей-младший, — ответила она. — Он наш двоюродный брат. Он был поденным рабочим, но у него случились кое-какие неприятности в Джорджии, и ему пришлось уехать. Мы с ним помолвлены. Мы будем работать в мотеле, который Перл собрался купить…

Труди попыталась добраться до нее, на шее у нее вздулись жилы, и она завизжала:

— Заткнись, слабоумная корова!

Я отшвырнул ее и снова встал перед толстухой:

— Какие у вас красивые часы. Это подарок Перла?

Она поднесла к глазам запястье и с любовью посмотрела на него:

— Нет, мне подарил их Фрэнки… Ох, это было до того, как мы с Ти-Джеем обручились.

— А Перл ничего вам не дарил?

Она покачала головой, как будто удивляясь моей несообразительности:

— Перл? Нет, он не собирался дарить мне часы.

Он сказал: какого черта, ты их не заработала. И дал часы Труди — я думаю, что это за что-то другое.

— Да, — ответил я. — Догадываюсь за что.

Мне снова пришлось усмирять разъяренную Труди. Я оттолкнул ее сильнее, и она села на пол возле музыкального автомата.

— Хорошо, Ла Верн. Где ты спишь? Наверху?

— Гм, — отозвалась она, — я ведь уже говорила, что мы с Ти-Джеем… — Она умолкла и задумчиво посмотрела на меня.

— Нет, — возразил я, — я хотел сказать, что тебе лучше подняться в свою комнату и лечь спать.

Мы будем заниматься здесь серьезными вещами, и будет безопаснее, если ты сделаешь так, как я сказал.

Глава 16

Музыкальный автомат издал жалобное завывание и умолк. В комнате стало совершенно тихо и очень жарко, потому что штор на окнах не было. Я услышал, как Ла Верн поднимается в свою комнату. Труди сидела, глядя на меня, как затравленный зверек, в то время как Ти-Джей возился у стены, пытаясь опереться о нее плечом и сесть.

Я подошел к столу, взял маленький вентилятор и включил его в розетку. Как я и ожидал, раздалось жужжание, похожее на то, которое я слышал в телефонной кабинке у Олли. «Наверное, забился пылью», — подумал я. Я выключил его и поставил на место.

— Который час? — спросил я у Труди. Она в ответ плюнула в меня.

Я позвал Джорджию, она сразу же прибежала, с тревогой посмотрела на меня, потом на остальных, и я увидел, как по ее лицу пробежала тень, — она узнала Ти-Джея.

— Хочу познакомить тебя с очаровательными людьми, — сказал я. — Это специалисты по кислоте, как ты понимаешь. Вот это — Труди Хьюлет, бриллиант чистой воды. Это она объясняла мне по телефону, как добраться до того амбара, — По-моему, меня сейчас стошнит, — прошептала Джорджия.

— О, не будь такой злой и нетерпимой, — возразил я. — За это она получила в подарок чудесные часики.

— Билл, хватит…

— Вы мне надоели, — сказала Труди. — Зануды!

— Что будем делать? — опросила Джорджия.

— Почему бы вам не позвонить в полицию? — воскликнула Труди. — Это было бы то, что нужно. — К ней постепенно возвращалась самоуверенность. Разве зануды способны что-нибудь ей сделать? Они бессильны, когда не могут вызвать полицию.

— Нам начинает везти, — ответил я, — пока не особенно, но это все же лучше, чем было. Подожди снаружи и, если увидишь, что сюда сворачивает машина, предупреди меня, а сама спрячься. Я собираюсь воспользоваться этим телефоном, но времени все равно мало.

Она вышла. Я оперся на угол стола, вынул из кармана револьвер Редфилда и показал им.

— Вам выпал шанс узнать, как ведут себя зануды, если их довести до крайности. Если один из вас шевельнется, он превратится в труп раньше, чем успеет упасть.

Ти-Джей ничего не ответил. Труди снова дала волю языку, но с места не двинулась. Я посмотрел домашний номер Колхауна, мысленно взмолился о том, чтобы мне удалось его застать, и набрал номер. Раздался гудок, потом другой. Я уже почти потерял надежду, как вдруг он ответил:

— Колхаун слушает.

— Это Чатхэм…

Он сразу перебил меня:

— Послушай. Не знаю, откуда ты звонишь, да и знать не хочу. Но, если ты все еще в нашем округе, немедленно убирайся!

— Я все еще здесь. И вы это знаете.

— Я так и думал, но это не важно. Ты что, не знаешь, что будет, когда он тебя найдет? Он же просто не в себе. Я пытался поговорить с ним, но это невозможно. Я просто попросил его слегка успокоиться, а он чуть не ударил меня револьвером в лицо.

— За пределами штата я не смогу ничего сделать.

А это единственный способ ей помочь.

Он вздохнул:

— Нет. Они все перекрыли, он не сомневается, что ты еще здесь. Он позвонил в полицейские участки других городов, и они оцепили всю округу.

— Я знаю. Не важно. Вам удалось узнать что-нибудь насчет того, о чем я просил?

— Конечно. Я связался с этим городом, просто на тот случай, если у тебя действительно есть что-то в запасе. В супермаркете сигнализации не было. А в ювелирном магазине ее устанавливала контора под названием «Электроник энтерпрайзез», из Орландо.

Я вздохнул:

— И устанавливал ее человек по фамилии Стрейдер.

— Господи, ты уверен?

— Да.

— Подожди минутку. Точно, сигнализация была с секретом. Но можно найти профессионалов, которые сумели бы с ней справиться.

— У меня есть еще кое-что, но сейчас на это нет времени. Что вы еще узнали?

— О'кей. Они утверждают, что их было трое или четверо. Они угнали бензовоз со стоянки на шоссе, милях в десяти от города. Полиция нашла водителя на следующее утро в каких-то кустах, в стороне от этого места. Видимо, они хотели связать его, а потом обнаружили, что в этом нет необходимости. Слишком сильно ударили его.

Электростанция находится на окраине города, там, где на повороте шоссе идет под уклон. Конечно, там есть ограждение, но с тем же успехом его можно было оцепить шелковой ленточкой. Они загнали бензовоз внутрь и подожгли. Трансформаторы расплавились и на три часа задали работы пожарным и полиции, да к тому же лишили света весь район, где как раз и находились супермаркет и ювелирный магазин. Должно быть, у них есть собственный мощный грузовик, блоки и лебедки, потому что они вытащили оба сейфа и увезли с собой. Наверное, собирались где-нибудь за городом открыть их горелкой.

— По-моему, в хозяйстве Телли есть большой грузовик, блоки для поднятия тяжестей и ацетиленовая горелка.

— Точно. У него все это имеется.

— А число и время совпадают?

— Подстанция загорелась вскоре после полуночи восьмого ноября. Кражи обнаружились только днем.

Послушай, у тебя есть хоть какие-нибудь доказательства?

— Нет. Пока нет. Но я познакомился с интересными личностями и собираюсь выжать из этого приятного знакомства как можно больше.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Да, если вам не трудно. Фрэнки Кроссман женат.

Да.

— О'кей. После той драки вы сказали, чтобы он шел домой, значит, он сейчас у себя. Подберитесь к его дому и незаметно проследите за ним Через несколько минут он выйдет оттуда и уедет. Как только он уедет, постучите и спросите его. Ничего определенного не говорите, сделайте вид, что в этом случае у вас могут быть неприятности, но постарайтесь создать у его жены впечатление, что вы ищете Фрэнки, чтобы допросить его по серьезному поводу.

— Я все сделаю.

— Потом поезжайте к дому Редфилда. Я отключил его телефон, а его, конечно, дома не будет. Скажите, что заходили к нему в офис, но он уже ушел оттуда.

Попросите его жену передать ему записку. Скажите, что я звонил вам, и хотя я не сказал, где нахожусь, но звонок был местный, — поэтому ясно, что я все еще здесь и говорю такие вещи, что можно подумать, будто я сошел с ума. Как будто бы я попросил вас позвонить в ФБР, потому что у меня есть для них кое-какая информация федерального значения, и, как только они прибудут защищать меня, я сниму с себя обвинение в изнасиловании. Вы, конечно, полагаете, что все, что я вам наговорил, — сплошная чушь, но считаете, что я могу позвонить еще раз, а они могут проследить звонок, если установят на ваш телефон специальное устройство. Или сам Редфилд может позвонить в ближайший офис ФБР и договориться, чтобы они проследили звонок, если я снова попытаюсь с вами связаться.

Он присвистнул:

— Сынок, я не знаю, что из этого выйдет, но меня смущает одно — после этого у них не останется никаких сомнений, что ты все еще здесь.

— На это я и рассчитываю.

— Если бы только можно было как-нибудь остановить Редфилда!

— Вы не можете этого сделать. Он — официальное лицо и выполняет свой долг.

— Может, мне действительно позвонить в ФБР?

— Пока звонить рано. У меня нет доказательств.

— Тогда желаю удачи.

— Спасибо. Она мне понадобится.

Я повесил трубку и взглянул на часы. Было двадцать минут первого ночи. Нужно было поторопиться. Ти-Джей и Труди смотрели на меня с недоумением. Я позвал Джорджию, и она немедленно появилась.

— Я думаю, что дело пошло, — сказал я. — Но на разговоры нет времени. Посмотри, есть ли на той кровати простыня.

Она принесла простыню, и я начал рвать ее на полосы. Она непонимающе взглянула на меня. Я уложил Ти-Джея на пол и связал ему руки за спиной. Простыня оказалась из миткаля и была довольно прочной. Он слабо отбивался и сыпал ругательствами. Я засунул ему в рот кусок материи и быстро завязал узлом на затылке. Труди я тоже связал руки, но рот затыкать не стал.

Она нашла для меня такие названия, каких я даже не слыхивал.

Поставив Ти-Джея на ноги, я вытащил у него из кармана ключи от машины, протянул Джорджии дубинку и кивнул в сторону Труди. Она лежала на полу перед музыкальным автоматом.

— Если она попытается подняться, врежь ей как следует по ногам. Думаю, ты сможешь это сделать?

Она кивнула со зловещим выражением лица:

— С удовольствием. Можешь на меня положиться.

Я вытолкал Ти-Джея за дверь и прислонил его к дверце машины. Впихнув его на заднее сиденье, я связал ему ноги еще одним куском простыни и отвел машину за сарай, чтобы ее не было видно. Когда я вернулся, Труди по-прежнему изрыгала проклятия, а Джорджия Лэнгстон стояла над ней на коленях с дубинкой наперевес. Я развязал Труди руки. Джорджия бросила на меня вопросительный взгляд.

Я холодно усмехнулся:

— Труди будет нашей секретаршей. Она чудесно справляется с работой на телефоне и с этого момента начнет работать на нас.

Я поднял ее на ноги.

— Вы заставили меня силой, — заявила она, — и еще угрозами.

— Не спускай глаз с дороги, — обратился я к Джорджии.

— Хорошо, — спокойно ответила она.

Я взял Труди за руку и подвел к столу.

— Какие же вы зануды, — нагло сказала она.

Я не стал обращать на это внимания и нашел в телефонной книге домашний номер Фрэнки Кроссмана.

Надеясь, что они с женой уже спят, я набрал номер и стал ждать ответа, держа палец на рычажке. Раздался гудок, потом второй… четвертый… пятый… шестой…

Только после седьмого кто-то взял трубку. В ту же секунду я нажал на рычаг, разъединил связь и повесил трубку.

— Я могла бы сказать, что вы поступили умно, — заявила Труди, — если бы была настолько глупа, чтобы так подумать.

— Не беспокойся, — ответил я. — Делай только то, что я тебе скажу. Подождем, пока он снова ляжет, и через пару минут ты позвонишь. Я объясню тебе, что говорить.

— Пошел ты, — сказала она.

Я ударил ее по щеке.

Она пошатнулась и упала на одно колено. Поднявшись, она попыталась вцепиться в меня ногтями. Левой рукой я ухватил ее за оба запястья и ударил еще пару раз. Потом оттолкнул от себя и выпустил ее руки.

Она отлетела назад.

Когда она подняла на меня глаза, я увидел, что в них зарождается сомнение.

— Сукин сын, ненормальный…

— Вставай, Труди, — ответил я.

Она с трудом поднялась на ноги, настороженно следя за моими движениями и стараясь держаться от меня подальше. Я ничего не сказал, а просто снова хлестнул ее по щеке, чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота. Ей было не больше восемнадцати. Но иначе я не мог. В сложившейся ситуации это был единственный подходящий способ.

— Хватит, — сказала она. Наглости в ее тоне я больше не слышал, теперь она казалась просто рассерженной.

— Твоя проблема, Труди, в том, что ты всю жизнь была самодовольным глупым сосунком и ни разу не попадала в безвыходное положение. А мне сейчас терять нечего. Ясно?

Я вытащил из кармана 38-й калибр и взвел курок.

— Ты не выстрелишь. — Она нервно облизнула губы.

— Если ты откажешься, я заставлю Ти-Джея. Уговорить его будет даже проще.

— Почему?

— Догадайся.

Она сломалась. Все ее нахальство испарилось, и она начала всхлипывать:

— Чего ты от меня хочешь?

— Вот это уже лучше, — одобрил я. — Я хочу, чтобы ты позвонила Фрэнки. Если подойдет его жена, ничего не говори. Я сам попрошу ее позвать его к телефону, потому что твой голос она может узнать. Как только он подойдет, ты возьмешь трубку. Вот что ты должна сказать. — Я все ей объяснил. — Поняла?

Она кивнула.

— Хорошо, — мрачно согласился я. — И запомни: если ты попытаешься предупредить его, ничто тебя не спасет. После того как Редфилд меня убьет, никакой суд мне уже не будет страшен.

Я набрал номер и пристроил трубку так, чтобы она говорила, а слушать могли мы оба. Кроссман подошел к телефону сам.

— Слушай, Фрэнки, — торопливо заговорила она. — Только что из города звонил Перл, он сейчас уезжает.

Он сказал, что звонил тебе, но к телефону никто не подходил…

— Он слишком быстро повесил трубку, — проворчал Фрэнки. — Что случилось?

— Точно не знаю — я поняла только, что что-то сорвалось. Он ничего не объяснил, сказал, что уезжает, а мне велел дозвониться до тебя и передать, чтобы ты никому ничего не говорил, даже своей жене, и тоже уезжал отсюда как можно скорее.

— Я сейчас приеду, — ответил Фрэнки и повесил трубку.

Я тоже повесил трубку и взглянул на часы: 12.47.

Все получилось, роль приманки нам вполне удалась.

Она сказала, Что Перл иногда возвращается домой около часа ночи. Фрэнки потребуется пара минут, чтобы одеться, потом Колхаун выждет еще две-три минуты. В комнате было душно. Я взмок в своем фланелевом костюме, и по лицу у меня градом катился пот. Ладони отекли так, что я с трудом мог сжать руку в кулак.

— Как давно ты живешь с Перлом? — спросил я у Труди.

— Около трех месяцев, — с вызовом ответила она и снова принялась скулить:

— Я ничего не могла с ним поделать. Я приехала сюда из Тампы.

— А когда появился Ти-Джей?

— Примерно в то же время. Он попал в переделку в Джорджии.

Я подумал, что это уже не важно. Я заполучил всех троих и имел на них доказательства, но и после этого мое положение оставалось таким же опасным, как и было.

— Что в сейфах?

— Не знаю, — огрызнулась она.

— Что в сейфах? — с угрозой повторил я и шагнул к ней.

— Богом клянусь. — Она снова захныкала. — Он никому не давал в них заглядывать. И даже не разрешал смотреть, как он их открывает. Миссис Редфилд предлагала мне три тысячи за то, чтобы я узнала шифр… — Она спохватилась и замолчала.

— Зачем? Что она собиралась делать?

Она прикинулась рассерженной дурочкой:

— Не знаю. Но Перл помнит шифр наизусть. А кроме него, никто его не знает.

Я снова посмотрел на часы: 12.55. Должно быть, Колхаун разговаривает с миссис Кроссман. А Фрэнки в любой момент может подъехать сюда.

— Если позвонит миссис Кроссман, скажешь ей, что Фрэнки здесь нет, и Перла тоже. И больше ничего не говори. Ясно?

Она кивнула. Мы продолжали ждать — в духоте и молчании.

Зазвонил телефон. Я кивнул ей, и она сняла трубку. Я встал рядом с ней, нагнувшись, чтобы слышать разговор.

— Это Бесси Кроссман, — послышался женский голос. — Труди, Фрэнки у вас?

— Нет, — ответила Труди. — Его здесь не было.

— А ты не знаешь, где Перл?

Я затряс головой, и она ответила, что не знает.

— Я беспокоюсь — ему позвонили, и он куда-то умчался, а через несколько минул зашел Колхаун я спрашивал его.

План начал работать. Я жестом показал Труди, чтобы она положила трубку.

Почти в тот же момент Джорджия Лэнгстон быстро проговорила в боковое окно:

— Машина сворачивает, Билл.

— Все правильно, — ответил я. — Стой так, чтобы он тебя не заметил. Не появляйся, пока я тебя не позову.

Я перешел в угол у двери, чтобы меня не было видно из окна, но чтобы сам я мог держать Труди в поле зрения.

— Оставайся на месте, — Приказал я, — и не издавай ни звука.

Машина подъехала к дому и остановилась под деревом у крыльца. В коридоре послышались торопливые шаги, и в комнату вошел Фрэнки:

— Эй, Труди, Перл не появлялся?

Я похлопал его по спине:

— Ты первый, Фрэнки, заходи.

Он обернулся, и при виде меня его темное костлявое лицо исказилось от злобы. Губа у него раздулась от удара, который он получил от меня в баре. На нем были только защитного цвета брюки и рубашка, и я сразу заметил, что оружия при нем нет, но все же развернул его лицом к стене и обыскал. Кроме ножа, у него ничего не оказалось. Я бросил нож под кровать, стоявшую в глубине комнаты, и убрал револьвер в карман.

Он смотрел то на меня, то на Труди:

— Какого черта здесь происходит? Где Перл?

— Он скоро будет, Фрэнки. И Синтия, надеюсь, тоже. Жаль, что Стрейдер не может зайти — тогда все были бы в сборе.

На мгновение в его глазах промелькнул страх. Он обернулся к Труди:

— Ax ты, маленькая сука!

— Он заставил меня! — завизжала она.

— Кто убил Лэнгстона? — спросил я. — Вся ваша шайка?

— Не понимаю, о чем вы.

— Кто тогда перестарался с водителем грузовика?

— Похоже, вы спятили.

— Впрочем, это не имеет значения, — ответил я. — И ты это знаешь. Вы все будете отвечать за это, независимо от того, кто из вас нанес ему удар.

Я только терял время попусту. Он уже догадался, что Труди ничего мне не сказала.

— Повернись к стене, — приказал я.

Он злобно сверкнул глазами, готовый броситься на меня. Но я слишком устал, чтобы снова драться. Я вынул из кармана дубинку.

— Повернись, Фрэнки. — Он повернулся. Я связал ему руки еще одним обрывком простыни и быстро засунул в рот кляп. Потом швырнул его на диван и обернулся к девушке. — Позвони в «Сильвер Кинг» и попроси Перла. Скажешь ему… — Я подробно объяснил ей, что она должна сказать, и заставил повторить слово в слово. — Ты все поняла?

Она разревелась:

— Он убьет меня.

— Не успеет. Звони.

Она все еще колебалась — очевидно, до смерти боялась его.

— Звони! — прикрикнул я. Мои нервы были на пределе.

Она набрала номер.

— Говори только то, что я велел, — предупредил я.

Я наклонился к трубке. Нам повезло — я услышал, как бармен сказал:

— Да, по-моему, он еще здесь. Подождите минутку.

Должно быть, он положил трубку на стойку прямо перед кем-то из посетителей. Сквозь музыку и гул голосов я услышал, как какой-то мужчина произнес:

— Не хотел бы я быть на месте этого сукина сына, когда Редфилд его сцапает.

— Алло, — раздался протяжный шепелявый голос Телли. Я кивнул ей.

— Перл! — закричала она. — По-моему, что-то случилось. Только что звонила миссис Кроссман…

— Что ей нужно?

— Она пыталась найти Фрэнки. Сказала, что примерно полчаса назад ему кто-то позвонил и он срочно уехал из дому и не сказал куда. А после того, как он уехал, к нему приходил Колхаун. Она не знает зачем, но Колхаун вел себя так, как будто случилось что-то серьезное.

— Фрэнки, видно, снова подрался или еще что-нибудь отмочил.

— Нет! Это еще не все. Фрэнки тоже звонил — я только что с ним разговаривала. Не знаю, где он находится, но он сказал, что уезжает из города. Он так торопился, что я не все разобрала, но речь шла о том, что все раскрылось. Он узнал, что тот тип — частный детектив и работает на страховую компанию. Не знаю, что он имел в виду, но я боюсь. Перл. Ти-Джей тоже испугался. Мы собираемся смотаться отсюда…

— Никуда не уходите, — холодно ответил он. — Это самая большая глупость, которую только можно сделать… — Очевидно, он сообразил, что его слышат клиенты в баре, потому что продолжил беззаботным тоном:

— Ерунда, все обойдется. Никуда не уходи, я скоро буду.

Он повесил трубку.

Я тоже положил трубку на рычаг, чувствуя, как у меня натянуты нервы. У нас оставалось не больше семи-восьми минут.

— Ладно, Труди. Встань и повернись.

— Будь ты проклят! — завопила она. — Он убьет меня. Ты не знаешь, какой он.

— Заткнись! Я постараюсь спрятать тебя, пока он не появился.

Она покорно завела руки за спину. Я начал связывать их.

— Джорджия! — позвал я. Она немедленно появилась.

— На чем приехал Фрэнки? На своем грузовике?

— Да, — ответила она. У нее вырвался короткий смешок, который перешел в нервные рыдания, и она стиснула руку на дверном косяке, чтобы успокоиться.

Напряжение становилось для нее непосильным.

— Успокойся, — сказал я.

— Все нормально. — Она глубоко вздохнула. — Да, он на своем грузовике. На том самом, на котором он врезался в тебя… когда это было? Сколько лет прошло с тех пор?

Я заставил себя улыбнуться ей.

— Тогда мы были еще совсем молодыми. — Потом я кивком указал ей на Фрэнки. — Посмотри в его карманах — там должны быть ключи. Если он попытается тебя лягнуть, огрей его чем-нибудь по башке.

— Ключи в машине, — ответила она. — Я уже проверяла.

— Умница. — Я закончил с Труди и вздернул Фрэнки на ноги. — Возьми оставшиеся обрывки простыни, — велел я Джорджии и, держа обоих пленников за плечи, вытолкал их из комнаты.

Мы вышли на крыльцо. После освещенной комнаты я целую минуту ничего не видел. Спускаясь с крыльца, Фрэнки споткнулся и чуть не упал. Я успел подхватить его. Джорджия шла впереди, показывая мне дорогу к грузовику. Открыв заднюю дверь, я втолкнул туда обоих. Она нашла выключатель и зажгла свет. Я быстро связал их по щиколоткам. Фрэнки лежал на боку и таращился на меня своими злобными черными глазками. Меня тошнило от всей этой компании, они надоели мне до глубины души — этот грязный, продажный и злобный сброд. Нелегко быть полицейским и всю жизнь иметь дело с такими.

— Следи за дорогой, — напомнил я. — Он может появиться в любую минуту.

— Пока не видно, — ответила она.

Я захлопнул заднюю дверь, мы сели в кабину, и я отогнал машину за сарай. Там я выключил фары, заглушил мотор и вздохнул — я чувствовал себя избитым, больным и усталым. Я протянул руку, потому что мне захотелось дотронуться до нее, а она стиснула мою ладонь своими и положила себе на колени.

— У нас получится? — спросила она без малейшего волнения в голосе.

— Не знаю, — ответил я. — Здесь они совершили ограбление, а в Джорджии убили человека. То, что преступления совершены в разных штатах, придает им федеральное значение. Этого они и боялись, а тут еще и убийство.

— А мы сможем это доказать?

— Пока нет. Я пытаюсь сделать так, чтобы они запаниковали. Мне ничего не удалось вытянуть из Фрэнки, но у нас есть еще Перл и миссис Редфилд. — Я устало умолк, у меня не было сомнений в том, что если Синтия Редфилд сумеет держать себя в руках и не поддастся панике, то шансов у нас нет. Нам придется заставить ее говорить, или мы ничего не добьемся.

— А Кенделл? Какое он имеет к этому отношение?

— Среди всего прочего, они ограбили один ювелирный магазин. Наверное, в то утро они принесли сюда часть своей добычи, а он их увидел. Вспомни, это было не просто ограбление — они знали, что убили человека. Это убийство первой степени.

— Но как он мог здесь оказаться? — настаивала она.

— Не знаю.

«Я и в самом деле не знаю, — подумал я. — Все это только мои догадки».

Может быть, я вообще сделал не правильные выводы. К такому предположению я пришел из-за времени, когда все случилось. Лэнгстон был убит около четырех часов утра. До Вовертона около сотни миль.

Если они вошли в первый магазин около двенадцати, когда отключился свет, а вся полиция съехалась на пожар, то у них оставалось как раз часа четыре. Они могли уехать вместе с сейфами и за это время привезти домой, но не успели бы их открыть. На это требуется не один час. А на то, чтобы избавиться от них, выбросив в реку, потребовалось бы еще больше времени. Так что же мог видеть Лэнгстон?

Ладно, они обчистили ювелирный магазин — не обязательно, что вся их добыча лежала в сейфе. У них, очевидно, были часы, серебро…

— Я слышу машину, — сказала она.

За деревьями, росшими возле сарая, мелькнул огонек фар и тут же погас. Хлопнула дверца. Появился Перл.

Глава 17

— Не двигайся, — прошептал я.

Я выбрался из грузовика и завернул за угол сарая.

Было слишком темно, и я не видел его, но слышал шаги — он направлялся к передней двери. Он не стал тратить время на поиски остальных — машин перед домом не было, и он, очевидно, решил, что все уже уехали. Он вошел в комнату, и я пробежал через двор и спрятался у бокового окна. Я по-прежнему не видел его — он был от меня где-то слева. Потом я услышал какой-то звук и узнал его. Возбуждение пробежало по всем моим жилам. Это был слабый металлический скрежет кодового замка на сейфе — он крутил его, набирая шифр.

Возможно, он пришел за деньгами — это говорило о том, что он тоже собрался в бега; но мне казалось, что в сейфе он хранит что-то такое, что собирается унести и спрятать в другом месте. Я напряженно ждал. Мне хотелось быть уверенным, что сейф будет открыт, когда я войду. Вдруг зазвонил телефон. Потом еще раз. Казалось, Перл не слышит звонков. Я услышал щелчок — это открылась дверца сейфа. Проскользнув к крыльцу, я толкнул сетчатую дверь и вошел в коридор. В тишине снова заверещал телефон, и теперь Перл не мог бы меня услышать.

Он стоял на коленях перед открытым сейфом спиной ко мне, на нем была одна из его безвкусных рубашек, а ковбойскую шляпу он сдвинул на затылок.

На полу рядом с ним стоял выдвижной металлический ящик из сейфа. В ящике лежали два замшевых мешочка, один из которых был совсем крошечным.

— Обернись, Перл, — сказал я. — И отойди от сейфа.

Он взвился и вскочил на ноги. На его лице я не заметил ни замешательства, ни страха — лишь изумление, да и то лишь в первое мгновение. В его голубых глазах читался расчет, он холодно посмотрел на меня и отвел взгляд, оценивая расстояние до письменного стола.

— Там нет оружия, — сказал я и встал прямо перед ним. Телефон снова принялся звонить, но звонок резко оборвался — звонивший повесил трубку. Тишина давила мне на барабанные перепонки. Я вспомнил выстрелы на чердаке, мерзкую вонь от кислоты и те непристойности, которые он шептал по телефону. Несколько секунд я испытывал сильнейшее желание схватить его и, пользуясь тем, что мы одни, бить его до тех пор, пока он не перестанет быть похож на себя самого, но я устало отбросил эту мысль. Это ни к чему. Разве в последний раз от этого что-нибудь изменилось?

Я кивнул ему:

— Шевелись. Отойди как можно дальше от сейфа.

Он сделал шаг вправо, к музыкальному автомату, не сводя с меня настороженных небесно-голубых глаз. Он знал, что я вооружен. Я положил оба замшевых мешочка на стол и развязал их. Один из них был доверху набит обручальными кольцами самых разных размеров, а в меньшем лежала кучка неограненных алмазов, — если бы их взял в руки ребенок, набралась бы, пожалуй, полная горсть. Я не знал, насколько ценны эти камни. Слeдующий ящик содержал несколько десятков наручных часов — мужских и женских, завернутых в папиросную бумагу. По-видимому, он разделил свой клад на части, поскольку «иначе он занимал бы слишком много места. Я приоткрыл последнее отделение, набитое пачками банкнотов, рассортированных по достоинству и обмотанных резинками. Там было несколько тысяч долларов. Можете себе представить, сколько раз он их пересчитывал.

Я поднялся на ноги. На его одутловатом младенческом лице появилось заговорщическое выражение, смысл которого не оставлял никаких сомнений.

— Знаете, я готов поспорить на что угодно, что мы с вами можем договориться.

— В самом деле? — поинтересовался я. Мне было забавно послушать, что он скажет.

— Конечно. Полиция обложила вас со всех сторон, как енота под корягой. Вы просто не выберетесь отсюда. А когда они вас поймают, Редфилд вытащит свой пистолет и — пиф-паф. Но, если мы договоримся, я вывезу вас на своем грузовике. — За этим последовала тщательно отмеренная пауза, после которой он добавил:

— Я даже разрешу вам прихватить с собой полные карманы денег.

— Зачем? — удивился я.

Я подумал, что сейчас откроется второй слой — Телли-торговец Он помещался где-то посередине между кривляющимся неотесанным парнем с лицом похотливого младенца и настоящим Телли — хладнокровным и смертельно опасным бандитом. Имя «Перл» на редкость подходило ему — жемчуг тоже состоит из множества слоев. Вполне возможно, что настоящего Телли не существовало вовсе. Если последовательно снимать один слой за другим, то в середине могло вообще ничего не оказаться, кроме первобытных инстинктов — некоего безликого и символического органа пожирания.

Неудивительно, что он так наловчился в мимикрии и говорил на разных диалектах — он и сам не знал, что он такое.

Он не понимал меня:

— Разве вам не хочется выбраться отсюда?

— Нет, — ответил я. — Не знаю, как объяснить, чтобы ты понял, но я хочу только одного — увидеть, как ты окажешься за решеткой.

— Ерунда, не нужно так горячиться.

— По-твоему, пытаться свести человека с ума и подрывать его здоровье — это обычные приемы в бизнесе?

— Нет, я не добивался, чтобы она действительно сошла с ума или что-нибудь в этом роде. Мне просто хотелось, чтобы ей самой надоел этот дом, чтобы она продала подешевле. Вы знаете, как это бывает, сами, наверное, разбираетесь в торговле недвижимостью.

— А как насчет попытки застрелить меня?

Он хитро ухмыльнулся:

— Вы никогда этого не докажете, раз остались живы.

Я понял, что столкнулся с неопровержимой логикой. Раз не удалось причинить вред — значит, не было и попытки. Зачем же на это сердиться?

— Кто из вас убил Лэнгстона?

— Ничего не знаю об этом, — ответил он с невинным выражением лица. — Слушайте, давайте лучше вернемся к нашей сделке.

— Забудь об этом, Перл. Мне известно о том, чем твои люди занимались той ночью, — доказательства лежат прямо у тебя перед носом. С Фрэнки я уже разобрался, осталось только позвонить в ФБР. Они будут рады вам обоим.

Он смотрел куда-то на дверь. Я обернулся. В дверях стояла Синтия Редфилд. На ней было темно-синее платье и босоножки, в левой руке она держала плоскую сумку, а в правой — короткоствольный 38-й калибр. Ее поза показалась мне настолько банальной, что я рассмеялся бы, если бы так стоял кто-то другой, но там стояла она, и мне стало не до смеха. Я знал, что она на все способна.

Она вошла в комнату.

— Повернитесь., мистер Чатхэм, — приказала она.

Я повернулся, чувствуя злость и страх. Я услышал, как она подошла ко мне и остановилась футах в трех за моей спиной. — Теперь снимите пиджак и положите его на диван.

Я знал, что она не промахнется, поэтому сделал, как она сказала.

— Теперь отойдите и встаньте рядом с Перлом. — Я сделал несколько шагов и встал около сейфа, повернувшись к ней лицом.

Она перевела холодный взгляд на Перла:

— Я так и знала, что ты здесь. Сначала я искала тебя в городе, но мне сказали, что ты поговорил по телефону и уехал. Тогда я попыталась найти Фрэнки и обнаружила, что он тоже исчез. Вам не пришло в голову, что Чатхэм специально все подстроил, чтобы вы ударились в панику?

Я скосил глаза на Перла и заметил, что он нервничает. Почему-то такая смена декораций его не обрадовала.

— Это Труди звонила…

— Не имеет значения, — сухо ответила она. — У меня мало времени. — Она сделала паузу, презрительно усмехнулась и продолжила:

— Я вижу, ты открыл сейф. Отлично. Теперь мы сможем рассчитаться за все эти месяцы.

Перл ничего не ответил, и у меня мелькнула мысль, что из всех присутствующих только меня одного испугал вид ее револьвера.

— Итак, Перл, — продолжала насмехаться она, — скажи мне еще раз, сколько было в сейфе, когда вы с Фрэнки открыли его? Вспомни, сколько сгорело бумажных денег, когда вы открывали его горелкой? А во втором оказался только разный хлам не больше чем на две тысячи долларов. Помнишь, Перл?

Он с трудом сглотнул.

Она подошла к столу, жестом велев нам отойти назад. Поставив на стол свою сумку, она оттянула пальцем отверстие одного из замшевых мешочков.

Несколько обручальных колец вывалилось на стол.

— Ты должна выслушать… — начал Перл.

Она холодно перебила его:

— Как тебе удалось заставить Фрэнки соврать, притом что ты прихватил себе часть его доли? Это был шантаж, Перл?

— Послушай, ты все не так поняла, — продолжил он с серьезным видом, — нужно было все спрятать, чтобы никто не вздумал ничего продавать, пока это опасно. Я собирался сказать тебе об этом… честно. Не стану же я обманывать собственную родню?

— Заткнись, грязная свинья! — прикрикнула она. — Ты собирался все забрать себе, разве нет? Ты всегда так поступаешь. Обманом, шантажом или просто грабишь. Почему ты не дал нам сделать так, как мы хотели? Мы собирались только залезть в какой-нибудь магазин и взять столько денег, чтобы мы с ним смогли бы уехать отсюда, но тебе понадобилось вмешаться и сделать все по-своему. Пришлось убить человека и поджечь полгорода, чтобы ты мог унести с собой сейфы. Тебе всегда мало. Ты даже не мог оставить в покое эту женщину, чтобы она продала мотель и уехала, и тогда бы все успокоились и обо всем забыли. Нет, ты не захотел этого, грязная свинья! Тебе понадобилось преследовать ее, потому что ты хотел купить ее дом подешевле, и добился того, что она заупрямилась с продажей; у тебя не хватило здравого смысла даже на то, чтобы оставить в покое этого типа. А потом ты позволил ему обвести тебя вокруг пальца. В общем, Перл, я давно хотела уехать, и теперь я это сделаю. И возьму все, что лежит в этом сейфе. Я давно бы убила тебя, если бы могла сама его открыть.

Она могла бы уйти вместе с деньгами и вернуться домой до того, как кто-нибудь заметит ее отсутствие.

Тогда никто не свяжет ее с двумя нашими трупами и исчезновением ценностей. Потом я вспомнил о Джорджии Лэнгстон. Очевидно, Синтия не подозревала о ее присутствии. Если она так и не попадется ей на глаза, то все будет в порядке.

Практически в ту же секунду мне показалось, что я слышу в коридоре какой-то звук, похожий на скрип подошвы, и непроизвольно посмотрел в сторону двери. Из-за дверного косяка показалась рука, пытающаяся нашарить выключатель. Но Перл тоже заметил ее и слишком очевидно уставился в ту сторону. Синтия Редфилд обернулась. В этот момент шарившая рука коснулась выключателя, и свет погас.

Она машинально нажала на спусковой крючок, но я успел упасть на пол. Перл бросился на меня, и мы повалились вместе. Я отшвырнул его пинком и откатился в ту сторону, где стояла Синтия Редфилд. Я промахнулся и только зацепил подол ее платья. Раздался новый выстрел. Я прыгнул на нее, но снова промахнулся.

На меня обрушился Перл. Мы упали у стены, и он подмял меня под себя. Я услышал в коридоре шум, кто-то вскрикнул, потом хлопнула сетчатая дверь. Она сбежала, и в темноте я все равно не смог бы ее догнать.

Перл наступил мне на грудь коленом и яростно размахнулся. Его кулак обрушился на мое ухо, и я ударился головой о стену. Теперь он вошел во вкус и ударил еще раз. Я лежал так, что одна рука оказалась подо мной, и я не мог ответить ему как следует. Он снова занес кулак — на этот раз удар пришелся в челюсть. Меня отбросило назад, и я понял, что отключусь, если пропущу еще парочку таких попаданий. Поэтому в свой последний удар я вложил все силы и отбросил его в темный угол. Мы покатились, сплетясь друг с другом, и наткнулись на хлипкие ножки карточного столика. Он опрокинулся, рассыпая на нас журналы и книги. Мне показалось, что я слышу звук мотора, но из-за нашего хриплого дыхания не мог расслышать как следует.

Мы катались по обломкам столика и скользкому и ненадежному слою журналов. Левой рукой я схватил его за горло, а правой нанес удар. Руку пронзила боль, но и он тоже застонал. Я ударил еще раз и почувствовал, как он обмяк. Я отвалился от него и упал на пол, не в силах подняться. За моей спиной кто-то зажег спичку, и стало светло. Я заставил себя принять сидячее положение и обернулся. У двери стоял Келли Редфилд.

От меня до него было добрых десять футов. Я ничего не мог сделать — просто сидел и таращился на него. Его лицо было бледным и странно неподвижным, а глаза казались мертвыми. В руках у него не было оружия, но короткая куртка защитного цвета была расстегнута на груди, и под левой рукой я заметил кобуру. Он молчал. В комнате было совершенно тихо, если не считать моего хриплого дыхания. Он поднял правую руку и вытащил из кобуры револьвер.

— Отлично, Чатхэм, — произнес он. Его голос звучал напряженно и без всякого выражения.

Потом я увидел, как он отвел глаза от моего лица и окинул взглядом открытый сейф и стоящий позади него стол. Что-то привлекло его внимание. Я невольно обернулся. Один из замшевых мешочков, что лежали на столе, раскрылся, и свет играл на камнях, украшавших обручальные кольца. А за ними стояла коричневая сумка Синтии Редфилд.

Он отвел глаза от сумки и приступил к делу. Поднял свой револьвер и взвел курок. Его лицо усеяли капельки пота, похожие на бисеринки глицерина. Потом дуло револьвера дрогнуло, и его рука упала и повисла. Некоторое время, показавшееся мне бесконечностью, он стоял совершенно неподвижно. Наконец он снова поднял руку и убрал револьвер в кобуру. Подошел к столу и, повернувшись ко мне спиной, поднял телефонную трубку.

Я уронил голову на руки, которыми обхватил себя за колени, и закрыл глаза.

Меня била дрожь, и я чувствовал страшную слабость во всем теле.

Он набрал номер.

— Это Редфилд, — услышал я. — Отмените розыск Чатхэма. И пошлите кого-нибудь задержать Фрэнки Кроссмана.

— Фрэнки здесь, — сказал я, не поднимая головы.

Он никак не показал, что слышал мои слова, только добавил:

— Пришлите Митчелла в дом Перла Телли. Мы должны задержать Фрэнки Кроссмана и Перла Телли по подозрению в убийстве.

Он сделал паузу, очевидно слушая, что ему отвечают, а потом свирепо добавил:

— Нет, это совсем не то! Черт побери, я скажу вам, когда сам узнаю…

Я посмотрел на него. Он медленно потянулся к столу, свободной рукой взял сумку и высыпал на стол ее содержимое. Несколько секунд он, окаменев, смотрел на горку дамских атрибутов — маленький носовой платок, расческу, губную помаду, зеркальце и папиросную бумагу. Потом поковырялся в кучке пальцем, отодвинул в сторону какой-то предмет и стал рассматривать его. Это был ключ зажигания.

— И пусть Митчелл захватит с собой людей, чтобы прочесать окрестности, — отрывисто бросил он. — Один из них ушел отсюда пешком.

Я осмотрелся. В дверях стояла Джорджия Лэнгстон, из глаз которой текли слезы. Каким-то образом мне удалось подняться на ноги, подобрать свой пиджак и выйти к ней в коридор. Она вскрикнула и бросилась ко мне.


Через несколько минут прибыл Колхаун. Мы с Джорджией сидели на крыльце, курили и в темноте держались за руки.

— Я пытался до вас дозвониться, — сказал он, — и предупредить, что он направляется сюда. Это я виноват. Я пытался рассказать ему о Перле и Фрэнки и вызвать федерален. Он понял, где вы находитесь, и понесся сюда.

— Все в порядке, — ответил я и рассказал ему о том, что случилось. Он ушел в дом.

Потом подъехали еще машины, и двор наводнили полицейские, большинство из которых были мне незнакомы. Они включили фары, чтобы осветить двор. Мимо прошли Магрудер и Митчелл. Они покосились на меня и вошли в дом, чтобы переговорить с Редфилдом.

— Я пыталась задержать ее, — сказала Джорджия, — и побежала за ней, когда она выскочила из дома, но ей удалось сбежать.

— Она вооружена, — ответил я.

— Я знаю. Но мне показалось, что это наш единственный шанс.

— Так и было бы, да только она оставила там свою сумку. Кстати, напомни, чтобы я время от времени благодарил тебя за то, что ты так кстати выключила свет.

Сетчатая дверь распахнулась, и из дома вышел Редфилд, а за ним и Митчелл.

— Назначаю вас старшим, — сказал ему Редфилд. — Обыщите помещение, составьте опись ценностей и…

Митчелл кивнул в мою сторону:

— А как быть с Чатхэмом?

— Не беспокойтесь об этом, — коротко бросил Рэдфилд. — Он может идти куда захочет.

Я поднялся, вытащил револьвер из кармана пиджака и протянул его Митчеллу рукояткой вперед. Он молча взял его и опустил в свой карман. Потом резко развернулся, прошел через двор к своему джипу и уехал, набирая скорость по мере того, как удалялся от нас по шоссе.

Я снова сел. Джорджия смотрела вслед красным огонькам, пока они не скрылись из виду.

— Почему ты ничего не сказал?

— Что я должен сказать? — поинтересовался я.

— Я понимаю…

Из дома вышел Колхаун. Он прикурил сигарету, и мы смотрели, как ее огонек перемещается в темноте.

— Она ведь так и ушла с оружием?

— Да, — ответил я.

— А выстрелов вы не слышали?

— Нет. И раз до сих пор она им не воспользовалась, то, похоже, и не собирается.

— Очень вероятно, что она просто сидит где-нибудь в машине.

Я представил себе эту картину и вздрогнул.

— Фрэнки и Перла раскололи легко, — сказал он. — Кроме грузовика, в ту ночь у них была машина Стрейдера. Они привезли сейфы сюда и на следующий день вскрыли их. Они утверждают, что вообще не заходили в дом Редфилда. Это довольно логично.

— Но она и Стрейдер взяли себе часть добычи? — спросил я. — То, что не было спрятано в сейф?

— Да, — ответил он. — Она рассказывала им, как все произошло. Лэнгстон обошел дом вокруг, а потом решил войти на кухню. Стрейдер оставался снаружи, часть ценностей была у него с собой. Он увидел силуэт и подумал, что это Редфилд. В кухне на столе лежали часы, серебро и еще разные штуковины, а мертвый водитель грузовика лежал в сорняках за стоянкой на шоссе, в Джорджии.

Джорджия Лэнгстон встала и отошла на несколько шагов, вглядываясь в темноту.

— Извините, — сказал ей Колхаун.

— Ничего, — ответила она. — Билл говорил, что так и было.

Он тоже поднялся.

— Ну, что же, здесь мне больше делать нечего.

Я думаю, вы выяснили все, что хотели знать. Я могу подбросить вас до вашей машины.

— Мы все равно не найдем ее, пока не рассветет, — ответил я. — Там слишком много деревьев.

— Тогда я отвезу вас домой. За машиной вы сможете вернуться завтра.

Я посмотрел на нее.

Она улыбнулась:

— Да. Давай поедем домой.


Было около пяти часов. Мы сидели в гостиной и пили кофе. Перед этим я зашел в свою комнату и, как сумел, отмыл свое избитое лицо, побрился и переоделся в чистое. В темной пижаме и халате она выглядела очень мило, но лицо у нее было усталое.

Зазвонил телефон. Я подошел и снял трубку.

Звонил Колхаун.

— Ее поймали, — сказал он, — около часа назад.

Она во всем призналась.

— Она сказала, зачем Лэнгстон приезжал туда?

— Она говорит, что не знает. Но я в этом сомневаюсь.

— И я тоже. Большое вам спасибо.

Я вернулся к ней и передал наш разговор.

— Прости меня, Джорджия, — сказал я. — Но у меня есть только одно предположение, зачем он это сделал. Он приехал туда потому, что питал какие-то надежды. Понимаешь, он мог просто постучать в дверь и спросить Редфилда, а потом действовать по ситуации. Но если все так и было, значит, она успела подготовить для этого почву. Ему было сорок семь лет, и ему только что сказали, что остаток жизни он должен провести в кресле-качалке и смотреть на игру с трибуны, так что, может быть, с его стороны это было попыткой самоутверждения.

Она перебила меня:

— Билл.

— Что?

— Не нужно ни извиняться, ни объяснять. Как мне благодарить тебя за все, что ты сделал? Я жила как в кошмарном сне, а ты разбудил меня.

— Я не хотел причинить тебе боль.

Она кивнула:

— Да, это было больно. Но мне не хотелось бы на всю жизнь остаться трагической фигурой. Слушай, почему бы нам не выйти на улицу? Там уже достаточно светло, и мы сможем посмотреть, где установить этот самый бассейн.

Мы вышли и сели на краешек бетонного крыльца.

Начинался день. Я бросил камешек:.

— Центр бассейна будет вон там. Тебе нравится?

— Отличный бассейн, — мечтательно ответила она.

Потом спросила:

— Ты серьезно? Ты действительно хочешь остаться и построить его?

— А ты как думаешь? — Я усмехнулся, во всяком случае, сделал попытку. — Я принес в жертву слишком значительную часть своего лица, чтобы теперь отказаться от этой затеи.

Она коснулась моих ссадин кончиками пальцев:

— Я так надеялась, что ты останешься. А знаешь, почему я спросила? Сегодня должны были починить твою машину.

Я повернулся к ней, и несколько секунд мы смотрели друг на друга. Все это казалось нереальным, но она была права.

Она тихонько рассмеялась и шепотом добавила:

— Помяни мое слово, Билл, — когда-нибудь тебя спросят, чего ради ты застрял в этой дыре на целых три дня.


на главную | моя полка | | Тень подозрения |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 4
Средний рейтинг 4.5 из 5



Оцените эту книгу