Книга: Неблагоразумная леди



Неблагоразумная леди

Джоан Смит

Неблагоразумная леди

ГЛАВА 1

Любимой шуткой в доме Мэллоу была фраза, что имя Пруденс очень подходит единственной дочери семейства.

– Ты у нас такая умница-благоразумница, – обычно говорил отец, когда дочь приносила из магазина бобину шерсти, чтобы заблаговременно связать себе теплую кофту к зиме.

– О, дорогая, какое удачное имя мы выбрали для тебя, – смеясь, повторяла мать, когда Пруденс отказывалась выезжать на пикник только потому, что небо покрыто тучами.

– А вот это наша благоразумная Пруденс, – так часто представлял девочку гостям мистер Мэллоу.

Эти шутливые и часто повторяемые замечания постепенно убедили окружающих, что Пруденс было самым удачным именем в английском языке и необычайно точно передавало характер его обладательницы.

Увы, такая добродетель, как благоразумие, совершенно не была свойственна родителям девочки. Мистер Мэллоу, при его ограниченных средствах и еще более ограниченных способностях ими правильно распорядиться довел семейные дела до того, что пришлось заложить имение, а миссис Мэллоу оказалась настолько недальновидной, что не подумала обзавестись сыном в свое время, чтобы сохранить за семьей то, что осталось от владений после смерти мужа, ибо они, по семейной традиции, отходили в наследство ребенку или иному родственнику мужского пола. Так что в сорок два года она оказалась вдовой с незамужней дочерью и двумястами фунтами годового дохода – это было все, что досталось ей от покойного мужа. Пруденс сознавала, что матери придется жить на ее собственный капитал, которого тоже ненадолго хватит. Поэтому, когда мистер Элмтри, овдовевший брат матери, предложил им пристанище в своем доме, они вынуждены были согласиться.

Миссис Мэллоу предвидела, что их ожидает нелегкая жизнь в доме брата, и вскоре стало ясно, что все ее худшие опасения сбылись. Кларенс был человеком небольшого ума, нудным и к тому же порядочным скрягой. Он предоставил им крышу над головой и стол, но взамен требовал, чтобы обе леди выполняли обязанности экономки, портних, постоянно рекламировали его гениальные способности и, что хуже всего, были восторженными почитательницами его таланта. Кларенс считал себя выдающимся художником. В действительности он им не был, хотя в плодовитости ему было трудно отказать. Он рисовал портреты знаменитостей и представителей элиты и каждую весну обязательно создавал три полотна с видами Ричмонд Парка. Будучи джентльменом, он не брал платы за труды, да, по правде сказать, никто и не предлагал ему денег, но к работе своей он относился серьезно. То и дело, десятки раз в день, мисс Мэллоу и ее мать были вынуждены восторгаться его мазней, отмечать ее индивидуальность, чувство, совершенство линий и прочие качества, которых в рисунках не было.

От обеих дам также требовалось присутствие на сеансах, когда мистер Элмтри рисовал портрет леди. Он был одержим страхом, что все незамужние дамы света только и жаждут завладеть его гениальной персоной и двумя тысячами годового дохода в придачу. Так что Пруденс с матерью играли роль бдительных телохранителей, приставленных отражать атаки представительниц прекрасного пола от семи до семидесяти лет. Знакомые в глубине души считали, что именно ради этого обе дамы и были приглашены в дом на Гроувенор-Сквер. Им также полагалось воздавать неустанную хвалу его мастерству, однако здесь он сам оказывал всяческую помощь.

– Вот здесь, под носом, я положу немного охры, чтобы оттенить форму, – обычно комментировал Кларенс. – Вы когда-нибудь наблюдали нечто подобное у других художников?

Так как ни сестра, ни племянница не обладали особыми познаниями в живописи, они с готовностью признавались, что ничего столь же гениального им не приходилось видеть.

– Я считаю, что это мое открытие. Не приходилось слышать, чтобы Лоренс или другие художники пользовались подобным приемом. Ромни уж, конечно, не мог додуматься до такого. У него лица выполнены целиком в розовых тонах. Совсем невыразительны. Видите, как я оттеняю уголки глаз? Это, конечно, не мое изобретение – я взял его у Леонардо. Такие глаза у Моны Лизы.

Пруденс смотрела удивленно на два черных пятна, изображающие прекрасные глаза позирующей леди, и говорила неуверенно:

– Какая прелесть. Да, совсем как у Моны Лизы.

– Нет, ошибаешься, дорогая, – возражал Кларенс, – не совсем такие. – Пруденс радовалась проблеску благоразумия у дядюшки. – Мне кажется, что я несколько превзошел да Винчи. Он всегда забывал о ресницах, такая незадача. Если посмотреть на Мону Лизу, – у меня в кабинете есть очень хорошая гравюра с портрета, – то ясно видишь, что ее глазам не хватает ресниц. Не знаю, как это объяснить, ибо где-то читал, что Джоконду он рисовал три года, но ресницы все же упустил. Я нарисую длинные красивые ресницы миссис Херринг, но сделаю это намного быстрее, уж никак не в три года. Мне достаточно трех дней, чтобы сделать портрет. Если бы я работал пять дней в неделю, чего я, конечно, не делаю, то за год мог бы создать восемьдесят семь портретов. Лоренс не делал восьмидесяти семи таких портретов в год.

– Таких он не делал, – соглашалась Пруденс и получала благодарственную улыбку дяди за поддержку.

– Лоренс мог бы позаимствовать у меня кое-что, – не умолкал Кларенс, – но всеобщее внимание его испортило. Эта его выставка в Сомерсет-Хаус производит жалкое впечатление. Просто краснел за него, беднягу. Подумать только, что все хвалили его портреты. Да там не видно никакого сходства с моделью. На носу у леди Кассел он изобразил бородавку. Разве художник может позволить такое безобразие! Но у него нет эстетического чувства. Он может создать привлекательный портрет, только если видит перед собой привлекательную модель. Никто никогда не мог обвинить мистера Элмтри, что он изображает такие неэстетические вещи, как бородавки…или морщины…или седые волосы в лучшем случае. Он всегда старался польстить тому, чей портрет рисовал, и делал это доступным ему способом. Неважно, каким несвежим, веснушчатым или изможденным было лицо позирующей дамы, из-под кисти Кларенса оно выходило гладким и свежим. Если натура была худа, художник придавал ей округлость, если лицо было слишком вытянутым в длину, он его укорачивал, и если после шестидесяти дама оказывалась настолько безвкусна, что допускала, что ее волосы приобретали безжизненный серый цвет, на портрете они приобретали модный голубоватый или розоватый оттенок. У него был также талант «реформировать» носы и увеличивать глаза, и ни один дантист не мог сравниться с мистером Элмтри в искусстве обновления зубов в тех редких случаях, когда он разрешал своей модели улыбаться. Как правило, он настаивал на позе и выражении лица Моны Лизы.

Подобные сцены повторялись часто и так надоели Пруденс, что она стала искать спасение в чтении, пока Кларенс рисовал.

– Ха, вижу, что ты оправдываешь свое имя, Пруденс, – расхохотался Элмтри, обнаружив ее уловку. – Времени зря не тратишь. Но все же портишь глаза ради дешевой литературы… Фи! Молодые леди стали слишком много читать. Я никогда не читал романов. В книгах мало проку, пустая трата времени. Лучше подойди и посмотри, как я накладываю красную краску на желтую и получаю прекрасный оранжевый цвет. Он придает такой кокетливый вид лентам миссис Херринг. Думаю, что Тициан добивался своего великолепного оранжевого тона именно таким способом. Кстати, да Винчи не умел получать оранжевый цвет. Ему хорошо удавались голубоватый и серый, но вот оранжевый он не употреблял.

Дядюшка так часто отрывал Пруденс от чтения, настойчиво приглашая ее восхищаться очередными мазками, что девушке пришлось отказаться от этого занятия. Вместо чтения она пыталась писать письма, надеясь, в глубине души, что ее сосредоточенный вид остановит на время поток словоизлияний. Однако результат получился неожиданным. Кларенс сделал заключение: раз ей так нравится эпистолярный жанр, то имеет смысл не тратить времени зря и портить зрение, лучше постараться что-то получить за свой труд. Награда в виде ответного письма подруги не казалась ему достаточным вознаграждением.

– Если тебя увлекает процесс письма, я поговорю с приятелем, мистером Халкомбом, он писатель, пишет историю Сассекса, которую никто не будет читать. Но все равно, он прекрасный человек и недавно как раз говорил, что хочет найти переписчика. Тебе будет приятно делать нужную работу, это дает чувство удовлетворения, заодно заработаешь на булавки на стороне. Девушке в твоем положении, без денег, следует подумать об этом. Не вечно же у тебя будет дядя, который может содержать тебя и мать.

Работа переписчицы не вдохновляла Пруденс, но перспектива иметь собственные деньги, пусть небольшие, казалась заманчивой, и она согласилась. Оказалось, что мистер Халкомб написал только три главы по десять страниц каждая. Пруденс переписала их за два дня. Но мысль о работе не покидала девушку, и мистер Халкомб обещал поговорить с издателем – возможно, другие писатели воспользуются ее услугами. Вскоре Пруденс включилась в активную работу по переписке начисто писательских черновиков. Недостатка в заказах не было, работа ей нравилась, особенно увлекали романы. Пруденс принимала близко к сердцу развитие сюжета, ее живо занимала судьба героини, попавшей в, казалось, безвыходную ситуацию, она не могла дождаться развязки.

Незаметно Пруденс сама начала фантазировать – придумывала своих героинь, изобретала хитроумные интриги. Однажды она постаралась пораньше закончить переписку, но чтобы обмануть дядю, продолжала делать вид, что работает, так как только таким способом можно было получить его одобрение. Однако в это время девушка занялась тем, что начала писать собственный рассказ. Окончив восемь страниц – свою законную норму переписки, – Пруденс продолжила работу. Так стало повторяться ежедневно. Когда дядя завершил сороковой портрет, Пруденс закончила первый литературный труд. Затем переписала его начисто безупречным каллиграфическим почерком и представила на суд мистеру Маррею.

Пруденс уже была знакома с издателем. Она видела его несколько раз, когда приносила или забирала рукописи, и у него сложилось хорошее впечатление о девушке. Так что, когда она робко вручила ему рукопись, он отнесся к ней благосклонно. Стиль был не совсем в духе времени – читающая публика была захвачена романами Вальтера Скотта. У Пруденс не было ни племенных вождей, ни войн и воинов, ни даже захватывающей любовной интриги. Но она прекрасно чувствовала диалог и обладала острым умом, позволявшим излагать наблюдения в форме занимательного сюжета. Издатель решил, что надо попробовать начать с негромкой рекламы, но в перспективе надеялся получить немалый доход.

Мистер Маррей считал, что Пруденс не сразу завоюет широкого читателя, как сделали это мисс Верни и Скотт или лучший из его писателей лорд Дэмлep и не ошибся. Книга мисс Мэллоу сначала медленно раскупалась, но спрос на нее был стабильным. Когда год спустя вышла ее вторая книга, она пошла лучше, и он первый поздравил Пруденс с успехом. В день ее двадцатичетырехлетия вышла ее третья книга, и Пруденс почувствовала, что ее позиции укрепились. Она нашла свое место в жизни, к сожалению, все еще оставаясь под крышей дядюшки. Гонорар за издания не позволял содержать приличный дом для себя и матери. Это не давало ей пока положения в обществе или интересной личной жизни, но работа компенсировала все неудачи. Она была вполне довольна своим жребием к тому же Кларенс стал гораздо лучше относиться к обещающей писательнице, чем к бесприданнице.

Если какие-то сомнения и посещали Пруденс по ночам, когда она лежала без сна в широкой кровати с пологом, ей удавалось отогнать их разумными рассуждениями. Не молода, не очень красива, не богата и не замужем. Она была готова к тому, что останется старой девой. Ну, что ж, она сумеет справиться с этим. Надежды на удачный брак в Лондоне угасали медленно, но спустя четыре года Пруденс вынуждена была признаться себе, что последняя искра угасла. После двадцать четвертого дня рождения она впервые туго стянула на затылке волосы и натянула на голову чепец. Красивый чепец, с голубыми лентами, гармонировавшими с цветом ее глаз, – все так, но это был чепец тем не менее, что было эквивалентно признанию: она обрекает себя на тоскливую жизнь старой девы.

– О, Пру, – горестно воскликнула мать, увидев чепец, – ты еще молода! Кларенс, пожалуйста, уговори ее снять это безобразие.

Кларенс готов был приступить к выполнению просьбы сестры, но Пруденс не посоветовалась с ним, он воспринял ее жест как пренебрежение к его авторитету и позволил эгоизму победить порыв. Ему улыбалась перспектива жить под одной крышей с писательницей. К тому же женское присутствие делало дом уютнее и теплее. Во-вторых, всегда под рукой был кто-то, кого можно было рисовать или кто мог присутствовать на сеансе в студии. Было кого спросить, что интересного произошло, пока он прогуливался в парке, кому продемонстрировать новый сюртук и посоветоваться, нужно ли переставить пуговицы, а его сестра Вилма оказалась прекрасной экономкой, хотя и тратила слишком много денег на питание.

– Ничего страшного, – возразил он весело. – Пруденс знает, что делает. Нет, серьезно, хорошо, что она решила надеть чепец, он ей так идет. Чертовски симпатично. Сегодня придет мисс Седжмир, Пру, в одиннадцать. Будет позировать. Не могла бы ты принести работу в студию и посидеть с нами? Она, видишь ли, не замужем и ловит мужа, бедняжка. Не отказалась бы перебраться в мой дом. Последние два месяца то и дело бросает недвусмысленные намеки, что приняла бы предложение руки и сердца. Я делаю вид, что не понимаю, к чему она клонит. С такими, как она, подобная тактика самая безопасная. Но я с удовольствием нарисую ее портрет. У нее красивые руки. Предложу ей скопировать положение Моны Лизы.

– Но ей только двадцать четыре, – не унималась миссис Мэллоу.

– Чепуха. Все тридцать. Красит волосы, у корней они седые.

– Я говорю о Пруденс.

– А, Пруденс. Да, ей двадцать четыре. Она уже стареет. Ничего нет вульгарнее, чем когда стареющая женщина гоняется за мужчинами, делая из себя посмешище. Пру молодец – надела чепец и вышла из игры. Очень благоразумно с ее стороны.

Кларенс сделал паузу, желая посмотреть, какое впечатление произвели его слова. Вилма и Пруденс вежливо улыбнулись и принялись за завтрак.



ГЛАВА 2

Стоило мисс Мэллоу надеть чепец, как она начала думать о замужестве больше, чем когда-либо раньше. Благородное решение оставить надежду на брак не мешало ей целыми днями мечтать о будущем муже. Только теперь мечты приняли иной характер – дикой одержимости. Богатое воображение Пруденс бросало к ее ногам принцев и набобов, чужеземных генералов и никчемных красавцев, ученых и спортсменов. Однажды ненастным днем, когда колючий моросящий дождь стекал тонкими струйками по окнам студии, а запах красок Кларенса неприятно щекотал ноздри, ей даже померещилось, что ее избрал предметом обожания сам лорд Дэмлер. В нем как нельзя более полно сочетались лучшие черты всех ее вымышленных поклонников: он был лордом – точнее маркизом, – интеллектуалом и поэтом, картежником и кутилой, спортсменом и самым красивым мужчиной во всей Англии.

Лорд Дэмлер получил широкое признание после публикации своих «Песен издалека». Когда два с половиной года тому назад он унаследовал титул и положение в свете, его первым побуждением оказалось не стремление заняться поместьем покойного дядюшки Лонгборн-эбби, не даже исполнять обязанности пэра в палате лордов. Вместо этого он сел на корабль, отплывавший от берегов Англии, и следующие три года провел в странствиях по свету. Он избирал места, известные немногим жителям Западной Европы, – Грецию, Турцию, Египет. Затем через Россию отправился в Китай, из Китая на острова Тихого океана. Наконец, если верить его поэмам, он пересек Северную и Южную Америку и через Атлантический океан вернулся к родным берегам. Он покинул дом безвестным молодым человеком, а вернулся знаменитым. Первая подборка стихов, привезенная в Англию одним из друзей, опередила его на полгода. Ко времени его прибытия весь свет уже был знаком с поэмами и готов к восторженному приему.

«Песни издалека» были рассказами в стихах, в основу которых легли впечатления молодого маркиза, приобретенные во время путешествий. Героя звали Эндрю Марвелман, что, было созвучно собственному имени автора Аллан Мерриман. Обстоятельства их жизни тоже были очень похожи: Эндрю Марвелман, молодой джентльмен, как и Мерриман, внезапно получает наследство, титул и соответствующие титулу почетные обязанности. Тайну составляли причины, побудившие обоих молодых людей оставить страну в самом начале карьеры, когда логичнее было бы остаться дома. Предполагалось, хотя точными данными никто не располагал, что в поспешном бегстве была замешана дама. Конечно, в поэмах часто упоминались знатные дамы и женщины прочих сословий, наряду со злодеями, интригами и всевозможными опасностями. Героинями стихов были девушки из гаремов, царевны и индийские принцессы, которые сменяли друг друга в зависимости от того, в какой стране оказывался герой. Он терпел то кораблекрушение, то покушение, то его чуть не пожирали дикие звери он пережил нападение мусульман, казаков и индейских вождей. Но самое трудное испытание ждало его в Англии, когда он был представлен в свете. Один остряк удачно заметил, что все мужчины в Англии испытывают к нему ревность, а все женщины влюблены в него. Дэмлер скромно возразил, что это сильное преувеличение – этими страстями прониклись только те леди и джентльмены, которые умели читать.

Изысканность лорда Дэмлера в сочетании с высоким положением и богатством делали его завидным женихом, даже если не принимать во внимание его поэтические заслуги, но дополнительный шарм ему придавали именно его поэмы и восторженные слухи, подготовившие почву для его триумфального прибытия на родину. Его имя уже было окружено таинственным ореолом, это распахивало перед маркизом двери и сердца. Когда в первый вечер приезда его имя объявили на балу принцессы Ливен и он прошествовал через комнату, чтобы засвидетельствовать почтение хозяйке дома, зал замер, не было слышно ни единого звука. Взоры всех присутствующих обратились к вошедшему. Гости не осмеливались даже дышать.

– Никогда не наблюдала ничего подобного с того случая, когда Бо Бруммель задал Олванли свой знаменитый вопрос о принце-регенте. Он спросил тогда: «Кто этот толстячок, с которым вы пришли?» – говорила впоследствии принцесса Ливен.

У Дэмлера была гибкая стройная фигура, широкие плечи, странствия закалили его. Любовные похождения и пережитые опасности оставили след некоторой усталости на его красивом лице, что в сочетании с загаром шло ему явно на пользу, ибо охраняло от опасности казаться слишком привлекательным. Единственное, к чему высший свет оказался не готов, была черная повязка, закрывавшая его левый глаз, которая, впрочем, ни в коей мере не портила общего впечатления, производимого внешностью маркиза. Напротив, это даже придавало ему особый шарм. Его сюртуки, манера пожимать плечами в определенных ситуациях и жестикуляция стали предметом тщательного подражания, но никто не решался надеть повязку на здоровый глаз или повредить глаз, чтобы иметь законное основание для подражания кумиру. Здесь маркиз сохранил уникальность.

Не прошло и минуты после прихода лорда Дэмлера, как принцесса поинтересовалась, что случилось с его глазом.

– Я спасался на каноэ от индейцев, и стрела угодила прямо в меня, мэм, – ответил он с улыбкой – К несчастью, я потерял девушку, которую пытался спасти, но глаз удалось сохранить. Через несколько месяцев смогу снять повязку.

– Не спешите с этим, – отозвалась принцесса быстро. – Пусть дамы привыкнут сначала к одному опасному оку, два для них могут представить слишком тяжелое испытание.

– Вы очень добры, принцесса. Но подумайте, если бы в моем распоряжении были оба глаза, я бы смог рассмотреть вас в два раза лучше. – Он окинул высокую особу восторженным взглядом.

– А вы шалун, милорд, – защебетала она, совершенно покоренная маркизом.

– Вы правы, мэм, но, умоляю, никому не открывайте этого секрета, не то вы отпугнете всех леди, – засмеялся он, и вскоре дамы окружили его плотным кольцом.

Ни одно изысканное собрание света не видело подобной сенсации после того случая, когда принц Уэльский давал бал в честь короля Франции Луи в Карлтон-хаус. Внимание всех гостей было приковано к маркизу, каждый хотел подойти поближе и прикоснуться к новой знаменитости. Возникла давка, и принцесса вынуждена была увести лорда Дэмлера в отдельный кабинет и запереть дверь, чтобы уберечь его волосы, которые обожатели пытались, выдернуть на память, а также черный вечерний сюртук, которому грозила не менее печальная участь.

– Мне казалось, что я возвращаюсь в цивилизованный мир, – заметил маркиз принцессе, а она затем передала слова, вернувшись в залу. – А у меня создается впечатление, что здесь собрались дикари. Вы должны были предупредить меня, принцесса, я бы прихватил пистолеты.

– Вам нужны не пистолеты, а телохранитель, – сказала принцесса. Вскоре оказалось, однако, что одного телохранителя недостаточно, пришлось завести двух. Когда Дэмлер прогуливался по Бонд-стрит или ездил верхом в парке, его сопровождали два человека, каждый под два метра ростом, с плечами, широкими, как дверной проем. Даже таким великанам приходилось здорово потрудиться, чтобы сдерживать натиск толпы. Один из молодых людей был черный, как смоль, нубиец, другой – рыжеволосый и веснушчатый шотландец. Оба сопровождали маркиза повсюду, но в обществе скоро поняли, что их знатный соплеменник терпеть не может посягательств на свою личность. Когда собратья заявляли претензии на его физический комфорт, он просто исчезал. Колоритное трио давало богатую пищу карикатуристам. Известный в Лондоне рисовальщик шаржей Гилрей изобразил дюжих молодцев в образе ангелов-хранителей Дэмлера с крылышками и нимбами, эти рисунки украшали витрины крупных магазинов.

Естественно, что общество остро интересовал вопрос, кому из представительниц прекрасного пола выпадет счастье привлечь внимание лорда Дэмлера. Вел он себя очень неосторожно: начинал ухаживать за одной из богатых наследниц, появлялся с ней в опере и на балах в течение двух-трех вечеров, затем на ее месте появлялась другая. Ходили слухи о его страстных романах то с замужними дамами, то с какой-либо вдовой, но точно никто ничего не знал. Трудно было предположить, что хоть одна женщина могла удержаться и не похвастаться победой над столь, блестящим кавалером. Любая сделала бы это достоянием широкой гласности, будь у нее хоть малейший повод. И действительно, несколько из них претендовали на роль дамы сердца маркиза, а он из галантности не опровергал их, только говорил, загадочно улыбаясь:

– Возможно, что-то запамятовал имя леди, с которой провел вчерашний вечер.

Вскоре стало ясно, что лорд Дэмлер не удостоил особым вниманием ни одну из знатных дам, а предпочел им особу совсем иного рода – красавицу куртизанку, обладательницу совершенно незаурядной по привлекательности копны волос. По какому-то таинственному волшебству природы волосы эти имели уникальный цвет – нечто среднее между золотом и серебром. Соблазнительница появлялась в парке в роскошном фаэтоне, запряженном парой гармонировавших по масти рысаков из королевской конюшни, лошади были примерно того же цвета, что и ее волосы. Коллекции ее нарядов» и драгоценностей могла бы позавидовать любая леди королевства.

«Песни издалека» читались всеми и были у всех на устах, книгу можно было найти в любой книжной лавке и на столе в любой великосветской гостиной. Слава вознесла лорда Дэмлера до таких высот, что, казалось, должна была изрядно вскружить ему голову. Однако его самого это положение удивляло и забавляло, он принимал почести сдержанно и благосклонно, но чувствовалось, что лорда утомляет шум вокруг его персоны, и он старался реже появляться в светских салонах. Он отпустил своих телохранителей и принял приглашение погостить в провинции в поместье лорда Малверна и его хорошенькой жены Констанцы, чтобы немного побыть в более спокойной обстановке. Имя графини, Малверн, означавшее упорядоченность и постоянство, никак не соответствовало характеру леди. Ее любовные интрижки были известны далеко за пределами поместья, и все единодушно решили, что теперь она присоединит Дэмлера к длинному списку своих поклонников. Сама же Констанца постаралась не сделать ничего, что могло бы опровергнуть эти толки.

Вскоре до Лондона долетели слухи об оргиях и прочих неблаговидных делах, о дуэли между Дэмлером и Малверном за честь Констанцы.

– Должно быть, Дэмлер не поддался ее чарам, – комментировала эти слухи принцесса. – Малверн страшно обижается, если его друзья не влюбляются в Констанцу.

Поэта больше обсуждали в его отсутствие, чем во время его пребывания в городе. Когда маркиз вернулся в Лондон, его колчан пополнился еще одной стрелой – второй частью «Песен издалека», уже готовой к публикации. Сюда вошли впечатления от поездки по Америке и вояжа через Атлантический океан на родину. Появились и новые герои, скрасившие его пребывание на корабле, – целая школа послушниц-монахинь и команда распущенных до непристойности матросов. Новые поэмы имели столь же шумный успех. Мисс Мэллоу, как и все другие, выкроив гинею, бросилась покупать сборник, чтобы насладиться виршами в свободные часы.

Стихи очень нравились мисс Мэллоу, она даже опасалась, что после них читатель не захочет заниматься ее скучной прозой, герои которой были столь же невыразительны, как ее дядя Кларенс, превращенный ею в даму, сочинявшую плохую музыку. Свои сочинения она постоянно сравнивала с Бахом, причем не в пользу последнего.

Пруденс и новоиспеченный поэт жили в одном городе, писали для одного и того же издателя и имели общего читателя, но их жизни протекали на никогда не скрещивающихся параллелях. Лорд Дэмлер занимал большое место в мечтах мисс Мэллоу, но о ее существовании ему было неизвестно. Однажды их общий издатель мистер Mapрей привлек внимание поэта к безвестной для него писательнице.

– Читали этот роман, Дэмлер? – спросил Маррей, кивая на последнюю книгу Пруденс, лежавшую на его столе.

– Не читаю романов вообще, кроме Вальтера Скотта, – ответил Дэмлер нараспев, даже не взглянув на три тома в красивом синем переплете с золотым тиснением.

– Ну, если вам нравится Скотт, то это вас не привлечет. Ручная проза, домашняя, но неплохая. Скотту понравилось. Раз вы зашли, хочу подложить вам небольшого поросенка. На следующей неделе будет обед в честь мистера Вордсворта в отеле Пултни. Надеюсь видеть там своих самых знаменитых писателей и думаю, что они воздадут ему должное. Не хотите ли прийти?

– Нет.

Маррей вздохнул.

– Появитесь хоть на обеде, Дэмлер. Ваше отсутствие будет замечено, пойдут слухи.

– Я уже обещал быть у тетушки, леди Мелвин, как раз в этот вечер.

– Она поймет.

– Надеюсь, мистер Вордсворт тоже сможет понять. Засвидетельствуйте ему мое почтение.

– Приходите после обеда на официальную часть, когда будут произноситься речи. Дэмлер не мог скрыть изумления.

– Что?! Добровольно обречь себя на сидение на жестком стуле, Бог знает, сколько часов, и все только для того, чтобы выслушивать незаслуженные похвалы в адрес мистера Вордсворта. Вы сошли с ума, Джон.

– Ну, ладно, тогда зайдите после речей, где-то около десяти, просто поздороваться с Вордсвортом.

– Хорошо. Зайду, если окажусь поблизости. Пултни, говорите?

– Да. – Маррей благодарно улыбнулся, приняв ответ за обещание.

Приглашение на этот же вечер было послано и мисс Мэллоу как особая честь. Маррей был прекрасно осведомлен о скромном образе жизни молодой писательницы и хотел оказать ей любезность. Она пришла в восторг и в течение пяти дней лихорадочно подбирала туалет – заказала новое платье и предалась новым мечтам о встрече со знаменитостями. Это был ее первый выход в круг собратьев по перу, и она не могла дождаться встречи с ними. Маррей сообщил, что там будет Фанни Берни, и выразил особое желание познакомить их. Мисс Берни была самой известной писательницей того времени. Пруденс поняла, что ее собственная слава прочно укрепилась, но ей не приходило в голову, что в ресторане можно будет встретить лорда Дэмлера.

Этот случай мог и не представиться – Маррей познакомил их в тот момент, когда Дэмлер готов был выскользнуть из двери пятнадцатью минутами спустя после появления. Ни Маррей, ни Вордсворт не сожалели о его поспешном уходе, ибо с его появлением все внимание переключилось на его особу, и почетному гостю вечера грозило полное забвение. Понадобились усилия шестерых сильных парней, чтобы помочь Вордсворту протиснуться сквозь толпу к молодому поэту. Они обменялись рукопожатием и несколькими комплиментами, которые трудно было разобрать из-за общего шума.

– О, Дэмлер, хочу тебя представить одной особе, с которой ты просто должен познакомиться, – остановил его Маррей, когда маркиз пробирался к двери. Пруденс удалось подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть знаменитость, не будучи обнаруженной. – Мисс Пруденс Мэллоу, одна из моих восходящих звезд.

– Вы очаровательны, мисс Мэллоу, – протянул нараспев поэт, поклонившись с почтением, и наградил Пруденс такой улыбкой, которая не давала ей работать два дня.

Пруденс была так взволнована, что чуть не забыла сделать реверанс. Она не сводила глаз с Дэмлера, стараясь запомнить каждую черточку его лица и фигуры. Раньше девушка не представляла, что на свете существуют такие совершенные люди. Следствием знакомства явилось то, что Пруденс решила пересмотреть свои взгляды на безупречность небесной жизни в сравнении с земной.

Дэмлеру было не впервой наблюдать подобную реакцию со стороны молодых леди, когда благоговейный восторг лишал их дара речи. Приходилось брать инициативу в разговоре на себя.

– Что вы пишете, мисс Мэллоу, романы или поэмы?

– Поэмы, – ответила Пруденс не потому, что хотела ввести его в заблуждение, а потому, что плохо соображала, что говорит.

– Буду с нетерпением ждать возможности прочитать ваши стихи, – заверил он и с поклоном удалился.

Новое знакомство всколыхнуло мечты Пруденс. Образ, который был ей знаком по журналам и карикатурам в газетах, поблек перед совершенством реального человека. В три часа ночи, лежа без сна и вспоминая детали вечера, Пруденс вдруг осознала, что ни словом не похвалила работы Дэмлера и не предложила ему в подарок свои собственные, на что он намекал, говоря, что хочет прочитать их. Она выбралась из-под одеяла, зажгла лампу и надписала для него первый том своей первой книги. Верхний уголок первого тома немного помялся, так как книгу уронили на пол, но дефект не был очень заметен. Она немного подумала, какую надпись лучше сделать, и остановилась на официальной: «С наилучшими пожеланиями лорду Дэмлеру от мисс Мэллоу». Казалось невероятным, что книги, которые она держит в своих руках, скоро попадут в его руки, ее мысли передадутся ему. На такой тесный контакт она никогда не рассчитывала. Вскоре Пруденс заснула с мыслью о том, что он подумает о ее книге. Утром она сразу отослала роман мистеру Маррею для передачи лорду Дэмлеру.



На следующее утро, когда Дэмлер вошел в контору Маррея для делового разговора, издатель передал ему три тома первого романа мисс Мэллоу.

– Как любезно с ее стороны, – сказал поэт, не скрывая насмешки. – Полагаю, что от меня ожидают, что я нанесу личный визит, чтобы выразить признательность.

– Достаточно послать записку.

– Не хочу поощрять ее к дальнейшим знакам внимания, Джон. Лучше вам поблагодарить ее от моего имени.

Джон улыбнулся, он хорошо знал манеру друга. Через полчаса лорд Дэмлер уже сидел в салоне леди Мелвин и выслушивал упреки по поводу раннего ухода накануне вечером.

– Чтобы загладить вину, купил тебе подарок, тетушка, – сказал он, вручая ей три тома мисс Мэллоу. – Это новая писательница, которой Маррей покровительствует. Он очень хвалит роман.

– Мисс Мэллоу, – прочитала леди Мелвин. – Я не знакома с ее вещами. Она хорошенькая?

– Нет.

– Как она выглядит?

– Не припомню, но если бы она была симпатичная, я бы ее запомнил. Если не ошибаюсь, она была в чепце.

– А, старая дева.

Он кивнул и перевел разговор на другую тему.

ГЛАВА3

– Ты выглядишь утомленной, Пруденс, – сказал Кларенс, довольный вчерашним выходом племянницы в свет. Вот уж удивится сэр Альфред, когда придет позировать для портрета и услышит, что его, Кларенса, племянница познакомилась с Дэмлером и составила о нем весьма благоприятное мнение. Когда Кларенсу было выгодно, Пруденс представлялась как его племянница, в противном случае – дочерью Вилмы.

– Это оттого, что ты не привыкла еще к сливкам общества. Так ты видела Дэмлера, а? Думаю, что теперь ты снимешь чепец и начнешь приударять за ним, как все остальные.

Пруденс устало улыбнулась, но промолчала.

– Наша Разумница слишком разумна для этого, – шутила ее мать в обычном для семейства стиле.

– Я думаю, Пру, – продолжал Кларенс, – теперь, когда ты становишься известной и общаешься с элитой, не мешало бы сделать твой портрет.

– Нет необходимости, дядюшка. Вы уже нарисовали три или четыре моих портрета, – напомнила Пруденс.

– Не стесняйся. Мне будет приятно рисовать тебя. Сделаем в три четверти профиля, как Мону Лизу, с пером в руке или книгой на коленях, чтобы было понятно, чем ты занимаешься.

Это было смелое отступление от правил.

Такие новые символы, как перо и книга, открывали перед Кларенсом невиданные перспективы.

– Предложу мистеру Альфреду вдеть цветок в петлицу, – добавил он с блаженной улыбкой, предвкушая невиданные возможности, открывавшиеся его мысленному взору. – Он, видишь ли, заядлый садовод. Выращивает цветы в огромном ящике, который называет оранжереей. Ну, ну. Сэру Томасу Лоренсу такая мысль никогда не приходила в голову. Наверное, собезьянничает, когда узнает о моей творческой находке. Не проговорись, если будешь беседовать с Лоренсом, – предупредил он Пруденс, очевидно находясь под ложным впечатлением, что отныне она постоянно будет посещать все собрания знаменитостей.

Пруденс и не подумала упомянуть об этом ни в разговоре с сэром Томасом Лоренсом, ни с кем-либо еще, хотя сам Кларенс сообщал о своем секрете всем знакомым. Миссис Херринг решила вернуть свой портрет, чтобы дорисовать перо, вложенное в ее руку, как символ ее особого пристрастия к «маленьким крылатым друзьям», как она называла птиц. Кларенс хотел также добавить символическую деталь к портрету мистера Арнпрайора – полотно все еще находилось в студии, – но считал неуместным вложить рыбу в руку джентльмену, увлекавшемуся рыбной ловлей. Положение спасло воспоминание о книге Пруденс. Да, он нарисует томик «Идеального рыбака» Уолтона, подвесит его где-нибудь около модели, так как на полотне не было стола или иной поверхности, где можно было пристроить книгу. Фон у Кларенса обычно был иного цвета – голубого, если модель была светловолосой, розового для брюнетов и желтого для пожилых людей с голубоватыми или пурпурными шевелюрами.

Пруденс было разрешено не присутствовать во время сеансов сэра Альфреда, так что она была свободна в последующие три дня. К ее удивлению и великому удовольствию, она удостоилась посещения мисс Берни на следующий после обеда день и получила приглашение прогуляться в карете известной писательницы назавтра. Казалось, неприступные стены лондонского светского общества наконец расступились и открыли Пруденс доступ в священные покои. Во время прогулки в карете мисс Берни предложила заглянуть к ее «дорогой подруге» леди Мелвин, одной из светских львиц.

Велика была радость Пруденс, когда, войдя в гостиную леди Мелвин, она увидела на столике свой роман. Леди Мелвин, высокая привлекательная дама средних лет, обладала острым язычком и неиссякаемым остроумием. Ей нравилось открывать новые личности и первой приглашать их на вечера. Пруденс нашла ее интересной, но не особенно располагающей к общению.

– Так вы и есть мисс Мэллоу? – сказала она, пристально разглядывая Пруденс. Про себя отметила, что молодая писательница не очень следит за модой.

– Я представляла вас старше. В ваших книгах много зрелых наблюдений, дорогая. У вас острый язычок, мне это нравится. Наши писательницы излишне сюсюкают. О, конечно, к вам это не относится, Фанни, не сверлите меня взглядом. И к мадам де Сталь тоже. В ее случае все совсем наоборот. Я читала «Сочинение» весь день – странный заголовок вы выбрали, мисс Мэллоу. Не очень привлекательный, если, конечно, вы извините мою откровенность.

– «Сочинение» читается лучше и вызывает больше интереса по мере развития действия, – заметила Пруденс. – Думаю, что вы не дошли еще до конца первого тома. Этот том лежал открытыми страницами вниз на столике.

– Именно так. Я читаю медленно, но роман мне очень нравится, – Она взяла со стола книгу, чтобы показать Пруденс, где остановилась. – Я остановилась как раз на том месте, когда племянница доходит до исступления от постоянного бренчания на рояле своей тетушки.

Когда книга перешла к Пруденс в руки, она заметила, что уголок переплета немного загнут, как раз там, где был поврежден том, подаренный Дэмлеру. Она открыла титульный лист и обнаружила свою надпись. Леди Мелвин заметила ее недоумение и объяснила:

– Дэмлер подарил мне книгу вчера. Он ее очень хорошо рекомендовал.

– В самом деле? – переспросила Пруденс. – Значит, ему роман понравился? – Она понимала, что он не успел прочесть ни слова, так как Маррей мог передать книгу только накануне. Это было как пощечина.

– Не сомневаюсь, что он был в восторге.

– Странно. Должно быть, он очень быстро читает. В понедельник он был еще не знаком с «Сочинением». Я послала роман Маррею во вторник, в тот самый день, когда он принес книгу вам.

– Ну, вот вы нас и поймали, – засмеялась леди Мелвин. – Ложь никогда не скроешь, не правда ли? Дело в том, мисс Мэллоу, что Дэмлер редко читает романы. Он предпочитает философию, историю и тому подобные серьезные вещи. Романы же он предоставляет читать нам, женщинам.

– По его поэмам не скажешь, что автор увлекается серьезными вещами, вроде философии и истории, – заметила Пруденс, давая волю уязвленному самолюбию.

– Могу только сказать, что его «Песни издалека» – собрание самых невероятных, почти фантастических рассказов в стихах. Мои, по крайней мере, правдоподобны.

Леди Мелвин пришла в восторг от этого замечания. Она давно уже подумывала, чем бы уязвить Дэмлера, и теперь решила, что нашла прекрасное средство.

– Так, значит, вам его стихи не нравятся?

В действительности Пруденс обожала его поэмы, они были интересны па сюжету и прекрасно изложены, но их притягательность состояла в знании героя и его второго я. Она замялась, подыскивая нужный ответ.

– Напротив, они произвели на меня большое впечатление. Что-то свежее, неизбитое.

– Ваша похвала несколько расплывчата. Что вам показалось особенно неправдоподобным?

– Согласитесь, нелегко поверить, что он один, без посторонней помощи, спас трех молодых индианок, когда за ними гналась целая банда охотников за скальпами. И еще менее правдоподобно, что в тот же день он выбрался из джунглей и вечером успел на бал в какой-то город, причем явился без опоздания и даже был соблазнен женой губернатора.

– Тем не менее, то, что его преследовали индейцы, действительный факт. Именно тогда он повредил глаз, – заверила леди Мелвин.

– Я не сомневаюсь, что посещение бала тоже реальность, равно как и любовь жены губернатора, но вряд ли все эти события произошли в один день.

Фанни Берни с присущим ей тактом не принимала участия в критическом обсуждении популярного писателя.

– Все зависит от индивидуального темпа жизни, мисс Мэллоу. Эти события, конечно, не следовали одно за другим стремительной чередой, но ради того, чтобы поддержать интерес читателя, Дэмлер дает динамичную смену событий, избегает неинтересных подробностей путешествий. А что вы планируете писать в ближайшем будущем? Мое желание – поселиться ненадолго в Риме.

– Раз Дэмлер избрал фоном для своих сочинений землю, мэм, я в следующей книге помещу свою героиню в бескрайние дали космоса и предоставлю ей сражаться с инопланетянами, чтобы пощекотать нервы читательниц. На сегодняшний день это самая волнующая тема. Моя героиня полетит из Плимута на воздушном шаре рано поутру, высадится на Луне, чтобы помериться силами с двадцатью тысячами странных существ, к ланчу освободит из тюрьмы заточенных в ней узников, будет посвящена в тайну бессмертия и вернется в Лондон к пяти часам, чтобы успеть на чай к принцу Уэльскому. Постараюсь не утомлять читателя излишними подробностями.

Леди Мелвин удовлетворенно хмыкнула, но Фанни Берни сказала:

– Как забавно, мисс Мэллоу.

Про себя мисс Берни решила, что не будет поддерживать отношений с этим странным созданием, не то ее общество может вызвать непонимание окружающих. Вскоре обе гостьи откланялись, а мисс Мэллоу поняла по поведению своей спутницы, что та ею недовольна. При расставании предложения следующей встречи не последовало.

В этот же вечер Пруденс перечитала «Песни издалека» и обнаружила непоследовательность в каждой строке. Рассказы были смешны, а события столь невероятны, что порой казались абсурдными. В целом она пришла к убеждению, что через пару лет поэмы будут забыты, а уж о более длительном сроке их существования и думать было нечего. Однако, язык и стиль были очаровательны.

На следующий день Пруденс принялась за новую книгу и отбросила все свои мечты прочь. От дяди Кларенса отделаться было трудно – он загорелся идеей сделать ее новый портрет, и в течение трех дней Пруденс пришлось позировать с книгой на коленях и загадочной улыбкой Моны Лизы на устах. Писать в эти дни было невозможно, но она за эти часы сумела хорошо продумать сюжет. Между приступами самолюбования дядюшки, когда от племянницы требовалось соглашаться с его самовосхвалениями и признавать по нескольку раз подряд, что идея ввести книгу в картину – верх гениальности, Пруденс нашла хорошее, абсолютно прозрачное заглавие для своей книги и имя для новой героини. Она решила назвать ее Пейшенс.

– Да Винчи, к твоему сведению, – сообщил Кларенс, – никогда не смог бы изобразить четко заглавие книги. Даже ресницы забывал толком нарисовать. Я использовал готический шрифт, как в твоей книге.

Портрет был сделан и поставлен для просушки в один ряд с миссис Херринг и ее пером и сэром Альфредом с цветком в петлице. Отличить ее от другой дамы было нетрудно – на голове у Пруденс красовался чепец.

Следующей жертвой дяди Кларенса стал восьмилетний мальчик, и Пруденс снова освободили от обязанности присутствовать при сеансах. Мать попросила составить ей компанию, чтобы поехать за покупками на Бонд-стрит, но Пруденс боялась упустить творческое настроение и предпочла остаться дома и заняться романом. В этот вечер дядя Кларенс давал небольшой обед, чтобы похвастаться племянницей перед друзьями и дать им возможность лицезреть молодую леди, которая была знакома с самим лордом Дэмлером. Для Пруденс это означало еще один потерянный вечер.

Пруденс работала теперь в кабинете. Комната была предоставлена ей в день выхода в свет ее первой книги – дядя Кларенс умел ценить успех. После знакомства с лордом Дэмлером Кларенс заговорил о том, что в кабинете нужно установить полки специально для ее книг. В данное время только наличие письменного стола и коллекции перьев говорило о назначении комнаты. Велико было удивление мисс Мэллоу, когда к двери кабинета подошла служанка и объявила, что к ней пришли посетители.

– Мистер Маррей и еще один джентльмен, – произнесла Роза чинно, сознавая важность события. – У него на глазу черная повязка, мисс. Красавчик писаный. Уж не тот ли самый поэт?

Визит Дэмлера – ибо это был действительно он – оказался не столь лестным, как могло показаться. Прогуливаясь по центру города, он случайно натолкнулся на Маррея, который пригласил его зайти с ним к мисс Мэллоу, так как у поэта был к издателю деловой разговор. Маркиз не мог припомнить, о ком идет речь, пока Маррей не напомнил обстоятельства их недавнего знакомства. Но Дэмлер отличался воспитанностью, и, когда мисс Мэллоу с дрожью в коленях спустилась в гостиную, он выразил радость по поводу представившегося случая побеседовать с ней еще раз и поблагодарил за присланную книгу. Изящество лорда Дэмлера снова ошеломило девушку. Ни единым намеком он не дал понять, что сделал с ее книгой. Она от волнения почти все время молчала и боялась, что покажется ему тупицей.

Мистер Маррей принес ей на подпись несколько бумаг, она механически ставила свое имя, не в состоянии прочитать, что подписывает.

– Мисс Мэллоу доверчивая леди, Джон, – заметил Дэмлер, наблюдая за действиями Пруденс. Маррей произнес в ответ какую-то остроту, которую Пруденс не расслышала и потому оставила без ответа.

Пруденс решила, что визит Дэмлера давал ей подходящий шанс сделать ему комплимент по поводу его книги.

– Я прочитала все ваши поэмы, – произнесла она срывающимся от волнения голосом. – Мне они очень понравились.

– Благодарю вас, мэм, – ответил Дэмлер. Так как она ничего не добавила, он ради приличия продолжал: – А я прочитал роман, который вы мне любезно презентовали. Он мне тоже очень понравился. Мы, писатели, должны держаться вместе и хвалить друг друга, вы не согласны?

– Согласна, – сказала она и подумала, про себя, что он лжет и делает это очень хорошо. Пруденс понимала, что вместо того, чтобы использовать этот случайный визит и произвести на Дэмлера благоприятное впечатление, она решительно упускает возможность. Не может придумать, что сказать.

Вскоре встреча приняла совсем нежелательный оборот. Дядя Кларенс, получив от служанки информацию о высокопоставленном госте, влетел в гостиную, вытирая краску с пальцев белой тряпкой.

– Лорд Дэмлер, вот сюрприз, какая честь! – гремел он, не дожидаясь, пока их представят ДРУГ Другу. – Моя племянница все о вас рассказала. – Он схватил руку Дэмлера и яростно начал ее трясти.

– Познакомьтесь, это мой дядя Элмтри, – беспомощно бормотала Пруденс. Дядя Кларенс завладел разговором, и она уже не могла бы вставить слова, даже если бы очень захотела. Кларенс возносил до небес поэмы Дэмлера которые никогда не читал. Шекспир, Мильтон не шли ни в какое сравнение. От поэм Дэмлера он перешел к романам Пруденс. Сегодня ей не грозило быть низведенной до ранга «дочери Вилмы». Ее талантом он тоже восторгался, хотя еще не удосужился прочитать ее романы. В Англии не было другой писательницы, достойной сравнения с лордом Дэмлером.

– Я не очень щедр на похвалы, – добавил он с достоинством. – Обычно редко читаю книги, могу их не открывать по году, но серьезную литературу, которую вы представляете, всегда приятно читать. Да, я обязательно прочту «Песни издалека». Я имею в виду, что прочту их еще раз, – поправился он, заметив изумленно поднятые брови маркиза.

Поэт кивком головы дал понять Маррею, что пора уходить. Пруденс, в ужасе от оказанного гостю приема, не стала их удерживать.

– Один бокал вина, уж не откажите, – настаивал Кларенс. – Сочту за честь, если выпьете по бокалу вина перед уходом.

Не дав гостям возможности отказаться, он потянул за шнурок и приказал слуге принести вина. Пока тот выполнял распоряжение, Кларенс оседлал любимого конька.

– Хочу спросить, Ваша Светлость, интересуетесь ли вы искусством? – спросил он гостя.

– Весьма. В Греции мне посчастливилось видеть великолепные образцы, – ответил Дэмлер, надеясь следующие пятнадцать минут посвятить приятной беседе об искусстве. Бедняга совсем ничего не смыслил в литературе, но, может быть, понимает толк в теме, которую предложил их вниманию.

– Ах, Греция. Там не увидишь ничего хорошего, кроме камней, – заявил авторитетно Кларенс, зачеркнув одной фразой все классическое наследие. Дэмлер уставился на него в удивлении, на лице его застыла саркастическая улыбка.

– В самом деле? – протянул он нараспев.

– Все, что было, расколото на куски. Вы видели обломки, вроде тех, которые вывез Элджин. Какой скандал. Этот человек не в своем уме, никакого сомнения. Нет. Когда я говорю «искусство», то имею в виду живопись.

– Ах, да, живопись. Я провел какое-то время в Италии. Рим стоит посмотреть и, конечно, Флоренцию.

Слушать впечатления туриста Кларенсу было неинтересно.

– Надеюсь, вы знакомы с Моной Лизой? – спросил он.

– Разумеется, – ответил Дэмлер, не теряя надежды услышать что-нибудь новое о знаменитой картине.

– Это та, что нарисовал да Винчи, – сообщил Кларенс с видом первооткрывателя.

Улыбочка снова появилась на губах Дэмлера.

– Да, так говорят, – согласился он, поощряя хозяина дома к дальнейшему разговору.

– Дядя, наши гости спешат, им пора уходить, – не выдержала Пруденс.

– Ничего, мы можем немного задержаться, – возразил поэт.

– Спешат? Чепуха! Какая может быть спешка, когда речь идет о живописи? А вот и вино! Как приятно побеседовать с джентльменами, которых интересуют не только политика и цены на зерно.

– Вы хотели что-то сказать о Моне Лизе, – напомнил гость.

Маррей бросил на Пруденс извиняющийся взгляд и взял бокал с вином.

– Именно это я и хотел сказать. Замечательный портрет – Мона Лиза. Итальянцы еще называют ее Джокондой.

Сердце мисс Мэллоу ушло в пятки, но выхода не было.

– Да Винчи хорошо посадил натуру, так что ему не пришлось рисовать ее в полный анфас. Это самая трудная поза для художника нарушаются естественные пропорции. Все черты нужно укоротить – чертовски неудобное положение. И еще он укоротил ее ниже талии, чтобы снять проблему пропорций. Когда рисуешь портрет в полный рост, приходится считаться с пропорциями. Он избежал трудностей, умно расположив модель и уменьшив ее ниже талии. Я сам иногда пользуюсь таким приемом, когда спешу.

– Вы рисуете, мистер Элмтри? – спросил Дэмлер, не скрывая интереса.

– Мажу кистью немного. Не профессионально, конечно, вроде того, как вы пишете стихи. Просто для собственного удовольствия.

– Именно так, – согласился первый поэт Англии.

– Недавно нарисовал портрет племянницы. На мотив Моны Лизы. Но я, конечно, не лишил Пруденс ресниц.

Кларенс продолжал рассказывать о своих подвигах в живописи, о том, как он ввел в портрет символическую деталь, и что Лоренс ужасно ему завидует, особенно его скорости в работе – восемьдесят семь портретов в год. Он умудрился посвятить гостей во все свои глупости и несуразности, пока наконец Маррей не убедил Дэмлера, что им надо уходить, несмотря на протесты поэта, который сетовал, что издатель не дает ему насладиться беседой в полной мере.

– Поговорить с этим человеком интереснее, чем провести неделю на курорте, – сказал Дэмлер, когда они направлялись к экипажу. – Мне всегда казалось, что эксцентричные англичане вымерли, но этот экземпляр живет и здравствует и даже имеет хороший дом в Гроувенор-Сквер.

Проводив гостей, Кларенс сказал, обращаясь к племяннице:

– Ну, что ж, этот твой новый поклонник на вид неплохой парень.


– Он не мой поклонник, дядя, – ответила Пруденс, испытывая усталость и разбитость во всем теле.

– Ну, и хитрюга же ты! Подцепила маркиза у всех на виду. Не поклонник! Так я и поверил. Вот, подожди, все расскажу миссис Херринг и сэру Альфреду.

– Дядюшка, прошу вас, не делайте этого.

– Чепуха, я не стыжусь знакомства с ним. Прекрасный парень. Знает все об искусстве. Напишу ему записку и предложу попозировать мне.

– О, дядя, умоляю, не нужно этого делать!

– Могу выкроить для него время между близнецами Парди и миссис Малгроув. В следующий понедельник смогу начать – до среды – три дня. С ним не будет трудностей – в любом положении будет хорошо смотреться. Красивые ресницы. Жаль, что один глаз завязан, но повязку я не изображу, конечно.

Мистер Элмтри не мог понять, отчего племянница вдруг разразилась истерическим хохотом, но про себя решил, что это от счастья, что удалось заполучить в кавалеры знаменитость. Он сильно огорчился, что забыл спросить адрес маркиза. Пруденс не сочла нужным сообщить, что мистер Маррей может быть использован как посредник в передаче корреспонденции, и вопрос был снят сам собой.

ГЛАВА 4

Следующая неделя выдалась спокойной для мисс Мэллоу, что дало ей возможность перевести дыхание и отдохнуть от светских встреч. Большую часть времени она проводила дома за работой, однажды присутствовала на скучном обеде с дядей Кларенсом и матерью и посетила концерт старинной музыки в обществе пожилой приятельницы дядюшки.

Лорда Дэмлера тоже ожидала мирная неделя. Его чествовали во дворце Карлтон на приеме у принца-регента; однажды он обнаружил, что в его дом незаметно прокралась в его отсутствие молодая особа и поджидала его в спальне; его попросили написать комедию для презентации в театре Друри Лейн; он выиграл тысячу фунтов в фаро; приятно провел время, флиртуя с леди Маргарет Халстон и был награжден костюмом папаши за ребенка, зачатого во время его пребывания в Америке девицей, которая знала о его репутации, но не была осведомлена о времени и маршруте его странствий.

В пятницу вечером маркиз зашел за леди Мелвин, чтобы сопровождать ее на вечер, на который ему не хотелось идти. Он застал тетушку уже одетой и готовой к выходу. На голове ее красовался безвкусный тюрбан пурпурного цвета. Она была вся увешана бриллиантами без чувства меры и вкуса.

– Решила изобразить витрину ювелирного магазина Хет? – язвительно осведомился он.

– Я выгляжу ужасно, правда? Но мне совершенно нечего надеть, а бриллианты отвлекут внимание от старого платья, не так ли?

– Они, несомненно, отвлекут внимание, но не от платья. Нет ничего вульгарнее избыточного количества драгоценностей. Мне кажется, что ожерельем и целой коллекцией брошей можно пожертвовать, они совершенно не нужны.

– Не имеет значения. Завидовать будут не бриллиантам, а тому, что я появилась в твоем обществе.

– Ты забываешь, тетушка, что мне следует подумать о твоей репутации.

– Знаешь, почему я сегодня так плохо подготовлена? Целый день читала следующую книгу мисс Мэллоу, которую ты рекомендовал.

– У нее есть еще книги?

– Целых три, и они восхитительны. Только что закончила «Кошку в саду».

– Звучит весьма заманчиво, – протянул он и зевнул, прикрыв рот длинными пальцами. – Значит, это о животных?

– Нет, это двуногая кошка. Старая кляча, вроде меня, которая рыщет по саду, видит, что ей не положено, и болтает потом о том, что подглядела.

– Что ей тоже не полагается делать. Удивлен, что из-под пера мисс Мэллоу выходят такие безнравственные вещи.

– Будто ты ее так хорошо знаешь.

– Почти совсем не знаю. Не говори, что ты с ней знакома.

– Недавно познакомилась. Фанни Берни привела ее сюда на прошлой неделе и сидела, поджав губы, слушая бестактные замечания своей протеже.

– Думаю, что мы говорим о разных дамах. Моя мисс Мэллоу не способна на бестактность.

– В лицо, может быть, и не скажет. Но позлословить за спиной – это у нее отлично получается. На твой счет тоже проехалась.

– В самом деле? – он остолбенел. – Могу полюбопытствовать, что она обо мне говорила? Мы едва знакомы, странно, что она могла нелестно отозваться обо мне.

– Не столько о тебе лично, сколько о книге.

– Припоминаю, что она хвалила мои поэмы.

– Как-нибудь поинтересуйся ее подлинным мнением.

– Что же она сказала? Надеюсь, что ты не скроешь от меня, Хетти.

– Боже, да у тебя головокружение от успехов. Ходишь как надутый индюк от сознания собственного величия. Собрат-писатель и замечания лишнего не может сделать без того, чтобы ты не взвился на дыбы. В общем, ничего особенно плохого она не говорила. Просто ей показалось неправдоподобным, что в один день герой успел перенести погоню индейцев, спасти, трех девушек, успеть на бал и завязать роман с женой губернатора. Она помешана на достоверности.

Дэмлер пожал плечами.

– Я же не романист, который все расписывает по минутам, я поэт. Говорила еще что-нибудь?

– Ей не понравилось, что у тебя задействован весь земной шар. Собирается свою следующую героиню запустить в космос и превзойти тебя в описании чудес.

– Пожалуйста, пусть попробует. Я не претендую на звезды. Она о них тоже пишет? Леди Мелвин засмеялась.

– Боже праведный, нет, конечно. Она просто шутила. На самом деле очень приземленная особа. Здесь у меня три ее романа. Хочешь, убедись сам.

– Не читаю романов.

– Проиграешь хорошее пари.

Он взял со столика «Сочинение» и взглянул на него.

– Хорошо. Попробую прочитать это. Надеюсь, что буду крепко спать с ее помощью.

– Покровитель индейцев! Кстати, если будешь беседовать с ней, имей в виду, что она знает, что ты дал мне книгу в тот самый день когда получил ее. Так что будь осторожен.

Дэмлер поправил повязку дрожащим пальцем.

– Так вот что ее настроило против меня! Я уже успел сообщить, что получил большое удовольствие от ее книги.

– Когда же ты успел?

Леди Мелвин, разумеется, не претендовала на то, чтобы завоевать сердце племянника, но проявляла собственнический интерес к его делам.

– На прошлой неделе. Мне она показалась ужасной занудой – слова толком не сказала. Зато ее дядюшка – ценный экспонат!

Хетта пыталась подзадорить племянника, чтобы тот рассказал больше. По его лицу она видела, что он не договаривает, но Дэмлер отказался удовлетворить ее любопытство.

Раут оказался скучным лорд Дэмлер не задержался там долго. Поехал в клуб и проиграл половину суммы, выигранной на прошлой неделе. Уже около дома, когда он собирался выйти из кареты, рука его случайно легла на книгу мисс Мэллоу. Раздраженно пожав плечами, маркиз отнес три томика в гостиную. Было еще не поздно. За бокалом эля он небрежно раскрыл первый том, пробегая глазами отдельные строчки. Некоторые фразы или остроты заставили его улыбнуться, вскоре он читал роман самым серьезным образом. В отличие от тетушки читал он быстро. Перед тем, как лечь спать, Дэмлер уже кончил вторую книгу, а до завтрака справился и с третьей и пополнил список почитателей таланта мисс Мэллоу.

Если бы он знал раньше, что роман посвящен молодой леди, готовящейся стать старой девой и влачащей жалкие дни в обществе нудной тетки в провинции, где ей не с кем отвести душу, он бы даже не открыл книги. Но теперь не мог не отдать должное писательнице – в повествовании прекрасно отразилась реальная жизнь, в этом, по-видимому, и заключалась его притягательная сила. Никаких замысловатых фантазий, вроде тех, которыми пестрели его поэмы, – ничего подобного в книге не было. Это была настоящая литература, а то, что писал он, подделка, рассчитанная на дешевый эффект. Дэмлер долго сидел, размышляя, и чем больше сравнивал работу этой маленькой чопорной леди со своей собственной, тем угрюмее становился его взгляд.

Маркиз вышел из дома и купил другие два романа мисс Мэллоу, а затем весь день читал «Кошку в саду». Будучи знакомым с дядюшкой писательницы, он легко узнал его в музицирующей героине «Сочинений». Пародийный дар мисс Мэллоу потряс его, по ее виду нельзя было предположить, что она способна на сарказм – типичная божья коровка, тихоня с лягушачьим темпераментом. Она, конечно, знала, что дядя Кларенс никогда не прочтет этой книги. Но кто был прототипом второго романа? Лорд Дэмлер был убежден, что это была реальная фигура, и ему не терпелось познакомиться с автором.

Устав от чтения, лорд Дэмлер отправился на званый обед. За столом он оказался рядом с Молчуньей Джерси, самой знаменитой болтуньей Лондона. При мысли о том, как могла бы изобразить его соседку мисс Мэллоу, он не мог сдержать улыбки. Леди трещала без умолку, что избавляло маркиза от необходимости поддерживать разговор, и он мысленно снова возвращался к мисс Мэллоу. За обедом пришло решение снова навестить ее на следующий день, пригласить покататься в его карете, чтобы она могла отдохнуть немного от говорливого дядюшки и посмотреть, действительно ли девушка так скучна, как ему показалось. Он считал, что покорить робкую молодую леди не составит для него большого труда. Вот уж удивится свет, увидев его с безвестной старой девой! Его даже самого позабавила подобная мысль.

На следующий день лорд Дэмлер не отказался от мысли о визите и приготовился сделать это в первой половине дня. К своему величайшему удивлению, он почувствовал, что волнуется. Не как какая-нибудь неопытная институтка, конечно. Отнюдь. Ему приходилось обедать с принцами, ужинать с принцессами, флиртовать с герцогинями и графинями, и при этом он не испытывал ни малейшего смущения. А сейчас предстоящий визит к маленькой неинтересной леди почему-то вселял в его душу чувство неуверенности. Он подумал, что девушка постарается составить для себя его критический портрет, будет судить о нем со свойственной ей манерой подмечать смешные черточки и ещё, чего доброго, высмеет его в очередном опусе. Что она может написать о нем? «Джентльмен, которому удалось поставить высший свет на колени с помощью черной повязки на глазу и скверных стихов…» Нет, она укусит больнее.

Однако позднее, когда маркиз предстал перед живой романисткой, казалось, что его волнение передалось и ей. Она выглядела, словно пораженная громом, хотя не настолько, чтобы забыть предупредить служанку, чтобы та не беспокоила мистера Элмтри. Не меньше самого маркиза мисс Мэллоу желала оградить их от встречи с болтливым дядей Кларенсом, который мог снова все испортить.

Мать мисс Мэллоу, благоразумная, хотя и ничем не примечательная дама, посидела минут десять за это время Дэмлер успел предложить Пруденс прокатиться по Лондону.

– Я позабочусь, чтобы с вашей дочерью ничего не случилось, мэм, – заверил он миссис Мэллоу.

– Пруденс вполне может сама позаботиться о себе, – ответила мать.

– Ее имя говорит само за себя, – улыбнулся он.

Пруденс пристально рассматривала лорда Дэмлера. В этот момент она наконец осознала, что имеет дело с простым смертным из костей и мяса, в жилах которого течет обыкновенная красная кровь. Возможно, в его случае комбинация этих элементов человеческого тела сработала более удачно, но все же он, как и она, был просто человек. В мгновение ее благоговейный страх перед ним рассеялся, словно легкое облачко от порыва ветра.

– Интересно, сколько раз вам приходилось выслушивать подобные банальные фразы по поводу вашего имени, – сказал Дэмлер, когда они выходили из дома.

– Чаще, чем хотелось бы.

– К тому же это неправда, что ваше имя говорит о характере, – продолжал он, помогая ей сесть в карету.

Таких роскошных экипажей мисс Мэллоу не приходилось видеть вблизи, не то что кататься на них. Отец в свое время держал небольшую коляску, и у дяди Кларенса была неуклюжая карета, которая служила уже больше двадцати лет. Новенький экипаж Дэмлера блестел лакированными дверцами с фамильным гербом, серебряными вензелями, а сиденья внутри покрывали настоящие тигровые шкуры.

– Напоминает дикие джунгли, – засмеялась Пруденс.

Ему сразу стало стыдно, он подумал, что проявил плохой вкус.

– Я тоже недостаточно благоразумен. Видите, использовал свои трофеи для самой неподходящей цели. Нужно было сделать из них придиванные коврики.

– Надеюсь, вы не считаете, что ходить по ним более благородное занятие, чем сидеть на них? – заметила она.

Это была ничего не значащая фраза, рассчитанная на то, чтобы заполнить паузу, прежде чем карета тронется, но он снова почувствовал себя неловко.

– Почему вы думаете, что мое имя не подходит мне? Считаете меня неблагоразумной? – спросила Пруденс, стараясь скрыть впечатление, произведенное на нее каретой. Особенно любопытно выглядели маленькие дверцы с серебряными ручками.

– Именно так. Поступить с дядей Элмтри, как вы сделали, было не совсем благоразумно, мисс Мэллоу.

Пруденс не могла скрыть удивления. Неужели он считал свое общество таким ценным подарком, что упрекал ее за то, что она лишала дядю удовольствия встретиться с сиятельным гостем? Кларенс наверняка так и воспримет ее жест, но со стороны Дэмлера было непомерной гордыней принять ситуацию таким образом. Проглотить пилюлю, не разжевав, Пруденс не могла. Дэмлер уловил ее настроение.

– Чем я заслужил вашу неприязнь, мэм? – спросил он. – Я намеревался вести себя самым деликатным образом. Вы не можете отрицать, что расписали дядю в «Сочинении» самым неподобающим образом.

– Вы хотите сказать, что прочитали роман?

– Конечно. Было нелегко вырвать его из рук Хетти. Давал ей почитать, – добавил он, не смущаясь ложью, так как возвращать книгу хозяйке он не намеревался и считал ее теперь своей собственностью.

– Но он никогда не догадается, даже если прочитает «Сочинение». Как вам удалось узнать его? Я специально переделала его в женщину, и никто не понял. Надеюсь, вы не занимались сравнением их ресниц?

Смеяться над дядей Кларенсом было почти непристойно, но все же Пруденс льстило, что кто-то ее понимал, и не осуждал. Она невольно улыбнулась.

– Нет, детали внешности и туалета я опустил, символы также. Если не ошибаюсь, они появились недавно. Лоренс непременно захочет позаимствовать идею, надо соблюдать полную секретность, – предупредил он в знак того, что согласен участвовать в заговоре.

– И уж, конечно, выдаст за свою находку.

– Как только дядя Кларенс изобрел мазок охры под носом, чтобы сделать более рельефной форму, Лоренс тотчас же присвоил его открытие.

– Плагиатор! Если за ним не присматривать, он начнет сажать модели в три четверти профиля, как на портрете Моны Лизы, и требовать, чтобы они так же складывали руки. Я восхищен вашими книгами. Вы настоящий художник слова.

Пруденс вспыхнула от удовольствия.

– Общепризнанным художником являетесь вы, милорд.

– Чепуха. Не пытайтесь мне льстить. Мои поэмы – дешевка, вы это знаете, мисс Мэллоу.

– Я так не думаю. Они просто потрясают. Мне они очень нравятся, я просто обожаю их.

– Не хочу этого слушать, – он погрозил ей пальцем. – Теперь, когда вы получили известность советую быть осторожнее в литературных оценках. Вам придется придержать ваш язычок. У меня есть точные сведения, что мисс Берни была чуть ли не шокирована вашей острой критикой в мой адрес лорд Дэмлер тоже, конечно, обижен. Особенно потому, что все, что высказали, поразительно верно.

– О, но я не…

– Разве вы не собирались послать героиню на луну, потому что я завладел всем земным пространством? Конечно, собирались. У Хетти длинный и острый язык, но она не имеет обыкновения лгать.

– Я… я просто шутила, поймите же.

– Понимаю, теперь, после того, как познакомился с вами. Хочу сказать, что стал лучше понимать вас.

Маркизу хотелось узнать ее еще лучше. Она была непохожа ни на кого из его знакомых.

– Хотелось бы знать, кого вы вывели в «Кошке в саду»?

– Героиня, как вы теперь легко можете догадаться, – это мужчина, ужасно любопытный. Он жил рядом с нами в Кенте. Холостяк в летах – удивительно, что общество относится к ним намного благосклоннее, чем к нам, старым девам, хотя они ничуть не лучше. Когда ко мне кто-нибудь приходил, он всегда подглядывал через забор.

– Так Эмили – это вы. Я даже не подозревал.

Эмили была молодая жизнерадостная героиня романа, обладавшая некоторыми чертами Пруденс.

– Нет, ее я придумала, – пояснила мисс Мэрлоу, вспомнив, что ее героиня почти красавица. – Просто я использовала некоторые реальные факты.

– Я бы так не смог.

– Не сомневаюсь, что вы сами пережили добрую половину приключений, о которых написали. Все испытать было просто невозможно.

– Все они реально происходили, если не со мной, то с кем-то еще. О некоторых я слышал, но в каждом есть элемент вымысла.

Пруденс скептически хмыкнула.

– Из того, что я читала, я поняла, что вы легко мешаете правду с вымыслом.

– Меня приняли за Марвелмана из-за моего имени. Я не планировал делать героя с себя. Вообще я начал сочинять эти поэмы, чтобы одолеть скуку, мучавшую меня вечерами. Когда лишаешься интересной компании или увлекательного занятия, приходится искать замену.

Карета въехала в парк и тут же была замечена. Каждый второй экипаж останавливался, и его пассажир хотел поболтать с Дэмлером.

Маркиз шутил и улыбался собеседникам, и трудно было догадаться, что он умирает от скуки. Этого, однако, нельзя было сказать о Пруденс. Такого дня в ее жизни еще не было. Дэмлер представлял ее титулованным особам, но старался не останавливаться надолго, а, перекинувшись несколькими репликами, ехал дальше.

– Как вам это нравится – чувствовать себя рыбой в аквариуме? – спросил он с обезоруживающей улыбкой, когда смог улучить несколько минут между приветствиями знакомых.

– Очень занятное ощущение. Если всегда повторяется то, что сегодня, удивительно, что вам удается как-то продвигаться по парку вообще.

– Часто бывает еще хуже, – бросил он несколько устало. – Не нужно было приезжать сюда. Нам не дают поговорить. Следовало предположить, что так будет. Поедем лучше за город.

Они выехали на Челси-Роуд и смогли наконец отдохнуть от приветствий и представлений. Молодые люди с удовольствием беседовали о своей работе, о его путешествиях, но очень мало о самой Пруденс. Прощаясь с ней у дверей ее дома после длительной прогулки, лорд Дэмлер сказал:

– В следующий раз поговорим о вас, мисс Мэллоу. Я все время болтал о себе, и так ничего и не узнал о вас. Итак, до завтра?

Пруденс кивнула и вошла в дом, двигаясь как во сне. Дядя Кларенс уже поджидал ее и снова принялся подтрунивать над племянницей.


– Сразу понял, что он к тебе неравнодушен. По глазам его видно – да, да. Нужно запомнить это выражение, попробую передать его в красках. И повязку надо будет убрать. Очень интересный молодой человек, но повязка его портит. Что он тебе говорил?

– Высоко отзывался о ваших портретах, дядя.

– Неужели? Странно, он их никогда не видел, но, наверное, слышал обо мне – при дворе меня знают. Сэр Альфред упомянет о моих символах. Он часто бывает при дворе. Так он хочет познакомиться с моими работами? Ну, что ж, охотно покажу студию, ведь он уже практически член нашей семьи. Когда он придет?

– Думаю, скоро, – ответила Пруденс осторожно.

– Если зайдет, когда я буду в студии, пошли за мной непременно. Сейчас рисую близнецов. Смогу прерваться ненадолго. Или приведи его в мастерскую. Пусть поучится, как нужно позировать.

Кларенс без колебаний произнес последнюю фразу о джентльмене, которого рисовали величайшие художники Европы и который знал позу Моны Лизы не хуже, чем она сама. Пруденс прикусила губу, чтобы не расхохотаться. Раздражавшая ее глупость дяди сейчас вдруг показалась просто забавной, ибо мысленно она считала Дэмлера участником сцены и смотрела на происходящее его глазами.

– Мы не должны возлагать на лорда Дэмлера больших надежд, Кларенс, – предупредила миссис Мэллоу. – С его стороны это просто дань вежливости как писателя по отношению к коллеге.

– Чушь, он влюблен в нее. Я уже сказал миссис Херринг. Она позеленела от зависти. Хочет, чтобы ты зашла к ней с маркизом как-нибудь, Пру, когда у вас возникнет желание.

– Дядя, нельзя говорить такие вещи посторонним. Что, если до него дойдет? Он будет шокирован.

– Ты очень застенчива, дорогая. Такого кавалера, как Дэмлер, надо немного поощрить. При его физическом недостатке он наверняка робеет.

– Что вы имеете в виду? Какой недостаток?

– Глаз, конечно. Но это не должно тебя пугать. Я позабочусь, чтобы потомки никогда не узнали разницу между его здоровым глазом и больным. Какой символ ему больше подойдет?

– Еще не решено, дядя, будете ли вы рисовать его.

– Но я согласился. Никаких проблем. Спроси у него в следующий раз, когда он придет охмурять тебя.

– Он не собирается «охмурять» меня.

– Что за девчонка. Пока не наденет кольца на палец, слова из нее не вытянешь.

Для себя он уже решил вопрос ее замужества, поэтому возражать было бессмысленно. Миссис Херринг была оповещена, в ближайшие два дня эта новость станет достоянием каждого, кого удастся встретить.

ГЛАВА 5

На следующий день Дэмлер зашел, как и обещал. Пруденс уже поджидала его, держа наготове накидку, и сумела выскользнуть из дома, избежав бестактных шуточек дяди Кларенса.

В этот раз лорд Дэмлер и Пруденс постарались не показываться в парке, а поехали на север по направлению к Харроу. Сегодня маркиз намеревался выслушать историю жизни мисс Мэллоу, но Пруденс чувствовала, что ее монотонная, бедная событиями биография не вызовет у него интереса. Пока он плавал под парусами по морям и океанам, она сидела с книгой в саду позади дома или перед письменным столом. Его беседы с королями и императорами, несомненно, больше захватывали воображение, нежели её визиты к больной подруге или переделка старых платьев. Кончилось тем, что он опять взял инициативу в свои руки, а она выполняла в основном роль слушательницы.

Они выезжали вдвоем только второй раз, но казалось, что давно знают друг друга, и Пруденс осмелилась спросить:

– Что заставило вас пуститься в странствия по свету? В «Песнях» есть какие-то неясные намеки, но объяснения не дается.

– Для этого есть веская причина, я не хотел делать ее достоянием публики.

– Еще одно сомнительное приключение? Не хотите повредить репутации дамы? – полюбопытствовала она.

– М-м-м. Мне оно мало льстит, а дама еще меньше. А почему вы уехали из Кента?

Пруденс в нескольких словах поведала историю семьи и ответила на интересовавшие его вопросы. В ее жизни не было тайн, тогда как его жизнь, девушка не сомневалась в этом, содержала немало загадок. Ей очень хотелось узнать подробности.

– Это была англичанка? – спросила она, чтобы вернуть его к причине отъезда. Он уже успел рассказать о романах с русской дамой и жительницей Индии.

– Да, замужняя леди, жила по соседству с моим дядей. – Он снова попытался перевести разговор на ее жизнь.

– А как случилось, что вы начали писать романы?

Пруденс передала скучную историю своей работы в качестве копировщицы и снова вернулась к его любовному приключению.

– Какова была собой та замужняя леди? – настойчиво расспрашивала она.

– Теперь она мне кажется вполне обычной. Зрелая дама около тридцати лет, хотя все еще очень привлекательная, несколько полноватая, но тогда мне это нравилось. Я только окончил Кембридж, был совсем неопытным юнцом.

– Догадываюсь, что она взяла на себя труд обучить вас премудростям любви.

– Вижу, что вы твердо решили выведать всю историю. Будь по-вашему, но не жалуйтесь, что не предупредил вас. Она была любовницей моего дяди. Он к этому времени овдовел, она тоже потеряла мужа. Жила в одном из его домов, и их отношения были известны всем, кроме меня. Когда он умирал, она приходила каждый день, сидела у постели, разговаривала с ним и оставалась до вечера. По вечерам беседовала со мной.

Он замолчал, и Пруденс сказала:

– В этом нет ничего предосудительного.

Он покосился на нее.

– Вечера не полностью посвящались беседам. Вам, должно быть, известно, как это бывает. А может быть, и неизвестно. Но такие отношения развиваются быстро, можете мне поверить. Подруга моего дяди была искушенной в вопросах любви, и через пару дней я был без ума от нее. На следующий день после смерти дяди я сделал ей предложение, но она высмеяла меня, и я был глубоко уязвлен.

– Вы сделали предложение такой женщине?

– Был молод и глуп, теперь самому трудно в это поверить. О таких вещах я ничего не знал, но она оказалась более разумной. Ей ни к чему было обременять себя ревнивым юнцом в качестве мужа. Если сказать точнее, предложение ее просто испугало. Она нашла утешение с хозяином местной гостиницы, а я чувствовал, что жизнь разбита, и слонялся поблизости, чтобы лишний раз взглянуть на предмет своего обожания. – В глазах Дэмлера Пруденс почудилась ностальгическая тоска по его безрассудной молодости, словно он все еще переживал отказ той леди.

– Надо признаться, что меня всегда влекли путешествия, иначе я не заехал бы так далеко и не странствовал бы так долго. Этой истории своей юности я никому не рассказывал, мисс Мэллоу. Вы умеете вытянуть из меня все, что вам нужно, и сам не знаю, зачем я рассказываю такие неподобающие вещи маленькой неискушенной леди вроде вас. А вы ничего о себе не говорите, спрятались в раковину, как улитка. Расскажите о ваших поклонниках. Уверен, что у вас их было немало в юности.

Мисс Мэллоу не считала свои юные годы далеким прошлым, но поняла, что Дэмлер думает, что она старше, чем есть на самом деле. Она постаралась припомнить хоть один роман, но в жизни ее был только один идол, некий, мистер Спрингер, которого она обожала без всякой надежды на взаимность. Это был главный сердцеед в их округе, все девушки сходили по нему с ума. Пруденс хорошо знала его мать и на ходу сочинила романтическую историю, оставив ее слегка неясной, но не такой нелестной для нее, какой она была на самом деле.

– Почему же вы не вышли за него замуж? – спросил Дэмлер, когда его собеседница закончила свой рассказ.

– Не знаю, – ответила та неопределенно, в душе улыбаясь при мысли о том, что вышла бы за него с большой готовностью, если бы он сделал ей предложение.

– Вы жалеете, что не вышли замуж? – Очевидно, маркиз считал, что в ее преклонном возрасте надежда на замужество ей не улыбалась. Конечно, ее чепец…

– Нет, совсем не жалею. Я так люблю свою работу.

– Мы все, писатели, любим свой труд. Я просто счастлив, что вы отказали мистеру Спрингеру. Дело в том, что я с ним знаком и уверен, что вы, как и я, считаете его надменным и недалеким человеком.

– Вы его знаете! – вырвалось у Пруденс, и она с опозданием вспомнила, что Рональд Спрингер тоже учился в Кембридже, вероятно, даже в одно время с Дэмлером.

– Да, мы вместе учились в университете. На разных факультетах, но я его хорошо помню. Надутый осел, всегда и всюду лез вперед как старший. Ему не может быть много лет, примерно моего возраста.

– А мне, конечно, семьдесят пять! – съязвила она.

– О нет, что вы. Я опять все испортил. – Он закрыл лицо руками, изображая отчаяние. – Простите меня еще раз? – спросил он игриво. Пруденс засмеялась, но какая-то легкая натянутость осталась, и Дэмлер принялся спасать положение.

– У меня такое впечатление, что в вашем саду позади дома и в кабинете вы умудрились лучше познать жизнь, чем я, объездив весь свет. В ваших книгах больше мудрости, чем в философских трактатах.

Пруденс попыталась воспротивиться открытой лести, но он так умело вел свою линию, что скоро ее недовольство совсем исчезло. Так как он считал Пруденс старше ее лет, то, естественно, полагал, что она была более опытна, чем в действительности. Он говорил о таких вещах, которые ее шокировали, но она твердо решила не показывать вида. Пруденс не хотелось выглядеть наивной провинциалкой, но иногда она себя выдавала, и тогда он смеялся и говорил, что развращает ее.

К радости Кларенса и мисс Мэллоу, лорд Дэмлер появился в их доме и на третий день, чтобы снова увезти Пруденс на прогулку. Опять ей пришлось надеть свою скромную шляпку и темно-синюю накидку, которая придавала ей такой стародевический вид, и не удивительно, что ее принимали за стареющую даму, вышедшую из того возраста, когда еще можно думать о замужестве. Еще больше огорчало Пруденс присутствие дяди Кларенса с его плоскими шутками.

– Так вы опять едете вдвоем, – весело говорил он, потирая от удовольствия руки. – Вы, лорд Дэмлер, отбиваете ее у всех остальных претендентов, – добавил он, хотя знал не хуже племянницы, что таковых у нее не значится.

– Знаю, что наживаю кучу врагов, – ответил лорд Дэмлер не без гордости.

– Ха, представляю, как они ревнуют. Ничего, это их немного расшевелит.

– Что за чепуху вы говорите, дядя, – возразила Пруденс, спеша завязать ленты шляпки.

– Не скромничай. Будто я не могу отличить настоящего поклонника от прочих. Она ужасно хитрая у нас, – добавил он тихо, чтобы его мог слышать только лорд Дэмлер. – Никогда ничего нам не рассказывает. Пока священник не огласит имя ее избранника, она не признается. Что за девчонка!

Тирада Кларенса скорее поразила лорда Дэмлера, чем развеселила его. Как только они сели в карету, он приступил к допросу.

– Неужели ваш дядя в самом деле принимает нас за влюбленных? – спросил он неуверенно.

Пруденс готова была задушить своего дядюшку, но пришлось обратить все в шутку.

– Вам следует твердо усвоить, что запрещается возить меня на прогулки и оставаться равнодушным к моим чарам. Все мои посетители подозреваются в том, что носят в кармане обручальное кольцо и только и ждут удобного случая, чтобы надеть мне его на палец. Но вы же знаете, какая я хитрая, поэтому держу всегда руки в карманах. Мистер Маррей тоже был под подозрением, пока не упомянул о своих четырех детишках. Только это обстоятельство спасло его от алтаря.

Так как Дэмлер уже давно понял, что Кларенс относится к категории дураков, он поверил в правдоподобность объяснения. Стремясь перевести разговор на менее опасную тему, Пруденс сказала:

– Сегодня мне хотелось бы зайти в магазин, нужно купить новую шляпку.

– Тогда давайте поспешим, – оживленно согласился он.

– Неужели моя так уж плоха? – засмеялась она. В душе Пруденс удивилась, как легко он реагировал на ее выходки. Более покладистого человека ей не приходилось встречать.

Он бросил на нее неуверенный взгляд, но в следующий момент засмеялся:

– О нет, уверяю вас. В этой маленькой круглой шляпке вы выглядите очень таинственно. Я знаю, что вы специально надеваете ее как средство защиты от армии поклонников. Но мне хотелось предложить что-нибудь поинтереснее с первой нашей прогулки. Позвольте отвезти вас к мадемуазель Фанни на Кондуит-Стрит. Самый модный салон. Я туда вожу всех своих… подруг.

– Я не уверена, что мне нужна сверхмодная шляпа, – ответила она.

– Боитесь, что вас примут за… леди не очень серьезного поведения? Этого не случится. Но мне хотелось бы, чтобы вы не выглядели моложавой тетушкой, так как собираюсь проводить в вашем обществе много времени и предпочитаю делать это не под крышей вашего дядюшки.

С таким послесловием Дэмлер мог потребовать, чтобы она изменила весь свой гардероб, и Пруденс не возражала бы.

– Ну что ж, пусть будет мадемуазель Фанни. Посреди дороги карета развернулась и поехала в противоположном направлении, на Кондуит-Стрит.

– О, небольшое осложнение – у меня с собой не очень много денег, – заметила мисс Мэллоу.

– Запишите в счет. Все так делают. Я дам поручительство в вашей платежеспособности.

Не смею предложить заплатить за покупку, чтобы не оскорбить вас.

– Лучше не надо, а то меня могут принять за одну из ваших… гм… подруг.

– О, нет, не беспокойтесь, – он так откровенно рассмеялся, что Пруденс немного обиделась. Неужели она выглядит такой старой?

Мисс Мэллоу привыкла покупать свои шляпки и другие аксессуары на прилавках Базара Пантеон за наличные деньги. Хотя она уже несколько лет жила в Лондоне, ей не приходилось пользоваться маленькими элегантными магазинчиками, и она даже не предполагала, какое великолепие можно встретить в торговых помещениях. Ее поразила роскошь заведения – везде бархатные драпировки, мебель красного дерева, а продавщицу можно было принять за модную светскую даму.

– Добрый вечер, Фанни, – произнес Дэмлер, входя.

– Бонжур, лорд Дэмлер, – ответила Фанни.

Она улыбнулась ему улыбкой, которую Пруденс могла назвать не иначе, как сладострастной, сквозь опущенные ресницы и полураскрытые губы.

– Моей кузине нужна новая шляпка. Что-нибудь сногсшибательное.

Откровенный взгляд Фанни скользнул по Пруденс без всякого интереса.

– Сейчас подберем. Сюда, пожалуйста, мадемуазель.

– О, нет, Фанни, не запирай ее в кабине. Я должен видеть, что она покупает. Принеси шляпки сюда.

Фанни улыбнулась и удалилась в другой конец магазина, так призывно раскачивая бедрами, что Пруденс устыдилась своей принадлежности к тому же полу. Она отвернулась к окну, чтобы не смотреть на Дэмлера, который не отрывал взгляда от удаляющейся фигуры Фанни. Через минуту продавщица появилась, неся целую охапку шляпок неземной красоты. Это были даже не шляпки, а цветущие сады в миниатюре, маленькие атласные розы уютно покоились в зеленых гнездышках из шелка…

– Как насчет вот этой? – спросил Дэмлер, выбрав телесного цвета шляпку из тонкой соломки с бутонами нежных цветов вокруг головы у основания полей. – Померьте ее, мисс Мэллоу.

Пруденс надела шляпку и пришла в такой восторг, что решила купить ее, хотя она стоила не меньше двух-трех гиней. Фанни невнятно произнесла что-то вроде «пять гиней» но девушка подумала, что, вероятно, ей показалось.

– Вы уверены, что хотите только одну? – спросил Дэмлер.

Неужели возможно было, что леди может хотеть две шляпки одновременно? Тем временем маркиз уже принимал другую шляпку из рук Фанни. Это была синяя соломка с немного опущенными полями, покрытая блестящей глазурью. Одна прекрасная ярко-красная роза украшала поля. Шляпка выглядела неотразимо, словно насмехаясь над Пруденс. Она примерила ее.

– Эта больше подходит как вы думаете, Фанни? – спросил Дэмлер.

– Очень элегантно, очаровательно, – сказала Фанни, обращаясь к Пруденс. – Вам нравится, мадемуазель?

– Пруденс онемела от восторга. Она давно хотела выглядеть такой элегантной леди, которая смотрела на нее из зеркала. Изысканная, немного капризная, почти красавица.

– Возьму эту, – сказала Пруденс, даже не спросив цену.

– Не снимайте ее, – сказал Дэмлер. – Фанни, выбросьте эту старую шляпу в мусорную корзину. Или хотите забрать ее с собой, мисс Мэллоу? Пруденс не была слишком расточительна. Она решила оставить старую шляпку, но с готовностью, удивившей ее саму, купила обе шляпки и грациозно распорядилась прислать счет на Гроувенор-сквер.

– Так-то лучше, вот так нужно держаться всегда, – похвалил Дэмлер. – Куда поедем демонстрировать обновку? Не рискнуть ли прокатиться по парку?

Пруденс была не против, но Дэмлер, видно, просто пошутил. Они проехали по Бонд-Стрит, но не рискнули выйти из кареты и пройтись, Пруденс подумала, что он не предложил прогуляться пешком, потому что слишком много взглядов, в основном, мужских обращались в их сторону и пристально разглядывали не только ее спутника, но и ее саму. Взгляды женщин останавливались только на лорде Дэмлере.

– Не хочу, чтобы ваши поклонники перегрызли друг другу горло, – подшучивал маркиз. – Кларенсу придется возводить баррикады вокруг дома.

Во время следующей прогулки – а они стали повторяться регулярно – Пруденс надела светлую соломку. Счет, доставленный на следующий день, был баснословно высок, но игра стоила свеч. У нее было сэкономлено немного денег.

Дэмлер склонил голову набок и произнес:

– Шикарно. Люди скажут, что вы моя новая пассия, не старайтесь их в этом разуверять. – При этом он хихикнул, давая понять, что они оба понимают абсурдность подобного предположения. Пруденс засмеялась с некоторой горечью и, хотя ей было не очень весело, оживленно провальсировала от двери до кареты.

В отношениях мисс Мэллоу и Дэмлера, по мере того, как они развивались, стали происходить некоторые изменения. Даже в самом начале поведение Дэмлера нельзя было назвать слишком подобострастным. Он восхищался книгами мисс Мэллоу и уважал ее талант. Узнав ее лучше, оценил ее трезвый ум, ее сдержанность, ее манеру принимать без излишней аффектации его прошлое, равно как и настоящие похождения, которые он нарочно утрировал, желая вывести ее из равновесия. Когда она надевала новые шляпки, то казалась ему довольно привлекательной в несколько старомодном смысле. Они могли болтать и смеяться часами, не уставая друг от друга. Если бы кто-нибудь сказал ему, что они хорошо подходят друг другу, он был бы возмущен.

Многие приятели Дэмлера пытались выведать у него имя его новой знакомой, и он усердно объяснял каждому, что их отношения носят чисто профессиональный характер.

– Новая романистка, от которой Маррей без ума, – обычно говорил он.

Маррей и в самом деле усилил внимание мисс Мэллоу с тех пор, как Дэмлер стал ее навещать.

– Вы, наверное, читали ее прекрасные вещи. Очень умно пишет. Я их обожаю.

Эти оценки способствовали укреплению славы мисс Мэллоу больше, чем тихое обожание сотен более скромных поклонников ее таланта. Названия ее романов были внесены в список книг, пользующихся наибольшим спросом в библиотеках, что побудило некоторых знатных дам приобрести по экземпляру для себя.

Однажды, выходя из дома Хетта, Дэмлер встретил приятеля, некоего мистера Севилью, довольно богатого человека, дружившего с его тетушкой.

– О, Дэмлер, как поживаете? – спросил Севилья.

– Отлично. Что новенького?

– Ничего особенного. Скажите, кто эта хорошенькая девица, которую вы возите по городу в карете?

– Вы, наверное, имеете в виду мисс Мэллоу. Кстати, она не девица, а леди. Собрат по перу – писательница. Очень умная женщина.

– Кроме шуток? Так это не новая chere amie?

– Упаси Господь. Вы, наверное, видели меня с Сибиллой, если были в опере вчера вечером.

Дэмлер встречался с мисс Мэллоу днем, а вечера оставлял для привычных развлечений.

– Да, я видел вас там. Но с каких пор вы стали довольствоваться одной женщиной?

– Если эта одна женщина – Сибилла, второй уже не захочешь.

– Да, она недешево обходится, могу поклясться. Красивая девочка. Так мисс Мэллоу писательница?

– Да… – Дэмлер перечислил ее книги. – Весьма достойная особа. На сегодняшний день я считаю ее лучшей писательницей в Англии.

– Хотел бы с ней познакомиться.

– Попробую устроить, – пообещал Дэмлер, а про себя подумал: «Как же, разбежался».

ГЛАВА 6

Наконец наступил день, когда Пруденс получила приглашение на одну из светских вечеринок. Открытка пришла от леди Мелвин, которая считала долгом демонстрировать в своем салоне каждую новую знаменитость и всегда, приглашала вдвое больше людей, чем могла вместить ее гостиная.

Пруденс была приятно удивлена и взволнована, но визит к леди Мелвин таил свои проблемы: на приглашении стояло только ее имя. Миссис Мэллоу и дядя Кларенс не были знакомы с леди Мелвин. Конечно, Пруденс была уже не ребенок, но было несколько рискованно впервые появляться в свете одной. Что, если там не будет никаких знакомых, кроме хозяйки дома? Да и узнает ли она ее, ведь они виделись только раз. Ее и в самом деле удивило это приглашение, было ясно, что здесь не обошлось без вмешательства Дэмлера.

Вторая трудность заключалась в том, что как мать, так и дядя были уверены, что ее будет сопровождать лорд Дэмлер. Ей не хотелось их разочаровывать, чтобы им вдруг не пришло в голову убедить ее остаться дома, или, что еще хуже, чтобы Кларенс, со свойственной ему бесцеремонностью, не вздумал сопровождать ее сам.

Пруденс знала, что Дэмлер начал писать пьесу по заказу театра Друри-Лейн. Теперь он заходил реже. День бала наступил, и хотя мисс Мэллоу официально уведомила леди Мелвин о том, что принимает приглашение, и даже заказала новое платье для данного случая, она не была уверена, что сможет поехать, что не придется инсценировать головную боль, когда придет время выехать из дома.

Было три часа дня. Работа не шла. Мисс Мэллоу сидела в своем кабинете, где теперь не только стояли книжные полки, но и висело несколько портретов литературных знаменитостей. Пока Пруденс проводила время с Дэмлером, дядя Кларенс не терял времени зря. Он успел нарисовать Шекспира и Мильтона для восточной стены и Аристотеля для проема между окнами. Все они устремляли на Пруденс загадочные взгляды, и на их лицах застыла загадочная улыбка Моны Лизы, руки были сложены, а тот или иной символ указывал на их призвание. Шекспир держал в руке совсем почти реальную зажженную свечу, что каким-то таинственным образом было призвано символизировать искусство драмы. Девушка разглядывала свечу, когда слуга вошел и доложил о прибытия лорда Дэмлера. Маркиз тут же появился в кабинете, не дожидаясь строгого соблюдения формальностей.

– Мешаю гению создавать новые шедевры? Рекомендую держать на столе вазу с яблоками и запускать ими в неугодных посетителей, вроде меня, когда к вам будут вламываться, без приглашения. Если я некстати, одно слово – и меня здесь не будет. Могу зайти позже, если соблаговолите сказать, когда освободитесь.

– Входите, пожалуйста, я не занята. Сегодня работа не клеится, ни одного слова не написала.

– Со мной происходит то же самое, поэтому решил зайти к вам.

– Как? У вас трудности с пьесой? Вы говорили, что все идет гладко.

– Так и было. Потом случилось нечто непредвиденное: моя неугомонная героиня восстала против меня, своего создателя. По замыслу она должна играть роль мнимой наложницы некоего Могула, но вбила себе в голову, что она в действительности Наложница, и мне никак не удается заставить ее понять, где ее место.

– Но это же прекрасно. Когда такое случается у меня, это верный признак, что все идет правильно. Предоставьте ей решать самой, что делать.

– Но у меня уже есть замысел, который ей неизвестен, вот в чем беда. – Он сел в кресло, закинув ногу на ногу. Как обычно, он был одет по последнему слову моды, и Пруденс вдруг стало стыдно за свое скромное домашнее платье. – Ее зовут Шилла. Ее продали Могулу, когда ей было всего восемь лет – на Востоке так бывает часто. Теперь ей шестнадцать, она еще непорочна, всякими ухищрениями ей удавалось отражать его посягательства, но он задался целью овладеть ею.

– Вы уверены, милорд, что они поставят на сцене такую фривольную вещь? Мне не приходило на ум, что вы сочиняете столь рискованную пьесу.

Он запрокинул голову и заразительно расхохотался.

– Надо было давно сообразить. Ведь ваше имя означает «рассудительная», а не «жеманная», не так ли, мэм? Это ведь комедия, но я выдерживаю ее в лучших классических традициях, все не очень цензурное происходит за сценой. Ведь не предполагаете же вы, что я покажу процесс соблазнения?

Пруденс была шокирована, но постаралась не показать вида, ибо, как всякая молодая леди, получившая строгое воспитание в семье, она стремилась выдать себя за женщину более широких взглядов.

– Я предполагал, что она должна притвориться больной, чтобы сдержать его пыл еще на какое-то время. Не собирался навечно оставить её девственницей. Но эту дурочку угораздило влюбиться в него. Что мне теперь с ней делать?

– А что она сама собирается делать?

– Даже стыдно сказать. Она хочет сбежать в полночь, как это часто происходит в дешевых мелодрамах. Не иначе как начиталась готических романов миссис Редклифф, тайно от меня. Мне кажется, она думает, что он бросится ее догонять и сделает главной женой в гареме.

– Мне ее план очень нравится. Все леди будут без ума, за джентльменов не ручаюсь, правда. Они, вероятно, предпочтут, чтобы он проявил грубую силу или что-то в этом роде, чтобы овладеть ею. Но раз Шилла решила, она все равно сбежит и своего добьется.

– Вам ее план не кажется слишком избитым?

– Нет. Вы украсите ее поступок прелестными серебристыми фразами, и все воспримут его как нечто абсолютно свежее, доселе невиданное.

– Но на Востоке такое не может произойти, это нереально.

– А вы никому не говорите, никто и не догадается.

– Кроме вас. Можно рассчитывать на вашу скромность?

– Обещаю, что никто ничего не узнает.

– Хорошо. Тогда пусть бежит. Вы мне очень помогли. А какие трудности вас одолевают? Если ваш герой отбился от рук, буду счастлив приструнить его ради вас.

– У меня другое. Просто нет настроения.

Лорд Дэмлер обвел взглядом комнату и впервые заметил картины.

– О, господи! Когда вся эта галерея наблюдает за тобой, немудрено потерять всякое желание заниматься творчеством. Не сомневаюсь, что это работа мистера Элмтри, узнаю позу. О, и у каждого свой символ. Кто это?

– Какой невежда. Не узнаете Шекспира? Великолепные кудри не должны ввести вас в заблуждение. Дядя не хотел изображать его лысеющие виски.

– Не понял, что должна символизировать свеча. Но задавать лишние вопросы не буду. А второй кто?

– Мильтон, конечно. Он больше похож на себя, если не считать, что дядя несколько укоротил ему нос. А тот в халате – Аристотель.

– Вам не кажется, что они все похожи друг на друга?

– Как вы можете говорить так? У Шекспира – усы.

– Все равно их можно принять за братьев.

– Все портреты дядюшки похожи друг на друга. Надо к ним привыкнуть и научиться различать достоинства. Когда ему удастся уговорить вас позировать, вы станете похожи на всех прочих. Вы тоже не избежите общей участи.

– Для меня это большая честь, но моя индивидуальность будет отмечена черной повязкой на глазу.

– О, неразумный! – засмеялась она. – Неужели вы думаете, что он отступит от своих принципов? У вас будут сверкать на лице два одинаковых черных агата, как у всех других. На вариации дядя не способен.

Дэмлер улыбнулся, но не упустил возможности подколоть Пруденс.

– Кларенс никогда не нарисует то, чего нет в натуре, это было бы слишком. Вы к нему несправедливы. Он просто старается несколько скорректировать недоработки природы. Что касается меня, то скоро я и в самом деле сниму повязку.

– Очень жаль. Она придает вам пикантность, я бы сказала – создает имидж. Мне очень нравится.

– Вы хотите представить меня в невыгодном свете? – улыбнулся он довольно странной улыбкой.

– Что вы хотите сказать? Я вас раскусила – вы решили начать придираться и подшучивать надо мной.

– Вовсе нет. Просто хотел предложить обмен – ваш чепец на мою повязку. Не сейчас, но в ближайшем будущем. Например, что, если вечером на балу вы появитесь без чепчика? В обмен даю обещание при первой возможности снять повязку. Сегодня еще рано.

– А, так вы тоже идете на бал? – произнесла она с облегчением. – По крайней мере будет хоть один знакомый.

– Я полагал, что мы идем вместе. Но, кажется, поторопился с выводами. У вас, по-видимому, другие планы.

– Нет, – поспешила она исправить положение и улыбнулась, чтобы Дэмлер, чего доброго, не обиделся.

– Следовало пригласить вас раньше. Собирался сам принести приглашение, чтобы заодно договориться, но был занят работой. Генриетта меня опередила. Не имеет значения вы ведь незнакомы с ее кругом, а мне будет приятно, если вечер вы проведете в моем обществе.

Его галантность заставила сердце Пруденс биться сильнее. Между ними никогда не было флирта, просто хорошие дружеские отношения. Но она не была изваяна из камня.

– Я планировала ехать одна, но буду счастлива, если сможете сопровождать меня.

– Вы не оправдываете свою репутацию, мисс Пруденс Мэллоу. Если бы поехали одна, вас подхватил бы самый беспутный гость на балу. У Хетти собирается очень разношерстная компания. Там встретите и герцогов королевского дома, и набобов, и всевозможных выскочек.

– Разве у меня такой заброшенный вид? Чепец послужил бы мне верной защитой от любителей легкой поживы.

– Но вы же не наденете чепец, не так ли? – он бросил неодобрительный взгляд на ее головной убор.

– Вообще-то собиралась.

– Пожалуйста, не надо. Что касается вопроса, который вы задали, – нет, вид у вас самый обычный. Просто когда леди появляется в подобном обществе впервые, да еще без сопровождения, ее тут же заарканивает какой-нибудь прощелыга. Порядочные джентльмены будут ждать, пока их представят, а всякие торговцы атакуют, не дожидаясь формальностей.

Она засмеялась, полагая, что уже не в том возрасте и не настолько хороша, чтобы привлечь внимание светского повесы.

– Постараюсь держать их всех на почтительном расстоянии и представлю вам только епископов и вегетарианцев. – Он поднялся. – Я слишком злоупотребляю вашим временем. Заеду за вами в восемь. До вечера. – Дэмлер поднял руку в знак прощания и вышел.

После ухода маркиза вдохновение вернулось к Пруденс. До обеда она писала, а за столом сообщила, в котором часу «поклонник» заедет за ней. (Иначе как «поклонник» Кларенс не хотел называть Дэмлера). Никто не догадался, что этот вопрос решился только что.

Кларенс не мог не присутствовать при таком важном событии, как отъезд племянницы на вечер к герцогине в компании маркиза. Он был так взволнован, что надел черные парадные брюки и белый жилет, чтобы спуститься вниз.

– Они хорошо смотрятся вместе, – обратился он к сестре – Жаль, что у него физический недостаток, но на картине его не будет. Заметила, что Пру сняла чепец? Это намек, что она собирается принять его предложение. Надо нарисовать ее без чепчика. Зря она начала его носить. Я уговаривал ее этого не делать, но девушка так упряма. Ну, Вилма, во что будем играть – в пикет или папу Джоана? Мы уже неделю не играли в папу Джоана.[1]

Мисс Мэллоу было хорошо известно всеобщее внимание, которое обычно встречало появление кареты Дэмлера, но она не была готова к тому, что интерес толпы может перекинуться на нее. В новом зеленом платье она выглядела хорошенькой и держала себя с достоинством, но будь она страшилищем, интерес к ее особе был бы не меньшим благодаря тому, кто ее сопровождал. Любая леди, которую Дэмлер вывозил на светские сборища, тут же становилась предметом всеобщего обсуждения среди джентльменов зависти среди дам. Маркиз попытался оттеснить от Пруденс нескольких сомнительных личностей, но начались танцы, и их разъединили. Ей приходилось танцевать с теми, кто ее приглашал, и она была им благодарна за внимание. Два или три раза Дэмлеру удалось перехватить ее у других партнеров.

– Не поощряйте ухаживания старика Малмфилда, – предупредил он Пруденс. – С женщинами это сущий дьявол.

– Он мне в отцы годится.

– Его любовница годится вам в дочери. Лучшая защита от него для вас – возраст. Для него вы слишком стары.

– Надеюсь, что в свои двадцать четыре года я все же не слишком стара для человека, которому за пятьдесят! – засмеялась она. – Его партнерша похожа на ребенка.

– Я думал, что вы старше, – признался Дэмлер, критически разглядывая ее, словно не поверил ее словам.

– Спасибо. Зачем вы просили меня снять чепец? Хотели, чтобы я заменила его тюрбаном?

– Хотите сказать, что вы моложе меня? – озадаченно спросил он.

– Мы никогда не уточняли ваш возраст.

– Какая досада. А я всегда принимал вас за женщину старше меня. О, Боже, опять все испортил. Нужно было изобразить изумление, что вам больше двадцати. Но вы и в самом деле выглядите более зрелой дамой – и очень хорошенькой. О, черт, сюда идет Кларенс.

Пруденс испугалась.

– Какой Кларенс?

Повернувшись по направлению его взгляда, она увидела краснолицего толстяка с головой, похожей на ананас, который направлялся к ним.

– Мисс Мэллоу, разрешите представить вам герцога Кларенса, брата принца Уэльского. Служил во флоте. А почему нет принца? Интересно было бы пообщаться со всеми наследными принцами, если они здесь.

– А! У вас новая дама сегодня, Дэмлер? – произнес герцог хрипловатым голосом.

Когда заиграла музыка, герцог схватил Пруденс за руку, даже не спросив ее согласия, и потянул в круг на кадриль. Танцевал он плохо, говорил громко, выкрикивал что-то, что не требовало ответа. После танца заставил Пруденс выпить несколько бокалов вина.

Дэмлер забеспокоился и бросился на поиски Пруденс. Он нашел их в гостиной, где был приготовлен стол с закусками.

– Смазливая девица, – поздравил его герцог громко. – У нее много денег?

– Ни гроша, – ответил Дэмлер, сокрушенно покачав головой.

– У красивых никогда не бывает денег.

– Жаль – Кларенс отошел, не поблагодарив Пруденс и не попрощавшись.

– Он порвал с миссис Джордан. Ищет богатую наследницу, – пояснил Дэмлер.

– Мне показалось, что вы постарались отогнать его от меня, – пошутила она. – Немного денег у меня все же есть.

– Немного его не устроит. Ему надо на что-то содержать отпрысков, у него их десяток, и это только от Джордан.

– Это слишком. Я бы поставила точку после пятого, несмотря на то, что они от герцога. Всему есть предел.

Подошла леди Мелвин, и Дэмлер передал ей остроту мисс Мэллоу. Она тут же пересказала ее мистеру Джемисону. К концу приема шутка ходила среди гостей как лучшая острота вечера, так как позволяла сказать что-то определенное о предмете последнего флирта лорда Дэмлера.

Пруденс познакомилась и с другими гостями, некоторые из которых принадлежали к высшему кругу. За обедом к ним присоединился один джентльмен, который приглашал Пруденс на танец, но получил отказ, потому что опоздал. Дэмлер вспомнил, что это тот самый человек, который жаждал познакомиться с Пруденс, и пожалел, что вынужден сидеть рядом с ним за столом, ибо именно от такого рода знакомств он старался оградить свою спутницу – от слишком развязных молодых людей, носящих маску добропорядочности, что позволяло им бывать на вечерах, подобных этому. Дэмлер представил их, но проявил максимум сдержанности. Пруденс удивила его неучтивость, и она сама заговорила с джентльменом, чтобы загладить неблагоприятное впечатление.

– Вас зовут Севилья, как известный испанский город? – спросила она.

– Да, только в английском звучании. Однако я не испанец, что вы уже, должно быть, поняли по моей внешности.

Молодой человек был смугловат, но не более, чем Дэмлер или иной другой джентльмен, занимающийся спортом и проводящий много времени на открытом воздухе. Ему было около тридцати лет, кроме высокого роста и темных глаз в нем не было ничего привлекательного.

– Как загадочно происхождение имен. Моя фамилия – Мэллоу – ведет начало от названия травы, но это только на первый взгляд. Мне кажется, что раньше она звучала иначе, но с течением времени подверглась преобразованию и стала неузнаваемой.

– Как писательница, вы должны интересоваться происхождением слов. Дэмлер говорил, что вы пишете прелестные новеллы.

Короткой беседы было достаточно, чтобы Пруденс поняла, что у них мало общего, и переключилась на второго партнера. Мистер Севилья, однако, сделал иное заключение: мисс Мэллоу именно та интеллигентная особа, общество которой может придать ему некоторый вес в свете и способствовать исправлению репутации. Прежде чем они поднялись из-за стола, он успел получить разрешение нанести ей визит. Она уступила его просьбе исключительно потому, что считала ее простым актом вежливости с его стороны. В душе Пруденс надеялась, что больше никогда не увидит этого человека.

На вечере присутствовала еще одна особа, с которой Дэмлер очень хотел познакомить Пруденс. Это была леди Джерси, Молчунья Джерси. Ему не терпелось увидеть реакцию мисс Мэллоу, когда на нее обрушится водопад слов. Ему удалось реализовать замысел в самом конце приема.

– Дорогая, такое удовольствие познакомиться с вами, – начала леди Джерси. – Видела, как старик Вилли-Прилипала наступал вам на ноги во время танца. Кларенс его настоящее имя. Жуткий осел. Следовало выручить свою партнершу, Дэмлер. А слышали, мисс Викэм дала Вилли отставку? Вот почему он явился сюда сегодня, вынюхивает другое приданое. Вам не кажется, что парламенту нужно было увеличить ему пособие, он сделал так много для страны. Хочу сказать, что его отпрыски могут оказаться не менее талантливы, чем их мать. Хотя бы некоторые из них. Дороти просто прелесть. Очень способная.

– Все вокруг только и говорят о вас, мисс Мэллоу. Как умно вы выразились – поставить точку после пятого ребенка. У вас такой широкий кругозор. Немудрено, вы же писательница. Писатели всегда придумают что-нибудь оригинальное. Я их обожаю. Пошлю вам ваучер[2] в Алмак-клуб, вы, наверное, знаете о нем. Мы занимаемся там необычными делами, но вы в курсе. Хетти говорит, что ваша следующая героиня полетит на Луну. Я обязательно прочту книгу. Могу предложить хорошее название. Хетти говорит, что вы часто испытываете трудности с заголовками. «Девушка на Луне» – назовите так. Разве плохо звучит? Похоже на «Человек на Луне», не так ли? Как продвигается ваша пьеса, Дэмлер?

Дэмлер даже не пытался ответить, зная, что не сможет вставить ни слова, и предоставил Джерси самой ответить на вопрос.

– Знаю, что дела идут отлично. Я тоже собираюсь начать писать мемуары, но все не хватает времени. Это о гареме? – Он кивнул. – Как умно. Надеюсь, вы представите нам много красивых евнухов. И, конечно, еще больше молодых красавиц – у вас это хорошо получается. Представляю, какое удовольствие получите от выбора актрис и репетиций! Долли Энтвисл обещает выкрасить волосы в черный цвет, чтобы ей дали роль. После смерти мужа ее волосы совсем порыжели, стали огненного цвета. О, меня зовет принцесса. Наверное, хочет посоветоваться, кого пригласить в Алмак. Приходите как-нибудь, обязательно, мисс Мэллоу. Приходите как-нибудь, обязательно, мисс Мэллоу. Мы все пришли к единодушному мнению, что вы нам подходите. Я пришлю вам билет. Счастлива была познакомиться. Всем расскажу, какая вы остроумная.

Она удалилась, не переставая улыбаться и говорить на ходу.

Дэмлер выжидательно посмотрел на мисс Мэллоу.

– Давно хотел представить вам эту особу и выслушать ваше мнение.

– В отличие от вашей подруги я не нахожу слов.

– С удовольствием процитировал бы этот ответ, но не буду. У старушки Сэлли длинные руки. Так вы пойдете в Алмак?

– Возможно.

После вечернего триумфа приглашение в известный клуб, которое казалось столь желанным еще накануне, уже не обладало притягательной силой. Хотя клуб сам по себе имел репутацию довольно скучного заведения, это был центр общественной жизни Лондона, где собирались сливки. Вход был строго ограничен, и предложение оказывало мисс Мэллоу большую честь, чем она сознавала.

Когда карета везла их к дому Пруденс, Дэмлер сказал:

– Воспользовался вашим советом, позволил Шилле решить за себя, и пьеса пошла как по маслу. Учусь у вас трудолюбию. Завтра буду работать целый день.

Пруденс поняла, что завтра его не увидит, и ответила, что тоже собирается работать весь день.

– Как вам понравился бал? – спросил он, помогая даме выйти из кареты.

– Получила большое удовольствие.

– Не жалеете, что убедил вас снять чепчик?

– Нисколько, – Пруденс зевнула и заморгала глазами. Она не привыкла ложиться в три часа утра.

– Не привыкли бодрствовать до глубокой ночи, да, мисс Пруденс? Будьте осторожны, а то на следующем портрете дядя изобразит у вас темные круги под глазами.

– Его главный талант – скрывать недостатки. Грозит нарисовать меня без чепца. Спокойной ночи, лорд Дэмлер. Спасибо за все.

– Это я должен вас благодарить, мисс Мэллоу.

Он сбежал по ступенькам, перепрыгивая через две сразу, и уже из кареты помахал ей рукой. Вечер удался на славу, но когда карета скрылась, Пруденс почувствовала легкое разочарование. Она спрашивала себя, на что же она рассчитывала. Дэмлер вел себя идеально, как хорошо воспитанный, галантный кавалер. Именно это ее огорчало. Если бы он не относился к ней как к приятельнице, то вел бы себя иначе. Именно так он бы помахал любому другу мужского пола, с которым провел приятный вечер. «Какие глупые мысли приходят вам в голову, мисс Пруденс. Отчего это?» – спрашивала она себя. И предостерегала: «Помните свое имя».

ГЛАВА 7

Племянница Кларенса Элмтри еще больше выросла в его глазах, когда он узнал, что ее пригласил на кадриль герцог Кларенс. Ей было предложено затопить камин в кабинете, если нужно. Пруденс надеялась, что щедрость его не иссякнет, когда наступит осень. В мае можно обойтись и без отопления. Его расположение нужно было, чтобы получить согласие на целый ряд новых занятий, которым Дэмлер решил предаться ради нее. Он заявил, что они зря тратят время, разъезжая по окрестностям, пора изучить сам город. Он намеревался показать ей лошадей в цирке Астли, музей восковых фигур мадам Тюссо, но самое интересное, по его мнению, предстояло увидеть в иных районах – в самых грязных и неблагополучных кварталах. Однажды они отправились в трущобы на восточной окраине Лондона, в следующий раз посетили район, где селился средний класс – Хэнстаун. Пруденс заметила, что Дэмлер что-то усердно записывал, словно производил исследование. Она предположила, что ему это нужно для литературной работы.

– Мне давно пора приступить к обязанностям в палате лордов, – объяснил он. – Я уехал из страны совсем молодым и плохо ее знаю. Слушать политиков или изучать статистику бесполезно, подлинного знания жизни у них не почерпнешь. Лучше все увидеть своими глазами. Пруденс только удивляло, какое отношение она имела к его знакомству с жизнью города, но, поразмыслив, решила не задавать лишних вопросов, чтобы не быть отстраненной от этого занятия. Мимоходом он заметил как-то, что знание злачных мест ей может пригодиться для работы. Она понимала, что поверхностного знакомства с жизнью трущоб было недостаточно, чтобы писать о людях дна, но глубже вдаваться в общественные проблемы ей не хотелось. Находиться рядом с Дэмлером было всегда приятно, поэтому она не возражала против этих поездок.

Дэмлер возил ее во все новые места. Многие ей были известны только по названиям. Пруденс никогда не предполагала, что посетит их лично. Однажды они отправились с корзинами фруктов в Бедлам – дом для умалишенных. Пруденс пришла в ужас, увидев, в каких страшных условиях живут больные.

– Трудно поверить, что так могут жить люди, – сказала она.

– Хорошо, что они этого не осознают. Если бы были нормальны, когда попали сюда, то в скором времени лишились бы рассудка. Для их лечения ничего не делается.

– Да, но я не думала, что их можно вылечить.

– Не у всех же поврежден мозг. Разве вы не знаете, что у людей могут быть временные приступы болезни, потом они приходят в норму. У меня есть такой знакомый – учился с ним в школе. Его лечат в частной клинике. Он всегда поправляется на какое-то время. Если же такое случается с бедняком, он попадает в Бедлам и уже никогда оттуда не выходит.


– И ничего нельзя изменить?

– Ни вы, ни я не сможем помочь в одиночку. Это политика. Такие проблемы должны решаться обществом. Ньюгейт[3] еще хуже, но туда я вас не повезу.

– А сами поедете?

– Да, бываю там время от времени.

– Зачем вам все это нужно?

– Я ездил по свету. А теперь мне интересно узнать, как живут другие классы у меня на родине. Нам, писателям, полезно знать такие вещи.

– Конечно – Пруденс прожила в Лондоне четыре года, но не знала никого, кроме нескольких знакомых дяди и продавцов магазинчиков, куда ходила за покупками. Она не жалела, что расширяет кругозор, даже находила это полезным независимо от того, придется ей когда-нибудь писать об этом или нет.

В тот же день он сказал:

– Завтра хочу навестить Джейн Шорс. Хотите поехать со мной? Это не очень приятное зрелище, но для вас может представить определенный интерес.

– Где находится Джейн Шорс? – спросила Пруденс, полагая, что речь идет о каком-нибудь месте в порту.

– В доме Магдалины. Я говорю о женщинах, которые проходят перевоспитание. А вы подумали, что поведу вас к Гарриет Вилсон?

Пруденс улыбнулась, так как ей было неизвестно, что Гарриет Вилсон – главная куртизанка Лондона.

– Один такой дом – исправительная тюрьма, точнее, – находится в конце Гудмэнфилд. Я уже договорился о визите, хочу посмотреть, как там идут дела. Не надевайте новую шляпку, она там неуместна, наденьте свою старую круглую, которую вы предусмотрительно не выбросили.

Пруденс чувствовала, что дом для падших женщин ей интереснее, чем Бедлам, и охотно согласилась составить Дэмлеру компанию. В упомянутом доме, как сообщил маркиз, занимались в основном молодыми незамужними женщинами, имеющими детей.

– Не высказывайте удивления, если увидите, что каждая вторая беременна, – предупредил он.

Снаружи дом выглядел довольно привлекательно – солидное, респектабельное здание из красного кирпича, – но внутри был непригляден. Молодые матери собирались в церковь, когда Дэмлер и Пруденс приехали, так что они решили сопровождать процессию. Девушки входили рядами, все одинаково одетые в серо-коричневые простые платья с широкими воротниками и плоские соломенные шляпы, завязанные под подбородком. Пруденс поразилась их юности, многим было не больше пятнадцати или шестнадцати лет, и у них были светлые невинные лица. Она ожидала увидеть грубых, разбитных женщин, а эти девушки шли, опустив головы и сложив впереди руки. Они были больше похожи на вновь обращенных монашек, чем на проституток.

Слушать проповедь, которая была прочитана, было неловко. Кара Божья призывалась на головы этих полудетей за их плотские грехи, словно они были злостными распутницами. Пруденс так и подмывало встать и попросить священника замолчать. Взглянув на Дэмлера она заметила, что руки его сжались в кулаки а губы сжались в тонкую жесткую линию.

Затем они осмотрели дом – спальни с узкими жесткими кроватями, стоявшими почти впритык, как булки на лотках в пекарне. Наблюдали женщин за работой – уборкой помещений, где полы приходилось скрести щетками, приготовлением еды, шитьем. Ели девушки за длинными столами без скатертей. Перед каждой были миска и ложка и полстакана синего, похожего на воду молока. Дэмлер попросил, чтобы ему тоже дали их еду. Попробовав, он с трудом мог проглотить ее.

После осмотра Пруденс и Дэмлер были приглашены в контору управляющего заведением на чай, который подали в чашках из тонкого китайского фарфора наливали чай из серебряного чайника, что составляло резкий контраст с пищей и сервировкой для девушек. Дэмлер задал много вопросов, в основном касавшихся финансов. Пруденс не предполагала в нем такого практицизма, думая, что его, как и ее, будет интересовать личная история молодых матерей.

– Сколько девушек вы содержите здесь? – спросил он.

– Сто на каждый данный момент, – ответил доктор Малруни, священник, читавший проповедь в церкви, он же главный управляющий домом.

– Сколько времени проводит у вас каждая девушка?

– В среднем около шести месяцев, в зависимости от ее положения на момент поступления.

– Вы имеете в виду месяц беременности? – уточнил Дэмлер.

Малруни с опаской взглянул на Пруденс, словно желая сказать, что подобные разговоры не предназначены для нежного слуха леди. Дэмлер проигнорировал его взгляд.

– Именно так. Раньше здесь содержались двести девушек в год, но перед моим приездом несколько меньше – сто пятьдесят примерно. Я снова повысил цифру до двухсот и намереваюсь довести ее до двухсот двадцати пяти в этом году.

– Вы получаете деньги за эту работу? Пруденс не понимала, говорит ли он серьезно или готовит ловушку.

– Конечно, нет. Я делаю работу такого рода не ради денег, – Малруни казался уязвленным.

– Что вами делается, чтобы подготовить их к жизни вне этих стен? Если их не научить полезному ремеслу, они снова окажутся на улице.

– Вы присутствовали в церкви, милорд. Они слушают проповеди три раза в день и дополнительно имеют час для чтения Библии, если проявляют неповиновение. Мы надеемся вселить в их души страх перед грехом, который сулит вечные муки ада, если они продолжают вести себя аморально.

– Лучше было бы потратить это время на то, чтобы научить их честной жизни.

– Каждой девушке дарим Библию, когда она покидает это заведение.

– Конечно, книгу можно продать. Но что она будет делать после того, как потратит вырученный шиллинг?

Доктор Малруни удивленно вскинул брови.

Пруденс чувствовала, что Дэмлер заходит слишком далеко, но что-либо изменить было невозможно.

– Мы не выпускаем их просто на улицу.

Каждая получает место прислуги в приличном доме.

– Как выбираются «приличные дома?

– Выбираются? Что вы имеете в виду? Не понимаю смысла вопроса, Ваша Светлость.

– Я имею в виду, что прислугой подобного рода могут интересоваться джентльмены определенного сорта. Они могут делать заявки на прислугу, зная ваш контингент.

– Мы отдаем девушек только в зажиточные семьи.

– Деньги не имеют к этому отношения, девушкам они не достанутся или они получат очень мало. Я говорю о моральной стороне проблемы.

– Не могу же я задавать джентльменам такие вопросы! – Малруни снова смущенно взглянул на Пруденс.

– Нет, конечно. Вопросы ничего не дадут. Но можно требовать рекомендации или характеристики.

– Что?! Требовать характеристику хозяина при найме прислуги, которая обходится городу в двадцать пять фунтов в год?! Клянусь, что ничего подобного не слышал за всю свою жизнь. Мы бываем счастливы сбыть их с рук любому, кто согласится их забрать.

– Но вы же не агентство по найму рабочей силы! Ваша задача вернуть заблудшие души к достойной жизни. Успех дела зависит от того, куда они попадут после исправительного дома.

– Могу сказать, что когда они попадают в дома со строгими правилами, то через месяц убегают. В массе своей они безнадежно испорчены, девять десятых из них, иначе не попадали бы к нам.

– И все без исключения доведены до отчаяния, иначе бы не оставались у вас на полгода, – произнес Дэмлер и резко поднялся. – Пойдемте, мисс Мэллоу, картина мне ясна.

Малруни проводил их до двери, стараясь сгладить углы, хотя и без особого успеха.

Визит поверг Дэмлера в глубокое раздумье. Чтобы вызвать его на разговор, Пруденс спросила, что он думает о Малруни.

– Сущий осел и совершенно не годится на эту должность. Послушать только, как он говорит о бедных заброшенных существах! Словно о закоренелых проститутках, а ведь они еще дети. Заметили, как они молоды? На этот пост нужен человек предприимчивый и с душой, такой, который в состоянии сочувствовать и искренне позаботится об их благе, а не расчетливый карьерист. Занят только одним, как бы меньше на них потратиться и скорее вытолкнуть, чтобы отчет получился гладким. Не сомневаюсь, что зарабатывает себе место епископа. Ничему не учит и сбывает в первый попавшийся дом. На днях слышал, как один распутник самого низкого пошиба, мот и развратник, говорил, что собирается нанять в этом доме новую служанку. При этом многозначительно ухмылялся, покручивая ус. Именно поэтому я поднял вопрос о рекомендации. Представьте, что одно из этих юных созданий, желающее начать новую жизнь, попадет в грязные лапы… неважно, как его зовут. Но я позабочусь, чтобы его план не осуществился.

– Как вы сможете помешать?

– Избавлюсь от Малруни.

– Вам это не удастся, Дэмлер. Вы не имеете надлежащих полномочий. Кто вы? Случайный визитер и только.

– Думаю, что удастся. Этим делом ведает Лукас. Поговорю с ним, он хороший человек, но так занят, что не знает, что происходит на его участке. Пусть Малруни возвращается к своим дурацким проповедям, это ему лучше удается. Во всяком случае, что мне нужно было узнать, я узнал.

– Вы поехали ради того, чтобы выяснить, что представляет собой Малруни?

– Малруни? Нет, конечно. Даже не знал, что ему поручен дом. Я выбирал поле для благотворительной деятельности. Теперь знаю, что нужно делать. Душевнобольные содержатся в ужасных условиях, а половина заключенных виновата не больше нас с вами. Но беда в том, я то я ленив и не очень мягок по натуре, боюсь, что не смогу довести свои начинания до конца.

– Вы не ленивы и не черствы.

– Мне лучше знать. Но эти девочки меня заинтересовали, прошу воздержаться от комментариев. Один их вид может лишить покоя. Сами дети и уже рожают детей. Не догадался спросить, что делают с новорожденными. Самое время заняться их воспитанием и не дать свернуть с истинного пути.

– Мне казалось, что во время проповеди вы готовы были взорваться. Я чувствовала то же самое.

– Все показуха, ничего кроме показухи. Было инсценировано, чтобы произвести на нас впечатление. Как будто пустой трескотней можно помочь. Складывается впечатление, что все девицы намеренно решили себя погубить. В действительности оказались, наверное, жертвами какого-нибудь сыночка из добропорядочного семейства. – Он внезапно замолчал. – Меня, кажется, опять заносит. Но не могу равнодушно думать об этом. Такое преступное расточительство. Сколько человеческих жизней и потенциального таланта загублено. Мы считаем себя передовой нацией. В самых отсталых странах не приходилось видеть ничего подобного. Да, этот проект меня захватил.

Двумя днями спустя Дэмлер спросил Пруденс, что она делает с деньгами, полученными в качестве гонорара за книги. В предшествующие дни они не виделись.

– Покупаю шляпки, – ответила она. На ней была темно-синяя шляпка с красной розой.

– Я спрашиваю серьезно. Вопрос не показался ей слишком бестактным, хотя таковым являлся.

– Оплачиваю счета. Что еще я должна делать с ними? Если удается, немного откладываю. Хочу съездить с мамой отдохнуть. Уже четыре года мы не выезжали из Лондона, если не считать одного двухнедельного визита в Кент к друзьям.

Дэмлер помолчал, но было видно, что ответ его ошеломил.

– Не хотите ли сказать, что пишете ради заработка? – спросил он.

– Вы имеете в виду, чтобы свести концы с концами? – переспросила Пруденс, не скрывая насмешки. – Нет, мы и до этого как-то существовали, но признаюсь, что деньги, которые мне удается заработать, для нас очень, важны. Отец не оставил нам состояния, имение было заложено. Я говорила, если помните.

– А дядя? Такое впечатление, что он вам ни в чем не отказывает.

– Он необычайно добр к нам. Если бы не он, мы бы сейчас прозябали где-нибудь на чердаке.

– Почему же вы не сказали мне?

– Я говорила об этом, правда, давно. Во время нашей первой прогулки или вскоре после нее. Не думаете же вы, что я буду постоянно проклинать судьбу? Нам очень повезло – с дядей мы не знаем нужды.

– Я-то думал, что у вас есть деньги. Глупо, конечно. О таких вещах я редко задумываюсь. А вы разрешили отвезти вас к Фанни и заплатили целое состояние за шляпки! К черту, Пруденс, нужно было мне сразу сказать.

– Они не очень дорогие – Он не заметил, как назвал ее по имени. Понадобилось разозлить его, чтобы это услышать.

– Я-то знаю цены Фанни, меня не проведешь. Позвольте сделать недостойное предложение. Приготовьтесь поколотить меня сумочкой, но разрешите заплатить за них.

– Не говорите глупостей.

– А я говорю совершенно серьезно. Как последний болван, я потащил вас в самый дорогой магазин города, не подумав о… От ваших шляпок удовольствие получаю я, поэтому хочу заплатить.

– Мне бы не хотелось продолжать обсуждение этого вопроса, – сказала Пруденс решительно.

Дэмлер тотчас же прекратил разговор о шляпках, но продолжал чувствовать себя величайшим дураком в королевстве и к тому же бестактным человеком, потому что завел разговор о деньгах. Бедняки всегда щепетильны на этот счет.

– Все-таки почему вы задали вопрос о деньгах?

– Думал, что захотите присоединиться к моему благотворительному проекту.

– Какому проекту?

– Основать собственный дом для матерей-одиночек. Я же сказал, что собираюсь вложить в это дело свои гонорары.

– А я подумала, что ваши гонорары тоже оседают в сейфах Фанни. Вы так хорошо знакомы с ее ценами.

– Нет, я плачу за удовольствия из собственного кармана.

– Если гонорары не считаются вашим собственным карманом, то что тогда?

– Дворянин с титулом, дорогая мисс Мэллоу, не работает с целью пополнить карман. Не тот стиль. Мы, лорды, слишком высокомерны, чтобы заниматься обычным мирским трудом ради денег. Другое дело трудиться ради того, чтобы заниматься благотворительностью, это благородное дело, ради него можно и попотеть. Нет, нам разрешается, конечно, драть три шкуры с квартиросъемщиков и держать их в трущобах, чтобы присвоить лишний грош. Это в порядке вещей. Но честно заработанные деньги оставлять себе не положено, от них следует избавляться немедленно.

– В ваших устах это звучит курьезно.

– Правда часто вызывает насмешки, вам это не нужно говорить. Ведь ваши книги именно об этом, не так ли?

– Никогда об этом не думала.

– Может быть, не думали, но написали именно так. Например, ваша леди Элисон Берлингтон, помните? Неграмотная особа, которая, желая скрыть свой недостаток, завела богатейшую библиотеку. А ваш Сидней Гринэм – наполовину дурак, наполовину свинья, – который не разрешал подавать свинину в своем доме, потому что имел несчастье начать карьеру на колбасной фабрике. Скрывал правду всеми силами, потому что считал свою работу унизительной. В любом случае традиция не позволяет оставлять себе потом заработанные деньги, так что я собираюсь отдать их любимой части населения – падшим женщинам.

Он сказал это как бы в шутку, но Пруденс знала, что решение помочь девушкам было вполне серьезно, и гордилась им.

– Где вы заведете свой Дом Магдалины – здесь или в Хэмпшире?

– Думаю, что в Хэмпшире, недалеко от поместья, чтобы иметь возможность присматривать за ним. Имею в виду управление делами – финансы, персонал и все прочее, в частности устройство дальнейшей судьбы подопечных девиц.

– Кстати о Малруни. Как прошли переговоры с Лукасом?

– Малруни собирает пожитки. Мы нашли ему неплохое место на церковной иерархической лестнице в приятном зажиточном городке, где он не Принесет большого вреда. Запугивать почтенных сквайров он не осмелится, тем более наказывать их дополнительным чтением Библии. Пусть собирает прихожан на свои проповеди, это укрепит его репутацию. Бухгалтерские способности он сконцентрирует на установке оконных витражей и покупке органа для церкви Св. Мартина. Так что его усилия не пропадут даром – будет что показать.

– Так вы планируете скоро переселиться в Хэмпшир в свое имение Лонгборн-эбби?

– Да, после окончания сезона.

– А-а. – Пруденс постаралась не показать разочарования.

– Конечно, буду часто бывать в Лондоне. Собираюсь приступить к своим обязанностям в палате лордов.

– Похоже, что мы увидим рождение нового лорда Дэмлера. А что станет с Дэмлером-поэтом?

– Ему придется корпеть над книгами и дальше, чтобы содержать молодых мамаш.

– Да уж. Имея столько подопечных дам самых разных категорий, вы, конечно, будете очень заняты.

– Но для вас я непременно буду выкраивать время, – сказал он с улыбкой. – И вы, надеюсь, когда-нибудь навестите меня в Лонгборн-эбби.

Это обещание немного успокоило Пруденс и помогло легче примириться с неизбежным расставанием.

ГЛАВА 8

Мистер Севилья нанес визит мисс Мэллоу через два дня после бала, но дома ее не застал – она уехала на прогулку с Дэмлером. Он зашел еще через пару дней, на этот раз она была дома, и он пригласил ее прокатиться с ним по парку. Пруденс согласилась, ей казалось, что это лучше, чем сидеть дома с Кларенсом, а ее спутник всячески старался развлечь свою даму. Севилья производил впечатление несерьезного человека, Пруденс раскусила его за пятнадцать минут: светский повеса, говорил он преимущественно о балах и прочих увеселениях в кругу избранных, о лошадях и модах. Видимо, он считал, что леди не способна обсуждать более серьезные проблемы, а может быть, он и сам был непригоден для этого занятия, но умел занять собеседника, и с ним не было скучно.

– Слышали последние on dit[4] о Кларенсе и принцессе? – спросил Севилья, наклонившись к Пруденс.

Мисс Мэллоу подумала, что начинает привыкать к светскому жаргону. Она уже догадалась, что речь идет о герцоге Кларенсе и одной из двух принцесс, которые не принадлежат к королевской семье.

– Ливен или Эстергази? – спросила она тоном светской львицы.

– Ливен, – ответил он. – Вилли проводил ее до кареты на днях, после вечера в Павильоне, и не нашел ничего лучшего, как повалить ее на сиденье и попытаться овладеть ею. Старый осел!

– Смелый человек, – ответила Пруденс, представив эту картину.

– Какая там смелость, просто выпил лишнего. Но Ливен всегда сохраняет бдительность. Она сообщила ему, что Венский конгресс отдает Ганновер Пруссии, а Англия соглашается чтобы захватить позиции в Вестфалии.

Можете представить его реакцию – он ведь убежденный сторонник независимости Ганновера. Любовь тут же вылетела у него из головы. «Черт побери! А моему брату это известно?» – восклицает он. Она убеждает его что брат не в курсе, он тут же мчится к принцу сообщить новость. Вот была потеха! Принц по десять раз в день напоминает Вилли, как он опростоволосился. Ливен, конечно, все выдумала.

– Мне говорили, что мисс Викэм дала герцогу отставку, – заметила Пруденс, вспомнив сплетню, услышанную на балу.

– Она бы с удовольствием это сделала, но кабинет министров и слышать не хочет. Если не мисс Викэм, герцогу придется довольствоваться нудной старой принцессой Австрии. Не завидую ему. Однако, получив все, что можно было от Джордан, он не нуждается в моем сочувствии.

– Мне жаль миссис Джордан.

– За нее не беспокойтесь, Кларенс ее обеспечит. О своем семействе он сильно печется, как впрочем, и положено мужчине, – поспешил добавить Севилья. – Это то немногое, что он может для нее сделать. Я не одобряю мужчин, которые соблазняют женщин, а потом бросают их.

Пруденс сочла эту тему не особенно приятной и попыталась ее сменить.

– Знаете, что лорд Дэмлер пишет новую пьесу? – сказала Пруденс для начала.

– Мне кажется, что вы очень дружны с Дэмлером, не так ли?

– Да. У нас много общего, мы ведь оба пишем.

– Чисто профессиональный интерес?

– Немного больше. Мы друзья.

– Он не ваш любовник случайно? Откровенность вопроса шокировала Пруденс даже сильнее, чем его смысл.

– О, мистер Севилья, нет, конечно, уверяю вас. Такое предположение просто нелепо.

– Не обижайтесь, мисс Мэллоу. Я не собирался вас обидеть. Но вам же не семь лет от роду, такие отношения в жизни часто можно наблюдать. Для вас он вовсе не так уж хорош, ничуть не лучше других.

Пруденс промолчала, удивленная завуалированным комплиментом.

– Вот видите, вы все же обиделись, хотя я этого вовсе не хотел. Мне такая мысль самому не пришла бы в голову, но ходят слухи. Извините, спросил, не подумав. Просто хотел уточнить. Признаю, что в столь тонких делах мужчине положено соблюдать большую осторожность.

Бедная Пруденс, воспитанная в провинции, сочла, что последнее замечание Севильи относится к опасениям, что его увидят в обществе дамы легкого поведения, раз уж о ней идет такая слава. Он же беспокоился, не отбивает ли у Дэмлера его собственность. Когда карета доставила девушку к парадной двери ее дома, Пруденс успела сделать заключение, что джентльмены на словах могут быть несколько развязнее, но в душе они строгие моралисты.

На следующий день Пруденс получила цветы от Севильи. В букет была вложена записка с приглашением в оперу через пару дней. Пруденс польстило внимание. В опере ей довелось побывать дважды с дядей Кларенсом, но они сидели не в ложе и не среди знатных представителей высшего света. У нее уже появилась тяга к красивой жизни, и она послала ответ, что принимает предложение. «Как все просто, – думала она, когда волосы были уложены в красивую прическу и парчовое платье, сшитое по случаю обеда в честь мистера Вордсворта, надето. – Нужно только завести знакомство с нужными людьми, и водоворот подхватит тебя, увлекая в гущу развлечений – балы, обеды, опера, прогулки в парке. Пруденс начала прочитывать колонки светской и судебной хроники, чтобы быть в курсе событий, обсуждаемых в свете.

Когда мисс Мэллоу уже была готова ехать в оперу, дядя Кларенс, одетый так, словно собирался сопровождать ее, хотя на самом деле оставался дома, чтобы играть с сестрой в пикет, торжественно вручил ей черную, обтянутую кожей шкатулку.

– Хочу, чтобы ты надела ожерелье моей дорогой покойной супруги, – сказал он.

Пруденс с благодарностью приняла драгоценность и надела небольшое ожерелье из мелких бриллиантов, но они были натуральными.

– Ничто так не украшает женщину, как бриллианты, – заключил он, отступая на шаг, чтобы полюбоваться племянницей. – Дэмлер пожалеет, что потерял тебя. – Уже два дня маркиз не появлялся на Гроувенор-Сквер.

– Мы по-прежнему друзья, дядя, и ничего особенного никогда между нами не было, – успокоила его Пруденс.

– Хо, ты самая хитрая девушка в городе, – не унимался он. – Сама, наверное, хочешь заставить его ревновать, появившись в театре с другим джентльменом. Смотри, как бы не просчитаться. Севилья, конечно, состоятельный человек, но без титула, совсем обычный, хоть имя его и похоже на название города. Но город назван не в его честь, можешь быть уверена. Ну-ка повернись. Очаровательна. Бриллианты Анны тебе очень идут.

– Придется нарисовать меня в этом наряде, дядя, – весело поддразнила его Пруденс. К ее величайшему удивлению, дядя Кларенс запротестовал.

– Не рискую рисовать бриллианты, – признался он печально. – Жемчуг можно изобразить на полотне, немного белой краски может заставить его сверкать, но бриллиант передать нельзя. Никому из старых мастеров это не удавалось. Я пытался, но ничего не вышло, думаю, что это просто невозможно сделать. Как ни стараешься, он то выходит как сапфир, то как гранат. То же самое с водой. Ее тоже невозможно передать. Тернер[5] пытается скрыть недостатки, переворачивая вверх ногами все, что помещает на воду, чтобы якобы передать отражение, но людей трудно обмануть. Я только покажусь в гостиной, чтобы поздороваться с мистером Севильей. Пусть он помнит, что у тебя есть семья и ты не беззащитна. Когда за молодой леди никто, не стоит, ее легко обидеть. Упомяну невзначай сэра Альфреда и лорда Дэмлера, чтобы он понял: ты не просто ничтожество какое-нибудь.

Дядя Кларенс уже успел произнести эти имена в присутствии Севильи несколько раз, так что тот действительно проникся убеждением, что мистер Элмтри с ними на короткой ноге.

На увеселительный сезон Севилья снимал ложу в опере. В ней было шесть мест, но они оказались только вдвоем, что несколько удивило и даже насторожило Пруденс. Она считала, что ее новый знакомый пригласил еще кого-то. Девушка несколько успокоилась, что никто не разглядывает их особенно пристально и не перешептывается на их счет. Из этого она заключила, что они не нарушают общепринятых правил приличия. Некоторые кивали Севилье или здоровались с ним, и несколько человек кивнули мисс Мэллоу и улыбнулись ей.

В антракте Пруденс заметила Дэмлера в другом конце зала. Он был с компанией, но его внимание было поглощено только одной особой – очаровательной феей в белом шифоне и бриллиантах, с пышной копной волос, уложенных в несколько замысловатую прическу. Платье ее было низко декольтировано, и она ни на секунду не отрывала глаз от Дэмлера. Они казались поглощенными друг другом до неприличия, не замечая, что половина зала с любопытством следит за ними.

Из разговоров с Дэмлером Пруденс знала о его активной светской жизни, но она никогда не видела его компании, кроме вечера у Хетта. Представшее ее взору зрелище повергло ее в уныние, но она не могла оторвать глаз от его ложи.

– Ваш друг Дэмлер сегодня тоже здесь, – заметил Севилья, проследив за ее взглядом.

– Да. А что это за леди с ним?

– Какая-то кокотка. – Он поднес к глазам монокль, чтобы рассмотреть даму, и улыбнулся одобрительно. Сибилла, конечно, но нехорошо показывать мисс Мэллоу, что он интересуется этой особой.

– А что она изобразила на голове? Куст папоротника – символ девственности?[6] – сказала Пруденс, подумав про себя, какими ухищрениями эта дама добивается такого сногсшибательного оттенка волос.

Реплика вызвала у мистера Севильи взрыв смеха.

– Хорошо сказано, мисс Мэллоу, прекрасно. Вы и впрямь оригинал. Удивительно остроумно.

Реакция мистера Севильи повергла Пруденс в замешательство, она не находила ей объяснения. Вскоре их ложу заполнила веселая компания джентльменов, и Севилья с восторгом передал им остроту Пруденс. Все согласились, что это перл остроумия.


Нашествие в их ложу привлекло к ним внимание публики. Леди Мелвин, которая тоже находилась в ложе Дэмлера, посмотрела в их сторону и обратила на них внимание маркиза. Когда он перевел взгляд в их сторону, Пруденс была занята разговором с одним из гостей. Все они казались ей очень любезными и приветливыми. К двоим обращались «милорд», но имен она не разобрала и жалела, что не сможет удовлетворить любопытство дяди Кларенса, когда вернется домой.

– Неужели это мисс Мэллоу с набобом? – спросила Хетта Дэмлера, устремляя монокль на ложу, где сидела Пруденс.

– Да, конечно, это она. Как она хорошеет, когда улыбается. Обрати внимание на коллекцию старых распутников вокруг нее – Севилья знает, что делает. А мисс Мэллоу зря согласилась сидеть с ним в ложе одна. Ну, ну, она высоко летает.

– Там Барримор. Черт возьми, Севилья не должен был знакомить ее с ним. – Дэмлер нахмурился.

– Почему бы тебе не зайти к ним, пока антракт не кончился?

– Чтобы придать компании благопристойный вид? Боюсь, что это произведет совсем обратное впечатление.

– Оно и верно. Бросаться из одних объятий в другие – слишком вызывающе. Легкомысленным джентльменам понравилось бы. Но Сибилла не будет в восторге.

– Мисс Мэллоу не относится к той же категории женщин, что и… – он указал взглядом на свою обольстительницу, которая надула губки, недовольная, что он переключил внимание на другой объект.

– Советую предупредить ее, чтобы остерегалась этой своры. Они не для нее.

– Обязательно. – Он бросил последний недовольный взгляд через партер и повернулся к своей даме.

В эту ночь Пруденс анализировала свои переживания. Мистер Севилья не оставил глубокого следа в ее душе. Она вскоре забыла о нем и вернулась к мысли о другом. Чувство к Дэмлеру начинало выходить из-под контроля. Она поняла, что интерес к нему становится все глубже, чем было бы разумно допустить в ее положении. Она не годилась для романтических отношений. Для этой цели он предпочитал Несравненных, вроде своей сегодняшней спутницы. Молва утверждала, что все красавицы Лондона мечтают о нем. Как нелепо с ее стороны надеяться, что он питает к ней нечто большее, чем дружеское расположение. С самого начала она знала, что этого не было и не будет. Удивляться следовало тому, что она привлекала его как друг. «Ну, ты, умница-благо-разумница, – говорила она себе, – настало время пустить в действие свое благоразумие и поставить себя на место. Нечего сидеть за письменным столом в ожидании, когда он соблаговолит зайти. Если твой друг зайдет, отлично ты будешь рада видеть его. Даже счастлива, но это неважно. Ты не должна показывать этого нельзя, чтобы он догадался или даже заподозрил. Он принимает тебя почти за мужчину».

На следующий день Дэмлер снова осчастливил Пруденс визитом. Шел дождь, она подумала, что прогулка не состоится.

– Трудитесь в поте лица, – сказал он, застав ее за рабочим столом без прически и с запачканными чернилами пальцами. – Приходится ловить каждую минуту, когда поклонники не осаждают и можно не парить на крыльях амура. Глядя на вас, я каждый раз понимаю, как много нужно работать.

– Я не полностью окунулась, в беспутную жизнь, – сказала она с выражением, призванным передать ее чисто дружеское расположение.

– Вы находитесь на пути в ад, миледи, – подтрунил он, грозя пальцем и улыбаясь очень широкой, даже развязной улыбкой. – Придется заново окрестить вас, если будете продолжать в том же духе. Веселитесь с набобами – не слишком ли много им чести? И не режет ли ваш утонченный слух сочетание аб-об?

– Нет, не режет. Сказать можно то, чего не решишься написать.

– А то, что стыдно сказать, можно пропеть.

– Как поживает Шилла? Все еще убегает от своего возлюбленного?

Он расположился в кресле в небрежной позе, почти разлегся, чего бы он наверняка не сделал, если бы не пытался произвести впечатление на женщину, чей интерес ему был не безразличен.

– Не следовало давать ей слишком много воли – эта распутница связалась с целым караваном бедуинов, а как, скажите, Уилс поместит на сцену дюжину верблюдов? Ума не приложу.

– Но ведь самое интересное происходит за сценой, разве не так?

– К черту. Что-то должно совершаться и на самой сцене. Она так распустилась, что ни одного ее движения нельзя показать приличным людям. Не могу же я держать на сцене два часа одного Могула, заламывающего руки и изрыгающего проклятия. Но можно было вернуть ее в гарем, и все начать сначала. Позднее я сделаю ее героиней романа, и пусть откалывает номера, как заблагорассудится. Я к ней очень привязался, трудно будет с ней расстаться.

– Позавидовали моим лаврам и пытаетесь завладеть моей территорией? Берегитесь, а то я начну писать пьесы или поэмы с дядей Кларенсом в главной роли.

– Блестящая мысль! Но я отвлекся от главной цели визита. Пришел, чтобы снять с вас стружку, мисс Неблагоразумие. Не пытайтесь, моя девочка, изображать удивление. Даже ваши прекрасные синие глаза не спасут вас от взбучки. Вам, должно быть, известно, что вся публика в опере вчера судачила о вас, включая всех знаменитых сплетников и сплетниц Лондона.

– Что за чепуху вы несете? – сказала она, довольная, что он тоже наблюдал ее триумф.


– И меня ужалили своим острым язычком. Моя дама чуть не лопнула от злости – она по праву гордится своими кудрями. До нее, конечно, дошла ваша острота.

– Это вовсе не острота. Просто…

– Мне прекрасно известно, что вы сказали и что имели в виду.

– Я просто хотела сказать, что она красит волосы.

Он выпрямился в кресле и многозначительно посмотрел на нее.

– О, нет, вы хотели сказать другое. Фактически вы назвали ее шлюхой. У вас это очень остроумно получилось, не отрицаю, но в обществе не принято называть вещи своими именами, даже когда все об этом знают.

– Но я же этого не говорила. Я и не знаю ее имени.

– Пруденс Мэллоу, – сказал он, покачав головой, – вы или наивная дурочка или талантливая актриса.

– Не понимаю. Объясните, пожалуйста, чтобы я не повторила той же ошибки.

Он беспомощно развел руками, как часто делал, когда попадал в затруднительное положение.

– Не знаю, как объяснить. Видите ли, шлюха – это не имя, милая вы моя дурочка, это не то же самое, что Мэри или Джоан, это титул, вроде принцессы или проститутки. Скорее последнее, если улавливаете мою мысль.

Пруденс была ошеломлена, но она уже приняла решение не уступать в изощренности своим новым знакомым и попыталась превратить все в шутку. Однако он не понял, что она шокирована.

– Вы разочаровались во мне?

– Нет, – отозвалась она быстро. – Почему я должна разочаровываться в вас?

– В самом деле. Я никогда не строил из себя святого. О, Пруденс, зачем я встретил вас? Вы пробуждаете мою совесть, которая давно уже меня не беспокоила. Давно не ощущал себя пропащим, неисправимым человеком, с того самого времени, когда впервые пришел домой в стельку пьяный, и мама проплакала два часа подряд.

– Но я же не плачу. – Ей стало смешно, как совсем по-мальчишески он сокрушался, а также, что он сам не заметил, как назвал ее по имени. – Меня просто удивляет, что вы считаете возможным появляться в общественном месте с… подобной женщиной.

– Все так делают. Половина тех женщин, которых вы видели в театре, проститутки. Я считаю, что они ничуть не хуже замужних дам, изменяющих мужьям направо и налево, может быть, даже лучше их. По крайней мере, не лицемерят. Они не дают перед алтарем клятв в любви и верности. Почему не награждают презрением так называемых порядочных женщин, предающих мужей с любовниками? А иногда им платят за это еще большим уважением. Но нет, я не позволю уговорить себя ограничить любовные похождения салонами замужних дам.

– Вам следует ограничить себя хотя бы в той легкости, с которой вы порочите свою репутацию.

– Кто вам сказал, что моя содержанка недостаточно респектабельна? Это высший класс. Она не путается с первым встречным, только с избранными, сливками общества. При этом не с несколькими сразу, а только с одним, в отличие от замужних леди, которые имеют двоих в одно и то же время, а чаще троих или четверых. Поэтому я предпочитаю шлюх, на этот счет не имею никаких сомнений. А какие аргументы вы можете привести против? С каких логических позиций хотите осудить меня?

– Не собираюсь ни приводить аргументы, ни осуждать. В том, что вы говорите, есть большая доля истины, но это не значит, что вы безупречно ведете себя. С одной стороны, собираетесь дать приют девушкам, свернувшим с пути добродетели, с другой – сами толкаете их на этот путь. Какая в этом логика?

– Пруденс, мы говорим о двух совершенно разных типах женщин. Те девочки – они очень молоды и не понимают, что делают. Моя девица – любовница джентльменов – совсем другой случай. Они сознательно выбирают такую жизнь, потому что не хотят работать, предпочитают праздность и роскошь, они обладают красивым телом, которым могут заплатить, и продают его. Это деловое предприятие, бизнес.

– О, не пытайтесь убеждать меня, что так уж хорошо содержать любовницу.

– Я не говорю, что это хорошо.

– Вы сказали, что лучше содержанка, чем жена другого человека. Но «лучше» – сравнительная степень от «хорошо». Если сделать еще один логический шаг, то можно прийти к выводу, что лучше всего совсем не иметь любовниц. Мне кажется, что порядочная замужняя женщина или старая дева все же лучше продажной девки или изменницы-жены.

– Не для меня, – ответил он уклончиво. – Все это хорошо для теологии, религии или подобной чертовщины, но мы ведь говорим о реальной жизни, а не о философии. Так вот, в реальной жизни – не знаю, устроит ли вас моя точка зрения, – гораздо лучше содержать незамужнюю женщину, чем воровать собственность своих друзей.

– Хорошо, признаю вашу частичную победу, пока вы не убедили меня в плохом отношении к дяде, так как я не продаю свое старое дряблое тело, чтобы помочь ему оплачивать счета.

– Не собираюсь заходить так далеко, Пруденс, – ответил он, заливаясь громким смехом. – Какой же я дурак, ведь пришел, чтобы прочитать вам нотацию. Как вы умудрились так превратно истолковать мои слова, будто хочу подтолкнуть вас пойти не панель? Просто мы с леди Мелвин не одобряем вашей дружбы с набобом.

– А что, мистер Севилья так богат?

– У него денег куры не клюют. Умер его дядя – один из владельцев Восточно-Индийской компании – и оставил ему миллион, в прямом смысле.

– Меня этот факт нисколько не шокирует, А разве вы против денег?


– Ничуть, напротив, очень их люблю, но… – он сделал Паузу, выжидая. – Ваш мистер Севилья… как бы это лучше выразиться… любит женщин… определенного сорта.

– Того сорта, которые носят почетный титул шлюх?

– Именно, но еще больше он обожает герцогинь и баронесс. Все знают, что его очень привлекает титул, с ним, видите ли, легче сделать карьеру, например, проникнуть в палату лордов. Именно поэтому у него не может быть мысли о женитьбе на вас. Он уже сделал предложение баронессе Мак Фей, а для развлечения предпочитает девиц легкого нрава. Не знаю, почему убеждаю вас быть с ним осторожной, словно вы ребенок.

– И я не знаю, но думаю, что неверно о нем судите. Он совсем не такой, имеет твердые понятия о пристойном поведении.

Пруденс подумала, не рассказать ли маркизу об опасениях Севильи, что она состоит в любовницах у Дэмлера, но решила этого не делать.

– Севилья?! Да у него не больше понимания пристойности, чем у кролика.

– Как вам не стыдно так говорить о друге! Вы сами познакомили нас.

– Да, поэтому и беспокоюсь. Мне не приходило в голову, что он может вами заинтересоваться. Вы совсем не в его вкусе. Уж не собирается ли старый идиот проникнуть в литературную среду? Думает, наверное, что это придаст ему вес, налет интеллектуальности. Уж он-то сможет извлечь из этого выгоду. Он не позволяет вольностей с вами?

– Конечно, нет. Сплетничает о сильных мира сего, но за вертихвостку меня не принимает.

– Все-таки я испортил вас! Кто бы мог подумать, что мисс Мэллоу может говорить о себе в подобных выражениях! Все равно, у него на уме что-то нечистое, но, видимо, что-то другое. И мне не нравится компания, которой он представил вас в театре. Лучше вам реже бывать в его обществе или, по крайней мере, не выезжать с ним без третьего лица. Какой-нибудь супружеской пары или еще кого-то.

– Он мне совсем не нравится. Не думаю, что мы будем часто встречаться, у нас так мало общего.

– Если он позволит себе неучтивость по отношению к вам, сообщите мне, и я прискачу на белом коне спасать вас. Обещайте, Пруденс.

– Обещаю, – она поймала себя на том, что переняла у Дэмлера характерное движение плечами, и смутилась.

– Сколько хлопот вы, женщины, доставляете нам! Кто бы мог подумать, что я возьму на себя роль доброго дядюшки-покровителя провинциальной старой девы.

Пруденс сжалась при этих словах, но не подала вида. Хорошо, что он наконец осознал, что она не мужчина.

– Я опять обидел вас, во всем виноват мой длинный язык.

Пруденс поняла, что скрыть свою реакцию ей не совсем удалось.


– Вам всего двадцать четыре года. И так как вы сняли чепец, то уже не старая дева. Сделайте милость, мисс Мэллоу, наденьте его снова и начните изображать старую деву – эдакого синего чулка лет сорока, чтобы я перестал волноваться за вас.

– А вы не волнуйтесь. Я не одинока, у меня есть семья, они в состоянии обо мне позаботиться. А вы лучше думайте о Шилле и Могуле. Когда вы должны представить пьесу на суд?

– Не в этом сезоне, она еще даже наполовину не сделана. – Он встал. – Ну, я пойду, мисс Мэллоу. Можно завтра зайти? Мне хотелось, чтобы вы прочитали о проделках Шиллы и высказали свое мнение. Ваше мнение я ценю выше других.

– Буду рада помочь, – ответила Пруденс с чувством гордости.

Хотя он и обидел ее как женщину, но все же как приятно было услышать высокую оценку ее таланта от поэта такого ранга, как Дэмлер.

ГЛАВА 9

На следующее утро Пруденс получила две записки. Одну из них сопровождал букетик фиалок от мистера Севильи – накануне она в разговоре упомянула, что любит фиалки. Мистер Севилья просил составить ему компанию для прогулки по городу в дневное время. Пруденс уже договорилась с Дэмлером на это время и была рада, что не сможет поехать с Севильей. На другом конверте был герб, Дэмлер писал в записке: «Мисс Мэллоу, сегодня днем не могу привезти к вам Шиллу. У нее другие планы, мы не вправе ей мешать. До скорой встречи. Дэмлер надеется на ваше благоразумие в отношении С».

Пруденс почувствовала себя так, словно ее предали. Она перечитала записку, стараясь найти в ней скрытый комплимент или, напротив, оскорбление. Шутливый тон был для нее не нов – Дэмлер всегда шутил. Наверное, задержало важное дело. Он же сам сказал, что ничье мнение не ценит выше, чем ее. Ничего, скоро придет. «Дэмлер надеется на ваше благоразумие в отношении С». Это, конечно, Севилья. Странно, что он не сообщает, что его задерживает. Если бы она отменяла визит, то считала бы своим долгом объяснить причину. Но Пруденс не видела такого серьезного повода, который заставил бы ее отменить встречу с Дэмлером. В сердце закралось невольное подозрение, от него она перешла к ревности, и вскоре у нее появилась уверенность, что Шилла просто предлог, за которым скрывается его содержанка. Именно поэтому он не объяснил причину, был уверен, что его друг, как любой мужчина, поймет с полуслова и сочтет причину достаточно веской.

Взгляд Пруденс упал на букетик фиалок. Дэмлер никогда не присылал ей цветов, ему это просто не приходило в голову. Почему она должна сидеть дома, в то время как он развлекается с кем-то? Пруденс взяла перо и ответила согласием на предложение Севильи. Она поедет в парк, ничего предосудительного в этом нет. Она вовсе не собирается уязвить Дэмлера. В душе таилась надежда, что встретит его в парке с девицей, которая была в опере.

Мистер Севилья заехал за ней в три часа и принес огромный букет цветов. В душе Пруденс посмеялась над этой, второй за день, демонстрацией состоятельности – жест говорил об отсутствии вкуса и чувства меры, – но она великодушно приняла розы.

– Вижу, что фиалки вам понравились, вы прикололи их к самому сердцу, – поддразнил Севилья.

Пруденс вспомнила предостережение Дэмлера.

– Но цветы всегда прикалывают к жакету, а левая сторона удобнее правой.

– Цветам повезло, – сказал он со вздохом, когда они выходили из дома, и надолго задержал взгляд на фиалках на ее груди.

– Давайте поедем скорее, мистер Севилья.

– Да, в доме вашего дяди негде уединиться. Кларенс, узнав о богатстве Севильи, старался не упустить возможности поговорить с ним.

– Дяде нравится беседовать с моими друзьями.

– Да, это естественно, Я вижу, что он ко мне неплохо относится, – сказал Севилья с напускной скромностью.

– Вы ему очень симпатичны, – заверила Пруденс.

– Все же вам нелегко с ним под одной крышей. Иногда, должно быть, хочется побеседовать с кем-то из друзей наедине. Вы же вращаетесь в литературных кругах и должны испытывать необходимость в собственном доме.

– Временами мне кажется, что если бы у меня был свой дом, я могла бы работать лучше, но мы с мамой несколько стеснены в средствах после смерти отца.

– Если дело только в деньгах, то это досадно.

– Но деньги играют важную роль, особенно когда не имеешь их в достаточном количестве.

– Такая леди, как вы, не должна испытывать нужды, ей пристало красиво одеваться и носить драгоценности.

Пруденс подумала, что лучший в ее гардеробе голубой наряд для прогулки не заслуживает осуждения.

– Я имею в виду настоящие бриллианты, а не те мелкие камешки, которые были на вас в театре.

– Вряд ли у меня когда-нибудь будут бриллианты, но я неплохо обхожусь без них.

– Разве вам никогда не хотелось носить шелка и дорогие украшения?

– Иногда. – Пруденс вспомнила приятельницу Дэмлера в белом шифоне и роскошных алмазах.

– Вы правы, вам не нужны бриллианты, вы сами драгоценный камень, в вас есть блеск – вы писательница и умнейшая леди. Одним остроумным словом вы затмеваете сияние самого дорогого бриллианта. К тому же ум не купишь за деньги, он передается по наследству, как титул.

– Или деньги, – засмеялась она, подумав, что он вовсе не так плох.

– Именно, как деньги. Но деньги можно получить и иными путями.

– Например, упорным трудом.

– Хорошенькой женщине не обязательно много трудиться, чтобы иметь деньги. Состоятельный мужчина сочтет за счастье поделиться с ней. – Мистер Севилья схватил ее за руку. Пруденс растерялась, но решила сохранять благоразумие. Она отдернула руку и немного отодвинулась от своего спутника.

– Какой красивый фаэтон, – она показала в окно на высокую карету, в которой сидела нарядная дама. Пруденс выглянула, чтобы лучше разглядеть леди и убедиться, что это не знакомая Дэмлера. Но это была не она.

– Хотите иметь такой же?

– Конечно. Кто же от подобного откажется? Хотя не уверена, что смогу править им так же ловко, как эта леди.

– Лошади у нее обычные. У меня есть пара лошадок подобной масти, породистые кобылки. Если запрячь их в ландо, им не будет равных.

– Заманчиво. Почему бы вам не подобрать для них карету, мистер Севилья?

– Клянусь Богом, я это сделаю. Все, что пожелаете.

– Я не имела в виду свои желания, только ваши, – несколько смутилась Пруденс.

– Думаю, что наши вкусы совпадают, – сказал он, удовлетворенно улыбаясь и считая, что успешно продвигается к цели.

– Давайте пройдемся немного пешком, – предложила Пруденс, когда карета въехала в парк.

Севилья старался удовлетворить каждую прихоть мисс Мэллоу. Он с удовольствием отмечал взгляды, которые некоторые из гуляющих в парке бросали на Пруденс. Мисс Мэллоу становилась известна в обществе не столько благодаря книгам, сколько Дэмлеру. Севилья понимал, что он не единственный джентльмен, пытающийся завоевать, ее благосклонность. Он знал, что уступает многим, особенно тем, что не обладает титулом. Ему нужна любовница, которая поднимет его над толпой, и он полагал, что кандидатура мисс Мэллоу на эту роль – идеальный вариант. Не какая-нибудь пустышка, а восходящая литературная звезда. Будучи писательницей и женщиной широких взглядов, она не станет противиться незаконной связи, хотя у него возникали подозрения, что до него у нее никого не было. Дядюшка и мать могли оказаться серьезным препятствием, но ему было ясно, что Пруденс не выносит дядю, старого глупого зануду, а мамашу можно будет купить. Девушка дала понять, что обойдется ему недешево. Бриллианты, карета – это только начало. Придется содержать ее по высшему классу и позволить ей принимать друзей. Всех, кроме Дэмлера. Здесь он решительно скажет нет.

На обратном пути Севилья пригласил мисс Мэллоу в театр на следующий вечер. Пруденс, однако, не хотела идти с ним одна и сказала что будет занята. Он посчитал, что девушка набивает себе цену, и решил что настало время расточать щедроты.

На следующее утро мисс Мэллоу получила еще один букет, в который была вложена синяя бархатная коробочка. Пруденс онемела от изумления, увидев в ней прекрасное бриллиантовое ожерелье. Она вынула его и стала рассматривать. Первое, о чем она подумала, что это, должно быть, ошибка, и Пруденс побежала к матери посоветоваться, не следует ли вернуть коробочку в цветочный магазин. Позвали Кларенса, чтобы он высказал свое мнение.

– Какой смысл возвращать бриллианты в цветочный магазин? Они не имеют к магазину никакого отношения, – резонно заявил он.

– Их должны были вложить в другой букет, – предположила Пруденс. – Похоже на свадебный подарок или что-то в этом роде. Давайте сходим вместе, дядя. Мне не хотелось бы идти одной, имея при себе такую ценность, а послать лакея мы не можем.

– Ну, что ж, попробуйте сходить вместе, – согласилась миссис Мэллоу, любовно поглаживая камни.

Пока они обсуждали вопрос, Пруденс развернула записку и удивилась еще больше. Мистер Севилья постарался снабдить подарок подходящим сопровождением. Записка гласила: «Нижайше прошу – примите это ожерелье как залог моего уважения и указание на мои намерения».

Пруденс передала записку матери.

– Это не ошибка, – сказала она. – Ожерелье от мистера Севильи.

Кларенс выхватил записку из рук сестры.

– Какой негодяй, – зарычал он. Миссис Мэллоу забрала записку назад и дочитала до конца.

– Не спеши, Кларенс, – успокоила она брата. – Видишь, он говорит о «намерениях». Это подарок в знак обручения.

– Мы не обручены, – сказала Пруденс, охваченная ужасом. – Как он смел?! Я его почти не знаю. Говорить о помолвке, едва познакомившись, просто нелепо.

Кларенс снова прочитал записку.

– Ты, права, Вилма. «Указание на мои намерения». Он хочет жениться на Пруденс.

– Но я не хочу выходить за него, – ответила Пруденс.

– Не хочешь? Чепуха, – заявил Кларенс. – Севилья симпатичный человек. Всех знает. А я-то решил, что он оскорбляет тебя. Вот умора! Он отлично знает, что я знаком с сэром Альфредом и лордом Дэмлером. Кстати, Дэмлера давно пора проучить – то ухаживает, то не ухаживает. Сам не знает, чего хочет. Вот и утащат невесту прямо из-под носа. Так ему и надо.

– Дядя, я не собираюсь принимать ни ожерелье, ни предложение мистера Севильи.

На протесты Пруденс дядя Кларенс не обратил никакого внимания.

– Вот, подожди, все расскажу миссис Херринг. Ее перо уже высохло. Сам отвезу ей картину и скажу, что ты задумала. Настоящие бриллианты, – благоговейно произнес он, любуясь ожерельем. – Жаль, что не смогу нарисовать их. Нужно сделать портрет мистера Севильи. На заднем плане в качестве символа – город в миниатюре, названный в его честь. Или деталь – готический собор или Алкасар.[7] Кажется, у меня где-то были виды Севильи. Можно изобразить его в костюме испанского гранда. Лоренс всегда одевает свои модели в торжественные костюмы. Не хочу копировать его, чтобы не доставлять ему удовольствия. Лучше изображу мистера Севилью в современной одежде на фоне замка. В руке у него будет кусок золота. Золото всегда хорошо получается.

– Ожерелье я все-таки верну, – решительно заявила Пруденс.

Миссис Мэллоу колебалась.

– Жаль отказываться от такого дорогого подарка, Пру. Неужели он тебе совсем не нравится? Производит неплохое впечатление, такой галантный, веселый и добродушный. Тебе уже немало лет…

– Нет, мама, я не позволю сделать себя предметом купли-продажи.

Кларенс, рассматривая ожерелье на свет, бормотал под нос:

– В них есть желтые и оранжевые переливы. Никогда не пробовал класть оранжевый на бриллиант. И синий, и зеленый, и красный. Радуга, настоящая радуга. Призма. Теперь понимаю, как надо рисовать бриллиант! Пойдем в студию, Пру, нарисую тебя в этом ожерелье, а на заднем плане – Севилью.

– Я же сказала, что не приму его, – вспылила Пруденс и выхватила у него ожерелье.

– Подумай, что ты делаешь, Пру, – предупредил Кларенс. – Другого такого не получишь. Этот человек богат, как Крез. Тебе не придется писать книги, портить глаза… Будешь разъезжать по балам, коронациям и Испании.

– Он обычный человек, не принадлежит к знати, дядя, – сказала Пруденс, стараясь загладить впечатление от своего отказа.

– НЕ знаю, какие титулы носят в Испании, но не сомневаюсь, что он маркиз или что-то в этом роде. Иначе они не назвали бы город в его честь. Во время медового месяца поедете в Севилью, там узнаешь. Он похож на испанца – темные глаза, загар…

– Медового месяца не будет.

– И даже если он не испанец, – продолжал рассуждать Кларенс, не слушая ее, – он может купить титул. Если кошелек позволяет, все можно купить. Пусть начнет с «сэра», а потом постарается заслужить «Ваша Светлость».

– Немедленно верну ожерелье, – сказала Пруденс и вышла, забрав коробку с собой. Миссис Мэллоу бросилась за ней. – Он зайдет сегодня. Подожди, посмотришь, что он скажет, Пру. Подумай немного, будь разумной, дорогая. Раньше ты всегда была такой рассудительной.

– Я и сейчас веду себя разумно, мама. Не хочу выходить замуж за мистера Севилью. Поверь, очень не хочу. Он мне совершенно безразличен, в этом смысле, имею в виду.

– Дорогая, не нужно надеяться, что Дэмлер женится на тебе. Он намного выше по положению. Ты ему нужна как коллега, как друг. Это ясно видно.

Пруденс испугалась. Она и не предполагала, что окружающие замечают ее чувства.

– Я тоже отношусь к нему чисто по-дружески.

– С твоей стороны это не просто дружба, насколько я могу судить, – сказала мягко миссис Мэллоу. – Не собираюсь неволить тебя, мне неприятна даже мысль об этом. Ты уже взрослая и вольна поступать, как считаешь нужным. Но не спеши, дорогая. Подумай немного. Как хорошо быть независимой и не волноваться о будущем. Пока мы с Кларенсом, нам хорошо, мы не нуждаемся. Но он не вечен. Рано или поздно дом перейдет к его сыну Джорджу, а он вряд ли захочет, чтобы мы сидели у него на шее.

Пруденс не изменила решения, но обещала не предпринимать поспешных действий. Все, что говорила ее мать, было бесспорно. Впереди их ждало безрадостное существование в бедности, чего можно было избежать, приняв предложение джентльмена, который был ей несимпатичен. Этот человек мог дать ей все, чего она желала, а главное – дать ее матери то, чего та желала от жизни. Но нужно было заплатить слишком высокую цену. Ей было непонятно, почему ее независимость должна полностью зависеть от мистера Севильи. Для ее отказа принять предложение мистера Севильи были и другие причины.

Днем мистер Севилья явился с визитом, и, чтобы дядя Кларенс не вмешался с несвоевременными поздравлениями, она схватила накидку и отправилась на прогулку.

– Получили мой маленький подарок? – спросил Севилья, когда карета отъехала от дома.

Пруденс захватила ожерелье с собой и держала его в сумочке.

– К сожалению, мистер Севилья, я не могу принять его.

– Это сущая безделица. Если нам удастся договориться, вы получите настоящее ожерелье. Я не скряга, мисс Мэллоу, уверяю вас.

– Абсолютно в этом уверена, мистер Севилья, вы очень щедры, но у меня нет ощущения, что мы подходим друг другу.

– Прекрасно понимаю, что уступаю вам по уму, но если вы не сочтете обременительным, вы могли бы многому меня научить. Мы могли бы быть счастливы вместе. Уютная квартирка – или дом, если хотите, – в городе или за городом. Все как пожелаете.

Пруденс стало даже жаль его, но она не сдавалась.

– Спасибо, но мне этого не нужно, мистер Севилья. Для меня вы только друг. Я не думала о более близких отношениях.

– Если вас беспокоит вопрос денег…

– Нет, этот вопрос меня не беспокоит. Я знаю, что вы богаты и щедры.

– Предлагаю деньги вперед, на мелкие расходы. Положу в банк на ваше имя, все формальности будут в точности соблюдены.

– Прошу вас, не надо об этом говорить, а то звучит слишком меркантильно. Ваше предложение для меня большая честь, но принять его не могу.

– Из-за семьи?

– Нет. Они как раз приветствовали бы такой поворот событий. Решение исходит только от меня.

Севилью насторожила покладистость семьи.

– Я догадался, что дядя не будет возражать, но матери иногда противятся таким делам.

– Мама хочет устроить меня в жизни. Ее пугает будущее.

– Я о вас хорошо позабочусь.

– Не думаю, что это решит дело. Пруденс вынула коробочку и передала мистеру Севилье.

– Оставьте у себя, – сказал он великодушно. – Я не теряю надежду и повторю предложение. Легко я не отступлю.

– Нет, с моей стороны было бы неприлично оставить дорогой подарок, раз я не собираюсь выходить за вас замуж, – сказала Пруденс и всунула коробку ему в руку.

Внимание Пруденс было приковано к коробке, и она не заметила, что он вздрогнул при слове «замуж». Он не верил своим ушам. Он и не упоминал слова «замужество». Что ей взбрело на ум? Ему казалась дикой сама мысль, что можно – жениться на леди без связей в обществе. Мелькнуло опасение, что мисс Мэллоу смеется над ним, но посмотрев в ее невинные глаза, он понял, что она говорит искренне. У него ослабели ноги от волнения, и в конечном итоге мистер Севилья почувствовал, что ему очень повезло, что он так удачно выпутался из этой неприятной истории. Что бы он делал, если бы Пруденс приняла «предложение»?! Он молча взял коробку с подарком и засунул в карман.

– Вы, наверное, хотите вернуться домой? – сказал он спустя минуту. Пруденс кивнула.

– Извините, – сказала она, выходя из кареты. – Надеюсь, мы можем остаться друзьями.

– Советую более осторожно выбирать друзей, мисс Мэллоу, – предупредил мистер Севилья. Про себя он удивился, что Пруденс не поняла его истинных намерений. Другая на ее месте сразу бы сообразила. И это при том, что она разъезжает по городу с Дэмлером и водит компанию с заядлыми кутилами.

– Я всегда соблюдаю осторожность, – сказала она. – До свидания.

Он не проводил ее до двери, хотя из кареты вышел и помог ей спуститься. Когда девушка вошла в дом, он потер лоб и поздравил себя с тем, что отделался легким испугом.

Пруденс хотела только одного – укрыться в своей комнате и обдумать все, что с ней случилось. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Но найти уединение в этот день ей было не суждено. Кларенс и мать уже поджидали ее и потребовали подробностей, а получив их начали упрекать ее за глупость. Чтобы избавиться от упреков, Пруденс заявила, что избрала карьеру, исключающую замужество, а сейчас должна поработать в кабинете.

– Надеюсь, что твоя дочь хорошо обдумала свой поступок, – сказал Кларенс сестре. Сегодня она уже была не «племянницей», а «дочерью», поскольку отклонила предложение Севильи.

Пруденс прикрыла за собой дверь и вздохнула. Какое прекрасное убежище этот милый кабинет! Шекспир, Мильтон и Аристотель одобрительно взирали на нее из своих одинаковых рамок, слегка улыбаясь. Она не уделила им большого внимания, а вынула из стола рукопись.

Прошло не менее четверти часа, прежде чем Пруденс удалось успокоиться и сосредоточиться на работе, но ее тут же прервали. На этот раз причина была приятной – Дэмлер постучал в дверь и вошел, как обычно не дожидаясь, пока Роза, служанка, доложит о нем.

– Приветствую вас, мисс Мэллоу, – произнес он бодро – Мы с Шиллой нижайше просим извинить нас за отмену назначенной встречи, но у меня уважительное обстоятельство.

Пруденс благосклонно приняла слово «обстоятельство», потому что, если бы он сказал «причина», она сразу подумала бы о его любовнице.

– Но прежде чем перейти к хорошей новости, сообщу вам другую – менее приятную, – начал он, напустив на себя строгий вид, который не вязался с его жизнерадостным тоном.

– До меня долетела печальная весть – вы не вняли моему предостережению и снова веселились в обществе этого выскочки. Не пытайтесь отрицать, мне все известно! – он погрозил ей пальцем. – Вчера вы гуляли с ним в парке и самым бессовестным образом держали его под руку, чуть не висели на руке. Придется в дальнейшем быть построже с вами и Шиллой. Дай вам волю, вы совсем забудете о приличиях. Все вы, молодые девушки, одинаковы. А что будет дальше? Нетрудно догадаться: он предложит вам carte blanche.[8] Видите, я снова вас развращаю. Вы, наверное, полагаете, что carte blanche не что иное, как незаполненный листок бумаги, не так ли?

– Вы опять переоцениваете глубину моей наивности.

– Скорее высоту.

– Можете говорить, что угодно, вы несправедливы к мистеру Севилье.

– Вот как?! Он вовсю ухаживает за вами, а намерения его, как вы уже знаете…

– Не вам судить, лорд Дэмлер, – рассердилась Пруденс.

– Ха-ха! Нашел слабую струнку! Осмелюсь заметить, что вы обязаны набобу своим творческим вдохновением, – он окинул взглядом вазы с цветами. – Когда мужчина начинает присылать слишком много цветов, самое время вспомнить об осторожности. Он замышляет что-то нехорошее. В следующий раз получите бриллиантовый браслет – все знают, что ни одна леди не может устоять против бриллиантов, – с этого начинают вить любовное гнездышко. Затем последует собственный выезд для прогулок в парке с парой породистых лошадок. Вы можете поклясться, что не прячете под рукавом платья бриллиантовый браслет, мисс Мэллоу?

Он схватил ее руку и посмотрел на запястье с наигранной подозрительностью ревнивца.

– Вижу, что процедура вам хорошо знакома, милорд.

– Хотите сказать, что я в курсе правил игры?

– Именно так. Но немножко недопонимания в подобных делах не мешает. Однако должна вас разочаровать – вы не там ищете бриллианты. Предложено было ожерелье, а не браслет. Мистер Севилья более щедр ко мне, чем вы к своим наложницам.

– Наверное, шутите. Он бы не осмелился…

– Его смелость не знает границ. Он даже решился предложить мне руку и сердце.

– Пруденс! – это был крик безудержной, но вполне осознанной страсти. Дэмлер хотел прочитать по ее лицу, не шутит ли она, но убедился, что она вполне серьезна.

– Ах, вы, плутовка! Как вам удалось обвести набоба вокруг своего запачканного чернилами мизинца! Боже мой, вот удивится Хетти! Так вы обручены и отделались от неприятного титула старой девы!

– Мне этот титул вовсе не кажется таким мрачным, к тому же я не горю желанием от него избавляться, как вы изволили заметить.

– Но не хотите же вы сказать, что отказали ему!

– Я не приняла его лестного предложения.

– Пруденс, вы дура. Для вас это было бы началом совсем иной жизни.

– И ты, Брут.

– Кто еще поддерживает это мнение? Кларенс, полагаю? Но, видите ли, тут он совершенно прав. Вам бы не помешало стать богатой леди. Правда, я еще сомневаюсь, что он имел в виду законный брак. Вы-то уверены, что правильно поняли его предложение?

– У меня нет никаких сомнений, и я считаю ваши сомнения нелестными для себя.

– Я тут ни при чем. Любой, кто знает Севилью, подумал бы точно так же.

– Тогда как вы могли допустить, что я приму его предложение?

– Если он действительно имел в виду жениться на вас, это другое дело.

– Но вы же так плохо о нем думаете!

– И не беру свои слова назад. Богатый негодяй. Даже когда он ведет себя с вами самым достойным образом, я не поручусь, что он не замышляет гадости, вроде тайного брака или иной низости. Но вы можете гордиться оказанной честью. Почему же вы ему отказали? Рассчитываете на титул?

– Просто не люблю его.

– О, любовь! А что это такое? Все об этом говорят, но мне кажется, что этого нет в природе. Я, по крайней мере, не встречал нигде в мире. Мне не попадался ни один мужчина, который был бы влюблен два дня подряд, и ни одна женщина, которая испытывала бы те же чувства к простому смертному.

– Странно слышать подобное от поэта, воспевавшего западную цивилизацию.

– Поэмы – это совсем другое. Художественный вымысел. Мы оба творим в разных жанрах. Влюбляться в вымышленных героев очень легко. Например, я обожаю Шиллу, уже неделю как влюблен в нее – это мой новый рекорд. Давайте сделаем из наших героинь идеальных влюбленных, а всю прозу жизни оставим за сценой. Нам удалось добиться их полного послушания, а если вздумают своевольничать, один росчерк пера, и они снова будут ходить по струнке. Но при чем здесь любовь?

– Наши взгляды расходятся, милорд. В моем понимании любовь – это нечто совсем иное.

– Что же?

– Любить другого человека, больше, чем себя.

– Но это не любовь. Называйте, как хотите, – материнский инстинкт, преданность и так далее. Фактически это любовь к себе, только в иной форме. Наши дети, например, часть нас самих. Я же говорю о любви между мужчиной и женщиной.

– И я об этом же.

– Тогда вы говорите чушь и прекрасно это понимаете, иначе не краснели бы, как школьница. Не обижайтесь, я никогда не умел понимать женщин. Только уверен, что когда они начинают говорить о любви, значит, им что-нибудь нужно – чтобы их вывезли в свет, или новое украшение, или деньги на счету в банке.

– Если женщине интересен мужчина, она с радостью принимает все, что он ей дает. И она не виновата, что вы во всем усматриваете корысть. В ваших рассуждениях нет и намека на чувства. При чем же тут женщина?

– Вы либо совершеннейшая простушка, либо очень мудрая женщина. Не могу сказать, кто именно. Знаю только одно – ваш Севилья абсолютно разделяет мои взгляды. Он же предложил бриллианты, разве не так?

– Да, но они не были приняты. Как видите, я не спутала их с любовью.

– Что вы можете знать о любви? Вы никогда никого не любили, кроме вашего зануды Спрингера. И его вы не любили, иначе почему вы за него не вышли? Я не идиот, чтобы брать уроки любви у ст… – ух, чуть не сорвался, у собрата по делу.

– Я и не собираюсь поучать, просто высказала мнение, которое вы хотели услышать и на которое меня спровоцировали.

– Простите, мэм. Как обычно, ваша взяла.

А теперь не перейти ли нам к хорошей новости? Так удивился вашей победе над набобом, что чуть не забыл о другой победе. На этот раз литературной.

– Что?! Были у Маррея? – Пруденс подумала, что ей хотят предложить повторное издание, так как книги начали лучше расходиться.

– Нет. Маррей сам приходил ко мне вчера с доктором Ашингтоном. Поэтому пришлось отменить встречу.

– Ашингтон из «Блэквуд Мэгээин»? Он хочет поместить статью о ваших поэмах?

– Да, но это хорошая новость для меня, а не для вас. Он публикует статьи о романах тоже. Одна их его рубрик посвящена молодым писателям. Так вот, молодого писателя будете Представлять вы, а я – молодого поэта. Драматурга – Шеридан. Хотя он уже не молод, но на сегодняшний день он лучший драматург в королевстве. Так что у нас складывается неплохой тандем.

– Я?! Но он не мог слышать обо мне. Я не пишу серьезных книг.

– Равно как и я. Но они намерены создать нам репутацию, серьезных писателей тем, что окажут покровительство. Они дадут нам политическую, религиозную, философскую трактовку, пока мы сами не сможем сообразить, о чем, собственно, писали. Думаю, что после того, как они над вами поработают, вы превратитесь в циника, а вы хотите убедить меня, что занимаетесь романтической темой.

– А вы на самом деле моралист, хотя считаете себя распутником.

– Ашингтон просит, чтобы я его представил. Я пришел спросить, не против ли вы и когда удобно привезти его.

– Я счастлива без памяти. Он хочет прийти сюда?

– Да, если не возражаете. Я его приведу и представлю, а затем удалюсь, чтобы дать вам возможность побеседовать наедине. Не пускайте к нему Кларенса, он поймет, что вы не та, за кого себя выдаете.

– Не могу поверить – доктор Ашингтон. Каков он из себя? Старый?

– Да, старый, скучный и тощий, как жердь. Для ваших чар непригоден. Лучше рассчитывайте на умение вести беседу, а не на свои большие синие глаза. Кстати, он невысокого мнения о Скотте, но в восторге от Кольриджа и Саути. Это на всякий случай, если понадобится его немного умаслить. Не знаю, как у него находят одинаковое понимание такие разные авторы, как упомянутая выше пара, но если ему нравится чушь, которую пишем мы с вами, значит, он в душе убежденный католик. Или, скорее, Блэквуд навязал нас ему, чтобы отвлечь Ашингтона от прошлого и приблизить его к современности. Он, видите ли, по склонности классицист. Подумать только, мисс Мэллоу, мы вместе войдем в историю на страницах одного журнала. Вас это шокирует? Вижу, что не испытываете восторга от изложенной перспективы, но нас помирят эссеисты – Хант и Хазлитт. Они оба разумные ребята и своим юмором сгладят впечатление от нашей несовместимости. В хорошем смысле, конечно.

– Неужели все это не сон? Доктор Ашингтон, «Блэквуд Мэгэзин»… Сон наяву.

– Вы мечтаете о подобных победах, признайтесь? Когда очнетесь от этого волшебного сна, советую пересмотреть решение о замужестве с набобом. Неплохое предложение. Хотя я не совсем ему верю. Меня оно удивляет больше, чем статья Ашингтона. Совсем меня обезоружил. Что если привести доктора завтра?

– Да, пожалуйста, в любое время.

– Постарайтесь набить себе цену, создайте впечатление, что ваш день расписан по минутам, живете по плотному расписанию. Устроим встречу через день.

– Нет, завтра. А то еще передумает.

– Вы себя недооцениваете, но если так вам хочется, пусть будет завтра. Заеду к Хетта, сообщу новость.

– Она не поверит, что сам Ашингтон просит у меня интервью.

– Какой вы ребенок! Она никогда не слышала о нем. Я хочу сообщить о вашей победе на любовном фронте.

– Не надо, прошу вас. Не собираюсь делать это событие достоянием широкой публики, поскольку отказала ему. Это было бы непорядочно. Прошу никому ничего не говорить.

– Позвольте сказать только Хетта. Она не передаст никому, если я попрошу.

– Но она любит посплетничать, вы же сами говорили.

– Когда хочет, может быть сдержанна, как истинный дипломат. Если бы она захотела, могла бы такое порассказать обо мне… Но ей будет интересно узнать эту сногсшибательную новость.

– Ну, ладно. Только предупредите, чтобы держала в секрете.

– Обещаю, мисс Пруденс. Хорошо, что вы отклонили его предложение, а то пришлось бы торчать по ночам под вашими окнами и петь серенады.

Пруденс не могла понять, о чем он говорит, Дэмлеру пришлось объяснить:

– Я не говорил, что делал вчера вечером? Окхерет скоро женится, я знакомлю его с испанской традицией петь серенады невесте. Жених нанимает певцов, и они исполняют по ночам серенады под ее окном. Она выходит на балкон и бросает им цветы. Мы решили, что будем петь вместе – всей компанией – под окном мисс Филмонт. Ужасно забавно. Потом Филмонты пригласили нас на бокал вина. От них Окхерет и еще несколько человек отправились в клуб, а я поехал домой поработать над Шиллой. Кое-что хочу изменить, поэтому не принес сегодня.

Пруденс показалось, что он специально посвящает ее в то, как невинно провел вечер.

– Когда же увижу ее? – спросила она.

– Могу подбросить вместе с Ашингтоном завтра, если сможете, окажите любезность и просмотрите на днях. Если вам покажется, что Шилла ведет себя слишком неприлично, не стесняйтесь меня покритиковать. Но должен сказать, что она начинает исправляться. Наверное, ей надоели готические непристойности миссис Редклифф, и она решила брать пример с ваших героинь. Начинает поговаривать о замужестве.

– За кого же она собирается выйти, за Могула?

– Нет. С ним она окончательно порвала и занимается перевоспитанием одного из бедуинов. Я говорил о них. Уговаривает меня, чтобы я сделал его переодетым принцем или кем-нибудь в этом роде. Скоро потребует отдельный дом, обнесенный узорчатой решеткой. Я решительно не соглашусь на кур, если ей вздумается их завести. Как вы считаете?

– Куры как-то не вяжутся с принцем.

– Король Георг с вами не согласился бы. Наверное, все его отпрыски по очереди ухаживали за садом и разводили кур. Но будем считать их не настоящими принцами, а переодетыми простолюдинами. Однако сегодня на этой догадке поставим точку. – Он засмеялся и вышел.

Хетти очень позабавила весть, что мисс Мэллоу удалось взнуздать мистера Севилью, хотя она и не поверила.

– Не может этого быть. Я слышала от многих, что он обхаживает бесплодную баронессу Мак Фей. Старая дебелая шотландка, баронесса по собственному положению и праву. Титул наследуется семейством со времен королевы Анны. Пережила уже двух мужей, детей никогда не имела, поэтому ее и зовут бесплодной. Легко понять, что с такой женой в перспективе Севилье нужна «любовь сердца». Но предлагать руку мисс Мэллоу он не мог.

– Она утверждает, что это было предложение по всей форме. Мисс Мэллоу разбирается в подобных делах и знает, о чем идет речь.

– Не кажется ли тебе, что ты приписываешь ей опытность, которой у нее нет?

– Она утверждает, что я переоцениваю ее наивность.

– В самом деле? Если она ведет с тобой подобные, разговоры, значит, действительно не новичок. Мне она не показалась разбитной.

– Она вовсе не разбитная, просто умная. Но в жизни совсем неопытная.

– Так опытная или неопытная? Тебя не понять, Дэмлер. Нельзя быть тем и другим одновременно.

– В ней странно уживаются неопытность и зрелость суждений. В любом случае, она утверждает, что старина Севилья относится к ней с уважением и даже почтительно. Если бы он хотел сделать ее любовницей, он вел бы себя иначе. Ты не станешь отрицать, что она не относится к тому типу женщин, которых берут в любовницы.

Леди Мелвин задумалась.

– Вспоминаю ее остроту в опере – о твоей фее с волосами цвета девственного папоротника, помнишь? Если они обсуждали подобные вопросы, значит, разговор был не так уж невинен. И еще, помнишь, она сказала, что больше чем на пять детей не согласилась бы – у меня на балу. Я бы лично подвела черту гораздо раньше, а я не считаю себя наивной.

– Это была шутка Хетти. Она всегда шутит. У нее очень живое воображение, поэтому иногда она говорит вещи, которые могут ввести в заблуждение относительно ее собственной натуры. Я тоже иногда ловлю себя на том, что меня заносит в сторону.

– А ты, конечно, невинен, как новорожденный. Договорились. Она невинна, как лорд Дэмлер, иными словами, распутница. С Севильей они составили бы хорошую пару. Удивительно, что она отказала, если он действительно предлагал законный брак.

– Она его не любит.

– Если это единственная причина, то ее наивность граничит с глупостью.

– Ее это устраивает, – ответил Дэмлер, и по его довольному выражению лица Хетти поняла, что его такое решение мисс Мэллоу тоже очень устраивает.

ГЛАВА 10

Кларенс простил Пруденс легкомысленный отказ от богатства мистера Севильи после того, как Дэмлер снова стал бывать в их доме. А когда негодница сообщила, что ее собирается интервьюировать представитель известного журнала, она снова выросла в его глазах и он опять стал называть ее племянницей.

– Так мы скоро прочитаем о тебе в «Утреннем обозрении»? – спросил он, благосклонно улыбаясь.

– Нет, дядя, не в газете, а в литературном журнале. Он называется «Блэквуд Мэгэзин».

– Уверен, что «Обозрение» тоже напечатает статью, выделит для нее одну-две колонки. Уж они-то не упустят случая. Значит, твое имя появится в газетах, оттуда недалеко до карикатур в витринах магазинов, как у Дэмлера.

– Это не такой журнал, дядя, не популярный журнал, а специальный. Самый престижный в области литературы. Его читают писатели и образованные люди, но к карикатурам в витринах он не имеет отношения. До этого дело не дойдет.

– Ты всегда умаляешь свои достоинства, Пруденс, – упрекнул Кларенс. – Говорила, что мистер Севилья и Дэмлер для тебя просто друзья, а они посылают бриллианты и говорят о «намерениях».

– Только мистер Севилья.

– Дэмлер не захочет отстать. Надеюсь, ты рассказала ему.

– Да, упомянула в разговоре.

– Разумно поступила, – он многозначительно подмигнул Вилме, сидящей напротив. Сестра одобрительно кивнула.

– Тебе нравится дразнить нас, – продолжал Кларенс. – Как мы должны одеться, чтобы встретить доктора Ашингтона завтра?

Пруденс ужаснулась, услышав слово «мы».

– Я собираюсь снова надеть чепец. Дэмлер говорит, что Ашингтон старый человек, уважающий традиции.

– Нам не следует присутствовать при интервью, – заметила миссис Мэллоу. – Просто выразим почтение и удалимся. – Она почувствовала замешательство Пруденс. – Мы поздороваемся и оставим их с Пру наедине. Доктор Ашингтон будет говорить о литературе, а мы ничего в этом не смыслим.

– Последнее время я много читаю, журнал «Блэквудское обозрение» тоже достану. Странное название они выбрали для журнала.

Миссис Мэллоу закатила глаза, а Пруденс подавила насмешливые слова, готовые сорваться с губ.

– Оденьтесь, дядя, в костюм для загородных прогулок. Это не тот случай, чтобы надевать официальное платье.

– Все равно надо заказать новый официальный костюм. Последнее время приходится много выезжать и принимать людей, а мои черные брюки стали немного узки. Так ты решила надеть чепец, чтобы произвести впечатление на доктора? Хитрющее создание. Не знаю, зачем ты его сняла вообще. Молодой леди он так идет, только выбери ленты поярче, они оживляют. Мне чепцы очень нравятся.

Пруденс понимала, что ни от ее платья, ни от чепца ничего не зависело. Помешать встрече или повлиять на неё они не могли. Любой наряд сгодится, раз она приносит в дом добрую славу и известность. Теперь ее не удивило бы, если бы в кабинете на полу появился ковер вместо вытертой маленькой дорожки, которая не вязалась с красивыми полками и портретами, выполненными маслом.

На следующий день Дэмлер пришел без Ашингтона, что очень удивило Кларенса и обеих дам.

– Ашингтон на заседании и скоро прибудет. Я специально приехал раньше, чтобы дождаться его и представить вам. Опять надели чепец, чтобы внушить почтение к вашим годам и серьезному характеру, – пошутил он, обращаясь к Пруденс.

– Да, разве не прелестна она в чепце? – вмешался Кларенс. – Я всегда говорил, что он ей очень идет.

– А я сбивал ее с истинного пути и настаивал, чтобы она его сняла, – отозвался Дэмлер.

– Да, я часто говорю, что чепец ее старит, – сказал Кларенс, ничуть не смущаясь, что противоречит сам себе.

– Как идет работа, мистер Элмтри? – осведомился Дэмлер, пряча хитрую улыбку.

– Открыл новый способ изображения алмазов, – ответил Кларенс важно. – Это делается вовсе не так, как предлагали Рубенс и другие художники. Они думали, что алмазы нужно изображать прозрачными, как стекло, и чуть тронуть их белой или голубой краской. Но их нужно рисовать иначе, как призму, все цвета радуги должны присутствовать. Я сделал это открытие, когда поднес к свету ожерелье моей племянницы. Вы знаете, что мистер Севилья сделал ей предложение? Дэмлер кивнул.

– Прислал ей целую коробку бриллиантов, каждый величиной с яйцо. А она отказала. Не хочет выходить за иностранца, видите ли. Они и в самом деле странные люди, от них не знаешь, чего ждать. Очень обиделся, бедняга. Но думаю, что переживет.

– Вы сами говорили с ним? – спросил Дэмлер. Это был признак того, что Хетти неправа.

Дэмлер был рад этому.

– Мы обсуждали вопрос много раз, – ответил Кларенс неопределенно, не потому что хотел сказать неправду, а потому что не мог, провести грань между желаемым и действительным. – Он давно намекал, что хочет жениться на Пруденс.

– Но ведь они только недавно познакомились. Не больше двух недель назад.

– Ну и что же. Он не выходил из дома, не отходил от нее ни на шаг, как говорят, дневал и ночевал здесь.

Дэмлер вспомнил, что в период знакомства Пруденс с Севильей он видел мисс Мэллоу почти каждый день, что внушало подозрения в соответствии утверждений Кларенса истине, но о действительных масштабах его отклонения от правды Дэмлер не догадывался. Он подумал, что Севилья мог переговорить с Кларенсом о предложении.

– Слышу, что кто-то подходит к двери. Должно быть, доктор Ашингтон, – сказала Пруденс с облегчением.

Доктор Ашингтон вошел, Дэмлер представил его собравшимся и вскоре удалился. Миссис Мэллоу и ее брат вышли вместе с ним. Ашингтон оказался джентльменом весьма интеллигентного вида, почти эстетом. Высокий, очень худой, с ввалившимися щеками, каштановыми волосами, кое-где тронутыми сединой. Но глаза… глаза были живые и проницательные и придавали особую внушительность его – фигуре. На вид ему можно было дать лет сорок. Когда они остались одни, он сказал:

– Не ожидал встретить молодую леди. По вашим книгам можно предположить, что автор в более зрелом возрасте. Но я не имею в виду, что от них веет затхлостью.

– Мне двадцать четыре, – сказала Пруденс.

– Вы успели сделать очень много для своего возраста. Три книги напечатаны и одна в работе, как утверждает Дэмлер.

– Да, сейчас работаю над следующим романом.

– Прекрасно, просто прекрасно. Чтобы завоевать репутацию, нужно работать регулярно. Например, Вальтер Скотт печет свои романы, как блины, один за другим. С него не советую брать пример, но одна книга в год – это хороший темп, он держит вас в тонусе и не дает угаснуть вдохновению. В каждой последующей книге я нахожу рост творческого мастерства стиль совершенствуется.

– Благодарю вас, – сказала Пруденс. – Должна сказать, меня удивило известие что вы собираетесь писать о моих книгах. Я и думать не могла, что такой известный журнал может мною заинтересоваться.

Ее безыскусная похвала была оценена по достоинству.

– Признаюсь, что познакомился с вашими работами благодаря Дэмлеру. Именно он обратил на них мое внимание. Сейчас так много романистов, и читатель не привык ожидать от автора-женщины чего-нибудь серьезного. Как правило, они думают только о том, как развлечь и развеселить.

Пруденс не знала, что ответить, так как ее цель была чисто развлекательной, так, по крайней мере, она сама считала. Реплика собеседника подсказала ей также, что этим интервью она обязана Дэмлеру. Внимание журнала к ее произведениям привлек он.

Доктор Ашингтон перевел беседу на романы Пруденс, стал расспрашивать о ее главной теме. Она раньше не задумывалась, есть ли у нее своя тема, ее обычно волновали сюжет и герои. Вместе они пришли к заключению, что ее тема очень обширна – это жизнь высшего сословия Англии и то, что отличает эту часть общества от прочего населения. Затем он перешел к вопросу о феминистском движении, ее взглядах на роль женщины и на деятельность мисс Вулстонкрафт.

– Я почти не знакома с ее работами, – призналась Пруденс. – Мне приходилось держать в руках ее «Борьбу за права женщин», но себя я не отношу к феминисткам.

– Так вы не сторонница высшего образования для женщин?

– Во всяком случае я не собираюсь ломать из-за этого копья. Сама я посещала школу всего пять лет. Если кто-то из женщин хочет получить высшее образование и оно не помешает им в жизни, – например, не оторвет от семейных обязанностей, – то пусть себе учатся. Но мне кажется, что латынь и греческий не представляют для женщин особого интереса.

Пруденс умолчала о том, что и мужчинам, по ее мнению, ни к чему забивать голову мертвыми языками. У доктора была пренеприятная манера время от времени вставлять в разговор латинские изречения, поэтому Пруденс побоялась его осуждения.

Доктор Ашингтон снисходительно улыбался, слушая рассуждения Пруденс.

– Вижу, что вас не волнуют более глубокие проблемы современного общества – такие как война, политика, экономика, общее революционное направление развития западной цивилизации.

– Мои интересы не выходят за рамки более узкого круга проблем. Слыхала: некоторые люди считают, что не дело писателя браться за темы, в которых он мало разбирается. А моя жизнь протекала под семейным кровом. Я пишу для женщин, а их больше волнуют семейные вопросы, общество для них ограничено друзьями и соседями, а молодые леди стремятся найти подходящих мужей. Об этом я и пишу. Другие вопросы пусть остаются мужчинам.

Пруденс рассуждала просто о простых вещах. Фразы о «революционных направлениях» и «либеральных умах» плохо до нее доходили ей казалось, что она не вполне понимает их значение. Она писала о людях, об их жизни как до нее делали Шекспир и другие писатели. Ответы мисс Мэллоу понравились доктору Ашингтону. Они позволяли восхищаться ее достижениями без боязни попасть в ловушку феминистки или изощренной интеллектуалы. Феминистки были ему ненавистны, оскорбляли его консервативные взгляды. Он считал, что женщины, посягающие на сферу влияния мужчин, представляют собой большую опасность. По его глубокому убеждению, женщин нельзя было отпускать далеко от дома. Как человек, имеющий дело с литературой, Ашингтон не был против, если женщина немного читала, и даже допускал, что женщина может писать занимательные рассказы. Если рассказы хорошо написаны, тем лучше. Он готов был признать и оценить живость повествования мисс Мэллоу. Ему нравились ее стиль и простота изложения, нравилось, что она живет в семье как истинная христианка, носит чепец, держит себя скромно и проявляет почтительность к нему. Ему было приятно видеть ее голубые глаза и ладную фигурку, но это уже не относилось к делу. Ашингтон пробыл у мисс Мэллоу два часа, остался к чаю и уехал, увозя с собой высокое мнение о молодой писательнице.

Мнение доктора Ашингтона о мисс Мэллоу оказалось настолько высоким, что он вернулся на следующий день, чтобы задать еще несколько вопросов и пригласить ее на чай в воскресенье в свой дом, где ей предстояло познакомиться с его матерью. Она с радостью приняла приглашение, не подозревая, что под чопорной наружностью этого джентльмена бьется еще не старое сердце, и бьется оно немного чаще, чем до встречи с ней.

В субботу утром зашел Дэмлер и поинтересовался, как прошло интервью. Он также привез наконец Шиллу, которую забыл принести, когда знакомил Ашингтона с Пруденс.

– Как прошла встреча с доктором? – спросил он.

– Думаю, что неплохо, – ответила Пруденс. Кларенс и миссис Мэллоу присутствовали при разговоре.

– Ха, она всегда принижает свои заслуги, – вступил в разговор Кларенс. – Он сидел целую вечность. Пришлось дважды добавлять кипятку в чайник. Его просто невозможно было выпроводить.

– В самом деле? – Дэмлер вопросительно взглянул на Пруденс.

– А на следующий день явился снова и все началось сначала, – добавил Кларенс. – Завтра повезет ее на чай, знакомить с матерью. Увидите, не пройдет и недели, как он тоже сделает предложение. – Этот добродушный намек должен был предупредить Дэмлера о том, что у него появился опасный соперник.

– Еще один поклонник, мисс Мэллоу? – спросил Дэмлер игриво.

– Вовсе нет. Он заходил, чтобы кое-что уточнить…

– А как же чай?

– Видите ли, его мать больна и почти не выходит из дома.

– Я не знал. Странно, что он не пригласил меня за компанию.

– Он неравнодушен к Пру, никаких сомнений, – подвел итог Кларенс.

– Кларенс, лорда Дэмлера это абсолютно не интересует, – попыталась урезонить брата Вилма.

– Почему же? Очень даже интересует, – возразил Дэмлер с улыбкой. – Я пришел узнать, как прошло знакомство, и очень рад, что все обстоит как нельзя лучше. Если его погладить против шерсти, он становится просто невыносимым.

– Пруденс не зря носит такое имя. Она не гладила его против шерсти, – заверил Элмтри. Дэмлер и Пруденс понимающе переглянулись.

– Я также принес первый акт пьесы и хотел попросить вас взглянуть на него. – С такими словами он поднялся и протянул рукопись Пруденс.

– Почему бы не пройти в кабинет? – предложил Кларенс. Пруденс удивилась его великодушному предложению, пока до нее не дошло, что дядя не собирался оставлять ее вдвоем с Дэмлером, а намеревался присутствовать при беседе. Заодно ему хотелось похвастаться кабинетом.

– Потихоньку благоустраиваем норку для моей маленькой племянницы, – сказал он. – Уединенное место, где она может спокойно работать. Есть полка для ее книг, письменный стол.

– Очень мило. Все под рукой, – похвалил Дэмлер и добавил: – Хорошо, когда есть письменный стол, предназначенный специально для работы.

– И несколько собратьев по перу на портретах для моральной поддержки. – Кларенс указал на стены. – Моя работа.

– Ваши портреты ни с кем не спутаешь. Сразу виден стиль. Я уже хвалил их вашей племяннице. Они украшают кабинет.

– И лампа есть, а также свечи, на тот случай, если вдруг захочется поработать ночью.

– Да, она готова работать круглые сутки – и в дождь и в хорошую погоду. – Дэмлер поднял вверх глаза, чтобы убедиться, что Пруденс также имеет крышу над головой. – Имея в своем распоряжении такую комнату, вы, мисс Мэллоу, просто не имеете права работать спустя рукава.

– О, она никогда не ленится, всегда что-то пишет. Иногда, правда, разъезжает в каретах по парку в обществе поклонников.

– Никогда не теряю времени даром, – сказала Пруденс. – Хотя в данный момент как раз трачу зря драгоценные минуты. Покажите рукопись, Дэмлер.

Кларенс наконец понял намек и направился к двери, обернувшись у порога, чтобы полюбоваться племянницей, находившейся в обществе знаменитого вельможи и поэта, который по всей видимости, чувствовал себя в ее кабинете совсем как дома. На миг ему вдруг страшно захотелось нарисовать всю сцену для потомства – кабинет, книги, стол, поэта и племянницу, – словом, все целиком. Но в следующее мгновение он одумался и отправился к сэру Альфреду, чтобы поведать о волнующих событиях дня.

– Садитесь, Дэмлер, – предложила Пруденс. – Нам не отказано в роскоши здесь, в этом кабинете. Все есть – стены, пол, окна, все, что можно пожелать.

– Дядя опьянел от вашего успеха, – сказал Дэмлер, усаживаясь в кресло и закинув ногу на ногу.

– Когда в витрине появится мое изображение, он не пожалеет денег на бриллианты, Жаль, что не может нарисовать их.

– У меня создается впечатление, что вы не так гордитесь его работой, как он вашей, иначе знали бы, что все дело в призме.

– Ах да, совсем забыла. Именно так.

– Теперь расскажите, как вам удалось соблазнить доктора. Мне интересны все подробности.

– Секрет прост – нужно кивать и говорить «да», и вы станете для него идеалом мудрости. Представьте, Дэмлер, оказывается, у меня есть своя тема. Пока он не открыл мне глаза, я и не подозревала об этом.

– Уверен, что помог чепчик, а также голубые глаза. И ваше умение гладить по шерстке. Как нужно гладить доктора, Пруденс? У меня так не получается, как у вас.

– Очень мягко, конечно, совсем как кошку. По лицу Дэмлера промелькнула не очень приятная усмешка, но сразу исчезла.

– Какова же ваша тема? Вдруг он спросит когда-нибудь.

– Ну, это не так легко объяснить. Кивать и поддакивать гораздо проще. Видите ли, тема у меня очень широкая, охватывает все стороны жизни. Вордсворт может позволить себе сказать: «Пусть природа будет вашим учителем», Дэмлер – побуждать нас к действию, но в моих книгах главная мысль так глубоко спрятана, что до нее не просто докопаться.

– Ни верьте ему, Пруденс. Ваша тема – здравый смысл. Это вам лучше всего удается. И незачем прилагать усилия, казаться не тем, чем вы являетесь на самом деле. Это все обман и только выставит вас в смешном свете.

– Сказать по правде, он засыпал меня латинскими фразами. Может быть, хотел сказать то же самое, но я по своему невежеству не поняла.

– Но он все же будет писать о вас?

– Надеюсь. Сказал, что для своих молодых лет я достигла очень многого.

– Вы действительно многого достигли.

– Насколько могу судить, статьей я обязана вам. Не возражайте, Ашингтон проговорился, и я намерена вас отблагодарить.

– Он спросил, каково мое мнение о лучших прозаиках последних лет, я назвал вас. Стран но, что ему не попали в руки ваши книги до этого, он неплохо разбирается в этой области. Я сказал, что с его стороны это серьезное упущение.

– Доктор признался, что не ожидает серьезного творчества от писательниц, поэтому не особенно интересуется их романами.

– Кто же еще может объяснить читателю причудливый женский ум? Ни один мужчина не желает понять, как непрост их внутренний мир. Скотт, хотя он мне очень нравится, не имеет ни малейшего представления о женщине. Вордсворт всем женщинам предпочитает свою сестру, но очень заблуждается на ее счет.

– Гм-м. А мнение Дэмлера лучше не произносить в приличной компании.

– Не хотите простить меня за откровение? Но, если припомните, я говорил только об одной стороне женского ума.

– Помню, как же. О ее стяжательстве и меркантилизме. Хорошо, что вы не смешиваете эту черту с понятием о любви и считаете, что это чувство не имеет ничего общего с сердцем.

– У вас язычок как бритва. С Ашингтоном вы, наверное, иначе разговаривали. Его вы нежно гладили по шерстке. А издевки оставляете для беспомощных кроликов вроде меня.

– Недаром же меня назвали Пруденс.

– Нам не дают возможности забыть об этом. А теперь, старая дева, извольте посмотреть, как живет другая половина слабого пола. – Он бросил рукопись на стол.

Пруденс пробежала глазами первую страницу.

– О, Господи, Дэмлер! Мои бедные невинные глаза! Вы меня окончательно развратите. Что это? «Чувственное тело», «сладострастные изгибы», «полные губы», «кокетливые глаза». И это только описание Шиллы. Что же будет, когда ваш зверек раскроет свои пухлые губки?

– Неужели я написал подобную чушь? Она уже изменилась. С ней произошла полная метаморфоза. Придется переделать начало. Опустите его и переходите к диалогу. Описание внешности я делал для Уилса, чтобы помочь выбрать актрису.

– Мне знакома леди, которая в Точности соответствует описанию Шиллы. О, нет, не совсем. Шилла ведь восточная фея с черными волосами.

Пруденс перелистала несколько страниц и не заметила усмешки Дэмлера. Затем снова начала дразнить его.

– У нее не очень-то ясное представление о приличиях: «Развалившись в нескромной позе на Ottoman». Это что, турок? Что она делает на турке? Как это будет выглядеть на сцене?

– Ottoman еще означает «тахта» или «диван», только без спинки. Как кровать, только без полога. Я привез себе такую с Востока.

– Неплохо. Дня нее самое подходящее место, но советую завесить ее портьерами, если она намерена продолжать в том же духе. И еще лучше, если они будут задернуты, когда поднимется занавес, – добавила Пруденс, с интересом продолжая читать пьесу.

Дэмлер попытался вырвать пьесу из рук девушки, но она держала листы в вытянутой руке и, смеясь, продолжала читать: «Взгляд ее выражал неукротимое желание, и страстный призыв полуопущенных век мог растопить сердце…»

– Это слишком, Дэмлер, вам не кажется? Другой бы сгорел от стыда.

Маркиз схватил ее за руку и с силой вырвал рукопись пьесы.

– Это просто авторские ремарки для режиссера, вслух это не проговаривается. Но как ужасно звучит! Наверное, со мной что-то неладное происходило или я был пьян. Надо переписать первые страницы. Начните лучше отсюда.

Он пробежал глазами несколько страниц и пальцем показал, откуда Пруденс следовало читать.

Какое-то время Пруденс читала, кивая и улыбаясь.

– Да, здесь она мне больше нравится. Когда узнаешь ее лучше, начинаешь понимать, что Шилла совсем не такая плотоядная особа, как можно предположить по описанию ее глаз. И у нее есть чувство юмора. «Не собираюсь быть bonne bouche[9] для толстяка Могула»… Она знает французский?

– Конечно, нет. Запомнила фразу из книги. Это тоже надо изменить. По мере развития сюжета она становится все больше похожа на англичанку. К концу придется сшить ей английское платье – куртку и юбку, по всей видимости.

– Да, и пожалуйста, оденьте ее скорее, чтобы прикрыть «сладострастные изгибы».

– Подумайте о мужской половине аудитории. Но хотелось бы знать ваше мнение о ее словах, мыслях. Это звучит по-женски? Мужчине трудно ориентироваться, и автору – мужчине такие вещи обычно плохо удаются. Даже не припомню, чтобы встречал достоверный образ леди у писателя-мужчины.

– Не вижу большой разницы между тем, как думают мужчины и женщины. Мы все люди. Говорим мы несколько по-своему, это правда. Но желания мужчин и женщин совпадают, за некоторыми редкими исключениями, и головы работают тоже одинаково.

– Оставлю рукопись вам. Здесь первый акт целиком. Сейчас пишу второй, эта часть пока не нужна. Не придавайте значения ужасному описанию внешности Шиллы в начале пьесы, если можете, и попытайтесь представить ее более…

Дэмлер замолчал и беспомощно вскинул руки.

– Вы хотите сказать, что я должна представить ее менее похожей на вашу рыжеволосую любовницу?

– О, несноснейшая. Шилла не должна быть похожа на девственную тетушку. Это изменению не подлежит.

Дэмлер взял трость и шляпу.

– Когда я увижу вашу новую работу?

– Когда ее напечатают.

– Значит, ваши героини ведут себя послушно?

– Далеко не всегда. Часто делают совсем не то, что мне бы хотелось, но выдерживают свой стиль. У меня они не меняются ни с того ни с сего и не позволяют себе неуместных выходок если их к этому не приводит развитие сюжета.

– У меня это случилось впервые. Может быть, потому что я стремился показать ее характер в развитии. В поэмах герои сменялись так часто, что единственным постоянным персонажем был сам Марвелман. Но ему не грозили радикальные перемены. Постарайтесь отнестись к Шилле добрее. Через пару дней заеду за ней.

– Вы все еще влюблены в нее?

– Влюбляюсь все больше и больше. – Дэмлер поклонился и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Пруденс села за стол и прочитала первый акт, не отрываясь. Текст был написан прекрасным языком – остроумно и с блеском, как все, что выходило из-под пера Дэмлера. Но недостатки в обрисовке главного персонажа нельзя было скрыть за гармоничными фразами. В начале акта Шилла поражала распущенностью, в конце же первого акта превращалась в добропорядочную девушку. Первые страницы требовали солидной переработки, но в целом пьесу ожидал шумный успех. Декорации и костюмы внесут необходимую экзотику и будут непривычны, а магическое очарование автора и красавица-актриса в главной роли дополнят эффект. Это будет сенсация сезона.

ГЛАВА 11

В воскресенье Пруденс нанесла визит доктору Ашингтону и познакомилась с его матерью, миссис Ашингтон, старой дамой, которая обожала своего умного сына. Сама она страдала хромотой и не выходила из дома.

– Лоренс сказал, что вы пишете книги, – заметила эта леди так, словно сообщение ее удивило, хотя в их доме писатели бывали часто.

– Да, мэм, я пишу романы.

– И при том очень хорошие, – добавил доктор Ашингтон. – Очень хорошие для женщины. Принесу тебе почитать, мама. Ты ведь любишь хорошие произведения, написанные женщинами.

– О да. Я прочитала все книги мисс Верни. И Ханны Мор. Такие прелестные истории. Лоренс написал о вас очень лестную статью, мисс Мэллоу. Я ее переписывала начисто. Он вас хвалит.

– Может быть, мисс Мэллоу захочет взглянуть на статью, прежде чем она пойдет в печать, – предложил Ашингтон.

Когда Пруденс стала собираться домой, Ашингтон дал ей свой экземпляр статьи, и при первой возможности она прочитала ее с большим вниманием. Все было в высшей степени корректно, но Пруденс тем не менее почувствовала разочарование. Создавалось впечатление, что читаешь обзор детской литературы. Сам тон казался снисходительным: «очень хорошо для леди», «не обременяла себя серьезными социальными проблемами», «обладала даром создавать выразительные, почти афористичные фразы», «писала то, в чем знала толк, и хорошо делала», «искусно владела сюжетом и словом». Прочитав подобную статью, непосвященный читатель не бросится покупать ее книги.


Пруденс не могла не признаться, что статья повергла ее в уныние. Она показала ее матери и дяде Кларенсу. Оба выразили мнение, противоположное ее собственному. Они пришли в полный восторг и поздравили Пруденс с тем, что она попала в поле зрения широкой читающей публики.

Пруденс позволила убедить себя, что ей крупно повезло. Просто она слишком многого ожидала. В душе она знала, что изображаемый ею мир был узок, это не ускользнуло от доктора Ашингтона. Ученому человеку ее сюжеты действительно должны казаться полудетскими.

На следующий день доктор Ашингтон заехал, чтобы забрать свой экземпляр статьи, и пригласил Пруденс на обед, сообщив, что там будут Кольридж и мисс Берни. Обида была тотчас же забыта.

– Пора вам познакомиться с другими писателями. Нельзя вечно пребывать в вакууме, – сказал Ашингтон.

– Я уже знакома с мисс Берни, – ответила Пруденс.

– В самом деле?

Ашингтон не проявил удовольствия, ему хотелось преподнести мисс Берни как особый подарок. Он остался к чаю и произвел на всех сильное впечатление рассуждениями о философии и истории, наполовину состоявшими из латинских наречий. Жонглировал цитатами из Гете, Канта и других знаменитостей. Упоминал о редких изданиях, единственных в своем роде томах, обладателем которых он являлся. Его библиотека насчитывала пять тысяч томов.

Кларенс не посмел упомянуть о двух книжных шкафах, установленных в кабинете Пруденс, и не пригласил доктора полюбоваться ими. Он сидел пришибленный, почти все время молчал, только время от времени вставлял возглас удивления или одобрения в рассказ гостя. Пруденс получила приглашение посетить библиотеку Ашингтона, полюбоваться пятью тысячами томов, их великолепными сафьяновыми переплетами.

Во время посещения библиотеки только три книги были представлены мисс Мэллоу для обозрения, а в остальных случаях ей представлялась возможность читать тисненные золотом заголовки. Так как эти три тома были на латыни, греческом и русском языках, Пруденс пришлось похвалить шрифт и выразить сожаление, что она не владеет этими языками. Ашингтон великодушно предложил перевести любой абзац, который ее заинтересует, так как он хорошо знал эти три языка и еще три других. Но Пруденс не могла остановиться на каком-то определенном месте, потому что непонятные языки делали весь текст одинаково непривлекательным.

– Леди лучше не забивать голову иностранными языками, – сказал доктор, и они пере шли в гостиную, где их ждали шерри и черствое миндальное печенье в обществе миссис Ашингтон.


Вернувшись домой, Пруденс узнала, что заходил Дэмлер и забрал рукопись пьесы.

– Он зайдет на днях, чтобы побеседовать о пьесе, – сообщил Кларенс. – Хочет узнать твое мнение о ней. Я посоветовал передать рукопись доктору Ашингтону, он даст профессиональную оценку. Но Дэмлер не согласился. Был в плохом настроении, не хотел посидеть ни минуты.

– Сказал, когда зайдет снова? – спросила Пруденс.

– Нет. Но я думаю, что не позднее завтрашнего дня. Мы немного поговорили о Канте и Гете, но он очень спешил.

Пруденс не верила своим ушам и пожалела, что не оказалась дома, вместо того, чтобы дышать пылью и мудростью веков в библиотеке доктора Ашингтона.

– Я подумал, Пру, может быть, поставить еще один шкаф в твоем кабинете. Два уже заполнены, и много книг разбросано по всему дому, их можно будет поместить на полки. У меня в комнате – Библия, где-то лежит словарь, которым пользовалась Анни, не говоря уж о «Блэквудз Ревью», на который я подписался. – Нужно сохранить все номера, чтобы было на что делать ссылки.

– Вы подписались на литературный журнал, дядя?

– Конечно. В последнее время я, правда, мало читал, но если подумать, то ничто не может сравниться с книгой. В «Обозрении» ведь будут представлены названия всех выходящих книг с краткими аннотациями. Когда буду рисовать доктора Ашингтона, обязательно вложу ему в руку книгу. Сколько этот человек читает! Книги – его плоть и кровь.

Через два дня – в день обеда у мистера Ашингтона – вышел очередной номер ежемесячника «Блэквудэ Мэгэзин», и доктор лично привез Пруденс экземпляр. Он застал ее за работой без чепчика и был несколько удивлен.

– Ну вот, мисс Мэллоу, я застал вас врасплох. Но мы теперь старые друзья, и вы не должны смущаться.

Пруденс вопросительно посмотрела на него, а он, не отрываясь, разглядывал ее хорошенькое личико, еще более привлекательное без головного убора.

– Вы сегодня без чепца, – пояснил он, видя ее недоумение.

– Ах, да, я иногда снимаю его во время работы. – «Особенно когда жду лорда Дэмлера», – подумала она про себя. Он не заходил уже несколько дней.

– Оставлю дверь открытой, – сказал Ашингтон входя.

Пруденс почувствовала, что он удивлен, что она не позвала мать в качестве третьего лица, присутствие которого могло придать его визиту характер дружеской встречи. У него осталось странное ощущение духоты в Комнате, которую не рассеяла даже открытая дверь.

– Угадайте, что я принес, – сказал он, протягивая журнал. – Ваша статья. Пруденс поблагодарила.

– Пришел занести вам номер и предупредить, чтобы экипаж дяди не встречал вас после обеда. Я буду счастлив доставить вас домой. Вас ожидает приятная беседа. Кольридж интересный собеседник, а Дэмлер умеет хорошо шутить.

– Дэмлер тоже будет?

– Он прислал согласие только вчера. Несколько небрежен в соблюдении формальностей. Если бы он не принял приглашения, были бы затруднения с числом гостей за столом. Но всегда можно найти кого-нибудь, в последнюю минуту. Многие писатели были бы счастливы получить от меня приглашение даже в последний момент.

– Уверена, что любой писатель сочтет за честь побывать в вашем доме.

– Значит, до вечера. Предоставлю вам возможность прочитать статью. Буду очень рад увидеть вас за моим столом.

Доктор Ашингтон одарил Пруденс нежной улыбкой, и девушка вдруг подумала с чувством неловкости, что он вкладывал особый смысл в знаки внимания, оказываемые ее скромной персоне. Однако она не стала углубляться в размышления по этому поводу, а поспешила открыть журнал и посмотреть, как статья выглядит в напечатанном виде. Прочитав статью, Пруденс отложила журнал со смешанным чувством – ни особой радости, ни облегчения она не испытала.

В своем особняке Олбани Дэмлер тоже был поглощен чтением нового номера литературного журнала. Сначала прочитал статью, посвященную себе, пожал плечами и принялся за ту, героиней которой выступала мисс Мэллоу. Улыбка, вызванная первыми строками, вскоре уступила место приступу негодования, он отшвырнул журнал в сторону и сказал: «Свинья!» тоном, выражавшим глубочайшее презрение.

Маркиз отправился на обед к Ашингтону в отвратительном настроении. Пруденс уже была там и сидела между Ашингтоном и его матерью. С ней обращались почти как с членом семьи, что повергло Дэмлера в еще большее уныние. Казалось, что молодая леди нисколько не была уязвлена статьей мэтра, она благосклонно улыбалась и смотрела в рот старому дураку Ашингтону, принимая каждое слово за откровение, словно он был царем Соломоном, изрекающим пророчество. В довершение всего Дэмлер с неудовольствием заметил, что она снова облачилась в проклятый чепец и старомодное платье времен прабабушек, в котором ей никак нельзя было дать меньше сорока. Он понял, что мисс Мэллоу старается угодить хозяину дома. Ему вдруг захотелось подойти и встряхнуть ее за плечи.

– А, лорд Дэмлер! Мы как раз обсуждаем последний номер Блэквуда, – приветствовал его Ашингтон.

– Нельзя ли придумать более интересную тему? – спросил Дэмлер, с неотразимой улыбкой кланяясь присутствующим. Он пришел последним.

Глаза Ашингтона сузились при этом замечании, а Пруденс взглянула на маркиза с нескрываемым удивлением.

– Здесь присутствуют не только писатели им может быть неинтересно, да и писателям тоже, – добавил Дэмлер, приветствуя особым поклоном миссис Ашингтон и некоего мистера Пайти, которые не принадлежали к писательской братии. Среди собравшихся сидела одна незнакомая дама, которой его не представили.

– Надеюсь, что мистер Кольридж и мисс Берни обладают достаточной широтой взглядов и способны питать интерес не только к тому, что пишется о них лично, – ответил Ашингтон.

– В самом деле? – произнес Дэмлер и занял единственный свободный стул. – Вы ждете от людей слишком многого. Из того, что вы написали в статье, трудно заключить, что вы считаете, что леди способны интересоваться чем-либо, кроме еды и нарядов.

– О, Дэмлер, вы несправедливы. Я никогда не отрицал, что дамы могут законно претендовать на интерес к общественным делам и отношениям между людьми. Думаю, что они сведущи в этих вопросах не хуже нас с вами.

– И даже больше нас, – ответил Дэмлер с некоторым вызовом. – Но так как обсуждается журнал, давайте спросим мисс Мэллоу, что она думает о критике в ее адрес.

– Считаю, что отзыв о моей работе вполне доброжелателен. Мне статья доставила удовольствие, – поспешила ответить Пруденс.

– Очень лестный отзыв, – подхватила мисс Берни. – Вы были правы, отметив мастерство мисс Мэллоу, доктор Ашингтон. Мисс Мэллоу и в самом деле сделала значительные успехи для столь молодого автора. – Мисс Берни поняла, что не должна была прерывать Пруденс и хотела, чтобы та снова вступила в разговор.

– Этими словами можно похвалить плотника и любого другого ремесленника, – парировал Дэмлер. – Но мисс Мэллоу работает не с деревом, она не изготавливает модные столы или кресла. Когда употребляют слово «мастерство» по отношению к писателю, имеют в виду огранку алмаза. Но где же сам камень? О нем вы забыли, доктор.

– Разрешите не согласиться с вами, Дэмлер, – вступил в спор Кольридж. Он говорил менторским тоном и своей яйцеобразной головой и греческим носом напоминал изваяние. – Мастерство писателя – это все. Моя тема часто вызывала неприятие у некоторых читателей, но манера письма всегда обеспечивала мне широкий круг почитателей.

– Для поэта форма важнее содержания. Поэзия должна быть лиричной, музыкальной. Поэты, часто специально не дают очень существенную информацию, чтобы не отвлекать внимание читателя от формы. Но серьезный романист не может позволить себе не сказать важного, он должен говорить о существенных вещах, это главное. Мастерство выражения для прозаика – только верхняя часть торта, его декоративная часть.

– Но писательница, автор-женщина, не пишет ради серьезных идей, ее обычно занимает интересная интрига.

– Как, разве у писательниц не бывает серьёзных тем? – Дэмлер устремил вопросительный взгляд на Пруденс. Она сдвинула брови и готова была вступить с ним в поединок.

Дэмлер уловил неудовольствие мисс Мэллоу и некоторое время вел себя вежливо по отношению к участникам спора, как вдруг заметил, что Ашингтон покровительственно похлопывает Пруденс по руке, а та спокойно принимает его снисходительный жест. Дэмлер резко поднялся, как раз в тот момент, когда мистер Пайти собирался рассказать ему о последнем заседании парламента, и подошел к Пруденс.

– Хотел узнать, Пруденс, каково ваше мнение о первом акте моей пьесы, – спросил он, как бы невзначай назвав ее по имени, чего он никогда раньше не делал в присутствии посторонних. – Как странно расставлены стулья в этой комнате, словно нарочно, чтобы разделить присутствующих на мелкие группки собеседников.

– Мне нужно посмотреть, готов ли обед, – сказал Ашингтон и удалился, недовольный вторжением, бросив на ходу:

– Полагаю, милорд, что вам угодно занять именно это место.

– Вы проницательны, доктор, – ответил Дэмлер и сел рядом с Пруденс.

– Ваш первый акт вы сегодня сыграли, когда появились в этом доме, милорд. Как и все последующие акты, он был неудачен. Что на вас нашло?

– Я говорил о Шилле и Могуле.

– Прекрасно понимаю, о чем вы говорили, ц надеюсь, что поняли меня не хуже.

– Какая скука нас сегодня ожидает. – Дэмлер окинул гостиную мрачным взглядом. – Кольридж ждет удобного случая, чтобы прочитать нам лекцию о своих новых воззрениях на литературу. А эта длинноносая Берни осаждает каждого, кто может ей быть полезен. Что касается вас и Ашингтона…

– Не продолжайте, его мать может услышать.

– Мне безразлично, пусть слушает. Я не потерплю, чтобы вы подлизывались к нему, это отвратительно.

К счастью, всех пригласили к столу. Ашингтон подскочил к мисс Мэллоу и подал ей руку. Дэмлеру ничего не оставалось, как предложить руку его матери, с другой стороны ее поддерживал мистер Пайти. Незнакомая Дэмлеру леди, некая мисс Гимбл, оказавшаяся глухонемой родственницей хозяев дома, направилась в столовую без сопровождения.

За столом сразу же завязался профессиональный разговор. Его начал Кольридж, уже в который раз решивший просветить общество по поводу того, как они с Вордсвортом пришли к мысли модернизировать поэтический стиль. Мисс Берни приветствовала его рассказ восторженными аплодисментами, отдав вслед за тем дань Дэмлеру, когда признала, что в своих «Песнях издалека» он сделал еще один шаг в этом направлении.

Однако после ее похвал общество разделилось. Ашингтон признавал только классические традиции и заявил, что не приветствует пренебрежения к классической форме со стороны современных поэтов.

– Если вы имеете в виду меня, – прервал его Дэмлер, – то от вашего внимания не должно ускользнуть, что я следую классической рифме Поупа.[10]

– Мы говорим о разных вещах, я о яблоках вы об апельсинах, – возразил Ашингтон. – Поуп был ученым, философом. У него была классическая тема, он не рассказывал невероятные истории о кругосветных путешествиях.

– Вы хотели сказать, что имели в виду гнилые яблоки? – не унимался Дэмлер. – Для меня новость, что мое путешествие принимается за плод воображения. Мне казалось, что оно происходило реально, с реальными участниками. Для доказательства могу продемонстрировать свои шрамы.

– Что касается вымысла… – примирительно заметил Кольридж и напомнил, что писал «Кубла Хан» в состоянии наркотического опьянения, под влиянием паров опиума, чем объясняются бредовые идеи этого произведения.

Общество перешло к обсуждению опиума, его положительных и отрицательных сторон. Этой темой благополучно завершилось первое блюдо.

Когда подали второе, тема разговора изменилась. Ашингтон был поглощен тем, что выбирая для Пруденс лучшие креветки и заботливо подкладывал их ей в тарелку. Наблюдая за ним, Дэмлер снова перешел к литературе, но на этот раз говорил с большей запальчивостью.

– Что вы думаете о Шелли? – начал он, зная, что для Ашингтона это имя равносильно красной тряпке для быка.

– Подлец и мошенник, – взвился Ашингтон. – Его нужно выслать из страны или засадить в темницу. Развращает женщин, соблазняет девиц и проповедует атеизм и анархию… Предполагаю, что вы, Ваша Светлость, в восторге от него?

– Угадали. Мне он действительно очень симпатичен, – согласился Дэмлер, с удовольствием предвкушая поединок.

– Что именно вас привлекает в нем, его отрицание Бога или проповедь свободной любви?

– Из того, что вы назвали – его атеизм, – разумеется, Я сам атеист, слава Богу. – Его единственный глаз засветился насмешливыми огоньками. Пруденс напряглась, а мисс Берни разразилась взрывом хохота. Остальные онемели от неожиданности.

– Вы себе противоречите, – заметил Ашингтон, придя в себя.

– Как умно, что вы наконец-то заметили это, – засмеялся Дэмлер. – Но я говорил о Шелли как о поэте, его моральные устои к этому не имеют никакого отношения. Особенно мне нравятся его оды. В поэзии, что, кстати, относится и к прозе, мастерство владения слогом очень важно. Он настоящий поэт.

Ашингтон все еще не мог полностью успокоиться. Разрядил обстановку опять Кольридж. Он принял позу лектора. Изложив пространные соображения по затронутому вопросу, он перешел к другой теме, заговорив на этот раз о Шекспире. Поэт пытался обосновать свое глубокое убеждение, что ни одна из пьес великого Вильяма не была написана им самим. Ранее Кольридж прочитал серию лекций философскому обществу и теперь горел желанием повторить свои аргументы.

– Шекспир не мог написать эти пьесы, это ясно из того, в каком кругу он вращался, – заявил Кольридж. – Подумайте, кем он был, – браконьер, распутник, идиот.

– Почему вы считаете, что Шекспир был идиотом? – протянул нараспев Дэмлер.

Мистер Кольридж не любил, когда его перебивали во время лекций. Он смерил невежду презрительным взглядом и продолжал:

– Эти пьесы мог написать Бэкон или Марлоу.

– Бэкон, несомненно, был идиот, иначе бы он не верил в философский камень. Потратил годы жизни на его изучение. Что касается распутства, сам Донн, Как вам, вероятно, известно был далеко не ангел, но проповеди его отличались глубоким целомудрием. Этим же грешили многие великие писатели.

– Ваша приверженность принципам распутной жизни хорошо известна, лорд Дэмлер, – сказал Ашингтон, подмигнув Пруденс. – Но можно быть поэтом, не будучи распутником, и распутником, не будучи поэтом.

– Или и тем и другим, как Вильям Шекспир.

– Шекспир не писал пьес, которые ему приписывают! – заключил Кольридж. – Как я говорил в лекциях в 1811 году…

– И с тех пор неоднократно повторяли… – добавил Дэмлер.

Кольридж посмотрел на него с презрением, как на ничтожного червя.

– Все понимающие толк в драматургии люди единодушны в мнении, что он не мог написать ничего похожего на пьесы, которые утверждают его авторство.

– Вы консультировались со знатоками, спрашивали их мнение? – поинтересовался Дэмлер простодушно.

Наступило неловкое молчание. Выдержав паузу, Дэмлер продолжал:

– Repetitio est mater studiomm, – как говорим мы, ученые. Перевести для леди? Повторение – мать учения. Если мистер Кольридж повторяет с завидной регулярностью, что пьесы Шекспира написаны не им, а таинственным сообществом авторов, которые постыдились признаться в том, что создали величайшие творения, когда-либо произведенные на свет на английском языке, то мы все рано или поздно уверуем в эту чушь. Хорошо, согласен, пусть они не были написаны Шекспиром. Но их, безусловно, написал другой человек, безвестный тезка великого поэта.

Пруденс стоило труда сдержать улыбку, но заметив хмурые взгляды присутствующих писателей, она постаралась придать лицу серьезное выражение.

– Что касается места этих творений в литературе, – продолжал Кольридж, – то я твердо убежден, что Мильтон[11] на две головы выше Шекспира.

– Этот старый мешок с трухой? Этот пуританин, лицемер?

– Вы путаете его личную жизнь с его творчеством, – вступился за Мильтона Кольридж.

– Неоригинальная ошибка. Некоторые путают личную жизнь Шекспира с его работами.

– Кто бы ни написал эти пьесы, – включилась в разговор Фанни Берни, – этот человек создал шедевры. Видели «Короля Лира» с Кино в главной роли?

Мисс Берни удалось отвлечь внимание разгневанных джентльменов от острой темы, и остаток трапезы прошел спокойно.

«Как красиво она сумела восстановить мир»» – подумала Пруденс. Интуитивно девушка чувствовала, что причиной раздора оказалась она сама. Дэмлер и Ашингтон напоминали двух собак, отбирающих кость друг у друга. О предмете поединка оба, казалось, забыли. Если бы у нее было больше опыта, она бы сумела примирить их. Но пригласить их на обед в обществе дяди Кларенса было немыслимо. Ни дядя, ни мать не обладали даром дипломатии, свойственной ей, и трудно было предвидеть, чем мог окончиться подобный эксперимент.

Спустя полчаса джентльмены присоединились к дамам в салоне. Пруденс с ужасом увидела, что оба – Дэмлер и Ашингтон – направляются, стараясь обогнать друг друга, к единственному свободному месту рядом с ней. Она быстро пересела к мисс Берни, чтобы поболтать с ней о шляпках. В разговоры такого рода мужчины не допускались. До нее долетели словесные удары, которые наносили двое мужчин друг другу. Кончилось тем, что у нее разболелась голова и она решила уехать.

Так как вечер тянулся вяло, другие гости поддержали идею мисс Мэллоу, раздались обычные возгласы благодарности и прощания.

– Я отвезу вас домой, – сказал Дэмлер.

– Нет, мисс Мэллоу отвезу я, – победоносно заявил Ашингтон.

– Зачем оставлять вашу матушку в одиночестве? – возразил маркиз.

– Она не одна. Мисс Гимбл приехала, чтобы жить у нас и присматривать за ней.

– Нет необходимости запрягать лошадей. Я хорошо знаю дорогу к дому Пруденс и проезжаю как раз мимо дверей ее дома.

– Я довезу ее до самых дверей, – настаивал Ашингтон. – Мы даже войдем внутрь, я заодно поздороваюсь с мистером Элмтри и вашей милой матушкой, мисс Мэллоу. Еще не поздно. Ну, как?

– Решайте, Пруденс, – предложил Дэмлер перекладывая тяжесть выбора на ее плечи.

– Мы договорились еще утром, что мистер Ашингтон отвезет меня домой, – сказала Пруденс и взяла доктора под руку, виновато улыбнувшись Дэмлеру.

– Тогда заеду к вам завтра, – ответил Дэмлер и отвернулся с деланным безразличием. Заметив, что мисс Берни стоит одна, он предложил подвезти ее. За ней приехал собственный экипаж, но она отослала кучера обратно, предпочтя совершить часовую поездку на мягких тигровых шкурах, покрывающих сиденья в карете маркиза.

Ашингтон проводил мисс Мэллоу только до двери. Он и не собирался встречаться с Элмтри ради бокала вина, который его непременно заставят выпить. В перебранке с Дэмлером ему важо было поставить того на место и доказать, что он имеет свои права на мисс Мэллоу. Пруденс, желая смягчить впечатление от поведения своего друга, попыталась извиниться за него.

– Боюсь, что лорд Дэмлер был не в своей тарелке сегодня. Мне показалось, что у него очень плохое настроение. Никогда не приходилось видеть его в таком состоянии.

– Он всегда такой. Головокружение от успехов. Стишки ничего собой не представляют. Я бы не стал писать о нем, но Блэквуд потребовал уделить ему место в журнале. Похоже, что он был навеселе, это единственное объяснение его странному поведению.

– Мне показалось, что он слишком много выпил, – заметила Пруденс, надеясь смягчить доктора.

– Он пришел уже изрядно выпив. С самого начала повел себя агрессивно. Не надо поддерживать с ним дружбу, он так неприлично фамильярничал, называя вас по имени.

Вечер, о котором Пруденс так мечтала, обернулся полным провалом. Дэмлер вел себя ужасно и непонятно. Почему он возненавидел Ашингтона? Единственный ответ, который она находила, удивил ее саму – Дэмлер ревнует ее. Так вести себя мог только ревнивый влюбленный, но, возможно, она ошибалась, и его ревность была вызвана ее книгами, а не ею лично. Однако он давал понять, что Ашингтон в статье был несправедлив к ней. Нет, Дэмлер не мог ревновать ее как женщину, ведь он хотел, чтобы она приняла предложение Севильи. Даже назвал ее отказ глупостью. Эта сторона ее жизни его совсем не волновала. Видимо, имелось другое объяснение, и ей любопытно было его узнать. Он обещал заехать завтра. Пруденс сгорала от нетерпения и решила, что тоже скажет пару теплых слов о разыгранном им спектакле.

ГЛАВА 12

На следующий день Дэмлер не пришел. Он злился на Пруденс и на самого себя за неумное поведение у Ашингтона и решил не идти к мисс Мэллоу. «Черт с ней», – подумал он и снова окунулся в беспорядочную жизнь, которую незадолго до этого хотел забыть, находясь под впечатлением нравоучений Пруденс о любви и различных степенях неиспорченности натуры. Что она могла знать о жизни? Какое ей до этого дело? Глупая маленькая вертихвостка! Так и стелется перед старым слабоумным доктором. Конечно, неумно было затевать перепалку с Кольриджем да еще в присутствии мисс Берни. Она разнесет сплетню, как сорока на хвосте.

Вместо Дэмлера в тот день Пруденс снова навестил Ашингтон. На этот раз предлогом явилась книга, английский перевод Вергилия, которую он принес мисс Мэллоу почитать. Ведь она проявила такой интерес к его библиотеке. Он сказал, что она может держать книгу, сколько сочтет нужным, но у него уже заготовлен еще один сюрприз для нее. Он собирается вечером выступать с лекцией и был бы рад ее присутствию там.

– Надеюсь, что лекция вас заинтересует – небольшое сообщение об упадке драмы. Мы намного отстали от времени Аристофана и Марло в этом отношении. Вся эта бессмыслица, которую пишет Дэмлер и ему подобные, – разве ее можно назвать драмой? Какие-то восточные гаремы… Чушь! Вы ведь не пойдете смотреть этот срам?

– В этом году он ее не представит.

– Нет? Я думал… Все уже знают, о чем пьеса. Сплошные грубости и непристойности. Такие вещи нужно запрещать. Он и Шелли… хорошая парочка безбожников.

Пруденс не очень хотелось идти на лекцию. Но дядя Кларенс ждал партнеров для игры в карты, предстоял скучный вечер, а лекция могла оказаться если не очень развлекательной, то, по крайней мере, поучительной. Когда Ашингтон сообщил, что он дал билеты мисс Берни и Кольриджу, Пруденс решила пойти тоже. Ей льстило общество знаменитостей.

Кларенс был разочарован, что племянница не украсит своим присутствием гостиную, но его утешало, что она проведет вечер в великолепной компании. Имена Кольриджа, Берни и Ашингтона будут чаще произноситься за карточным столом, чем специальные карточные термины, в этом можно было не сомневаться.

В лекционном зале Пруденс сидела одна в первом ряду. Если Кольридж и мисс Берни и присутствовали, она их не видела, хотя народу в заде было немного. Ее стул оказался очень жестким и неудобным. Лекция была неинтересная и очень длинная. Ашингтон знал массу названий пьес и имен авторов, помнил все сюжеты и даты и был решительно настроен передать все сведения аудитории, начиная от Древних греков до Шеридана. Он не мог опускать ни одной детали ни на одном языке. Лекция началась в половине девятого, в половине двенадцатого лектор все еще не закончил. Казалось, что он будет читать вечно. Пруденс почувствовала, что засыпает, но тут раздались аплодисменты, и доктор, раскланиваясь направо и налево, направился к ней принимать поздравления.


Лекция шла без перерыва, и по окончании ей не было предложено перекусить, чтобы подкрепиться после долгого напряженного сидения на неудобном стуле. Весело улыбаясь, Ашингтон сообщил, что теперь можно «домой и в постель». Как у него хватало сил при этом еще и улыбаться, для Пруденс оставалось загадкой.

Не очень комфортабельный экипаж мистера Ашингтона, подбрасывая пассажиров на ухабах, покатил по безлюдным улицам города на Гроувенор-Сквер. По пути они проезжали места, где веселье было в разгаре, у дверей стояло много карет, внутри смеялись нарядно одетые люди, а на углах улиц группами собирались приятели и тоже смеялись и веселились, придумывали, чем бы заняться до «домой и в постель». Пруденс почувствовала, что завидует им. Что она делает в этом экипаже рядом с нудным стариком? Она бы с большим удовольствием провела вечер в театре или опере. Даже общество мистера Севильи было приятнее. Впереди показалась группа джентльменов в черных фраках и ярко одетые женщины, в которых Пруденс угадала особ легкого поведения. Вся компания собиралась перейти улицу на перекрестке.

– Это не Дэмлер ли там? – спросил Ашингтон, выглянув в окно.

Замечание показалось Пруденс самым интригующим за весь вечер. Она быстро посмотрела в окно кареты. Ашингтон сидел напротив нее и ему нетрудно было узнать маркиза по повязке на глазу. Но, когда она взглянула, компания уже удалялась, из экипажа видны были только спины. Пруденс, однако, легко узнала Дэмлера по походке. Рядом с ним шла одна из девиц, не блондинка на этот раз, но пышная рыжеволосая особа того же сорта.

Ашингтон окликнул Дэмлера.

– Добрый вечер, милорд, – крикнул он громко.

– Добрый вечер, доктор, – отозвался маркиз и приветливо помахал рукой как ни в чем не бывало, что заставило Пруденс предположить, что он изрядно выпил. Затем взгляд его остановился на лице Пруденс в другом окне, и улыбка тотчас же погасла.

– Мисс Мэллоу слушала мою лекцию о драме, – сказал Ашингтон. – Жаль, что вас не было.

Дэмлер продолжал молча смотреть на Пруденс и не произнес больше ни слова. Когда Ашингтон поднял раму и карета снова покатила по мостовой, он все еще стоял посреди улицы, хотя рыжеволосая девица тянула его за руку и показывала, что остальные уже далеко ушли.

– Хитрая бестия! – пробормотал Дэмлер. На следующий день маркиз зашел к Пруденс. Он наконец снял повязку. Над левым глазом не было безобразного шрама, просто небольшая припухлость и небольшой беловатый знак над бровью. В этот день он не улыбался и не скрывал раздражения.

– О, лорд Дэмлер! Вы сняли повязку! – Воскликнула Пруденс. – Как вам хорошо без нее.

– А! Теперь я лорд Дэмлер, не так ли? Новый дух официальности, под стать вашему чепцу и вашему седовласому доктору.

– Входите, – пригласила Пруденс, всматриваясь в длинный коридор, не слышал ли кто-нибудь.

Он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.

– Заняты хвалебным очерком по поводу лекции?

– Нет. Ломаю голову, есть ли в Корнуолле заросли кустарника. Моя героиня отправилась туда в гости, а так как я никогда не была в тех местах, мне трудно дать описание окрестностей. А вы были в Корнуолле?

– Кажется, был, но, может быть, я это придумал, у меня есть такая вредная привычка. Лучше спросите у своего наставника.

– Дэмлер, ради Бога, сядьте и перестаньте иронизировать. Чем вызвана вспышка злословия?

Если кто-то и должен был злиться, то не он, а она, но Пруденс радовалась тому, что вела себя прекрасно.

– А вы как думаете, что могло испортить мне настроение? – вскричал он, продолжая стоять. – Вы надеваете прабабушкино платье и этот отвратительный чепец и строите из себя такую скромницу-тихоню, словно наседка в монастыре! И все для того, чтобы угодить этой обезьяне Ашингтону!

– Ах, вот оно что.

– Боже, я еле сдержался, чтобы не дать вам пощечину у всех на виду. Какой негодяй! Как он смел! Это же оскорбление – написать о вас так, словно он имеет дело со школьницей и хвалит ее за удачное сочинение – описание сада или подобной чепухи. А вы улыбаетесь и лебезите перед ним, как кисейная барышня. Он и понятия не имеет, что вы есть на самом деле. Думает, что… – Маркиз беспомощно развел руками, – …думает, что, кроме любовных историй и описаний домашних сцен, вы ни на что не способны. К черту, Пру, почему вы не поточили об него свой острый язычок? Вы же не комнатная собачка, чтобы вилять хвостиком у его ног!

– Но я и в самом деле пишу любовные истории и комические семейные сцены. Он привык к греческим трагедиям, к философии. У него в библиотеке пять тысяч томов.

– И все он знает наизусть, включая имена и даты. Послушать его – можно умереть от тоски, но он упорно делает вид, что имеет собственное мнение.

– Вы несправедливы, Дэмлер. Он обладает обширными познаниями… и говорит на шести языках.

– И ни на одном ни разу не произнес ничего интересного. Как вы не видите, что имеете дело-с самолюбивым напыщенным занудой?! От важности скоро лопнет.

– Он худой, как жердь.

– Я говорю о его эгоизме.

– Но он и в самом деле важный и влиятельный человек. Вчера вечером вы вели себя вызывающе – то есть позавчера, на вечере.

– Согласен, раз уж мы об этом заговорили Полагаю, что он не забыл пройтись на мой счет и выставить меня перед вами в дурном свете. Да и вчера не случайно привлек ваше внимание к нашей компании.

– Он остановился, чтобы поздороваться ничего более. С его стороны, очень дружелюбно, учитывая ваше поведение накануне.

– Дружелюбно?! Как бы не так! Он хотел, чтобы вы узрели меня в смешном виде. Разве он мог упустить столь блестящую возможность!

– Но он же не виноват, что вы пьете не в меру и прочее…

– Особенно прочее. Он был счастлив поймать меня с поличным, так сказать, на месте преступления с пылающими руками.

– И пылающими волосами, точнее, огненно-рыжими, – Пруденс улыбнулась каламбуру.

Дэмлер не удержался, и они вместе расхохотались.

– Пруденс Мэллоу…вы…которая носит чепчик и строит из себя благочестивую старую деву… Да вы просто бессовестная притворщица, обыкновенная простушка, выдающая себя за леди. Все эти трюки имели одну цель – умаслить старого выскочку, признайтесь.

– Ничего подобного. Питаю истинное уважение к доктору Ашингтону.

– Не к нему, а к той выгоде, которую можете извлечь из его расположения, гадкая девчонка.

– Я не настолько корыстна. Он для меня большой авторитет в…

– Во всем. Он пустой надутый пузырь. Не пытайтесь убедить меня, что вы от него в восторге. Для этого вы слишком умны. Думаете, я против, чтобы вы извлекли пользу из старого козла? Сколько угодно. Можете не сомневаться, что за все услуги придется заплатить сполна. Он заставит вас переписывать начисто его статьи, чтобы сэкономить четыре пенса на странице. Мне даже хотелось бы, чтобы вам удалось заставить его работать на вас.

– Но я не собираюсь этого делать! И не пыталась умаслить его, как вы изволили выразиться, чтобы повлиять на его отзыв. Такое занятие мне кажется ужасным и непорядочным, я бы никогда не опустилась так низко.

– Но не хотите же вы сказать, что ему удалось вскружить вам голову видом всезнайки, который он на себя напускает. Вы обратили внимание на присутствовавших у него на обеде? Старая калоша Кольридж с его открытиями и сплетница Берни…

– И лорд Дэмлер, – напомнила Пруденс.

– Я пошел туда из-за вас. Пока он случайно не сказал, что пригласил вас, я и не думал идти. Точнее, он упомянул об этом в приглашении. Наверное, чтобы получить мое согласие.

– А вы медлили с ответом до последней минуты. Тоже не лучший способ вести себя.

– Вижу, что он постарался довести до вашего сведения все мои добродетели. Но, Пруденс, несмотря ни на что, я уверен, что он не может вам нравиться.

– Я его уважаю. Он знает намного больше меня и лучше разбирается… в литературе.

– И в шести языках, два из которых мертвые, остальные мертвеют, когда он начинает на них выражаться. Я тоже говорю на шести языках, но почему-то мне вы не высказываете столько восторгов.

– В самом деле? Какими же языками вы владеете?

– Английским, французским, немецким, испанским, итальянским и русским. Немного хинди и китайским, но совсем мало – знаю по десятку-другому фраз из каждого. Сюда я не включил мертвые языки.

– Я не знала. Какая же я невежда в сравнении с вами обоими.

– Неужели я сразу так вырос в ваших глазах, что вы вознесли меня на один пьедестал с Ашингтоном? Зря я вам раньше об этом не сказал. А в библиотеке у меня хранится около десяти тысяч книг. Разве меня не следует поднять еще выше? В стратосферу, например?

– Дядя Кларенс собирается поставить еще один книжный шкаф, – сообщила Пруденс скромно. – Чтобы собирать номера «Блэквудз Ревью». Он подписался.

– Невероятно! Я начал его глубоко уважать. Когда он начнет рисовать меня?

– Как только вы намекнете, что готовы позировать. От вас требуется немногое – назвать три дня, в которые вы сможете сидеть в студии. Так как повязки больше нет, проблем не будет. – Она тихо засмеялась. Как легко ей было с Дэмлером. Он может сердиться, выходить из себя и даже оскорблять ее, но ей всегда удается вернуть его в нормальное состояние и сделать его ручным, как ягненка. Ей казалось, что он тоже чувствует себя раскованно в ее присутствии, иначе не позволял бы себе вольностей.

– Вы и в самом деле не верите в Бога? – спросила она вдруг.

– Я не хожу в церковь каждое воскресенье, но в Бога, конечно, верю. Разве вы не видите, когда я говорю искренне, а когда нет? Назвал себя атеистом, чтобы позлить Ашингтона.

– С Богом нельзя шутить.

– Почему? Неужели вы думаете, что у него нет чувства юмора? Делаете ту же ошибку, что и ваш обожаемый авторитет, – для него Бог не может принимать иного обличья, кроме самого доктора Ашингтона.

– Почему у вас было плохое настроение на вечере?

– Сначала из-за посвященной вам статьи. Она меня взбесила. Потом неприятно было видеть вас, сидевших рядышком, как два голубка. Думаю, что Кларенс прав. Старый черт задумал заполучить вас в жены.

– Вы же знаете дядю Кларенса. Любой Джентльмен, появляющийся в доме, сразу попадает под подозрение в «серьезных намерениях». При втором появлении ему присваивается титул «постоянного обожателя».


– В каком звании состою я?

– О, в вашем случае вина возлагается исключительно на меня. Я, видите ли, «не выражаю должного поощрения». Вы ведь такой робкий и закомплексованный из-за «физического недостатка» и «нерешительный с прекрасным полом».

– Да, мне лучше избавиться от этих пороков, если захочу сделать предложение, – засмеялся он.

– Но вы еще не сказали, почему ополчились против бедного Ашингтона. Вы ведь не возражали, чтобы я вышла за мистера Севилью. Мне кажется, их трудно даже сравнивать. Ашингтон, если он действительно мною интересуется, во всех отношениях выше того джентльмена, за исключением богатства, конечно.

– Ничего подобного я не думал. Севилье вы нравились. Он бы обходился с вами как с королевой, дал бы вам все, что вы пожелали. Взамен попросил бы только сохранять привлекательность и говорить умные вещи на людях, чтобы все видели, что достойная леди способна терпеть его общество. Ашингтон – совсем другой случай. Он хочет, чтобы вы обожали его, посвятили жизнь тому, что помогали бы ему кичиться своей образованностью, укрепляли бы его репутацию несравненного авторитета и в довершение в свободное от этих почетных обязанностей время переписывали бы начисто его опусы.

– Он любит, когда его хвалят, этого нельзя отрицать, но кто без греха? Однако он никогда бы не потребовал, чтобы я исполняла обязанности переписчицы. Ашингтон считает меня хорошей писательницей.

– Для женщины. Кстати, о похвале. Как вам нравится Шилла? Разве она не очаровательна? Мне она нравится с каждым днем все больше.

– Да. Когда я прочла, как Шилла драпирует свои соблазнительные формы, лежа на оттоманке, я привязалась к ней тоже. Хотя первую часть нужно полностью переделать. Вы сделали ее почти англичанкой, так что будет сложно выдать ее за восточную соблазнительницу. Нельзя ли превратить ее в английскую сироту, которую похитили в Турции?

– Возможно. Неплохая мысль. Говорил о ее последней выходке? – Пруденс покачала головой. – Она сбежала от принца, так ему и надо. Не успел я надеть на него корону, как она впала в набожность и в данный момент подбивается к факиру, которого караван случайно встретил в Константинополе. Пожилой человек, к тому же лицемер до мозга костей. Забивает ей голову религиозной чушью, на самом деле ему нужно владеть ее нежным телом.

– Скотина. Если уж она собирается стать bonne bouche для кого-то, то лучше ей оставаться при принце. Что если вы сжалитесь и согласитесь, чтобы она завела цыплят?

– С этим покончено, – отрезал Дэмлер. – Я даже предлагал ей пару гусей и утку, но она приняла это за неудачную шутку.

Дэмлер беспомощно развел руками, показывая, что бессилен что-либо изменить.

– Вы нехорошо обошлись с ней, если не сказать больше.

– От вашего нового поклонника вы уже набрались категоричных суждений, что не делает вам чести. Но не стану продолжать, чтобы не навлечь критики на свою голову. Возвращаясь к Шилле, должен сказать, что нельзя было выпускать ее из гарема. А все из-за вас, и зачем я вас послушался!

– Я предвидела этот упрек. Странно, что вы еще питаете к ней слабость. Привязанности к факиру достаточно, чтобы любой здравомыслящий мужчина почувствовал к ней отвращение.

– Здравый смысл всегда покидает меня, когда появляется женщина. Увезу ее куда-нибудь на отдых и посмотрю, может быть, удастся образумить эту пустышку.

– Вам такие предприятия обычно удаются, не так ли?

– Сколько в вас яда! Уиллс горит нетерпением включить пьесу в осенний репертуар, а она еще далеко не готова, в Лондоне столько соблазнов.

– Так вы хотите переехать в Лонгбррн-эбби?

– Нет. Малверны приглашают в Файнфилдз. Там я заканчивал поэмы.

– Понятно.

Молва утверждала, что, находясь в поместье Малвернов, маркиз занимался не только поэзией. Даже до Пруденс доходили слухи о его романе с леди Малверн.

– Вы уверены, что в Файнфилдз вас не будут поджидать соблазны? – спросила Пруденс едко.

– Да, мэм, абсолютно уверен. И обещаю как послушный сынок не пить много и не ложиться поздно. Вы, конечно, имеете в виду графиню. Слухи о наших отношениях сильно преувеличены, Пруденс. Я не такой Дон Жуан, каким меня принято считать.

Он посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, как бы подкрепляя смысл сказанного.

– Меня это не должно касаться. У меня нет права вмешиваться…

– Разумеется. И вчера вечером вы не имели права смотреть на меня так, словно узрели призрака. У вас было такое неодобрительное выражение лица.

– Была просто удивлена, не ожидала встретить вас на улице и в такое время. И была очень утомлена.

– Я тоже. После того, как вы уехали, пошел прямо домой и лег спать. Один. – Последнее слово было произнесено с особым ударением.

– Дэмлер! – Пруденс вспыхнула. – Вы знаете, что я не терплю фривольностей. Что вы себе позволяете!

Взгляд Пруденс невольно скользнул к двери. Она подумала, что не должна оставаться с ним наедине, в чепце или без него.

– Но я специально подчеркнул, что был один, дабы придать сообщению благопристойный вид, – сказал он и, заметив направление ее взгляда, улыбнулся.

– Именно это и плохо, не надо было объясняться.

– Я подумал, что в душе вы уже заподозрили меня в чем-то непристойном, и попытался развеять сомнения. В сущности ничего плохого не было сказано. «Каждый судит в меру своей испорченности» – так прокомментировал бы ситуацию наш общий друг доктор Ашингтон если бы хватило сообразительности. Я уже говорил вам, Пруденс, и не один раз, что вам не хватает изысканности. Сейчас вы снова это подтвердили. Если бы в вас была хоть половина того благоразумия, на которое вы претендуете, вы не стали бы придавать неприличный смысл моим словам. – Дэмлер криво усмехнулся.

– Я была благоразумной и настоящей леди, – поправила его Пруденс, – пока не встретила вас. Это вы с вашими гаремами и беспутной жизнью сбили меня с толку и лишили душевного равновесия.

– Не сказал бы, что вы полностью сбиты с толку, это не заметно, – произнес он серьезно. Но так как долго оставаться серьезным маркиз не мог, то вскоре снова принялся поддразнивать Пруденс.

– Но вы не в праве предъявлять претензии мне – разве я не предупреждал десятки раз, чтобы вы не водили компании с кутилами и не опасались слишком больших букетов и бриллиантов?

– Да. И скорее внесли в мой кабинет больше неприятностей, чем отвели от него.

– За Ашингтона прошу меня извинить, моя вина. Не следовало напускать на вас этого зануду.

– Из тех, с кем вы меня знакомили, он меньше всех достоин порицания.

– Одному Богу известно кто достоин порицания и в какой степени.

– Думаю, что года через два, если встретите меня на улице, когда на вашем плече будет висеть дама, носящая титул шлюхи, вы почувствуете хотя бы легкие укоры совести.

– Милая моя праведница, прошу – не говорите такие ужасные вещи, – он смущенно хихикнул. – Психическая атака – не лучший метод общения. Но мне приятнее было бы видеть вас в этом звании, чем в роли миссис Ашингтон. Тогда, по крайней мере, вы могли бы лелеять мечту хотя бы о недолгом счастье.

– Полагаю, что наши представления о счастье столь же различны, сколь и о любви.

– Вы хотите привить мне иное понятие о любви. Вы и Шилла. Я помню, что вы говорили на этот счет, и боюсь, что когда останусь наедине с Шиллой в Файнфилдз-хаус, она может заговорить вашим языком.

– И языком леди Малверн.

– И лорда Малверна. Ваша низкая натура снова выглядывает из-под благородного обличья, Пруденс. Надо уходить, пока меня не заставили принять обет целомудрия, как священника или монахиню. Можно зайти к вам еще раз до отъезда? Завтра?..

– Разумеется.

– Утром или днем, когда удобнее?

– Все равно. Хотите – утром.

– Утром. Разве я не послушен, как щенок. До завтра, Пруденс.

Она покачала головой, улыбаясь его ребячеству, и они расстались. Дружеские отношения были восстановлены, только нарастало чувство сожаления, что в кабинете на долгое время воцарятся тоскливые будни, не нарушаемые озорными проделками лорда Дэмлера. Пруденс подумала, какую разную атмосферу создавали визиты Ашингтона и Дэмлера. С приходом Ашингтона кабинет превращался в тюрьму, хотя дверь и оставалась открытой настежь. Стоило появиться Дэмлеру, как становилось легче и свободнее дышать, хотя он всегда плотно закрывал за собой дверь. Пруденс не понимала, как следует отнестись к его последнему посещению. Он так и не дал вразумительного объяснения своему настроению у Ашингтона. Очевидно, сказалась неприязнь к доктору, – она об этом не знала, когда зашел разговор о статьях, но поняла после лекции. Пруденс чувствовала, что сама начинает испытывать к Ашингтону антипатию, ее не впечатляла его ученость. Почему с ним так скучно, если он так много знает? Но после Дэмлера любой мог навеять тоску. Перед глазами стояло его веселое лицо. В ее воспоминаниях он всегда смеялся – всегда доволен, счастлив, всегда с шуткой, порой не очень приличной, но это не снижало его обаяния. Однако он мог бывать очень серьезным – когда говорил о политике, о помощи бедным и сбившимся с праведного пути девушкам. Он, конечно, не пригласит ее в свое поместье. Уедет и забудет о ней, найдет новых друзей. Какова ее роль в его жизни? Просто эпизод – непродолжительное весеннее знакомство. Она никогда не забудет его и не испытает сожаления, что знала его. После знакомства с ним она уже не сможет быть прежней Пруденс, не сможет смотреть на жизнь беззаботно, как прежде, узнав тяжелые стороны жизни, приоткрытые им для нее. Оно и лучше, у нее стало больше опыта. Но как мрачно будущее без него.

ГЛАВА 13

Перед поездкой в Файнфйлдз Дэмлер возымел твердое намерение навестить мисс Мэллоу. Он даже придумал, как позабавить ее, пообещав не пить, не играть в азартные игры и так далее. При этом он извлечет соответствующий документ, который положил в карман на данный случай. Сначала нужно было повидать Маррея по делу, потом можно будет задержаться подольше на Гроувенор-Сквер. Выйдя от издателя, Дэмлер обнаружил, что утро незаметно прошло и наступило время ланча. Она сказала, что ей все равно, когда он зайдет. До обеда маркиз решил заехать в клуб с Марреем, не опасаясь не застать Пруденс дома позднее.

Пруденс ждала лорда Дэмлера все утро, Делая вид, что работает, сама же поглядывала на часы каждые десять минут. «Какая же я дура, – думала она. – Он не придет. Ему не впервой нарушать данное слово». Она вспомнила, как он обманул ее, сделав вид, что читал ее книгу, хотя отдал ее Хетти, даже не заглянув в начало. И вчера, говоря, что едет в Фаинфилдз работать над пьесой, он тоже лукавил. Дома в Лондоне ему работалось бы спокойнее. Пруденс почувствовала, что начинает злиться хотя понимала, что это несправедливо. Если знаменитый поэт, холостяк и лорд, хочет вести жизнь такую, как другие пэры, кто она такая чтобы испытывать досаду по этому поводу? Какое право она имеет указывать ему, как нужно себя вести? Но оставаться равнодушной она не могла.

Пруденс позвали к ланчу. Она еще не встала из-за стола, когда ей подали конверт. Сердце бешено забилось, но быстро успокоилось, так как записка оказалась от доктора Ашингтона.

– Который из поклонников пишет тебе это любовное послание? – спросил Кларенс.

– Это не любовное послание, дядя. Это письмо от доктора Ашингтона.

– Хочет прочитать тебе еще одну лекцию?

– Нет. Записка необычная – просит, чтобы я встретилась с ним в книжном магазине. Что бы это могло быть? Пишет «как можно скорее»… он «не станет злоупотреблять моей добротой, но зная, что мне интересна его работа…» Наверное, хочет познакомить меня с каким-нибудь писателем, или что-то в этом роде.

– Лорд Дэмлер должен зайти, – напомнила миссис Мэллоу.

– Нет. Он обещал быть утром. Странно, что он не пришел, но у Ашингтона срочное дело. Думаю, что надо ехать. Может быть, удастся вернуться до прихода Дэмлера.

– Попросим его подождать, – заверил Кларенс, – заодно посмотрит мою студию.

Пруденс быстро собралась, даже не окончив есть, и поехала в магазин Хатчарда – по поводу встречи с известной личностью дядя Кларенс предоставил экипаж. Доктор Ашингтон ждал ее у входа и попросил кучера подождать.

– Мисс Мэллоу, как великодушно с вашей стороны откликнуться на мою просьбу, – Ашингтон взял ее под руку и ввел в книжный салон.

– Какое же дело заставило вызвать меня так срочно, доктор? Не томите душу, я просто сгораю от любопытства.

– Извините, ради Бога, мне не следовало беспокоить вас, но я надеялся, что вы сможете помочь в затруднительной для меня ситуации.

– Буду счастлива, если это в моих силах. – Любопытство Пруденс возрастало с каждой минутой. Что это могло быть?

– Дело в том, что я привел маму, чтобы она выбрала себе книги для чтения, а ей стало плохо. Она редко выезжает из дома, ей такая поездка утомительна.

– О, так ей плохо? Надеюсь, она не упала?

– Нет, не настолько плохо. Просто слабость, полуобморочное состояние. Но беда в том, что у меня встреча, и я никак не могу отвезти ее домой. Обморок задержал нас и расстроил мои планы.

Пруденс решила, что ему надо спешить по делам, и пока она обдумывала ситуацию, взгляд ее упал на миссис Ашингтон. Тяжелобольная сидела у книжной полки, просматривая роман. Она была абсолютно спокойна на вид, и не нуждалась в специальном эскорте – вполне могла доехать в сопровождении кучера. Ашингтон волновался зря, но Пруденс охотно согласилась доставить леди домой. Это позволило бы ей спустя три четверти часа вернуться на Гроувенор-Сквер и, возможно, застать Дэмлера там. В данный момент ее волновала только опасность не повидать его перед отъездом.

– Я рассчитывал заехать к вам позже, это сэкономит мне время, – доктор передал ей бумаги. – Это записи с материалом лекции. Она ведь вам понравилась?

– Да, я очень много для себя почерпнула, – ответила Пруденс. Записи, как она поняла, предназначались для ее внимательного прочтения, и она приняла их с тяжелым сердцем.

– Как мило, что вы признаете мой заслуги. Надеюсь, мне удастся пролить свет на проблему. Статья будет напечатана в следующем номере ежемесячника.

– А! Как хорошо.

Почему он не подождал, пока журнал выйдет в свет? Ведь печатный шрифт было легче читать, чем рукопись, где, кстати, многое было перечеркнуто, исправлено и переставлено указателями в виде стрелок. К тому же каждая страница содержала огромное количество сносок, это было видно при первом взгляде.

– И снова мне придется злоупотребить вашей добротой. Не могли бы вы оказать еще одну услугу и исполнить роль моей amanuensis?

– Как вы сказали? – Последнее слово Пруденс было незнакомо.

– Я имею в виду личного секретаря. Их нужно переписать, в них трудно разобраться. Но вы такая умница…

– Вы хотите сказать, что я должна переписать их начисто? – спросила Пруденс срывающимся от гнева голосом. Это было слишком: сначала использовать ее как сиделку для матери, затем как бесплатную переписчицу…

– Да, если будете настолько любезны. В процессе чтения и переписки вы лучше запомните факты. Там много ценного материала, он может вам пригодиться.

– Да, не сомневаюсь. Но боюсь, что взять на себя переписку этих бумаг я не смогу. – Пруденс вернула ему записи. Ашингтон, казалось, не понял.

– О не сегодня, мисс Мэллоу, мне они не понадобятся в ближайшие пару дней. Можете сделать это, когда сочтете нужным, в свободное время. Вам не мешает иногда отвлечься от работы.

С этими словами Ашингтон снова передал бумаги Пруденс. Очень твердо и, не скрывая возмущения, девушка вернула их владельцу.

– Я теперь не занимаюсь перепиской материала, доктор Ашингтон У меня есть другой заработок. – В одном из разговоров Пруденс упомянула, что работала переписчицей. – Могу порекомендовать несколько человек, которые с удовольствием сделают для вас работу по четыре пенса за страницу.

Ашингтон очень обиделся.

– Ну, ну, вот это благодарность, – заявил он сердито.

– В качестве благодарности можете принять услугу по доставке домой вашей матушки – парировала Пруденс. – Вы ведь не просите мистера Хазметта или лорда Дэмлера переписывать для вас лекции, насколько мне известно?

– Но ведь они мужчины.

– Они писатели, такие же, как я. До свидания, доктор Ашингтон.

Пруденс сама взобралась в экипажей карета тронулась.

– Вы так добры, дорогая, – поблагодарила миссис Ашингтон. Она не слышала разговора сына с мисс Мэллоу. – Лоренс очень ценит вашу услугу. Ему нельзя пропустить визит. Видите ли, он договорился с парикмахером. Сегодня у него обед в философском обществе, он должен привести в порядок волосы.

– Так доктор Ашингтон поехал к парикмахеру? – спросила Пруденс. Ей стоило большого труда сохранить спокойствие – в груди бушевал вулкан.

– Да. Он всегда стрижется у Ролланда, с ним так трудно договориться о времени, он очень занят. Но игра стоит свеч, он делает свою работу виртуозно. Если не сегодня, то пришлось бы ждать еще два или три дня. Иначе он ни за что не побеспокоил бы вас, ведь мой сын такой деликатный человек.

– Да, очень ценю его деликатность, – ответила Пруденс со всей иронией, на которую была способна. Но стрела не попала в цель.

Пруденс сдерживалась, пока не передала старушку в руки мисс Гимбл, для чего пришлось почти нести «больную» леди на руках. Оказавшись снова в экипаже, девушка в бессильной злобе обрушила удары на сиденье. Так вот оно его подлинное отношение! Девчонка на побегушках! Бессловесная дурочка, которую можно поднять из-за стола, оторвать от дела из-за парикмахера! Пока этот идиот стрижется, лорд Дэмлер сидит в ожидании… А чем, собственно, Дэмлер лучше? Тоже относится к ней, как к грязи под ногами. Обещал прийти, а сам ни о чем другом не помышляет, как только скорее встретиться с графиней! Пруденс вошла в дом, порозовевшая от волнения.

Дэмлер уже ждал, он приехал на четверть часа раньше, прямо от ланча в обществе Маррея. Кларенс сообщил о записке и срочном вызове в Хатчард. Он поведал по секрету, что Пруденс предстоит познакомиться с известным человеком, имя которого пока держится в тайне. Но имя Ашингтона прозвучало с полной определенностью и повергло Дэмлера в такое плохое настроение, что он забыл про шутливый документ в кармане. Болтовня Кларенса, ранее казавшаяся занятной, теперь раздражала маркиза. Пятнадцать минут ожидания казались целой вечностью.

Когда Пруденс вошла в гостиную, Дэмлер поднялся ей навстречу и сказал холодно:

– Интервью не заняло много времени. Мы все горим нетерпением узнать, с кем вас познакомил Ашингтон. Странно, что он не привел этого джентльмена сюда.

Пруденс все еще не могла успокоиться, но признаваться в своем позоре не собиралась.

– Оказалось, что причина другая. Его матушка внезапно разболелась, ей стало плохо.

– Хорошо, что он доктор, – сказал Кларенс, – Говорит на шести языках. Он-то не растеряется, быстро сообразит, что делать.

– Да, позвать на помощь леди, которая знает только один язык, – ответил Дэмлер.

– Но почему он вызвал именно тебя? – допытывалась миссис Мэллоу.

– Доктора тоже позовут конечно. Меня попросили отвезти ее домой.

– Почему вас? – спросил Дэмлер. – Я полагаю, что вы поехали домой все вместе, в одной карете. Присутствие женщины в таких случаях не мешает, но я думал, что мисс Гимбл…

– Я передала ее мисс Гимбл, сейчас она оказывает помощь миссис Ашингтон.

– Он никогда не отзывал тебя во время ланча по таким делам, – упорствовала миссис Мэллоу. – Очень странно. Мне кажется, что, с его стороны, это не очень учтиво, Пруденс.

Пруденс была абсолютно согласна с матерью, но не хотела выглядеть перед Дэмлером куском старой дорожки, о которую можно вытирать ноги.

– Кого же, еще ему было звать? – сказала она сердито.

– Кого-нибудь из родственников.

– Ну, а он предпочел меня, – ответила Пруденс и почувствовала, что попала в глупейшее положение, видя, как Дэмлер пристально разглядывает ее со смешанным выражением неодобрения и насмешки.

– Очень странно, очень странно, – заключил Кларенс и стал развивать мысль на свои манер. – Но Пруденс практически член семьи, поэтому он и обратился к ней. Миссис Ашингтон очень расположена к Пру.

Обсуждение события продолжалось еще какое-то время, затем Дэмлер решил положить конец напрасной болтовне.

– Не покажете ли тот отрывок из Руссо, о котором шла речь вчера, мисс Мэллоу? Он у вас в кабинете, наверное. У меня очень мало времени.

Миссис Мэллоу заподозрила, что это только повод, чтобы уединиться. Но так как визиты лорда Дэмлера стали привычным событием в доме, она промолчала. Как мать она находилась в затруднительном положении, не зная, как себя вести со взрослой дочерью, которая стала почти знаменитостью.

Пруденс тотчас вскочила и направилась в кабинет рассуждать о Руссо, которого у нее не было.

– Как хорошо, что дядя не знает о вашей десятитысячной коллекции книг. Равно как и о том, что у меня нет Руссо.

– Разве у вас его нет, мисс Мэллоу? Я дал бы вам свой экземпляр. Но он, конечно, на французском.

– Еще бы. Вы, полиглоты, не опуститесь до того, чтобы, читать иностранцев в серых английских переводах. Ваша французская книга мне ни к чему. Скажите лучше, почему вы решили убежать из гостиной?

– Чтобы побыть с вами перед отъездом.

Пруденс не сочла нужным доказывать очевидное – что в гостиной ее можно было рассмотреть не хуже, чем в кабинете.

– Почему Кларенс утверждает, что к вам относятся как к члену семьи в доме Ашингтонов? Доктор собирается удочерить вас? – спросил Дэмлер язвительно.

– Вы отлично знаете, что этого он не собирается делать.

– Значит, собирается жениться? Я угадал?

– Да, дядя именно это имел в виду. Но если он думает, что я могу хоть на минуту… – Она осеклась. О, Боже, еще секунда, и позор сегодняшней встречи вылился бы наружу.

– Моя дорогая девочка, что с вами происходит? Какая муха вас укусила? Меня снедает любопытство, что же именно произошло во время неотложного свидания? Очень неразумно было бы вызвать вас только для того, чтобы отвезти старушку домой, но, с другой стороны, в экстренной ситуации недолго потерять голову.

– Ситуация не была экстренной, и он не терял головы ни одного волоска не лишился.

– Что же тогда?

– Вы были совершенно правы! Не хотела рассказывать, но не могу носить в себе ни минуты дольше.

– Но вы ничего еще не сказали. Можете поплакать, вот вам мое плечо, если вас это успокоит. Если он обидел вас, с удовольствием вызову его не дуэль.

– Да, обидел, но не в такой мере, чтобы вызывать его на дуэль. Он был уверен, что оказывает мне большую честь, делая меня своей «amanuensis», как он выразился. Надеюсь, что вам известно значение этого слова.

– Разумеется, – заверил Дэмлер и, видя, что обида не относится к разряду серьезных и фактически он предсказывал такой поворот событий, разразился недобрым смехом. – Так я правильно понял, что вы с доктором в некотором роде поссорились. Что-то не вижу бумаг для переписки.

– Можете не сомневаться, что я не собираюсь ими заниматься. С удовольствием бы разбросала их по всей Бонд-стрит, поделом бы ему было. Его тяжеловесную лекцию даже ветер не развеял бы на все четыре стороны, она скорее вросла бы в булыжную мостовую под тяжестью фактов и цифр.

Лицо Дэмлера осветилось победоносной улыбкой.

– Так лекция тоже не удалась?

– Это был просто кошмар. Так хотелось выпить чашечку кофе, я просто засыпала. Или стакан неразбавленного снотворного, чтобы заснуть и не слышать.

– Значит, болезнь матери только предлог?

– У нее немного кружилась голова, но доктор договорился с парикмахером и, естественно, не мог отменить встречу.

Дэмлер сел в кресло и подпер кулаками подбородок.

– У него разве осталось что-то на голове? Или вы придумали на ходу?

– К сожалению, узнала об этом только в карете по пути к его дому. Мать проговорилась – У него не хватило нахальства сказать мне об этом.

Пруденс нервно ходила по кабинету.

– Во всем виноват я. Это ведь я навязал его вам. Но мне казалось, что он может принести вам пользу.

– Откуда вам было знать, что он собой представляет? С мужчинами он ведет себя корректно.

– Сядьте, – сказал Дэмлер, когда Пруденс в очередной раз прошла мимо его кресла. Он поймал ее за руку. – Мы и так уделили доктору слишком много времени. Мне уже нужно уходить.

Пруденс села на стул рядом с его креслом тяжело дыша. Она еще переживала обиду и не могла думать ни о чем другом.

– Мои книги – ничто, видите ли. Разбирать его каракули – разве не приятное развлечение в моей унылой жизни?

– Что вы сейчас пишете? – спросил он, чтобы переменить тему. – Вижу, что новый роман захватил вас целиком. Тема, конечно, очень широкая, в словах не выразишь, но сюжет, герои – что и кто они?

Пруденс попыталась успокоиться.

– Молодая девушка, которая думает, что влюблена в вертопраха только потому, что природа наделила его красивыми зубами и копной густых волос, и еще потому, что все вокруг от него без ума. Но – со временем, конечно, – она начинает понимать, что все время любила менее красивого, но более достойного юношу. Хочу сделать вид, если критики поинтересуются, что темой на этот раз я избрала вечную, но не стареющую проблему реального и показного достоинства человека. Вам не кажется, что она хорошо звучит? В нее я постараюсь вложить весь свой опыт.

– Очень неопределенная тема. А ваша героиня – она-то не дала провести себя красивым зубам и копне волос. Предпочла все же кривые зубы и редкий пушок на голове?

– В вашем представлении это звучит как непростительная глупость. Герой совсем не такой уродливый. Зубы его я подробно не описываю – пусть читатель судит сам, каждый в силу своего воображения. Волосы у него черные и не редкие, обычные. Надеюсь, что к десятой главе читателю он понравится, а героине придется напрячь воображение, чтобы видеть во втором красоту первого. Если прибавить на эту чашу весов добродетели второго героя, то она перетянет. Одной внешности недостаточно.

Дэмлер внимательно слушал, согласно кивая головой.

– Скажите, Пру, когда вы пишете, вам не кажется, что вы начинаете переносить на героев черты знакомых вам людей? Эти ровные зубы и красивые волосы вы с кого-то списали?

– Нет, нет. Черты характера может быть, но не внешность.

– Понятно. У меня все иначе. Странно как работает наше воображение, не находите?

– Знаете, что я думаю? – спросила вдруг Пруденс.

– Что?

– Что он выдумал болезнь матери, чтобы не привозить рукопись ко мне домой.

– Не удивлюсь, если так, – согласился Дамлер, довольный, что может свободно говорите нелестные вещи об Ашингтоне, хотя и ценой интересующей его темы.

Поскольку Пруденс была не в настроении Дэмлер, вспомнив наконец о лежащем в его кармане шутливом документе, решил, что сейчас не время для шуток. Все шло не так, как он рассчитывал. Но маркиз был счастлив, что Ашингтон низко пал в глазах Пруденс.

– Пока вы будете открывать своей героине глаза на прелести гнилых зубов и редких волос, я попытаюсь уговорить Шиллу вернуться к принцу или Могулу. Интересно, что она скажет о вашей леди.

– Спросим у нее, когда «Патиенс» выйдет в свет. Это заглавие романа и ее имя. Вы сказали, что Шилла интересуется моими книгами?

– «Патиенс»? Уж не предстоит ли нам прочитать, что ей очень подходит ее имя? «Терпеливая» – так надо его понимать.

– Возможно, почему бы нет? Я всю жизнь выслушивала такие заключения. Но это не значит, что в ней я изображаю себя.

– Ни в коем случае. Себя вы изобразите в мужском облике – таков ведь ваш метод? Я послежу за героинями. Если прочитаю о молодом джентльмене, которого преследует женщина-критик, сразу догадаюсь, кто это.

– Об этом вам не придется читать! Я намереваюсь выбросить этого человека из головы. О таких людях чем раньше забываешь, тем лучше.

– А я намереваюсь всерьез заняться пьесой и закончить работу за неделю, если смогу.

Дэмлер снова подумал о бумаге в кармане и решал, стоит ли ее предъявить.

– Мне нужны деньги для подопечных матерей-одиночек. Вчера вечером я вообще не выходил из дома. Написал вчерне второй акт.

Пруденс заметила, что он дважды упомянул невинный характер своих ночных бдений, и решила подколоть его.

– Я тоже не предавалась запретным радостям прошлой ночью, но не требую за это благодарности.

– Какая бессердечность! Когда встретили меня на улице с девицей, подняли такую бурю! А теперь, когда я исправился, не хотите и доброго слова сказать?

– Никакой бури и не думала поднимать. Не делайте из меня блюстителя вашей нравственности.

– Но я надеялся, что будете довольны. Никто больше, ни одна душа в мире не проявляет интереса к моему образу жизни. Им это абсолютно безразлично.

– Какой лжец! Ваша мама проплакала два часа, когда вы впервые напились.

– Но ее уже десять лет как нет в живых. Я начал пить рано. А отец умер пятнадцать лет тому назад. Бедный сирота. Неужели вы не погладите меня по головке и не дадите своего благословения? Или нужно растянуться на полу без чувств, чтобы вызвать хоть малое сочувствие?

– В этом нет необходимости. Ладно уж. Хороший мальчик. – Пруденс погладила его волосы и почувствовала искреннее сострадание несмотря на то, что он бессовестно выклянчил ее сочувствие. – Если справитесь с Шиллой куплю засахаренных слив, а может быть и мороженое.

– Как вам удается выносить мои фокусы? – спросил Дэмлер. – У вас ангельское терпение. Хетти умрет со смеху, если узнает, что я назвался сиротой. Она сотни раз уговаривала меня переехать к ней.

«Но была счастлива, что он этого не сделал», – подумала Пруденс.

– В Ней не чувствуется тепла материнства, не так ли?

– Боже упаси. Но в вас оно есть. Как вы думаете, не согласился бы Кларенс усыновить меня? Я буду вам хорошим братом.

Пруденс почувствовала, как ее горло сжалось в спазме отчаяния. Сначала друг, потом неугомонная старая дева, а теперь сестра!

– Полагаю, что в этом плане вас больше всего привлекает мой кабинет, – засмеялась она, скрывая разочарование.

– Нет. Мне придется выстроить другой, более просторный. Ведь я оставлю наследство в десять тысяч томов.

– И оттоманку. На Гроувенор-сквер языческим реликвиям не место.

– Почему же? Они сюда отлично впишутся.

Однако мне лучше уйти, пока Кларенс не приложил глаз к замочной скважине, чтобы проверить, не удалось ля мне надеть на ваш пальчик обручальное кольцо.

Он встал и направился к двери. – Помните, что мы договорились всю неделю работать в поте лица. До встречи. – он помахал рукой и, печально улыбнувшись, вышел.

Пруденс осталась одна, размышляя над словами Дэмлера, его судьбой. Она не знала, что он настолько одинок. Только Хетти, единственная родственница, хороший компаньон в веселье, но она совершенно неспособна защитить в трудную минуту. Даже напротив, может подбить на любую авантюру. Возможно, поэтому он не хочет ехать домой в Лонгборн-эбби, пустой дом, где нет никого, кроме прислуги. Неприятно. Уж не потому ли его тянет в их дом? Здесь он чувствует тепло, почти семейный уют. Странно, что он проявляет расположение к Кларенсу. То, что он видит в ней сестру, удивляло ее меньше. Общее занятие литературой породило их дружбу, которая перерастает в родственную привязанность. Это объясняет вспышку негодования по поводу статьи Ашингтона о ее творчестве. Теперь она позволила себе согласиться, что критика оскорбительна для нее. Этим объясняется желание Дэмлера выдать ее за Севилью. О, да, все встало на свои места. Кроме одного – как быть с ее несестринским чувством к самовлюбленному братцу?

ГЛАВА 14

Дэмлер уехал в Файнфилдз, чтобы провести время с Шиллой и леди Малверн (и лордом Малверном), а Пруденс осталась дома с матерью и дядей Кларенсом. Писем друг другу они не писали. Когда неделю спустя к ней заехала Фанни Берии и пригласила посетить леди Мелвин, Пруденс с радостью согласилась в надежде услышать от тети Дэмлера, как обстоят его дела и, главное, когда он планирует вернуться Его местонахождение старательно скрывалось от прессы. Надевая новую шляпку из тонкой соломки от мадемуазель Фанко, Пруденс даже подумала, что может застать маркиза у тетушки. Он говорил, что проведет у Малвернов только одну неделю, по приезде же скорее всего навестит Хетти, ибо там была его семья. За прошедшую неделю Пруденс все больше проникалась сочувствием к Дэмлеру. Она полагала, что если бы у него были родители, он не вел бы такую беспорядочную жизнь.

Надеждам мисс Мэллоу не суждено было сбыться. У Хетти маркиза не оказалось, а то, что она услышала о нем, сильно охладило ее пыл. Хетти сообщила, что работа над пьесой продвигается плохо, слишком много отвлекающих моментов. Пруденс была убеждена, что достаточно одного главного отвлекающего момента, чтобы Дэмлер забросил работу. Он написал, что продлит пребывание у друзей еще на одну-две недели.

– Что заставило лорда Дэмлера уехать в Файнфилдз? Вы уверены, что он намеревался там работать? – спросила мисс Берни с затаенной усмешкой.

– Полно, Фанни, не задавайте двусмысленных вопросов, – ответила леди Мелвин. Она с улыбкой посмотрела на Пруденс, стараясь прочитать ее мысли. Дэмлер часто говорил о девушке, но Хетти не могла понять, была ли мисс Мэллоу на самом деле тем невинным и неопытным созданием, за которое себя выдавала, или удачно скрывала под маской невинности корысть. Пруденс заставила себя засмеяться, как сделала бы на ее месте любая светская леди, а Хетти спросила себя, можно ли принять этот смех за признак невинности. И ответила: «Она самая коварная молодая особа в Лондоне. К тому же ревнивая, хотя старается этого не показывать».

– Он действительно взял рукопись с собой, по крайней мере, сказал, что возьмет, – добавила она.

– Странно, что поездка окружена атмосферой секретности. Не хотят, чтобы им мешали незваные гости? – продолжала мисс Берни.

– Не думаю. Дэмлер в последнее время стал скрывать свои любовные связи и заботиться о репутации. Больше не делится со мной о своих chores amies. Иногда мне кажется, что он начинает подумывать о женитьбе. Просил писать ему о всех рождениях, смертях, свадьбах и важных решениях суда, пока отсутствует в Лондоне Вам не кажется, что он ждет, когда эта мымра леди Маргарет оформит развод?

– Или когда скончается лорд Шелхерст? – засмеялась Фанни.

Упомянутые имена ничего не говорили Пруденс, но намек был ясен, – Дэмлер имел связь с этими леди, а сам притворялся, что решил исправиться, чтобы доставить удовольствие ей, мисс Мэллоу.

– Может быть, его больше интересуют рождения младенцев? – съязвила Пруденс.

– Мисс Мэллоу, как можно? – отозвалась леди Мелвин с нескрываемым удовольствием. – Она не терпела общества лицемерных замужних женщин и чувствовала себя свободнее с мисс Мэллоу, которую считала искушенной в светских интригах.

– Не думаю, что мой племянник может жениться на леди Маргарет или леди Шелхерст, – сказала Хетти, желая успокоить мисс Мэллоу. – Для того, чтобы сделать ребенка, они вполне подходят, но когда дело дойдет до свадьбы, невестой окажется какая-нибудь жеманная дочка герцога с солидным приданым. Такие, как он, всегда предпочитают толстый кошелек. Нет, мой брат не собирается жениться, иначе он поехал бы в Лонгборн, чтобы привести дела и дом в порядок. Сказал, что специально не хочет туда ехать, так как там накопилось столько дел, что не будет возможности работать над пьесой.

Пруденс почувствовала, что ей нанесен еще один удар. У нее не возникали опасения, что Дэмлер ищет богатую наследницу с высоким положением в обществе. Зря она тратила время и душевные силы, ревнуя его к девицам легкого поведения, их стоило просто пожалеть. Конечно, маркиз не мог жениться ни на одной их них вполне естественно, что он отдаст предпочтение титулу и состоянию.

После посещения леди Мелвин Пруденс погрузилась в глубокую печаль. Ничто не приносило успокоения, даже работа. В кабинете было пусто и слишком добропорядочно, не хватало проделок Дэмлера, его озорных реплик. Под любым предлогом она старалась не оставаться там подолгу. Спустя два дня Пруденс решила прогуляться по окрестностям города с матерью, наивно предположив, что сможет воспользоваться дядиным экипажем. Но и здесь ее ожидало разочарование. Уже девять дней в доме не появлялось ни одного знаменитого посетителя, кроме некой писательницы, о которой Кларенс не слыхал и которая не производила впечатления известной личности. Так что экипаж остался стоять в конюшне.

Прибыл первый из номеров журнала «Блэквудз Ревыо», но он так и лежал нераскрытым на столике. Сооружение дополнительных полок было приостановлено, ибо некому было оценить их.

– Но полки наполовину пусты, а на них было много книг. Теперь новые полки пока не нужны, сначала заполни те, что есть. У доктора Ашингтона пять тысяч книг.

Кларенс хорошо запомнил эту цифру и щеголял ею в разговорах со знакомыми. Иногда говорил пятьсот, иногда пятьсот тысяч. Обе казались ему достаточно внушительными, так как он плохо представлял себе как можно прочитать такое количество книг. Доктор Ашингтон, который был в Лондоне и никуда не выезжал и чье имя появлялось в газетах стоял, в мнении Кларенса, гораздо выше лорда Дэмлера. Титул доктора, хотя и не ставил его владельца в ряд с пэрами, был тем не менее несравненно выше скромного положения мистера Элмтри.

– Он очень интересный человек. Советую тебе зайти и справиться, как чувствует себя миссис Ашингтон, Пру. Она всегда к тебе благоволила. Наверное, очень больна поэтому он и не заходит. Он был бы признателен, если бы ты навестила старушку. В «Обозрении» пишут, что он собирается читать лекцию о Платоне, Аристотеле и других итальянских мыслителях сегодня вечером. Надеюсь, что ты пойдешь?

– Нет, дядя, я не собираюсь.

– Если захочешь поехать, можешь взять мой экипаж. Вилма будет рада составить тебе компанию, она интересуется подобными вещами.

Пруденс обменялась с матерью красноречивым взглядом. Предложить такую глупость! Глупее могло быть только его собственное желание посетить лекцию. Но в глубине души он вовсе не жаждал возвращения доктора, потому решил не делать лишних реверансов.

– Пожалуй, каретой сегодня нельзя будет воспользоваться. Кучер собирается отмыть ее и отполировать, она очень грязная.

– Мы с мамой возьмем извозчика и прокатимся по городу.

– Мне сегодня нездоровится, дорогая, – сказала миссис Мэллоу.

Пруденс обратила внимание, что мать действительно неважно выглядит.

– Не переживай. С удовольствием останусь дома. Хотя давно собиралась подыскать рамку для моего портрета, – добавила она хитро, надеясь, что дядя согласится выделить ей хотя бы младшего слугу, чтобы донести раму.

– А, так вот зачем тебе понадобилось в город. Ладно уж, дам тебе одного из парней, он донесет покупку, – снизошел Кларенс.

Около магазина, где продавались рамы, Пруденс встретила леди Мелвин и остановилась поболтать. Обменявшись любезностями, Пруденс поинтересовалась, есть ли какие-нибудь известия от Дэмлера.

– Он не балует меня письмами, негодник. Ничего не пишет о возвращении в Лондон. Но для нас не секрет, что держит его там.

Пруденс поняла, что Хетти намекала не на пьесу. Она засмеялась понимающе и сокрушенно добавила:

– А мне он обещал, что будет паинькой. Поругайте его от моего имени. Скажите: я не одобряю, что он отвлекается.

– Обязательно. Будете сегодня в театре? Обещают хорошую постановку. Этот Кин – я его просто обожаю.

– Сегодня, боюсь, не удастся, – ответила Пруденс, сделав вид, что пойдет в другой раз, хотя вообще не собиралась идти. – Мы сегодня заняты.

Про себя Пруденс добавила: «Играем в карты – в папессу Джоан, ставка – один пенс»

– Вижу, что вы тоже не скучаете, – поп дразнила леди Мелвин. Ей нравилась эта молодая симпатичная девушка, которая умела не теряться в жизни.

– Засиживаться дома вредно.

– Еще бы! Можно узнать, кто он? – спросила Хетти, не скрывая любопытства.

– Просто приятель, – ответила Пруденс с нарочитой небрежностью.

– А Севилья еще преследует вас? Дэмлер рассказывал: он сделал вам предложение.

Пруденс испытала острое желание ответить утвердительно с коварной мыслью, что эта новость будет передана в Файнфилдз, но не решилась произнести эту явную ложь.

– Я не принимаю его приглашений и не показываюсь с ним в общественных местах, – сказала она естественно, словно бы это была чистая правда, хотя никаких приглашений от названного джентльмена не поступало.

– Напрасно, дорогая. Это не худший вариант. Мужчина в самом соку, его приняли в Клуб Четырех Коней. Покупает серых рысаков у Олванли за тысячу фунтов. Дэмлер говорит, что он хороший наездник.

– Да, верно.

В этот момент Пруденс с ужасом заметила, что предмет разговора – мистер Севилья – приближается к ним. Она почувствовала себя последней лгуньей и не знала, куда скрыться. Хотя в душе теплилась надежда, что Севилья ограничится мимолетным приветствием. Однако показывать Хетти, что отношения их столь холодны, тоже не хотелось. Чтобы у леди Мелвин не создалось такого впечатления, она помахала Севилье рукой и приветствовала его радостным возгласом:

– О, мистер Севилья, вас надо поздравить. Слышала, что вас приняли в КЧК. Почему же вы не носите форму?

Севилья остановился и улыбнулся приветливо.

– Сегодня не клубный день. Четверг. Собираемся на Джордж-стрит, Ганновер-сквер или едем в Уиндмилл. Как поживаете, мисс Мэллоу? Мы не виделись с…

Пруденс поспешила прервать его, пока он не огласил время их последней встречи.

– Выезжаете с Ганновер-сквер? Когда-нибудь приду проводить вас. Никогда не видела этого впечатляющего зрелища.

– Обычно собирается большая толпа, чтобы проводить нас на очередные маневры.

Севилья был поражен переменой в поведении Пруденс. Чуть не вешается на шею. Ему пришла мысль, что она сожалеет о своем отказе. Ее несколько фривольный тон свидетельствовал также о том, что она с самого начала знала, что он не собирается жениться на ней. Просто разыграла его. Но она опоздала. Переговоры с бесплодной баронессой уже близились к благополучному завершению, а впереди маячила интрижка с хорошенькой танцовщицей из Ковент-Гарден.

– В следующий раз я обязательно приду, ищите меня в толпе, – бросила Пруденс, чтобы сохранить видимость дружеских отношений.

– В следующий четверг меня не будет. Завтра еду на неделю в Бат.

– О, я никогда не была в Бате. Когда-нибудь обязательно съезжу туда. Там красиво? Мне кажется, что в это время года там скучно.

Севилья все больше убеждался, что эта лисичка взяла его на прицел. Это не просто намек.

– Немного тише обычного. Но кто хочет находит способы развлечься.

– Уверена, что вам это прекрасно удается.

– Надеюсь, что не закружусь в вихре удовольствий, – ответил он и, повернувшись к Хетти, перебросился с ней парой фраз.

Пруденс, довольная, что хорошо сыграла роль, помахала им рукой, словно ее ждала куча дел, тогда как ее занимало только одно – как можно скорее нанять экипаж и доставить домой купленную раму для картины.

– Мисс Мэллоу просто очаровательна. Жаль, что она вам отказала, – говорила между тем леди Мелвин. – Но ходят слухи, что скоро вы женитесь на женщине совершенно иного склада.

Севилья впервые осознал, что мисс Мэллоу не держала в секрете его предложение. Пока он полагал, что Пруденс правильно поняла характер его намерений, он был уверен, что молодая девушка не захочет об этом распространяться. Старая баронесса взбесится, если узнает об этой истории. Положение было весьма щекотливое: отрицать серьезность своих намерений было не по-джентльменски, подтвердить значило разрушить свою карьеру.

– Не предполагал, что она широко оповещает об этом публику, – сказал он, стараясь выиграть время.

– Не думаю. Вряд ли об этом знает кто-нибудь, кроме лорда Дэмлера, и то как большой секрет. Он никому не говорил, только мне, а я нема, как рыба. Но так как вы все равно знаете, что делали ей предложение, то ничего страшного не произошло.

– Она именно так сказала, что я сделал предложение? Ха-ха. Но не следует опровергать то, что утверждает леди. Только не говорите никому. Некая небезызвестная вам баронесса была бы огорчена, узнав об этом.

Двусмысленные намеки Севильи разожгли любопытство леди Мелвин.

– Ах вы, негодяй! Вы обманули бедную девушку!

– Обманул ее?! Кто-то кого-то обманул, это несомненно, но не торопитесь называть виновного.

Севилья распрощался, поспешив выпутаться из неприятного положения, не расставляя точек над «i». Но его слова попали на благодатную почву. Мисс Мэллоу было не семь лет, и ей, должно быть, известно, что мистер Севилья добивается согласия баронессы на брак. Он не Мог предложить Пруденс руку, а она предпочла счесть это официальным предложением. Цель у нее была одна – заставить Дэмлера ревновать. Все ее хитрые вопросы и замечания насчет графини Малверн. Умная бестия, а прикидывается невинной простушкой. Это она-то ее «поставить точку на пяти незаконных отпрысках» или «папоротником на голове символом невинности» и предположением, что Дэмлера должны интересовать сообщения о новорожденных младенцах. Для Хетти такая леди была просто находкой, она давала пищу ее ненасытному воображению.

Леди Мелвин сразу же направилась домой и написала длинное письмо Дэмлеру, сообщив все подробности интересной встречи наряду с другими сплетнями, дошедшими до нее в последнее время. Затем она отложила письмо в сторону и забыла о нем. Спустя два дня, когда жена епископа Майкла ушла от мужа, Хетти написала еще одно письмо и собиралась его отправить, как вдруг вспомнила о первом и вложила его в тот же конверт.

«Наша невинная мисс Пруденс всех нас обвела вокруг пальца, – писала Хетти. – Предложение Севильи, может быть, и было сделано по форме, но не по той, в которой она преподнесла его нам. Он не имел в виду ничего другого, как сделать ее любовницей, как я и говорила с самого начала. А теперь я уверена, что она сожалеет, что отказала Севилье, потому что сегодня на Бонд-стрит она выдавала этому господину недвусмысленные авансы. Но он убегает от нее в Бат (думаю, что с какой-нибудь красоткой). Как он удивится, если мисс М. последует за ним! Она высказала большой интерес к этому курорту. Но мне кажется, что я могу и ошибиться, но в данное время у нее есть еще один поклонник. Она все время занята, все время куда-то спешит. Просила передать, что недовольна «соблазном», который мешает работать. Что бы это означало?»

Хетти усмехнулась, запечатывая письмо, уверенная, что оно позабавит племянника. Он всегда посмеивался, что бы ни сделала и ни сказала мисс Мэллоу.

Пруденс направилась домой в тревожном настроении. Теперь она не переносила не только свой опустевший кабинет, но и весь город. Книга продвигалась плохо, ей хотелось сменить обстановку. Дэмлер уверял, что ему нужно спокойное место для работы. Пусть так. А ей необходимы шум и сутолока, она хочет отдохнуть от работы и не собирается этого скрывать. Брайтон, куда скоро отправится все светское общество, так как увеселительный сезон близился к концу, был ей не по карману. Она вспомнила о Бате. Мама в последнее время неважно себя чувствовала, неплохо было бы свозить ее на воды.

Самым крупным недостатком ее плана было то, что в Бате в это время будет находиться мистер Севилья. Ей не хотелось, чтобы у него возникло подозрение, что она поехала ради него, о чем он непременно подумает после встречи на Бонд-стрит. Но он будет там только неделю. К тому времени, когда она договорится через агента о квартире для себя и миссис Мэллоу, неделя пройдет. Она и не собирается ехать раньше чем через неделю. И вовсе не потому, что к этому времени может вернуться Дэмлер. Пусть остается у графини, сколько ему вздумается. Ей нет до этого никакого дела.

Вопрос о поездке был предложен на обсуждение семейного совета. Пруденс боялась только, что Кларенс откажется гонять лошадей из-за их прихоти. Оказалось, что предложение восстановило добрую репутацию Пруденс в глазах дяди. Подействовала, вероятно, новость которую Пруденс не преминула сообщить.

– Сегодня я встретила мистера Севилью дядя, – начала она издалека.

– Севилью? Неужели? Отлично. Надеюсь, что тебе удалось вернуть его расположение. Он опять начнет ухаживать за тобой. Испанский титул – мелочь, когда люди понимают друг друга. Итак, Севилья опять у твоих ног. Очень рад, очень рад.

– Он едет в Бат, – добавила она. – Очень хвалит этот курорт. Я бы и сама не прочь съездить. Воды могут быть тебе полезны, мама.

Миссис Мэллоу была счастлива, что дочь начинает отвлекаться от несбыточной мечты о лорде Дэмлере и решила посвятить немного времени развлечениям и отдыху на модном курорте, что ей тоже может оказаться весьма полезным. Как раз то, что ей нужно. Даже лучше, если Пруденс примет предложение мистера Севильи. Она не питает иллюзий получить при этом титул, но может рассчитывать на обеспеченную жизнь.

– Так ты едешь в Бат с Севильей? – тараторил Кларенс, сочиняя сюжет, способный доставить удовольствие миссис Херринг.

– Не с мистером Севильей, дядя. Он уезжает завтра, а я поеду позднее.

– Тогда тебе понадобится экипаж. Хорошо, что кучер привел его в порядок. Наймем еще пару лошадей и отправим вас с шиком. Мне не хотелось бы, чтобы Севилья считал нас скрягами.

– Но я еду в Бат не для того, чтобы проводить время с мистером Севильей, – еще раз напомнила Пруденс. – Это не его идея, а моя собственная.

– Ха, вы опять хитрите, миледи. Недаром вы носите свое имя. Очень разумно последовать за ним на курорт. Но все равно не думаю, что он будет очень удивлен, увидев тебя там, и тем более не будет огорчен.

Кларенса трудно было убедить, что не Севилья едет в Бат за Пруденс, а наоборот, несмотря на то, что выезжает он на неделю раньше.

Поездка в Бат на месячный отдых была бы солидным предприятием для любой семьи. Для семьи Мэллоу она была вдвойне хлопотна, если учесть, что за те несколько лет, что они находились в доме мистера Элмтри, они практически не выезжали, если не считать посещения Друзей в Кенте, занявшего две недели. Пришлось несколько раз наведаться в посредническую контору, чтобы договориться о том, где им лучше остановиться, нужно ли везти с собой постельное белье и посуду, какую прислугу захватить и нужна ли вообще своя прислуга и многое другое. Недели едва хватило, чтобы привести в порядок все дела. Но наконец долгожданный день наступил.

До отъезда Пруденс хотелось узнать, когда все же Дэмлер думает вернуться в Лондон, и сообщить кому-либо из его знакомых, которых он непременно навестит по приезде, где будет находиться она сама. Девушка не питала надежды, что лорд Дэмлер предпримет поездку в Бат ради удовольствия повидать ее, ей просто казалось целесообразным оставить свои координаты на случай, если маркиз окажется поблизости. Леди Мелвин была сразу исключена из списка – они не были в столь близких отношениях, и поступок Пруденс мог быть неправильно истолкован. Более подходящим человеком ей казался Маррей, их издатель. Пруденс решила сказать ему об отъезде. У него могли быть известия от Дэмлера. Накануне отъезда она отправилась в издательство, но, увы, о планах Дэмлера на возращение там ничего не знали.

Не знал этого и сам Дэмлер. Он явился в Файнфилдз в мирном расположении духа, довольный, что вырвался из сутолоки большого города, готовый к серьезной работе над пьесой. Первые два дня прошли великолепно. Шилла с готовностью согласилась расстаться со своим факиром, даже была почти счастлива избавиться от него. Дэмлер знал, что его уединение в Файнфилдз вызовет пересуды, но его отношения с леди Малверн носили совсем Другой характер, чем считалось в свете. По соседству с имением у графини был иной претендент на ее нежные чувства, из не очень известных людей, но ей льстило, что она может создать у окружающих иллюзию, что свое внимание она дарит более знаменитому кавалеру. Дэмлеру же нравилось вводить свет в заблуждение и предоставлять им судачить, что заблагорассудится. Это спасало от неуместного интереса других навязчивых женщин.

Дэмлер встречался с графиней только за столом и еще полчаса после трапезы выполнял установленный ритуал, делая вид, что флиртует с хозяйкой дома, чтобы не обижать ее щепетильного супруга, считавшего, что к чарам его жены ни один джентльмен не может оставаться равнодушным. Он ревниво следил, чтобы поклонники леди Малверн оказывали ей надлежащие знаки внимания, и был крайне придирчив и требователен. Мистера Варли, их соседа, обладателя ее сердца в данный момент, графиня тщательно скрывала, зная, что лорд Малверн не одобрит ее выбора.

Утро Дэмлер посвящал работе, днем он выезжал верхом или охотился в лесу, ибо по натуре был человеком деятельным и не мог просиживать, согнувшись над рукописью, целыми днями. Вечером он снова брался за работу. Однако на третий день после удачного начала что-то произошло. Шилла, избавившись от факира, вдруг заупрямилась и наотрез отказалась возвращаться и к принцу, и к Могулу. Дэмлер попытался употребить власть, попробовал силой вернуть ее сначала к принцу, потом к Могулу, но не смог заставить ее сказать ни одного умного слова. Он понял, что ее угрюмое неприветливое лицо с оскалом вместо улыбки не понравится публике в театре на Друри-Лейн. Дэмлеру захотелось, чтобы рядом оказалась мисс Мэллоу, она бы непременно помогла ему. В Шилле было много от Пруденс, он теперь понимал это. Как повела бы себя мисс Мэллоу в подобных обстоятельствах? Она отвергла лицемера доктора, совсем как Шилла. Маркиз подумал, повлиял ли этот инцидент на Ашингтона. Вполне вероятно. Сознание поражения противника очень стимулировало Дэмлера к работе.


Сидя за письменным столом в стиле Людовика XVI в кабинете лорда Малверна, любезно предоставленного в его пользование, Дэмлер думал о мисс Мэллоу больше, чем о пьесе. Да, Шилла очень многое позаимствовала у молодой писательницы – ее острый язык, неискушенный ум и невинный взгляд на мир, слишком изощренный для ее понимания… Хотя Пруденс скорее умрет, чем согласится с этим. Он вспоминал их частые разговоры. Бесполезно обманывать себя – Шилла не кто иной, как Пруденс. Значит, нужно дать ей возможность действовать так, как действовала бы Пруденс на ее месте, и посмотреть, что получится. Героиня мисс Мэллоу – несомненно сама писательница в ином обличье – не стала бы в самой середине сюжета довольствоваться тем, что отвергает одного возлюбленного за другим, не имея лучшей замены. Нужно ввести еще один персонаж, который устроил бы Шиллу-Пруденс. Он поймал себя на том, что на ум упорно приходил, только один вариант – это должен быть он сам под видом лорда Малверна. Но почему он? Почему не кто-нибудь другой должен появиться в третьем акте в качестве избавителя? Понравится ли это Пруденс? «Патиенс не одобрила бы». «Одной внешности недостаточно». «Красивое лицо», «ровные зубы» и «свисающий на лоб черный локон» оказались для нее неубедительными, она подыскивала себе более достойного спутника жизни.

Дэмлер посмотрел на себя в большое зеркало в золоченой раме, висевшее напротив. Первое, что бросилось ему в глаза, был черный локон, свисавший на лоб. «Модный вертопрах» – так она охарактеризовала Героя Номер Один. К десятой главе он был заменен на другого. Номер Один одевался у Вестона, черный сюртук всегда отлично облегал его плечи. Белый шелковый шарф сверкал чистотой и был завязан причудливым узлом. Даже сидя в кабинете за работой, он был аккуратно причесан. Как часто, когда он заставал Пру за работой в ее аскетичном маленьком кабинете, он замечал, что волосы ее не уложены, а пальцы вымазаны чернилами. «Какой же ты лопоухий осел, – сказал он себе. – Демонстрировал перед ней своих шлюх и называл ее разумницей?» Теперь Дэмлер уже не думал о Шилле, только о Пруденс и о себе самом. Мысли приходили невеселые. Наверное, мисс Мэллоу составила ужасное мнение о нем, он только и делал, что вызывал ее отвращение. Теперь уже трудно иску-пить содеянное. Женщины, уговоры принять предложение Севильи, притащил в дом Ашингтона, и вся эта скандальная история на вечере. Как это ему не пришло тогда в голову, в тот вечер, когда он готов был убить доктора что он любит Пруденс? Он начал понимать это во время их последней встречи, в ее кабинете Тогда вел себя как последний идиот – скулил вымогал сочувствие, разыгрывая добродетель назывался сиротой. Какой нечистоплотный способ завоевать расположение! Но ее не проведешь! «Я тоже не предавалась запретным радостям прошлой ночью, но не требую за это благодарности».


Итак, щеголь, ты влюблен в умницу-благоразумницу и как последний простак сделал все чтобы она тебя презирала. Пока не поздно постарайся исправить положение. Поразмыслив, Дэмлер ввел в пьесу Малверна, Уиллсу понравится. Появление Малверна на сцене поднимет интерес публики. Но нужно будет проследить, чтобы на роль подобрали подходящего актера. Дэмлер окунулся в работу, на этот раз успешно, но временами находили невеселые раздумья и сомнения, не имевшие отношения к пьесе. Он отложил возвращение в Лондон, рассчитывая закончить пьесу и по возвращении предаться «сердечным делам».

Когда пошла вторая неделя его пребывания в Файнфилдз, Дэмлер получил сообщение от агента о том, что тот подобрал подходящий особняк для его подопечных незамужних мамаш. Маркиз прервал на несколько дней работу и поехал на место, неподалеку от его поместья, где находился дом. Он также заехал в Лонгборн-эбби, чтобы отдать распоряжения по наведению порядка в имении. Ему не хотелось, чтобы Пруденс и миссис Мэллоу застали дом в беспорядке, когда приедут. В том, что Пруденс примет его предложение, Дэмлер не сомневался. Но пришло письмо от Хетти и расстроило все его планы.

ГЛАВА 15

Письмо, датированное несколькими днями раньше, прибыло утром. Хетти, как обычно, забыла вовремя отослать послание, понадеявшись на добрых волшебников. Имя Пруденс, упомянутое несколько раз, привлекло внимание Дэмлера, он перечитал страницы второй и третий раз и убедился, что понял все правильно. Да и не было большой неожиданности в том, что предложение Севильи не предполагало брака, что Кларенс все поставил с ног на голову и преувеличил. Но в то, что Пруденс все время знала о характере «намерений» мистера Севильи, в это поверить было невозможно. Остальная часть сообщения повергла его в ужас. Если она решилась ответить согласием на предложение Севильи, то вина лежит целиком на нем, Дэмлере, он толкнул Пруденс на это решение. Какую глупость она может выкинуть? Хетти называла это так: «бросается в его объятия». На Пруденс не похоже и вообще неприятно звучит. Нельзя было представить Пруденс в такой недостойной роли. Когда Ашингтон затронул ее профессиональную гордость, она превратилась в сварливую женщину. Что за чушь он сказал ей тогда? А, что он скорее согласится видеть ее в роли любовницы Севильи, чем жены Ашингтона. Неужели она послушается? Но нет, она искренне считала, что Севилья хочет на ней жениться.


Дэмлер прочел письмо в четвертый раз. Если Севилья ехал в Бат с chere amie, то на какое-то время Пруденс в безопасности. Но маркиз понимал, что спокойно работать в Файнфилдз ему уже не удастся. Он приказал лакею быстро собрать вещи, наспех извинился перед Малвернами и отбыл в Лондон. Приехав засветло, он поспешил к Хетте.

– Что за сумасшедшее письмо ты написала, тетушка? – спросил он, входя в дом.

Хетти уже успела забыть о письме и не понимала, что он имеет в виду.

– Об епископе Майкле?

– Нет, о Пруденс Мэллоу.

– А! Мисс Мэллоу и Севилье? Ты не находишь, что это ужасно, просто скандал! Как смело и решительно с ее стороны. Я просто без ума от этой невинной распутницы. Ей нужен богатый любовник, и я помогу ей найти его.

Реакция Дэмлера испугала Хетти. Он вскочил со стула и, казалось, готов был растерзать ее.

– Она не распутница! Это невинный ягненок, если Севилья причинил ей вред, я убью его!

– Дэмлер! Что за чушь ты несешь? Он и не думал предлагать ей свое имя, она прекрасно это знает. Делала вид, что не понимает, чтобы вызвать твою ревность, и нужно сказать, что ей это прекрасно удалось.

– Она ничего не подозревает! Неужели он разносит это по городу?

– Боже упаси! Боится, как огня, что может дойти до баронессы. Думаю, что от него никто ничего не узнает. Но если бы ты видел, как она извивалась перед ним на Бонд-стрит на прошлой неделе, ты бы не был так уверен в ее невинности. Расточала комплименты, обещала прийти проводить его на маневры Клуба Четырех Коней, – да и сделала недвусмысленный намек, что поехала бы с ним в Бат, насколько можно было позволить себе подобный намек в моем присутствии.

Дэмлер сжал кулаки и едва не заскрежетал зубами.

– Во всем виноват я. Он поехал в Бат?

– Полагаю, что так. С того дня больше его не видела, мисс Мэллоу тоже не встречала, кстати. Мне кажется, что между вами не просто дружеские отношения, но вы в этом не признаетесь. Все ее вопросы и просьба передать, что она не одобряет графиню… А как получилось, что ты обещал ей быть пай-мальчиком? С чего бы это?

– Лучше скажи, почему ты пыталась доказать ей, что я не пай-мальчик? Уверен, что ты доказывала, что я ни строчки не написал у Малвернов. Она подумает, что у меня роман с леди Малверн.

– Это думают все, кому известно, что ты поехал в Файнфилдз. А разве у тебя нет с ней романа?

– Нет. Легкий флирт, и то потому, что Малверн требует его от гостей мужского пола Я действительно работал, Хет.

– Дэмлер, уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя роман с мисс Мэллоу?

– Нет!

– Ты так… Я же вижу. Вы оба так ревнивы – и ты, и она с ее устными предостережениями. Теперь понимаю. Она нарочно выдавала авансы Севилье, чтобы я тебе написала и чтобы ты скорее вернулся. От нее всего можно ожидать! Но сработано прекрасно!

– Тебе показалось, что она ревнует? Это первая добрая весть за сегодняшний день.

– Именно так мне показалось. И как она юлила, чтобы скрыть это! Так она твоя любовница?

– Нет. Но скоро будет моей женой.

Он выбежал из дома и погнал лошадей на Гроувенор-Сквер. Хетта в недоумении осталась сидеть на софе, соображая, не ослышалась ли.

На Гроувенор-Сквер лорда Дэмлера ожидало новое разочарование – он узнал, что мисс Мэллоу уехала на отдых в Бат. Он попросил разрешения переговорить с мистером Элмтри, который в это время находился в студии, где ему позировал некий мистер Сайке, пивовар. Мистер Элмтри притворился недовольным, что его прерывают, тогда как на самом деле был этому очень рад.

– Это лорд Дэмлер, маркиз, вы, наверное, слыхали, пишет стихи. Большой друг моей племянницы. Гостил недолго у графа, но когда бывает в городе, часто заходит к нам. Неравнодушен к моей племяннице.

То, что Дэмлер снова появился на Гроувенор-Сквер, восстановило его во мнении Кларенса как желанного претендента на руку Пруденс.

– Надо поговорить с ним, выяснить, что ему нужно. Так как он хочет видеть меня, возможно, решил позировать для портрета. Мы выбираем время, которое устраивало бы нас обоих. Но сейчас я очень занят. Лоренс, видите ли, начал рисовать королевскую семью, так что вся другая работа ложится на мои плечи.

Кларенс вытер руки, желая продемонстрировать Дэмлеру, как он занят. Входя в гостиную, он извинился, что не снял рабочей одежды.

– Вы попали в горячее время, лорд Дэмлер. Работаю над портретом мистера Сайкса, пивовара, знаете его? Лицо у него немного красноватое, придется положить больше белил. На портрете у него будет свежий моложавый цвет лица, а символ – веточка хмеля. Не рисовать же его с кружкой эля в руке.

– Я пришел спросить, как можно найти Пруденс, – перебил его Дэмлер. – Мне сказали, что она уехала в Бат.

– Да. Это была идея Севильи. Он уговорил ее. Они выехали сегодня утром – отправились в экипаже. Собирались остановиться на ночь в Рединге, а утром ехать дальше.

Дэмлер знал Кларенса достаточно хорошо, чтобы понять, что Пруденс не поехала в карете вместе с Севильей, собираясь остановиться на ночь в Рединге.

– Кто сопровождает ее в экипаже? – спросил он.

– Миссис Мэллоу, конечно. Не могла же она поехать с ним одна.

– Она едет в карете Севильи или он в ее?

– Нет, нет. Он выехал на несколько дней раньше и ждет ее в Бате. Как подвинулась работа в Файнфилдз?

– Хорошо. Так, значит, она едет не с Севильей?

– Нет, он поехал раньше. Там они встретятся. Он ее очень уговаривал ехать.

– Вы уже говорили. Можете дать ее адрес?

– Да. Она остановится в Лаура-плейс, у меня где-то записано.

«Где-то», оказалось не гостиной и не кабинетом, а другим местом, которое он никак не мог вспомнить. Выручил дворецкий – адрес был записан на карточке на случай, если придется пересылать почту. Наконец Дэмлер смог получить его.

Глядя на Дэмлера, Кларенс почувствовал, что тот очень спешит, и сделал вывод, что причиной тому была ревность. На этот раз он не ошибся, но лучше бы хранил выводы про себя.

– Так вы поедете за ними? – спросил он без обиняков.

– Да, выезжаю немедленно. Говорите, они остановятся в Рединге? В какой гостинице?

– Они проведут там только одну ночь. Уехали в девять утра. Вы не застанете их в Рединге.

– Застану, если они там заночуют. В какой гостинице?

Кларенс не знал названия гостиницы, не знал и дворецкий, так как почту туда не собирались пересылать, но он вспомнил, что называлось имя Джордж.

– Так вы собираетесь ехать всю ночь? – спросил Кларенс, на которого нетерпение Дэмлера произвело сильное впечатление.

– Да.

– Ну, ну. Вам не терпится увидеть ее. У Севильи челюсть отвиснет, когда он узнает, что вы так ею увлечены. Настоящий маркиз.

Испанскому титулу, по мнению Кларенса, можно было противопоставить возможность лучшего выбора для Пруденс. Он лично обычно предпочитал того, кто находился перед ним.

– Этому джентльмену придется уступить мне место, – сказал Дэмлер едко и повернулся, чтобы направиться к двери. Шляпу он все еще держал в руке, забыв отдать ее дворецкому.

– Так вы собираетесь сделать ей предложение? – поинтересовался Кларенс, провожая маркиза в холл.

– Конечно. Я собираюсь жениться на ней.

– Отлично. Если зайдет Ашингтон, буду знать, что ему сказать.

– Этот тип все еще бывает здесь? – спросил Дэмлер раздраженно.

– Он все время преследует ее, – ответил Кларенс поспешно. – Но она дала ему отставку. Теперь ее донимает Севилья. Опасайтесь этого испанца. Что ни говори, иностранцы странный народ, никогда не знаешь, чего от них ждать.


Дэмлер вернулся к себе, сменив дорожный экипаж и четверку лошадей на более легкую спортивную карету и свежую упряжку серых лошадок, твердо решив поспеть в Рединг до наступления утра. Подкрепившись в одиночестве холодной говядиной, в семь он выехал чувствуя себя усталым и разбитым. К полуночи он въехал во двор гостиницы Джорджа настолько обессиленный, что едва держался на ногах. Он не надеялся увидеть Пруденс до утра. Дэмлер ругал себя за то, что так поспешно пустился вдогонку. Расписываясь в журнале постояльцев, он увидел ее аккуратный почерк и подпись ее, матери. Один вид их имен вселил в маркиза бодрость, но тут взгляд его упал на другую запись: Р.Дж. Севилья, эсквайр сделанную смелым размашистым почерком. Кровь ударила Дэмлеру в голову.

– Я вижу, что у вас остановилась моя хорошая знакомая, мисс Мэллоу. Не скажете ли, какой у нее номер?

– Извините, этого я не могу сделать, мистер… – клерк заглянул в журнал. – Лорд Дэмлер! – воскликнул он. – О… хорошо, вам я могу сказать. Номер мисс Мэллоу в восточном крыле второго этажа.

– А мистера Севильи? Я вижу, что он тоже остановился здесь.

– Рядом с мисс Мэллоу.

– Как удобно, – сказал Дэмлер, сдерживая себя, и быстрыми шагами направился к двери в восточной части коридора.

ГЛАВА 16

Пруденс так хотелось скорее попасть в Бат, что в ночь перед отъездом она едва сомкнула глаза, а в семь уже была на ногах. Нужно было проверить, все ли из необходимых вещей взяты, а также кое-что сверх того, так как было неизвестно, можно ли достать в Бате лосьон «Гауленд» и мыло «Лонгмэн», которыми она постоянно пользовалась. Кларенс ни за что не мог пропустить их отъезд. По этому случаю он надел новый голубой сюртук из тончайшего сукна и повязал на шею лучший из своих шелковых шарфов. Он вышел за ними во двор, чтобы присмотреть, хорошо ли привязаны саквояжи, а заодно продемонстрировать новый сюртуки шарф мистеру Мак Ги, жившему по соседству. Позднее он решил заехать к сэру Альфреду и сообщить, что его дамы отправились рано и в хорошем настроении. Мистер Сайкс должен был прийти на сеанс после одиннадцати. Хорошо, что ему предстояло рисовать джентльменов – уже несколько человек дожидались очереди, после чего Кларенс намеревался сделать пару сельских пейзажей в Ричмонд Парке. Он был рад побыть один, совсем как в былые времена.


В девять экипаж тронулся. Пруденс и миссис Мэллоу с удовольствием откинулись на спинки сидений, чтобы насладиться предстоящим отдыхом от Кларенса, Лондона и наскучившей обыденности домашней жизни. День стоял прекрасный. Выехав из города, лошади рысцой покатили карету по широкому тракту. Леди с удовольствием оглядывали изумрудную зелень сельских просторов, свежие краски полевых цветов и сочную зелень деревьев.

– Впредь нужно будет чаще выезжать, – сказала Пруденс. – Теперь мы можем позволить отдыхать в Бате каждую весну.

– Мистер Севилья не будет выезжать туда каждую весну, – ответила мать насмешливо.

– На это только и надеюсь. Я еду вовсе не из-за него, мама. Даже была бы рада, если бы к нашему приезду он уже уехал.

– Уверена, что он этого не сделает, – улыбнулась мать.

Миссис Мэллоу была счастлива увезти Пруденс подальше от Лондона и лорда Дэмлера. От этого увлечения, кроме неприятностей, ничего нельзя было ожидать.

Как ни странно, Пруденс не огорчало то, что и мать, и дядя Кларенс были убеждены, что она едет в Бат ради мистера Севильи. Если – бы они высказали хоть малейшее предположение, что она делает это ради Дэмлера, она бы возмутилась и постаралась себя защитить, а шуточки насчет Севильи ее совсем не трогали.

Между Лондоном и Редингом леди приятно перекусили, отдохнули и снова сели в экипаж, чтобы продолжить поездку. Обе ощущали себя на верху блаженства, трясясь в старой неуклюжей карете, запряженной четверкой не самых быстрых и крепких рысаков, которая везла их на модный курорт, где их ожидали снятые по дешевой цене комнаты и отдых в течение четырех недель. Когда уже затемно они прибыли в Рединг в гостиницу «Джордж», приподнятое настроение их еще не покинуло. Леди прогулялись перед обедом, чтобы немного размяться, затем сняли очень маленькую, но отдельную гостиную для обеда. Завтракать они единодушно решили в номере – не стоит так безрассудно тратить деньги.

На обед эти ограничения не распространялись – леди заказали два блюда и бутылку вина. Пруденс не поскупилась на омаров в масле, а миссис Мэллоу захотела побаловать себя устрицами. Попробовав те, что ей принесли, она заключила, что у них странный вкус, но так как Кларенс никогда не покупал устриц, новизна ощущения скрасила не очень приятный привкус, и леди сказала, что устрицы великолепны, и заставила себя съесть все до одной, так как Пруденс заплатила за них много денег. Не успели подать десерт, как миссис Мэллоу почувствовала себя плохо, а когда ей удалось добраться до постели, она поняла, что умирает. Ей даже хотелось умереть, чтобы прекратить мучения: ее тошнило, болело все тело, а на лице выступил холодный пот.

Пруденс не на шутку встревожилась и бросилась вниз, чтобы вызвать доктора.

– Есть некий мистер Малкай, он иногда соглашается прийти на вызов, – сообщил девушке клерк и снисходительно поискал адрес доктора.

– Пожалуйста, пошлите сейчас же за доктором, – взмолилась Пруденс.

– Мы не посылаем за ним, мэм, вам придется сделать это самой, – упорствовал клерк.

– Но я не могу оставить мать, ей очень плохо.

– У вас, надеюсь, есть слуги? – ехидно усмехнулся клерк. Молодые леди в простых платьях, которые без сопровождения бегают по гостинице, не внушали ему уважения.

– О, да, конечно, – отозвалась Пруденс как в тумане и бросилась по лестнице в свой номер. Но на полпути она вспомнила, что кучер вполне может выполнить поручение, и вернулась к регистрационному столу, где робко осведомилась, не может ли кто-нибудь позвать кучера Дженкинса, так его звали.

Клерк недовольно вскинул брови, но все же написал что-то на листе бумаги и позвал pаcсыльного, чтобы выручить молодую… леди. Что-то в облике мисс Мэллоу удерживало его от употребления слова «особа», звучавшего менее уважительно. Пруденс вернулась к матери и не отходила от нее в ожидании доктора. Казалось, прошло много времени. Миссис Мэллоу металась по постели, стонала и корчилась от боли. Пруденс не могла этого выносить, и снова спустилась вниз. Там она вдруг увидела Дженкинса, он вернулся один. Доктор уехал в Бат на отдых.

– О, что же делать? – застонала Пруденс. – Что делать? Неужели в Рединге нет другого врача?!

В этот момент открылась дверь одной из отдельных гостиных, оттуда вышел модно одетый высокий джентльмен. Увидев мисс Мэллоу, он хотел было снова укрыться в комнате и закрыть за собой дверь, но тут обратил внимание на ее состояние и вышел в холл, готовый прийти на помощь.

– Мисс Мэллоу, дорогая мисс Мэллоу, что случилось? – спросил встревоженный мистер Севилья. Он возвращался из Бата в Лондон и тоже остановился в гостинице «Джордж» на ночь.

– Мистер Севилья! Какое счастье, что вы здесь, – произнесла Пруденс сквозь слезы. Он опасался, что она может броситься ему на шею в истерике. Закралось нехорошее подозрение, что эта особа специально разыгрывает сцену, чтобы вызвать его сочувствие. Но вскоре сомнения рассеялись. Пруденс поведала о случившемся, не в силах сдержать слезы.

– Ты, бессердечное чучело! – набросился Севилья на клерка. – Тебе отлично известно, что в этой гостинице остановился доктор Найтон. Немедленно позови его!

Клерк, на которого произвело впечатление знакомство мисс Мэллоу с богатым джентльменом, сразу вспомнил о вежливости.

– Он просил, чтобы его не беспокоили, сэр, – оправдывался клерк, пробегая глазами по ходу журнал, чтобы найти номер комнаты упомянутого доктора.

– Приведи его сейчас же, олух. Скажи, кто зовет, назови мое имя.

– Да, сэр.

Клерк подобострастно поклонился и сам побежал наверх за доктором. Севилья и мисс Мэллоу поднялись к больной. Не прошло и трех минут, как появился Найтон, неся черный чемоданчик. Он начал колдовать над миссис Мэллоу, утешая ее дочь и вселяя надежду.

– У меня это не первый вызов за вечер, – сказал он. – Давали что-то несвежее, то ли устриц, то ли крабов. Ваша мама ела устрицы мисс Мэллоу?

– Да.

– Я так и думал. В них причина. Миссис Дейкерс тоже ими отравилась. Они ей сразу не понравились, съела только две, но самочувствие не лучше, чем у, вашей матушки. Я уже предупредил хозяина гостиницы, чтобы снял их с меню. Не бойтесь, мама поправится. Думаю, что она уже прочистила от них желудок. Вы сказали, что была рвота?

– Да, очень сильная.

– Хорошо. Чем сильнее, тем лучше. Я ей дам лекарство, которое хорошо продезинфицирует.

Найтон послал своего лакея принести лекарство. Мисс Мэллоу постояла у постели матери, потом зашла в свою комнату, где находился Севилья, чтобы выразить признательность и заверить, что все будет хорошо.

Наконец больной стало лучше. Ей прочистили желудок и дали снотворное, но не лауданум. Найтон не хотел, чтобы у нее отключалось сознание, не то можно было пропустить приступ боли, если таковая появится. Он ушел от них около десяти и тут же был вызван к другому постояльцу, тоже отведавшему устриц.

– Я еще загляну к вам, прежде чем лягу спать, – пообещал Найтон уходя.

– Благодарю вас, доктор, – произнесла Пруденс с глубокой признательностью. – Не представляю, что бы мы без вас делали. Пожалуйста, пришлите счет. – Она села за стол, чтобы написать свой адрес в Бате.

– Считаю за честь помочь автору «Сочинения» и других не менее прекрасных книг, – сказал он. – Я читал все ваши романы, они мне очень нравятся. Открою небольшой секрет: принц Уэльский тоже от них в восторге и собирается пригласить вас к себе. Ему их порекомендовала его мать, королева Шарлотта. Она даже разрешила читать их своим дочерям. Сейчас трудно найти приличный роман, который можно было бы читать детям, да еще с занимательным сюжетом, – засмеялся он. – Сказать по правде, я не удивлюсь, если вы получите высочайшее разрешение посвятить следующую книгу принцу. Что касается вознаграждения за услуги, попрошу вас, когда вернетесь в Лондон, сделать надпись на моих экземплярах.

– Буду счастлива, – сказала Пруденс, не веря своим ушам и не скрывая довольной улыбки.

Принц Уэльский! Королева Шарлотта! Подумать только, что королевская семья читает ее книги и даже хвалит их!

Когда Найтон откланялся, Пруденс сказала Севилье:

– Боже Праведный! Какая честь! Я о подобном даже не мечтала.

– Вы заслужили ее, – сказал он с учтивым поклоном.

На мгновение он вспомнил о хорошенькой танцовщице. Потом снова вернулся мысленно к мисс Мэллоу. Он первый угадал, что она делает карьеру в обществе, и не ошибся.

– Вы переоцениваете мои заслуги. Я и не рассчитывала на честь посвятить книгу принцу-регенту! И более выдающиеся авторы не удостаивались такой почести.

– Вы слишком скромны. Доктор Ашингтон очень высоко отозвался о вас в прошлом номере ежемесячника.

Севилья улыбнулся одной из своих самых учтивых улыбок, скрывая насмешку.

«Сейчас не время купаться в лучах собственной славы», – напомнила себе Пруденс.

– Очень признательна вам, мистер Севилья. Что бы я делала без вашей помощи? Просто пропала бы. Подумать только, что клерк знал, что в гостинице находится доктор, и не сказал мне. Мама могла умереть, если бы ей не была оказана помощь.

– Собираюсь поговорить с хозяином. Кормит недоброкачественными продуктами, не делает ничего, чтобы оказать помощь жертвам его же собственного недосмотра. Держитесь так, словно очень обижены, мисс Мэллоу. Обещаю, что, как минимум, вы будете освобождены от платы за пребывание в гостинице.

– Мне такая мысль никогда бы не пришла в голову, – сказала Пруденс. Идея ей понравилась, к тому же она согласилась, что заслужила компенсацию за причиненный ущерб.

– Вы такая неопытная, вас легко обвести вокруг пальца, – сказал Севилья.

Глядя на осунувшееся усталое лицо Пруденс, он наконец поверил в истинность этих слов. Вот она стоит в своей спальне наедине с посторонним мужчиной, но ей даже в голову не приходит, что это неприлично. И это действительно выглядит ничуть не менее приличным, чем если бы они стояли на балу в окружении людей. Он уже забыл о мимолетном беспокойстве, не пытается ли она заманить его в ловушку.

– Пойду поищу хозяина, поговорю с ним, не откладывая. Можете заказывать все, что пожелаете, о плате не думайте. Вам придется задержаться здесь на несколько дней, пока мама не встанет на ноги. Я устрою так, что вам это не будет стоить ни цента. Перед сном загляну, чтобы убедиться, что все в порядке. К вашим услугам, мэм.

Севилья поклонился и вышел. Найдя хозяина, он устроил ему такую взбучку, что тот готов был перевести мисс Мэллоу и ее мать в лучший номер в гостинице.

Когда волнения улеглись, Пруденс решила, что может позволить себе сосредоточиться и обдумать то, что произошло. Миссис Мэллоу спокойно спала, слуга дежурил у двери, а лучший доктор королевства обещал проведать больную к ночи. Ее заслуги собирается признать правитель страны. Возможно, разрешит посвятить ему следующую книгу. Она добилась того, к чему стремилась! Ее приглашают в общество маститых писателей – мисс Берни, Кольридж… Доктор Ашингтон посвятил ее творчеству статью в «Блэквудз Мэгэзин», придворный врач предпочитает деньгам ее автограф. Чего еще можно желать? Профессиональная судьба складывается удачно. Но о личной жизни этого не скажешь, здесь пустота и мрак. Тот, кто мог бы дать ей счастье, пребывает в Файнфилдз-хаус и не спешит с ним расстаться. Она вздохнула и раскрыла газету.


Часы показывали одиннадцать, потом половину двенадцатого, а Найтона все не было. Постучал Севилья, спросил, заходил ли доктор.

– Нет. А у меня слипаются глаза. Может быть, он передумал и не зайдет сегодня, – отозвалась Пруденс.

– Раз обещал, значит придет. Попрошу, чтобы вам принесли чашку чая.

Севилья пошел распорядиться насчет чая. Когда он вернулся, Найтон только успел войти. Он осмотрел миссис Мэллоу и остался доволен ее состоянием.

– Она будет еще слаба несколько дней. Не советую двигаться дальше раньше чем через два дня. Я уеду завтра, но оставлю адрес одного из местных врачей. Упомяните мое имя, и он примчится тотчас же.

– Благодарю. Вы так любезны. «Как важно быть известной персоной, – подумала Пруденс. Затем ее поджидал еще один приятный сюрприз. «Чашечка чая» оказалась настоящим пиршеством, для которого были использованы все лучшие запасы гостиницы, кроме даров моря. Мясо и сыр, фрукты и сладости лежали на подносе.

– О, это целый банкет. Прошу вас, джентльмены, останьтесь и не откажитесь выпить чаю со мной.

Найтон согласился, Севилья тоже присел. Когда немного позже Найтон вышел навестить миссис Дейкерс, Севилья подумал, что не будет вреда, если он посидит еще немного, пока Пруденс пьет чай. Когда случилось несчастье, барьеры приличий, воздвигаемые общественным мнением, несколько опускаются. Кроме того, в соседней комнате находилась мать девушки. Он предложил оставить дверь открытой, но Пруденс не согласилась, опасаясь, что шум может потревожить миссис Мэллоу.

Когда раздался громкий стук в дверь, ни Пруденс, ни Севилья не вскочили с виноватым видом. Они не чувствовали за собой никакой вины. Решили, что вернулся Найтон или управляющий.

– Войдите, – произнесла Пруденс. В комнату вошел лорд Дэмлер. Он выглядел разъяренным и усталым.

– Какой интим! – произнес он ледяным тоном и направился к ним словно намереваясь уничтожить обоих.

Севилья вскочил.

– Как раз собирался уходить, – пробормотал он, отступая к двери. Дэмлер преградил ему дорогу.

– Сначала поговорим.

– Вы-то что делаете здесь, Дэмлер? – спросила Пруденс, оправляясь от шока, вызванного неожиданным появлением маркиза.

– Лучше объясните, что он делает здесь – Дэмлер кивнул в сторону Севильи.

– Он помогал мне. Случилась большая неприятность…

– Могу объяснить, – начал Севилья, угадав по лицу Дэмлера, что тот интересуется мисс Мэллоу больше, чем можно было предположить.

– Да, уж окажите любезность, – прошипел Дэмлер.

– В соседней комнате лежит больная.

– Вы несколько необычно отмечаете это печальное событие, – бросил резко Дэмлер, окинув взглядом стол с закусками.

– Это мама, – вмешалась Пруденс.

– Что дальше? – голос Дэмлера звучал на более высоких нотах, чем допускало приличие.

– Она отравилась, ей было очень плохо, – продолжал Севилья.

– Это не объясняет вашего присутствия в спальне мисс Мэллоу в ночное время, – отрезал Дэмлер, приближаясь к Севилье.

– Он помогал мне, – повторила Пруденс, вставая между ними.

Получив поддержку, Севилья поспешно добрался до спасительной двери.

– Мисс Мэллоу все объяснит, – сказал он, открывая дверь.

– Я еще не кончил с вами. – Дэмлер оттолкнул Пруденс, подскочил к Севилье и схватил его за плечо, прежде чем тот успел выйти.

– Как вы смеете?! – налетела на него Пруденс. – Поднимаете столько шума, когда мама лежит больная в соседней комнате. Какое право вы имеете врываться сюда и угрожать?! Кому угодно, только не вам упрекать нас в безнравственности!

Дэмлер повернулся к ней с побелевшими губами.

– Мисс Мэллоу все объяснит, – повторил Севилья и выбежал из комнаты, пока была возможность. Он предусмотрительно запер на засов дверь в своем номере, затем приложил ухо к стене в надежде расслышать, что там происходит.

– Я требую, чтобы вы все объяснили, Пруденс, – сказал Дэмлер.

– В самом деле? – Глаза Пруденс метали молнии. – Вижу, что вы не допускаете иного объяснения, чем то, которое сами придумали. Именно то объяснение, которое кажется единственно правдоподобным человеку с вашими моральными устоями. Мое объяснение непохоже на ваше. Моя мать чуть не умерла. Она умерла бы, если бы мистер Севилья случайно не оказался в гостинице и не позвал доктора. Он оказал неоценимую помощь, проявил заботу и доброту, как всегда. Он благороднейший и достойнейший джентльмен.

– Как вы оказались в одной гостинице, в соседних комнатах?

– Не знаю, как он здесь оказался. Вероятно, возвращается в Лондон из Бата, но я очень рада, что он оказался в этой гостинице. Если бы, не он, не знаю, что бы я делала.

– Могу вам объяснить, как он здесь оказался. Вы путешествуете вместе.

– Да. Только в противоположных направлениях.

– Вы едете вместе в Бат.

– Я?! Как мило, что вы все можете объяснить. Тогда скажите, что оторвало вас от вашей возлюбленной? Должно быть, что-то очень важное, например, новая кокотка?

– Леди Малверн не моя возлюбленная.

– Неужто? Весь Лондон об этом знает. Принимаете меня за полную дуру?

– Принимаю вас за интриганку сомнительной нравственности.

– С меня довольно. Убирайтесь сию же минуту, или я позову на помощь.

– Севилья никогда не делал официального предложения вам, он предлагал роль любовницы, а не жены.

– Нет, вы не правы.

– Да. А теперь вы жалеете, что не приняли предложения.

– У вас не укладывается в голове, что джентльмен мог хотеть жениться на мне?

– Он собирался на вас жениться не больше, чем полететь на луну. Весь город знает, что он сделал предложение баронессе Мак Фей.

– Мне он сделал предложение раньше.

– Предложение стать его содержанкой. Все эти букеты и бриллианты. Он сказал: «Окажите честь выйти за меня замуж»? Говорил или нет?

– Да. То есть нет. Не знаю. Не припомню точного выражения.

– А то, что вы сами остановили его на Бонд-стрит, это припоминаете? И как говорили, что охотно поехали бы с ним в Бат? Это тоже ускользнуло из вашей очень избирательной памяти?

– С памятью у меня все в порядке, лорд Дэмлер. Прекрасно помню встречу на Бонд-стрит. Помню также, как однажды поздно ночью встретила вас там же, в сильном подпитии и с рыжей девицей, висевшей у вас на плече. Помню также, как вы выставляли себя на посмешище, приведя в оперу известную в городе шлюху. И хотя я не имела сомнительного удовольствия наблюдать вас в Файнфилде, не имею ни малейшего сомнения, что не меньшие знаки внимания вы оказывали там черноволосой хозяйке дома. Естественно, что на работу времени не оставалось.

– Работал в поте лица!

– Допускаю. От любовных утех лучше всего отдыхать с другой женщиной. Доведете себя до крайнего истощения, тогда придется заняться пожилыми дамами, как принц Уэльский.

– Не надейтесь выкрутиться, упрекая меня в прошлом.

– Прошлое? Вы путаете время, милорд.

– Факт остается – вы были в спальне ночью наедине с мерзавцем Севильей.

– Вас совершенно не касается, с кем и как я провожу время, даже если бы он находился в моей постели. Это не ваше дело. На каком основании вы требуете от меня объяснений? Вот теперь я нахожусь в спальне наедине с вами, ну и что же? Смею вас заверить, что не имею ни малейшего желания терять невинность.

– Нельзя терять то, чего у вас нет.

– Вот вам, Дэмлер, наверняка нечего терять. «Каждый судит в меру своей испорченности», если позволите воспользоваться вашим аргументом. А теперь, будьте любезны, выйдите из комнаты.

– Я уйду, но прошу предупредить вашего любовника, что завтра наш разговор продолжится, я еще с ним не расквитался.

– Если вы будете надоедать мистеру Севилье глупыми и необоснованными претензиями, я…

– Убьете меня? Пожалуйста, но раньше я доставлю себе огромное удовольствие продырявить его вонючее нутро.

Дэмлер резко повернулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Пруденс разрыдалась от волнения, усталости и нервного напряжения.

В соседней комнате Севилья, слыхавший большую часть разговора, пребывал в состоянии потрясения. Его жизни грозила опасность, и все из-за досадного недоразумения. Мисс Мэллоу уверяла, что лорд Дэмлер не принимает участия в ее судьбе. Откуда ему было знать? Он сидел на кровати в глубоком раздумье, прикидывая, как лучше выйти из положения, сохранив достоинство. Положительным моментом во всем этом деле было то, что девчонка абсолютно уверена, что он имел в виду женитьбу на ней. Надо убедить в этом, Дэмлера. Что он говорил леди Мелвин? Намекнул на реальное положение вещей, но определенного ничего не сказал. Нужно будет повидать ее и убедить в обратном. Дэмлер не может наказать его за желание жениться на мисс Мэллоу. В этом нет ничего предосудительного. Напротив, большая честь. Но что скажет баронесса, если до нее все это дойдет? Остается объяснить ночной эпизод. Найтон не откажется помочь, он согласится рассказать Дэмлеру, в каком тяжелом состоянии миссис Мэллоу находилась. Не придет же ему в голову, что он мог претендовать на услуги дочери, когда в соседней комнате лежит умирающая мать? Не настолько же он извращен.

Инстинкт самосохранения, однако, подсказывал Севилье, что лучше вовремя исчезнуть, тотчас же, ночью, не дожидаясь утра. Пусть Дэмлер поостынет. Мисс Мэллоу сумеет его умиротворить, если в ней есть хоть капля здравого смысла. Он помешан на ней. Если она не набитая дура, то сможет заставить его жениться. Хотя врет бессовестно – уверяет, что не баловался с леди Малверн. Зачем тогда принимал приглашение?

Прошло менее получаса, и Севилья принял решение. Он напишет Найтону, что приехал Дэмлер и беспокоится за состояние миссис Мэллоу. Таким образом, Дэмлер узнает, что леди действительно было очень плохо. Затем он напишет записку мисс Мэллоу в самых изысканных, и уважительных выражениях. Если она покажет ее Дэмлеру, он поймет, что ничего плохого в его намерениях не было. Можно умело ввести фразу об их прошлых встречах типа «хотя вы отклонили предложение стать моей женой, надеюсь, что мы можем остаться добрыми друзьями». Что-нибудь в этом роде. Это она обязательно покажет Дэмлеру. Не станет же он затевать дуэль, когда его брак с баронессой уже решенное дело, остается только подписать документы. Нужно уезжать, пока не поздно.

Севилья реализовал свой план, чем избавил себя от пули.

ГЛАВА 17

На следующее утро Дэмлер постучал в номер мистера Севильи и понял, что тот уехал. Он зашел к мисс Мэллоу с уверенностью, что она тоже уехала, но та оказалась на месте и получала инструкции от доктора Найтона по уходу за матерью.

– Севилья написал, что вы здесь, – сказал Найтон. – Он очень помог мисс Мэллоу вчера вечером. Трудно поверить, но клерк внизу не позвал меня сразу, а заставил мисс Мэллоу отправить слугу на поиски врача. Не могу понять подобной тупости. Правда, я просил не беспокоить меня, но не имел в виду отказать вам в необходимой помощи. Не мог же я предположить, что возникнет такая чрезвычайная ситуация. Сейчас как раз предупреждал мисс Мэллоу, что ее матушке необходимо два дня полежать.

Найтон вскоре ушел. Дэмлер, немного успокоившись, сказал:

– Ваш приятель сбежал. Вы, наверное, предупредили, что я грозился его пристрелить?

– Так он вас и испугался, – ответила Пруденс. – Я получила от него записку. Если хотите продолжать строить из себя клоуна, сможете найти его в Лондоне. Вперед! Вам не дорога ни своя, ни моя репутация.

– Вашей репутации вы обязаны только себе.

– Вызвав мистера Севилью на дуэль, вы признаете перед всем светом, что наши отношения с этим достойным джентльменом были неблагопристойными.

Дэмлер уже успел подумать о возможности подобного оборота дела и пожалел о поспешном заявлении. Но поскольку угроза была произнесена, он не собирался отступать. Невиновность Севильи казалась неподтвержденной.

– Не обязательно называть имена. Если кто-то что-то заподозрит, это послужит уроком этому выскочке, впредь пусть избегает делать постыдные предложения.

– К вашему сведению, лорд Дэмлер, в предложении Севильи не было ничего позорного. В записке, кстати, он об этом пишет. – Пруденс передала записку.

Дэмлер прочитал: «… Хотя вы отклонили…» Внезапно он почувствовал себя глупым ревнивцем.

– Это не давало ему права находиться ночью в вашей спальне, – защищался он.

– О том, что произошло ночью, я предпочла бы забыть. А теперь мне нужно идти к маме.

– Как чувствует себя миссис Мэллоу? Ей лучше?

– Да, но громкие переговоры в соседней комнате ей вредны.

– Прошу прощения, Пруденс. Я неправильно понял…

– Да, такие ошибки возникают, когда мы судим о других по себе, – ответила она, желая уколоть Дэмлера. – У вас на уме только распутство, и вы видите его в других.

– Ни о чем подобном я не помышлял по отношению к вам.

– Знаю, что я не отношусь к тому типу женщин, которые вас привлекают. И слава Богу.

Дэмлер нерешительно мялся на месте, надеясь заслужить прощение и видя, что это нелегко сделать.

– Так вы поедете в Бат?

– Через несколько дней.

– Буду счастлив сопровождать вас.

– Какое великодушие. Но предпочту обойтись без сомнительных компаньонов. Мне нужен покой, чтобы оправиться от позорного предложения руки и сердца от достойного джентльмена.

– Я только хотел помочь вам.

– К сожалению, от вашей помощи получаются одни неприятности, – сказала она, гордо подняв голову.

Дэмлер снова начал сердиться.

– Тогда не буду мешать. Всего наилучшего, мэм.

Пруденс слегка наклонила голову и подождала, пока он вышел. Когда дверь за Дэмлером закрылась, она подумала, что забыла спросить, каким образом он оказался в гостинице и что заставило его так вести себя по отношению к ней. Все эти обвинения… поведение не умеющего держать себя в руках ребенка. И чем можно объяснить его странную ревность, если она ему безразлична. «Я тоже хороша, – думала девушка, – показала, что ревную к леди Малверн и девицам». Трудно было определить, кто вел себя глупее. Но приходить в отчаяние не было причины: Дэмлер доказал, что относится к ней не совсем как к сестре, хотя сам еще не сознает этого.

Два дня ожидания тянулись медленно, несмотря на участие и заботы хозяина «Джорджа». Три случая отравления вызвали некоторый переполох в местной прессе. Пикантность ситуации придало случайное присутствие в гостинице доктора Найтона. Газеты Бата сочли событие достойным публикации на своих страницах, и тогда вдруг всплыл факт, что лорд Дэмлер тоже находился в гостинице, очевидно, с визитом к молодой писательнице. Эту писательницу разыскали и взяли у нее интервью. Она сообщила, что направляется в Бат и что пишет новую книгу. Когда материал появился в курортных газетах, он составил значительную часть номера и вызвал большой интерес.

В это время года Бат не мог похвалиться наплывом знаменитостей, поэтому всякий мало-мальски известный человек приобретал особую значимость. К возросшей славе мисс Мэллоу добавилось письмо принца Уэльского с комплиментами и приглашением посетить Карлтон-хаус по возвращении в Лондон. Спустя несколько дней после приезда в Бат мистер Кинг навестил Пруденс лично и пригласил посетить галерею, где отпускаются минеральные воды а также присутствовать на собраниях приезжей аристократии. Не прошло и недели, как мисс Мэллоу стала Знаменитостью Номер Один. Ее появление каждое утро на галерее в обществе матери производило благоговейное возбуждение среди присутствующих. Ее книги были выставлены в витринах магазинов, а в окне библиотечного абонемента появился дружеский шарж. Пруденс была изображена в центре огромной толпы, жаждущей получить автограф на ее книге.


Водоворот курортной жизни закрутил Пруденс, у нее не хватало времени изложить событие подробно в письме к дяде Кларенсу, но она представляла, как он будет счастлив, узнав о ее славе. Однако у Кларенса был еще один корреспондент – ее мать, которая часто оставалась дома, когда Пруденс выполняла свои неотложные «дела». Она спокойно предавалась заботам эпистолярного жанра, вырезала заметки из газет и подробно описывала успех дочери.

Когда новости о всплеске славы племянницы достигли Лондона, Кларенс почувствовал, что от него ускользает очень интересная часть жизни. Он снова нанял дополнительную пару лошадей, чтобы явиться в Бат с шиком, достойным его знаменитой родственницы. Даже не заскочил к миссис Херринг и сэру Альфреду, чтобы сообщить об отъезде.

– Ну, Пруденс, о тебе говорит весь город, хитрая ты девчонка, – заявил Кларенс, сияя, когда приехал в Бат. – Скоро вознесешься так высоко, что перестанешь узнавать дядю. Почти ничего не написала за все время.

– Но мама писала подробно. Зачем повторять одно и то же?

– Да, ты очень занята. Я тебя хорошо понимаю – сам занят по горло. Мы, люди творческие, все очень загружены. Рисовал Чилтернов, все сделано в лучшем стиле, но смог только один раз выехать в Ричмонд Парк, хочу нарисовать там холм, но все не хватает времени.

– Что нового в Лондоне, дядя? – спросила Пруденс. Мысленно она часто переносилась в Лондон, где, по ее предположениям, должен был находиться Дэмлер. Но он не знал об этом.

– Все хотят больше знать о твоем громком успехе. Не дают прохода, засыпают вопросами, поздравляют.

Пруденс истолковала эту весть иначе – дядя Кларенс успел оповестить всех знакомых о ее славе.

– Значит, Вилма, тебе повредили устрицы, – продолжал болтать Кларенс. – Я никогда не ем устриц. Это не подходящая пища для людей. Для чаек куда ни шло, но я никогда не подаю их к столу. Фи! Гадость. Хорошо, что помог Найтон. Как ты догадалась Пруденс, послать в Лондон за Найтоном?

– Он оказался в гостинице. Просто повезло.

Кларенс подумал, что хорошо, конечно, что Доктор оказался поблизости, но звучало бы лучше, если бы его срочно доставили из Лондона. – Он всегда приезжает безотлагательно, надо отдать ему должное. Когда вернусь в Лондон, обязательно проконсультируюсь у него – пусть тщательно меня обследует.

– Что с тобой, Кларенс, тебе нездоровится? – спросила сестра.

– Да, что-то в грудной клетке не в порядке, – ответил Кларенс и представил, какое лицо будет у соседа Мак Ги, когда он увидит у подъезда карету Найтона. – Но вода может помочь. Мы все отправимся пить воду утром. Наверное, твое появление вызывает сенсацию Пру. Все поворачиваются в твою сторону и просят автограф.

– Да, происходит всеобщее волнение, – заверила его Вилма.

– Пойдем пораньше, чтобы не испытывать неудобство. Хочу посмотреть на шарж в витрине. Ты забыла описать его мне, Вилма. Хорошо сделано? Они сумели придать хороший профиль? Эти ребята не могут передать точного сходства. Что касается ресниц…

– Сходство очень хорошо передано. Сижу за столом со стаканом минеральной воды, но кто-то его опрокидывает, протягивая книгу для автографа, другой лезет с книгой сзади и передает ее через плечо.

– А, вот оно что. Хорошо, что я здесь, буду защищать тебя от толпы почитателей.

– На самом деле такого ажиотажа нет. В рисунке все преувеличено. Защищать не придется – для меня большая честь, что люди просят мой автограф.

– Ты слишком терпелива. Я считаю, что они беззастенчиво воруют твой покой, – заявил Кларенс, не скрывая удовольствия.

Следующий вопрос был о маркизе.

– Где Дэмлер? Я думал, что он здесь с тобой. Где же обручальное кольцо?

– Кольцо? – Пруденс охватило беспокойство. Она рассчитывала, что придется объяснять отсутствие Севильи, но последний вопрос Кларенса поверг ее в ужас.

– Он поехал за тобой, чтобы надеть тебе обручальное кольцо, разве не так?

– Нет. Здесь его нет. Он и не приезжал в Бат. Вы… возможно, читали, дядя, о том, что он останавливался в одной с нами гостинице в Рединге.

Пруденс считала, что появление Дэмлер а в гостинице, от которого она все еще не оправилась, было чистой случайностью.

– Читал? Он сам сказал мне. В день вашего отъезда он приходил, к нам и заверил, что перехватит вас в Рединге, даже если придется ехать всю ночь.

– Что?! Он был у нас? – переспросила Пруденс, стараясь угадать, где кончается правда и начинается вымысел.

– Был очень расстроен. Ревновал к тому испанцу, как его?.. Барселона или Мадрид?

Имя Севильи Кларенс словно начисто забыл. В газетах о нем не упоминали.

– Как он узнал, что Севилья будет в Бате? Кто-то сообщил ему об этом в Файнфилдз?

– Не догадался спросить, кто ему сказал, но он определенно знал.

– Уж не вы ли сказали ему?

– Не знаю, не помню.

Кларенс впервые признался в том, что может чего-то не знать.

– Но ему все было известно. Попросил твой адрес и сказал, что застанет тебя в Рединге даже если нужно будет ехать всю ночь. Очень негодовал, что ты отправилась на курорт с Севильей.

– Я не отправлялась с ним. Он уехал из Бата до нашего приезда.

– Опять хитришь, тебе нравится натравливать их друг на друга.

Пруденс не могла отрицать того, что говорил дядя Кларенс, потому что сама дала ему основание думать, что едет в Бат ради Севильи. Но ей хотелось узнать все подробности о визите Дэмлера.

– Дэмлер считал, что я поехала с Севильей?

– Нет. Я сказал ему, что ты выехала с матерью, он был вне себя от ревности. Сказал, что свернет Севилье шею. Очень ревновал, но так и должно быть.

Последнее заявление пахло личным творчеством Кларенса.

– Но где же он в любом случае? – допытывался дядя. – Поехал, чтобы привести в порядок имение перед свадьбой?

Кларенс слишком часто выдавал Пруденс замуж за ее знакомых, чтобы принимать его слова всерьез.

– Речь не идет о свадьбе, дядя – сказала она.

– Ты ему тоже отказала? – Кларенс был разочарован. – Мне он кажется весьма неплохим молодым человеком.

– Он не делал предложения.

– Ха, благоразумна, как всегда. Но чего здесь стесняться? Маркиз, пишет хорошие стихи, насколько мне известно. Хотя теперь, когда тебя пригласили в Карлтон-хаус, ты можешь сделать лучшую партию. Подумаешь, бедный поэт с физическим недостатком. Может, для тебя переделают закон о браке членов королевской семьи. Они не хотят, чтобы к ним проникли актрисы и паписты. Герцог Кларенс к тебе благоволит…

Пруденс взглянула на мать и вздохнула. Дядю надо было принимать таким, каков он есть. Пока он не выдал ее замуж за члена королевской семьи, лучше было уйти.

Пруденс заключила, что Дэмлер действительно заходил на Гроувенор-Сквер, но что он говорил, уже никто никогда не узнает. Осталось отгадать, зачем он явился в гостиницу «Джордж». Так как у дяди он был днем, значит, он ехал всю ночь. И устроил сцену ревности. Это давало основание для самоуспокоения, даже удовлетворения. Значит, он должен скоро опять появиться. Но прошли десять дней, а маркиз не подавал признаков жизни.

Первые десять дней в Бате Пруденс провела интересно. Ее всюду приглашали. У нее появились спутники для прогулок, поездок и танцев на балах – пожилые офицеры в отставке, вдовцы и тому подобное. Среди прочих оказался Рональд Спрингер. Годами она вздыхала по нему, и теперь, когда ей было уже все равно, он, казалось, воспылал нежными чувствами. Не проходило и дня, чтобы он не заглянул под тем или иным предлогом. Пруденс уже не впечатлял этот сельский щеголь, к тому же в нем было что-то от Ашингтона: тоже любил щегольнуть классической цитатой, слишком часто вспоминал о годах в Кембридже, входил так, словно оказывал большую честь своим визитом. Пруденс забавляло его ухаживание хотя он сам не вызывал в ней никаких романтических чувств. Она с улыбкой вспомнила, что Дэмлеру он никогда не был симпатичен. Частые приглашения на вечера и прочие увеселительные мероприятия потребовали пополнения гардероба. Теперь изысканная молодежь Бата смотрела на мисс Мэллоу как на законодательницу мод и копировала ее фасоны. Если в воскресенье Пруденс появлялась в церкви в зеленой шляпке и желтом шелковом платье, то в каком-либо из магазинов на центральной Милсом-стрит в понедельник обязательно появлялся подобный ансамбль. Когда однажды она приколола на зонтик букетик цветов, на следующий день не меньше дюжины дам сделали то же самое. Воодушевленная этим небольшими победами, Пруденс пошла дальше. Раньше она не позволяла себе слишком открытые платья, теперь же решилась появляться в более изысканных нарядах, более открытых, и полковник Бересфорд сказал, что у нее плечи, как у Венеры Милосской.

Мисс Мэллоу не могла остаться в долгу у представителей светского общества, наперебой приглашавших ее на приемы, и открыла маленький салон, куда приглашала избранных людей, которые могли вести беседу на литературные темы.

Дважды Пруденс позволила себе смелость появиться в обществе без сопровождения дамы, только в компании джентльменов. Она специально выбрала пожилых мужчин для этой цели, чтобы не дать повода для лишних слухов. Однако Спрингеру это не понравилось, хотя он и не стал реже навещать ее.

Некоторые дамы тоже заметили смелость мисс Мэллоу и приняли это как вызов. Графиня Клефф, имевшая репутацию Оплота Приличия, нахмурила брови. Двадцатью годами раньше она считалась главным арбитром в вопросах хорошего тона, но с годами условности стали менее жесткими, и ее мнение устарело. Все же леди обладала значительной властью, и никто не решался намеренно оскорбить ее устои. Когда до Пруденс дошли слухи о неудовольствии графини по поводу ее появления без сопровождения старшей леди, девушка решила больше не играть с огнем. «Оплот» еще не высказала официального осуждения в адрес молодой писательницы. Графиня любила, когда ее город посещали молодые знаменитости, и решила выждать.

Да, Бат оказался для мисс Мэллоу более приятной переменой, чем она надеялась. Но как ни странно, ее тянуло назад в Лондон, в свой маленький безвестный кабинет, если это означало снова увидеть Дэмлера. Она часто с грустью вспоминала его визиты экспромтом, забавные шутки и розыгрыши, которые ее так развлекали. Иногда приходила мысль, что она потеряла возможность установить с маркизом более теплые отношения. Эта догадка девушку очень беспокоила. Десять дней без весточки от ее друга казались нестерпимо большим сроком.

Наутро после приезда в Бат Кларенс должен был посмотреть витрину библиотеки с шаржем, посвященным его племяннице, и посетить бювет, где она пила минеральную воду.


– Сегодня в галерее концерт, – сказал он, прочитав афишу.

– Да, но это просто какой-то итальянский певец. Нам не обязательно приходить.

– Почему? Итальянцы – лучшие певцы в мире. Надо послушать.

Кларенс приобрел новый сюртук в честь намечающегося посещения племянницей Карлтон-хаус. Но раз уж он его приобрел, ему не терпелось надеть обновку. Он купил три билета на концерт заранее, чтобы иметь хорошие места. Вилма не захотела идти, но для Пруденс выхода не было.

Она пошла на концерт с легким сердцем – это ее устраивало больше, чем сидеть дома с Кларенсом и наблюдать, как оживленная беседа замолкает в салоне, как только он появляется. В зале можно будет предаться своим мыслям и приятно провести время.

Однако мечтам не суждено было сбыться. Не успела Пруденс занять свое место, как появился высокий темноволосый джентльмен, ведя под руку графиню Клефф. Он занял место напротив Пруденс. Это был Дэмлер. С этого момента Пруденс почти не смотрела на сцену. Его взгляд был обращен на нее через весь зал, и она наконец устала делать вид, что не замечает его.

ГЛАВА 18

Пруденс и боялась и в то же время никак не могла дождаться антракта. «Итальянец много пел на бис. Дэмлер время от времени вяло аплодировал.

Кларенс заказал столик на время антракта, и мисс Мэллоу, с трудом держась на ногах от волнения, проследовала за дядей к столику, опираясь на руку спутника. Она была уверена, что теперь Дэмлер подойдет. Что нужно сказать? Слова не приходили. Вероятно, представит ее графине. Они не были знакомы, хотя наглядно мисс Мэллоу знала влиятельную леди. Но что делает Дэмлер в обществе этой ходячей добродетели?

Дэмлер не подошел. Пруденс старалась не смотреть на него, но, когда все заняли свои места, он отвесил холодный поклон в ее направлении. Пруденс была удивлена, что он не подошел в перерыве. Зол за инцидент в Рединге? На него не похоже. Обычно его вспышки быстро проходили, и он никогда не помнил зла.

Во время второго отделения Дэмлер смотрел в основном на сцену. Пруденс искоса следила за ним уголками глаз и считала каждый поворот головы в ее сторону. Всего она насчитала двенадцать. По окончании концерта они не встретились. Пруденс ехала домой в странном волнении. К счастью, Кларенс не заметил маркиза в зале и не досаждал глупыми домыслами. Но зачем Дэмлер все же приехал в Бат?


В тот вечер в Рединге лорд Дэмлер, оставив Пруденс в слезах в ее спальне, поехал назад в Лондон, Сначала он зашел к Хетти, чтобы сказать ей, что она ошибается в том, что касается намерений Севильи по отношению к мисс Мэллоу.

– Знаю. Он заходил ко мне, – сообщила леди Мелвин. – Как жаль, что миссис Мэллоу так не повезло. Он рассказал, как все случилось и как он помог найти доктора Найтона. Ужасно относятся к людям в этих гостиницах! Миссис Мэллоу лучше?

– Да, скоро поправится. Что сказал Севилья?

– Я, должно быть, неправильно поняла в прошлый раз. Он очень обижен отказом мисс Мэллоу. Собирался исправиться в смысле поведения, образа жизни. Говорит, что ее неопытность и невинность действуют благотворно. Это объясняет его подчеркнуто уважительное отношение к ней. Мне, правда, все еще трудно представить, как там в театре… Но хватит об этом. Он был вполне откровенен и просил уведомить, если будут новости. Так что ты хочешь рассказать?

– Они должны были ехать вместе в Бат.

– И?

– А я получил отставку.

– Так она и тебе отказала? Что ей нужно?

– Я не делал предложения, не представилось случая. Она меня так отчитала, Хетти, и вполне заслуженно. И безнравственный я, и с девицами путаюсь, и пью не в меру…

– Но ты же не пьешь больше бутылки в день. Что касается остального…

– Я завел ее тем, что напустился с упреками, застав Севилью в ее комнате ночью.

– Во сколько ты приехал?

– В полночь.

– Она была с Севильей в полночь?

– Разве он не сказал?

– Он не сказал, что было так поздно.

– Не начинай снова настраивать меня против Севильи. У меня все еще чешутся руки всадить в него пулю. Именно за это она на меня напустилась. Такой благородный и достойный джентльмен…

– Чушь какая-то.

– Мы судим о нем по нашим собственным меркам.

– Я сужу по новой утке, которую он пустил накануне бракосочетания с баронессой. Дэмлер пожал плечами.

– Решил больше не говорить о нем плохо.

– И сам себе противен из-за этого, если я правильно интерпретирую сжатые челюсти.

Он скорбно улыбнулся, затем погрузился в раздумье, глядя в пол.


– Тебе не мешало бы сейчас найти Новую «любовь до конца жизни», – сказала Хетти весело. – Это тебя развлечет.

– Хетти, перестань вредничать. Разве не видишь, что я влюблен?

– Ничто так не помогает излечиться от старой любви, как новая любовь.

– Если не можешь помочь, то хоть помолчи.

– Ладно, Дэмлер, ты превратился в жуткую зануду. Что собираешься делать? Погрузиться в раскаяние и жалеть себя? Записаться в методистскую церковь, забыть о вине, женщинах и песнях?

– Не обязательно зубоскалить на мой счет. Говорить с Пруденс Мэллоу о книгах в ее кабинете мне было интереснее всего остального. Я решил начать новую жизнь.

– Оставляю тебя в покое.

– И тебя тоже перевоспитаю, старая кошка, – сказал Дэмлер вставая. – Хотя, если ты не снимешь свой уродливый тюрбан, не придется опасаться, что мужчины будут тебе особенно докучать. Уродливее ничего быть не может.

– Что касается манер, то их ты менять не собираешься, сразу видно. А именно с этого следовало начинать.

Дэмлер вытянулся в струнку, озорно поблескивая глазами.

– Ваш наипокорнейший слуга, леди Мелвин. – Он торжественно поклонился. – Не откажите в любезности навестить вас завтра.

– Ты дьявол, Дэмлер, и не сможешь исправиться даже под угрозой смерти.

– Как раз это мне грозит, и я исправлюсь. Помахав Хетти рукой, Дэмлер вышел.

Дэмлер начал проводить в жизнь программу перевоплощения: отказался от наиболее легкомысленных друзей работал по полдня, обедал в компании титулованных пожилых вдов и их скучного окружения. Маркиз сознавал, что ему помогает вести размеренный и разумный образ жизни не отсутствие собутыльников и доступных женщин, а отсутствие маленькой леди с васильковыми глазами, взгляд которых умеет проникать глубоко в душу, которые темнеют, когда их хозяйка бывает возмущена, и могут в одно мгновение вернуть радость жизни.

Неделю маркиз держался стойко, но вскоре ему надоело напрасно тратить усилия. Пруденс находилась в Бате. Ей и невдомек, что он изменился и подвергает себя лишениям ради нее. В газетах ведь не сообщалось, что лорд Дэмлер просиживает за рабочим столом по шесть часов в день или обедает с издателем своих книг. Нет, нужно ехать в Бат и, рискуя вызвать неудовольствие, доказать мисс Мэллоу, каким почти праведником он стал. Не преследовать ее, не надоедать, не приводить сомнительных друзей, а появляться в обществе солидных людей и соблюдать осторожность. Может быть, она сейчас ненавидит его, но в глубине души Дэмлер был уверен, что Пруденс его любит. Если бы ей было все равно, она не возмущалась бы его девицами. Ведь ее совершенно не трогали слухи о любовницах других знакомых джентльменов. Раньше и его связи ее не волновали, но теперь… Это был хороший признак.


Лорд Дэмлер решил, что остановится у наследной графини Клефф – в Бате она пользовалась безупречной репутацией, и знакомство с ней было лучшим показателем добропорядочности. Графиня доводилась кузиной его покойной матери, была скучна и чопорна, но абсолютно благопристойна. Если она согласится появиться с ним в публичном месте, это будет! ее максимальным приближением к пути неправедному, она решится на это только в том случае, если ему удастся уверить ее, что он находится на волосок от гибели и обращается к ней как к последней надежде на спасение. Пру назвала его «морально неустойчивым», и, это выражение было употреблено как эвфемизм.[12] Она слишком воспитана, чтобы употребить подобающее слово – мот, развратник или бездельник. Но теперь он изменится. Пруденс пожалеет об этой характеристике. И случится это там же, в Бате. Она увидит, как он общителен, современен, хотя, может быть, иногда позволяет некоторые вольности. Ей самой неплохо бы сбросить свою чопорность.

Пруденс тоже решила, что должна вести себя несколько иначе в угоду своему другу. Так оба они начали выполнять каждый свою программу и делать вид, что они не те, кем являются на самом деле, хотя в действительности каждый вполне устраивал другого в первоначальном виде.

Графиня внимательно осмотрела молодого маркиза, когда он явился засвидетельствовать свое почтение, и прочла ему длинную нотацию по поводу слухов о его поведении. Из лекции Дэмлер заключил, что ей известно очень мало.

Почтенная графиня поражала внушительными размерами, носом, как у попугая, и зычным голосом. Ее дряблые щеки, приобретавшие оранжевый цвет после утреннего макияжа, тряслись от негодования, когда она отчитывала непутевого родственника. Маркиз понял, что выносить эту леди будет нелегко, но решил терпеть, пока не удастся убедить Пруденс, что он не потерян для радостей упорядоченной жизни.

Посердение концерта итальянского певца было первым развлечением курортной жизни. Хорошо, что в зале оказалась Пруденс, можно было смотреть на нее, хотя она делала вид, что его не замечает, поворачивая голову в его сторону каждые две минуты. Так прошла суббота.

На следующее утро Дэмлер был неприятно удивлен, когда его разбудила дебелая хозяйка собственной персоной, одетая в безобразный пеньюар павлиньей расцветки с черной отделкой. Кто бы мог подумать, что «Оплот» скрывает варварский вкус под благопристойной оболочкой? На публике она появлялась не иначе, как в черном.

– Уже десять часов, Аллан, – сказала она.

– Десять часов, – повторил он тупо. – Десять?

Дэмлер подумал, что означает эта цифра, уж не заключен ли в ней магический смысл.

– Служба в церкви начинается в одиннадцать, – проинформировала графиня.

– Служба?! – спросил он в тревоге.

– Служба, – повторила она, нацелив на него свой клюв. – Надеюсь, ты ходишь в церковь по воскресеньям?

– О, да, разумеется, – ответил Дэмлер тихо. Когда графиня вышла, он засунул голову под подушку и захохотал, пока его лакей не вошел узнать, не заболел ли хозяин.

– Подай лучший утренний костюм, Скримптон. Сегодня я иду в церковь.

– Да, Ваша Светлость, – невозмутимо ответил Скримптон.

Без пяти одиннадцать маркиз Дэмлер и графиня Клефф чинно прошествовали через центральный неф церкви в Бате, что вызвало немалое волнение среди прихожан, включая мисс Мэллоу, чье сердце учащенно забилось, а взгляд проводил достопочтенную пару, словно это были тигры или слоны, внезапно появившиеся среди невооруженной толпы. Кларенс тихонько толкнул племянницу в бок и кивком головы дал понять, что события развиваются, как положено, и вот он здесь, ее поклонник, как Кларенс предсказывал. Мать тоже бросила взгляд на Пруденс, но что он выражал, понять было невозможно. Видно было только, что она старается спрятать улыбку.

Снова Пруденс почувствовала, что маркиз подойдет после службы, но теперь его нельзя было обвинить в пустом времяпрепровождении или в ином подобном грехе. Несколько раз он поворачивался в сторону Пруденс и улыбался одной из своих улыбочек, за которой обычно следовало пожатие плечами, но на этот раз в присутствии «Оплота» плечи оставались неподвижными. Подойти к мисс Мэллоу было невозможно из-за толпы желающих приветствовать графиню и познакомиться с ее родственником.

– Подождем, когда рассосется кольцо людей вокруг лорда Дэмлера, и подойдем поздороваться, – предложил Кларенс. Племянница не послушалась. После службы она поспешила с дядей к экипажу, пока никто не обратил внимания на его новый сюртук.

– Ничего. Ему известно, где ты остановилась, я дал адрес еще в Лондоне. Уверен, что непременно явится сегодня же.

Когда лорд Дэмлер не пришел к исходу дня, Кларенс заявил, что маркиз, видимо, ехал всю ночь и теперь отсыпается, не желая показаться на глаза Пруденс с усталым лицом.

– Красивые мужчины не меньше женщин заботятся о своей внешности, – сказал Кларенс. – Завтра придет.

Дэмлер хотел навестить Пруденс в тот самый день, но «Оплот» имела другие планы. Она пригласила главного священника местного аббатства и несколько известных персон на ланч, чтобы представить им лорда Дэмлера, дабы направить его на стезю добродетели. К вечеру ей понадобился маркиз как компаньон для прогулки на природу и посещения вдовствующей семидесятилетней приятельницы. В шесть их ждал обед из жирной баранины. Затем он должен был доставить графиню в церковь на дискуссию о сектантах. К одиннадцати его единственным желанием было добраться до постели, словно он переплыл Атлантический океан туда и обратно.


В понедельник графиня отправилась пить целебную воду, чтобы зарядиться энергией на неделю. Кларенс Элмтри тоже решил посетить бювет. В воскресенье Пруденс лишила его возможности искупаться в лучах ее славы. Теперь он не мог решить, как лучше поступить: приехать раньше и остаться в курзале подольше или прибыть позже и произвести большее впечатление. Наконец, первый вариант был принят, Кларенс выпил два стакана противной сероводородной воды, чтобы поддержать грудную клетку до консультации с Найтоном, которого уже считал своим домашним врачом. Его рецепт был передан кое-кому из знакомых в Бате. Он как раз просвещал некую миссис Планнетт о чудном действии одного средства, когда появились леди Клефф милорд Дэмлер.

Дэмлер сразу заметил Кларенса и его спутников. Он вежливо поклонился, улыбнулся и сел за стол пить воду. Вскоре к графине присоединились несколько приятельниц ее возраста, и Дэмлер вынужден был поддерживать разговор.

Пруденс не заметила приветливой улыбки Дэмлера. Она посочувствовала маркизу, видя его вынужденное занятие, но удивилась, что он не подходит. Спустя полчаса ей удалось убедить Кларенса уйти с галереи и снова посмотреть на ее изображение в витрине. Чтобы выйти, им необходимо было пройти мимо графини и ее компании. Когда они приблизились, Дэмлер поднялся, приветствуя дам. С мистером Элмтри он обменялся рукопожатием. Затем вежливо попросил разрешения представить их кузине. Эта честь была оказана всем троим.

Графиня подняла лорнет и остановила на каждом свой испытующий взгляд, словно имела дело с инопланетянами, и произнесла: «Очаровательны», – обращаясь к миссис Мэллоу и Пруденс. Кларенсу протянула три пальца, которые он поспешил пожать. В этот день она была в хорошем расположении духа.

Так как приглашения присоединиться от леди Клефф не последовало, Кларенс и его спутницы повернулись, чтобы уйти. В это время еще один джентльмен поспешно устремился им навстречу. Приблизительно одних лет с Дэмлером, того же роста, но более худощавый и не такой смуглый. Леди Клефф приветствовала это пополнение ее группы широкой улыбкой.

– А, мистер Спрингер! – сказала она, протягивая все пять пальцев. – Дэмлер, это твой знакомый. Полагаю, отличный компаньон для тебя. Тебе, наверное, очень тоскливо среди нас, стариков.

Два бывших однокашника натянуто обменялись приветствиями, стараясь выразить восторг по поводу неожиданной встречи. Миссис и мисс Мэллоу и мистер Элмтри попрощались и вышли.

– Вижу, что вы спешите выйти отсюда, мистер Спрингер, – сказала графиня лукаво. Не смею задерживать, но вы должны обязательно зайти. Надеюсь, что увижу вас на Пултни-стрит в скором времени.


Спрингер проворно выбежал за удаляющейся компанией, а у Дэмлера появилось еще одно препятствие на пути к завоеванию мисс Мэллоу – соперник, имевший преимущество быть давно знакомым с девушкой и обладавший незапятнанной репутацией.

– Спрингер ухаживает за мисс Мэллоу? – спросил маркиз кузину.

– Да, их часто видят вместе. Обычно провожает ее домой из бювета. Сказать по правде я желаю ему успеха, она производит хорошее впечатление. Совсем не гордячка. Слыхала, что она иногда несколько вольно ведет себя, нет, не развязно, ни в коем случае. С солидным мужем вроде Спрингера она будет желанным украшением нашего общества в Бате.

Последняя фраза повергла Дэмлера в ужас.

– Разве речь уже идет о помолвке? Пруденс – то есть мисс Мэллоу – здесь совсем недавно, еще нет двух недель.

– Это давнее увлечение. Очень романтично, в самом деле. Они дружили много лет в Кенте. Часто бывает, что, когда друзья встречаются при иных обстоятельствах, они становятся больше чем друзьями. Думаю, что она может получить его в мужья, если поведет себя умно.

Мысль об этом браке так испугала Дэмлера, что он решил сбросить маску респектабельности, которую носил уже несколько недель. В тот же вечер он отправился в Лаура-плейс и пригласил Пруденс прокатиться в его карете. Девушка только что встала из-за стола.

– Я занята днем, – сказала она удрученно. – разрешила Спрингеру зайти к нам.

– А, понимаю, – ответил Дэмлер упавшим голосом. – Заняты? Тогда мне лучше уйти.

– О, нет, зачем же. До четырех я не собираюсь выходить из дома. Теперь начало третьего. У нас есть время.

Кларенс согласно кивал головой в одном углу, а миссис Мэллоу бросала на Дэмлера неприязненные взгляды из другой комнаты. Отдельного кабинета, где они могли бы сделать вид, что обсуждают литературу, не было. Ситуация становилась безвыходной.

– Не хотите ли прокатиться? – спросил Дэмлер, понимая, что предложение звучит абсурдно, потому что Пруденс собиралась кататься со Спрингером.

– Да, с удовольствием, – ответила та быстро и пошла надевать шляпку.

Им так много нужно было сказать друг другу, в то же время оба не находили нужных слов. Начали с погоды, поговорили о великолепных пейзажах Бата, даже о своем самочувствии.

Видя, что отпущенное время ускользает, как песок меж пальцев, Дэмлер перешел к делу.

– Вы сердитесь за то, что я приехал в Бат?

– Нет, почему я должна сердиться? Вы вольны ездить, куда считаете нужным. До этого времени вы были в Лондоне?

– Да.

– Как поживает леди Мелвин?

– Отлично. Маррей тоже. Обещал ему узнать, как продвигается ваша книга.

– Я только недавно ему написала.

– Значит, когда я был у него, письмо еще не дошло.

– Нет.

За этим несодержательным разговором прошла четверть часа. Они выехали на Милсом-стрит. Дэмлер предложил прогуляться пешком. Прогулка прошла тоже вяло. Дэмлер начал думать, что Пруденс для него потеряна, но не задавал вопроса, боясь получить утвердительный ответ.

Гуляя, они прошли мимо окон библиотеки. Дэмлер остановился, увидев шарж на Пруденс.

– Вашему дяде понравится. Может быть, расщедрится еще на один шкаф для вашего кабинета.

– Теперь, когда вы одалживаете у меня книги, мне и имеющиеся два нечем заполнить.

– Разве я одалживал книги? – спросил он, надеясь вернуться к шутливому тону прежних встреч.

– А разве нет? И своих десять тысяч. Скряга.

Рядом стояли люди, рассматривая выставленные в окне книги, среди которых были романы мисс Мэллоу. Одна дама, чье внимание было приковано к лорду Дэмлеру, вдруг сообразила, что спутница красивого джентльмена не кто иной, как мисс Мэллоу. Она только что приобрела «Кошку в саду» и, извиняясь, попросила автограф.

– Я читала все ваши книги, мисс Мэллоу, они мне очень нравятся.

– Благодарю вас, вы очень добры, – ответила Пруденс, ставя подпись.

– Не ожидала, что вы приедете работать в Бат. После Лондона он может показаться вам скучным.

– Нет. Мне здесь нравится.

– Слышала, что лорд Дэмлер тоже здесь, но слухи, наверное, не соответствуют истине.

– О, – Пруденс повернулась к Дэмлеру, желая представить его, но тот сделал протестующий жест.

– Конечно, здесь нет ничего, что могло бы его заинтересовать, – продолжала дама разочарованным тоном. – Ни гаремов, ни индийских принцесс. – Она поблагодарила мисс Мэллоу и ушла.

– Так рушатся авторитеты и низвергаются кумиры, – печально заметил Дэмлер.

– Она не узнала вас, потому что вы сняли повязку, – успокоила Пруденс.

– Хотите утешить меня. Но совершенно ясно, что вы меня превзошли.

– Не говорите глупостей.

– Она считает, что хорошо изучила мои вкусы. Гаремы и индианки. Но, как видите, я здесь, в старом скучном Бате.

– Почему же вы здесь, если считаете Бат скучным?

– А вы как думаете? – спросил он и посмотрел на Пруденс так многозначительно, что ей пришлось сделать вид, будто внимательно рассматривает шарж. Он больше ничего не сказал, но предложил руку, чтобы продолжить прогулку.

– Вы остановились у леди Клефф? – спросила Пруденс.

– Да. Она доводится мне кузиной. Очень респектабельной кузиной.

– Ее все боятся в Бате, Надеюсь, вас не очень интересует круг ее знакомых?

– Я от них без ума. Не знаю даже, кто из них интереснее – достопочтенный Томас Тисдейл или тот второй – забыл имя, но он похож на барана, который занимается изучением сектантства. Очень поучительно говорит. Меня поражает, что вы пропустили лекцию о сектантах, мисс Мэллоу. Шотландские сторонники англиканской церкви, знаете ли, не относятся к этим раскольникам так же, как отказники. Они откололись, но по каким-то причинам не входят в группу сектантов. – Вы становитесь очень религиозным.

– В нашей компании не только Святые отцы. Есть также пытливые умы, пытающиеся найти средство от подагры, и джентльмен – или леди с усами, который хочет внести революцию в календарь и осчастливить нас целым месяцем летней погоды. Трех безоблачных дней в июне, которые здесь выпадают на нашу долю, мне недостаточно после тропиков. Я думаю получить членство в группе усача.

– Вы не изменились, – засмеялась Пруденс, – довольная, что Дэмлер снова стал самим собой.

– Нет, изменился. Честное слово, Пруденс. Просто выпускаю пар после долгого пребывания в обществе кузины.

Дэмлер так горячо заверял, что изменился, что Пруденс удивилась.

Они вернулись к экипажу и заняли свои места. Пруденс решила вернуться к вопросу, волновавшему их обоих, – к тому вечеру в Рединге.

– Вы встречались с мистером Севильей в Лондоне? – спросила она, чтобы с чего-то начать разговор.

– Нет. Но он должен был зайти к Хетти. Рассказал ей, что делал вам предложение. Я был несправедлив, – признался нехотя маркиз.

– А ему вы повинились?

– Достаточно, что я признаю вину перед вами. Вел себя плохо и давно хочу извиниться.

– Да, в тот вечер вы вели себя ужасно, – согласилась она. Дэмлер не ответил, но еще тверже решил исправиться.

Пруденс считала, что сейчас как раз настал удобный случай объяснить его поведение. Но Дэмлер не сказал ничего, хотя она молчала целую минуту, ожидая, что он заговорит.

– О, это сэр Генри Миллар, – сказала Пруденс, кивнув проходившему знакомому. – Он приехал в Бат, чтобы снять и обставить дом для своей любовницы, актрисы из Ковент-Гарден. Вы, несомненно, знаете ее – ее называют Ивонной Дюпуш, хотя на самом деле она из Корнуолла. Сейчас ее здесь нет.

Дэмлер так вошел в новую роль, что разозлился.

– Мне не нравится, что вы так открыто говорите о подобных вещах, Пруденс. Молодая леди не должна обсуждать с джентльменами такие темы.

Пруденс онемела от изумления, потом с горечью сказала:

– Меня с детства учили, что леопард не меняет своих пятен, Дэмлер. Теперь скажите, вы ведь повидали весь мир, это изречение не верно, или вы представляете исключение из правил? Раньше вы не проявляли такой щепетильности в выборе тем для беседы с леди.

– Пожалуйста, не напоминайте мне о прошлом. Разве не видите, как я стараюсь исправить…

– Исправить поведение или темы разговора?

– И то, и другое.

– Но нам, писателям, чего только не приходится испытывать на себе, как говорит ваша приятельница Джерси-молчунья. А вы, если не ошибаюсь, всегда презирали лицемерие. Признайтесь, вам скучно в Бате и хочется скорее вернуться в Лондон к любовнице?

– Я от нее избавился.

– Устроила вам сцену?

Пруденс видела, что он еле сдерживается, но не сдавала позиций.

– Нет. Напротив, была вполне довольна покровительством одного барона, когда я уезжал.

– Хотелось бы знать, на случай, если придется об этом писать, какова процедура избавления от наложницы. Приходится выплачивать компенсацию? Алименты? Или просто перепродается тому, кто больше даст?

– Пруденс!

– Или оплата сдельная – столько-то в день или ночь?

– Вам не может понадобиться такая информация для работы, если только вы не переменили стиля.

– Кто знает? Севилья предлагал всего лишь стать женой, но вдруг мне захочется сыграть роль любовницы?

– Ничего смешного в этом не вижу, Пруденс, – остановил ее Дэмлер раздраженно.

– Я только предположила, – ответила Пруденс, довольная эффектом розыгрыша.

– Давайте прекратим этот разговор.

– У меня сложилось впечатление, что вы высоко цените древнейшую профессию. Но, видимо, произошла ошибка. Вы как-то сказали, что это лучше, чем сварливые жены.

– Вы еще не жена.

– И не собираюсь ею стать в ближайшем будущем, – парировала Пруденс. Ей было досадно, что он не поддержал шутку, но Дэмлер, казалось, испытал облегчение, услышав, что Пруденс не строит матримониальных планов.

– Кузина говорит, что вы часто видитесь со Спрингером, – Дэмлер постарался придать безразличие голосу.

– Да, мы вспомнили старую дружбу. Видимся почти каждый день. По-моему, пора возвращаться. Который час?

– Половина после десятой главы, – ответил он, не взглянув на часы.

Пруденс, казалось, не поняла.

– А по Гринвичу?

– Половина четвертого. Я отвезу вас домой. Дэмлер попросил разрешения привезти к ним графиню Клефф на следующий день, Пруденс разрешила.

Пруденс осталась недовольна прогулкой.

Маркиз намекнул, что приехал ради нее, но не спешил сказать больше. Что у него на уме? В нем появилась непонятная скованность, это интриговало. Но с этим она справится.

ГЛАВА 19

На Следующий день Дэмлер привез кузину и, напомнив имена обеих дам, занял место рядом с «Оплотом». Графиня начала с вопроса, желая установить, не совершила ли она ошибки, почтив визитом дом, сдающийся в наем.

– Дэмлер говорил, что вы пишете, – произнесла она тоном прокурора, поднося к глазам лорнет.

– Да, мэм, немного пишу – романы.

– Полагаю, что это готические романы. – Гостья повернулась к миссис Мэллоу: – Слышала, что вы болели.

Болезнь казалась ей более приемлемым обстоятельством, чём сочинение романов. Узнав о причине болезни, графиня сокрушенно покачала головой.

– Принимать пищу в гостиницах – большая ошибка. Во время путешествия следует воздерживаться от еды.

– Лорд Дэмлер счел бы это большим неудобством во время кругосветного путешествия, – заметила Пруденс. Ее начал раздражать высокомерный тон гостьи.

– Ему вообще не надо было путешествовать, – последовал ответ, словно это была очевидная истина.

– Найтон хорошо позаботился о сестре, – сказал Кларенс, не упуская возможности блеснуть знакомством с известным доктором. – Он сразу приходит, когда его приглашают.

– У вас был Найтон, – сказала графиня одобрительно, и голос ее потеплел на одну десятую часть, хотя улыбка не появилась.

– Всегда приглашаю Найтона, когда мне нездоровится, – заверил Кларенс.

– Пока вы в Бате, могу дать адрес моего доктора, – предложила миледи. – Напомни, Дэмлер.

Затем леди Клефф перешла на другой предмет.

– Вы любите искусство, мистер Элмтри?

– Да, я рисую. Перед приездом сделал портреты всего семейства Чилтернов, семь человек. Здесь великолепная природа. Надеюсь, что удастся сделать наброски.

– Обязательно нарисуйте Бичер-хилл. Там много живописных мест.

Кларенс запомнил название горы, чтобы в, первом же письме к сэру Альфреду написать, что графиня Клефф рекомендовала эту местность для написания пейзажей.

– Обычно я рисую портреты, но каждой весной тянет из дома, поупражняться в пейзажах.

Леди Клефф одобрила тягу к природе.

– Мудро, с вашей стороны. Какого типа портреты вы рисуете?


– Полагаю, что неплохие, если не сочтете мою оценку слишком смелой. Надеюсь, что Дэмлер подтвердит.

– Очень хорошие портреты, – с готовностью отозвался маркиз. – В духе Моны Лизы кузина.

– Это мне нравится, – объявила леди Клефф. – Терпеть не могу, когда рисуют людей в экзотических одеждах – в виде нимф или гречанок – и заставляют принимать странные позы. Например, Филлипс или Ромни – всегда придумают что-нибудь вычурное.

– Ха, Ромни! Он ничего не понимал в живописи. О мертвых не положено говорить плохо, но он мало смыслил в этом деле.

– Ромни рисовал меня, – сообщила графиня осуждающе.

– Не нужно было доверять ему свой портрет. Осмелюсь заметить, что он нарисовал вам нос, похожий на клюв, а фигуру сделал чересчур крупной.

Пруденс с замиранием сердца ждала реакции графини на дядино откровение. К ее удивлению, лицо графини осветила улыбка. Дэмлер казался невозмутимым, но в глазах затаился смех.

– Позвольте мистеру Элмтри создать ваш настоящий облик, кузина, – предложил маркиз.

– Я уже не в том возрасте, – воспротивилась графиня, хотя и не очень решительно.

– Чепуха, – твердо заявил Кларенс. – Я смог бы придать вам привлекательный вид – сохранить оранжевый цвет на щеках, нос не будет составлять проблемы. Носы у меня хорошо получаются.

Бестактные замечания Кларенса были встречены с высокомерной улыбкой старческая рука кокетливо поправила тюрбан.

– Пожалуй, рискну заказать еще один портрет. Мне всегда казалось, что Ромни не передал полного сходства и не уловил моих достоинств.

– Мистер Элмтри сможет оценить вас по справедливости, – сказал Дэмлер, метнув на Пруденс игривый взгляд. Мисс Мэллоу не одобряла затеи.

– Я привез с собой краски, – сообщил Кларенс. – Буду счастлив попробовать руку на такой трудной модели.

Графиня и это приняла как комплимент, не понимая, что сложность состояла в ее безобразии.

– Подумаю над вашим предложением, мистер Элмтри, сказала она тоном, не допускающим возражений.

Гости остались выпить по чашечке чая. Перед уходом леди Клефф сказала:

– На днях зайдешь к мисс Мэллоу, Дэмлер, и вывезешь ее на прогулку.

Это был признак, что миледи сочла всех троих вполне подходящим знакомством.

Никто из присутствующих, даже Кларенс, не сочли возможным сообщить графине, что совместная прогулка уже состоялась.

– Пруденс будет счастлива прокатиться по Бату в обществе маркиза, – заметил Кларенс. – Она так много работает…

Последнее было неправдой. Со дня приезда дядя ни разу не видел племянницу за работой.

– Значит, решено, – заключила графиня, видя, что Дэмлер не высказывает протеста. Она осталась довольна тем, как ей удается управлять молодыми людьми.


В карете кузина сказала Дэмлеру:

– Очень рада, что у тебя есть достойные друзья в Лондоне. Миссис Мэллоу не очень разговорчива, но мистер Элмтри бесподобен, и девушка недурна. Во всем послушна дяде, это такая редкость в наше время. Раз приехал дядя она будет вести себя осмотрительнее и не станет появляться без матери, как делала в его отсутствие.

– Да, она очень уважает дядю, – поддакнул Дэмлер, даже не покраснев.

На следующий день Дэмлер решил исполнить обещание, данное кузине, и пригласить мисс Мэллоу на прогулку, но графиня составила ему плотное расписание, не представлявшее возможности навестить Пруденс. Она подбирала новые драпировки для Пурпурного салона и непременно хотела услышать мнение маркиза в магазине. Там оказался только один рулон пурпурной ткани, но это не значило, что кузина не пересмотрела все остальные, прежде чем выбрать этот единственный пурпурный. Дэмлер слонялся по магазину в безнадежной тоске, поминутно вынимая часы и прикидывая, сколько времени уйдет, чтобы доставить неугомонную даму домой. Когда часы отсчитали час с четвертью пребывания в магазине, он понял, что упустил шанс. Подтверждение этому выводу не замедлило появиться в облике Пруденс, чинно восседавшей в открытой коляске Спрингера. Она по-дружески помахала им рукой.

– А, это Спрингер с младшей Мэллоу, – сказала графиня. – Пожалуй, лучше тебе не появляться с ней вдвоем, Спрингеру может не понравиться.

Лучший аргумент трудно было придумать, чтобы поднять Дэмлера рано утром и заставить поспешить к дому мисс Мэллоу. Но, увы, его ожидала печальная весть, что Пруденс уехала на экскурсию со Спрингером и компанией молодых людей, чтобы полюбоваться замком Блейз.

Помощь пришла оттуда, откуда ее меньше всего ждали. В честь гостя, а также чтобы похвалиться новыми пурпурными портьерами, графиня решила устроить вечер. Дэмлеру было разрешено пригласить несколько человек не старше семидесяти, и он тут же послал записку мадам Мэллоу и Кларенсу. К несчастью, кузину осенило пригласить Спрингера тоже, изменить что-либо было невозможно. Вечер должен был состояться через три дня. За это время Дэмлер издалека видел Пруденс на галерее всего два раза. Остальное время он был занят.

Званые вечеринки считались главным событием в жизни графини и тщательно готовились.

– Вы, молодежь, сейчас называете это раутами, – объясняла она кузену. – Карты, беседа для цивилизованных гостей, танцульки – для дикарей. Хочу нанять скрипача.

– И кто-нибудь пусть аккомпанирует на рояле, – предложил Дэмлер.

– Нет, нет, Аллан. Будет всего несколько сельских танцев. Папа всегда приглашал только скрипача.

– Но, в наши дни, кузина…

– Только скрипка, – вынесла окончательный приговор графиня.

Стол тоже был сервирован в правилах чопорной старины. Никаких крепких напитков только лимонад и пунш. Не было даже намека на шампанское. Еда предполагалась скромная ни лобстеров, ни устриц, ни даже жареной дичи. Дэмлеру начало казаться, что вечер будет отвратительным и что лучше было бы обойтись без него. Но приглашения были уже разосланы, согласие от большинства людей получены, жребий брошей. Украшения состояли из одного пальмового дерева, взятого напрокат в цветочном магазине, и дополнительных свечей в главном салоне, чтобы лучше были видны новые портьеры.

Аскетичность собрания подчеркивалась условием присутствия в официальном платье. Графиня настаивала на том, что встречать прибывающих гостей должен дворецкий и официально объявлять их имена. Она делала необходимые записи для хроники в местной газете, которая должна была отвести полосу этому событию, и посылала кузена с сотней бесполезных поручений, чтобы подготовить все необходимое для «оргии». Единственным утешением для Дэмлера было то, что Пруденс увидит его в новом свете – респектабельном, безупречном. Тогда она поймёт, что он может быть серьезным и достойным членом приличного общества.

Наконец торжественный момент наступил. Леди Клефф облачилась в строгое черное платье, которое оживляла камея на вороте и накидка из серого брабантского кружева. Дэмлер занял место рядом с миледи в дверях главного салона. На нем был черный сюртук, серые брюки и неотразимая улыбка на лице. Большинство гостей, ровесники хозяйки салона, не замечали комизма ситуации, но Спрингер, а затем и мисс Мэллоу были поражены. Пруденс удивленно наблюдала за Дэмлером, серьезно исполнявшим свою роль в этой шараде, стоя по стойке смирно рядом со старухой, пожимая трясущиеся руки древних приятелей и приятельниц. Она вспомнила его в опере, улыбающегося и беспечного, на балу у Хетти, в других собраниях, известных ей из рассказов. Трудно было поверить, что это тот же самый человек. Сама мисс Мэллоу была одета в новое платье из бледно-сиреневого шелка, низко вырезанное спереди, с веточкой сирени на корсаже. Леди Клефф навела лорнет на ее плечи, затем перевела его на Дэмлера, словно спрашивая:

– Что это значит?

Пруденс заметила и тоже вопросительно посмотрела на Дэмлера. При первой возможности она сказала ему:

– Нужно было предупредить, что это траурный вечер, я бы надела черное, как все. Чувствую себя павлином среди ворон.

– Кузина очень консервативна и старомодна, но даже она не считает, что все должны быть одеты в черное на рауте.

– За исключением не очень изысканных барышень, – добавила Пруденс, обводя взглядом гостиную. Все чопорно сидели в молчании. Никто не танцевал, не играл в карты.

– Вы выглядите прелестно, Пруденс, – заметил Дэмлер, стараясь запомнить каждую деталь ее туалета.

– О, благодарю. Моими плечами здесь в Бате все восторгаются, но лучше бы мне захватить шаль, по возможности черную.

Дэмлер ревниво спросил:

– Кто это восторгается вашими плечами в Бате, Пруденс?

– Джентльмены, – ответила она задорно. – Не припомню, чтобы хоть одна леди сделала мне комплимент по этому поводу.

– Леди, которые носят нескромные платья, сами напрашиваются на нескромные комплименты, – ответил он сердито.

Пруденс была так поражена, что не ответила на оскорбительное замечание. Она знала, что платье у нее красивое и невызывающее и не может казаться таким человеку, привыкшему к стилю Лондона.

– Вам не угодишь, милорд, – сказала она, когда снова обрела дар речи. – Раньше вы упрекали меня за фасоны прабабушек, но я не подозревала, что это платье вам может тоже не понравиться.

– Мне не нравится, что джентльмены делают вам сомнительные комплименты и что вы поощряете их к этому.

– Не понимаю, чем я заслужила подобную нотацию.

Дэмлеру не везло в этот вечер. Первым к Пруденс подошел Спрингер. До Дэмлера долетели слова:

– Вы сегодня потрясающе хороши, мисс Мэллоу. Какое прелестное платье.

Дэмлер не слышал конца разговора, но увидел: Пруденс поняла, что его снедала ревность. Маневрируя между двумя стульями, он умудрился сесть рядом с мисс Мэллоу.

– Извините за резкость, Пруденс, – сказал он покорно. – Нервы что-то не в порядке.

– Не мудрено, если проводите здесь время, как сегодня.

Пруденс окинула взглядом гостиную, где разыгрывался спектакль под названием званый вечер, и засмеялась – настолько несовместим был Дэмлер с этой обстановкой.

– Здесь разрешают говорить вслух или нужно перейти на шепот? – спросила она.

– Можете говорить вслух, только не смейтесь громко, просто улыбайтесь.

– Жаль, что дядя не захватил красок. Целая галерея моделей пропадает зря, все сидят не двигаясь, и так будет до конца вечера.

– Может быть, вы правы, что раут не из веселых, но согласитесь, что он очень респектабельный, – отметил Дэмлер.

– Разве одно исключает другое?

– Боюсь, что именно так считает моя кузина. Не хотите ли потанцевать?

– Обязательно, это даст нам возможность выйти из этого музея древностей. Но разрешат ли нам выйти вдвоем или приставят пять-шесть надзирателей?

– Спрошу у леди Клефф.

Графиня объявила танцы для молодежи, и Пруденс, сопровождаемая Дэмлером, вошла в крошечный бальный зал. Спрингер шел следом за ними.

– Если образуется больше шести пар, то расстояние между партнерами грозит сократиться до минимума, позволенного правилами благопристойности, и даже перейти за эти границы – заметила Пруденс.

– Несколько большая степень интимности меня лично не смущает, – ответил Дэмлер.

– Ах, к вам возвращается ваша обычная свобода выражений. К концу вечера вы начнете щипать благородных старушек за мягкие места.

Этот разговор напомнив Дэмлеру о том, что он хотел покончить со свободой выражений и что нужно быть осторожнее, если не хочешь перейти границу приличий.

– Не думаю, мисс Мэллоу, – сказал он почти чопорно. – Нам придется открывать бал.

Во время танца поговорить не удавалось, в конце они поменяли партнеров. Мистер Спрингер ждал возможности потанцевать с Пруденс. Со второй партнершей Дэмлеру не повезло, ему досталась учительница из женской семинарии, некая мисс Миллиган. Она поведала ему старую историю о девочке, которую ожидало наказание за то, что она сказала неправду, что в школе ее побили. Затем партнеры снова поменялись, а после трех танцев скрипач попросил перерыв и стакан крепкого напитка. Но то, что ему поднесли, сильно смахивало на лимонад.

Дэмлер перешел на ту сторону комнаты, где стояла Пруденс.

– Довольны? – спросил он.

– Примерно так же, как и вы, обществом мисс Миллиган. По вашему выражению лица я поняла, что она рассказывала про «ложь».

– Да. Я очень огорчился за девочку, – весело ответил маркиз. Пруденс надеялась, что своими шуточками он развеет скуку и напряжение, царившие в воздухе, и искала хорошую тему, чтобы дать ему старт.

– Какое приятное отдохновение от раутов в Лондоне, к которым вы так привыкли, – сказала она.

Этой темы Дэмлер как раз старался избежать, так что начало оказалось не очень удачным.

– Менее пестрая компания, – согласился он осторожно.

– Еще бы! Вы в ней как рыба, выброшенная на раскаленный песок. С чего это согласились в этом участвовать?

– Надеюсь, что умею вести себя в любом обществе.

– Я тоже надеюсь, но сомневаюсь, что вам удастся долго выдерживать эту пытку. К концу вы обязательно выкинете какую-нибудь шуточку.

– Не понимаю, почему вы считаете, что я должен испытывать неприязнь к порядочной компании.

– О, Дэмлер, что с вами? Что вы затеяли? – спросила Пруденс, испытывая искреннее недоумение. – Еще немного, и вы начнете уверять, что никогда так хорошо не проводили время.

– Могу сразу честно заявить, что не хотел бы сейчас находиться ни в одном другом месте, сказал он, пристально глядя на Пруденс сияющим взором. Этот взгляд должен был объяснить, что именно делает для него дом графини столь привлекательным.


– И вам, конечно, ничего так не хочется выпить, как фруктовой воды? – съязвила она, принимая от дворецкого стакан пахнущего миндалем напитка. Спрингер и мисс Миллиган подошли к ним и продолжать разговор в том же тоне стало невозможно.

– Очень приятный пунш, – похвалила мисс Миллиган, желая доставить удовольствие родственнику хозяйки. – Мне кажется, что ваша тетушка добавила в него немного вина.

– Ну, если одну только каплю, – согласился Дэмлер.

– Восхитительно. Как приятно провести вечер в такой компании. Последнее время Бат оживился. Но мне нельзя оставаться поздно, завтра в восемь тридцать начинаются уроки. Ни к чему баловать лентяек. Я уйду пораньше.

– У вас есть экипаж, мэм? – спросил Спрингер, надеясь под этим предлогом ускользнуть тоже пораньше.

– Леди Клефф присылала за мной карету, кучер обещал отвезти меня домой. Очень любезно с ее стороны.

– Буду счастлив отвезти вас в своей карете, я тоже уйду рано, – предложил Спрингер.

Вскоре снова заиграла скрипка и возобновились танцы. В доме леди Клефф ни один вечер не затягивался за полночь. Мисс Миллиган имела в виду, что уйдет в одиннадцать, но в это время подали закуски и она осталась. В одиннадцать тридцать она попросила принести ее накидку, чтобы ехать домой.

– Не желаете ли вернуться домой в моем экипаже? – предложил Спрингер мисс Мэллоу.

– Мисс Мэллоу поедет с матерью, – ответил за Пруденс лорд Дэмлер.

– Спасибо, Рональд, подожду маму, сказала Пруденс более мягко.

Спрингеру поручили доставить домой двух других дам, гости начали расходиться.

– Ваш друг позволяет себе странные выходки – предложить ехать вдвоем в экипаже ночью, – сказал Дэмлер, отведя Пруденс в сторону.

– Вы сделали бы то же самое, но только на два часа раньше, если бы позволяла ситуация, – ответила она. – И я не отказала бы вам, кстати.

Последнее дополнение ему польстило, и он сказал виновато:

– Я поступил очень плохо?

– Не плохо, а отвратительно. Я не должна была прикрывать вашу бестактность, но теперь хочу, чтобы вы знали мое мнение.

– Хорошо, что мне удалось побыть с вами в этот вечер, это компенсирует все его отрицательные стороны.

«Да, умеет говорить красивые слова», – подумала Пруденс.

– А что мешает вам насладиться моим обществом сколько заблагорассудится? За нами так бдительно следили много глаз, что вы были избавлены от утомительной необходимости выслушивать мои нудные разговоры или созерцать мое нескромное платье. В следующий раз необязательно запасаться кузиной, епископом и двумя судьями в придачу. Одной леди Клефф достаточно, чтобы держать меня в рамках приличия.


Дэмлеру нестерпимо захотелось сказать что-нибудь очень нежное или еще лучше заключить Пруденс в объятия и поцелуями заставить ее прервать колкие замечания. Когда успела она превратиться в законченную кокетку?

– Чтобы держать вас в узде, достаточно моей кузины. Но мне нужен епископат и закон.

– Вы решили изменить свои стандарты?

– Да.

– И готовы следовать им?

– Вполне.

– Тем хуже для вас, – сказала она, гордо вскинув голову, и направилась к Кларенсу и миссис Мэллоу.

«Девочка с перцем, – подумал он, смотря ей вслед. – Вернее, старается нарочно насыпать соль на раны, но это ей не удастся.

В другом конце комнаты Пруденс не менее внимательно наблюдала за Дэмлером. Он стал занудой, даже двигался, точно его дергали за ниточку, как марионетку. Прежняя беззаботность, легкость, радость жизни покинули его, исчезли, испарились, словно их не было. Это было непонятно, и как все непонятное тревожило. Когда он думал, что она не видит, останавливал на ней взгляд, полный тоски и желания. Так почему же с ней он был холоден? Если он приехал, чтобы сделать предложение, почему же его не делает?

Пока молодежь и «дикари» плясали, отношения графини и мистера Элмтри значительно продвинулись. Они были сделаны из одного теста и не находили друг в друге ни одного недостатка. Элмтри получил высочайшее разрешение нарисовать портрет миледи, и на следующее утро был назначен первый из трех сеансов. Пруденс опасалась, что ее позовут наблюдать за безопасностью графини, или художника, или их обоих. Еще хуже было то, что Элмтри должен был рисовать в доме графини.

– Мне хотелось бы, чтобы фоном служил Пурпурный салон с портретом папа на стене.

– Можно подыскать лучший символ, – предложила Кларенс. – Геральдическая эмблема или фамильный герб. Пурпурный фон вам не подойдет, вы будете лучше смотреться на голубом, цвет лица будет производить лучшее впечатление. Родовой герб послужит символом.

Графиня обдумала все и нашла, что Кларенс обладает хорошим вкусом. Она согласилась. Но Кларенс вдруг вспомнил, что хотел бы нарисовать пейзаж одного из уголков Бата. Это вдохновило графиню.

– Гейнсборо, – сказала она.

– Пардон?

– Нарисуете меня на фоне природы, как Гейнсборо нарисовал мою мать.

– Ну что ж, зеленый фон тоже неплохо сочетается с оранжевым, – согласился Кларенс.

Конечно, в его изображении природа сольется в единое зеленое пятно. Новоявленные друзья договорились, что первый сеанс пройдет на зеленых склонах Бичер-хилл.

– Ты, Дэмлер, поедешь со мной, – заявила графиня.

– Почему бы нам не поехать всем вместе и не устроить пикник? – предложил Дэмлер, желая обеспечить присутствие Пруденс.

Миссис Мэллоу сразу сказала, что не сможет составить компанию, но Пруденс охотно согласилась.

Утром все четверо, сопровождаемые тяжелыми свинцовыми тучами, радостно отправились на Бичер-хилл рисовать солнечный пейзаж.

ГЛАВА 20

Графиня оказалась идеальной натурщицей. Она требовала, чтобы Кларенс комментировал каждое движение кисти по холсту, и отдавала должное всем тонкостям портретного жанра. Ее руки сами сложились в требуемую позу Моны Лизы. Работа шла как по маслу к обоюдному у довольствию, леди Клефф и мистера Элмтри. Они были так поглощены процессом, что Дэмлер осмелился сообщить, что он и мисс Мэллоу прогуляются до ланча по окрестным местам.

– Да, пожалуйста, – сказала графиня. – Вы мешаете мистеру Элмтри лишней суетой и болтовней. Художнику нужен полный покой, когда он творит.

– Как отлично эти двое понимают друг друга, – заметил Дэмлер, когда они отошли на значительное расстояние. – Кузина вчера заговорила о поездке в Лондон на следующий сезон. Не иначе, как Элмтри уговорил ее.

– Вертихвостка! Надо было остаться и защитить дядю от ее посягательств. Раньше мне никогда не разрешали оставлять его наедине с титулованными вдовушками. Но с ним у нее может ничего не получиться. Хотя он начал поговаривать о том, чтобы купить небольшой домик в Бате.

– Вам не кажется, что, сами того не сознавая, мы способствуем их сближению?

– Давайте подождем и посмотрим, понравится ли ей гениальное произведение искусства. Ее может не устроить носик пуговкой и стройная фигура нимфы.

– В таком случае фамильный герб ее успокоит.

– Не уверена. Дяде не приходилось рисовать стоящих на задних лапах львов. Он может сделать из льва домашнюю кошку. Что касается единорога, то не станет же он уродовать животное, рисуя ему рог. Его-то он удалит полностью.

Разговаривая, они углубились в заросли терновника. Дэмлер предложил оставаться на виду у родственников.

– Почему? – спросила Пруденс.

– Моя кузина настоящий троянец, беспощадна в вопросах приличий, – объяснил он. Но больше всего Дэмлеру хотелось продемонстрировать свое новое отношение к вопросам морали.

Пруденс это показалось настолько глупым после того, как они подолгу оставались наедине в ее кабинете, что она расхохоталась.

– Не иначе, как в вас вселился Святой Дух, Дэмлер. Не удивлюсь, если в следующее воскресенье вы будете читать псалмы в церкви.

Пруденс побежала дальше, чтобы окончательно скрыться с дядиных глаз, Дэмлер охотно последовал за ней, помня, однако, о необходимости не забывать о знаках глубочайшего уважения.

– Если вы и в Лондоне намерены вести себя как святоша, друзья будут крайне разочарованы, – предупредила Пруденс, поддразнивая маркиза. Ей новый Дэмлер импонировал гораздо меньше прежнего, и она решила вернуть его в первоначальное состояние.

– С тем, кто будет разочарован, я порву знакомство, – заверил Дэмлер.

– В самом деле? И со мной тоже?

Он остановился и повернулся к Пруденс.

– Я хочу стать почтенным и уважаемым джентльменом, Пруденс, а вы мне только мешаете сделать это.

Пруденс насупилась.

– Раньше вы не относились ко мне так официально. Зачем вообще понадобилось меняться?

– Чтобы доставить удовольствие вам. Зачем еще, как вам кажется, я бы поселился в этом бараке, который кузина называет своим домом, ходил на лекции и диспуты и терпел бы нудную компанию стариканов? Только, чтобы угодить вам.

– Угодить мне? Я бы на вашем месте ни за что не согласилась пройти через эти мучения. Почему я должна ожидать это от других?

– У меня нехорошее прошлое, его нужно искупить.

– Если будете вести подобный образ жизни, то вам грозит еще худшее будущее. Вы уже разучились смеяться и шутить и тому подобное.

– Особенно и «тому подобное».

Искушение было слишком велико. Маркиз схватил Пруденс в объятия и попытался поцеловать ее.

В свои двадцать четыре года Пруденс еще не знала мужских объятий. Никто ее не целовал раньше. Она не ожидала такой решительности от Дэмлера и оттолкнула его.

– Этого я никак не могла предполагать, – сказала она, задыхаясь.

– Если не хотите, чтобы это повторилось, не дразните меня. Я еще новичок в правилах респектабельного поведения и могу сорваться. Вы соблазнительница, Пруденс, ваши декольтированные платья и кокетливый тон… Если действительно хотите, чтобы я стал достойным человеком, перестаньте меня искушать.

– Я не пытаюсь соблазнять вас, – возмутилась Пруденс.

– Как только мы приехали сюда, вы начали подталкивать меня к неправильному поведению. Я горел решимостью примерно себя вести и заслужить вашу благосклонность. Если бы не эта цель, я бы не вынес последние две недели А вы отвечаете тем, что изо всех сил стараетесь совратить меня с истинного пути.

– Ничего подобного.

– Вы знаете, что я прав, поэтому и злитесь.

– Откуда мне было знать, почему вы ведете себя так необычно? Вы ни слова мне не сказали.

– А вы, которая знает меня лучше меня самого, вы не могли догадаться? Вы не поняли зачем я примчался в Рединг и выставил себя на посмешище перед вами и Севильей? Вы не видели, что меня раздирает ревность, и не поняли, что я люблю вас?

Пруденс не знала, что сказать, и молчала с минуту. Потом спросила:

– Почему вы не остались?

– Вы дали ясно понять, что не нуждаетесь во мне. Я спросил, можно ли сопровождать вас в Бат, но вы стыдились компаньона с запятнанной репутацией. Вот почему я решил стать другим, тем, кто был бы вам приятнее. Но теперь все. Я не святой и не собираюсь им притворяться. Не нравился вам прежний, в новом виде я вас тоже не устраиваю. Вам доставляет удовольствие мучить меня. Если вы превратились в кокетку и ветреницу, то играйте эту роль до конца. И не вздумайте снова перевоплотиться в старую деву.

– Я не ветреница!

– Очень правдоподобно ее изображаете. Знаете, как называют женщин, которые завлекают мужчин, а потом отталкивают их в последнюю минуту? Не стану оскорблять ваш девственный слух этий именем, но скоро вы его услышите от кого-нибудь другого, если будете продолжать в том же духе.

– Зачем вы мне все это говорите, если я так безнравственна?

– Вам хочется уязвить меня побольнее, мисс Мэллоу, но теперь мы поменяемся ролями. Вы знали с самого начала, что я собой представляю. Меня можно было считать дураком, но не лицемером.

– Лицемером вы не выглядели, пока не явились сюда с неестественной осанкой, словно аршин проглотили, и дурацкими речами напыщенного индюка. Подумать только, вы и читаете мораль – кому бы вы думали? – мне!

– Да, роли переменились.

– Я никогда не читала вам нравоучений, хотя вы их заслуживали.

– Как бы не так! Вам доставляло несказанное удовольствие выпытывать все подробности моих греховных занятий. Но теперь все, конец! Больше я не стану вам исповедоваться.

Раздался удар грома, небо прорезала вспышка молнии. Упали первые капли дождя. Пришлось прервать спор и бежать к экипажу. В присутствии графини и Кларенса препирательства были невозможны. Они решили продолжить сеанс позирования в доме леди Клефф. Пруденс пожелала вернуться домой.

Мисс Мэллоу была уверена, что Дэмлер для нее потерян. Она проанализировала его слова и, хотя была зла и раздражена, не могла не признать, что во многом он был прав. Он вел себя безупречно в Бате, а она его подзадоривала и старалась вернуть к прошлому. И чем сильнее он сопротивлялся, тем упорнее действовала она. А ведь он любит ее, сам об этом сказал. Теперь поздно, она не сумела воспользоваться его признанием, распорядиться им разумно. Как можно было довести его до желания порвать с ней?! «Теперь конец!» Слова стучали в висках и не давали покоя.


Лорд Дэмлер ехал на Пултни-стрит еще более удрученным. Опять он наговорил лишнего вспылил, опять сделал из себя посмешище. Возможно, в какой-то степени он говорил то, что есть, но нужно было вести себя иначе, более терпимо, проявить мягкость, не вызывать гнев Пруденс. Мудрая Пруденс видела его насквозь, знала, что ничего из его маскарада не выйдет, ей было неприятно его притворство. Он ей больше нравится таким, каким он был на самом деле, он станет опять самим собой. Все равно он не сможет носить эту маску до конца жизни.

Маркиз повернул в город, купил шесть дюжин красных роз и распорядился доставить их мисс Мэллоу в тот же день и двенадцать дюжин на следующий день и послал лакея в аббатство за фамильным обручальным кольцом. После этого он поехал в дом кузины и расположился в Пурпурном салоне, наблюдая за стекавшими по стеклу струйками дождя.

Первые шесть дюжин роз были доставлены в Лаура-плейс и вызвали большое оживление.

– На этот раз он намерен обставить предложение на самом высшем уровне, – сказал Кларенс. – Сегодня он будет здесь, даже если придется ехать всю ночь.

– Он живет рядом, на Пултни-стрит, – напомнила Пруденс.

– Ах, да! Он будет здесь с минуты на минуту. Пруденс не надеялась увидеть Дэмлера в тот же день, так и получилось. «Это напоминание мне, – улыбнулась она про себя. – Когда джентльмен присылает огромные букеты и бриллианты, добра не жди». Она поискала в цветах коробочку с украшением, но не нашла. Он говорил, что такая кокетка заслуживает лишь carte blanche, – вспомнила Пруденс разочаровано. Она ожидала другого. Ее даже не очень обескуражила эта мысль. Единственное, что ее заботило, был вопрос, когда он явится сам. Когда на следующее утро посыльный принес двенадцать дюжин роз, миссис Мэллоу забеспокоилась.

– Что он хочет этим сказать? – спрашивала она дочь. – Так странно он замышляет какую-то шутку.

– Конечно, шутку, мама, – отвечала дочь. Вилма не видела ничего комичного в расточительности маркиза, она была счастлива тем, что дочь не скрывала довольной улыбки.

В три часа вернулся Кларенс после второго сеанса, и принес холст, законченный на две трети. Мона Лиза с хорошеньким вздернутым носиком начинала приобретать отчетливые очертания. Ее оранжевые щеки резко выделялись на зеленом фоне. Оставалось сделать фамильный герб и подправить кое-где. Дэмлер пришел с Кларенсом.

Пруденс, стоя за огромным букетом роз спросила, как графине нравится портрет.

– Очень довольна, – заверил Кларенс. – Видел то, что нарисовал Ромни. Жалкое впечатление. Сделал ее похожей на попугая. Ну, ну мы снова купаемся в розах. Мадрид в Бате?

– Ты хочешь сказать, Севилья? – поправила сестра.

– Да, тот испанец, который увивается за Пруденс.

– Нет, эти розы прислал лорд Дэмлер, дядя, – сказала Пруденс. – Такое количество, даже слишком много, – она искоса посмотрела на маркиза.

Дэмлер сделал равнодушный вид, но взгляд выражал вопрос.

– Теперь мы знаем, что это означает, а? – объявил Кларенс, одобрительно кивая и пряча хитрую улыбку.

Видя, как покраснела Пруденс и смутился Дэмлер, миссис Мэллоу подумала, что на этот раз брат, возможно, не ошибается. Она решила постараться увести Кларенса, чтобы оставить молодых людей наедине.

– О, Кларенс, никогда не угадаешь, кто у нас был, – сказала она. – Миссис Херринг.

– Кто? Этого не может быть! Только утром я получил от нее письмо: она лежит с инфлюенцой, бедняжка. Напишу, чтобы вызвала Найтона, он всегда рад, когда его вызывают, поедет хоть на край света.

– Не та миссис Херринг, а ее невестка, старшая миссис Херринг, жена ее брата. Сняла комнаты как раз под нами. Мы должны сейчас же навестить ее.

– Хорошо, зайдем вечером.

– Давай пойдем сейчас, Кларенс, – настаивала Вилма, понимающе глядя на Пруденс. Та закусила губу и энергично кивала головой. – Здесь нет кабинета, где Пруденс и лорд Дэмлер могли бы поговорить о книгах наедине. Писателям нужно иногда побыть без постороннего окружения. Давай сходим к миссис Херринг, хорошо?

– Меня всегда интересовали разговоры о книгах. Они могут свободно беседовать в моем присутствии.

– Да, но миссис Херринг ждет нас именно сейчас, – не унималась Вилма. Затем она взяла брата под руку и повела к двери, предложив по пути захватить портрет и показать его приехавшей леди.

Кларенс, Вилма и портрет прошествовали в коридор. Вилма плотно закрыла за собой дверь.

– Неожиданный акт милосердия со стороны вашей матери, – заметил Дэмлер, улыбнувшись одной из своих неотразимых улыбок.

– Дядя так долго не понимал намека, потому что брат миссис Херринг имеет несчастье быть холостяком.

– В таком случае визит не займет много времени.

– Вероятно. – Пруденс с опаской поглядывала на дверь, боясь, что миссис Мэллоу не удастся надолго устранить Кларенса. Он обязательно захочет присутствовать в момент предложения, хотя и не одет соответствующим образом. Ее нетерпение передалось Дэмлеру, он сел ближе к Пруденс.

– Благодарю вас за целую оранжерею роз Дэмлер. Я перерыла оба букета, но не нашла коробочки с бриллиантом. Вы забыли ритуал?

– Бриллиант, полагаю, сейчас находится на пути к вам из Лонгборн-эбби.

– Как, только один? – спросила девушка, надув губы.

– Только один. Не собираюсь слишком баловать вас. Если будете хорошо себя вести, возможно, получите еще один в наш пятидесятилетний юбилей.

– Хм. Мне показалось, что та молодая особа в театре с прической в виде папоротника, была вся увешана бриллиантами.

– Но у нее не было одного большого на пальце.

– Не обратила внимания на пальцы, рассматривала ее другие весьма привлекательные части тела.

– Дорогая. Я очень скучал по вас, – сказал Дэмлер, поднимая Пруденс за руки с дивана.

Она смутилась и отвернулась, делая вид, что смотрит в окно.

– Похоже, что опять будет дождь, – сказала она.

– Да. Дорогая, в Файнфилдз я зря потерял время, не мог ничего делать, без вас мне кажется все пустыней. В Бате я вел себя смешно, желая измениться ради вас.

– К вечеру обязательно пойдет дождь, – ответила Пруденс, с огромным интересом рассматривая облака.

– Пруденс, почему вы смотрите в окно и притворяетесь, что не расслышали, как я назвал вас «дорогая»? Я думал, что это неблагопристойно, и дадите мне возможность объяснить благородство моих намерений.

Сердце Пруденс бешено забилось, волнение окрасило румянцем, щеки, она нежно и приветливо улыбнулась.

– Я заметила, – сказала она.

Дэмлер провел ладонями по ее шее, руки его были теплыми и мягкими, прикосновение очень приятным.

– Ну и как, Пруди? Никакого нравоучения?

– Пруди! Теперь осталось принести оттоманку и посмотреть, умею ли я принимать соблазнительные позы.

– Перестаньте сверлить меня вашими прекрасными синими глазами, а то зацелую до смерти.

– Это будет открытие – какой неизбитый способ умирать! – ответила она, играя ресницами.

Дэмлер сделал движение к ней, но остановился.

– Меня несколько смущает обилие цветов. И еще не прозвучала магическая фраза: «Мисс Мэллоу, прошу оказать честь…» Так, кажется, она начинается?

– Рассудительна до последнего вздоха. В будущем ни вам, ни Шилле не удастся своевольничать, я этого не потерплю. Ее верну в гарем, а вас в Лонгборн-эбби.

– Подозреваю, что Лонгборн уже не раз бывал гнездышком любви.

– Ворчливая злюка!

– Если последует упоминание о паре рысаков и коляске для прогулок по парку, я определенно откажу.

– Вы выйдете за меня замуж, Пруденс Мэллоу, с коляской или без нее.

Дэмлер заключил Пруденс в объятия без дальнейших разговоров и начал целовать с искусством человека, владеющего свободно шестью языками и немножко хинди и китайским, и со страстью поэта, который испытал любовь впервые в жизни. Она отвечала как могла, по-английски и немного по-французски. Дэмлер остался очень доволен ее умением изъясняться на этих языках. Он видел, что имеет дело со способной ученицей, и не спешил добиться абсолютной беглости. Первый урок прошел превосходно, маркиз почувствовал, что из него выйдет учитель-энтузиаст.

Спустя некоторое время молодые люди удобно устроились на диване.

Дэмлер обнимал мисс Мэллоу за плечи, и они полностью забыли о миссис Херринг и ее родственнице.

– Когда вы влюбились в меня? – спросил он.

– Когда прочитала «Песни издалека». Чем я лучше других леди?

– Еще раньше, чем мы встретились? Значит, вы полюбили меня не за ровные зубы и непокорный локон? Я был уверен, что Герой Номер Один, которого отвергли в десятой главе, это я.

– Какое самомнение! Словно мне не с кого делать героев, как только с вас. А когда вы поняли, что я не мужчина и не ваша сестра и что ваша жизнь пуста без моего сварливого присутствия?

– Только когда мы расстались. В Лондоне я постоянно думал о вас, мне вас всюду недоставало, но я не знал, что это любовь. С Шиллой у меня сначала прекрасно получалось в Файнфилдз, она отлично слушалась: отказала лицемерному святому отцу, как только он попросил переписать для него рукопись.

– Так в нем есть немного от Ашингтона?

– Разумеется, я его ненавидел. Это должно было подсказать, что в образе Шиллы я вижу вас, но до меня это дошло только, когда стал искать для нее подходящего возлюбленного. Почему-то на эту роль никто не подходил, кроме меня самого. У нас с ней был откровенный разговор, я признался, что решил поручить ее спасение лорду Марвелману. Но она посмотрела на меня с удивлением, глаза вдруг стали совсем синими, и я все понял. Каким идиотом я был все эти месяцы, Пру. Почему вы не сказали, что я люблю вас? Вы ведь давно поняли.

– Нет. Когда вы заставляли меня принять предложение Севильи, у меня и мысли не было, что вы мечтаете о любви втроем, вечном треугольнике, так сказать.

– О, Севилья. Я знал, вы его не любите. Ему было нужно лишь ваше тело.

– И вас это не смущало? – спросила она с укором.

– Теперь я бы этого не сделал. А кто тот джентльмен, который восхищается вашими плечами? Если это змея Спрингер…

– Вы захватили пистолеты для дуэли?

– Нет. Разорву его голыми руками, его и любого, кто осмелится вас пристально разглядывать.

– О, но большинство моих поклонников в Бате вынуждены разглядывать пристально, у них слабое зрение, с возрастом это, говорят, приходит.

– Не пытайтесь выкрутиться. Старые поклонники опаснее молодых. Я даже не заметил сначала, что вы красивы. Со мной такого никогда не бывало, все было так «наоборот», я даже не думал, что влюблен. Вы же знаете, как я к этому относился. Меня всегда привлекали зрелые, пышные…

– Да. Не стоит снова напоминать мне, Дэмлер. Никогда. Полагаю, что этот тип женщин сейчас вас привлекает.

– Нет. Никто, кроме вас. Я кутил довольно, хватило бы на десятерых, колесил по миру. От всего осталось одно сожаление. Но как бы то ни было, эти годы прожиты. Теперь у меня и возможности не будет думать о старом, удалось бы углядеть за женой. Ведь все в вас влюбляются. Мне остается только одна страсть – ревность. Ну, и несколько минут в день, чтобы любить вас.

Послышался осторожный стук в дверь, вошли Кларенс и миссис Мэллоу.

– Она все выдумала, – сердился Кларенс. – Никакой миссис Херринг здесь не было. Искали ее по всему дому, все квартиры заняты.

Вдруг Кларенс уловил, что что-то произошло в его отсутствие, может быть, потому что обратил внимание на то, что лорд Дэмлер и его племянница сидят, очень близко друг к другу и держатся за руки.

– Что здесь происходит? – спросил он подозрительно.

– Лорд Дэмлер сделал мне предложение, дядя.

– Я же говорил, что его надо немного поощрить, – сказал Кларенс, с нежностью глядя на племянницу.

– Она и не думала меня поощрять, – строго упрекнул его Дэмлер.

– Она всегда отставала от сверстниц. Если бы захотела, могла бы выйти за члена королевской… Ну, ладно, не сердитесь. Так ты станешь Пруденс Мерриман, а? Маркиза Дэмлер, – он произнес нараспев, смакуя пленительные звуки. – И все же останешься Пруденс, умницей-благоразумницей, достойной своего имени. Разве она не выглядит веселой, Вилма?

Вилма улыбалась счастливой улыбкой. Подойдя, она обняла сначала дочь, потом, робко – Дэмлера. Дэмлер нежно обнял новую мать и игриво подтолкнул ее в бок.

– Вас я тоже люблю, – сказал он.

– У него всегда была странная тяга к зрелым женщинам, – предупредила Пруденс. Тебе придётся реже попадаться ему на глаза и принимать меры предосторожности, когда меня не будет рядом, мама.

Миссис Мэллоу смущенно хихикнула, все еще удивляясь, как это ее малышке удается так свободно вести себя в присутствии лорда, перед которым она сама все еще испытывала благоговейный страх.

– Пруденс Мерриман, – повторил Кларенс. – Оба имени прекрасно подходят.

– Теперь придется оправдывать оба – и имя и фамилию, – вздохнула Пруденс.

– И титул, – подсказал дядя. – Настоящий титул, не как у Севильи, а, племянничек? – обратился он к Дэмлеру, которого явно коробила неожиданная фамильярность. – Не возражаешь, если буду так называть? Чтобы скорее привыкнуть.

Новоиспеченный дядя употреблял новое обращение так часто, что у маркиза не возникло опасений, что ему придется долго привыкать к этому термину.

– Я нарисую ваш совместный портрет в свадебном наряде, – пообещал Кларенс. – Давно хотел запечатлеть тебя на полотне, племянничек. Но сейчас очень занят. Самое время для художников. Лоренс, как пишут, начал портрет принца Уэльского и его братьев. Я вынужден был рисовать все семейство Чилтернов – пять девочек и двух мальчиков, и все с тем или иным недостатком, от которых их нужно было избавлять. Но это меня никогда не пугало. Лоренс, наверное, придаст всему королевскому семейству больше внушительности, чем следует. Но я сделаю вас с племянницей как нужно, за это не беспокойтесь. Бровь вашу чуть-чуть опущу, чтобы не было видно шрама.

Пруденс хотела возразить, но Дэмлер остановил ее взглядом.

– Можно ли что-нибудь сделать, чтобы моя жена выглядела моложе и свежее, дядя? – спросил он, сдерживая улыбку.

– Хо, я вижу, ты тоже практикуешься, племянничек. «Моя жена»! И «дядя»! Ничего, скоро привыкнешь. Конечно, она будет выглядеть как новенькая и даже лучше. Ну, ну, я не любитель писать письма, но об этом событии нужно обязательно сообщить миссис Херринг и сэру Альфреду. Они будут рады узнать, что все закончилось благополучно. Пойдем, Вилма. Оставим их наедине ненадолго. Пруденс не уронит чести своего имени.

Они вышли, Дэмлер повернулся к невесте.

– Дядя оригинал, не правда ли?

– Когда нам надоест бесконечное веселье, мы пригласим его в Лонгборн-эбби, чтобы он нас поддразнивал и не давал скучать. Он был добр ко мне, Дэмлер. Надеюсь, что он вам не очень неприятен.

– Неприятен? Да я его просто обожаю. И женюсь на вас наполовину из-за него. Ну, ладно, Пру, не смейтесь надо мной. Другая девушка сразу спросила бы, какова вторая половина.

– Боюсь, что вы сами скажете.

– Разумеется. Мне никогда не удается сдерживать свой непослушный язык. Мне нужна будет amanuensis для работы. Рассчитываю, что вы поможете переписать на чистовик пьесу для Друри-Лейн. Нет, серьезно.

– Вот что, Аллан Мерриман, не забывайте о своем имени и не пытайтесь быть со мной серьезным.

– Но я еще не сказал о второй половине причины, почему я женюсь на вас. Я люблю вас, Пруденс.

– Если вы вздумаете разлюбить меня когда-нибудь, я оболью чернилами все ваши рукописи. Видите, какой я собираюсь быть коварной и требовательной, – крепко буду держать вас в своих острых коготках.

– Это как раз то, что мне нужно, благоразумница. Вам действительно очень подходит ваше имя.

Примечания

1

Игра в карты. Играется колодой, из которой изымаются восемь бубновых карт.

2

Ваучер (англ.) – поручительство, рекомендация.

3

Ньюгейт – тюрьма в Лондоне.

4

On dit (франц.) – говорят, здесь: сплетни.

5

Тернер Джозеф Мэллорд Уильям (1775–1851) – известный английский художник-маринист.

6

В реплике Пруденс употребила сочетание «maiden tern», что означает «девственный»

7

Алкасар (исп.) – крепость, укрепленный замок.

8

Carte blanche (франц.) – полная свобода действий, дословно: чистый лист, здесь: стать содержанкой, предложив свои условия.

9

bonne bouche (франц.) – покорная служанка.

10

Поуп Александр (1688–1744) – английский поэт, сатирик, переводчик Гомера.

11

Мильтон, Джон (1608–1674) – английский пуританский поэт.

12

Эвфемизм – стилистический прием, состоящий в замене вульгарных или неприятных выражений более благозвучными.


на главную | моя полка | | Неблагоразумная леди |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 1
Средний рейтинг 5.0 из 5



Оцените эту книгу