Книга: Треволнения одного китайца в Китае



Треволнения одного китайца в Китае

Жюль Верн

Треволнения одного китайца в Китае

Глава I

— Следует признать, жизнь — лучшее, что есть на свете, — посасывая подслащенный корень лотоса, воскликнул один из посетителей богатого речного ресторана, положив руку на подлокотник кресла, отделанного мрамором.

— Согласен, жизнь прекрасна, но столь же и отвратительна, — возразил другой, сотрясаемый приступом кашля из-за застрявшего в горле кусочка акульего плавника.

— Полноте, господа! Не стоит преувеличивать! — вступил в беседу третий в огромных очках. — Все эфемерно. Сегодня кому-то плохо, завтра все проходит, как проходит легкое приятное головокружение от этого нектара.

И он с видимым удовольствием одним махом выпил бокал великолепного вина, волшебный запах которого исходил из горлышка металлического чайника.

— А что касается меня, — заговорил четвертый, — я был бы вполне счастлив, если бы мог бездельничать и при этом ни в чем не нуждаться.

— Вы все неправы! — энергично вмешался пятый. — Счастье в познании, труде, усвоении как можно большего объема знаний.

— Чтобы затем признать, что, в конце концов, ты ничего не знаешь!

— Но здесь-то и начинается мудрость!

— А где она заканчивается?

— Мудрость бесконечна, — философски заметил господин в очках.

— На мой взгляд, высшее счастье состоит в обладании чувством здравого смысла.

И тут кто-то из шумной компании обратился еще к одному участнику трапезы, сидевшему по старинной традиции на самом почетном, то есть самом неудобном месте, меланхолично грызя арбузные семечки:

— Постойте, а что думает на сей счет наш друг? Хороша или плоха жизнь?

Глухое «гм-м», прозвучавшее в ответ, на любом языке означает все или ничего. Уязвленные спорщики продолжили обсуждение трудной темы и скоро вновь попытались вовлечь в разговор молчавшего. В конце концов он, пожав плечами и сохраняя полную невозмутимость, заявил, что не знает ответа на заданный вопрос.

— О, что говорит наш друг!

— До сих пор еще ничего не омрачало его жизнь!

— Он еще так молод!

— Молод и в отличной форме!

— В отличной форме и богат!

— Очень богат!

— Слишком богат!

— Может быть, даже невероятно богат!

Реплики сыпались, как искры от костра. Однако лицо того, кому адресовались все эти замечания, продолжало оставаться бесстрастным. Здоровый, богатый, умный, прекрасно воспитанный, он в свои тридцать с небольшим имел все, чего не хватает другим, чтобы быть счастливым. Но откуда тогда такая черная меланхолия? В чем причина?

Заговорил философ:

— Мой друг несчастлив, потому что слишком везуч. Счастья, как и здоровья, чтобы ими насладиться сполна, надо на какое-то время лишиться. Ты не знаешь, что такое нужда и забота, и в этом-то все и дело!

Мудрец поднял бокал с шампанским и, прежде чем опустошить хрустальный сосуд, произнес тост:

— Я желаю немного несчастья, небольшого невезения нашему другу!

Сделав еле заметное движение в знак полного согласия со сказанным, странный молодой человек с безучастным видом вновь откинулся в кресло.

Что за люди обсуждали столь серьезные вопросы и где проходил разговор? В Париже, Лондоне, Вене, Петербурге? В Старом или Новом Свете?

Во всяком случае, это были не французы, потому что говорили они не о политике.

Собеседники находились в просторной, роскошно обставленной гостиной. Вечерело. Сквозь цветные стекла окон проникали последние лучи заходящего солнца. Снаружи легкий теплый ветерок раскачивал пестрые гирлянды из искусственных и живых цветов. Изумительно смотрелись разноцветные светильники, озарявшие бледным светом все вокруг. Верхняя часть оконных проемов была украшена арабесками[1] и выразительными статуэтками различных представителей флоры и фауны.

На стенах, обитых шелком, висели широкие зеркала. Вентилятор на потолке мерно разгонял знойный воздух.

Стол представлял собой большой четырехугольник, покрытый черным лаком. Вокруг стояли кресла, отделанные мрамором, гораздо более удобные, чем современная европейская мебель, обитая тканью. Скатерти не было. На блестящей поверхности восхитительно отражалась серебряная и фарфоровая посуда. Вместо салфеток гостям предложили бумажные, с красивым орнаментом квадратики.

Собравшимся прислуживали молодые, приветливые девушки. Их черные волосы украшали лилии и хризантемы, на запястьях блестели золотые браслеты, отделанные нефритом.[2] Улыбаясь, они одной рукой меняли блюда, а другой грациозно помахивали широким веером, разгоняя идущий с потолка теплый воздух.

Меню было составлено безупречно и представлено ста пятьюдесятью блюдами. Во всем чувствовалась опытная и умелая рука.

Для начала гостям предложили вкуснейшие пирожные, икру, жареных кузнечиков, сушеные фрукты и устрицы. Их сменили сваренные в мешочек утиные, голубиные и чибисовые яйца, хитроумно приготовленные ласточкины гнезда, особое мясное рагу «женьшень», осетровые жабры, китовые нервные волокна в сладком соусе, речные головастики, воробьиные зобики и бараньи глаза, нашпигованные небольшими кусочками чеснока, пельмени, приготовленные на молоке из абрикосовых косточек, сочные бамбуковые побеги и другое. Завершали пиршество, длившееся уже более трех часов, ананасы из Сингапура, поджаренные и подсахаренные земляные орехи, соленый миндаль, чудесные плоды манго, «драконов глаз»[3] и личжи,[4] водяные орехи, маринованные мандарины из Кантона. Не были, разумеется, забыты напитки, среди которых выделялись шампанское и шаосинское[5] вино. На десерт наши герои с удовольствием попробовали рис, ловко управляясь маленькими палочками.

Наконец наступил момент, когда девушки предложили разомлевшим мужчинам влажные салфетки вытереть вспотевшие лица.

Затем почтенные господа встали со своих кресел и церемонно перешли к другому столу. Здесь им подали по маленькой чашечке с крышкой, украшенной изображением Бодхидхармы, знаменитого буддийского монаха, стоящего на плоту.[6] Получив по щепотке чая, каждый засыпал его в горячую воду и, слегка настояв, спокойно, с наслаждением начал потягивать божественный напиток. Европейцу не хватило бы слов, чтобы по достоинству оценить его вкус.

Облаченные в легкие сорочки с вышитыми манишками,[7] длинные халаты с пуговицами на боку, широкие шелковые штаны, поддерживаемые на талии поясом с кисточками, в мягких желтых тапочках без задников наши герои явно принадлежали к хорошему обществу. Судя по всему, обед из ласточкиных гнезд и акульих плавников не являлся для них чем-то необычным.

Гости уже собрались покинуть стол, когда услышали заявление, безмерно всех удивившее. Лишь сейчас они поняли, зачем были приглашены. Допив свой чай и устремив взгляд в пустоту, самый молчаливый из собравшихся произнес:

— Друзья, прошу вас, не смейтесь. На карту поставлена моя судьба. Будучи не в силах больше терпеть скуку, я хочу все изменить. Хорошо это будет или плохо — покажет будущее. Сегодняшний обед — последний в моей холостяцкой жизни. Через неделю я женюсь и…

— И станешь счастливейшим из мужчин! — воскликнул оптимист.

Все принялись поздравлять жениха, которого, впрочем, это нисколько не тронуло. Он не назвал свою избранницу, и никто не решился спросить ее имя. Среди веселого шума лишь философ, полузакрыв глаза, с застывшей на губах ироничной улыбкой, спокойно ждал развития событий.

Виновник торжества поднялся, положил руку на плечо своего ученого друга и чуть дрогнувшим голосом спросил:

— Неужели я стар, чтобы жениться?

— Нет.

— Слишком молод?

— Вовсе нет.

— Опрометчив?

— Может быть.

— Но ты ведь знаешь, она способна принести мне счастье!

— Да, знаю.

— Тогда не понимаю…

— Дело в том, что ты не можешь быть счастливым. Да, плохо скучать одному, но еще хуже — вдвоем!

— Итак, мне не дано быть счастливым?

— Нет, не дано, потому что неведомо несчастье!

— Но я застрахован от несчастья!

— Тем хуже, значит, ты неизлечим!

— Ох уж эти философы! — воскликнул самый юный из гостей. — Не надо слушать всяких зануд. Женись, мой дорогой, обязательно женись! Я поступил бы так же, если бы не обет безбрачия! Друзья, предлагаю выпить за счастье жениха!

— А я, — сказал философ, — прошу поднять бокалы за то, чтобы Бог ниспослал моему другу испытание несчастьем!

Все встали, сблизили кулаки, как это делают боксеры перед боем, опустили их, вновь подняли, наклонили головы и, простившись таким образом, разошлись.

По описанию гостиной, в которой проходил обед, экзотическому меню, одежде приглашенных, их манере изъясняться, некоторой экстравагантности излагаемых теорий читатель несомненно догадался, что речь идет о китайцах, жителях огромной страны за Великой каменной стеной.

В роскошный салон речного парохода, стоящего на приколе на берегу Чжуцзян[8] близ Кантона, богач Цзинь Фо пригласил друзей юности: Бао Шэна — сановника четвертого класса, Инь Банга — процветающего торговца шелком, неисправимого кутилу Дина, писателя Хуана и философа Вана.

Глава II

Часть своего детства Цзинь Фо провел в Кантоне — столице провинции Гуандун. Именно поэтому он и устроил здесь прощальный холостяцкий ужин. Лишь четверо его товарищей отдали дань старой дружбе. Всех прочих разбросало по свету.

Уже много лет Цзинь Фо жил в Шанхае, куда и собирался после встречи вернуться на пароходе.

Нашего героя неотлучно сопровождал философ Ван — его лучший друг и советчик.

Цзинь Фо являлся типичным выходцем из Северного Китая. Здесь до сих пор, в отличие от юга страны, где происходит смешение с малайцами,[9] удается избежать ассимиляции с маньчжурами.[10] Наш герой был чистокровным китайцем как по отцовской, так и по материнской линии. Высокий, хорошо сложенный, светлокожий, с прямыми бровями, красивыми, слегка раскосыми глазами, прямым носом, благородным профилем — он своей внешностью и в Европе производил бы самое выгодное впечатление.

Если в Цзинь Фо и было что-то маньчжурское, так это в первую очередь тщательно выбритый череп, лоб и шея без единой морщинки, а также великолепная, черная как смоль, косичка, ниспадающая с затылка на спину. Тонкие, холеные усики, длинные ухоженные, ногти, элегантная небрежность в походке и неприступность в поведении завершали портрет этого шанхайского денди.[11]

Следует, впрочем, уточнить, что Цзинь Фо родился в Пекине обстоятельство, которым китайцы очень гордятся. Любому, кто его спрашивал, наш герой мог пренебрежительно-надменно бросить: «Я из столицы Поднебесной!»

Когда мальчику исполнилось шесть лет, семья переехала в Шанхай. Отец Цзинь Фо по имени Чжунсю — представитель благородной фамилии, — как и большинство его соотечественников, обладал незаурядными способностями коммерсанта. Он начал с торговли бумагой, кондитерскими изделиями, чаем, железом, медью и другим. Дела пошли столь успешно, что вскоре Чжунсю открыл в дополнение к основной конторе в Шанхае филиалы в Нанкине, Тяньцзине, Макао, Гонконге.

В отличие от других он не чуждался технического прогресса. Его товары перевозили английские пароходы, а собственная ткацкая фабрика в Лионе и завод по производству опиума в Калькутте работали на электрическом токе.

Словом, дела шли столь хорошо, что к моменту рождения Цзинь Фо капитал Чжунсю превысил четыреста тысяч долларов. В дальнейшем эта цифра удвоилась благодаря новому бизнесу, связанному с обеспечением интересов китайских эмигрантов.

Известно, что население Китая стремительно растет, а площадь сельскохозяйственных угодий остается практически неизменной. И как бы ни был неприхотлив бедный китаец, он все-таки нуждается в питании, а земля, несмотря на многочисленные посевы риса, пшеницы, проса, не в состоянии всех прокормить. Отсюда — стремление жителей Поднебесной уехать в чужие края в поисках счастья.

Кули,[12] так называют этих переселенцев, в большинстве своем устремились в Новый Свет, главным образом в Калифорнию, причем в таком количестве, что американский конгресс скоро был вынужден принять меры (которые, впрочем, оказались неэффективными) по ограничению наплыва эмигрантов.

Однако этот наплыв имел и свою положительную для Соединенных Штатов сторону.

Неприхотливые и трудолюбивые китайцы, довольствуясь порцией риса, чашечкой чаю и щепоткой табаку, быстро приспособились к новым условиям и начали плодотворно трудиться на всем Западном побережье. Благодаря им значительно снизилась стоимость рабочей силы.

Предприимчивые люди создали компанию по вербовке, перевозке и обустройству на месте эмигрантов из Китая.

Кроме того, возникла еще одна вначале небольшая фирма «Тиндун». Деятельность ее требует пояснения.

Китайцы в поисках лучшей доли охотно покидают свою родину, но при одном условии: после смерти их тела должны быть возвращены домой и там погребены. Это является непременным условием любого контракта. Так появилась фирма «Тиндун», иначе говоря — погребальная контора, которая фрахтовала суда и отправляла покойников из Сан-Франциско в Шанхай, Гонконг или Тяньцзинь. Печальный бизнес приносил очень хорошую прибыль. Ловкий и предприимчивый Чжунсю обладал великолепным коммерческим нюхом и закончил свою жизнь президентом собственной компании «Гуандун», а также заместителем директора банка погребальной конторы в Сан-Франциско.

Цзинь Фо, ставший в 1866 году круглым сиротой, получил в наследство капитал в восемьсот тысяч долларов в акциях Центрального банка Калифорнии. Из близких людей с ним остался только Ван, неразлучный Ван, его учитель и друг.

Теперь поподробнее расскажем об этом таинственном философе. В семье Цзинь Фо он жил уже семнадцать лет. Никто не знал, откуда пришел Ван и чем занимался раньше. Только Чжунсю и Цзинь Фо, если бы пожелали, могли бы получить ответы на столь щекотливые вопросы.

Известно, что восстания в Китае могут продолжаться долгие годы, вовлекая в свою орбиту сотни тысяч человек. Во время одного из них в XVII веке последний представитель знаменитой династии Мин, правившей около трех столетий,[13] обратился за помощью к маньчжурскому правителю. Тот не заставил себя долго ждать, собрал войско, жестоко подавил мятеж и, воспользовавшись благоприятной ситуацией, согнал с трона законного императора, заменив его своим сыном Шуньчжи.[14]

Именно с этого времени в Китае воцарилось господство чужеземцев.

Постепенно, и в первую очередь в нижних слоях общества, происходило смешение двух народов. Однако в богатых семьях севера до сих пор сохранилось отчуждение к захватчикам. Именно в северных провинциях и проживали так называемые «непримиримые» — сторонники свергнутой династии, отказавшиеся присягать на верность маньчжурам. К их числу принадлежал и отец Цзинь Фо. Разумеется, в том же духе был воспитан и его сын.

Во второй половине XIX века набрало большую силу новое движение против ненавистной династии. Тайпины,[15] или «чанмао», «длинноволосые», овладели в 1853 году Нанкином, а в 1855-м — Шанхаем, который, правда, под натиском правительственных войск позже оставили. Великолепно организованные отряды повстанцев носили налобные повязки различного цвета: черные, красные и желтые, занимаясь соответственно убийствами, поджогами и грабежами. Отдельное подразделение с белой ленточкой на голове обеспечивало остальных снаряжением, пищей и одеждой. «Длинноволосые» отличались особой жестокостью.

Основные события восстания развернулись в провинции Цзянсу. Многие города и населенные пункты неоднократно переходили из рук в руки, пока окончательно не были освобождены правительственными войсками. Восемнадцатого августа 1860 года мятежники вновь — но на сей раз безуспешно — атаковали Шанхай.

Отец Цзинь Фо жил в это время на окраине города неподалеку от изумительного по красоте моста через реку Сучжоу. Он симпатизировал тайпинам, ведь те боролись против маньчжурской династии.

И вот однажды вечером, когда правительственные войска отбили наступление на город, дверь дома Чжунсю внезапно отворилась и на порог упал окровавленный безоружный тайпин. Невдалеке слышались голоса преследователей. Втащив раненого в комнату, Чжунсю задвинул щеколду и сказал:

— Я не хочу знать, кто ты, откуда пришел и что сделал! Ты мой гость и можешь ничего не бояться.

Беглец хотел поблагодарить… Но у него не хватило сил.

— Как тебя зовут? — спросил Чжунсю.

— Ван.

Так Ван оказался в доме Цзинь Фо. Чжунсю сильно рисковал, приютив несчастного, но закона гостеприимства не нарушил.

Спустя несколько лет правительственные войска окончательно подавили восстание. И в 1864 году вождь «длинноволосых»,[16] осажденный в Нанкине, кончает жизнь самоубийством, чтобы не попасть в руки врагов. А Ван так и остался в семье своего благодетеля, где ему ни разу не пришлось отвечать на нежелательные для себя вопросы. Может быть, хозяин дома сам боялся услышать что-то лишнее? Говорили, будто повстанцы творили ужасные вещи. Какую повязку носил Ван: желтую, красную, черную или белую? Не лучше ли этого вообще не знать?



После смерти отца Цзинь Фо не расстался с любезным, умным и рассудительным Ваном.

Спустя годы вряд ли кто смог бы признать в пятидесятипятилетнем мудреце, одетом в длинный неприметного цвета халат и традиционный головной убор с приподнятыми краями, опушенными красными нитями, бывшего тайпина, убийцу и поджигателя.

Ван, без сомнения, и сам постарался забыть свое страшное прошлое и, полный благодарности и признательности к Чжунсю, окончательно ступил на праведный путь.

Вот почему в этот вечер неразлучные учитель и ученик находились в Кантоне, а затем, после ужина, отправились на пристань в ожидании парохода на Шанхай. Цзинь Фо шагал молча. Он казался озабоченным. Ван, напротив, пребывал в отличном расположении духа, рассуждая вслух о луне, звездах, вечной радости.

Пароход стоял на месте, готовый к отплытию. Наши герои удобно устроились в заранее заказанных одноместных каютах и через несколько суток приятного морского путешествия благополучно высадились на набережной Шанхая.

Глава III

Китайское изречение гласит: «Когда сабли покрыты ржавчиной, а плуги блестят; когда тюрьмы пусты, а амбары полны; когда ступени храмов стерты подошвами благоверных, а судебные столы покрыты пылью; когда врачи передвигаются пешком, а булочники — верхом на лошади — можно не сомневаться, нами правят мудрые цари».

Хорошие слова! Но менее всего они справедливы в отношении Поднебесной. Сабли здесь остро заточены и постоянно блестят, тюрьмы переполнены, амбары катастрофически пусты, а булочники бездельничают больше, чем врачи. Правда, верующие еще не забыли дорогу к пагоде, зато суды завалены делами.

Впрочем, иначе и быть не может в огромной стране с трехсотмиллионным населением, проживающим в восемнадцати провинциях, не считая зависимых территорий— Монголии, Маньчжурии, Тибета, Тонкина, Кореи, островов Люцю.[17] Иностранцы, как, кстати, и сами китайцы, давно не питают никаких иллюзий относительно установления порядка в этом государстве.

Один только император, иначе — Сын Неба, защищенный тройными стенами дворца и многочисленной стражей, посланец богов, перед которым все подданные падают ниц, один только он считал, что все к лучшему в этом лучшем из миров. И было бы верхом безумия доказывать обратное. Ведь небожители не ошибаются.

Цзинь Фо любил порядок и потому проживал в Шанхае на территории английской концессии, пользующейся известной и очень ценимой нашим героем автономией.

Шанхай расположен на левом берегу небольшой реки Хуанпу, впадающей в Янцзыцзян, Голубую реку, которая несет свои воды в Желтое море. Город опоясан высокой стеной и насчитывает двести тысяч жителей. Пять огромных ворот соединяют его с предместьями.

Узкие, мощеные улочки, темные одноэтажные без витрин лавочки, где суетятся голые по пояс работники, множество прохожих, редкие всадники, несколько пагод[18] и пять-шесть куполов христианских храмов, небольшой чайный садик, центральная площадь на низинном болотистом месте, откуда исходят ядовитые испарения, — вот, собственно, и весь город. В целом Шанхай мало приспособлен для жизни, но прекрасно — для торговли.

Именно здесь, в соответствии с Нанкинским договором, иностранцы впервые получили право открывать свои конторы. Кроме того, правительство сдало в концессию французским, английским и американским коммерсантам территорию в пригороде.

О французской части Шанхая мало что можно сказать. Она примыкает к северному предместью и простирается до небольшой речки Янцзин-Пан, которая отделяет ее от английской концессии. Здесь возвышается несколько католических храмов. Французская территория наименее значительна из всех. Тут из десяти торговых домов, созданных в 1861 году, в настоящее время осталось три.

Американская часть отделена от английской речушкой Сучжоу-Крик.[19] Наиболее примечательными здесь являются гостиница «Астория», храм миссионеров, а также судоремонтные доки.

Самой преуспевающей является, без сомнения, английская концессия, где созданы все условия для приятной жизни и успешной работы: роскошные конторы на набережной, жилые здания с верандами и садиками, торговый дом «Восточный банк», филиалы компаний Журдена, Рассела и других богачей, английский клуб, театр, парк, площадки для верховой езды и игры в крокет, библиотека и прочее.

И вот на этой привилегированной территории, под чутким и либеральным патронажем местной администрации, расцвел особый город, вобравший в себя европейский рационализм и восточную неповторимость.

Иностранец, прибывший сюда по живописной водной глади Голубой реки, может лицезреть четыре флага одновременно: трехцветный французский, перекрестный красно-голубой британский, звездно-полосатый американский и желто-зеленый китайский.

Пригороды Шанхая представляют собой сплошную, без единого деревца, равнину, изрезанную каменистыми дорогами и тропинками. Небольшие каналы, по которым снуют юркие джонки,[20] дополняют однообразный, на зеленом фоне, пейзаж. В полдень «Перма» причалила к пристани, недалеко от восточного предместья Шанхая.

На берегу царил неописуемый кавардак. Сотни судов и суденышек составляли нечто вроде огромного, на сорок тысяч человек, поселения на воде.

Друзья ступили на твердую землю и неспеша направились вперед по набережной, заполненной разноликой толпой. Здесь были продавцы земляных и грецких орехов, апельсинов и грейпфрутов, моряки со всего света, носильщики воды, гадальщики, бонзы,[21] ламы,[22] католические священники, одетые в китайское платье с непременным хвостиком на затылке и веером на поясе, солдаты, «дибао» — местные жандармы, «компрадоры» — посредники, представляющие интересы европейских торговцев, и другие.

Медленно помахивая веером, Цзинь Фо шел, не обращая ни на что внимание.

Ван, прикрывшись широким желтым с черным драконом зонтиком, напротив, внимательно наблюдал за происходящим, собирая материал для очередного глубокомысленного умозаключения.

На окраине предместья, недалеко от границы французской концессии внимание друзей привлек местный житель в длинном голубом платье, который бил палкой буйвола. Бедное животное громко ревело.

— Сянжэнь, — определил философ.

— Ну и Бог с ним! — ответил Цзинь Фо.

— Мой друг, — продолжил Ван, — поговори с ним. Перед свадьбой это не повредит.

Не отвечая, Цзинь Фо пошел дальше. Однако Ван придержал его за локоть.

Сянжэнем в Китае зовут прорицателя, который за несколько монет может заглянуть в будущее. Небольшая клетка с птицей, шестьдесят четыре карты с изображениями богов, людей и животных — вот и все атрибуты ясновидца. Китайцы в большинстве своем суеверны и охотно прибегают к услугам всяких предсказателей.

По просьбе Вана Сянжэнь расстелил на земле кусок материи из хлопка, поставил на него клетку, вынул карты, тщательно растасовал и разложил их на столе рубашкой кверху. Затем открыл дверцу клетки. Вышедшая на волю маленькая птичка клюнула одну из карт и, получив за работу зернышко риса, вернулась в неволю.

Сморщенная смуглая рука перевернула карту. На обратной стороне была видна полустертая фигура человека и надпись на чунюнвэне — языке чиновников и других образованных людей. Повернувшись к Цзинь Фо, прорицатель ничтоже сумняшеся заявил, что наш герой, испытав некоторые трудности, проживет десять тысяч лет.

— Мне хватит одного года, — тотчас ответил Цзинь Фо, — только одного, остальное я оставляю вам!

Он бросил таэль[23] серебра, на который Сянжэнь набросился как голодный пес на кость — не каждый день сваливается такое богатство!

Друзья продолжили путь. Философ размышлял о только что услышанном предсказании, как о вполне сообразующемся с его собственными представлениями о счастье. Цзинь Фо, напротив, прекрасно знал, что никаких трудностей на его жизненном пути не ожидается.

Часы пробили полдень. Мгновенно, как по Волшебству, все вокруг стихло. Рабочий день закончился, и тишина уступила место уличному гаму.

В порту под разгрузкой стояло несколько иностранных, в основном английских, пароходов. Большая часть из них была несомненно загружена опиумом, которым Великобритания буквально наводнила китайский рынок. Несколько раз правительство Китая безуспешно пыталось ограничить импорт этого товара в страну. Но война 1841 года и Нанкинский договор фактически легализовали торговлю наркотиком на территории Поднебесной.[24]

Следует подчеркнуть, что если для простого китайца продажа сей отравы грозит публичной казнью, то застигнутый на месте преступления чиновник отделывается от стражей порядка взяткой. Губернатор Шанхая, по слухам, ежегодно зарабатывает миллион, закрывая глаза на деяния своих подчиненных.

Наши герои, разумеется, не принадлежали к числу курильщиков этой гадости, способной за несколько лет разрушить человеческий организм и вызвать смерть.

Глава IV

Цзинь Фо жил в богатом ямэне, представляющем собой совокупность строений самого различного назначения. Как правило, в таких домах проживают мандарины — сановники высшего ранга.

У главного входа в ямэнь под узорчатым и размалеванным навесом обычно стоит огромный барабан. Любой правдолюбец и днем и ночью имеет право колотить в сей инструмент, взывая таким образом к справедливости.

Не возбраняется и богатым, не состоящим на государственной службе китайцам иметь подобные дома в личной собственности.

Главные ворота жилища нашего героя украшали большие фарфоровые сосуды, наполненые холодным чаем. Случайный прохожий всегда мог утолить из них жажду, а заодно воздать должное великодушию и доброте хозяина дома.

Неожиданный приезд Цзинь Фо и Вана вызвал легкую панику среди челяди. По приказу управляющего все слуги высыпали во двор. Поодаль держались десяток рабочих, нанятых для особо тяжелых работ. Управляющий, склонив голову, приветствовал хозяина, а тот сделал небрежный жест рукой и прошел дальше.

— Где Сун? — спросил Цзинь Фо.

— Сун? — улыбаясь отозвался Ван. — Если бы Сун находился здесь, то не был бы Суном!

— Где же он? — повторил Цзинь Фо.

Управляющий признался, что ему не известно, где пропадает слуга. Сун был не обычным лакеем, а главным камердинером, без которого хозяин просто не мог обойтись. Свои обязанности этот малый выполнял из рук вон плохо. Неловкий и косноязычный, он порой выводил Цзинь Фо из себя, и потому по спине нерадивого частенько прохаживалась палка. Но это лакея не слишком пугало. Куда неприятнее для него становились минуты, когда хозяин брал в руки ножницы.

Читателю, вероятно, известно, какой позор для китайца лишиться косички.[25] Четыре года назад, в самом начале службы у Цзинь Фо, она была у Суна одной из лучших в Поднебесной и равнялась 125 сантиметрам, к сегодняшнему же дню укоротилась вдвое. С такими темпами бедный лакей года через два рисковал стать бритоголовым.

Тем временем Ван и Цзинь Фо, в сопровождении слуг, шедших на почтительном расстоянии, пересекли тщательно ухоженный садик, где в больших, заполненных землей вазах росли обрезанные с неподражаемым искусством деревья, обогнули бассейн, в котором плавали золотые рыбки и цвели великолепные водяные лилии, и, наконец, подошли к двери главного строения. Это был двухэтажный дом с террасой, к ней вели шесть мраморных ступенек. Бамбуковые решетки в виде навесов над дверьми и окнами создавали спасительную тень. Плоская крыша контрастировала с причудливыми коньками многочисленных павильонов, разбросанных по всему имению. Разноцветная черепица, кирпич в виде изящных арабесок дополняли великолепие архитектурной фантазии местных мастеров.

Внутреннее пространство здания, кроме комнат Цзинь Фо и Вана, состояло из нескольких салонов в окружении кабинетов, разделенных прозрачными перегородками с гирляндами из искусственных цветов. Повсюду стояли отделанные терракотой,[26] фарфором и мрамором кресла самых изысканных форм. Уставшего гостя притягивали атласные подушки, набитые мягчайшим гусиным пухом. Множество разноцветных ламп и светильников, увешанных желудями, какими-то кисточками, бахромой, ласкали взор. Картину дополняли несколько чайных столиков — непременный атрибут китайского дома. И повсюду — восхитительные безделушки из фарфора, слоновой кости, бронзы, драгоценных камней — удивительная гармония восточной фантазии и европейского комфорта.

Цзинь Фо, получивший блестящее образование, не чуждался, как и его покойный отец, достижений науки и техники, увлекался физикой, химией и всячески поддерживал прогрессивные начинания своего правительства. В частности, Цзинь Фо приобрел значительное число акций судостроительной верфи в Фучжоу, работавшей под началом французских инженеров. Современные пароходы этой компании обеспечивали быструю и регулярную перевозку грузов и пассажиров между Тяньцзинем и Шанхаем.

Цзинь Фо широко использовал прогресс и в быту. Например, он установил телефонную связь в павильонах своего имения, в холодное время года для обогрева разжигал камин, в то время как его соотечественники мерзли, напялив на себя бесчисленное множество всяких одежд.

Подобно главному таможенному инспектору Пекина, или богатейшему господину Яну,[27] Цзинь Фо использовал в доме газовое освещение.

А в личной переписке друг и ученик философа Вана применял новейшей модели фонограф знаменитого Эдисона.

Таким образом, наш герой имел все, чтобы быть счастливым. Однако он им не был!

Но где же, черт побери, Сун? Несомненно, камердинер что-то натворил и, дрожа от страха, прячется в ожидании, когда хозяин возьмется за ножницы.

— Сун! — с нетерпением в голосе негромко произнес Цзинь Фо, войдя в вестибюль.

— Сун! — повторил Ван.

Философ частенько делал внушения непутевому слуге, но тот оставался неисправимым.

— Пусть найдут Суна и приведут ко мне, — сказал Цзинь Фо управляющему.

Через мгновение весь дом был поднят на ноги.

Ван и Цзинь Фо остались одни.

— Мудрость, — изрек философ, — подсказывает путешественнику отдохнуть, вернувшись в дом.

— Будем мудры! — просто ответил его ученик. И, пожав друг другу руки, друзья разошлись каждый в свою комнату.

Оказавшись один, Цзинь Фо вытянулся на мягких шелковых подушках и задумался. О чем? Конечно, о невесте! О той, которая вскоре станет его подругой жизни! Эта очаровательная особа жила в Пекине, и Цзинь Фо решил сообщить ей о своем предстоящем прибытии в столицу Поднебесной. Конечно, он любит эту женщину, а любовь — то, что помогает встряхнуться, вновь почувствовать вкус к жизни.

Глаза Цзинь Фо сами собой закрылись, и уже в полузабытьи он почувствовал легкое щекотание в правой ладони.

Инстинктивно ученик Вана сжал пальцы, схватив цилиндрический, отполированный, хорошо знакомый предмет. Цзинь Фо не ошибся: кто-то вложил ему в руку трость, одновременно послышались слова: «Когда господин захочет». Цзинь Фо вскочил и привычным движением вскинул трость. Сун в позе провинившегося стоял рядом. Опираясь одной рукой на ковер, другой он протягивал хозяину письмо.

— Наконец-то! Где тебя носило? — спросил Цзинь Фо.

— Виноват, мой повелитель. Я ждал вас позже. Когда господин захочет! — повторил он и втянул голову в плечи.

Цзинь Фо бросил трость на пол. Сун побледнел.

— Если и дальше так же молча будешь подставлять спину, знаешь, что тебя ждет?! Говори, что случилось?

— Письмо!..

— Ну же, — вскричал Цзинь Фо, схватив протянутый конверт.

— Я совсем забыл передать его перед вашим отъездом в Кантон!

— Значит, письмо получено восемь дней назад, бездельник?!

— Виноват, мой повелитель!

— Иди сюда!

— Не могу, мой господин, у меня не слушаются ноги! А-а-а! — Последнее было криком отчаяния.

Цзинь Фо схватил Суна за косичку и остро отточенными ножницами отрезал от нее несколько сантиметров. Ноги слуги мгновенно обрели обычное проворство, он отскочил в сторону, не забыв захватить с пола драгоценный пучок волос.

Успокоившись, Цзинь Фо откинулся на диване, держа в руках конверт. Итак, письмо доставлено восемь дней назад. Ну и что? Судя по всему, отправитель проживает в США.

«Кажется, это от моих людей в Сан-Франциско», — подумал Цзинь Фо, продолжая рассеянно смотреть на белый клочок бумаги.

Он отбросил конверт на диван. Ну что мог сообщить автор письма? Что ценные бумаги уважаемого патрона в целости и сохранности лежат в Центральном банке Калифорнии? Что курсы акций поднялись на пятнадцать — двадцать процентов, а уровень дивидендов превысил прошлогодний?

В конце концов, несколькими тысячами долларов больше, меньше — какая разница?

Тем не менее Цзинь Фо взял письмо и перво-наперво взглянул на подпись:

— Точно, от моего доверенного. В голове у этого человека только дела! К черту все!

Цзинь Фо хотел вновь отбросить письмо, но на второй странице вдруг заметил подчеркнутое несколько раз слово «пассив».



Только после этого наш герой, не без любопытства, решил прочесть сообщение от начала до конца.

На мгновение он нахмурил брови, но тотчас на его губах заиграла презрительная улыбка. Дойдя до последней строчки, Цзинь Фо поднялся, прошелся по комнате, хотел вызвать Вана, даже поднял телефонную трубку, но затем, подумав, бросил ее и вернулся на диван.

— Гм-м… — В этом был весь Цзинь Фо.

Он подошел к маленькому блестящему столику, на котором лежал красивый продолговатый ящик, и хотел его открыть, но задумался:

«Что она говорила мне в последнем письме?»

И вместо того, чтобы поднять крышку, нажал на кнопку. Спустя мгновение послышался мягкий мелодичный голос:

— Здравствуйте, тысячу раз здравствуйте, мой милый старший братец! Почему вы так долго молчите? — Фонограф передавал голос молодой девушки.

«Бедная, маленькая сестричка!» — подумал Цзинь Фо.

Открыв коробку, он вынул из аппарата испещренный мелкими бороздками лист бумаги, заменив его чистым.

Какое же чудесное изобретение подарил миру Эдисон! Достаточно произнести текст громким четким голосом, чтобы среагировала тончайшая мембрана и специальный валик, приводимый в движение часовым механизмом, перенес слова на бумагу.

Цзинь Фо говорил ровно минуту. Его лицо, как всегда, оставалось бесстрастным. Затем он выключил аппарат, вынул бумагу, на которой игла под воздействием звуковых колебаний прочертила мельчайшие бороздки, соответствующие словам, засунул письмо в конверт и написал адрес: «Госпоже Лэ У, улица Чакуа, Пекин».

Нажав кнопку, Цзинь Фо вызвал слугу и приказал немедленно отнести письмо на почту.

Час спустя наш герой мирно спал, прижав к груди чжуфужэнь, нечто вроде подушки из плетеного бамбука — в жаркий день она помогает поддерживать в постели подходящую температуру.

Глава V

— Почта пришла?

— Нет еще!

— Боже мой, бабушка! Как же медленно тянется время!

Очаровательная Лэ У с нетерпением ждала вестей от возлюбленного. Бабушкой (так в Китае принято называть пожилых служанок) была вечно недовольная и ворчливая мадемуазель Нань.

Лэ У в первый раз вышла замуж в восемнадцать лет за чудаковатого ученого ровно вдвое старше ее. Спустя три года он умер.

Свою будущую любовь Цзинь Фо встретил во время одного из приездов в Пекин. Ван, хорошо знавший Лэ У, познакомил своего ученика с этой очаровательной особой. Постепенно наш герой без особого сопротивления свыкся с мыслью о неизбежности женитьбы и однажды сделал предложение молоденькой вдове. Та быстро ответила согласием. Таким образом, к величайшему удовлетворению философа, дело близилось к логическому завершению, и через некоторое время должна была состояться свадьба.

В Поднебесной вдовам не часто удается вторично выйти замуж, но никто не посмеет сказать, что они этого не хотят. Просто в Китае не принято жениться на таких женщинах. Если Цзинь Фо и стал исключением из правил, то только по одной причине: он был, как известно, большим оригиналом.

Правда, второй раз выйдя замуж, Лэ У лишалась права прохождения под пайлоу[28] — мемориальными арками, специально воздвигнутыми по приказу императора в честь жен, сохранивших верность покойному супругу. Например, вдова Кун Хун после смерти мужа отрубила себе руку, а вдова Ян Чан обезобразила свою внешность.

Однако Лэ У вовсе не собиралась следовать примеру этих мучениц. Богатый и красивый Цзинь Фо попросил ее руки! Не часто так везет. Она уже начала готовиться к роли послушной и добродетельной супруги, чуждой пустых разговоров и развлечений, живущей интересами семьи.

От покойного мужа Лэ У достался дом на улице Чакуа и невыносимая Нань в качестве единственной прислуги.

Большую часть дня молоденькая вдова проводила в будуаре. На первый взгляд комната была обставлена довольно скромно, хотя, приглядевшись, внимательный посетитель заметил бы в ее интерьере множество богатых и изящных безделушек — в последние два месяца они стали часто прибывать из Шанхая. Стену украшала прекрасная картина Хуан Цюаня,[29] а также несколько типичных китайских акварелей, изображающих зеленых лошадей, фиолетовых собак и голубые деревья. На небольшом блестящем столике, подобно огромным бабочкам, лежали два или три веера. От фарфоровой люстры расходились в разные стороны великолепные гирлянды из искусственных цветов, прекрасно гармонирующих с белыми кувшинками, желтыми хризантемами и красными японскими лилиями, коими были заполнены тщательно отделанные и покрытые лаком деревянные корзиночки. На окнах висели плетеные бамбуковые шторы, благодаря которым в комнате царил восхитительный полумрак. В двух небольших клетках весело щебетали очаровательные птички, завезенные из Индии. И еще десяток различных блестящих, сверкающих штучек дополняли необычную обстановку будуара.

— Нань, почта еще не пришла?

— Нет же, госпожа, нет!

Молоденькая светлокожая Лэ У была просто прелесть! Слегка раскосые живые глаза, черные волосы, уложенные с помощью зеленых нефритовых заколок и украшенные цветами, маленькие, ослепительно белые зубки, чуть подведенные тушью брови — все в ней услаждало взор. В отличие от пекинских модниц она не пользовалась помадой, румянами. Лэ У редко оставляла свой дом на Чакуа.

В одежде невесты Цзинь Фо преобладали простота и элегантность: длинное платье с четырьмя разрезами, отделанное снизу широкой вышитой каймой, домашние тапочки с жемчугом, под платьем — плиссированная юбка и панталоны, закрепленные на поясе и. снизу находящие на шелковые чулки. Обращали на себя внимание ее изящные, ухоженные руки с длинными блестяще-розовыми ногтями. А ножки! Они были от природы маленькие и прелестные.

Лэ У, к счастью, удалось избежать одной варварской операции, практикуемой в Китае вот уже семь столетий: у девочки сгибают четыре пальца, прикладывают к стопе деревянную дощечку и забинтовывают. Нога перестает расти, но какой ценой! Бедная девушка терпит ужасную боль и долгое время хромает. Как говорится, искусство требует жертв.

— Нань, может быть, письмо уже в почтовом ящике, — в изнеможении простонала Лэ У. — Подите же посмотрите!

— Нечего смотреть, почты еще нет! — резко ответила служанка и, ворча что-то под нос, вышла из комнаты.

Лэ У решила поработать, чтобы немножко развлечься и помечтать о Цзинь Фо и их будущей совместной жизни. Наша героиня вот уже несколько дней вышивала замысловатые узоры на тканевых тапочках для своего возлюбленного. Традиционно в китайских семьях такую обувь делают жены. Однако у молодой женщины сегодня все валилось из рук. Она поднялась, открыла изящную коробку для конфет, вынула несколько леденцов, положила их под язык. Затем взяла с полки книгу «Нюй Цзе» — своего рода кодекс наставлений добропорядочной китаянки. «Утра вечера мудренее», «Кто рано встает, тому Бог подает», «Добродетельная жена деятельна и экономна», «Соседи вас похвалят, если…». Какой ужасный день! Очаровательной Лэ У никак не удавалось вникнуть в смысл прочитанного.

«Где же мой повелитель? — мысленно спросила она. — Вернулся ли из Кантона в Шанхай? И когда прибудет в Пекин? Интересно, каким было море? Да поможет ему богиня Гуанинь![30]»

Беспокойство овладело сердцем молодой женщины. Она рассеянно взглянула на живописную скатерть, мастерски сшитую из многочисленных разноцветных кусочков материи, затем подошла к корзинке и вынула наугад первый попавшийся цветок.

— О! — простонала Лэ У. — Как жаль, что это не зеленая верба — символ весны, молодости и радости, а только лишь желтая хризантема — предвестница осени и печали!

Беспокойство Лэ У росло. Она взяла лютню, тронула струны, и губы сами собой прошептали первые слова одной из многочисленных китайских песен о любви. Но продолжать не было сил.

— Раньше письма приходили вовремя! Что за наслаждение читать дорогие строки или, еще лучше, слышать дорогой голос. Этот чудо-аппарат говорит так, будто мой любимый совсем рядом.

Лэ У посмотрела на фонограф на блестящем столике. Точно такой же имел в Шанхае и ее Цзинь Фо. Оба, благодаря изобретению Эдисона, могли слышать друг друга, несмотря на отделяющее их расстояние. Но сегодня, как, впрочем, уже много дней, аппарат безмолвствовал.

В это время отворилась дверь, на пороге показалась Нань.

— Вот ваше письмо, — проворчала старая мегера и, передав Лэ У конверт, удалилась.

Слабая улыбка тронула губы невесты, слезы радости заблестели в глазах. Обычно, прежде чем распечатать заветный конверт, она долго перечитывала адрес на нем, изучала штемпель. Однако сегодня не до этого… Надорвав бумажный пакет, Лэ У, волнуясь, вынула знакомый лист с еле заметными наклонными царапинами.

— О, так даже лучше! — радостно воскликнула молодая женщина. — Я услышу его!

Она быстро заправила лист в аппарат, нажала на кнопку, послышался такой знакомый, родной голос: «Моя дорогая, любимая сестричка! Я разорился. В один день стал гол как сокол. Прошу забыть меня. Ваш несчастный Цзинь Фо».

Какой удар для очаровательной Лэ У! Что теперь будет? Неужели Цзинь Фо верил только в счастье, которое дает богатство! Ах, бедная Лэ У! Она стала похожа на рухнувшего наземь бумажного змея.

Убитая горем молодая женщина позвала Нань. Та вошла, пожала плечами и помогла хозяйке дойти до постели, такой холодной и неуютной.

Глава VI

На следующий день Цзинь Фо, сохраняя на лице обычное презрительно-равнодушное выражение, один вышел из дома. Размеренным шагом он спустился вниз по реке. Затем по деревянному мосту, соединяющему территорию английской концессии с американской, направился в сторону довольно красивого здания, возвышавшегося между храмом миссионеров и консульством США.

На фронтоне красовалась медная пластинка с выгравированными словами:

СТО ЛЕТ, страховая компания, уставной капитал — 20 миллионов долларов. Главный управляющий — Уильям Дж. Бидульф.

Цзинь Фо толкнул входную дверь, затем тут же вторую, обитую кожей, и оказался в помещении, разделенном на две части обычной перегородкой. Несколько шкафчиков, уставленных картонными папками с металлическими застежками, сейф, два или три стола, за которыми сидели сотрудники компании, — вот, пожалуй, и все, что находилось в комнатах.

Уильям Бидульф возглавлял в Китае филиал страховой компании, штаб-квартира которой располагалась в Чикаго. «Сто лет» была крупная американская фирма, имевшая свои отделения во многих странах, широко известная благодаря гибкой организации и новаторским методам работы.

Жители Поднебесной постепенно приобщались к новым, доселе им незнакомым видам услуг. Множество фирм, контор застраховались здесь от пожара, а богатые китайцы все чаще выказывали желание оформить страховые контракты на случай смерти.

— Господин Бидульф? — обратился Цзинь Фо к присутствующим.

Управляющий, типичный янки пятидесяти лет, облаченный в темный пиджак, сорочку и светлый галстук, как всегда, находился в конторе. Аккуратная бородка и усы придавали ему благообразный вид.

— С кем имею честь? — вежливо осведомился он.

— Меня зовут Цзинь Фо, я из Шанхая.

— Ах, господин Цзинь Фо… один из постоянных клиентов «Ста лет»… страховой полис номер двадцать семь тысяч двести…

— Да-да.

— Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы поговорить с вами конфиденциально, — ответил Цзинь Фо.

Общение между ними не должно было вызвать затруднений, поскольку Бидульф так же хорошо говорил по-китайски, как Цзинь Фо — по-английски.

Богатого клиента со всеми знаками внимания провели в кабинет, обтянутый плотным гобеленом и защищенный двойными дверями. Здесь могли собираться заговорщики, и ни один из самых ловких шпионов императора не услышал бы содержание их разговора.

Удобно устроившись в кресле-качалке перед газовым камином, Цзинь Фо начал первым:

— Господин Бидульф, я хотел бы заключить личный контракт с вашей компанией, предусмотрев в нем выплату определенной суммы в случае моей смерти.

— Господин Цзинь Фо, — ответил управляющий. — Нет ничего проще. Несколько предварительных формальностей, затем две подписи, ваша и моя, и можно считать, дело сделано. Но господин… простите за такой вопрос… Вы ведь хотите умереть как можно позже?.. Это вполне естественное желание.

— Вполне естественное, — согласился Цзинь Фо. — Но согласитесь и вы: клиент потому и страхуется, что боится, как бы преждевременная смерть…

— О, господин Цзинь Фо! — воскликнул без тени насмешки Бидульф. — Подобная боязнь излишня. Страхование в «Ста годах» — гарантия на долгую жизнь! Прошу прощения, но большинство клиентов нашей компании живут век и более! Мы делаем все, чтобы продлить их жизнь. И это, поверьте, удается! Итак, господин Цзинь Фо, если вы застрахуетесь у нас, будете просто обречены жить сто лет!

— Вот это да! — вскинул брови Цзинь Фо, не отрывая ироничного взгляда от американца.

Но управляющий был серьезен и не имел ни малейшего желания шутить. Убедившись в том, Цзинь Фо продолжал:

— Хорошо, я застрахуюсь на двести тысяч долларов.

— Отлично! — Бидульф записал куда-то названную цифру.

Размер суммы не произвел, казалось, на него ни малейшего впечатления.

— Вам известно, — продолжил управляющий, — что договор теряет силу, а выплаченные проценты остаются у компании, если клиент умирает из-за действий того, в чью пользу заключается контракт?

— Да, известно.

— И от каких рисков желаете застраховаться, господин Цзинь Фо?

— От всех, которые указаны в проспекте компании. Однако там я не нашел пункта, представляющего для меня особый интерес.

— Что же имеется в виду?

— Самоубийство. Я полагаю, «Сто лет» страхует и этот случай.

— Конечно, господин Цзинь Фо, конечно, — ответил Бидульф, потирая руки. — Должен признаться, что вы очень выгодный клиент. Но предупреждаю: проценты будут весьма значительны.

— Для меня это несущественно.

— Отлично, — заключил Бидульф, записывая что-то в календарь.

— И каков, кстати, размер процента?

— Уважаемый господин Цзинь Фо, — ответил управляющий, — наши проценты подсчитаны с математической точностью. В настоящее время они базируются не на таблицах Дювиллара… Вам знакомо это имя?

— Нет, я не знаю господина Дювиллара.

— Замечательный в прошлом математик-статистик. В свое время он разработал знаменитые таблицы, которые и сегодня еще используются в большинстве европейских компаний. Но эти таблицы уже устарели, так как средняя продолжительность человеческой жизни, подсчитанная на их основе, значительно ниже той, которая есть на сегодня благодаря техническому прогрессу и достижениям в области медицины. Мы базируемся на более высоком значении данного показателя, что очень выгодно клиенту, поскольку ему приходится платить меньше и жить дольше…

— Меня интересует размер процента, — повторил Цзинь Фо, которому порядком надоело многословие управляющего.

— Господин Цзинь Фо, — смутился Бидульф, — не сочтите за нескромность спросить, сколько вам лет?

— Тридцать один год.

— Итак, тридцать один. Если бы речь шла о страховании обычных рисков, в любой другой компании с вас запросили бы два и восемьдесят три сотых процента. У нас же возьмут только два и семь десятых процента, что ежегодно от суммы в двести тысяч долларов составит пять тысяч четыреста долларов.

— А если речь пойдет о моих особых условиях?

— Тогда, господин Цзинь Фо, — управляющий предварительно просмотрел таблицы в записной книжке, — компания запросит с вас не менее двадцати пяти процентов.

— То есть?

— Пятьдесят тысяч долларов.

— И как следует платить проценты?

— По усмотрению клиента. Можно всю сумму сразу либо каждый месяц равными долями.

— И сколько это составит в первые два месяца?

— Восемь тысяч триста тридцать два доллара. Если сумму внести сегодня, тридцатого апреля, то до тридцатого июня сего года вы будете свободны от платежей.

— Господин Бидульф, — сказал Цзинь Фо, — меня устраивают такие условия. Вот деньги за два предстоящих месяца.

Он вытащил из кармана и положил на стол толстую пачку долларов.

— Отлично, господин Цзинь Фо, отлично. Но перед тем как подписать страховой полис, требуется выполнить небольшую формальность.

— Какую же?

— Вас должен осмотреть доктор.

— Зачем?

— Дабы убедиться, что со здоровьем у вас полный порядок.

— К чему это, я ведь страхуюсь на все случаи жизни!

— Ах, дорогой господин Цзинь Фо! — улыбаясь ответил американец. — Компания должна быть предусмотрительна. А вдруг вы чем-нибудь больны и через несколько месяцев отправитесь в мир иной. А нам это будет стоить двести тысяч долларов!

— Но мое самоубийство все равно дорого вам обойдется?

— Уважаемый, — ответил великолепный Бидульф, взяв китайца за руку и ласково ее потрепав, — я уже имел честь сообщить, что многие наши подопечные страхуются на случай самоубийства, но никто, повторяю, никто не сводил таким образом счеты с жизнью. Впрочем, нам не запрещено наблюдать за клиентами… Излишне говорить, что этим занимаются профессионалы!

— Вот как! — только и вымолвил Цзинь Фо.

— Кроме того, хочу кое-что добавить из своих личных наблюдений. Из всей клиентуры именно данная категория дольше других выплачивает проценты. В самом деле, зачем богатому Цзинь Фо кончать жизнь самоубийством?

— А почему богатый Цзинь Фо подписывает страховой полис?

— О, все очень просто! — выпалил неподражаемый Бидульф. — Чтобы в качестве клиента «Ста лет» иметь гарантию жить до старости!

Спорить с американцем не имело смысла.

— А теперь, — продолжил управляющий, — в чью пользу будет составлен контракт? Назовите, пожалуйста, имя.

— Речь идет о двух персонах, — произнес Цзинь Фо.

— Сумма между ними делится в равных долях?

— Нет, в разных. Один получит пятьдесят тысяч долларов, другой — сто пятьдесят.

— Итак, пятьдесят тысяч в пользу господина…

— Вана.

— Философа Вана?

— Да.

— А в чью пользу сто пятьдесят тысяч долларов?

— Госпожи Лэ У. Она проживает в Пекине.

— В Пекине, — повторил Бидульф, делая записи в своей книжке. — Сколько лет госпоже Лэ У?

— Двадцать один год, — ответил Цзинь Фо.

— О, — воскликнул управляющий, — эта молодая особа сможет получить причитающуюся ей сумму только в глубокой старости!

— Позвольте полюбопытствовать почему?

— Потому что вы проживете более ста лет, дорогой господин. А философу Вану сколько минуло?

— Пятьдесят пять лет.

— О, Боже мой, этот любезный господин никогда не получит свою долю!

— Посмотрим.

— Господин Цзинь Фо, — оторвался управляющий от своей книжки, — если бы я в пятьдесят пять лет считался наследником тридцатиоднолетнего молодого человека, намеренного прожить сто лет, у меня даже и мысли не было бы рассчитывать на его наследство.

— Ну что ж, прощайте, господин Бидульф, — сказал Цзинь Фо, вставая с кресла.

— К вашим услугам, господин Цзинь Фо, — поклонился американец.

Утром в дом нашего героя прибыл врач из компании. В своем докладе на имя управляющего он коротко записал: здоров как бык!

В тот же день Цзинь Фо и Бидульф подписали страховой полис.

Глава VII

Что бы ни говорил достопочтенный Бидульф, его компании угрожала серьезная опасность!

Все было против Цзинь Фо. Письмо из Сан-Франциско извещало о прекращении Центральным калифорнийским банком всех финансовых операций, а состояние нашего героя почти полностью размещалось в акциях этого знаменитого, до недавних пор очень надежного финансового учреждения. Новость казалась невероятной, но вскоре ее подтвердили все газеты Шанхая. Так в одночасье Цзинь Фо стал нищим.

Кроме акций, у него почти ничего не было, а от продажи дома вряд ли стоило рассчитывать на большие деньги.

Восемь тысяч долларов, отданные за страховку, несколько акций судостроительной компании в Тяньцзине, некоторые суммы наличностью — вот и все, что осталось у жениха хорошенькой Лэ У.

Европеец, возможно, философски воспринял бы эту новость и попытался бы как-то поправить положение. Китаец же в такой ситуации ведет себя совершенно иначе. Всякий истый житель Поднебесной совершенно сознательно предпочитает в подобных случаях принять добровольную смерть.

Вообще люди этой страны обладают очень развитым чувством пассивного мужества. Их равнодушие к смерти просто поразительно. Больной может спокойно лежать в ожидании кончины. Приговоренный, находясь в руках палача, не выказывает ни малейшего страха. Частые публичные казни, жестокие наказания, предусмотренные уголовным кодексом, приучили сыновей Поднебесной равнодушно относиться к мысли о неизбежности смерти. Неудивительно, что эта тема естественным образом присутствует в семейных разговорах, в самых различных проявлениях обыденной жизни. Культ предков высоко почитается тут даже у самых бедных. Вы не найдете ни одного богача, в доме которого не было бы места для своеобразного алтаря, ни одной развалюхи, где не хранились бы вещи умерших родственников. Нет ничего странного в том, что в одном и том же магазине можно приобрести детскую коляску, свадебные подарки для невесты и самые различные погребальные принадлежности!

Покупка гроба — одна из первоочередных забот настоящего китайца. Обстановка в доме считается неполной, если там отсутствует сей предмет. Подарить гроб отцу — является здесь свидетельством сыновней привязанности и нежности. Гроб помещается в специальную комнату. Его украшают, с него вытирают пыль и когда вовнутрь кладут бренные останки, то чаще всего в течение многих лет оставляют рядом, продолжая проявлять трогательную заботу об умершем.[31] В общем, почитание усопших составляет основу китайской религии и способствует укреплению семейных уз.

Таким образом, Цзинь Фо в силу своего темперамента должен был спокойно отнестись к мысли о предстоящей кончине. Он обеспечил достойное будущее двум самым близким людям. О чем же еще сожалеть?

Ни о чем. Угрызения совести не мучили нашего героя. То, что считается преступлением на Западе, является, так сказать, вполне законным актом на Востоке.

Итак, сакраментальное решение принято, и даже философ Ван не смог бы помешать Цзинь Фо его осуществить. К тому же учитель был в полном неведении относительно намерений своего ученика. Сун также ничего не подозревал, отметив, правда, про себя, что после возвращения домой господин стал к нему снисходителен более обычного.

Незлобивый камердинер быстро забыл старые обиды. Хозяин по-прежнему оставался для него лучшим хозяином на свете, и короткая косичка Суна в полной безопасности бодро подпрыгивала на спине.

Китайская пословица гласит: «Чтобы познать счастье на земле, надо жить в Кантоне и умереть в Лючжоу». Действительно, в Кантоне вы сможете найти все радости жизни, а в Лючжоу мастерят лучшие гробы.

Цзинь Фо посчитал своим долгом вовремя заказать себе гроб в лучшей мастерской. Соблюдение мельчайших условностей в этом деле является обязательным для любого уважающего себя жителя Поднебесной. Таким образом, ученик философа Вана, будучи совершенно непритязательным в жизни, оказался совсем другим, когда речь зашла о смерти.

Оставалось составить программу собственных похорон. Не откладывая в долгий ящик, Цзинь Фо в тот же вечер сформулировал на так называемой рисовой бумаге (кстати, к ее производству рис не имеет никакого отношения) свою последнюю волю. Завещав юной вдове дом в Шанхае, а Вану портрет тайпинского императора,[32] на который давно посматривал философ, Цзинь Фо твердой рукой подробно расписал порядок осуществления церемонии похорон.

Из-за отсутствия умерших родителей кортеж возглавят наиболее близкие друзья, одетые в белое, — цвет траура в Китае. Вдоль улицы, вплоть до гробницы на окраине Шанхая, будет выстроена шеренга слуг в черных туниках[33] с белым пояском, в черных фетровых шляпах с красным пером. За ближайшими друзьями пойдет человек в ярко-красном. Его задача — бить в литавры. Затем в богато украшенной коляске повезут портрет покойного. За коляской последует вторая группа друзей, каждому из которых через равные промежутки времени предстоит изображать потерю сознания от постигшего горя и падать на специально приготовленные подушки. Шествие продолжат молодые люди, идущие под голубым балдахином, отделанным золотом. Они будут разбрасывать мелкие кусочки белой бумаги с дырочкой посередине. По обычаю, таким образом разгоняются злые духи, пытающиеся присоединиться к шествию.

И только затем, в окружении бонз, пятьдесят слуг на плечах понесут огромный паланкин,[34] обтянутый фиолетовым шелком. Монахи, одетые в серые, красные и желтые платья, будут громко читать молитвы, воздавая должное деяниям покойного на этом свете и желая ему спокойствия на том.

Процессию замкнут несколько погребальных повозок. Подобная церемония стоит немалых денег, но оставшихся средств Цзинь Фо должно было хватить, чтобы достойно завершить его пребывание в этом бренном мире.

Такие похороны не являются чем-то необычным в Китае. Описанное выше можно часто наблюдать на улицах Кантона, Шанхая, Пекина. Китаец видит в этом лишь дань уважения к умершему.

Вскоре в дом Цзинь Фо доставили большой короб из Лючжоу с великолепным гробом. Никто из присутствующих — ни Ван, ни Сун, ни слуги — не выказали по этому поводу удивления. Приходится повторить, что нет китайца, не желавшего заранее приобрести ложе, в котором позднее он будет предан вечному покою.

Гроб поместили в Комнату предков. В этот вечер Цзинь Фо решил окончательно и бесповоротно расстаться с жизнью.

Днем ранее он получил отчаянное письмо от Лэ У. Та писала, что любит его и богатство для нее ничего не значит. «Разве мы не сможем быть счастливы с более скромным достатком?» — вопрошала несчастная невеста.

Ничто, однако, уже не могло поколебать Цзинь Фо.

«Только моя смерть обеспечит ей приличное существование», — подумал он.

Но где и как сделать это? С каким-то наслаждением Цзинь Фо прокручивал в голове различные варианты, надеясь, что какое-нибудь мимолетное чувство страха или волнения заставит его сердце биться быстрее.

В саду вокруг дома возвышались четыре великолепно украшенных павильона. Назывались они многозначительно: Счастье (Цзинь Фо сюда никогда не заходил), Богатство (на это сооружение он время от времени посматривал), Удовольствие (двери сего здания были всегда закрыты) и, наконец, Долгая жизнь. Именно отсюда наш герой вознамерился уйти в мир иной. Оставалось только решить, как умереть? Сделать харакири,[35] повеситься на тонком шелковом шнурке, как это делают знатные мандарины, вскрыть вены в благоухающей ванне подобно древнеримским эпикурейцам? Нет! Во всем этом было что-то грубое, обидное и неприятное. Одного или двух зерен опиума, смешанных с небольшим количеством яда, будет достаточно для безболезненного и верного перехода в царство теней.

Солнце клонилось за горизонт. Цзинь Фо оставалось жить несколько часов. Ему захотелось в последний раз прогуляться по пригородам Шанхая, пройтись вдоль реки. Один, ни разу за весь день не повидав Вана, он вышел из дому и своим обычным неторопливым шагом пересек часть английской концессии, затем, перейдя мост, ступил на французскую территорию, прошелся вдоль набережной, обогнул крепостную стену и приблизился к католическому храму — самому высокому зданию в южном пригороде Шанхая, потом повернул направо и по дороге поднялся к пагоде Лун Хуа.[36]

Внизу, вплоть до горизонта, где виднелись горы, простиралась широкая и плоская болотистая равнина, превращенная каждодневным титаническим трудом многих поколений китайцев в огромное рисовое поле. Длинные, прямые линии каналов пересекали ее с разных сторон. Кое-где на приподнятых участках земли золотилась пшеница. Встревоженные случайным прохожим, остервенело лаяли собаки, испуганно блеяли маленькие белые ягнята, возмущенно крякали утки и раздраженно гоготали гуси.

В общем-то вполне естественная, привычная взору китайца картина. Однако непосвященного шокировала бы одна деталь: повсюду сотнями лежали гробы. Кучи, пирамиды продолговатых ящиков. Пригороды всех китайских городов представляют собой огромные кладбища. Земля стонет от избытка мертвецов, как, впрочем, и живых.

Говорят, что с давних пор существует запрет на захоронение гробов до тех пор, пока определенная династия занимает императорский трон! Но ведь это может длиться сотни лет! Как бы там ни было, трупы спокойно лежат в новеньких свежепокрашенных, старых полусгнивших, покрытых пылью гробах и годами ждут погребения.

Цзинь Фо продолжал не спеша, глядя прямо перед собой, двигаться вперед, не замечая двух иностранцев европейского вида, неотступно идущих за ним от самого дома. Несомненно они следили за нашим героем. Это были молодые люди среднего роста, хорошо сложенные, с мягкой кошачьей походкой.

Наконец Цзинь Фо повернул обратно, сыщики последовали за ним. По дороге китаец встретил двух или трех нищих и подал им милостыню. Чуть дальше тропинку пересекли несколько китаянок, приобщенных к вере Христовой французскими сестрами милосердия. Они несли за спиной короба, в которые собирали вещи для сиротских домов. Этих подвижниц так и называли — детские тряпичницы.

Цзинь Фо отдал сестрам все содержимое своего кошелька. Двое сзади сильно удивились столь щедрому подарку.

Незаметно стало вечереть. Были слышны человеческие голоса. Кто-то пел. Цзинь Фо прислушался. Может, это последняя песня, которую он слышит на земле.

По реке на маленькой лодке плыла молодая девушка и пела:

Мой белый кораблик цветами украшен,

В разлуке с любимым безрадостны дни,

Ему Провиденье дорогу укажет,

Спаси его, Господи, и сохрани.

Ты наша опора, наш вечный маяк,

Молю, разгони на пути его мрак.

Цзинь Фо покачал головой. Девушка продолжала петь:

Любимый далеко, в стране чужой и дикой,

За сопками дацзы и за стеной Великой.[37]

Трепещет вся душа, а ураган ревет,

Отвагою дыша, любимый вдаль идет.

Цзинь Фо безмолвно слушал. Песня заканчивалась:

Сокровищ ищешь ты, но призрачны они.

Что, если вдалеке твои прервутся дни?

Приди, отец готов благословенье дать,

Вернись, ведь жизнь идет, любовь не может ждать.[38]

— Да, девочка, может, и права, — пробормотал Цзинь Фо. — Богатство еще не все! Но и без него жизнь бессмысленна!

Через полчаса наш герой вошел в ворота своего дома. Сыщики остались за оградой. Китаец спокойно отправился к павильону Долгая жизнь, открыл дверь и оказался в небольшом, мягко освещенном помещении. На столике из цельного куска нефрита стоял флакон с растворенным в яде опиумом.

Китаец взял с полки два зернышка дурмана и положил их в длинную трубку, которой обычно пользуются курильщики-наркоманы.

«Черт побери, — подумал Цзинь Фо, — через несколько минут я умру — и никаких эмоций!»

Он поколебался секунду. Потом, бросив трубку на пол, так что она вдребезги разбилась, воскликнул:

— Нет! Я хочу испытать волнение! Я должен! Я хочу! И так будет!

Выйдя из павильона, Цзинь Фо быстрым шагом направился к Вану.

Глава VIII

Философ еще не спал. Вытянувшись на лежанке, он просматривал последний номер «Пекинских новостей» и время от времени хмурился — статья в адрес правящей династии Цин[39] была более чем хвалебной.

Цзинь Фо толкнул дверь, вошел в комнату, опустился в кресло и сразу же обратился к другу:

— Ван, я хочу попросить тебя об одной услуге.

— Ты всегда можешь рассчитывать на меня, — ответил философ, отбросив газету.

— Услугу, о которой я попрошу, — сказал Цзинь Фо, — оказывают только один раз.

— Пока не очень понятно.

— Ван, — продолжил Цзинь Фо, — я разорен.

— Ах, вот как! — ответил философ тоном человека, который услышал скорее хорошую, нежели плохую новость.

— Пришло письмо из Сан-Франциско, — продолжал Цзинь Фо. — Оно извещает о банкротстве Центрального банка Калифорнии. Кроме нашего дома и около тысячи долларов у меня ничего не осталось.

— Таким образом, — ответил Ван, внимательно посмотрев на своего ученика, — богатого Цзинь Фо больше не существует?

— Да, Ван, ты говоришь с бедным Цзинь Фо, которого, впрочем, нищета не страшит.

— Хороший ответ. — Ван поднялся с кровати. — Значит, я не напрасно терял на тебя время и силы. До сих пор ты не жил, а лишь существовал — без борьбы, страсти, цели! «Будущее покрыто мраком?! Ну и что! — сказал Конфуций. — Несчастий всегда бывает меньше, чем ожидаешь». Наконец мы сможем сами зарабатывать на чашку риса. И еще Конфуций учит: «В жизни бывают взлеты и падения. Колесо удачи крутится не переставая, и весенний ветер изменчив. Богатый ты или бедный — исполняй свой долг». Ну что, пойдем?

Вскочив с кровати, Ван протянул Цзинь Фо руку. Но тот его остановил:

— Я сказал, что бедность меня не пугает. Однако это только потому, что мне недолго осталось…

— Вот оно что, — внешне Ван оставался невозмутимым, — значит, ты хочешь…

— Умереть!

— Умереть, — спокойно повторил философ. — Человек, решивший покончить с жизнью, не говорит об этом никому.

— Ты прав, — согласился Цзинь Фо, — но смерть все-таки должна вызвать во мне настоящее волнение. Первое и последнее. Когда же я собирался проглотить отравленный опиум, сердце билось так слабо, что я выбросил яд и пришел сюда.

— Дабы пригласить меня в свою компанию, друг мой? — улыбаясь спросил Ван.

— Нет, — ответил Цзинь Фо, — ты должен жить!

— Почему?

— Потому, что именно ты убьешь меня.

При этих словах Ван даже не вздрогнул. Но Цзинь Фо, смотревший философу прямо в глаза, заметил в них вспыхнувший огонек. Что-то проснулось в бывшем тайпине. Вряд ли он колебался. Восемнадцать лет праведной жизни не подавили в нем кровавых инстинктов. Он конечно исполнит волю ученика, отец которого когда-то приютил его! Исполнит!

Искорка в зрачках мудреца погасла так же быстро, как и возникла.

— Так вот о какой услуге идет речь! — произнес он.

— Да! — кивнул Цзинь Фо.

— И как ты себе это представляешь? — Философ казался теперь еще более спокойным.

— К двадцать пятому июня, то есть не позже, чем через пятьдесят дней, когда мне исполнится тридцать два года, я должен умереть. Не важно когда, где и как сие произойдет. Главное, чтобы в каждую из оставшихся мне восьмидесяти тысяч минут я боялся внезапной и, может быть, страшной кончины. Пусть сердце восемьдесят тысяч раз сожмется в страхе и ужасе, и, умирая, я воскликну: вот они, мгновения, до краев заполненные чувством!

Цзинь Фо немного волновался. Философ с серьезным выражением слушал ученика, украдкой бросая взгляд на портрет тайпинского императора.

— Ты выполнишь мою просьбу? Ничто тебя не остановит? — спросил Цзинь Фо.

Жестом философ дал понять, что подобные вопросы неуместны. Тем не менее для вящей убедительности он спросил:

— Таким образом, ты вполне добровольно отказываешься от самого желанного и ценного, что дает Бог, — жизни?

— Да, по собственной воле.

— Без сожаления?

— Без сожаления, — ответил Цзинь Фо. — Жить до старости, чтобы походить на трухлявый пень? Я и богатым этого не желал, став же бедным, хочу еще меньше.

— А молодая вдова из Пекина? — спросил Ван. — Что будет с ней?

— Жизнь со мной сделала бы Лэ У несчастной, смерть же принесет ей состояние.

— Ты об этом позаботился?

— Да. А ты, Ван, получишь по страховке пятьдесят тысяч долларов.

— Вот как! — воскликнул философ.

— И еще одно тебе необходимо знать!

— Что именно?

— Тебя могут привлечь к суду за убийство.

— А, — небрежно махнул рукой Ван, — только идиоты и трусы оставляют следы!

— Нет, Ван, лучше поступим так.

Цзинь Фо подошел к столу, взял бумагу и четким размашистым почерком написал: «Я устал и добровольно ухожу из жизни. Цзинь Фо».

Потом передал листок Вану. Тот сначала тихо вслух прочел написанное, затем громче, в полный голос, и, тщательно свернув бумагу, положил ее в записную книжку, которую всегда носил с собой. В его глазах вновь блеснул огонек.

— С твоей стороны это очень серьезно? — спросил он, в упор глядя на ученика.

— Серьезнее некуда.

— Ну что ж, ты можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо и прощай, Ван.

— Прощай, Цзинь Фо.

Глава IX

— Итак, Грэйг, Фри, какие новости? — обратился достопочтенный Уильям Бидульф к двум агентам, которым приказал следить за новым клиентом компании.

— Сэр, — начал Грэйг, — мы не спускали с него глаз в течение всего вечера.

— Он вовсе не походил на человека, задумавшего самоубийство, — подхватил Фри.

— С наступлением сумерек господин Цзинь Фо направился к себе домой…

— К сожалению, за ворота усадьбы посторонние проникнуть не могут.

— А что было сегодня утром? — спросил Уильям Бидульф.

— Утром, — поторопился доложить Грэйг, — он…

— …чувствовал себя великолепно, — закончил Фри.

Два американца, двоюродные братья Грэйг и Фри, уже несколько лет работали в компании и составляли великолепную, слаженную команду. Они так походили друг на друга и столь одинаково мыслили, что временами казались сиамскими близнецами, которых искусный хирург успешно отделил друг от друга.

— Таким образом, — посуровел Уильям Бидульф, — вы не сумели проникнуть в дом?

— Нет, — сказал Грэйг.

— Пока нет, — подтвердил Фри.

— Разумеется, это будет трудно, — продолжил управляющий, — однако проникнуть туда необходимо. Во что бы то ни стало нужно сохранить и огромные проценты, и не потерять двести тысяч долларов. Вам предстоят два месяца напряженной работы, а может быть и больше, если клиент пожелает возобновить контракт.

— В доме работает человек… — сказал Грэйг.

— …который мог бы помочь… — продолжил Фри.

— …узнать, что происходит… — подхватил Грэйг.

— …там внутри! — закончил Фри.

— Так-так, — заинтересовался Уильям Бидульф. — Поработайте с ним. Вполне возможно, он, как и все китайцы, неравнодушен к деньгам. Купите его. Ваши труды, по обыкновению, оценятся по достоинству.

— Будет… — набрал побольше воздуха в легкие Грэйг.

— …сделано! — выдохнул Фри.

Скоро американцы познакомились с Суном. Тот, разумеется, мгновенно принял охотничью стойку, услышав соблазнительный звон золотых монет.

А Грэйга и Фри интересовали вполне безобидные вопросы:

— Изменил ли Цзинь Фо в последнее время что-либо в своем образе жизни?

— Нет, все по-старому, — успокоил их Сун, — если, конечно, не считать отношения к камердинеру. Ножницы давно лежат на полке, а трость покрылась пылью.

— Может быть, Цзинь Фо приобрел какое-либо смертоносное оружие?

— Нет, господин не любитель этих штучек.

— Что он ест?

— Обычные блюда, самые непритязательные.

— В котором часу поднимается по утрам?

— На рассвете, с петухами.

— А во сколько ложится спать?

— Как обычно вечером, с заходом солнца.

— Господин не производит впечатления озабоченного, уставшего от жизни человека?

— По складу характера он не оптимист. Хотя в последние дни, кажется, повеселел. Да, конечно! Как будто чего-то ждет… Впрочем, трудно сказать… чего?

— Может быть, в доме есть яд?

— По всей видимости, нет. Сегодня утром по приказу господина в реку выбросили какие-то маленькие белые шарики. Кажется, они испортились.

Итак, Сун не сообщил ничего такого, что могло бы встревожить управляющего страховой компании.

А Цзинь Фо действительно никогда не выглядел столь радостным и довольным. Но никто, за исключением Вана, не знал почему.

Как бы там ни было. Грэйг и Фри продолжали слежку за богатым клиентом, ведь он мог покуситься на собственную жизнь за пределами дома. В свою очередь верный Сун периодически докладывал любезным американцам об обстановке в усадьбе.

Было бы неверным утверждать, что Цзинь Фо стал больше дорожить жизнью, решив с ней расстаться. Просто он, как и рассчитывал, получил (по крайней мере в первые дни) то, что хотел, — эмоции, переживания. Цзинь Фо постоянно чувствовал нависшую над ним опасность. Когда смерть настигнет его — сегодня ли, завтра, утром, вечером? Несомненно, подобное ожидание привносило в бытие нашего героя особое напряжение.

Ван и Цзинь Фо виделись теперь редко. Философ либо чаще обычного выходил из дома, либо сидел, запершись в своей комнате. Цзинь Фо же не искал встреч с ним и даже толком не знал, как бывший тайпин проводит время. Может быть, готовит какую-либо хитроумную западню? Думает, как бы поискусней отправить человека на тот свет? Хорошо, хорошо! Как это интересно и необычно! Почему Цзинь Фо раньше так не жил?

Учитель и ученик, впрочем, ежедневно встречались за обеденным столом.

Разумеется, разговор между ними носил светский, отвлеченный характер — ведь никто не должен был знать, что напротив друг друга сидят будущие убийца и жертва. Ван казался озабоченным, отворачивал глаза. Он стал молчаливым и печальным; будучи большим чревоугодником, едва прикасался к еде и совсем не пил своего любимого шаосиньского вина.

А за Цзинь Фо наблюдать было одно удовольствие. Он поедал все блюда, проявляя необычный аппетит. Скорее всего, бывший тайпин предпочел яду какое-то другое смертоносное средство. Однако Цзинь Фо должен был все предусмотреть.

Ученик постарался максимально облегчить задачу своему учителю. Дверь в спальню Цзинь Фо оставалась открытой и днем и ночью. Философ мог войти сюда и нанести смертельный удар в любое время суток. Лишь бы в решающий момент у Вана не дрогнула рука.

Постепенно Цзинь Фо привык к мысли о витающей над ним смертельной опасности. Спал он крепко, и утром чувствовал себя в отличной форме. Дальше так продолжаться не могло.

Может быть, Ван не хотел идти на убийство в доме, где когда-то его так хорошо приняли? Цзинь Фо стал совершать длительные прогулки, забираясь в укромные места, допоздна оставаясь в самых мрачных кварталах Шанхая. Он медленно бродил по тесным и темным улочкам, где ежедневно случались ужасные преступления, общался с какими-то грязными и пьяными личностями, но живой и невредимый возвращался на рассвете домой, не замечая за собой неразлучных Грэйга и Фри, готовых броситься ему на помощь в любую минуту.

Если бы так продолжалось и дальше, скука неминуемо вновь овладела бы нашим героем. Временами он уже начал забывать, что за ним охотится смерть.

Однако двенадцатого мая Цзинь Фо почувствовал приятное покалывание в сердце. Тихо войдя в комнату философа, он застал последнего за необычным занятием: Ван затачивал огромный нож, периодически окуная его в какую-то жидкость. Не видя никого, бывший тайпин несколько раз взмахнул кинжалом, как бы имитируя удар. При этом глаза обычно невозмутимого мудреца налились кровью, а выражение лица стало устрашающим.

«Сегодня мне конец», — подумал Цзинь Фо и тихо и незаметно ушел в свою комнату, где и пробыл весь день… Однако философ туда так и не явился. Поздно ночью наш богач-бедняк заснул, а утром проснулся, как всегда, в добром здравии. Черт побери, это становится невыносимым! А прошло всего десять дней. Ван имеет в своем распоряжении еще два месяца!

«Вот лентяй, — про себя возмутился нетерпеливый ученик терпеливого учителя, — я дал ему слишком много времени! Шанхай явно расслабил моего мудреца!»

Скоро Цзинь Фо заметил, что Ван выглядит еще более озабоченным, ходит взад-вперед по имению, несколько раз заглянул в Павильон предков, где хранился роскошный гроб из Лючжоу. Не без интереса наш герой узнал от Суна, что философ попросил прислугу стереть пыль с упомянутого изделия и уложить внутрь одеяло.

— Господину там будет очень удобно, — добавил верный камердинер.

Этим замечанием Сун заслужил от хозяина дружеское похлопывание по плечу.

Минули тринадцатое, четырнадцатое, пятнадцатое мая. Ничего не произошло. Неужели Ван поступит как заурядный торговец, решивший вернуть долг только по истечении обусловленного срока, но никак не ранее? Однако тогда в этой затее нет никакой изюминки. Зачем переживать, если все заранее определено?

Но утром шестнадцатого мая обстановка, кажется, немного прояснилась. Прошедшая ночь была тяжелой, и Цзинь Фо встал с постели в дурном настроении: во сне владыка ада Янь-ван[40] предсказал ему долгую жизнь! Первым почувствовал на себе гнев хозяина Сун, принесший в спальню завтрак.

— Пошел вон, скотина! — донеслось с порога.

— Но, мой повелитель…

— Кому сказал, вон!

— Нет, я не уйду, пока не скажу…

— Что?

— Господин Ван…

— Ван?! Что он сделал?

Цзинь Фо живо вскочил и схватил Суна за косичку.

— Что с ним случилось?

— Мой повелитель, — лакей извивался как червяк на крючке, — он распорядился перенести ваш гроб в павильон Долгая жизнь и…

— Наконец-то! — радостно воскликнул Цзинь Фо. — Иди, Сун, иди, мой друг! Держи! Вот тебе десять монет и сделай все, как приказал Ван!

Обалдевший камердинер вышел из комнаты, бормоча про себя:

— Хозяин сошел с ума, зато стал так добр!

Цзинь Фо теперь не сомневался. Бывший тайпин решил убить его в Павильоне долгой жизни. Сегодня ночью они там встретятся. Наконец-то!

Наступивший день показался нашему герою бесконечным. Часовые стрелки словно замерли на нефритовом циферблате. Но вот опустились сумерки. Цзинь Фо зашел в павильон и, вытянувшись на диване, стал ждать. Ему вспомнились картины из прожитого. Если их тоску и скуку не могло скрасить даже богатство, то бедности это и подавно не под силу. Готовясь расстаться с жизнью, Цзинь Фо сожалел только о потере Лэ У, которую искренне полюбил. Он был благодарен молодой женщине, вселившей в него это неведомое прежде чувство. Но сделать ее нищей? Никогда!

Рассвет застал нашего героя в лихорадочном возбуждении. Он напряженно прислушивался к царившей вокруг тишине, до боли в глазах вглядываясь в темноту. Не раз ему слышалось, как скрипит дверь, толкаемая осторожной рукой. Несомненно, Ван хотел застать его спящим, чтобы ударить наверняка. Цзинь Фо ждал и одновременно боялся появления бывшего тайпина.

Утреннее солнце высветило макушки деревьев. Начинался новый день.

Внезапно дверь павильона распахнулась.

Цзинь Фо приподнялся, пережив в эту секунду больше, чем за всю свою жизнь.

На пороге стоял Сун, держа в руке конверт.

— Очень срочно, — только и сказал камердинер.

В предчувствии необычного Цзинь Фо схватил и надорвал пакет, проштампованный в Сан-Франциско, вынул письмо, прочитал и бросился вон.

— Ван! Ван! — кричал он.

Подбежав к комнате философа, Цзинь Фо резко толкнул дверь. В помещении было пусто, кровать оказалась тщательно застеленной. По приказу хозяина прислуга обыскала все имение. Ван бесследно исчез.

Глава Х

— Да, господин Бидульф, обычная, типично американская биржевая операция, — заявил Цзинь Фо управляющему страховой компании.

Тот улыбнулся с видом знатока:

— Отличный ход, ведь все поверили!

— Даже мой человек в Сан-Франциско, — кивнул Цзинь Фо. — За несколько дней акции обесценились на восемьдесят процентов и были скуплены Центральным банком. После чего их курс вырос на сто семьдесят пять процентов. Обо всем этом я узнал из письма, когда утром…

— …собирались покончить жизнь самоубийством! — воскликнул Бидульф.

— Нет, — ответил Цзинь Фо. — Когда меня собирались убить!

— Убить!

— С моего письменного разрешения. Это стоило бы вам…

— Двести тысяч долларов! — воскликнул управляющий. — Да! Нам было бы очень жаль, дорогой господин!

— Упомянутой суммы?

— И процентов!

Уильям Бидульф взял руку китайца и сердечно, по-американски, ее потряс.

— Но мне не совсем понятно… — добавил он.

— Сейчас поймете. — И Цзинь Фо подробно рассказал все, не забыв упомянуть о письме, гарантирующем убийце полную безопасность в случае судебного преследования. — И можно не сомневаться, мой друг обязательно выполнит свое обещание.

— Это ваш друг?! — удивлению управляющего не было предела.

— Да.

— Значит, слово друга?

— Слово друга. А может быть, еще и расчет! В случае моей смерти он получит пятьдесят тысяч долларов.

— Пятьдесят тысяч долларов! — застонал Уильям Бидульф. — Значит, речь идет о господине Ване?

— Да.

— Но это же философ! Он никогда не согласится…

Цзинь Фо открыл рот, чтобы сказать: «Ван в прошлом тайпин. Он совершил столько убийств, что „Сто лет“ вылетела бы в трубу, даже если бы половина его несчастных жертв была вашими клиентами. С тех пор прошло восемнадцать лет, и он остепенился. Но вот представился великолепный случай заработать огромную сумму, и Ван колебаться не будет».

Но ничего этого Цзинь Фо вслух не произнес. Ведь Бидульф бы немедленно сообщил губернатору о давних прегрешениях Вана. Это спасло бы Цзинь Фо, но погубило бы философа.

— Все можно решить очень просто, — предложил управляющий.

— Как?

— Необходимо предупредить господина Вана, что договор потерял силу.

— Это легче сказать, чем сделать, — возразил Цзинь Фо. — Ван исчез, и никто не знает куда.

— М-да, — задумчиво почесал подбородок управляющий и перевел взгляд на своего гостя. — Но вы же, уважаемый, больше не желаете умереть?

— Боже мой, конечно нет, — ответил Цзинь Фо. — Банковская операция почти удвоила мой капитал, и сейчас я хочу просто жениться. Но свадьба состоится только после того, как появится Ван либо истечет срок моей с ним договоренности…

— И когда это случится?

— Двадцать пятого июня сего года. А пока компании грозят большие убытки. Следовательно, она должна предпринять соответствующие меры.

— То есть разыскать философа, — достопочтенный Уильям Бидульф демонстрировал чертовскую сообразительность.

Засунув руки в карманы брюк, управляющий прошелся по комнате. Затем повернулся к Цзинь Фо:

— Мы найдем господина Вана, обязательно найдем. А вас, как ранее защищали от возможного самоубийства, защитим от любой попытки убийства.

— Я не совсем понимаю… — поднял брови Цзинь Фо.

— С тридцатого апреля, дня подписания страхового полиса, двое моих агентов неотступно следовали за вами.

— Но я ничего не заметил…

— О! Это очень скромные люди. Они должны быть где-то недалеко, раз вы здесь. Я сейчас их вам представлю, отныне им нечего прятаться.

Уильям Бидульф крикнул:

— Грэйг, Фри!

Агенты, проводив своего подопечного до компании, ждали теперь его за дверью.

— Грэйг, Фри! — обратился управляющий к вошедшим агентам. — Ваша задача меняется. Отныне защищайте нашего уважаемого клиента от одного из его друзей — философа Вана, которому поручено убить господина Цзинь Фо.

Сыщикам подробно рассказали об обстоятельствах дела. Те все поняли и без колебаний согласились на новое поручение.

Оставалось решить: как поступить дальше?

Управляющий предложил два варианта действий: либо Цзинь Фо безвылазно, под охраной Грэйга и Фри, сидит в своем имении, либо нужно срочно разыскать Вана и забрать у него письмо.

— Первое не подходит, — ответил Цзинь Фо. — Ван прекрасно знает дом и, поверьте, сумеет при желании проникнуть туда незамеченным. Необходимо любой ценой его найти.

— Вы правы, господин Цзинь Фо, — согласился Уильям Бидульф. — Второй вариант предпочтительнее. Мы найдем Вана!

— Живым или…

— …или мертвым! — поклялись братья.

— Нет! Только живым! — воскликнул Цзинь Фо. — Чтобы Ван погиб по моей вине? Никогда!

— Грэйг, Фри! — повернулся Бидульф к агентам. — До двадцать пятого июня вы головой отвечаете за безопасность господина Цзинь Фо.

На этом управляющий и наш герой распростились.

Десять минут спустя Цзинь Фо, сопровождаемый двумя телохранителями, вошел в свое имение.

Сун с сожалением встретил Грэйга и Фри. Никто теперь ни о чем не расспрашивал камердинера, не предлагал монеты. А хозяин стал совсем невыносим. За один только день успел дважды поколотить своего нерадивого любимца. Бедный Сун! Если бы он знал, что его ждет впереди!

Вернувшись в дом, Цзинь Фо немедленно отправил в Пекин фонопослание, извещающее очаровательную Лэ У о переменах в их жизни.

Молодая женщина со слезами радости на глазах слушала возлюбленного, потерянного, казалось бы, навсегда. Теперь он обязательно к ней приедет, но чуть позже. Если раньше Цзинь Фо не хотел сделать Лэ У нищей, то отныне не желал оставить вдовой.

Растроганная невеста не поняла смысла последней фразы, но главное в другом! Она и Цзинь Фо скоро будут рядом! Сегодня во всей Поднебесной не найти женщины более счастливой!

А с Цзинь Фо произошла разительная перемена. Еще более разбогатев, он захотел жить. И жить хорошо. Прошедшие три недели полностью его изменили. Ни сановник Бао Шэн, ни торговец Инь Бан, ни кутила Дин, ни писатель Хуан не узнали бы в нем равнодушного человека, устроившего недавно прощальный холостяцкий ужин в ресторане речного парохода.

Да что там эти друзья! Сам Ван, если бы был рядом, не поверил бы своим глазам! Но он исчез.

Прошло восемь дней, однако от философа по-прежнему не приходило никаких вестей. Где его искать? Напрасно целыми днями Цзинь Фо, Грэйг и Фри ходили по городу. В дело включилась и местная полиция, но поиски оставались безрезультатными.

Предусмотрительные агенты усилили меры предосторожности. Ни днем, ни ночью они не спускали глаз с Цзинь Фо, обедали с ним за одним столом, отдыхали в его комнате. В своем рвении телохранители хотели даже облачить нашего героя в стальной жилет. Дошло до того, что за завтраком они вздумали очищать для него вареные яйца, дабы уберечь от возможного отравления!

Цзинь Фо проявил твердость и остудил их пыл, послав братьев далеко за пределы Поднебесной! Этак его запрут в бронированном сейфе под предлогом, что он стоит двести тысяч долларов!

Практичный Бидульф предложил богатому клиенту забрать проценты и уничтожить страховой полис.

— Вынужден вас огорчить, — не согласился Цзинь Фо. — Сделка Заключена и остается в силе!

— Ну что ж, — философски заметил управляющий, — нет возражений. Постараемся быть на высоте.

— Я надеюсь прожить сто лет, — улыбнулся Цзинь Фо.

Глава XI

А Ван между тем как сквозь землю провалился. Цзинь Фо начал нервничать.

Некоторое время управляющий «Ста лет» довольно безмятежно взирал на происходящее. Он не принимал всерьез Вана, справедливо полагая, что даже в эксцентричной Америке обходятся без подобных штучек. Однако постепенно Бидульф изменил свою точку зрения — в этой стране возможно все! — и стал полностью разделять мнение Цзинь Фо: если не удастся разыскать философа, тот сдержит слово. Наставник богача как бы затаился в ожидании удобного момента для решающего удара, чтобы затем положить письмо на тело покойника, спокойно отправиться в страховую компанию и потребовать свою долю в контракте Цзинь Фо.

Следовало, таким образом, предупредить Вана, остановить его. Но как?

Опытный Бидульф решил прибегнуть к помощи прессы. Сказано — сделано. Крупнейшие китайские и зарубежные издания опубликовали следующее объявление:

«Просьба к господину Вану считать утраченным силу соглашение, заключенное 2 мая сего года между ним и господином Цзинь Фо, поскольку последний имеет отныне одно-единственное желание — прожить до ста лет».

За этим странным заявлением последовало другое, более практичное:

«Любой, кто сообщит господину Бидульфу, управляющему страховой компании „Сто лет“, о местонахождении господина Вана из Шанхая, получит в качестве вознаграждения две тысячи долларов или тринадцать тысяч таэлей».

Прошло несколько дней, но положение не изменилось. Однако объявления привлекали к себе всеобщее внимание и вызвали веселое оживление даже в самых отдаленных уголках Китая. Повсюду только и слышалось:

— Где Ван?

— Кто видел Вана?

— Где живет Ван?

— Что делает Ван?

— Ван! Ван! Ван! — кричали мальчишки на улицах.

Имя Цзинь Фо, этого достойнейшего жителя Поднебесной, также стало притчей во языцех.[41]

— Как поживает господин Цзинь Фо?

— Не стареет ли?

— Как у него работает желудок?

С такими словами, улыбаясь, обращались друг к другу важные мандарины и военные, служащие биржи, уличные торговцы, простой люд.

Следует заметить, что китайцы по складу характера очень веселы, ироничны и охотно шутят, если находится подходящий повод.

Цзинь Фо, к своему большому неудовольствию, был вынужден безропотно переносить внезапно обрушившуюся на него известность.

Бидульф же, напротив, только радовался, потирая руки. Радовался, однако, преждевременно. Все его усилия остались напрасными. Ван так и не появился.

Положение Цзинь Фо между тем стало просто невыносимым. Стоило бедняге выйти на улицу, его тут же окружала толпа зевак. А если наш герой оставался дома, любопытные табором устраивались у ворот его имения. Каждое утро он был вынужден появляться на балконе спальни, дабы сограждане удостоверились в его добром здравии. Газеты публиковали сводки обо всем этом с ироничными комментариями.

Терпению Цзинь Фо пришел конец, и двадцать первого мая, взбешенный, он ворвался в кабинет Бидульфа, заявив, что немедленно уезжает. Ему смертельно надоели Шанхай и его жители!

— Я думаю, это небезопасно, — справедливо заметил управляющий.

— Наплевать! — не унимался Цзинь Фо. — Усильте меры предосторожности.

— Куда вы направляетесь?

— Куда глаза глядят!

— А где вы намереваетесь остановиться?

— Нигде!

— Позвольте тогда полюбопытствовать: когда вернетесь?

— Никогда!

— А если я получу новости от Вана?

— К черту Вана! Какой же я идиот! Проклятое письмо!

Мысль о том, что его жизнь находится в руках другого, глубоко уязвляла молодого человека. Надо положить этому конец! Ждать еще целый месяц, сидя взаперти дома? Никогда!

— Ну что ж, поезжайте, — ответил Бидульф. — Грэйг и Фри последуют за вами.

— Пожалуйста, — пожал плечами Цзинь Фо. — Но предупреждаю, им придется бежать.

— Они побегут, любезный господин, обязательно побегут.

Цзинь Фо вернулся домой и не мешкая начал готовиться к отъезду. Сун, не любивший путешествовать, с сожалением узнал, что предстоит сопровождать хозяина. А куда? Неизвестно. И попробуй что скажи, вмиг лишишься части косички.

Что касается Грэйга и Фри, они были готовы идти хоть на край света. Маршрут все же следовало уточнить.

— Куда господин… — начал Грэйг.

— …желает направиться? — закончил вопрос Фри.

— Вначале в Нанкин, а затем к черту!

Посмотрев друг на друга, агенты широко улыбнулись. Как это прекрасно! К черту! Что может быть интереснее и увлекательнее. Грэйг и Фри отправились в компанию, получили последние наставления от Бидульфа и переоделись в китайское платье, чтобы поменьше привлекать к себе внимание. Час спустя агенты, с котомками за плечами и пистолетами за поясом, вернулись в имение своего клиента.

Ночью Цзинь Фо и его спутники незаметно вышли из дома, подошли к реке и поднялись на борт парохода, курсировавшего между Шанхаем и Нанкином.

Внимательно вглядываясь в лица пассажиров, Грэйг и Фри обошли все судно. Они знали философа. Впрочем, кто на территории трех концессий не знал этого доброго и симпатичного человека? Но здесь его не было. И тогда агенты сосредоточили все свое внимание на безопасности Цзинь Фо.

Они предусмотрительно проверили крепость поручней и прочность мостиков, где задерживался во время прогулок по палубе их подопечный, попросили Цзинь Фо не подставлять лицо прохладному вечернему ветру и потеплее одеваться утром, чтобы не замерзнуть. Были тщательно осмотрены все иллюминаторы. Небрежный Сун получил суровый нагоняй за бестолковость и нерасторопность. В конце концов агенты вытолкали камердинера на палубу и стали сами подносить своему клиенту чай с пирожными. Остаток ночи люди Бидульфа провели под дверью каюты Цзинь Фо, держа наготове спасательные жилеты, чтобы по первому зову прийти на помощь.

К счастью, ночь прошла спокойно. Пароход поднялся вверх по течению Янцзы, и утром двадцать второго мая пассажиры, здоровые и невредимые, высадились на набережной Нанкина.

Этот город в свое время стал центром восстания тайпинов. Неистовый Хун Сюцюань — император «длинноволосых», лютый враг маньчжурских правителей, основал здесь свою штабную квартиру и объявил о наступлении эры «великого благоденствия». Здесь же он покончил с собой, чтобы не попасть в лапы противника. Сыну Хуна удалось бежать, но впоследствии он был пойман, обезглавлен, а его останки брошены на съедение собакам. В течение трех дней императорские войска уничтожили в Нанкине сто тысяч соратников Вана по оружию.

Изинь Фо полагал, что, если мудрец, влекомый воспоминаниями, приехал в эти святые для себя места, все быстро уладится. В противном случае придется путешествовать по Поднебесной дальше, пока опасность не будет устранена.

Вся четверка поселилась в тихом центре города.

— Для вашего сведения, я путешествую под именем Ци Нань, — заявил Цзинь Фо своим спутникам. — И никому не советую ни под каким предлогом произносить мое подлинное имя.

— Ци… — начал Грэйг.

— …Нань, — закончил Фри.

— Ци Нань, — повторил Сун.

Понятно, что наш герой не желал лишней шумихи вокруг своей персоны. Ведь в Нанкине тоже читают газеты. Впрочем, он ничего не сказал Грэйгу и Фри о возможном присутствии в городе философа. Неугомонные агенты немедленно предприняли бы массу предосторожностей, лишив своего подопечного всякой свободы действий. Впрочем, рвение двух этих джентльменов было вполне объяснимо. Ведь с миллионом[42] в кармане они путешествовали по незнакомой загадочной стране. А в таких случаях излишняя предосторожность всегда кстати.

Путешественники долго бродили по городу: от восточных ворот до западных, с севера на юг. Полуразрушенный Нанкин был невелик и лишен прежней красоты. Цзинь Фо шел быстро, говорил мало, зато внимательно смотрел по сторонам. Высохшие каналы, мощеные улочки в развалинах, заросших дикими растениями… Ни одного человека под мраморными порталами и вдоль обгоревших стен императорского дворца — арены последней отчаянной битвы друзей Вана.

За Цзинь Фо, которого, казалось, не брала никакая усталость, едва поспевали два агента. Несчастный же Сун плелся сзади, не чувствуя под собой ног.

Пройдя восточные ворота, путники очутились в предместье, где начиналась длинная аллея, украшенная по бокам гранитными статуями огромных животных.

Цзинь Фо еще более ускорил шаг. В конце аллеи находилась маленькая часовня. За ней — надгробие, в котором покоилось тело Хун У, — китайского бонзы, ставшего императором.[43] Пять столетий назад этот человек возглавил восстание против иностранного владычества. Может быть, философ приник к могиле основателя династии Мин?

Но вокруг было пустынно. Огромные гранитные изваяния — немые свидетели славных событий — охраняли, казалось, покой и тишину этих мест.

Однако внимательный Цзинь Фо заметил на двери часовни какие-то знаки. Взволнованный, он подошел поближе: «В. Ц. Ф.»

— Ван! Цзинь Фо!

Нет сомнения, философ недавно был здесь! Это так же верно, как и то, что теперь вокруг — никого.

Вечером молодой человек и его спутники вернулись в гостиницу, а утром оставили Нанкин.

Глава XII

Кто сей путник, не ведающий страха и усталости, не знающий сегодня, где будет завтра? Он идет через горы и долины, останавливаясь в харчевнях, чтобы только перекусить и переночевать. Деньги не отягчают его карман: он щедро раздает их, облегчая себе путь.

Это вовсе не торговец, спешащий по своим делам, не мандарин, исполняющий важное поручение министра, не художник, весь в поисках удачной натуры, и не ученый-историк, бредущий по дорогам в надежде найти древние свитки в буддийских храмах Центрального Китая.

Читатель, несомненно, догадался, что речь идет о Цзинь Фо, гонимом вперед и вперед странным желанием отыскать и одновременно скрыться от неуловимого Вана. Нашего героя сопровождали неутомимые Грэйг и Фри и смертельно уставший Сун.

В Нанкине четверка села на один из современных быстроходных пароходов, курсирующих по Янцзы, и через двое с половиной суток высадилась в Ханькоу.[44]

Путешественники так устали, что даже не обратили внимания на знаменитую Маленькую сироту — островную скалу с великолепным храмом на вершине.

В Ханькоу, расположенном на месте слияния Янцзы и одного из его притоков, Цзинь Фо решил остановиться не более чем на три дня. Города так же коснулись лихие события двадцатилетней давности.

Вана здесь не было.

Грэйг и Фри, рассчитывавшие в начале путешествия хоть немного познакомиться со страной, нравами ее жители, вскоре поняли, что этим надеждам не суждено сбыться. Агентам едва хватало времени выспаться. Впрочем, Грэйг и Фри не были ни любопытны, ни словоохотливы и почти не обращались друг к другу. Зачем? Братцы одинаково мыслили и изъяснялись. Поэтому их разговор стал бы фактически монологом. Подобно своему подопечному, агенты почти не обратили внимания на этот типично китайский город с вымершей центральной частью и оживленной окраиной. Их не привлек и элегантный европейский квартал с широкими прямыми улицами и тенистой благодаря большим деревьям набережной Янцзы.

Сыщики сосредоточились на поиске одного человека, а тот оставался неуловим.

Далее предстояло плыть до Лаохэкоу.[45]

Цзинь Фо положительно нравилось их быстроходное судно. Довольны были и агенты, ведь на борту легче обеспечить безопасность клиента. Позже, на бесконечных каменистых дорогах Центрального Китая, это станет гораздо сложнее.

Ну а Суну путешествие на пароходе доставляло просто райское наслаждение. Он ничего не делал, предоставив хозяина заботам Грэйга и Фри. Камердинер плотно завтракал, обедал, ужинал, а в остальное время сладко похрапывал в уютном уголке каюты.

В северных широтах этой огромной страны рацион наших путников несколько уменьшился.

Не стало риса, зато появился хлеб, очень приятный. на вкус, особенно свежий, только вынутый из печи.

Сун, как житель Южного Китая, пожалел об исчезновении риса. Он так ловко управлялся маленькими палочками! Ведь что, в сущности, требуется настоящему Сыну Неба? Рис и чай!

Изменился и рельеф местности. На горизонте появились невысокие горы с мощными, сооруженными еще в годы правления династии Мин крепостями на вершинах.

Показался город Гуанлофу.[46] Пароход причалил недалеко от таможни, чтобы загрузиться углем. Цзинь Фо не стал сходить на берег. Что там делать? Не найдя Вана, он хотел одного: углубиться как можно дальше в Центральный Китай и там затеряться.

Загрузившись углем, судно двинулось дальше. Вскоре на левом берегу показался оживленный торговый городок Фанчэн.[47] Тут река резко, почти под прямым углом, поворачивала на север, оставаясь судоходной только до Лаохэкоу, где наши герои были вынуждены сойти на берег.

Вот когда для них наступили подлинные испытания! Дальше предстояло двигаться либо пешком, либо в лучшем случае на каких-то допотопных повозках, коих полно в Поднебесной. Бедный Сун! Он страдал больше других!

Вряд ли кто-нибудь добровольно взялся бы сопровождать Цзинь Фо в его бесцельных скитаниях по дикой, необжитой части Китая.

Через несколько дней путникам посчастливилось найти коляску. Какое же это было убогое сооружение: два огромных колеса, намертво закрепленных на оси, сверху скрипучий короб, покрытый драной плотной тканью, сквозь которую одинаково успешно проникали солнечные лучи и дождевые капли. Тащили эту развалину два строптивых мула. В другой раз Цзинь Фо ехал на каком-то подобии гамака с четырьмя колесами. Два впряженных осла бодро семенили по каменистой дороге.

В первом случае Грэйг и Фри примостились у дверцы короба, во втором — устроились верхом на ослах. Что касается Суна, то он, проклиная все на свете, тащился пешком, периодически взбадривая себя гаоляновой[48] водкой.

Сколько же пришлось перетерпеть Цзинь Фо и его спутникам!

Нестерпимо палило жаркое майское солнце. Малейший ветер поднимал в воздух плотное облако желтой пыли, которая проникала в мельчайшие щели. Путники достигли знаменитой лессовой равнины Северного Китая. Вот как описывает лессы французский путешественник Леон Руссе: «Это странное геологическое образование, которое перестало быть землей, но еще не окаменело».

Повсюду путников подстерегали опасности. В самом деле, если полиция абсолютно беспомощна даже в городах, где жители боятся выходить на улицу по ночам, то что говорить о бесконечных китайских дорогах. Много раз какие-то подозрительные личности преграждали путникам тропу, и если бы не устрашающий вид бравых агентов с револьверами на поясах, Бог весть как дальше бы развивались события. Грэйг и Фри беспокоились больше не за себя, а за Цзинь Фо. Какая разница, кто убьет клиента? Ван или какой-либо разбойник? В любом случае пострадает компания. Впрочем, Цзинь Фо, тоже, кстати, вооруженный, вовсе и не собирался в такие моменты играть роль пассивного созерцателя. Сейчас он, как никогда, дорожил своей жизнью.

Прошло несколько дней, и путешественники достигли Сианьфу[49] — бывшей столицы Срединной империи и резиденции династии Тан.

Вряд ли здесь мог оказаться философ. В свое время тайпины долго и безуспешно атаковали этот город, защищенный мощными крепостными стенами. Сианьфу знаменит археологическими достопримечательностями и музеем, хранящим огромное количество бесценных древних записей на деревянных дощечках, плитах, металлических, глиняных и других изделиях.

Кроме того, этот город представляет собой важный торговый перекресток между Центральной Азией, Тибетом, Монголией и Китаем.

На следующий день наши герои оставили Сианьфу и направились на север. Двигаясь по дороге вдоль долины реки Вэйхэ,[50] путники прибыли в город Вэйнань — место кровавого восстания мусульман в 1860 году.

Отсюда, где пешком, где на случайной коляске, они кое-как добрались до крепости Тунгуань, расположенной в месте слияния Вэйхэ и Хуанхэ — знаменитой Желтой реки, несущей свои воды через восточные провинции Китая в одноименное море. Из-за бесконечных наводнений, практически выведших из строя Императорский канал,[51] жители Поднебесной называли эту реку Печалью Китая.

В Тунгуани путники даже ночью чувствовали себя в безопасности. Ранее торговый, теперь это военный городок с постоянным, довольно многочисленным гарнизоном. Возможно, Цзинь Фо пожелал бы остановиться здесь на несколько дней, найти подходящую гостиницу с хорошей кухней, чистым бельем, мягкой постелью. Не прочь были отдохнуть Грэйг и Фри, а о Суне и говорить нечего. Но он же все и испортил, поплатившись за проступок сразу четвертью длины косички!

Во время проверки на таможне вместо псевдонима бедный растяпа назвал настоящее имя своего хозяина!

Что тут началось! Знаменитый Цзинь Фо прибыл в Тунгуань! Какой почет для жителей маленького провинциального городка! Всем непременно захотелось посмотреть на человека, «одним и единственным желанием которого было прожить до ста лет».

Бедный Цзинь Фо, сопровождаемый бдительными агентами и несчастным Суном, едва унес ноги. Путники не останавливаясь двигались вдоль реки, пока в изнеможении не свалились в каком-то маленьком селении, где на несколько часов им было даровано спокойствие.

Сун походил на побитую и поджавшую от страха хвост собаку. Вдобавок он стал объектом всеобщего посмешища! Вместо некогда роскошной косы у него на затылке торчал облезлый крысиный хвостик! Уличные мальчишки, не стесняясь, награждали Суна самыми обидными прозвищами.

В этом маленьком городке, расположенном в двадцати лье от Тунгуаня, не оказалось ни лошадей, ни ослов, ни тележек, ни гамаков! Оставалось идти пешком, что окончательно испортило настроение Цзинь Фо. Он обозлился на весь свет, хотя в первую очередь был виноват сам. О, как наш герой сожалел о тех днях, когда ему все давалось так легко! В свое время Ван говорил: «Чтобы оценить по достоинству счастье, необходимо познать муку». Ах! Уж чего-чего, а горя и несчастий Цзинь Фо хлебнул сполна! А сколько людей без гроша в кармане, но счастливых и улыбающихся, повидал он за последние недели! И как приятно испытывать чувство исполненного долга! Как счастливы крестьяне, согнувшиеся на пашне, рабочие, колотящие молотком по доскам. Ведь в конечном счете именно безделье сделало Цзинь Фо ко всему равнодушным. Теперь-то он все понял! По крайней мере, ему так казалось!..

Но нет, Цзинь Фо, тебя еще ждут трудности!

Грэйг и Фри между тем перевернули вверх дном весь город и нашли-таки какую-то доисторическую тележку, на которой мог поместиться лишь один человек. Чтобы не загораживать пассажиру вид спереди, ее следовало подталкивать за ручки сзади. Если дул попутный ветер, на мачте, закрепленной за передок тележки, поднимался небольшой парус, и колымага ехала сама собой и даже быстрее, чем при подталкивании.

Итак, Цзинь Фо устроился поудобнее, направление ветра благоприятствовало путникам, парус напрягся, тележка скрипнула и покатилась по пыльной дороге.

— Давай, Сун, за ручки! — скомандовал Цзинь Фо.

Комердинер в это врем расстилал коврик на месте для багажа, чтобы устроиться там самому.

— Я кому сказал, за ручки! — заорал Цзинь Фо.

— Мой повелитель… я… дело в том… — залепетал Сун. Его ноги подогнулись, как у перегруженной лошади.

— Дело в том, что ты идиот и твое место сзади!

— Давай, давай, Сун! — эхом вторили Грэйг и Фри.

— Ну. — Хозяин выразительно поглядел на остаток косички несчастного камердинера. — Назад, болван, и не вздумай спотыкаться, в противном случае…

Цзинь Фо угрожающе соединил и раздвинул указательный и средний пальцы правой руки. Суп проворно соскочил с тележки, накинул подтяжки на плечи и взялся за ручки. Григ и Фри пристроились по бокам.

Не стоит описывать состояние Суна, ставшего лошадью. Великодушные братья-американцы часто меняли измученного камердинера. К счастью, постоянно дул попутный ветер. Так что сзади оставалось только поддерживать тележку в равновесии.

Большую часть времени Цзинь Фо сидел в коробе под тентом, но иногда шел пешком, дабы размять ноги.

Потихоньку путники, миновав Хуанфу и Кайфэн, добрались до берегов знаменитого Императорского канала длиной несколько сот лье, связывающего чайный район Сюйчжоу и Пекин. Далее их путь пролегал через Цзинань в провинцию Чжили,[52] где находится Тяньцзинь — крупный торговый центр, насчитывающий более четырехсот тысяч жителей. Наши герои явно спешили и потому не удосужились осмотреть даже некоторые из многочисленных достопримечательностей этого красивого и интересного города. А стоило бы, например, побродить по восточному предместью, где находятся знаменитые улочки Светильников и Старой одежды, поужинать в мусульманском ресторанчике «Мир и согласие», славящемся своими шербетами.

Путники быстро прошли по набережной, заваленной мешками с солью, миновали территории американской и английской концессий, ипподром, нивы, засеянные сорго, овсом, кунжутом,[53] виноградники, огороды, большое поле, облюбованное зайцами, куропатками и перепелами.

По каменистой, достаточно ухоженной тенистой дороге путешественники спешили в Пекин.

Было девятнадцатое июня. Через семь дней истекал срок, назначенный Вану!

Глава XIII

— Господа! — обратился Цзинь Фо к своим телохранителям, когда тележка остановилась у ворот Тунчжоу,[54] что в четырех лье от столицы Поднебесной. — Пекин совсем близко. Но я хочу остаться здесь, пока не истечет срок соглашения с Ваном. Мне будет легко затеряться в этом большом городе, разумеется, при условии, если Сун не забудет, что служит Ци Наню, простому торговцу из провинции Шэньси.

Нет, нет, Сун это хорошо помнит. Случайная оплошность и так обошлась ему дорого, и он надеется, что господин Цзинь Фо…

— Ци… — вмешался Грэйг.

— …Нань, — отчеканил Фри.

— …возложит на него привычный круг обязанностей. А пока, учитывая пройденный путь и ужасную усталость, господин Цзинь Фо…

— Ци… — заорал Грэйг.

— …Нань. — Фри тоже не смог себя сдержать.

— …да, да, господин, Ци Нань разрешит, наверное, своему бедному преданному слуге поспать в течение сорока восьми часов.

— Спи хоть все восемь дней, — заявил Цзинь Фо. — Я буду, по крайней мере, уверен, что ты не станешь молоть языком лишнего.

Следует заметить, что Тунчжоу фактически представляет собой огромный пригород Пекина. По обе стороны мощеной дороги, связывающей эти города, тянутся сплошные ряды домов, огородов, кладбищ, пагод. Движение здесь не прекращается ни днем, ни ночью.

Поскольку Цзинь Фо знал город, он сразу повел своих спутников в Таянмяо — бывший монастырь, переделанный в гостиницу. Здесь можно было удобно устроиться.

Цзинь Фо и агенты заняли смежные комнаты, а Сун юркнул в какой-то угол, и его больше никто не видел. Он не спустился ни к ужину, ни к последовавшему за ним небольшому совещанию.

— Необходимо, — заявили Грэйг и Фри, — купить местную газету. Может быть, там имеется что-либо интересное для нас.

— Вы правы, — ответил Цзинь Фо. — Это хорошая мысль.

Все трое вышли на улицу. Агенты по бокам внимательно осматривали прохожих, мгновенно оттесняя подозрительных. Узкие, мощеные улочки заканчивались на набережной, где господин Ци Нань купил и жадно перелистывал газету.

— Ничего, кроме сообщения о вознаграждении в две тысячи долларов тому, кто укажет местопребывание господина Вана из Шанхая. Он так и не объявился! — вздохнул мнимый торговец из Шэньси.

— Видимо, Ван не читает прессу, — сказал Грэйг.

— И по-прежнему готов исполнить данное обещание, — добавил Фри.

— Но где он может быть? — схватился за голову молодой человек.

Агенты пристально посмотрели на своего клиента.

— Вы понимаете, что последние дни будут самыми напряженными и беспокойными для вас?

— Ну конечно, — ответил Цзинь Фо. — С каждым часом опасность становится все больше.

— Но если роковой день наступит и с вами ничего не случится?

— Тогда мне нечего будет бояться.

— В таком случае, господин Цзинь Фо, — произнесли Грэйг и Фри, — можно предложить три варианта наших дальнейших действий.

— И какой первый?

— Вернуться в гостиницу, — сказал Грэйг, — запереться в номере и ждать истечения срока действия соглашения.

— А второй?

— Арестовать вас как злоумышленника, — ответил Фри, — и заточить в городскую тюрьму!

— Ну а третий?

— Объявить вас на некоторое время умершим, — заявили Грэйг и Фри.

— Вы не знаете Вана! — воскликнул Цзинь Фо. — Он проникнет в гостиницу, его не остановят стены и стража, он раскопает мою могилу. Не знаю, почему Ван не убил меня до сих пор. Но в любом случае я предпочту ждать своей участи на свободе.

— Хорошо!.. Подождем пока… — сказал Грэйг.

— Мне кажется, что… — начал Фри.

— Господа! — сухо заявил Цзинь Фо. — Вы поступите так, как я скажу. В конце концов, что потеряет компания, если я умру до тридцатого июня?

— Двести тысяч долларов, — выпалили Грэйг и Фри. — Деньги придется заплатить лицам, указанным в контракте.

— А я потеряю все, в том числе и жену. Так что судите сами, кто больше заинтересован в благополучном исходе дела.

— Вы правы!

— Вполне справедливо!

— Поэтому продолжайте вашу работу. А я буду действовать так, как мне заблагорассудится!

Последнее замечание агенты встретили гробовым молчанием. Им оставалось только плотнее прижаться к Цзинь Фо и удвоить внимание. Положение действительно усугублялось с каждым днем.

Тунчжоу — один из самых древних и оживленных городов в Поднебесной. От огромного количества людей его набережная походит на кишащий муравейник. У берега сгрудились сотни джонок и сампанов.

Тщательно все взвесив, Грэйг и Фри решили, что безопаснее будет находиться в центре толпы. Ведь смерть Цзинь Фо внешне должна произвести впечатление самоубийства. Письмо, найденное у него, не оставит в этом никаких сомнений. Таким образом, Ван мог подступиться к своей жертве только при наличии вполне определенных условий, которые, на взгляд агентов, отсутствовали на улице среди множества людей. Впрочем, от бывшего тайпина можно ожидать всего. Грэйг и Фри до боли в глазах всматривались в лица прохожих. Послышался какой-то крик, и агенты встревожились.

— Цзинь Фо! Цзинь Фо! — кричали уличные мальчишки, прыгая и хлопая в ладоши.

Неужели его опять узнали? Наш герой невольно замер. Грэйг и Фри приготовились к самому худшему.

Зеваки окружили бродячего музыканта. Все что-то кричали и аплодировали. Музыкант, когда собралось побольше народу, вытащил из кармана красивый лист бумаги и громко, торжественно возвестил: «Пять этапов жизни Великого старца».

Это была знаменитая песня-речитатив, мгновенно ставшая известной всему Китаю!

Грэйг и Фри хотели двинуться дальше, но Цзинь Фо заупрямился и, не узнанный, стоял и слушал чарующие слова, повествующие о его жизни и деяниях.

Певец, набрав в легкие побольше воздуха, громко запел о том, как луна озаряет бледным светом остроконечную крышу дома в Шанхае. Цзинь Фо молод. Ему двадцать лет. Он похож на стройную распустившуюся вербу. Но проходят годы. Луна на востоке словно любуется прекрасным именем героя песни. Цзинь Фо сорок лет. Его помыслы сбылись. Соседи воздают хвалу великодушному богачу.

Постепенно певец изменился внешне и стал походить на старика. Грянули аплодисменты. Затаив дыхание, зрители слушали продолжение музыкальной сказки. Лунным светом залито все вокруг. Цзинь Фо — шестьдесят. Зеленые листья весны и лета сменились желтым цветом осенних хризантем! И вот луна исчезает на западе. Цзинь Фо — восемьдесят! Тело согнуто, подобно креветке в кипящей воде. Он на закате жизни.

Наконец петухи возвещают наступление нового дня. Цзинь Фо сто лет! Он умирает, исполнив свое самое заветное желание. Но великий Янь[55] отвергает его. Владыка Янь не любит глубоких старцев в своей свите. Отовсюду изгнанный, старый Цзинь Фо становится вечным странником!

Толпа восторженно приветствовала певца, а тот бойко принялся за три сапека[56] продавать экземпляры с текстом песни.

«А почему бы и мне не купить?» — подумал Цзинь Фо, вытащил из кармана несколько монет и протянул их через головы сидящих в переднем ряду. Вдруг его ладонь разжалась, моменты выпали и со звоном ударились оземь. Цзинь Фо наклонился и оказался лицом к лицу с ним. Их взгляды схлестнулись.

— А-а-а-а! — воскликнул наш герой.

В этом возгласе было и удивление, и вопрос, и ужас!

— Ван! — крикнул Цзинь Фо.

— Ван! — эхом отозвались агенты, мгновенно оказавшиеся рядом.

Да, это был Ван собственной персоной! Первым опомнился философ. Оттолкнув двух зевак, он бросился наутек.

Цзинь Фо также быстро пришел в себя и, сопровождаемый Грэйгом и Фри, помчался вдогонку за своим учителем.

Агенты узнали мудреца и по его поведению поняли: он не ожидал увидеть здесь Цзинь Фо. Но почему Ван хотел скрыться? Бывший тайпин убегал так быстро, словно за ним гналась вся полиция Поднебесной.

— Я не банкрот! Ван, Ван! Не банкрот! — кричал Цзинь Фо.

— Богатый! Богатый! — вторили Фри и Грэйг.

Однако Ван был слишком далеко, чтобы услышать. Он бежал вдоль набережной канала и вскоре достиг ворот западного предместья.

Преследователям, несмотря на все усилия, нагнать его никак не удавалось. Напротив, расстояние между ними и прытким мудрецом увеличивалось.

Полдюжины китайцев, не считая нескольких полицейских, тоже бросились в погоню. Причем число добровольных помощников Цзинь Фо быстро росло. Ведь многие зрители слышали имя Вана. К счастью, философ не назвал в ответ своего ученика, иначе весь город устремился бы по пятам столь знаменитого человека. Достаточно, однако, было и разоблачения Вана, того самого загадочного Вана, за поимку которого обещано щедрое вознаграждение!

— Ван! Ван! Я богаче, чем прежде! — продолжал кричать Цзинь Фо.

— Не банкрот! Не банкрот! — повторяли Грэйг и Фри.

— Остановитесь! Остановитесь! — орали остальные.

Ван бежал не оглядываясь. Прижав руки к груди, он удалялся быстрыми экономными прыжками. Предместье осталось позади. Философ устремился вперед по широкой, мощеной дороге. Преследователи набрали скорость. Так продолжалось примерно двадцать минут. Никто не знал, чем закончится сумасшедший бег. Стало, однако, заметно, что Ван подустал и сбавил скорость. Потом, почувствовав неладное, сделал крюк и исчез в густой зелени сада возле небольшой пагоды справа от дороги.

— Десять тысяч таэлей тому, кто его остановит! — крикнул Цзинь Фо.

— Десять тысяч таэлей! — повторили Грэйг и Фри.

— Вперед! Держи! — заорали самые нетерпеливые из преследователей.

Ван между тем появился с другой стороны пагоды. Он бежал по узенькой тропинке вдоль ирригационного канала, затем сделал новый крюк и опять оказался на знакомой широкой, мощеной дороге.

Было видно, что силы мудреца на исходе. Цзинь Фо, Грэйг и Фри, напротив, нисколько не устали. Казалось, они не бежали, а летели, и никто из толпы не мог их обогнать. Развязка близилась. Через несколько минут все будет кончено.

Впереди показался знаменитый мост Балицяо — архитектурный шедевр китайских мастеров, отделанный мраморной балюстрадой[57] и двойным рядом гигантских каменных львов.

Было ясно, что образумить философа словами невозможно. Его следовало догнать, схватить и, при необходимости, даже связать. Время для объяснений наступит потом.

Ну а что же Ван?

По какой то непонятной причине он страшился очутиться лицом к лицу со своим учеником. Из последних сил философ вскочил на мраморную балюстраду и бросился вниз в желтые воды Бэйхай.

Цзинь Фо на мгновение остановился и завопил не своим голосом:

— Ван! Ван!

Но ответа не получил и с криком:

— Я тебя все равно схвачу! — кинулся в реку.

— Грэйг? — сказал Фри.

— Фри? — сказал Грэйг. — В воде двести тысяч долларов!

И оба не мешкая бросились за несчастным клиентом.

Кое-кто из толпы последовал примеру наших героев. Но все их усилия оказались тщетными. Ван бесследно исчез. При падении он, видимо, захлебнулся, потерял сознание и течение отнесло его в сторону. Но почему философ вел себя столь странным образом? Так ли уж он хотел избавиться от преследователей? Или загадка таилась в другом? Никто не мог ответить на эти вопросы.

Два часа спустя Цзинь Фо, Грэйг и Фри, опечаленные и разочарованные, но сухие и накормленные, а также разбуженный и оттого злой Сун двинулись в сторону Пекина.

Глава XIV

Чжили, самая северная из восемнадцати провинций Китая, разделена на девять департаментов. В одном из них находится Шунь-тяньфу, что в переводе означает Великий город, повинующийся только Небу. Это и есть Пекин.

Столица Поднебесной состоит из китайской и маньчжурской частей, отделенных друг от друга широким бульваром и мощной стеной. Маньчжурский район, в свою очередь, включает в себя Желтый город и Красный или Запретный город.

Раньше в Пекине проживало более двух миллионов человек. Массовая эмиграция сократила это число в настоящее время до одного миллиона. Национальный состав жителей столицы Поднебесной довольно однороден: в основном это китайцы и маньчжуры, к которым необходимо добавить десять тысяч мусульман и совсем небольшое количество выходцев из Монголии и Тибета.

Высокая, мощная стена длиной шесть лье и шириной от сорока до шестидесяти футов, отделанная снаружи красным кирпичом, представляющая в целом великолепное место для прогулок, окружает маньчжурскую часть столицы. Сверху через каждые двести метров расположены выступающие вперед сторожевые башни, а венчают этот грандиозный прямоугольник четыре огромных бастиона, в основании которых находятся караульные помещения. Таким образом, император, он же Сын Неба, защищен весьма надежно.

В маньчжурской части Пекина раскинулся Желтый город площадью шестьсот шестьдесят гектаров. Сколько здесь любопытного! Великолепный канал, называемый «Срединным морем»,[58] изумительный по красоте мраморный мост, Пагода испытаний; Байтасы — изящный монастырь, который, кажется, завис над зеркальной гладью воды,[59] Бэйтан — церковь католических миссионеров.[60] Императорская пагода с крышей, выложенной из звучащих колокольчиков и лазурно-голубой черепицы, огромный храм, воздвигнутый в честь предков правящей династии, Храм покровителя ветров, изобретателя пороха, шелка, Храм владыки Неба,[61] пять Павильонов драконов,[62] Монастырь вечного покоя[63] и так далее.

В центре этой территории расположен Запретный город площадью восемьдесят гектаров, окруженный рвом с водой. Семь мраморных мостов соединяют резиденцию правящей династии с внешним миром. Проникнуть сюда можно только через южные, так называемые Ворота высшей чистоты.[64] Через них проходят император и члены его семьи.

Запретный город также поражает обилием причудливых архитектурных сооружений. Прекрасен Храм предков, украшенный двойной крышей из разноцветной черепицы; Дворец высшего согласия, где устраиваются различные официальные торжества;[65] Дворец среднего согласия, где выставлены портреты предков Сына Неба; великолепен Дворец покровительственного согласия — здесь находится императорский трон, а павильон Нэйгэ является местопребыванием Высшего совета под руководством князя Гуна,[66] министра иностранных дел, дяди нынешнего правителя; удивителен Павильон литературных цветов, где император ежегодно дает толкования священных книг; павильон Чуансиньдянь, где приносят жертвы в честь великого Конфуция; императорская библиотека; Уиндянь, где хранятся медные и деревянные пластинки, предназначенные для печатания книг; ателье, в которых шьют платья для придворных; Дворец небесной чистоты — место обсуждения семейных проблем; Дворец высшего земного создания — резиденция юной императрицы; Дворец созерцания, куда император удаляется в случае болезни; три дворца, в которых живут дети правителя; Храм умерших родителей; четыре дворца для вдовы и наложниц Сянь Фэна,[67] скончавшегося в 1861 году; Чусюгун — резиденция императорских жен; Дворец всеобщего покоя — странное название для школы, где учатся отпрыски высших военных чинов; Дворец очищения и воздержания; Дворец первозданной чистоты, здесь обитают принцы крови; Храм Бога — хранителя города; Храм тибетской архитектуры;[68] магазин лавровых венков; интендантская служба императорского дворца; Лаогунчу — обиталище евнухов — в Красном городе их не менее пяти тысяч.

Производит большое впечатление множество других красивых и оригинальных строений, скажем, Цзыгуангэ, Павильон пурпурного света, где девятнадцатого июня 1873 года император принял послов США, России, Голландии, Англии и Пруссии.

Где вы найдете еще один город с таким количеством разнообразных и великолепных сооружений?

К вышеперечисленному необходимо также добавить Юаньминюань — чудесный летний дворец в двух лье от Пекина. Он был разрушен в 1860 году,[69] однако сохранились его замечательные Сады безупречной и спокойной красоты, холмик Нефритовый источник и горка Десять тысяч лет жизни.

В маньчжурской части находятся дипломатические представительства Франции, Англии, России, английский госпиталь, различные католические миссии, огромные помещения для содержания слонов. В настоящее время там проживает одно огромное хромое животное, которому недавно исполнилось сто лет.

Улочки в Пекине — за исключением Запретного города и некоторых других мест — летом пыльные, а зимой грязные. Вплотную к проезжей части подступают низенькие и убогие домишки, иногда попадаются добротные строения какого-нибудь знатного мандарина. Повсюду бегают лохматые и вшивые собаки, величественно бродят верблюды, нагруженные мешками с углем, иногда проплывают паланкины с четырьмя или восемью носильщиками в зависимости от ранга чиновника; скрипят телеги, повозки, на каждом углу — нищие.

Китайская часть города внешне мало чем отличается от маньчжурской. Здесь находятся два знаменитых храма — Неба и Сельского хозяйства,[70] а также храм богини Гуаньинь, изумительные пруды с золотыми рыбками, рынки, театры и так далее. Большой проспект делит эту территорию на восточную и западную. Его, в свою очередь, перпендикулярно пересекает улица Чакуа, где и проживала будущая мадам Цзинь Фо.

Читатель, вероятно, помнит, как молоденькая вдова с перерывом в несколько дней получила два письма. В первом жених писал, что он банкрот. Во втором утверждал прямо противоположное, обещая как можно скорее припасть к ногам возлюбленной.

Очаровательная Лэ У вначале считала дни и часы, оставшиеся до встречи с суженым. Затем, не выдержав, впала в глубокую меланхолию. Цзинь Фо как в воду канул. Напрасно шли письма в Шанхай, ответа все не было. Минуло более месяца. Легко догадаться, в каком состоянии пребывала молодая женщина.

Почти все время Лэ У сидела дома и ждала, ждала…

Мерзкая Нань просто взбесилась. Она постоянно бурчала, была всем недовольна и буквально извела хозяйку.

И все-таки Лэ У не теряла надежды, а надежда, как известно, покидает нас последней.

Господствующей религией в Китае является буддизм, насчитывающий более трехсот миллионов последователей и состоящий из двух ветвей. Первую представляют бонзы, одетые в серое платье и красный головной убор, вторую — ламы, облаченные во все желтое. Лэ У была сторонницей первого направления. Ее часто видели в храме Гуаньтимяо, сооруженного в честь богини Гуаньинь. Там безутешная женщина молилась за своего возлюбленного.

Какое-то предчувствие подсказывало Лэ У, что ее другу угрожает опасность. Окликнув служанку, она приказала разыскать паланкин с носильщиками, чтобы вновь отправиться к святому месту.

Нань по своей привычке пожала плечами, фыркнула и вышла на улицу.

А грустная хозяйка тем временем печально смотрела на молчащий фонограф. Внезапно ее осенило.

— По крайней мере, пусть знает, что я ждала и думала о нём.

Лэ У, нажав на маленькую блестящую кнопочку, заговорила, стараясь найти для любимого самые добрые и нежные слова.

Хлопнула дверь, вошла Нань, прервав монолог молодой вдовы.

— Носилки поданы, госпожа, — проворчала служанка.

Но Лэ У уже не слышала ее. Она быстро вышла из дома, поудобнее устроилась в паланкине, приказав отнести ее в Гуаньтимяо.

Храм находился недалеко, достаточно было на ближайшем перекрестке повернуть на Большой проспект и подняться до Небесных ворот.

Носильщики с трудом продирались сквозь уличную толпу. Вокруг стоял неимоверный шум и гам: дружному хору продавцов, расхваливающих свои товары, вторили настойчивые призывы гадалок, фотографов, карикатуристов и прочих. Невдалеке проходила похоронная процессия, рядом — свадебный кортеж, не столь веселый, как погребальное шествие, но так же успешно создающий толчею. Перед домом какого-то чиновника собралось десятка два-три зевак. Некто в лохмотьях изо всех сил бил в барабан, пытаясь таким образом привлечь к себе внимание правосудия.

На каменном возвышении лежал злоумышленник. Он только что получил порцию палочных ударов. Его охраняли двое вооруженных короткой пикой и саблей солдат в маньчжурских шапочках с красными кистями. Чуть дальше несколько китайцев, связанных вместе за косички, понуро брели в ближайший полицейский участок. Рядом, странно подпрыгивая, передвигался какой-то несчастный. Его левая рука и правая нога были закреплены в двух отверстиях одной длинной доски. Слева, в низкой деревянной клетке на корточках, сидел оплеванный и побитый вор. Поодаль, согнувшись словно быки под ярмом, стояли несколько преступников в тяжелых шейных колодках. И повсюду безрукие, безногие, косые и хромые нищие.

Неудивительно, что паланкин продвигался с трудом сквозь это столпотворение. Тем не менее вскоре Лэ У была на месте. Она сошла с носилок и направилась в храм к «мельнице для молитв» — священному устройству, смахивающему на детскую юлу. Рядом, в ожидании богомольцев, а еще больше их подношений, стоял молчаливый бонза.

Лэ У вручила священнослужителю несколько монет и, прижав левую ладонь к сердцу, правой закрутила рукоятку. «Мельница» завращалась, но не очень сильно, значит Всевышний может не услышать молитв бедняжки!

— Посильнее, — ободряюще подсказал служитель культа.

Молодая женщина охотно повиновалась, протянув бонзе еще несколько монет. Так продолжалось около пятнадцати минут, пока священник знаком не остановил Лэ У. Невеста Цзинь Фо приникла к статуе богини Гуаньинь, потом вышла из храма и поднялась в паланкин, приказав носильщикам возвращаться домой.

Внезапно, как раз перед выходом на Большой проспект, слуги молодой вдовы резко остановились. Появились солдаты, они грубо расталкивали толпу. Мгновенно закрылись лавочки. Все поперечные улицы оказались заблокированными при помощи специальных перегородок.

В начале проспекта появился шумный кортеж. Это был император Гуан Сюй,[71] он возвращался в свою резиденцию.

Впереди, озираясь по сторонам, продвигался отряд дозорных, за ним — два ряда солдат с копьями и палками. Далее группа высших офицеров несла большой желтый зонт, украшенный драконом — эмблемой императора. Наконец появился паланкин, поддерживаемый шестнадцатью носильщиками в красных с белыми розетками платьях и шелковых жилетах. Князья крови, высшие сановники на скакунах, покрытых желтой попоной, сопровождали своего повелителя.

В паланкине полулежал Сын Неба, племянник усопшего императора Тун Чжи.[72]

В конце следовали конюхи и прочая прислуга. Вскоре, ко всеобщей радости, процессия исчезла за Небесными воротами.

Спустя некоторое время носильщики беспрепятственно доставили Лэ У к дому. Какой же сюрприз уготовила богиня Гуаньинь для молодой вдовы!

Лэ У собиралась взяться за дверную ручку. Как раз в тот момент показалась какая-то несуразная пыльная тележка, запряженная двумя мулами. С нее спрыгнул Цзинь Фо собственной персоной, затем Грэйг с Фри и Сун!

— Это вы, вы! — задохнулась от радости Лэ У.

— Моя родная, любимая! — кинулся к своей невесте Цзинь Фо. — Ведь вы не сомневались, что я вернусь?

Вместо ответа молодая женщина взяла нашего героя за руку и повела в будуар, к маленькому фонографу — немому свидетелю ее долгого мучительного ожидания.

— Я ни на секунду не переставала вас мое сердце, вышитое шелковыми цветами, ждать, — выдохнула Лэ У.

Она вынула из аппарата лист бумаги, перевернула его, вновь заправила и нажала на кнопку.

Цзинь Фо услышал нежный серебряный голосок:

— Вернись, мой любимый, я жду тебя! Вернись ко мне! Пусть наши сердца всегда будут вместе! Я непрестанно думаю о тебе…

Фонограф на мгновение замолчал. Но потом вновь послышался голос, правда на этот раз какой-то ворчливый и недовольный:

— Мало хозяйки, скоро придет и хозяин дома! Хоть бы владыка Янь придушил их обоих!

Конечно, это был голос Нань. После ухода Лэ У старая мегера решила высказаться. Но аппарат еще работал и потому четко зафиксировал неосторожные откровения служанки.

Эй, прислуга, опасайся фонографа!

В тот же день Нань была выставлена за дверь.

Глава XV

Ничто отныне не препятствовало свадьбе богача Цзинь Фо и красавицы Лэ У. Через шесть дней истекал срок, назначенный Вану. Но несчастный философ погиб. Бояться, таким образом, было некого и нечего.

Свадьбу назначили на двадцать пятое июня. Символическая дата! Этот день Цзинь Фо еще недавно хотел сделать последним в своей жизни.

Узнав из подробного рассказа жениха о смерти философа, юная невеста не смогла сдержать нахлынувших слез. Она знала и любила Вана и именно благодаря ему познакомилась с Цзинь Фо.

— Бедный Ван! — вздохнула молодая женщина. — Его будет не хватать на нашей свадьбе.

— Бедный Ван! — склонил голову Цзинь Фо, искренне сожалея о потере друга и учителя.

— Может быть, он решил умереть, чтобы не выполнять грозного обещания? — Лэ У устремила на гостей заплаканные глаза.

Увы! Ее версия походила на правду.

После происшествия на мосту Балицияо китайские газеты прекратили публикацию объявлений достопочтенного Бидульфа, и тяготившая Цзинь Фо слава так же быстро исчезла, как и возникла.

Читатель спросит, как повели себя в этой ситуации Грэйг и Фри?

Хотя им и предписывалось защищать интересы компании до тридцатого июня, в действительности Цзинь Фо в их услугах больше не нуждался. Вана нечего бояться, его просто нет в живых. Может быть, самый дорогой клиент «Ста лет» сам захочет покуситься на свою жизнь? Тоже исключено. Цзинь Фо только что обрел счастье и ни за что не хотел умирать. Таким образом, Грэйг и Фри могли со спокойной совестью вернуться в компанию.

Но ведь это были замечательные парни! И Цзинь Фо пригласил их на свадьбу, на что агенты с удовольствием согласились.

— Кстати, — невозмутимо обратился Фри к Грэйгу, — женитьба есть в известном смысле самоубийство!

— Безусловно, — согласно кивнул Грэйг. — Но в данном случае жизнь отдается в надежные руки!

На следующий день в доме появилась новая прислуга.

Приехала госпожа Лу Далу, тетушка Лэ У. Племянница очень нуждалась в ее помощи и советах. Госпожа Лу Далу была супругой знатного мандарина четвертого ранга второго класса, бывшего императорского чтеца и члена академии Ханьлинь.[73]

Что касается Цзинь Фо, то после свадьбы он рассчитывал побыстрее уехать из Пекина, так как не переносил близости императорского двора. Наш герой хотел обосноваться с молодой женой в своем роскошном имении в Шанхае.

А пока жених Лэ У временно проживал в «Вечном счастье» — великолепной гостинице, расположенной на бульваре Тяньмэнь, как раз между китайской и маньчжурской частями столицы.

Там же обосновались Грэйг и Фри. Сун продолжал исполнять свои привычные обязанности. Однако стал более осторожен, и близко не подходил к фонографу. Случай с Нань послужил ему хорошим уроком!

К счастью, Цзинь Фо встретил в Пекине и пригласил на свадьбу друзей из Кантона — торговца Ян Бана и писателя Хуана.

Когда-то бесстрастный и ко всему равнодушный ученик мудреца Вана был ныне по-настоящему счастлив! Два месяца ужасных испытаний, постоянного напряжения научили его многому. Останься бедняга-философ в живых, он бы лишний раз убедился в своей правоте.

Цзинь Фо постоянно находился рядом с Лэ У. Молодая женщина была безмерно счастлива! И зачем ей эти бесчисленные платья из самых дорогих магазинов Пекина? Она думала только о нем, своем милом, и без конца повторяла слова великого мудреца: «Если жена полюбила мужа, то это на всю жизнь; жена обязана глубоко уважать того, чье имя носит, и быть достойной его; в доме жена должна походить на безмолвную тень и прозрачное эхо; муж — Небо для жены».

Между тем свадебные приготовления шли полным ходом.

Тридцать пар вышитых туфель — обязательная часть приданого невесты, уже стояли в доме на Чакуа. Кондитерские изделия из магазина Синюян, различные варенья, сухие фрукты, поджаренный и обсахаренный миндаль, леденцы, сироп из ягод терновника, апельсины, имбирь и грейпфруты, рулоны великолепного шелка, масса безделушек из золота и драгоценных камней, кольца, браслеты, заколки для волос и так далее — всем вышеперечисленным потихоньку наполнялся будуар Лэ У.

В Китае невесту сначала представляют родственникам мужа. Тот до последнего момента не знает свою будущую жену. Наконец закрытый паланкин прибывает в его дом. Жениху передаются ключи, тот открывает дверцу. Если невеста нравится, он протягивает ей руку. В противном случае — резко захлопывает дверь. И на этом все кончается.

Разумеется, на свадьбе Цзинь Фо все будет иначе. Он давно знал и любил свою избранницу. Это значительно упрощало дело.

Наконец наступило двадцать пятое июня. Следуя обычаю, последние три дня жилище Лэ У постоянно оставалось освещенным изнутри. Госпожа Лу Далу, представляющая семью будущей супруги, не смыкала глаз, тем самым демонстрируя печаль от расставания Лэ У с отчим домом. Если бы Цзинь Фо имел родителей, его имение тоже осталось бы освещенным в знак траура, так как «женитьба сына расценивается как смерть отца».

Поскольку молодые были сиротами, они сочли за благо пренебречь многими из перечисленных обычаев. Зато скрупулезно соблюдались другие традиции.

Пригласили астролога. Гороскоп, составленный по всем правилам, свидетельствовал о полном сходстве характеров молодых. Все им благоприятствовало: время года, положение звезд, луны.

В Китае жених и невеста не венчаются в церкви, не регистрируются в соответствующем светском учреждении. Как правило, будущая супруга во главе торжественной процессии едет в дом жениха. Поскольку наш герой временно проживал в гостинице, было условлено, что Лэ У в свадебном наряде появится там в восемь часов вечера.

В девятнадцать часов Цзинь Фо, в сопровождении сияющих Грэйга и Фри, принимал гостей. Почтенным господам заранее отправили приглашение на красной бумаге. Все пришли вовремя. Никто не хотел опоздать на великолепный праздник. Мужчины стояли отдельно, от дам, которые, шурша шелковыми платьями и позвякивая драгоценностями, оживленно переговаривались около отведенного для них стола.

Торговец Ян Бан и писатель Хуан явно гордились своим другом. По апартаментам важно расхаживали несколько мандаринов в специальных головных уборах с красным значком, указывающим на их принадлежность к высшему рангу. Все приглашенные — в основном скромные гражданские служащие — были китайцы, что вполне соответствовало взглядам хозяина.

Цзинь Фо, как того требовал этикет, встречал гостей у порога. Каждого прибывшего он лично провожал в банкетный зал, церемонно указывая дорогу и пропуская вперед в дверях, которые распахивали лакеи в золоченых ливреях.

По пути наш герой почтительно осведомлялся о здоровье гостя и членов его семьи.

Словом, поведение Цзинь Фо было безупречным, и ни один даже самый внимательный наблюдатель не смог бы упрекнуть его в нарушении исконных традиций и правил.

Грэйг и Фри восхищенно взирали на молодого, не забывая одновременно зорко посматривать вокруг. А что, если по какой-либо причине Ван не утонул и остался жив? И вдруг он объявится сегодня? Ведь время еще есть! Это невероятно, но, чем черт не шутит!

А в это время молодая вышла из своего дома на Чакуа и удобно устроилась в закрытом паланкине.

Если наш герой в качестве жениха отказался облачиться в костюм мандарина, на что, по китайским обычаям, имел полное право, то Лэ У полностью подчинилась правилам высшего света. Она была потрясающе хороша в своем красном платье из позолоченного шелка. Лицо ее скрывала вуаль из натурального жемчуга, ниспадающая с роскошной золотой диадемы. Драгоценные камни и изумительные искусственные цветы украшали длинные черные косы прекрасной женщины.

Несомненно Цзинь Фо по достоинству оценит красоту возлюбленной, когда откроет дверцу паланкина.

Кортеж тронулся в путь. Друзья и подруги Лэ У следовали за паланкином, торжественно неся различные предметы приданого. Впереди шли два десятка музыкантов. Гремела музыка, перемежаемая звуком гонга. Вокруг суетились носильщики факелов и фонарщики.

Лэ У продолжала ехать взаперти. Согласно этикету первому она должна показаться будущему супругу.

Наконец шумная процессия остановилась у входа в гостиницу «Вечное счастье». Цзинь Фо стоял здесь же, готовый открыть дверцу, чтобы помочь будущей супруге сойти вниз, в номер, где оба они помолятся и потом отправятся к гостям. Здесь Лэ У должна будет совершить четырехкратное коленопреклонение перед мужем. Тот, в свою очередь, сделает так два раза. Затем оба разбрызгают несколько капель вина — жертвенного возлияния. После этого молодым супругам поднесут два бокала с шампанским, из которых они отопьют половину, сольют оставшееся в один бокал и по очереди осушат сосуд.[74]

Так происходит освящение брака.

Паланкин прибыл. Цзинь Фо, взяв предварительно ключ у церемониймейстера, открыл дверцу и протянул руку восхитительной и ужасно взволнованной Лэ У. Будущая госпожа Цзинь Фо, сойдя с паланкина, прошла через образовавшийся в толпе коридор. Приглашенные почтительно склонили голову, прижав руку к груди.

Лэ У собиралась переступить порог гостиницы по сигналу. В небо взлетели огромные бумажные змеи и закачались, подставляя легкому теплому ветерку бока, украшенные драконами, фениксами[75] и другими символами семейного счастья. В воздухе появились десятки белоснежных голубей. Загремел фейерверк.

Внезапно со стороны бульвара Тяньмэнь послышался какой-то шум, крики, звуки трубы. Потом наступила тишина и снова поднялся шум.

Цзинь Фо замер. Друзья в нерешительности остановились, ожидая, пока Лэ У войдет в гостиницу.

Улица наполнилась каким-то лихорадочным оживлением. Совсем рядом послышались звуки трубы.

— Что происходит? — спросил Цзинь Фо.

Предчувствие сжало сердце молодой женщины. Внезапно толпа заполнила улицу. В центре ее стоял глашатай в императорской ливрее и в мертвой тишине читал:

«Умерла вдовствующая государыня! Траур! Траур!»

Цзинь Фо сжал кулаки. И надо ж такому случиться! Это какой-то рок! Далее в сообщении говорилось, что всем в Поднебесной в течение некоторого времени (какого именно, будет определено позже) специальным указом императора запрещалось брить голову, устраивать публичные торжества, в том числе свадьбы, прекращали работу суды.

Страшно огорченная Лэ У стоически перенесла удар. Она взяла руку жениха и как можно спокойнее произнесла:

— Подождем, милый.

Паланкин вместе с молодой женщиной уехал в обратном направлении на улицу Чакуа. Праздник был отложен, столы разобраны, музыканты отправлены по домам. Друзья старались подбодрить огорченного Цзинь Фо, но скоро и они разошлись.

Цзинь Фо остался вместе с Грэйгом и Фри в опустевшем номере гостиницы «Вечная радость». Сколько горького сарказма содержалось теперь в этом названии!

Запрет мог продолжаться по желанию Сына Неба бесконечно! А Цзинь Фо так хотел на следующий же день после свадьбы, вместе с Лэ У вернуться в Шанхай, в свой дом и начать новую жизнь.

Появился слуга с письмом для Цзинь Фо. Взглянув на почерк, тот не выдержал и вскрикнул.

Письмо было от Вана. Вот его содержание:

«Мой друг! Я не мертв, но, когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Умираю, так как не могу сдержать своего обещания. Но будь спокоен, все предусмотрено.

Твое письмо находится в руках Лао Шэна, бывшего командира отряда тайпинов. Этот человек сделает все как надо. Он получит вместо меня свою долю в страховом полисе. Я позаботился об этом…

Прощай! Опережаю тебя на немного! До скорого свидания!

Ван».

Глава XVI

Вот это новость! Положение Цзинь Фо значительно ухудшилось.

Ван не решился-таки убить любимого ученика и, не ведая о переменах в его судьбе, перепоручил сделать это другому, И кому, разбойнику! Уж у того-то, конечно, не дрогнет рука, за пятьдесят тысяч долларов он не остановится ни перед чем!

— Ах, мне все чертовски надоело! — воскликнул вконец расстроенный Цзинь Фо.

Грэйг и Фри также прочитали письмо Вана.

— Но здесь не фигурирует двадцать пятое июня, как конечная дата, — заметили они.

— По-видимому, Ван поручил Лао Шэну убить меня, не оговорив срока.

— Вот как! — хором произнесли Грэй и Фри. — В интересах разбойника действовать как можно быстрее.

— Но почему?

— Через несколько дней вам придется возобновить контракт, в противном случае он для всех потеряет силу!

— Ладно, — махнул рукой Цзинь Фо. — Как бы там ни было, следует не мешкая забрать письмо у Лао Шэна. Пусть это даже обойдется мне в пятьдесят тысяч долларов.

— Совершенно справедливо! — заявил Грэйг.

— Правильно! — согласился Фри.

— Но где находится этот тайпин? Может быть, разыскать его будет легче, чем Вана? — предположил Цзинь Фо.

Он не мог устоять на месте и ходил взад-вперед по комнате. События последних нескольких часов ввергли его в какое-то лихорадочное возбуждение.

— Я еду искать этого Лао Шэна, — сказал Цзинь Фо. — Что же касается вас, господа, вы свободны!

— Господин Цзинь Фо, — как всегда Грэйг и Фри были единодушны, — интересам «Ста лет» угрожает серьезнейшая опасность. Оставить в таких обстоятельствах вас одного было бы нечестно, мы едем с вами!

Наши герои не мешкая стали готовиться к отъезду. А пока они собираются, расскажем немного о Лао Шэне. Сей господин был так известен, что найти его не составляло особого труда.

Бывший товарищ Вана в свое время бежал от преследования на север Поднебесной, за пределы Великой Китайской стены и в настоящее время промышлял самым обычным разбоем. Ну что ж, трудно подыскать для убийства более подходящего человека! Для такого жертвой больше, жертвой меньше — все одно.

Цзинь Фо и агенты навели подробные справки о бывшем тайпине. Выяснилось, что недавно его видели в районе Фунина — небольшого порта на берегу Ляодунского залива.[76] Туда наши герои и решили не мешкая отправиться.

Цзинь Фо рассказал Лэ У о письме Вана. Та расстроилась еще больше, в глазах появились слезы. Сколько испытаний за последнее время выпало на долю бедной женщины! Она хотела отговорить Цзинь Фо от поездки. Ведь его могут убить! Не лучше ли подождать здесь, где-нибудь спрятаться, уехать из страны, наконец?

Цзинь Фо вкрадчиво, но твердо заявил возлюбленной, что не сможет жить под постоянной угрозой смерти, во власти какого-то разбойника с большой дороги. Нет! С этим надо покончить раз и навсегда! Цзинь Фо и его спутники сегодня же уедут, найдут Лао Шэна, любой ценой получат назад злосчастное письмо и вернутся в Пекин раньше, чем будет снят траур по вдовствующей императрице.

— Моя милая сестричка, — сказал Цзинь Фо, — сейчас я не столь сожалею, что наша свадьба отложена! Если бы она состоялась…

— Если бы она состоялась, — зарыдала Лэ У, — я была бы вправе следовать за вами. Впрочем, ничто не мешает мне сделать это уже и сегодня!

— Нет! — отрезал Цзинь Фо. — Дорогая, вы останетесь дома. Так мне будет легче. До свидания, Лэ У, до свидания!

И наш герой с затуманенными глазами нежно, но решительно оторвал от себя руки молодой женщины.

В тот же день Цзинь Фо, Грэйг, Фри и невезучий Сун оставили Пекин и направились в Тунчжоу.

Через некоторое время путники прибыли на место и устроили небольшое совещание: как двигаться дальше?

Сухопутный вариант, очень опасный и трудный, был отклонен. Добраться до Фунина морем безопаснее, да и понадобится для этого всего четыре — пять дней. А дальше придется действовать сообразно обстановке.

Но где найти подходящее судно?

И здесь впервые за последние недели фортуна улыбнулась Цзинь Фо. Как раз в устье Байхэ[77] стоял готовый к отплытию в Фунин современный пароход. Пока ученик Вана договаривался с капитаном, Грэйг и Фри закупили необходимое спасательное снаряжение: от простого шлема до подводных костюмов последней конструкции. Ведь Цзинь Фо по-прежнему стоил двести тысяч долларов.

Итак, двадцать шестого июня в полдень наши герои погрузились на борт «Бэйтана» и поплыли вниз по течению.

Байхэ очень извилистая, полноводная река, вполне пригодная для прохода крупнотоннажных судов. Движение здесь гораздо оживленнее, чем по бегущей вдоль берега сухопутной дороге от Тунчжоу.

«Бэйтан» быстро продвигался вперед между бакенами фарватера,[78] звонко шлепая лопастями винта по желтоватой воде и разгоняя круги по спокойной зеркальной глади реки. Радуя глаз, показалась и внезапно исчезла за крутым поворотом башня пагоды в предместье Тунчжоу. На этом участке Байхэ не столь широка, как дальше. Она медленно катит свои воды вдоль песчаных берегов, среди лесов и фруктовых садов небольших деревушек. Вскоре показался Тяньцзинь. Здесь пароходу предстояло протискиваться между сотнями больших и малых судов, которыми буквально кишела гавань. Если на пути встречались джонки на якоре, моряки без зазрения совести рубили канаты, и дрейфующие по течению лодки еще больше загромождали и так напоминающий муравейник порт.

Во время движения Грэйг и Фри с удвоенным вниманием следили за обстановкой на борту. Ведь теперь речь шла не о Ване, с которым всегда можно договориться, агенты ждали Лао Шэна — страшного тайпина, которого, к сожалению, никто из наших героев не знал в лицо. Как его обнаружить? Грэйг и Фри в каждом пассажире «Бэйтана» видели убийцу! Они не ели и не спали, неотступно следуя за Цзинь Фо.

А Суну становилось не по себе при мысли, что скоро придется плыть морем. По мере приближения парохода к заливу Чжили[79] камердинер все более бледнел, к горлу подступала тошнота, рот кривился в судорожной гримасе.

— Вы никогда не плавали морем? — поинтересовался Грэйг.

— Ни разу! — признался Сун.

— Вам плохо? — сочувственно спросил Фри.

— Нет!

— Советую поднять голову, — добавил Грэйг.

— Голову?..

— И не открывать рот… — дополнил друга Фри.

— Рот?..

Агенты поняли, что лакею не до разговоров, и отошли. А Сун нашел укромное местечко на корме и с обреченным видом уставился на реку.

Незаметно сменился пейзаж. Высокий и крутой правый берег контрастировал с пологим в пене прибоя левым. Чуть дальше простирались бесконечные поля сорго, кукурузы, пшеницы, риса. Каждый клочок земли был тщательно обработан и засеян. Повсюду встречались ирригационные каналы или бамбуковые сооружения с ковшом, черпающим воду из колодцев. То там, то здесь появлялись деревеньки с глинобитными хижинами, утопающими в зелени плодовых деревьев.

На берегу суетились многочисленные рыбаки с прирученными бакланами. По сигналу хозяина птицы улетали к воде и приносили рыбу, которую не могли заглотнуть благодаря специальному кольцу, наполовину сжимавшему горло пернатых.

Над рекой кружили сотни уток, ворон, сорок и ястребов, встревоженных гудком парохода.

Дорога, идущая вдоль берега, выглядела пустынной. Зато сколько самых различных судов сновали взад и вперед по реке! Джонки военные с пушками, двумя рядами весел и водяным колесом, приводимым в движение человеком; джонки двухмачтовые таможенные с парусами, украшенными фантастическими животными; джонки торговые, основательные, способные устоять перед самым грозным тайфуном; джонки прогулочные, легкие; роскошные яхты мандаринов; множество сампанов различных форм. Самыми небольшими из них ловко управляли женщины с веслом в руках и ребенком за спиной. И наконец, картину дополняли огромные плоты — целые поселения с деревянными лачужками, фруктовыми садами, овощными грядками.

На следующий день, двадцать седьмого июня, с восходом солнца «Бэйтан» прибыл в порт Тангу. На правом и левом берегах виднелись полуразрушенные форты. В 1860 году они были захвачены англо-французскими войсками. Здесь двадцать четвертого августа того же года генерал Коллине лично повел своих солдат в атаку. О тех событиях напоминает монумент, под которым покоятся тела погибших.

Пассажиры сошли на берег. Тангу достаточно крупный город, и со временем, когда будет достроена железная дорога до Тяньцзиня, его значение еще более возрастет.

Пароход в Фунин стоял в порту, готовый к отплытию. Цзинь Фо и его спутники не мешкая наняли сампан, который быстро доставил их на борт «Сэмйепа».

Глава XVII

Неделей раньше в Тангу бросил якорь пароход из Америки. Судно было зафрахтовано некой китайско-калифорнийской компанией за счет агентства «Фоктин-Дун». В трюмы загрузили двести пятьдесят гробов с телами покойных эмигрантов. После Тангу. пароходу надлежало двигаться далее в северные провинции страны.

Перевалку длинных продолговатых ящиков на китайский пароход, который и собирался отплыть в Фунин, осуществили здесь же, в порту.

На это судно, за неимением другого, поднялся и Цзинь Фо со спутниками. Через два-три дня они надеялись прибыть на место, а пока приходилось терпеть неприятное соседство покойников.

«Сэмйеп» представлял собой морскую джонку водоизмещением триста тонн. Встречаются в здешних портах, разумеется, и более крупные суда, но все они, как правило, с относительно небольшой осадкой, чтобы заходить в устья рек.

Подобные же джонки обеспечивают доставку грузов между Кантоном и Сан-Франциско. Бывалые люди утверждают, что китайцы — отличные мореплаватели.

Сделанный из бамбука без применения гвоздей и каких-либо металлических заклепок, «Сэмйеп» был тщательно законопачен паклей и камбоджийской смолой, что гарантировало ему абсолютную водонепроницаемость. Судно даже не нуждалось в помпе для откачки воды. Якорь, сделанный из твердых и тяжелых пород дерева, гибкие и прочные канаты из пальмовых волокон, крепкие паруса и две мачты дополняли оснастку.

Со стороны никто бы и не догадался, что легкая как пробка джонка, стремительно скользившая по воде, превратилась в огромный катафалк. На носу ее сверкал глаз, казалось, принадлежавший гигантскому морскому чудищу, на мачтах развевались пестрые флаги, по обоим бортам грозно щетинились стволы пушек — команде часто приходилось встречаться с пиратами!

Капитан и шесть человек экипажа были ловки и умелы. Говорят, что компас изобрели китайцы. Вполне возможно. Но моряки-каботажники[80] обычно им не пользуются, полностью доверяясь своему опыту и интуиции.

Капитан Янь, небольшого роста, улыбчивый и очень подвижный, стоял за штурвалом и время от времени бросал взгляд на побережье. После знакомства с Цзинь Фо и его спутниками настроение хозяина судна стало просто превосходным. Он постоянно жестикулировал, кого-то окликал, расспрашивал, ругал. Сто пятьдесят таэлей, внесенные за плавание, пришлись ему очень кстати. К тому же пассажиры оказались столь же спокойными и непритязательными, как и их попутчики в трюме.

Цзинь Фо, Грэйг и Фри кое-как разместились в каютах на корме, а Сун устроился на носу парохода.

Бдительные агенты внимательно наблюдали за экипажем и капитаном и не выявили ничего подозрительного в их поведении. Что было, впрочем, вполне естественно. Ведь только случай привел клиента «Ста лет» на эту джонку. Таким образом, появилась возможность расслабиться на несколько дней, пока пароход не прибудет в Фунин.

Агенты предоставили Цзинь Фо самому себе, чему тот только обрадовался, заперся в своей каюте и предался размышлениям. Сколько же событий произошло в его жизни за последние два месяца! Но ничего! Скоро все образуется. Ведь Лао Шэна в первую очередь интересуют деньги. И он получит их в обмен на письмо. Главное, сейчас не попасть впросак. По всей вероятности, тайпин, оставаясь в тени, находится в курсе того, что делает Цзинь Фо. А Цзинь Фо не знает командира «длинноволосых» даже в лицо. Но Лао Шэн наверняка предпочтет получить пятьдесят тысяч долларов мирным путем, чтобы избежать небезопасной поездки в Шанхай и визита в компанию «Сто лет».

Изложенное — только меньшая часть того, о чем думал наш герой. В основном Цзинь Фо размышлял и строил планы на будущее, в которых главное место занимала молоденькая вдова из Пекина!

А что в это время делал Сун? Не уставая проклинал хозяина, философа Вана и бандита Лао Шэна. И еще ругал самого себя за то, что пошел в услужение к человеку, обожающему морские путешествия! Проклятье, опять подступает тошнота! Лакей охотно отдал бы остатки своей косички, лишь бы оказаться на суше. Лучше побриться и пойти в бонзы. Ай, ай! Какой-то монстр пожирал его внутренности!

Между тем «Сэмйеп», подгоняемый постоянным южным ветром, бойко мчался вперед, покрывая по три-четыре мили в час. Позади, неподалеку от устья одноименной реки, остался Бэйтан, где в свое время англо-французский экспедиционный корпус высадился на берег; затем миновали Шантун.

Эта часть залива была довольно пустынна, с движением не столь интенсивным, как в устье Вэйхэ[81] — несколько торговых джонок, десяток рыболовецких баркасов и дальше абсолютно чистый горизонт.

Грэйг и Фри заметили, что даже небольшие суда водоизмещением пять-шесть тонн имели одну или несколько пушек. Почему?

Капитан, улыбаясь и потирая руки, ответил:

— А как же иначе бороться с пиратами?

— Но разве пираты бывают здесь, в этой части залива? — удивились агенты.

— Этих парней хватает во всех прибрежных водах, — ответил Янь и расхохотался, обнажив два ряда белоснежных зубов.

— Вы, кажется, не робкого десятка! — заметил Фри.

— А разве у меня нет пушек? И потом, двое таких молодцев со стволами за поясом! Чего бояться?!

— Пушки заряжены? — спросил Грэйг.

— Обычно да.

— А сегодня?

— Нет.

— Почему? — поинтересовался Фри.

— Нет пороха, — не стал скрывать капитан.

— Тогда зачем пушки? — не унимались агенты.

— А затем! — гаркнул Янь. — Чтобы защитить груз, когда он того стоит. Например, если речь идет о чае или опиуме. Сегодня мои трюмы набиты черт знает чем!..

— А как пираты, — не могли угомониться Фри и Грэйг, — определят, стоит или нет нападать на судно?

— Вы что, боитесь визита этих пай-мальчиков? — пожал плечами китаец.

— Ну конечно, — признался Фри. — Для нас очень нежелательна встреча с ними.

— Не беспокойтесь, — успокоил капитан, — пираты не нападут на наше судно.

— Почему?

— Потому что, посмотрев на флаг, поймут, что поживиться здесь нечем.

Янь показал на белый флаг, развевающийся на одной из мачт:

— Цвет траура. Зачем грабителям гробы?

— Но они могут подумать, что вы повесили флаг из осторожности, — заметил Грэйг. — Поднимутся на борт.

— Мы их встретим, а потом проводим.

Грэйг и Фри отошли в сторону, явно не разделяя оптимизма капитана. Ведь даже сама новая большая джонка водоизмещением триста тонн — большая ценность. Но ничего не оставалось делать, как ждать и надеяться на благополучное завершение путешествия.

Впрочем, Янь сделал все, чтобы Провидение не отвернулось от парохода: в день отплытия в жертву морским божествам был принесен большой белый петух — на фок-мачте до сих пор еще трепетали прилипшие перья бедной птицы. Несколько капель крови на палубе, бокал вина, опрокинутый за борт, дополнили искупительное жертвоприношение. Чего же теперь бояться?

Судно, демонстрируя великолепные мореходные качества, быстро продвигалось вперед. К вечеру, уточнив местоположение, капитан радостно потер руки — через двадцать четыре часа джонка прибудет на место.

Цзинь Фо с волнением ждал высадки в Фунине. Сун, вывалив на палубу все содержимое своего желудка, тихо стонал в углу, Фри и Грэйг считали дни — их осталось только три! — когда обязательства компании в отношении Цзинь Фо истекут, ведь тот заплатил проценты только за два месяца.

— И потом мы уедем… — мечтательно произнес Фри.

— …в Сан-Франциско, — досказал Грэйг.

К вечеру внезапно поднялся сильный северо-восточный ветер. Если бы капитан Янь имел при себе барометр, то легко обнаружил бы по поведению ртутного столбика приближение циклона и, конечно, повернул бы на северо-восток, чтобы избежать прямого столкновения с разбушевавшейся стихией.

Но весельчак Янь не имел барометра и не знал когда ждать непогоду. И потом, разве он не принес в жертву петуха? А это — верное средство уберечься от любой опасности.

Но, судя по всему, боги остались чем-то недовольны: то ли петух оказался тощим, то ли вино — прокисшим. Буря разыгралась не на шутку.

Впрочем, Янь все-таки был хорошим капитаном и инстинктивно вел судно по единственно верному пути.

Он больше не улыбался, напротив, сжав губы и сохраняя полное хладнокровие, умело руководил подчиненными. Крепко держа руль, сей морской волк пристально вглядывался в даль: нет ли там прояснения. Волны играли «Сэмйепом» как игрушкой.

Цзинь Фо вышел из каюты и, вцепившись в поручни, смотрел, как по небу несутся рваные облака. Вспененное море казалось совершенно белым в сгущавшейся тьме. Опасность не пугала и не удивляла нашего героя, он привык к несчастьям последних двух месяцев.

Грэйг и Фри, как всегда, больше беспокоились о своем клиенте — чувство долга было для них привыше всего: Цзинь Фо если и умрет, то только после тридцатого июня! Спасти миллион — вот чего хотели и о чем думали эти двое.

Что касается Суна, он был уверен, что джонка вот-вот пойдет ко дну. Жестокая морская болезнь мучила непутевого камердинера. Хорошо тем, в трюме! Ни шторм, ни качка им нипочем! Наступали мгновения, когда несчастный лакей завидовал мертвецам!

Бесконечные три часа судно как щепку бросало по волнам. Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться удержать его в постоянном направлении.

Лишь по счастливой случайности, почти не пострадав, «Сэмйеп» вошел в эпицентр тайфуна. Здесь на небольшом пространстве царило относительное спокойствие, ветра почти не было.

В три часа шторм внезапно, как по мановению волшебной палочки, стих. Вокруг установилась тишина.

А на рассвете пассажиры напрасно всматривались в горизонт. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралась ровная, спокойная водная гладь.

Глава XVIII

— Капитан, где мы? — спросил Цзинь Фо, глядя на море.

— Не могу сказать точно, — ответил, как всегда веселый, Янь.

— В заливе Чжили, надеюсь?

— Может быть.

— Или в Ляодунском?

— Возможно.

— Но куда мы плывем?

— По направлению ветра!

— И когда мы будем на месте?

— Этого я не могу сказать.

— Настоящий китаец всегда знает, куда идет! — проворчал Цзинь Фо.

— На суше — да, — ответил капитан, широко, до ушей улыбнувшись, — на море — нет!

— Ничего смешного не вижу, — заметил Цзинь Фо.

— Но и плакать-то незачем, — продолжал улыбаться Янь.

Цзинь Фо понимал, что капитан прав, и без компаса определить положение «Сэмйепа» невозможно. Но и радоваться совсем нечему!

Капитан Янь поднял паруса и развернул руль. В конце концов, не важно, где находится судно. Главное — двигаться в северозападном направлении. Но джонка не двигалась. Как это и бывает после жестокого шторма, на море установился абсолютный штиль и невыносимая духота.

— Отлично! — саркастически воскликнул Цзинь Фо.

И, повернувшись, обратился к капитану:

— И долго это будет продолжаться?

— Трудно сказать, — пожал плечами Янь.

— Но хотя бы примерно, сколько часов или, может быть, дней?

— Возможно, много дней и даже недель! — ответил капитан, в очередной раз показав два ряда великолепных зубов.

— Недель! — в ярости закричал Цзинь Фо. — И вы думаете, я могу так долго ждать?

— А что прикажете делать, ведь даже буксира нет!

— К черту вашу джонку и всех, кто находится на борту. И кто меня дернул выбрать именно это корыто?!

— Господин, — обратился капитан Янь, — позвольте два совета?

— Пожалуйста.

— Во-первых, хорошенько выспитесь. Это будет очень кстати после такой кошмарной ночки.

— И второй? — Цзинь Фо просто бесило спокойствие капитана.

— Последуйте примеру пассажиров в трюме. Они никогда не жалуются.

Сам Ван по достоинству оценил бы философский настрой капитана. А тот, отдав последние распоряжения двум-трем членам экипажа, удалился.

В течение четверти часа Цзинь Фо, скрестив руки и нервно перебирая пальцами, ходил взад-вперед по палубе. Затем, бросив последний взгляд на уходящую в мрачную бесконечность водную гладь, пожал плечами и, не обратив внимания на Фри и Грэйга, вернулся в свою каюту.

Агенты находились неподалеку. Они молча, не вмешиваясь, слушали перепалку Цзинь Фо и капитана. Спешить было некуда. Ничто не угрожало клиенту «Ста лет». Тридцатое июня неумолимо приближалось. Еще сорок восемь часов, а там будь что будет. Когда контракт закончится, пусть Цзинь Фо защищает себя сам. Как все-таки практичны американцы! Готовые на все, пока клиент стоит двести тысяч долларов, они пальцем не пошевелят бесплатно.

Грэйг и Фри с аппетитом позавтракали из одной тарелки, съели одинаковое количество хлеба и холодного мяса. Выпили по стакану великолепного шаосина за здоровье почтенного Бидульфа и, выкурив по сигарете, с удовольствием легли и вытянули ноги. Напрасно радуются эти бравые янки! Они не знают, что ждет их впереди!

День прошел спокойно. По-прежнему стоял абсолютный штиль. Ничто не предвещало изменений в атмосфере. К вечеру, шатаясь и спотыкаясь, на палубу вышел Сун. Можно было подумать, что он пьян, хотя за последние дни бедняга не принял ни капли спиртного.

С полузакрытыми глазами, стараясь не смотреть на море, камердинер подошел к агентам и спросил:

— Прибыли?

— Нет, — ответил Фри.

— А скоро будем на месте?

— Нет, — отрицательно качнул головой Грэйг.

— А-а-а-а! — застонал Сун и, совсем обессилев, свалился в конвульсиях у подножия большой мачты. Короткая, как собачий хвостик, косичка мелко вздрагивала.

Между тем по приказу капитана Яня открыли палубные люки, чтобы проветрить трюмы. Грэйг и Фри, прогуливаясь по палубе, несколько раз с любопытством заглядывали внутрь. Наконец, не выдержав, агенты по лесенке спустились вниз.

В трюме царил густой полумрак, но постепенно Фри и Грэйг привыкли к темноте. С двух сторон по стенкам были расставлены и прочно закреплены семьдесят пять гробов. Образовавшийся коридор позволял свободно пройти от одного конца трюма до другого.

Грэйг и Фри молча и не без любопытства направились вперед. Кругом лежали гробы самых различных форм, размеров, богатые и скромные. Из множества эмигрантов только некоторые смогли сколотить состояние на золотых приисках Калифорнии, рудниках Невады, Колорадо. Большинство же так и остались нищими.

Лишь дюжина гробов представляла собой настоящие произведения искусства, остальные были наспех сколочены из четырех больших досок и выкрашены в желтый цвет, правда, на каждом стояло имя. Грэйг и Фри свободно могли прочесть: Линь Фу из Янпинфу, Нань Лу из Фунина, Шэн Кан из Линцы… Гробы будут отправлены по нужному адресу и оставлены в саду, огороде, на обочине дороги в ожидании погребения.

Дойдя до конца трюма, Грэйг и Фри повернули обратно и еще раз посмотрели на прямой, как кладбищенская аллея, коридор между аккуратными штабелями гробов.

Агенты собрались подняться на палубу, когда их внимание привлек какой-то странный звук.

— Крыса, что ли? — спросил Грэйг.

— Крыса! — согласился Фри.

Какая тут благодать для грызунов! Хотя мешки с просом, рисом или кукурузой подошли бы прожорливым тварям больше. Звук повторился, это был скорее какой-то скрежет, исходящий из верхнего ряда гробов. Кто-то явно грыз зубами, царапал ногтем или когтями дерево.

— Фрррр! — крикнул Грэйг и Фри.

Шум не прекратился.

Подойдя поближе и задержав дыхание, агенты прислушались. Несомненно, скрежет раздавался внутри одного из гробов.

— Может, там лежит китаец, пришедший в себя после летаргического сна? — спросил Грэйг.

Агенты положили ладони на крышку гроба. Никакого сомнения! Внутри кто-то двигался!

— Черт побери! — воскликнул Фри.

— Черт побери! — подхватил Грэйг.

Оба мгновенно вспомнили о своем клиенте. Между тем крышка гроба медленно приподнялась. Полностью сохраняя присутствие духа, агенты тихо убрали руки и, не двигаясь, ждали. Было темно, зато хорошо слышно.

— Это ты, Го? — спросил кто-то.

Почти одновременно откуда-то сверху раздался еще один тихий голос:

— А это ты, Фа Цян?

Затем последовал быстрый обмен фразами:

— Итак, этой ночью?

— Да.

— До восхода луны?

— Да.

— А как другие?

— Предупреждены.

— Тридцать шесть часов в гробу! Слушай, мне это надоело!

— Мне тоже!

— Но так хотел Лао Шэн!

— Тихо!

При имени знаменитого тайпина самообладание изменило даже Грэйгу и Фри, они не смогли не вскрикнуть.

Мгновенно крышки гробов захлопнулись. В трюме воцарилась тишина.

Неслышно, на цыпочках, агенты прошли к лесенке, поднялись на палубу и спустя несколько минут, в укромном месте, перевели дыхание. Здесь их никто не слышал.

— Говорящие мертвецы… — начал Грэйг.

— Не мертвецы! — первый раз не согласился с другом Фри.

Итак, Лао Шэн и его банда на борту «Сэмйепа»! Нет сомнения, здесь не обошлось без помощи капитана Яня, экипажа судна и портовых грузчиков. После разгрузки американского парохода гробы двое суток без присмотра лежали на набережной. В них и забрались, выбросив трупы, десять, двадцать, а может быть, и больше бандитов.

Но, чтобы решиться на такой шаг, Лао Шэн должен был не сомневаться, что Цзинь Фо окажется на «Сэмйепе». Откуда же он мог это знать?

Несомненно одно: на борту — отъявленные бандиты и жизнь клиента «Ста дней» в огромной опасности!

Как всегда в пиковых ситуациях, Грэйг и Фри сохранили присутствие духа и трезвую голову. Разбудить Цзинь Фо и немедленно бежать — вот что следовало сделать. Но как? Захватить шлюпку? Невозможно. Она слишком тяжела и неуклюжа. Да и экипаж эдак легко разбудить. Надо было действовать по-другому.

Вечерело. Капитан заперся в каюте и не появлялся — очевидно, ждал условного сигнала Лао Шэна.

— Нельзя терять ни минуты! — решили агенты. — Покинуть судно надо немедленно.

Джонка мерно покачивалась на воде. Прикорнув у передней мачты, громко храпел вахтенный матрос.

Грэйг и Фри неслышно вошли в каюту Цзинь Фо. Тот уже спал, но от легкого толчка проснулся. Заспанный, он приподнялся на кровати:

— В чем дело?

Агенты коротко, в нескольких словах, объяснили случившееся.

— Надо выбросить гробы за борт! — воскликнул ученик Вана.

Неплохая идея, но абсолютно нереальная, учитывая, что экипаж и те, в трюме, сообщники.

— Тогда что же делать? — спросил Цзинь Фо.

— Переодеться вот в это! — Грэйг и Фри открыли один из пакетов, закупленных в Тунчжоу и показали своему подопечному чудесный плавательный костюм, изобретенный капитаном Бойтоном.[82]

Всего предусмотрительные агенты приобрели четыре таких костюма с различными приспособлениями для длительного нахождения на воде и под водой.

— Отлично! — похвалил братьев Цзинь Фо. — Будите Суна.

Через пару минут Фри привел несчастного лакея. Тот так напугался, что не мог самостоятельно переодеться. Агенты, бесцеремонно толкая, напялили на камердинера резиновый скафандр.

К восьми часам вечера Цзинь Фо и его спутники были готовы покинуть джонку. В резине они походили на огромных моржей. Хотя морж по имени Сун своей неуклюжестью и неповоротливостью скорее позорил славное племя этих животных, необыкновенно грациозных и ловких.

Сгустились сумерки. Было тихо и спокойно. Грэйг и Фри открыли иллюминатор. Внизу плескалась вода. Агенты без лишних церемоний вытолкали Суна за борт. Камердинер шумно плюхнулся в воду. За ним последовал Цзинь Фо. Грэйг и Фри, захватив самое необходимое, оставили «Сэмйеп» последними.

Никто не видел, как наши герои покинули судно.

Глава XIX

Скафандр капитана Бойтона представлял собою двухслойный, водонепроницаемый, резиновый комбинезон, состоящий из подобия штанов, куртки и шлема.

Конструкция костюма позволяла накачивать в него воздух, чтобы обеспечить плавучесть и исключить переохлаждение организма человека во время длительного пребывания в воде.

«Штаны», заканчивающиеся толстыми, тяжелыми подошвами, на талии затягивались широким металлическим поясом, к которому пристегивалась куртка с кольцом на шее. Шлем герметично фиксировался на этом кольце.

Несколько резиновых шлангов на куртке позволяли накачивать в комбинезон воздух, а специальное устройство регулировало его подачу в костюм. Таким образом, водолазу по желанию легко было погрузиться по шею, грудь или принять горизонтальное положение.

Различные приспособления дополняли снаряжение скафандра: водонепроницаемая резиновая сумка с инструментами, толстая длинная бамбуковая палка, закрепленная в специальном патроне на подошве, короткое весло с широкой лопаткой, которое в нужном случае могло использоваться как руль.

Наши герои, помогая себе веслом, медленно удалялись от «Сэмйепа». Уже стемнело, и никто их не видел. Когда те, в трюме, узнают об исчезновении четверки, будет уже поздно.

— В полночь! — сказал один из «мертвецов» в гробу.

Значит, беглецы имели в запасе еще немного времени, но следовало как можно дальше отплыть от парохода. Энергично работая веслами, они удалялись в северо-восточном направлении.

Цзинь Фо, Грэйг и Фри быстрее приспособились к непривычному снаряжению и плыли легко, размашисто, ритмично вдыхая и выдыхая воздух.

Отлично чувствовал себя и Сун. Морская болезнь внезапно прошла, и он с удовольствием, широко раскинув руки, время от времени покачивался на волне. Но вскоре им овладел панический страх. Ведь акулы-то не спят! И Сун инстинктивно поджимал ноги, как будто морская хищница вот-вот его схватит. Стоит, впрочем, признать, что беспокойство лакея было в определенной степени оправданным. В прибрежных водах водилось много этих кровожадных чудовищ. В горизонтальном положении наши герои продолжали бодро грести. Желая перевести дух, они принимали вертикальное положение.

Удалившись от судна примерно на полмили, Грэйг и Фри решили устроить небольшое совещание. Говорить старались очень тихо.

— Ну и капитан! Вот скотина! — начал Грэйг.

— А этот негодяй Лао Шэн! — продолжал Фри.

— Что вас удивляет? — спросил Цзинь Фо тоном человека, которого ничем удивить нельзя.

— Все! — ответил Грэйг. — И прежде всего, как эти бандиты смогли узнать, что мы окажемся на борту «Сэмйепа»?

— Да, непонятно, — согласился Фри.

— Ясно пока лишь одно, — сказал Грэйг. — Пока «Сэмйеп» не исчезнет за линией горизонта, мы в опасности.

— Что же делать? — спросил Цзинь Фо.

— Немного отдохнуть, — посоветовал Фри. — И к рассвету отплыть как можно дальше.

Фри, подкачав костюм, приподнялся над водой. Придвинув сумку к груди, он открыл ее, вытащил флягу, стакан, налил водки и протянул Цзинь Фо. Тот не заставил себя долго упрашивать И одним махом опустошил сосуд. Грэйг и Фри проделали то же самое. Не отстал от них и Сун.

— Ну как?.. — спросил камердинера Грэйг.

— Неплохо, — ответил тот. — Теперь бы перекусить!

— Завтра утром мы позавтракаем, попьем чаю, — пообещал Грэйг.

— Холодного? — скривился Сун.

— Горячего!

— Вы разожжете огонь?

— Да.

— Стоит ли ждать утра? — не унимался лакей.

— Хотите, любезный, чтобы нас обнаружил капитан Янь и его подручные?

— Нет, что вы, нет!

— Тогда позавтракаем утром!

Наши герои беседовали так, будто находились в гостиной хозяйского дома в Шанхае. Легкая волна приподнимала и опускала их тела.

— Кажется, подуло, — заметил Цзинь Фо.

— Поплывем, — предложили Грэйг и Фри.

Они собрались с помощью бамбуковой палки поднять небольшой парус, когда Сун пронзительно вскрикнул.

— Заткнись, дубина! — прикрикнул на него хозяин. — Хочешь, чтобы нас сцапали?

— Но мне показалось!.. — залепетал Сун.

— Что?

— Огромная морда… Она приближалась!.. Кажется, акула!

— Ты ошибся, Сун! — сказал Грэйг, внимательно посмотрев на поверхность моря.

— Но… я чувствовал! — продолжал Сун.

— Замолчи, трусливая свинья! — прошипел Цзинь Фо, положив руку на плечо лакея. — Молчи, слышишь, даже если акула будет откусывать тебе ногу, иначе…

— …иначе, — подхватил Фри, — разрежем скафандр, и тогда ори на дне сколько захочешь.

Бедный Сун! Для него, видно, приключения никогда не закончатся! Как страшно! Но нужно молчать.

Между тем подул легкий бриз, утром он прекратится и снова наступит полный штиль. Следовало воспользоваться моментом и подальше оторваться от «Сэмйепа». Если бандиты обнаружат исчезновение Цзинь Фо, то примутся за поиски и, увидев беглецов, быстро их догонят.

Ветерок тянул с востока, и в какой бы точке Ляодунского залива или даже Желтого моря наша четверка ни находилась, все равно она в конце концов приплывет к побережью. А там легко найти торговый корабль, направляющийся в устье Вэйхэ. В прибрежных водах много и рыбацких джонок. Но если будет дуть западный ветер, а ураган отбросил «Сэмйеп» южнее Корейского полуострова, то шансы на спасение равны нулю. Впереди простирался огромный Тихий океан и в нем немудрено погибнуть от голода и усталости.

Наступило около десяти часов вечера. Скоро появится луна. Нельзя терять ни минуты.

— Быстро, давай парус! — сказали Грэйг и Фри.

В подошве каждого скафандра была предусмотрена специальная гильза для фиксации палки, служащей мачтой. Цзинь Фо, Сун и агенты перевернулись на спину. Затем, поджав колено, вставили бамбуковый шест в отверстие.

— Поднимай паруса, шкот намотать на руку, — скомандовали Грэйг и Фри.

Легкий ветер надул треугольные паруса, и маленькая флотилия двинулась в путь.

Беглецы быстро приспособились к новой ситуации: плыли легко и непринужденно, стараясь держаться вместе. Они походили на огромных чаек, плавно скользящих над водой. Быстрому продвижению вперед способствовали погода и спокойное море.

Только Сун два или три раза, презрев рекомендации Фри и Грэйга, хотел повернуть голову и наглотался соленой морской воды. Он все еще боялся встретиться со стаей акул! Бывалый Грэйг объявил камердинеру, что нельзя находиться в воде вертикально. В самом деле, расположение пасти у акулы таково, что, перед тем как схватить жертву, она делает соответствующий маневр, который значительно затрудняется, если хищник имеет дело с горизонтально плывущим предметом. Также замечено, что эти кровожадные твари охотнее бросаются на неподвижное тело, не решаясь напасть на движущийся объект.[83]

Через час Грэйг скомандовал «стоп», и флотилия остановилась.

— Немного отдохнем, — сказал он.

— Хорошая мысль, — согласился Цзинь Фо.

Несколько глотков великолепного напитка, и все! Голод пока не мучил наших героев. Они плотно поужинали еще на судне. Благодаря конструкции скафандра им также не грозило переохлаждение.

— А где «Сэмйеп»?

Фри вытащил из кармана подзорную трубу и внимательно посмотрел назад. Горизонт был чист. Легкий туман накрыл водную гладь. Луна еще не взошла.

— Судно далеко! — сказал Фри.

— Бандиты пока спят, — ответил Грэйг. — А к утру ветер прекратится и они останутся с носом.

— Ну что, поплыли? — скомандовал на этот раз Цзинь Фо, натянув шкот.

Остальные сделали то же самое, и флотилия продолжала свой путь.

Без четверти двенадцать показалась луна. Никто не обратил на это внимания. Становилось все светлее. Ярко замерцали и звезды. Туман рассеялся. Вскоре серебристо-белый диск осветил все небо.

Внезапно Грэйг грубо, по-американски, выругался.

— Смотрите, джонка! — сказал он.

Флотилия остановилась.

— Спустить паруса! — тихонько распорядился Фри.

Команда была выполнена почти мгновенно.

«Сэмйеп» стоял недалеко, на расстоянии мили, выделяясь черным пятном на посветлевшем горизонте.

Судно медленно продвигалось вперед. Капитан Янь, конечно, обнаружил исчезновение наших героев и принялся за поиски.

Беглецы смотрелись, вероятно, на светлой и спокойной глади как бакены. Видимо, их уже обнаружили. А может быть, и нет!

— Погрузить голову в воду! — скомандовал Грэйг.

Все беспрекословно повиновались, оставив на поверхности резиновые шланги для доступа воздуха.

Оставалось, не двигаясь, ждать.

Джонка приближалась. Ее огромные паруса бросали на воду две огромные тени. Через пять минут «Сэмйеп» был уже на расстоянии полумили. На палубе суетились матросы. Капитан держал наготове багор.

Вдруг послышался крик. На носу судна столпились люди. Шум усилился.

Несомненно, дрались «мертвецы» и члены экипажа. Но разве они не были в сговоре?

Отчетливо послышались ужасные вопли и грубая ругань. Затем все стихло.

Спустя некоторое время раздался шумный всплеск, в море сбросили какие-то тяжелые предметы, скорее всего тела.

Значит, капитан Янь и матросы не были сообщниками Лао Шэна. Их захватили врасплох и убили. Бандиты прошли на борт в Тангу с помощью портовых грузчиков и теперь захватили судно. Возможно, они вовсе и не знали, что Цзинь Фо пассажир «Сэмйепа».

Джонка прошла мимо. К счастью, наши герои оказались под тенью от развернутых парусов.

Когда путешественники вынырнули из воды, «Сэмйеп» был уже впереди, оставляя за собой пенистый след.

Чуть дальше в стороне плавал труп. Фри и Грэйг подплыли поближе. Это был капитан. В боку у него торчал нож. Спустя несколько мгновений покойника поглотило море. Так погиб весельчак Янь — капитан «Сэмйепа».

А джонка затерялась в ночной дали.

Глава XX

Часа через три начало светать. Море было пустынным. Судно, захваченное разбойниками, давно исчезло за горизонтом. Конечно, люди в скафандрах не могли состязаться с ним в скорости. С другой стороны, бандиты больше не угрожали Цзинь Фо и его спутникам. Но положение оставалось очень серьезным. Ничто не указывало на близость берега.

Продолжал дуть легкий ветерок. И этим следовало воспользоваться. Направление, в котором исчез «Сэмйеп», подсказывало: материк в той стороне.

Голод и усталость брали свое. Грэйг и Фри предложили позавтракать. Цзинь Фо в знак согласия кивнул головой, а Сун красноречиво клацнул челюстью. На некоторое время камердинер забыл об акулах, по аппетиту он им не уступал.

Фри открыл непромокаемую сумку, вынул оттуда хлеб, консервы, ложки, нож. Конечно, здесь не было того множества блюд, которым Цзинь Фо угощал своих друзей в Кантоне, но, как говорится, чем богаты, тем и рады.

В сумке оставалось пищи еще на два дня. Значит, через сорок восемь часов надо во что бы то стало доплыть до любого берега.

— Нам сопутствует удача, — сказал Грэйг.

— Что вы говорите? — усмехнулся Цзинь Фо.

— Да, фортуна на нашей стороне, — поддержал товарища Фри.

— Вы находите? — не унимался клиент «Ста лет».

— Несомненно! — ответил Грэйг. — Мы оторвались от Лао Шэна и его людей.

— И ни разу с тридцатого апреля не были в такой безопасности, — добавил Фри.

— Пусть соберутся хоть все оставшиеся в живых тайпины… — продолжал Грэйг.

— …они все равно не смогут вас достать, — докончил Фри.

— А вы так легко плывете, — перешел на другую тему Грэйг.

— Хоть весите двести тысяч долларов, — подхватил Фри.

Цзинь Фо, не сдержавшись, рассмеялся:

— Я жив и здоров, только благодаря вам, господа! Без вас — плавать мне кверху брюхом, как капитану Яню.

— Нам это тоже грозило! — заметили Грэйг и Фри.

— И мне, — воскликнул Сун, с трудом проглотив огромный кусок хлеба.

— Я вам очень обязан, — не унимался Цзинь Фо.

— Вы нам ничего не должны, — ответил Фри, — поскольку являетесь клиентом страховой компании…

— …с гарантийным капиталом двадцать миллионов долларов.

— И мы надеемся…

— …что она, в свою очередь, не станет вашим должником.

В глубине души Цзинь Фо был очень тронут вниманием и заботой агентов. В конце концов, не важно, что ими двигало!

— Мы еще переговорим об этом, — добавил Цзинь Фо, — когда заполучим письмо, которое Ван столь опрометчиво передал Лао Шэну.

— Сун? — повернулся Цзинь Фо к лакею.

— Да, господин?

— А чай?

— Скоро будет и чай! — ответил Фри.

Агенты все предусмотрели.

Фри вытащил из сумки маленький прибор, заключенный в пробковый каркас, подобно плавающему термометру. В зависимости от обстоятельств этот аппарат служил для освещения, обогрева или приготовления пищи. Устроен он был очень просто: небольшая трубка длиною пять-шесть дюймов крепилась к металлическому сосуду с двумя краниками — верхним и нижним.

Фри опустил агрегат в воду, правой рукой открыл верхний краник, левой — нижний, погруженный в море. Тотчас из трубки вырвался язык пламени, спутники сразу почувствовали тепло. Отрегулировав огонь, Фри сказал:

— А вот и наша печка!

Сун не мог поверить своим глазам.

— Вы из воды получили огонь?

— Из воды и фтористого кальция, — уточнил Грэйг.

В самом деле, действие хитроумного аппарата было построено на использовании особого свойства фтористого кальция выделять при контакте с водой фтористый водород. А этот газ, в свою очередь, самопроизвольно возгорается в атмосфере. И ничто: ни дождь, ни ветер — не в состоянии его погасить.

Китайцы Цзинь Фо и Сун с удовольствием выпили чай по-американски.

Этим и завершился необычный завтрак на воде. Не хватало секстанта, чтобы с точностью до секунды установить место, где он происходил. Но можно не сомневаться — скоро потерпевшие бедствие перестанут в ужасе блуждать по бесконечным просторам Мирового океана без огня и тепла.

Хорошо отдохнувшие, сытые, Цзинь Фо и компания развернули свои маленькие паруса и возобновили прерванное завтраком движение на запад.

По-прежнему дул легкий бриз. Необыкновенная флотилия бойко плыла вперед, время от времени корректируя курс с помощью коротких весел.

Мягкое, равномерное скольжение по воде привело к тому, что у наших героев стали смыкаться глаза. Сказывалась бессонная ночь. Но спать нельзя было ни в коем случае.

Грэйг и Фри, чтобы не заснуть, даже закурили по сигарете. Впрочем, путешественников время от времени тревожили какие-нибудь морские животные. Сун пребывал в постоянном страхе. К счастью, это были всего лишь безобидные морские свиньи.[84] Вероятно, они хотели просто познакомиться с новыми незнакомыми существами. Тоже, впрочем, млекопитающими, но не морскими.

Любопытное зрелище! Свиньи, как правило, подплывали к людям небольшими стаями. Проносились как стрелы, разрывая воду изумрудными телами, и резко взмывали в воздух на высоту пять-шесть футов, как бы состязаясь друг с другом в силе, ловкости и гибкости.

Ах! Если бы наши герои плыли с такой скоростью! Или на худой конец если бы свиньи могли подцепить их на буксир! Черт побери, какие прыжки и кульбиты! Но, может быть, лучше двигаться по принципу: «Тише едешь — дальше будешь»?

В полдень ветер стих. Паруса беспомощно повисли на бамбуковых палках. Шкот больше не тянул руку.

— Трудности… — начал Грэйг.

— …серьезные, — продолжил Фри.

Флотилия остановилась. Были сняты мачты, свернуты паруса, и каждый, приняв вертикальное положение, посмотрел на горизонт. Море по-прежнему выглядело пустынным. Нестерпимо парило. Вода показалась бы горячей даже для отдыхающего в купальном костюме.

Грэйг и Фри, как всегда, выглядели бодро и свежо, хотя в глубине души забеспокоились: ведь до сих пор ничто не указывало на близость земли.

К счастью, американцы и Цзинь Фо, как сильные, мужественные люди, не терпели никакой паники. Еды хватит еще на целый день, погода стоит хорошая.

— За весла! — скомандовал Цзинь Фо.

И флотилия попеременно то на животе, то на спине поплыла вперед.

С непривычки путешественники быстро устали. Работа веслами требует навыков. Приходилось часто останавливаться и дожидаться Суна, который постоянно отставал и жалобно стонал.

Цзинь Фо кричал на него, цыкал, угрожал. Но Сун, не беспокоясь за остаток косички, надежно защищенной герметичным шлемом, продолжал ныть. Только страх быть брошенным в море заставлял его кое-как двигаться вперед.

Часа в два в воздухе мелькнуло несколько птиц. Это были чайки. Но они залетают очень далеко в море, и встреча с ними отнюдь не всегда указывает на близость берега.

Тем не менее путешественники воспряли духом, а вскоре попались в густые водоросли и запутались в них, как рыбы в сетях. Пришлось вынуть ножи и буквально прорубать себе путь в почти непроходимых зарослях. Было потеряно много времени и сил, которых оставалось все меньше и меньше.

В четыре часа маленькая флотилия вновь остановилась, чтобы отдохнуть. Поднялся легкий бриз. Но теперь он дул с юга, ничего хорошего не предвещая. Если развернуть паруса, то можно отплыть далеко на север. Ветерок усилился. Наши герои немного поели. Обед был не столь весел, как завтрак… Приближался вечер, затем наступит страшная ночь. По-прежнему тянул южный бриз. Что делать?

Цзинь Фо, опираясь на весло и насупив брови, не произносил ни слова. Как все-таки несправедлива к нему судьба! Сун без конца стонал и чихал. Грэйг и Фри, чувствуя вопрошающие взгляды, китайцев, не знали, что ответить.

Но наконец-то фортуна улыбнулась путешественникам!

Без четверти пять Грэйг вскинул руки и, показав на юг, воскликнул:

— Парус!

Цзинь Фо и его спутники находились чуть в стороне от курса джонки. Решение пришло мгновенно: плыть перпендикулярно движению судна.

Откуда-то взялись новые силы. Дарованного судьбой шанса упустить было нельзя. Поскольку направление ветра исключало использование парусов, путешественники изо всех сил гребли веслами. Благо расстояние им оставалось преодолеть небольшое — мили три. Судно, а точнее рыбацкий баркас, приближалось. Это означало, что берег недалеко — китайские рыбаки редко заплывают в открытое море.

— Вперед! Вперед! — кричали Грэйг и Фри, яростно работая веслами. Впрочем, никого не надо было подгонять. Цзинь Фо, распластавшись, несся как заправский байдарочник. А Сун просто превзошел и себя и хозяина, вырвавшись на полкорпуса вперед.

До корабля оставалось примерно полмили. Светило солнце, и люди с баркаса, конечно, скоро заметят на морской глади наших героев. Но что тогда? Людей в огромных необычных костюмах легко можно испугаться, приняв за каких-нибудь морских животных.

Весла продолжали яростно шлепать по воде, и расстояние между путешественниками и судном быстро сокращалось. Вдруг Сун, обогнавший всех остальных, в ужасе закричал:

— Акула! Акула! — и на сей раз не ошибся.

Сбоку в двадцати футах поверхность воды стремительно разрезали два остроконечных плавника.

— Ножи! — скомандовали Грэйг и Фри.

Конечно, смешно — с ножом против кровожадного страшилища. Но где взять другое оружие?!

Сун резко остановился и повернул обратно. Хищница заметила беглецов и направилась в их сторону. Прозрачная вода высветила ее мерзкое белое брюхо. Это была тигровая акула не менее шестнадцати — восемнадцати футов длиной.

Чудовище бросилось на Цзинь Фо, разинув огромную пасть. Ученик Вана, сохраняя полное спокойствие, оперся веслом о челюсть морской бестии и, оттолкнувшись, ловко отскочил в сторону.

Грэйг и Фри живо подоспели ему на подмогу.

Акула погрузилась в воду, вынырнула и вновь пошла в атаку. Цзинь Фо хотел повторить предыдущий маневр, но на сей раз весло оказалось перекусанным как соломинка.

Повернувшись на бок, взбешенная тварь вновь бросилась на человека.

И тут брызнул фонтан крови, море окрасилось в розовый цвет — Грэйг и Фри пустили в ход длинные американские ножи. Акула с жутким клацанием захлопнула пасть, вспенивая воду мощными ударами хвоста. Один из таких ударов, к несчастью, пришелся по Фри.

— Что с тобой, Фри? — взволнованно закричал Грейг.

— Все в порядке! — отозвался Фри, подплывая к акуле с противоположной стороны. Он даже не был ранен. Агента спас резиновый скафандр.

Братья вновь с удвоенной силой бросились в атаку. Цзинь Фо удалось воткнуть огрызок весла акуле в глаз и некоторое время там удерживать. Грэйг и Фри между тем старались ударить хищницу в область сердца. И это им удалось — чудище дернулось несколько раз, испустило дух и пошло ко дну.

— Ура! Ура! — в один голос закричали братья, победно взмахнув стальными клинками.

— Благодарю вас! — просто сказал Цзинь Фо.

— Не за что, — первым ответил Грэйг. — Видите ли, разбойнице захотелось пирожка за двести тысяч долларов!

— И она подавилась! — добавил Фри.

Читатель спросит, а где в это время находился Сун? Он опять оказался впереди и был уже недалеко, всего в трех кабельтовых от баркаса. Но напрасно трусишка старался опередить своих товарищей. Рыбаки его, кажется, заметили, но приняли за какое-то неведомое существо и решили выловить, словно дельфина или моржа. Только камердинер оказался в пределах досягаемости, как с корабля сбросили длинную веревку с острым крючком на конце. Крюк задел Суна за пояс и скользнул выше, разорвав скафандр до затылка.

Оставшись на плаву благодаря воздуху в нетронутых штанах, камердинер перевернулся вниз головой и вверх ногами.

Цзинь Фо, Грэйг и Фри предпочли за благо держаться от баркаса на приличном расстоянии и обратиться к рыбакам на хорошем китайском.

Как же перепугались на корме! Моржи заговорили! Надо спешно натягивать паруса…

Но Цзинь Фо с большим трудом успокоил и убедил своих соплеменников, что перед ними никакие не дельфины, а самые настоящие подданные Поднебесной. Некоторое время спустя все трое оказались на борту джонки.

В воде остался Сун… Его подцепили багром, один из рыбаков схватился за косичку бедняги, и… косичка осталась в руке моряка, а камердинер вновь оказался в море. Тогда рыбаки накинули на утопающего петлю и кое-как подняли на палубу.

Едва несчастный лакей очухался, как к нему приблизился Цзинь Фо и вкрадчиво спросил:

— Значит, это был парик?

— А без косички, — залепетал Сун, — разве вы взяли бы меня на работу?

Верный камердинер был так смешон в рваном скафандре и с голым затылком, что на палубе все громко рассмеялись.

Рыбаки, подобравшие странных путешественников, жили в Фунине. К вечеру судно пристало к берегу, и наши друзья, аккуратно уложив скафандры в сумки, ступили наконец на твердую землю.

Глава XXI

— Где этот тайпин? — были первые слова, которые отдохнувший и выспавшийся Цзинь Фо произнес утром тридцатого июня. Наступило время решающих действий!

— Где этот тайпин? — переглянувшись, повторили Грэйг и Фри.

Весть о прибытии в маленький городок наших героев вызвала большой интерес у жителей Фунина. Толпа любопытных постоянно сопровождала Цзинь Фо и его спутников. Один молодой китаец не отставал от путешественников ни на шаг. Как бы друзья удивились, узнав, что он всю ночь сторожил вход в их гостиницу. Утром незнакомец предложил «уважаемым гостям» свои услуги в качестве проводника.

Это был довольно симпатичный человек лет тридцати.

Бдительные Грэйг и Фри не преминули, однако, задать ему несколько уточняющих вопросов:

— Почему вы решили обратиться к нам?

Ответ был не менее естественным, чем вопрос:

— Очевидно, господа, как и все путешественники, прибыли в наш город, чтобы посмотреть Стену длиною в десять тысяч ли,[85] а мне хорошо знакомы здешние места.

— Мой друг! — вмешался Цзинь Фо. — Прежде чем решиться идти с вами, я хотел бы знать, спокойно ли здесь?

— Вполне, — ответил проводник.

— А известен ли местным жителям некто по имени Лао Шэн? — спросил Цзинь Фо.

— Лао Шэн, тайпин?

— Он самый.

— Разумеется, я слышал о нем. Но Лао Шэн со своей бандой предпочитает работать за пределами империи. В последний раз его видели в окрестностях Цзинтанчжоу. Это в нескольких ли от Великой стены.

— Какое расстояние между Фунином и Цзинтанчжоу?

— Это недалеко, если знать дорогу через горы.

— Отлично! Я готов идти туда.

— Куда туда?

— В лагерь Лао Шэна!

Молодой китаец протестующе поднял руки.

— Тебе хорошо заплатят, — попробовал уговорить его Цзинь Фо, но проводник твердо, в знак отрицания, покачал головой, а затем сказал:

— Охотно провожу вас до Стены, а дальше не пойду. Это очень рискованно.

— Я заплачу сколько пожелаешь.

— Ну… хорошо, — после некоторого колебания согласился китаец.

Повернувшись к агентам, Цзинь Фо заявил:

— Господа, вы можете быть свободны!

— Мы пойдем туда… — начал Грэйг.

— …куда направитесь вы, — поставил точку Фри.

Еще бы, ведь клиент «Ста лет» стоил двести тысяч долларов!

Ответив на все вопросы, проводник больше не внушал опасений бдительным американцам.

Нашим героям предстоял непростой и рискованный поход в логово коварного Лао Шэна. Сборы были недолгими. В городке для путешественников, правда, не нашлось никакого, пусть даже самого примитивного, средства передвижения. Никто не продал им ни лошадей, ни мулов. Зато здесь хватало верблюдов. Они исправно служили торговцам из Монголии, продвигавшимся обычно по караванным тропам многочисленными и хорошо вооруженными группами. Один очевидец писал: «Это отважные и гордые люди, глубоко презирающие китайцев».

Наши путешественники за сносную цену приобрели пять верблюдов с полной амуницией, загрузили животных провизией, оружием и тронулись в путь.

До полуночи проводник обещал привести своих подопечных к Великой стене, чтобы там заночевать, а утром, если Цзинь Фо не передумает, перейти границу.

В окрестностях Фунина местность пересеченная. Над проселочной дорогой, змеей уползающей в ухоженные поля, висели тучи мельчайшей желтой пыли. Верблюды передвигались медленным, размеренным шагом. Проводник ехал впереди, за ним — Цзинь Фо, Грэйг, Фри и Сун. Камердинеру нравилось сидеть на верблюжьем горбу, так он был готов следовать за своим хозяином хоть на край света.

Стояла нестерпимая жара. На полях трудились люди, в основном взрослые мужчины. Женщин, легко узнаваемых благодаря ярким розово-голубым платьям, почти не было. Часто встречались большие стада длиннохвостых баранов. Животные мирно жевали траву под присмотром черных орлов. Горе барану, отбившемуся от своих собратьев! Жестокие птицы безжалостно набрасываются на бедное животное, загоняя его обратно в стадо.

В воздухе шумно проносились стаи уток, куропаток, перепелов и другой дичи. Какое раздолье для охотников! И настоящая беда для крестьян! Не случайно на полях во многих укромных местах часто попадались силки для отлова птиц.

Цзинь Фо и его спутники, в облаке пыли, молча, не останавливаясь, двигались вперед. Верблюды, покачиваясь, шли друг за другом, позвякивая привязанными к шее колокольчиками. Молодой проводник во главе группы зорко посматривал по сторонам.

Агенты полностью переключили свое внимание на Цзинь Фо. По мере приближения к цели их беспокойство возрастало. Коварный тайпин мог появиться и все испортить в любой момент!

А Цзинь Фо в это время думал о событиях последних двух месяцев. Сомневаться не приходилось: после первого письма из Сан-Франциско фортуна решительно от него отвернулась и мстила за неумение и нежелание радоваться дарованными ею благами. Станет ли он когда-нибудь вновь ее избранником? Ах, как хочется быть рядом с любимой, нежной и доброй Лэ У! А Ван? Мудрый совет дорогого учителя сейчас просто необходим. Но, увы, философа уже нет в живых.

— Осторожней, вы свалитесь! — крикнул проводник, почувствовав, как его верблюда толкнул сзади верблюд Цзинь Фо. От толчка задумавшийся пришел в себя.

— Мы на месте? — спросил он.

— Нет еще, — ответил проводник. — Сейчас восемь часов вечера. Предлагаю сделать привал.

— А потом?

— Потом двинемся дальше.

— Но ведь скоро стемнеет.

— Пустяки, Чанчэн[86] уже близко.

— Ну ладно, будь по-вашему, — согласился Цзинь Фо.

На обочине дороги возвышался заброшенный дом. Рядом в извилистой ложбинке, где журчал ручеек, могли утолить жажду верблюды.

Спутники устроились за скрипучим столом и с аппетитом поужинали.

Беседа не клеилась. Несколько раз Цзинь Фо пытался выведать что-нибудь о Лао Шэне. Но проводник всячески старался переменить тему разговора.

— Он часто бывает здесь? — спросил Цзинь Фо.

— Нет, — ответил китаец. — Но члены банды иногда пересекают границу. Да хранит нас Будда от встречи с ними!

Агенты в это время переглядывались, хмурили брови, смотрели на часы и качали головой.

— А почему бы нам не остаться здесь до утра? — спросил Грэйг.

— В этой лачуге?! — воскликнул проводник. — Уж лучше спать под открытым небом — по крайней мере, не будем застигнуты врасплох.

— Мы договорились, что заночуем у Чанчэна, — напомнил Цзинь Фо. И тоном, не допускающим возражения, добавил: — В путь!

— Господин Цзинь Фо, — пробовали настоять на своем американцы, — вы непременно хотите встретиться с Лао Шэном?

— Ну конечно! Нужно любой ценой заполучить проклятое письмо.

— Но предприятие очень рискованное.

— И тем не менее я не отступлюсь от принятого решения. — Цзинь Фо был неумолим. — А вы, джентльмены, вправе остаться тут или вообще вернуться в Шанхай.

Проводник зажег маленький фонарик. Агенты вновь посмотрели на часы.

— И все-таки лучше подождать до утра. — Грэйг и Фри теперь переговаривались как бы между собой.

— Но почему? — пожал плечами Цзинь Фо. — Завтра или послезавтра Лао Шэн будет столь же опасен, как и сегодня.

— Ну что ж, воля ваша! — нехотя согласились братья.

Почти всю дорогу молчавший проводник весь превратился в слух. И всякий раз, когда агенты настаивали на своем, в его черных раскосых глазах вспыхивали недобрые огоньки. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, а когда Цзинь Фо поднимался на верблюда, не вытерпел, наклонился, якобы поправить седло, приставил палец к губам и тихонько прошептал:

— Не доверяйте этим людям! Вопросы — потом.

И караван тронулся в путь.

Цзинь Фо недоумевал. Агенты уже не раз доказывали ему свою преданность. Но, с другой стороны, почему они с такой настойчивостью предлагали ждать утра и даже вообще отказаться от встречи с тайпином? Разве не затем была предпринята вся эта экспедиция? И разве не в интересах компании найти злополучное письмо? Непонятно!

Внешне Цзинь Фо сохранял обычную невозмутимость.

Часа через два, перед самым восходом луны, проводник остановился и показал рукой на север: на фоне посветлевшего неба слабо виднелась длинная черная линия. Чуть дальше возвышались горные вершины.

— Великая стена! — сказал китаец.

— Мы можем ее перейти сегодня? — спросил Цзинь Фо.

— Да, если хотите, — ответил проводник.

— Это надо сделать обязательно!

— Тогда схожу в разведку, оставайтесь здесь и ждите меня.

Как только проводник исчез в темноте, к Цзинь Фо подошли Грэйг и Фри.

— Господин… — начал один.

— Господин… — эхом отозвался другой.

— Вы довольны нашей работой? — почти хором произнесли оба Друга.

— Очень!

— Тогда не откажите засвидетельствовать это на листе бумаги.

— На листе бумаги? — переспросил удивленный Цзинь Фо, увидев страничку, вырванную агентами из записной книжки.

— Да, ваша расписка будет очень кстати для нашего управляющего, — объяснил Фри.

— А вот и моя спина, можете на нее опереться. — Грэйг приблизился к Цзинь Фо и согнулся.

Наш герой рассмеялся и подписал листок.

— А теперь скажите, — спросил он, — почему закончившаяся церемония произошла именно здесь и в такой час?

— Здесь, — ответил Фри, — потому что мы не намерены больше вас сопровождать.

— А в такой час, — продолжил Грэйг, — поскольку скоро наступит полночь.

— Ну и что?

— Господин Цзинь Фо, — в голосе Грэйга появились официальные нотки, — интерес страховой компании к вашей персоне…

— …через несколько минут будет исчерпан… — напустил на себя важный вид Фри.

— …и вы сможете покончить жизнь самоубийством…

— …или как-нибудь иначе.

— Выбор неограничен!

Агенты были в высшей степени любезны и вежливы. Цзинь Фо смотрел на них, ничего не понимая. На востоке над горизонтом появились первые лучи восходящей луны.

— Луна! — воскликнул Фри.

— Сегодня тридцатое июня! — воскликнул Грэйг.

— Она появляется в полночь…

— И поскольку вы не возобновили полис…

— …то не являетесь больше клиентом «Ста лет»!

— До свидания, господин Цзинь Фо! — щелкнул каблуками Грэйг.

— До свидания, господин Цзинь Фо! — точно так же попрощался и Фри.

Повернув верблюдов, агенты исчезли в темноте, оставив своего оторопевшего клиента (уже бывшего!) одного. Едва стихли их удаляющиеся шаги, ватага каких-то неизвестных набросилась на Цзинь Фо и Суна и быстро затолкала в низкое темное помещение старого заброшенного бастиона, — таких множество у Великой стены. Дверь захлопнулась, щелкнул замок, и стало вдруг тихо-тихо.

Глава ХХII

Великая Китайская стена представляет собой грандиозное более чем тысячекилометровое сооружение для защиты северных границ Поднебесной.

Непрерывной лентой высотой пятьдесят и шириной двадцать футов, с гранитным основанием и кирпичным верхом, простирается она от Ляодунского залива до Ганьсу.[87]

К настоящему времени стена потеряла свое военное значение и ее состояние оставляет желать много лучшего. Русский, монгол, киргиз, как и любой житель Поднебесной, могут спокойно пройти через имеющиеся в ней ворота.

В темнице Цзинь Фо и Сун провели беспокойную ночь. Проводник исчез. Никаких иллюзий на его счет у пленников больше не осталось. Этот малый, конечно, не случайно оказался на их пути. Он давно поджидал Цзинь Фо, а нерешительность в ответ на просьбу идти дальше за Великую стену была всего лишь хитрой уловкой. Несомненно, молодчик принадлежал к банде Лао Шэна.

Утром Цзинь Фо подняли и куда-то повели.

— Ведете нас к Лао Шэну, вашему командиру? — обратился он к одному из конвоиров.

— Да, скоро будем у него, — кивнул бандит.

В конце концов, кого искал ученик Вана? Бывшего товарища философа! Ну вот и отлично! И не так уж и важно, как и где произойдет эта встреча.

Цзинь Фо шел спокойно, глядя прямо перед собой: наконец-то можно будет получить у Лао Шэна злополучное письмо.

Ну а на Суна было жалко смотреть: зубы стучали, а голова как-то странно дергалась.

Конвой свернул на узкую извилистую тропку, она вела в гору. Пленники молча, не помышляя о побеге, шагали в плотном кольце мрачных охранников.

Через полтора часа вдали показался полуразрушенный старый монастырь — характерный образец буддийской архитектуры, воздвигнутый на вершине одного из холмов. Цзинь Фо совсем не удивился, когда узнал, что здесь находится главная резиденция Лао Шэна. В столь диком и необжитом крае святая обитель вполне могла превратиться из места паломничества благоверных в притон воров и бандитов.

Прошло еще какое-то время, и вот наших уставших, измученных героев втолкнули в большой зал, где находилось два десятка вооруженных людей в живописных разбойничьих одеяниях. Все повернулись в сторону вошедших. Цзинь Фо гордо поднял голову, а ковыляющий сзади Сун попытался спрятаться за спину хозяина. В конце зала в глухой стене виднелся черный лаз с крутой лестницей. Внизу, находился склеп.

В руках конвоиров неровно горели факелы. Пленники, спустившись на тридцать ступенек и пройдя сотню шагов, оказались в тускло освещенном подземелье, низкий сводчатый потолок которого поддерживали массивные столбы, украшенные отвратительными изображениями монстров. Скоро привыкшие к темноте глаза различили множество каких-то людей. Это и была банда Лао Шэна. В центре толпы, подобно оратору, стоял высокий человек. Он сделал знак, и разбойники расступились, образовав живой коридор.

— Лао Шэн, — просто сказал кто-то из охраны, указав на главаря.

Цзинь Фо, выступив вперед, без всяких предисловий начал:

— Лао Шэн, философ Ван передал тебе письмо. В настоящее время оно потеряло свою силу, и я прошу отдать его мне.

Наш герой говорил спокойно и уверенно. Но тайпин и бровью не повел. Казалось, он ничего не слышит.

— Что ты хочешь за это письмо? — продолжил Цзинь Фо.

Ответом опять было молчание.

— Лао Шэн, — сказал Цзинь Фо, — я готов выписать чек, ты сможешь получить указанную сумму сам, без посредников.

Но тайпин продолжал молчать, что не предвещало ничего хорошего. Цзинь Фо сделал еще одну попытку:

— На какую сумму выписать чек? Пять тысяч таэлей?

Тишина.

— Десять тысяч таэлей?

Лао Шэн и его люди словно онемели. Чувство бессильного гнева охватило Цзинь Фо.

— По крайней мере, хоть что-то ответить можно? Ты меня слышишь? — почти закричал он.

Лао Шэн едва заметно кивнул головой.

— Двадцать тысяч таэлей! Тридцать тысяч! — шел ва-банк Цзинь Фо. — Вместо суммы, которую ты получил бы в страховой компании в случае моей смерти, предлагаю в два раза больше! В три! Говори же!

Взбешенный Цзинь Фо приблизился к Лао Шэну и, скрестив руки на груди, едва сдерживаясь, тихо спросил:

— Назови свою цену.

— Мне не нужны деньги, — прервал молчание тайпин. — Ты оскорбил Будду, презирая жизнь, которую он тебе даровал, и только перед лицом смерти поймешь, что был неправ!

Лао Шэн сделал знак рукой. Несколько человек схватили Цзинь Фо, связали и затолкали в какой-то большой ящик. На дверце щелкнул замок. Несчастный Сун не избежал участи хозяина.

«Это смерть! — обреченно подумал Цзинь Фо. — Ну что ж, чему быть, того не миновать. Другого я не заслужил».

Прошло несколько часов. Цзинь Фо и не догадывался, какому страшному испытанию подвергнет его коварный тайпин. Скоро ящик подняли, перенесли и куда-то положили, судя по тряске и ржанию лошадей, — на повозку. Спустя пять-шесть часов повозка остановилась, ящик подняли вновь и куда-то отнесли.

Цзинь Фо ощутил плавное покачивание, скрип просмоленных досок.

«Я, кажется, на судне, — догадался он. — Лао Шэн решил бросить меня в воду умирать медленно и мучительно! Ну что ж, получу по заслугам».

Прошло несколько суток. Дважды в день через небольшое выдвижное окошко Цзинь Фо, так долго искавшему сильных ощущений, молча подавали еду. Он никого не видел, но всеми своими действиями Лао Шэн как бы говорил ему: ты хотел великих, невиданных переживаний?! Отлично! Они не заставят себя ждать. Через какое-то время морская пучина поглотит тебя, корчащегося в муках. Эта мысль приводила нашего героя в отчаяние. Умереть, не увидев еще раз небо, бедную Лэ У, — это ужасно, невыносимо!

Наконец качка прекратилась. Мерное содрогание винта стихло, ящик подняли и куда-то понесли.

Все! Это конец! Приговоренному оставалось быстро помолиться и попросить у Всевышнего отпущения грехов.

Прошло несколько бесконечно долгих минут. Минут, исполненных самых страшных ожиданий. Но что происходит? Кажется, ящик вновь опустили на твердую землю! Внезапно открылась крышка. Чьи-то руки схватили Цзинь Фо, вытащили из клетки и завязали ему глаза.

— Я не прошу пощады! — воскликнул он, сделав несколько шагов. — Прошу только позволить мне уйти из жизни при дневном свете, как человеку, который не боится посмотреть смерти в лицо!

— Ну что ж, — раздался чей-то голос. — Пусть будет так.

И с Цзинь Фо сорвали повязку.

Он жадно огляделся… не сон ли это? Вот большой стол, уставленный множеством блюд. А кто эти пятеро?

— Вы? Вы? Мои друзья, мои дорогие друзья! Нет, надо проснуться! — Ущипнув себя, Цзинь Фо бросился вперед.

За столом, улыбаясь, сидели Ван, Инь Бан, Хуан, Бао Шэн и Дим, все те, с кем он два месяца назад обедал в ресторане речного парохода!

Цзинь Фо не поверил своим глазам: он — в собственном имении в Шанхае.

— Если это ты, — воскликнул спасенный, обращаясь к Вану, — а не твоя тень, то скажи…

— Это я, мой друг, нет никакой ошибки, — ответил мудрец. — А за столь жестокий философский урок — прости.

— Что?! Неужели…

— Догадался? — усмехнулся философ. — Я согласился выполнить ту страшную просьбу, чтобы ты не обратился к другому. Потом удалось перехватить радостную весть из банка, и стало ясно: умирать тебе совершенно незачем.

Мой старый боевой товарищ Лао Шэн, кстати, недавно подчинившийся властям и давший слово защищать северные границы империи, согласился участвовать в этом спектакле. Поверь, было больно видеть, как ты страдаешь, мучаешься. Сердце обливалось кровью. И лишь уверенность, что в финале, под занавес, ты изменишься, почувствуешь вкус к жизни, поддерживала меня.

Философ крепко прижал к груди Цзинь Фо, а тот еле сдерживал слезы.

— Бедный Ван! Как же трудно тебе было! Но расскажи, что случилось на мосту Балиоцяо?

— А, — улыбаясь, махнул рукой мудрец.

— Я, признаться, тогда немного испугался. В самом деле: с меня пот градом, а вода холоднющая! Но, как видишь, все обошлось.

После Вана Цзинь Фо пожал руки и обнял остальных своих друзей.

— Каким же я был глупцом! — признался он.

— А теперь станешь мудрецом! — с уверенностью воскликнул наставник молодого человека.

— Буду стараться, — пообещал ему ученик. — Но прежде наведем порядок в делах. Что случилось с этим злополучным клочком бумаги, из-за которого и вышел весь сыр-бор? Ты передал его Лао Шэну? Тогда я спокоен. Хотя лучше письмо уничтожить.

В этом месте присутствующие расхохотались.

— Друзья! — сказал Ван. — Цзинь Фо в самом деле изменился. Перед нами уже не прежний равнодушный созерцатель жизни.

— Но все-таки, где чертово письмо? Хочу поскорей его сжечь, — не унимался новоявленный жизнелюб.

— Тебе так оно нужно? — поинтересовался Ван.

— Конечно, — подтвердил недавний клиент «Ста лет», — но, вижу, ты решил сохранить его у себя и показывать мне всякий раз, когда хандра…

— Нет, — замотал головой философ.

— Тогда в чем же дело?

— А в том, дорогой ученик, что письма нет ни у меня, ни у Лао Шэна.

— Как нет?

— Нет, и все.

— Значит, вы его уничтожили? Или передали кому-то другому?

— Да!

— Кому же? Кому? — Цзинь Фо разволновался на на шутку. — Кто он?

— Один надежный человек.

В это время из-за ширмы, улыбаясь, вышла очаровательная Лэ У с письмом в руке. Цзинь Фо, протянув руки, устремился навстречу любимой.

— Нет, нет, немного терпения, дорогой! — сказала красавица, сделав шаг назад. — Сначала — дело.

И, показав белый листок бумаги, спросила:

— Вам знакомы эти строчки?

— Разумеется! — воскликнул Цзинь Фо. — Кто, кроме меня, мог написать такую глупость!

— Очень хорошо, — улыбка сошла с лица Лэ У. — Тогда поступите с «глупостью», как она заслуживает того: уничтожьте ее, сожгите! И пусть это будет символическим расставанием со всем, что вы не любите в себе.

— Согласен, — сказал Цзинь Фо, поднося свечу к листку бумаги. — А теперь, мое сердечко, позвольте вас нежно обнять и усадить на самое почетное место! И давайте обедать, мне чертовски хочется есть!

— И нам тоже! — воскликнули все остальные.

Через несколько дней после снятия императорского запрета состоялась свадьба Цзинь Фо и Лэ У. Молодые были прекрасны.

Впереди их ждало много радости и счастья!

Конец

Примечания

1

Арабески — сложный орнамент, основанный на прихотливом переплетении геометрических и растительных мотивов.

2

Нефрит (от греч. нефрос — почки) — в древности верили, что нефрит излечивает от болезни почек, минерал очень разнообразных цветов — молочно-белый, желтый, зеленый, темно-красный. Высоко ценится в Китае как символ совершенства и чистоты.

3

«Драконов глаз» (кит. Лун-янь) — китайский орешник, вечнозеленое дерево, достигает большой высоты, желто-белого цвета. Плод покрыт скорлупой. Ядро белое, очень сладкое. Дерево растет в провинциях Гуандун и Фуузянь.

4

Личжи — один из наиболее популярных фруктов Южного Китая. Растение — полутропическое. Плоды едят свежими, высушенными, консервированными.

5

Шаосинское — превосходное рисовое вино, изготовляемое в городе Шаосине.

6

Бодхидхарма («Голубоглазый брамин»; ум. 528-й или 535 г.) — последний Западный и первый Восточный патриарх (глава) буддийской церкви. В 520 (526) году по морю прибыл из Индии в Кантон. Приглашенный императором У-ди династии Лян в Нанкин, оскорбил этого набожного государя, сказав ему, что подлинные заслуги не в делах, но в чистоте и мудрости в соответствующем сочетании. Вынужденный бежать в Лоян, Бодхидхарма переправился через вздувшуюся р. Янцзыцзян, как гласит легенда, на стволе бамбука или тростника. В Лояне в монастыре Шаолиньсы (на горе Суншань) девять лет просидел, глядя в стену, погруженный в самосозерцание. Согласно легенде, из век, которые Бодхидхарма отрезал себе, вырос первый чайный куст.

7

Манишка — бельевой нагрудник под жилет.

8

Чжуцзян — река на юге Китая, впадающая в Южно-Китайское море, в переводе — Жемчужная.

9

Малайцы — общее обозначение для некоторых народов Юго-Восточной Азии.

10

Маньчжуры — коренное население нынешнего Северо-Восточного Китая, в XXII веке завоевали Китай и основали династию Цин-Читая.

11

Денди — великосветский щеголь.

12

Кули (по-тамильски — «заработки», по-китайски — «горькая сила») — название чернорабочих — грузчиков, носильщиков, землекопов.

13

Династия Мин правила Китаем в 1368–1644 годах.

14

В действительности за помощью к Доргуню, регенту при малолетнем маньчжурском государе Фулине, обратился не минский император, а военачальник У Саньгуй. Фулинь по восшестию на китайский престол правил под девизом «Шунь чжи» — «Благословенное правление».

15

Тайпин — в переводе с китайского означает «великое благоденствие».

16

Верховным руководителем тайпинов был Хун Сюцюань.

17

Люцю — на современных картах Рюкю.

18

Пагода — буддийское культовое сооружение.

19

Сучжоу-Крик — так американцы и европейцы называли реку Сучжоу (или Усцы). Шанхай расположен при слиянии рек Сучжоу и Хуанау (Вампу).

20

Джонка (малайск. «джонг», искаж. кит. «чуань» — судно) — деревянное парусное грузовое двух-четырехмачтовое судно речного и прибрежного морского плавания, распространенное в Юго-Восточной Азии. Нос и корма у джонки высоко подняты, парус квадратной формы.

21

Бонза — буддийский священнослужитель.

22

Лама— священнослужитель ламаистской веры.

23

Таэль (лан) — около 31,25 г. В Китае серебро обращалось не в виде монет, а в виде слитков, определенного веса и формы.

24

В 1839–1842 годах произошла первая «опиумная война» между Китаем и Великобританией; закончилась подписанием 28 августа 1842 года Нанкинского договора.

25

По завоеванию Китая маньчжурские правители заставили китайцев носить косу. Эта практика прекратилась после свержения маньчжурского господства в 1911 году.

26

Терракота — неглазурованные керамические изделия из обожженной глины (посуда, вазы, скульптуры, облицовочные плитки).

27

Ян — одна из самых распространенных фамилий в Китае, часто употребляется как имя нарицательное.

28

Пайлоу — почетные ворота или арка. Мемориальные арки ставились; в честь верных подданных государства, которые погибли на войне; чиновников, имевших хорошую репутацию, местных деятелей, отличавшихся добродетелью и своими познаниями; семей, проживших одним кланом четыре или пять поколений; лиц, имевших высшую ученую степень; женщин, которые были убиты или совершили самоубийство, защищая свою добродетель; вдов, которые, спасаясь от принуждения снова выйти замуж, убивали себя или прибегали к самосожжению с телом мужа.

29

Хуан Цюань (903–968) — художник, рисовал цветы и птиц. Однажды к государю династии Сун принесли в подарок ястребов, которые приняли изображенных Хуан Цюанем фазанов за живых и набросились на них.

30

Гуанинь (санскр. Авалокитешвара) — божество, спасающее людей от всевозможных бедствий; кроме того, наделяется функциями родовспомогательницы и покровительницы женской половины дома.

31

Последнее утверждение Ж. Верна не соответствует действительности.

32

Видимо, автор имеет в виду Хун Сюцюаня, провозгласившего Небесное государство великого спокойствия (Тайпин тяньго).

33

Туника — род длинной рубахи (до колен или лодыжек).

34

Паланкин — вид ложа или кресла, несомого людьми, средство передвижения знатных людей. Были различного вида: открытые и закрытые; для сидячего и полулежащего положения, на одно и два лица, простые и роскошно украшенные.

35

Харакири — вульгарное от «сэппуку»; японское ритуальное (обрядовое) самоубийство.

36

Пагода Лун Хуа (Цветы дракона) построена примерно в III веке. Имеет семь этажей; по буддийским поверьям нечетное число — счастливое.

37

Имеется в виду Маньчжурия.

38

Стихи даны в переводе С. Соложенкиной.

39

Династия Цин — правила Китаем в 1644–1911 годах. Основателем дома Цин были не китайцы, представители маньчжурской знати.

40

Янь-ван (будд. ямараджа, иначе Янь-узинь, Янь-лован) — повелитель подземного царства, царь чертей.

41

Притча во языцех — предмет всеобщих разговоров, постоянных пересудов.

42

Двести тысяч долларов — один миллион французских франков.

43

Хун У — девиз правления (1368–1398) минского государя Чжу Юаньчжана. В юности он был буддийским монахом. Возглавил восстание против монгольской династии Юань.

44

Ханькоу — ныне стал частью г. Ухань.

45

Лаохэкоу — торговый центр на реке Хат, притоке реки Янцзыуэли.

46

Гуанлофу — в действительности города с таким названием в описываемое время в Китае не существовало.

47

Фанчэн — на самом деле этот город сухопутный.

48

Гаолян — злак, вид сорго.

49

В современном написании — Сиань.

50

От Сиани Вэйхэ течет почти прямо на восток вплоть до впадения в Хуанхэ.

51

В русской традиции это грандиозное сооружение называется Великим каналом.

52

Современное название провинции — Хэбэй.

53

Кунжут — род однолетних и многолетних травянистых растений семейства сезамовых или иначе — кунжутных. Семена кунжута идут в пищу, используются для изготовления масла, употребляются в медицине.

54

Тунчжоу — сейчас называется Тунсянь.

55

Имеется в виду Янь-ди (Бог пламени) — древнекитайский Бог солнца, повелитель Юга, пламени, Бог лета, владыка половины Поднебесной.

56

Сапек — слово, употребляемое французами, применялось к китайской медной разменной монете (чох). В действительности сапек — мелкая монета, употребляемая в Тонкине, Французском Индокитае.

57

Балюстрада — ограждение лестниц, террас, балконов, состоявшее из ряда фигурных столбиков (балястр), соединенных сверху горизонтальной балкой или перилами.

58

Срединное море — озеро Чжунхай; на самом деле дальше описывается парковый ансамбль Бэйхай, расположенный на берегу одноименного озера (Северного моря).

59

Имеется в виду храм Байтасы (Храм белой пагоды), построенный в 1651 году.

60

Бэйтан (Северная церковь) — католическая церковь.

61

Храм владыки Неба — принципиально неверно: небо — владыка всего сущего, и над ним никто не владычествует. Правильно — Храм Неба.

62

Подразумевается Улунтин (Павильоны пяти драконов), строившиеся в 1522–1566 годах.

63

Неточность автора: Храм вечного покоя (кит. Юнъаньсы) — иное название храма Байтасы.

64

Ворота Умэнь, но Ж. Верн неправ: в стене Запретного города сделано четверо ворот.

65

Главный дворцовый павильон Запретного города называется по-китайски Тайхэдянь, что переводится как Дворец высшей гармонии.

66

Нэйг — при цинской династии — Государственный совет; соответствует европейскому кабинету министров. Внешнеполитическое ведомство (Цзунлиямэнь) было коллегиальным учреждением. Князь Гун был одним из членов этого ведомства, формально не являясь министром внутренних дел. М. Т. Шутце в своей книге «Пекин и Северный Китай» приводит примечательный эпизод, характеризующий господина Гуна:

«Это было в 1870 году во время кровавой франко-прусской войны. Князь Гун в честь какого-то события решил нанести визиты в дипломатические миссии иностранных государств. Свое турне китаец начал с посещения главы французского представительства графа Рошуара. Высокому гостю рассказали о поражении французской армии под Седаном. Принц Гун обратился к одному из сопровождающих: „Сообщите прусскому поверенному, что я буду у него только завтра“. Повернувшись к графу Рошуару, принц продолжил: „Я не могу в один день выразить соболезнование Франции и поздравить с победой представителя Пруссии“». (Примеч. авт.)

67

Сянь Фэн — годы правления (1851–1861) императора, имя его — Ичу.

68

Храм тибетской архитектуры — ламаистский храм Юнхэгун.

69

Был разрушен французскими и английскими войсками.

70

Неточность автора: Храм Неба — архитектурный комплекс во Внешнем городе, бывшем пригороде Пекина (строился в 1420–1530 гг., перестроен в XVIII–XIX вв.); главным зданием этого комплекса является деревянная ротонда с трехъярусной крышей (общей высотой 38 м), построенная в 1420-м и восстановленная в 1889 году; это главное строение комплекса называется Циняньдянь (Храм молитвы за богатый урожай).

71

Цзяйтянь (Дэ-цзун), внук вдовствующей императрицы Цыси, объявлен ею императором в 1874 году после таинственной смерти ее сына, императора Цзайчуня. Девизом правления нового властителя было избрано выражение Гуан Сюй, что переводится с китайского как «Продолжение блеска».

72

Тун Чжи — девиз правления (1862–1874) государя Цзай Чуня.

73

Чиновные должности в императорском Китае делились на 9 классов (пинь), которые, в свою очередь, делились на две степени — старшую и младшую. Ханьлинь — полное название Ханьлинь юань (Ханьлинь — лес кисточек, юань — палата). Это учреждение, объединявшее национальную академию и литературное училище. Термин «Ханьлинь» использовался в VIII веке для обозначения общества ученых, выполнявших обязанности писцов при императоре. Юань, или палата, была основана позднее.

74

В действительности согласно китайского обычая после молитвы, выражения почтения предкам и взаимных поклонов молодые из бокалов, связанных красной тесьмой, пьют смесь вина с медом, обмениваются бокалами и снова пьют.

75

Феникс (кит. фэнхуан) — сказочная птица, в старости сжигающая себя и возрождающаяся из пепла молодой и обновленной; символ вечного возрождения. По представлениям китайцев, феникс имел большое влияние на появление детей. Появляется, по поверьям китайцев, во времена мира и процветания.

76

Ошибка Ж. Верна: Фунин — сухопутный город, расположенный примерно в 20 км от берега моря; ближайший к нему приморский город — Бэйдайхэ, ближайший порт — Циньхуандао.

77

Байхэ, Юндинхэ и другие более мелкие реки сходятся в Тяньузине и составляют Хайхэ (Морскую реку).

78

Бакен, бакан — плавучий знак, устанавливается на якоре для обозначения навигационных опасностей на пути следования судов или для ограждения фарватеров. Фарватер — безопасный в навигационном отношении проход по водному пространству (реке, озеру, морю, проливу и др.), характеризующийся достаточными глубинами и отсутствием препятствий для судоходства.

79

В настоящее время — залив Бохайвань.

80

Моряки-каботажники — моряки, совершающие каботажное плавание. Каботаж — прибрежное плавание обычно между портами одной страны. Различают большой каботаж между портами разных морей и малый — между портами одного моря.

81

На самом деле речь идет, как уже сказано, об устье Хайхэ.

82

Капитан Бойтон — Бойтон Павел (род. в 1848 г.) — капитан одного американского корабля, приобрел известность как искусный пловец. Усовершенствовал костюм для пловцов, созданный Мерриманом. В этом костюме Бойтон 28 и 29 мая 1875 года переплыл Ла-Манш от мыса Гри-Иес до Дувра.

83

Совсем наоборот: акул прежде всего привлекают движущиеся у поверхности объекты, причем, чем активнее движение, чем больший шум исходит от живого существа или предмета, тем скорее появляются акулы.

84

Морские свиньи — дельфины.

85

Так китайцы называют Великую Китайскую стену. Она находится в 20–25 км севернее Фунина.

86

Чанчэн — в буквальном переводе с китайского — Длинная китайская стена, то есть Великая Китайская стена.

87

Великая Китайская стена тянется почти на пять тысяч километров (полностью не сохранилась). Первые участки ее строились для защиты от кочевников Центральной Азии в IV веке до нашей эры. Работы по достройке и укреплению продолжались до XV века включительно. Стена протянулась от побережья Ляодунского залива (застава Шаньхайгуань возле современного города Циньхуандао) до заставы Цзюйюнгуань (на западе современной провинции Ганьсу). Высота стены доходила до 6,6 м (с зубцами — до 10 м), ширина — от 6,5 м в основании и до 5 м наверху.


Треволнения одного китайца в Китае

на главную | моя полка | | Треволнения одного китайца в Китае |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 16
Средний рейтинг 4.3 из 5



Оцените эту книгу