Будто месяц с шатра голубого,

Ты мне в душу глядишь, как в ручей…

Он струится, журча бестолково

В чистом золоте горних лучей.

Искры блещут, что риза живая…

Как был темен и мрачен родник —

Как зажегся ручей, отражая

Твой живой, твой трепещущий лик!..

Ты сидела со мной у окна.

Все дома в темноте потонули.

Вдруг глядим: заалела стена,

Искры света по окнам мелькнули.

Видим: факелы тащат, гербы,

Ордена на подушках с кистями,

В мрачных ризах шагают попы

И чернеют в огнях клобуками;

Дроги, гроб! И от гроба в огне

Будто зарево нас освещало…

Ты так быстро склонилась ко мне,

Жить желая во что бы ни стало!

О, в моей ли любви не глубоко!

Ты мне в сердце, голубка, взгляни:

Сколько зависти в нем и порока?!

И какие пылают огни?!

В тех великих огнях, недвижима,

Вся в священном дыму алтарей,

Ты, как идол пылающий, чтима

Беспредельной любовью моей…

Мне ее подарили во сне;

Я проснулся — и нет ее! Взяли!..

Слышу: ходят часы на стене, —

Встал и я, потому что все встали.

И брожу я весь день, как шальной,

И где вижу, что люди смеются, —

Мнится мне: это смех надо мной,

Потому что нельзя мне проснуться!

В пышном гробе меня разукрасили, —

А уж я ли красой не цвела?

Восковыми цветами обставили, —

Я и так бесконечно светла!

Медью темной глаза— придавили мне —

Чтобы глянуть они не могли;

Чтобы сердце во мне не забилося, —

Образочком его нагнели!

Чтоб случайно чего не сказала я, —

Краткий срок положили — три дня!

И цветами могилу засыпали,

И цветы придушили меня…

Я ласкаю тебя, как ласкается бор

Шумной бурею, в темень одетой!

Налетает она, покидая простор,

На устах своих с песней запетой.

Песня бури сильна! Чуть в листву залетит —

Жизнь лесную до недр потрясает,

Рвет умершую ветвь, блеклый лист не щадит,

Все отжившее наземь кидает…

И ты бурю за песню ее не кори,

Нет в ней злобы, любви к разрушенью:

Очищает прогалины краскам зари

И простор соловьиному пенью…

Тебя он в шутку звал старушкой,

Тобою жил для добрых дел,

Тобой был весел за пирушкой,

Тобой был честен, горд и смел!

В него глаза твои светили…

Так луч, в глубь церкви заронен,

Идет по длинной ленте пыли

Играть под ризами икон.

Погасла ты, и луч затмился,

Мрак человека обуял,

И не поверить: как светился

В той тьме кромешной — идеал?!

Я приехал к тебе по Леману;

И сердит, и взволнован Леман!

И оделись Савойские Альпы

В темно-серый, свинцовый туман.

В небесах разыгралася буря,

Из ущелий гудят голоса;

Опалил мне лицо мое ветер,

Растрепал он мои волоса…

И гуляли могучие волны,

Я над ними веселый скользил

И с вершин их по пенистым скатам

Глубоко, глубоко уходил.

Буря шла и в тревожном величье

Раздавить собиралась меня;

Только смерть от меня сторонилась —

Был я весел и полон огня.

И я верил, что мне не погибнуть,

Что я кончу назначенный путь,

Что я должен предстать пред тобою,

И нельзя мне, нельзя утонуть!

Вот она, моя дорога, —

В даль далекую манит…

Только — с ивой у порога

Подле домик твой стоит.

Точно руки, простирает

Ива ветви вдоль пути

И пройти мне в даль мешает,

Чуть задумаю пройти.

Днем пытался — сил не хватит…

Ночью… Ночью я бы мог,

Да вот тут-то кто-то схватит

И поставит на порог.

Ну и взмолишься у двери:

Ты пусти меня, пусти!

Ночь… разбойники и звери

Разгулялись на пути!

В костюме светлом Коломбины

Лежала мертвая она,

Прикрыта вскользь, до половины,

Тяжелой завесью окна.

И маска на сторону сбилась;

Полуоткрыт поблекший рот…

Чего тем ртом не говорилось?

Теперь он в первый раз не лжет!

Во всей красе, на утре лет

Толпе ты кажешься виденьем!

Молчанье первым впечатленьем

Всегда идет тебе вослед!

Тебе дано в молчанье этом

И в удивлении людей

Ходить, как блещущим кометам

В недвижных сферах из лучей.

И, как и всякая комета,

Смущая блеском новизны,

Ты мчишься мертвым комом света

Путем, лишенным прямизны!

В красоте своей долго старея,

Ты чаруешь людей до сих пор!

Хороши твои плечи и шея,

Увлекателен, быстр разговор.

Бездна вкуса в богатой одежде;

В обращеньи изящно-вольна!

Чем же быть ты должна была прежде,

Если ты и теперь так пышна?

В силу хроник, давно уж открытых,

Ты ходячий, живой мавзолей

Ряда целого слуг именитых,

Разорившихся в службе твоей!

И гляжу на тебя с уваженьем:

Ты финансовой силой была,

Капиталы снабдила движеньем

И, как воск, на огне извела!

Часть бесконечности — в прошлое год закатился…

Женщину знаю одну; кто она — не скажу, я солгу!

К Новому году каким бы желаньем я ей прислужился?

Что бы сказал из того, что желать и сказать я могу?!

Я бы сказал, подойдя к ней, смотря в ее глазки,

Я бы сказал ей, как будто отец своей дочке родной:

«Слушай! Останься, как эта царевна таинственной сказки, —

Неизменяема временем с вечной своей красотой!

Все хорошо у тебя, потому что сама ты не знаешь,

Что хорошо у тебя… Ты живешь, как живется тебе;

Ты говоришь — так, как думаешь; думаешь так, как

мечтаешь…

Это так редко, родная… О, будь благодарна судьбе,!

Будь благодарна за то, что пока в тебе чувство играло,

Сердце оно не разбило, слезой не ослабило глаз…

Сильное чувство, родная, тебя до сих пор миновало;

Истинно сильное чувство родится один только раз!

Нет, я не смел бы, отдавшись тебе, обязать быть моею!

Если не мне, так другим освещай долгий путь…

Ты… ты из тех, что прекрасны свободой своею;

Этой свободы лишить — значит то же, что смертью

дохнуть!..

Жизнь ли моя виновата, а может, и сам я причина, —

Только — тебе я не ровень… Я знаю: я весь —

полутень;

Я точно родина наша — безбрежная гладь да равнина,

Только местами сияют кресты на церквах деревень».

Слышишь: поют по окрестности птицы;

Вдоль по дороге колеса стучат;

Ясно несется к нам в блеске денницы

Звук колокольчиков вышедших стад.

Видишь, как тень под древесною сенью

Кружевом ходит и быстро скользит…

Видишь: трава под подвижною тенью

Тоже колышется, гнется, блестит!

О, отвечай мне! В желаньях могучих

Сердце в груди так восторженно бьет!

Да! Под сиянием глаз твоих жгучих

Всеми цветами душа зацветет!

О, отвечай! И, забывши тревогу,

Так буду счастлив я с этого дня,

Так буду весел, что людям и богу

Весело будет глядеть на меня!

Ты запой, ребенок милый,

Песню… Как ее слова?

Ту, что, помнишь, мать певала,

Как была она жива.

Я той песни, славной песни,

Забываю склад и лад,

Ты же всю, малютка, помнишь…

Пой, дитя, я слушать рад.

Пой, а я по синим глазкам

И по голосу — начну

Вспоминать, сзывать и строить

Золотую старину…

Пусть звучит, плывет и блещет

Из-за слез моих очей

По тебе, мой сиротинка,

Облик матери твоей.

Ты засни, засни, моя милая,

Дай подушечку покачаю я,

Я головушку поддержу твою

И тебя, дитя, убаюкаю.

Тихий детский сон, ты приди, сойди,

Наклонися к ней, не давя груди,

Не целуй до слез, не пугай дитя, —

Учи ласкою, вразумляй шутя.

Жизнь учить начнет, против воли гнет,

Вразумит тогда, как всего сомнет,

Зацелует в смерть, заласкает в бред

И, позвав цвести, не допустит в цвет…

Ночь темна, молчит, смотрит букою?!

Хорошо ли так я баюкаю?

Сон спасительный, сон, голубчик мой,

Поскорей отца от дитяти скрой!..

О, неужели он, он — этот скарб и хлам

Надежд, по счастью для людей, отживших,

Больных страстей, так. страшно говоривших,

Сил, устремлявшихся к позорнейшим делам, —

Вот этот человек, — таким же был когда-то,

Как этот сын его, прелестное дитя,

В котором, грезами неведенья объято,

Сознанье теплится, играя и блестя!

В котором поступь, взгляд, малейшие движенья

Полны такой простой, изящной красоты!

В уме которого все мысли, все мечты

Одни лишь светлые, счастливые виденья,

А чувства — отпрыски тепла и тишины

Какой-то внутренней, чудеснейшей весны! —

Дитя, что молится так искренне, так свято

И говорит с людьми от третьего лица…

О, чтоб отец таким же был когда-то!..

Ищите вы ему не этого отца…

Словно как лебеди белые

Дремлют и очи сомкнули,

Тихо качаясь над озером, —

Так ее чувства уснули…

Словно как лотосы нежные,

Лики сокрыв восковые,

Спят над глубокой пучиною, —

Грезы ее молодые.

Вы просыпайтеся, лебеди,

Троньте струю голубую!

Вы раскрывайте же, лотосы,

Вашу красу восковую!

В небе заря, утро красное…

Здесь я… и жду пробужденья,

Светом любви озаряемый

В тихой мольбе песнопенья.

Светлой искоркой в окошко

Месяц к девушке глядит…

«Отвори окно немножко». —

Месяц тихо говорит.

«Дай прилечь вдоль белых складок

Гостю, лунному лучу,

Верь мне, все придет в порядок,

Чуть над сердцем посвечу!

Успокою все сомненья,

Всю печаль заговорю,

Все мечты, все помышленья,

Даже сны посеребрю!

Что увижу, что замечу,

Я и звездам не шепну,

И вернусь к заре навстречу,

Побледневши, на луну…»

О, если б мне хоть только отраженье,

Хоть слабый свет твоих чудесных снов,

Мне засветило б в сердце вдохновенье,

Взошла заря над теменью годов!

В струях отзвучий ярких песнопений,

В живой любви с тобой объединен,

Как мысль, как дух, как бестелесный гений,

От жизни взят — я перешел бы в сон!

Погас заката золотистый трепет…

Звезда вечерняя глядит из облаков…

Лесной ручей усилил робкий лепет

И шепот слышится от темных берегов!

Недолго ждать, и станет ночь темнее,

Зажжется длинный ряд всех, всех ее лампад,

И мир заснет… Предстань тогда скорее!

Пусть мы безумные… Пускай лобзанья — яд!

Ты нежней голубки белокрылой,

Ты — рубин блестящий, огневой!

Бедный дух мой, столько лет унылый,

Краской жизни рдеет пред тобой.

В тихом свете кроткого сиянья,

Давних дней в прозрачной глубине

Возникают снова очертанья

Прежних чувств, роившихся во мне.

Можно ль верить — верить ум не смеет! —

Будто этот наших чувств расцвет —

Будет день — пройдет и побледнеет,

Погрузившись в мертвый холод лет…

Когда, приветливо и весело ласкаясь,

Глазами, полными небесного огня.

Ты, милая моя, головкой наклоняясь,

Глядишь на дремлющего в забытьи меня;

Струи младенческого, свежего дыханья

Лицо горячее мне нежно холодят,

И сквозь виденья сна и в шепоте молчанья

Сердца в обоих нас так медленно стучат, —

О, заслони, закрой головкою твоею

Весь мир, прошедшее, смысл завтрашнего дня,

Мечту и мысль… О, заслони ты ею

Меня, мой друг, от самого меня…

Я люблю тебя, люблю неудержимо,

Я стремлюсь к тебе всей, всей моей душой!

Сердцу кажется, что мир проходит мимо,

Нет, не он идет — проходим мы с тобой.

Жизнь, сближая этих, этих разлучая,

Шутит с юностью нередко невпопад!

Если искреннее обниму тебя я —

Может быть, что нас тогда не разлучат…

Ты понимаешь ли последнее прости?

Мир целый рушится и новый возникает…

Найдутся ль в новом светлые пути?

Весь в неизвестности лежит он и пугает.

Жизнь будет ли сильна настолько, чтоб опять

Дохнуть живым теплом мне в душу ледяную?

Иль, может быть, начав как прежде обожать,

Я обманусь, принявши грезу злую

За правду и начав вновь верить, вновь мечтать

О чудной красоте своих же измышлений,

Почту огнем молитвенных стремлений

Ряд пестрых вымыслов, нисколько не святых,

И этим вызову насмешку уст твоих?

Не погасай хоть ты, — ты, пламя золотое,

Любви негаданной последний огонек!

Ночь жизни так темна, покрыла все земное,

Все пусто, все мертво, и ты горишь не в срок!

Но чем темнее ночь, сильней любви сиянье;

Я на огонь иду, и я идти хочу…

Иду… Мне все равно: свои ли я желанья,

Чужие ль горести в пути ногой топчу,

Родные ль под ногой могилы попираю,

Назад ли я иду, иду ли я вперед,

Неправ я или прав, — не ведаю, не знаю

И знать я не хочу! Меня судьба ведет…

В движеньи этом жизнь так ясно ощутима,

Что даже мысль о том, что и любовь — мечта,

Как тысячи других, мелькает мимо, мимо,

И легче кажутся и мрак, и пустота…

Весла спустив, мы катились, мечтая,

Сонной рекою по воле челна;

Наши подвижные тени, качая,

Спать собираясь, дробила волна.

Тени росли, удлиняясь к востоку,

Вышли на берег, на пашни, на лес —

И затерялись, незримые оку,

Где-то, должно быть, за краем небес…

Тени! Спасибо за то, что пропали!

Много бы вас разглядело людей;

Слишком бы много они увидали

В трепетных очерках этих теней…

Возьмите всё — не пожалею!

Но одного не дам я взять —

Того, как счастлив был я с нею,

Начав любить, начав страдать!

Любви роскошные страницы —

Их дважды в жизни не прочесть,

Как стае странствующей птицы

На то же взморье не присесть.

Другие волны, нарождаясь,

Дадут отлив других теней,

И будет солнце, опускаясь,

На целый длинный год старей.

А птицам в сроки перелетов

Придется убыль понести,

Убавить путников со счетов

И растерять их по пути…

Я пишу тебе, мой добрый, славный, милый,

Мой хороший, ненаглядный мой!

Скоро ль глянет час свиданья легкокрылый,

Возвратятся счастье и покой!

Иногда, когда кругом меня все ясно,

Светлый вечер безмятежно тих,

Как бы я тебя к себе прижала страстно,

Ты, любимец светлых снов моих!

Мне хотелось бы, чтоб все, что сознаю я,

Став звездой, с вечернею зарей

Понеслось к тебе, зажгло для поцелуя,

Так, как я зажглась теперь тобой!

Напиши ты мне, бывает ли с тобою,

Как со мной, не знаю отчего,

Я стремлюсь к тебе всей, всей моей душою,

Обнимаю я тебя всего…

Напиши скорее: я тебе нужна ли

Так, как ты мне? Но смотри не лги!

Рвешь ли письма, чтоб другие не читали?

Рви их мельче и скорее жги.

И теперь… Но нет, мой зов совсем напрасен;

Сердце бьется, а в глазах темно…

Вижу, почерк мой становится неясен…

Завтра утром допишу письмо…

Дети спят. Замолкнул город шумный,

И лежит кругом по саду мгла!

О, теперь я счастлив, как безумный,

Тело бодро и душа светла.

Торопись, голубка! Ты теряешь

Час за часом! Звезд не сосчитать!

Демон сам с Тамарою, ты знаешь,

В ночь такую думал добрым стать…

Спит залив, каким-то духом скован,

Ветра нет, в траве роса лежит;

Полный месяц, словно очарован,

Высоко и радостно дрожит.

В хрустале полуночного света

Сводом темным дремлет сад густой;

Мысль легка, и сердце ждет ответа!

Ты молчишь? Скажи мне, что с тобой?

Мы прочтем с тобой о Паризине,

Песней Гейне очаруем слух…

Верь, клянусь, я твой навек отныне;

Клятву дал я, и не дать мне двух.

Не бледней! Послушай, ты теряешь

Час за часом! Звезд не сосчитать!

Демон сам с Тамарою, ты знаешь,

В ночь такую думал добрым стать…