Михаил Маришин

АННОТАЦИЯ

Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем... Мог ли наш современник Семен Любимов подумать, что эти слова станут для него актуальны? Став из-за абсолютно невероятной случайности виновником разрушения собственной реальности, герой видит катастрофические для него последствия его вмешательства — СССР.

Михаил Маришин

ДИЗЕЛЬ РЕШАЕТ ВСЁ

Глава 1

ЗВОНОЧЕК

Эпизод 1

Сталин слушал незнакомую песню, которая раздалась из трубки аппарата настолько неожиданно, что он даже не убрал руку с вертушки. Песня завораживала.

Ее спокойный мотив так отличался от революционных песен, между тем слова заставляли задуматься. Перед глазами как бы сами собой вставали мама, Гори, друзья детства, семинария.

Первомайская демонстрация в Тифлисе, Туруханск, первый номер «Правды», Ленин, революция, товарищи по партии.

Гражданская, Царицын, Пермь, Западный и Южный фронты, восьмой съезд, пленум 1922 года, борьба с оппозицией, XVI партконференция.

Да, хорошая песня! И заканчивается правильно.

– Слушаю, – хриплый голос ворвался в трубку внезапно, оборвав песню на полуноте.

Слегка ошарашенный, расчувствовавшийся Сталин ответил, даже забыв поздороваться.

– Товарищ Ворошилов, какая песня душевная! В первый раз услышал, а так пробрало! Кто автор?

– Музыка Таривердиева, слова Рождественского. В первый раз сталкиваюсь с человеком, говорящим порусски, ни разу не смотревшим фильм «Семнадцать мгновений весны». Кстати, я не Ворошилов.

Очарование слетело в момент, по спине прошелся холодок близкой опасности.

– Кто вы такой? – голос в трубке был, действительно, незнаком.

– Штандартенфюрер Штирлиц, ёшкин кот! Вообщето, вежливые люди, раз уж решили поговорить, сначала сами представляются.

– С вами говорит товарищ Сталин, секретарь ЦК ВКП(б)! – отчеканил вождь предельно официальным тоном. – Что вы делаете в кабинете товарища Ворошилова?!

– С чего вы взяли, что я в кабинете Ворошилова? Который, кстати, давно уже на том свете. Вам что, в вашем дурдоме этого не объявили? Так спросите Левитана в соседней палате, он вам озвучит.

– Как на том свете?! Ты убил Клима, сволочь?! Я немедленно звоню в ОГПУ! Тебя найдут, недобиток!!! Ответишь по всей строгости социалистического закона!

– Ага, кровавого палача Берию на меня натрави! Аривидерчи! – в трубке раздались короткие гудки.

Вождь ударил по рычагу и начал уже набирать номер Менжинского, как раздался звонок соседнего телефона.

– Сталин у аппарата.

– Товарищ Сталин, – прозвучал ровный голос Поскребышева, – к вам прибыл товарищ Ворошилов с докладом по ситуации в районе КВЖД.

– Пусть войдет, – облегченно сказал Иосиф Виссарионович и сел на стул.

– Здравствуй, Клим. Представляешь, только что звонил тебе и какаято гадина в твоем кабинете сказала, что тебя нет в живых, – возмущенно произнес отец народов, – слава богу, это была брехня.

– Как в моем кабинете?! Коба, что ты такое говоришь?! Надо немедленно шутника найти!!!

– Ну так распорядись, раздолбай! Враги по вашему наркомату шастают как у себя дома!

Ворошилов выскочил в приемную как ошпаренный.

– Товарищ Поскребышев, – обратился вышедший вслед за наркомвоенмором хозяин, – подготовьте мне, пожалуйста, справку по композитору Таривердиеву, поэту Рождественскому и кинофильму «Семнадцать мгновений весны».

Эпизод 2

– Вот времена, даже в дурдоме порядка нет! Психам телефоны на руки выдают! – проворчал я для порядка и спрятал старенький мобильник обратно в рюкзак. На что тот обиженно пискнул в ответ, извещая о разряженной батарейке. И то верно, пятый день уже к концу как с базы вышел, возвращаться пора. Не беда – за день дойду.

Огляделся вокруг и решил, что лучшего места, чем рядом с огромным валуном, невесть как оказавшимся посреди леса, не найти. Да и смеркается уже, а тут место высокое, сухое и ручеек недалече. Надо только обойти камень для порядка и расположиться с южной, подветренной стороны.

За заботами по устройству ночлега времени задуматься о постороннем практически нет. И только когда я уже сидел под навесом у небольшого костерка, на котором стоял котелок с почти уже готовой кашей на ужин для меня и четвероногого напарника, мысль, царапавшая мозг, но както мягко, издалека, оформилась окончательно и ударила по голове со всей своей неприкрытой абсурдностью.

Какой, к лешему, телефонный звонок? Мне за три недели никто не разу не позвонил, специально в дебри забрался, чтоб никто не достал! До ближайшего населенного пункта полсотни километров по прямой!

Это что же выходит, галлюцинация? Одичал и по человеческому обществу соскучился? Общения не хватает? Да что тут думать – достал мобильник и посмотрел. Мда, последний вызов сегодня 18.07, номер не определен. Сети нет. Для очистки совести попробовал позвонить домой – облом. На этом эксперименты со связью и закончились, мобильник жалобно пискнул последний раз и экран погас.

– Вот такто, друг ситный, – сказал внимательно следившему за моими манипуляциями Одину, – пора домой, из лесных дебрей в каменные джунгли.

– Ув! – коротко ответил пес, выражая свое несогласие. Оно и понятно, ему здесь раздолье.

– Ладно, не расстраивайся, – попытался утешить я напарника и, чтобы не быть голословным, отдал ему подстреленного намедни глухаря.

После ужина, завернувшись в спальник и положив под руку «Сайгу», глубокомысленно изрек:

– Утро вечера мудренее, – и провалился в глубокий, спокойный, как всегда без снов, сон. Один и посторожит и ко времени разбудит.

Эпизод 3

Проснулся рано утром от вежливого тыканья холодным носом в лицо. В просветы между еловыми лапами заглядывали набухшие дождем свинцовые облака, гася солнечный свет и создавая в лесу серые сумерки.

– Привет, Один! Доброе утро, малыш! – сонно проворчал я и попытался вновь закрыть глаза, за что был тут же прикушен за кончик носа. – Ну все! Все! Встаю, изверг, поспать не дашь!

Поеживаясь от утренней сырости, запалил потухший костерок и спустился к ручью умыться. Из черной глубины облюбованного мной омутка выглянула звероподобная физиономия, более уместная в веке пятнадцатом – чернющая борода резко контрастировала с рыжими усами, отросшие волосы всклокочены. Прям как не русский человек. Леший, да и только! Ладно вот доберусь до машины на базе, там и побреюсь, вернусь в лоно цивилизации в привычном виде русоволосого, кареглазого молодца.

А может, ну его! Остаться бы здесь, среди этой тишины, где прозрачный, густой воздух зримо обтекает влажные стволы и нет бензинового чада. Где под ногами стелется разноцветный ковер, где бурый от хвои, где багряножелтый, а где и еще зеленый, по которому идешь совершенно бесшумно, ибо даже сухие ветки утопают в нем под ногами, и если ломаются, то глухо, теряя голос в толще мха и опада. Ведь столько мечтал вырваться сюда, в осенний северный лес хотя бы на недельку, а тут неожиданно целый месяц выпал, но пролетел будто один день.

Ну хватит! Разнылся, как маленький! Я решительно прервал созерцание самого себя и, раздевшись по пояс, размялся, изображая зарядку, энергично растер себя обжигающе ледяной водой. Вот такто лучше! Теперь чегонибудь горячего проглотить и в путь.

Быстренько выпив кружку сладкого чая и покормив пса, свернул свое хозяйство и скорым шагом двинулся к намеченной цели. Переход предстоял немаленький, да и воспоминания о вчерашнем звонке вызывали смутное беспокойство. Шел и прикидывал и так и этак, но разумного объяснения произошедшему не находил, про себя решил, что никому никогда рассказывать об этом не буду, однако эта здравая мысль меня отнюдь не успокоила. Поэтому я за весь день сделал всего пару коротких привалов и упрямо продвигался к своей цели под зарядившим с утра холодным дождем.

Ориентироваться в лесу для меня особого труда никогда не составляло, за всю жизнь ни разу не помню, чтобы я заблудился. Просто интуитивно выбирал дорогу мимо хороших местных ориентиров – ручейков, оврагов, приметных горушек. Поэтому никакими техническими средствами никогда не пользовался, так, компас таскал с собой на всякий случай и все. Карта же – дело святое.

Но тут, уже ближе к вечеру, я впервые в жизни стал в себе сомневаться. Лес был не тот! Нет, речкиручьи никуда не делись, но сам лес в целом неуловимо изменился. Стал какимто подчищенным, что ли, бурелома и гнилых стволов попадалось все меньше и меньше, пока они не исчезли совсем.

И уж совсем меня изумила дорога. Дело в том, что место это мне посоветовал другзенитчик. Заброшенный городок дивизиона «двухсоток» располагался вдали от цивилизации и практически никем за последние пятнадцать лет не посещался. Мой товарищ, бывший здесь до меня, даже нашел приказы, которые он подписывал аж в 1985 году. Люди, когда это место покидали, конечно, утащили с собой все что можно, но самих строений это никак не коснулось. Чем я и воспользовался, загнав машину в пустой бокс. Дополнительным бонусом была дорога, которую, конечно, последние четверть века никто не ремонтировал, однако по ней и не ездил почти никто, для паркетника терпимо.

И вот эта самая дорога предстала в совершенно новом обличье двухполоски с идеальным асфальтовым покрытием. Вышел я на нее, попробовал на крепость каблуком, убедился, что не глюк, и скрылся обратно в лес. Уж больно некомфортно я себя на открытом пространстве почувствовал, когда такие непонятки творятся. Ну не могли же за пять дней новый асфальт положить в медвежий угол, в самом деле! Тогда откуда дровишки?

В общем, решил я воспользоваться тем, что дорога в этом месте делает крюк, обходя овраг, и срезать пару километров до базы напрямик лесом. За что потом не раз себя похвалил, может и с перебором, но, видимо, какаято чуйка все же есть.

Эпизод 4

– Один, ты что нибудь понимаешь? – спросил я напарника, выйдя из леса и перевесив «сайгу» за спину, тупо глядя на уже освещенные электрическим светом к наступающему вечеру незнакомые постройки. – Стоит на недельку хабар без присмотра в безлюдном месте оставить, как понаедут, понастроят, ищи теперь наше добро! Пойдем по душам поговорим, – возмущенно сказал я. Пес же хранил характерное для лаек гордое молчание.

Однако напрямик пройти не получилось, не успел я продвинуться вверх по склону, к бывшей стартовой позиции, а теперь вообще непонятно к чему, и на полсотни шагов, как наткнулся на колья с натянутой на них колючкой. Еще выше, тоже шагах в пятидесяти, виднелся второй ряд кольев и колючка на них, как пить дать, была.

Я озадаченно стоял и вертел по сторонам головой, думая, в какую сторону обойти препятствие, и уже почти двинулся в сторону дороги, здраво рассудив, что там должен быть проезд, как в разом загустевшем, ледяном воздухе, резко, словно предупредительный выстрел, ударило.

– HALT!!!

Тело, не обращая внимания на затупивший мозг, бросилось на землю еще до того, как погас последний звук короткой команды. И поступило совершенно правильно, потому что спустя мгновение раздалась короткая очередь и пули прошили воздух прямо надо мной, на уровне груди стоящего человека. Один метнулся в сторону и исчез.

«Мамочки родные, что же это делается! Мало того, что лаются не порусски, так еще пуляют почем зря! – думал я, сбрасывая тощий рюкзак с левого плеча, „сайгу“ с правого и перехватывая их в руки. – Надо ноги делать, пока ими располагаю, до милиции, даст бог, доберусь, там и выясню, что за звери здесь завелись».

Все это в голове проносилось на заднем плане, сам же я интенсивно работал локтями и коленями, извиваясь в мельчайших низинках и пользуясь любой тенью, живенько продвигался к опушке, благо под горку. Вслед еще прошла пара очередей, но наугад, стрелок меня явно не видел.

Добравшись до опушки и скрывшись в кустах, уперся взглядом, как мне показалось, в иронично улыбающуюся морду Одина.

– Чего ржешь? Видал? Помнишь как я зайцев да вальдшнепов стрелял? Вот мы с тобой для этого козла вроде зайца и есть, так что не попадайся.

Вдали глухо заурчал двигатель, и я, выбрав местечко поудобнее и хорошо укрытое скомандовав Одину для порядка «лежать!», что, впрочем, было излишне, так как напарник уже устроился рядом со мной, приготовился смотреть, что будет дальше. Занял место в партере, так сказать, а вместо театрального бинокля у меня БКФЦ с пятикратным увеличением.

Эпизод 5

Приблизительно через пять минут за вторым рядом проволоки остановился джип, в котором я с удивлением опознал «Геленваген», только видок у него был насквозь утилитарный, совершенно не похожий на тот, к которому я привык. Да, вдобавок, еще камуфлированная раскраска, а не благородный черный цвет элитных иномарок.

Из машины высыпали шесть солдат, включая водителя, и сгрудившись в свете фар, принялись голосить не понашенски. На вопли вылез мой стрелокнеудачник, подошел к группе и чтото сказал в ответ, махая рукой в мою сторону. Так, интересно, часовой получил от разводящего подзатыльник, от чего его каска съехала на нос, и заверещал пуще прежнего, аж на месте подпрыгивает. Командир чтото коротко ответил и дал команду притихшей группе, после чего все прибывшие не торопясь сели обратно в «Гелик», развернулись и укатили в сторону дороги. Часовой же подошел к колючке и уставился на лес.

Пока продолжалась эта беседа, я подробно рассмотрел действующие лица и, надо сказать, увиденное меня совсем не вдохновило. Прежде всего, бросились в глаза каски, такой фасон я последний раз в фильмах про войну видел, натуральный немецкий Stahlhelm. Вся семерка была одета в броники, а вот разгрузок ни у кого не было, амуниция размещена на поясе и тесак впечатляющих размеров тоже. Камуфляж двухцветный в мелкую точку. Вооружены они были автоматами смутно знакомого вида, но модель я с ходу назвать затруднился, видно чтото редкое. У старшего – еще и пистолетная кобура в придачу. В общем, они мне крайне не понравились, не говоря уже о том, что нагло обнесли мое добро колючкой и простреливают подступы.

Прикинув свои возможности в случае прямого вооруженного столкновения, решил до этого не доводить. Но оба имеющихся у меня пятизарядных магазина переснарядил, первый – всеми пятью наличными пулевыми патронами, второй – картечью, еще пяток картечей осталось. Мелкой дроби тоже патронов двадцать есть, но это уж если совсем припрет.

Тем временем вновь нарисовался «Гелик», но уже с моей стороны колючки и вся компания, правда кроме водителя, вновь высыпала на свежий воздух. Ишь, фонариками по земле шарят, а мойто, мой, руками машет и вещает, смотрите, мол, левее. Так, следы нашли, забуробили чтото понемецки, пора, видимо, и мне свое слово сказать.

– Эй, фюреры недоделанные! Какого рожна вы здесь объявились и в честных людей стреляете?

Что тут началось! Прям сорок первый год, ни дать ни взять.

– Партизанен!!! – И очередями по лесу веером, фонари тоже в эту сторону, грамотеи, лежат, светят и поливают почем зря. Водитель даже «Гелик» в сторону леса развернул.

«Нет, братцы, разговаривать мне с вами не с руки, ноги бы унести, – думал я, отползая на карачках в глубь леса и в сторону. – Ядренбатон на всех фрицев скопом!»

– Форвертс! – Ёкарный бабай, они что, прочесывание на ночь глядя решили устроить? Точно вскочили, бегут, постреливать не забывают.

Ну и я побежал, на бегу в лесу они в меня попасть только случайно могут, даже если увидят. Однако загонят они так меня, широко расходятся и бегать здоровы, чисто лоси, я же целый день шел, устал уже, а тут вместо отдыха – марафон.

И тут меня такое зло взяло! Что же это такое?! В моем лесу меня какаято немчура гоняет как зайца и крови моей хочет! Да еще нагло, как будто я вообще беспомощный, прям с фонарями и несутся. Ну все Гансы, достали вы меня!

Принял влево и, не добежав пару десятков метров до оврага, сбросил рюкзак, после чего нырнул вниз и рванул по дну еще левее, выходя на фланг. Фонарики стригут поверху уже совсем близко. Опаньки! Заголосили! Видать рюкзак нашли. Выглядываю наверх – ближняя троица сгрудилась у рюкзака. Два быстрых выстрела картечью по ногам. Да! «Сайга12К» – вещь! Недаром ее в штатах как гладкоствольный штурмовой карабин классифицируют. Эти трое хотя и живы, но бегать еще долго не будут, если вообще в живых оставлю. Быстро меняю магазин, автоматически передергиваю затвор и теряю картечный патрон. Растяпа!

Тихо иду по низу на противоположный фланг. Дальние два фонаря погасли и почти тут же, к воплям обезноженной троицы добавился дикий протяжный крик дальнего от меня фрица. Его напарник, видимо, окончательно растерявшись, обернулся к новому источнику опасности и выпустил длинную очередь. Раздался собачий визг, а крики немца прекратились. Сволочь! Он подстрелил Одина! Выстрел, всего метров с двадцати по резко очертившемуся над склоном оврага силуэту, просто не мог пройти мимо, и пуля, звонко врубившись в затылок каски немца, заставила его пораскинуть мозгами по поводу своего недостойного поведения. Так, теперь посмотреть, что с дальним и с собакой, вроде молчат, но береженого Бог бережет. По низу продвигаюсь дальше к намеченной цели, так немец труп, с такими дырами в башке не живут. И намертво вцепившийся сзади в его правое плечо Один – тоже. Эх, жизнь, жестянка! Жальто как!

Ладно, переживания оставим на потом, а сейчас к делу. Что это у нас здесь? Лопни мои глаза! Это же штурмгевер! Немного футуристичный вид, калибр маловат, а так – он самый, вне всякого сомнения. Ну что ж, высшая доблесть, как говорят, – победить врага его же оружием. Где там у нас недостреленные ползунки? Рюкзачокто забрать надо.

Один из фонарей отлетел далеко и лег удачно, освещая рюкзак и два слабо шевелящихся тела. Третьего не видно, плохо. Отхожу подальше и спрятавшись за укрытием достреливаю короткой очередью подранка. В ответ бьет только один ствол со стороны оврага. Вот ты куда закатился, голубчик! Сменив позицию, достреливаю второго, меняю позицию. Отвечает с прежнего места, видимо, даже ползать уже не может. Ну что ж, не можешь – заставим! Включенный фонарь летит в сторону немца и ложится удачно, свет бьет немцу в глаза. Он пытается расстрелять фонарь, но я быстрее. Кажется все, заткнулся. Обойдука я его, больно неудачно он носом клюнул, прям в тень за дерево. Вид сбоку просто шикарный, сам немец в тени, но силуэт четко очерчен на освещенном фоне. Очередь. Вот теперь точно все. Теперь барахло и оружие подобрать и ХОДУ! На базе ревун уже давно надрывается, кажется, как я стрелять начал.

Вот так я и стал обладателем штурмгевера с тремя магазинами, вальтера P38 с запасной обоймой, броника и фонаря. Из четырех других вынул батарейки, на наши «кроны» похожи, названия нет, только невразумительное буквенноцифровое обозначение. Холодняк подобрал весь, питаю слабость к этому делу.

Эпизод 6

Всю ночь перебирал ногами под моросящим дождем как проклятый и к утру совершенно выбился из сил. Стали посещать мысли о геройской гибели в неравном бою, гори оно все синим пламенем. Тем более что с рассветом развиднелось, дождь прекратился и гдето в стороне послышался стрекот вертушки. К чему бежать, если они сейчас район оцепят, а потом прочешут. Вертушку я, всяко не обгоню. Жалко гранат нет, фокус с самоподрывом в толпе врагов мне не светит.

С этим похоронным настроением я выскочил на небольшую полянку и наткнулся на сгорбленную фигуру в потрепанном немецком комке, сидящую ко мне спиной на трухлявом стволе. Прятаться, на случай, если этот здесь не один, было уже поздно, и я с перепугу заорал:

– А ну, хенде хох! Мать перемать! Дернешься – стреляю.

– Битте, нихт шиссен, – еле слышно продребезжало в ответ.

– Кол в подол! – заскулил я, обходя пленного на расстоянии и осматриваясь по сторонам. – Куда я попал! В Вологодской области никто порусски не говорит!

– Руссиш ист ферботен.

– Постой, так ты все понимаешь? – сказал я, заглядывая под капюшон и вглядываясь в лицо дряхлого старика. – Ну стало быть, и говорить можешь.

Да! Собеседник мне достался тот еще. Да ему лет сто – не меньше. Худющий, морщинистое лицо обрамлено редким седым волосом и трехдневной, абсолютно белой щетиной.

– Ты как здесь оказался, старый пень?

– Да как оказался – от хозяина я ушел, добрый херр, – моргнул старик слезящимися глазами и тут же спросил: – А ты большевик, да?

Настала моя очередь часто моргать.

– С какого перепуга – большевик? И сам ты хер, Семеном меня зови.

– Ну как, на арийца ты непохож, одежа чудная, да и бороды они не носят. Порусски говоришь опять таки, – привел он свои доводы. – А отец говорил, мол, настоящие большевики немцев все одно придут и победят. Штурмгевер вон у тебя. Скажешь, на дороге нашел?

– Как на арийца не похож? Я самый, что ни на есть истинный ариец, а немчура твоя – седьмая вода на киселе. Русские – самые арийские арийцы всех времен и народов! Когда это отец тебе такую мудрую мысль про большевиков озвучил?

– Когда? Да, аккурат, об сорок первом годе, как в партизаны ушел. Больше я его и не видел.

– Так партизаны, значит, здесь есть? Дорожку не подскажешь?

– Да какие партизаны? Немцы с финнами их лет за пять всех повывели. Ты вообще первый русский человек за последние полсотни лет, – грустно сказал дед.

– Тааак! А годик какой ныне, старче?

– Так 2011й, какому еще быть. Или ты последние шестьдесят лет, как медведь, в берлоге проспал?

– Считай, что так. Ты мне давайка все по порядочку, для начала скажи, мил человек, как немцы вообще здесь оказались.

– Как оказались? Да напали внезапно, 22 июня, я тот день хорошо помню, воскресенье было. День пасмурный, народу объявили, мол, правительственное сообщение будет. И аккурат в полдень Хрущев объявил – напали на нас германские фашисты на свою голову, так накажем их и понесем же свет мировой революции в Европу! Ага, понесли, немцы уже в октябре в Вологде были, а армия наша разбежалась. Вот тогдато отец в партизаны и ушел, у него от армии бронь была, а тут чего уж домато высиживать. Мать как жену партизана зимой расстреляла айнзацкоманда. Я же командиру их глянулся, взял он меня за собаками глядеть. Ягер он был, любитель. Вскорости усадьбу здесь себе построил, там я все это время и прожил. Сынок его в город уехал, там жил, в усадьбу только на отдых и заявлялся, хорошо ко мне относился. А вот внучок его городской, только по малолетству здесь бывал. И вот незадача, попал он на ракетную базу служить, здесь недалече. Заявился третьего дня с дружками и говорит, надо, мол, старика пристрелить да собакам и скормить. Хорошо перепились они все. Я той же ночью и ушел, больно уж не хочется, чтоб псы мои кости грызли. Лучше в лесу гденибудь лежать.

– Дааа, дела. Постой, а ты ничего не путаешь? Молотов же заявление 22 июня делал.

– Нее, все точно. А Молотова еще в 39м расстреляли, шпион он немецкий оказался. Выкормыш сталинский.

– А Сталинто здесь причем?

– Ну так, это он главный предатель был. После того, как его убили, верхи будь здоров как чистили. Много его сообщников перестреляли.

– Ты хочешь сказать, что Сталина убили до войны?!

– Точно так, в 38м году, помню, я в школу, в первый класс тогда учиться пошел. Праздник у коммунистов партийный такой был – октябрьская назывался. Вот его прям на празднике и хотели арестовать, да он сопротивление оказал, пришлось убить.

– И что теперь делать? – задал я риторический вопрос сам себе вслух.

– А ты сынок, на запад, к финской границе иди, коли здесь набедокурил. Пока из колоний ягеров поднимут, глядишь, и перейдешь, – принял вопрос на свой счет старик. – Нака вот тебе, порошочек, собакам след отбивает. Мне он уже ни к чему. Пришло мое время.

– Слушай, может тебе оружие оставить? – попытался отдариться я.

– Зачем оно мне? Не вижу и не слышу почти, да и в руках не удержу.

– Прости, старик, – горько сказал я, – и прощай.

Отвернулся и пошел прочь не оборачиваясь.

– Прощай, добрый человек, – донеслось сзади. – Видно есть Бог на свете, хоть в последний час послал русского человека. Теперь и помирать не страшно.

Эпизод 7

Вопрос «кто виноват?» передо мной уже не стоял. Связав свой телефонный разговор и полученную информацию, оставив в стороне технические подробности, тихо брел по ельнику и призывал все известные мне маты на свою голову. И кто меня за язык тянул?!

Но человеку свойственно искать себе любые оправдания и перекладывать собственную вину на других. Ято был полностью уверен, что общаюсь с пациентом дурдома! И к тому же, ну что я ему такого сказал?!

Стоп! Вот здесь подробно! Таривердиев и Рождественский? Нет, в семидесятых они были мужиками средних лет, значит, до 1938 года или не родились еще или совсем мальчишки. Мимо!

«Семнадцать мгновений» усатому, по понятным причинам, не доступен, да и звуковое кино вообще толькотолько в тридцатых пошло. Нет, не это.

Штандартенфюрер Штирлиц? Вот здесь уже теплее, звонилто он в кабинет Ворошилова. А там такой фрукт! А звания такие у немцев и вообще СС когда появились? Этого не знаю, нечего гадать. Но факт нахождения фашиста в святая святых Минобороны сбрасывать со счета не стоит, хотя, для шпиона, уж больно нагло получается. К тому же ляпнул, что Ворошилов мертв, что легко опровергается. На всякий случай возьмем на заметку.

Так, что еще? Левитан? Его сам Сталин продвинул, ночью голос по радио услышав, значит, диктор хозяину знаком и тут вопросов не возникнет. Мимо.

Остается «кровавый палач Берия». Так, вспоминай подробно. Берия в Москву переведен в 1938 году, сначала замнаркома, а потом и наркомом внутренних дел. Горячо! Точно, он перед седьмым ноября личную охрану Сталина сменил, Власик^[1] стал вождя охранять! А прежний начальник охраны арестован за подготовку покушения был! Они прямо на мавзолее во время парада или демонстрации ударить планировали, ежовские люди. Как под патроном задымилось, засуетились и решили поступить кардинально.

Это что ж выходит? Я брякнул про Берию и его на внутренние дела не поставили? А с какого перепуга Сталин мне, Штирлицу, вообще поверил? Или просто решил перестраховаться? Нет ответа.

Ладно, что мне это дает? А ничего не дает. Ято – в 2011 году, в чужом мире. Один как перст.

Сразу навалились черные мысли. Все потерял – сыновей, семью. Да вообще весь свой народ, судя по тому, что дед сказал! Сирота, круглее не бывает! Да по сравнению со мной Ункас – многодетный отец!

Стоп! Жалеть себя будешь потом, когда напьешься. Хм! Мысль не плохая, но несвоевременная. Подумаем лучше, можно ли все это какнибудь исправить? А что, позвонить товарищу Сталину, объяснить все, покаяться. Хрен! Мобила сдохла! Зарядка в машине, машина у немцев на базе, а скорее всего, вообще – в другом мире. Отпадает.

С другой стороны, Иосиф Виссарионович до меня както дозвонился. Мы пообщались – и моего мира не стало. Опа! Ято остался! Нестыковка! Может, все окружающее – глюк? Не, жрать хочется как наяву, натурально.

Соберись! В заднице сидишь, а мысли все одно на жратву перескакивают! На чем остановился? Так, мой мир исчез, я остался. Когда это произошло? По идее – сразу как я про Берию брякнул или даже еще раньше. Чтонибудь вокруг тогда изменилось? Вроде нет. Значит, мой мир идентичен этому? Стоп! Одинто вместе со мной перенесся, значит, какаято территория просто ухнула из одного мира в другой. Место, место. Что в том месте особенного? Есть особенность, леший раздери! Камень! Еще тогда удивился его необычности, помню. Хм, синьгорюч камень, сказки и все такое? Может, и мечкладенец под ним? Ну я ни разу не ИльяМуромец, чтоб этот валун ворочать, но сходить на место переноса надо, попытка не пытка, вдруг обратно перебросит, мол, пошутил я. Все равно других, более разумных в этой абсурдной ситуации, планов нет. Бежать мне некуда и незачем.

Итак – решено!

Эпизод 8

Четкое осознание ближайшей цели будто придало сил, и я, отбросив в сторону переживания и посторонние мысли, упрямо шагал через лес, избегая заходить в уже изрядно облетевшие березняки и осинники. Стрекот вертушек раздавался все чаще и чаще, поэтому я старался держаться под надежным хвойным прикрытием. Пару раз пришлось замирать и прятаться, когда вертолеты проходили совсем близко, вид же их меня немного обнадежил. Судя по игривой яркой раскраске, военными они не были, да и размерами не поражали, на тричетыре пассажира максимум. Такими машинами частую гребенку не обеспечишь, скорее всего, они только поиском занимаются, а преследование идет по земле. Значит, еще побегаем.

Каждые пятьдесять минут ходьбы я останавливался в какомлибо укрытии и слушал лес. Увидеть погоню в моих условиях гораздо сложнее, чем услышать, а кто предупрежден – тот вооружен. И вот, в один из таких моментов, я услышал едва уловимое: «вжихвжихвжих».

Огляделся по сторонам, но так и не увидел источник моего беспокойства. Между тем звук явно приближался, ну не невидимка же в самом деле! Тень, мелькнувшая по земле, заставила поднять взгляд выше, и я замер в изумлении. Между стволами деревьев плавно и величественно плыло нечто. Его тело, по которому струились, постоянно изменяя свое положение, темносерые и темнозеленые полосы, венчалось плавно машущими, полупрозрачными, стрекозиными крыльями. Зрелище было на редкость красивое, и я улыбнулся, рассматривая это чудо. Эх, жалко фотика с собой нет! Взгляд между тем остановился на трех черных точках, расположенных равносторонним треугольником на теле этого существа, они не двигались и казались глазами. Глазами?! Очарование мигом слетело. Епонский евин! Это ж дрон!!!

– Рихард, как ты думаешь, кто это? – спросил практикантзоолог у своего руководителя. – Может, и правда, лесной дух, как говорил часовой с базы?

– Нет, Свен, это явно человек, – ответил напарник, разглядывая на мониторе то быстро перемещающуюся, то замирающую в кустах фигуру. – Лесным духам армейские бронежилеты и оружие ни к чему.

– Откуда здесь человек? Наши все на месте, колонии тоже вооружили своих всех, у армейцев тоже все, ну кроме пятерки, которая в лес ушла, – сказал практикант. – Может, ктото из них сошел с ума и дезертировал?

– Нет, этих нашли, – ответил Рихард, переключая режим монитора с чернобелого на цветной и обратно.

– Но как здесь мог ктото посторонний взяться? Мимо наших кордонов в национальный парк никто не пройдет, а прибывающие туристы регистрируются и снабжаются маячками. Все они вышли на связь и предупреждены об опасности.

– Вот поэтому, Свен, нам и надо взять его живым, – задумчиво сказал начальник и распорядился: – Свяжись с нашими, предупреди их об этом, пусть ампульные ружья со снотворным прихватят с собой.

– Похоже, он нас заметил.

Человек на экране присел и закрутил головой, внезапно поднял взгляд и уставился прямо в камеру.

– Свен, увеличь и сфотографируй!

На застывшем на миг экране замерла грязная бородатая физиономия с идиотской улыбкой.

– Хайлиге шайзе! Это точно, псих какойто.

Изображение внезапно дернулось, на экране чтото мелькнуло, и он погас.

– Переключись на другой беспилотник, да и сами, давай, поближе подлетим, – сказал Рихард. – Я вызываю десантную группу в этот район. Охотники! Я патруль пять, неизвестный обнаружен, вооружен, координаты… движется на северозапад. Веду преследование. Ждем помощи.

– Мы выдвигаемся, – четко прозвучало в эфире.

Цель, благодаря камуфляжу, размазывалась, и истинные ее размеры угадать было сложно. Поэтому расстояние до нее я оценил неверно и пуля «Сайги» прошла выше, дрон оказался гораздо ближе ко мне, чем я рассчитывал. Да и стрелял я навскидку. Тем не менее, видимо, попал в один из соосных винтов, вниз полетели осколки прозрачного пластика, сверкая на солнце игривыми искорками. Дрон дернуло, повело в сторону, и он врубился лопастями в дерево. Осколки пластика посыпались вниз уже водопадом, и спустя мгновение переливающийся шар с треском упал на землю.

Так, меня засекли, и теперь вся надежда на скорость. Я рванул к ближайшим елкам и вовремя, над головой, правда, на большой высоте, прошел маленький вертолет.

Мой темп передвижения резко снизился, я уже не рисковал выходить даже в редколесье, приходилось продираться сквозь густой подлесок, нырять под еловые лапы и перепрыгивать поваленные стволы. Спустя полчаса такого бега с препятствиями я выдохся, между тем вдали послышался новый, густой, басовитый гул тяжелого вертолета и, кажется, даже не единственного. Радует только одно – сесть им здесь негде, хотя, если используют спуск на подвеске, это значения не имеет.

Десантных бортов, действительно, оказалось два. Один гудел гдето позади, по моим расчетам, недалеко от того места, где меня засек дрон. Правильно, там есть небольшой заливной лужок на берегу речки, в которую впадает ручеек, текущий мимо камня. Значит, преследователям, чтобы выйти на мой след, через нее придется переправляться. Минут сорок у меня есть, если, конечно, пойдут по следу, а не устроят тупое прочесывание. Более вероятно первое, народу на борту от силы человек двадцать может быть, а лес здесь густой, прочесывание без гарантии. Значит собаки, по муравейнику я, само собой, уже давно потоптался, но, видимо, пора использовать и дедов дар для верности. Ха! Ну чем я не Сусанин? Залезут за мной в самую чащу – след потеряют. Принимается.

Второй тяжелый вертолет ушел кудато далеко вперед по ходу моего движения. Ага, засада значит, но, судя по почти пропавшему звуку, слишком далеко, моя цель ближе. В случае же, если возле камня перехода нет, то не один ли хрен, как помирать. Сдаваться я в любом случае не собираюсь. Ладно, постоял, подумал, а теперь ходу, ходу, ходу! Осталось совсем немного!

Мда, а вот вторую группу я недооценил. Если те, кто шел по пятам никак себя не проявили, может, даже совсем на мой след не напали, то те, кто по моим расчетам, должны были тихо и мирно сидеть в засаде, меня напрасно поджидая, нагло направились мне навстречу!

Стоило только высунуться из чащи возле камня, как впереди между стволами, замелькали человеческие фигуры и послышался собачий лай. Я упал на землю и замер. Нет, это бесполезно, ветер в сторону противника, собаки найдут. Свинство! За пару шагов от цели! Впрочем, сейчас – или никогда! Они меня чуют, но пока не видят, надо рвануть броском вперед. Главное – подобраться к камню, верю, сработает! А если нет – то остальное уже значения не имеет.

И рванул! Впереди послышались возбужденные крики, грохнула пара одиночных выстрелов.

– Уррааа!!! – заорал я и выпустил из штурмгевера очередь на полрожка веером.

Лес на мгновение поймал мертвую тишину, будто время остановилось и все застыли на месте, только я, ломая низкие ветки, с разбегу залетел на вершину валуна.

– А ну вертай все взад, глиняная твоя душа!!! – выкрикнул я и подпрыгнул на месте, тут же получив шприц в бедро.

Мир внезапно кувырнулся, и я, сделав неполную пару сальто назад, растянулся во все свои 186 сантиметров, лежа на спине и широко раскинув руки. Картинка перед глазами закружилась, и я отрубился.

Глава 2

ШИРОКА СТРАНА МОЯ РОДНАЯ

Эпизод 1

Очнулся я с жестокой головной болью и неприятной сухостью во рту. Рядом ктото то ли тяжело вздыхал, то ли стонал. С трудом разлепив глаза и полюбовавшись на алое, подсвеченное зарей, облако прямо у меня над головой, я с трудом оторвал голову от земли и сел, неосторожно сломав при этом торчащий рядом сухой прут.

– Может, хватит шуметь? – громко проворчал я. – И так голова раскалывается.

В ответ раздался яростный рев и треск ломаемых сучьев, будто через лес ломанулся взбесившийся танк. Схватив первое, что попало под руку, на мое счастье это оказалась «Сайга», я выпалил в выскочившую на меня бурую гору все три оставшихся пулевых патрона и еще пару раз щелкнул курком всухую. Гора сделала еще пару шагов, упала на колени и ткнулась лосиной мордой у моих ног, едва не придавив ветвистыми рогами.

– Ничего себе, денек начинается! – только и смог промямлить я и упал обратно на спину.

В лесу воцарилась хрупкая тишина, только ветерок, играя в вершинах деревьев, тихонько шуршал и постукивал ветками, уже изрядно подрастерявшими свой осенний наряд, да тихонько падали листья, нашептывая чтото свое, человеку недоступное. Насколько я мог судить, оглядевшись вокруг, место было то же самое, вон ручеек со знакомым омутом, вот пригорок, на котором я и лежу. Вот только камня не было и в помине! Где ты, отродье магматическое? Ну да ладно, главное – сработало! Обломитесь, фашисты проклятые! Поймать меня хотели, ага! А я вас аннигилировал к чертям собачьим! Туда вам и дорога!

Все это, конечно, хорошо, я живой и есть надежда, что скоро буду относительно здоровый, но где теперь я сам? В любом случае, надо собрать себя в кучу и подняться, тем более лежать на редкость неудобно, под спиной мешается рюкзак и, несмотря на броник, чемто давит в бок. Под задницей, судя по ощущениям, вообще какаято палка. Решив начать с малого, слегка повернулся набок и ухватив рукой помеху под пятой точкой, на ощупь оказавшуюся теплой и гладкой, с легким шорохом плавно вытянул ее вбок. Повернувшись на место и скосив глаза, посмотрел на свою находку. Тааак! Мечкладенец имеет место быть! Что теперь, БабаЯга из кустов вылезет?! Да сколько ж можно! За что это все на мою голову?!

Раздражение решительно вымело из организма похмельную апатию, и я, несмотря на боль в затекших ногах, встал. Правое бедро отозвалось жжением. Ощупав себя, наткнулся на шприц, воткнувшийся минимум на половину иглы.

– Уроды! – вслух еще раз ругнув немцев, избавился от помехи. – Надо бы место укола йодом обработать.

Это что, уже сам с собой разговариваю? А почему нет? Всегда приятно поговорить с хорошим человеком, а лучше всего спеть. И я, полностью раздевшись и оглашая лес громким воплем «Косил ясь конюшину» сбежал к омуту и бултыхнулся в черную, ледяную осеннюю воду. Аааххх!!! Так и сердце остановиться может! Дыхание перехватило сразу, пришлось выскакивать обратно. Но как бодрит! С первым днем тебя, родной, в новом, судя по отсутствию камня, мире! День рождения, ура! Буду отмечать, тем более, что отдых мне позарез нужен – целую неделю уже на ходу. Подобрал часы, что там у нас за число? Ага, пятое октября, среда.

Эпизод 2

Поскольку никаких признаков цивилизации вокруг не наблюдалось, а к походу я совершенно не был готов, решил посвятить целый день бытовым хлопотам. В основном заготовке провизии, благо мяса теперь у меня хоть завались. Чего не скажешь о соли и остальном, видимо скоро вообще одной лосятиной придется питаться.

При разделке туши с самой лучшей стороны показал себя трофейный штыкнож, который я решил попробовать в деле. Сначала хотел просто отрезать заднюю ногу и уйти подальше, ну куда мне такая гора мяса? Да и волков тоже надо иметь в виду, хоть они в первой половине осени и сытые. Но жадность взяла верх, решил идти до конца и нож меня не подвел, такое впечатление, что эта работа на заточке никак не сказалась.

Чуть в стороне разложил аж четыре костра, благо дров вокруг полно, и приступил к таинству приготовления пищи. Да, устроил себе праздник живота, и отварные язык с губой тебе пожалуйста, и печень жареная. Объедение! Впрок же нажарил шашлыка, мариновать, конечно, времени не было, но что имеем, тем и рады.

В промежутках между этими хлопотами уделил время своему оружию. Если с «Сайгой» проблем не было, ну что для меня почистить «калаш» – пятнадцать минут, то трофеи заставили с собой повозиться. Пользоваться ими, осмотрев внешне и разобравшись с затворами, предохранителями и переводчиком, я болееменее мог, а разборкасборка заставила пораскинуть мозгами. В конце концов, и с этим справился. Штурмгевер мне достался не новый, но ухоженный и много времени тоже не отнял. Патрон к нему 5,56x45 похоже, штангенциркуля у меня нет, но на первый взгляд именно он. «Вальтер» же меня возмутил, в стволе не то что ржавчина, а чуть что не чернозем, с ним пришлось повозиться. Проверил пружины и переснарядил все магазины. Для «Сайги» осталась только дробь и восемь картечных выстрелов, боекомплект к штурмгеверу ограничился двумя с половиной тридцатипатронными рожками, еще два пустых закинул в рюкзак. В патроннике «вальтера» нашелся семнадцатый к двум обоймам. Бонус, приятно.

Следующим мое внимание привлек меч, который я невольно старался игнорировать, будто бы надеясь, что он пропадет, растворится в воздухе сам собой, и мир, вернется обратно, в привычное мне, хоть чутьчуть прогнозируемое, состояние. К моему глубокому сожалению, этого не произошло, и я решил, в первую очередь, его хорошенько рассмотреть. Видал я раньше древние мечи – один сплошной кусок ржавчины, если почистить, то там от железато почти ничего и не оставалось. Этот же был в прекрасном состоянии. Попробовав ногтем заточку, я был приятно удивлен. Длинный, пожалуй, около метра, однодольный обоюдоострый клинок благородного матового серого цвета был украшен симметричным волнистым рисунком чередующихся слоев стали. Бронзовая рукоять сразу вызывала ощущение древности своим черным цветом, перекрестья не было, и гарда, ограничивалась лишь упором для кисти. С другой стороны рукояти было идеально шарообразное яблоко. Никаких надписей, клейм и узоров на мече не нашлось, исключая «кельтский крест» на навершии. Хотя называть его так категорично я бы поостерегся, на церквах Новгорода таких крестов полно.

Взяв меч в руки и слегка им помахав, окончательно убедился, что это оружие конника, на спату очень похож, позволяет наносить как рубящие, так и колющие удары. Выбрав неподалеку подходящую сухостоину, толщиной около пяди, нанес рубящий удар по диагонали слева сверху вниз. Тумм! Клинок вошел в дерево больше чем на половину диаметра и застрял, думаю, если бы бил строго по горизонтали, то перерубил бы на раз. Елку пришлось подтолкнуть, и она, ломая сучья соседних деревьев, рухнула на землю. Подходяще! Вот только рукоять узковата, повидимому, раньше она была чемто обшита. Ладно, позже раздобуду кожаный ремешок и навью на нее по руке, заодно и темляк получится.

А вот ножен к мечу не оказалось, я даже не поленился покопаться в земле на месте находки. И как же мне тебя с собой таскать? Пришлось спрятать клинок в брезентовый чехол от «Сайги», предварительно слегка смазав оружейным маслом и обмотав тряпками.

Остаток времени посвятил приведению одежды в состояние костюма лешего. Пришил на брезентуху, броник и рюкзак пучки сухой травы, благо осенью их менять по мере увядания не надо, как летом. Нещадно обкорнал кобуру «вальтера», превратив ее в открытую. Прорезал с внешней стороны в остатках кобуры два отверстия под ремень, теперь она, вместе с содержимым, будет надежно прижата к телу. От натирания пуза оружием предохранят остатки клапана, а ремешок просто засунем между ремнем и кобурой, избавившись от застежки. Привычно и позволяет моментально извлечь оружие, гарантируя при этом, что оно не выпадет в самый неподходящий момент. Вот теперь я ко встрече с недобитыми фашистами готов.

Солнце уже перевалило далеко за полдень, глянул на часы – почти четыре. Пора собираться и уходить, а то ночью сюда наверняка пожалуют серые зубастики, мне такая компания ни к чему.

За пару часов отойду километров на пятьшесть, там можно и на ночлег устраиваться.

Нищему одеться – лишь подпоясаться. Только это не про меня, я теперь далеко не нищий, барахла даже больше, чем хотелось бы. Рюкзак забит пожитками и шашлыком, кусок лосиной шкуры, свернутый как переметная сума, им же. Еще три ствола, меч, ножи, топорик, всего добра килограммов на сорок – сорок пять. Ну ничего, запас карман не тянет.

Эпизод 3

Пятый день иду лесом на юг. Никаких признаков цивилизации попрежнему нет. Нет деревень, дорог, не летают самолеты, нет даже одиночного паршивенького следа. На территорию городка ракетчиков я само собой прогулялся, но ничего не обнаружил, кроме девственного леса. Это куда ж меня забросило?

Вот ведь человек зверюга какая, вечно чемто недоволен. Когда меня фрицы по лесу гоняли, подумывал, что обрадовался бы даже обществу Гайдара на пару с Чубайсом, не к ночи будь помянуты. Сейчас уже искренне жалею о немцах, и пристрелитьто меня несчастного некому, а самому не к лицу, да и грех. Завтра, наверное, буду думать, что и БабкаЕжка не такая уж дурная компания, докатился. И уж совсем плохо было бы, окажись я единственным человеком на этой земле.

А если серьезно, то вопрос «что делать?» вновь встал передо мной в полный рост. Вариантов, по сути, было всего два. Первый – продолжать движение в надежде встретить людей. Второй – готовить зимовье и продолжить поиски в следующем году. В общем дилемма – журавль в небе или синица в руках. И решать надо быстро, сегодня уже десятое октября какникак, скоро зарядят затяжные дожди и падут первые заморозки. До них надо успеть устроить себе болееменее надежное и теплое жилище, как минимум. Вообщето говоря, решить нужно было еще вчера, а то и позавчера, обустройство на зиму дело не быстрое, но я еще на чтото надеялся.

И не зря. Под вечер пятого дня, когда лес уже затаился в сумерках, я вдруг услышал далекий, протяжный гудок. Это, повидимому, пароход или паровоз, либо их более современные аналоги. Развернул карту чтобы хоть примерно прикинуть свое место, так, это, по всей видимости, железная дорога Ленинград – Вологда. Определившись со своим местом, принялся матерно ругать себя на чем свет стоит. Это ж надо! А еще говорят, дуракам везет! По всему выходило, что я оказался невдалеке от железки, аккуратно обойдя лесом ближайшие населенные пункты, отмеченные на карте. Пусть в мое время они в основном позаброшены, но где гарантия, что время именно мое? Надо было сразу идти в ближайшую деревню, дубина! На заднем плане мелькнула мысль, что нет худа без добра. А ну как там немцы?

На следующий день, преодолев еще километров десять до железки, выбрал удобную позицию в кустах, и приготовился наблюдать. Так, что тут у нас? Железная дорога, однопутная, проводов над путями, за исключением телеграфных, нет. Значит – не электрифицирована. Интересно, это когда ж эта ветка в таком виде была? Максимум до шестидесятых, наверное, все ж Европа, не Дальний Восток. Ага, ктото неспешно топает вдоль путей, пока далековато, даже бинокль рассмотреть подробности не помогает. Подождем, но очень похоже на обходчика, молоток присутствует. Поговорить? Нееет. Напугаю, взаимно приятного общения не получится. И что, в лес его потом? Так что, глазками пока посмотрим, торопиться мне теперь некуда.

Слева, изза дальнего поворота со стуком и шипением показался поезд и дал короткий гудок. Над котлом черного паровоза вспух султан пара и рассеялся в дыму. Обходчик отошел немного в сторону от пути и приветливо помахал рукой, поздоровались, значит.

Рассматривая в бинокль приближающийся паровоз, разглядел на его котле красную звезду. А жизньто налаживается! По крайней мере немцами здесь и не пахнет. Хорошо! Выходит, по моим выкладкам, война еще не началась. Значит, сейчас самое позднее сороковой год. В запасе около восьми месяцев минимум, можно попробовать побарахтаться. Под эти мои рассуждения паровоз неспешно протащил мимо около десятка платформ, груженных лесом.

А вот теперь мне позарез нужен план. Что мы имеем? Отрезок времени с семнадцатого по сорок первый год и немецкое вторжение в перспективе, с хреновыми последствиями, вплоть до полного уничтожения моей Родины. Что я могу в этой ситуации сделать? Мда, лишней армии у меня в кармане не завалялось, по сути, у меня есть только информация. Как ее наиболее эффективно реализовать? Полюбому, нужно выходить на высшее руководство. А кто у нас высшее руководство? По последним сведениям – до 7 ноября 1938 года товарищ Сталин, а потом не знаю, скорее всего, там жуткая драка за власть должна была быть. Здесь мне нужна дополнительная информация. И при ее получении желательно не засветиться, чтобы сохранить свободу маневра. Мелкие населенные пункты отпадают, там все друг друга знают и придется врать, объясняя, кто я и откуда, что чревато. Значит, мне нужно в город. Ближе всего Череповец, дальше Вологда, от нее можно и до Москвы добраться уже. Вот и ладушки, ближайшая цель определена. А теперь отползем обратно в лес, обходчик уже близко, да и приготовиться к поездке надо.

Эпизод 4

Первым делом, коли уж я решил, что войны нет, необходимо избавиться от оружия. Само собой, выбрасывать я его не собирался, но и в открытую носить его нет никакой возможности. Поэтому, еще раз почистив оружие, принялся распихивать его по сумкам. Для штурмгевера с его не складываемым прикладом место нашлось в чехле, в теплой компании с мечом. А «сайгу» пришлось сложить и запихнуть в рюкзак. Ствол, естественно, не поместился, пришлось пустить на его маскировку бандану. Осталась у меня еще вязаная шапочка, для этого времени не характерная, придется рискнуть, а при первой же возможности разжиться местным головным убором.

Следующим предметом забот стал бронежилет. Носить это камуфлированное чудо в открытую – проще транспарант развернуть: «Я не отсюда и, вообще, непонятно кто». Пришлось потратить время на спарывание соломы с броника и одеть поверх него брезентуху. Налезла с трудом, теперь я этакий крепыш на вид, не подходи – задавлю. Немного неудачно вышло с «Вальтером», нижний край броника слегка мешал быстро его вытащить, придется пережить. С другой стороны, благодаря «поддевке» пистолет на брючном ремне, прикрытый курткой навыпуск, совершенно не выделялся.

Ну вот, теперь уничтожить лишние запасы и вперед. Уничтожать шашлык пожиранием – сплошное удовольствие, до определенной стадии. Пришла на ум фраза Верещагина из «Белого солнца пустыни»: «Опять икра! Хоть бы хлеба достала, что ли!» Тем не менее жадность не давала остановиться и, когда я уже не мог запихнуть в себя ни кусочка, закономерно не смог с первой попытки подняться на ноги. Хорошо, что вообще встал. Проглот, блин! А еще поезд бегом догонять собрался! И как теперь? Любим же мы создать себе трудности, а потом героически их преодолевать!

Эпизод 5

Четвертый час лежу рядом с железкой, изображая пук соломы. На запад идут поезда с лесом на платформах, но мне туда не надо. На восток прут теплушки. Ну хоть бы на одной тормозная площадка была! Похоже, мои переживания по поводу пробежек на полный желудок оказались совершенно беспочвенными. Время уже к вечеру, смеркается, обходчик прошел в обратную сторону приблизительно час назад. И, как назло, в это же время прошел поезд, составленный из платформ с какимито ящиками под брезентом. Это то, что мне нужно! К сожалению, пришлось пропустить.

«Мой» поезд показался, когда я уж совсем собрался уползти в лес и устроиться на ночлег. Паровоз попыхивал дымом, который удачно сносило в противоположную от меня сторону, позволяя разглядеть сам поезд. Увиденное, впрочем, меня совсем не обрадовало, за паровозом были все те же теплушки. Ладно, пропущу и уйду ночевать. Состав тем временем приблизился, и я увидел за первыми тремя товарными вагонами длинный ряд платформ. Сейчас или никогда!

Лишь только поезд изогнулся на повороте и скрыл меня от взгляда из будки машиниста, я рванул к неспешно проходящим мимо меня платформам что было духу. Ухватился за край и изо всех сил оттолкнулся от земли. Есть! Я теперь на коне!

Груз составляли все те же большие деревянные ящики, между которыми я и забился, укрывшись брезентом. Пространства там было – толькотолько протиснуться человеку, но в длину позволяло лечь во весь рост. Мне большего и не нужно, и так путешествую высшим классом, в индивидуальном вагоне. Ради интереса оторвал с помощью топорика одну доску и, подсвечивая фонариком, заглянул внутрь. Похоже, станки. В Череповце и Вологде крупных индустриальных строек до войны, кажется, не было. Значит, груз транзитный. Хорошо. Но на всякий случай нужно держать ухо востро, а то завезут на какойнибудь завод, выбирайся потом с территории. Если поймают, с моимто барахлом, – сразу шпионом окажусь, как пить дать.

Остаток светлого времени посвятил спарыванию пучков сена с одежды и рюкзака. Пора из леших обратно в людей переквалифицироваться.

Поезд медленно шел сквозь ночь, отстаиваясь на разъездах, пропуская встречные. Долго стояли в Череповце, наверное, меняли паровоз, пришлось сидеть, затаившись как мышь, железнодорожники осматривали состав. На этой долгой остановке решил не высаживаться. Что я в чужом городе и чужом времени среди ночи делать буду? Доеду уж до Вологды, пока везут, а там посмотрим.

На конечную точку своего маршрута я прибыл под утро, часов в семь, совершенно разбитый. Всетаки частые остановки и необходимость отслеживать путь не способствуют спокойному сну. А организм любит, когда его спят ночью.

Как бы то ни было, я на месте. И, осторожно спрыгнув с платформы, прошмыгнув меж какихто сараевскладов, оказался в городе.

Глава 3

ВОЛОГДА

Эпизод 1

Несмотря на ранний час, жизнь в провинциальном городе уже кипела вовсю и на улицах было довольно много народу. Особенно поразила очередь в булочную, которая тянулась метров на тридцать уже по улице. В прошлой жизни я больше всего ненавидел именно стоять в очередях. Это что ж, если я здесь останусь, и мне так придется? Лучше бы меня пристрелили!

«Не каркай!» – ехидно выступил внутренний голос и опять спрятался подальше в подсознание. Эх, где ж ты был, когда я последний раз по телефону разговаривал!

Первым делом я направился на вокзал, благо он был недалеко, чуть дальше по улице, и не пришлось искать его методом опроса прохожих. Всетаки, чувствовал себя я не совсем уверенно. Сам вокзал представлял собой красивую кирпичную постройку, чемто похожую по стилю на Белорусский вокзал Москвы, только более скромную по размерам, не хватало привычной белозеленой расцветки. Здесь на покраске стен явно сэкономили, ограничившись только обрамлением окон и дверей.

Внутри вокзала был натуральный людской муравейник. Даже не ожидал такое увидеть, люди спали на узлах, здесь же рядом ели, множество народа хаотично передвигалось без видимой цели. В воздухе сильно сквозило от постоянно раскрываемых дверей, и стоял глухой гул голосов.

Протолкавшись к расписанию, вывешенному на стенде, с замиранием сердца прочел: «Расписание движения поездов от станции Вологда на 1929 год». Приплыли. Простоял пять минут, свыкаясь с немудрящей мыслью, что о 1929 годе я вообще ничего не знаю. При этом меня толкали со всех сторон суетящиеся люди, а я стоял, раскрыв рот, и ничего не чувствовал.

Наконец, приведя мысли в порядок, нашел в расписании поезда дальнего следования на Москву. Так, отправление два раза в сутки в восемь и двадцать часов ровно, на утренний я, в принципе, успеваю, если б были деньги местного образца на проезд. В любом случае, пройти к кассам, посмотреть на процедуру продажи билетов будет отнюдь не лишним. Вдруг здесь без паспорта никуда не уедешь?

Переместившись к окошку дальнего следования убедился, что оно уже открыто, но народу не сказать, чтоб много. Да что там, мало народу едет! Вот пригородные кассы чуть ли не штурмом берут, тоже плохо. Потоптался невдалеке, вроде бы просматривая тарифы на проезд, посмотрел процедуру продажи билетов, вроде ничего, кроме денег, не спрашивают, это уже лучше. Ладно, вернусь вечером, теперь главное достать энную сумму наличности.

Тут, кстати, подошел пригородный поезд и толпа народа потекла с перрона через здание вокзала. Из разговоров двух теток я понял, что они направляются на толкучку. Взглянув на толпу с мешками и всякой всячиной, решил, что не они одни, смешался с потоком и отдался его воле. Лучший способ купить чтолибо нужное, как говорил Матроскин, это продать чтолибо ненужное. Шапка, билет, жратва мне была нужна, а вот четыре немецких штыкножа явно лишние.

Эпизод 2

Городской рынок Вологды произвел на меня тягостное впечатление. Народ кучковался на сравнительно небольшой площадке неправильной формы, ограниченной небогатыми домами и хозяйственными постройками. Под ноги то и дело попадались рытвины в ветхой мостовой, заполненные осенней грязью.

Для порядка немного потолкался, прицениваясь к местным товарам. Всетаки в экономических реалиях двадцать девятого года я совершенно не ориентировался. Народ суетился и торговался, в основном продавая скоропортящиеся продукты и то, что в девяностых называли «сэконд хенд». Покупать в большинстве старались хлеб и различные крупы, а также хозяйственный инвентарь, посуду и бытовые мелочи. Найдя продавца с топорами и прочим острым железом и выбрав момент, когда народу вокруг стало поменьше, подошел и, указав на первый попавшийся колун, спросил:

– День добрый! Эта игрушка в какую цену, хозяин?

– Добрый! – последовал не слишком приветливый, судя по интонации, ответ: – Не игрушка это, а справный инструмент для хорошего плотника.

– Пусть так, не хотел обидеть, прости, – с готовностью извинился я. – Так по чем?

– За полсотни рублей отдам.

– А не дороговато ли? Какието они у тебя все разные, – попытался поторговаться: – Не фабричные, что ли?

– Да что ты понимаешь! Это я сам ковал, своими руками, а фабричные – мусор, и сравнивать нечего.

– Ой ли? А железо откуда берешь? На заводе покупаешь?

Продавец потупился, видно вопрос больной.

– Ну лом разный перековываю, но ты не смотри, я кузнец потомственный, свое дело знаю.

– Раз дело знаешь, то скажи мне, добрый человек, – достал заранее приготовленный немецкий штык, – вот эта вещица на какую цену потянет?

Кузнец повертел нож в руках, рассмотрел внимательно, попробовал ногтем заточку и заодно на звук, посопел и изрек.

– Знатная штука, если 6 сам продавал, то не дешевле своего топора, но у тебя не возьму, нет у меня денег таких. Да и клеймо на нем больно странное.

– Это знак качества, – соврал я про фашистского орла на свастике. – Может посоветуешь, кому продать такое можно?

– Ты, мил человек, в мясной ряд сходить попробуй, может, кто и возьмет.

– И на том спасибо.

Да, облом. Не к тому человеку обратился, сразу не мог сообразить, что продавать пользователю нужно, а не производителю. Хоть приблизительную цену узнал, и то хлеб.

Придется потолкаться среди торговцев мясом, благо их здесь неожиданно много. Вопрос прояснил не в меру разговорчивый торговец, простодушно заявив.

– А чего ради скот беречь? Все одно в колхоз заберут, а так хоть прибыток.

На мое счастье, первая же попытка впарить трофеи вышла относительно удачной, получилось, после яростного торга, продать один нож за сорок рублей. Хотя просил я за него изначально шестьдесят, но видно торговля – не мое, устаю от нее неимоверно, не лежит душа. Стоило только покупателю согласиться на минимально приемлемую для меня сумму, как ударили по рукам и я отправился попытать счастья к соседу, заинтересованно поглядывавшему в нашу сторону. Так, пользуясь стайным инстинктом, все берут – и я возьму, удалось продать еще два немецких тесака, а вот четвертый застрял, желающих на него не находилось, пятый же я решил оставить на память.

Уже хотел удовлетвориться достигнутыми результатами в сто двадцать восемь рублей и покинуть нелюбимое мной место торжища, как вдруг меня тихонечко подергали за рукав.

– Дядя, ножик продаешь? Глянуть можно?

Я обернулся и увидел перед собой молодцакрепыша невысокого роста, но широкого в кости. Изпод кепки выбивались белобрысые волосы, а светлоголубые глаза, казалось, рассыпали смешинки. Улыбаясь во все тридцать два зуба, парень прямо смотрел мне в глаза и весь, кажется, лучился изнутри добром.

– Ну что ж, за погляд денег не беру, держи, – достал нож и подал рукоятью вперед, – али покупать собрался?

– Купил бы, сразу видно – клинок хороший, да и удобный, – парень погрустнел. – Да денег с собой нет. Может, дойдешь со мной до дома? Здесь недалеко, там и по рукам ударим.

– Ладно, веди, коли недалеко, – с легкостью согласился я, осточертело уже вертеться на этой толкучке. – Только шапку быстро по дороге куплю, я сюда возвращаться не собираюсь и так полдня здесь убил.

Сделав все свои дела, я с новоявленным покупателем прошел на соседнюю улицу и дошел до богатого с виду дома.

– Вход на нашу половину сзади, сейчас обойдем и на месте, – пояснил парень. – А что это за знак на ноже?

– Знак качества, – уже привычно соврал я. – Может, помнишь, такие кресты, даже на деньгах печатали раньше, свастика называется.

– Да, было дело. Но нож уж больно необычный, особенно рукоять. Из чего она?

– Пластик это называется, на ощупь теплая и не скользит, а форму придать любую можно, – принялся рекламировать я товар.

– Да? Нука дай подержусь! – заинтересовался мой собеседник и остановился.

Мы тем временем обошли дом и оказались в глухом тупике, с одной стороны ограниченном стеной дома с единственной дверью, без окон, с других сторон все закрывал дощатый забор выше человеческого роста. Лишь только рукоять ножа оказалась в руке молодца, как лицо его неузнаваемо переменилось. Мне показалось, что оно резко посерело, оскалилось, а глаза приобрели жестокое решительное выражение и стальной блеск.

– Хха!

Все произошло в момент, а я, находившийся в расслабленном состоянии, не успел среагировать. Если бы не броник, то нож торчал бы у меня в левом подреберье. Мой теперь уже противник такого развития событий явно не ожидал и на миг растерялся, что дало мне возможность перехватить кисть вооруженной руки левой и крутануть ее наружу, одновременно нанося в лицо хук с правой. Парень отрубился сразу, перевернуть его на живот и связать руки за спиной, было уже делом техники.

Во время этих танцев мое внимание привлекла куртка этого отморозка, решившего зарезать человека ради какогото ножа. Или, может, следил за мной на рынке, вычислив чужака, и видел как я расторговался? Тоже вполне себе вариант.

Когда он падал, полы разлетелись и при ударе о землю там чтото звякнуло. Быстренько обыскав тушку, нашел в правом кармане «наган», в левом горсть патронов к нему и немного мелочи, внутренний вознаградил меня двадцаткой.

Мда, коммерция мне не удалась, а вот оружие к рукам прямо таки липнет. Нехорошо, конечно, что я с криминальным элементом пересекся, надо теперь ноги делать и ухо держать востро. А ну как у него здесь дружков прорва, сунут в сутолоке заточку и поминай как звали.

Вариант с вызовом милиции тоже игнорировать нельзя, ведь это я уже сейчас грабителем получаюсь. Надо бы гдето отсидеться оставшиеся восемь часов до отправления поезда.

Эпизод 3

Рассудив, что следует избегать больших скоплений народа, равно как и безлюдных улиц, шел по городу сторожась, и ноги както сами привели меня в самый центр города, к Воскресенскому собору. Службы не было, либо уже закончилась, вокруг храма было пусто, будто его специально обходили стороной. Поднял взгляд на купола и с языка само собой слетело:

– Господи, помоги!

Тут же внутренний голос ехидно заметил.

«Нашел время молиться, тем более что крещеный, да не особо верующий. Когда в церкви последний раз былто? Только на свадьбы да похороны и заходишь. Ни одной молитвы не знаешь, а все туда же, помощи просить собрался».

На что совесть резонно возразила.

«А почему нет? Или это не ты своим болтливым языком товарища Сталина угробил? А следом и весь свой народ? Есть ли грехи тяжелее? Искупать как думаешь? Для этого нужно совершить невозможное, без веры и Божьей помощи тут не обойтись. Достоин ли ты ее без покаяния?»

Пока длился этот внутренний диалог, я уже подошел к дверям и взялся за ручку, распахивая створку. Навстречу вышла древняя старуха и, глядя на меня, проворчала:

– Даже лба не перекрестил, ирод. В храм Божий входишь!

Виновато посторонившись, пропуская бабушку, вошел вовнутрь. Кроме меня в соборе никого не было, и я, не спеша, прошел к алтарю, рассматривая по пути лики святых на фресках и иконах. Мне хотелось хоть какогонибудь знака или ощущения, будто я привлек чьето внимание, но святые молчали, строго глядя на меня со стен, не выказывая ни осуждения, ни одобрения, будто я был им совершенно не интересен. И тогда я остановился и, подняв глаза к своду, начал тихо говорить:

– Господи, взгляни на меня. Не знаю, как правильно к Тебе обращаться, поэтому буду говорить как могу. Я много грешил и мало молился, поэтому и вырос, наверное, таким раздолбаем, позволившим себе шутить именем предков, многие поколения которых поливали эту землю потом и кровью, строя и защищая свою страну и свой народ. И не мне судить их, ничего путного за все свои тридцать три года не сделавшему, а только Тебе. Вижу свою вину и благодарен Тебе, что у меня есть возможность ее искупить. Но как же мои современники? Конечно, мы не самое лучшее поколение, живем, проматывая отцовское наследие. Неужто мой мир недостоин даже страшного суда и Ты его просто отменил, вернув время вспять? Нет, я в это не верю, ведь каждый человек наделен бессмертной душой и ее нельзя просто взять и отменить, будто ее и не было, есть всего два пути и они известны. Конца своего мира я не помню, исчезнуть просто так он не мог, значит, получается, этот мир параллельный и его будущее для меня сокрыто? Конечно, могу предполагать возможное развитие событий, глядя на миры, в которых побывал, но будущее не определено и, значит, мне оставлена свобода совершать. А раз мне дано знание, то и спрос с меня будет соответствующий.

Я замолк и стоял, ощущая небывалое спокойствие и уверенность в своей правоте.

– Благодарю тебя, Господи, что принес покой в мою душу и направил мои мысли. И еще коечто, – достал из чехла меч и встал на колено. – Я не отступлюсь, пока жив, эта земля останется нашей.

Торжественно поцеловав клинок, убрал его на место.

– Об одном прошу, если я не оправдаю твоих надежд, или сгину не успев сделать всего необходимого, не допусти того, что я видел во предыдущем мире.

Ох и тяжело быть хоть немного откровенным, даже в храме Божьем. Ладно, как сумел, пора уходить. Подобрал свои вещи, обернулся и уперся во внимательный взгляд.

– Доброе ли дело задумал, сын мой? Прости, я наблюдал за тобой и видел, как ты клялся на мече. В этом храме такого несколько столетий не было. Не хочешь исповедаться?

Передо мной стоял дед из того, проклятого немецкого мира или его близнец. Если бы не ряса, я бы точно начал себя щипать, а так просто стоял, разинув рот, и тупо пялился на священника.

– Слышишь ли ты меня, сын мой?

– Слышу, отче, не клялся я, ибо сказано не клясться, а говорить дада, нетнет. Или как там у вас? Дело у меня доброе, правое и абсолютно необходимое, но очень трудное, от того и пришел за помощью и благословением, да кто ж мне его даст без исповеди. А исповедаться хотел бы, да не могу, слишком много весит сейчас мое слово и за каждое я в ответе, боюсь навредить.

– Воля твоя, когда будешь готов, приходи, не так уж много сейчас людей без страха в храм заходят. Да и позакрывали храмы коммунисты проклятые, всего четыре на всю Вологду и осталось, видно настают последние времена.

– Уныние грех, отче, все образуется. А скажи мне, сын у тебя есть?

– Есть, но не напоминай о нем, подался в большевики поперек отцова слова, Бога отринул.

– Не сердись на него, хороший он человек, правильный, точно говорю. Скоро сын у него родится, на деда будет похож. Прощай.

И оставив священника в полной растерянности, подобной той, в которой находился я сам минуту назад, быстро вышел из собора.

Эпизод 4

Вот это да! Мне казалось, что в соборе я провел не более десяти минут, а на самом деле был там почти два часа! И организм уже стал настырно напоминать, что, укрепив дух, неплохо было бы позаботиться и о теле. Кроме того, надо еще и в дорогу чтото с собой прикупить, а на рынок я больше не ходок. Пришлось зайти в заведение с вывеской «Ресторан», что, на мой взгляд, было большой натяжкой, но хоть покормили от пуза, недешево, правда. Еще и заказал на троих, а излишки с собой завернул, бутылку водки не забыв.

Официант, уже нацелившийся на остатки обеда с сожалением посмотрел мне вслед, на его лице прямо заглавными буквами читалось: «Деревенщина». Вот молодец, на правильную мысль натолкнул, поищука я парикмахерскую. Или как она в этом времени называется?

Ха! Видели бы вы лицо мастера опасной бритвы, когда я спросил у него про женщин в штате! Так оскорбить человека в лучших чувствах! И не будешь же объяснять, что парикмахер неженского пола у меня ассоциируется исключительно с личностью «звезда в шоке». Но! Видимо, тут еще оставались пережитки демократии и свободного рынка, где желание клиента – закон, и меня шустро подстригла молоденькая девчушка, видно дочка мастера. Одного взгляда в зеркало мне хватило, чтобы все стереотипы прошлой жизни рассыпались прахом, и допускать это милое создание с опасной бритвой к моему лицу я наотрез отказался. Парикмахер, довольный собой, незлобно надо мной подшучивая, быстро и радикально убрал женские огрехи, заодно и сбрил бороду с усами подчистую. В итоге я покинул заведение наодеколоненный и стриженный под Котовского. Что ж, скупой платит дважды, да и результат не так уж и плох, вспомню армейскую молодость.

За всеми этими хлопотами время пролетело незаметно, и вот, ровно в девятнадцать нольноль я уже первым стою у окошка кассы и беру билет до Москвы. К моему великому сожалению, а также благодаря моей глупости, выкупить купе не получилось, задал кассиру прямой вопрос, вместо того чтобы купить билеты молчком. Ответ меня обескуражил своей железобетонной непробиваемостью.

– Не положено!

Что ж делать, придется ехать с соседями и трястись всю дорогу, как бы меня не раскусили. Да где наша не пропадала! С другой стороны, может, чего полезного для себя узнаю, в это мире я еще ни с кем достаточно долго не общался, а тут деваться некуда.

И вот наконец паровоз, пыхтя, вытягивает состав из вечерней тьмы к платформе. Проверка билетов и посадка пассажиров много времени не заняли, наконец добрался до купе. С замиранием сердца постучался, какието соседи мне достанутся?

– Можно, – откликнулся женский голос.

Только этого еще не хватало после недельных прогулок по лесам без бани! Но деваться некуда, надо входить.

– Здравствуйте, меня зовут Семен Петрович, буду вашим попутчиком до Москвы, – замялся я на входе.

– И вам не хворать! Да проходите же, окно открыто, сквозняк. Зовите меня Александрой Васильевной. А лучше – товарищ Артюхина.

Я невольно улыбнулся.

– Ну вот и славно. Как сказал Гагарин – поехали!

Глава 4

ПОЕЗД АРХАНГЕЛЬСК – МОСКВА

Эпизод 1

Вот так попутчица мне досталась! Нет, внешне – ничего особенного, обычная женщина средних лет, весьма приятная на вид. Первое впечатление портили только сосредоточенное, кажущееся сердитым выражение лица и серьезный взгляд сероголубых глаз, которыми она вдумчиво изучала машинописный текст на отдельных листах и в подшивках, извлекая их из одной папки и, часто ставя пометки, зачеркивая и исправляя, складывала в другую. За этим занятием она здорово напоминала мою учительницу начальных классов из, уже далекого, счастливого детства. Сходство было таким, что я, невольно улыбаясь, уплыл в воспоминания о том, как строгая тетя постоянно отчитывала хулиганистого сорванца, точно так же внушительно делая паузу и поджимая губы после каждой сказанной фразы, глядя сверху вниз строгим взглядом. А я, смотря снизу вверх, ни в чем не признавался, если уж вина была совсем очевидной, просто молчал, как партизан на допросе, стараясь упрямо не опускать глаз. Ох, было времечко! Или, теперь правильно говорить «будет?». Учительницато моя еще даже не родилась. Да, наверное, «будет», если очень постараюсь, только вот уже не для меня.

Песня, возникшая на задворках сознания, как нельзя некстати наложилась на ставшие грустными мысли, и я, задумавшись, стал тихонько напевать вслух, копаясь в рюкзаке. Пока не поднял лицо и не наткнулся на жесткий вопрос:

– Казак?

– Нет. – Я растерялся. – А, так вы о песне? Хорошая она, больно мне нравится.

– Песня казачья, они враги советской власти, стало быть, вражеская она.

– А вы за советскую власть значит? А если казаки Интернационал станут петь, он что, тоже вражеской песней станет?

Тут уже опешила моя собеседница.

– Как казаки Интернационал станут петь? Не будет такого никогда!

– Да ладно! Уже есть! Буденный ведь казак?

– Не смейте трепать имя товарища Буденного! Он – красноармеец!

– А червонное казачество как же?

Ну вижу, нечем крыть, сейчас тему сменит.

– А вы сами на какой платформе стоите?

– Я, слава богу, на поезд успел и теперь сижу, а вскорости и лечь собираюсь.

– Не прикидывайтесь, вы прекрасно поняли, что я о политической платформе спрашиваю.

– А… Вот вы о чем. Так я из партии политических пофигистов.

– Как это?! – Ага, снова удалось тебя, дорогая, озадачить.

– А вот так, все равно мне, коммунизм ли, капитализм ли, лишь бы людям было хорошо и подонков поменьше, внешних и внутренних, чтоб жить не мешали.

– Политической близорукостью, стало быть, страдаете. Взрослый человек, а как будто не помните, как при капитализме жилось рабочему классу. Только коммунизм может обеспечить трудящимся достойные условия жизни. А все потому как раз, что мы избавились от паразитовкапиталистов и взяли власть в свои руки. А вы: «все равно».

– Да какая разница, каких паразитов кормить, капиталистических или коммунистических? А придется в любом случае, – я завелся не на шутку. – Лишь бы они жрали поменьше.

– Это каких таких коммунистических паразитов? Да любой член ВКП(б) готов костьми лечь за дело рабочего класса! Это нашими усилиями совершилась революция, освободившая народ от гнета помещиков и буржуазии! Как вы смеете так о большевиках говорить?! Да вас в ГПУ надо сдать, как подрывной элемент!

Опаньки! Язык мой – враг мой. И что теперь с ней делать? Прибить, если заорет? Пожалуй, придется, но сначала попробуем както успокоить.

– А вы член партии? Простите, не знал и не хотел обидеть…

– Я не просто член партии! – перебила меня разъяренная женщина. – Я член ЦК партии! И трепать коммунистов я вам не дам! Не на ту напал! А за контрреволюционную пропаганду ответишь…

Последнее ее восклицание так и не состоялось, затухнув после того, как взгляд упал на живодерских размеров нож, который я достал изпод стола.

– Будешь орать – прирежу к чертям собачьим, – мой голос прозвучал тихо, но веско. – Давай лучше поговорим без истерик и крайностей. Честное слово, все совсем не так, как вам кажется.

В последней фразе я перешел обратно на «вы», и это несколько разрядило обстановку.

– Говори, – Александра Васильевна, видно, тоже решила не обострять. – Но учти, от меня ты ничего не добьешься, и распропагандировать тебе меня не удастся. Я твердо убеждена в верности коммунистической идеи.

– Не оченьто и хотелось! Просто попробую убедить вас в том, что я вашему ненаглядному коммунизму не враг, и тем самым исключить мое общение с органами госбезопасности в негативном ключе.

– Раз чекистов боишься, значит – враг. Что бы ты не говорил.

Вот стерва! Кто о чем, а коза о капусте! Я глубоко вздохнул и начал заново:

– Давайте условимся о некоторых вещах, которые послужат достижению взаимопонимания. Первое – вы не делаете поспешных выводов. Второе – вы слушаете меня до конца и не перебиваете. Все вопросы потом. Третье – перестаньте, наконец, мне тыкать, на брудершафт мы еще не пили. Впрочем, еще не вечер.

– Выбора у меня, я вижу, нет? – собеседница даже слегка улыбнулась, хороший признак. – Так что, валяй… те, говорите.

– Выбор есть всегда, и сейчас вы сделали верный. Но к делу. Уважаемая Александра Васильевна, человечество к настоящему моменту достигло таких высот своего могущества, что уже отдельные группировки способны бороться, ни много не мало, за власть над всем миром. Эта борьба началась уже давно, и мировая война – только явное ее проявление, точно так же как и революция вкупе с гражданской войной. Борьба идет каждый миг и на всех направлениях в виде войн, экономической конкуренции, пропаганды. И даже здесь, в этом купе. Чем же характеризуется эта борьба? А тем, что противники четко не определены, нет понимания того, кто твой друг, а кто враг. Очень часто получается так, что люди «одного цвета» воюют друг с другом, объединяясь со своими злейшими врагами в один союз. Поэтому первое, что надо сделать – это обозначить стороны этого конфликта и определиться, на какой стороне встать.

Я вижу всего двух противников. И это не какието страны или идеологии. Это два принципа.

Первый – это принцип созидания. Это сторона творцов, которые живут только своим умом и своим трудом, постоянно развиваясь и стремясь к Богу. Ибо сказано «по образу и подобию», а Бог – творец. Надо соответствовать. Даже неосознанно.

Второй принцип – это принцип присвоения. Это сторона паразитов, которые стремятся завладеть плодами трудов творцов или иными ресурсами, не трудясь и соответственно не развиваясь. Так можно жить, пока ресурсов хватает, но человечество постоянно растет и рано или поздно ресурсы истощаются. Творцы в этом случае делают шаг вперед и находят новые источники существования, паразиты же делят то, что еще осталось, пока не опустятся до неандертальского каннибализма и совсем не одичают, став частью фауны. Так что путь паразитов – это путь к Зверю.

Вот такая вот религиозная диалектика.

В чем же причина конфликта созидателей и паразитов? Казалось бы, созидатели, хотя бы из милосердия, могут кормить паразитов. Они для тружеников всего лишь еще один неблагоприятный фактор, воздействие которого следует преодолевать и двигаться дальше. Но проблема в том, что паразиты с виду ничем от созидателей не отличаются, рога у них не растут. А своим образом жизни они тружеников развращают. Зачем работать в поте лица, когда можно украсть и жить припеваючи, пока все не прожрешь, а потом снова украсть? Вот и получается, что в обществе, которое не борется с паразитами, тружеников все меньше и меньше – и они уже не могут прокормить толпу нахлебников. Такое общество умирает. И человечество в целом таким обществом как раз является. И борьба идет не на жизнь, а насмерть. Победит принцип созидания – выживем, наоборот – погибнем.

Чтобы проиллюстрировать сказанное, разберем историю России. Сильно углубляться не будем, начнем с Ивана Грозного, этого достаточно. Как выглядело русское общество? Был народсозидатель, он растил хлеб, ковал железо, то есть создавал материальные блага. Во главе народа стоял царьотец, который отнюдь не был эксплуататором, его функции совершенно другие. А именно – держать в узде слугбояр, строго следить, чтобы они не отнимали у народа сверх необходимого. Бояре же тогда тоже не были эксплуататорами, они считались, как я уже сказал, слугами, которые воюют и выполняют административные функции, народ же их за это кормит. То есть в царстве Ивана Грозного паразитического элемента было очень мало, все были при деле – народ пашет, бояре воюют, царь следит за порядком. И успехи России в этот период очевидны.

Что же произошло дальше? А дальше царя вместе со всей семьей отравили, и слугибояре устроили дракуусобицу за царский трон, в конце концов, там угнездился Романов. Но беда в том, что он царем по роду не был и отчета в царских функциях себе не давал, а значит, и детейнаследников своих не научил. Вот так на отцовском месте уселся слуга. Какие это имело последствия? Бояринцарь давал боярамдворянам все большие привилегии, обязанности же их сокращались. Народ, наоборот, угнетался все больше. Изза дисфункции центральной власти, обеспечивавшей оптимальный баланс в обществе, получился перекос в сторону дворян, и они постепенно стали превращаться в паразитов, жрущих, но ничего не дающих стране. Петр Первый на какоето время заставил дворян служить, угнетение же народа только усилилось. А потом становилось все хуже и хуже, паразитов стало так много, что народ уже не мог их прокормить. Это закономерно привело к революции. Так что экономическое отставание России от ведущих стран мира вовсе не изза монгольского ига, бывшего шестьсот лет назад, а изза того, что приходилось кормить прорву паразитов совсем недавно.

Теперь посмотрим внимательно на революцию и революционеров. Изначально была небольшая группа, которая стремилась скинуть иго паразитов и создать общество творцов. Но революция совершалась под лозунгами «фабрики и заводы – рабочим», «землю – крестьянам». А для того чтобы это сделать, фабрики, заводы и землю надо ОТНЯТЬ у буржуазии и помещиков. Это привлекло в партию множество элементов, которые стремятся отнимать, а не созидать, то есть паразитов. Яркий пример тому – Троцкий. Его, конечно, обезвредили, но подобных ему, в партии еще, очень много.

То есть паразиты, мы убедились, среди коммунистов водятся, а они ничуть не лучше прежних помещиков и капиталистов. А есть ли среди капиталистов созидатели? Посмотрим на Форда и можем уверенно утверждать – есть. Так что не в коммунизме и капитализме дело, а в людях. Поэтому я и сказал: «чтоб подонков поменьше было», а остальное – вторично.

Что же касается государственного и социального устройства, то, очевидно, советская власть ограничивает паразитов в наибольшей степени, поэтому да – на данный момент это самая лучшая структура общества. Альтернативы я пока не вижу.

Советская плановая экономика на данный момент наиболее эффективна в наших условиях. Но только на данный момент, в дальнейшем, очевидно, придется ее сделать много гибче.

Ну и, наконец, товарищ Сталин провозгласил курс на строительство социализма в отдельно взятой стране. То есть фактически во главе страны стоит созидатель, и страна уверенно идет по традиционному для России пути с опорой на собственные силы. Ведь наша с вами Родина никогда никого не грабила и все, что у нас есть, – создано потом и кровью многих поколений наших предков.

Подведем итог. Я полностью поддерживаю товарища Сталина и советскую власть, но не поддерживаю коммунистическую партию как целое, так как нет уверенности в ее монолитности и с каждым отдельным членом партии надо разбираться отдельно. Однако и против партии как целого не выступаю по той же причине. Для меня факт чьегото членства в ВКП(б) ровным счетом ничего не значит. Как вам такая моя жизненная позиция?

– Ну и тараканы у вас в голове, товарищ Семен! – сказала, глядя на меня даже, возможно, с жалостью Александра Васильевна. – И сами запутались, и меня запутали. Вы можете просто ответить, вы за коммунизм или за капитализм?

Епишкин козырек! Подруга чернобелая! А может, так и надо, не заморачиваться глобальными проблемами? Кого и в чем я убедить пытаюсь? И, главное, зачем? Похоже, после моего выступления она меня явным врагом уже не считает, что мне и требовалось. Пора всю эту политику закруглять, а то один долетался, а я, ну понятно.

– Раз вы так вопрос ставите, то за коммунизм. Из этой мечты, при вдумчивом и творческом подходе, может получиться чтото пригодное для реальной жизни. У капитализма же в перспективе только каннибализм. И давайте с политикой закончим, устал я от нее. Да и вы, смотрю, тоже.

– Ладно, – подозрительно легко согласилась собеседница. – Тогда расскажите о себе. Кто вы такой? Вот смотрю на вас и никак понять не могу, где вы таких мыслей могли понабраться. Вы какого происхождения?

Приехали. Лучше бы уж о политике продолжили. И что теперь? Врать? Не был бы дураком, легенду бы подготовил. Или расколоться теперь о своей истинной, «не от мира сего», сущности? Пожалуй, при таком ходе всего два варианта развития событий – ЧК или дурдом, рано или поздно. И то, и то мне не подходит, значит, придется врать, прямо на ходу.

А ведь она всетаки держит камень за пазухой. Иначе с чего бы ей мое происхождение выяснять, ведь я уже в верности коммунизму расписался. Блин, надо было с самого начала под пролетария косить, а то раскудахтался. Но кто ж знал, что учительница ярой коммунисткой окажется? И вообще, пора бы уж перестроить мозги и быть максимально осторожным, это было ясно уже после попытки меня зарезать. Местных я совсем не знаю и не понимаю, они меня – аналогично. Молчание – золото. Но сейчас говорить придется.

– Человеческого я происхождения, от папы с мамой. Ни к каким бывшим сословиям не отношусь. Одни мы с отцом в лесу жили, он преставился, мне стало скучно, решил я к людям податься. Вот такая вот незамысловатая история.

– Врешь!

– Опять вы мне тыкаете, Александра Васильевна, нехорошо, договаривались же, – выиграл я пару секунд на подавление паники. – Почему сразу «врешь»?

– А потому, что лесной отшельник такого никогда не придумает и никто ему этого не расскажет. Лесовикам вообще это ни к чему.

– Ну отец не всегда в лесу жил, а ушел туда от мира, я еще совсем мальцом был. Он же меня всему и научил. Что тут странного?

– Спрятался от мира, говоришь? Это чего ж он такого натворил, что так от людей скрывался? Даже, если бы он какое преступление совершил, так старый строй рухнул, можно выходить на белый свет. Однако не вышел. Почему? Врешь ты все!

– А почему сразу он натворил? Может, это люди натворили? Мой отец – человек сильно верующий. Говорил, света мало в людях стало, а скоро и остаткам конец. Вот, чтобы от мрака защититься, от людей и ушел. Староверы точно так же живут, никого не удивляет.

– Ну допустим. А сам ты зачем тогда сюда заявился, если вокруг все так плохо?

– Вообщето плохо далеко не все. Если говорить подробнее, отец, исходя из своих размышлений, предвидел революцию и гражданскую войну еще в самом начале века. Участвовать в этом не хотел, так как считал, что убивать соотечественников, какие бы они ни были, – большой грех. Потому что они сами толком не понимают, за что друг дружку режут. Ушел в лес, еще перед русскояпонской войной, мне всего семь лет было. Он и мне тоже вмешиваться запретил, сказал, когда уляжется все, тогда мое время действовать придет.

– И что, пришло время? Что вы, товарищ Семен делать собираетесь?

– Да времято давно пришло, только отца я не мог одного на верную смерть оставить. А собираюсь я воевать и победить, перед этим хорошо подготовившись. После победы уж видно будет, куда голову и руки приложить.

– На войну, стало быть, собрался, герой, – Артюхина уже откровенно смеялась. – На какую же?

– А на Вторую мировую, которая лет через десять случится и превзойдет по своим масштабам все предшествующие войны вместе взятые, включая и Первую мировую.

– Это что, тоже отец предсказал?

– Он самый.

– А как, интересно, готовиться собираешься?

– Будущая война – война моторов. Значит, надо идти на завод, эти самые моторы делать. А когда время придет, в армию уже военком, не спрашивая согласия, заберет.

– Чудак человек. И балабол. Столько слов, а всего лишь сказал, что хочет вступить в ряды пролетариата. Мировые войны же еще Энгельс предсказывал, и мы к ним готовимся. Пусть только буржуи попробуют посягнуть на наше советское государство! Пролетарии всего мира встанут на его защиту и сметут их поганую власть, как у нас в семнадцатом году. Произойдет мировая революция и войн больше не будет. Учи, в первую очередь, марксистскую теорию, опираясь на которую, будешь агитировать солдат вражеских армий, таких же пролетариев. Именно это и принесет нам победу, – воодушевленно продекларировала Александра Васильевна.

– Ты, Шурочка, в этом так уверена, что мне ничего не остается, кроме как согласиться. Но на завод все равно пойду, буду постигать теорию, проверяя ее на практике, – я не остался в долгу и ответил максимально язвительно. – Как говорится, на Маркса надейся, а сам не плошай. На этом желаю выяснение моей жизненной позиции закончить и, коли я не отношусь к врагам советской власти никаким боком, удалиться покурить.

Я встал и резво покинул помещение, оставив свою спутницу, опешившую от такой наглости.

Эпизод 2

Я стоял в тамбуре, насквозь продуваемом через все щели, и жадно курил. Это ж надо так влипнуть. Похоже, мой первоначальный план, явиться пред светлы очи вождя и расколоться до пупка, рассыпался как карточный домик. Налицо полное отсутствие взаимопонимания с местными жителями. Заявись я со своими рассуждениями на самый верх – сожрут моментом, и ничего я с этим не сделаю. Придется рассчитывать только на свои малые силы.

А что я реально могу сделать? В данный момент абсолютно ничего изза незнания местных условий. Значит, будем осматриваться, поиграем в резидента.

– Да, ничто не выдавало в нем русского разведчика, – тихо сказал я вслух, глядя на зажатую в руке пачку сигарет с аристократическим английским названием.

Пожалуй, случайная мысль устроиться на завод не так уж и случайна. Интуиция всетаки великая вещь! Ведь что мне сейчас первонаперво нужно? Правильно, нужно безопасное логово. А там уж, осмотревшись, можно и начинать двигать дела в желательном направлении. Вот такто, Семен, выходит, шпион ты теперь, вернее, агент влияния советский и в Советском Союзе. Абсурд. Видно, у когото там наверху, оригинальное чувство юмора, мол, назвался Штирлицем – пожалуйте на нелегальное положение. А это значит, что надо избавляться от всех компрометирующих меня предметов. Блин, да это ж я совсем голый должен остаться! Да еще и кожу на предмет наколок проверить! Шутка. Грустная. И жаба душит, ведь все, что на мне и в рюкзаке, – все абсолютно необходимо. Епрст!!! Рюкзак! Это я здесь курю, а член ЦК, может, сейчас в моем барахле ковыряется!

Выкинув бычок в щель между дверью и ступенькой, я в панике метнулся обратно в купе. С грохотом рванул дверь в сторону и заскочил внутрь. Александра Васильевна, видимо, в мое отсутствие вернулась к чтению и сейчас, уронив от неожиданности бумаги и коротко ойкнув, выхватила наган и попыталась направить на меня. Отработанным приемом автоматически забрал у испуганной женщины оружие и, оценив глупость своего положения, только и смог сказать.

– Извините.

– Псих!!! – Артюхина, бледная лицом, стала возвращать себе нормальный цвет. – С тобой заикой станешь! Оружие верни!

– Извините еще раз. Не хотел. Случайно получилось, – виновато бухтел я, протягивая ей револьвер. – Давайте я вам бумаги собрать помогу.

И, не дожидаясь ответа, стал поднимать с пола машинописные листы.

– Ну вот! Теперь у меня все перепуталось! Я половину еще не прочитала! Теперь разбираться, что к какой статье относится! – удрученно причитала моя спутница.

– А что это у вас?

– Материалы в «Работницу». Вот, взяла с собой некоторые статьи на следующий месяц, думала в дороге поработать, да вы свалились как снег на голову.

– Так вы журналист?

– Я главный редактор!

– Вот те раз! А знаете что? Давайте я вам помогу?

– Надо же! Он еще и грамотный! И начал с малого, всегото – статьи в «Работницу» отредактировать!

– Нет уж, это вы сами. Я бумаги только соберу и разложу по статьям. Ваш хлеб отбирать не буду.

– Ну ладно, коль напросились, – уже снисходительно согласилась Александра Федоровна.

Эпизод 3

В жизни не читал женских журналов, хотя представление, чем женщины интересуются, имею. Но статьи в «Работницу» произвели на меня настолько неизгладимое впечатление, что оно отразилось на лице. Моей спутнице, вероятно, было любопытно наблюдать мое изумление со стороны. В этом журнале не было ровном счетом ничего, кроме производства. Сплошная индустриализация, никаких иных материалов нет. Но это еще полбеды. Добро бы женщины занимались тем, что им было бы под силу, но упоминаемые в статьях профессии, вроде бетонщиц, каменщиц и подносчиц камня, землекопов и лесорубов, работниц торфоразработок и рудников, вызывали закономерный вопрос. Чем же мужики в это время занимаются? В то время, когда бабы ставят рекорды в погрузке вагонов?

– Удивлены? – Артюхина была довольна произведенным впечатлением. – Вот видите, свободные женщины, завоевавшие себе равноправие, могут трудиться ничуть не хуже мужчин. А то и лучше.

– Удивлен, хотя истолковали вы этот факт неверно. Вот скажите, что, иных занятий, более подходящих для женщин, нет?

– Что это вы имеете в виду? Или вы против равноправия?

– Я не против равноправия, я против уравниловки, когда женщинам дают такое же право на нормы погрузки угля, как и мужчинам. Гарантировать равные права можно, уравнивать нельзя. Мужчины и женщины всетаки разные, и спрос с них должен быть разный. Вы ведь такой пропагандой всех баб перекалечите! Им ведь детей рожать! Вы об этом подумали?

– Не сомневайтесь, подумали. Вот полюбуйтесь, что медицина пишет: «Слесарное дело не требует особенно значительного мышечного напряжения, не требует поднятия больших тяжестей. Слесарное дело вполне доступно человеку средней физической силы, оно не заключает в себе какихлибо особенных вредностей. Женщина без всякого вреда для своего организма может заниматься слесарным делом». Такто! Эта профессия для женщин очень подходит, мы уделяем ей все большее и большее внимание.

Прикинув женщину в роли работницы автосервиса гденибудь в начале XXI века, грустно вздохнул.

– А знаете, у меня есть для вас идея.

– И какая же?

– Вам надо пропагандировать те профессии, где женщины могут быть лучше мужчин.

– Это не ново. Что, опять загнать нас на кухню? Или к ткацкому станку?

– И в этом нет ничего зазорного. Но имел я в виду именно машиностроение. Дело в том, что женщины более склонны в большинстве к кропотливой, точной работе. Мужикам для нее порой просто не хватает терпения. Например, это может быть какоенибудь приборостроение, где детальки малюсенькие и должны быть изготовлены с минимальными допусками. Здесь, уверен, бабы мужикам сто очков вперед дадут. Поинтересуйтесь какнибудь, есть ли у нас такие производства и работают ли там женщины. Если их нет, значит, надо создать, ведь без точных приборов и тяжелое машиностроение хромать будет на все четыре. Вот таким путем женщины могут внести весомый вклад в индустриализацию страны. Вот что надо пропагандировать!

Товарищ Артюхина задумалась, видно было, что предложение ее заинтересовало, ведь до сих пор она стремилась вести пропаганду под девизом «не хуже», а тут возможность перейти к «лучше» и выйти со своим журналом на острие индустриализации. Чем больше она об этом размышляла, тем больше идея ее захватывала, вызывала приятное желание работать.

– Спасибо, ваша мысль мне нравится, я подумаю над этим вопросом. Больше замечаний нет?

– Да както ничего в голову не приходит. Вы уж сами в вашем деле разбирайтесь. А бумаги я все уже собрал и рассортировал.

– Не ошиблись нигде? Уж очень быстро вы управились.

– Просто привычка читать по диагонали, отсеивая несущественное и изучая подробно важное. Ничего важного для меня я не увидел. Увы.

– Ладно, и за это спасибо, не знаю, как и отблагодарить.

– Вообщето, могу подсказать. Раньше при устройстве на работу, говорят, рекомендательные письма очень помогали. Сейчас такого не практикуется?

– Вы хотите, чтобы я написала вам такое письмо? Не слишком ли? И куда?

– Не совсем так, но хотя бы записку, мол, товарищ Семен сочувствует делу построения коммунизма и может внести существенный вклад в индустриализацию, отнеситесь к нему внимательно и не гоните с порога. Против правды вы не погрешите и никаких обязательств на себя брать не будете.

– Ладно, уговорили. Фамилия ваша как?

– Любимов.

Артюхина быстро набросала короткую записку и вручила ее мне.

– Вот, пожалуйста.

– Спасибо огромное, а теперь пора в люльку, полночи с вами тут уже сидим, до Москвы хотелось бы выспаться.

– Я еще поработаю. Спокойной ночи!

– И вам того же!

Я забрался на верхнюю полку и растянулся во весь рост. Вещи свои я перед этим забросил еще выше и не опасался, что любопытная женщина попытается пролезть туда мимо меня. Впереди ждала Москва, столица СССР, абсолютно незнакомый мне город другого времени и другого мира. Несмотря на то, что всю жизнь я считал себя коренным москвичом, хотя, если брать границы города на 1929 год, то получаюсь я, как говорили в моем времени, «заМКАДным». А не рвануть ли в бывший, или будущий, свой район? Там и ЗИЛ рядом.

Глава 5

МОСКВА. ГАЗ № 1. НАГАТИНО

Эпизод 1

Утро тринадцатого октября встретило прибывающий на Ярославский вокзал поезд стылым осенним дождем и всеобщей серостью, на фоне которой выделялись мокрыми черными пятнами деревянные дома или бараки, построенные по обеим сторонам от железки. Настроение мое вполне соответствовало унылой картине за окном, и я, хмуро ответив на приветствие Артюхиной избитой фразой «утро добрым не бывает», отправился умываться. Дополнительным поводом для расстройства чувств оказалось отсутствие бритвы, которую я даже не подумал купить в Вологде, и теперь, глядя в зеркало на наглядную иллюстрацию своей непредусмотрительности, костерил себя на чем свет стоит. Пробившаяся на голове и лице щетина вызывала у меня самого только одну ассоциацию – уголовник. А ведь сегодня очень важный для меня день, мне предстоит устроиться на работу! Мысленно представив себе ситуацию с поправкой на XXI век? чуть было не заржал в голос, что хорошего настроения мне не прибавило, зато появилась злость.

Лишь только экипаж нашего купе успел наскоро перекусить, чем бог послал, паровоз, шипя паром, уже подтянул состав к перрону. Собирать мне было нечего, и я, попрощавшись за руку с товарищем Артюхиной, выскочил из вагона и рванул под дождем к зданию вокзала. Народ, спасаясь от сырости, набился туда так плотно, что, казалось, стекла запотели. Пробираясь сквозь толпу, попутно поинтересовался насчет местного транспорта, так как топать к намеченной цели через половину города при такой погоде мне никак не улыбалось. Конечно, можно было бы взять извозчика, но мне, как иновременному туристу, жутко захотелось прокатиться на старом трамвае, и я направил свои стопы к Садовому кольцу, чтобы, доехав до Таганской площади, пересесть на радиальный маршрут, идущий на юг мимо проходной завода ЗИЛ, или, как меня просветили, сейчас он назывался ГАЗ № 1.

За окном вагона, забрызганным мелкими капельками холодного дождя, под грохот колес на стыках, проплывала совсем другая, непривычная Москва двух трехэтажных домов и мощенных булыжником улиц. Город, к которому еще предстояло привыкнуть и стать для него своим, раствориться среди тысяч его жителей, скрывшись в общей массе, и только потом быть признанным всеми окружающими, начать путь наверх, к власти, ибо только имея какието болееменее существенные ресурсы можно решить поставленную задачу. И дело тут не только в Сталине, для того чтобы предотвратить его убийство на Мавзолее, достаточно единственного снайпера, и я исподволь уже продумывал такой вариант. Но у меня даже в этом случае не будет гарантии, что история этого мира получится минимум «не хуже» известной мне, требуется исключить негативное развитие событий в любом случае, давя максимальное количество причин катастрофы в зародыше. Размышляя таким образом, наконец услышал «проходная автозавода» и выскочил на улицу. Постоял пару секунд перед дверьми, глянул в серое небо и, взявшись за ручку, сделал решительный шаг в будущее.

Эпизод 2

– Так значит, ты и слесарь, и токарь, и сварщик? – в очередной раз переспросил меня седой усатый дядька, которого вызвала работница отдела кадров, сделав телефонный звонок. Эта добрая женщина, автоматом оформлявшая чернорабочими всех пришедших к ней из длинной очереди, очень удивилась, когда услышала мои возражения, видимо, со специалистами здесь туго и с улицы они не приходят.

– Зачем десять раз переспрашивать? – я следовал правилу XXI века – хвали себя больше, авось возьмут. – Давайте лучше покажу на деле, руки у меня лучше языка заточены.

– Ну что ж, пойдем, посмотрим, что ты умеешь, – дядька повел меня за собой по территории завода.

– А куда мы идем? – я интересовался не из праздного любопытства, а просто пытался запомнить дорогу, чтобы в случае чего выбраться с заводской территории.

– Да не боись, здесь недалече. В опытный цех. Часть основных цехов сейчас на реконструкции, там конвейер монтируют и оборудование перемещают, остальные тоже заняты текущей работой, там не до тебя.

Долго ли, коротко ли, но подвел меня дядька к токарному станку, живо напомнившему мне школьные уроки труда, вручил чертеж, заготовку и сказал только одно слово:

– Действуй.

Да где наша не пропадала? Почти везде. И я, задав пару уточняющих вопросов по порядку обработки детали и допускам, в основном для того, чтобы справиться с волнением, всетаки «давно не брал я в руки шашки», взялся за дело. Мне предстояло обточить чугунную заготовку поршня и прорезать канавки для поршневых колец, работа не слишком заковыристая, но требующая точности. Все время, пока я этим занимался, мастер заглядывал через правое плечо, внимательно следя за моими манипуляциями.

– Ну что ж, не искусник, но подходяще, – сказал он, когда дело было сделано, внимательно осмотрев и промерив деталь – по крайней мере, как со станком управляться, знаешь.

– Так что, на работу берете, или как? – тут же поинтересовался я.

– Погодь, пойдем, сварку опробуем, – притормозил меня дядька. – В наших машинах она не применяется, но аппарат имеем.

Варить мне пришлось два отрезка труб на полдюйма, один из самых сложных видов работ для меня, но, к счастью, именно здесь у меня рука была набита. Давно, правда, этим не занимался, но мастерство и опыт не пропьешь, да и руки точности и твердости не потеряли, благодаря постоянным тренировкам с оружием на моей прошлой работе. Осмотрев остывший шов, мастер изрядно повеселел и тут же озадачил меня подсоединить сваренную трубу к проходящей по стене воздушной магистрали. После того, как я открыл боковой кран, заглушенный обрубок, к великому моему облегчению, не отозвался предательским шипением. Хотя расслышать его среди заводского шума было трудно, и мастер чуть что не облизал шов, слюнявя его и пытаясь обнаружить утечку.

Наконец, удостоверившись в надежности соединения, дядька протянул мне руку:

– Теперь будем знакомы, Яков Михалыч Евдокимов, мастер опытного цеха, можно просто Михалыч.

– Семен Петрович Любимов, – представился я. – Так берете меня или нет?

– Возьмем, конечно, токарь ты так себе, но и они на дороге не валяются, а вот сварщик нам нужен. Видал, в цеху как народу мало? Вот! Большая часть специалистов сейчас на реконструкции завода, тамто ты и пригодишься. А то все воздушные трубы, да и водопровод, замаешься свинчивать, муфты сами отливаемточим, а здесь – раз и сварил. Ты нам сразу десяток человек высвободишь, может, в план уложимся. Да и вообще, что подварить, всегда найдется. Сейчас для порядка к начальнику цеха заглянем, а от него в отдел кадров оформляться. Ты где, кстати, живешь?

– Да я только сегодня с поезда и первым делом к вам. Общежитие какоенибудь при заводе есть?

– Э, брат! С жильем сейчас совсем туго, вся Москва приезжими забита. Наши заводские бараки в Кожухово, там можно поселиться, но на казарменном положении. В деревнях на том берегу реки еще можно поискать чегонибудь, от завода, правда, далековато, но до ледостава туда катер ходит с кожуховской пристани. Знаешь что? Давай мы тебя оформим в «красную» группу, завтра у них выходной, как раз устроишься. А пятнадцатого, к третьему гудку, чтоб как штык в цеху был!

– Идет!

Начальник цеха меня не впечатлил, впрочем, как и я его. Дело в том, что он оказался правоверным большевиком, и его гораздо больше интересовало мое происхождение и идейное соответствие линии партии, чем мои способности как работника, судя по всему, текущая работа целиком и полностью лежала на плечах Евдокимова. Вдоволь наслушавшись лозунгов и наставлений, коекак эту беседу я вытянул, повторив в сильно урезанном виде свою легенду о лесовикеотшельнике.

Начальник цеха не стал углубляться в вопрос и только поздравил меня с переходом из единоличников в пролетарии. Гораздо больших усилий потребовал от меня отдел кадров, где пришлось, коли я сказался грамотным, писать анкету самому. Перьевой ручкой. После нескольких испорченных бланков всетаки справился, благо анкета была коротенькая, видимо рассчитанная как раз на таких «талантов», как я. Тут же мне оформили пропуск на завод, с печатью, но без фотографии. Да здесь просто раздолье для шпионов!

Закончив дела в кадрах и пообедав за компанию с Михалычем прямо в цеху, потому что столовой на заводе пока не было и еду разносили прямо по рабочим местам в бачках, вышел из проходной под противный осенний дождь и двинул направо в сторону Кожухово. Останавливаться там я не собирался, лишние соседи мне совершенно ни к чему, с моимто барахлом. Затратив с полчаса, добрался до пристани, никаких удобств для ожидающих катера пассажиров на ней и в помине не было, впрочем, и самих пассажиров было немного, а кораблик был уже на подходе.

Наконец предок речных трамвайчиков подвалил к пристани и выбросил сходни, по которым начал суетливо спускаться народ. Пропустив сходящих, я, в числе немногих пассажиров в обратную сторону, поднялся на борт. Никакого салона на этом катере и в помине не было, а был только легкий навес, защищающий от дождя, но не от сырого ветра, хоть и на том спасибо. Теперь впереди ждала меня моя малая родина, помолодевшая на девяносто с гаком лет. Что ж, если мне удастся там обосноваться, то походить этим маршрутом мне предстоит еще ой как много!

Эпизод 3

Весь рейс от кожуховской до нагатинской пристани занял около двадцати минут, которые я простоял, глядя в свинцовосерую осеннюю воду, в полной прострации. Видимо, произошедшие за последние дни события перегрузили мозг, и я просто спал с открытыми глазами. Осознал свою ошибку только тогда, когда пассажиры, шустро сбежав по сходням, двинули по своим делам. И что мне стоило завести с кемнибудь знакомство и разведать обстановку? Теперь придется ходить по домам, напрашиваться.

Перейдя пойму Москвыреки и переправившись через заболоченную старицу по хлипкому мостику, я вошел в Нагатино и двинулся вдоль улицы, высматривая подходящий мне дом. Рассчитывал я на то, что местные крестьяне занимались в основном огородничеством, нанимая на летний сезон работников из более отдаленных от Москвы мест. Сейчас, в середине октября, эти находники уже должны были освободить жизненное пространство, а местные к постояльцам привычны, да и деньги за постой нелишние. Дом я выбирал не слишком богатый, чтобы не платить слишком много, но и не бедный, с единственной комнатой в избе. Наконец, присмотрел подходящий и открыв незапертую калитку в глухом заборе, под аккомпанемент собачьего лая, подошел к крыльцу и громко крикнул.

– Хозяева! Есть ктонибудь?

На зов, сперва приоткрыв дверь и осторожно выглянув, вышла дородная женщина и ворчливо спросила:

– Тебе чего?

– Доброго вам дня! Вам постояльцы, за плату малую, разумеется, не нужны? Мне бы комнатку какую на зиму, а за мной не заржавеет.

Хозяйка вся покраснела и замялась, плотно сжав губы, но потом не сдержалась и прыснула заразительным смехом. Я совершенно не понимал его причины, но, глядя на нее, тоже начал подурацки подсмеиваться. Баба между тем, поминая на разные лады комнатку и малую плату, продолжала заливаться. Наконец отсмеявшись, она спросила.

– Ты откуда такой взялся?

– Рабочий я с автозавода. Чего смешного?

– Смешного? А тебе твои на заводе не сказали, что они здесь так набились, что яблоку негде упасть? У меня уже живут шестеро, по остальным избам то же самое! Если хочешь – есть угол в дровяном сарае, двое там уже поселились. Печкубуржуйку поставите, авось зимой не замерзнете, – и она тут заломила цену чуть ли не в половину оклада, обещанного мне Евдокимовым.

Осознав причину ее веселья, я загрустил и задумчиво пробормотал.

– Нет, сарай с компанией мне не подходит, люблю покой и одиночество. У соседей, может, что посоветуете?

Ответом мне был очередной взрыв смеха, который я на сей раз сумел не поддержать.

– А знаешь, есть для тебя комнатка! Вот по проулку дойдешь до болота, там дом на склоне, хозяйку Полиной зовут. Попробуй с ней поговорить. Хотя все равно через пару дней ко мне в сарай придешь.

– Это почему еще?

– Почему, почему… Ведьма она! Кто у нее не селится, через пару дней, самое большее, сбегают. А ведь предупреждают их, как и тебя! Один был, я большевик говорил, суеверия отметаю. Сбежал прямо среди ночи в одном исподнем!

– Это мы еще посмотрим, кто сбежит, а кто нет. В любом случае попробовать стоит. Спасибо за совет.

– Не за что. Как из калитки выйдешь, направо и по проулку вниз.

И вновь я пошлепал по покрытому лужами проулку вдоль глухих заборов в сторону поймы на север, имея хорошим ориентиром желтую шестиэтажку за спиной. В мое время этот дом был самым старым в Нагатино, а сейчас это новостройка, толькотолько законченная. Дойдя до спуска к болоту, уже за линией других домов, прямо на склоне увидел маленький домишко, самого непрезентабельного вида. Постоял, глядя на него через забор, да, похоже, комната там всего одна. Не годится, стоит мне только рюкзак распаковать, так сразу паника поднимется. Придется ходить по всем домам подряд, искать, а время к вечеру. Максимум, что сегодня могу успеть, если не повезет, так это еще в Новинках поискать.

Пока я гонял в голове эти невеселые мысли, дверь дома открылась и вышла на белый, вернее, в данный момент серый, свет болезненного вида женщина и с усмешкой, поздоровавшись, сказала:

– Ну что встал как истукан? Проходи в дом, не месяц май на дворе, там говорить будем.

Я не нашелся сразу, что ответить, и только ошарашенно сказал:

– Здрасьте.

После чего, через шаг спотыкаясь, вошел в дом.

Эпизод 4

– Ты проходи, проходи, соколик. Чего на пороге мнешься? – приветливо зазывала мня хозяйка. А мне даже разуться было както неудобно. Раньше об этом не думал, но ходит ли вообще ктонибудь здесь в носках? Впрочем, Артюхина в поезде ничего не сказала, будем надеяться, что и здесь сойдет. Раздевшись в прихожей, отделенной от основного помещения печкой и какимто еще кирпичным столбом, и оставшись в водолазке навыпуск, чтобы спрятать кобуру с пистолетом, прошел через занавеску в комнату. Изнутри дом выглядел гораздо лучше, чем снаружи, чувствовалась хозяйственная женская рука. Чистенько, но бедненько, вся обстановка внутри не обшитых бревенчатых стен ограничивалась высокой кроватью, столом и парой табуреток. Пол и потолок из мощных, широких досок, видимо, никогда не знали краски. На стенах висели несколько одиночных и групповых фотографий в простых деревянных рамках, дополняла картину почерневшая от времени икона в красном углу. В общем, мне понравилось. Эта избушка живо напомнила мне бабушкин деревянный дом тем, что, казалось, была изнутри наполнена какойто особенной теплотой и уютом. Хотя постелить чегонибудь на пол не помешало бы.

– Мне тут сказали, тебя Полиной зовут. Так я Семен, будем знакомы.

– Верно, будем. Ко мне, стало быть, шел, не ошиблась. Зачем?

– Красавица, а хозяин твой где? А то както неудобно с моим делом без него разговаривать, – для приличия спросил я.

– В сырой земле хозяин, в Галиции, с шестнадцатого года, так что говори смело, с чем пожаловал. – Ответ меня ничуть не удивил, чтото подобное само на ум просилось, судя по виду хозяйства.

– Не буду ходить вокруг да около, жилье мне нужно. Только, видно, ошибся я, хотел комнату отдельную, а у тебя она одна.

– Нет беды в том, найдется и комната. Ты самто откуда будешь? Не праздно спрашиваю, хочу знать, сколько с тебя за жилье брать.

– Да, рабочий я с автозавода. Сварщик. Сегодня только, правда, на работу взяли. Но у меня малость денег на первое время есть, не переживай.

– Ну что ж, пойдем посмотрим комнату твою, потом и о цене договоримся. Только туда вход с улицы, вон, калоши одень, чтобы не обуваться.

Мы вышли из дома и обошли его, со стороны болота он оказался полутораэтажным с низенькой дверцей в полуподвал. Войдя в это помещение, чуть спустившись при этом вниз, я увидел маленькую комнатушку, но с печкой, трубу которой я принял за столб наверху. Приблизительно половину высоты стены составлял массивный кирпичный фундамент, сложенный на взгляд на извести. Выше были бревна с единственной небольшой отдушиной, задвигаемой доской, которая заменяла окно. Внутренняя стена была полностью кирпичной, ее составляли два печных фундамента с дверцей в перемычке между ними. В пустом помещении из всего внутреннего убранства были только простые деревянные нары на земляном полу.

– Ну как, нравятся хоромы? – спросила Полина както грустно и вместе с тем иронично.

– На безрыбье… Впрочем, подходяще, обживусь.

– Тогда червонец с тебя. За месяц.

Приятно удивленный незначительностью цены, которая была ниже в три раза, чем объявленная прошлой хозяйкой, я тут же, не раздумывая, согласился.

– Семен, а ты надолго ль в наши края? – Полина постаралась спросить как бы мимоходом, но я заметил какойто интерес.

– Думаю, что навсегда, – ответил исходя из опыта в прошлом мире, в котором если я и уезжал кудато с малой родины, меня все время непреодолимо тянуло обратно, даже если условия жизни на новом месте были много лучше. Впрочем, тогда это зависело только от меня, сейчас же обстоятельства могли оказаться сильнее. – Полина, как бы нам с тобой насчет готовки договориться? В смысле, чтобы мне на это дело не отвлекаться, не могла бы ты готовить на двоих? Деньги на еду я сверху накину.

– Накинешь, хорошо. И по дому помогать будешь, – тут же выставила она дополнительное условие.

– Но только по выходным, – уточнил я.

– Договорились.

На этом, по сути, переговоры и закончились, уточнив мелкие бытовые детали и выяснив, что у хозяйки своя баня, остаток дня посвятил помывке и постирушкам после приключений. Почему так много? Это вам не XXI век, пришлось и воды натаскать, и дров наколоть, и баньку истопить. Зато в финале получил наслаждение неземное, сидя в парилке и соскребая с себя пласты наросшей грязи, превращаясь в своих собственных глазах снова в человека. Я бы там до полуночи плескался, но меня выгнала хозяйка, которая, воспользовавшись случаем, тоже решила помыться. На мое замечание, что издревле на Руси мылись вместе, получил решительный отказ и пророчества кар небесных на мою голову, если еще раз посмею до нее домогаться. Пришлось выметаться.

Закончился день совместным ужином, в котором со стороны Полины участвовала каша на воде, а с моей стороны – мелко порезанные засохшие остатки лосятины и бутылка водки, которую Полина тут же припрятала, едва дав мне выпить стопку по поводу новоселья. Не оченьто и хотелось, просто старался наладить более тесный контакт, однако оказался в этой компании единственным пьющим.

Добравшись до своих нар, на которых занял свое законное место набитый душистым сеном матрац, упал на чистое белье и провалился в сон с незатейливой мыслью:

– Нормальная баба, а говорили – ведьма, ведьма.

Глава 6

БАБАЯГА

Я толкаю паровоз. Огромный и черный. Не могу видеть, но точно знаю – на котле у него красная звезда. Паровоз дымит и дышит паром, но сам двигаться совершенно не желает. При этом он полностью занимает гнилой деревянный мостик бесконечной протяженности, повисший над туманной пропастью. Мне обязательно нужно на другой берег, там конец пути, и паровоз сам по себе мне нужен как рыбе зонтик, но ни перелезть через него, ни подлезть снизу не могу. Приходится толкать, ежесекундно рискуя сорваться вниз. Бесконечно долго, трудно и опасно.

Наконец мне удается вырваться из этого кошмара в реальность, и я с трудом сажусь на нарах. Самочувствие полностью соответствует затраченным во сне усилиям. Это ж надо! Вторую ночь подряд! Правда, в первую ночь мне снились более разнообразные кошмары, повторяющие в разных извращенных вариантах мои мысли и события последних дней. И немцам я в плен сдавался с трагическими последствиями для собственного здоровья, и лось меня бодал, и под поездом меня тащило, и в Вологде меня резали, а я ничего поделать не мог. Но шедевром были, безусловно, Гайдар с Чубайсом, первый постоянно жрал мою провизию и раздувался все больше и больше, так что я боялся, что когда он лопнет, то загадит всю мою комнатушку, второй же тащил из дома все, что не было жестко закреплено, а то, что было закреплено, отрывал и тоже утаскивал. Я мог только смотреть на это разорение, но помешать был не в силах.

Нечего и говорить, что проснулся я в свой единственный выходной совершенно разбитым и в настроении «утро добрым не бывает», что в последнее время становится привычным. Дополнительно это состояние усугубил представитель народной милиции, заявившийся прямо с самого раннего утра и учинивший формальный допрос «кто, откуда», переросший в допрос с пристрастием, едва он узнал, что прибыл я поездом Архангельск – Москва. Выпытывал, не видел ли я во время поездки подозрительных особ женского пола. Ответ, что путешествовал я в одном купе с членом ЦК ВКП(б), его полностью удовлетворил, и участковый доверительно мне посетовал, что вся московская милиция стоит на ушах по ориентировке на обнаглевшую шпионку, прибывшую этим поездом. А выявил этот факт обходчик, подобравший на путях размокший окурок женских сигарет «Мальборо» и поклявшийся, что раньше его не было, да и бычок совсем свежий, а за ночь прошел единственный пассажирский состав. Мне оставалось лишь помянуть про себя везение дураков.

Бороться с хандрой я принялся традиционным для себя методом, а именно ударным трудом. Переколол весь запас дров на зиму, подправил сарай и забор, сколотил себе из обрезков подобие сундука и стола. Вечером, уставший, но довольный собой упал на матрац, и на тебе – паровоз! Это притом, что сны в моей жизни – чрезвычайно редкое явление. А уж еженощных кошмаров вообще никогда не было. И ведь все припомнил во сне, о чем думал, кроме БабыЯги и паровоза. Последний, видимо, синтезирует все мои размышления по главному вопросу, а без старухи с костяной ногой мне только легче. Кстати, соседка Полину ведьмой называла, это что ж выходит – мысли материализуются? Подумал вскользь, и на тебе, через неделю живешь в избушке на курьих ножках.

Посидев маленько и покумекав так и так, решил, что раз кошмары появились именно в этом доме, а хозяйка его, возможно – ведьма, то она во всем и виновата. Надо сходить к ней, разобраться, а то, боюсь, до утра под этим паровозом загнусь. Три часа ночи – самое время делать визиты! Быстро одевшись, вышел на улицу и постучал в дверь.

– Поля! Открывай! Разговор есть.

В избе послышалось сонное бормотание, потом босые ноги прошлепали по полу, и раздался недовольный голос.

– Ну кто там?

– Это я, Семен! Поговорить надо.

– Иди спать, ночь на дворе.

– Да я бы рад, только твоими стараниями мне такие сны снятся, что лучше сразу повеситься.

– Ерунду говоришь, спать иди и мне не мешай!

Я не на шутку разозлился. Она меня еще кудато посылает!

– Послушай, мне не до шуток! И с ерундой бы я к тебе в этот час не приперся! Не хочешь похорошему – подопру дверь и спалю тебя в твоем курятнике к чертовой матери! И буду спать после этого вполне себе спокойно гденибудь в другом месте! Кошмары мучить не будут.

– Уходи, порчу наведу!

– Не успеешь, – сказал я, подпирая дрыном дверь. – Да и не сможешь. Знаешь, почему ведьм на кострах сжигали? Так я тебе скажу, потому что огонь от всякого колдовства полностью, говорят, очищает. Вот заодно и проверю, правда или нет.

Все это я говорил уже абсолютно равнодушным голосом, собирая оставшиеся после колки дров щепки и складывая их к двери. В избе молчок, ну что ж, чиркнул зажигалкой, и огонек, перепрыгнув в небольшой костерок, который я сложил поодаль от дома, но так, что изнутри этого не было видно, осветил двор и заиграл оранжевокрасными сполохами. Потянуло дымком.

– С ума сошел?! Туши скорее! Открываю я, открываю!

– Нет, Поля, это я тебя открываю, – сказал и пнул ногой подпорку, освобождая дверь.

Перепуганная хозяйка выскочила из избы и, осмотревшись, обиженно сказала:

– Дурак! И шутки твои дурацкие!

– Ничуть не хуже, чем твои! – парировал я. – Это что, развлечение у тебя такое, постояльцев сна лишать?

Повисла неловкая пауза, Полина продолжала раздраженно дуться, да и ответить ей было нечего. Я присел на корточки возле костерка, достал приобретенную намедни маленькую трубку, набил табаком из распотрошенных сигарет XXI века и прикурил от головешки.

– А хочешь, расскажу, что мне сейчас снилось? – пыхнул дымком и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Паровоз мне снился, Поля. На хлипком мосту над пропастью. И я его толкал на ту сторону. Сумею – все будет хорошо, остановлюсь – не выдержит мост, рухнет вниз паровоз и я вместе с ним. Так вот, паровоз этот – вы все и есть, Россия вся. Не сумею провести его по мосту – всем крышка. А еще у меня время ограничено, десять лет нам отпущено на все про все. А ты, глупенькая, мне еще мешать вздумала. Нехорошо.

Пока я все это говорил, женщина внимательно на меня смотрела и задумчиво выдала в ответ:

– А ведь не врешь. Или сам в это больше, чем в Бога, веришь.

– Не вру, Поля, не вру. Поэтому на пути у меня лучше не становиться, раздавлю как букашку без сожаления, просто потому, что слишком многое на кону. Пойми меня и не мешай, не надо. Ты уж постарайся, чтобы мне спокойно спалось, ладно?

– Ладно. Но твое жилье будет вдвое дороже стоить! – согласилась и тут же торопливо добавила хозяйка.

Тут я не удержался и расхохотался в голос от осенившей меня простой мысли.

– Постой, ты что, получается, плату вперед берешь, а потом через пару дней постояльцев выживаешь? Да так, что они убегают, про все позабыв? Ну ты и прохиндейка!

– Хозяйства у меня своего нет, земли нет, жить както честной вдове надо? Летом к кулакам батрачить нанимаюсь, а сейчас чего? С голоду помереть? – в ее голосе переплелись одновременно и злость, и горечь. – А чужих в своем доме не терплю, один в нем мужик был и впредь будет!

– Вот что, красавица, когда договаривались, никто тебя за язык не тянул. Так что, условия пересматривать не будем. Плату за месяц вперед ты получила, придется меня этот месяц терпеть. Потом уйду, мне с такой мошенницей под одной крышей тоже както неуютно. Все! Спокойной ночи.

Я повернулся к собеседнице спиной, в которую полетели и отскочили, осыпавшись осенними листьями под сырым ветром, обрывки восклицаний:

– Да я… Да ты…

Сказать чтото более связное женщина, задыхаясь от злости и возмущения, не смогла или, что более вероятно, не посмела.

Наконец, вытянувшись у себя по горизонтали, я уснул сном младенца, без тревог. Через пару часов меня ждал мой первый рабочий день в этом мире.

Глава 7

УДАРНЫЙ И РОМАНТИЧЕСКИЙ ВИНТОВОЧНЫЙ ОБЛОМ

Эпизод 1

Первый месяц работы на будущем ЗИЛе пролетел, как будто его вовсе из жизни вычеркнули. Сварщики были просто нарасхват, начальники цехов чуть изза них не дрались прилюдно, а втихаря сулили сварным все мыслимые и немыслимые блага, если те займутся именно их участком в первую очередь. Так как в суете перестройки производства требовалось как всегда все и сразу, то возможности для маневра были, чем пролетарии и пользовались. Учитывая, что сварщиков было всего двое, а точнее, я и мой ученик, правоверный комсомолец Петр Семенович Милов, проблема была только в последнем, он первое время ни в какую не хотел соглашаться, когда нормировщики закрывали на него по две, а то и больше, в зависимости от работы, нормы. Положение спасло только то, что был мой ученик изрядным бабником. Да мои уговоры, мол, не нужны тебе деньги – в детдом отдай. Давил на чувствительную струнку, случайно узнав, что мой подопечный был в прошлом беспризорником и детдомовцем. Тоже мне – Деточкин поневоле.

Да и легально мы зарабатывали будь здоров, планов было громадье, и мы практически ежедневно работали сверхурочно, по две смены подряд. Я при этом вообще домой не уходил, ночуя прямо на заводе, заявляясь в Нагатино только раз в пять дней, попариться в баньке вместо заводского душа да прошвырнуться за необходимыми покупками. Помогать Полине по двору в ноябрьскую слякоть было особо нечего. Мой же напарник бегал ночевать к подругам, живущим поблизости, и в общежитие тоже не наведывался.

В конце месяца к нам, уже осоловевшим от работы, под вечер, подскочил хлопчик и шепнул пару слов Петру. Тот чуть косынку, которую мы пытались присобачить к каркасу ворот цеха, не выронил, переменившись в лице.

– Что случилось, Петя? – с усмешкой спросил я. – Разлюбила?

– Все у тебя, Петрович, бабы на уме! Из комсомола меня хотят исключить!

– Ой ты, епишкин козырек! Натворил чего?

– Натворил! За месяц на недельных собраниях ни разу не был!

– Всегото? Я уж думал – ты взносы не платишь, скряга, – подковырнул я беззлобно. – Исключить ведь только на собрании могут, так?

– Ну да.

– Когда? В смысле, собрание.

– Завтра вечером уже. Что делать, дядя Семен?

– Нашелся племянничек! Я тебя на пятнадцать лет только старше! – отбросив шутливый тон. – Вместе пойдем, есть мне, что там сказать.

На следующий день, отложив все сверхурочные работы и приведя себя после смены в порядок, на пару шагали к заводскому клубу, где и проходили комсомольские сборища, а по выходным крутили кино. Выкурив по трубочке на крыльце, – Петя старался подражать наставнику и обзавелся своей в первый же выходной, к тому же это производило благоприятное впечатление на женщин, – прошли в зал, где было уже полно молодежи. Меня по пути никто не остановил и не поинтересовался, что ветерану Куликовской битвы нужно. На сцене, как и положено, стол, накрытый красной материей и теплая компания активистов за этим бруствером.

Собрание началось с докладов и обсуждения политики ВКП(б), коллективизация, индустриализация и борьба с троцкизмом. Ничего нового и интересного для меня в этом не было. Индустриализацию я проводил собственными мозолистыми руками. Коллективизацией мне все уши в выходные прожужжала Полина: раскулачивание в Нагатино уже набирало обороты, и ее очень интересовал вопрос, вступать в колхоз «Красный огородник» или нет. А в борьбе с троцкизмом я все равно ничего не понимал, и фамилии отлученных от партии по этому признаку для меня ровным счетом ничего не значили. В общем, начал самым позорным образом засыпать, хорошо, что Петя приглядывал за мной и вовремя пихал локтем. Наконец полуотключенный мозг выделил в нескончаемом потоке слов фамилию Милов, и я, сделав над собой усилие, мобилизовался. Слово держала молодая особа посредственной наружности, но полная внутренней ярости, сидевшая тихомирно до того в президиуме. Или как это здесь называется?

И чего она так разоряется? Подумаешь – пропустил шесть собраний подряд. Это разве «систематически»?

– Петя, дорогой, а скажи мне, – спросил я напарника, желая получить подтверждение догадке, – ты ее, часом, не того? Ну понимаешь…

– Это она меня чуть не этого! Еле убежал!

– Понятно, нет никого мстительнее отвергнутых женщин, – сказал я задумчиво. – А уж эта! Соплюшка совсем, а уже мегера.

Петра вызвали из зала пред светлы очи всего коллектива – прямо на трибуну, держать ответ. Мда, электрод Милов с грехом пополам держать уже мог, а вот ответить на обвинения ему было нечего.

– Я… Мы… Больше не повторится… – Тьфу ты, тухлый овощ, слушать противно!

– Кто имеет сказать в защиту Милова? – раздалось из президиума, ну прямо – «все татарин, кроме я».

Я поднялся со своего места и, набрав, сколько мог, воздуха, как можно внушительнее изрек:

– Я буду говорить!

– А вы кто, товарищ, будете?

– Пролетарий я, мастер и наставник этого Демосфена недоделанного.

После слова «этого» я значительно сбавил голос, но со сцены все равно указали.

– Попросим непонятными словами не выражаться! Мы не на корабле!

– Хорошо, хорошо. Мне отсюда можно, или к вам забраться?

– Говорите с места, может, еще защитнички найдутся, – это ввернула та самая дурнушка, убивая на корню желание возможных заступников выделяться.

Что ж, приступим.

– Товарищи комсомольцы! Как вы все знаете, коммунистическая партия, под мудрым руководством товарища Сталина, взяла курс на построение коммунизма в отдельно взятой стране, одобренный большинством голосов на съезде. Как должны воспринимать эту установку настоящие комсомольцы, молодые и энергичные последователи учения Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина? Безусловно, как руководство к действию! Именно так и принял ее товарищ Милов, работая по две смены каждый рабочий день! На своем, не побоюсь этого слова, боевом участке, товарищ Милов приближает построение коммунизма ровно в два раза быстрее, чем это запланировано, исходя из возможностей среднего пролетария! Почему так происходит? Потому что товарищ Милов далеко не средний пролетарий, а я бы сказал, не погрешив против истины, ударник коммунистического труда! Если бы каждый работал так же, коммунизм в СССР был бы построен ровно в два раза быстрее! И даже еще быстрее, так как за смену товарищ Милов вырабатывает две нормы и более! И выполняет товарищ Милов свою работу так, что ни у кого язык не повернется сказать, что сделано плохо. Наоборот, все начальники цехов нашего завода постоянно выражают комсомольцу Милову благодарность за проделанную им работу. Вполне понятно, что комсомолец Милов, занятый построением коммунизма, не всегда имеет возможность посещать комсомольские собрания. Между двумя возможностями – отработать дополнительную смену или поучаствовать в собрании – он без колебаний выбирает ударный труд. Почему так происходит? Потому, что товарищ Милов предпочитает быть комсомольцем, а не только им числиться! Многие ли из вас являются настоящими комсомольцами под этим углом зрения? Если вы проголосуете за исключение товарища Милова из рядов комсомола, он комсомольцем не на словах и бумаге, а на деле быть не перестанет. А вот каждый, кто проголосует за это, навредит товарищу Милову, следовательно – создаст помеху построению коммунизма. Как назвать человека, на словах выступающего за коммунизм, а на деле вставляющего ему палки в колеса? Комсомольцем? Нет, болтовня и вредительство – отличительный признак троцкиста! У меня все.

Едрен батон, хоть и готовил эту речь заранее, вспоминая слышанные ранее в прошлом мире и выбирая подходящие обороты, проговаривал ее потихоньку про себя, но такие выступления мне совсем непривычны, во рту будто песку насыпали. Водички бы сейчас попить! Пока я так размышлял, в зале царила гробовая тишина, комсомольцы, скрипя шестеренками, переваривали полученную информацию и пытались понять, как на нее отреагировать. Первой нашлась дурнушка и начала яростно выкрикивать, прямо сидя в президиуме.

– Да как Милов может линии партии следовать, когда он ее и не знает вовсе?! Правильные установки даются именно на комсомольских собраниях, а Милов их не посещает!

Тут, к счастью, Петя тоже не лопухнулся и начал на память цитировать повестки дня и решения пропущенных собраний.

– Да ладно, Петр! Верим тебе, что знаешь. А ты, Машка, просто хочешь ему навредить, раз он на тебя не смотрит. Но тут дело политическое уже получается! – Председатель на секунду задумался и продолжил: – Предлагаю вопрос об исключении комсомольца Милова с повестки дня снять. Кто «за»?

Всегда замечал, что по предложениям руководства, любого, «за» голосуют гораздо охотнее, чем «против». Тут же вообще все было единогласно. «За» проголосовала даже девушка Маша, просто потому, что так она избегала повышенного внимания к личной ее заинтересованности в судьбе Петра.

На собрании мне уже делать было нечего, и я потихоньку вышел, рассчитывая за часполтора дойти по замерзшей Москвереке до дома и в които веки переночевать там в будний день.

Эпизод 2

– Ой, Семен! – Полина всплеснула руками, выглянув на улицу на скрип шагов по свежему снегу. – Ты чего пришелто?

– Живу я здесь. Али забыла? – ответил я устало. Все тропинки замело, и приходилось идти по снежной целине, что изрядно меня задержало. – И жить буду еще два дня. А потом уйду, не волнуйся. Михалыч мне уже выбил койку в общаге как ценному работнику, можно хоть завтра переезжать.

– Сем, да ты в дом проходи, ужин еще не остыл, поешь.

Хозяйка была както подозрительно ласкова, чего я раньше за ней не замечал. Скорее, нормой было то, что мы постоянно цапались. Не говоря ни слова, я прошел в избу, разделся, умылся и сел за стол. Меню приятно порадовало, особенно в контрасте с заводской кормежкой. Тут тебе и курица жареная с картошкой, и зелень, и огурчики соленые. Хозяйка без меня явно не голодала.

– А я вот все время на тебя готовлю, как уговаривались, – Полина чуть ли не ластилась. – Думаю, может, придешь? Сема, может водочки налить?

Последний вопрос меня сразил наповал. С чего бы это такое неслыханное внимание к моей скромной персоне? Эта подруга явно от меня чегото хочет и лучше уж сразу выяснить, чего именно.

– Говори.

– Сем, ты бы не уходил, а? – Поля сказала это тихим и настолько жалобнопросительным голосом, что я почти поверил, что именно я, сам по себе, ей и нужен.

– Обговорили же все еще месяц назад. Чего непонятного? Меня твои условия не устраивают, ты меня тоже не устраиваешь. Смысла оставаться нет.

– Сем, а Сем? Да бог с ними, с деньгами. Ты оставайся, ладно?

А вот это уже ни в какие ворота не лезет! Я ее целый месяц ушлой мошенницей считал, а ей даже денег не надо! И в чем подвох? Молча посмотрел на хозяйку долгим оценивающим взглядом так, что она покраснела. Да, где та болезненная бледность месячной давности? Полина за последнее время прямо расцвела. Понятное дело, если так каждый день питаться, как я сейчас ужинаю, за месяц можно и узника Бухенвальда откормить. А харчи, стало быть, мои. Занятно.

– Поль, а скажи мне, чем ты этот месяц занималась? Чем зарабатывала?

– Так нет работы никакой, дома сидела. Сейчас и нанятьсято ни к кому нельзя, боятся все. Раз работников хоть зачем нанимаешь, значит – кулак. Враз все опишут и вышлют куда Макар телят не гонял. А в колхоз идти, так там трудодни отрабатывать какието надо, а оплата только со следующего урожая.

– Стало быть, если я уйду, тебе и жрать нечего будет? – спросил я ровным голосом, сознательно провоцируя хозяйку, которая всю жизнь както прожила одна, без посторонней помощи. И провокация удалась на славу!

– Вот только не думай, что без тебя не проживу! Благодетель нашелся! Да скатертью дорога! Катись колбасой куда хочешь! – Полина чуть не подпрыгивала, выкрикивая эти слова, а потом неожиданно расплакалась. Я был готов к взрыву эмоций в любой форме, поэтому так же спокойно, как и прежде, продолжил:

– Вот видишь, Поля, плохо мы с тобой ладим, цапаемся постоянно. А знаешь почему? Стерва ты натуральная, иначе не скажешь. Детей у тебя нет, а без детей бабы стервенеют. Все прошлым живешь, мужа уж четырнадцать лет как нет, могла бы снова замуж выйти. Ты баба еще вполне себе ничего.

– Ничего, то есть – ничего особенного?

– Ты прекрасно понимаешь, что я сказал, не придуривайся.

– Да? А почему же ты тогда меня вовсе не замечаешь? Все мужики как мужики – думают раз вдова, то и побаловать можно! А этот только в первую ночь, да и то с какойто ерундой!

– Хочешь сказать, что ты к моим кошмарам отношения не имеешь?

– Это само собой получается, когда боюсь или злюсь, давно заметила. Просто научилась этим пользоваться.

– А меня стало быть не боишься?

– Нельзя тебя бояться, дом сожжешь к чертовой матери, приходится в руках себя держать.

– А прежние постояльцы как же? Неужто никто к тебе вопросов не имел изза баловства твоего?

– Отчего же, ломились ночью, как и ты, только у них совсем другое на уме было, я их не пускала, а боялась и злилась еще больше. Дольше двух дней ни один не выдерживал.

– Ага, ты, значит, и не злишься на меня вовсе, мне это только кажется? Врать когда научишься?

– Злюсь, и еще как! Только не по ночам. Сначала трудно было, а потом привыкла, что ли, да и трудно стало злиться на тебя, никакого вреда от тебя нет. Да и заявляешься редко.

Я сидел и задумчиво смотрел на Полину, открывая ее для себя заново, будто видел в первый раз. Да, в общем, так оно и было, ведь при обычных наших пикировках на нее лишний раз и глаза поднимать не хотелось, а сейчас, наряду с новыми гранями ее внутреннего мира, я подмечал детали, на которые раньше просто не обращал внимания. Вот вижу, у нее сполз с головы неизменный платок и изпод него показались сильные, слегка вьющиеся светлорусые волосы. Вот она моргнула, взмахнув своими длинными, прямотаки лошадиными ресницами, спрятав на короткий миг пронзительно голубые глаза, вот разомкнулись бордовые в свете свечей, маленькие пухлые губы, впустив в высоко поднявшуюся грудь глубокий вдох. И почему я раньше этого не замечал? Мысли заметались, и голова плавно утратила ведущую роль, уступив ее месту пониже пояса.

– Поля, иди ко мне, – очень ласково, осторожно, словно боясь спугнуть, и одновременно просительноповелительно сказал я.

Полина словно застыла в нерешительности, но когда я встал, потянулась ко мне и прижалась всем телом, спрятав голову у меня на груди. Нежно поцеловав ее розовую мочку, погладил по голове, сдвигая платок на спину. Она, отвечая на ласку, подняла лицо, и я почувствовал ее теплое дыхание. Еще миг, и наши губы сомкнулись, в голове зашумело и закружилось, сердце так забило изнутри в грудную клетку, словно хотело оттуда вырваться, и я полностью потерял над собой контроль.

– Вот дура! – брякнула Поля много времени спустя, бесцеремонно выпихивая меня из кровати и сдергивая испачканное кровью белье, абсолютно не стесняясь при этом собственной наготы.

– Чего? – Я непонимающе уставился на это представление, с трудом приходя в себя.

– Так получилось, Семка, что ты у меня первый. Извини.

– За что? Постой, ты же замужем была!

– Повенчаться успела, как и на своей свадьбе погулять, а остальное – увы. Не хочу рассказывать.

– И что, так и никогда ни разу?!

– Я и говорю – дура.

– Точно.

– Ах, Семка! Я так тебя люблю! Всегдато ты мне правду скажешь, душой кривить не будешь… – Она счастливо засмеялась и, повиснув на мне, впилась в мои губы.

Вот и пойми поди этих баб!

Эпизод 3

Утро на заводе началось с неприятного сюрприза, заставившего меня изрядно напрячься. Причем я даже не прошел еще через проходную, застряв в толпе, скучковавшейся на улице возле стенда со стенгазетой.

– Семен! – это Михалыч высмотрел меня и теперь машет рукой. – Иди глянь, что твой Петька учудил!

Подойдя к стенду мягко раздвинув лиц, гораздо менее заинтересованных, чем я, увидел статью на четверть общей площади «Комсомольского листка». Так почитаем. Комсомолец, ударник и просто красавец, ну это я им еще вчера сказал. На сколько, на сколько план перевыполнил? Петька придурок! Не мог поскромнее сказаться! Да перед ним даже Стаханов нервно курит в сторонке! Вернее, будет курить, лет через пять. Да он, оболтус, всех под монастырь подведет! И меня в первую голову! Сейчас как пить дать какаянибудь контролька с рулеткой припрется, длину швов замерять и объем работы оценивать! Одна надежда только на то, что мы за месяц столько наварили, в прямом и переносном смысле, что мерить замучаются, да и подлезть теперь далеко не везде можно.

Ну только попадись мне, Петька! Хвост к едрене матрене оторву, хвастать нечем будет!

Так, что там дальше пишут? Что?! «Комсомольское собрание выходит с предложением руководству завода о назначении Петра Милова бригадиром сварщиков». Мля! Это что, битый небитого везет, или как?

Михалыч, глядя на меня, ржет в голос. Другие работяги, для которых первым предметом шуток была именно наша парочка, в первую очередь изза фамилий, тоже покатываются со смеху и подкалывают кто во что горазд. Ну Петька, доберусь до тебя!

Полчаса беготни по заводской территории с электродом в руке, изредка достававшим таки до задницы виновника торжества, перемежавшиеся выкриками про захребетников и политический момент, как ни странно, вернули мне расположение духа.

– Ну и что делать будем, бригадир целого меня, блин, недоделанный? – спросил я у подопечного, выпустив наконец пар.

– Петрович, да все как раньше останется! Я тут вообще же ни при чем, это все актив! – пытался оправдаться Петька. – Сам подумай, кто будет ученика бригадиром над мастером ставить?

К сожалению, машина пропаганды, с трудом проскрежетав колесами и сделав один оборот, свидетельством чего был приказ о новом назначении Милова, раскручивалась все сильнее и сильнее. Я поначалу плюнул на это, моей работе не мешало, но уже через два дня был поставлен в крайне уязвимое положение. Дело в том, что одним, далеко не самым прекрасным утром Милов привел с собой еще шестерых новоявленных сварщиков, уже облаченных в рабочие робы и укомплектованных масками. Всей глубины задницы даже я поначалу не осознал, пока Милов не представил мне всех по именам, среди которых оказались Валя, Катя и Маша. Да, да. Та самая активистка.

– Вот, полюбуйся, Семен Петрович! – довольная физиономия Петьки не вызывала иных чувств, кроме холодной ненависти. – Нашему полку прибыло. Комсомольский актив принял решение сформировать добровольную ударную бригаду, чтобы поддержать наш почин и участвовать в строительстве коммунизма настоящим образом!

– Петя, малыш, а ты их предупредил, что пи… голосовать – это не мешки ворочать?

– Вы, товарищ, полегче, полегче, – это Маша решила устроить из производственного процесса митинг. – Мы тут все отдаем себе отчет, что будем много работать, как товарищ Милов. И все мы здесь добровольцы! Мы сами решили, раз на заводе сварщиков не хватает, перекрыть это узкое место, обеспечив выполнение и перевыполнение плана!

– Что ж, не будем зря болтать. Сварные – шаг вперед!

– А, что это вы, товарищ, раскомандовались? – Машка опять ввернула свои пять копеек. – Бригадир – комсомолец Милов, а вы вовсе в нашей комсомольской бригаде беспартийный. Еще командует он!

Припомнив молча все мыслимые и немыслимые матерные выражения, я взял Петю под локоток и аккуратно отвел в сторонку от насторожившихся ребят.

– Ну что, друг мой ситный? Приплыли? Что делать будем, бригадир? Ты хоть понимаешь, что будь они даже настоящими сварщиками, аппаратто на заводе всего один? Мы с тобой, полтора работника, целый месяц кроме дуги ничего не видели, да приписано нам вдвое. Теперь же от нас, тех же полутора работников, да на бумаге еще шестерых в придачу, уже не четыре, а шестнадцать норм потребуют, дурья твоя башка! Одним аппаратом, рекордсмен, мля! А чтобы просто нормального сварщика из грамотного ученика подготовить, не меньше полугода надо! Это что, мне полгода нагора по шестнадцать норм выдавать, вас, болтунов, попутно обучая? А знаешь что, Петр? Возьму расчет, и поминай, как звали!

– Семен Петрович, да как же так! Если мы провалимся, это какой же урон всей комсомольской организации получится! Все ж пальцами тыкать будут и болтунами называть!

– Вот, Петя! А потому, иди, объясни своим орлам и прочим пернатым, от кого сейчас авторитет комсомола зависит.

Петиных объяснений хватило ровно на то, чтобы сказать.

– Слово имеет товарищ Любимов.

И пришлось уже мне иметь слово, а потом и дело с этими энтузиастами. Обрисовав в красках и запахах, как и Петру, перспективы их самостоятельной ударной работы, тут же, пользуясь временным шокирующим эффектом, разделил бригаду на две неравные части. Первую, из четырех парней во главе с бригадиром отправил варить фермы, что было на тот момент самой простой из доступных работ. Варил, конечно бригадир, причем впервые самостоятельно. Девушек же, как предположительно более бойких, послал по политической линии. В смысле в партком, выбивать дополнительные сварочные аппараты. С четкой установкой – хоть крадите, но чтоб через неделю все было.

Сам же, скрепя сердце, пошел уламывать начальников переоборудуемых цехов поставить в план какиенибудь самые простые сварочные работы, для производства которых требовался минимум квалификации, чтоб только электрод из рук не падал. И опять торговал при этом своими руками, обещая лично заняться в первую очередь тем цехом, где дадут наибольший объем работ моим горесварщикам. То есть организовал всю ту же махинацию с учетом работ, только по иной схеме.

Вернувшись к парням, которые, к моему удивлению, умудрились какимто чудом за время моего отсутствия ничего не напортачить, оставил, на мой взгляд, самого заинтересованного и занялся с ним вплотную, рассказывая, показывая и давая самостоятельно попробовать. Остальных же отправил делать макеты держателей с утяжелением сразу на всю бригаду. Уже во второй половине дня вся ударная комсомольская бригада, кроме тех счастливцев, которые попеременно отдыхали, работая со мной, рисовала на снегу прямые линии зажатыми в тяжелых рукоятках ивовыми прутиками. На теорию я оставил только перекуры и перерывы на еду. Надо отдать должное комсомольцам, которые, несмотря на шуточки и подначки, упорно учились, как бы смешно это со стороны не выглядело. Я даже потеплел к ним сердцем и сумел поощрительно выдавить из себя после долгих шестнадцати часов совместных мучений.

– А вообще, вы ребята – молодцы. И поступаете правильно, надо за все браться и тогда все будете уметь. Только прошу вас человеческим языком – не берите на себя больше ничего, хотя бы пока эту кашу не расхлебаем.

Ответом мне были семь вымученных улыбок и обещание никаких решений без меня не принимать. Напрасно только я на это надеялся, ибо уже через пятидневку прочел в «Правде» статью, что ударная комсомольская бригада товарища Милова и примкнувший к ним пролетарий Любимов, приняли обязательство перевыполнить план в два раза. На мой немой вопрос Машакрасавица ответила серьезным голосом:

– Понимаешь, Петрович, от нас здесь уже ничего не зависело, это дело политическое.

Эпизод 4

Как ни странно, за прошедшие с начала комсомольского приключения две старорежимные недели, свободного времени у меня стало гораздо больше. И это несмотря на то, что я проводил на заводе попрежнему по две смены подряд. Сложных работ было не так уж много, да и в большинстве случаев я проваривал только самые ответственные участки, оставляя доделывать комсомольцам, которые старательно постигали азы профессии прямо на производстве, сняв с меня всю нагрузку несложных, но объемных работ. Ничего, пусть руку набивают. Пока, пятидневку назад, нам не прислали еще два аппарата, мои подопечные отнюдь не гнушались рисовать прутиками на снегу, сначала прямые линии, потом и геометрические фигуры. Вершиной в этом деле, как им казалось, были идеально ровные круги и эллипсы. Но я и здесь сумел их удивить, предложив скатать снежный ком и рисовать на нем. Даже потом изредка можно было наблюдать, как новоявленный сварщик, смущенный сложной формой детали, лепил ее сначала из снега и понарошку «проваривал», репетируя реальную работу. Теорию же они тоже изучали крепко, посвятив этому выходные дни и занимаясь совместно по книгам, взятым в библиотеках. В будни же, во время перекуров, рассказывали мне пройденный материал. Надо честно признаться, что и я сам из их рассказов почерпнул немало полезного, выясняя потихоньку авторов и названия. Потом только оставалось заказать эти книги Полине, которая с удовольствием занималась их поиском на развалах.

Конечно, план первых двух недель мы полностью провалили, но рассчитывали к концу декабря месяца разойтись вровень или даже чуть перевыполнить. Но ято знал, что заслуга здесь в основном не работников, а работодателей.

Тем не менее машина пропаганды крутилась, уже не замечая нас совсем и забыв как отработанный материал. А по стране во всю ширь разворачивалось движение ударников, предвосхитив стахановское моего мира на пятилетку. Хорошо это или плохо, я оценить с высоты своего положения не мог, но это стало какимто массовым психозом, и вполне уравновешенные люди вдруг стали вкалывать как проклятые. Все шло к тому, что автозавод запустит свой конвейер гдето в середине весны. И было както странно ощущать, что спусковым крючком во всей этой истории был я, а началась она и вовсе с неудачного любовного приключения молодого балбеса, которого балбес средних лет решил отстоять, просто потому, что своих в беде не бросают. Впрочем, насчет неудачности любовного приключения я, кажется, поторопился. Маша – девочка настырная и решительная, чувствую – Петьке не устоять.

Эпизод 5

Мои же дела, в смысле решения главной задачи, никак не двигались. Вжиться в мир мне вроде удалось, вот только не проходило щемящее чувство, будто я теряю время. Все, что я делал, было както случайно, теперь мне нужно было четкое планирование, а ближайшая цель была уже определена. Мне абсолютно необходимо было както выдвинуться, заработать авторитет, избегая при этом по возможности партийной вертикали, ибо на «политических» я, по опыту общения в этом мире, смотрел как на психически больных людей, с опасением и жалостью. Сама мысль бултыхнуться в этот котел и вариться в нем была для меня внутренне неприемлема. Оставалось только выдвигаться по промышленнотехнической линии и хороший задел в этом направлении, в виде карабина «Сайга», у меня уже был.

Ну что ж, будем становиться конструктором стрелкового оружия, пользуясь по максимуму наследием Михаила Тимофеевича, а заодно и Евгения Федоровича, так как единственный доступный патрон – 7,62x54 от винтовки Мосина. План мой был простой – воспроизвести югославскую «Заставу», используя ствольную коробку «Сайги», то бишь АК, и ствол с поршнем и толкателем от СВД, который я надеялся сделать по памяти, благо дел с боевой стрелковкой в прошлом имел изрядно.

Еще собираясь переезжать от Полины, я разобрал все свое крупногабаритное оружие, разумеется, кроме меча, который так и остался висеть на стене, и пронеся по частям на завод, спрятал в десятке мелких тайников на его территории. Теперь нужно было потихоньку воспроизвести его из местных материалов и на имеющемся оборудовании. За сам процесс изготовления я вовсе не боялся, делали же в мое время этот же самый механизм в пакистанских мастерских, а тут у меня целый автозавод с опытным цехом. Единственное, что я не мог здесь изготовить, так это нарезной ствол, поэтому для начала решил ограничиться действующим гладкоствольным макетом, чтобы убедиться в работоспособности винтовки.

Поначалу я мучился в одиночку, потихоньку копируя детали и воспроизводя их из доступных материалов, составляя вместо чертежей эскизы с размерами. И если со штампованными из листа деталями проблем не было – их я гнул и чеканил из жести, включая ствольную коробку, то детали сложной формы, такие, как затворная рама и сам затвор; потребовали изобретательности. Дело в том, что оригиналы я, разумеется, показать никому не мог, как и воспроизвести самостоятельно. Поэтому пришлось сначала отливать восковые копии, что тоже было непростым делом, затворную раму, к примеру, собирал из нескольких частей на проволочных шпильках. С этими заготовками пошел на поклон к краснодеревщикам, которые, почесав в затылке и поинтересовавшись, что это такое, сделали точно такие же деревянные. Помогли они и по другим мелочам, включая обрубок ствола с патронником, в точности соответствовавшим трехлинейной гильзе. На четвертый день, собрав весь этот конструктор воедино на мягких пружинках, попробовал, как работает механизм со стандартным патроном, в качестве которого выступала подобранная в тире «Динамо» стреляная гильза с вставленной в нее деревянной пулей. По итогам выяснилось, что боеприпас на подаче болтается и утыкается, пришлось вносить изменения. Наконец, все заработало как надо.

Со стволом же были совсем другие мучения, образца я не имел, приходилось делать деревянный макет на глаз и на ощупь. Кто видел, как это в деталях происходило, не могли сдержать усмешку – мастер, только что требовавший исключительной точности, мерил макет ладонями и пальцами, ощупывая и так и так, рассматривая со всех сторон. Конечно, воспроизвести в точности не получилось, да это и не нужно было, ведь ствол поставлю все равно новый и при выстреле будет вибрировать посвоему, но вышло похоже.

При воплощении же в металле участие принимал чуть не весь опытный цех, выкраивая для этого время перекуров и оставаясь после работы. Весть о том, что Любимов придумал автоматическую винтовку, разнеслась со скоростью сарафанного радио в деревне, всем было исключительно интересно. И я старался этот интерес подогревать, особенно у специалистов, кто был абсолютно необходим, в том числе и материально.

Порой споры по какойнибудь детали доходили до крика, и здоровые мужики горячились как мальчишки, доказывая, что именно он сделает либо лучше, либо проще, либо быстрее. А чаще всего – все вместе. Самым заметным внешне итогом этих споров стала штампованная ствольная коробка, опыт изготовления рам АМО не пропал зря. В итоге получилось нечто весом за четыре килограмма без патронов, которые еще предстояло найти для пробного отстрела.

Разрешилось это затруднение самым драматическим для всех участвующих образом. В тот самый распрекрасный момент, когда все, кому винтовка была интереснее жен и детей, оставшись после смены, собрали макет и я стоял, прикладываясь к нему и так и этак, рисуясь перед остальными, в цеху раздался резкий крик.

– Никому не двигаться! Руки вверх!

Я от неожиданности аж присел, задрав одновременно вверх руки с зажатой в них винтовкой. Поза была весьма живописной, впрочем, другие выглядели не лучше. Пока мы дружно тупили, люди в синих шинелях, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, не только взяли под контроль все выходы из цеха, но и окружили нас плотным кольцом.

– Терентьич, ты чего? – Евдокимов удивленно уставился на начальника отделения заводской охраны.

– Не Терентьич, а начальник отделения ведомственной милиции завода ГАЗ № 1 Поздняк! Вы все задержаны за незаконное изготовление оружия!

Твааю мать! Идиот, ежу же понятно, что в любом государстве изготовление боевого оружия регламентируется! А этот усатый доволен, врагов советской власти поймал, сцуко! Блин, да весь завод знал, чем мы здесь занимаемся! Мог же почеловечески подойти и предупредить. Нет, мелкая душонка, дождался, пока соберем, и задержал! Чтоб тебе за это благодарность с занесением в грудную клетку выписали!

– Какого такого оружия?

Дух противоречия и привычка, выработанная общением с ментами XXI века, сделали свое дело.

– А того самого, гражданин Любимов, что ты в руках держишь!

– Аааа… Так это не оружие, это всего лишь макет винтовки, – сказал я облегченно. – Терентьич, будь человеком! Ведь мы это не со злым умыслом, эта винтовка РККА нужна, для нее стараемся.

– Молчать! Этот, как ты говоришь макет, подпадает под категорию огнестрельного оружия «Б», то есть «образец, могущий быть использованным для вооружения РККА и РККФ», сам сказал. В любом случае незаконное изготовление любой категории оружия – уголовная статья, штраф до тысячи рублей или принудительные работы на полгода, с конфискацией предмета преступления.

– Да я же говорю – макет! Он гладкоствольный! – Слава Богу, вразумил не торопиться! – Поэтому никак не может быть в настоящем виде использован для вооружения РККА! Да к тому же не стрелял ни разу! Значит – не оружие!

– Не оружие, говоришь? – Поздняк почувствовал подвох. – Сейчас проверим. Селиверстов! Забери винтовку!

Опытный образец пришлось отдать. Неужто он сейчас из него стрельнуть попробует? Я бы не решился, сначала бы со станка за шнурок дернул.

– Как работает? – точно, собрался стрелять, только не сам, не дурак, другому прикажет. Попробуем на этом сыграть.

– Товарищ милиционер, предупреждаю, это всего лишь макет, он на стрельбу не рассчитан, покалечитесь.

– Вводишь органы в заблуждение, Любимов! Отстреливать ты его сам собирался, – опаньки, да у нас стукачок. Делать нечего, пришлось вкратце рассказать, как обращаться с винтовкой, впрочем, хватило рассказа о заряжании, после чего меня прервали.

– Хватит. Селиверстов, заряди одним патроном, – Поздняк явно какуюто подляну задумал.

– Есть! Готово.

– Любимов, на выход! Предупреждаю, дернешься – стрелять буду… – все это начальник отдела милиции говорил, неспешно доставая из кобуры наган и направляя его на меня.

Мы вышли на свежий морозный воздух, солнце село позимнему рано, и теперь снег искрился в желтоватых лучах электрического фонаря, вывешенного на столбе рядом с воротами цеха. Подняв лицо к небу, я увидел близкую россыпь звезд и подумал про себя, что в загаженном смогом мегаполисе сквозь ночную иллюминацию моего родного времени такую красоту не разглядеть, только далеко за городом если. Как житьто хочется!

– Бери! Стреляй в сугроб! – чегото подобного я и ожидал. Не говоря ни слова, взял винтовку и щелкнул предохранителем. Подумалось, что пожелать самому себе? Если винтовку разорвет, это будет удачей или нет?

– Чего застыл как истукан? Стреляй!

Да где наша не пропадала! Вытянул оружие на одной руке, заслонившись другой, и нажал на спуск.

Щелк! Это что ж за твою мать? Почему не стреляет? Передернул затвор, подобрав выпавший патрон. Зарядил и попытался еще раз выстрелить – тщетно!

– Ну что? Убедился? – пробормотал я некстати севшим голосом, полностью занятый своими мыслями.

– Извините, товарищ Любимов, ошибочка вышла, – с досадой выдавил Поздняк. – Бывайте.

– Стой! – я вынырнул в реальность. – Какие бумаги нужны?

– Что?

– Какие нужны бумаги, чтобы работу продолжить?

– А… Разрешение органов ГПУ. Пиши заявление, передам наверх – рассмотрят.

Шатающейся походкой возвращаюсь в цех, который уже покинули доблестные работники народной милиции. Рабочие смотрят на меня угрюмо, а мне все равно, винтовкато так и не выстрелила. Этой своей печалью я и не преминул поделиться.

– Твое счастье, Левша, чтоб тебя! – разом выразил мысли всех присутствующих Евдокимов. – Это ж надо! Полгода без получки! И это в лучшем случае! Да я б тебя угробил сразу, никакая милиция не отбила б!

– Виноват, простите, но кто ж знал? Мы что, каждый день тут оружие собираем? Впредь наука. Давайте разберем, посмотрим, что случилось?

– Я те посмотрю! Под монастырь нас всех подвести хочешь?! – Михалыч вышел из себя. – Домой ступай! И чтоб за винтовку, пока бумаги не выправишь, не брался!

Эпизод 6

Волокита с документами заняла едва ли не больше времени, чем само изготовление опытного образца. Однако теперь это все было оформлено как инициативная разработка и даже одобрено руководством завода, которое, правда, распорядилось заниматься ей только в сверхурочное время, как непрофильной, и только за свой счет. От имени завода удалось только выписать из Тулы стволы, да и то, деньги для оплаты этого заказа пришлось собирать с помощью моих комсомольцев как добровольные пожертвования на нужды обороны.

Разобрались мы и с причиной нашего неслыханного везения, виновником оказался ударник, который я решил сделать немного толще и другой формы, опасаясь за качество металла. Он застрял в отверстии зеркала затвора, которое осталось прежним, и не смог с достаточной силой наколоть капсюль. После устранения этой оплошности макет исправно стрелял, причем практически в любых условиях, в каких может оказаться оружие на фронте, полностью подтвердив репутацию системы Калашникова. Получив положительный результат, мы принялись за изготовление опытной партии. Опытной в том смысле, что она вся ушла на различные эксперименты.

С прибытием из Тулы заготовок стволов началась эпопея с их подбором методом тыка. Дело в том, что присланные стволы были изготовлены по образцу стандартных трехлинейных, их стенки, даже на глаз, были толще стенок ствола СВД. Поэтому все мои выкрутасы с измерением длины ладонями оказались бессмысленными. Пришлось отстреливать, применяя сверхбыструю киносъемку, чтобы определить точки, где расположить газоотводный канал, прицельные приспособления и крепление штыка. Этот способ оказался единственным мне доступным, так как никаких иных приборов, позволяющих получить полную картину вибрации во время выстрела, не было. Навел же меня на мысль использовать «важнейшее из искусств» отрывок из прочитанной в детстве биографии Дегтярева, где он, примерно в это же время, доводил таким образом до ума пулемет ДА.

Получилось в итоге чтото напоминающее СВДС, с более коротким и толстостенным стволом по сравнению с оригинальной СВД. Мой взгляд, конечно, резало подобное скрещивание ужа с ежом, но стреляла же исправно югославская «Застава», в которой введением более подходящего для винтовочного патрона «мягкого» газоотводного механизма даже не заморачивались.

Попутно создавался и ручной пулемет с еще более толстым стволом на сошках и дисковым магазином на 63 патрона, наподобие ДТ, но присоединяемым снизу. Я, конечно, понимал, что пулемету нужно ленточное питание, но металлических лент сейчас в СССР не применяли, только холщовые, а с ними и два человека с Максимом непрерывный огонь не всегда могли обеспечить. А главное – требовалась совершенно другая конструкция оружия, а я ПКМ захватить с собой для образца както не сподобился. Что, впрочем, не помешало мне позаимствовать систему охлаждения ствола «Печенега». В итоге вышел этот мутант РПК в семь кило, без патронов, легче ДП почти на полтора килограмма. Со снаряженным магазином контраст, правда, был меньше.

Много времени потребовала пристрелка оружия и изготовление прицельных приспособлений, в основном изза того, что по зимнему времени стрелять посветлу я мог только в свои выходные, чем и занимался в компании милиционеров, которые в виде компенсации за устроенную нервотрепку и обеспечивали заводские испытания. По их рекомендациям тоже вносились мелкие изменения, касающиеся эргономики.

После многих усилий, отобрав три лучшие по кучности винтовки и пару пулеметов, группа в единственном лице главного конструктора Любимова и четырех милиционеров из отдела заводской охраны выехала в Солнечногорск, на курсы «Выстрел», к месту проведения конкурса 1930 года на автоматическую винтовку для вооружения РККА. Ради такого случая мне пришлось взять в начале марта отпуск за свой счет. В своей победе в этом конкурсе я абсолютно не сомневался, точно зная, что до 1936 года ничего стоящего на смену винтовке Мосина не сделают, и мысленно прокручивал все положительные моменты принятия на вооружение в 1930 году автоматической винтовки на основе конструкции Михаила Тимофеевича. Действительно, за десять лет их наклепают – мама не горюй! Попутно будет технология изготовления совершенствоваться. И к началу новой большой войны наша армия будет иметь перед любым противником преимущество, хотя бы в индивидуальном оружии. Если приложить сюда и пулемет, то картина еще более радостная получается. Наконец мне удастся выдвинуться, мое слово будет иметь хоть какойто вес, я смогу влиять на ситуацию в нужном мне направлении.

Рассуждая про себя подобным образом, я не мог даже предположить, что наш образец забракуют. Тем сильнее стал для меня удар. Нет, отстрелялись и винтовка, и шедший вне конкурса пулемет безупречно, продемонстрировав высокую надежность и приемлемую кучность. Особенно это бросалось в глаза при сравнении с образцами Дегтярева и Токарева, которые постоянно давали поломки и задержки, да и весили больше. Но заключение приемной комиссии по винтовке меня шокировало: «Так как образец Любимова имеет на 50 м/с меньшую начальную скорость пули, его бронебойное действие ниже, чем у винтовок Дегтярева и Токарева, а также ниже, чем у состоящей на вооружении винтовки обр. 1891 года, поражение танков бронебойными пулями не обеспечивается». Вот тебе бабушка и Юрьев день! До кучи: «Мало приспособлена к штыковому бою». И в итоге: «В принятии на вооружение отказать». Пулемет оказался «не имеющим реальных преимуществ перед ДП, производство которого уже налажено». К тому же «сильное дульное пламя». Приплыли! Три месяца труда насмарку!

Несколько скрасило безрадостный итог то, что имел честь завязать знакомство с Токаревым и Дегтяревым, которым изрядно прополоскал мозги еще во время проведения конкурса своими планами на будущее. А были в них промежуточный патрон, компактный пистолетпулемет с охватывающим ствол затвором, шнековый магазин, патроны увеличенного калибра в стандартной гильзе для бесшумного оружия, интегрированный глушитель для него же. А самое главное – единый пулемет с ленточным питанием. Услышанное заставило конструкторов изрядно задуматься, к чему я и стремился. Хотя и поспорить пришлось изрядно, доказывая свою правоту, особенно по первому пункту.

Вот так вот я и уехал домой несолоно хлебавши, решив для себя, что для принятия моей винтовки местным красным командирам просто не хватает представления о будущей войне. Исправлять это досадное обстоятельство я намеревался сразу, как только разживусь пишущей машинкой.

Глава 8

ДВИЖОК

Эпизод 1

Апрель месяц стал для автозавода знаменательным. 22 числа в торжественной обстановке, в присутствии всего коллектива, был пущен сборочный конвейер. Для заводчан это стало настоящим праздником, их тяжелый труд, которому они беззаветно отдавались изза моей нечаянной подначки, был впервые весомо вознагражден. И дело вовсе не в деньгах и благодарностях начальства, а в том, что было сделано огромное дело, в котором участвовали сотни самых разных людей. Все чувствовали небывалый душевный подъем, и я тоже, несмотря на свою черствую натуру, поддался этому настроению. И кто бы что ни говорил тогда на увешанной флагами и транспарантами заводской территории, все по сути сводилось к одному и тому же: «ДА! МЫ ВСЕ ВМЕСТЕ СДЕЛАЛИ ЭТО! МЫ МОЖЕМ СДЕЛАТЬ ЕЩЕ БОЛЬШЕ!»

От руководства страны приехал нас поздравлять сам товарищ Сталин собственной персоной. Произнеся речь, в которой хвалил коллектив завода, идущего на острие индустриализации, он закончил ее так:

– …Знаменательно, что пуск конвейера первого советского автозавода совпал с днем рождения великого вождя пролетарской революции товарища Ленина…

Как же, совпал. Могли еще позавчера запустить, нет, тянули чегото. «Надо территорию в порядок привести, надо транспаранты развесить». Ох уж эти круглые даты!

Сталин меж тем продолжал:

– Его, к великому нашему горю, уже нет с нами, но дело его живет! Лучшим доказательством этого служат успехи вашего коллектива, смело идущего по пути строительства коммунизма! ЦК партии большевиков принял решение отметить ваш завод и присвоить ему светлое имя товарища Ленина. Мы надеемся, что вы и впредь будете верны его заветам и не уроните этого высокого звания.

Это что же получается? Первый государственный автомобильный завод имени Ленина? ЗИЛ? Чудны дела твои, Господи! Это что ж, опять я виноват? Мне что, чихнуть нельзя, чтобы чтонибудь не поменялось? Самое главное, конечно, чтобы на пользу, но пугает то, что этот процесс я абсолютно не контролирую. Все мои изощренные планы разбиваются о суровую реальность, в то же время любые незначительные телодвижения могут вызвать деформацию известной мне истории, причем существенную. В поговорку «все, что ни делается – все к лучшему» я с некоторых пор не верю. Потому как осознал, что из нее, как из песни, слова не выкинешь, а правильно она звучит «Все, что Господь ни делает – все к лучшему», смысл совершенно другой. А я всего лишь человек, которому, как известно, свойственно ошибаться. Но и сидеть сиднем я не могу! Задачи своей не выполню! Хорошо врачам с их принципом «Не навреди!», у них все рецепты записаны, да и тренировались они сперва на покойниках. Мне же надо править по живому организму целой страны, и лекарство неизвестно. Блин, да я даже диагноз поставить не могу!

Пока я рассуждал сам с собой подобным образом, на импровизированной трибуне выступали по очереди руководители и передовики производства. Дошла очередь и до нашего незабвенного ударника Пети Милова, славящегося своим умением произносить зажигательные речи, правда исключительно в женском обществе и интимной обстановке. Его выступление живо напомнило мультик про Чебурашку и крокодила Гену: «Мы строилистроили, наконец построили. Ура!» При этом он судорожно мял свою парадную фуражку, а взгляд его, метавшийся по толпе, вдруг сфокусировался на мне. Я даже не успел сообразить, чем мне это грозит, как говорливый комсомолец ляпнул, тыкая в меня пальцем.

– Да мы, это что… Вот, товарищ Любимов – да! Это он все… А еще винтовку сделал!

Стоящие впереди меня люди обернулись и расступились, желая рассмотреть мою примечательную личность, те, кто был рядом, тоже отодвинулись на шаг, и я, с отвисшей от неожиданности челюстью, остался один в живом коридоре, образовавшемся по направлению указующего перста нежно мной про себя любимого, в самых заковыристых выражениях, ученика.

– Петрович! А ну давайка, держи речь! Скажи от мастеров нашего цеха! – Евдокимов подтолкнул меня в спину, и мне пришлось сделать пару шагов вперед на ватных ногах. Попытавшись восстановить положение и отступить назад, наткнулся на рабочих, уже заполнивших свободное пространство. Бросилось в глаза, как усмехнулся Сталин, наблюдая за этой картиной. Мне стало жутко стыдно за свою растерянность, здоровый мужик, а суетится как баба! Я, по ощущениям, даже покраснел. Да что я в конце концов комплексую? Что я людям пару слов сказать не смогу? Говорить – не мешки ворочать! Вон, даже Милов умудрился чтото пролепетать, а мне сам Бог велел! Одернув автоматическим движением робу, решительно направился к трибуне.

Шагая вперед, я смотрел прямо перед собой, и самой примечательной деталью в поле моего зрения были чуть прищуренные в усмешке желтые глаза действующего вождя мирового пролетариата. Может, правда, плюнуть на все и напроситься на аудиенцию, где все рассказать? Сразу станет легче, не придется ничего придумывать и терпеливо капать на мозги ответственным работникам, чтобы те почесались и двинулись в нужную сторону. С другой стороны, есть нехилый шанс, что информация будет использована неправильно, а я уже с этим ничего поделать не смогу. Всетаки этих товарищей я еще толком не понимаю. Нет, какоето беспомощное состояние, когда все решает ктото другой, мне не по нутру. Так что, обойдешься, усатый, без послезнания, не уверен я в тебе.

Поднимаясь по боковой лесенке на сколоченную из неструганных досок, спрятанных за транспарантом, импровизированную трибуну, наткнулся на Артюхину, оттесненную мужиками в задний ряд и поэтому ранее не замеченную.

– Здравствуй, товарищ Любимов, – ободряюще улыбнулась мне она, пока я проходил мимо.

– Здравствуйте, Александра Федоровна. Не ожидал вас здесь увидеть.

Сталин, полуобернувшись, с видимым удивлением перевел взгляд, в котором не осталось и тени прежней иронии, с меня на редактора «Работницы» и обратно. Ничего, это еще цветочки, сейчас я тебя еще больше удивлю.

– Что вам сказать, товарищи? Что вы все молодцы? Это вы и без меня знаете. Что мы запустили конвейер и машины из ворот нашего завода будут выходить не сотнями и тысячами в год, а десятками тысяч, может даже сотнями? Это тоже ни для кого не секрет. Поэтому скажу, зачем это нужно. Про построение коммунизма говорить не буду, не силен, буду конкретно. Вот взять наш АМО2, или, как бишь его теперь назовут, ЗИЛ2. Грузоподъемность его две с половиной тонны. Что это значит? Что он может разом поднять один боекомплект дивизионной гаубицы и перевезти его за полчаса на двадцать пять километров. Сейчас в армии такой вес поднимают два зарядных ящика, запряженные дюжиной лошадей, и перемещают его на то же самое расстояние за день.

Почему я вдруг заговорил об армии? Да все просто. Наше советское государство для мирового империализма как кость в горле. Мы самим своим существованием ставим под сомнение их притязания на власть над рабочими и якобы священное право их собственности. Поэтому они, вне всякого сомнения, приложат все силы для того, чтобы нас уничтожить. Многие считают, что у империалистов ничего не выйдет, потому что пролетариат их собственных стран не будет спокойно смотреть, как они нападают на наше государство рабочих и крестьян, и восстанет, совершив революцию. Так вот, это в корне не верно! Вижу, возмущаетесь, Любимов ерунду городит, да? Погодите, сейчас объясню все. Неверно это потому, что на нас лежит слишком большая ответственность за нашу Родину и мы не можем ставить ее судьбу в зависимость от решения, которое примет иностранный пролетариат! Вдруг у него кишка тонка окажется для революции, будь они хоть сто раз на словах коммунистами? Наплевали же германские коммунисты на принцип пролетарского интернационализма во время мировой войны? Нет, мы вольные люди и должны решать свою судьбу только своей волей! То есть свобода, независимость и территориальная целостность Союза ССР должны быть обеспечены только нами самими, вне зависимости от любых внешних факторов. А для этого нам нужна могучая армия и флот, чтобы защищать наше народное государство от любых посягательств. Тем более что в Европе набирает силу фашизм, который буржуазия откармливает, как зверя, чтобы он бросился на нас. И многие соблазняются фашистской идеологией, ведь куда проще отнять, чем упорно трудиться самому. Фашисты спят и видят, как они повелевают покоренными народами, пользуются их рабским трудом. Поэтому я хочу попросить товарища Сталина, как нашего вождя, уверен, весь коллектив завода меня в этом поддержит, приложить все усилия, чтобы не допустить фашистов к власти в любой стране, где они ее еще не получили. Мы же, в свою очередь, должны также упорно трудиться, чтобы построить такую экономику, глядя на которую, империалисты от зависти бы, лопнули, чтобы вооружить такую армию, глядя на которую, любой враг самой мысли напасть, побоялся бы. У меня все, простите, если что не так сказал.

Уфф! Воды! Но вроде все сумел сказать и про интернационализм, и про фашизм, и про войну. Имеющий уши да услышит. А если к ушам еще мозги прилагаются, то еще и осознает. А для большинства работяг, по лицам вижу, речь моя, что шаманские камлания – слов много, но ничего не понятно. Ладно, главное, чтоб Сталин подумал на эту тему. Посмотрим, кстати, что ответит, ведь к нему просьба прямая была.

Иосиф Виссарионович, шагнул вперед и встал рядом со мной.

– Руководству ВКП(б), и мне лично отрадно видеть, что мы не ошиблись в вашем коллективе! Имея крепкую парторганизацию, которая состоит из таких политически грамотных коммунистов, как товарищ Любимов…

Директор завода Лихачев придвинулся сзади и вполголоса сказал.

– Он беспартийный…

– …Которая состоит из таких пролетариев, как товарищ Любимов, можно решить любую задачу! В том числе и ту, которую он поставил. Правительству Союза ССР известна вся звериная сущность фашизма, мы всеми силами с ним боремся, особенно по линии Коммунистического Интернационала, который товарищ Любимов недооценивает. И все вместе, несомненно, его победим!

Сначала со сцены, из заднего ряда, а потом и по всему сборочному цеху раскатилась волна аплодисментов, заглушая голос Лихачева, пробубнившего у меня над ухом:

– Чтобы завтра же заявление в партию написал!

Эпизод 2

Парад и первомайская демонстрация 1930 года запомнились мне особенно, в этот день первые два десятка грузовиков ЗИЛ2 прошли во главе заводских колонн по Красной площади. Там было непривычно тесно, полным ходом шла реконструкция, и значительная ее часть была отгорожена высоким забором, задрапированным плакатами.

На праздник народ приходил семьями, на парад посмотреть, себя на демонстрации показать, пришел и я с Полиной. Парада, правда мы не увидели, а мне очень хотелось сравнить с тем, что будет потом, но боевой техникой издалека все же полюбовался.

– Смотри! Наши броневики! – Милов, сидевший в кузове ЗИЛа вместе со своими комсомольцами, удостоенными такой чести за ударный труд и прочее, а на самом деле, чтобы продемонстрировать партийному руководству «лицо завода» – молодых и энергичных, показал в направлении маячивших над толпой кургузых башен. Я даже попытался подпрыгнуть, чтобы рассмотреть это антикварное чудо.

– Петрович, чего скачешь? Айда к нам! – за мою куртку уцепилось сразу три пары рук, но мне удалось вырваться и, подхватив Полину, посадить ее в кузов, после чего я и сам перелез через борт. Взглянув в указанном Миловым направлении, я только разочарованно вздохнул и в сердцах брякнул:

– Фигня.

Нет, с точки зрения истории техники это были очень примечательные экземпляры, но вот в плане боевых свойств…

– Да ты что! Это наши лучшие броневики! – комсомольцы возмущенно зароптали.

– Не беда, сделаем еще лучше.

– Вечно ты, Петрович, недоволен.

– Стремиться, дорогие мои, надо к большему и лучшему. Плох тот солдат, у кого нет маршальского жезла в ранце!

– Чего?

– Поговорка такая.

Между тем колонна двинулась, и спрыгивать было уже поздно, да и не к лицу. А с передней машины, стоя в кузове и полуобернувшись назад, грозил мне кулаком Лихачев. Куда, мол, с суконным рылом да в калашный ряд?! Заявлението в партию я ему так и не принес, успешно скрываясь от партийных руководителей и уходя от ответов на вопросы рядовых товарищей. На возмущенную жестикуляцию директора завода мне оставалось отвечать лишь разведенными в жесте непонимания руками. В таком положении мы и проехали мимо трибуны, которая надвинулась неожиданно быстро. Мне показалось, или Сталин мне подмигнул?

Эпизод 3

А жизнь на заводе стала совсем нервная. Сборочный конвейерто мы запустили, только вот остальные цеха сильно отставали, и дело было даже не в людях, а в поставках оборудования. Цеха простаивали, не было станков, фактически завод собирал ЗИЛ2 из импортных запчастей. Советскими в этих машинах были по большому счету рама, подвеска да колесные диски, которые как раз и варили мои комсомольцы, работая на склад с двукратным перевыполнением плана. Поставки же основных механизмов из Америки были нерегулярными, то партию привезут – работаем, нет агрегатов, конвейер стоит. Да и такое случалось, что были, к примеру, коробки, не было движков. В общем, ритмичного, налаженного производства не получалось. И терпеть такое положение придется еще минимум год, пока завод не войдет в стой полностью. Пока же наряду с отверточной сборкой ЗИЛ2 с конвейера сходили и старые АМОФ15, агрегаты к которым можно было делать на существующем оборудовании.

И вот тутто совпал мой шкурный интерес с государственным. Дело в том, что в один действительно прекрасный момент Полина заявила мне, что беременна. Конечно же как честный человек я обязан был жениться, причем это не она мне сказала, а я сам так искренне считал, чем сильно ее порадовал. Сама процедура регистрации брака в советском государстве свелась к попутному заходу в сельсовет, где была сделана соответствующая запись, вот с церковью было чуть сложнее. Передо мной опять встала проблема исповеди, и приходилось выбирать, кому врать – Полине или священнику. Или умалчивать, что в данном случае одно и то же. Но, в конце концов, решил, что с женой мне жить, а Бог простит, если сильно грешить не буду. Свадьбы как таковой у нас не было, я постоянно пропадал на заводе и знакомств в Нагатино не завел, а Полю, считая ведьмой, вообще обходили стороной. В общем, придя домой после венчания, мы сразу приступили к кульминационной части, минуя застолье и прочие формальности. Пожалуй, это была самая лучшая свадьба в моей жизни.

Лишь только осознав себя законной супругой, Полина стала капать мне на мозг, мол, мало дома бываешь. И встал я перед выбором – или завод, или жена. Дело в том, что, задерживаясь на работе, я опаздывал на катер, а идти пешком от Нижних Котлов после тяжелого трудового дня мне както не улыбалось. Задумался я над индивидуальным средством передвижения, да и, правду сказать, по баранке сильно соскучился. Покумекав так и сяк, понял, что купить авто я не смогу, а соберу самостоятельно только лет через десять, раньше из дома выгонят за неявку для исполнения супружеского долга. Вариант с конем был самым простым, но при коллективизации лошадей объявили средством производства и забрали в колхоз, получить в частные руки было нереально. Потом, когда в апреле окончательно сошел лед на реке, мои мысли обратились к лодке. Беда была в том, что грести ничуть не лучше, чем идти пешком. Поэтому я возжелал парус и имел неосторожность поделиться этой мыслью с женой. На что она мне заявила, что самого на тряпки пустит и, коли я на ЗИЛе работаю, должен поставить на лодку мотор. Под страхом отлучения от тела.

Изобретать я поначалу ничего не собирался, а думал собрать движок из бракованных деталей, доведя их до ума, благо брака было хоть завались. Слава богу, сообразил, что если соберу работающий движок, то под разряд негодных он уже не подпадает и получится кража социалистической собственности в чистом виде и крупном размере. Сколько за это сейчас могут дать, даже думать не хотелось.

Единственным вариантом было собрать свой оригинальный двигатель. Причем он должен быть простым, как пять копеек, иметь минимум деталей, которые можно сделать в опытном цеху автозавода из брака или попутно. Еще немаловажным требованием было отсутствие стандартных деталей, поставляемых на завод для комплектации моторов, например, свечей, потому, как их можно было только украсть. Вот такая вот нетривиальная задача. Я чуть голову себе не сломал, пока, подстегиваемый спермотоксикозом, не вспомнил движок, разработку которого финансировал один небезызвестный в будущем председатель совета директоров транснациональной корпорации.

Эпизод 4

Вот тутто и всплыла проблема точных расчетов, в мое время, испорченное доступностью калькуляторов, искусство математических действий при помощи бумажки или логарифмической линейки было попросту позабыто. Мне нужен был либо математик, либо калькулятор. Самое обидное, что последний у меня был. В мобильном телефоне, который я пожадничал утопить при первой возможности, как большинство других компрометирующих меня вещей. Вот только сдох этот аппарат еще полгода назад и зарядки к нему не было. Хотя автомобильная зарядка для него, по сути – просто переходник, правда, в нем, должно быть, нехилое сопротивление стоит, чтобы силу тока и напряжение уменьшить.

Бывший ювелир, пришедший на завод, когда этим делом стало заниматься попросту опасно, глянув на разъем спрятанного в деревянном ящике мобильника, покряхтел, но обещал сделать ответную часть. Принес через три дня штекер с двумя болтающимися проводками и даже денег не взял, к моему удивлению.

– Знаешь, Петрович, спасибо тебе, по настоящему делу соскучился и сноровку терять начал, если бы не ты, так бы и закис. А пока с этой штуковиной дома ковырялся, так руки сами все вспомнили.

– Да не за что, тебе спасибо, еще, кстати, подойду. Надо один оченьочень точный механизм, в смысле изготовления, сделать. ТНВД называется.

– Нуу… Раз механизм, то без поллитра не разберешься…

– Заметано.

Следующими объектами моих домогательств стали сотрудники электролаборатории, у которых я полностью оккупировал амперметр с вольтметром, испытывая один за другим проволочные резисторы, как наиболее простые, добиваясь снижения параметров тока до необходимых мне значений.

Когда первая в мире автомобильная зарядка для мобильного телефона была готова, она представляла собой деревянный ящик со сторонами пятнадцать на десять и торчащими из нее тремя проводами, два из которых накидывались прямо на клеммы, а третий заканчивался штекером.

– Семен Петрович, опять чтото изобретаешь? Помощь не нужна по комсомольской линии? – Милов застал меня в тот момент, когда я, улучив минутку в обеденный перерыв, подключал всю систему в сборе к аккумулятору дежурной машины.

– Нет, Петя, спасибо, я и за винтовку не знаю, как вас благодарить, да тут и дело деликатное.

– Да? А что это у тебя?

– Сказал же – дело деликатное.

– Ну, Петрович, скажи, пожалуйста!

– А! Черт с тобой! Все равно с живого не слезешь! Трансфакатор это!

– Чего?!

– Ну понимаешь, жена меня в спальню не пускает. Вот я и изобрел прибор, чтоб женщина в транс впадала. Ну и ты понимаешь… Тебе он без надобности.

– Ну ты даешь! – Петька изумленно выпучил глаза.

– Петя, только прошу душевно, как любимый твой наставник, не говори никому, ладно? Дело деликатное…

– Ладноладно, молчок…

Ну вот и славненько, как говорил подлый Геббельс: «Чем круче ложь, тем легче верят».

Правда, мое обычное в последнее время озабоченное состояние, с обретением вычислительных мощностей, улетучилось. И это не осталось незамеченным. Через неделю ко мне подошел Евдокимов, смущенно пыхтя и краснея, и попросил.

– Семен, ты это… Одолжи трансваркат… Тьфу, ты! Ну ты понял. На пару дней, а?

– Что одолжить?

– Да тише ты! – замахал руками мастер. – Прибор свой, который, ну, это…

– А… Не получилось у меня ничего, Михалыч, сам мучаюсь.

Я отвернулся и как можно быстрее вышел из цеха, изо всех сил сдерживая рвущийся наружу хохот.

Эпизод 5

С калькулятором дело пошло веселее, и я, уединяясь по вечерам в своем прежнем подвале, все равно к Поле было лучше не соваться, и обложившись техническими справочниками, приступил к проектированию. Составив для себя схему и сделав эскизы деталей двигателя, для простоты однорежимного, начал потихоньку озадачивать мастеров. По заводу поползли слухи, что Любимов опять чтото изобретает. Предположения делались самые разные, но большинство почемуто считало, что это будет паровая машина.

В день сборки, опять после завершения рабочего дня, в опытном цеху собрались любопытные. Причем вновь подходившие больше всего беспокоились о законности данного механизма. То и дело слышалось:

– А это у тебя не пушка, часом? С тебя станется.

Успокоив присутствующих, я приступил к сборке. Установив на специально сваренной утяжеленной раме нижнюю половину картера, вложил в нее трехколенный вал с уже смонтированными шатунами и внутренними поршнями. Так как коленвал имел всего две опоры, больше никаких действий внутри картера не требовалось, и я смонтировал верхнюю его половину. Потом настала очередь цилиндров, которые были расположены оппозитно, в них уже вставил по очереди внешние поршни и соединил с внешними же, находящимися снаружи цилиндров, шатунами. Следом дошла очередь до впускных и выпускных коллекторов, форсунок и топливопроводов. ТНВД был смонтирован прямо на валу, плунжеры были расположены точно так же, как и цилиндры, и толкались единственным эксцентриком. Конечно, этот насос еще не был полноценным и не позволял регулировать подачу топлива, но для испытания самой работоспособности схемы на холостых оборотах вполне годился. Компрессором на этом, по сути, действующем макете я решил пока не заморачиваться, так как для ПЦН требовалась повышающая передача, а для турбокомпрессора просто не было материалов, сохраняющих работоспособность при температуре свыше трехсот градусов цельсия. Проблему продувки цилиндров я решил подключением впускного коллектора к заводской воздушной сети, что для макета было более чем оправдано и для холостых оборотов достаточно. Оставалось смонтировать масляную и водяную помпы, кожухи шатунов и кожух системы охлаждения. Монтаж, в котором принимали участие все, кто мог до движка дотянуться, занял от силы сорок минут. Залить жидкости было вообще пятиминутным делом.

– И что у нас здесь происходит?

Что?! Опять?! Медленно оборачиваюсь, пряча испачканные маслом руки. Лихачев стоит и изучающе оглядывает присутствующих.

– Да, мы тут это… Мотор собираем, – блеснул красноречием Милов.

– Что за мотор?

Тут уж мне удалось опередить снова открывшего рот Петю.

– Оппозитный турбодизель с противоположно движущимися поршнями, работающими на один коленвал.

– Ох, как заковыристо звучит! И что? Собрали? – с усмешкой спросил Лихачев.

– Да, вроде…

– Ну так запускай!

Открытый клапан воздушной магистрали выдохнул в движок сжатый воздух, а изпод потолка упала чугунная чушка, вытягивая переброшенный через блок трос, намотанный другим концом прямо на маховик. Движок крутнулся несколько раз в холостую, прогоняя топливо в форсунки, а потом дико заревел. Но еще громче было дружное «УРА!» доведенных этим запуском до экстаза рабочих. Подумалось – только б потолок не рухнул.

– Хорошего понемножку, – сказал я сам себе и повернул кран подачи топлива. Двигатель заглох.

– Что случилось? – в наступившей тишине спросил Лихачев.

– Сегодня ничего по мотору сделать уже не успеем, ночь на дворе, а его гонять надо, разбирать, смотреть, снова гонять. Утро вечера мудренее.

– Значит так. Завтра утром ко мне на доклад. Если направление стоящее, сформируем бригаду по этому мотору. – Решительно распорядился директор завода, а потом удивленно добавил: – Это ж надо! Первый собственный зиловский движок. Как чертик из табакерки!

Эпизод 6

Потратив полночи на сборку наглядного макета из чурбачков и реечек, чтобы было проще объяснять директору завода принцип действия движка, ровно в 9.00 я сидел в приемной злой и не выспавшийся. Положительных эмоций добавил секретарь, заявивший, что директор отсутствует и когда будет – неизвестно. Хорошие дела, назначать встречи и на них не являться! А еще меня добило осознание того факта, что руководство завода хочет наложить на мой движок свою лапу, тогда прощай супружеская постель надолго. Никаких моторных лодок мне не видать. Или доказывать, что мой движок не рабочий. Это еще хуже – обвинят в использовании рабочего времени в личных целях.

И чего я, дурак, этим дизелем занялся? Блин, надо было турбину делать! Движущаяся деталь всего одна – центробежный компрессор и центростремительная турбина на одной оси. Один подшипник и дейдвуд, все! А в камеру сгорания впрыскивать дистиллированную воду для снижения температуры перед турбиной, которая с лихвой компенсируется увеличением объема рабочего тела. Как в торпеде. Для поездки на завод и обратно дальности хода вполне хватит.

За два часа, которые я прождал директора, мои мысли плавно перетекли от проекта турбины к ее изготовлению, потом стал прикидывать, как пользоваться лодкой, обслуживать и заправлять ее, представил как буду ходить рекой на завод кум королю и в конце концов доберусь до постели. Вот на этихто приятных мыслях, поправивших мое настроение, и застало меня появление Лихачева в компании какогото мужика с зачесанной направо челкой.

– А… Изобретатель… – не оченьто приветливо пробормотал директор. – Здравствуй, проходи.

Поздоровавшись в ответ, я вошел в кабинет, а Лихачев продолжил, обращаясь совсем не ко мне:

– Вот, полюбуйтесь, Алексей Дмитриевич, на нашего самородка. Уклоняется от вступления в партию с завидной изобретательностью, но умудряется одновременно засветиться перед начальством, то винтовкой своей, то мотором. А еще мне доложили, чтото совсем срамное изобретать пытался. Только извращенцев мне на заводе не хватает! Кстати, Любимов, Управление вооружений Центрального аппарата РККА прислало в начале мая нам заказ на полсотни экземпляров да на десяток твоих пулеметов. Но вот незадача – нигде тебя не могли найти! Пришлось от заказа отказаться за невозможностью выполнения, да. Мы ж всетаки автомобильный завод, а не оружейный.

Потрясенный до глубины души подобной выходкой руководства завода, мелочно отомстившего мне за так и не написанное заявление, я растерянно пробормотал:

– Как же так, Иван Алексеевич, ведь винтовка не мне нужна, а армии. Разве можно так…

– Не боись! Армия ее получит! Без твоего участия. Заказ перенаправили на ТОЗ. Я ж не вредитель какой, просто хочу, чтоб каждый своим делом занимался. А твое дело как рабочего автозавода – автомобили. Вот и будь добр. Ладно, дело это прошлое. Сейчас, так сказать, на повестке дня очередное твое художество. А чтобы ты мне ерунду какуюнибудь не подсунул, я не поленился с утра заехать в НАМИ и спросить, что такое «оппозитный двухцилиндровый турбодизель с противоположно движущимися поршнями». Там до сих пор, наверное, в затылках чешут. Вот, Алексей Дмитриевич Чаромский очень заинтересовался, он и будет выступать в качестве эксперта. Познакомьтесь, товарищи.

– Семен Петрович Любимов, – представился я, разглядывая будущего выдающегося конструктора советских дизелей.

– Очень приятно.

– Давай, товарищ Любимов, докладывай, что у тебя там, – нетерпеливо прервал наши переглядки Лихачев, и я, развернув сверток с макетом, начал.

– Значит так. Оппозитный двухтактный дизель с противоположно движущимися поршнями. Принцип его действия вы можете увидеть на этом макете. – Я на несколько оборотов провернул коленвал. – Цилиндры расположены по сторонам картера, в каждом по два поршня, работающих на один коленвал. Шатуны внешних поршней расположены снаружи цилиндра и скрыты в специальных кожухах. По два шатуна на каждый внешний поршень. Продувка цилиндра прямая, от компрессора, через впускные и выпускные окна, открывающиеся в верхних мертвых точках. Преимущества данного двигателя. Ну вопервых, он очень простой и содержит вдвое меньше деталей, чем обычный четырехтактный. Причем мелких деталей, самых сложных в изготовлении, минимум. Как видите, клапана и распредвал отсутствуют. Коленвал короткий, три колена всего, что снижает риск поломки вследствие воздействия крутильных колебаний. Двигатель полностью сбалансирован, поэтому коленвал промежуточных опор не имеет. Двигатель имеет стандартный для АМО диаметр цилиндра сто миллиметров и может полностью изготавливаться на имеющемся оборудовании. Два поршня в цилиндре позволяют использовать энергию сгорания топлива наиболее полно. Для наглядного примера приведу обычную пушку. При выстреле снаряд летит в цель, а пушка откатывается назад. Это обычный двигатель. А здесь два снаряда вылетают в противоположных направлениях и оба попадают в цель, пушка остается неподвижной. То есть в этой схеме все силы замкнуты на вал, поэтому сам двигатель можно сделать легким. Каждый оборот коленвала – рабочий ход. То есть фактически этот двигатель при двух цилиндрах равен по мощности восьмицилиндровому четырехтактному движку равной размерности. А с учетом меньшего трения – и двенадцатицилиндровому. Максимальная мощность при данной размерности, если его делать алюминиевым, – до 300–350 лошадиных сил. Чугунный вариант может дать до 180–200 лошадиных сил. Правда, ресурс будет маленьким. Так что мощность двигателя, пригодного по ресурсу к установке на автомобиль для алюминиевого варианта, – 200–240 лошадиных сил, а для чугунного 120–140 лошадиных сил. Так как в этой схеме гораздо большая доля энергии топлива переходит в полезную работу, тепловые потери снижаются и соответственно снижаются требования к системе охлаждения. Охлаждение вполне может быть воздушное. И последнее – двигатель дизельный и потребляет дешевое топливо, которого получается при перегонке нефти гораздо больше, чем бензина. А расход топлива настолько мал, что просто несопоставим с традиционными бензиновыми двигателями равной мощности.

Мой запал прошел, и я остановился перевести дух. Чаромский воспользовался паузой и тут же ввернул вопрос:

– И что? Работает в железе?

– Еще как! Сам вчера видел, – Лихачев подскочил со стула. – Да, что говорить. Пойдем посмотрим! Лучше увидеть один раз, чем услышать сотню.

Новый запуск двигателя происходил при еще большем скоплении народа, присутствовали не только все работники опытного цеха, побросавшие свои станки ради такого случая, но и из других цехов набежал народ, привлеченный ревом выхлопа. Дав двигателю поработать пять минут, поставил на его корпус железную кружку с водой и жестом пригласил Чаромского посмотреть. Вода в кружке блестела ровным зеркалом, без малейшей ряби, недаром я отправил в брак столько черновых заготовок шатунов и поршней, подбирая максимально близкие по весу пары. В то время такая уравновешенность считалась для двигателя высшим шиком, и не было более эффектного хода, чем поставить на рядный двенадцатицилиндровый движок какоголибо лимузина монету ребром. Возможности показать такой же фокус я был лишен, верхняя поверхность дизеля не имела ни одной плоской поверхности, чтобы копейка не скатилась.

Насладившись произведенным эффектом, я заглушил двигатель, чтобы можно было говорить. Этим тут же воспользовался Лихачев.

– Что я вам говорил, Алексей Дмитриевич?! Работает зараза! Первый наш советский Зиловский мотор!

– Одну минуточку, – я решил припомнить директору его финт с винтовкой и подловил в момент наивысшего экстаза. – Завод мне разработку и постройку мотора не оплачивал. Так что извинитеподвиньтесь, мотор мой.

– Ты о чем это, Петрович? – Лихачев опешил и растерянно оглянулся по сторонам, ища поддержки.

– А о том, Иван Алексеевич, что винтовку я за свои деньги уже сделал, бог с ними, да еще у комсомола средства на нужды обороны занял. И где теперь та винтовка? Другому заводу заказали. Нам же даже «спасибо» никто не сказал. Если хотите движок – оплачивайте разработку, постройку и испытания. У меня карман не резиновый все за свой счет делать. А этот мотор я меняю! Не глядя! На личный автомобиль.

– А ты, Любимов, шкурник, оказывается! – директор был вне себя. – Денег тебе, стало быть, не надо. Машину подавай. Да у самого товарища Сталина личной машины нет! Вот скажи, зачем тебе?

– Так, Иван Алексеевич, работаю сверхурочно, домой добраться не на чем. Жена сказала – будет так продолжаться, вообще можешь не приходить. И в подвал выселила к чертям собачьим. А мне, вы уж извините, жена както дороже всех моторов. Хотите, чтобы я над ним работал – обеспечьте личным транспортом, чтобы домой в любое время вернуться мог.

Лихачев вдруг жизнерадостно заржал. Все присутствующие непонимающе на него воззрились. Уж не сошел ли директор с ума от радости? Немного успокоившись, Лихачев, все еще давясь смехом, выдал.

– Во, мужики! Теперьто мы точно знаем, что трансфакатор не работает! А мыто головы себе ломали! Даже Евдокимова на разведку посылать пришлось!

Теперь ржали уже все, кроме меня и ничего не понимающего Чаромского. А мне было совсем не до смеха, и, обводя толпу взглядом, я нашел скалящегося во все тридцать два Петю. Тот, встретившись со мной глазами, подавился и, густо покраснев, скрылся за спинами. Найти его, чтобы посчитаться за этот случай, мне целую неделю не удавалось, а потом уж за временем все перегорело.

– Ладно! Хорош! Значит так, премию Любимову и всем, кто участвовал. Евдокимов, список за тобой. А тебя, страдалец, дежурная машина домой возить будет, обойдешься без личного автомобиля. А заодно всех, кто по мотору работать будет допоздна, чтобы наш изобретатель не зазнавался. Все, – подвел итог нашего спора Лихачев.

Всеми позабытый изза этих разборок Чаромский наконецто смог перевести беседу в конструктивное русло.

– Я чтото не вижу компрессора для продувки цилиндров. Мотор к магистрали подключен.

– Это действующий макет, его даже не испытывали еще, да и негде, стендовто нет. Как убедимся, что все работает, так компрессор поставим и ТНВД с регулируемой подачей, чтобы уж он не однорежимный был. Тогда максимальную мощность и расход топлива и все остальное можно будет определить. А там и на шасси поставим, посмотрим, как он на автомобиле работать будет.

– У меня к вам предложение, – Чаромский, помолчав, продолжил: – Давайте мы заберем мотор в НАМИ и там испытаем…

– НЕТ! Не отдам! – Лихачев был категоричен. – У нас план горит, на грузовики нечего ставить! А вы его заиграете, по глазам вижу! Хотите – здесь работайте, хотите – второй экземпляр заказывайте.

– Иван Алексеевич, – попытался урезонить директора Чаромский. – Ну какие грузовики? У него же мощность больше чем вдвое против АМО… простите, ЗИЛ2. Вам новую машину целиком надо строить.

– И построим! Вон у меня какие орлы! Мотор сами сделали, а машину тем более смогут.

– Кхм… Я считаю, что товарищ Чаромский прав и отказываться от сотрудничества с НАМИ неправильно, пусть это будет совместной работой, главное, чтобы не макет, а настоящий мотор был как можно скорее. Без НАМИ исследование процессов и их оптимизация затянется, если вообще будет возможна. А в целом, его же не только на машины ставить можно, но и на самолеты, на корабли. Вот пусть товарищ Чаромский по этим направлениям и работает, тем более и у меня мысли на перспективу есть. – Встрял я со своими рассуждениями.

– Ладно, уговорили, – нехотя и все еще сомневаясь, согласился директор. – Создадим бригаду по доводке и испытаниям мотора. Бригадир – Любимов. Испытывать можете где угодно, но чтоб строили моторы только на ЗИЛе! Все! Все по рабочим местам!

На этом в общемто и закончилась история с опытным экземпляром мотора Д1002. А самым пострадавшим в ней человеком случайно стал водитель дежурного АМО, которому мало того что приходилось на ночь глядя ездить к черту на кулички, так еще и его машину, после этого случая, иначе как «Трансфакатор» не называли.

Глава 9

МЕЧ

Эпизод 1

Самым неприятным воспоминанием лета 1930 года было ощущение собственной слабости. Причем в буквальном смысле слова. Открытие купального сезона поставило меня перед фактом, что полугодичный прогул тренировок на общефизическое состояние влияет крайне негативно. Нет, с виду то было все в порядке, только попытка переплыть реку, шириной метров двеститриста всего, в хорошем темпе, закончилась одышкой. А в моем времени еще считают, будто малоподвижный образ жизни исключительная привилегия офисных работников. Вернувшись домой и нацепив кобуру с «Вальтером», попытался изобразить стандартную кувыркалочку на тридцать два выстрела, вхолостую, разумеется. Завершить упражнение и подняться в конце с колена просто не смог. Да и простой выстрел с извлечением, на время, совсем не порадовал. Мало того что долго, так еще, глянув в прицел при еще нажатом спусковом крючке, убедился, что целкость порушена, подозрения еще во время беготни возникли. Немного, совсем чутьчуть, но как неприятно! Превращаюсь в развалину, однако. Или, скорее, в загнанную лошадь. Дом – работа. Все.

А на работе такая засада, что вообще уже без выходных пашем. Д1002, работая безупречно на холостых, категорически не хотел нормально функционировать как автомобильный мотор. Агрегаты, после испытаний на движке, приходилось переделывать по нескольку раз. Причем изменения в одной части тянули за собой коррекцию в других. Особенно много крови выпила пара компрессорТНВД, согласованной работы которой, на различных режимах, долго не удавалось добиться.

Пришлось припомнить все свои эксперименты с наддувом движка старой девятки, которую мы с дядькой, в далеком военном прошлом мотористом в полку Пе2, использовали для различных опытов. Наш гараж, шесть на шесть метров, больше напоминал миниатюрный цех, чем автомобильное стойло, как наличием станков и инструмента, так и разложенными всюду деталями автомобилей. Помнится, уезжая в отпуск, одних разобранных «волговских» моторов оставил две штуки, из них мы планировали собрать один «эталонный» для установки в имеющийся кузов. Вообще, иных легковых автомобилей, кроме ГАЗ, мой наставник в слесарном деле не признавал, никогда не покупал их «в сборе», а постоянно заказывал кузов «первой комплектации» и агрегаты приобретал отдельно. Именно благодаря ему я и заразился с детства страстью к возне с железом.

К решению наших проблем также привлекли, с подачи Лихачева, инженеров завода «Борец», которые, правда, работали с гораздо более габаритными насосами и компрессорами, но дело свое знали туго и немало помогли, опираясь на свой опыт. В конце концов, за три месяца собственно конструкторские задачи были совместными усилиями решены. На смену им пришли трудности серийного изготовления агрегатов, которые в отличие от единичных опытных, сделанных нашими зиловскими Левшами, должны были быть весьма технологичными, чтобы не отставать от выпуска остальных частей мотора. Над этим тоже изрядно поломали головы и технологи, и сами рабочие, как наши, так и из НАМИ.

Но самой большой головной болью был температурный режим выпускных поршней, которые, в отличие от впускных, не обдувались поступающим в цилиндр воздухом. Изза этого Д1002 не мог долговременно работать на мощности свыше 80 лошадиных сил. И это с чугунными поршнями и цилиндрами, что будет с алюминием у Чаромского, при его большем коэффициенте температурного расширения, даже думать не хотелось. Лихачев смотрел волком, он то уже озадачил смежников на конструирование агрегатов для диапазона 120–150 лошадиных сил на пятитонный грузовик. Положение было аховое, и за неимением жаропрочных материалов оставалось только охлаждать выпускные поршни маслом, подавая его в головку. Для этого пришлось перекомпоновать двигатель, у которого с внешней стороны ранее размещался только один выпускной поршень, перевернув один цилиндр и поставив новый замысловатый коленвал. Теперь, при каждом рабочем ходе, поршень нажимал на подпружиненный клапан и в него через центральное отверстие подавалась изрядная порция холодного масла, стекающего при обратном движении в картер. Долговременная максимальная мощность наконец выросла до расчетных 125 лошадиных сил и могла еще быть увеличена за счет снижения ресурса. Теоретически. А на практике прогорали поршневые кольца.

Эпизод 2

Сегодняшним прохладным сентябрьским утром со мной случилось нечто невероятное. Дело в том, что, озаботившись своей физической формой, я еще в начале лета начал упражняться с мечом. Пришел я к такому необычному способу поддержания себя в тонусе, понимая, что лучшим средством для этого является рукопашный бой. Бег, плавание – это само собой, но координация движений, тренировка вестибулярного аппарата и всех групп мышц, без их излишнего закачивания, именно в рукопашке наилучшая. Времени на занятия, кроме как ранним утром, в виде расширенной физзарядки совсем не было, а из возможных кандидатов в спаррингпартнеры в наличии была только беременная жена. Предлагать такое женщине, переживающей не самый лучший для устойчивости психики период, я попросту побоялся, скалкой так отделает, мало не покажется. Молотить грушу было весьма полезно, но совсем не интересно. И тут я вспомнил про древний клинок, подружившись с которым, я каждое утро открывал сам для себя нечто новое. Самое приятное было в том, что меч отвечал мне взаимностью, как бы подсказывая и направляя мои движения, в которых все естественнее и гармоничнее сочеталась работа ног и рук, поворотов и наклонов тела, так, что тренировка больше всего походила на какойто энергичный экзотический танец.

И вот он меня порезал. Причем в самой что ни на есть мирной обстановке. Повесив после зарядки меч на стену, на специально вбитые для него деревянные рычаги, смахнул бросившуюся в глаза, прилипшую к клинку соринку и, не чувствуя боли, с удивлением увидел, как волнистый узор окрасился красным. Такого я от своего стального друга, даже более того, от части самого себя, никак не ожидал и пару минут стоял, хлопая глазами, переводя взгляд с порезанной ладони на окровавленное лезвие и обратно.

Опомнившись, побежал перевязываться, а когда вернулся, то клинок был сухой и чистый, будто кто его протер или он просто впитал мою кровь. Чудны дела твои, Господи! Не веря своим глазам, хотел было потрогать на ощупь, но вспомнив порез, рефлекторно отдернул руку. Да что это я в самомто деле?! Своего собственного оружия боюсь? Мда, боюсь… Факт. Но такую ситуацию терпеть нельзя, поэтому, пересилив себя, взял меч за рукоять и снял с рычагов. Ощущения вроде привычные, все как всегда, оружие – продолжение меня. Легонько взмахнул перед собой и, решившись, провел по клинку ладонью. Ничего.

От Новинок, сквозь открытое окно, в утренней тишине послышалось тарахтение мотора «Трансфакатора», который в дневное время стал исключительно моим транспортом, так как приходилось постоянно мотаться между НАМИ, «Борцом» и ЗИЛом. Решив, что меч подождет, и, наказав Полине строгонастрого близко к нему не подходить, схватил свой вечнозеленый рюкзак, в котором возил даже документы и чертежи, и выскочил на улицу.

Водитель, распахнув дверцу изнутри, приветливо помахал рукой, а когда я сел в кабину, протянул подушку.

– Держи, Петрович, чтобы головой на ходу не биться.

– Чего это?

– Да у тебя сонная артерия в заднице, наверное. Как в машину садишься, сразу засыпаешь.

Действительно, переезды я частенько использовал для отдыха, если не был занят какойнибудь сверхидеей, как заставить работать то, что упрямо работать не хотело.

– Вот я девчонкам в правлении об этом и рассказал, – продолжил шофер. – Они и сжалились над тобой. Уж не знаю, откуда они ее взяли такую, наверное, по лоскутку тряпочками скидывались.

Подушка на самом деле представляла собой самое немыслимое сочетание обрезков различных форм и оттенков, а судя по запаху, была набита сеном.

– Отомстил, значит? – добродушно спросил я, с улыбкой представляя, какие слухи теперь поползут по заводу. – Но все равно спасибо.

– Да я от всей души! – смущенно ответил водитель.

– Не сомневаюсь! – улыбнулся уже в открытую, чем окончательно вогнал незадачливого дарителя в краску. – Поехали, что ли?

Машина зафырчала чаще, и мы поехали по ухабистой деревенской улице. Устроившись поудобнее, я заснул.

Эпизод 3

Я лечу, вокруг море звезд, красота неземная. В буквальном смысле – родная планета выплывает снизу и постепенно заполняет все поле зрения. Я абсолютно уверен, что это Земля, но несколько сбивают с толку непривычные очертания материков и океанов, укрытых во многих местах белоснежными вихрями циклонов. Такое впечатление, что Мировой океан обмелел, обнажив дно. Картинка все ближе. Ёмое, да я падаю! Надо тянуть вверх! Тщетно! Я здесь только зритель.

Проплыл внизу материк, наверное, Южная Америка, пронеслись крупные острова, должно быть Гавайи, а при приближении Евразии меня вдруг охватило слепящее яркое пламя, сквозь которое лишь с большим трудом можно было разглядеть летящую навстречу ледяную равнину. Казалось, ярче него уже ничего быть не может, но… Вспышка!!! И тут же мрак. Я дернулся и проснулся.

– Извиняй, Петрович, не объехать ту яму было, уж и затормозил совсем, но все равно тряхнуло.

– Далеко еще? – попытался я восстановить ориентировку.

– Да приехали уже почти, пять минут.

Вскоре я уже входил в двери свежепостроенного опытного завода НАМИ, где на стендах обкатывались наши моторы с поршневыми кольцами из разных марок стали всевозможной обработки и закалки. Тут же разбирали и осматривали наработавшие контрольные часы двигатели. Утешительных вестей для меня не было, моторы попрежнему показывали ресурс, эквивалентный пробегу не более 50 тысяч километров, далее им требовался капремонт. В то время как американская шестерка АМО2 давала 100 тысяч. Что толку от вдвое более простого двигателя, если их требуется вдвое больше? Так на так получается. Мощность, грузоподъемность – это, конечно, хорошо, но если грузовики будут выходить из строя вдвое раньше «американцев», оргвыводы неизбежны. Хорошее могут и не заметить, а на недостатки укажут обязательно.

Забрав новую партию колец для автомобильных моторов, которые, как и было уговорено, строились исключительно на ЗИЛе, без энтузиазма отправился в обратный путь, накормленный обещаниями, что теперьто точно все заработает как надо. Если бы и Лихачева можно было точно так же завтраками и уверениями кормить! А то директор рвет и мечет, и понять его можно, решать необходимо прямо сейчас, на что делать ставку, на свои силы или «американцев».

Под эти невеселые мысли я снова задремал и теперь иду с лозой по густому еловому лесу, пробираясь сквозь колючие лапы и точно зная – сегодня мой день. Я наконец найду то, что искал полжизни. Все приметы сходятся, именно в таких чашах, круглых как полная луна, земля рождает самое лучшее железо. Хотя волхвы говорят, что это Светлые Боги роняют его с неба и оно, падая, проминает землю.

Гор поблизости нет, кругом равнина, это место я сам заприметил с высокой ели, поднявшейся над своими сестрами у самого края. Меня никто не мог опередить. Теперь главное найти сокровенное, оно должно быть в самой сердцевине, в самом низком месте. Под ногами захлюпало. Плохо! Вода ест железо, превращая в обычную рыжую болотную руду, которой я и без того немало добыл в своей жизни. Лоза стала бесполезной, но я упрямо иду вперед, и передо мной, раздвинув зачахшие елки, расстилается круглое, небольшое, на перестрел, болотце. Да уж, сюда точно никто, кроме потерявшего разум коваля, вроде меня, не полезет. Голову тут и впрямь можно сложить, только булькнет и поминай как звали. Но никогда себе не прощу, если уйду, не проверив. Всю оставшуюся жизнь мучиться буду. Даже мнится, когда Мара заберет, тоже покоя не будет.

Вернувшись назад и вырубив подходящую жердину, двинулся к середине болота. Благо, пока было мелко. На полпути, уже по пояс в трясине, в голову полезли мысли, что копать здесь никак не можно. Ух, слуги Чернобоговы! Что вы мне голову морочите? Заманиваете? Если б мне на берегу разум не затмили, ни в жисть сюда бы не полез. Но теперь поздно, раз решил – совершай. Тем более, идти осталось совсем немного.

Слега ушла вниз, потыкав по сторонам, я нащупал края ямы и обошел ее. Опять вперед, с натугой переставляя ноги. Стой! Это же она! Оглянувшись вокруг, убедился, что стою посередине болота. Повернув назад, по следу в разорванном моховом покрове, ничего не нашел. Да где же она, я ж ее обходил?! Засуетился, вертясь на месте и тыкая жердиной в разные стороны. Неужто клад открывается лишь раз и не дается тем, кто не узрел свою удачу? Тьфу, нечисть! Оказывается, стоял на самом краю, а яма както оказалась за спиной. Едва в нее не ухнул, хорошо, что жердь была поднята и я успел опереться, ткнув ее прямо в трясину. Опора оказалась ненадежной, конец соскользнул с чегото на дне и просел, отчего я хлебнултаки болотной жижи.

Я нашел! Осталось только достать. Но теперь меня ничто не остановит! Даже если потребуется в гости к болотной нежити сходить. А нырять придется, стою по грудь, а в яме и полтора меня поместится. Воткнув слегу покрепче, чтобы себя по ней потом вытянуть, помолившись богам, набрал воздуха и нырнул. Болото, которое должно затягивать вглубь, воспротивилось и не хотело пускать меня, но я все же достиг его дна и, засунув склизкую гладкую тяжесть в суму, рванулся обратно на вольный воздух, которого в груди почти совсем не осталось. Ноги скользят, тяну руками со всех оставшихся малых сил, сжав рот, который сам собой хочет открыться и сделать вдох. В груди печет, меркнет разум. Борись или останешься здесь навсегда! Или будешь пугать по ночам честных людей, стучась им в дома бездушным утопленником! Рывок! Расплескивая жижу, высвобождаю голову и плечи, воздух врывается в грудь, которая дышит так, что по болоту идут волны. Я добыл!

Осталось посмотреть, что именно. Было бы жалко, приложив столько усилий, стать обладателем невеликого куска обыкновенной трухи. К своим пожиткам на берег я выползаю чуть ли не на карачках и первым делом вытаскиваю из сумы кусок, величиной с голову, стираю с него грязь. В теплых лучах предвечернего солнца матово блестит металл. Да! Сегодня мой день!

– Петрович! Петрович!!! – меня трясут немилосердно.

– А?! Что?

– Ты б не засыпал больше, Семен Петрович! – на водителе лица нет, машина стоит. – А то с тобой заикой станешь.

– Что случилосьто?

– Да мы только чуть отъехать успели, как ты отключился и начал задыхаться. Думал, припадок какой у тебя.

– Странно, я будто целый день проспал.

– Пару минут всего.

– Ладно, поехали, я еще подремлю, – у меня в голове уже вовсю роились догадки, и я смутно надеялся получить им подтверждение. – Да не боись! Нормально все будет. В крайнем случае портянку под нос сунешь, лучше всякого нашатыря будет.

– Наговариваете, – обиделся водитель, но к теме сна больше не возвращался.

…Горн пышет жаром, железный самородок раскалился, пора его разделить на твердые и мягкие части, определенные по искре заранее. Вытащив его с помощью молотобойца на наковальню, упираю зубило и осторожно бью молотом. Что за притча? Железо не поддается, будто холодное!

– Вот он, красавец! Изобретатель, етить его! – Лихачев стоит у открытой двери кабины. – У него мотор ресурс не вырабатывает, а он дрыхнет!

– Точно, всю дорогу! – охотно подтвердил водила.

– Чего ты ухмыляешься? – директор вне себя. – Ты мне лучше сразу скажи, не усугубляй. Тебя уже можно, как саботажника, под суд отдать?

– Это вы мне лучше скажите. Есть у меня образец стали, который на жаровые кольца как нельзя лучше подойдет. Сделать анализ и воспроизвести сможете?

– Если сами не сможем, то наверху попросим. Новый институт у нас, стали и сплавов, слышал? – Лихачев перешел на деловой тон. – Где образецто?

– Так, дома…

– Бери машину и одна нога здесь, другая там!

– Так, Иван Алексеевич, обед же… – растерянно ляпнул шофер.

– Завтра пообедаешь! А моторы нужны уже вчера!

Эпизод 4

Только добравшись до дома и взяв меч в руки, я осознал, что натворил. Это что ж, мне придется отдать тебя, брат, для разделки на образцы? Искалечить такой клинок? Но иначе не получить моторы, которые я уже видел установленными на танки и самолеты. Это вам не Vобразники на 12 котлов, наших движков вместо них можно наделать вчетверо, а то и вшестеро, при значительно лучших характеристиках. Девяносто процентов стоимости истребителя сейчас, без вооружения, именно двигатель. Значит и самолетов и танков можно сделать во столько же раз больше! Да никто, будь он даже трижды сумасшедшим нацистом, не посмеет на нас напасть! А под мирным небом мы заткнем за пояс любую экономику этого мира.

Чтобы этого достичь, надо всего лишь пожертвовать другом и братом, пусть и стальным, а не живым. Сердце ноет, сил нет. С одной стороны железо, пусть дорогое, с другой – человеческие жизни. Много. Прости, брат, нет у меня другого выхода… Но, ребята, ломать клинок я вам не дам, довольно и черенка будет…

– Привез?

– А? Что?

– Образец привез, говорю?! – Лихачев будто поджидал нас.

– Привез…

– Иван Алексеевич! Петровичу отпуск срочно нужен! – опять встрял водила. – Он сегодня на меня целый день жути нагоняет, боюсь, как бы он с этими моторами совсем ума не лишился! А сейчас вовсе, уставился в одну точку и бредил чегото про самолеты и танки, которых вчетверо больше, да людей побитых поминал. Так я и не разобрал, к чему он это. Мыслю, мозги у него набекрень съезжают.

– Тебя, ябедника, спросить забыли! Пускай сначала работу наконец доделает, а потом, хоть в санаторий, хоть в дурдом! – и повернулся опять ко мне: – Где образец?

– Вот… – я развернул сверток, показывая меч.

– Ух, ты! Ни… чего себе! Откуда?

– В лесу нашел.

– А с чего решил, что эта сталь на кольца пойдет?

– Приснилось…

– Издеваешься?!

– Иван Алексеевич! Сначала проверь, потом ругайся! Менделееву периодическая система приснилась, никто не удивляется. Да вы только на него гляньте! Сколько в земле пролежал, а ни пятнышка ржавчины! Сплавов таких в древности не делали, если только он не сам собой получился. Метеоритное железо на него пошло наверняка. Если до земли долетело, не сгорев, значит – жаропрочное.

– Ладно. Давай сюда!

– Нет уж! Целиком не дам! Довольно и хвостовика будет.

– Тогда сам иди и пили! Раз такой жадный. Чтоб через пятнадцать минут образец был! У меня уже все договорено, до конца рабочего дня отвезти надо.

Разделить меч оказалось довольно таки непростой задачей, нет, высверлить бронзовые заклепки и снять рукоять – пять минут, а вот пилить мы бросили, едва попробовав, чтобы не портить инструмент. В конце концов, отломили хвостовик, парой сантиметров выше клинка, прессом, прочно зажав лезвие.

После этого я тихо сидел с изуродованным оружием, положив его на колени и обхватив голову руками. Народ проходил по своим делам мимо, глядя с недоумением. Мне было абсолютно все равно, что обо мне подумают, лишь бы не трогали.

– Кхм… Семен Петрович? Ты здесь, или тебя потрясти надо?

– Чего тебе, Поздняк?

– Да ты не ершись, я с добром пришел. Прежде чем ремонтировать этого красавца, разрешение выправь. А то «оружие категории „Б“, могущее быть использованным для вооружения РККА», получается.

– Что ты сказал?

– Ну ты же сварщик. Сейчас сгоряча чтонибудь пришпандоришь, а мне тебя за это придется арестовывать. Так что, не торопись.

– А… Спасибо, Терентьич, подожду пока, да и абы чем лечить его не хочется. Вот сварят нам такую же сталь, тогда…

– Вот и ладненько, а теперь домой иди, рабочий день уже заканчивается. В които веки жену порадуешь.

Эпизод 5

Дружина, раскинув крылья, перекрыла узкий шлях и начала разгон, чтобы встретить ударом вражьих конных. Нас едва пара сотен кованой рати под княжьим стягом, врагов же без счета. Это хорошо, они не убоятся, не побегут, примут наш удар и запнутся об острое булатное железо, о тяжелые булавы и шестоперы. Иначе стоящих позади бездоспешных пеших ратников сомнут, стопчут нековаными копытами степных коней, лишив князя большей части войска. Прятаться за чужими спинами нам не к лицу!

Бурая толпа летит навстречу, негде им играть в степные игры, кружа вокруг и побивая из луков, – позади них река. Только грудь в грудь, щит на щит, только понашему будет. Стрелы летят, негусто и на удачу, из задних рядов, передние об этом даже не думают, в стремительной сшибке не успеть спрятать лук и взяться за копье.

Нас слишком мало, чтобы ударить слитно, плечом к плечу, колено в колено. Слишком редка наша лава, иначе не перекрыть шлях. Зато сегодня каждый боярин может показать свою силу и удаль. Посмотрим, кто из нас лучший! С другой стороны вражеского войска!!!

Стена пыли, выбитой из стонущей земли сотнями копыт, все ближе. Она будто пожрала весь мир, исторгнув из себя многоголовое чудовище, ощетинившееся острыми иглами – наконечниками копий и укрытое толстой чешуей щитов. Мгновения до сшибки.

– Уррраа!!!

Визг и улюлюканье навстречу.

Короткое тяжелое копье летит во врага справа от меня, вслед за ним шуйца мечет ненужный уже щит налево. Булава, будто сама прыгнувшая в десницу, подбивает копье степняка вверх. Удар!

– Ннааа!!!

Буран грудью отбрасывает низкого конька, а рукоять меча ударяет в щит врага, вбивая его верхний край прямо в горло.

Разум не поспевает за телом, только направляя его в нужную сторону. Все смешалось и померкло в клубах пыли. Вокруг вой и стоны, хруст лопающихся под булавой костей и хлюпанье, когда она попадает в мягкое, звон меча, крушащего сырое вражье железо и треск вспарываемой на мне кольчуги.

– Рус! Рус! Хазар! Хазар! – несется со всех сторон, иначе не отличить в этой толчее врага от друга, чтоб не задеть по ошибке.

Уже не понять, летим ли мы с Бураном попрежнему вперед, рассекая рать как стоячую воду, или наоборот, стоим как скала в бурном потоке.

Русский стяг вырывается из душной серости справа, там князь, там старые бояре. Нет боле резона рубиться поодиночке, порыв степняков запнулся, и сеча идет почти на одном месте. Толкаю Бурана пятками, стремлюсь к своим, а под удар вместо бездоспешных голодранцев все чаще попадает хазарская броня. «Полудень битвы» – знатные ханы с родичами и ближниками.

Они могли бы, пожалуй, вырубить нас поодиночке, даже обоеруких. Но теперь, сбившись в кулаки, по трое, а то и по дюжине, дружина выкашивает ворогов, как жнецы хлеба в серпень, помогая друг другу и щитом и мечом.

Как из мрака на свет мы вырвались из сечи, прорубив себе путь сквозь рать. Степной ветер снес пыль и открыл в паре перестрелов, у брода, нового врага. Сверкающие в лучах полуденного солнца брони и обмотанные белыми тюрбанами кованые шеломы щедро разбавлены зеленым. Магометанские наемники, «Вечер победы». Пара сотен всего, но отборных воинов. Знатный противник, в бою с которым не зазорно сложить буйну голову.

Хазарский воевода перехитрил сам себя, пряча их до времени в низине, рассчитывая измотать нас сечей и добить в решительный момент. Не ждал он княжьего удара. Теперь им трудно разогнаться вверх по склону. Теперь нет у них выбора, только на нас, сметая и чужих и своих. Нет выбора и у дружины, только вперед, только ударом на удар, пусть нас и пара дюжин всего. Княжье знамя не должно пасть.

Снова щетина острых наконечников навстречу, мы же свои копья, а многие и щиты, оставили далеко позади. Нам бы только ворваться внутрь вражьего строя, тогда сеча в мечи пойдет на равных. А значит, ктото должен принять удар на себя, чтобы проложить путь остальным. И удальцы вырываются вперед, сейчасто и решится, кто же из нас лучший.

Буран старше и тяжелее коней других бояр, но вынослив и теперь оторвался, оставляя позади и стяг и князя. Не попрекнет никто, что поперед него в сечу, не успеет. Взял я ныне животов немало, пришла пора и свой класть. Помогай мне, Перуне!!!

– Иншалла!!! – упругим ветром дыхнуло навстречу.

– Ррааа!!!

Разметав троих в первом ряду, врубился во второй и, достигнув третьего… воспарил над битвой, с высоты глядя, на вставшего на дыбы и бьющего во вражий щит Бурана, на распластавшееся на его крупе, пронзенное обломками копий, тело. Видел, как стяг влетел вслед внутрь магометанского строя и стоял там незыблемо, защищаемый немногими оставшимися еще в живых боярами. Видел, как пешие теснили от брода стеной щитов табун лишившихся наездников коней, побивая сулицами застрявших в нем оставшихся в седле хазар, не давая ни приблизиться к себе, ни взяться за лук. Как прижатые к реке кочевники бросались в нее и плыли на степной берег, как тонули одоспешенные наемники, как пешие, похватав коней и переправившись через брод, пошли по обоим берегам, добирая остатки вражьего войска.

– Зачем пришли? Нет вам здесь дани!

Эпизод 6

– Поль, а Поль? – я осторожно погладил по голове сладко спящую жену.

– Аах, – зевнула она и, открыв глаза, спросила: – Чего тебе?

– Чего я натворил то? – уже по взгляду понял, что теребить Полину посреди ночи было большой ошибкой.

– Меня разбудил! Этого мало?

– Да, нет… Кроме этого?

– А, кроме этого, в лягушку превращу, за то, что дурацкие вопросы задаешь! Что стряслось то у тебя, говори прямо?!

– Так… Сны мне снятся… Опять.

– Я ни при чем, это меч твой.

– Что меч? Он железный! Мне вообще ничего и никогда не снится! За всю жизнь такие случаи по пальцам пересчитать! И в половине из них ты виновата!

– Сказано тебе! Меч эти сны тебе посылает! Мое дело – сторона.

– А я говорю – он железный!

– Железный… да не бездушный.

– Ты чего несешь? Еще скажи у избушки твоей душа есть, сейчас на курьи ножки вскочит и убежит!

– Послушай, умник, ты, когда свои моторы делаешь, душу свою в них вкладываешь?

– Так это просто выражение такое. Иносказательное.

– Иносказательное… Бог, создавая этот мир, во все свою душу вложил. И в тебя тоже. Есть у тебя душа? Тото же. А через тебя и в моторы твои. Через кузнеца, что меч ковал, через воинов, которые им рубились, его частица и в клинок попала. Чем больше человек отдается своему делу, тем большую душу в него вкладывает, так и в это «железо» вложили многие и немало.

– Этак у меня вся душа на клочки пойдет, если моторы на конвейер встанут.

– Не ерничай. Когда вкладываешь душу во чтото, ее больше или меньше становится?

– Ээм… Больше, наверное. Чувствую. Противоречие какоето. Разделяя приумножаешь?

– Не совсем, Сема. Бог есть любовь. Она объединяет, сливает души в одно целое. Закончишь свой жизненный путь в любви к Богу, который тебя тоже любит – воссоединишься с Ним. «Воссияете в Боге» – слышал? Там и все светлые души от начала. И частицы тебя вернутся на Землю, приумножатся и вновь вернутся к Богу. Такто – Полина многозначительно помолчала и вдруг спросила: – Ты ведь любишь свой меч?

Я както не задумывался над этим вопросом. Да, он мне почемуто очень дорог, но можно ли это назвать любовью?

– Не знаю, наверное…

– Так чего ты удивляешься, что он к твоей душе прикоснулся и сны тебе посылает? Ведь нет у него другого способа сказать тебе важное. Ты когда по утрам скакал, о чем думал?

– Да я все время об одном и том же думаю!

– Вот. А он тебе ответил и подсказал. Да еще утешить попытался, показав, что он твоими руками сам собой пожертвовал, а не ты его искалечил. Ой!

– Тааак! Ты что же, сны мои видишь?!

– Ну Сем… Я ведь тоже тебя люблю.

– Чтото ты мне не договариваешь!

– Наоборот! Слишком много уже сказала!

– Угораздило же на ведьме жениться! Гадай теперь, что выкинет.

– Не выкину, не беспокойся. Крови ведь много видел? Все, жди, родня скоро пожалует.

– Нет у меня никого.

– Нет, так будет. Сын. Завтра же с утра меня в больницу отвезешь, примета верная.

Глава 10

ЗИЛ4

Эпизод 1

Тридцатое сентября стало со временем одним из самых шумных наших семейных праздников, но в 1930м году мне было не до смеха. Жена третий день лежала в роддоме, а я, не уходя с ЗИЛа, как и остальные мотористы, готовил первое шасси «пятитонки». Лихачев, едва только получив известия из МИСИС, что сплавы, входящие в представленный образец, работоспособны до семисот градусов вместо трехсот обычной стали, распорядился ставить некондиционный двигатель, со старыми кольцами, на автомобиль, чтобы не задерживать испытания. Несмотря на то, что металлургам еще требовалось время на опытную плавку и исследования свойств новых марок стали, которых оказалось аж пять, по числу слоев, входящих в единичный пакет. К счастью, директор не стал рассказывать, откуда у него взялось это богатство, чем спас от растерзания само лезвие меча. Впрочем, думаю, оно мало бы дало информации, кроме уже имеющейся, его можно было исследовать только крупными кусками, не разделяя на слои, которые в черенке значительно толще, чем на лезвии. Да и термообработка разная, клинок должен быть очень упругим, а вот черенку это противопоказано, чтобы удар в руку не отдавало.

– Кто бы мог подумать! – не переставал удивляться Лихачев. – А ты, Петрович, молодец, верно подметил! Это ж благодаря нашему заводу теперь новое направление в металлургии начинается! Раз мы зачинатели, то имеем право назвать его. И назовем в честь нашего завода – зилизм!

– Хм… Иван Алексеевич! – стоящий в группе рабочих Евдокимов извиняющимся тоном охладил пыл директора. – Звучит както не очень. Да что там, плохо звучит! Какоето другое название нужно. Да и заслуги нашей в этом деле нет, вон, Семен без нас обошелся. В его бы честь и назвать.

– Это как? Любимизм или любимовизм, что ли? Это звучит? Похабщина какаято получается. И как это, заслуг наших нет? А кто организовал все? Кто думать и искать Семена в нужном направлении заставил? Да и жирно ему будет, науку в его честь называть, вот в партию вступит, тогда подумаем еще.

– Я категорически против использования моей фамилии в таком виде, поддерживаю Ивана Алексеевича! – тут же подал я голос, подозревая, что Евдокимов решил меня, таким образом, до конца жизни подначками обеспечить.

– Ладно, скромник, назовем, чтоб никому обидно не было. Ни нам, ни тебе. Но обязательно красиво и внушительно, чтоб наш характер виден был. В честь метеорита назовем, из которого меч выкован. Это ж масштаб! Высота! Метеоризм! Звучит?

Рабочие одобрительно загалдели, а я едва не поперхнулся, представив себе чтото вроде: «Открытие Любимовым С. П. метеоризма…» Все! Попал, теперь точно проходу не дадут, пересмешники. И ведь самому смешно, блин! Сейчасто, похоже, никто ничего еще не подозревает, но всплывет же…

– Товарищи! Товарищи!!! – стараюсь перекрыть шум толпы и не смеяться. – Названието, конечно, хорошее и красивое. Только, боюсь, медицина нас здесь опередила. Другое название нужно, или пусть вообще металлурги головы себе ломают. Вот нам делать в рабочее время больше нечего, кроме как названия придумывать!

Перевод внимания начальства на простой дал прямо противоположный эффект.

– Все ты, Семен Петрович, против начальства голос поднимаешь! Сам знаю, что работать надо! Ладно, собрание специальное организуем, там вопрос на голосование и поставим. Посмотрим еще, чей метеоризм возьмет, наш или медицинский! Я, если надо, до самого верха дойду, но честь завода не уроню!

Делать нечего, я подошел к директору и, наклонившись к уху, шепотом объяснил суть проблемы. Лихачев покраснел как рак и, свирепо глянув на меня, громко объявил:

– Товарищи! Собрание отменяется! Ввиду неожиданно выявившейся особой секретности поставленного на повестку вопроса. Языками нигде не трепать! Болтуны будут преследоваться по за… до упора. Пока болталка не отвалится. А сейчас все за работу. Чтобы к тридцатому числу мотор стоял на шасси! Будем смотреть товар лицом!

Самое интересное то, что эту тему действительно засекретили, уж не знаю, Лихачев ли постарался, или другое что сыграло, но факт остается фактом.

Эпизод 2

В любом случае, новые жаровые кольца, опытные пока, нам обещали в конце октября. О промышленном же производстве речь пока не шла, но приходилось идти на риск, чтобы не загубить дело с новыми моторами и грузовиками на корню. Отступать нам было уже некуда, ввод в строй мощностей для производства ЗИЛЗ, полностью отечественной версии «двойки», был приостановлен изза работ по новым машинам. Да и новые, «четверка» и «пятерка», тоже потребовали вложений, причем золотом. Дело в том, что шасси «четверки» вместе с коробкой сконструировали в рекордные сроки обычным для тех времен способом – купив все у того же «Отокара», сотрудничество с которым уже было налажено на почве АМОЗИЛ2, пятитонник гаммы 1926 года, модель 27HPDS.

Меня это дело впрямую не касалось, отвлекаться времени не было, поэтому пока всю информацию о новой машине я получал исключительно на словах относился к ней скорее благосклонно. А уж какую рекламу этому «Отокару» сделали, так вообще против ничего не скажешь. Всем хорош, но в первую очередь тем, что рассчитан на двухцилиндровые оппозиты, в работе с которыми у американцев оказался богатый опыт. Так что, только предоставив конструкторам габариты и ожидаемые характеристики двигателя, я, минуя «чертежную» стадию, познакомился с ЗИЛ4 сразу «в железе». Увидел и обомлел. Бескапотная компоновка, кабина располагалась над двигателем, а заодно и над передней осью. Что бывает после подрыва на мине при таком раскладе, я знал очень хорошо.

– Евгений Иванович, – кисло спросил я у Важинского, главного конструктора ЗИЛа, – а капотная компоновка что, никак?

– Семен, да за такие сроки только готовое шасси купить. У нас на заводе конструкторовто раз, два и обчелся. Времени впритык хватило, чтобы под твой двигатель трансмиссию подогнать получше, остальным и не занимались. Если ты такой умный, то попробуй сам полностью новый грузовик за три месяца сделать. Не пойму, что тебе не нравится, это шасси именно под оппозитный двухцилиндровый мотор и делалось. Ты как в воду глядел, когда свой задумывал. Одно к одному.

– Так посмотрите, радиатор прямо перед водителем, летом запаришься ездить. Чтобы до движка добраться, кабину надо будет откидывать, а это рулевая колонка с шарниром.

– Не преувеличивай, радиатор нормально стоит, а зимой, если греть будет, так это даже хорошо. А насчет кабины ты ошибаешься: чтобы двигатель обслуживать, достаточно просто сиденье снять. Вот если его демонтировать, тогда да, кабину тоже, но это случай редкий. Зато посмотри, как при той же длине рамы грузовая платформа увеличилась.

– А развесовка по осям?

– А что развесовка? Моторто легкий довольно, нормально все, говорю, получается. Даже лучше и не придумаешь.

Делать нечего, придирки у меня кончились, придется выкладывать свои соображения начистоту.

– А вы подумали, Евгений Иванович, что эти машины в армию пойдут? Представьте, что будет, если вдруг на мину наедет.

– Так кто ж под дорогу копать будет? А если такой хитрец найдется, то от машины вообще ничего не останется. Если угадает, конечно, и вовремя взорвет. Или ты фугас имеешь в виду? Так если снаряд маломощный окажется, колесо искалечит, а если шестидюймовый, то капотная компоновка ничем не поможет. Хватит выдумывать.

– Да вы сами подумайте, снаряды дороги, чтобы их в землю закапывать. В то же время массовое применение танков и бронеавтомобилей в будущей войне неизбежно. Значит, будут дешевые фугасы применять, да хоть ящики деревянные с нажимным взрывателем. И с мощным зарядом, чтобы танк из строя вывести. При подрыве все вверх, поэтому нужно, чтобы людей в зоне подрыва не оказалось. Это проще всего сделать в капотной компоновке. Да и посмотрите сами. У нас самый мощный на настоящий момент грузовик вытанцовывается, военные, как пить дать, захотят броневик на его базе. Вы этот вагонсарай себе представляете? Он же на малейшем косогоре заваливаться набок будет.

– С последним не поспоришь, ладно, поговорю с директором. Да и с американцем проконсультироваться не помешает на предмет «переворота малой кровью». Тебе, кстати, завтра ему еще свой двигатель представлять. Иван Алексеевич так его расхваливал, что тот напросился посмотреть. Как же: «Вышли на мировой уровень! Своими силами! Без иностранной помощи!» Так что ты уж подготовься, распиши все в цвете, чтобы перед заокеанским инженером не опозориться.

Я остался стоять у шасси с отвисшей челюстью.

А Важинский, довольный произведенным на меня впечатлением, подмигнул, улыбнувшись, удачи мол, и удалился. Ёмое! Что делатьто? Уплывут ведь секреты! Если лапшу американцу на уши навешать, Лихачева в дурацкое положение поставлю. Неизвестно еще, как он к этому отнесется, а то вырастит из мухи слона, чтонибудь вроде «дискредитации советского автопрома». И будет тебе, Семен, «дело политическое». Да и американец лопухом может не оказаться, поймет все. Ладно, утро вечера мудренее.

Эпизод 3

С утра пораньше, едва продрав глаза и умывшись, кусая на ходу бутерброд, поскакал в опытный цех, готовить «выставку». Хотя в виде экспонатов предполагались только самый первый вариант мотора, так и стоявший под дерюгой в углу с весны, и деревянный наглядный макет. Первый подходил для демонстрации как нельзя лучше, даже на глаз было видно, что сделан он с помощью кувалды и такойто матери, кустарщина в чистом виде. Основная трудность была в том, чтобы эту дуру перетащить на более подходящее место и подключить к воздушной магистрали. Проверить работоспособность тоже не мешало.

Упирался с ним целый час, пока не помогли пришедшие в цех рабочие, но оно даже и к лучшему. Ненавижу ждать, а раз смена началась, то и краснодеревщики уже на месте. Подхватив макет, помчался к ним и вкратце объяснил, что надо слегка изменить, причем так, чтобы следов изменений в виде свежих срезов не было. Через двадцать минут мне вручили раскрашенный парадный экземпляр, голь на выдумку хитра. Теперь надо только подождать, пока краска подсохнет. А еще лучше – к кузнецам, возле горна погреть.

Тамто и поймала меня высокая иностранная делегация, в лице единственного инженера, сопровождаемая ражим молодцом и директором завода.

– Ааа… Товарищ Любимов! Вот ты где! Здравствуй! – Лихачев прямо лучился изнутри. – Познакомься, это инженер Джон Уилсон из фирмы «Отокар», которая нам с шасси помогает, с ним Паша Карпов, студент, будет за переводчика. Паш, переведи американцу: «Товарищ Любимов, конструктор двигателя Д1002».

Мы пожали друг другу руки, и я пригласил всех в опытный цех, к мотору, пообещав там все рассказать и показать заодно. Уилсон, между прочим, внешне произвел на меня самое лучшее впечатление. Я его легко мог бы спутать с кемнибудь из своих, если бы не ботинки. Московская мода, или необходимость, диктовала сапоги.

– Вот наш мотор. Основной целью его создания было упростить производство, обеспечив массовость. Для этого пришлось, к сожалению, отказаться от некоторых важных элементов в традиционной конструкции двигателя. Распредвала, как видите, нет, его роль выполняет сам коленвал, толкая длинными шатунами на коротких коленах внешние поршни. Эти поршни пришлось ввести в конструкцию, чтобы исключить из нее мелкие сложные детали, трудные в изготовлении. Как видите, ход у внешних поршней короткий, они только открывают и закрывают выпускные окна, полностью заменяя клапана. Двигатель двухтактный оппозитный, цилиндры работают на коленвал с двумя большими и двумя малыми коленами одновременно, чем достигается хорошая уравновешенность. При каждом рабочем ходе воздух в картере сжимается, благодаря длинному ходу внутренних поршней, и поступает через открывающиеся впускные отверстия в верхних мертвых точках этих поршней в цилиндр. Этот экземпляр двигателя опытный, на нем еще не обеспечена герметичность картера и не поставлены клапана, поэтому пока он подключен к воздушной магистрали. Вот, собственно, и все хитрости. Таким образом имеем простой мотор, приспособленный для постройки на примитивном оборудовании с использованием малоквалифицированной рабочей силы.

Пока я все это говорил, работа в цеху просто встала. Наша небольшая группа привлекла к себе все внимание. Еще бы, там такая пантомима разыгралась, что в кино ходить не надо. Да сам Чаплин от зависти удавился бы! Позади американца и стоящего к нему лицом краснеющего студента два мужика, один высокий, другой поменьше, яростно жестикулировали, строя страшные рожи друг другу, махая кулаками и изредка крутя у виска, а когда иностранец оборачивался, мгновенно натягивали самые приветливые улыбки и смотрели на него честными глазами.

– А теперь демонстрация двигателя в действии! – громко сказал я не без душевного трепета. Дело в том, что были некоторые опасения насчет выхлопа, который пришлось маскировать железным листом. Американец, обойдя двигатель с другой стороны, мог заметить, что на одном котле выпускной поршень – внутренний. И понять, что ему вешают лапшу на уши. Высокотехнологичная болванка, как и четыре месяца назад, рухнула изпод потолка и крутанула маховик. Двигатель затарахтел. Похоже, опасения напрасны. Не полезет он через предусмотрительно организованные препятствия дышать газойлевым чадом. Я заглушил мотор.

Уилсон повернулся ко мне и выдал довольно длинную фразу, которую Паша перевел как восхищение конструкцией и пожелания дальнейших успехов. При этом заокеанский инженер смотрел на меня чуть ли не с жалостью, как на недоумка. Ну и хорошо, примерно такого эффекта я и добивался. Мы вежливо распрощались и настала пора объясняться с директором ЗИЛа.

– Любимов! Ты что нес?! Забыл как твой мотор работает?! Я ж тебе подсказываю: «Три колена на валу, поршни навстречу друг другу движутся»! А ты мне в ответ, вообще, какуюто ахинею порешь: «Длинный вал в семь колен, цилиндры в ряд по очереди от малого до большого, поршни с двух сторон»! Это что ж за конструкция такая?!

– Прости, Лексеич, – выдавил я из себя, сдерживая хохот и утирая слезы. – Думал, ты мне «малый загиб» в лицах изображаешь…

– Вот тугодум! Я ж ясно показываю… – Лихачев внезапно умолк, в глазах мелькнула догадка, и он, после небольшой паузы, подозрительно спросил: – Постой, если я тебе «загиб», то что ты мне там ответил?

Народ в цеху уже просто валялся. Самые стойкие, согнувшись пополам, держались за стены. Я совладал с собой и твердо, глядя в глаза, сказал:

– А вот этого, товарищ директор, я вам лучше говорить не буду…

– Ах ты ж, твою мать… – тут Иван Алексеевич показал, что недаром был балтийским матросом. – Кааанструктор! Изобретааатель!!! Все!!! Достал ты меня до печенок!!! А ну, шагом марш за мной, заявление писать! Будем теперь тебя по партийной линии воспитывать, раз ты похорошему не понимаешь! Завтра показ машины, из ВСНХ приедут, еще выше бери – руководство партии будет присутствовать! Мне что, опять за тебя перед товарищем Сталиным краснеть? Он все помнит! И не дай тебе Боже меня и там опозорить!!!

Эпизод 4

Утро 30 сентября. Ясная, солнечная погода, будто природа решила порадовать нас после вчерашнего редкого дождичка и разделить с нами радость первого «заезда» новой машины. Хотя формально ЗИЛ4 уже ездил. В старом сборочном цеху, на первой передаче от стены до стены. Выпускать совсем уж «необъезженного жеребца» никто не рискнул, да и надо было убедиться, что все работает нормально.

Заводской двор заполнен радостно возбужденным народом и разукрашен праздничными транспарантамилозунгами: «Даешь…», «Слава…» Отдельно кучкуются «группы по интересам» – сталинская команда, конструкторы, журналисты. Изредка отдельные товарищи перемещаются между ними, но пока все ждут и разговаривают вполголоса. Вижу, как Лихачев чтото объясняет Сталину, то оживленно жестикулируя, то смущаясь и пряча руки за спину. Я стою среди зиловских инженеров, пытаясь справиться с волнением, на память постоянно приходят мысли насчет «эффекта первой демонстрации», поэтому, стараясь отвлечься, расспрашиваю Важинского о присутствующих.

– Евгений Иванович, а это кто такие? – киваю на делегацию, принадлежность которой на глаз определить не удалось.

– Слушатели Промышленной академии, будущие директора заводов.

– Студенты, что ли? Больно великовозрастные.

– В основном партийные кадры, техническую подготовку проходят для работы в промышленности. Смотри – Лихачев Сталина сотоварищи к нам ведет. За языком следи.

Сошедшиеся вместе компании перездоровались, и секретарь ВКП(б), обращаясь ко всем конструкторам сразу, сказал:

– Вы, товарищи, большое дело сделали, молодцы. О вашей новой машине товарищ Лихачев много хорошего рассказал, но возникли вопросы, поэтому мы хотим получить ответы из первых рук. – И, обернувшись к своим, закончил: – Спрашивайте, товарищи.

Вопросы меня не удивили, все в основном упиралось и к какому сроку в сколько можно получить машин, можно ли их строить на других заводах. Я отмалчивался, пока лопоухий мужичок невысокого росточка, с открытым, улыбчивым лицом не поинтересовался:

– А на трактора ваши моторы ставить можно?

Это уже касалось меня лично, надо было отвечать, но пока я собирался, Каганович успел вставить:

– Что, Микита, за колхозы болеешь? За тракторизацию? Молодец, правильный вопрос! Недаром в академию тебя учиться направили.

– Да я, хехе, конечно, за колхозы! Какие же колхозы без тракторов? Хехе.

Это кто у нас тут такой? Неужто Никита Сергеевич, собственной персоной? А внешне очень даже располагающе выглядит. Впрочем, тот, из Вологды, тоже на мокрушника не похож был, а вот с Хрущевым у них сходство определенно есть.

– Моторы под трактора приспособить можно, – я глянул на стоящего неподалеку улыбающегося Уилсона. – Но предлагаю обсудить этот вопрос в рабочей обстановке в более подходящем месте. А Никите хочу пожелать успешной учебы, а то начнет кукурузу где попало сажать.

– Хехе. Какую кукурузу?

– Это выражение такое просто. История какаято с агрономомнедоучкой была. Но запомни накрепко – кукурузу где попало сажать нельзя! Примета плохая.

– А ты самто где учился? Хехе. Может, посоветуешь, переведусь из Промышленной академии.

Уел, чертяка! Ох и чутье у него! И что теперь ответить, чтобы в лужу не сесть?

– Умный ты мужик, Никита, а прикидываешься! Но я тоже не лыком шит, насквозь тебя вижу! А что до учебы, так завод – моя академия.

Сталин, добродушно наблюдавший за нашей перепалкой, уцепился за последние мои слова и высказал директору ЗИЛа:

– Что ж это у вас, товарищ Лихачев, конструкторы без образования? Талант – это хорошо, но его надо знаниями подкрепить. Может, будь у товарища Любимова знания, мы бы сейчас уже сотни грузовиков имели? Это положение надо срочно выправлять!

– Так, товарищ Сталин, когда ж его было на учебу направлять? Мы с утра до ночи в работе! Вот пустим ЗИЛ4 в серию, тогда и время поучиться появится, – и, после небольшой паузы, добавил, угрожающе глядя в мою сторону: – У Любимова все еще впереди.

– Это хорошо, товарищ Лихачев, а мысль собрать по вопросу двигателей отдельное совещание я поддерживаю.

Пользуясь тем, что всеобщее внимание привлекли медленно открывающиеся ворота сборочного цеха, я постарался отойти подальше от руководства, чтобы не спровоцировать его недовольство еще чемнибудь, и наткнулся на Артюхину.

– Александра Федоровна! Какая неожиданная встреча! Вы к нам по журнальной линии или по партийной?

– Не угадал, товарищ Любимов! По рабочей. Дела у нас с директором.

– Это какие же, если не секрет?

– Да что уж там! Тебе как кандидату в члены ВКП(б) теперь сказать можно. Помнишь наш разговор в поезде?

– Это про коммунизм, что ли?

– И про это тоже, но не о нем сейчас. Помнишь, ты говорил, что женщин надо направлять на тонкую и кропотливую работу?

– Ну?

– Что ну?! В Ленинграде при изготовлении торпед для флота брак сократился в пять раз! Пять! Понимаешь?!

– Хорошо. А мыто при чем?

– А при том! Я как представитель ЦК взяла на себя шефство над женскими коллективами, специально организованными для такой работы. Направление перспективное! Вот и у вас такой будет, все уже договорено. Насосы и форсунки будут делать! Оборудование точное уже везут изза границы.

Пока мы так мило беседовали, ворота окончательно распахнулись. Внутри зафырчало, и на свет очень медленно и плавно, как ночью в цеху, на первой передаче выкатилось шасси. Именно шасси. Ни кузова, ни кабины не было. Только пол, который, изгибаясь, образовывал переднюю стенку моторного отсека, с боков ограниченного крыльями. Картину дополнял радиатор, возвышавшийся прямо перед водителем.

Выкатилось и встало, давая всем вволю собой полюбоваться. А потом, тронувшись с места, поехало вдоль толпы. В этот момент меня дернули за рукав. Оборачиваюсь – Милов.

– Сын!

– Что сын?

– В правление из роддома звонили! Сын у тебя родился!

– Да ты что?!

Проезжавший мимо зачаток машины взвыл двигателем при перегазовке, водитель переключался на вторую и… чтото резко и сухо, как выстрел, треснуло, завизжало со скрежетом. Свет померк.

Глава 11

БОЛЬНИЦА

Эпизод 1

Белый потолок. Высокий. Шевелиться сил нет совершенно. Поводив глазами по сторонам, насколько позволяли бинты, разглядел только побеленные поверху стены и окно, отделявшее меня от осенней серости. Ёмое, как же больното! Зато сразу снимает дурацкие вопросы – и так понятно, что в больнице. Похоже, морду лица мне отрихтовало изрядно, да и сама головушка болит, будто скальп сняли. А уж что внутри нее творится – лучше сразу сознание обратно потерять. Я бы рад, да не получается. Для этого усилия какието приложить надо, а я даже пальцем пошевелить не могу. Попробовать покричать?

– Фффыыаа! Фффыыаааа!!!

Едрит мадрид! Доктора, чтоб их! Они мне что, рот зашили?! Ага, и похоже, челюсть как покойнику подвязали, тьфу, тьфу. Блин! А что так тихо? Я ж в морге!!!

…Да, испугаться было удачной находкой. Сколько временито прошло? Или я за полярным кругом и здесь всю дорогу белый день? Это вряд ли, октябрь всетаки. Значит, не меньше суток, судя по тени от лампы на потолке, которая примерно на том же месте, что и в прошлый раз. Голова болит меньше. Привык, что ли? Нет, кричать я сегодня не буду, больно уж мне нащупанные распухшим языком осколки зубов не нравятся. Да и челюсть не просто так подвязали, наверное. Если перелом, то его лучше не тревожить. Попробую напрячься и руками пошевелить. Ага! Получается! Еще немно…

…Перестарался. Тень на потолке уже не удивляет. Даже приятно. Есть в мире чтото неизменное, на что опереться можно. Вот на руки опираться пока нельзя, хотя шевелить ими понемногу получается. Похоже, выползаю потихоньку. Мне б живого человека увидеть, а то все сам с собой да сам с собой. Не может быть, чтоб меня не проверяли, надо только подождать пока ктонибудь не придет. И не отрубиться до этого. Скучно. Заняться самокопанием? Гораздо интереснее подумать, что с машиной произошло. Жаль не видел ничего. Но на слух движок на высоких оборотах работал, а водитель переключался. Странно, обороты он вроде должен был снизить перед включением второй. Синхронизаторов в коробке нет. Значит, авария, скорее всего, именно изза несогласованности двигателя и коробки произошла. Что могло развалиться? Да все что угодно! Опаньки! Кто это у нас? Какая милая женщина! Тетка! Тетка!!! Ты куда?! Блин…

А… Новый персонаж. «Едет, едет доктор сквозь снежную равнину, порошок заветный людям он везет». Обезболивающее где? Хотя… Что там на нынешний день актуально? Морфин? Ну его к лешему.

– Оперативный уполномоченный отдела ЭКУ ОГПУ по борьбе с вредительством и саботажем Косов!

Вот те раз! Только тебя мне сейчас и не хватало.

– Вы, гражданин Любимов, подозреваетесь в дезорганизации выпуска машин на заводе ЗИЛ, саботаже и умышленном вредительстве. А также в покушении на жизнь представителей руководства ВКП(б) и ВСНХ.

Все приплыли. С таким диагнозом летальный исход обеспечен.

– Советую не запираться, ваши подельники уже дали обличающие вас показания, вы можете облегчить свою участь чистосердечным признанием.

Ага. Расстрел заменят на полвека лагерей. Спасибо.

– В первую очередь меня интересует состав вашей антисоветской подрывной группы. Назовите фамилии участников и пособников.

Он что, издевается? Ага, кажется, додумался.

– Вот карандаш, бумага, пишите.

Ну что ж, напишем. Читай, дорогой.

– Идинах… Вот такто лучше! А Идинах это имя или фамилия? Я чтото такой не припомню…

Досвидос, догадливый! До новых встреч! Уплываю…

Эпизод 2

Целую неделю меня никто не беспокоил, кроме медсестры, всегда одной и той же, да врача. При этом все наше общение ограничивалось только темой моего здоровья. Медики наконецтаки разрешили мне потихоньку говорить, но на мои вопросы, выходящие за пределы их компетенции, попросту не отвечали. Ни на какие. Даже про жену с сыном промолчали.

Такое «подвешенное» положение изрядно давило на мозги. Если я арестован, то почему не допрашивают? Следак прискакал, едва заметили, что я очнулся, а теперь ни слуху, ни духу. Если это ошибка какаято, то почему со мной не разговаривают? Что ж, будем надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. А посему – симулировать свою недееспособность как можно дольше. Из больнички сбежать всяко проще, чем из СИЗО, или как там это сейчас называется. В тюрьме сидя, я уж точно ничего сделать не смогу, а на свободе еще можно потрепыхаться.

Я потихоньку уже начал вставать по ночам, когда опасность визитов была наименьшая. Отдельная палата – это, конечно, хорошо, но зачем дверь запирать? Вид из окна меня и порадовал, и огорчил одновременно. Место я узнал сразу – 23я горбольница. До Таганки – пять минут ходу. Грамотно это меня сюда определили, в случае чего за решетку путь короткий. Но ничего, мне тоже неплохо, до реки рукой подать, а там бережком до Садового и по мостику к Павелецкому вокзалу. За ночь доберусь, пожалуй, и на какомнибудь товарняке смыться успею.

Окно оказалось незапертым, осторожно открыв его, я впустил внутрь сырой и холодный октябрьский ветер. Второй этаж, плохо. Придется спускаться на простынях. Заодно и об одежде, по крайней мере на первое время, надо подумать. Улыбнувшись мысленно нарисованному новому персонажу для фильмов ужасов – одетому в пончо из одеяла, скрывающего памперс из набитой ватой наволочки, перебинтованного мужика, грабящего поздних прохожих на предмет штанов и сапог, а лучше и рубахи с курткой и кепкой, направился к умывальнику, чтобы оценить свою физиономию.

Тоже мне тюремщики! Даже зеркало не сняли. А ну как зарежу кого осколком стекла, в тряпку замотанным? Не ждете, значит, подляны такой от меня. Хорошо, не буду вас прежде времени расстраивать. Ладно, это побоку пока, посмотрим лучше, какой я теперь красавец. Жаль, что свет зажечь нельзя. Обойдемся фонарем на улице, света через окно достаточно, чтобы хоть посмотреть, где и как меня перебинтовали. Ага, все как доктор прописал, в смысле – говорил. Прилетело мне в левую половину башки, и похоже неслабо. Щека с верхней губой разорваны, зубы верхней челюсти там же выбиты, хорошо, что не спереди. Множественные порезы черепушки и сотрясение ее внутренностей. Хорошо, что не пробило. Ладно, глазауши целы и ладно. Как говорится, пока пальцы есть – мужик не импотент.

Итак, решено. Как только почувствую, что смогу болееменее длительное время передвигаться самостоятельно, ухожу. Нечего мне здесь ждать, когда придут добры молодцы, возьмут под белы ручки, да в камеру.

Эпизод 3

Стоило мне окончательно назначить для себя дату побега на ближайшую ночь, как с самого утра ко мне заявился… Лихачев. Да не один, а во главе целой делегации конструкторов и рабочих ЗИЛа. Я уже давно смирился с мыслью, что кроме врачей стоит ждать только чекистов, поэтому поначалу глазам своим не поверил.

– Ну здравствуй, страдалец, – с улыбкой сказал директор завода. – Что моргаешь да молчишь? Говорить больно?

– Нормально, не офыдал профто, – ответил я, стараясь говорить как можно правильнее.

– Ха! Эк, тебя приложило! Нехорошо, конечно, но я даже рад. Теперь тебе против руководства выступать трудновато будет. Жаль, конечно, – такого оратора потеряли!

– Фто ф феной?

– Хорошо все. Мы сначала сказали ей, было, что в командировку тебя послали, чтоб не пугать. Мало ли, молоко все же. Да два дня спустя все равно следователь к ней заявился. Но обошлось, ты не волнуйся.

– Фын?

– Полина твоя его никому не показывает. Говорит, месяца не прошло. Пережитки и предрассудки это все! Но велела передать, что здоров. На папку похож.

– Фто фледовафель фотел?

– Да, понимаешь, история какая вышла. Американец тот, Уилсон, как все случилось, возьми и ляпни, мол, так и должно было случиться, мол, только болван мог такое придумать, внешние поршни вышибет сразу и коленвал сломает. А Пашастудент. Ну помнишь? Переводчик. Так он от чекистов к нему приставлен был и сразу рапорт накатал. Стали его крутить, он схему мотора, которую ты американцу рассказал, нарисовал. Отдали ее мотористам на экспертизу – те, понятно, подтвердили, что американец кругом прав. В общем, закрутилось. Меня тоже допрашивали. И схемку эту показывали. Мда. Сказал я им, что не наш это мотор, наш другой совсем и тоже схемку нарисовал. И в НАМИ, и у Чаромского в ЦИАМ мою правоту подтвердили. Да тут и заключение комиссии подоспело. Машинато сгорела к чертям собачьим, наших инженеров к ней не подпустили, со стороны прислали. Пока собирались, ковырялись. В конце концов, написали, что и коленвал на месте, и поршни. Но шума, конечно, много было. Делото уже заведено. Но наш коллектив за тебя горой! Целый митинг собрался! Решали на самом верху вчера вечером, как с нами быть со всеми. Артюхина тебя очень защищала. А обвинителей, что ты руководство партии убить хотел, просто в порошок стерла. Вы ведь с ней только при аварии и пострадали, да Милов еще, да водителю задницу подпалило. Не переживай! Поцарапало их и только. Выговор мне влепили по партийной линии за торопливость. Все ты виноват! В общем, отделались мы легким испугом.

– Фто ф мофором?

– Да разобрались уже, Семен, пока ты здесь валяешься, – это подал голос Важинский. – Мы ведь на машине его не гоняли еще по полной программе, никто и не подумал, как нагнетатель себя поведет при резкой смене оборотов. Вал у него лопнул, колесо кожух проломило да в вас как картечью из пушки и выпалило осколками. Мы подумали и поставили фрикционную муфту, чтоб на пиковых нагрузках проскальзывало. На ЗИЛ5 работает все нормально. Машина сейчас испытания проходит, замечания есть, но мотор пока, тьфу, тьфу, не подводил.

– ФИЛ фяфь?

– Так мы четверку восстанавливать не стали, – снова заговорил Лихачев. – Неудачная машина какаято. Да и ты против нее был. Да еще развалилась на демонстрации. В общем, решили мы новую делать, с капотом. И видно сразу – недостатки «четверки» учтены и исправлены. Американца того, Уилсона, я с завода сгоряча матюками прогнал, но справились своими силами. Коробку переделали малость, вал с другой стороны вывели. Да весь агрегат вместе с мотором и перевернули задом наперед. Очень хорошо получилось. Да что я все на словах? У нас же фотографии есть! Смотри, какой красавец!

Я глянул на фото и увидел там нечто короткоширокомордое, больше всего похожее на «Прагу V3S». Радиатор при этом находился едва ли не над передней осью, а кабина имела привычный, как у довоенных ЗиСов, вид. Осей с довольно высокими колесами было, разумеется, две. Больше всего машина напоминала основательно стоящего на ногах теленка, и я, припомнив название ЗИЛовских «городских» дизельных грузовиков, сказал:

– Фыфек.

– Чего?

– Пфыфеек!

– Знаешь что, ты вместо того, чтоб плеваться, нака карандаш, напиши.

Я быстренько изобразил свою мысль в письменном виде.

– Бычок? Какой же это бычок? Сто двадцать пять лошадей! Это целый БЫК! Молодец! Правильно мыслишь! Машине имя нужно. Вот доберемся до завода, на первом же собрании поставлю вопрос на голосование.

Я отрицательно замахал руками, не желая обидеть заслуженных МАЗов.

– И давай, не скромничай, генератор идей. Выздоравливай лучше быстрее. Хотя… Не торопись. Заседание по двигателям отложено до твоего выздоровления, хорошо бы было успеть к нему машину полностью испытать. Мы вот тебе гостинцев принесли, вот молочко, яблоки, огурчики солёненькие.

– Фафифо.

Я с сожалением отодвинул с тумбочки обратно директору яблоки и огурцы, оставив только глиняную крынку с молоком.

– Да, извиняй, нехорошо получилось. Но мы ж не знали, что с тобой неладно. Будем иметь в виду. Может, тебе чего надо еще?

Подумав, что, пока я валяюсь в больнице и не могу работать в полную силу руками, мне вполне доступно поработать головой. Не надеясь выговорить это слово, я снова взялся за карандаш.

– Пишущую машинку? Ну у тебя и запросы! Зачем?

– Надо.

– А совладаешь? Ладно, раз просишь, чтонибудь придумаем. Не последний человек в нашем коллективе. Верно говорю?

Делегация дружно зашумела, выражая одобрение словам директора.

– Жене что передать?

Я растерянно развел руками, со мной было все и так ясно, ничего мне особо не требовалось, да и напрягать задачами только что родившую мать не хотелось.

– Ладно, скажу, что с тобой все в порядке. Идешь на поправку. Выпишут через… месяц. Так? Что любишь, само собой скажу. Ладно, давай пять – и мы пошли, дела.

Народ повалил ко мне с рукопожатиями и двинулся на выход, кисть болела потом еще с полчаса. А бычья голова с того памятного разговора прочно прописалась на радиаторах зиловских грузовиков.

Эпизод 4

Снова директор нарисовался у меня в палате спустя всего два дня. При этом он самолично притащил пишущую машинку и…

– Вот, познакомься, товарищ Блиндер, – сказал он, отступая в сторону и показывая мне худенькую девушку. – Вызвалась добровольно тебе помогать.

– Просто Роза, – смущаясь, поправила директора новоявленная помощница.

– Приятно, Семен, – ответил я автоматически.

– Ну ладно, вы тут сами уж разбирайтесь, кто кому товарищ, а кто кому роза. Я побежал, наверху ждут. Ах, да! Из Тулы оружейник приезжал, Шпагин кажется… Винтовка твоя себя хорошо пока показала, но заказ на те полсотни экземпляров и десяток пулеметов они до августа делали. Много брака изза фрезерованных ствольных коробок. Спрашивал, как мы ее штамповали. Так наши ему поперечину рамы «двойки» показали. Заодно и всю оснастку для штамповки отдали. Магазины он наши хвалил с опытной винтовки. Они на пулемет вставали как родные, а тулякам для каждой свой приходилось подгонять. Всю приспособу, что ты для изготовления магазинов придумал, он тоже с собой увез. Все, бывай!

Я озадаченно глянул на оставшуюся стоять прямо на тумбочке пишущую машинку.

– Роза, а тебе удобно так будет? Надо бы стол какой попросить.

– Не беспокойся, сейчас табуретку поставлю рядом и можно работать. А стол я у Лихачева выбью, у больничных зимой снега не выпросишь.

Она расположилась рядом с кроватью настолько близко, что я легко мог прикоснуться к ее… талии. Пахнуло свежим ароматом роз, и в голову полезли неправильные мысли. Ёмое, даже головой не потрясти, чтоб их вытряхнуть!

– Ой, а ты книгу писать будешь, да? Про моторы? Ой, как интересно!

– Нет, статью. И про моторы тоже.

– В «Правду»?

– Нет, в какойнибудь военный журнал, наверное. Или в газету. Что у нас для армии издают?

– «Война и революция» только.

– Вот! Именно, война и революция. То, что надо. Начнем. Статья: «Развитие индустрии и транспортных средств и их влияние на ход боевых действий».

Вжрр… Тук, тук, тук… Бамс! Да я так еще на первом абзаце свихнусь!

– Постой, дай перелягу, чтоб машинка у головы не стояла. Как вы только с ними работать можете! Только ты отвернись, неудобно.

Я, кряхтя и изображая из себя полную развалину, перелег, перекинув подушку в ноги.

– Теперь можешь продолжать, – и, оценив свою новую диспозицию, добавил: – Теперь совсем другое дело.

В своей первой статье я упирал на возросшие возможности снабжения войск боеприпасами в весовом эквиваленте и в более короткие сроки, что повышало роль артиллерии в бою. Следующей статьей пошла «Развитие стрелкового оружия и тактика пехоты в современном бою». Логично вытекающая из прошлой, и настаивающая на плотном автоматическом огне на постоянном прицеле в пределах четырехсот метров, исходя из дистанции безопасного удаления от разрывов собственных снарядов. Следом косяком пошли статьи по бронетехнике, затрагивающие вопросы бронирования, вооружения и обзора, материальной части и тактике артиллерии и прочее. Закончилось все, спустя месяц, уж совсем фантастической статьей для настоящего времени: «Применение транспортных вертикально взлетающих аппаратов в операции на окружение». Этот опус я добавил исключительно ради того, чтобы у заинтересованных лиц не возникли глупые вопросы, откуда я премудрости понабрался. И так ясно, что сам все придумал, а ни в каких гражданских войнах на чьейлибо стороне не участвовал. Посмотрим теперь, как красные командиры и военачальники на этот вброс информации прореагируют.

А вот мои отношения с машинисткой Розой начали всерьез беспокоить. Невооруженным глазом было видно, что девочка мной заинтересовалась. С чего бы это такое внимание изуродованному шепелявящему «красавцу»? Мне превеликих усилий стоило устоять и не перевести наше общение в горизонтальную плоскость. Если бы не мысли о жене, ночей не спящей с грудным ребенком, пока я здесь прохлаждаюсь, точно все было бы плохо. Чем больше я думал на эту тему, тем ближе становилась назойливая мысль, которую я все никак не мог ухватить. Когда же меня внезапно кольнула догадка, я посмотрел на Розу уже совершенно другими глазами. Стоило только вспомнить, что многие известные личности, как государственные деятели, так и военные, в тридцатых годах внезапно пачками стали разводиться с женами и жениться на еврейках. Конечно, подозревать, что ее мне «подкладывают», не было никаких оснований, но проверять я совсем не хотел.

К счастью, время моего лечебного заточения закончилось, и меня выписали в новообретенном облике. Даже не знаю, узнают ли меня дома. Так как всю левую сторону черепа покрывали багровые пока шрамы, волосы, на немногих оставшихся целыми местах, росли клочками. Чтобы не выглядеть уж совсем подурацки, приходилось бриться под Котовского, выставляя украшения мужчин напоказ. На лице же я, наоборот, постарался спрятать разорванную верхнюю губу в усах, чтобы не пугать людей своим оскалом. Картина маслом, их еще отрастить подлиннее, да чуб добавить – вылитый запорожский казак получится.

Глава 12

НАЦПРОЕКТ

Эпизод 1

Осенняя Москва. Снова, как и год назад, я ехал в трамвае, погруженный в свои мысли. Что сделал я за это время? Многое. Но все равно слишком мало. Год, не покладая рук. И что? Движение ударников, предвосхитившее стахановское? Трудно сказать, хорошо это или плохо. Любая штурмовщина сводит на нет планомерную работу и идет на пользу, если обеспечена не только энтузиазмом людей, но и материально. Что наглядно можно увидеть на примере нашего завода, конвейер которого на протяжении полугода так и оставался всего лишь наглядным пособием, как надо делать автомобили, а не реально работающим производством.

Винтовка? Пулемет? Из переписки со Шпагиным я понял, что первая их партия, отправленная на войсковые испытания, несмотря на весь его оптимизм, для вооружения армии не годится. Что толку, что механизм работает без задержек, если каждая винтовка комплектуется собственным единственным уникальным магазином, всего лишь на 10 патронов? Боевая скорострельность получается сопоставимой с трехлинейкой, при значительно, в разы, большей цене оружия. Если на ТОЗе не сумеют обеспечить штамповку коробки и взаимозаменяемость деталей, игра не стоит свеч. Во всяком случае, я бы их поделку на сегодняшний момент ни под каким предлогом на вооружение не принял. Да и после устранения недостатков минимум год войсковых испытаний. Если еще удастся уговорить военных направить эти стволы хотя бы в кавалерию, у которой для рукопашного боя шашка есть. С бронебойностью винтовки тоже ничего не поделаешь. ПТР им изобрести, чтобы успокоились?

Дизель? Так с ним такая же история. Это всего лишь намек на будущую возможную роскошь, которая, кстати попалась на глаза директора автозавода. Почему он сделал на него свою ставку – ума не приложу. Наверное, уж больно оптимистичную рекламу я ему создал. А вот о подводных камнях не подумал, подходя к мотору с мерками своего времени, в котором любая, даже самая сложная его деталь – всего лишь вопрос цены. А сейчас некоторых его компонентов, как та же сталь, просто не существует и их приходится не покупать, не заказывать гдето, а самим создавать практически с нуля. С одной стороны, это очень хорошо, благодаря этому даже студенты, пришедшие летом в моторный отдел зиловского КБ, отлично представляют себе все тонкости конструкции и сравнительно легко находят способы «лечения» его детских болезней. Даже не будь меня, они рано или поздно, безусловно, справятся со всеми трудностями. Но время. Время, которого у нас нет. Стране нужны грузовики и моторы на них. А вскоре мне предстоит отвечать на вопросы, где еще можно их применить. Это может означать только увеличение объемов серийного производства, которое еще даже не начиналось.

Ну ладно, допустим, освоим мы этот двигатель и даже его клоны другой размерности. Со временем и многоцилиндровые модификации пойдут. Вот только ситуации в целом это никак не изменит. Не дает этот мотор, со всеми выгодами для страны и для меня лично, никакой гарантии, что события не будут развиваться негативно. Даже при живом Сталине в начале войны сколько техники потеряли! А если его в 1938 грохнут и наверху грызня за власть начнется? Единственное, что даст мне хоть какуюто уверенность в будущем, так это то, что я сам буду принимать решения. Или такие решения будут принимать люди, которые уже один раз доказали, что способны все сделать как надо.

Стал же Яковлев личным советником самого? Конечно, он не сам собой действовал, там целая команда работала. Но тем не менее, пример. Настолько приближаться к телу я отнюдь не собираюсь, так как у меня в голове не укладывается, как можно совмещать работу с железом и подковерную возню. Да у меня времени на жену достаточно не бывает! А вот опыт командных действий очень полезен. Им мы и воспользуемся. Плохо только, что команды, которая мне подошла бы, в Москве нет. Да я, говоря откровенно, вообще не понимаю, кто кому тут друг, а кто на кого зуб имеет. Поэтому собираюсь поступить радикально и выставить на доску козырную фигуру досрочно по сравнению с «эталонным» миром. Если мне все удастся, выигрыш будет просто колоссальным. А вот если не удастся, тогда сожрут меня моментом кремлевские жители. Едва сообразят, что я их вздумал подвинуть. А скорее всего, им всего лишь чутья окажется достаточно.

Эпизод 2

Завод жил своей обычной жизнью. Заскочил я сюда, чтобы не терять понапрасну время, до вечернего парохода с кожуховской пристани еще три часа.

Прошел в опытный цех. При этом люди смотрели на меня как на пустое место, что вызывало мое немалое удивление. Так продолжалось, пока я нос к носу не столкнулся с Евдокимовым.

– Каким ветром к нам, красавец?

– Здравствуй, Михалыч! Чтото ты не слишком приветлив сегодня.

– Семен? – мастер вглядывался в мое лицо и наконец, остановившись на глазах, продолжил: – Вот мать честная! Не признал. Знать, богатым будешь.

– Что, так изменился?

– А это с какой стороны посмотреть! Прости, шутка. Я ж тебя последний раз еще в бинтах видел, не думал, что так оно все, – мастер смутился, подколки подколками, но и перебор может выйти.

– Новости какие есть?

– Есть, как не быть. ЗИЛ5 заводские испытания считай что прошел, по мотору нареканий вроде нет. Станки в цехах уже полностью поновому установили. Готово все, считай, к серийному производству. Вот только бабский участок пока отстает. Ну тот, что под насосы да форсунки специально организовали. Глянь, кстати, сюда.

Евдокимов протянул мне два кольца, на вид совершенно одинаковых. Сколько я их уже передержал в руках! Догадка лежала на поверхности, и я, ожидая утвердительный ответ, для порядка спросил:

– Жаростойкая сталь? Уже поставили на поток?

– Не совсем. Вот то, что в левой руке – это опытная тигельная плавка МИСиС. А то, что в правой – из Златоуста. Уж не знаю, какая светлая голова, но сообразила, что у них обломок клинка. Да и не постеснялась спросить у тех, кто в клинках лучше всех разбирается, в Златоусте то бишь. И представляешь, нашлась у них там сталь для нас подходящая! И с теми и с теми кольцами мотор нормально работает, ресурс не меньше, чем у ЗИЛ2, будет. – Михалыч отобрал у меня детали и покачал их на руках, как бы сравнивая.

– Вот дурак! А ято меч сломал! – сказал я в сердцах и еле удержался, чтоб не плюнуть. – Мозгов не хватило сообразить такую простую вещь!

– Да не казни ты себя! Все не предусмотришь наперед, – успокоил меня Евдокимов для порядка, но было видно, что мои переживания ему совершенно непонятны. – Ты, кстати, на работуто когда?

– Да вот, больничный сейчас в контору занесу. Завтра у меня выходной по графику, так что, раньше послезавтра не ждите.

– К директору пойдешь?

– Да ну его к лешему! Сейчас чемнибудь озадачит, опять без выходного останусь. Я и так изза его торопливости даже к жене в роддом ни разу не наведался. Да и вообще, Михалыч, в отпуск я хочу.

– Так ты и так, считай, месяц и неделю в больнице валялся! Неужто мало? – искреннему изумлению мастера не было предела.

– Хорош отпуск, нечего сказать! Чем так отдыхать, лучше уж вовсе круглые сутки без выходных! – возмутился я и перевел разговор на гораздо более интересующую меня тему. – Кстати, ко мне туда чекист заходил, у вас тут он не отметился, часом?

– Был. Про твое происхождение, кстати, спрашивал. Ты точно не из эксплуататоров? А то мы тут все поручились, что ты самый что ни на есть пролетарий. По работе судя.

– Обижаешь.

– Ну и ладно. Бывай, Семен, дела.

Тепло распрощавшись с мастером, двинул свои стопы в сторону заводоуправления, точнее отдела кадров. И первым лицом, которое я там увидел, была Роза.

– Семен, какая неожиданная и приятная встреча! – кокетливо улыбаясь, встретила меня добровольная помощница. – Рвешься на работу, доделывать свой жутко интересный мотор?

В последней фразе сквозила неприкрытая ирония.

– Пожалел бы себя, отвлекся, что ли. С работы – в больницу, из больницы – на работу. Разве так можно? Сходил бы в кино или на танцы. Конечно, одному скучно, но я готова составить тебе компанию. Подружески, разумеется. – И она посмотрела на меня так, чтобы не осталось ни малейших иллюзий, что о дружбе речь и не идет.

– Ценю твою настойчивую заботу, – ответил я в том же ироничном тоне, делая ударение на слове «настойчивую», – но мне действительно необходимо заняться своим жутко интересным мотором. Боюсь, придется посвятить этому делу всю оставшуюся сознательную жизнь, а отдыхать буду на том свете. Составить мне компанию, по понятным причинам, не прошу.

– Ну что ты такое говоришь! Если не хочешь в кино, могу тебе по работе помочь. Чертежи, какие там составить или записку пояснительную написать. От чистого сердца, честно!

Ага, чертежи двигателя ей с пояснениями! И почему я дурачком не уродился? Мог бы сегодня вечером недурно провести время в интимной обстановке… Хотя есть у меня для тебя одно дельце.

– Роза, – перешел я на строгий тон, – если ты действительно хочешь помочь, то сделай мне вот что. Мне для дела нужна справка по Грузии. В смысле по успехам в народном хозяйстве этой республики и по ее руководителям. Посмотри, пожалуйста, подшивки газет, наверняка какието заметки были. Может, еще где данные найдешь, справочники, отчеты какиенибудь. К завтрашнему вечеру сможешь?

– Постараюсь, не знаю, неожиданно както… А тебе зачем?

Эк тебя озадачило! Еще бы, если она уложится в срок, а для этого ей надо работу бросать прямо сейчас и бежать в библиотеку, это будет настоящим трудовым подвигом. Или придется допустить, что ей ктото помогает. Заодно и вброшу лишнюю информацию для загрузки мыслительного аппарата.

– А это затем, красавица, что думаю завод моторный там построить в самый раз! Надо же сразу понять, с кем придется работать.

– Постой! Это ты о чем?

Ну надо же! Так глупо попасть! Лихачев, будь он неладен! Что за манера к добрым людям со спины подкрадываться!

– Ты имей в виду, Любимов, пока мотор в серии строиться не будет, никуда не отпущу! Ни в какую Грузию! Умник нашелся! Сейчас, значит, нас с панталыку сбил своим мотором, он, не дай боже, паршивым в серии окажется, а спросить и не с кого уже! Изобретатель уехал на юг! Других с толку сбивать! – Негодованию директора, начавшему подозревать меня в смертном грехе – неверности ЗИЛу, не было предела.

– Спокойно! Двигатель мы в серию запустим. Другого пути у нас уже нет! Другое дело, что для этого потребуется. И в первую очередь – ликвидировать бардак на заводе! – это я, конечно, палку перегнул. На Ивана Алексеевича смотреть больно.

– Это какой бардак? Все у нас по графику, распорядку. Трудовая дисциплина, опятьтаки. – Лихачев растерянным голосом, оглядываясь вокруг, будто ожидая поддержки, начал ни с того ни с сего оправдываться.

– Какойкакой?! Вон! Даже труба котельной световой сигнализацией не оборудована! Полетит самолет какой ночью, врежется и завалит нам трубу! И что?! Завод встанет, план рухнет! – в запале нашел я первый попавшийся повод придраться, понимая уже, что сильно погорячился и, сбавив в конце тон.

– Да, это правда, – совсем упал духом директор, но встрепенулся и тут же спросил: – А разве где трубы освещают ночью?

– Должны. Сам подумай, Иван Алексеевич, пустяк же! А убережет от немалых бед, – теперь оправдывался уже я, чувствуя себя виноватым за такой «наезд», в общемто, на ничем не провинившегося человека. И, воспользовавшись тем, что Роза благоразумно предпочла скрыться, добавил: – Лексеич, ты это, извини, погорячился я. Не собираюсь я никуда.

– Ладно, распоряжусь, чтоб лампочки повесили, – ответил Лихачев еще под впечатлением. – А Грузиято чего? Зачем тебе, если не уходишь никуда?

– Да ты сам посуди, Иван Алексеевич. Вот выйдем мы на совещание, я там мотор распишу в красках. И туда его можно ставить, и сюда, и на машины, и на самолеты, и на корабли. И что? Потянем мы это все? Нет! Надо другие заводы подключать! Но вот беда, они все уже чтото выпускают! А в Грузии, краем уха слышал, завод строится, то ли авиационный, то ли авиамоторный. Его и надо застолбить, пока он не пущен еще. Сам бы ты стал налаженное серийное производство ломать, если б оно у тебя уже было, когда я со своим дизелем объявился?

– Разумно. Кстати, насчет совещания. Коли ты оклемался, так я наверх сообщу, будь готов в любой момент. Как вызовут, так сразу вдвоем и поедем, – директор уже окончательно оправился, и его голос обрел привычную силу. – А завтра, чтоб был на работе.

– Так выходной же!

– Да? Ладно, но из дома не отлучайся, мало ли чего. Или соседям весточку оставляй, чтобы тебя всегда найти можно было. Бывай!

– И вам счастливо…

Вот так, нежданнонегаданно попал без вины под домашний арест или, по крайней мере, под подписку о невыезде.

Эпизод 3

– Ой! Кто это у нас пришел? – жена встретила меня с малышом на руках. – Да это папка! Давай поздороваемся с ним. Нука, давай скажи ему.

Малюсенькое курносое личико озадаченно глянуло на меня из одеяла синими глазами, начав было морщиться, чтобы заплакать, передумало, радостно улыбнулось и, пуская слюни, приветливо зафыркало. Жена, передав мне сверток, коротко поцеловала и, слегка обидевшись на то, что я был полностью поглощен сыном, упрекнула.

– Ну вот, меня уже совсем не замечаешь.

– Ах, Поля, прости, задумался, – ответил я, очнувшись, но попрежнему разглядывая малыша. – Как вы здесь без меня?

– Да, хорошо, вроде. Спим, едим, растем. Одной тяжело, конечно, и ребенка одного надолго не оставишь, даже чтоб до магазина добежать. Ему же каждые пару часов есть надо. С едой туго чтото в магазине, а на рынке цены больно кусачие. Зато в очереди не стоять и быстро, – Полина, судя по всему, крутилась здесь одна как белка в колесе и теперь пересказывала мне свои заботы за месяц моего отсутствия. – Слушай, коли ты пришел, давай я прилягу подремать. Если есть хочешь, в печке все горячее, я не буду. Спать хочу.

– Погоди, самато ты как?

– Давай потом расскажу? Ты его сейчас покачай, он заснет, – жена переключилась на инструкции по обращению с ребенком. – Проснется, заплачет – разбудишь меня. Пока он есть будет, поговорим. Сейчас я уже на ходу засыпаю.

Действительно, Полина, встретившая меня довольно бодро, видимо, расценила мой приход именно как возможность отдохнуть, и сейчас ее глаза просто закрывались сами собой. Ну что ж, посмотрим, не потерял ли я навыки общения с грудничками.

Колыбельных песен я за всю свою жизнь так ни одной и не выучил, что, впрочем, мне никогда не мешало, вполне годились и обычные спокойные песни, главное уметь их петь. Я размеренно ходил по избе взадвперед. Сочетание тихого голоса и покачивания быстро разморило малыша, уснувшего уже на четвертом куплете. Допев до конца, я осторожно положил сына в кроватку и, стараясь не шуметь, занялся бытовыми хлопотами.

– Аа. Уаа… – я едва успел поесть и, согрев воды, помыться, избавляясь от больничного запаха. Хорошо хоть одежду стирать и чинить не надо, в прачечной ее привели в удобоносимый вид.

– Что уже? – это Поля, проснувшись, завозилась и села на кровати. – Давай его сюда.

Я перенес плачущего малыша на кровать и отдал жене, которая сразу дала ему грудь.

– Ну рассказывай теперь, как все прошло. С самого начала.

– Да чего рассказывать? Обычно все. Тяжело, конечно, так поздно рожать, но врачи хорошие попались, повезло. Родила нормально, ребенок здоров. Я заволновалась было, что ты не приходишь, но меня в первый же день ваш директор навестил, сказал тебя в командировку услали. Не поверила, конечно. Врать он не умеет. Но раз пришел, значит, не можешь ты меня навещать изза своей работы. Когда выписывали, Лихачев машину прислал, только успела в дом зайти, как чекист приперся. Не пойму, чего хотел. Начал вопросы дурацкие какието задавать, а в чем дело – не объясняет. В общем, поцапались мы с ним, он сгоряча и проговорился, что ты в больнице под арестом. Навещать запретил, да и куда мне с грудничком. А дальше все, тишина. Пока Иван Алексеевич снова не приехал и не успокоил, что все обошлось. Ты бы, Сем, не чудил больше? Ведь не один теперь. Как тебя угораздилото?

– Да, случайно. Никуда я не лез, просто так получилось.

– Ну конечно! А мотор чей? Придумал на свою голову, кашу заварил, теперь расхлебать не можешь! Впредь, когда тебе еще чего в голову взбредет, подумай десять раз, прежде чем хвастаться.

– Сама виновата, не захоти ты меня вовремя дома видеть, ничего бы и не было.

– А то, что муж дома не ночует, это, потвоему, нормально? Или я чегото запредельного просила? Как хочешь, но теперь чтоб на работе допоздна не сидел! Мне одной тяжело.

– Ладно, не поспоришь. Фиксированный рабочий день и регулярные выходные, хоть трава не расти. Тем более, свою работу я уже сделал, теперь много времени не потребуется. Наверное.

– Вот и ладненько. Нам надо, кстати, Петю окрестить. Крестными кто пойдет? У нас тут все боятся. Может, у себя на работе хороших людей поспрашиваешь?

– Петю? Почему?

– А ты как хотел? Отца твоего Петром звали? Так чего тогда удивляешься? Обычай такой.

– В честь деда, значит. Хорошо, спрошу. Хоть и не представляю пока у кого.

– Сем, мне завтра надо будет… – тут Полина начала перечислять мне все свои жутко срочные дела, и по всему выходило, что мне целый день придется просидеть дома.

– Стоп, – прервал я перечисление бесконечного списка. – Давай так. Полдня я дома, полдня ты.

– Куда собрался?

– Мне в библиотеку нужно обязательно.

– Тоже мне дело! Давай я схожу. Какую книгу взять?

– Нет уж! Мне надо обязательно самому там посидеть и почитать. Нужны материалы для совещания наверху.

– Что только не придумаешь, лишь за ребенком не смотреть! – шутливо подколола меня жена и, смилостивившись, добавила: – Сходишь в свою избучитальню, не беспокойся. А теперь нака, поменяй пеленки и укладывай малыша, у тебя хорошо получается. Песня тоже хороша, раньше не слышала. Чем она там закончилась, а то я задремала?

– Ты уж или спи, или слушай до конца. Я стараюсь не повторяться.

Через двадцать минут вся моя семья дружно посапывала, а я допевал:

Эпизод 4

Уже битый час сижу в библиотеке и перелопачиваю все подряд подшивки газет и журналов, начиная с 1927 года. Ранее нужный мне персонаж точно работал в ЧК, вряд ли о нем тогда писали. А вот потом он должен был перейти на партийнохозяйственную работу и там неплохо отметиться. Вот только когда? Берия, собачий сын, где ты запропал! Все ж планы рушатся! Ага, нашел, кажется. Четвертое апреля 1930го «Успехи коллективизации в Грузинской ССР». Ты тут, дружок, на втором плане, но на карандаш возьмем.

Еще три часа поиска и чтения статей и заметок – и у меня набрался их жиденький список. Да, Лаврентий, подводишь ты меня. Ничегото ты сделать толком еще не успел, но надежды подаешь. Придется тебя как дизельмотор рекламировать, жаль, нет у тебя очевидных преимуществ ни перед кем. А любая другая кандидатура на задуманное мной дело означает кота в мешке. Риск оказался еще большим, чем я даже мог предполагать.

Да и откуда мне знать, кто такой вообще этот Берия и есть ли он на белом свете. Легенда с газетами никакой критики не выдерживает, нет у меня первопричин искать на него информацию. Блин, мне бы его досье или, как там у них называется, почитать. Все же пишут анкеты, характеристики. Ага, теплее. Мне нужна Артюхина, она член ЦК, через нее можно какуюнибудь информацию получить, хотя бы по партийной линии.

Еще через два часа, заскочив по пути на завод и забрав у Розы материалы по Грузии, оказавшиеся бесполезными, я добрался до редакции «Работницы» и напросился на прием к Александре Федоровне, которая, к счастью, оказалась на месте.

– Здравствуйте, товарищ Артюхина! У меня к вам как к члену ЦК ВКП(б) дело государственной важности, – начал я без предисловий.

– Здравствуй, товарищ Любимов, – приняла мой официальный тон Артюхина.

– Суть вопроса вот в чем. Вскоре состоится совещание ВСНХ по зиловским дизелям. Я, скажу вам по секрету, буду говорить там о расширении сферы применения этих моторов и перспективах полного перевода наших заводов на выпуск двигателей этой схемы. Это означает, что нужен будет какойто руководящий орган, который и будет заниматься их внедрением. Проблема в руководителе. Нам нужен человек, способный решать сложные хозяйственные задачи, умеющий работать с людьми, и крайне желательно, чтобы он при этом был чекистом или имел соответствующий опыт. Шила, конечно, в мешке не утаишь, но в наших интересах, чтобы за рубежом работы по таким моторам начались как можно позже. То есть нужен директор, комиссар и контрразведчик в одном лице. У вас нет никого на примете?

– Ничего себе, вы, товарищ Любимов, вопросы задаете! Это думать надо, так сразу и не ответишь.

– А что можете про товарища Берию сказать?

– Берия, Берия… Чтото недавно было, я еще в Оргбюро работала. А! Год назад его дело рассматривалось, его подозревали в перегибах в чекистской работе. Комиссию создавали для проверки, но та ничего не выявила. Из органов его, однако, перевели на партийную работу. Больше ничего.

– А личное дело его посмотреть? Я, по сообщениям в газетах, составил о нем сугубо положительное мнение как о талантливом организаторе. Это можно както подтвердить или опровергнуть?

Редактор работницы подозрительно на меня посмотрела и ответила:

– А что там особенного в газетах, чтобы такие выводы делать и личные дела коммунистов у членов ЦК запрашивать?

– Ну как же! Вот я список статей, где он упоминается, составил. Нигде худого слова о нем не говорят. А «План реконструкции Тбилиси» чего стоит? Грузия всегда нищая была, а тут такой размах! Это о многом говорит. Ну и интуиция мне подсказывает – нужный он нам человек.

– Значит так. Все что ты, Семен, по делу говорил, не вдаваясь в теории, оказалось верным. Поэтому я тебе помогу. Но личного дела, само собой, не видать тебе как своих ушей. Не дорос. Я сама все посмотрю и составлю характеристику. Если твоя интуиция тебя не подвела, то на совещании поддержу. Что смотришь? Да, я буду там. Ваш женский участок забыл?

– А хоть на словах можете мне сказать про Берию? Мне ж его выдвигать!

– Давай так сделаем. Я пока все документы посмотрю, потом к вам на завод наведаюсь, там все окончательно и обговорим. Заодно, может, другие кандидатуры подберу. Но учти, в любом случае, этот вопрос не нам двоим решать.

– Вот спасибо, Александра Федоровна! Вы настоящий товарищ! И еще вам спасибо, что я не стал саботажником и вражеским агентом, пытавшимся извести руководство партии.

– Не за что, тем более дело там выеденного яйца не стоило. Но времени разобраться потребовало.

Мы тепло распрощались, и я отправился домой, пред гневные очи жены, встретившей меня банальным вопросом:

– И где тебя целый день носило?

Эпизод 5

Высоко залетел, нечего сказать. Две недели на взводе – и вот я в Кремле. Не торопятся местные жители моторный вопрос решать. Хотя что я знаю? Может, они собирались сюда со всех концов необъятной вперед собственного визга. Как бы то ни было, но временная задержка пошла только на пользу. Успели по крайней мере установить немецкое оборудование на бабский участок и даже попробовали делать ТНВД и форсунки. Первый блин комом, как бы женщины не старались, переплюнуть бывшего ювелира им трудно, но лиха беда начало, со временем все получится.

Заодно и по персоналиям болееменее разобрались, вернее, удалось убедить Артюхину остановиться на Берии. Она мне многих «достойных» называла, но вот беда, мне их фамилии ничего не говорили. Надо было лучше историю учить, хотя где ее под таким микроскопом рассматривают, чтобы все таланты из захолустья были видны?

Вылезла мне эта история с подбором кадров и другим боком. Александра Федоровна сначала издали, а потом все более и более настойчиво стала интересоваться, не имеется ли среди моих родственников Исидора Евстигнеевича. Пришлось ответить, что кроме отца никого не знаю. На мой прямой вопрос она, помявшись, ответила, что я сильно напоминаю внешне старого большевика, товарища Любимова И. Е., торгпреда в Германии. По моему мнению, я сейчас, после того, как меня отрихтовало, на выздоравливающего Крюгера был похож больше всего. Мне сейчас только СантаБарбары и индийских сюжетов, с поисками родинок на заднице, не хватало. Как бы то ни было, но доверие Александры Федоровны к моим словам возросло, и на ее горячую поддержку можно было рассчитывать.

К тому же за нас теперь наглядная агитация. Дюжина машин ЗИЛ5, пока еще опытной сборки, с 122миллиметровыми гаубицами в кузовах, участвовали в параде 7 ноября. Я сам этого зрелища не видел, жена посадила меня после истории с библиотекой под домашний арест на все выходные и праздники, но люди рассказывали. Впечатлений было море, я же вздохнул с облегчением от того, что ни один грузовик на параде не сломался.

На этом, в общем то, все наши бонусы и заканчиваются. Я, конечно, совсем не разбираюсь в местной политической кухне, но на объединенное заседание Всесоюзного объединения авиапромышленности и президиума ВСНХ нас не пригласили. Мы с Лихачевым понятно, автомобилисты, но почему Чаромский вместе с нами скучает в приемной? Он ведь именно авиационным двигателем занимается! Чтобы не терять времени даром, мы втроем еще раз проговорили наши аргументы и потихоньку сползли на обсуждение самих моторов. Тесный контакт в этом плане мы и так поддерживали, но беседа оказалась небесполезной. Чаромский, к примеру, поделился мыслью вовсе отказаться от пальцев внутренних шатунов, что он уже сделал на алюминиевом варианте. Мы с Лихачевым понимающе переглянулись. Действительно, эта деталь в моторе лишняя. Я же, в свою очередь, припомнил известного еще по XXI веку европейского производителя силуминовых поршней, с которыми у Чаромского на настоящий момент наибольшие проблемы. Вроде «Мале» занималась этой тематикой с начала двадцатых годов, только называлась подругому, имело смысл воспользоваться их опытом, возможно, купив лицензию.

Наконец двери в зал открылись, и оттуда повалил народ. Чтото я не понял, уже все закончилось? А мы как же? Хотя выходящих не узнаю. Значит, далее заседание будет продолжаться в более узком кругу. Это даже хорошо, учитывая обилие парагвайских шпионов, внезапно разоблаченных лет через пять.

– Проходите, товарищи, – дал нам добро секретарь.

Ну что ж, наш выход. Ёперный театр! Хоть бы одно узнаваемое лицо! Это я, конечно, перебрал, Иосифа Виссарионовича трудно не узнать, да Каганович притулился в дальнем углу. Понятно, он здесь на птичьих правах, как московский градоначальник, на чьей территории наш завод находится.

Нас пригласили сесть, и мы кучкой расположились на освободившихся местах.

– С горем пополам с авиадвигателями разобрались, – сказал усатый товарищ, судя по акценту – кавказец. – Теперь на повестке дня автомобильная промышленность.

– Орджоникидзе, – шепнул мне на ухо Лихачев, а я, удивленный услышанным, что никак не ложилось в мой план, не сдержавшись, выпалил:

– Как разобрались? А наш мотор?

– Товарищ Любимов так горячо болеет за свое детище, что готов ставить его даже на самолеты, – усмехнулся в усы Сталин, и было совершенно непонятно, осуждает ли он мое поведение или одобряет.

– Смех смехом, товарищи, но наш автомобильный мотор, не оптимизированный для авиации, уже сейчас обладает выдающимися удельными характеристиками, – Лихачев больно наступил мне на ногу под столом, но я, задетый за живое, не успокаивался. – Двигатель автомобиля ЗИЛ5 весит около двухсот килограммов всего, при мощности 125 лошадиных сил. Если даже этот мотор приспособить для авиации, отказавшись от жидкостного охлаждения, то его вес будет примерно равен весу двигателя М11. Это открывает возможности применения его на учебных самолетах, экономя народному хозяйству дорогой авиабензин.

– Вы, товарищ Любимов, хотя бы грузовики научитесь серийно выпускать, – сделал мне замечание Орджоникидзе, но тут уже не утерпел Лихачев и, встав с места, горячо высказался:

– Завод ЗИЛ может выпускать «пятерки» серийно и будет это делать! Машина в серии уже осваивается, пройдет немного времени – и наши грузовики пойдут с конвейера потоком!

Я, признаться, после этих слов нешуточно напрягся, уж очень оптимистичной была оценка директора.

– Сколько вам нужно на это времени, товарищ Лихачев? – вопрос Сталина звучал предельно серьезно.

– Год, – я с облегчением выдохнул, услышав ответ директора. За год и медведя можно на велосипеде научить кататься.

– Мы не можем дать вам столько времени. Полгода максимум. Весной тридцать первого года завод должен работать на полную мощность.

Лихачев вопросительно посмотрел на меня, я в ответ пожал плечами, делать все равно нечего, придется уложиться.

– Товарищи, мы запустим серию ЗИЛ5 за полгода, – это звучало из уст директора, как «мы принимаем бой!» из уст Акелы из небезызвестного мультфильма.

– Вот это уже гораздо лучше! – Орджоникидзе улыбнулся в усы. – Надеемся на первомайском параде видеть уже серийные ваши машины.

Вот и сроки объявлены, до 1 мая завод должен работать на полную мощность. Прощай отпуск и выходные, Поля меня убьет. Пришибленный этой мыслью, я совсем растерял запал, потерял нить беседы и на сыплющиеся со всех сторон вопросы по моторам, отвечал рассеянно, причем часто вопросом на вопрос.

– Можно ваш мотор на трактор установить?

– На какой?

– Не надо уходить от ответа. Мы с вами тут не в бирюльки играем, – вождь произнес это абсолютно ровно, – и лаптем щи не хлебаем. Нам известно, что тракторным моторам нужен высокий крутящий момэнт. Ваш двигатель может обеспечить необходимый момент? Должны ли мы дать задание конструкторам проектировать под него трактор?

– Полагаю, да, товарищ Сталин! Но следует иметь в виду, что мотор быстроходный, поэтому на тракторах, работающих в тяговых режимах, его ресурс может быть меньше, чем у обычных дизелей.

– Насколько?

– Я не могу прямо сейчас на этот вопрос ответить, нужны испытания. Но в любом случае альтернативных моторов сравнимой мощности у нас нет, следовательно, и другого пути, кроме как использовать Д1002 и Д1004, тоже нет. А для промышленных тракторов нужны еще более мощные моторы, которые мы можем делать по этой схеме, но в другой размерности. А моторов традиционных, с требующейся мощностью и приемлемыми массой и габаритами, нет нигде в мире. И даже если они появятся, наш мотор будет проще и дешевле.

– Хорошо, нам ясна ваша позиция.

С самолетами меня выручил Чаромский, рассказав про авиационные перспективы и обрисовав имеющиеся трудности. Про корабельные дизели рассказывал я сам, упирая на то, что мы пока не можем производить достаточное количество ТНВД для многоцилиндровых вариантов моторов, но корабли относительно немногочисленны, поэтому необходимую топливную аппаратуру пока допустимо закупать за рубежом. Как пример привел проект стального 18цилиндрового звездообразного силового блока, умещающегося в габарит 2 метра и имеющего мощность от 4500 до 6500 лошадиных сил, в зависимости от степени форсирования.

– Вы действитэльно можете сделать такой дизель? – вопрос Сталина вернул меня к реальности.

– Да, и мощность можно еще увеличить до 8–12 тысяч лошадиных сил, применив силуминовые детали, которыми занимается товарищ Чаромский на авиамоторах. Но не сразу и не на нашем заводе, – помолчав, я продолжил и перешел к главному вопросу, который хотел решить сегодня. – Товарищи, как вы поняли из наших пояснений, мы имеем не просто мотор, пусть и хороший, но схему, принцип, по которому можно создавать двигатели с выдающимися характеристиками. Пусть иностранцы опережают нас в конструкциях традиционных двигателей, их деталей, в материалах и покрытиях. Все это мы с лихвой можем окупить за счет применения предложенной нами схемы. Поэтому считаю правильным постепенный перевод всего советского моторостроения на выпуск двигателей, аналогичных Д1002. Это позволит нам занять лидирующие позиции в мировом моторостроении. Раньше мы заботились, как бы догнать в этой области капиталистов, теперь наоборот, надо озаботиться, чтобы они нас не догнали.

Я сделал длинную паузу, попил водички, вспоминая домашние заготовки, и польстил партийцам сравнением:

– Понимаете, это как социализм, у капиталистов и фабрики и заводы и деньги и колонии, а темпы роста у нас все равно больше, и рано или поздно мы их обгоним. Вот примерно такая ситуация и с моторами получается, как их не совершенствуй, а КПД, у нашего все равно больше, следовательно, и все остальные показатели. Пока за рубежом не «распробуют» нашу схему. Поэтому предлагаю создать всесоюзную структуру, занимающуюся внедрением моторов в комплексе, начиная от производства топлива, через КБ, заводыизготовители, исследовательские институты и заканчивая контрразведкой. И, но совету присутствующей здесь товарища Артюхиной, хотел бы предложить на должность руководителя этой структуры товарища Берия…

– Как вы сказали? Берия? – вопрос Сталина застал меня врасплох, оборвав на полуслове.

– Точно, Берия, – ответил я, сильно волнуясь, отчего еще не восстановившаяся дикция стала хуже.

– А почему?

– Товарищ Берия чекист и хорошо проявил себя в Закавказье, он работал на Бакинских нефтепромыслах и знает это дело не понаслышке, он способен решать сложные задачи минимальными средствами, судя по последнему году работы в Грузии на хозяйственных должностях.

– И все?

– Все.

– Вы, товарищ Любимов, хорошо разбираетесь в моторах, пусть так и будет. Ваши предложения мы с товарищами обсудим.

– Товарищ Сталин! Мы уже приняли решение на покупку лицензий на авиамоторы за рубежом, под это спланированы средства. К тому же, как коммунист, я категорически против того, чтобы складывать яйца в одну корзину, ставя себя в зависимость от моторов товарища Любимова.

– Предгосплана Куйбышев, – опять шепнул Лихачев.

– Вот это мы и обсудим в составе президиума ВСНХ… – Орджоникидзе повернулся к нам. – Товарищи, вы можете быть свободны.

Мы встали и с тихой грустью направились к двери.

– Товарищ Любимов, подождите меня, пожалуйста, в приемной, – догнала меня просьбаприказ Сталина.

Еще три часа ожидания в приемной стоили мне немалого количества навсегда потерянных нейронов. Я, сидя в одиночестве, прокручивал разговор и так и этак, пытаясь задним числом найти удачные ходы, но, увы, было уже поздно. Наконец дверь открылась и вышел Иосиф Виссарионович в гордом одиночестве и, кивнув мне, мол, следуй за мной, направился на улицу. Не доходя до машины, он жестом остановил охрану и, отойдя чуть в сторону, тихо, с паузами, спросил.

– Товарищ Любимов… Вам фамилия… Штирлиц, ничего не напоминает?

Ха! Нашел чего спросить! Конечно, нет! Наоборот, я ее прекрасно знаю!

– Нет, товарищ Сталин. Не напоминает.

– А с моторами, вы случайно нам не сказки рассказываете?

– Нет, товарищ Сталин.

Вождь долго и внимательно посмотрел на меня и протянул руку для прощания. Мда, хорошо, что я внутренне к этому разговору подготовился, правильно истолковав уточнение на заседании. Не знаю, что уж он там обо мне подумал, но я лично эмоциональной разницы в двух своих ответах не заметил. Будут проверять? Да и черт с вами! Пусть запрос пошлют по адресу: Подкаменная Тунгуска, двадцать второй левый приток, неделю по руслу, потом от трехголовой сопки четыре дня строго на восток. Состарятся раньше, чем ответ получат. У меня более близкие и реальные проблемы есть – серия «пятерок» за полгода. Да еще после моих авансов задач понаставят.

Глава 13

СЕРИЯ

Эпизод 1

– Давай осторожно, взяли! – мы с Миловым приподняли тяжеленный деревянный ящик и подтащили его к самому краю грузовой платформы «Трансфакатора», где нас с земли страховал водитель.

– Тяжеленный, зараза, – выдохнул Петр и выпрямился.

– За языком следи! – одернул я будущего крестного. – Давай вниз, снимать будем.

Мы спрыгнули на землю и сдернули ящик из кузова, остановив его падение у самой земли.

– Ох! – донеслось изнутри. – Тише вы, ироды! Смертушки моей хотите!

– Помалкивай, отче! – шикнул я негромко, и успокаивающе добавил: – Немного совсем осталось.

Женщины ждали нас уже дома, основательно подготовившись. Когда я вошел в комнату, Маша возилась с малышом, а Полина шагнула мне на встречу с вопросами.

– Привезли? Никто не видел? А где он?

– Да не тараторь! Все в порядке, сейчас, только клещи с молотком возьму и сразу получите своего попа.

– Вы что, его еще и гвоздями в ящике забили? – жена, посвященная в план доставки священника, удивленно приподняла брови.

– Ага, чтоб не сбежал с перепугу. Слышала бы ты, какие он нам вдохновенные проповеди о христианском милосердии по дороге читал, пока не успокоили. Он уж думал, что злобные коммунисты его в ловушку заманили и убить собираются.

– Зачем так издеваться? Лицо духовное все же. Долг свой пастырский исполнить стремится.

– Это лицо могло бы и само ради долга потихоньку ночью прийти, однако побоялось. Отсюда и все его неудобства. Сам виноват.

– Ладно, иди уже, освобождай страдальца.

Тяжело вздохнув и задав себе риторический вопрос: «Зачем оно мне надо?», отправился освобождать с таким трудом убежденного и доставленного священнослужителя. Знали бы вы, чего мне это стоило! Батюшка сперва наотрез отказался войти в наше положение и крестить на дому. Еще бы! Если всплывет, то он виноватым в совращении кандидата ВКП(б) окажется. А вот если бы мы честь по чести сами в храм пришли – его дело сторона. Хотя эту проблему я решил большей частью деньгами, уговоры шли «прицепом» в процессе «торгов». А вот с комсомольцами дело обстояло совершенно иначе.

Перебирая в голове кандидатов в крестные, я неожиданно пришел к выводу, что они должны быть из самых правоверных партийцев. Расчет был прост как две копейки – эти будут гарантированно молчать, хотя бы из соображений не навредить самим себе. Вот только где таких лопухов найти? Петя Милов, по гроб жизни обязанный мне тем, что его не исключили из комсомола да еще подняли в бригадирыударники, стал первой жертвой моего коварства. Уговаривать и объяснять необходимость пришлось долго, но, в конце концов, совестливый пролетарий согласился. Всего один разочек. И чтоб больше я его ни о чем подобном не просил.

А в крестные матери я завербовал сохнущую по нему Машу, сыграв на чувствах. Для нее это был шанс както сблизиться с Петром. Вот я и подкатил к ней с предложением сделать взаимно доброе дело. В ответ мне незамедлительно было указано, что затея противоречит линии партии. И вообще, религиозные предрассудки не совместимы с кандидатским званием, поэтому она будет незамедлительно сигнализировать в парторганизацию, чтобы этот вопрос был включен в повестку дня ближайшего собрания.

– Хорошо. Подумаешь, сделаешь гадость своему учителюнаставнику, вырастившему из балаболки настоящего пролетария. За меня вступиться некому уже будет, как за Петра на том собрании. Ну ты помнишь… И он припомнит. Что плохого в том, что выйдешь замуж за кого попало? Зато за настоящего коммуниста! Будете друг другу «Капитал» по ночам цитировать. В строгом соответствии с правильной политической линией. Красота! А я своей работой и без партии прекрасно могу заниматься. Конечно, если будут мне палки в колеса вставлять разные сознательные комсомолки, как не идущему верным политическим курсом, тогда страна и без наших дизельмоторов остаться может. И будет всем счастье. Хрен с ней, с жизнью, зато коммунистическая теория и линия партии не пострадают.

– Семен Петрович! Ну зачем вам это нужно?! Нет никакого Бога, а религия – опиум для народа, чтобы его эксплуатировать удобно было! Зачем в бутылку лезть?

– А я не народ. Я сознательный пролетариат! И прекрасно сознаю, что соблюдение традиций объединяет ничуть не хуже коммунистической теории. Девиз у нас какой? «Пролетарии всех стран объединяйтесь»? А ты не хочешь ни со мной, ни с Петром объединиться. Нехорошо.

– А ну как узнает кто? Выгонят ведь из комсомола поганой метлой и меня и Петьку!

– Не будешь болтать – не узнают. А лет через десять на это всем уже наплевать будет. Враз все молитвы вспомнят, мужей с фронта ожидая. А в окопах под огнем атеистов и подавно не бывает.

– Преувеличиваешь.

– Нет, возможно найдутся такие, которых не коснется. В сторонке отсидевшиеся или эгоисты законченные. Только стоит ли внимание на таких обращать? А тем более, по ним равняться?

– Кто о чем, а вшивый про баню! «Война будет! Война будет!» – талдычишь одно и то же постоянно. Сами знаем! Пусть только сунутся – враз мировая революция начнется! Нам война эта только на руку.

– Ага, но я реалист и вижу не только свет в конце тоннеля, но и паровоз, идущий навстречу. Враги наши – не дураки, они контридеологию придумать могут. И чтобы победить и просто выжить, нам надо невозможное совершить, не менее. Причем всем вместе, и верующим, и коммунистаматеистам, и русским, и не русским. Всем. Всему нашему народу. А для этого его нужно сначала объединить. Чтоб тот поп, что крестить будет, за твоего будущего мужа молился в трудный час. Понимаешь?

– Ладно, змей. Считай – уговорил. Только чтобы никто не знал!

– Это я организую, не беспокойся.

Спустя неделю после этого разговора наша компания тайных заговорщиков, как и полагается в подобных делах, среди ночи, крестила малыша. Небольшая заминка вышла только со святой водой, которую батюшка принес с собой в водочной бутылке и поставил на стол, занявшись приготовлениями к таинству. Полина же, увидев спиртное в доме не ко времени, убрала ее в «бар» – шкаф средних размеров, где у нас хранилась жидкая валюта. Все бы ничего, если бы там были только непочатые бутыли, но тара была многоразовая и нам, мужчинам, под благовидным предлогом, удалось «причаститься», попробовав по маленькой на вкус содержимое трех бутылей, заткнутых самодельными пробками.

В остальном все прошло как по писанному, но для меня – как в тумане. Всетаки ночные бдения после напряженной работы не способствуют адекватному мировосприятию. Боюсь, что большую часть я просто проспал под размеренные речи священника, как боевой конь – стоя и с открытыми глазами. Выпал я из этого состояния только когда кричащего малыша подняли из купели, а новоявленная крестная мать никак не могла его успокоить. Но тут решительно вмешался Петрстарший и, широко улыбнувшись, взял младшего на руки, чего оказалось достаточно, чтобы тот разок сладко зевнул и засопел уже во сне.

Еще часок мы просидели в моем полуподвальчике, чтобы никто ненароком не мог увидеть света в такой поздний час. Все это время, под небольшие дозы «святой воды», батюшка пытался разъяснить морщившимся комсомольцам их новые обязанности. Окончательно убедившись, что его слово осталось без понимания, он только и сказал.

– Иэх, молодежь… Пойдука я домой, сами потом все уразумеете…

– Постой, отче, – вмешался я, – а как же конспирация?

– А что конспирация? Это я сюда идти боялся, если заметят, дите без крещения останется, а теперь чего уж… Да и в этот гроб по своей воле ранее времени лезть очень уж не хочется. Дойду потихоньку сам.

Видимо, немного алкоголя изрядно добавили крестителю уверенности, ну что ж, сам так сам, нам меньше мороки.

– Спасибо, отче, ступай с Богом.

Поп слегка завис, видимо, сам хотел сказать чтолибо подобное, но не нашелся, только перекрестил всех нас, сидящих за столом, и шагнул в ночь.

– Нам тоже, пожалуй пора, – Милов было поднялся изза стола.

– Куда вы пойдете? Парохода ночью нет, а вокруг крюк изрядный выходит. У нас останетесь, – сказала Полина как отрезала. – Мы с Семеном наверх пойдем, а вы уж здесь устраивайтесь. А завтра всех машина и заберет.

Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись.

Эпизод 2

– Нет, так у нас дело не пойдет, – непроизвольно произнес я вслух мысль, которая последнее время приходила мне на ум чаще всего. Повод для такой потери самоконтроля был нешуточный – брак моторов первой партии, выпущенных по серийной технологии, составил ровно 100 процентов. Большинство движков отсеялось еще на этапе холодной обкатки, показав недопустимые, видимые невооруженным глазом, вибрации. А два мотора из шестнадцати, коекак прошедшие этот этап, запускаться не хотели категорически, не хватало компрессии. Это не считая забракованных еще ранее отдельных деталей.

– Ошибаешься, пойдет дело. О саботаже… О вредительстве… Еще как пойдет! – ответил мне Лихачев, а прочие присутствующие, инженеры и рабочие молчаливо согласились. – И какого я только тебя слушал! Клепали бы сейчас двойки и забот не знали! И план выполняли бы! А теперь что? Три недели до нового года, план провален и просвета нет!

– Не кипятись, Иван Алексеевич. Нам главное серию до первого мая освоить, время еще есть. А первый блин – он всегда комом. Похоже, поторопились мы и изделие наше недооценили. Как прежние моторы, его делать не получится.

– У тебя, поди, уже и план есть? В смысле, что делать?

– Откуда? Прежде чем чтото решать, надо с задачами определиться, узкие места найти.

– Вот что, умник. Я направляю на моторное производство всех инженеров завода полностью. И мастеров опытного цеха, которые годные опытные двигатели делали, тоже. Три дня вам на определение узких мест. Через три дня совещание. Чтоб представил мне план решения. Иначе – не взыщи…

Директор сказал свое слово – надо выполнять, ибо возражать глупо и бесполезно. Народ, и без того в большинстве своем уже собравшийся на первый пуск серийного мотора, под руководством Важинского посовещался и, разбившись на пары инженермастер, разошелся по участкам производства, посмотреть, как идет изделие в серии. Мне же с Евгением Ивановичем достался общий контроль и обобщение результатов.

Три дня в моторном цеху царил сущий бардак, производство лихорадило, частенько слышались крепкие выражения от мастеров опытного цеха в адрес серийных рабочих. Последних частенько сгоняли от станков с намерением показать «как надо» и сильно удивлялись, «как вообще можно». Ибо оказывалось, что даже инструмент не соответствует технологической карте, а рабочий и понятия об этом не имеет. Тихо было только в цеху топливной аппаратуры, там дела шли относительно успешно. Без брака, конечно, тоже не обходилось, но в целом 25 процентов – это немного. Готовые насосы и форсунки проверяли прямо на ранее выпущенных опытных двигателях и количество выпущенной и принятой продукции постепенно росло. Вот только устанавливать ее было пока не на что.

К концу третьего дня контролерыразведчики собрались подбить итоги. Спорили и ругались до глубокой ночи, народ был на взводе, ибо по всему было понятно, что моторов в этом году нам не видать как собственных ушей. Но, по крайней мере, теперь было с чем идти к руководству завода.

Эпизод 3

– Ну что, готовы? – Лихачев оглядел всех присутствующих инженеров и начальников производств пристальным взглядом. – Докладывайте.

Так как все единогласно поручили это делать мне как главному виновнику, я встал и, прокашлявшись, начал было.

– Товарищ директор, серийное производство моторов нами проинспектировано, и большие недоработки есть практически на всех участках…

– Тааак. Чувствую, разговор долгим будет, садись Любимов.

– …Недостатки есть везде. Серийное производство на данный момент просто не в состоянии обеспечить выпуск деталей согласно чертежу и эталону. Связано это как с отсутствием необходимой оснастки, в первую очередь измерительных приспособлений, так и с неоптимальной организацией производства.

– Чего? То есть американский поточный способ тебе уже не подходит? Завод опять перестраивать?!

– Да, вносить изменения в схему производства придется непременно. Объясню почему. Наш дизель чрезвычайно требователен к балансировке подвижных частей, это его слабое место. Сейчас мы просто не в состоянии обеспечить выпуск его деталей с минимальными допусками. Это обусловлено как квалификацией рабочих, так и чисто техническими причинами. В итоге детали получаются разными по размеру и весу настолько, что при работе двигателя, в котором все силы замкнуты на вал, просто разрушат сами себя. Поэтому единственного сборочного потока совершенно недостаточно, необходим участок сортировки деталей и комплектации сбалансированных ЦПГ, которые будут направляться на несколько сборочных участков, подобно тому, как это уже организовано на производстве ТНВД.

– Разделить сборку на несколько потоков? Ты, Любимов, хочешь сказать, что взаимозаменяемости не будет?

– На первых порах именно так. В дальнейшем мы, безусловно, от этого уйдем, но потребуется не менее пятисеми лет, думаю. При условии строжайшего контроля качества изготовления комплектующих на каждом этапе.

– Да ты в своем уме? Это что, к каждому рабочему контролера приставить? А у него квалификация тоже должна быть? Где ж выгода от твоего мотора? Ты говорил их вдвое больше можно делать по сравнению с прежними! А если половину рабочих поставить присматривать за другой половиной, что у нас получится?

– Думал я и над этим. Не знаю, как и сказать, но есть, наверное, способ обойти это. Но сначала хотел бы других товарищей послушать, что они предложат, потому как мое предложение очень уж спорное.

Лихачев оглядел присутствующих и предложил высказаться. Ответом ему были выжидательные взгляды и гробовое молчание.

– Ну что ж, раз так, говори товарищ Любимов.

– Мне кажется, что оплата труда на нашем заводе неправильная. Вот, скажем, литейщикам платят за вес заготовок и все. В результате последние выходят просто безобразными и при последующей обработке требуют значительных трудозатрат и расхода инструмента. Можно и еще подобные примеры привести, но в целом понятно. Вот я и предлагаю ввести для рабочих материальную ответственность за качество и количество выпускаемой продукции.

– Штрафы как при царе? Так все одно – контролеров не напасешься.

– Да подожди, Иван Алексеевич! Дай сказать. Так вот, чтобы нам от контролеров избавиться, надо сделать так, чтобы рабочие сами друг дружку контролировали. Для этого они должны будут свою работу на каждый следующий этап продавать. И ответственность за качество после продажи будет лежать уже на том, кто купил. То есть, например, токарный участок купил у литейщиков десяток заготовок, обработал их и передал на сборку, а там приняли только две годные, только за них и заплатили. А если сборщики купили у токарей бракованные детали, то за негодный мотор им никто не заплатит. В идеале надо еще, чтобы расходные материалы и инструмент рабочие тоже покупали. Градацию по оплате за точность изготовления тоже ввести, сделал в пределах допусков – одна цена, точно по чертежу – в два раза больше.

– Ну знаешь! Своей смертью ты точно не умрешь. У нас сейчас брак сто процентов по моторам. Это что выходит – рабочим ничего не заплатят, они еще и должны останутся? Да ты представляешь, что с тобой за такие идеи люди сделают?

– Ну положить какойнибудь обязательный минимум, только чтоб ноги с голодухи не протянуть, а остальное уж от них самих зависеть будет. Изменить систему оплаты труда именно сейчас удобно – повод есть, производство пока не налажено. И другого выхода решить проблему быстро и с минимальными затратами я не вижу.

Лихачев помолчал и спросил, обращаясь к людям:

– Какие будут мнения?

– А что? Я – за! – сказал с дальнего конца стола единственный среди присутствующих «чистый» пролетарий Евдокимов. – Очень даже правильно! А то както странно, у меня и бракодела какогото – одинаковая зарплата. А тут, я понял, рабочим разницу будут платить между стоимостью заготовки и деталью после обработки. Так это прямая выгода учиться все делать быстро, качественно и экономно. А если в самом начале кто брак будет гнать – так все последующие участки без зарплаты останутся. Сразу видно, кто виноват и у кого как руки заточены. Вправим при необходимости. Тут уж не только материальная выгода получается, но и ответственность перед коллективом.

– Мда… – Лихачев потер подбородок. – Както все это сомнительно. Не знаю, что наверху скажут про такую «реформу».

– А что сомневаться? – Евдокимов искренне недоумевал. – Надо провести в моторном цеху партсобрание и там все и решить. А уж если коллектив одобрит, то наверху только согласиться останется.

– Хорошо. Соберем партактив моторного сегодня после окончания рабочего дня на внеочередное собрание, откладывать времени нет. По остальным мероприятиям, я полагаю, то, что озвучил товарищ Любимов, – ваше совместное решение? План готов?

Важинский передал директору картонную папку.

– Здесь проект перестановки оборудования и потребность в оснастке. Предлагаю привлечь к изготовлению необходимых шаблонов и приспособлений также опытный цех, отложив различные эксперименты до лучших времен.

Лихачев, бегло просмотрев документы и озадаченно хмыкнув, подвел итог:

– Что ж, раз решили – выполняйте. А вот сроки придется ужать. Двух месяцев дать вам не могу. Все должно быть готово через три недели, к первому января. Чтобы с нового года уже пошли моторы, а то завод работает «на склад» и готовые шасси скоро некуда ставить будет.

Эпизод 4

Яростная, гомонящая толпа заполнила заводской двор перед правлением. Тут собрались не только рабочие моторного, но и других цехов, возбужденные мгновенно распространившимися по заводу слухами. Если ранее, после принятия на партсобрании решения о новой схеме оплаты труда в моторном цеху, было только глухое недовольство, то теперь, в конце января, когда рабочие моторного вместо зарплаты получили шиш с маслом, оно выплеснулось наружу, растеклось по всей территории, и завод забастовал.

В принципе, подобную ситуацию можно было предвидеть, но все почемуто подумали, что с переменами в оплате переменится и отношение людей к работе. Однако оказалось, что осознание всей серьезности положения пришло только с первой получкой, начисленной поновому.

Еще на том, декабрьском партсобрании моторного, решение удалось протащить с превеликим трудом и в основном на эмоциях, отождествляя оппонентов с бракоделамипаразитами, давить авторитетом руководства завода. И то, добро дали, только если проверим новый способ на какомнибудь уже работающем производстве. Я с легким сердцем согласился на такой шаг и предложил для эксперимента участок топливной аппаратуры, процент брака на котором был приемлем, а продукция – абсолютно новая, как и весь мотор. Как я и ожидал, двухнедельный предновогодний эксперимент там пошел успешно, девчонки были довольны и полны самых радужных надежд, а процент брака еще более снизился. Это стало решающим аргументом для сомневающихся, новую оплату ввели в моторном с первого января. А теперь мы столкнулись с суровой реальностью.

– Зарплату давай плати! – неслось с улицы. – Эй! Кровопийцы!! Выходите ответ держать!!!

Гдето рядом зазвенело разбитое стекло.

– А ну не балуй! Стрелять буду! – это немногочисленная заводская охрана заняла оборону перед входом в правление.

– Ну что, доигрались? – Лихачев смотрел в упор на меня, хотя в кабинете присутствовало все руководство завода. – Пойдем, товарищ Любимов. Коли ты эту кашу заварил, тебе и порядок наводить.

Мы вышли на высокое крыльцо, на котором могло разместиться едва ли пятьшесть человек. Милиция, стоя внизу, отгораживала нас от толпы, а мы возвышались над ней примерно на полкорпуса. Трибуна, конечно, так себе. Главное, на что я по привычке обратил особое внимание – пути к отступлению, если все будет плохо.

– Аааа! Вот они! Требуем вернуть все взад и заплатить нам по прежнему! Или бастовать будем, пока не заплатите!

– Тихааа! Я директор завода Лихачев! Все меня знают?! Спрашиваете, почему в моторном цеху зарплата такая тощая?! Так я вам отвечу! Сколько сработали – столько и получили!

Иэх, Иван Алексеевич, хоть и говорил, что мне ответ держать, но решил на себя удар принять. Ну как же – «балтийские люди, железный народ», своих в беде не бросают. Промелькнувший над толпой предмет заставил меня на рефлексах дернуть директора за руку, от чего тот, повинуясь неосознанной привычке, заложенной в нас с самого раннего детства, когда мама водила его именно так, наклонился и чуть повернулся в мою сторону. Кусок льда, пролетел мимо головы оратора, а за нашими спинами раздался болезненный крик. Вторую ледышку, отодвинув назад Лихачева, я просто поймал и отправил назад тем же маршрутом, отчего болезненный крик раздался уже в толпе.

– А ну, угомонились все!!! Если у кого кулаки чешутся, так я – Семен Любимов! Это я так придумал зарплату начислять! И абсолютно уверен, что прав! Желающие доказать обратное – выходи по одному! Инвалидность враз обеспечу!!!

Толпа колыхнулась, задумалась, а я, не давая ей времени принять решение, быстро подвел итог.

– Раз добровольцев нет, значит, будем говорить. Вы недовольны своей получкой? А кто вам ее начислил? Я? Или директор завода? Или, может быть начальник цеха? Нет! Вы сами оцениваете свой труд, покупая заготовки и, после обработки, продавая детали. Все были согласны с ценой детали или узла на каждом этапе? Бухгалтерия целый месяц без выходных все пересчитывала.

– Так, конечно, расценки в несколько раз подняли, только не сказали, что платить все одно ничего не будут, – раздалось из толпы.

– Раньше вам начисляли стоимость работ по каждой детали. Сейчас стоимость работ получается из разницы между стоимостью детали после обработки и заготовкой. Все правильно? А если деталь ушла в брак, то на заготовку деньги все равно потрачены, правильно? Чего ж вы хотите, если цех за месяц всего дюжину моторов сдал? Вы в убыток работаете! А то, что вы сейчас получили – не зарплата даже, а пособие. Вот когда работать будете, а не брак гнать, тогда получите зарплату.

– Да твой мотор, Любимов, вообще диверсия! Он вообще негодный! Чуть что – сразу брак. К ЗИЛ2 моторы собирали – горя не знали. А теперь?

– Брехня! – подал голос Евдокимов, протолкавшийся с группой рабочих опытного цеха поближе к крыльцу. – Мы в своем цеху эти моторы делали, они вон – на «пятерках» стоят. Станки у нас те же самые. Значит, и вы можете!

– Все равно! Такая оплата – неправильная! Так ни в жисть не заработать нормально! Хотим, чтоб как раньше платили!

– Вранье все! – звонкий голос Кати Поляковой, мастера участка топливной аппаратуры, раздался у меня изза спины. – На нашем участке зарплата увеличилась в среднем на треть при новой схеме. И брака меньше стало! Потому что качество возросло. А точная деталь относительно коекак годной вдвое дороже стоит. Вамто что мешает нормально работать? Руки кривые? Так приходите к нам на участок – поучим!

– Ах, ты, стерва! А что мы сейчас домой принесем? Детей кормить чем будем?!

– А раньше о чем думали, когда брак гнали?! – Лихачев пришел в себя и решил показать, кто тут главный. – Значит так! Я как директор завода решил! Никакого пересчета зарплат не будет!!! За брак государство платить не будет!!! Карман у него не бездонный – паразитов кормить. Недовольные могут увольняться – нам такие на нашем заводе не нужны!

Толпа зашумела и колыхнулась, а я с досадой тихо сказал:

– Погорячился ты, Иван Алексеевич. Теперь, как сказала Багира, мы можем только драться…

На наше счастье в этот момент распахнулись заводские ворота и на территорию, сигналя, въехали три ЗИЛ2, забитые милиционерами вооруженными винтовками. Машины раздвинули толпу и отгородили ее своими корпусами от правления, а сыпанувшие из кузовов бойцы быстро образовали цепь. Из кабины переднего грузовика вышел и поднялся в кузов человек, несмотря на январь месяц, одетый в кожаную куртку.

– Товарищи! Я руководитель нового всесоюзного объединения, которому с сегодняшнего дня подчиняется ваш завод, Берия Лаврентий Павлович. Я в курсе поставленного вами вопроса. Обещаю лично во всем разобраться. А теперь прошу всех разойтись по рабочим местам! Иначе буду вынужден принять все меры для наведения революционного порядка!

Да уж, «революционный порядок» – на мой взгляд, словосочетание немыслимое. Тем не менее, люди стали расходиться. А новоявленный руководитель, чуть постояв, спрыгнул с кузова и поднялся на крыльцо.

– Пройдемте внутрь, пожалуйста, там и познакомимся. Москва, а не Тбилиси всетаки.

В кабинете Лихачева Берия предъявил нам решение ВСНХ о создании всесоюзного объединения быстроходных дизелей и своем назначении. Подождав, пока представятся все присутствующие, он попросил всю информацию о причинах забастовки и, подумав, наложил резолюцию «утверждаю» на приказ директора об изменении схемы оплаты труда. И тут же приказал провести среди рабочих разъяснительную работу, чтобы впредь подобного не допускать. Потом посмотрел на меня и задал простой вопрос.

– Товарищ Любимов, это ведь вы предложили такое решение?

– Да я.

– Вам приходилось гдето сталкиваться с подобной практикой?

– Нет.

– А вы не считаете неправильным то, что предъявляете людям требования, которым сами не соответствуете? Вамто зарплата начисляется постарому?

– Да, возможно, но ято пока свои деньги сполна отрабатываю.

– Возможно, но, тем не менее, в целях агитации, вам зарплата отныне, как конструктору, будет начисляться по факту выполненных вами работ, за вычетом затрат на них. То есть по той же схеме, как и в моторном цеху.

Вот те раз! А с другой стороны, такой подход как бы вынуждает меня конструировать и изобретать. Да лучшего прикрытия и не надо! Жрать захочешь – изобретешь чего угодно!

– Согласен!!!

– А я думал – тоже бастовать и отнекиваться будете. Рад, что ошибся. А чему это вы так улыбаетесь?

– А тому, товарищ Берия, что без куска хлеба с маслом не останусь! Только хочу попросить платить за изобретения и усовершенствования не взятую с потолка фиксированную сумму, а процент от стоимости изделия, освоенного промышленностью в серии. Если изобретение только мое. Если в разработке участвовала группа, то группе. О расценках, думаю, договоримся. Средства же, затраченные на разработку, как бы предоставляются мне в кредит и вычитаются из процентного «гонорара». Так, я думаю, будет справедливо.

– Хитер! Миллионером стать хочешь? Думаешь, мотор сделал сам – так теперь тебе с каждого серийного капать будет? Не выйдет! За мотор уже заплачено! Вот новое что сделаешь – тогда да.

– У меня запас дельных мыслей есть, не пропаду.

Эпизод 5

С февраля месяца 1931 года можно было уже сказать, что кризис с серийным производством моторов был преодолен. Конечно, оно пока существенно отставало от плана, и двигатели пока собирались с маркировкой «Э», то есть «эталон», а также второго и третьего сорта, в зависимости от качества комплектующих, из которых были собраны. Этим обстоятельством был весьма смущен директор завода, у которого словосочетание «мотор третьего сорта» не укладывалось в голове. Цена на моторы тоже была установлена разная, хотя все они все равно ставились на шасси.

Тем не менее с каждым днем и производство и качество росло. Трудящиеся на местах за невозможностью спорить с руководством завода, поддержанным Берией, обратили свой взор на самих себя и ближайшее окружение. Следствием была некоторая текучесть кадров, но замена всегда быстро находилась, чуть ли не из очереди, больно уж заразителен пример участка топливной аппаратуры. В будущее теперь можно было смотреть оптимистично – судя по всему, на плановые показатели завод должен был выйти к маю 1931 года. Что, в общемто, и требовалось доказать.

Пока наши машины, по решению ВСНХ, пробитому Берией, направлялись на всесоюзные стройки. Точнее – на постройку канала Москва – Волга, и находились там фактически в опытной эксплуатации. И к заводу близко в случае чего, и секреты раньше времени не утекут.

Мое же финансовое положение оказалось под угрозой, ибо инициатива наказуема и теперь мне светил только тот минимум, которого хватит только на хлеб и воду. А семью кормить както надо. Поэтому я стал лихорадочно «изобретать» всякую мелочь, которую мог вполне изготовить самостоятельно. И первое, что я выложил на стол перед Берией, – две обычные трубки, из одной торчали две проволочки, а вторая была украшена кольцом и рычагом.

– Ну и что это? – спросил руководитель «всесоюзного объединения» в которое входил пока только один завод и группа Чаромского.

– Минный универсальный взрыватель и универсальный замедлительвзрыватель ручных гранат. А вот и сами гранаты. – Я выложил на стол литой ребристый корпус, скопированный с французской F1, и жестяную «банку». Зиловские литейщики с легкостью согласились плеснуть остаток в пару форм, а банка действительно изначально была консервная.

– Это что, для французских гранат взрыватели? А вторая жестяная? – Берия продемонстрировал свою компетенцию в вопросе.

– Натуральных заграничных гранат не видел, но приблизительно их копия. Ориентировались на убойность и удобство применения. А вторая – ее наступательный вариант. Радиус поражения достаточно мал, чтобы можно было применять, не находясь в укрытии.

– Интересно, но все равно – это не наш профиль.

– Вы ранее не ставили мне ограничение проводить работы только по профилю, а эта продукция может выпускаться как побочная. Минный взрыватель может применяться в любых минах – хоть противопехотных осколочных, хоть фугасных. Для первых чугунные корпуса, вот такие. – На столе появился очередной экспонат. – Можно в любой литейке делать. А последние – вовсе деревянные, их можно делать прямо в войсках. Взрыватель для гранат очень простой, дешевый и надежный. Все это можно изготовить и испытать, но необходима взрывчатка и капсюлидетонаторы. Нужно выходить на военных.

– Пиши заявку. Но на многое не рассчитывай – вряд ли их будут делать серийно.

Через две недели, на знакомом полигоне стрелковой школы под Солнечногорском, прошли испытания предложенных образцов. Причем мины собирали прямо на месте, мы привезли с собой только корпуса и взрыватели. В результате на вооружение приняли аналоги известных мне гранат Ф1 и РГ42 под наименованиями РГО31 и РГН31, а также оба образца мин – ПОМЗ и ПМД. Хотя и было решено выпускать пока только запалы гранат для переснаряжения французского «наследства», но важен почин! Отчисления с них, конечно, мне положили копеечные, даже много меньше, но копейка рубль бережет. А учитывая массовость…

Лиха беда начало. В конце марта я порадовал начальство очередными поделками и пакетом чертежей.

– А это что? Опять побочная продукция? – спросил ЛПБ, вертя в руках корпус мины к батальонному миномету, которая была получена тем же способом, что и гранаты.

– Не совсем. Оно, конечно, нам не по профилю, но минометов на вооружении нашей армии, считай, вовсе нет. Так что – это вопрос насущный, под него и завод выделить не грех.

– Минометов? Каких?

– Здесь проекты и обоснования батальонного, горного и полкового минометов. Если вкратце, то первый, 82миллиметровый, разбирается на три части, пригодные для переноски в людских вьюках. Второй, 107миллиметровый, то же самое, но вьюки уже конские. А третий, 120миллиметровый, имеет максимальный калибр и длину ствола, еще позволяющую скомпоновать его по схеме мнимого треугольника и заряжать с дула. Более мощные минометы для стрельбы оперенными минами надо делать уже казнозарядными. Используемая схема обеспечивает наибольшую скорострельность, удобство и точность из всех известных. Но есть проблема – железото мы сами сделаем, а вот метательные заряды мин – уже не по нашей части.

Берия внимательно на меня посмотрел, а я подумал, что, пожалуй, переборщил. Наверное, стоило только один батальонный миномет предложить для начала, тем более что он уже известен. Но тогда бы меня могли обвинить в том, что я пытаюсь присвоить чужие разработки, а вот 107 и 120миллиметровые минометы – это уже только мое. Да простит меня Шавырин! Конструкция всех трех в основном подобна и отличия незначительные, разница только в размерах. Единственное над чем пришлось всерьез подумать, – это опорная плита. В конце концов, хорошо все посчитав и посоветовавшись с Миловым, мы со «студентами» остановились на штампосварной конструкции, своей для каждого образца. Благо соответствующим оборудованием для штамповки кузовов автомобилей ЗИЛ располагал.

– Значит так, крохобор. Это хорошо, что ты об армии думаешь. Разрешаю эти самые минометы и мины изготовить. Но потом мы передадим их с чертежами и обоснованиями в ВОАО, пусть там ими занимаются. А ты, товарищ Любимов, будь любезен, займись своим прямым делом – моторами. У вас что, все уже налажено? Помнится, ты хотел их везде, от тракторов до самолетов ставить. ВОБД для этого специально организовали. И где твои моторы? Что ты мне разную ерунду вместо них подсовываешь? Хочешь безделушки выдумывать – все в свободное от работы время! Из Ленинграда пришло письмо – просят зиловский мотор для нового танка. Вот ты мне скажи, подойдет для танка наш мотор?

– А что за танк, товарищ Берия? Они разные бывают.

– Т26. То есть танк двухбашенный шеститонный.

– Ну раз шеститонный, – протянул я, припоминая, какой движок стоял на «двадцатьшестом» в оригинале – то должен подойти. Удельная мощность 20 лошадиных сил на тонну получается – очень хорошо. Самому разрешите съездить, посмотреть на месте?

– Нет, сам не поедешь, тебе еще на первомай с Лихачевым перед ВСНХ отчитываться. Подбери толкового из твоих студентов, доложишь. Потом, Ярославский завод тоже просит двигатель. Туда поедет уже группа, потому что коробка передач и некоторые узлы пойдут в комплекте, направишь человека от себя. Ярославцы на восьмитонник нацелились, это хорошо, растем. И третье. У Чаромского с его силуминовым вариантом пока не ладится, а для авиации дизель ты обещал. При этом говорил, что уже существующие варианты подходят. Нельзя ли вам вместе авиадвигатель на базе зиловского сделать?

– Эх, будем посмотреть. Можем в принципе 125сильный моторвоздушник на 170–180 кило получить. Высотности не обещаю – это к Чаромскому.

– Работайте.

Эпизод 6

Погожие майские деньки 1931 года манили ярким солнечным светом и свежей зеленью только распустившейся листвы, а я болел, пропустив все на свете, и парад, и заседание ВСНХ, где отдуваться пришлось Берии с Лихачевым. Или, скорее, принимать поздравления, «пятерку»то в серии освоить удалось, а отставание от плана, если и было, то незначительное. Машины, конечно, пока были «сырыми», и потребуется еще много времени и сил, чтобы постепенно довести их до ума, выявляя в процессе эксплуатации недостатки, но конвейер завода работал ритмично, ежедневно сдавая народному хозяйству новые автомобили. ВОБД, прежде бывшее скорее номинальной структурой, постепенно разрасталось и стало включать в себя дополнительные подразделения, кроме нашего завода. В первую очередь – автоколонну «опытной эксплуатации» при Дмитровских лагерях. В перспективе, если у «студентов» все получится, подтянутся моторное производство в Ленинграде и Ярославский завод. Для последнего дизели будем делать мы, но все остальные узлы будут изготавливать на месте. С конца апреля у нас наконец дошли руки до двухблочного движка мощностью 250 лошадиных сил, который тоже уйдет в Ярославль. Пока это только наработки, но, учитывая, что мы пошли простым путем, «удвоив» мотор ЗИЛ5 и поставив последовательно два стандартных ТНВД для каждого блока отдельно с повернутыми на 90 градусов относительно друг друга эксцентриками, завершить разработку должны быстро. Потребуется только новый компрессор и стартер.

Простудился же я, первый раз полетав в этом мире на самолете, которым оказался старичок ПО2. Впрочем, пока он вовсе не был «старичком» и назывался У2. Наш первый авиамотор подходил для него как нельзя лучше, пусть и был слегка тяжелее М11. Основная заслуга в его создании, безусловно, принадлежит Чаромскому, который вот уже год бился над силуминовым вариантом турбодизеля воздушного охлаждения. Его вариант был практически готов, за исключением поршневой группы. Дело в том, что поршни из легкого сплава со стальными вставками и накладками, да еще овальной и бочкообразной в сечениях формы, несмотря на все усилия, были пока не под силу советской промышленности. Шли переговоры и в Европе и Америке по поводу приобретения лицензий и оборудования для их производства. Вот поэтому и возникла мысль обойтись на первых порах «полумерой» и применить в авиадизеле Чаромского, с небольшими изменениями, чугунную поршневую группу Д1002. Для этого пришлось модифицировать внешние поршни, удлинив и усилив цапфы шатунов. Это было сделано для того, чтобы обеспечить нормальное воздушное охлаждение цилиндра, разнеся внешние шатуны в индивидуальных кожухах подальше, освободив место для оребрения котла. Более тяжелая поршневая группа снизила КПД и, как следствие, мощность и обороты мотора, поэтому пришлось менять передаточные числа редуктора и привода компрессора для получения оптимальных характеристик.

Вся эта работа заняла всего месяц времени, еще неделя потребовалась на то, чтобы погонять мотор на стенде под нагрузкой, убедившись в его надежности. После чего, двигатель смонтировали на самолет и 27 апреля он впервые поднялся в воздух с центрального аэродрома. Так как сам аэроплан к тому времени был достаточно изучен, уже на второй день представилась возможность «покататься», в качестве поощрения, разработчикам и изготовителям мотора, под благовидным предлогом лично убедиться, что все в порядке. Надо ли говорить, что я был вторым в очереди, после Чаромского? При этом все замечания, что я недостаточно тепло одет, решительно отмел – закаленный, мол. В действительности же имела место неосознанная привычка наплевательски относиться к собственному здоровью, а скорее – неоправданная надежда на медицину XXI века.

– Ну как машина с новым сердцем? – поинтересовался я у пилота еще перед посадкой.

– Вялая. Газ даешь, а обороты вверху растут медленно. Разбег изза этого длиннее. Но для учебного аэроплана сойдет.

– Издержки земного происхождения. Если топливную аппаратуру настроить на оптимальную работу на высоких оборотах, на режимах средней и большой мощности, то мотор на низких, боюсь, глохнуть будет. Лучше уж слегка увеличенный разбег, чем посадка с остановившимся движком. А иначе вообще не сядешь, пока тянет устойчиво.

– Да уж, для истребителя такой мотор не подойдет.

– Дай срок. Будут винты изменяемого в полете шага – все встанет на свои места. ВИШи даже можно реверсивные делать, чтобы тягу в обратную сторону при нужде давали. А мотор постоянно на оптимальных оборотах будет крутить. Так приемистость поправим.

Прохладный апрельский ветер сделал свое дело, и уже на следующий день я валялся с температурой под сорок. Хорошо хоть, в тщательно скрываемой мной аптечке были лекарства на все случаи жизни, а то не знаю, как выкарабкался бы. Что ни говори – иммунитет у меня, расслабленного эффективностью и доступностью лекарств, – не чета местным. Да и для них воспаление легких чревато летальным исходом.

Нет худа без добра. Так как от лечения в стационаре я отказался наотрез, появилось время побыть в семье, которой недоставало моего внимания. Правда, уже через неделю мне до жути хотелось на работу. С одной стороны, навязчивое внимание жены к «болящему», перемежающееся упреками, что семейный доход стал гораздо меньше. С другой – привык я уже жить в бешеном темпе и сейчас просто физически ощущал, что бездарно теряю время. Время, которого может не хватить.

– Лежишь, симулянт? Здорово! – в избу ввалился Лихачев собственной персоной.

– Тебе не хворать, Алексеевич, хожу уже понемногу.

– Ходит он, ладно, ругать не буду тебя, все у нас вроде хорошо пока. Запустили «пятерку» в серию – как камень с души свалился. А ведь я, откровенно говоря, не верил! Если б не твоя «реформа» с получкой, наверное, и не получилось бы. Как ты там говорил: «Деньги движутся параллельно работе и от руководителей не зависят»? Ну не суть. Нашито сейчас освоились, теперь инженеров донимают, как лучше и дешевле сделать. Только и следи, чтоб после их инициатив запчасти техзаданию соответствовали!

– Так и должно было быть, теперь каждому выгодно подумать хорошо, что он делает и как. А беспокоишься зря, если погонятся за упрощениями и дешевизной, упуская качество, – суррогатный мотор никто не оплатит, деньги потеряют. Обожгутся – поймут.

– А без этого никак нельзя? План всетаки!

– Мы думали, что и без забастовки можно, а вышло сам знаешь как.

– Чтото мне твое настроение не нравится, фатализм какойто нездоровый. Ты бы делом каким лучше занялся. А! Вспомнил! Мы ж тебя учиться хотели отправить! А то не хорошо получается – ведущий специалист по дизелям, а без высшего образования. Я твоих студентов тебе после работы пришлю, они тебе помогут. Если что надо, учебники там или еще что – обеспечим. Институт сам выберешь по нашей части. И чтоб поступил!!!

– Так, а работа как же? Учитьсято когда?

– Шутишь? У нас ползавода в вечернюю школу ходит. Продолжать? – не дождавшись ответа, директор крепко пожал мне руку. – Бывай здоров.

Мне осталось только вздохнуть и мысленно распрощаться даже с призрачной надеждой хоть на какоето свободное время. Почемуто это меня ничуть не огорчило.

Глава 14

ФИЛЬТР, ПАРОВОЗ И МИНОМЕТ

Эпизод 1

Всесоюзное объединение быстроходных дизелей под руководством незабвенного Лаврентия Павловича росло и ширилось прямо на глазах. Мне с моих невеликих высот всей картины видно, конечно, не было, но приказ развернуть моторный отдел ЗИЛа в полноценное КБ довели до меня прямо при выходе на работу. Легко сказать – сформировать КБ! Из кого? Со мной работает дюжина молодцов, только в прошлом году выпущенных из вузов. То, что у них в дипломе значится «инженер», еще ни о чем не говорит, по сути – они у меня самоучки, пока практику проходят и набираются опыта. Уж слишком все легко и удачно с первым дизелем пока получается, да и то, без помощи со стороны вряд ли справились бы. Наглядное и дословное подтверждение поговорки «дуракам везет!».

Расширять штат неизбежно придется, опятьтаки за счет студентоввыпускников, больше неоткуда. Конечно, искали везде и сманивать пытались, только безуспешно. Инженер – профессия редкая и почетная, большинство жизнью довольны и менять ничего не собираются. С другой стороны – получить по распределению неизвестно кого мне тоже мало улыбалось, поэтому с помощью отдела кадров завода среди выпускников московских технических вузов была проведена «рекламная акция», направленная на поиск, пусть не талантов, но хотя бы добровольцев.

Организационные заботы первого летнего месяца полностью меня поглотили, и ради них пришлось отложить на потом конструкторскую и производственную работу. Наконец солнечным утром, когда весь коллектив КБ был в сборе и разбит по группам, которым я как раз собирался поставить первые практические задачи, у меня на столе зазвонил телефон.

– Любимов у аппарата.

– Петрович? Лихачев говорит, – директор произнес это так, что я даже отшатнулся. Нет, директор не кричал, не ругался, не хвалил меня, наоборот, эти слова он произнес абсолютно спокойно. Даже не так – его голос был мертвецки спокойным, в нем не слышалось самой жизни.

– Зайди ко мне, тут у нас такое…

Надо ли говорить, что я сорвался с места, бросив все, и побежал к нему вперед собственного визга? Секретарь в приемной даже не успел меня ни о чем спросить, как я, тяжело дыша, ворвался в кабинет. Лихачев сидел на своем месте и смотрел прямо перед собой, только спустя секунд десять он медленно перевел взгляд на меня и спросил очевидное:

– Пришел?

– Как видишь! Что случилосьто?

– Звонили из Дмитрова. Наши грузовики встали.

– Как встали?! Не понял!

– Как, как… Не смогли их сегодня утром завести и все.

– Что все? Не может быть!

– Не все, но много. Массовый выход из строя техники налицо.

– Понятно… А в чем причина?

– А вот это я как раз у тебя хотел спросить! – в голосе директора проскочила привычная, «деловая» злость, и я както сразу успокоился. Мировую революцию не отменили, а с текущими проблемами какнибудь справимся, сколь сложны они ни были бы.

– Погоди. Звонили. Что сказалито конкретно?

– Спросили то же, что и я спрашиваю. Что делать? Но проблема в моторах.

Слава богу, до вопроса «Кто виноват?» пока не додумались, поэтому действовать надо быстро и решительно. В первую очередь – выяснить причину произошедшего. Во вторую – спихнуть с себя вину, если она есть. В третью – оперативно исправить положение. Классика.

– Я со своими выезжаю на место. Прошу выделить необходимый транспорт.

– Дежурку возьми, я распоряжусь. Будут новости – звони, я на месте.

Эпизод 2

До Дмитрова ехали чуть ли не четыре часа, мне еще как руководителю было относительно комфортно в кабине, а вот «студенты» тряслись в кузове. В таком тревожном состоянии спать я не мог, постоянно гонял в голове конструкцию мотора и пытался умозрительно представить, что оказалось в нем «слабым звеном». Убедившись в бесплодности попыток, стал думать на отвлеченные темы, чему способствовали удары кулаками по крыше кабины, когда ЗИЛок потряхивало на ухабах. Да автобус был бы здесь более уместен, но проблему подвески, работающей мягко при любой нагрузке, пока не решить. Пневматика нужна.

При въезде на территорию лагеря нас остановили. Из документов при нас были только заводские пропуска, да запискапредписание директора ЗИЛа. Пока все проверяли, отправляя гонца к ближайшему телефону, подъехал легковой автомобилькабриолет, весьма антикварного вида, из которого вышел Берия с сопровождающим. И лагерная охрана, и мы затихли, ожидая, что скажет нам грозное начальство.

– Здравствуйте, товарищи! Прибыли значит… – Берия осмотрел нас оценивающим взглядом. – Представляю вам товарища Меркулова, моего заместителя по линии ОГПУ. В его компетенции все вопросы, связанные с противодействием шпионажу и другой вражеской деятельности. А также саботажу.

Последние слова Лаврентий Павлович выделил особо, отчего присутствующие инженеры глубоко задумались.

– По машинам! Следуйте за мной, – видимо, начальник ВОБД бывал здесь уже не раз.

Лагерная охрана распахнула каркасные, опутанные колючкой ворота, и наша колонна вкатилась на территорию всесоюзной стройки. Проехав всего пятьсот метров, петляя между бараками, мы выкатились на край котлована, где сотни, нет, скорее тысячи человекмуравьев махали лопатами, нагружая тачки, толкали их по мосткам наверх. Коегде была видна техника – три наших ЗИЛа, сильно просевших под грузом грунта, ревя двигателями и выбрасывая черный выхлоп, поднимались из котлована. Вот уже две недели стояла жара, дождей не было и все вокруг тонуло в клубах пыли, поднимавшейся при каждом взмахе лопаты, при каждом шаге рабочего, при проезде каждой машины.

Увидев такую картину, я начал догадываться, что могло послужить причиной массового выхода техники из строя, но следовало окончательно убедиться. Наш путь лежал дальше, туда, где под временными навесами застыли мертвые грузовики. Пара машин стояла с открытыми капотами, и возле них скучковалась группа в робах, тут же стояли и два чекиста в форме. Здесь мы и остановились.

– Товарищ начальник всесоюзного объединения, группа шоферовмехаников автоколонны Дмитлага занята поиском причин неисправности двигателей. Начальник автоколонны Смирнов! – доложил подскочивший чекист.

– И что, нашли? – Берия был предельно серьезен.

– Копаются, но пока не докладывали.

– А самто что видишь?

– Так это… Рано судить еще, надо внимательнее смотреть.

– Понятно, – с усмешкой подвел итог Лаврентий Павлович. – А товарищи инженеры какое мнение имеют?

Обращался он в первую очередь ко мне, поэтому и ответ за мной.

– Инженеры имеют предположение, которое требует уточнения. Разрешите подойти пообщаться с водителями и осмотреть технику?

– Сколько вам времени нужно?

– Час.

– Много.

– Мало. Может возникнуть необходимость разобрать мотор полностью.

– Работайте.

Разговор под конец стал весьма жестким, поэтому наша группа, не теряя даром времени, направилась к машинам. На одной из них двигатель почти уже разобрали, а из моторного отсека другой торчали сразу три задницы, больше туда не помещалось.

– Ну что? – спросил я как бы у всех присутствующих разом.

– Ничего, гражданин начальник, работаем, – отвлекся на меня всего один человек, задумчиво протиравший ветошью вынутый из котла поршень, остальные даже ухом не повели.

– Я – конструктор этого двигателя. Как у людей, работавших на этих машинах, спрашиваю, что с мотором?

Народ оживился и на меня стал посматривать с интересом. Мой собеседник отложил поршень и, глядя мне прямо в глаза, сказал:

– Хороший мотор. Мощный. Вот только сделан непонятно из чего и непонятно чем смазывался. Сдох за месяц.

– Мотор испытан и осеньюзимой показал хороший ресурс. Не надо грешить почем зря. Давайте лучше предметно и по порядку.

– А что по порядку? Масло, вон, слили – грязнее грязи. Фильтр масляный весь загажен. Поршневая ни к черту – износилась за месяц так, что компрессии для пуска не хватает. Даже с эфиром не завести.

– А что, с эфиром раньше заводили? И кто же это додумался?

– Моторы еще три дня назад сдавать начали. Если не завести – с тачкой бегать придется, вот впускной коллектор от компрессора отсоединяли, капали эфир, собирали обратно и заводили, но сейчас уже этот номер не проходит. А додуматься – так у нас здесь почти все инженеры бывшие. «Дело промпартии» слышали? Специально в шоферы отбирали технически грамотных.

– Значит так. Я пока тут посмотрю, что уже разобрано. Вы заканчивайте со второй машиной. А мои – примутся за третью. Если у всех трех будет одно и то же – значит, причину мы нашли. Ибо один раз – случайность, два – совпадение, три – закономерность.

– Так, а причинато в чем? Как думаете, гражданин конструктор?

– А вы, гражданин заключенный?

– А вы, случайно, не еврей?

– Нет, не угадал. Хочу посмотреть, на что ты годен, гражданин заключенный инженер.

– А давайте на бумажке напишем и потом сравним.

– А давайте.

Я вырвал из блокнота пару листков, один оставил себе, а второй вместе с карандашом отдал зеку. Сравнив через минуту две записки, убедился, что у дураков мысли сходятся. В одной значилось: «Нужен противопыльный барьер в конструкцию», во второй: «Не хватает воздушного фильтра, изза этого абразивный износ».

– Фамилия?

– Заключенный Селиверстов, гражданин инженер.

– Пока все три машины не посмотрим – молчи.

Эпизод 3

– Как вы могли так провалиться?! А что, еще в моторе не хватает? Может, вы еще что забыли? – Берия был зол неимоверно, ведь все дело находилось под нешуточной угрозой. – Вы хоть понимаете, что от вас множество людей зависят? Да что там! Вся страна! Уже планы на следующую пятилетку составляются в расчете на вас! Ленинградцы так и не смогли сделать путевый мотор для своего танка, будут ставить наш, уже испытания идут, с трудом, правда. Ярославцы готовят шасси под удвоенный мотор – это будет самый мощный грузовик в мире. У2 будут строить с нашими дизелями вместо М11. И что теперь? Все зря?!

– Я, товарищ Берия, ошибки признавать могу, а вот оправдываться не умею. Не ошибается только тот, кто ничего не делает, а получить идеальную технику прямо «с листа» – невозможно. Недостатки все время будут вылезать в процессе эксплуатации, и их надо будет оперативно устранять. Чем и предполагаю заняться. А ЗИЛы, которые пока еще живы, надо вывести из эксплуатации, чтоб совсем не ушатать.

– У вас уже есть план решения?

– В первую очередь, конечно, нужен воздухоочиститель. С «мультициклоном» проблем не будет, возможно, этого хватит на первое время. А непосредственно сам масляновоздушный фильтр пойдет во вторую очередь, для тонкой очистки. Параллельно будем решать с сепаратором перед топливным фильтром. Соляр, что здесь заправляют, сильно отличается в худшую сторону от того, с каким машины испытывались.

– Сколько вам нужно времени, чтобы снова ввести машины в эксплуатацию?

– Честно сказать – не знаю. Поэтому прошу месяц. Потребуется и еще коечто, кроме времени.

– И чего же вы хотите, товарищ Любимов? – хитрость с переключением внимания на следующий вопрос удалась, и Лаврентий Павлович, как бы молча, одобрил обозначенный мной временной отрезок. А мог и урезать, в качестве наказания.

– В лагерной автоколонне все шоферы – сплошь инженеры, а это почти три сотни человек. У меня в КБ – вчерашние студенты под руководством самоучки. Я в институт в июле только поступать буду. Предлагаю усилить состав КБ за счет заключенных, использовать их по специальности.

– А не боитесь, что от инженероввредителей толку меньше будет, чем проблем?

– А мы их проверим самостоятельной работой, есть от них толк или нет.

– А ты, Всеволод, что думаешь?

– Мысль не новая, есть в нашей структуре уже подобные КБ. Если товарищ Любимов лично будет отвечать за эффективность работы заключенных, мы все организуем. Потребуется время для устройства этого контингента неподалеку от ЗИЛа, заодно и личные дела проверим и определимся, какие люди нужны персонально.

– И еще, товарищ Любимов. Все работы, дизельных двигателей не касающиеся, проводить только при условии благополучного положения с последними. До введения машин в эксплуатацию все побочное запрещаю. Что там у вас? Минометы? Передать всю документацию и наработки в ВОАО, там ими Доровлев занимается.

– Передатьто мы передадим, только сомневаюсь я, что Доровлев даст серийные минометы за годдва. А между тем – оружие простое, чего там с ним возиться – непонятно. Разрешите эти работы просто отложить на время, а потом мы Доровлеву соперниками будем, что ускорит процесс и будет только на пользу.

– Если потребуется – ускорим подругому. А для вас, товарищ Любимов, это самое «потом» никогда не наступит – работ по двигателям непаханый край, а времени мало. Так что – выполняйте. И подготовьте мне к концу следующего квартала план совершенствования и развития конструкции моторов для расширенного совещания ВОБД, его решения лягут в основу планирования на следующую пятилетку. Госплан мне уже всю плешь проел, а я им толком ничего ответить не могу!

Ну что же, день, полный разочарований, как говорится, пропал не зря. По крайней мере теперь было ясно, в каком направлении в ближайшее время работать. Так как со мной в Дмитров приехал практически весь «старший состав» КБ, задачи я поставил тут же. Сашка Безверхий, стеснительный паренек с длиннющими ресницами, которым позавидовала бы любая красавица, освободившись на время от темы минометных плит, получил для своего отдела мультициклон. Ибо именно он в «моторном» плане ранее занимался компрессором и газодинамикой в целом, а плиты ему достались, поскольку они, как и компрессор, – штампованные. Воздушномасляный фильтр тонкой очистки воздуха достался также ему и был самой большой проблемой, так как было не совсем понятно, как его, собственно, делать, требовалось «подсмотреть» современные зарубежные конструкции.

Сепаратором озадачил отдел топливной аппаратуры под руководством еще одного «старика» – Игоря Смирнова. Оба фильтрапредочистителя были конструктивно похожи, схему я нарисовал прямо в дорожной пыли, дело только за конкретными пропорциями и размерами. И материалами, конечно. Похоже, с цельнометаллической кабиной ЗИЛ5 придется распрощаться, а дефицитный лист пойдет на изготовление этих крайне необходимых приборов.

Эпизод 4

– Женя, вот скажи мне, за каким хреном тебя в Питер посылали? Чтобы ты мне это письмецо привез? – Я с досадой отложил лист с короткой запиской, в которой, кроме негативных результатов испытаний танка с нашим дизелем, значилось: «Просьба снизить мощность мотора до 90–100 лошадиных сил». – Это как понимать?

– Так, Семен Петрович, я свою задачу выполнил. Мотор в Т26 работал нормально, – молодой инженер Акимов искренне не понимал причин моего расстройства, – это танк слаб оказался. Трансмиссия в первую очередь. А танкостроители делать новую не хотят.

– Давайка подробно всю эту историю с географией.

– Да что рассказывать? На Т26 воздушник стоял шестицилиндровый изначально. Блок расположен горизонтально, поэтому высота моторного отделения небольшая. Наш мотор тоже невысокий, встал нормально. Первоначально его со стандартным валом стыковали, и располагался он прямо за стенкой боевого отделения. Радиаторы системы охлаждения поставили вертикально вдоль бортов за двигателем, а на вал, со стороны кормы, после ТНВД и привода компрессора, поставили центробежный вентилятор. Все отлично работало. Вот только наш дизель мощнее на четверть и обороты у него больше, поэтому со старой коробкой плохо стыкуется. При трогании с места танк буквально прыгал вперед. В общем – полетела коробка на испытаниях очень быстро, шестерни крошились. Решили поставить перед мотором понижающий редуктор, чтобы обороты были как у «родного», а сам мотор сдвинуть назад, в самую корму. Вентилятор теперь поставили между мотором и редуктором. Получилось лучше, но танк опять испытания не прошел и опять изза коробки. Этот ящик больше ста лошадиных сил «переварить» не может, а менять его не хотят. Поэтому и просят доработать мотор ограничителем мощности до этого параметра.

– Понятно. Без редуктора – рывки и шестерни к чертям собачьим летят. С редуктором моменты на валах коробки выросли – уже длительная перегрузка. Значит что? – я рассуждал сам с собой, не обращая внимания ни на кого вокруг. – Значит, редуктор ставить надо после коробки, тогда повышенная мощность компенсируется снижением моментов при повышенных оборотах в трансмиссии. В общем так, Женя. Езжай и назад не возвращайся, пока танк испытания не пройдет успешно. Я ответ напишу, но и ты там скажи – пусть уменьшат диаметр ведущей звездочки, а редуктор выкинут. Лишний агрегат, а моторное отделение должно быть максимально компактным. И пусть имеют в виду – мощность мотора, по мере совершенствования, будет увеличиваться.

– Семен Петрович! А может, лучше танковое шасси к нам? Я уже три месяца в командировке, а у меня жена молодая! Здесь быстро мотор установим как надо и отправим назад, пусть учатся.

– «Лень – двигатель прогресса!» Нет, не то. «Лучшее средство от импотенции – пантокрин из собственных рогов!» Вот. В твоем случае самое лучшее – активнее шевелить мозгами. Давно бы дома уже был. И душевно тебя прошу, не ставь личное перед общим, иначе не пойму. Ты лучше у Денисенко учись, такой же лопух, как и ты, а какие сказки ярославцам наплел! «Нечего с недомерком ковыряться – скоро 250сильный мотор дадим!» Они и уши развесили, и слюни пустили, десятитонное шасси собирают. А находчивый Денисенко дома давно, двойной дизель «допиливает». Все, выполняй.

– Семен Петрович, а пантокрин, это что?

– Я же сказал.

– А импотенция?

– Акимов, едрен батон, ты еще здесь?! МАРШ выполнять!

– А всетаки?

Ох, уж эти мне студенты со своим любопытством и полным пренебрежением к субординации! А, между тем, народ нашим разговором заинтересовался, и девочкичертежницы в том числе. Тут уж не только провалом конспирации изза употребления незнакомых словечек попахивает.

– Это, Акимов, «бессилие», – ответил я, опуская слово «половое». – Понятно?

– «Импотенция буржуазии перед мировой революцией!» – подняв глаза к потолку, смакуя, продекламировал Женя Акимов. – Звучит! Спасибо, товарищ Любимов, мне как раз заводской комитет поручил обращение к ленинградцамкомсомольцам подготовить. Ну я побежал!

– Акимов, зараза, стой!!! – только и успел крикнуть я вслед, однако ответом мне была только громко хлопнувшая дверь.

Эпизод 5

– Иван Алексеевич! Меня зачислили! – весь раскрасневшийся от жары и возбуждения я, без доклада, мимо давно смирившегося секретаря, ввалился в кабинет директора завода.

– И что не так? – Лихачев, судя по хитрой и довольной ухмылке, понял, о чем идет речь.

– Так мне даже экзамены сдавать не пришлось! Приперся как дурак, а мне, после того как фамилию назвал, говорят: «Вы уже зачислены». Пытался возражать: «Идите, не мешайте!»

– Вот! Цени мою заботу! Знаю ведь, что хлопот у тебя выше крыши, а таланты твои и так всем известны – нечего на экзамены время терять. Втуз наш, заводской, руководству завода не откажет.

Директор прямотаки лучился тихим счастьем, впервые в истории завода июльский план по грузовикам был выполнен. А производство двигателей шло даже с опережением, что позволило за месяц заменить вышедшие из строя моторы на сданных в эксплуатацию машинах. Все ЗИЛ5 теперь в обязательном порядке оборудовались мультициклонами, воздушный фильтр тоже был почти готов и проходил последние ресурсные испытания на «пылесосе» – специально построенном для этого стенде. После доработки свободного места под капотом грузовика совсем не осталось, а сам он украсился длинной трубой, возвышавшейся над кабиной, для забора воздуха в наименее запыленной зоне. Такое решение позволяло к тому же обеспечить прохождение глубоких бродов.

– Все равно, неправильно это както.

– Да что ты мне тут заливаешь?! Неправильно? Неправильно конструктора от работы отвлекать. Ты ведь готовился к поступлению? Так я тебе верю, что подготовился. Считай, я у тебя экзамены и принял. Занятия с пятнадцатого сентября в 18:00. Все. До этого времени будь добр – занимайся своими прямыми обязанностями. Вот ты скажи мне, что у тебя сейчас в работе?

– Если не считать фильтров, то ЗИЛД1004 готов практически, задержались изза компрессора, вернее время потеряли, выбирая между двумя стандартными компрессорами или одним новым. Решили ставить два серийных, у них момент инерции меньше, а то, что деталей больше в результате, так, при налаженном производстве не критично. Все основные комплектующие, за исключением коленвала и картера, стандартные. С серией проблем не будет. В Ярославль образец отправлен. Это раз. Потом, на «сто второй» установили импортные игольчатые форсунки вместо наших шариковых, мощность возросла на 10 лошадиных сил при сохранении ресурса и расхода топлива. Эти серийно делать пока не сможем. Два.

– Совсем не сможем?

– Это от участка топливной аппаратуры зависит. Сейчас там все налажено и работает ритмично, если эти форсунки осваивать, то старых шариковых лишимся, а новые очень сложны в производстве. Это наше узкое место нужно расширять в цех, а лучше – отдельный завод.

– Мда. Понимаешь, какое дело. УММ РККА затребовало у нас шасси с форсированным мотором для бронирования. Отправить на Ижорский завод надо не позднее первого августа. Важинский тоже повысить мощность просит – у него ЗИЛ6 трехосный и полугусеничное шасси «СитроенКегресс» на выходе. Что ты можешь предложить?

– Я могу мощность повысить на стандартном движке, увеличив наддув и подачу топлива, доработки минимальные. Как уже говорил, ресурс будет ниже, а расход выше. Но считаю – глупости это все и баловство. Нужно полноприводное колесное шасси сперва создать, а потом его уже бронировать. По крайней мере дождаться ЗИЛ6. Эти же поделки на ЗИЛ5 никакой практической ценности иметь не будут. Броневик, который только по сухим дорогам ходит, или грузовик, у которого резиновые гусеницы или рвутся, или спадают, никому не нужны.

– Прозорливый, да? Надо или не надо – не твоего ума дело. Задача есть – выполняй. Нашим, на «шестерку», отдашь мотор с импортными форсунками, а на шасси броневика поставишь форсированный. Полноприводное шасси все хотят, только сделать никто не может.

Признаюсь, слова директора завода задели меня за живое и заставили сильно задуматься. Насколько я помнил, серийных вездеходов Советский Союз до войны не выпускал, а их значение для армии я себе прекрасно представлял. Выходило, что либо ими не занимались всерьез, либо занимались чемто другим. В любом случае, в этом вопросе нужно было разобраться и, в крайнем случае, заняться им самому.

Эпизод 6

Всего за один июль месяц 1931 года в Нагатино появилась еще одна улица. Войти туда, правда, мог далеко не каждый – требовался соответствующий пропуск. Шесть длинных серых бараков, поставленных по обеим ее сторонам и обнесенных колючкой, отгородились от мира глухими внешними стенами без окон и производили тягостное впечатление. Для всех этот закрытый мирок был филиалом Дмитлага, поселением строителей Московской гидросистемы, и лишь немногие знали, что там, под надежной охраной, разместилось КБДЗИЛ2. Этот «филиал», в отличие от «первого» КБ двигателей нашего завода, был укомплектован грамотными специалистами, а не бывшими студентами. Более сотни инженеров горели желанием работать по специальности, пусть и в заключении, а не махать лопатой, ворочая мокрую глину в котловане.

Приобретение было для нас исключительно ценным, смущало только то, что специалистов по ДВС были буквально единицы, да и те были производственниками и занимались в прошлом моторами зарубежных конструкций, изготовлявшимися в России, а потом в СССР, по лицензиям. Благодаря им, я теперь имел неплохое представление о двигателестроении в СССР, и первое, что я им поручил, – составить обзорпроект перепрофилирования имеющихся производств под наш дизель с максимальным использованием наличных мощностей. Наиболее перспективным в этом плане выглядел снимаемый с производства авиамотор М5, который строили в Ленинграде на заводе «Большевик» и в Москве на ГАЗ2. Его размерность 127/178 и отдельные цилиндры в рубашках охлаждения, вильчатые шатуны подходили для наших целей как нельзя лучше, позволяли уже сейчас делать оппозиты, при условии сохранения достигнутой литровой мощности, 265 лошадиных сил и «спарки» 530 лошадиных сил. Прикинув габариты мотора, его ширина должна была быть не более 1300–1330 миллиметров, я понял, что он как нельзя лучше подойдет для танков. Обеспечив их, с учетом модернизаций, на многие десятилетия вперед.

С остальными же «заключенными специалистами» была проблема. Они имели знания и опыт в каких угодно областях, только не ДВС. В основном это были специалисты по паровым машинам, турбинам, котлам. Это обстоятельство и вышло нам всем боком, вернее, опять побочной темой.

– Гражданин Любимов, можете уделить мне пару минут? – поймал меня теплым вечером первого августа Селиверстов. Я, на радость жене, теперь хорошо устроился – большую часть дня работал на заводской территории, а под вечер ехал в «двушку», откуда до дома было десять минут ходьбы.

– Валерий Александрович, давай почеловечески, пока нас никто не слышит, – ответил я, оглядываясь по сторонам. – И коротко.

– Дело, значит, вот какое. Вы нам задачу поставили на дизель уменьшенной размерности по образцу «сто второго». Чтоб, значит, реальной разработкой доказать нашу лояльность, состоятельность, а следовательно, полезность в качестве инженеров, а не землекопов.

– Все так, а в чем проблема то? Мотор пересчитать не можете в сторону уменьшения?

– Так там все детальки малюсенькие, мы с такими не сталкивались никогда. По всему выходит – простого масштабирования не получается. Вот, скажем, рабочее колесо компрессора как в таком размере сделать? Из алюминия фрезеровать? Так нам за такую конструкцию срок удвоят.

– Ладно, трудности понятны. Каковы будут предложения?

– Еще в автоколонне, когда шоферами были, в порядке разминки мозгов мы обсуждали между собой конструкцию паровоза, у которого пара поршней в одном цилиндре, как в ЗИЛД1002. По всему выходит, что этот локомотив имеет существенные преимущества перед традиционными…

– Погоди, погоди, Саныч. Ты шутишь, что ли? ПАРОВОЗ?

– Ну да, паровоз. А что такого? Обсчитать все и чертежи составить, с учетом максимального использования стандартных комплектующих существующих локомотивов – дветри недели. Месяц на постройку. К первому октября все будет готово. Между прочим, паровозный вопрос сейчас – очень острый, я им еще до «посадки» занимался.

– Мнето что с того? У нас дизельное КБ! Как я объясню наверху постройку паровоза? И где его строить? На ЗИЛе? Так там собственного депо нет и в помине.

– В томто вся соль! Паровая тяга будет использоваться только в начале движения. После разгона, когда сможем обеспечить необходимую компрессию, в центральный объем цилиндра, между поршнями, включается впрыск дизтоплива. А боковые объемы продолжают работать на пару, обеспечивая сжатие. Тема будет называться: «Локомотив с противоположно движущимися поршнями и прямым приводом от шатунов на колесные пары». А то, что он не совсем дизельный, уточнять не надо. Детали паровоза можно частично изготовить на ЗИЛе, частично запросить из запаса Московской железной дороги. Для сборки нужен тупичок гденибудь в глухом углу на заводских подъездных путях да козловый кран. Обошьем его дощатыми щитами – получится ангар от лишних глаз. А охрана у нас надежная – чужих не пропустит. Вот такой вот план. Через два месяца дадим паровоз, а на мотор и его отработку у нас не меньше полугода уйдет.

– Я подумаю, хотя ты меня и не убедил. «Финт ушами» какойто получается. Моторто все равно делать комуто надо.

– Так если мы реальную работу покажем, нам дадут возможность с «вольными» из КБ1 работать. Общаясь между собой, мы и в курс дела быстрее войдем, и мотор быстрее сделаем, не повторяя уже совершенных до нас ошибок. За те же самые полгода будет и мотор и паровоз. Польза налицо.

– Я должен подумать. Завтра к вечеру будет решение.

Прикинув все «за» и «против», я решил пойти на риск и, несмотря на прямой запрет Берии заниматься побочными разработками, дал «добро» на постройку паровоза. Руководствовался я при этом в первую очередь «государственными» соображениями, представляя себе прекрасно ситуацию, сложившуюся на транспорте в начале индустриализации. Рост промышленности настоятельно требовал увеличения объемов перевозок, а железнодорожники не могли их обеспечить. Сейчас новый мощный паровоз был бы для страны как нельзя кстати. Выигрыш, в случае успеха, мог быть огромным, а победителей, как известно, не судят, поэтому упреков руководства после постройки паровоза я не опасался. С Лихачевым вопрос решился довольно быстро, так как он был целиком поглощен текущим производством автомобилей, а наше КБ, в связи с разработкой моторов, выходящих за его рамки, стало постепенно выделяться в самостоятельную организацию. Так что уже сейчас в вопросах новых разработок мы общались практически на равных, и мне требовалось только уведомить «хозяина» территории о своих планах, не вдаваясь в подробности.

Пока шла чистовая проработка и готовились чертежи локомотива, часть заключенных, которых привозили на ЗИЛ в закрытых фургонах, готовила сборочную площадку. Отметились там и заводские сварщики во главе с Миловым. Козловый кран – целиком их заслуга. Кум, намучившись с проводами, протянутыми в глухой угол, всем мешавшими и постоянно рвавшимися проезжающими грузовиками, настоял на постройке автономного дизельгенератора. По той же самой причине, еще при пооперационном планировании сборки паровоза, возникла необходимость в создании массы дополнительных инструментов и приспособлений, от домкратов, пневматических молотков, дрелей, до угловых и торцевых шлифмашин. Для работы всего этого богатства соответственно потребовался автономный компрессор. В результате получилась практически полноценная мобильная мастерская на шасси ЗИЛ5. Это ее свойство очень пригодилось впоследствии, так как много запчастей мы добывали у железнодорожников путем «каннибализма» списанных паровозов. Попутно наработали весьма полезные связи с химиками, производителями бакелита, который шел на отрезные круги. На основном производстве новый инструмент «прижился» практически сразу, теперь уже никому не приходило в голову резать металл ножовкой или газом. Прирост производительности был налицо, и заказы на шлифмашины посыпались со всех сторон. В первую очередь – от железнодорожников, видевших их работу воочию.

В результате, к первому октября, всем на удивление, КБ2 действительно выкатило свой локомотив. И хотя моя роль в его создании была в основном организационная, я радовался как мальчишка, когда этот красавец, шипя паром, вышел из распахнутых ворот ангара. Это вам не дизельные и электрические сараи на колесах конца XX века! Выглядел он немного непривычно, так как паровая машина была расположена посредине котла, над пятью ведущими осями, с которыми ее связывала сложная система рычагов. Сказать, что явление этого чуда произвело фурор – не сказать ничего. Люди буквально стояли и смотрели, открыв рты, а все их попытки подойти ближе, пресекались лагерной охраной. Паровоз, или правильнее – теплопаровоз, прокатившись несколько раз впередназад, убрался обратно в «стойло», а мне теперь предстояло докладывать, объяснять и договариваться с железнодорожниками насчет испытаний.

Срочно прибывший на завод Берия, убедившись, что дизелем от новорожденного почти не пахнет, только махнул в сердцах рукой и распорядился передать тему железнодорожникам. Вместе с конструкторской группой. Последнего я никак не ожидал, но пришлось смириться, что КБ2 «похудело» на полсотни человек, зато остальных можно было отныне загружать работой в полном объеме, они получили разрешение работать совместно с КБ1, вернее бюро просто слили в одно, что изрядно его укрепило.

Спустя неделю прибывшая паровозная бригада забрала локомотив на Московскую дорогу для испытаний, которые шли весь октябрь месяц. По их итогам наше детище оказалось в целом лучше по сравнению с новейшим паровозом ФД, особенно в плане плавности хода. Но, к сожалению, изза сложной конструкции машины и выявившейся низкой экономичности, его не приняли в серийное производство, и ОР, названный в честь октябрьской революции, так как был принят в эксплуатацию седьмого ноября, остался в единственном экземпляре.

Нельзя сказать, что этот опыт был бесполезным, так как плотное общение с железнодорожниками позволило более полно осознать требования к локомотивам. Их дальнейшее развитие, при наличном слабом строении пути, требовало увеличения количества ведущих осей, что было возможно только при переходе на тепловозы, дизелями для которых и предстояло заняться.

Эпизод 7

Пока длилась «паровозная» эпопея, КБ1 тоже не сидело сложа руки. Работа велась как в плане совершенствования существующих моторов, так и создания новых. Выпускаемые заводом двигатели ЗИЛД1002 и ЗИЛД1004 получили новые внешние поршни, у которых чугунные цапфы шатунов были заменены на стальные. Это было вызвано опытом эксплуатации авиационного варианта АН1002 конструкции Чаромского, где были случаи отлома удлиненных цапф, несмотря на усиление. Теперь на юбку поршня надевалось стальное цапфенное кольцо.

Хорошие результаты были получены и при применении нового компрессора с реактивным рабочим колесом, выполненным из алюминия методом горячей штамповки. Агрегат стал меньше по размерам и легче. Вообщето это была авиационная технология, колеса штамповались на опытном производстве Чаромского в ЦИАМ, по типу, принятому для АН1002. Для серийного производства ЗИЛ они были пока недоступны, но являлись хорошим заделом на будущее.

Основным же направлением работ было создание переразмеренных дизелей с диаметром цилиндра 127 миллиметров, как у М5. Уменьшенный дизель с размерностью 70/105 был отложен до лучших времен, так как если «толстяки» можно было строить на уже работающих заводах, то для «худого» готового производства не было. И, откровенно говоря, я особой срочности в создании моторов 45–65 лошадиных сил не видел, их было достаточно традиционных конструкций. Моим волевым решением была отложена на будущее и разработка мотора с размерностью М17, то есть с диаметром цилиндра 160 лошадиных сил, так как я помнил, что эти движки будут производиться до середины тридцатых годов.

Опытный дизель ЗИЛД1302 к середине октября 1931 года уже был изготовлен в металле и начал проходить испытания. Мотор полностью повторял конструкцию «прародителя», но, благодаря большему количеству «рабочих голов», готовивших расчеты, а также наличию секретного «домашнего трансфакатора», которым я пользовался, забирая большой объем вычислений на дом, конструировался и обсчитывался более тщательно и быстро. Это все позволило уменьшить отношение вес/мощность, по сравнению со «сто вторым», на 10 процентов. Факт наводил на мысли, что и «первенец» можно было бы ужать с 200 до 180 килограммов, без ущерба. Попутно выяснился и «предел совершенства» авиационного варианта мотора с воздушным охлаждением. Дело в том, что с ростом размерности охлаждаемая площадь увеличивалась в квадрате, а рабочий объем – в кубе. Рано или поздно должно было случиться так, что каждый цилиндр будет нагреваться в процессе работы больше, чем сможет «переварить» воздушная система отвода тепла. Если для классических бензиновых воздушников предельным был диаметр цилиндра 155–160 миллиметров, то для работающих «за четверых» дизельных двухтактников – 125–130 миллиметров. Сделать мотор с 160 миллиметровым котлом под воздушное охлаждение уже не получится, новый АН1302 Чаромского и так уже имел оребрение совершенно неприличного размера. Дальнейшее совершенствование авиационных дизельных двухтактников воздушного охлаждения могло теперь идти только по пути увеличения количества цилиндров. Что и собирался сделать Александр Дмитриевич, однако он решил не идти путем «последовательного» удвоения блоков, как сделали мы на «сто четвертом», а посадил на каждую шейку коленвала не два, а четыре вильчатых шатуна. Теперь мотор внешне напоминал Хобразный, хотя, по сути, все также являлся сдвоенным оппозитом. Сделано это было из тех же соображений наилучшего охлаждения цилиндров набегающим потоком воздуха. Этот двигатель был пока даже не в чертежах, а в эскизе, но использовал максимальное количество уже отработанных на ЗИЛД1302 и АН1302 решений, поэтому ожидать его следовало максимум через полгода, так как не все было понятно с маслосистемой.

Попутно вылезло неприятное обстоятельство, на которое «автомобилисты» первоначально не обратили внимания, авиамоторы сохраняли мощность только до высоты трех с половиной километров, выше дизели задыхались. Необходим был переход на двух трехскоростные нагнетатели или надо было ставить нагнетатель «с избытком», отбирая у мотора мощность у земли, то есть делать его изначально «высотным». К нам это тоже имело непосредственное отношение, получалось, что в горах нашу технику эксплуатировать невозможно. Решением этих проблем предстояло заняться в ближайшем будущем.

Все эти обстоятельства я и отразил в отчетедокладе на имя Берии, составлять который сел, аккурат, первого октября. Хорошо, что вообще об этом вспомнил, а то замотался совсем. Если бы не день рождения сына и куча гостейсоратников, воспользовавшихся удобным поводом расслабиться, да не больная с утра голова, то иметь бы мне бледный вид пред очами Лаврентия Павловича.

– А, деградирующий конструктор товарищ Любимов! Здравствуй, проходи, – встретил меня в своем кабинете третьего числа, когда доклад был готов, руководитель ВОБД. Я был так ошарашен приветствием, что даже забыл поздороваться.

– Почему это деградирующий?

– Ну как же – все от паровозов к дизелям идут, а ты – наоборот, – подколол меня Берия. – Расскажи мне вкратце, что здесь написано.

Вкратце не получилось, спустя полтора часа обстоятельного разговора, в котором мой собеседник вникал в малейшие детали и выспрашивал подробности, я чувствовал себя как выжатый лимон. Особое внимание уделялось вопросам, где и как наши двигатели можно применить. Дело в том, что новый двигатель, имея ширину 1320 миллиметров, идеально подходил для танков, но на классических грузовиках его разместить было проблематично, поэтому я продвигал идею карьерных самосвалов и тяжелых тракторов, а также машин с ломающейся рамой. Но для всего этого, за исключением разве что бульдозеров, требовались дополнительные «комплектующие», например резина больших размеров, которой попросту не было. Для авиации, катеров, тепловозов мотор был слабоват, даже в удвоенном варианте. Получалось, что под его крупносерийный выпуск попросту пока нет машин, нет спроса на наше предложение.

– Вот что, товарищ Любимов, – Берия передал мне папку, – ознакомьтесь.

Открыв ее, я углубился в чтение. В докладе ЦНИДИ за подписью Л. К. Мартенса говорилось: «Двигатель по схеме конструктора тов. Любимова на настоящий момент имеет характеристики, находящиеся на уровне лучших зарубежных быстроходных дизелей и бензиновых моторов для авиации, но не допускает дальнейшего улучшения соотношения вес/мощность, вследствие чрезвычайно теплонапряженного режима работы поршневой группы, что делает невозможным переход на ее изготовление из легких сплавов. Между тем, четырехтактные дизели традиционной конструкции еще не исчерпали всех своих резервов, в том числе, в плане изготовления двигателя из легких сплавов, что обеспечит им превосходство в удельных показателях перед схемой тов. Любимова. Считаем применение схемы тов. Любимова для авиамоторов нецелесообразным». Вот так, считает товарищ, что не получится у Чаромского сделать силуминовый поршень и все! И ведь не скажешь, что именно такие имел 5ТДФ в шестидесятых годах XX века! Профессор, блин! И подтекст понятен – дайте ресурсы нам, нечего их бесполезно на разных вредителейпрожектеров растрачивать. Сделал Любимов автомобильный мотор – вот пусть автомобилями и тракторами занимается, а на нашу поляну не лезет. Похоже, началась грызня, или уже в разгаре, а меня только сейчас носом ткнули. И, похоже, призом в бумажной войне является именно ленинградский «Большевик».

– Ознакомились?

– Да, товарищ Берия…

– И? Что скажете?

– А что сказать? Чем плохи моторы, находящиеся на мировом уровне? Они уже в металле и в серии. Хочет товарищ Мартенс выше головы прыгнуть – пусть пробует и делом доказывает. Что же до алюминиевых сплавов, то их использование в моторах классической схемы даст всего лишь тот же самый мировой уровень. Вот не верится мне, что зарубежные конструкторы обходят эти сплавы вниманием. А в моей схеме они дадут совсем другой эффект. Например, новый оппозит 130/190 Чаромского полностью в силуминовом варианте даст 670 лошадиных сил при вдвое меньшем, чем у классических моторов равной мощности весе. А Хобразник – 1350 лошадиных сил соответственно. То есть, в первом случае мы не получаем ничего, а во втором – качественное техническое превосходство нашей боевой авиации над противником. При этом мы всегда имеем страховку в виде чугунных моторов «мирового уровня». В любом случае, исследования не пропадут втуне, их результаты всегда пригодятся в классических конструкциях двигателей. Считаю – Чаромскому мешать не надо, результат он даст.

– Хорошо, учтем ваше мнение. Все равно во исполнение постановления ЦК ВКП(б) от 15 ноября 1930 года нужно переходить на использование дизелей, а реальной альтернативы вашим моторам пока нет. Работайте. Кстати, на парад седьмого ноября приглашаю вас в составе делегации аппарата ВОБД.

– Спасибо, но я уже со своим КБ транспаранты заготовил, – со скрытым ехидством ответил я. – С ними и пойду, а то както не потоварищески получается.

Эпизод 8

Остаток октября месяца 1931 года, когда аврал с серийными моторами прошел, а работа над опытными вошла в нормальное русло, я решил посвятить тому, что мне прямо запретили. Видя, что мои молодые конструкторы зациклились на одной теме, а это чрезвычайно вредно для мозгов, я собрал всех однажды после работы и сказал:

– Дорогие мои товарищи, вы знаете, что нам прямо запретили заниматься чемлибо кроме моторов. НО! В свободное от работы время мы вольны делать все, что вздумается. Поэтому предлагаю добровольцам оставаться после работы и, вместе со мной закрытьтаки «минометный» вопрос. Хотя бы в отношении минометов калибра 82 миллиметра, который у нас проработан наиболее полно и есть реальная возможность его изготовления на нашем заводе.

Откликнулись, надо сказать, не все, но наш кружок «умелые руки», с помощью сварщиков Милова и рабочих опытного цеха ЗИЛа, а также зеков«пушкарей», всего за две недели выдал готовый миномет. Причем был он, что ни на есть, мобилизационный. Ствол изготовили из карданного вала ЗИЛ5, плиту штамповали на оборудовании для изготовления дисков колес, использовали имеющиеся материалы и оборудование по максимуму. Тактикотехнические характеристики миномета и мин практически совпадали с теми, которые я помнил наизусть по прошлой жизни. Не была забыта и крайне необходимая вещь – предохранитель от двойного заряжания. Здесь он был стопроцентным изобретением, так как даже острой его необходимости пока не осознали. Тем не менее пользу оценили.

С выстрелами вышла небольшая заморочка – таких необходимых их составляющих, как дополнительные заряды, взрывчатку, взрыватели, взять нам было неоткуда. Поэтому пошли по пути максимального упрощения и сделали десятиперые мины, под предполагаемые кольцевые допзаряды, дымокурящими, с отверстиями в хвостовой части корпуса, нам ведь нужно было только отметить место падения и все. Вместо взрывателя ввернули макет, а стреляли на убранных колхозных полях на минимальную дистанцию основным зарядом, по сути – охотничьим патроном. Получив неплохие предварительные результаты по рассеиванию, 28 октября показали наше произведение, весом в 57 кило, из трех частей, не более 20 кило каждая, представителям Артуправления РККА. После чего батальонный ствол у нас забрали на испытания, чем они стрелять собрались, для меня осталось загадкой, так как выданный позже ЗИЛу заказ на корпуса мин, по нашему чертежу, пришел только в декабре.

Оценивая свои усилия по укреплению обороноспособности страны за прошедший период, я мог, с натяжкой, поставить себе «троечку». Сделано было хоть и немало, но явно недостаточно, чтобы с уверенностью смотреть в будущее. Меня могло бы успокоить разве что принятие на вооружение какойнибудь системы, которая обеспечивала бы подавляющее качественное техническое превосходство над любым противником. Но придумать или вспомнить такое я не мог, ничего не приходило в голову. Мысли постоянно упирались в ядерное оружие, но этот вариант был неприемлем. Не столько по моральноэтическим причинам, сколько изза абсолютной технической невозможности его воплощения при имеющихся ресурсах и возможностях. Варианты обычного оружия я перебирал в голове и так и сяк, но они, откровенно говоря, были далеки от совершенства.

Не порадовали новые дизельные двухбашенные Т26, которые я видел на параде 7 ноября. От тех, что я помнил, они отличались только уменьшенной ведущей звездочкой. Вооружение осталось прежним, чисто пулеметным, в двух башнях. Пулеметы, правда, были другие, системы Любимова – Шпагина, и представляли собой утяжеленный во всех отношениях вариант ручника, который сам практически не отличался от винтовки. Питание их было дисковое, хотя я писал Шпагину о необходимости пересмотра конструкции винтовки при проектировании танкового пулемета, таким образом, чтобы подача патронов шла сверху. И, само собой, из металлической ленты, а не дискового магазина. Может, я и хотел слишком многого от молодого оружейника, но очень уж надеялся получить чтото подобное знакомому ПКМ.

Шпагин же был безмерно рад, хвастаясь в переписке, что самозарядную винтовку образца 1931 года, после всех доработок и испытаний наконецто приняли на вооружение. Полк 1й Московской пролетарской дивизии прошел с ними по Красной площади. Но на этом все и закончилось, в производстве оставили только легкий ручной пулемет и его танковый вариант. На винтовки не хватало проката качественной стали для изготовления штампованных деталей, и ее производство отложили до лучших времен.

Чтобы сбить с оружейника благостный настрой и побудить его работать, я разразился еще одним письмом к нему, где в пользу перекомпоновки пулемета приводил еще один довод, а именно, дальнейшее совершенствование конструкции в направлении увеличения калибра. Рассуждал я при этом совсем просто: Шпагин и Дегтярев теперь в контрах изза винтовки, поэтому вопрос ДШК «подвис». Фактически можно рассчитывать только на несовершенный и нетехнологичный ДК. Это равнозначно тому, что в РККА «крупняков» вообще нет. Надеюсь, мои настойчивые просьбы не останутся без внимания, а в качестве «поощрительного приза» я скопировал тем же путем, что и «Сайгу», Вальтер П38, изготовив его деревометаллический макет, и отправил оружейнику вместе с зарисовками и эскизами. Этот подарок прямотаки вопил о кустарщине, но именно этот эффект мне и требовался. Может, теперь военные получат так желаемый ими пистолет, который мог бы вести огонь через бойницы бронемашин. Мне же был важен самовзводный УСМ. Таким образом, я практически исчерпал «наследие будущего» в плане стрелкового оружия, ибо штурмгевером не было смысла заниматься, все равно лучше АК для нашей армии ничего не придумать.

Внутри у меня все больше и больше разгоралось беспокойство, так как мне казалось, что я двигаюсь в неправильном направлении. Казалось, с моторами пора завязывать, сделано уже достаточно, теперь надо работать именно в направлении создания техники под эти движки, но заниматься этим мне было прямо запрещено. Выхода из создавшегося положения я не видел. Оставалось только следовать золотому правилу – если не знаешь, что делать, не делай ничего! Поэтому я полностью сосредоточился на учебе в АМИЗИЛ, очень не хотелось провалить первую же сессию и бегать потом сдавать «хвосты». Однако система групповой сдачи зачетов и экзаменов избавила меня от беспокойства, при таком раскладе чтото не сдать было попросту невозможно, чистая формальность.

Глава 15

ГЛАВА ТАНКОВАЯ И КОНТРРАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ

Эпизод 1

Зимние каникулы в институте, планомерная работа в КБ, наложившиеся на понимание своей незначительности в плане решительного изменения ситуации к лучшему «одним махом», заставили меня взять таймаут в «гонке на выживание». Нужно было все хорошенько обдумать и спланировать свои шаги, хотя бы понять, в каком направлении двигаться, чтобы добиться решительного результата. Грядущий Новый год как нельзя лучше подходил для смены обстановки и перезагрузки головы. Тем более, оглянувшись назад, я понял, что в этом мире толком ни разу его и не справлял. Ни в 1930 году, ни в 1931м. Работа забирала все силы, время и помыслы, порой узнавал, что наступил январь месяц спустя парутройку дней. Пятидневная «пролетарская» рабочая неделя, не совпадающая со старым календарем, этому только способствовала.

Но теперьто я хотел наверстать упущенное и отпраздновать по полной программе! Тем более сынишка быстро подрастал, уже вовсю носился по дому и пока неумело задавал свои детские вопросы. Очень уж хотелось устроить для него настоящую зимнюю сказку, какие были в моем далеком прошлом. Да и сам я заскучал по Деду Морозу со Снегурочке. Осторожно наведя справки, насчет детских праздничных мероприятий, наткнулся на полнейшее непонимание вопроса. Похоже, о «Кремлевской елке» придется забыть и выкручиваться своими силами.

Первым неожиданным препятствием оказалась сама елка. Никаких базаров и в помине не было, люди, когда я их спрашивал, где ее взять, смотрели на меня как на дурачка. Пришлось под надуманным предлогом личного осмотра вышедших из строя самых «старых» моторов ЗИЛ5 смотаться в Дмитров и, попросив водителя на пять минут притормозить на обратном пути, срубить красавицу в лесу. Жена, когда я заявился домой и вытащил из кузова елку, только озадаченно спросила.

– Это что?

– Как что? Новый год отмечать будем! – отозвался я с радостным воодушевлением.

– Рождество, что ли? Так рано еще… – както уныло ответила Полина. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Правильно! Рождество тоже отметим! – не придав значения ее настроению, я гнул свое. – А Новый год, первое января – завтра. Айда наряжать!

Нашлись у Полины в закромах и картонные елочные игрушки, и бумажные гирлянды. Я добавил купленных накануне конфет, а без мандаринов какнибудь обойдемся, все равно их нигде не достать.

Вторым препятствием оказалось то, что приглашенные в гости крестные категорически отказались переодеваться в соответствии с суевериями. Я просто выпал в осадок, когда мне заявили, что это противоречит линии партии. В общем, посидели, выпили, отчитались о проделанной за год работе, поделились планами на будущее и все. Скучно и неинтересно.

– Маш, а Маш, – позвал я крестную, катающую по избе Петюмладшего, восседающего верхом на эксклюзивном деревянном грузовике, изготовленном заводскими краснодеревщиками по подобию ЗИЛ6 и подаренном отпрыску на праздник, от чего тот был на седьмом небе от счастья, – ты когда Петра на себе женишь? К концу второй пятилетки?

– Да хоть завтра! – задорно ответила девушка. А потом озабоченно добавила: – Только жить негде. У меня общежитие, у него тоже. Поэтому пока ходит в женихах.

– С начальством переговорить? Так, мол, и так.

– Семен, ты думаешь, мы одни такие? – вмешался Петрстарший. – Народу жить негде даже по одному. О комнате и не мечтают. У меня один сварщик не то что в углу живет – под столом в кухне!

– А знаете что? Давайтека вы к нам перебирайтесь! – под воздействием алкоголя душа развернулась во всю ширь. – «Кабинет» я вам свой уступлю, а вместе веселее. Поля, ты как смотришь?

Жене возражать было крайне неудобно и пришлось смириться с ростом населения. Теперь вопрос женитьбы был чисто техническим. Вот и поговорили.

Смирившись с тем, что первый новогодний блин, согласно поговорке, вышел комом, я решил взять реванш и устроить на Рождество настоящий фейерверк. Так как охотничий порох и фотореактивы продавались свободно, а различные металлические порошки для окрашивания пламени можно было добыть на заводе, я принялся за изготовление ракет. Правда к седьмому не успел, да и жена отговорила афишировать старорежимный праздник. Она, было, успокоилась, но четырнадцатого вечером я объявил, что на носу «Старый Новый год», чем изрядно ее озадачил. Поздно вечером я, пообещав устроить сюрприз, вытащил своих в пойму Москвыреки, к не работающей по зимнему времени пристани. Ракет у меня было всего три, к тому же не испытанных, поэтому я отошел подальше и, воткнув первую на деревянной рейке в снег, поджег фитиль. Яркозеленый дымный хвост с шипением взлетел в ясное звездное небо и жахнул там ослепительнобелой вспышкой, разбросав всюду искры. Петя озадаченно посмотрел на меня и спросил:

– А то это?

– Это, сына, ракета! Понравилось?

Ребенок, улыбнувшись, кивнул.

– Сейчас еще запустим!

В домах, как в Нагатино, так и в Кожухово, на другой стороне реки, во многих окнах, между тем, зажегся свет. Пока я ходил тудасюда и последовательно запускал оставшиеся две ракеты, которые также меня не подвели, на дорожке к пристани показался народ.

– Это что тут у вас творится?! Семен? Ты, что ль? Какого черта ты устроил? – вопросы возмущенных соседей сыпались один за другим.

– Как что? Салют! Понравилось? – я все еще не растерял праздничный настрой и искренне не понимал претензий.

– Какой салют?! Времени знаешь сколько? Всех перебудил среди ночи! Завтра на работу вставать!

Осознав, наконец, что никому, кроме меня и сына, мое огненное шоу не по душе, я оценил создавшееся положение. Вероятность нахватать тумаков от пылающих праведным гневом соседей была, мягко говоря, выше средней. Хорошо было только то, что тропинка узкая, а в снег никому лезть не хочется, можно будет принимать желающих в порядке общей очереди. Первое время, потом, когда разойдутся, ничем не остановишь – затопчут.

На мое счастье, объявился участковый, весь всклокоченный, выяснил, в чем дело, и, приказав мне явиться к нему с утра, стал успокаивать толпу, уговаривая разойтись по домам. На следующий день мне пришлось пережить неприятный разговор, отчитывали меня как мальчишку. Да, жахнул я своими ракетами так, что мосгорисполком заинтересовался, оттуда настоятельно просили наказать виновных. Участковый, хороший в принципе мужик, ничего для облегчения моей участи сделать не смог, пришлось ему сообщать в заводскую парторганизацию, где Лихачев лично, как мне показалось с особым удовольствием, влепил мне выговор по партийной линии.

Эпизод 2

– Все куешь? – поймал меня в опытном цеху у пневматического молота Лихачев. Пользуясь тем, что мой рабочий график позволял приходить в заводскую столовую чуть раньше установленного обеденного перерыва, я быстренько брал свою порцию и поглощал ее методом заглатывания. Сэкономленное на простое в очереди и еде время я пускал на нецелевое использование станочного оборудования, но руководство завода, с пониманием относившееся к моим причудам, смотрело на это сквозь пальцы. Если бы кто другой вздумал ковать ножи пачками, ему бы быстро вправили мозги, на меня же работала моя заслуженная репутация. Народ считал, что я ничего не делаю просто так, а исключительно для пользы общего дела. Этим обстоятельством я и пользовался, исключительно в личных целях, не испытывая ни малейших угрызений совести.

Чтобы не нервировать супругу после впечатляющих новогодних праздников, я направил свою кипучую энергию в более мирное русло. Относительно. Точнее – я наконец решил отремонтировать меч. Браться за него «с ходу» я не решился, боясь испортить оружие, поэтомуто и экспериментировал с клинками из близкой по свойствам «кольцевой» стали, благо брака хватало. «Первые блины», в соответствии с поговоркой, вышли корявыми, и эти ножи я без сожаления ломал, что избавляло меня от объяснений с милицией, но коечто стоящее припрятал. Очень уж мне понравился мой вариант «кукри».

Варить кольца я попробовал с самого начала, но соединение получалось очень хрупким. Посоветовавшись с металлургами, смотревшими образцы в заводской лаборатории, решил что имеет место быть избыточное науглероживание шва. Мне подсказали использовать электрод из малоуглеродистой стали. Разумно, но где его взять? Простой выход нашел заинтересовавшийся моей возней, непосредственно связанной с его работой, Милов. Сам бы я, наверное, никогда не додумался зажать в держателе черенок меча и так прямо сваривать с клинком, используя мягкое железо как присадку. Опыт на сломанных ножах, скорее тесаках, прошел успешно, осталось только решить проблему отжигазакалки клинка, чтобы сохранить все его свойства. Поэтому я сейчас и проковывал хвостовик клинка, в месте сварного соединения, возвращая ему заодно исходную форму.

– Хочешь всетаки свой обломок отремонтировать? – не дожидаясь ответа, и гораздо громче, продолжил Лихачев. – Чем ерундой заниматься, лучше бы с человеком поговорил…

– Ерундой? Да ты, Иван Алексеевич, просто всей пользы этой работы не представляешь, – ответил я и остановил молот, сунув заготовку в масло. – Вот, скажем, не умели мы высокоуглеродистую сталь варить, а теперь можем. Вернее способ знаем, но промышленного оборудования не имеем. Сейчасто нам вроде и ни к чему, но мало ли, что в жизни может пригодиться. А ведь предки ту сталь просто в горне варили! Мечто «слоеный»!

– Ну и что? Просто у них индустриализации еще не было! – политически грамотно пошутил директор. – Вот и приходилось им без домен, мартенов, электричества и пара обходиться.

– Домны, мартены… А знаешь, Иван Алексеевич, в Индии в Дели колонна стоит. Полторы тысячи лет. Не заржавела. Потому, что железо исключительной чистоты. Такто.

– Это ты к чему?

– Да так, к слову пришлось. Хотя нам бы металл такого качества не помешал, а то после домен и мартенов в стали много вредных примесей остается, которые всю картину портят. Хоть беги к сталеварам и заставляй их обратно на сыродутные методы переходить. Кстати, можно и на новом техническом уровне это применить. Нагревать руду с углем в тиглях в печах. Долго и муторно, конечно, получается – тигли небольшие должны быть, значит их много, печь во время погрузки выводить, а потом опять раскочегаривать. Зато качественная сталь на выходе получается, а не чертте что. Так вот, чтобы всего этого избежать, печь должна кольцевой быть и вращающейся. Зона погрузки, зона нагрева, зона выгрузки и все.

– Опять тебя на эксперименты тянет? Или на «Серп и молот» сбежать хочешь?

– Да нет, Алексеич, просто сейчас голова в направлении кузни работает. Обед закончится, пойду к себе движками заниматься, – сказал я както устало, а потом театрально добавил: – Честное слово!

– Ладно, о чем бишь я… Вот товарищ Дыренков, познакомься… – Изза плеча директора шагнул вперед мужчина с волевым лицом и протянул руку.

– Приятно.

– Взаимно.

– Товарищ Дыренков со своим КБ занимается бронированием наших грузовиков на заводе «Можерез», – продолжил директор, вводя меня в курс дела. – Проблема вот в чем…

– Нам нужен двигатель повышенной мощности! – нетерпеливо перебил Лихачева Дыренков и тут же чуть ли не презрительно добавил: – А то ваш серийный задохлик мой броневик не тянет!

– Товарищ директор, товарищ конструктор, я уже говорил ранее и еще раз повторю. Форсированный мотор на броневик мы уже давали. Что там с ним случилось? Выплавилась баббитовая заливка опор коленвала и шатунов? Больше мощность – больше нагрузки и больше оборотов. Так что, до постановки в серию моторов с опорами коленвала на подшипниках и бронзовыми вкладышами на шейках о повышенной мощности можете забыть. Короче говоря – хрен вам по всей морде!

– Да ты! Вредитель! – Дыренков аж весь покраснел, и глаза его, казалось вылезли из орбит. – Да я! Да у меня государственной важности дело! Заказ наркомвоенмора!

– Возьми и поставь «сто тридцать второй» мотор. Или «сточетвертый». И попутного тебе ветра!

– Издеваешься, контра?!

– Я и в глаз дать могу!

Дыренков решил пустых слов не говорить и перешел к делу, вытянув вперед руки и попытавшись ухватить меня за грудки. Нет, дорогой, я в эти игры не играю. Дав дорогу дураку, помог ему двигаться в выбранном направлении, потянув правой за воротник пальто и слегка подправив траекторию левой рукой. Мгновение спустя дорогой товарищ валялся на полу лицом вниз и пытался вздохнуть, чему мешала его собственная верхняя одежда, обернутая вокруг шеи.

– А ну, СМИРНААА!!! – Лихачев, растерявшийся в начале перепалки и совершенно не ожидавший такого развития событий, наконец среагировал. – Товарищ Любимов! Товарищ Дыренков! РАЗОШЛИСЬ!!!

– Да я заявление о подрыве боеспособности РККА напишу! Не завод, а бардак какойто! – Дыренкову явно не хватило звиздюлей для понимания непродуктивности подобного подхода.

– Ага, напишешь, когда из больницы выпишут… – встрял молчавший до того Петя Милов, работавший вместе со мной и бывший единственным свидетелем.

– Да что здесь… Да я, с товарищем Лениным…

– ХВАТИТ! Слушайте меня сюда ВСЕ! – Иван Алексеевич, хоть и был ниже всех присутствующих ростом, влез между нами и, бешено топорща усы, отчеканил. – Дать броневик для Красной Армии – дело чести нашего завода! Мы ВСЕ должны приложить максимальные усилия, чтобы это задание выполнить! Вопросы есть?!

– Есть! Когда дадите усиленный двигатель? – А мужикто настырный! – Давайте мы вам фондов добавим за счет программы БА, только обеспечьте мотор!

– Это не вопрос денег! Подшипников в достаточном количестве для наших моторов просто нет! Они все в коробку идут. А втулки можно получить только за счет производства боеприпасов. Или пользуемся теми движками, что есть, или имеем форсированный мотор для БА, за счет объема выпускаемых грузовиков. А заодно за счет патронов для Красной Армии.

– На это мы пойти не можем! – Лихачев явно опасался срыва плана. – Выпуск ЗИЛ5 и ЗИЛ6 не может быть снижен!

– Поэтому я и предлагаю взять серийный вдвое более мощный мотор другой конструкции, – подвел я итог.

– Как вы не понимаете! Мы бронируем шасси стандартного ЗИЛ6! Оно просто не допускает установку двигателя в 250 лошадиных сил по прочности, – Дыренков говорил очевидные вещи и был по своему прав. – Если опираться на такой мощный двигатель, то шасси ЯГ10 брать надо, а их выпускают очень мало пока и все они нужны в хозяйстве. Выделять это шасси для бронирования мне отказали. Да вы просто уклоняетесь от работы по бронеавтомобилям на массовом шасси!

Народ, между тем, стал потихоньку возвращаться в цех из столовой и кучковался вокруг нас, заинтересованно прислушиваясь к разговору. Причем люди явно сочувствовали Дыренкову, а не мне с Лихачевым.

– Значит так. Здесь без поллитра не разберешься. Предлагаю пройти ко мне в КБ и обсудить все предметно, – внес я своевременное предложение. – Важинского по этому вопросу тоже неплохо было бы послушать.

Следующие два часа мы, уже вчетвером, яростно спорили по поводу броневика. Так как Лихачев, при полном моем одобрении, попрежнему наотрез отказывался делать чтолибо в ущерб массовому производству и решать проблему «в лоб», мы засели за обсуждение срочно доставленных чертежей бронеавтомобиля. Этот «пепелац» мне с первого взгляда не понравился, точнее со второго, так как его «прародителя» на шасси ЗИЛ5 я видел «в металле», когда его притащили на буксире к нам на завод менять «запоротый» форсированный дизель. Полазив по тому бронированному 9миллиметровыми листами сараю, увенчанному сразу двумя диагональными башнями БА27, я весь исплевался, при огромном объеме корпуса внутри было чрезвычайно тесно и неудобно, даже водитель сидел в скрюченном положении, нагнувшись вперед. Шасси ЗИЛ6 было грузоподъемнее на тонну и длиннее на полтора метра, чем «Бычок», соответственно и новинка Дыренкова стала еще габаритнее и гораздо тяжелее. Обратив внимание присутствующих на то, что размеры машины не оправданы вооружением, я предложил ужать ее по максимуму, чтобы забронированный объем был минимальным. Соответственно масса снизится и мощности серийного двигателя хватит. Дыренков пробовал возражать, очень уж ему не хотелось все переделывать заново, но против нашего численного превосходства не осилил. Для завода такой выход был наименее болезненным, от нас требовалось только обрезать раму по длине и поставить короткий карданный вал. В общем, пришел Николай Иванович за шерстью, а вернулся стриженным.

Когда мы остались наконец втроем и я среди «своих» мог говорить откровенно, то попытался протолкнуть мысль использоватьтаки на бронеавтомобиле новый «сто тридцать второй» мотор. Проблема его «сбыта» стояла как никогда остро, так как на грузовики его невозможно было установить по ширине, между тем он был гораздо проще и дешевле «сто четвертого». Хотя бы потому, что для него требовался всего один комплект топливной аппаратуры.

Руководство и конструкторский коллектив завода ЗИЛ не были заинтересованы в использовании этого двигателя, так как выпускать его предполагалось в Ленинграде. Мы должны были поставлять туда только ТНВД и форсунки, и то на первых порах. Между тем, опираясь на опыт со «сто вторым» мотором, выпуск которого уже обгонял выпуск шасси ЗИЛ56, которых выходило свыше полусотни в сутки, на 130 процентов и продолжал расти, опережая рост производства грузовиков. Можно было предположить, что потомок останется невостребованным в массе. Им пока интересовались только на «Красном путиловце», предполагая ставить на Т28 опираясь на удачный опыт Т26, да судостроители. Причем и те и другие проявляли повышенный интерес именно к «удвоенной» версии. Оригинальный же 1302 я, через Берию, предлагал установить на БТ, но получил отказ. На эти танки решено было ставить имеющиеся в наличии бензиновые авиадвигатели М5, после капремонта. Уж и не знаю, что сыграло тут свою роль, соображения экономии или нежелание вносить изменения в конструкцию «Кристи».

– Иван Алексеевич, больно уж не нравится мне этот товарищ Дыренков, – начал я, едва тот ушел. – Хочет на чужом горбу в рай въехать, а думать не любит. Он же мог сразу сделать свою машину полегче, без нашей помощи. Вы видели, как он морду «Быка» забронировал? Прямо по контуру капота и кабины! Даже я вижу, что там один верхний лист должен быть! Нет, прибежал теперь за мотором к своему мастодонту. Не верю я, что он хороший броневик сделает.

– Да уж видел я, насколько он тебе не нравится! То, что вы сразу повздорили – еще не повод отказывать ему в конструкторском таланте. Он, между прочим, на «Можерезе» неплохие мотоброневагоны строит. Будем надеяться, что и с бронеавтомобилем на этот раз справится.

– Про вагоны ничего не знаю, но человека вижу – нахрапом все берет. Нам бы его подстраховать, а? На Дыренкова надейся, а сам не плошай! – сострил я напоследок.

– И что ты, Семен, предлагаешь? – вступил в разговор Важинский. – Дублировать его работу? У нас и так забот невпроворот. Один «Кегресс» чего стоит! А так, шасси с возу – заводу легче. Пусть его на стороне бронируют.

– Шасси отдать – минус грузовик в плане.

– На что намекаешь? Или это шутки у тебя такие? – Лихачев начал сердиться. – Как броневик без шасси делать? А если и будет такой «из ничего», то какова здесь роль нашего завода? Я же сказал, что бронемашина для нас – дело чести.

– Значит, товарищи, слушайте меня сюда. План такой. Дыренкову мы шасси дадим и поможем всемерно – не вопрос. А сами вот как поступим. Мы ведь и движки и коробки для Ярославского завода делаем? Мало – но делаем, а можем больше делать. Тут не мы тормозим – ярославцы. Это у них завод массовости не обеспечивает. Значит что? Возьмем ярославскую коробку, за счет избытка производства. Мотор возьмем 1302й, по мощности он ненамного больше 1004го, а дешевле значительно. Раму делать не будем вообще – несущий бронекорпус сэкономит вес. В итоге, за отсутствием у нас сборки бронекорпусов, строительство БА отдадут какомунибудь другому заводу, а мы будем поставлять только агрегаты. А называться будет броневик, как не крути – ЗИЛ. Потому как у нас сконструирован.

– Постой, постой, ярославское шасси использовать нельзя, а его агрегаты можно? А как же мосты? Подвеска? – Важинский на минуту задумался, чтото прикидывая в уме. – Ну ты товарищ Любимов и жук! Иван Алексеевич! Это что ж такое получается? Он сейчас нас сподвигнет броневик делать, а сам только двигатель к нему даст! Который уже готов!

– Семен, а ведь Евгений Иванович прав! – директор, до этого слушавший внимательно, глядя на свои сцепленные на столе руки, поднял глаза. – Както не потоварищески получается. Думаешь, не видим мы, что ты свой «сто тридцатый» пристроить хочешь? Только что Дыренкова обвинял, а сам туда же. Чужим трудом – в царствие небесное! Так дело не пойдет. И у тебя, и у нас без этого бронеавтомобиля забот хватает. Вот скажи мне, ты когда новую систему запуска в серию поставишь? Нас рекламациями загнобили уже! Так что выбирай – или участвуем в этой инициативной разработке на равных, или на Дыренкова целиком полагаемся.

– Что ж, справедливо, Иван Алексеевич. Предлагаю объединить усилия моторного и автомобильного КБ в этой разработке. Я готов взять на себя общую компоновку и бронекорпус, начиналто сварщиком, мотор – само собой. Евгений Иванович возьмет трансмиссию и подвеску. За руководством завода – материалы. Сразу – 9миллиметровый лист конструкционной стали на корпус. Ведь у Дыренкова броня – 9 миллиметров? А нам для опытного образца броня не нужна. Предупреждаю сразу – как ни крути, но бронемашина заднемоторная получается, вперед 130й не впихнешь. Сумеем кулису к коробке через всю базу подвести, а товарищ Важинский?

– Ну и задачки ты задаешь, Семен! Когда неизвестно даже какой та база будет! – Старая хитрость опять принесла свои плоды, присутствующие сосредоточились именно на последнем заданном вопросе.

– Давайте прикинем вчерне… – Я взял карандаш и лист бумаги и принялся рисовать. – Вот смотрите. Вопрос первый – вооружение. Что мы на сегодня имеем? «Гочкис»? Это для тяжелого броневика не годится. Полагаю вооружить его трехдюймовой полковой пушкой образца 1927 года. Ее сравнительно легко можно приспособить для установки в башню – и она в серийном производстве. Бронекорпус у нас будет двухслойный, с зазором между внешним и внутренним бронелистом, поэтому необходимую жесткость погона обеспечить сможем. Смотрим дальше. В башне не менее трех рабочих мест должно быть – наводчик, командир и заряжающий. Отсюда, чтобы все поместились, диаметр погона не менее полутора метров, для верности – метр семьдесят. Высота боевого отделения, чтобы заряжающий стоя мог работать, – метр семьдесят, а лучше метр восемьдесят. Полметра высоты башня. Итого корпус в районе боевого – метр двадцатьтридцать. Водителю, чтобы удобно сидеть, высоты хватит, а длину его места в полтора метра примем. Далее мотор с коробкой в корме полтора метра займут, если все правильно скомпоновать. Вот вам и корпус – четыре семьдесят. Очень короткий получается, у ЗИЛ6 только колеса по сорок дюймов, задняя тележка одна – два с лишним метра длины закрывает. Столько же между первой и второй осями остается. Вот такто.

Пока я все это говорил и рисовал, Важинский тоже взял листочек и стал чтото подсчитывать, слушая меня вполуха. А потом поднял на меня глаза и сказал:

– Товарищ Любимов, ты нас за дураков держишь? Эта машина вся тонн в восемь выходит. Легче даже, чем груженый ЗИЛ5, не говоря о «шестом». Зачем ей мотор больше серийного? Или тебе рекорды скорости покоя не дают? А если мотор серийный ставить, то и в корме его располагать необязательно, соответственно – кулиса не нужна!

– Ну и шут с вами! Раз не хотите «стотридцатый» ставить – мое дело сторона, – раздосадовался я, осознав, что поторопился. Надо было самому все сначала обсчитать, потом уже с предложениями встревать. – Поступайте как знаете.

Эпизод 3

На следующий день, 20 января, ко мне в КБ неожиданно нагрянула товарищ Артюхина в компании с Меркуловым. Слегка удивившись подобной компании, но тем не менее тепло со всеми поздоровавшись, я спросил.

– Александра Федоровна, какими судьбами? Неужто у нас на женском участке чтото неладно?

– Нет, товарищ Любимов, все там нормально, но мы свой контроль не ослабляем. Имей в виду! – Артюхина была както взволнована и, чтобы это скрыть, говорила напоказ строго. – А дело у нас к тебе личное. И в то же время государственное.

– Это как понимать? Вы хоть толком объясните, чего хотите, а запутаюсь я и без вашей помощи.

– Пусть это для тебя будет сюрпризом, товарищ Любимов, – вступил в разговор Всеволод Меркулов. – Собирайся, поедем, на месте все поймешь.

Не скрою, подобное предложение из уст чекиста заставило напрячься. Захотелось даже поежиться, чего на глазах собеседников я позволить себе не мог. Решив, что надо вести себя естественно, потому как в подобном предложении могло и не быть никакой для меня опасности, я согласился.

– Ну хорошо, хоть и работы невпроворот, поедем. Исключительно ради вас! Надеюсь дело того стоит.

– Не угадал, товарищ Любимов! – Артюхина не выдержала и хитро улыбнулась. – Это исключительно ради тебя.

Продуваемый всеми ветрами новенький ГАЗА за пятнадцать минут домчал нас через заснеженную Москву до Чистых Прудов и остановился, к моему удивлению, перед утилитарным железобетонным шестиэтажным зданием без какихлибо архитектурных «украшательств», которое было бы более уместно году так в 1960м, нежели в 1932м. Дом был построен в виде буквы «П» и, чтобы войти внутрь, надо было пройти между двумя корпусами «ножками» до подъезда в «перекладине». Сбоку от входа двое рабочих как раз старались ровно прикрепить вывеску «Народный комиссариат легкой промышленности СССР». Сказать, что я был озадачен – не сказать ничего, я даже не постеснялся спросить.

– Какое отношение я, со своими дизелями, имею к легкой промышленности? Это что, розыгрыш?

– Пойдем, пойдем, не месяц май, чтобы в дверях стоять, сейчас все поймете. – Подтолкнул меня в спину Меркулов. Поднявшись на третий этаж, мы вошли в приемную наркома, на двери кабинета которого, скромнее некуда, было написано: «т. Любимов». Вот те раз!

– А, товарищ Артюхина! – шагнул нам навстречу изза стола здоровый мужик с «чапаевскими» усами. – Ждал вас, информирован, что под вашим руководством создана специальная женская комиссия по индустриализации при ЦК партии. Значит, будем работать рука об руку. Мы по хозяйственной части, вы – по политической? А как же «Работница»?

– Не совсем так, товарищ Любимов. Комиссия в первую очередь, будет заниматься тем, чтобы труд женщин использовался наиболее рационально. Над этим еще трудиться и трудиться, скучать я вам не дам. Кстати, предложение использовать женские руки в наиболее кропотливой и точной работе в свое время выдвинул человек, с которым я вас хотела познакомить. Товарищ Любимов. – Александра Федоровна сделала жест рукой в мою сторону. – Семен Петрович. Я вам писала в Германское торгпредство, что, возможно, нашелся ваш племянник. Это он. С нами товарищ Меркулов, начальник отдела ОГПУ при ГУ БД Наркомтяжмаша.

– Племянник, да помню, присылали фото. Да на нем разве разглядишь чего? Да и с Петром мы связь потеряли окончательно, когда я еще совсем молодой был. А не видел брата с детства, он намного меня старше и, как женился, на восток уехал. А точно он племянник мой?

– Это мы у вас как раз хотели уточнить, – вмешался в разговор чекист. – Чтобы вы или подтвердили или опровергли предположение товарища Артюхиной.

– Да как же я подтвержу, если ничего не знаю? Внешне вроде на нашу породу похож, а вроде и нет. Глаза карие. Хотя у деда такие были, – нарком с сомнением меня разглядывал со всех сторон, а потом вдруг спросил: – А отецто где?

– Умер три года назад, – я был настолько растерян таким оборотом дела, что стоял, хлопая глазами, пока меня обсуждали как какойто предмет, прикидывая, подойдет – не подойдет. К счастью, когда пришлось отвечать, я уже взял себя в руки.

– Ну так расскажи мне про него, где жил, как, чем занимался. Про мать. С ней что? Братьясестры есть? Да, присаживайтесь, товарищи, разговор долгий.

Расспрашивал меня Исидор Евстигнеевич больше часа, а я, пересказывая свою легенду, пытался как можно меньше вдаваться в детали, а то что говорил, старался сам хорошо запомнить, чтобы в будущем меня не поймали на противоречиях. Изза этого, собственно, выдумывать старался как можно меньше, описывая своего реального родителя, поместив его, в своем воображении, в другую обстановку. Нарком изредка комментировал мой рассказ, не говоря при этом ни да, ни нет.

– Рукастый, говоришь, был и штуки разные горазд придумывать? На Петьку похоже, но он по дереву мастерил, а с железом знаком не был. Хотя в жизни мог всего понабраться, голова у него светлая была.

После того как меня полностью «выпотрошили» на тему моей «лесной» жизни, перешли к настоящему моменту. Здесь уже подключились Артюхина с Меркуловым, дополняя мой рассказ деталями. Я старался не касаться своей работы, так как не знал, с кем имею дело и можно ли этому человеку доверять, ограничился тем, что работаю на ЗИЛе.

– Да он главный конструктор моторного КБ ЗИЛа! – не выдержала Артюхина. – Это он тот дизель придумал, станки под который вы на завод закупали! Ну помните срочный заказ? Я тогда же вам и письмо прислала!

– Точно! Было дело! Ох уж и пришлось нам тогда покрутиться! – Нарком както оживился, а его отношение ко мне, после выяснения моего нынешнего положения, переменилось. Теперь любой факт биографии и черта характера трактовались как подтверждение родства. Горячий? Весь ЗИЛ чуть ли не на дуэль по одному хотел вызвать? Точно – наша порода! Что и Халепский через Ворошилова на днях Берии жаловались на его рукоприкладство? Молодец! На мелочи не разменивается – наш человек.

– Семен, – обратился ко мне нарком по имени. – Раз уж ты нашелсяобъявился, давайка сегодня вечером ко мне в гости с семьей. Я здесь, двумя этажами выше живу. Надо бы это событие отметить. Конечно, точно нельзя сказать, родня ли мы, но если вероятность такая есть – то пусть будет.

Артюхина и Меркулов разом встали и принялись нас наперебой поздравлять. На что Исидор Евстигнеевич сказал:

– Торопитесь, товарищи! Вечером милости прошу, там за столом и поздравите понастоящему.

– Гхм! – наконец мне удалось вклиниться, таким немного бестактным образом. – Боюсь, вечером, да и вообще в ближайшее время, не получится. Сын приболел, а на днях у меня командировка в Ленинград. Придется отложить.

– Эх, жаль! А ято уже настроился! – нарком чуть сник. – Значит, как только домой вернешься – сразу звони и ко мне. Это дело в твоем плане – первое!

Тепло распрощавшись, мы разошлись, а я принялся обдумывать вновь создавшуюся ситуацию с внезапно объявившейся родней. Иметь дядей целого наркома – это уже чтото, что позволяет влиять на ситуацию в серьезном масштабе. Но для этого нужно узнать человека достаточно хорошо. Да, Любимовстарший целиком прав, в гости – первым делом.

Эпизод 4

В начале января месяца 1932 года произошли значительные изменения в административнохозяйственной структуре СССР. В частности, ВСНХ был упразднен, а вместо него создано сразу три наркомата – тяжелой, легкой и лесной промышленности. Наше, ставшее уже родным, Всесоюзное объединение быстроходных Дизелей вошло в первый из них как главное управление, сокращенно – ГУ БД. Примечательно, что эта структура была равнозначной ГУ автотракторной промышленности, ГУ авиационной промышленности и ГУ судостроения. Получалось, что любые другие двигатели, кроме дизельных, управления разрабатывали и строили самостоятельно, а решение на применение дизелей на той или иной технике принималось на уровне наркома ТП товарища Орджоникидзе. С одной стороны, это способствовало концентрации усилий на решение проблемы обеспечения страны абсолютно необходимыми в условиях недостаточного развития нефтепереработки моторами, с другой – вызывало межведомственные трения.

Особенно остро развивались события в авиационной сфере. Даже не хочу знать, каких усилий стоило Берии отвоевать для нашего ГУ московский завод № 24, который ранее предполагалось ориентировать на выпуск моторов отечественной конструкции М15 и лицензионных М17. По слухам эти движки в серии были крайне ненадежными и завод, начав летом с АН1002, полностью переориентировался на выпуск АН1302 и перспективных АН1304. Чаромский, пользуясь тем, что в авиацию шло все самое лучшее, сразу ввел в конструкцию этих моторов все, чего ЗИЛ не мог себе позволить из соображений экономии – шариковые опорные подшипники коленвала, бронзовые вкладыши шатунов. При этом базовый АН1302 прибавил в мощности по сравнению с «приземленным» аналогом сразу 15 лошадиных сил, а при форсировании его раскрутили до 315 лошадиных сил. Впрочем, в этой версии его выпускать не собирались, потому как предназначался он для ГВФ, точнее на самолет АИР5, а «заряженный» вариант был всего лишь экспериментом на переходе к четырехцилиндровому АН1304. Алексей Дмитриевич немало натерпелся с Хобразником, для которого, в первую очередь, пришлось разрабатывать новый двухскоростной компрессор, на «оппозите» обходились двумя стандартными с АН1002. Второй большой проблемой была система смазки, так как масло стекало в кожухах шатунов во внешние картеры нижних цилиндров. Пришлось организовывать принудительный его отвод в маслобак через радиатор. Мотор обещал дать 630 лошадей, при весе около 300 килограммов, но ждать его следовало не ранее мая месяца.

Это обстоятельство не дало Берии с Чаромским покуситься на Запорожский и Рыбинский заводы, где продолжали строить М22 и М17.

В автотракторной сфере, куда можно отнести и танкостроение, с производителями шасси, подчиняющимися своему ГУ, у нас сложилась полная гармония и взаимопонимание. ЗИЛ был единственным крупным поставщиком моторов и не только ставил их на свои грузовики, но и отправлял в Ярославль. Так как наши «лишние» «1002» дизеля стали повсюду ставить стационарно, а также на небольшие суда, высвободилось, производство на заводе «Возрождение» в городе Марксштадт. Ранее завод выпускал для этих нужд гораздо менее мощные дизели конструкции Якова Васильевича Мамина. Причем, несмотря на небольшие объемы выпуска, уверенно держал первенство по качеству среди предприятий «Союздизеля», строя свои моторы прямотаки с прецезионной точностью, чему способствовало соответствующее оборудование. А также, возможно, менталитет части рабочих. Я, если честно, устроил Берии настоящую истерику, когда узнал, что часть нашего производства передается в какойто… штадт какомуто Нихельману. Лаврентий Павлович дождался, когда я выговорюсь, и спокойно ответил, что город находится в автономной области немцев Поволжья и повода для беспокойства за секретность нет. Теперь, переименовав в «Коммунист», завод передали в структуру ГУ БД, а Берия, лично объездивший все моторостроительные заводы СССР, решил полностью перепрофилировать его на выпуск топливной аппаратуры.

Здесь же, на «Коммунисте», должны были выпускаться и «пускачи», созданием которых наше КБ занималось со второй половины декабря 1931 года. Делать их «вне очереди» меня заставил поток рекламаций, хлынувший на ЗИЛ с началом холодов. Жалобы были одни и те же – уже при температуре минус пять градусов ЗИЛ5 было крайне трудно завести. Для запуска требовалось крутить мотор стартером достаточно энергично и долго, чтобы компрессор создал необходимое для продувки цилиндра давление и температуру воздуха. Но на морозе масло густело, аккумулятор быстро садился и грузовик «умирал». Этот недостаток выявился так же внезапно, как и проблема фильтров, только потому, что прошлой зимой наши опытные машины практически всегда «ночевали» в теплом гараже и заводить их на морозе из холодного состояния просто не доводилось.

Пришлось в авральном порядке переделывать систему запуска полностью. Теперь она состояла из однорежимного одноцилиндрового пускового двигателя, представлявшего собой сильно упрощенную половинку от планировавшегося ранее мотора с диаметром цилиндра 70 миллиметров. Собственного компрессора на пускач не ставили, продували из отдельного баллона, который, в свою очередь, заряжали от установленного на основной двигатель дополнительного поршневого компрессора. Теперь, чтобы запустить мотор ЗИЛ5 зимой, надо было включить подогреватель, установленный под картером мотора, открыть клапан баллона и сильно потянуть за вытяжной шнур пускового движка, рукоятка которого находилась на полу кабины, справа от водителя. При этом сжатый воздух, проходя через радиатор в подогревателе, набирал температуру, после чего в него впрыскивался керосин, и эта смесь шла как в пускач, так и на запуск основного движка. На отработку этой системы у нас ушел всего месяц, а проведенные в середине января испытания полностью подтвердили ее работоспособность.

Возвращаясь к теме моторных заводов, остается упомянуть только ленинградский «Большевик», вернее выделившийся из него завод № 174 имени Ворошилова. Ранее там выпускали моторы М5, но было принято решение о перепрофилировании моторного производства в танковое, на заводе стали делать Т26. Так как собственный двигатель к нему доводить не стали, а воспользовались моторами ЗИЛа, то незадействованные мощности в качестве ответного жеста отдали нам под 130ю наземную серию. Эти движки предполагались, в первую очередь, на танк Т28 завода «Красный путиловец», проявили интерес и моряки. Беда была в том, что танкостроители никак не могли определиться, какой именно мотор им нужен, так как изначально на Т28 хотели ставить М5 в 400 лошадиных сил, а наш оппозит выдавал всего 265. Удваивать мотор мне категорически не хотелось, так как это заметно задержало бы развертывание серийного производства изза необходимости разработки нового компрессора, а также заметно, по опыту ЗИЛа, на порядок снижало его объемы.

Это обстоятельство и вынудило меня выехать в командировку в Ленинград. Точнее, Берия, рассудив, что договориться нам гораздо проще напрямую, чем через товарища Орджоникидзе, просто мне приказал.

Эпизод 5

Едва только 23 января начало светать, дежурная машина нашего завода доставила меня с Женей Акимовым, наработавшим хорошие связи в Северной столице, на центральный аэродром. Дело в том, что Лаврентий Павлович, отправляя меня в Ленинград, посоветовал лететь самолетом, как раз подворачивалась оказия.

– Заодно и дизельмотор в полете оценишь, – лукаво улыбнувшись, добавил наш «главком».

Народу на летном поле было необычайно много, но весь он кучковался около какойто авиетки. Причем там были и фотографы, сумерки изредка озарялись магниевыми вспышками. На всем остальном обозримом пространстве ни самолетов, готовых кудалибо лететь, ни людей не наблюдалось. У меня начали появляться подозрения, что я опоздал на свой «рейс», потому, поймав первого попавшегося человека, просто спросил:

– Товарищ, а самолет на Ленинград, что, уже улетел?

– Как улетел? Вон он стоит! – махнул техник рукой в сторону авиетки. – До вылета еще митинг будет. Не раньше чем через полчаса стартует.

Не веря своим ушам, я подошел к толпе и спросил еще раз, верно ли это мой самолет. На что сразу же получил встречный вопрос:

– А вы, собственно, кто?

– Любимов, Семен Петрович – растерявшись, ответил я, – конструктор дизелей.

– Товарищи!!! Все в сборе! Можно начинать!

Пока я пытался сообразить, что происходит, в кабину самолета, через боковую дверь залез летчик и, с помощью подъехавшего аэродромного стартера на ФордАА, запустил мотор. Одновременно, используя небольшую приступочку для посадки в самолет как трибуну, к собравшимся обратился довольно молодой человек, радость которого прямотаки лучилась на окружающих.

– Товарищи! Сегодня у нас знаменательный день! Мы отправляем в первый междугородний полет наш новый «исполкомовский самолет», «летающий Форд» – АИР5. Этот аэроплан целиком создан энтузиастами завода имени Менжинского при поддержке ОСОАВИАХИМА в свободное от работы время. Наши товарищи приложили все усилия, чтобы выполнить задание партии и дать нашему воздушному флоту нужные машины. Я, как конструктор, хочу выразить особую признательность товарищу Чаромскому и присутствующему здесь, товарищу Любимову за мощный и экономичный авиационный дизельмотор, благодаря которому АИР5 может восемь часов держаться в воздухе и покрыть расстояние в тысячу шестьсот километров! Таким образом, он может совершить полет в Ленинград и обратно без дозаправки. Мотор АИР5 использует в качестве топлива керосин, и его всегда можно будет заправить в любом уголке нашей страны. Это будет настоящий самолеттруженик, самолет, который обеспечит чуткое руководство со стороны партии большевиков по всему СССР. Надежность же его такова, что оба конструктора и самолета, и двигателя, я и товарищ Любимов, без сомнения совершат этот показательный перелет. Да здравствует наша партия большевиков, строящая могучую авиацию! Да здравствует наш воздушный флот! Да здравствуют наши советские люди! Ура!

Приплыли. Ну Лаврентий, поросенок этакий, я тебе это еще припомню! Хорошо хоть, наученный горьким опытом, оделся потеплее. Плевать на то, как буду в тулупе и валенках в Питере выглядеть, главное туда долететь. Если бы знал, на каком аппарате меня отправят, так еще бы ружье с собой прихватил, мало ли где грохнуться случится. И ведь отказаться, не потеряв лицо, нельзя! Полет показательный! Отведай, мол, из моего кубка!

Пока выступали энтузиасты, представители ОСОАВИАХИМА, я про себя молился, чтобы у этой авиетки прямо сейчас крылья отвалились. Просить, чтобы мотор вышел из строя, было чревато. К сожалению, пока все не выговорились, чуда не произошло, а меня дернул за рукав Акимов.

– Товарищ Любимов! Надо бы чтото от нас сказать!

– А что тут скажешь, Женя? – и, нечаянно попав в паузу, когда все вдруг замолчали, обреченно подвел итог: – Поехали!

Пока забирались в самолет, познакомился с летчиком Пионтковским. Вроде мужик основательный, будем надеяться, не подведет. А вот с авиаконструктором Яковлевым я умудрился с ходу повздорить, наотрез отказавшись лететь на заднем сидение этого «воздушного Форда», откуда в случае чего не выберешься. Тем более, что никаких парашютов предусмотрено не было. Резоны, что впереди устроено дублирующее управление, что сзади удобнее, не могли сдвинуть меня с моей позиции. Александру Сергеевичу пришлось смириться.

АИР5, плавно разогнавшись по летному полю на широких лыжах, легко взмыл в воздух. При этом самолет ощутимо дрожал весьма крупной дрожью, что заставило меня сразу после взлета обратиться к присутствующим с вопросом.

– Это нормально, что нас так трясет? На грузовике мотор гораздо ровнее работает!

– Нормально! – перекрикнул рев двигателя услышавший меня Пионтковский. – Я уже три месяца на нем летаю, мотор всегда так работал.

Ну нормально так нормально, остается только наслаждаться, ибо все равно ничего сделать нельзя. Между тем, наш пепелац, выйдя на железную дорогу Москва – Ленинград, пошел вдоль путей к намеченной цели. Успокоившись, я стал разглядывать открывающиеся окрестности.

Солнце, еще не оторвавшееся от линии горизонта, алело на юговостоке, и любые неровности рельефа, дома, деревья, телеграфные столбы, даже малейшие бугорки, отбрасывали на розовом снегу длинные тени. Морозный воздух был густ даже на взгляд, что отметил и Пионтковский, ткнув рукой в безоблачное небо, привлекая мое внимание и перекрикивая грохот мотора.

– Мороз! Сегодня и на четыре тысячи можно попробовать забраться!

– А что так мало? Чаромский же сделал двухскоростной нагнетатель! Мне говорили, что до семи тысяч высотность подняли!

– Пожалел товарищ Чаромский на мотор АИРа его ставить! Дорого! Ну да ладно, все равно нашему «форду» высотность без надобности.

– Да! Главное взлетнопосадочные характеристики и удобство! – присоединился к нашему орущему дуэту Яковлев.

– Какое удобство?! Издеваетесь? Вы бы хоть глушители поставили! Десятьпятнадцать сил роли не сыграют, зато голова болеть не будет! И отопитель заодно! Хорошо хоть из щелей не дует!

– Вот вы и ставьте! Вы же двигателист! А нам какой мотор дали, такой и используем! А обогрев здесь есть! На больших оборотах горячий воздух от компрессора отобрать можно! Он для обогрева стекол используется, иначе бы все замерзло уже!

Не найдя с ходу, к чему бы еще придраться и замкнуть на окружающих свое раздражение, я только неопределенно махнул рукой. Устал, мол, кричать. Да и по совести говоря, мужики ничем не виноваты, это я лопух, подошел к перелету со своими мерками. До Аэрофлота здесь – как медному котелку до ржавчины. Немного повозившись на своем месте, располагая ноги так, чтобы не задевать педали двойного управления, решил не терять времени даром и благополучно заснул.

Тунн! Бамбамбамбам! По корпусу самолета будто часточасто долбили молотком, и он весь от этих ударов сотрясался. Разом разлепив глаза, я инстинктивно схватился за штурвал и рванул его на себя, Пионтковский в этот момент отвлекся на отключение двигателя и не смог мне помешать. АИР5 резко задрал нос и в полной тишине показалось завис в воздухе.

«Все абзац», – подумал я про себя както совершенно спокойно и отстраненно. Но самолет, подумав немного, не сорваться ли ему в штопор, принял другое решение и, перевалив горку, плавно стал планировать к земле. Конечно, это заслуга пилота, которому хватило выдержки и мастерства предотвратить катастрофу, но впечатление живой машины было прямотаки стопроцентное.

На наше счастье, прямо по курсу оказалось заснеженное поле, пересекаемое железной дорогой, вдоль которой мы и шли. Спустя пару минут мы уже катились по плотному насту на лыжах, а я вспомнил, как дышать. Едва остановившись, я выпрыгнул из самолета и попытался стремительно удалиться от аппарата на минимально безопасное расстояние, но не смог, пробив ледяную корку и провалившись с ходу больше чем по колено. Плюнул в сердцах – от судьбы не уйдешь, так хоть лицо сохранить и уйти с гордо поднятой головой!

– Какого черта произошло? – обратился я к своим попутчикам, большая часть которых, как и я, уже барахталась в снегу. Задержался только Акимов, сидевший за Пионтковским.

– Сейчас глянем, – спокойно, будто ничего особенного не произошло, ответил летчик, пробираясь к капоту машины. Туда же, мимо меня, направил свои стопы и Александр Сергеевич. Едва мы «раскапотили» носовую часть, как неисправность сама бросилась нам в глаза – лопнула по сварному шву труба моторамы и, при работающем моторе, долбила по конструкции.

– Ничего особенного! Так и должно быть! Три месяца летаю! – зло передразнил я Пионтковского. – Вот, пожалуйста! Любуйтесь!

Летчик конфузливо помалкивал, а Яковлев бросился его защищать, использовав для этого самый эффективный прием – нападение.

– А что нам делать, если мотор с такими вибрациями работает?! Если он так трясет, то рано или поздно любая моторама сломается! Сейчас просто время ей пришло сломаться и все!

– Глупости! Мотор сбалансирован, если бы вибрации шли «изнутри» он сам бы вперед развалился!

Мы еще два часа препирались бы в попытках выяснить, кто виноват, если бы не перешли со слов к делу, точнее, не стали доказывать свою правоту на стоящем перед нами наглядном пособии. Обходя и осматривая мотор спереди, я буквально уперся взглядом в ступицу воздушного винта.

– Товарищ Яковлев, глянька сюда! – позвал я «самолетчика». – Смотри, втулка винта на валу мотора с зазором сидит! Я наклеп невооруженным взглядом вижу! Вы что, винт нормально отбалансированный подобрать не могли? И посадить его по человечески? Хорошо еще, что моторама слабее движка оказалась. А если б он в полете развалился?

Александр Сергеевич, воочию увидев истинную причину аварии, опять принялся горячо на меня нападать.

– Вам хорошо! У вас целая программа ВСНХ утвержденная! А мы самолеты строим из того, что добыть можем! И винт этот вовсе не бракованный, не лучший – да. Но вибрации в пределах нормы были, летать можно!

– Да не кипятись ты! В следующий раз просто делай самолет попрочнее и на мелочи вот такие смотри. Если б мы так движки свои ваяли, как вы самолеты, они б вообще не работали. Теперьто что делать будем?

– Мы только что станцию прошли, – сказал Пионтковский, который, как оказалось, единственный не спал во время аварии, – надо бы туда за подмогой идти.

– Станция? Отлично! Надеюсь, поезда до Ленинграда отсюда ходят. – Я полез в кабину вытаскивать багаж. – Женя, давай шустрей! Хоть завтра к утру в Питере будем.

– Семен Петрович, не полюдски это както, своих в беде бросать…

Взглянув на комсомольца, я ощутил острый укол совести. Что же это я? Обиделся, что меня Лаврентий Павлович как подопытную собачку в космос запустил? А «летуны» здесь при чем?

– Ладно, прав ты, Женя. Айда все вместе на станцию, там подмогу найдем и самолет вытащим, а дальше уже поездом.

– Я машину не брошу, – набычившись, изрек Александр Сергеевич, а товарищ Пионтковский солидарно встал плечом к плечу с конструктором.

– За каким рожном здесь торчать? Кто его украдет? Что много дураков найдется через поле по колено в снегу переться? Только волкам радость своим присутствием здесь доставите, если еще от холода не окочуритесь и тепленькими будете. У вас хоть оружие есть?

– У меня «наган» всегда при себе, – летун похлопал себя по поясу, кобуры не было видно изпод теплой кожаной куртки на меху.

– Отлично! Будет из чего от безысходности застрелиться! – невесело пошутил я.

– Вы бы лучше, чем зубоскалить, вдвоем шли. Уже, глядишь, полдороги бы одолели.

– Ладно, ладно, идем. Женя, давай за мной след в след, а то в твоих ботиночках только по Невскому гулять.

Полтора километра до поселка мы преодолевали по ровному заснеженному полю чуть ли не два часа. Запыхались и вымотались не на шутку. Наконец, увидев вышедшего на окраину посмотреть на двух чудаков мужика, я крикнул.

– Товарищ! Здравствуйте! – и, тяжело дыша, для завязки разговора спросил: – Как эта станция называется?

– …улебля! …вы там делаете?! – донеслось издалека сквозь свист ветра.

Ничего себе, как нас здесь встречают! Толерантности и терпения у меня не осталось ни на грош, поэтому я не замедлил ответить в том же духе.

– Слышь, вежливый! Я щас до тебя доберусь, …ля! Ноги выдерну, …ля! Будешь как снеговик, …ля, на шариках, …ля, кататься!

Мужик шустро скрылся из виду, а мы с Женей, плюнув в сердцах, побрели дальше. Почти у самой нашей заветной цели – расчищенной улицы, к которой мы шли меж двух невысоких заборов, нас поймали. Человек пять. Не говоря худого слова, стремясь не выпустить нас на расчищенное пространство, мужики набросились на нас с кулаками. Толстый тулуп хорошо гасил удары, но не давал свободно двигаться и бить самому. Противники наши были в таком же положении, поэтому своих троих я никак не мог успокоить, главное было устоять на ногах. У Жени дела были совсем плохи, он то ли поймал прямой, то ли подскользнулся, но его завалили и теперь добивали лежачего. Видя такой оборот дела, я не нашел ничего лучшего, как перейти к борцовским приемам. Мужик, затянувший удар и отдавший мне руку, был продернут за спину и запахал сугроб. Я, благодаря ему, приобрел неплохое ускорение вперед и, нагнув голову, боднул всей своей массой противника слева, отчего тот сел на задницу и забыл, как дышать. Оставшийся дядька вознамерился отоварить меня по хребтине, пока я не распрямился, но запоздал. Я успел сместиться к нему вплотную и поднял его над землей, бросив на двоих, метеливших Акимова. Те кувырнулись вперед, а я, схватив торчащую из сугроба руку, выдернул товарища по несчастью на дорогу.

Мля, больното как! Кол, которым пыталась меня со спины отоварить невесть откуда взявшаяся бабенка, прошел вскользь, даже через тулуп пересчитал мне все позвонки. Впечатление было такое, будто на спину плеснули кипятку. Хорошо хоть я удачно повернулся боком, удара по голове я бы точно не пережил.

– Отдай!!! – я рванул левой, легшей на кол сверху, на себя, а правой, куда деваться, оттолкнул женщину. Ее руки выскользнули, и я стал обладателем оружия, если не пролетариата, то уж трудового крестьянства точно. Было самое время сделать ноги, но Акимов валялся без сознания, и бросить его я не мог. Мужики, оценив изменившуюся расстановку сил, медлили, чему способствовал пример их товарища, получившего короткий тычок в лоб, отправивший его на просмотр мультфильмов.

– А ну стоять всем! Прекратить! – донеслось с дальнего конца улицы, по которой к нам со всей возможной скоростью ковылял на деревянном протезе одноногий мужик в сопровождении милиционера в синей шинели.

– Что тут происходит?! – принялись выяснять обстановку два новых персонажа. Я молчал, потому как в голове после всех танцев все перевернулось и внятно, а самое главное, корректно, сейчас ничего пояснить не мог. Местные начали наперебой нас обвинять, будто мы приперлись невесть откуда, обзывали их непотребными словами, а потом полезли драться. Ангелы, блин! Можно подумать не вон тот, слева, нас первый обматерил!

– А вы что скажете? – спросил меня милиционер.

Я вкратце обрисовал обстановку, рассказал про полет и вынужденную посадку, про наш поход за помощью, ну и далее, по порядку. Особенно попенял на изначальную невежливость принимающей стороны. После моего рассказа все вокруг почемуто заулыбались, драчуны сконфуженно, а одноногий, оказавшийся председателем сельсовета, откровенно ржал.

– Не поняли, значит, друг друга. Хехе. Но, мил человек, не обессудь, помочь тебе нам нечем, лошади все на лесозаготовках, да и мужики все тоже. А оставшихся несознательных единоличников ты сам собственноручно искалечил, вряд ли их теперь уговоришь. Сходи, попробуй, к железнодорожникам, уполномоченный проводит, у них вроде ремонтный поезд стоит, паровоз вчерась на рельсы ставили. А нет, так возвращайся, пошлем мальчонку на лыжах за твоими сторожами, тут рукой подать.

– Вот засада! – только и мог я сказать, когда, поддерживая шатающегося Акимова, мы подходили к вокзалу. На здании, под фронтоном, синим по белому, было выведено: «Тулебля». Нечего сказать, могуч язык! А самое главное – велик! Некоторых слов за всю жизнь, если случая, как сейчас, не будет, не услышишь.

– Жень, а Жень? Может, я чего путаю, но такой станции я на Октябрьской дороге не помню. Ты когда в Ленинград мотался, внимания не обратил?

– Какой Ленинград? – уполномоченный, услышав краем уха мои слова, вовсю потешался. – Эх вы, летуны безголовые! Залетели, шмякнулись, да еще и не туда, куда надо! Это железка Псков – Бологое!

– … мать! Ну как тут не ругаться?! Между прочим, товарищ милиционер, матершинники – первые цивилизованные люди. Ага, потому, что в драку не полезли. По этой логике, ваша станция в эпицентре цивилизации должна быть, а она у черта на куличках. Да и драчунов навалом.

– Мало вам мужики кренделей надавали, – обиделся милиционер. – Нашу станцию, если хотите знать, мы даже переименовывать не дали. Нашлись активисты, хотели в честь какогонибудь видного коммуниста назвать. А не дали потому, что получилось бы, что наше название вроде как плохое и ругательное. Это неправильно!

– Ладноладно, не буду больше, раз вы чувствительные такие.

Ремонтный поезд, стоящий на запасных путях, произвел на меня самое благоприятное впечатление, а с его начальником мы быстро и легко сошлись на почве новенького дизельгенератора московского завода «Динамо». Надо ли говорить, что мотор там стоял наш, «зиловский»? А больше всего порадовало, что у железнодорожников нашелся на платформе «Коммунар», а в мастерской – газосварочное оборудование. «Болгарки» там, кстати, тоже были, что доставило мне немалое моральное удовлетворение. Вот так, помалу, понемногу, но чтото мне менять к лучшему удается.

Прикинув, что незачем тащить самолет на станцию, если можно раму подварить прямо в поле, загрузили в трактор баллоны и уже через полчаса махали руками ликующему Яковлеву. Сообщив ему сразу две новости, хорошую, что починимся, и плохую, что сидим черт знает где, приступили к ремонту. Железнодорожнику варить раму я не дал, от этого, в конце концов, моя жизнь зависит, мне и карты в руки.

– Хромансиль? – уточнил я у авиаконструктора, кивнув на раму. Дядька мой, фронтовой авиамеханик, постоянно этот сплав хвалил, говорил, что все ответственные детали самолета из него делаются. Все с ним сравнивал, если дело до выбора материала доходило. Но вот варить его надо умеючи.

– Что? – Александр Сергеевич насторожился.

– Хромансиль, говорю? – Яковлев явно меня не понимал, поэтому я уточнил: – Рама из какой стали сварена? Хромансиль?

– Товарищ Любимов! Прекращай ругаться непонятными словами! Виноват я, признаю, сколько можно камень за пазухой держать!

– Тьфу! Кому ты нуженто, ругать тебя! Хромансиль – это сталь такая! Уже понял, что не угадал! Из чего рама сварена?

– Не слышал… А рама из хромомолибденовой стали.

Вот те раз! Похоже, прокол. Занесло в доисторическую эпоху, они тут даже марки 30ХГСА не знают! Да еще с этой, хромомолибденовой, засада, раньше мне она не попадалась. Как варить, да еще на морозе? Ладно, положимся на авось, исходя из одинакового назначения, стали должны быть близки по свойствам. Итак, прогрев, быстрый шов, чтобы лигатура не выгорела, плавное охлаждение. Закалкой придется пренебречь.

– Готово, – сказал я, окончательно убрав горелку от детали. – Надо чуть подождать и можно лететь.

Промучившись еще с полчаса с факелами, так как расходовать драгоценный ацетилен на прогрев мотора железнодорожники категорически отказались, наконец завелись и взлетели. Сделали прощальный круг над поселком и, покачав крыльями, взяли курс на северовосток. Выбранное направление объяснялось просто – у нас из всех навигационных приборов был только карманный компас Пионтковского, который в кармане весь полет благополучно и пролежал, что меня в очередной раз возмутило. А из карт – не нашлось даже пачки «Беломора». Оставалось только надеяться на схемку, начерченную ремонтниками прямо на снегу. Выходило, что северовосточным курсом мы как раз выйдем на дорогу Москва – Ленинград, других путей там быть не должно. Главное – не проморгать, а то, учитывая заявленную Яковлевым дальность полета, можно и к белым мишкам улететь.

Весь последующий перелет никто из пассажиров уже не спал, даже после выхода на железку. Поводов для беспокойства – хоть отбавляй, тут тебе и самолет, готовый развалиться в любой момент, и навигация, а самое главное – начинало темнеть. К Ленинграду, искрившемуся россыпями огней и яркокрасными маячками заводских труб и водокачек, подлетали уже в глубоких сумерках.

– Ну и как садиться будем?

– Не переживай, товарищ Любимов! Я здесь в пятнадцатом году в школе мотористов учился, город знаю! – попытался успокоить меня летчик.

– А летал здесь?

– Не, здесь не летал, но это неважно, сядем!

И сели! Юлиан Иванович, покружив над неосвещенными пригородами, так и не определился, где посадочная полоса Комендантского аэродрома. Посему, проявив изрядный авантюризм и еще раз заставив нас всех поволноваться, приводнился. Ведь лед – это замерзшая вода? Вот мы на лед и сели, на невский, благо набережные и мосты сияли электрическим светом, а Нева гарантировала ровную поверхность. Перемахнув Троицкий мост, или, как он теперь назывался, мост Равенства, АИР5 мягко коснулся лыжами снежного наста и Пионтковский, с шиком, прокатил нас под Литейным до Арсенальной набережной.

– Все, доставил в лучшем виде, а вы боялись! – наш всегда сдержанный и немногословный пилот был откровенно доволен собой и от души улыбался. Я, глядя на собирающуюся толпу, его радужного настроения отнюдь не разделял. По всем моим представлениям, нас сейчас должны были простонапросто арестовать за хулиганство. Положение спас Яковлев, забравшийся на центроплан и толкнувший оттуда очередную пламенную речь о достижениях советской авиапромышленности, сорвав бурные аплодисменты. Немногочисленные стражи порядка, с самого начала не готовые к посадке самолета, растерялись окончательно. Мы тоже оказались в тупике. Дальшето что делать?

– Товарищ милиционер! – обратился я к ближайшему служивому в синей шинели, глядя на обступивший нас народ. – Вы бы самолет под охрану взяли, растащат ведь на сувениры!

Милиция, получив логичную и привычную заботу, сосредоточилась на ней полностью, заодно привлекая внимание гудящей любопытной толпы. Я, уж было под шумок, собрался подхватить Акимова и скрыться, но первые ряды раздвинулись и к нам вышли несколько человек, а среди людей вполголоса разнеслось: «Киров, Киров идет!»

– Здравствуйте, товарищи!

Мы в ответ вразнобой тоже поздоровались.

– Приветствую вас от имени всех ленинградцев на нашей земле! Вижу, крепко встала на крыло наша советская страна. Этак скоро на дачу самолетами летать будем. Как он мастерски сел! Молодец! И вы, товарищи, тоже молодцы, что такой замечательный аэроплан построили. Что молчите? Устали с дороги?

– Есть немного, товарищ Киров.

– Ну так давайте я вас подвезу. Вы где остановиться надумали?

– В «Англетере», товарищ Киров, – Акимов, которому я поручил, как самому опытному в этом вопросе из нас двоих, заняться этим делом, был явно смущен.

– Красиво жить не запретишь! – улыбнулся во все тридцать два зуба Сергей Миронович. – Поехали!

– Да мы сами какнибудь, пешком доберемся, – Женя попытался разыгрывать скромность.

– Поехали, говорю, заодно и про перелет расскажете по дороге, – Киров стоял на своем и отказываться дальше было неудобно. Разобравшись, кто есть кто, и усадив нас с Яковлевым в свой автомобиль, а Пионтковского с Акимовым – в машины охраны, Сергей Миронович распорядился трогаться – и наш кортеж из трех «фордов», осторожно вырулив из толпы, двинулся по вечернему Ленинграду.

– Вы где пропадали? – обернулся к нам с переднего сиденья вождь ленинградского пролетариата. – Мне сообщили, что перелет не более четырех часов займет. Восемь уже прошло, как вы из Москвы вылетели! Да вы хоть представляете, что сейчас вас по всему маршруту ищут? Я сам в Пулково три часа проторчал, вас ожидая! Серго с Лаврентием настоятельно просили встретить товарища Любимова и лично с ним побеседовать, а товарищ Любимов гдето залетался!

– Извините, товарищ Киров, не был предупрежден о таком интересе к моей скромной личности. Поверьте, если б мне только сказали, я бы сам крыльями махал как тот орел и прилетел бы в срок, даже без самолета!

– А вы, товарищ Любимов, критику в штыки не принимайте, а учитывайте, – строго ответил Киров, а потом, обезоруживающе улыбаясь, примирительно добавил: – Переволновались все, поймите. Рассказывайте, что произошло.

Эту честь я безоговорочно уступил Яковлеву, дополнив рассказ только в части пешего похода на станцию. Просто, если бы я начал говорить о полете, то вышло бы, что я ругаю авиаторов. Они, конечно, заслужили, но уже и сами от своих ошибок натерпелись и выводы, уверен, сделали.

– Значит, подмоторная рама лопнула? – подвел итог Киров. – Да, если с количеством потихоньку разбираемся, то качество на обе ноги хромает.

– Да если б нам на наш самолет хорошую сталь дали, моторама не лопнула бы! Вон, даже у автомобилистов хромансиль есть, а мы про него и не слышали! Что вы хотите, если самолет по вечерам на средства ОСОАВИАХИМА строился?

– Как вы сказали? Хромансиль? Что это?

Я сморщился, будто съел лимон целиком. Робкая надежда, что моя оговорка забудется, пропала начисто, и легенда моя текла. Оставалось только безбожно врать и дальше. Верят ли, не верят ли – все равно, пока работать дают. А расколоться – сразу в психушку упекут.

– Сталь это легированная. Хром, марганец и кремний по одному проценту. И нет ее у нас вовсе на ЗИЛе. Мне о ней случайный человек рассказал, говорил – авиационный сплав, вот я и подумал. Может, тот человек сумасшедший был, откуда я знаю?

Киров, достал блокнот и быстро черканул там пару строк.

– Приехали, – за окном высилась заснеженная громада Исаакиевского собора. Сергей Миронович снова к нам повернулся и продолжил: – Значит так, устраивайтесь, переночуете, оба к десяти утра ко мне в Смольный. Машину я пришлю. Счастливо.

Наша дружная компания вывалила из машин и, помахав вслед руками, проводила кортеж взглядом. Я, оглядываясь вокруг, отметил лишь незаасфальтированную площадь перед собором, остальное все было вполне привычно. В другое время я бы с удовольствием прогулялся и посмотрел город, но день отнял у меня и душевные и физические силы, поэтому, спустя пятнадцать минут, я уже шлепал мокрыми валенками по роскошным коридорам, пугая своей и без того изуродованной, а теперь еще и украшенной многочисленными ссадинами физиономией попадавшихся навстречу постояльцев. Едва дотащившись до номера, скинул тулуп и рюкзак, разулся и упал на нерасстеленную кровать. Утро вечера мудренее.

Эпизод 6

Утро красит нежным светом… Ёмое натикалото сколько? Я буквально взлетел с кровати и заметался в поисках любого циферблата. Фух! Восемь. Есть время привести себя в порядок и собраться с мыслями. Мда, если умытьсяпобриться нам раз плюнуть, то с валенками ничего не поделать, как бы это прозвище в среде питерской технической интеллигенции за мной не закрепилось. Следующей по порядку заботой стала подготовка документов и чертежей, которые дожидались своего часа в рюкзаке. Еще раз все просмотрев и повторив про себя аргументы для танкостроителей, избавился от всего лишнего, что занимало изрядную часть объема рюкзака. Смена белья мне пока не нужна, а вот чай с галетами и колечком колбасы как нельзя лучше подходил для завтрака. Не знаю, видел ли «Англетер» на своем веку такое раньше, но граненый стакан, с опущенным в него самопальным бурбулятором из двух подковок, закипел всего через минуту, попирая всяческие нормы пожарной безопасности. Ну вот, теперь, кажется, все, готов.

Прихватив рюкзак и тулуп, в пиджаке, одетом поверх вязаного свитера, я пошел будить своих попутчиков. Время уже поджимало, машина вотвот должна была подойти. К моему удивлению, никого из них в номерах не оказалось, а служащая гостиницы подсказала, что свою троицу я могу найти в ресторане. Обругав себя мысленно «деревней», вышел на улицу и закурил трубку, дожидаясь, когда ко мне соблаговолят присоединиться Яковлев сотоварищи.

– Утро доброе, Семен Петрович! – Акимов выглядел вполне довольным жизнью, вчерашние приключения и стряхнутая голова ничуть не мешали ему смотреть в будущее с оптимизмом. Даже наоборот, ему есть теперь о чем внукам рассказать! Яковлев да и всегда уравновешенный Пионтковский тоже демонстрировали подростковый энтузиазм, намереваясь сегодня же лететь обратно в Москву. Никакие мои резоны и уговоры не могли на них повлиять, оставалось надеяться только на Кирова.

Мое же настроение с самого утра опустилось ниже точки замерзания. В буквальном смысле. Внутри будто поселился ледяной комок, источающий неимоверную тоску. Невольными виновницами этого оказались женщины, всюду спешащие по своим делам, и маленькие детишки, ухватившие своих мам за руки. Мужчин попадалось мало, оно и понятно, на заводах уже вовсю кипит рабочая смена. И вот, глядя на лучшую половину человечества, на эти живые, гдето веселые, гдето хмурые лица, я чувствовал, как в голове бьется навязчивая строчка из детского дневника. «В живых осталась одна Таня…» Перед мысленным взором мелькали кадры блокадной кинохроники, где эти самые прохожие превратились в еле ходячие тени в засыпанном глубоким снегом, замороженном городе. Всего какихто десять лет – и этот кошмар грозил стать реальностью.

С убийством Сталина я, пусть теоретически, но приблизительно знал, что делать, и работал в нужном направлении, исподволь собирая мощную «правильную» партийную группировку в высшем эшелоне власти. Вернее, надеялся в этом плане на выдернутого из Грузии и приставленного к большому делу Берию. Это было своеобразной «страховкой» даже на случай смерти Иосифа Виссарионовича, давало надежду на то, что масштабной грызни за власть удастся избежать, и при наличии толковых руководителей во главе СССР история может пойти по «третьему» варианту – потенциально далеко не худшему из двух ранее мне известных. Путь этот был, по сути, единственно возможным, потому что от мысли предотвращать убийство лично, зная время и место, я отказался. Мое появление здесь уже немало изменило в политическом раскладе, пришлось смириться с тем, что в этой области никакого «послезнания» у меня нет, как и гарантии, что все пойдет так, как мне поведал старик в лесу.

Кстати, Киров тоже умер не своей смертью. В моем мире. Еще бы вспомнить когда, кем и при каких обстоятельствах был убит. Помнится правозащитники напирали на то, что это товарищ Сталин постарался и с этого убийства репрессии начались. «Огурчикипомидорчики…» Однако, если ктото ссылается на то, что «все говорят», это гарантия дезинформации. Нука, припомним, как генсек врагов на тот свет спроваживал? Подавляющее большинство осуждено и расстреляно, за исключением Троцкого, но его вроде тоже приговорили. С другой стороны – убийство членов «сталинской» команды не такая уж редкость, достаточно вспомнить Фрунзе и Жданова, залеченных до смерти, да и Лаврентий Павлович, насколько понимаю, до суда не дожил. Слышал мнение, что и самого верховного тоже отравили. Вот тебе и закономерность. Ктото пытается воспользоваться «эффектом табакерки». Похоже, мне нужно всерьез озаботиться именно личной физической безопасностью членов команды, благо в этом деле я коечто смыслю. А еще лучше – обратить внимание их самих на решение этого вопроса. Желательно – без негативных примеров в лице потерянных от рук киллеров товарищей.

А вот лечить вечную неготовность России к реальной агрессии у меня рецептов нет. Интересуясь в свое время началом отечественной войны, я пришел к выводу, что единственной главной причины ее провального старта просто не существует. Могучий враг? Так сломали его потом, считай, в одиночку. Предательство? Тоже нет – Павлова расстреляли, но у Кузнецовато с Кирпоносом дела немногим лучше шли. И, тем не менее, воевали. Какоето предательство неполноценное получается. Неумение или нежелание воевать? Можно подумать, ранее комуто удалось вермахт остановить! А нам удалось!

Вроде все перед войной делалось правильно, и политика была разумной, и армия многочисленной, и оружия хватало, но везде имелись какието недостатки. И вот, в решающий момент, эти недостатки наложились один на другой, многократно друг друга усиливая. Этакий «резонанс неудач». Я полностью отдавал себе отчет, что исправить все недостатки во всех областях для меня абсолютно невозможно, будь даже я верховным правителем. Раздолбайство, например, очень трудно исправлению поддается. Разве что под угрозой смерти, причем немедленной, как на войне. Но и в этом случае далеко не всегда. Поэтому оставалось только работать, исправляя то, до чего я мог дотянуться. При этом основная масса «косяков» все равно останется, и исключать будущее развитие событий по сценарию «резонанса» никак нельзя. А значит, и блокада – возможна.

Иллюзий, что войну можно вообще както предотвратить, я не испытывал. Слишком много времени, сил и средств было затрачено, чтобы она началась. Еще со второй половины девятнадцатого века упорно раздувалось противостояние Германии и России, которое могло быть решено только полной победой одного из противников. Социальнополитический строй в этом вопросе имеет далеко не первостепенное значение и является, скорее, предлогом, нежели истинной причиной надвигающихся событий. После версальского мира, в котором была изначально заложена перспектива германского реваншизма, глупо было бы ожидать, что эта заботливо прорубленная «дверь» не будет открыта и военная мощь Германии не будет реанимирована. Реанимирована с единственной целью – уничтожить СССР и самой при этом сдохнуть.

Все это я и раньше уже не раз обдумывал, но рассуждал както отстраненно и рационально, а сегодня, здесь, в Ленинграде, впервые именно прочувствовал до глубины души. Пока ехали в Смольный, в памяти отчетливо вставали фотографии и фильмы военной хроники, сожженные дотла деревни, руины Сталинграда. Война. И глаза людей, которые еще ни о чем не подозревают. И чувство вины знающего, но бессильного отвести беду человека. Видимо, это явственно отразилось на моем внешнем облике и так контрастировало с жизнелюбием моих спутников, что лично впустивший нас в кабинет Киров не удержался и спросил.

– Что, товарищ Любимов, не весел? Может, съел чтото не то с утра?

– А он, товарищ Киров, совсем не завтракал, – наивно ляпнул Акимов.

– Что, ресторан в «Англетере» не по нраву? Или командировочные экономишь? Нет, товарищ Любимов, ты мне полуголодный здесь не нужен! Сейчас чаю организуем, а обедать, и далее по списку, приходите в Смольный, я распоряжусь.

– Да при чем здесь едато! Вот мне сейчас подумалось, мы сюда приехали танки делать, враги наши тоже не спят, война будущая танковой будет, войной моторов. Очень подвижной и динамичной, с глубокими ударами на сотни километров, охватами и окружениями. А Ленинград – приграничный, по сути, город. Глядя на прохожих на улицах, тяжело думать, что мирные люди могут оказаться под ударом не только авиации, но и танков прямо в первый же день войны, совершенно неподготовленными.

– Ну положим, мы тоже не лыком шиты, – Киров враз стал серьезен. – Есть чем белобуржуев встретить. Но прав ты, конечно, товарищ Любимов, точат зубы соседи. Поляки, вон, чуть ли не тысячу танков в год строить собираются. Зачем? Да только по наши души! Вот и нам надо сделать так, чтобы наши танки их танки перетанчили. Потому и гонка с Т28 такая. Будет у нас к первомаю средний танк, какого нет у поляков, – побоятся нападать. Вот какие задачи стоят нынче перед нами. Можно сказать – политические.

Мы все еще стояли, а Киров, отойдя к окну и немного помолчав, глядя не улицу, обернулся и продолжил:

– Это хорошо, товарищ Любимов, что вы не только решаете поставленные задачи, но и сами поднимаете вопросы. Это в большевистском духе – не останавливаться на достигнутом, впадая в ложную самоуспокоенность. Другое дело, что у нас есть военные, которые этими вопросами и занимаются, не будем отбирать у них хлеб. У нас своих дел невпроворот, но об этом мы с вами побеседуем отдельно, а пока решим вопрос с авиаторами. Товарищ Яковлев, прибыли вы к нам в гости эффектно, но вот провожать вас будем с Комендантского. А то этак вы повадитесь прямо перед Смольным садиться, аэродром здесь устроите. Ваш самолет, насколько мне известно, нуждается в ремонте…

– Товарищ Киров, АИР5 готов взлететь в любой момент, – горячо заговорил Яковлев, ему, несмотря ни на что, это было крайне необходимо в «рекламных» целях.

– …Нуждается в ремонте, – повторил Киров, – поэтому я приказал отправить аппарат на завод номер двадцать три, куда и вам сейчас надлежит выехать. По прибытии, когда определитесь с объемом ремонта, доложите в Смольный, чтобы определить дату обратного вылета. Будем вас провожать. Можете идти, удачи вам в работе.

– Спасибо, товарищ Киров… – Александру Сергеевичу только и оставалось поблагодарить, после чего они с Пионтковским вышли.

– Теперь с вами, товарищи двигателисты. Прошу присесть, разговор долгий. – Киров указал нам с Акимовым на стулья, а сам занял место во главе стола. – Знаю, прибыли вы сюда к нам по поводу танков. С конструкторами ОКМО вы, конечно, встретитесь, но я бы просил вас у нас задержаться. И вот по какому поводу. Меня волнует, прежде всего, вопрос организации производства на наших промышленных предприятиях. Вы, товарищ Любимов, по этой проблеме предложили сразу два интересных варианта. Первый, с женскими бригадами на производствах, требующих кропотливой работы, вопросов не вызывает. А вот второй – разбирался на уровне ЦК. И мнения по этому вопросу были самые разные, вплоть до крайностей. Вопрос решили положительно. Для вас, товарищ Любимов. Если интересует, то я голосовал против. При коммунизме денег быть не должно! А мы, получается, на жадности человеческой играем, развращая рабочий класс! Но ведь работает же! В общем, ЦК приняло решение, что зиловский подход наиболее соответствует текущему моменту и должен быть широко внедрен в практику. Сам принцип предельно ясен и четко сформулирован: «товар навстречу деньгам». А вот подводные камни, которые без сомнения есть, освещены не были. Вы, товарищ Любимов, как зачинщик, что можете сказать по этому поводу?

Вот к этой теме разговора я не был готов совершенно, поэтому взял довольно длительную паузу, благо меня никто не торопил.

– Подводные камни? То, что на поверхности – факт, что за год в моторном три начальника цеха сменилось. Первый ушел на партийную работу, потому как на производстве от него толку не было. Второй, из рабочих, сам понизил себя в должности до мастера. Третий, Рожков, чувствую, пришел надолго. Организатор от Бога! И бессеребренник. Потому что при такой системе не определен критерий, по которому оценивается работа руководителя, ему среднецеховую зарплату начисляют и все. А недостатки в его работе, если случаются, на виду у всех. От рабочих иногда слышать приходилось, что начальник свой хлеб зря ест. На партсобраниях этот вопрос тоже поднимался. То есть при массовом внедрении системы потребуется резерв для замены несостоятельных руководящих работников. Учитывая, что многие из них – члены ВКП(б), может подрыв авторитета партии быть. Текучесть кадров на производстве тоже первое время будет высокой, пока коллективы не приработаются. Что же касается непосредственно самой работы, то система получилась саморазвивающаяся. У нас, на ЗИЛе, уже проблемы изза этого начались. В процесс осмысления строительства двигателей включилась масса рабочих, поступают предложения по рационализации, пока мало, но мы уже не успеваем их всех рассматривать. Было выявлено два случая изменения технологии явочным порядком, без согласования с инженерами. Вреда от них, к счастью, не было, сплошная польза, но тенденция настораживает. Требуется прикладывать значительные усилия, направляя творческий процесс рабочего коллектива в нужное русло и отсекая удобные для рабочих, но губительные для моторов нововведения. В основном пока такие замечены в плане упрощения изготовления мотора за счет ресурса. Хотят больше моторов сдавать и, соответственно, денег получать, а то, что мотор через полсотни километров пробега ломается – так это проблемы водителей уже. Необходимо вводить гарантийный срок эксплуатации в критерии оценки стоимости изделия, но руководство завода против. Вот так.

Сергей Миронович, слушая, улыбался все шире, а когда я закончил, уже не сдерживаясь, принялся откровенно ржать.

– Мне б твои проблемы, товарищ Любимов! Чтоб негодные руководители сами бежали и техника сама конструировалась! Кстати, подрыв авторитета партии – тоже вымышленная проблема. У нас партия какая? Рабочая! А если работать не умеешь, а можешь только болтать, то и делать тебе в ВКП(б) нечего! Незаменимых людей нет! Зато примазавшихся и прямых вредителей полно!

Я серьезно смотрел на Кирова и думал про себя, что с такими подходами ему действительно никак не светит своей смертью помереть. В то же время самто я рассуждал наедине с самим собой точно так же! Это что, я тоже кандидат в жертвы политического террора?

– Завидую вашему юношескому максимализму, Сергей Миронович, но все в меру должно быть. Если с руководителями можно и должно поступать жестко, то рабочие коллективы требуют деликатного отношения. Нельзя людям по рукам лупить, отбивая охоту выдвигать инициативы. Надо както решать вопрос обработки и оценки поступающей информации, а это требует расширения инженерного состава производств. Обученных людей взять просто негде. Кроме того, у инженеров тоже голова на плечах и собственные мысли в ней имеются, то есть количество рацпредложений растет как снежный ком. У нас на заводе вся эта свистопляска только начинается, но уже отвлекает от создания новых конструкций. К примеру, вопрос с переходом на один размер резьбовых соединений и замену винтовых соединений болтовыми. Вроде все просто и правильно, но мы над этим уже три месяца бьемся. Если крепеж другой, то сколько болтов и где? А «снизу» еще поправляют: «с новым крепежом собирать неудобно». Вот и не знаешь, что делать. Хотел КБ вообще разделить на группу сопровождения серии и группу новых конструкций, но тогда возникает разрыв и есть шанс потерять в новых моторах то, что уже отработано на старых.

Киров слушал внимательно, поглядывая на молча кивающего Акимова, пытаясь не упустить ни одной мелочи из всего того вороха информации, что я вывалил на его голову. В конце концов, какаято цельная картина у него сложилась, и он задал уточняющий вопрос.

– Значит, вы считаете, что переход на новую организацию преждевременный? Следует подождать, пока наработаем кадры?

– Я считаю, что надо отработать систему. Остальное – вторично. А если в нее палки вставлять, как с гарантийными сроками, которые могут повредить репутации заводов, то получится сплошная неполноценность. Компромисс, который хуже любой крайности. Вот, скажем, выдвинул рабочий идею и даже знает, как ее воплотить. Идея стоящая, но ее надо проработать. Прорабатывает инженер. Деньги платятся процентом от стоимости серийных изделий. Кому они причитаются? Рабочему, который придумал, или инженеру, который проработал? Если рабочему, то зачем инженеру время впустую тратить, если все равно не заплатят? Если инженеру, то какой смысл высовываться рабочему? Если каждому, то какой смысл государству переплачивать вдвое? Если пополам делить, то опять инженеру смысла нет работать за полцены, своих дел полно. Все эти вопросы не решены пока и требуют обкатки в реальных условиях. Причем не факт, что то, что на заводе, где продукция массовая, хорошо, будет таким же на заводе, где продукция уникальная.

– Товарищ Любимов, ты коммунист или нет? – начал раздражаться Киров, переходя на «ты». – Что ты здесь никак определиться не можешь? Все уже решено, новая организация будет. Нам надо перегибов, как с коллективизацией, избежать. Поэтому о подводных камнях конкретно и спрашиваю, а ты мне здесь туман разводишь! Давай так сделаем, заодно и второй мой вопрос решим, объедем вместе все ленинградские заводы, и по каждому, ты мне свое мнение скажешь. Само собой, говорить об этой стороне нашей поездки никому не будем. Основная цель – познакомить тебя с производствами, где планируется твои моторы использовать. Для лучшего взаимопонимания, как с танкостроителями. Ведь на танках свет клином не сошелся, у нас и кораблестроение, и авиация, трактора, наконец. Особенно последние нам важны – северозапад углянефти не имеет, торф только, разработан метод его фрезерной добычи, но для нее нужны мощные трактора. Желательно, чтобы они сами тоже на торфе работали. Можно твой мотор на генераторный газ перевести?

Теперь пришла моя очередь переваривать полученную информацию. Видимо, Сергей Миронович крепился, но потом не выдержал и вывалил все, что крутилось на уме, сразу одной кучей.

– Мы подумаем, – ответил я, выигрывая время.

– Что подумаете, ехать или нет? Или про мотор?

– Конечно, по заводам обязательно нужно посмотреть, – я быстро поправился, тут мои интересы пристроить 130й мотор полностью совпадали с интересами машиностроителей. – А подумаем насчет газа. Но сначала мне с товарищем Акимовым необходимо решить вопрос, ради которого нас и посылали в командировку.

– Вместе поедем на 174й завод, там вас уже заждались, поди. Там и пообедаем.

Эпизод 7

Снова неспешный переезд по зимнему городу. «Форды», казалось, медленно крались по заснеженным улицам между высокими снежными валами, сужающими во многих местах проезжую часть и скрывающими, коегде до половины, первые этажи фасадов домов. Лишь на многочисленных набережных было просторнее, снег сбрасывали на речной лед. Такую же картину приходилось видеть и в Москве, снег там тоже никто не вывозил, но в столице для его складирования часто использовали бульвары, что несколько скрашивало картину. Здесь же было полное ощущение, что едешь мимо снежной крепости.

«ФордА» с брезентовым верхом – не самое лучшее средство транспорта в холодный период года в наших условиях. О комфорте говорить не приходится, так машины еще и часто скользили. Стоило только чуть прибавить скорости, как машина на повороте уходила в занос. То же самое касалось и интервалов в колонне, которые были так велики, что прохожие, выскакивая изза снежных валов, переходили улицу между автомобилями, не особенно торопясь. В моих глазах все это выглядело прямотаки настоящим раем для убийц.

Размышляя подобным образом, я, глядя в окно, невольно сосредоточил внимание, как мне казалось, на потенциально опасных прохожих, поэтому сам себя лишил возможности осмотреть достопримечательности довоенного Ленинграда. После проезда ворот завода, который сам по себе оказался маленьким городом, Киров предложил пройтись пешком и весь путь до заводоуправления рассказывал о производстве, размахивая рукой в сторону цехов. Чувствовалось, что секретарь Ленинградского обкома держит руку на пульсе и любые нюансы заводской жизни знает туго. С попадавшимися навстречу рабочими Сергей Миронович запросто здоровался за руку, зная многих по имени, это тоже говорило о многом. Как и то, что сами пролетарии разговаривали свободно, не стесняясь. То, что Кирова любили и уважали как руководителя, было заметно невооруженным глазом. А вот его охрана мышей совершенно не ловила, сбившись в кучу и следуя за нами на почтительном удалении, чуть ли не пятнадцатьдвадцать метров. Случись чего – их реакция неминуемо опоздает.

Перед входом в заводоуправление нас встретила группа серьезных товарищей с сосредоточенными хмурыми лицами. У меня сложилось полное впечатление, что нам не рады. Хотя это самое «нам» относилось, похоже, только ко мне, так как Киров и Акимов, не обращая внимания на настрой встречающей делегации, принялись радушно здороваться и им отвечали взаимностью. Где ж мне было тогда знать, что в ОКМО твердо решили выбить из московских гостей 500сильный движок и уговорились стоять на своем до победного конца?

Сергей Миронович представил меня сразу всему конструкторскому коллективу завода № 174.

– Наслышаны… – хмуро долетело из задних рядов.

– Прошу любить и жаловать. Надеюсь, что вы, товарищи, общими усилиями найдете наилучшее решение и выполните поставленную партией задачу. Мы, Ленинградский обком, со своей стороны, окажем любую необходимую помощь, – добавил Киров официальным тоном и пошел вместе со мной от человека к человеку, глядя, как я знакомлюсь с инженерами.

– Сиркен, Константин Карлович, директор завода… Барыков, Николай Всеволодович, начальник ОКМО… Гинзбург, Семен Александрович, заместитель… Цейц… Троянов… Алексенко…

Про Гинзбурга и Троянова я коечто знал, остальные были для меня, в полном смысле слова, незнакомцами. Но я ощущал, что прикасаюсь к легенде, передо мной стояли люди, с которых началось отечественное танкостроение. Раньше, работая с конструкторами ЗИЛа, таких чувств у меня не было совсем, нормальные рабочие отношения. А здесь – все иначе. Что ни говори, но танки – особый случай. У каждой страны есть какоето свое техническое направление, в котором наиболее полно отражается национальный характер. Для Англии – корабли, для Штатов – автомобили, а дух Советского Союза, на мой взгляд, наиболее полно воплотился именно в танках. Русских танках, простых и многочисленных, но при всей простоте, мощных, надежных и неприхотливых, готовых вынести любые нагрузки, тихо дремлющих в боксах парков в мирное время, а в час войны – сметающих любого врага. Тем более странно было видеть перед собой не убеленных сединами корифеев, а, в сущности, очень молодых людей, немногие из них выглядели моими ровесниками, в основном – младше меня по годам.

Сиркен сразу же предложил нам осмотреть сборочный и опытный цеха, где мы могли увидеть машины «в железе». Сделано это было, как мне потом признались, с умыслом, чтобы показать, что ленинградцы тоже не лаптем щи хлебают. В сборочном не было ничего примечательного в плане организации производства, конвейер отсутствовал как таковой, а танки строились на одном месте от начала и до конца. Но там я впервые увидел новую модификацию Т26, аналогов которых в моем пропавшем прошлом просто не было. Танк так и остался двухбашенным, но цилиндрические башни подросли в размерах и приняли диагональное расположение, левая чуть впереди правой. В каждой теперь, как на танке МС1, размещалось по 37миллиметровой пушке и пулемету в раздельных установках. Впрочем, в большинстве уже собранных танков пушки отсутствовали или устанавливались только в одной башне. Корпус танка теперь не имел «уступа» в корме, крыша моторного отделения была наклонной под большим углом от погона задней башни к кормовому листу. Я попросил рассказать мне об этой машине, что и сделал Гинзбург, можно сказать, с нескрываемым удовольствием.

– После успешного опыта с установкой в Т26 компактного по длине оппозитного дизеля в моторном отсеке высвободились довольно значительные объемы. Первое время мы не могли их рационально использовать, так как был задел готовых корпусов, а также, мешал запрет УММ РККА вносить изменения в конструкцию танка. Поэтому первоначально в этих объемах разместили дополнительные топливные баки. Такие танки вы могли видеть на параде в Москве в годовщину революции. Это было вынужденное решение, не рациональное. Получалось, что запас хода по топливу превышает запас хода по гусеницам в разы, в реальной боевой обстановке нет никакого резона заправлять под пробку. Эти соображения мы и представили УММ РККА, где нам, учитывая положительный опыт с мотором, разрешили усовершенствовать конструкцию корпуса. Удлинив боевое отделение больше чем на полметра в сторону кормы, мы смогли установить на танк две башни увеличенного размера с усиленным вооружением на той же базе, сохранив при этом и достаточный запас хода в 250 километров. Масса танка, само собой, выросла, что вынудило нас усилить подвеску, увеличив количество и толщину листов рессор. Трансмиссия и двигатель остались без изменений. Танк уже прошел испытания, показан в Кремле руководству партии и принят на вооружение РККА, являясь на данный момент сильнейшим среди машин сравнимого веса.

Я довольно хмыкнул, оценивая размеры боевого отделения новой машины. На глаз выходило, что туда можно будет воткнуть одну башню, но, гораздо больших габаритов, чем знакомая мне единая для БТ57 и Т26. А значит, и вооружение будет серьезнее, чем 45миллиметровая пушка. Кстати о пушках.

– А почему у вас часть машин без вооружения стоит? Планируете чтото менять?

Гинзбург замялся, но на выручку ему пришел директор завода.

– Мы с самого начала рассчитывали на длинноствольную ПС2, но до сих пор не получили ни одной, поэтому временно устанавливаем «Гочкисы» из старых запасов, – пояснил Константин Карлович. – Однако запасы эти не беспредельны и уже заканчиваются. Рассматриваем сейчас вопрос о возврате к чисто пулеметному вооружению, по три на башню.

Я хмыкнул еще раз, теперь озадаченно.

– Какой смысл? Лучше одну башню с серьезной пушкой иметь, чем две с пулеметами. Все равно в каждой малой башне по одному стрелку, ему одного пулемета – за глаза. На худой конец, хоть огнеметы вместо пушек установите. Только чтобы пушечные танки от огнеметных внешне не отличались.

Я сказал это буднично, понимая, что Т26 – машина «учебная», а не основной танк будущей войны. Но ленинградцы, видимо, расценили мои слова как посягательство.

– Вы лучше двигатель помощнее дайте, с вооружением какнибудь разберемся, – молчавший до того Барыков тоже принял участие в разговоре. – Это вообще не от нас зависит. С военными согласований на полгода.

– Как первый ГПЗ заработает – дадим, – охотно согласился я, – наработки есть. Трансмиссия выдержит? Помнится, летом с коробкой приключения были. Может, вам зиловскую дать? Полноценный мобилизационный танк получится с максимальным использованием автоагрегатов…

– Выдержит, у нас тоже наработки есть, – не согласился Барыков. – А пять скоростей, уже освоенных, на четыре менять – смысла не вижу.

– Ну как знаете. Моторное производство покажете? Хочется посмотреть, как и где 130й мотор будет выпускаться.

Перейдя в интересующий меня цех, я мог наблюдать картину, до мельчайших деталей повторяющую то, что только что видел. По всему цеху стояли на козлах моторы М5 разной степени готовности, с каждым занималось по дватри человека. Нашлись здесь и два наших Д1302, высланных заранее по железной дороге с соответствующей охраной. Причем один мотор был уже полуразобран и единственный старый усатый дядька обмерял его детали, используя при этом линейку, кронциркуль и нутрометр, зарисовывая и записывая результаты карандашом на клочке бумаги. Вот те на! С таким подходом моторов мы еще долго не увидим.

– Здравствуйте, уважаемый. Не старайтесь впустую, я привез полный комплект чертежей с посадками и допусками, – сказал я, подходя к моторам, – а также технологические карты. Моторы же – для исключения ошибок в чтении чертежей и для установки в опытные танки.

Я открыл рюкзак и достал добрых килограммов десять бумаги. Дядька, покопавшись в них, развернул прямо на разобранном моторе один лист с чертежом поршня, внимательно посмотрел на него и, сравнив со своей «шпаргалкой», поднял на меня глаза, протянул руку и представился.

– Павел Кондратьич, уважаю, не то что наши, – он снисходительно кивнул на инженеров. – А то привезут готовый мотор, бросят, а нам ковыряться. Мы, конечно, не гордые, вон, М5 таким порядком сделали.

Дядька говорил с чувством собственного достоинства, похоже, его авторитет на заводе был на недосягаемой высоте и претензии к начальству он выдвигал запросто. Сиркен, спасая авторитет завода, тут же возразил.

– Полно тебе, Кондратьич, это когда было то? – и, тут же меняя неудобную тему, повернулся ко мне. – Мотор, который вы прислали, по документам 265 лошадиных сил. А где ваш двойной? Или вы его только в чертежах привезли?

– Нет пока этого готового мотора. Ни в чертежах, ни в металле, он пока в работе, и на быстрое его появление рассчитывать не следует. Там с одним новым компрессором заморочек… А здесь два ПЦН100 стоят, стандартные.

– Так дело не пойдет! – горячо возразил Барыков. – Новый танк Т28 – махина! Вы наверное, просто не осознаете, какая! Пройдем в опытный цех, там прототип с мотором М5 стоит, почти готовый. Даже при одном взгляде вам сразу понятно станет, что такой маломощный двигатель для него не годится. А еще, мы, признаться, очень рассчитываем, как и в случае с Т26, значительно увеличить боевую мощь дизельного варианта по сравнению с прототипом.

– Ну что ж, пойдем, глянем на ваш шедевр, – я покладисто согласился, впрочем, не собираясь уступать. Т28 я представлял себе довольно хорошо и тоже продумывал варианты. По моим прикидкам выходило, что если отсечь от этой машины все лишнее – пулеметные башенки, огромное МТО, то оппозита Д130 вполне хватало. Правда, тогда я еще не представлял себе всей высоты полета фантазии как конструкторов, так и военных заказчиков, которая привела почти к трехдневным спорам, именуемым нами впоследствии в шутку «Невской битвой». Впрочем, какие шутки? Победа на поле боя начинает коваться задолго до войны, в том числе и в конструкторских бюро.

Увидев воочию прототип, стоящий пока без гусениц и вооружения, который, за исключением мелких деталей был знакомым мне Т28, я справился о его массе. Оказалось, что вес его всего 18 тонн. Прикинув соотношение мощности Д1302 и массы танка, примерно равное 15 силам на тонну веса, указал на то, что этого вполне достаточно для обеспечения хорошей подвижности.

– Как вы не понимаете, – увидев, что я вовсе не впечатлился, горячо возразил Гинзбург. – Компактный дизель опять даст возможность увеличить боевое отделение и поставить туда более мощное вооружение. А значит – вес растет. Все это мы уже на Т26 проходили. У нас сейчас на танке М5 стоит 360сильный, новый дизель не может быть менее мощным. Вот, взгляните на варианты новой компоновки.

Прямо на ближайшем верстаке были разложены чертежи танков, которых роднила только ходовая часть. Мама родная! Пять башен, из которых четыре пулеметные! Недомерок Т35! А вот здесь три, но одна из них от нового Т26 с 37миллиметровой пушкой. Главная башня при этом сдвинута назад, а водитель сидит в бронеколпаке. Опять недомерок Т35, на этот раз по количеству башен.

– И это еще не все, – решил добить меня Барыков, – нами прорабатывается тяжелый пятибашенный танк прорыва весом в тридцать пять тонн. Ему без мощного мотора никак не обойтись. Даже пятисот сил мало.

– А нельзя ли вообще от малых башен отказаться? А заодно и от тяжелых многобашенных танков? Вес машины снизится и мощности хватит, – я убежденно начал доказывать то, что для меня являлось прописными истинами. Упирал на невозможность управления огнем малых башен со стороны командира танка. Взгляды, которые остановились на мне, словами не передать. Жалостливые какието.

– Три башни, а лучше пять, абсолютно необходимы для танка прорыва по тактическим соображениям. Он, дойдя до вражеских траншей, встанет над ними и прижмет пулеметным огнем малых башен вражескую пехоту, а пушка и пулемет в большой башне будут отражать контратаки. Т26, идущие следом, также встанут и будут вести продольный огонь вдоль вражеских позиций в обе стороны. Таким образом, минимум первые две вражеские траншеи будут подавлены, наша пехота выйдет на штыковой удар без потерь от ружейнопулеметного огня. Если у врага траншей больше – значит, больше и танковых эшелонов, – наперебой просвещали меня насчет новейших тактических воззрений ленинградские конструкторы. Тутто и нашла коса на камень. Ято прекрасно представлял себе, во что выльется подобная практика, и не стал скрывать это от оппонентов. Мои аргументы были просты – меньше бесполезных башен, значит, лучше бронирование или подвижность. И то и другое способствует выживанию танка на поле боя, а горелые коробки все равно ничего подавить не смогут. Спорили до хрипоты, но ничего не добились друг от друга, разошлись на обед и, воспользовавшись паузой, ленинградцы нажаловались на меня в Москву, в УММ РККА.

Когда мы снова собрались, на этот раз в кабинете Сиркена, директор, лукаво улыбнувшись подозвал меня к телефону. На проводе был Бокис, который в жесткой форме выговорил мне, что пара статеек в журналах не дает мне право определять ТТХ танков по собственному усмотрению, и категорически потребовал от меня 500сильный мотор. Я не менее любезно ответил, что военные могут сходить с ума, как хотят, пусть хоть десять башен ставят, но мотор будет в 265 сил. Густав Густавович в ответ сообщил мне, что выезжает в Ленинград и завтра утром, если я не дам требуемого, лично расстреляет меня как саботажника, после чего бросил трубку.

– Товарищ Любимов, а почему вы не хотите дать нашим конструкторам, чего они требуют? – Киров, отложив все дела, неотлучно присутствовал во время наших споров, взяв на себя роль арбитра. Видимо, вопрос Т28 действительно был очень важным. Сейчас, видя, что на меня насели со всех сторон, он решил дать мне возможность привести свои аргументы именно как моторостроителя.

– Нам поставлена задача дать Т28 к первомаю, так? Значит, танк нужно делать из тех комплектующих, которые уже есть в наличии. Сейчас мы располагаем только Д1302 и только в опытных образцах. Он даже еще не серийный. На освоение в серии этого мотора меньше полугода не уйдет. А Д1304 вообще еще нет. Вернее – нет для него компрессора, который надо создавать с нуля. Опыт Чаромского с АН1304 мы использовать не можем – на нем компрессор с алюминиевым реактивным колесом и без фрикционной муфты, которая на авиамоторе без надобности. Для Д1002 мы разрабатывали ПЦН полгода. Подведем итог – Д1304 требует полгода на разработку и полгода на освоение в серии. К первому мая 1932 года не успеваем никак. Это раз. По опыту серийного производства ЗИЛа, объем выпуска двух и четырехцилиндровых моторов различается на порядок. Если сосредоточимся на последних – брака будет сверх всякой меры, что отразится на цене двигателя. Это два. Выводы из вышесказанного просты. Если хотим десять танков в год, начиная с первого мая 1933го, то ставим на Т28 четырехцилиндровый 530сильный мотор. Если хотим сотни танков в год с первого мая 1932го, то урезаем осетра и ставим Д1302 в 265 сил. Товарищи, – я обратился сразу ко всем присутствующим, – давайте будем реалистами, а не фантазерами. Давайте будем использовать то, чем располагаем, а не то, что нам хочется. К примеру, танк у вас без вооружения стоит, готов голову дать на отсечение, что пушки готовой к нему нет. Правильно? По глазам вижу – угадал. С таким подходом мы точно до конца 1933го года провозимся.

– Ну пушку, положим, нам твердо обещали, – возразил Барыков.

– Новую? Не освоенную в серии? А если у нее букет детских болезней будет? Тогда что? – Здесь я беззастенчиво пользовался своим послезнанием, твердо помня, что на Т28 вынужденно ставили КТ, так как специальная танковая пушка, названия которой я не помнил, в серию так и не пошла. Время поджимало, поэтому требовалось сразу подтолкнуть танкостроителей к этому простому решению. – Мой вам совет – возьмите полковую пушку 1927го года и ставьте в танк ее. Она серийная. Если какие доработки нужны, то сделать их всяко проще, чем конструировать орудие с нуля.

– На это мы никак пойти не можем, хотя такая пушка у нас уже есть, ее на опытной СУ1 смонтировали, – встрепенулся Киров, – у «Красного путиловца» есть план по выпуску полковых орудий, который нельзя не выполнить.

– Правила создаются, чтобы их нарушать, – нагло улыбнулся я, намеренно сгущая краски. – А планы, чтобы их корректировать. Все равно этот карамультук устарел еще до принятия на вооружение. Ее лафет не обеспечивает эффективной борьбы с танками и не подрессорен. В будущей войне моторов, где армии будут передвигаться на бронетехнике и автомобилях, ей места мало остается. Стволы же, установленные в танки, принесут несравненно больше пользы. Впрочем, отдав качающиеся части для Т28, можно выиграть время для разработки нового лафета с раздвижными станинами.

Дело принимало уже нешуточный оборот, перерастая рамки чисто танковых вопросов, выходило, минимум на уровень руководства Ленобласти, а то и выше. Присутствие Кирова поэтому оказалось как нельзя кстати. Вот ведь интуиция у человека, будто знал, что без него не разобраться! Впрочем, ему самому требовалось все обдумать, поэтому Сергей Миронович предложил встретиться на следующий день, в расширенном составе.

Остаток дня я провел в моторном цеху 174го завода, утрясая с его руководством план перехода на новую модель, беседуя с мастерами и рабочими, которые порадовали своей высокой квалификацией. По всему выходило, что наш расчет на использование уже имеющихся технологий оправдывался и дооснащения цеха не потребуется, но будет необходимо ввести те же мероприятия, что и в Москве, то есть обеспечить шаблонами и эталонами, измерительным инструментом, в частности – весами, создать участки предварительной комплектации шатуннопоршневых групп. Несколько облегчало задачу то, что топливную аппаратуру ленинградцы должны были получать со стороны. Вечером, усталый, но в целом довольный, еле дополз до своей койки.

На следующий день «Невская битва» достигла своего апогея. В обсуждении облика будущего Т28 приняли деятельное участие Бокис в сопровождении слушателей Ленинградских бронетанковых курсов усовершенствования комсостава и Сячентов от артиллеристовпутиловцев. Мне, с помощью Кирова, удалось отстоять свою позицию по применению массовых двухцилиндровых моторов, но с меня тут же потребовали увеличить их мощность. В принципе, Д1302 можно было, как показал Чаромский, форсировать до 315 лошадиных сил за счет моторесурса, но мне крайне не хотелось этого делать. Я думал, что до войны время еще есть, поэтому лучше иметь на танках живучие моторы, обеспечивая более интенсивную подготовку экипажей. В итоге сторговались на 280 сил, что я мог обеспечить без форсирования, введя в конструкцию мотора опорные подшипники и вкладыши вместо баббитовых втулок. Ради Т28 подшипники мне обещали выбить любыми путями, во что я слабо верил, так как на ЗИЛе именно они сдерживали массовое производство и большей частью закупались за границей, меньшей – поступали с ГПЗ2. А иметь один подшипник в моторе, или три – разница существенная.

А вот дальше началось самое для меня интересное – процесс отсечения всего лишнего ради уменьшения веса. Пятибашенная компоновка для среднего танка отпала сразу: аргументов, чем пять башен лучше трех у моих оппонентов не нашлось. Трехбашенный танк тоже удалось слегка урезать, попеняв на отсутствие вооружения даже в серийных Т26, поэтому обе малые башни стали чисто пулеметными. То есть все удалось свести к конструкции боевого отделения уже готового прототипа. Тем более что она изначально и задавалась техзаданием. В итоге Т28 стал короче на метр и два катка. Корпус в корме стал значительно ниже, не возвышаясь над крыльями гусениц. Теперь масса танка должна была составить около пятнадцатишестнадцати тонн, что не слишком, с 20 до 17 с половиной лошадиных сил на тонну снижало удельную мощность по сравнению с прототипом. Зато это шасси можно было получить быстро.

Дальше обсуждение шло уже целиком вокруг вооружения главной башни, и здесь все наседали уже на Сячентова. Его 76миллиметровая пушка ПС3, которую изначально планировали ставить в танк, была только на стадии проектирования, поэтому прототип Т28, за неимением лучшего, вооружили 37миллиметровой ПС1. Теоретически. Этой пушки пока тоже не было. Между тем, сроки поджимали, и мысль приспособить для Т28 отработанную полковую пушку уже не казалась еретической. По крайней мере, ее можно было получить быстро. Но против такого решения стали категорически возражать танкисты, им требовалось орудие именно для отражения контратак, в том числе танковых. Поэтому низкая начальная скорость снаряда пушки 1927го года их никак не устраивала. Хотя мощности орудия хватало для пробития брони любого современного танка, в него нужно было сначала попасть, что несравненно проще делать, имея орудие высокой баллистики.

Не мудрствуя лукаво я предложил наложить на качающуюся часть пушки образца 1927го года длинный 45миллиметровый ствол, сохранив прежний затвор. Такое простое решение привлекло ко мне пристальное внимание, но было воспринято неоднозначно. Наиболее емко сомнения выразил Бокис:

– Какой смысл изготавливать заново 45миллиметровую пушку заведомо устаревшей конструкции, когда вотвот промышленность даст современные? Ради выигрыша нескольких месяцев? Тем более, поступая так, мы теряем в весе снаряда для поражения других, не менее важных, целей.

Раздраженный тем, что военные выдвигали требования, не согласующиеся с достижимыми в короткие сроки возможностями, и не могли выбрать между противотанковой и противопехотной пушками, я сгоряча предложил «компромиссный» вариант, помня о ЗиС2.

– Ну так уменьшите калибр полковой пушки не до 45, а до 57 миллиметров, одновременно удлинив ствол. Потребуется новый снаряд, а гильза останется прежняя, ее надо будет только переобжать на меньший калибр.

Слегка ошалев от моей прыти, и Бокис, и Сячентов, обещали подумать на эту тему. А пока для первых экземпляров Т28 условились переделать имеющиеся 76миллиметровые пушки. Все равно, если будет принято решение перевооружить танк, больших переделок не потребуется, противооткатные устройствато одни и те же. Я же, решив ковать железо пока горячо, посоветовал изменить размещение экипажа в башне, посадив командира в затылок наводчику и оставив для заряжающего свободной всю правую половину. Аргумент привел только один, но убийственный: командир должен сохранить возможность управлять боем даже при выходе из строя ТПУ, а для этого он должен быть в прямом контакте с членами экипажа. Как с наводчиком, так и с заряжающим, что при прежней компоновке было невозможно. Танкисты меня полностью поддержали, а вот танкостроители и артиллеристы заартачились, так как им светило разрабатывать с нуля спаренную установку вооружения, но ничего поделать не смогли. Заказчик всегда прав. А я полностью удовлетворился этой маленькой местью, пусть знают, как московскую «тяжелую артиллерию» привлекать.

Разобравшись с основными элементами Т28, вновь вернулись к вопросу тяжелого танка Т35. Вот тут мне досталось на орехи! Сам виноват, никто меня за язык не тянул, когда я говорил, что разработаю четырехцилиндровый мотор на 500–600 сил за полгода. Мои рассуждения о многобашенности просто игнорировались, ведь я не был военнымпрофессионалом, наоборот, в моих словах усматривали примитивное желание «отмазаться» от этой разработки, подозревая в саботаже. Пришлось смириться и пообещать нужный мотор. Однако аппетит заказчиков и конструкторовтанкостроителей, помноженный на энтузиазм, границ просто не знал. Стоило мне только согласиться, как мне заявили, что его мощность было бы неплохо удвоить. Причем этого хотели все, включая присутствующего Кирова. Даже Женя Акимов глядел на меня орлом, считая, что для нашего КБ преград не существует.

– Да не вопрос! Удвоить мощность? Пожалуйста! – я неожиданно для всех, ожидавших от меня привычного уже сопротивления, легко согласился, но при этом уточнил: – Если вас не пугает наличие на моторах импортных комплектующих. А именно – многоплунжерных топливных насосов. Потому как мы пока такие делать не в состоянии. А когда будем делать, то будем ставить наверняка не в чудовищные бесполезные танки, а например, на подводные лодки, где они в сто раз нужнее. А пока – 600 сил максимум, извиняйте.

Киров усмехнулся, чтото пометив в своем блокнотике, но настаивать не стал, высказавшись в том смысле, что надо идти от малого к большому и сделать сначала танк с четырехцилиндровым мотором, а дальше – видно будет. На этом все и разошлись.

Третий день «Невской битвы» обернулся решением чисто технических вопросов по размещению нового двигателя на танке. Участие в их обсуждении принимали только инженеры, да еще наиболее упертые слушатели бронетанковых курсов. Здесь меня ждало полное разочарование, так как все свелось к наиболее удобному размещению системы охлаждения, вспомогательных агрегатов, фильтров, баков. Как бы то ни было, вносить изменения в компоновку и саму трансмиссию никто не собирался. Мотор просто поставили на место прежнего М5, разместив его поверх дополнительного топливного бака. Такое решение потребовало от нас слегка изменить конструкцию навесного оборудования, убрав его изпод картера. Я, было, сунулся с проектом компактного МТО, без главного фрикциона, но зато с двумя бортовыми планетарными коробками, но мне просто и незатейливо посоветовали заниматься своим делом. А Барыков в шутку предложил сделку:

– Семен Петрович, меняю две бортовые планетарные коробки на один 1200сильный дизельмотор! Идет? А что ты на меня, товарищ Любимов, так смотришь? Задачи, между прочим, одного порядка. Мы те коробки тоже пока делать не можем, вот и посмотрим, кто из нас быстрее справится.

Мда, похоже, здесь я переборщил. Всетаки трансмиссия танка Т80 не для тридцатых годов. Но, надеюсь, идея не пропадет втуне, хоть до планетарных механизмов поворота доработают – уже хорошо.

Эпизод 8

– Так что скажешь, товарищ Любимов, готов ленинградский рабочий класс к переходу на систему «товар навстречу деньгам»? – спросил Сергей Миронович спустя еще четыре дня, которые он неутомимо таскал меня по всем заводам, где хоть както можно было непротиворечиво «залегендировать» мое присутствие. Впрочем, посетили мы и такие производства, мое отношение к которым было буквально «притянуто за уши».

Завод «Красный треугольник», например. Именно отсюда шли шины на отечественные автозаводы. Ох, и озадачил я химиков вопросами! В первую очередь, меня интересовали, конечно, шины для односкатных колес вездеходов, которые были мне привычны. С протектором «елочкой» и возможностью регулирования давления. А вторым вопросом я просто сразил их наповал. Действительно, резина для карьерного самосвала, грузоподъемностью от 25 тонн и выше, – задача нетривиальная. Резинщики обещали подумать, если задача будет поставлена официально, разумеется, но, кажется, наиболее важные направления для себя уяснили, и я покинул их полностью довольным.

А вот на Ижорском заводе, где, как и Дыренков, собирались бронировать ЗИЛ, меня ожидало полное фиаско. Я сунулся туда, было, с проектом БА, который обрисовал в Москве Лихачеву. Так меня снисходительно похлопали по плечу и посоветовали прикинуть длину сварных швов несущего корпуса с разнесенным бронированием. В сравнении с любым другим. Получилось не очень хорошо – разница на порядок. А учитывая, что варилось все медленно, вручную, то ни о какой массовости речи идти не могло. Впрочем, ижорцы заверили меня, что и обычный бронекорпус они со временем сделают не менее защищенным. Пусть пока толщина танковой брони не превышала 13 миллиметров, а варить могли не толще 9, но работа шла, и годика через два укороченный ЗИЛ6 обещали «догрузить» сварной броней 20–30 миллиметров, полностью выбрав его грузоподъемность. Пока же, посмотрев чертежи бронекорпуса будущего броневика, я в целом остался доволен. Слабым показалось вооружение из 45миллиметровой пушки и двух пулеметов, но, помня 174й завод, я не полез спорить. Все равно неполноприводные броневики – средство сугубо вспомогательное.

Завод «Красный Путиловец» поразил разнообразием своей продукции, от пушек до тракторов. Первые мне, конечно, не показали, рылом не вышел, а вот со вторыми бегло познакомили. «Фордзон», что не могло не радовать, собирались снимать с производства, заменив на более совершенную конструкцию. Судя по некоторым оговоркам, это самое совершенство собирались брать все там же, то есть за бугром. Хитрыми заходами, рисуя воображаемые картины карьерной добычи полезных ископаемых, строительства плотин гидроэлектростанций, вбросив под конец информацию, что 174й завод будет делать дизельный двигатель в районе 250–300 сил, навел местных кулибиных на мысль о мощном промышленном тракторе. Глазки загорелись. Правду сказать, в скором времени должны были вступить в строй Харьковский и Сталинградский заводы, «путиловцы» при таком раскладе становились «одними из», а отнюдь не производителями уникальной продукции всесоюзного масштаба. «Заводской патриотизм» просто обязывал выдать чтото такое, что другим не по плечу. Промышленные тракторы становились для завода, у которого в помине не было конвейера, палочкойвыручалочкой. Их не требовалось так много, как сельскохозяйственных. Мне же было до жути интересно, где они будут искать подходящий прототип, видно ребятам придется приложить свои головы и руки и выкручиваться самостоятельно.

Правда, пришлось потом поспорить с Кировым по поводу моих пожеланий. Вот уж не ожидал, что он, в стиле Тухачевского, поставит танки на первое место. Все, конечно, было не настолько запущено, но мысль, что постройке танков ничего мешать не должно и все необходимые ресурсы, включая моторы, будут направлены именно туда, прозвучала однозначно. Несмотря на все мои убеждения, что победа, в любом случае, будет достигнута тем оружием, которое будет изготовлено в ходе войны. А значит, важнее иметь не многочисленное танковое поголовье, а промышленность, способную дать его в нужное время. А для этого нужны трактора.

Авиазавод № 23 не произвел на меня вообще никакого впечатления, он неспешно выпускал У2 и амфибии Ш2, что, впрочем, объяснялось не ограниченностью возможностей или какимито производственными сложностями, а наличием моторов. Вернее отсутствием этого самого наличия. Хотя мы и направляли на московский 22й завод комплекты поршневых, но отнюдь не сотнями в месяц, а по пятьшесть десятков, большего от нас и не требовали. Видимо, автомобилестроение, на данном этапе, было важнее учебной авиации.

Балтийский завод № 189 преподнес мне неожиданный и, не скрою, приятный сюрприз. Вначале все шло как обычно, мы осматривали цеха, но к самим стапелям, где сейчас строились подводные лодки, меня не допустили. Как двигателиста просто проинформировали, что для них требуется двигатель не менее 600 сил, которого у меня пока еще не было. Работайте, мол. А вот в крытом эллинге, где строился насквозь несекретный рыболовный сейнер, я встретил старых знакомцев из бывшего КБ2. Разговорившись, я выяснил, что из затеи с теплопаровозом ничего путного не вышло, очень уж он был сложен. Но, что плохо для паровоза с кулисой, то не имеет никакого значения для парохода с коленвалом. Вот этот сейнер и был первым опытным теплопароходом, где скрестили машину тройного расширения и дизель. Выигрыш обещал быть неплохим, в плане экономии топлива, скорость также должна была подрасти по сравнению с первоначальным проектом с 9 до 11 узлов. Осталось только порадоваться находчивости товарищей, нашедших свою «экологическую нишу» на пользу и себе и рабочему государству. По внешнему их виду уже никак нельзя было сказать, что это вовсе не товарищи, а граждане, да и конвоя поблизости заметно не было.

Самым же интересным для меня было посещение завода «Двигатель». Мое появление там никак нельзя было объяснить производственной необходимостью, поэтому пришлось выступить в роли зачинателя женских бригад, работой которых местные товарищи и должны были похвастаться. И здесь уж, хочешь не хочешь, но торпедное производство мне продемонстрировали. На фоне оптимистичных докладов начальника завода о выполнении плана весьма кисло выглядел военпред. Причина оказалась проста и незатейлива, мореман, воевавший на эсминцах еще в империалистическую, торпедами был недоволен и ругал на чем свет стоит ОСТЕХБЮРО, которое, по его мнению, занимается непонятно чем, вместо того чтобы увеличить дальность хода торпед. Действительно 5327, хоть и избавилась от производственных недостатков, таких, как плохая герметичность и неудовлетворительная работа автомата глубины, попрежнему позволяла применять ее только с подлодок. Для катеров и эсминцев подойти на дистанцию выстрела означало практически самоубийство. Слово за слово, я незаметно для себя поведал все, что знал из прошлой жизни о японских кислородных торпедах с их «воздушным пускачом» и, не останавливаясь на достигнутом, посоветовал применять вместо машин центростремительные турбины, как наиболее компактные по длине. «Прицепом» к ним пошли кольцевые насадки на многолопастные винты. Отвечая на вопрос: «Зачем все это, если отработанные машины есть?», я сразил моремана наповал откровением об акустических головках самонаведения, которым гремящие машины с редукторами будут мешать. Принцип действия тоже обрисовал, как классический, так и наведения по кильватерному следу. Едва я только замолк, задумавшись о том, что бесполезной информации не бывает и что не нужно было в прошлой жизни, оказалось востребованным в этой, моряк сорвался с места и скрылся из виду со скоростью торпедного катера, видимо побежал к телефону накручивать хвосты спецам из ОСТЕХБЮРО. Директор же завода прямо спал с лица, его мысли прямо читались как в открытой книге. Его можно понять – размеренная планомерная штамповка знакомых изделий под угрозой, грядут времена освоения новых конструкций. С неизбежными срывами, провалами, нервотрепкой.

– …Так что скажешь, товарищ Любимов? – повторил Киров свой вопрос, вырывая меня в реальность из воспоминаний о сумасшедшей неделе.

– А что сказать? Все уже без меня решено, – я принял смиренный вид покорившегося судьбе человека. – Но, думается мне, нельзя это делать сразу. Именно для того, чтобы постепенно внедряя новое, выявлять все шероховатости и своевременно их исправлять. Темпы развития, как следует из газет, у нас самые высокие в мире, поэтому никакой штурмовщины и спешки допускать нельзя, нет причин. Промышленность – это вам не отсталое сельское хозяйство, которое на ноги можно было только коллективизацией поставить. Пусть рабочие коллективы сами решают, как им жить. А чтобы была наглядность, направим вам в командировку для освоения 130го группу моих инженеров и рабочих из моторного. ЗИЛовцы, на них насмотревшись, уже всеми конечностями за новую систему проголосовать готовы, а как постановление выйдет, так их уже ничто не удержит. Будем надеяться, что и в Ленинграде также все обернется. Никакого принуждения, никакой агитации, только положительный пример и все. Наверное, допустимо даже придерживать, разрешая вводить новую систему самым достойным. Вот увидите – жалобами на косность завалят. Запретный плод сладок. Так, лет за пятьдесять все и перестроим. Вот такой мой вам совет.

– Нет, товарищ Любимов, всетаки ты не большевик, – досадливо ответил Киров. – Где решительность твоя? В нашем, большевистском духе – ставить вопрос ребром и давать ответ окончательно и бесповоротно! А главное – своевременно! Не растягивать резину на десятилетия…

– Ох, Сергей Миронович, как бы вы с бесповоротной решимостью дров не наломали, – уже подходя к машине, которая должна была отвезти меня на вокзал, заметил я. – Хорошее дело похерите.

– Не беспокойся, если где и ошибемся – исправим. Также решительно.

Киров, улыбнулся и протянул руку. Ох уж эта его манера, говорить с серьезным видом, так, что не понять, шутит он или нет. Хороший ты человек, Мироныч, горячий через меру только, жаль будет, если тебя убьют.

Эпизод 9

– Петрович, ну расскажи про Ленинград! Что вы там решилито? – явившись домой к завтраку, я попал на форменный допрос, который мне учинили комсомольцы, у которых выдался выходной. Жена пока помалкивала, ее очередь, чувствую, придет, когда останемся наедине.

– Товарищ Милов, вам понятие «государственная тайна» знакомо?

Петя растерянно кивнул в ответ.

– Вот и не спрашивай.

– Расскажи хоть как долетели, что видели, раз остальное не доверяешь, – обиделся комсомолец.

– Да что рассказыватьто? Полетели, поплутали, прилетели, сели, все.

– А правда, что самолет самодельный был? – ляпнула Маша. Вот мне еще не хватало, чтобы жена волновалась!

– Нет, не правда. Его на заводе строили. Просто он мимо плана шел, в свободное от работы время и на средства ОСОАВИАХИМА.

– Ой, а может, нам чтонибудь такое построить? Что скажешь, Петь? – Машказаводила толкнула Петра локтем в бок и выразительно посмотрела.

– Петрович, действительно, чем мы хуже? Я как в газете про полет прочитал…

– Тааак! Сговорились, значит? И что же вы строить хотите, если не секрет?

– Да мы сами еще не знаем. И так прикидывали, и сяк. Хотим мотоцикл или машину какую легковую, но мотора нет. Вот если бы ты нам мотор сделал…

– Ну уж нет! У меня дел невпроворот, 130й в серию запустить, «двойной» проектировать, да еще задумки есть важные, но в стороне. Так что, здесь на меня не рассчитывайте.

– Петрович, ну помоги, пожалуйста! Маха уже всю плешь проела, да еще говорит, чтобы я к ней не подходил, пока какойнибудь аппарат строить не начнем!

– Да я вообще за другого замуж выйду! Выберу поголовастее!

Я откровенно заржал. Ситуация прям как в сказке про летучий корабль, кто первый построит, тот на царевне женится. Летучий корабль… Я хлопнул себя по лбу и выскочил изза стола за бумагой и карандашом. Вернувшись к комсомольцам, великодушно согласился.

– Ладно, помогу вашему горю. Но уговор! С меня только два «сотых» мотора, остальное все сами! Конструировать, строить и тому подобное.

– Хорошо, народ в АМИЗИЛ и на заводе организуем, без тебя обойдемся. Ты дело говори! – глаза у молодежи загорелись и стало сразу както радостно на душе.

– Будете строить летучий корабль или коверсамолет, кому как нравится…

– Издеваешься?!

– Маша, дорогуша, не перебивай старших. Все серьезно… – дальше я, с рисунками и пояснениями, поделился идеей катера на воздушной подушке. Насколько я помнил, такая техника появилась только во второй половине века и комсомольский сказочный аппарат обещал быть уникальным. Схема его была для меня традиционной, один мотор работает на центробежный нагнетатель подушки, второй – на пропеллер в кольцевом туннеле. Торможение и задний ход обеспечиваются перекрытием этого самого туннеля жалюзи, которыми одновременно осуществляется управление по курсу.

– И что, летать будет? – с сомнением протянул Петр.

– Летать не обещаю, но ползать должно. По любой ровной поверхности. Вода, болото, улавливаешь?

– Вездеход?

– Это уж, знаете, от вас зависит. Может, и посмешище получится, но других идей все равно нет. С чемто сложным, где куча агрегатов вроде сцепления и коробки скоростей, вы не справитесь. А эта штука проста как палка, к тому же ее «вырастить» можно, моторов прибавив или их мощности. Но начинать нужно с малого. Показать, что идея стоящая и работающая. Вот и займитесь.

Едва я только закончил излагать, парочка, переглянувшись, поднялась изза стола и поспешила к выходу. Чувствую, в комсомольской ячейке сегодня дебатов будет выше крыши, но сами напросились.

– Ловко ты их выпроводил… – Полина передвинулась по лавке ближе ко мне и, уже не стесняясь посторонних, прильнула к плечу.

– Да я, в общемто, не старался. Кто ж знал, что они убегут? Надеюсь, Маша с Петром тебе не в тягость?

– Что ты! С ними хоть весело, а то все одна да одна. Сегодня дома побудешь, у тебя ведь выходной? – Поля взглянула на меня с надеждой.

– Конечно, солнце мое! Еще как побуду! Мы с тобой и за обновками сходим, а то дядя в гости приглашал. Надо тебе платье подходящее купить, да и мне тоже приодеться не мешает…

Дребезжащий звонок заставил меня подскочить, а Петямладший, сосредоточенно несший ложку ко рту, глядя на отца, закатился звонким смехом.

– Блин, что это?!

– А, забыла сказать. Нам, пока тебя не было, телефон поставили… – Полина поднялась и вышла в сени, и продолжила уже оттуда: – Это тебя.

Я оценил взглядом вычурный, явно бывший в употреблении антикварный аппарат, сделавший бы честь любому фильму о революции, и взял трубку.

– Слушаю, Любимов.

– Меркулов на проводе. Доброе утро, товарищ Любимов. Почему не отметились, что прибыли?

– Так выходной у меня…

– Впредь всегда при любых перемещениях за пределы Москвы ставьте в известность отдел охраны ЗИЛ. Вы являетесь важным секретоносителем и не должны быть столь легкомысленны.

– Так вы хоть предупреждайте заранее о своих порядках… – опешил я.

– Вижу, вы не прониклись, поэтому с завтрашнего дня к вам будет прикреплен сотрудник охраны, в обязанности которого и будет входить контроль за соблюдением вами режима секретности. С утра вам следует прибыть в ГУ БД к товарищу Берии с отчетом по ленинградской командировке, там и познакомитесь с прикрепленными.

– Хорошо…

– Всего доброго, товарищ Любимов.

Ничего себе наезд! Чтото я не видел, чтобы к комунибудь из инженеров приставляли охрану, чем бы тот ни занимался. Значит, это чтоб я не сбежал? Подозревают в чемто? Пожалуй, с «трансфакатором» на время придется распрощаться, да и все остальное нелегальное, вроде вальтера с наганом и фашистского кинжала из дома следует убрать, мало ли обыск.

– Чтото случилось? – Полина подошла и заглянула мне в глаза.

– Нет, нормально все пока, – я решил не волновать жену, ведь пока еще ничего не случилось. – Пойдем за покупками прошвырнемся. Нам обязательно надо побывать у дядюшки в гостях, и я хочу, чтобы ты была там самая красивая!

Целый день мы мотались по городу, ища подходящую нам ткань. Это вам не XXI век и даже не середина XX, готовой одежды днем с огнем не сыщешь. Новой, разумеется ношенной, на барахолках было полно, но от такого варианта я категорически отказался. В итоге пришлось купить даже нитки, а работу заказать знакомой Полине портнихе, счастливой обладательнице швейной машинки. Доплатить пришлось и за срочность. В итоге, гдето через неделю мы должны были стать счастливыми обладателями вечернего платья, мужского костюма, нескольких штанишек и курточек для Петимладшего. Пожалуй, этот день вымотал меня не меньше, а пожалуй и больше, чем любой рабочий. Особенно снятие мерок. Но жена была на седьмом небе от счастья, а это для меня на текущий момент – главное.

Эпизод 10

– Проходите, товарищ Любимов, садитесь, – кроме Берии в кабинете уже присутствовал Меркулов. – Как съездили?

Я, стараясь быть кратким, рассказал о командировке и ее итогах. Особое внимание обратил на необходимость отправки специалистов на 174й завод для быстрейшего освоения 130го в серии. Лаврентий Павлович отнесся к этой необходимости с пониманием и обещал отдать соответствующее распоряжение, которое не могло понравиться Лихачеву, лишавшемуся на время части подготовленных кадров, что ставило под угрозу выполнение плана.

– А теперь, товарищ Любимов, прошу вас встать, – Берия и сам поднялся и, придав голосу официальную торжественность, стал читать: – От лица коллектива завода ЗИЛ и Главного управления быстроходных дизелей, товарищу Любимову Семену Петровичу, за выдающиеся достижения в области проектирования и освоения новой техники, имеющей большое хозяйственное значение, а также за выполнение специальных задач, вручается почетная грамота и памятный подарок.

Начальник ГУ передал мне бумагу и, достав изза стола сверток, развернул его. Ёмое! Это ж мой меч! Металлические ножны с какойто надписью, но рукоятьто я не узнать не мог! Надеюсь, никому не пришла в голову мысль испохабить клинок, накарябав там какойнибудь лозунг. Я с трепетом принял оружие в руки и, выдвинув его из ножен, убедился, что все в порядке. От сердца отлегло.

– Можете владеть на полностью законных основаниях, – сухо, со ставшим сильно заметным акцентом проговорил Берия. – Довольны?

– Еще как!

– А скажите, товарищ Любимов, – вступил в разговор Меркулов. – Вас не задевает, что другие за схожие заслуги получили орден Трудового Красного Знамени? Не только вашего завода, но и ГПЗ1, ГАЗ2, «Серпа и Молота», «Электростали». Награждение совсем недавно прошло.

– Нет, ребята, я не гордый, не заглядывая вдаль, я скажу: «Зачем мне орден? Я согласен на медаль!» – весело продекламировал я Твардовского. – А за товарищей рад, конечно.

– Хорошо, сформулирую подругому, – не поддержал шутливого тона Меркулов. – Вас не интересует вопрос, почему так произошло?

– Совершенно.

– Хватит!!! Вы прекрасно понимаете, что нам от вас нужно! Мы с вами здесь беседуем только потому, что явного вредительства и участия в контрреволюционных организациях за вами пока не замечено! Пока!

– Товарищ Меркулов несколько перегибает палку, не обижайтесь, – мягко вмешался Берия. – Конечно, вы приносите немалую пользу СССР. Я бы даже сказал, вы самый эффективный конструктор. Абсолютное большинство смотрит на заграничные разработки и пытается их воспроизвести, для чего просят закупок лицензий и оборудования, а вы даже ни разу не поинтересовались, как идут дела за рубежом, с успехом обходясь большей частью тем, что имеется в наличии. Но, чтобы мы могли вам полностью доверять, должен быть прояснен вопрос вашего происхождения. Обещаю вам, что вопрос будет рассматриваться с учетом ваших заслуг. Бояться не надо, вон, товарищ Меркулов у нас из дворян, что не мешает ему быть настоящим коммунистом и чекистом.

– И советую вам не пытаться повторять нам сказочки об отшельниках, – строго добавил Всеволод. – Мы провели расследование в Вологде и восстановили картину ваших похождений. Вас опознали в цирюльне, а потом, по откорректированному портрету, вас узнал священник. Он очень хорошо запомнил человека с мечом, ведь тот правильно предсказал ему рождение внука. А на базаре вы продали четыре ножа. Вот этих.

Меркулов, один за другим, выложил из портфеля на стол немецкие штыки. Я весь похолодел.

– Любопытные вещицы, правда? Откуда они у вас? – Берия взял один из ножей в руки и стал его рассматривать. – О, да это оказывается штык! И символика на нем оригинальная. Как вы сказали? Знак качества? И где же такие знаки ставят? Явно не в СССР! Что молчите?

Я не просто молчал, я думал, прикидывая варианты. Рассказать? Но, насколько я успел познакомиться с товарищами, они зациклены на идеологическом противостоянии, остальные вопросы для них третьестепенные. Дизели – фигня по сравнению с мировой революцией! Запрут, как пить дать, и будут трясти на предмет причин, почему коммунизм не построили и кто в этом виноват. А вот здесьто я полный ноль! Я вообще в местных политических раскладах пока слабо разбираюсь. Прогнозирую кровавую межкоммунистическую резню, как только я открою рот. А попадут под нее, по традиции, большей частью непричастные и невиновные. Лес рубят – щепки летят. С другой стороны – прилично объяснить, откуда штыки, я не смогу. Остается только тупо молчать, уповая на то, что кроме продажи ножей у них на меня ничего нет. Провокация?

– Во многих знаниях – многие печали. Я не буду обсуждать вопрос моего происхождения. Меня он совершенно не беспокоит. В другой раз, когда будет раздача бижутерии, можете ее себе в задницу засунуть. Не претендую. Если за мной не числится никаких грехов, кроме неизвестного прошлого, предлагаю вернуться к обсуждению действительно важных рабочих вопросов.

Ради того, чтобы это увидеть, стоило рискнуть! Лица моих собеседников в короткий промежуток времени показали такой калейдоскоп эмоций, что я чуть было не заржал в голос. И где же ваша холодная голова, чекисты? Горячее сердце в наличии, вижу.

– Да, как ты смеешь! – Берия молодец, не сплоховал и не ляпнул ничего сгоряча, а вот Меркулов не выдержал.

– Вам, товарищи, известна история, как вы вдруг оказались в Москве на нынешних должностях? Вижу, известна. Не знаю, в чем вы меня там подозреваете, но если я враг, то вы мои подельники или, минимум, пособники. А если я не враг, то вы сами вредители и саботажники, мечтающие оставить СССР без собственных моторов. То есть, копая под меня, вы рубите сук, на котором сидите. В любом случае. Так что давайте работать дружно.

– Вы пытаетесь нас завербовать?! – изумление Берии было настолько искренне, что то, что он произнес потом, казалось, говорил совершенно другой человек, абсолютно хладнокровный. – Не выйдет.

– Есть еще третий вариант. Я просто увольняюсь, а в заявлении честно и откровенно излагаю истинные причины. Не сработались мы с вами, товарищи. В отношении меня, может, и предпримут расследование, которое ничего не даст, как ваше не дало. А вот вам придется отвечать за развал работы по дизелям. По всей строгости. Просто потому, что в СССР толковых конструкторов – раз, два и обчелся. А бестолковых чекистов и администраторов – пруд пруди.

– Ах, ты, ссу… – Меркулов попытался вскочить на ноги, но тяжелая столешница ударила его в живот, опрокинув навзничь. Меч вылетел из ножен и развернул меня, описав быструю дугу и упершись острием в стекло, чуть вдавив пенсне в глазницу. Во всем чернобелом мире остался только огромный зрачок, смотрящий на меня из дальней дали, с самого острия моего клинка.

– Застынь… – слова дались с трудом, челюсти свело и язык во рту еле ворочался. – Будешь мне мешать – сокрушу!

Взгляд скользнул ближе, на лезвие, запутался в волнистых узорах, напоминающих далекое серосвинцовое море, ища и не находя выход из причудливого лабиринта. Сокрушу!!! Нос ладьи высоко подбросило на волне, и вражеская посудина скрылась внизу, будто нырнув в черную воду. Ноги упруго толкнули тело вверх и подо мной промелькнули шлемы выстроившихся вдоль борта свенов, так и не успевших вздеть копья повыше, чтобы поймать на них отчаянного удальца. Не ждали?! Мудрено ждать такого прыжка, но раз сам Царь Морской в помощь, грех не испытать удачу. Ноги толкнулись в противоположный борт шнеки, резко качнув ее не в такт морю, заставив оборачивающихся врагов промедлить, сохраняя равновесие. А каленое железо уже летело с разворота к их лицам, вспахав кровавую борозду по шеям и головам не успевших защититься. Море, упруго ударив снизу, пронесло свою необъятную мощь сквозь все тело в шуйцу и, через щит, ударило в свена, крайнего на носу, вынеся его за борт и приняв в свои ледяные объятия. Рывком развернувшись к опомнившимся врагам справа, схватился с ними, отражая бешеный натиск, отбивая, и пропуская мимо себя удары мечей и секир, но поздно. Поздно!!! С треском корабли столкнулись носами и за мою спину, через борт, с криками сыпанула судовая рать, подпираемая в спину тугим ветром начинающейся бури, обрушила на татей всю ярость и силу русской стали и русской крови. Сокрушу!!!

– Тебе не выйти отсюда! В приемной мои люди! – Берия отстранился и, подойдя к столу, пока я переваривал увиденное, налил воды из графина. – На выпей, остынь.

Я последовал этому мудрому совету и, не ограничивая себя, тут же опорожнил второй стакан. Меркулов, между тем, поднялся на ноги, смотрел откровенно зло, но ничего не предпринимал, ожидая решения начальника. Ёмое! Что со мной происходит?! С ума схожу? Ради чего было так обострять?

– Работать будем попрежнему. Но нам нужны гарантии, поэтому вас, под видом охраны, будут постоянно сопровождать мои люди. – Берия воспользовался тем, что я был отвлечен на самокопания, и сейчас жестко диктовал свои условия. – И еще. Вы, товарищ Любимов, явно перетрудились. Вам нужен отдых. Поэтому мы предоставляем вам отпуск и путевку в санаторий. Отдохнете и подлечитесь.

– Какой отпуск? Работы полно! – я очнулся. – И, если уж приставляете ко мне конвой, то и за мной оружие закрепите.

– Это еще зачем?

– Мне тоже нужны гарантии, что со мной несчастных случаев не произойдет. Вдруг вам в голову мысль придет решить все радикально и разрубить гордиев узел, придушив меня потихому.

– Ну знаешь, товарищ Любимов! Ты за кого нас принимаешь? Нам бы очень не хотелось терять ценного специалиста изза его собственной глупости, охрана как раз убережет от вредных мыслей, заодно и безопасность обеспечит.

– Какое совпадение! Мне тоже не хотелось бы себя терять! Тем более изза того, что комуто показалось, что у меня мысли неправильные. Так что оружие обязательно. Еще, я должен быть уверен, что прикрепленные достаточно сведущи в деле сбережения моего тела, поэтому организуйте совместные регулярные занятия в спортзале и тире. Вот так, думаю, будет честно. Ночью, кстати, тоже «сопровождать» будете?

– Круглосуточно.

– У меня дома лишним людям ночевать негде!

– Этот вопрос мы решим, не беспокойтесь.

– Вы бы еще кадровый вопрос решили.

– Это какой?

– У меня в КБ людей не хватает! Коллектив надо делить, выделяя группы на сопровождение серий на ЗИЛе и в Ленинграде, чтобы остальные могли полностью на новых разработках сосредоточиться. На главном направлении людей остается всего ничего! Прошу разрешения привлечь студентов последних курсов еще до окончания вузов, хоть на неполный день.

– Такой шаг обострит ситуацию с секретностью. Это в компетенции товарища Меркулова.

– Было бы крайне нежелательно расширять штат КБ, – Меркулов говорил подчеркнуто деловым тоном. – Мы с трудом уже сейчас справляемся, отслеживая контакты. Хорошо еще, что треть КБ – спецконтингент, иначе было бы туго.

– Да какая там секретность?! ЗИЛ за год почти двенадцать тысяч грузовиков выпустил, они по всей стране разошлись! Наш главный секрет в том, что никаких секретов нет.

– Вот! Но наши враги об этом не знают, поэтому мы регулярно и отлавливаем излишне любопытных, – тема была чекисту приятна, это было заметно даже через налет злости.

– Новые разработки важнее выловленных шпионов! Тоже мне приманку устроили!

– Вы не горячитесь, товарищ Любимов, вам вредно, – сделал мне замечание начальник ГУ. – Раньшето вы справлялись.

– Я же говорю, серию надо сопровождать, да еще сразу на двух заводах. Потом, в плане у нас был только 1304й Хобразный мотор. Теперь же добавилась доработка 1302го под «ленинградский» стандарт. И в полный рост встал вопрос совершенствования ТНВД. Я поспорил с ленинградцами насчет мотора в тысячу сил. И я могу его дать, даже еще мощнее, если соединю последовательно два 1304х Хобразника. Но восемь цилиндров! Мы, максимум, уже можем делать четырехплунжерные ТНВД, пусть они пока уникальные, значит, надо изменить их так, чтобы плунжеры делали два, а лучше четыре рабочих хода за оборот вала, вместо одного. Схема вчерне ясна, но заниматься ею просто некому. А могли бы через год такой мотор иметь. Кроме того, ТНВД такой конструкции позволяет отказаться от сортировки парных деталей при производстве насосов для двухцилиндровых дизелей. Потому что для стовторого нужен только один плунжер, последовательно обслуживающий цилиндры. Выпуск ТНВД для оппозитов по плунжерам можем увеличить в два раза, а с учетом вовлечения в производство ранее негодных деталей, – в три. Три темы вместо одной! А хотелось бы еще по нескольким направлениям работать.

– Я, пожалуй, частично поддержу товарища Любимова, – Берия, пристально смотревший до того только на меня, повернулся к Меркулову. – Всеволод, обеспечь со своей стороны по возможности. Приказ по ГУ на днях будет. А чтобы чрезмерно не раздувать штат, передайте доработку 1302го в Ленинград, организуем там не отдел, а филиал вашего КБ с привлечением местных специалистов 174го завода. А за оперативным обменом информацией по работам товарищ Меркулов проследит. Надеюсь, вы не «против»?

– Почему я должен быть «против»? Я только «за»! При условии, что будет исключено параллельное решение задач и мы не будем наступать на одни и те же грабли в Москве и Ленинграде по отдельности.

– Что вы там, кстати, про другие направления говорили?

– Это побочное, но непосредственно связанное с нами. Товарищ Берия, ЗИЛ вывели из подчинения автопрома в наше ГУ. Я хотел бы, чтобы инициатива исходила от вас, меня заводское КБ и начальник завода не принимают всерьез.

– Что случилось?

– Нужны полноприводные грузовики! Все эти игры с «Кегрессом» бесполезны! Мы просто теряем время!

– Вас удивит, но я консультировался по этому вопросу. На ЗИЛ5 и ЗИЛ«Кегресс» нужно два карданных шарнира. На ЗИЛ6 – уже четыре. А на двухосный полноприводный ЗИЛ их нужно восемь! Вы предлагаете снизить выпуск машин в четыре раза?

– Да что ж такое! Куда ни сунешься – ничего не хватает! Нищета надоела! Но хоть опытные разработки начать можно? Хоть для броневиков полноприводные шасси? Сравнительные испытания, думаю, сомнений не оставят, какие машины нужны. Придет время, нарастим выпуск шарниров, а к серии уже все готово.

– Хорошо, подумаю.

– И еще. ГАЗ делает легковые автомобили. А ЗИЛ? Посмотрел я, на чем наши руководители передвигаются. Без слез не взглянешь. Нужно делать высококлассный лимузин! Бронированный лимузин. Это, прежде всего, престиж страны! Советские и партийные органы власти, посольства, торгпредства должны быть обеспечены отечественными машинами, а не импортным зоопарком. Так мы продемонстрируем свою техническую мощь нагляднее всяких танков. Тем более что танки у нас – говно.

– И над этим подумаем. А как же моторы еще большей размерности, которые вы хотели делать? Они ведь у вас в плане на второе полугодие! Это ваша прямая задача!

– Мы фактически уже исподволь начали по ним работу. Компрессор 1304, например, пойдет на 1602. Но требуются дополнительные исследования по прочности, а возможно, и новые материалы. Шутка ли, снять с одного цилиндра свыше 250 сил! Поэтому проблема 160й серии напрямую зависит от смежников. Как только ЦНИИМаш, ВИАМ, МИСиС решат поставленные перед ними задачи, так приступим к детальной проработке проекта.

– Плохо, товарищ Любимов! Вы самому товарищу Сталину обещали дизели в несколько тысяч лошадиных сил, а теперь ссылаетесь на смежников. Это не к лицу кандидату в ВКП(б), не говоря об остальных ваших художествах!

– Я от своих слов не отказываюсь, но на все нужно время. Бессмысленно чтото делать наобум. Шанс на то, что все получится без дополнительных исследований, очень мал. Их придется проводить все равно и лучше сделать это сразу, не тратя время, силы и ресурсы на бесполезную работу, которую придется переделывать.

– Ладно, – скрепя сердце ответил Берия, – перенесем на вторую пятилетку. А насчет отпуска подумайте. Будете долго думать – отправим принудительно. Все, идите, в приемной вас ждут прикрепленные, сами познакомитесь.

Захар, Иван и Федор, фамилии которых я даже и не пытался запомнить, оказались весьма молодыми людьми богатырской наружности, особенно последний, смотревший на меня с высоты своего двухметрового роста сверху вниз. Приятным бонусом к ним был легковой «Форд» отечественной сборки, закрепленный, правда, именно за моими «телохранителями», а не за мной. Но, в любом случае, теперь я всегда был «на колесах».

Мужики крепко взяли меня в оборот и ни о каком КБ в тот день речь не шла, поехали сразу ко мне домой, налаживать службу. Так как у меня действительно ночевать было негде, кроме холодных сеней, бойцы сразу же организовали тулуп и буржуйку, а в следующие два дня бригада плотников утеплила помещение, истратив изрядно дефицитных досок и пакли. Устроились, в общем со смыслом и удобствами.

Отношения, поначалу бывшие весьма холодными, быстро наладились в ходе совместных зарядоктренировок. Да еще, теперь, каждый свой выходной я начинал рано утром в чекистском гимнастическом зале «Динамо», после чего следовал тир. И я, и мужики занимались с огромным энтузиазмом и удовольствием, к тому же, мне было, что им показать и в плане рукопашки и в плане стрельбы. Только все стало налаживаться, как эту группу у меня забрали и приставили новых, Олега, Игоря и Диму, которые тоже продержались всего две недели, им на смену пришли Серега, Слава и Коля, оставшиеся со мной надолго. Причину такой кадровой политики я не понимал, тем более что с бывшими «моими» продолжал встречаться на занятиях, куда они приходили, специально подгадывая время, чтобы составить мне компанию.

Эпизод 11

– А, Семен, проходи, дорогой! – в гости к Исидору Любимову удалось вырваться только в конце февраля, подгадав специально под 23е число. Прохожу. Мда, сталинские наркомы живут… кучеряво. Это стало понятно по одной лишь прихожей, сравнимой по размерам с моей избушкой. Очень скоро стало наглядно видно, к наркому какой именно промышленности мы пожаловали. Всевозможных тряпок было море, от шикарной женской одежды до тяжелых портьер и натуральных матерчатых обоев. Не подвел и накрытый в огромной зале стол, напомнивший, что пищевая промышленность сейчас относится именно к легкой. А ведь товарищ в народных комиссарахто всего ничего, двух месяцев не будет.

Но сразило меня не это великолепие, а то, что у Исидора Евстигнеевича была натуральная прислуга. Очень уж это не вязалось с моими наивными стереотипами, и чувствовал я себя очень скованно. Выпитая в изобилии водка ничуть не помогла, а контакты както налаживать надо было, ведь я именно за этим сюда пришел. Разговор откровенно не клеился, я избегал копаний в родословной, а Исидор Евстигнеевич почемуто напирал на свою партийную деятельность, подробно освещая ее чуть ли не с начала века. К счастью, жена наркома, проявив повышенное внимание к моему сыну, который никак не хотел сидеть спокойно за столом, заявила, что детям скучно, и отпустила их играть, а Полину утащила к себе, похвастаться тряпками и обсудить последние писки моды. Полю было откровенно жаль, но я вздохнул с облегчением, так как хозяин предложил переместиться в кабинет и продегустировать настоящий французский коньяк, который он привез из Германии. Там нашему разговору уже никто не должен был помешать.

– А знаешь, Семен, мы с товарищем Фрунзе советскую власть в России первыми установили. Еще в августе семнадцатого, когда меня городским головой ИвановоВознесенска выбрали. По всей стране еще буржуи заправляли, а у нас уже исполком был! – нарком вновь оседлал своего любимого конька. – А еще раньше, мы в Минском совете с Михаилом работали, на фронт с агитацией выезжали, ему это особенно хорошо удавалось, принимали за золотопогонника. И ведь удалось нам наступление тогда сорвать!

Исидор Евстигнеевич был невероятно горд собой, а я невольно сморщился, замаскировав это под поедание эксклюзивного в данной обстановке лимона. Мне живо вспомнился январь 1995 года и мерзкий, дребезжащий голос сексуального меньшевика, призывающий нас сдаваться, «спасать генофонд», наплевав на страну и тех беззащитных, кто был за нашими спинами. Тоже в чинах тот подонок был, избранник, блин…

– Ты, Исидор Евстигнеевич, лучше про деда расскажи, про революцию и гражданскую все и так знают, – я поспешил сменить неприятную для меня тему.

– А что дед? Дед крестьянином был. В деревне Старищево, Кологривского уезда. – Нарком ответил както казенно, будто анкету читал. Я вцепился в эту тему и стал задавать уточняющие вопросы, получая от напрягшегося партийца все такие же сухие ответы. Исидор Любимов, наоборот, старался перескочить обратно на свою биографию, но я все время возвращал разговор в прежнее русло. Изза этого наше общение получилось сумбурным, но перескакивая с пятого на десятое, я все же смог сделать интересные выводы. Вопервых, дядя избегает вспоминать свою собственную родословную, но вытянуть из него то, что его отец, мой «псевдодед» шить умел и маленького Исидора научил, мне удалось. Больно уж сказочно было то, что мальчишка мог самостоятельно изготавливать одежду на продажу. Это обстоятельство не оставляло и камня на камне от версии крестьянского происхождения. Любимовское учительство тоже было нехарактерно для биографий земледельцев. Вовторых, вся «хозяйственноуправленческая» карьера наркома прошла под девизом «отнять и поделить». Революционные советы, должность зампотыла, то бишь чуснабарма у Фрунзе, НЭПовская потребкооперация, все это не оставляло никаких шансов на созидательную деятельность. А скорее всего, Исидор к ней совсем не стремился, идя по более удобной и, что немаловажно, хлебной стезе. Оценив свои выкладки, я живо вспомнил комедию «ШирлиМырли». Получается, что я фактически Изя Шниперсон?

Вот жук! Да он совершенно точно знает, что я ему никакой не племянник, но зачемто поддерживает эту версию. Какая ему выгода? Рассчитывает свою собственную легенду укрепить? Она и так была весьма устойчива, просто потому, что его прошлым никто не интересовался. Значит, причина в видах на будущее. И здесь вариантов всего два. Либо он «наш человек» и действительно планирует строить легкую промышленность, но не имеет достаточных навыков и ему нужен неофициальный помощник с какимникаким опытом. Либо он «не наш» и рассчитывает чтото с меня поиметь. Хотя бы укрепить свое положение «династическим» способом. А вот это мы сейчас и попытаемся выяснить.

– Что это мы, дорогой дядя, все о прошлом да о прошлом, давай лучше о светлом будущем, – имитируя благодушие и среднюю степень опьянения, предложил я, – очень уж хочется узнать, как будет с одежкой при коммунизме в отдельно взятой стране. А то, не поверите, неделя уходит, чтобы платье или костюм купить, не говоря о деньгах. Ведь все по отдельности, да еще и это поискать надо.

– А ты ко мне обращайся, враз организуем, – нарком не без удовольствия демонстрировал свои возможности, а потом добавил: – Ведь родня на то и существует, чтобы помогать друг дружке, вместе житейские невзгоды преодолевать.

– Непременно. Но я не о том. Както неудобно племяннику наркома по улице пройти в дорогом костюме, когда все вокруг в домотканине. Не находишь?

– А ты не ходи. Ты на машине езди, – это что, он шутит так? Или я имею дело с классическим номенклатурщиком, напрочь оторвавшимся от «земли»? Не зная, что ему ответить, я просто сидел и смотрел на псевдородственника тяжелым взглядом, и он не выдержал:

– Ну что ты жилы из меня тянешь? Царизм, война, разруха, ничего же толком не осталось, все заново строить надо! Так и того не сделать сразу! Вон, с хлопком как быть? Тряпок не хватает, а его на порох забирают. Второго Туркестана у нас нет. С мясом так же, деньги выделим, мясокомбинаты построим, а что на них перерабатывать? И так за что не возьмись. Как наркомат образовали, сразу стал ресурсы подбивать, а там слезы одни. Баб надо чемто занять им подходящим, хоть и старается твоя подруга им дело по плечу подбирать в машиностроении, но там легкой работы мало. Трудов непочатый край и быстро все не сделать, сколько золота ни заплати буржуям за станки. Потому как сперва сельское хозяйство поднять надо, чтобы легкой промышленности было что перерабатывать.

– Раз решать задачу «в лоб» долго, значит, другие пути искать надо. В обход. Разве целлюлоза только в хлопке есть? Нет, просто там она в готовом виде. Вот и выделить часть средств на поиск технологий получения целлюлозы из других источников, древесины например. Найдете – сразу скинете проблему обеспечения пороховых заводов на лесную промышленность. Поголовье скота мало? Так значит, упор надо делать на живность, которая быстро плодится, на кур например. Строить не мясокомбинаты, а птицефабрики. Их, кстати, прямо в городах размещать можно, женские рабочие руки туда пойдут.

– Экий ты находчивый, племянник! Вот ты мне лучше скажи, к какому году вы проблему с автотранспортом решите? Что наверху говорят, я и без тебя знаю, а внизу что слышно?

– А что внизу? Внизу только видно. Как Лихачев говорил, ЗИЛ должен был только к весне этого года конвейер пустить по плану. Год мы выиграли. Выпустили 12 тысяч 5–6тонных грузовиков, которые каждый за два прежних АМО23 считаем. Два года выиграли. Но это только начало, выпуск сдерживали смежники, сейчас ГПЗ1 на полную мощность выйдет, ЗИЛ сможет достичь плановой мощности 50 тысяч машин в год. А вот много это или мало и когда автотранспорта будет достаточно, я без понятия, но цифры по нашему заводу я дал, считайте сами. Вам зачем, кстати?

– Да, понимаешь, мысль была частично решить проблему сырья за счет внешних источников. Монголия. Они бы нам с радостью и шерсть на сукно, и мясо продали, мы бы им тряпки, стройматериалы, топливо, корма поставляли. Только железнодорожную сеть там разворачивать нерентабельно. Остается автотранспорт. Машины мне обещали в «шерстяные» колонны выделить только «после удовлетворения внутренних потребностей», вот так. Но автопробег Москва – Владивосток всетаки будет, посмотрим, как автотехника себя в степи покажет.

– Про пробег слышу первый раз. А насчет Монголии… У нас что, своих степей мало?

– Хватает, на них нам лимит будет выделен в ближайшее время. Куцый правда. Но если машины испытание пройдут, думаю, можно еще потребовать будет.

– Да пройтито пройдут, что там такого особенного? Степь ровная как стол, летом сухая. Там даже дорог не надо, направлений хватит. А с лимитами подшаманить можно по уму. На одну машину тричетыре прицепа заказать.

– Хитро. ЗИЛ сейчас из автопрома выведен, получится машины и прицепы из разных контор поступать будут, поэтому вопросов несоответствия количества, скорее всего, не возникнет. А мы, одним махом, в трипять раз большую территорию охватим. Хитер! А потянет машина?

– Шерсть относительно легкая, но объемная, пять тонн в один ЗИЛ вряд ли запихнешь, с прицепами так же. Думаю, даже пять прицепов с шерстью потянет. Вот будет пробег, там и испытайте такую систему.

– Обнадежил ты меня, племяш. Ну давай по последней, за нашу партию, и по домам, а то время уже позднее.

Уходил я от наркома, так и не сделав для себя однозначных выводов относительно этого человека. Время и дело покажет, что он представляет. Жаль, конечно, что мне он ничем, кроме бытовухи, помочь не может. Хотя… Черт! Надо было ему насчет синтетики какнибудь намекнуть! Жаль, дельные мысли приходят в пьяную голову сильно запоздав. А может быть, это и хорошо, что не ляпнул ничего сейчас, будет время подготовить почву для такого решения. Посмотрим еще, как он с пороховой проблемой справится. Хотя шины с синтетическим кордом хотелось бы иметь еще вчера!

Эпизод 12

Яркое апрельское солнышко, уже перевалившее за полдень, ярко освещало арсенал, на который выходили окна кабинета вождя. До первомая остались считанные дни, и снег давно уже растаял, а почки деревьев набухли и вотвот готовы были распуститься яркой и чистой зеленью. Природе не было никакого дела до людских забот, она просыпалась под шелест свежего влажного ветерка и щебетание птиц, ее голоса несмело проникали сквозь приоткрытую форточку в помещение, где разговаривали трое, узкий круг, необходимый для решения конкретной задачи.

Разговаривали погрузински, пользуясь тем, что все были земляками, и размеренные глухие слова Сталина перемежались со звучными репликами Орджоникидзе и четкими, сухими фразами Берии.

– Значит, товарищи, вы считаете, что создавать центральное КБ по дизелям, подобное тем, которые мы организовываем в области авиации и артиллерии, преждевременно? – Сталин сделал какуюто пометку на листе бумаги и посмотрел на собеседников.

– Не совсем так, товарищ Сталин, – Берия сидел, напряженно выпрямив спину и высоко держа голову, – в настоящей ситуации, считаю, это вообще не нужно и опасно.

– Опасно? Чем? Мы имеем два сильных КБ в Москве, которые хорошо кооперируются между собой. А вот другие коллективы в создании быстроходных дизелей не достигли пока значимых результатов. Разве не нужно помочь товарищам из Ленинграда и Харькова?

– Опасно тем, что самым результативным конструктором и наиболее очевидной кандидатурой на должность главного конструктора центрального КБ является товарищ Любимов. Ему такую ответственность доверять нельзя! «Темная лошадка».

– Темная, светлая, какая разница? – Орджоникидзе возмущенно перебил своего подчиненного, активно жестикулируя руками. – Главное, он дает моторы! В отличие от других, которые только на теории и кляузы способны! Да так дает, что мы за ним не успеваем! Что еще требуется? Люди нужны! Дадим людей, привлечем другие КБ, они вдесятеро больше сделают!

– Это верно, но только отчасти. Другие коллективы тоже могут дать неплохие моторы, а делать ставку всего на одну конструкцию опасно. Нужна страховка обязательно.

– Способны? Не вешайте нам лапшу на уши, товарищ Берия! Все, что я до сих пор видел, использовало зиловские насосы. Других отечественных просто нет. И импортные форсунки, потому что, видите ли, наши шариковые не годятся. – Орджоникидзе издевательски усмехнулся и добавил: – К тому же называть моторами опытные двухцилиндровые блоки преждевременно.

– Все равно, работать по другим схемам надо. Нельзя складывать все яйца в одну корзину. В ЦНИДИ сильно сомневаются, что схема Любимова будет работать в легкосплавном варианте. Если это верно, то традиционные моторы себя еще покажут.

– Поэтому вы и поручили Мамину с «Коммуниста» сделать мотор по схеме Любимова? – подколол нарком своего подчиненного.

– Это была инициативная разработка! Мамин сам этот мотор сделал! Да и как не сделать, если все комплектующие в наличии?

– Но Любимову ничего не сказали, верно? – наседал Орджоникидзе.

– Я не обязан перед ним отчитываться! – вспылил Берия.

– Может, товарищ Берия, вы и передо мной не должны отчитываться? – вмешался Сталин. – О каком моторе речь? Почему я ничего не знаю?

– Товарищ Мамин правильно понял, что пусковой двигатель ЗИЛ является фактически черновой «половинкой» мотора Любимова, только уменьшенных размеров. Готовый пример в лице ЗИЛ5 и ЯГ10 был перед глазами, поэтому собрать четырехцилиндровый мотор в 90 лошадиных сил труда не составило. Мотор передан в НАМИ. Теоретически, имея вдвое большую мощность, но и вдвое большие обороты, он может быть установлен на шасси ГАЗАА, надо только изменить передаточное отношение ведущего моста. Если все получится, то грузоподъемность усиленного ГАЗа можно увеличить до двух с половиной тонн.

– А почему молчите? Это же ГАЗ, огромный завод! Может, вы уже между собой все решили?

– Товарищ Сталин, докладывать не о чем! – Берия слегка покраснел. – Мотор экспериментальный, его топливная аппаратура такая же, как у Д1004. ГАЗ дизелями мы при всем желании обеспечить не сможем, значит, и говорить не о чем. Другое дело, если Любимов успешно завершит разработку нового топливного насоса «комбинированного» типа, который позволит строить двух и четырехцилиндровые моторы примерно одинаковым темпом. Или если Мамин сделает компрессор для оппозита, тогда получим мотор в 45–50 лошадиных сил. В любом случае, ГАЗ не приспособлен к производству таких дизелей и потребуется переоснащение, вот тогда уже будет, что обсуждать.

– Вот! Все опять в зиловское моторное КБ упирается! – торжествующе сделал вывод Орджоникидзе. – С какой стороны ни посмотри. Хоть с насосом, хоть с компрессором. Товарищу Мамину, используя уже полученный однажды в Москве опыт, будет гораздо проще. Верно, товарищ Берия? Почему вы товарища Любимова затираете? Почему представления на Трудовое Красное Знамя на него от вас не поступило? Он его с лихвой заслужил. Товарищ работает, двигает индустриализацию, вы не помогаете и не цените. Будет он и дальше так работать? Как это на индустриализации отразится?

– Неправда! Товарищ Любимов получает от нас практически все, что требует! Ему созданы отличные условия для работы, запросы в исследовательские организации удовлетворяются в первую очередь! И награду за работу он получил, какую хотел! А орден, между прочим, он хамски назвал «бижутерией» и посоветовал мне засунуть его, не буду говорить куда! Вообще, он ведет себя вызывающе, постоянно скандалит со смежниками, неоднократно за ним замечено рукоприкладство в отношении конструкторов, которые его дизели должны использовать! Он, видите ли, эксперт во всех областях и лучше других знает, какие танки, самолеты и катера нам нужны! После случая с товарищем Туполевым неделю назад его вообще пришлось в отпуск отправить! Пусть нервы подлечит. Как он будет руководить центральным КБ с такими замашками?!

– Неуживчивый, значит, товарищ? – Сталин, пока собеседники пререкались, набивал трубку и, раскурив ее, с наслаждением затянулся, утонув в густых клубах ароматного дыма. – Как же он своим КБ руководит? Палками?

– И палками тоже! Правда, в исключительных случаях. Однако, должен признать, что обычно он относится к своим сотрудникам исключительно внимательно и терпеливо, держится на равных. Случай избиения был всего один, когда ленинградский филиал КБ, вместо того, чтобы запустить 1302 мотор в производство, решил самостоятельно выжать из него требуемые изначально 500 сил. Из затеи ничего не вышло, в результате сроки освоения мотора в серии сорваны и отстают от плана на три месяца. Любимов тогда второй раз срочно выехал на 174й завод и, разобравшись, в чем дело, попросил пригласить уборщицу со шваброй. Досталось той шваброй всем, кто убежать не успел.

– Мало. Таких вредителей надо под суд отдавать. Следствие провели? Нашли виновных?

– А чего их искать? Вот он, орел, сидит! Это ведь вы, товарищ Берия, лично санкционировали и, при этом, опять не поставили в известность товарища Любимова? И меня тоже в известность не поставили! – Орджоникидзе весь подался вперед, встопорщив усы. – Что теперь на параде покажем? Голую задницу?

Отец народов весь пошел мелкими красными пятнами и вперился в Лаврентия Павловича тяжелым взглядом.

– Товарищи! Товарищ Сталин! Были веские причины! У нас есть подозрения, что Любимов скрытый враг! Было только непонятно, чем и как он вредит! Из Ленинграда поступил сигнал, что мощность мотора вредительски умышленно занижена! Мы обязаны были проверить! Понятно, что Любимова не предупредили, чтобы он ничего не заподозрил. К тому же ГУ БД санкционировал проведение опытных работ по повышению мощности двигателя, но прекращать работы по освоению в серии первого варианта мы не приказывали. Это целиком самодеятельность моторного КБ 174го завода. Поэтому не надо, товарищ Орджоникидзе, пытаться повесить на главное управление прямую вину в произошедшем. Что касается наказания виновных, то Любимов в ультимативной форме потребовал ограничиться административными мерами, зарабатывая себе дешевый авторитет. Видите ли, если всех его конструкторов по подозрению во вредительстве арестуют, то он может и простым сварщиком быть, ему все равно такой танк не нужен. Он вообще наши танки не стесняется открыто называть говном!

– Допроверялись. «Непонятно, как вредит»! Я не вижу от него вреда! А от тебя, товарищ Берия, вижу! А, между тем, товарищ Любимов тебя все время хвалил и защищал! Да, да! Защищал! Я твой вопрос не стал поднимать еще тогда, в марте, только потому, что он прямо в лоб заявил, что другой начальник ему не нужен, работать он ни с кем, кроме тебя, не будет! – ворчал Орджоникидзе и досадливо морщился. – А ты? «Дешевый авторитет зарабатывает!»

– Я, как честный коммунист, должен сказать, что Любимов мне угрожал! Он специально предложил меня на пост руководителя дизелестроения, зная, что у меня были неприятности по партийной линии! Он опрометчиво полагает, что я буду смотреть сквозь пальцы на него и его художества, лишь бы вновь не бросить тень на свою репутацию. А, между тем, происхождение товарища Любимова неизвестно, и прояснять этот вопрос он отказывается. То, что его признал нарком легкой промышленности как своего племянника, ничего не значит. Он мог ошибиться. А Любимов может воспользоваться этим признанием в своих целях. Фактически мы не знаем о нем ничего ранее времени, когда он объявился в Вологде. При этом он продал там на рынке четыре ножаштыка от неизвестного оружия с символикой немецкого оккультного «общества Туле», которую использует также немецкая же партия националсоциалистов. Клеймо завода, проставленное на ножах, никому не известно, а номера изделий дают основание подозревать, что выпущены они тиражом в сотни тысяч, если не миллионы экземпляров. Кустарщина полностью исключается, клинки выполнены на высоком технологическом уровне, а материал рукоятей вообще нигде неизвестен, химики разбираются, что это. Лидер этой нацистской партии Адольф Гитлер написал враждебную нам книгу «Майн Кампф», между прочим. Материалы по делу нами направлены в ИНО. Косвенно подтверждает связь Любимова с оккультистами то, что он в разговорах и песнях иногда упоминает славянских языческих богов, к прикрепленным обращается «бояре». А ведь он крещеный! Но маловерующий, в церковь не ходит и из молитв, хорошо, если «Отче наш» знает наизусть. В Вологде он посетил собор, но там, по словам попа, не молился, а клялся на мече, который сам по себе уникальный, скован из метеоритного железа, на основе которого была решена проблема жаровых колец для дизеля. И это еще не все! Любимов имеет навыки диверсанта! Мы, несмотря на то, что имеем своих информаторов прямо у него дома, которые за два года так и не смогли выявить его преступных связей, прикрепили к нему под видом охраны конвой, чтобы лишить всякой возможности нелегальных контактов. Состав конвоя пришлось менять два раза! Но это ничего не дало, Любимов молниеносно втирается в доверие к нашим людям. В частности, с «телохранителями» он сошелся на почве совместных тренировок по стрельбе и рукопашному бою, где вытворяет такое, что бывшие его прикрепленные теперь могут работать инструкторами по этим дисциплинам. А еще есть основания подозревать Любимова в антисемитизме. Анонимные доносы поступают регулярно. Он при приеме на работу лиц еврейской национальности требует предоставить ему, в качестве свидетельства профпригодности, схему и описание несуществующего прибора под названием «андронный коллайдер». При этом в анонимках пишется, что в самом названии прибора, переводимого частью с древнегреческого, частью с английского, как «встречное движение в мужском помещении», содержится грязный намек на мужеложство. При этом Любимов языками якобы не владеет. Примечательно, что один кандидат принес требуемое, фактически один из вариантов топливного насоса, его немедленно зачислили в штат. Потом похожие схемы принесли еще пятеро, и Любимов «зарубил» всех шестерых. Первого, правда, отправил в распоряжение отдела кадров ГУ БД с отличными рекомендациями. Все в целом позволяет сделать вывод, что мы имеем дело с какимто политическим извращением, вроде ростка русского националсоциализма, который необходимо вырвать с корнем.

Сталин слушал внимательно, буквально замерев на месте, после чего вновь раскурил, потухшую было трубку. Встал, прошелся по кабинету, что было хорошим знаком. Цвет лица вновь стал сероватым, всем привычным. Дойдя до кожаного дивана в простенке, сел на краешек и принялся задавать уточняющие вопросы:

– Я помню, он, выступая на митинге в честь пуска конвейера ЗИЛа, просил обратить особое внимание партии на недопущение нацистов к власти в Германии. Считаете, это был обман? Как он может быть связан с «обществом Туле» и при этом бороться с ним? Здесь какаято нестыковка.

– То, что русскому нацисту не нравятся немецкие, вполне понятно. Это у нас, коммунистов, интернационал. А у нацистов все наоборот, у каждого своя берлога. При этом идеология может быть одна и та же, за исключением маленького, но принципиального расхождения. Гитлер может считать истинными потомками ариев немцев, а Любимов, наоборот, – русских. Здесь и почва для непримиримой ненависти. Любимов без конца распространяет провокационные слухи о войне между СССР и Германией в течение ближайших десяти лет. При этом он подчеркивает ее характер как войну на полное уничтожение. Его ближайшее окружение под гнетом такой мощной пропаганды уже принимает это как данность, а не гипотетическую возможность. Любимов и сам искренне верит в свой бред, поэтому и вкалывает не покладая рук, будто война уже началась. Возможно, это какаято форма психического расстройства. Мы специально отправили его в санаторий, чтобы там негласно провести полное медицинское обследование и прояснить этот вопрос. Заодно может удастся выяснить, откуда у Любимова следы от множественных осколочных ранений, замеченные нашими прикрепленными в раздевалке спортзала, – как можно обстоятельнее доложил Берия.

– А к ВКП(б) он как относится? Я знаю, он кандидат в члены нашей партии.

– Никак он к ВКП(б) не относится! Проверка показала, что он заявление написал под давлением Лихачева, который и дал ему рекомендацию. Собрания не посещает вообще под предлогом занятости. По словам Любимова, коммунизм хорош для войны, которая как раз на носу, поэтому он полностью поддерживает линию партии. Из этого сам собой напрашивается вывод, что ему с нами по пути лишь временно. После войны его лояльность может быть поставлена под сомнение.

– Значит, никаких контактов с врагами советской власти не выявлено и личного вредительства не замечено? А на какой почве он ссорится со смежниками?

– Любимов считает, что его моторы используются неправильно. Последний раз он случайно встретился с товарищем Туполевым у Чаромского, куда тот приехал проработать возможность установки АН1304 на бомбардировщик ТБ3. Любимов полез к Туполеву с советами насчет переделки ТБ3 в транспортный самолет. Под предлогом, что как бомбардировщик он уже через пять лет устареет, а транспортники будут летать лет двадцать. Туполев стерпел. Потом речь зашла о проекте мотора Д1308 в 1250 лошадиных сил. Такой двигатель как нельзя лучше подходит для катера Г5, но Любимов категорически заявил, что туда ни единого мотора не даст. Назвал катер диверсией против советского флота. Вот тут они и сцепились с Туполевым, охрана еле растащила.

– Почему он так сказал – выяснили?

– Кто такой Любимов, чтобы о катерах судить? Военмор? Флотским виднее, какие катера заказывать, и их мнению я доверяю гораздо больше, – ответил Берия. – Любимов очень много на себя берет. Его самомнение ни в какие ворота уже не лезет!

– Не надо забывать, товарищ Берия, что для самомнения товарища Любимова есть почва. В своей области он еще ни разу не ошибся. И в других областях себя хорошо проявил. Винтовка и пулемет Шпагина, например. Это ведь конструкция товарища Любимова на самом деле? Кстати, я тут недавно выяснил, что рецепт хромансиля, за разработку промышленной технологии выплавки которого мы уже решили орденом Ленина награждать, тоже исходит от товарища Любимова. Днепропетровский завод обязался уже к концу года выпускать хромансилевые трубы вместо хромомолибденовых. А способ закалки сварных соединений этих сталей? Авиаконструктор Калинин строит гигантский бомбовоз на каркасе из таких труб, и проблема прочности стыков была для него главным препятствием. А теперь она решена! Да, за одно это мы уже должны пылинки с товарища Любимова сдувать! Подумать только, избавиться от импорта молибдена, который у нас как гири на ногах висел! Все не могли решить, кому его дать, то ли авиации, то ли нефтедобытчикам, то ли еще куда. Теперь, мы можем плавить стали, аналогичной хромомолибденовой столько, сколько нужно, и дадим ее всем! – вмешался Орджоникидзе.

– А откуда он это взять мог, вы подумали, товарищ Орджоникидзе? Он разве металлург? Да, его жена активно скупает где только можно техническую литературу, в том числе и по металлургии. И Любимов эти книги читает, что ясно показывают очень любопытные пометки на полях. Но тогда получается, что под видом реального опыта он весьма хитро подсунул нам свое гипотетическое предположение! Поскольку мы выяснили, что такую сталь еще никто в мире не варил! Да это авантюризм чистой воды! И вы хотите его во главе ЦКБ поставить? – Берия твердо придерживался своей позиции.

– А кого ставить? – задал встречный вопрос Орджоникидзе. – Пусть Любимов подозрительный товарищ, но фактов против него нет! Но он дает результат, а это самое важное! Тем более, на иностранную помощь в вопросах дизелей мы рассчитывать не можем. Все наши попытки закупить лицензии и специализированное оборудование, особенно прецизионное, наталкиваются на отказ. Причем везде. Я могу это расценивать только как попытку затормозить наш прогресс в области создания дизельных моторов, где мы достигли значительных успехов. Такое поведение буржуазных стран внушает беспокойство за нашу работу. Как бы не было попыток развалить ее «изнутри». Вот куда надо внимание обратить, товарищ Берия! А вы на чью мельницу воду пытаетесь лить своими интригами? Ведь ясно, что товарищ Любимов своей работой буржуям поперек горла, раз они решили его придушить.

– Товарищ Берия, нам понятно, что кандидатуру товарища Любимова на пост начальника центрального КБ вы не поддерживаете. Но, как правильно сказал товарищ Орджоникидзе, мы теперь можем рассчитывать только на свои силы. Как нам поставить работу так, чтобы не отстать от буржуазных стран в этом вопросе? Какое решение вы можете предложить? – Сталин внимательно слушал своих собеседников, собирая информацию для того, чтобы принять свое собственное решение, которое он потом будет отстаивать в Совнаркоме.

– Центральное КБ нужно, оно позволит лучше планировать работу и сделает ее более эффективной. Мы не можем строить всю работу, полагаясь на человека, которому не доверяем. Предлагаю назначить руководителем ЦКБД товарища Бриллинга. Он оступился, но получил хороший урок, рассчитывать на него можно. Я уже назначил его заместителем к товарищу Любимову, чтобы он полностью вошел в курс дела и, при необходимости, взял все в свои руки. Пока товарищ Любимов в отпуске, проверим, как товарищ Бриллинг справляется. Не стоит опасаться того, что товарищ Любимов незаменим. Незаменимых кадров не бывает! Товарищ Бриллинг представил нам ситуацию совершенно в ином свете. Он высоко оценил конструкцию моторов серии Д, но обратил внимание, что основная часть работы уже выполнена. Главным было получить работающий двухцилиндровый блок, что уже сделано. Компоновать же блоки в моторы нужной мощности и габаритов можно относительно легко. Главным препятствием было отсутствие нужной топливной аппаратуры, получить которую мы могли только со временем, когда качество ее выполнения достигнет высокого уровня, но теперь и эта проблема в основном решена Любимовым. Другим путем, за счет изменения конструкции. Теперь на первый план выходят совершенно другие вопросы, связанные с рабочими процессами, в которых товарищ Любимов, как выяснилось, разбирается слабо, а профессор Бриллинг, наоборот, хорошо. Создание моторов другой размерности, как показывает пример завода «Коммунист», тоже может вполне обойтись без Любимова. Тем более что основные параметры «большого» мотора уже определены.

– А товарища Любимова, значит, как буржуазию – на свалку истории? Так? Отработанный материал? Не знаю, что там между вами произошло, но я вижу, что вы, товарищ Берия, руководствуетесь личными мотивами! Это не побольшевистски! Какой вы большевик, если личное ставите впереди общественного и государственного? – Орджоникидзе в запале перешел на личность уже самого начальника ГУ БД и не собирался останавливаться. – А как понимать то, что вы приказали прекратить на ЗИЛе работы по минометам? Между прочим, «любимовская» шкала весов и калибров нашла полную поддержку в артуправлении РККА, в отличие от работ группы «Д». Несмотря на то, что последние для них – «свои»! А изготовленный автозаводом батальонный миномет, после подбора зарядов, полностью подтвердил заявленные характеристики и принимается на вооружение. Это не просто образец, он сделан с учетом массового изготовления на неспециализированных предприятиях, опять в отличие от конструкций Доровлева. Почему остановлены работы по горному и полковому минометам?

– Вы, товарищ Орджоникидзе, упускаете сказанное мной в самом начале! Я чекист, пусть и бывший. Как я могу благодушно относиться к человеку, который чтото знает о миллионах нелегальных винтовок и не желает этим знанием поделиться? Только как к врагу! Ножи, между прочим, всплыли на НАШЕЙ территории, а численность всей РККА до миллиона никак не дотягивает! Вы, товарищ Орджоникидзе, отдаете себе отчет в том, кого защищаете? А также в возможных последствиях вашего благодушия? И не надо мне тыкать минометами! Мы приостановили работы ровно на той стадии, чтобы быть не хуже буржуазных армий, а для крупнокалиберных минометов мощности пороховых заводов все равно не хватит! Чертежи этих систем готовы, а отработка опытных образцов займет явно меньше времени, чем строительство заводов! Направить все усилия на разработку гораздо более нужных моторов я считаю правильным решением. А Любимова нужно арестовать и получить от него всю информацию. Это несопоставимо важнее всех его конструкторских достижений!

Сталин, мягко ступая, прошел на свое место и, садясь, пристукнул трубкой по столу, одним этим движением привлекая внимание и прекращая пререкания Орджоникидзе и Берия.

– Очень плохо, что руководство НКТП и ГУ БД не смогло прийти к единому мнению в вопросе центрального КБ дизелей. Надо работать дружно. Вы, товарищ Орджоникидзе, заботясь об индустриализации, слишком легкомысленно относитесь к вопросам государственной безопасности. А вы, товарищ Берия, наоборот, находясь на организаторской работе, считаете себя чекистом. Учтите это на будущее, товарищи. Что касается ЦКБД, то направьте ко мне товарища Бриллинга для беседы, согласуйте время с товарищем Поскребышевым. Товарищ Любимов, когда вернется из отпуска, пусть тоже позвонит. Хочу с ним поговорить лично. Тогда и вернемся к вопросу о кандидатуре на пост руководителя центрального КБ. Видимо, все же придется Любимова отстранить от работы, очень она для нас важна, рисковать в этом вопросе мы не можем. Арестовывать его пока преждевременно, но продолжайте держать дело под контролем. Если бы ваши, товарищ Берия, опасения имели реальную почву, мы бы уже имели мятеж или чтото подобное. Как я понял из ваших слов, товарищ Любимов патриот и видит основную угрозу как внешнее вторжение и действует исходя из этого. Говоря о советской власти, как наилучшей для войны, он не стал бы от нас скрывать, если бы чтото угрожало ее свержению. Проработайте вопрос так, чтобы снятие товарища Любимова не обернулось для нас потерей хорошего конструктора. Интересы его весьма разносторонни, направьте его на другую работу, не столь важную, подберите достаточно сложное задание, чтобы он мог принять его как вызов своему таланту. Пусть считает отстранение от дел повышением. Есть соображения на этот счет?

– Товарищ Сталин, сам Любимов уже давно настаивает на разработке полноприводных машин, хотя бы как шасси для броневиков. А также он говорил о необходимости постройки легковых автомобилей правительственного класса, в том числе бронированных. Считаю, что эта работа как раз ему подойдет. В то же время, для нас она не настолько важна, как дизеля, а при успехе может дать значительную выгоду, – подумав, проговорил Берия.

– Хорошо, товарищи. Примем это пока как предварительное решение, до тех пор, пока я не переговорю с конструкторами. Но подготовку к его проведению начинайте уже сейчас. Надеюсь, товарищ Орджоникидзе, на заседании Совнаркома мы выступим с вами единым фронтом по этому вопросу?

– Да, товарищ Сталин. Такое решение меня, как наркома тяжелой промышленности, устраивает.

– Обращаю ваше внимание, – вождь поочередно посмотрел на каждого, – что разглашать подозрения в отношении Любимова не нужно. Это может повредить делу при любом его повороте. Вы можете быть свободны, товарищи.

Звоночек

Затянувшийся отпуск

Эпизод 1

А как прекрасно всё начиналось! Пусть, предложение отдохнуть и было оформлено доведённым до ручки Лаврентием Павловичем, как выбор между южным берегом Белого моря или северным Чёрного, но поступило оно своевременно. Я и сам подумывал, что пора остановиться и осмотреться, но всё время тянулся как ишак за морковкой, ещё чутьчуть, вот это доделать, результатов вот этих испытаний дождаться, проверить новое предложение молодого конструктора. В результате всё так бы и шло, если бы АНТ не попытался навешать мне оплеух. Некрасивая, конечно, история получилась, особенно перед Чаромским неудобно теперь. Ну, что мне стоило выразить своё мнение потактичнее? Нет, рубанул правдуматку. А потом бегал от Туполева по кабинету, уходя от ударов. Бить светило советской авиапромышленности в ответ я себе позволить не мог, вдруг мозги отшибу, кто тогда бомбардировщики делать будет? Хорошо, что Колятелохранитель, заскочив в кабинет и правильно оценив ситуацию, навёл порядок, ловко скрутив Андрея Николаевича и не повредив при этом его драгоценную голову.

Так и пришлось, бросив всё, срочно выехать на юг. Впрочем, за три месяца сделано было немало. Новый ТНВД был практически уже готов, благодаря тому, что в нём широко использовались детали предыдущего. Механизм опережения впрыска и регулировки подачи топлива остались практически без изменений. Абсолютно новыми деталями были двух или четырёхпозиционные вращающиеся клапаныраспределители. Для того, чтобы обеспечить их привод пришлось изменить компоновку ТНВД и расположить плунжеры параллельно валу двигателя, что, в свою очередь, потребовало введения в конструкцию нового кольцевого толкателя с двумя или четырьмя выступами. И если клапана были упрощением конструкции, даже в случае оппозитного двигателя, снижавшим количество прецизионных деталей насоса с четырёх до трёх, то толкатель потребовал достаточно кропотливой работы по поиску оптимальной технологии его серийного изготовления, которая до сих пор не завершена. Минусом была и необходимость упорного подшипника между кольцом толкателя и картером двигателя. В общем, это был некий компромисс между распределительным и многоплунжерным типами ТНВД, позволяющий строить двух и четырёхцилиндровые моторы, такие как стовторой и сточетвёртый, всего с одним плунжером, а добавив второй – четырёх или восьмицилиндровые Хобразники. Опытный образец сейчас как раз проходил испытания на ресурс на стенде в комплекте с ЗИЛД1002, если мотор сдохнет первый – мы победили.

А вот с танковыми моторами вышла натуральная засада, или подстава, даже не знаю, как сказать. Ленинградцы, решив самостоятельно форсировать Д130 до 500 сил, увеличили наддув и подачу топлива. При таком подходе подшипник компрессора должен был развалиться сразу, но, какимто чудом, он выдержал те несколько минут, что потребовались, чтобы оборвались внешние шатуны, и поршень, пробив картер, вылетел в цех как из пушки. В результате взрыва и пожара никто серьёзно не пострадал, что могло отрезвить излишне ретивых. Конструкцию усилили, добились всего 300 сил по сравнению с исходными 280ю, изза увеличения массы подвижных частей. Следующим шагом было увеличение рабочего объёма за счёт удлинения цилиндра. Это потребовало времени и радикального пересмотра всей конструкции, но мощность даже снизилась изза плохой продувки чрезмерно длинного котла. К тому же, двигатель не лез в МТО Т28 по ширине. Тутто мне и настучали про их художества. Когда приехал разбираться, оказалось, что они ещё и исходные чертежи и часть остнастки… Утратили, в общем. Получилось, что мы оказались дальше от намеченной цели, чем были даже в январе. Пришлось удовлетворять запросы танкостроителей за счёт московского опытного цеха, что, в свою очередь, задержало работы по 130четвёртому двигателю. Этот мотор, за исключением компрессора, работы по которому шли с трудом, в основном изза недоступности вычислительных мощностей, был готов только на бумаге и ожидал очереди на постройку. В отличие от Чаромского, нам не нужно было обеспечивать работу мотора в любом положении, поэтому, позаимствовав у него коленвал и центральный картер, мы ограничились только введением дополнительного, соединяющего два нижних цилиндра, картерафундамента с клапанами, вместо кольцевой масляной магистрали. Такая конструкция теоретически допускала штатную долговременную работу при крене до 35 градусов, что для танка вполне достаточно. Попутно прорабатывался вариант, который я хотел предложить морякам. Он отличался тем, что блок был установлен "на ребро" для уменьшения ширины и более удобного размещения в машинном отделении корабля или подлодки. Он мог работать в любых условиях, если только судно не совершит оверкиль.

Вот так, оставив КБ на назначенного Берией, после моих январских стенаний о нехватке кадров, заместителя, Николая Романовича Брилинга, досрочно освобождённого по такому случаю, схватив в охапку жену, в свою очередь оставившую хозяйство на Машу, и, само собой, сына, 25 апреля я уже ехал в поезде. Соседнее купе занимали мои прикреплённые, а ещё в вагоне разместились семеро погранцов, выпускников НовоПетергофской школы, оказавшихся нашими попутчиками до самого пункта назначения. Эта тёплая компания получила, с моей лёгкой руки, коллективное прозвище "товарищи однофамильцы", так как каждый из них был настолько просветлён уставом, что даже во хмелю обращался к сослуживцу "товарищ такойто". Впрочем, произносилось это с особенной интонацией и нескрываемым шиком, как бы подчёркивая принадлежность к закрытой группе или касте, отделяя своих от чужих. Погранцы были "везунчиками", закончившими школу с отличием, поэтому их было решено оставить на преподавательских должностях и границу теперь они увидят нескоро. Пятеро таких же счастливчиков, получив отпуск, решили ехать к родне, а эти, всем скопом, рванули по путёвке в санаторий. Я ехал и пытался разрешить вопрос, не нарочно ли это подстроено? "Усиление конвоя" выглядело просто идеально, народ дисциплинированный, служат в одном месте, все под присмотром. Но их выпустили 20 апреля, как раз тогда, когда случился инцидент с Туполевым. Получалось, что это либо чистая случайность, либо АНТ – провокатор Меркулова. Поймав себя на мысли, что страдаю манией преследования, решил не забивать себе голову и принимать обстоятельства такими, каковы они есть.

Поезд довёз нас до Новороссийска, где мы, погуляв по городу и прикупив по случаю лёгкую летнюю одежду и обувь, пересели на рейс Черноморского пароходства до Батума, так как железная дорога по какимто причинам временно не функционировала. Ходили слухи, что она реконструируется. Все попытки переодеть наших прикреплённых в более удобную "гражданку" натолкнулись на глухую стену непонимания, и мы, продолжали привлекать к себе внимание, постоянно находясь в обществе сразу троих милиционеров в форме. От Батума наш путь лежал на север, снова по железной дороге, проехав по которой около двадцати километров мы вышли на станции недалеко от скалистого мыса Цихисдзири. Там, в тени садов, притаилось трёхэтажное здание восточной архитектуры, бывшее раньше усадьбой какогото аристократа, а теперь – ужасно секретным санаторием ОГПУ. Объект охранял аж целый сторожгрузин, лет семидесяти на вид, выходивший к воротам только тогда, когда надо было впустить автомобиль.

Внутри "советизированный" особняк представлял собой типичный пример нарождающейся пролетарской архитектуры. Некогда просторные внутренние помещения были разделены внутренними перегородками на клетушки, в каждой из которых помещалось три железные кровати и столько же тумбочек. Комнаты были объединены попарно в блоки и имели одну общую прихожую, в которой стояла пара шкафов. Столовая, единственное не реконструированное помещение первого этажа, была общей, как и "баня", на самом деле являвшаяся душевой совмещённой с прачечной. Контингент отдыхающих был достаточно однородным, в основном молодые командиры погранвойск с "северов", многие семейные, с жёнами и детьми. Всего набиралось около полутора десятков пар и столько же холостяков, но с прибытием нашей группы соотношение ощутимо изменилось. Погранцы спешили использовать период весенней слякоти и хорошенько отдохнуть перед открытием очередного "летнего сезона охоты" на буржуйских нарушителей рубежей социалистического отечества.

Следующие три недели были для меня самым беззаботным временем за последние годы. Немного напрягало только повышенное внимание к моей персоне врачапсихиатра. Но, к несчастью для врача, бывшего молодой и очень привлекательной женщиной, моя жена поняла всё по своему, поэтому, красавица Ольга Павловна, к величайшему сожалению всей холостяцкой компании, сама уехала "на лечение" в неизвестном направлении. Повод был существенный, на протяжении пяти суток, по нескольку раз за ночь, она будила весь санаторий душераздирающими воплями. Причём, последний раз она кричала не одна, а на пару с Колейтелохранителем, который воспользовался тем, что Ольга уже второй день пыталась лечиться алкоголем, напросился к ней "в гости", пообещав пуще глаза беречь покой и сон. Так и остались мы только с терапевтом и хирургом.

С первым у меня сложились самые замечательные отношения, поскольку он, поглядев на мои зарядки с прикреплёнными, тут же объявил меня внештатным физкультурником. Хирург же, глядя на то же самое, занервничал и, наблюдая за нами, постоянно возмущался.

– Товарищ Любимов! Что вы делаете!? Вы же ему так шею свернёте!

А уж мои ответы, что я, собственно, к этому и стремлюсь, выводили его из себя и он начинал посвящать нас в подробности анатомии человеческого организма и того, что с ним ни в коем случае не следует делать. Надо ли говорить, что его рекомендации мы использовали с точностью до наоборот?

Теперь моё утро начиналось в шесть часов с тренировки, в ходе которой мы отрабатывали, первонаперво, основной приём рукопашного боя – изматывание противника длительным бегом. После пробежки шла разминка, силовые упражнения, которые за неимением спортинвентаря, сводились к отжиманиям на одной руке и приседаниям на одной ноге в разных положениях, что позволяло не только нагружать практически все группы мышц, а заодно, тренироваться держать равновесие в самых немыслимых позах. Среди вовлечённых нами погранцов, даже нашёлся уникум, сумевший за эти три недели не только научиться ходить на руках, но и отжиматься в таком положении всего на одной.

Далее следовал рукопашный бой, разделённый на две части, общеспортивную, в ходе которой отрабатывались различные удары и броски, причём, учитывая контингент, я делал особый акцент на работу руками, ибо у нас на границе либо снега по колено, либо трава по пояс, и, самую интересную, боевую. Здесь уже всё было заточено под то, чтобы максимально быстро вывести противника из строя. Строго говоря, это уже не было рукопашкой в строгом смысле, потому что учились работать как с оружием, огнестрельным и холодным, так и против него. Добавляло интереса и то, что в ход шли всевозможные вводные, разыгрывались различные тактические ситуации, вроде "снять часового" или "уничтожить патруль". К пограничной службе это имело непосредственное отношение, правда "с обратным знаком". На резонный вопрос недавнего курсанта Хабарова пришлось произнести маленькую, но ёмкую речь.

– Ваши старшие товарищи меня наверняка поддержат в том, что любая борьба предполагает, как минимум, двух противников. И, чтобы иметь больше шансов на победу, противника нужно изучать, ставить себя на его место. Иными словами, чтобы быть хорошим пограничником, надо постоянно думать, как границу можно преодолеть, предвидя и предвосхищая действия нарушителей. То же самое касается и наших тренировок, кто умеет снять часового, тот имеет лучшие шансы, будучи на посту, отразить нападение.

После рукомашества следовали водные процедуры, все дружно лезли в прохладное ещё, весеннее море, что для северян, разгорячённых борьбой, было в порядке вещей. Солёная вода обнимала тела, смывая пот, песок и усталость, охлаждала, снимая боль, в изобилии наставленные друг другу синяки и шишки. Наплававшись вволю мы, обычно, успевали вернуться к завтраку к девяти часам утра.

Очень быстро в наших зарядках стала принимать участие практически вся мужская половина нашего общества и часть женской. Этому способствовало то, что к нам в самом начале присоединился начкомендатуры, товарищ Седых, носивший экстравагантное имя Апполлинарий и предпочитавший, чтобы к нему обращались по фамилии. Этот дядька был самым старшим, как по годам, так и по должности, и более молодым пограничникам было просто неудобно оставаться в стороне. А уж когда к нам присоединились особы прекрасного пола, так и вовсе, остаться в тёплой постели – означало ударить в грязь лицом.

Всю первую половину дня до обеда я полностью посвящал семье. Поначалу мы много гуляли в саду, беседуя на самые разные темы, и никак не могли наговориться, слишком уж мало времени мы проводили вместе в Москве. Петя крутился вокруг нас, осваивая деревянного коня на колёсиках, купленного недалеко в посёлке. Мне стоило огромных усилий вытащить свою благоверную на пляж, дело в том, что купальники этого времени, хотя и были закрытыми, больше подчёркивали особенности фигуры, нежели скрывали чтото. Я и сам, впервые увидев выходящих из моря женщин, с трудом скрывал душевный трепет. Участи же холостяков оставалось только посочувствовать. Только спустя неделю после приезда, мы начали ходить на относительно пустынный, пока ещё, пляж. Петя был на седьмом небе от счастья, резвясь вместе с другими малышами. Любимым развлечением детворы почемуто стал поиск мелких камушков и соревнование, кто дальше забросит свою находку в море.

В послеобеденное время, пока сынишка спал, я занимался "журналистикой", начав снова писать статьи. Секретарши Розы в комплекте с пишущей машинкой у меня теперь не было, так что, пришлось удовлетвориться обычной ученической тетрадкой и карандашом. Мои прошлые потуги на этом поприще принесли, прямо скажем, неожиданный результат. Военные просто высмеяли меня в отзывах на "танковые" статьи, приводя такие аргументы, что я просто выпадал в осадок. Как вам нравится сравнение бронирования танка и противотанковой пушки? Понятно, что любая ПТП даже самому лёгкому танку уступит в этом отношении, а ведь танк, в отличие от неё ещё и подвижен! Отсюда "логичный" вывод, что превосходство достигнуто, а толстая броня увеличивает вес и, следовательно, сокращает абсолютное количество танков, значит, вредна. Та же самая история с вооружением. Зачем ставить крупнокалиберные пушки, если дветри малокалиберные в нескольких башнях имеют гораздо большую скорострельность и, следовательно, поразят цель быстрее? А уж как они издевались над командирской башенкой, словами не передать. Чуть только карикатуры не рисовали. И мягонько так, намекали на вредительство. Действительно, зачем иметь несколько приборов наблюдения, когда достаточно одного вращающегося? Видимо, словами никого не убедить и умывания кровью не избежать. Развитие получила только сумасшедшая идея применения вертолётов, о чём я знал от Чаромского, которому заказывали моторы с "особым" редуктором для этой цели. Причём продвигал эту тему, никто иной, как Тухачевский, в компании с Алкснисом. Правда, в извращённой форме. Сомневаюсь, что захватив высшие штабы и лишив вражескую армию "буржуазноэксплуататорского элемента" удалось бы, используя линии связи противника, разагитировать "солдатпролетариев".

Неудача с теорией в области наземной бронетехники была налицо, а в области авиации мои статьи были приняты более благосклонно. Поэтому я решил ещё раз попробовать решить чтото "наскоком" и накропал опусы "Штурмовик или пикирующий бомбардировщик?" и "Авиация. Стратегическая или тактическая?". В первой я, опираясь на практику советской авиации второй мировой, выводил необходимость двухмоторного пикирующего бомбардировщика для поражения важных точечных целей крупнокалиберными бомбами, таких как мосты, корабли в море, стационарные укреплённые позиции тяжёлой артиллерии, ДОТы, и массового одномоторного штурмовика, применяющего малокалиберные боеприпасы, в том числе кассетные, ракеты и пушки, для поражения целей, типичных для маневренной войны, то есть пехоты, танков, позиций полевой артиллерии. Рассматривая проблему, с учётом сложности и стоимости конструкции того и другого, необходимого уровня подготовки пилотов, решаемых задач и количества предполагающихся целей, расстояний до них, я предполагал иметь соотношение бомбардировщиков и штурмовиков как один к трёмчетырём. Причём "количественную" сторону выпячивал просто безбожно. Пусть лучше спорят, сколько нужно единиц и в каком соотношении, чем ставят под сомнение саму концепцию самолётов.

А вот вторая статья была с подвохом. Я уже спал и видел, что советская авиация "пересядет" в концеконцов на дизеля Чаромского. Предпосылки к такому повороту событий были. Дело в том, что даже автомобильный ЗИЛД1002 был для этого времени по своим удельным параметрам, по сути, авиационным. Что и было фактически доказано переделкой его в АН1002, который был ресурсным, и при массе 160 кг, имел мощность 125 лошадиных сил. Но были значительные резервы для его форсирования вплоть до 180 лошадиных сил, при условии решения вопросов температурных режимов на такой мощности, применения форсунок с более качественным распылением топлива и введения турбокомпрессора. Первая и последняя проблемы были взаимосвязаны и упирались в подшипники и жаропрочные материалы, но решались уверенно, хоть и медленно. К сожалению, вопрос форсунок "завис". Оборудование для их производства можно было достать только за границей и, видимо, возникли какието сложности. В любом случае, отношение мощности и массы мотора уже сейчас можно было довести до единицы за счёт ресурса. Ещё радужнее была картина с АН130. С ростом рабочего объёма весовая отдача улучшалась и ресурсный оппозит эту единицу уже имел. А "боевой" Хобразник мощностью 630 лошадей весил всего 350 килограмм! С перспективой раскрутить его до 700. В памяти всплывало, что советский опытный авиамотор М72 при мощности 2 тысячи лошадиных сил имел массу около тонны в начале 40х годов, получалось, что мы вплотную подошли к нему по параметру весовой эффективности уже в начале 30х. Но имелся ещё и скрытый резерв. На настоящий момент из того, что было мне известно, самым экономичным авиамотором был М17, который расходовал 220 грамм бензина на лошадиную силу в час. Дизель Чаромского имел расход всего 130 грамм более плотного керосина на лошадиную силу в час! И была реальная перспектива ещё его снизить грамм на десять. А моторы М22 и американский "Райт" вообще отличались завидным аппетитом, АН130 выигрывал у них по топливу аж в 2,5–3 раза.

Получалось, что для СССР вопрос разделения авиации на тактическую и стратегическую, по сути, перестал быть актуальным. Обычные фронтовые пикировщики, при прочих равных, могли бы наносить удары на вдвоевтрое большую глубину, подменяя собой "стратегов", по крайней мере, в отношении Европы и Азии. Поэтому я и стоял на том, чтобы отказаться от четырёхмоторных боевых самолётов, делая их исключительно транспортными. Упирал я при этом на пролетарскую солидарность, негоже бомбить абы как, снося жилые кварталы вместе с проживающими там трудящимися. Удары должны быть "хирургическими", строго по дворцам буржуев, что могли обеспечить только пикировщики.

Статьи я старался писать как можно подробнее, с художественными зарисовками, иллюстрирующими будущие действия советских авиаторов в войне, поэтому эта работа заняла у меня много времени. К главному своему "литературному" проекту я только приступил, основательно покопавшись в памяти и долго думая над поправками к современным условиям. "Оптимальная структура танковых войск" – это вам не фунт изюма!

Время от полдника до ужина было "общественным". Вне зависимости от желания, приходилось присутствовать на политинформациях и коллективных читках газет с разъяснениями текущего момента и линии партии. Меня просто выводило из себя то, что составить объективное представление о положении в мире, исходя из этой "информации", было решительно невозможно. Она была полезна разве что в плане того, чтобы не ляпнуть ничего лишнего, противоречащего политическому курсу, в повседневном общении. Однако, существенным положительным моментом была позитивная направленность пропаганды в будущее, резко контрастировавшая с привычными для начала 21го века копаниями в прошлом и ложным выбором между "забыть" и "покаяться". У человека всегда должна быть перспектива, "куда" и "зачем" жить, хоть какаято, пусть призрачная, надежда.

Политика быстро мне наскучила, и я сам напросился разнообразить освещаемые вопросы. Лекция "Практические перспективы освоения околоземного космического пространства" имела огромный успех и разом отодвинула на задний план всю "линию партии". Я говорил уверенно, просто описывая реальную историю развития космонавтики, поэтому у слушателей практически не осталось сомнений, что ещё на их памяти человечество сделает шаг за пределы атмосферы и, может быть, именно их дети будут первыми космонавтами. Меня просили рассказать ещё чтонибудь, но, увы, ничего, не связанного напрямую с военными делом, в голову не приходило. Пришлось фантазировать на тему развития гражданской авиации, плавно перейдя на реактивные двигатели и сверхзвуковые скорости. Особого впечатления, на фоне первого рассказа, это не произвело.

Самым же приятным был ужин и всё, что за ним следовало. Это действо было организовано в "ресторанном" стиле, но больше напоминало вечеринку, как в фильме "Небесный тихоход", когда "ночные ведьмы" пригласили к себе в гости истребителей. Или "повседневный" вариант "Карнавальной ночи". Окна и двери столовой, выходящие на широкую веранду, были открыты, и из них допоздна неслась музыка, которую играл небольшой оркестр из местных уроженцев самых разных национальностей. Вальсировать я худобедно умел, а вот танго пришлось разучивать, в чём мне с удовольствием помогла официанткагречанка. "Репрессий" со стороны жены не последовало, так как она занималась тем же самым с молодцомпограничником из "однофамильцев", товарищем Гараниным. Вообще, количественный перевес кавалеров обеспечивал дамам повышенное внимание со всех сторон, чем они и пользовались, буквально наслаждаясь ситуацией. Это относилось не только к жёнам командировпограничников, но и к местным уроженкам, "работницам общепита", которые присутствовали на рабочем месте исключительно во время ужина, предоставляя в остальное время отдыхающим обслуживать себя самостоятельно. Был в этом некий рационализм, когда молодёжь женского пола целый день работала, например, в местном колхозе, а вечером шла на "подработку", совмещая полезное с приятным, то есть танцами. Возможно, была у них и надежда произвести впечатление на какогонибудь холостого красного командира и выскочить за него замуж. А вот местных мужчин я на наших мероприятиях никогда не видел. Это избавляло нас от неминуемых конфликтов. Скорее всего, их отпугивала сама принадлежность санатория к ОГПУ.

Кроме танцев, в обязательную программу входило пение, в том числе и хоровое. Каждый новенький, прибывший в санаторий, должен был, в соответствие со сложившейся традицией, чтото спеть. Причём, желательно, чтобы песня, как и человек, тоже была новая. "Однофамильцы" в самом начале отбоярились песней "По долинам и по взгорьям", а мои прикреплённые нагло умыкнули у меня "Коня", здорово спев его на три голоса. Выручило меня только то, что любил, в своё время, смотреть старые советские фильмы, да слушать записи, ставшие классикой. Главное, не спеть ничего опережающего. "Тишина за Рогожской заставою" прошла на ура, помог гитарист, на слух подобравший мелодию. Я пел, глядя на Полину, вогнав её в краску, чему способствовали и другие взгляды, направленные на неё со всех сторон. Не сказать, что романтическая тема была в загоне, но таких песен здесь ещё не слышали, поэтому меня каждый вечер спеть "чтонибудь новенькое". Приходилось крутиться, напрягая память, но неизменно радовать благодарных слушателей. При этом избегать всяческой "политики" и несвоевременности. Поэтому в репертуар вошли нейтральные "Я люблю тебя, жизнь", "Весна на заречной улице", из более мне близкого к месту оказались "Поле ковровое" Николая Емелина и "Вечная любовь" Дениса Майданова.

К сожалению, всё хорошее быстро заканчивается, зачастую внезапно.

Эпизод 2

– Гроза что ли с юга идёт? – спросил меня один из "однофамильцев", товарищ Хабаров, когда мы вечером четырнадцатого мая, в перерыве между танцульками, вышли подымить на веранду. Действительно, вдали слабо полыхали зарницы.

– Не похоже, свет какойто красноватый, больше на пожар смахивает, – не согласился я.

– Может и так, – ответил пограничник, глядя, как отдельные сполохи сливаются в сплошное багровое зарево, – пойду, узнаю, что случилось.

Я остался на улице, наслаждаясь весенней прохладой и тихим солёным ветерком, дувшим с моря и доносившим с собой тихий шелест волн, ласкающих песчаный берег. Окружающие сады отвечали ему шорохом листьев и стрёкотом цикад. Когда вернулся Хабаров, ходивший к единственному телефону в кабинете коменданта, моя душа полностью развернулась, потянувшись к бесчисленному множеству звёзд, усыпавших глубокое, чёрное, безоблачное небо. Тем оглушительнее прозвучали его слова, резко вернувшие меня на грешную землю.

– В Батуме горит нефтеперерабатывающий завод. Пояснить ничего не успели, связь оборвалась.

– В смысле, оборвалась? – не понял я. Качество связи было, мягко говоря, разным, но с городом можно было соединиться всегда.

– Сам ничего не пойму, доживём до завтра, может, что прояснится. Утро вечера мудренее.

С утра мы, всем колхозом, бегом спешили с зарядки на завтрак, поднимаясь тропинкой прямо по склону, вместо того, чтобы делать крюк по дороге. Едва выскочив на площадку перед санаторием, мы стали свидетелями трагедии, разыгравшейся у въездных ворот. Грузовик, обычно привозивший с утра продукты, запоздал и вернулся из Батума только сейчас. Его кузов буквально облепили вооружённые красноармейцы, висевшие даже на подножках, а их командир о чёмто спорил со сторожем за решёткой ворот. Видимо дедгрузин почемуто не хотел пускать машину внутрь. Расстояние между нами было приличное, больше ста метров, поэтому расслышать мы ничего не могли, зато финал увидели воочию. Краском достал наган и два раза выстрелил в сторожа, после чего тот упал.

– Эй! Ты чего творишь!? – Изумлённо окликнул убийцу Седых. В ответ послышались крики погрузински, а за ними затрещали выстрелы. Мы были так ошарашены, что промедлили те секунды, которых оказалось достаточно, чтобы среди нас появились убитые и раненые. Безоружные люди заметались под огнём, разбегаясь в разные стороны, но большинство рванулось к санаторию, до которого было рукой подать и где остались женщины и дети. На всю толпу у нас имелся только один вооружённый боец, а именно, мой прикреплённый Коля, который сегодня был "на работе". У меня тоже был наган, его я брал с собой исключительно как учебное пособие, поэтому он был разряжен.

Николай, молодец, не растерялся и, выстрелив пару раз в сторону нападающих, без надежды попасть, но, хотя бы отвлечь внимание, укрылся за лежащим на земле телом. Я упал рядом, притворившись ветошью, и видел, как группа отдыхающих замешкалась в дверях, что принесло новые потери. Люди заскакивали в открытые окна столовой, но всё равно толкучки было не избежать, и воздух, наполненный запахом свежей крови, огласился стонами новых раненых. Стрельба нападающих была частой и бепорядочной, казалось, работает взбесившийся пулемёт. Коля, правильно оценив обстановку и прикинув, что они так быстро израсходуют запас патронов в магазинах винтовок, после чего темп огня спадёт, шикнул на меня

– Лежи! – и принялся судорожно перезаряжаться, чтобы быть во всеоружии, когда противник подойдёт на расстояние действительного огня из револьвера.

Я, видя такую картину, хотел было попросить у Коли, чтобы он подкинул патронов, но в этот момент стрельба поутихла, а нападающие пошли вперёд, на ходу меняя обоймы. Мой телохранитель быстро глянул на меня и коротко бросил

– Теперь беги! – после чего, стал стрелять. Героев среди убийц безоружных не нашлось, они попрятались за укрытия и попытались издалека устранить неожиданное препятствие. Испытывать судьбу было бессмысленно, поэтому я, в один миг приняв решение, рванулся, не оставляя себе времени на страхи и сомнения, но не ко входу, где был риск споткнуться о павших, а за угол санатория. Бежать туда было немного дальше, поэтому я петлял как заяц, вжимая голову в плечи и пригибаясь как можно ниже. Ну, гады, дайте только до патронов добраться! Пуля, выщербив кирпич, ударила в стену прямо перед лицом, но я уже через пару шагов был в безопасности.

Единым духом взлетев по внешней лестнице на галерею второго этажа, шедшую вдоль всей тыльной стены здания, я, выбив окно, заскочил в свой пустой номер и вытряхнул с самого дна рюкзака нелегальный наган, который таскал с собой как страховку на случай непредвиденных действий своего конвоя. Этот был всегда заряжен, а мешочек с запасом патронов, которые я тут же рассовал по карманам, позволял смотреть в будущее, пусть недалёкое, с оптимизмом. Полины с сыном нигде нет! Они должны быть сейчас в столовой, что там сейчас творится – одному Богу известно. Зато Коле нужна помощь прямо сейчас!

Вылетев на улицу тем же путём, я рванулся к углу, противоположному тому, который укрыл меня от выстрелов. Отсюда до нападающих было гораздо ближе и можно было попытаться выйти им во фланг. Прислонившись спиной к стене, я хотел было выглянуть, но топот сапог за углом остановил меня. Я, и весь мир вокруг, замер, и было странно видеть, как медленно показывается изза препятствия штык, а за ним и цевьё винтовки. Недолго думая, схватился за оружие и рванул его на себя, используя угол как точку опоры рычага. "Красноармеец" не пожелал выпустить оружие из рук и вывалился вперёд, тут же получив пулю. Я едва успел отпрянуть назад, как изза угла, не показываясь на виду, махнули штыком. Ещё бы сантиметр, и меня пришпилили бы, как энтомолог бабочку.

На рефлексах, пытаясь отбить острие, я отмахнулся левой рукой, винтовка выскользнула из пальцев и вращаясь улетела за угол, стукнув прикладом по стене. Тут же я, не думая, кувырком выкатился изза препятствия и стал стрелять, воспользовавшись тем, что внимание врага было отвлечено пролетевшим мимо предметом. Бандитов оказалось трое и я разделил оставшиеся в барабане шесть патронов побратски, по два на каждого. Не разбираясь, кто из них убит, или только ранен, добил упавшие тела штыком. Оставлять за собой живых врагов было бы верхом безрассудства.

Осмотревшись, я не увидел никого, кроме шофёрагрузина у ворот, открывающего тяжёлые кованые створки чтобы загнать машину внутрь. Он как раз повернулся лицом в мою сторону и, увидев картину произошедшего, переменился в лице. Я понял, что ещё мгновение, и он закричит, предупреждая подельников. К счастью, я оказался быстрее и винтовочная пуля отбросила тело в кожаной куртке назад, дав мне временную передышку. Проклиная, на чём свет стоит, Нагана, я принялся перезаряжать оба своих револьвера, так как это было единственное преимущество, на которое я мог рассчитывать на короткой дистанции, имея перед собой численно превосходящего противника. Иллюзий, что я, в лучшем случае, смогу "замахать" штыком больше двоихтроих, я не испытывал.

Пройдя вдоль стены до следующего угла и посмотрев изза него, я понял, что нападающие сумели прорваться ко входу в столовую, но часть из них осталась на улице, отступив к забору и спрятавшись за укрытия. Звуки боя изменились, винтовочные выстрелы раздавались теперь реже, а револьверные, наоборот, чаще. Видимо Сергей и Слава, а может быть и ктото из пограничников, сумели добраться до личного оружия. Онито и отсекли часть бандитов, которые теперь, с хорошей дистанции, стреляли по окнам, в том числе и кудато вверх, по второмутретьему этажам. Я увидел, всё, что мне было нужно, и уже хотел было отступить, как упёрся взглядом в неподвижную руку с зажатым в ней револьвером. Это была рука моего товарища, с которым мы взаимно наставили друг другу не один десяток синяков, сидели за одним столом, пили одну водку и ели один хлеб. Эх, Коля, Коля… Не успел.

Отойдя подальше назад, чтобы не выдать себя вспышками выстрелов, я начал обходить угол санатория по широкой дуге влево, так, чтобы каждый раз иметь дело только с одним противником. Облегчало мою задачу то, что бандиты не слишкомто и прятались, совсем не меняли позиции, больше рассчитывая на расстояние, запредельное для нагана, из которого, попасть в них можно было только случайно. Мне же оставалось уповать на верный глаз и на точность боя подобранной винтовки. Стрелять приходилось с левого плеча, что было не совсем удобно в плане перезарядки, поэтому бил я редко. Но метко.

Прежде, чем меня заметили, я подстрелил троих, но четвёртый чтото высматривал на фасаде ближе к моему укрытию, пригнувшись вниз. Я его откровенно прозевал и выдвинулся слишком далеко, высветив свою белую рубаху на зелёном фоне лежащего за спиной сада. Спасло меня только то, что фальшивому красноармейцу было необходимо приподняться, чтобы выстрелить, что он и сделал. Но я, мигом раньше, заметив шевеление, отпрянул за укрытие, внутренне похолодев от осознания того, что смерть прошла мимо, едва не остановив на мне свой ледяной взгляд.

Помощь же пришла, откуда не ждали. Сбежавшие в самом начале в кусты пограничники, воспользовавшись передышкой и тем, что о них все забыли, организовались и напали на державших фасад под прицелом стрелков с тыла. Чекистов было всего семеро, но они смогли подобраться незаметно и бросились в рукопашную, используя камни, колья и вообще, всё, что попалось под руку. Короткая схватка закончилась в их пользу и с неплохим счётом. Во всяком случае, когда я выглянул, озадаченный почти полным прекращением стрельбы, на ногах стояли пятеро, добивая противника. Секундой позже снова резко, почти слитным залпом, ударили винтовочные выстрелы, но уже со стороны входа в здание и победителипограничники упали на землю, укрываясь от огня.

Перестрелка возобновилась с прежней силой, но револьверы теперь в ней не участвовали, видимо все нападающие, кто остался на улице, укрылись под навесом веранды, сверху их было не достать. На первом же этаже, в столовой, судя по яростным крикам и грохоту, слышному даже снаружи, шла рукопашная схватка и требовалась помощь. Судя по тому, сколько народа могло уместиться на ЗИЛ5, бандитов не более сорокасорока пяти человек. Судьба десятерых мне была известна, ещё семьдесять убрали, напав сзади, погранцы. От входа по ним било тоже около десятка стволов, значит, внутри здания орудуют от двадцати до тридцати вооружённых подонков. Наших, наверное, столько же, но вряд ли они имели время вооружиться, поэтому схватка идёт явно неравная, постепенно смещаясь внутрь к лестницам и коридорам.

Пока я просчитывал ситуацию, меня заметил один из пограничников и я помахал ему рукой, показывая, что свой. В ответ он, пользуясь тем, что ни его, ни меня, противник видеть не мог, сделал злое лицо и резко указал в сторону входа, давая понять, чтобы я напал с фланга. Это было в данной ситуации единственно верным, а главное, быстрым решением. Выскакивать на открытое пространство, конечно, большой риск, но что я сделаю сидя за углом? Обнаружу себя и буду ещё полчаса постреливать, пока всех наших не положат? Зачем тогда мне эта жизнь, которую я сберегу, не рискуя?

Собрав волю в кулак, а страхи засунув поглубже, взяв в каждую руку по револьверу, я бегом метнулся к веранде. Заскочил туда, не замеченный противником, потому, что укрывшись за кирпичными столбиками, на которые опирались перила ограды, бандиты, все как один оказались правшами и выглядывали изза укрытия в противоположную от меня сторону. Там же были и стволы винтовок, которые никто из них не успел развернуть на меня даже после того, как я начал стрелять. Разрядив с двух рук оба револьверных барабана, я не обошёл вниманием никого, стремясь хорошо попасть в каждого, если не убивая, то гарантированно выводя из строя. Одновременно с моим нападением, пользуясь замешательством, от ограды поднялись в атаку четверо погранцов и, через считанные секунды ворвавшись под навес, перекололи штыками ещё подававших признаки жизни бандитов.

Не останавливаясь, чекисты бросились через двери внутрь здания и я, подхватив первую попавшуюся винтовку, бросился за ними. Все вместе мы врезались в ряды противника с тыла, коля штыками, разбивая прикладами затылки и сея панику. Среди треска и звериного рычания рукопашной заметались возгласы совершенно другой, истеричной интонации. Теперь нападающие уже не напирали вперёд, а наоборот, бросились назад, избиваемые со всех сторон разъярёнными пограничниками. Наша пятёрка, закрывающая собой выход, оказалась как раз на пути бегущих и нас бы неминуемо затоптали, если бы сохранили ясность рассудка и пробивались силой, а не старались прошмыгнуть мимо, поддавшись животному страху. Мы резали, били, кололи штыками, куда не попадя, стараясь только не задеть друг друга, и не выпустили на улицу никого. Немногие счастливцы прожили секундами дольше, сумев выскочить через окна, но их, бегущих, добили выстрелами в спину. Взбешённые таким жестоким и подлым нападением люди не щадили никого.

– Молодцы, товарищи. Вовремя. – Подошёл к нам Седых, неожиданно для себя оказавшийся снова в строю. – Ещё бы чутьчуть и конец.

Эпизод 3

– Объявляю вам, что вы временно мобилизованы в ряды войск ОГПУ. отчеканил мне он же, спустя час, когда навели относительный порядок, убрали убитых, перевязали раненых и разобрали по рукам три с небольшим десятка трофейных винтовок и два нагана, один из которых был моим, нелегальным. Ситуация складывалась загадочная, вернувшаяся из ближайшего посёлка разведка, ничем её не прояснила. Связи нет ни в санатории, ни в посёлке. Участковый пропал, местные попрятались, а те мужики, что попадались на глаза, смотрели недружелюбно, что, впрочем, можно было объяснить прозаической ревностью.

Напавшие на нас люди обладали примечательной особенностью, все они были кавказцами, с формы были спороты красноармейские знаки, а на правой руке каждый нёс белую повязку с продольной красной полосой. Что это могло означать, кроме того, что мы имеем дело отнюдь не с РККА, никто предположить не мог. Документов никаких при себе агрессоры не имели, также как и лишних вещей. Только оружие и форма.

Санаторий ОГПУ превратился в нечто среднее, между осаждённой крепостью и госпиталем, так как на ногах остался едва десяток мужиков, из которых половина – легкораненые. Ещё около двух десятков были или очень слабы, или не могли самостоятельно передвигаться, а оставшиеся уже ничем помочь нам не могли, их мы сложили в подвале, временно превращённом в морг. Были раненые и среди женщин, многие из которых принимали участие в рукопашной, защищая детей, видел я покойников с расцарапанными лицами. К счастью, с моими было всё в порядке, их сразу утащил наверх, влетевший в столовую одним из первых, Серёга. Мы разминулись буквально на секунды.

Теперь забраться в санаторий просто так, ни у кого бы не получилось, все входы, окна первого и второго этажей, были либо забаррикадированы подручными предметами и мешками с землёй, на которые пошли матрасы и наволочки, либо находились под контролем. В башенке, на крыше здания, сидел наблюдатель. Ещё один, в компании с посыльным, находился на северной, непросматриваемой стороне мыса, в развалинах древней крепости.

И вот, теперь комендант крепости добавил заключительный штрих в складывающуюся картину, мобилизовав всех гражданских, способных носить оружие, а именно – меня.

– Товарищ командир, разрешите обратиться? – принял я лихой и придурковатый вид, исключительно ради того, чтобы както разрядить напряжённую обстановку.

– Говори.

– Кругом одни командиры, один я солдат, простите боец, – нарочито обиженно протянул я, – не могли бы вы мне какоеникакое звание заодно присвоить? А то както неприлично даже получается, то я вами всеми на тренировках командовал, а теперь слова никому не скажи. И потом, вы бы хоть письменный приказ какой издали, а то не поверит же никто, что я в чекистах был.

– Шутишь. Это хорошо, значит, не паникуешь, будет тебе приказ – понимающе ответил погранец и, набросав в блокноте карандашом пару строк, вырвал лист – Была б моя воля, я б тебя в маршалы произвёл, лишь бы из этой передряги выбраться.

– …непоезд! – донеслось сверху от наблюдателя.

– Чего!? – переспросил комендант.

– БРОНЕПОЕЗД!!! – крик раздался одновременно с разрывом снаряда ниже по склону холма, следом докатился звук выстрела.

– В Господа Бога душу мать! ПО МЕСТАМ!!! – наш главнокомандующий разразился приказом, может и неправильным, зато не допустившим паники. Мы рванулись к своим секторам обороны, но нас тут же остановил стопприказ. – Отставить! В укрытие! Отставить!!! Всех раненых, женщин и детей – в подвал!!!

Эвакуация, несмотря на неизбежную неразбериху, заняла всего десять минут, за которые по нам стреляли ещё раз пять, не достигнув при этом ни единого попадания. Наконец, все собрались внизу, за исключением наблюдателя на первом этаже, который, впрочем, ничего не мог контролировать, кроме небольшой площадки непосредственно перед зданием, дальше обзор закрывали деревья. Рисковать же более чем одним человеком Седых позволить себе не мог, нас и так было очень мало.

– Командир, нас здесь прихлопнут, как мух, – вполголоса с тревогой проговорил я, весь мой прошлый опыт, буквально вопил, что надо уходить.

– Что предлагаешь? – Глаза старого бойца, помнившего ещё Гражданскую, потускнели. Он полностью отдавал себе отчёт, что против бронепоезда мы не устоим, как ни воюй. Бог на стороне больших батальонов и как грамотно ни строй оборону, задавят всё равно. Уйти, бросив раненых, женщин и детей тоже нельзя.

– Дай мне пять человек, мы укроемся в стороне от дома. Если кто полезет, хоть тревогу поднимем и на себя отвлечём в случае чего, а вы успеете подготовить встречу.

– Ну что ж. Бери своих, да ещё пару курсантов, – Седых оставлял при себе "проверенных" кадровых бойцов, выделив мне на бесполезное дело "чужих" и "молодых". – Действуй, раз знаешь как. Всяко лучше, чем сидеть и ждать.

– Серёга, Слава, Хабаров, Гаранин, за мной! – Громко скомандовал я и, махнув рукой Полине, поднялся наверх.

Эпизод 4

– Товарищ Любимов, куда мы уходим? – озабоченно спросил меня Гаранин, когда мы, выскочив из санатория через чёрный ход, перелезли через забор и углубились в сады, двигаясь вдоль железки на юг, навстречу бронепоезду. – Мы что, наших бросим?!

– Панику и сомнения отставить! Вы же пограничник! А погранцы своих не бросают. Верно? – отрывисто, на бегу, прошептал я. – Там чертей до роты может быть в этом пепелаце. Нас всего ничего и пушки у меня в кармане не завалялось, пулемёта тоже.

– Так чего же мы убегаем? Вместе держаться надо! – поддержал товарища Хабаров.

– А того, что на бронепоезде они в санаторий не въедут. Десант, как ни крути. А чтобы тот десант огнём поддержать, бронепоезд должен встать подальше, иначе деревья мешают. Значит, они либо заранее высадятся и пешком пойдут, либо бронепоезд их поближе подвезёт, а потом вернётся назад. Вот мы в заросляхто, пока они к санаторию подниматься будут, укусим их. И отступим. Погоню вырежем. Вернёмся и опять укусим. И так до победного конца. А потом и ящик этот на винтики разберём! Всё понял, боец? – выдохнул я на последнем дыхании. Говоря по правде, таких далеко идущих планов я не строил, но бойцов надо было морально поддержать, дать им надежду и уверенность.

– Петрович, бронепоезд! – Шедший в головном дозоре недалеко впередисправа Сергей подал условный знак.

– Что? – спросил я останавливаясь. Впрочем, ответа не требовалось, всё и так было слышно отлично, как состав, пыхтя, медленно двигался мимо нас за кустами.

– Вперёд, к железке! – скомандовал я. Видеть противника, когда он тебя не видит – ощутимое преимущество, даже если имеешь дело с БеПо.

Мы двинулись мелкой лощиной к морю, вдоль которого шла железная дорога и, выглянув из кустов, увидели проходящий мимо нас и уже останавливающийся состав. Все его броневые двери, находившиеся в поле нашего зрения, были открыты. Жарко им, собакам. Весеннее солнышко, и впрямь, поднялось высоко, ощутимо припекая. Поезд, проехав ещё метров двести, встал, наружу сыпанули люди, одетые кто во что горазд, и сбились в кучу, слушая какогото голосистого оратора. Не так уж их и много, человек тридцать всего. Правда, сколько внутри осталось – непонятно. Как минимум один, тот, что высунулся из паровозной будки, наверняка машинист. Ага, обстановка меняется, голосистый назначил троих добровольцев и вручил им белый флажок. Парламентёры. Уважают, гады! Не хотят свои головы под пули чекистов подставлять понапрасну.

Переговорщики направились в сторону санатория, две пары, выделенные в секреты, разошлись вдоль путей, а вся пожаловавшая компания расположилась в тени деревьев, растущих вдоль железки. Никакого воинского порядка не наблюдается, народ повалился на песок, некоторые даже разулись. Чего напрягаться в такой погожий день? Махновщина…

Самым важным было то, что в поезде, кроме будки машиниста, не наблюдалось никакого движения. Они что, все вылезли? Нет, крайняя башня первого вагона шевельнула стволом орудия, направленного на санаторий, остальные в походном положении. Судя по частоте выстрелов, били они по нам только из одной пушки, значит, у остальных и прислуги может не быть. Авантюрный план созрел в голове сам собой. Да и не план это был, а порыв быстро использовать благоприятно складывающуюся обстановку. Мешал ему, на первом этапе, только секрет, дошедший в нашу сторону как раз до лощинки и спустившийся вниз, к небольшому ручейку.

– Слушайте меня сюда. Мне нужен один доброволец, мы с ним снимем часовых…

– Извини, Петрович, но ты никуда не пойдёшь, – Слава сказал это таким тоном, что я отбросил даже тень мысли поспорить, – нам и так за твои подвиги влетит по первое число. Поэтому пойдём я и, что поделать, Серёга. Останешься пока здесь с курсантами. Как всё сделаем, три раза, через равные промежутки, поднимем кепку над путями, тогда подтянетесь.

– Понял, чего хочу?

– А что тут непонятного? Попробуем. Наглецам, говорят, везёт, – усмехнулся мой прикреплённый.

Минуты текли одна за другой, а я всё вслушивался, стараясь уловить хоть чтото, хоть хрип, хоть всхлип, гадая, как идут дела у товарищей. Но всё прошло тихо и, по отмашке, я с курсантами пополз вперёд и вскоре оказался в компании моих телохранителей уже по ту сторону железнодорожного полотна.

Осмотревшись вокруг, я оценил наше положение. До бронепоезда придётся ползти, укрываясь за невысокой насыпью. Плохо, если ктонибудь выглянет с нашей стороны. Вроде, в последнем броневагоне никакого движения заметно не было, вероятно он пустой. Значит, надо переместиться туда и использовать его как исходную.

– Попробуем захватить этот бронеящик потихому. Слава, Серёга, входите за мной внутрь, наганы наготове если что. Остальные с винтовками остаются здесь и страхуют. Стреляете хорошо? – посмотрел я на курсантов.

– Отличники! – обиделись "однофамильцы".

– Вот! Четыре винтовки на двоих, по разу попадёте каждым патроном и воевать не с кем будет, – подбодрил я курсантов.

– Всё верно, Петрович, только ты опять никуда не пойдёшь, а наган мне отдашь, – издевательски ухмыльнулся Слава. – И чего тебя всё на подвиги тянет?

– Тебе не понять! – огрызнулся я.

– Брось, чует моё сердце, ещё навоюемся по самое горло, – хмуро пробурчал Серёга. – Слава прав, нечего там тебе делать, а нам лишний ствол кстати. Самто стреляешь из винтовки хорошо? А то, может, заряжать будешь?

– Правильно, – поддержали прикреплённых "однофамильцы" – нам не отвлекаться и огонь получится непрерывный.

– Ага, все против меня, припомню вам, когда этих шустриков угомоним, – я обречённо передал свой револьвер Славе и мои телохранители поползли к намеченной цели.

В этот раз почти всё происходило у нас на виду, но переживать меньше я от этого не стал, наконец, из броневагона показалась заветная кепка и призывно помахала нам, приглашая на посадку.

Спустя десять минут вся наша компания уже была за бронёй и суматошно осматривалась в незнакомой обстановке. Идя вдоль вагона, я запнулся о ящик, нагнулся посмотреть, что там и присвистнул.

– Надо же, Ф1 собственной персоной, приятно.

– Это РГО31, товарищ Любимов, – поправил меня Хабаров, – но на Ф1 и вправду похоже.

Я усмехнулся, вспомнив гранатную эпопею и подумав, что Берия, мелкий жулик, обманултаки меня с деньгами. Осмотревшись в вагоне и проверив, что происходит снаружи, подозвал своих диверсантов на маленький военный совет.

– Смотрите сюда, товарищи. В паровозной будке и в первом вагоне, в башне, ктото есть. С паровозной командой, при удаче, можно разобраться потихому. А вот с пушкарями не выйдет, пока до них доберёшься, ноги поломаешь. Да вы и сами видите, что тут внутри творится. Какие будут предложения?

– Забросать их гранатами. А тех, что в кустиках отдыхают, из пулемёта причесать. Двоих здесь на один пулемёт хватит, один к паровозу, двое к переднему броневагону – сгоряча брякнул Сергей.

– Боеприпасы рванут, сами к праотцам отправимся. Надо увести состав подальше и разобраться там с артиллеристами, пока к ним помощь не подошла, – не согласился Хабаров. – А потом и с остальными, но уже изза брони.

– Знаешь, как управлять паровозом? – спросил я у него.

– Работал раньше и кочегаром, и помощником машиниста, справлюсь, он ведь под парами.

– Значит так, слушай приказ! Товарищ Гаранин остаётся здесь. Не допустить захвата броневагона противником, в крайнем случае, подорвать боекомплект. Если захватим поезд, связь по телефону. Товарищ Хабаров идёт со мной на захват паровоза. Серёга, Слава, передний броневагон ваш. Действуем тихо, без стрельбы. После захвата бронепоез уводим назад, закрываем двери и валим этих ухарей из бортового оружия. Если нашумим, поезд уходит с первыми выстрелами. Если поезд стоит, подрывайте его к чертям собачьим. Вопросы?

– Петрович, тебе обязательно идти самому? – Серёга действительно спрашивал серьёзно, без тени издёвки.

– Броневагон для нас самая важная цель, туда пойдёте вы со Славой, это не обсуждается. Товарища Хабарова должен подстраховать ктото опытный, а это я. Без обид, товарищ Гаранин, дело серьёзное и совсем не шуточное, – я, как мог, попытался сгладить сказанное, но от правды не уйдёшь.

Ладно, – скрепя сердце согласился Сергей и добавил, – у вас там, на паровозе, проще, поэтому не торопитесь поезд уводить, дайте нам время. Как всё сделаем, дадим сигнал по внутренней связи.

– Принято. Ещё предложения и уточнения есть? Нет? Пять минут подготовиться и вооружиться, время ещё есть, пока переговорщики не вернулись.

Через оговоренное время мы, набрав гранат, стояли на исходных, в узкой тени поезда, у дверей, обращённых к морю. Задерживаться нам тут нельзя, ктонибудь может ненароком рассмотреть в узкой щели между полотном и бронёй наши ноги. Но и решиться трудно. Сердце бьёт в грудь изнутри, такое впечатление, что "барабанный марш" должны слышать все вокруг. Сейчас, ещё два удара. Серёгины глаза впились в меня яркоголубыми крючками, ясно различимые даже на расстоянии двадцати метров, которые нас разделяют. Всё, ПОРА!

Ступеней, по которым я взлетел в паровозную будку, я просто не заметил. Раз, и я уже внутри. Растерянное лицо машиниста, обернувшегося со своего места на шум, мелькнуло перед глазами и ушло вниз, получив в лоб рукоятью револьвера. В проходе к тендеру послышалась какаято возня, а потом гулкий стук сапог по железному полу. Два шага внутрь и я, в полутьме, упираюсь в спину выпрямляющегося после прыжка с лестницы наблюдателя. Захват, хруст позвонков, всё. Повезло. Если бы этот друг сидел тихо, могли бы его вообще не заметить. Прислушиваюсь, тишина, Хабаров замер в паровозной будке, глядя на меня. Показываю ему знаком, чтобы следил за внешней обстановкой, а сам, осторожно заглядываю через люк в командный пункт. Пусто. Остаётся проверить тендер, что я и делаю, дойдя до груды угля и осмотревшись. Всё, паровоз наш.

Стук подошв по ступеням и гортанный голос, проговоривший чтото с вопросительной интонацией, заставили меня метнуться обратно, и я успел увидеть, как мой напарник втянул в будку из поперечного прохода чумазоида и насадил на снятый с винтовки штык. Хабаров мягко уложил новопреставившегося на пол и поднял большой палец, показывая, что всё хорошо.

Как медленно ползут секунды! Хуже нет – ждать. Как там себя чувствует Гаранин, после того как мы ушли, даже думать не хочу. А ведь мы тот вагон заминировали, чтобы ему достаточно было только за шнур дёрнуть. А ну, как нервы у мужика не выдержат? Молодые ведь все, двадцати пяти ещё нет, один я старый перец. В памяти сами собой всплыли слова песни из фильма "Офицеры", несколько меня успокоившие. Раз Берлин взяли, то и здесь справимся.

Зуммер разорвал чуткую тишину и я, спохватившись, метнулся в командирскую рубку. Чёрт, как этим пользоваться? Ага, тумблер рядом с горящей лампочкой.

– Слушаю.

– Петрович, мы готовы, – донёсся глухой Серёгин голос, будто с другого края вселенной, – их тут только двое было. Вагон моторный, мы за кожухом двигателя смогли вплотную подойти. Взяли в ножи, правда, один чуть из пушки не выпалил, схватившись за шнур.

– Потом расскажешь. Мы сейчас поезд назад подадим, вы, главное, двери закройте. А потом валите всех, кого видите, вам на месте виднее как.

– Есть.

Я сразу же щёлкнул вторым тумблером, вызывая хвостовой вагон.

– Гаранин на связи.

– Это Любимов. Поезд наш. Сейчас начнётся, не зевай, закрой двери и, по возможности, поддержи огнём.

– Принял.

Я спустился вниз, стянул с трупа кочегара робу и напялил на себя, после чего измазал лицо и усы угольной пылью. Кепка удачно дополнила немудрящую маскировку. Как ни в чём ни бывало, высунулся наружу и закрыл броневую дверь, выходящую на сторону противника. Мои действия никого не обеспокоили, и я, с лёгким сердцем, дал отмашку Хабарову, после которой он передвинул рычаг и поезд, вздохнув паром, пошёл назад. Метнувшись наверх, к единственному зенитному средству бронепоезда – установленному на тендере счетверённому максиму и выглянув поверх брони, увидел забавную картину. Бандиты с недоумением смотрели вслед медленно уходящему поезду, потом заголосили и бросились вдогонку.

– Хабаров! Не разгоняйся! – крикнул я вниз и схватился за пулемётную установку, разворачивая её в сторону толпы преследователей и приводя в боевое положение. Теперь время летело вскачь и люди за его бегом уже не успевали, казалось, прошла целая вечность и бандиты, догоняющие вдоль железки, уже наверняка забрались на переднюю контрольную платформу, когда спереди ударил пулемёт. Что там происходило, я видеть не мог, обзор загораживал дымящий паровоз, зато вой я услышал хорошо. Наши преследователи рванули вбок, сторону кустов, стремясь выйти из сектора обстрела башенного пулемёта. Теперь настала моя очередь. Это вам, подонки, не безоружных расстреливать! Хлебните сами такого дерьма! Ливень пуль счетверённого максима ударил в толпу сбоку и она, показалось, полегла, как степная трава под порывом ветра. Хрен вы у меня куда уйдёте! С высшей точки бронепоезда, с высоты четырёх метров, я, раз за разом прочёсывал сверху лежачие тела, пока не кончились патроны. Всё, карапузики. Пулемёт спереди тоже умолк.

– Стой! – Хабаров остановил состав а я направился к переговорному устройству. Шёлкнув обоими тумблерами, дождался отзывов и распорядился.

– Пойду, проконтролирую. Всем оставаться на местах. Подстрахуете если что.

– Петрович, там ещё гдето секрет, и парламентёры могли вернуться, не ходи. Давай на полверсты вперёд на поезде продвинемся, секрет зачистим, если они ещё в лес не слиняли. – донеслось по связи из первого броневагона.

Спустя десять минут мы захватили двоих пленных, которые, видя надвигающийся на них взбесившийся БеПо, не рискнули бежать до леса под пулемётным огнём и подняли руки. Спрашивать у них чтолибо было бесполезно, русского языка они не знали, или делали вид, что не знали. В любом случае, было не до них, потому, что вышедший изпод брони Сергей получил из кустов пулю. В ответ Гаранин из заднего броневагона, заметив, как качнулись кусты на опушке, прошёлся по ней из пулемёта, после чего в лесу поднялась стрельба. Спустя пять минут, пограничники, отправленные Седых "проводить" парламентёров, а заодно, выяснить, куда мы запропастились, выгнали из леса ещё двоих бандитов, один из которых уж точно мог служить источником информации.

Эпизод 5

Машинный телеграф звякнул сквозь рёв дизеля, и указатель передвинулся на пять делений назад. Политрук хочет притормозить, хорошо, мне тоже совсем не нравится нестись кудато вслепую на скорости целых сорок километров в час. Поблагодарив мысленно Создателя за то, что для такого маневра не надо переключать передачи, я потянул на себя сектор газа и стрелка спидометра, послушно поползла вниз. Поиграв ещё немного рычагом, я остановил её на требуемых тридцати пяти километрах.

Я расту в должностях не по дням, а по часам. С утра – никто, час спустя – боец ОГПУ, а теперь – механикводитель броневагона. Это вам не абы что! Теперь у меня в подчинении целый помощник, роль которого выполнял мой единственный, оставшийся невредимым прикреплённый, значит должность командная. За такой поворот я, вроде бы, должен был благодарить тех, кто это механическое чудо создавал, но, на самом деле, кроме матов они от меня при встрече ничего не дождутся. Я и вслухто ругаться перестал только недавно, окончательно смирившись со своей участью.

При первом же взгляде на технику "изнутри" у меня появилось устойчивое подозрение, что руки к ней приложил Дыренков, забыв при этом гдето голову. Это ж надо всё управление сделать на рычагах! Механическая коробка при этом не имела синхронизаторов, а сектор газа дополнялся точно таким же "сектором тормоза", рычагом фрикциона и реверсом. Я, было, сначала порадовался просторному рабочему месту водителя, пусть и в непосредственной близости от раскалённого кожуха мотора, но когда после первых пробных поездок понял, что одному не справиться, рук не хватает и на пятачке должны както разместиться двое, не удержался и высказал вслух, что думаю об отечественной конструкторской школе. Слава, постоянно обжигающийся о кожух, полностью меня поддержал, так мы и ехали до самого Кобулета, соревнуясь в сквернословии, которое, к счастью, никто кроме нас, за рёвом двигателя, слышать не мог.

Последним, финальным мазком к картине, было полное отсутствие средств наблюдения. Для механикаводителя это, очевидно, посчитали лишним, что добавляло непередаваемую остроту общим впечатлениям от управления машиной весом в несколько десятков тонн. Средства связи, кроме машинного телеграфа, отсутствовали, что происходило снаружи, мы, махая рычагами, могли только гадать. Славе было немного легче, потому, что он нужен был только при переключениях передач, а всё остальное время проводил у амбразуры пулемёта левого или правого борта, которые и служили ближайшим средством вентиляции. Мне отойти с рабочего места было никак нельзя, поэтому приходилось париться в кожаной куртке, которую я стащил после первой же поездки с тела грузинаводителя. Седых осуждающе посмотрел на такое "мародёрство", но вошёл в моё положение, запечённый заживо механик ему тоже был не нужен.

Вообще, мотоброневагон и бронепоезд в целом заслуживают особого упоминания. Дело в том, что первое, что я сделал на своей новой должности – достал из приклёпанного изнутри к стене кожаного кармана формуляр и ознакомился с ним. Судя по записям, своим ходом МБВ наездил всего десять часов, после чего были проведены регламентные работы. Заглянув под моторный кожух я с удивлением обнаружил там ярославскую "четвёрку" в комплекте со штатной коробкой передач. Это что же выходит? На броневики шасси не дают, а на броневагоны агрегаты – пожалуйста! Проверив запас топлива в цистернах под полом каземата, я убедился, что они залиты под пробку, а судя по их объёму, ехать можно до Архангельска без дозаправки. Краска, как снаружи, так и внутри, была абсолютно свежая, ещё не поблекшая. Всё говорило о том, что наша колесница толькотолько построена. Да на ней даже муха не сидела! Бронепаровоз и второй броневагон выглядели постарше, но тоже были свежеокрашенны, а из всех четырёх башен БеПо грозно торчали стволы модернизированных трёхдюймовок с удлинённым стволом, которые только появились и были впервые показаны на параде в Москве в прошлом году. Дополняло картину отсутствие броневагонов для десанта, которые, как я предполагал, должны входить с состав поезда. Гдето жить и чтото есть экипажу ведь нужно? В общем, у меня в голове появилось предположение, что наш трофей только что прибыл в Грузию из ремонта, притащенный обычным "чёрным" паровозом. Вооружение заменили, включили в состав мотовагон для большей гибкости использования, а остальное, всё что могли, ремонтировали прямо на месте. Но, до места постоянной дислокации БеПо явно добраться не успел. Против этой версии говорили только несуразности со связью, на которую я в самом начале очень надеялся. Но, увы, ни одной радиостанции обнаружить так и не удалось. Зато была в наличии станция телеграфная, которая могла подключаться к сети на остановках. Ну и зачем она нам теперь, когда провода во многих местах просто оборваны какимито доброхотами? Как можно не поставить радиостанцию на бронепоезд у меня в голове не укладывалось. Можно понять – танки, самолёты. Но поезд! Сюда хоть корабельную воткни!

Да и экипаж БеПо, напавший на нас, оказался, в значительной своей части, за исключением агитаторовподстрекателей, грузинскими железнодорожниками. Я видел издалека как их допрашивали прямо на поле "бойни", чтобы максимально использовать эффект устрашения. Видимо, пленные не особенното и упирались, наоборот, создавалось впечатление, что они говорили много и охотно. Разобрать чтото издалека было невозможно, только под конец, когда проводивший допрос политрук Никифоров, видимо, решил устыдить бандитов тем, что в бою могли пострадать, и пострадали, женщины и дети, "парламентёр" начал яростно кричать.

– Мои дети где?! Жена моя где?! Чем мне было их кормить?! Камнями с гор?! Зерно, коз, всё, всё забрали! Никто зимы не пережил! Кто мне их вернёт теперь?! Колхоз вернёт?! Или ты вернёшь?! – грузин распалял себя всё больше и больше, а потом, с голыми руками кинулся на пограничников. – Ненавижу!!!

Сухо треснул револьверный выстрел, а потом ещё один и когда на землю упала очередная жертва разворачивающейся гражданской войны, все присутствующие почемуто почувствовали себя неловко и старались не смотреть друг другу в глаза. Как всегда и бывает в таких случаях, изза веры или денег, амбиций или жажды власти немногих, стреляли и убивали друг друга маленькие люди, каждый из которых имел свою правду, свою причину сражаться на той или иной стороне. И рассудить, кто прав, в конечном счёте, могла только жизнь. Или смерть.

Вскоре после допроса вернулся посыльный из санатория с приказом перегнать БеПо к железнодорожному переезду севернее мыса, что мы, собрав валяющееся оружие, и сделали. Туда же подъехал на трофейном грузовике сам Седых и, сформировав в основном из легкораненых экипаж МБВ в количестве одиннадцати человек под руководством политрука, поставил нам боевую задачу.

– В Грузии контрреволционный мятеж, – ёмко обрисовал сложившуюся обстановку командир. – По словам пленных, к нему присоединились и некоторые армейские части. В сложившейся обстановке нашей первоочередной задачей является установление связи с органами ГПУ Грузии и эвакуация раненых, так как запас имеющихся медикаментов почти полностью израсходован, а некоторым раненым требуются сложные операции, которые можно провести только в условиях стационара. Приказываю силами МБВ провести разведку на север, в направлении ближайшего городка Кобулет, где имеется амбулатория и отдел ГПУ, с которыми необходимо установить связь, проверить исправность пути до указанного пункта, наличие вооружённых банд в непосредственной близости от железной дороги. БеПо остаётся здесь на погрузку раненых. БеПо остаётся здесь на погрузку раненых. Жду вас назад не позднее, чем через час. Вопросы?

Вопросов не последовало, все понимали, что командир и сам хотел бы знать подробности переплёта, в который мы все попали, но, увы, источники достоверной информации отсутствовали. Никифоров только пятнадцать минут на подготовку к рейду, что позволило нам смотаться на машине в санаторий и запастись сухпаем в дорогу. Вёл машину я сам, потеснив найденного Седых водителя из погранцов, который имел небольшой тракторный опыт и поэтму мог вести ЗИЛ5 только на второй передаче, без переключений, благо легко загруженный автомобиль стартовал на ней без проблем. У меня с переключениями тоже было не слава Богу, но репутацию требовалось поддержать, что я и сделал, перейдя с горем пополам на третью.

В санатории меня ждали испуганные глаза жены и не подетски серьёзное личико сына. Я, как мог, пытался успокоить своих, убеждая, что скоро вернусь, но Полина всё твердила, что у неё нехорошее предчувствие. Короткий отчёт о моих планах превратился в долгое и мучительное прощание, которое я, собравшись с духом, решительно прервал, бросив при уходе через плечо.

– Сына береги.

Дорога до Кобулета не принесла сюрпризов в виде встречных поездов, которых мы больше всего и опасались. На станции, выбежав на низкую платформу, нас встретил её начальник с актуальным вопросом.

– Что случилось? Кто вы такие?

– Курортники, броневагон взаймы взяли. Сами хотели бы знать, что происходит, – ответил Никифоров. – Связь с кемнибудь есть?

– Городская телефонная станция работает. Всё остальное – как обрезало. Даже семафорами управлять невозможно. Поезда по расписанию не прибыли. Ищем и пытаемся устранить неисправности.

– С горотделом ГПУ от вас можно связаться?

– Да, конечно. Но там говорят, что всё в порядке и волноваться не о чем.

– Тогда проводите меня. Есть у меня коечто, что товарищей выведет из благодушного состояния, – хмурясь всё больше закончил Никифоров.

Пока политрук ходил к телефону, мы выбрались подышать и с любопытством осматривались на станции. Да и какая там станция, разъезд просто. Два параллельных пути и низкая платформа между ними. Вместо вокзала какието развалины, впрочем, похоже, эти постройки начали строить, но так и не сумели закончить. Сам городок был застроен в основном частными одноэтажными домами, утопавшими в яркой весенней зелени. Жизнь, на первый взгляд, протекала вполне мирно, многочисленные прохожие спешили по своим делам, останавливались поговорить, делали всё, что угодно, но не проявляли ни малейшей враждебности, бросая только удивлённые взгляды на нашу компанию.

Вернувшийся командир МБВ, успокоил нас, что с медиками договорено, они будут встречать нас на станции, а горотдел ГПУ держит ситуацию в окрестностях под контролем и обещал сформировать и прислать через час экипаж БеПо.

– Товарищ политрук, какой смысл нам тут час стоять? Да и товарищ Седых прямо приказал вернуться, – влез я с вопросом, кожей чувствуя какойто подвох. Ничего себе "под контролем", когда в семивосьми километрах к югу из пушек палят и бронепоезда катаются!

– Вот и я думаю, – согласился Никифоров и скомандовал. – По коням! Товарищ Седых мне прямой начальник, а местные никаких приказов вообще не отдавали. Возвращаемся.

По прибытии назад, политрук поделился своими опасениями с командиром. Разговор проходил на наших глазах и оставил у меня в душе щемящее чувство тревоги.

– Думаешь, ГПУ Грузии тоже причастно? – спросил Седых своего подчинённого.

– А чёрт его знает! Но одно точно скажу. У нас бы на севере военное положение в таком случае сразу ввели, – ответил Никифоров.

– А здесь, стало быть, всё в порядке вещей? Первое нападение ещё можно на банду списать. Но бронепоезд! Ты ведь им результаты допроса пленных доложил?

– Да, товарищ замначкомендатуры!

– А они?

– Потребовали предоставить в их распоряжение и всё.

– Тааак… В Батуме на юге явно заваруха, там нашей слабосильной команде делать нечего. НПЗ до сих пор горит, столб дыма и туча во весь горизонт. Дорога на север только одна и идёт она через Кобулет. Медикаменты нам нужны позарез. В амбулатории что тебе ответили?

– Обещали встретить прямо на вокзале. Но коек у них нет столько и раненых размещать негде. Только лекарствами могут помочь, – развёл руками Никифоров.

– Значит так. Войдём в Кобулет по двум путям. Ты своим вагоном прикроешь приём медикаментов. С местными чекистами не связываемся. Если попытаются помешать, будем прорываться на север. Возьми к себе ещё пару бойцов, высадишь у входной стрелки, мы их подберём. Выдвигаемся, как закончим погрузку, – подвёл итог Седых и посмотрел на отъезжающий грузовик тяжёлым взглядом.

– Долго ещё? – уточнил Никифоров.

– Раненые все, барахло тоже. Остались убитые. Не бросать же их здесь? Погрузим в твой МБВ, чтобы детишек не пугать лишний раз.

– Есть…

– Вот и превратились мы в "Летучий голландец", – мрачно сказал я Славе спустя полчаса, выжимая рычаг фрикциона и начиная движение.

– Ты о чём?

– "Летучий голландец" – байка морская. Корабль с мёртвым экипажем, предвестник всевозможных несчастий. – Я мрачно кивнул на сложенные везде, где только можно тела.

– Предвестник несчастий? Это правильно. Пусть нашим врагам не повезёт.

– Повезёт им или нет – вопрос. А вот нам при такой жаре наши павшие товарищи духу дадут.

– Это точно. Придётся потерпеть. Ничего, злее будем.

В Кобулете, на платформе, нас действительно ждали две арбы, запряжённые осликами, с красными крестами на белоснежных тентах – местный аналог "скорой помощи". Как и было спланировано, мы встали сразу на двух путях, прикрыв корпусами повозки. Теперь помешать погрузке могли только спереди или сзади, но вряд ли у кого появилось бы желание подставляться под огонь трёхдюймовых пушек.

Мы со Славой немедленно, как только остановились, выскочили наружу подышать. Остальным такой роскоши было не видать – они дежурили при оружии. Впрочем, двигатель глушить мы не стали, как и отходить далеко от дверей.

Вышел на платформу и наш главнокомандующий, сразу направившись к кобулетскому эскулапу почтенного возраста, дожидавшемуся в компании юной медсестры, смугловатое личико которой наводило на мысли о их родстве.

– Командир БеПо Седых.

– Аксельрод Соломон Моисеевич, моя дочь, Софья, – врач немного помялся, а потом вдруг выдал, – Стесняюсь спросить, а вы под каким флагом воюете?

Седых аж поперхнулся, проглотив любезность в адрес сестрички.

– Как под каким флагом? Под красным разумеется! Что за вопросы!?

– Должен вас предупредить, что над входом в исполком недавно, таки повесили другой флаг. Чем могу, чем могу… Вы ведь понимаете, моё дело людей лечить. Но лучшее средство – профилактика. Душевно вас прошу, берите медикаменты и езжайте скорее, а то пациентов у меня, чувствую, невпроворот будет.

– Товарищ командир! – дверь бронепаровоза открылась и оттуда, выглянул чумазый Хабаров, – Там со стороны развалин в рупор кричат. Я подумал, может вам не слышно.

– Угадал. Что кричатто?

– Начальник местного райотдела ГПУ Аджарии Котрикадзе требует чтобы мы сложили оружие и сдались. Говорит – Грузия вышла из состава ЗСФСР и СССР!

– Тогда нам с ним говорить не о чем. Можешь ему так и передать.

В ответ на наш категорический отказ над развалинами взлетела сигнальная ракета, а чуть позже – ещё одна, но уже гораздо севернее, уже за окраиной Кобулета. Седых приказал скорее женщинам скорее грузиться, а нам скомандовал к бою. В этот момент я увидел Полину, она споро подавала мягкие мешки в вагон и на какойто миг наши глаза встретились. Такой жуткой смеси страха и тоски я не видел ни у кого и никогда в жизни. Ни приободрить, ни успокоить, дорога каждая секунда, что тут поделать? Только подмигнуть поуверенней, обманывая и её и себя.

Под бронёй все звуки воспринимаются както по иному, когда спустя десять минут первый раз бухнула пушка, я невольно оглянулся, чтобы посмотреть, что у нас упало. Точно так же и постукивание пуль по корпусу МБВ я первоначально принял за неисправность двигателя и хотел уже лезть под кожух, но когда Слава стал отвечать из бортового пулемёта короткими очередями, всё встало на свои места. Мы не трогались с места, а бой разгорался всё сильнее. Передняя башня нашего броневагона, единственная, которая могла стрелять вдоль путей на север, била без остановки. Сквозь рокот мотора долетали обрывки фраз и ругань артиллеристов, которые явно нервничали и торопились. Канонада кончилась, когда спереди раздался жуткий грохот и скрежет, ясно слышимый даже сквозь броню. Я не выдержал и, отскочив на время со своего места, выглянул наружу сквозь приоткрытую дверь, которая была обращена внутрь нашей позиции, к другому броневагону. Впереди, в клубах пыли, срыв часть платформы, лежал поперёк путей паровоз пригородного поезда, а за ним громоздились, вздыбившись, вагоны. Нас пытались таранить!

– Слава, что с твоей стороны?

– Хотят с гранатами подобраться, отсекаю!

Машинный телеграф наконец ожил, звякнул, и мы двинулись назад, остановившись только на станции Бобоквати, километрах в пяти от Кобулета. С умыслом ли, или случайно, но наш МБВ отходил первый, поэтому БеПо сейчас стоял на единственном пути "вразбивку". С юга на север по очереди располагались МБВ с прицепленной контрольной платформой, ещё одна платформа, броневагон, замыкал всё бронепаравоз. Никифоров убежал к Седых на "военный совет", а когда вернулся, обстоятельно, насколько возможно, обрисовал ситуацию и план командира.

– На север для нас пути больше нет. Остаётся только прорываться на юг в Батум. Наша цель – порт. Там попытаемся захватить какуюнибудь посудину. Путь этот единственный, у нас раненые, женщины и дети, взорвать бронепоез и уйти пешком нельзя. Седых приказал провести разведку вдоль берега до самого Батума, он сам с БеПо будет следовать за нами с интервалом в час. Если встретим противника, открываем огонь из пушек, это будет сигналом для товарища Седых остановиться. После чего возвращаемся с разведданными для принятия решения. Ситуация ясна? – мы молча кивнули, – Тогда по местам, а то уже вечер скоро.

Вот мы и чешем теперь на юг на скорости тридцать пять вёрст в час, осматривая "с коня" возвышающиеся слева склоны гор. Справа смотреть нечего – дорога идёт по самому берегу моря, частью почти по пляжу, частью над обрывом.

Раздавшийся справа гул выстрела заставил Славу метнуться к бойнице противоположного борта.

– Похоже наши! Эсминец! Бьёт по комуто! – крикнул он мне, не отрываясь от наблюдения.

– По кому?

Слава вновь перескочил на левый борт и крикнул.

– Залп лёг впереди и выше по склону. Наверное, он чтото с моря видит, что мы не видим снизу изпод горы.

Мы пребывали в счастливом неведении ровно до следующего залпа, который лёг гораздо ближе к нам, но уже сзади.

– Да он же по нас стреляет! – изумлённо и както обиженно воскликнул мой телохранитель. Машинный телегаф звякнул и потребовал полного хода, что говорило о том, что Никифоров пришёл точно к такому же выводу.

Изза того, что мы ускорились до максимальных шестидесяти километров, третий залп тоже лёг позади. Я рванул рукоять сирены и над побережьем прокатился длинный гудок. Надежда хоть както просигнализировать, что мы свои, провалилась вместе с четвёртым залпом, который не накрыл нас только чудом. Снаряды легли настолько близко, что осколки чуть не пробили тонкую противопульную броню, коегде даже в ней застряв. Перед пятым залпом я резко потянул на себя фрикцион и тормоз, надеясь пропустить смерть вперёд. Это мне отчасти удалось и прямых попаданий не последовало, но броневагон, буквально, спрыгнул с пути, заваливаясь на бок. Внутри всё с грохотом полетело со своих мест и напоследок, я увидел жутковатую картину, как мёртвые, сами по себе встают на ноги. Вагон, казалось, целую вечность висел в таком неустойчивом положении, но потом, неизбежно, последовал удар, после которого я отключился.

Придя в себя, я с начала даже не понял, где нахожусь. Сверху, через горловины топливных цистерн, прямо на меня лил соляр. Дизель ревел на предельных оборотах, выдавливая своим грохотом из головы все рациональные мысли, оставляя место только страху и панике. Я заворочался и попытался встать, только сейчас поняв, что лежу на своём телохранителе, который слабо застонал от моих неосторожных телодвижений. Надо валить отсюда как можно скорее! В любую минуту рванёт!

Выходов было всего два, один на левом борту, ставшем теперь потолком. Второй на правом, ставшем полом. Я решил, что не подниму своего товарища наверх, а косо лежащий вагон давал надежду, что внизу может оказаться пустота, поэтому я, освободив дверь от тел мёртвых пограничников, открыл её внутрь. Мне действительно повезло, под вагоном оказалась снарядная воронка, через которую я и вытащил, с огромным трудом, своего бессознательного напарника.

Отнеся его подальше назад по ходу движения, хватило сил метров на полсотни, уложил в другую воронку и огляделся вокруг. Эсминец больше не стрелял, он шёл самым малым ходом на юг, почти под берегом, но орудия попрежнему были наведены на нас. МБВ, валялся в стороне от развороченного пути, из его щелей и других отверстий в броне начал появляться белый дымок. Скорее всего, это испарялось попавшее на раскалённые части мотора дизтопливо, иначе, в случае пожара, дым был бы чёрный.

Эти соображения заставили меня рискнуть и попытаться вернуться к броневагону. Там могли остаться ещё живые погранцы и их надо было вытащить! Не успел я сделать и трёх десятков шагов, как с моря бухнул выстрел и, прямо на моих глазах, МБВ, отгороженный от меня сошедшей с рельс контрольной платформой, вздулся от попадания фугаса. Казалось, медленно разошлась по швам и стыкам броня, высветив яркожёлтым, а потом во все стороны рвануло тёмнобагровое пламя.

Абсолютный рекорд по вводной "вспышка спереди" мной был, несомненно, установлен. Я успел развернуться и плюхнуться на пузо, но меня обдало удушливым жаром и соляр, пропитавший мою одежду и налипший на кожу, вспыхнул. Не помня себя от боли, я устремился к морю, сдирая по пути горящую куртку. Бежать было всего полсотни шагов, и я опять с запасом перекрыл все олимпийские достижения, развив такую скорость, что встречный вечерний бриз сдувал назад охватившее меня пламя. Влетев с разбега в воду, я на короткий миг избавился от одной боли, которая сразу же сменилась другой, не менее сильной, когда морская соль добралась до ожогов.

Выползя совершенно без сил на берег, лишь бы меня не достал прибой, я замер, прижавшись к холодной гальке, и в отчаянии пробормотал.

– Скорее бы сдохнуть…

– Ой, какой страшненький! – присела рядом со мной маленькая девочка с небесноголубыми глазами на усеянном конопушками личике, обрамлённом пшеничного цвета волосами, сплетёнными в косичку. – Нет, раньше ты мне больше нравился, такого я с собой не возьму. Приходи, когда усы снова отрастишь…

Пигалица поднялась и направилась к горящему МБВ, её белоснежная рубашонка до пят, в лучах заходящего солнца казалась яркоалой.

– Стой… Куда! – пробормотал я вслед, опасаясь, что малышка сгорит по глупости.

– И даже не проси… – бросила она в ответ, не оборачиваясь, и вошла прямо в пламя.

Эпизод 6

Чёрный ворон, чёрный ворон,

Что ты вьёшься надо мной?

Ты добычи не дождёшься,

Чёрный ворон, я не твой!

В мглистом, сером небе, на фоне стремительно проносящегося перед остановившимся взглядом сплошного пепельного покрова облаков, над поднимаемыми с выжженной, мёртвой земли клубами мелкой, жгучей пыли, кружила птица.

Что ты когти распускаешь,

Над моею головой?

Иль добычу себе чаешь?

Чёрный ворон, я не твой!

Крылья, в которых, казалось, поселилась сама тьма, обняли ветер, сохраняя при этом неподвижность, и лишь едва заметные чётрочки перьев на самых кончиках плавно выгибались под его неистовыми порывами, служа мостиками, которые соединяли величие монументального покоя и ярость хаоса бури.

Полетай ты, чёрный ворон,

К милой любушке домой.

Ты скажи ей – я женатый,

Я женился на другой.

Ворон кружил всё ниже и, наконец, исчез из виду, отчего стало невыразимо одиноко и тоскливо. Пропало последнее существо, составившее мне, пусть и не весёлую, но всётаки компанию в этой безжизненной пустыне.

Оженила меня пуля

Под ракитовым кустом.

Востра шашка была свашкой,

Конь буланый был сватом.

Угольночёрная голова с острым, гладким клювом выдвинулась снизу, и было непонятно, то ли птица уселась мне на грудь, то ли была так велика, что я сам целиком поместился между её лап.

Взял придано небольшое –

Много лесу и долин,

Много сосен, много ёлок,

Многомного вересин.

Немигающий взгляд антрацитовых глаз встретился с моим, остановился, проникая всё глубже и в голове прозвучал резкий, сварливый голос.

– Что разнылся? Ох, горе ты луковое, никомуто ты не нужен такой, ни на том свете, ни на этом. Возись теперь с тобой.

Ворон сделал головой несколько мелких движений, будто примериваясь. Всё, сейчас глаза выклюет. А и чёрт с ними, всё равно смотреть не на что!

– Чёрта не поминай. А гляделки тебе ещё пригодятся, будет на что взглянуть. Не боись! Я только лишнюю начинку из тебя вытащу.

Картинка перед глазами стала изредка резко дёргаться, будто тело, которое я совершенно не чувствовал, теребили. Как же, не боись… Какаятакая это у меня начинка лишняя? Печень поди? Нет, печень – это по орлиной части. Блин, меня жрут, а в голову разная мифологическая чепуха лезет… Снова в поле зрения показалась птичья голова, отвернула измазанный клюв в сторону и разжала его. На землю, с резким скрежещущим звуком чтото упало. Слышал я уже такое один раз, когда чеченские подарки вырезали.

– Угадал. Переизбыток железа у тебя в организме, с жизнью практически несовместимый. Сам виноват. Лежи вот теперь и думай, как докатился до жизни такой, а меня не отвлекай.

Долго ли, коротко ли, дёрганье продолжалось, перемежаясь позвякиванием. А я всё думал и думал. Сам виноват? Что я сделалто, чтобы меня из пушек расстреливать? С Кавказом меня связывало сейчас только одно. Точнее – один. Берия. Спутаны мы с ним, видно, как верёвочкой. Как за неё не потяни – всем вокруг боком выходит.

– А ты как хотел? Всяк человек, что на своём месте, там и должен оставаться. Иначе сядет ктото другой на место чужое и повернёт всё посвоему. Вот и Лаврентий, хоть и подложил ты ему свинью, но Закавказье держал. А ты что? Испугался, что за товарищем Сталиным некому присмотреть будет? А Кавказ на кого оставил? Не всякая прямая дорога самая короткая.

– Так кто ж знать мог, что так всё повернётся? Берия что, одинединственный, на нём свет клином сошёлся? В Закавказье в каждой республике по своей компартии и по республиканскому ГПУ. С чего вдруг мятеж? – вступил я в мысленный диалог.

– А с того мил человек, что власти, если её понимают как безнаказанность, хочется всё больше и больше. Вот, скажем, взяла некая шайка всю власть в Грузии, перспективы у них какие? Закавказье – захолустный угол, из него в центр не вырваться, там своих полно. Это украинцы, или, скажем, ленинградцы ещё шанс имеют, а закавказцам, в лучшем случае, должность какогонибудь директора завода или начальника железной дороги светит. Это хлопотно, работать надо и ответственность нести. То ли дело в ЦИКе, пусть грузинском, сидеть, указывая всем правильную линию. Спросишь, почему так? А всех кого центр из Закавказья мог принять – уже там. Пропорциональность национальных представительств в аппарате власти нужно соблюдать и сверх пропорции могут только выдающихся людей дополнительно привлечь. Думаешь, много в Грузии выдающихся? Или, как вариант, убрать какогонибудь кавказца из центра и занять его место. Руки коротки в мирной жизни. Вот и выходит, что нет у шайки перспектив приращения власти за счёт карьерного роста. Следующий шаг тогда – избавиться от того, что может эту самую власть ограничивать. От контроля центра. И незачем грузинам бороться за власть в ЗСФСР, много интриг, риска, а в результате – та же самая власть над Грузией, ибо в Армении и Азербайджане свои князьки и чужим туда ходу нет. А третьим шагом, если второй удастся, попомни моё слово, будет их междоусобная грызня, пока не останется только один на самом верху пирамиды.

– Брешешь, пернатый. Не может быть такого, чтобы чекисты мятеж проморгали.

– А чекисты, думаешь, по другим законам живут? Горячее сердце, холодная голова? Как же! Закон стаи никто не отменял! Выдвинуться можно только всем вместе, с хорошим вожаком во главе, поддерживая его и оберегая. Ты хоть знаешь, кто сейчас ГПУ Грузии возглавляет? Нет? Не важно. Что, думаешь, его стая с людьми Берия сделала, которых тот не успел в центр и на заводы дизельного главка перевести? Сожрала за три года! И стала хозяйкой. А в центр им опять дороги нет. Не тот калибр.

– Если не чекисты – то армия. Армейцам нет никакого резона сепаратистов поддерживать. У них вершина карьеры в Генштабе и наркомате обороны.

– Эх, друг мой ситный, ты будто вчера родился и память тебе напрочь отказала. Или ты "Время танковых атак" Бабаджаняна никогда не читал? Припоминаешь, как он в армянской национальной дивизии свою службу начинал? А когда он русский язык выучил, в каком звании был? Тото. На деле армия в Грузии национальная, а настоящий военный не может не быть патриотом. В данном случае патриотом Грузии, или националистом, это с какой стороны поглядеть. Любой грузинский комдив командует четвертью национальной армии. А в РККА он кто? Один из десятков?

– Ёмоё, что же теперь будет?

– Поживёшь, увидишь, полетели.

Ворон подхватил меня за пояс и понёс сквозь небесную и земную серость вдаль.

– Эй, птица! – попытался крикнуть я, но в ушах раздался лишь слабый стон. Впрочем, моему крылатому собеседнику достаточно было только мысли, – А кто всё это затеял, можешь сказать?

– Я знаю только то, что знаешь ты, но не обращаешь должного внимания.

– А летимто куда?

– А в мёртвой воде купаться.

– Ага, понятно. Мало того, что мне шкуру подпалили, так я ещё и с катушек съехал. Весёленькое дельце… В молоке и двух водах, Конёкгорбунок чернобыльский… А почему только в мёртвой?

– Не обзывайся. Считай, что я твой внутренний голос. Или раздвоение личности, если тебе угодно. А живой воды здесь просто нет.

– Эй, внутренний голос! Коли ты вдруг объявился, может подскажешь, что мне теперьто делать?

– Отчего же, подскажу. Убей вождя!

– Что?!

– Эх, родной, да у тебя ещё и все анекдоты контузией из головы выбило?

Я хотел было усмехнуться шутке, но понял намёк, и от этого стало ещё тоскливее.

– Что, всё так серьёзно?

– Более чем.

Эпизод 7

– Закройте форточку, больной простудится, – сказал мягкий мужской голос и, одновременно со стуком двери, послышалось женское ворчание.

– Жарища такая. Простудится как же. Задохнётся скорее.

– Марьиванна, не спорьте, я доктор, вы санитарка, просто делайте то, что вам говорят. И постарайтесь выполнять впредь распоряжения в точности, я устал уже вам постоянно делать замечания по поводу проветривания. Должны же понимать, что, может, не простого человека лечим, а известного конструктора, сам начальник морских сил приказал его на ноги поставить. Или хотя бы в чувство привести.

– Да нашему больному всё равно. Глаза откроет, а там пусто, будто всю голову напрочь отшибло, закроет и спит дальше.

– Состояние больного действительно необычное, но это не даёт нам права… Давно последний раз в себя приходил?

– Сменщица говорила, вечером вчера. Но то ещё до обхода было, с тех пор ничего. Ой! Глядите, вспомнишь про что, вот и оно! Опять таращится!

Моё зрение, по сравнению со слухом, подкачало. Перед глазами смутно угадывались только два размытых белых пятна. Звонкие щелчки пальцев перед моим лицом я расслышал прекрасно, но рассмотреть руку не смог.

– Смотрите, Игорь Дмитриевич, есть какаято реакция! Раньше он вообще всё игнорировал, а теперь, вроде, даже морщится.

– Сам вижу. Больной! Вы меня слышите?

Я попытался ответить и не смог. Голоса не было.

– Моргните хотя бы, если так.

Я послушно исполнил приказ.

– Отлично! Поздравляю вас с возвращением. Вижу, говорить вы пока не можете, поэтому просто моргните, если почувствуете боль.

Доктор начал меня ощупывать, но кроме зуда по всему телу, меня ничего не беспокоило, поэтому я замер, боясь моргнуть и ввести врача в заблуждение. Тоже мне умник, не мог уговориться, чтобы я наоборот глаза открывал!

– Хм. А вы вообще чтонибудь чувствуете?

Я с огромным удовольствием просигнализировал в ответ.

– Пошевелить чемнибудь можете?

Практически все мои усилия остались, как мне показалось, тщетными. Не мог же я всерьёз считать слабые движения пальцами рук и ног за "пошевелить"? Лучше всего у меня выходило двигать челюстью, на что врач отреагировал оптимистически.

– Паралича нет, а кормить вас можно, вижу, прямо сейчас. Есть хотите? Пить?

Пить хочу однозначно. А есть? Не знаю…

– Вот и хорошо, – подвёл итог доктор, – скоро поправитесь. Ещё один вопрос. Вы Семён Петрович Любимов?

Конечно это я! Кто же ещё!?

– Вот и отлично.

Эпизод 8

– Проснулись, товарищ Любимов? – обратилось ко через три дня мне размытое белое пятно. – Говорить можете?

– Ещё не понял, – ответил я, прислушиваясь к ощущениям и пытаясь сфокусировать взгляд на собеседнике.

– Тогда пока послушайте, я коечто расскажу. 14го мая в Грузии состоялся подпольный съезд, который принял решение о выходе республики из состава ЗСФСР и СССР. Тем же вечером вспыхнуло вооружённое восстание, поддержанное частями Закавказской армии и некоторыми частями ГПУ Грузии. Батумский погранотряд остался верен центру и его попытались уничтожить открытой силой, используя, в том числе, бронепоезд. Отряд устоял в городке пограничников и передал сообщение, что БеПо ушёл на север. Я направил эсминец "Шаумян", чтобы перехватить мятежников на приморской дороге, что тот и сделал. На берегу были подобраны двое, вы и ваш телохранитель, товарищ Панкратов. Последний ненадолго пришёл в сознание и представился, рассказав, что и вы тоже были в броневагоне. Вы оба были доставлены в севастопольский морской госпиталь. Товарищ Панкратов уже неделю как выписан и отправлен в Москву по месту службы. Ваши приключения он нам рассказал. История, конечно, неприятная, но командовавший эсминцем в отсутствие командира старпом товарищ Владимирский, – говорящий показал рукой на своего спутника, – исходил из того, что БеПо захвачен врагом. Пока к вам не пришёл следователь, чтобы зафиксировать ваши показания, я хотел бы просить вас об одном одолжении. Не могли бы вы сказать, что пожар и взрыв броневагона произошёл в результате схода с рельс? Погибших всё равно не вернуть, а живые могут поиметь немало неприятностей, если вы скажете о последнем выстреле.

– Кто вы? – смог я наконец чётко рассмотреть лысоватого человека в надетом поверх чёрной морской формы медицинском халате.

– Флагман флота второго ранга Кожанов. Командующий Морскими силами Чёрного моря.

– Что с остальным составом БеПо? – говорить было трудно, поэтому я старался выражаться как можно короче и задавал только самые важные вопросы.

– На следующий день, шестнадцатого мая, мы высадили в Батум десант на помощь пограничникам. Бронепоезд внезапно атаковал мятежников с тыла и прорвался непосредственно в порт, чем способствовал общему успеху операции. Мы были уже в курсе, что он в наших руках, поэтому инцидентов, как с "Шаумяном", не случилось. Раненые и гражданские, прибывшие с БеПо, эвакуированы. Командир, товарищ Седых, остался в Батуме с новым экипажем.

– Где моя семья?

– Они были там? Я наведу справки, но большинство эвакуированных, после лечения, уже отправлены по домам и местам службы.

– Сколько времени прошло?

– Сегодня 22е июня. Очень вы долго без сознания были, если бы не наши морские врачи, – подчеркнул Кожанов, – вряд ли бы выкарабкались. Они тут целую систему развернули, только чтобы вас кормить, не говоря обо всём прочем. Впрочем, для них это тоже было интересным опытом. Говорят, случай ваш уникальный.

Я молча переваривал услышанное. Впервые с начала событий у меня было время поразмыслить о превратностях судьбы и её злых шутках. Влез, сиволапый, историю менять! Только не учёл, что кроме меня таких умников миллионы. И что с того, что они не знают точно, что должно быть, а лишь предполагают? Главное – делают. Вот и теперь, выдернув Берию из Закавказья, я, очевидно, ослабил региональную ЧК и партаппарат, чем не преминули воспользоваться пока не известные мне личности в своих целях. Впредь будет мне наука. Прежде, чем чтото делать, надо хорошенько подумать, собрав предварительно информацию, а не руководствоваться послезнанием. Которое, на деле, оказалось полным фуфлом.

– Какова ситуация в Грузии сейчас?

– Если коротко, в Закавказье мы удерживаем Армению, Абхазию, плацдармы в Поти и Батуме, район Баку. Всё. На Северном Кавказе, в горских республиках, особенно в Чечне, идут тяжёлые бои с местными бандами, которые получают поддержку через хребет. Сил для активных действий по подавлению мятежа пока нет.

– Как же так могло получиться? Где же РККА?

– Армянские части Закавказской армии и руководство Армении осталось верным центру. Частично. Они подписали с Грузией соглашение о невмешательстве, опасаясь турок, которые видя, что СССР на Кавказе ослаб, начинают потихоньку снабжать мятежников оружием на иностранные деньги. В Поти и Батуме плацдармы держат, фактически, два полка и пограничники, опираясь на флот, большего с Украины и Крыма выделить не смогли. Абхазию контролирует Нестор Лакоба, собрав ополченцев, регулярных частей РККА там нет. Азербайджанские национальные части, получив приказ на подавление мятежа, сволочи, самораспустились. Грузины, двинувшись двумя дивизиями им навстречу вышли почти к Баку, пришлось перебрасывать войска из Средней Азии, чтобы его удержать. На Дальнем Востоке японцы напали на Китай и, кажется, хотят оккупировать Маньчжурию полностью, это заставляет опасаться и за нашу территорию. В такой обстановке партийная оппозиция настаивает на политическом решении грузинского вопроса и свёртывании программы коллективизации, блокируя, после похода азербайджанцев, решения о разгроме грузинских сепаратистов вооружённым путём. Наркомвоенмор, тем не менее, потихоньку стягивает войска на Северный Кавказ, мотивируя борьбой с бандитизмом.

– Дела…

– Дела… Грузия ещё и в Лигу Наций обратилась с просьбой о помощи продовольствием. Буржуи тут же пошли им навстречу и теперь, мы не справляемся с потоком контрабанды. Везут, само собой, оружие, хлеб только для маскировки. У нас тоже голод. ЦК партии даже приказал приостановить экспорт хлеба. В Одессе отгрузка полностью прекращена. Так как там насчёт моей просьбы?

– Что?

– Насчёт показаний…

Что за человек! Тут весь мир рушится, а он о пустяках! Я всё прекрасно понимаю, мстить нечаянному виновнику смерти экипажа МБВ не собираюсь. Впрочем, может комфлота за своё место боится, наверняка у него и других косяков хватает, а лишняя соломина ломает хребет верблюду. С тем что случилось уже ничего не поделать, надо смотреть вперёд.

– Что я с этого буду иметь?

– В смысле?

– Я избавляю вас от неприятностей и хочу знать, что вы можете предложить за услугу.

– И что же вы хотите?

– Сделайте заключение о непригодности торпедных катеров Туполева и потребуйте другие, с хорошей дальностью, мореходностью и торпедными аппаратами, которыми можно пользоваться на стопе. Мощное артвооружение, в первую очередь зенитное, приветствуется.

– Можете меня не агитировать. Эти поплавки – вредительство. Мы уже хлебнули с ними горя, направив в Батум и Поти, до которых они даже дойти своим ходом не могут. Пресечь контрабанду морем этими посудинами практически невозможно, их не выпустишь в свежую погоду, а вооружение у контрабандистов оказывается всегда мощнее, а сами посудины – живучее. Не торпедами же по ним стрелять? Это ещё умудриться попасть надо, да чтобы под килем не прошла. Держать корабли в море мы тоже постоянно не можем, трудности с топливом. Изза них, фактически, действуют только эсминцы, сторожевики и канонерки, да и то в четверть силы.

– А вот про вредительство – не надо. Товарищ Туполев хороший конструктор и всего лишь решил поставленную задачу. Не его вина, что задача неверная и нужен другой тип катеров.

– Ладно, договорились. Мы пойдём, а вы выздоравливайте, нам на флот дизеля нужны.

– Подождите. А как это товарищ Панкратов, мой прикреплённый, убыл по месту службы? Он что, меня здесь одного бросил?

Комфлота замялся, а потом признался нехотя.

– Вообще говоря, он и не знает, что кроме него ктото спасся. Он ведь без сознания был в момент взрыва. А вы у нас проходили как безымянный, пока в себя не пришли и не представились. Вы не беспокойтесь, семью вашу разыщем и сообщим, что вы у нас, живы и почти здоровы. Врачи говорят, ещё не более чем на месяц здесь задержитесь.

Эпизод 9

Пятнадцатого июля с самого утра за дверью моей палаты поднялся шум среди которого я явно различил голос жены.

– Где он?

– Подождите, вам говорят. Больной спит ещё.

– Я уже достаточно ждала. Покажите мне мужа немедленно!

– Я здесь и уже проснулся! – подал я голос как можно громче.

– А, так и знала, что ты живой! – раскрыв дверь нараспашку влетела ко мне в палату Полина, – Не мог ты просто так сгинуть…

Сын, бросив руку матери подбежал к моей кровати, но озадаченно остановился, разглядывая меня и сомневаясь, действительно ли этот человек со знакомым голосом его отец.

– Привет малыш! Не узнал? Вот папка теперь такой. И был то не красавец, а теперь ещё и пятно на пол лица.

– Это пройдёт со временем, не беспокойтесь, – поспешил успокоить моих вошедший следом врач, – ожоги были серьёзные, больше всего пострадали ноги и ягодицы, да ещё ранение в плечо осколками камней, но теперь всё уже позади, хотя шрамы на ногах, наверное, останутся. А лицо скоро нормального цвета будет. Можете сейчас полчаса пообщаться, а потом, будьте любезны, на процедуры.

– Рассказывай… – взял я за руку севшую ко мне на кровать Полину, едва только доктор закрыл за собой дверь.

– А поцеловать?

Я мигом исправил упущение, попытавшись тут же за него оправдаться.

– Знаешь, я здесь весь уже извёлся без новостей. Врачи говорят, не надо волновать. То, что я без информации волнуюсь ещё больше, их не беспокоит.

– Да, что рассказывать то? Вы как уехали, мы за вами потянулись, да грохот услышали, поэтому до темноты отстаивались за деревьями. Потом по вашим следам двинулись и увидели, что произошло. Не дай Боже ещё раз такое… Хорошо ночь была, особо не рассмотришь… Но я как чувствовала, что выбрался ты, думала всё, сейчас тебя наши найдут. Седых отправил мужиков в разведку, а бабы всю ночь пути ремонтировали, разбирая их позади бронепоезда и перенося вперёд. Утром с боем прорвались в порт. Как, чего, не скажу, сидела внутри и ничего не видела. Из Батума нас на военном корабле перевезли в Новороссийск. Раненых в больницу, а нас, здоровых, отправили по домам. Куда мне было деваться? Решила, отвезу Петю домой и оставлю с Машей, а сама вернусь тебя искать. Приехала, а там меня чекисты в оборот взяли, про тебя выясняли, душу всю вытрясли. И ехать сюда не могла, потому, что подписку дала. А как они от меня, наконец, отстали, телеграмма пришла, что ты в Севастополе, приезжайте мол, забирайте. Я подхватилась сразу, даже записку забыла крёстным оставить. Вот мы и здесь. Еле доехали за две недели, на железной дороге ерунда какаято, все пассажирские поезда отменили, пришлось с воинскими добираться, да не все подсаживают. Говорят – приказ. А ты как?

– А что я? Я три недели назад только в себя пришёл. Общаться ни с кем не дают, газет тоже. Раньше хоть чекист пару раз приходил по поводу гибели броневагона. Обещали через неделю выписать.

– Ой, а где же я с Петей всё это время буду?

– А со мной. Договорюсь, чтобы тебя сиделкой оформили. Заодно и отпуск мой на море догуляете. Да малыш? – посмотрел я на по прежнему недоверчиво смотрящего на меня сына. – Ты не испугался?

Петя сначала закивал, соглашаясь на морские купания, а потом, без паузы, начал отрицательно мотать головой.

– Испугался, конечно, – ответила за отпрыска жена, – он и говоритьто с тех пор стал очень мало. Пройдёт со временем. Только ты, пожалуйста, больше нам такого не устраивай. Ни на какие моря я больше ни ногой! Ни за какие ордена и прочие коврижки!

– Ты о чём?

– Так тебя за захват бронепоезда орденом Ленина наградили. Посмертно. Берия сам ко мне домой заезжал и награду передал, да я взять с собой сюда забыла впопыхах. Так что ты у нас теперь орденоносец.

Снова здорово!

Эпизод 1

Ту неделю, что я долечивался в Севастопольском морском госпитале, я полностью посвятил утолению информационного голода и осмыслению полученных сведений. В первом вопросе мне изрядно помогла жена, не только обеспечившая меня свежими газетами, но и старыми экземплярами, добытыми по случаю.

События развивались совершенно неожиданным для меня образом, я, откровенно говоря, даже растерялся. Верхушка компартии Грузии, едва взяв под контроль большую часть территории республики, кроме Абхазии, предложила руководству СССР переговоры, фактически предъявив ультиматум. Первым пунктом был созыв внеочередного съезда ВКП(б) и пересмотр курса партии на коллективизацию, которую руководство компартии Грузии в своей республики само же фактически саботировало и провалило, что и послужило поводом для мятежа. Далее шли требования об упразднении ЗСФСР и вхождении Грузии в состав СССР на "особых" условиях, фактически выводящих руководство республики изпод контроля центра. При этом Грузия становилась фактически независимой, но продолжала пользоваться всеми преимуществами от участия в Союзе ССР.

Политбюро ВКП(б) было вынуждено согласиться на созыв съезда, так как это требование громогласно поддержала, вышедшая из подполья и объединившаяся, оппозиция самых разных толков, которую в сложившейся ситуации нельзя было тронуть не возмутив рядовых партийцев, действующая по принципу "враг моего врага – друг, пусть и временно". Судьба СССР повисла на волоске, так как на съезде команда Сталина имела очень шаткие позиции и были большие шансы на то, что её отстранят от власти. Что будет потом, я себе прекрасно представлял – анархия и делёж власти в центре на фоне знакомого по 90м годам 20го века "парада суверенитетов" на окраинах.

Единственным способом избежать этого, было как можно скорее подавить мятеж вооружённым путём, ещё до съезда. Но РККА оказалась совершенно неспособна оперативно отреагировать на угрозу. Мобилизация кадрированных дивизий протекала недопустимо медленно. Отчасти это объяснялось тем, что дивизии комплектовались исключительно добровольцами из пролетариата, крестьян, опасаясь их нелояльности, не призывали. Оппозиция тоже по мере сил и возможностей саботировала эти мероприятия, в основном пропагандой и вопила о недопустимости межкоммунистической гражданской войны.

Вследствие недостатка сил, РККА, совместно с войсками ОГПУ, смогла взять под контроль только Северный Кавказ, отстоять, перебросив закалённые в боях с басмачами части из Средней Азии, Азербайджан. Морские силы Чёрного Моря сохраняли плацдарм в Поти.

Батум был потерян, после того, как в Закавказье случился второй по счёту мятеж, на сей раз чисто антикоммунистический. Руководство компартии Грузии понимало необходимость продержаться "на штыках" до съезда, поэтому вооружало всех, кто был готов встать на его защиту. Но эта масса людей была отнюдь не однородна и очень многие понимали первоначальную цель восстания в отделении от СССР. После предъявления ультиматума, когда все точки над "и" были расставлены, руководство мятежников потеряло поддержку масс внутри Грузии.

Ситуация усугублялась тем, что вместе с иностранной помощью оружием в Закавказье прибывали добровольцы самых разных окрасок. От ветеранов белого движения, сохранивших сухим порох в пороховницах, которым осточертел быт парижских таксистов, до убеждённых коммунистовкоминтерновцев, считающих, что строительство общества нового типа в СССР пошло неправильным путём.

Конечно, помогали мятежникамкоммунистам изза границы не за красивые глаза, их просто использовали для свержения советской власти. С этой целью из Парижа в Закавказье, с помощью "иностранных разведок", которые на все лады кляла центральная пресса, прибыло Грузинское эмигрантское правительство, которое и подняло знамя нового "белого" мятежа, объединив вокруг себя все "контрреволюционные элементы". В первые же три дня им удалось полностью взять под контроль район Батума и сам порт, выбив оттуда пограничников и моряковчерноморцев, который до того "националкоммунисты" безуспешно осаждали месяц. Этому способствовало то, что основной ударной силой эмигрантского правительства была бригада, укомплектованная ветеранами белого движения и снаряжённая наилучшим образом.

Теперь, имея порт, который МСЧМ не могли эффективно блокировать изза недостатка топлива, белые стали получать не только лёгкое стрелковое оружие, но и артиллерию, и даже танки. Появилась у них и собственная боевая авиация, пусть малочисленная, но сильно осложнившая жизнь моряковчерноморцев.

Однако, нет худа без добра. Грозные события на Кавказе позволили Сталину, получившему тяжёлый удар, устоять. В первый же день открывшегося 6го июля съезда партии он, пользуясь тем, что всё происходящее было "моментом истины" и каждый должен был определить свою позицию, показав своё истинное лицо, обрушился с беспощадной критикой на объединённую оппозицию, обвинив её во всех смертных грехах. Его оппоненты единомоментно лишились своих партбилетов, по ним даже не голосовали персонально, а вышибли из партии "общим списком" и их дальнейшую судьбу нетрудно было предугадать.

Впрочем, последние события произошли уже в то время, когда я, выписавшись из госпиталя, въезжал в Москву.

Эпизод 2

Сказать, что моё возвращение стало для всех неожиданностью – не сказать ничего. Ведь меня дружно считали погибшим. Пётр и Мария Миловы, которым Полина не оставила даже записки о том, куда и зачем уехала, даже посчитали, что моя жена, попав в немилость ОГПУ, подалась в бега. На стенде, перед проходной завода ЗиЛ, всё ещё висел мой портрет с некрологом. Из которого я, кстати, узнал, что являюсь членом партии. Видимо, приняли "задним числом" из пропагандистских соображений.

Каково же было удивление заводчан, когда утром 7го июля я заявился на работу! Впрочем, удивление было взаимным. Ещё бы, на ЗиЛе моего КБ больше не было! Остался только небольшой отдел, в составе собственно ЗиЛовского автомобильного КБ, занимавшийся сопровождением производства "сотых" моторов. Оказалось, что и в ГУБД произошли существенные изменения. Вместо уехавшего со своей командой наводить порядок на Кавказе Берии, начальником, пока временно, назначили Лихачёва. Вот онто и порадел своему заводу, разом покончив с "двоевластием" на одной территории, объединив моё КБ с КБ Чаромского, под руководством последнего. Брилинг был назначен к нему заместителем по "приземлённому" направлению. Разместилось новое "центральное КБ БД" на территории авиамоторного завода.

На следующий день я напросился на приём к Лихачёву, чтобы он прояснил мне, что в сложившейся ситуации делать. Пришлось подождать в приёмной почти час, сидя в очереди, пока он разбирался с более расторопными посетителями.

– Иван Алексеевич, к вам товарищ Любимов, – заглянул в кабинет начальника секретарь, когда вышел последний.

– Пусть заходит, – донеслось изнутри.

Я вошёл в помещение, где всего четыре месяца назад произошёл тот памятный разговор с Берией и Меркуловым, и от воспоминания меня слегка пробрало, по коже даже пробежали мурашки. Неужели это я, в самом деле, литературно выражаясь, послал лесом своего начальника и куратора? Сейчас даже и не верится.

Лихачёв сидел за столом и чтото подписывал. С виду он оставался вроде прежним, но чтото в нём неуловимо изменилось. Както он поважнел, исчезла та пролетарская простота, которая была его коньком, когда он был директором завода. Мельком взглянув на меня, он взял очередной документ и принялся его читать, одновременно спросив у меня.

– Любимов? По какому вопросу? Был у нас уже тут один Любимов, герой. Слыхал?

– Ай, не узнал, Иван Алексеевич! Богатым буду!

– Матерь Божья! – забышись брякнул новый начальник главка, – Петрович… Откуда?

– История, значит, такая со мной приключилась. Прибыл я к райским воротам, а мне там архангел и заявляет, приняли тебя, мол, в компартию, посему, поворачивай оглобли и ступай в ад, коммунистам там самое место. Делать нечего, явился в ад. Посадили меня на сковородку и давай поджаривать. Да по мне и так видно, что старались. Только както я этих мучений не оценил. Маловато, говорю! И от технического прогресса вы, черти, отстали совсем! Даже на земле уже электротоком пытают! Давайте, говорю, двигатель Стирлинга поставим с генератором, а провода, значит, к пяткам подведём. Почесали черти рога и отправили меня на доклад к самому Сатане. Я ему всё обсказал, да ещё, когда через круги ада шёл, заметил, что в одном ураган постоянно дует, предложил ещё и ветрогенераторы поставить. Обрадовался Сатана, говорит, делай, мол. Хорошо, говорю, только дай мне станки высокоточные, сталь легированную, подшипники, алюминий, алмазы на резцы, да научи чертей со всем этим работать! Обещал адский начальник мне помочь, но учёбу на меня взвалил, так как сам ничего не умеет. Разослал Сатана своих слуг на поиски, чтото нашли, чтото нет, но работу начали. Тут принялся я чертей учить. Чуть что не так – враз шваброй по хвосту! Взвыли черти от жизни такой и давай, значит, Сатане на меня доносы строчить. Сил, мол, наших больше нету, терпеть такое издевательство! Ведь что получается? Меня в ад мучиться определили, а я сам там всех замучил! Непорядок! Думал Сатана и так, и сяк. Ничего не смог придумать, только голова разболелась. И забанил он меня в аду, это у них там выражение такое, сослал меня с глаз долой обратно на землю, к товарищу Лихачёву. Ему не привыкать!

Под конец моего рассказа Иван Алексеевич, не стесняясь, уже смахивал выступившие на глазах от смеха, слёзы.

– Точно Петрович! Я, было, засомневался, да разве тебя с кем перепутаешь!

– Смех смехом, а дела нешуточные! Вернулся я, а КБ моего нет! Что, товарищ начальник, делать прикажешь?

– Семён Петрович! Ну что ты с места в карьер? Давай, сначала, за твоё возвращение? – Иван Алексеевич открыл шкаф и достал оттуда пару стаканов, початую бутылку водки и краюху ржаного хлеба.

– Даже не думаешь, что откажусь?

– Не думаю. За такое не выпить нельзя!

– Раз такое дело – наливай.

Лихачёв плеснул в стаканы и мы, чокнувшись, выпили.

– А всётаки, как ты выбрался? – продолжал наседать начальник. Пришлось рассказать ему историю своих злоключений.

– Вон оно как выходит. А мы ведь тебя тут уж совсем похоронили. Но это ничего, жить, значит, долго будешь. Про наши дела, стало быть, уже наслышан?

– В общих чертах.

– Видишь, какая петрушка получается, не могу я тебя сейчас в КБ вернуть. Оно после реорганизации только работать нормально начало, только всё устаканилось. А ты сейчас начнёшь снова всё посвоему перестраивать, опять толку не будет.

– Значит, пока я отсутствовал, никакой работы не велось?

– Ну, почему же? Дела шли. Мы тут "стовторой" серийный до 140 сил раскрутили, да с новым ТНВД и запустили в производство. Следом и 280сильный "сточетвёртый" пошёл с такими же изменениями.

– Это каким же путём достигнуто?

– Брилинг перенёс форсунку на десять градусов по окружности цилиндра, распыление топлива получилось гораздо лучше. Ну, и подшипники скольжения из прессованной бронзовой стружки в опоры коленвала поставили. Мощность и ресурс выросли, а расход топлива увеличился незначительно. Видиш, мужики и без тебя справляются и свои решения находят. Ты бы ведь форсунку перенести никогда бы не додумался?

– Без подшипников, стало быть, не обошлось. Какая была необходимость?

– Да, понимаешь, случай. На броневик всётаки затребовали форсированный мотор и мы его сделали. А потом, БА на наших шасси решили не делать. Потому, что на шасси ГАЗАА дешевле машина, а вооружение и бронирование одинаковое. На наше шасси, конечно, мощнее и то и другое поставить можно. Да вот беда, нет пока в наличии ни пушек, ни башен, ни толстого бронелиста. Но пойдут горьковские броневики с дизелями, которые на "Коммунисте" из твоего пускача сделали, пусть тебя это утешит. Броневики броневиками, а моторто остался. Вот и решили мы его на конвейер поставить, изменения незначительные, мы даже производство не останавливали.

– А "стотридцатый" мотор как?

– А "стотридцатый" с усовершенствованиями Брилинга, запустили в Ленинграде в 300сильном варианте. Немного пока, но дело сдвинулось с мёртвой точки. И военные немного успокоились, видя наши старания. Про Чаромского даже не спрашивай! У него всё хорошо. Его моторы и на истребители И5 и на новые бомбардировщики ТБ3 ставить начали. Алексей Дмитриевич, кстати, и 8ми цилиндровый авиамотор сделал уже почти! Но это штука пока уникальная, их всего шесть, на новый самолёт Калинина пойдут. Этот товарищ сначала хотел семь моторов М34 в 850 сил, но Чаромский подсуетился и теперь гигант на шести АЧ1308 летать будет, 1260 сил каждый. На полторы тысячи сил больше получается, а моторов на один меньше.

– Что сказать? Молодцы! Но мнето теперь, что делать?

Лихачёв замялся, суетливо стал зачемто перекладывать бумаги на столе, а потом ответил.

– Ты ведь отпуск, получается, не догулял? Выписка из госпиталя имеется? Вот зайдёшь с ней в отдел кадров управления и ещё недельку отпускником побудешь. Если ничего подходящего за это время для тебя не найдём, будешь числиться пока за штатом, а потом обязательно чтото придумаем. Не всё тебе толстосумом быть, поживёшь немного на среднюю зарплату. У нас ведь как? Кто не работает, тот не ест! Охраны тебе теперь, раз ты не работаешь, тоже больше не полагается. У меня охраны нет, а тебе вдруг подавай!

– Иван Алексеевич, мне семью кормить надо! Я зарплату в апреле последний раз получал вместе с отпускными, а сейчас июль уже! Не могу я за штатом без дела сидеть!

– Всё, я сказал! Найдём тебе дело, позже. Ступай, без тебя завалили бумажонками.

Раздосадованный, я вышел от начальника главка и направился в отдел безопасности. Лихачёв кстати напомнил мне о чекистах, перед которыми надо было отчитаться за утерянный наган. Лица были сплошь незнакомые, но всё прошло без сучка и задоринки, на меня просто не обратили никакого внимания и всё ограничилось написанием рапорта "утрачен в бою". По нынешним временам – дело житейское.

Эпизод 3

Крепко подумав, я решил искать работу самостоятельно. Дело шло уже не о какихто изменениях истории, а об элементарном выживании, ибо на среднюю зарплату и карточки в голодный год, когда жратву можно купить только на рынке и втридорога, очень легко протянуть ноги. Полина меня в вопросе трудоустройства опередила, устроившись в открывшуюся в нашем посёлке, плавно переходящем в разряд городских районов, библиотеку. Видно, походы на поиски нужных мне книг не прошли даром и у неё возник изрядный интерес к литературе. Место было как раз для неё – тихое и уединённое, ибо мой шуточный рассказ Лихачёву проник через него сначала на завод, а потом и в Нагатино, обрастая по пути немыслимыми подробностями по принципу "испорченного телефона", соседи стали ещё больше сторониться нашей семьи. Ещё бы! Жена – ведьма, муж – выходец с того света. Дошло до того, что ко мне тайно пришёл батюшка из Коломенского и, стесняясь и одновременно страшась, задал вопрос.

– Сын мой, я, конечно, писание читал и злым языкам не верю. Но вдруг и прямь конец света близок и мёртвые воскресать стали? Исповедуйся, был ли ты на том свете?

– На том не был, отче, – ответил я до предела серьёзно и тут же добавил после небольшой паузы, – а два других видал.

После такого, поп, осеняя меня и себя крестным знамением, не говоря ни слова, поспешно ретировался, что, понятное дело, не добавило мне любви односельчан. Успокаивало только одно, доносов в ОГПУ на эту тему можно не опасаться.

Петю младшего определили в ясли, чтобы с малолетства привыкал жить в коллективе. Надо сказать, что малыш там быстро освоился и на него стали регулярно поступать жалобы воспитателей, окрестивших его "заводилой". Выслушивать их приходилось именно мне, так как я оказался, пусть и временно, "домохозяином". Такой жизни мне хватило ровно на неделю, за которую я сделал по хозяйству больше, чем за два прошедших года, когда до домашних хлопот не доходили руки. Конечно, не "евроремонт", но наша усадьба, подправленная и подкрашенная, сразу приняла нарядный и ухоженный вид.

Едва только истёк срок моего отпуска, как я снова явился в кадры управления, где меня промурыжили полдня отговорками и в конце концов определили "за штат". Оказался я не нужен организации, которую сам же и породил. Ещё одним неприятным, но одновременно забавным моментом было то, что мне вручили хранящуюся в архиве отдела кадров управления справку о том, что я окончил первый курс АМИЗиЛ. Вот такие коленца выкидывает система групповой сдачи зачётов и экзаменов. Человек числится в покойниках, что не мешает ему учиться в институте. Сами же справки об окончании первого курса ВТУЗа появились потому, что АМИЗиЛ закрыли. Преподаватели МАИ, которые вели занятия, ссылаясь на загруженность по основному месту работы, отказались приезжать по вечерам на ЗиЛ. Всем желающим продолжать обучение, было рекомендовано делать это в центральном институте, куда я незамедлительно явился и тут же был зачислен без лишних вопросов.

На следующий день я твёрдо решил устроиться на работу. Сварщиком, слесарем, токарем, шофёром – безразлично. И намётки коекакие у меня были. Можно было, конечно, вернуться на ЗиЛ, благо с его новым директором, бывшим начальником моторного цеха Рожковым, у меня были прекрасные отношения. Но, так как транспортная ситуация в Нагатино не изменилась, а привилегии мои кончились, вновь вставала проблема, приведшая ранее к созданию дизеля. Задерживаться на работе я не мог, так как жена в библиотеке работала допоздна, чтобы трудящиеся могли вечерами её посещать, а сына из яслей забирать было нужно.

Прикинув все обстоятельства, я направился в "ДмитЛаг", который в Нагатино разросся уже до нескольких улиц, застроенных бараками. Действующий пропуск на территорию у меня всё ещё был. Строительство Перервинского гидроузла шло ударными темпами и то, что я увидел, в корне отличалось от ситуации годичной давности. Практически все земляные работы были механизированы, каналы и затоны рыли экскаваторами, бульдозерами и самосвалами, на каждом из которых стоял отечественный дизельмотор. Избыток производства ЗиЛа был использован наилучшим образом. Особенно поразили меня своей необычностью именно бульдозеры, оказавшиеся побочной продукцией Ярославского завода. Массивные машины с тяжёлыми стальными колёсами были скомпонованы как известные мне по прошлой жизни харьковские Т16, с двигателем и трансмиссией, в роли которой выступал стандартный демультипликатор ЯГ10, расположенными между ведущих колёс. Водительское место было вынесено чуть вперёд, а над передней осью на части машин был установлен небольшой кузов, но большинство обходилось голой рамой с трапецией механизма подъёма отвала. Рассмотреть конструкцию этих тракторов можно было во всех деталях, ибо на них напрочь отсутствовало капотирование, а кабина водителя представляла собой только пол с установленным на нём сиденьем и переднюю стенку без ветрового стекла.

Основная же людская масса суетилась на площадке судостроительного завода, который собирались ввести в строй уже в конце этого года, как писали в газетах, и который был моей основной целью. Рассуждал я просто – на ЗиЛе рабочие места уже заняты, к тому же голод, значит надо ожидать наплыва работников из деревни. А новый завод – непаханое поле, устроиться туда гораздо проще, тем более, ещё на этапе строительства. Мои рабочие специальности давали надежду начать работать немедленно, ибо сварщики наверняка крайне необходимы.

Выделив небольшую группу людей, собравшихся у единственного большого стола, поставленного под навесом и заваленного бумагами, я направился к ним, здраво рассудив, что это и есть начальство.

– Здравствуйте товарищи. Работники нужны?

– Ты как сюда попал? – первым делом удивлённо спросил у меня незнакомый чекист.

Пользуясь тем, что на меня обратили внимание, я изложил без запинки, подготовленное заранее в лучших традициях 21го века, "резюме", выставив себя исключительно в положительном свете.

– Товарищ Любимов? Конструктор? – переспросил меня невысокий плотный человек в косоворотке и надвинутой на самые брови кепке, – Александр Михайлович Белобородов, директор завода. Это начальник строительства Захар Ефимович Мельников, куратор от органов товарищ Безверхий…

Директор перечислил ещё несколько фамилий присутствовавших, бывших прорабами участков и я пожал всем по очереди руки.

– Товарищ Любимов, как видите, завод только строится, по сути, весь коллектив – это я. У меня даже заместителя нет, не говоря об отделе кадров. Могу предложить вам должность начальника механического цеха. Пойдёте?

Такого карьерного роста я, говоря откровенно, не ожидал, но отказываться не собирался.

– Когда приступать?

– А прямо сейчас приказ напишем и товарищ Мельников проведёт вас на вашу площадку строительства, сразу и дела примите.

– Отлично! Хорошо, когда работа идёт оперативно! Так точно завод к сроку в строй введём.

Белобородов поморщился и пробубнил.

– Вернее сказать построим…

– А в чём проблема?

– Буржуи клятые палки в колёса вставляют. Закупленное оборудование завода, в первую очередь именно механического цеха, арестовали в связи с событиями на Кавказе. Неизвестно теперь, получим ли его вообще.

– Станков, значит, не будет? Голые цеха? А если я достану станки?

– Что, поедешь в Америку и украдёшь?

– Зачем? Знаю я одно место, где взять можно. Только не гарантирую, что это будет именно то, что нужно.

– Да нам бы хоть что! Если сделаешь – проси всё, что хочешь. Хоть ордена, хоть премии.

– Договорились!

Эпизод 4

– Петрович воскресе! Здорово! – приветствовал меня новый директор ЗиЛа Рожков, – Проходи, дорогой! С чем пожаловал?

– Здравствуй Владимир Александрович! С просьбой я к тебе.

– Излагай.

– После реконструкции ЗиЛа, да ещё после снятия с конвейера АМО2 у тебя в хозяйстве остались демонтированные станки, частью устаревшие, частью сломанные, а также не вписывающиеся в технологический процесс. Отдай их мне! Я сейчас назначен начальником механического цеха судостроительного завода, мне всё сгодится. Нам ведь не дизеля и автомобили выпускать, а только ремонтировать, да, к тому же, паровые машины, по большей части.

– То есть как "отдай"? На каком основании?

– А пусть ЗиЛ шефство возьмёт над новым заводом. Вот тебе и основание!

– Ну и просьбы у тебя, Петрович! Сам посуди, зачем мне этот, как ты говоришь, геморрой? У меня что, своих трудностей нет? С меня требуют увеличения выпуска машин на десять процентов сверх плана! Завод и так работает на пределе, а любые попытки ещё работу ускорить только к росту процента брака приводят! Чекисты уже на вредительство в военное время намекают! Мне бы эти станки самому к делу пристроить, но не знаю как. Может, посоветуешь чего?

Я задумался, ища выход из создавшегося положения, так как мой расчёт на личную дружбу явно не оправдался.

– Посоветую. Если совет хорошим окажется, станки отдашь?

Рожков посмотрел на меня с сомнением, но интерес взял верх над осторожностью.

– Говори.

– Я тут недавно с Лихачёвым беседовал, так он хвалился, что вы мощность движка до 140 сил подняли. Верно?

– Верно. Мы ещё тракторный дефорсированный 110сильный вариант выпускать начали, танковый мотор в 160 сил делать можем, но "Большевик" его не берёт изза того, что он трансмиссию ломает. Ты это к чему спросил?

– Что главное в грузовике? – зашёл я издалека.

– Что?

– Грузоподъёмность! Напряги Важинского, пусть перестанет ерундой с "кегрессом" заниматься, а увеличит грузоподъёмность ЗиЛ5 до 6 тонн. Мощность двигателя ведь выросла? Значит потянет. Что там нужно удлинить и усилить Евгению Ивановичу виднее. Расходы копеечные, количество грузовиков плановое, а грузоподъёмность выросла сразу на 20 процентов. Как тебе совет?

– Ну, ты, Петрович, жук!

– Это ещё не всё. ЗиЛ6 трёхосный вполне и до 7,5 тонн грузоподъёмности вместо 6ти подтянуть можно. Они у вас все с демультипликаторами идут, тоже потянут. Это рост сразу на 25 процентов.

– Согласен! Молодчина, выручил! Вот что значит светлая голова! Мыто совсем тут закрутились, такого простого выхода не увидели!

– Это ещё не всё. Пусть Важинский скомпонует трёхоскуэрзац на агрегатах ЗИЛ5, но грузоподъёмностью в 7,5 тонн. А привод на третью ось передаст вот таким механизмом, – я взял лист бумаги и изобразил прижимной ролик, расклинивающий колёса задней тележки, – подключаемым в трудных условиях. Это рост грузоподъёмности сразу на 50 процентов!

– Да тебя сам Бог послал!

– Послал меня товарищ Белобородов, директор судостроительного завода, за станками. И ты согласился их дать! Ещё когда я про 25 процентов роста грузоподъёмности говорил. А за последний совет ты мне ещё все сломанные станки отремонтируешь на ЗиЛе.

– Ошибся я, черти тебя прислали! Недаром про тебя слухи нехорошие ходят. Странный ты человек, Семён. Даже по утрам, вместо того, чтоб похмелиться как все нормальные люди, мечом махаешь. Нет у меня в плане ремонта станков и средств под это не выделяется! Чем я рабочим платить буду?

– Ничем. Субботники организуешь через парторганизацию.

– Вот уж дудки! Сам на партсобрании выступать будешь. Оно вечером сегодня, кстати.

На том мы и порешили. За заседание партактива я не беспокоился, позиция моя была железной. Мужики, конечно, помялись, вроде и соглашаться не хочется, но и отказаться нельзя, проголосовав, в конце концов, "за".

Похожую операцию я провернул на московском авиамоторном заводе, действуя через Чаромского и Брилинга. Там мне ничего изобретать и придумывать не пришлось, товарищи чувствовали себя передо мной чемто виноватыми, мне удалось удачно сыграть на этом. Но Белобородов, хоть и впечатлённый моими успехами на ниве поиска и "выбивания" производственного оборудования, хотел большего. Пришлось мне признаться, что мои ресурсы на этом направлении исчерпаны.

– Александр Михайлович, я и так уже сделал всё что мог! Конечно, на других действующих заводах тоже может коечто найтись, но это уж вам надо суетиться через наркомат или через московский горком.

– Хорошо. И на том, как говорится, спасибо. Пойду на поклон к наркому.

На протяжении следующих двух месяцев на площадку строительства завода в Нагатино свозились самые разнообразные станки и я был по уши занят их инвентаризацией и планированием размещения в цеху. Ситуация усугублялась тем, что часть старых станков имела ременный привод и им требовалась отдельная силовая установка с валом, которая резко сужала возможные места расположения рабочих мест. Помог опять Рожков, выделив тракторный дизель и изготовив в опытном цеху ЗИЛа передачу.

Судостроительный рос не по дням, а по часам. Я, не прилагая особых усилий, сманил туда бригаду сварщиков с ЗИЛа, которым осточертело варить колёса, соблазнив масштабом и сложностью работ. Действительно, сварные на прежнем месте работы давно изготовили простейшую приспособу, равномерно вращавшую колесо в сборе и также равномерно подававшую электрод. Фактически, вся их работа сводилась к замене последних, и с ней мог справиться любой. А на судостроительном только ферменная конструкция крыши чего стоила! Милов, расчувствовавшийся от воспоминаний о нашей с ним совместной работе по реконструкции автозавода, загорелся сразу.

К началу зимы 1932 года все цеха и прочие здания МССЗ были построены и работы продолжались только внутри. Прокладывались коммуникации, электро и пневмосеть, проводилась окончательная отделка. По всему было видно, что к первому января завод будет пущен. Но строительство гидроузла в целом шло немного медленнее изза чего выходило, что суда на заводской ремонт пока поступать не смогут, затон был слишком мелок. Такая несуразица явилась, как оказалось следствием многократной корректировки планов в связи с событиями на Кавказе. Война в этом регионе тяжело отразилась на индустриализации, ресурсы пришлось перенаправлять на изготовление оружия и боеприпасов. Одновременно стала сказываться "технологическая блокада" изза рубежа. Строительство многих заводов было временно заморожено, но одновременно, было необходимо продемонстрировать буржуям, что нам всё нипочём. Поэтому в крупных городах и на всесоюзных стройках темпы наоборот взвинтили. Тот же МССЗ должен был быть введён в строй только через три года, фактически же период строительства занял только восемь месяцев.

Мой механический цех, наряду с литейкой, лидировали в темпах ввода в строй и я, переговорив и Белобородовым, главным инженером завода Лобовым и начальником литейки Смирновым, предложил дать продукцию уже первого декабря. Головным изделием должен был стать простейший дизельмолот моей собственной конструкции. Решение было чисто пропагандистским, дающим возможность, отчитаться о пуске завода на месяц раньше. Поддержал его и московский горком из тех же самых соображений.

Эпизод 5

Пока я крутился на МССЗ события в стране шли своим чередом и узнавал я о них из привычных источников, то есть из газет, к которым в последнее время добавилось всесоюзное радио. Тарелку домой притащила жена ещё в октябре и первое что я оттуда услышал было "От Советского Информбюро…", сказанное голосом Левитана! Я от этих слов даже прослезился, а тарелка продолжала вещать.

– В ходе тяжёлых и кровопролитных боёв войсками Кавказского фронта под руководством маршала Будённого взяты штурмом и освобождены города Цхинвал, Гори и столица Советской Грузии, город Тифлис!

Это было понастоящему хорошее сообщение, ведь первая, августовская попытка подавления мятежа, провалилась с треском и потерями. После смены командования, когда вместо Тухачевского дело поручили Будённому, и должной подготовки, наконец, пришёл успех. При этом РККА делала основную ставку именно на технически продвинутые виды рода войск – авиацию, мотопехоту и танки. В сводках то и дело упоминались Nские танковые, мотострелковые и бронебатальноны и даже бригады.

Противником Красной Армии были уже только "белые", так как они уже к началу августа почти полностью "обнулили" националкоммунистов. Война вошла в привычное советской пропаганде русло "красные против белых".

Октябрьское наступление для РККА было последним шансом, затягивать до тех пор, когда перевалы закроются, было нельзя. К счастью, оно полностью удалось, несмотря на ожесточённое сопротивление войск эмигрантского правительства, снабжаемых и вооружаемых изза рубежа. Впрочем, МСЧМ изрядно сузили линию снабжения через Батум, попросту забросав его окрестности большим количеством мин.

Как бы то ни было, но 25 ноября последний отряд "белых" вышибли за турецкую границу.

Внутри СССР, жившего с мая месяца на военном положении, за этот период была проведена "генеральная" чистка партии от "пособников контрреволюции", но громких процессов не последовало. Арестованных попросту осуждал военный трибунал "по упрощённой процедуре". Все "скрытые враги", которым удалось проскочить сквозь частую гребёнку ОГПУ, которое после внезапной смерти Менжинского возглавил Ягода, залегли на дно и не смели пошевелиться, опасаясь привлечь к себе внимание. Плохо было то, что "под раздачу", после вышедших "драконовских" постановлений политбюро, суливших кары за любой самый незначительный проступок, попала масса народа, осуждённого "на всю катушку".

Сталин в декабре или следствие вели…

Эпизод 1

День первого декабря выдался на редкость погожим и солнечным. Прошедший накануне снегопад присыпал всё свежим пушистым снежком, который искрился в лучах невысокого зимнего солнышка. Лёгкий морозец пощипывал носы и уши, но этого никто не замечал, все были радостно возбуждены предстоящим событием и, собравшись на территории МССЗ, бросали взгляды на прикрытую красным полотнищем конструкцию, возвышавшуюся прямо перед трибуной.

Догадки были самые разные, лишь немногие, непосредственно готовившие "представление" знали, что там скрывается самый обычный копёр с первым дизельмолотом, установленным на сваю, которую он и должен был символически вбить. Я, стоя на трибуне вместе с руководством завода и другими начальниками цехов волновался гораздо больше других и с каждой минутой моё волнение усиливалось. Причиной был отнюдь не мандраж перед прибытием высокого начальства, которое по неизвестным причинам задерживалось, а боязнь того, что дизтопливо, пусть и зимнее, которое я к тому же самолично разбавил керосином, замёрзнет и вместо представления получится конфуз. Накануне мы всё проверили в работе, но "эффект первой демонстрации" никто не отменял.

Время шло, люди уже начали в нетерпении выкрикивать: "начинайте без них, нечего ждать!". Из толпы в сторону трибуны уже вовсю летели незлобивые подначки, когда сквозь открытые ворота на просторный заводской двор, сейчас полностью заполненный людьми, въехали семь абсолютно одинаковых чёрных машин, имевших характерный для 20х годов внешний вид. Первый и последний лимузины оказались, буквально, забитыми ОГПУшниками. Мне даже сложно было представить, что там внутри могло поместиться столько здоровых мужиков. Охрана действовала слаженно и споро, взяв под контроль въезд на территорию и пространство вокруг трибуны.

Остальные пять машин двигались нарочито медленно, давая возможность охране занять свои позиции. В эпицентре внимания сразу оказалась вторая машина, из которой, даже не дожидаясь окончательной остановки, первым, не дожидаясь выскочившего с другой стороны из передней двери телохранителя, вышел САМ. ЕГО появление не было запланировано заранее, самой важной птицей на митинге должен был стать нарком тяжёлой промышленности, но "сюрприз", если он и планировался заранее тайно, был рассчитан безукоризненно.

Задние ряды собравшихся, которые не могли видеть происходящее за спинами передних, показалось, узнали новость ничуть не позже их. Толпу будто пронзило электрическим током и она дёрнулась, чуть подавшись вперёд. Каждому хотелось лицезреть вождя лично и вблизи. Эпицентром этого движения был именно Сталин, несмотря на то, что ехавшие с ним в одной машине Орджоникидзе и Киров, тоже были фигурами. И уж совсем должно было быть обидно более мелким чиновникам, представителям Совнаркома, Московского горкома и наркомата тяжёлой промышленности, приезд которых так и остался всего лишь фоном главного события.

Иосиф Виссарионович помахал рабочим рукой, как бы приветствуя всех сразу, и вымученно улыбнулся. Вообще он показался мне какимто больным, что ли. Ссутулившийся и ещё более бледный, чем обычно, он двигался, будто автомат, выполняя заранее заложенную программу или как больной лунатизмом человек, во сне. Его лицо было абсолютно спокойно, пока он поднимался по ступеням временной деревянной лестницы наверх, к замершему в ожидании руководству завода.

– Здравствуйте, товарищи, – обратился вождь невыразительным голосом, но очень правильно, без акцента, сразу ко всем. Послышались нестройные ответы, но тут тусклый взгляд вождя остановился на мне и враз переменился. Не узнать меня было невозможно, ожоговые пятна уже полностью сошли, отросли усы и я принял практически тот же облик, что и год назад, не считая чуть заметных шрамов. Жёлтые зрачки зло блеснули.

– Здравствуйте, товарищ Любимов! – гораздо громче, отрывисто и резко, буквально выпалил вождь и чтото коротко добавил погрузински.

– Здравствуйте, товарищ Сталин!

То, что Иосиф Виссарионович обратился ко мне особо, сразу выделило меня из общей массы, в которой произошли едва заметные, но говорящие о многом движения. Некоторые из присутствующих невольно отшатнулись, другие наоборот, постарались придвинуться поближе. Характерно, что среди последних были именно те, кто имел повод гордиться проделанной работой, в том числе Белобородов, Лобов и Смирнов. Шедший следом за вождём Киров тоже выделил меня, но посвоему, заговорщицки подмигнув и улыбнувшись во все 32 зуба.

Митинг шёл своим чередом, сваю, согласно сценарию, забили, а я молился по себя, чтобы очередь выступать до меня не дошла, благо начали с самых "тяжеловесных" товарищей. Прибытие вождя и то, как он на меня отреагировал, полностью заняло мои мысли, выбив из головы подготовленную специально речь. В лучшем случае сейчас я мог чтолибо сказать только в стиле Чебурашки. Добавляло адреналина и то, что Иосиф Виссарионович, вопреки всем канонам, после своего выступления отошёл на край трибуны и занял место рядом со мной. С другой стороны от меня, сказав своё слово, встал товарищ Киров и я оказался зажат между виднейшими деятелями СССР. Зная о том, что значило распределение мест на официальных выступлениях, я представил себе теории будущих историков и "кремленологов", пытающихся разгадать подобный казус, рассматривая газетные фотографии.

– Ви как здэсь оказались, товарыщь Любимов? – незаметно шепнул мне Сталин, когда уже прошла очередь представителей Московского горкома и выступал Белоногов.

– Работаю, товарищ Сталин. Начальником механического цеха.

– Как это получилось?

– Долгая история…

– Вот завтра ви мнэ её и расскажэтэ. В Крэмле. В восэмнадцать часов вам будэт удобно?

– Нет, товарищ Сталин.

Всё это время мы переговаривались шёпотом, даже не глядя друг на друга, но последние мои слова невольно заставили Сталина повернуться.

– Почэму?

– Мне сына из яслей забирать в это время, а то жена работает допоздна.

Не успел я окончить фразу, как получил болезненный тычок локтем от Кирова, который делал вид, что не слышит разговора, но внимательно за ним следил.

– Когда же ви освободитесь?

– Я в вашем распоряжении, но в течении рабочего дня.

– В тэчении рабочего дня у мэня другие дела уже запланированы. В 21.00 ваша супруга уже сможэт присмотреть за рэбёнком?

– Да, товарищ Сталин.

– Жду вас к этому врэмени.

– Боюсь, товарищ Сталин, мне будет сложно возвратиться домой…

– Развэ ви нэ располагаетэ пэрсональным транспортом?

– Нет, товарищ Сталин. Уже не располагаю.

– Хорошо. Я прышлю за вами машину.

Когда официальные выступления закончились, а высокое начальство выразило желание осмотреть цеха, Киров, улучив момент, выговорил мне.

– Ты что!? У человека такое горе случилось, а ты на больное давишь!

– Да, что я сказалто такого?

– Ты в каком мире живёшь? Я про газеты и не говорю даже! Хоть слухи собирал бы, что ли!

– Ох, ё! – я, наконец, сообразил, что главным событием ноября, которое все обсуждали и так и сяк, была смерть Надежды Аллилуевой, второй жены Сталина.

– Тото! – только и ответил мне Киров.

Мой, "передовой", механический цех в очереди на осмотр оказался последним, видно, директор завода, бывший главным экскурсоводом, решил подстраховаться и гарантированно оставить о себе под конец исключительно благоприятное впечатление. Однако, всё чуть не пошло прахом с самого начала, так как Сталин, войдя через ворота в моё "хозяйство", с ходу упёрся взглядом именно в станки "времён царя Гороха".

– Это что? Как это понимать!? Для завода по решению совнаркома было закуплено самое передовое оборудование! А это, что за свалка!?

Иосиф Виссарионович, по моему мнению, был несправедлив, цех, даже с виду, выглядел исключительно аккуратно. Белоногов, совершенно не ожидавший такого оборота, растерялся и ему на выручку поспешил нарком Орджоникидзе.

– Товарищ Сталин, закупленные станки, к сожалению, до нас не дошли изза "технологической блокады". Товарищ Белоногов по своей инициативе укомплектовал цех тем, что было под рукой, – Григорий Константинович грамотно подстраховался, его слова можно было трактовать двояко, но тем не менее, он дал время Белоногову сориентироваться, хоть и перевёл на него "стрелки". Александр Михайлович же не нашёл ничего лучшего, чем опустить эпицентр внимания ещё ниже, кивнув на меня.

– Это инициатива начальника моторного цеха, товарища Любимова.

Ход оказался верным, так как настроение вождя переменилось. Сердитое выражение лица стало заинтересованным.

– И чем же объяснит товарищ Любимов свою инициативу?

– Не согласен с оценкой цеха, как "свалки", это несправедливо и некорректно, – уже начало моего "выступления" ещё больше заинтриговало всех присутствующих. Ещё бы, выговорить САМОМУ! – На данный момент цех может проводить ремонт машин и механизмов любых судов, которыми располагает речфлот, как это и было предусмотрено по первоначальному проекту. Коечто мы и самостоятельно можем изготовить, как вы сегодня видели. Ожидание арестованных гдето "за бугром" станков однозначно привело бы к срыву сроков строительства МССЗ, поэтому я был вынужден просить знакомых мне руководителей предприятий поделиться устаревшим и неиспользуемым оборудованием. Причём морально устаревшие станки составляют только около половины всего парка, остальные – новейшие, но выпавшие из технологического процесса. Нам же подойдут любые, так как работы мы будем производить самые разнообразные.

– Интересно выходит, товарищ Орджоникидзе, – повернулся Сталин к наркому. – У вас в хозяйстве, что, завалялись без дела станки, которыми можно укомплектовать целые заводы?

– Товарищ Сталин, это действительно моё упущение, – ответил Григорий Константинович, зло на меня зыркнув, – но после того, как товарищ Белоногов обратился в наркомат с просьбой о помощи неиспользуемым на других заводах парком станков и вскрылось наличие таких станков, нами была организована работа по этому направлению. В настоящее время ведётся инвентаризация и учёт, от их результатов будет зависеть, куда будет направлен резерв.

– Это хорошо, товарищ Орджоникидзе, что вы самостоятельно оперативно устраняете допущенные ошибки. Держите меня, пожалуйста, в курсе по этому вопросу.

На этом, собственно, всё и закончилось. Правда, ктото пустил слух, что ещё будет награждение по итогам строительства, но, видимо, решили обойтись без этого.

Эпизод 2

Уже в восемь вечера я сидел, переживая, так как жена задерживалась, в своём лучшем костюме, который надевал всего один раз, когда ходил в гости к "дядюшке". Орден Ленина нацепил ещё вдобавок. В общем – при параде и в секундной готовности. На дворе послышался скрип снега под лёгкими шагами, хлопнула дверь и в избу вошла Полина.

– Ты куда это собрался? И без меня?

– Меня вызывает товарищ Сталин. Дай мне, пожалуйста, вот это, – я указал пальцем на интересующий меня предмет, который не мог взять без ведома жены, но заранее достал и положил на видное место, – хочу ему подарить.

– Ты с ума сошёл!

– Если жалко, то так и скажи.

– Да бери, на здоровье! Только посадят тебя за такие выходки!

– Или не посадят, если мне повезёт и я прав в своих догадках. А человек я везучий. Хотя бы потому, что мне досталась такая замечательная жена как ты!

Лесть почти всегда действует на женщин самым благоприятным образом и Полина, заботливо завернув маленькую вещицу, протянула её мне.

– Держи. Когда тебя ждать обратно? Ты хоть ужинал?

– Петю покормил, а самому кусок в горло не лезет, волнуюсь. Когда вернусь – не знаю. Поздно, наверное. Ложитесь уж без меня.

Как раз в этот момент с улицы раздался гудок автомобильного клаксона и я, накинув пальто и поцеловав жену, выскочил на улицу. Водитель, посигналив ещё на подъезде, как раз разворачивал между заборов точно такой же чёрный автомобиль, какие я видел утром на митинге. Я, даже в "прошлой жизни", всегда любил ездить либо за рулём, либо на заднем сидении, но эта машина меня заинтересовала, так как именно она, скорее всего, была выбрана как основной представительский транспорт, поэтому я залез на переднее сидение, рассчитывая поболтать в дороге с водителем. Поздоровавшись, я осторожно начал прощупывать интересующую меня тему.

– Хорошая машина, – выдал я "аванс" для затравки, хотя никаких впечатлений ещё не было.

– "Линкольн КБ" всё же лучше, – поддержал разговор водила.

– А это какая фирма?

– Фирма! – усмешка была явно снисходительной, насколько я мог судить в темноте, – это Л1!

– Первый раз слышу…

– Ленинград1, завода "Красный Путиловец". Прислали в Кремль семь штук ещё в сентябре, теперь на все официальные мероприятия даже САМ только на них ездит. В целях агитации!

– Интересно, а на неофициальные мероприятия товарищ Сталин на чём ездит?

– Конечно на "Линкольне"!

– А почему?

– Да этот Ленинград – сущая корова! Хоть и первый советский лимузин. То ли дело – "Линкольн"! – последние слова водила произнёс, можно сказать, мечтательно.

– А не боишься вот так мне всё выкладывать? Ты же, выходит, дискредитируешь советскую промышленность!

– А ты бдительный нашёлся? Так товарищ Сталин то же самое говорит! Что, на него тоже донесёшь? Правильных развелось – плюнуть негде! – сердито подвёл итог водитель и замолчал, всем видом давая понять, что разговор продолжать не желает. Но и на том, как говорится, спасибо. Выходит, всётаки попытались наши представительскую машину сделать по моему совету, да не совсем ладно вышло. Действительно "Ленинград" еле тащился по московским заснеженным улицам, разогнать его на коротком отрезке было непростой задачей, не говоря уж о том, что остановить было ещё сложнее. А товарищ Сталин, выходит – любитель быстрой езды. Сделаем пометочку на память.

Так, молча, мы проехали центр города и направились на запад по Можайскому шоссе. Беспокоиться я начал, когда мы миновали Кунцево, где, как я думал, располагалась сталинская дача. Конечно, пейзажи 32го года не имели ничего общего с привычными мне по 21му веку, вместо многоэтажек вокруг расстилались поля, перемежавшиеся небольшими рощами и деревеньками, которые я замечал по свету, ещё горевшему во многих окошках, остальное же скрывала наступившая ночь. Но рельефто не мог так радикально измениться! Я уже понял, что уехали мы достаточно далеко, да и спидометр, на который я искоса поглядывал, свидетельствовал о том же.

– А куда это мы едем? – задал я наболевший вопрос, внутренне уже опасаясь, что семью больше не увижу.

– В Зубалово, конечно. Товарищ Сталин там теперь живёт. После того, как случилось.

– Далеко ещё?

– Сейчас в Одинцово повернём, а там ещё минут пятнадцать. Если дорогу не занесло, конечно, – спокойно и както даже меланхолично ответил шофёр. – А если занесло, то лошадь и сани из колхоза тебе дадут. Доедешь.

– И что, товарищ Сталин тоже вот так, в санях ездит?

– А что тут такого? Вездеходов ещё не придумали.

– Ничего себе! Слушай, товарищ, поднажми, а? Мне к девяти там надо быть.

– Не боись, успеем! Всё рассчитано.

Действительно, без пяти минут мы, миновав пост на внешних воротах, подъехали прямо к крыльцу двухэтажного дома с островерхой крышей, очертания которой лишь слегка были сглажены лежащим на ней снегом. Дом показался мне какимто мрачным, может я невольно воспринимал его так изза волнения, но скорее всего, просто виновата ночная тьма, в которой, как известно, все кошки серы.

Эпизод 3

Охранник проводил меня на второй этаж, где, как оказалось, находился рабочий кабинет вождя. Дача, изза позднего времени, была погружена в тишину, мы шли, переговариваясь в полголоса, чуть ли не шёпотом, и старались ступать как можно тише. У меня даже возникли непроизвольные ассоциации с подкрадыванием к логову какогото хищного и смертельно опасного зверя, что, опятьтаки, было интерпретацией моих личных страхов, вбитых пропагандой 21го века, но мало соответствующих тому жизненному опыту, который я приобрёл уже здесь.

Чекист тихо постучал в дверь и, заглянув, получил короткий ответ, после чего, пропустил меня вперёд. Сталин, сидя на небольшом диванчике, читал. Я вошёл и, не зная с чего начать, застыл в дверях. Больше всего меня смутил вид вождя, который был одет подомашнему. Поверх салатовой рубашки навыпуск была наброшена, как бурка, светлая овчинная безрукавка мехом внутрь, дополняли картину чёрные нарукавники по локоть и шерстяные носки до середины голени в которые были заправлены брюки. На ногах красовались мягкие войлочные туфли, бывшие, по сути, обрезками обычных валенок, только аккуратно подшитые, чтобы не обтрепались по краям. Всё это резко контрастировало с моим "парадным" видом и я почувствовал себя неловко.

– Вы, товарищ Любимов, прям как настоящий джентельмен, – ехидно улыбнушись подколол меня Иосиф Виссарионович, сощурив свои жёлтые глаза, – если бы не орден, так и в палату лордов войти не зазорно.

Мои уши стали предательски гореть, выдавая чувства с головой.

– А я, кажется, оплошал, – продолжил издеваться Сталин, демонстративно оглядывая себя. – Но это ведь не помешает нам работать?

– Не помешает, товарищ Сталин! – выпалил я, не раздумывая, пользуясь возможностью сказать хоть чтото вразумительное, и тут же сообразил, что как бы согласился с хозяином относительно его внешнего вида. Вот чёрт! Надо отдать Иосифу Виссарионовичу должное, вести разговор, захватив в самом начале инициативу и поставив собеседника в неудобное положение, он умеет на пять!

– Проходите, присаживайтесь, – заложив книгу синим карандашом, снисходительно, но одновременно уважительно, пригласил меня к столу вождь, не сумев или не захотев скрыть довольный вид объевшегося сметаны кота. Такое сравнение всплыло само собой, потому, что я чувствовал себя мышьюигрушкой, попавшей к нему в лапы. Ситуация меня не устраивала совершенно, надо было отыгрываться, чтобы разговор, как я и хотел, шёл "на равных".

– Товарищ Сталин, позвольте выразить Вам свои искренние соболезнования, – использовал я "домашнюю заготовку" подходя к столу, – и преподнести скромный подарок.

– Это что, провокация? – взял Иосиф Виссарионович выложенную мною на стол вещь в руки.

– Это всего лишь символ, товарищ Сталин. Просто вера, просто надежда и просто любовь. Всё то, что не даёт нам отчаиваться.

– Спасибо, – тихо, не глядя на меня, ответил мне вождь и спрятал маленькую нагрудную иконку в верхний ящик стола. У меня с плеч обрушился целый Эверест. Риск был за всякими пределами разумного, если бы всё произошло иначе, то отношения с лидером СССР были бы испорчены катастрофически. Для всех. И со всеми вытекающими последствиями. Но теперь я мог, согласно поговорке, упиться шампанским.

Маленькие общие секреты, в отличие от больших тайн, способных сделать людей непримиримыми врагами, сближают. Именно такого эффекта я и добивался, а счёт в нашем разговоре стал одинодин.

– Вернёмся к делу. Как вы объясните, что вместо того, чтобы заниматься порученным вам советским правительством делом, а именно, крайне необходимыми Красной Армии пушечными полноприводными бронеавтомобилями и столь же необходимыми правительственными бронемашинами, вы подвизаетесь на должности начальника механического цеха МССЗ?

К этому вопросу я был готов, его мне ещё на митинге коротко озвучили, поэтому ответ, можно сказать, в агрессивной форме, был заготовлен заранее.

– Видимо, советский госаппарат весьма напоминает нервную систему динозавра. Хвост уже сожрали, а голова об этом ещё ничего не знает!

– Выражайтесь точнее, по существу вопроса, – раздражаясь, бросил Сталин.

– Передо мной никто задач, озвученных вами, не ставил. А сейчас я и возможности не имею такой работой заниматься.

– Ви хотите сказать, что товарищ Лихачёв умышленно саботирует решения советского правительства?

– Подозреваю, что он сам не в курсе этих решений. А товарищ Берия, предвосхищая ваш вопрос, до сих пор, видимо, считает меня покойником. Ведь наша встреча и для вас была сюрпризом?

Сталин ничего не ответил. Встал и прошёлся по кабинету, заходя мне за спину, после чего, сев обратно за стол, сказал.

– Расскажите мне подробно всё с самого начала, со дня, когда вы отправились в отпуск.

Я постарался, кратко, но информативно, передать историю своих приключений. Сталин слушал очень внимательно и первая же попытка опустить незначительную, по моему мнению, подробность провалилась. Я просто сказал, что находился на лечении в Севастопольском морском госпитале с такогото по такоето, на что сразу последовал уточняющий вопрос.

– Вы беседовали с кемнибудь из моряков на тему торпедных катеров? – Иосиф Виссарионович отлистнул пару страниц в своей записной книжке.

– Да, я разговаривал с начальником МСЧМ товарищем Кожановым.

– И он, зная о том, что вы живы, никому об этом не сообщил?

– Почему? Как только выяснили мою личность, товарищ Кожанов сам навестил меня и отправил телеграмму моей жене в Нагатино. Она сразу ко мне приехала.

– Так. Нам известны ваши разногласия с товарищем Туполевым по вопросу катеров. Значит, товарищ Кожанов вас поддержал?

– Не совсем так. Товарищ Кожанов имеет точно такое же мнение, как и я.

– Выходит, Туполев ведёт умышленную вредительскую деятельность?

– Нет, товарищ Туполев всего лишь выполняет поставленную перед ним задачу. Не его вина, что реально катера применяются совершенно иным образом.

– То есть, применяются неправильно?

– Нет, предполагалось их неправильное применение, а для реальных боевых действий туполевские катера оказались совершенно неприспособленны.

– Значит, виноваты моряки?

– Именно, но только в том, что не могут предвидеть будущее и изменения в формах войны на море изза недостатка чисто технических знаний.

– А вы, стало быть, это всё можете предвидеть? Интересно, расскажите, пожалуйста, – иронично и чуть снисходительно попросил Сталин.

– Вас интересуют только катера, или вопрос в целом?

Ирония вождя исчезла без следа.

– В целом.

– Если коротко, то самым разрушительным морским оружием является торпеда. Уже достигнутый мировой технический уровень позволяет создавать торпеды стандартного калибра с кислородным двигателем или двигателем на унитарном топливе, например, перекиси водорода, с дальностью хода до двадцати километров при высокой скорости. С увеличением калибра до 600–700 миллиметров дальность может возрасти до 50ти километров. Но торпедой сложно попасть. Современная техника может дать удовлетворительный ответ и на этот вопрос, создав акустические системы самонаведения торпед. Обо всех этих обстоятельствах я сообщил заинтересованным лицам в присутствии товарища Кирова во время посещения ленинградского завода.

– Подождите, – Сталин опять заглянул в записную книжку, – специалисты из Остехбюро выдали на эту вашу теорию отрицательное заключение. В части, касающейся систем самонаведения. Как главный недостаток указано то, что с каждой торпедой, которая ещё может и не попасть в цель, безвозвратно теряется дорогостоящая аппаратура. Они настаивают на разработке систем радиоуправления.

– Да глупости всё это! Неужели им не понятно, что радиостанции не только в СССР есть? Поставить помехи по радиоканалу или даже перехватить управление и всё! Все эти игрушки превращаются в груду дорогостоящего, но бесполезного хлама.

– Продолжайте.

– Мы остановились на том, что торпеды уже сейчас могут иметь дальность до 50ти километров, что полностью обеспечивает, в частности, решение задач, которые ставились перед катерами Туполева изначально. В общем случае, это означает, что торпедное оружие сравнялось в дальности действия с тяжёлой корабельной артиллерией, ведь наблюдение с дальномерного поста самого крупного линкора возможно только на дальность около 35ти километров, а точность, при условии торпедного самонаведения и залповой стрельбы, думаю, получится близкой. При этом носители торпед – это гораздо более лёгкие, быстроходные и дешёвые корабли, чем линкоры. А главная их задача, это доставить торпеды в точку залпа, которая может быть где угодно и в любую погоду, что катера Туполева совершенно не могут обеспечить. Ещё более показательным будет сравнить тяжёлые артиллерийские корабли и авиацию, которая может наносить удары на дальность несколько сот километров.

– И обратный пример ведущих буржуазных стран, продолжающих эксплуатировать и строить тяжёлые артиллерийские корабли вас не убеждает?

– Если враги советской власти совершают ошибки, не надо им мешать. А тем более, повторять их ошибки. Самым крупным артиллерийским кораблём, и то, при условии, что мы будем строить океанский флот, должен быть лёгкий крейсер.

– Поясните.

– С развитием авиации на смену линкорам с большими пушками придут авианосцы с ударными самолётами, имеющими гораздо больший радиус действия, позволяющий нанести поражение флоту линкоров ещё на подходе. Вот имто в охранение и потребуется корабль с мощным универсальным артиллерийским вооружением, обеспечивающим поражение, как самолётов, так и носителей торпедного оружия. Этим условиям отвечает калибр в шесть дюймов, то есть вооружение лёгкого крейсера. Если же мы ограничимся прибрежным флотом, действующим под "зонтиком" береговых аэродромов, достаточно ограничиться "атакующей" составляющей, то есть носителями торпедного оружия, эсминцами и катерами. А ресурсы, высвободившиеся от постройки крейсеров и авианосцев, потратить на тральщики, охотники за подлодками и десантные суда.

– Советский Союз планирует построить во второй пятилетке серию лёгких крейсеров. Но не планирует строить авианосцы. Вы считаете всё это лишним, и даже вредным, разбазариванием народных денег?

– Зачем так категорично? Либо чёрное, либо белое? В любом случае, рано или поздно, мы выйдем в океан и крейсера понадобятся. А хорошими их очень трудно строить с нуля, не имея никакого опыта. Поэтому загрузка судостроительных заводов этими заказами оправдана, хотя бы с такой точки зрения. Всё это в ещё большей мере касается и авианосцев.

– Значит, нам следует ещё и авианосцы строить? А как же рассуждения о направлении средств на тральщики и прочее?

– На первом этапе достаточно переоборудовать какойнибудь сухогруз. Пусть лётчики и моряки его поэксплуатируют. Это поможет понять, какие требования выдвигать к авианосцам. И только после этого разумно перейти к постройке боевых кораблей.

– Продолжайте.

– Да, собственно, всё. Я ведь не моряк, чтобы вникнуть во все тонкости. Единственное, на что хочу обратить особое внимание, так это то, что вся морская артиллерия должна быть универсальной.

Сталин досадливо поморщился и пояснил.

– Я имел в виду, продолжайте рассказ о себе.

Я немного смутился, но собравшись, стал излагать по порядку. Когда подошла очередь разговора с Лихачёвым, Иосиф Виссарионович снова остановил меня вопросом.

– А почему вы не стали настаивать, чтобы вам вернули КБ? Вам разве не обидно, что всё таким образом было решено?

– Я стараюсь не принимать скоропалительных решений. По зрелому рассуждению, я пришёл к выводу, что товарищ Лихачёв полностью прав. План работ по совершенствованию конструкции двигателя был составлен ещё в моём присутствии, его этапы ясны и понятны, дело только за воплощением, а это очень кропотливая работа. По сути, отработав единичный блок, у нас осталось мало возможностей идти путём увеличения рабочего объёма цилиндра, только 160й мотор и всё. Значит дело за увеличением их количества. Пути совершенствования топливной аппаратуры также ясны. Далее остаётся только переход на турбокомпрессоры или комбинированный наддув. Всем этим коллектив объединённого КБ с успехом занимается и без меня, а моё возвращение неизбежно задержало бы работы по чисто организационным причинам. Таким образом, мои интересы здесь идут вразрез с интересами дела, поэтому первыми необходимо поступиться.

Сталин посмотрел на меня очень внимательно, я бы даже сказал, изучающе, кивнул, соглашаясь, и пригласил рассказывать дальше. Когда я дошёл до "проблемы станков", он буквально вцепился в меня и стал выпытывать все подробности. Пришлось рассказать о разговоре с Рожковым.

– Лучше бы вы придумали, как пятитонных грузовиков побольше выпускать, – попенял мне руководитель партии. – Рожков, не успокоился на шести и семи с половиной тоннах, а стал ещё и прицепы к ним делать в два раз больше плана. Пришлось наградить, а стране нужны именно грузовики и в больших количествах. Война серьёзно сорвала планы обеспечения хозяйства автомобилями, которые пришлось направить в армию. Увеличение грузоподъёмности решает проблему лишь отчасти.

– Всё равно это лучше, чем ничего. Альтернативой было бы только увеличение процента брака, со всеми вытекающими, что народному хозяйству никак бы не помогло. Несомненно, есть резервы совершенствования технологии, которые позволят делать больше машин. Но не за месяц и даже не за полгода. Необходимо нарабатывать производственный опыт.

Дальнейшее моё повествование о работе на МССЗ не вызвало особых вопросов, Иосиф Виссарионович только уточнил, имел ли я отношение к конструированию молота и полностью ли его можно делать на судоремонтном. Пришлось ответить как есть, признавшись, что форсунки и плунжерные пары мы берём из ЗИЛовской отбраковки, негодные для автомобильных моторов. А вот дальше наш разговор принял совсем неожиданный поворот.

Эпизод 4

– Товарищ Любимов, ваша верность делу коммунистической партии, в свете последних событий, не вызывает сомнений. Но всё вами сказанное только что, а тем более сделанное, никак не соответствует уровню крестьянского сынасамоучки. Может, хоть мне расскажете начистоту, откуда набрались премудрости?

– Я уже имел беседу на эту тему с товарищем Берией…

– Мне доложили.

– Вот как? – да, Лаврентий Павлович, удивил, я то думал, будешь молчать как рыба об лёд. – Придумывать ничего не хочу и не буду. Мой отец из крестьян. Как я очутился под Вологдой, точнее, под Череповцом, я не имею не малейшего представления и сам хотел бы знать не меньше вашего. Просто очнулся в лесу. Что было при мне лишнего – продал, не задумываясь, так как не было денег. Откуда у меня эти предметы – не имею понятия. А голова моя от отца с матерью, больше ей неоткуда взяться. И всё, что в ней крутится – производное от любознательности и воображения.

Говорил я раздражённо, не забывая врать только правду. Ну, сколько уже можно? Достали! Им хоть ядерный реактор подари, всё равно спрашивать будут.

– Выходит, провалами в памяти страдаете?

– Выходит так. Одно могу сказать точно – ни в гражданской войне, ни вообще в какойлибо общественной жизни этого мира я, до того как объявился в Володе, не участвовал.

– Не горячитесь. Я спрашиваю не ради праздного любопытства. Мне нужна консультация технически грамотного специалиста в весьма непростом деле. Причём, исключительно честного специалиста. А дело касается вас непосредственно. Мы с большим трудом стараемся обеспечить машинами наше сельское хозяйство. Между тем, во время уборочной кампании, были случаи массового выхода из строя машин с двигателями завода ЗИЛ. Много случаев. Некоторые МТС вообще остались "безлошадными". Была вскрыта масса вредительских организаций, но дела это не исправило. Сначала грешили на конструктивные недостатки мотора, но эта версия не оправдалась, так как на других МТС и в действующей армии моторы работали хорошо. Отбросили и версию производственного брака, так как ломались моторы из одних и тех же партий, которые в других местах, опятьтаки, работали хорошо. ОГПУ настаивает на сознательном вредительстве непосредственно в процессе производства на ЗИЛе. Это уже привело к острому конфликту между товарищем Ягодой и товарищем Орджоникидзе, так как действия ОГПУ срывают выполнение плана автозаводом и проблема приобрела, таким образом, государственный масштаб. Как вы думаете, возможно ли такое вредительство?

– Товарищ Сталин, я не могу вот так, с ходу высказывать суждения. Не ознакомившись со всеми обстоятельствами, – попытался я уклониться, уж коли я напрямую оказался невиноват.

Иосиф Виссарионович задумчиво прошёлся по кабинету, а потом, с хитрецой улыбнувшись, сказал.

– Правильно, товарищ Любимов. Утро вечера мудренее. Время уже позднее, – отец народов кивнул на напольные часы, стрелки которых уже показывали второй час ночи, – останетесь здесь, найдём для вас уголок. Завтра поедете в Кремль, где вам предоставят все необходимые материалы. Как будете готовы – доложите. А сейчас отдыхайте, вас проводят.

– Товарищ Сталин, мне бы домой позвонить…

– С утра позвоните, не надо никого беспокоить посреди ночи. Руководству вашего завода я передам, что вы временно находитесь в моём распоряжении. Спокойной ночи.

– Взаимно…

Это только кажется, что сильные мира сего живут исключительно в шикарных апартаментах. На самом деле, даже у Васи Сталина, как я потом узнал, не было собственной комнаты. О спальнях для гостей и говорить нечего. Но ночлег в комнате отдыха сталинской охраны оказался вполне сносным, утром мне даже предоставили бритву и прочие мыльнорыльные принадлежности, чтобы я мог привести себя в порядок.

Когда меня подняли, за окном было ещё темно, часы показывали семь без пятнадцати минут. Собравшись и позавтракав за час, я выехал в Москву. Очевидно, это была какаято сталинская шутка, понятная только для своих, так как вёз меня целый кортеж из трёх Л1 и одного "Линкольна", который и был предоставлен в моё распоряжение. Во всех четырёх машинах, кроме меня и водителей, ехал только мой сопровождающий, который должен был присматривать за мной в Кремле. Я мог только предполагать, что таким образом Сталин хотел создать иллюзию именно своего "раннего подъёма", поставив на уши госаппарат, привыкший к его появлению на рабочем месте ближе к обеду.

По прибытии на место меня препроводили в небольшой кабинет, у наружных дверей которого уже был выставлен часовой. Войдя внутрь, я даже присвистнул от неожиданности – прямо на полу стояли больше десятка картонных коробок, заглянув в которые, я обнаружил плотно уложенные уголовные дела. Вот те раз! Да мне этот объём въедливо и за неделю не перелопатить! Но глаза боятся, а руки делают, и я принялся за работу.

Первое же знакомство с ними позволило отсеять большую часть, так как они непосредственно не касались людей, работавших с техникой. Механизм был прост – водителявредителя забирало ОГПУ, где он признавался, что состоит в организации и ещё тричетырепять человек шли за ним "прицепом". Единственное, на что я обратил внимание, так это на то, что за компанию с шофёрами садились совершенно случайные люди отнюдь не самого высокого положения, какието колхозные конюхи, максимум агрономы.

Непосредственные же виновники выхода техники из строя все как один шли с формулировкой "умышленно ненадлежащий уход за вверенным механизмом". Что за этим скрывалось – оставалось только гадать, так как никаких иных доказательств, кроме признательных показаний, не имелось. Причём, оставалось совершенно непонятным, каким образом сюда можно было прицепить меня, как конструктора, или автозавод, как производителя моторов.

Уже давно прошёл обед, который мне доставили прямо в кабинет, и большинство дел непосредственных виновников я просмотрел, когда раздался телефонный звонок и я, подумав немного, взял трубку. Опасения, что мне не стоит этого делать, кабинет всётаки не мой, не оправдались.

– Здравствуйте, товарищ Любимов, – глухо донеслось из динамика, – вы готовы?

– Предварительно, товарищ Сталин.

– Хорошо, жду вас прямо сейчас.

Когда мы с сопровождающим вошли в приёмную, Поскрёбышев только молча указал на дверь и я вошёл. В кабинете вождя, кроме него самого, находился Орджоникидзе и какойто незнакомый мне высокопоставленный чекист. Никто не удосужился мне его представить, а хозяин просто сказал.

– Мы слушаем вас, товарищ Любимов.

– Я ознакомился с уголовными делами, причём большая их часть к интересующему нас вопросу совершенно не относится, – уже первая моя фраза заставила Сталина сердито взглянуть на чекиста. – По остальным можно сказать, что расследование проведено поверхостно, не выявлены и не указаны причины, приведшие к выходу техники из строя. Следовательно, они до сих пор не устранены. Из рассмотренных уголовных дел никак не следует, что эти причины исходят из конструкции мотора или из его производства на автозаводе. Считаю направление расследования по этому пути необоснованным.

Я ещё не закончил, а Орджоникидзе уже принял торжествующий вид. Чекист напротив, пошёл красными пятнами и чуть ли не выкрикнул.

– Да как вы смеете! Вы понимаете, что говорите? Вы фактически обвиняете ОГПУ в халатности и чуть ли не срыве индустриализации и коллективизации! Вы готовы ответить за свои слова!?

– Я перечислил только факты, исходя из предоставленных мне материалов! – наезд чекиста вызвал во мне ответную агрессию. – Если вас интересует информация в полном объёме, то я должен иметь возможность осмотреть запоротые моторы и повторно допросить виновников. Благо, часть из них, как ценные специалисты, содержится недалеко, в "Дмитлаге".

– Наверное, товарищ Любимов прав, – перехватил инициативу Сталин, – в части дальнейшего расследования. Предлагаю организовать двустороннюю комиссию, которая и разберётся во всех обстоятельствах этого дела.

– Я полностью доверяю товарищу Любимову, – тут же заторопился Орджоникидзе, – и направляю от нашего наркомата именно его.

– Решение о комиссии ещё не принято, – возразил чекист, – считаю, что расследование – прерогатива ОГПУ.

– Ви, товарищ Ягода (вот те раз!), очевидно, не справляетесь с ним. Как верно указал товарищ Любимов, прычины нэ устранены и случаи массовых поломок моторов продалжаютса. Ми нэ можэм ждат, когда ви раскачаетэсь и научитэсь определять прычины таких поломок! Сэгодня же позаботьтэсь и направтэ со своей стороны сотрудников, чтобы уже завтра комиссия начала работу!

– Прошу направить людей, ранее не связанных с этим делом, – тут же вставил я, опасаясь, как бы "старые" чекисты не начали прикрывать свои "хвосты".

– Поддэрживаю! – тут же ответил Сталин, подводя черту. – Товарищ Любимов, вы свободны. До завтра. Завтра к вам на завод прибудут члены комиссии со всем необходимыми материалами и полномочиями.

Я развернулся и уже, было, хотел выйти, как меня остановил голос вождя.

– Подождите. По результатам проделанной вами за последние полгода работы мы решили наградить вас и предоставить вам в личное пользование автомобиль ГАЗА. Вот приказ по наркомату тяжёлого машиностроения. Поздравляю. Машину можете забрать прямо сейчас в кремлёвском гараже.

Ягода, до этого смотревший на меня злобно, видимо изобретая кары, которые он обрушит на мою голову, сдулся. Последний, великолепно рассчитанный, ход вождя ясно показывал его симпатии и трогать меня в такой обстановке было рискованно.

Я не знал, что ответить, ляпнув то, что мне показалось наиболее подходящим, и что услужливо подсунула память.

– Служу трудовому народу!

Моя реплика вызвала почемуто невольные улыбки, не только у Сталина и Орджоникидзе, но даже у Ягоды. Подумав, что выставил себя чемто на посмешище, я поспешно ретировался, направившись прямо в гараж, чтобы немедленно вступить во владение "Газиком".

Машина была в состоянии лучшем, чем идеальное. Она не просто блестела, а буквально светилась чистотой и ухоженностью. Вместе с тем, было видно, что она походила и была не новой, что снимало проблему перетяжки, характерную для отечественного автопрома, и обкатки. В общем – садись и езжай! Чем я и воспользовался, едва освоившись с управлением, успев забрать из яслей сынишку и немного его покатав. Уже много позже я узнал, что мой автомобиль, оказывается, с "родословной", до меня он принадлежал Надежде Аллилуевой.

Эпизод 5

Следующим же утром я убедился, что земля круглая до невозможности, ибо в то, что было названо громким словом "комиссия", был от ЭКУ ОГПУ назначен никто иной, как товарищ Косов. Тот самый, который нанёс мне визит в больницу после аварии "четвёрки".

Собственно, мы вдвоём комиссию и составили, приступив с первого же дня к допросам осужденных и содержащихся в "Дмитлаге" водителейвредителей, благо под боком. Уже с первых показаний технические причины происходящего стали мне предельно ясны и позволяли однозначно утверждать, что автомобилестроители и конструкторы совершенно непричастны. Дело в том, что регламентом техобслуживания ЗИЛ56 предусматривалась ежемесячная смена масла с неполной разборкой мотора, промывкой сепаратора и выпускных поршней. В ряде случаев, моторное масло не меняли совсем, изза нехватки, а просто доливали. Но это разгильдяйство было редкостью. "Вредители", в условиях дефицита ГСМ, шли на всевозможные ухищрения, чтобы держать своих "коней" в строю. То, что отработанное масло сливалось, фильтровалось, а потом вновь заливалось в мотор, было обычным явлением. При этом я столкнулся с парой анекдотичных случаев, когда, чтобы обеспечить работу хоть одного грузовика, масло сливалось с двух машин. Первая оставалась на приколе изза недостатка ГСМ полностью исправной, и её водитель не нёс никакой ответственности, напарнику же "вламывали" срок на полную катушку. К этой же категории следует отнести и применение в качестве суррогата растительных масел. Спустя неделю Косов протянул мне бумагу и сказал.

– На, ознакомься и подпиши.

Это был отчёт о работе комиссии, удобный для всех, кроме невинно, по моему глубокому убеждению, которым я не спешил ни с кем делиться, осужденных. Конструкторы не виноваты, автопром не виноват, виноваты уже сидящие граждане, не соблюдавшие регламент ТО.

– Я это подписывать не буду.

– Почему?

– На чём основаны эти выводы?

– Как на чём? – Косов опешил. – На показаниях, полученных в ходе допросов. У меня всё запротоколировано!

– А если они врут?

– То есть как!?

– То есть, кроме показаний, мы должны иметь и другие доказательства. Так что, оформляй командировку, бери фотоаппарат, завтра поедем осматривать запоротые моторы.

– Вот ведь, свалился дотошный на мою голову, – пробормотал Косов, но возражать не стал, сознавая мою правоту.

На следующий день, вооружившись, кроме всего прочего, грозной бумагой от Ягоды с приказом "Содействовать…", на моём "Газике", мы отправились в почти полуторамесячное путешествие по просторам великой и необъятной, исколесив практически весь чернозёмный район и большую часть Украины. Перед этим, пришлось прочитать Маше Миловой целую лекцию о вреде сварочных работ применительно к организму беременной женщины, убедив её взять декретный отпуск, что снимало вопрос о том, кто присмотрит за отпрыском. Её контраргуметы, что Полина тоже "на подходе", были отметены с ходу, ссылкой на особенности работы библиотекаря. Правда, тезис о том, что ребёнок уже в утробе матери может воспринимать окружающий мир, изрядно мне повредил, так как Миловы жаждали получить в наследники истинного пролетария. А где его воспитывать, как не на производстве?

Можно сказать, что в то время, пока я сидел за рулём, а "Газик" урча и позвякивая цепями противоскольжения, изготовленными мной собственноручно, нёс нас по зимникам, замёрзшим руслам рек, просекам великой страны, я был неимоверно счастлив. Ничто не могло испортить в это время моего настроения, ни снег, ни лёд, ни частые заносы на дорогах, заставляющие нас от души помахать лопатой.

В остальном же наш кавалерийский набег на МТС принёс мало радости, заставив поволноваться не на шутку. С самого начала, вооружившись "адресами" из дел, которые мы, по идее, должны были проверить все, посетили подряд несколько станций и убедились, что всё согласно показаниям. Разобранные двигатели фотографировали и протоколировали повреждения. Совершенно другая картина открылась, когда стали интересоваться наличием ГСМ. Начальники станций были полностью в курсе их отсутствия, часть из них тоже села, но все как один утверждали, что ставили райкомы в известность о катастрофическом положении с моторным маслом, но те приказывали эксплуатировать машины несмотря ни на что. Добавило "перцу" наше посещение "благополучных" МТС, ибо возник вопрос, каким образом они выкручиваются. Вот там то и обнаружилось, что масла достаточно, более того, были вскрыты неучтённые запасы. Из раза в раз, передавая дальнейшее следствие местным ГПУшникам, мы забирались всё дальше. Благодаря тому, что МТС принадлежали различным районам, предупреждать о нашем появлении получалось далеко не всегда, поэтому картина везде была примерно одна и та же.

Двинувшись в обратный путь, мы не только навещали МТС, оставшиеся ранее "неохваченными", но и интересовались ходом расследования местных чекистов. Надо сказать, что велись новые дела крайне неохотно. Если в отношении шофёров, всё решалось максимум за неделю, и человек уже шёл на этап, то тут началась непонятная волынка. Лишь на Брянщине следствие перешло на следующий уровень и принялось за директоров топливных баз, которые, как оказалось, продавали ГСМ "налево" подсуетившимся начальникам МТС даже не втридорога, а в десять и более раз дороже реальной цены, беря плату самым дорогим в голодный год – продовольствием. Дальше следствие глохло. Вернее, оперативники даже не задавали подследственным вопросов, куда они такую прорву жратвы сбывают.

Когда я обратил на это внимание чекистов, на следующее же утро, делая зарядку, неожиданно для себя подскользнулся, будто меч сам по себе вывернулся и вывел меня из равновесия, и больно плюхнулся на спину, ударившись поясницей о ледяной натоптыш. Вообще я, наученный горьким опытом, раз и навсегда зарёкся отправляться в дальние поездки безоружным, прихватив с собой в этот раз, кроме клинка, нелегальный вальтер.

Тупая боль не позволила мне сразу вскочить, спасаясь от насмешек, поэтому, пока я валялся, а дело происходило рядом с "Газиком", я рассмотрел в своём автомобили лишние и далеко небезопасные детали.

– Зови местных пинкертонов, – подошёл я, справившись с болью, к Косову, – дело есть.

– Давай доедем? Московские всётаки, нам шикануть – самое оно! – ответил он шутливо.

– Езжай, если жить надоело. Под бензобаком граната и шпагатик на колесо. Заодно, как говорится, и согреешься…

– Да ты что?!

– Ага, вот именно.

Расследование несостоявшегося "теракта" сразу превратилось в "висяк", так как за машиной никто не смотрел, свидетелей не нашлось. При более подробном изучении "закладки", вскрылась интересная подробность. Шпагат, соединяющий ступицу машины и кольцо гранаты Ф1, или как её здесь теперь называли, РГО31, был скручен в клубок и имел изрядную длину, так что, взрыв произошёл бы на некотором удалении от места нашего ночлега, возможно даже за пределами посёлка, давая следствию огромную "свободу версий". Вечером того же дня Косов, подойдя ко мне, коротко сказал.

– Сворачиваемся, приказ из Москвы.

Я и сам, после такого прозрачного намёка, не горел желанием оставаться в будущем (возможном) партизанском крае. Но оперативность центра настораживала ещё больше, поэтому я решил помалкивать и обсуждать этот вопрос только со Сталиным. С глазу на глаз.

Эпизод 6

Докладывал Косов, стоя навытяжку, волнуясь и часто сбиваясь, что, впрочем, не имело большого значения, так как у всех троих "заинтересованных лиц", у Сталина, Орджоникидзе и Ягоды, были на руках собственные экземпляры "выводов комиссии". Я, как "привлечённый специалист", фактически отвечающий только за "механическую" сторону вопроса, вставил туда только пункт, подтверждающий, что моторы вышли из строя изза несоблюдения регламента ТО, настояв на том, чтобы Косов вставил слово "вынужденного". Особо была подчёркнута и непричастность автозавода.

– Это всё? – спросил Сталин, когда Косов закончил.

– Нет, – я встал и не оставляя времени на вопросы положил на стол вождя свёрнутый вчетверо лист бумаги. Такой способ был избран из соображений, не оставить ИВС шанса заявить, что у него от товарищей секретов нет. Всего несколько слов: "Всё не так просто, как кажется".

Сталин развернул и прочёл записку, после чего кивнул и сказал.

– Сколько всего машин выведено из строя?

– Свыше двух тысяч. Точнее, две тысячи двести сорок восемь. Всем требуется ремонт в заводских условиях, – ответил, заглянув лежащую перед ним папку, Ягода.

– Товарищ Любимов, вы говорили, что механический цех МССЗ может проводить ремонт всех силовых установок речфлота. Дизельных тоже?

– Да, товарищ Сталин, – это, конечно, было небольшой натяжкой, так как движок можно убить так, что проще списать и поставить новый. Но груздем меня уже угораздило назваться, ещё первого декабря.

– Товарищ Орджоникидзе, так как Перервинский гидроузел ещё не введён в эксплуатацию и МССЗ не может работать по прямому назначению, считаю, будет целесообразным поручить ремонт машин именно этому заводу. Согласуйте с Вознесенским и скорректируйте планы. К весне все грузовики должны быть на ходу.

– Товарищ Сталин, это совершено нереальные сроки! Сегодня уже второе февраля! Месяц уйдёт только на то, чтобы доставить моторы на завод! – я откровенно запаниковал от столь круто заваренной каши, расхлёбывать которую предстояло именно мне.

– Придётся напрячь все силы, товарищ Любимов, – холодно ответил Иосиф Виссарионович, – но к началу посевной все машины должны быть готовы.

Уже легче. К началу посевной – это к первомаю, наверное, когда дороги просохнут.

– Товарищи Любимов и Косов, вы можете быть свободны.

– Подождите меня в приёмной, оба, – бросил нам вслед Ягода.

Опаньки! Ято ему зачем? Хотя, что тут гадать, всё и так понятно. У граждан СССР секретов от ОГПУ быть не должно! Иначе они не граждане, а шпионы гондурасской разведки!

– Товарищ Ягода, работа комиссии завершена, выводы сделаны. А меня мой механический цех ждёт не дождётся. Не вижу причин задерживаться.

– Есть такая причина, товарищ Любимов. Как следует из представления на награждение, вы, как коммунист, были мобилизованы в части ОГПУ. Ваш командир, товарищ Седых, подтвердил это. Учитывая ваши заслуги и обстоятельства, мы не будем привлекать вас к ответственности за дезертирство, хотя после госпиталя вы обязаны были пройти медкомиссию и, в случае, если она признала бы вас годным к службе, вернуться в свою часть, в команду бронепоезда N 47 "Батум". Как показало дело о вредительстве на МТС, в ЭКУ ОГПУ не хватает технически грамотных специалистов, поэтому пополнение, в вашем лице, как нельзя кстати. Встанете сегодня на довольствие, получите форму и приступите к исполнению служебных обязанностей.

Я растерялся от такого поворота событий. Впрочем, не я один. На лице Орджоникидзе отчётливо читалось: "Караул! Грабят!" и нарком тяжёлой промышленности тут же попытался возражать.

– Товарищ Любимов мой подчинённый! Работник наркомтяжпрома! Начальник цеха!

– Товарищ Орджоникидзе, не горячитесь, – с усмешкой ответил Ягода, – вопрос предельно ясен и таких волнений не стоит. Военное положение в СССР никто не отменял. Товарищ Любимов брони не имеет, более того, он вступил в ряды ОГПУ добровольно. В соответствии с постановлением ЦК партии, ОГПУ имеет право в военное время привлекать к работе любых требующихся специалистов, не имеющих брони. МССЗ не является стратегически важным предприятием и не выполняет военные заказы. Таким образом, ваши волнения не стоят и выеденного яйца.

Не думал, не гадал он, никак не ожидал он, такого вот конца! Уел Ягода! Не мытьём, так катаньем. Что дальше будет, очевидно. Дело о пропаже гаек в котельной посёлка, например, Оймякон. И попробуй не найди! Главное – подальше от Москвы.

– Товарищ Ягода, как оформите товарища Любимова, направьте его, пожалуйста, в распоряжение Власика, – сказал, молчавший до того, Сталин.

Власик, Власик… Что за фрукт? Говорили предки – учи историю! Фамилия, вроде, знакомая, вертится в голове, но ухватить мысль не получается.

– Но, товарищ Сталин, зачем ему технический специалист? – попытался возражать начальник ОГПУ.

– Товарищ Любимов не только технический специалист, но ещё кавалер ордена Ленина, захвативший бронепоезд и чуть ли не голыми руками перебивший его экипаж, как следует из представления на награждение. Ещё прежнее руководство дизельного главка информировало меня, что товарищ Любимов владеет системой рукопашного боя и особой техникой стрельбы из пистолета и револьвера. Считаю, что моим прикреплённым будет полезно получить у него пару уроков.

Точно! Власик – начальник отдела личной охраны Сталина, который подчинялся только ему самому! Хитёр вождь. И для меня это хороший знак, раз не отдал Ягоде, значит, не доверяет ему полностью и ситуацию понимает, возможно, даже лучше меня.

А я оказался зажатым в углу щёлкающим передо мной зубами зверем, которого удерживал только короткий поводок. О Ягоде я ничего хорошего вспомнить не смог, а учитывая, что наши отношения "не сложились" с самого начала, что угрожало мне просто катастрофически, принял решение его "топить" не считаясь ни с чем.

Эпизод 7

Новенькая гимнастёрка и синие шаровары заставляли меня чувствовать себя не в своей тарелке. Тем более, что этим, все мои приобретения, кроме головной боли и ограничились потому, что Власик наотрез отказался закрепить за "залётным" оружие.

– Ты у нас проездом, не сегодня, так завтра уйдёшь, зачем мне лишняя головная боль? Тем более, непроверенный человек.

– Меня кудато отсылают?

– Узнаешь всё со временем.

В общем, доводы Сталина оказались чистой воды дезой. Ни о каких тренировках речь не шла, наоборот, мне пришлось довольнотаки много говорить и объяснять.

– Что вы имели в виду, товарищ Любимов, когда писали, что всё не просто?

– Товарищ Сталин, перечислю по порядку. Все арестованные по делу о вредительстве на МТС осуждены только на основе собственных признательных показаний. Если в отношении водителей это можно признать частично правомерным, то остальные соучастники "вредительских организаций" признавались чёрт знает в чём. Даже в том, что собирались туннель в Англию рыть. При этом водители машин действовали, как выяснилось в ходе работы комиссии, по прямому приказу руководства МТС, а те в свою очередь кивают на райкомы. При этом, уборочная компания была проведена в целом "на колёсах". Объяснить это, кроме как, не побоюсь этого слова, героическими усилиями шофёров по поддержанию машин "в строю" несмотря на отсутствие моторного масла, я ничем не могу. Тем не менее, их осудили, а те, кто приказы отдавал, ответственности избежали. Далее, махинации с моторным маслом, путём создания его острого искусственного дефицита, фактически не расследуются. Вскрытая комиссией спекуляция ГСМ в обмен на продовольствие никого, кажется, не интересует. Неизвестно куда арестованный начальник нефтебазы, единственный из всех, кстати, его сбывал. Ему этот вопрос просто не задали. Равно как и его подельника, начальника МТС не спросили, где он продовольствие взял. При этом работники ГПУ на местах отнюдь не голодают и не бедствуют. В отличие от колхозников. Начальники МТС фактически поголовно не имеют никакого технического образования и представления об обслуживании автомобилей и тракторов, выполняют чисто административные функции. При этом большинство из них, в связи со сплошной коллективизацией и организацией МТС, приняты на работу в прошлом году. Чем они раньше занимались – не известно. То же самое можно сказать и о начальниках нефтебаз. Среди первых и вторых, а также среди работников ГПУ, особенно на Украине, велик процент лиц еврейской национальности.

– И какие же вы делаете из этого выводы?

– ОГПУ, самое малое, не соответствует стоящим перед организацией такого порядка задачам. Более того, ОГПУ в настоящем виде для Советского Союза смертельно опасна.

– Вы уверены, что именно это хотели сказать? Чтобы выдвигать такие обвинения надо иметь очень веские основания! Они у вас есть?

– Товарищ Сталин, вам нужно было не только мнение технического специалиста, но и просто честного человека. Не вижу причин, кроме трусости, скрывать свою позицию в этом вопросе. Местные ГПУ все преступления переводят, в соответствии с названием своей организации, в политику. При этом, банальная уголовщина остаётся за рамками расследования. Очевидно, что это очень удобно ГПУ в отношении количества нейтрализованных вредителей. Другое дело, что все эти вредители мнимые, а истинные виновники избегают наказания и продолжают гадить, что даёт органам возможность опять иметь блестящую отчётность. На деле же это приносит колоссальный вред. На примере "дела МТС" это видно как нельзя лучше. Сколько там машин выведено из строя? Свыше двух тысяч? Железо второстепенно, поднатужимся и к посевной отремонтируем. А где взять замену с таким трудом подготовленным водителям, которые сейчас сидят в лагерях? Кто будет машинами управлять? Это срыв посевной и снова голод. Зато строительные организации ОГПУ, получив подготовленные на стороне кадры, перевыполняют планы, товарищ Ягода снова молодец! Это не принимая во внимание то, что с каждым водителемвредителем посадили ещё по 3–4 человека минимум. Это только то, что на поверхности.

Сталин, пока я говорил, размеренно прохаживался по кабинету, не проявляя никаких эмоций. Это пугало меня больше всего, ибо нет ничего страшнее неизвестности.

– На поверхности? Продолжайте товарищ Любимов, я вас внимательно слушаю.

Эх, снявши голову, по волосам не плачут!

– Товарищ Сталин, по фактам всё, но вы ведь спрашивали именно мнение?

– Говорите по существу.

– Нежелание местных ГПУ расследовать экономическую часть дела наводит на мысль о том, что чекисты кроме показателей имеют от этого и прямую выгоду. То есть прямо покрывают теневую экономику, которая, приходится признать, существует параллельно и во вред советской плановой экономике. И центральный аппарат ОГПУ в Москве прекрасно об этом знает. Иначе трудно объяснить попытку переложить ответственность на автозавод ЗИЛ.

– Как это может быть связано? Ваши предположения очень неубедительны. Получается, что ОГПУ, укомплектованное коммунистами, в том числе со стажем, как минимум, с Гражданской, ведёт сознательную подрывную деятельность против СССР?

– С Гражданской? Давайте смотреть правде в глаза. Коммунизм – теория социальноэкономическая. Никакой "духовности" в ней нет. Грубо говоря вы пообещали людям, что все будут жить богато и счастливо. Но люди разные и масштаб мысли у них разный, многие подумали только о себе, что именно они будут так жить. А до других дела нет. Это и дало вам такую массу сторонников и победу в Гражданской войне. Бойцы РККА, в большинстве, сражались именно за своё личное благо. Вот и получилось, что захватив власть, часть коммунистов с "малым масштабом", используют её на благо себе, в первую очередь. Фактически они уже живут при коммунизме, разменивая свою диктатуру на достаток. А те, кто хочет распространить счастье на всех, им прямо угрожают. Чекисты сейчас могут упечь в лагеря фактически любого, демонстрируя свою работу. Или "не заметить", получив гешефт. Скрыть такой подход от вышестоящего начальства крайне трудно, любая проверка выявит это на раз. Следовательно, ОГПУ прогнило сверху донизу и является, фактически, преступной организацией. Они понимают, что сколько верёвочке не виться, всё равно конец найдётся. Захват высшей власти в стране является для них единственным способом избежать наказания. Считаю, что и "дело МТС", дискредитирующее коллективизацию, и попытка проверки автозавода, срывающая план выпуска машин и дискредитирующая индустриализацию, направлены на подрыв авторитета ЦК партии для его отстранения от власти. Как это может быть, мы недавно видели на примере Грузии. Фактически грузинский мятеж является всего лишь "разведкой боем". При этом Ягода до конца будет сохранять личину верности ЦК, выполняя и перевыполняя планы, сажая вредителей, впереди, как говорится, планеты всей. Спаси нас Господи от друзей! А от врагов мы сами спасёмся.

– Это только ваши измышления, не подтверждённые фактами.

– А я и не говорю, что мне нужно верить на слово. Но эту версию надо обязательно проверить! Иначе СССР 1933й год не переживёт! А знаете, какие песни наши советские колхозники по пьянке распевают? Вот посмотрите, – я подвинул на столе лист, на котором заранее записал "Катерину" Михаила Круга, – сидел както ночью в нужнике и случайно услышал. Искать запевалу со спущенными штанами было, как понимаете, недосуг.

Такой ход был, конечно, мошенничеством с моей стороны, но я решил, что все средства хороши. Иосиф Виссарионович взял текст, пробежал его глазами и отложил в сторону.

– Это временные трудности. Новое всегда принимается народом болезненно. Видимо, разъяснительная работа была проведена недостаточно и это упущение мы исправим. Не стоит делать из этого столь категоричных выводов.

– Товарищ Сталин, вы и сами думаете так же, как и я! – я в запале явно ляпнул лишнее, – Иначе зачем было меня к расследованию "дела МТС" привлекать?

Вот тут вождя проняло и, на какойто миг, он потерял самообладание, бросив на меня быстрый, колючий взгляд.

– Вы слишком болтливы, товарищ Любимов! И говорите вещи ничего общего с действительностью не имеющие! – вождь говорил резко, отрывисто, рублеными фразами, – Поэтому, чтобы вы себе своим длинным языком не навредили, останетесь пока в Кремле. Где находится кабинет вы знаете. Никуда не выходить и ни с кем не общаться. Семье сообщим, что вы выполняете важное задание.

– Это арест, товарищ Сталин?

– Не лезьте в бутылку, – уже мягче ответил секретарь ЦК, – это ради вашей же безопасности от вас же.

– И долго мне так, как страусу, прятаться?

– Этого я вам пока сказать не могу.

– Тогда прошу дать мне какуюнибудь работу. От безделья в одиночке, пусть и комфортабельной, я за сутки с ума сойду.

– Работу? Будет вам работа.

Пушка. Выставка. Сломанный нос

Эпизод 1

– Скучаешь? – заглянул ко мне Власик вечером первого дня моего заточения, – Это ничего! Вот тебе развлечение, которого ты просил.

Начальник охраны Сталина небрежно бросил на пухлую картонную папку с выпирающими из неё кальками и не дожидаясь моих вопросов пояснил.

– Красная Армия и, в первую очередь, Красный Флот остро нуждаются в автоматических зенитных орудиях. Особенно последний. На Чёрном море изза их отсутствия мы потеряли от атак белогрузинской авиации несколько транспортов. Враг применил новомодный способ бомбометания с пикирования против которого обычные зенитные пушки оказались неэффективными. Здесь два комплекта чертежей. Оба секретные. Один немецкий, другой наш, завода имени Калинина. Нужно их сравнить и найти несоответствия. Так сказать, глянуть незамыленным глазом. Ты некоторый опыт в конструировании автоматического оружия имеешь, разберёшься. Это личное поручение товарища Сталина. Выполняй.

– Так я…

– Что я? Распишись в получении и вперёд!

Растерявшись под таким напором я подмахнул расписку о неразглашении, а чекист развернулся на каблуках и быстро вышел из кабинета, не оставив мне шанса на уточнения. Вот те раз! Тоже мне, нашли экспертачертёжника!

Потратив изрядно времени, я разложил полученные бумаги на столе, заняв его полностью, и на полу кабинета, ибо было их очень уж много. В папке нашлось единственное на два комплекта техническое описание орудия. Это навело меня на мысль о изначально немецком происхождении пушки, которую наши либо умыкнули какимто образом, либо купили лицензию. Вывод меня мало успокоил, так как память услужливо выдала стенания 41го года по поводу нехватки зенитных автоматов. Если уж их в изначальной истории за семь лет не смогли до ума довести, то мне в этом кабинете, имея только чертежи, вообще ничего не светило. Не стоило сбрасывать со счёта и вероятность, что передо мной технический тупик, а на вооружении нашей армии были совсем другие системы.

Помаявшись для очистки совести со взятыми выборочно советсконемецкими парами чертежей одних и тех же деталей, я убедился, что они идентичны. На первый взгляд. На второй и третий тоже. Уже пятый час утра, детали простейшие. Это сколько мне времени понадобится, чтобы перелопатить всё? А вопрос вышел уже на самый высокий уровень, им товарищ Сталин заинтересовался. И что я ему скажу? Чертежи в порядке? А почему автоматы не работают? А чёрт его знает! Дело здесь может быть в чём угодно, от смазки до способа обработки поверхностей. Технологических карт мне, само собой, никто не даст. Если они вообще есть.

И этот случай ещё можно считать благоприятным, потому, что если ктото более дотошный, чем я, чтонибудь всётаки найдёт… Короче, как минимум, моя конструкторская репутация пострадает. А вот это допустить никак нельзя! Репутация – это всё, на что я могу рассчитывать, чтобы к моему голосу хоть както прислушивались. Это единственный рычаг, которым я могу воздействовать на ситуацию!

Да пошло оно всё к чёрту! С чего я решил, что если мне предлагают две альтернативы, обе паршивые, нет какогонибудь третьего, пятого, десятого выхода? Им нужно решить проблему зенитного вооружения? Или бумажкичертежи? Вот этимто делом я и буду заниматься в меру своего разумения, а эту папку пусть хоть в туалет отнесут, сами сообразят зачем.

Итак, задача предельно ясна. Для начала, я выпотрошил свою память на предмет любых сведений, касавшихся этого оружия. Не сказать, чтобы их было особо много, но мне хватило для того, чтобы представить себе историю его развития. Фактически она представляла собой противоборство постоянно растущих маневренных характеристик самолётовцелей с одной стороны и систем наведения, тоже заметно прибавлявших в точности, помноженных на огневую производительность самих автоматов. С системами наведения всё было понятно, до изобретения радиолокационных станций орудийной наводки, дающих точную дистанцию и параметры движения цели, ещё далеко, здесь я помочь ничем не могу. Остаётся только повышать огневую мощь, наращивая скорострельность, чтобы напихать в небо как можно больше снарядов, хоть один из которых должен попасть куда надо. В правильности подобного подхода убеждали меня и кадры кинохроники войны на Тихом океане, когда утыканные десятками зенитных стволов корабли пытались отразить налёты авиации. Далеко не всегда успешно. Иными словами и образно выражаясь, требовался некий аналог дробовика.

Предоставленные мне чертежи предполагали калибр 20 миллиметров, что было странно. Насколько я помнил, во время войны Красная Армия имела 25 и 37 миллиметровые зенитки, а после войны – знаменитые ЗУшки и "Шилки" под 23 миллиметровый патрон авиапушки ВЯ. Но, что имеем, то имеем. В конце двадцатого века, самыми скорострельными, если не брать вовсе экзотические варианты с заранее снаряжёнными множеством зарядов стволами, были пушки с вращающимся блоком, представленные американским "Вулканом" и советскими системами ГрязеваШипунова. Различия у них были внешне незаметными, но принципиальными. Американцы предпочли привод автоматики от электромотора, а наши избрали газопороховой двигатель. И там и там имелись свои плюсы, но в моём случае выбора не было. Отвод газов при стрельбе однозначно требовал технологий и материалов, применяемых в строительстве турбореактивных двигателей, которыми в 33м году только слегка попахивало. Впрочем, электромотор тоже был под большим вопросом. Вопервых, система получалась неавтономной, во вторых, габариты и вес электродвижка образца 30х могли превысить все разумные пределы. И тут я понял, что выходто есть! Есть компактный, лёгкий и достаточно мощный агрегат, чтобы раскрутить эту "вертушку" и обеспечить скорострельность около шестивосьми тысяч выстрелов в минуту, которые я принял за "эталон", ориентируясь на известные мне прототипы. Правда, не известно, как отреагируют "заказчики" на необходимость комплектовать каждое такое орудие дизелем Мамина.

Загоревшись идеей, я схватился за карандаш и принялся переводить бумагу, делая эскизы, комкая листы с вариантами, показавшимися мне неудачными и бросая их в урну. В итоге, когда мой несостоявшийся коллега из отдела Власика принёс мне завтрак в судках, я имел проект, удовлетворивший меня полностью. Сам автомат, в окончательном виде, представлял собой классический "гатлинг" – жёсткую систему с вращающимся блоком из шести стволов, заключённых в кожух водяного охлаждения, приводимых в действие от дизеля через фрикцион и редуктор.

Мотор Мамина, представлял собой уменьшенную копию Д100 и был весьма оборотистым – до трёх с половиной тысяч. Холостой же его ход был всего шестьсот оборотов в минуту. Как и любой дизель, он был тяговит "внизу", тысяч до двух, раскручиваясь дальше менее охотно. Это обстоятельство и определило передаточное отношение редуктора как два к одному. Стрелок, чтобы дать очередь, должен был выжать единственную педаль "газсцепление", при этом блок стволов "стартовал" с 300 оборотов в минуту и рывком раскручивался до 1000, после чего гораздо медленнее мог набрать и 1750. Соответственно теоретически, скорострельность могла составить 10500 выстрелов в минуту, но крайне сомнительно, чтобы автомат, а главное, его стволы, выдержали такой темп за время необходимое для раскрутки до максимала. Рабочая же скорострельность, по плану, должна была быть около 6000 выстрелов в минуту "в среднем", короткими очередями в 2–3 секунды.

Питание боеприпасами я предусмотрел ленточное, надеясь воспроизвести "крабы" 30миллиметровой пушки советских БМПшек, с которыми свёл весьма близкое знакомство во время срочной службы в далёком будущем. Впрочем, это был вопрос, окончательное решение которого можно было отложить "на потом".

Чтобы обеспечить регулируемое рассеивание снарядов в очереди, переднее, силовое крепление автомата на раме представляло собой шаровую опору или карданную рамку, а заднее, направляющее, было задумано в виде конуса и кольца с внутренними упругими элементами. Вдвигая или выдвигая конус, можно было регулировать люфт, а упругие элементы не давали пушке уйти в любое крайнее положение ещё до начала стрельбы. Для того, чтобы снаряды рассеивались болееменее равномерно, на каждом стволе я задумал случайным образом расположенные надульники, вроде ДТК автомата АКМ. В сочетании с "естественными" причинами и вращением стволов, это должно было привести к хаотичным колебаниям автомата во время очереди.

Всё это хозяйство монтировалось на подрамнике, который, в свою очередь, крепился в цапфах верхнего станка. На нём же монтировались места расчета, радиатор системы охлаждения и, в сухопутном буксируемом варианте, бункер под боеприпасы. Что же касается морского варианта, то верхний станок был оформлен в виде открытой сверху башни, а боезапас размещался в подпалубном отсеке.

Взъерошенный и весьма довольный собой, я, глупо улыбаясь, взял еду у чекиста, молча рассматривающего груды набросанной вокруг мусорной корзины бумаги, ворох уже не нужных мне чертежей на диванчике, гимнастёрку, небрежно брошенную на спинку стула.

– Стихи пишешь? В обед мешок под мусор принесу.

– Ага, для дюймовой свирели с крупнокалиберным оркестром… Но – то тайна военная и государственная, тебе неположенная.

– Ты пьян с утра что ли?

– Не выспался просто.

– Чудеса… Ночевал один и не выспался… – протянул чекист с издёвкой, однако развивать свою мысль не стал. Я тоже воздержался от того, чтобы ответить в соответствующем тоне, что немало удивило меня самого. Подумалось, что просто устал. В любом случае настроение было бесповоротно испорчено и я, вяло пожевав гречневую кашу на молоке, завалился спать, вопреки всем писаным распорядкам дня.

Эпизод 2

Дни летели один за другим, вернее не дни, а сутки, потому что, работая по двадцать пять часов, спал я когда попало. Сначала я долго корпел над подетальными эскизами 20миллиметровой зенитки, но потом задал себе вопрос, который неминуемо должен был появиться у человека, впервые их увидевшего. А зачем? Пришлось заняться писаниной, так как легко могло получиться, что дать собственные пояснения я не смогу. Постепенно и теоретическое обоснование, под названием "Противовоздушная оборона ближнего рубежа", было готово. Конкретикой и цифрами оно не блистало, так как оставалось слишком много неизвестных, прояснить которые могла лишь практика, но зато вышло красочным и образным, вплоть до ссылок на утиную охоту.

Когда всё было закончено и творческая лихорадка меня немного отпустила, появилась возможность всё хорошо обдумать ещё раз. А ведь это был мой шанс! Кто я сейчас? Да никто! Меня вон, даже в телохранители только номинально берут, не доверяют. Конечно, с нынешних позиций очень удобно вмешаться в предполагаемые события 38го года, но просто ждать – выше моих сил. Да и по правде сказать, пока у меня было КБ – вон каких дел наворочали, самому не верится. А эти зенитки как раз давали повод просить организовать КБ, под моим, разумеется, руководством.

Да, это хорошая тема! Только ей не хватало перспективы, чтобы развернуться в целое направление. Хотя почему? Ведь были же ещё автоматы 37миллиметрового калибра. Читал в детстве статью, чтото вроде "Боевой путь лидера "Ташкент", так там автор сетовал на то, что морякизенитчики не могли достать немцев, летящих выше четырёх километров. "Шилка", своим 23миллиметровым калибром могла поразить цели на наклонной дальности до двух километров. Если сюда ещё прибавить 57мм калибр, как у С60, с её шестью километрами наклонной дальности, то это уже целая система зенитного вооружения получается. Работы непочатый край на годы вперёд! А самое главное, никаких конкурентов! Я, во всяком случае, не припомню, чтобы ктото чемто подобным перед войной занимался.

Хотя… 57 миллиметров – это, кажется, перебор. Могу напугать товарищей полётом своей фантазии раз и навсегда. Оценив оставшийся в моём распоряжении скромный запас бумаги, я опять занялся рисованием. 37миллиметровка по первым прикидкам выходила гораздо сложнее, в первую очередь изза того, что было необходимо предусмотреть откат стволов, иначе реакция на лафет получалась чрезмерной. Головоломка пока не складывалась и пока, я не мог себе точно представить, как это должно работать, но, казалось, был на верном пути.

К сожалению, тут меня прервали. Зашедший в кабинет Власик, оглядевшись, с ходу спросил, кивнув на секретную папку.

– Нашёл чего?

– Издеваетесь? – ответил я раздражённо, даже не вспомнив о субординации, – Там работы на год! Это проще всё сфотографировать и через проектор пропустить, тогда разница, если она есть, сразу в глаза бросится. А в ручную всё перелопачивать – полк дотошных чертёжников нужен.

– Значит, мой прямой приказ и задание партии, вы не выполнили? – перешёл на официальный тон начальник.

– Партии была нужна зенитка для борьбы с пикировщиками? Вот вам зенитка, которая действительно против них эффективна, а не пукалка какаянибудь! – я кивнул на стопку исписанной и изрисованной бумаги, – Описание и теоретическое обоснование прилагаются.

– Невыполнение прямого приказа – серьёзный проступок. За такое очень легко и из органов вылететь! – проигнорировав мои слова, продолжил свою мысль Власик, – Я бы ещё понял, если работа была бы проделана не полностью. Хоть какаято часть! А вы, товарищ, к ней даже не приступали! Вместо реальной работы, отговариваетесь какимито выдумками! Это как понимать?

– Я, между прочим, сюда не рвался! А вооружать корабли вот этим, – я ткнул пальцем чертежи, – ошибка!

– Мало того, что вы не выполнили приказ, так вы ещё и не осознаёте своей вины и не цените оказанное вам доверие. Такие люди мне в отделе не нужны! Я буду настаивать, чтобы вас отчислили, как минимум, в распоряжение (управления кадров). А лучше, вообще выгнали. Вы хоть представляете себе текущий момент? ОГПУ проверяется специально созданной по приказу ЦК комиссией партконтроля, которую возглавляет товарищ Мехлис. Чтото уже накопали и некоторых, в том числе и Ягоду, временно отстранили от работы, а коекого и арестовали. Ваше поведение не может остаться незамеченным, а я не хочу, чтобы на мой отдел была брошена тень. Сдайте документы и отправляйтесь домой. Отставить. Свою писанину, тоже пронумеруйте и сдайте. В мешке черновики?

– Да.

– Вынести и уничтожить.

– Ясно…

– Завтра, в 6.00, быть на службе. Для руководства партии организован показ образцов техники, которая будет выпускаться на наших заводах во второй пятилетке. Начало показа в 12.00. Вам поручается проверить все машины в части механизмов, чтобы никаких посторонних устройств там не было. Всё ясно? Если же вы и с этим не справитесь и поставите под угрозу жизнь вождей рабочего класса и, в первую очередь, товарища Сталина, я позабочусь, чтобы к вам были применены все санкции, как со стороны социалистической законности, так и по партийной линии. Тут уж лесоповалом не отделаешься. Понял меня, боец?

Последние свои слова Власик отчётливо выделил голосом и мне не оставалось ничего, кроме как ответить.

– Так точно!

Начальник отдела, не прощаясь, вышел. Впрочем, поздороваться он тоже позабыл. Я же, пока нумеровал и подшивал бумаги, невольно прокручивал в голове прошедший разговор. Странное осталось впечатление. Казалось, что кроме того, что было сказано напрямую, есть и второй смысл в словах Власика, который он непременно хотел до меня довести. Если слить всю "воду", то в сухом остатке было окончание моего затворничества и отстранение Ягоды. Так, видимо решили, что мне персонально с этой стороны больше ничего не угрожает.

Эпизод 3

– Ты хоть вернёшься? Когда не спрашиваю, но вернись, ладно? – провожая меня затемно, Полина вцепилась мне в воротник шинели и в её глазах, казалось, отражалось ясное предутреннее звёздное небо, – Второй у тебя вотвот будет, а Петя, небось, уже и забыл, как папка выглядит. Пришёл, чуть не к полуночи, даже в баню не сходил, опять уходишь. Все люди как люди, а ты никак не угомонишься, приключений ищешь.

– Поля, да разве я виноват? Это не я, а меня эти приключения сами находят! Что поделать, не могу и не должен я молчать и в сторонке стоять, дело у меня. Видно судьба такая.

– Судьба… – выражение лица супруги вдруг резко изменилось с задумчивогрустного на решительное и она, резко развернувшись, пошла через двор к дому, бросив через плечо, – Чтоб сегодня к ужину дома был!

– И рад бы, да обещать не могу, – буркнул я себе под нос и уселся за руль своего "Газика". Вот тоже, последние деньки на нём катаюсь, просто потому, что заправлять негде. Нет тут бензоколонок, всё топливо распределяется централизованно по автопредприятиям. Раньше, во время зимнего путешествия, моя машина использовалась для служебных нужд и "кормили" её по предписанию и за счёт ОГПУ. А теперь всё, рядовому составу государство личный автотранспорт оплачивать не обязано. Тем более, что горючка по нынешним временам – страшный дефицит, особенно бензин.

На въезде в Кремль, у Боровицкой башни, я попал в натуральную пробку. Колонна "ярославцев", гружёная чемто большим, укутанным в брезент, осторожно протискивалась в створ. Глянув на часы, я понял, что опаздываю, поэтому, не долго думая, поехал через "парадные" Спасские ворота. Караульный, проверив мой пропуск, указал мне место, где я должен был оставить "Газик", которое обозвал "стоянкой для гостей". Тоже мне, нашёл гостя! Впрочем, возражения не принимались ни под каким видом и мне пришлось смириться.

Быть в Кремле в 6.00 – означало быть в приёмной Сталина. Заявившись туда, я застал только Власика, который по графику должен был отдыхать. Поскрёбышева в столь раннее время ещё не было.

– Значит так, ты включён в досмотровую группу от нашего отдела. Остальные товарищи – люди Паукера, будь внимателен, не ляпни чего, они нам припомнят. Необходимо проверить всю технику на предмет наличия посторонних устройств. Машины находятся на двух площадках. Военные – на площади между Арсеналом и Сенатом. Их будут осматривать первыми. Досмотровая группа собирается там же. Потом перейдёте к гражданским машинам, они будут стоять на Ивановской площади. Во время показа работать будем втроём. Твоя задача – наблюдать и если что, дать знак. Обращаю внимание, что на показ гражданской техники приглашены иностранцы. Вопросы есть? Вопросов нет! Пошли.

Выйдя из здания Сената, мы повернули направо, к Арсеналу, пройдя вдоль цепи кремлёвской охраны, за спинами которой люди в красноармейской форме собирали огромные плакаты с лозунгами, призывающими в светлое коммунистическое будущее. Получалось, что вся военная экспозиция оставалась за такой своеобразной ширмой и любопытный глаз врагаимпериалиста не мог даже случайно зацепить советские военные новинки.

Представив меня уже поджидавшим товарищамколлегам, среди которых я, к немалому своему удивлению, узнал водилу, который вёз меня тем памятным зимним вечером на сталинскую дачу, Власик удалился, а мы приступили к осмотру. Первым объектом оказался БТшка, внешне отличавшийся от виденных мною ранее только башней с развитой кормовой нишей и 45миллиметровой пушкой. Ага, это, значит, уже БТ5 получается. Быстро предки работают. Я почемуто думал, что этот танк должен гдето в районе 34–35 годов появиться. Но экстерьер экстерьером, а главный сюрприз поджидал меня внутри. Уже на подходе к танку я уловил характерный запах и, попросив открыть крышку МТО, уже предвкушал увидеть там В2. Ведь это именно его старательно пилили в Харькове с начала 30х. Или, по крайней мере, прототип этого знаменитого мотора.

– Что это? – не сдержавшись ляпнул я вслух, не веря своим глазам.

– Дизель. Д1004, 320 лошадиных сил. – чётко доложил один из четырёх харьковчан. Как оказалось, каждый из них отвечал за свой фронт, один за трансмиссию, другой за вооружение, третий за ходовую, ну а этот был мотористом. Инженерамначальникам же было в такую рань вставать не по чину.

– Этот московский. Мы уже "сточетвёртые" и сами делаем, но московские пока лучше, – пояснил мех.

– А как же М5?

– А что М5? Хороший мотор, вот только не для танка. Ему бензина надо авиационного, которого нынче днём с огнём не сыщешь, да ещё бензобаки в бортах. Выезжали мы в Грузию, подбитые танки восстанавливать, – намекнул на своё участие в событиях мех, – так выгоревшие БТ через одного и все под списание. Намто, конечно, работы меньше, это ленинградцы со своими Т26 намаялись, по 4–5 раз один и тот же танк в строй возвращая. Но с государственной точки зрения, такая ситуация никуда не годится, вот и потребовали армейцы дизель и на БТ поставить. Зато как хорошо получилось, любодорого смотреть. Мощность почти та же, обороты те же. С трансмиссией дизель стыкуется хорошо. Да сам короче на полметра и легче. Да по высоте меньше. Да жрёт меньше в два раза. Да не бензин, а соляр. Вот гляньте, теперь баков всего три. Два под цилиндрами двигателя по бортам, третий в нижней части образовавшегося забашенного отделения. Этот отсек изза укороченного мотора получился. Заодно в верхней его части место под радиостанцию или дополнительный боекомплект осталось.

– Ну да, ну да, – бубнил я, соглашаясь с разговорившимся мехом, занимаясь своим прямым делом, то есть, осматривая МТО. Коллегичекисты, между тем проконтролировали остальные внутренности танка.

– Всё в порядке? – спросил высунувшись из башенного люка руководитель досмотровой группы. Я в ответ согласно кивнул головой.

– Вот и ладненько, распишись, – он протянул мне средней толщины журнал и переносной набор для письма. На первой странице уже была запись: "Осмотр танка БТ5 произведён. Замечаний нет. Прохоров. Субботин. Любимов". Мне, к счастью, осталось только поставить автограф напротив своей фамилии.

Следующей машиной оказался гусеничный артиллерийский тягач всё того же Харьковского завода, пращур знакомого мне АТТ, наречённый, в соответствии с курсом партии, "Коминтерн". Пока на ЗИЛе мучились с "кегрессом", хитрые малороссы просто скрестили ежа и ужа и получили не метр колючки, а вполне себе рабочую машину. Гибрид выглядел как грузовик ЗИЛ5, с коротким капотом и точно такой же кабиной, грузовой платформой чуть меньшей длины. Разница была в том, что всё перечисленное было водружено на ходовую танка Т24. Внутри машины скрывался обычный "стовторой" мотор в 140 лошадей и танковая планетарная коробка передач. В результате тягач не мог похвастать особенной быстроходностью, развивая "с горы и при попутном ветре" всего 40 километров в час, зато мог тащить орудия, вплоть до корпусных, практически где угодно.

Поставив очередную закорючку в журнале, мы перешли к машинам, родившимся в славном городе великого Ленина. Танк Т28 заметно отличался как от прототипа, виденного мной лично в Питере, так и от того варианта, на котором мы "примирились" в ходе "Ленинградской битвы". Его ходовая часть вернулась "к истокам" и вновь стала, применительно к одному борту, двенадцатикатковой. Рубка с главной башей, вооружённой короткой 76миллиметровкой, сместилась к корме, а перед ней заняли места две башни Т26 "второго образца". Отчасти прикрытые, расположенной перед, а не между ними, рубкой мехвода. Вот только вооружение в башнях изменилось коренным образом. Вместо раздельных установок пушки и пулемёта в единой спарке были смонтированы два ствола, один из которых с коническим пламегасителем, при впечатляющей длине, превосходил пулемёт калибром, но до пушки никак не дотягивал. Неужто крупняк?

Не поленившись залезть внутрь одной из малых башен, я обнаружил монструозную конструкцию, неуловимо чтото мне напомнившую своими очертаниями.

– Это что за пулемёт такой? – спросил я у чутко следящего за мной путиловца.

– Это не пулемёт. Это тяжёлое самозарядное противотанковое ружьё товарища Шпагина, калибром 12,7 миллиметров!

Мда, "тяжёлое" из названия можно было бы из названия безболезненно выкинуть. Одного взгляда на карамультук было достаточно, чтобы понять, что один человек, будь он хоть Поддубный, его вряд ли поднимет. Ствольная коробка явно литая. Это ж надо было так "калаш" раскормить, что для приклада места вовсе не осталось и затыльник прямо на коробку крепится! А вон и единственный магазин на стеллаже по правому борту башни, демонстративно повёрнутый горловиной вверх, дабы продемонстрировать отсутствие патронов, на глаз, их туда штук пять влезет. Творец блин! Я ж ему схему ПТРД на блюдечке с голубой каёмочкой выложил, а этот всё мучает несчастный автомат, доводя совершенство до абсурда. Теперь и смысл выпирающей далеко вперёд литой бронемаски понятен, она просто работает противовесом. Кстати, бронирование машины явно усилено, на башнях приклёпано чтото вроде "бровей ильича" из гнутой брони толщиной около полутора сантиметров. Насколько потянет основное бронирование непонятно, но тенденция радует.

Заглянув в МТО, я обнаружил там вместо 130го оппозита Хобразник той же размерности. Это 550–600 сил получается. Не послушали меня всётаки, мощи захотелось. Впрочем, с новыми ТНВД, такие моторы уже можно делать в достаточном количестве.

Танк Т35, того же завода "Красный Путиловец", безусловно, выделялся на общем фоне своими гигантскими размерами, но оценить сходу, насколько он отличается от образца "изначальной" истории, я не смог. В глаза бросились всё те же "брови", да ещё незнакомая мне пушка в главной башне. Сюрприз, как всегда, оказался скрыт глубоко внутри. Там стоял Хобразный 130й мотор, аж на восемь котлов. Такие движки, по нынешним временам – даже не произведение искусства, а восьмое чудо света. Дури в нём больше тысячи "коней" точно, даже до тысячи трёхсот может быть. Но это цветочки, ягодки – трансмиссия, способная всё это "усвоить". Подумалось, что гигант должен быть весьма резвым, но не долго.

26ой танк 174го завода ничем, кроме нового, "универсального" вооружения, похвастать не мог. В его башенной установке теперь разместилась 57миллиметровка, полученная перестволиванием 76мм полковой пушки, а вот сердце танка сделало полшага назад. В связи с переходом ЗИЛа на выпуск 140сильной модификации "стовторого" мотора, и без того перегруженная коробка окончательно забастовала и на танки пришлось ставить 110сильный тракторный вариант движка. Масса же машины перевалила за 12ть тонн, что не могло не сказаться на подвижности и не позволяло хоть както усилить бронирование.

Дальше мы по очереди осмотрели броневики БА3 и ФАИД Ижорского завода. Конечно, это предприятие занималось только изготовлением и установкой корпусов на шасси Нижегородского завода, который ещё не успел стать Горьковским. Средний броневик был очень похож на своего предшественника БАИ, но на нём была установлена башня с сорокапяткой, аналогичная танку БТ5 и двигатель Мамина, форсированный до полусотни лошадей. Благодаря новой силовой установке носовая часть машины претерпела существенные изменения, став гораздо короче и ниже. Передний плоский бронелист, прикрывающий обрезанный по высоте радиатор, был установлен под большим углом к вертикали, на глаз, не меньше 45 градусов. Верхний лист моторного отсека изза этого тоже пришлось сильно склонить вниз и в целом, получилась конструкция, дающая много шансов на рикошет. Лёгкий бронеавтомобиль ФАИД имел те же самые изменения в бронировании и силовой установке, в остальном не отличаясь от своего бензинового прародителя.

Нижегородцы выставили самоходную пушку СУ12Б, представляющую собой шасси грузовика НАЗААА с установленной на тумбе за коробчатым щитом полковой пушкой. Кабина, моторный отсек и передняя часть кузова были бронированы. Силуэт передней части самоходки имел лишь незначительные отличия от "ижорцев" и движку Мамина я уже не удивился.

Очень похожими на СУ12Б по концепции были самоходки ЗИЛа и ЯГАЗа. Первые представляли собой полубронированное шасси ЗИЛ6 с дивизионной трёхдюймовкой и 122миллиметровой гаубицей, а на ЯГ10 была установлена длинноствольная зенитка.

Замыкал экспозицию плавающий танк Т37 сборки московского ГАЗ2, представлявший собой, скорее всего, дальнейшее развитие танкеток Т27. Главное отличие, кроме способности плавать, заключалось в башне, вооружённой единственным пулемётом, которая была установлена в средней части корпуса со смещением вправо. Заглянув в МТО я обнаружил всё тот же Д502, установленный сзади и скомпонованный через короткий кардан с "фордовской" коробкой передач. Мехвод располагался слева от этого агрегата, за его спиной расположились вспомогательные агрегаты и система охлаждения, вся средняяправая часть корпуса, впрочем весьма тесная, оказалась в распоряжении второго члена экипажа, который одновременно был командиром и наводчиком. По бортам корпуса машины были закреплены поплавки, ещё два поплавка крепились к заднему листу, оставляя между собой туннель гребного винта и, видимо, предназначенные также играть роль "хвоста" для преодоления препятствий.

Эпизод 4

– Жрать хочу! Слона бы съел! – проворчал Субботин после того, как мы закончили с боевыми машинами и доложили коменданту.

– Некогда нам, большая часть работы ещё впереди, – возразил старший группы.

– Так, товарищ Прохоров, времени только полдевятого натикало, до часу всяко успеем! – не сдавался шофёр.

– Почему к часу? Мне сказали, что мероприятие в одиннадцать начнётся. – вставил и я свои пять копеек лишь бы только не молчать.

– Так это закрытый показ в одиннадцать, а до тракторов едва ли к часудвум доберутся. Давайте я за пирожками в столовку сбегаю, заодно на вашу долю принесу.

– Уговорил, мы с товарищем Любимовым перекурим пока, – проводил старшой взглядом сорвавшегося, не дослушав первого слова, водилу и повернулся лицом ко мне, – Ну, как служба?

– Нормально.

– Чтото я тебя с вашим не видел.

– Не повезло.

– Да ты не стесняйся. Знаю ведь, что ты зимой в командировку ездил, а теперь всю нашу контору шерстят почём зря. Это навроде партконтроля получается? За своими же приглядываешь?

– Любопытны вы, товарищ Прохоров, через край! – перешёл я на официальный тон, желая закруглить неприятный мне разговор.

– В самый раз, в самый раз, товарищ Любимов, – не смутившись ответил собеседник, – Мы тут не в бирюльки играем и всё, что на подконтрольной территории происходит, знать должны! Развели, понимаешь, индивидуализм.

– На ваши вопросы отвечать не уполномочен!

– Ишь, какой, важный! А что тогда в рядовых инспекторах ходишь? А то давай к нам, карьера в гору сразу пойдёт. За товарищем Паукером не заржавеет.

– Отказать.

– Ты всё же подумай, товарищ Любимов, не спеши. Но и не затягивай. Такие предложения два раза не делаются.

Тоже мне, мушкетёры короля и гвардейцы кардинала! Разумно, конечно, иметь в любом деле две конкурирующие структуры, но я в ваши игры не играю! Я вообще уволиться хочу и чем скорее тем лучше! Надоели вы мне. И так, целый год, считай, бездарно потерял. Хорошо, что до этого многое успел. Вот эти танки хоть взять, на каждом мой дизель стоит. А как с "Либерти" на БТ упирались! Ничего, жизнь она сама заставит всё как надо сделать. И пушки толковые и броню нормальную, а я уж помогу по мере сил.

Размышляя таким образом, я молча глядел на Прохорова, он в свою очередь изучал мою физиономию, видимо пытаясь понять ход мыслей. Вот не люблю я этого. Плюнув в сердцах, я отвернулся, посчитав это достаточным ответом на все предложения. К счастью, тут подбежал Субботин и мы, жуя на ходу, отправились ко второй части выставки.

Эпизод 5

Пройдя через предусмотрительно оставленный проход между "ширмой" и Сенатом, мы сразу оказались в самом что ни на есть интересном месте. Прямо в центре Ивановской площади суетилась толпа людей, собирая самосвал чудовищных для этого времени размеров. Рама машины была выставлена на пирамидах и работяги, с помощью специальных домкратов, навешивали на ступицы мостов огромные полутораметровые колёса. В это же время "ярославец" с Аобразной стрелой подавал кабину, пол которой фактически находился на правом крыле на двухметровой высоте. Другой такой же автокран кантовал позади монтажной площадки ковшовый кузов, устанавливая его на деревянных брусьях строго позади машины.

– Вот это да! – выразил я словами всеобщее впечатление, – Это что ж за чудо такое?

Усатый дядька, временами покрикивавший на монтажников, судя по всему – бригадир, снисходительно усмехнулся и изрёк.

– Это, товарищи военные, вовсе не чудо, а достижение советской конструкторской мысли и мастерства пролетариев завода "Красный Путиловец". Специальный карьерный самосвал! Замечу, по специальному заданию товарища Кирова построенный. А потому и называется от "Кировец". Теперь, значит, шахты в земле ковырять и отбойным молотком орудовать без надобности, тяжёлый труд возьмут на себя машины. Вот так наша родная партия заботится о рабочем человеке! Нигде в мире таких машин нет. Только в Америке есть "Евклид", но у него против нашего кишка тонка, всего 11 тонн поднимает против наших пятнадцати. А всё потому, что только нам выпало счастье быть в передовых рядах строителей коммунизма!

– Ты, дядя, верно у себя на заводе парторгом подвизаешься? – не выдержал Прохоров.

– Не совсем, но в партактив, как большевик с дореволюционным стажем, вхожу!

– Оно и видно. Нам бы эту технику осмотреть для порядку?

– Чтото мне, товарищ военный, тон ваш не нравится…

– Знаешь, что!? Я тоже, между прочим, большевик! – рассверипел Прохоров, – И у меня дело особой важности! Вы собираетесь препятствовать осмотру?

– Да смотрите на здоровье! Сейчас с кабиной и колёсами закончим, так и начинайте. А мы перекурим пока.

Не теряя времени, мы пока занялись деталями, ещё не смонтированными на шасси и сложенными в стороне. Хотя, смотреть там было в общемто нечего, Побразная рама с блоком да леерные стойки ограждения. Как нам пояснили, рама должна была быть установлена позади кабины и являлась частью подъёмного механизма кузова. Трос от лебёдки перебрасывался через блок и крепился в передней части ковша ближе к днищу, легко опрокидывая его при разгрузке. Заодно рама предохраняла водительскую кабину при опрокидывании машины. Думается, последнее было далеко не лишним, очень уж "Кировец" казался высоким по сравнению с остальными грузовиками.

Получив, наконец, доступ к шасси, мы занялись каждый своим делом. Прохоров обошёл кругом, придирчиво осматривая ходовую, Субботин полез в кабину, а мне достался моторный отсек. Чтобы добраться до движка, мне пришлось подняться по вертикальной лестнице, смонтированной прямо на правом крыле и подняться на "палубу", которую образовывали два крыла и расположенный между ними капот двигателя. Ещё больше поводов называть эту площадку именно так появилось при взгляде сверху, она оказалась застеленной досками. Сердцем машины оказался стотридцатьвторой мотор, скомпонованный со стандартной ярославской коробкой передач. Так как рама "Кировца" была достаточно широка, не было нужды обращать внимание на расположение колёс передней оси, поэтому вся силовая установка поместилась прямо над ней, не выступая ни по длине, ни по высоте за габарит крыльев. Вероятно, из стремления сделать машину покороче, одноместная водительская кабинарубка возвышалась на палубе, давая водителю отличный обзор.

Не найдя в своей епархии ничего предосудительного, отметив для себя только то, что все вспомогательные механизмы, усилитель руля и тормоза, попрежнему пневматические, я тоже не удержался и заглянул под самосвал. К моему удивлению, задний мост крепился к раме жёстко, поэтому карданные передачи напрочь отсутствовали.

Так, так, так, а ведь это тоже я наследил. По моему, говорил я Кирову про такие машины, а он, выходит, запомнил. Или я это Берии говорил? Не столь важно, важно то, что теперь эпические планы партии по рытью каналов, строительству ГЭС, а следовательно, электрификации всего и вся, могли воплотиться в жизнь в гораздо большем объёме. Не говоря уж об угольке и железе. Приятно.

Эпизод 6

В отличие от "Кировца", который собирали там, где это было наиболее удобно, все остальные машины гражданской части выставки уже были расставлены по своим местам. Причём, тут уже не соблюдалось правило, что все машины одного завода располагались компактной группой. Наоборот, главным фактором был вес и размер техники. Но при этом экспозиция была разделена на ряды. Трактора, грузовики и легковушки отдельно.

Начав с ближайшей к нам тракторной линейки, мы подошли к СТЗ1. Этот, единственный здесь колёсный трактор, больше всего напоминал (шасси), так как движок Мамина в 30 лошадей был расположен сзади, под местом водителя, а спереди размещена небольшая грузовая платформа. Если бы не железные шипастые колёса без резины и отсутствие кабины, то сходство было бы вообще полным. Главные отличия скрывались, как всегда, внутри. Задняя подвеска отсутствовала напрочь, как, впрочем, и мост, в классическом понимании. Между задних колёс, в литом чугунном корпусе, одновременно являвшимся задней поперечиной рамы, была размещена коробка передач. Над ней, валом поперёк хода, монтировался движок и сцепление. Такое решение было названо "универсальным блоком НАТИ", оно позволяло обойтись без конических шестерён в трансмиссии. Конечно, если не принимать в расчет вал отбора мощности, который должен был монтироваться отнюдь не на все трактора. Единственным недостатком, как мне показалось, было размещение радиатора без принудительного обдува прямо за спинкой сидения тракториста.

Следующим по списку был СХТЗНАТИ1. Этот гусеничный трактор был похож на ДТ75, если бы не одно "но". Его ведущая звёздочка располагалась спереди, а решётки радиаторов системы охлаждения заняли места по обоим бортам капота двигателя, ближе к задней его части. Блок НАТИ не зря, оказывается, был прозван "универсальным", он обнаружился и здесь. С той лишь разницей, что применялся "стовторой" дизель, и размеры блока соответствовали "сердцу".

Трактор ЧТЗНАТИ1 можно было бы назвать, с поправкой на размер, клоном харьковской машины. Его отличие состояло только в 130м движке и полужёсткой подвеске. Челябинец явно задумывался как промышленный, что подчёркивалось его массивностью и огромным бульдозерным отвалом, снабжённым тросовым подъёмным механизмом.

В ряду грузовиков отсутствовали машины ЗИЛ, видимо москвичам хвастаться было нечем, а вот ярославцы и нижегородцы представили свои новинки. НАЗовцы представили два дизельных и два бензиновых грузовика. Первые оснащались 45сильным дизелем Мамина, двухоска и трёхоска назывались ММД и МММД, а вторые, с улучшенным 50сильным бензиновым мотором, соответственно ММ и МММ. Причиной такого поворота оказалось то, что дизеля сам НАЗ не выпускал, а получал с "Коммуниста" из города Маркс, а в будущем, поставки должны были идти с СТЗ. И не на основное производство, а на "дочернее" – сброчный завод ГАЗ2 в Москве. Чтобы както затушевать свою "дизельную несостоятельность", горьковчане форсировали серийный фордовский мотор, стараясь удержаться "на уровне".

Ярославский завод выкатил всего две машины, но какие! ЯГ15 был обязан своим появлением войне в Грузии, в ходе которой выявилась ничтожная живучесть имеющихся на тот момент танковых гусениц. Перед конструкторами была поставлена задача, создать машину грузоподъёмностью в 15 тонн, которая могла бы перевозить танки в кузове, так как ЯГ10, даже модернизированный, 12ти тонный, был на пределе своих возможностей. В то же время, грузоподъёмность лимитировалась не мощностью двигатели, вообще не железом, а живучестью и прочностью камер и, особенно, покрышек колёс. Поэтому, желая снизить нагрузку на каждое отдельное колесо, ярославцы добавили на слегка удлинённое шасси, ещё один неведущий мост с управляемыми колёсами. В остальном грузовик полностью повторял своего предшественника. А вот ЯГ12, мало того, что был четырёхосным, так ещё и имел привод на все колёса! Привод был сделан через спаренный кардан. Что бы, интересно, сказал товарищ Берия, посчитав дефицитные шарниры в трансмиссии этого 12ти тонного грузовика?

Легковушек было тоже всего четыре, горьковские модели М и МД являлись всё тем же Форд А и до знакомой мне "Мки" ещё не доросли. А вот ЗИЛ140 и ЗИЛ160 я, как ни напрягал память, припомнить не мог. К счастью, здесь было кого порасспросить, так как вокруг машин прохаживался не кто иной, как мой старый знакомый, главный конструктор ЗИЛа, Важинский. Увидев меня, он ещё издали помахал рукой и подойдя, заговорил на тему, которая волновала его в данный момент больше всего.

– Ну, как? Нравятся наши машины?

– Выглядят оригинально, – скупо ответил я, отмечая первое, что бросалось в глаза. Действительно, в целом, машины своими округлыми формами соответствовали моде 30х годов и были вполне "на уровне". ЗИЛ140 отличался тем, что имел сзади багажник и был седаном, а 160ка была выполнена в кузове "лимузин". Всё бы ничего, только капот машины имел почти идеально круглую в плане форму, нарушавшуюся только небольшим треугольным вырезом в районе лобового стекла, и открывался вверх! Моторный отсек был похож на низкую перевёрнутую вверх дном кастрюлю, к которой были плавно пристыкованы крылья колёс, вынесенных несколько вперёд. Радиатор машины располагался строго над передним мостом и прикрывался красивой решёткой со, скорее обозначенным, чем реально существующим массивным центральным ребром. По обе стороны от него, попарно вертикально, в корпус машины были вмонтированы фары ближнего и дальнего света, а указатели поворота разместились на крыльях. Вообще, глядя на машину спереди, сразу приходил на ум, ещё не существующий в этой реальности, танк "Черчилль".

– Красиво выглядят! Кузов итальянцам заказывали, ателье "Пининфарина". Слыхал?

– Конечно, Евгений Иванович! Каждый день! Вот как проснусь, мне сразу докладывают, что там в этой "Пининфарине" делается.

– А ты не ёрничай. Мы, между прочим, за их работу лицензией на "стовторой" мотор расплатились.

– Как!? – я опешил от такого поворота событий, – Что ж вы натворили, едрёна кочерыжка! Вы что, не понимаете, что итальянцы – фашисты и наши будущие враги?

– Да ты не шуми, не шуми. Решение не мы принимали. Даже не знаю, с каких высот оно к нам свалилось. Не нашего ума это дело, да и не твоего. Давайка я тебе лучше про машины расскажу.

Лекцию Евгения Ивановича, который, видимо тренировался на нас, прежде чем выступить в "высшем свете", я слушал вполуха, в расстроенных чувствах, автоматически отмечая для себя только самое важное. "Стовторые" движки на обеих машинах, причём, на бронированном лимузине, который выдержал обстрел из стандартных трёхлинеек – танковая 160сильная модификация. Новая трёхскоростная коробка с синхронизаторами на первой и второй передачах. Мосты прежнего АМО2. Усиленная подвеска и чуть более широкая резина на "броневике". Вот в общемто и всё.

Эпизод 7

Когда мы закончили осмотр, куранты на Спасской башне как раз били полдень. Демонстрация боевой техники, по расписанию, уже должна была идти полным ходом и я поспешил к месту действия, согласно приказу Власика. Однако боец, стоящий в оцеплении оказался неумолим, ссылаясь на приказ Паукера, он меня так и не пустил за плакатширму, угрожая даже пырнуть штыком. Делать нечего, придётся ждать, когда высокое начальство само пожалует. Между тем, на Ивановской площади завершились последние приготовления, "Кировец" занял место в центре открытого каре, образованного остальными машинами. От гостевой стоянки тоже постепенно подтягивались люди, оставаясь пока за оцеплением. Судя по сверкавшим то там, то здесь, вспышкам магния, присутствовали там и журналисты.

Спустя ещё полчаса появились, выйдя из здания Сената, главные действующие лица. Верхушка партии двигалась плотной группой, сердцевину которой образовывала тройка – Сталин, Киров, Орджоникидзе. Как только первые лица вышли на площадь, кремлёвская охрана пропустила туда же приглашённых гостей и толпа образовалась немаленькая. Это сборище поочерёдно перетекало от одного экспоната к другому, начав, разумеется, с самого главного.

Я смешался с лопотавшими побусурмански иностранцами и старательно делал вид, что просто погулять вышел. О чём представители заводов говорили со Сталиным и его свитой, среди общего гомона разобрать было невозможно. Вдруг, недалеко от меня, ктото с резким акцентом громогласно усомнился в том, что "Кировец" может передвигаться самостоятельно. Путиловцы не могли оставить этот вызов без ответа! С благожелательного согласия Кирова самосвал завели и, откатившись назад метров на десять, вернули на прежнее место. При этом, глядя на движущуюся на них громадину, люди, кому не требовалось "держать марку", невольно подались назад.

Прецедент был создан, и подобная процедура повторялась теперь с каждым экспонатом, в различных вариациях. Гусеничные трактора не только катались взадвперёд, но и демонстрировали поворотливость, а машины делали короткие поездки – пару раз объезжали зрителей кругом. Причём ЗИЛ160 Киров "пилотировал" лично, а Сталину выпала роль пассажира. Наиболее любопытным и наглым иностранцам тоже дали возможность покататься, но уже на ЗИЛ140 и с водилой из кремлёвского гаража.

Ничего предосудительного вокруг не происходило и я, успокоив себя мыслью, что если бы кто и хотел устроить покушение, уже десять раз мог это сделать, занялся своими делами. Отодвинувшись совсем в задние ряды я расстегнул клапан кобуры и достал оттуда заныканый час назад пирожок. Вдруг рядом ктото заголосил не понашенски и я, обернувшись на крик, получил магниевую вспышку прямо в глаза. Сквозь яркий свет мелькнула тень и я, на рефлексах, уклонился, пропуская летящее тело мимо себя. Порадоваться удаче я не успел, так как противник оказался не последним и меня, полуслепого, задавили количеством и сбили с ног. Перед лицом мелькнул носок сапога и я отключился.

– Любимов, едрёна кочерыжка!!! – орал Власик, когда в медпункте я пришёл в себя от резкого запаха нашатыря, – Каким ослом надо быть, чтобы такое устроить!?

– Виноват…

– Знаю!!! Что с тобой делать, скажи!?

– Понять и простить…

– Пять суток ареста!!! – казалось, лицо начальника вотвот брызнет кровью, таким оно было красным.

– Есть, пять суток ареста.

– Домашнего. – смягчившись добавил Власик. – Всё равно эти дни тебе как выходной положены.

Лимузинье сердце

Эпизод 1

Погожий весенний денёк, четвёртое апреля, хочется жить, а заняться нечем. Не сезон ещё для огородничества, да и по дому во время весенней слякоти не многое сделаешь. Пользуясь непривычным избытком свободного времени, вчера и позавчера я устроил техобслуживание своего "Газика". В меру возможностей, конечно. Поменять удалось только масло, которое Пётр Милов умыкнул с судоремонтного, прямо скажем, нелегально. В остальном пришлось ограничиться промывкой, чисткой и перетяжкой. Зато теперь состояние своего железного коня я знал наверняка.

Своим я про арест ничего не сказал, чтобы не волновать, благо меня никто не охранял. Видимо, начальник решил меня застращать, но правила этой игры я выполнял неукоснительно. Кто знает, может у Власика здесь сексоты навербованы? Занятие с машиной послужило благовидным предлогом, чтобы отказаться от всех походов по магазинам, прогулок и культурных программ, но была и ещё одна причина, гораздо более существенная. Отправляясь домой, я получил причитающийся мне оклад. Вернее денежный эквивалент пайка, который был положен мобилизованному рядовому войск ОГПУ. На эту сумму может и можно прокормить бойца один месяц, закупая продукты оптом и по госценам, но не семью из почти уже четырёх человек. Полина тоже получала в библиотеке немного и вопрос питания встал во весь рост.

Оценив ситуацию, я понял, что подрабатывать не получится. Впаяют "дискредитацию" вмиг и пропишут маршрут на север, чего мне по понятным причинам, очень не хотелось. Вообще из органов есть всего три выхода – лагерь, инвалидность или смерть. Ни один из них мне не подходит. Остаётся только надежда на отмену военного положения и демобилизацию, но это самое положение почемуто никто отменять не спешил, хотя война давно кончилась. Оставалось только продавать чтото ненужное, но для этого надо сначала это ненужное купить. Опять статья.

Пётр Милов с утра до ночи пропадает на судостроительном. Возвращаясь домой, ходит чернее тучи, глаза ввалились, но молчит как партизан. Да я особо и не допытываюсь, своих забот хватает.

Кстати, теперь обе наши ячейки общества разделились по высоте положения. Пока я отсутствовал, у Маши родился малыш, которого после долгих споров, выбирая между Кимом и Виленом, назвали Володей. Традиционно, но всё равно в честь вождя пролетариата. Полина, оценив создавшуюся ситуацию, переселила молодую мать наверх в избу, оставив Петра куковать в полуподвале. Как только я заявился, под предлогом соблюдения приличий, мне сразу однозначно указали на минус первый этаж, и разделение дома по половому признаку окончательно закрепилось.

Сегодня с утра, Маша пошла провожать Полину до библиотеки, Петюмладшего до детсада, заодно и самой немного развеяться, покормив и оставив на меня беспокойного младенца. Нянька из меня сейчас, конечно, так себе, но дети в этом возрасте, слава Богу, только едят и спят.

– Семён! Семён!!! – Милова начала голосить ещё в начале проулка, а когда добежала до ворот, уже вся улица была в курсе происходящего, – Заводи свою таратайку, у Полины схватки начались!

Вот те раз! Не то, чтобы это было неожиданностью, но както некстати. Но делать нечего, пусть мне Власик ещё пять суток накинет – неважно, но жену в роддом я отвезу. Хоть раз. Первый случай я пропустил, а третьего, при такой интересной жизни, может и не произойти.

Пока грелся, пока в библиотеку, пока в роддом, там, сям, вернулся домой – час дня. Не то, чтобы я мешкал, но на таком транспорте, да по таким дорогам, здоровый мужик, простите, родить может, не то, что слабая женщина. Переволновался, конечно, сильно. Маша верно сориентировалась в ситуации и кроме картошки с зелёным луком, срезанным прямо из горшка на подоконнике, налила мне, не жалея, стакан крепчайшего самогона, после чего я размяк.

Размяк настолько, что даже не осознал, поначалу, что за шумтрезвон поднялся и, подскочив, метнулся первым делом к плачущему малышу. Молодая мамаша и здесь приняла единственно верное решение, выбежав в сени и, первым делом, устранив причину переполоха.

– Семён, там тебя к телефону зовут, – Маша выглядела и говорила както неуверенно.

– Слушаю, Любимов.

– Товарищ Любимов? Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин, – сухо донеслось из чёрной эбонитовой трубки и, после двух секунд тихого потрескивания, в установившейся тишине, зазвучал уже хорошо знакомый голос с едва заметным акцентом.

– Здравствуйте, товарищ Любимов.

– Здравствуйте, товарищ Сталин.

– Товарищ Любимов, скажите, пожалуйста, моторы, которые строятся на заводе ЗИЛ, могут работать на бензине? – после слова "ЗИЛ" вождь сделал довольно долгую паузу, выделив интонацией саму суть вопроса, которая заключалась именно в "бэнзине".

– Деньги вперёд, товарищ Сталин.

– Что ви сказали? – отец народов, несомненно, всё расслышал, выдав себя неправильным произношением, но, похоже, не понял.

– Вы обратились ко мне за технической консультацией. Я по этому профилю сейчас нигде не работаю. Следовательно, консультация должна оплачиваться в особом порядке, – я говорил спокойно, но внутри меня, под воздействием паров алкоголя, уже один за другим, сдавали психологические "тормоза".

– И сколько же вы хотите? – Сталина видимо вполне устраивали такие правила игры и он тоже вёл беседу в подчёркнуто ровном тоне.

– Вероятно, существуют какието государственные расценки, либо уже были прецеденты, например, с иностранными специалистами.

– А почему вы хотите, чтобы деньги вам заплатили непременно вперёд?

– Почему, почему!? Да потому, что пока ваша бухгалтерия раскачается, если вовсе не простит всё, то полгода пройдёт! А мне семью через неделю нечем кормить будет!!! – последние слова я уже в бешенстве просто кричал в трубку.

– До свидания, товарищ Любимов.

– Ну и хрен с тобой, товарищ Сталин, – это я буркнул, уже нажав на рычаг. Ну, сорвался, с кем не бывает.

– Что же теперь будет?

Обернувшись даже не на голос, а на сдавленный стон, я увидел полные слёз Машины глаза.

– Машенька, дорогая, всё хорошо. Ты только не волнуйся. Тебе же нельзя, молоко пропадёт! Мы с товарищем Сталиным всё время так разговариваем, правда. А уж как мы с Лихачёвым или Берией ругались – чертям в аду завидно было! Обычное это дело, рабочий момент, так сказать. А товарищ Сталин – он же хороший, он настоящий большевик, в обиду никого не даст. У него ведь, работа какая? Защищать интересы пролетариата! А мы с тобой этот самый пролетариат и есть! Не бойся, всё хорошо будет, увидишь! – не знаю, поверила мне Милова, или нет, но испуг на её лице сменился какойто усталостью и она, махнув рукой, ушла в избу.

Вот, ведь, старый дурак!

Эпизод 2

Чтобы избавиться от дурных мыслей рвануть куда глаза глядят, решив, что любое другое время мудренее, чем такой день, я завалился спать до вечера. Разбудили меня два Петра, Маша, поняв, что меня лучше не трогать, позвонила на судоремонтный мужу и попросила забрать после работы крестника из детского сада.

– Папка! Смотри, что у меня есть! – энергично набросился на меня отпрыск, протягивая вперёд, собранную из плотного картона, простенькую скелетную модель самолётабиплана, – Я сам склеил!

– Что ж, и детали сам вырезал?

– Да! И раскрашивал тоже! А тут, смотри, пилот!

– Молодец, ай молодец! – я не мог нарадоваться на сына, думая про себя одновременно, что большинство его ровесников из моей прошлой жизни, избалованные покупными игрушками, могли их только ломать, – Ты, наверное, когда вырастешь, самолёты строить будешь?

– Нет, я как дядя Петя буду строить корабли, у нас ведь завод судостроительный! Ты что, забыл? А это нам воспитательница задание дала, мы все вместе делали. Но мой самолёт лучше всех!

Да уж, мальцу в логике не откажешь. Всётаки, в хорошее время я попал, дети вот, мечтают чтото строить, а не иметь. Желательно задарма.

– Семён, тут такое дело, – обратил на себя внимание Пётрстарший, – может пока Полины нет, я наверх переберусь?

– Ты ещё здесь? Твоя возня по ночам, пополам с храпом, у меня уже в печёнках сидит! А ты ещё спрашивал, зачем я вторые нары сколачиваю! "И так поместимся!", – передразнил я другаприятеля, – Только смотри мне, чтобы у коекого, вопросов про коечто, не возникло! Соблюдать конспирацию!

– Пап, а что такое "конспирация"? – встрял с вечным детским вопросом сынуля.

– Это малыш, почти тоже самое, что и маскировка, а что такое маскировка – этому в армии учат. Вырастешь – узнаешь.

– Идите есть! – Маша позвала нас всех наверх, в избу, крикнув через приоткрытое на секунду окно.

Когда мы расселись за столом, крёстная, решив, что момент подходящий, сказала.

– Петя, представляешь, что сегодня Семён учудил… – и вложила меня по полной программе. К моему удивлению Милов, молча выслушав супругу, только махнул рукой.

– Ерунда всё это.

– То есть как!? – Маша просто опешила от такой реакции.

– Да разыграл он тебя. Ты что же, в самом деле, думаешь, он с товарищем Сталиным так разговаривал? А тебе, Семён, скажу. Шутки твои – дурацкие. И, между прочим, наказуемые. Подрыв авторитета – это тебе не фунт изюма. По нынешним временам, пошутив так в неподходящем месте, можно и билет в столыпинский вагон заработать.

– А здесь, значит, место подходящее?! – Маша злилась уже и на меня, и на Петра, и на себя за свою доверчивость.

– Всё, хватит, закрыли тему. Не хватало нам тут ещё изза этого разругаться, – закруглил я неприятный для себя разговор.

После ужина, прихватив с собой резную деревянную шкатулку, я решил заняться разбором поступившей мне почты, которой давно не занимался. Писем оказалось неожиданно много, приходили они, в основном, на ЗИЛ, а уж оттуда их пересылали мне. Прочитав пару, одно из какойто МТС, второе от бойцов 3его танкового батальона, я убедился, что содержание их типовое, для меня очень и очень приятное. Особенно второе меня порадовало. То, что живучесть танка с дизелем я и так знал, но когда это выражается в форме благодарности – совсем другое дело. А уж когда перечисляются, с боевыми примерами, имена и фамилии конкретных танкистов, которые не сгорели и не стали инвалидами, то чувствуешь, что до своих годов дожил не зря. Написали мне и о ремонте, как за шесть часов выкинули из танка повреждённый попаданием снаряда противотанковой пушки двигатель и заменили на снятый с первого попавшегося грузовика. Всё замечательно, просто великолепно, только само наличие орудий ПТО у мятежников наводило на нехорошие размышления. Про бронюто мне не сказано ничего, поскольку не моё дело, но ижорцам, догадываюсь, икается по сию пору.

Отложив все похожие письма в сторону, решив прочесть позднее, взял в руки стопку, адресованную непосредственно в Нагатино. Так, приглашение на какойто сабантуй от Любимогодядюшки, давно просроченное. Не забывает, стало быть, племянника. А мне, в моём нынешнем положении, ему на глаза показываться както даже и неудобно. Пусть жизнь устаканится, тогда я тебя, дорогой, обязательно навещу. Следующая весточка от товарища Шпагина, упрекает меня он, можно даже сказать весь в обиде. Зачем схемой однозарядного ПТР ещё и с Дегтярёвым поделился? Чуть конфуз не приключился, если бы не задержка изза пистолета. И невдомёк ему, что я тут не причём. Ружьёто, как ни крути, дегтярёвское! Сам он, своим умом и опытом его собрал. "Вальтер", кстати, забраковали по причине высокой себестоимости, несмотря на отличные характеристики. Ну, и в довесок, "полный отлуп" мне с металлическими пулемётными лентами. Не может СССР себе такое позволить, металла не хватает. Всё лучшее – в авиацию! Там применение лент допустимо. Поэтому Шпагин и конкурс на крупняк Дегтярёву проиграл, не стыковался пулемёт с нижним расположением магазина ни с одним станком, пришлось переделать в ПТР, но и здесь Симонов с Токаревым на пятки наступают. У них опытные самозарядные ружья легче. В общем, будет товарищ Шпагин творить теперь исключительно самостоятельно и никаких подачек ему больше не надо! Не оченьто и хотелось.

Третье же, последнее письмо, оказалось датировано началом сентября. Ума не приложу, как я раньше его не заметил. Прятали его от меня что ли? Писала жена Евгения Акимова, которого я ещё год назад отправил в командировку в Ленинград для освоения в серии 130го мотора. Угодил Женя под суд и влепили ему, как врагу народа, срок, сколько не живут, по законам военного времени. Вот и просит мать двоих детей помочь и разобраться в этом деле, ведь Женя никак не может быть врагом народа. Да я и сам знаю, что Акимов мухи не обидит, а поездто ушёл уже! Не начальник я ему больше. Самого, того и гляди, запрут.

Зачитавшись, я потерял бдительность, но последняя мысль отлично совпала с происходящим на улице. К моему дому, тихо урча двигателем, подъехал автомобиль а во дворе послышались приглушённые голоса. Кто ходит в гости по утрам? В смысле, поздним вечером или ночью? Да ещё с применением автотранспорта? Правильно мыслишь, товарищ Любимов! Чёрный ворон, чёрный ворон, чёрный ворон переехал мою маленькую жизнь! Достукался. Ну, заразы, сейчас я вам покажу и рай, и ад, и чистилище! Вскочив, я схватился за поставленный в углу меч, но, подумав, решил, что удобнее будет начать здесь, потому что число противников неизвестно, поэтому бросился откапывать завёрнутый в промасленную бумагу и зарытый в земляной пол рядом под нарами "Вальтер".

Между тем, за окошком послышались шаги, чавкающие, по мокрой апрельской земле, по крутому склону, с которого нужно было спуститься, чтобы подойти к моей двери. Я подобрался, сжался как пружина, присев сбоку от дверного проёма, чтобы первый вошедший потратил драгоценные мгновения, которые должны были стоить ему жизни.

Вдруг раздался смачный шлепок и чтото пошло юзом, собирая по пути не до конца растаявшие на северной стороне пятна грязного снега.

– Траки! – это слово, наиболее громко, среди прочего бормотания, с нескрываемой досадой, произнёс голос, который я подсознательно даже отказался признавать. Неужели?

– Товарищ Сталин, я сейчас воды принесу! – раздался сверху крик Маши.

Такой оборот был полной неожиданностью, но я уже был готов к любому развитию событий, поэтому, пока на улице ещё возились незваные гости, спрятал пистолет под подушку и, открыв дверь, вышел. Иосиф Виссарионович, с помощью подоспевшего Власика, уже поднялся на ноги и стоял, широко растопырив испачканные грязью руки.

– Ну, вы, товарищ Любимов, забрались! – сердито глядя на меня буркнул отец народов, – Мы тут в гости к вам, а вы как встречаете?

– Вообщето я вас не приглашал…

– А вы не хорохорьтесь, не хорохорьтесь, – Сталин подставил руки под струю воды из кувшина, который принесла подбежавшая Маша, стал старательно их мыть, – Мы потоварищески. Стало нам известно, что бедствует наш товарищ. Это нехорошо, неправильно. А ещё хуже то, что обиделся наш товарищ на партию.

– Проходите тогда, что на улице стоять. – своим предложением я отсрочил выяснения кто на кого обиделся, надеясь и вовсе их избежать.

– Ой, а может, лучше в избу наверх поднимитесь? – встряла Милова, – Товарищ Сталин, да снимайте шинель, я почищу.

– Дети спят уже, здесь поговорим, – не согласился я. – Ноги вытирайте.

Зайдя обратно в каморку, я жестом предложил гостям сесть на нары, которые стояли ближе к печке, а сам, сдвинув в сторону разбросанные на другой постели письма, уселся, показав пример, напротив. А что было делать? Из всей обстановки, в каморке ещё стоял только сундук, забитый миловским барахлом и табуретка, одновременно выполняющая роль прикроватной тумбочки. Власик только заглянул внутрь и тут же вышел, прикрыв за собой дверь, а Сталин, постояв немного и покрутив головой, воспользовался приглашением.

– Кормитьпоить мне вас негде, да и ужин давно прошёл, так что, закуривайте, товарищ Сталин, – я взял с подоконника пепельницу и поставил на табурет, чтобы никому из нас не пришлось тянуться. Хотел угостить вождя табачком, чегочего, а этой отравы не жалко, но, вопреки устоявшемуся мифу, Иосиф Виссарионович достал из кармана папиросу и, чиркнув спичкой, задымил. Я тоже, как мог, тянул паузу, набивая и раскуривая трубку, уступая первое слово по существу собеседнику.

– Товарищ Любимов, – начал Сталин, стряхнув пепел, – вы так и не удосужились встать на учёт в парторганизации по месту работы и не платите партийных взносов. Поэтому, раз вы оказались в таком подвешенном состоянии, отвечать за ваш моральный облик приходится непосредственно ЦК партии. Я, как секретарь ЦК, специально приехал сюда, чтобы, так сказать, подвергнуть вас критике. Потоварищески. ЦК не может отвлекаться на ваши капризы, у него и так забот хватает. Или вы такого высокого о себе мнения, что хотите выступить перед всем составом ЦК?

– Нет, товарищ Сталин, я не думал… – стал я оправдываться, начав понимать в какой переплёт я попал, но Иосиф Виссарионович, вопреки своему обыкновению выслушивать собеседника до конца, меня перебил, стремясь сохранить в разговоре инициативу.

– Очень плохо, что вы не думали. Думать надо всегда. Вас не устраивает ваша нынешняя работа? Пусть так, но вы должны знать, что вы сделали очень большое и важное дело. – тут Сталин немного запнулся и, чтобы скрыть это, затянулся папиросой и, выпустив клуб дыма, закончил. – Ради таких дел мы все, товарищ Любимов, как настоящие большевики, обязаны идти на жертвы. Ваши временные бытовые трудности понятны и устранимы, их жертвой никак не назовёшь. А вы? Чуть что, сразу на партию обижаться! Вы свою ошибку осознаёте?

Ещё бы я не осознавал своих ошибок! Держаться от начальства надо подальше! Жить – потише. Но, едрёна вошь, как мне тогда историю хотя бы в прежнее русло повернуть?! Если никому на мозоли не наступать? Это надо дипломатом быть, а я всё больше по железу, не взыщите. Но, придётся согласиться из тактических соображений.

– Да, товарищ Сталин, осознаю.

– Это хорошо, перейдём ко второму пункту повестки. Вам, наверняка, будет приятно знать, что по итогам демонстрации достижений наркомата тяжёлого машиностроения, вам решено вручить премию за создание дизельмотора, который стал основой всей нашей автотракторной промышленности. Надеюсь, теперь вы не найдёте возражений и ответите мне на вопрос, возможна ли переделка вашего мотора для работы на бензине?

– Легко. Нет, товарищ Сталин, такая переделка невозможна. Топливовоздушная смесь из карбюратора, попадая в цилиндр, будет воспламеняться преждевременно от соприкосновения с отработанными выхлопными газами.

– Жаль. Как думаете распорядиться деньгами?

– Если сумма будет подходящая, то куплю билеты для всей семьи до РиодеЖанейро. Устрою там великую бразильскую революцию.

– Хорошая шутка! – Сталин искренне и очень заразительно засмеялся, но я его не поддержал.

– Какие уж тут шутки, когда "Боржом" пить уже поздно.

– Ви что же, и впрямь решили эмигрировать? – не веря услышанному, но уже разволновавшись, спросил Иосиф Виссарионович.

– Надоело, товарищ Сталин, с советской властью за советскую же власть бороться. Там хотя бы точно знаешь, что вокруг одни враги и нечего от них хорошего ждать. А здесь? Свои же! И не про скрытых врагов и перерожденцев я сейчас говорю, а про самых обычных начальников. Один приказал, как Берия, пришёл другой – отменил, как Лихачёв. И всё вроде по закону и правильно, а правды не найти.

– Прекратите истерику, товарищ Любимов! Сбежать он захотел, как Троцкий! – Сталин говорил сердито, но вот злости в его голосе не было, разве что, при упоминании его злейшего врага, – Кому легко сейчас? Всем нелегко! Но мы большое дело делаем, первыми идём! Трудности закономерны! Нам ни в коем случае терять присутствия духа нельзя! А вы? Разнылись, как мальчишка!

– Дайте тогда мне подходящую работу, чтоб я не ныл и дурные мысли в голову не лезли! Хотя бы по тем же шестиствольным пушкам!

– Каким пушкам?

– Вы что же, мою записку не читали?

– Какую записку? – недоумение собеседника было настолько искренним, что я только обречённо махнул рукой и сказал.

– Понятно.

– Расскажите мне об этом деле.

Я коротко изложил суть "Противовоздушной обороны ближнего рубежа" и указал, у кого можно взять письменный экземпляр.

– По этому делу должны дать заключение специалисты, нельзя начинать работу, основываясь только на рассуждениях. А вы, товарищ Любимов, как всегда в своём репертуаре. – уж не знаю, похвалил ли меня Сталин или нет, но потом он с сожалением добавил, – Признаюсь, я и в случае с мотором на вас надеялся, рассчитывал, что вы найдёте какойто оригинальный выход. Но, раз уж вы единодушны с товарищами Чаромским и Брилингом, ничего не поделаешь.

– Товарищ Сталин, а зачем вам понадобилась бензиновая версия мотора? Если не секрет, конечно.

– Да какие там секреты! Об этом все буржуазные газеты пишут! – ответил вождь с нескрываемой досадой, – Международное положение сейчас очень сложное, опасаемся, как бы враждебно настроенные государства не устроили нам какуюнибудь военную провокацию. Чтобы вразумить ретивых, мы и задумали демонстрацию нашей экономической мощи. Если бы не ваш фокус, то всё бы и прошло гладко, но теперь вся жёлтая пресса обсасывает шутки советских чекистов, которые в кобуре носят не пойми чего. А попутно и насмехаются над трактором с кузовом "лимузин". Подметили по звуку, что мотор один и тот же. Да ещё и изгаляются, что лимузин воняет больше! Вот мы в ЦК и подумали, что если на бензин его перевести, утрём нос бумагомаракам. А то они целую теорию вывели из этого, что мы такие криворукие, что современные легковые машины делать не можем.

Я про себя усмехнулся, похоже, это у отечественных легковушек карма такая, как в анекдоте: "Место проклято!"

– Но, товарищ Сталин, понятно, что стоящий на ЗИЛ160 фактически танковый форсированный мотор рассчитан на выдачу максимальной мощности, а не на соблюдение экологических норм. Да и обычный "стовторой" ЗИЛ140 тоже в этом отношении не блещет, хотя тут приоритетом был ещё и ресурс. Дизель можно модифицировать так, чтобы его выхлоп был почище, но это приведёт к снижению мощности. А бензин тут никакой роли не играет.

– Вы изучали Геккеля? – в жёлтых глазах промелькнуло уважение.

– Кого?

– Вы упомянули его термин, науку о взаимодействии живых существ, – поймал меня на слове Сталин, – но употребили его в неподходящем контексте, применительно к механизмам.

– Я имел ввиду, что опосредованно одни живые существа, травят, в процессе жизнедеятельности, с помощью механизмов других живых существ. Невольно. Но такое воздействие, по возможности должно быть сведено к минимуму. Не выше абсолютно неизбежного порога.

– Тоже мне, философ! – фыркнул Сталин и усмехнулся, а потом серьёзно добавил, – Но мысль ваша правильная. Товарищ Брилинг имеет такое же мнение по дизельмотору "стодва".

– Но, товарищ Сталин, – я развёл руками, – тогда, очевидно, просто нужен другой мотор. Возможно, подойдёт "сточетвёртый" ярославский. Его только нужно доработать.

– Вы готовы взять это на себя?

– Есть же целое ЦКБ БД, которое занимается этими вопросами. А специальными флотскими зенитками не занимается никто!

– К сожалению, у центрального КБ не ладится с двигателями для истребителей, которые нам остро необходимы для сопровождения дальних тяжёлых бомбардировщиков Туполева и Калинина. А бомбовозы нам нужны, чтобы сдержать пыл вероятных агрессоров, поэтому ми не можем отвлекать ЦКБ на решение второстепенных вопросов, – Сталин был, очевидно, расстроен, – Эта задача поручена заводу ЗИЛ.

– Я могу завтра приступить к работе?

– Это очень хорошо, что теперь вы так решительно настроены! – вождь был явно доволен результатом беседы, – завтра вас вызовут в наркомат и там, вы получите назначение и конкретную задачу. Всего доброго.

Эпизод 3

Надо ли говорить, что в свете произошедших событий, мой авторитет в глазах четы Миловых, и так не малый, поднялся до заоблачных высот? Да, что там говорить! Он просто вышел в открытый космос! Личное знакомство с каким либо членом ЦК уже воспринималось, как благодать. Но чтобы так, запросто, ктолибо из власть предержащих навещал соседа! Признаться, я и сам после этого события находился в лёгком шоке и пытался выудить из памяти хоть какието упоминания о подобных событиях. В первую очередь, меня, конечно, интересовали последствия. К сожалению, биографии партийных лидеров и их связи я не изучал, о чём оставалось только сожалеть. Кто может знать, что в следующую минуту в жизни пригодится?

Оборотной стороной дела было то, что занимательная ночь, которую запланировали Маша с Петром, превратилась в небольшую пьянку. Стресс надо было както снимать.

С самого начала я строго проинструктировал супругов, чтобы не вздумали нигде хвалиться, что к нам САМ заезжает. А лучше вообще держать язык за зубами и на вопросы соседей, если вдруг среди них глазастые окажутся, не отвечать. Мало ли как к этому Виссарионович отнесётся, дразнить его совсем не хотелось.

Маша, правда, сначала не теряла надежды на постельные приключения и после пары стопок под солёные огурцы, бывшие единственной доступной закуской, попыталась утащить Петра, закруглив наше общение, но он, размякнув, ответил.

– Мария! У нас серьёзный безотлагательный мужской разговор! Иди спать!

Я, признаться, напрягся, потому, что обычно после таких слов идут претензии по половой линии с вероятным мордобоем на завершающем этапе, но всё оказалось гораздо интереснее. Просто Пётр после визита решил, что все тайны мира мне и так известны, а тем, что мне недоступно, можно безболезненно делиться, так как допуск, по его мнению, у меня должен быть просто рекордный.

– Семён, ты ковёрсамолёт помнишь? – закинул он удочку.

– Ну, помню. – ответил я не показывая интереса, хотя был заинтригован, – Получилось чего?

– Спрашиваешь! Построили аппарат! – Пётр прямо раздулся от гордости, но потом сник, – Вот только покататься на нём не дали. Даже маршевый двигатель не запускали. Как наши ребята его от земли в том ангаре, где паровоз собирали, оторвали, чтобы на свет божий извлечь, сразу прибежал Поздняк. Терентьича помнишь?

– А то!

– Вот! Он всё это дело на контроле держал. Так мы только опробовать эти аэросани решили, как он, ссылаясь на Берию, всё запретил, ангар опечатал, а на следующий день, всех, кто к проектированию причастен был, забрали кудато вместе с ковриком. С прочих, кто строил, с меня тоже, подписку взяли о неразглашении.

– Так чего ж ты мне это рассказываешь?

– Ааа… Не прибедняйся! – Пётр махнул рукой, – Тебе самому впору такие подписки брать. Да это и не конец истории. Дальше слушай. В январе к нам на завод заказ пришёл на катера. Мы, понятное дело, удивились, затон то до большой воды сухой! А потом смотрю, наши, те, кто ковёрсамолёт конструировал, пожаловали! Да не с пустыми руками! Их, оказывается, прямо в ЦАГИ, в отдельную группу объединили. А уж как в чертёж глянул, да как с ними поговорил! Аэросани в две с половиной тонны грузоподъёмности! Представляешь!? Нашто коврик всего на двухтрёх человек рассчитан был! Ребята так и сказали – Арктика теперь наша!

– Здорово! Петя, это ж просто замечательно! Это ж перспективы какие! – у меня у самого от восторга захватило дух.

– Здорово то здорово, вот только построить это чудо не получается. А получаются совсем нехорошие вещи, так как, выходит, я, как начальник сварных, виноват!

– Так вот что ты смурной ходишь! Я то, грешным делом, думал, что обидел тебя чем.

– Нашто, маленький коврик, – не обратив внимания на мои слова продолжил Пётр, – почитай, что целиком деревянный был. Только моторамы мы варили, да кожухи вентиляторов. А эти, шут их разбери, каркас из стальных труб имеют. Сварной. В теории. А на практике трескаются швы к чертям собачьим, что делать ума не приложу. Да и пузырей в них…

– Трубыто, небось, из легированной стали?

– Да трубы хорошие, прочные, лёгкие.

– Вот! Ты бы электродикто из той же стали и взял. Это ж на поверхности! А чтобы пузырей не было, надо либо под флюсом варить, либо газ инертный к дуге подавать. Чтоб доступа кислорода не было. Аргон тебе не видать как ушей своих, а углекислоту попробуй. И бойся сквозняков.

– Уверен, что сработает?

– Уверен. А вообще, сварочные головки вам нужны. С проволокой вместо электродов. А то всё кустарщина какаято получается. А лучше вообще – полуавтоматы сварочные. Вам же корпуса варить! Это километры швов! С держаком замучаешься. Ты директора озадачь.

– Вот спасибо за науку, Петрович! – Милов просто засиял, – А что ты раньшето мне об этом не рассказывал?

– А раньше, дорогой, случая не было. Хотя… – ну, как тут было не вспомнить перелёт в Ленинград, – Ты, знаешь что, на железной дороге электроды поспрашивай. Я Яковлеву на АИРе мотораму ими подваривал, да ещё и мороз был, а, поди ж ты, долетели.

Эпизод 4

С самого раннего утра, проснувшись на удивление с ясной головой, я стал готовиться к визиту в наркомат тяжёлой промышленности. Судя по тем действующим лицам, которые участвовали в его организации, ждала меня встреча с самим наркомом, товарищем Орджоникидзе. Или, по крайней мере, с заместителем наркома. Имея это ввиду, я достал свой парадновыходной гражданский костюм, тщательно отгладил его и сорочку, начистил ботинки, тщательно побрился и подровнял усы, даже помыл машину. Завершил эту композицию незабвенным орденом Ленина, который, в данном случае, посчитал уместным.

Ровно в десять утра прозвучал ожидаемый телефонный звонок и безразличный голос, убедившись, что разговаривает именно со мной, сказал.

– Через час вам надлежит быть в главном управлении кадров наркомата внутренних дел. Пропуск на вас заказан.

Я, поначалу, даже не понял, что мне было сказано и "завис", но потом, спохватившись, переспросил уже готового повесить трубку абонента.

– Какого наркомата?

– Наркомата ВНУТРЕННИХ ДЕЛ! – с нажимом, но всё так же безразлично повторил голос и добавил, – Не опаздывайте!

Чудны дела Твои, Господи! Не рановато ли? Когда там ОГПУ в НКВД перековали? А чёрт его знает! Не помню. Важно то, что мои надежды, похоже, рухнули. Сейчас вместо нормальной конструкторской работы мне подбросят чтонибудь кучерявое и, наверняка, гиблое. Судя по прошлому опыту участия в делах этой конторы. Где, интересно, усатый меня в следующий раз прятать будет, если, конечно, выживу? Уж, не на Соловках ли? Ладно, причитаниями делу не поможешь, надо переодеваться.

На Лубянке в коридоре у ГУ кадров собралась немаленькая толпа чекистов, которых вызывали по очереди в кабинет. Я уже смиренно приготовился ждать, припоминая стояния в поликлиниках моего времени, когда надо было закрыть больничный, но ровно в назначенное время вышедший сотрудник назвал мою фамилию и пригласил в кабинет.

– Товарищ Любимов. – констатировал факт моего присутствия усатый полноватый дядька в круглых очках, – Вот приказ о присвоении вам звания лейтенанта государственной безопасности, ваше удостоверение. Распишитесь здесь и здесь.

После того, как я поставил пару автографов в журнале, чекист протянул мне незапечатанный конверт.

– Вот приказ о вашем новом назначении, распишитесь на конверте и отдайте мне.

Выходил я из кабинета, уткнувшись в лист бумаги, читая на ходу. Очень уж не терпелось узнать, что меня ждёт в ближайшем будущем. Вроде терпимо. Зачислен в штат ГЭУ и направлен спецпредставителем на ЗИЛ. Хорошо. А вот нарезанные задачи заставили задуматься. Первая была ожидаемая, но сформулирована очень размыто. "Обеспечить замену мотора автомобилей ЗИЛ140 и ЗИЛ160 на аналог, соответствующий по дымности и шумности лучшим мировым образцам". Где ТТЗ на мотор? Где, мать вашу, образцы? Что значит "обеспечить"? Это слово можно трактовать как угодно, в том числе, весьма широко.

Вторая же проблема, которой я должен был заняться, заставила меня действительно серьёзно задуматься. На меня, наряду с руководством завода ЗИЛ и руководителем спецКБ Гинзбургом, возлагалась ответственность за освоение в серии Московским автозаводом не чегонибудь, а танка Т26! Это когда Т26 в Москве делали? Т27, 37, 38, 40 и даже 60 – было. Т26 – не было! С какого перепуга? В эталонной истории его даже в войну по мобилизации на СТЗ планировали!

Но больше всего меня впечатлила подпись в конце приказа. По сравнению с этой короткой строчкой всё остальное было сущей ерундой. "Наркомвнудел Ежов". И автограф. Абзац. Не думал, не гадал он, никак не ожидал он такого вот конца! Если всё "своевременно", то выходит, что Ежевичка скурвился окончательно к концу 38го года, за пять с половиной лет. Вот только сомнений, что события идут "своевременно" всё больше и больше. Уж сколько воплей было о репрессиях в 3738м, такое не забывается. И както мне странно думать, что сиделсидел этот сексуальный меньшевик на попе ровно до 37го года, а потом с катушек слетел. Нет, не бывает такого. Что в человеке чёрное внутри есть, сразу наружу лезет, как только он получает власть. Пусть год, пусть даже два он осваивалсяосматривался, но и тогда его назначение на пост наркома должно было в 3536м году состояться.

В общем, пяти лет у меня нет. Эту проблему надо решить максимум за два года. И первое, что приходит на ум – надо этого голубя валить. Беспощадно.

– Сколько лет! Сколько зим! – Косов поймал меня за локоть, когда я, не замечая ничего вокруг, шёл мимо него "контркурсом", – Ты что такой грозный, как на расстреле врага народа?

– Здорово. Да, понимаешь, из кадров иду, – ответил я очевидное, внутренне поразившись интуиции следователя.

– На комиссию направили?

– Нет, младлея дали и новое назначение к вам в ГЭУ.

– Прошёл, значит, уже переаттестацию… – Косов тяжело вздохнул, – повезло.

– Что?

– Ты вообще здесь? Или от счастья себя не помнишь? – следак даже заглянул мне в глаза, чтобы убедиться, что я на него реагирую, – Позавчера ЦИК вынес постановление об образовании наркомата внутренних дел. Все сотрудники ОГПУ и местных ГПУ при переходе в наркомат переаттестовываются с присвоением персональных званий! Как в РККА. Только там звания ещё в феврале ввели.

– Слушай, а кто такой этот Ежов, что наркомом назначен? – попытался я раздобыть хоть какую информацию и малость восстановить ориентировку.

– Тише ты! – шикнул на меня Косов, – Бывший начальник орграспредотдела ЦК. В комиссии партконтроля, что нас проверяла, участвовал. И занимался как раз кадрами. А больше и не знаю ничего. Поработаем – увидим. Хотя, кто поработает, а кто и нет. Некоторых людей Генриха уже уволили, когото услали подальше с понижением в должности. Зато "казачки" наверх лезут – только держи!

– Какие казачки?

– Товарищи из Северокаказского ГПУ. Они как раз себя во время войны хорошо проявили. А Ягода, кстати, слетел за развал борьбы с контрреволюционным элементом в Закавказье. Официально.

– Дела…

– Не журись, мыто с тобой тоже руку приложили, помнишь? – Косов уже явно причислял себя, а также меня, к группировке, которая прежнего начальника ОГПУ и свалила. – Это зачтётся.

Эпизод 5

Московский автозавод ЗИЛ, успевший за такое короткое время стать родным, встретил меня настороженно. Хотя меня и знали там, как облупленного, но форма и мой новый статус явно отпугивали людей. Ещё свежи были в памяти нападки со стороны чекистов и попытки найти на заводе вредителей, виновных в поломках моторов, направленных в народное хозяйство. На общем фоне выделялись два ярких полюса – директор завода Рожков искренне мне обрадовался, надеясь, что я помогу ему разобраться со свалившимися нежданно негаданно проблемами, и начальник заводского КБ Важинский, на лице которого при первой встрече явно читалось предчувствие того, что относительно спокойная жизнь закончилась.

Первое же совещание с участием всех начальников цехов, конструкторского отдела, представителей парторганизации, созванное по вновь свалившимся на завод вопросам, позволило мне гораздо лучше осознать сложившуюся ситуацию. Первоапрельский показ техники оказался весьма и весьма важным событием в жизни наркомата тяжёлого машиностроения и повлёк за собой значительные изменения. Прежде всего, ГУ БД было формально расформировано, войдя отделами в управления и тресты автомобильной, судостроительной, авиационной промышленности и железнодорожного транспорта. Но фактически оказалось, что начальником ВАТО, всесоюзного объединения автотракторной промышленности, стал Лихачёв. Это решение было принято второго апреля на расширенном заседании ВСНХ.

Там же была произведена корректировка планов производства БТТ, поводом к которой послужили нарекания военных на танк Т26. Его низкая энерговооружённость портила неплохую, в целом, машину. И ведь мотор, позволяющий исправить этот недостаток, имелся! Всё упиралось в трансмиссию. Решение применить в этом танке коробку передач ЗИЛ лежало на поверхности, более того, я сам его озвучивал ленинградцам больше года назад.

Но на этом пути были свои подводные камни. Новые агрегаты пришлось бы вместе с дизелями везти из Москвы, либо осваивать их производство на месте. Это не устраивало и железнодорожников и руководство завода N174. В конце концов, восторжествовало здравое мнение сосредоточить строительство машин там, где делают их основные агрегаты. Заводу имени Ворошилова, коль скоро он выпускает дизеля 130й серии, а коробка Т26 снимается с производства и должна быть там заменена на чтото другое, поручили танки Т28 и Т35, освободив Красный Путиловец для строительства карьерных самосвалов. 26й танк, соответственно, переезжал в Москву, туда, где выпускают его основные агрегаты. Производство бронекорпусов должно было быть развёрнуто на Подольском крекингоэлектровозном заводе вместо корпусов Т27 и Т37. Сборка же должна идти и на ЗИЛе, и в Подольске. Один и тот же железнодорожный состав, курсирующий между заводами, должен был доставлять на сборочные площадки либо корпуса, либо механизмы. После всех этих перестановок лёгкие плавающие танки оказались вытеснены в Сталинград, на завод, который делает подходящие для них движки.

В любом случае, все эти телодвижения только ожидались и находились в стадии планирования, моего непосредственного участия не требуя. А вот с мотором для лимузина надо было разбираться. И быстро. Первым делом надо было определиться с "мировым уровнем", к которому следует стремиться. Сбор информации по линии Внешторга и по линии ИНО ГУГБ НКВД СССР. Впрочем, никаких спецопераций не потребовалось, просто представители Внешторга, работники посольств или просто частные лица, интересовались покупкой дорогих машин, их характеристиками, осматривали их, а потом в Союз летели телеграммымолнии. Затраты копеечные, а время, затраченное на сбор информации, не шло ни в какое сравнение со временем, затраченным на пересылку этих сведений по инстанциям уже внутри Союза. Зато уже через десять дней на ЗИЛе точно знали, что легковые машины элитного класса комплектуются бензиновыми моторами на 812 цилиндров, в большинстве своём, рядными. Поэтому, мы посчитали допустимым взять в качестве эталона "вонючести" "Линкольн" из правительственного гаража, который обещали предоставить в наше распоряжение.

Пока суть да дело, я забрал Полину с новорождённой дочуркой из роддома домой. Слава Богу, всё прошло благополучно, хотя поволновался я изрядно. В прошлый раз работа требовала моего непосредственного деятельного участия и я просто не мог, несмотря ни на что, уделять жене должное внимание. Сейчас же, я находился пока в роли наблюдателя, да и работа толком ещё не началась. Поэтому я, каждый божий день, как по расписанию, наведывался к супруге с гостинцами и хорошими новостями, что, наверное, было самой лучшей поддержкой. Седьмого апреля меня поздравили с рождением дочери, неделя карантина и вот, вся семья в сборе у себя дома.

Кстати, насчёт последнего. После визита Сталина, припоминая мемуары Василевского, как вождь заботился о своих подчинённых, я ожидал, что в один прекрасный момент мне вручат ордер на квартиру или чтото подобное. Даже попытался обсудить это с Полиной, потому, что никуда переезжать категорически не хотелось. Оказалось, что супруга полностью разделяет моё мнение, но выбора делать не пришлось. Просто никакого ордера я не получил и никто на эту тему даже не заикался. Хорошо ещё раз всё обдумав, я, кажется, понял примерный ход мыслей вождя. Позаботиться о подчинённом – это конечно хорошо и приятно. Но только не в том случае, когда он сам этого требует. Хочешь, чтобы тебе, к примеру, повысили зарплату – докажи, что ты её стоишь.

Однако, всё хорошее, как и это кратковременное затишье на ЗИЛе, быстро кончается. В любом случае, пауза дала мне возможность хорошо обдумать очень ценную мысль, впервые зародившуюся во время ночного визита Сталина, когда шестиствольные пушки и дизельмотор перемешались в одном разговоре. Всё это время она, вертясь на заднем плане, не давала мне покоя и я, никак не мог ухватить, что между ними общего. Но когда сообразил, хлопнул себя по лбу и обозвал дураком. Шесть стволов – шесть затворов! Какой, к лешему, один клапанраспределитель в ТНВД?! Сам идиот и других с толку сбил! Чаромский, небось, до сих пор этот тыканый распределитель мучает, если вообще не плюнул. Сколько форсунок – столько и обычных двухпозиционных, "открытозакрыто", клапанов! Во время работы конкретного цилиндра, его клапан открыт, остальные закрыты! Это же массовые 6812ти цилиндровые моторы!

Остаётся теперь только подумать, как эту находку подороже продать.

Эпизод 6

– А я вам говорю, что это уродство получится! – горячился начальник спеццеха, который был специально построен для изготовления корпусов правительственных ЗИЛов, – Да у меня и штампов таких нет! Это опять итальянцам заказывать?

– А новый мотор, вместо "сточетвёртого"ярославского лучше? – возразила начальник моторного цеха Полякова, выросшая от мастера участка топливной аппаратуры всего за какихто три года.

Спор шёл вокруг двух эскизных проектов машин. Первый предполагал установку серийного ярославского двигателя, но тогда длину моторного отсека пришлось бы увеличить на полметра или даже больше, итальянская фишка с круглым капотом тут не проходила. А вот второй вариант был в прежнем кузове, в который предполагалось запихнуть "сотый" мотор в 4х цилиндровом Хобразном варианте, по типу авиадвигателей Чаромского или того же 130го движка танка Т28. Понятно, что для трансмиссии оба мотора были излишне мощными, но после мероприятий по их "облагораживанию" эта проблема не должна была быть столь острой. В крайнем случае, можно и ограничитель установить.

В концеконцов, после подсчёта необходимых новых деталей, директор ЗИЛа Рожков, при молчаливом согласии всех, кроме товарища Поляковой, которой эти самые новые детали нужно было освоить, принял решение работать по второму варианту. Действительно, для нового "сточетвёртого" короткого нужен был только коленвал и картер, остальные комплектующие стандартные, от предшественников.

Гораздо более интересный разговор произошёл спустя полчаса, после перерыва, когда ушли все, кто непосредственно с двигателестроением не связан, а весь состав моторного отдела КБ ЗИЛ, наоборот, был приглашён полностью. В принципе, ЗИЛовцы, постоянно совершенствуя мотор, довели его в конструктивном плане до высокого, почти "мирового" уровня. Четыре форсунки на цилиндр и пневматическая система запуска со штуцерами в котлах, подсмотренные у Юнкерса, были последним писком моды и "стовторой", по удельному расходу топлива, равному 150–155 грамм на силу в час, был практически равен ЮМО. Превзойти зарубежных конкурентов не давали те самые форсунки, которые у немцев были игольчатыми.

С этого вопроса обсуждение мероприятий по очистке выхлопа и началось. Ведь для получения положительного результата надо было обеспечить наиболее полное сгорание топлива, а лучшее его распыление давала именно немецкая продукция. Оказалось, что ЗИЛ уже более года пытается воспроизвести по имеющимся образцам нечто подобное, но пока безуспешно. Полякова, на которую посыпались все шишки, отбивалась как могла, указывая на микроскопический размер и допуски деталей, отсутствие технологических карт. Образцыто были, вот только понять, как они сделаны, получалось далеко не с первого раза. Однако, исход был предрешён и Екатерину обязали, кровь из носу освоить игольчатые форсунки, чуть ли не к первому мая. На этом, к моему удивлению, всё и закончилось, народ поскучнел и только ждал, когда совещание закроют, чтобы разбежаться.

– И это всё? – выразил я своё недоумение вслух.

– А что мы ещё сделать можем? – вопросом на вопрос, недовольно, ответил Важинский, – Может, вы нам подскажете? Всётаки, "отец" какникак.

– А и подскажу, за мной не заржавеет. Наш вихрекамерный дизель, в отношении организации процесса горения топлива, наряду с Юнкерсом, находится на передовых рубежах мирового двигателестроения. Это так. Сейчас он работает при коэффициенте избытка воздуха 1,4. Давайте попробуем этот коэффициент повысить, закачав побольше воздуха в цилиндр, не увеличивая при этом подачу топлива.

– Не выйдет, Семён Петрович, если увеличим степень сжатия – вспышка слишком ранняя получится, – ответил мне ктото с дальнего конца стола, где сидели "мотористы".

– Правильно. Если действовать напрямую, то так и будет. Но давайте посмотрим внимательнее. В компрессоре воздух сжимается и нагревается, почти до ста градусов. Вспышка происходит не только от нагрева во время сжатия, тут ещё компрессор свою долю даёт. А если воздух после компрессора охлаждать? Холодногото воздуха в котёл больше поместится и нагреваться до температуры вспышки он только за счёт сжатия в цилиндре будет.

На мой вопрос никто не ответил, народ раздумывал. Сразу возражений не было, хотя вспышка в котле не только от температуры, но ещё и от давления зависит, найти тут оптимальный вариант соотношения того и другого не такто просто.

– Значит так, – после паузы я стал дальше гнуть свою мысль. – Рассчитать и проверить экспериментально на стенде, подключив движок к заводской пневмосети, насколько можно безболезненно увеличить степень сжатия при существующем ТНВД. Это первый этап. Этап второй. Новый компрессор ради одной модификации делать не будем. Проверить экспериментально, насколько можно повысить обороты компрессора. Если подшипник будет сдавать или ресурс упадёт, нужно будет добавить ещё одну, наверное, осевую ступень. И последнее. Рассчитать и изготовить воздуховоздушный радиатор. Вопросы есть? Вопросов нет.

– Товарищ Любимов, – послышался тот же голос с края стола, – Тогда и всю проточную часть до компрессора переделывать придётся.

– Правильно. Вот и занимайтесь. Посмотрим, что у вас получится.

Эпизод 7

В конце мая 33го года произошло сразу несколько знаменательных событий. В первую очередь в Москву пожаловало танковое КБ, руководимое Гинсбургом, в количестве семи человек, включая его самого и его заместителя Троянова. Моссовет, не напрягаясь, расселил всех прибывших в одной коммунальной квартире. Вот такие пироги. Директор ЗИЛа, Рожков, даже за голову от такой новости схватился. Как ни крути, а танком придётся заниматься заводскому КБ, ленинградцы всемером не справятся.

Привезли гости с севера с собой и три корпуса танков, с башнями и вооружением, но без ходовой и механизмов. Задача, так сказать, в голом виде. Впрочем, один сразу ушёл в Подольск. Там оказалось, что станков для обработки погонов башен такого диаметра на заводе, не имевшем "паровозной" истории, нет. По этой же причине оказалось невозможным гнуть башенную броню. Поэтому работы по танку распределились следующим образом: Гинзбург с ленинградцами занялся вооружением, а на долю общеавтомобильного КБ ЗИЛ досталась подвеска и механизмы.

На самом заводе, тем временем шло строительство танкового сборочного цеха. Уже была забетонирована площадка, на которой предполагалось разместить конвейер на базе узкоколейки, с тележками, на которые должны были устанавливаться корпуса будущих танков. Стен, крыши и коммуникаций ещё не было, как и всего остального, но до холодов рассчитывали ввести производство в строй.

Танк Т26, совместными усилиями всех конструкторов, мастеров, руководства завода был взят "мозговым штурмом". Проблема была в том, что родные детали танка на заводе выпускать было просто негде. Их можно было делать только вместо чегото не менее важного. Самое простое решение было принято по подвеске и ходовой. Чтобы максимально использовать уже выпускающиеся детали, танку оставили всего четыре опорных катка на борт, зато большого диаметра, которые были подвешены на балансирах и собраны в две тележки, упругим элементом каждой должна была стать стандартная рессора тележки ЗИЛ6. Катки изготовлялись специально, но большой проблемой не были, колёсное производство автозавода имело резервы мощности. Что касается трансмиссии, то ради неё пришлось "распотрошить" грузовик ЗИЛ6. Теперь 7,5тонка должна была лишиться демультипликатора, вместо которого в производство шла раздатка для этой машины, и червячного моста, вместо которого в производство шёл поперечный вал Т26. Трёхоска же получила "новый облик" с двумя одинаковыми задними мостами и тремя карданными валами, подводившими мощность в два потока. Автором такого решения был я, "подсмотрев" его на позднейших КрАЗах и надеясь впоследствии использовать для полноприводных машин. КПП и движки на танк должны были идти с главного конвейера завода. Всё это пока находилось в стадии эскизов и чертежей, но работа кипела.

По второй большой теме, легковых машин, ЗИЛ зашёл в тупик. Нет, двигатель 1004Ч "чистый", работая чуть ли не круглосуточно, сделали и получили на стенде хороший результат, применив, кроме ранее обговоренных хитростей ещё и дожигатель с калильными лампами в выхлопном тракте. Но. Сопутствующий "обвес" мотора, фильтры, компрессоры, радиаторы, не помещался на шасси, как не изощрялись конструкторы. Оно и понятно, если сам блок, который изначально принимали в расчёт, остался практически в тех же габаритах, то всё остальное удвоилось, а с учётом модификации и утроилось.

Рожков с Важинским, у которых "земля горела под ногами", в этой ситуации приняли самое простое и очевидное решение. Все мероприятия по 1004Ч повторили для 1002, ранее стоявших на машинах. ЗИЛ140 потерял на этом двенадцать лошадиных сил, а ЗИЛ160 – семнадцать. В таком виде седан и лимузин были представлены руководству страны. К сожалению всех, кроме меня, с провальным результатом. Сталин, уже на подходе к работающему на холостом ЗИЛ160 сказал.

– Как трактор был, так и остался.

Эту информацию я получил из третьих рук, так как, предвидя результат и ни от кого это не скрывая, на демонстрацию не поехал. Кроме того, критике подверглась упавшая динамика машин, а в конце, Сталин, видимо хорошо информированный о ходе работ, нарезал ещё задач.

– Мне докладывали, что вы хотели ставить более мощный мотор. Такие машины нам нужны. Противотанковые ружья – мощное и лёгкое оружие, которым могут воспользоваться враги советской власти. Эта машина должна свести на нет их грязные планы.

От такого подхода я, признаться, обалдел. Сейчас танки далеко не все могут похвастать бронёй, спасающей от ПТР, а тут её пожелали иметь на легковушке!

Эпизод 8

Первого июня, сразу после неудачного дебюта чистых движков, меня персонально вызвали к Сталину. Готовясь к выволочке, я заранее "подпольно" подготовил с эскизами и предварительными расчетами, вариант 8ми цилиндрового мотора размерности 50Х75 с новым ТНВД, надеясь сразу заручиться поддержкой на самом верху. Одно дело, когда тебя просто ругают, совсем другое, когда видно, что работа ведётся и перспективы имеются. Но, не угадал, речь зашла совсем о другом.

В приёмную Сталина я прибыл немного раньше назначенного времени и застал там троих человек, также ожидающих "высочайшей аудиенции". Двое из них, гражданские, расположились рядом, причём один из них явно был кавказцем. Третий персонаж имел звание комкора и расположился поодаль в гордом одиночестве. При внимательном рассмотрении этой группы товарищей, глядя на их поведение, можно было сказать, что они хорошо знакомы, вот только какаято чёрная кошка между ними точно пробежала.

Спустя пару минут, вслед за мной, в приёмную вошёл ни кто иной, как товарищ Кожанов. Тепло поздоровавшись с комкором, назвав его по имениотчеству Николаем Алексеевичем, свысока кивнув гражданским "здравствуйте товарищи", он подошёл ко мне и в полголоса, шуметь здесь было не принято, сказал с интонацией основателя регулярного флота из фильма "Сказ про то, как царь Пётр арапа женил".

– Ааа, товарищ Любимов, – мне так и послышалось "боярин, пёсий сын", – сколько лет, сколько зим.

– Здравствуйте, товарищ Кожанов, рад вас видеть в Москве.

– А где же мне быть, раз я начальником морских сил РККА назначен?

– Поздравляю.

– Ага, с флагманом первого ранга ещё поздравь. – не успел я ничего ляпнуть, как интонация голоса новоиспечённого комфлота стала злой и он резко спросил, – Дизеля где!?

– Это теперь не ко мне, это к Чаромскому, – я невольно стал оправдываться, опешив от такого наезда.

– Товарищ Чаромский занят другими делами и он, в отличие от некоторых, мне ничего не обещал, – вернулся Кожанов к убийственноласковому тону.

– Так и я, вроде, ничего не обещал, – ответил я с сомнением. Было или нет?

– Ты, давай, не юли. Я изза тебя с этими катерами, будь они не ладны, целую бучу устроил! А ты теперь в кусты? Сколько сил, времени, денег, в конце концов! "Люрссен"то недёшево обошёлся! В общем так! Эта посудина нам нравится, но на ней стоят три дизеля "МАН" по две тысячи сил каждый. И вспомогач ещё. Или ты мне родишь такие же дизеля, или всё зря.

– Хорошо. Меняю дизеля на КБ.

– То есть?

– То есть вы исхитряетесь сделать так, чтобы я стал руководителем профильного КБ и через три месяца будут дизеля.

Иван Кузьмич от такой наглости даже сморгнул, а потом, набрав побольше воздуха в грудь, хотел высказать мне своё мнение, полагаю, с использованием морского фольклора, насчёт меня и моих ближайших родственников, но этого сделать ему не дали. На столе у Поскрёбышева зазвонил телефон и секретарь Сталина пригласил нас всех в кабинет.

Иосиф Виссарионович встретил нас на полпути от своего рабочего стола, поздоровался со всеми сразу и предложил присаживаться. Так как мы с Кожановым были на ногах в момент вызова, то оказались на входе первыми и я, прицепившись к знакомцу, занял место рядом с ним. К нам присоединился комкор, а гражданские сели напротив.

– Товарищ Орджоникидзе подойдёт чуть позже, начнём пока без него, – открыл совещание Сталин. – Как вы знаете, мы собрались для того, чтобы обсудить положение с зенитным вооружением в Красной Армии. Крайне тревожное положение. Я, по поручению ЦК партии, несу персональную ответственность за решение этого вопроса. Поэтому я хочу спросить у вас, товарищ Ефимов, как начальника артуправления и у вас, товарищ Кожанов, почему, несмотря на прилагаемые усилия и всю оказываемую поддержку, Красная Армия и, в частности, Морские силы до сих пор не вооружены скорострельными зенитными орудиями?

– Товарищ Сталин, – подал голос комкор, – мы прекрасно понимаем складывающуюся ситуацию, но, к сожалению, сделать ничего не можем. За прошедший год мы приняли от промышленности только три 20 миллиметровых автомата при плане 150 штук. Ситуация с 37ми миллиметровыми автоматами лишь немногим лучше.

– Товарищ Мирзаханов, как вы объясните то, что ваш завод не выполняет план? – обратился Сталин к "кавказцу".

– Товарищ Ефимов прав в том, что мы сдали только три автомата. Но на заводе имени Калинина осталось ещё более сотни пушек, не пропущенных военной приёмкой. К сожалению, они, несмотря на то, что изготовлены по той же технологии и по тем же чертежам, вышли небоеспособными. То их клинит, то они только одиночными бьют. Всё это заставляет предполагать, что в конструкции орудия есть какойто дефект, который мы не видим.

– Нет там никаких дефектов! – Ефимов даже покраснел от возмущения, – Вам не хуже меня известно, что испытания иностранных аналогов проведены в полном объёме. У немцев почемуто всё работает нормально!

– А вы, товарищ Каневский, как главный инженер завода, что скажете? – Сталин говорил тихо и както безразлично, более того, он достал из стола свою знаменитую трубку и принялся её набивать. Пока разговор меня непосредственно не касался и было время обдумать происходящее. Я тут присутствую явно неспроста, а благодаря "дизельгатлингу", о котором, очевидно, речь пойдёт чуть позже, после того, как всем раздадут люлей по итогам проделанной работы.

– К сожалению, дефект пока не найден. Мы тщательно изучили и чертежи, наши и немецкие, и образцы, и наши же рабочие пушки. Причину брака установить не удалось. Очевидно, есть какието тонкости технологического плана, которые немцы от нас скрыли.

– Я даже могу сказать какие! – комкор всё больше и больше распалялся, – Надо делать детали в соответствии с чертежом! Чёрт знает что! Три годных пушки – все разные! Если из трёх одну собрать – стрелять не будет! Да и не получится собратьто…

– Это правда? – спросил Сталин, подняв глаза на Мирзаханова.

– Да, – нехотя согласился тот, – есть небольшие трудности, но мы работаем над их устранением.

– Небольшие трудности? – вождь, переспрашивая, повысил голос, – У вас отличный завод! Только прошла реконструкция. Станочный парк самый свежий и лучший из всего, что мы могли вам дать. Трудовой коллектив у вас старый, грамотный, многие работают ещё с дореволюционных времён. И вы, гоня брак, называете это небольшими трудностями?

В это время раздался телефонный звонок, немного разрядив обстановку. Сталин буркнул в трубку "пусть войдёт" и на пороге кабинета тут же нарисовался жизнерадостный товарищ Орджоникидзе собственной персоной.

– Вот Серго, – обратился Иосиф Виссарионович к наркому по имени, – твои подчинённые подводят меня. Придётся выходить в ЦК с вопросом, чтобы с меня, как с несправившегося, сняли ответственность за автоматические пушки. Думаю внести предложение, чтобы это дело поручили товарищу Ежову.

Сталин сделал останавливающий жест в сторону готового высказаться Орджоникидзе и после паузы, которую он использовал для раскуривания трубки вдруг спросил у меня.

– Как вы думаете, товарищ Любимов, справится товарищ Ежов с этим делом.

– С обновлением трудового коллектива артиллерийского завода товарищ Ежов, безусловно, справится, – ответил я без всякого лукавства и сомнений. – А новый коллектив, возможно, справится с поставленной задачей.

Мирзаханов с Каневским после всего сказанного притихли и, думаю, больше всего хотели бы оказаться в данный момент гденибудь подальше от этого места. "Кнут" уже отчётливо щёлкал в их сознании и того и гляди мог дотянуться и до пятой точки.

– Товарищи, это неправильная постановка вопроса! – ринулся нарком в контратаку, спасая своих подчинённых, – Коллектив завода N8 у нас замечательный, старые большевики! Товарищ Калинин сам работал на этом заводе и всех знает лично! А вы тут начинаете их подозревать непонятно в чём!

– Как однажды правильно сказал товарищ Любимов, комсомольцем надо быть не на словах, а на деле! – я, признаться, от того, что Сталин цитировал меня, возгордился, – А от себя продолжу мысль товарища Любимова. Коммунистом надо быть на деле! Каждый день, каждую секунду! А у вас, товарищ Мирзаханов, что получается? Раз рабочий в парторганизации, да ещё и с дореволюционным стажем, значит сейчас он может себе позволить индивидуалистомкустарщиком быть? Каждый точит, как хочет? Может вы, как Чохов, ещё и единорогов с грифонами на пушках отливать начнёте? Знаю я, что у вас там происходит! Привыкли по старинке работать, да переучиваться поздно. Но надо! Иначе, какие они коммунисты? Партбилет на стол и пусть выметаются кастрюли по деревням паять! Что вами сделано в организационном плане, чтобы преодолеть эти трудности?

– Завод перешёл на хозрасчёт, по примеру ЗИЛа, – ответил Орджоникидзе, – но пока это не дало результата. Переходный период затянулся и среди рабочих растёт недовольство оплатой, сдерживаемое только военным положением. Иначе уже полыхнуло бы. Мы усилим разъяснительную работу, но нужно время, чтобы люди всё поняли. Коллектив старый, мастера, ценят себя высоко вот и артачатся. На ЗИЛе с молодёжью гораздо проще было.

– А вы говорите, товарищ Ежов не нужен. Докладывать мне еженедельно о выпуске пушек и снижении процента брака по каждой детали. Выявить ядро сопротивленцев и неумех и пропесочить их персонально каждого. Если добром не поймут, пусть с ними, как с саботажниками, наркомат внутренних дел разбирается. – подвёл итог Сталин, а потом, повернувшись к Ефимову неожиданно спросил, – А может немцы нас действительно обманули? Может думают, что мы помучаемся, да и у них пушки покупать станем? Какие артуправление РККА имеет запасные варианты, если завод N8 так и не сможет наладить выпуск немецких пушек?

– Если только опять гденибудь за границей покупать, – растерянно ответил Ефимов, – У нас сейчас все силы брошены на дивизионную артиллерию.

– Значит, запасных вариантов нет?

– Мы в ТТЗ на дивизионную пушку включили требование о возможности зенитной стрельбы, по примеру того, как раньше трёхдюймовки с помощью кустарных приспособлений использовали. Теперь большой угол возвышения орудий и, по возможности, круговой обстрел, будет заложен в конструкцию изначально. Это несколько снижает остроту проблемы зенитного вооружения, – принялся оправдываться комкор, но ему резко возразил Кожанов.

– Это никак не спасёт вас от пикировщиков! Пушки Лендера, стоящие на кораблях, оказались против них бессильны. Морским силам нужен именно автомат и на меньшее мы не согласны!

– Товарищ Ефимов, скажите, артуправление сделало заключение по документу, который я направил в ваше распоряжение? – ага, вот оно, Сталин, видимо, затронул вопрос, который интересовал меня больше всего.

– Товарищ Сталин, такое мог написать только вредитель и скрытый враг, желающий развалить работу по зенитным автоматам! Мало того, что там предполагается выделить морские пушки в отдельное направление, распыляя наши усилия, так ещё и потребуется увеличить выпуск боеприпасов. Шесть тысяч выстрелов в минуту! Да с рассеиванием! Это явный неоправданный перерасход. А объяснение, что цель должна быть поражена даже в случае ошибки прицеливания в несколько десятков метров? Кто мог такое написать? Он что, думает, что пушки макаки на цель наводят? Скорострельности существующих орудий с обученными расчётами достаточно для решения всех задач.

– Что скажете, товарищ Любимов, – Иосиф Виссарионович хитро прищурился, глядя на меня.

– Товарищ комкор, какое количество патронов вы расходуете на сбитие одного одномоторного пикирующего бомбардировщика при стрельбе из 20ти миллиметровых автоматов? – я был готов руку отдать на отсечение, что такой статистики сейчас не существует.

– Для поражения достаточно пары снарядов, – попытался увильнуть Ефимов.

– Это тех, что попали. А сколько мимо пролетело? – не дал я ему такой возможности.

– Мы этого точно не знаем, – признаться ему всётаки пришлось, но хитрить он не прекратил, – Всё зависит от обученности расчётов.

– Ну, примерно? Сколько израсходовано снарядов на учебных стрельбах по пикировщикам и с каким результатом?

– Пушек у нас почти нет, поэтому пока такие стрельбы не проводились, – сквозь зубы процедил начальник артуправления.

– Вы что же, расчёты совсем не обучаете? Трито пушки у вас есть. – отвечать комкору было нечего и сейчас он стал отражением Мирзаханова, сидевшего как раз напротив, – Ну, ладно я, вредитель и скрытый враг, строящий козни. Но выто, настоящие коммунисты! Вы же должны меня на чистую воду вывести! Чего проще, практика критерий истины! Изготовьте десяток мишеней размером и видом на самолёт похожие, подвесьте под тяжёлые бомбардировщики и сбросьте на зенитки, так, чтобы на атаку пикировщиков было похоже. Докажите на практике, что имеющиеся автоматы налёт могут отбить и посчитайте расход. Если он окажется меньше, чем гипотетический для шестистволки, то и говорить не о чем. А мишени не пропадут, расчёты всётаки надо учить!

– А вы что скажете, товарищ Кожанов? – своим вопросом явно Сталин выручил комкора, оказавшегося в неловком положении.

– Я поддерживаю товарища Любимова и считаю, что работы по шестиствольным автоматам должны начаться немедленно!

– Но мы же накануне только это осуждали, вы имели противоположное мнение, – растерянно сказал, обращаясь к моряку, Ефимов.

– Тогда я не знал, что товарищ Любимов, повидимому, имеет к шестистволкам непосредственное отношение. Я не хочу повторения ситуации, когда тот же день, что я читаю статью Любимова про пикирующие бомбардировщики, беляки топят наш транспорт! Ещё ранее товарищ Любимов выступал против катеров Туполева, в ходе войны оказалось, что он полностью прав! Я товарищу Любимову доверяю полностью и повторяю, работы надо начинать немедленно. Сейчас наши корабли против авиации совершенно беззащитны и такое положение нетерпимо!

Вот это да! Вот молодец! Ай да Кожанов! Признаться, не ожидал. Первый заметный эффект от моей писанины.

– Есть мнение поручить эту работу товарищу Любимову, – полувопросительно сказал Сталин.

– Я категорически против!!! – буквально взвился вошедший в раж флагман, – Пушкарей у нас много, а дизеля для катеров делать некому! Пусть ими занимается! Чаромский в авиацию ударился и доводит двигатель для истребителя, который нам тоже очень нужен, чтобы прикрыть корабли с воздуха на большой дальности от берега. А на грешную землю, точнее воду, обратить внимание некому!

– Поддерживаю товарища Кожанова! – тут же подал голос Орджоникидзе, – Требую вернуть его в наркомат тяжёлого машиностроения! Если, конечно, он не против. Не понимаю, что ему в НКВД делать, а у нас работа всегда найдётся.

– Ми тут не товарища Любимова делим, – недовольно буркнул Сталин, – товарищ Любимов занят на своём месте не менее важной работой. Ми решаем как быть с пушками. Товарищ Ефимов, как скоро вы сможете нам наглядно продемонстрировать возможности наших новых автоматов производства завода N8?

– Мишени ещё надо разработать, построить и испытать. Думаю, в три месяца уложимся.

Ага, а думаешь ты сейчас, комкор, в какой срок ты сможешь научить людей стрелять и попадать.

– В два, – отрезал Сталин. – К первому августа должно быть всё готово. Тогда и решим, как нам быть с шестиствольными пушками. Я тоже доверяю товарищу Любимову и считаю, что практика – критерий истины. Вы все свободны, товарищи. А вы, товарищ Любимов, останьтесь.

Хм, слова те же, а вот интонация совсем не как у киношного Бормана.

– Партия, как вы видите, вам доверяет, товарищ Любимов, – сказал Иосиф Виссарионович, проводив всех до дверей кабинета и возвращаясь к столу. – Не боитесь этого доверия не оправдать?

Так, похоже, пришло моё время раздачи.

– Не боюсь товарищ Сталин.

– Да? Ви почему на показе машин не присутствовали?

– В этом не было никакой необходимости, товарищ Сталин.

– Такая необходимость была! Я мог бы задать вопрос, который задам сейчас ещё там, не тратя зря времени! – голос вождя стал резким, – Почему до сих пор не сделан мотор?

– Это не так. Поставленную задачу обеспечить относительную чистоту выхлопа ЗИЛ выполнил.

– За счёт снижения характеристик! Кроме того, это ведь только часть задачи! Вам надо было поставить на машину мотор на уровне лучших мировых! Это не сделано! Лимузин, как тарахтел, так и тарахтит!

– Чтобы этого избежать, нужно иметь цилиндров гораздо больше, чем два. Тогда можно обеспечить более приятный для буржуазных ушей звук двигателя.

– Вы на что намекаете? – Сталин нахмурился.

– Я прямым текстом говорю, что всё делается для создания благоприятного впечатления за рубежом и к внутрисоюзным нуждам никакого отношения не имеет.

– Ви не правы. Мир – это общесоюзная нужда. И хватит демагогии! Ви можете исправить звук?

– Да, можем. Но потребуется кооперация с заводами, выпускающими двигатель Мамина, так как новый многоцилиндровый мотор, который встанет на лимузин, можно сделать только в этой размерности. Кроме того, должно быть открыто финансирование на разработку нового ТНВД.

– Вам уже давно даны полномочия, позволяющие требовать от заводовсмежников любой помощи! Открыт чрезвычайный счёт госбанка для оплаты всех работ! Чего вам ещё требуется?

– Я был не в курсе этих обстоятельств, товарищ Сталин.

– Раз препятствий нет, когда вы сможете представить машину?

– Через месяц, товарищ Сталин.

Вождь, видимо, хотел для порядка этот срок по привычке урезать, но потом недоверчиво глянул на меня и спросил.

– А вы успеете создать совершенно новый мотор за месяц?

– Успеем, товарищ Сталин.

– Работайте аккуратно, товарищ Любимов, чтобы не пришлось переделывать. Ми, в крайнем случае, немного подождём.

Эпизод 9

– Ну, что? Проработали тебя? – зашёл вечером того же дня в выделенный мне кабинет Рожков.

– Можно и так сказать, – уклонился я от прямого ответа, выпустив под потолок сизый клуб табачного дыма.

– Меня тоже, – понял меня посвоему директор. – Лихачёв орал, хоть святых выноси. В общем, три месяца нам дано, а потом, наверное, попрут меня из директоров.

– Месяц, – уточнил я, дымя ещё гуще.

– Что месяц? – не понял Рожков.

– Я попросил у Сталина месяц на решение вопроса с мотором. И он мне его дал.

– Ты в своём уме, Петрович? Как ты мог за весь завод говорить? Ты ж нас всех под монастырь подведёшь!

– Месяц и ни днём больше, – отрезал я.

– У нас же мотора нет! – Рожков был просто в отчаянии.

– Через месяц будет! – я повысил голос. – А если увижу, что дела идут недостаточно споро, то статью за саботаж никто не отменял!

– Вон оно, как ты заговорил, товарищ Любимов, – директор был обескуражен и расстроен. – Раньше то, когда станки просил, подругому разговаривал.

– Да также, Владимир Александрович, не греши, – сказал я примирительно, – ведь я тогда тебя выручил. Вызывали меня, кстати, совсем по другому делу. И показали, какие дела на одном из наших заводов, не менее важном, чем твой, творятся. Так вот, скажу я тебе, его директор тебе чёрной завистью сейчас завидовать должен. А лимузин – так мелочи, между прочим проскочило.

– Ничего себе мелочи! – начал снова возмущаться Рожков, но я его остановил.

– Выручил тогда, выручу и сейчас. Но давай на завтра отложим. Утро вечера мудренее. Соберёшь всех своих на планёрку, там и обсудим. Мотор будет, не волнуйся. Тем более, что половину работы уже сделали. Ты мне лучше скажи, что ты по бронекорпусу думаешь.

– А что думать? Делали его в Подольске по танковому стандарту Т27. Сколько брони надо нарастить – неизвестно. И сколько это всё весить будет – тоже. В общем, надо с нуля начинать.

– А бронестекло?

– Ты о чём? У нас стёкла обычные.

– А вот это неправильно! Должны выстрел ПТР держать. Ищи по своим каналам, я буду по своим. Если не найдём, то будет железный аргумент против усиления бронирования. На этито два, 140й и 160й, новое двигло воткнём и готово! А усиленному броневику и коробка и ходовая новые потребуются, а может и рама. Подумай над этим.

– И двигатель!

– Нет, движок как раз не проблема.

– Давай, делись! Я ж спать не смогу спокойно!

– Владимир Александрович, успокойся, всё в этом плане хорошо будет! Давай, до завтра, – я просто выпроводил директора ЗИЛа из своего кабинета, а сам, разложив на столе чертёж ЗИЛ140, принялся прямо по нему рисовать наглядное пособие.

На следующее утро я, из тактических соображений, позволил себе немного опоздать на работу, а руководству завода, соответственно – поволноваться, поговорить и дойти до нужной кондиции. Войдя в кабинет директора и убедившись, что все на месте, подошёл к длинному столу и, не говоря ни слова, разложил на нём первый эскиз.

– Товарищи, здравствуйте. Прошу обратить внимание на чертёж, – впрочем, это было сказано для связки слов, все и так на него пялились. – Так будет выглядеть ЗИЛ140 с новым восьмицилиндровым мотором, о котором чуть позже. Как видите, мотор длиннее "стовторого", поэтому радиатор, панели фар переносятся вперёд, становясь почти вровень с крыльями. Чем вы всё это будете сверху прикрывать – меня не волнует. Разбирайтесь сами. Никаких возражений насчёт штампов не принимается, хоть киянками выколачивайте недостающее. Не так уж и много там. В освободившееся пространство в боковых нишах моторного отсека компонуется вся проточная докомпрессорная часть 1002Ч. Всё должно поместиться с запасом. Вопросы есть?

– Есть! – Важинский не полез со своим особым мнением, которое обязательно было ему положено как главному конструктору, а спросил строго по делу. – Между мотором и радиатором значительный зазор. Не далеко ли перенесена передняя панель?

– Это необходимый запас, чтобы туда можно было установить и 12ти цилиндровый мотор, который приблизительно на тридцать сантиметров длиннее. Ещё вопросы?

– В процессе видно будет, – буркнул Важинский недовольно, но потом добавил, – всё равно других альтернатив нет.

– Хорошо. Тогда двигатель, – я разложил другой эскиз. – Перед вами 8цилиндровый двухблочный Хобразный мотор размерности 50Х75. Как вы видите, блоки установлены вертикально на вспомогательный картер, поэтому мотор в высоту имеет больший габарит, нежели в ширину и похож на обычные автомобильные моторы. Восемь цилиндров двухтактника, работающих равномерно, дадут такой же звуковой эффект, как и шестнадцать цилиндров четырёхтактника, то есть ровный гул, из которого будет трудно вычленить работу отдельных котлов. Малая размерность двигателя означает небольшие значения ударных волн при выхлопе из каждого котла, которые гораздо легче эффективно глушить. То есть, двигатель будет тихим. В самих блоках никаких тайн для вас нет, поэтому на них не останавливаюсь. Систему наддува с компрессором полностью берём от 1002Ч, если потребуется, подрегулируем передаточное число. Но! Без гравицапы, как вы понимаете, пепелац не телепортируется. Поэтому ТНВД. Насос будет двухплунжерный, на базе ТНВД двигателя 1002. Каждый плунжер теперь будет обслуживать последовательно четыре цилиндра, лежащие в одной плоскости. Поэтому, эксцентриктолкатель теперь будет иметь четыре выступа с шагом девяносто градусов так, что его, наверное, будет корректно называть уже звездой. Как вы понимаете в этом случае каждый плунжер, при оборотах двигателя две с половиной – три тысячи в минуту, будет совершать от десяти до двенадцати тысяч циклов. Именно поэтому взят за основу ТНВД 1002 с большим диаметром плунжеров, нежели ТНВД 502, зато ход каждого плунжера будет примерно втроевчетверо короче. Иначе возвратные пружины не выдержат. Далее, как вы знаете, топливо под давлением выбрасывается через боковое отверстие. В выпускаемом сейчас насосе там стоит двухпозиционный клапан, приводимый эксцентриком, направляющий его к одному из двух цилиндров. Теперь всё будет несколько иначе. Поток, разделяется на четыре канала, заключённые в цилиндрическом корпусе, расположенном вдоль вала двигателя. В каждом канале находится двухпозиционный клапан "открытозакрыто", приводимый в действие кольцевым эксцентрикомтолкателем, вращающимся вокруг общего корпуса каналов с частотой коленвала. Таким образом при каждом ходе плунжера три клапана закрыты, а один открыт, что обеспечивает работу одного цилиндра. В ТНВД для двенадцатицилиндрового движка, соответственно, всё по шесть. Таким образом, используя, в целом, стандартные комплектующие, требующие высокой точности изготовления, имеем качественно новый насос.

– Что, и плунжер стандартный? – хитро спросил, оставшийся начальником отдела после прошлогодних перетурбаций_____

– Нет, с его профилем тебе, дорогой, придётся помучиться.

– Чтото больно сомнительно выглядит эксцентрик на корпусе каналов…

– Принцип ясен, сколько цилиндров – столько клапанов. Если знаете и можете сделать лучше – дерзайте! Это приветствуется.

Дальше уже пошло конкретное планирование работ и разделение ответственности. Мне, кроме общего контроля, достался, естественно, сам мотор. Двигатель решили делать целиком на ЗИЛе, задел остнастки по пускачам ещё остался, но последние достижения, касательно дизелей Мамина, надо было учитывать. Сразу после совещания я отправился на почту и отправил телеграммымолнии в отделы моего ведомства в Марксе и Сталинграде с требованием выслать в кратчайший срок чертежи, описание всех изменённых деталей 502 за прошедший год. Рекорд поставили немцы, испортив лейтенанту Поздняку рыбалку, любившему посидеть в тишине с удочкой на охраняемой территории, что гарантировало от конкурентов. Поплавковый АИР5 приводнился прямо рядом с ним, распугав всю плотву, и курьерчекист, встав на поплавок, громко поинтересовался, кому можно сдать документы и посылку. Как бы то ни было, утром следующего дня я их уже имел перед глазами. Из Сталинграда вести пришли чуть позже, по железной дороге.

К этому моменту у нас уже вовсю крутился на стенде стандартный насос, но с изменённым толкателем – шестилучевой звездой. А мы, тем временем, рассматривали разные варианты клапанного механизма ТНВД и решили, в концеконцов делать два варианта. Первый, мой, был сложен в плане компоновки в корпусе, но имел гораздо более короткие трубопроводы. Второй, с размещением каналов в кольцевой муфте вокруг вала, экономил целых три шестерни и хорошо вставал в корпус, но требовал длинных коммуникаций. Впрочем, проблема была не в самих трубках, а в их стыках, которых хотелось иметь как можно меньше.

Приблизительно таким же темпом шла работа и дальше, благо ничего принципиально нового изобретать не приходилось и новый мотор рождался как комбинация различных деталей серии 50 и 100. Лучше всего это было видно на примере коленвала 100го калибра со щёками 50го. Это тянуло за собой мелкие изменения шатунов и так далее.

Как бы то ни было, через две недели уже имелся готовый 4х цилиндровый блок с "усечённым" ТНВД, плунжерная часть которого была новой, а распределительный клапанный механизм остался от предшествующего поколения. Мотор погоняли на стенде, зафиксировав максимальную мощность в 75 лошадиных сил. Падение мощности после мероприятий по "экологизации" оказалось больше, чем в сотой серии, что объяснялось применением неоптимального, избыточного компрессора и увеличения потерь на трение вследствие роста геометрических размеров нагруженных деталей. Встал вопрос об испытаниях одноблочного мотора на шасси и тут я убил сразу двух зайцев, а может и трёх, пожертвовав для этих целей свой "Газик". Третий заяц был неявный, перед тем как отдать машину в работу я, при помощи Петра Милова, выкинул оттуда бензиновый движок и припрятал в сарае. Что с ним делать, пока не знаю, но моё и выбрасывать жалко.

Для установки 504Ч на ФордА потребовалось установить переходникредуктор, так как оси мотора и коробки не совпадали, как и рабочие обороты. Все работы по "пересадке сердца" заняли три дня, которые я, буквально, промаялся без колёс. Когда же, наконец, отогнав штатного испытателя, уселся за руль и попытался тронуться с места, чуть не впилился в стоящий грузовик. Не ожидал, однако, такого резкого старта. Переключать передачи научился тоже далеко не сразу. Коробка без синхронизаторов, отсутствие тахометра и непривычный звук мотора делали эту задачу просто невыполнимой, пока не приноровился рефлекторно оценивать соотношение скорости и оборотов мотора "на слух". Это всё мелочи, главное – я оказался обладателем эксклюзивного заряженного "Газика", который демонстрировал сумасшедшую для своих собратьев динамику. Правда, как меня не уговаривали, испытания на достижение максимальной скорости я проводить не стал. Жить хочется и машину всётаки жалко.

Двухблочный мотор был готов за неделю и один день до крайнего срока, и, почти не тратя времени на стендовые испытания, сняв максимальную мощность в 155 сил, его сразу передали для монтажа на шасси. На стенде остался крутиться на ресурс 12ти цилиндровый 225сильный вариант, ставить который было пока некуда. ТНВД же, в нескольких экземплярах, крутились на стенде уже давно. В ходе этих прокруток остановились всётаки на моём варианте компоновки, применив, с одной стороны, посадку распределителя прямо на плунжерную пару и жёстко замкнув с другой стороны на корпус ТНВД боковым креплением. Несколько раз пришлось менять пружины, буквально нащупывая наиболее выносливый вариант по размерам, сечениям, конструкции и стали. В конце концов, поняв, что бесполезно теряем время и таких живучих пружин, чтобы выдержали от десяти до тридцати тысяч циклов сжатиярастяжения в минуту, мы не родим, применили вместо эксцентрикатолкателя полноценный копир, который обеспечивал движение плунжера не только вперёд, но и назад.

На шасси первый дизель 508Ч смонтировали на резиновых подушках и стали размещать электропневматический "обвес", пользуясь стандартизированными посадочными местами на картере, подгоняя другие крепления к раме прямо "по месту". В результате компрессор разместился в левом боковом развале "икса", там же слева, в свободном пространстве оставшемся от котла прежнего оппозита, встали фильтры. Стартер и генератор смонтировали в правом развале. Соответственно справа же получили свою прописку аккумулятор и баллон ВВД тормозной системы и системы запуска. Последняя была замкнута на два из четырёх цилиндров ближайшего к салону блока, остальные штуцеров не имели. Поршневой компрессор ВВД, традиционно для ЗИЛов, монтировался на коробке передач.

После того, как всё было установлено, обнаружился довольно большой запас свободного места в моторном отсеке перед передним пассажирским сидением и я, своим самодурством, приказал установить там ящик, прикрытый со стороны салона съёмной панелью. Получился этакий гипертрофированный бардачок.

– Семён Петрович, зачем? Возиться с ним только, да салон корёжить! – Важинский был резко против "коробочки", считая её лишней работой, а время поджимало.

– Это абсолютная необходимость, Евгений Иванович, там будет установлена радиостанция.

– Уморил! – Важинский от души расхохотался. – Ты размер себе представляешь? Да это же целый комод! Как ты её засунешь туда?

– Даже думать об этом не буду! Пусть те, кто радиостанции проектируют, теперь исхитрятся. Нам ради них машину, что ли, переделывать?

В законченном виде легковой ЗИЛ, после всех доработок, приобрёл, на мой взгляд, гораздо более гармоничный внешний вид. Исчез глубокий провал спереди, панели фар лишь чутьчуть были углублены между крыльями и решёткой радиатора, которая, оставаясь такой же узкой, как и раньше, теперь плавно изгибалась по изящной кривой снизувверхназад и продолжалась до самого "родного" круглого капота. Теперь для доступа к мотору требовалось не только поднять крышку "кастрюли", но и откинуть решётку вперёд. Под этой декорацией, вместо прежнего узкого и высокого радиатора, смонтировали стандартный с ЗИЛ5, который был шире и ниже. Перед ним снизу был установлен маслорадиатор, а воздуховоздушный смонтировали прямо перед блоком двигателя выше вала. Получилось что он, находясь позади вентилятора на удлинённом валу, получил хороший обдув сверху через горизонтальную секцию решётки. Этому способствовали и её поперечные декоративные планки, отклоняющие набегающий поток вниз. Таким образом, изготавливать новые кузовные панели практически не пришлось, если не считать почти плоских горизонтальных пластинзаглушек между решёткой и крыльями.

Эпизод 10

Трудности возникли там, откуда я и подумать не мог. До "презентации" оставалось всего три дня, когда на автозавод, лично посмотреть, как идут дела, заявился начальник ВАТО собственной персоной. Доклады докладами, но видно, Иван Алексеевич, следуя мудрой пословице, решил один раз увидеть. Но это ещё полбеды, инициатором "инспекции", с подачи "шефа" женских трудовых коллективов, товарища Артюхиной, выступил сам нарком внутренних дел. Вот эта троица, солнечным летним утречком и осчастливила нас своим визитом.

Тогдато я и увидел в первый раз Ежова, которого уже запланировал раньше времени в покойники. Если не знать заранее, что эффект от его деятельности сравним по человеческим жертвам с полноценной атомной бомбардировкой, то, как ни странно, этот маленький человек на большой должности, произвёл бы на меня, скорее, благоприятное впечатление. Аккуратный, затянутый в ремни, с какимто детским, добрым выражением лица. Никогда бы не подумал, что этот гном способен наворотить такое. В сущности, мне его стало даже жалко и я поймал себя на мысли, что прежде грубого хирургического вмешательства неплохо было бы попробовать терапию, пока болезнь не зашла слишком далеко. Пришлось жёстко себя одёрнуть. Я не доктор, а совсем наоборот и риск, лично для меня, и в том и другом случае, фактически, одинаков. Завалить Ежова может даже безопаснее. А если принимать в расчет государственный интерес, то тут и сомнений быть никаких не может – резать! Вот только, кто займёт его место?

Когда машины с высокими посетителями въехали на территорию завода и подрулили прямо к спеццеху, ЗИЛ140 был уже готов, как раз собирались сделать на нём первую испытательную поездку, а с 160м ещё возились сборщики. Рожков с Важинским, предупреждённые ещё с КПП, пробравшись задворками, встретили начальство при входе. Ну, а я и так крутился возле машины, очень уж хотелось прокатиться на первом отечественном автомобиле высокого класса.

В прошлой жизни мне немало довелось покататься на таких шикарных "тачках", вот только были они все иностранными. Так что, мне было с чем сравнить. На шасси ещё не стояло мотора, а я уже, лазая по салону, извёл Важинского замечаниями и настойчивыми рекомендациями. Конечно, требовать климатконтроля было бы слишком, но "кондей" в элитной машине, с кожанодеревянным салоном, светлым, дубовым у 140го и тёмным, буковым у 160го, явно не помешал бы. К сожалению, всё ограничилось небольшими усовершенствованиями системы вентиляции. То же самое касалось элементарных ремней безопасности, необходимость которых, кроме меня, никому не была очевидна. В итоге, Евгений Иванович обещал подумать над всеми этими усовершенствованиями, мне же взаимно пришлось пообещать никому о них не рассказывать, чтобы не создалось впечатления недоработок. Пусть уж в серии постепенно внедряют, главное сейчас – мотор!

ЗИЛ140 выкатили из цеха на руках, так как внутри было довольно тесно и "стартовать" оттуда было опасно, никто не хотел "срезаться" в самом конце и повредить машину накануне почти накануне "генеральной" демонстрации. Мне даже было чуточку жаль, что в этот раз не было толпы заводчан, плакатов, всеобщего праздника, как во времена рождения ЗИЛ5.

– Гляжу, с новым мотором вы, товарищи, справились, – едко подшутил Ежов, отчего на его лице промелькнул злой оскал, сменившийся тут же нормальной человеческой улыбкой, – сразу видно отличную организацию масс на трудовой подвиг!

– Всё только благодаря помощи вашего наркомата в лице товарища Любимова! – не остался в долгу Лихачёв. К словам и того и другого не придерёшься, а что в виду имелось – поди разбери.

Гости осмотрели машину снаружи и Иван Алексеевич, полувопросительно изрёк, обращаясь ко всем сразу.

– Выглядит неплохо, а товарищи?

Окружающие тут же дружно с ним согласились, кроме главчекиста, который нетерпеливо заметил.

– Что мы всё вокруг ходим? Давайте уж, покажите каково это чудо техники на ходу.

– Двигатель надо сначала прогреть, это займёт пятьдесять минут, – поспешил вмешаться Важинский, опасаясь известного эффекта демонстрации опытного образца. – Не желаете пока взглянуть на салон?

– Да, товарищ Важинский правильно говорит, надо подождать, – поддержал своего бывшего подчинённого Лихачёв, знакомый с дизелями не понаслышке и хорошо осведомлённый, что холодный мотор никого никуда не повезёт. – Раз такое дело, приглашайте!

Евгений Иванович галантно проводил товарища Артюхину до правого заднего места и усадил, придержав дверь. Сам сел, в качестве гида, на водительское место. Лихачёв подсуетился и, буквально, плюхнулся на переднее пассажирское сидение, Ежову не осталось ничего, как занять место сзади. Как только Важинский захлопнул дверцу, двигатель завёлся с полоборота и заработал на холостых. Нам, стоящим снаружи, вообще поначалу показалось, что крутится только вентилятор и у меня даже сердце ёкнуло. Но прислушавшись можно было различить и тихий шёпот движка. В том, что всё просто замечательно, можно было убедиться, обойдя машину сзади и послушав звук выхлопа, напоминавший гудение пламени в печке. Впечатлён был не только я один, выражение глубочайшего удовлетворения проделанной работой читалось на лицах всех окружающих. Нам, конечно, и раньше приходилось запускать мотор на машине, но он был всегда раскапотирован и "недособран", то без фильтров, то без глушителя. Да и стоял ЗИЛ в помещении, что искажало реальную картину.

Внутри салона, между тем, происходило чтото странное. Все окна и форточки были закрыты, поэтому слышно было только самые громогласные изречения сидящих внутри, не добавляющие нам оптимизма. С Евгением Ивановичем, похоже, от счастья и избытка чувств, приключилась истерика. Он просто невоспитанно ржал в голос, что никак не вязалось с его обычным образом полуинтиллигентаполутехнаря. Лица же высокой комиссии, выражавшие сначала недоумение, стали злыми, только Артюхина казалась сильно обеспокоенной. Ежов, судя по всему, либо молчал, либо выражался тихо, мне, с моей стороны, он был плохо виден. Зато товарища Лихачёва было слышно куда как хорошо! И в выражениях он стеснялся, разве что, Артюхину.

– Хватит ржать, старый пень! Прекрати немедленно, якорная цепь!!! Ты что!? Над нами смеёшься!!? Я те посмеюсь, слизь медузья, будешь гальюны в "столыпине" конструировать!!!

Справедливости ради, надо сказать, что ругаться громко Лихачёв стал не сразу, а Важинский, мужественно, но безуспешно, несколько раз делал попытки взять себя в руки, но потом, видимо поняв всю их тщетность, вывалился из машины и, согнувшись от смеха чуть ли не пополам, только махал рукой в сторону капота.

– Рожков, едрёна вошь!!! – продолжал разоряться во весь голос Иван Алексеевич, приоткрыв свою дверь, – Вы здесь что, за дураков нас держите!?

– Товарищи, видимо, не понимают серьёзности момента, – поддержал его Ежов, вылезая из машины. – То у вас тут спектакль "Бурлаки в цеху", то главный конструктор ухахатывается в ответ на просьбу завести двигатель. Ничего, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!

– Ааа, Любимов!!! Довёл таки Евгений Иваныча! – обратил Лихачёв внимание на меня, – Недаром он мне на тебя жаловался всегда! Смотри, ему ж теперь на Канатчикову дачу прямая дорога!

Мы с Рожковым, да и все остальные, кто был свидетелем этой сцены, откровенно говоря, "залипли", не понимая, что происходит. Конец вакханалии положила Артюхина, проявив харизму и природный талант руководитея.

– А ну тихо! Прекратить!!! – команда Александры Васильевны прозвучала настолько резко и твёрдо, что Лихачёв подавился на полуслове, а Ежов даже чуть присел. В установившейся почти мёртвой тишине, казалось потрескивают электрические разряды, настолько мы были взвинчены. Тишина нас и примирила, вернее то самое "почти". ЗИЛ140 продолжал "шуршать" на холостых и начальник ВАТО, сдвинув кепку на затылок, только и смог сказать.

– Не может быть! И давно?

– Да как сели, я сразу тумблер под рулём щёлкнул и стартёр выжал, не задумываясь, – ответил справившийся с собой после окрика Артюхиной Важинский, но всё ещё давя смешки. – Мотор завёлся, работает, а вы мне и говорите, мол, давай запускай…

– Погоди, – остановил я Евгения Ивановича, – а самто ты как понял, что движок крутится?

Важинский вдруг сделался предельно серьёзным, поднял вверх указательный палец и важно изрёк.

– Манометр!

Действительно, если амперметр просыпался сразу при включении "массы", то измерить давление масла на незапущенном двигателе было невозможно.

Когда все осознали комичность ситуации, шуткам и подначкам не было придела. Главной мишенью заводчан, как родной, оказался Лихачёв, который виртуозно отшучивался, искренне смеясь. Артюхина, тоже знакомая рабочим не понаслышке, его поддерживала, как могла, хотя ей уделили гораздо меньше внимания, как "слабому" полу. Хотя на язык заслуженная пролетарка могла поспорить с любым острословом. И уж совсем легко отделался Ежов, правда, получив увесистый шлепок по спине от переполненного чувствами сборщика. Нарком улыбался и даже пытался посмеиваться, сохраняя лицо, но было видно, что это даётся ему нелегко.

– Глянь, твойто начальник обиделся, – тихо сказал мне подошедший сзади старый знакомец Евдокимов, шагнувший из мастеров в начальники опытного цеха, – как бы худого не вышло.

– Не боись, Михалыч, – попытался я возразить шёпотом, хотя и сам думал о том же, – большие люди маленького роста, порой, болезненно самолюбивы. Но ведь товарищ Ежов пользуется доверием партии? Значит, партия верит, что он сможет побороть этот свой очевидный недостаток.

– Партиято она большая, да вот мы люди маленькие, – пессимистично подвёл черту умудрённый жизненным опытом пролетарий.

Эпизод 11

Прогревшийся ЗИЛ140, ведомый ЗИЛовским испытателем, сделал пару кругов по территории завода. Водитель, подъехав к начальству и, по прежнему, сидя за рулём, доложил, что никаких особенностей, по сравнению с предшествующим вариантом машины, ни по управлению, ни по динамике, не чувствует. Всё в пределах нормы. В ответ на это высокие гости выразили желание лично опробовать автомобиль. Ещё пару кругов пришлось подождать, а потом долго отговаривать пассажиров от поездки в город. Особенно Ежова, который в ответ на очевидное замечание, что машина формально не прошла испытаний и не изучена, поэтому первый же регулировщик её остановит и будет прав, заявил, что раз внутри нарком, которому регулировщики подчиняются, то и опасаться нечего.

– Товарищ народный комиссар! Занимаемая вами должность не даёт вам право определять пригодность этого автомобиля для движения по городским улицам. Этим занимаются вполне определённые лица, которые и несут за это ответственность. А случись что? Кто отвечать будет? Испытатель? Регулировщик? Или нарком, который формально всего лишь пассажир? Что подумают обычные граждане, если мы будем нарушать правила, которые сами же и устанавливаем? Какие выводы сделают? – я не выдержал "ментовской" философии и высказал то, что думал, тут же об этом пожалев. Полина и так беспокоится, а я ещё и нарываюсь. Спасибо Евдокимову, который, будто бы неудачно повернувшись, толкнул меня в плечо, а то неизвестно, какие бы ответы я дал на собственные вопросы, ибо по моему настроению, до ненормативной лексики было рукой подать.

– Лейтенант, обращаясь к старшему по должности и званию, нужно спрашивать разрешение! – Ежов решил напомнить о субординации и о том, кто здесь большой начальник. Рабочие вокруг неодобрительно зароптали, отчего нарком сморщился, будто лимон проглотил и, махнув рукой, заявил, – Ладно, вы здесь заканчивайте сами, у меня дела.

Слово "дела" он произнёс чуть громче, чем надо бы и после небольшой паузы. Намёк более чем прозрачный. Да, не складываются у меня отношения с местным начальством. С руководством, которое в делах и заботах – ещё болееменее. И споры, и даже ругань, но всё по делу. А вот с начальством – никак. Тем хуже для него.

– Его бы покрасить в изумрудный цвет, назвать ЗИЛСедан или ЗИЛЛимузин и поставить серебряного оленя… – прервал мои размышления Евгений Иванович, мечтательно глядя на машину, вокруг которой собиралась команда инженеровиспытателей для контрольной поездки в сопровождении грузовика ЗИЛ5 до Подольска и обратно.

– Олень, это не отсюда!!! – не согласился Лихачёв. – Это вместо НАЗ типа "А" начать надо делать собственные автомобили, приспособленные к работе и нашим дорогам, как ЗИЛ. А на них можно хоть оленей, хоть довольных поросят прикручивать.

– Олень "не отсюда", а на капот, – полез в спор Важинский. – Машинато представительская. Пафоса надо и красоты!

– Оленьто красота и, как вы там сказали, пафос? Самим себе рога рисовать? – влез в разговор Евдокимов. – Не немцы чай…Вот ведмидяка – да! Коняга, башня крепости…Вы еще огрызок ладьи предложите!

– В геральдике есть такая зверушка олень. С вполне конкретным значением. Олень является эмблемой воина, мужского благородства. Особенно популярен олень как эмблема в Англии и Германии. Согласно древнему поверью германских народов, олень способен одним своим запахом отогнать и обратить в бегство змею. И это качество послужило основанием рассматривать оленя как эмблему борьбы со злом, эмблему благородного воина, сильного не столько физической силой, сколько идейной убежденностью, силой духа, своими моральными качествами. Не зря он именуется "благородный олень". Очень, знаете ли, наглядный плевок в сторону гнилой аристократии, – подвёл идеологическую базу под свою позицию Важинский.

– Оленейтюленей не надо! – как член ЦК Артюхина не могла пропустить мимо ушей такой важный с политической точки зрения вопрос, – Нужна скульптурная композиция, отражающая нашу борьбу за победу коммунизма! Пролетария с молотом например! А лучше рабочего с молотом и колхозницу с серпом! Так будет правильнее!

– Но эмблема должна ещё и отражать принадлежность машины к нашему автозаводу, – вмешался директор Рожков. – Борьбу за наше дело лучше всего будет символизировать бюст, или лучше фигура в полный рост Владимира Ильича, указывающего нам верный путь. И понятно сразу, где такие машины делают.

– Рабочего и колхозницу нельзя. Бюст Ленина – тоже, ибо при аварии – некузяво… – отмёл я начисто идеологию, – Вдруг наша машина, не дай Бог, ребёнка задавит. Что скажут? Что пролетарии, а тем паче, товарищ Ленин людей убивают? Чистый капот – наше всё. Пусть просто будет надпись "ЗИЛ". Машина красива и монументальна, уже сама по себе является символом нашей борьбы к которому не нужно добавлять никакой вычурности.

Тема разговора мне вообще не нравилась, больно уж скользкая. Мало того, что за собой следить приходится, чтобы чегонибудь не ляпнуть, так положение обязывает и за другими присматривать. Один только Ленин чего стоит! Так и вижу – Ильич в развевающемся пальто с кепкой, зажатой в правой руке, указующей в светлое будущее. А машину, видимо, "Дух коммунизма" назвать надо! Вот теперь стою и думаю, не найдётся ли доброхотов, подметивших, что товарищ Любимов выступил против Ленина.

– С такой точки зрения нужен красноармеец со штыком! Для загранпосольств, чтоб зазевавшихся на переходе буржуев тыкал в задницу! – обсуждение постепенно захватывало всё новых и новых спорщиков, уже собралась приличная толпа рабочих, выдающих, порой не без сарказма, всё новые предложения.

– Высоко получится, так что тыкать красноармеец будет в пузо… – осадил горячих Евдокимов. – К тому же, буржуи обычно ездят, а не пешком дорогу переходят на улицах. Говорю, лучше медведь! Это наше, родное, сразу понятно, чья машина.

– Раз так, то герб СССР ещё понятнее будет! – Артюхина встала на "государственную" позицию, но тут же опять сползла на политику. – А лучше – серп и молот! Или красный флаг! Как символ борьбы трудящихся всего мира!

– Этого делать нельзя! – я опять нашёл аргументы "против". – Машины стареют и их выбрасывают на свалку или сдают в утиль. Это ж простор для провокаций на тему, что и СССР, и борьба трудящихся рано или поздно окажутся на свалке истории! Поэтому – никакой государственной символики! Если уж так надо, то во время официальных мероприятий достаточно будет на крыльях установить пару маленьких красных флажков, настоящих, предусмотрев крепления заранее.

– Резонно, но политически неграмотно, товарищ Любимов, – обиделась Артюхина, – Советская власть никогда на свалке не окажется!

– Если уж государственные символы не подходят, то может Тур к месту окажется? – снова стал гнуть "зверскую" тему Важинский. – Посудите сами, грузовики ЗИЛа уже украшает стилизованная бычья голова. Поставить её на лимузин не очень эстетично, но поддержать марку надо. Значит, нужна полноценная фигурка дикого быка. Это вполне в русле традиций. Тур – самое опасное животное Европы нового времени. Дикий бык под два метра в холке и весом под тонну, с подвижностью лошади и полным отсутствием страха. Медведь смотрится на его фоне бледно. Если только не камчатский. Окрас быка, черный с белым – самое то для лимузина. Тур – предок домашнего скота. Получается прямая связь с трудящимися. В геральдике Тур тоже весьма уважаем и авторитетен. А значения у тура и дикого быка вообще – тьма. Выбирай что нравиться – от древнешумерского символа власти над землей и космосом до средневекового поверья в Европе, что смерть ездит на черном быке. Ну и в христианстве бык – символ дикой злой силы с тех времен, когда христиан зажаривали в железных быках. Для государства воинствующих безбожников самое то. Таким образом, идеологически всё правильно и в глаза не бросается, как герб СССР.

– Вы считаете, что вымершее парнокопытное лучше красного флага? – подозрительно посмотрела на Важинского Артюхина.

– Александра Фёдоровна, красные флаги будут, когда они уместны. А если мы эти машины за границу продавать будем? Или, скажем, дарить главам государств? Какойнибудь буржуй или король заштатной Румынии под красным флагом разъезжать будет? – вступился за конструктора Лихачёв. – Мне идея Евгения Ивановича нравится. Задел есть уже хороший. Грузовик – бык. Лимузин – тур.

– Да, и посмотрите, Европа, Азия, Северная Америка, Африка – везде бык в авторитете! Я уж не говорю, что бык – символ земли, надежности, мощи, поступательного движения вперед, жизни, особенно для крестьян. И он гораздо понятнее и ближе массе, чем всякие ягуары, как у англичан, и, что греха таить, неизбежность победы коммунизма. – Важинский продолжал развивать тему и хватил через край.

– Как вы сказали? – переспросила Артюхина.

– А как есть, так и сказал. Если бы, например, в Европе пролетарские массы понастоящему осознали эту неизбежность, то давно бы уже революцию сделали, – быстро нашёлся Евгений Иванович. – Однако же Советская власть только у нас пока. Вот пусть на тура и любуются, в меру понимания. Но, раз это будет на капоте, то тур должен нагнуть голову – "Тур атакующий". Для иностранцев автомобиль обозначим как "Turattacer". Звучит красиво.

– Ладно, так и быть, уговорили. Но, всё равно, этот вопрос, мне кажется, должен решаться на самом верху. Всётаки эта машина – достижение всего нашего Советского государства и мелочей здесь быть не может. Проведите партсобрание и примите решение. А я уж выйду с предложением в ЦК, – согласилась, наконец, Артюхина.

Эпизод 12

На показ "Туров" высшему руководству партии я опять не поехал. Интересно было бы, конечно, всё увидеть своими глазами, но и мозолить чрезмерно глаза начальству мне не хотелось. Было какоето странное предчувствие, что являться в Кремль мне не стоит. Я ограничился лишь пространным "Заключением" по автомобилям, разнеся их конструкцию в пух и прах за кузов на деревянном каркасе и отсутствие усилителя руля и гидропривода тормозов, чем попутно оправдал отсутствие машины "усиленного бронирования". Действительно, вес такого автомобиля был бы для имеющегося шасси чрезмерным и погибнуть в автокатастрофе во время обычной поездки у пассажиров было бы гораздо больше шансов, чем от весьма редкого случая обстрела из противотанкового ружья. Из которого надо было ещё попасть в весьма резвую цель. Кстати, бронестёкол тоже не было. Придётся товарищу Сталину удовлетвориться частичной защитой от винтовки или ручного пулемёта и озаботиться проблемой прозрачной брони.

Не забыл я и пнуть Важинского полноприводной модификацией, так как страна у нас большая, а дорог мало. Тут уж Евгений Иванович "Кегрессом" не отделается, будет джипы конструировать как миленький, ибо полугусеничный лимузин – нонсенс. Может потом и грузовикам польза будет. Свою писанину я составил в трёх экземплярах и направил по команде Ежову, а заодно и Лихачёву со Сталиным.

По рассказу Рожкова, ибо главный конструктор ЗИЛа со мной три дня не разговаривал, хотя я честно не касался вопросов кондиционеров, ремней и прочей мелочи, ЗИЛ140 и 160 были приняты очень благосклонно. Они действительно были на уровне "выше среднего" для машин такого класса. Утвердил СНК и "Тура", фигурку которого потом, победив в конкурсе скульпторов, изготовила сама Мухина.

Забегая вперёд, скажу, что в таком виде машины выпускались спеццехом ЗИЛа малой партией всего два года, до тех пор, когда в связи с большим интересом за границей не было принято решение развернуть их массовое производство. За эту пару лет моторостроители из Маркса довели до ума сырой в серии мотор 508Ч, а сами автомобили получили новые цельнометаллические кузова, прошедшие небольшой "рестайлинг", приблизивший их, скорее, к американцам, чем к итальянцам. А мне они больше всего напоминали при взгляде спереди увеличенную в размерах "Победу". Действительно, для улучшения обдува радиатора, декоративную решётку расширили снизу от крыла до крыла, изза чего фары переместились в крылья. Выше решётка стала более "вертикальной", а капот приобрёл нормальный для того времени вид, слегка приподнявшись по центральной оси и отчётливо выделяясь клином. Салон в новом кузове тоже чуть расширился, поэтому снаружи передние крылья как бы слились с задними, не оставляя места атавизмам вроде подножек. "Внутри" тоже "устранили" указанные мною недостатки, особенно намаявшись с кондиционером, вернее с фреоном для него. Даже с гидравликой было всё значительно проще.

Кроме седанов и лимузинов с 8ми и 12ти цилиндровыми моторами стали выпускать спортивные купе и кабриолеты ЗИЛ120, длиннобазные лимузины ЗИЛ180 с увеличенным салоном, ставшими симбиозом двух "прародителей", полноприводные вездеходы ЗИЛ200, поставлявшиеся почти исключительно в армию, для высшего командования. "Туры" шли не только на обслуживание советских органов власти, служили наградами и подарками выдающимся людям СССР и иностранным политическим деятелям, но и работали в такси, а также стали значительной статьёй экспорта. На "Атакерах" ездили не только царь Болгарии и король Югославии, президент Турции и иранский шах, но и сам барон Маннергейм. ЗИЛовские легковушки, без преувеличения, можно было встретить на всех континентах.

На вырученные средства к концу тридцатых годов провели полную реконструкцию бывшего автосборочного ГАЗ N2, ставшим Автозаводом Ленинского Комсомола, перенеся полностью производство "Туров" туда. Это сыграло значительную роль в войне, когда на фронт массово пошли простые и неприхотливые утилитарные вездеходы "Туртонна с четвертью", укомплектованные серийными моторами ЗИЛ1002 и ставшими основным средством тяги противотанковых артполков.

В небесах, на земле и на море. Обо всём понемногу

Эпизод 1

Эскадрилья тяжёлых бомбардировщиков Туполева шла в безоблачном небе на высоте около четырёх тысяч колонной, со значительными промежутками между звеньями. Нельзя сказать, что зрелище было особо выдающееся, самолётов в Советском Союзе хватало и летали они часто. Не знаю, как там было в "эталонном" СССР, но здесь над Москвой постоянно чтото жужжало. Или это были пассажирские АНТ9, которые обслуживали всё новые линии, об открытии которых регулярно сообщали газеты. Или яковлевские АИРы, игравшие роль "воздушного такси". Но больше всего, конечно, было У2. Аэроклубы росли как на дрожжах и даже в Кожухово обустроился один такой, с гидроуклоном на поплавковых "кукурузниках" и летающих лодках Ш2. Записаться туда мог любой желающий, и от добровольцев отбоя не было.

Отчасти в этой ситуации была и моя "вина". Выпуск двигателей шёл с большим опережением изначальных планов не только на ЗИЛе, этот же эффект наблюдался и на Московском авиамоторном заводе, который проектировался и оснащался под гораздо более сложные бензиновые изделия. К тому же, авиадизеля имели в своей основе относительно дешёвый автомобильный мотор. Хотя его ТНВД и был довольно дорогим и имел самую большую долю в себестоимости изделия, но в целом, Д1002 по цене сейчас обходился даже дешевле, чем моторы АМО3, если бы ЗИЛ продолжал их выпуск. То же самое касалось и АЧ1002, из лёгкого металла, применение которого компенсировалось отсутствием водяной системы охлаждения. АЧ1302 обходился государству, изза большего размера, всего на двадцать процентов дороже "прародителя".

Продукцию авиамоторного завода просто надо было кудато девать, а единственным военным "потребителем", изза особенностей дизелей, могли пока стать только дальние бомбардировщики, выпуск которых ограничивался стапельными местами под такие большие воздушные корабли. Все попытки применить АЧ1304 в тактической авиации натыкались на то, что эти двигатели не переносили резких манёвров изза масляной системы охлаждения внешних поршней. Даже сильный крен вызывал скопление масла во внешнем картере одного из цилиндров, которое оттуда было весьма сложно отвести. Чаромский работал над этой проблемой, даже оснастил каждый котёл собственной системой маслоотвода, объединив их общей магистралью, что усложнило двигатель, но удовлетворительного решения так и не добился. Большая часть масляных насосов в таком положении в каждый момент времени работала вхолостую, а потом, во время любого манёвра, шла резкая нагрузка, что не способствовало долговечности приводов, которые часто ломались. Без отвода масла разрушение конструкции двигателя было практически неизбежно. С АЧ1302 и АЧ1002 всё было гораздо проще изза меньших объёмов масла, которое легко вытеснялось во внутренний, главный картер и единственной масляной помпы там установленной, постоянно работающей под нагрузкой. Но и на них больших кренов рекомендовалось избегать.

Так и остались истребители, разведчики и лёгкие бомбардировщики без дизелей, зато гражданская авиация просто расцвела. Ей не требовалось совершать кульбиты, зато дешевизна, экономичность и лёгкость моторов были как нельзя кстати. В ту же копилку упала и отмена строительства дюралевых катеров Г5, давшая резервы проката. Пассажирские машины АНТ9, немного более скромных размеров, чем ТБ3, выпускались мастерскими ГВФ, в ангарах и цехах которых они впритык, но помещались. Эти машины, с тремя АЧ1302 в 280–300 л.с. уже успели стать массовыми, в отличие от более крупного АНТ14 "Правда", который был гражданской версией ТБ3. Деревяннополотняные У2 и АИРы и вовсе служили "побочной и тренировочной" продукцией существующих и вновь строящихся авиазаводов. Кроме них, в небе изредка попадались и неизвестные мне конструкции летательных аппаратов, а однажды, над центральным аэродромом, я даже видел настоящий вертолёт.

Впрочем, явление это дизельное изобилие было, скорее, временное. У Чаромского с Брилингом уже наметились нешуточные неприятности вплоть до полного сворачивания выпуска их моторов, вместо которых ставился в работу микулинский М34, в котором были полностью использованы все наработки по наддуву и редукторам, проверенные на дизелях, и уже теперь бензомотор значительно превосходил 640сильные АЧ1304 по мощности, приблизившись к 850 л.с., не имея ограничений по манёвру. АЧ1308, хоть и раскручивались до 1250 сил, а с новыми ТНВД могли бы стать и массовыми, но проблемы 4х цилиндровой версии на них проявлялись ещё более ярко, делая полёты, простонапросто, опасными. К тому же, в отсутствии винтов регулируемого шага, реализовать мощность в тягу было непросто и особой разницы между моторами 850 и 1250 л.с. в этом плане не было. Такое положение привело к тому, что даже Калинин на своём гиганте – шестимоторном К7, отказался от дизелей в пользу микулинских моторов, хотя, по идее, маневрировать сверхтяжёлому, по нынешним меркам, самолёту, не надо. Чаромского пока что спасала дешевизна оппозитов, шедших в гражданскую авиацию, но в приоритете были военные и предложения передать строительство авиамоторов АЧ на заводы ВАТО, освободив мощности для М34, звучали всё чаще.

Пока я размышлял над проблемами отечественной авиации, тяжёлые бомбардировщики приблизились и от головного отделился маленький самолётик, рассмотреть который, изза большого расстояния, мог только человек с отличным зрением, либо вооружённый биноклем. Распушив белый дымный хвост из подвешенной дымовой шашки, мишень вошла в пикирование и, набирая скорость, понеслась к земле. Что в это время происходило за высоким валом капонира, в котором собрались наблюдатели, видно не было, зато, когда дымная черта прошла воображаемую отметку в две тысячи метров, извещая об этом, с земли зачастили очередями зенитные автоматы. Я ожидал увидеть трассы снарядов, но их не было и оценить "на глаз" точность стрельбы было не возможно. Не смотря на это, прошло всего тричетыре секунды, как трасса мишени из прямой черты превратилась в череду замысловатых завитков, ощутимо снизив скорость падения.

– Есть! Молодцы! – воскликнул начальник ГАУ, комкор Ефимов и бросил на меня торжествующий взгляд.

Зенитчики, между тем, перенесли огонь на следующую мишень, которую постигла та же участь. Так происходило раз за разом, за редким исключением. Всего два, из уже сброшенных девяти жертвенных самолётиков, довели свою трассу до самого конца. Но сколько бы мишеней ни было запущено, все они, достигнув земли, возвещали об этом столбами чёрного дыма.

– Я думаю, всё понятно, – высказал своё мнение главком ВВС КА Алкснис, – нет смысла продолжать.

– Да, можете отозвать самолёты, только боеприпасы зря тратим, – согласился с этим мнением Ворошилов и связисты уже приготовились развернуть находящуюся на подходе последнюю тройку бомбардировщиков, но я, шкурой чувствуя неладное, не согласился.

– Напротив, продолжать смысл есть! Пусть сбрасывают, а зенитчикам, товарищ комкор, – посмотрел я на Ефимова, – стрелять не стоит. Пусть берегут боеприпасы. Чтото мне подсказывает, что мишени развалятся в воздухе и без помощи доблестных артиллеристов!

– Вы на что намекаете! – вызверился Ефимов.

– Я не намекаю, я сомневаюсь. И хочу свои сомнения развеять, – холодно отрезал я. – Практика, как известно, критерий истины, а болтая, мы теряем время.

– Поддерживаю товарища Любимова, – иного от главкома ВМС КА Кожанова я и не ожидал.

– И я тоже товарища Любимова поддэрживаю, – тихо высказался Сталин, отчего приготовившиеся возражать проглотили языки. – Что же вы не отдаёте приказ, товарищ Ефимов?

– Прекратить огонь! – досадно бросил комкор телефонисту, который тут же стал вызывать батарею.

Первая мишень последней тройки, между тем, уже была сброшена с самолёта и по ней даже успели немного пострелять. Причём весьма успешно, сбив всего парой очередей. Зато последние две, падали уже в полном безмолвии и, точно так же, развалились в воздухе.

– Это какоето неразумение, – только и смог пробормотать начальник ГАУ под пристальными взглядами присутствующих.

– Конэчно. Может осмотр упавших мишеней внесёт ясность в это дело? – спросил Сталин.

Комиссия выдвинулась к месту падения ближайшего самолётацели на четырёх машинах во главе со сталинским ЗИЛ160, на котором тот последнее время ездил "из политических соображений". Это был, кстати, тот самый первый опытный экземпляр, серийное производство ещё только начиналось. А первый ЗИЛ140 достался не комунибудь, а Ежову. Эту задачу нарком внутренних дел поставил мне лично, пришлось высасывать из пальца причины, вроде необходимости тренировок чекистов для езды в эскорте на новых машинах, но я справился, добившись чтобы Рожков в первую очередь удовлетворил заявку НКВД. Следом за "Туром" шли "Линкольн" и Л1, принадлежащие наркомату обороны, а замыкал колонну я на собственном "Газике". Все три первые машины были забиты "под завязку", а товарищ Любимов, на личном авто, путешествовал в гордом одиночестве.

Ехать до первого места падения было недалеко, около километра, но в первой же низинке, "Тур" завяз, сев на передний мост. Такая же участь постигла и "Линкольн", водитель которого, уходя от столкновения, успел взять в сторону, но не смог вовремя остановиться. Что и говорить, поля нашей бескрайней Родины для таких машин не предназначены.

Разгрузив лимузины, попытались вытащить их с помощью Л1, но его маломощный движок с этой задачей не справился. Тут явно нужен был трактор или, на худой конец, грузовик.

– Видно, не судьба, – высказал своё мнение Ворошилов, – не пешком же нам идти? И так уже полдня потеряли.

– Товарищ Любимов, а ваш "Форд" сможет здесь проехать? – спросил у меня Сталин.

– Попытаться можно, он конечно не полноприводный вездеход, но всётаки полегче "Тура", – ответил я, глядя себе под ноги, где сквозь травяной ковёр чутьчуть просачивалась вода. – В крайнем случае, его и руками вытолкать можно.

– Чего же вы ждёте? Давайте, попробуйте!

Пройдясь пешком вдоль низинки я наметил себе место, показавшееся посуше. Одев на задние колёса цепи противоскольжения, которые с зимы валялись в багажнике, я сделал по полю круг для разгона и влетел туда на максимальной скорости, разбросав грязь и форсировав преграду больше, чем наполовину. Передние колёса, хоть и торчали на четверть в сырой луговине, но остановились окончательно уже на твёрдом, пропахав колеи для задних. Чтобы не зарыться задним мостом окончательно, я переключился на первую передачу и, медленно, но верно, с помощью подоспевших адъютантов, выбрался на противоположную сторону преграды.

– Хорошая машина "Форд"! – сказал Сталин, садясь на заднее сидение рядом с Ворошиловым.

– Хорошая, – поддержал я вождя, – но была бы ещё лучше, если б привод был на все колёса. Отпала бы необходимость возить с собой пассажиров, используемых в качестве гужевой тяги.

– Товарищ Любимов оседлал любимого конька, – скаламбурил Иосиф Виссарионович, обращаясь к маршалу, – ратует, между прочим, за Красную Армию. Боится, что без вездеходов она пропадёт.

– Пропастьто не пропадёт, – ответил Ворошилов, – но делать чтото надо. А то и танки, вроде, есть, и грузовики, а опираться приходится, попрежнему, на пехоту, кавалерию и гужевой транспорт, которые никогда не подведут и в любую непогоду пройдут там где надо.

– Не волнуйся, Клим, – успокоил наркома Сталин, – ВАТО работает. Дадут тебе вездеходы.

– ВАТО в схему Кегресса упёрлось рогом, а это тупик! Сколько времени прошло, а результат один и тот же! – распалился я. – Тяжёлая, сложная телега, которая сама себя еле таскает. А грузоподъёмность вообще смешная по сравнению с нормальным грузовиком.

– Мне ещё товарищ Берия год назад докладывал, что имел с вами разговор на эту тему. Вы думаете с тех пор чтото изменилось? Советскому Союзу нужны грузовики! Много грузовиков! Советскому Союзу не нужно несколько очень хороших машин. ЯГ12 вот отличная машина, но не можем мы её в серию запустить. Всему своё время. А сейчас, в первую очередь, вы должны обеспечить выполнение постановления СНК!

Сталин имел ввиду решение об очередной реконструкции ЗИЛа с целью увеличить выпуск машин с 25 до 80 тысяч в год. Планировалось запустить, в дополнение к уже имеющейся, ещё две нитки конвейера. Всего получалось два потока по 30 тысяч ЗИЛ5 и один поток на 20 тысяч более сложных ЗИЛ6. И это кроме танков и "Туров".

Аналогичные меры были предусмотрены и для Нижегородского автозавода, но там ещё и предстояло освоить двигатели Мамина. Кроме острой нужды в транспорте, тут сыграло свою роль то, что международное положение СССР относительно стабилизировалось, были вновь установлены или возобновлены дипломатические отношения со многими странами, в частности, с САСШ. В общем, стало понятно, что нападать на нас в этом году никто не будет, хотя западные страны и подписали ряд антисоветских соглашений. Да и вообще, в мировой политике эпицентр внимания сместился в сторону Германии, где в начале года канцлером был избран Гитлер, сгорел Рейхстаг и вновь избранный, после запрещения Коммунистической Партии Германии, парламент наделил бывшего ефрейтора диктаторскими полномочиями. Это заставило "Малую Антанту" – страны Восточной Европы, обратить пристальное внимание на западного, а не на восточного соседа и провести реорганизацию союза, создав постоянный совет.

Налаживание контактов за рубежом, в первую очередь, отразилось на торговле, экономическая блокада практически сошла на нет и её градус не превышал терпимого уровня. В Россию начали приходить прежние, уже оплаченные заказы и это позволяло надеяться на то, что и в будущем молодая советская промышленность без зарубежных станков не окажется. На руку СССР играл и новый виток мирового кризиса, развернувшийся во всю мощь после "грузинской передышки", когда в ожидании выгодных военных заказов мировая экономика несколько оживилась. В Соединённых Штатах, самой сильной на этот момент экономике западного мира, которой только в этом году англичане выплатили последние долги первой мировой, раз за разом вводился мораторий на работу банков, но это не позволило избежать краха самой слабой их части и даже "середняков", что создало исключительно тяжёлое положение и повлекло отказ от "золотого стандарта". Президент Рузвельт был наделён конгрессом исключительными полномочиями с подчинением ему всех золотовалютных запасов САСШ.

Внутри же Советского Союза 10го июля было отменено военное положение и объявлена демобилизация. Под этим соусом я тоже хотел "улизнуть" на гражданку, избавившись раз и навсегда от "контрольной" работы, которой стало както слишком много. Предварительно переговорив с главкомом ВМС КА Кожановым, я достиг договорённости о том, что он будет пробивать создание специального КБ морских дизелей под моим руководством, но как там развивались дела, я пока был не в курсе. Как ни крути, но чтобы преодолеть инерцию аппарата управления требовалось время.

– Товарищ Сталин, если в стране не хватает игольчатых подшипников для карданных шарниров, то можно обойтись и вовсе без них! Вернее, без спаренных карданов привода передних колёс. Существуют же альтернативные конструкции шарниров, вильчатодисковые, например, – продолжил я разговор после паузы.

– Какие? – переспросил Иосиф Виссарионович.

– Вильчатодисковые, – ответил я несколько неуверенно, сообразив, что таких ШРУСов легко могло в это время вовсе не быть. Но отступать было уже некуда, оставалось делать вид, что я говорю как о чёмто самособой разумеющемся.

– Они, конечно, не очень хороши в плане потерь мощности на трение, но зато не содержат подшипников и к таким машинам, как ЗИЛ5 и ЗИЛ6 подойдут как нельзя лучше. И к ярославским грузовикам, кстати, тоже, – добавил я, припомнив знаменитые своей проходимостью "Уралы" и "КРАЗы". – А для более лёгких машин подойдёт "Трипод", он проще, чем "Рцеппа" в производстве, но требует трёх подшипников на шарнир, в отличие от неё. Но это лучше, чем восемь спаренного кардана. Вот хорошо было бы сейчас на "Туре" полный привод иметь? Таких машин немного и на нихто выделить немного подшипников Советский Союз может себе позволить?

– Посмотрите, товарищи, какие неугомонные инженерыизобретатели выросли у товарища Орджоникидзе! – шутливо воскликнул Сталин. – Но все, кроме товарища Любимова, в одну точку бьют. Кто геликоптерами живёт, кто динамореактивные пушки всюду ставить собирается и только товарищу Любимову и дизеля, и "гатлинги", и вездеходы подавай! Надорваться не боитесь?

Последний вопрос был адресован лично мне и я призадумался. Сталин прав, надо заниматься чемто одним. Но куда деться, когда и то, и то очень нужно?

– Не боюсь, товарищ Сталин. Дело это очень важное и ради него можно и нужно работать с максимальной отдачей.

– Ну что, товарищ нарком, – обратился вождь к Ворошилову, – поставим перед СНК вопрос о вездеходах? Пусть наш передовой автозавод решит и эту задачу, покажет всем, чего он стоит?

– Раз такое дело, то поставим, конечно, товарищ Сталин, – как всегда согласился со старшим соратником нарком обороны. – Худа от этого не будет.

Ну вот, осталось только ждать постановления. Орджоникидзе наверняка будет против, как и Лихачёв. У них и так дел невпроворот. Но Сталин с Ворошиловым, уверен, продавят. И достанется этот "заказ" ЗИЛу. А "обеспечить" Ежов поручит лейтенанту Любимову. Важинский меня, наверное, отравит когданибудь, чтоб воду не мутил и не мешал жить спокойно. Да и Рожков уже смотрит косо.

– Похоже, мы на месте, – сказал сидевший на переднем пассажирском месте Алкснис, оказавшийся резвей Кожанова и Ефимова, котором пришлось ехать на подножке с адъютантами. Вообще мой "Форд" напоминал в этот момент танк с десантом – грязный, облепленный людьми в форме со всех сторон. Ехали даже стоя на заднем бампере.

Осмотр костра не внёс никакой ясности. Обгорелые головешки, какието стальные тросы, корпус дымовой шашки и закопчённый, лопнувший бачок непонятного назначения. Были попадания? Не было их? А чёрт его знает! Концы в воду, вернее в огонь.

– Товарищ Ефимов, в что это за бачок такой? – я пнул ногой покалеченную ёмкость.

– Точно не знаю, кажется там балласт был, – сердито ответил начальник ГАУ.

– То есть как не знаете? Вы же мишени заказывали.

– Да заказывали. Такие, чтобы падали хорошо и, по возможности, куда надо. Осоавиахим выполнил заказ, а подробности устройства мне ни к чему.

– Как знать, как знать, – я ещё раз обошёл вокруг кострища. – Странно както. Обломки не разлетелись, будто вот этими тросиками всё было связано, бензинчиком горелым попахивает. Уж не он ли в том бачке был?

– Может быть, мы ставили условие, чтобы всё было максимально близко к реальности, – нехотя признал Ефимов. – Ведь на настоящих самолётах есть бензобак? Вы вообще, на что намекаете? Что ГАУ специально подстроило так, чтобы сложилось впечатление, что мишени сбиты, даже если в них ни разу не попали?

– Я, в силу своей ведомственной принадлежности, товарищ комкор, намекать не могу, – сказал я как можно более холодно и спокойно, – я могу подозревать, расследовать и обвинять. Для первого увиденного мной более чем достаточно. Для второго и третьего нужно время и мой рапорт на имя наркома внудел.

– ГАУ к строительству мишеней непричастно! – Ефимов весь покраснел. – Повесить на нас всех собак не выйдет!

– Зато ГАУ причастно к организации стрельб! Боеприпасы потрачены, а результат, мягко говоря, сомнительный. Средства израсходованы впустую!

– Нельзя всё предвидеть заранее и сразу сделать идеально! Попробовали бы сами организовать эти испытания, посмотрел бы я на вас!

Наблюдавший за нашей с комкором перепалкой Сталин вдруг вмешался.

– А в словах товарища Ефимова есть рациональное зерно, – проговорил он и затянулся папиросой, сделав паузу, во время которой все буквально замерли. – Надо поручить контроль за изготовлением мишеней наркомату внутренних дел. Конкретно – товарищу Любимову. И организовать испытания повторно. Как считаете товарищи?

Товарищи посчитали, что Сталин прав. Вот те раз! Этой работы я себе не искал совсем! Как я буду "контролировать" то, в чём я ничего не понимаю? Это ж не просто самолётики настрогать, надо знать, отчего они сами по себе разваливаются!

– Товарищ Сталин, я боюсь, что не справлюсь, – сказал я честно. – В авиации, даже примитивной, я ничего не понимаю.

– Значит, найдите тех, кто понимает! – отрезал вождь. – Поехали обратно, машины, наверное, уже вытащили из грязи. Здесь делать нечего.

Эпизод 2

Молодая женщина с белоснежной кожей лица и яркоголубыми глазами, красоту которых подчёркивали тонкие, соболиные брови сидела в кресле, свободно откинувшись на его высокую спинку, глядя на меня подоброму, но слегка снисходительно. Её тёмная одежда прикрывала всё тело от лица до пят, оставляя незащищёнными только тонкие кисти рук и ступни, перевитые тонкими ремешками кожаных сандалий.

– А ты помолодела… Волос, наверное, и не поднять, – я протянул руку и ощутил прохладу тяжёлой, вьющейся, каштановой пряди, которая струилась до самого пола. Её подружки струились, переплетаясь, блестящим водопадом, скованным на голове золотым обручем, и складывалось впечатление, что их было гораздо больше, чем одежды.

Образ был настолько притягателен, что я просто не замечал ничего вокруг, а она просто смотрела на меня выжидательно. Кто? Мать? Сестра? Жена? В том, что она мне роднее всего на свете, сомнений нет. Я знал её всю жизнь. Кажется, м "на равных", но есть существенное отличие. Я – обычный. Она – нет.

– Час уже близок, – утвердительно сказал я то, что занимало мои мысли.

– Почему ты так решил? – вместо ожидаемого мной подтверждения спросила она.

– Он уже здесь.

– Так…

– И входит в силу.

– Так…

– Времени осталось совсем мало…

– Ты сомневаешься? – её мелодичный, глубокий голос был спокоен. Как всегда. Но сейчас от этого вопроса у меня по спине пробежали мурашки.

– Нет… – я покачал головой из стороны в сторону.

Она улыбнулась и, взяв правой рукой откудато со стороны чашу зелёного винограда, протянула её мне.

– На, вот, держи.

Я взял гроздь и, оторвав пару ягод, отправил в рот, явно ощутив их сладкий вкус. В это время, другая веточка, стронутая мной чуть в сторону, перевесила через край и упала на пол, раскатившись в стороны изумрудными шариками.

– Ну, что же ты? – сказала она с лёгким укором. Я протянул руку, чтобы подобрать потерю и… проснулся…

… Росистым утром одиннадцатого августа, по своему обыкновению "танцуя" с мечом, я раз за разом мысленно возвращался к приснившемуся накануне. Вообще, в такие моменты, когда я сжимал рукоять древнего клинка, мне думалось особенно хорошо и както подругому, чем обычно. Несмотря на это, полностью понять смысл увиденного впервые за год, к тому же с четверга на пятницу, у меня никак не получалось. Тут могла бы помочь Полина, но я просто боялся ей рассказать, что по ночам мне снятся ДРУГИЕ, и притом красивые, женщины.

Очевидное я отбросил сразу. Понятно, что речь в разговоре шла о Гитлере и войне, но вот виноград… Мне преподнесён некий дар, а я воспользовался лишь частью его, да ещё и чтото умудрился потерять? Выходит, я не полностью использую свои возможности? Или их упускаю? И это в то время, когда я, буквально, кручусь как белка в колесе, да ещё и набираю "заказы" времени на которые в моём графике вообще не предусмотрено? Главморяк Кожанов и так смотрит с немым укором, мол, обещал моторы, а сам за что попало хватается.

Дел невпроворот. По срокам на первом месте танки и, похоже, московского выпуска в этом году не будет. Нет, с инженерной точки зрения всё в порядке, испытания опытных экземпляров немного задерживаются, но только изза того, что туда решили ставить новый, ещё более форсированный с учётом работы по двигателю 1002Ч, 175сильный мотор. Усиленный наддув через интеркулёр в этом варианте использован для сжигания большего количества топлива в каждом цикле и, как следствие, повышения мощности. По остальным новым агрегатам – трансмиссии и подвеске, работа уже завершена и остаётся только ждать результатов "пробежек".

А вот бронекорпуса… В Подольске нет станков для обработки башенных погонов большого диаметра, да и гнуть башенную броню с большим радиусом тоже не на чем. Но это не самое главное, вопрос этот я уже почти решил "раскулачиванием" завода "Можерез", а Гинзбург спроектировал "гранёную" клёпаную башню. В Москве не выпускается бронелист 15мм толщины. Вернее, "Серп и Молот" только осваивает его выпуск и выдаёт 80 % брака, не смотря на помощь ижорцев. Броня получается кривая, лопается без видимых причин, порой уже "кондиционные" бронелисты, после раскроя трескаются и отправляются в переплавку. Трудно ждать иного, ведь только недавно с большим трудом был освоен выпуск 9мм цементированного бронелиста и 30–40 % брака при его изготовлении считались приемлемыми.

А дальше всё как в присказке "не было гвоздя". На клёпаный корпус из 9мм бронелиста нельзя ставить "универсальную" башню с 76мм пушкой – не хватает прочности. Предложили военным ставить на танки, временно, 45мм пушки из Подлипок и те, вроде, согласились. Но опятьтаки! Пушек нет! Они все идут в Харьков на БТ! Да и туда не хватает. Траянов вышел с новым предложением – вообще отказаться, до освоения 15мм листа, от башен и делать 9мм корпуса с рубками, устанавливая туда обычные дивизионные орудия образца 1902/30, или гаубицы 1910/30, или какието 152миллиметровые мортиры. В общем, под давлением обстоятельств, заняться самоходной артиллерией. УММ РККА, в целях освоения производства шасси, одобрило товарища Траянова и сейчас, первая самоходка находилась на сборке, отличаясь от Т26 установкой двигателя в средней части корпуса и смещённым в корму боевым отделением. Орудие на этой машине устанавливалось на верхнем поворотном станке в центре корпуса на поперечной балке, практически над мотором, который монтировался и обслуживался через боевое отделение. Такое решение позволило разместить на машине приличный боезапас. Но проблемы танков это не решало!

Ещё более сложной была ситуация с реконструкцией завода, если с танком надо было просто "зарядить" специалистов на работу и, по большому счёту, от меня мало что зависело, то расширение ЗИЛа требовало неусыпного контроля и моего личного присутствия в самых разных местах. Фактически, я стал заместителем Рожкова по проталкиванию абсолютно всего. Станки, стройматериалы, рабочие? Товарищ Любимов летит на базы, склады, на вокзал, в порт и грозя всеми мыслимыми карами, а то и направляя рапорта в следственный отдел ЭКУ НКВД в отношении особо нерадивых, добивается исполнения заводских заказов в лучшем виде и в максимально короткие сроки. Приходится суетиться и, порой, находить то, чего в принципе найти невозможно. Так было, например, со сварщиками, которых я умыкнул с судостроительного в рамках "обратной шефской помощи". Всё равно, изза дефицита металлопроката, там пока строили деревянные баржи. На металлическом каркасе, правда. Но его ведь можно и клепать? Пётр Милов, кстати, мог бы с удовольствием вспомнить начало своей трудовой деятельности, но его услали в командировку в Харьков, в сварочный комитет. Только там не сделали круглых глаз на запрос о сварочных головках и не устроили истерик по поводу сварки проволокой. Посмотрим, что он привезёт, когда вернётся. На всякий случай, я его ещё раз проинструктировал, буквально выпотрошив свой мозг, вспомнив и флюсы из доменного шлака "дровяных" печей и самостабилизацию дуги, заставил законспектировать всё, что касалось этой проблемы. Это кстати, был единственный случай, когда, хотя это и не касалось реконструкции напрямую, потребовалось моё послезнание. В общем, с такой работой мог бы справиться любой, достаточно мотивированный "представитель ЭКУ НКВД".

Получается, что именно здесь я теряю время понапрасну. Заниматься следует только тем делом, где нужен именно я. Значит, ШРУСЫ на первом месте, а потом напишу рапорт на увольнение из органов. Хоть бы и в "никуда". Иначе меня так и будут заваливать "текучкой". А зенитки? Я и не заметил, как они превратились из средства прорыва в обузу. Разбираться с мишенями? Искать виноватых? Оно мне надо? Лучше уж я сделаю новые. Вернее сделает единственный знакомый мне подоброму начинающий авиаконструктор, которого я, кажется, знаю, чем заинтересовать. По крайней мере, так сберегу время.

Взмахнув последний раз, поражая воображаемого противника, я убрал клинок в ножны и, умывшись, заторопился на завод, пока не перегорело настроение свернуть очередную гору на своём нелёгком пути.

– Ну, вот! Опять себе чтото в голову втемяшил! – всплеснула руками Полина, обращаясь к Маше. Супруге оказалось достаточно единственного взгляда, чтобы понять моё настроение.

– Возьми хоть хлеба с маслом! – крикнула она мне изза вслед, когда я уже собирался выскочить из дома. – В дороге пожуёшь…

Время было ещё раннее, первая рабочая смена не началась и в цехах было пока малолюдно. Только самые ранние пташки, те, кто, может, жил недалеко, или хотел доделать работу вчерашнего дня, или самые ответственные товарищи, были на своих рабочих местах, готовя их к новому дню. Проскочив на участок карданных валов я взял из ящика с полуфабрикатами подшипник и внимательно его осмотрел. Меня, прежде всего, интересовал размер, чтобы иметь представление, каким будет собранный вокруг него шрус. С прочностью должно было быть всё в порядке, ведь пропускали же через эти "ролики" поток мощности к заднему мосту ЗИЛ5. Да и на Ягах стояли точно такие же карданы, стандартизация в цвете.

На первый взгляд конечное изделие должно было быть не слишком больших габаритов, оставляя место и для тормозной системы, что открывало возможность использовать серийные ведущие мосты для передней оси с минимальными переделками. Положив подшипник на место, каждая деталь имела свою цену в производстве, прихватить его было бы поводом для нешуточного разбирательства, я поспешил в 1й Автозаводский проезд, в здание правления, чтобы уже на утренней планёрке "зарядить" заводское КБ на шарнир.

Обычное утреннее совещание было абсолютно необходимым мероприятием на котором составлялся малый план на каждый день и решались все текущие вопросы. Присутствие всех начальников цехов и служб, руководителей обоих КБ, заводского и специального, было обязательным, кроме того, туда приглашали мастеров провинившихся или, наоборот, отличившихся участков. Кроме них, изза реконструкции, участвовали и руководители строительных организаций, вплоть до прорабов. Пока народ собирался, балагурил на любые темы, кроме работы, я тихонечко сидел у и ждал появления главного действующего лица, директора завода.

Рожков, вопреки обыкновению появился последним и не один. Он привёл с собой молодого человека в серой форме и с петлицами капитана, представив его Илларионом Ефимовичем Бойко.

– Товарищ Бойко, в связи с начинающимся выпуском специальной продукции назначен к нам на завод военпредом, прошу любить и жаловать, – закончил директор, подоброму улыбнувшись в самом конце.

А вот товарищ капитан, похоже, "любить и жаловать" нас не собирался. Холодно обведя всех собравшихся взглядом, чуть споткнувшись только на моей покалеченной физиономии, он коротко кивнул и, похромав деревянной ногой, сел с краю стола на свободное место. Оценить же его настроение по выражению лица было абсолютно невозможно – оно было всё покрыто ожоговыми шрамами и, вообще, больше напоминало маску. Парень, видимо, хлебнул лиха на юге и начальство подыскало инвалиду, кавалеру "Красного Знамени", тёплое местечко, чтобы не отправлять в отставку, оставляя без куска хлеба в голодный год.

Вот с кем было бы неплохо поговорить! Капитан, судя по форме, танкист и ему наверняка есть что рассказать. Одно дело – добиваться своего, опираясь на послезнание и свои умозаключения. Совсем другое – ссылаться на реальный опыт. А ещё лучше – натравить Бойко на Гинзбурга. В хорошем смысле, конечно. Ведь это именно наш главный заводской танковый конструктор в "эталонной" истории отправил наверх петицию с обоснованием противоснарядного бронирования, на основе которой и были начаты работы по легендарным Т34 и КВ.

Пока эти мысли крутились в голове я, не замечая этого, откровенно рассматривал военпреда. Бойко, заметив мой интерес, ответил твёрдым, но безучастным взглядом, но тут наш немой диалог прервали.

– Товарищ Любимов, – обратился ко мне директор завода, – требуется ваша помощь. Нечем освещать новые рабочие места, нет ламп и по линии ВАТО этот вопрос не решить. Не могли бы вы поискать резервы по своим каналам?

Вот незадача! Опять беготня "достань"!

– Поищу и, возможно, помогу, но, товарищи, у меня для вас есть новость. Приятная или нет, но отвертеться не получится. На днях СНК примет постановление по созданию отечественных шарниров равных угловых скоростей для вездеходов и, для всех будет лучше, если мы начнём работу прямо сейчас, – я сделал довольно продолжительную паузу, глядя как присутствующие отреагировали на моё сообщение. – Не дожидаясь, пока нам установят жёсткие сроки.

– Пропихнултаки свою блажь… – другого от Важинского я и не ожидал. – Семён Петрович, что ты за человек такой! Говорят же, будут тебе твои любимые игрушки, потерпи только! Нет! Надо лететь вперёд паровоза! Заводское КБ сейчас полностью загружено…

– Вот только не надо мне об этом говорить, товарищ Важинский! – я вспылил. – Прекрасно знаю, чем вы там занимаетесь! Неужто не понятно, что при грузоподъёмности ЗИЛ5 движитель Кегресса неработоспособен? Я бы ещё понял, если бы нижегородцы этим занимались! А "Бычку" нужна полноценная танковая или тракторная металлическая гусеница, что бы хоть какаято прочность была! Так в Харькове нам всем показали, как нужно делать! "Коминтерн" припоминаете? А у вас ни рыба, ни мясо! Собрали в одной конструкции все недостатки колёсного и гусеничного ходов и теперь развели мышиную возню ради облегчения всего этого хозяйства хоть на пару килограмм! А потом водитель бросает в кузов лишнюю запаску и вся ваша работа насмарку!

– Хватит! Ваши споры мне уже вот где сидят! – Рожков рубанул себя по горлу рукой. – Полугусеничные тягачи запланированы ВАТО и согласованы с военными, а по этим вашим ШРУСам, товарищ Любимов, никаких документов нет. Вот придут бумаги, тогда будем думать. Да и средств на эти разработки не выделено.

Господи! Как же всё было просто всего год назад, а теперь любую мелочь приходится со скрипом продвигать!

– С каких это пор вы, товарищ Рожков, в бюрократы заделались? Бумажек ждёте, а потом гнать будете скорейскорей? Или вам напомнить, какие средства я вам на реконструкции сэкономил?

– А что вы нам сэкономили? Ничего вы нам не экономили! Всё идёт согласно смете расходов!

– Вот именно! Согласно первоначальной смете расходов! – веско подчеркнул я. – Без задержек, простоев, переплат. Этого мало? Да за что ни возьмись, за любую стройку, она вдвое выходит по стоимости от первоначально запланированного! А у вас всё тютелька в тютельку, красота! Да ради такого дела и кредит в банке не грех, всё окупится сторицей!

– Это как сказать! Вы, верно, забыли, что у нас передовая плановая экономика? А вы предлагаете какойто буржуазный подход с самодеятельностью! Вам как члену партии не стыдно?

– Мне как члену партии не стыдно! Если вы, товарищ Рожков, не запамятовали, то чтобы запустить ЗИЛ5 в серию тоже пришлось применить "буржуазный" подход и даже чуть до забастовки не дошло, однако партия мои действия одобрила и теперь тот "буржуазный" подход применяется повсеместно. Нет, можно, конечно, действовать по заветам того, чьё имя наш завод носит и устроить, скажем, серию субботников для КБ и опытного цеха. Политически грамотно и, заодно, деньги сэкономим. Товарищ Важинский, вы, как большевик, поддержите такое предложение?

– А почему вы решили, что по этой теме надо обязательно работать? – попытался ускользнуть главный конструктор.

– А почему вы вопросом на прямой вопрос отвечаете?

– Хватит! Надоело! Ты, Семён, вижу, не успокоишься. Да с чего ты взял, что ЗИЛ5 с двумя мостами будет лучше, чем полугусеничный? – выручил Рожков своего главного конструктора, соскочив со скользкой темы.

– А пример ЯГ12 вас не убеждает? Или вы отчёта об испытаниях не читали?

– Так у него четыре моста, а не два и не три.

– Ну, так постройте ЗИЛ5 и ЗИЛ6 на спаренных карданах и испытайте, если не верите. А работу по шарнирам можно параллельно вести, чтобы потом их на уже готовые машины поставить. И, к тому же, изначальным поводом для обсуждения этой темы в СНК станет то, что "Тур" застрял на полевой дороге. Шарниры для него в первую очередь нужны. Или у вас другое какоето решение есть?

– Есть, в грязь не лезть! – буркнул Важинский.

– Вот это вы товарищу Сталину, наверное, при встрече и скажете?

– А вы у него, верно, денег на покупку лицензии на шарнир попросите?

– Зачем? Сами с усами. Наваяем, а потом уж посмотрим, не сделал ли кто вперёд нас.

– Значит так! – хлопнул Рожков ладонью по столу. – Я решил. КБ и Опытному цеху спроектировать и изготовить ЗИЛ5 и "Тур" каждый о двух мостах. Евгений Иванович, выделишь Семёну Петровичу моторный отдел для разработки шарниров, будь они не ладны. Всё равно их пока занять нечем.

– Это минус три грузовика в плане! Кто платить будет за них? – запротестовал начальник сборочного цеха. – Вы же потом мне пенять будете.

– Я "Тур" на опыты не дам! На них уже очередь за горизонт и каждая машина чуть не пофамильно расписана! – вторил ему начальник спеццеха.

– Закрою я тебе план, оплатим из премиального фонда. Обойдёмся без подарков к седьмому ноября. – успокоил Рожков начальника сборочного. – А вот с "Туром", действительно, беда.

– Какого фонда? – я не поверил своим ушам. На заводе, где впервые рабочие сами зарабатывали всё до копейки, минуя начальство, оказывается, последнее подпольно сохраняло за собой какието рычаги влияния на ситуацию.

– А чего ты удивляешься? – посмотрел на меня Рожков. – Думаешь, мухлюем тут? А вот не угадал! Завод заводом, а по линии ВАТО средства для награждения ударников труда всё равно поступают. Ударники у нас сами себя уже наградили, поэтому мы и создали фонд для чрезвычайных нужд.

– Хорошо устроились… – я усмехнулся. – И здесь в прибытке, и там не потеряли. Ну да ладно. Вместо "Тура" я свой "Форд" пожертвую в таком разе. Не в первый раз!

– Только, Семён, приказ я подпишу после того, как ты лампочки достанешь. Не обессудь, – закрыл тему директор завода.

Дальше совещание шло своим чередом и страсти накалялись ещё не раз и большие начальники торговались как на восточном базаре, но это уже было привычно и обыденно. Наконец, всё закончилось и народ потянулся к выходу. Както так получилось, что рядом со мной оказался капитан Бойко, который как бы невзначай бросил для завязки разговора.

– Весело у вас тут…

– Да уж, обхохочешься до слёз… – ответил я в тон ему.

– Танкист? – спросил меня капитан, кивнув на ожоги.

– В бронепоезде горел.

– Вон оно как! – и, будто потеряв интерес, Бойко похромал от меня по своим делам.

Мда, а ято уж на контакт нацелился. А раз не танкист, выходит, рылом не вышел. Ну ничего, подберу я к тебе, товарищ капитан, ключик.

Эпизод 3

Вот ещё беда. Где найти эти треклятые лампочки? Да там где их больше всего! К сожалению, попасть на приём к председателю исполкома Моссовета товарищу Булганину оказалось непростым делом. Вернее не быстрым. Занят сильно ответственный товарищ, пять дней пришлось ждать. Но, пока было относительно свободное время, я своими руками выточил деревянные модельки обоих ШРУСов – трипоидного и вильчатодискового. Важинский при первом взгляде на поделки сразу определил, что прямых аналогов за рубежом нет, и сильно усомнился изза этого в работоспособности, что привело к очередной перепалке. В конце концов я предложил Евгению Ивановичу, коли от ШРУСов ему всё равно не избавиться, разделить ответственность. Вернее, славу изобретателя отечественного шарнира, предложив ему любую схему на выбор. Важинский помялся, отнекиваясь, но всётаки "присвоил" трипод, что утвердило меня в мысли, что все наши противоречия имеют одну единственную причину. Двум медведям тесно в одной берлоге. Глупо было бы предполагать, что такой эрудированный человек, как главный конструктор ЗИЛа, не понимает пользу полного привода. Получалось, что чем больше я проталкивал эту тему, тем сильнее было сопротивление начальника заводского КБ. Просто "из принципа". Человеческий фактор, так сказать. И как его обойти, я себе, откровенно говоря, не представлял. Только если развести нас по разным заводам. Вот тогда бы мы могли, действуя согласованно, горы свернуть. Это подтверждалось и тем, что вне работы наши отношения были, можно сказать, дружескими.

А вот на другом фронте, авиационном, человеческий фактор играл мне на руку. Получив прямой письменный приказ от начальника ЭКУ НКВД с очередной конкретной формулировкой "организовать изготовление мишеней для стрельб МЗА", я, первым делом, принялся выяснять, кто и где строил цели, которые так красиво распотрошили наши доблестные зенитчики. Расследование закончилось практически сразу, как только началось. Начальник ГАУ был явно не на своём месте. Комкора Ефимова нужно было назначить к наркому Ворошилову заместителем по тылу. Или как там эта должность на таком уровне правильно называется? Это ж надо додуматься заказать изготовление жертвенных самолётиков Московскому дому пионеров! А что? Дети на каникулах заняты полезным делом, а помимо этого и платить практически никому за работу не надо. Воспитательный фактор сюда же. Прямая помощь РККА от пионерии! В общем, когда меня окружили восторженные детишки, у меня язык не повернулся сказать им, что их изделия оказались, мягко говоря, подозрительными. Это ж, значит, в самом начале жизни отбить им охоту к любому творчеству. Пришлось похвалить и поблагодарить, не поскупившись. В ответ мне наперебой стали рассказывать и показывать как мальчишки вырезали и клеили планочки каркаса, а девочки сшивали лоскуты старого обмундирования для обтяжки планера. Да уж, при такой конструкции стоило больше удивляться тому, что некоторые мишени долетелитаки до земли.

Нельзя сказать, что я расстроился, ибо с самого начала предполагал делать всё с нуля, добавив в конструкцию мишеней некоторые, необходимые с моей точки зрения, функции. Для этого пришлось возобновить полезное знакомство с Александром Сергеевичем Яковлевым. Впрочем, он ещё не вышел из категории "молодых" авиаконсрукторов, занимаясь лёгкими и спортивными самолётами, благо для них сейчас было достаточно движков. Но ято знал, что его душа хотела полёта! Амбиции, бурлившие в нём, требовали выхода и не меньшего, чем стать первым, лучшим создателем боевых машин! По крайней мере, такое впечатление у меня создалось после того, как я прочёл в "своём" времени несколько книг и статей по истории авиации, затрагивающие Александра Сергеевича. Вот на этомто тщеславии и надо попытаться сыграть.

Яковлева я нашёл на окраине Центрального аэродрома в деревянном ангаре, который служил пристанищем небольшому опытному заводу "комсомольского" КБ. В его единственном цеху пахло странной смесью древесной стружки, железной сварочной окалины, масляной краски и клея. Причём, перемещаясь от стены к стене, вдоль которых были оборудованы рабочие места и расставлены различные приспособления, можно было явно ощутить, как менялся баланс запахов, в зависимости от того, какой участок находился ближе. В центре же, рядом с воротами, была небольшая площадка, служившая единственным местом сборки и сейчас на ней стоял красивый, стремительный самолётмоноплан с двумя открытыми кабинами.

– Здравствуй, Александр Сергеевич, – подошёл я к Яковлеву, без труда найдя его и Пионтковского среди группы людей, собравшихся около самолёта, – я как раз по твою душу.

– Здравствуйте… Не припомню, чтобы мы были знакомы, – конструктор обернулся ко мне, глянув мельком, и уже хотел было дать "полный отлуп", как во взгляде мелькнуло узнавание, – Погодите, товарищ Любимов? Как же вас так? Только по голосу и признал. Какими судьбами?

– Дело у меня к вам, извините, что по старой памяти на "ты" обратился, небезынтересное.

– Да что ты, Семён Петрович! Я растерялся просто! А с делами, увы, не ко времени. Своих полно забот. Да, что там! Беда у нас! Вот смотри, нравится самолёт?

Я глянул на аэроплан сначала мельком, но коечто в его конструкции меня заинтересовало. Даже обошёл вокруг и заглянул под брюхо. Люди, расступившиеся, чтобы дать мне место, стали даже потихоньку посмеиваться. Необычным в этой конструкции, кроме неубираемого шасси с носовой стойкой, было то, что выглядела она как машина с мотором жидкостного охлаждения, если бы не одно "но". Там, где по всем канонам должен был располагаться движок, была передняя кабина. А задняя расположилась чуть выше, что должно было дать хороший обзор, над центропланом.

– Выглядит красиво, – сказал я ничуть не кривя душой, отметив острый, обтекаемый, слегка опущенный к низу нос, переходящий в "карандаш" фюзеляжа, – а красивая машина и летать должна хорошо. Вот только куда ты моторто спрятал?

Яковлев, явно польщённый оценкой, рассмеялся.

– Вотвот, все спрашивают! Моя идея! В скоростном моноплане главное что? Аэродинамика! Меньше лоб – больше скорость! А куда это годится, если цилиндры двигателя по бокам торчат?

– Так он ещё и с дизелем?

– Да, АЧ1302, брякнул Яковлев как о чёмто самособой разумеющемся, – а стоит он в центроплане! Гляди, видишь окна у корня крыла? Там воздух забирается для охлаждения цилиндров, выводится через регулируемые щели на верхнюю поверхность. Капот не нужен, его функцию само крыло выполняет. Мотор прямо к лонжерону спереди крепится, моторама не нужна! А летает! Скорость – потрясающяя! Маневренность – великолепная! Жаль, что, наверное, в серию не пойдёт.

– Почему это?

– По слухам, АЧ130 снимают с производства.

– А как же АИРы?

– И они тоже без моторов останутся, и АНТ9. Все силы брошены на военную авиацию, ей такие движки не нужны.

– А этот самолёт ведь для обучения истребителей предназначен? Онто военным потребуется?

– Пока они решат, потребуется или нет, моторов уже не будет.

– Александр Сергеевич, а ведь я могу твоей беде помочь!

– Как? – интерес Яковлева был неподдельным.

– Так вот, дело у меня к тебе, небезынтересное, – начал я с самого начала, – нужно построить десяток мишеней, имитирующих пикирующие бомбардировщики, для стрельб зенитной артиллерии. А в дальнейшем – сколько потребуется.

– Издеваешься?

– Ничуть. Сам подумай, что нужно, чтобы твой самолёт запустить в серию? – задал я провокационный вопрос.

– И что же? – Яковлев, видимо, догадывался об ответе, но озвучивать вслух не стал.

– Чточто! Волосатая лапа наверху! – я не постеснялся, в отличие от конструктора, назвать вещи своими именами. – И всех следующих самолётов твоих это тоже касается!

– Ну, положим…

– На стрельбах будет присутствовать вся верхушка наркомата обороны, кого это дело непосредственно касается. И товарищ Сталин тоже. У него партийное поручение по поводу зенитных автоматов. А у меня поручение по поводу мишеней. Сделаешь их хорошо и быстро, так и быть, возьму тебя с собой, представлю кому надо. А там уж, надеюсь, не растеряешься.

– Пойдём ко мне, переговорим подробнее, – пригласил меня Яковлев, явно уже согласившись взяться за дело и обращаясь к своим соратникам, добавил. – Товарищи, давайте с нами, обсудим все вместе.

Полтора часа ушло на то, чтобы "совместить" позиции. Мои условия были, в общемто, простыми – планер, который выдержит пикирование до земли в заданный район с высоты семи километров, барометрический высотомеравтомат, запускающий программу спасения мишени на пятистахчетырёхстах метрах и парашютная система мягкой посадки. Яковлевцам же не нравилось, что надо было привлекать смежников – приборостроителей и "парашютистов". Они хотели делать простые, одноразовые мишени. Но в таком случае возникали трудности с оценкой результатов стрельб. В итоге я настоял ещё и на системе сброса дымовой шашки, имитирующей бомбу. Теперь мишень должна была выглядеть так: упрощённый планер УТ без металлических деталей каркаса, шасси, кабин пилотов, места которых занимали балластная цистерна и парашют. Его должны были сбрасывать с безопасной высоты чтобы он пикировал до сброса "бомбы", после чего выбрасывался тормозной парашют, своей тягой переводящий рули "на взлёт" и сливался водяной балласт, смещающий центровку назад, далее, на минимальной скорости, выбрасывался основной парашют, плавно опускающий мишень на землю. Сергей Александрович клятвенно пообещал сам найти смежников и представить смету расходов уже послезавтра, 15го августа. С этим можно было уже идти к начальнику ЭКУ НКВД, докладывать план работ.

Эпизод 4

– Что вы ерунду какуюто мне говорите? – возмущение Булганина можно было понять, рабочий день на исходе, а тут какойто чекист просит обычные лампочки! – Не может быть такого, чтобы ламп не было! Я сам директором электрозавода был и знаю, что говорю! Сейчас Цветкову позвоню, узнаю, что там за дела.

Набрав на вертушке номер, Булганин свободно откинулся назад и принялся нетерпеливо барабанить по столешнице пальцами свободной левой руки.

– Предисполкома Моссовета на проводе! Соедините с директором, – последовала короткая пауза. – Товарищ Цветков? Объясните мне такую ситуацию. Ко мне пришёл товарищ и говорит, будто бы Электрозавод не удовлетворяет заявки ВАТО на лампы накаливания…

На том конце провода начали отвечать и от этого Булганин начал потихоньку хмуриться, размеренно повторяя только одно.

– Так…так…так…

Резко хлопнув ладонью по столу предисполкома бесцеремонно прервал монолог на другом конце провода, после чего, сжав кулак, стал испытывать столешницу на прочность, обрушивая на несчастный предмет мебели рамеренные удары с каждой отдельной фразой.

– Хватит! Хватит отговорок! Какая, к чёрту, реорганизация!? Ты план думаешь выполнять!!? Ну и что, что увеличен!!? Какие, к лешему, радиолампы!!? Без света нас решил оставить!!? Чтоб дал всё, что положено!!! И не к концу квартала, а немедленно!!!

В сердцах бросив трубку на рычаги, Булганин, сердито посмотрел на меня и бросил.

– Слышал всё? Вот и рассчитывай. На октябрь.

– Нас это не устраивает, – я возразил даже чутьчуть лениво, для полноты картины не хватало только ногти на руках рассматривать. – Мыто план не собираемся срывать.

– И что предлагаешь?

– Взять взаймы, конечно, – я сказал это как нечто само собой разумеющееся. – У вас в городском хозяйстве наверняка запасец есть. Культобъекты пошерстить, театры там всякие. А к концу октября ВАТО всё возместит. Или можно прямо сейчас деньгами.

– А по тёмным улицам не страшно ходить будет? Тыто ладно, а тем, кто за себя постоять не может?

– А у меня, товарищ Булганин, и так темно на улице, мне, извините, по барабану. Да и не перегорит всё разом, а малый запас вы так и так себе оставите.

– Это где ж на улицах темно? – предисполкома на мой ответ откровенно обиделся, приняв его за камень в свой огород.

– Да не волнуйтесь вы так, товарищ Булганин, я "подмосковец". Нагатинский.

– Можешь считать, что "московец". Решение уже принято. Растёт город, погоди, и вам свет проведём и трамвай пустим. Или там троллейбус либо автобус, – тут "городская голова" вдруг замолчала и задумалась, после чего, одарив меня долгим загадочным взглядом, спросила. – Погоди, а мнето, что за это будет?

– За что? – сыграл я под дурачка, выигрывая время. Растеряться было от чего. С таким неприкрытым требованием "отката" я в этом мире столкнулся впервые.

– За лампы, понятно.

– И, что же вы хотите? – спросил я осторожно, откровенно не зная, как сейчас должен вести себя настоящий чекист. Может его просто сразу арестовать к чертям собачьим? С другой стороны – начальник Москвы не последняя шишка в государстве. Как бы за такое самому шишек не наставили.

– Вот смотри, – стал пояснять свою позицию Булганин, – ЗИЛ завод московский?

– Ну, да.

– Город о заводе заботится, помогает всем чем можно?

– Ну, не всем.

– Но помогает?

– Да.

– Так какого же вы рожна нам автобусов не даёте!!? – былая вкрадчивость в голосе предисполкома просто испарилась и он сорвался на начальственный крик. – На чём я ваших же рабочих возить должен!? На загривок сажать!!?

– Зря вы так. Насколько я знаю, удлинённые шасси ЗИЛ5, на которых ставятся автобусные кузова, собираются по плану.

– По плану! Собираются! По плану они по всей стране размазываются!

– Понятно, ведь ЗИЛ завод не только московский, но ещё и общесоюзный, – сказал я очевидное. – А вы что предлагаете?

– А сверх плана?

– Конвейер работает и так уже с перегрузкой. Больше завод дать просто не может. Если хотите, можем моторы дать. С коробками, мостами и подвеской сложнее, но тоже, думаю, попробовать выкроить за счёт запчастей. А сборка – увольте.

– Вот так Рожкову с Лихачёвым и передай. Будет всё, что ты перечислил – будут лампы. А собирать мы сами горазды, вон, троллейбусы делаем. Кстати, раз так, то подвеска не нужна.

– Что за жизнь такая, – я откровенно расстроился. – Ты мне – я тебе. Хочешь ШРУС – дай лампу. Хочешь лампу – дай автобус. Хорошо хоть в собственный карман ещё откидывать не навострились. Хотя, лиха беда начало.

– Ты это на что намекаешь? Ты это брось! А то привыкли, дай да дай! А как у самих спросить так сразу все моралистами становятся!

– Да понял я. Спасибо и на том.

Согласования ВАТО и исполкома Моссовета заняли всего один день, когда, торгуясь "за каждый грош", большие начальники выясняли кто, кому, когда и чего должен, но в результате, вроде, все остались довольны. И поехали по Москве грузовики с грозным приказом предисполкома сдать излишки средств освещения, а я прослыл гонителем советской культуры. В Большой театр ездил сам лично, забирать причитающееся. А через три дня на моё имя пришла анонимка. И ведь знали же, кому и куда писать! Заложили завхоза Большого свои же, больше некому, даже составив схемку, где провинившийся товарищ припрятал от народной власти излишки. Проверка поступившие сведения полностью подтвердила и пошёл хозяйственный гражданин по статье "саботаж", чтоб никому больше не повадно было. Ради этого и, самое главное, чтобы избежать в дальнейшем того, чтобы по недомыслию никто не получил на ровном месте увесистый срок, я позаботился, чтобы этот факт стал широко известен. С известными для меня последствиями. Ну и шут с ними, всё равно я богему никогда не жаловал.

Эпизод 5

Начало сентября 1933 года ознаменовалось для меня крупным скандалом. Вышло, наконец, постановление СНК "О вездеходах". Это было хорошо. Плохо было то, что там ни единым словом не упоминались советские заводы. Наоборот, автотракторному институту поручалось ознакомиться с передовым зарубежным опытом, провести конкурс и выбрать лучшую конструкцию переднего привода для отечественной промышленности. Пророка в своём отечестве, как известно, днём с огнём не сыскать. А, между прочим, этот самый институт уже занимался "своим" шарниром. Просто товарищ Важинский, стремясь "умыть" меня во что бы то ни стало, все силы направил на создание "трипода", всячески мешая мне заниматься "ураловским" ШРУСом. По человечески понятно, но куда мне было деваться? Пришлось пожаловаться в НАТИ, возбудив там интерес "умыть" ЗИЛ, который раз за разом заворачивал институтские разработки, опираясь исключительно на своё КБ. Корифеи отечественного автопрома тоже были не промах и, по мере появления первых обнадёживающих результатов, стали оттирать меня от создания шарнира. Видимо для того, чтобы ЗИЛом от него даже не пахло.

И вот, на тебе! Как гром среди ясного неба! Рожков и Важинский устроили мне натуральную истерику, получив известия о решении СНК по своим каналам из ВАТО. Хуже всего было то, что произошло это в самом конце рабочего дня, когда я, уставший, уже было собирался отправиться домой. Пришлось сделать морду кирпичом и вежливо послать товарищей, обратив их внимание, что работа всё равно уже идёт полным ходом и сворачивать её было бы просто глупо. Товарищи прониклись, но, чувствую, решили между собой избавиться от меня при первой же возможности.

В дурном расположении духа я покинул кабинет директора и проходя по коридорам правления вдруг услышал как ктото на гармони играет до боли знакомую мелодию песни "На поле танки грохотали". Эффект был такой, будто меня ударили пыльным мешком по голове. Это что же выходит? Я тут не единственный попаданец? Поколебавшись немного, я всётаки решил не паниковать раньше времени, а выяснить, с кем, собственно, я имею дело. Недолгие поиски привели меня не куданибудь, а к кабинету нашего доблестного танкиставоенпреда, что только усилило мои подозрения.

Надо сказать, что за две недели своей жизни на заводе, товарищ капитан успел всем проесть уже изрядную плешь своей дотошностью. При всём при этом, все попытки както полюбовно "договориться" проваливались с завидным постоянством. На контакт Бойко не шёл ни с кем и прослыл нелюдимым ворчуном, которого следует всячески избегать, ибо шут его знает, что у него на уме. Отказался он и от заводской жилплощади, которую предложил ему Рожков, дабы умерить ретивость танкиста, заявив, что ему и так положена отдельная квартира от наркомата обороны как инвалидуорденоносцу. Надо только немного подождать. Посему, жил пока товарищ Бойко в своём собственном кабинете в здании заводского правления. При этом, никуда, кроме работы, не отлучался, ходил, разве что, в заводскую баню по воскресеньям.

Запнувшись перед дверью, я в нерешительности помедлил, думая, как начать разговор, но изза отсутствия свежих идей, решил прицепиться к песне и постучал в дверь.

– Войдите, – недовольно откликнулся хозяин, прервав музицирование.

– Здравствуйте, товарищ Бойко, – вошёл я натянув как можно более располагающую маску на свою не слишкомто выразительную после всех передряг физиономию. – Вы, выходит, гармонист?

– Понемногу. Вы с каким вопросом? – судя по всему, эффект от моей улыбки получился прямо противоположным и военпред разом повернул всё в официальное русло.

– Да, собственно, только с одним, – стал играть я под дурачка. – Ещё раз послушать можно?

– Здесь у меня, товарищ лейтенант, не самодеятельность ни разу! Хотите гармонь послушать, так вон, идите в клуб.

– Эк ты меня изящно послал, – я престал строить гримасы, а Бойко подумал, наверное, что я обиделся.

– Да вы, товарищ лейтенант, не так поняли… – сказал он смущённо.

– Всё я правильно понял, – ответил я серьёзно. – А давай, я тебе спою? Может, и ты что поймёшь.

Решившись на провокацию я, тем не менее, не стал рисковать по крупному, а выбрал на ходу из множества известных мне вариантов песни тот, где отсутствовали всякие упоминания о более поздних "сущностях", которые ещё не появились к этому времени. Бойко выжидал, а я, налив себе из графина воды и прокашлявшись, неторопливо, как играл только что военпред, затянул.

Встаёт заря на небосклоне

И с ней встаёт наш батальон

Механик чемто недоволен

В ремонт машины погружён

Военпред посмотрел на меня уже заинтересовано, взяв гармонь, пристроился на краешке стола и, со второго куплета, раздвинул меха. И понеслось, в открытое настеж по случаю тёплой погоды окно.

Башнёр с стрелком берут снаряды

В укладку бережно кладут

А командиры вынут карту

Атаки стрелку нанесут

Был дан приказ, ракеты взвились

Прошла команда "заводи!"

Моторы разом запустились

И танки смело в бой пошли

Наш экипаж отважно дрался

Башнёр последний диск подал

Вокруг снаряды близко рвались

Один по нам почти попал

Ревела, лязгала машина

Осколки сыпались на грудь

Прощай родная, успокойся

И про меня навек забудь

Куда механик торопился

Зачем машину быстро гнал

На повороте он ошибся

И пушку с борта прозевал

Тут в танк ударила болванка

Прощай родимый экипаж

Четыре трупа возле танка

Дополнят утренний пейзаж

Машина пламенем объята

Вотвот рванёт боекомплект

А жить так хочется, ребята

И вылезать уж мочи нет

Нас извлекут изпод обломков

Поднимут на руки каркас

И залпы башенных орудий

В последний путь проводят нас

И похоронка понесётся

Родных и близких известить

Что сын их больше не вернётся

И не приедет погостить

От горя мама зарыдает

Слезу рукой смахнёт отец

И дорогая не узнает

Какой танкисту был конец

Никто не скажет про атаку

Про мины режущий аккорд

Про расколовшиеся траки

И выстрел пушки прямо в борт

И будет карточка пылиться

На полке пожелтевших книг

В военной форме, при петлицах

И ей он больше не жених.

– Надо же, – помолчав немного, сказал Бойко сам себе, а потом, глянув на меня, предложил. – Давай махнём?

– Что махнём? – не понял я сути вопроса. Вместо ответа капитан подскочил на одной ноге к шкафу и достал оттуда бутылку водки и пару стаканов. Пить мне вовсе не хотелось, тем более, что я был, как всегда, "на колёсах" и домой пришлось бы возвращаться пешком. С другой стороны, глядя на реакцию военпреда, я так и не сделал никаких выводов относительно его предполагаемого "попаданчества". Хотя, немного успокоившись и подумав, я сообразил, что песня довоенная, а скорее всего и дореволюционная, судя по её "шахтёрским" вариантам.

– За танкистов. Мы, танкисты, особый народ. И ты тоже, гляжу, наш человек, раз песни такие сочиняешь. Это ж надо так ладно "Коногона" переделать! Слыхал я раньше, как машинисты на свой лад её пели, но про нас и подумать не мог. А ты, прямо на ходу! Я, знаешь, опять, как в бою побывал, аж мурашки по коже. А ты то, ты!? Ты откуда это знать можешь!? Бронепоезд бронепоездом, но танки – совсем другое дело! А чувство такое, будто мы в одной машине были! – прорвало капитана.

– Раз так, то за танкистов нельзя не выпить, – согласился я ради "наведения мостов", заодно и соскакивая со скользкой темы. Военпред же был так возбуждён, что ничего не заметил.

– Давай ещё раз?

– Куда ты так летишь? Сейчас через пять минут под стол свалимся, тем более, что у тебя из закуски – одни яблоки, – возразил я.

– Споём ещё раз! Слова хочу запомнить!

– Так я тебе запишу.

– Это само собой. Но отказ не принимается, – Бойко вновь взял гармонь и начал играть. Мне не оставалось ничего, как поддержать его.

– Ты знаешь, а я ведь с Юзовки, песню эту с самого детства знаю. На шахте её часто пели, а потом, когда по комсомольскому набору в училище ушёл, сам изредка наигрывал, дом вспоминая. Такие вот дела.

– Ну, а потом?

– А потом ускоренный выпуск и Кавказ! Там не до песен было.

Я думал, что Бойко сейчас остановится и снова замкнётся, но его потянуло на откровения и рассказал он мне такое, что в газетах обычно не пишут. Мне оставалось только подправлять беседу в нужное русло, задавая наводящие вопросы и изредка поднимать стакан, то чокаясь, то так, в зависимости от того, за кого был тост.

Оказывается, обгорелому одноногому капитану, пившему со мной водку, было всего двадцать два года. Младший сын в шахтёрской семье, которого старшие братья, решив поберечь, отправили учиться на механика, отработал на шахте всего несколько месяцев, после чего, ушёл в танковое училище. По идее, светило ему знакомство с новейшими БТ2, но узнав, что он обслуживал насосы с приводом от дизеля, начальство направило его в Ленинград. Через год он уже командиром взвода танков Т26 в составе отдельного батальона поднимался к Кавказским перевалам.

Ох, как матерился танкист, вспоминая то "восхождение"! Первыми пустили бронеавтомобильные части, которые продвигались крайне медленно изза очень плохого обзора с места водителя в бок. По серпантинам им приходилось двигаться буквально на ощупь. Положение усугублялось тем, что каменистый грунт грыз резину и разутые броневики закупорили узкие дороги. Сбрасывать их под обрыв никто не решался, слишком большая ценность.

Следом пришёл черёд быстроходных БТ, которые на деле оказались чуть ли не хуже всех. Поначалу их погнали, пользуясь твёрдым грунтом, на колёсах. Тут то и выяснилось, что небольшой бугорок для медленно двигающегося танка может стать непреодолимым препятствием. Задние ведущие колёса просто вывешивались и машина останавливалась. То же самое касалось и передних управляемых, далеко не всегда сохранявших контакт с дорогой. Да и так, на ровном месте, БТ на колёсах было непросто развернуть. После нескольких сорвавшихся в пропасть машин был дан приказ натянуть гусеницы. Потеряв ещё кучу времени, грохоча катками с ободранными бандажами, колонны вновь пошли вперёд и вверх. Беда пришла откуда не ждали. Пыль и каменная крошка стремительно стирали открытые шарниры гусениц, траки раскалывались наезжая на камни. В результате ни один БТ так и не смог подняться к перевалам, все остались стоять "разутыми" на узких обочинах.

Его батальону с матчастью повезло немного больше. Гусеницы Т26 были мелкозвенчатыми и простонапросто имели больше траков в ленте, что дало возможность, разувая часть машин и отбирая у них ещё хоть както годные обрывки гусениц, поддерживать подвижность остальных. В результате наверх поднялись три танка из тридцати, бывших в батальоне. Танк комбата, командира первой роты и танк Бойко, командира её первого взвода. На фоне этих неприятностей падение мощности двигателей на высоте воспринималось как сущие мелочи.

Начались кровавые атаки на занятые врагом перевалы. Так как стремительного механизированного броска вверх не получилось и застрявшие бронемашины закупорили все дороги, проходы штурмовала пехота, опираясь только на лёгкое вооружение, артиллерия и обозы остались внизу. Численность в этих условиях не играла абсолютно никакой роли и единственный пулемёт мог остановить кого угодно. Танки отдельного батальона, фактически превратились в ДОТы, став "хребтом" советских исходных позиций и для наступления использовались крайне редко, опасаясь остаться обездвиженными. Тем не менее, за месяц боёв два танка были потеряны. Один, выдвинувшийся чтобы сбить пулемёт, оказавшийся приманкой, расстреляли из противотанковых ружей из засады. Били залпами, буквально изрешетив броню, но эту машину потом всётаки отремонтировали. А танк командира роты сгорел с экипажем в самом конце "перевального сидения", попав под огонь морской 47миллиметровой пушки Гочкиса, снаряды которой пробивали Т26, буквально, навылет. Погиб командир первой роты и Бойко занял его место.

С приходом нового командующего ситуация изменилась к лучшему, война немного поутихла, а тем временем приводилась в порядок матчасть, расчищались дороги и подтягивалась артиллерия и боеприпасы. В батальон поступили новые гусеничные ленты, траки которых были промаркированы "ЛГ". Кроме того, был создан их немалый запас, который, по опыту боёв, разместили прямо на машинах где только можно, буквально обмотав броню гусеницами. Дополнительный груз плохо сказывался на подвеске, но давал удовлетворительную защиту от ПТР и, при удаче, от противотанковой пушки.

Долгожданное наступление началось с артиллерийской, точнее миномётной, подготовки. Разместить достаточное количество обычных орудий в горах было просто негде и пришлось засыпать позиции белых минами, в надежде, что они пригнут голову и не смогут стрелять. Потом по узким долинам пошли в атаку танки, сопровождаемые пехотой. Так как направление наступления, в большинстве случаев, было только одно и, даже при желании, свернуть было некуда, всё управление боем свелось к отдаче приказа "В атаку!" и "На рожон не переть". Если натыкались на упорное сопротивление, что было понятно по потерям, останавливались и готовили атаку по всем правилам заново.

Бойко, повоевав почти до самого конца, повидал всякого, рассказывал о событиях эмоционально, иногда зло, иногда грустно, но чаще всего – с нескрываемой горечью. В его повествовании не было места подвигу и понять за что он получил свой орден я так и не сумел, зато война предстала передо мной как есть, как тяжёлая, трудная работа, которую делали, в общемто, неумелые люди. Нет, в пехоте и даже в артиллерии, благодаря наличию значительного количества ветеранов Гражданской положение было, пусть и не сразу, выправлено. Но танки! Тут приходилось набивать все шишки заново и порой, даже при понимании ошибок, исправить их на ходу было невозможно чисто технически. Как скажите в бою приказать взводу Т26 зайти во фланг и уничтожить батарею, которую они в данный момент не видят? Радиосвязи на танках нет! И так раз за разом – неоправданные потери.

Гораздо более позитивно отзывался Бойко о "железе", выделяя ленинградские машины среди прочих в лучшую сторону. Вспоминал находчивость механиков, получивших, вместо потерянных, танки с "придушенными" 110сильными дизелями, которые сразу же, своими силами, заменили на старые, в 125 коней, снятые с "Бычков" обоза. А вот в отношении вооружения капитан сомневался. Нет, "головастик" был, безусловно, предпочтительнее любого "двухбашенника", но калибр основного вооружения вызывал сомнения. Дело в том, что в атаке стрельба из пушек превращалась в пальбу, так как велась на ходу. Если танки останавливались на выстрел – пехота тоже останавливалась и залегала, после чего, поднять её было крайне трудно. Стали выделять два танковых эшелона – первый двигался быстро и стрелял прицельно с "коротких", а второй уже "тащил" пехоту. Так вот, для 76миллиметровой полковой пушки "прицельность" в этом случае оказалась чистой условностью. Попасть первым же выстрелом можно было, разве что, в упор. Приходилось стоять на протяжении двухтрёх выстрелов, теряя время, а на следующей "короткой" всё повторялось заново, так как изза изменившейся дистанции менялись поправки. 57миллиметровка, в этом отношении была гораздо лучше, так как имела более пологую траекторию и, в большинстве случаев, достаточно было пристреляться только один раз. Портил картину лёгкий снаряд. Тем не менее, три опытных танка с "универсальными" пушками, проходившие в батальоне войсковые испытания, на поражение одной цели расходовали, в среднем, меньше боеприпасов, чем их серийные собратья.

– Тебе обязательно нужно написать, – сказал я, выслушав рассказ.

– Что и кому? Да и писал я уже, пока в госпитале валялся! Толку от этого! Присвоили капитана, наверное, чтоб успокоился, – ответил Бойко с досадой. – А ещё предупредили, чтоб не трепался, будто наша броня хреновая. Пусть все думают, что хорошая! Кого обманываем? Сами себя! Победили и порядок! И делать ничего не нужно!

– Да не только про броню. Про тактику, про обслуживание и ремонт техники в полевых условия. Как танковые части организованы должны быть по уму. Про взаимодействие. Если ещё какие узкие места есть – про них тоже. Пусть будет книга боевого опыта! Однополчаноднобатальонцев своих подключи. С Гинзбургом поговори. И не унывай! Вода камень точит! Я вот тоже, ещё до войны писал. Думаю, если бы не это, воевали бы вы на двухбашенных. Или тебя устраивает положение "всё как есть"?

– Ты, конечно, прав… – с сомнением протянул военпред.

– Ты красный командир или так себе!? Какие колебания могут быть!!? Чего боишься? Полководцев паркетных? А в атаки ходить под картонной бронёй не боялся? Знаешь что? Я тебе ещё одну песню спою для бодрости духа и по домам. Водка, всё равно, уже кончилась.

Закончив посиделки сольным исполнением бессмертной "Гремя огнём…" из фильма "Трактористы" и потратив чуток времени чтобы, по просьбе Бойко, всё записать, я отправился домой пешком, добравшись туда глубокой ночью.

– Лучше бы ты дома пил, – укоризненно встретила дожидавшаяся меня жена, – или хоть позвонил, что задерживаешься.

– Лучше вообще не пить. Но иногда, просто необходимо! Тем более, ради большого дела! – ответил я философски.

Эпизод 6

После той памятной беседы, одноногий капитан буквально преобразился, обретя в жизни цель, которую надо достичь во что бы то ни стало. От его былой угрюмости не осталось и следа и он стал по вечерам частым гостем в заводском клубе с хитом осеннего сезона, бодро распевая, как Сталин отдаст приказ, а первый маршал поведёт. А первая наша общая песня была осуждена парторганизацией завода как "пораженческая" и "подрывающая желание служить в Красной Армии". Тем не менее, выйдя первый раз в народ из распахнутого окна военпреда, когда вся идущая с работы смена слышала моё исполнение, она прочно вцепилась в рабочие окраины и в военкомате не стало проходу от добровольцев в танковые войска.

Всю первую половину ноября Бойко буквально каждый день являлся ко мне домой, пользуясь тем, что я тяжело простудился и не ходил на службу. Заняться мне было особо нечем и я с удовольствием и немалой надеждой, по мере сил, помогал сочинять "танковый трактат".

Болезнь же я подхватил испытывая свой собственный "газик", переставленный на два новых моста. Задний был обычный "туровский", а передний был укороченной переделкой его близнеца с шарнирами "трипод", которые Важинский сумел изготовить и испытать на стенде первым. Кроме этого на машине появилась двухступенчатая раздатка и заменён на прямую зубчатую передачу редуктор между мотором и коробкой, чтобы снизить нагрузки на последнюю. Когда я 6го октября впервые увидел свою машину в сборе, не удержался и схохмил.

– О! Минибигфут!

– Петрович, ты как скажешь, так тебя не понять. То ли ты ругаешься так заковыристо, то ли чихнул! – проворчал начальник опытного цеха Евдокимов.

– Не угадал! Я просто сказал, как такую машину могли бы назвать американцы. Или англичане. А порусски это будет: "Маленький С Большими Лапами".

Действительно, с колёсами от "Тура", которые, к тому же, были шире расставлены, "ФордА" выглядел… своеобразно.

– Хозяин барин! Твоя машина, называй, как хочешь. МБЛ так МБЛ, мне без разницы, – степенно ответил дядька. – И писать мне меньше. Не моё это. Вот выточить чтонибудь железное руки чешутся. А бумажки осточертели уже.

Новорождённый "ФордМБЛ", както плавно переименованный в "ЗИЛМБЛ" я испытывал, пользуясь презренным правом частной собственности, лично. Сначала на ровной поверхности городских улиц, дабы убедиться на деле в работоспособности всей схемы, особенно ШРУС. Этот этап прошёл, можно сказать, гладко, но занял время, так как надо было накатать контрольный километраж и исправить выявленные мелкие недочёты. Вот второй этап стал уже настоящим испытанием! Пользуясь сезоном, мы, побив все рекорды проходимости, забирались в такую грязищу, что вытаскивать, наконец застрявший опытный образец, приходилось гусеничным трактором. Здесь технические болячки стали вылезать одна за другой, в частности, пришлось значительно усиливать прочность деталей рулевого управления, герметизировать электросистему, а ещё, по моему настоянию, всасывающий воздухозаборник нарастили трубой и вывели её над крышей машины. После всех переделок логичным было выяснить глубину преодолеваемого брода. Любопытство сгубило не только кота, дальше, с дискововильчатыми ШРУСами НАТИ, доставленными изза кордона "Рцеппа" и "Вейсс" машину испытывали уже другие.

Гораздо позже, когда подвели итоги конкурса шарниров, сделали вывод, что иностранные образцы преимуществ над отечественными не имеют. Шарнир Важинского, более дорогой и требующий дефицитных подшипников, но обеспечивающий меньшие потери мощности, был рекомендован для машин "Тур" и ГАЗ, а уделом более дешёвого шарнира НАТИ стали тяжёлые грузовики московского и ярославского заводов.

Эпизод 7

Как и три месяца назад в безоблачном небе плыли туполевские бомбардировщики. Всё точно так же, только вместо летнего зноя был крепкий мороз. Вообщето у Яковлева всё было готово уже в начале ноября и проведено, для отработки конструкции, несколько пробных сбросов, но для стрельб нужна была погода.

В этот раз зенитные автоматы били, кроме осколочных, ещё и бронебойными. Их трассы были отчётливо видны в пронзительной голубизне, мелькая вокруг падающих навстречу им "камикадзе". Но раз за разом дымовая шашка отрывалась от "крыльев" и летела на землю по баллистической траектории, а в небе распускалась очередная гроздь куполов. Лишь последняя, девятая мишень, оказалась невезучей, вдруг вспыхнув в воздухе, она пылающим факелом устремилась к земле без всяких остановок, выбрасывая тут же вспыхивающие шёлковые полотнища.

– Это что такое? – зашипел я на ухо стоящему рядом Яковлеву.

– В балласт был залит бензин, – также шёпотом ответил конструктор. – Мороз же! Наверное, прямое попадание.

Поражение одной цели подсластило пилюлю артиллеристам, но, в целом, картина была ясна. Им оставалась только небольшая надежда на осмотр мишеней, вдруг в них окажутся не предусмотренные конструкцией отверстия. В этот раз никому, конечно, не пришло в голову пытаться проехать по сугробам на лимузинах, зато наркомат обороны предусмотрительно приготовил аэросани. Эти фанерные коробки, поставленные на четыре лыжи и окрашенные в белый цвет, вооружённые пропеллером, приводимым от АЧ1002, вмещали до шести человек, включая водителя. Четыре таких экипажа лихо домчали нас до ближайшего самолётацели, раскинувшего на снегу оранжевые крылья.

Мы с Яковлевым и прочие невысокие чины подъезжали последними, когда Сталин с маршалами и комкорами уже высадились.

– Товарищ Любимов! – выхватил меня взглядом Сталин, видимо разгорячённый скоростью и поэтому его голос, казалось, звучал восторженно. – Где же ваш вездеход? Почему на нём не приехали? А? А потому, что вот лучший зимний вездеход! Как говорят? Готовь сани летом?

– Мой вездеход, товарищ Сталин, сейчас вовсе не мой, а народный. Его испытывают и мешать было бы неправильно. А аэросани вовсе не лучший зимний транспорт, снегоходы гораздо лучше.

– А, вы опять чтото придумали? – Иосиф Виссарионович усмехнулся в усы. – Ну, что такое снегоход и чем так хорош?

– По сути, обычные сани с мотором и движителем Кегресса. А чем хорош… Так это у пилотов аэросаней лучше спросить, почему они в лес не заезжают.

Сталин рассмеялся и некоторые присутствующие тоже принялись подхихикивать.

– Посмотрите на него! Всего три месяца назад товарищ Любимов насмерть против Кегресса стоял! А ведь мы вас уважали именно за принципиальность! Что же вы, товарищ Любимов, так часто мнение своё меняете?

Шутки шутками, но озвученные Самим, кое для кого они могут и руководством к действию стать! Таких претензий выкатят, не отмоешься и одной непринципиальностью не отделаешься!

– Надо ж понимать разницу, между шеститонным грузовиком и, фактически, мотоциклом. Всё в этом мире хорошо в меру. Стоит только дать лекарства больше чем надо, как оно становится ядом.

– Теперь вы, непременно, захотите построить это ваш снегоходный мотоцикл? – с поковыркой спросил вождь хитро прищурившись.

– Товарищ Любимов у нас просто фонтанирует техническими идеями, не доводя ни одно дело до конца, – недовольно заметил стоящий тут же командующий морскими силами Кожанов.

– Разве? – Сталин посмотрел на него и развернул свою мысль. – Разве не ему было поручено подготовить мишени для стрельб? Разве он плохо справился?

– Это не моя заслуга, товарищ Сталин, – признал я действительное положение вещей, – мишени готовил присутствующий здесь товарищ Яковлев и его КБ.

– Вот именно! – веско отрубил Кожанов. – Занимался бы своим делом, было бы больше толку.

– А вот мы сейчас поглядим, есть толк или нет. Товарищ Ефимов, что там у вас? – спросил Сталин у комкора, который с помощниками, проваливаясь чуть не по пояс в снегу, лазили вокруг самолёта.

– Сверху попаданий нет, – угрюмо ответил начальник ГАУ. – Может, если приподнять, там будут?

– Да уж, сброситьто сбросили… А как их теперь вытаскивать? Трактором разве что… – Ворошилов, как говорится, "зрил в корень". Действительно, чтобы осмотреть мишени со всех сторон, их надо было сначала извлечь.

– Опять проволочки? Опять у вас чтото не готово? А если война!? На фронт идти, а галифе забыли!? – секретарь ВКП(б) стремительно "вскипел" и от шутливого тона не осталось и следа. – Поехали к другим, осмотрим, что поделать, бегло. А вы потом окончательные результаты доложите лично, товарищ Ворошилов!

Из оставшихся семи целей след попадания обнаружился только на одной. Болванка пробила плоскость навылет. Как прокомментировал это командующий ВВС Алкснис, одного попадания 20ти миллиметрового снаряда для уничтожения самолёта недостаточно, но, возможно, достаточно для срыва атаки. На этом всё и закончилась, оставалось только ждать, что решат наверху.

Возвращаясь назад в автобусе, предке "курганцев", я сидел рядом с Яковлевым, который всю дорогу обиженно молчал, но потом выдал.

– И это всё? Я надеялся, что меня хотя бы выслушают… Вы же обещали представить меня в лучшем свете!

– А что, собственно, не так? Вы справились с задачей, которую, фактически, поставил сам товарищ Сталин. И он об этом знает. Какие ещё рекомендации вам нужны? Будьте уверены, успеете ещё сказать всё, что хотели. Товарищ Сталин ничего не забывает.

Да, Иосиф Виссарионович на память не жалуется. Всё помнит, и хорошее и, в особенности, плохое. Комкор Ефимов после этих стрельб резко потерял не только пост начальника ГАУ, который занял комкор Кулик, но и звание "товарищ", превратившись в "гражданина". Следователи НКВД, взявшие его в оборот, видимо, в средствах не стеснялись, потому, как высшее командование Красной Армии в 34м году стало стремительно переселяться в Главное управление совсем другого ведомства, и это в лучшем случае. В летописи НКВД теперь значилось, что, благодаря бдительности старшего лейтенанта Любимова, был вскрыт "заговор военных", замышлявших переворот. В газетных статьях попадались сплошь знакомые фамилии, видно не зря говорят, что от судьбы не уйдёшь. Имея своё мнение на этот счёт ещё из "прошлой жизни", я был уверен, что большинство из "заговорщиков" действительно село не просто так, но самого Ефимова было жаль. Всётаки личный состав батареи он за полгода натаскал великолепно. Это надо, из девяти целей поразить две! Если бы в "той" Отечественной войне наши зенитчики все так стреляли, немецкая авиация кончилась бы ещё в 41м году.

Эпизод 8

Последнее важные для меня события 33го года начались с простого письма, присланного, видимо изза неразберихи, из Центрально НИИ машиностроения на ЗИЛ в адрес уже давно не существующего КБ дизельных двигателей. Получателем значился Любимов С. П., поэтому мне и позвонили из двигательного отдела заводского КБ, вручив в нераспечатанном виде. Внутри оказалось хорошее известие, что задача, поставленная полтора года назад, успешно решена, технология изготовления шатуна с обозначенными характеристиками разработана, принимайте. Это означало только одно – можно было приступать к созданию моторов 160й серии. Но не только. Внешние шатуны, постоянно работая только на растяжение, были одним из узких мест схемы моего мотора, влияющих на ресурс. При капремонте, фактически, приходилось менять всю шатуннопоршневую группу, ибо мотор должен был быть идеально сбалансирован. Стоимость этого мероприятия, фактически, была сравнима с ценой нового двигателя и увеличение живучести этих деталей должно было дать огромный экономический эффект.

Я, с тех пор как делал заказ, закрутившись, забыл уже и думать про ЦНИИМаш, а его специалисты, тихо и планомерно работая, без "штурмовщины", тем временем, делали своё дело. К моему стыду, первым побуждением было честно и откровенно написать в ответ, что дизельного КБ уже не существует, спасибо. Таким образом, я бы придержал информацию, которая, при удачном стечении обстоятельств, если Кожанову всётаки удастся "пробить" новое КБ, обеспечила бы мне значительную фору в "моторной" гонке, по сравнению с другими конструкторами. Однако, здравый смысл возобладал, наплевав на шкурные интересы я не только заставил Рожкова оплатить работу и начать постепенное внедрение новой технологии в серию применительно к 100м моторам, но и отправился на поклон к Чаромскому, застав того на чемоданах.

Пользуясь ведомственным удостоверением, я, к своему удивлению, прошёл не только на территорию оборонного завода, но и в само Центральное дизельное КБ, остановил меня только секретарь перед самой дверью кабинета главного конструктора. Да и тот, справившись о цели визита, только поставил в известность начальника.

– Здравствуй, Алексей Дмитриевич, сколько лет… – переступил я порог в приподнятом настроении, но увидев в ответ хмурую физиономию конструктора, несколько растерялся, приняв это на свой счёт.

– И тебе не хворать, Семён Петрович. Какими судьбами?

– Да вот, порадовать тебя решил. Или я не вовремя?

– Похоже, очень похоже на то, Семён Петрович. Хорошо, что вообще застал. Отбываю сегодня вечером к новому месту работы. В Харьков.

– А Центральное КБ как же? Кто на нём останется?

– А нет такого КБ больше! Сожрали, стоило только немного запнуться! Берия бы такого не допустил… А теперь… Кого в Воронеж на новый завод отправили, кто в Москве ради тёплого места остаётся у Микулина, а нам с Брилингом, так и быть, разрешили пока на тракторном заводе пожить. На тракторном! Мы для авиации моторы делаем! Что с того, что там свой алюминиевый дизель уже пытались построить и оснастка для работы с этим металлом имеется? Всё, считай, заново начинать! Срезали, можно сказать, на взлёте! Война моторов, мать её! – неожиданно выругался всегда выдержанный и интеллигентный конструктор. – А на деле? У кого лапа волосатей да язык лучше подвешен, тот и прав!

– Ты, Алексей Дмитриевич, мою позицию в этом вопросе знаешь. Если всё по уму делать, то никакие козни не страшны.

– Идеалист. Пойдём, что покажу, – предложил Чаромский. Вместе мы направились к испытательным стендам с одного из которых как раз снимали мотор и упаковывали в деревянный ящик.

– Вот, прерываем ресурсные испытания и забираем с собой, – сказал, кивнув на движок Чаромский. – А когда в серию запустим, даже и не знаю теперь. Толькотолько, наконец, со всеми трудностями разобрались.

– Ты что же, "воздушникам" изменил? – спросил я разглядывая конструкцию.

– Да. И не жалею. Признавайся, ты к мотору "Тура" руку приложил?

– Было дело.

– Я сразу понял, как только к нам рассылка пришла. Иначе откуда там и новому ТНВД и вертикальной схеме сразу взяться? Воспользовался и не стесняюсь. Но с умом! Смотри, у вас всё по старинке было, центральный картер и восемь отдельных цилиндров. А мы, по примеру Микулина с М17, взяли и отлили четыре двухцилиндровых блока с готовыми окнами под внешние шатуны. А от классического картера совсем отказались. Блоки связаны по вертикальной Хобразной схеме передней и задней панелями и промежуточной опорой вала в единую жёскую систему. Нет теперь нужды мотор за редуктор крепить. К коленвалу теперь доступ проще некуда! С любой стороны, сверху, сбоку, снизу. Через окна между блоками, закрываемые штампованными из листового металла панелями. Верхняя, самая маленькая, ставится на уровне впускных поршней, боковые тоже, но имеют выштамповкиканалы большого размера, служащие дополнительными рёбрами жёскости по центру мотора, связывающие картеры выпускных поршней верхних и нижних блоков цилиндров, а нижняя играет роль поддона всего двигателя. Таким образом, всё пространство между нижними блоками является картером большого объёма. Что это значит? Мотор может работать с креном 90 градусов без ограничений и кратковременно – с любым более значительным креном. Истребителю мёртвую петлю сделать – за глаза хватит. Проверено на вращающемся стенде. Простейшие клапаназаслонки обеспечивают слив масла, охлаждающего поршни, к помпам у основания нижних блоков, а работу в перевёрнутом состоянии облегчает большой внутренний объём, чего нельзя добиться на воздушниках. Здесь скачков давления и разрушения картера можно не опасаться, просто, когда лимит времени на работу в перевёрнутом виде истёк, мотор начинает трясти изза разбалансировки шатуннопоршневой группы. Это знак для лётчика, что пора выходить из фигуры, – Чаромский говорил востоженно, сразу было видно, что конструктор своей работой просто восхищён.

– А мощность?

– Этот АЧ1008 всего 700 лошадиных сил. Минимальный вариант для отработки схемы. Сделать меньше, вместив туда все новации, просто невозможно. Но у нас в работе удвоенная 16ти цилиндровая версия с двумя стандартными компрессорами от 1304 и четырёхплунженрным ТНВД. Он, соответственно, на 1400 потянет. Ещё думаем над 10012. Тут либо новый компрессор делать, либо опять брать два стандартных и применить систему дросселирования наддува с баростатом. В первом случае можно на 1050 сил рассчитывать, во втором на 970–980, но с высотностью до 10–11 километров вместо 7ми.

– Что это вы решили на "сотый" калибр перейти?

– А ты сам подумай! 1400 сил в капотетрубе диаметром чуть больше метра и длиной, как М34, сейчас за глаза! Для большей мощности просто нет ни винтов подходящих, ни самолётов. А 130я серия больно "лобастая" и избыточная получится.

– Это для авиации она избыточная. Знаешь, что моряки тоже дизеля на торпедные катера требуют?

– Я не могу всем сразу заниматься! И там и там успевать! Да, что говорить, даже для авиации с мотором опоздали. Хоть три месяца назад был бы он – работали бы на этом заводе и в ус не дули. Теперь в Харькове всё с начала начинать и неизвестно, когда наши моторы полетят. Это значит, что Микулин, Швецов, Климов ещё больше вперёд уйдут. Они и так нашими наработками вовсю пользуются. Слыхал, на М34 непосредственный впрыск поставили? Как же! Превысили тысячу сил! А то, что их мотор через полчаса развалился – ерунда! Да там работы по нему ещё на год, не меньше! Мы только с блоками полгода возились, – Алексей Дмитриевич замолчал, а потом, вспомнив, спросил меня. – Так с чем ты приехалто?

– ЦНИИМаш наш "заказ" на шатуны выполнил, можешь послать им запрос. На ЗИЛе уже спланирован постепенный переход на них в течение года. Только мы вместо полировки решили дробеструйную обработку делать для повышения производительности. Думаю, получится не хуже.

– Спасибо, новость действительно хорошая. Можно и вес снизить и мощность повысить. Только это я уже на новом месте делать буду. Извини, Семён Петрович, собираться пора.

– Понимаю, удачи вам на Украине!

– И вам счастливо оставаться…

Эпизод 9

В тот же день, едва я только вернулся на ЗИЛ, меня разыскал Поздняк и срывающимся голосом, с претензией, выговорил.

– Где вы пропадаете, товарищ старший лейтенант! Вас к Самому вызывают! Срочно!

– В Кремль? – уточнил я обыденно, ничуть не смущаясь.

– Вы, конечно, нынче птица высокого полёта, но берите ниже, – Поздняк даже обиделся на то, что его сообщение не произвело на меня должного впечатления. – На Лубянку, к наркому Ежову! Срочно! Я заводскую дежурную машину для вас специально держу!

Гадая, зачем это я, собственной персоной, потребовался начальнику, я вперёд собственного визга примчался к его кабинету и, представившись, наткнулся на равнодушный взгляд секретаря.

– Ждите.

Мда, похоже, имел место быть "сержантский зазор". Сидеть в одиночестве в приёмной пришлось больше часа, при этом, к Ежову заходили другие, видимо с более важными делами. Когда же я оказался внутри, то, поначалу, подумал, что лучше бы мне было вообще не являться. С первых слов на меня обрушились упрёки, превратившиеся в форменный разнос. И завод ЗИЛ у меня до сих пор не перестроен, плевать, что работы планируется закончить только следующим летом. И танки на этом самом ЗИЛе выпускаются в год по чайной ложке. Плевать, что брони нет и выпущено более двухсот самоходок со 122миллиметровыми гаубицами. Самоходки – не танки! А должны быть танки! Почему выявлено так мало фактов вредительства? Плохо работаете!

– В общем, в связи с тем, что вы с порученной работой справляетесь плохо, вы отзываетесь с занимаемой должности, – подвёл итог Ежов. – И это не моя позиция! Это совместное решение СНК и ЦК партии! Институт представителей НКВД на заводах промышленности упраздняется и нам оставляют только функции обеспечения безопасности и секретности.

– Товарищ нарком, коли я позорю своим присутствие ряды наркомата, прошу уволить меня в отставку! – тут же заявил я, подумав, что более удобного предлога не найти.

Ежов смерил меня сердитым взглядом и выдал.

– Не дождётесь! Это при царизме чуть что, так сразу обиделся и в отставку! Вы лейтенант НКВД! А не царский поручик! Обязаны защищать интересы трудового народа и не бегать от ответственности! Я вас, товарищ старший лейтенант, насквозь вижу! Знаю я, что вы с Кожановым сговорились! Он уже и в ЦК обращался! Я вас не отпускаю! Вы переводитесь в Главное управление лагерей на должность начальника лагучастка. С присвоением соответствующего дожности звания "старший лейтенант НКВД".

Я опешил. Вообще, в последнее время ГУЛАГ стал своеобразным "отстойником", куда сплавляли проштрафифшихся чекистов. Иногда, всего лишь временно, перед арестом.

– Товарищ нарком, какой из меня надсмотрщик? Тем более начальник надсмотрщиков!? Я заведомо не годен для такой работы! Я вон даже вредителей меньше других выявляю!

– Вы, кажется, испытываете какоето буржуазное предубеждение? – подозрительно прищурился Ежов, а потом решительно отмёл все сомнения. – Справитесь, опыт работы с ЗК у вас уже есть, не так ли? Более того, вы сами в прошлый раз инициативу проявили!

– Так это совсем другое дело!

– Дело то же самое, – голос Ежова стал скучным. – В наркомате есть несколько КБ в которых работают ЗК. Мы решили провести эксперимент, совместив должности начальника КБ и начальника лагеря. Есть мнение, что спецконтингент частенько водит нас за нос и работает с неполной отдачей, пользуясь отсутствием у чекистов специальных знаний.

Картина постепенно начала проясняться. Кожанов, которому нужны были моторы, давил со своей стороны, а Ежов не хотел меня отпускать, рассчитывая на плюшки, если дизеля будут созданы в рамках его наркомата.

– Вы сможете сами подобрать состав КБ из незадействованного контингента, личные дела ЗК с соответствующим образованием и опытом работы будут вам предоставлены. На формирование и подготовку, с учётом переезда к месту, вам даётся два месяца. Заместителем к вам назначается ваш старый знакомый, товарищ Косов, он уже полгода в ГУЛАГе и поможет разобраться на первых порах. Кстати, о месте расположения лагеря. Мы первоначально планировали направить вас в Ленинград, чтобы вы опирались в работе на завод N174. Но возникли препятствия исключающие смену вашего места жительства. Вы не можете покидать Пролетарского района города Москвы. Как вы считаете, судостроительный завод подойдёт в качестве базы для КБ?

– Я понимаю, требуется создать быстроходный судовой дизель большой мощности? МССЗ располагает разнообразным оборудованием, пусть и устаревшим, сам к этому руку приложил. Считаю, этого будет достаточно, так как полагаю в работе опираться на стандартные комплектующие, которые можно получить готовыми с других заводов.

– Отлично. Значит, временно разместитесь в бараках Дмитлага. Его работа закончена место свободно. Потом решим, куда вас переместить.

– А почему я вдруг так ограничен в свободе передвижения?

– Не передвижения, а места жительства! Правильный и самый важный вопрос! – Ежов теперь говорил чуть ли не благожелательно. – Зачем вы распространяете слухи, будто присоединение Нагатино к Москве связано с вашим визитом к товарищу Булганину?

– Первый раз слышу это от вас!

– Как бы то ни было, парторганизации ЗИЛа и МССЗ выдвинули вашу кандидатуру. Товарищ Булганин вас помнит и поддержит. Я лично поеду с вами на бюро райкома, так что не сомневайтесь.

У меня было такое впечатление, что слушая Ежова, понимаю слова, но общий смысл мне недоступен.

– Что вы моргаете? Онемели от радости? – хохотнул Ежов.

– Какая кандидатура? Куда?

– На съезд, товарищ Любимов! На съезд! На партсобрания надо чаще ходить! Вы будете депутатом съезда ВКП(б) от Пролетарского района города Москвы!

Потрясённый, уже не слушая наркома, я отодвинул стул от стола и сел.

Много шума из ничего

Эпизод 1

– А, товарищ Любимов! Что так печален? Никак, уронил чего? – подколол меня забежавший справить малую нужду Киров, глядя как после очередного заседания семнадцатого съезда, перед тем как отправиться домой, я стоял у писсуара и сосредоточенно наблюдал за процессом. По крайней мере, со стороны это выглядело именно так. Мыслями же я был далеко, представляя себе картины одна мрачнее другой.

После короткого периода в конце декабря – январе, который я воспринял как отпуск, успев, впрочем, за это время сдать очередную сессию в институте и приступить к формированию КБ, я принял участие в работе съезда ВКП(б), относясь к этому, поначалу как к неизбежному злу и непроизводительной потере времени, ушедшего, в том числе, и на предварительные "встречи с избирателями". В силу моего малого партийного стажа, решающего голоса мне не полагалось, что избавило меня от необходимости голосовать на первом заседании по составу президиума и мандатной комиссии. Иначе, неприятности начались бы уже тогда. У меня в голове не укладывалось, как можно выбирать людей, чьи фамилии ты слышишь впервые. Однако, либо я был один такой неосведомлённый, либо остальные делегаты оказались чрезмерно стеснительными, но за предложенные списки они проголосовали "единогласно".

По мере работы съезда, прослушав отчётный доклад Сталина и речи других товарищей, которые он произносили в прениях по этому докладу, моё настроение портилось с каждым днём. "Гениальный вождь и учитель", на мой взгляд, оказался не таким уж и гениальным, рассуждая строго в одной плоскости и не выходя за её рамки. Остальные же, по большому счёту ему просто поддакивали, добавляя к докладу мелкие штрихи. Ни тени сомнения! Ни слова против! Отстаёт чёрная металлургия? Напутали в цветной металлургии? Транспорт подводит? Точно так, товарищ Сталин! А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо!

Конечно, партии большевиков есть чем гордиться. Успехи первой пятилетки, даже не смотря на войну, огромные. Признание СССР в мире, тысячи новых заводов, колхозное механизированное сельское хозяйство, Кузбасс, Магнитка, другие новые растущие города и промышленные районы, ускоренное освоение Поволжского нефтяного бассейна, подстёгнутое Кавказским мятежом. Вот только сейчас я вдруг отчётливо понял, что всего этого недостаточно, а может быть и вообще всё зря. Кроме того, некоторые товарищи, в частности нарком обороны Ворошилов, да и сам Сталин, либо не понимали, либо умышленно приукрашивали ситуацию в своей "зоне ответственности".

– А? – вновь привлёк моё внимание Киров, так и не дождавшись от меня ответа.

– Да. Уронил. Виноград. – Медленно, разделяя слова паузами, проговорил я. Возвращаясь, раз за разом, к этим событиям, я так и не мог понять, почему я ляпнул именно это. Видимо, голова была крепко загружена и власть над языком перехватило подсознание.

Краем глаза я заметил, что Киров придвинулся ко мне и изза плеча заинтересованно заглянул вниз.

– Что, Мироныч, у Любимого больше!? Не может быть! – вошедший не вовремя Ворошилов, застав такую картину, ржал до слёз.

– Любимов, мать…! Шутки твои дурацкие!! Вроде, серьёзный товарищ, а… – Киров, досадуя больше на себя самого, повернулся к Ворошилову. – Клим, да ты не так понял! Я у него спрашиваю, чего стоишь? А он мне – виноград уронил! Мне ж любопытно стало!

– Да ладно уж! Попался, так принимай критику! – нарком обороны уже схватился за бока, – Ставлю тебе моральный облик на вид! А то, до чего дошёл! К чужим приборам приглядываешься! Ревнуешь, поди?! Боишься, что девки от тебя к Любимову перебегут?!

– Тьфу!!! Теперь, сорока, по всему ЦК разнесёшь? – Кирову было не до шуток, но тут его выручил я, буквально, взбесившись.

– Смешно вам? Хиханькихаханьки? У кого что больше? В задницу лезете с победными лозунгами и весь народ за собой тащите! В наркомате обороны всё замечательно? Разобьём любого врага? Танков достаточно? Артиллерия на высоком уровне и вооружена современными системами? Какими?!! Есть хоть одно орудие основной, дивизионной артиллерии, которое можно буксировать автотранспортом? И это ещё цветочки! Вам известно, товарищ Ворошилов, сколько пушек было у Петра под Нарвой? А у шведов? И где эти петровы пушки оказались и почему? Что толку от техники, если её применить не умеем и не хотим учиться, считая, что всё прекрасно и так? На ЗИЛе военпредкалека с вами, между прочим, не согласен! И я ему верю! – на этом я временно выдохся.

– Капитан, ты что, белены объелся? Ты с кем разговариваешь…

– А, простите, вашсиясь, холопа. Может челобитную вам лучше прислать, чтобы вы могли ей, как всегда, в сортире подтереться?

– Ах, ты… – нарком стал лапать ремень и если бы у Ворошилова было бы при себе хоть какоето оружие, он непременно за него бы схватился и мне не осталось бы ничего, как свернуть бравому маршалу шею. Но, получилось как получилось, вмешался Киров, схватив "первого красного офицера" за руку.

– Погоди, Клим. Раз уж такое дело, то путь товарищ Любимов с трибуны съезда выскажется. Посмотрим, хватит ли у него пороху. Внесём предложение об изменении регламента. А то в нужниках орать все горазды.

– Да, ты что, Мироныч? – глаза маршала так широко раскрылись от удивления и возмущения, что казалось, выскочат из орбит, – Этого щегла на трибуну съезда?! Он же сам не понимает, чего лопочет! Он же меня, за здорово живёшь, в грязи изваляет!

– Если попался – принимай критику! – злорадно ответил наркому Киров. – Мне тоже мужики из заводских, которых мы от Ленинграда на Кавказ отправляли, много чего порассказали. Это тебе не о приборах сплетничать.

Ворошилов зло оскалился, махнул в сердцах рукой и выскочил из сортира, но, видно вспомнив, зачем пришёл, тут же вернулся и пристроился рядом. Не в силах удержаться от хулиганской выходки, пользуясь тем, что маршал был уже "в процессе", а мои дела были закончены, я сзади наклонился к самому уху красного конника и прошептал.

– А за щегла ответишь!

Ворошилов невольно дёрнулся, но я быстро ретировался, оставив на съедение Кирова.

Эпизод 2

31е января 1934 года. Утреннее заседание съезда. После вчерашней стычки я сидел как на иголках, вполуха слушая выступавших ораторов и пытаясь привести свои мысли в порядок. Выступать перед съездом – это вам не фунт изюма. Врежу им правдуматку промеж глаз, тут не одному товарищу Ворошилову достанется! Или грудь в крестах или голова там же. Или здесь Таганка актуальнее? Нет, вряд ли. Сразу в подвальчик родного наркомата. Риск, конечно, велик, но и соблазн, решить всё одним махом, немаленький. Устал я. Просто устал. Не вышел из меня Штирлиц, тайный агент влияния. Был бы алкашом – точно запил бы. А раз за мной таких грешков не водится, то выливается всё в поспешные и необдуманные поступки.

А может, обойдётся всё? Сумеет Киров настоять на изменении регламента? Ворошилов будет против точно. А остальные? Остальным тоже ни к чему, только после всех выступлений во славу великого вождя и учителя, будет всё так, как решит незабвенный Иосиф Виссарионович. От него можно ожидать чего угодно. Тем более, что он явно настроен критически по отношению к наркомату обороны, скорее всего, ещё с Кавказской войны. А уж история с зенитками! В которой я отметился. Может Сталин позволить слегка попинать своего боевого товарища? Ещё как может! Существенного я всё равно ничего сказать не смогу по соображениям секретности, чтоб не дай Боже не подумали буржуи, что наша славная РККА, совсем никуда не годится, но подхлестнуть военных, чтобы работали над ошибками, мне по силам. Тем более в скорой очередной Мировой войне уже никто не сомневается, раз САМ на съезде возвестил.

– Слово имеет товарищ Любимов, – после того, как отгремели аплодисменты Кирову, объявил председательствующий Постышев и добавил мне в спину, когда я уже подошёл к трибуне. – Регламент двадцать минут.

Не густо. Но попробую успеть, оставив самое важное напоследок. Авось заинтересуются и продлят. Война – войной, а обед по расписанию, как в известной поговорке. Депутат – тоже человек, хотя, применительно к моим современникам из 21го века, я в этом сильно сомневаюсь.

– Товарищи! Времени мне отпущено мало, а поговорить хотелось бы о многом. Поэтому начну коротко с самого простого. С народного хозяйства.

Это моё заявление вызвало шевеление и смешки не только в зале, но и в президиуме. Кто именно там не сдержался и хмыкнул я, само собой, видеть не мог.

– Линия партии на ускоренную коллективизацию, в сложившихся условиях, является абсолютно верной. Как уже сказал товарищ Сталин и другие, ранее выступавшие товарищи – это свершившийся факт. Свершившийся, несмотря на яростное сопротивление вплоть до развязывания войны. То, что крупное, механизированное, поставленное на научную основу сельское хозяйство гораздо продуктивнее мелкособственнического, думаю, доказывать не надо. Это правило и в буржуазных странах действует, как действовало оно и в царской России. С той разницей, что советское колхозное хозяйство создано в интересах трудового крестьянства, а не буржуазии. К сожалению, для многих крестьян польза колхозов становится понятна только сейчас. Поначалу же, необходимость чтото вложить в колхоз, отдать часть своего имущества и создать большое хозяйство встречала мало понимания. На этот фактор накладывались и перегибы в руководстве, как правильно говорил товарищ Сталин, а коегде, и прямой саботаж, приведший к тяжким последствиям, как в Грузии. Враги СССР, как видим, стремятся использовать к своей пользе любые, даже самые мелкие недочёты в нашей работе. Конечно, если бы у нас было больше времени на разъяснения и демонстрации на примере опытных хозяйств, коллективизацию можно было бы провести мягче, без напряжения. Но история не отпустила нам этого времени! Война на пороге! И мы должны встретить её полностью готовыми на всех фронтах, в том числе и сельскохозяйственном.

В зале передо мной, среди откровенно скучающих лиц, наслушавшихся уже вдоволь подобных выступлений, на фоне которых моё выглядело откровенно блекло, изредка встречались и раздражённые. Но я ведь тонкой грани не пересёк? Не назвал кулаков крепкими хозяйственными мужиками? Разочаровываю товарища Кирова. Но ягодки ещё впереди.

– Что касается ситуации в промышленности, к которой я имею прямое отношение, то и тут успехи бесспорны и закономерны. Останавливаться на них незачем. Поэтому поговорим о недостатках. Чёрная, цветная металлургия отстают от машиностроения, особенно последняя. К чему это ведёт? ЗИЛ выпустил за прошедший год почти тридцать тысяч грузовиков. Мог бы и больше если бы был металл. Транспорт также тянет вниз. Много брака. Выступившие до меня товарищи достаточно об этом говорили и приводили примеры. В этой ситуации я хочу спросить. Не пора ли перейти к сплошной "параллельной" системе? До смешного доходит! Товарищ Киров говорит о выпуске турбин, а потом добавляет, что в строй их в течение трёх лет никак не введут. Товарищ Орджоникидзе то же самое говорил про электропечь, в которой шестерни не зацепляются. Это как понимать? Это значит, что эти турбины и эта электропечь до сих пор не изготовлены! На ЗИЛе брак не оплачивается и ответственность за него несёт сам бракодел из собственного кармана. А там и товарищи добавят кренделей, чтобы других не подводил. Как могут спокойно получать зарплату рабочие завода, который гонит 100 % брака? Как можно мириться с подобным положением? Почему товарищ Каганович из Москвы должен ехать в Донбасс разбираться с бюрократами? И это при том, что параллельная система, там где она была введена, доказала свою эффективность. Как и в случае с коллективизацией, здесь нужна воля партии. На ЗИЛе, поначалу, тоже до забастовки дошло, но начали работать и всё наладилось. А вот отрицательный пример. Московский велозавод перешёл на новую систему, но в критический момент перехода произошла смена директора и новый всё своей властью отменил. Велосипедов как не было, так и нет. Зато директор сохранил за собой власть поощрять и наказывать. Пример с другой стороны. На ЗИЛе было КБ дизелей в котором было назначена, приказом начальника ГУБД, процентная оплата от каждого внедрённого в серию изделия. КБ переформировали, слив с другим таким же, и оно сейчас оказалось в другом ведомстве. Приказ начальника ГУБД отменили. Каков результат? В течение года провал с дизельными авиадвигателями! А, что ждать от конструктора, которому начальник вот так взял, и решил не платить заработанного? Вот поэтомуто и нужна железная линия партии на сплошную параллельную систему и не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве и на транспорте! Будет паровозная бригада гонять порожняк или загорать в простое, если деньги им платят только за перевозку груза, а топливо они сами оплачивают? Да они начальнику железной дороги сами холку намнут мигом! И не нужно будет наркомам в авральном порядке выезжать на заводы, чтобы работу наладить. Для этого директора и рабочие коллективы есть, которые своё дело знают. Получше наркома. А если директор не справляется, так сигнал мигом придёт и останется его только сменить. Вот работа наркома! Каждый должен туго работать на своём уровне! Командарм не руководит каждой ротой в отдельности!..

Сзади в президиуме крякнули. А у меня ещё не всё.

– Это если не брать вопросы планирования. План – это конечно хорошо и правильно. Вот только както у нас неповоротливо. Вот вам пример. На ЗИЛе в качестве маневрового локомотива на заводских подъездных путях использовался грузовик ЯГ, гружёный балластом и поставленный на железнодорожный ход. Дёшево, но неудобно и недостаточно эффективно. Построили с помощью Подольского завода трёхосный тепловоз с механизмами такого же грузовика, плюс реверсмуфта. Локомотив простейший. Три оси с приводом от кулисы, как у паровоза. Зато нагрузка по 15 тонн на ось. В полтора раза больше. Обзор замечательный. И в план этот маневровый тепловоз никак не впихнуть! Ждите третьей пятилетки! Да мы уже за вторую пятилетку могли бы все заводы и железнодорожные станции обеспечить такими маневровыми локомотивами! Насколько они лучше паровозов, думаю, объяснять не надо. Плюс железнодорожники понемногу получили бы опыт эксплуатации дизелей, организовали хозяйство под них. Это облегчило бы нам переход на магистральные тепловозы и огромный экономический эффект в итоге! Ведь мы на пороге создания двигателей в дветри и даже четыре тысячи лошадиных сил! Готов наркомат железнодорожного транспорта принять в эксплуатацию такие локомотивы сразу? Нет! Не готов!..

Сумбурно, но ведь речьто я заранее не писал! Импровизирую, как могу. В зале, между тем, поползли шепотки. Ещё бы! Выскочил прыщ на ровном месте, поперёд товарища Сталина линию партии определять!

– На этом у меня по хозяйству всё. Теперь перейду от тактических вопросов к стратегическим. А именно, к международным отношениям. Есть ли в этом зале сомневающиеся в том, что буржуазия наш смертельный враг? Абсолютно уверен, что таких не найдётся. Буржуазный мир переживает сейчас глубочайший кризис. Но давайте подумаем, верно ли мы оцениваем ситуацию, выводя неизбежность мировой войны из мирового экономического кризиса? Борьба за передел мира, а фактически за господство над миром началась не вчера. Она ведётся постоянно. Вспомним события, которые предшествовали Первой мировой войне, применительно к Североамериканским Штатам. Кризис 1908 года, укрепивший позиции буржуазии, которая узурпировала американскую финансовую систему. Фактически это была гигантская махинация. Нынешний кризис тоже начался в Америке. Можем ли мы быть уверены, что это неуправляемые стихийные события? Нет, такой уверенности быть не может! Ибо есть исторические прецеденты обратного. И есть прямая выгода. Страны Антанты, скованные внутренними экономическими проблемами, сейчас не в силах сопротивляться смене правящего режима в Германии, который открыто заявляет о несправедливости Версальского договора и, по всей видимости, не намерен его соблюдать. Мы все понимаем, к чему это может привести. Таким образом, кризис может оказаться не причиной, а предлогом и средством развязывания войны, одним из этапов подготовки к очередному раунду вооружённой борьбы за господство над миром. Поэтому нельзя утверждать, как товарищ Сталин, что буржуазия будет ставить перед собой одну из трёх целей. Нет! Буржуазия некоторых стран, не будем показывать пальцем, желает достичь всех трёх одновременно! И перераспределить богатства буржуазных стран, и уничтожить СССР, и поставить под контроль страны неразвитые, например Китай…

Ладно ещё, упрекать партию в недостаточной решительности и поворотливости в хозяйственных вопросах. Но говорить, что товарищ Сталин недостаточно дальновиден?! Депутаты замерли, как после вспышки молнии, ожидая, что вотвот ударит гром.

– Теперь хочу перейти к вопросам глобальным. То есть к идеологии. Товарищ Сталин в своём отчётном докладе сказал, что, в случае войны с СССР, пролетариат буржуазных стран поднимется на борьбу со своими правительствами и зачинщики войны понесут горькое поражение. Так ли это? Сильно сомневаюсь. Более того, абсолютно уверен, что надеяться можно только на себя, на наших рабочих и крестьян. Да и то, не на все сто процентов. Почему? Да всё очень просто! В лице мировой буржуазии мы имеем могучего, хитрого и коварного врага! Который ни в грош не ставит марксистскую философию и не считает себя отжившим строем. Это отнюдь не сборище жадных толстосумов, как некоторым кажется! Понеся болезненное поражение от марксизма на идеологическом фронте в ходе Первой мировой войны, буржуазия сделала правильные выводы. Победа куётся в умах людей в первую очередь! Побеждает тот, кому есть за что сражаться! Поэтому она уже нанесла нам идеологический контрудар, выдвинув на первый план расовую теорию нацизма. И, как показывают события в Германии, мы терпим поражение. Надо это признать. И сделать выводы. И переломить ситуацию в свою пользу. А наша партия, авангард пролетарского движения, сосредоточившись на хозяйственных задачах, упускает этот вопрос из виду. Как говорил Конфуций, китайские товарищи не дадут соврать, лучшая победа – разбить замыслы врага! Подорвать моральнополитические основы буржуазного, в первую очередь, фашистского режима, который приведён к власти именно как детонатор Мировой войны. А потом уж надеяться на Красную Армию. В которой, кстати, у нас тоже не всё так благополучно, как говорит товарищ Ворошилов. У меня всё, товарищи.

И никаких тебе, Семён Любимов, бурных и продолжительных аплодисментов. Ухожу с трибуны в гробовой тишине, даже в ушах звенит.

– Товарищи, есть мнение прения по отчётному докладу товарища Сталина прекратить, – глухо, словно далёкий раскат грома, долетел до меня голос председателя. – Есть возражения?

Зал ответил дружным молчанием. Хотя, вижу, коекого так и подмывало задать неудобные вопросы.

– Возражений нет. Заключительное слово предоставляется товарищу Сталину.

Иосиф Виссарионович прошёл к трибуне и, помахав руками, чтобы прекратить овации, начал выступление.

– Товарищи! Как видим, все выступившие в прениях поддержали линию партии. Это говорит о том, что сейчас наша партия едина как никогда ранее! Есть ли после этого нужда в заключительном слове? – Сталин оглядел зал и, найдя меня, остановил свой взгляд. – Видимо, есть, раз прозвучала критика нашей работы. Прежде чем перейти к поставленным товарищем Любимовым вопросам, я хочу ещё раз сказать именно о критике. О правильной, конструктивной критике. Я уже говорил, что без такой критики работа нашей партии вообще невозможна и повторю это ещё раз. Но недостаточно только указывать на недостатки. Это не досмотрели, там упустили, это не так, то не этак. Это не критика, а критиканство, нацеленное на подрыв линии партии, на подрыв веры в наше правое дело! Отрадно видеть, что новое поколение наших товарищей понимает критику абсолютно правильно. Настоящая, большевистская критика должна быть направлена в первую очередь на устранение выявленных недостатков. Мало выявить недочёты в работе, нужно ещё думать о путях их исправления. Теперь перейду к конкретным вопросам. Да, во время коллективизации, поначалу, мы делали ошибки. Отчасти товарищи на местах допускали перегибы изза неопытности, стремясь провести сплошную коллективизацию как можно быстрее. Отчасти мы имели прямую вражескую работу проникших в ряды нашей партии врагов. Не смотря на это, партия, опираясь на трудовое крестьянство и наркомат внутренних дел, с поставленной задачей справилась, хотя это и потребовало большого напряжения сил. В этой плоскости и лежит ответ на вопрос товарища Любимова о сплошном переходе на параллельную систему. В первую пятилетку, когда всё внимание партии было обращено на первостепенные задачи по коллективизации и индустриализации, мы не могли разбрасываться. Как известно, за двумя зайцами бежать – всех упустить. Поэтому, в ходе первой пятилетки, оставив выбор за трудовыми коллективами заводов, мы получили необходимый опыт, который позволил оценить, как положительные, так и отрицательные стороны параллельной системы. Теперь пришло время широко обсуждать вопрос о сплошном переходе, но сейчас мы это делать не будем. Мы это сделаем, когда будем говорить о второй пятилетке.

Сталин умолк, усмехнулся и сказал.

– Мне тоже хочется, чтобы коммунизм наступил уже завтра. Хочется пожить при коммунизме. Но его надо сперва построить. В этом деле нельзя поддаваться излишней поспешности, нельзя принимать необдуманные решения, нельзя допускать ошибок. Каждое решение должно быть взвешенным и верным, определять линию партии. Безусловно, шараханья и сомнения при проведении в жизнь линии партии совершенно недопустимы!

Секретарь ЦК, для демонстрации весомости своих слов даже пристукнул кулаком по трибуне.

– Переходя к вопросам планирования, следует признать ошибки ЦК. Да, мы ошиблись. Мы недооценили нашу советскую систему образования, мы недооценили активность выращенных нами инженерных кадров, которые, как партия большевиков на политическом фронте, на своём, техническом фронте, служат локомотивом индустриализации, сметая на пути любые преграды так, что органы планирования просто за ними не успевают. Таким ошибкам можно только порадоваться. Побольше бы нам таких ошибок! Такие ошибки приятно исправлять! Как нам это сделать, как поднять органы планирования на должную высоту, мы рассмотрим, когда будем говорить о второй пятилетке. Моя радость, радость старых партийцев за наши молодые инженерные кадры была бы полной, если бы они не плавали в политических вопросах. Видимо, отдавая все силы технической работе, молодые кадры недостаточно подкованы политически. Это явная недоработка старших товарищей и на этом съезде мы должны принять все меры к исправлению положения, выработав единую линию партии и донеся её до рядовых членов партии без упрощений и искажений. Что же касается сути вопросов товарища Любимова о международной политике и работе партии, то вместо меня на них ответят в своих отчётных докладах товарищ Рудзутак от ЦККРКИ и товарищ Мануильский от делегации ВКП(б) в исполкоме Коминтерна. У меня всё товарищи.

Зал встал, хлопая в ладоши, раздались крики "Ура!", "Да здравствует Сталин!", дружно спели "Интернационал", но не успокоились, продолжая кричать здравицы. Волейневолей, не желая быть "белой вороной", я принял в этом действе участие, размышляя между тем, как со всего маху, причём сам, ткнулся мордой в дерьмо. В прочем, говорят это иногда даже полезно. Избавляет от иллюзий собственной гипертрофированной значимости. То же мне! Полез поправлять товарищей, политике жизнь свою посвятивших и собаку на ней съевших. Теперьто мне уже не казалось, что депутаты смотрели на меня как на какоето откровение. Им было просто интересно, что ещё этот клоун выкинет.

Эпизод 3

Последующие дни работы съезда убедили меня, что простых решений в этой жизни не бывает и я, влезая в политику, занялся явно не своим делом. Отчётные доклады Центральной Контрольной Комиссии по внутренним делам и делегации ВКП(б) при Исполкоме Коминтерна по внешнеполитической ситуации показали всю наивность моих оценок реальности и, что самое неприятное, отсутствие понятия о самой теории Марксизма. Ято по простоте душевной полагал, что раз Коммунизм – это нечто хорошее и есть наука, которая это обосновывает, значит СССР просто должен служить наглядным примером, который рано или поздно убедит всех в правильности выбранного пути. Кто ж знал, что этот Марксизм всего лишь теория революции! А по этой теории для революции должна созреть ситуация? А она оказывается, ещё далеко не созрела, по взглядам коммунистов, сейчас чем хуже дела в стане капитализма – тем лучше. Проиграли выборы в Германии и компартия загнана в подполье? Так это хорошо! Вот хлебнут фашизма – вмиг откажутся от социалдемократической ереси! А новая мировая война неминуема как необходимое условие мировой революции. Хуже чем во время войны и быть не может! А на СССР, оказывается, нападать себе дороже, потому, как поднимется на борьбу против буржуазии пролетариат капиталистических стран. И хоть кол им на голове теши! Ибо обратное сказали Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Одним словом – спорить бесполезно. И глупо.

– Ну, здравствуй, племянник, – поймал меня после вынесения резолюции о работе делегации при ИККИ "дядющка", нарком лёгкой промышленности Исидор Любимов, который тоже оказался в числе депутатов съезда. Я видел издалека и раньше, но на контакт не шёл, не зная как оправдать то, что давно не навещал и стесняясь своего нынешнего положения. Раньше, казалось мне, когда я был преуспевающим конструктором моторов, я был для него более выгоден, чем сейчас. Подумаешь – лейтенант НКВД. Невелика птица, хоть и депутат.

– Что же ты меня подводишь? Меня ж так и из наркомов выгонят! Мало того, что хуже чем в моём наркомате дела только в Наркомземе, так ещё и ты со своими замечаниями! И ещё кому?! Сталину! Головато у тебя есть? Ворошилов тоже подходил, жаловался на тебя. Что молчишь? Посоветуй чтонибудь, как нам из этой ямы выбираться, а то ни мне, ни тебе мало не покажется.

– Оправдываться не буду. Сам знаю что дурак. Но, при этом, я прав! – упрямства мне не занимать, – Другому бы не сказал, а тебе скажу! Не созреет в Германии революционная ситуация никогда! Пока наши танки в Берлин не въедут.

– Тихо ты! Люди вокруг! – шикнул на меня, округлив глаза, родственник – Я, конечно, тебя в открытую критиковать не буду. Себе дороже. Но и ты, давай, помалкивай. Какнибудь поговорим об этом между собой. А другим слышать ни к чему!

– А о том, как тебе, товарищ нарком, на плаву продержаться, совет дам. – Перешёл я от вопроса "Кто виноват?" к более существенному "Что делать?" – Судя по реакции Сталина на мои слова о параллельной системе, ждёт нас ещё и эта кампания. Вот тутто тебе и надо быть в первых рядах!

– Не глупее тебя. Больше скажу – вопрос о параллельной системе, считай, решённый. Съезд должен утвердить и утвердит, в этом не сомневаюсь.

– Ну и хорошо, по крайней мере, о гранёных стаканах в полкило весом больше не услышим, – подколол я Исидора Евстигнеевича.

– Всёто тебе шуточки. Знаешь что? Сейчас у нас времени нет, а после съезда, давай, заезжай ко мне. Заодно и о делах поговорим, подумаем, как наше положение выправить.

Отказаться от такого предложения мне было решительно невозможно, но запас времени, чтобы подготовиться к разговору оставался. Открытие, что стекольная промышленность, оказывается, находится в ведении "дядюшки", не давало мне покоя. Ведь это и оптика и стекловолокно! А ещё отсюда можно было перебросить мостик через оргстекло к химии. Вот где возможностей непочатый край! Осталось только выудить из головы хоть какуюто информацию по этой теме и преподнести её надлежащим образом.

Эпизод 4

В последующие дни работы съезда я вёл себя тише воды, только помечая для себя, как мне казалось, наиболее значимые факты. Доклады Молотова и Куйбышева по плану второй пятилетки и прения по ним проходили в атмосфере неимоверного энтузиазма. Кажется, для делегатов съезда невыполнимых задач вообще не существовало. К 37му году, первоначально, намечался рост производства в 200–300 процентов, при годовом приросте в 19 процентов. Но, благодаря Орджоникидзе и Исидору Любимову, которым расхлёбывать кашу предстояло в первую очередь, в концеконцов, согласились на годовой прирост в 16 процентов.

Планом строительства предусматривалось введение в строй сотен новых заводов, среди которых я особо отметил, прежде всего, автомобильные и моторные. Фактически, автомобильную промышленность предполагалось больше чем удвоить. К уже идущей реконструкции ЗИЛа до 100 тысяч машин в год, ГАЗа до 300 тысяч и ЯГАЗа до 25 тысяч, наметили постройку дублёров. Завод в Сталинграде, дублёр ГАЗа, в кооперации с тракторным, должен иметь мощность в 100 тысяч новых 2,5тонных машин, Уфимский дублёр ЗИЛа с Уфимским же моторным заводом также рассчитывался на 100 тысяч, но уже 6тонных грузовиков, наконец, Самарский автозавод должен был дать ещё 25 тысяч 1015тонных машин. Обо всех этих заводах, разве что за исключением Уфимского моторного, который, правда, специализировался на авиадвигателях, я и слыхом не слыхивал в "моей" реальности и оставалось только гадать, есть ли в планах доля моей "вины" или события идут своим чередом.

Следующим моментом, который касался меня напрямую, были планы строительства Орского тепловозного завода на 500 магистральных локомотивов в год. При этом особо подчёркивалось, что дизеля к ним надо ещё создать. Соответственно, они были внесены в план дизелестроения.

Кроме того, в связи с успешным применением самосвалов "Кировец" на строительстве Беломорканала, намечалось освоение и расширение производства тяжёлой карьерной и строительной техники на базе мощных дизелей. Отсюда вытекали и планы по открытой разработке железорудных месторождений, в первую очередь в Карелии, поближе к Ленинграду, расширения строительства водных путей, в частности, ДнепрЛовать и ВолгаДон. Это тянуло за собой повышенную потребность в речных судах, для которых были нужны всё те же дизеля.

И уж, само собой, стопроцентный переход к концу пятилетки на параллельную систему в промышленности, который должен был развить денежное обращение, оптимизировать аппарат управления, снизить себестоимость и повысить качество продукции. За это пункт, как водится, и высказывались и голосовали "единогласно за", а вот как оно на деле будет. Примечательно, что сельское хозяйство осталось "за кадром". Там принимался принцип добровольности. Видимо, ЦК рассудило здраво, что ещё одной крутой встряски крестьянство может и не выдержать или решило обрабатывать общество "по частям", оставив колхозников на третью пятилетку.

Неприятным сюрпризом стала речь Тухачевского, хотя, говорил он, в целом, здравые вещи о производстве вооружения для армии. Настораживал сам факт присутствия "красного Наполеона", о котором я в прошлой жизни слышал мало хорошего, на съезде. Наведя справки, я узнал, что командарм, буквально накануне, возглавил управление вооружений. Видимо, перестановки, начавшиеся с ГАУ, позволили ему вырваться из захолустного Туркестанского округа обратно в Москву.

В последние дни работы съезда ко мне по очереди, с похожими предложениями, подошли Берия и Киров. Оба предсказывали мне скорые проблемы по партийной линии и предлагали, чтобы их избежать, перебраться в Тифлис и Ленинград соответственно, обещая создать идеальные условия для конструкторской деятельности и не поминать старого. Довод, что я нахожусь на службе в наркомате внутренних дел, их нисколько не смущал. Наоборот, оба в голос заявили, что Ежов сейчас будет радрадёшенек от меня отделаться. Подумав, я принял нелёгкое решение остаться в Москве, не желая удаляться от эпицентра возможных событий, которые могли потребовать моего непосредственного вмешательства. Как всегда, извечная надежда на "авось" побуждает нас совершать весьма рискованные поступки.

9го февраля 1934 года все депутаты съезда были приглашены на военный парад, специально организованный в честь такого важного события. Не скрою, мне было приятно, что в нём принимали участие только "Московские" варианты Т26, а также самоходки СУ5. Дело медленно, но верно, движется в нужном направлении.

Наконец, 10го февраля, приняв все резолюции и решив оргвопросы, после заключительной речи Калинина, съезд закончил свою работу банкетом, на котором я благоразумно не стал светиться, выгадав себе дополнительно половину дня отдыха.

Эпизод 5

11 февраля выпало как раз на воскресенье, законный выходной день. Пятидневная рабочая неделя с разворотом индустриализации давно уже канула в прошлое и страна перешла на нормальный календарь.

Утро формально ещё не закончилось, натикало только половина десятого, а у меня дома уже раздался телефонный звонок Исидора Любимова, который напомнил мне о своём приглашении и настойчиво рекомендовал прямо сейчас, прихватив жену с детьми, поспешить к нему в гости. Пока собирались, пока добирались трамваямиавтобусами, ведь машину мне пока так и не вернули, прошло больше двух часов и в знакомый "пентхаус" над наркоматом лёгкой промышленности мы заявились почти к двенадцати.

Большая семья наркома, во главе с его супругой, была в разгаре занятий по терапии семейных отношений. Проще говоря, они дружно, всем колхозом, лепили пельмени. Мало того, тут же, за большим кухонным столом, с перепачканными мукой руками, присутствовал сам начальник Морских Сил РККА Кожанов, тоже со всем семейством.

Надо ли говорить, что нас с Полиной и Петей тут же приставили к делу? Но, конечно, самый большой ажиотаж, особенно среди женской половины, вызвала дочь, которой не исполнилось ещё и годика.

– Ой, кто это? Ой, чьи это глазки? А как нас зовут? – сыпалось со всех сторон.

– Папа Викторией назвал, говорит, в честь будущей победы, – ответила Полина, усаживая дочку на высокий детский стульчик, будто специально приготовленный семьёй наркома.

Пока раскатывали тесто, вырезали стаканами кружкизаготовки, лепили пельмени и выносили их в лотках на мороз, время за неторопливой беседой летело незаметно. Рассказывали о жизни, с тех пор как не виделись, обсуждали любые темы за исключением политики. То же самое продолжилось и за обедом, несмотря на выпитую под пельмени водку. Я, конечно, не строил иллюзий и понимал, что главный разговор впереди, смущало только присутствие Кожанова. "Внутрисемейное" дело принимало какойто непонятный оборот.

– Девочки, мы вас оставим, – поднялся изза стола Исидор Евстигнеевич, – нам, мужчинам, необходимо о делах поговорить. Прошу ко мне в кабинет.

– Исидор, ты либо водку оставь, либо закуски возьми, – тут же "построила" наркома супруга. – И не напивайтесь там!

– Мы аккуратно, – успокаивающе ответил хозяин. – А пару рюмок – так это для лучшего взаимопонимания.

Наша троица уединилась в кабинете. Исидор Любимов, на правах хозяина, начал разговор.

– Семён, ты не удивляйся, что я пригласил Ивана Кузьмича. Просто я и он – единственные заинтересованные в тебе люди, готовые вытаскивать тебя из неприятностей, несмотря на все твои выкрутасы. Больше за тебя никто не вступится. А врагов у тебя теперь – хоть отбавляй. Особенно в наркомате обороны. Но сначала объясни мне, пожалуйста, какого чёрта ты полез на съезде выступать? Отметиться хотел? Прокукарекал – а там хоть не рассветай?

– Плохо же ты обо мне думаешь, Исидор Евстигнеевич, – алкоголь уже подействовал и я не смог скрыть откровенную обиду. – Думаешь мне какнибудь на болтовне подняться нужно? Наверх вылезти? Отметиться? Да в гробу я всё это видел! Своих целей никогда не скрывал и везде и всем об этом говорю! Программа у меня простая – победить в войне! Победить не более чем за четыре года так, чтоб потерять не более 27 миллионов убитыми и не дать немцам пройти дальше Ленинграда, Москвы и Сталинграда!

– Однако, – крякнул Кожанов. – Не слишком ли?

– В 1812 году тоже не верили, что Москва сгорит!

– Ну, положим. Есть у тебя такой вывих в мозгу. А на съездето ты что говорил? Зачем? – продолжал настаивать Исидор Любимов.

– Да проще пареной репы! Нацисты считают людьми только себя! Мы для них – недочеловекиполускоты! Они даже наших женщин насиловать побрезгуют! Вот я и хочу, чтобы в мире каждая собака знала, что СССР – страна людей! Чтобы мы сами себя людьми, людьми с большой буквы считали! Чтобы каждая фашистская сволочь с самого начала знала, с кем связалась! Вот какая нам идеология нужна! Так мы свой народ сплотим и подорвём моральную основу фашизма! А это победа! Победа в умах людей! Вот о чём я хотел сказать! А эти все ваши наукообразные социализмыкоммунизмы, вечные стройки непонятно чего – просто ерунда. За них никто сражаться не будет. И никаких восстаний рабочих в тылу буржуазных армий вы тоже не дождётесь!

– Похоже, прав был товарищ Ворошилов, когда говорил, что тебя из партии гнать надо, – задумчиво констатировал Кожанов. – Ты себе отчёт отдаёшь, что это почти что контрреволюционная пропаганда?

– Пропаганда – это когда всем об этом говоришь. А у нас дискуссия на идеологические темы, – съязвил я.

– Следователю так и скажешь? – не остался в долгу Кожанов.

– А вы меня сдадите?

– Слушай, если бы я раньше знал, что ты такой контрик – сам бы придушил. Честное слово! Только теперь, после того как я полгода тебе КБ выбивал и ручался за тебя, ты меня за собой потянешь. Хочешь победы? Так не трепись, о чём не понимаешь. И коммунизм не трогай! Занимайся своими дизелями! А то рассуждать он взялся! Всех нас под монастырь подведёшь!

– Да, понял уже сам. Только больно мне видеть, как наша партия страной управляет, будто ребёнок за рулём автомобиля. Что крутить и куда нажимать – это соображаем. А, как и почему всё работает – не понимаем. Орджоникидзе на съезде что сказал? "Россию всегда били за отсталость!" Монголы, немцы, французы. А то, что всеми битая за отсталость Россия – величайшая страна мира? Это он не заметил? Как так получилось, если нас все били? О чём это говорит? О том, что наркомтяжмаш не понимает, в какой стране живёт! Марксизм это ваш тоже! Революция! Революция случилась в крестьянской стране! Причём здесь марксизм? Россия – не Англия или Германия! Вообще, "по Марксу" никакой коммунизм построить принципиально невозможно!

– Это интересно почему? – теперь очередь обижаться наступила для Исидора Любимова.

– Да это очевидно! Вот был феодализм, ему на смену пришёл капитализм. По Марксу это естественный ход вещей, но не важно. Что самое главное изменилось? Система ценностей! При сословной системе всё основывалось на долге, обязанности, чести. При капитализме важны только материальные ценности. Всё продаётся и всё покупается. Именно новая система ценностей разложила "благородное" сословие и обусловила потерю им власти. А теперь взглянем на Марксов коммунизм. Как там? От каждого по способности, каждому по потребности. О чём здесь речь? Всё о тех же материальных ценностях! Деньги, товар, шмотьё, колбаса! Один сплошной материализм! Вот и получается, что марксизм на капиталистической системе ценностей основан. Пытаться строить коммунизм на таком фундаменте – всё равно, что с шулером в карты играть! Нам сейчас дадут втянуться, построить экономику, а потом просто обдерут как липку, прибрав всё к рукам. Как вы это не понимаете!?

– Положим, отнять у нас теперь чтото слишком накладно выйдет, – не согласился Кожанов, – кровью умоются.

– Да ладно! Красной Армии до соответствия требованиям будущей войны, как до Китая… гм, пешком! Да и этого может не потребоваться. Всегото надо верхушку партии разложить, приучив к красивой жизни. Всегда же хочется большего! Вот и у тебя, Исидор Евстигнеевич, квартирка ничего. Конечно, не царские хоромы. Процесс, как говорится, идёт. Да вы хоть дело ОГПУ посмотрите, как у нас красиво жить хотят некоторые.

– Не в бровь, а в глаз! А, товарищ Любимовстарший? – ухмыльнулся мореман.

– У тебя тоже, небось, дачка на берегу Чёрного моря не из последних… – не остался в долгу нарком.

– Ладно, хватит! Так мы, чёрт его знает, до чего договоримся! – Исидор Евстигнеевич сердито встал со стула и, подойдя к столу, принялся разливать беленькую по рюмкам. – Тебя, Семён, мы выслушали, но никому больше такого не говори. Мне, положим, тоже не всё в нашей партии нравится, но плетью обуха не перешибить. Может, со временем, чтото и удастся сделать. Но не сейчас. А сейчас ты сделаешь вот что. Завтра пойдёшь к себе в наркомат и возьмёшь отпуск. Там же тебе дадут и путёвку в санаторий. Поедешь в Вену, к доктору Нордену, отдохнёшь месяцок, нервы подлечишь. Я сам, когда торгпредом в Германии был, ездил к нему с супругой, очень, скажу тебе, доволен. А здесь, тем временем, страсти поутихнут, всё забудется, будешь ты спокойно строить свои моторы. В общем, пересидеть тебе надо. Подальше от Москвы.

– А как же работа? У меня КБ в стадии организации! Вот и товарищ Кожанов с меня не слезает! А нарком Ежов? Да и как я Полину с грудной за границу потащу?

– Не тараторь! Подождут дизеля месяц. А то и без них, и без тебя, и без голов останемся. С Ежовым всё договорено уже, ему тоже лишние неприятности ни к чему. И поедешь один.

– Почему это?

– А это, чтобы дурных мыслей не возникло.

– Не доверяете, стало быть?

– А как тебе доверять, когда у тебя такая дурь в голове? Не знаешь, что ты в следующий день выкинешь!

– Да мне вся эта политика вообще – по барабану! И никуда я не просился – ни в партию, ни в депутаты! Нечего меня провоцировать, тогда и накладок таких не будет. У меня по технике забот – хоть отбавляй. Задумок – полный вагон, а времени всё охватить – просто нет. Тут пахать и пахать! Спасибо, хоть с КБ помогли.

– Помнишь, какие сроки ты мне сам обозначил? Уложишься? – перевёл разговор на производственную тему Кожанов. – А то ЦАГИ, считай, уже работу по корпусу нового катера завершило. "Люрссен" в плане гидродинамики недостатки имел, править пришлось, да и в железнодорожный габарит не вписывался. Мы так решили, что опытный катер будем строить в Москве, чтоб все работы были в одном месте сосредоточены.

– Врать не хочу, боюсь не успеть. Я, когда обещал, на нормальное КБ рассчитывал. Привык уже к хорошему, когда и опыт коекакой и методики есть. А теперь рассчитывать приходится на людей в общемто случайных, которых ещё самих учить нужно. ГУЛАГ работает, все инженеры, считай, уже к делу приставлены по другим направлениям. Хорошо хоть Акимова с Беломорканала, где он автоколонной "Кировцев" заведовал, с боем удалось вытащить. Заместителем моим по науке будет. Остальных я лейтенанту Косову приказал набирать из людей, хоть какоето отношение к точным наукам имевших. Вроде репрессированных преподавателей ВУЗов, студентов, командиров – артиллеристов и моряков "из бывших". Запрашиваем сколько можем, но пока их всех ко мне этапируют – месяца дватри пройдёт. Размещаем их пока в бараках Дмитлага в Нагатино, но ГУЛАГ эти помещения передаёт МССЗ для размещения рабочих. Так что с весны будем обживаться в запретной зоне, на острове, который получился, когда Перервинскую гидросистему строили. Там уже и своя электростанция имеется. Так что, оптимистично, дизеля ближе к концу года будут.

– А пока, Семён Петрович, от тебя одни неприятности, – с досадой подвёл итог главком.

– Зато потом флоту нормальные корабли, на которых воевать можно, дадим. К тому же, я вообще инженерный центр задумал, который не только моторы будет выдавать. В первую очередь, хочу миномётную линию продолжить системами крупного калибра. Только в ГАУ теперь не сунешься – вмиг зарежут. Может, посодействуете? Скажем в целях вооружения речных мониторов?

– Пока, – Кожанов особо подчеркнул это слово, – сделать ничего нельзя. Вооружение для меня всё через ГАУ идёт. Но, разделение наркоматов, в связи с ростом военноморского хозяйства и строительством новых кораблей – дело уже решённое. Там подумаю, хотя и не вижу, как эти недопушки могут пригодиться нам.

– Иван Кузьмич! – осенила меня очередная сверхценная идея. – А те части, что Батум и Поти обороняли, батальоны моряков, что с ними стало?

– Расформировали, само собой. А тебе зачем?

– Как это зачем!? Ведь это морская пехота!

– Ну и что?

– Как это что!? На флот ведь самое грамотное пополнение идёт?

– Положим, так.

– И командиры с боевым опытом теперь у вас есть?

– Они и раньше были. Я, если хочешь знать, десантными силами Волжской флотилии в Гражданскую командовал. А в Энзелийской операции целой морской десантной дивизией.

Вот это удача! Адмиралморпех!

– Своё невысокое мнение о состоянии РККА я не скрываю. Если флот будет иметь свою пехоту, а фактически армию в миниатюре, с артиллерией, танками, сапёрами, разведкой, которая комплектуется самым лучшим составом, который, к тому же служит дольше, можно будет создать образцовые части, полностью соответствующие требованиям будущей войны! И не на словах, а на деле, утереть нос товарищу Ворошилову! Пусть тогда догоняет, пусть подтягивает весь свой наркомат, чтобы не позориться. Вспомните, как царь Пётр завёл сначала только два потешных полка, а потом, на них равняясь, абсолютно новую армию!

Главком морских сил неожиданно расхохотался, буквально до слёз.

– Знаешь, товарищ Любимов, был я тебе благодарен за ту историю с броневагоном, хорошего человека ты тогда выручил. С зенитками ты тоже молодец, ради дела рисковал. На съезде я начал, было, в тебе сомневаться. Но теперь точно вижу, что ты ни о чём, кроме войны думать не можешь! – чуть успокоившись, пояснил Кожанов. – Насчёт морской пехоты обещаю подумать. Для меня, сам понимаешь, лишние хлопоты.

– Отлично, я настаиваю, чтобы части готовились и вооружались по моей системе. Пока в отпуске буду, набросаю план.

– Не много на себя берёшь?

– Я за это денег не прошу, на добровольных началах. Но, хочу заметить, что всё, что я в военных вопросах ещё ни разу не ошибся!

– Какие твои годы, ещё наломаешь дров, – отшутился Иван Кузьмич, – но почитаю, если понравится – сделаем потвоему.

– Мужчины! – раздался изза дверей голос хозяйки. – Вы там скоро? Идите уже чай пить!

– Ну, что ж, будем считать наш заговор состоявшимся. Давайте по последней, перед чаем, говорят, даже нищим наливают, – подвёл итог разговора Исидор Любимов.

– Какой заговор? – опешил я. – Зачем?

– А ты не понял? Я, знаешь ли, с Михаилом Васильевичем Фрунзе всю гражданскую прошёл. Не разлей вода. А умер товарищ Фрунзе при странных, прямо скажу обстоятельствах. И сел на его место ни кто иной, как незабвенный Клим. И мне не нравится, что Ворошилов с наследием лучшего моего друга творит. Иван Кузьмич тоже нашего поля ягода, больно не по душе некоторым, что он на флоте безграничным авторитетом пользуется. Вот и выходит, что нужно нам всем Клима подвинуть. За это и выпьем!

Вот те раз! Намыливался я Сталина от заговора спасать, а теперь, выходит, сам заговорщик! Наболтал столько уже, что не соскочить. Да и незачем. Помощи, как мне сказали, я ни от кого не дождусь. И не надо никаких иллюзий питать. Ворошилов – человек Сталина железно! Удар по Ворошилову – удар по Сталину. Но это сейчас, а потом, в войну, обошлись както без красного конника. Почти.

Эпизод 6

Понедельник – день тяжёлый. Хоть и первый день отпуска. И вовсе не потому, что вчера неплохо посидели. Просто, когда я, поставив в кадрах подпись на уже заранее заготовленном рапорте и ознакомившись с приказом, отправился в финчасть получать зарплату и отпускные, я пожалел, что не прихватил рюкзак.

Кассир, взглянув на меня исподлобья через окошко, сначала отсчитал получку ("Это раз!"), потом отпускные ("Это два!") и принялся выкладывать на подоконник пачки червонцев в неразрезанной банковской упаковке.

– А это что!? – удивился я.

– По ведомости проходит как лицензионные отчисления, – пояснил кассир. – Три тысячи деньгами и шесть облигациями. Получите и распишитесь.

Ничего себе! Достаточно сказать, что моя месячная зарплата едва тянула на три сотни. И это было очень даже неплохо! Интересно, это всё, или мне теперь каждый месяц так платить будут? Но глупых вопросов, не желая привлекать лишнее внимание, я задавать не стал. Побосяцки запихнув богатство за пазуху, я поспешил на инструктаж, который специально для меня проводил сам начальник ГУЛАГ.

Кроме общих слов о том, чтобы не уронить честь, не терять бдительности, дали мне и специальное задание – ознакомиться с заводами фирмы "Штайр". Для этого торгпредство договорилось об экскурсии для советского инженера. Вообще, торгпредство должно было стать для меня островком спасения в буржуазном мире. Его представители должны были меня встречать, сопровождать, там же можно было поменять советские деньги на австрийские. Под занавес было высказано пожелание, чтобы я на месте постарался организовать какуюнибудь "ценную" агентуру, контакты которой можно будет передать в ИНО. Рекомендовалось обратить внимание на "классово близких" пролетариев автозавода. Я просто опешил от такого "профессионализма". Хотя что можно было ждать от нашего управления? Да уж, ничего себе отпуск получается!

Следующим пунктом повестки дня был визит в ближайшую сберкассу, где я положил на книжку тысячу рублей. Болтунов всегда и везде хватает и мне очень не хотелось, чтобы в моё отсутствие, моим близким, в поисках несметных сокровищ, нанесли визит незваные гости.

Дальше, прикинув варианты, я направился на центральный аэродром. В кассах "Аэрофлота" я посмотрел расписание и нашёл подходящий мне рейс, вылетающий завтра утром по кольцевому маршруту МоскваКиевБухарестБудапештВенаПрагаБерлинВаршаваМинискМосква. Он так и назывался "Кольцо столиц". Всего, с промежуточными посадками он был рассчитан на два дня с ночёвкой как раз в Вене. Самолёт АНТ9 курсировал так раз в неделю, но был ещё рейс "выходного дня", с вылетом в субботу "против часовой стрелки". Судя по всему, задействован был единственный экипаж, ничем, кроме как его выходными, простой четвергпятница было не объяснить. Это вселяло дополнительную уверенность в благополучном перелёте.

Что интересно, билет я купил без какихлибо проблем. Не знаю, как там перед посадкой будет в плане "таможни", но, в принципе, любой гражданин СССР с паспортом может, оказывается, вот так просто взять и вылететь за границу.

Заявился домой я только под вечер, нагруженный кульками с продуктами и обновками. Просто надо было приодеться, чтобы выглядеть "в Европах" почеловечески. По крайней мере, так я думал. Беда была в том, что даже при наличии средств возможности были сильно ограничены. Магазины при фабриках "Большевичка" и "Парижская Комунна" не блистали разнообразием ассортимента. Удалось разжиться сносными ботинками и паройтройкой сорочек к единственному моему "выходному" костюму. Особенно я порадовался по случаю приобретённой на толкучке шляпе, ведь моя зимняя шапка, помнившая ещё Вологду, в Вене смотрелась бы экстравагантно. Полине был куплен пуховый платок, Петемладшему в "Детском мире" – железная дорога. Маленькой Вике – развивающая пирамидка из разноцветных колец, а Володе Милову – игрушкапогремушка "Кузнецы", изображавшая мужика и медведя, поочерёдно бьющих молотами по наковальне. Чете Миловых, людям взрослым, делать какието подарки я постеснялся, а решил просто "проставиться" купив бутылку хорошего грузинского вина "Хванчкара", которое, говорят, уважал сам Сталин. Визит на колхозный рынок отяготил меня ветчиной, колбасой и свежей рыбой.

Прощальный вечер удался на славу. После разбора кульков в доме очень быстро образовалась толпа соседских мальчишек, которых позвал дорогой сынуля. Немедленно устроенное игрище превратило нас с Петром Миловым в игрушкостроителей. Причём, занимались мы этим делом в полном соответствии с линией партии – производство было самым, что ни на есть, передовым. То бишь конвеерным. Дощечка, пара брусочков, деревянные ролики из сломанного черенка лопаты, немного гвоздей – готов автомобиль или трактор. Раскрашивали акварельными красками и сушили на печке малыши уж сами. Пока Полина хлопотала с едой, Маша предприняла попытку научить Володю и Вику различать цвета и правильно собирать пирамидку. Впрочем, изза малого возраста учеников, оставшуюся безуспешной. Гораздо большей популярностью пользовалась игрушкаколотушка изза которой даже произошёл маленький детский скандал с неизменными воплями, слезами и соплями. Ну, а потом всей большой компанией уселись за стол. Это ли не счастье? Ехать мне и раньше никуда не хотелось, а тут стало совсем тоскливо.

Эпизод 7

Самолёт АНТ9, основная рабочая лошадка ГВФ, ревя всеми тремя дизелями и дымя керосиновым выхлопом, поднял меня в воздух. Я чуть было не опоздал на этот рейс, не рассчитав пути до аэродрома, но к счастью, никакой "таможни" проходить не пришлось. То ли просто проверяли списки купивших билеты заранее, то ли просто чекисты плевали на это дело, то ли воздушный транспорт был столь экзотичным пока, что до него просто не дошли руки – мне было сейчас плевать. Ничего секретного, вроде "трансфакатора", который я подумывал использовать как портативную камеру, я решил с собой не брать, от греха. То же самое касалось и оружия, хоть я и обещал себе никуда без него не выезжать, но тут случай совершенно особенный. Предметом беспокойства были только деньги. Кто знает, сколько советских червонцев можно вывозить из СССР за раз? У меня полторы тысячи. Это много или мало? Но, похоже, до таких таможенных извращений здесь ещё не додумались.

Летели мы, не считая экипажа из трёх человек, вдевятером. То есть все места в салоне были заняты. Мне, как самому последнему, досталось кресло сзади в длинном ряду, с противоположного борта была дверь. О самих креслах надо сказать особо. Так попростому их назвать даже язык не поворачивался. Настоящие диваны! Широкие, двое поместятся, с высокими спинками, пружинными кожаными сидениями и резными подлокотниками из ореха, один из которых, внешний, при необходимости откидывался вверх. Уж не знаю, все ли современные "лайнеры" так отделаны, или это какоето люксовое исполнение, специально для зарубежных рейсов, но пол в салоне был застелен ковром, а стены и потолок драпированы дорогим сукном. Одним словом – комфорт. Я даже хотел пошутить, спросив когда будут разносить напитки, но, не обнаружив туалета, воздержался. Зато в салоне, приоткрыв сдвижную часть окна и открыв пепельницу в стенке, можно было курить, чем половина пассажиров и занималась, видимо, стараясь скрыть мандраж.

То, что спинки сидений высокие – это даже хорошо. Ни я никого не вижу, ни меня никто не видит. Было бы неприятно, если бы в попутчиках оказался ктонибудь из депутатов съезда. Не хотелось бы лишних разговоров. От нечего делать я стал разглядывать проплывающие внизу пейзажи, благо летели невысоко, полторадва километра самое большее, но зимнее однообразие вскоре наскучило и потянуло в сон. Этому же способствовал ровный, мощный гул моторов, который изрядно давил на уши. Впрочем, сквозь него можно было расслышать богатырский храп некоторых пассажиров. Подумав о моторах, я стал разглядывать видимую мне часть крыла самолёта. Ребристая, гофрированная его обшивка, выкрашенная белой краской, блестела на красноватом зимнем солнце. Она была ровной, без горбов мотогондол на всём протяжении и место установки двигателя можно было угадать по вращающемуся диску пропеллера, да по приоткрытой щели на верхней поверхности крыла. Видимо Туполев полностью вписал АЧ1302 в носок, обеспечив "чистый" профиль и выиграв в аэродинамике.

Дизеля это моё – родное. Прислушавшись, я выделил звук работы каждого. На моём борту, казалось, движок работает чуть громче, передний пашет на более высоких оборотах, а последний, третий, звучит чуть глуше. А это что? Разложив всё по полочкам, я различил ритмичные стуки, подвывания и шипение у себя за спиной! Мы что, разваливаемся? Обеспокоенный я встал с места и прошёл к кабине экипажа.

– Народ, там чтото неладное в хвосте творится!

– Что?

– Звуки какието непонятные.

– Ну, пойдём, глянем, – штурман встал со своего места и, пройдя в заднюю часть салона, прислушался. – Вроде всё нормально.

– Как нормально? Слышите стучит и воет?

– Так это ВСУ, нормально всё.

– Что?

– Вспомогательная силовая установка. 30сильный дизель. Он работает на компрессор, салон обогревает и хвостовое оперение, чтоб не обледенело.

– Как хвост? А спереди?

– Ну что вы беспокоитесь? Спереди на противообледенительную систему основной мотор пашет, и свой на каждое крыло в отдельности.

– Хитро…

– А то! Это ж авиация! Передовой рубеж!

…

Первая посадка была в Киеве. Экипаж объявил нам, что вылет через полтора часа, а пока можно перекусить и оправиться. К трапу самолёта подъехал автобусскотовоз на шасси ГАЗА и перевёз всех пассажиров к зданию аэропорта. Столовая "Аэрофлота" оказалась совсем недурна в плане покушать, во всяком случае, когда я ел борщ – чуть ложку не проглотил. Но, всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться, и вот уже мы возвращаемся к самолёту. Вчетвером. Пятеро пассажиров летели только до Киева. Вот тут, кстати, перед трапом самолёта бдительный пограничник проверил мои документы. Всё правильно, МоскваКиев – внутренний маршрут и нечего людей дёргать лишний раз.

Так мы и летели до вечера, высаживая по одному человеку в каждой столице и до Вены добрались вдвоём с товарищем Лариным, сотрудником НКИД, уже поздно вечером, в темноте. Надо отдать должное экипажу АНТ9, который не только не заплутал в таких условиях, но и посадил машину просто идеально. Лётное поле Венского аэродрома, конечно, было освещено, но всё же. Поблагодарив лётчиков мы, прямо с трапа, попали в цепкие руки сотрудника торгпредства, товарища Васина, который встречал нас на автомобиле.

Пройдя в здании аэропорта регистрацию, где в мой советский паспорт поставили штамп о том, что я прибыл в Австрию абсолютно законно, мы выехали через шлагбаум, где у нас снова проверили документы. В торгпредстве меня сразу разместили в комнате "для гостей", которая использовалась как раз в таких случаях, пообещав решить все текущие вопросы с утра

Новый день принёс новые хлопоты. Решив не осторожничать, я обменял сразу всю наличность на синие австрийские шиллинги по советскому курсу. В концеконцов, по возвращении в СССР я всегда мог провернуть в госбанке обратную операцию или, что ещё лучше, отовариваться в "Торгсине", где ассортимент был не в пример богаче, чем в обычном магазине. Кстати, о магазинах. В соответствии со стереотипом советского туриста, в первый же день я побежал по торговым точкам, чтобы привести свой внешний вид в соответствие с австрийскими нормами. Нет, вы не подумайте, выглядел я и в своём вполне прилично и из толпы не выделялся, но второй костюм, на всякий случай, приобрести пришлось. А что делать? Я же не виноват, что дорогой дядюшка так руководит лёгкой промышленностью, что из носков можно только портянки купить? Нет, для меня, Любимова, он найдёт что угодно, но хотелось бы, конечно, для страны в целом, поэтому обращаться к нему я откровенно брезговал. Как говорится, худа без добра не бывает, приобрёл я ещё две замечательные вещи. Вернее, вещь и комплект. Швейцарские часы и небольшой чемоданчик, в котором помимо фотоаппарата "Voigtlander" поместилась целая лаборатория с баночками и реактивами. Мечта фотолюбителя. Помню, когда был маленьким, мой отец имел точно такой же набор и в охотку учил меня правильно обращаться со всем этим хозяйством. Это потом, развращённые "мыльницами" и цифровой фотографией, люди разучатся всё делать самостоятельно, но пока времена ещё не те. Технику я случайно увидел на витрине небольшой лавочки с длиннющим непроизносимым названием, видимо, фамилией владельца. Мой немецкий, основательно подзабытый со школьных времён, находился в сейчас в зачаточном состоянии, но о цене договориться позволял. Был у продавца и ещё один чемодан, на этот раз внушительных размеров. Он стоял открытым, его нижняя часть служила основанием, я сперва подумал, кинопроектора. Но, при ближайшем рассмотрении и по пояснениям хозяина лавки, который, желая продать товар, казалось, вотвот уже выучит русский, прибор оказался натуральной кинокамерой. Причём, с электрическим приводом, работающим от обычной бытовой сети. При необходимости камера могла быть извлечена и установлена на прилагавшийся штатив. Такую диковинку мне тоже до ужаса хотелось, но цена кусалась изрядно, да и я поймал себя на мысли, что могу превратиться, как в моё время говорили, в "шопоголика" – человека неизвестно зачем покупающего абсолютно ненужные ему вещи.

Эпизод 8

Пансионат профессора Нордена располагался за городом, в живописной местности, на живописной Дунайской равнине и представлял собой маленький посёлок, где каждому отдыхающему, или семье, был положен отдельный небольшой коттедж со всем удобствами. Кроме кухни. Столовая, вернее ресторан, располагался в центральном корпусе, там же была сосредоточена и вся лечебная часть. По моём прибытии я имел личную беседу с профессором, который готов был вылечить меня решительно от всех болезней, беда была в том, что я ни на что не жаловался, поэтому, для начала, мне был назначена общая диспансеризация. Переводчиком при нашем разговоре выступал некто доктор Энглер, представленный мне как старший ассистент хозяина заведения и мой персональный лечащий врач. Его русский был совсем не плох и если бы я достоверно не знал, что передо мной немец, принял бы с лёгкостью за прибалта. Впрочем, и то, и то легко могло оказаться верным одновременно в эпоху революций, развала империй и массовой эмиграции.

Дни потекли своей чередой, здесь особо заботились о душевном комфорте постояльцев, поэтому моя персональная медсестра, красавица Анна, заранее согласовывала со мной, когда мне будет удобно посетить того или иного врача и ещё предупреждала накануне. Здоровье моё, слава Богу, было отменным, но я не филонил и исправно выполнял назначенное Энглером. Категорически отказался только делать рентген, заявив, что это вредно для моего здоровья, чем изрядно озадачил эскулапа, да ещё, в целях конспирации, увильнул от стоматолога. Как и множество людей, я лечил зубы и кто его знает, какой компромат на себя я привёз во рту в виде пломб?

Небольшое потрясение я испытал утром второго дня пребывания в санатории, когда вернувшись в коттедж после утренней пробежкизарядки, застал у себя дома ещё одну девушку. Пикантности ситуации добавило то, что я, распаренный, стал с ходу раздеваться, сбрасывая с себя свой "спортивный костюм" в виде лёгкого свитера и брезентовых штанов, которые притащил из 21го века. В общем, заметил я девушку, когда уже стоял полуголый и с расстёгнутой ширинкой. На моё не слишкомто тактичное "Вербистду?" она назвалась Гретой, принялась тараторить и, расхаживая по дому, показывать чтото руками, открывая при этом шкафы. Я мог звонить Анне по любому поводу и в любое время, чем и воспользовался, чтобы прояснить обстановку. Через пять минут в моём распоряжении уже была очаровательная переводчица, которая пояснила, что Грета всего лишь горничная, которая будет приходить убираться каждое утро. Потом последовал подробный инструктаж, что для чего предназначено и как этим пользоваться. Тьфу, они, наверное, думают, что я всю жизнь в берлоге прожил и на зиму в спячку впадаю?

Случившееся побудило меня вспомнить инструктаж в родном наркомате и, следующим днём, уже после визита горничной, я, уезжая на машине торгпредства на завод "Штайр", оставил в коттедже метки, приклеив на внутренние двери неприметные волоски. Осмотр по возвращении убедил меня, что моё жилище беззастенчиво ктото посещает в отсутствие жильца. Пришлось расстаться с мыслью, составлять в отпуске проект организации частей морской пехоты. Все черновые записи, которые я делал в раздумьях долгими зимними вечерами, перед сном, регулярно уничтожал в камине, стараясь держать главное в голове.

Владельцы австрийского автозавода видимо не слишкомто были рады экскурсанту, но деньги не пахнут и желание заработать "просто так" пересилило у них все иные соображения. Нельзя сказать что увиденное меня впечатлило, но я старался делать вид, будто мне интересно и поучительно. Отметив для себя, что каждое рабочее место, где обрабатывали какуюлибо деталь, снабжено лекалами, калибрами и иными измерительными приспособлениями, которыми рабочие пользуются, проверяя каждую деталь. У нас, на ЗИЛе, после эпопеи с освоением "сотой" серии двигателей картина была примерно такая же, но разница существовала. Австрийский мастер, переходя от станка к станку проверял продукцию выборочно. Наш же принимал абсолютно все заготовки с "низшего" участка, неся за это дело ответственность перед своими рабочими, и пытался протолкнуть уже обработанные запчасти "наверх", причём только те, которые забраковал следующий мастер. Таким образом, на мой взгляд, у нас был организован, причём без участия "сверху", более строгий контроль за качеством выпускаемой продукции. К положительным моментам, применительно к "Штайру", я бы отнёс большой объём выпускаемых запасных частей, составляющий не менее двух пятых от всего производства. Но это, скорее, было следствием отсутствия конвейерной сборки. Финальная стадия автомобилестроения просто не могла освоить весь объём деталей, не хватало сборочных мест и рабочих, которые, к тому же, затрачивали на каждую машину гораздо больше времени. В остальном, никаких технических изысков, с которыми мы были бы незнакомы, я не усмотрел. На ЗИЛе новых технологий, пожалуй, побогаче будет. А раз нет ничего интересного, то и агентура вроде бы и ни к чему. Успокоив себя этими соображениями, я попытался вернуться к безделью в пансионате.

Попытался. Честно. Но вот закавыка, привыкнув жить в бешеном темпе, организм просто вопил о необходимости бурной деятельности. Доктор Энглер, не усмотрел в моём здоровье никаких изъянов, кроме "повышенной нервной возбудимости" и прописал мне успокаивающие прогулки под строгим контролем медсестры два раза в день. Садист чёртов. Анна была весьма и весьма привлекательна, чуть ниже среднего роста, но со сногсшибательной фигурой просто идеальных пропорций, украшенной высокой, красивой грудью, осиной талией и, казалось, вызывающенагло вздёрнутой попкой. Совершенная фигура, как конфетка, была завёрнута в упаковку, которая только подчёркивала содержание. Обычный медицинский халат на пуговицах, сидел так, что казался второй кожей, не скрывая никаких подробностей, а ноги, обутые в лёгкие белые туфли удивительно маленького размера, которые немка не только одевала, но и хранила у меня дома, были выставлены напоказ совсем чутьчуть ниже колена, что по нынешним временам было весьма смело. Выходя на улицу, Анна накидывала лёгкое светлокоричневое пальто, ещё короче чем халатик, изза чего его белоснежный краешек всё время мелькал снизу волей или неволей заставляя опускать взгляд и смотреть на стройные ножки, которые по случаю зимы прятались в невысокие, чуть выше щиколотки, сапожки светлой кожи. Всё это великолепие украшала, высоко вознесённая на стройной шее, голова правильной, красивой формы с немного вытянутым лицом, на котором чуть великоватый рот, обрамлённый пухлыми губами естественноалого цвета, совсем не казался недостатком, особенно когда девушка улыбалась, демонстрируя белоснежные зубы. Подчёркнутые тонкими чёрными бровями глаза, разделённые аккуратным прямым носиком, имели такой глубокий синий цвет, что я, сперва даже подумал о контактных линзах, до которых ещё минимум полвека. Округлый лоб был наполовину скрыт под белым колпаком цилиндрической формы, который пытался спрятать под собой всё равно выбивавшиеся коегде наружу сильные волосы тёмного, почти чёрного цвета, оставляя открытыми небольшие округлые ушки, в малюсеньких мочках которых болтались золотые серёжки с голубым камнем.

Я бы точно погорел, если бы мило болтая на прогулках, не начал рассказывать всякие глупости о России. В "моё" время это назвали бы "приколом", а сейчас – анекдотом или байкой. А о чём было с ней беседовать? Девушка так ненавязчиво задавала наводящие вопросы, что если себя жёстко не контролировать, то легко можно было сдуру раскрыть какуюнибудь государственную тайну. Причём, скрывать или отмалчиваться решительно не хотелось! Вот и приходилось, как бы сравнивая, переводить разговор на "старую", дореволюционную Россию и рассказывать чтото вроде сказок как один мужик трёх генералов прокормил. Как ни богата была русская литература, но со временем источник иссяк и приходилось выдумывать уже самому или вспоминать анекдоты про поручика Ржевского, выдавая их в обтекаемом, наименее пошлом варианте. Вот тутто Анна, когда ей казалось, что я не вижу её лица, невольно морщилась, было видно, что выслушивать подобное ей не оченьто приятно. При этом, отвечая мне в тон на вопросы о жизни в Германии, медсестра нисколько не смущалась, порой балансируя на самой грани приличного. Немецкая аристократия была ей явно не столь дорога, как русское дворянство. Но мало того, якобы родившаяся в Берлине девушка, запнулась и задумалась отвечая на брошенный вскользь вопрос о величине протекавшей через город реки Нейссе. Поправив, конечно, мою явную ошибку и сказав, что там течёт вовсе не Нейссе, а Шпрее, тем не менее она ошиблась сразу после, гадая за сколько времени можно доплыть по Шпрее до Балтийского моря, куда она якобы впадает. Это можно было объяснить банальным географическим кретинизмом, но безопаснее было думать, что Анна немного не та, за кого себя выдаёт.

Эти соображения меня немного "притормозили", но в корне это ситуацию никак не меняло! Как говорится – телу не прикажешь, оно всё настойчивее требовало своего. Я окончательно потерял покой и, в добавок, сон, попросил Энглера выписать мне снотворное, не мог ни о чём думать, кроме как о округлостях фигуры моей медсестры. В сложившейся ситуации единственным приличным выходом было загрузить физически свой организм настолько, чтобы ему не хотелось ничего, кроме как жрать и спать. Обычная зарядка превратилась в непрерывные занятия физкультурой на свежем воздухе с утра до вечера, прерываемые только приёмами пищи и треклятыми прогулками. Бег на всё более длинные дистанции чередовался с силовыми упражнениями и растяжками, отрабатывать какиелибо приёмы рукопашного боя я избегал, справедливо полагая, что человеческое тело – само по себе оружие, но отказать себе в удовольствии помолотить грушу конечно же не мог. Грушу, как и штангу, и пудовые гири, заменившие выпрошенные мною у Греты два чугунных угольных утюга, предоставил в моё распоряжение лично доктор Энглер, нехотя согласившийся со мной, что физкультура, безусловно, полезна для здоровья, но занятия должны протекать под строгим медицинским контролем во избежание перенапряжения и опять приставил ко мне Анну. Какое там перенапряжение! Присутствие красавицы, не скупившейся на комплименты в мой адрес, действовало на меня как мощнейший энергетик и я выдавал такие результаты, о которых не мечтал и в свои более молодые годы. В такой ситуации оставалось только, в буквальном смысле, спасаться бегством, так как в этом случае медсестра сопровождать меня явно не могла.

В один из дней, уже в начале третьей недели моего пребывания в санатории, нашу парочку, как раз возвращавшуюся с прогулки, прямо у моего коттеджа перехватил один весьма примечательный молодой человек, глянув на которого я невольно выдал.

– О, терминатор! – настолько он был похож на молодого Шварцнеггера, разве только шевелюра была абсолютно белобрысой. Бугай улыбнулся и приятным голосом, плавно, словно и не понемецки, что то заговорил, Анна стала переводить.

– Господин Любимов, позвольте представить Вам Курта Мессера. Курт говорит, что для него большая честь познакомиться с таким выдающимся спортсменом, как вы. Курт предлагает вам принять его вызов и сразиться с ним в боксёрском поединке.

Э, нет ребята! Мне ещё тут почти две недели отдыхать. Если так пойдёт, то мне каждый день с кемто драться придётся. Оно мне надо? В концеконцов, я приехал, официально, здоровье поправить, а не потерять!

– Анна, переведи, пожалуйста, уважаемому Курту, что мне взаимно приятно с ним беседовать и, коли он так хочет помериться силой, предложи ему это сделать прямо сейчас, сыграв со мной в игру. Правило просты – нужно устоять на ногах держась своей рукой за руку соперника.

Забаву эту, во всех разновидностях и применением подручных средств вроде палки, я любил давно и не без основания считал себя в ней докой, к тому же это не несло никакого риска травматизма ни мне, ни противнику. Молодец расцвёл, показав все свои тридцать два здоровых зуба, и махнул мне рукой, предлагая сойти с посыпанной песком расчищенной дорожки на свежий снег. Первая схватка, на левых руках, закончилась быстро, вторая – на правых, продлилась чуть дольше. Господин Мессер сделал правильные выводы из первого поражения, поняв, что масса и сила тут далеко не самое главное. Поднимаясь на ноги и отряхиваясь, сквозь смех, настырный австриец не желал отпускать меня миром, Анна переводила.

– Господин Мессер говоит, что вы сильный соперник и настаивает на реванше, но уже в боксёрском поединке. Отказаться будет не честно с вашей стороны.

– Я боюсь, что доктор Энглер, под опекой которого я нахожусь, будет против и я не хочу нарушать предписания врача, – попытка была хорошей, но безуспешной.

– Господин Любимов, Курт вне всякого сомнения я не стал бы обращаться к вам с такой просьбой, если бы существовала хоть малейшая опасность для вашего здоровья. Разумеется, сначала он имел разговор с вашим врачом и получил согласие.

Ага, а мордобитие это не опасно для здоровья!? Любезный тон беседы начал меня раздражать, подмывало выматериться. Ведь первый матершинник – первый цивилизованный человек. Он в драку не полез! Но, раз этот индивидуум так настаивает, то стоит попробовать его напугать, в крайнем случае, бой пойдёт по моим правилам.

– Раз так и вы бросаете мне вызов, то, по дуэльному кодексу, выбор оружия остаётся за мной. Бокс слишком мягок для настоящих мужчин, – в этом я, конечно, не прав, но надо создать соответствующее настроение, – поэтому я выбираю бой без правил. Вернее, с минимальными ограничениями. Нельзя выкалывать глаза и отрывать уши, всё остальное разрешается. Поединок продолжается до тех пор, пока один из нас будет в состоянии сражаться. Вас, дорогой Курт, такой вариант устраивает?

– Господин Мессер восхищён вашим мужеством и принимает условия, – перевела Анна слова австрийца, сказанные после короткого раздумья. – Бой состоится завтра в одиннадцать часов дня на лужайке перед главным корпусом пансионата.

Вот зараза неугомонная! Сам напросился! Я не я буду, если не отрихтую тебя, как Бог черепаху.

Эпизод 9

Сегодня воистину хороший день, чтобы умереть! Низкие серые тучи, готовые вотвот разразиться снегопадом, наводили тоску на окружающий мир и лишали его зимнего очарования. Небольшой морозец, не более трёхпяти градусов, не мог послужить помехой зевакам, которые невесть какими путями узнали о предстоящем бое. Вот уж не думал, изредка раскланиваясь на прогулках со встречными парочками, что в пансионате может быть столько народу. В ресторане даже на ужин, когда можно было потанцевать под живую музыку, никогда столько не собиралось. Наблюдая за зрителями, я даже подметил, что организован тотализатор и мне было бы очень интересно узнать, каковы ставки. Подозреваю, что не в мою пользу. Противник и моложе и крупнее меня, да и выглядит несколько увереннее, охотно отвечая на реплики и, видимо, подначки из толпы. Меня же стесняла сама обстановка. Я им что, клоун что ли? Нашли себе развлечение!

Доктор Энглер вызвался судить поединок лично, впрочем, это, по идее, должно было свестись к констатации факта, что один из нас спёкся. Тут же, в первом ряду, пользуясь правами моей личной медсестры, присутствовала Анна, моё наказание за грехи. Курт крутился на противоположном конце "арены", одетый в свитер, лыжные штаны и обутый в массивные добротные ботинки. У меня же адреналин буквально кипел в крови и мне было жарко, поэтому я полностью разделся до пояса и скинул обувку, оставшись босиком в одних брезентовых штанах. Зрителей это изрядно развеселило, а мне было приятно ощущать, как пушистый снежок холодит босые ступни. Ещё одним предметом одежды, на котором настоял Энглер, были классические боксёрские перчатки, делающие борьбу крайне затруднительной, поэтому упор следовало делать на ударную технику.

Ассистент Нордена толкнул короткую речь, видимо представляя нас зрителям и подозвал поединщиков на центр, обратившись к каждому на своём языке.

– Пожмите друг другу руки, – что мы и сделали, – начинаете по моему свистку. Условия вам известны. Второй свисток означает прекращение боя. Готовы? Отступите на два шага.

Австриец не семенил, отступил широко. Рассчитывает на длинную дистанцию? Пусть так, мне даже лучше. Энглер свистнул и сознание как бы раздвоилось, одной частью сосредоточившись на движениях тела, а второй, как бы отстранённо, со стороны, оценивая ситуацию в целом. Левша, но это ему против меня мало поможет. Курт пружинисто подпрыгивая и крутя огромными кулачищами, за что я мысленно сразу же обозвал его "наглом", начал быстро сближаться, за что и получил лоукик по внутренней поверхности бедра передней, правой ноги. Больше прыгать не будет. Сменив стойку на левостроннюю я тут же отработал по той же цели, но уже по внешней поверхности. Судя по всему, классический боксёр просто не знал, как этой напасти противодействовать и ноги не берёг, поэтому, когда, стремясь достать меня "двоечкой" напрямую, перенёс центр тяжести на ведущую, левую ногу и оттолкнулся ей от земли, подбитая правая не выдержала массы и он провалился. Совсем немного. Но мне хватило, чтобы провести контратаку поверху, вернувись в "правильную" стойку и чувствительно достав соперника, который немного поплыл. Дальше бил уже только я, сократив дистанцию и обрушив на господина Мессера серию ударов, завершив её захватом за шею и работой коленями в стиле тайского бокса по корпусу и, под конец, по голове соперника. Это был разгром. Австриец упал, а я, отошёл в сторону, решив, что дело сделано. Энглер начал считать, и каково же было моё удивление, когда на "семи" Курт поднялся. Встатьто он встал, даже руки держал, но уже было видно – не боец. Поэтому я, рисуясь, просто зарядил ему классическую "вертушку" в корпус, не став поднимать выше изза опасения за целость штанов в районе паха, чего никогда не стал бы делать, будь соперник хоть немного в себе. Вот на этот раз действительно всё. Сев на задницу, добрый молодец на секунду завис и медленно, нехотя повалился навзнич. Энглер возвестил окончание боя, который длился от силы минутудве, а толпа, разочарованно бурча, стала расходиться.

– Я вам безумно признательна, – заявила увязавшаяся за мной Анна, когда я, одевшись, возвращался в свой домик чтобы привести себя в порядок.

– Всегда рад вам угодить, но не понимаю, чем заслужил вашу благодарность, – я старался быть вежливым, несмотря на нерастраченный заряд боевой ярости, который надо было както утилизировать.

– Этот Мессер, добиваясь моей руки, мне проходу не давал. Но я не отвечала ему, ведь мне нужен настоящий мужчина. А Мессер – слабак, что вы только что блестяще доказали. Да ещё и ревнивец, он и вызвал вас потому, что ему не понравилось наше с вами общение. Женская интуиция в таких случаях редко подводит, мы, слава Богу, в состоянии отличить ничтожество от настоящего рыцаря.

– А вы, стало быть, моя дама сердца?

– Может быть…

О! Как это было сказано! Так, чтобы не осталось никаких сомнений, что крепость, хотя ещё и не пала, но ключи уже в, гм… кармане победителя и можно приступать к процедуре, гм… открытия ворот. Поняв, что допустил оплошность, дав Анне сказать, фактически, "да", я поспешил направить беседу немного в другое русло.

– Нравится, когда мужчины за вас сражаются?

– Не скрою, это… вдохновляет, – сделав этот более чем прозрачный намёк, Анна вдруг спохватилась и уже строгим тоном, не допускающим возражений, сказала. – Ставлю вас в известность, что доктор Энглер прописал вам расслабляющий массаж перед сном. Чтобы не допускать застоя жидкости в мышцах, изза которого вы плохо спите. Уверена, вы будете довольны результатом. Ровно в двадцать нольноль я к вам приду, будьте готовы. До вечера!

Она сказала то, что я слышал, или я сейчас яйцами думаю? Пока я тормозил, размышляя над этим архиважным вопросом, медсестра, цокая каблучками, резво удалилась и отказываться, а тем более протестовать было уже поздно. Будьте готовы! Нет, мать вашу! Я не готов! Совершенно! И коли не подготовлюсь, то, лопни мои глаза, если очаровательная Анечка, которую так настойчиво подкладывает под меня мерзкий докторишка, не изнасилует меня сегодня ночью при полном отсутствии сопротивления с моей стороны! Мне срочно нужен план!!!

Эпизод 10

На часах уже двенадцать без пяти! Конечно же, восемь. Но восемь не рифмуется. Коекто, наверное в пути! Совсем чутьчуть осталось. Точность – вежливость королей! А что касается королев, как Анна – то это знак высшего расположения. Оглядев сцену предстоящих событий ещё раз, убедился, что то, что нужно спрятать, спрятано как надо, а то, что должно отвлекать, осталось только включить. Что я и сделал, заведя патефон, поставив пластинку любимого мной Вивальди и ткнув кнопку настольного вентилятора, своим весом соперничавшего с блином от штанги, на ограждение которого я специально прикрепил полоски бумаги, чтобы лопасти, задевая их, давали шелестящий звук. И тот и другой прибор, и ещё коечто, я купил сегодня, сразу после обеда смотавшись на такси в Вену и истратив кучу денег. Это самое коечто сейчас было спрятано за дровами, уложенными над камином. На маскировку я потратил почти три часа, выпиливая кусочки поленьев и отгораживая ими кинокамеру от внешнего мира, оставив только амбразуру небольшого объектива. Думаю, в этом мире до таких подстав ещё никто не додумался и если всё будет плохо, то я окажусь папарацципервопроходцем. Но это так, страховка, а план мой заключался совсем в другом.

Точно в назначенное время раздался стук дверной колотушки и на пороге материализовалась моя эротическая мечта.

– Добрый вечер, господин Любимов.

– Добрый, добрый, дорогая Анна. Прошу, проходите.

Девушка зашла в прихожую и, расстегнув пальто, позволила мне его снять. На этот раз вместо обычного колпака её голову украшала небольшая шляпка, скинув которую она удивила меня сложной причёской в которую были уложены её длинные, тугие волосы.

– Вы не могли бы мне помочь? – девушка без стеснения показала глазами на свои ноги и чуть приподняла правую. Караул! Процедура раздевания в самом разгаре! Я, кажется, покраснел. Я присел, стараясь спрятать лицо, и, поочерёдно, придерживая одной рукой женские ножки, другой расстёгивал пряжки сапожек, снимал их и одевал взамен туфельки. Я держал её за ноги! САМ!

– Вы ждали меня? – вопрос, прозвучавший сверху был произнесён просто обворожительным голосом.

– Конечно! Я ведь был предупреждён, – ответ получился излишне возбуждённый, как не старался я держать себя в руках.

– Хорошо, раздевайтесь и ложитесь на кровать. Хорошо, что доктор Энглер прописал вам спать на щите, нам как раз будет удобно, – двусмысленное "нам", подчёркнутое короткой паузой, чуть было не сорвало мне голову и мне стоило огромного усилия, воздержаться от перехода от слов к делу.

– Прошу вас выйти на пару минут, я позову, когда буду готов.

– Конечно, конечно. И, раз вы стесняетесь, мы можем даже притушить свет.

– Нет!!! Пусть горит! Мне нравится видеть процесс!

– О, как пожелаете, господин Любимов.

Как я пожелаю? Я желаю сквозь землю провалиться и оказаться гденибудь в Новой Зеландии, подальше отсюда! Что я творю, чёрт возьми?! Анна вышла из комнаты и я, сдёрнув с кровати покрывало, метнулся к "закладке", дёрнув неприметный шнурок включил тумблер пуска кинокамеры и убедился, услышав тихий шелест, который я и старался скрыть посторонними звуками, что она заработала. Скинув одежду, я улёгся на живот, прикрыв задницу полотенцем и позвал медсестру. Стук каблучков возвестил её появление и моей, покрытой шрамами спины, коснулись нежные ручки. Теперь уже никаких слов не требовалось, этот, якобы расслабляющий массаж, действовал абсолютно противоположным образом.

– Анна, я забыл выпить витамины после ужина. Вы не передадите их мне? Они на тумбочке, рядом стакан с водой должен стоять, – в этом и заключался мой основной план. Я не смогу сделать ничего предосудительного, если буду тупо спать. Поэтому сегодня вечером я почти ничего не ел и голодный желудок уже интенсивно перегонял в кровь пару таблеток снотворного, проглоченных заранее. Ещё две были приготовлены, чтобы "догнаться", но мне было важно, чтобы медсестра сама дала мне их. Четыре таблетки вместо одной – большой риск, но деваться было некуда. Первая доза должна была быть ударной, чтобы я мог выдержать общение перед массажем, а вторая не должна была вызвать у медсестры подозрений о своём истинном содержании, а витаминки я пил попарно.

Каблучки простучали по деревянному полу в угол комнаты, унося Анну из кадра, а потом вернули её обратно и мне было предложено.

– Перевернитесь на спину, вам так будет удобнее, я помогу.

– Не стоит, мне удобнее на животе и самостоятельно, – вот может и не говорит она мне ничего эротического, а слышу я, а самое главное, представляю совсем другое! Я приподнялся на локтях и, так как у меня волейневолей осталась только одна свободная рука и она уже держала стакан, пришлось таблетки принять из рук медсестры. Конечно, я не слизывал их с ладошки, просто открыл рот и туда по бумажке скользнуло пару кругляшков. От рук девушки пахнуло чемто душистым, но мне было уже както всё равно. Всё что мог, я сделал. Организм, ещё не усвоив, но уже понимая, что ему закинули вовнутрь, начал заранее соответствующе реагировать.

– Ну вот! Вы излишне напрягли спину, – укоризненно сказала мне девушка. – Давайте я ещё чутьчуть по ней пройдусь, а потом перевернёмся.

– Как пожелаете…

– О, если бы вы знали, чего я сейчас желаю…

– И чего же?

– Пока это секрет, – отвечая, медсестра так наклонилась к моему уху, что коснулась своей упругой грудью моей спины. – Переворачивайтесь.

Прикрываясь полотенцем, я лёг на спину.

– О, господин Любимов, Семён! – Анна изобразила удивление, перейдя, тем не менее, на "ты".

– Это всего лишь естественная реакция организма, – я не стал смущаться и пытаться скрыть очевидное, – на такую красавицу как вы.

– А ты стойкий оловянный солдатик, – произнеся это, девушка скользнула рукой под полотенце.

– Милая, давай воздержимся от внутримышечного массажа, – я попытался тянуть время, чувствуя, что лекарство уже вовсю действует.

– Как скажешь, дорогой, но это уже ничего не меняет, – она обворожительно улыбнулась мне сверху и тут же, рванув халат посередине, так, что отлетели все пуговицы, моментально, буквально растерзала своё нижнее бельё, которое повисло спереди лохмотьями, открывая взгляду вожделенные прелести.

– Что ты делаешь!?

– Аааа!!! Хильфе! Хильфе!!! – в прихожей раздался грохот и топот ног, но я уже отрубился.

Эпизод 11

Пробуждение моё было не самым приятным, во рту была натуральная помойка и чувствовался запах алкоголя. Не перегара, а именно алкоголя. Похмелье, слава Богу, отсутствовало, но голова была тяжёлой, видимо, со снотворным я перебрал. Сосредоточившись на ощущениях, притворяясь пока спящим, я понял, что лежу, дрожа от холода, раскрытый на своей собственной кровати, а вот тяжёлое сопение гдето рядом не внушало оптимизма. Чуть приоткрыв глаза, я чуть было не вскрикнул от неожиданности. Рядом с кроватью в кресле, распустив слюни, спал "терминатор". Это хорошо, дружок, что ты спишь. Тихонько встав с кровати и, после поиска подходящего инструмента, взяв со стола увесистый вентилятор я примерился половчее тюкнуть его по башке, но передумал. Так его и к праотцам отправить не долго, а становиться убийцей в мои планы не входило. Зато у меня был великолепный, прочный и длинный шнур с кистями, на который были повешены занавески. Они мне сейчас ни к чему, на улице лунная ночь, а в доме света я, понятно не зажигал, поэтому естественное освещение жёлтобелым, отражённым от снега светом, как нельзя кстати.

Соорудив удавку и прокравшись за спинку кресла я накинул петлю на шею беспечного господина Мессера и принялся душить. Убивать, как я говорил, я не хотел, а вот перекрыть доступ кислорода к мозгу так, чтобы человек на короткое время потерял сознание, было нужно. Этому искусству, в своё время научил меня внешне безобидный старичок, который, тем не менее, мог влёгкую уделать в рукопашке парочку гораздо более молодых соперников. После недолгих трепыханий и сучения ногами, не слишком при этом шумя, Курт обмяк и я, скинув тело на пол, не теряя времени связал ему за спиной руки, а потом притянул к ним и ноги. Техника и узлы у меня правильные – не развяжется. Пока автриец приходил в себя, я нашёл свои шмотки и принялся быстро одеваться. Затем, ласково попросил Мессера открыть рот, чтобы я мог засунуть туда кляп. Мой немецкий был ещё очень плох, хотя прямое общение с непосредственными носителями языка – лучший способ обучения, но, тем не менее, понять меня было можно. Не найдя взаимопонимания и не желая тратить время на долгие уговоры, я просто приподнял лежащее на животе тело сзади за лодыжки и нанёс удар между ног, отчего у бедняги не только рот открылся, но и глаза из орбит чуть не выскочили.

– Ихь шрайбе, – привлёк я внимание пленника к записке, которую набросал на подоконнике при свете луны. Содержание её было лаконичным: "Прошу, в ваших интересах, не предпринимать никаких действий, пока я не вернусь". Что бы здесь ни произошло, моя карма, как говорится, была чиста, и это должно было быть зафиксировано на плёнке. Что и позволяло мне чувствовать себя достаточно уверенно. После этого я развернул Курта так, чтобы он не мог наблюдать за моими действиями.

Глянув на часы, показывающие начало шестого, я принялся торопливо разбирать маскировку, бросая её части в топку погашенного камина, с облегчением осознавая, что камеру не обнаружили и плёнка цела. Забрав аппаратуру, я завалил нычку обычными поленьями, скрывая следы. Теперь мне срочно надо в город, при этом нежелательно вызывать такси и вообще пользоваться телефоном, который, наверняка, контролируется. Запасной вариант был – в близлежащем посёлке один бауэр имел собственный автомобиль, но до него надо было ещё добраться пешком, разбудить и уговорить отвезти меня куда надо. К счастью, всё обошлось без лишних сложностей, я, топая с чемоданом по дороге, поймал попутку и за небольшие деньги добрался до города, прямым ходом отправившись к лавке фототоваров.

Подождав до восьми часов явившегося открывать магазин хозяина, а поинтересовался, где можно обработать отснятый материал. К счастью, для хозяина это не было проблемой и я сговорился с ним на два экземпляра фильма, который мог быть готов не раньше, чем к вечеру. Я категорически отказался гулять весь день, сказав, что фильм очень важен для меня и даже вызвался добровольным помощником в работе, на что хозяин ответил, что моего участия не требуется, так как в наличии имеется проявочная машина. Это было для меня откровением, всётаки о кинотехнологиях, в отличие от фото, я почти ничего не знал, хотя и понимал, что они подобны. К счастью, лавочник не нашёл аргументов отказать мне присутствовать в процессе работы и я мог лично осмотреть механизм, с глубоким удовлетворением отметив для себя факт того, что практически исключена возможность, пока не будет готов полностью фильм, ознакомиться с содержимым.

Целый день я просидел в фотолавке не жрамши, дожидаясь первой копии фильма и, когда она была готова, попросил хозяина, чтобы он дал мне возможность проконтролировать качество, раз я плачу ему за работу такие бешеные, по здешним меркам, деньги. Уединившись в отдельной комнатушке, даже загородив спинкой стула замочную скважину, я просмотрел отснятый материал. Интересными были только первые полчаса фильма. Ай да доктор Энглер! Ай, подлец! Хорошо ещё, что я снотворным спутал его планы и ему явно пришлось импровизировать на ходу, о чём говорили судорожные метания действующих лиц, когда они убедились, что я без сознания и использование моего собственного фотоаппарата. Компромат значит и неминуемый шантаж. Ято, грешным делом, надеялся, что всё будет гораздо приятнее, из меня будут пытаться вытянуть информацию в тёплой постели. Ничего, эти игры мне тоже не в диковинку.

Расплатившись с лавочником я отправился на вокзал Зюйдбанхоф, где оставил в автоматической камере хранения киноаппаратуру и одну копию фильма. Жетон, необходимый, чтобы открыть её завёз в торгпредство, предупредив, что в случае нужды сообщу код. После чего, решительно направил свои стопы обратно в пансионат, надо было решительно положить всем этим приключениям конец.

Эпизод 12

Не прошло и десяти минут, как я зажёг в своём коттедже свет, подивившись идеальному порядку в помещении, где уже ничто не напоминало о событиях прошедшей ночи, как раздался телефонный звонок.

– Господин Любимов? – послышался знакомый голос.

– Да, господин Энглер, я вас слушаю.

– Нам необходимо поговорить, не изволите ли немедленно зайти ко мне?

– Что, прямо сейчас, в десять вечера?

– В противном случае утром будете объясняться с полицией.

– Не надо только шум поднимать, я уже иду.

Прихватив новенький кожаный портфель, я с грустью, глядя на него, подумал, что денег осталось едваедва на обратный билет на самолёт. Что поделать, шпионаж – дело затратное. И не ясно ещё, принесёт ли оно мне какуюлибо выгоду. Энглер, наверняка, должен был напрячься изза моего отсутствия целый день и подумать, что я както готовлюсь вывернуться, но, с другой стороны, он должен быть уверен, что я не могу знать, что на самом деле произошло. А, имея на руках неубиваемые вещественные доказательства моего "преступления", можно было плевать на любые мои манёвры. Для меня же главное – правильно подыграть эскулапу, чтобы понять, кто за ним стоит, а потом уж можно будет его откровенно ломать.

– Господин Любимов, – решительно начал разговор Энглер, сразу взяв "быка за рога", – вы вчера вечером напились до безобразия и совершили совершенно непозволительный поступок, изнасиловав в грубой форме вашу несчастную медсестру Анну.

– Кто вам это сказал? Мне вчера стало плохо во время лечебных процедур и я потерял сознание! Я не мог никого изнасиловать!

– Бросьте, я сам прибежал на крики девушки и всё видел. Кроме того, свидетелем является и господин Курт Мессер. То, что вы ничего не помните, нисколько вас не оправдывает.

– Простите, но я вам не верю. Господин Мессер, кстати, нагло находился у меня в доме, когда я очнулся и напал на меня. Мне пришлось защищаться. Я заявлю об этом в полицию!

– Да? А что вы скажете на это? – а вот и фотографии. Мда, таких извращенцев я с двадцать первого века, к счастью, не встречал. Зачем девчонку было привязывать к кровати в такой позе? А Анюта – артистка та ещё! Сопли, слёзы, мучительное выражение лица. Интересно, а мне они как глаза открыли? Приклеивали веки чтоли?

– С Анной всё в порядке? Поверьте, мне очень жаль. Надеюсь, она примет мои извинения и мы сможем замять инцидент?

– Да как вы можете говорить такое! Девушка потрясена, ей требуется лечение и душевных, и физических травм! А вы говорите об извинениях всего лишь? Вы подлец, Любимов! Даже не надейтесь так дёшево отделаться!

– Чего же вы от меня хотите? – я изобразил растерянность.

– Вообщето, есть выход, – изобразив раздумья и сомненья, сказал Энглер, – вы будете предоставлять нам интересующую нас информацию. Но прежде, напишете заявление о добровольном согласии на сотрудничество.

– Кому это вам? С кем я должен сотрудничать?

– С германской разведкой, разумеется, – сбросил маску немец. – Вот бумага пишите. Я, такойто, добровольно, поступаю на службу в разведку Германии и готов предоставлять ей все необходимые сведения. Что вы медлите? Хотите, чтобы я эти фотографии в полицию отнёс?

– Не спешите. Прежде чем продолжить разговор, хочу предупредить, что подстраховался. Это чтобы у вас не возникло соблазна решить возникшие проблемы радикально.

– Какие проблемы? Проблемы у вас!

– Ошибаетесь. Я, видите ли, тоже любитель пофотографировать и не только. У вас здесь, я знаю, есть кинозал. Мы можем им сейчас воспользоваться для приватного просмотра одного занимательного фильма? Который, кстати, в противном случае, тоже может оказаться в распоряжении полиции.

На абверовца было больно смотреть. Только что был хозяином положения и тут такой удар судьбы! Русский не вербуется, а показывает зубы! Немец поднял трубку телефонного аппарата.

– Это вы зачем? – тут же поинтересовался я.

– Вызвать киномеханика…

– Поверьте, не стоит. С проектором я справлюсь самостоятельно.

– Пройдёмте, – смирившись, предложил мне Энглер, доставая из верхнего ящика стола связку ключей.

Местный кинотеатр был совсем крошечным, на шестьдесят четыре места. Восемь рядов с центральным проходом посередине, где и была смонтирована аппаратура. Зарядив плёнку я начал показ, сопровождая его своими комментариями.

– Вот, извольте видеть, тишь да гладь, да Божья благодать. Медсестра делает клиенту массаж. Вот она даёт ему некие препараты. О Боже! Что она себе позволяет?! Куда запускает свои шаловливые ручонки? Причём при отсутствии всяких действий с моей стороны. А это зачем? Зачем она сдирает с себя одежду? Занятно, вот ещё двое, господа Энглер и Мессер собственными персонами. Чтото возбуждённо декламируют, но озадаченные моим безразличием, подходят и осматривают несчастного русского. Он без сознания! Что делать?! Влить ему в рот водки! Не самый лучший способ привести в чувство, скажу я вам. Ага, вот более эффективное мероприятие. Мне трут виски и дают нюхнуть нашатыря. Безрезультатно. Как же так! Всё пропало! Ага, господин Энглер увидел фотоаппарат. Чтото говорит, без сомнения, подельникам. Бедная, бедная Анна! Её, сбросив русского, привязывают к кровати! Причём, всё перепутали! Ноги не должны быть задраны выше головы! Моё бесчувственное тело, вдвоём, поднимают и пристраивают на медсестру, долго экспериментируют, выбирая подходящую позу. При этом цинично ржут все трое, извращенцы! А вот и фотосессия. Посредственная, надо сказать. Моято порнушка покруче будет, а Энглер?

– Хайлиге шайзе! Будьте вы прокляты, Любимов, с вашей изворотливостью! Предлагаю ничью, обменяемся компрометирующими материалами и разойдёмся.

– Энглер, у вас нет на меня компромата. То фуфло, которым вы козыряете, в свете вновь открывшихся обстоятельств, является компроматом против вас!

– И вы не боитесь позора?

– Конечно, мужчине неприятно заявлять об изнасиловании, но этого и не требуется. Нам достаточно подтверждённого факта, что пансионаты доктора Нордена, где отдыхали множество не самых последних людей не только из СССР, но и из Великобритании, Франции, Италии, других менее значимых стран, являются "медовыми ловушками" и работают на германскую разведку. Надо ли объяснять, что все ваши бывшие постояльцы из России будут проверены? Надеяться не на что, в СССР вопрос уличения во лжи решён на техническом уровне. Главное, задать конкретный вопрос. А мы теперь можем это сделать, – я блефовал, намекая на детектор лжи. Но откуда Энглеру было это знать? Тем более мне на руку играл фокус с кинокамерой. – Это провал, Энглер. Это величайший международный скандал. Что с вами лично за это сделают, вы подумали?

– Раз я погорел, наш разговор не имеет смысла.

– Хотите бежать? Найдут! За вами будет охотиться весь мир! Немцы – чтобы вы уже никому ничего не могли рассказать. Ваши бывшие агенты – тоже. Разведки всех стран – напротив, надеясь извлечь из вас информацию по германским разведсетям, что ещё хуже. Но, при вашем благоразумии, всего этого можно избежать.

– Чего вы хотите? И кто такие мы? Понятно, что Советы, но там у вас такая каша!

И нет нам покоя и в мирные дни,

Пока ктото хочет России беды.

Мы парни в гражданском – разведчики в штатском,

Мы грозные силы Великой России!

Пропев куплет из песни Алексея Коркина, которую слышал ещё в прошлой жизни, я сказал Энглеру.

– Не трепыхайся и всё будет хорошо. О каше потом поговорим, а сейчас передайка мне для начала негативы и сами фотографии, не люблю, когда на мою голую задницу посторонние мужики пялятся.

– Надо пройти в кабинет.

По возвращении, получив желаемое, я передвинул так и оставшийся лежать на столе лист бумаги оппоненту и сказал.

– Пишите. Что вы там мне диктовали. С поправками, разумеется.

– Вы не предложили ещё ничего!

– Да что тут непонятного? Будете работать не только на немцев, но и на нас. Ликвидировать вашу агентуру в СССР всех чохом мы, разумеется, не будем, чтобы на вас не пали подозрения. Даже позволим и дальше работать против нас. Главное ведь для разведчика – информация! А не сносить головы направо и налево. Но за свою безбедную жизнь вы не только сдадите нам все свои контакты, но и будете передавать поступающие от них сведения. Вас устраивает.

– Нет. Но и выбора вы мне не оставляете.

– Совершенно верно, поэтому пишите.

– Может, всётаки договоримся подругому? Я могу вам заплатить. Вы будете богатым человеком.

– Не тратьте зря время. Или вы ещё не поняли свою главную ошибку? Вам, наверное, будет интересно узнать, что есть люди, которые не продаются! Больше скажу, повернись всё повашему, я бы лучше сел в тюрьму, чем согласился на вас работать! Старуха Германия не на тех щерит свои гнилые зубы, как бы последние не потеряла!

Эти слова были мной сказаны весьма агрессивно и Энглер, припомнив поставленный им же мне диагноз "повышенная возбудимость", да ещё бедного Курта, без лишних слов изобразил требуемое.

– Отлично, – я разорвал десять шиллингов и вручил полбанкноты своему первому и пока единственному шпиону. – Ясно зачем? Жду от вас к завтрашнему вечеру оригиналы подобных расписок всех ваших агентов с краткими пояснениями и контактами. Об остальном расскажете позже, я составлю вам компанию ещё как минимум на неделю. И ещё одно. Надеюсь, вы позаботились о конфиденциальности произошедшего?

Энглер понял меня правильно.

– Грета мой человек.

– Хорошо. Тогда пусть Анна работает, как ни в чём не бывало, чтобы не было лишних разговоров.

Эпизод 14

Мы с Тамарой ходим парой. Конечно же, с Анной. Но всё теперь подругому. Пропало очарование, столкнувшись с грязью повседневности. Ангел превратился в существо, вызывающее скорее жалость, чем восхищение. Вот так. А ведёт себя она как победительница, понятно, Энглер не стал расстраивать её последними новостями. Пусть думает, что она – конвой, присматривающий за новым клиентом совсем не пансионата, а абвера.

– Что, Семёнбольшевик, попался? Подумать только, он ещё кочевряжился. Тоже мне! Да такому чудовищу как ты таких женщин как я, вблизи, можно только во сне увидеть! Как я вас, красных, ненавижу!

– Ошибаешься, Анна. В Москве у меня жена, которая тебе ни в чём не уступит, и двое детей. И у моей дорогой супруги перед тобой огромное преимущество, даже два – она меня, смею надеяться, любит и она русская. Поэтомуто тебе и не удалось, как ты ни старалась, охмурить меня.

– Русская! Это я русская! А вы все – поганые жидокоммунисты! Мой отец – офицер, погиб за Россию!

– Чудны дела твои Господи! Отец погиб за Россию, а дочь работает на его врагов. Странно, не находишь?

– Враг моего злейшего врага – мой друг! Не так ли?

– И все средства хороши? Поэтому благородная дворянка может позволить себе быть шлюхой?

– Не забывайтесь! Я, между прочим, девственна!

– Это говорит только о вашей квалификации, но совсем не делает вам чести…

– Человек, предавший только что, говорит о чести! Безродный мужлан, да как у тебя язык повернулся!?

– Ошибаешься, с доктором Энглером мы сошлись на том, что он молчит об известных тебе событиях, а я молчу о том, что вы вербуете здесь шпионов для абвера. Разошлись краями, так сказать, – соврал я. – Ты не смогла заставить меня предать жену, это должно было бы заставить вас понять, что я не стану предавать Родину. Тем более, под такой ничтожной угрозой, как австрийская тюрьма. А что касается мужланов и чести, то посмотри в этом свете на меня и сравни с собой, благородной. Разве ты не предаёшь Родину, работая на немцев?

– Моя Родина – Россия! А не ваш поганый "сесесер"! И я сделаю всё, чтобы она возродилась! Любыми путями!

– Господи, сколько же тараканов у тебя в голове? Такое впечатление, что ты не можешь отличить чёрное от белого!

– Зато красное от белого отличаю очень хорошо!

– Причём тут дворянский алкоголизм?

– Дурацкая шутка, – Анна обиделась именно на это и надула губки.

– Согласен. Но надо же было както разрядить обстановку.

Мы шли некоторое время молча. Ей нечем было меня уязвить, а я пока не видел путей, как можно склонить упёртую девицу на свою сторону. Энглер – это конечно хорощо, но неплохо было бы иметь когонибудь рядом для контроля.

– Знаете, Аня, я мог бы, конечно, скомпрометировать вас, ничем не рискуя, и прикрыть эту вашу лавочку. Но не буду этого делать в любом случае. Вы мне глубоко симпатичны, поэтому хочу вам помочь выбраться из той ямы, куда вы, ослеплённые ложной ненавистью, залезли. Вы просто смотрите на происходящие события только с одной стороны и не видите изза этого реальной картины. Разрешите мне наставить вас на путь истинный? – мой миролюбивый, спокойный тон должен был дать мне хоть один маленький шанс.

– Вряд ли это у вас получится, но попробуйте.

– Начну я свой рассказ с времён далёких, когда звёзды светили ярче, а трава была зеленее. И уж тем более, не было ни белых, ни красных, да и сам Маркс ещё не родился, – зная о восприимчивости женщин к словам, я повёл речь в поэтическобылином русле. – Жилабыла Русь, населённая многими племенами славянскими и были у них князья. И были у них родовые Боги, которым вся Русь поклонялась. Разное было на Руси – беды и радости, взлёты и падения, но держава крепла и при князе Святославе Храбром не только сокрушила хазар, но и бросила вызов самой Византии. Следующий за ним князь, Владимир, имел мало прав на престол и задумал укрепить его, приняв христианскую веру и крестив всех своих подданных, чтобы они признали его первым, после Бога. Разумеется, кто не желал предавать родовых богов, считай, прямо заявлял князю, что тот правит незаконно и становился его врагом. И пошли христиане на язычников и началась война. Много крови пролилось и треть Руси была вырезана. Но хуже всего – подняв изза власти руку на единоплеменников один раз, русские уже легко стали делать это и дважды и трижды и по любому поводу. И началось то, что в нынешних школьных учебниках называют феодальной раздробленностью. А потом пришли татары и наказали русских за грех братоубийства. И усвоили русские урок, объединились. Новая Русь поднялась ещё сильнее и краше прежнего. При царе Иване Грозном раздвинула границы до Тихого океана.

– Зачем вы всё это мне рассказываете? Вы думаете, я не знаю историю собственной страны, раз живу в эмиграции?

– Ну, зачем вы так? Просто я хотел показать на бесспорном историческом примере, что ваша мечта о возрождении России осуществима только объединением усилий всех русских людей. И нас с вами это касается напрямую.

– Я же сказала – ты не русский! Ты – жидобольшевик! Язык твой лживый тебе ничем не поможет.

– Какое совпадение! Я тоже считаю что ты – не русская. Потому, что русские люди живут в России или, по крайней мере, могут туда в любой момент вернуться. Потому, что врагов своих Родина не принимает. А русские не могут быть врагами России. И заметь, за всё время нашего общения, я ни разу не обмолвился о партии, большевиках, коммунизме и прочих несущественных мелочах. Потому, что могу себе позволить подняться выше них, опираясь на главное. Хотелось бы, чтобы и ты поднялась выше своих детских обид.

– Детских обид!? Это ты называешь детскими обидами!!?

– Конечно. Ведь когда произошла революция, ты была совсем маленькой?

– Да, мне только исполнилось десять лет. Но что с того?

– Тебе самой, по сути, нечего вспомнить о старой России, кроме счастливого детства, которого тебя лишили. А взрослая жизнь, как я вижу, оказалась не слишкомто сладкой, вот ты и ищешь виноватых, чтобы оправдать свои собственные несчастия. Достигни ты в этой жизни наперекор всему какихто высот, тебе было бы плевать на, как ты говоришь, жидокоммунистов.

Повисло тягостное молчание. Анна, чувствуя мою правоту, не стала со мной спорить, а я решил дать ей немного времени, чтобы сказанное мной правильно улеглось в её голове. Давление сейчас ни к чему. Пусть сама возобновит нашу беседу, когда будет к ней готова.

– Я тебе совсем не нравлюсь?

Воистину, женская логика неподвластна мужскому пониманию!

– Почему, нравишься. Очень. Именно поэтому я трачу на тебя столько времени, – вот тут надо сместить акценты с меня обратно на неё. – Мне больно видеть, как ты гибнешь. Я хочу тебе помочь, но для этого ты сама должна приложить некоторые усилия в правильном направлении.

– Что же я должна по твоему делать?

– Ты должна понимать, что завязла. Как бы я не хотел, я не могу забрать тебя с собой потому, что на Родине тебя ничего хорошего не ждёт сейчас. Но это можно поправить, если ты заслужишь право возвращения. Я предлагаю тебе служить в русской разведке. Служить так, чтобы битые войнами, которых будет не мало, седые генералы, увешанные до пупа орденами, вставали при твоём появлении. Я не Энглер, я не предложу тебе денег. Я могу всего лишь вернуть тебе честь, Родину, благодарность и уважение русского народа.

Что ж, предложение прозвучало. Честное слово, никогда так не волновался, даже когда предлагал выйти за меня замуж. Что она медлит? Анна вдруг ухватила меня за отворот пальто, развернула, приблизилась так, что я почувствовал на своём лице её чистое, жаркое дыхание.

– Я соглашусь, если ты дашь мне задаток! Ты должен быть моим! Хотя бы на одну ночь!

– Прости, это невозможно.

Девушка отпустила меня и пошла по дорожке, я последовал за ней.

– Если бы ты согласился, я бы тебе отказала, – вдруг сказала она. – Подумать только, большевик, а ведёт себя так, что любой благородный дворянин кажется по сравнению с ним просто гнусным подонком. Не говоря уже о "товарищах", которые отметились здесь до тебя.

Я усмехнулся.

– Видишь ли, я здесь оказался, можно сказать, случайно. Такие как я слишком заняты совершенно другими делами. Мы строим страну и нам некогда разъезжать по санаториямпансионатам. А от плесени, которая любит курорты за народный счёт, мы, поверь, избавимся, с твоей помощью.

– Что я должна делать?

– Аня, дорогая, припомни, пожалуйста, и запиши для меня всех, кого завербовал Энглер. Не только по СССР, но и по другим странам. Меня интересуют все его контакты. Даже если ты чтото слышала краем уха – пиши. Мы осторожно проверим.

– А дальше?

– А дальше пока ничего. Надо подготовиться. Думаю, мы постараемся обеспечить тебе карьеру в абвере. Так, чтобы тебя, по крайней мере, уже никто не подкладывал под разных мерзавцев, – пожалуй, это верх цинизма, получать выгоды от человека, мотивируя это заботой о нём самом, но в общем контексте я просто не мог сказать иначе.

– Вот возьми, – и ещё одна десятишиллинговая банкнота размножилась делением. Надо бы их подписывать, чтобы не путать, где чья. – Когда я уеду, с тобой свяжутся через какоето время.

– Семён, а ты оставишь мне свой адрес?

– Зачем?

– Я буду писать тебе письма.

– Тогда Москва, Главпочтампт, Семёну Петровичу Любимову до востребования. Обещаю справляться.

– Боишься, что жена неправильно поймёт?

– Нет, просто возможны переезды и смены адреса. Но, я тебя прошу, будь осторожной с почтой. Лучше вообще не пиши. Как ты это немцам объяснишь?

– Очень просто. Я тебя люблю. Если сможешь, отвечай мне. Не забывай Анну Мессер.

Сказанное девушкой прозвучало весьма и весьма двусмысленно, пришлось зацепиться за последние слова и опять увести разговор от опасных тем.

– Курт – твой муж?

– Это был фиктивный брак с немедленным разводом, устроенный Энглером. Моя настоящая фамилия, Лапшина, не слишком подходила для работы. Впрочем, всё сказанное мной тогда, после боя – правда. Вот мы и пришли. Позвони мне после ужина, я принесу, то, что ты хотел.

– До ужина позвоню. Откровенно признаюсь – боюсь поддаться искушению. Ты просто богиня и игнорировать тебя чрезвычайно трудно!

Озорница рассмеялась, потрепала меня по щеке рукой, развернулась и ушла не оборачиваясь.

Эпизод 15

– Вы не против, если мы махнём сразу до Бухареста? В Будапеште нет ни пассажиров, ни груза, – спросил у меня, единственного пассажира, штурман рейса "Кольцо столиц" почти сразу после взлёта.

– А в Бухаресте есть? – вопросом на вопрос ответил я.

– Тоже нет.

– Мужики, давайте сразу в Киев! Там хоть полдня сидите! Но меня на Родину доставьте как можно скорее. Соскучился.

– А вытерпите?

– Узлом завяжу, в крайнем случае, – отшутился я.

– Ладно, идёт.

Из пансионата профессора Нордена я исчез поанглийски, не прощаясь, сорвавшись ранним утром, когда никто этого не ожидал. Получив от Анны весьма обширный список весьма немаленьких лиц, а от Энглера негативы фотоплёнок, на которые он переснял расписки, мотивируя это тем, что исчезновение оригиналов из сейфа Нордена вызовет подозрения, я понял, какую бомбу заполучил в свои руки. Там были не только военные вроде Егорова, Якира, Гамарника, Федько, но и начальник лечсанупра Кремля Металликов, тогпред в Германии Канделаки, полпред в Италии Штейн и многие, многие другие. Это только по СССР! Только намёк, что я могу знать ТАКОЕ, обесценивал мою жизнь до нуля и я всерьёз за неё опасался. Не поспав ночью, утром, постоянно подстраховываясь и проверяясь, не следят ли за мной, собрав манатки, рванул на первый же попавшийся самолёт в СССР. К счастью, было воскресенье и выспавшиеся пилоты "Кольца столиц", без промежуточных посадок, которые можно было и не пережить, сами взялись доставить меня в Киев напрямую, то есть по нестандартному маршруту. Это давало надежду, что встреча с какимнибудь "случайным" истребителем не состоится.

В Киеве, не дожидаясь, когда мой рейс отправится в Москву по расписанию, чтобы не иметь неприятностей с начальством, я взял билет на внутренний АНТ9, который как раз прогревал двигатели. Если бы в Киеве меня ктото встречал, то опоздал, а "москвичей" тоже ждёт сюрприз. Предосторожность была не лишней. Если Энглер решит сыграть в свою игру, то через своих агентов, в принципе, может понять, что я действовал исключительно по своей инициативе и за мной никто не стоит. В таком случае, ему есть прямой смысл ликвидировать меня любыми средствами, пока информация не ушла.

В Москве я был часов в пять дня и, взяв на последние деньги такси, движимый всё более обостряющейся манией преследования и не рискнув ехать сразу домой, решил заглянуть на работу к Полине, порадовать свою половинку досрочным возвращением, что бывало не так уж часто, а заодно, припрятать некоторые, жегшие мне руки, материалы. Темнее всего, как известно, под пламенем свечи. Следовательно, чтобы спрятать бумаги, лучшего места, чем библиотека, не придумать.

Поскрипывая ботиночками по свежему снежку, портфелем и двумя чемоданами, в одном из которых была кинокамера, я поднялся на крыльцо новой, большой, крытой железом избы и принялся обметать заботливо приготовленным веником ноги, чтобы не тащить сырость вовнутрь. Внутри дома ярко горел электрический свет и падал, сквозь разукрашенные морозом оконца, на улицу, заставляя желтовато искриться прямоугольные лоскуты белого, мягкого даже на вид, одеяла, которым было укутано всё вокруг.

– И? – прилетело сквозь открытую форточку. – Что вы молчите? Думаете? Раньше думать надо было! А сейчас уже поздно! Сейчас вы либо будете делать, что я скажу, либо я дам делу ход и вас привлекут за хранение запрещённой литературы. Цацкаться мне тут с вами недосуг, если не согласитесь, я всё равно получу эти сведения, но подругому. А вот для вас, гражданка Любимова, разница между родным домом и лагерным бараком огромная!

Я, замер, слушая, а когда настойчивый мужской голос смолк, не думая, ворвался вовнутрь. Может я и не самый любящий муж, по крайней мере, напоказ, но то, что семью обязан защищать любой ценой и при любых обстоятельствах – знаю твёрдо. И не только знаю, но и чувствую на подсознательном уровне, это рефлекс, выработанный воспитанием и примером родителей, которые, в свою очередь, тоже унаследовали его от предков. Это высшее проявление любви, чище и красноречивее которого и быть ничего не может. "Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя". А здесь речь не просто о подруге, а о самом близком и родном человеке. Сама мысль о том, что ктото посмел угрожать Поле, вызвала дикую, необузданную ярость.

Хорошо, что дверь из сеней в избу, обитая для тепла тканью, открывалась наружу, иначе ремонта было бы не избежать. Когда я с грохотом материализовался на пороге, лейтенантчекист стоял, облокотившись на стоящий недалеко от входа стол, грозно нависнув над моей половинкой, которая, насупившись, смотрела мимо всего кудато вдаль и только с моим появлением испуганно перевела взгляд, который тут же озарился искренней радостью.

– Не надо!!! – крик жены предотвратил кровопролитие.

– Какого чёрта здесь происходит?! – будто запнувшись о невидимую преграду, я остановился и на автомате, чтобы хоть чтото делать, задал наитупейший вопрос. Во взгляде чекиста, который так и стоял в той же позе, успев только повернуть ко мне лицо, мелькнуло узнавание и изрядное удивление.

– Ничего не происходит, почитать зашёл, – он попытался сыграть на дурачка. – А вам какое дело, товарищ?

– Вшивый пёс тебе товарищ! – я вновь был готов сорваться. – Повторяю вопрос. Что здесь происходит?

– Я, между прочим, при исполнении…

– Лейтенант Толоконников приехал с проверкой, – поспешила влезть в перепалку Полина, не допуская, чтобы она превратилась в драку, – и уже уходит.

– Что он от тебя хотел? Какая, к лешему, запрещённая литература?

– Ну, что ж, раз вы услышали, гражданин Любимов, так ведь? Раз услышали, то довожу до вашего сведения, что мною лейтенантом НКВД Толоконниковым, при проверке, в библиотеке, которой заведует ваша жена, гражданка Любимова, обнаружена нелегальная литература, запрещённая приказом наркома внутренних дел от пятнадцатого мая. Хранение нелегальной литературы – серьёзное преступление, – он помолчал, выжидая, когда до меня дойдёт смысл сказанного, а я, приходя в себя, тем временем, пытался судорожно найти выход из создавшегося положения.

– Хочу сделать вам предложение, – видя, что я задумался, продолжил чекист. – Вы признаётесь в своей подрывной деятельности, а мы оставляем вашу жену в покое. Оформим изъятие и всё.

Вот последнюю фразу он сказал зря. В голове будто чтото включилось и я вспомнил тот приказ. Приходилось сталкиваться во время работы на ЗИЛе, когда Поздняк, почистив заводскую библиотеку, попросил присутствовать и расписаться в акте, как командира НКВД, при уничтожении макулатуры Бухарина, Рыкова и прочих, взятых по делу троцкистского центра ещё во время войны и осуждённых буквально накануне.

– Кто приказал? – спросил я неожиданно.

– Что? – не понял чекист.

– Кто приказал взять меня в разработку, спрашиваю? – мой тон однозначно говорил, что "колоться" я не собираюсь.

– Ну что ж, – нагло усмехнулся Толоконников, – раз жену не жалко… Всё равно, тебе, Любимов, не отвертеться. Следом как подельник пойдёшь.

– За дурака меня держишь, провокатор мелкий? Думаешь, приказа того не знаю? Или ты сам о нём только слышал? Так я тебе скажу, что там написано! Частным лицам сдать в органы НКВД книги и брошюры следующих авторов, согласно прилагаемого списка. Не сдавшие преследуются по закону. Из организаций наркомпроса запрещёнка изымается чекистами и уничтожается в присутствии не менее, чем двух свидетелей. Вот так вкратце. А теперь скажи мне, Толоконников, где ты находишься?

Крыть носителю синих шаровар было нечем. Похоже, я попал в точку и чекист просто знал "в общем и целом", что некий приказ есть, но без подробностей. А тут такой неприятный сюрприз.

– Ну? – рявкнул я на летёху.

– Что? – непонимание с его стороны было вполне искренним.

– Кто приказал!? Всё равно узнаю, даже если и у самого наркома! А рапорт о твоём самоуправстве, считай, уже подан!

– У наркома? – переспросил Толоконников и расхохотался. – Да пожалуйста! Всё равно тебя на чистую воду выведем, как ни крути! Просто так, знаешь ли, никого в разработку не берут!

Наглость чекиста была просто запредельной для моего подорванного душевного равновесия и я, приподнял его не слишком крупное тело за грудки и выбросил за дверь.

– Гражданин Толоконников, шинель забыли! – вышвырнула следом за чекистом его тряпьё Полина и, захлопнув дверь, обернулась ко мне. – Господи, как я рада тебя видеть!

Эпизод 16

Идиллия продолжалась недолго. Минуты две, пока я стоял, отогревая сердце в жарких объятиях жены. Оторвав от меня свои губы, она вдруг спросила.

– Чем это от тебя пахнет?

– Да, банька бы сейчас не помешала! – не подозревая подвоха, довольный, как объевшийся сметаны кот, заметил я. – Компанию составишь? А то, боюсь, ночью, ни тебе, ни соседям спать не придётся!

– Ах ты, кобель! Да от тебя бабой пахнет! Бесстыжие глаза твои! Ещё целоваться лезет! – переход от ласк к ругани был столь стремительным, что я растерялся.

– Да, ну какие бабы? Ты о чём? Который год как кощей без водопою, у меня аж всё звенит…

– Какие? – у меня сложилось впечатление, что жена действительно принюхивается, будто ищейка. Она резко оттолкнула меня, развернулась и пошла к брошенным на крыльце пожиткам, точно вычислив портфель, в котором был компромат на всех. И на меня в том числе! Какого чёрта я не сжёг те похабные фото – ума не приложу!

– Не вздумай открывать!!! – я грозно крикнул, переходя от оправданий к "огрызаниям" и, самое главное, боясь, чтобы Поля не узнала то, что ей совсем не нужно.

– Не нуждаюсь, – бросила в ответ супруга, присела и положила на гладкую сумочную кожу руку. – Высокая, чернявая, глаза голубые. Анной зовут. Верно?

Я хотел чтото сказать, но после последних слов жены так и остался стоять с открытым ртом. Полина, между тем, с какойто грустью и даже жалостью констатировала.

– Шалава та ещё… И на кого ж ты меня променял, ирод?

– Да не менял ни на кого, что ты!

– Не ври, зацепила она тебя…

– Да говорю тебе, не было ничего!

– А может и не врёшь… – взгляд супруги устремился в бесконечно удалённую точку, а я обалдело спросил.

– Ты что, и кино смотреть так умеешь? – вдруг мне в голову пришла мысль, что если моей ведьмочке и синематограф покорен, то читатьто – сам Бог велел! – А ну отдай портфель немедленно!!!

Я торопливо, а потому, немного грубо оттолкнул Полю от этой разновидности ящика Пандоры, а она зло пихнув меня в ответ, зло и одновременно плаксиво крикнула.

– Что руки распускаешь?!

– Солнышко моё, прости ради Бога. Нельзя тебе знать, что там. Беда будет. – я, как мог, снова принялся извиняться и оправдываться, а жена, будто и не слыша, что я ей говорю, расплакалась.

– Да какое я тебе "солнышко"? Ты ж меня в упор не видишь! Вечно на своей работе или ещё хлеще – в командировках какихто. Вон, уже до баб докатился. А дальше что будет? Ты меня в кино хоть раз сводил? А в театр? Так и состаришься с тобой без культуры хоть какой завалящей. Вот ты хоть подарок мне какой изза границы привёз? Или все деньги на финтифлюшку эту потратил?

Поля ревела, перечисляя сквозь слёзы мои перед ней пригрешения, а я молчал. Крыть было нечем. Всё правда. И не скажешь же ей, в стиле "Ну погоди!": "Лучший мой подарочек – это ты!" То есть, наоборот.

Эти стенания, мне показалось, продолжались целую вечность. И я был согласен выслушивать упрёки ещё столько же, лишь бы Поля, вытерев слёзы и приняв неприступный вид, не сказала то, что сказала.

– Домой не приходи. Видеть тебя не хочу!

Эпизод 17

– Ктонибудь ещё знает? – первый вопрос, который задал мне Кожанов, ознакомившись с документами, когда мы вышли, подальше от ушей, на отгороженный колючкой от вольного мира берег Москвыреки.

– Нет. Никому не говорил и не собираюсь. Жизнь дорога. Кто знает, с кем эти товарищи ещё связаны здесь?

– В твоём наркомате не поймут, – резонно заметил моряк.

– Если узнают. Но вы меня не сдадите.

– Не сдам. Но мнето что со всем этим делать? К кому идти?

– Не надо ни к кому ходить. Будет у вас собственный наркомат, организуете свою морскую разведку, аналог ГРУ и возьмёте материалы в работу. Вот тогда, когда будет контора, выйдет толк. А поодиночке – попросту опасно! Для контрразведки там тоже поле непаханое, но тут както надо решить вопрос с НКВД. Я сильно не доверяю Ежову и подозреваю, что он не чист.

– Есть основания?

– Нет, только смутные предчувствия, которые никогда меня не обманывают.

– Да, этот Норден – тот ещё фрукт, – довольно констатировал Кожанов. – Если мы сумеем использовать его агентуру, то получим доступ к любой информации по европейским флотам. Есть у него нужные кадры. Кроме Германии, к сожалению. А своих людей посылать в эти пансионаты мы больше не будем.

– А вот это зря. Гнилые зубы лучше рвать сразу.

– Что же, потвоему, надо их всех, замаравшихся, сейчас арестовать?

– Я не это имел ввиду. Но проверка лояльности за чужой счёт нам не помешает. К тому же, можем, оставляя предателей на свободе, заставить их совершить нужные нам действия.

– Такую позицию партии будет трудно объяснить.

– Но мы ведь заговорщики и действуем посвоему, не правда ли?

– А ты молодец. Завербовать Энглера, который охотился на тебя – победить врага его же оружием.

– Ну, что вы, товарищ Кожанов! Это было всего лишь делом техники, но секрет раскрывать не буду. С Анной Мессер было гораздо сложнее.

– Она хороша? Кстати, зачем было рисковать? Проверить Энглера можно было и подругому. Просто взяв под наблюдение всех бывших клиентов из СССР. Долго, зато безопасно.

– Это, товарищ Кожанов, личное. Жалко её. Но теперь у девчонки есть шанс.

– Думаешь?

– Думаю. Думаю, стоит помочь ей с добычей информации по СССР. Которую, немцы всё равно узнают, но Анна будет первой. Удачливые разведчики быстро поднимаются, а свои люди в высших эшелонах абвера – уже большая удача. Идеально было бы, если бы Энглер вообще возглавил немецкую разведку.

– Большой риск. Могут неправильно понять.

– Если узнают. Но таков удел рыцарей плаща и кинжала.

– Я предпочёл бы, чтобы ты вернулся к менее рискованным занятиям, – прямо сказал мне Кожанов, опасаясь как бы я не увлёкся новым направлением деятельности, в ущерб намеченным планам.

– Ну, что вы! Конечно. Я вообще не собираюсь покидать пределов этого лагеря. Только по служебной необходимости. К несчастью, у меня теперь есть такая возможность. Кстати, нужна ваша помощь.

– В чём.

– Кроме документов я привёз ещё коечто, – я вытащил изза пазухи лоскут яркооранжевой ткани из распотрошённого немецкого бронежилета. – Это ткань на основе арамидных волокон. Которые впятеро прочнее стали на разрыв. Дело для дяди, но лучше передать через вас. Осторожно, ткань боится солнечного света и теряет на нём свои свойства. Это пулестойкие пневматические шины и лёгкие противоосколочные жилеты для бойцов. А вот формула вещества под названием фторопласт. Это твёрдая смазка, которая может радикально решить, к примеру, проблему живучести стволов артиллерийских орудий, если нанести её на ведущую часть снарядов. Начальная скорость и дальность тоже увеличатся. Не говоря уже о том, что применение фторопласта в дизелях увеличит их ресурс. Ну и последнее. Тоже для наркома Любимова. За границей активно работают над композитными материалами на основе синтетических смол и стекловолокна. Очень перспективное направление. Это, к примеру, лёгкие и прочные корпуса катеров. А ещё стекловолокно можно использовать в фильтрах дизелей.

Кожанов принял подарки и обещал посодействовать в исследовании и освоении. Посмотрим, что из этого выйдет, но иного пути запустить прогресс в этих направлениях я всё равно не видел.

Со смертью наперегонки

Эпизод 1

Вьюжный февраль 34го года упорно не желал сдавать свои позиции и хотя на календаре уже были оторваны листки первых чисел марта, до весенней слякоти было ещё далеко. Пока я находился, формально, ещё в отпуске, живя, фактически, на работе, сделал несколько попыток примириться с Полей, надеясь, что она отойдёт и сменит гнев на милость. Но ни слова, ни подарки её не убедили, а ведь мне, вопреки моим принципам, даже пришлось влезть в долги и обратиться к Любимовудядюшке, чтобы к восьмому марта достать шикарные белые туфельки. Полина их взяла, но сказала, что таких праздников не знает и я могу идти, ну, по своим делам. Обидно. Плюнув в сердцах, я решил, что больше унижаться и уговаривать не буду. Посмотрим, сколько она сама без меня выдержит. В концето концов, я ни в чём не виноват! А то, что я пашу как проклятый, так это не потому, что от жены стараюсь быть подальше. Сороковые надо както пережить и ей и детям и всей стране, а готовиться к ним надо было уже позавчера. Вот такая моя философия.

Вскоре мне о делах семейных пришлось совсем забыть. Позвонил Кожанов, которого официально назначили наркомом ВМФ, и спросил в каком состоянии работы по двигателю. А в каком они состоянии? Фактически в начальном! У нас даже ещё элементарный быт в лагереКБ не устроен, а намечается ещё и переезд, как только земля просохнет и можно будет строить. Косов, мой заместитель по режиму, на которого в моё отсутствие свалились организационные вопросы, развернулся вовсю. Пользуясь тем, что изза трений между ГуЛаг и ЭКУ наша принадлежность оказалась под вопросом и контроль сверху почти отсутствовал, он, имея картбланш на привлечение любых специалистов, нашёл зековархитекторов и строителей, которые сделали ему проект новых помещений КБ на островах.

По основному же вопросу всё было плохо. Люди, фактически, пока учились и разбирались в новом для них направлении деятельности. Удалось пока сколотить небольшую группу из восьми человек, включая меня и моего заместителя "по проектированию". На эту должность я с удовольствием назначил специально по моему заданию найденного Акимова. Его семья пока оставалась в Ленинграде, лишённая, к тому же, права переписки с мужем и отцом. Но мнето им писать никто не запрещал! Супругу Акимова весточка обрадовала и она ответила, что переберётся обратно в Москву. Обещал помочь, как всё устаканится. А что делать?

Женя загремел в лагеря за свою единственную подпись, которую поставил на разрешении устанавливать в танки моторы повышенной мощности. Время было военное, моторы пришли новые и без предупреждения, а танки нужны были срочно. Когда, уже на Кавказе, стали одна за другой разваливаться КПП, виновных долго искать не пришлось. Потом был Беломорканал, где Женя, в силу своей специализации, возглавил автоколонну. Надо сказать, что именно там, под его присмотром, пошли в дело первые "Кировцы". Я возлагал на это обстоятельство большие надежды, так как Акимов за полгода получил бесценный опыт эксплуатации карьерных самосвалов со 130ми моторами, которые глушились только при ТО или поломке, в остальном работая круглосуточно и с большими нагрузками. Теперь, когда требовался судовой дизель, который должен иметь, кроме всего прочего, хороший ресурс, Женины познания в том, какие узлы и детали наиболее подвержены износу, были очень кстати.

"Конструкторская" группа, в силу своей малочисленности просто не могла быстро провернуть огромный объём работ по мотору, хотя методика проектирования уже была хорошо отработана. А как иначе, если чертить приходилось даже мне самому? В общем, двигатель был в стадии эскизов, по которым делались расчёты и шла работа над чертежом основной и самой сложной детали – литого чугунного блока цилиндров. Причём, котлов в блоке было пока только два. Я, как и Чаромский, решил двигаться постепенно и сначала посмотреть 8ми цилиндровый 130й мотор в 1000 лошадиных сил и весом в одну тонну. Конечно, теоретически, мы могли бы рассчитывать на лучшие удельные показатели. Гдето 1400 сил при 850–900 килограммах веса, но, помня о ресурсе, изначально заложили во многих деталях резервы. Так, шейки коленвала имели увеличенный диаметр, то же самое касалось цапф внешних поршней, которые, с учётом работы шатуна только на растяжение, имели "грибообразное" сечение при увеличенной ширине вкладышей. Теперь масло, после охлаждения поршня, поступало через каналы цапф к трущимся поверхностям, а потом, через полость в самом шатуне – к шейке коленвала. Такое решение, мы надеялись, позволит не беспокоиться за живучесть, особенно проблемных при вертикальной компоновке, шатунов верхних блоков. И так везде. Чуть пошире, чуть побольше, чуть потяжелее. В итоге увеличились потери на трение, что вкупе с чуть менее напряжённым рабочим процессом в цилиндре, и должно было лишить нас около 300 лошадиных сил. Оставшаяся сотня – это "ефрейторский зазор", потому как в процессе детальной проработки и изготовления мотора, по закону подлости, обязательно вылезет чтото ещё. Требуемую же наркоматом ВМФ шестнадцатицилиндровую версию в 2000 коней и чуть меньше двух тонн весом мы думали быстро получить удвоением восьмёрки в длину.

Вот эту информацию я и довёл Кожанову, который меня просветил, что Микулин с Авиамоторного завода готов дать к апрелю 1500сильный мотор, который будет весить всегото около 750 килограмм. Я, признаться, ушам своим не поверил. Не может быть, чтобы известный мне АМ38, да ещё такой лёгкий, появился так быстро. Я так прямо и сказал, что это фантастика. Нарком ВМФ моего мнения не разделил и ответил, что всё, что он может для меня сделать – заказать строительство опытных корпусов МССЗ. Как только начнётся навигация, катера с новыми моторами должны выйти на испытания. Времени, чтобы ждать, у него нет. В противном же случае, он намекнул, что прикрывать меня не будет. Ситуация складывалась, прямо сказать, паршивая. Я заранее уже предупредил наркома, как созаговорщика, что, по видимому, нахожусь под колпаком НКВД. На это обстоятельство накладывался тот факт, что вновь созданный, пока ещё только разведотдел, флота, порывался пойти по простому пути в отношении полученной от меня информации и проверить её, выяснив источник. Кожанов отслеживал и регулярно направлял работу "штирлицев" в правильное русло, но если я облажаюсь с движками, то стану вообще никому не интересен и у наркома может появиться соблазн меня сдать, выслуживаясь и, одновременно, выгораживая себя самого.

Странно. По порядку, заведённому ещё Берией в ГУБД для координации двух КБ, а потом распространённому на всю отрасль моторостроения Орджоникидзе, нам регулярно присылали журнал, куда вносились все новинки отечественного моторостроения даже по мелким техническим решениям. Так с Московского Авиамоторного завода, после отъезда оттуда Чаромского, вообще никаких вестей не поступало! Как значился за ними М34, так всё и осталось! Я был полностью уверен, что завод просто внедряет мотор в серию.

Чтобы разрешить для себя этот вопрос, я стал наводить справки окольными путями, благо этому, отчасти, способствовал сам Микулин, раздавая обещания. Выручили железнодорожники, которым я тоже должен был движок для тепловоза и мы уже прорабатывали вопрос его размещения на локомотиве. Оказалось, что Микулин, которому "в наследство" осталась чуть ли не треть старого "дизельного" КБ, трезво оценил ситуацию в отношении своего М34 и новейших разработок Чаромского. Если последний всётаки запустит свой мотор в серию – оргвыводы неизбежны. А то и срок схлопотать можно. АЧ намного превосходил М34 по всем показателям и бороться с ним было чрезвычайно трудно. Вот тутто Александр Александрович и сделал "финт ушами", забросив свой мотор и принялся делать дизельную "вертикалку" Чаромского, но в 130м "калибре", от которого Алексей Дмитриевич отказался изза показавшегося ему большим "лба". Ну и что, что высота мотора на 30 сантиметров больше? Вон, "звёзды"воздушники М25, он же "РайтЦиклон", такой диаметр имеют! Зато изза вдвое меньшего количества деталей, чем у Чаромского, при той же мощности, мотор будет гораздо дешевле. И, что немаловажно, по времени быстрее. В Харькове производство авиадизелей нужно начинать с нуля, а Московский завод всё ещё выпускает АЧ1304 для ТБ3, от которого можно многие детали позаимствовать. Серийная технология тоже отработана. В итоге, к марту месяцу дизель АМД35 уже в металле и вовсю проходит испытания, вот егото упрощённая версия с односкоростным компрессором и предлагается для торпедных катеров и, кстати, тепловозов. Я, фактически, делаю тот же самый мотор, только чугунный, а точнее, пока бумажный.

Собрав своих, я коротко обрисовал ситуацию и объявил, что распорядок дня меняется. Работаем круглосуточно. "Учебная" группа включается в работу немедленно, хотя бы как "вычислительный центр". Если, конечно, нет желающих, уехать обратно на север. Вот такие пироги.

Дополнительные сложности возникли с руководством МССЗ, который должен был стать нашим опытным производством. Косвенно в этом был виноват я, укомплектовав моторный цех завода "под завязку" самыми разнообразными станками. Потом пришло ещё и купленное ранее, но арестованное за кордоном оборудование, которое уже просто негде было размещать. Под станки заняли даже зал заводской столовой, оставив рабочей только саму кухню, а питание организовали непосредственно в цехах. Дополнительные же помещения пока были не достроены и, в связи с сезоном, было неясно, когда они вообще заработают.

Вместе с тем, в НКТП, думая что имеют в распоряжении внушительные мощности по восстановлению моторов, стали отправлять на МССЗ нуждающиеся в капремонте М5 и М17. Немало было и родных американских "Либерти", которые закупили в своё время на танки БТ, но не установили, так как в серию пошёл БТ5. Эти бензиновые движки стали для НКТП как чемодан без ручки – тащить тяжело, бросить жалко. Ставить их было просто некуда, а сдать на металлолом рабочие, в принципе, моторы – нельзя. Вот ктото мудрый и решил сплавить их на суда речфлота. Тут уж встали на дыбы водоходы – имто хотелось дизеля! А бензин, что? Тем более авиационный? Его ж нигде не достать, а расход такой, что на каждой пристани надо заправку организовывать.

Бюрократическая машина скрипнула шестерёнками, провернулась и, как арифмометр, выдала простое и естественное решение – переделать М5 и М17 при капремонте в дизеля. Тут уж схватился за голову директор МССЗ Белобородов. Специалистовинженеров по силовым установкам на заводе было, ровным счётом, двое. Причём оба на практике имели дело только с паровыми машинами, а всё остальное – знали теоретически. Когда я прибежал к Александру Михайловичу с согласованным НКВД и НКТП приказом о том, что его завод становится нашей опытной базой, он только плюнул в сердцах и однообразно, но многоэтажно, выругался, помянув обоих наркомов без всякого стеснения. И рассказал, в ответ на мой вопросительный взгляд, историю с бензомоторами. Я откровенно заржал.

– Что смеёшься? Смеёшься чего!? – директор так расстроился, что "дал петуха", но выправился. – Смешно ему, видите ли! А у меня навигация на носу!! Все суда из ремонта должны выйти!!! Они тоже не на вёслах ходят! Лезете тут со всякой ерундой!

– Эй, Михалыч, потише на поворотах! – всё ещё посмеиваясь, но уже чуя недоброе, попытался урезонить я директора. – У меня первостепенная оборонная задача, а не крохоборская реставрация металлолома.

– А сейчас разве война?! Или не ты говорил всегда, что проблемы надо решать по мере их поступления? – упёрся Белобородов. – Вот, считай, твоя проблема – последняя. Приходите потом.

– Слушай, дружба – дружбой, а работа – работой. Будешь меня тормозить – не обижайся. Или ты думаешь, что статью за саботаж отменили?

– А ты мне не грози! Не грози мне! Нашёл чем пугать! Пуганый уже! Мне даже за завал этой дури уже ничего не будет! – Александр Михайлович в сердцах потряс бумагой с приказом по М5 и М17 и бросил её на стол. – Мне эта статья уже за срыв навигации светит! Вообще сейчас плюну на всё и пойду домой сухари сушить!

– Давай без паники! Сделаем мотор для катера – сто грехов с тебя снимется, – попытался успокоить я директора.

– Эти сказки можешь у себя, в милиции, рассказывать… – махнул рукой Белобородов. – Давайка вот так – ты поможешь мне, а я помогу тебе.

– В смысле? – насторожился я.

– Возьмёшь переделку на себя. В порядке шефской помощи. У тебя же там, наверняка, целое КБ! Иначе как ты свойто движок конструируешь? Или, думаешь, поверю, что одни землекопы за колючкой сидят?

Я крякнул. Предоставленный выбор мне совсем не нравился. Сразу по двум причинам. Даже трём. Как переделать М5 в дизель я просто не представлял, это раз. Заниматься этим вплотную у меня вообще было некому, это два. И, наконец, отказаться было невозможно. Без доброй воли директора, даже если удастся его принудить сотрудничать с нами, на это потребуется время и я проиграю гонку с Микулиным однозначно.

– Редиска ты, Белобородов.

– Что?

– Это я ругаюсь так. Культурно. Вся документация по бензиновому барахлу с тебя. Но чтобы моё, – я ткнул пальцем в принесённую мной бумагу. – Моё чтобы сразу в работу шло! И всё чтоб в лучшем виде и в кратчайший срок! Хоть сам ночами отливай и обтачивай!

– Слов на ветер не бросаю, – буркнул Белобородов. – Всё зависящее от меня сделаю, но и ты не подведи.

– Договорились! – мы пожали руки. – Кстати, что там по корпусам катеров?

– Взглянуть не желаешь? – удивил меня директор и встал изза стола. Ято думал, что МССЗ ещё даже задание не получил и хотел подружески попросить Александра Михайловича чутьчуть, совсем немного, попридержать постройку, чтобы выгадать для себя время. Непреодолимых объективных причин, чтобы не работать, при нужде, можно изобрести великое множество, что я только что и видел на наглядном примере. Увы и ах, пройдя с Белобородовым в корпусной цех, я убедился, что два катера уже готовы и только лёд в затоне не даёт спустить их на воду.

– Вот, полюбуйся на творение ЦАГИ! Эти институтские нам крови изрядно попортили, с осени с ними мучаемся. Вот скажи, что у этих общего с "Люрссеном"? Только то, что обшивка деревянная! Да и то, у одного только. У второго корпус целиком стальной. Твой соседто, небось, рассказывал?

– Петра Милова давно уже не видел, – догадавшись о ком идёт речь, ответил я. – С самого съезда. Домой только днём захожу, детей проведать, пока жена на работе. А Пётр на заводе допоздна всегда задерживается.

– Зря ты это, Семён. Мирись давай, а то, как коммунист тебе скажу, проработают тебя по партийной линии – мало не покажется, – перевёл разговор на личное Белобородов.

– Может мне партия ещё и подскажет, как это сделать? А то я, дурак, уже ума не приложу!

– Ну, ну, не кипятись! Образуется всё. Это я просто так сказал, для порядку. Лучше сюда гляди, – снова перескочил на катера директор. – Представляешь, прислали нам чертежи этого самого "Люрссена", а у него набор алюминиевый! Мы мол, так и так, не пойдёт. Прислали новые чертежи, уже набор стальной, мы их в работу взяли. А потом началось! Здесь подрезать, там подогнуть, а это вообще выбросить. А потом приходят и говорят, мы передумали, верните всё обратно! Разругались в пух и прах, потому что от первого каркаса, считай, кроме швов ничего не осталось! Какой смысл его обшивать? На первой же морской волне развалится! Тишина наступила, а после нового года прислали чертежи вот этих корпусов. Тоже не подарок, скажу тебе. Видишь, обшивка не в одной плоскости везде изгибается, а как бы закручивается? Это потому, что в корме обводы, как бишь его? Моногедрон! Вот! А в носу глубокое "фау". А ещё на это всё, на треть длины корпуса от носа, по продольному редану на каждый борт. Божатся, что хорошую скорость на любой волне держать будет, а по спокойной воде – 50 узлов! Если, конечно, ты, Семён, дашь на них по три движка в 2000 коней, как нам в наркомате ВМФ обещали.

– Внутри осмотреть можно?

– А давай поднимемся.

На корпус катера действительно пришлось подниматься, так как он стоял на паре тележек, сильно смахивавших на железнодорожные, от пульмановского вагона. Оно и понятно, катера должны были вписываться в железнодорожный габарит и весить не более 50 тонн. В отношении ширины это, кажется, было соблюдено, а вот за длину я бы не поручился. На мой взгляд, стандартная четырёхосная платформа покороче немного.

На гладкой палубе, заметно смещённая в нос, возвышалась ходовая рубка, от её передней части и дальше в корму, по обоим бортам имелись подкрепления, как я предположил, под торпедные аппараты. Ещё два усиленных листовой сталью участка с отверстиями под крепление вооружения были впереди рубки и в корме, позади открытых сейчас люков моторного отделения. Причём фундамент в корме вызывал уважение своими размерами. Что там хотели монтировать, оставалось только гадать, да и интересовало меня пока совсем не это, а именно те три здоровых отверстия, которые должны были закрываться прислонёнными сейчас снаружи к борту маленького корабля стальными крышками с болтовыми креплениями по периметру и приваренными с исподней стороны продольными и поперечными рёбрами жёсткости. Заглянув сверху, я не увидел ничего абсолютно, кроме изнанки корпуса с набором и обшивкой.

– А что так местато мало?

– Ты меня спрашиваешь? Какие чертежи прислали – такие катера и сделали! И не говори мне, что новые нужны! – Белобородов заметно забеспокоился.

– Ну, допустим, мотор впихнём. А редуктор? Редукторто куда?

– Велик? – с сомнением спросил директор.

– Не знаю, ещё не приступали к нему. Но не маленький и не лёгкий. А здесь что под палубой? – я показал рукой на пространство за отсеками двигателей.

– Где бортовые моторы, там топливные цистерны, а за средним – кормовой артпогреб.

– Придётся, значит, от части топлива и боеприпасов отказаться. Или новый корпус.

– Обойдутся. Я под каждого подстраиваться не буду. Пусть испытают эти, а там, по итогам, изменения в проект вносят. Приходит тут каждый и критику наводит.

– Мне лучше бы, чтоб новый корпус, конечно… – начал было я, но директор, выпучив глаза, сделал страшное лицо и я замял тему, начав прощаться. – Чертёж МТО катера с набором с тебя прямо сейчас.

– Завтра. Его ещё скопировать надо.

– Ладно, завтра. А через три дня я дам документацию на фундаменты моторов. Приступайте сразу. По "авиаотходам" я начинаю работу сразу, как получу бумаги. Лады?

– Не подведи! – буркнул в ответ Белобородов и мы, пожав руки, разошлись.

Эпизод 2

Мой расчет на советскую почту и делопроизводство полностью оправдался. Одно дело – хлам скинуть комунибудь. А вот обеспечить его техдокументацией, тем более, наверняка, секретной, да с разных заводов в разных городах – совсем другое. Особенно, когда её вовсе может и не быть или наоборот, вариантов много и неизвестно, какой верный. В любом случае, уже две недели мы занимались судовым дизелем беспрепятственно при полном содействии МССЗ, директор которого только морщился, когда я спрашивал его про бумаги на М5 и М17. Работа шла споро и, танцуя от блока, мы уже имели по отдельности чертежи картера, крышек и фундамента, которые сразу ушли на завод на изготовление под присмотром подконвойных специалистов. Ради секретности пришлось пойти на маскарад, изобразив им "личную охрану" на время "командировок". Супруга Жени Акимова, первого после меня "надзирателя" за изготовлением опытных деталей, с потомством приехала ко мне "в гости" и устроилась работать на Судостроительный, не собираясь больше никуда уезжать. Пришлось мне договариваться с Полиной через Машу Милову и, к моему удовлетворению, моя временно отвалившаяся половина отнеслась к делу с пониманием. Теперь у меня дома можно было хоть детский сад открывать.

Вот в таких заботах стремительно летели дни, похожие один на другой – без сна, отдыха, зачастую забывая есть и даже курить, мы выдавали "на гора" всё новые узлы и детали, которые все вместе должны были стать самым совершенным судовым дизелем в мире. Из этого, ставшего привычным, ритма меня вырвал прибежавший с КПП лагеря посыльный.

– Товарищ лейтенант, вас там какойто товарищ Грабин спрашивает.

– Ёмоё, сколько бегать можно! Говорил же Косову, чтоб телефон поставил! Какой Грабин в такое время года? Я не жду никого! – в раздражении от того, что меня отрывают от работы, я бросил посыльному. – Что стоишь? Нет меня здесь!

Боец, по уставу (вот здесь Косов постарался), подтвердив, что понял всё правильно, развернулся и хотел было уже стартовать в обратном направлении, но тут я, наконец, сообразил, где слышал эту фамилию.

– Стой! Грабин? Василий Гаврилович?

Боец замялся сразу по двум причинам. Первой было то, что имениотчества он не знал. А вторая заключалась в том, что выразить это в уставной форме он не смог и выдавил, смущаясь.

– Не знаю, тащ лейтенант.

– Ладно, лети скажи, что уже иду. Посмотрим, угадал или нет.

Слухи о том, что жена коменданта – ведьма, не смотря на святую веру в коммунизм и презрение к религиозным предрассудкам, давно уже проникли в отряд. Поговаривали и о том, что лейтенантто тоже нечист, раз с ведьмой живёт, но такой реакции от КППшников даже я не ожидал. Тот солдатик, что прибегал ко мне, при моём подходе застыл по стойке "смирно", тщетно пытаясь изобразить дерево, так как деревья не бледнеют и глаза не таращат. Остальных просто кудато сдуло, налицо была "брешь в периметре", да ещё на самом ответственном участке. Пришлось устроить разнос единственному доступному в данный момент виновнику, который только вжал голову в плечи так, что будённовка почти села на воротник шинели.

– Что стоишь!!? Тревога вбогадушумать!!! Начкара ко мне! Бегом!!! – зачавкали сапоги по грязи и уже вслед я крикнул исполнительную – Арш!!! Тьфу, разгильдяи.

Накрутив хвост начкару и, особенно, тут же прибежавшему Косову, пообещав, в шутку, чтобы снять напряжение, лично превратить виновных в лягушек, уделил, наконец, внимание и посетителю.

– Василий Гаврилович? – я внимательно разглядывал посетителя, пытаясь сравнить с виденной когдато фотографией.

– Так точно, товарищ лейтенант НКВД! – стоя "смирно" проорал Грабин под впечатлением от увиденного цирка.

– Вольно, товарищ капитан наркомата обороны, – мой благожелательный тон вроде должен был привести артиллериста в чувство, но пушкарь всё больше и больше стал походить на того горебойца. – Да расслабьтесь вы! Пойдёмте ко мне, рюмку чаю отведаем, поговорим о делах наших скорбных.

– Кхм… Однако… Круто вы с ними! Понимаю теперь, почему вас в ГАУ как огня боятся. Видите ли, моё дело немного необычное… – Грабин, видимо, сам себя "зарядил" на конкретную тему и сразу перешёл к делу. Пришлось его немного притормозить.

– Наше! Наше дело, Василий Гаврилович! – я, в свою очередь, хотел выгадать время на обдумывание столь удачного стечения обстоятельств. – Но обсуждать на улице не будем.

– Вы меня обнадёживаете, товарищ лейтенант…

– Семён Петрович, – я протянул руку. – Будем знакомы!

В моём кабинете, едва остограммившись, Грабин, без какихлибо вступлений сразу начал критиковать ГАУ, попутно рассказывая собственную историю. В прошлом году главное артиллерийское КБ страны, сотрудничавшее с немцами, было, фактически, разорвано на клочки, специалистам было предложено либо выехать на заводы в провинцию, либо устраиваться самостоятельно. По мнению Грабина, это нанесло непоправимый урон разработке современных образцов советской артиллерии. Я же, имея дело с моторным производством МССЗ, подумал про себя, что новым заводам помощь инженерными кадрами просто необходима для серийного производства. А главное КБ, сидя в центре, оторванное от серийных заводов, могло изобретать что угодно, но валовый выпуск своих изобретений наладить не могло. С таким положением ещё можно было мириться при модернизации старых, освоенных заводами пушек, но в случае абсолютно новых – всё менялось кардинально. Эти мысли я и высказал Грабину, который тут же нахмурился.

– Я, наверное, поспешил на вас надеяться, – сказал он с большим сомнением.

– Надеяться в чём? Сразу скажу, что меня интересует боеспособная советская артиллерия, а не личные обиды инженеров. Если я считаю, что ГАУ поступило верно, то не вижу смысла это скрывать. Тем более, криводушие вредит взаимопониманию. Кстати, не могли бы вы набросать мне список сотрудников вашего бывшего КБ, которые не захотели уезжать из Москвы? Они бы мне очень пригодились.

– Это ещё зачем? – Грабин насторожился.

– Инженеры на вес золота, нечего ими разбрасываться. Я занимаюсь моторами, кадров тоже не хватает. Кроме того, хотелось бы вернуться к вопросу миномётов, а то, кажется, он заглох.

– Миномётов? А какое отношение вы к миномётам имеете? – подозрительно спросил пушкарь.

– Самое прямое. Я руководил их разработкой, когда работал в КБ ЗИЛ, – тут мне было, чем гордиться, и я этого не скрывал. – 82х и 120ти миллиметровые – это моя работа.

Грабин резко встал изза стола и, подхватив шинель, хотел выйти.

– Извините, товарищ лейтенант, ошибся. Зря я сюда пришёл. – в раздражении бросил он, одеваясь.

– Стой! Смирнааа!!! – я тоже вскочил и попытался задержать артиллериста первым пришедшим в голову способом, но Грабин только бросил, делая шаг за дверь.

– Бойцами своими будешь командовать…

Да, видимо счёт у Василия Гавриловича к миномётчикам большой, даже вероятность превратиться в лягушонка его не остановила. А я, признаться, на впечатления от случая на КПП сильно рассчитывал. Ладно, не хочешь так, будет подругому.

– Стой, дурак! Живым не выйдешь! – моя насмешка подействовала лучше всяких угроз. – Прикажу пристрелить как нарушителя периметра. Мои выполнят и будут молчать в тряпочку.

– Что вы хотите? – с вызовом ответил мне Грабин.

– Я же сказал – боеспособную советскую артиллерию, – как можно мягче вновь обозначил я свою позицию. – Весь вопрос в том, что хотите вы. Поэтому вернитесь и изложите, пожалуйста, толком.

– Странно слышать такое от миномётчика…

– Василий Гаврилович, я не понимаю, почему вы противопоставляете миномёты и нарезную артиллерию. Искренне считаю, что они друг друга должны дополнять.

– Что бы вы ни считали там, в ГАУ считают подругому! Они уже зарезали изза ваших миномётов все работы по батальонным и полковым мортирам! А вы говорите, заглохли ваши эрзацы и новые делать собираетесь! Какие, позвольте спросить?

– 160ти, 240ка миллиметровые для начала. Весом 1,3 и 4 тонны и минами по 40 и 130 килограмм.

– Значит и дивизионные мортиры вместе с корпусными прикажут долго жить… – обречённо опустился на стул Грабин. – Вы что, не понимаете, что у миномётов плохая кучность по сравнению с мортирами и недостаточно прочный боеприпас?

– Зато они легче, дешевле, их можно подтянуть ближе к цели, что компенсирует недостаток меткости. Боеприпасы тоже недороги и можно пальнуть два раза для верности. Мощности и прочности мин хватит для разрушения деревоземляных, каменных сооружений и городских зданий, а более серьёзные цели редки в маневренной войне. Мортиры же имеют более гибкую траекторию выстрела, могут бить настильно. И, конечно же, незаменимы при стрельбе на разрушение по ДОТам. Поэтому и те и другие имеют право на существование. Весь вопрос в деньгах и их экономии.

– Ага. Вот в ГАУ так и рассуждают! Зачем делать мортиры, если уже есть миномёты? – прицепился Василий Гаврилович к моим последним словам.

– Против логики мирного времени спорить трудно сейчас, война же имеет свою арифметику. Но мыто с вами уже в бою! Для нас война уже началась! Победит тот, кто, в числе прочего, сейчас создаст лучший танк, лучший самолёт, лучшую пушку! Что с того, что бои идут за кульманами в КБ? Цена ошибки от этого меньше не становится! А это жизни и судьба страны! – в возбуждении я вскочил и стал ходить взадвперёд вдоль стены, горячо жестикулируя руками. – Советская артиллерия не имеет сейчас ни одной артсистемы, адекватной будущей войне! За исключением миномётов и А19!

– Вы, товарищ Любимов, про противотанковые пушки забыли, – прервал меня Грабин.

– Они никуда не годятся! Броня танков будет стремительно расти! Как и в случае линкоров начинается соревнование снаряда и брони. Сейчас сорокапятки на высоте, но как только защита танков перестанет быть противопульной, их всех смело можно сдавать в утиль, – уточнил я. – О чём я говорил? А! Нет ни одной артсистемы, за исключением миномётов…

– Вы, наверное, просто не всё знаете. Вот гаубица Б4, например…

– Дайте же сказать до конца! Б4 хороша, но никуда не годится лафет. Все артсистемы должны иметь большой угол горизонтального наведения, как для самообороны от танков, так и для быстрого маневра огнём. К тому же, она на гусеницах и не допускает высоких скоростей буксировки. Следовательно, мехчасти и конницу сопровождать не может. О чём бишь я? – спохватившись я посмотрел на Грабина и, вернувшись к началу, продолжил излагать. – Так вот, современных орудий нет. Их надо ещё создать. Бог с ними, с мортирами, но нет пушек и гаубиц! Вот чем надо заниматься в первую очередь! Это основа всей артиллерии! А не бодаться между собой за второстепенное!

– Вот как раз насчёт пушки я и приехал! – наконец обозначил цель своего визита Грабин. – Вопервых. ГАУ зачемто хочет универсальное орудие. Фактически это полноценная зенитка, за исключением ствола! С соответствующим весом, который чрезмерно велик для полевого дивизионного орудия. А ствол пушки образца 33 года для зенитной стрельбы малопригоден. Зенитки 15/28 уже сняты с производства и их вес 5 тонн! Абсурд какойто! Мы долго боролись за дивизионную пушку, но добиться удалось только согласия на полууниверсальную. С большим углом возвышения для ведения заградительного огня по самолётам, но без кругового обстрела, – Грабин рассказывал увлечённо, жестикулировал и делал для наглядности схематические зарисовки, было видно, что это энтузиаст самой высшей пробы.

– Лучше бы наоборот… – заметил я.

– Что наоборот? Думаете универсальная лучше? Глупости! – не понял меня Василий Гаврилович.

– Нет, лучше с круговым обстрелом, но без большого угла вертикального наведения.

– Первый раз такое слышу, – удивился Грабин. – Это ещё зачем?

– Для стрельбы по танкам.

– Тяжёлая получится, проще орудие развернуть при нужде, – пару секунд подумав, ответил артиллерист и вернулся к своим рассуждениям. – Так вот. Декабрьские стрельбы показали, что даже зенитные автоматы не дают гарантии отражения воздушного нападения. А стрельба полууниверсалок только демаскирует их позиции без малейшего вреда для противника! Не могли бы вы повлиять, чтобы требование зенитной стрельбы сняли с дивизионной пушки? Это сразу позволит сильно облегчить пушку и не будет проблем с возкой лошадьми, как и хочет товарищ Кулик. А то угодить всем мы не можем! Создать полууниверсалку в таком калибре весом не больше трёхдюймовки просто невозможно! Хоть в лепёшку расшибись!

– Я? Снять требование ГАУ? Каким образом? – моему удивлению не было предела.

– Бросьте, в артуправлении вас серьёзно побаиваются после истории с автоматами. Кулик, конечно, крут, но ему важен вес. Главное обломать остальных.

– Странная позиция у Кулика. На съезде говорили, что с конским поголовьем беда, а один ЗИЛ после реконструкции сможет обеспечить всю дивизионную артиллерию тягой меньше, чем за три месяца.

– Я тоже причуды начальства не совсем понимаю, – заметил Грабин и вернулся к теме. – Поможете? Ведь вы ещё и делегат съезда ВКП(б)!

Я поморщился и откровенно ответил.

– Увы, боюсь не смогу. Сам сижу сейчас тише воды и стараюсь изза этой колючки без нужды не вылазить. – видя очевидное расстройство артиллериста, я решил его отвлечь, чтобы сгладить свой отказ. – А что это за пушка образца 33 года? Чем она не подошла для дивизионной артиллерии?

– Аааа, ерунда! На старый гаубичный лафет наложили трёхдюймовый 50калиберный ствол, – махнул рукой Грабин.

– Значит, обратная рокировка тоже возможна?

Мой вопрос заставил пушкаря задуматься. Некоторое время он чтото прикидывал в уме, а потом, повернул ко мне лицо и выпучил глаза, порываясь чтото сказать, но я успел первым.

– Может, как нормальные герои, применим хитрость и пойдём другим путём? Не будем ни с кем конфликтовать, а просто вы, уважаемый Василий Гаврилович, в один прекрасный момент, выкатите дуплекс из пушки и гаубицы на одном лафете. Экономическая рациональность налицо, а гаубица оправдает повышенный вес и любые другие недостатки. Да у полузенитной пушки такой угол вертикального наведения должен быть, что туда можно хоть мортирный ствол воткнуть! Вообще советую поскрести по сусекам и предложить как можно больше вариантов.

По мере того, как я говорил, лицо артиллерийского конструктора всё больше светлело, он даже улыбнулся, впервые за всё время нашего знакомства, но под конец вдруг вновь посмурнел и потух.

– Со всем этим придётся опятьтаки в ГАУ идти, а там денег ни за что не выделят. Мне мой директор завода вообще конструированием запретил заниматься потому, что под это средств не выделяется. Так и будем старьё клепать. Собственно, это и есть "вовторых". Раз вы не можете помочь "вопервых", то об этом и говорить бессмысленно. Пойду, попробую через НКТП чтонибудь выбить. Спасибо.

– Постой, постой, товарищ Грабин. Не спеши. Кажется, вот в этом вопросе я как раз помочь смогу. Сделаем так. Запишешься на приём к наркому ВМФ Кожанову. Я с ним предварительно поговорю, но подробности и все обоснования с тебя, как со специалиста. Думаю, он не откажет в финансировании разработки дуплекса.

– К наркому ВМФ? – переспросил Василий Гаврилович. – А онто каким боком?

– Тебе деньги нужны или нет? – дождавшись утвердительного ответа, я подвёл итог. – Тогда бери. И, в конце концов, какая тебе разница, кто даст?

Эпизод 3

Накануне майских праздников представился случай поучаствовать в раздаче пряников и повидаться с Чаромским. В Кремле чествовали участников "Челюскинской эпопеи", которую превратили в грандиозную пропагандистскую акцию. Было учреждено звание "Герой Советского Союза". Первыми были награждены пять экипажей полярной экспедиции аэрофлота, которые на своих АНТ9 вывезли большую часть потерпевших кораблекрушение, два экипажа аэросаней ЦАГИ, тех самых ковровсамолётов, каркас которых мой сосед варил собственноручно, руководство полярной экспедиции и тракторист, который на своём бульдозере ХТЗ, входившем в полярный комплект "Челюскина", не только расчистил временную ВПП, но и с импровизированными санями на буксире, пройдя по льду около 200 километров, доставил радиостанцию корабля в Ванкарем. Медалей "Золотая звезда" всесоюзный староста Калинин почемуто не выдал, а ограничился грамотами. Чуть менее почётные письменные благодарности ЦИК достались остальным участникам экспедиции и всем, кто какимлибо местом был к ней причастен. Вот и я, как и Чаромский, заслужили "спасибо" за моторы, Туполев за самолёты, Левков за аэросани, а от имени заводов ЗИЛ, ХТЗ, МССЗ и мастерских аэрофлота, грамоты получали их директора.

Компания на банкете подобралась тёплая, хотя и постепенно разделившаяся "по интересам". Большинство "промышленников" я знал, пришлось знакомиться только с Левковым, которого, как первого засветившегося теоретика СВП, в своё время вызвали в ЦАГИ и показали ЗИЛовскую комсомольскую поделку, приказав разобраться, и директором ХТЗ Свистуном, которого представил мне Чаромский. С Андреем Николаевичем мы весьма плодотворно пообщались на тему катеров и прошлые разногласия мы договорились предать навсегда забвению. Во всяком случае, Туполев поблагодарил меня за предупреждение, что в корпуса придётся вносить изменения, удлинив их, чтобы влез редуктор, который по габаритам и весу выходил чуть ли не в полдизеля. Я усомнился было в заявленной скорости ТКА, но АНТ заверил меня, что всё перепроверено неоднократно.

– Ладно, поверю на слово, – не стал я спорить не имея веских оснований. – В крайнем случае – на подводные крылья их поставите.

Последняя моя фраза была шуткой, к которой АНТ отнёсся весьма серьёзно. Идею полупогруженного Vобразного крыла он воспринял сразу и было видно, что она его заинтересовала. Осталось только пожелать ему успехов в создании 100узлового москитного флота.

С директорами ЗИЛа и МССЗ Рожковым и Белобородовым я ещё раз обговорил вопросы поставки комплектующих и сборки опытных моторов. Дело в том, что попытка кооперации с Московским авиамоторным заводом, который имел большой опыт по 130й серии, провалилась. Мои заявки на коленвал и ЦПГ, которые я не рискнул делать на судоремонтном, хотя, теоретически, такая возможность была, они приняли. Вот только выполнять, мягко говоря, не спешили. Пришлось обратиться на ЗИЛ, который и так уже поставлял нам топливную аппаратуру. Оно даже и к лучшему получилось, "мой" дизель получил не только первые серийные игольчатые форсунки, но и внешние шатуны по технологии ЦНИИМаш, которые на серийные моторы автозавода пока не ставились. Белобородов порадовал тем, что его мотористы в компании с Акимовым, не спавши всю последнюю ночь, почти собрали первый дизель и после банкета можно ехать его запускать. А ещё три мотора, если ЗИЛ вовремя пришлёт некоторые недостающие детали пусковой аппаратуры и компрессоры высокого давления, будут готовы к концу недели. Эти 1000сильные движки мы должны были сразу отправить в Ленинград, где, по договорённости с Кожановым, их установят на новый катер МО. Присматривать за испытаниями в море будут трое "вольняшекпушкарей", спасибо Грабину. Теперь можно было с полным правом сказать, что бумажный период создания Д1308 мы завершили за два с небольшим месяца. Впереди испытания, доводки и переделки.

А вот с Чаромским разговор получился тяжёлый. Пока мы вспоминали общих знакомых всё было нормально, но стоило мне только спросить о работе, как Алексей Дмитриевич нахмурился.

– А тебе зачем? – вопрос меня озадачил, раньше мы с радостью делились своими достижениями и тут на тебе.

– Да просто альбом, уже который месяц, пустым приходит, ни весточки от тебя. Трудности какиенибудь?

– Не дождётесь! Моя вертикалка уже летает! После того, как её установили на МБР2, он, между прочим, резко перестал быть ближним разведчиком! Дальность по сравнению с М17 больше чем вдвое!

– Ладно, ладно, что развоевался? Рад за тебя, – постарался я успокоить Чаромского. – Знал бы, что ты так взъерепенишься, спрашивать не стал бы.

– Извини. Просто решения воруют, только успевай смотреть! Про Микулина слыхал? А Швецов? Хорош гусь! Установил на Райт трёхплунжерный трёхходовой ТНВД с форсунками во впускных патрубках каждого цилиндра перед клапанами! Это тебе не карбюратор, теперь все цилиндры звезды одинаковую смесь получают! У его М25 мощность сразу на 120 сил скакнула, с 730ти до 850ти! А ещё наддув моим центробежным нагнетателем! – Алексей Дмитриевич негодовал не на шутку.

– Ну, положим, центробежный нагнетатель НАШ, а ТНВД и вовсе МОЙ, – остудил я его пыл. – И знаешь, я рад. Рад, что Швецов сумел их с толком использовать.

– Чему радоваться? Теперь его звезда моей 700сильной восьмёрке жизни не даст. Про новые истребители слыхал?

– Не довелось.

– И14 у Туполева, И15 и И16 у Поликарпова. Все с Райтами! Им хоть кол на голове теши! Не хотят мои дизеля ставить. А Швецов хвалится, что у него ещё не предел! Говорит, дайте срок, будем сами всё делать, решим с прочностью и смазкой, тысячу сил перешагнём! Я хоть сейчас её перешагнуть могу! Но мой АЧ16 в 750–800 кило выйдет, а Швецовская звезда, если и потяжелеет, то никак не вдвое. Вот и получается, что Швецов меня от истребителей ототрёт, а Микулин от бомбардировщиков. Они с Туполевым друзья и Микулин свой дизель уже на РД пообещал. Это если про ГномРон и Испано не вспоминать, там тоже не спят.

– Не забывай, у тебя ещё неплохие резервы есть. Как дела с алюминиевыми поршнями? – напомнил я Чаромскому подружески, хотя его отношение к делу уже стало меня настораживать.

– Работаем, – буркнул Алексей Дмитриевич.

– И это всё? Всё что ты можешь мне сказать!? – я вспылил. – Знаешь, эти рассуждения про "моё" никуда не годятся! Нам не дизеля именно конструктора Чаромского нужны! Нам лучшие моторы на лучших самолётах нужны! И если ты такой бестолковый, что ничего придумать не можешь, чтобы свой мотор на должную высоту поднять – уступи место другому! Придумал что – поделись, может кто тоже воспользуется! Помогать друг другу надо, а не как средневековые мастера, секреты свои прятать!

– А ты меня не учи! Ты на других посмотри! Мозгов нет, накупили лицензий и в ус не дуют, узлы, а то и мотор целиком, у соседа подворовывая!

– На себя посмотри! Тыто откуда свой АЧ высосал?! Я тебе хоть слово сказал?!!

– Да если б не я, ты так и остался бы рядовым работягой на ЗИЛе! Умник!! Не дал бы заключения положительного и всё! А вспомни, сколько мы тебе помогли!

– И что было бы? СССР без дизелей остался, раз у Чаромского не зачесалось? Да пошёл ты! Сиди в своей норе, обойдёмся.

Вот и поговорили. Настроение было испорчено непоправимо. Даже потом, когда с Белобородовым поехал на МССЗ и собственноручно, окружённый ликующими единомышленниками запустил Д138 и стоял, глядя как он ровно работает на холостых, грусть не ушла. Как пауки в банке, честное слово!

Поздно вечером, идя в компании Акимова и "телохранителей" в лагерь через Нагатино, встретил возвращающуюся с работы Полину.

– Семён, ты совсем совесть потерял! – тихо упрекнула меня жена. – Когда мириться придёшь?

– Прости, Поля, заработался совсем, – не стал я напоминать супруге, что приходил уже, и не раз.

– На тебе лица совсем нет, – жена, не стесняясь, погладила меня по щеке. – И водкой от тебя пахнет. Пьёшь что ли?

– Сегодня челюскинцев награждали, банкет был, сама понимаешь, – стал я вяло оправдываться, а Полина, взяв меня за отвороты шинели, придвинулась и, глядя мне в глаза, просто сказала.

– Пойдём домой?

– Да вы ступайте, товарищ лейтенант, мы сами доберёмся, – один из бойцов решил помочь с выбором направления, видимо я, уставший, плохо соображал и сразу не понял слов жены.

– Счастливо, ребятишки! – ослепительно улыбнулась моим спутникам Поля и, развернув меня как куклу в обратную сторону, взяв под ручку, повела к милому порогу.

Эпизод 4

Месяц май, всё расцветает, а проблем только прибавляется. Белобородов, наконец, раздобыл документацию на старьё и торжественно вручил мне этот мешок макулатуры. Чтобы в ней разобраться – полгода нужно, а отношения портить не хочется, вроде как, обещал. Хотя, Кожанову я тоже много чего обещал, но он сейчас меня уже не торопит. У Микулина дела плохи, не знаю точно, в чём причина, но АМ35 регулярно выставляется на испытания и так же регулярно их заваливает. Видимо нарком, хорошо зная, что происходит в моём КБ, здраво рассудил, что лучше уж попозже, но всётаки получить движки, а не банду сумасшедших. Это не преувеличение. Мои "конструкторы", да и я сам, наверное, вкалывая как проклятые, уже, кажется, перешли в изменённое состояние сознания навсегда. В лагере сразу по внешнему виду можно определить, кто без дела сидит, а кто по дизелям работает. Бледные лица, лихорадочно блестящие глаза с сузившимися зрачками, резкие движения – всё это говорит о многом. Надеялся на небольшую передышку в связи с испытаниями, но не судьба. Пусть Д138 уже три недели исправно крутится под нагрузкой, останавливаясь только на ТО и, к моему удивлению, не доставляя неприятностей. Пусть четыре движка ушло в Ленинград и от них пока нет вестей. Пусть все принципиальные решения по удвоенному 13–16 уже приняты и два замечательных человека, Большаков и Лапин, которым я дал красноречивые прозвища Принтер и Ксерокс, с немыслимой скоростью выпускают рабочие чертежи, порой просто складывая две копии деталей 138го и перечерчивая набело. Пусть Косов полностью разгрузил меня от строительства на островах и от вновь возникшего "кадрового вопроса". Но бензомоторы! Это значит опять мозговой штурм, опять бессонные ночи в прокуренном насквозь КБ.

– Петрович, тут и думать нечего, развалится он, – сказал Акимов стоя у полуразобранного нами М5 под навесом у барака лагеря. Стоящие вокруг мужики в ответ дружно тяжело вздохнули.

– Это если мощность прежнюю пытаться сохранить, – я попытался найти лазейку. – Может посчитать, что он выдержит без разрушения, с новыми головками и наддувом?

– Воля твоя, прикинем, но я и так вижу, что дело это дохлое, – скептически ответил Женя.

– Товарищ лейтенант! Товарищ Лейтенант, телефон! – ещё издали стал голосить боец "секретарского" поста. Вот она, жизнь наша! Косов поставилтаки после втыка в мой кабинет аппарат, а всё равно бойцам бегать приходится, потому, что в кабинете меня не бывает. А ещё у меня нет сейфа, где хранить документы, вот и пришлось выставить парный пост в импровизированной приёмной.

– Кто? – спросил я подбежавшего бойца.

– Нарком Кожанов! – одышка далеко не старого молодца навела на мысль, обратить внимание на физподготовку личного состава.

Кожанов! Этого товарища игнорировать нельзя, себе дороже, надо спешить. Сказав, что скоро вернусь, сорвался с места, наперегонки с посыльным, поминая про себя поговорку о бегущем в мирное время генерале.

– Любимов у аппарата!

– Здравствуйте, товарищ лейтенант, – в телефонных переговорах, после одной нашей памятной беседы, мы придерживались строго официального тона и старались лишнего не болтать.

– Здравствуйте, товарищ нарком!

– Товарищ лейтенант, когда в моём распоряжении будут обещанные вами материалы по морской пехоте?

– Товарищ нарком, простите, ещё не приступал. Большая нагрузка по основным темам.

– Вы в курсе, товарищ лейтенант, что весенний призыв и мобсборы перенести ради вашей нерасторопности невозможно? Мне уже сейчас надо спланировать, сколько личного состава задействовать и каким образом его учить. Ваши соображения мне нужны как можно скорее! Неделя – крайний срок!

Не было печали! Сказки он мне рассказывать будет! Призыв ему планировать надо! Май месяц на носу, поздно уже планировать, призывать пора! Небось только вспомнили, со своими разделениями наркоматов и переездами, что у них, оказывается, морская пехота есть, пусть и в зародыше.

Я, конечно, инициатор этого направления, а это наказуемо, но неужели они сами разобраться не могут? Могут, конечно. Только, видно, Кожанову хочется всё и сразу. Интересно ему, что это за части такие, которые, по мнению Любимова, соответствуют реалиям будущей войны.

– На что я могу опираться, товарищ нарком?

– В данный момент мы разыскали и восстановили комсостав и часть младшего состава Потийского и Батумского батальонов. Один из них, Батумский, перебрасываем на Балтику. Это всё. Люди, как вы понимаете, имеют боевой опыт.

– Понял вас, товарищ нарком, приступаю немедленно, постараюсь успеть.

– Постарайтесь, всего доброго.

Насчёт "немедленно" я ничуть не покривил душой, выбор между Кожановым и Белобородовым был однозначный. Расчистив, по возможности, место на столе от ненужных в данный момент бумаг, я, вооружённый карандашом, уселся и принялся мучить память. Кстати, я стал замечать, что события "прошлой" жизни под напором новой информации стали постепенно стираться и уходить кудато далеко, на грань сознания. Я помнил события, факты, но уже не мог нарисовать в своём воображении лица старых друзей или просто людей, с которыми раньше встречался. Узнал бы, разве что, увидев воочию.

Поработав часа три, я примерно набросал план строительства и оргштатную структуру частей МП, начиная с чисто пехотного батальона без специальных средств высадки и заканчивая бригадой, с танками, артиллерией, специальными десантными судами. По моему замыслу, по одной такой бригаде должно было быть на каждом из четырёх флотов. Кроме того, предусматривались склады оружия и снаряжения, с тем, чтобы в случае нужды, можно было перебросить авиацией только личный состав с лёгким вооружением на самый важный участок. Соответственно, оставшиеся неиспользованными запасы вдали от ТВД, направлялись на формирование частей второй очереди. Распоряжаться этим хозяйством должен был штаб МП, который во время войны мог стать штабом корпуса МП.

Одновременно с планированием рос список необходимого вооружения и средств, которых ещё не было в природе. Уже сейчас, для чисто пехотного батальона, я заявил носимые радиостанции, способные поддерживать связь с кораблями артиллерийской поддержки десанта, бесшумное оружие для разведчиков, припомнив свою возню с захватом броневагона, и водолазное снаряжение, позволяющее передвигаться вплавь, для них же. Объём барахла, по мере развития МП, рос неимоверно, голова начала откровенно пухнуть и я решил, что этот вопрос можно отложить, вернувшись к нему, когда возникнет фактическая необходимость.

Куда более важной была система воспитания и продвижения кадров. Я для себя твёрдо решил, что никаких училищ не будет, производство должно быть строго последовательным и, чтобы подняться на следующую ступень, необходимо будет пройти целевое обучение и стажировку. Только я вознамерился изложить всё это письменно, положив перед собой чистый лист, как в кабинет вошёл Акимов.

– Петрович, – начал он без предисловий, – ничего не выходит. Даже если его совсем "придушить", сколько проработает – вопрос времени. Не такого уж и большого. А ты чего надумал?

Женя некультурно показал пальцем на край чертежа, который торчал изпод листа бумаги, на котором я собрался выразить свои эпохальные мысли.

– Да нет, Женя, я уже по другому вопросу. Заработался, видишь. А это просто беспорядок на столе, – я отодвинул подальше на край чертёж поперечного разреза 13–16.

– Нука, Петрович, постой. Верни, как было, – Акимов, не дожидаясь, пока я соображу, накрыл чистым листом нижнее, перевёрнутое V двигателя. – Может так поступить?

Мы столько уже вместе работали, что понимали друг друга, буквально, с полувзгляда. Акимов вознамерился вообще отказаться от головки блока, заменив её внешним поршнем, то есть использовать нашу "родную" схему со всем её преимуществами, но в другой, Vобразной конфигурации.

– Белобородов меня убьёт. Там же от М5 ничего кроме названия и картера не останется! Ты представляешь, сколько эта переделка стоить будет? Проще уж сразу новый мотор…

– Видишь другой выход? – жёстко спросил Женя, прервав мои причитания.

– Нет. Работайте. Двум смертям не бывать… И Белобородову ни слова!

– А как же делатьто?

– Детали ему заказывайте, якобы для 13–16, или ещё для чего. А собирать придётся прямо здесь. Начните с М5, он нам по калибру как раз подходит.

Эпизод 5

Не было печали, вдруг проверка. Я, честно признаться, уже начал подумывать, что родному наркомату внутренних дел на мой лагерь и всё что в нём за колючкой происходит глубоко наплевать. Ан нет, вот они, красавцы. С целым майором НКВД, по фамилии Никонов, во главе. И ведут себя, надо сказать, весьма недружелюбно. Понятно, что им надо найти, к чему прицепиться, чтобы поездка не впустую прошла, и было, что в отчёте написать. Но вот закавыка, те недостатки, мимо которых я и сам бы не прошёл, их не интересуют напрочь. Ищут чтото другое, а найти не могут.

Вместе с группой проверяющих товарищей облазил "старую" территорию лагеря так досконально, что открыл для себя места, где сроду не бывал и даже не знал об их существовании. Да что там говорить! Мы чуть ли не в выгребные ямы заглядывали! После этого, перекусив, направились на острова. Тут уж Косов мне помогал, докладывая, что сделано в плане постройки новой базы КБ на середину июня 1934 года. Не так уж и мало, надо сказать. Во всяком случае, Косов заверил, что старую территорию очистим и передадим городу досрочно. Первого августа вместо первого сентября.

Мы прошли строящиеся рабочие корпуса, сложенные из круглого леса. Казармы гарнизона, бараки ЗК, которые отличались только названиями, но возводились по одному проекту. Посмотрели на рытьё котлованов под продсклады и то, как дизельмолоты забивают бетонные сваи в основание будущей столовой. Самыми последними в очереди были почти готовые дома комсостава и два близнеца, одинаковых с лица – штаб и дом коменданта, то есть мой, который я сам видел впервые. Учинённая тут же проверка смет и расходования средств не выявила никаких нарушений.

Я, уж было, облегчённо вздохнул, больше лезть проверяющим было просто некуда, но майор вдруг попросил предъявить налицо ЗК по представленному им списку. Я распорядился и Косов, который держал всё на контроле, заметив, что эти все из "майского пополнения" и находятся тут же, на строительстве, разослал посыльных в рабочие бригады. Через двадцать минут перед нами стояла шеренга в три десятка человек, которых проверяющие, разбив на группы по троепятеро, разобрали для проведения "индивидуальных бесед".

Происходящее я не понимал, но чувствовал, что пахнет жареным.

– Может, ты мне объяснишь, что происходит? – задал я вопрос Косову.

– Ума не приложу. Может, за этими орлами какие прошлые грешки? Они ж все из Остехбюро, ты сам распорядился их найти, помнишь?

Вот тут у меня чуть коленки не подогнулись. Точно! Был у меня в конце апреля разговор с Кожановым насчёт "портфеля"! Пожаловался тогда нарком, что уличить фигурантов чрезвычайно трудно, у них всё на словах, кои к делу не пришьёшь. Фактических железных доказательств измены нет, а любые действия, имея власть и влияние, можно объяснить или спихнуть на подчинённых. Получается, у кого больше вес – тот и прав. И шансов против маршаловзаговорщиков у наркома ВМФ практически нет.

Тогдато я и посоветовал Кожанову прослушивать и записывать телефонные, а ещё лучше кабинетные и домашние разговоры подозреваемых. Оказалось, что до таких высот шпионажа здесь ещё не поднялись и соответствующая техника отсутствовала. Нет, конечно существовали скрытые микрофоны, заложенные в дома ещё на этапе строительства, со стенографистом на другом конце провода, но были они неизвестно где, ибо тайна. Во всяком случае, не в распоряжении наркома ВМФ. Я всегда помнил, что язык – мой враг, но не мог не поделиться с созаговорщиком сокровенным знанием, что для прослушки вовсе необязательно подключаться к линии или вмуровывать в стены провода. Достаточно разместить индукционный датчик рядом с кабелем или иметь в помещении резонатор, реагирующий на внешнее облучение. Приводить в пример резной американский герб, подаренный послу, я, разумеется, не стал, но имел в виду именно его. В комплекте с магнитофоном, это должно было решить наши проблемы.

Мои слова явились для наркома ВМФ откровением, включая и название последнего прибора, а я мысленно пнул себя за торопливость. Ну, откуда я мог знать, что прибор уже фактически есть, а самого названия "магнитофон" ещё не существует? Как бы то ни было, но разбираться со всеми этими премудростями, по линии заговора "пара Любимовых + Кожанов + ещё неизвестно кто", было поручено мне. Никакие отговорки, что имею по этому вопросу самые смутные представления, не помогли. В недрах ВМФ такая техника выглядела бы подозрительно. Можно подумать, что у меня в лагере она как родная! Но, с другой стороны, все мои специалисты – сидельцы с немалыми сроками, болтать, где попало, у них просто возможностей нет. К тому же, нарком ВМФ подсказал, где взять умников для такой работы, севших недавно, в ноябре 33го, частично по моей вине.

Несколько лет назад, в Ленинграде, во время визита на завод по производству торпед я разродился идеей акустического самонаведения. Она, переварившись в недрах Остехбюро, дала свои плоды. Весьма уродливые, кстати. Умные и очень жадные, когда не надо люди, решили, что жалко будет терять дорогостоящую аппаратуру при каждом выстреле и разместили её на безэкипажной миниподлодке, вооружённой двумя обычными торпедами. Такая вот экономия. В район цели МПЛ выводилась на перископной глубине по радио, выставив на поверхности только антенну. Проведённые в сентябре 1933 года испытания выявили полную непригодность такой системы вооружения, которую, в условиях приближенных к боевым, даже не смогли вывести в заданную точку. А в полигонных условиях она, используя автоматическое наведение, ни разу не смогла попасть даже по прямоидущей нескоростной цели. За этим последовали разборки, а затем и следствие, на тему расходования госсредств, выявившее значительную долю "нецелевого" их использования. Попросту говоря, в Остехбюро подворовывали, и не мало. Вот часть этих ухарей и разыскал Косов, но к организации радиоакустической лаборатории я приступить просто не успел. Поэтомуто ценные специалисты и вкалывали на строительстве бараков, ибо нечего без дела сидеть за казённый счёт.

Ждать, пока наши ЗК наоткровенничаются с проверяющими, нам с Косовым пришлось сравнительно недолго, около сорока минут. После чего хмурый майор НКВД Никонов дал мне подписать акт проверки, где значилось, что никаких нарушений не выявлено и замечаний у комиссии нет, после чего, подозрительно прищурившись, спросил.

– Товарищ лейтенант, не поясните, зачем вам, работающему по дизелям, специалисты по акустике и даже один строитель подводных лодок?

Спасибо тебе майор! Если б ты не подсказал, никогда бы не нашёлся, как правдиво соврать!

– Легко, товарищ майор НКВД! Наши дизеля планируется ставить на малые охотники за подводными лодками, первый такой катер уже проходит испытания. Средства обнаружения подлодок только акустические, поэтому важно, чтобы сам катер шумел как можно меньше. Работа по снижению шумности дизельного двигателя мной уже велась на ЗИЛе и здесь я намерен её продолжить. Быть может, наши движки и на подлодки встанут!

– Очень надеюсь, что не врёшь, лейтенант. Бывай, – сказал майор напоследок и убыл восвояси.

Опрос ЗК, с глазу на глаз, выявил, что их всех спрашивали об одном и том же. Проверяющих интересовало, чем они занимаются в лагере и не работают ли по старой специальности.

– Так и сказал ему, что строим, – поведал ЗК Щукин Фёдор Викторович, главный конструктор той самой МПЛ. – Бараки, а не невесть что. Не поверил сначала. Пришлось руки показать, тогда поверил.

…

В тот же день 17 июня, но уже после обеда, на МССЗ был собран торжественный митинг. Повод для него был самый для меня приятный. ТКА в деревянном корпусе, который я выбрал, получивший бортовой номер 001, полностью укомплектованный силовой установкой, спускался на воду. Не хватало только вооружения, которое временно должно было быть заменено подходящим балластом, уменьшенным на 600 кило изза повышенного веса силовой установки. Сказались неучтённые редукторы и теперь в корме, от пушки, или что там ставить собирались, придётся отказаться.

"Микулинцы" могли только завидовать, свой первый мотор они начали монтировать в стальной корпус буквально накануне. Остальные два обещали в скором времени подвезти. Надо сказать, что и я, и Кожанов, который присутствовал на спуске, и директор завода Белобородов в эти обещания мало верили. Причина была проста – насмотревшись на испытания микулинского авиационного "полуторатысячника", наркомат ВМФ потребовал, чтобы в катера моторы устанавливались только после того, как отработают без замечаний 100часовой ресурс.

Конечно, может произойдёт чудо, но АМ35, при сниженной по сравнению с первоначальным проектом до 1200 сил мощности, после многочисленных доработок системы охлаждения и переделки наиболее нагруженных узлов, проходил приёмку имея 50часовой ресурс. И это официальные данные, а на практике, полную мощность мотору разрешалось давать только на взлёте, номинальный режим был ограничен 950ю силами. Весило это чудо 800 килограмм. Соответственно и "морской" удвоенный АМ36, весом 1550 кило, тоже мог развивать 2400 сил, но не дольше однойдвух минут, если, конечно, мотористам была дорога жизнь и целостность корабля, из обшивки которого, в противном случае, пришлось бы выковыривать шатуны и поршни. Номинальный режим – 1900 коней, на сто сил меньше 1,9тонного 13–16, который, как в навязчивой рекламе из прошлой жизни, мог работать, работать, работать.

Я же свой "кредит доверия" пока не растерял. Один 138 исправно крутился на стенде, три установили на МОшке, один сразу отправили на "Большевик", где должно было быть организовано серийное производство. Принимая эти обстоятельства, Кожанов своей властью, разрешил монтировать 13–16 в катер сразу, не дожидаясь окончания ресурсных испытаний, которые, по сути, только начались.

С другой стороны, АМ35 пришёлся впору на туполевский РД, "рекорд дальности", но Кожанов, рассказывая мне об этом самолёте, почемуто расшифровывал аббревиатуру как "разведчик дальний". Для двух экземпляров этого самолёта уже отобраны лучшие моторы и чтото готовится. Неужто – перелёт через полюс в Америку? Если так, то пора бы, арктическое лето короткое, потом погода может подвести. Хотя, рановато, конечно это всё. Я почемуто был уверен, что в детской книжке, которую я читал ещё мальчишкой, датой перелёта Чкалова значился 36й год. Как бы изза торопливости чего не вышло.

Пока я размышлял таким образом, стоя под заботливо натянутым тентом на трибуне, митинг шёл своим чередом. Выступали Белобородов и Кожанов, начальники, мастера и простые рабочие моторного и корпусного цехов. Себя я заранее попросил исключить из списка ораторов, опасаясь, как бы не ляпнуть чегонибудь, как на съезде. Чтото у меня последнее время с общественнополитической деятельностью не ладится, а тут ещё проверка эта нервы подняла. Еле дождался, когда козловой кран, детище товарища Милова, воспользовавшегося ЗИЛовским опытом с паротепловозом, поднимет ТКА и, перенеся на самый конец фермы, зависшей над затоном, опустит его на воду. Под крики "Ура!" заводской экипаж по переброшенным сходням перебежал на катер, освободил его от строп и запустил двигатели, которые наполнили жаркий летний воздух глухим мощным гулом и клубами сизого дыма, которые поначалу выбросил непрогретый дизель. Митинг не объявляли закрытым, пока катер, малым ходом не вышел самостоятельно из затона в реку, начав, таким образом, первый этап заводских испытаний.

– Что могу сказать? Молодцы! – Кожанов, когда мы втроём, провожая катер, прошли вдоль стенки до самого её конца и остались одни, сбросил суровую маску решительного и строгого наркома и полез обниматься. – Просто молодцы!!!

– Конечно молодцы, товарищ нарком, то ли ещё будет! – поддержал его в радости Белобородов.

– Молодцы, да не совсем, – я был настроен куда менее оптимистически. – Редукторуто в корпусе места нет. И вес его тоже… Новый корпус нужен. Или так без кормовой пушки и пойдут? Запас топлива, опять таки, сокращён чуть не вдвое.

– Вечно ты, Петрович, недоволен! – возмутился Белобородов. – Это ж первый! Огрехи выявим и исправим, не переживай! Ерунда, будет нужен корпус побольше, так сделаем, нам без разницы!

А вот нарком призадумался.

– Побольшето оно вроде и неплохо, только не переусердствуйте, помните, что он должен по железной дороге перебрасываться.

– Дурь всё это, товарищ нарком, – я, как всегда, ляпнул то что думал не подумавши. – Сейчас катера из Москвы хоть в Белое море перебросить можно своим ходом по воде. ВолгаДон канал пророют, как на съезде говорили, так и в Чёрное путь открыт. А пока через перешеек можно и тракторами на трейлерах перетащить. А Дальний Восток… Если там заваруха начнётся, уж поверьте, не до катеров будет. Железка одна, а по ней целый фронт снабжать надо. Проще уж корпуса на месте строить, а моторы и вооружение подвезти можно, места гораздо меньше занимают. Это в мирное время о перевозках кораблей по ЖД размышляют, а потом оказывается, что и места им нет. А на Дальнем Востоке, слышал, тоже заводы вовсю строятся. Так зачем огород городить? А крупный катер может и больше торпед в залпе иметь и артвооружение помощнее.

Кожанов ничего не сказал. Не ответил ни да, ни нет и понять его реакцию на мои слова я не смог. Вместо этого нарком мягко соскочил с темы, заявив.

– А мне тут, представляете, проект принесли. Единой гидросистемы всей страны. Чтобы по внутренним водным путям можно было на Дальний Восток ходить по рекам без хлопот через шлюзы и каналы. Просят поддержать в СНК. Даже не знаю, что и сказать им. Объём работ огромный! С другой стороны – МоскваВолга, Беломорканал, плотины ГЭС. Строим ведь!

Он что, так ненавязчиво совета спрашивает?! Ничего себе масштаб у товарищей, однако! Может это, конечно, всё осуществимо и нужно, но чтото мне подсказывает, что ядерная бомба обойдётся дешевле.

– Товарищ нарком, кажется мне, что преждевременно всё это, – начал я осторожно. – Насколько я знаю, у нас сейчас дефицит речфлота. Мы даже те водные пути, что имеем, судами ещё не обеспечили…

– Вотвот! – поддакнул Белобородов и тут же задал мне самый насущный вопрос. – Ты когда моторы переделаешь?

– Ёмоё! Михалыч! Забыл совсем! Я ж не с пустыми руками! Пошли! – я потащил директора, а заодно и наркома, к грузовику, который обычно использовался для доставки продовольствия в лагерь, но сейчас стоял перед проходной завода, с совсем другим грузом.

– Вот, принимай работу, М5 дизельный! – забравшись в кузов я отбросил брезент, демонстрируя стоящий на деревянной подставкеподдоне мотор.

– Чтото он на "Либерти" мало похож, – начав беспокоиться с сомнением протянул Белобородов.

– Михалыч, не привередничай! Сделал, что мог и поставленную задачу решил. Если он тебе не нужен, так я заберу обратно. Резервный генератор будет.

– Ладно, ладно, не спеши, – пошёл директор на попятный. – Какая моща?

– Врать не буду – не знаю! – ответил я честно. – Мы его только на холостых запускали для проверки работоспособности в целом. Но рассчитывали гдето на 350 коней, без фанатизма. Так что – ставь на стенд и вперёд испытывать! М17 чуть позже будет, там детали несерийные.

– Документация где? – деловито спросил директор. Я, заглянув к водителю в кабину, взял там картонную коробку и торжественно вручил Белобородову. Его нетерпение было так велико, что отправив машину к моторному цеху и позвонив с КПП, чтобы встретили, директор сразу полез в бумаги.

– Так я и думал! Вижу – похоже! Это ж новый мотор! – начал возмущаться Белобородов.

– Со старыми дырками! Подумаешь, вал и ЦПГ заменили на другие…

– Всегото? А блок новый вместо отдельных цилиндров?

– А что было делать? В прежние отверстия под 1,3,4 и 6й котлы внешние шатуны плохо вставали, впритык. Расширить чуть пришлось, а чтобы прочность конструкции не потерять, связали всё это хозяйство блоками цилиндров. Как на 138, начал было я оправдываться, но потом спохватился. – Короче, тебе дизель нужен или нет? Ты просил – я сделал. Как умею. Не нравится – делай сам. Ничего сложного в этом моторе нет и тебе их не десятками тысяч в год гнать надо. У тебя в корпусном только баржи деревянные, считай, строятся. Сколько им таких движков надо? В месяц не больше десятка! Справитесь!

– В управление сообщу, а там уж пусть решают, нужны ли им такие поделки, – пробурчал Белобородов и направился в сторону правления.

– Пойдём встретим катер, узнаем как прошло? – повернулся я к Кожанову, который временно оказался не при делах и скромно стоял в сторонке, пока я препирался с директором завода. – Заодно историю одну расскажу.

Кожанов согласился и наша парочка, не спеша, пошла опять к затону, сопровождаемая порученцем наркома, приученным в таких случаях соблюдать дистанцию. По пути я рассказал наркому историю с проверкой, но он отреагировал на это весьма, на мой взгляд странно.

– А мысль дельная насчёт шума. И надо твои моторы для подлодок прикинуть…

– Не о том думаешь, Иван Кузьмич! Течёт у тебя, пробоина в борту!

– Почему это именно у меня?

– А потому, что разговаривали мы наедине и больше я ни словом, ни делом этой темы не касался! Каюсь, забыл про неё начисто! Вот и получается, что либо ты сам меня сливаешь, либо гдето ляпнул чего.

– Ты, Семён Петрович, оборотыто поубавь. За такие выводы и в морду получить можно. А с течью разберёмся, не переживай.

– Как бы поздно не было, – ответил я скептически. – Неспокойно мне.

Эпизод 6

Ну и жарища! Июль месяц, солнце палит нещадно, а от нескошенной травы, сохнущей на корню, поднимается душистый воздух, почти совсем недвижимый. Ну, хоть бы лёгкий ветерок! Но ветра нет и форменная гимнастёрка, пропитываясь потом, липнет к телу. Я ещё не в самом плохом положении. Мой "ГазикМБЛ", который ЗИЛ, отреставрировав, мне, наконец, вернул – считай кабриолет, продувается насквозь, а тент над головой защищает от потоков солнечного ультрафиолета. А вот остальным, приехавшим на чёрных "Турах" не позавидуешь, их одёжку можно прямотаки выжимать. Но форсят, не расстёгиваются и, тем более, не скидывают сапоги, о чём сам в тайне мечтаю. Все с завистью поглядывают на Кожанова и его порученца, обутых в ботиночки и одетых в парадную, белую, за исключением брюк, форму. Над нашей группой наблюдателей вьются бесчисленные слепни, сразу ставшие предметом злых шуток на тему противодействия вражеской авиации.

– Летят! – раздался голос "соколиного глаза", нарком Ворошилов, Алкснис от ВВС, Кулик от ГАУ, Тухачевский от управления вооружений и, конечно же, незабвенный нарком ВМФ, крутившие до того головами, ища откуда доносится гул, разом вскинули бинокли в указанном направлении. Товарища Сталина нет, секретарь ЦК отдыхает гдето в Сочи, или, может быть, в Крыму, испытания дизельгатлинга проводятся без него. Я бы о них и сам бы ничего не узнал, если бы не приглашение Кожанова, от которого я счёл неправильным отказываться.

Прошло немного времени, длинная колонна из десяти ТБ3 приблизилась и начала, по очереди, сбрасывать мишени. Я ожидал чего угодно, но с земли, откуда раньше доносился приглушённый звук работы моторов, вдруг раздался мощный гул и послышались одиночные выстрелы. Я с недоумением посмотрел в ту сторону и, закономерно ничего не увидев за защитным валом, перенёс взгляд обратно в небо. Только тут я заметил, что поле каждого такого выстрела, в зенит взлетают сразу несколько трасс.

Первая мишень благополучно пропустила мимо два или три пучка трассеров, а потом раздался выстрел, показавшийся мне немного мощнее, и навстречу маленькому самолётику устремился сразу целый рой светлячков, встреча с которым стала для творения Яковлева фатальной. Потеряв крыло, мишень беспорядочно закрутилась, но всё же выбросила парашют на расчетных четырёхстах метрах и, тут же запутавшись в стропах, завёрнутая как в саван в белое, упала на землю. Я мысленно поставил себе плюсик.

Больше такого представления мы не увидели, по оставшимся девяти мишеням били исключительно короткими очередями, но "выстрелы" слышались часто, будто из самозарядной винтовки. Тем не менее, уцелели из них только две и то какимто необъяснимым чудом. Было видно, как "счастливицы" буквально проскочили сквозь трассы снарядов, отделавшись лёгким испугом. Итого восемь из десяти в полигонных условиях. Неплохо. Надеюсь, люфтваффе этот сюрприз придётся не по душе.

Мишени высокое начальство осматривать посчитало излишним, а вот посетить позиции зенитных автоматов пожелало. Кожанов тут же напросился ехать со мной, видимо, лезть в раскалённый "Тур" ему совсем не хотелось.

– Я с вами! – последовал заразительному примеру Тухачевский, а за ним и Кулик. Ворошилов, помня старое, поехал на своей машине в компании Алксниса.

– Вот это автомобиль! – с восторгом, скинув фуражку и подставляя голову встречному ветру, сказал Тухачевский. – Вот такие в армии нужны!

– Посмотрим, что вы зимой скажете, – не удержался я от сарказма.

– Зимазима, зимой воевать плохо, лучше летом, поэтому машины надо на лето рассчитывать. А зиму какнибудь переживём! – лёгкость в мыслях у командарма необыкновенная, я даже не нашёлся, что ответить, буркнув только.

– Обращайтесь на ГАЗ, там вам помогут.

На огневых, до которых мы долетели за пару минут, на четырёхколёсных массивных повозках, видимо взятых от какогото более мощного зенитного орудия, метрах в тридцати друг от друга, стояли два дизельгатлинга. Даже издалека различия между ними были видны невооружённым глазом. Первый, который оказался к нам чуть ближе, имел целых два блока стволов с торчащим между и параллельно им объёмистым глушителем. В моторе, приспособленном в казённой части автомата, без труда угадывался обычный Д100. Вокруг этого орудия бродил всего один боец, собирая разбросанные металлические коробки, оказавшиеся, при ближайшем рассмотрении, снарядными магазинами. Вокруг второго же автомата, с одним блоком, собралась небольшая толпа, в которой мелькала и гражданская одежда. Оттуда слышались матерки, крики "ииираз!" и лязг металла, будто долбили молотком.

Подскочивший командир, с петлицами капитана, доложил Ворошилову, что испытательный взвод стрельбу закончил, сбито восемь мишеней, один автомат вышел из строя.

– Что случилось? – поинтересовался нарком обороны.

– Во время непрерывной стрельбы, при подаче очередной секции магазина, подаватель ударился о его перегородку и раскурочил её, заодно перекосив на направляющих и сам магазин. Так, на словах, наверное, не понятно? Не хотите взглянуть? Неисправность ещё не устранена, скорее всего, потребуется серьёзный ремонт.

Маршал, командармы и флагман флота первого ранга со своими порученцами, конечно, хотели взглянуть. Обо мне и говорить нечего. Работа у пушки разом прекратилась и оба расчёта, в компании с гражданскими, освободили повозку, сгрудившись за ней и открыв взору дизельгатлинг с торчащим сверху искорёженным магазином.

Один товарищ, совсем ещё молодой, которого Кулик представил как товарища Таубина, взялся рассказать об устройстве орудия и причинах поломки. Фамилия рассказчика мне была смутно знакома, но я никак не мог вспомнить, где и в связи с чем я её слышал. Поняв, что напрягать память бесполезно и успокоив себя мыслью, что когда будет нужно – само придёт, стал внимательно слушать. Как я правильно подметил, "спарка" приводилась мотором Д100, а "одиночка" – Д50. Сами же автоматы были абсолютно идентичны, если не считать "зеркального" механизма подачи на одной пушке двухблочного варианта. Все те сложности, которые я, в своё время, изобразил, здесь отсутствовали. Не было никакого сцепления – блоки вращались постоянно в двух режимах, холостом и боевом, устанавливаемых сектором газа и поддерживаемых регулятором оборотов. Таубин сказал, что боевой режим рассчитан на шесть тысяч выстрелов в минуту, но капитан тут же поправил, что очереди короткие и в самом начале стрельбы мотор всё равно чутьчуть "сдаёт", поэтому указанная техническая скорострельность может быть достигнута только при длительной стрельбе, что при существующей магазинной системе питания невозможно. Таубин хмуро заметил, что это неизбежные издержки, так как наркомат обороны изначально ориентировал его на магазинное питание, мотивируя это тем, что, необходимые в этом случае металлические ленты, слишком дороги. Дальше он перешёл к устройству самого автомата, который, в общемто, был классическим гатлингом, а стрельба из него осуществлялась путём регулирования подачи патронов, для чего существовал хитрый магазин в комплекте с подающим механизмом. Чтобы не быть голословным, он продемонстрировал нам металлический короб, разделённый изнутри на пять отделений. Фактически это были пять однорядных магазинов на пятнадцать патронов каждый, собранные параллельно в одном корпусе. Этот ящик, полностью снаряжённый, весил сорок килограмм. Как шестидюймовый снаряд. Неудивительно, что некоторые бойцы расчётов выглядели умаявшимися. Готов руку отдать на отсечение, что это заряжающие. Ещё бы! Попробуйте хоть одну такую дуру поставить на автомат сверху, подняв на уровень груди! А выстреливается она в одну секунду! Если, конечно, всё правильно работает. Вот тутто и крылась загвоздка. По замыслу конструктора, наводчик, нажимая на спуск, освобождал защёлку, магазин, под действием специальной подающей пружины, взводящейся автоматически, сдвигался на одну секцию по салазкам и один ряд патронов оказывался на линии подачи. После того, как все пятнадцать выстрелов секции были сделаны, её подающая пружина сама нажимала рычаг защёлки и магазин снова сдвигался. Таким образом, все семьдесят пять патронов можно было выпустить одной очередью за одну секунду. Но существовал ещё и альтернативный режим стрельбы, когда секции магазина сдвигались только от нажатия на спуск. Так можно было стрелять очередями по пятнадцать патронов. Поломка произошла именно в режиме непрерывного огня в момент сдвига магазина. То ли там чтото заело и движение произошло позже, чем рассчитывалось, то ли ещё что, но затвор упёрся в межсекционную перегородку, смял её, разорвал магазин, погнул салазки и застыл, заглушив мотор автомата. Таубин клялся и божился, что это заводской брак, так как затвор должен был свободно ходить в любом случае.

– В общем, эти мелкие недостатки легко устранимы и систему можно на вооружение принимать, – закончил свою речь Таубин.

– А вы что скажете, товарищ капитан, – обратился Ворошилов к командиру взвода испытателей.

– Мне кажется, товарищ маршал, что хотя ничего лучшего мы для стрельбы по самолётам на низких высотах не имеем, принимать на вооружение эту систему преждевременно. У неё очень большое время реакции, чтобы запустить двигатель и прогреть его, без чего стрельба невозможна, надо затратить около пяти минут. За это время вражеские самолёты могут уже отбомбиться и улететь. Потом, стреляет автомат редко, а топливо расходует в рабочем режиме всегда. То есть для него не только запас снарядов важен, как обычно, но ещё и заправка. Система трудно поддаётся маскировке, её выдаёт шум работающего двигателя, а зимой ещё и выхлоп будет заметен. В настоящем виде, с многочисленными горячими трубопроводами и радиаторами под полом боевой платформы, расчёту очень жарко во время стрельбы. По моему мнению применение системы ограничено. Её можно использовать в тыловых районах, а в войсках – только на самоходных шасси, с объединённой системой охлаждения, чтобы не было нужды в прогреве. И запускать мотор автомата непосредственно перед стрельбой. Но лучше всего, конечно, разработать новый автомат с электродвигателем или прямым приводом от энергии выстрела, как в винтовках и пулемётах.

– Вот! Полюбуйтесь, товарищи, каких орлов наша артиллерийская академия растит! Как всё разложил! Молодец! – Ворошилов буквально возликовал от обстоятельного доклада капитана, чтобы тот ни говорил.

– Служу трудовому народу, товарищ маршал!

– У вас, товарищ Кулик, наверное, все такие молодцы? Эк, они мишенькито посбивали, не то, что прежде! Кто наводчик? – Климент Ефремович был доволен и в данный момент от него можно было ожидать только поощрения, поэтому, не желая упустить шанс, вызвались сразу четверо, что поставило маршала в тупик.

– Чтото вас много… – он с сомнением, не стесняясь, потёр подбородок.

– Разрешите доложить, товарищ маршал, – командир взвода попытался прояснить ситуацию. – На каждый автомат положено два наводчика, по вертикали и по горизонтали. Большинство мишеней сбил расчёт "спарки", наводчики лейтенанты Сизов и Лялюшкин.

– Что скажете, краскомы, трудно ли стрелять из такого оружия? – стал допытываться маршал. Тот, которого представили Лялюшкиным, видимо, самый бойкий, тут же задорно ответил.

– Не труднее, чем из обычной зенитки, а попадать легче! Всё одно как дробью в утку бьёшь. Да ещё раз за разом! С обычным автоматом и не сравнить!

– Как дробью в утку? А мне, старому охотнику, дадите попробовать?

Желание начальства – закон. "Спарку" завели и зарядили, а Ворошилов пригласил Кулика составить ему компанию, сев за наводчика по вертикали. Но начальник ГАУ чтото промедлил, не выказывая энтузиазма и Тухачевский воспользовался моментом.

– Разрешите мне, товарищ маршал?

– А, раз товарищ Кулик не хочет, давай!

– Огонь можно вести вот в том секторе, – показал капитан руками направление.

– Михаил, бугорок видишь? – Ворошилов, в азарте, припав к выставленному на ноль прицелу, забылся.

– Есть, готов! – ответил Тухачевский и тут же "спарка", выбросив два лисьих хвоста, мощно рыкнула. Очередь прошла чуть выше находившейся всегото метрах в двухстах цели и подняла длинную пыльную дорожку позади неё.

– Ну что ж ты? Позоришь меня перед бойцами! – с упрёком бросил маршал, но Тухачевский уже поправил наводку и только ответил.

– Готов.

Короткая очередь пришлась точно в цель и Ворошилов радостно, не дожидаясь, когда осядет пыль, спросил как бы у всех сразу.

– Случайность, говорите? Заводской брак? А вот мы сейчас проверим! А ну, ставь на непрерывный огонь!

На этот раз звук выстрелов был гораздо мощнее! Ещё бы, к цели за секунду или чуть больше, ушло сразу девяносто снарядов! Даже меня, стоящего чуть в отдалении, пробрало и тело получило порцию адреналина. Ворошилов приподнялся с места наводчика и стал, в прострации, оглаживать себя по груди, по бокам и, под конец, по пятой точке. Глядя на это, ужасно захотелось его подколоть, успокоив, что не обмочился. Разумеется, делать это я не стал, помня зимнюю стычку.

– Вот это да! Вот это я понимаю! Вот это смерть буржуазии! – бубнил ошарашено маршал, глядя, как садится пыль. – Миша, мы ж срыли его начисто! Мать честная Богородица…

– Кхм! – Кулик, видно, решил привести наркома в чувство и вернуть к реальности.

– Чего кашляешь!? Куда там твоим гаубицам! Это ж надо шахтёрам давать такую хр…нь, а не нам, грешным. Ну, Любимов, ексена корень, изобретатель… Изза таких изобретателей и людейто рано или поздно не останется…

Этим словам я мысленно усмехнулся. Как ни старался Ворошилов делать вид, будто меня вообще не существует, а всё равно проговорился. Ещё бы! Впечатлений на год вперёд. И наркомто ещё неплохо держится, вон, Тухачевский, с выражением глупой радости на лице, только головой крутит, а сказать ничего не может.

Таубин, воспользовавшись произведённым впечатлением предложил опробовать стрельбой ещё один образец вооружения, на что Кулик отреагировал весьма нервозно.

– Ну, сколько вам говорить, что на вооружение стрелковых рот уже принят 60миллиметровый миномёт! Ваш гранатомёт уступает ему по калибру, мощи боеприпаса, весит больше чем втрое и стоит в десять раз дороже! Поэтому на вооружение он принят быть не может!

Точно! Гранатомёт Таубина! Предок АГС! Вот теперь всё стало на свои места и мне ужасно захотелось познакомиться с этой экзотикой, так сказать, лично. Моё прошлое общение с подобными образцами вооружения оставило исключительно благоприятные впечатления и в голову закралась мысль поспособствовать изобретателю. К счастью, в своём интересе я оказался не одинок. Живейшее участие в этом вопросе принял начальник управления вооружений, которого, видно, как ос на мёд, тянуло ко всяким новинкам. Так как Ворошилов не сказал ни да, ни нет, всё ещё находясь под впечатлением от дизельгатлинга, Тухачевский решительно взял дело в свои руки, но предложил конструктору стрелять самостоятельно. Предусмотрительность, надо сказать, не лишняя. Мало ли чего.

Пукпукпукпук. Оружие, установленное на треноге, больше похожее на игрушечную пушечку, совсем не смотрелось на фоне шестистволок. Я перенёс взгляд в поле и… ничего не увидел. Только спустя четырепять секунд послышалась серия хлопков и около одиноко стоящего куста поднялись облачка пыли.

– Ну вот, что я говорил? – хмыкнул Кулик. – Несерьёзно это.

– Это вам отсюда кажется, что несерьёзно, – набычился Таубин. – Будь вы у того кустика, подругому бы считали.

– А ты что скажешь, товарищ Любимов? – тихо спросил у меня Кожанов, видя, как я заинтересованно присматриваюсь к гранатомёту.

– В общем и целом, сама концепция крайне интересная, – также, не повышая голоса, стал я излагать своё мнение. – Оружие может получиться мощное и эффективное. Кулик не прав, сравнивая его с миномётом. Один такой станковый гранатомёт может заменить не только миномёт, но и станковый пулемёт. А Максимто в полсотни кило весит. И стоит тоже недёшево. Вот и получается паритет. Гранатомёт может стрелять настильно, поражая вертикальные цели, например, забрасывать гранаты в окна городских домов. Это очень важно для морской пехоты, которая и предназначена, чтобы захватывать плацдармы на вражеском берегу, желательно с действующими портами. Пламени выстрела, как видим, нет, звук выстрела тоже очень тихий, бьёт навесом, даже через головы своих войск. Обнаружить и подавить такую огневую точку противнику будет непросто. Это в плюсе. В минусе я вижу неотработанную гранату, скорее всего, с примитивным дистанционным взрывателем и магазинное питание, которое надо бы на ленту заменить. Об остальном можно говорить, только детально с конструкцией ознакомившись.

Я чуть помолчал, глядя как Таубин показывает заряжание гранатомёта и объясняет, как пользоваться прицелом, потом, невольно чуть громче, подвёл итог.

– Считаю, надо тщательно испытать, довести до ума оружие и боеприпасы, после чего принять на вооружение морской пехоты вместо Максима и малокалиберного миномёта. Но решать, конечно, вам, товарищ нарком.

– Какой морской пехоты? – подошедший сзади Ворошилов услышал мои последние слова и возмутился. – Вам что своих кораблей мало, вы, товарищ Кожанов, ко мне на сушу лезете? Так у меня пехоты навалом, могу одолжить если что! Ишь, что удумали! Может и товарищу Алкснису надо свою воздушную пехоту завести?! Народные деньги потратить не на что? И так к вам на флот, как в бездонную бочку! Крейсера они хотят строить! А какой толк?! Вон, при царизме, моряки както не очень повоевали, только в Гражданскую, на сухом пути, молодцами были!

– Ты, товарищ Ворошилов, не шуми. Программа строительства флота утверждена, ты это знаешь. Большому флоту и задачи большие. Мы уже в будущее смотрим, как воевать будем, как плацдармы будем захватывать! Для успеха нужно, чтобы всё руководство, вся подготовка, были в одних руках! А уж на захваченный плацдарм высадим твою РККА и воюй на здоровье!

– Да, а в ЦК и СНК вы о формировании новых частей этой вашей мокрой пехоты доложили!?

– А как же! Ещё в 32м году! Про геройские Батумский и Потийский батальоны вам, товарищ маршал, слышать доводилось? Вот мы их и не распускали! И нечего нос в чужие дела совать! За собой следи! – отрезал Кожанов.

Я тяжело вздохнул. Когданибудь нечто подобное должно было случиться. Ну, что же, Ворошилов получил от своего бывшего подчинённого "полный отлуп". Можно считать, что война между армией и флотом объявлена, остаётся только её не проиграть.

Эпизод 7

Вот и август месяц на исходе, скоро уже осень. Оглянуться не успел, пролетели весна и лето, которых я толкомто и не увидел. Так всегда бывает, когда работы много и не хватает на неё времени, хоть часы обратно переводи. Зато, когда оглянешься назад, понимаешь, что успел немало.

Стальной ТКА с "микулинскими" моторами до сих пор мариновался на заводе, выматывая нервы его директору, а заодно и наркому ВМФ. На нём постоянно устранялись какието недостатки, но дело не шло вперёд, так как на каждом следующем пробном выходе в реку, вылезало чтото новое. Ещё пришлось заменить двигатель, установленный самым первым. Просто, торопясь начать испытания, их стали проводить только с одним мотором и к тому времени, когда были готовы два оставшихся, первый умудрились сломать. "Мой" же, деревянный ТКА001, тоже пройдя этап доделок и переделок, связанных с дополнительными постами управления СУ и повышенной температурой в моторном отсеке, уже был на Чёрном море и показал на тихой воде 48 узлов, немного не дотянув до расчетных 50ти, а ход в 40 узлов он мог поддерживать при волнении до четырёх баллов. При отправке катера, кстати, когда я пришёл его провожать, обнаружил на нём единственную смонтированную на МССЗ систему вооружения, изза которой устроил Кожанову истерику, впрочем, безуспешно. КПК, 76мм корабельная пушка Курчевского, доставленная с завода N8 в Подлипках, заняла место кормового орудия, 37мм автомата 4К. Никакие мои доводы, что стрельба с катера из этого орудия изза выхлопа затруднена, начальная скорость мала для поражения морских целей, не говоря о невозможности стрелять по воздушным, не возымели действия. У Кожанова был железобетонный аргумент – пушка успешно применялась в боях на Кавказе в 32м году. Попытался ему указать на очевидную разницу между морем и горами, попросив установить вместо КПК хоть крупнокалиберный пулемёт, как нарвался на выговор. Оказывается, один пулемёт на катере уже предусмотрен в носу, а по заданию, на корме должна быть пушка. В том, что её нельзя установить изза повышенного веса моторов, виноват ни кто иной, как товарищ Любимов. А нарком Кожанов, спасая старого товарища, нашёл выход из положения, так что нечего здесь выступать! Пушки Курчевского – огого! В работе вообще двенадцатидюймовка, её на эсминец поставят! Тьфу! Осталось только пожелать наркому остаться в стороне, когда Курчевского возьмут за задницу за его изобретения.

Да уж, если начальство упорствует в своих заблуждениях, то мешать ему в этом – себе дороже. Решив, что время всё расставит по своим местам, а успех пушек Курчевского в реальной войне совсем не плох, ибо теперь, наверное, не получится, как сказал Сталин "выплеснули с грязной водой и ребёнка", я вернулся к своим делам, которых тоже хватало. Моряки подумали и решили, что для всех катеров, сторожевых и торпедных, ориентироваться надо на более мощный дизель 13–16. Он становился единым для всех москитных сил флота, что упрощало серийное производство моторов на "Большевике", где под них могли выделить только один "поток". Теперь дело было за кораблестроителями, по итогам испытаний на Ладоге в корпус катера МО необходимо было внести изменения для улучшения остойчивости и мореходности и перепроектировать его под два 2000сильных дизеля. Освободившееся в центре корпуса место стало предметом теоретических баталий, военморы разрывались между мотором "подкрадывания", электрическим или дизельным, "активной" гидроакустической станцией, или артпогребом под пушку трёхдюймового калибра. Чтобы "отбояриться" от работ по специальным "тихим" моторам я, в шутку, предложил им на выбор или использовать моторвесло МВМ30 с дизелем Мамина, установив для него амортизированное крепление в корме, либо доработать главные механизмы, оснастив их амортизированными фундаментами и редуктором с гидропередачей. "Акустики" и "пушкари" меня единодушно поддержали, после чего началось "сражение за децибелы", которое как раз сейчас было в самом разгаре.

Что касается торпедных катеров, то их серия снова откладывалась. Несмотря на то, что "микулинский" мотор ещё испытывался, наркомату ВМФ уже было понятно, что Московский авиамоторный завод на него работать не будет, АМ35 и его производные были нужны в воздухе, поэтому он ориентировался на "любимовски чугунки", которые никто не отнимет. Вот только размер и вес каждого такого движка был великоват для существующего корпуса ТКА, поэтому приняли "соломоново" решение иметь торпедные катера двух видов. Первый "основной", при сохранении достигнутой на ТКА001 скорости, должен был иметь увеличенное водоизмещение, не более четырёх дизелей, мощное артвооружение и двачетыре торпедных аппарата. Второй тип ТКА, "резервный", наоборот, уменьшался в размерах ради переброски железнодорожным транспортом и при двух дизелях и двух торпедных аппаратах, нёс только крупнокалиберные пулемёты.

Но это всё так, мелочи по сравнению с двумя основными темами, которыми я загрузил своё КБ. Первая тоже была непосредственно связана с моряками, которые были недовольны ходовыми качествами первых ПЛ типа "М". После того памятного разговора с Кожановым, конструкторскому бюро, которое занималось "малютками", было предложено рассмотреть вариант замены дизеля Коломенского завода на втрое более мощный 13–16. Те, в свою очередь вышли на меня для согласования некоторых переделок в двигателе и вот тутто на сцену вышел гражданин Щукин, предложивший концепцию двухвальной СУ. Фёдор Викторович, сам в прошлом имел к "малюткам" непосредственное отношение, живо интересовался деятельностью КБ и "подпольно", так как к текущей работе привлечён не был, собирал сведения о дизелях. Напросился на разговор со мной он сам, по своей инициативе, как раз в тот день, когда пришёл запрос из ленинградского судостроительного КБ. Мысль Щукина была проста. Если представить себе отсек ПЛ как трубу, то коломенский дизель "малютки" размещался в её центре, оставляя узкие проходы по бокам. А если на основе 138 или 13–16 создать 4х или 8ми цилиндровые вертикальные "чемоданы", раздвинув их к бортам, то образуется центральный проход, под полом которого можно разместить дополнительную аккумуляторную яму.

Наше встречное предложение ленинградцам вызвало живейший интерес и работа закипела. За общую компоновку дизельного отсека ПЛ ответственным я, своей властью, назначил Щукина, а Акимову, ведущему конструктору мотора, пришлось под него подстраиваться. За основу был принят 13–16, ради унификации с катерными движками по коленвалу. Новый 138В, 1000сильный вертикальный оппозит, был сбалансирован немного лучше Хобразника и давал минимум вибраций при работе. Наибольшую сложность представляло размещение навесного оборудования, трубопроводов системы охлаждения, выхлопа и подвода воздуха, со стороны борта так, чтобы сохранялся хотя бы минимальный доступ для мелкого ремонта. Сейчас, пока ни дизеля, ни самой подлодки ещё не было в железе, всё отрабатывалось на сколоченном из дерева прямо в лагере натурном макете отсека.

Что касается электрооборудования, в частности, генераторов, то тут нас выручили железнодорожники, по заказу которых, завод "Динамо" уже работал на мои дизеля. Наркомат путей сообщения подстраховался и заказал ему для будущих тепловозов сразу два агрегата под моторы в тысячу и две тысячи лошадиных сил. И, хотя уже было ясно, что железнодорожникам светит только последний, прошлый задел не пропал даром. Кстати, вот с кем у меня проблем никогда не было, так это с НКПС! Они брали всё в том виде, в котором им давали, подгоняя под себя. Кожанов, не окажись генераторов, наверняка заставил бы искать болееменее подходящие и стыковать моторы с ними самостоятельно. А так, мы только выделили железнодорожникам три 13–16 из опытной партии, которые и должны были установить на два локомотива, шестиосный односекционный пассажирский, весом 80 тонн, и двухсекционный восьмиосный товарный, весом 110–120 тонн. На последнийто и требовалось по дизельгенератору на каждую секцию. Ну, что ж, как говорится, будем посмотреть, что получится у них "с нуля".

Вторая же большая тема, которой занимался я собственной персоной, началась с переделочного М17Д, который мы всётаки построили, несмотря на то, что речфлот от таких дизелей отказался. Там здраво рассудили, что гораздо дешевле будет провести только капремонт М5 и М17 с переводом их на газогенераторное топливо. Благо и инфраструктура под уголёк, дрова и торф имеется. "Мой" же М17Д, с диаметром котлов в 160 миллиметров, стал первым движком 160й серии. По сути, это был опытный стенд, на котором мы отрабатывали конструкцию цилиндропоршневой группы, сразу выявляя узкие места. Мотор был отрегулирован на заведомо заниженную для дизеля такой схемы и объёма, но адекватную бензиновому исходнику мощность в 500 лошадиных сил. Для исследовательских целей этого было вполне достаточно. Ковырялись мы с "переделкой" весь май, июнь и половину июля, но зато потом, в августе, опираясь на полученные результаты, единым духом спроектировали и построили 162. Этот, уже "классический" оппозит, как и Д1002, был основой, на которой уже можно было планировать строительство будущих многоцилиндровых моторов. Ради рекламных целей, мы изначально "зарядили" 162 на полную катушку, получив в результате от 650килограммового чугунного мотора объёмом 9,65 литра целых 717 лошадиных сил. Это была внушительная победа с которой уже можно было идти в НКТП и требовать настоящий моторный завод под "моё" КБ. Я облизывался на Рыбинский, где заканчивали выпуск М17, чтобы как раньше, используя старую остнастку, с ходу приступить к выпуску новых моторов. Трудность была в том, что этот завод обслуживал авиацию в первую голову, поэтому желательна была переделка 162 в алюминиевый облегчённый вариант. Вот здесь ни у меня, ни у моих конструкторов, опыта не было, но мы с энтузиазмом заранее приступили к новой работе.

Вот так и получилось, что КБ разделилось на две большие группы, условно обозначенные 13 и 16. Кроме того, образовались "непрофильные" отделы, артиллерийский и "средств разведки". В первом из них начали работу по 160миллиметровому казнозарядному миномёту и боеприпасам к нему. Привлечённые к этому делу артиллеристы, особенно неподневольные, отнеслись к поставленной задаче крайне негативно, считая ниже своего достоинства заниматься "примитивными" системами. Пришлось провести воспитательную работу, пообещав одним лесоповал, а другим "биржу труда", указав на то, что 82х и 120миллиметровые миномёты делали чуть ли не студенты в свободное от остальной работы и учёбы время и острой необходимости в кадрах, якобы, у меня нет. Уже потом, начав работу по схеме МТ13, со схемой реального треугольника, заряжанием с казны и минами в короткой гильзе, столкнувшись с первыми трудностями, заинтересовались работой всерьёз и, раз за разом ошибаясь, посчитали довести её до конца делом своей конструкторской чести.

А вот "разведчиков" пришлось, помня интерес "сверху", перевести с помощью Кожанова на "полулегальное" положение. Наркомат ВМФ вышел на ГУ лагерей с просьбой организовать на базе моего КБ разработку некого "секретного разведоборудования для флота", не раскрывая при этом подробностей. Начальник ГУ бумагу с приказом подмахнул, даже не пытаясь разобраться в деталях, благо расходы нёс флот. Теперь, если вдруг ко мне возникнут какието претензии, у меня есть чем подтереться. А Кожанов всегда может отбрехаться тем, что "установки Любимова" – всего лишь маленький опытный стенд радиолокации. Как бы то ни было, работа началась и здесь, но моя роль в этом деле, как и у любого чексистакуратора, была чисто организационной.

Вместе с тем, надо отметить, что такого напряжения, как весной, в работе уже не было. Опасения ЗК относительно отправки обратно на лесоповал, под конец "аврала", отошли на второй план и информаторы докладывали, что среди конструкторов поговаривают "лучше уж обратно на север, чем здесь". Пришлось, волейневолей, чутьчуть "отпустить вожжи", иначе загнать людей было проще простого. Способствовало этому и численное увеличение состава, стараниями Косова, который внимательно отслеживал появление "новобранцев", и распыление усилий на несколько направлений. Пора было подумать и о пряниках, я уже, нечаянно, двинулся в этом направлении, закрыв глаза на общение Акимова с женой. Глядя на это, поближе к КБ стали потихоньку перебираться и другие женщины, так же устраиваясь на МССЗ, где впору было организовывать отдельную бригаду. По этому вопросу я имел тяжёлый разговор с Косовым, который был всерьёз обеспокоен возможным каналом утечки секретов. Самое паршивое в том, что как разрулить эту ситуацию, не навредив никому, я себе не представлял. Официально я должен был раз и навсегда прикрыть лавочку, но как бы это отразилось на работе? Дополнительным негативным моментом было то, что жёны приехали далеко не к каждому и "счастливцам" стали, чуть ли не в открытую, завидовать, а тут и до доносов недалеко.

На личном же фронте у меня была тишь да благодать. Стал проводить больше времени с семьёй, чему способствовало не только меньшее напряжение на работе, но и новоселье. Да, старый лагерь полностью закрыли первого августа, передав бараки под жильё рабочим судостроительного завода. А мы, несмотря на мелкие недоделки, полностью переселились на острова, отгородившись от внешнего мира не только водной преградой, но и спрятанными за свежепосаженными ёлочками четырьмя рядами колючки, один из которых даже был под током, а между двумя внутренними бегали весьма недружелюбного вида псы. Теперь мы с Полиной жили в просторном деревянном доме, из двух разделённых холодными сенями комнат, в каждой из которых стояла печь. Жена наотрез отказалась расставаться с мелкой домашней живностью, поэтому, специально для неё, на отшибе построили сарай, который очень быстро оброс пристройками и вырос до лагерного подсобного хозяйста. Мы даже на будущий год решили разбить огород. А вот соседей перетащить не вышло, оправдать перед наркоматом присутствие в лагере посторонних было никак невозможно, поэтому Миловы и Татьяна Акимова с детьми остались на старом месте. Всё равно общаться мы не перестали, Полина каждое утро отводила Петюмладшего в сад, а маленькую Вику, которой ещё рано было в ясли, Маше, сама шла к себе в библиотеку. Ну, а мне и ходитьто никуда не надо было, ступил с крыльца – уже на работе.

Эпизод 8

Вот как выбить себе моторный завод, если этот вопрос решается на уровне госплана и наркоматов, а нарком НКВД с начала августа в отпуске? Можно, конечно, недельку подождать и идти говорить непосредственно с Ежовым, благо начальник ГУ лагерей, которому я непосредственно подчиняюсь, устранился от моих дел и просто перенаправляет меня "наверх". Но! Есть такое весьма неприятное для меня слово. 16й оппозит у меня уже есть, а ставитьто его куда? Понятно, что многоцилиндровые моторы – хорошая перспектива, но сейчас я располагаю только 162, который надо кудато пристроить. И единственные люди, которые готовы его взять – авиаторы. Для флота 162 уже считается маломощным и там предпочитают "вертикальную" компоновку. Для наземной техники, наоборот – мощность избыточна или габариты велики. А вот для самолётостроителей мотор 162 пришёлся в пору. Туполев, имея уже опыт по размещению на АНТ9 дизеля АЧ1302 в носке крыла, согласился попробовать на этот же самолёт мой мотор, но только в "лёгком" варианте, заменив двумя 162 три старых дизеля Чаромского, а заодно сделав более удобной кабину экипажа.

Совсем другая история с новейшим бомбардировщиком СБ. Я категорически опоздал с новым мотором к его рождению, испытания с разными движками уже идут. Если СБ с "Райтами" показал удовлетворительные результаты, то "ИспаноСюиза" буквально всех ошеломила. Скорость 430 километров в час, вместо 350 по техническому заданию. Немного отставал от СБИС бомбардировщик с двумя 700сильными дизелями Чаромского, на котором удалось выжать 400 километров скорости при вдвое большей дальности. Справедливости ради надо отметить, что "ИС" набрал максимум на высоте 5 км, а СБАЧ на высоте 6 км, но высота в 7 км для него была пределом, а ИС мог забираться и выше. Драка за этот бомбардировщик сейчас идёт просто неимоверная и если победит "Испано", то Рыбинский завод отдадут под него, а я останусь с носом.

В этих условиях мне, располагая только "бумажным" алюминиевым вариантом своего мотора, не оставалось ничего другого кроме, как только применить "административный ресурс" и обратиться за помощью к наркому ВМФ. Выигрывая время, я намеревался просить, чтобы флот заказал специальный бомбардировщик "под себя", с переделанной по типу ещё не созданного Пе2 кабиной, которая обеспечивала лучшее размещение оборонительного вооружения для отражения атак сзади. Пока Туполев с Архангельским будут ковыряться с перекомпоновкой у меня есть шанс успеть с мотором, а два 717сильных 162 в носке "чистого" крыла должны иметь гораздо лучшую аэродинамику, чем любые другие моторы, а следовательно, большую скорость и дальность.

Вот с этимто, готовясь доказывать и обосновывать, я и напросился на приём к Кожанову, попутно заглянув на Главпочтампт, чтобы проверить, нет ли мне писем от некой особы. Вообще, в тайне от жены, бывая в центре Москвы по делам, я всегда справлялся насчёт корреспонденции и Анна изредка баловала меня ничего не значащими пустыми письмами о жизни в Австрии, о погоде, забавных происшествиях в санатории Нордена. Единственной существенной информацией, которую я оттуда выудил, было только то, что Аню отстранили от работы по вербовке, как раз изза нашей переписки.

Я уже успел получить три или четыре письма, прилежно на них отвечая в точно таком же стиле и даже, после первого, написанного с "ерями", отправил бандеролью советский учебник русского языка. При этом жизнь в СССР я старался представить исключительно в радужных тонах, как в "рекламных" целях, так и, опасаясь, не без оснований, что почта проверяется. Сегодняшнее же письмо сразу бросилось мне в глаза, я сразу, ещё не открывая конверта, обратил внимание, что на нём, вместо привычного штемпеля ближайшей к санаторию почты, стояла отметка Вены. Выйдя на улицу и найдя тихий скверик с пустой лавочкой я вскрыл конверт и принялся читать. Начало было совсем обычным, о выросших ценах, о том, что Анна купила новое платье, но потом…

"А ещё у нас в санатории появился замечательный ёжик. Моя подруга Марта им просто очарована. Он просто кушает с её рук и даже приходит ночью к ней в постель. Поначалу ёжик, как и всякий дикий зверёк, опасался подходить к ней, только постоянно крутился возле её дома, но потом, чуя, что Марта девушка ласковая, стал позволять гладить себя по пузику, даже не пытаясь свернуться в клубок. Доктор Энглер, удивлённый таким нетипичным для дикого зверя поведением, даже снял об этом фильм и сказал, что будет ёжика дрессировать, чтобы сделать всем сюрприз".

Что за ерунда? Какой дрессированный ёж? Это ж совершенно тупая животина, которую научить чемулибо вообще нереально! Она людей к себе вообще не подпускает. И ведёт ночной образ жизни. Жрёт она ночью, а не забирается в чьюто постель!

Я секунды две тупил, а потом меня прошиб холодный пот и я, вперёд собственного визга, бросился обратно на почту, к телефону. Попытка напроситься на приём к наркому внутренних дел, закономерно, ни к чему не привела.

– Товарищ Любимов, вам же уже сказано, что нарком Ежов в отпуске! Обращайтесь к его заместителям!

– К сожалению, дело очень личное и очень важное, поэтому мне необходим сам нарком Ежов! Можно с ним какнибудь связаться? В крайнем случае, если нарком в отъезде, я сам могу к нему выехать. Не подскажете куда?

– Вряд ли у вас это получится, – в телефонной трубке послышался смешок. – Нарком Ежов находится на лечении за границей. В Австрии.

Вот оно! Точно, едрёна кочерыжка! Ай да Аня, ай молодец! Чёрт, а письмото сколько шло?

– Спасибо, – буркнул я, спохватившись, что ещё держу трубку и повесил её на рычаг.

Так, "крылышки", авиапочта, глянул я на конверт. Всё равно это несколько дней. Да у меня времени в обрез!

– Собирайся, отъедем поговорим, – с трудом дождавшись своей очереди в приёмной, ввалился я в кабинет наркома.

– Товарищ Любимов, что ты себе позволяешь? – возмутился Кожанов.

– А, простите, товарищ нарком. Не будете ли вы так любезны, составить мне компанию в поездке? Для обсуждения одного щекотливого вопроса наедине, – я, карикатурнолюбезно, повторил своё предложение.

– Это абсолютно необходимо? У меня через двадцать минут совещание назначено.

– Тваюмать, морячок!!! Это необходимо! Если хочешь жить, оторви свою задницу от стула и марш за мной!!! – на нервах я орал так, что даже в приёмной, за обитой толстой кожей тяжёлой дверью, притихли.

– Совсем спятил! – потрясённо констатировал очевидный факт Кожанов. – Помогу я тебе с этими самолётами, скажи только как и зачем. Чего так оратьто? Тоже мне вопрос жизни и смерти!

– Какие в задницу самолёты! – процедил я сквозь зубы, оперевшись двумя руками о длинный стол наркома. – Я же сказал, твоя башка на кону! И моя тоже! Поехали, здесь уши могут быть…

Кремлёвская набережная, забранная в гранит, выглядела точно так, какой я её помнил с детства. Даже на какойто миг показалось, что я опять в своём времени и вотвот встречу на пустой дороге какойнибудь "крузак" или "мерин", а может быть и обычную раздолбанную "шестёрку" с водителемгорцем, разъезжающим по городу в поисках заработка. Но не было встречных горцев и вообще никого не было. Уж такое место Кремлёвская набережная, что тут можно только гулять, а проходить "насквозь" по делам просто неоткуда и некуда, такие дела. А кто ж гуляет в разгар рабочего дня? Вот поэтому я и выбрал это место для разговора, к тому же, до наркомата ВМФ рукой подать.

Я остановил машину и вышел, Кожанов последовал за мной. Ещё при отъезде из наркомата я категорически настоял, чтобы тот ехал без порученца и на моей машине.

– Ежов завербован немцами, – начал я без предисловий. – Надо чтото срочно предпринять, времени совсем нет. Информация поступила по почте.

– От кого? – уточнил Кожанов.

– Анна постаралась, считай, свой первый орден заслужила. Вот, читай, – я сунул наркому письмо.

– Да, дела, – хмыкнул Кожанов, пробежав листок глазами. – Сомневаюсь я только. Вряд ли этот немец решился бы работать самого Ежова. Вероятностью того, что наркомвнудел в курсе всех фокусов, он не мог пренебречь. Если не совсем дурак, конечно. Но такие в разведке долго не живут.

– Я из письма понял, что Ежов сам вляпался по самые уши без посторонней помощи, а Энглер только воспользовался ситуацией.

– Считаешь, Николай на это способен? У него анкета чиста кристально…

– Считаю, что если его взять и тряхнуть, как следует, посыпется из него такая грязь, которую и представить нельзя. Погоди, он ещё в мужеложстве признается…

Кожанов промолчал, а потом, как бы рассуждая сам с собой, проговорил.

– Не любишь ты Ежова, товарищ Любимов, ой не любишь! Уж не пытаешься ли ты нас лбами столкнуть? Зачем тебе это?

– Затем, что я Тёмный Властелин и хочу захватить власть над миром! – не удержался я от сарказма. – Что за чушь? Развели здесь тайны мадридского двора!

– Ну, ну, не горячись. Так, к слову пришлось, – Кожанов перешёл на резкий, деловой тон, от былой туповатости не осталось и следа. – Значит, полагаешь, Энглер тебя просчитал уже?

– Наркомат обороны для него, считай, прозрачен. Сам начштаба РККА в агентах! Наверняка уже давно обо мне справки наведены и установлено, что я служу в НКВД. Теперь, когда у него на крючке Ежов, он, голову даю на отсечение, первым делом спросил про меня и понял, что за мной никто не стоит!

– Я за тобой стою!

– Но немцы этого не знают!

– Вот на этом и будем играть! – подвёл Кожанов итог.

– Если я всё правильно понимаю, возьмут меня не сегодня, так в ближайшее время. И будут колоть на вредительство и прочее. Поводов – более чем. А через пять дней вернётся Ежов и ласково спросит про документы, пообещав просто расстрелять без мучений. Мне ему что сказать?

– Значит так! Похоронное настроение отставить! Я сейчас напишу приказ. Ты его возьмёшь, соберёшь семью и мигом на Центральный аэродром. Тебя будет ждать вот этот самолёт, – Кожанов, пока говорил, поковырялся за пазухой и, достав блокнот с карандашом, написал бортовой номер, вручив мне вырванный листок. – Экипаж не будет знать заранее, кто и куда летит. Дуешь в Севастополь и ляжешь в госпиталь. По моему второму письменному приказу, который будет при тебе.

– Что, прям, всей семьёй в госпиталь лягу?

– А хоть бы и так! Вопросы всё равно потом задавать будут мне, – отмахнулся нарком. – А мы, тем временем снарядим толкового гонца за новинкой кинематографа. Энглера прижмём, отдаст, некуда ему деваться. Если всё подтвердится насчёт Ежова, не вижу иного выхода, как идти на доклад к Сталину. Ты уж извини, но нам сейчас не до хитрых комбинаций. Тут такое начаться может! Хорошо ещё, Батумский батальон через Москву сейчас должен проезжать, придержу для охраны наркомата.

Вот тут я только начал полностью осознавать, перед какой пропастью мы оказались. Армейские командиры, до должности начштаба РККА включительно, ненадёжны. Одному Богу известно, в какой мере они могут распоряжаться боевыми частями по собственному усмотрению, но война в Грузии, когда "национальные" дивизии встали на сторону повстанцев, наводила на самые мрачные размышления. Флот надёжен, но он корабли в Москву не притащишь. Остаётся НКВД, призванный, по идее, защищать государственный строй, но тут всё тёмно. Однозначно сказать, чью сторону примут чекисты, после ежовского фокуса, довольно затруднительно.

– Чтобы обвинить командармов, нужны веские доказательства, – напомнил я Кожанову.

– И они у нас будут, как только фильм окажется в наших руках. Тогда и расписки, данные Энглеру, будут стоить гораздо больше. Тут уж не скажешь, что они сфабрикованы. Продемонстрируем товарищу Сталину, так сказать, весь процесс, от начала и до конца.

Кроме того, мы малость и сами накопали, без всяких твоих хитроумных штучек. Да ты не переживай, у тебя даже прогула не будет, выпишем тебе больничный и всё, – попытался успокоить меня флагман флота.

– Остаётся только надеяться, что нам поверят и у тех, кто поверит, хватит благоразумия действовать осторожно.

– Будь уверен, у товарища Сталина благоразумия на десятерых хватит. А теперь – по коням, минута дорога, – с этими словами Кожанов уселся в машину и скомандовал. – Меня в наркомат, сам в Севастополь. И без истерик, мне ещё твои выкрутасы объяснять не хватало!

Эпизод 9

Невероятно, неделя отпуска ни с того, ни с сего! Я уже и забыл, что это значит – вообще ничего не делать. В Севастопольском морском госпитале нас с Полей поселили под чужими фамилиями, причём разными, но на одном этаже и в одном крыле здания, в уже знакомом мне ожоговом отделении. Там мы были единственными "постояльцами", обеспечить это в мирное время в лечебном учреждении, ещё при царе строившемся для целого воюющего флота, было проще простого. Как говорится – лежи, отдыхай, набирайся сил. Лежи – в буквальном смысле. Из отделения мне отлучаться было запрещено, даже во двор, посидеть на свежем воздухе, не разрешалось. Зато Поля с детишками могли делать что угодно, чем и пользовались, бросая меня в тоскливом одиночестве и отправляясь на море.

Из всех развлечений – радио и газеты. Первое не радовало разнообразием, постоянно отчитываясь голосом Левитана о ходе уборочной кампании, а вот в "Правде" от третьего сентября 1934 года опубликовали некролог. Наркомвнудел Ежов, верный сын партии, возвращаясь второго сентября из заграничной поездки, не приземлился в Киеве. Рейс "Кольцо Столиц", после вылета из Бухареста, обходя грозовой фронт, уклонился в сторону моря, где и потерпел катастрофу. Точное место падения самолёта неизвестно, выживших нет.

Не знаю, был ли в курсе реальных событий тот человек, кто писал текст некролога, но если был, то его чувству юмора стоит только позавидовать. Это ж надо так обтекаемо высказаться: "уклонился в сторону моря"! Как говорится, читайте между строк, кому надо, тот поймёт.

Надеюсь, вопрос с Ежовым закрыт. Хотя, АНТ9 такая птичка, что "уклонившись в сторону моря", могла приземлиться где угодно, например, на какомнибудь флотском аэродроме. Не важно. В любом случае, этот товарищ официально "отпет", что возвращения к исполнению обязанностей наркома не подразумевает. Выходит, я своё дело сделал, можно расслабиться и дальше – будь что будет. Но уже никогда не будет организованного Ежовым убийства Сталина, предвоенной драки за власть, разгрома СССР и истребления его народа. Сейчас, даже смешно вспоминать, какие я строил планы, чтобы это всё предотвратить. Даже вариант откопать "Штурмгевер" и покрошить мелкого пакостника в салат не казался таким уж крайним. А получилось всё както само собой, я даже особо ничего и не делал. Правильно старики говорят – не можешь решить вопрос, подожди, само рассосётся.

"Правда" пришла утром, а ближе к обеду по мою душу прибыли два морячкалейтенанта для сопровождения моей персоны в Москву. Тумана наводить они не стали, а просто сказали, что флагман флота первого ранга Кожанов приказал доставить меня к Самому. Чем скорее, тем лучше. Что ж, были сборы недолги, как в песне поётся. Вылетелто я со своими в Севастополь, буквально, в чём был, не тратя зря время на чемоданы, прихватив из дома только самое ценное – меч. Кстати, Поля, имея некоторую сумму свободной наличности и дефицит одежды, развлекалась, как могла, накупив кучу разных тряпок для себя и детей, а я остался в стороне, так как ни в чём, кроме больничной пижамы не нуждался.

Петя, узнав об отъезде, устроил скандал, ему хотелось купаться, купаться и ещё раз купаться. Дай ему волю, он вообще бы из воды не вылезал. Посоветовавшись с сопровождающими, которые подтвердили, что их инструктировали только насчёт меня и поговорив с главврачом госпиталя, попутно оформив себе больничный на реальную фамилию, я оставил жену с детьми на месте. Мало ли что там в Москве. Может, мой самолёт тоже вот так "уклонится в сторону моря".

Однако, вопреки опасениям, вечером я уже был в Москве, на Центральном аэродроме, где меня уже ждал чёрный "Тур". Попросив у сопровождающих пару минут, я не удержался от того, чтобы посмотреть свой "газик", который простоял здесь бесхозным целую неделю. Ожидал худшего, предполагая, что ушлые аэродромные механики оставили от машины только раму на подставках, но всё обошлось только слитой досуха соляркой. Поругавшись, для порядка, понимая, что виновных не найти, я успокоил себя мыслью, что гдегде, а уж на Центральномто аэродроме всегда смогу заправиться.

– Товарищ Любимов, здравствуй! Что шумишь, давай я тебе соляры плесну! – из открытого окна шофёрской двери правительственного лимузина высунулась знакомая физиономия.

– А, опять ты! Как техника? – с этим водителем я ездил к Сталину на дачу почти год назад, а потом мы ещё встречались на выставке. Кажется – сто лет прошло.

– Ага, я! Нас специально с таким расчётом посылают, чтоб пассажира в лицо знал. А машина – зверь! Да ты садись, чего стоишь? По дороге поговорим.

Я, не оставляя выбора флотским, которым волейневолей пришлось разместиться сзади, плюхнулся на переднее сиденье рядом с водилой, хотя ездить здесь ещё с прошлой жизни не оченьто любил. Но поболтать со старым знакомцем было полезно, чтобы хоть немного сориентироваться в обстановке.

– Значит, говоришь, машина нравится? Лучше чем "Линкольн"? – начал я для затравки.

– Куда там англичанину! Я ж говорю – зверь! Вроде и вес примерно равный, и моща… Так "Тур" так с места рвёт, что просто держись! Сцепление просто бросать можно! Конечно, мы так не делаем, не дрова возим всётаки, но, на крайний случай… Англичанин может в чём и поудобнее в мелочах, но это всё ерунда по сравнению с мотором! – водитель говорил увлечённо, оседлав любимого конька, а я только поддакивал.

– Оно и понятно – дизель.

– Это ещё что! Нам тут недавно один "Тур" пригнали, так у него движок в двенадцать цилиндров. Двести тридцать сил! А стёкла, не поверишь, в ладонь толщиной! Зеленоватые какието, правда. А знаешь почему? Броня! Винтовка не берёт! А кузов и того хлеще, говорят, хоть под пушку его ставь – отскочит!

– Ну, это ты привираешь!

– Спорим!? – водила был весь в азарте, как рыбак, раздвинувший руки на всю ширину. Смотреть на него было, право слово, смешно и я его подколол.

– Из какой пушки сталинский лимузин расстреливать будем?

– Уел, – сразу потух шофёр и, видимо, немного обиделся, что я ему не поверил. – Зато на днях товарищу Сталину гоночный "Тур" показывали. Я даже порулил малость, но боязно. Чтоб на таком ездить, яйца, простиосподи, каменные быть должны. Ваши "зиловские" совсем с ума спятили, засунули триста лошадей в капот… У нас и дорогто таких нет, чтоб быстрей самолёта летать…

– Да ну!? Это что ж, у нас большой автоспорт начинается? ЛеМаны с МильеМильями? Даёшь Васю Пупкина, чемпиона формулы один!?

– Ле что? Какой такой Пупкин? Не знаю о чём ты говоришь, но товарищ Сталин так прямо и объяснил, что это, чтоб поганые буржуи не задавались, будто мы чтото не можем. Мы можем всё!

– Ага, узнаю знакомый лозунг – догнать и перегнать по всем направлениям! Главное, когда разбегаться в разные стороны будем, штаны не порвать.

– Ты, гляжу, линию партии не особенното поддерживаешь? – шофёр подозрительно бросил на меня взгляд, на секунду оторвавшись от дороги.

– Ну, что ты? Как можно? Мы ж товарищи! Ты вот мне опять секретную информацию сливаешь, а я над тобой подшучиваю, – я от души улыбнулся.

– Да какой ты мне после этого товарищ, товарищ Любимов! – невольно скаламбурил раздосадованный водила. – Я к тебе со всей душой, а ты? Вот всегда с тобой так! Ещё как зимой тебя вёз, подметил.

– Но, но! С больнойто головы на здоровую не надо! Или это я про линию партии первый спросил? – я осадил Субботина, фамилию которого, припомнил только сейчас. – Лучше расскажи, что в мире твориться. В околоолимпийских сферах?

– Каких сферах? – не понял шофёр.

– Это мифология греческая, дружище. Сидит, значит, на Олимпе Зевсгромовержец, верховный бог, а вокруг него боги пожиже…

– А, так вот ты о чём! Мудрёно больно… – усмехнулся Субботин. – Ерунда какаято творится, сам не пойму. Нарком ВМФ от ЦК выговор получил за плохую боеготовность флота, а из кабинета товарища Сталина почти и не уходит. По дватри раза на дню захаживает и на даче его видели. Ворошилов мечется, не поймёт в чём дело, тоже к хозяину часто ходит. Ежов разбился, а вместо его никого пока нет. Агранов, его первый заместитель, отстранён от работы, говорят, хотел арестовать когото не того…

– Что ж на наркомате внудел никого?!

– Почему, вызвали Фриновского из Средней Азии, временно исполняет обязанности.

Вот так дела! Я, забыв обо всём на свете, погрузился в размышления. Агранов погорел, как пить дать, на мне. Скорее всего, он меня и разрабатывал, или его подчинённые. А это хороший знак! Если, конечно, я не ошибаюсь и "ктото не тот" – это я. По крайней мере, на ближайшее время о надзоре чекистов можно забыть. С другой стороны – Фриновский. Что за птица? Здесь я о нём ничего не слышал, а в прошлой жизни проскакивало, что он, вроде, был под конец у Ежова заместителем. И после того как Ежова убрали, его фамилия тоже нигде не всплывала. Они что, два сапога – пара? Уже не поменялось ли само собой шило на мыло?

Пока я думал, "Тур" успел уже проскочить по Ленинградке, Садовому, свернул на Смоленской площади и, перескочив через реку по Бородинскому мосту, пролетел Дорогомилоку, Можайское шоссе и свернул в еловый лесочек. Вот тут нас первый раз остановили. Подошедший чекист молча заглянул внутрь, а потом потребовал у всех документы. При этом он и его напарник с тощей папкой, в которой, видимо, были списки машин и посетителей, были вооружены только пистолетами, но с обеих сторон дороги както подозрительно шевельнулись кусты, наводя на мысль о пулемётах. Сверившись, нас пропустили. То же самое произошло ещё на двух кордонах, пока мы не подъехали к двухэтажному дому, выкрашенному свежей зелёной краской. Высадившись, я сразу наткнулся на спускающегося с крыльца Власика, который, наверное, специально вышел меня встретить.

– Здравствуйте, товарищ Любимов, – обратился он ко мне официально. – Оружие придётся оставить.

Сказав это, он чуть улыбнулся, посмотрев на висящий на портупее меч, который никак не вязался с формой лейтенанта НКВД. Ну да, а куда мне было его девать? Не жене же оставлять!

Эпизод 10

Власик пригласил меня в гостиную и предложил немного подождать. Решив для себя, что у Сталина, наверняка, посетители, не может руководитель такого ранга сидеть без дела в ожидании моего прилёта, я приготовился терпеливо ждать, с удобством расположившись на тахте. Но угадал я только отчасти, минут через двадцать к дому подъехала машина и в прихожей появился вождь собственной персоной, который, сняв шинель без знаков различия и положив фуражку на полку слева от входа, казалось, только тут заметил меня.

– А, товарищ Любимов, прибыли?

– Так точно, товарищ Сталин, прибыл.

– Проходите, товарищ Любимов, – Иосиф Виссарионович пригласил меня в просторную комнату слева от прихожей, – поможете разобраться в некоторых вопросах.

У дальнего края стола вождь остановился, достал из кожаного портфеля увесистую картонную папку, положил её на стол и сел. Что там было написано, я от входа не видел, стоя и не слыша приглашения присаживаться.

– Товарищ Любимов, как вы объясните, что последним распоряжением безвременно ушедшего из жизни наркома Ежова был приказ о вашем аресте? – совсем не любезно, а довольнотаки резко, в лоб, спросил Иосиф Виссарионович. Заранее для себя решив, что, применительно к текущему времени, буду говорить только правду, а о будущем на время просто забуду, я ответил.

– Легко, товарищ Сталин, – и рассказал ему всю шпионскую историю с Энглером, Анной, заговором военных и им сочувствующих, закончив историю следующими словами. – Уж так получилось, что Анна Мессер, урождённая Лапшина, мой "контакт" и фактически я являюсь её непосредственным начальником. Ходатайствую о присвоении ей, за добычу важной информации имеющей огромное значение, звания Героя Союза ССР. Если б не Аня, мы бы с вами сейчас не разговаривали, а может, и вообще уже ни с кем не разговаривали бы.

– Вот как? Заводите себе любовниц за границей из классово чуждых элементов, да ещё и ходатайствуете о присвоении ей звания Героя? Что ми с вами делать будем, товарищ Любимов?

– Завидовать будете, товарищ Сталин!

Вождь усмехнулся, но шутливого тона не принял, резко сменив тему и жёстко спросив.

– Почему, по прибытии из Австрии, не доложили о случившемся?

– Я не доверяю, вернее не доверял Ежову, как оказалось совсем не зря!

– Допустим, но почему вы скрыли эту жизненно важную информацию от партии!?

– Это не так. Флагман флота первого ранга Кожанов – член ВКП(б).

– Не юлите! Вы прекрасно понимаете, о чём я вас спрашиваю! Почему не доложили в ЦК?

– Я лейтенант и не имею права прямого доклада в ЦК! – разговор уже с обоих сторон пошёл на повышенных тонах. – К тому же, я не уверен во всех членах ЦК! И потом, кому ЦК поручило бы проверить поступившую информацию? Ведь у меня не было железных доказательств! Расписки легко могли просто объявить фальшивкой, а меня элементарно устранить! Именно поэтому я направил информацию, от которой зависит судьба всех нас, всего СССР, человеку, которому я, слышите, я, абсолютно доверяю! Иначе я поступить просто не мог!

– Значит, по вашему, ЦК не достойно доверия, а товарищ Кожанов достоин? Почему же?!

– Наркома Кожанова я знаю лично, как честного человека, заботящегося о своих подчинённых и имеющего у них непререкаемый авторитет! К тому же, РККФ, в силу своей специфики, не способен устроить военный переворот в СССР, ни в мирное время, ни в ходе войны! От такого переворота Кожанов только потерял бы! Причём всё!

Сталин вдруг стал совершенно спокойным, даже, можно сказать флегматичным, достал курительный прибор и начал набивать трубку, как бы между делом, бросив.

– Ладно, проверю я эту вашу историю потом, а сейчас, наконец, перейдём к тем вопросам, которые я хотел вам задать.

– Вы что же, не знали? Кожанов вам не доложил, откуда сведения?

– Да, от вас, товарищ Любимов, сегодня в первый раз услышал, – подтвердил мою догадку вождь, а я мысленно выругал себя, поняв, как нечаянно подставил наркома ВМФ.

Выпустив клуб ароматного дыма, отчего мне самому нестерпимо захотелось курить, Сталин решил ввести меня немного в курс дела. Причём в самом прямом смысле.

– Эта папка – дело номер, неважно какой, заведённое на вас в НКВД. Именно этому делу приказал дать ход Ежов перед смертью. Поэтому оно сейчас у меня. Интересно мне понять, чем вы так насолили наркому Ежову, конечно, кроме того, что вы только что рассказали.

– Чем бы я ему там не насолил, этим можно только гордиться. Ежов – подонок и предатель. И вы это не хуже меня знаете!

– Это знает ограниченный круг товарищей. И я бы не советовал вам вслух говорить об этом где попало! – отрезал Сталин. – К тому же, подонком и предателем Ежов стал недавно, а завёл дело будучи наркомом внудел.

Иосиф Виссарионович открыл папку.

– Значит, вы утверждаете, что до 1929 года не принимали в политической жизни никакого участия? Скажите, а вот на этой фотографии вы не признаёте себя?

Чтобы посмотреть, я был вынужден подойти и, взглянув на портрет, чуть не ахнул. С фото на меня, сосредоточенносерьёзно, смотрела моя собственная физиономия, или оченьочень похожая. Такая, как была лет пятнадцатьдвадцать назад. Изюминка была в том, что кроме лица присутствовала и военная форма с погонами царского офицера.

– Сходство есть, товарищ Сталин, но это не я.

– Да уж, побила вас жизнь, но даже я это самое сходство заметил. Отрицать с вашей стороны было бы глупо, – констатировал факт секретарь ЦК. – Значит, в подпоручике Лебедеве Петре Семёновиче из колчаковской контрразведки, вы себя не признаёте?

Вот сейчас вождь, в буквальном смысле, смотрел на меня как Ленин на Буржуазию, что вызывало во мне ответную агрессию.

– Нет, не признаю.

– Хорошо. Тогда скажите, это ведь вы были автором лозунга "быть комсомольцем и коммунистом на деле!".

– Подозреваю, что я, но, возможно, ктото и до меня до этого же додумался.

– Вы своему лозунгу неукоснительно следовали?

– Безусловно, товарищ Сталин!

– Значит вы признаёте, что предпринимали целенаправленные усилия на раскол ВКП(б) и, наоборот, препятствовали усилиям партии, направленным на чистку её рядов от случайных элементов?

– Чтооо?!! – я был так ошарашен, что не смог контролировать свои эмоции и продемонстрировал удивлённое возмущение крайней степени.

– Я повторю, раз вы с первого раза не поняли вопроса, – холодно ответил Сталин. – Вы специально раскалывали ВКП(б) на "теоретиков" и "практиков", создавая условия проникновения в ряды партии случайных людей, слабо, или совсем не знакомых с коммунистической теорией? Давая, тем самым, предпосылки возникновения различных уклонов?

– Товарищ Сталин, вы сами прекрасно знаете, что и я в теории не силён! Поэтому говорю прямо, как есть! Меня мало заботит чистота Марксизма, зато меня с души воротит от болтунов, которые ничего не могут сделать на практике, но точно знают, как силком затащить человека в коммунизм! На съезде, кстати, вы тоже об этом же говорили! Таких работников, в кавычках, гнобил и гнобить буду, признаю! Потому, что это именно им и не место в партии пролетариата! И, по моему мнению, человек, своими руками поставивший себя на позиции строителя СССР, но не сумевший выразить это языком, стоит гораздо больше! Не болтать надо, а работать! Заводы строить, оружие делать!! Фашисты придут, мы их что, уговаривать будем?!!

– Ваша позиция ясна, товарищ Любимов, не кричите так. Время позднее, детям уже спать пора, а вы расшумелись, – недовольное ворчание вождя никак не вязалось с его поведением всего полминуты назад и меня начали раздражать такие перепады настроения.

– А что вы скажете по поводу вашего участия в строительстве МССЗ. Точнее, насчёт укомплектования его моторного цеха станками с завода ЗИЛ?

– А что я скажу? – ответил я с недоумением. – Было такое.

– То есть, вы отдаёте себе отчёт, что незаконно, пользуясь личными связями, использовали мобрезерв ЗИЛа для укомплектования цеха, где были тогда начальником. Подорвав тем самым на только мобготовность одного из двух главных автозаводов страны, но и спровоцировав разбазаривание мобрезервов мощностей других заводов?

После этих слов Сталина мне стало както абсолютно покойно, в душе зазвучал полонез Огинского, а чуть позже запели "Песняры". Перед глазами стали проплывать картины из детства, накладываясь на образы этой реальности. И дом у берега, и высокий белоснежный шатёр храма Вознесения над обрывом Москвы реки.

– Вы будете отвечать на вопрос? – попытался вернуть меня к реальности Сталин.

1

ГГ ошибается.

2

В эпизоде использован текст песни «Князь», исполняемой группой «Сколот».

3

В эпизоде использована песня Михаила Калинкина «Куликово поле». Ну а про вторую все и так знают.