Глава 1

Свое имя – Эхо – я получила в честь мамы. Она умерла во время родов. Отец взял тогда меня на руки и сказал, что чувствует внутри меня эхо бьющегося сердца мамы.

В ее смерти отец меня не винил, нет, но очень часто предавался грусти. У него на руках оказались двое детей – я и мой старший брат Родя. Отцу приходилось кормить и растить нас одному, без помощи темноволосой жизнерадостной жены, которая никогда уже не вернется домой.

Впрочем, с этими трудностями отец охотно справлялся. Он предоставил мне полную свободу, за что я горячо любила и его, и брата. Мне разрешали летом бегать босиком, играть с гончими собаками местного кузнеца, пропускать, если очень хочется, занятия в школе и рыбачить вместе с Родей на озере.

Нет, не подумайте, будто отец хотел, чтобы я оставалась невеждой. Он сам довольно терпеливо учил меня очень многому, знакомил по вечерам со своими книгами. Читал, задавал вопросы, сам охотно отвечал на мои. Пожалуй, счастливее я и быть не могла. Маму я никогда не знала, поэтому отец и Родя были для меня всем миром.

А потом мой мир внезапно изменился.

Это случилось летом, когда мне исполнилось семь. Наш городок стоял на краю леса, и тот год выдался особенно неудачным для местных фермеров – на овец и даже на крупный рогатый скот стали нападать приходившие из леса волки. Тогда старик Тинкер расставил повсюду вокруг городка капканы, а мой отец строго-настрого наказал мне внимательно смотреть под ноги. «Попадешь в такой капкан, и тебя может пополам разорвать, а что же я буду делать без тебя, голубка моя?»

Я торжественно обещала ему, что буду осторожна.

Но вот однажды я возвращалась с соседнего луга, где собирала полевые цветы. Брела в вышитой, испачканной теперь до колен, юбке, забыв где-то среди колышущейся травы свой платок, и вдруг услышала режущий уши звук – так могло кричать лишь животное, испытывающее мучительную боль. Я замерла на месте, выронив из рук цветы. Стон повторился, и я со всех ног бросилась в его сторону.

Когда я завернула за угол, передо мной предстал огромный белый волк, попавший в стальной капкан, прикованный к столбу изгороди.

Я застыла, глядя на волка, а он внимательно посмотрел на меня, будто забыв на время про свою мучительную боль.

И тут у меня возникло очень странное ощущение. Показалось, что волк не просто смотрит на меня, а видит меня насквозь, словно ищет что-то в самой глубине моей души. Наверное, следовало испугаться, но мне не было страшно. Напротив, меня вдруг потянуло к этому волку. Как будто между нами возникла невидимая связь.

Затем, опустив взгляд, я увидела алую кровь. Она покрывала белую шерсть в том месте, где капкан впился в заднюю левую лапу волка.

Что ж, я была смелой. И довольно глупой.

Не раздумывая, я бросилась помогать волку.

Опустившись на колени прямо в грязь рядом с ним, я осторожно прикоснулась к волку. Моя маленькая ладонь буквально утонула в белой шерсти – она оказалась мягче всего на свете. Даже мягче, чем бархатная подушка на любимом отцовском кресле. Не знаю почему, но я чувствовала, что поступаю правильно, пытаясь помочь волку. Мне казалось, что сейчас нет ничего важнее, чем освободить его.

Глубоко вдохнув, я схватилась за края стальных челюстей капкана и потянула их в стороны.

Разжать их не вышло, в моих руках они и на сантиметр не приоткрылись. Все, что удалось, так это слегка сдвинуть капкан на раненой лапе волка, причинив ему еще больше боли. Волк зарычал, резко отскочил от меня, оскалил зубы. Шерсть поднялась дыбом у него на загривке. Я выпустила из рук скользкий от волчьей крови капкан, челюсти которого продолжали сжиматься все сильнее, грозя вскоре добраться до самой кости.

С каждой секундой волк становился все неистовее. Я принялась голыми руками рыть и отбрасывать грязь возле кола, к которому металлической цепью был прикреплен капкан.

Кол зашатался, ослаб. Волк в последний раз отчаянно рванулся и вытащил его из земли. Еще мгновение меня переполняли радость и торжество, но в следующую секунду…

В следующую секунду на меня стремительно ринулось размытое белое пятно. Зазвенела цепь. Прыгнувший волк снежной лавиной обрушился на мое тело. Я едва успела испугаться, как на меня уже рухнула немыслимая, непосильная тяжесть, а затем… А затем все погрузилось во тьму.

Темнота и невыносимая, ослепляющая боль.

Придавивший меня груз исчез, но что-то мокрое, жуткое заполонило мой взгляд. Весь мир вокруг виделся теперь искаженным и размытым. Это испугало меня даже сильнее, чем окружавшая до этого тьма. Внутри пульсировала боль. Она обжигала раскаленными углями мою грудь, плечи, лицо.

Кто-то кричал. До меня не сразу дошло, что это кричу я сама.

Затем я, судя по всему, потеряла сознание, потому что, когда я вновь пришла в себя и открыла глаза, надо мной склонился отец. Его тело казалось искаженным и странным. Небо окрасилось оранжевым предвечерним светом. Было слышно, как в лесу щебечут птицы. Голова у меня кружилась, лицо и грудь как-то странно онемели, а один глаз опух и заплыл. Единственную боль доставляли мелкие камешки, забившиеся мне под ногти вместе с грязью, когда я пыталась вытащить кол из земли.

– Давай отнесем ее в дом, – услышала я чей-то голос. – С ней все будет в порядке, Питер, она сильная.

Питер – это мой отец. А голос… Да, это был голос старика Тинкера. Очевидно, он пошел проверять свои капканы, а вместо этого нашел меня. Отец подхватил меня на руки, и я снова потеряла сознание.

Очнувшись в следующий раз, я попыталась открыть глаза, но не смогла. Что-то толстое и душное облепило мне лицо.

– Папа! – крикнула я. – Папа!

Я попыталась сесть, дернулась и кубарем покатилась на пол. В следующую секунду рядом со мной уже был мой отец. Он начал осторожно поднимать меня и укладывать обратно в постель, успокаивая и приговаривая.

– Это всего лишь бинты, пташка, лишь бинты. Мы вскоре их снимем, а сейчас не волнуйся. Тише, тише, все хорошо.

Я прижалась к отцу, он поцеловал меня в лоб и начал тихо напевать колыбельную.

Позднее – я затрудняюсь сказать, сколько времени прошло, – сняли повязку с моего глаза. С одного. Правого. Смотреть одним глазом было неудобно, но все-таки лучше, чем ничего не видеть вообще. Я безвылазно просидела тогда много недель дома, в своей комнате, наблюдая сквозь маленькое окно за тем, как летняя зелень сменяется красно-коричневыми красками осени.

Вскоре к нам явилась сразу целая куча врачей – я никак не могла понять, зачем их так много – и подкралась к двери отцовского кабинета, чтобы подслушать их разговор. До меня долетели отдельные обрывки фраз: «…никогда полностью не восстановится…», «…порезы оказались слишком глубокими…», «…возможность инфекции…» и «…повезло, что она вообще не ослепла…».

И вот в один из дней в самом начале зимы, когда над нашим городком порхал на ветру первый снежок, пришел доктор, чтобы снять повязку с левой стороны лица. Отец внимательно следил за тем, как доктор разматывает бинты. Я сама затаила дыхание. Заметив на лице отца выражение ужаса и шока, я, пожалуй, впервые подумала – случившееся со мной, возможно, никогда уже нельзя будет исправить.

– Прикрой свой правый глаз, – сказал мне доктор. – Открой левый глаз. Ты можешь им видеть?

Я прикрыла ладонью правый глаз и открыла левый. Свет с непривычки показался мне очень ярким, однако видеть я могла, и утвердительно кивнула.

Доктор облегченно выдохнул.

Стоявший до этого неподвижно отец вздрогнул, выражение ужаса на его лице растаяло и сменилось растерянностью, которая заставляла меня нервничать.

– Может быть, вы что-то сможете рекомендовать… – начал он и замолчал, беспомощно глядя на доктора.

– Нет, если только Господь не даст ей новую кожу, – сказал доктор. Я думаю, он хотел пошутить, только ничего у него не вышло. Мой отец даже не улыбнулся.

Я проскользнула мимо них и прошла по коридору в комнату, которая когда-то была общей спальней отца и мамы. Здесь до сих пор сохранился ее туалетный столик из красного дерева с большим зеркалом. Я приблизилась к нему и заглянула в зеркало.

Всю левую сторону лица сверху вниз, ото лба до самого подбородка пересекали четыре глубоких неровных шрама – следы волчьих когтей. Нижнее веко на моем левом глазу было оттянуто вниз, а левые уголки губ, напротив, вздернулись вверх.

Я уныло смотрела на свое отражение, то прикрывая ладонью левую сторону лица, то вновь открывая ее, чтобы сравнить с нетронутой, гладкой правой половиной.

Затем я опустила руку и обернулась, услышав шаги отца.

Он смотрел на меня, стоя на пороге спальни.

– Ну-ну, все не так уж плохо, мой маленький ягненочек, – сказал отец. – Шрамы исчезнут… со временем.

Отец старался успокоить меня, но глаза у него оставались грустными. Затем он подошел ближе, прижал меня к себе, и я долго плакала, уткнувшись ему в шею, а он тоже всхлипывал и гладил меня по волосам.

У моего отца в нашем городке был книжный магазин, которым он очень гордился – зеленая дверь, медный колокольчик над ней и большая витрина с резными деревянными ставнями.

– Это, конечно, не бог весть что, – частенько повторял папа, – но на жизнь заработать можно.

На витринном окне большими красными буквами было написано: «Питер Алкаев, книготорговец». Именно с помощью этой витрины я впервые научилась писать свою фамилию.

Следующим летом отец продал наш старый дом, и мы вместе с ним и братом Родей переехали в квартиру на втором этаже книжного магазина. Здесь у меня была маленькая, но своя комната с выходившим на улицу окошком и под рукой находились все книги, которые хотелось прочитать.

Со временем, когда я стала старше, мои шрамы на лице побледнели, но до конца не исчезли. Кстати, я очень рано узнала, что в старых волшебных сказках злодеи всегда были уродливыми и покрытыми шрамами, а положительные героини – красавицами и, разумеется, без всяких шрамов и тому подобных недостатков. Что ж, красавицей я, пожалуй, не была, но хорошей оставаться мне очень хотелось, и в результате спустя какое-то время я вообще перестала читать эти сказки.

Жители нашего городка меня сторонились. Одноклассники крестились, когда я проходила мимо, а то и открыто насмехались. Твердили, что дьявол забрал мое лицо и когда-нибудь вернется за всем остальным. А еще они говорили, что дьявол не пометил бы меня так, если бы я уже не принадлежала ему. Однажды во время обеда я попыталась подсесть к одной девушке по имени Сара. Она, как и я, очень любила читать, и рядом с ней постоянно оказывалась какая-нибудь толстая книга, которую она при каждом удобном случае раскрывала, чтобы уткнуться в нее носом. Книги у Сары были разными – исторические хроники, сборники стихов, научные исследования. Одним словом, я решила, что любовь к чтению дает мне право на дружбу с Сарой, но она плюнула мне в лицо, а потом и камнями еще закидала.

В ее собственной волшебной сказке я была монстром, а она сама героиней.

После этого я навсегда оставила попытки сдружиться с кем-либо.

Однажды я забрела в аптеку и за два серебряных пенни купила баночку крема, потому что владелец аптеки клятвенно заверял меня, будто к концу месяца мои шрамы бесследно исчезнут.

Разумеется, никуда они не исчезли. Родя нашел меня горько рыдающей в своей комнате, и я рассказала ему о произошедшем. Брат начал шутить насчет аптекарей и их снадобий и продолжал до тех пор, пока я не успокоилась и не начала улыбаться. Однако чувствовать себя дурой я при этом не перестала. Пустую баночку из-под чудо-крема я закопала на клочке земли за книжным магазином – он предназначался для небольшого садика. Но там никто никогда ничего не сажал, и этот уголок густо зарос травой и какими-то сорными кустами. Отцу о той своей покупке я не сказала ни слова.

К тому времени когда мне исполнилось пятнадцать лет, я успела прочитать почти все книги в нашем магазине, и отец официально принял меня к себе на работу в качестве помощницы. «Лицо у нее такое, что может испугать даже дьявола, который ее создал, – подслушала я как-то раз в разговоре двух наших покупателей, – но будь я проклят, если она не знает наизусть всю классику и не может любому подсказать, какую лучше книжку выбрать». Это была одна из самых добрых реплик в мой адрес. Гораздо менее приятных слов о себе доводилось слышать намного, намного больше.

Я все сильнее замыкалась в себе, погружаясь с головой в работу. Следила за порядком на книжных полках, заворачивала в бумагу приобретенные книги и тетради, писала письма к книготорговцам из ближайшего большого города, когда нужно было заказать какой-нибудь редкий фолиант для нашего покупателя. Вела бухгалтерские книги, а когда торговля шла слишком вяло, поднималась на второй этаж и наводила блеск в наших жилых комнатах.

Да, я все время была чем-нибудь занята. Старалась убедить себя в том, что довольна своей жизнью. Однако несмотря на постоянные попытки, мне не удавалось избавиться от щемящего чувства одиночества. Не удавалось похоронить его в памяти так же легко, как я похоронила в свое время пустую баночку из-под крема на том заброшенном клочке земли, где должен был шуметь сад.

Глава 2

За несколько месяцев до моего шестнадцатилетия мой мир вновь резко изменился.

Зима была в самом разгаре, снег налипал на витрину нашего магазина, заносил камни на булыжной мостовой. От холода у меня начали замерзать пальцы на ногах – не спасали даже теплые валенки, – и я пораньше закрыла магазин. Затем поднялась наверх, захватив с собой пару книг по анатомии. Эта наука была тогда самой последней моей страстью – я каждый день часами читала медицинские статьи и изучала рисунки к ним.

Оказавшись в нашей квартире, я первым делом закрыла все ставни на окнах, зажгла лампы, подбросила угля в камин, чтобы в нем разгорелось жаркое алое пламя. Приготовила говядину с тушеной капустой, сварила лапшу, поставила кипятиться самовар. При этом каждую свободную минуту я ныряла в свою книгу и, стараясь не капнуть случайно чем-нибудь на ее страницы, читала статью об анатомическом устройстве сердца.

Я ждала отца и Родю. Они должны были появиться с минуты на минуту. Хотя Родя уже шесть месяцев был в учениках у часовых дел мастера в нашем городке, к ужину он всегда возвращался домой. Отец же сегодня с самого утра отправился по каким-то своим таинственным делам, о которых ничего не рассказывал. Мне хотелось надеяться, что снегопад не слишком надолго задержит отца и Родю. Продолжая читать, я постоянно прислушивалась, чтобы уловить звук их шагов на лестнице.

Первым пришел Родя – потопал перед дверью, отряхивая налипший на его толстые башмаки снег; скинул пальто и встряхнул головой, на которой уже таяли снежинки. Я показала рукой, чтобы он садился в свое любимое кресло возле камина, налила заварки в чашку, разбавила кипятком из самовара и протянула брату. Затем приготовила чашку чая для себя и устроилась с ней на потертом диване рядом с Родей. Мы ждали, когда придет отец, чтобы вместе съесть говядину с лапшой и капустой.

– Знаешь, – заметил Родя, прихлебывая чай. – Не думаю, что наш отец сегодня вечером придет домой.

– С чего ты это взял? – посмотрела я на брата. – Тебе известно, где он был сегодня?

– Известно, – усмехнулся он, глядя на меня поверх своей чашки. – У Донии.

Я непонимающе уставилась на Родю. Дония была вдовой пекаря, и после его смерти взяла пекарню в свои руки, но я не понимаю, каким образом это могло быть связано с нашим отцом.

– О, господи, сестра! Ты что, не слушаешь, о чем болтают во всем городке?

Я посмотрела прямо в темные глаза Роди и нахмурилась. Нет, никто из наших посетителей не разговаривал со мной достаточно долго, чтобы поделиться какими-то слухами или сплетнями.

– Мне ничего не известно, Родя, – покачала я головой. – Просто скажи мне.

– Папа влюблен в нее.

– Что?

Я выронила чашку и вскрикнула, когда горячая жидкость обожгла мне пальцы.

Родя рассмеялся, отставил свою чашку и опустился на колени рядом со мной, чтобы помочь собрать с пола осколки.

– Мамы давно нет, сестренка, и папа заслуживает снова получить кусочек своего счастья. И я не смогу оставаться рядом с ним всегда, да и ты тоже. Разве тебе не станет легче, если ты будешь знать, что после нашего отъезда рядом с папой останется женщина, которая сможет позаботиться о нем?

Я собрала осколки чашки в передник и выбежала из комнаты, чтобы выбросить их в мусорное ведро. Выбежала, чтобы только не отвечать на вопрос брата. Однако, вернувшись, я увидела, что Родя по-прежнему сидит на своем месте у камина и пристально смотрит на меня.

– Да, ты не останешься здесь навсегда, – медленно повторил он, словно прочитав мои мысли, и у меня от его слов сжалось горло.

– Но у меня нет никаких вариантов, Родя, – ответила я. – И никогда не было.

– Но, Эхо…

– Давай ужинать, – перебила я его. – Раз уж папа все равно не придет.

Я подала ужин, и мы с братом молча съели его. Я уставилась на огонь, ненавидя саму себя. Лапша показалась мне переваренной, говядина пересушенной, а капуста слишком кислой.

Закончив с ужином, брат взял со стола одну из моих книг про сердце – я успела прочитать ее больше чем наполовину.

– Ты могла бы отправиться в город, чтобы поступить в университет, – сказал он. – Ты очень умная. Намного умнее меня, а может, даже и папы.

– Они не принимают девушек в университет, – отрезала я.

– Начинают принимать, – возразил Родя. – И тебя они возьмут. Почему бы тебе не написать им?

Какое-то время во мне боролись гнев и надежда. В итоге победил гнев, который выплеснулся наружу.

– И что дальше, Родя? – спросила я. – Поступить в университет и жить потом в городе, где все будут проклинать меня, когда я прохожу мимо? Креститься, дразнить и… даже швыряться камнями?

– Нет! – пылко ответил брат. – Поступить в университет и жить в городе, где все восхищаются твоим умом. Где все увидят и поймут, какая ты на самом деле.

Ответить Роде я не успела, потому что в этот момент домой все-таки возвратился отец. Борода у него была перепачкана мукой и пахла корицей, но это было ничто по сравнению с новостью, ошеломившей нас, – весной он собирался жениться.

– Я купил дом, – сказал мне отец на следующее утро. Сам он сидел в это время, сияя как медный таз, над чашкой чая. Я заворачивала в бумагу стопку книг, чтобы отправить их заказчику в город.

– Дом? – удивилась я.

– Для Донии, – ответил отец. – Она столько лет прожила в тесных комнатках над своей пекарней, что вряд ли будет рада сменить их на нашу крохотную квартирку. Я надеялся, что ты поможешь мне привести новое жилище в порядок. Вот уж будет сюрприз для нее!

В этот день мы закрыли магазин раньше, чем обычно, оделись потеплее и поплелись по глубокому вчерашнему снегу за четыре километра к северу от нашего городка. Дом, который купил отец, примостился на опушке у самого леса и был окружен забором. Это был деревянный коттедж с каменной трубой, резными деревянными карнизами на крыше и узорчатыми ставнями. Состояние жилища оказалось весьма плачевным – стекла в окнах разбиты, краска на стенах облупилась, ставни провисли на ржавых петлях.

– Не спеши судить об этом доме по внешнему виду, – сказал отец. – Постарайся почувствовать его душу.

Он вытащил из кармана ключ и отпер входную дверь.

Мы вошли внутрь и медленно двинулись по скрипучим половицам, усыпанным грязью и залетевшими в разбитые окна листьями. Порванные обои клочьями свисали со стен, ковер перед мертвым, холодным очагом был потертым и грязным, однако мой отец оказался прав – у этого дома чувствовалось большое сердце.

Отец взял меня за руку – так он не держал меня с самого детства – и неспеша повел меня через весь дом. Показал мне общую комнату, гостиную, кухню, затем две спальни с отдельным туалетом на втором этаже. Поднявшись еще по одному пролету скрипучей лестницы, мы оказались в прелестной мансардной комнате с наклонным потолком и большим окном, из которого открывался вид на лес. Разумеется, комната находилась в таком же плачевном состоянии, что и весь дом, но при этом у меня появилось ощущение, что здесь никто никогда не жил.

Мне сразу понравилась эта комната. Очень.

– Комната будет твоей, если она тебе нравится, – сказал мне отец. – Не думаю, что Донии захочется слишком часто карабкаться по лестнице сюда, наверх.

Я обняла отца, зная, что он выбрал эту комнату специально для меня.

Мы спустились с мансарды на первый этаж, и я спросила:

– Мы действительно можем позволить себе этот дом, папа?

– Сегодня утром я уже подписал купчую на него, – улыбнулся отец.

Подписать купчую мало, нужно еще и оплатить ее, но, мысленно прикинув наши возможности, я решила, что если мы слегка прижмемся здесь, немного поднажмем там, то, пожалуй, сможем накопить достаточно денег.

Домой мы возвращались уже в сгущающихся сумерках, обсуждая по дороге, что нужно будет сделать, чтобы коттедж возле леса стал пригодным для жизни. Вновь пошел снег, но я не чувствовала холода, согретая отцовской любовью. Я знала, что лишить меня этой любви не сможет никто – никакой мачехе на свете это не под силу.

Несколько недель мы, сменяя друг друга, работали в доме – в основном я и отец, Родя помогал нам лишь время от времени – и вот, наконец, коттедж был готов для показа Донии. Родя отпросился у своего часовщика, и мы втроем сидели в нашем книжном магазине. Не скрою, я довольно сильно нервничала, ведь мне сейчас предстояло, по сути, впервые по-настоящему встретиться со своей мачехой. До этого я несколько раз приглашала ее к нам на ужин, но Дония то ли не хотела прийти, то ли не могла – занятая продажей своей пекарни для уплаты долгов ее покойного мужа.

Наконец она буквально влетела к нам в магазин – яркая, шумная, в дорогой распахнутой шубе, под которой виднелся расшитый золотой нитью сарафан. Высокая, широкоплечая, с сильными от многолетней работы с тестом руками и румяными щеками она показалась мне похожей на большую белую медведицу.

Дония поздоровалась с моим отцом и братом, а затем направилась ко мне, приветственно распахнув свои руки.

– Эхо, дорогая! – она осторожно, едва прикасаясь, обняла меня и так же фальшиво изобразила поцелуй, почмокав воздух сначала возле моей правой щеки, потом возле левой. – Ну-ну, дай-ка мне взглянуть на тебя!

И тон у нее тоже был фальшивым, слишком уж оживленным. Она окинула меня взглядом, вначале слишком долго задержав его на моих шрамах, а затем довольно поспешно скользнув по ним еще раз.

– Эхо, дорогая! – еще наиграннее повторила она.

Отец напряженно наблюдал за нами, и я попыталась выдавить на своем лице улыбку, чтобы успокоить его.

– А теперь, быть может, пойдем и посмотрим дом? – предложила я.

Мы вышли из магазина и направились к лесу – отец с Донией впереди, мы с Родей за ними. Был воскресный день в конце зимы, и в воздухе уже начинало чувствоваться приближение весны с ее новыми ожиданиями и надеждами. Но на сердце у меня было неспокойно.

Мы поднялись на невысокий холм, с которого открывался вид на коттедж, и Дония ахнула от восторга.

– О, Питер, как чудесно!

Правда, ее радужное настроение исчезло, как только мы вошли в дом. Здесь Дония внимательно принялась рассматривать комнату за комнатой, не упуская ни единой детали. Особенно пристально ее взгляд задержался на сшитых мной занавесках и на ковре, который я купила у городской швеи и притащила сюда на себе. Следом за Донией мы поднялись на мансарду. На секунду я вдруг испугалась, что она захочет забрать эту комнату себе.

Но тут мне на помощь пришел отец.

– Я думаю, эта комната очень хорошо подойдет для Эхо, – сказал он. – А что ты на это скажешь, моя дорогая?

Дония обвела взглядом комнату – мою комнату! – и ответила, царственно поведя подбородком.

– Да, я тоже думаю, что эту комнату больше ни подо что не приспособить, слишком уж она неудобная. Конечно, Эхо может ее занять.

Я искоса взглянула на отца, и он весело подмигнул мне.

Затем мы вновь спустились на первый этаж, и втроем – отец, Родя и я остановились у камина, а Дония еще раз обошла всю комнату, после чего присоединилась к нам и сказала:

– Нормально, Питер. Годится!

Отец вздохнул с облегчением, и все улыбнулись.

– Конечно, нужно будет здесь кое-что подправить, не без этого. Занавески придется снять, они ужасные. И ковер обязательно заменить. Кроме того, нам понадобится мебель, – она подняла руку, не дав отцу перебить себя. – Нет-нет, Питер, не из твоей старой квартиры, а новая мебель. А еще новое постельное белье. Вот с этого и начнем – мебель, белье, ковры.

– И все? Больше ничего? – вопросительно посмотрел на нее отец.

– Нет, конечно, дорогой. Со временем мне понадобится хороший письменный стол и нужно будет сменить обои. Да, и еще пианино. Знаешь, я в детстве пела как птичка, не умолкая. И все эти годы мечтала о пианино…

– Обои новые, – мрачно прервала я ее.

– Прошу прощения, Эхо? – устремила на меня взгляд своих темных глаз Дония, и это «Прошу прощения» явно прозвучало у нее словно «Да как ты смеешь перечить мне?»

– Обои новые, – повторила я. – Я их сама выбирала. И знаю, где можно будет подобрать новые, когда у нас появятся на это деньги. А занавески… Я их тоже сама шила, думала, что с ними комната станет светлее. Очень жаль, что они вам не нравятся.

Дония нахмурилась. Ее неприязнь ко мне была настолько сильной, что, казалось, до нее можно дотронуться рукой. Впрочем, выплеснуться неприязни наружу Дония не дала, сдержала ее в себе и всего лишь заметила:

– Тебе нужно было вначале посоветоваться со мной. Эти занавески совсем не в моем вкусе.

– Хотя я уверен, что Дония очень высоко ценит твои усилия, – мягко вставил отец.

Женщина взглянула на него, потом снова на меня и неохотно процедила сквозь зубы.

– Да, разумеется, хотя эти усилия оказались напрасными. А теперь о мебели, Питер…

Тут она повернулась ко мне спиной, а Родя крепко взял меня за руку и потащил на улицу.

Мы с ним обогнули дом и уселись на заднем крыльце у черного входа. Я смотрела на клочок земли, где провела целый день, вытаскивая из земли колючие, упрямые стебли ежевики. Собираюсь сделать грядки, как только потеплеет, и посадить овощи. Если Дония, конечно, позволит.

Родя ободряюще толкнул меня плечом:

– Брось. Не обращай на нее внимания, Эхо. Она просто завидует – видит, как сильно к тебе привязан наш отец.

Я прикусила губу и, не отрываясь, смотрела в лес, отыскивая глазами среди голых черных ветвей первые искорки весенней зелени. В какой-то момент мне показалось, что среди деревьев мелькнуло что-то белое, сверкнули янтарные глаза. Но не успела я моргнуть, как все исчезло.

– Она ненавидит меня из-за моего лица, – сказала я.

– Неправда, – возразил Родя.

– Правда, правда, – я стащила с головы платок и закрыла глаза, подставив лицо ветру. Мои шрамы все еще иногда давали о себе знать. Ныли, особенно когда начинала меняться погода.

– Перестань так думать. По большому счету всем наплевать на твои шрамы.

– Мне не плевать, – вспыхнула я.

– Прекрати. Ты слишком умная, можно сказать – гениальная девушка, чтобы обращать внимание на дураков и тратить свою жизнь на обслуживание тупиц, которые забредают в наш магазин. Можешь, конечно, говорить что хочешь, но ты, Эхо Алкаева, совершенно необыкновенный человек. И была такой с самого рождения.

Я потянулась, чтобы коснуться пальцами шрамов, но Родя перехватил мою руку, снова положил ее мне на колени и негромко, но настойчиво попросил:

– Напиши в университет. Пожалуйста.

Я всмотрелась в родное, милое лицо Роди, и в сердце затеплилась надежда.

– Напишу, – ответила я. – Обещаю.

Глава 3

В тот день, когда наш отец женился на Донии, в мире уже царствовала весна. Ветви деревьев покрылись молоденькими зелеными листочками, а с вершин деревьев неслись громкие, ликующие птичьи трели. Так уж получилось, что день свадьбы совпал с моим шестнадцатым днем рождения – очевидно, отец забыл о нем, когда назначал дату, а позже, когда вспомнил об этом, изменить ее не позволила Дония.

Я поднялась очень рано, с треском открыла раму своего маленького оконца, впустив в комнату свежий воздух. Расчесала, а затем заплела свои волосы. Сегодня меня ждал новый сарафан из мягкой оранжевой парчи, расшитый на груди и по подолу золотой нитью. Его подарил мне отец, наотрез отказавшись при этом назвать цену. Новый сарафан я надела поверх белой блузки, которая нежно холодила своим воротничком мою шею, и тщательно застегнула его на все двадцать пять пуговок.

Я сунула ноги в валенки и вышла в коридор посмотреться в круглое настенное зеркало. Обычно я никогда не смотрюсь в зеркала, поэтому у меня даже в комнате своего зеркала не было. Однако сегодня выпал особенный день, и я довольно долго стояла, изучая отражение.

Из глубины зеркала на меня смотрели мои глаза, темно-синее эхо глаз мамы. У меня были такие же, как у нее, темные волосы. Шрамы на лице с годами побледнели, но, разумеется, не исчезли. Они продолжали натягивать кожу так, что казалось, будто я все время чему-то усмехаюсь. Впервые с тех пор, как с моего лица сняли бинты, я прикрыла ладонью левую его сторону и рассматривала правую половину, покрытую гладкой нежной кожей. Интересно, как бы сложилась жизнь, будь у меня лицо без шрамов? Если сильно сосредоточиться, то я, пожалуй, могла представить его таким – невредимым, нетронутым.

Затем я перенесла ладонь, прикрыв правую половину лица, и заставила себя смотреть на его левую сторону, изуродованную белыми неровными линиями. Правая сторона – такой я могла быть. Левая сторона – такая я есть. Есть, и буду. Всегда.

– Прекрасно выглядишь, Эхо.

Я вздрогнула, обернулась и увидела брата, наблюдающего за мной из открытой двери своей комнаты. Вот Родя действительно выглядел отлично – высокий, красивый, в новой, расшитой красными нитками рубашке. Волосы у него были аккуратно причесаны, начинавшая пробиваться на щеках щетина гладко выбрита.

Я опустила руку, постыдившись себя.

Вместе с братом мы отправились в новую деревянную церковь на краю городка, и по дороге я не могла не вспоминать недавно разрушенную старую церковь на вершине холма. Ту самую, где когда-то венчались наши родители – без гроша в кармане, но зато счастливые и пылко влюбленные. Я вспоминала об этом, и та давнишняя свадьба казалась мне гораздо более романтичной, чем сегодняшняя, в свежесрубленной церкви, где еще краска на стенах не до конца просохла.

Свадебная церемония прошла очень скромно. Дония выглядела просто замечательно в своем изысканном сверкающем платье и какой-то невероятно сложной вуали. Но я сосредоточила свое внимание не на своей мачехе, а на отце: наблюдала за тем, каким радостным стало его лицо, когда он увидел ее.

После венчания начался праздник. В нем принял участие, наверное, весь наш городок. Было угощение и танцы, и за всем этим быстро пролетело утро. Стремительно растаял и полдень. Родя пригласил меня потанцевать с ним, но я не захотела отвлекать его от других девушек, поэтому отошла в сторонку. Здесь я уселась на траве под большим развесистым деревом и потихоньку грызла песочное печенье, наблюдая за тем, как Родя флиртует с городскими девчонками и приглашает танцевать тех, кто ему особенно понравился.

Мимо меня проносились танцующие пары – струились, пролетая, легкие яркие юбки; быстро переступали ноги, отбивая каблуками ритм в такт со скрипкой старика Тинкера. Хотелось ли мне оказаться сейчас среди них? Конечно, хотелось! Только никому из парней я не была интересна. На этом празднике мне досталась роль уродливого серого облака, которое никто не хочет видеть на сияющем голубом небе.

Посидев еще немного, я тихонько ушла с праздника. Ушла, даже не пожелав всего доброго отцу и Донии в их начинавшийся медовый месяц. Я пыталась оправдать свое поведение тем, что устала и хочу побыть одна, но это не так. Просто достали до печенок мои любимые земляки своим перешептыванием и долгими холодными взглядами в мою сторону. Я чувствовала, что все глубже погружаюсь в омут одиночества и печали.

Когда я добралась до нашего домика у леса, день уже начинал клониться к вечеру. Я села на заднем крыльце и поджала колени к груди, стараясь не чувствовать себя совершенно забытой и никому не нужной.

Ветер играл моими волосами. В воздухе витал запах земли, дерева, травы и еще чего-то неуловимого – весны, наверное. Расстилавшийся передо мной лес был полон жизни, движения, птичьих голосов. Солнце уже уходило на запад и начинало сползать за горизонт. Внезапно я увидела мелькнувшую среди деревьев стремительную светлую тень. Еще секунда, и на самой границе леса появился громадный белый волк. Появился и взглянул прямо мне в глаза. Я готова была поклясться, что он узнал меня. В голове промелькнула дикая, шальная мысль: «А не тот ли это самый волк, которого я спасла от капкана много лет назад?» Я невольно поднялась на ноги и сделала шаг ему навстречу… Затем второй…

Волк не шевелился, не моргал. По-моему, даже не дышал, а только смотрел на меня. Не знаю, почему, но я совершенно не боялась этого белого зверя. Мне даже мысль такая в голову не приходила – бояться его. Затем я тоже замерла на месте, и мы – волк и я – не отрываясь, смотрели друг на друга. Этот взгляд длился, как мне показалось, целую вечность.

А потом у меня за спиной хрустнула ветка, волк резко повернулся и в мгновение ока исчез за деревьями.

Обернувшись, я увидела Родю. Он направлялся ко мне, засунув руки в карманы.

– Эхо, с тобой все в порядке? – спросил брат, тревожно сморщив свой лоб. – У тебя такой вид, будто ты только что с призраком столкнулась.

Я снова посмотрела в сторону леса, пытаясь взглядом отыскать волка, чувствуя, как бешено колотится у меня в груди сердце. Никакого волка я, само собой, не видела. Глубоко вдохнув, я попыталась изобразить улыбку:

– Все хорошо, Родя. Просто показалось, будто я что-то увидела в лесу, но это так… Ничего там не было, можешь мне поверить.

– Ну, если ты в этом уверена… – положил мне руку на плечо Родя. – В таком случае, пойдем внутрь, я хочу тебе кое-что показать.

Вслед за братом я вошла в дом. У меня навернулись на глаза слезы, когда я увидела, что он накрыл для меня на красном ковре перед камином торт и чай.

– С днем рождения, Эхо, – улыбаясь, сказал Родя.

Я крепко обняла его, а затем мы сели и съели весь торт до последней крошки и до последней капельки выпили чай. Родя разжег камин – что ни говори, а весенние ночи все еще оставались холодными. Затем брат опустил свою руку в карман, выудил оттуда что-то завернутое в ткань и протянул мне.

Я развернула ткань и от удивления раскрыла рот. На моей ладони лежали изящные часы на цепочке. Они были в позолоченном футляре с откидывающейся крышкой, на которой была выгравирована роза ветров. Часы мягко жужжали своими невидимыми колесиками и шестеренками.

– О, Родя, – восторженно вздохнула я.

– Нравится? Я сделал их для тебя. Сам сделал.

Не отрывая глаз от подарка, я только кивнула, не зная, что еще сказать. Вдруг я заметила, что стрелки на часах начинают вращаться все быстрее и быстрее, а затем они вздрогнули и резко остановились.

Я подняла голову и увидела, что Родя нахмурился.

– Раньше такого с ними никогда не случалось, – сказал он. – Мне очень жаль, Эхо. Ну, ничего, я отнесу их назад в мастерскую и починю для тебя.

– Нет-нет, я хотела бы оставить их у себя – хотя бы пока. Если честно, я никогда не слежу за временем.

– Ну, если так, тогда хорошо, – рассмеялся брат. – Починю их на следующей неделе. Ну-ка, – он зашел мне за спину и застегнул цепочку от часов на моей шее. Часики повисли теперь у меня на груди – маленькие, но тяжелые и холодные. Это чувствовалось даже сквозь плотную парчу сарафана. – Но самое интересное у них внутри. Смотри, – Родя нажал кнопочку сбоку от циферблата, и открылось окошечко. Внутри него оказался крошечный компас. Его стрелка указывала на север. – Вот. Теперь, куда бы ты ни пошла, не заблудишься и сможешь вернуться. Эта штуковина, по крайней мере, все еще работает.

Я крепко обняла брата за шею.

Он со смехом выпутался из моих объятий и спросил, написала ли я в университет. Когда я призналась, что нет, не написала, Родя вытащил из своей сумки чернила, перо и бумагу.

– Я так и думал, – сказал он. – Хорошо, давай вместе его напишем.

И мы, сидя прямо на красном ковре перед ярко горящим камином, сочинили это письмо. Уснувшая было во мне надежда ожила и раздулась, словно воздушный шарик.

Затем пролетели две блаженные недели, в течение которых я в основном была предоставлена самой себе – занималась книжным магазином, следила за доставкой мебели Донии, проверяла, чтобы эту мебель расставили в коттедже именно так, как хотелось моей мачехе.

А по вечерам, закончив с делами, я уходила в лес – так, чтобы меня не смогли заметить из дома. Но все-таки и не слишком далеко, потому что еще не так хорошо знала дорогу назад. Меня словно магнитом тянуло в лес. С этим лесом мое сердце связывала какая-то невидимая нить. А еще я постоянно думала о белом волке – не к нему ли был привязан второй кончик той самой нити? Я никак не могла забыть взгляд волка – такой осмысленный, понимающий, внимательный…

Вечером накануне дня, который отец и Дония наметили для переезда в новый дом, я снова оказалась в лесу. На этот раз я ушла дальше обычного. На полянке рос узловатый древний вяз со скрюченными, но все еще покрытыми листьями ветвями. Я присела под ним, чтобы слегка передохнуть. Когда я подняла голову, волк уже был на краю полянки, всего лишь шагах в десяти от меня. Его янтарные глаза светились, переливались золотистыми искорками, легкий ветерок шевелил белоснежные кончики шерсти. Слегка подволакивая заднюю лапу, волк подошел ближе, и теперь я чувствовала его запах – смесь горького дикого меда, густой травы и мокрой земли.

Как и прежде, совсем близко волк ко мне не подходил. Просто стоял и смотрел на меня.

– Кто ты? – прошептала я, и волк шевельнул ушами, услышав мой голос. Мне очень хотелось протянуть руку и погрузить ее, как тогда, в детстве, в густую мягкую шерсть. Но я сдержала свой порыв и оставалась неподвижной.

Лес быстро погружался в серебристую синеву сумерек. Откуда-то издалека долетел крик совы, послышался шум крыльев в сгущающейся темноте.

Волк склонил свою голову, словно приветствовал королеву, а затем вильнул хвостом и исчез в лесу, оставив меня онемело смотреть ему вслед.

Домой я возвратилась уже затемно. Звезды скрылись за деревьями и толстым слоем облаков, поэтому мне не удалось рассмотреть вьющийся над трубою дым.

Глава 4

Мой отец и Дония появились дома раньше, чем собирались, а вскоре следом за ними прикатила грохочущая телега с пианино.

– Свадебный подарок от твоего отца! – пояснила мне сияющая Дония, пока два могучих грузчика втаскивали пианино в дом.

Я была потрясена. Я не могла поверить, что отец смог позволить себе купить такой дорогой инструмент. Пианино заняло почти половину нашей маленькой гостиной, и оказалось очень красивой вещью – резные ножки, пюпитр, а на внутренней стороне крышки – яркая картина, изображающая летящих по голубому небу ангелов.

Дония немедленно уселась за пианино и начала играть, а я едва сдерживала себя, чтобы не фыркать – если моя мачеха и умела когда-то играть, то теперь начисто забыла, как это делается.

Когда Дония окончательно запуталась в клавишах, не в силах отыскать нужную ноту, отец подмигнул мне. Я с радостью подумала о том, что ближайшие несколько дней проведу в книжном магазине и не буду слышать этот концерт.

После переезда отца и Донии в коттедж Родя тоже постепенно перестал там бывать, зато часто заглядывал в книжный магазин и интересовался, не пришел ли мне ответ из университета. Он извинялся за то, что у него не хватает времени ходить в коттедж. А потом, в один из тех дней, когда быстроногая весна уже убегала, уступая свое место лету, брат признался мне, смущенно опустив голову:

– Знаешь, Эхо, я терпеть не могу эту женщину.

– Ну, не настолько уж она плохая, – рассмеялась я.

– Лгунья, – указал на меня пальцем брат, отчего я засмеялась еще громче, не в силах отрицать правды.

Проводить вечера в коттедже становилось все сложнее и для меня. Дония оказалась великолепной кухаркой, но очень уж любила готовить из самых дорогих и лучших продуктов, а я постоянно – но безуспешно – пыталась уговорить ее покупать что-нибудь подешевле.

В тех редких случаях, когда отца и Донии не было дома, я подсаживалась к пианино и понемногу осваивала его. Самостоятельно выучила одну из пьес, с которой никак не могла сладить Дония, а затем совершила большую ошибку, сыграв ее как-то вечером после ужина для своего отца.

В нескольких нотах я ошиблась, однако в целом, по-моему, получилось очень даже здорово. Мне показалось, что отец остался мной доволен. А вот Дония буквально взбесилась.

– Что-то не припоминаю, чтобы я разрешала тебе прикасаться к инструменту! – Она подбежала к пианино и яростно захлопнула крышку над клавишами. Я едва успела убрать свои пальцы, чтобы она их не прищемила.

Сидя на вращающемся круглом стульчике, я постаралась успокоиться и не дать своей ненависти вырваться наружу.

– Простите, мачеха, – миролюбиво сказала я. – Вы так любите музыку… Я думала, вам приятно будет узнать, что я стремлюсь походить на вас.

Мой отец поднялся на ноги и подошел к нам:

– Дония, дорогая, по-моему, нет ничего плохого в том, что Эхо пробует научиться играть на фортепиано. Я думаю даже, что ты могла бы позаниматься с ней?

– Об этом и речи быть не может! – вспыхнула мачеха. – Ты слышал, как она запиналась и путалась в нотах? Слышал? У нее мозгов не хватит музыкой заниматься!

Я встала с крутящегося стульчика, направилась к двери и сказала, обернувшись возле нее.

– Я не буду учиться музыке. Это будет намного приятнее, чем слышать вашу бездарную игру.

Затем я поднялась в свою комнату, открыла статью о том, как следует обрабатывать и забинтовывать раны, и читала до тех пор, пока моя свеча не догорела дотла. И сколько бы ни стучал в мою дверь отец, сколько бы ни требовал, чтобы я вышла и извинилась, я ему не открыла.

Спустя несколько недель чувство вины все же заставило меня попросить прощения у Донии. Она в ответ лишь фыркнула и сказала, чтобы я никогда больше не прикасалась к ее вещам без спроса.

А пианино после этого в основном стояло без дела, собирая на себе пыль.

А спустя еще несколько недель начали приходить письма от отцовских кредиторов. В основном они поступали на адрес нашего книжного магазина, но некоторые доставлялись и в коттедж. Поначалу я не поняла, что это не обычные счета и уведомления, но потом разобралась. От отца требуют, чтобы он выплатил, причем немедленно, какие-то немыслимые суммы денег. При этом одни кредиторы угрожали ему огромными штрафами, другие – тюрьмой. Я пыталась поговорить об этом с отцом, но он только отмахивался от меня и повторял, что это все ерунда и кредиторы раздувают шум из ничего.

Но однажды утром я зашла в подсобку магазина, чтобы убрать туда несколько книг, и застала своего отца в тот момент, когда он вытаскивал спрятанную под половицами шкатулку с мамиными драгоценностями. Шкатулка была почти пуста, если не считать одного кольца с изумрудом и золотого ожерелья.

Отец виновато опустил голову и беззвучно заплакал. Желая утешить его, я опустилась рядом на колени, обняла за дрожащие плечи.

– Мы разорены, Эхо, – сказал он, когда немного успокоился и уже снова мог говорить. – Разорены полностью и бесповоротно.

– Это из-за новой мебели, да? И из-за пианино?

– Из-за дома. Я думал, что смогу справиться с платежами, и, наверное, даже смог бы, если бы наши дела шли немного лучше, но… – он тяжело вздохнул. – Мне просто хотелось, чтобы твоя мачеха была счастлива, и я взял в долг больше денег, чем смогу когда-либо вернуть.

– А что мы можем сделать?

– Вот, – отец достал из шкатулки кольцо и ожерелье. – Продадим ожерелье. Но это… – он протянул мне кольцо. – Я всегда хотел, чтобы это кольцо было твоим.

Я прикусила губу и осторожно надела кольцо себе на палец.

– Родя рассказал мне про университет, – добавил отец, сжимая мои руки в своих огромных ладонях. – Я думаю, это просто замечательно. Я горжусь тобой, Эхо.

– Но они мне пока что не ответили.

– Еще ответят, вот увидишь. Я знаю, что все будет хорошо.

Я обняла отца, поцеловала его в щеку и негромко спросила:

– Скажи, сколько ты на самом деле задолжал?

– Любовь моя, нам придется продать пианино, – сообщил Донии отец, когда мы сидели за ужином.

– Должны? Продать? – У мачехи задрожал подбородок.

Я стиснула зубы, запрещая себе напоминать о том, что она неделями не прикасалась к инструменту.

– Да, должны, – отец потянулся через стол и взял Донию за руку. – А еще какое-то время нам придется пожить намного скромнее, чем мы привыкли. Прости меня, моя дорогая, я не должен был покупать больше, чем мог бы заплатить.

– Конечно, ты не должен был, – шумно захлюпала носом мачеха.

– Но это же не он… – начала было я, но отец поднял руку, чтобы остановить меня, и, вероятно, очень мудро поступил, а то бы я такого сейчас наговорила!

– Это целиком и полностью моя вина, – перебил он меня. – Постарайтесь как-нибудь потерпеть, это продлится не слишком долго, всего лишь год или два.

– Год? Или два? – взвизгнула Дония.

– Но разве это срок для такой большой любви, как наша с тобой? – спросил отец.

В эту минуту я готова была возненавидеть его за то, что он так сильно любит Донию. Ведь она сама думает только о себе – о том, чтобы ей комфортно жилось.

Мы продали пианино и один из диванов. Понемногу, по кусочкам отец расплатился со своими кредиторами, заложив наш книжный магазин. К концу лета наш магазин уже полностью принадлежал банку, которому отец должен был выплачивать арендную плату из наших заработков. Честно говоря, наш магазин никогда не был слишком прибыльным, а тут еще неурожай случился, и люди совершенно перестали тратить деньги на книги – их едва-едва хватало на еду.

Арендную плату мы выплачивать больше не могли.

В первый день осени отец навсегда закрыл наш магазин, а за ужином рассказал мне, Роде и нашей мачехе о своих дальнейших планах.

Мы уже съели чечевичную похлебку, в которой плавало совсем немного ветчины, и теперь прихлебывали чай, сидя возле камина. Рядом со мной устроился Родя. Таким обеспокоенным, как сегодня, я его не видела еще никогда. Обучение у часовщика он должен был завершить к концу года, и мог бы попробовать открыть собственную мастерскую в каком-нибудь другом городке – если, конечно, местный часовщик не захочет оставить его у себя помощником. Но все шло к тому, что брат вскоре покинет нас и наш городок.

– Я решил отвезти в город свою коллекцию редких рукописей и древних карт, – сказал отец. – Если мне удастся найти на них подходящего покупателя, можно будет на долгое время забыть все наши тревоги.

– Почему же ты раньше об этом не подумал, Питер, дорогой? – поджала губы Дония.

Мой отец окинул ее долгим внимательным взглядом, прежде чем ответить.

– Потому что это наша самая последняя надежда. Кроме рукописей и карт у нас вообще ничего не осталось, моя дорогая.

Мы с Родей попытались уговорить отца, чтобы он разрешил вместо себя поехать в город одному из нас, но сделать этого не смогли. Отец остался непреклонен и сказал, что поедет сам. Он обещал написать Донии письмо, если дела задержат его в городе дольше, чем на три недели.

В тот вечер мы засиделись допоздна – разговаривали, пили чай перед камином. Пожалуй, впервые за все время я почувствовала, что мы четверо – настоящая семья. Мне очень не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался, но наконец встал и ушел Родя. Следом за ним отправились спать отец с Донией, а я осталась и задремала прямо на ковре перед камином. Утром в гостиную спустился отец. Он накрыл меня одеялом, поцеловал в лоб и сказал:

– Ничего, мой ягненочек, увидимся недели через три.

Я снова провалилась в сон и увидела в нем волка.

Через три недели отец не вернулся.

И письмо не прислал. Закончился месяц, как он уехал, и к этому времени Дония уже была сама не своя, места себе не находила. Меня все сильнее начинал охватывать страх.

Прошло еще две недели, и я отправилась в мастерскую часовщика, где нашла сидящего на табурете за рабочим столом Родю.

Какое-то время я наблюдала за тем, как брат чинит чей-то будильник – припаивает на шестеренку новый латунный зубчик вместо сломавшегося, затем снимает тонкую стружку, подгоняя колесико к механизму. Наконец, Родя установил зубчатку на место, и часы пошли.

– В последнее время дороги очень плохими стали, размытыми, – сказал он, поглядывая то на меня, то на тикающие у него в руках часы. – Сама понимаешь, Эхо, дожди. Вероятно, письмо где-нибудь застряло или вообще могло потеряться.

Брат старался успокоить меня, но я хорошо уловила скрытую тревогу в его голосе.

Родя поставил оживший будильник на стол, вынул лупу из своего глаза и добавил.

– Если не будет никаких вестей до конца недели, я напишу письмо в город – расспрошу об отце тамошних книготорговцев. Но я уверен, что с ним все в порядке, правда.

До конца недели никакой весточки от отца не пришло, и Родя отправил свои запросы. Но и тут ожидания оказались напрасными – оказалось, что никто из городских книготорговцев с нашим отцом не разговаривал и даже не видел его.

Заканчивалась осень. Наступал темный, сумрачный период предзимья с его непролазной грязью на дорогах. Ничего не поделаешь, теперь оставалось только запастись терпением и ждать весны.

В это время слегла в постель Дония, постоянно жалуясь на сердцебиение и невыносимые головные боли. Я поила ее чаем и взяла на себя готовку, что в нынешних условиях означало: в нашем и без того жидком супе теперь станет больше воды, а в чае – меньше сахара.

Я тщательно прибралась во всем доме, навела порядок на книжных полках в отцовском кабинете. Затем, в один из вечеров, когда за окном кружили первые снежинки, мне вдруг пришло в голову сделать доброе дело и навести порядок еще и на письменном столе Донии. К нему я раньше не приближалась. Стол был беспорядочно завален бумагами и конвертами, здесь же валялись давно высохшие пузырьки от чернил.

Я принялась методично опустошать ящики, перебирая бумаги. Нужно было решить, что следует оставить, а что – выбросить. Совать нос в личную переписку Донии я вовсе не собиралась, но одно из лежавших в столе писем упало на ковер. Поднимая его, я случайно наткнулась взглядом на первую строчку, и уже не смогла оторваться. Дочитала все до конца, сотрясаясь от гнева.

«Уважаемая госпожа Дония Алкаева!

Суздальский банк внес запрошенный депозит от Вашего имени в сумме 30 000 рублей с ежеквартальным зачислением процентов на Ваш счет. Для запросов на вывод средств или любых других операций, связанных с продажей имущества Вашего покойного мужа просим обращаться по указанному ниже адресу.

Благодарим Вас за выбор Суздальского банка.

К письму прилагалось несколько листочков с колонками цифр и краткими пометками рядом с ними. Судя по дате, письмо пришло примерно через месяц после свадьбы. Насколько я могла судить, от продажи пекарни Дония получила гораздо больше денег, чем требовалось на погашение долгов ее покойного мужа (если они вообще после него остались, эти долги). Во всяком случае, Дония располагала кругленькой суммой, размер которой буквально потряс меня. Почему же она скрыла эти деньги от нашего отца? Почему отпустила его в город вместе с драгоценными рукописными книгами, которые, как он считал, являлись нашей последней и единственной надеждой?

– Что ты здесь делаешь? – раздался вдруг голос у меня за спиной.

Я повернулась и увидела Донию, она белой медведицей угрожающе надвигалась на меня, глядя сверху вниз. На мачехе был парчовый домашний халат, нечесаные пряди волос спадали ей на плечи, а глаза покраснели, словно она плакала много часов. Эта деталь почему-то разозлила меня сильнее всего.

– Гадюка! – выкрикнула я, почти бросив письмо ей в лицо. – Вы втянули нас в долги, хотя могли спокойно заплатить за все сами! Почему вы скрывали это от нас? Почему от нашего папы это скрывали?

Она спокойно взглянула на письмо и бесстрастным тоном ответила.

– То, что я делаю со своими деньгами, вас не касается.

– Если вы убили его… – срывающимся голосом начала я. – Дония, если вы убили его, я никогда вам этого не прощу, ясно?

– Меня совершенно не волнует твое прощение, успокойся. Если что, его смерть не на моей совести.

– Зачем вы вообще вышли за него замуж? – Я скомкала письмо и швырнула его на пол.

– Просто мне захотелось пожить в свое удовольствие, и я знала, что твой отец такую жизнь мне устроит, – честно призналась Дония. – И на небесах, я думаю, меня ожидает награда за то, что я согласилась стать мачехой для ребенка, отмеченного самим дьяволом, – тут она окинула меня тяжелым взглядом, в котором таилась опасность, и добавила: – Кстати, о письмах. Я тут кое-что вспомнила.

Она полезла в карман своего халата, лениво вытащила из него конверт и показала мне его. Письмо было отправлено из города и на нем значилось мое имя. Печать на конверте уже была сломана.

Во мне вспыхнула надежда, смешанная с ужасом. Я потянулась за конвертом, но Дония проворно отскочила и вытянула свою руку так, что письмо зависло над пламенем камина.

– Отдайте мне письмо, Дония, – хрипло сказала я.

Она ухмыльнулась в ответ.

– Согласись, это справедливо, что я прочитала твое письмо точно так же, как ты посмела прочитать мое. Хочешь узнать, что там написано? Конечно же, хочешь, я знаю, – она вытащила из конверта лист бумаги, развернула его и прочитала вслух. – «Дорогая мисс Алкаева, мы будем рады принять Вас весной в наш университет при условии, что вы представите нам по прибытии три письменных рекомендации от лиц, известных своей деятельностью в избранной вами области наук и заплатите – частично или полностью – за первый семестр обучения…»

Я вскрикнула и бросилась за письмом, которое Дония неожиданно уронила в огонь.

Затем она схватила меня за руки и держала так, что я была вынуждена наблюдать за тем, как потрескивает бумага, чернея, скручиваясь и превращаясь в пепел.

– Ты же не думала, что я позволю тебе поступить в университет? – спокойно сказала Дония. – Ведь даже если бы тебе удалось наскрести где-нибудь денег, чтобы оплатить учебу, им достаточно будет одного взгляда на твое чудовищное лицо. Они сразу отправят тебя обратно в канаву, где тебе и место.

Какое-то время я в оцепенении молчала, устремив на нее пустой взгляд, прежде чем выдохнуть в ответ.

– Единственное настоящее чудовище здесь – это вы.

Не сказав больше ни слова, я схватила со стола зажженную керосиновую лампу, свой заплечный мешок, сдернула с настенного крюка меховую накидку и выбежала в непроглядную студеную ночь.

Глава 5

Я брела по лесу, и зажженная лампа тихо позвякивала, покачиваясь на своей проволочной ручке и ударяясь о мое колено. Мокрый снег прилипал к лицу. Было холодно, но среди деревьев по крайней мере не было резкого пронизывающего ветра. Я продолжала свой путь, пытаясь справиться с закипающим гневом, с готовыми пролиться слезами и опустошающим, ослепляющим ощущением собственной беспомощности. В моей голове снова и снова прокручивалась картина – горящее письмо из университета. Белый бумажный лист темнеет, скручивается, превращается в пепел, и звучат, бесконечно повторяясь, слова Донии:

«…им достаточно будет одного взгляда на твое чудовищное лицо, и они сразу отправят тебя обратно в канаву, где тебе и место…

Одного взгляда на твое чудовищное лицо…

Одного взгляда…»

А что, если она права? С чего я, собственно, решила, что университет отличается от нашего маленького городка? Не было там для меня места. А если мой отец действительно пропал, то и нигде для меня теперь места не было. Оставаться с Донией я больше не могла ни на минуту, становиться бременем для Роди тоже не хотела. У брата должна быть своя собственная, свободная жизнь.

Так я бесцельно брела по лесу. Мысли в голове носились по кругу, словно змеи, что заглатывают собственные хвосты – мысли, полные отчаяния и ненависти к самой себе. Горела в руке лампа, падал снег, который не могли задержать даже частые ветви деревьев. Пространство вокруг оставалось безжизненным и скованным жутким холодом.

А затем моя лампа замигала и погасла – закончился керосин.

Я остановилась, внезапно осознав бессмысленность своих действий. Пытаясь справиться с нарастающей паникой, я порылась в заплечном мешке и выудила оттуда завалявшуюся среди книг свечу и коробок спичек. Вставив свечу внутрь лампы, я зажгла ее – стекло защищало огонек от снега и ветра. Затем я развернулась, в надежде выйти из леса по своим собственным следам, но их уже замело снегом. Я не знала, куда мне идти, и пошла наугад, понимая, что могу теперь блуждать по кругу или вообще уйти вглубь непролазной чащи.

Но нужно было двигаться, потому что, стоя на месте, я очень скоро окоченела бы окончательно. И я шла вперед, не чувствуя онемевших от холода рук и ног, со страхом наблюдая за тем, как быстро уменьшается горящий за стеклом лампы огарок свечи. Сугробы доходили мне до колен, но я упрямо продолжала продираться сквозь них, понимая, что надежда у меня остается только до тех пор, пока я еще двигаюсь.

А стоит ли тебе жить вообще? – издевательски прошептал притаившийся в глубине моего сознания голос.

Один взгляд на твое чудовищное лицо…

Я вытерла выступившие на глазах слезы и стала думать о своем отце, о Роде и о белом волке, наблюдавшем за мной сквозь летнюю листву. Нет, я не сдамся. Пока, во всяком случае.

Снег слепил глаза, забивался под воротник, но я продолжала идти. Затем догорела свеча, и я выбросила ставшую ненужной лампу в снег. Теперь у меня остался лишь неполный коробок спичек. Я начала зажигать их одну за другой, пытаясь увидеть хотя бы что-нибудь вокруг себя в этих коротеньких вспышках оранжевого света.

Спички стремительно заканчивались, и я стала зажигать их все реже, только когда от навалившейся со всех сторон тьмы начинала кружиться голова, и возникло чувство, что я ни шагу не смогу больше сделать без драгоценной искорки света.

А потом осталась одна, последняя спичка. Я прижала ее к своей груди, продолжая медленно, на ощупь переставлять ноги. Нащупала правой рукой ствол дерева, сделала еще шаг вперед и внезапно почувствовала, что вышла на открытое пространство – яростно загудел вокруг меня ветер, которому не мешали больше деревья, еще гуще повалил снег. Я замерла на несколько секунд, удивляясь чуду, которое вывело меня из леса. С того места, где я оказалась, нашего дома видно не было. Скорее всего, он остался где-то в стороне.

Дрожащими пальцами я зажгла последнюю спичку и ахнула. Нет, я не вышла из леса, но оказалась на просторной лесной поляне. Буквально в трех шагах от меня в снегу лежал человек. Я сразу узнала его рюкзак и куртку.

Это был мой отец.

Я вскрикнула и бросилась к нему, утопая в сугробах. Спичка догорела, но это было уже не важно. Добравшись до отца, я опустилась рядом с ним на колени, коснулась его шеи, пытаясь отыскать пульс. Пульс у отца был, пусть слабенький, но устойчивый.

– Папа, – выдохнула я. – О, папа, я нашла тебя.

И я крепко обняла его.

– Тебе нужен свет, – внезапно раздался чей-то грубый, странно звучащий голос. – В его рюкзаке есть фонарь.

– Кто там? – спросила я, вскинув голову.

– Зажги фонарь, и сама увидишь.

Была ли я ошеломлена? Да. Но страха при этом совершенно не испытывала. Радость от того, что мой отец нашелся и он жив, затмевала собой все остальное. Повинуясь загадочному голосу, я покопалась в отцовском рюкзаке, и действительно нашла там и спички, и фонарь – тяжелый, до краев заправленный керосином. Сидя на корточках, я зажгла его и подняла над головой.

Среди деревьев стоял белый волк. Его шерсть сливалась со снегом, ярко горели огромные янтарные глаза. Волк приблизился ко мне, и я до боли сжала впившуюся в ладонь металлическую ручку фонаря.

– У нас мало времени, – сказал волк, остановившись всего в одном шаге от меня.

Я вскрикнула и выронила фонарь. Каждая клеточка моего тела кричала мне: «Беги! Беги!» Как волк мог говорить со мной?

Но я не могла бросить своего отца.

– Послушай, ты пожалеешь, если лишишься света, – хрипло сказал волк. – Подними фонарь.

Я подхватила упавший в снег фонарь – к счастью, керосин не успел вылиться – и сжала его в своей дрожащей от волнения и испуга руке.

«Должно быть, я засыпаю в лесу и вскоре замерзну до смерти, – подумала я. – Тогда все становится понятно – говорящий волк, найденный в снегу отец. Это всего лишь призраки, сотворенные моим умирающим сознанием».

Дыхание вырывалось из ноздрей волка белыми облачками пара.

– Я не сон, и твой отец тоже, – словно прочитав мои мысли, сказал он, подойдя еще на шаг ближе. – Но у нас совсем мало времени.

Я схватила отца за руку, стараясь не впадать в панику из-за голубоватого оттенка, который приняла его кожа. Помассировала, как могла, его пальцы.

– Кто ты? – прошептала я, обращаясь к волку. – Почему ты здесь, и что тебе нужно?

– Я пришел, чтобы спросить тебя кое о чем, – ответил волк. – О том, чего не сохранила моя память или о чем не осмеливался спросить до сих пор.

Господи, до чего же холодно! Я приложила ухо к отцовской груди – послушать, как бьется его сердце, и бьется ли оно вообще. Звук был очень слабым. На меня с новой силой накатил страх.

– Ты должна отвечать быстро, – сказал волк. – Я не думаю, что мне вновь удастся прийти. Во всяком случае, этим путем. Ведь это ее лес, и ей не понравится, если я его покину.

Я взглянула на волка, совершенно не понимая, о чем он говорит. В голове у меня была лишь одна мысль – о том, что нужно как можно скорее согреть отца.

– Чего ты хочешь от меня? – спросила я.

– Обещания.

– Что именно я должна тебе обещать?

– Обещай, что пойдешь через этот лес ко мне домой, и останешься там со мной на год.

– Зачем мне все это? – дрожащим голосом спросила я.

– Затем, что если ты это сделаешь, я спасу твоего отца и благополучно отправлю его домой. Он был заперт в этом лесу несколько недель. Даже месяцев, быть может. Если бы не я, твой отец давно был бы мертв, или, что еще хуже, оказался в ее власти.

У меня кружилась голова, и думала я только о том, что моего отца необходимо как можно скорее согреть.

– Не понимаю тебя, – сказала я волку.

– У тебя есть возможность спасти его, – ответил он. – Выбирай: или ты идешь со мной, или он умрет.

Кожа на лице отца стремительно приобретала темный оттенок. Пульс, который я чувствовала кончиками своих пальцев, стал неровным и лихорадочным. Что-то горячее вздрогнуло у меня в груди – наверное, сердце. Выбор… У меня, по сути, не было никакого выбора.

– Я найду способ вернуться к тебе, папа, – произнесла я, целуя отца в холодный лоб. – Найду дорогу назад.

Я заставила себя подняться на ноги и твердо сказала, глядя волку прямо в его янтарные глаза.

– Я обещаю пойти с тобой. А теперь спаси моего отца.

– Иди за мной, – сказал волк, направившись к краю поляны. Я тяжело поплелась следом за ним.

– Ты же сказал, что спасешь его!

Я оглянулась на желтое пятно света от фонаря, рядом с которым лежал в снегу мой отец. Жизнь по капельке покидала его. Ужас шевельнулся в моем сердце, но тут же сменился надеждой и странной, непоколебимой уверенностью в том, что все будет хорошо. Мне на щеку упала снежинка и тут же растаяла – испарилась в моих жарких, горючих слезах.

Волк остановился передо мной, поднял к небу свою белую морду и резко, громко рявкнул – даже если это было какое-то слово, разобрать его я не смогла.

И тут же с новой силой взвыл ветер, срывая с меня меховую накидку. Он осыпал мое лицо дождем мелких, острых словно льдинки, снежинок. И тут же сквозь завывание ветра я вдруг услышала звон конской сбруи, лай собак и песенку, которую кто-то напевал в этой метели. Я узнала эту песенку, и голос тоже узнала. Он принадлежал старику Тинкеру.

Мое сердце дрогнуло и зачастило от радости.

– Отойди в сторону, – сказал волк, оглянувшись на меня через плечо.

Я нырнула за деревья и затаилась.

Сани Тинкера приблизились, осторожно лавируя среди деревьев. Лаяли собаки, качался подвешенный на шесте над санями фонарь. Тинкер остановился возле моего отца и моментально оценил ситуацию. Он втащил отца в сани, укрыл лежавшими там меховыми накидками. Затем откупорил бутылку, в которой могло быть только что-нибудь спиртное и крепкое, и влил несколько глотков ему в горло.

После этого Тинкер и сам приложился к бутылке, вскочил на сани, свистом подозвал к себе собак и вместе с ними исчез в снежной круговерти.

Я выскочила на поляну, стала кричать им вслед – они меня не услышали.

И тут же возле моего колена возник белый волк.

– Я свое обещание сдержал, госпожа, – сказал он. – Теперь твоя очередь сдержать свое. Мы должны спешить. Она уже чувствует, что ты здесь. Нам придется бежать, ты сможешь?

Над поляной пронесся еще один порыв ветра – резкий, ударивший мне прямо в лицо. Он не давал вдохнуть и едва не сбил меня с ног. Застонали, заскрипели деревья. Мне почудилось даже, что они стонут от предсмертной тоски, готовые расколоться, разлететься на куски.

– Беги! – рявкнул волк, перекрывая вой ветра. – Беги и постарайся не терять меня из виду!

Он прыгнул в темноту, и я, как могла, поспешила следом, чувствуя, как горят мои легкие, которым не хватает воздуха.

Я бежала через лес, сквозь ветер и тьму, и видела перед собой только белую размытую тень волка. Догнать его никак не удавалось, он постоянно был впереди. Во всем мире для меня не осталось ничего, кроме грызущего холода, задыхающихся легких, разрывающегося от напряжения сердца в груди.

Я бежала, уклоняясь от деревьев, тянувших ко мне костлявые пальцы своих голых ветвей; от жестокого ветра, пытавшегося повалить меня с ног.

Я бежала, казалось, целую вечность… А затем еще одну вечность… Потом время вообще перестало существовать, и я вдруг почувствовала себя частью леса – а может быть, это лес стал частью меня.

Но при всем при этом я не переставала бежать вслед за волком под скрип деревьев и вой ветра, сквозь ледяную мглу. Усталость пригибала меня к земле. Я чувствовала, что еще чуть-чуть, и сдамся, упаду, а тогда – погибель.

Я закричала, устремившись к летящему впереди меня белому пятну.

Мне удалось ухватиться за белую шерсть кончиками пальцев. Из последних сил я рванулась вперед и крепко обхватила мохнатую шею. Дальше волк нес меня на себе, петляя в непроглядной тьме. Я закрыла глаза, всхлипывала от невозможности вдохнуть полной грудью. Волк двигался стремительно, однако ветер был еще быстрее. Казалось, он не отступит никогда, а деревья разорвут нас на куски своими корявыми ветками. И мы пропадем, исчезнем навсегда…

Но затем…

Щебет птиц, мягкий шелест листьев, запах нагретой солнцем земли, яркая зелень.

Прижатая к моей щеке теплая волчья шерсть.

Я открыла глаза. Оказалось, я сижу верхом на волке, обхватив его руками за шею. Мои пальцы утонули и запутались в густой шерсти волчьего загривка. Я испугалась, отпустила руки и кубарем покатилась на мягкий ковер из полевых цветов, а затем медленно поднялась на ноги.

Волк стоял рядом и спокойно наблюдал за мной. Мы находились посреди тихого, красивого летнего луга – жужжали пчелы, качались высокие травы под теплым ленивым ветерком. Позади нас поднимался лес – обычный, одетый густой листвой и совсем-совсем не страшный. Впереди виднелся одинокий заостренный коричневый холм, его силуэт четко выделялся на фоне безоблачного голубого неба. Солнце стояло пока не высоко – утро уже заканчивалось, но до полудня оставалось еще довольно много времени.

– Где мы? – хрипло спросила я севшим от холода и ветра голосом. Наверное, меня должно было бы переполнять ощущение невероятности того, что со мной происходит. Однако единственное, что я могла увидеть своим внутренним взором, были мчащиеся сани Тинкера, увозившие прочь моего отца.

– Там дом под горой, – ответил волк. – Мой дом.

И он зашагал к холму.

Глава 6

Бег через лес высосал из меня все силы, я чувствовала себя обессиленной и опустошенной после того, как оставила отца. Мысленно я все еще была рядом с ним на мчащихся по зимнему лесу санях, но одновременно пыталась понять, что же за обещание я дала волку. Волк… Когда я пыталась подумать о нем, у меня начинала кружиться голова. Неужели это настоящий говорящий волк? Но так не бывает! Говорящие волки, злые леса… Магия? Но это же невозможно!

Однако я здесь, на этом летнем лугу, и белый волк следит за мной своими янтарными глазами.

Мне вдруг стало жарко и душно в меховой накидке. Я сбросила ее с плеч и перекинула через локоть, ошеломленная птичьим пением, яркими красками полевых цветов, переполненная разлитым в воздухе пряным ароматом.

Что за время года здесь? Поздняя весна? Начало лета? Я вспомнила про часы с компасом, которые подарил мне на день рождения Родя, и вытащила их из-за пазухи. К моему удивлению – они тикали, хотя до этого не работали с того самого момента, когда брат подарил их.

– Сколько времени мы пробыли в лесу? – спросила я у волка.

– Неделю, а может, две, – ответил он, не оборачиваясь, и продолжая вести меня к холму, который вырастал все выше, постепенно заслоняя собой солнце.

– Но как такое возможно? – снова спросила я, следуя за ним.

– В лесу все происходит по ее воле, и никак иначе.

– Как это понять? Кто такая она? И кто ты сам?

Волк не ответил и молча продолжал вести меня вперед, теперь уже сквозь густую завесу узловатых, оплетенных вьющимися лозами деревьев, растущих у подножия холма. Здесь мне приходилось пригибаться, чтобы не задеть головой низко свисающую ветку, и рукой отводить в сторону лезущие в лицо липкие холодные стебли. За деревьями открылась сырая дыра, из которой тянуло гнилью и запахом червей. Солнечный свет казался теперь далеким-далеким, а воздух стал таким тяжелым, что я едва могла дышать.

– Куда ты меня ведешь? – задыхаясь, спросила я.

– Идем, – ответил волк.

То, что открылось передо мной, не было домом. Это не могло быть жильем! Однако я вышла из-за живого занавеса стеблей и шагнула в дыру, где моментально погрузилась в кромешную тьму.

Гулко раздался чей-то оглушительный голос: он завывал, произнося слова на каком-то неизвестном мне языке. Налетел холодный ветер, обхватил мои плечи и растрепал волосы. Я закричала, пытаясь отбиться, но ветер продолжал виться вокруг меня. Он сжимал, как змея, свои ледяные, пробирающие холодом до костей, кольца.

А в следующую секунду рядом со мной оказался волк, прижался своим теплым телом к моему колену.

– Потерпи еще минутку, и все закончится, – сказал он.

Дальше мы вместе шли с ним сквозь ветер и тьму, и вскоре оказались в новом месте. Оно ощущалось в полной темноте как большое, отзывающееся эхом пустое пространство. Прекратил завывать ветер, а затем за моей спиной захлопнулась дверь. Было слышно, как в замке повернулся ключ. Что за дверь? Что за ключ? И кто повернул его в замке – не волк же, конечно? И тут, прогоняя темноту, загорелся свет.

Мы с волком стояли в длинном низком коридоре. В его дальнем конце виднелась каменная лестница, а за нашими спинами оказалась закрытая деревянная дверь – та самая, наверное, которую кто-то только что запер. Свет лился от подвешенной на стене лампы. Причем находилась она так высоко, что волк никак не смог бы до нее добраться, даже если бы у него были руки. А это значит… Я вздрогнула. Это значит, что совсем недавно там, в темноте, кто-то находился рядом с нами.

Я уставилась на волка так, словно впервые по-настоящему увидела его. Это был громадный могучий зверь. Сильный и опасный. Боец – об этом говорили рваные края ушей и шрамы на боках и задних лапах. Да и шерсть волка во многих местах не была гладкой, топорщилась – это говорило о том, что под ней есть еще множество шрамов, которые я просто не могу увидеть. Способность говорить делала этого волка почти похожим на человека, но именно что почти. Ведь человеком он не был и не мог быть. При этом волк манипулировал мной, шантажируя тем, что жизнь отца висит на волоске, и забывать об этом я вовсе не собиралась.

Волк повернул ко мне свою морду, блеснул в свете лампы янтарными глазами и белоснежными зубами и сказал:

– Добро пожаловать в Дом-под-Горой, госпожа.

Потом он направился к лестнице и начал подниматься по ней. Я, преодолевая свой страх, последовала за ним. Потому что остаться один на один с тем, что таилось в той темноте и запирало ту дверь, было еще страшнее.

Звонко цокали волчьи когти по каменным ступенькам, беззвучно шагали вслед за ними мои валенки. Я шла за белым хвостом как за флагом, стараясь не думать о том, что с каждым шагом приближаюсь к смерти.

– Что это было там, за дверью? – спросила я, желая нарушить давящую, обступившую меня со всех сторон тишину.

– Привратник. Северный ветер. Или, скорее, то, что от него осталось, – обрывками ответил волк.

– Северный ветер? Что это значит? И кто ты такой, скажи, наконец!

Волк оглянулся на меня, но ничего не сказал, а затем вдруг прибавил шагу и исчез из виду.

Я ахнула, на мгновение остановилась, а затем бросилась следом. Догнала я его возле следующей двери, которая распахнулась сама собой и так же тихо закрылась, когда мы вошли.

За дверью оказалось просторное пустое помещение, что вполне могло служить когда-то бальным залом. Здесь были высокие, забранные панелями, потолки, а стены покрывали некогда элегантные узорчатые обои, которые теперь выцвели, порвались и свисали клочьями.

Волк быстро шел через зал, я старалась не отставать от него. Под нашими ногами скрипел старый паркет.

– Я оставила отца, чтобы пойти с тобой, а ты не отвечаешь на мои вопросы. Почему? – сказала я волку.

– Не здесь, – резко ответил он.

Я заметила лежавшее в одном углу зала желтое платье с оборванными лентами, рядом с которым валялась выброшенная кем-то поношенная женская туфелька. Почему-то только одна. Мне вдруг показалось, будто я слышу шепот голосов, шелест платьев, негромкий, но звонкий смех.

А затем мы с волком прошли в другой коридор, и нас вновь окутала тишина.

– Я не люблю этот зал, – вздохнул волк, поднимая на меня свои янтарные глаза.

– Почему?

– Он напоминает мне о том, чего я лишился.

Мы двинулись дальше, через пустые залы, по коридорам, поднимаясь по лестницам вверх и спускаясь вниз, поворачивая за углы и минуя бесчисленные двери – простые, резные и даже совсем невероятные, похожие на завесу из жидкого стекла. Перед нами, освещая дорогу, одна за другой вспыхивали лампы, отбрасывавшие по углам танцующие, странные тени.

– Волк! Прошу, скажи мне, кто ты. И зачем ты привел меня сюда?

Он вздохнул словно под тяжестью невидимого груза.

– Я хранитель этого дома, – ответил волк. – Я связан с ним, а он со мной. Но я стар, госпожа. Я умираю. Исчезну примерно через год, и если у дома к тому времени не появится новый хозяин, он исчезнет вместе со мной.

Если честно, я ожидала услышать что угодно, но только не это.

– Так ты привел меня сюда для того, чтобы я… заняла твое место?

– Если ты выберешь этот дом. И если дом выберет тебя.

– Но я должна вернуться к отцу, к своей семье!

– Ты будешь вправе сделать это в конце года. Выбор за тобой.

– Ты даешь мне право выбора?

– Право выбора есть всегда.

– Ну да, как же. Разве сегодня ты предоставил мне выбор? Я не могла позволить отцу замерзнуть в снегу.

– Он не замерз бы, – покачал головой волк. – Тинкер все равно приехал бы туда на своих санях, дала бы ты свое обещание или нет. Твоему отцу в любом случае не грозила смерть.

Потом он остановился перед красной дверью, украшенной красивыми резными изображениями львов, птиц и деревьев.

– Эта комната будет твоей на все время, что ты здесь останешься, – сказал волк. – Устраивайся. Вскоре будет готов ужин.

– Но…

Но он уже ушел, только кончик его хвоста мелькнул за углом. Он ушел, оставив меня в одиночестве размышлять над тем, что я бросила отца и согласилась пожертвовать целым годом своей жизни неизвестно ради чего.

Никакого желания заглядывать в комнату за красной резной дверью у меня не было. Вместо этого я пошла по коридору в том же направлении, в котором скрылся волк, но нигде его не нашла. Я была ужасно разочарована и сердита на саму себя за то, что позволила волку так легко обмануть меня и заманить в этот странный и пугающий дом. Зачем это ему понадобилось? А ведь если поверить волку насчет появления Тинкера, я сейчас могла бы быть дома со своим отцом, в полной безопасности.

Я моргнула, вспомнив о том, как превращается в пепел письмо из университета. Захотелось бы мне вернуться в тот дом, если бы не отец?

В коридоре слева от меня внезапно зажглись лампы. Они тянулись куда-то вдаль. Я решила пойти вдоль этих огней, в надежде, что они приведут меня к волку.

Я прошла мимо бесчисленных дверей, потеряв счет лестницам и коридорам. Много раз чувствовалось прикосновение ледяного ветерка к шее. Из-за некоторых закрытых дверей до меня долетало эхо далеких голосов, смех и музыка. Проходя мимо других дверей, я вдруг начинала чувствовать запах вина и меда, аромат осенних цветов или резкую морозную свежесть зимней ночи после метели.

Этот дом казался наполненным чьими-то воспоминаниями и печалью, утерянными мечтами и забытой радостью. И мне было больно от чужой грусти.

Все вокруг казалось пропитанным волшебством, и я не понимала, как следует относиться к этому ощущению. Быть может, я все-таки замерзаю там, в лесу, и все это лишь предсмертные видения? Но нет, слишком реальным здесь все выглядит. Я провела пальцами вдоль золотистой прожилки, пробегавшей в облицовке из белого мрамора стен коридора. Жилка была живой, от нее исходило пульсирующее тепло. Окажись здесь Дония, она возненавидела бы это место. Отец был бы от него в восторге. А Родя попытался бы все здесь разъяснить и разобрать по винтикам. Я же сама могла лишь постараться изменить свои прежние представления о мироздании, включив в него то, что для этого дома было столь же естественным, как дыхание.

А потом я внезапно обнаружила, что открываю дверь и вхожу в просторную комнату с высокими потолками, хрустальными люстрами и большим столом, покрытым белой льняной скатертью. В дальнем торце стола сидел волк, неловко примостившийся на массивном стуле.

– Госпожа, – церемонно сказал он, опустив свою белую голову. – Прошу к столу.

Справа от волка у стола стоял второй стул. Я подошла ближе, уловила пряный аромат тушеного мяса, и вдруг поняла, до чего же я голодна. Об этом же заявил и мой громко заурчавший желудок. Я уселась за стол, который ломился от еды. Здесь было буквально все – блюда из дичи и фрукты, горячий суп в фарфоровых супницах и горы пирожных с джемом. Перед моим стулом стояла красивая, изящно расписанная голубыми и красными птицами фарфоровая тарелка. Лежал разложенный на кружевной салфетке серебряный столовый прибор и сверкал хрустальный бокал, наполненный мерцающей розовой жидкостью.

Перед волком не стояла тарелка, не лежал столовый прибор, и, заметив это, я спросила.

– Еда отравлена?

– Отравлена? Нет, конечно. Ах, это… – догадался он. – Мои манеры недостаточно хороши, чтобы сидеть за одним столом с такими воспитанными дамами, как ты. Я уже поужинал… в другом месте.

Только теперь я увидела на его спине, хвосте и ушах кровавые пятна и неловко заерзала на своем стуле.

– Ты проголодалась, – сказал волк, кивнув головой на богато накрытый стол. – Ешь.

Я неуверенно принялась за еду, но очень скоро голод победил мою осторожность. Я принялась уплетать за обе щеки и попробовала все, что было на столе. Мясо оказалось нежным, фрукты сладкими, суп горячим и пряным, а ароматная розовая жидкость в бокале приятно шипела на языке.

Волк наблюдал за моей трапезой, и его взгляд все сильнее начинал сбивать меня с толку. Наконец я поняла, почему. Он не мигал. А еще меня пугали пятна крови на белой шерсти, и потому я положила вилку раньше, чем успела насытиться – могла бы съесть еще что-нибудь, но уже не хотела. Откуда-то издалека долетел приглушенный женский смех, но тут же исчез, растаял в воздухе.

Я сидела и думала о своем долгом пути от комнаты, которая должна стать моей спальней, до этой столовой; о бесконечных дверях и доносившихся из-за них звуках; об ужасном невидимом привратнике у входа в дом. О крови на волчьей шкуре.

– Скажи, этот дом… безопасен? – спросила я. Честно говоря, это было не совсем то, что я хотела бы узнать.

– Он похож на любого дикого зверя, которого приручили. Или попытались приручить. Этот дом иногда безопасен, а иногда нет. Но главное не это.

– Что же тогда?

– Главное – это помнить о том, что он дикий, и всегда быть настороже.

Я чувствовала, что волк хотел сказать нечто большее, как и я хотела спросить об этом.

– Скажи, прошлой весной в лесу, это был ты? Если да, то почему ты тогда не заговорил со мной?

Волк поерзал на своем стуле, задел шерстью скатерть, оставив при этом маленькие красные мазки на белой ткани.

– Дело в том, что временами я слишком долго нахожусь далеко от этого дома, забывая разум и речь. Забываю, и сам становлюсь по-настоящему… диким. Но тогда, весной, увидев тебя, я все-таки вспомнил. А чтобы потом вспомнить все, мне достаточно было возвратиться в этот дом.

– И что ты вспомнил?

– То, что ты нужна мне, госпожа.

Взгляд янтарных волчьих глаз, казалось, пронизывал меня насквозь. Я больше не могла его выдерживать и замолчала, отведя глаза в сторону. В тишине потрескивали свечи в канделябрах, и у меня начала кружиться голова. Казалось, что я куда-то лечу, падаю.

– Вы плачете, госпожа.

Я прикоснулась к покрытой шрамами стороне лица – на кончиках пальцев осталась влага.

– Я тоскую по отцу. Ты забрал меня от него, – сказала я, хотя плакала вовсе не из-за этого. А почему плакала – и сама не могла понять.

Волк бросил на меня еще один, последний проницательный взгляд и сказал, неловко спрыгнув со стула.

– Пойдемте, госпожа. Ночь уже в разгаре, а ближе к полуночи этот дом становится… менее ручным.

Слегка прихрамывая, волк направился к двери.

Я вытерла глаза и пошла следом за ним. До меня долетел звон разбившегося стекла и взрыв дикого, истеричного смеха.

– А что происходит в полночь? – спросила я.

– Сдерживающая магия ослабевает, и дом становится неуправляемым, – волк открыл дверь, толкнув ее носом, и добавил: – Тебе лучше держаться рядом со мной, госпожа. Так будет безопаснее.

Я осторожно положила правую руку на загривок волку, и мы вместе вышли в коридор.

Там было почти темно, лишь одинокая лампа светила где-то впереди. Издалека долетел высокий, пронзительный крик.

– Держись ближе, – напомнил волк. – Рядом со мной ничто не сможет причинить тебе вреда.

Волчий бок рядом с моим коленом казался еще теплее по сравнению с окружавшим нас холодным воздухом. Я невольно задалась вопросом: если в полночь неуправляемым становится дом, то что же тогда происходит с волком? Может быть, и он становится совершенно диким зверем? Я глубоко вдохнула и постаралась не развивать эту мысль, отметая воспоминания о кровавых пятнах на его шкуре.

Темнота все плотнее смыкалась вокруг нас. Возникло ощущение, что темнота ожила – она присматривается к нам, прислушивается. Под нашими ногами поскрипывали половицы. Было слышно, как где-то в темноте сами собой открываются и захлопываются двери. Звенели ключи, раздавался смех, громко звонили колокола, скрежетали железные цепи, царапая камень. До меня долетел запах зимнего леса – резкий, острый, обжигающе холодный.

А рядом со мной по-прежнему был сильный теплый волк, он уверенно и тихо продолжал идти вперед.

– Как тебя зовут? – спросил он меня спустя некоторое время.

Я уставилась на единственную зажженную лампу. Она по-прежнему горела где-то далеко впереди, и за все это время мы с волком, казалось, не приблизились к ней ни на шаг.

– Эхо. В честь маминого сердца, эхом звучащего в моей груди.

Мы поднялись по лестнице, завернули за угол. В темноте кто-то рыдал.

– Однажды я слышал историю о девушке с таким именем.

– И чем закончилась ее история? – Я затаила дыхание, но…

– Не помню. Ничего не помню.

– А как тебя зовут? – спросила я.

– У меня нет имени.

– Как же мне тогда тебя называть?

– Как хочешь.

Мы прошли мимо вереницы дверей, от которых пахло дымом. Затем еще мимо ряда дверей, пахнувших дождем. В воздухе начали кружиться завитки света, похожие на разноцветных светлячков с длинными хвостами. Я протянула руку, чтобы коснуться одного из них. Он оказался теплым и упругим на ощупь, словно ивовый прутик.

– Что это такое?

– Лампы. Они вырываются на свободу в самую последнюю очередь. Надо спешить.

Волк прибавил шаг, и теперь мне приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним. Что-то шипастое обмоталось вокруг моей лодыжки, потянуло ее, и я вскрикнула, упав на пол рядом с волком.

Но в следующую секунду, подняв взгляд, я увидела перед собой резную красную дверь. Рядом с ней на стене ровным светом горела знакомая лампа.

– Как раз вовремя, – сказал волк, шагнув внутрь.

Я вскочила на ноги и последовала за ним.

Глава 7

Комната за красной дверью оказалась довольно уютной, с большой кроватью под балдахином. Кроме кровати здесь был также туалетный столик и просторный шкаф. Высоко на задней стене комнаты блестело стеклами маленькое круглое окошко – только сейчас я поняла, что это первое окно, которое я увидела в доме волка.

А волк внезапно напрягся, как-то странно посмотрел на меня и смущенно произнес.

– Видишь ли, госпожа… Есть одно условие… при котором ты можешь находиться здесь…

У меня все похолодело внутри. Я судорожно схватилась за свои часы с компасом – их тиканье странным образом успокаивало меня.

– Какое еще условие?

Волк переминался перед дверью. Перекатывались под кожей его могучие мышцы, темнели на белой шерсти засохшие бурые пятна крови.

Здесь, в комнате за красной резной дверью, я была в безопасности от остального дома, но была ли при этом в безопасности рядом с ним?

Волк уставился на меня, приковал к месту своим взглядом.

– Ты должна позволить, чтобы я оставался в этой комнате с тобой каждую ночь, – сказал он. – И еще ты должна поклясться, что… никогда не сделаешь одну вещь.

– Чего именно я не должна делать, господин Волк? – тяжело сглотнула я, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце.

От обращения «господин» волка почему-то передернуло, и его голос сразу стал еще ниже – превратился, можно сказать, в рычание.

– Ты должна поклясться, что никогда не зажжешь лампу и не взглянешь на меня ночью. Ни разу. Никогда. Если же ты не… – янтарные глаза волка сузились, превратившись в щелочки. – Если же ты не согласишься на это условие, я сейчас выгоню тебя из комнаты, оставив на милость дома и леса. Ты клянешься?

Там, за дверью, я не продержалась бы и двух секунд. Волку это было известно так же хорошо, как и мне. Но до чего же жестоко предлагать человеку выбор, заранее зная, что у него нет выбора!

– Госпожа, – уже намного мягче продолжил волк, – я не причиню тебе никакого вреда. Со мной ты всегда будешь в безопасности. Надеюсь, ты это знаешь.

Я этого не знала. Я знала совершенно другое, и могла доказать это, показав свои шрамы на лице. Впрочем, ответить отказом волку я все равно не могла. Я медленно опустилась на колени, чтобы взглянуть волку прямо в глаза, и сказала, склонив перед ним, словно перед королем, свою голову.

– Клянусь, господин Волк, что я никогда не зажгу лампу и не стану смотреть на тебя среди ночи.

– Благодарю тебя, госпожа Эхо, – волк кивнул белой мордой, отвел глаза, а затем и сам отошел в сторону. – Пока ты будешь переодеваться, я отвернусь. А ты, когда ляжешь, сама сможешь задуть лампу.

Обо всем этом волк говорил так, словно речь шла о какой-то самой обычной вещи, а мое обещание было чем-то само собой разумеющимся. Несколько секунд я все еще оставалась на коленях, боролась с охватившим меня гневом, но потом поднялась и начала возиться с завязками своей блузки. Ночной рубашки у меня не было, поэтому я сняла сапоги, юбку и блузку, оставшись в одной нижней сорочке, как можно скорее заползла в огромную кровать и улеглась с краю.

– Ты переоделась? – спросил волк, не оборачиваясь.

Мой гнев сменился горечью, и я ответила, натянув свое одеяло до самого подбородка.

– Да.

Волк обогнул кровать и лег по другую от меня сторону прямо на полу, возле шкафа. Открыл один глаз, взглянул им на меня и спросил:

– Ты не забудешь про свое обещание?

Тут у меня в голове закрутились обрывки из нашего разговора.

«А что происходит в полночь?»

«Сдерживающая магия ослабевает, и дом становится неуправляемым».

А не значит ли это, что и волк при этом становится неуправляемым? И что произойдет, когда я потушу лампу? А что случится, если я вновь зажгу ее?

– Не забуду, – буркнула я и поскорее задула лампу, опасаясь, что передумаю, если буду медлить.

Спальня погрузилась в темноту. Я лежала с открытыми глазами, всеми нервами ощущая близкое присутствие волка. Слышала, как он шуршит, возится, царапает когтями, устраиваясь удобнее.

«Дом похож на дикого зверя, которого приручили. Иногда он бывает безопасен, иногда нет».

Мои шрамы заныли при мысли о той давней боли, и я беспокойно заерзала в постели. Что должно удержать волка от того, чтобы прыгнуть на кровать и загрызть меня в темноте?

«Помни о том, что он дикий, и оставайся настороже».

А может это сама тьма и держит волка в узде? Что, если именно она сохраняет в себе какие-то остатки магической силы? Тогда понятно, почему волк должен оставаться на ночь в этой комнате, а я не должна зажигать лампу.

Дыхание волка стало ровным, глубоким – он уснул. А вот ко мне сон никак не шел. Я не могла перестать думать о моем отце, о ненависти во взгляде Донии, о рассыпавшемся в прах письме из университета. О той минуте в лесу, когда волк впервые заговорил со мной. Все, что произошло со мной после этого, казалось просто невероятным – может быть, я все-таки действительно замерзла тогда до смерти в сугробе?

Но подушка у меня под щекой была такой мягкой, одеяло теплым, а дыхание волка таким убаюкивающим…

А как там отец? С ним все хорошо? Добрался он до дома тогда?

Часть души болела за него, заставляла плакать в подушку, ненавидя себя за то, что я бросила его тогда в лесу. Но вторая – бо́льшая – часть меня об этом не жалела. Да, я оставила отца, но вместе с этим оставила и Донию, и презирающих меня жителей городка, и все-все-все, что оковами лежало на моей прежней жизни. И это давало чудесное, неведомое раньше ощущение свободы.

А потом я все-таки уснула.

Я внезапно проснулась в темноте в насквозь промокшей от пота сорочке. Кто-то ломился в дверь спальни, пытаясь войти, и ревел в коридоре. На меня накатывали волны жара, как от печки. Я инстинктивно потянулась к лампе, затем вспомнила про свое клятвенное обещание и отдернула руку.

– Волк, – позвала я, тщетно пытаясь рассмотреть его на полу. – Волк!

– Эхо? – каким-то странным – ото сна, наверное, – голосом откликнулся он.

– Там кто-то есть.

В дверь что-то ударило, взвыл ветер. Затем раздался высокий жуткий смех, от которого, казалось, заходила ходуном вся комната.

– Волк?

– Все в порядке, Эхо. Здесь нам ничего не грозит.

Волк должен был уже полностью проснуться, однако его странный акцент при этом не исчез.

Раздался новый, настойчивый и громкий стук в дверь. Он становился все громче, смешиваясь с ревом какого-то неизвестного, но явно огромного и злобного зверя.

– Ничего не делай, – предупредил меня волк. – Ничего не делай, все само кончится.

Я дрожала, сидя в постели с натянутым до самого подбородка одеялом. Под сорочкой тикали часы с компасом, которые я никогда не снимала. По коридору разлетелся смех, зашептали голоса на незнакомом мне языке. Было страшно. Хотелось, чтобы в комнате стало хотя бы немного светлей, и я невольно вновь потянулась к стоявшей на прикроватном столике лампе.

– Оно сюда прорвется, – прошептала я. – Прорвется и уничтожит нас.

– Нет, мы в безопасности до тех пор, пока не откроем дверь. Или пока ты не зажжешь лампу. Она… Она искушает тебя. Проверяет на прочность.

– Она – это кто?

– Сила леса. Сила, скрепляющая этот дом.

Вся комната вновь задрожала, когда что-то ударило в дверь с такой силой, словно кто-то таранил ее вырванным из земли стволом дерева.

– Не думай об этом. Отвлекись. Огонь не может причинить тебе вреда. Она не сможет причинить тебе вреда.

Я вцепилась пальцами в край одеяла. Новый удар, и дверь оглушительно затрещала. Жар усилился, обжигал мою кожу. Меня трясло. Я думала, что разорвусь на части.

– Расскажи мне о своем отце, – неожиданно попросил волк.

– Что?

БАБАХ! – новый удар в дверь.

– О своем отце, – волку приходилось кричать, чтобы перекрыть вой налетевшего ветра.

– Он хороший и добрый, – ответила я, еще сильнее стискивая своими пальцами матрас. – Даже со мной. Особенно со мной.

– А почему ему не быть добрым с тобой?

– Потому что я… такая.

– Какая такая?

– Я чудовище!

– Неправда, ты не чудовище!

Вокруг нас завывал, кружился ветер. Теперь я хваталась уже за каркас кровати. Меня трясло.

– Расскажи мне еще о своем отце!

И я заговорила – это удивительным образом помогало мне преодолевать страх.

– Он любит мою мачеху. Не знаю почему, но любит. И он никогда… Да, никогда не смеялся надо мной. И не крестился, чтобы оградить себя от моего лица, которое изуродовал дьявол.

– Твое лицо изуродовал не дьявол, – ветер внезапно пропал и следующие слова волка эхом отозвались в наступившей тишине. – Твое лицо изуродовал я!

Нас с волком разделяло пустое пространство комнаты. Жара стремительно отступала, словно странным образом выскальзывала под дверь в коридор, откуда и явилась.

– Так это ты был в тот день в капкане?

– Да.

– А как ты в нем оказался?

– Я следил за тобой.

– Почему?

– Меня всегда тянуло к тебе, Эхо Алкаева. Даже когда я не мог вспомнить, почему именно.

Это был явно неполный ответ, однако слова волка странным образом запали мне в душу, хотя их истинный смысл ускользал от моего понимания. А ведь не окажись я в тот день на окраине городка, лицо осталось бы мягким и гладким. И меня приняли бы все жители городка. И Дония не стала бы меня презирать У меня бы было будущее.

Но почему-то я не винила волка, не ненавидела его, как должна была бы.

Я пожевала свою губу, скользнула назад под одеяло, положила голову на подушку.

– Все закончилось? – спросила я.

– Не знаю. Наверное, – ответил волк. – Но я буду охранять дверь до самого утра. Ничто тебе не причинит вреда, не бойся.

И я поверила ему.

Поверила, а затем уснула, и мне снились странные сны. В них я ходила, не находя выхода, по заколдованному лесу, где волк бежал в одну сторону, а отец уезжал в другую на санях старика Тинкера. Потом все вокруг начинало пылать, и по моему лицу струилась кровь из свежей раны, а из темноты вдруг появлялась Дония. Ее глаза злобно сверкали. Она хватала меня и толкала в огонь, хихикая, словно ведьма, и приговаривая: «Ты чудовище, и ты должна гореть в огне. Дьявол создал тебя, так возвращайся же к нему!» А затем я рыдала, уткнувшись лицом в сугроб, и становилась вдруг страницей в сожженной и утерянной навсегда книге…

Когда я проснулась, уже наступило утро. В окно струился тусклый серый свет.

А волк исчез.

Глава 8

– Волк!

Я покинула безопасную спальню и выглянула в коридор – пустынный, совершенно обычный на вид, далеко протянувшийся вправо и влево. На стене, не мигая, светила зажженная лампа. Не осталось ни малейшего намека на творившиеся здесь вчера странные вещи.

– Волк?

Страх давил на меня словно промокшая насквозь одежда на утопающего в реке. Ночью волк обещал до самого утра охранять дверь, и что? Интересно, как давно он исчез? Как давно бросил меня одну на произвол судьбы, оставив в руках этого жуткого, опасного дома?

– Волк!

Я побежала налево. В ту сторону, где, как мне вспомнилось, находилась столовая. Сбежала вниз по резной лестнице из слоновой кости, поднялась вверх по другой узкой лестнице со скрипучими деревянными ступеньками. И дальше, дальше по коридорам, которых – в этом я была готова поклясться – не видела до этого никогда. Я миновала двери, переливавшиеся всеми оттенками яркого синего, зеленого, фиолетового цветов. Одна дверь казалась сотворенной из травы, другая из цветов. Я пробегала мимо огненных дверей и дверей снежных, по коридору из дождя, и снова вниз по винтовой металлической лестнице, колоколом звеневшей под моими шагами.

– Волк!

Но я так и не смогла его найти.

Выбившись из сил, я привалилась спиной к стене – она оказалась выложенной драгоценными камнями. Изумруды впились мне в спину, налетел теплый шепчущий ветерок и обвил мне лодыжки. Где-то вдалеке засмеялась женщина. Промежутки между переливами ее смеха заполняла невидимая арфа своими быстрыми пассажами. Я почувствовала, что окончательно потерялась в этом странном лабиринте.

Подняв голову, я увидела впереди узкий, тускло освещенный коридор и черную дверь в конце. Открывать другие двери у меня не было ни малейшего желания, но эта черная дверь почему-то манила меня. Я подошла ближе. Дверь оказалась сделанной из гладкого, твердого вулканического стекла – обсидиана.

От моего прикосновения она легко и бесшумно открылась, и я шагнула в чернильную тьму. Было ощущение, что эта непроглядная темнота уходит куда-то в бесконечность. В ней поблескивали свисающие с невидимого потолка подвески, похожие на сделанные из разноцветного хрусталя елочные игрушки. Здесь были и птицы, медведи, какие-то петли, и светящиеся пульсирующим светом шары. Сильнее всего это напоминало застывшие в момент своего падения звезды.

Я шла вперед, то и дело касаясь этих подвесок плечами. Одни из них оказались теплыми, другие холодными, а некоторые были настолько острыми, что легко пронзали насквозь ткань блузки, оставляя горячие болезненные порезы на моей коже.

Поначалу казалось, что этой комнате нет ни конца, ни края. И тем неожиданней было наткнуться на ее дальнюю стену. Здесь я увидела очень странный, высокий, негромко жужжащий предмет со стеклянным циферблатом и сотнями – может быть, тысячами – тонких, похожих на паучьи лапы, подвижных и щелкающих рычагов. Несмотря на совершенно необычный вид предмета, я почему-то догадалась, что передо мной своего рода часы. Внутри стеклянного циферблата что-то лежало. Присмотревшись, я разглядела перевязанную ленточкой прядь светлых волос и темное пятно засохшей жидкости, которая не могла быть ничем иным, кроме крови.

У меня по спине пробежал холодок. Я в ужасе отступила, обернулась и увидела появившегося у меня за спиной волка – шерсть у него на загривке стояла дыбом, на белой шкуре виднелись свежие алые пятна.

Волк грозно зарычал и бросился на меня.

Я отскочила в сторону, споткнулась и схватилась за одну из хрустальных подвесок, чтобы не упасть. Подвеска оказалась острой, как бритва, и я, ахнув, тут же выпустила ее. На моей ладони выступила кровь.

– Уходи, – прорычал волк. – Убирайся отсюда!

Он снова бросился на меня, я проскочила мимо и помчалась в сторону коридора, пригибая голову, чтобы не задевать острые хрустальные подвески. Несколько раз они все же застревали у меня в волосах, и тогда приходилось останавливаться, чтобы освободиться от них.

Наконец я выскочила в коридор. Волк вылетел следом за мной, и тут же черная дверь с грохотом захлопнулась за нами.

Я съежилась, ожидая нападения волка, но он просто стоял на месте и тяжело дышал, прижимая уши к голове.

– Ты не должна была заходить туда, – недовольно сказал волк. – Поклянись, что больше никогда не вернешься в эту комнату. Поклянись.

Я все еще дрожала от страха, но тем не менее спросила, глядя прямо ему в глаза:

– А что это за место?

– Поклянись!

Из-за черной двери послышался тихий мелодичный перезвон. Мои плечи и руки горели огнем от боли. Я смотрела на волка, на его окровавленную шерсть, зубы, на напрягшиеся мышцы тела.

– Поклянись!

Но я решила, что уже хватит с меня обещаний, смысл которых совсем непонятен. Я повернулась и, ничего не сказав, побежала прочь.

Я неслась назад по коридору, звонко стуча каблуками. Усыпанная драгоценными камнями стена исчезла. Вместо нее я оказалась в туннеле из скрученных ветвей и листьев. Пол здесь был устлан толстым слоем губчатого мха. Он пружинил под ногами и был пронизан красно-золотыми завитками, делавшими его похожим на ковер.

Волк, сердито рыча, нагонял меня сзади. И если он даже что-то говорил при этом, его слова тонули в рычании и гулких, грохочущих в ушах ударах моего сердца.

– Я хочу в безопасное место, – взмолилась я, бросаясь в странный стеклянный переход. Под прозрачным полом переливались прожилки голубой и серебристой жидкости, рисуя сложные, постоянно меняющиеся узоры. – В безопасное место.

Я практически свалилась с невидимой стеклянной лестницы и налетела прямо на синюю деревянную дверь, инкрустированную кусочками цветного стекла. Дверь беззвучно повернулась на петлях и снова закрылась, как только я оказалась внутри. Я упала на пол и принялась отсчитывать удары сердца. Три удара. Десять. Тридцать ударов.

Дверь оставалась закрытой, волк остался за ней. Я медленно поднялась на ноги и огляделась по сторонам, постепенно восстанавливая дыхание. Неужели дом как-то откликнулся на просьбу дать мне убежище? Это была приятная мысль, очень успокаивающая и дающая надежду.

Я стояла в огромной просторной комнате с высокими, метров около восьми, натяжными потолками, с которых свисало не менее дюжины сверкающих люстр. В центре комнаты, на сине-золотом, украшенном птицами, ковре стояло несколько элегантных диванов. В задней стене комнаты виднелась вторая дверь, тоже синяя.

Эта комната, пожалуй, могла бы служить гостиной в большом доме, если бы не теснившиеся друг к другу зеркала, заполнявшие буквально каждый сантиметр стен. Одни зеркала были прямоугольными, другие овальными, большинство с меня ростом. Все они отражали свет люстр, отчего глазам было больно смотреть на них: от их блеска начинала кружиться голова. Стояла тишина, от которой у меня звенело в ушах.

Мне совершенно не хотелось покидать эту комнату, потому что снаружи меня ждали волк и новые ловушки, на которые горазд был этот дом. Поэтому я отправилась по комнате влево от двери, проводя пальцами по зеркалам, мимо которых проходила. Почти сразу мне бросились в глаза очень необычные рамы этих зеркал – кожаные, причем некоторые гладкие и эластичные, другие старые и потрескавшиеся. Мне эти рамы показались смутно знакомыми. Однако я никак не могла понять, что именно они мне напоминают, пока не заметила – на каждом зеркале имеется золотая табличка с аннотацией. Крепились эти таблички по-разному, чаще всего на верхнем краю рамы, иногда на ее нижней части или даже на боковой стороне, повернутые набок. Книжные корешки – вот что напоминали мне эти зеркала. Книжные корешки.

Я прочитала несколько табличек.

«Монстр Монтегю, где принц убивает Зверя только для того, чтобы затем обнаружить его внутри самого себя».

«Портал во все миры, где Волшебная шляпа вызывает большой хаос и массу недоразумений».

«Солдатский дар, где Небеса сражаются за императора. По свидетельствам очевидца».

Эти зеркала были книгами? Неужели я наткнулась на библиотеку? Сразу же и дикий дом, и странный, непредсказуемый волк отошли для меня куда-то в сторону. Перестало волновать и данное мной обещание провести здесь целый год. Почему же и не провести, если тут есть что читать?

За синей дверью в глубине комнаты обнаружился другой, еще больший по размерам зал, в котором, насколько хватало глаз, тянулся лабиринт полок из черного дерева. Они были плотно заставлены зеркальными книгами. Сколько их там было? Не могу сказать точно, но сотни и сотни. Может быть, даже тысячи.

Какое-то время я стояла там, ошеломленно раскрыв глаза и рот, после чего возвратилась в первую комнату.

Интересно, как читать эти зеркальные книги, и что они собой представляют? Не попробовать было глупо – ведь если я выйду из библиотеки, то, возможно, никогда больше не смогу уже найти ее вновь в этом странном, постоянно меняющемся доме. Кроме того, у меня по-прежнему не было ни малейшего желания вновь встречаться с волком, так что библиотека стала для меня приятной отдушиной.

Я наугад выбрала одно из зеркал и подошла к нему. На табличке было написано: «Тайный лес, где Принцесса противостоит Королеве фей».

Я думала: если смотреть на зеркало, оно оживет и начнет показывать мне историю, которая в нем заключена. Но, сколько ни смотрела, ничего не происходило. Я видела только собственное отражение – лицо с жуткими шрамами, залитыми беспощадным отраженным светом люстр. До чего же жаль, что я не могу смыть эти шрамы как грязь под умывальником! Я поджала губы и протянула руку, чтобы коснуться зеркала.

В тот же миг стекло – если, конечно, это было стекло – вздрогнуло. По нему, словно по поверхности пруда, побежала рябь, и на меня повеяло прохладой.

А в следующее мгновение я уже стояла на краю густого дремучего леса. Стволы деревьев опутывали лианы, усыпанные длинными колючими шипами. Эти шипы крепко впивались в кору деревьев, а сквозь острую паутину проглядывали ужасные черные цветы, от которых пахло смертью. Среди деревьев сквозил холодный ветер. Где-то над моей головой пронзительно кричала черная птица.

На лесной тропинке показалась светловолосая девушка с корзиной грибов в руке. Черная птица слетела вниз и устроилась на плече у девушки. Та погладила птицу пальцем по блестящей головке и запела. Птица точно повторила мелодию. Девушка засмеялась и угостила птицу грибом, а затем скрылась среди деревьев.

Ни секунды не размышляя, я поспешила за ней.

Меня окутало лесными ароматами влажного мха и листвы, к которым примешивался приторный, тошнотворный запах черных цветов. Под моими ногами шуршали опавшие листья, налетавший ветерок холодил шею.

Девушка шла по едва заметной оленьей тропке. Она двигалась очень быстро, напевая и подкармливая грибами птицу, которая продолжала сидеть у нее на плече. Чтобы не отстать от девушки и не потерять ее из виду, мне приходилось почти бежать. Спустя какое-то время девушка вышла на поляну, посреди которой стоял небольшой каменный домик, где ветер весело трепал на окнах яркие занавески в цветочек. Возле дома был разбит аккуратный огород, на краю которого сейчас сидел ежик и, посапывая, жевал листик салата.

Я моргнула и внезапно оказалась уже внутри домика, наблюдая за тем, как девушка заваривает чай и пьет его за маленьким узеньким столиком. Птица, кстати говоря, так и не ушла с ее плеча. Она продолжала сидеть на нем, глядя по сторонам своими зелеными круглыми глазами. Впрочем, в том, что глаза у нее именно зеленые, я была не совсем уверена. Но они были круглыми, это точно.

– Э… где я? – осторожно спросила я. Пугать девушку мне не хотелось, но понять, куда я попала, было нужно.

А девушка и не испугалась вовсе, и ответила мне с улыбкой.

– В Доме-Посреди-Леса, конечно, где же еще? Этот дом оставила мне после смерти моя мама, – тут на лицо девушки набежала тень. – Я Хранитель. Такой же, каким была она.

Я втиснулась в узенькое кресло напротив девушки и задала следующий вопрос.

– А что ты охраняешь?

– Лес. Он был создан как тюрьма для Королевы, знаешь ли, но она очень сильна и попытается найти лазейку, чтобы ускользнуть отсюда. Ей для этого малейшей щелочки хватит. Но я никак не могу упустить Королеву, потому что тогда она может захватить в свои руки весь мир, – девушка провела пальцем по ободку своей кружки, предложила птичке пригоршню крошек и продолжила: – Я слежу за Лесом. Срезаю черные цветы, которые вырастают из оброненных Королевой капель яда; ухаживаю за животными и другими существами, которым удалось сбежать от нее. Строю планы – как мне победить Королеву, когда у Леса не останется больше сил удерживать ее.

– И как же ты собираешься ее победить?

Девушка посмотрела на меня своими бездонными зелеными глазами, покачала головой и понурила плечи.

– Единственное, что может устоять перед чарами Королевы – это древняя магия, но ее почти не осталось. Я собираю все, где сохранились частички древней магической энергии в лесных укрытиях – здесь, там… Но те, кто создавал древнюю магию, давным-давно покинули этот мир – после того, как заточили Королеву в этом лесу. Ушли, поскольку были уверены, что она не сможет когда-нибудь вырваться на свободу.

Птица внезапно крикнула и захлопала крыльями, глядя в окно.

– Она здесь, – вскинула голову девушка. – Она идет.

– Но…

И тут мир вокруг меня снова изменился. Я стояла рядом с девушкой в чернильно-черном лесу и видела, как ветер треплет ее упавшие на плечи волосы. Девушка как меч держала перед собой факел, направив его на высокое существо с колючими шипами, которое напоминало оживший, покрытый черными цветами, терновник и злобно шипело сквозь свои острые зубы, глядя на огонь.

– Часовой! – воскликнула девушка. – Авангард! Королева приближается! Мы выступаем против нее.

Птица захлопала крыльями и начала увеличиваться в размерах прямо у меня на глазах, пока не стала ростом с человека. Она укрыла девушку одним своим крылом, которое в свете факела блестело так, словно было покрыто не перьями, а серебристой сталью.

А затем колючая тварь вонзила свои шипы в землю, и тут же на их месте выросла добрая сотня точно таких же созданий. Они встали рядом со своим предводителем. С колючих стеблей как капли крови падали черные лепестки цветков, и я едва не задохнулась от жуткого запаха.

Девушка швырнула в воздух свой факел. Но он не погас, и чудесным образом превратился в стену пламени, помчавшуюся навстречу шипастым тварям. Затем девушка опустилась на колени, и огромная птица прикрыла ее своими стальными крыльями. Вытащив из крыла одно перо, а из своего кармана катушку с намотанной на нее сверкающей нитью, девушка ловко принялась плести блестящую сеть. Она все росла и росла, пока не стала достаточно большой, чтобы накрыть всю колючую армию королевы. Опустевшая катушка скатилась на землю, а девушка вскочила на ноги и с громким криком набросила блестящую сеть на шипастых тварей.

Но этого оказалось недостаточно. Колючая армия прорвала своими шипами сеть, вырвалась наружу и окружила девушку и птицу. Мерзкие воины королевы оторвали птице крылья и укутали девушку своим терновым одеялом. Птица мужественно стояла на месте, и кровь струилась по ее стальному оперению, а вот девушка плакала. Колючие твари поволокли ее с собой.

Я моргнула и увидела истекающую кровью девушку, которая стояла на коленях перед Королевой фей. Королева была высока и сложена из того же материала, что и ее армия – руки и ноги из шипастых стеблей, платье из черных лепестков, волосы из гниющих листьев. На колючем, словно сплетенном из стеблей ежевики, лице Королевы тлеющими углями горели красно-оранжевые глаза.

– Ты надеялась победить меня? – надменно спросила она, обращаясь к девушке. – Ну что, попробовала? Увидела, что из этого получилось? Теперь ты умрешь, и этот мир станет моим. Все, за что ты сражалась и ради чего жила, пойдет прахом.

Девушка рыдала, сжимая в руке, как нож, стальное птичье перо.

Королева увидела перо, выхватила его и добавила, криво усмехнувшись:

– И твоя драгоценная птица тебе больше не поможет.

С этими словами Королева вонзила перо в грудь девушки, в самое сердце, и я ахнула, увидев это.

Глаза девушки расширились от боли, и она рухнула на землю. Возле ее мертвого тела начала расплываться кровавая лужа.

Королева отбросила перо, с отвращением кинула прощальный взгляд на девушку и свистом призвала к себе колючую армию.

Меня била дрожь. Не знаю, что это была за история, но читать ее дальше мне совершенно не хотелось.

Нужно было убираться отсюда восвояси, но как? Не помня себя, я убежала от мертвой девушки в лес. Мокрые ветки хлестали меня по лицу. Лес медленно начал проявляться, проступать в серебристом свете раннего утра, когда я снова выбежала, наконец, на поляну, где стоял каменный домик девушки. Ежик по-прежнему был здесь, свернулся клубочком и спал на грядке с редиской.

Я рухнула на крыльцо, подтянула колени к своей груди, ревела, не переставая – слезы ручьями текли по моим щекам. Девушка была мертва, Королева победила, а я… А я оказалась в новой ловушке, завязла здесь еще основательнее, чем в хитром волчьем доме.

– С тобой все в порядке? – неожиданно прозвучал прямо над моей головой незнакомый голос.

Я подняла голову и увидела молодую девушку, державшую на своих руках ежика. Сказать, что она была красивой – значит, не сказать ничего. Высокая, стройная, словно сияющая изнутри, с прямыми, длинными – почти до колен – серебристыми волосами и огромными фиалковыми глазами. Босая, в прозрачном синем платье. У меня сразу появилось ощущение, что она оказалась здесь так же случайно, как и я сама. Не место в этом лесу было нам обеим, не место.

– С тобой все в порядке? – повторила девушка, и я лишь неопределенно кивнула головой, понятия не имея, что ответить.

Девушка опустила ежика на землю и сказала, присев рядом со мной на крыльцо:

– Я тебя раньше никогда не встречала. Ты впервые оказалась в зеркальной книге? А я Мокошь.

Признаюсь честно, смысл ее слов поначалу до меня не дошел, и я спросила.

– В зеркальной… Что ты имеешь в виду?

– Как что? – пожала она плечами. – Очень немногие люди имеют доступ к зеркальным книгам. Раньше было множество читателей – таких, как мы с тобой. Но сейчас их почти не осталось. Во всяком случае, я за свою жизнь встречала только одного или двух из них, хотя очень много читаю. А где находится твоя библиотека? Моя библиотека, например, во дворце моей матери. А ты тоже принцесса? Или герцогиня, по крайней мере?

Я моргнула. Меня слегка раздражала ее болтливость.

– Я… нет, я совсем не знатного происхождения.

– Разумеется, знатного! Обычные люди к магическим библиотекам доступа не имеют.

Что на это ответить, я просто не знала.

Мокошь тем временем вскочила на ноги и потянула меня за руку вверх.

– Правила тебе известны, не так ли?

– Какие правила?

– Правила чтения обычных книг. Начинай читать с самого начала, читай все по порядку, ничего не пропуская, и не заглядывай на последнюю страницу, пока не доберешься до нее.

– Ах, эти правила? Знаю, разумеется.

Мокошь обняла меня за плечи и повела вперед, дальше от домика, вниз по извилистой тропке, которая быстро пробежала сквозь лес и вывела нас на мощенные булыжником улочки маленького городка.

– В зеркальных книгах действуют те же самые правила, – продолжила объяснять Мокошь. – Ты не можешь изменить ход событий в книге – они всегда развиваются здесь одним и тем же путем. Благодаря этому читатели – такие, как ты и я – могут не бояться умереть, попав в сцену сражения или в зараженное чумой место.

– Чумой?

– Зато в зеркальной книге совсем не обязательно строго следить за сюжетом. Можно совершенно отойти от него, оторваться от главного героя и просто начать самостоятельно исследовать окружающий мир. Собственно, так ты и поступила, иначе мы с тобой не встретились бы. В зеркальной книге ты можешь делать все, что захочешь. Конечно, определенные ограничения здесь тоже есть, куда же без них. Например, ты не можешь отправиться в такое место, о котором автор никогда не думал и ничего о нем не писал. Однако есть и такие места, о которых в книге сказано вскользь, но в них тоже можно побывать. Вот, смотри сама, – она указала рукой на открывшуюся перед нами улицу. – В этом городке есть лишь мельком упомянутый автором отличный кабачок. Пойдем.

И она снова потащила меня вперед, через главную площадь городка, мимо фонтана в виде птицы с железными крыльями, с которых в каменную чашу бассейна стекали струи воды. Затем я, к своему ужасу, заметила колючие шипы, забившиеся в трещины между булыжниками.

– О, не беспокойся об этом, – небрежно сказала Мокошь, заметив мой ужас. – Закончившись, история каждый раз начинается сначала, и все возвращается в норму. Кроме того, здесь вообще ничто и никогда не может нам навредить, не забывай об этом… Ага, вот мы и пришли.

Она втолкнула меня сквозь низенькую дверь, ведущую в небольшой квадратный зал. Он был освещен мерцающими свечами. В зале чудесно пахло жареным цыпленком. За длинными деревянными столами сидели посетители кабачка, пили пиво и прямо пальцами выуживали из тарелок кусочки жирного мяса. В одном углу зала было устроено что-то вроде крошечной сцены, на которой сидел рассказчик в ярком разноцветном балахоне. Он говорил, размахивая руками, отчего в воздухе над его головой вспыхивали маленькие серебристые искорки.

– Ветер, – с нескрываемым отвращением сказала Мокошь, глядя на рассказчика. – Всегда сумеет каким-то образом влезть в любое повествование.

Она нашла нам место в относительно тихом уголке, и мы заказали пиво и пирожные.

– Как бы то ни было, я очень рада, что теперь в зеркальных книгах у меня появилась подруга, – добавила Мокошь. – Знаешь, ведь дома порой становится так одиноко. Даже поговорить не с кем. Надеюсь, теперь ты будешь часто приходить в зеркальные книги? И ты до сих пор ничего не рассказывала о своей библиотеке.

Всмотревшись, я обнаружила, что за мной пристально наблюдает один из посетителей, сидящий через несколько столиков от нас. У него была густая копна светлых, как солома и аккуратно подстриженных волос, васильковые, как июльское небо, глаза и очень красивое, гладко выбритое лицо. Одет он был в красную накидку с темной вышивкой по краям.

Наши взгляды встретились, и мне показалось, что время в кабачке остановило свой бег, но затем молодой человек опустил свой взгляд, и момент был упущен. Волшебство исчезло.

– И своего имени даже не назвала, – услышала я голос Мокоши, и снова переключила свое внимание на нее.

– Имя? Меня зовут Эхо. А моя библиотека… она находится в заколдованном доме. Этот дом я до сих пор только пытаюсь понять, – я подумала немного. – И библиотеку тоже пока еще не понимаю. Я на нее и набрела-то совершенно случайно, потому что заблудилась. – Я взглянула на столик, за которым сидел блондин, но он исчез.

– Рада была с тобой познакомиться, Эхо, – понимающе кивнула Мокошь. – Не сомневаюсь, что твой дом и твоя библиотека существуют по определенным правилам. Как только ты начнешь их понимать, все очень быстро встанет на место.

– А пока что я даже не знаю, как мне выйти из этой зеркальной книги, – призналась я.

– Ну, выйти из нее проще простого, – рассмеялась Мокошь. – Для этого просто нужно послать запрос в свою библиотеку.

Она встала и обратилась прямо к грязной стене кабачка на языке, которого я никогда прежде не слышала. Слова в нем звучали словно падающие на камни капельки воды. И тут же на стене появилось и замерцало подвешенное прямо в воздухе зеркало.

– Остается пройти сквозь это зеркало, и я окажусь дома, – пояснила Мокошь. – А теперь ты попробуй.

Я прикусила губу. Пожалуй, сильнее даже, чем появление зеркала меня сейчас занимало другое: почему мальчик, который только что принес нам пиво и пирожные, совершенно не обращает внимания на это диво, словно и нет здесь никакого зеркала. Я поднялась на ноги, встала рядом с магическим порталом Мокоши и сказала, глядя на камин:

– Библиотека, я хотела бы закончить чтение. Пожалуйста.

И тут же на стене появилось еще одно зеркало, поверхность которого напоминала рябь на пруду. Я подошла к нему, но не спешила протянуть руку к стеклу. Вместо этого смотрела и не могла насмотреться на свое отражение в нем. Почему, спросите вы? А потому что обе стороны лица в нем были совершенно гладкими, без малейшего намека на шрамы. Словно и не было никогда в моей жизни столкновения с попавшим в капкан волком.

Не веря своим глазам, я прикоснулась кончиками пальцев к левой стороне лица – она и на ощупь оказалась такой же гладкой, как ее отражение в волшебном зеркале. Мне стало не по себе.

– Что, выглядишь не так, как дома, Эхо? – тихо спросила меня Мокошь.

Я повернулась к ней и молча кивнула, чувствуя подступившие к глазам слезы.

– Миры в зеркальных книгах не реальны, это ты сама знаешь, – продолжила Мокошь. – Вот и читатели видят себя в них такими, какими хотели бы выглядеть. Причем подсознательно хотели бы, порой даже сами не подозревая об этом.

Я вновь посмотрелась в зеркало. Так вот какой я подсознательно хочу быть. Но, к сожалению, никогда не стану на самом деле в реальной жизни…

Это было горько, это было невыносимо.

Я протянула свою руку к зеркалу, и меня вновь окатило прохладой.

А в следующую секунду я уже снова была в библиотеке и стояла, касаясь вытянутой рукой зеркального стекла.

Глава 9

– Госпожа.

Я ахнула и обернулась. За моей спиной стоял волк, и его янтарные глаза ярко горели.

Я отпрянула от него, уткнувшись плечом в экран еще одной зеркальной книги.

Волк не шелохнулся.

– Я не причиню тебе вреда. Напротив, порадую, – он присел на задние лапы, наклонил вперед острые уши. – Прости меня. Та комната… За черной дверью… Она помогает мне вспомнить. Если я не буду ходить туда, то могу все забыть и стану совершенно диким. Но это опасная, самая опасная комната во всем доме, и вот она-то будет пытаться причинить тебе вред. Так оно уже и случилось. Так что, пожалуйста, не возвращайся туда. Никогда. Я тебя умоляю.

Боль снова начала пульсировать в израненных плечах и ладонях. Я вновь почувствовала, как натянули кожу на лице уродливые шрамы – испарилось подаренное мне на время зеркальной книгой волшебство. Я сглотнула, с горечью ощутив эту потерю, и ответила:

– Я не собираюсь возвращаться в комнату за черной дверью.

– Благодарю, – кивнул белой мордой волк.

– И вообще я не собираюсь больше ходить с тобой куда-либо, пока ты не объяснишь – толком не объяснишь, – что здесь происходит, и не докажешь, что мой отец благополучно добрался домой.

Раздалось какое-то негромкое бульканье. Я не сразу поняла, что это волчий смех.

– Для этого мы находимся в самой подходящей для этого комнате, госпожа, – сказал волк. – Иди за мной.

И он шагнул во вторую синюю дверь.

Я направилась следом. Миновав несколько поворотов в проходах между полками с зеркальными книгами, мы остановились возле приткнувшегося возле стены запертого шкафчика с резной деревянной дверцей.

– Там под ним ключ, – сказал мне волк.

Я наклонилась, пошарила под шкафчиком и выудила маленький простенький латунный ключик. Вставила его в замок, повернула, открыла дверцу шкафчика. Внутри лежало маленькое ручное зеркальце в оправе из слоновой кости. Я взяла его и взглянула на волка, ожидая указаний.

– Это зеркальце покажет тебе все, что ты захочешь увидеть. В нашем мире, по крайней мере. Только для этого ты должна дать ему две частички самой себя.

Я тихо опустилась на пол, расправила юбку и положила зеркальце себе на колени.

– Эти вещи не должны быть большими, главное, чтобы они были частью тебя, – добавил волк.

Я выдернула из головы маленькую прядку своих волос, расстегнула и вытащила из воротника брошку, чтобы уколоть ею указательный палец на своей правой руке. Когда показалась капелька крови, я прижала палец к поверхности зеркальца, и положила туда же прядь волос.

– Теперь попроси зеркальце показать тебе то, что ты хочешь увидеть, – сказал волк.

– Зеркальце, – начала я и сглотнула. – Покажи мне моего отца. Пожалуйста.

Стеклянная поверхность дрогнула, стала молочно-белой, пошла рябью. Моя кровь и волосы закружились и исчезли в молочных волнах. Когда поверхность зеркальца вновь разгладилась, я увидела заснеженный лес, по которому с фонарем в руке шел мой отец. Следом за ним, и тоже с зажженными фонарями, шли Родя и Тинкер.

– Эхо! – кричали они в темноту. – Эхо, отзовись!

Но отвечала им только метель – завывала, швыряла снег в лицо.

Зеркальце мигнуло, и вот я уже увидела, как отец и Родя поднимаются по ступенькам крыльца, оббивают налипший на валенки снег, прежде чем войти в наш дом. В дверях показалась Дония, лицо у нее было напряженным, встревоженным.

– Глупая девчонка! – сказала она. – И что ее понесло в лес ночью, да еще в метель?

– Мы найдем ее, папа, – взял отца за руку Родя. – Не волнуйся, обязательно найдем.

– Я же видел ее, – прошептал отец. – Она была там, в лесу. Как раз перед тем, как показался Тинкер на своих санях. Я видел ее, я это знаю.

Родя поджал губы, сочувственно посмотрел на отца и сказал.

– Тебе нужно отдохнуть, папа. Давай поднимемся наверх.

Когда они поднялись в комнату наверху, у отца по щекам текли слезы.

– Зажги лампу, Родя, и поставь ее на подоконник, – сказал он. – Она поможет Эхо найти в ночи дорогу к дому.

Мой брат зажег лампу, поставил ее на подоконник, и только после этого отец позволил ему уложить себя в постель.

Дождавшись, когда вслед за отцом уснет и Родя, устроившийся здесь же на диване, в комнату неслышно вошла Дония. Она подкралась к окну, задула лампу и злобно прошептала, глядя в ночную темноту за окном.

– Скатертью дорога.

Мачеха старалась храбриться, но я видела, как дрожат у нее руки.

Я рывком поднялась на ноги и отбросила от себя зеркало так, будто это была ядовитая змея. Оно не разбилось, а лишь упало и покатилось по полу. А мое сердце… Мое сердце разрывалось от боли.

– Все в порядке, госпожа? – спросил волк, наблюдая за мной.

– Мне нужно вернуться домой.

– Разве твой отец не в безопасности? – блеснул он своими янтарными глазами.

– В безопасности, – я впилась ногтями в подушечки ладоней, пытаясь сдержать таким образом набегавшие на глаза горькие слезы. – Но он не знает, где я. Думает, что заблудилась в лесу.

– Но ты же не заблудилась.

– Не заблудилась, но он этого не знает. Послушай, волк, позволь мне вернуться. Я должна успокоить отца.

– Нет, госпожа, ты должна остаться здесь, – ответил волк, и у него зашевелилась шерсть на загривке. – Мне очень жаль, но возвратиться домой ты не можешь.

– Ну, хорошо. Тогда разреши мне хотя бы написать ему письмо.

– Написать письмо можно, отправить его отсюда нельзя.

– Ты сам можешь отнести его, – в отчаянии воскликнула я. – Клянусь, я останусь здесь столько, сколько ты пожелаешь, только отнеси ему письмо.

– Я не могу вернуться через лес, – хрипло проскрипел он. – И ты тоже. Это невозможно. Твой отец в безопасности, госпожа, а со всем остальным тебе придется смириться.

– Но…

– Все, хватит. Не может быть никакого письма. А теперь пойдем, нас ждут дела. Нужно заняться домом. Сейчас я дам тебе первый урок, начну учить, как за ним следить и ухаживать.

Волк повернулся и выбежал из библиотеки с таким видом, будто я должна немедленно забыть об отце и делать все так, как он велит. Ладно. Пусть говорит, что хочет, мне все равно. А выбраться из дома я и сама сумею. Дождусь, пока он будет чем-нибудь сильно занят, и убегу. Не дам отцу думать, что со мной случилась непоправимая беда.

– Давай, давай, – торопил меня волк, и я, вздохнув, пошла следом за ним.

Стеклянная лестница исчезла вместе с коридором. Теперь это был темный проход, пахнущий сырой землей и червями. Под ногами у нас хлюпала жидкая грязь. На стенах горели не лампы, а редкие, чадящие факелы.

Волк что-то отрывисто рявкнул, и проход, повернув за угол, закончился возле открытой двери. За ней зияла непроглядная темная пропасть. На дверном косяке все еще были видны следы огня. Перед дверью по земле тянулись полосы жирной сажи. В воздухе едко пахло дымом, а на фоне притаившейся за дверью тьмы в свете факелов, как снежинки, танцевали частички пепла.

– Что это за место? – спросила я. Приближаться к дверному проему у меня не было ни малейшего желания.

– Вчерашний пожар за нашей дверью случился исключительно по моей вине, – сказал волк. – Я слишком долго не занимался домом, и он сорвался с привязи. Теперь мы должны связать его заново.

– Не понимаю. Что ты имеешь в виду?

– Иди сюда, я все тебе покажу.

Я неохотно присела на корточки рядом с волком перед дверным проемом, за которым в темноте раздавался смех вперемешку с тоненькими пронзительными воплями. На подол моей юбки оседали чешуйки пепла.

– Протяни руку вперед, – приказал волк. – Там ты найдешь связку. Шнур. Только не залезай слишком далеко.

Сказав это, он шагнул вперед и целиком растворился в темноте.

Спустя пару секунд я протянула вперед свою руку и сразу наткнулась ладонью на что-то маленькое, шипастое и живое, убежавшее от меня в темную пустоту. Я стиснула зубы, чтобы не закричать, и нагнулась еще дальше вперед. Еще немного, еще… и вдруг мои пальцы ухватились за что-то гладкое и шелковистое на ощупь.

Я притянула руку к себе.

В ней был зажат конец мерцающего алого шнура. Он был таким легким, что казался сотканным из воздуха. Шнур вел себя как живое существо – извивался, и, казалось, даже вздыхал.

Из темноты вышел волк с другим концом такого же шнура в зубах и передал его мне в свободную руку. Я догадалась, что это один и тот же шнур, только разорвавшийся.

– Смотри, не выпусти концы, – предупредил он. – А сейчас я вызову огонь, и мы с тобой его свяжем, – он поднялся на задние лапы, оперся правой передней лапой о стену, левую лапу вытянул вперед и проревел в коридор. – Вернись! Именем древней магии я повелеваю тебе вернуться!

Мое сердце отсчитало два удара. Потом еще два. Концы шнура дрожали у меня в руках словно на сильном ветру. А затем по коридору, шипя и извиваясь, понеслась стена пламени. Раздался дикий вопль.

– Держись! – крикнул мне волк.

Я закрыла глаза и наклонила вперед свою голову, изо всех сил сжимая в руках алые шнуры.

Огненная стена добралась до меня, окутала со всех сторон, обдала жаром. Я закричала от страха. Но пламя не поглотило меня и в следующий миг отпустило. Я открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как огненный хвост исчезает в темноте за дверным проемом.

– Закройся! – крикнул волк, и тут же в дверном косяке появилась и с глухим стуком плотно закрыла проем массивная дубовая дверь. Только теперь волк оторвался от стены, опустился на все четыре лапы и, тяжело дыша, встал рядом со мной. – Теперь нужно сделать так, чтобы огонь вновь не вырвался на свободу. Дом! Подай все, что нужно для связи.

Моментально прямо из воздуха соткался синий кожаный мешочек и такой же плетеный пояс, и все это свалилось прямо к моим ногам. Я ахнула от удивления и выпустила из рук алые шнуры.

– Открой мешочек, – сказал волк.

Я осторожно открыла его. Внутри оказалась иголка, пара золотых ножниц, выполненные в виде фигуры медведя, золотой наперсток и катушка блестящих ниток. Нитки выглядели так, словно были сотканы из солнечных лучей.

– Вставь нить в иголку, – приказал волк. – Я научу тебя делать правильный стежок.

– Для чего?

– Чтобы запереть огонь.

– Ничего не понимаю.

– Древняя магия, госпожа, – ответил волк. – Именно она удерживает дом, не дает ему развалиться. Он существует благодаря магии, а не по ее хотению. В конце концов, ей была дана власть лишь собрать этот дом, а не удерживать его.

– Волк, послушай, – сказала я, начиная терять терпение. – Я не понимаю ничего из того, что ты говоришь.

Он не ответил, просто молча подтолкнул мешочек ближе ко мне.

Я вздохнула и взяла иглу. Она оказалась на удивление тяжелой, теплой и легонько жужжала у меня в руке. Катушка с нитью была такой же легкой, как алые шнуры – даже еще легче. Я отмотала небольшой кусочек нити – она была совсем невесомой – и ее кончик сам, без моей помощи проделся в ушко иглы. Затем я надела наперсток и очень удивилась, насколько он был мягким на ощупь, словно кто-то выложил его бархатом изнутри.

– Теперь стежок, – сказал волк. – Возьми концы алых шнуров, положи их друг на друга, затем проколи оба конца насквозь иглой. Оберни нить вокруг соединенных концов и повтори стежок. Продолжай до тех пор, пока оба конца не будут надежно срощены друг с другом. Тогда связка получится достаточно прочной, чтобы удерживать огонь.

Я немного замялась, однако сделала все, как он просил. Когда я продевала иглу сквозь шнуры, в воздухе звенели невидимые колокольчики и чуть слышно шептала что-то невесомая сверкающая нить. Момент, когда концы оказались надежно соединенными друг с другом, я почувствовала. Сама не знаю, каким именно образом. Просто ощутила и все. Я взглянула на волка, он кивнул. Взяла золотые ножницы в виде медведя, чтобы отрезать кончик нити. В этот момент я вдруг вспомнила ту девушку из зеркальной книги, которая плела сеть из таких же мерцающих нитей, чтобы сдержать армию Королевы фей. Там была та же древняя магия, и эта мысль заставила меня вздрогнуть.

– Этого, я думаю, должно хватить, – удовлетворенно кивнул волк. – Но впредь нам с тобой следует быть начеку и внимательно следить за связками, чтобы огонь не вырвался снова, – он склонил голову вбок и добавил: – Мешочек со всем содержимым теперь твой, госпожа. Сочту за честь, если ты будешь теперь всегда носить его при себе.

Пару секунд я просто смотрела на него. Затем сложила все принадлежности назад в мешочек и подвесила его на синий плетеный ремешок, который затянула вокруг талии. Мне почему-то сразу очень понравилось ощущать на бедре его тяжесть. Она придавала уверенности.

Пасть волка искривилась – наверное, это была улыбка.

– Я никогда не любил эту часть дома, – признался он. – Так что давай прогуляемся в более приятное местечко. Не отставай.

И он побежал по грязному коридору. Если честно, у меня не было никакого желания идти куда-либо с волком. Мне не давала покоя картинка в зеркальце, где отец рыдал на плече Роди, оплакивая меня. Но с другой стороны, я все еще не знала, как ускользнуть из дома без ведома волка. А ту дверь, что я только что связала, мне вообще не хотелось больше видеть. Никогда. Подумав обо всем этом, я стиснула зубы и побежала за волком.

Догнав его, я пошла рядом, разглядывая свои ладони – оказалось, что все порезы на них зажили от прикосновений алых шнуров. И ощущение прохлады в них было сейчас таким же, как при прохождении сквозь зеркало. Древняя магия, одним словом.

– Сад! – крикнул волк в пустоту.

Пол под нашими ногами вздрогнул, и грязный проход превратился в обычный коридор с лампами на стенах и синим узорчатым ковром на полу. Мы поднялись по лестнице, свернули за угол, затем спустились еще по двум лестничным пролетам вниз и оказались перед маленькой белой дверью. Она сама открылась при нашем приближении, но оказалась, настолько крошечной, что мне пришлось согнуться в три погибели, чтобы протиснуться в нее.

Я вышла на дневной свет. После царившего в доме полумрака он показался мне нестерпимо ярким. У меня даже глаза заслезились. Я постояла немного, поморгала, привыкая после гнетущей тишины дома к гудению шмелей и пению птиц, с наслаждением вдыхая свежий, напоенный ароматом роз воздух. Где-то вдали шумела вода невидимого фонтана.

Сад, куда привел меня волк, был разбит на террасах – травянистых широких ступенях, вырезанных в склоне холма и обложенных по краям белым камнем. Каким-то образом мы с волком вышли у самого подножия холма, так что практически все растения словно парили у нас над головами. По травянистым ступеням вилась узенькая прогулочная дорожка. Весь сад окружал высокий массивный железный забор, то ли защищавший от нападения леса снаружи, то ли надежно удерживающий внутри себя волка, то ли служивший для того и другого одновременно. Я провела взглядом по всей длине забора, но не нашла в нем даже намека на ворота.

Волк внимательно следил за мной, будто хотел проверить, произвел сад на меня впечатление или нет? Но я не была настроена сейчас любоваться или восторгаться чем-либо. Меня беспокоили другие вещи.

– Волк, скажи же, наконец, что здесь происходит, что я здесь делаю?

– Давай пройдемся и поговорим, – со вздохом предложил он. – Пойдем.

Мы с ним поднялись на первую ступеньку террасы и прошли по дорожке мимо бассейна. На его поверхности плавали кувшинки, а в глубине сновали яркие рыбки.

– Как я уже тебе говорил, дом этот – дикий, – начал волк. – Он до краев наполнен магией. Некоторые ее проявления приятны, другие довольно опасны… Впрочем, это теперь ты и сама знаешь.

Зеркальные книги. Жуткая комната с хрустальными подвесками. Смех. Столовая. Сумасшедшие крики и вопли. Огонь…

Да, все так. Я кивнула, и мы продолжили подниматься по дорожке.

– Все комнаты действительно существуют, хотя, на самом деле, их здесь нет. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. И эти комнаты никогда не располагаются в одном и том же порядке до тех пор, пока ты сам не прикажешь дому выстроить их именно так.

– Приказать дому? – Розы кивали нам своими головками, вверх по склону холма тянулись увитые диким виноградом живые изгороди. Стебли на них тоже покачивались от легкого ветерка, словно танцевали под таинственную музыку.

– Ну, да. Если ты захочешь, например, увидеть оранжерею, просто скажи дому «Оранжерея», и она будет ждать тебя за следующей дверью.

Должно быть, именно поэтому волк и крикнул: «Сад!» после того, как мы отошли от двери, за которой связали огонь.

– Но откуда взялись эти комнаты? – спросила я.

– Человек… который… устроил… – прорычал волк. Слова застревали у него в горле, поэтому он прокашлялся и продолжил: – Эти комнаты… она собирала, скорее всего, просто… забавы ради. Ей нравилось смешивать все в одну кучу. Но… жить здесь…

Я нахмурилась, снова услышав таинственное «Она». Я до сих пор не знала, кто такая «Она», но понимала, что создать такой дом мог только очень могущественный маг. Точнее, волшебница.

– То есть эти комнаты собраны здесь какой-то волшебницей с помощью… чар? – признаюсь, последнее слово мне удалось произнести через силу. От него у меня на языке остался привкус золы.

– Да.

Мы поднялись на вершину лестницы и за поворотом увидели льющийся с каменного выступа водопад. Волк проскользнул сквозь водяную завесу и скрылся за нею.

Я последовала за ним. На секунду от прикосновения холодной воды к коже у меня перехватило дыхание, но все быстро закончилось. Я очутилась в уютном гроте с двумя креслами, поставленными так, чтобы с них открывался вид на водопад. Между креслами стоял небольшой столик, а на нем лампа и старинного вида фарфоровый чайный сервиз с чипсами в вазочке.

– Но кто же она? – не унималась я.

Волк забрался на одно из кресел, сел в нем на задние лапы, а передние положил на подлокотники, сразу став похожим на комнатную собачку-переростка. Если бы волк вот так же уселся на драгоценную мебель Донии, она бы в ярость пришла.

Я уселась во второе кресло.

– Она… Лес… – Я видела, с каким трудом ему дается каждое слово. – Лес покоряется ее воле, как и дом. Но я не могу… не могу говорить об этом… здесь… в доме… – и волк беспомощно посмотрел на меня.

Я вспомнила о том, как сама совсем недавно не могла произнести слово «Чары».

– То есть ты не можешь говорить о ней. Здесь не можешь, да?

Волк утвердительно кивнул.

– Хорошо. А кто такой привратник? Ну, Северный ветер?

– Мой сторож.

– Тогда ты, выходит, пленник?

– Вроде того, – ответил волк. Уверена, что будь он человеком, непременно пожал бы при этом плечами.

– Ладно. А я тогда кто такая?

– Ты моя гостья. И следующий вероятный смотритель этого дома.

– А раньше, до меня, у тебя уже были… гости?

Ревел водопад. В гроте внезапно похолодало.

– Это всегда была только ты, – ответил волк, уставившись на меня своими немигающими янтарными глазами. – Только ты, моя госпожа.

Я поднялась с кресла и подошла к водопаду. Протянула руку, и вода обожгла ее ледяным холодом. Я моргнула и мысленно увидела перед собой отца – высоко подняв над головой зажженный фонарь, он бредет по заснеженному лесу. Ищет меня. Ждет. Ждет и очень боится, что со мной произошло непоправимое несчастье.

Подошел волк и остановился рядом. Интересно, почему меня все еще продолжало тянуть к нему?

– Я научу тебя присматривать за домом. Командовать им. Тебе не нужно бояться.

– А я и не боюсь этого дома, – сказала я, и вдруг поняла, что так и есть. Не боюсь.

– Ты боишься меня?

Я посмотрела на него, пытаясь сама разобраться в своих чувствах. Это была непростая задача.

– Не знаю.

– Я очень постараюсь, чтобы у тебя никогда больше не появилось причины бояться меня, – понурил голову волк. – А теперь пойдем. До конца дня мне еще очень многое нужно тебе показать.

И он проскочил сквозь водопад.

Я последовала за ним.

Глава 10

Мы миновали сад и вошли в дом, где оказались в облицованном синей кафельной плиткой коридоре, вдоль которого росли миниатюрные яблони в кадках. Тут я сказала волку, что устала, проголодалась и не хочу пока что ничего больше видеть.

Волк впился в меня янтарными глазами, но обманщицей и притворщицей не назвал, только буркнул.

– Попроси у дома, и он принесет тебе еду. Любую. Захочешь меня увидеть – позови.

Сказал и ушел, и яблони в кадках зашумели листьями ему вслед.

Я не двигалась с места еще некоторое время. Затем повернулась и пошла в противоположную от волка сторону.

– Дом, – сказала я, пройдя немного по коридору и ужасно глупо чувствуя себя от того, что обращаюсь в пустоту. – Послушай, дом, можешь дать мне мясного пирога?

Что-то сверкнуло в воздухе, и за ближайшим углом я увидела низкий столик. На нем показалась тарелка с пирогом, от которого исходил дразнящий аромат. Когда я приблизилась, пирог приподнялся на тарелке, приветствуя меня. Глотая слюнки, я схватила его и съела прямо на ходу – причем так быстро, что даже немного обожгла язык. Ну, во-первых, я действительно умирала от голода, а во-вторых, таких вкусных пирогов даже Дония печь не умела. А уж на что она мастерица.

Вдохновленная своим успехом, я решила продолжить, и вновь обратилась к дому.

– Дом, я хочу рюкзак, а в нем припасы на дорогу до дома.

Вновь что-то сверкнуло в воздухе, и на следующем углу я нашла висящий на стене рюкзак – раздувшийся так, что того и гляди лопнет. Я сняла его, забросила на плечо и обратилась к дому с последней просьбой.

– Дом, приведи меня к выходу. Покажи, как отсюда выбраться.

В третий раз сверкнуло в воздухе, но теперь еще и раздался идущий откуда-то снизу грохочущий звук.

– Пожалуйста, дом, – вежливо сказала я. – Прошу тебя.

Уставленный яблонями в кадках коридор исчез, сменился обычным коридором с ковром на полу, а в конце показалась уходящая куда-то в темноту лестница. Я вспомнила о том, сколько времени потребовалось нам с волком, чтобы добраться в самый первый день от входа до моей спальни.

– Покажи мне самый короткий путь, пожалуйста, – добавила я.

Пол под ногами вздрогнул и поплыл куда-то. Я полетела вниз по каким-то лестницам. Падение закончилось возле простой деревянной двери. Я узнала эту дверь. Вспомнила и фонарь, который по-прежнему светил со своего крюка на стене.

Сделав глубокий вдох, я открыла дверь.

– Пропусти меня, – прошептала я, в надежде, что дом, возможно, и на выходе обладает какой-то силой. – Дай пройти. Выпусти.

Завыл ветер, принялся трепать мою юбку, хватать за щиколотки, за волосы, царапать острыми коготками шею. Я чувствовала силу и гнев ветра, но вместе с тем ощущала его печаль и нежелание расставаться со мной. Ледяные пальцы крепко держали меня, не давали шагнуть. Они тянули, тянули, тянули вниз.

Невидимый груз навалился на меня, сдавил легкие, не давая вдохнуть. Я вспомнила о девушке из зеркальной книги, вспомнила сражавшегося с огнем волка и прохрипела:

– Именем древней магии… Разреши… Нет, пропусти! Пропусти меня!

Высокий скорбный стон раздался в ушах. Исчез давивший на меня груз. Невидимые руки осторожно подхватили меня и повели сквозь тьму, а затем я вдруг проскочила сквозь завесу оплетенных вьюнами кустов и вышла на солнечный свет.

Остановившись, я поморгала, глядя на небо, а затем зашагала прочь от холма – к далекому лесу. По дороге я несколько раз оглядывалась назад. Что-то во мне болезненно сжималось при мысли о том, что я покинула волка, оставила его одного, и, вероятно, навсегда.

«Но ты можешь вернуться к нему, – сказал мой внутренний голос. – Повидаешься с отцом, успокоишь его, скажешь, что все в порядке, и ты будешь в безопасности».

Голос мог говорить все, что угодно, но я-то знала, что ухожу навсегда. С волком меня ничто не связывает. Я просто придумала эту связь, а на деле ее не существует.

И все же, все же…

В конце концов, я буквально заставила себя войти в лес.

Поначалу все здесь казалось совершенно обычным – шуршали под моими ногами опавшие листья, задувал холодный ветер, пахло сырой землей. Только вот не было здесь ни зверей, ни птиц – только я и деревья. Внезапно застучали висевшие у меня на шее как кулон часы Роди – загрохотали, зачастили, а затем вдруг резко остановились, и повисла тишина. Полная, оглушительная. Зловещая.

Я потопталась на месте. Тени густели, дневной свет начинал угасать – приближались сумерки. Я старалась преодолеть беспокойство и поселившуюся во мне смутную тревогу. Убеждала себя в том, что почти уже дома, с отцом. Хотя и знала, что это совсем не так. Ведь мы с волком тогда были заперты в лесу целых две недели, а отец и того дольше.

Я старалась не думать о девушке из той зеркальной книги, о колючих шипастых живых лианах и жуткой Королеве фей. Старалась не думать о волке – о том, как он разозлится, когда узнает о моем побеге.

Но сильнее всего я старалась не думать о том, какую – возможно, смертельную – ошибку я совершила, вернувшись в этот лес.

Деревья передо мной вдруг зашелестели, закачались, хотя ветра в это время никакого не было. Их голые ветви сплетались друг с другом и опускались вниз, преграждая мне дорогу.

Я повернула направо и прибавила шаг.

Деревья стонали низкими ужасными голосами, напоминавшими звук лопнувшей виолончельной струны.

Теперь я уже бросилась бежать, слыша, как колотится в груди сердце, сжимая в кулаке остановившиеся часы. Я ныряла под опускавшиеся передо мной ветки, а они хватались за одежду, раздирали ее, пытались поймать, но пока что мне удавалось прорваться.

Однако деревья не унимались: они продолжали склонять к земле тесно сплетенные ветви, отрезая мне путь.

И вдруг бежать стало некуда.

Прямо у меня на глазах из-под земли поднялось молодое деревце, моментально окрепло и, резко вытянув вперед ветки-пальцы, схватило и крепко сжало мои лодыжки и запястья, оплелось вокруг груди. Острый сучок нацелился прямо мне в горло. Я с криком отклонила голову в сторону, в последний момент избежав смертельной опасности.

Все больше ветвей обвивали меня. Вскоре я совершенно потеряла возможность двигаться – не могла вдохнуть, ничего больше не видела, почувствовала лишь, как меня потащило куда-то вниз. Я рухнула под землю. В душную непроглядную тьму.

У меня перед глазами плавали разноцветные пятна. Я знала, что умираю. Жизнь кончилась. Отец теперь никогда меня не найдет. Никогда не узнает, что случилось со мной.

А потом почувствовала жар, услышала треск огня. Внезапный толчок подбросил меня вверх, стягивавшие тело ветви ослабли, отвалились. Я рухнула на землю, жадно глотая раскрытым ртом воздух. Глаза были так плотно забиты землей, что я ослепла.

Постепенно зрение возвращалось ко мне. Вокруг бушевал огонь.

Высоко в небо поднимался дым.

А рядом со мной был белый волк с зажатым в зубах пылающим факелом.

Деревья вокруг корчились, расползались в стороны, стонали.

Я протянула руку, обняла волка за шею.

Он выронил факел.

А потом мы снова мчались через лес. Я вновь была на его спине, крепко цепляясь за шерсть на загривке. И снова закрывала глаза, вспоминая пережитый ужас и царившую под землей тьму.

Волк нашел меня. Не знаю как, но нашел.

Он пронес меня на себе через луг, живую изгородь, мимо Северного ветра в дом, в комнату за красной дверью.

Я рухнула на кровать, испачкав простыни черной лесной грязью и красной кровью. И долго рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Рыдала и никак не могла остановиться. Рыдала, но совсем не из-за пронизывающей каждую клеточку тела боли. Или, во всяком случае, не только из-за нее.

Волк тоже забрался на кровать, положил голову рядом со мной на подушку.

– Прости меня, – сказала я. – Прости меня.

Он горячо дохнул мне в ухо и ответил:

– Не стоит печалиться, моя дорогая.

– Эхо! Эхо!

Сознание медленно, неохотно возвращалось ко мне. Вместе с ним вернулась и боль, сжигающая, как в огне, каждую клеточку тела. Я открыла глаза, но весь мир вокруг казался размытым, а свет был слишком ярким. Я внезапно поняла, что волк впервые назвал меня по имени, и подумала – мне нравится, когда его произносят грубым хрипловатым волчьим голосом.

– У тебя кровь идет, Эхо. Нужно посмотреть и обработать раны. Не хочется тебя тревожить, но придется пойти со мной.

Сама не знаю, как мне это удалось, но я каким-то образом сползла с кровати и тяжело привалилась к волку. Наплывала темнота, грозившая вновь поглотить меня.

– Держись, госпожа. Здесь недалеко.

Ну, как недалеко? До конца длинного коридора, потом сквозь каменную резную дверь, и только после этого мы оказались в какой-то пещере, где гуляло гулкое эхо. Смутно помню какие-то колонны и арки, льющийся сквозь широкое окно серебристый свет, беспорядочное кружение звезд. В этой пещере царила атмосфера покоя, умиротворения и тишины, торжественности и седой древности. Но больше всего здесь ощущалось присутствие громадной, немыслимой мощи.

У меня кружилась голова. Я тяжело опустилась на пол, не в силах справиться с болью. Надо мной пронеслось дуновение ветра. Подняв голову, я увидела, как волк склоняется перед человеком с крыльями за спиной.

Затем тот человек наклонился надо мной. Обнял своими крыльями, легко коснулся пальцами моих ран. Я сразу же почувствовала холодок под кожей – именно так ощущается воздействие магии. Боль сразу утихла.

– Спи, милая, – сказал мне крылатый мужчина. – Спи до тех пор, пока мы вновь не встретимся.

Все мысли отлетели прочь, сознание угасло.

Я уснула.

Когда я проснулась, наступило утро. Я снова лежала в своей постели и на груди вновь ровно стрекотали часы, подаренные Родей. На полу возле кровати, в падающем сквозь окно пятне солнечного света дремал волк. Я видела, как поднимается и снова опадает его грудь.

Вероятно, волк почувствовал мой взгляд, потому что открыл один янтарный глаз, затем другой и сказал:

– Доброе утро, Эхо.

Я протерла глаза и села в постели. В голове роились смутные, поблекшие воспоминания о моей недавней стычке с лесом.

– Сколько времени я проспала?

– Недолго, – ответил волк. – Всего лишь со вчерашнего дня.

Что ж, уже неплохо, если вспомнить о том, какие фокусы происходят здесь порой со временем.

– А как называется место, где мы с тобой вчера были?

Волк поднялся, сладко потянулся передними, затем задними лапами, и только после этого ответил.

– Храм ветров. Нам повезло, что один из ветров оказался на месте. Так случается далеко не всегда. У них всегда хлопот хватает. Да и сам храм существует не постоянно: он то появляется, то исчезает. И не является частью дома. Он очень древний. Почти как сам мир.

– Это был привратник? Северный ветер? – спросила я, не веря в то, что злая сила, которую уже довелось испытать на себе при входе в дом, может уживаться с теплым ласковым прикосновением крыльев и мягкой целительной магией.

– Северного ветра больше не существует. Сила давным-давно покинула его. Нет, это был Западный ветер.

– Древняя магия, – тихо сказала я.

– Ага, – кивнул волк. – Ветры повелевают древнейшими видами магии.

Я провела пальцами по недавно зажившей коже, затем притронулась к шрамам. Как жаль, что в тот день, много лет назад, на окраине городка возле попавшего в капкан волка не было никого из ветров.

– Прости меня, – сказала я волку. – Я не должна была пытаться уйти. Очень жалею об этом.

– Мне тоже жаль, госпожа. Боюсь, ты застряла здесь надолго, пока не закончится год и вместе со мной не угаснет лесная сила.

Глаза волка ярко блеснули, а мне вспомнились слова, которые он сказал при нашем знакомстве.

«Я стар, госпожа. Я умираю».

Я сразу подумала о странных, похожих на паука часах в темной комнате с блестящими подвесками. Не они ли отсчитывают время, оставшееся до конца жизни волка?

– Спасибо тебе. Ты спас меня от леса.

– Не стоит благодарности, – ответил волк и опустил свою морду.

Теперь я впервые задумалась над тем, есть ли какой-нибудь способ спасти волка. И поняла, что если такой есть, то я хочу его найти.

Глава 11

Встав за ширмой, которая появилась сразу же, стоило только попросить, я надела новое платье – невесомое, серебристо-голубое, словно облако, с атласными лентами на манжетах и украшенное на талии сплошным поясом вышитых серебряной нитью птиц с широко раскинутыми крыльями.

После этого я позавтракала ореховыми хлебцами с вареньем из груш и пряной апельсиновой цедры, и волк сказал мне:

– А теперь пойдем. Буду знакомить тебя с домом. Обойдем столько, сколько сможем за один день, – он остановился возле двери и добавил, бросив взгляд на туалетный столик, на котором лежал плетеный синий ремешок с синим кожаным мешочком. – Захвати свои инструменты, они нам могут понадобиться.

Я надела ремешок и вслед за волком вышла в коридор.

– Постарайся представить себе дом в виде лоскутного одеяла из комнат, – сказал волк, пока мы шли по коридору. – Эти комнаты-лоскуты связаны друг с другом двумя способами. Первый вид связки служит для того, чтобы удерживать содержимое комнаты внутри нее. Такую связку мы с тобой сделали вчера. Второй вид – связки, которые удерживают сами комнаты и не дают им оторваться от дома. Они редко выходят из строя, но тоже могут ослабеть. Поэтому их следует проверять время от времени.

Пройдя по коридору с каменными стенами, украшенными сверкающими сапфирами, мы подошли к двери, которую я связала вчера. За дверью потрескивало пламя, но срощенный мною алый шнур держался крепко и нисколечко не ослаб. Волк удовлетворенно кивнул, и мне от этого стало очень приятно.

Затем мы двигались по какому-то обросшему травой коридору, разглядывая тянущиеся вдоль него двери. На одной двери был вырезан цветок, на другой медведь, на третьей паук. К моему удивлению, именно эту дверь волк и велел открыть.

За дверью оказался огромный, весь поросший мхом, зал. Через высокое разбитое окно струился солнечный свет. Серебряные пауки размером с мою ладонь каким-то образом собирали этот свет и плели из него паутину, сверкавшую по всему залу. В одном углу я увидела прялку и корзину с пустыми катушками. Воздух в зале буквально гудел и потрескивал от переполнявшей его магической энергии.

– Эти пауки прядут паутину для связующей нити, – хищно улыбнулся волк. – Иногда удается уговорить пауков самостоятельно сплести нить, но они слишком неохотно берутся за это дело. Так что чаще всего тебе придется делать это самой.

– И как часто рвется нить? – спросила я.

– По-разному. Иногда каждый день. Иногда раз в год. Это зависит от…

– От чего?

– От того, как чувствует себя дом, – сказал волк таким тоном, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

Я лишь удивленно покачала головой. Мы открыли соседнюю дверь с вырезанным на ней медведем. Шагнув в нее, мы оказались внутри огромного цирка-шапито. В центре арены на опилках сидели три медведя и странными хриплыми голосами пели какую-то незнакомую песню.

– Я часто приношу им мед, почти каждый день, – сказал волк. – Он смазывает им горло.

– А они еще что-нибудь делают или только поют? – спросила я.

– Только поют.

– И не устают?

– Откуда мне знать? Это поющие медведи. Сидят и поют. Больше ничего не делают.

Затем была дверь с цветком. За ней раскинулся ядовитый сад. Здесь росли розы, с которых струился фиолетовый яд. Из полуразвалившегося колодца поднялась толстая, зловещего вида, лоза. Небо над головами было затянуто темными облаками. В воздухе отвратительно пахло плесенью и гнилью. Лоза вдруг наклонилась в нашу сторону и потянула свои темные усики.

– Дом! – крикнул волк. – Топоры!

И тут же перед каждым из нас появился топор. Мы схватили их (волк свой топор зажал в зубах) и принялись рубить ядовитую лозу. Дело шло так уверенно и слаженно, словно мы каждый день только этим и занимались. Когда лоза превратилась в короткий пень, сочащийся черным, отвратительно пахнущим соком, мы вернулись в коридор. Там я достала из своего мешочка иглу и с удовольствием туго связала дверь.

– За этой лозой нужен глаз да глаз, – сказал волк. – Как ее ни связывай, она все равно пытается просочиться наружу, чтобы уничтожить весь дом!

Мы проходили по пыльным и травянистым, зеленым коридорам; по лестницам, сделанным, казалось, из драконьей чешуи, и по лестницам бумажным. Были у двери, в которую с обратной стороны ломились какие-то чудовища. Мне показалось, что связка на этой двери потерлась и ослабла, поэтому я тщательно укрепила ее. Еще была серебряная дверь, которая светилась и пела. За ней открылось что-то мерцающее, вращающееся, непонятное.

– Это врата в другой мир, – пояснил волк. – Только отправиться туда мы не можем, нас на части разорвет.

Сразу скажу, что не все комнаты были опасными или странными, чаще как раз встречались нормальные. Например, оружейная комната со стеллажами, набитыми оружием, кольчугами и щитами, украшенными фигурой медведя на голубом поле. Или сокровищница, бесчисленные гостиные, кладовые, оранжерея с застекленными стенами, в которой стояли горшки с самой обыкновенной рассадой. Нам встретилась даже прачечная.

Время от времени мне на глаза попадались вещи, говорившие о том, что когда-то здесь жила молодая женщина. Об этом напоминала брошенная посреди зала атласная туфелька; запылившийся, забытый в стенной нише браслет; опрокинутый перед одной из дверей флакон духов, которые все еще пахли солнцем и полевыми цветами. Интересно, куда исчезла женщина, которой принадлежали эти вещи? А я… Быть может, волк привел меня сюда, чтобы заменить ту женщину? Я хотела спросить об этом, но каждый раз, как только открывала рот, мы уже оказывались возле новой двери. Ее нужно было проверить, а в случае необходимости укрепить связку.

День тянулся все медленнее. Ужасный, прекрасный, волшебный и бесконечный дом начинал все сильнее давить на меня.

– Ты устала, – заметил волк с беспокойным взглядом.

Я прислонилась к стене, пытаясь отдышаться. Только что закончила связывать комнату, которая без предупреждения то росла, то сжималась. Я едва не застряла в ней, когда дверь вдруг начала уменьшаться до размеров наперстка. Спасибо волку, что сумел вовремя вытащить меня оттуда.

– Не представляю, как ты жил здесь один, – охрипшим голосом сказала я. – Этот дом… он такой…

– Громоздкий и нескладный, да? – подсказал волк, оскалив зубы в улыбке. – Вот почему я так рад твоему присутствию. Представляешь, как неудобно шить с иголкой в пасти?

Я представила волка, связывающего с иголкой в зубах двери, и засмеялась.

А он толкнул меня белой мордой и добавил:

– Хочу показать последнюю на сегодня комнату. Пойдем.

За этой дверью открылась высокая, почти пустая комната с деревянным полом. За выходящим на лес окном уже начинали сгущаться сумерки. А в центре комнаты…

Я ахнула. В центре комнаты стоял рояль из темно-красного дерева. Крышка его была поднята, и внутри виднелись блестящие серебром струны. Ничего прекраснее этого рояля еще никогда в жизни не видела.

– Подумал, что тебе нужен инструмент, на котором можно заниматься, пока ты здесь.

– Но я совершенно не умею играть, – ответила я. Интересно, как это волк догадался привести меня сюда?

Искушение было слишком велико – я присела на обитый бархатом стульчик перед роялем и осторожно нажала несколько клавиш. В сердце рояля немедленно пробудились звуки, вспорхнули к потолку, перекликаясь друг с другом и отражаясь эхом от высокого потолка.

Волк подошел ближе, постоял немного, склонив свою голову набок, словно обдумывая что-то.

– Последней хозяйкой этого дома была пианистка. Я могу показать тебе все, чему сам у нее научился. Если хочешь, конечно.

Я сразу вспомнила и брошенную туфельку, и запылившийся браслет. Интересно, кем была бывшая хозяйка этого дома? Какой она была? И что с ней сталось? И почему это, кстати, волк сказал накануне вечером, будто я – его единственная гостья? Оговорился? Или здесь кроется какая-то тайна? Вопросов было много, но научиться играть на рояле мне хотелось больше, чем получить ответы на них. Я коснулась гладкого деревянного корпуса рояля и гладила, гладила его, не в силах оторваться.

– Да, – ответила я. – Очень хочу.

После ужина я приняла ванну. Сама ванна была обыкновенной, медной, но вот вода в ней оказалась волшебной – сама себя нагревала, постоянно сохраняя изначально заданную температуру. После ванны я натянула мягкую ночную рубашку, надела толстые вязаные носки и забралась в постель. Тут и волк появился в моей спальне. Хотелось спросить, где он был после ужина. Но кровавые пятна на его шкуре подсказали ответ: волк был в комнате со светящимися подвесками.

– Уже почти полночь, госпожа, – напомнил волк каким-то глухим, лишенным интонаций голосом и свернулся клубком на привычном месте – на полу возле моей кровати. – Пора гасить лампу.

В этом глухом голосе послышалось столько затаенной боли, что у меня сжалось сердце.

Я задула лампу. В комнате стало темно. Я до подбородка натянула одеяло и какое-то время лежала, прислушиваясь к ровному дыханию волка.

– Спокойной ночи, волк.

– Спокойной ночи, госпожа Эхо.

Спустя несколько часов я проснулась от негромкого постукивания. Это, должно быть, волк дрожит и клацает зубами, лежа на холодном полу. Я села в кровати. Под одеялом было тепло, но в самой комнате воздух был не просто холодным – он стал ледяным. И только сейчас я впервые обратила внимание на отсутствие в моей спальне камина.

– Волк? – спросила я, наугад повернув голову туда, где, по моим представлениям, он должен был лежать в темноте.

– Все в порядке, госпожа Эхо. Спи дальше.

– Но ты же замерз.

Молчание, потом короткий ответ.

– Ничего. К утру станет легче.

– Но до утра еще далеко.

– Спи, госпожа Эхо, спи.

Я вспомнила о том, как волк лежал на кровати рядом со мной после спасения от леса. Почему же я должна бросать его одного там, на холодном полу?

– Волк, забирайся ко мне на кровать. Она широкая, места нам обоим хватит. Согреешься, по крайней мере.

– Я в порядке.

И все же его зубы продолжали стучать.

– Волк, прошу тебя. Здесь намного теплее.

Снова молчание, потом ответ.

– Хорошо, госпожа.

Когда он поднимался с пола, послышался какой-то шаркающий, скребущий звук. Затем скрипнули пружины кровати.

Я осторожно подвинулась к самому краю, освобождая место для волка и опасаясь притронуться к нему в темноте. Услышала, как он зарылся под свой край одеяла, почувствовала, как просел под его тяжестью матрас.

– Эхо? – печальным, потерянным голосом позвал волк.

– Что?

– Спасибо тебе.

– Не стоит благодарности.

А потом мы уснули.

Где-то под утро показалось, что я чувствую на щеке горячее дыхание волка. Я повернулась в его сторону, протянула руку, но мои пальцы коснулись лишь одеяла.

– Прости, Эхо, – чуть слышно прозвучал в тишине голос волка. – Прости меня за все.

Голова была слишком тяжелой от сна, чтобы я могла что-нибудь ответить.

Больше я ничего не знала и не помнила до самого утра.

Глава 12

Когда я вновь – и уже окончательно – проснулась, волка не было рядом, осталась лишь смятая постель на его стороне кровати. Интересно, куда это он мог отправиться с утра пораньше?

Я заглянула в шкаф – все платья были слишком нарядными и элегантными, чтобы носить их по будням. Поэтому я попросила у дома новую блузку и юбку. Попроще. Они сразу же появились прямо из воздуха и аккуратно легли на кровать. Темно-зеленая шерстяная юбка, расшитая по подолу золотыми листьями. И кремовая льняная блузка, настолько тонкая, что казалось, будто она сшита из шелка.

– Хотела бы позавтракать, – сказала я, одевшись. Тут же из пустоты возник маленький столик и низкий мягкий стул рядом с ним. На столе стояла подслащенная медом овсяная каша в миске, пухлые горячие сосиски на тарелке и вазочка с пряными, облитыми карамельным сахаром ломтиками апельсина.

– Можно мне чаю?

Спустя мгновение на столе появился чайник и чашка. Я налила чашку чая, сделала глоток и едва сдержалась, чтобы не выплюнуть его.

Что это было? Не знаю. Но точно не чай. Я поднесла чашку ближе к лицу, принюхалась. Темная жидкость пахла как замешенный на грязной болотной воде уголь. Я поспешно поставила чашку на стол и подумала, можно ли научить этот волшебный дом правильно заваривать чай.

Так и не отыскав ответа, я закончила завтрак и вышла в коридор.

– Отведи меня к волку, – приказала я дому и пошла дальше. Пол под ногами дрогнул, и вместо ковра оказался покрыт толстым слоем белого песка. Этот песок был бы замечательным, если б сразу не набился в туфли и не прилипал к подолу моей юбки. Я завернула за угол и увидела перед собой дверь из черного блестящего обсидиана. Из-за нее доносилось бормотание и тихий перезвон стеклянных колокольчиков. Волк был внутри.

Я приложила руку к гладкой, словно стекло, двери, но толкать ее не спешила. Меня не покидало ощущение, что я оказалась здесь отнюдь не только для помощи волку в уходе за домом. Но зачем тогда? И могу ли я уберечь волка от скорой смерти? Остановить каким-то образом паучьи лапы-стрелки на тех жутких часах и освободить от них волка. Что ж, ответ нужно было найти в одной из комнат этого магического дома. И пока волк занят своими делами, у меня развязаны руки, чтобы начать поиски.

А откуда лучше всего их начать? Ну, это просто. С библиотеки, само собой разумеется!

Я тихонько побарабанила кончиками пальцев по обсидиановой двери и отвернулась от нее, убеждая себя, что не вхожу в эту ужасную странную комнату только потому, что волк запретил. А вовсе не из-за своего невыносимого страха перед блестящими в непроглядной тьме подвесками.

Я отошла от двери и дала дому следующую команду.

У меня не хватило смелости отправиться в зеркальную книгу, события в которой могли обернуться так же трагично, как в прошлой. Возможно, мне повезет, и я снова встречу Мокошь. У нее есть своя волшебная библиотека, а сама Мокошь много читает – может быть, она подскажет, что можно сделать для белого волка.

Я коснулась зеркала, почувствовала подхвативший меня прохладный вихрь магической энергии…

…а в следующий миг уже мчалась верхом на лошади вдоль реки в большой компании всадников. Ветер свистел в ушах, звонко щелкали развевавшиеся над головами всадников яркие флаги, звенел громкий смех. Грива лошади хлестнула меня по лицу, желудок подкатил к горлу, сбил дыхание, но при этом оказалось, что я тоже смеюсь.

Где-то впереди звучал охотничий горн. Возбужденно лаяли гончие собаки. Окружающий пейзаж размылся и превратился в сплошную, бешено мчащуюся мимо меня зеленую полосу.

Один из всадников оглянулся на меня и громко крикнул на своего коня. Я очень удивилась, узнав в нем блондина, который сидел в кабачке из «Тайного леса». Он что, тоже был читателем? Впрочем, если блондин и вспомнил меня, внешне он никак этого не показывал.

Охотники лавиной неслись вперед. Вскоре я увидела бешено несущееся, не разбирая дороги, оранжевое пятно. Это была лиса. Заметив добычу, всадники закричали еще громче, вскинули вверх свои копья, и на их серебряных наконечниках заискрились солнечные зайчики.

У блондина копья не было.

Краем глаза я заметила еще одну группу всадников. Только что, казалось, они были далеко, а в следующую секунду уже окружили нас стеной блестящих доспехов и обнаженных мечей. В мгновение ока блестящие острые лезвия уже были приставлены к нашим шеям – и к моему горлу тоже. Начиная впадать в панику, я взглянула на блондина – он спокойно, широко ухмылялся, хотя и к его горлу тоже был приставлен меч. Конечно, я находилась внутри книги, и эта история была выдумкой. Однако боль я сейчас испытывала самую настоящую, и моя настоящая кровь сочилась из пореза на шее. Солдаты расступились, пропуская вперед женщину в длинном синем плаще, с серебряной короной на черных, как вороново крыло, волосах. Она была совсем юной, лет двадцати на вид, не более. Однако в ее взгляде чувствовалась такая властная сила и жестокость, что я невольно задрожала. Вздрогнули и всадники, с которыми я гналась за лисой. Некоторые начали ругаться сквозь зубы, другие принялись бормотать какие-то извинения.

Женщина окинула всех холодным взглядом, сделала легкий жест рукой, и ее солдаты убрали от наших глоток мечи.

– За охоту в королевском лесу положена смертная казнь, – голос женщины был под стать ее взгляду и напоминал перезвон ледяных сосулек.

– Но мы были далеко от леса, ваше величество, – воскликнул один из молодых людей. У него были рыжие волосы и коротенькая бородка. Из пореза на шее капала кровь, пятная синий камзол всадника. Интересно, не он ли был главным героем зеркальной книги, в которой я оказалась?

Его объяснений королева не приняла, и все с тем же ледяным спокойствием сказала.

– Завтра на рассвете вы будете казнены, – и добавила, обращаясь теперь уже к солдатам: – Взять их.

В спину ударила рукоять меча, и моя лошадь медленно двинулась вперед вместе со всеми остальными участниками неудавшейся охоты. Королевские солдаты взяли нас в плотное кольцо и повели к темневшему неподалеку лесу. Деревья на краю леса стояли в ряд, как солдаты. В их ветвях шумел ветер. Я вздрогнула, вспомнив впившиеся в меня ветви и удушающую тьму. Но это было совсем в другом лесу, этот же лес был всего лишь декорацией. И королева тоже была выдумкой, книжным персонажем. Они не могли сделать мне ничего плохого. Однако страх все равно уже впился в сердце острыми когтями.

Лес приближался. Блондин пару раз оглядывался на меня. Он, кажется, хотел что-то сказать, но солдаты строго следили за тем, чтобы пленники не разговаривали. Того, кто осмеливался произнести хоть слово, они били по голове рукоятью меча, а одному из них, самому недовольному, вообще отсекли ухо. Я разинула рот, в ужасе глядя на хлынувшую из раны и залившую всю шею несчастного кровь. Да уж, «безобидную» зеркальную книгу я выбрала.

Мы въехали в лес, где густо покрытые листьями ветви сразу закрыли солнце и небо. Многие всадники плакали. Истекавший кровью мужчина, которому отрезали ухо, потерял сознание. Пожалуй, так он и до утра не дотянет. Может быть, попросить солдат, чтобы они дали мне осмотреть и перевязать его рану? Впрочем, это же всего лишь история, и не мое дело вмешиваться в замысел автора.

«Да, это всего лишь история», – мысленно твердила я себе.

Однако происходящее совсем не напоминало выдумку, которую ты рассматриваешь со стороны.

Взгляд рыжеволосого молодого человека стал жестким. Его челюсть решительно сжалась. Возникло ощущение, что он заранее готовился и ждал этого. Может быть, рыжеволосый все подстроил специально, чтобы пробраться в крепость королевы?

Чем дальше мы углублялись в лес, тем холоднее и сумрачнее становилось вокруг. Из-за деревьев за нами следили чьи-то горящие в темноте глаза. Издалека доносились загадочные шепоты и высокие жуткие крики. Ехавшие во главе нашего отряда солдаты зажгли факелы, но их пламени не хватало, чтобы разогнать окружавшую тьму.

А затем все как-то внезапно закончилось, и мы выехали из леса на открытое пространство. Впереди показалась черная башня – такая высокая, что нельзя было разглядеть уходящую в небо вершину. У ее подножия башни раскинулся большой город, где в бесчисленных окошках мигали зеленые огоньки.

Солдаты больше не могли мешать переговорам, и вокруг меня зашептались испуганные голоса.

– Крепость королевы.

– Мертвая башня.

– А рядом лачуги ее тварей.

– Она сожрет наши сердца.

– Выпьет наши души.

– Уничтожит нас.

– Лучше бы мне совсем не рождаться на свет.

Рыжеволосый молча сидел в седле с таким видом, словно он ничего не боялся. Однако я видела, как дрожат его руки.

Затем мы подъехали к воротам. Солдаты стащили нас с лошадей и погнали в узкий дверной проем, за которым пришлось спускаться вниз по винтовой каменной лестнице. С каждым шагом становилось все холоднее и холоднее, а в воздухе омерзительно пахло гнилью и кровью.

Мужчины плакали.

У меня стучали зубы, а пальцы на руках и ногах онемели от холода.

Нас разделили и повели в разные стороны. Кого-то толкали в низкие дверные проемы, кого-то волокли дальше. Меня отправили в каменный мешок-камеру и цепью приковали запястья к стене. Я попробовала сесть, но цепь оказалась слишком короткой. Она выворачивала плечи, поэтому я опустилась на корточки. Сидеть так тоже было неудобно, и вскоре мои бедра уже горели огнем от напряжения.

Отправиться в эту зеркальную книгу было очень, очень большой ошибкой с моей стороны. Я думала о том, что пора покинуть книгу, но все надеялась на появление Мокошь – в прошлый раз она возникла только после окончания трагической битвы между девушкой и Королевой фей. А еще я не могла избавиться от мысли о светловолосом юноше. Интересно, куда его бросили солдаты, в какую камеру? Так что я ждала, тянула время и не спешила вызывать зеркало для возвращения домой.

Спустя некоторое время в расположенное под самым потолком окошко проник лунный свет. Я увидела, что сижу в камере не одна. К противоположной стене был прикован еще один узник. Он возился со своими наручниками, скрежетал чем-то железным, а потом поднял голову и улыбнулся мне.

Это был блондин.

– Ты неважно выглядишь, – заметил он, зевая.

Прищурившись в тусклом лунном свете, я заметила, что он откуда-то вытащил кинжал и отпирает им стальные манжеты на запястьях. Вскоре с громким звоном на пол упал один манжет, за ним второй. Блондин с невозмутимым видом потянулся и, растирая запястья, подошел ко мне.

– Для тебя, конечно, реальной опасности нет, – сказал он, начиная возиться с моими наручниками. – Читателям в книге никогда ничего не угрожает. Но все-таки лучше ко всему подготовиться заранее.

И он многозначительно покачал в воздухе своим кинжалом.

Сначала освободилась моя левая рука, а затем и правая. Я с удовольствием растерла затекшие запястья и присела на пол.

Мой сокамерник вновь улыбнулся, спрятал кинжал в ножны и вытащил откуда-то – из воздуха, как мне показалось – теплый плащ и протянул его мне. Я накинула плащ на плечи и, чувствуя себя совершенно сбитой с толку, спросила юношу.

– А вы кто?

– Хэл, к вашим услугам, госпожа, – с легким поклоном ответил он.

– А я Эхо.

– Очень приятно познакомиться, Эхо. А теперь держись, пожалуйста, рядом со мной и постарайся не шуметь. Не знаю, как ты, а лично у меня совершенно нет желания торчать здесь до рассвета.

С этими словами Хэл направился к двери. Я, сглотнув, последовала за ним. Открыть дверной замок оказалось сложнее, чем стальные манжеты наручников. Хэл довольно долго возился с ним, ворча и негромко ругаясь себе под нос. Я тем временем внимательнее рассмотрела его. Хэл был долговязым светловолосым парнем с хорошо развитыми мускулами, игравшими под белой льняной рубашкой. На ногах у него были высокие черные сапоги, а пахло от юноши черноземом и нагретыми на солнце камнями.

– Я как-то читал легенду о нимфе по имени Эхо, – сказал он, продолжая ковыряться в замке. – Обычная история. Она была влюблена в одного из греческих богов, но безответно, потому что тот бог любил только свое отражение в воде. Со временем нимфа превратилась в ничто. Стала просто невидимым голосом, который вечно звучит в лесу, повторяя имя того бога.

– Жуткая история.

– Согласен, – усмехнулся Хэл. – Ага, есть!

Замок щелкнул, и юноша со скрипом приоткрыл дверь, выглянул в коридор, а затем поманил меня за собой. Крадучись, мы вышли в темноту. Где-то капала вода, всхлипывали одни недавние всадники-охотники, молились другие.

– Туда, – шепнул Хэл и потянул меня в узкий проход – такой низкий, что пришлось идти, пригнув голову. Я чувствовала себя кротом, зарывшимся в землю.

– Далеко еще? – спросила я.

Хэл не ответил.

В таком тесном, темном и страшном месте как-то не до разговоров. Поэтому дальше я шла молча, сосредоточившись лишь на том, чтобы не отстать.

Наконец, когда я уже была близка к отчаянию и думала, что эта пытка никогда не кончится, впереди заблестели звезды. Спустя несколько секунд мы оказались на свободе. Я упала на колени, и Хэл помог мне подняться на ноги. При этом, как показалось, задержал мою руку в своей теплой ладони чуть дольше, чем было нужно, прежде чем отпустил ее. Или это мне все же только показалось? Я стряхнула набившуюся в волосы грязь и, смеясь, закружилась на месте.

– Нам, читателям, нужно чаще спасаться от верной смерти, – усмехнулся Хэл, глядя на меня.

Я перестала крутиться и с тревогой спросила, оглядываясь назад.

– А королева правда убьет всех завтра утром? Мне их действительно жаль.

– Я бы не сказал, даже если знал. Зачем же лишать тебя удовольствия от чтения? – Я сердито посмотрела на Хэла, а он добавил, подмигнув мне. – Если бы я не думал, что у этой истории будет счастливый конец, взял бы почитать что-нибудь другое, – тут он внезапно стал серьезным и сказал, глядя мне в глаза своими голубыми глазами. – Только нужно ли всегда знать заранее, что у истории счастливый конец, чтобы влезть в нее?

Я уставилась на Хэла, чувствуя, как колотится в груди сердце. Вспомнила свое обещание, данное волку посреди завьюженного леса, и об острых, как бритвы, подвесках, и жутких жужжащих часах за обсидиановой дверью. Мимо нас в лунном свете промелькнул мотылек. Интересно, что это за история, в которую меня занесло?

– Порой приключений бывает больше, чем хочется, – сказала я.

– А я живу ради приключений, – улыбнулся Хэл. – Пойдем!

Он схватил меня за руку и оттащил в сторону. Из тесного лаза, по которому сюда пришли, как раз в эту минуту выбрался рыжеволосый всадник и с ним еще двое бывших охотников. Сбежали? Нет. На поляну прискакало с полдюжины королевских солдат, которые окружили беглецов и обнажили свои мечи. Хэл затащил меня за дерево, и мы вместе опустились на корточки.

Один из солдат схватил рыжеволосого за камзол, подтащил к себе и выкрикнул прямо ему в лицо.

– Ты недостоин того, чтобы жить до утра! Королева сейчас придет за тобой.

– Пусть приходит! – храбро ответил рыжеволосый. – Я законный правитель своего народа и верный слуга Луны. Она не посмеет прикоснуться ко мне!

– И он прав, – прошептал Хэл мне на ухо. – Но он единственный, кому это известно.

– Так ты все-таки уже читал эту зеркальную книгу! – улыбнулась я.

– Она одна из моих любимых, – признался Хэл. – Королева веками держит эту страну в страхе. Как только кто-нибудь пересекает ее границу, она убивает его. Причем не просто убивает, но вспарывает ему горло, а затем выпивает из уха душу, благодаря чему остается вечно молодой. Но принц всю свою жизнь готовился к этой встрече с королевой, а сейчас выманивает ее, чтобы увидеть и при лунном свете. Дело в том, что в свете Луны он становится сильнее, чем королева. Очень интересная история, хотя и немного нелепая.

– Ты сам слегка нелепый, – не удержалась я от смеха.

– Ты готова бежать? – вновь подмигнул он мне.

– Что?

Только сейчас я заметила, что один из солдат двигался в нашу сторону, сверкая в лунном свете обнаженным лезвием меча.

– Бежим, Эхо! – воскликнул Хэл. Он схватил меня за руку, и мы вдвоем помчались к лесу. Я лихорадочно хватала воздух, а солдат с присоединившимися товарищами неотступно следовали за нами.

Затем я споткнулась о какой-то торчавший из земли корень и упала. Хэл оглянулся назад. В этот момент один из солдат схватил его за плечо.

– Приятно было познакомиться, Эхо! – звонко и радостно, как всегда, воскликнул Хэл. – Надеюсь, еще увидимся.

Тут он прокричал что-то, задрав голову к небу, и моментально исчез.

Солдат выругался и повернулся ко мне.

– Библиотека! – отчаянно вскрикнула я. – Хочу прекратить чтение этой книги. Немедленно!

Появилось мерцающее зеркало. Я вырвалась из рук солдата и бросилась к нему. Еще секунда, и я без сил свалилась на пол в библиотеке, жадно глотая воздух ртом.

Глава 13

Жизнь в Доме-Под-Горой начала входить в спокойный ритм.

Каждое утро я просыпалась в пустой спальне, в одиночестве завтракала, затем выходила в коридор, где меня уже ждал волк. Мы вместе отправлялись в обход по дому. Проверяли связки, кормили змей, поливали растения. Выпускали на день из клеток золотых птиц с красными крыльями. Главное было, не забыть снова запереть их на ночь, иначе птицы превратятся в драконов и могут спалить весь дом.

«Но птицы не виноваты, что они такие, – говорил волк. – Пусть хотя бы днем побудут на свободе. Я рад, что могу дать им такую радость».

От постоянных мелких починок связующая нить в моей сумке быстро начала заканчиваться, поэтому волк привел меня в комнату к паукам. Он показал, как нужно разъединять паутинки, а затем скручивать их в нить и наматывать ее на катушки. Чтобы задобрить сердитых пауков, мы всегда приносили им какое-нибудь угощение – мед, фрукты или нарезанный маленькими кубиками сыр.

Сначала волк постоянно делал обход вместе со мной, но спустя несколько недель иногда уже не появлялся утром. Я занималась домом одна. Мне нравилась эта работа, нравилось чувствовать в руке надежную тяжесть иглы и невесомость скользящей между пальцами нити.

Довольно часто мы с волком обедали вместе в гроте за водопадом. Точнее, обедала я. Волк сидел на кресле, завернувшись в одеяло, и печально наблюдал за мной.

– А что ты вообще ешь? – спросила я его однажды.

От прямого ответа он уклонился, сказал только.

– Хожу на охоту, – и ничего больше уточнять не стал.

После обеда мы отправлялись в музыкальную комнату, и волк учил меня играть на рояле.

Заниматься с ним было интересно, хотя и странно. Волк действительно многое знал о музыке (при этом я всегда старалась не думать о предыдущей хозяйке дома, у которой он всему этому научился), но ничего не мог показать, оставаясь в волчьем теле. Так что все сводилось к устным объяснениям, в которых, признаюсь честно, далеко не все мне было понятно, особенно с первого раза.

– Сложи свою ладонь ковшиком, Эхо. Кончики четырех пальцев направлены вниз, большой палец отставлен в сторону. Нет. Не так, не так. Прикасаться к клавишам ты должна только самыми кончиками пальцев. Уже лучше. Теперь нажми клавишу. Чувствуй при этом, как усилие проходит через локоть, запястье и оттуда попадает в кончик пальца.

Разговаривая таким образом, волк расхаживал возле рояля, но время от времени подходил ближе, чтобы лучше рассмотреть, все ли я делаю правильно.

Он научил меня читать ноты. Эти черненькие точки с хвостиками оказались буквами чудесного, нового для меня языка. Ими записано биение сердца живой, дышащей музыки. На каждом уроке нотных листов на пюпитре рояля становилось все больше – я догадывалась, что волк добывает их с помощью дома, которому отдает команды.

Вначале уроки музыки были у нас каждый день, затем становились все реже, в итоге сократились до одного раза в неделю. Все остальное время я теперь упражнялась самостоятельно, оттачивала новое для меня умение. Несколько раз я замечала, что волк стоит под дверью и слушает, как я играю. Но до конца он не оставался никогда – исчезал раньше, чем я заканчивала пьесу. Иногда я отправлялась в зеркальную книгу «Музыкант императрицы», и пока главная героиня целовалась в саду с учителем музыки, я проникала во дворец и с удовольствием играла на клавесине. Мне очень нравилось бывать там – тихо, тепло, сквозь высокие окна падают солнечные лучи, а в них танцуют пылинки.

К концу третьей недели занятий я могла уже сыграть несколько небольших пьес Беренда. Мне понравился Беренд – писал вроде бы просто, но при этом на редкость изобретательно, блестяще переплетая мелодические линии, создавая из них гениальные гармонии.

После того как я немного освоилась с Берендом, волк начал давать мне сочинения Цзаки – композитора, умевшего создавать потрясающие, проникающие до самых глубин души мелодии. Они захватывают тебя с первой ноты и не отпускают до тех пор, пока не затихнет последняя.

По мере того как пальцы постепенно привыкали не отставать от головы, я начала высоко ценить Цзаку, хотя играть его было тяжело – слишком уж сильными эмоциями перегружала мою душу его музыка. Цзака заставлял меня вместе с ним переживать все выпавшие на его долю печали и безнадежные, обреченные на провал попытки выбраться на свет из глубокой тени.

Мне кажется, именно Цзаку больше всего любил волк. Он приносил мне пьесы Цзаки редко, но относился к каждой из них с благоговением, как к драгоценной капельке солнечного света посреди серой зимы. Лично я предпочитала Беренда. От его сочинений у меня, по крайней мере, душа не рвалась и не болела.

Каждый день после моих занятий музыкой волк исчезал в темной комнате с блестящими подвесками. До ужина оставалось еще несколько свободных часов, которые я проводила в библиотеке.

После первых нескольких путешествий в зеркальные книги я осмелела. Если что-то переставало нравиться, я немедленно приказывала библиотеке возвратить меня домой и либо откладывала книгу навсегда, либо просила библиотеку сделать закладку, чтобы можно было потом вернуться в ту же самую точку сюжета. Я по-прежнему не оставляла надежды как-то помочь волку, но шли дни и недели. Меня все сильнее затягивали описанные в книгах приключения, события. А мысли о волке отошли на задний план. Зеркальные книги оказались настолько увлекательными, что я уже не представляла жизни без чтения.

Спустя некоторое время я наткнулась на раздел, в котором были собраны не художественные, а научно-популярные зеркальные книги, и с огромным наслаждением погрузилась в мир медицины. Наблюдала за тем, как хирурги оперируют пациентов, акушеры помогают матерям рожать детей. Следила, как накладывают гипс, чтобы срастить сломанные кости; как зашивают раны. Эти книги неожиданно пробудили во мне давно забытую мечту о поступлении в университет.

Еще я попыталась дополнить мои уроки фортепиано знакомством с историей музыки, но единственная зеркальная книга на эту тему, которую мне удалось отыскать, рассказывала о романе Беренда с дочерью художника. Эта любовь оставила в душе композитора столь глубокий след, что до конца жизни стала его источником вдохновения. Мне трудно было поверить в это.

К сожалению, ни Хэла, ни Мокошь нехудожественная литература не интересовала. Я напрасно искала их в каждой научной или исторической зеркальной книге. Хэл был совершенно неуловим, а вот Мокошь я все же пару раз видела. Впервые – когда отправилась на концерт, где какой-то выдуманный автором музыкант исполнял патетические ноктюрны на странном, хотя, надо признать, довольно интересном клавишном инструменте, врезанном в склон горы. Зрители на концерте тоже были необычными и странными – антилопы, слоны, какие-то огромные журавли, пара единорогов. Все они чинно сидели на стульях и внимательно слушали музыку. Мы с Мокошь помахали друг другу издалека. Однако нужно было успеть вернуться домой к ужину, поэтому поговорить нам не удалось.

В следующий раз наша встреча с Мокошь состоялась во время коронации одного молодого короля. Он упорно сражался за то, чтобы вырвать свою страну из лап могущественной Тьмы. Сияло солнце, ликовали собравшиеся на склоне холма люди, когда Южный ветер возложил на голову короля золотую корону.

– Эхо! – крикнула Мокошь, пробиваясь ко мне сквозь густую толпу. Девушка ухватила меня за рукав и воскликнула, глядя на меня своими сверкающими лиловыми глазами. – Я так рада видеть тебя! Прости, что редко видимся. Я сейчас редко читаю, мама не дает. Все время меня делами загружает! Послушай, пойдем чаю вместе выпьем?

И прежде чем я глазом успела моргнуть, она засмеялась, потянула меня за собой прочь от холма и показала, как создать портал из одной зеркальной книги в другую. Мы прошли в него, и очутились в чайной гостиной, расположенной высоко в ветвях огромного дерева. Витражи в окнах были выложены здесь не из разноцветного стекла, а из ярких крыльев бабочек. С потолка свисали люстры из светлячков. На чай здесь собрались в основном совы и белки. Мы с Мокошь тоже пристроились за маленьким низеньким столиком – пили желудевый чай, грызли крошечные пирожные и смеялись над нелепыми историями сов до тех пор, пока у нас не заболели бока.

Каждый вечер перед тем, как уйти из библиотеки, я заглядывала в дальнюю кладовку, вынимала из комода маленькое зеркальце и просила показать мне отца. Перед тем как лечь спать, он всегда ставил на подоконник зажженную лампу. Дония же всегда гасила ее, как только отец засыпал. Но когда зима начала приближаться к концу, однажды вечером отец не зажег лампу. Он сидел, плакал и говорил про меня.

– Она ушла навсегда, Дония. Она никогда уже не вернется. Она пропала.

А Дония гладила отца по спине и фальшиво улыбалась. Я ненавидела ее в эту минуту так сильно, как никогда прежде.

На следующую ночь зажженной лампы на окне снова не было. Еще спустя два дня отец впервые за долгое время улыбнулся за ужином.

Мне стало горько. С тех пор я перестала смотреть в зеркальце. Не хотела, не могла видеть, как отец будет жить, смирившись с мыслью, что меня больше нет.

Поздно вечером я ужинала, а волк сидел в кресле напротив и смотрел, как я ем. Потом мы запирали на ночь в клетки золотых птиц с красными крыльями и отправлялись в спальню. Незадолго до полуночи я забиралась под одеяло и гасила лампу. Я приказала дому сделать огромных размеров рубашку, чтобы волк мог надевать ее, если будет холодно спать под одним только одеялом.

Иногда под утро мне казалось, будто я слышу, как волк плачет. Но всегда считала, что это мне только кажется. Это не имело смысла.

Волки не плачут. Никогда.

Однажды утром я попросила дом отвести меня к волку, и он вывел меня в сад. Я провела здесь уже несколько месяцев. За это время зима окончательно уступила место весне – за забором ярко зеленел луг, густой листвой покрылись ветки деревьев в темневшем вдали лесу.

В деревне – а наш городок был, по сути, большой деревней – приход весны начинается с того, что снег начинает таять и превращается в грязь, делая непролазными проселочные дороги. Затем на подсохших солнечных склонах бурно расцветают яркие ирисы и нарциссы. Теплым, ласковым становится ветерок. Можно уже убрать до поздней осени в кладовку зимние меховые шубы и валенки. Весной у людей становится больше свободных денег, и они чаще покупают книги. А это значит, что и у нас начинают чаще появляться на столе мясо, масло и сахар. Важно заметить, что этой весной заканчивался срок ученичества у Роди. Я очень опасалась, что он устроится на работу куда-нибудь в другой город. Ведь я никогда больше его не увижу, оставаясь здесь, в доме у волка.

Едва мне стоило войти в сад, как в нос ударил примешавшийся к тонкому аромату цветов резкий, кислый запах крови. Сделав еще несколько шагов, я увидела под розовым кустом волка. Он склонился над только что убитым кроликом и продолжал рвать его горло.

Я замерла на месте, меня замутило.

Потихоньку уйти, чтобы не потревожить волка, я не успела. Он поднял свою испачканную кровью морду и увидел меня.

Секунду или две мы смотрели друг на друга, а затем волк опустил хвост, поджал его между ног и молнией бросился вверх по ступеням прочь от меня.

Я побежала за ним.

Нашла его в гроте за водопадом: волк стоял там и отчаянно пытался стереть передними лапами кровь с морды.

– Волк, – я медленно приблизилась к нему, опустилась на колени, взяла в руки его лапу. – Не надо, волк. Остановись.

Он отвернулся от меня, прижал уши к затылку.

– Волк, – я вытащила из кармана юбки носовой платок и осторожно принялась вытирать его окровавленную морду. Он отводил янтарные глаза в сторону, стараясь не встречаться со мной взглядом. – Я все понимаю и меня это не смущает. Правда-правда. Я же знаю, что ты не можешь есть суп или лапшу. Так что все в порядке.

Волк отошел от меня к водопаду, уставился на водяную завесу.

– Не хочу, чтобы ты видела меня таким, – мрачно сказал он.

Я села рядом с ним, осторожно положила руку на спину. Вода лилась, журчала, роняла крошечные капельки на шкуру волка и на мои ресницы. Эти капельки искрились словно бриллианты.

– Для меня это не важно, – сказала я.

– Для меня важно, – ответил он. Я невольно подняла руку, чтобы провести пальцами по неровным шрамам на своем лице.

Я тоже все помнила, все понимала, но сейчас мне было жаль волка как никогда. Я думала о часах в комнате с подвесками, отсчитывающих остаток его жизни. Меня охватило чувство вины за то, что так до сих пор и не попыталась найти способ спасти его.

– Тебе стоит пойти со мной в библиотеку, – предложила я. – До обеда еще есть время. Можем отправиться куда-нибудь на вечеринку и набросать гостям лягушек в тарелки с супом. Напугаем их всех – потеха!

В ответ волк то ли вздохнул, то ли хихикнул, трудно было понять.

– Знаешь, я не люблю читать, – ответил он.

– Но ты же бывал в библиотеке, не так ли? Она совсем не похожа на обычную библиотеку. Эти зеркальные книги, они…

– В библиотеке я бывал, – перебил меня волк, – но в ней ничего для меня подходящего нет.

– Ты просто еще не нашел правильную историю. Я могу тебе помочь!

Я обняла волка за шею, словно собираясь тащить его с собой в библиотеку, но он резко стряхнул мои руки и ответил, неожиданно напрягшись.

– Я не желаю читать, госпожа. Увидимся за ужином, – он поднял голову, резко пролаял: «Комната дождя!» и тут же скрылся в появившейся перед ним двери на стене грота.

Я осталась одна и долго, с необъяснимой, щемящей сердце печалью следила за солнцем по ту сторону водопада.

На ужин волк не явился. Я поела одна. В одиночестве отправилась к своей спальне, запирая по дороге в клетки золотых птиц и угощая их крошками с ладони.

Волк зашел в спальню, скрипнув дверью, когда я уже лежала под одеялом и погасила лампу. Он быстро прошел, щелкая когтями по полу, и улегся на своей половине кровати – жалобно скрипнули под тяжестью его могучего тела пружины.

В темноте одна за другой пролетали и гасли минуты, и я, наконец, сказала:

– Я не хотела тебя обидеть.

Он не отвечал так долго, что я уже перестала ждать, но затем коротко проворчал.

– Ты меня не обидела.

– Волк?

– Что, Эхо?

Я скомкала в руке край одеяла, прислушалась к его дыханию.

– Я хочу, чтобы ты позволил мне помочь тебе.

– Ты и так хорошо мне помогаешь. Я уже много лет не видел дом в таком отличном состоянии, как сейчас.

– Я не об этом. Я хочу помочь так, чтобы этот год не оказался твоим последним в жизни.

Волк долго шуршал, царапая простыни своей жесткой шерстью.

– Ты не можешь мне помочь, Эхо, – ответил он, наконец. – Мне никто не может помочь.

– Но…

– Спи, – отрезал он.

Я послушно закрыла глаза, но сон еще очень долго не шел ко мне.

Глава 14

За пределами нашего странного дома весна сменилась летом. Год перевалил за середину. Он закончится, и обещание, которое я дала волку, будет выполнено. Должна признаться, что вспоминать об этом было неприятно. Я была не готова думать о будущем, а потому просто постаралась запрятать эти мысли как можно дальше – в самый темный уголок разума. Я еще старательнее стала заниматься музыкой, читать зеркальные книги и присматривать за домом.

Однажды я ушла в «Музыканта императрицы» поиграть на клавесине, а когда подняла голову, увидела прислонившегося к дверному косяку Хэла.

Он вздрогнул, поняв, что я его заметила. Мы дружно моргнули и какое-то время только молчали, глядя друг на друга. Одет Хэл был довольно просто – серые брюки и свободная белая рубашка с вышитым воротом.

В тот день я пыталась разобрать третью часть фуги Беренда, более или менее справившись до этого с первыми двумя частями. Я была рада увидеть Хэла, однако сильно смутилась оттого, что он слышал мою неловкую игру.

Хэл вышел из замешательства раньше, чем я. Он заговорил, направляясь ко мне со сложенными на груди руками:

– Знаешь, можно было бы найти инструмент и получше. Я мог бы подсказать сотни зеркальных книг, в которых без дела простаивают где-нибудь в задних комнатах превосходные рояли.

– Спасибо, но я предпочитаю клавесин, – слегка обиженно откликнулась я, выпрямляясь на своем стульчике.

Хэл усмехнулся, небрежно взял на клавесине несколько высоких нот и как бы между делом заметил.

– Ты говоришь так потому, что прочитала где-нибудь о Беренде, который изначально сочинял пьесы именно для клавесина. Но ты явно не до конца разобралась в этой теме.

– Прости! – я резко опустила крышку, заставив Хэла поспешно отдернуть руку, чтобы не отдавить ему пальцы.

Впрочем, улыбаться Хэл даже после этого не перестал. Он остался таким же невозмутимым, как и всегда.

Я встала со стульчика и подошла к окну. Оттуда открывался широкий вид на дворцовый сад. За живой изгородью мелькнул край платья императрицы и элегантный башмак, принадлежавший, как я знала, ее никчемному музыканту. Знаете, я была очень рада, что никогда не просматривала эту зеркальную книгу до конца.

Хэл, зевая, подошел к окну, лениво плюхнулся на диванчик и продолжил, вяло вытянув перед собой ноги.

– Свои пьесы Беренд сочинял для клавесина, это правда. Но дело в том, что при его жизни фортепиано только-только начали появляться, и качество первых инструментов оставляло желать лучшего. Однако многие специалисты считают, что если бы Беренд жил сейчас, то писал бы для рояля, моментально отказавшись от клавесина.

Я сердито смотрела на Хэла, но молчала, потому что нечего было возразить. О Беренде я знала в основном со слов волка, да еще читала краткие биографии на последней странице нотных сборников. Была еще зеркальная книга о романе Беренда с той дочерью художника, но это уж совсем нелепо. Будь в моем распоряжении обычная, а не зеркальная библиотека, где можно найти и прочитать книги по истории музыки, я бы ответила Хэлу, а так…

– Мне нравится звук клавесина, – с деланым безразличием пожала я плечами.

– Звук интересный, не спорю, – улыбнулся Хэл.

Я смотрела на него и думала: почему же так обрадовалась, увидев его, если он раздражает меня?

– В последнее время я нигде не встречала тебя, – должна признаться, что эти слова прозвучали довольно резко.

– Найти тебя было очень сложно.

– Ты искал меня? – удивилась я.

– Конечно. Знаешь ли, зеркальные книги очень скучно читать в одиночку, когда не с кем поделиться.

От этих слов жаром обдало шею.

Хэл подмигнул мне, затем одним, удивительно плавным и изящным движением поднялся на ноги и торжественно сказал с поклоном.

– Не желаете ли прогуляться, госпожа?

– Только если сможем избежать встречи с этой ужасной императрицей, – ответила я, снова выглянув в окно.

– Разумеется, – рассмеялся Хэл.

Мы вышли из музыкальной гостиной в розарий, миновали живые изгороди и отправились на склон пологого холма, покрытого высокой, тихо шепчущей на ветру травой. Воздух был напоен ароматом полевых цветов, деловито жужжали пчелы, по небу неслись белые облака, за ними по земле бежали их тени.

– А ты сам откуда? – спросила я Хэла, проводя раскрытой ладонью по верхушкам травы. Она была мягкой, как перышко, но сильно щекотала кожу.

– Откуда? – озадачился Хэл, приподняв бровь.

– Ну, где ты находишься, когда не читаешь?

– О, я всегда читаю, – ответил он и бросился вперед. Я, спотыкаясь, поспешила следом, и вскоре мы сбежали с холма к берегу широкого озера. На поверхности воды играли солнечные зайчики. На другом берегу озера темнел лес. Похоже, куда здесь ни взгляни, непременно наткнешься на лес.

– Но ты же не можешь все время читать. Должен же жить где-то.

Хэл скинул башмаки и босыми ногами вошел в воду у берега.

Я некоторое время наблюдала за юношей, а затем последовала его примеру. Вода оказалась такой ледяной, что я вскрикнула. Хэл посмотрел на меня, поиграл бровями, затем спросил.

– Ну, а ты откуда?

– Из городка. Маленького. Но сейчас живу в Доме-Под-Горой.

– Дом-Под-Горой? Звучит очень претенциозно.

– Сам ты… претенциозный со своим мнением о клавесине, – ответила я и легонько толкнула его в плечо.

– Это не мнение и не мое. Это факт, – покачнулся он.

Я со смехом снова толкнула его, на этот раз сильнее. Хэл потерял равновесие, но прежде чем я успела отскочить в сторону, ухватил меня за руку и потянул вслед за собой. И мы с шумным плеском плюхнулись в озеро. Я, отплевываясь, вынырнула первой, протянула Хэлу руку и помогла ему подняться. При этом мы хохотали и никак не могли остановиться.

– Ты понимаешь, я не уверен… – чуть позже сказал мне Хэл, стуча от холода зубами. – То есть не уверен, что знаю, откуда я. Я это имел в в-в-виду.

Мы выбрались на берег и разлеглись на траве – все еще мокрые, но уже согретые солнцем. Впрочем, облака над головой начинали сгущаться, темнеть, ветерок стал прохладнее. В воздухе запахло дождем.

– Сколько времени прошло с тех пор, как мы с тобой познакомились? Ну, там, на охоте, – спросил Хэл.

– Ну-у… уже несколько месяцев, мне кажется.

Хэл заложил руки под голову и посмотрел на меня. Я только теперь вдруг заметила, какие длинные и светлые у него ресницы.

– А мне кажется, это лишь вчера было, – сказал он.

– Ты с тех пор… был где-нибудь еще?

– Да, конечно, я же все время читал. После книги о той охоте была книга о мальчике и леднике, потом еще что-то о морских чудовищах. Несколько войн видел, они все у меня в голове перепутались. Потом драконы, еще раз драконы, и… – он сосредоточенно нахмурил брови. – Да, еще была книга о женщине, сделанной… из облаков? Или кошек? Не помню точно, но из чего-то необычного. А теперь вот это.

– То есть ты просто переходишь из книги в книгу?

– Вроде того.

Он повернулся на бок, приподнялся на локте и подпер щеку кулаком. Оказывается, у него на носу была целая россыпь веснушек.

– Но у тебя же должна быть семья, – сказала я.

– У меня всегда было только это, – повел он рукой вокруг.

Я задумчиво рассматривала Хэла. Судя по всему, он каким-то образом застрял в зеркальных книгах. Что это – еще одна проделка Дома-Под-Горой? Это дом запер Хэла в зеркальной книге как цветок, который хотят высушить между страницами, и забыл его там? Библиотеку, как и остальные комнаты, собирал создатель дома. Или его создательница. Возможно, Хэл случайно сюда попал или его нарочно поместили сюда? Но, с другой стороны, Хэл мог застрять и не в библиотеке именно Дома-Под-Горой, это совершенно не обязательно. Он и в библиотеке Мокошь вполне мог оказаться, разве нет?

Тут Хэл печально-печально вздохнул и спросил:

– А как насчет тебя, Эхо? Расскажи мне о своей семье.

Я закрыла глаза и рассказала ему все и про отца, и про Родю, и даже про Донию. К тому времени, когда мой рассказ подошел к концу, небо окончательно потемнело, облака закрыли солнце, и пошел дождь.

Мы с Хэлом вскочили и, поскальзываясь в грязи, бросились к лесу.

Там, под густыми кронами деревьев, дождь был нам не страшен. В лесу капли почти не долетали до земли. Мы с Хэлом стояли и смотрели на танцующие дождевые струи на поверхности озерной воды и клубящийся туман, скрывающий из виду склон холма.

За моей спиной появилось и замерцало зеркало – библиотека напоминала мне о том, что пора возвращаться домой, к ужину. Уходить от Хэла мне очень не хотелось, но мы все равно подошли к зеркалу…

Судя по всему, Хэл со мной тоже не хотел расставаться.

– Увидимся, – сказала я ему.

– До свидания, Эхо, – грустно улыбнулся он.

Я коснулась зеркала и оказалась в своей библиотеке. Затем, охваченная неожиданным порывом, я тут же вновь вошла в «Музыканта императрицы», в мокрый лес, но Хэла здесь уже не было.

Спустя несколько дней после той встречи с Хэлом я вышла после завтрака в коридор и обнаружила его пустым. Нельзя сказать, чтобы это меня встревожило: уже не первый раз волк уходил с утра по каким-то своим делам. В этих случаях я обходила дом сама и вполне справлялась со всеми делами без чьей-то помощи. Вот и сейчас проверила связки на всех опасных дверях, выпустила золотых птиц, отправилась поливать растения в оранжерее. Именно здесь вдруг попалась на глаза брошенная и забытая на подоконнике женская шляпка. Я подошла, взяла ее, разгладила выцветшие ленты и примерила – шляпка на моей голове сидела просто идеально.

Я продолжала встречать следы бывшей хозяйки этого дома. Как ни старался волк отвлекать от них мое внимание, я то и дело натыкалась то на потерянный веер, то на забытую туфельку, какую-нибудь красивую безделушку или незаконченную вышивку. Эти следы попадались мне на глаза едва ли не в каждой комнате.

Была ли женщина той самой загадочной владычицей леса? Или могущественной волшебницей, собравшей и связавшей все комнаты Дома-Под-Горой? Что ж, это вовсе не казалось чем-то невозможным.

Но как бы то ни было, тайна волка явно была связана с этой женщиной. Значит, если я собираюсь помочь ему – а я твердо была намерена сделать это – именно с нее и следует начинать.

Так и не сняв с головы шляпку, я вышла из оранжереи. И сразу же столкнулась с волком.

Прятать шляпу было уже поздно и бесполезно. Поэтому я просто поиграла пальцами с одной из свисающих с полей лент и спросила, пристально глядя на него:

– Скажи, почему и каким образом ты сам оказался привязан к этому дому? Откуда ты взялся? И… кто она? – указала я пальцем на шляпу.

Волк длинно, тяжело вздохнул и даже обмяк как-то.

– Хорошо. Иди за мной, – сказал он. – Я должен поведать тебе одну историю.

Он привел меня в Храм ветров, который сейчас был пуст. Только в дальних углах отдавалось слабое эхо.

Вместе мы подошли к окну в дальней стене комнаты, за которым яркими искрами переливалось звездное небо. Здесь я забралась на широкий подоконник и поджала ноги к груди.

Волк уселся напротив меня. Яркие звезды за окном отбрасывали на его белую шерсть зеленые и фиолетовые отблески.

– Я не принадлежу твоему миру, Эхо Алкаева, и твоему времени тоже. Я просто… еще один экспонат из ее… коллекции. Моя жизнь длиннее, чем можно себе представить и вытерпеть. В конце года я умру и стану свободен. И у меня нет ни малейшего желания избегать этой участи.

Я слушала волка и жевала нижнюю губу, вглядываясь в звездную бесконечность за окном. Свет от звезд мерцал перед глазами, тихо напевал что-то мне на ухо, прохладной росой ложился на кожу.

– Когда-то я обладал одной бесценной вещью, – продолжил волк, – которую должен был беречь как зеницу ока. Но вместо этого потерял ее. И теперь буду сожалеть о случившемся до самого конца.

Он глубоко вздохнул, а я оторвала взгляд от звезд, чтобы взглянуть на него. Волк выглядел печальным как никогда. Мимо нас пролетел легкий ветерок – теплый, пахнущий лилиями. Я закрыла глаза, с удовольствием вдохнула цветочный аромат и пробормотала:

– По-моему, ты собирался поведать мне какую-то историю, нет?

– Да, – кивнул волк. – Историю о Северном ветре, которого презирали его братья. Когда-то Северный ветер был любимым сыном матери ветров – Луны, и силой превосходил всех братьев. Ему была дана власть над смертью и временем. А еще он мог подчинить чужую волю своей.

Я сразу вспомнила обитающую под горой темную злую силу.

– И что же с ним случилось? – спросила я.

– Он променял свою силу на древнейшую магию.

– Что такое древнейшая магия?

– Любовь. То, что создало Вселенную, и в конечном итоге разрушит ее. Нити древнейшей магии – любви – скрепляют мир, связывают вместе его части.

Я наблюдала за волком в мерцающем свете звезд. Его взгляд застыл, задержавшись на какой-то далекой, неведомой мне точке.

– Северный ветер променял свою силу на возможность быть рядом с любимой женщиной и самому стать человеком. Так все и началось, – медленно продолжил волк.

– Что именно?

Из горла волка вырвалось низкое рычание.

– Все это, – тяжело сказал он.

Я моргнула и вновь перевела взгляд на звездное небо.

– Тогда, выходит, все происходит по его вине?

– По его вине? Нет. Он не виноват. Он удержал ту, которую любил. Это гораздо больше, чем когда-либо удавалось сделать мне.

– Волк, – я протянула руку, чтобы прикоснуться к его загривку. На этот раз он не отстранился. Свободной рукой я потянула прикрепленную к шляпке ленту и подумала о том, что на мой вопрос волк, по сути, не ответил. – А что ты потерял? Кого ты любил?

– Ничего. Никого, – тяжело вздохнул волк.

Но его глаза говорили совсем другое: «Да, и я любил тоже. Любил, но потерял».

– Я хочу, чтобы ты позволил мне помочь тебе.

Он зарылся мордой в сгиб моей руки и глухо ответил.

– Нет, госпожа… ты ничем не можешь помочь.

Но я не поверила.

– Что ты знаешь о древней магии? – спросила я Мокошь.

Мы с ней стояли на открытой площадке высокой башни замка. Над нашими головами летали гномы на странных кораблях, оставлявших за собой яркие полосы света. В мире этой зеркальной книги не было ни Луны, ни звезд, так что эти светящиеся хвосты были единственным, что разгоняло кромешную тьму.

Внизу в замке король-кентавр устраивал прием, оттуда до нас долетал шум голосов, тягучие звуки скрипок и звон цимбал.

– Древняя магия растворена повсюду, – спокойно, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, ответила Мокошь. Она практически закончила писать картину, над которой работала – это был вид с башни с гномами на летающих кораблях с тянущимися за ними разноцветными светящимися хвостами. Я тоже стояла перед мольбертом. Однако рисовать совершенно не умела, поэтому сдалась после нескольких первых мазков и дальше просто смотрела то на холст Мокошь, то на небо. – Моя мама приказала бы выбросить это на помойку, – нахмурилась Мокошь, разглядывая свою картину.

– А по-моему, просто замечательно.

– Да ладно тебе, – отмахнулась от моей похвалы девушка. – Ну что, может, спустимся вниз и присоединимся к королевской вечеринке?

– Знаешь, я очень плохо танцую, – призналась я, стараясь не думать ни о свадьбе моего отца и Донии, ни о деревенских праздниках, за которыми всегда украдкой наблюдала со стороны. Ведь кто же захочет танцевать с девушкой, лицо которой отмечено печатью дьявола?

– О, так я тебя сейчас научу! Танцы – это самая простая вещь на свете! Иди сюда! – Она схватила меня за руку и вывела в центр башни. В это время прямо над нами проплывало белое брюшко воздушного корабля гномов. Оно блестело и переливалось так, словно было сделано из жемчуга. – Все, что тебе нужно – слушать музыку и двигать ногами в такт ей. Поняла?

Мокошь начала водить меня в танце – сначала я то и дело спотыкалась, но понемногу начала понимать, что нужно делать.

– Шаг назад, – командовала Мокошь. – Теперь шаг в сторону, потом шаг вперед. Вот так! Ну что ж, могу сказать, что ученица ты не безнадежная.

Я продолжала танцевать, погружаясь в музыку. Вскоре мои движения стали естественными и плавными – во всяком случае, хотелось в это верить. Казалось, что все вокруг – дворцовая башня, и мы с Мокошь, и летающие корабли гномов со светящимися хвостами – это части какого-то единого сложного узора.

– Там, откуда ты пришла, есть магия? – спросила я у Мокошь. Мы устали танцевать и сели прямо на пол напротив друг друга, чувствуя, как дрожат под нами каменные плиты от музыки снизу.

– Конечно, есть. Моя мать не могла бы править без нее.

– А древняя магия? – не успокаивалась я. – Я имею в виду магию, которая правит миром – твоя мать и ей тоже владеет?

– Моя мать самая могущественная волшебница на свете, – нахмурилась Мокошь. – Разумеется, она и древней магией владеет тоже.

Я повела плечами, не понимая, на что так неожиданно надулась Мокошь. Мне живо вспомнилась темная комната с блестящими подвесками, похожие на паука часы и кровь на белой волчьей шерсти. Я чувствовала, я знала, что ответы на свои вопросы смогу найти только там. Но по-прежнему слишком сильно боялась приступить к поискам.

– А как насчет чар?

– Эхо, почему ты задаешь так много вопросов?

Гномы закончили разрисовывать небо, и теперь тихо дрейфовали над нашими головами на своих кораблях.

– Я ищу возможность помочь своему другу.

– И ты думаешь, что он околдован?

Мне вспомнились слова волка: «Я не принадлежу ни твоему миру, ни твоему времени… Я просто еще один экземпляр из ее коллекции».

– Я не думаю. Я знаю.

Мокошь потянулась, завела ладони на затылок и сказала, сосредоточенно нахмурившись.

– Все чары уникальны. Они как снежинки – вроде бы похожи друг на друга, но двух абсолютно одинаковых не найти. Но при этом нет чар, которые нельзя было бы разрушить, в этом я уверена. Если сильно захотеть, то способ сделать это всегда найдется!

«Ну, хорошо, разрушу я чары, освобожу волка – и что дальше? – подумала я. – Навсегда должна буду остаться с ним в Доме-Под-Горой, да?»

На закругленной стене башни возникло и замерцало зеркало – библиотека напоминала мне, что пора возвращаться. Неужели уже так поздно? А я и не заметила.

– Куда ты так торопишься? – усмехнулась Мокошь, видя, что я поднялась на ноги. – Теперь, когда ты научилась танцевать, нам с тобой самое время отправиться на вечеринку!

Она тоже встала и принялась отряхивать пыль с юбки.

– Я опаздываю на ужин, – извиняющимся тоном пояснила я.

– А что, он не может подождать, этот твой ужин?

Я подумала о волке, который уже ждал меня в столовой. Сидел в одиночестве и грустно смотрел на горы еды, которая не полезет ему в горло.

– Боюсь, что не может. Но я скоро вернусь.

– Что ж, иди. Мне больше партнеров для танцев останется, – натянуто улыбнулась Мокошь. – Прощай, Эхо!

Она исчезла, поспешив вниз по винтовой лестнице, а я протянула руку к мерцающему зеркалу.

Привычный, пронизывающий насквозь магический холодок и темная башня растаяла. Вместо нее появились стены библиотеки.

«Я уверена, что нет чар, которые нельзя разрушить, – вспомнились мне слова Мокошь. – Если сильно захотеть, всегда найдется способ сделать это».

Итак, способ разрушить чары есть.

Теперь вопрос в том, как его найти.

Глава 15

«Я не принадлежу ни твоему миру, ни твоему времени. Я просто еще один экспонат из ее коллекции…

Я уверена, что всегда найдется способ разрушить любые чары…

Я уверена, что есть способ…»

Я шла по дождевой комнате, где дождь рос, словно растения, в различных горшках. Здесь были крошечные водяные растения, подвешенные в горшках к потолку комнаты, но встречались и настоящие гиганты, размером почти с гостиную в отцовском доме. Возле каждого растения я останавливалась и поливала его из ведерка солнечным светом, который набрала чуть раньше в солнечной комнате. Практической ценности эти дождевые растения не имели никакой, просто были очень красивыми. Я всегда с нетерпением ждала минуты, когда отправлюсь сюда после завтрака.

Я остановилась возле своего любимого растения – огромного, состоящего из толстых стеблей, которые постоянно двигались, словно под напором невидимого ветра. На водяных стеблях росли цветочки – они напоминали капельки росы и тихонько звенели, когда я подкармливала растение солнечным светом.

Я притронулась к одному из цветков – он был прохладным и влажным на ощупь.

«Я просто еще один экспонат из ее коллекции…»

Но кем он был? То есть кем он был до того, как обитающая в лесу таинственная сила привела его в этот дом и привязала к нему? Я рассеянно постучала пальцам по своим часам с компасом – здесь, в Доме-Под-Горой, они, как всегда, исправно шли, отсчитывая секунды.

Когда я впервые встретилась с Мокошь, она сказала мне, что каждый читатель – хочет он того или нет – проецирует в мир зеркальных книг свой собственный идеальный образ. Каким, интересно, будет в зеркальных книгах образ волка? Не позволит ли мне этот образ проникнуть в тайну? И не потому ли он так упорно отказывается читать зеркальные книги вместе со мной?

Когда я покидала дождевую комнату, у меня в голове начал складываться план, который мог избавить меня от необходимости возвращаться в ту жуткую темную комнату с блестящими подвесками и паучьими часами.

Волка я нашла в саду. Он спал, свернувшись клубочком на траве. К шкуре волка прилипло несколько ярких цветочных лепестков. Над его головой деловито жужжали пчелы, а за спиной цвели и сладко пахли розы, астры и кусты оранжевой жимолости.

Мне было жаль будить его, но…

– Волк!

Он неохотно открыл один янтарный глаз.

– Что, Эхо? Тебе нужна моя помощь?

В последнее время он все чаще оставлял меня одну присматривать за домом.

– Не совсем, – покачала я головой. – Просто я нашла комнату, которой никогда прежде не видела и хочу ее тебе показать.

Волк медленно поднялся на ноги, потянулся и сказал, зевая.

– Ну, веди, показывай.

Я пошла из сада к дому, нервничая, но надеясь, что тот запомнил все мои распоряжения.

– Дом, – сказала я, когда мы вошли внутрь. – Отведи нас к новой комнате.

Воздух вокруг дрожал. Мне показалось, что дом смеется, удивляясь моим причудам.

Я поднялась по темной деревянной лестнице, слыша, как за спиной щелкает когтями волк. Оттуда мы прошли через зал шепчущих теней, свернули за угол, поднялись по другой – на этот раз снежной – лестнице, и оказались перед красно-золотой дверью, которую по моему приказу соорудил дом.

Волк хмыкнул.

– Что? – спросила я, глядя на него сверху вниз.

– Ты права, Эхо. Это новая комната. А мне казалось, что я все их знаю.

Подавляя чувство вины, я открыла дверь. За ней была библиотека, ее я маскировать не стала. Я крепко ухватила волка за загривок и потащила за собой к ближайшему книжному зеркалу.

Он понял, что я собираюсь сделать. Волк зарычал, попытался вырваться, но опоздал. Я уже коснулась зеркала раскрытой ладонью и почувствовала знакомую, пронзившую меня насквозь, прохладную волну магической энергии.

В следующую секунду я уже стояла на осеннем лугу. Он был покрыт пожелтевшей высохшей травой, рассыпавшей по ветру семена, которые прилипали к одежде. По небу плыло тяжелое свинцово-серое облако, дул пронзительный, колющий кожу иголками ветер.

Я глубоко вдохнула и обернулась.

Волк стоял неподвижно. Задняя его нога была искривлена и покрыта шрамами. На шерсти виднелись пятна засохшей крови, оставшиеся после его последнего похода в темную комнату с подвесками.

Я осторожно прикоснулась пальцами к левой стороне лица – быть может, это зеркало работает как-то неправильно, и шрамы тоже остались при мне?

Нет. Левая сторона лица была у меня гладкой, как всегда в зеркальных книгах.

Иными словами, я изменилась, попав в книгу.

Волк – нет.

Мы молча уставились друг на друга. Свистел, хлестал нас своими иголками ветер.

В янтарных глазах волка было столько печали, столько тоски! Его взгляд, казалось, проникал в самые глубокие, самые тайные уголки моей души.

А затем он резко повернулся и исчез. Я осталась одна.

Я стояла в высокой, по колено, траве, и чувство вины было таким тяжелым и острым, что едва позволило мне дышать. Ведь уверенность, что волк в зеркальной книге станет другим и откроет мне скрытый от всех образ была такой явной.

Но этого не произошло. Получалось лишь, что я вновь предала его.

По земле застучали копыта. Я подняла голову и увидела несущегося навстречу мне всадника. Когда он приблизился, я поняла – это не всадник, а всадница. Мокошь. Развевались ее серебряные волосы, громко хлопала на ветру широкая юбка для верховой езды.

– Эхо! – закричала она сквозь поднятое ею облако сухой травы и пыли. – Как я рада нашей встрече! И почему ты выглядишь такой расстроенной? В этой книге есть принцесса, и она собирается сражаться со злой колдуньей, причем – ты только представь! – с помощью одной лишь погоды! Очень интересная дуэль предстоит! Идем со мной?

Мокошь протянула мне руку.

После случившегося на этом лугу я не могла смотреть волку в глаза – из-за стыда. Позже – может быть, но не сейчас.

Поэтому я приняла руку Мокошь и ускакала вместе с ней наблюдать за дуэлью принцессы и колдуньи. Чем закончилась та дуэль? Право, не знаю. Все, что я видела перед собой, так это взгляд волка. Взгляд, который говорил – ему стыдно за меня.

Волка в тот день я не видела до самой ночи, пока не забралась в постель и собралась погасить лампу. Скрипнула дверь. Волк вошел в спальню, но даже не посмотрел в мою сторону. Столько крови на его шерсти я не видела еще никогда. Сжавшись от боли и горького чувства вины, я задула лампу, ни слова не сказав при этом.

«Трусиха и предательница», – мысленно сказала я себе.

Кровать скрипнула и просела под весом волка, зашуршало одеяло. Я еще долго лежала, глядя в темноту и слушая удары своего сердца, потом, наконец, сказала:

– Я не должна была обманывать тебя. Не имела права затаскивать в зеркало помимо твоей воли. Прости, волк.

Его дыхание на другом краю кровати было частым и неглубоким.

– Я сам виноват, госпожа Эхо, – прозвучали, наконец, слова волка.

Я продолжала всматриваться в темноту, чувствуя необъятность разделявшей нас пропасти, хотя волк и был всего в нескольких сантиметрах от меня.

– Почему ты не хочешь, чтобы я помогла тебе? – спросила я.

– Потому что никто не может мне помочь. Хватит пытаться. И перестань притворяться, что тебе не безразлично происходящее со мной. Прекрати вести себя так, будто мы с тобой друзья.

Эти слова ужалили меня, словно осы.

– Кто же мы тогда такие, если не друзья?

– Я демон, который обманул тебя, – ответил волк. – Ты моя узница.

Я прикусила губу, чтобы не разреветься.

Молчание тянулось и тянулось, моя подушка постепенно промокла от слез.

– Но ты мой друг, – сказала я, наконец. – И мне не важно, что ты на это скажешь. Ты охранял меня всю мою жизнь. Я доверяю тебе.

Волк издал звук – что-то среднее между рыданием и рычанием.

– Не нужно мне доверять, госпожа.

– А я доверяю.

Больше мы друг другу ничего не сказали, и в конце концов я каким-то образом уснула. А глубокой ночью проснулась от сокрушительных, приглушенных рыданий, которые заставляли нашу кровать ходить ходуном.

Я лежала, слушала и удивлялась тому, что волк может плакать совсем как человек.

Глава 16

После полудюжины уроков Мокошь объявила, что теперь я научилась танцевать достаточно хорошо, чтобы мы могли отправиться на бал.

– Встретимся в «Маске Аделлы»! – весело воскликнула она, когда на стене появилось ее мерцающее зеркало. – Завтра днем. Подбери для себя что-нибудь нарядное и модное. Я слышала, что там принцы будут!

С этими словами она шагнула в свое зеркало и исчезла.

Я твердила самой себе, что вовсе не окончательно решила идти на бал или нет. Однако на следующий день все же направилась прямиком в библиотеку и попросила дом показать мне бальные платья на выбор. Моментально вокруг меня появились три громадных шкафа, плотно набитых самыми разными платьями – шелковыми и атласными, украшенными сверкающими драгоценными камнями и искусной вышивкой. Я мельком просмотрела их все, проводя рукой по тонким, удивительно приятным на ощупь, тканям. Время от времени задерживалась и вытаскивала из шкафа какое-нибудь первое попавшееся платье, чтобы лучше рассмотреть его при свете.

Волка я не видела с тех пор, как неделю назад силой затащила его в зеркальную книгу. С того времени он не давал мне уроков музыки. На ужине в столовой тоже не появлялся. В спальню он, правда, исправно приходил каждый вечер и забирался в кровать после того, как я гасила лампу. Но утром его уже не было, он куда-то исчезал. Теперь я продолжала одна присматривать за домом, постоянно испытывая чувство вины.

От одного из платьев у меня сразу перехватило дыхание, и я осторожно сняла его с плечиков. Оно было светло-золотистым, расшитым металлической нитью, с более низким и открытым, чем я привыкла, вырезом на груди. Пышные рукава напоминали облака взбитых сливок, ткань платья нежно ласкала мои пальцы.

Держа его в руках, я прикоснулась к зеркалу и сразу же очутилась в гардеробной леди Аделлы. Там, развалившись на бархатной красной кушетке, уже ждала меня Мокошь.

– Эхо! – она вскочила и крепко обняла меня, затем отодвинулась на расстояние вытянутой руки, оценивающим взглядом окинула мое платье и воскликнула. – Потрясающе! То, что надо! Сегодня ты затмишь саму Аделлу!

И она искоса взглянула на окруженную маленькой армией горничных хозяйку дома, Аделлу, оказавшуюся бледнолицей темноглазой красавицей.

Горничные поставили нас троих – Аделлу, Мокошь и меня – перед огромными зеркалами в украшенных драгоценными камнями резных рамах, и принялись за работу.

Они надели на меня шелковую сорочку – прохладную и гладкую, прильнувшую ко мне словно вторая кожа – а затем корсет из китового уса. Его зашнуровали достаточно туго, чтобы я могла чувствовать себя в нем надежно и уверенно, как в доспехах, но все же не настолько плотно, чтобы в нем нельзя было дышать. Затем настала очередь платья. Оно сидело на мне как влитое. Вероятнее всего, платье на самом деле было сшито по моим меркам – зная возможности дома, это ничуть не удивительно.

Горничные заплели мои волосы золотой тесьмой, вставили в прическу страусиные перья, надели на шею нитку сверкающих сапфировых бус. Завершала мой наряд белая маска с шелковыми лентами. Она вместе с бледно-золотистым платьем удивительно удачно контрастировала с моими темными волосами. Я повернулась к Мокошь, чтобы она оценила мой внешний вид.

На самой Мокошь было совершенно удивительное платье, расшитое жемчужными раковинами, которые – в зависимости от того, как падал на них свет – переливались синими, зелеными или серебристыми искрами. В ее волосах сияли нитки жемчуга, а маска сверкала серебристыми чешуйками.

– Превосходно! – в один голос воскликнули мы с ней.

Мокошь рассмеялась, схватила меня за руки, и мы повернулись посмотреть на наряд Аделлы. На ней было алое, как королевская мантия, платье и маска павлина, а сама девушка горько плакала, укрывшись за перьями, блестками и прочей мишурой.

– Сегодня ее помолвка, – прошептала Мокошь. – Ей придется обручиться с мужчиной, которого она поклялась никогда не любить. Это восхитительная трагическая история.

Однако я была слишком взволнована, чтобы жалеть несчастную леди Аделлу.

Мы с Мокошь прошли по широкому коридору, затем поднялись по широкой полукруглой лестнице в бальный зал. Дальняя стена в нем была сплошным окном, за которым открывался вид на заснеженные окрестности дворца. В массивных люстрах горели сотни свечей. Откуда-то сверху лилась музыка, изящная и легкая, словно летние полевые цветы. Пол был выложен мрамором с золотыми инкрустациями.

Леди Аделла вошла в бальный зал сразу следом за нами. К ней немедленно подошел и предложил руку какой-то высокий, одетый в черное, джентльмен в синей маске. Леди Аделла с явной неохотой приняла его руку, и он проводил ее в зал.

– Сюда, Эхо, – потащила меня Мокошь к краю комнаты. Там непринужденно общались друг с другом, потягивая вино из хрустальных бокалов, мужчины и женщины, которые пока еще не танцевали.

Ярко горели свечи, волнами наплывала музыка, а я стояла и думала о том, каково это – жить во дворце, быть богатой и красивой и никогда не думать о косых взглядах и перешептываниях за твоей спиной жителей городка. Мои пальцы невольно потянулись к левой стороне лица, скользнули по гладкой маске и такой же гладкой, невредимой коже.

Подошел джентльмен со светлыми, как речной песок, волосами и в маске дракона. Он низко поклонился Мокошь и сказал:

– Вы позволите пригласить вас на танец, миледи?

Мокошь радостно улыбнулась и подала ему руку, а затем они ушли в центр зала, оставив меня в одиночестве.

Я подошла к окну и принялась следить за тем, как медленно садится солнце, заливая белый снег красно-оранжевыми закатными бликами.

– Все это очень мило, – послышался голос возле моего уха. – Но вы уверены, что хотите танцевать и есть пирожные в глазури, когда страна стоит на пороге переворота?

Я обернулась и увидела перед собой незнакомца в темно-зеленой маске в виде морды белого медведя. Маска выглядела очень грустной, а вот голос был очень знакомым!

– Хэл?

– А я надеялся, что сумею дольше дурачить тебя, – элегантно поклонился мне Хэл, снимая маску. Я увидела знакомое смеющееся лицо, блестящие в мерцающих отблесках свечей голубые глаза.

– Меня очень трудно обмануть, – улыбнулась я.

– Это я уже понял, хотя и с запозданием, – Хэл протянул мне руку. Я коснулась ее и почувствовала тепло. Мы оба – и он, и я – были без перчаток. Затем Хэл легонько сжал мою руку и повел танцевать.

Как нужно двигаться именно в этом танце, я не знала. Его мы с Мокошь «не проходили», но Хэл оказался прекрасным партнером – уверенно и осторожно вел меня в танце. Возможно, из-за меня мы иногда делали что-то не в такт, но меня это не волновало. Я наслаждалась танцем, буквально таяла в руках Хэла.

Мокошь танцевала на другом конце зала. Я заметила, что она уже успела поменять партнера.

– Я помню свою семью, – тихо сказал вдруг Хэл. – И хочу рассказать тебе о ней. Знаешь, я не всегда был таким – не всегда путешествовал из книги в книгу.

Я поймала его взгляд, и тревога зародилась у меня в груди.

– Что ты помнишь о них?

– Моя мать очень красивая. Отец требовательный и строгий, – начал он, устремив задумчивый взгляд вдаль. – По-моему, у меня есть братья и сестры, но я очень, очень давно не видел их всех. Я даже имен их не знаю. Забыл, если и помнил когда-то.

Голос Хэла дрогнул и сорвался.

Я смотрела на его лицо и думала. Как выглядит Хэл в реальной жизни? Какие рубцы и шрамы скрывает призрачный, лукавый мир зеркальных книг?

– Я постараюсь помочь тебе найти их. Если смогу, конечно.

– Боюсь, что ничего из этого не выйдет. Слишком давно я их потерял, – грустно улыбнулся в ответ Хэл.

В потоке танцующих пар к нам приблизилась Мокошь – опять с новым партнером! Я помахала ей рукой, а она удивленно подняла брови, заметив, как крепко к себе прижимает меня Хэл. Я покраснела и была очень рада, когда течение вновь унесло Мокошь прочь.

– Ты сказал, что мы на пороге переворота. Это не шутка? – спросила я у Хэла. – Я, видишь ли, не удосужилась прочитать аннотацию к этой книге.

– Боюсь, что не шутка, – усмехнулся он. – Этот бал будет прерван, и начнется ужасная кровавая резня. Я о ней прочитал заранее.

– И скоро это случится?

Хэл еще крепче прижал меня к себе, и я, повинуясь какому-то неясному инстинкту, опустила голову на его грудь. Руки у Хэла были теплыми и сильными. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности.

– Не скоро, – шепнул он в ответ, шевеля волосы у меня на голове своим дыханием. – Не раньше полуночи. А до тех пор мы в полной безопасности.

Прижавшись к Хэлу, я чувствовала, как бьются, оказавшись совсем близко, наши с ним сердца. Мы еще немного потанцевали. Затем отошли в угол, где на полу были разбросаны подушки, и сели вдвоем, потягивая смородиновое вино и откусывая понемногу от тех самых пирожных в глазури, о которых в самом начале упомянул Хэл. Пирожные оказались просто потрясающими.

– А откуда ты родом, можешь вспомнить? – Я откинулась назад, чтобы прислониться спиной к колонне, и принялась отряхивать крошки пирожного с платья.

Хэл сидел рядом, но не так близко, как во время танца.

– Я думаю… – сосредоточенно нахмурил он свой лоб. – По-моему, мой отец правит герцогством.

– Выходит, ты герцог?

– Выходит, что так.

– И мне следует называть тебя «лорд Хэл»? – рассмеялась я.

– Можешь называть меня, как тебе захочется, – лениво улыбнулся он. – А как насчет тебя, Эхо? Что ты собираешься делать, когда закончится твой год в Доме-Под-Горой?

За стеклянной стеной бального зала появились первые звезды – маленькие сверкающие огоньки на фоне черного неба.

– Я хотела бы поступить в университет. Если, конечно, удастся накопить денег на учебу. Мне очень хочется стать врачом.

Хэл долго, внимательно посмотрел на меня. Было в его взгляде что-то такое, чего я никак не могла понять.

– А вот я не был в молодости таким, как ты. Мне не было дела ни до чего и ни до кого, кроме себя самого.

Как-то странно прозвучали его слова, очень странно.

– В молодости? Но ты же не можешь быть намного старше меня!

– Почему же? – на лбу Хэла залегли глубокие морщины. – Мне кажется, что я действительно очень стар.

Я вновь подумала о своих шрамах, полностью исчезающих, когда я попадаю в зеркальные книги. Интересно, что подумал бы обо мне Хэл, доведись ему увидеть, какова я на самом деле? А что подумала бы в такой же ситуации я о нем?

Я взяла Хэла за руку, погладила ее своим большим пальцем. Представить его стариком я не могла и не хотела. Наши взгляды встретились, и Хэл поднял свою свободную руку к моему лицу. Развязал ленты на моей маске, и она упала мне на колени. Он осторожно провел большим пальцем по моей щеке. Меня бросило в жар. Я замерла, не в силах шелохнуться.

– Потанцуем? – мягко спросил он. – Последний гавот перед полночью?

Я молча кивнула, даже не пытаясь произнести что-нибудь своим онемевшим языком.

Хэл помог мне подняться на ноги и повел танцевать, крепко обнимая за талию горячими руками. Я двигалась как во сне, не замечая ничего вокруг – ни Мокошь, которая удивленно смотрела на меня из объятий очередного партнера, ни Аделлы, сорвавшей с себя маску и бросившейся к ногам жениха, умоляя отменить их помолвку.

Для меня сейчас существовал только Хэл. Его взгляд, устремленный на меня, его руки, его теплое дыхание на моих волосах.

И мы с ним танцевали до той самой минуты, пока не задрожал под нами пол. Пока не полыхнул в ночи огонь, пока в зал не ворвалась толпа вооруженных винтовками людей, несущих с собой смерть и разрушение.

Когда я, все еще в золотистом бальном платье, вышла из библиотеки, у меня в ушах продолжала звенеть музыка и шум рукопашной схватки.

Коридор, в котором я оказалась, был мрачным, темным, с земляными стенами, на которых оранжево светились редкие факелы. Они уже начинали понемногу отделяться от стен – верный признак того, что приближается полночь. Чтобы успеть к себе в спальню вовремя, я приказала дому вести меня к ней кратчайшим путем. И действительно, завернув за угол пару раз, я оказалась возле знакомой красной двери. Висевшая над ней лампа вдруг сорвалась с места и куда-то уплыла, а за спиной послышался голос волка.

– Это платье тебе очень идет.

Я обернулась. Он стоял и смотрел на меня, склонив голову набок. Я смущенно коснулась подола платья, не зная, что ответить.

– Хорошо провела вечер?

Во мне проснулось чувство вины. Оно впилось в сердце острыми зубами. Я опять забыла про него!

Я вошла в спальню. Волк проскользнул следом за мной и сразу же закрыл дверь, толкнув ее носом.

– Ты простишь меня, что я утащила тебя тогда в зеркальную книгу? – тихо спросила я.

– Почему ты думаешь, что я тебя еще не простил?

– Но ты избегаешь меня, даже смотреть в мою сторону не хочешь.

Он поднял голову и взглянул на меня своими янтарными глазами.

– Год стремительно заканчивается, и я не могу этого выносить.

– Чего именно?

– Мысли о том, что мне придется с тобой расстаться.

– Но почему? Я же ничего не сделала, чтобы помочь тебе.

– Ты так умело присматриваешь за домом – я такого никогда еще не видел. И потом, ты… Ты была для меня хорошим другом.

Я сглотнула, вспомнив горькие слова, что он сказал мне совсем недавно в ночной темноте.

– Так мы… друзья?

– Конечно, друзья, Эхо. Конечно.

Платье на мне вдруг стало непомерно тяжелым, потянуло вниз. Мне уже не хотелось смотреть на это золотистое облако.

– В зеркальных книгах у меня на лице нет никаких шрамов, – сама не знаю почему, сказала я вдруг.

Волк посмотрел на меня, виляя из стороны в сторону кончиком хвоста, затем спросил.

– Ты так сильно их ненавидишь?

Я опустилась рядом с ним на колени, цепляясь за ковер серебряным шитьем платья. Нерешительно провела кончиками пальцев по голове волка, по его макушке. Он порывисто прижался мордой к моей руке.

– Здесь я совсем не обращаю внимания на свои шрамы. Не вспоминаю о них. И даже рада, что они привели меня к тебе.

– Я тоже, – ответил волк. – Мне не следовало бы этому радоваться… Но я рад.

Я горячо обняла его.

За ширмой я быстро приготовилась ко сну. Платье слетело на пол, растеклось у ног лужей золотого шелка. Мне было жаль убирать его в шкаф. Не хотелось прощаться с ушедшим вечером.

Затем я забралась в кровать, свернулась калачиком рядом с волком. Мне всю ночь снилось, что я танцую с Хэлом.

Глава 17

На следующее утро волк ждал меня в коридоре возле спальни.

Я удивилась, увидев его, а волк сказал, смущенно опустив голову.

– Ни к чему оплакивать конец года, пока он не наступил. Я не хочу больше тратить время попусту.

И мы вместе, как раньше, отправились в обход по дому. Я была рада компании волка, потому что с некоторыми особенно непослушными комнатами было сложно справляться в одиночку. Итак, мы с волком проверили связки, намотали на катушки золотую паучью нить, набрали воды в дождевой комнате и света из солнечной, а затем больше часа оставались в комнате с ядовитыми растениями. Здесь срубили лозу, которая снова выросла из колодца, и полили ядовитые растения водой из дождевой комнаты: она заставляла их завянуть.

Мы почти закончили, когда вдруг раздался оглушительный грохот и под нашими ногами задрожал пол. Я поскользнулась, и меня занесло в колодец. Там уже начинала заново отрастать ядовитая лоза. Волк успел схватить меня за рукав и вытащить из колодца прежде, чем в мою кожу вонзились острые ядовитые усики.

Я поднялась на ноги, стараясь удерживать равновесие. Комната продолжала дрожать, затем ее пол рассекла трещина, из которой в воздух полетели камешки и клубы пыли. Внезапно начала кричать срубленная черная лоза.

– Эхо! – крикнул волк. – Нам нужно уходить. Немедленно.

Тряска усиливалась, трещина в полу расширялась. Мы перепрыгнули через нее и ринулись к двери.

Черная лоза за нашими спинами визжала и выла на разные голоса. Едва мы выскочили за порог, как вся комната погрузилась во тьму.

Я обернулась, чувствуя бешеное сердцебиение. Комнаты больше не было. На ее месте возникла черная дыра, а в глубине что-то крутилось и отдавалось далеким эхо. С дверной рамы свисали оборванные, разлохматившиеся связующие шнуры.

«Представь дом в виде лоскутного одеяла, а комнаты как заплатки на нем», – когда-то в самом начале говорил мне волк.

– Закрой дверь! – крикнул он мне сейчас.

Я захлопнула дверь, она дрогнула и начала таять в стене. Несколько секунд, и дверь исчезла.

– Что это было? – ошеломленно выдохнула я.

– Началось, – низко прорычал волк. Его уши прижались к голове. – Комнаты начали отвязываться.

– Но сейчас утро на дворе, а не полночь. Какое такое может быть?

– Все гораздо серьезнее, – покачал головой волк. – Этот дом связан со мной, а мое время заканчивается. Боюсь, что теперь с каждым днем от дома начнет отвязываться все больше комнат. Остается надеяться, что развалится не весь дом.

Я уставилась на гладкую стену, в которой еще совсем недавно была дверь, ведущая в комнату с ядовитыми растениями.

– Весь дом? Целиком? – переспросила я.

– Надеюсь, что этого не случится, – опустил белую голову волк.

– А что произошло бы с нами, останься мы за дверью, когда комната отвязалась?

– Освободились бы вместе с ней. Наши жизни. Наши души. Мы превратились бы в ничто.

Меня охватил ужас.

– Я не имею ничего против того, что эта комната ушла, – сказала я. – Но как насчет… остальных?

– Это может случиться с любой из комнат, – ответил волк на мой недосказанный вопрос. – Теперь нам нужно постоянно быть настороже.

Я была потрясена сильнее, чем согласилась бы признаться. Отвязаться может любая комната. Значит, и библиотека тоже может исчезнуть? Но тогда не видать мне больше Мокошь, и Хэла я навсегда потеряю. Что с ним самим случится, если он действительно заперт в мире зеркальных книг, как я предполагаю? А что случается с засушенным цветком, если он вместе с книгой брошен в огонь?

– А мы можем сделать что-нибудь? – спросила я волка.

– Только постоянно быть начеку, – ответил он. – Не уходить в комнатах слишком далеко от двери, – он шевельнул ушами, поймал мой взгляд и добавил: – И надеяться, что наша спальня станет последней комнатой, которая отвяжется.

Нет, должен быть способ исправить ситуацию. Какая-то разновидность древней магии, которую можно призвать, чтобы спасти и дом, и библиотеку, и волка. И Хэла тоже. Не хотелось мне лишь одного – снова входить в жуткую темную комнату с блестящими подвесками. Так что когда в тот день волк извинился и, сославшись на какие-то неотложные дела, ушел, я прямиком отправилась в библиотеку – где же еще искать ответ на мои вопросы, как не там?

Я вошла в зеркальную книгу об одном жившем когда-то на самом деле короле, который славился обширной библиотекой. Она действительно впечатляла – огромный зал, до самого потолка увешанный книжными полками, с высокими окнами, выходившими на крепостной ров. Как раз сейчас по другую сторону рва к замку подкатывали осадные башни – очень интересно, только времени на наблюдение у меня не было.

Из-за книжных полок навстречу мне вышел, бормоча что-то себе под нос, библиотекарь. На вид ему было лет сто, не меньше. На голове у него осталась лишь пара седых прядок. Из-за уха торчало перо, с которого на шею библиотекаря капали чернила. В руках старичок держал похрустывающий лист пергамента и недовольно хмурился.

– Прошу прощения, сэр, – вежливо сказала я. – В вашей библиотеке имеются какие-нибудь книги о древней магии?

Библиотекарь посмотрел на меня и каким-то образом умудрился нахмуриться еще сильнее.

– Это там, – указал он на балкон, к которому вела винтовая лестница. – Хотя не понимаю, почему вы сами не могли ознакомиться с указателями.

И он махнул рукой в сторону голубоватой металлической пластинки, прикрепленной к одной из полок. Надпись на пластинке была сделана причудливо завитыми значками – если это и были буквы, то совершенно непонятные для меня.

Говорить я ничего не стала, просто поблагодарила библиотекаря и поднялась по лестнице.

Книги были очень красивыми – с потрескавшимися бордовыми или серебристыми корешками, с тиснеными золотом названиями. От украшенных драгоценными камнями переплетов приятно пахло розами и корицей. Я наугад открыла один из томов и попыталась читать, но перед глазами плавали все те же таинственные значки. Я не могла прочитать ни слова. То же самое произошло со второй книгой. И с третьей. Я разочарованно вздохнула, но вдруг услышала за своей спиной:

– Я же говорил, что нужно лучше готовиться, когда собираешься отправиться в книгу.

Хэл. Он стоял, небрежно облокотившись на перила наверху лестницы, и всем видом своим изображал одновременно веселье и скуку – точнее, пытался изобразить, потому что в глубине его глаз затаилась грусть.

– И не говори мне, Эхо, что ты зашла в увлекательную, полную жизни историю только ради этих пыльных скучных книг.

Он шагнул ближе, взял у меня из рук толстый том, небрежно полистал его и поставил обратно на полку.

– Почему я не могу ничего прочитать? – спросила я.

– Потому что это не настоящий язык. Выдуманный. Возможно, автор и пытался описать какую-то реальную библиотеку, но сам он в ней никогда не был, и уж тем более не читал того, что стоит на полках. То, что ты видишь – это муляж, подделка. Картонный окорок на витрине. Неумелый намек на магию, чтобы «добавить перчика» в эту книжную историю.

Я недовольно хмыкнула, а Хэл усмехнулся. Потом мои глаза встретились с его синими, как бездонное море, глазами. У меня вдруг перехватило дыхание.

– Но когда идешь в книгу, нужно готовиться ко всему и как следует.

– К чему, например? – криво усмехнулась я.

– К битве, – гордо постучал он по рукояти висевшей у него на поясе шпаги. – Вчера вечером, когда начался переворот, ты заметно побледнела.

Я покраснела. Когда вчера во дворце началась заварушка, Хэл оттолкнул меня за портьеру, после чего сам ринулся в бой. Я то наблюдала, дрожа, за тем, как он дерется, то в испуге закрывала глаза, не в силах смотреть на реки крови и пробитые головы. Мокошь исчезла задолго до окончания битвы.

– Помнится, ты говорил, будто в книге невозможно умереть.

– Это так, но порой можно попасть в такую передрягу, что невольно втягиваешься в сюжет и не можешь остановиться. Так что лучше иметь кое-какие навыки.

– Неужели?

– К счастью для тебя, я отличный учитель.

– О чем ты, Хэл?

– Уроки фехтования. Что скажешь?

Я перевела взгляд на корешки фальшивых магических книг. Подумала о волке, о доме и об опасности, в которой находился сам Хэл.

– Хэл, я…

– Ты с благодарностью принимаешь мое предложение? Отлично!

Он схватил меня за руку и потянул вниз по лестнице, но я уперлась. Хэл, почувствовав это, немедленно отпустил меня и настороженно взглянул в глаза.

– Хэл, мне нужно кое о чем узнать…

– Могу помочь, если хочешь, – моментально предложил он. – Что ты хочешь изучить?

– Древнюю магию.

– Древнюю магию? – присвистнул он. – Но ее нельзя изучить. Она, знаешь ли, или есть у тебя, или ее нет.

– Это как?

– А вот так, – рассмеялся он. – Древняя магия существует сама по себе. Ее нельзя описать в книге, да и научиться этой магии невозможно. И потом, ты же все равно не можешь прочитать здесь ни строчки!

– Это верно, – согласилась я, и с улыбкой добавила: – Что ж, наверное, ты прав. Урок-другой фехтования мне не повредил бы.

Хэл торжествующе воскликнул, и мы, смеясь, побежали вниз по лестнице.

Урок фехтования начался у нас в королевской оружейной – гулком каменном зале с оружием всех видов и размеров. Хэл уверенно снял со стены одну шпагу. Она идеально подошла по размеру и весу, словно специально для меня была сделана. Хэл показал, как правильно держать шпагу, и начал работать над моей стойкой, поворачивая мою кисть и проводя рукой по спине, заставляя выпрямиться. У меня запылали щеки и шея. Я пыталась убедить себя в том, что Хэл прикасается ко мне ничуть не больше, чем это необходимо. И точно так же пыталась уговорить себя, что совсем не разочарована, когда он прекратил это делать.

Затем Хэл начал показывать мне боевые стойки – объяснял, как нужно ставить ноги, как поднимать и опускать лезвие шпаги, отражать удар противника и делать выпад самой. Он сравнил фехтование с танцем, только в данном случае соперник не должен догадаться, каким станет твое следующее па.

Я снова и снова повторяла движения, чувствуя, как начинают тяжелеть и дрожать от усталости руки, все чаще утирая выступивший на лбу пот. Хоть я и привыкла часами упражняться в игре на рояле, но там задействован совершенно иной набор мышц, да и нагрузки другие.

А затем, к моему удивлению и облегчению, в оружейную комнату ворвалась толпа сражающихся друг с другом людей – я сразу же вспомнила те осадные башни из окна библиотеки. Что ж, теперь нам с Хэлом нужно было убираться отсюда, причем как можно скорее.

– Встретимся в «Разбойничьем поле»! – крикнул на бегу Хэл, со смехом уклоняясь от свистящих вокруг арбалетных стрел. – До середины эта книга замечательно скучная, поэтому ничто не помешает нам еще как следует поупражняться.

– Ты уверен, что сумеешь добраться туда? – крикнула я в ответ, но Хэл уже исчез. На меня вынырнул какой-то бородатый воин с неестественно красными глазами и замахнулся мечом, целясь мне в голову.

– Библиотека! – крикнула я. – «Разбойничье поле»!

Едва появилось зеркало, я прыгнула в него, не дожидаясь даже, пока успокоится рябь на поверхности. Меч бородача просвистел мимо. Тут же растворилась и вся сцена боя, словно ее никогда и не было.

Всего доля секунды, и я вывалилась на согретую солнцем траву. Хэл был уже здесь. Он со смехом протягивал руку, чтобы помочь мне подняться на ноги. Я приняла этот жест, придумывая, как бы повежливее сказать, что на сегодня хватит уроков фехтования. Кстати, в другой руке у меня оказалась шпага. Это был первый случай, когда мне удалось перенести какой-то предмет из одной книги в другую.

К моей радости оказалось, что Хэл тоже устал. Так что с фехтованием мы закончили очень быстро и сели, прижавшись спинами к деревянной изгороди, откуда открывался вид на зеленую долину. Солнце клонилось к закату, окрашивая небосвод яркими желтыми и оранжевыми красками. Каждый натруженный мускул моего тела ныл, но сердце пело от радости.

Хэл притих, его приподнятое настроение куда-то улетучилось.

– С тобой все в порядке? – спросила я его, думая о том, до чего же сильно мне хочется взять его за руку.

Юноша перевел взгляд на меня. В лучах закатного солнца его лицо казалось вылитым из бронзы.

– Я вспоминаю.

– Что ты вспоминаешь, Хэл? И почему именно сейчас?

Он вновь повернул голову в сторону долины, подтянул к подбородку колени и обхватил их своими длинными руками.

– Почему? Потому что ты заставила меня думать. Я теперь понемногу вспоминаю разные вещи. Мелочи. Детали.

Хэл на какое-то время замолчал, но я не перебивала его. Ждала, когда он вновь заговорит.

– У моей матери были золотистые волосы. Она любила петь под снегопадом, а ее любимым лакомством было медовое печенье. Еще она всегда кормила птиц. Сыпала им семена, а я наблюдал за этим из окна.

Солнце почти полностью опустилось за холм, и мир погрузился в лиловые сумерки. Звенел хор сверчков. Внизу, в долине, горели оранжевые костры.

– У меня было шесть братьев и четыре сестры, – продолжил Хэл. – Я был самым младшим из них. Меня с детства баловали. Сильно. Помню конфеты на Рождество, катание на коньках зимой. Помню, как летом собирал светлячков.

– А ты можешь вспомнить, что случилось с тобой потом? – спросила я. – Почему ты оказался заперт в зеркальных книгах как в ловушке?

Хэл отрицательно покачал головой.

Темнота придала мне смелости, и я предложила.

– Пойдем со мной в Дом-Под-Горой. Может быть, там ты вспомнишь больше.

– Не думаю, что у меня это получится, Эхо.

Я пожевала губу и решила раскрыть все свои карты до конца.

– Между прочим, Хэл, в реальном мире мое лицо покрыто шрамами. Люди крестятся при виде меня. Мачеха была бы счастлива, если бы я умерла, да и отцу с братом будет лучше без меня.

– Зачем ты мне все это говоришь?

Я поднялась на ноги. Чувствуя, что внутри меня рухнула какая-то невидимая преграда.

– Потому что хочу, чтобы ты узнал настоящую меня. Узнал такой, какой я становлюсь, когда меня здесь нет.

Хэл тоже поднялся, не отрывая глаз от моего лица, затем осторожно протянул руку и прикоснулся к щеке. Кончики его пальцев обожгли меня огнем.

– А я не знаю, какой я, когда меня здесь нет, – печально сказал он. – Мне кажется, что я просто тень, блуждающий дух. Не уверен даже, могу ли существовать вне книг.

Мне хотелось наклониться к нему, обнять за шею и никогда не отпускать. Хотелось поцеловать его – эта мысль испугала и одновременно взволновала меня. Разумеется, я ничего этого не сделала, просто стояла на том же месте.

Хэл протянул руку, взял мою ладонь.

– Спасибо, – с чувством сказал он. – Спасибо за то, что рассказала мне.

Уже наступила ночь, над головами раскинулось бездонное звездное небо.

– Теперь ты будешь считать меня уродиной? – прошептала я.

– Ты для меня никогда не будешь уродиной, – ответил Хэл.

У меня защемило сердце. Падающая звезда прочертила небо своим серебряным хвостом, и это было так красиво.

А потом перед нами замерцало зеркало. Библиотека звала меня вернуться домой к ужину.

– Тебе обязательно нужно идти? – в тихом голосе Хэла было столько тепла, что я навсегда осталась бы рядом с ним, если бы не волк.

– Я завтра вернусь, – сказала я, сжимая руку Хэла.

– Обещаешь? – взглянул он мне в глаза.

– Обещаю.

Я шагнула сквозь зеркало, но оказалась не в библиотеке, как ожидала, а в какой-то темной и незнакомой долине. В очень странной долине. Здесь шел дождь, но падал он почему-то снизу вверх, а цветы вокруг росли не вверх, а вбок. У моих колен проплыло что-то вроде облаков, только с ушами, хвостами и колокольчиками на шее, какая-то помесь кошки и облака.

Внезапно рядом появилась Мокошь и радостно закричала, хватая меня за рукав.

– Эхо! А я тебя ищу повсюду! Как я рада, что ты прошла через мое зеркало! Моя мать разрешила пригласить тебя на несколько дней к нам домой. Мы можем покататься верхом и порыбачить, а еще я покажу тебе все потайные ходы и уголки в нашем дворце. Станем есть мороженое и допоздна сидеть по ночам. Будет просто замечательно! Ну, что скажешь?

Она схватила меня за плечи, закружила. Дождь заливал серебром ее волосы, у ног девушки мурлыкали облачные кошки.

Я была ужасно раздосадована тем, что Мокошь оторвала меня от Хэла.

– Нет, Мокошь, спасибо, но я не могу.

Она отпустила меня, перестала кружить и недовольно спросила с вытянувшимся лицом.

– А почему?

– Я нужна волку. У дома начали отвязываться комнаты, и мне нужно быть на месте. И вообще, я уже опаздываю к ужину.

Это, конечно, была правда, да только не вся. Но не могла же я сказать Мокошь, что она помешала моему свиданию с Хэлом!

– И это все, что тебя беспокоит? – нетерпеливо махнула рукой Мокошь. – Ерунда. Я попрошу мою мать, и она остановит время. Для всех ты уйдешь от нас в ту же секунду, что пришла.

Дождь был теплым и сладким как леденец. Мне жаль было огорчать Мокошь, но я все еще чувствовала жаркое прикосновение пальцев Хэла к моей руке, все еще видела полные скрытой тоски глаза волка.

– Прости, Мокошь, но нет.

Она подняла голову, что-то прошептала, обращаясь к небу, и тут же замерцали контуры зеркала.

– Хоть на один вечер? Или на час! Клянусь, все будет так, словно ты никуда и не уходила. Пожалуйста, Эхо. Ты же моя единственная подруга.

Подруга! Это слово пронзило меня сильнее, чем могла себе представить Мокошь.

– Хорошо, на час, – сказала я. – Но помни, мне необходимо вернуться домой до полуночи.

Мокошь взвизгнула от радости, схватила меня за руку и потащила в зеркало.

Мы вышли на широкую террасу. Над сверкающим морем догорал закат. Позади нас высоко поднимался в небо огромный белоснежный дворец. Вокруг расстилался бескрайний океан. Далеко внизу тоже не было волн, набегавших на берег.

– Мы на летающем острове, – прошептала я. – Потрясающе!

– Ага, – кивнула Мокошь. – Это одно из двенадцати чудес света. Моя мать его сама создала.

– Сама?

– Да, причем когда была даже моложе, чем я сейчас. К сожалению, у меня пока что нет и половины ее способностей. Надеюсь, со временем я еще сумею ее догнать.

Я была слишком ошеломлена, чтобы говорить.

– Пойдем, я покажу тебе свою комнату!

Мокошь потащила меня через террасу к высокой зеленой двери, за которой открылся огромный холл. Потом мы поднимались по лестницам и шли коридорами – по-моему, вся моя жизнь в последнее время проходит на лестницах и в коридорах – и оказались, наконец, в просторной комнате с большими, распахнутыми настежь окнами.

Мы уселись на шелковых подушках и пили чай – легкий, ароматный. И закусывали его тминным тортом, посыпанным засахаренными розовыми лепестками. Мокошь, не умолкая, взахлеб рассказывала мне о всякой ерунде – своих бесконечных уроках и занудстве повседневной жизни, из-за чего она и пристрастилась к чтению. Потом в какой-то момент Мокошь откинулась на локти и с понимающей улыбкой сказала, пристально глядя на меня.

– Хотела сделать тебе выговор за то, что ты бросила меня на балу прошлой ночью, но решила, что не могу винить тебя. Твой партнер был очень красив. Послушай, Эхо, ты должна мне все-все рассказать!

Я поморгала, водя пальцем по замысловатому узору, выгравированному на стенке стакана. Мне по-прежнему не хотелось рассказывать Мокошь про Хэла. Он был тайной, которой не хотелось делиться ни с кем.

Мокошь, должно быть, обо всем догадалась по выражению моего лица.

– Ты какие-то восхитительные вещи от меня скрываешь, Эхо! – с улыбкой заметила она.

– Он тоже читатель, – покраснела я. – Мы пересекались с ним несколько раз. В книгах.

– Еще один читатель? Вот здорово! А как его зовут? И откуда он?

Над морем вспыхнул звездный свет. Я вспомнила об уроках фехтования, о промокшем под дождем лесе, о танцах в бальном зале. У меня сильно забилось сердце, и не захотелось оставаться дольше на летающем острове.

– Прости меня, Мокошь, – поднялась я на ноги, – но мне действительно нужно возвращаться.

Она окинула меня пронзительным взглядом, улыбка на ее лице на секунду сменилась жестким, очень опасным каким-то выражением, но затем Мокошь вновь улыбнулась и это пугающее выражение исчезло.

– Прости меня, – сказала она. – Я не должна была заставлять тебя делиться со мной, если ты к этому еще не готова. Спасибо, что зашла.

Я облегченно вздохнула, радуясь тому, что Мокошь на меня вроде бы не рассердилась.

– Я еще вернусь. Скоро. И ты покажешь мне весь остальной дворец.

– Мне бы этого очень хотелось.

Мокошь быстро и крепко обняла меня и вызвала зеркало.

Я вышла через него в свою библиотеку и немедленно приказала отправить себя назад в «Разбойничье поле».

Над погруженной во мрак долиной все так же светили звезды. На дне долины кое-где мерцали огоньки костров.

Хэла не было.

Я вернулась в библиотеку, заглянула еще в полдюжины зеркальных книг, но не нашла его и там.

Когда я вышла из библиотеки, в коридоре меня ждал волк. Я была очень рада видеть его – под влиянием минуты опустилась рядом с ним на колени и обняла руками за шею.

Волк запыхтел, уткнувшись мордой в мои волосы – я знала, что так он смеется. И он тоже рад видеть меня.

Глава 18

В лесу за домом зеленые деревья постепенно становились золотыми. В воздушных потоках парили ласточки. Среди высоких трав на лугу желтыми угольками искрились пчелы. Время ускользало, но я так и не решилась снова войти в темную комнату с блестящими подвесками. Убеждала себя, что смогу найти ответ на все вопросы и без нее, только в зеркальных книгах. Страх перед комнатой постоянно сидел во мне, как глубоко вонзившаяся под кожу заноза.

Спустя несколько недель, после того как от дома отвязалась комната с ядовитым садом, мы с волком открывали клетки – выпустить на день красно-золотых птиц-драконов. И тут это случилось вновь.

Комната задрожала, ее пол пересекла трещина.

Волк находился дальше от двери, поэтому я бросилась к нему, схватила за загривок и потащила к выходу. Комната содрогнулась и провалилась в пустоту. Мы выскочили в коридор буквально за мгновение до того, как в стене растаяла дверь, а вслед за ней исчезли и оборванные шнуры связки.

Волк покачал головой и тяжело проворчал:

– Мы с тобой едва не погибли, Эхо. Впредь нужно быть еще осторожнее.

Я смотрела на волка, все еще не снимая руки с его загривка. Волк, как и комнаты, привязан к этому дому. Что произойдет, когда он тоже начнет отвязываться?

– Ты действительно умрешь в конце года?

Он медленно, осторожно освободился от моей руки.

– Я буду хуже, чем мертв. Я буду полностью принадлежать ей.

– Раньше ты говорил, что будешь рад своей смерти. Что она сделает тебя свободным.

– Я солгал, – признался волк, прижимая уши к голове.

Затем он направился к темной комнате с подвесками и скрылся в ней. До комнаты я дошла вслед за волком, но заходить не стала. Не знаю, какого рода магия была заключена за этой обсидиановой дверью, но узнавать это мне совершенно не хотелось. От одной мысли о спрятанных в темной глубине паучьих часах у меня мурашки бежали по коже. Но с другой стороны, ничуть не меньшим был и страх, что от дома может отвязаться библиотека – это стало бы для меня ужасным ударом.

Поэтому оставила волка наедине с его воспоминаниями.

Хэла я нашла на открытом рынке у моря, где крикливые продавцы расхваливали свои товары у прилавков под яркими разноцветными тентами. Далеко на горизонте белели паруса кораблей.

Солнце пригревало, но не пекло, а ветерок дарил приятную прохладу. Хэл торговался с темноволосой девушкой, желая купить у нее пару кинжалов. Девушка была очень красивой и томно улыбалась Хэлу, хлопая длиннющими ресницами. Неужели я ревновала Хэла к ней? Да, наверное, ревновала.

А Хэла я не видела уже целую вечность – несколько недель.

– Хэл?

Увидев меня, он посветлел, улыбнулся, расплатился с девушкой за кинжалы и поскорее взял меня под руку. Вместе мы спустились к берегу.

– Потренируемся? – предложил Хэл. Он скинул на песок сюртук, завернул до локтей рукава рубашки, вытащил шпагу из ножен.

– Хэл, ты можешь сделать для меня одну вещь?

Он моментально уловил мой серьезный тон и сразу насторожился.

– Что случилось?

– Дом развязывается. Разваливается на части. Я не хочу, чтобы ты отвязался и исчез вместе с ним. Скажи, ты согласен попробовать вернуться вместе со мной в библиотеку? Там ты сможешь оставаться со мной и волком, и мы вместе постараемся придумать, как вернуть тебя домой.

В воздухе пахло солью, рыбой и сыростью.

Во взгляде Хэла внезапно промелькнула тоска:

– Да, я попробую, – сказал он.

– Хорошо, – вздохнула я и робко улыбнулась ему. – Библиотека! Я хочу перестать читать эту книгу.

Прямо перед нами в воздухе замерцало зеркало.

– Ты первый, – сказала я Хэлу.

Он подошел к зеркалу, протянул руку, чтобы прикоснуться к стеклу.

Но ничего не произошло.

– Попробуй еще раз. Пожалуйста.

Хэл приложил к поверхности зеркала обе свои ладони. Встал так близко, что коснулся стекла кончиком своего носа.

Ничего.

Он беспомощно оглянулся на меня.

– Пожалуйста, Хэл. Еще разок, – меня трясло.

Хэл медлил, и тогда я схватила его за руку и бросилась в зеркало вместе с ним.

Хэл с громким треском ударился о зеркало и упал на берег. Зеркало разбилось, хлынуло дождем осколков, которые порезали Хэлу лицо и руки. Потекла кровь.

Я опустилась на песок рядом с Хэлом.

– Мне очень жаль, Эхо. Думаю, на самом деле меня нет. Я не существую в реальности. Я просто тень.

– Неправда! Ты такой же настоящий, как и я сама.

– Возможно, был когда-то настоящим. Теперь уже нет.

Я коснулась его щеки, смахнула с нее капельку крови. Хэл вздохнул и понуро опустил плечи.

Я боролась с ощущением собственной беспомощности. Ведь я так надеялась, что трюк с зеркалом сработает!

– Я найду способ помочь тебе, – упрямо сказала я. – Освободить тебя. Мы все исправим, вот увидишь.

Честно говоря, я не была убеждена, что сама продолжаю верить в это.

– Я надеюсь.

Я чувствовала на своей щеке горячее дыхание Хэла. От его близости сладко сжималось сердце.

Не зная, что мне делать с собой в такой ситуации, я неловко поднялась на ноги и сказала, потянув Хэла за собой.

– А как насчет еще одного урока фехтования?

Хэл усмехнулся, хотя в его взгляде все еще читалась тоска и какая-то призрачная отрешенность.

– А я думал, ты никогда уже об этом не попросишь, – сказал он.

Затем мы целый час фехтовали на пляже. Но должна сказать, что Хэл делал это без былого энтузиазма. Утомившись, мы повалились с Хэлом на песок и принялись смотреть, как накатывают на берег волны, чтобы потом с таким же шелестом отступить назад.

Рука Хэла нашла мою руку, я придвинулась ближе к нему, но тут…

Громкий взрыв сотряс землю, и, оглянувшись назад, мы увидели, что весь рынок охвачен пламенем.

Хэл крепче сжал мою руку.

– Что это? – спросила я.

– Не знаю. Такого раньше здесь никогда не случалось.

Прогремел еще один взрыв, от которого вновь закачалась земля.

– Не случалось? Что ты имеешь в виду?

– То, что я прочитал эту книгу полдюжины раз, и взрывов на рынке никогда не было. Сюжет меняется.

У меня сжалось сердце. Мысли мои сразу устремились к Дому-Под-Горой: он разваливался, сбрасывая с себя комнаты, словно меняющая кожу змея.

– Мне нужно идти, – выдохнула я. – Я должна… Библиотека, я хочу прекратить чтение.

– Эхо, подожди…

Но я уже протянула руку к возникшему передо мной зеркалу.

Библиотека тряслась, как в лихорадке. Падали на пол зеркальные книги, сверкающим дождем летели острые хрустальные подвески с люстр.

Нет. Нет!

Только не библиотека.

Только не Хэл.

Трещина прорезала пол, и в нее улетел один из диванов. Звенели зеркала, разбиваясь о плитки пола. Библиотека начала кричать.

Я перепрыгнула через расширяющуюся трещину, споткнулась и едва не ухнула в другую, которая появилась рядом с первой. Моя рука автоматически метнулась к подвешенному на талии мешочку. Палец скользнул в наперсток, и я потащила из мешочка иглу и катушку золотых нитей.

Я не хотела, не могла позволить библиотеке отвязаться от дома.

Я не хотела и не могла потерять Хэла.

Я бросилась к двери, проводя по стене наперстком на пальце. Моя рука провалилась сквозь стену. Я нащупала красные переплетающиеся шнуры связок – скользкие, гладкие, с оборванными, разлохматившимися концами. Я крепко ухватила их.

Библиотека взвизгнула, затряслась еще сильнее. Зеркала разлетались вдребезги. Острые хрустальные подвески продолжали падать, царапая мне шею, застревая в волосах. Комната накренилась, словно тонущий, уходящий под воду корабль. Одной рукой я сжимала обрывки красных шнуров, другой цеплялась за дверной косяк, а мои ноги уже болтались в пустоте. Сердце билось в бешеном темпе, лихорадочно отстукивая:

Не отпускай. Не отпускай. Не отпускай.

Но если я не отпущу косяк, у меня не будет двух рук, чтобы сшить концы шнуров.

А если я отпущу косяк, то упаду сама.

– Эхо!

В коридоре рядом с дверью библиотеки появился волк. Он пригнулся, вся шерсть на нем стояла дыбом.

– Эхо, протяни руку! Я удержу тебя!

Но я не могла потерять Хэла.

Я оглянулась себе за спину и увидела осколки зеркал и пропасть, которая расширялась, спиралью уходя в пустоту.

Ради спасения Хэла можно и нужно было рискнуть. И я рискнула, отпустив дверной косяк. Лихорадочно вдела нить в иглу, которая сразу же загудела в руке.

Все уложилось в три удара моего сердца. За это время я прихватила одним стежком разорванные концы красных шнуров, ухитрившись не свалиться в пропасть.

В следующий миг волк сомкнул на моем запястье зубы и вытащил меня в безопасное место – в коридор.

– Я еще не закончила! – Я вырвалась из волчьих зубов и подкатилась назад, к библиотеке.

Она все еще дрожала, ходила ходуном, однако трещина больше не расширялась, и библиотека перестала кричать.

– Мы еще можем спасти ее, – сказала я волку.

– Это слишком опасно, – прорычал он в ответ.

– Я не собираюсь отпускать библиотеку. Иди в комнату пауков и принеси связующую нить. Всю, что есть.

Я очень странно чувствовала себя, впервые отдавая приказы волку, однако он молча опустил голову и ушел. Я провела рукой по дверному косяку, желая успокоить библиотеку, заставить ее перестать трястись.

– Именем древней магии, – негромко сказала я. – Именем древней магии я приказываю тебе остаться.

И в комнате вдруг стало тихо.

В следующий момент появился волк с корзинкой в зубах, полной катушек с золотой нитью. Я схватила корзинку и прыгнула в библиотеку – даже если волк и хотел бы возразить против этого, он все равно не успел.

– А ты? – оглянулась я на волка. – Разве ты не собираешься мне помочь?

Он хмыкнул, но тоже спрыгнул вниз, стараясь держаться дальше от трещины.

– Мы сможем все исправить, – сказала я, вкладывая в эти слова больше уверенности, чем было во мне самой. Я пыталась не смотреть на разбитые зеркала, старалась не думать о том, что большинство зеркальных книг – если не все – невозможно восстановить.

Я опустилась на колени рядом с трещиной и воткнула иглу в пол. Она вошла легко, нить в игле ожила, натянулась, тихонько запела. Без предупреждения я перепрыгнула на другую сторону трещины, поскользнулась на стеклянных осколках, едва не упала, но устояла на ногах. Волк тревожно пролаял.

– Я в порядке, – успокоила я его.

Он не двигался с места.

Я снова воткнула иглу в пол и приготовилась прыгнуть обратно.

– Брось мне иглу, Эхо, – сухо сказал волк. – Я буду шить с этой стороны.

Конечно, перебрасывать иглу друг другу было намного легче, чем самой прыгать через трещину.

На то, чтобы заново связать библиотеку, у нас ушло несколько часов. За это время мы наложили с обеих сторон трещины сотни швов. Когда закончили, я перепрыгнула к волку, и мы вдвоем ухватились за нить и потянули ее – края трещины медленно сошлись. Весь дом стонал и скрежетал под нашими ногами. Затем я соединила красные шнуры вокруг дверной рамы, после чего комната выровнялась и встала на прежнее место.

А вот что теперь делать с зеркальными книгами? Этого я не знала.

– Дом сможет их восстановить, – сказал волк, поняв, о чем я думаю.

В это сложно было поверить, но все же я хотела надеяться, что волк прав. У меня было огромное желание покопаться в осколках и попробовать самостоятельно восстановить зеркальную книгу. Мне очень хотелось заглянуть в нее и убедиться в том, что с Хэлом все в порядке, но времени уже не оставалось.

Воздух в коридоре вдруг стал ледяным. Зажженная лампа замигала, отделилась от стены и поплыла прочь, оставляя огненный хвост. Все это означало, что уже почти полночь.

– Пойдем, Эхо. Мы сделали все, что могли.

– Спасибо за помощь, – сказала я ему.

– Я никогда не бросил бы тебя одну, – ответил он, и мы пошли по коридору. Как в мою самую первую ночь в этом доме. Одной рукой я держала волка за загривок, а он прижимался к моей ноге теплым шерстяным боком.

В ту ночь мне приснилось, что Хэл разбился вдребезги, словно зеркальная книга, и скрылся во тьме, где я никогда уже не смогу до него дотянуться.

Глава 19

Утром я отправилась прямиком в библиотеку. К моему облегчению и удивлению она по-прежнему была на месте. Я закрепила дверной косяк шестью новыми стежками на всякий случай, а затем шагнула внутрь.

Трещина в полу затянулась, превратилась в почти незаметный тихо мерцающий серебристый шрам. Люстры восстановились и снова зависли под потолком, целые и невредимые.

Но самое большое чудо из чудес – зеркальные книги. Они, как и обещал волк, заново собрали себя по кусочкам.

– Вот так дом! – восторженно, как ребенок, захлопала я в ладоши. – Изумительный, волшебный!

Воздух вокруг загудел – дому была приятна моя похвала.

Я шагнула в ближайшую зеркальную книгу, даже не удосужившись взглянуть на ее аннотацию, и сразу очутилась на маяке.

Внизу о подножье маяка шумно разбивались волны, а передо мной круто уходила вверх каменная винтовая лестница. Снизу она была похожа на закрученную спиралью раковину наутилуса, прекрасную и странную. Мне сразу бросилось в глаза – если ступени лестницы от времени уже даже начали осыпаться, то перила блестели, покрытые свежим слоем краски. На уровне глаз оказалось окно, и сквозь него было видно, как над бурным, беспокойным морем начинает клониться к горизонту закатное солнце.

Откуда-то сверху донесся показавшийся мне совершенно неуместным в такой обстановке свист закипающего чайника. Я начала подниматься по лестнице, и вскоре оказалась в маленькой круглой комнате. Там стоял старик с горячим чайником. Он залил кипятком ожидавший этого заварочный чайник на столе и спросил, с мягкой улыбкой взглянув на меня:

– Останетесь выпить со мной чаю, моя дорогая?

Закончив приготовления, старик устроился в старинном, стоявшем перед камином, кресле, которое жалобно скрипнуло под ним своими пружинами.

– Боюсь, что не смогу, извините. Дело в том, что я ищу своего друга.

– Жаль, – покачал головой старик. – А то у меня было бы сегодня сразу два гостя.

– Я нашел печенье! – раздался голос с лестницы.

Я стремительно обернулась и увидела Хэла. Он уже стоял в дверях круглой комнаты с жестянкой бисквитов в одной руке и бутылкой бренди в другой.

На мгновение я перестала дышать. Потом закричала, подбежала к Хэлу, обняла его за шею, и только потом вспомнив, что веду себя неприлично, отступила на шаг.

– Бренди не разбей, Эхо! – рассмеялся Хэл. – Что это на тебя нашло вдруг?

А я стояла в круглой комнате маяка и шептала.

– Я боялась, что потеряла тебя. Навсегда.

– Ты никогда меня не потеряешь, – ответил Хэл, но по его глазам я видела, что он в этом не уверен.

– Так как там насчет печенья? – деликатно напомнил смотритель маяка.

Мы устроились рядом с ним – я села во второе, такое же древнее кресло, а Хэл примостился на его подлокотнике. Он наклонился ко мне, взял за руку. Я провела большим пальцем по его ладони, желая убедиться, что все происходящее реально.

Затем мы долго пили чай, грызли печенье и слушали старика, который рассказывал историю своей жизни. Он жил на маяке в полном одиночестве с тех пор, как потерял жену и ребенка. Это случилось почти сорок лет назад.

– Только не надо меня жалеть, – сказал смотритель маяка. – У меня есть море. Оно всегда готово составить мне компанию. И есть ветер, который иногда напевает песни, чтобы мне лучше спалось.

Старик все время кашлял. Я видела, как напрягается все его хрупкое тело, и очень жалела, что не прочитала аннотацию к этой зеркальной книге. А хотелось бы знать, со счастливым концом история или нет.

Когда солнце совсем начало садиться, мы с Хэлом поднялись вслед за стариком на застекленную верхушку маяка. Окна здесь шли по кругу со всех сторон и были идеально чистыми. Солнце почти целиком ушло за горизонт, по волнам бежали последние закатные сполохи. А потом и они погасли. Сразу сгустились сумерки, стало темно. Смотритель зажег установленный в центре стеклянной комнаты мощный фонарь. Он вспыхнул, направляя в сторону моря усиленный линзами ослепительный поток света. Мы с Хэлом наблюдали за тем, как старик подкручивает рукоятки, фокусируя световой луч и все время кашляя при этом. Кашель у старика был таким сильным, что на бороде блеснули капельки крови.

Его тело тряслось как в лихорадке.

Тем временем на море разыгрался шторм. Он бушевал все сильнее, яростно обрушивался всей своей мощью на маяк, раскачивал его, сбивал настройку фонаря. Старик из последних сил боролся со стихией, но с каждой минутой все больше сдавал, угасал прямо на глазах. Мне было больно видеть эту трагедию. Однако оставить историю я не могла, потому что боялась потерять Хэла.

А когда рассвело, старик выключил фонарь и в последний раз спустился с вершины маяка в маленькую спальню.

Он умирал. Мы с Хэлом были с ним до самого конца. Я держала руку старика, и по щекам текли слезы. Хэл держал мою руку.

Меня переполняла печаль. Теперь Хэл представлялся мне таким же, как этот смотритель маяка – безвылазно запертым в книжных мирах, откуда ему нет выхода. Какая же тогда судьба ожидает Хэла? Каким будет его конец? Неужели и ему суждено умереть в полном одиночестве, как очередному книжному персонажу?

Когда старик умер, Хэл осторожно потянул меня за собой, и мы, покинув маяк, зашагали по прибрежному песку, обдуваемые холодным соленым ветром. Я рассказала Хэлу о том, как едва не отвязалась от дома наша библиотека, и как мы с волком спасли ее.

– Спасибо, – сказал Хэл. – Ты спасла не только библиотеку. Ты и меня спасла.

– Еще нет, – возразила я, опуская голову ему на плечо.

– Спасла, – прошептал он, коснувшись губами моих волос.

Думаю, именно в этот момент я все окончательно для себя и решила. Что ж, если, не дай бог, я не сумею найти способ помочь волку, и он провалится во тьму, или потеряется в лесу, или просто умрет, я останусь в доме и буду следить за ним. Буду каждый день приходить к Хэлу, а мир зеркальных книг сделает для нас незаметным ход времени – я уже знала, что в книгах читатели всегда выглядят молодыми и красивыми.

А потом, в самом конце своей жизни, я, наверное, ушла бы в зеркальные книги, чтобы навсегда остаться там с Хэлом. Точнее, до тех пор, пока мы с ним не начнем постепенно таять. Затем рухнет библиотека, и мы навсегда растворимся в бесконечности, став не больше чем чернильными знаками на странице. Но при этом я ни за что не оставлю Хэла умирать в одиночестве.

День пролетал за днем, время утекало, словно драгоценный песок между пальцами. Его оставалось у меня все меньше и меньше. Деревья в лесу из золотых стали коричневыми. Осень подходила к концу, зима уже была не загорами.

Отпущенное мне время заканчивалось.

Каждую неделю от дома отвязывалась новая комната. Пропала комната с поющими медведями, сокровищница, прачечная, множество других комнат. Они исчезали одна за другой. Не стало комнаты с пауками, и теперь я могла рассчитывать только на тот запас нити, который у меня к тому времени остался, используя ее только для того, чтобы каждое утро парой стежков укрепить дверь библиотеки и как можно дольше удержать ее. Разумеется, было у меня вполне понятное желание обнаружить как-нибудь пропажу комнаты с блестящими подвесками. Но она продолжала существовать, а я все так же держалась от нее подальше. Мой страх перед этой комнатой смешивался с чувством вины, но я пыталась убедить себя, что выполняю обещание спасти волка своим чтением.

Читала я действительно очень много, все больше и больше с каждым днем. Мне до боли хотелось каждую свободную минуту проводить рядом с Хэлом. Я решительнее, чем когда-либо, была настроена найти способ помочь ему и волку. Мне по-прежнему казалось, что искать этот способ нужно в зеркальных книгах. Он есть, просто я до сих пор его не нашла.

Но Хэла гораздо больше, чем поиски ответа, привлекали сами приключения.

Так, он явился за мной, когда я выслеживала караван, идущий в одной из зеркальных книг на поиски некого магического предмета. Хэл начал так отвлекать меня, что я через час бросила следить за караваном. («Этот магический предмет – ерунда, нет в нем ничего интересного», – заверил меня Хэл, но отвел глаза, когда я спросила, вспомнил ли он еще что-нибудь про свою прошлую жизнь в реальном мире).

Дальше я отправилась в книгу о мудреце, жившем на вершине удаленной от всего мира горы, в надежде узнать у него что-нибудь о древней магии. Но когда я седлала спокойную покладистую кобылку, готовясь отправиться в путь, на конюшню ворвался сияющий Хэл.

– Появился дракон, который сеет в королевстве хаос и наводит на всех ужас! – Он прыжками подскочил ко мне и схватил за руку. – Ты понимаешь, что это значит?

– Что значит, Хэл? – с улыбкой спросила я.

– Это значит, о, мой свирепый воин, – крикнул он, вскидывая наши руки вверх, – что мы должны пойти и убить его!

– Но это побочная линия в сюжете, не главная для нас, – пыталась возразить я. Однако Хэл меня и слушать не желал – он уже тащил меня в оружейную лавку подыскивать доспехи нужного размера.

Вмешался он и в следующую книгу, когда я пыталась помочь одной принцессе победить ее дядю-колдуна, нацелившегося захватить трон. Во время банкета Хэл, глупо смеясь, швырнул в лицо колдуна блюдо с едой. Колдун рассердился, нахмурился и превратил всех гостей в змей и кроликов.

– Так случилось бы в любом случае, я заранее заглянул в конец книги, – заверил меня Хэл. – Скажи лучше, не хочешь ли пойти со мной на один деревенский праздник, потанцевать под звездами?

Хэл все испортил и в той книге, куда я отправилась навестить королеву. О ней ходили слухи как о чародейке, или, по крайней мере, владелице огромной библиотеки книг о древней магии. Мы втроем уселись в саду – чародейка-королева, я и Хэл, явившийся во дворец в нелепых, туго обтягивающих кожаных брюках и остроконечной шапочке с пером. Заметив удивленный взгляд королевы, Хэл принялся объяснять, почему он так одет:

– Видите ли, ваше величество, я сдружился с шайкой разбойников. Мы грабим богатых, а затем раздаем наворованное добро бедным.

– Что? – вспыхнула королева и немедленно приказала бросить нас с Хэлом в тюрьму. Из темницы мы, разумеется, сбежали, но поговорить с королевой о чарах и древней магии мне так и не удалось.

Наконец, Хэл увязался со мной, когда я запрягла колесницу в комету и полетела во дворец Солнца. Там в большом бронзовом доме вместе со своим отцом-светилом жили братья – Восточный, Западный и Южный ветер. Ветры сами вышли на крыльцо, чтобы встретить и приветствовать нас. Они были высокими, мрачными, с сияющим во лбу каждого из них драгоценным камнем. У Восточного ветра была кожа цвета полированной бронзы – точь-в-точь, как дом его отца. Кожа Западного ветра переливалась золотистыми блестками, за спиной была сложена пара могучих крыльев. У Южного ветра кожа была яркого медно-красного оттенка, а в руке он держал копье, наконечником которого служила целая гора.

Мы ужинали с ветрами в зале с большими окнами, выходящими на все стороны света. Зал был красиво убран. К столу подали превосходное вино. Откуда-то издалека негромко звучала музыка.

– А где Северный ветер? – спросил вдруг Хэл.

Восточный ветер нахмурился, Западный ветер еще больше помрачнел, Южный ветер выглядел опечаленным.

– Его сила превосходила силу любого из нас, – сказал Восточный ветер, – но он оказался глупцом. Он променял ее на любовь женщины.

Эту же историю мне рассказывал волк, когда мы с ним были в Храме ветров. Интересно, помнит ли Западный ветер, как он лечил меня там после того, как я едва не погибла в лесу? Но если мы сейчас в книге, то это те же ветры, что и в Храме?

– Это древнейшая магия, – сказала я, вспомнив слова волка.

Ветры дружно уставились на меня.

– Что именно? – спросил Западный ветер.

– Любовь.

Это слово прожгло меня насквозь. Вдруг стало невозможно смотреть на Хэла, хотя он стоял очень близко от меня. Я чувствовала тепло его тела.

– Любовь – это то, от чего ты никогда не должен отказываться, – мягко сказал Хэл.

– Любовь способна разрушить любое, даже самое злое проклятие, – утвердительно кивнул Западный ветер, шелестя своими крыльями в прохладном воздухе. – Самые горькие чары.

– Что вы сказали? – с замиранием сердца переспросила я.

Взгляд Западного ветра стал глубоким, бездонным, словно сама Вселенная.

– Со временем ты все поймешь сама, – сказал он, проводя пальцами по моему виску.

– Но если вы что-то знаете… Если вы знаете, как ему помочь…

Следующим заговорил Восточный ветер. Камень на его лбу мерцал оранжевым и алым светом.

– Когда найдешь эту древнейшую магию, не отпускай ее от себя. Никогда, даже на мгновение. Тогда, и только тогда ты станешь свободной. Свободной от всего.

– Но я не чувствую себя в западне, – возразила я.

Восточный ветер улыбнулся и вместе с двумя братьями отвернулся от нас.

– Подождите! – воскликнула я. – Прошу вас, подождите, пожалуйста!

Но Восточный, Южный и Западный ветер уже шагнули с открытой террасы в пустой воздух и моментально исчезли из виду.

– Я не поняла того, что они сказали, – повернулась я к Хэлу. – И не знаю, как тебе помочь.

– Это не имеет значения, Эхо, – пробормотал Хэл, напряженно глядя вслед исчезнувшим ветрам.

– Конечно, имеет!

Хэл как-то вдруг съежился, усох, стоя передо мной. К моему ужасу, у него по щекам катились слезы.

– Ты еще что-то вспомнил, да? – спросила я.

Его плечи тряслись как в лихорадке.

– Хэл!

Я попыталась его обнять, но он резко отстранился от меня, коротко прошептал в воздух какое-то слово и тоже растаял в воздухе.

Глава 20

За стенами дома окрепла, вошла в полную силу зима – обледенели розы в саду, иней покрыл стекла окон морозными узорами.

В моем распоряжении оставалось теперь не больше двух недель, но я не стала ближе к тому, чтобы помочь волку – или Хэлу.

Почти каждый день от Дома-Под-Горой отвязывалась новая комната. Мы потеряли уже комнату дождя, солнечную комнату и комнату со змеями. Однажды вечером даже столовая провалилась в пустоту, унося за собой кувыркающиеся горы еды. С тех пор я обедала либо в оранжерее, либо в гроте за водопадом.

Дом сжимался, усыхал. Казалось, даже гудел от горя. Я как можно внимательнее и тщательнее ухаживала за оставшимися комнатами. Ухаживала одна, потому что волк теперь крайне редко сопровождал меня. Он почти все время проводил в темной комнате с подвесками. Однажды чувство вины взяло верх над моими страхами, и я все-таки подошла к черной обсидиановой двери. Долго стояла, собираясь с духом, чтобы открыть ее, а когда почти решилась, та открылась сама. Из комнаты вышел волк, весь в крови от носа до хвоста. Я задержала дыхание, увидела мельком мерцание хрустальных подвесок за дверью, и застыла от ужаса. Волк, даже не взглянув в мою сторону, вяло поплелся прочь по коридору. Я не выдержала, повернулась и опрометью бросилась прочь от этого жуткого места. Больше к той двери я не возвращалась.

Совершив утренний обход дома, я шла заниматься на рояле или отправлялась в какую-нибудь зеркальную книгу, в очередной раз искать ответ на мучившие меня вопросы. Хэл, похоже, избегал меня; Мокошь тоже куда-то исчезла. Проходя по дому, я каждый раз замечала, что и он умирает. Ему уже не хватало сил, чтобы удерживать комнаты. Он терял их одну за другой.

Зачем вообще привел меня сюда волк?

А что я буду делать, когда волка не станет? Когда у меня закончится волшебная нить, и навсегда будет потеряна библиотека – что тогда?

Смогу ли я уйти домой?

Я обдумывала свое будущее. Внимательно рассматривала его со всех сторон, как рассматривают краски и узоры на расписном пасхальном яйце, прежде чем разбить скорлупу и увидеть то, что находится внутри.

Я испытывала очень противоречивые чувства. Неуверенность. Надежду. Я очень скучала по отцу и Роде, но при этом у меня не было ни малейшего желания вновь видеть Донию. И снова слышать насмешки жителей нашего городка не хотелось, и прятаться всю жизнь в тени, скрывая свое лицо, тоже.

Но сильнее всего были тоска и желание вновь увидеть отца и брата.

Я пошла в библиотеку, достала из шкафа зеркало в оправе из слоновой кости, села с ним на полу, вырвала из головы волосок, уколола палец, чтобы выдавить капельку крови – все это я уже делала не раз за то время, что находилась в Доме-Под-Горой.

– Покажи мне мою семью, – прошептала я.

Зеркальце покрылось туманом. Когда рябь рассеялась, я увидела заснеженную улочку городка. По ней в сторону нашей книжной лавки шагал мой отец. Он шел, засунув руки в карманы и насвистывал на ходу.

Подойдя к лавке, он вытащил из кармана ключ, отпер дверь, вошел внутрь и начал готовить магазин к открытию – вытер пыль с прилавка, раздернул занавески, подмел и без того безупречно чистый пол.

Отец не успел еще закончить свой утренний ритуал, как в лавку уже вошел покупатель и попросил книгу. Отец сразу же ее нашел. Расплатившись серебряными монетами, покупатель попрощался и ушел. За короткое время эта сцена повторилась еще несколько раз – покупателями были и мужчины, и женщины. Впервые за много лет дела у отца шли очень хорошо, и это не могло не радовать. Что-то изменилось. Неужели Дония оказалась права, и раньше на делах отца проклятием лежало мое уродливое лицо?

Зеркало мигнуло и сменило картинку.

Я увидела Донию, она сидела на диване перед камином и быстро, ловко шила что-то, напевая себе под нос. Из-под туго обтягивающего платья выпирал ее круглый живот. В окно лепил мокрый снег.

Потом сцена вновь сменилась. Я увидела Родю. Он принимал от своего учителя значок, который подтверждал – мой брат считается отныне уже не учеником, а мастером. Родя вышел на улицу, где его ждала девушка с темно-каштановыми, выбивающимися из-под платка, кудрявыми волосами. У нее были ласковые глаза и застенчивая улыбка. Она погладила пальцами значок Роди, а затем робко поцеловала брата в щеку.

Родя рассмеялся и начал горячо целовать девушку, крепко прижимая ее к себе. Я услышала, как он тихо прошептал ей на ухо:

– Если ты по-прежнему будешь со мной, мы с тобой поженимся еще до весны.

После этого пришла очередь девушки радостно рассмеяться.

Зеркало мигнуло в третий раз и погасло.

Я оторвала взгляд от зеркальца, и увидела рядом с собой волка. Его янтарные глаза ярко блестели.

– Почему ты плачешь, Эхо? – спросил он.

– Они так счастливы. Они счастливы без меня.

Я обняла волка за шею и зарыдала, уткнувшись лицом в его шерсть.

Мы с волком ушли в сад и устроились на каменной ступеньке возле пруда с кувшинками. Ветерок холодил кожу, однако воздух был теплым, согретым солнцем, и пах медом.

Я рассказала волку все, что увидела в зеркальце. Слова лились неудержимым потоком до тех пор, пока я не почувствовала себя совершенно опустошенной и замолчала, поджимая колени к груди и вытирая с лица остатки слез.

Волк печально наблюдал за мной и какое-то время молчал. Видневшийся вдали за железным забором лес был завален снегом.

– Это я с тобой сделал, – сказал волк низким и хриплым голосом. – Это я оставил шрамы на твоем лице. Я сделал твою жизнь такой, какой она никак не должна была стать.

Совсем не этих слов я ждала от него, совсем не этих.

– Я никогда не винила тебя.

– Тогда почему ты винишь себя?

Ответа на этот вопрос у меня не было.

– То, какой тебя видят другие, отражается на них, не на тебе, – продолжил волк. – Мачеха с тобой плохо обращалась, да и весь город тоже, но это не твоя вина. Это никогда не было твоей виной. И не станет никогда.

Я подняла с земли камешек, хотела запустить его в пруд «блинчиком», но не смогла – он всего один раз жалко булькнул и ушел под воду среди кувшинок.

– Я всегда была бессильна что-то сделать, – сказала я, стараясь следить за тем, чтобы мой голос не слишком дрожал.

– Ты просто убедила себя в том, что ничего не можешь. Как думаешь, брат и отец – они были добры к тебе только из жалости? Или потому, что видели твою доброту и отзывчивость, знали твои достоинства.

– Не уверена, – сглотнула я. – Какие еще у меня достоинства?

– Их гораздо больше, чем ты думаешь.

Все вокруг казалось застывшим, морозным, хотя солнечный свет щедро лился с неба и согревал воздух в саду. Мне больше не хотелось думать о шрамах. Не хотелось думать об отце и Роде. Не хотелось больше бояться, что после моего ухода они стали чувствовать себя счастливее.

– Если другие не видят твоего истинного «я», если они отказываются видеть его, это их проблема, не твоя.

– А ты увидел мое истинное «я»?

– Начинаю видеть, – ответил волк, повернув ко мне свою голову.

– А я видела твое истинное «я»?

Волк долго не отвечал. Он думал, глядя на бегущую по поверхности пруда рябь.

– Отчасти, – ответил он, наконец.

– А целиком твое истинное «я» когда-нибудь увижу?

– Не знаю, Эхо Алкаева.

Я подумала о комнате с подвесками, о паучьих часах, о серебристом локоне. О лесе… Передо мной были кусочки головоломки. Они ждали, когда я соберу их воедино, если, конечно, у меня хватит смелости.

– Скажи, зачем ты на самом деле привел меня сюда?

Печаль волка была такой глубокой и сильной, что ее, казалось, можно коснуться. Глаза у него ярко вспыхнули, и он ответил:

– Потому что ты полная противоположность ей. Ты полна жизни и доброты. Тебя не захлестывает злоба и ненависть, тебе совершенно не хочется подчинять других ради достижения своих жестоких целей.

– Что она сделала с тобой? И что собирается сделать?

– На мне… лежит обязательство, – покачал белой головой волк. – Я… не могу…

– Я знаю.

Он уткнулся носом в мое колено, я крепко обхватила его за шею. Так мы молча просидели до тех пор, пока не зашло солнце, и воздух моментально остыл. Тогда мы поднялись на ноги и отправились ужинать.

На следующее утро я села к роялю и открыла пьесу Цзаки, которую тогда разучивала. За окном ярко сверкал на солнце белый снежный наст, и я начала играть – немного сбиваясь вначале, но затем все свободнее и увереннее.

Музыка целиком поглотила меня. Я на время совершенно забыла о себе, с головой погрузившись в парящие мелодии и сказочно яркие пассажи. Прогремело последнее страстное крещендо, финальный аккорд, и вот уже только отзвуки нот остались дрожать эхом в тишине комнаты.

Когда затихли и они, я вздохнула, сложила руки на коленях, оглянулась и увидела волка. Я не помнила, в какой момент он появился – музыка слишком увлекла мое сознание.

Волк смотрел на меня, и в его глазах играли какие-то странные отблески.

– Еще никогда не слышал, чтобы ты так хорошо играла, – хрипло сказал он.

Я зарделась от смущения и гордости, потому что волк был совсем не щедр на похвалы.

В окна лился солнечный свет. В его лучах кружились пылинки.

– Я не заслуживаю тебя, – сказал волк, прислонясь к моему колену. – Твоей доброты. Твоей красоты.

– Какая же я красавица?

– Неправда, Эхо, – волк поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. – Ты самый красивый человек, которого я когда-либо видел.

Что-то надломилось во мне от этих слов, и из глаз хлынули слезы.

Волк осторожно потянул меня за юбку. Я опустилась на колени и обхватила его руками за шею.

– Не плачь, – тихонько проворчал волк. – Не плачь, моя красавица, не надо. Пожалуйста.

Я обнимала его и мыслями улетала от этого мира ввысь, к звездам, ощущая себя уже не простой смертной, но существом, сотканным из лунного света и магии.

Еще никто и никогда не называл меня красивой.

А потом комната вдруг затряслась. Я вскинула голову и увидела бегущую по полу трещину – она змеилась, расширялась.

– Нет! Только не эта комната! – закричала я. – Пожалуйста, дом, пусть это будет не эта комната!

Но волк уже хватал меня зубами за юбку, тянул за собой к двери.

Рояль задрожал, прощально зазвенел струнами и упал в трещину.

– Нет! Нет! – Я упала в коридоре на колени перед дверью, лихорадочно нащупывая в мешочке на поясе нитку и иголку.

Но ниток осталось слишком мало, да и поздно было что-то делать.

Комната целиком погрузилась во тьму, а затем исчезла дверь. Я кричала, плакала, молотила кулаками по стене. Волк молча стоял рядом и ждал, когда пройдет эта вспышка отчаяния, и я немного успокоюсь.

– Мне очень жаль, Эхо.

– Рояль, – прошептала я. – Такой рояль…

– Ты гораздо ценнее любого рояля, – ответил волк.

Глава 21

От былого огромного Дома-Под-Горой осталось всего пять комнат – сад с гротом позади водопада, моя спальня, библиотека, темная комната с подвесками и оранжерея. Все это могло быть похожим на обычный дом, если бы только коридоры так часто не меняли свой вид. Впрочем, теперь и они начали понемногу рассыпаться. Пару раз я ходила на поиски Храма ветров, но не смогла его отыскать, и только потом вспомнила слова волка – этот храм вообще не принадлежит дому. В моем распоряжении оставалось всего три дня. Я отчаянно пыталась разгадать тайну волка, но так же безуспешно, как и прежде. Закончилась и сотканная когда-то пауками золотая нить. Последний стежок я потратила, чтобы связать дом с библиотекой. Внутри меня ждала зеркальная книга под названием «Компания королевы».

Хэл уже ждал меня там, топтался возле западной башни замка со шпагой на поясе. Мое оружие тоже было с ним, лежало тут же рядом на траве. Я не могла отвести от Хэла глаз – я не видела его несколько недель!

Он улыбнулся мне, но взгляд у него оставался каким-то отстраненным. Хэл поднял мою шпагу, протянул ее мне и сказал:

– За работу, Эхо!

Я едва успела вытащить свою шпагу из ножен, как он уже набросился на меня.

Довольно долго мы фехтовали с ним на травянистой лужайке перед западной башней, и все это время Хэл молчал. Сжатые губы, глубокая складка на лбу. Он бился так, словно стремился убежать от чего-то. Или пытался что-то забыть.

Устав, мы отправились отдохнуть в павильон, где королева принимала приехавшего к ней с визитом принца. Здесь подавали ледяное вино и сладкие пряные пирожные. Я села, скрестив ноги, на обитой бархатом скамейке (бархатные скамейки для гостей в летнем павильоне – экстравагантно, ничего не скажешь!), Хэл устроился рядом со мной в резном кресле из слоновой кости и ел засахаренные апельсины.

– Ты вспомнил кое-что еще, не так ли? – спросила я.

Он не ответил, продолжая разглядывать королеву и ее гостя – смуглого принца в шелковых одеждах, таких красивых и тонких, что они казались сотканными из паутины.

Я откусила пирожное и сначала почувствовала сладость, которая затем сменилась жжением во рту от огромного количества добавленных в тесто странных, незнакомых мне пряностей.

– Что ты вспомнил?

Хэл взял еще один ломтик апельсина, но положить его в рот не спешил. С апельсина ему на колени сыпалась сахарная пудра. Взглядов в мою сторону Хэл старательно избегал.

– Хэл, позволь мне помочь тебе.

Земля задрожала от внезапного грома, и я соскользнула со скамейки на пол. Над моим плечом просвистела стрела и проколола рукав платья королевы, пришпилив ее к креслу. Одетый в паучьи шелка принц улыбнулся.

Хэл выругался, помогая мне подняться на ноги.

– Что случилось? – спросила я.

– Сюжет книги меняется. По сюжету королева и принц – союзники. Они должны пожениться, сразиться с армией огненных демонов и принести мир на свой континент.

Прямо на моих глазах принц выхватил кинжал и перерезал королеве горло. Голова ее резко наклонилась вперед, по шее хлынула кровь, стекая на платье. Красные капли упали на сладости.

Хэл схватил меня за руку и вытащил из павильона. Мы долго бежали, пока не оставили далеко позади себя замок, а я не начала задыхаться от колющей боли в боку. Хэл отпустил мою руку, хотя этого, честно скажу, мне совсем не хотелось.

– Что происходит? – спросила я его, тяжело дыша.

– Не понимаю. Книги не должны меняться. Они никогда не меняются. Таковы правила, которые нельзя нарушать.

– Но кто-то смог их нарушить, – заметила я. За нашими спинами ярко пылал подожженный замок королевы.

Хэл негромко выругался себе под нос. Я видела, как дрожат его руки.

– Тебе нужно оставить меня, – сказал он. – Уходи.

– Что?

Только теперь он наконец посмотрел на меня, и взгляд его был твердым, как сталь.

– Я причиню тебе вред, Эхо. Именно это я вспомнил. Я всегда был обречен причинять тебе боль. Ты должна уйти от меня, пока еще не поздно.

Он прожигал меня своим взглядом.

Я не двигалась с места. На нас наплывал, густел с каждой минутой дым. Мои мысли напоминали клубок перепутавшихся, туго стянувшихся в узел ниток.

– Книги – это своего рода чары. Кто может изменить чары? Только колдун, так? – попыталась я потянуть за одну из ниточек. Мои глаза уже слезились от дыма. – Скажи, почему люди, которые… зачарованы, никогда не могут говорить об этом?

– Я не зачарован, Эхо, – резко ответил Хэл.

– Но почему ты заперт в зеркальных книгах, если не зачарован?

Его взгляд вдруг стал угрожающим. Хэл схватил меня за руку и притянул к себе так близко, что я чувствовала на своих губах его дыхание. Мысли мои окончательно спутались, а Хэл сказал, приложив ладонь к моему сердцу:

– Ты. Должна. Держаться. От меня. Подальше.

– Хэл!

– Держись подальше от меня! – повторил он, повернулся и исчез.

Земля задрожала. Повеяло жаром. Затем тишину разорвал жуткий грохот, и по земле побежали трещины, в глубине которых бушевало пламя.

От огня отделилась сотканная из пламени и окруженная дымом женская фигура.

– Он не честен с тобой, – ее невнятный голос был похож на треск горящего костра, смешанный с визгом расстроенной скрипки. – Он все скрывает. Он не доверяет тебе.

Женщина кружила рядом со мной, касалась моих плеч огненными пальцами. Мое платье дымилось, однако никакой боли я при этом не чувствовала.

– Вы… огненный демон? – спросила я ее.

– Это неправильный вопрос, – рассмеялась она.

– А какой правильный?

– Ты понапрасну тратишь время. Он умрет без тебя. Ты знаешь, что умрет.

Жара становилась все нестерпимее. Со стороны замка долетал звон стали, крики и другие звуки боя.

– Как я могу помочь ему? – с трудом шевеля потрескавшимися сухими губами, спросила я.

– Найди меня, и я расскажу тебе, как, – улыбнулась своими призрачными дымчатыми губами огненная женщина.

– Зачем вас искать, вы же здесь, – сердито заметила я.

– Могу я дать тебе совет, Эхо Алкаева?

– Вы знаете мое имя?

– Каждый ищет и хочет понять истинную суть других, – игнорируя мой вопрос, сказала женщина. – Но при этом старательно скрывает от всех свое собственное «я». Ищи правду. Если найдешь ее, то сможешь увидеть то, что скрыто чарами.

– Но я не…

– Задавай только правильные вопросы, – перебила окутанная дымкой женщина. – Найди меня там, где не хочешь искать.

Она еще раз улыбнулась и превратилась в быстро растаявшее на ветру облачко дыма.

Трещина, из которой появилась загадочная женщина, продолжала расширяться. Я попыталась перепрыгнуть ее, но споткнулась и упала прямо внутрь.

Я падала, падала, падала сквозь пламя, которое охватило меня со всех сторон. Оно слизывало последние капли влаги с моей кожи, сжигало волосы. Я пыталась кричать, но не могла вдохнуть раскаленный, как в печи, воздух. Не могла произнести слова, которые вернули бы меня в целости и сохранности назад, в библиотеку.

Я сгорала, сгорала на лету, корчась от боли в своих ослепших, выжженных глазах.

А затем все резко прекратилось.

Я медленно впитывала пришедший на смену обжигающему пламени ледяной холод. Острый как нож, он все глубже проникал в меня. Я заставила себя открыть глаза.

Я стояла на коленях в темном коридоре, уходившем в бесконечность впереди и позади меня. Я снова могла дышать. Ощущение опаляющего жара исчезло. Я ощупала руки, ноги, волосы – все на месте. Я осталась цела.

– Ты умерла, – раздался знакомый голос за моей спиной. – В некотором роде, так сказать.

Я резко обернулась и увидела Хэла. Он стоял, засунув руки в карманы, плотно сведя брови к переносице.

– Где мы?

– Не знаю, – пожал он плечами. – В этом месте я нахожусь, когда не скитаюсь по книгам. А когда ты находишься в одной из книг, здесь начинает мерцать ее зеркало. Именно так я нахожу тебя.

Я медленно поднялась на ноги и подошла к Хэлу. Я прекрасно помнила, чем закончилась наша последняя встреча, но тем не менее все равно была очень рада вновь увидеть его.

Не говоря больше ни слова, Хэл обнял меня. Я положила голову ему на плечо, прислушиваясь к тихому биению его сердца.

Мы стояли так, пока я не успокоилась и не пришла в себя. Затем Хэл взял меня за руку и повел вперед.

Стены коридора были сплошь облицованы темными зеркалами и напоминали призрачную тень той библиотеки, что была в Доме-Под-Горой. Не знаю, имелись на этих зеркалах аннотации или нет. Даже если они и были, прочитать их в такой темноте все равно невозможно.

– Я все время вспоминаю, – голос Хэла доходил до меня словно издалека. – Все больше и больше вспоминаю. А там, дальше, есть одна история… Мне кажется, она про меня.

Я вопросительно посмотрела на него.

– Еще чуть-чуть дальше, – сказал он.

Мне показалось, что это «чуть-чуть» растянулось на целую вечность. Лютый холод пробирал до костей. Я с тоской вспоминала о своей зимней меховой шубе.

– Вот, пришли, – раздался голос Хэла, все такой же далекий.

Оказалось, что мы подошли к самому концу коридора, где висело высокое зеркало. Не такое темное, как остальные. Оно было в серебряной раме, на которой виднелись деревья – целый серебряный лес, огибающий черную поверхность. Мы вошли в это зеркало. Я ощутила пронзившую, привычную уже волну магической энергии. На мгновение у меня перехватило дыхание.

А потом моргнула и в тот же миг оказалась вместе с Хэлом в залитой солнечным светом комнате. Большие окна растянулись почти до самого потолка. Вдоль стен выстроились книжные полки. За столом сидел мужчина с седеющими висками. На носу у него были очки в серебряной оправе. Мужчина потягивал вино и одновременно записывал что-то в толстую книгу.

Я взглянула на Хэла. Он побледнел и выглядел потрясенным. Хэл отпустил мою руку, шагнул к столу, но мужчина не повернул головы. Он словно не догадывался о том, что Хэл здесь, рядом.

Сходство между ними двумя было просто поразительным. Они казались бы близнецами, не будь один из них намного старше другого.

– Это твой отец? – спросила я Хэла.

Моих слов мужчина в очках тоже не услышал, а только продолжал делать записи в своей книге.

– Да, – напряженным тоном ответил Хэл. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к отцу, но рука прошла насквозь – перед нами был не человек, а лишь его призрачный образ.

Все это было совершенно не похоже на другие зеркальные книги. Перед нами была не придуманная кем-то история. Перед нами было воспоминание.

Отражение памяти Хэла.

– Пойдем посмотрим, что тут еще есть, – сказала я, подхватив Хэла за руку.

Он покорно позволил вывести себя из комнаты, ошеломленно озираясь вокруг.

Мы вышли в коридор, по которому мимо нас пробежал маленький мальчик. В одной руке он держал извивающегося рыжего котенка, а в другой руке – синий бумажный флажок.

– Мама, мама! – кричал мальчик. – Я нашел его!

Хэл застыл на месте.

– У нас пропал один котенок, – медленно произнес он. – Мы думали, что его схватил волк, но он, оказывается, просто спал, свернувшись калачиком, в моем ящике с игрушками. Позже, став уже большим котом, он любил спать у меня на плече. Я звал его Лев.

Мы пошли дальше по коридору и вскоре попали в гостиную. На диване сидела элегантная молодая женщина, заплетая свои длинные светлые волосы. У ее ног возился немного повзрослевший мальчик Хэл.

– Но я хочу поехать с Иллией! Я уже достаточно большой!

– Подрасти еще немного, мой милый.

– Но мне уже двенадцать.

– Когда вырастешь, папа купит тебе лошадь, Хэлварад.

– Я не хочу лошадь. Я хочу с Ириной!

– Мы не можем всегда получать то, что хотим.

За широкими окнами гостиной виднелся темно-зеленый лес.

Опять лес. Всегда лес.

Я моргнула, и мальчик Хэл исчез вместе с матерью. Гостиная опустела.

Стоявший рядом со мной Хэл дрожал как в лихорадке.

– Ирина была моей сестрой. На шесть лет старше. Она уехала, чтобы выйти замуж. Больше я ее никогда не видел.

– И был один, – тихо добавила я. – Бо́льшую часть детства ты был один.

– Я всегда был один, – поправил меня Хэл и направился к окну. Я двинулась вслед за ним.

За окном в сторону леса скакал белокурый юноша на гнедом коне. Даже на расстоянии я узнала в нем Хэла. На этот раз он был не намного моложе того юноши, что стоял рядом со мной.

Лес. Почему, куда ни посмотри, обязательно увидишь лес?

Глаза Хэла блестели от слез.

– Приближаться к лесу мне было запрещено, – словно отвечая на мой молчаливый вопрос, сказал Хэл. – Меня всю жизнь учили бояться леса. Но я не смог устоять. Я все равно пошел туда.

– Хэл?

Его лицо застыло.

– Нет, не хочу больше ничего вспоминать, – сказал он, поспешно отступая от окна.

– Но что тогда случилось? Что там произошло? – спросила я, еще раз взглянув на уже въезжавшего в лес всадника. Секунда, другая, и он уже скрылся за деревьями. – Что там произошло?

Но Хэл выкрикнул какое-то резкое, непонятное мне слово, и сцена погасла, а мы вновь очутились в темном коридоре.

– Оставь меня, – сказал Хэл. Он упал на колени и низко повесил голову, закрыв лицо руками.

– Хэл, скажи мне, что случилось.

Он вскинул голову и выкрикнул, гневно сверкая на меня своими глазами.

– Оставь меня!

Я повиновалась.

Я шагнула в первое попавшееся зеркало, и темный коридор пропал, растаял вместе с Хэлом.

Я очутилась в обычной зеркальной книге и стояла на холме под высоким деревом. К моему огромному удивлению, здесь же оказалась Мокошь, одетая в прозрачное фиолетовое платье, удивительно подходившее к ее глазам.

– Эхо! Как давно я не видела тебя! – воскликнула она. – Куда же ты пропала? На этот раз ты расскажешь мне про него? Про своего таинственного другого читателя?

И она хитро подмигнула мне.

Я чувствовала себя сломленной, готовой развалиться на куски игрушкой. Я поняла, что хочу рассказать о Хэле. Мне просто необходимо выговориться. Но говорить об этом с волком казалось мне неправильным.

И я все-все рассказала Мокошь, когда мы вновь оказались в ее комнате на летучем острове, где за окном мерцали звезды. Мокошь слушала меня сначала с жадным интересом, но затем все больше начала мрачнеть. Когда я закончила, она с тревогой сказала мне:

– Мне кажется, что я должна взять тебя под свою охрану. Ты же понятия не имеешь, что ему от тебя нужно.

– Ему ничего не нужно, – ответила я. Меня раздражал ее тон. – Хэл мой друг.

– А почему тогда он неискренен с тобой? Почему не расскажет о том, как он оказался запертым в зеркальных книгах? Может быть, он опасен? А может быть, книги – это его тюрьма.

Я вскочила на ноги, подошла к окну, вздрагивая от нервного возбуждения.

– Он сказал, что причинит тебе боль, – добавила Мокошь. – И сам предупредил, чтобы ты избегала его и держалась подальше.

– Он никогда не причинил бы мне вреда.

– Эхо, ты не можешь знать этого. Тебе нужно быть осторожнее.

Я посмотрела на Мокошь, на ее прекрасные глаза, в которых отражался звездный свет, на безупречно уложенные волосы, великолепное платье. Одним словом, сама Мисс Совершенство даже в ее собственном, близком к идеальному, мире. Мне стало жаль, что я пришла сюда.

Быстро подыскав первый попавшийся предлог, я ушла и в целости и сохранности возвратилась в библиотеку Дома-Под-Горой.

Глава 22

Я не ожидала вновь встретить Хэла после того, как он так твердо и решительно расстался со мной. Я должна его оставить. Однако Хэл дожидался меня в первой же зеркальной книге, в которую я вошла на следующий день. Он со страдальческим видом стоял в одиночестве на вершине горы, и холодный ветер развевал его волосы. Под горой раскинулся лес.

Опять лес. Всегда и везде лес.

– Встретимся в «Звездной тени», – тихо сказал мне Хэл. – Я хочу кое-что тебе показать.

Я кивнула, и он добавил, натянуто улыбнувшись:

– Там есть старый, заброшенный во время войны концертный зал. Я буду тебя ждать в нем.

А затем Хэл исчез.

Я отдала приказ библиотеке, и передо мной немедленно замерцало зеркало. Я шагнула в него, и вышла на холм, освещенный яростным светом звезд, а под холмом лежал превращенный в руины город.

Я спустилась туда, долго бродила по извилистым улицам, пробираясь через завалы и стараясь не присматриваться к темным пятнам на мостовой. Наконец мне встретился мальчик с окровавленной повязкой на голове и объяснил, как я могу пройти к концертному залу. Это было большое, увенчанное стеклянным куполом здание неподалеку от центра города. Где-то поблизости слышался плач и пронзительные крики. Вздрогнув, я как можно скорее вошла внутрь здания. Прошла через фойе, поднялась по разбитой лестнице, миновала остатки расколотой двери и очутилась в огромном зале.

Высоко над головой парил купол потолка, сквозь осколки его разбитых стекол мерцали крупные звезды. Над широкой деревянной сценой нависли четыре яруса балконов, похожие на богато одетых людей, подслушивающих и подсматривающих в замочную скважину. В центре сцены стоял рояль, а за ним сидел Хэл. Одет он был довольно странно для сцены – простые черные брюки, свободная голубая шелковая рубашка с расстегнутым воротом, босые ноги. Я вдруг вспомнила о том, как небрежно и легко он играл на клавесине в «Музыканте императрицы». Как бесцеремонно отзывался о Беренде.

Я подошла ближе к сцене, уселась в самом центре первого ряда. Хэл не смотрел на меня, хотя наверняка должен был знать, что я здесь.

Он начал играть, перебирая клавиши в низкой октаве левой рукой, а правой выводя прекрасную мелодию, переливающуюся, как звездный свет, – и вместе с тем тревожную, даже пугающую. Затем левая рука медленно поднялась, чтобы встретиться с правой и вместе с ней обрушиться на клавиши, рождая ураган бушующих аккордов. Они были пронизаны низкой повторяющейся нотой – неустойчивой, словно угасающее биение сердца. Музыка взлетала все выше и вдруг резко оборвалась. Ничего прекраснее я в своей жизни еще не слышала. Пьеса была гениальной, но при этом в каждую музыкальную фразу была вплетена невыносимая для сердца печаль.

Музыка оборвалась совершенно неожиданно, но мои щеки к тому времени уже стали мокрыми от слез. Моргая, я смотрела на Хэла, который, закончив играть, оперся локтями на клавиши и опустил голову на ладони. Его плечи дрожали. Я вскочила с места, поднялась на сцену, подошла, села рядом с Хэлом и обняла его за талию. Я буквально чувствовала, как велика придавившая его печаль.

– Я хотел… Чтобы ты знала обо мне одну вещь, – тихо заговорил он. – Хотя бы одну истинную вещь. Эта пьеса… Я не смог придумать ничего другого, чтобы показать тебе…

Голос его звучал хрипло, устало.

«Задавай правильные вопросы», – шепнула неожиданно всплывшая в моей памяти огненная женщина.

– Где ты научился так играть?

– У подруги. Она сочинила эту пьесу, чтобы подарить ее мне.

Сердце разрывалось от ревности, но я старалась не поддаваться ей.

– И что случилось с твоей подругой?

– Я потерял ее. Давным-давно, – он одним решительным, резким движением встал со стула.

– А как давно это было?

– Только что. И в то же время целую вечность тому назад, – ответил Хэл, глядя на меня влажными от слез глазами.

Я тоже встала, подошла вплотную к нему.

– Скажи, Хэл, если бы был способ… Вернуть все назад… Все исправить… Ты позволил бы, чтобы я помогла тебе?

– Ты не можешь мне помочь, Эхо. И никогда не могла.

Я уставилась на него, слыша, как грохочет мое сердце.

– Хэл…

Дрожа всем телом, он отступил назад, и тут…

И тут под ногами вдруг затряслась, заходила ходуном сцена. Над куполом, затмевая звезды, сверкнула ослепительная белая вспышка. По тому, как резко выдохнул Хэл, я поняла, что этой вспышки не должно было быть. Снова происходит непредвиденное изменение сюжета.

Хэл взглянул на меня и в следующий миг бесследно исчез.

Я повернула голову и увидела стоящую в зале перед сценой Мокошь в бледно-зеленом платье, подол которого развевался на невидимом и неслышимом ветру.

– Он только и делает, что врет тебе, – сказала она. – И как только ты этого не видишь?

– Почему ты появляешься только после его ухода? – сорвалась я. – Ты преследуешь меня? Библиотека! Я хочу перестать читать эту книгу!

– Эхо, я всего лишь присматриваю за тобой, – начала Мокошь, но концертный зал уже исчезал. Я покидала его, унося в сердце музыку Хэла.

В ту ночь мне снилось, что я танцую с Хэлом в сверкающем огнями бальном зале. Мы танцевали, а затем в зал ворвались солдаты с винтовками и штыками. Они схватили Хэла и перерезали ему горло зазубренным серебряным кинжалом. Хэл взглянул на меня, скорчился и упал.

– Ты не можешь помочь мне, Эхо, – прошептал он, умирая. – И никогда не могла.

А в следующую секунду я уже стояла на коленях в снегу. Передо мной умирал не Хэл, а Родя. Брат задыхался, хрипел разорванным горлом, окрашивая белый снег красной кровью. У меня перехватило дыхание. Я обернулась и увидела охваченный огнем книжный магазин, а за окном – лицо запертого внутри отца. «Папа!», – закричала я и побежала к нему. Потом все исчезло. Я оказалась в темной комнате за обсидиановой дверью. Сверкающие подвески сорвались с нитей и полетели навстречу, разрывая меня на куски. Но я протиснулась сквозь эти падающие звезды и подошла к странно жужжащим часам, за стеклом которых увидела перекошенное, с широко раскрытыми от ужаса глазами, лицо Хэла.

Я проснулась от того, что в темноте кто-то плакал. Меня била дрожь, но не от холода. Кошмар сна мучил меня наяву. Я и раньше подозревала, что волк просто не может так плакать, теперь же была в этом абсолютно уверена.

Не может такого быть, просто не может.

Преодолевая страх, я протянула руку к лежащему под одеялом волку, но вместо шерсти пальцы нащупали человеческую руку.

Тот, кому принадлежала эта рука, от моего прикосновения проснулся. На мгновение в спальне повисла звенящая тишина.

– Не прикасайся ко мне, – раздался хриплый, отчаянный шепот. – Ты не должна прикасаться ко мне.

Но я не отстранилась. И не убрала руку. Сердце билось так бешено, словно готово было разорваться. Прозвучавший голос показался мне знакомым.

Но где и когда я могла его слышать?

– Отпусти меня, Эхо. Прошу тебя.

Я его отпустила.

Глава 23

Я не хотела засыпать.

Но, проснувшись рано утром, я обнаружила, что вторая половина кровати пуста, постель на ней смята, а сверху бесформенной грудой валяется сброшенная полотняная рубашка.

Мне казалось, что я все еще ощущаю тепло руки, на которую наткнулась ночью, и стальные шарики мускулов под гладкой кожей.

– Волк? – позвала я, обращаясь в холодный серый рассвет.

Никто мне не ответил.

Я встала с кровати и быстро оделась. В комнате было холодно, а в доме – тихо. Словно он, затаив дыхание, ждал моих дальнейших действий.

Я прошла по коридору, стены которого были сделаны сегодня из увядающих роз, в оранжерею и забилась на стул у окна, спрятанный за большим разлапистым папоротником. За стеклом виднелся зимний лес: голые черные ветви, обведенные белыми снежными контурами.

Год почти подошел к концу. Осталось всего два дня – сегодня и завтра.

А я так и не смогла помочь волку.

И все же…

Рука, которой я сегодня коснулась.

Голос, который явно знаком мне.

Я знаю, знаю, знаю этот голос!

«Ты не можешь мне помочь, Эхо. И никогда не могла».

Это слова волка, когда я застала его во время охоты в саду. Но те же самые слова сказал мне и Хэл – сразу после того, как закончил играть в заброшенном концертном зале.

«Задавай правильные вопросы», – вновь подсказала спрятавшаяся в глубине памяти огненная женщина.

И я разорвала затянувшийся у меня в голове невидимый узел, чтобы попробовать потянуть за концы ниточек.

Я стала спрашивать себя:

«Почему мне запрещено смотреть на волка ночью? Что на самом деле случится с ним, когда закончится год? Кто такая она, собравшая этот дом и что ей было нужно от волка?»

Я прислонилась разгоряченным лбом к холодному, сразу затуманившемуся от дыхания стеклу.

Прислонилась и продолжала спрашивать себя:

«Почему Хэл оказался запертым в зеркальных книгах? Почему в одной из таких книг заперты его воспоминания? Что случилось с ним тогда в лесу?

И почему я здесь всегда натыкаюсь на лес?»

Снаружи повалил снег, превращая весь мир в размытое мутно-белое пятно. В нем исчез зимний лес. Я закрыла глаза и осмелилась задать себе вопрос, который мучил и страшил:

«А что, если Хэл – это волк, а волк – это Хэл?»

Внезапно комната вздрогнула. Ее расколола пробежавшая по полу трещина. Грустно попрощавшись с любимым папоротником, я вышла за дверь. За моей спиной она сразу же исчезла, провалившись вместе с оранжереей в бездонную пропасть.

«Ищи правду, – сказала мне тогда огненная женщина. – Если найдешь ее, то сможешь увидеть то, что скрыто чарами».

В доме оставалась лишь одна комната, которую я никогда еще толком не исследовала. Пришло время вернуться туда и снова встретиться лицом к лицу с тем, что внушает мне ужас.

Мои ноги сами привели меня к обсидиановой двери – глянцевой и непрозрачной, словно чернильная лужа.

Я прикоснулась пальцами к холодному металлу часов с компасом, которые подарил мне Родя. Как и всегда в Доме-Под-Горой, они исправно продолжали идти. Их ровное тиканье добавляло мне смелости.

Чувствуя, как сердце клокочет в груди, я толкнула черную дверь ладонью. Она отворилась, и передо мной замерцала россыпь висящих в темной пустоте хрустальных подвесок. Я шагнула внутрь.

Меня оглушила царившая здесь тишина. Хрустальные подвески вращались на невидимых нитях – крошечные птицы и звери, пульсирующие огненные шарики, мерцающие звездочки. Они были очень красивыми, но почему-то очень сильно пугали меня.

Я медленно шла вперед. Хрустальные подвески задевали мне плечи, легко разрезая платье. Несколько раз они задели также и правую, гладкую сторону моего лица. Я прикрыла ее ладонью, чтобы уберечь от порезов.

Возникло ощущение, что комната намного больше, чем казалось в первый раз. Темнота вокруг была густой и плотной, словно черный бархат. Мерцающие подвески и шарики не разгоняли ее – напротив, от них тьма казалась еще глубже. Я попыталась присмотреться к тому, на чем держатся в пустоте хрустальные фигурки. Оказалось, что они подвешены на золотых ниточках. Их плели когда-то пауки, а я сшивала ими красные шнуры, чтобы связать комнаты. Чем дальше я шла, тем сильнее ощущала себя потерянной во времени и пространстве, понемногу оставляющий память, душу, постепенно растворяясь в этой колдовской тьме.

И вдруг я добралась до задней стены комнаты и очутилась перед теми самыми странными часами, что так давно виделись мне в кошмарах. Только теперь я отняла от лица правую ладонь – ее тыльная сторона была покрыта кровоточащими порезами.

Колдовские часы все так же тикали, жужжали и пощелкивали. Суетливо дергались бесчисленные паучьи лапки. Они двигались так быстро, что буквально размывались перед глазами. Однако я все же сумела рассмотреть, что к каждой лапке привязана нить, уходящая в бесконечную тьму, а к другому ее концу прикреплена хрустальная подвеска. Нитей, как и лапок, было очень много. Они сплетались в сложную паутину, в которой каждая нить умудрялась не перепутаться с другими и не мешать их движению. Циферблат часов выглядел точно так же, как прежде, – на нем под стеклом лежал светлый локон волос, и виднелось пятно, которое не могло быть ничем иным, кроме как кровью. Были ли это волосы Хэла? Была ли это… его кровь?

Я принялась ощупывать циферблат, пытаясь отыскать какой-нибудь способ открыть его. Нервы гудели от возбуждения. Наконец, мне удалось обнаружить сбоку серебряную защелку. Замирая от страха, я подняла ее.

К моему удивлению, вся нижняя часть часов откинулась, открылась, и я увидела перед собой зеркало.

Зеркальную книгу.

Она была далеко не в лучшем виде – кожаная рама разодрана когтями, по стеклу змеилось с полдюжины трещин. Разлохматилась и табличка с аннотацией, однако я все-таки сумела разобрать название – «Лесная королева».

Происходящее все сильнее казалось мне каким-то нереальным. Сердце замирало от страха.

Всегда был лес.

Я сделала судорожный глубокий вдох и прикоснулась к поверхности зеркала.

Весь мир качнулся и поплыл. Пронизывающий холод обжег до костей тысячами огненных иголок. Звездочки искрами взорвались в моем мозгу. Останься у меня в легких хоть немного воздуха, я закричала бы.

Затем и боль, и ощущение неземного холода оставили меня. Я стояла на краю древнего леса. К звездному небу уходили кроны деревьев, а легкий ветерок, лунный свет и шелест листвы соединялись в негромкую музыку. Здесь, в лесу, все выглядело крепким, прочным и насквозь пропитанным магической энергией. Эта энергия покалывала кончики пальцев. Даже сама земля чуть слышно гудела от нее.

Краем глаза я уловила движение среди деревьев и повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть оленя. Или это был не олень, а темноволосый мальчик? Не знаю. Мне казалось, что он и то и другое сразу. Мальчик-олень бросился бежать. Я пустилась вдогонку, стараясь не выпускать его из виду. На его тело падали пятна лунного света, напоминавшие яркие, плывущие по реке листья.

Мальчик-олень вырвался на большую поляну и моментально растаял тенью среди сотен других теней – таких же красивых и странных, как он сам. Я остановилась и попыталась понять, что происходит перед глазами.

Кем были эти тени? Кем-то вроде фей, возможно. Среди них встречались высокие, как деревья, и совершенно бесформенные, как облака, существа. Одни, казалось, были сотканы из дождя, другие из цветов. Еще тут появлялись гибкие тонкие пауки, обросшие зеленой, как мох, шерстью. Медведи с длинными пальцами вместо когтей и со спрятанными за карнавальными масками мордами.

Все они танцевали на поляне – толпа странных теней, кружащих под странную музыку в мистическом призрачном свете. В центре поляны возвышался трон – тоже странный, как и все здесь, – непропорциональный, перекрученный, а на троне сидела женщина с серебристыми, как лунный свет, волосами. Она посмотрела над головами танцоров прямо мне в глаза, протянула вперед бледную длинную руку и поманила к себе пальцем.

Я приблизилась к трону, миновав смеющихся и танцующих существ. Возникло ощущение, будто меня против воли тянут к этому трону, как козу на веревке. Подойдя к женщине с серебристыми волосами, я опустилась перед ней на колени.

– Я ждала тебя, Эхо Алкаева, – прозвучал ее медленный, невнятный голос, похожий на треск костра и звук ненастроенной скрипки. Я сразу узнала этот голос.

– Вы – Огненная женщина, – сказала я, поднимая голову, и добавила, слегка подумав: – А еще Королева фей.

– Я становлюсь ими на некоторое время. Но они ничего общего со мной не имеют.

Я внимательно смотрела на женщину. Кожа у нее была крапчатой, словно поверхность прибрежной гальки, а глаза, казалось, и вовсе оставались бесцветными.

– Тогда кто же вы?

– А кто есть каждый из нас? – улыбнулась она, широко поведя по сторонам своими руками. – В этом мире истина всегда скрыта от глаз, не правда ли, Эхо?

Я невольно коснулась своего лица и покраснела от стыда. Гладкое, без единого шрама лицо у меня действительно могло существовать только здесь, в мире зазеркалья. В реальной жизни оно было совершенно иным. Поэтому я промолчала, ничего не могла ответить.

– Я наблюдала за тобой, Эхо Алкаева, и хочу посмотреть на твои дальнейшие действия. Ты уже во всем разобралась?

У меня по коже пробежал холодок. Смех призрачных танцоров вдруг стал резким, неприятным, сулящим опасность.

– Что я должна была понять?

Женщина вновь улыбнулась, но глаза ее вспыхнули оранжевым огнем. Тут я действительно поняла, кто она. Эта мысль ударила меня словно молотом. Чувство грозящей опасности переросло в давящий страх, от которого хотелось скрыться.

– Вы та самая «она», о которой так часто говорил волк. Вы – королева леса. Это вы собрали по кусочкам Дом-Под-Горой. Это вы заперли в нем волка. И, я думаю, это именно вы заколдовали его.

Она смотрела на меня с неприкрытым удивлением. От ее тела на меня накатывали волны горячего воздуха. Нестерпимо горячего.

Это она была тем ревущим пламенем за дверью моей спальни. Это она пыталась похоронить меня заживо, когда я сбежала от волка и очутилась в ее лесу.

Я невольно попятилась назад.

– Бедная девочка. Потерянная, разбитая, никому не нужная. С лицом, которое сам дьявол отметил ради своего удовольствия. Право, не знаю даже, как изменить твою судьбу. Ведь ты так ничего и не поняла. Должна признаться, я удивлена.

– Чего я не поняла?

Она подняла палец, и на его кончике вспыхнуло крошечное желтое пламя, погасшее через мгновение.

– Как разрушить чары. Вот чего ты не поняла.

Весь мир вокруг меня словно застыл. В горле пересохло и саднило. Ужас и надежда боролись во мне, словно лев, схватившийся с медведем в смертельной схватке.

– Скажите мне. Скажите, как их разрушить.

– Есть одна вещь, которая настрого тебе запрещена, – заговорила Огненная женщина, складывая руки на коленях. – Есть одно правило, которое ты обязана соблюдать. Тебе нужно переступить запрет, – ее глаза потемнели, стали непроницаемыми, как ночь, а на губах играли язычки пламени. – Только это разрушит чары. Только это освободит его.

Я подумала о лампе, об искре света в непроглядной тьме.

– Я вам не верю.

Теперь огненные язычки заплясали уже и на кончиках ее волос.

– Ты решила, что это слишком простой ответ, – усмехнулась она. Я сделала еще один шаг назад от наплывающего от нее волнами нестерпимого жара. – Ты искала правду? Она всегда проста, но это не делает ее легкой.

– Кто вы такая? – гневно спросила я. – И зачем вы его держите в западне?

– Моя дорогая Эхо, – женщина поднялась с трона. С ее волос дождем сыпались искры, прожигая черные пятна в траве. – Это произошло не по моей вине. Он сам выбрал это. Сам выбрал меня. В конечном итоге они все так поступают. Он сам пришел ко мне в лес. Он любил меня. А я его спасла. Сделала так, чтобы мог жить вечно, – она протянула ко мне руку, по которой змеились огненные ручейки. – Ну, а ты, Эхо Алкаева? Ты хочешь жить вечно?

Феи окружили меня. Показалось, что меня вдруг стало затягивать в водоворот. Совсем низко над головой проносились яркие звезды – будто я легко могу коснуться их, стоит лишь поднять вверх руку. Мне в уши наперебой нашептывали сладкие вкрадчивые голоса фей, но я напрасно напрягалась, пытаясь разобрать в них хотя бы одно слово – они сливались, словно звуки отдельных капель в шуме дождя. Но я прекрасно понимала, о чем говорят эти голоса – о том, как хорошо, как сладко мне будет навсегда остаться с ними.

За спиной пульсировал раскаленный воздух. Я обернулась и увидела Королеву на фоне охваченного огнем леса. Она улыбнулась и сказала, глядя мне прямо в глаза:

– Делай свой выбор, Эхо Алкаева. Ты хочешь остаться со мной?

Я уже открыла рот – сказать, что да, хочу, как у самого моего уха внезапно прозвучал резкий голос:

– Нет! Не будет этого!

Чья-то рука схватила мое запястье. Я повернула голову и увидела испачканного грязью Хэла с диким взглядом.

– Бежим! – выдохнул он и потащил меня за собой.

Я споткнулась, но даже не успела испугаться того, что могу упасть, – Хэл поддержал меня. Как только я восстановила равновесие, мы со всех ног рванули прочь.

Мы бежали, бежали, бежали…

Я даже не скажу, как долго мы пытались оторваться от нее, проскакивая сквозь призрачных сладкоголосых фей, спасаясь от ужасной Лесной королевы. Я слышала, как она ревет позади нас, как бушует за спинами пламя. Она не хотела выпускать нас на свободу.

И все же мы прорвались, проскочили сквозь последнюю из фей и выбежали из леса на широкий луг. На небе сияло солнце, но его свет показался мне сейчас бледным в сравнении с безумным мерцанием звезд, которые мы оставили позади.

Я задыхалась и все еще цеплялась за Хэла, но он сбросил мои руки, сам схватил меня за плечи и, яростно их встряхивая, закричал:

– О чем ты только думала?

Я отпрянула от него. Хэл отпустил меня, яростно ругаясь на чем свет стоит.

– Прости меня, Хэл, – виновато потупилась я. – Мне очень жаль. Я виновата, прости…

Он как-то моментально остыл. Гнев на его лице сменился выражением глубокой печали.

– Это не твоя вина, Эхо.

– Я хотела помочь тебе, – пролепетала я. – Я всего лишь пыталась…

– Знаю, – перебил он меня. – Я знаю.

Хэл обнял меня. Я уткнулась ему в грудь. От него пахло листвой и солнцем, ветром и звездным небом.

– Я очень скучаю, когда ты покидаешь меня, Эхо, дорогая, – тихо сказал он.

Я подняла и запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Я не собираюсь покидать тебя. Никогда.

– Эхо, – сказал Хэл таким тоном, словно сердце его разрывалось от боли. – Эхо, дорогая моя.

Он нежно-нежно взял меня за подбородок, а затем наклонился и поцеловал.

Глава 24

Губы у Хэла оказались теплыми и мягкими, немного солоноватыми и слегка хмельными. Мне хотелось навсегда раствориться в этом поцелуе, но Хэл отстранился от меня. Я увидела его глаза – полные тайны и невыносимой тоски.

– Она лжет, – сказал он. – Она всегда лжет. Что бы она ни сказала, не верь ей, не слушай. Обещай.

– Обещаю, – совершенно серьезно ответила я.

Хэл коснулся моей щеки. Я не могла не подумать – прикоснется ли он, интересно, к моему изуродованному лицу там, в реальном мире.

– Я скучаю по тебе, – прошептала я. – Там, в своем далеком мире.

– Я всегда рядом с тобой, – он прикоснулся лбом к моему лбу.

– Я знаю.

Так спокойно и безмятежно я не чувствовала себя очень давно.

Хэл отступил еще на шаг, продолжая, впрочем, держать меня за руки.

– Теперь я должен идти, Эхо. Мне очень жаль.

Я прикусила губу, чтобы не заплакать, но кивнула.

– Иди, конечно. И спасибо тебе за… Спасибо, что спас меня.

– Это ты меня спасаешь, – ответил он, обернулся и сразу же исчез.

Я приказала библиотеке вернуть меня домой и тоже шагнула в появившееся зеркало.

Из зеркала я вновь вышла в комнату с острыми, как ножи, хрустальными подвесками. Рука, которую я отвела от зеркала, была покрыта бурой коркой засохшей крови.

Я стояла, дрожала и смотрела на трещины на стекле открывшегося мне в часах зеркала, на его рваную кожаную рамку.

Волк пытался уничтожить это зеркало, но потерпел неудачу. Возможно, это и был ответ – необходимо уничтожить зеркало. Уничтожить королеву, кем бы она ни была, и тем самым снять проклятие.

«Она всегда лжет», – вспомнились мне слова Хэла.

Королева пыталась заманить меня в ловушку, и это ей почти удалось. Не знаю, как она удерживала власть над волком – и, в чем я теперь была абсолютно уверена, над Хэлом тоже, – но я должна уничтожить это оружие. Если смогу.

Я выпрямила спину, стараясь не обращать внимания на боль в плече, руках, в лице. Я все еще чувствовала, как сжимает мое запястье крепкая рука Хэла. Все еще ощущала вкус его поцелуя на губах.

– Дом, – приказала я. – Подай мою шпагу.

Она немедленно появилась в воздухе, и я поймала ее за ножны – та самая шпага, что подобрал для меня Хэл перед нашим первым уроком фехтования. Я крепко ухватила оружие за рукоять, сбросила на пол ножны. Висевшие над головой хрустальные подвески злобно зашипели и стали раскачиваться на серебряных нитях, словно от порыва невидимого ветра, залетевшего в комнату.

Я повернулась к открывшемуся в часах зеркалу, уверенно взмахнула шпагой и обрушила вниз ее стальное жало. Отдача от удара пронзила мои пальцы. Но с зеркалом ничего не произошло. Я ударила еще сильнее, и на этот раз даже упала на пол. Вскочила и вновь набросилась на зеркало, принялась молотить его как попало. Подвески над головой начали визжать, словно дети от боли, но я не останавливалась и била до тех пор пока по поверхности стекла не побежала паутинкой трещина. Я готова была кричать от восторга – я сделала это!

И тут в меня врезалось тяжелое белое пятно, повалило на пол, обожгло дикой болью плечо. Я увидела белые зубы, кровавые пятна, янтарные глаза и закричала:

– Волк! Что же ты делаешь, волк?

Он остановился передо мной – тело напряжено, уши прижаты к голове, пасть широко раскрыта. А на зубах – кровь.

– Волк, ты что? Это же я, Эхо!

Я отползла назад, ударилась спиной о стену. Волк присел и приготовился к прыжку. От ужаса у меня побелело в глазах.

– Дом! – крикнула я. – Шпагу!

Она оказалась у меня в руке за мгновение до того, как волк прыгнул. Шпага задела его бок, и белая шерсть сразу окрасилась кровью.

Я кое-как поднялась на ноги и начала пробираться в ту сторону, где, по моим представлениям, должна была находиться дверь. Рукоять шпаги стала скользкой в руке – мне не хотелось думать, от чего именно. Я лишь крепче сжала ее.

Волк пришел в себя и, рыча, двинулся следом за мной. По его груди стекала кровь.

– Остановись. Пожалуйста. Я не хочу причинять тебе боль.

Он снова присел, готовясь к прыжку.

– Волк, прошу тебя! – закричала я, но он бросился на меня. Я снова остановила его, оттолкнув в сторону боковой стороной шпаги.

Затем я пробежала остававшиеся три шага до двери, не обращая внимания на подвески, ранившие меня своими острыми, как бритва, краями.

Волк снова прыгнул, и я в третий раз оттолкнула его в сторону. Теперь дверь была прямо передо мной, но волк снова зарычал и вновь бросился. На этот раз я успела лишь выставить шпагу вперед, и лезвие вонзилось ему в грудь. Потекла кровь. Рана волка показалась мне очень глубокой.

Я была уже возле двери, выскочила из нее в коридор, захлопнула за собой и крикнула дому, чтобы он запер ее на замок.

Когда все закончилось, меня начала бить дрожь. Я разрыдалась и никак не могла остановиться. Очень боялась, что могла убить волка.

Не могу сказать, сколько времени я просидела в слезах перед обсидиановой дверью. В конце концов немного успокоилась, подняла голову и убрала упавшие на глаза волосы. Поднимаясь на ноги, я все еще дрожала. Моя рука была в крови. Кровь темнела и на лезвии лежащей на полу шпаги.

В комнате с подвесками было тихо. Оттуда не доносилось ни звука. Я осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Волка в комнате уже не было – только лужа крови осталась на полу.

Очень много крови. Слишком много.

– Дом, приведи меня к волку, – шепнула я и, подхватив с пола шпагу, пошла по коридору. Только сейчас я почувствовала боль от собственных ран на плечах, в боку, на лице, на руках…

Впрочем, все это не имело сейчас для меня никакого значения.

Я думала только о том, как много крови я увидела в комнате с подвесками.

Я прибавила шаг.

Дом повел меня вниз по лестнице, откуда я вышла в сад, продуваемый ледяным ветром. На снегу виднелись кровавые отпечатки волчьих лап.

Полная тревоги, я пошла по этим следам мимо мертвых роз и поднимающихся по террасам белых каменистых дорожек. Мимо бассейна с замерзшими кувшинками и спрятанного в ветках ивы гамака. Прошла в каменный грот за водопадом, в котором неподвижно лежал волк, а вокруг него расплывалась багровая лужа.

Я упала рядом с ним на колени и, не раздумывая, принялась выкрикивать команды, требуя у дома, чтобы он развел в гроте огонь, доставил сюда бинты и кипяченую воду. Затем я осторожно провела пальцами по белой, запачканной кровью, шерсти. Почувствовала под своей рукой слабое биение сердца – волк был еще жив.

Все, что я попросила, оказалось передо мной в ту же секунду, даже огонь запылал в очаге на задней стене грота. Я смочила в воде чистую тряпочку и тщательно промыла волчьи раны. У него было много мелких порезов на спине, на боках, на его длинных белых лапах, но самая главная, самая страшная рана на груди оказалась не такой опасной, как я думала. Шпага вошла в грудь волка не слишком глубоко и не задела ни одного жизненно важного органа. В противном случае волк был бы уже мертв. Но кровотечение было сильным. Я припомнила все, что я читала о таких ранах в медицинских пособиях, и руки сами собой потянулись к висевшему на бедре мешочку. Игла оказалась на месте. А вот катушка с нитками была пуста.

– Подай мне нитки, – сказала я дому.

В тот же миг мне на колени легла катушка с прочными белыми нитками. Трясущимися руками я вставила нитку в иглу. Как только поднесла ее к волчьей ране, мой страх прошел. Я уверенно сделала стежок, стягивая края раны точно так же, как сшивали мы когда-то вместе с волком порванные красные шнуры, чтобы удержать в доме библиотеку. Над моей головой вспыхнула яркая лампа – я ее не просила, но дом, похоже, сам понимал, что и когда мне нужно.

Я зашивала рану молча, чутко прислушиваясь к каждому удару волчьего сердца, беспокоясь о каждой новой капле крови, просочившейся из раны мне на руки и на юбку.

Закончив, я смыла оставшуюся поверх раны кровь и смазала шов мазью из листьев тысячелистника. Ее тоже доставил мне дом. После этого я перевязала волка, несколько раз приподнимая и вновь опуская его тяжелую голову, когда нужно было пропустить бинт вокруг груди и через плечо. Повязка получилась толстой и прочной.

Я в последний раз опустила приподнятую голову волка, и тут меня вновь начала бить дрожь.

Затем я занялась собой – обработала и перевязала плечо и руки. Перебралась в кресло возле очага. Приказала дому укрыть волка чем-нибудь теплым – это оказалось голубое пуховое одеяло – и вскоре, незаметно для себя, уснула.

Когда я вновь открыла глаза, солнечный свет по ту сторону водопада стал оранжево-красным.

А волк исчез.

Я отправилась в библиотеку. Заглянула в пять разных зеркальных книг, в поисках Хэла. Его нигде не было, чему я ничуть не удивилась. Ведь если Хэл был волком, то с такой раной он просто не мог прийти – эта мысль, не прекращая, сверлила меня.

Наконец, я отправилась в свою спальню и забралась в постель. Раньше, чем обычно, загасила лампу. Свернувшись клубком я долго плакала и размышляла: хотела помочь, а в результате сделала все еще хуже, чем было. Я едва не попалась в ловушку Лесной королевы.

А еще чуть не убила волка.

Позже я почувствовала, как волк забрался в постель со своей стороны. К тому времени я уже выплакалась, и была очень рада этому. Не хотелось, чтобы он застал меня в слезах. Ему сегодня и без этого досталось.

Мы долго молча лежали в темноте, но я знала, что волк не спит – слишком частым и неглубоким было его дыхание.

– Эхо, – сказал он, наконец, напряженным от боли голосом. – Спасибо за то, что спасла меня.

– Я не хотела ранить тебя.

– Но я напал первым.

Я вспомнила, как он бросился на меня – глаза дикие, с зубов кровь капает. Эта картинка будет преследовать меня до самой смерти.

– А если бы я разбила зеркало, что тогда?

Волк зашуршал простынями, потом ответил:

– Это убило бы меня.

Я мысленно обругала себя.

– Эхо, ты помнишь тот день, когда ты освободила меня из капкана?

У меня сжалось сердце. Помню ли я тот день? Бросившееся на меня белое пятно. Слепящая боль. Спустя много дней я впервые вижу в зеркале свое изуродованное лицо.

– Конечно, помню.

– Я почти сотню лет борюсь со своей природной дикостью. Часто мне это удается. Но иногда зверь во мне все же берет верх, как бы я этому ни сопротивлялся. Так было и в тот день, когда я попал в капкан. Так было и сегодня. Если бы ты только знала, как я себя за это ненавижу!

– Волк…

– Ненавижу себя, когда причиняю тебе боль, – он говорил тихим голосом. Так говорил, словно готов был разрыдаться. – Я причиняю тебе боль с нашей самой первой встречи. Я не хочу этого, но ничего не могу с собой поделать. Но теперь все, довольно. Тебе лучше уйти. Возвращайся в дом своего отца. Завтра я провожу тебя, и ты безопасно пройдешь через лес.

– Но я обещала пробыть с тобой ровно год. Я тебе слово дала.

– Остался всего один день, он уже никакой роли не играет.

– Нет, я полностью выполню свое обещание. Не собираюсь тебя бросать.

Я слушала его дыхание и удары своего сердца. Три удара. Четыре.

– Ну, если ты уверена.

– Я уверена.

Больше он ничего не сказал.

Сон медленно обволакивал меня. Но пока я погружалась в него, показалось, что услышала тихий голос волка, чуть слышно шепнувший мне в самое ухо:

– Прости меня, Эхо. Прости за все, что я сделал. И за все, что еще сделаю.

А затем, уже на самой грани сна, человеческие пальцы переплелись с моими, и моя ладонь почувствовала сильные толчки не моего, другого сердца.

Утром я вновь проснулась в кровати одна, но при этом была абсолютно убеждена, что тот голос и та рука мне не привиделись, что это не было сном.

Пришло время доказать это самой себе.

Глава 25

Я встала, оделась, накинула на плечи меховую шубу, спасаясь от царившего в спальне холода, и, не став даже завтракать, сразу отправилась в библиотеку.

Волшебное зеркальце по-прежнему было спрятано в одном из шкафов в задней комнате. Я вытащила его, опустилась на пол, вырвала из головы несколько волосков, уколола палец, чтобы добыть капельку крови.

– Покажи мне Хэла.

Поверхность зеркальца затуманилась, покрылась рябью.

А затем я увидела волка. Он был в комнате за черной обсидиановой дверью, бушевал там, срывая с нитей хрустальные подвески. Его крики сотрясали комнату, белая шерсть и наложенная мной повязка пропитались кровью. За спиной волка виднелись часы, они все так же тикали, нашептывали, жужжали, быстро перебирая своими паучьими лапками.

Зеркальце мигнуло. Сменилась картинка, и я увидела идущего по темному коридору Хэла. Тело его настолько исхудало и побледнело, что казалось почти прозрачным. Хэл подошел к зеркалу с его воспоминаниями, упал перед ним на колени и опустил голову, обхватив ее руками. Его плечи дрожали – Хэл рыдал.

Изображение в зеркальце помутнело, расплылось, а затем и вовсе погасло.

В моем распоряжении оставался всего один день, а я по-прежнему не знала, что делать.

Плотно закутавшись в шубу, я прошлась по заснеженному саду, где мое дыхание облачком вырывалось в морозный воздух. В голове царила сумятица.

Хэл был волком. То есть волк был Хэлом. И у меня остался всего один день, чтобы спасти его.

Снег налипал мне на ресницы. Каплями крови падали на землю последние лепестки с мертвых роз. Господи, что же мне делать?

«Я почти сотню лет борюсь со своей природной дикостью», – прозвучал у меня в голове голос волка.

Я моргнула, вспомнив тикающие, жужжащие шестеренками часы. Возможно, мне нужно было всего лишь подождать и досмотреть последний день этого года до самого конца. Не гася лампу. Быть может, сегодня волк прямо у меня на глазах превратится в Хэла, и навсегда станет свободен. Как там говорила Лесная королева – «Правда всегда проста»?

Но что, если я ошибаюсь?

Острые, как лед, снежинки жалили мои щеки. Я сильнее натянула меховой капюшон. Пробежала мышь, пытаясь отыскать что-нибудь съедобное в снегу под почерневшими кустами. Снег хрустел под ногами, но я не спешила возвращаться в дом.

Я не могла забыть показанные зеркальцем картинки – рычащего от ярости волка, срывающего с нитей подвески. Хэла, плачущего в темном коридоре.

В волшебных сказках герой всегда что-то должен сделать. Поцеловать принцессу, уничтожить или найти какой-то предмет – заколдованный меч, волшебное зеркальце.

А может ли быть таким магическим предметом лампа?

«Есть одна вещь, которая настрого тебе запрещена, – сказала мне на поляне Лесная королева. – Есть одно правило, которое ты обязана соблюдать. Тебе нужно переступить запрет. Только это разрушит чары. Только это освободит его».

Но Хэл сказал, что она всегда лжет, и я доверяла ему больше, чем королеве, но что, если он сказал так под действием чар? Что, если именно зажженная лампа была способом снять проклятие?

Я обещала волку прожить с ним ровно год. А еще обещала никогда не смотреть на него ночью при свете лампы.

Не смотреть, чтобы не увидеть лицо Хэла.

Что, если я зажгу лампу и разрушу этим его заклятие?

Но что, если я зажгу лампу, и тем самым не разрушу заклятие, но навеки обреку его оставаться в неволе?

Это было невозможно узнать, но я должна это сделать.

Что же мне оставалось?

А те часы за черной дверью все так же тикают.

И почти все мое время вышло.

Я вернулась в библиотеку и бросила на один из диванов шубу. Мне отчаянно хотелось поговорить с Хэлом. Я наугад шагнула в первую попавшуюся зеркальную книгу, в надежде встретить его там.

Из зеркала я вышла на палубу корабля, летевшего по морю в поисках пропавшего королевства и какого-то мифического принца. Я позволила истории развиваться своим чередом и нести меня вперед – стояла, прислонившись к перилам фальшборта, с наслаждением вдыхала соленый воздух и слушала крики морских огоньков – такие же странные, как сами эти существа, похожие на что-то среднее между световым пятном и туманным облачком. Они кружили в небе над нашими мачтами, мерцая оранжевым, голубым или розовым светом.

Хэл не появился.

Я подождала еще несколько книжных дней – в реальном мире они пролетели за считаные минуты. За это время наш корабль успел попасть в бурю, пережил нападение светящегося бледным огнем морского дракона, и, наконец, причалил к неизвестному острову, чтобы переждать в его заводи очередной приближающийся шторм. Вместе с экипажем и главной героиней книги – рыжеволосой отважной дочерью фермера – я сошла на берег. Налетели ветры – Восточный, Западный и Южный. Они подхватили остров и унесли его на своих крыльях в небо. Ветры выглядели гораздо моложе и свирепее, чем во время нашей последней встречи. И меня совершенно не узнали.

Хэла по-прежнему не было.

Вместе с рыжеволосой дочерью фермера я поднялась на гору в центре острова и дошла до развалин древнего замка. В нем навечно был заточен мифический принц. Я надеялась, что принц окажется Хэлом. Но он предстал седым стариком с позеленевшей кожей. Дочь фермера поцеловала его, и, как это водится в сказках, старик снова превратился в юношу.

Я ушла к обрыву и принялась глядеть вниз – на видневшееся под облаками море.

Что же мне делать?

Зажечь лампу? Не зажигать?

– Эхо! А я уже не надеялась встретить тебя до конца года!

Я повернула голову и увидела Мокошь. Она ехала навстречу мне верхом на одном из морских огоньков, которого запрягла в сбрую изо льда и лунного света. Грива у огонька была огненная, но сам он оказался фиолетовым.

– Ты узнала, как его освободить? – спросила она, придерживая конька-огонька в воздухе рядом со мной. – Решила, что тебе делать?

Я подумала о часах за обсидиановой дверью. О лампе на моем прикроватном столике. О человеческих пальцах, которые переплелись в ночной темноте с моими пальцами.

– Я не хочу сделать что-нибудь неправильно.

Морской конек-огонек мерцал и мелодично гудел, а Мокошь сказала, с жалостью посмотрев на меня:

– Значит, ничего делать не станешь? А что ты насчет лампы решила?

Я резко вскинула голову. Ужасное подозрение мелькнуло у меня в голове.

– Ты Лесная королева?

– Нет, – покачала головой Мокошь. – Но я ее знаю.

– Хэл говорит, что она всегда лжет.

– Он ошибается. Она всегда говорит только правду. – Ветер вытащил из косы Мокошь одну серебряную прядку и играл сейчас с ней, как с шелковой ниточкой. – Что она велела тебе сделать?

– Единственную вещь, которая мне запрещена.

– Значит, у тебя есть ответ. Зажги лампу. Освободи его.

Фиолетовый конек-огонек раскрыл призрачную пасть и завел странную песню. Я почувствовала упавшие на плечи первые капли дождя.

– Кто ты? – требовательно спросила я у Мокошь.

Она погладила шею своего конька-огонька, и ее рука проскочила насквозь. Я не понимала, как она умудряется сидеть на этом светящемся туманном облачке.

– Я та, кто заботится о Хэле ничуть не меньше, чем ты. Я та, кто увидит его свободным, – я пыталась не обращать внимания на вспыхнувшую во мне ревность. Безуспешно. – Я буду откровенна с тобой, Эхо. Ты единственная, кто может помочь ему. И добиться успеха, и потерпеть неудачу – все в твоих руках. Но знай, что если ты потерпишь неудачу, ты всегда будешь жалеть об этом. И в этом случае пути назад для тебя уже не будет.

– Я не могу его потерять, – сказала я сквозь душившие меня слезы.

– Тогда ты знаешь, что нужно делать.

– Но я не могу.

– Эхо, – Мокошь положила руки мне на плечи, и от этого я почему-то сразу почувствовала себя гораздо увереннее. – Не подведи его. И себя не подведи. Помни, только ты можешь это сделать. Я верю в тебя.

Конек-огонек допел последнюю ноту и замолчал.

– Ты знаешь, что должна делать, – сказала Мокошь. – А теперь прощай.

Она натянула мерцающие поводья своего конька-огонька и улетела на нем в небо.

Я приказала библиотеке вернуть меня домой.

Глава 26

Я не могу сказать точно, когда это решила. Возможно, наблюдая за тем, как волк, который был Хэлом, крушит комнату за черной обсидиановой дверью. Возможно, слушая обращенные ко мне слова Мокошь на летучем острове. А может быть, еще раньше, когда зашивала за день до этого оставленную моей шпагой рану на волчьей груди.

«Есть одна вещь, которую тебе запрещено делать. Одно правило, которое ты обязана соблюдать».

Я вытерла слезы с лица и выскочила из библиотеки. Вернувшись в свою спальню, закрыла за собой дверь и заперла ее на задвижку.

«Ты должна переступить запрет».

– Дом, дай спички, пожалуйста.

Они тут же появились на прикроватном столике. Я сжала спичечный коробок в кулаке и засунула его глубоко в карман.

«Только это разрушит чары».

Мне пришлось проглотить подкативший к горлу комок, прежде чем я смогла обратиться к дому со следующей просьбой.

– И масло для лампы.

Заправленная маслом лампа.

Дрожа всем телом, я вышла из комнаты.

Я весь день искала Хэла, шагая из одной зеркальной книги в другую. Он все не приходил, не приходил, не приходил, а я все искала его. Я не могла сделать то, что задумала, не повидавшись с ним в последний раз. Это поможет мне успокоиться и убедить саму себя в том, что я не собираюсь совершить ужасную ошибку.

Наконец, когда время обеда уже прошло и до полуночи оставалось всего лишь несколько часов, Хэл появился.

Он встретил меня на высоком холме с видом на долину, освещенную сразу двумя солнцами. Хэл выглядел торжественным, подтянутым. Юноша подошел ко мне, не сказав ни слова, а затем сжал мою руку в своей, и я сразу почувствовала себя сильнее и увереннее.

Рядом с нами фавн с цветочками в волосах и серебряный медведь в короне из колючих стеблей шиповника удерживали привязанный к веревкам воздушный шар. Он напоминал огромное фиолетовое яйцо, раскрашенное голубыми и золотистыми завитками. К шару была прикреплена большая плетеная корзина, в которой ревела газовая горелка, нагнетая горячий воздух внутрь шара.

– Готовитесь к последнему приключению, господин Хэл?

Он коротко улыбнулся и помог мне забраться в корзину воздушного шара, а потом залез в нее сам. Я обхватила Хэла одной рукой за пояс, крепче прижимая его к себе. Фавн и медведь отпустили веревки. Шар начал быстро подниматься в воздух и помчался по ветру в падающих под разными углами лучах двух солнц. Долина внизу вскоре сделалась совсем маленькой, зато небо стало огромным.

Мне хотелось сказать: «Я люблю тебя, встреченный мною в книге незнакомец, мой белый волк. Сегодня я освобожу тебя». Эти слова эхом отдавались у меня в голове. Я буквально чувствовала их на языке, но не позволяла себе произнести. Я просто закрыла глаза и прислушивалась к близкому, теплому дыханию Хэла.

«Я люблю тебя, встреченный мною в книге незнакомец».

Мы с Хэлом не разговаривали до тех пор, пока не исчезли оба солнца. Вместо них появились звезды – вспыхнули сияющими шариками в темном небе. Я чувствовала себя маленькой, потерянной и опустошенной. Ужасно хотелось, чтобы эта минута длилась вечно.

– Я буду скучать по тебе, – тихо сказал Хэл, шевеля дыханием мои волосы. – Буду скучать гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить.

– Увижу ли я тебя когда-нибудь снова?

Он ничего не ответил. Отвернулся, молча сжимая в своей руке мою руку. Я еще никогда не видела Хэла таким подавленным памятью, печалью и временем.

– Хэл…

Мне хотелось умолять, чтобы он сказал правду. Ведь у нас осталось так мало времени!

– Я надеюсь… надеюсь… – он не договорил, и я решилась поднять свободную руку, чтобы прикоснуться к его лицу.

– На что ты надеешься, Хэл?

Он тяжело сглотнул, но не отстранился. Кончиками пальцев я ощущала его учащенный пульс.

– Я надеюсь, ты не станешь ненавидеть меня.

Мое сердце разрывалось от боли.

– Как ты можешь говорить такое, Хэл?

– Спасибо, что пыталась спасти меня.

Он наклонил голову и мягко, нежно поцеловал меня под этим звездным небом. Я поцеловала его в ответ, чувствуя нарастающее в душе отчаяние. Запустила свободную руку в карман и обхватила лежавший там коробок спичек, готовясь освободить Хэла или уничтожить его. А может быть, одновременно сделать и то и другое.

Когда я вышла из библиотеки, в коридоре меня дожидался волк. На губах еще не успел остыть поцелуй Хэла. Мне хотелось сказать волку, что я знаю его тайну и собираюсь освободить его.

«Я люблю тебя, встреченный мною в книге незнакомец. Я люблю тебя, волк, который когда-то был человеком».

– Госпожа Эхо, – медленно, хрипло сказал волк. – Не прогуляться ли нам с тобой по саду? В последний раз?

Мое сердце гулко ударилось о ребра. До полуночи оставался всего один час. Не больше.

– С удовольствием, – ответила я.

Вслед за ним я вышла в сад, и мы тихо побрели мимо замерзших кустов. Над нами холодно мерцали звезды. Я вновь куталась в меховую шубу. Волк шагал рядом со мной, и я положила одну руку ему на спину, пытаясь утешить, насколько это возможно.

Почти полчаса мы просидели в гроте за водопадом, где за нашими спинами потрескивал разожженный очаг. Я то и дело опускала руку в карман, проверяя, на месте ли коробок со спичками. Размышляла, не рассказать ли волку о моем плане. Но к чему приведет мой рассказ? На волка были наложены чары – он не мог говорить о ней, пока находился в ее доме. Что, если моя попытка рассказать о задуманном вообще все сведет на нет? Или, что еще хуже, волк снова потеряет контроль и попытается остановить меня клыками и когтями?

Пусть он лучше ничего не знает.

– Я буду скучать по тебе, Эхо Алкаева, – хрипло и грустно сказал волк. – Гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить. Мне очень жаль, прости меня. За все.

От этих слов у меня на глазах выступили слезы.

– Тебе не придется скучать по мне, волк, – сказала я. – Я не хочу терять тебя. Ты слышишь меня? Я не позволю тебе уйти.

Он лишь вздохнул и положил голову мне на колено.

Неумолимо приближалась полночь. Интересно, а что будет, если мы оба останемся после полуночи в гроте за водопадом? Этого будет достаточно, чтобы снять с волка проклятие?

Но он устало поднялся на ноги и сказал:

– Пойдем, моя госпожа.

Я кивнула и приказала дому отвести нас в спальню. В глубине пещеры тут же появилась дверь, через которую мы с волком вышли в коридор прямо перед моей спальней.

Было очень странно готовиться ко сну, зная, что это в последний раз. Я переоделась за ширмой, нарочно громко шаркая ногами, чтобы не было слышно, как я перекладываю коробок со спичками из кармана юбки в кармашек ночной рубашки. Карниз окна замело пушистым снегом со стороны улицы. Я сдвинула ширму, забралась в кровать и задула лампу.

Вскоре на кровать забрался волк и улегся, тяжело дыша.

Знает ли он о том, что я собираюсь сделать? А если знает, остановит меня или нет?

– Спокойной ночи, волк, – прошептала я в темноту.

– Спокойной ночи, Эхо, – ответил он.

Глава 27

Я слушала, как он дышит рядом со мной. Сама пыталась дышать спокойно, чтобы успокоиться. На груди тикали подаренные братом часы с компасом. В ладони я сжимала заранее приготовленный коробок спичек.

Спустя долгое, показавшееся мне вечностью, время дыхание волка стало ровным и глубоким. Он спал, но я все равно тянула, ждала, мучилась сомнениями.

Наконец, когда добрая половина ночи была позади и откладывать дело больше уже нельзя, я тихо потянулась к стоящей на прикроватном столике лампе.

Вытащила из коробка спичку и чиркнула ею о боковую сторону. Запахло серой, вспыхнул огонек. Я зажгла от него лампу и тряхнула спичку, погасив ее.

Мое сердце бешено колотилось, я едва могла дышать. Однако повернулась и подняла лампу, чтобы взглянуть на того, кто лежит рядом со мной в кровати.

Увидела и тихонько вскрикнула. Затряслась рука, в которой я держала лампу.

Это был Хэл. Он крепко спал, уткнувшись лицом в подушку и плотно прикрыв глаза. Но выглядел он совсем иначе, чем в зеркальных книгах. Здесь Хэл был старше, с морщинами на лице и серебряными нитями в волосах. Но его лицо все равно было прекраснее всего, что я когда-либо видела на свете.

Больше всего мне сейчас хотелось поставить лампу на место, обнять Хэла и уснуть, уткнувшись головой ему в подбородок. Но этого не сделала. Просто продолжала смотреть на него, и зажженная лампа по-прежнему дрожала в моей руке.

Хэл внезапно пошевелился во сне, и это движение испугало меня. Лампа дрогнула сильнее, из нее скатилась янтарная капелька горячего масла и упала на щеку Хэла.

Пару секунд ничего не происходило, а затем Хэл дернулся, замычал от боли и открыл глаза. Дико огляделся вокруг, затем остановился взглядом на моем лице.

– Эхо, – высоким хриплым голосом выдохнул он. – Что ты натворила, Эхо?

Комната начала дрожать.

Я выронила лампу.

Глава 28

Из упавшей лампы разлилось горящее масло. Дом дрожал. Весь мир дрожал.

– Слушай меня, – сказал Хэл. – Внимательно слушай. Она сейчас придет, Эхо. Придет, чтобы забрать меня. Ты должна покинуть это место. Немедленно! Беги. Беги через лес в дом отца, не останавливаясь и не оглядываясь.

Он положил руки мне на плечи, а я смотрела на него и тряслась еще сильнее, чем комната.

– Хэл, я думала… Хэл…

– Обещай мне, Эхо, что убежишь. Не станешь оглядываться и не будешь пытаться найти меня.

Пламя уже расползалось все выше, отбрасывая резкие, страшные тени на лицо Хэла.

– А как же ты? – плача от страха, спросила я. – Я хотела спасти тебя!

– Так и есть.

Хэл крепко держал меня за плечи, а стены дома все быстрее кружились, мелькали перед глазами. Треск и шум раздавался в ушах. И вдруг все резко оборвалось. Снежинки упали на лицо, и лютый холод моментально пробрал до костей.

Хэл отпустил меня. Дома больше не было. Мы стояли в снегу под высоким холмом, и рядом с нами почему-то до сих пор горела лампа, выплевывая во тьму язычки пламени.

И тут я вдруг поняла, что мы не одни. К нам приближались огромные черные волки. Глаза у них горели красным огнем, зубы сверкали, из пасти сочилась пена.

Хэл встретился со мной взглядом. Он стоял на снегу в одной рубашке, дрожа от холода.

Я промахнулась. Я сделала неправильный выбор.

Я предала его.

– Меня требует к себе Королева волков, – голос у Хэла был безжизненным, лишенным интонаций. – Она околдовала меня.

– А если бы я не зажгла лампу? – шепотом спросила я.

– Я был бы свободен. Но это уже не имеет значения, Эхо…

– Зачем ты ей? И как я могу спасти тебя?

Волки подошли ближе. На них были серебряные ошейники, усыпанные мелкими драгоценными камешками, сверкавшими в отблесках лампы.

– Хэл, прошу тебя, скажи, куда она тебя уводит?

Он болезненно поморщился, на его лоб и ресницы падали снежинки.

– Она правит там, где гора встречается с небом, а деревья увешаны звездами.

– Как это понять?

Волки подошли ближе.

– Ты должна бежать, Эхо. Как можно дальше бежать отсюда.

– Хэл!

Я попыталась взять его за рукав, но два волка тоже схватили Хэла за руки огромными челюстями.

Схватили и оторвали его от меня.

– Хэл!

Он посмотрел на меня влажными от слез глазами.

– На север… на север… всегда на север. Но, Эхо, не вздумай преследовать меня. Обещай, что не будешь. Это совсем не то, что ты думаешь. Я не вынесу, если…

Я не успела моргнуть, как Хэл исчез, и от него не осталось никаких следов. Волков больше не было, только лампа все еще ярко горела, роняя на снег темные, словно кровь, капли масла.

Глава 29

Вот так я потеряла его – отдала снегу, метели и волкам. Отдала ветру и тьме. Потеряла из-за вспышки лампы и капельки горячего масла.

Я потеряла его. И это только моя вина.

Я упала на колени, выкрикивая в темноту его имя.

Я разрывалась от горя и стыда.

А он исчез, исчез, исчез.

Я плакала, стоя на коленях в снегу – холодном, влажном, промочившим насквозь ночную рубашку, пробравшим меня до костей своим холодом. Слезы не высыхали на щеках – они превращались в льдинки.

Но никакие слезы не могли изменить случившегося. Не могли вернуть обратно моего любимого.

Наконец я поднялась на свои онемевшие, задубевшие от холода ноги. Мое сердце сжималось от боли. Внутри словно все выгорело, душа готова была покинуть меня, словно вылетевшая из клетки птица. Сама жизнь покидала мое тело, растворяясь в морозном воздухе тонкой струйкой дыма.

Где-то в глубине сознания вяло шевелилась мысль: если я немедленно не начну что-то делать, двигаться, то замерзну насмерть еще до наступления утра. Двигаясь, как во сне, я подобрала лежащую в снегу лампу. Она к этому времени погасла, но в ней еще оставалось немного масла, а в кармашке моей ночной рубашки по-прежнему были спички.

Снег валил все сильнее, крупные влажные хлопья тяжело оседали на плечах. Я рассеянно осмотрелась вокруг, и взгляд выхватил темное углубление в подножии холма. Пещера. Неужели покинутый дом все еще продолжал каким-то образом заботиться обо мне?

Я побрела по снегу в промокших насквозь чулках, сжимая в руке зажженную лампу и с трудом преодолевая желание разбить эту предавшую меня вещь о камни.

Добравшись до пещеры, я нырнула в нее, и сердце едва не разорвалось от печали. Это оказался грот за водопадом – точнее, то, что от него осталось. Здесь была пара потрепанных до неузнаваемости кресел, на которых так часто сидели мы с волком; покосившийся без одной из четырех ножек столик между ними; на полу разбитый вдребезги чайный сервиз и крошки от торта. Погасший очаг, полный остывшего сизого пепла. Куски бинтов. Банка с мазью. Кровавое пятно на том месте, где лежал волк, когда я зашивала ему рану.

Не знаю, как я все это вынесла. Не понимаю и того, как в таком состоянии догадалась доломать столик и развести из него огонь в очаге.

Я стояла у очага, но не видела пламени. У меня перед глазами до бесконечности повторялись, сменяя друг друга, картины недавней катастрофы – капля горячего масла, падающая на щеку спящего рядом Хэла. Стоящий в одной рубашке на снегу Хэл, его потемневшие от ужаса глаза. Черные волки, схватившие Хэла за руки.

Они утащили его с собой, и он исчез, исчез, исчез.

У меня больше не было слез. Я все их выплакала в ту ночь, но дрожь осталась.

И тогда, стоя перед горящим очагом, я поклялась своим отцом, шрамами, поклялась Богом на небесах, что найду Хэла. Я искуплю свою вину и освобожу из ада – куда его отправила собственными руками.

Всегда на север, туда, где гора встречается с небом, а деревья увешаны звездами.

Туда теперь лежит мой путь. Я найду Хэла, даже если буду искать его всю свою жизнь.

Мне снился лес. Поляна, окруженная стеной тесно переплетающихся друг с другом деревьев, открытая мерцающему холодным звездным светом небу.

Королева волков поджидала меня, сидя на сплетенном из колючих терновых веток троне.

Она была невообразимо высокой, с длинными серебристо-белыми волосами. Их пряди стекали по плечам вниз до самых колен. У нее были посеребренные руки, а пальцы королевы заканчивались когтями, остро заточенными и украшенными драгоценными камнями. Лицо у нее было слишком угловатым, чтобы сойти за человеческое. Тонкие губы королевы выглядели неестественно бледными, а сквозь пряди серебристых волос проглядывали острые серые волчьи уши.

Глаза королевы пылали огнем.

Она поднялась с трона и направилась ко мне. Трава приминалась под ее ногами. Шагнув ближе, она прикоснулась к моему лицу когтистой рукой и спросила:

– Что ты теперь будешь делать, Эхо Алкаева?

Даже во сне я почувствовала ее острые когти.

– Я найду его. Освобожу. А еще я уничтожу тебя.

– Найду? Освобожу? Уничтожу? – рассмеялась королева. – Ты трижды ошибаешься. Но приходи ко мне, если сможешь. Думаю, это меня позабавит.

С этими словами она отпустила меня и исчезла.

А сон продолжался.

Теперь я увидела Хэла. Он лежал в какой-то подземной норе, связанный по рукам и ногам прочными корнями. Его белая рубашка была в крови, а сам он рыдал, сотрясаясь всем телом.

– Хэл! – попыталась крикнуть я, но не сумела. И подойти к нему тоже не смогла.

Он не видел и не слышал меня.

Он рыдал и рыдал.

А где-то наверху смеялась Королева волков.

Проснувшись, я обнаружила, что меня наполовину занесло налетевшим в пещеру снегом. Я выбралась на свободу – оторопевшая, онемевшая от ужаса, проклинающая себя за то, что уснула.

Дом сделал мне еще один подарок. У самого входа в пещеру я нашла лежащую в снегу шубу. Кроме этой шубы у меня осталось лишь доставшееся от матери имя, ее изумрудное кольцо и часы с компасом, которые подарил мне Родя – они и сейчас тикали прямо у меня над сердцем.

Я плотнее закуталась в шубу, открыла компас и отправилась на север.

На север, где, как рассказывают, случаются невероятные, странные вещи. В тот край, где рождаются легенды и сказки. Туда, где на заснеженных вершинах гор до сих пор жива древняя магия.

Я шла через заснеженные поля и лесные чащи, поднималась по узким тропам, чтобы перебраться через зубчатые горные хребты. В первой же попавшейся мне на пути деревне я выменяла шубу на необходимые припасы. Спрашивала всех, кого встречала, слышали ли они о Королеве волков или о том месте, где гора встречается с небом, а деревья увешаны звездами.

Ни королевы, ни такого места никто не знал. Все они лишь косились на мое изуродованное лицо, бормотали что-то про бесов и, перекрестившись, спешили отойти подальше.

Зато каждую ночь я видела Королеву волков во сне. Иногда она говорила со мной, иногда нет. Но всегда, всегда смеялась. А еще в моих снах всегда был Хэл, стоявший на снегу в одной рубашке или рыдающий на земле, покрытой пятнами крови.

Чем дальше я уходила на север, тем суровее становилась зима.

В один из дней я наткнулась на запутавшегося в колючем кустарнике оленя. С далеких гор дул сильный, пронизывающий до костей ледяной ветер, и я поначалу собиралась пройти мимо, бросив оленя на произвол судьбы, но что-то остановило меня, и я решила ему помочь. Мне пришлось долго сражаться с колючими зарослями, однако я сумела его освободить, после чего мы вдвоем укрылись под каменным выступом горы, чтобы переждать свирепую бурю.

Олень стал моим спутником и делил со мной и скромные трапезы, и голод. У него были чудесные, словно покрытые бархатом рога, теплая шерсть, в которой можно было согреться, когда промерзнешь, и чуткий нос, помогавший даже под толстым слоем снега находить траву и лишайник. Кроме того, даже с таким товарищем было гораздо веселее идти, чем одной.

Недели тянулись одна за другой, и каждая из них казалась мне вечностью.

О Королеве волков я по-прежнему ничего не узнала – как и о том, что это за место, которое я ищу, и где оно может быть на бескрайнем Севере. Отчаяние разрывало сердце. По ночам меня продолжали преследовать все те же сны.

А потом, как-то в метель, я встретила оленевода. Он поделился со мной горячей едой из своего котелка, что кипел на костре, и дал меховую шкуру, чтобы накинуть ее на плечи. На его варево я набросилась с такой жадностью, что обожгла себе язык. Но мне было не до таких мелочей – уже два дня маковой росинки во рту не было.

Потом мы разговорились, и оленевод сказал мне:

– Есть в наших краях один рассказчик, который иногда приезжает в деревню, что стоит на горе. Он знает удивительные и ужасные истории. Их никто никогда раньше не слышал. Если кто и знает о твоей волчьей королеве, то это только он.

Я пересекла долину и забралась на гору, чтобы найти нужную деревню.

Я пришла, чтобы найти рассказчика.

Я пришла, чтобы найти тебя.

Глава 30

Пар поднимается из носика чайника, что стоит на выскобленном столике между нами. По правую руку светится узкое окошко, сквозь которое можно увидеть заснеженные вершины гор и затянутые туманом долины. Но вместо этого я изучаю сидящего напротив мужчину. Ему за сорок, он не так молод и не так стар, как я пыталась себе представить, пока полтора дня карабкалась на эту гору вместе с оленем. У мужчины черные, подернутые первыми серебряными нитями волосы и аккуратно подстриженная бородка. Сейчас он пристально смотрит на меня своими похожими на осколки темного стекла глазами и размышляет над моей невероятной историей.

На то, чтобы рассказать ее, мне потребовалось целых три дня. У меня нет денег, чтобы платить за еду и ночлег на этом крошечном постоялом дворе на вершине горы. Хозяйка его – морщинистая старуха с пронзительными и внимательными глазами – в первый же день собиралась вышвырнуть нас на улицу, но я продала ей оленя, поэтому она позволила нам остаться.

Мой голос охрип, хотя я не переставая пью горячий чай с медом. Я смотрю на смуглые ладони мужчины, которыми он обнимает кружку – каждый коричневый палец украшен перстнем – и жду. Когда я только начинала рассказывать ему свою историю, он задал мне несколько вопросов, но потом только молчал и внимательно слушал. Я чувствую себя измученной, придавленной тяжестью собственных слов.

– Итак? – спрашиваю я, когда минуты тянутся, а мужчина ни единым словом не комментирует мою безумную историю.

– Да, это все очень странно, – словно рассуждая сам с собой, говорит мужчина и поднимает на меня взгляд стеклянных глаз. – Мне кажется, однажды я уже слышал эту историю.

– Не может быть. Вы первый человек на свете, которому я ее рассказала.

Он пристально смотрит на меня, затем произносит, рассеянно улыбаясь.

– Тогда, наверное, все это мне приснилось.

Я не знаю, верит он мне или нет. И не знаю, что он обо всем этом думает – для меня это не главное.

– Вы можете мне помочь? Оленевод там, внизу, клялся, что если кто и сможет рассказать мне о Королеве волков, то это вы.

– Я знаю о Королеве волков, – степенно кивает мой собеседник.

Моя голова готова расколоться на тысячу кусочков, но я заставляю себя сосредоточиться и боюсь теперь пропустить мимо ушей хоть одно слово.

– Что вы о ней знаете?

– Старинные легенды. Слухи. Обрывки сказок.

Голос у него становится глубоким, красивым. В нем появляются напевные нотки, характерные для рассказчиков. Я невольно наклоняюсь вперед, забыв про свой остывающий чай.

– Кто она такая? – спрашиваю я.

Он тоже наклоняется ко мне, опираясь локтями о стол, звеня кольцами о стенки кружки, и отвечает, понизив голос:

– Одни называют ее ведьмой, могущественной злой волшебницей, другие – оборотнем, черной феей, вырвавшимся из ада демоном.

– А сами как думаете, кто она?

Мужчина долго не отвечает, слишком долго. Подливает себе чаю и добавляет в него ложку меда. В оконце постоялого двора бьется ветер, завывает за стеклом – этот звук похож на высокий жуткий смех.

Я крепче сжимаю в руках кружку и жду, стараясь не слышать этот смех.

– Заключить сделку с Лесной королевой сродни тому, что заключить ее с самим дьяволом, – начинает, наконец, мужчина. – Цена той сделке та же самая. Королева забирает у тебя все – жизнь, сердце, годы… Крадет у человека его душу. И только попав в ее силки, ты понимаешь, что натворил. Начинаешь умолять Королеву пересмотреть договор, торгуешься с ней.

– Но почему? – шепчу я.

– Потому что хочешь вырваться на свободу. Любой ценой. У нее много разных имен. Ее называют по-разному – Королевой фей, Феей-крестной, Дочерью дьявола, Лесной ведьмой. Но только в самых старых сказках она носит имя Королевы волков. Она могущественная, древняя волшебница. Любого умеет одурачить своими словами. Несчастные глупцы начинают торговаться с ней. Однако они никогда не смогут заплатить ей свой долг. Она берет все и не отдает ничего. Так что если твой Хэл был похищен Королевой и заключил с ней сделку… – рассказчик сокрушенно качает головой и поднимает на меня взгляд темных глаз. – Я не знаю, как ты можешь освободить его. Разве что сама заключишь сделку с Королевой. Но и тут она постарается тебя обмануть, чтобы завладеть вами обоими.

Леденящий страх пронизывает меня насквозь. Я вздрагиваю в своем полушубке. За спиной появляется старуха – владелица постоялого двора и ставит на стол нарезанную ломтями ветчину и печенье. Я не протягиваю руку за едой, а жду продолжения рассказа.

– Королева волков разорила многих императоров и королей, заставила встать перед собой на колени могучих бесстрашных воинов, похитила силу у богов и духов природы. Она всех подчиняет своей воле. Если бы Королева захотела, она могла бы править всем миром. Но, к счастью, ее устраивает жизнь в своих владениях.

– Если бы я решила найти Королеву, – спрашиваю я, пристально уставившись на поднос с ветчиной и печеньем, – где мне нужно было бы искать ее?

– Где искать? – постукивает мой собеседник по своей кружке. – Королева обладает силой, позволяющей ей моментально переноситься в любой уголок мира, но свое царство, свои владения она тщательно скрывает от чужих взоров.

– Но при этом вы знаете, где ее искать.

– Скорее, догадываюсь, – медленно кивает он головой в такт словам. – Твой волк сказал тебе: «Всегда на север», это и есть отправная точка в поисках. К северу от этой деревни отправлялось лишь несколько экспедиций, и почти никто из ушедших с ними не вернулся назад. Возможно, где-нибудь на диком севере действительно есть место, где гора встречается с небом, а деревья увешаны звездами. Другими словами – владения Королевы. А может быть, там находится то, о чем говорит большинство людей.

– И что же они говорят?

– Они утверждают, что там только ледяная пустыня и больше ничего, – отвечает мне рассказчик.

Я задумчиво рассматриваю остатки давно остывшего чая в кружке, перевожу взгляд на ледяные сосульки за окном.

– Почему ее так называют – Королева волков?

– Древние мифы говорят, что в начале творения – когда только создавался наш мир – она была волком, но при этом обладала разумом. Она видела, как на земле появились первые люди, и страстно захотела стать такой же, как они. Однажды в обмен на человеческий облик продала душу дьяволу.

– У волков нет души, чтобы ее продать, – замечаю я, и мне тут же становится стыдно, когда я вспоминаю про Хэла.

Я краснею, а мой собеседник невозмутимо пожимает плечами и тянется за ломтиком ветчины.

– Другие истории рассказывают о том, что Королева была самой первой на Земле женщиной, но полюбила дьявола больше, чем Бога, и была проклята Создателем, – говорит он. – Заключив сделку с дьяволом, она получила возможность поступать так, как ей хочется, но не заслужила права считаться человеком. А еще есть легенда о том, что Королеву изначально создал сам дьявол, и она стала первым его орудием в борьбе за человеческие души. Но как бы там ни происходило на самом деле, Королева изначально появилась в облике волка и повелевает дикими зверями, отсюда и ее имя – Королева волков.

– И Хэла она тоже превратила в одного из своих волков, да?

– Похоже на то.

Я тщательно обдумываю следующие свои слова, и, наконец, произношу их, пытаясь поддеть трещинку в столе.

– Это по моей вине он оказался в ее власти. Если бы только я тогда не зажгла лампу… – я сглатываю подкативший к горлу комок, чувствую его горечь. – Если бы только я могла спасти его… то без колебаний отдала бы за это собственную жизнь. Вот только…

– Только? – спрашивает меня рассказчик.

Я смотрю ему в глаза и понимаю – он уже заранее знает, о чем собираюсь просить.

– Только мне нужен проводник, чтобы отправиться на Крайний Север и, двигаясь по следам легенд и мифов, найти Королеву волков. Найти и попытаться спасти Хэла. Если только смогу, конечно.

– А почему ты именно мне говоришь об этом?

– Потому что вы не только рассказчик. У вас обветренное лицо, огрубевшие от работы руки. Я думаю, вы много путешествуете.

– Ты наблюдательная девушка, Эхо Алкаева, – грустно улыбается он. – Действительно, я всю жизнь путешествую. Бывал в таких дальних краях, о которых ты никогда и не слышала даже. Да, я путешествую, да, я собираю истории, но при этом я должен думать и о деньгах, ведь нужно кормить жену и дочь.

Я чувствую себя неловко за то, что так долго задерживаю его здесь, в этой деревушке. Но при этом он мой лучший – быть может, вообще единственный – шанс найти Хэла. И упускать этот шанс я не собираюсь.

– Сейчас я могу заплатить вам только вот этим, – я снимаю с руки кольцо с изумрудом, оставшееся мне на память о матери. – Остальное обещаю отдать после возвращения. Впрочем, я могу предложить вам кое-что даже более ценное, чем золото.

Он рассматривает кольцо, но не спешит взять его.

– Более ценное, чем золото? Что именно? – спрашивает он.

– История, – говорю я. – Моя история о девушке с изуродованным шрамами лицом; о белом волке, который по ночам превращается в человека; о злой королеве – повелительнице заколдованного леса. Я готова отдать вам свою историю, и можете делать с ней все что хотите. Но, по-моему, она станет намного ценнее, если будет законченной. А ее конец вы сможете увидеть своими глазами, если пойдете со мной.

– Я не возьму кольцо твоей матери, это слишком ценная вещь. К тому же очень дорогая для тебя и как память.

– А мою историю? – спрашиваю я.

Он хмурит брови, раздумывает, потом говорит:

– Пойдем. Расскажешь историю моей жене, а потом мы спросим ее, как она считает – пойти мне с тобой или лучше не стоит. Согласна?

– Да, – на самом деле это даже больше того, на что я рассчитывала.

Я отдаю старухе-хозяйке несколько последних монет. Когда уже собираюсь уйти, она цепко хватает меня за запястье, и я вновь оборачиваюсь к ней.

У старухи неожиданно крепкая рука. В глазах мерцают огоньки, сама она морщится и негромко говорит каким-то не своим, гортанным и резким голосом.

– Если пойдешь с ним, это плохо для тебя закончится. А еще хуже для твоего белого волка. Откажись и уходи назад, пока еще не поздно.

Я вырываю свою руку, на которой остаются длинные болезненные царапины от ногтей.

– Вам меня не остановить, – отвечаю я. – И не запугать.

– Дурочка, – усмехается старуха. Но тут же выражение ее лица меняется, и она смотрит на меня так, словно удивляется, почему не ухожу.

Если рассказчик и заметил мой короткий разговор со старухой, никакого вида он не подает. Я, заранее дрожа, плотнее запахиваю полушубок, и рассказчик выводит меня из теплого постоялого двора на мороз и снег.

Мы спускаемся вниз по склону горы. Нас со всех сторон окружает заснеженный, слепящий белизной мир. Несмотря на странный разговор с хозяйкой постоялого двора, в сердце все сильнее пробуждается надежда. Я фокусирую взгляд на темной фигуре рассказчика – высокий, сильный, он идет впереди, указывая дорогу. Снег скрипит под ногами, у меня начинает течь из носа. Холод кусает за щеки острыми зубами. Ветер доносит до меня далекий смех. Мне этот смех кажется знакомым. Интересно, рассказчик тоже его слышит, или Королева волков каким-то образом играет только со мной?

Проходит не менее получаса, пока рассказчик не сворачивает, наконец, к тому, что издалека выглядит как заснеженный холм. Мы приближаемся, и холм оказывается чумом – палаткой из оленьих шкур. Из отверстия в центре крыши чума клубится дым и исчезает в небе.

Рассказчик поднимает полог чума и шагает внутрь. Я захожу следом, стряхивая снег с волос.

Внутри чум просторнее, чем казался снаружи, и в нем тепло. Деревянные, напоминающие китовые ребра, шесты образуют каркас с крепко натянутыми оленьими шкурами. В центре чума стоит железная печь. Труба ее дымохода выведена наружу. Пол выложен досками, повсюду разложены меха. На одной из стен висит дорогой ковер. Еще здесь есть книжная полка, платяной шкаф и низкий столик с чайным прибором на нем. У одной стены чума сидит женщина и качает младенца в подвешенной к потолку на крепких плетеных кожаных ремешках люльке.

Когда мы подходим ближе, женщина поднимает голову, смотрит на нас, улыбается рассказчику, и все лицо ее оживает. Улыбаются губы, лучатся радостью темные глаза. Рассказчик подходит, опускается перед ней на колени, целует в губы. Я стою и чувствую себя ужасно неловко. Мне хочется повернуться и убежать отсюда.

Я не могу, не должна просить его идти со мной на север. Разве может он бросить жену, ребенка и сломя голову броситься в неизвестность?

Но тут рассказчик оглядывается на меня и с улыбкой манит к себе.

Я неохотно приближаюсь. Женщина гладит рукой разложенные рядом меха – приглашает присесть. Я сажусь, с наслаждением зарываюсь руками в теплый мех. Начинаю чувствовать, как покалывает мои теплеющие пальцы на руках и ногах.

– Это Эхо Алкаева, – говорит рассказчик. – Она поведала о своих приключениях и попросила моей помощи в обмен на историю в качестве оплаты.

– А что это за история, мой ягненочек? – приподнимает брови женщина и коротко кивает мне.

Я коротко пересказываю ей историю. На полный вариант мне потребовалось целых три дня на постоялом дворе. Я устала, мой язык кажется распухшим и с трудом ворочается во рту.

Жена рассказчика дает мне бульон в глиняной кружке. Я одним духом осушаю ее и чувствую, как растекается тепло по желудку. Плохо понимая, что происходит, я позволяю женщине уговорить меня прилечь у стены чума на груду мехов. Собираюсь дождаться и услышать, каким будет решение женщины по поводу нашего с рассказчиком путешествия, и решаю всего лишь на минутку прикрыть глаза.

Едва закрыв их, я моментально проваливаюсь в сон. Проснувшись, слышу негромкие голоса, доносящиеся от противоположной стены чума. Я приоткрываю глаза и вижу рассказчика и его жену. Они сидят рядом, прижимая к себе ребенка. У меня сжимается сердце, и я снова думаю о том, что не могу просить его идти со мной. Вот скажу ему об этом и выскользну из теплого чума в холод и метель.

Я снова засыпаю. Мне снится, что я пью чай, сидя рядом с Мокошь в гостиной ее дворца. Серебристые волосы Мокошь блестят. Вся она кажется мне странно знакомой. Почему знакомой, откуда? Этого я понять не могу.

– Тебе действительно стоит махнуть на все рукой и вернуться, – говорит она, подливая чай в мою чашку. – Зачем втягивать в это дело рассказчика, отрывать его от семьи? Все равно вы не сможете изменить того, что уже сделано. Почему ты думаешь, что Хэл все еще жив?

Я не пью чай. Просто смотрю в чашку и отвечаю.

– Я это чувствую.

– Чувства – это хорошо, Эхо, очень даже хорошо. Но посмотри, куда они завели тебя.

– Но это ты подсказала мне зажечь лампу!

– А разве обязательно было тебе меня слушать? – пожимает плечами Мокошь.

– Я не намерена сдаваться, – решительно заявляю я. – Я собираюсь найти его. Найти и освободить от чар Королевы волков.

– А ты точно уверена, что он хочет стать свободным?

Тут сон резко сменяется, и я вижу связанного колючими стеблями Хэла, стоящего на коленях посреди двора Королевы волков. Женщина подходит к Хэлу, с улыбкой надевает ему на голову золотую корону и говорит, помогая подняться на ноги:

– Теперь осталось совсем недолго ждать, мой принц. Скоро все это закончится.

Но плечи Хэла в крови, а в его глазах – пустота.

Когда я просыпаюсь во второй раз, жена рассказчика что-то готовит, помешивает стоящий на плите горшок с пузырящейся в нем жидкостью. Самого рассказчика в чуме нет.

– Доброе утро, Эхо, – говорит она. – Я рада, что ты так хорошо спала.

– А где… – с трудом выплываю я из сна и мучительно вспоминаю имя рассказчика, которое узнала вчера. – А где Иван?

Мысли ворочаются в голове вяло, неохотно.

– Иван пошел за припасами.

– Какими припасами?

– Для вашего путешествия, козочка моя, – грустно улыбается женщина.

Теперь я просыпаюсь окончательно и резко. В одном Мокошь была абсолютно права.

– Нет, ему нельзя идти! Я передумала. Больше не прошу его об этом. Иван должен остаться здесь, с вами и ребенком.

– Когда-то давным-давно Иван бросил все, чтобы спасти меня, – качает головой женщина, помешивая содержимое горшка. – Я очень хорошо понимаю, почему ты готова сделать то же самое ради своего Хэла.

Я встаю с мехов и подхожу к огню. В горшке пузырится овсяная каша, густая и сладкая.

– На свете есть магия, которая древнее и сильнее магии Королевы волков. Магия, которую даже она не сможет одолеть.

– Любовь, – тихо говорю я.

– Совершенно верно, дорогая моя. Любовь появилась еще до того, как был создан этот мир. И останется после того, когда он перестанет существовать. Если ты любишь кого-то, то не отступишься. Не откажешься от него никогда и ни за что. Любовь больше, чем просто чувство. Она – часть твоей души. Если в тебе есть любовь, ее никто не сможет отобрать, даже Королева волков.

Практически то же самое говорил мне в свое время волк, но слова этой женщины кажутся мне… более глубокими. Они заставляют чувствовать себя одновременно хрупкой и прочной, как отлитый из стекла шар.

– Конечно, я буду скучать по Ивану, но он вернется ко мне. Он всегда ко мне возвращается. Так предначертано судьбой, – в люльке завозился ребенок, и она спрашивает: – Можешь принести ее мне?

Я подхожу к колыбели, вглядываюсь в лежащую в ней девочку. Она, улыбаясь, смотрит на меня. У малышки пухлые щечки и неистовые глаза – карие, отцовские. Я осторожно подхватываю ребенка на руки, надеясь, что мое лицо со шрамами не испугает ее. Девочка только смеется и весело дергает меня за волосы. Я чувствую в руках приятную тяжесть и тепло мягкого детского тельца. У меня сжимается горло, когда думаю о тугом огромном животе Донии, о брате или сестре, которую я могу не увидеть никогда в жизни. Я думаю о Роде и о той девушке, которая, наверное, уже стала его женой. Интересно, скоро ли у них появится ребенок? О своем ребенке я не думаю. Слишком много впереди самых разных «но», чтобы даже мечтать об этом. Мне ужасно не хочется возвращать девочку ее матери, но тут в чум возвращается Иван с огромной сумкой, перекинутой через плечо.

Я почему-то чувствую себя виноватой, держа на руках его ребенка, но Иван улыбается, подходит к нам, нежно гладит крошечную щечку малютки и говорит:

– Вижу, ты уже познакомилась с Сату, – и дальше, теперь уже обращаясь к своей жене. – Я достал все, что нам нужно.

– Тогда накрывай на стол, душа моя, – улыбается она ему. – Завтрак почти готов.

Иван накрывает на стол, а я держу на руках Сату, пока ее мать раскладывает по мискам кашу и наливает чай.

Мы садимся за стол. Жена Ивана забирает у меня Сату, чтобы пересадить к себе на колени. Сам Иван, прежде чем я успеваю сказать о том, что отказываюсь от просьбы и не хочу больше, чтобы он шел со мной, успевает откуда-то достать карту. Он прижимает ее к столу чашкой и начинает показывать мне маршрут.

– Вот наша деревня, – говорит он, проводя пальцем по карте. – От нее мы пойдем на северо-восток, спускаясь с горы. А вот отсюда повернем строго на север. Наших припасов хватит на три недели. За это время мы должны выйти к замерзшему озеру или реке и наловить подо льдом рыбы.

Сату вдруг ныряет всем своим личиком в материнскую миску с кашей. Жена Ивана со смехом отодвигает миску в сторону от дочки. Иван тоже смеется. Не могу не улыбнуться и я сама.

– По пути нам встретятся ледники и замерзшие ручьи, – продолжает Иван. – Придется пересекать широкие пространства тундры, где нет леса, чтобы укрыться от вьюги и набрать дров для костра.

Иван оказывается более осведомленным, чем я ожидала. Я тяжело сглатываю, изучая глазами карту. Она заканчивается не очень далеко к северу от горной деревушки – что же там, дальше, за краем карты?

– Как долго… – начинаю я, поднимая взгляд на Ивана.

– Месяца два. Или три. Трудно сказать наверняка, – отвечает он, не давая мне договорить.

– А если… больше трех месяцев?

Иван выглядит уверенным в себе, но его жена склоняет голову над ребенком. У меня вновь сжимается сердце.

– Мы будем идти до тех пор, пока сможем продолжать путь, – решительно говорит он. – А когда доберемся до нужного места, то сразу узнаем, что это именно оно.

– Нет, я не имею права просить об этом, Иван, – говорю я. – Я не могу допустить, чтобы вы так надолго ушли от семьи.

– Не волнуйся, у Айседоры и Сату все будет в порядке, – отвечает Иван, опуская руку на плечо жены. – Запасов провизии до весны хватит, денег тоже.

– Но вы же знаете, что мне нечем заплатить.

– Ты обещала отдать свою историю. Этого достаточно.

Айседора смотрит на меня. Глаза у нее блестят от слез, но выражение лица такое же решительное, как у Ивана.

– Ты должна найти своего волка, – говорит она. – Найти Хэла и вернуть его домой.

Я с трудом сдерживаю слезы. Я вдруг ужасно начинаю бояться, что Королева волков причинит вред Айседоре и Сату, чтобы наказать Ивана за его помощь.

Но они свое решение уже приняли и от него не отступятся. С другой стороны, мне одной, без Ивана, в тундре делать нечего. Так что мне остается лишь загнать страх и чувство вины в дальние закоулки сознания.

После завтрака мы готовимся выйти в поход.

Иван купил мне новые сапоги, оленью шубу с меховым капюшоном, шерстяные носки и мужские брюки – тоже из оленьей шкуры. Увидев эти брюки, Айседора цыкает и качает головой, но Иван со смехом объясняет ей.

– Ничего, она не на бал собирается, любовь моя. А в платьице по тундре не пройдешь.

Еще Иван раздобыл для нас обоих снегоступы, принес туго набитые провизией сумки, меховые спальные мешки, спички и огниво на тот случай, если они закончатся. Еще у нас есть туго сложенная и крепко связанная палатка, которую он уже приторочил к одному из пони. Для нашего путешествия Иван купил двух пони – черного и серого.

Пока Иван вышел готовить в дорогу пони, Айседора помогает мне переодеться в углу чума. Брюки и рубашка свободно болтаются на мне – за предыдущие несколько недель скитаний я изрядно похудела – и я крепко стягиваю их ремешком. Шуба очень теплая. Я чувствую это, даже еще не застегнув ее.

Айседора дает мне платок на голову. Он красивый, синий, расшитый удивительными золотыми жар-птицами. Я завязываю его на затылке, затем сажусь натянуть носки и сапоги. Закончив одеваться, снимаю с пальца кольцо с изумрудом и протягиваю его Айседоре.

– Я хочу, чтобы вы взяли его. Пусть оно будет гарантией того, что я верну вам Ивана.

Она отрицательно качает головой и отвечает, закрывая мою ладонь с лежащим в ней кольцом.

– Не надо, голубка. Иван всегда возвращается. Ваше путешествие будет удачным.

Стряхивая налипший на сапоги снег, в чум входит Иван, и наш разговор обрывается.

– Мы готовы, – говорит Иван.

– Спасибо вам за все, – говорю я Айседоре.

– Счастливого пути, – говорит Айседора и целует меня в голову. Внезапно охватывает жгучая тоска по отцу.

Я целую Сату и шагаю на улицу, оставляя Ивана и Айседору наедине – попрощаться.

Спустя несколько минут Иван выходит из чума. Следом за ним появляется Айседора с закутанной в меха Сату на руках.

Иван хлопает меня по плечу, и я иду за ним туда, где уже стоят и ждут навьюченные пони. Я запахиваю шубу. Небо над нашими головами хмурое, но снег еще не пошел, хотя ветер дует довольно резкий, порывистый. Я забираюсь верхом на одного из пони и крепко сжимаю в руках поводья.

Иван поднимает на прощание руку, затем садится на своего пони и трогает его с места.

Я оглядываюсь на Айседору и Сату, но быстро отвожу взгляд. Мысленно молю Бога, чтобы Иван возвратился домой целым и невредимым. И чтобы Королева волков не причинила вреда Айседоре и Сату, пока его не будет дома.

Глава 31

Первый день пути мы по большей части проводим в седле – вначале осторожно спускаемся по извилистой тропе с горы, затем пересекаем широкие заснеженные поля. Ближе к вечеру тучи рассеиваются. Вдали на горизонте появляется высоко уходящий в небо горный хребет.

Иван – спутник тихий, спокойный. Меня продолжает глодать чувство вины за то, что я заставила его покинуть Айседору и Сату. Но при этом очень рада знакомству с Иваном.

Сегодня снег так и не пошел. От спины пони идет тепло, которое поднимается вверх по позвоночнику и согревает меня, поэтому мне не холодно. Только нос слегка покалывает. А еще я никак не нарадуюсь толстым теплым варежкам – они защищают руки от мороза.

Часть пути мы проходим пешком, чтобы дать небольшой отдых нашим пони. В это время ведем их на поводу по белому насту. Небо на горизонте начинает краснеть. Иван говорит, что пора остановиться на ночлег.

Мы разбиваем лагерь, почти уже добравшись до края тени, которую отбрасывает на закате горный хребет – довольно много прошли для одного дня. Иван достает и разворачивает палатку. Я помогаю установить ее, придерживая шесты, которые он вбивает в мерзлый снег и потом натягивает на них оленьи шкуры. Затем Иван разводит немного в стороне от палатки костер. Я нарезаю вяленое мясо, достаю сухари, завариваю чай.

Потрескивает огонь, бросая красные отблески на наши лица. Уютно жуют овес из подвешенных к мордам мешков пони. Мы с Иваном не спеша едим, долго пьем чай и молчим. Это добрая, дружеская тишина, в которой нет ни тени напряженности. Я устала за день и встревожена, но вместе с тем очень рада, что нахожусь, наконец, на пути к Хэлу – на пути к искуплению вины, исправлению своей ошибки.

– Дальше будет не так просто, – замечает Иван, прихлебывая чай из жестяной кружки. – Путь долгий и трудный. Я хочу быть уверен, что ты готова к испытаниям. Не стал говорить при Айседоре, но ни один смертный, ушедший от деревни дальше, чем можно пройти за два или три дня, назад не возвращался. Скажи, ты действительно уверена, что хочешь проделать этот путь?

Мне не нужно даже закрывать глаза, чтобы представить перекошенное от ужаса лицо Хэла, стоящего на коленях в снегу.

– Уверена.

Больше Иван ни о чем меня не спрашивает.

Спать мы ложимся в палатке, по разные стороны от вбитого в центре шеста. Я устраиваюсь на ночь, не снимая шубы, зарывшись прямо в ней в меховой спальный мешок. Я быстро засыпаю. Мне снится рыдающий в темной норе Хэл и Мокошь с короной в волосах. И колючий лес, окружающий чум, в котором сидят Айседора и Сату. А еще мне снится Королева волков. Она смеется и кричит мне: «Я же говорила тебе – вернись! Но ты не послушалась меня, не захотела!»

А потом я вижу свадьбу Хэла и Мокошь в лесу. Они вместе сидят на серебряном троне, и деревья склоняются перед ними, покоряясь их воле.

Хэл улыбается, но глаза у него безжизненные, пустые.

Мы достигаем подножия гор и начинаем подниматься вверх. Тропинка, которую прокладываем по обледенелым скалам, слишком крута, чтобы ехать верхом на пони. Поэтому мы идем пешком и ведем пони на поводу. Первым шагает Иван со своим черным пони, за ним я с моим сереньким. Ветер злится, завывает, швыряет в лицо мелкие колючие льдинки. Но трудный подъем согревает мышцы, поэтому я не мерзну.

Иван поет. Ветер доносит до меня обрывки песни – у нее непонятные слова и очень красивая, навязчивая, грустная мелодия. Интересно, где Иван находит силы, чтобы еще и петь, поднимаясь в гору? Мне не хочется, чтобы Иван прерывал пение – оно заглушает вездесущий смех Королевы волков, долетающий до меня в каждом порыве ветра.

На ночь мы останавливаемся возле самой горной вершины – в пещере, рядом с которой есть довольно широкий каменный выступ. В пещере достаточно места, чтобы развести костер. Дым от него вытягивается в щель в потолке. Палатку сегодня на ночь ставить не нужно.

Пони остаются снаружи и бродят по выступу, выискивая под снегом мелкие веточки и лишайник. Я готовлю ужин, Иван ставит чайник. Это лишь вторая ночевка во время нашего путешествия, но мы уже привыкаем работать в команде – его чайник закипает как раз в ту минуту, когда я заканчиваю раскладывать солонину по оловянным мискам. Иван подбрасывает в костер еще одно полено и задумчиво жует. По его глазам видно, что мыслями он сейчас где-то далеко-далеко отсюда.

– Есть в историях о Королеве волков еще одна деталь, о которой, я думаю, ты должна знать, – медленно говорит он, наконец.

Я жую мясо и киваю ему.

Иван начинает говорить. Голос у него сразу становится напевным, словно продолжается та песня, что звучала сегодня целый день во время подъема на гору.

– Время при дворе Королевы течет совсем не так, как в нашем мире. Есть много историй, как попавшие в царство Королевы мужчины и женщины считали, будто провели там всего один вечер, а на земле за это время успевала пройти сотня лет. И тогда, возвратившись домой, эти люди обнаруживали – все родственники и друзья давно умерли. Не осталось никого, кто бы их вспомнил. Так что даже если тебе удастся спасти вас обоих, Эхо, будь готова к тому, чего это может стоить.

От слов Ивана у меня начинает щипать глаза, но я пытаюсь убедить себя, что это от дыма.

В голове, быстро сменяя друг друга, проносятся знакомые лица – отец за прилавком нашего магазина, Родя, склонившийся над рабочим столом, смеющаяся, сидя у камина, Дония с огромным животом. Но тут же присутствует и Хэл. Я вижу его в самых разных ситуациях – крепко спящим рядом на кровати, бегущего рука об руку со мной вниз по склону холма, бросающегося в бой на прерванном вторжением неприятеля балу. Хэла, в одной рубашке стоящего на снегу. Окруженный волками, он смотрит на меня, пораженный моим поступком.

Я отворачиваюсь. Не хочу, чтобы Иван видел мои слезы.

Этой ночью мне снится отец. Лицо его покрыто глубокими морщинами. Под тонкой и бледной, как пергамент, кожей видны синие прожилки вен. Он бессильно оседает у корней огромного старого дерева и прямо на глазах превращается в пыль. Налетает ветер. От отца не остается ничего, даже этой пыли.

И тогда в моем сне снова появляется Королева волков. Она улыбается, а с клыков капает кровь.

– Ты этого ищешь? – говорит она. – Ты этого хочешь? Смерти отца, страданий для своей семьи? Возвращайся. Это мое самое последнее предупреждение.

– Я иду спасать Хэла, – говорю я, корчась от боли. – И ты не сможешь остановить меня.

– Путь долог и опасен. Ты пожалеешь об этом решении.

– Но я все равно приду.

Королева злобно шипит, а я смотрю на Хэла. Он по-прежнему сидит на серебряном троне, но теперь вокруг него вырастают прочные стебли. Они опутывают его тело, впиваются ему в рот, нос, уши. Вскоре остаются только глаза – синие, как небо, и такие же пустые, неподвижные.

Я знаю, что Хэл уже мертв.

Утром мы гасим костер, собираемся и начинаем спуск с горы.

Снег сегодня не идет, но тропа от этого становится только более опасной. Мои ноги то и дело скользят по рыхлому гравию, кусочкам льда и каменистым осыпям. Я порвала шубу, но Иван успокаивает меня. Он говорит, что захватил с собой иголку и нитки – вечером смогу зашить дыру. Пони тоже спотыкаются, но продолжают держаться на ногах. Иван снова поет странную, прилипчивую, как мед, песню. Это очень хорошо, потому что она заглушает преследующий меня смех Королевы волков.

У подножья горы расстилается огромный дикий лес. Снег тяжелыми шапками лежит на лапах елей. Увидев этот лес, Иван очень сильно удивился, но в то же время и обрадовался, потому что наши запасы дров для костра уже заканчиваются.

Как-то очень быстро опускается ночь и так же неожиданно заканчивается показавшийся мне бесконечным третий день нашего путешествия. Мы устанавливаем под деревьями палатку, ужинаем и ложимся в спальные мешки. Я боюсь засыпать. Боюсь тех снов, которые могут здесь присниться. Лес полон странных звуков – в его глубине постоянно что-то трещит, скрипит, щелкает, а вдалеке воют волки.

Этот вой вдруг наполняет надеждой – сумасшедшей, невероятной. А вдруг мы уже оказались гораздо ближе к владениям Королевы волков, чем считает Иван?

Словно прочитав мои мысли, он произносит в темноте со своей половины палатки.

– Это просто ветер, ласточка. Ветер свистит между деревьями. Спи.

И я, наконец, засыпаю.

Утром начинается метель. Она продолжается в течение двух дней. Эти два дня мы проводим в лесу, пытаясь дойти до его края. Кроны деревьев немного спасают от снега.

Однако несчастья преследуют нас. В первый день похода через лес над нами с треском ломается и падает вниз огромная ветка. Я успеваю отскочить в сторону, но Ивана ветка валит на спину и прижимает к земле. Он морщится от боли. Ветка слишком тяжела, чтобы я смогла ее оттащить, поэтому приходится выкапывать Ивана из-под нее, отчаянно копаясь в снегу. Наконец, мне удается освободить его. Мужчина, как всегда, немногословен, но я подозреваю – у него сломано ребро. Или даже два.

На второй день приходит моя очередь. Я попадаю ногой в скрытую под снегом яму, падаю и повреждаю себе лодыжку. Задыхаясь от боли, я валюсь на землю как раз в этот момент, когда из-за деревьев выскакивает огромный бурый медведь и набрасывается на Ивана. Пони ржут и испуганно пятятся назад. Ветер хохочет мне в уши.

Однако Иван стоит спокойно, протягивает руку, чтобы коснуться ладонью медведя и говорит ему:

– Ты далековато ушел от своего дома, друг. Видишь – зима еще. Иди в берлогу и спи. Проснешься, когда весна настанет.

К моему удивлению, медведь внимательно выслушивает Ивана, а затем, склонив голову, уходит.

Иван успокаивает пони, затем присаживается рядом со мной. Его шуба порвана и испачкана кровью.

– Она следит за нами, – говорит он, и меня охватывает страх. Я вспоминаю слова Королевы волков: «Путь долог и опасен. Ты пожалеешь о своем решении».

– Как вы думаете, Иван, может, нам лучше повернуть назад? – спрашиваю я.

– Нет. Просто нужно быть еще осторожнее.

Я зашиваю Ивану его разодранный медведем бок, он бинтует мне лодыжку. Мы ковыляем дальше.

Мне нисколько не жаль покидать этот лес.

С каждым днем Иван говорит все меньше и реже, но меня вполне устраивает его молчание. Я едва тащусь вслед за мужчиной и его пони по глубокому снегу, которому нет конца и края. Верхом на пони больше не садимся – нагрузили их связками дров про запас. Если еще и мы сядем сверху, то эти бедные животные с места сдвинуться не смогут.

За лесом перед нами открывается равнина замерзшей тундры – белое, ровное бескрайнее полотно с редкими, торчащими из-под снега кустиками. Мы идем по этой вечной белизне целый день. Разбиваем лагерь на ночь. Палатку мы теперь ставим только в тех случаях, когда идет снег – на то, чтобы делать это каждый вечер, уже не остается сил. Если нет метели, мы с Иваном просто залезаем в меховые спальные мешки и засыпаем каждый со своей стороны костра. Сны у меня остаются прежними, мучительными. А когда я просыпаюсь утром, то оказываюсь в таком же мучительном мире белизны и безмолвия.

Вскоре теряется счет дням. Времени для меня больше не существует – остались лишь усталость от ходьбы, тяжесть рюкзака на плечах, утомленное морозное дыхание пони и монотонное пение Ивана. Разговаривать он почти совсем перестал, только поет. Тундра все тянется и не думает заканчиваться. Провизия и дрова подходят к концу, а чай совсем закончился, и теперь мы просто пьем растопленный в котелке над костром снег.

– Возможно, нам придется съесть пони, – коротко замечает Иван, когда мы пережевываем крошечные порции мяса на ужин.

Мне совершенно не хочется есть пони. Но я знаю, что Иван прав, – тем более для пони еды осталось еще меньше, чем для нас. Бедные животные все равно вскоре умрут от голода.

– А может, и не придется, – добавляет Иван, увидев, как я ошеломлена. – Я просто размышлял вслух.

Я киваю, уставившись в кружку с растопленным на костре снегом.

– Две недели, – добавляет он. – Две недели прошло с тех пор, как мы покинули Айседору и Сату.

– Мне показалось, целая вечность прошла.

– А может, и все три недели, – улыбается Иван.

После первых двух ночевок это самый длинный разговор между нами.

– Ты слышала историю о четырех ветрах? – продолжает он.

– Немного, – отвечаю я. О четырех ветрах говорил и волк, когда мы были с ним в их храме, и Хэл, с которым оказались внутри одной из зеркальных книг во Дворце Солнца. – Расскажите, я с интересом послушаю.

– Ветры были братьями и единственными детьми Солнца и Луны. Восточный ветер был самым старшим из них и любимцем своего отца, Солнца, на которого походил бронзовой кожей и волосами цвета огня. А еще Восточный ветер был знаменитым охотником – он летал повсюду и прославился тем, что побеждал и убивал даже самых ужасных зверей. Западный и Южный ветер были средними братьями, и их тоже любил отец-Солнце. Средние братья постоянно ссорились, стараясь превзойти друг друга, чтобы своими подвигами завоевать расположение отца и встать вровень с Восточным ветром. А Северный ветер был младшим братом и любимым сыном своей матери, Луны. Он и внешне был похож на нее – с бледной, как снег, кожей, мерцающими, словно звезды, глазами и серебряными волосами. Он всегда был одинок, потому что старшие братья либо не замечали его, либо издевались за тихий голос и кротость. Они принимали эти качества за слабость. Но Северный ветер обладал великой силой – он был способен останавливать время, утешать разбитые сердца, обращать тепло в холод и свет во тьму. При желании он легко мог бы убить своих братьев, но не сделал этого. Вместо этого заключил союз с Королевой волков.

Я смотрю на Ивана, сидящего по другую сторону костра. Его рассказ во многом расходится с тем, что говорили волк и зеркальная книга.

– Северный ветер сам стал союзником Королевы?

– Она обманула его, – кивает Иван, и в голосе появляется какая-то странная, незнакомая мне нотка. – Украла у него силу для себя самой. Вот почему она может подчинять время своей воле.

Мое сердце сильно колотится. Я закрываю глаза и вижу Хэла, а Иван добавляет:

– Я думаю, Северный ветер обменял силу на любовь женщины.

Я вспоминаю привратника в доме под горой, могучего и злобного.

– А что с ним стало дальше?

– Об этом истории не рассказывают, – вздыхает Иван. В его глазах играют оранжевые отблески костра.

Утром окружающий пейзаж начинает меняться.

Из-под снега появляется ледник – высоко поднимающиеся в небо неровные ледяные глыбы. Мы пробираемся в их лабиринте, оставляя за спиной извилистую «елочку» следов от наших снегоступов. По леднику гуляет ветер. Он свистит между толстыми ледяными глыбами, несет с собой дикий смех Королевы волков. Усталые пони едва волочат ноги; плетутся, низко опустив головы.

– Там должен быть водоем, – говорит идущий впереди Иван. – Где-то рядом.

А ледник все тянется. Глыбы становятся больше. Все выше поднимаются над нашими головами, отбрасывая на снег голубые тени. У меня от голода сводит живот.

Весь день мы бредем по лабиринту. Ему не видно конца. Вечером разбиваем лагерь, укрывшись от ветра за одной из ледяных глыб, и съедаем остатки припасов. Иван разводит костер.

– Даже самому Северному ветру было бы нелегко идти дальше, – говорит Иван. Шутит, наверное, но я его шутки не понимаю, а он ничего и не объясняет.

Я устала, у меня ноет сердце. Иван, почувствовав это, начинает рассказывать какую-то нелепую историю про старушку и волшебную ложку. Слушая его, я проваливаюсь в сон с улыбкой на губах.

На следующий день Иван убивает обоих пони.

Глава 32

Ледник выводит нас на берег замерзшего озера – такого широкого, что его вполне можно назвать океаном. У Ивана в рюкзаке есть маленькие стальные шипы. Мы прикрепляем их к подошвам меховых сапог, чтобы легче идти по льду и не скользить.

Я плакала из-за пони. Иван тоже был огорчен, но стыда при этом не испытывал.

– Они хорошо послужили нам, ласточка, – говорит он. – А теперь помогают в последний раз. Мне жаль, что им пришлось закончить свою жизнь именно таким образом.

Мы начинаем идти через озеро. Шипы на сапогах вгрызаются в лед. Он потрескивает под нашими шагами. Снегопада не было уже несколько дней, но небо остается хмурым и почти не пропускает солнечный свет. Холод пробирает до костей, но это не мешает мне замечать сказочную красоту вокруг.

Лед крепкий и толстый. Трещины от наших шипов разбегаются по его поверхности словно нити гигантской паутины. До нас все чаще начинают доноситься странные звуки – что-то стонет, ухает, дребезжит прямо под нашими ногами.

– Это лед поет нам, – говорит Иван.

И лед поет. Вместо Ивана.

Спустя некоторое время я привыкаю к этой древней песне, которую исполняет измученная холодом земля.

Ледяное поле кажется бесконечным. Вечером мы останавливаемся на ночлег прямо посреди озера. Куда ни посмотри, виден один только лед, лед, лед. Облака сгущаются, ветер поднимается и начинает свирепо насвистывать.

– Буря приближается, – говорит Иван, глядя на небо.

Мы поставили палатку.

Лед на озере достаточно толстый, чтобы развести костер. Иван сжигает несколько драгоценных деревянных щепок, и мы жарим на углях тонкие полоски мяса, а затем съедаем их. Я стараюсь не думать о том, что эти полоски совсем недавно были пони.

Именно во время ужина я замечаю, что подаренные мне Родей часы с компасом остановились. Я достаю их, рассматриваю при последних отблесках костра. Да, часы больше не идут, не тикают. Но когда я открываю проверить компас, он по-прежнему устойчиво указывает стрелкой на север.

Пошел снег, и мы с Иваном забираемся в палатку. Ветер хлещет по ней своей тяжелой рукой, словно примеряясь к тому, как оторвать нас вместе с палаткой от озера и зашвырнуть куда-то в небо. Ветер доносит до меня жуткий смех Королевы волков. Я дрожу от страха, лежа в меховом спальном мешке.

Иван тоже это слышит.

– Земля чувствует силу Королевы, – говорит он. – Она командует зимой – наносит, как мечом, удары с ее помощью. Обычно такой суровой зима даже в этих местах не бывает.

– Думаете, Хэл все еще жив? – шепчу я, не в силах прогнать из памяти взгляд его мертвых глаз.

– Конечно, иначе она не беспокоилась бы о нас так сильно.

Я хватаюсь за эти слова, как утопающий за спасательный круг, стараюсь найти в них утешение.

Сон долгое время не приходит. Потом я, наконец, погружаюсь в него.

Мне снова снится лесной зал Королевы волков с яростно горящими над ним звездами. К трону направляется Мокошь. Ее серебряные волосы туго заплетены в косы. Одета она как для битвы – с двумя мечами в ножнах за спиной. Королева волков наблюдает за ней – спокойно, даже весело. И только сейчас у меня вдруг словно пелена спадает с глаз. Я понимаю поразительное сходство Мокошь и Королевы волков. Настолько похожими друг на друга могут только самые близкие родственники, мать и дочь. Как же я раньше этого не поняла?

– Что тебя беспокоит, дочка? – спрашивает Королева.

Мокошь отвечает, продолжая нетерпеливо расхаживать по поляне, на которой стоит трон Королевы.

– Мне кажется, ты недооцениваешь ее, мама. Она придет. Не остановится. Ты должна позаботиться о ней.

– Ты просто боишься, что она увидит твое настоящее лицо, – смеется Королева волков. – Увидит и ужаснется.

Мокошь рычит от злости, выхватывает из-за спины меч, но Королева волков щелкает когтистыми пальцами, и он, выскользнув из рук Мокошь, падает на землю.

– Времени остается все меньше. Я боюсь, ты не выполнишь своего обещания, мама.

– Успокойся, Мокошь. Не пройдет и двух лун, как ты получишь награду. Принц волков достанется дочери Королевы волков, не сомневайся.

Однако Мокошь, судя по всему, сомневается.

– Эта девушка сильнее, чем ты думаешь. У нее хватит сил, чтобы победить тебя.

Королева волков улыбается, обнажая спрятанные за серебряными губами ровные ряды белоснежных зубов.

– Не бери в голову и предоставь самой решить все проблемы.

Затем я вижу Хэла. Он сидит, связанный по рукам и ногам, в темноте. Его кожу оплетают и жалят могучие стебли крапивы.

– Зачем ты посмотрела? – рыдает он. – Эхо, зачем ты посмотрела на меня той ночью?

Когда я просыпаюсь, в палатке горит лампа. Сама палатка по крышу занесена снегом.

– Придется откапываться, – говорит мне Иван.

Мы пытаемся убрать снег несколько часов, при этом умудрившись порвать палатку. Теперь придется ее зашить, прежде чем снова ставить.

День еще не начался, а мы уже устали.

Тем не менее вскоре мы отправляемся в дальний путь. Идти очень тяжело. Снег забивается за воротник шубы, укрывает весь мир мутной белесой пеленой. Иван помогает мне обвязать лицо шарфом, прикрыв им рот и нос до самых глаз. Дышать становится немного легче.

Лед у нас под ногами больше не поет. Он сердито трещит, стонет и громыхает. Иван идет впереди. Я вижу, как напряжены его плечи. Понимаю, что мужчина боится, и его страх пугает меня намного сильнее, чем мой собственный. До Королевы волков еще шагать и шагать, и мы одни среди этой ледяной пустыни. Если провалимся под лед, спасти нас будет некому.

Мы продолжаем идти, наклоняясь вперед – навстречу дующему в лицо ветру. По поверхности замерзшего озера бежит гонимая ветром поземка. Кое-где ветер сдул весь снежный покров, и я снова вижу разбегающуюся во всех направлениях по льду паутину трещин.

Где-то к середине дня мы приходим на место, где глыбы льда уложены ровными бороздами – как на поле у фермера. Необычно яркого бирюзового цвета, эти глыбы светятся из-под снега. Я останавливаюсь, не в силах отвести глаз. Иван тоже останавливается.

– Какая красота, – говорю я.

– Это драгоценности из короны Северного ветра, – говорит Иван. – Он потерял их, когда променял свою силу на любовь женщины, – я вижу, каким напряженным становится его упрятанное в меховой капюшон лицо. – Про этот драгоценный лед Севера рассказывают немало историй. Один человек даже душу продал, чтобы забрать немного этого льда к себе, на юг. Вернулся домой, и увидел, что по дороге весь лед растаял. И в ту же ночь пришли за его душой. А еще говорят, что именно во льду родилась магия Королевы волков.

Я пытаюсь прогнать охватившее меня беспокойство.

Над замерзшим озером прокатывается оглушительный треск. Прямо у нас под ногами лед раскалывается, образуя широкую полынью. Моя рука по привычке тянется к висящему на поясе мешочку с иглой и связующими золотыми нитками. Но нет у меня этих ниток. И красных шнуров, которыми можно было бы стянуть края полыньи, тоже нет. Иван взмахивает руками и валится в полынью.

– Иван! – кричу я и бросаюсь к мужчине.

Черная вода тянет Ивана вниз, но я до самых подмышек погружаюсь в обжигающую холодом воду и хватаю его за руку. Задыхаясь, Иван выныривает на поверхность воды. К счастью, на льду лежит выпавший ледоруб. Я хватаю его свободной рукой и глубоко вгоняю в лед. Тяну другой рукой мужчину, тяну его, тяну…

Такое ощущение, что вот-вот моя рука оторвется напрочь, и я навсегда потеряю Ивана. Но он, наконец, добирается до ледоруба, хватается за него и тяжело выбирается из полыньи на поверхность озера. Тело Ивана бьет сильная дрожь. Если я его срочно не согрею, все мои усилия окажутся напрасными. Это будет означать, что Королева волков одержала надо мной победу.

Я оттаскиваю Ивана дальше от края полыньи и начинаю подбирать со льда последние, вылетевшие из его рюкзака, дрова.

Кожа на лице Ивана становится серой, а сам он все время что-то бормочет, крупно дрожа всем телом. Я складываю дрова, высекаю огонь кресалом, развожу костер и сажаю Ивана вплотную к огню. Снимаю с него промокшую верхнюю одежду и укутываю в наши меховые спальники. День уже клонится к вечеру, и, судя по облакам, вскоре снова начнется метель. Ветер разносит над замерзшим озером смех Королевы волков. Ей осталось совсем немного, чтобы убить нас.

Я достаю из своего рюкзака иголку с ниткой и начинаю поспешно чинить палатку, с грустью вспоминая золотую иглу и сверкающие нитки, затерявшиеся теперь где-то в руинах Дома-Под-Горой. Лицо Ивана слегка розовеет. Дыхание у него становится более глубоким и ровным. А вот костер уже догорает.

Начинает садиться солнце, близится ночь. Я сгребаю в кучку горячие угли и золу. Они помогут хотя бы немного согреть палатку, когда поставим ее. Мы заползаем внутрь. Я заставляю его рассказывать истории до тех пор, пока не убеждаюсь, что он согрелся. Тогда позволяю ему уснуть. Иван ворочается, вскрикивает во сне, а я не разрешаю себе спать – слежу за тем, чтобы Королева волков не заставила лед треснуть снова. Ведь тогда черная вода поглотит нас с Иваном, и Хэл никогда не узнает, что я пыталась прийти и спасти его.

Так я лежу, прислушиваясь ко всем звукам, что раздаются снаружи. Спустя какое-то время слышу вой. Это воет не ветер.

Вой переливается, усиливается, приближаясь. Это волки идут по льду.

Я рывком поднимаюсь на ноги, протягиваю руку.

– Иван! Иван!

Он тяжело вздыхает, открывает глаза, и в этот миг что-то тяжелое ударяется снаружи в стенку палатки – трещит поспешно зашитый мной шов. В прорванном отверстии мелькают горящие глаза, раздается злобное рычание, и внутрь врывается тяжелый запах мокрой шерсти и свежей крови.

– Иван!

Он уже сжимает в руке ледоруб. Я тянусь за висящим на поясе ножом. Пригодиться может и тяжелый шест, установленный в середине палатки. Главное, успеть вовремя выдернуть его.

Дыра в стенке палатки расширяется. Внутри становится светлее от лунного света, отраженного ледяным покровом озера. Волки кружат возле палатки. С их острых белых зубов капает пена. Черно-серая шкура волков покрыта красными пятнами крови, желтые глаза горят смертельным огнем, на шеях блестят усыпанные драгоценными камнями серебряные ошейники. Перед нами солдаты Королевы волков – ее гвардейцы, которых она послала покончить с нами.

Иван едва заметно кивает мне, и я выхватываю из-за пояса нож, чтобы вонзить его в ближайшего ко мне волка. Тот визжит, припадает на задние лапы, а я вырываю из его тела клинок и поворачиваюсь, переключая внимание на следующего зверя.

Иван орудует своим ледорубом, и тоже удачно, потому что с каждой секундой все сильнее становится едкий запах свежей крови.

Я вонзаю нож в следующего волка и улучаю секунду, чтобы вырвать шест. Палатка рушится на нас, и мы поспешно выскакиваем на лед, где уже поджидают новые волки.

Сверкая глазами и рыча, они бросаются на нас. Я вдруг возвращаюсь в памяти в черную комнату с блестящими подвесками, где сражаюсь с белым волком – Хэлом, вонзаю ему в грудь шпагу и вижу, как расплываются по белой шерсти алые кровавые пятна. Чувствую острую боль в укушенном плече, и это возвращает меня на ледяное озеро. Я вскрикиваю и пытаюсь ударить укусившего волка шестом, но тот уклоняется. Я едва не теряю сознание от боли, но рядом откуда-то возникает Иван.

– Бежим! – кричит он мне в ухо. Мы это делаем, скользя по льду, потому что шипы для сапог остались в палатке.

Волки бросаются в погоню, а я вдруг понимаю, куда ведет меня Иван.

Трещина оказывается ближе и шире, чем я думала. Иван сжимает мою руку. Мы с ним одновременно делаем глубокий вдох и вместе прыгаем, вложив в этот прыжок все оставшиеся силы. Больно ударившись коленом, я падаю на противоположной стороне трещины. Оглядываясь, вижу на другой стороне волков. Они остановились у края, рычат и с ненавистью смотрят на нас.

Иван поднимает меня на ноги и говорит:

– Они боятся воды. Будут теперь огибать трещину. Это даст нам немного времени, но нужно идти. Немедленно.

Я судорожно вздыхаю, и мы бежим дальше, поскальзываясь, падая и помогая друг другу подняться. За нашими спинами продолжают выть волки. Я оборачиваюсь на бегу и вижу, что их стало намного больше. Теперь уже десятка полтора волков стремительно бегут по льду. Лунный свет серебрит черные шкуры.

Перед нами неожиданно вырастает отвесная ледяная стена, а в ней темнеет пещера. Это означает, что мы добрались до конца озера.

Иван тащит меня в пещеру. Нас окружает прохладная сырая тьма, но я не строю никаких иллюзий – находиться здесь вовсе не безопасно.

– Что будем делать? – тяжело дыша, спрашиваю я.

Приоткрыв рот, Иван мрачно следит за приближающимися волками.

– Встань за мной, – говорит он.

– Но, Иван…

– Назад. И не приближайся ко мне.

Он пригибается, заполняет своим телом выход из пещеры. Оружия у Ивана нет – ледоруб он где-то обронил во время бега по льду.

Волки все ближе.

И тут Иван вдруг начинает петь. Звучит тягучая навязчивая мелодия с непонятными мне словами. Звуки скользят по воздуху, словно мерцающая нить за золотой иглой.

Земля начинает дрожать. Песня Ивана становится громче.

Волки бросаются в нашу сторону, но сверху на них каскадом обрушиваются куски льда. Они отшвыривают волков, намертво запечатывают вход в пещеру. Мы погружаемся в кромешную тьму. Там, снаружи, визжат и воют волки. Я слышу, как они царапают лед когтями, пытаясь откопать вход в пещеру.

– Мы в ловушке, – говорю я. Страх вот-вот окончательно парализует меня.

– Нет, это не так, – отвечает Иван. – Это ледяные пещеры, они тянутся далеко-далеко, нужно лишь найти выход из их лабиринта. Пойдем.

Мы идем, то и дело спотыкаясь в темноте. Я стараюсь не слушать возню волков снаружи и не поддаваться невольному, древнему страху перед темнотой.

– Шест от палатки все еще у тебя? – спрашивает Иван.

Я на ощупь протягиваю ему шест. Иван с треском ломает его пополам, затем напевает несколько тактов из своей песни. Из ничего возникает пламя, загорается на одном конце каждой половинки шеста. Одну половинку Иван оставляет себе, вторую с улыбкой протягивает мне.

Я ошеломленно смотрю на Ивана, но он избегает моего взгляда. И тут я впервые за все время нашего знакомства понимаю вдруг, что Иван далеко не так прост, как может показаться.

Мы идем довольно быстро. Я продолжаю прислушиваться к происходящему за спиной – не прорвались ли сюда волки? Мы проходим ледяные пещеры. Все они соединены друг с другом, и каждая по-своему прекрасна, словно вырезана во льду волшебным ножом. Над нашими головами проплывают ледяные наросты на потолке пещер. Они похожи на пирожные безе. Ах, как хорошо умела их печь Дония! Под ногами тоже лед, и я спрашиваю себя, станет ли здесь когда-нибудь достаточно тепло, чтобы растопить этот ледяной панцирь и превратить его в бурную реку. Весь воздух в пещерах пропитан магической энергией, я ощущаю ее каждой клеточкой тела.

Эту энергию я чувствую и в Иване. Он идет впереди, высоко держа факел, пламя которого бросает вокруг странные танцующие тени. Мне вдруг представляется, что и мы тоже – тени. Мы умерли прошлой ночью на льду, а теперь отправляемся в загробную жизнь.

– Эти пещеры природные? – спрашиваю я, отвлекаясь от раздающегося вдали за нашими спинами волчьего воя.

– Нет, – оборачивается Иван, чтобы бросить на меня взгляд. – Их создал Северный ветер.

– Зачем?

Глаза у Ивана удивительно глубокие, похожие на темные бездонные озера. Они кажутся мне сейчас древними, как сама Земля.

– Затем, чтобы оградить владения Королевы волков от внешнего мира. Мы уже очень близко, Эхо. Почти пришли.

Мне кажется, что отдаленный волчий вой становится громче. Но я уже буквально падаю с ног от усталости.

– Остановимся. Отдохни немного, – касается Иван моей руки. – Поспи, а я буду стоять на страже.

– Но волки…

– Я буду на страже, – повторяет он.

У меня нет сил спорить, поэтому я сажусь, плотнее заворачиваюсь в шубу и моментально засыпаю, погружаясь в темные сны.

Мокошь наблюдает за мной из леса, прихлебывая чай из треснутой фарфоровой чашки. Лицо у нее вытянутое, грустное.

– Время почти пришло, Эхо. Моя мать все равно победит, и твое путешествие окажется напрасным. Тебе не следовало приходить.

– Почему ты так поступаешь со мной? – шепчу я. – Ведь я думала, что ты моя подруга.

– Я действительно твоя подруга, Эхо. Я не думала, что так получится, но я полюбила наши с тобой совместные приключения. И тебя саму полюбила тоже. Именно поэтому я и пытаюсь предупредить тебя. Больше ничего не могу сделать. Я заключила сделку с матерью, что буду следить за тобой и не позволю слишком близко подойти к истине. Ты должна повернуть назад. Это единственный для тебя путь к спасению.

– Я иду за Хэлом.

– Ты не можешь освободить его. Хэл тоже заключил сделку с Лесной королевой, и отменить ее не может ничто.

– Может, – возражаю я. – Древняя магия может.

Сон резко меняется. В темноте разносится смех Королевы волков, и передо мной в луче бледного лунного света появляется Хэл. Но это не тот Хэл, которого я знаю. У этого Хэла жестоко кривится рот. Этот Хэл выхватывает кинжал и режет мне лицо. Льется горячая кровь. Меня обжигает боль. Но еще сильнее обжигает мысль, подсказывающая, как можно освободить его.

Теперь я это знаю совершенно точно.

Когда я просыпаюсь, Иван стоит, высоко держа в руке факел. Вне круга света этого факела блестят в темноте желтые глаза. Много, десятка полтора глаз. Это волки, они притаились в тени и следят за нами. Выжидают.

– Иван… – захлебываюсь я от страха.

– Я не позволю им причинить нам вред.

– Но как?

Иван резко произносит короткое слово на неизвестном мне языке, и тут же по пещере со свистом проносится сильный порыв ветра. Он буквально сдувает волков, и они, скуля, пятятся назад.

– Кто вы? – шепотом спрашиваю я.

– Наверное, человек, в котором сохранилось немного древней магии, – отвечает он, крепко сжимая в руке горящий факел. – Нам придется бежать. Сможешь?

– Да.

Иван коротко кивает мне.

Я делаю глубокий вдох.

Иван швыряет факел в темноту, и тот рассыпается огненным ливнем искр. Мы, сломя голову, бросаемся в темноту. Сзади завывают волки, воздух наполняется ужасной вонью от опаленной шерсти. Иван высвистывает три длинные ноты, и впереди загораются огоньки, освещая нам путь. Мы тяжело переступаем ногами по заледенелому дну пещеры.

Я не решаюсь оглянуться назад. Я и так слышу, как вонзаются в лед острые когти и щелкают зубы прямо за моими пятками.

Иван хватает меня за руку, и мы пытаемся бежать еще быстрее, чтобы хоть немного оторваться от погони. Сверху дождем летят льдинки.

Мне не хватает воздуха. Мои ноги начинают заплетаться, скользить – не будь рядом Ивана, я давно упала бы.

Внезапно мы выскакиваем из пещеры на открытый воздух. Над нами горят холодные яркие звезды, а по небу гуляют жуткие зыбкие зеленые сполохи – северное сияние.

Иван что-то кричит, хлопает в ладоши, и мимо меня проносится сильный порыв ветра. Земля дрожит. Огромные куски льда срываются вниз над выходом из пещеры, в котором сейчас как раз появляются волки.

Ветер, словно собачка, вьется вокруг Ивана.

Иван поднимает его, держит в руках, смотрит с какой-то дикой радостью, а затем швыряет в волков. Страшной силы порыв ветра отбрасывает волков назад в пещеру. Иван рывком опускает свои руки вниз, и пещера обрушивается, хороня наших преследователей-волков под грохочущей лавиной ледяных и каменных глыб.

Иван поворачивается ко мне. Я вижу в его глазах отблески невероятной, яростной силы.

Он улыбается и говорит, кивком указывая куда-то в сторону.

– Посмотри, где мы оказались, Эхо.

Я поворачиваюсь и вижу гору, взмывшую до самого неба. На ней густые сосны, и среди их ветвей драгоценными камнями сверкают звезды.

– Там, где гора встречается с небом, – шепчу я, не в силах оторвать глаз.

– А деревья увешаны звездами, – негромко заканчивает стоящий рядом Иван.

Я перевожу взгляд на его обветренное лицо и читаю в нем что-то такое, от чего у меня сжимается сердце.

– Дальше вы со мной не пойдете, – не спрашиваю, но утвердительно говорю я.

– При дворе Королевы волков мне уже доводилось бывать, и возвращаться туда я не могу. Если там появлюсь, моя сделка с Королевой будет аннулирована – таково ее условие.

Знаете, меня это почему-то даже не удивляет. Очевидно, я давно уже ожидала чего-то подобного. Еще раз заглядываю в бездонные, как сама вечность, глаза Ивана и спрашиваю, заранее предчувствуя ответ.

– И какую же сделку вы с ней заключили, Иван?

– Я тоже полюбил. Женщину. И отдал Королеве волков свою силу в обмен на то, чтобы стать человеком. Смертным.

– Вы… Северный ветер.

– Да, – с легкой печалью отвечает он. – Или был до того, как Королева волков заперла меня в человеческом теле и отправила нас с Айседорой во время, которое не было нашим – ни моим, ни ее. Но, похоже, не всю мою силу отобрала Королева. Иначе мы не смогли бы подобраться к ней так близко, как сейчас. Я сделал это, чтобы искупить вину. В свое время я выбрал любовь, но, поступив так, помог Королеве стать еще сильнее, чтобы творить зло. Помочь тебе я решил в тот самый миг, когда ты закончила рассказывать свою историю. Надеюсь, ты сумеешь победить Королеву и исправить ошибку, которую я совершил много-много лет назад.

Я думаю об Айседоре и Сату. Думаю о Хэле. Наверное, на месте Ивана я сделала бы то же самое.

– Ровно три недели я буду ждать тебя у подножья горы. Если к тому времени не вернешься, я должен буду оставить тебя на произвол судьбы и возвратиться к Айседоре и Сату.

Я молча киваю. Окружающий мир расплывается перед глазами.

– Пойти вместе с тобой я не могу, – продолжает Северный ветер. По привычке я все еще называю его Иваном, – но я не брошу тебя одну. Если будет нужно, позови моих братьев-ветров, и они помогут тебе, Эхо Алкаева. И Восточный ветер поможет, и Западный, и Южный. Я сделал все, что было в моих силах. Привел тебя сюда. Это мой вклад в искупление своей вины, своей ошибки. Теперь мои братья помогут тебе.

Я знаю, что он говорит правду. Чувствую это по ласковому прикосновению ветерка к моей щеке.

– Спасибо вам.

– Не стоит благодарности, моя ласточка. – Северный ветер наклоняет голову и неожиданно добавляет с улыбкой: – А знаешь, я очень рад, что они тебе понравились.

– О чем вы?

– О зеркальных книгах. В библиотеке.

– Так это вы создали библиотеку? – удивленно ахаю я.

– Заколдовывать книги я начал давным-давно, когда был еще Северным ветром, – улыбается он, и в глазах появляются веселые искорки. – Во Дворце Луны мне было очень одиноко, вот я и начал собирать истории и превращать их в зеркальные книги. Набрал целую библиотеку таких чудесных книг и прожил в них тысячу чужих жизней. Туда же я приводил и Айседору – тоже давно, когда еще не обменял силу на ее любовь. Потом я утратил свое могущество, и библиотека исчезла. Но Королева, вероятно, нашла ее. Честно говоря, я думал, что библиотека потеряна навсегда.

– Значит, как я понимаю, вы всегда были рассказчиком, – замечаю я.

– Полагаю, так оно и есть, – тихо смеется в ответ Северный ветер.

– Возьмите себе и мою историю тоже, – говорю я. – Возьмите и придумайте ей счастливый конец.

Северный ветер улыбается, протягивает руку, осторожно гладит меня по щеке коричневым пальцем.

– Я придумаю самый лучший конец для истории Эхо, отважившейся идти на Север в поисках своей любви. Самый лучший. А теперь пусть будут с тобой Бог и удача.

– Прощай, Северный ветер, – говорю я и крепко обнимаю его.

Он низко кланяется мне, будто я королева.

Потом я поворачиваюсь и начинаю подниматься в гору. Одна.

Глава 33

Ветер на горе теплый, напоенный ароматами земли и сладкой свежей зелени. Правда, к этому примешивается едкий, горький привкус страха или, быть может, смерти. От него меня бросает в дрожь. Я поднимаюсь все выше.

Вокруг меня начинает разгораться чудесное, сверкающее утро. Холод отступает, уносится прочь. Я снимаю шубу и опускаю ее на камень, чтобы подобрать на обратном пути – если он у меня, конечно, будет. Впрочем, я стараюсь не думать об этом. Как и о том, что Северный ветер будет ждать моего возвращения только три недели. А думаю я о том, до чего же странно – почти до самого конца путешествие в компании с Ветром не казалось мне странным.

Подъем крутой, от этого я порой задыхаюсь. Однако иду не наугад, а по четко проложенной грунтовой тропе, вьющейся все выше и выше по склону горы и окруженной с обеих сторон величественными древними соснами.

Сквозь ветви просачиваются лучи солнца, но постепенно кроны деревьев становятся все гуще. Они смыкаются над головой и закрывают от меня солнечный свет. На этой лесной тропе я единственное живое существо – не видно и не слышно птиц на деревьях, не шуршит в подлеске ни один лесной зверь. Спустя какое-то время даже ветерок перестает дуть – меня окружает тишина. Я все острее чувствую, что деревья наблюдают за мной, прислушиваются. Им интересно мое присутствие, но при этом нисколько не боятся меня.

«Она знает, – со страхом думаю я. – Королева волков знает, что я уже иду».

Я продолжаю подниматься еще около часа, когда тропинка неожиданно переваливает через горный гребень и резко обрывается. Теперь передо мной раскинулся лес – дикий, древний. Он был бы непроходимым, если бы не аккуратные, извилистые, посыпанные битым камнем дорожки. Вдоль дорожек растут огненно-красные, пахнущие медом и огнем цветы, а на ветках сосен мерцают и переливаются искры. Интересно, именно это имел в виду Хэл, когда говорил об увешанных звездами деревьях?

Я вхожу в этот древний лес и вытаскиваю из-за ворота рубашки часы с компасом. Стрелка компаса дрожит, стрелки часов тоже пришли в движение и вращаются с бешеной скоростью. Собранный Родей тонкий механизм явно сходит с ума, потому что такого места, как этот лес, в его представлении вообще не может существовать на свете.

Я наугад выбираю одну из каменистых дорожек и иду по ней. Дорожка плавно поднимается вверх. Я бесшумно ступаю по ней в мягких меховых сапогах.

По обе стороны дорожки мелькают серые тени. Красные цветы приходят в движение и начинают качать головками, хотя никакого ветра нет. Появляется ощущение, что сверкающие на ветвях искры начинают смеяться надо мной.

Две тени выскакивают на тропинку с разных сторон и преграждают путь. Это огромные, ростом в холке мне по грудь волки с пятнистой черно-серой шерстью и серебряными ошейниками Королевы. Я крепче сжимаю в руке часы с компасом – этот знакомый предмет придает мне уверенности.

– Пропустите, – мой голос в лесной тишине звучит неожиданно громко и резко.

Волки хватают меня челюстями за запястья и тащат вперед – так быстро, что я спотыкаюсь, пытаясь не отстать от них. Деревья по сторонам дорожки мелькают, сливаясь в размытую полосу. Блестящие искры на них смеются все громче, но у меня нет возможности освободить руки, чтобы заткнуть уши.

Волки тащат меня все глубже в лес. Я замечаю, что среди сосен появляются, а затем и вовсе начинают вытеснять их другие, лиственные деревья – вязы, дубы, осины. Подъем под ногами становится круче, дышать все тяжелее, а свет над головой начинает быстро тускнеть, словно время приближается к ночи. Хотя я знаю, что после рассвета прошло не более чем полтора-два часа. В сгустившихся сумерках дорогу освещают искры на деревьях.

Затем лес расступается. Я выхожу к поляне, которую много раз видела во сне. Над головой горят холодные звезды, а по краям поляну окружает плотная стена деревьев. Неестественная тишина становится звенящей, невыносимой. Передо мной зал, стены которого образуют тесно переплетенные друг с другом деревья. Это двор Королевы волков.

Волки тащат меня к ведущей в тронный зал двери.

Возле входа стоят два других волка-охранника и свирепо смотрят своими горящими янтарными глазами. Те волки, что привели меня сюда, что-то коротко лают, и охранники расступаются. Со скрипом открывается дверь, трещат ветки. Я чувствую, что меня больше никто не держит за руки. Затем острые зубы впиваются мне в спину, подталкивая вперед. От боли темнеет в глазах и кружится голова. Я вижу перед собой размытое пятно света. На одном конце поляны молча сидят какие-то темные фигуры. Запах меда и огня усиливается. Начинает звучать негромкая, жуткая, леденящая кровь музыка. Сверху льется звездный свет.

Я вынуждена идти вперед. Постепенно зрение проясняется. Теперь я вижу, что пятно света – это огромный серебристый диск Луны, поднимающейся над деревьями.

– Привет, Эхо, – раздается голос возле уха.

Я поворачиваю голову и смотрю в хорошо знакомые большие фиолетовые глаза, которых никогда не видела прежде на этом лице.

– Мокошь, – шепчу я.

Теперь-то уж я никак не могу не отметить, как она удивительно похожа на свою мать – те же покрытые густой шерстью руки, серебристые как лунный свет волосы. Вот только голова у Мокошь совершенно волчья, с вытянутой пастью и острыми ушами. Фиолетовые глаза – единственная человеческая черта на голове. Поверх тонкого изящного платья на Мокошь надет золотой нагрудник и серебряные поручи. Из-под платья выглядывают две тонкие ноги. Человеческие пока что. На бедре у Мокошь висит короткий меч.

– Дальше я отведу ее сама, – рычит она моим охранникам, а затем обращается уже ко мне. – Пойдем, пора тебе познакомиться с моей матерью.

Мокошь шагает вперед, я ковыляю следом за ней.

Теперь можно рассмотреть неподвижные темные фигуры на краю поляны. С ужасом понимаю, что это сидящие на тронах люди – или, то, что когда-то ими было.

Нам приходится идти через это кладбище. Я изо всех сил стараюсь не упасть в обморок. Все, сидящие на своих тронах, мертвы. Их головы наклонены вперед, тела плотно обвиты толстыми стеблями. Те, у кого еще остались глаза, смотрят ими в пустоту. Некоторые мертвецы сохранились довольно неплохо. Но есть и такие, что превратились в едва прикрытые лоскутами ткани скелеты. Их здесь сотни, этих мертвецов, молодых и старых, мужчин и женщин. И у каждого на голове тускло блестит корона.

Я знаю, что такая же судьба ждет меня и Хэла. Но я еще не проиграла свой главный бой.

Мокошь проходит среди мертвецов равнодушно.

Когда кладбище заканчивается, я вижу перед собой группу… Я не могу назвать их детьми. Они бегают на двух ногах, некоторые даже на человеческих, и руки кое у кого из них человеческие, зато все остальное – волчье. Острые уши, вытянутые морды, сверкающие зубы, пушистые хвосты. У меня возникает чувство, что это младшие братья и сестры Мокоши. Они носятся туда и сюда, воют, визжат, смеются. Возятся с длинным стеблем, на котором растут те самые красные цветки. С ним дети играют в догонялки, при этом сам стебель кажется мне живым – во всяком случае, он то ускользает, то вдруг набрасывается на кого-нибудь и начинает обвивать. Одним словом, ведет себя как толстая зеленая змея. Злая и ядовитая.

Мокошь рычит, когда мы приближаемся. Внезапно оказываемся в окружении суетящихся, визжащих, прыгающих маленьких созданий. Они моментально оборачивают свою зеленую змею вокруг нас. Красные цветки впиваются мне в лодыжки, жалят скрытыми шипами, словно осы.

– Пошли вон! – лает на них Мокошь. – Пошли вон, негодники!

Она грубо расталкивает их. Создания, злобно ворча, расступаются и освобождают дорогу. С зеленого стебля красными крупными снежинками падают лепестки цветков. Я иду вслед за Мокошь и замечаю, как напрягаются с каждой секундой ее плечи и затылок.

У меня перехватывает дыхание.

В десяти шагах перед нами стоят три трона. Два из них пусты.

А на третьем троне сидит Хэл с золотым венком на голове.

Вид Хэла потрясает меня. Пронзает насквозь, словно ледяной ветер над замерзшим озером. Юноша выглядит исхудавшим, грязным, запущенным. У него на лице синяки, на правой щеке – маленький свежий шрам, похожий на ожог от капнувшего на кожу раскаленного масла.

Хэл прикован к трону серебряной лентой, обхватывающей наподобие ошейника его горло. Такими же серебряными кандалами прикованы к трону запястья и лодыжки Хэла. Он не разговаривает. Даже не смотрит на меня.

Надежда, печаль, ярость – эта гремучая смесь вспыхивает во мне, бушует сильнее, чем устроенный когда-то Королевой волков пожар в коридоре за дверью моей спальни.

Самое главное – я нашла Хэла. И теперь спасу его.

Глава 34

– Итак, ты нашла дорогу в мой лес, Эхо Алкаева, – раздается за спиной звонкий и холодный, как лед, голос Королевы волков.

Она проносится мимо меня и Мокошь, чтобы сесть на свой трон. Я провожаю ее взглядом. Королева садится на самый большой трон, сплетенный из ветвей деревьев и зеленых стеблей, на которых растут яркие красные цветки. Выглядит Королева точно такой же, как в моих снах, – серебряные волосы, когтистые руки, угловатое лицо и острые волчьи уши. В целом она выглядит более похожей на человека, чем ее дочь, однако Мокошь красивее матери.

Я смотрю ей прямо в глаза и говорю, не скрывая ярости:

– Я пришла освободить Хэла.

Она смотрит на меня с холодным безразличием. От красных цветов на ее троне волнами наплывает тяжелый, душный, приторно-сладкий аромат.

– Ты хочешь освободить его? Но он живет при моем дворе по своей воле и на условиях заключенного между нами соглашения.

– Поэтому вы его привязали?

Я не отрываю – не осмеливаюсь оторвать – глаз от Королевы волков, однако чувствую, что Хэл наблюдает за мной. Это придает мне сил.

– Он будет не просто хотеть – будет мечтать остаться со мной, как только придет его время. А оно придет скоро, очень скоро. Между прочим, я удивлена, что ты сумела оказаться здесь до того, как его время истекло.

– Я пришла сюда вместе с Северным ветром.

– Ложь! – вспыхивает Королева и нервно барабанит когтистыми пальцами по подлокотнику трона. – Если бы это было правдой, ты оказалась бы здесь еще быстрее. Впрочем, боюсь, твое путешествие в любом случае было напрасным. Я не могу освободить его. И даже если бы могла, все равно не освободила. Ты кто? Ты – человек, хрупкий слабенький человечек. И тебе нечего предложить мне взамен.

Хмыкнув, Мокошь бросает на меня быстрый, пронзительный взгляд и забирается на свой третий трон. Я замечаю напряжение во всех ее движениях, и мне впервые становится интересно – что же за сделку она заключила со своей матерью, чтобы отдать жизнь в обмен на это.

Мне ужасно хочется взглянуть на Хэла, но я продолжаю смотреть на Королеву.

– Каковы были условия вашей сделки? По какому праву вы держите его здесь связанным по рукам и ногам?

– Что ты можешь знать об условиях и правах! – отмахивается от меня Королева.

Она встает и направляется к Хэлу. Он дрожит при ее приближении, а у меня становится горько во рту от подкатившей к горлу желчи.

– Между прочим, мне есть, за что поблагодарить тебя. – Королева прикасается своим когтистым пальцем к круглому шраму на щеке Хэла. Он отшатывается от нее, но сделать это ему мешает тугая серебряная лента-ошейник на горле. – Я думала, что ты заберешь его у меня. Но он здесь, и теперь уже навсегда. Вскоре он женится на моей дочери и станет бессмертным. Как я.

Королева улыбается. Мне стоит большого труда не вздрогнуть и не поморщиться при виде острых волчьих зубов.

– Что она обещала тебе? – спрашиваю я, обернувшись к Мокошь. – Какую сделку ты с ней заключила?

Но Мокошь не отвечает, и тогда я вновь обращаюсь к Королеве, изо всех сил стараясь сделать так, чтобы мой голос не дрожал.

– Я не позволю вам забрать его. Не позволю сделать его проклятым навеки.

– Не позволишь? Ты? Мне? – Она отводит руку от лица Хэла. – И что ты вообще знаешь об этом мальчике?

– Его зовут Хэл, и ты наложила на него заклятие, чтобы днем он был волком, пока его человеческое «я» путешествует по зеркальным книгам. А свой истинный вид он мог принимать только по ночам.

– Эхо, – хрипло произносит Хэл. Я моментально поворачиваюсь к нему, словно притянутая магнитом.

Королева бьет Хэла по лицу, и его голова резко запрокидывается назад. На шее Хэла появляется кровавая полоса – оказывается, у этой серебряной ленты-ошейника очень острые края.

Королева выпрямляется. На ее лице больше нет ни тени улыбки, а внутри меня все сжимается от ненависти.

– Его зовут Хэлвард Перун Сварог Винтар, он младший сын герцога Винтара, который жил столетия четыре назад или около того. Хэлвард был прекрасным сыном. И очень любопытным, – она кладет когтистую руку на плечо Хэла, а он закрывает глаза и еще сильнее бледнеет. – Он встретил меня в лесу и с тех пор приходил каждую ночь. Полюбил меня всей душой. Пожелал привести к себе домой, чтобы показать отцу и объявить будущей невестой.

Я смотрю на Хэла и мысленно умоляю его открыть глаза. Я готова вынести все что угодно, даже ужасную историю Королевы волков, лишь бы он просто посмотрел на меня.

– И тогда я показалась ему в своем истинном обличье, – продолжает Королева. – Наполовину волк, наполовину человек. Показала, что обладаю силой, какой еще никто и никогда не обладал в этом мире. Он не испугался, – она снова улыбается и сжимает своими когтистыми пальцами шею Хэла. Он сидит совершенно неподвижно, но я вижу, как играют желваки на скулах. – Хэлвард захотел стать похожим на меня, но сказал, что его отец не сможет понять таких изменений. И тогда мы с ним заключили сделку сроком на сто лет – день он будет проводить со мной, а на ночь возвращаться в дом к отцу.

– И ты обманула его, – тихо говорит Мокошь со своего трона. – Ты всегда всех обманываешь. Он не такую сделку хотел с тобой заключить.

– Я вообще не знал, что мы заключаем сделку, – шепчет Хэл, которого Королева продолжает держать за горло. – И те сто лет, о которых шла речь, оказались вовсе не сотней лет. За одну ночь, в которую ты наложила на меня в лесу заклятие, на земле пронеслось три столетия. Заклятие еще не успело вступить в силу, а моего отца давно уже не было на свете…

– Дурак! – выкрикивает Королева и отпускает Хэла, оставив у него на шее пять кровоточащих ранок от когтей. Затем она поворачивается и возвращается к своему трону.

Я следом за ней не иду. Стою на месте, ожидая продолжения рассказа.

– Как только сделка была заключена, он оказался недоволен ее условиями, – Королева спокойно стоит, положив на подлокотник трона одну руку, о которую благоговейно начинают тереться своими головками красные цветки. – И тогда я предложила ему отличный выход. Он находит девушку, которая должна прожить с ним ровно год, ни разу не увидев среди ночи его человеческого лица. Если это требование будет выполнено, я освобождаю его. Если нет, то до конца столетнего срока Хэлвард будет целиком и полностью принадлежать мне.

Хэл дергается в своих путах. На щеке алеет пятно на том месте, куда ударила Королева волков.

– Так что, как видишь, Эхо Алкаева, выход был, и он зависел только от тебя. Но ты не выполнила свою часть условий новой сделки.

– Я не согласна.

– С чем ты не согласна? – Королева срывает цветок, нюхает его, а затем разрывает своими когтями. На землю падают красные чешуйки. – С тем что предала Хэлварда? Или с тем, что твое путешествие было напрасным?

– Нет.

– С чем же тогда? – приподнимает серебряную бровь Королева.

– Я не согласна с тем, что нет другого способа освободить Хэла.

Королева протягивает руку, чтобы сорвать еще один цветок, но не срывает. Вместо этого она подходит ко мне и становится так близко, что я ощущаю запах крови в ее дыхании.

– А знаешь, я ведь могу помочь тебе с этим, – чуть слышно произносит она, и касается когтями шрамов на левой стороне моего лица. Касается осторожно, чтобы не поранить мою кожу. Но при этом я чувствую ледяной холод от кончиков ее когтей. – Я могу заставить твои шрамы исчезнуть. Могу сделать тебя красивой.

– Мои шрамы меня больше не волнуют, – отвечаю я, глядя ей прямо в глаза. – И мне не нужно избавляться от них, чтобы чувствовать себя красивой.

– Не волнуют? И это я слышу от девушки, которая с семи лет каждую ночь молилась Богу, чтобы он снова сделал ее красивой? От девушки, купившей банку крема, которая стоила дороже, чем доставка партии книг из города, а потом закопала ее на заднем дворе, когда мазь не подействовала? Не волнуют ее больше шрамы, действительно!

Ярость бушует во мне. Натыкаюсь взглядом на Мокошь, и вдруг понимаю, какую сделку она заключила со своей матерью.

– Ты хочешь полностью быть человеком? – спрашиваю я ее. – И она тебе это обещала.

– Ты не знаешь, что такое быть монстром, Эхо, – стыдливо склонив голову, отвечает Мокошь. – Быть чудовищем, не принадлежащим ни к миру людей, ни к миру диких зверей, и проклинать себя за это.

– Ах, Мокошь, как жаль, что ты раньше ничего мне об этом не говорила. Я хорошо знаю все это.

– Откуда? – шепчет Мокошь. – Ты же такая красивая.

Мое сердце разрывается от боли.

– Но то, о чем ты просишь, просто не в ее власти, – говорю я. – Как она могла сделать тебя человеком, если даже с собой ей это сделать не под силу.

– Ей вовсе не обязательно быть человеком. Она и так повелевает всей магией мира.

Странный ветерок пролетает над поляной. Он шевелит мне волосы и пахнет льдом.

– Не всей, – говорю я.

– Вы уже закончили? – спрашивает Королева, слушавшая наш с Мокошь разговор с презрением и долей недоумения.

Я поворачиваюсь к ней и громко, звучно объявляю.

– Я здесь, чтобы освободить Хэла. И не уйду отсюда без него. Я призываю себе на помощь древнюю магию!

– Древнюю магию? – тревожно переспрашивает Королева и отступает от меня так, словно я ее ударила.

– Я же говорила тебе, мама, – подает голос Мокошь, – у нее есть сила, чтобы победить тебя.

Королева ничего не отвечает на слова дочери. Я тем временем решаюсь взглянуть на Хэла. Его глаза закрыты, губы шевелятся, словно он безмолвно молится.

В моей памяти всплывают слова, сказанные волком в Храме ветров:

«Когда-то я обладал одной бесценной вещью. Я должен был беречь ее как зеницу ока, но вместо этого упустил, и буду теперь сожалеть об этом до самого конца».

И Восточным ветром в зеркальной книге:

«Когда найдешь эту древнейшую магию, не отпускай ее от себя. Никогда, даже на мгновение».

А еще Айседора в чуме Ивана:

«Если ты любишь кого-то, то не отступишься, не откажешься от него никогда и ни за что. Любовь больше, чем просто чувство. Она – часть твоей души. Если в тебе есть любовь, ее никто не сможет отобрать, никакая Королева волков».

– Древняя магия сильнее тебя, – говорю я Королеве. – Она способна разрушить твое заклятие. А теперь скажи мне, сколько времени осталось до конца столетнего срока?

Она не отвечает, смотрит холодно и отчужденно. Но я чувствую, какой гнев кипит у нее в крови.

– Сколько? – повышаю я голос.

– Три дня, – встает со своего трона Мокошь. – Его сто лет закончатся через три дня.

– Осторожнее, доченька, – рычит на нее Королева. – Тебе следует остановиться!

Мокошь замолкает и не произносит больше ни слова.

– Я хочу заключить с тобой сделку, – говорю я.

Королева волков немедленно поворачивается ко мне и приподнимает серебряные брови, моментально забыв про дочь.

– Суть сделки? – заинтересованно спрашивает она.

– Отдай мне Хэла до окончания столетнего срока, и я все время буду держать его. Не отпущу ни на мгновение, как бы ты ни старалась, что бы ни делала. И если я устою, выдержу все и не дрогну, то когда пройдет три дня и столетний срок сделки истечет, Хэл больше не будет принадлежать тебе.

– А будет, как я полагаю, принадлежать тебе, – усмехается Королева волков.

Я смотрю на Мокошь. Она, сгорбившись, опускается на трон. Меня тошнит от того, что Королева думает, будто я рвусь обладать кем-то.

– Хэл будет принадлежать только самому себе, – говорю я. – Древняя, изначальная магия освободит его.

– А если ты потерпишь неудачу, девочка? – спрашивает Королева, внимательно разглядывая меня.

– Свои условия я поставила, – заявляю я, гордо подняв голову. – Теперь ты выдвигай свои.

Она щурит глаз. На губах у Королевы появляется опасная кривая улыбочка.

– Ну, что ж, – говорит Королева. – Если потерпишь неудачу, вы будете вечно принадлежать мне. Оба.

– Нет, Эхо!

Это Хэл. Я смотрю на него и вижу, как слезы катятся у него по щекам. Он извивается в острых как ножи путах. Кровь стекает у Хэла по шее и капает с рук.

– Не торгуйся с ней! – хрипит он. – Она тебя обманет. Она всегда обманывает! Ты должна бежать. Уходи и не оглядывайся назад. Я не хочу, чтобы ты тоже оказалась в западне. Я не вынесу этого. Уходи, Эхо, прошу тебя, уходи.

– Слышишь, как он тебя умоляет? – усмехается Королева. – Но время дорого. Говори, что ты выбираешь.

– Прости, Хэл, но я не уйду отсюда без тебя.

Он дрожит, понуро опускает голову и снова повторяет:

– Уходи, Эхо, прошу тебя.

А я снова поворачиваюсь к Королеве волков и твердо объявляю:

– Я призываю себе на помощь древнюю магию. И я принимаю твои условия.

Глава 35

– Освободи парня, Мокошь, – говорит Королева волков, даже не глядя при этом на дочь.

– Сама освободи. Я не буду больше твоей девочкой на побегушках. Я не твоя собственность и не раба.

Одним быстрым движением Королева переносится к трону Мокошь, хватает дочь за лицо когтистой рукой и злобно рычит.

– Нет, ошибаешься. Ты как раз моя собственность. Я владею тобой точно так же, как владела твоим отцом, как владею твоими сводными братьями и сестрами, этими грязными полукровками. Так что ты будешь делать то, что я скажу.

– А ведь ты не собираешься сдержать обещание, которое мне дала, не так ли? – спрашивает Мокошь, прижимая к голове волчьи уши.

Королева еще глубже впивается когтями в голову Мокошь, заставляя ее корчиться от боли.

– Ты всегда была лишь отвратительным ничтожеством в красивом платье, – холодно замечает Королева.

Мокошь вырывается. Ее серебристая шерсть испачкана кровью.

– Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем заключать сделку с тобой, – бросает она матери.

Королева улыбается, показывая белые зубы, легко прикасается одним пальцем к кровоточащей ране на щеке Мокошь и говорит:

– А теперь делай, что я тебе приказываю. Иди и освободи парня.

Мокошь недовольно рычит, но повинуется, встает с трона и подходит к Хэлу. Щелкает застежками, освобождая его шею, запястья, лодыжки. Затем отступает назад и говорит так тихо, что я едва могу расслышать:

– Мне очень жаль, Эхо, – и еще тише: – Спаси его. Если сможешь.

Затем она возвращается на свой трон и садится, низко опустив голову. Плечи ее дрожат.

– Ну, – говорит Королева волков, – вставай, мальчик. Иди навстречу своей судьбе.

Хэл судорожно вздыхает, пытается встать, но ноги подкашиваются. Он падает на землю. Я в ту же секунду оказываюсь рядом с ним, обхватываю его руками, помогаю подняться. Интересно, как долго он был привязан к трону?

Мы с Хэлом встречаемся взглядами. Шрам от горячего масла выглядит на его щеке свежим, некрасивым. Он нисколько не побледнел, хотя прошло уже несколько месяцев.

– Прошу тебя, Эхо, не делай этого. Пожалуйста. Не позволяй ей заманить тебя в ловушку. Оставь меня и спасайся. Пожалуйста.

– Я здесь для того, чтобы спасти тебя, – яростно отвечаю я ему. – И я не уйду отсюда, пока не добьюсь этого.

– Но я не сто́ю того, чтобы меня спасать. Послушай, Эхо, ты все еще не понимаешь…

– Выйдите сюда, на середину, – громко приказывает Королева волков, и я веду туда Хэла, тяжело опирающегося о мое плечо. Сейчас он мне кажется ужасно хрупким и старым. Если верить тому, что сказала Королева, Хэлу уже больше четырехсот лет.

– Эхо, прошу тебя, – тихо повторяет Хэл, и по его щекам текут слезы.

С неба на поляну светит полная Луна – мне кажется, она внимательно наблюдает за нами. Ей интересно, что за выбор мы делаем там, внизу, на круглом пятачке среди деревьев.

Хэл смотрит на меня. Теперь он держится уже немного прямее, однако выглядит еще мрачнее, чем прежде.

Я беру в ладони обе его руки – они холодны как лед, но крепкие и сильные.

– Ближайшие три дня я буду крепко держать тебя и никуда не отпущу. А потом ты станешь свободен, Хэлвард Винтар.

– Разве есть магия, способная победить ее магию?

– Есть. Это магия, которая создала все вокруг. Магия, на которой держится мир. И имя этой магии… – тут мой голос срывается, и я с трудом договариваю последнее слово, – …любовь.

Хэл гладит пальцем мою щеку и улыбается грустной, безнадежной улыбкой человека, потерявшего все на свете. Я понимаю, что он смирился с моим выбором.

– Спасибо, что пришла спасти, моя дорогая леди Эхо, – тихо говорит Хэл.

– А я рада тому, что не опоздала и пришла вовремя, лорд Волк.

Он снова улыбается. Теперь это уже настоящая улыбка.

Краем глаза я замечаю, что к нам направляется Королева волков. Внезапно понимаю, как непросто будет мне держать Хэла три дня за руки, ни на секунду не выпуская его. Королева волков намерена уничтожить нас обоих, и если бы она считала, что это невозможно, то не приняла бы мой вызов?

– Не отпускай меня, – шепчет Хэл.

– Никогда, – шепчу я в ответ и крепче сжимаю его пальцы.

Королева волков поднимает свои руки, тянет их к Луне и бегло начинает говорить какие-то заклинания на неизвестном мне языке. Хэл начинает кричать и трястись, у него закатываются глаза. Я провожу одной своей ладонью вверх по его руке, сминаю пальцами тонкий рукав рубашки. Хэл кричит так, словно его пытают раскаленным утюгом, а затем внезапно вспыхивает – пламя вырывается у него из груди и охватывает меня. Я тоже начинаю кричать.

Мы с Хэлом опускаемся на колени. Огонь бушует вокруг, разрывает мое тело. Чувствуется отвратительный запах горелой кожи и мяса. С треском загораются волосы на моей голове. Я вся горю и кричу, а рядом рыдает Хэл.

– Ты не сможешь нас убить! – кричу я Королеве. – Не хватит у тебя на это сил!

А огонь все горит. Я уже в агонии. Хэлу еще хуже – он дрожит у меня на руках. Его тело почернело и обуглилось. Он кричит, я тоже, и наши крики, сливаясь, гремят на весь мир.

Но я не выпускаю Хэла – продолжаю обнимать, проклиная на чем свет стоит и пламя, и наславшую его Королеву волков. Внезапно пламя оставляет меня в покое, но не перестает сжигать Хэла. Он по-прежнему кричит от боли.

Я боюсь, что Хэл сгорит дотла и превратится в пепел, который разлетится по ветру, и я не смогу его удержать. Тогда Хэл будет потерян для меня навсегда. Я еще крепче, чем прежде, прижимаю Хэла к себе, а он все кричит и рыдает, уткнувшись лицом в мои волосы.

Огонь начинает угасать, причем так медленно, что я не сразу понимаю происходящее. А потом все заканчивается. Я вижу перед собой Хэла – не сгоревшего, целого и невредимого. Он больше не кричит – только всхлипывает слегка и дрожит всем телом.

– Это иллюзия, – говорит Хэл, пока я утираю слезы с его глаз. – Всего лишь иллюзия. Как в наших зеркальных книгах. И это еще не самое худшее, что она может придумать…

Хэл умолкает на полуслове, вновь кричит и начинает биться в конвульсиях. На нем лопается кожа, его кости трещат. Хэл превращается в гигантского черного змея. Он извивается, корчится, визжит, а я держу его, хотя чешуйки на шкуре змея остры словно бритвы. Они режут мне руки, и по ладоням стекает горячая скользкая кровь. Моя кровь.

Неожиданно змей впивается в меня зубами, но я не выпускаю Хэла. Лишь крепче впиваюсь в змеиную кожу, кричу, слепну от боли. Весь мир вокруг расплывается в мутное белое пятно. Но даже сейчас, в агонии, я продолжаю помнить о том, кто на самом деле этот змей.

Я сильно зажмуриваюсь, но не отпускаю его.

Чувствую, как начинает меняться, раздуваться тело, которое я держу в руках. Когда открываю глаза, вижу, что обнимаю руками всего лишь коготь гигантского монстра с бычьими рогами, львиным туловищем и орлиными лапами. Его глаза горят красным огнем. В одной руке он держит сплетенный из звезд кнут. От чудовища пахнет смертью. Меня начинает тошнить от страха.

Монстр смотрит на меня и смеется, пытаясь стряхнуть со своего когтя. Но я прижимаюсь всем телом к его лапе и крепко обхватываю ее руками. Монстр взмахивает кнутом и бьет меня по голове – из глаз летят искры. Весь мир начинает кружиться перед глазами, а боль настолько сильна, что, кажется, вот-вот сведет меня с ума.

Я умираю, закрываю глаза, но в мозгу у меня продолжает биться одна только мысль: «Не отпускай его. Не отпускай. Не отпускай».

Потом я вновь открываю глаза и вижу, что мы с Хэлом стоим на коленях посреди лесной поляны. Во всем теле пульсирует боль, но я держу запястье Хэла, а он поворачивается ко мне. В его глазах читается ненависть.

– Что тебе нужно от меня? – зло, требовательно спрашивает Хэл. – Ведьма. Дочь дьявола. Чудовище из пещеры!

Его слова причиняют боль, но я упорно сопротивляюсь и говорю в ответ:

– Я не оставлю тебя. Мне все равно, что ты скажешь. Можешь говорить что угодно, но я тебя не брошу.

– А почему ты думаешь, будто я хочу твоей помощи? Я был только рад сбежать от тебя, сбежать из поганого Дома-Под-Горой и от всей вашей мерзкой зеркальной компашки. Я был счастлив вернуться сюда, к Королеве и ее дочери. Ведь только они по-настоящему заботятся обо мне. А ты ничего не стоишь. Несчастная уродина. Смотреть на тебя не могу.

Что-то надламывается во мне. До чего же больно, больно, больно.

– Как ты можешь быть таким жестоким?

Он запрокидывает голову и смеется, хохочет, заливается. Я готова уже возненавидеть его, но чувствую под своими пальцами удары пульса на запястье Хэла и заставляю себя помнить, что передо мной не Хэл.

Это она пытается вывести меня из равновесия.

И я не отпускаю руку Хэла.

Он вновь кричит. Снова трещат его кости.

Теперь Хэл превращается в огромную черную птицу – стервятника. Он вонзает когти мне под ключицу, пробирается ими ближе к сердцу. Я кричу от боли. Стервятник взмахивает широкими крыльями и вместе со мной поднимается в воздух. Его когти разрывают мне тело. Я отчаянно цепляюсь за лапу стервятника, а внизу весь мир кружится словно на карусели.

Стервятник поднимается все выше и выше. Он держит путь к отвесному белому утесу, из-за которого выглядывает серебристый диск Луны.

Там он валит меня на камни. Боль пронзает плечи, спину, ноги. Я слышу резкое щелканье клюва, и весь мир накрывает ослепительная белая волна чудовищной боли.

Я почти теряю сознание, но тихий голос продолжает повторять в мозгу:

«Не отпускай его. Не отпускай. Не отпускай».

И я повинуюсь этому голосу.

Затем мы вдруг снова оказываемся на лесной поляне. Я больше не чувствую боли. Где-то вдали шумит дождь. Нет, он идет прямо над нами. Я чувствую на коже чудесные прохладные капли.

– Эхо, – сдавленным голосом произносит Хэл.

Но Королева волков свои игры еще не закончила. Тело Хэла еще раз трансформируется – он превращается в огромного белого медведя, у которого каждый коготь на лапе длиной с мою руку, а зубы больше чем сталактиты на потолке в ледяных пещерах.

Медведь открывает пасть, рычит и кладет на меня свободную лапу – за другую я продолжаю судорожно держаться. Когти глубоко впиваются мне в спину. Чувствую, как из порезов вытекает горячая кровь, а ласковый дождь вдруг сделался ледяным. Он теперь бьет меня своими острыми, как иголки, каплями.

Я слышу, как Королева волков снова произносит похожее на странную песню заклинание.

Каждая клеточка тела кричит, требуя, чтобы я немедленно уходила прочь. Пусть дальше будет что угодно, лишь бы прекратилась эта невыносимая боль. Но есть тоненькая ниточка, за которую и продолжаю цепляться. Не отпускаю Хэла, даже когда его громадная медвежья голова опускается и впивается клыками в мое плечо.

Я плачу, кричу, но Хэла из рук не выпускаю.

А он продолжает меняться, попеременно становится драконом, рыбой со стеклянной чешуей, скорпионом, пауком, обжигающим ветром. Все эти чудовищные существа постепенно сливаются в моем сознании в единый комок слез и мучительной боли. Кровь течет по телу, заливает глаза.

Я мечтаю о том, чтобы прекратить все это.

Но сердце стучит и стучит в груди: «Не отпускай его. Не опускай. Не отпускай».

Каким-то образом мне хватает сил, чтобы удерживать Хэла.

И тут он превращается в очень хорошо знакомого белого волка.

У меня перехватывает дыхание, когда волк приседает, рыча на меня. Однако я продолжаю крепко держать его за левую лапу. Чувствую под пальцами шрамы – это след, оставленный много лет назад капканом, из которого я пыталась освободить волка.

Я испугана. Часто, тяжело дышу.

Волк крутится, набрасывается на меня. Я едва могу его удерживать. Волчьи зубы впиваются в руку.

Боль пронизывает до костей, и я кричу, надрывая горло. Разум онемел от боли.

– Хэл. Пожалуйста, остановись, Хэл. Не надо.

Выдержать Хэла в обличье волка было труднее всего. Во всяком случае, я так думала до тех пор, пока он не обернулся моим отцом.

Я так поражена, увидев перед собой своего отца, Питера Алкаева, что едва не выпускаю Хэла. Но вовремя спохватываюсь и держу его за руку. Своего настоящего отца вот так за руку я не держала с самого детства. Очень странное ощущение, должна вам сказать.

– Я знаю, что ты Хэл, – говорю я больше для себя, чем для этого последнего творения Королевы.

Мой отец улыбается мне. Его борода припорошена мукой. От отца пахнет корицей.

– Ты же знаешь, детка, что мне на тебя совершенно наплевать, – говорит он. – Мне было наплевать еще до того, как ты испортила лицо. Ведь это ты убила мою любимую жену и сделала меня несчастным. Если бы не ты с твоим лицом, мой книжный магазин не был бы убыточным. Это твое лицо сделало его таким. Это из-за тебя нас ненавидят во всем городке. Считают, что из-за тебя случаются затяжные дожди и неурожай. На тебе стоит печать дьявола. Давно нужно было завести тебя в лес и оставить в сугробе. Ты замерзла бы в нем, а я наконец от тебя избавился.

Его слова глубоко ранят, хотя я знаю, что их говорит не мой отец, а Королева. В отличие от всевозможных чудищ в образе отца Хэл на меня не нападает и не кусается. Но я все равно чувствую боль каждой клеточкой тела.

– У нас дома мы давно перестали вспоминать тебя, – продолжает он. – Перестали с того самого дня, когда ты ушла. Ты исчезла – и в нашу жизнь вернулся мир и покой. Мне просто не верится, что ты столько лет могла водить всех нас за нос, ведьма! Дония сразу все поняла. А я, глупец, не хотел ее слушать. Но теперь все. Ты нам больше не нужна. Родя женат. В отличие от него, с тобой этого никогда не случится. У Донии будет ребенок. Я каждый день благодарю Бога за то, что больше никогда не увижу тебя.

– Прекрати! – плача, говорю я и бью его в грудь свободной рукой. – Остановись! Я же знаю, что это не ты говоришь.

Он улыбается, но глаза загораются красным огнем.

– Почему ты хочешь, чтобы я остановился? Потому что я говорю правду, а она глаза колет? Ты безвольная глупая девчонка. Ничтожество. Ты всегда была ничтожеством и вечно им останешься.

– Прекрати! Прекрати! Прекрати! – кричу я на него.

А он только смеется. Я знаю, что смеется не отец, а Королева волков, но все равно слышать этот смех просто невыносимо.

И вдруг он опять становится Хэлом и прижимается к моей щеке теплыми мягкими губами. Обнимает меня так же крепко, как я сама обнимаю его. Я рыдаю у него на груди и чувствую, как капают мне на волосы его слезы.

– Эхо, Эхо, Эхо, – шепчет Хэл. – Мне очень жаль.

Я дрожу в его объятиях, чувствую напряжение в руках Хэла и понимаю, что это еще не конец.

В полной тишине я слышу шаги Королевы. Королева прекратила напевать свои заклинания. Я со страхом слежу за ее приближением. Что на этот раз она придумала, чтобы погубить нас с Хэлом?

– Что ж, до сих пор ты неплохо справлялась, – отчужденным, лишенным интонаций голосом говорит она мне. – Но думаю, что тебе еще далеко не все известно, – в руке она держит красный цветок, задумчиво гладит его лепестки. Цветок дрожит у нее в пальцах. Я вдруг представляю саму себя таким же цветком, с которым Королева будет играть и забавляться, а потом разорвет и выбросит, как только ей надоест. – Не так ли, Хэл?

Он поворачивает к ней голову. Я вновь чувствую, насколько он уязвим и измучен грузом проклятия – он так давно и так сильно давит Хэлу на плечи.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, ваше величество, – вежливо отвечает Хэл, но я чувствую в его словах ложь.

– Не понимаешь? – холодно усмехается Королева. – Что ж, тогда позволь мне напомнить тебе условия нашего договора. Условия, с которыми Эхо согласилась, когда пришла на год поселиться в твоем доме. И о том, что на самом деле произошло, когда она нарушила эти условия. – Королева волков медленно огибает нас, подметая траву длинной юбкой. Сейчас ее платье кажется сделанным из снега и льда и подбитого ветром. – Думаю, ты должен ей рассказать.

Хэл слегка отстраняется от меня. Я чувствую бешеный стук его сердца – чувствую это по пульсу на запястье, которое продолжаю сжимать в руке.

Хэл молчит. Королева продолжает кружить возле нас.

– Хорошо, – говорит она. – Поставим вопрос иначе. Объясни ей, Хэлвард, на что именно ты заставил ее согласиться. И что именно случилось бы, не зажги она в ту ночь лампу. Скажи.

Он не смотрит на меня. Просто уставился себе под ноги и дрожит.

– Скажи ей! – кричит Королева.

Я чувствую идущую от нее волну магической энергии. Она пользуется чарами, чтобы управлять Хэлом. Он не может ей сопротивляться.

– Скажи, а потом посмотри на ее лицо, когда она все узнает, – жестко приказывает Королева.

У Хэла начинает дрожать подбородок, на глазах появляются слезы, а на бледной щеке ярко проступает ожог от пролитого мной масла.

– Эхо, – сдавленно говорит он. – Если бы ты выдержала… Если бы ты не зажгла лампу…

Королева волков улыбается и снова заводит свой странный напев. Я чувствую, как растет, набирает силу поток темной магической энергии.

– Я знаю, – говорю я. – Тогда ты был бы свободен. А вместо этого я обрекла тебя на возвращение сюда… К ней…

Он кивает, слезы текут по щекам.

– Да, это правда, Эхо. Все так. Но то, что я говорил о твоем будущем – что станешь смотрителем Дома-Под-Горой и снова увидишь свою семью… – Хэл дрожит, сопротивляется чарам. – Если бы ты не зажгла лампу, я был бы свободен, но… Но тогда она взяла бы тебя. Таким был наш уговор. Такой была цена за снятое заклятие. Твоя жизнь вместо моей – вот о чем я тебя просил. И ты согласилась на это условие, хотя ничего не знала о нем.

Глава 36

Пульс Хэла судорожно бьется под моими пальцами. Его глаза смотрят на меня, но теперь уже я отвожу взгляд. Я не могу этого вынести. Мне тяжело дышать. Тело обжигает болью от всего, что я только что пережила.

Я больше не могу, не могу этого вынести. Не могу.

– Он никогда не хотел тебя, – злобно шипит Королева. – И никогда не любил тебя. Он просто пытался спасти свою никчемную шкуру.

– Нет! – вскрикиваю я.

– Скажи ей сам! – приказывает Королева, и я слышу несчастный голос Хэла, который вынужден отвечать помимо своей воли.

– Да, это правда. Мне очень жаль, Эхо, но это правда.

Я смотрю на свою руку, в которой все еще держу запястье Хэла, и начинаю погружаться в себя как в черную полынью. Она уже готова поглотить меня навеки. Дать забвение и вечный покой. Забвение и покой. Это я могу получить, служа Королеве. Принадлежать ей душой и телом – значит получить драгоценную возможность все забыть, ни о чем не помнить.

Теперь я наблюдаю за собой словно со стороны. Вижу, как начинают разжиматься мои пальцы, держащие руку Хэла. Они делают это медленно-медленно, словно во сне. Разжимаются сами по себе, помимо воли – мое тело восстает против меня самой.

– Эхо, – горячо дышит в ухо Хэл. – Нет, Эхо, нет.

Он придвигается ближе, задевает ногой мою ногу, обхватывает голову обеими руками. Мне кажется, кончики его пальцев насквозь пронзают мой череп.

– Пусть увидит, – как молитву, произносит он. – Пусть она вспомнит.

Вижу ослепительную вспышку света. Боль разрывает меня на куски, раскалывает череп, но при этом я сохраняю сознание – даже кричу.

Затем из пустоты возникает картина. В комнате на кровати неподвижно лежит женщина. В камине горит огонь. Над женщиной склоняются двое мужчин. Один из них мой отец. Совсем молодой. Таким молодым я его никогда не видела. Он высокий, худой, без единого седого волоска в бороде. И он плачет.

Лежащая на кровати женщина не двигается и не дышит. Ее мертвые руки держат новорожденного ребенка с голубыми глазами, темными волосами и нежной, идеально гладкой кожей.

Другой, второй мужчина, берет ребенка – меня – из рук женщины и передает на руки моему отцу.

«Я буду звать тебя Эхо, – шепчет мне отец. – Потому что ты – эхо сильного, верного и нежного сердца твоей матери. Ты – ее эхо, и никто не сможет отобрать тебя у меня».

Изображение бледнеет, тает, словно мед в чашке с горячим чаем. Вместо него возникает новая картина. Темноволосая девочка построила себе домик из книг на полу в магазине отца, забралась в него, и тут домик обрушился и накрыл девочку с головой. Она смеется. Прибегает темноволосый мальчик и начинает вытаскивать ее на свободу.

– Лучше собрать книги и вернуть их на место, пока папа не пришел! – говорит он.

Девочка и мальчик собирают с пола книги и расставляют по полкам. Так, будто проделывали это уже много-много раз.

В моей душе нарастает смятение. Я понимаю, что эта девочка – я сама. Тот случай в магазине я, кажется, смутно припоминаю, но разве это было со мной? Потому что той девочке девять лет, и кожа у нее такая же гладкая и чистая, как в тот день, когда она родилась на свет.

Это невозможно.

Странное детское не-воспоминание сменяется другой картиной. Здесь Я-Которая-Не-Я на несколько лет старше. Школьница. Она смеется, она счастлива, у нее есть друзья. Никто не называет ее отродьем дьявола, не плюется и не крестится, встретив на улице.

Эта картина надламывает меня. Мне кажется, что этого не может быть. И вместе с тем, где-то в глубине сознания еще хранится, не совсем угасло воспоминание о том счастливом времени. Я помню тепло солнечных лучей, разливающееся по коже. Помню согревающую сердце и избавляющую от чувства одиночества дружбу с девочкой по имени Сара.

Я перестаю что-либо понимать. Хочется крикнуть: «Остановите!» – но не могу. Я увязла в своей – точнее, той, какой она могла у меня быть, – жизни, словно муха, попавшая в вазочку с вареньем.

И я смотрю. Я вынуждена смотреть.

Вижу, как постепенно взрослеет темноволосая Я другая-я. Она весело шутит с братом Родей, очень любит отца, но при этом ее мир не замыкается внутри стен книжного магазина. Эта девушка часто бывает в соседнем городе – ездит туда с лучшей подругой Сарой. Эта девушка ходит на танцы в своем городке и краснеет, когда ее приглашают мальчики. Эта девушка часами занимается на фортепиано. Ее кумиры, разумеется, Цзака и Беренд. Она мечтает поступить в консерваторию, а потом наполнить весь мир своими мелодиями.

Мой отец знакомит другую-Меня со своей подругой Донией. На моем лице нет шрамов, но и без них Дония любит меня ничуть не больше, чем с ними. Ненависть сочится из нее как грязная вода из болота. Мой отец показывает Не-Мне домик у леса. Вдвоем с ним мы приводим этот домик в порядок. Устраиваем все именно так, как я помню. Только разве что ковер перед камином в этих не-воспоминаниях не красный, а синий.

Вижу, как мой отец женится на Донии – их венчают в новой церкви. Родя дарит мне на день рождения часы с компасом. Я засыпаю, прижимая их к груди. Меня убаюкивает их негромкое ритмичное тиканье. В тех не-воспоминаниях эти часы всегда исправно идут, никогда не останавливаются и не ломаются.

Но и в той, несбывшейся жизни, беда не обходит нас стороной. Дония тратит больше, чем можем себе позволить, а мой отец по доброте душевной не перечит ей. Заканчивается это тем, что он уезжает в город продавать редкие книги и старинные карты.

Он уехал и пропал на полгода.

Я смотрю на то, как другая-Я находит его в заснеженном лесу. Слышу и волка, который просит остаться с ним. Нет, не просит – требует. Грозится иначе убить отца и брата. Я ощущаю страх той, другой, чувствую ее отчаяние. В итоге она соглашается на условия волка, чтобы спасти семью.

Я смотрю на то, как другая-Я идет с волком к Дому-Под-Горой, как клянется не зажигать лампу и всю первую ночь лежит без сна, уставившись в темноту и боясь закрыть глаза. Она лежит и каждую минуту ждет, что волк может наброситься и сожрать ее.

Странные полувоспоминания становятся все ближе к тому, что происходило со мной на самом деле. Красивая Не-Я начинает все больше доверять волку, порой даже восхищается им. Она исследует зеркальные книги, встречается в них с Хэлом и влюбляется в него. Мокошь уговаривает ее зажечь ночью лампу. Она это делает, и волки – солдаты Королевы – уводят Хэла с собой.

Меня обжигает стыд, когда я вижу, как другая-Я стоит на коленях в снегу и клянется спасти Хэла и исправить свою ошибку.

Дальнейшее мое путешествие на север пролетает перед глазами буквально в один миг. Вот я встречаю Ивана и Айседору. Отправляюсь с Иваном в горы, иду через тундру, по застывшему озеру… Догадываюсь о том, что Иван – это Северный ветер. Одна взбираюсь на гору, оказываюсь на лесной поляне и призываю древнюю магию, чтобы попытаться спасти Хэла.

Все это время я держу рукой Хэла, а он корчится и извивается передо мной. Я веду себя упрямо, держусь гордо. Я совершенно уверена в том, что Королева волков будет лгать, надеясь выбить меня из колеи.

Я ошибаюсь.

Мне солгала не она. Мне солгал Хэл.

Он никогда не любил тебя.

Он никогда не хотел тебя.

Он просто пытался спасти свою никчемную шкуру.

Он никогда не хотел тебя.

Он никогда не хотел тебя.

Боль разбитого сердца, боль от предательства искажают красивое лицо другой-Меня. Она сломлена. Я вижу в ее глазах отчаяние.

И она отпускает Хэла.

Мне хочется крикнуть ей: «Нет! Не делай этого! Не смей!»

Но уже слишком поздно.

Королева волков смеется и утаскивает Хэла прочь от другой Меня. На запястьях другой-Меня защелкиваются серебряные оковы.

– Не позволяй ей забрать и тебя тоже, – говорит Хэл, глядя на другую-Меня. – Пожалуйста. Прошу тебя, Эхо. Я не могу потерять тебя. Только не это.

И тут другая-Я поднимает голову. В ушах у нее грохочет смех Королевы. Другая-Я выглядит мрачной и решительно настроенной. Я понимаю ее. Что бы ни сделал Хэл – он действовал не сам, а по приказу Королевы. И не заслуживает того, чтобы сгнить на сплетенном из стеблей троне. Не хочет этого для себя и другая-Я. Она поднимает голову к небу и выкрикивает слова, рвущиеся и из моего собственного сердца.

– Я взываю к вам, ветра! Южный, Восточный и Западный ветер, придите мне на помощь, братья!

И они приходят. Спускаются с неба в огненном шаре, от которого пышет жаром и сыплются искры. На поляне они разделяются. Я вижу три фигуры, которые похожи на мужчин, но только выше и сильнее обычных людей. И они светятся изнутри. Восточный ветер пылает как солнце, за спиной Западного ветра сложены золотые крылья, в руке у Южного ветра сделанное из гор копье. У каждого из братьев на лбу сверкает большой драгоценный камень.

Я чувствую, как Королева волков сжимает кольцо темной магии вокруг другой-Меня. Но другая-Я не сдается, не собирается идти на попятную.

– Прошу вас, – умоляет она Ветров. – Возьмите в руки силу Северного ветра, способную управлять временем, и поверните время вспять. Дайте мне еще один шанс попробовать спасти Хэла. Новый шанс.

– Дочка, ты сама не знаешь, о чем просишь, – отвечает ей Восточный ветер. – Это очень сложная вещь.

– Пожалуйста. Я сделаю все, что вы прикажете. Откажусь от чего угодно. Только дайте мне еще один шанс попытаться спасти Хэла.

– И ты готова отказаться от своей памяти? – спрашивает Южный ветер.

– Да.

– А от своей жизни? От себя самой? – говорит Западный ветер.

– Я все готова отдать.

Ее слова эхом отзываются у меня в голове, горят как угольки на собственном языке. Я знаю эти слова. Помню их вкус на губах. Помню, потому что сама уже произносила их – в другое время, в другой жизни, но на этом самом месте. И точно в такой же момент. Я умоляла Ветров повернуть время вспять, и они тогда это сделали. Была ли это я сама или другая, красивая Я? Она и есть я. Первая я. Изначальная. Та, которой я была до того, как Ветры отправили меня назад во времени, дав еще один шанс начать все сначала. Теперь я это поняла.

– Ты ничего не будешь помнить, – еще раз предупреждает первую Я Восточный ветер. – И не будешь в состоянии предупредить саму себя о грозящей тебе опасности. Ты можешь снова пройти через эти испытания и все равно умереть. Снова можешь потерять его, своего Хэла, и ничего не изменится.

Другая – первая – Я отважно поднимает голову.

– Все это не имеет для меня никакого значения, – твердо говорит она. – Я хочу, я должна попытаться.

Ветры смотрят на нее, потом один из них торжественно произносит:

– Да будет так.

– Нет, Эхо! – рыдая, кричит Хэл. – Ты просто не представляешь, что может случиться, ты не знаешь…

Первая Я хватает Хэла за руку, закрывает глаза и говорит:

– Найди меня, и на этот раз я спасу тебя. Клянусь.

– Эхо…

Но мир уже распадается на мелкие обломки, которые кружат в бешеном вихре, стирая последние остатки моей памяти.

Глава 37

Я повсюду и одновременно нигде. Я боль, я жар, я свет. Я печаль. Я радость.

Это больно. Это очень больно.

Где бы я ни была, Ветры тоже здесь. Восточный ветер со сверкающим мечом, Южный с копьем, Западный с прялкой. Присутствует здесь еще одна, четвертая сила. Я не вижу ее, но хорошо ощущаю.

Я знаю, что эта четвертая сила – Северный ветер. Точнее, то, что сохранилось от его магии – поток времени, смерти и одиночества. Поток историй – нескончаемый, как сам мир.

Три Ветра собирают этот поток магической энергии. Восточный и Южный ветры сматывают его на меч и копье, Западный ветер направляет в свою прялку.

Он сплетает, сплетает, сплетает эти магические нити, и вот уже покидает меня печаль, и боль отпускает тоже. Я снова могу нормально, глубоко дышать. Раньше я не могла этого сделать.

Я оказываюсь в холодной квадратной комнате. Острые лучи света режут глаза. В центре комнаты за письменным столом сидит мужчина и пишет в книге. Из-под его пера на бумагу льется сама жизнь, печаль и радость, льется волшебство.

Я приближаюсь к нему, и он поднимает голову.

Я узнаю этот пристальный взгляд темных глаз, это доброе смуглое лицо. Передо мной Иван – сказочник, который был когда-то Северным ветром. Иван улыбается мне, отрывает от книги перо и на недописанную страницу капают серебряные чернила.

– О чем ты хотела бы меня попросить, Эхо Алкаева? – спрашивает он.

Свет становится еще резче. Он врывается из дверного проема на противоположной стороне комнаты, а возле двери на страже с суровым видом стоят Восточный и Южный ветры, сжимая в руках меч и копье.

Я притрагиваюсь к левой стороне лица. Кожа на нем гладкая, мягкая. Что же вдруг заставило меня заволноваться? Может быть, это сон, в котором привиделось, что левая сторона лица покрыта уродливыми шрамами?

– Отправь меня назад во времени, Северный ветер. Отправь, чтобы я получила еще один шанс. Отправь, чтобы могла спасти его.

– Моя милая, – улыбается Северный ветер. Он жестом подзывает меня и рисует на моей щеке метку серебряным пером. Прикосновение пера легкое, мягкое, приятное, словно нежный поцелуй.

– Это уже свершилось, – говорит Северный ветер.

Я поворачиваю голову и вижу рядом одного из братьев. Это Западный ветер с широко расправленными за спиной крыльями.

– Пойдем, Эхо, – приглашает меня Западный ветер. – Пора в дорогу. Лететь нам очень и очень далеко.

Он помогает забраться на его спину. Я обнимаю Западного ветра за шею и крепко опираюсь ногами под основанием его крыльев.

Затем он несет меня к двери, которую широко открывают его братья, Восточный и Южный ветры.

А вокруг…

Я не знаю.

Звездный свет.

Пустота.

Я лечу в темноте на спине Западного ветра, пронзая потоки времени. Мы летим все дальше и дальше. Я чувствую, как раскручиваются нити моей жизни. Они распадаются на куски, чтобы очутиться на волшебной прялке.

Я забываю, кто я, почему я здесь и куда мы держим путь.

Знаю я лишь то, что меня защищают крылья Западного ветра, а значит, я в безопасности. И все будет хорошо.

Я теряюсь, растворяюсь в звездном море.

Я лечу, лечу…

Я исчезла не совсем. Все еще ощущаю удары сердца. Оно повторяет мне: «Не отпускай, не отпускай».

Мы летим навстречу невероятно яркому свету. Я слепну от него.

Ничего не видя вокруг, начинаю падать по спирали вниз, вниз, вниз.

Я падаю, но мне не страшно.

«Не отпускай, – твердит сердце. – Не отпускай».

Темнота. Свет. Воздух. Я чувствую себя беспомощной и очень маленькой. Кто-то плачет. Неужели это я сама плачу? Меня начинают укачивать теплые добрые руки.

Я сплю и сплю.

Папа поет мне песенку. Мне нравится слушать звук его голоса. Я тяну крошечные ручки вверх и дергаю его за кончик бороды.

Я расту. Я уже достаточно взрослая, чтобы услышать историю своего трагического появления на свет. Достаточно взрослая, чтобы задумываться о том, каково это – иметь маму. Достаточно взрослая, чтобы знать, что мой отец – самый добрый человек на свете.

И я помню, помню о том, чего не могла, не должна была помнить.

Я прожила свою жизнь дважды.

И дважды потерпела неудачу.

Я чувствую где-то там, извне, пальцы Хэла на моих висках.

Я открываю глаза.

Хэл смотрит на меня, обхватив мою голову руками. По его щекам текут слезы и капают мне на лицо. В мое тело возвращается боль, но не такая острая, как раньше. Притупленная. Я делаю судорожный вдох. Еще один. Еще.

– Я подвела тебя, – говорю я Хэлу. – Я подвела тебя дважды. Они послали меня обратно, Хэл, слышишь? Ветер отправил меня попытать счастья еще раз, но я вновь потерпела неудачу.

– Нет, это не так, – отвечает Хэл и потирает большим пальцем мою изуродованную шрамом левую щеку.

– Но, Хэл, я же отпустила тебя.

– Неправда, – он отрицательно качает головой.

Я опускаю глаза и вижу, что моя левая рука все еще крепко обхватывает запястье Хэла.

Глава 38

Хэл прижимает меня к своей груди – осторожно, нежно. Так, словно не уверен, хочу ли я, чтобы он прикасался ко мне. Я дрожу так сильно, что вот-вот разорвусь на части. Я пытаюсь сосредоточить свое внимание на Хэле – слышу, как сильно бьется его сердце, чувствую дыхание на моей щеке. Холодные пальцы Хэла переплетены с моими. Я не понимаю, что он сделал, не понимаю, что сделала я сама. Не знаю, как совместить два варианта прожитой мною жизни – они похожи на страницы, вырванные из двух похожих, но разных книг. Я знаю только то, что все происходило на самом деле.

Это было не во сне, а в реальности. При этом я не единственная, кто проигрывает одну и ту же историю во второй раз.

Я поднимаю голову и вижу нависшую над нами Королеву волков. Она кипит от гнева, но внешне выглядит холодной, словно звездный свет, словно лед.

– Если бы девочка помнила обо всем, что ты дважды заставил ее пережить, она ни за что не вернулась бы за тобой. С твоей стороны, Хэлвард, было очень умно ничего ей не рассказывать, – презрительно замечает она.

Я ненавижу Королеву. Ненавижу за то, что она по-прежнему старается заставить меня сомневаться в Хэле, побудить отказаться от него, выпустить из рук. Ничего не выйдет. Я еще сильнее сжимаю руку Хэла своей рукой.

– Ты ошибаешься, – отвечает Хэл. Его глаза горят ненавистью, лицо раскраснелось. На нем уже почти не видна отметина от горячего масла, она почти уже зажила.

Интересно, как долго мы с ним здесь, на этой поляне, держимся друг за друга? Возникло ощущение, что ветер начинает меняться. Он крепчает, продувает насквозь вершины стеной стоящих по краям лесной поляны деревьев. Кажется, я чувствую, как слабеют наложенные на Хэла чары. Они как дым уносятся с ветром из рук Королевы.

– Эхо все равно пришла бы спасти меня, – продолжает Хэл. – Она не способна поступить иначе. Она привыкла всю себя, без остатка, отдавать окружающим людям. И она делает это, делает, делает, потому что ее сердце полно сострадания и силы, добра, знания и истины. Однажды она уже проделала весь этот путь, чтобы противостоять тебе, вырвать меня из твоих рук, разрушить чары. Она повторит подвиг и во второй раз, хотя я нисколько того не заслуживал тогда и не заслуживаю сейчас. Неугасимый огонь пылает в ее сердце, вот почему она до сих пор держит меня, – голос его срывается. Хэл смотрит на меня, и из глаз катятся слезы. – А я боялся. Я так боялся возвращаться к тебе, Эхо. Но вместе с тем очень обрадовался, когда ты зажгла лампу, а я проснулся и увидел склонившееся надо мной лицо. Я радовался твоей свободе. Но тут же вспомнил… Да, вспомнил о том, что ты уже сделала однажды, и это было невыносимо. Невыносимо…

– Хэл, все кончено. Разве не чувствуешь? Твое столетие истекло, проклятие больше не действует. Ты свободен.

Он глубоко вздыхает, вздрагивает и поднимает голову, чтобы вновь взглянуть на Королеву. Ее ненависть к нам настолько сильна, что я чувствую этот тяжелый груз на плечах. Однако вновь заводить свои песни-заклинания Королева не спешит – просто стоит и смотрит на нас.

– Я выполнила ваши условия, – холодно, требовательно говорю я. – Он свободен. Мы с ним оба свободны, не так ли?

– Вы оба дураки, – отвечает Королева волков. – Мне не нужны чары, чтобы уничтожить вас.

Затем она поднимает голову к небу, выкрикивает какое-то короткое резкое слово, и весь мир вокруг взрывается водопадом камней и пламени.

Я поворачиваюсь и тяну Хэла за собой, крепко вцепившись в его руку. Земля расходится перед нашими ногами, в трещинах бушует огонь. Из него медленно выползает наружу расплавленная, готовая поглотить нас лава. Я собираю в кулак все оставшиеся силы и прыгаю через трещину. Хэл прыгает следом за мной, и мы продолжаем бежать дальше, вновь рука в руке. Вокруг взрываются горы, дождем сыплются с неба камни, пепел и огненные искры. Шум стоит такой, что звенит в ушах.

Мы бежим, задыхаясь. В земле появляются все новые огненные трещины. Они стремятся разлучить нас с Хэлом, но мы не позволяем сделать это, не разнимаем рук. Впереди взрывается еще одна гора, и оттуда навстречу течет поток лавы.

– Прыгай! – кричит Хэл, и мы в самый последний момент успеваем перескочить через новую трещину. Раскаленная лава приближается, я чувствую ее раскаленное дыхание, пахнущее серой. Лава окружает нас со всех сторон. От нее нам никуда не убежать и нигде не укрыться. Это конец.

– Сюда! – показывает Хэл.

Над рекой огня нависает скала, и Хэл карабкается по ней вверх. Я неуклюже пытаюсь подняться вслед за ним на своих каблуках. Отстаю, едва не срываюсь, и тогда Хэл наклоняется вниз, протягивает руку и тянет за собой.

Мир вокруг нас трясется и с грохотом продолжает распадаться на куски. Лава докатывается до основания нашей скалы, но мы уже выше этого потока. Тем не менее от раскаленной лавы поднимается такой жар, что у меня трещат волосы, пересыхает в горле, становится похожей на пергамент кожа. Скоро вся влага из меня испарится, и я растрескаюсь как земля в пустыне. Только сейчас я начинаю понимать всю силу Королевы волков, всю ее хитрость и волю. Начинаю понимать ее истинную природу – не звериную и не человеческую. Потустороннюю. Осознаю, что передо мной порождение адского пламени, злобы и ненависти.

Мы с Хэлом прижимаемся друг к другу. Его рука крепко обнимает меня за плечи.

– Прости, – говорит он мне на ухо. Даже в раскаленной печи, внутри которой мы сейчас оказались, я каким-то образом умудряюсь ощутить тепло его дыхания. – Прости за то, что я сделал с тобой. Сделал дважды. Заставил тебя давать обещания, сути которых ты не понимала. Заставил прийти сюда. Я даже оставил шрамы на твоем лице.

Я смотрю на Хэла сквозь пелену дыма и пепла, испытывая странное, радостное чувство свободы.

– Все в порядке, Хэлвард Винтар, – отвечаю я. – Теперь все кончено. Это был мой собственный выбор, и я выбрала тебя. И всегда буду выбирать только тебя.

Он подносит руку к моему лицу, нежно-нежно проводит кончиками пальцев по шрамам.

– Тебе когда-нибудь говорили, какая ты красивая? – говорит он.

Я думала, что из-за жары в моем теле совсем не осталось влаги. Но ошибалась. По щеке скатывается одинокая слезинка.

А потом я тянусь к Хэлу, прижимаюсь губами к его губам. Я целую его, дважды бывшего волком, посреди погибающего в огне мира. Он прижимает меня к себе, целует в ответ. Сильный ветер треплет наши волосы – мои, темные, и его, цвета спелой пшеницы. На нас снежинками падают хлопья пепла.

Лава продолжает ползти, поднимается все выше. Земля продолжает дрожать.

Тогда Хэл немного отстраняется, продолжая сжимать мою руку, и помогает мне встать на ноги. Затем он поднимает к небу наши сомкнутые руки и кричит в хмурое, затянутое темными тучами небо.

– Ты видишь это, Королева волков? Видишь? Ты побеждена! Твое проклятие снято, ты не имеешь больше власти надо мной! Век закончился, и Эхо разрушила чары. Эй, ты слышишь меня, Королева? Ты слышишь?

– Зачем так громко кричать?

Внезапно Королева оказывается рядом с нами. Она парит в воздухе над бурлящей, подернутой сизой дымкой лавой. Сейчас черты ее лица кажутся еще сильнее заострившимися – возможно, потому, что оно освещено жутким, неистовым светом. Странно, но бушующий вокруг ветер совершенно не трогает, не шевелит ее серебристые волосы.

– Ну, что? – спрашивает Хэл, сверля Королеву взглядом.

– Вы победили, – неохотно соглашается она. – Твоя глупая девчонка одержала верх.

– Тогда, значит, мы свободны, – улыбается Хэл.

– От моих чар – может быть. Но не от меня.

Королева продолжает кружить возле нас так же, как чуть раньше кружила там, внизу, на переставшей существовать поляне.

Во мне кипит ненависть, к которой примешивается страх. Я все еще не решаюсь выпустить из своей руки Хэла.

– Где мы сейчас находимся? – требовательно спрашиваю я.

Королева не улыбается своей змеиной улыбкой. Она лишь пристально смотрит на меня, беззвучно паря в воздухе рядом со скалой.

– Я правительница многих, очень многих миров. Этот мир – лишь один из них. Я здесь родилась. Нет, я не дочь дьявола, как считают многие. Просто я дочь иного мира, и в вашем мире задерживаться не собираюсь, – ее слова перебивает гул и грохот еще одного извержения. Оно происходит всего в каких-то пятидесяти шагах от нас. Мы с Хэлом падаем на колени. Нас сжигает жар, душит пепел. Королева волков смотрит без малейшей жалости и продолжает: – Вы разгневали меня. Вы меня ограбили. Разрушили чары и обратили против меня мою собственную дочь. За это я оставлю вас здесь, и вы погибнете.

Хэл старается удержать равновесие на трясущейся под ногами скале, крепче прижимает меня к себе. Сейчас мы с ним сливаемся в единое и непобедимое целое.

– Это не входило в условия нашего договора, – говорит он.

– Условия диктую я, – возражает ему Королева. – И знаю их только я одна.

– Мы так не договаривались!

Дышать становится все труднее. Кожа начинает трескаться. Я вся пылаю как жарко натопленная печка. Наверное, жить осталось лишь несколько минут. А может, даже секунд.

– Мне наплевать на это, – равнодушно отвечает Королева.

И тут внезапно наступает тишина, а затем налетает ревущий, яростный порыв ветра. Он хватает нас, всех троих, увлекает вместе с собой в небо и несет прочь, от смертельного жара, раскаленной лавы и взрывающихся огнем гор. Мне кажется, я успеваю заметить мелькнувшие в воздухе золотые крылья.

А Королева волков начинает истошно визжать.

В наших с Хэлом сомкнутых ладонях я слышу биение двух сердец – его и моего.

Мир вокруг меняется, расплывается перед моими глазами, потом вновь обретает четкость. Огня больше нет. Мы все вернулись на лесную поляну, ко двору Королевы волков. Сама Королева лежит на спине и с ужасом смотрит вверх – на три фигуры, возвышающиеся над ней, пылая холодным сиянием. Это Ветры.

Восточный ветер держит приставленный к горлу Королевы меч и говорит.

– Ты нарушила законы древней магии, дочь иного мира. Ты подчинила этот мир собственным интересам. Ты заключила сделку, но не выполнила ее условий.

– Прошу вас, не трогайте меня! Прошу вас! – растерянно лепечет Королева. – Я… Я не знала!

– Ты знала. Ты всегда отлично знала и понимала, что делаешь, – качает своим копьем Южный ветер. – В твоем сердце нет милосердия. Не будет проявлено милосердия и к тебе самой.

Королева рыдает, бьется в истерике, лежа на траве. Вопреки всему, что она причинила Хэлу и мне самой, это вызывает жалость.

Западный ветер расправляет золотые крылья, достает из-за спины прялку.

– Итак, мы забираем у тебя силу. Твоему царствованию пришел конец.

– Нет, нет, пожалуйста, прошу вас…

Это последнее, что она успевает произнести. Королеву охватывает огненный вихрь. Это Восточный и Южный ветры раскручивают оружием магическую силу Королевы, рвут ее на куски и швыряют Западному ветру, а тот ловит эти обрывки и превращает их на прялке в зыбкое, призрачное серебро. Я сразу вспоминаю о серебристых нитях в темной комнате с подвесками. Серебристые нити – искаженное эхо связующей магии.

Крики Королевы раздирают уши, я не могу этого вынести. Хэл обнимает меня, прижимает мою голову к себе, прикрывает уши своими ладонями. Так мне становится намного легче, хотя крики продолжаю слышать и теперь.

И вдруг крик резко обрывается.

Я выскальзываю из ладоней Хэла и поднимаю голову.

Тронный зал Королевы волков исчез. Исчез вместе с кладбищем мертвецов, сидящих на своих тронах. Мы все стоим теперь на большой тихой поляне посреди леса, и на нас с неба смотрят, мирно перемигиваясь, звезды.

Королевы больше нет. Она превратилась в маленькую волчицу с серебристой шерстью. Глаза у нее совершенно звериные – пустые, абсолютно лишенные мысли. Волчица испугана. Она рычит на нас, показывая зубы. Ветры молча, мрачно следят за тем, как существо, бывшее совсем недавно Королевой волков, бросается в лес и исчезает среди деревьев, в последний раз взмахнув серебристым хвостом. Мне немного жаль Королеву, но я восхищаюсь милосердием Ветров. Лишив Королеву разума, они избавили ее от угрызений совести и мучительных ночных кошмаров.

После того как волчица исчезла, Ветры поворачиваются и по очереди кланяются мне. Последним это делает Западный ветер. Я вспоминаю о том, каково мне было лететь за его спиной на головокружительной высоте, слушая биение могучих золотых крыльев. Они возвращали меня к жизни, давая еще один шанс.

– Спасибо, – шепчу я ему.

Западный ветер улыбается в ответ, а затем переводит свой взгляд куда-то мне за спину. Я поворачиваюсь и вижу Мокошь. Она по-прежнему сидит на своем троне и плачет. Вид у Мокошь такой, будто она не понимает произошедшего. Западный ветер подходит к Мокошь и обнимает ее за плечи сильными руками.

– Куда вы ее отведете? – спрашиваю я.

– В безопасное место. Туда, где она сможет исцелиться и забудет о жестокости своей матери.

– Позаботьтесь о ней, – прошу я, и у меня сжимается сердце.

– Я позабочусь о ней, милая.

Западный ветер расправляет крылья и мгновенно исчезает вместе с Мокошь и братьями.

И только теперь, когда мы с Хэлом остались вдвоем, когда поворачиваемся и смотрим друг на друга – измученные, обессиленные, продолжающие смаргивать с ресниц пепел, давно переставший падать – я позволяю себе убрать и опустить руку, которой держу Хэла.

Глава 39

Когда я убираю руку и отпускаю Хэла, кажется, что весь мир вокруг сжался, стал как-то меньше. Хэл отворачивается от меня. Мягкий ветер шелестит пятнистыми листьями, разбросанными по травянистой поляне.

Я не знаю, что сказать. Не знаю, что делать. Тяжело забыть признание Хэла. Меня мучают и никак не отпускают слова, сказанные Королевой волков.

«Он никогда не хотел тебя. Он никогда не любил тебя. Он просто пытался спасти свою никчемную шкуру».

Я чувствую себя опустошенной.

Я спасла его, но что дальше?

Хэл заводит разговор первым, хотя при этом старательно отводит взгляд, чтобы не смотреть на меня.

– Ты знаешь, как спуститься с этой горы?

– Да.

Золотой венец с его головы исчез. Хэл остался сейчас только в рваной рубашке и грязных брюках, и я снова вижу серебряные нити у него в волосах.

Я думала, что труднее всего будет путешествие в поисках Королевы волков и спасение Хэла, но это не так. Самая большая сложность состоит в том, что я совершенно не знаю человека, стоящего в двух шагах от меня, старого и молодого одновременно. Мы вместе дважды прошли через ад, но оказалось, что теперь нам нечего сказать друг другу. Королева волков так долго удерживала Хэла при себе и манипулировала им – осталось ли в нем хоть что-то свое?

– Нам лучше уйти, – говорит Хэл. – Здесь могли сохраниться остатки темной магии Королевы.

У меня дрогнуло сердце. Что, если из-за остатков темной магии каждая проведенная здесь секунда равна году, прошедшему там, дома? Это означает, что тает моя надежда снова увидеть отца.

– Скажи, – неуверенно произносит Хэл. – Я могу идти с тобой? Я не хочу навязываться, просто…

– Разумеется, мы идем вместе, – резко обрываю я его.

Он молча кивает.

Я покидаю логово Королевы волков, и Хэл тащится за мной, заметно приволакивая левую ногу. Мне сразу вспоминается тот давний день, когда не удалось освободить белого волка из капкана. День, после которого мы оба обречены всю оставшуюся жизнь носить на себе шрамы. Я чувствую себя навсегда раздвоенной в своих чувствах. Как можно хотеть любить Хэла после всего, что он со мной сделал, пусть даже и не сам, а под влиянием чар Королевы? Как я могу простить его?

Но я же хочу. Сама не знаю почему.

«Если бы ты не зажгла ту лампу, я был бы свободен. Но вместо меня она взяла бы тебя. Таков был договор. Таким был единственный способ разрушить мое проклятие. Твоя жизнь взамен моей».

В лесу, по которому мы идем, тихо. Но это уже не та мертвая тишина, что царила здесь прежде. Сейчас и птицы поют на деревьях, и белый хвостик оленя нет-нет, да и промелькнет в кустах, и белка грызет орех на стволе повалившегося дуба.

Отвратительные красные цветы исчезли. Вместо них цветут жимолость, пионы и шиповник, наполняя воздух сладким ароматом. Дорожка по-прежнему вьется среди деревьев, но она больше не усыпана гравием. Я думаю, что это, скорее всего, оленья тропа.

Дорога плавно идет под уклон. Я иду по тропинке, а Хэл идет следом. Иногда мне хочется сказать, чтобы он шел рядом, но что-то внутри сопротивляется, не хочет этого. Боль моя так и не прошла, она лишь затаилась глубоко в сердце. Мы с Хэлом спасли друг друга, но что дальше?

И мы продолжаем молча идти друг за другом. С деревьев тихо падают листья. Лес из лиственного постепенно становится хвойным – таким, каким был в самом начале моего восхождения на гору. Внезапно спуск заканчивается, и тропа выводит нас на равнину. Интересно, ждет ли по-прежнему меня Иван. С одной стороны, должен вроде бы ждать, как обещал. Более того, я уверена, что в обличии ветра Иван и на горе помогал справиться с Королевой. Но что-то мне подсказывает, что теперь он исчез, улетел вместе с братьями.

С горы мы спускались примерно час или около того, и за все это время Хэл ничего не сказал мне, а я ничего не сказала ему. Пугающее онемение сковало сердце. Что, если мы никогда не сможем переступить через то, что случилось там, на горе? Через признание Хэла. Через откровения Королевы волков. Через шрамы на моем лице.

Мы спустились с горы быстрее, чем я успела собраться с мыслями.

От нашего с Иваном лагеря не осталось и следа. Не знаю почему, но я заранее знала, что так и будет.

Кровь грохочет в ушах, и я шепчу, пытаясь справиться с охватившей меня паникой.

– Господи, только бы не сто лет. Господи, прошу тебя, только не сто, только не сто…

– Эхо, – говорит Хэл и кладет мне на плечо руку. Я ее не стряхиваю, но и сама ближе к Хэлу не придвигаюсь.

– Мы с Иваном должны были встретиться здесь, – говорю я. – Он должен был ждать меня. Иван рассказчик. Я нанимала его в качестве проводника, но на самом деле оказался Северным ветром. Вместе со своими братьями помогал нам… там, – я неопределенно машу рукой в сторону горы. – Он обещал ждать меня три недели.

– Значит, эти три недели прошли. Но три недели еще не значит сто лет.

Не понимаю, как Хэл может так спокойно говорить об этом. Я проглатываю подкативший к горлу комок и говорю сдавленным голосом.

– Перед уходом он обязательно что-нибудь оставил бы для меня. Знак. Записку.

Мы обыскиваем площадку на месте нашей с Иваном стоянки. Переворачиваем камни, роемся в кустах шиповника и подлеске. Я готова поддаться отчаянию, когда Хэл находит обернутый в кусок оленьей шкуры пакет, засунутый в трещину скалы.

Хэл молча протягивает его. Я сажусь, приваливаюсь спиной к поверхности скалы и медленно разворачиваю шкуру. Внутри я нахожу книгу, на обложке которой золотом вытиснено:

«Эхо Севера».

Какое-то время я молча, ошеломленно смотрю на нее.

Хэл стоит рядом – настороженный, но не пытающийся что-то спросить, полюбопытствовать. Это странным образом придает мне достаточно сил, чтобы открыть книгу на титульном листе.

«Эхо Севера. История девушки и чудовища, и о том, как ее любовь спасла их обоих в пересказе Ивана Энлиля»

Значит, эту книгу написал Иван. Принял историю, которую я ему рассказала, обработал ее, пересказал на свой лад и сам придумал конец. Честно говоря, я не ожидала, что история моей жизни может превратиться в книгу. Но, пожалуйста, вот она – слова, напечатанные четким черным шрифтом на гладких кремовых страницах.

Сердце гулко бьется в груди, когда я начинаю листать книгу, пробегаю глазами преображенные фантазией Ивана фрагменты моей собственной жизни. Рассказанная им история намного красочнее прожитой мною жизни – в ней много преувеличений и новых придуманных деталей. Свои шрамы книжная Эхо получила в жестокой битве со своей мачехой, которая была злой волшебницей, Королевой троллей. Именно она, мачеха, заколдовала Хэла-медведя, и Эхо несется на спине всех четырех братьев-ветров, чтобы добраться до крепости Королевы троллей.

Я читаю придуманный Иваном конец моей истории, все время чувствуя при этом на лице спокойный взгляд Хэла.

Итак, финал. Книжная Эхо проникает в крепость Королевы троллей и находит там Хэла – он сидит закованным в цепи на вершине высокой башни. Чтобы освободить его, Эхо должна выполнить три совершенно невыполнимых задания. Во-первых, сшить одеяло без иголки и нитки. Во-вторых, сделать такую любовь, которая может поместиться в коробочке. В-третьих, вывести с рубашки Хэла масляное пятно, не используя ни мыло, ни воду. И Эхо выполняет все эти задания с помощью волшебных существ, с которыми она встретилась и подружилась за время своего путешествия.

Королева приходит в ярость, но книжная Эхо приковывает ее в башне вместо Хэла, а затем колибри, великаны и ветры общими усилиями обрушивают башню в пропасть. Книжный Хэл оказывается принцем. Он увозит книжную Эхо в свое королевство, женится на ней, и они живут долго и счастливо.

Я поднимаю взгляд на Хэла, который по-прежнему сдержанно и спокойно наблюдает за мной. Проглотив подкативший к горлу комок, я вновь опускаю глаза в книгу. Переворачиваю последнюю страницу и нахожу то, что давно искала и ждала.

Это письмо, адресованное мне и написанное на двух сложенных пополам листах хрустящей плотной бумаги.

Я разворачиваю письмо и начинаю читать, безуспешно пытаясь при этом успокоить разбушевавшееся, грохочущее в груди сердце.

«Дорогая Эхо!

Я ждал тебя три недели, о которых мы договаривались. Если честно, я ждал тебя не три недели, а четыре. Но время во владениях Королевы волков течет иначе, и я знаю, что, скорее всего, с тобой все в порядке и ты сейчас сражаешься с ней, пытаясь освободить своего Белого волка от заклятия. Мне очень жаль было покидать тебя, но мне пора.

Айседора и Сату здоровы. Сату выросла высокой, смуглой и веселой. Ее любимые истории – те, что я рассказываю о тебе. Именно Сату потребовала, чтобы я записал рассказы о тебе и напечатал их в виде книги. И я сделал это, добавив в твою историю собственные фантазии и вольности, за которые, надеюсь, ты меня простишь. Книга разошлась так хорошо и принесла мне столько денег, что я смог купить приличный дом и красивые платья для Айседоры. Довольно забавно, когда Ветер начинает беспокоиться о том, чтобы обеспечить свою семью, правда? Однако это так, и именно ты сделала возможными такие странные поступки.

Как ты просила, я дописал конец твоей истории. Но Сату не переставала волноваться из-за того, что тогда могло произойти на горе. Вот почему на ее десятый день рождения мы отправились сюда – посмотреть, не спустились ли вы уже с горы.

Но никаких твоих следов мы не нашли. Ждали здесь целую неделю, после чего я не без труда убедил Сату, что мы должны вернуться домой. Она поклялась, что будет приезжать сюда каждый год или два. А однажды и сама поднимется на гору, чтобы спасти вас, если это окажется ей под силу. Но я совершенно не хочу, чтобы моя дочь угодила в сети Королевы волков, и потому не намерен отпускать ее. Надеюсь, ты правильно поймешь меня.

Знаю, что однажды вы сами спуститесь с горы. Я нисколько не сомневаюсь в том, что когда-нибудь это обязательно случится, и надеюсь, все еще буду жив к тому времени, и вы найдете нас. Вот тогда ты и расскажешь Сату, чем на самом деле завершилась твоя история.

Благословляю тебя, дитя мое, и да будут с тобой всегда Ветры.

Иван».

Я прочитала письмо дважды, затем сложила листы и вложила их обратно в книгу. Хэл приближается, не сводя с меня глаз.

– Десять лет уже прошло, – говорю я ему. – Десять лет с того дня, когда я поднялась на гору. Может быть, даже больше.

Он кивает, и я смотрю на него, но весь мир расплывается – у меня глаза на мокром месте.

– Тогда пора отвести тебя домой, – говорит Хэл и осторожно берет меня за руку.

Начало нашего пути очень напоминает мое путешествие с Иваном, только без его пения и без такого количества льда. После падения Королевы волков суровая хватка зимы заметно ослабела. Погода стала мягче, и в результате повсюду теперь кипит жизнь – пасутся олени на равнине, лисы прячутся в пещерах, а барсуки, кролики и фазаны копошатся среди кустарников и камней.

Недостатка в еде мы с Хэлом не испытываем. Охотимся, едим, идем дальше – и все это практически молча, разве что несколькими словами по необходимости перекинемся, устраиваясь на ночной привал. Спим мы с Хэлом по разные стороны костра. Я тоскую по Хэлу. Хочу общаться с ним, но не могу – что-то внутри не позволяет этого делать.

Мы выходим из пещер, не покрытых больше льдом, и видим: замерзшее озеро, через которое мы так долго перебирались с Иваном, растаяло. Теперь придется идти в обход, а это сильно удлинит наш путь. Смирившись, в этот день мы останавливаемся на ночлег немного раньше, чем обычно, чтобы лучше отдохнуть перед завтрашним долгим марш-броском.

Мы наловили рыбы, зажарили ее на костре и сейчас ужинаем, глядя на то, как на западе медленно садится солнце. Я смотрю, как Хэл обгладывает рыбьи кости и сплевывает их в костер. У меня перед глазами вдруг возникает картина – волк, разрывающий в саду пойманного кролика. От этого воспоминания щемит сердце. Хэл поднимает глаза – хочет, очевидно, понять, почему я так смотрю на него.

– Расскажи о себе, – неожиданно для себя самой прошу я.

Хэл долго смотрит неподвижным взглядом на огонь, а затем начинает свой рассказ.

– Я был самым младшим из одиннадцати детей в нашей семье. У меня было шесть братьев и четыре сестры. Внимания от родителей перепадало очень мало, но это меня не расстраивало – зато я был волен делать все что хочу. Если я вдруг хотел собаку – мне покупали собаку. Хотел прокатиться верхом – отец разрешал мне проехаться на его боевом коне. Сильнее всего я был привязан к своей сестре Иллии, которая была всего на год старше. Она любила солнце, чтение и учила меня, что нельзя быть эгоистом и думать только о себе.

Я представляю маленького печального Хэла таким, каким видела его в зеркальной книге воспоминаний. Там он умолял мать отпустить его к сестре, и тихо говорю.

– Мне очень жаль.

– Не бери так близко к сердцу, – качает он головой. – Все они давным-давно умерли.

Хэл тянется за новым поленом, подбрасывает его в костер и продолжает:

– Когда я впервые зашел в лес, мне было семнадцать лет. Я был деятельным, беспокойным, а дома стало так скучно. Старших братьев определили на военную службу. Сестер либо выдали замуж, либо отослали в город учиться музыке и хорошим манерам. Родителям я был не нужен. И я отправился исследовать запретный лес. В основном назло отцу туда отправился. А в лесу я встретил… Дальше ты сама все знаешь.

Он поджимает колени к груди, кладет на них подбородок и становится ужасно похожим на неуклюжего мальчика с заросшими щетиной щеками. Нижние края его брюк при этом задираются, и я вижу на левой лодыжке Хэла плотные блестящие линии – шрамы.

– Она была очень добра ко мне, – продолжает Хэл. – Я думал, что это просто девушка примерно одного со мной возраста. Она рассказывала какие-то фантастические истории о том, что заботится о своей матери, живущей в глубине леса… Она очаровала меня.

Я стараюсь не обращать внимания на укол ревности и спрашиваю:

– А дальше что?

– Я ходил к ней каждый день. Забросил все остальные дела, даже уроки фехтования – единственное, пожалуй, что мне еще нравилось тогда. Примерно полгода мы встречались с ней тайком, а потом она рассказала о себе то, что, как я думаю, могло быть правдой. Она была оборотнем, и ее изгнали в лес. Совершенно несправедливо изгнали, по ее словам. О, Господи, Эхо, ведь я тогда воображал, что влюблен в нее. Мы с ней строили планы, изобретали способы быть вместе…

У меня сжимает горло, но я терплю, киваю, уставившись на свои пальцы, до боли впившиеся мне же в колени. Чувствую на себе взгляд Хэла, но мне не хватает сил, чтобы поднять голову и встретиться с ним.

– Я согласился на сделку с Королевой волков, не имея ни малейшего представления о том, что же на самом деле совершаю. Глупцом я был! Чтобы все понять, мне хватило провести всего одну ночь в ее дворце. Я встрепенулся, но было уже поздно. Ее заклинание уже вступило в силу, и когда я однажды сбежал из леса в новом волчьем обличье, то обнаружил – мир за границами ее владений… – Хэл судорожно вздохнул. – Что мир за границами ее владений совершенно изменился. Мои братья и сестры, мать и отец – все они уже давным-давно умерли. Однако это, пролетевшее как миг, столетие, в зачет нашей сделки не шло. Я должен был на своей шкуре прочувствовать каждый день своей сотни лет. Избежать этой бесконечной муки я мог, только согласившись жениться сначала на самой Королеве, а позднее на ее дочери. Она согласилась стать вечной рабыней Королевы. Несчастная! Ей было даже тяжелее, чем мне в раздвоенном обличье. Днем я становился человеком и мог путешествовать по зеркальным книгам, а вечером возвращался в Дом-Под-Горой и превращался в волка. Иногда я сбегал из дома и рыскал по лесу, в котором меня держала взаперти Королева. Бродил, надеясь найти хотя бы слабую искорку надежды. А потом я… встретил тебя.

Я резко вскидываю голову и спрашиваю, глядя на Хэла сквозь огонь костра:

– Ты когда-нибудь вспоминал о том, что это со мной и тобой уже происходило раньше?

– Мое человеческое «я», существовавшее в зеркальных книгах, об этом не могло вспомнить до самого конца. Но каждую ночь державшая меня магическая сила немного ослабевала. Из волка я вновь превращался в человека и мог вспомнить. Вспоминал все, что я сделал с тобой, и все, чем ты жертвовала ради моего освобождения. Жертвовала дважды. Иногда я смотрел на тебя и понимал, что уже был знаком с тобой раньше. Это разрывало сердце, потому что я знал – что бы ни случилось, как бы все ни повернулось, но в конечном итоге я тебя погублю. Можно сказать, уже погубил, – у него задрожал голос. – Я обманул тебя. Заманил в ловушку. Я такой же подлый и мерзкий, как Королева волков. Нет, еще хуже, чем она, потому что предавал ту, которую любил. Я однажды уже нанес тебе рану, причинил боль, а потом… А потом вновь, во второй раз сделал то же самое.

Хэл опускает голову, обхватывает ее руками. У него начинают дрожать плечи. Он рыдает, и я не могу вынести этого.

Я перехожу на его сторону костра и сажусь рядом. Обнимаю Хэла за плечи. Он на мгновение наклоняется ко мне, затем поворачивается, чтобы взглянуть на меня. Я не могу понять гамму чувств, которые отражаются сейчас у него на лице.

Хэл вытирает глаза. Я накрываю своей ладонью его руку, и он не убирает ее.

– Ты сможешь простить меня, Эхо? – спрашивает Хэл. – Я не решался заговорить с тобой об этом после того, как была уничтожена Королева. Не решался, потому что знал, что не вынесу, если ты меня осудишь. Но теперь… Теперь мне просто необходимо это знать. Так ты сможешь простить меня?

В горле у меня стоит комок. Я крепко сжимаю горячие пальцы Хэла и отвечаю:

– Да. О, да, Хэл. Хотя это больно. Это так больно…

– Я знаю, – он поднимает свободную руку, чтобы мягко взять меня за подбородок. – Я предал тебя. Я хотел, чтобы ты оказалась в ловушке Королевы волков. Хотел, потому что это сделало бы меня свободным. Все, что сказала Королева – чистая правда. Я предал тебя, причем сделал это дважды. В первый раз, когда ты пыталась спасти меня. У тебя на лице не было этих шрамов. Ты не…

– Хэл.

Он судорожно вздыхает.

– Это был не ты, – говорю я. – Это была она. Это она заманила тебя в ловушку, манипулировала тобой, превратила в дикого зверя. Это был не ты. Теперь я узнала себя так глубоко, как никогда раньше. И горжусь тем, кто я есть. Даже шрамами своими горжусь. Они стали частью меня. Не хочу, чтобы они пропадали.

– Даже в обмен на ту, другую жизнь, которую ты могла бы прожить без них? – спрашивает он и нежно гладит левую сторону моего лица кончиками пальцев.

– В другой жизни у меня не было бы тебя, – отвечаю я. – Не был бы таким, какой ты сейчас. Свободным от ее злых чар.

Он опускает руку, потрясенно смотрит на меня и тихо произносит:

– Я никогда не смогу искупить содеянного. Никогда не смогу стать достойным тебя.

– Дело не в этом, Хэл, – до боли хочется прижаться к нему, я не могу больше тянуть. – Древняя магия сильнее вины или предательства. Сильнее всего, что она сделала с тобой и со мной. Сильнее, чем само время.

– И она… действительно настолько сильна, что сможет все исправить в нас и между нами? – шепчет Хэл, не сводя с меня глаз.

Я прикасаюсь к его щеке – к тому месту, где горячее масло оставило белый, похожий на маленький полумесяц, шрам.

– Да, – отвечаю я сквозь комок в горле. – Да, да.

А потом я обнимаю его, жадно вдыхаю его запах. Хэл крепко обнимает меня, прижимает к своей груди, и я слышу, как сильно, ровно бьется его сердце.

– Я люблю тебя, Хэл.

– Я люблю тебя, Эхо, – отвечает он, касаясь губами моих волос.

Я поднимаю голову и целую Хэла в губы.

На берег с тихим шелестом набегают волны. Над озером встает серебристая Луна. Губы у Хэла мягкие, нежные, пахнущие весной. Внутри меня зарождается сладкая истома. Я не мешаю ей растекаться по всему телу.

Я лежу, положив голову ему на грудь. Мы разговариваем, глядя вверх, на усыпанное звездами небо. Нас обволакивает тишина и покой – исцеляющий, благословенный. Обвевает легкий, теплый ветерок.

– Хэл, – спрашиваю я перед тем, как погрузиться в сладкий сон. – Скажи, кто была та женщина, что научила тебя музыке? Которая сочинила ту потрясающую пьесу, которую ты сыграл для меня в заброшенном концертном зале?

– Это была ты, Эхо, – отвечает Хэл, крепче прижимая меня к себе. – Первая ты. Это ты научила меня, как играть на рояле в книгах.

– Это была я?

– Это всегда была ты.

Я счастливо смеюсь, а Хэл нежно целует меня в щеку.

И мы засыпаем.